---------------------------------------------------------------------
Книга: Б.Житков. "Что я видел". Рассказы и сказки
Издательство "Вэсэлка", Киев, 1988
& : Zmiy ([email protected]), 26 января 2003 года
---------------------------------------------------------------------
Морозным январским днем 1924 года в редакции ленинградского журнала
"Воробей" появился невысокий худощавый человек в летнем пальто и кепке.
Он принес рассказ. Отдал его редактору, сам устроился на вытертом диване в
гулком редакционном коридоре, закурил...
Неожиданно скоро вся редакция в полном составе вошла в коридор, чтобы
поздравить нового автора с отличным рассказом.
Больше всех радовался редактор "Воробья" Самуил Яковлевич Маршак. Он
понял, что в детскую литературу пришел талантливый писатель - Борис
Степанович Житков.
Житков стал писателем поздно, прожив большую часть своей жизни. Он
успел объехать полмира, много повидать и пережить. Моряк, учитель, рыбак,
инженер. Интересы его менялись, и очень долго Житков "не находил себя", не
мог понять, в чем же состоит его главное призвание. Писательский талант
раскрылся в нем как-то сразу и разгорелся быстро и ярко.
Борис Житков считал себя новгородцем, потому что родился недалеко от
Новгорода. Несколько крестьянских избушек и большой дом стояли на высоком
берегу Волхова. В этом доме Житковы проводили лето, а осенью возвращались в
Новгород.
Отец Бориса Степан Васильевич Житков был учителем математики. Очень
хорошим учителем. По учебникам, написанным им, учились арифметике и
геометрии несколько поколений.
"Отец отличался общительностью, его любили, и он умел объединить вокруг
себя людей, - вспоминала сестра писателя. - Он не терпел никакой небрежности
ни в чем". Однако у губернского начальства Степан Васильевич доверием не
пользовался. Были известны его давние связи с революционерами,
"подозрительное" знакомство со ссыльными, которых в Новгороде жило немало.
Житковы решили уехать из Новгорода. Борису в то время исполнилось шесть
лет. Почти всю зиму он прожил у бабушки, на окраине Петербурга, на речке
Карповке. Через много лет Житков писал: "Вспоминается Карповка, бабушка, сад
в снегу. Снег выше моего роста, тропинки - коридоры. С ветки снег за ворот
упадет и долго холодит спину струйками. Совсем тихо, и слышно
Ново-Деревенскую конку. Я тоже начинаю конкой бегать по тропинкам. Вот
совсем становится темно, и уже страшно бежать туда, откуда только что
прибежал. "Конка" начинает курсировать ближе к дому, к Мопке, что сидит на
цепи и уже не лает от старости".
Это у бабушки Борис сломал пароходик, чудесную модель, чтобы поймать
маленьких человечков, прятавшихся, как ему казалось, внутри пароходика. Он
описал потом этот случай в рассказе "Как я ловил человечков".
Перебрались в Одессу. Новый, сверкающий мир открылся перед Борисом
Житковым: море, порт, пароходы, белоснежные парусники. Они и жили прямо в
гавани, на Военном молу. Мимо окон их квартиры проходили корабли.
Среди матросов, грузчиков и прочего портового люда Борис быстро стал
своим человеком. С гаванскими мальчишками ловил рыбу и крабов. И со
взрослыми легко находил общий язык, и те относились к нему с уважением, как
к равному.
Ему была дана полная свобода. "Бегал Борис по всем пароходам, -
вспоминала его сестра, - лазил по вантам, опускался в машину. Играл с
ребятишками - детьми матросов, береговой команды и портовой охраны. По
вечерам катался с отцом на казенной шлюпке. Шлюпка большая, висит на талях
высоко над водой. Ее надо спускать вдвоем, и вдвоем надо грести -
враспашную. Отец на руле, а Борис с сестрами на веслах - две пары весел.
Грести надо по-военному строго: раз - два".
Он слушал веселый шум порта, рассказы моряков, вернувшихся из дальних
стран, греческую, турецкую, английскую, французскую речь.
Мать Бориса Татьяна Павловна была отличной пианисткой. Музыка наполняла
их дом, неслась из открытых окон на улицу. "Под звуки музыки, - вспоминала
сестра Житкова, - мы привыкли засыпать".
Бориса отдали во вторую одесскую гимназию. И надо же было так
случиться: в том же классе, что и Житков, сидел высокий, худой, очень
вертлявый гимназист, будущий писатель Корней Чуковский.
Одноклассникам Борис Житков казался важным, гордым, даже надменным.
"Случалось, - вспоминал Чуковский, - что в течение целого дня он не
произносил ни единого слова, и я помню, как мучительно завидовал тем, кого
он изредка удостаивал разговором".
В классе знали, что Житков играет на скрипке, что у него есть
собственная лодка с парусом, и лохматый дрессированный пес, и маленький
телескоп, в который можно рассмотреть кратеры Луны и кольца Сатурна.
Казалось, что худенький, узкоплечий гимназист абсолютно уверен в себе и
твердо идет к какой-то своей, хорошо известной ему цели. Никто из его
товарищей не знал, что и ему знакомы сомнения. Да еще какие! И неуверенность
и мучительные размышления.
Сохранились письма Бориса Житкова, написанные в то далекое время.
"Живу сегодняшним днем, - пишет он, - ни к какой будущей деятельности
не готовлюсь и создаю разные мировоззрения, может, для оправдания
собственной лени. В гимназии ломаюсь и рисуюсь, в гостях тоже".
"Ведь, кажется, все, что ни делаю, - признается он в другом письме, -
все для показу. И это меня мучает".
Он много знал и многое умел. Знал все созвездия на небе, хорошо говорил
по-французски, увлекался фотографией. А в гимназии перебивался с тройки на
тройку, случалось, и двойки получал.
Отчасти мешала скрипка. "У меня музыкального таланта нет, - писал
Борис, - но скрипку я очень люблю. Занимаюсь музыкой столько, что знакомые
говорят папе: "Смотрите, как бы он у вас в консерваторию не удрал бы!" Да
напрасно они глаголят суетное. Не удеру я в консерваторию, хотя хотел бы. Не
решил я еще одного вопроса: куда меня больше тянет - в науку или в
искусство?
Живут во мне два человека - один желает быть артистом, другой -
работать в какой-нибудь лаборатории, и оба для своего счастья".
Он обращался за советом даже к самому Льву Толстому, великому русскому
писателю.
Выбрал Житков науку. Окончив гимназию, он поступил в Одесский (или, как
тогда говорили, Новороссийский) университет.
Житков отрастил бороду. Надел черную куртку с голубыми петлицами и
голубым кантом на воротