Василий Шукшин. До третьих петухов

Василий Шукшин. До треть их петухов

Сказка

Spellchecked by Tatyana Andrushenko (1 Oct 1998)

Если вы используете Netscape и имеете большую скорость связи,

то можете получить более красивые версии этого же документа:

Как-то в одной библиотеке, вечером, часов этак в шесть, заспорили персонажи русской классической литературы. Еще когда библиотекарша была на месте, они с интересом посматривали на нее со своих полок -- ждали. Библиотекарша напоследок поговорила с кем-то по телефону... Говорила она странно, персонажи слушали и не понимали. Удивлялись.

Да нет, -- говорила библиотекарша, -- я думаю, это пшено. Он же козел... Пойдем лучше потопчемся. А? Нет, ну он же козел. Мы потопчемся, так? Потом пойдем к Владику... Я знаю, что он баран, но у него "Грюндик" -- посидим... Тюлень тоже придет, потом этот будет... филин-то... Да я знаю, что они все козлы, но надо же как-то расстрелять время! Ну, ну... слушаю...

Ничего не понимаю, -- тихо сказал некто в цилиндре -- не то Онегин, не то Чацкий -- своему соседу, тяжелому помещику, похоже, Обломову.

Обломов улыбнулся:

-- В зоопарк собираются.

-- Почему все козлы-то?

-- Ну... видно, ирония. Хорошенькая. А?

pic1.jpg

Господин в цилиндре поморщился:

-- Вульгаритэ.

-- Вам все француженок подавай, -- с неодобрением сказал Обломов. -- А мне глянется.

С ножками -- это они неплохо придумали. А?

Очень уж... того... -- встрял в разговор господин пришибленного вида, явно чеховский персонаж. -- Очень уж коротко. Зачем так?

Обломов тихо засмеялся:

-- А чего ты смотришь туда? Ты возьми да не смотри.

-- Да мне что, в сущности? -- смутился чеховский персонаж. -- Пожалуйста. Почему только с ног начали?

-- Что? -- не понял Обломов.

-- Возрождаться-то.

-- А откуда же возрождаются? -- спросил довольный Обломов. -- С ног, братец, и начинают.

-- Вы не меняетесь, -- со скрытым презрением заметил Пришибленный.

Обломов опять тихо засмеялся.

-- Том! Том! Слушай сюда! -- кричала в трубку библиотекарша.

-- Слушай сюда! Он же козел!

У кого машина? У него? Нет, серьезно? -- Библиотекарша надолго умолкла -- слушала.

-- А каких наук? -- спросила -- она тихо. -- Да? Тогда я сама козел...

Библиотекарша очень расстроилась... Положила трубку, посидела просто так, потом встала и ушла. И закрыла библиотеку на замок.

Тут персонажи соскочили со своих полок, задвигали стульями... В темпе, в темпе! -- покрикивал некто канцелярского облика, лысый. -- Продолжим. Кто еще хочет сказать об Иване-дураке? Просьба: не повторяться. И -- короче. Сегодня мы должны принять решение. Кто?

pic2.jpg

-- Позвольте? -- это спрашивала Бедная Лиза.

-- Давай, Лиза, -- сказал Лысый.

-- Я сама тоже из крестьян, -- начала Бедная Лиза, -- вы все знаете, какая я бедная...

-- Знаем, знаем! -- зашумели все. -- Давай короче!

-- Мне стыдно, -- горячо продолжала Бедная Лиза, -- что Иван-дурак находится вместе с нами.

Сколько можно?! До каких пор он будет позорить наши ряды?

-- Выгнать! -- крикнули с места.

-- Тихо! -- строго сказал Лысый конторский, -- Что ты предлагаешь, Лиза?

-- Пускай достанет справку, что он умный, -- сказала Лиза.

Тут все одобрительно зашумели.

-- Правильно!

-- Пускай достанет! Или пускай убирается!...

-- Какие вы, однако, прыткие, -- сказал огромный Илья Муромец. Он сидел на своей полке -- не мог встать. -- Разорались. Где он ее достанет? Легко сказать...

pic3.jpg

-- У Мудреца. -- Лысый, который вел собрание, сердито стукнул ладонью по столу. -- Илья, я тебе слова не давал!

-- А я тебя не спрашивал. И спрашивать не собираюсь. Закрой хлебало, а то враз заставлю чернила пить. И промокашкой закусывать. Крыса конторская.

-- Ну, начинается!.. -- недовольно сказал Обломов. -- Илья, тебе бы только лаяться. А чем плохое предложение: пускай достанет справку. Мне тоже неловко рядом с дураком сидеть. От него портянками пахнет... Да и никому, я думаю, не...

-- Цыть! -- громыхнул Илья. -- Неловко ему. А палицей по башке хошь? Достану!

Тут какой-то, явно лишний, заметил: -- Междоусобица.

-- А? -- не понял Конторский.

-- Междоусобица, -- сказал Лишний. -- Пропадем.

-- Кто пропадет? -- Илья тоже не видел опасности, о какой говорил Лишний. -- Сиди тут, гусарчик! А то достану тоже разок...

-- Требую удовлетворения! -- вскочил Лишний.

-- Да сядь! -- сказал Конторский. -- Какое удовлетворение?

-- Требую удовлетворения: этот сидень карачаровский меня оскорбил.

-- Сядь, -- сказал и Обломов. -- Чего с Иваном-то делать?

Все задумались.

Иван-дурак сидел в углу, делал что-то такое из полы своего армяка, вроде ухо.

-- Думайте, думайте, -- сказал он. -- Умники нашлись... Доктора.

-- Не груби, Иван, -- сказал Конторский. -- О нем же думают, понимаешь, и он же еще сидит грубит. Как ты насчет справки? Может, сходишь возьмешь?

-- Где?

-- У Мудреца... Надо же что-то делать. Я тоже склоняюсь...

-- А я не склоняюсь! -- бухнул опять Илья. -- Склоняется он. Ну и склоняйся сколько влезет.

Не ходи, Ванька. Чушь какую-то выдумали -- справку... Кто это со справкой выскочил?

Лизка? Ты чего, девка?!

-- А ничего -- воскликнула Бедная Лиза. -- Если ты сидишь, то и все должны сидеть? Не пройдет у вас, дядя Илья, эта сидячая агитация! Я присоединяюсь к требованию ведущего: надо что-то делать. -- И она еще раз сказала звонко и убедительно: -- Надо что-то делать!

Все задумались. А Илья нахмурился.

-- Какая-то "сидячая агитация", -- проворчал он. -- Выдумывает чего ни попадя. Какая агитация?

-- Да такая самая! -- вскинулся на него Обломов. -- Сидячая, тебе сказали. "Ка-ка-ая". Помолчи, пожалуйста. Надо, конечно, что-то делать, друзья. Надо только понять: что делать-то?

-- И все же я требую удовлетворения! -- вспомнил свою обиду Лишний. -- Я вызываю этого горлопана (к Илье) на дуэль.

-- Сядь! -- крикнул Конторский на Лишнего. -- Дело делать или дуэлями заниматься? Хватит дурака валять. И так уж ухлопали сколько... Дело надо делать, а не бегать по лесам с пистолетами. Тут все взволновались, зашумели одобрительно.

-- Я бы вообще запретил эти дуэли! -- крикнул бледный Ленский.

-- Трус, -- сказал ему Онегин.

-- Кто трус?

-- Ты трус.

-- А ты -- лодырь. Шр. Развратник. Циник.

-- А пошли на Волгу! -- крикнул вдруг какой-то гулевой атаман. -- Сарынь на кичку!

pic4.jpg

-- Сядь! -- обозлился Конторский. -- А то я те покажу "сарынь". Задвину за шкаф вон -- поорешь там.

Еще раз спрашиваю: что будем делать?

-- Иди ко мне. Атаман, -- позвал Илья казака. -- Чего-то скажу.

-- Предупреждаю, -- сказал Конторский, -- если затеете какую-нибудь свару... вам головы не сносить. Тоже мне, понимаешь, самородки.

-- Сказать ничего нельзя! -- горько возмутился Илья. -- Чего вы?! Собаки какие-то, истинный бог: как ни скажешь -- все не так.

-- Только не делайте, пожалуйста, вид, -- с презрением молвил Онегин, обращаясь к Илье и к казаку, -- что только вы одни из народа. Мы тоже -- народ.

-- Счас они будут рубахи на груди рвать, -- молвил некий мелкий персонаж вроде гоголевского Акакия Акакиевича. -- Рукава будут жевать...

-- Да зачем же мне рукава жевать? -- искренне спросил казачий атаман. -- Я тебя на одну ладошку посажу, а другой прихлопну.

-- Все -- междоусобица, -- грустно сказал Лишний. -- Ничего теперь вообще не сделаем. Вдобавок еще и пропадем.

-- Айда на Волгу! -- кликнул опять Атаман. -- Хоть погуляем.

-- Сиди, -- сердито сказал Обломов. -- Гуляка... Все бы гулять, все бы им гулять! Дело надо делать, а не гулять.

-- А-а-а, -- вдруг зловеще тихо протянул Атаман, -- вот кохо я искал-то всю жизню Вот кохо мне надоть-то... -- И потащил из ножен саблю. -- Вот кому я счас кровя-то пущу... Все повскакали с мест...

Акакий Акакиевич птицей взлетел па свою полку, Бедная Лиза присела в ужасе и закрылась сарафаном... Онегин судорожно заряжал со ствола дуэльный пистолет, а Илья Муромец смеялся и говорил:

-- О-о, забегали?! Забегали, черти драповые?! Забегали!

Обломов загородился от казака стулом и кричал ему, надрываясь:

-- Да ты спроси историков литературы! Ты спроси!.. Я же хороший был! Я только лодырь беспросветный... Но я же безвредный!

-- А вот похлядим, -- говорил Казак, -- похляди-им, какой ты хороший: хороших моя сабля не секеть.

Конторский сунулся было к Казаку, тот замахнулся на него, и Конторский отскочил.

-- Бей, казаче! -- гаркнул Илья. -- Цеди кровь поганую!

И бог знает, что тут было бы, если бы не Акакий Акакиевич. Посреди всеобщей сумятицы он вдруг вскочил и крикнул:

-- Закрыто на учет!

И все замерли... Опомнились. Казак спрятал саблю. Обломов вытер лицо платком, Лиза встала и стыдливо оправила сарафан.

-- Азия, -- тихо и горько сказал Конторский. -- Разве можно тут что-нибудь сделать!

Спасибо, Акакий. Мне как-то в голову не пришло -- закрыть на учет.

-- Илья, у тя вина нету? -- спросил Казак Муромца.

-- Откуда? -- откликнулся тот. -- Я же не пью.

-- Тяжко на душе, -- молвил Казак. -- Маяться буду...

-- А нечего тут... размахался, понимаешь, -- сказал Конторский. -- Продолжим. Лиза, ты чего-то хотела сказать...

-- Я предлагаю отправить Ивана-дурака к Мудрецу за справкой, -- сказала Лиза звонко и убежденно.

-- Если он к третьим петухам не принесет справку, пускай... я не знаю... пускай убирается от нас.

-- Куда же ему? -- спросил Илья грустно.

-- Пускай идет в букинистический! -- жестко отрезала Лиза.

-- О-о, не крутенько ли? -- усомнился кто-то.

-- Не крутенько, -- тоже жестко сказал Конторский. -- Нисколько. Только так. Иван...

-- Аиньки! -- откликнулся Иван. И встал.

-- Иди.

pic5.jpg

Иван посмотрел на Илью.

Илья нагнул голову и промолчал. И Казак тоже промолчал, только мучительно сморщился и поискал глазами на полках и на столе, -- все, видно, искал вино.

-- Иди, Ванька, -- тихо сказал Илья. -- Ничего не сделаешь. Надо идти. Вишь, какие они все... ученые. Иди и помни: в огне тебе не гореть, в воде не тонуть... За остальное не ручаюсь.

-- Хошь мою саблю? -- предложил Казак Ивану.

-- Зачем она мне? -- откликнулся тот.

-- Иван, -- заговорил Илья, -- иди смело -- я буду про тебя думать. Где тебя пристигнет беда... Где тебя задумают погубить, я крикну: "Ванька, смотри! "

-- Как ты узнаешь, шо ехо пристихла беда? -- спросил Казак.

-- Я узнаю. Сердцем учую. А ты мой голос услышишь. Иван вышел на середину библиотеки, поклонился всем поясным поклоном... Подтянул потуже армячишко и пошел к двери.

-- Не поминайте лихом, если где пропаду, -- сказал с порога.

-- Господь с тобой, -- молвил Обломов. -- Может, не пропадешь.

-- Придешь со справкой, Иван, -- взволнованно сказала Лиза, -- я за тебя замуж выйду.

-- На кой ты мне черт нужна, -- грубо сказал Иван. -- Я лучше царевну какую-нибудь стрену...

-- Не надо, Иван, -- махнул рукой Илья, -- не связывайся. Все они... не лучше этой вот.

-- Показал на Лизу. -- На кой ляд тебе эта справка?! Чего ты заегозила-то? Куда вот парню... на ночь глядя! А и даст ли он ее справку-то, ваш Мудрец? Тоже небось сидит там...

-- Без справки нельзя, дядя Илья, -- решительно сказала Лиза. -- А тебе, Иван, я припомню, что отказался от меня. Ох, я те припомню!

-- Иди, иди, Иван, -- сказал Конторский. -- Время позднее -- тебе успеть надо.

-- Прощайте, -- сказал Иван. И вышел.

x x x

И пошел он куда глаза глядят.

Темно было... Шел он, шел -- пришел к лесу. А куда дальше идти, вовсе не знает. Сел на пенек, закручинился.

-- Бедная моя головушка, -- сказал, -- пропадешь ты. Где этот Мудрец? Хоть бы помог кто. Но никто ему не помог.

Посидел-посидел Иван, пошел дальше.

Шел, шел, видит -- огонек светится. Подходит ближе -- стоит избушка на курьих ножках, а вокруг кирпич навален, шифер, пиломатериалы всякие.

-- Есть тут кто-нибудь? -- крикнул Иван.

pic6.jpg

Вышла на крыльцо Баба-Яга... Посмотрела на Ивана спрашивает:

-- Кто ты такой? И куда идешь?

-- Иван-дурак, иду к Мудрецу за справкой, -- ответил Иван. -- А где его найти, не знаю.

-- Зачем тебе справка-то? -- Тоже не знаю... Послали.

-- A-a... -- молвила Баба-Яга. -- Ну заходи, заходи... Отдохни с дороги Есть небось хочешь?

-- Да не отказался бы...

-- Заходи.

Зашел Иван в избушку.

Избушка как избушка, ничего такого. Большая печка, стол, две кровати...

-- Кто с тобой еще живет? -- спросил Иван.

-- Дочь. Иван, -- заговорила Яга, -- а ты как дурак-то -- совсем, что ли, дурак?

-- Как это? -- не понял Иван.

-- Ну, полный дурак или это тебя сгоряча так окрестили? Бывает, досада возьмет -- крикнешь: у, дурак! Я вон на дочь иной раз как заору: у, дура та'кая1 А какая же она дура? Она у меня вон какая умная. Может, и с тобой такая история; привыкли люди; дурак и дурак, а ты вовсе не дурак, а только... бесхитростный. А?

-- Не пойму, ты куда клонишь-то?

-- Да я же по глазам вижу: никакой ты не дурак, ты просто бесхитростный. Я как только тебя увидала, сразу подумала: "Ох, и талантливый парень! " У тебя же на лбу написано: "талант". Ты хоть сам-то догадываешься про свои таланты? Или ты полностью поверил, что ты -- дурак?

-- Ничего я не поверил! -- сердито сказал Иван. -- Как это я про себя поверю, что я -- дурак?

-- А я тебе чего говорю? Вот люди, а!.. Ты строительством когда-нибудь занимался?

-- Ну, как?.. С отцом, с братьями теремки рубили... А тебе зачем?

-- Понимаешь, хочу коттеджик себе построить... Материалы завезли, а строить некому. Не возьмешься?

-- Мне же справку надо добывать...

-- Да зачем она тебе? -- воскликнула Баба-Яга. -- Построишь коттеджик... его увидют -- ко мне гости всякие приезжают -- увидют

-- сразу: кто делал? Кто делал -- Иван делал... Чуешь? Слава пойдет по всему лесу.

-- А как же справка? -- опять спросил Иван. -- Меня же назад без справки-то не пустют.

-- Ну и что? -- Как же? Куда же я?

-- Истопником будешь при коттеджике... Когда будешь строить, запланируй себе комнатку в подвале... Тепло, тихо, никакой заботушки. Гости наверху заскучали -- куда? -- пошли к Ивану: истории разные слушать. А ты им ври побольше... Разные случаи рассказывай. Я об тебе заботиться буду. Я буду тебя звать -- Иванушка...

-- Карга старая, -- сказал Иван. -- Ишь ты, какой невод завела! Иванушкой она звать будет. А я на тебя буду горб гнуть? А ху-ху не хо-хо, бабуленька?

-- А-а, -- зловеще протянула Баба-Яга, -- теперь я поняла, с кем имею дело; симулянт, проходимец... тип. Мы таких -- знаешь, что делаем? -- зажариваем. Ну-ка, кто там?! -- И Яга трижды хлопнула в ладоши. -- Стража! Взять этого дурака, связать -- мы его будем немножко жарить. Стражники, четыре здоровых лба, схватили Ивана, связали и положили на лавку.

-- Последний раз спрашиваю, -- еще попыталась Баба-Яга, -- будешь коттеджик строить?

-- Будь ты проклята! -- сказал гордо связанный Иван. -- Чучело огородное... У тебя в носу волосы растут.

-- В печь его! -- заорала Яга. И затопала ногами. -- Мерзавец! Хам!

-- От хамки слышу! -- тоже заорал Иван. -- Ехидна! У тебя не только в носу, у тебя на языке шерсть растет!.. Дармоедка!

-- В огонь! -- вовсе зашлась Яга. -- В ого-онь!.. Ивана сгребли и стали толкать в печь, в огонь.

-- Ох, брил я тебя на завалинке! -- запел Иван. -- Подарила ты мене чулки-валенки!.. Оп-тирдарпупия! Мне в огне не гореть, карга! Так что я иду смело! Только Ивана затолкали в печь, на дворе зазвенели бубенцы, заржали кони.

-- Дочка едет! -- обрадовалась Баба-Яга и выглянула в окно. -- У-у, да с женихом вместе! То-то будет им чем поужинать.

Стражники тоже обрадовались, запрыгали, захлопали в ладоши.

-- Змей Горыныч едет, Змей Горыныч едет! -- закричали они. -- Эх, погуляем-то! Эх, и попьем же! Вошла в избушку дочка Бабы-Яги, тоже сильно страшная, с усами.

pic7.jpg

-- Фу-фу-фу, -- сказала она. -- Русским духом пахнет. Кто тут?

-- Ужин, -- сказала Баба-Яга. И засмеялась хрипло: -- Ха-ха-ха!..

-- Чего ты? -- рассердилась дочка. -- Ржет, как эта... Я спрашиваю: кто тут?

-- Ивана жарим.

-- Да ну? -- приятно изумилась дочка. -- Ах, какой сюрприз!

-- Представляешь, не хочет, чтобы в лесу было красиво, -- не хочет строить коттеджик, паразит.

Дочка заглянула в печку... А оттуда вдруг -- не то плач, не то хохот.

-- Ой, не могу-у!.. -- стонал Иван. -- Не от огня помру -- от смеха!..

-- Чего это? -- зло спросила дочка Бабы-Яги. И Яга тоже подошла к печке. -- Чего он?

-- Хохочет?..

-- Чего ты, эй?

-- Ой, помру от смеха! -- орал Иван. -- Ой, не выживу я!..

-- Вот идиот-то, -- сказала дочка. -- Чего ты?

-- Да усы-то!.. Усы-то... Ой, господи, ну бывает же такое в природе! Да как же ты с мужем-то будешь спать? Ты же замуж выходишь...

-- Как все... А чего? -- не поняла дочка. Не поняла, но встревожилась.

-- Да усы-то!

-- Ну и что? Они мне не мешают, наоборот, я лучше чую.

-- Да тебе-то не мешают... А мужу-то? Когда замуж-то выйдешь...

-- А чего мужу? Куда ты гнешь, дурак? Чего тебе мой будущий муж? -- вовсе встревожилась дочка.

-- Да как же? Он тебя поцелует в темноте-то, а сам подумает: "Черт те что: солдат не солдат и баба не баба". И разлюбит. Да нешто можно бабе с усами! Ну, эти ведьмы!.. Ни хрена не понимают. Ведь не будет он с тобой жить, с усатой. А то еще возьмет да голову откусит со зла, знаю я этих Горынычей. Баба-Яга и дочка призадумались.

-- Ну-ка, вылазь, -- велела дочь.

Иван-дурак скоро вылез, отряхнулся.

-- Хорошо погрелся...

-- А чего ты нам советуешь? -- спросила Баба-Яга. -- С усами-то.

-- Чего, чего... Свести надо усы, если хочете семейную жизнь наладить.

-- Да как свести-то, как?

-- Я скажу как, а вы меня опять в печь кинете.

-- Не кинем, Ванюшка, -- заговорила ласково дочь Бабы-Яги. -- Отпустим тебя на все четыре стороны, скажи только, как от усов избавиться.

Тут наш Иван пошел тянуть резину и торговаться, как делают нынешние слесари-сантехники.

-- Это не просто, -- заговорил он, -- это надо состав делать...

-- Ну и делай!

-- Делай, делай... А когда же я к Мудрецу-то попаду? Мне же к третьим петухам надо назад вернуться...

-- Давай так, -- заволновалась Баба-Яга, -- слушай сюда! Давай так: ты сводишь усы, я даю тебе свою метлу, и ты в один миг будешь у Мудреца. Иван призадумался.

-- Быстрей! -- заторопилась усатая дочь. -- А то Го-рыныч войдет.

Тут и Иван заволновался: -- Слушайте, он же войдет и...

-- Ну?

-- Войдет и с ходу сожрет меня.

-- Он может, -- сказала дочь. -- Чего бы такое придумать?

-- Я скажу, что ты мой племянник, -- нашлась Баба-Яга. -- Понял?

-- Давайте, -- понял Иван. -- Теперь так: мой состав-то не сразу действует...

-- Как это? -- насторожилась дочь. -- Мы его счас наведем и наложим на лицо маску... Так? Я лечу на метле к Мудрецу, ты пока лежишь с маской...

-- А обманет? -- заподозрила дочь. -- Мам?

-- Пусть только попробует, -- сказала Баба-Яга, -- пусть только надует: навернется с поднебесья -- мокрое место останется.

-- Ну, елки зеленые-то!.. -- опять заволновался Иван; похоже, он и хотел надуть. -- Ну что за народ! В чем дело? Хочешь с усами ходить? Ходи с усами, мне-то что! Им дело говорят, понимаешь, -- нет, они начинают тут... Вы меня уважаете, нет?

-- При чем тут "уважаете"? Ты говори толком...

-- Нет, не могу, -- продолжал Иван тараторить. -- Не могу, честное слово! Сердце лопнет. Ну что за народ! Да живи ты с усами, живи! Сколько влезет, столько и живи. Не женщина, а генерал-майор какой-то. Тьфу! А детишки народятся? Потянется сынок или дочка ручонкой: "Мама, а что это у тебя? " А подрастут? Подрастут, их на улице начнут дразнить: "Твоя мамка с усами, твоя мамка с усами! " Легко будет ребенку? Легко будет слушать такие слова? Ни у кого нету мамки с усами, а у него -- с усами. Как он должен отвечать? Да никак он не сможет ответить, он зальется слезами и пойдет домой... к усатой мамке...

-- Хватит! -- закричала дочь Бабы-Яги. -- Наводи свой состав. Что тебе надо?

-- Пригоршню куриного помета, пригоршню теплого навоза и пригоршню мягкой глины -- мы накладываем на лицо такую маску...

-- На все лицо? Как же я дышать-то буду?

-- Ну что за народ! -- опять горько затараторил Иван. -- Ну ничего невозможно...

-- Ладно! -- рявкнула дочь. -- Спросить ничего нельзя.

-- Нельзя! -- тоже рявкнул Иван. -- Когда мастер соображает, нельзя ничего спрашивать! Повторяю: навоз, глина, помет. Маска будет с дыркой -- будешь дышать. Все.

-- Слышали? -- сказала Яга стражникам. -- Одна нога здесь, другая в сарае! Арш!

Стражники побежали за навозом, глиной и пометом.

А в это самое время в окно просунулись три головы Змея Горыныча... Уставились на Ивана. Все в избушке замерли. Горыныч долго-долго смотрел на Ивана. Потом спросил:

-- Кто это?

-- Это, Горыныч, племянник мой, Иванушка, -- сказала Яга. -- Иванушка, поздоровайся с дядей Горынычем.

-- Здравствуй, дядя Горыныч! -- поздоровался Иван. -- Ну, как дела? Горыныч внимательно смотрел на Ивана. Так долго и внимательно, что Иван занервничал.

-- Да ну что, елки зеленые? Что? Ну -- племянник, ты же слышал! Пришел к тете Ежке. В гости. Что, гостей будем жрать? Давай, будем гостей жрать! А семью собираемся заводить -- всех детишечек пожрем, да? Папа называется! Головы Горыныча посоветовались между собой.

-- По-моему, он хамит, -- сказала одна.

Вторая подумала и сказала: -- Дурак, а нервный.

А третья выразилась и вовсе кратко: -- Лангет, -- сказала она.

-- Я счас такой лангет покажу!.. -- взорвался от страха Иван.

-- Такой лангет устрою, что кое-кому тут не поздоровится. Тетя, где моя волшебная сабля? -- Иван вскочил с лавки и забегал по избушке -- изображал, что ищет волшебную саблю. -- Я счас такое устрою! Головы надоело носить?! -- Иван кричал на Горыныча, но не смотрел на него, -- жутко было смотреть на эти три спокойные головы. -- Такое счас устрою!..

-- Он просто расхамился, -- опять сказала первая голова.

-- Нервничает, -- заметила вторая. -- Боится.

А третья не успела ничего сказать: Иван остановился перед Горынычем и сам тоже долго и внимательно смотрел на него.

-- Шпана, -- сказал Иван. -- Я тебя сам съем.

Тут первый раз прозвучал голос Ильи Муромца.

pic8.jpg

-- Ванька, смотри! -- сказал Илья.

-- Да что "Ванька", что "Ванька"! -- воскликнул Иван. -- Чего ванькать-то? Вечно кого-то боимся, кого-то опасаемся. Каждая гнида будет из себя... великую тварь строить, а тут обмирай от страха. Не хочу! Хватит! Надоело! -- Иван и в самом деле спокойно уселся на лавку, достал дудочку и посвистел маленько.

-- Жри, -- сказал он, отвлекаясь от дудочки. -- Жрать будешь? Жри. Гад. Потом поцелуй свою усатую невесту. Потом рожайте усатых детей и маршируйте с имя. Он меня, видите ли, пугать будет!.. Хрен тебе! -- И Ванька опять засвистел в свою дудочку.

-- Горыныч, -- сказала дочь, -- плюнь, не обращай внимания. Не обижайся.

pic9.jpg

-- Но он же хамит, -- возразила первая голова. -- Как он разговаривает?!

-- Он с отчаяния. Он не ведает, что творит.

-- Я все ведаю, -- встрял Иван, перестав дудеть. -- Все я ведаю. Я вот сейчас подберу вам марш... для будущего батальона...

-- Ванюшка, -- заговорила Баба-Яга кротко, -- не хами, племяш. Зачем ты так?

-- Затем, что нечего меня на арапа брать. Он, видите ли, будет тут глазами вращать! Вращай, когда у тебя батальон усатых будет -- тогда вращай. А счас нечего.

-- Нет, ну он же вовсю хамит! -- чуть не плача сказала первая голова -- Ну как же?

-- Заплачь, заплачь, -- жестко сказал Иван. -- А мы посмеемся. В усы.

-- Хватит тянуть, -- сказала вторая голова.

-- Да, хватит тянуть, -- поддакнул Иван. -- Чего тянуть-то? Хватит тянуть.

-- О-о! -- изумилась третья голова. -- Ничего себе!

-- Ага! -- опять дурашливо поддакнул Иван. -- Во, даеть Ванька! Споем?

-- И Ванька запел:

Эх, брил я тебя

На завалинке,

Подарила ты мене

Чулки-валенки...

Горыныч, хором:

Оп -- тирдарпупия! -- допел Ванька. И стало тихо. И долго было тихо.

-- А романсы умеешь? -- спросил Горыныч.

-- Какие романсы?

-- Старинные.

-- Сколько угодно... Ты что, романсы любишь? Изволь, батюшка, я тебе их нанизаю сколько хоть. Завалю романсами. Например:

Хаз-булат удало-ой,

Бедна сакля твоя-а,

Золотою казной

Я осыплю тебя-а!..

А? Романс!.. -- Ванька почуял некую перемену в Горыныче, подошел к нему и похлопал одну голову по щеке. -- Мх, ты... свирепый. Свирепунчик ты мой.

-- Не ерничай, -- сказал Горыныч. -- А то откушу руку.

Ванька отдернул руку.

-- Ну, ну, ну, -- молвил он мирно, -- кто же так с мастером разговаривает? Возьму вот и не буду петь.

-- Будешь, -- оказала голова Горыныча, которую Иван приголубил. -- Я тебе возьму и голову откушу.

Две другие головы громко засмеялись. И Иван тоже мелко и невесело посмеялся.

-- Тогда-то уж я и вовсе не спою -- нечем. Чем же я петь-то буду?

-- Филе, -- сказала голова, которая давеча говорила "лангет". Это была самая глупая голова.

-- А тебе бы все жрать! -- обозлился на нее Иван. -- Все бы ей жрать!.. Живоглотка какая-то.

-- Ванюшка, не фордыбачь, -- сказала Баба-Яга. -- Пой.

-- Пой, -- сказала и дочь, -- Разговорился. Есть слух -- пой.

-- Пой, -- велела первая голова. -- И вы тоже пойте.

-- Кто? -- не поняла Баба-Яга. -- Мы?

-- Вы. Пойте.

-- Может быть, я лучше одна? -- вякнула дочь; ее не устраивало, что она будет подпевать Ивану.

-- С мужиком петь... ты меня извини, но...

-- Три, четыре, -- спокойно сказал Горыныч. -- Начали.

Дам коня, дам седло, --

запел Иван, Баба-Яга с дочкой подхватили:

Дам винтовку свою-у,

А за это за все

Ты отдай мне жену-у.

Ты уж стар, ты уж се-ед,

Ей с тобой не житье,

С молодых юных ле-ет

Ты погубишь ее-о-о.

Невыразительные круглые глазки Горыныча увлажнились: как всякий деспот, он был слезлив.

-- Дальше, -- тихо сказал он.

Под чинарой густой,

-- пел дальше Иван, --

Мы сидели вдвое-ом;

Месяц плыл золотой,

Все молчало круго-ом.

И Иван с чувством повторил еще раз, один:

Эх, месяц плыл золотой,

Все молчало круго-ом.,.

-- Как ты живешь, Иван? -- спросил растроганный Горыныч,

-- В каком смысле? -- не понял тот.

-- Изба хорошая?

-- А-а. Я счас в библиотеке живу, вместе со всеми.

-- Хочешь отдельную избу?

-- Нет. Зачем она мне?

-- Дальше.

Она мне отдала-ась...

-- повел дальше Иван, --

До последнего дня...

-- Это не надо, -- сказал Горыпыч. -- Пропусти.

-- Как же? -- не понял Иван.

-- Пропусти.

-- Горыныч, так нельзя, -- заулыбался Иван, -- из песни слова не выкинешь,

Горыныч молча смотрел на Ивана; опять воцарилась эта нехорошая тишина.

-- Но ведь без этого же нет песни! -- занервничал Иван. -- Ну? Песни-то нету!

-- Есть песня, -- сказал Горыныч.

-- Да как же есть? Как же есть-то?!

-- Есть песня. Даже лучше -- лаконичнее.

-- Ну ты смотри, что они делают! -- Иван даже хлопнул в изумлении себя по ляжкам. -- Что хотят, то и делают! Нет песни без этого, нет песни без этого, нет песни!.. Не буду петь лаконично. Все.

-- Ванюшка, -- сказала Баба-Яга, -- не супротивничай.

-- Пошла ты!.. -- вконец обозлился Иван. -- Сами пойте. А я не буду. В гробу я вас всех видел! Я вас сам всех сожру! С усами вместе. А эти три тыквы... я их тоже буду немножко жарить...

-- Господи, сколько надо терпения, -- вздохнула первая голова Горыныча. -- Сколько надо сил потратить, нервов... пока их научишь. Ни воспитания, ни образования...

-- Насчет "немножко жарить" -- это он хорошо сказал, -- молвила вторая голова. -- А?

-- На какие усы ты все время намекаешь? -- спросила Ивана третья голова. -- Весь вечер сегодня слышу: усы, усы... У кого усы?

-- А па-арень улыбается в пшеничные усы, -- шутливо спела первая голова. -- Как там дальше про Хаз-бу-лата?

-- Она мне отдалась, -- отчетливо сказал Иван. Опять сделалось тихо.

-- Это грубо, Иван, -- сказала первая голова. -- Это дурная эстетика. Ты же в библиотеке живешь... как ты можешь? У вас же там славные ребята. Где ты набрался этой сексуальности? У вас там, я знаю, Бедная Лиза... прекрасная девушка, я отца ее знал... Она невеста твоя?

-- Кто? Лизка? Еще чего!

-- Как же? Она тебя ждет.

-- Пусть ждет -- не дождется.

-- Мда-а... Фрукт, -- сказала третья голова. А голова, которая все время к жратве клонила, возразила:

-- Нет, не фрукт, -- сказала она серьезно. -- Какой же фрукт? Уж во всяком случае -- лангет. Возможно даже -- шашлык.

-- Как там дальше-то? -- вспомнила первая голова. -- С Хаз-булатом-то.

-- Он его убил, -- покорно сказал Иван.

-- Кого?

-- Хаз-булата.

-- Кто убил?

-- М-м... -- Иван мучительно сморщился. -- Молодой любовник убил Хаз-булата. Заканчивается песня так: "Голова старика покатилась на луг".

-- Это тоже не надо. Это жестокость, -- сказала голова.

-- А как надо?

Голова подумала.

-- Они помирились. Он ему отдал коня, седло -- и они пошли домой. На какой полке ты там сидишь, в библиотеке-то?

-- На самой верхней... Рядом с Ильей и донским Атаманом.

-- О-о! -- удивились все в один голос.

-- Понятно, -- сказала самая умная голова Горыныча, первая.

-- От этих дураков только и наберешься... А зачем ты к Мудрецу идешь?

-- За справкой.

-- За какой справкой?

-- Что я умный.

Три головы Горыныча дружно громко засмеялись. Баба-Яга и дочь тоже подхихикнули.

-- А плясать умеешь? -- спросила умная голова.

-- Умею, -- ответил Иван. -- Но не буду.

-- Он, по-моему, и коттеджики умеет рубить, -- встряла Баба-Яга. -- Я подняла эту тему...

-- Ти-хо! -- рявкнули все три головы Горыныча. -- Мы никому больше слова не давали!

-- Батюшки мои, -- шепотом сказала Баба-Яга. -- Сказать ничего нельзя!

-- Нельзя! -- тоже рявкнула дочь, И тоже на Бабу-Ягу. -- Базар какой-то!

-- Спляши, Ваня, -- тихо и ласково сказала самая умная голова.

-- Не буду плясать, -- уперся Иван.

Голова подумала:

-- Ты идешь за справкой... -- сказала она. -- Так?

-- Ну? За справкой.

-- В справке будет написано: "Дана Ивану... в том, что он -- умный". Верно? И -- печать.

-- Ну?

-- А ты не дойдешь. -- Умная голова спокойно смотрела на Ивана. -- Справки не будет.

-- Как это не дойду? Если я пошел, я дойду.

-- Не. -- Голова все смотрела на Ивана. -- Не доидешь. Ты даже отсюда не выйдешь. Иван постоял в тягостном раздумье... Поднял руку и печально возгласил:

-- Сени!

-- Три, четыре, -- сказала голова. -- Пошли.

Баба-Яга и дочь запели:

Ох, вы сени, мои сени,

Сени новые мои...

Они пели и прихлопывали в ладоши.

Сени новые-преновые

Решетчатые...

pic10.jpg

Иван двинулся по кругу, пристукивая лапоточками... а руки его висели вдоль тела: он не подбоченился, не вскинул голову, не смотрел соколом.

-- А почему соколом не смотришь? -- спросила голова.

-- Я смотрю, -- ответил Иван.

-- Ты в пол смотришь.

-- Сокол же может задуматься?

-- О чем?

-- Как дальше жить... Как соколят вырастить. Пожалей ты меня, Горыныч, -- взмолился Иван.

-- Ну сколько уж? Хватит...

-- А-а, -- сказала умная голова. -- Вот теперь ты поумнел. Теперь иди за справкой. А то начал тут... строить из себя. Шмакодявки. Свистуны. Чего ты начал строить из себя?

Иван молчал.

-- Становись лицом к двери, -- велел Горыныч.

Иван стал лицом к двери.

-- По моей команде вылетишь отсюда со скоростью звука.

-- Со звуком -- это ты лишка хватил, Горыныч, -- возразил Иван. -- Я не сумею так.

-- Как сумеешь. Приготовились... Три, четыре! Иван вылетел из избушки.

Три головы Горыныча, дочь и Баба-Яга засмеялись. -- Иди сюда, -- позвал Горыныч невесту, -- я тебя ласкать буду.

x x x

А Иван шел опять темным лесом... И дороги опять никакой не было, а была малая звериная тропка Шел, шел Иван, сел на поваленную лесину и закручинился.

-- В душу как вроде удобрения свалили, -- грустно сказал он. -- Вот же как тяжко! Достанется мне эта справка...

Сзади подошел Медведь и тоже присел на лесину.

-- Чего такой печальный, мужичок? -- спросил Медведь.

-- Да как же!.. -- сказал Иван. -- И страху натерпелся, и напелся, и наплясался... И уж так-то теперь на душе тяжко, так нехорошо -- ложись и помирай.

-- Где это ты так?

-- А в гостях... Черт занес. У Бабы-Яги.

-- Нашел к кому в гости ходить. Чего ты к ней поперся?

-- Да зашел по пути...

-- А "уда идешь-то?

-- К Мудрецу.

-- Во-он куда! -- удивился Медведь. -- Далеко.

-- Не знаешь ли, как к нему идти?

-- Нет, Слыхать слыхал про такого, а как идти, не знаю. Я сам, брат, с насиженного места поднялся... Иду вот тоже, а куда иду -- не знаю.

-- Прогнали, что ль?

-- Да и прогнать не прогнали, и... Сам уйдешь. Эт-то вот недалеко -- монастырь; ну, жили себе... И я возле питался -- там пасек много. И облюбовали же этот монастырь черти. Откуда только их нашугало! Обложили весь монастырь, -- их внутрь-то не пускают, -- с утра до ночи музыку заводют, пьют, безобразничают...

-- А чего хотят-то?

-- Хотят внутрь пройти, а там стража. Вот они и оглушают их, стражников-то, бабенок всяких ряженых подпускают, вино навяливают -- сбивают с толку. Такой тарарам навели на округу -- завязывай глаза и беги. Страсть что творится, пропадает живая душа. Я вот курить возле их научился...

pic11.jpg

Медведь достал пачку сигарет и закурил.

-- Нет житья никакого... Подумал-подумал -- нет. думаю, надо уходить, а то вино научусь пить. Или в цирк пойду. Раза два напивался уж...

-- Это скверно.

-- Уж куда как скверно! Медведицу избил... Льва по лесу искал... Стыд головушке! Нет, думаю, надо уходить. Вот -- иду.

-- Не знают ли они про Мудреца? -- спросил Иван.

-- Кто? Черти? Чего они не знают-то? Они все знают. Только не связывайся ты с имя, пропадешь. Пропадешь, парень.

-- Да ну... чего, поди?

-- Пропадешь. Попытай, конечно, но... Гляди. Злые они.

-- Я сам злой счас.. Хуже черта. Вот же как он меня исковеркал! Всего изломал.

-- Кто?

-- Змей Горыныч.

-- Бил, что ли?

-- Дайне бил, а... хуже битья. И пел перед ним, и плясал... Тьфу! Лучше бы уж избил.

-- Унизил?

-- Унизил. Да как унизил! Не переживу я, однако, эти дела. Вернусь и подожгу их. А?

-- Брось, -- сказал Медведь, -- не связывайся. Он такой, этот Горыныч... Гад, одно слово. Брось. Уйди лучше. Живой ушел, и то слава богу. Эту шайку не одолеешь: везде достанут.

Они посидели молча, Медведь затянулся последний раз сигаретой, бросил, затоптал окурок лапой и встал.

-- Прощай.

-- Прощай, -- откликнулся Иван. И тоже поднялся.

-- Аккуратней с чертями-то, -- еще раз посоветовал Медведь. -- Эти похуже Горыныча будут... Забудешь, куда идешь. Все на свете забудешь. Ну и охальное же племя! На ходу подметки рвут. Оглянуться не успеешь, а уж ты на поводке у них -- захомутали.

-- Ничего, -- сказал Иван. -- Бог не выдаст, свинья не съест. Как-нибудь вывернусь. Надо же где-то Мудреца искать... Леший-то навязался на мою голову! А время -- до третьих петухов только.

-- Ну, поспешай, коли так. Прощай.

-- Прощай. И они разошлись. Из темноты еще Медведь крикнул:

-- Вон, слышь, музыка?

-- Где?

-- Да послушай!.. "Очи черные" играют...

-- Слышу!

-- Вот иди на музыку -- они. Вишь, наяривают! О, господи! -- вздохнул Медведь. -- Вот чесотка-то мировая! Ну чесотка... Не хочут жить на болоте, никак не хочут, хочут в кельях.

x x x

pic12.jpg

А были-ворота и высокий зр. На воротах написано:

"Чертям вход воспрещен".

В воротах стоял большой стражник с пикой в руках и зорко поглядывал кругом. Кругом же творился некий вялый бедлам -- пауза такая после бурного шабаша. Кто из чертей, засунув руки в карманы узеньких брюк, легонько бил копытцами ленивую чечетку, кто листал журналы с картинками, кто тасовал карты... Один жонглировал черепами. Двое в углу учились стоять на голове. Группа чертей, расстелив на земле газеты, сидела вокруг коньяка и закуски -- выпивали. А четверо -- три музыканта с гитарами и девица -- стояли прямо перед стражником; девица красиво пела "Очи черные". Гитаристы не менее красиво аккомпанировали ей. И сама-то девица очень даже красивая, на красивых копытцах, в красивых штанах... Однако стражник спокойно смотрел на нее -- почему-то не волновался. Он даже снисходительно улыбался в усы.

-- Хлеб да соль! -- сказал Иван, подходя к тем, которые выпивали.

Его оглядели с ног до головы... И отвернулись.

-- Что же с собой не приглашаете? -- жестко спросил Иван.

Его опять оглядели.

-- А что ты за князь такой? -- спросил один, тучный, с большими рогами.

-- Я князь такой, что если счас понесу вас по кочкам, то от вас клочья полетят. Стать!

Черти изумились... Смотрели на Ивана.

-- Я кому сказал?! -- Иван дал ногой по бутылкам. -- Стать!!

Тучный вскочил и полез было на Ивана, но его подхватили свои и оттащили в сторону. Перед Иваном появился некто изящный, среднего возраста, в очках.

pic13.jpg

-- В чем дело, дружок? -- заговорил он, беря Ивана под руку. -- Чего мы шумим? Мм? У нас где-нибудь бо-бо? Или что? Или настроение испорчено? Что надо?

-- Надо справку, -- зло сказал Иван.

К ним еще подошли черти... Образовался такой кружок, в центре которого стоял злой Иван.

-- Продолжайте, -- крикнул Изящный музыкантам и девице. -- Ваня, какую справку надо? О чем?

-- Что я -- умный.

Черти переглянулись... Быстро и непонятно переговорили между собой.

-- Шизо, -- сказал один. -- Или авантюрист.

-- Не похоже, -- возразил другой. -- Куда-нибудь оформляется. Всего одну справку надо?

-- Одну.

-- А какую справку, Ваня? Они разные бывают... Бывает -- характеристика, аттестат...

Есть о наличии, есть об отсутствии, есть "в том, что", есть "так как", есть "ввиду того, что", а есть "вместе с тем, что" -- разные, понимаешь? Какую именно тебе сказали принести?

-- Что я умный.

-- Не понимаю... Диплом, что ли?

-- Справку.

-- Но их сотни справок! Есть "в связи с тем, что", есть "несмотря на то, что", есть...

-- Понесу ведь по кочкам, -- сказал Иван с угрозой. -- Тошно будет. Или спою "Отче наш".

-- Спокойно, Ваня, спокойно, -- занервничал Изящный черт. -- Зачем подымать волну?

Мы можем сделать любую справку, надо только понять -- какую? Мы тебе сделаем...

-- Мне липовая справка не нужна, -- твердо сказал Иван, -- мне нужна такая, какие выдает Мудрец.

Тут черти загалдели все разом.

-- Ему нужна только такая, какие выдает Мудрец.

-- О-о!..

-- Липовая его не устраивает... Ах, какая неподкупная душа! Какой Анжелико!

-- Какой митрополит! Он нам споет "Отче наш". А "Сухой бы я корочкой питалась" ты нам споешь?

-- Ша, черти! Ша... Я хочу знать: как это он понесет нас по кочкам? Он же берет нас на арапа! То ж элементарный арапинизм! Что значит, что этот пошехонец понесет нас?

Подошли еще черти. Ивана окружили со всех сторон. И все глядели и размахивали руками.

-- Он опрокинул коньяк!

-- Это хамство! Что значит, что он понесет нас по кочкам? Что это значит? Это шантаж?

-- Кубок "Большого орла" ему!

-- Тумаков ему! Тумаков!

Дело могло обернуться плохо: Ивана теснили.

-- Ша, черти! Ша! -- крикнул Иван. И поднял руку. -- Ша, черти! Есть предложение!..

-- Ша, братцы, -- сказал Изящный черт. -- Есть предложение. Выслушаем предложение. Иван, Изящный черт и еще несколько чертей отошли в сторонку и стали совещаться. Иван что-то вполголоса говорил нм, посматривал в сторону стражника. И другие тоже посматривали туда же. Перед стражником по-прежнему "несли вахту" девица и музыканты; девица пела теперь ироническую песенку "Разве ты мужчина! ". Она пела и пританцовывала.

-- Я не очень уверен, -- сказал Изящный черт. -- Но... А?

-- Это надо проверить, -- заговорили и другие. -- Это не лишено смысла.

-- Да, это надо проверить. Это не лишено смысла.

-- Мы это проверим, -- сказал Изящный черт своему помощнику.

-- Это не лишено смысла. Если этот номер у нас проходит, мы посылаем с Иваном нашего черта, и он делает так, что Мудрец принимает Ивана. К нему очень трудно попасть.

-- Но без обмана! -- сказал Иван. -- Если Мудрец меня не принимает, я вот этими вот руками... беру вашего черта...

-- Ша, Иван, -- сказал Изящный черт. -- Не надо лишних слов. Все будет о'кей. Маэстро, что нужно? -- спросил он своего помощника.

-- Анкетные данные стражника, -- сказал тот. -- Где родился, кто родители... И еще одна консультация Ивана.

-- Картотека, -- кратко сказал Изящный. Два черта побежали куда-то, а Изящный обнял Ивана и стал ходить с ним туда-сюда, что-то негромко рассказывал.

Прибежали с данными. Один доложил:

-- Из Сибири. Родители -- крестьяне.

Изящный черт, Иван и маэстро посовещались накоротке.

-- Да? -- спросил Изящный.

-- Как штык, -- ответил Иван. -- Чтоб мне сдохнуть! -- Маэстро?

-- Через... две с половиной минуты, -- ответил маэстро, поглядев на часы.

-- Приступайте, -- сказал Изящный.

Маэстро и с ним шестеро чертей -- три мужского пола и три женского -- сели неподалеку с инструментами и стали сыгрываться. Вот они сыгрались... Маэстро кивнул головой, и шестеро грянули:

По диким степям Забайкалья,

Где золото роют в горах,

Бродяга, судьбу проклиная,

Тащился с сумой на плечах.

Здесь надо остановить повествование и, сколь возможно, погрузиться в мир песни. Это был прекрасный мир, сердечный и грустный. Звуки песни, негромкие, но сразу какие-то мощные, чистые, ударили в самую душу. Весь шабаш отодвинулся далеко-далеко; черти, особенно те, которые пели, сделались вдруг прекрасными существами, умными, добрыми, показалось вдруг, что смысл истинного их существования не в шабаше и безобразиях, а в ином -- в любви, в сострадании.

Бродяга к Байкалу подходит,

Рыбачью он лодку берет,

Унылую песню заводит,

О родине что-то поет.

Ах, как они пели! Как они, собаки, пели! Стражник прислонил копье к воротам и, замерев, слушал песню. Глаза его наполнились слезами, он как-то даже ошалел. Может быть, даже перестал понимать, где он и зачем.

Бродяга Байкал переехал, --

Навстречу родимая мать.

Ой, здравствуй, ой, здравствуй, родная,

Здоров ли отец мой и брат?

Стражник подошел к поющим, сел, склонил голову на руки и стал покачиваться взад-вперед, -- М-мх... -- сказал он.

А в пустые ворота пошли черти.

А песня лилась, рвала душу, губила суету и мелочь жизни -- звала на простор, на вольную волю. А черти шли и шли в пустые ворота. Стражнику поднесли огромную чару... Он, не раздумывая, выпил, трахнул чару о землю, уронил голову на руки и опять сказал;

-- М-мх...

Отец твой давно уж в могиле,

Сырою землею зарыт.

А брат твой давно уж в Сибири --

Давно кандалами гремит.

Стражник дал кулаком по колену, поднял голову -- лицо в слезах.

А брат твой давно уж в Сибири --

Давно кандалами гремит, --

пропел он страдальческим голосом. -- Жизнь моя, иль ты приснилась мне? Дай "Камаринскую"! Пропади все пропадом, гори все синим огнем! Дай вина!

-- Нельзя, мужичок, нельзя, -- сказал лукавый маэстро. -- Ты напьешься и все забудешь,

-- Кто?! -- заорал стражник. И лапнул маэстро за грудки: -- Кто тут меня учить будет?! Ты, козел? Да я тебя... в три узла завяжу, вонючка! Я вас всех понесу по кочкам!..

-- Что они так обожают кочки? -- удивился Изящный черт. -- Один собирался нести по кочкам, другой... Какие кочки вы имеете в виду, уважаемый? -- спросил он стражника.

-- Цыть! -- сказал стражник, -- "Камаринскую"!

-- "Камаринскую", -- велел Изящный музыкантам.

-- Вина! -- рявкнул стражник.

-- Вина, -- покорно вторил Изящный.

-- Может, не надо? -- заспорил притворяшка маэстро. -- Ему же плохо будет.

-- Нет, надо! -- повысил голос Изящный черт. -- Ему будет хорошо!

-- Друг! -- заревел стражник. -- Дай я тебя поцелую!

-- Иду! -- откликнулся Изящный черт. -- Счас мы с тобой нарежемся! Мы их всех понесем по кочкам! Мы их всех тут!..

Иван удивленно смотрел на чертей, что крутились вокруг стражника, особенно изумил его Изящный черт.

-- Ты-то чего раздухарился, эй? -- спросил он его.

-- Цыть! -- рявкнул Изящный черт, -- А то я тебя так понесу по кочкам, что ты...

-- Что, что? -- угрожающе переспросил Иван. И поднялся. -- Кого ты понесешь по кочкам? Ну-ка, повтори.

-- Ты на кого это тут хвост поднимаешь? -- тоже угрожающе спросил верзила-стражник Ивана.

-- На моего друга?! Я из тебя лангет сделаю!

-- Опять лангет, -- сказал Иван, останавливаясь. -- Вот дела-то!

-- "Камаринскую"! -- раскапризничался Изящный черт. -- Иван нам спляшет. "Камаринскую"! Ваня давай!

-- Пошел к дьяволу! -- обозлился Иван. -- Сам давай... с другом вон.

-- Тогда я не посылаю с тобой черта, -- сказал Изящный черт. И внимательно, злобно посмотрел на Ивана. -- Понял? Попадешь ты к Мудрецу!.. Ты к нему ни-ког-да не попадешь.

-- Ах ты, харя ты некрещеная! -- задохнулся от возмущения Иван. -- Да как же это? Да нечто так можно? Где же стыд-то у тебя? Мы же договорились. Я же такой грех на душу взял -- научил вас, как за ворота пройти.

-- Последний раз спрашиваю: будешь плясать?

-- О, проклятие!.. -- застонал Иван. -- Да что же это такое-то? Да за что же мне муки такие?

-- "Камаринскую"! -- велел Изящный черт. -- "Пошехонские страдания".

pic14.jpg

Черти-музыканты заиграли "Камаринскую". И Иван пошел, опустив руки, пошел себе кругом, пошел пристукивать лапоточками. Он плясал и плакал. Плакал и плясал.

-- Эх, справочка!.. -- воскликнул он зло и горько. -- Дорого же ты мне достаешься! Уж так дорого, что и не скажешь, как дорого!..

x x x

И вот -- канцелярия. О канцелярия! Вот уж канцелярия так канцелярия. Иван бы тут вконец заблудился, если бы не черт. Черт пригодился как нельзя кстати. Долго ходили они по лестницам и коридорам, пока нашли приемную Мудреца.

-- Минуточку, -- оказал черт, когда вошли в приемную. -- Посиди тут... Я скоро. -- И куда-то убежал.

Иван огляделся. В приемной сидела молоденькая секретарша, похожая на библиотекаршу, только эта другого цвета, и зовут Милка. А ту -- Галка. Секретарша Милка печатала на машинке и говорила сразу по двум телефонам.

pic15.jpg

-- Ой, ну это же пшено! -- говорила она в одну трубку и улыбалась. -- Помнишь, у Моргуновых: она напялила на себя желтое блестящее платье, копну сена, что ли, символизировала? Да о чем тут ломать голову? О чем? И тут же -- в другую, строго:

-- Его нету. Не зна... А вы не интонируйте, не интонируйте, я вам пятый раз говорю: его нету. Не знаю.

-- Во сколько ты там был? В одиннадцать? Один к одному? Интересно... Она одна была? Она кадрилась к тебе?.

-- Слушайте, я же ска... А вы не интонируйте, не интонируйте. Не знаю.

Иван вспомнил: их библиотекарша, когда хочет спросить по телефону у своей подруги, у себя ли ее начальник, спрашивает: "Твой бугор в яме? " И он тоже спросил Милку:

-- А бугор когда будет в яме? -- Он вдруг что-то разозлился на эту Милку.

Милка мельком глянула на него.

-- Что вы хотите? -- спросила она.

-- Я спрашиваю: когда бу...

-- По какому вопросу?

-- Нужна справка, что...

-- Понедельник, среда, девять тире одиннадцать.

-- Мне... -- Иван хотел сказать, что ему нужна справка до третьих петухов. Милка опять отстукала:

-- Понедельник, среда, с девяти до одиннадцати. Тупой?

Это пшено, -- сказал Иван. И встал и вольно прошелся по приемной. -- Я бы даже сказал, компот. Как говорит наша Галка: "собачья радость на двух", "смесь козла с "грюндиком". Я спрашиваю глобально: ты невеста? И сам отвечаю: невеста. Один к одному. -- Иван все больше накалялся. -- Но у тебя же -- посмотри на себя -- у тебя же нет румянца во всю щеку. Какая же ты невеста? Ты вот спроси меня -- я вечный жених, -- спроси: появилась у меня охота жениться на тебе? Ну-ка, спроси.

-- Появилась охота?

-- Нет, -- твердо сказал Иван.

Милка засмеялась и захлопала в ладоши.

-- Ой, а еще? -- попросила она. -- Еще что-нибудь. Ну, пожалуйста. Иван не понял, что "еще"?

-- Еще покажите что-нибудь.

-- А-а, -- догадался Иван, -- ты решила, что я шут гороховый. Что я -- так себе, Ванек в лапоточках... Тупой, как ты говоришь. Так вот знай: я мудрее всех вас... глубже, народнее. Я выражаю чаяния, а вы что выражаете? Ни хрена не выражаете! Сороки. Вы пустые, как... Во мне суть есть, а в вас и этого нету. Одни танцы -- шманцы на уме. А ты даже говорить толком со мной не желаешь. Я вот как осержусь, как возьму дубину!..

Милка опять громко засмеялась.

-- Ой, как интересно! А еще, а?

-- Худо будет! -- закричал Иван. -- Ой, худо будет!.. Лучше вы меня не гневите, не гневите лучше!..

Тут в приемную влетел черт и увидел, что Иван орет на девицу.

-- Тю, тю, тю, -- испуганно затараторил черт и стал теснить Ивана в угол. -- Чего это тут такое? Кто это нам разрешил выступать?.. Ая-я-я-яй! Отойти никуда нельзя. Предисловий начитался, -- пояснил он девице "выступление" Ивана. -- Сиди тихо, счас нас примут. Счас он придет... Я там договорился: нас примут в первую очередь.

Только черт сказал так, в приемную вихрем ворвался некто маленький, беленький -- сам Мудрец, как понял Иван.

-- Чушь, чушь, чушь, -- быстро сказал он на ходу. -- Василиса никогда на Дону не была.

Черт почтительно склонил голову.

-- Проходите, -- сказал Мудрец, ни к кому отдельно не обращаясь. И исчез в кабинете.

Пошли, -- подтолкнул черт Ивана. -- Не вздумай только вылететь со своими предисловиями... Поддакивай, и все.

x x x

pic16.jpg

Мудрец бегал по кабинету. Он, что называется, рвал и метал.

-- Откуда?! Откуда они это взяли?! -- вопрошал он кого-то и поднимал руки кверху. -- Откуда?!

-- Чего ты расстроился, батя? -- спросил Иван участливо. Мудрец остановился перед посетителями, Иваном и чертом.

-- Ну? -- спросил он сурово и непонятно. -- Облапошили Ивана?

-- Почему вы так сразу ставите вопрос? -- увертливо заговорил черт. -- Мы, собственно, давно хотели...

-- Что вы? Что вам надо в монастыре? Ваша цель?

-- Разрушение примитива, -- твердо сказал черт. Мудрец погрозил ему пальцем.

-- Озоруете! А теоретически не готовы.

-- Нет, ну серьезно... -- заулыбался черт на стариковскую нестрашную угрозу. -- Ну тошно же смотреть. Одни рясы чего стоят!

-- Что им, в полупендриках ваших ходить?

-- Зачем в полупендриках? Никто к этому не призывает. Но, положа руку на сердце: неужели не ясно, что они безнадежно отстали? Вы скажете -- мода. А я скажу: да, мода! Ведь если мировые тела совершают свой круг по орбите, то они, строго говоря, не совсем его совершают...

-- Тут, очевидно, следует говорить не о моде, -- заговорил старик важно и взволнованно, -- а о возможном положительном влиянии крайнебесовских тенденций на некоторые устоявшиеся нормы морали...

-- Конечно! -- воскликнул черт, глядя на Мудреца влюбленными глазами. -- Конечно, о возможном положительном влиянии.

-- Всякое явление, -- продолжал старик, -- заключает в себе две функции: моторную и тормозную. Все дело в том, какая функция в данный момент больше раздражается; моторная или тормозная. Если раздражитель извне попал на моторную функцию -- все явление подпрыгивает и продвигается вперед, если раздражитель попал на тормозную -- все явление, что называется, съеживается и отползает в глубь себя. -- Мудрец посмотрел на черта и на Ивана. -- Обычно этого не понимают...

-- Почему, это же так понятно, -- сказал черт.

-- Я все время твержу, -- продолжал Мудрец, -- что необходимо учитывать наличие вот этих двух функций. Учитывайте функции, учитывайте функции! Всякое явление, если можно так выразиться, о двух головах: одна говорит "да", другая говорит "нет".

-- Я видел явление о трех головах... -- вякнул было Иван, но на него не обратили внимания.

-- Ударим одну голову, услышим "да"; ударим другую, услышим "нет". -- Старик Мудрец стремительно вскинул руку, нацелился пальцем в черта. -- Какую ударили вы?

-- Мы ударили, которая сказала "да", -- не колеблясь, ответил черт. Старик опустил руку.

-- Исходя из потенциальных возможностей данных голов, данного явления, голова, которая говорит "да", -- крепче. Следует ожидать, что все явление подпрыгнет и продвинется вперед. Идите. И -- с теорией, с теорией мне!.. -- Старик опять погрозил пальцем черту.

-- Манкируете! Смотрите! Распушу!.. Ох, распушу! Черт, мелко кивая головой, улыбаясь, пятился и пятился к выходу... Задом открыл дверь и так с подкупающей улыбкой на мордочке исчез. Иван же как стоял, так упал на колени перед Мудрецом.

-- Батя, -- взмолился он, -- ведь на мне грех-то: я научил чертей, как пройти в монастырь...

-- Ну?.. Встань-ка, встань -- я не люблю этого. Встань, -- велел Мудрец. Иван встал.

-- Ну? И как же ты их научил? -- с улыбкой спросил старик.

-- Я подсказал, чтоб они спели родную песню стражника... Они там мельтешили перед ним -- он держался пока, а я говорю: вы родную его запойте, родную его... Они и запели...

-- Какую же они запели?

-- "По диким степям Забайкалья". Старик засмеялся

-- Ах, шельмы! -- воскликнул он. -- И хорошо запели?

-- Так запели, так сладко запели, что у меня у самого горло перехватило.

-- А ты петь умеешь? -- быстро спросил Мудрец.

-- Ну, как умею?.. Так...

-- А плясать?

-- А зачем? -- насторожился Иван.

-- Ну-ка... -- заволновался старичок, -- вот чего! Поедем-ка мы в одно место. Ах, Ваня!.. Устаю, дружок, так устаю -- боюсь, упаду когда-нибудь и не встану. Не от напряжения упаду, заметь, от мыслей.

Тут вошла секретарша Милка. С бумагой.

-- Сообщают: вулкан "Дзидра" готов к извержению, -- доложила она.

-- Ага! -- воскликнул старичок и пробежался по кабинету. -- Что? Толчки?

-- Толчки. Температура в кратере... Гул.

-- Пойдем от аналогии с беременной женщиной, -- подстегнул свои мысли старичок. -- Толчки... Есть толчки? Есть. Температура в кратере... Общая возбудимость беременной женщины, болтливость ее -- это не что иное, как температура в кратере. Есть? Гул, гул... -- Старичок осадил мысли, нацелился пальцем в Милку: -- А что такое гул?

Милка не знала.

-- Что такое гул? -- Старичок нацелился в Ивана.

-- Гул?.. -- Иван засмеялся. -- Это смотря какой гул... Допустим, гул сделает Илья Муромец-это одно, а сделает гул Бедная Лиза -- это...

-- Вульгартеория, -- прервал старичок Ивана. -- Гул -- это сотрясение воздуха.

-- А знаешь, как от Ильи сотрясается! -- воскликнул Иван. -- Стекла дребезжат!

-- Распушу! -- рявкнул старичок. Иван смолк. -- Гул -- это не только механическое сотрясение, это также... утробное. Есть гул, который человеческое ухо не может воспринять...

-- Ухо-то не может воспринять, а... -- не утерпел опять Иван, но старичок вперил в пего строгий р.

-- Ну что тебя, распушить?

-- Не надо, -- попросил Иван. -- Больше не буду.

-- Продолжим. Все три признака великой аналогии -- налицо. Резюме? Резюме: пускай извергается.

-- Старичок выстрелил пальчиком в секретаршу: -- Так и запишите. Секретарша Милка так и записала. И ушла.

-- Устаю, Ваня, дружок, -- продолжал старичок свою тему, как если бы он и не прерывался.

-- Так устаю, что иногда кажется: все, больше не смогу наложить ни одной резолюции. Нет, наступает момент, и опять накладываю. По семьсот, по восемьсот резолюций в сутки. Вот и захочется иной раз... -- Старичок тонко, блудливо засмеялся.

-- Захочется иной раз пощипать... травки пощипать, ягодки... черт те что!.. И, знаешь ли, принимаю решение... восемьсот первое: перекур! Есть тут одна такая... царевна Несмеяна, вот мы счас и нагрянем к ней.

Опять вошла секретарша Милка: -- Сиамский кот Тишка прыгнул с восьмого этажа.

-- Разбился?

-- Разбился.

Старичок подумал...

-- Запишите, -- велел он. -- Кот Тимофей не утерпел.

-- Все? -- спросила секретарша.

-- Все. Какая по счету резолюция на сегодня?

-- Семьсот сорок восьмая.

-- Перр.

Секретарша Милка кивнула головой. И вышла.

-- К царевне, дружок! -- воскликнул освобожденный Мудрец. -- Сейчас мы ее рассмешим! Мы ее распотешим, Ваня. Грех, грех, конечно, грех... А?

-- Я ничего. До третьих петухов-то успеем? Мне еще идти сколько.

-- Успеем! Грех, говоришь? Конечно, конечно, грех. Не положено, да? Грех, да?

-- Я не про тот грех... Чертей, мол, в монастырь пустили -- вот грех-то.

Старичок значительно подумал.

-- Чертей-то? Да, -- сказал он непонятно. -- Все не так просто, дружок, все, милый мой, очень и очень не просто. А кот-то... А? Сиамский-то. С восьмого этажа! Поехали!

x x x

Несмеяна тихо зверела от скуки.

Сперва она лежала просто так... Лежала, лежала и взвыла.

-- Повешусь! -- заявила она.

Были тут еще какие-то молодые люди, парни и девушки. Им тоже было скучно. Лежали в купальных костюмах среди фикусов под кварцевыми лампами -- загорали. И всем было страшно скучно.

-- Повешу-усь! -- закричала Несмеяна. -- Не могу больше!

Молодые люди выключили транзисторы.

-- Ну, пусть, -- сказал один. -- А что?

-- Принеси веревку, -- попросила его. Этот, которого попросили, полежал-полежал... сел, -- А потом -- стремянку? -- сказал он.

-- А потом -- крюк искать? Я лучше пойду ей по морде дам.

-- Не надо, -- сказали. -- Пусть вешается -- может, интересно будет.

Одна девица встала и принесла веревку. А парень принес стремянку и поставил ее под крюк, на котором висела люстра.

-- Люстру сними пока, -- посоветовали.

-- Сам снимай! -- огрызнулся парень.

Тогда тот, который посоветовал снять люстру, встал и полез па стремянку -- снимать люстру. Мало-помалу задвигались... Дело появилось.

-- Веревку-то надо намылить.

-- Да, веревку намыливают... Где мыло?

Пошли искать мыло.

-- Есть мыло?

-- Хозяйственное...

-- Ничего?

-- Какая разница! Держи веревку. Не оборвется?

-- Сколько в тебе, Алка? -- Алка это и есть Несмеяна. -- Сколько весишь?

-- Восемьдесят.

-- Выдержит. Намыливай.

Намылили веревку, сделали петлю, привязали конец к крюку... Слезли со стремянки.

-- Давай, Алка. Алка -- Несмеяна вяло поднялась... зевнула и полезла на стремянку. Влезла...

-- Скажи последнее слово, -- попросил кто-то.

-- Ой, только не надо! -- запротестовали все остальные. -- Не надо, Алка, не говори.

-- Этого только не хватает!

-- Умоляю, Алка!.. Не надо слов. Лучше спой.

-- Ни петь, ни говорить я не собираюсь, -- сказала Алка.

-- Умница! Давай.

Алка надела на шею петлю... Постояла.

-- Стремянку потом ногой толкни.

Но Алка вдруг села на стремянку и опять взвыла:

-- Тоже скучно-о!.. -- не то пропела она, не то заплакала. -- Не смешно-о! С ней согласились.

-- Действительно...

-- Ничего нового: было-перебыло.

-- К тому же патология.

-- Натурализм.

pic17.jpg

И тут-то вошли Мудрец с Иваном.

-- Вот, изволь, -- бодренько заговорил старичок, хихикая и потирая руки, -- дуреют от скуки. Ну-с, молодые люди!.. Разумеется, все средства испробованы, а как избавиться от скуки -- такого средства нет. Так ведь? А, Несмеянушка?

-- Ты прошлый раз обещал что-нибудь придумать, -- капризно сказала Несмеяна со стремянки.

-- А я и придумал! -- воскликнул старичок весело. -- Я обещал, я и придумал. Вы, господа хорошие, в поисках так называемого веселья совсем забыли о народе. А ведь народ не скучал! Народ смеялся!.. Умел смеяться. Бывали в истории моменты, когда народ прогонял со своей земли целые полчища -- и только смехом. Полчища окружали со всех сторон крепостные стены, а за стенами вдруг раздавался могучий смех... Враги терялись и отходили. Надо знать историю, милые люди... А то мы... слишком уж остроумные, интеллектуальные... а родной истории не знаем. А, Несмеянушка?

-- Что ты придумал? -- спросила Несмеяна.

-- Что я придумал? Я взял и обратился к народу! -- не без пафоса сказал старичок.

-- К народу, к народу, голубушка. Что мы споем, Ваня?

-- Да мне как-то неловко: они нагишом все... -- сказал Иван. -- Пусть хоть оденутся, что ли.

Молодые безразлично промолчали, а старичок похихикал снисходительно -- показал, что он тоже не в восторге от этих средневековых представлений Ивана о стыдливости.

-- Ваня, это... Ну, скажем так: не нашего ума дело. Наше дело -- петь и плясать. Верно? Балалайку! Принесли балалайку.

Иван взял ее. Потренькал, потинькал -- подстроил... Вышел за дверь,.. И вдруг влетел в комнату -- чуть не со свистом и с гиканьем -- с частушкой:

Эх, милка моя,

Шевелилка моя,

Сама ходит шевелит...

-- О-о!.. -- застонали молодые и Несмеяна. -- Не надо! Ну, пожалуйста...

-- Не надо, Ваня.

-- Так, -- сказал старичок. -- На языке офеней это называется -- не прохонже. Двинем резерв.

Перепляс! Ваня, пли!

-- Пошел к чертовой матери! -- рассердился Иван. -- Что я тебе, Петрушка? Ты же видишь, им не смешно! И мне тоже не смешно.

-- А справка? -- зловеще спросил старичок. -- А? Справка-то... Ее ведь надо заработать.

-- Ну вот, сразу -- в кусты. Как же так, батя?

-- А как же! Мы же договорились.

-- Но им же не смешно! Было бы хоть смешно, ей-богу, но так-то... Ну стыдно же, ну...

-- Не мучай человека, -- сказала Несмеяна старичку.

-- Давай справку, -- стал нервничать Иван. -- И так проваландались сколько. Я же не успею. Первые петухи-то когда ишо пропели!.. Вот-вот вторые грянут, а до третьих надо успеть. А мне ишо идти да идти.

Но старичок решил все же развеселить молодежь. И пустился он на очень и очень постыдный выверт -- решил сделать Ивана посмешищем: так охота ему стало угодить своей "царевне", так невтерпеж сделалось старому греховоднику. К тому же и досада его взяла, что никак не может рассмешить этих скучающих баранов.

-- Справку? -- спросил он с дурашливым недоумением. -- Какую справку?

-- Здрассте! -- воскликнул Иван. -- Я же говорил...

-- Я забыл, повтори.

-- Что я умный.

-- А! -- "вспомнил" старичок, все стараясь вовлечь в нехорошую игру молодежь тоже. -- Тебе нужна справка, что ты умный, Я вспомнил. Но как же я могу дать такую справку? А?

-- У тебя же есть печать...

-- Да печать-то есть... Но я же не знаю: умный ты или нет. Я, допустим, дам тебе справку, что ты умный, а ты -- дурак дураком. Что это будет? Это будет подлог. Я не могу пойти на это. Ответь мне прежде на три вопроса. Ответишь -- дам тебе справку, не ответишь -- не обессудь.

-- Давай, -- с неохотой сказал Иван. -- Во всех предисловиях писано, что я вовсе не дурак.

-- Предисловия пишут... Знаешь, кто предисловия пишет?

-- Это что, первый вопрос?

-- Нет, нет. Это еще не вопрос. Это так... Вопрос вот какой: что сказал Адам, когда Бог вынул у него ребро и сотворил Еву? Что сказал при этом Адам? -- Старичок искоса и лукаво поглядел на свою "царевну" и на других молодых: поинтересовался, как приняли эту его затею с экзаменом. Сам он был доволен. -- Ну? Что же сказал Адам?

-- Не смешно, -- сказала Несмеяна. -- Тупо. Плоско.

-- Самодеятельность какая-то, -- сказали и другие. -- Идиотизм. Что он сказал? "Сам сотворил, сам и живи с ней"?

Старичок угодливо засмеялся и выстрелил пальчиком в молодого человека, который так сострил.

-- Очень близко!.. Очень!

-- Мог бы и поостроумнее сказать.

-- Минуточку... Минуточку... -- суетился старичок. -- Самое же интересное -- как ответит Иван! Ваня, что сказал Адам?

-- А можно, я тоже задам вопрос? -- в свою очередь спросил Иван. -- Потом...

-- Нет, сначала ответь: что сказал...

-- Нет, пусть он спросит, -- закапризничала Несмеяна. -- Спроси, Ваня.

-- Да что он может спросить? Почем куль овса на базаре?

-- Спроси, Ваня. Спроси, Ваня. Ваня, спроси. Спроси, Ваня!

-- Ну-у, это уже ребячество, -- огорчился старичок. -- Хорошо, спроси, Ваня.

-- Ответь мне, почему у тебя одно лишнее ребро? -- Иван. подражая старичку, нацелился в него пальцем.

-- То есть? -- опешил тот.

-- Нет, нет, не "то есть", а почему? -- заинтересовалась Несмеяна. -- И почему ты это скрывал?

-- Это уже любопытно, -- заинтересовались и другие. -- Лишнее ребро? Это же из ряда вон!..

-- Так вот вся мудрость-то откуда!

-- Ой, как интересно-о!

-- Покажите, пожалуйста. Ну, пожалуйста! Молодые люди стали окружать старичка.

-- Ну, ну, ну, -- испугался старичок, -- зачем же так? Ну что за шутки? Что, так понравилась мысль дурака, что ли?

Старичка окружали все теснее. Кто-то уже тянулся к его пиджаку, кто-то дергал за штаны -- Мудреца вознамерились раздеть без всяких шуток.

-- И скрывать действительно такое преимущество... Зачем же?

-- Подержите-ка пиджак, пиджак подержите!.. О, тут не очень-то их прощупаешь!

-- Прекратите! -- закричал старичок и начал сопротивляться изо всех сил, но только больше раззадоривал этим. -- Немедленно прекратите это безобразие! Это не смешно, понимаете? Это не юмор, это же не юмор! Дурак пошутил, а они... Иван, скажи, что ты пошутил!

-- По-моему, я уже нащупал!.. Рубашка мешает, -- вовсю шуровал один здоровенный парень. -- У него тут еще майка... Нет, теплое белье! Синтетическое. Лечебное. Подержите-ка рубашку...

С Мудреца сняли пиджак, брюки. Сняли рубашку. Старичок предстал в нижнем теплом белье.

-- Это безобразие! -- кричал он. -- Здесь же нет основания для юмора! Когда смешно? Смешно, когда намерения, цель и средства -- все искажено! Когда налицо отклонение от нормы!

Здоровенный парень деликатно похлопал его по круглому животу.

-- А это... разве не отклонение?

-- Руки прочь! -- завопил старичок. -- Идиоты! Придурки!.. Никакого представления, что такое смешно!.. Кретины! Лежебоки...

В это время его аккуратненько пощекотали, он громко захохотал и хотел вырваться из окружения, но молодые бычки и телки стояли весьма плотно.

-- Почему вы скрывали о наличии лишнего ребра?

-- Да какое ребро? Ой, ха-ха-ха!.. Да где? Ха-ха-ха!.. Ой, не могу!.. Это же... Ха-ха-ха!.. Это же... Ха-ха-ха!..

-- Дайте ему сказать.

-- Это примитив! Это юмор каменного века! Все глупо, начиная с ребра и кончая вашим стремлением... Ха-ха-ха!.. О-о-о!.. -- И тут старичок пукнул, так это -- по-старчески, негромко дал, и сам очень испугался, весь встрепенулся и съежился.

А с молодыми началась истерика, Теперь хохотали они, но как! -- взахлеб, легли. Несмеяна опасно качалась на стремянке, хотела слезть, но не могла двинуться от смеха. Иван полез и снял ее. И положил рядом с другими -- хохотать. Сам же нашел брюки старика, порылся в кармане... И нашел. Печать. И взял ее.

-- Вы пока тут занимайтесь, -- сказал он, -- а мне пора отправляться.

-- Зачем же ты всю-то... печать-то? -- жалко спросил Мудрец. -- Давай, я тебе справку выдам.

-- Я сам теперь буду выдавать справки. Всем подряд. -- Иван пошел к двери. -- Прощайте.

-- Это вероломство, Иван, -- сказал Мудрец. -- Насилие.

-- Ничего подобного. -- Иван тоже стал в позу. -- Насилие -- это когда по зубам бьют.

-- Я ведь наложу резолюцию! -- заявил Мудрец с угрозой. -- Наложу ведь -- запляшете!

-- Слабо, батя! -- крикнули из компании молодых. -- Клади!

pic18.jpg

-- Возлюбленный мой! -- заломила руки в мольбе Несмеяна. -- Наложи! Колыхни атмосферу!

-- Решение! -- торжественно объявил Мудрец. -- Данный юмор данного коллектива дураков объявляется тупым! А также несвоевременным и животным, в связи с чем он лишается права выражать собой качество, именуемое в дальнейшем -- смех. Точка. Мой так называемый нежданчик считать недействительным.

x x x

И грянула вдруг дивная, стремительная музыка... И р. Хор, похоже, поет и движется -- приплясывают.

Песенка чертей.

Аллилуйя -- вот,

Три-четыре -- вот,

Шуры-муры. Шуры-муры,

Аллилуйя -- a! Аллилуйя -- a!

Мы возьмем с собой в поход

На покладистый народ --

Политуру. Политуру.

Аллилуйя -- а! Аллилуйя -- а!

Наше -- вам

С кистенем;

Под забором,

Под плетнем --

Покультурим. Покультурим.

Аллилуйя -- a! Аллилуйя -- a!

Это где же так дивно поют и пляшут? Где так умеют радоваться? Э -- э!.. То в монастыре. Черти. Монахов они оттуда всех выгнали, а сами веселятся. Когда наш Иван пришел к монастырю, была глубокая ночь; над лесом, близко, висела луна. На воротах стоял теперь стражник -- черт. Монахи же облепили забор и смотрели, что делается в монастыре. И там-то как раз шел развеселый бесовский ход: черти шли процессией и пели с приплясом. А песня их далеко разносилась вокруг.

Ивану стало жалко монахов. Но когда он подошел ближе, он увидел: монахи стоят и подергивают плечами в такт чертовой музыке. И ногами тихонько пристукивают. Только несколько -- в основном пожилые -- сидели в горестных позах на земле и покачивали головами... Но вот диковина: хоть и грустно они покачивали, а все же в такт. Да и сам Иван -- постоял маленько и не заметил, как стал тоже подергиваться и притопывать ногой, словно зуд его охватил. Но вот визг и песнопение смолкло в монастыре -- видно, устали черти, передых взяли. Монахи отошли от забора... И тут вдруг вылез из канавы стражник-монах и пошел с пьяных глаз на свое былое место.

-- Ну-ка, брысь! -- сказал он черту. -- Ты как здесь?

Черт-стражник снисходительно улыбался.

-- Иди, иди, дядя, иди проспись. Отойди!

-- Эт-то што такое?! -- изумился монах. -- По какому такому праву? Как ты здесь оказался?

-- Иди проспись, потом я тебе объясню твое право. Пшел!

Монах полез было на черта, но тот довольно чувствительно ткнул его пикой.

-- Пшел, говорят! Нальют глаза-то и лезут... Не положено подходить! Вон инструкция висит: подходить к воротам не ближе десяти метров.

-- Ах ты, харя! -- заругался монах. -- Ах ты, аборт козлиный!.. Ну, ладно, ладно... Дай, я в себя приду, я тебе покажу инструкцию. Я тебя самого повешу заместо инструкции!

-- И выражаться не положено, -- строго заметил черт. -- А то я тебя быстро определю -- там будешь выражаться, сколько влезет. Обзываться он будет! Я те по -- обзываюсь!

Иди отсюда, пока я те... Иди отсюда! Бочка пивная. Иди отсюда!

-- Агафангел! -- позвали монаха. -- Отойди... А то наживешь беды. Отойди от греха.

Агафангел, покачиваясь, пошел восвояси. Пошел и загудел:

По диким степям Забайкалья,

Где золото роют в горах,

Бродяга, судьбу проклиная...

Черт-стражник захихикал ему в спину.

-- Агафангел... -- сказал он, смеясь. -- И назовут же! Уж скорей-"Агавинус". Или просто-"Вермут".

-- Што же это, братцы, случилось-то с вами? -- спросил Иван, подсаживаясь к монахам. -- Выгнали?

-- Выгнали, -- вздохнул один седобородый. -- Да как выгнали! Пиночьями, вот как выгнали! Взашей попросили.

-- Беда, беда, -- тихо молвил другой. -- Вот уж беда так беда: небывалая. Отродясь такой не видывали.

-- Надо терпеть, -- откликнулся совсем ветхий старичок и слабо высморкался. -- Укрепиться и терпеть.

-- Да что же терпеть-то?! -- воскликнул Иван. -- Что терпеть-то?! Надо же что-то делать!

-- Молодой ты, -- урезонили его. -- Потому и шумишь. Будешь постарше -- не будешь шуметь. Што делать? Што тут сделаешь -- вишь, сила какая! -- Это нам за грехи наши. -- За грехи, за грехи... Надо терпеть. -- Будем терпеть.

Иван с силой, зло, стукнул кулаком себя по колену. И сказал горько:

-- Где была моя голова дурная?! Где она была, тыква?! Я виноватый, братцы, я виноватый! Я подкузьмил вам. На мне грех.

-- Ну, ну, ну, -- стали его успокаивать. -- Что ты? Эка, как тебя сграбастало. Чего ты?

-- Эх-х!.. -- сокрушался Иван. И даже заплакал. -- Сколько же я на душу взял... за один-то поход! Как же мне тяжко!..

-- Ну, ну... Не казнись, не надо. Что теперь сделаешь? Надо терпеть, милок.

Тут вышел из ворот Изящный черт и обратился ко всем.

-- Мужички, -- сказал он, -- есть халтура! Кто хочет заработать?

-- Ну? А чего такое? -- зашевелились монахи. -- Чего надо-то?

-- У вас там портреты висят... в несколько рядов...

-- Иконы.

-- А?

-- Святые наши, какие портреты?

-- Их надо переписать: они устарели.

Монахи опешили.

-- И кого же заместо их писать? -- тихо спросил самый старый монах.

-- Нас.

Теперь уж все смолкли. И долго молчали.

-- Гром небесный, -- сказал старик монах. -- Вот она, кара-то.

-- Ну? -- торопил Изящный черт. -- Есть мастера? Заплатим прилично...

Все равно ведь без дела сидите.

-- Бей их! -- закричал вдруг один монах. И несколько человек вскочило... И кинулись на черта, ко тот быстро вбежал в ворота, за стражника. А к стражнику в момент подстроились другие черти и выставили вперед пики. Монахи остановились.

Какие вы все же... грубые, -- сказал им Изящный черт из-за частокола. -- Невоспитанные. Воспитывать да воспитывать вас... Дикари. Пошехонь. Ничего, мы за вас теперь возьмемся. -- И он ушел. И только он ушел, в глубине монастыря опять грянула музыка... И послышался звонкий перестук копыт по булыжнику -- черти били на площади массовую чечетку. Иван взялся за голову и пошел прочь.

x x x

Шел он по лесу, а его все преследовала, догоняла, стегала окаянная музыка, чертячий пляс. Шел Иван и плакал -- так горько было на душе, так мерзко. Сел он на ту же поваленную лесину, на какой сидел прошлый раз. Сел и задумался. Сзади подошел Медведь и тоже присел.

pic19.jpg

-- Ну, сходил? -- спросил он.

-- Сходил, -- откликнулся Иван. -- Лучше бы не ходил...

-- Что? Не дали справку?

Иван только рукой махнул, не стал говорить -- больно было говорить. Медведь прислушался к далекой музыке... И все понял без слов.

-- Эти... -- сказал он. -- Все пляшут?

-- Где пляшут-то? В монастыре пляшут-то!

-- Ох, мать честная! -- изумился Медведь. -- Прошли?

-- Прошли.

-- Ну, все, -- сказал Медведь обреченно, -- надо уходить. Я так и знал, что пройдут.

Они помолчали.

-- Слушай, -- заговорил Медведь, -- ты там ближе к городу... Какие условия в цирке?

-- Вроде ничего... Я, правда, не шибко знаю, но так, слышно, ничего.

-- Как насчет питания, интересно... Сколькиразовое?

-- Шут его знает. Хочешь в цирк?

-- Ну, а что делать-то? Хочешь не хочешь -- пойдешь. Куда больше?

-- Да... -- вздохнул Иван. -- Дела.

-- Сильно безобразничают? -- спросил Медведь, закуривая. -- Эти-то?

-- А что же... смотреть, что ли, будут!

-- Это уж... не для того старались. Погарцуют теперь. Тьфу, в душу мать-то совсем!.. --

Медведь закашлялся. Долго с хрипом кашлял. -- Еще откажут вот... в цирке-то -- собрался. Забракуют. Легкие как тряпки стали. Бывало, пробку вышибал -- с оглоблю толщиной вылетала, а давеча за коровой погнался... кхо, кхо, кхох... с версту пробежал и язык высунул. А там небось тяжести надо подымать.

-- Там надо на задних лапах ходить, -- сказал Иван.

-- Зачем? -- не понял Медведь.

-- Да что же ты, не знаешь, что ли? Тех и кормят, кто на задних лапах умеет.

Любая собака знает...

-- Да какой интерес-то?

-- Это уж я не знаю.

Медведь задумался. Долго молчал. -- Ну и ну, -- сказал.

-- У тебя семья-то есть? -- поинтересовался Иван

-- Где!.. -- горько, с отчаянием воскликнул Михаило Иваныч. -- Разогнал.

Напился, начал буянить-то -- они все разбежались. Где теперь, сам не знаю. -- Он еще помолчал. И вдруг встал и рявкнул: -- Ну, курва! Напьюсь водки, возьму оглоблю и пойду крушить монастырь!

-- Зачем же монастырь-то?

-- Они же там!

-- Нет, Михаило Иваныч... не надо. Да ты и не попадешь туда.

Михаило Иваныч сел и трясущимися лапами стал закуривать.

-- Ты не пьешь? -- спросил.

-- Нет.

-- Зря, -- зло сказал Михаило Иваныч.. -- Легче становится. Хошь, научу?

-- Нет, -- решительно сказал Иван. -- Я пробовал -- она горькая.

-- Кто?

-- Водка-то.

Михаило Иваныч оглушительно захохотал... И хлопнул Ивана по плечу.

-- Эх, дите ты, дите!.. Чистое дите, ей-богу. А то научу?

-- Нет. -- Иван поднялся с лесины. -- Пойду: время осталось с гулькин нос. Прощай.

-- Прощай, -- сказал Медведь. И они разошлись в разные стороны. x x x

И пришел Иван к избушке Бабы-Яги. И хотел уж было мимо протопать, как услышал -- зовут:

-- Иванушка, а Иванушка! Что ж мимо-то?

Оглянулся Иван -- никого.

-- Да здесь я, -- опять голос, -- в сортире! Видит Иван-сортир, а на двери -- замок пудовый. А голос-то -- оттуда, из сортира.

-- Кто там? -- спросил Иван.

-- Да я это, дочка Бабы-Яги... усатая-то, помнишь?

-- Помню, как же. А чего ты там? Кто тебя?

-- Выручи меня отсюда, Иванушка... Открой замок. На крылечке, под половиком, ключ, возьми его и открой. Потом расскажу все.

Иван нашел ключ, открыл замок. Усатая дочь Бабы-Яги выскочила из сортира и стала шипеть и плеваться.

-- Вот как нынче с невестами-то!.. Ну, змей!.. Я тебе этого не прощу, я тебе устрою...

-- Это Горыныч тебя туда законопатил?

-- Горыныч.., Тьфу, змей! Ладно, ладно... чердак в кубе, я тебе тоже придумаю гауптвахту, гад. -- За что он тебя? -- спросил Иван. -- Спроси у него! Воспитывает. Полковника из себя изображает -- на гауптвахту посадил. Слова лишнего не скажи! Дубина такая.

-- Дочка Бабы-Яги вдруг внимательно посмотрела на Ивана. -- Слушай, -- сказала она, -- хочешь стать моим любовником? А? Иван оторопел поначалу, но невольно оглядел усатую невесту: усатая-то она усатая, но остальное-то все при ней, и даже больше -- и грудь, и все такое. Да и усы-то... это ведь... что значит усы? Темная полоска на губе, какие это, в сущности, усы, это не усы, а так -- признак.

-- Я что-то не понял... -- замялся Иван. -- Как-то это до меня... не совсем... не того...

-- Ванька, смотри! -- раздался вдруг голос Ильи Муромца. -- Смотри, Ванька!

-- Начинается! -- поморщился Иван. -- Заванькал.

-- Что начинается? -- не поняла невеста; она не могла слышать голос Ильи: не положено.

-- Можно подумать, что тебе то и дело навяливаются в любовницы.

-- Да нет, -- сказал Иван, -- зачем? Я в том смысле, что... значит, это... дело-то такое...

-- Чего ты мямлишь-то? Вот мямлит стоит, вот крутит. Да так да, нет -- нет, чего тут крутить-то? Я другого кого-нибудь позову. -- А Баба-Яга -- то?

-- Она в гости улетела. А Горыныч на войне.

-- Пошли, -- решился Иван. -- У меня полчаса есть еще. Побалуемся.

Вошли они в избушку... Иван скинул лапоточки и вольготно прилег пока на кровать.

-- Устал, -- сказал он. -- Ох, и устал же! Где только не был! И какого я только сраму не повидал и не натерпелся...

-- Это тебе не на печке сидеть. Что лучше: салат или яишенку?

-- Давай чего-нибудь на скорую руку... Время-то -- к свету.

-- Успеешь. Лучше мы яишенку, с дороги-то -- посытней. -- Дочь Бабы-Яги развела на шестке огонек под таганком, поставила сковородку.

-- Пусть пока разогревается... Ну-ка, поцелуй меня -- как ты умеешь? -- И дочь Бабы-Яги навалилась на Ивана и стала баловаться и резвиться.

-- О -- о, да ты не умеешь ничего! А лапти снял!

-- Кто не умеет? -- взвился Иван соколом. -- Я не умею? Да я тут счас так размахнусь, что ты... Держи руку! Руку держи! Да мою руку-то, мою, держи, чтоб не тряслась. Есть? Держи другую, другую держи!.. Держишь?

-- Держу? Ну?..

-- Отпускай-ай, -- заорал Иван.

-- Погоди, сковородка перекалилась, наверно, -- сказала дочь Бабы-Яги.

-- Ты смотри, какой ты! А ребеночка сделаешь мне?

-- Чего же не сделать? -- вовсю раздухарился Иван. -- Хоть двух. А сумеешь ты с ним, с ребеночком-то? С имя ведь возни да возни... знаешь сколько!

-- Я уже пеленать умею, -- похвасталась дочь Бабы-Яги. -- Хошь, покажу? Счас яишенку поставлю... и покажу.

Иван засмеялся:

-- Ну, ну...

-- Счас увидишь. -- Дочь Бабы-Яги поставила на огонь яичницу и подошла к Ивану. -- Ложись.

-- Зачем я-то?

-- Я тебя спеленаю. Ложись.

Иван лег... И дочь Бабы-Яга стала пеленать его в простыни.

-- Холосенький мой, -- приговаривала она, -- маленький мой... Сынуленька мой. Ну-ка, улыбнись мамочке. Ну-ка, как мы умеем улыбаться? Ну-ка?..

-- У-а-а, у-а-а, -- поплакал Иван. -- Жратеньки хочу-у, жратеньки хочу-у!..

Дочь Бабы-Яги засмеялась:

-- А-а, жратеньки захотели? Жратеньки захотел наш сынуленька... Ну, вот... мы и спеленали нашего маленького. Счас мы ему жратеньки дадим... все дадим. Ну-ка, улыбнись мамочке. Иван улыбнулся "мамочке".

-- Во-от... -- Дочь Бабы-Яги опять пошла в куть. Когда она ушла, в окно, с улицы, прямо над кроватью, просунулись три головы Горыныча. И замерли, глядя на спеленатого Ивана... И долго молчали. Иван даже зажмурился от жути.

-- Утютюсеньки, -- ласково сказал Горыныч. -- Маленький... Что же ты папе не улыбаешься? Мамочке улыбаешься, а папе не хочешь. Ну-ка, улыбнись, Ну-ка?

-- Мне не смешно, -- скачал Иван.

-- А-а, мы, наверно, того?.. Да, маленький?

-- По-моему, да, -- признался Иван.

-- Мамочка! -- позвал Горыныч. -- Иди, сыночек обкакался.

Дочь Бабы-Яги уронила на пол сковородку с яишенкой... Остолбенела. Молчала.

-- Ну, что же вы? Чего же не радуетесь? Папочка пришел, а вы грустные. -- Горыныч улыбался всеми тремя головами. -- Не любите папочку? Не любят, наверно, папочку, не любят... Презирают. Тогда папочка будет вас жратеньки. Хавать вас будет папочка... С косточками! -- Горыныч перестал улыбаться. -- С усами! С какашками! Страсти разыгрались?! -- загремел он хором. -- Похоть свою чесать вздумали?! Игры затеяли?! Представления?.. Я проглочу весь этот балаган за один раз!

-- Горыныч, -- почти безнадежно сказал Иван, -- а ведь у меня при себе печать... Я заместо справки целую печать добыл. Эт-то ведь... того... штука! Так что ты не ори тут. Не ори! -- Иван от страха, что ли, -- стал вдруг набирать высоту и крепость в голосе. -- Чего ты разорался? Делать нечего? Схавает он... Он, видите ли, жратеньки нас будет! Вон она, печать-то,

-- глянь! Вон, в штанах. Глянь, если не веришь! Припечатаю на три лба, будешь тогда...

Тут Горыныч усмехнулся и изрыгнул из одной головы огонь, опалил Ивана. Иван смолк... Только еще сказал тихо:

-- Не балуйся с огнем. Шуточки у дурака.

Дочь Бабы-Яги упала перед Горынычем на колени.

-- Возлюбленный мои, -- заговорила она, -- только пойми меня правильно: я же тебе его на завтрак приготовила. Хотела сюрприз сделать. Думаю: прилетит Горыныч, а у меня для него что-то есть вкусненькое... тепленькое, в простынках,

-- Вот твари-то! -- изумился Иван. -- Сожрут и скажут: так надо, так задумано. Во, парочка собралась! Тьфу!.. Жри, прорва! Жри, не тяни время! Проклинаю вас! И только Горыныч изготовился хамкнуть Ивана, только открыл свои пасти, в избушку вихрем влетел донской Атаман из библиотеки.

-- Доигрался, сукин сын?! -- закричал он на Ивана. -- Допрыгался?! Спеленали! Горыныч весь встрепенулся, вскинул головы...

-- Эт-то что еще такое? -- зашипел он.

-- Пошли на полянку, -- сказал ему Атаман, вынимая свою неразлучную сабельку.

-- Там будет способней биться. -- Он опять посмотрел на Ивана,.. Укоризненно сморщился.

-- Прямо подарок в кулечке. Как же ты так?

-- Оплошал, Атаман.. -- Ивану совестно было глядеть на донца, -- Маху дал.. Выручи, ради Христа.

-- Не горюй, -- молвил казак. -- Не таким оглоедам кровя пускали, а этому-то... Я ему враз их смахну, все три. Пошли. Как тебя? Горыныч? Пошли, цапнемся. Ну и уродина!.

-- Какой у меня завтрак сегодня! -- воскликнул Горыныч. -- Из трех блюд. Пошли.

pic20.jpg

И они пошли биться.

Скоро послышались с полянки тяжелые удары и невнятные возгласы. Битва была жестокая. Земля дрожала. Иван и дочь Бабы-Яги ждали.

-- А чего это он про три блюда сказал? -- спросила дочь Бабы-Яги, -- Он что, не поверил мне? Иван молчал. Слушал звуки битвы.

-- Не поверил, -- решила дочь Бабы-Яги. -- Тогда он и меня сожрет: я как десерт пойду.

Иван молчал. Женщина тоже некоторое время молчала.

-- А казак-то!.. -- льстиво воскликнула она. -- Храбрый какой. Как думаешь, кто одолеет?

Иван молчал.

-- Я за казака, -- продолжала женщина. -- А ты за кого?

-- О-о, -- застонал Иван. -- Помру. От разрыва сердца.

-- Что, плохо? -- участливо спросила женщина. -- Давай я распеленаю тебя. -- И она подошла было, чтобы распеленать Ивана, но остановилась и задумалась. -- Нет, подождем пока... Черт их знает, как там у них? Подождем.

-- Убей меня! -- взмолился Иван. -- Приткни ножом... Не вынесу я этой муки.

-- Подождем, подождем, -- трезво молвила женщина. -- Не будем пороть горячку. Тут важно не ошибиться.

В это время на поляне сделалось тихо. Иван и дочь Бабы-Яги замерли в ожидании... Вошел, пошатываясь, Атаман.

-- Здоровый бугай, -- сказал он. -- Насилу одолел. А где эта... А-а, вот она, краля! Ну, чего будем делать? Вслед за дружком отправить тебя, гадину?

-- Тю, тю, тю, -- замахала руками дочь Бабы-Яги. -- О, мне эти казаки! Сразу на горло брать. Ты хоть узнай сперва, что тут было-то!

-- А то я не знаю вас! -- Атаман распеленал Ивана и опять повернулся к женщине: -- Что же тут было?

-- Да ведь он чуть не изнасиловал меня! Такой охальник, такой охальник!.. Заласкаю, говорит, тебя до умопомрачения... И приплод, мол, оставлю: назло Горынычу. Такой боевитый, такой боевитый -- так и обжигает!.. -- И дочь Бабы-Яги нескромно захихикала.

-- Прямо огонек!

Атаман удивленно посмотрел на Ивана.

-- Иван...

-- Слушай ее больше! -- воскликнул Иван горько. -- И правда бы, убить тебя, да греха на душу брать неохота -- и так уж там... невпроворот всякого. Хоть счас бы не крутилась!

-- Но какой он ни боевитый, -- продолжала женщина, словно не слыша Ивана, -- а все же боевитее тебя, казак, я мужчин не встречала.

-- А что, тебе так глянутся боевитые? -- игриво спросил Атаман, И поправил ус.

-- Брось! -- сказал Иван. -- Пропадем. Не слушай ее, змею.

-- Да ну, зачем пропадать... Мы ее в плен возьмем. -- Пойдем, Атаман: у нас времени вовсе нету. Вот-вот петухи грянут.

-- Ты иди, -- велел Атаман, -- а я тебя догоню. Мы тут маленько...

-- Нет, -- твердо сказал Иван. -- С места без тебя не тронусь. Что нам Илья скажет?

-- Мх-х, -- огорчился казак. -- Ну, ладно. Ладно... Не будем огорчать Муромца. До другого разочка, краля! Ишь ты, усатая. Ох, схлестнемся мы с тобой когда-нибудь... усы на усы! -- Атаман громко засмеялся. -- Пошли, Ивашка. Скажи спасибо Илье -- он беду-то почуял. А ведь он остерегал тебя, чего не послухал?

-- Да вот.. вишь, мы какие боевитые... Не послухал.

Иван с Атаманом ушли.

А дочка Бабы-Яги долго сидела на лавочке, думала.

-- Ну, и кто же я теперь? -- спросила она сама себя. И сама же себе ответила:

-- Вдова не вдова и не мужняя жена. Надо кого-нибудь искать.

x x x

В библиотеке Ивана и донца встретили шумно и радостно.

-- Слава богу, живы -- здоровы.

-- Ну, Иван, напужал ты нас! Вот как напужал!..

-- Ванюша! -- позвала Бедная Лиза. -- А, Ванюша!

-- Погоди, девка, не егози, -- остановил ее Илья, -- дай сперва дело узнать: как сходил-то, Ванька? Добыл справку?

pic21.jpg

-- Целую печать добыл -- вот она. -- И Иван отдал печать.

Печать долго с удивлением разглядывали, крутили так, этак... Передавали друг другу. Последним, к кому она попала, был Илья; он тоже долго вертел в огромных пальцах печать... Потом спросил всех:

-- Ну, так... А чего с ней делать?

Этого никто не знал.

-- И зачем было посылать человека в такую даль? -- еще спросил Илья.

И этого тоже теперь никто не знал. Только Бедная Лиза, передовая Бедная Лиза, хотела выскочить с ответом:

-- Как это ты говоришь, дядя Илья...

-- Как я говорю? -- жестко перебил ее Муромец. -- Я говорю: зачем надо было посылать человека в такую даль? Вот -- печать... Что дальше?

Этого и Бедная Лиза не знала.

-- Садись, Ванька, на место и сиди, -- велел Илья. -- А то скоро петухи грянут.

-- Нам бы не сидеть, Илья! -- вдруг чего-то вскипел Иван. -- Не рассиживаться бы нам!..

-- А чего же? -- удивился Илья. -- Ну, спляши тогда. Чего взвился-то? -- Илья усмехнулся и внимательно посмотрел на Ивана.

-- Эка... какой пришел.

-- Какой? -- все не унимался Иван. -- Такой и пришел -- кругом виноватый. Посиди тут!..

-- Вот и посиди и подумай, -- спокойно молвил Илья.

-- А пошли на Волгу! -- вскинулся и другой путешественник, Атаман. Он сгреб с головы шапку и хлопнул ее об пол. -- Чего сидеть?! Сарынь!..

Но не успел он крикнуть свою "сарынь", раздался трубный глас петуха: то ударили третьи. Все вскочили на свои полки и замерли. -- Шапка-то! -- вскрикнул Атаман. -- Шапку оставил на полу.

-- Тихо! -- приказал Илья. -- Не трогаться! Потом подберем... Счас нельзя.

В это время скрежетнул ключ в дверном замке... Вошла тетя Маша, уборщица. Вошла и стала убираться.

-- Шапка какая-то... -- увидела она. И подняла шапку. -- Что за шапка?! Чудная какая-то. -- Она посмотрела на полки с книгами. -- Чья же это?

Персонажи сидели тихо, не двигались... И Атаман сидел тихо, никак не показал, что это его шапка. Тетя Маша положила шапку на стол и продолжала убираться. Тут и сказке нашей конец. Будет, может быть, другая ночь... Может быть, тут что-то еще произойдет... Но это будет уже другая сказка. А этой -- конец.

[X]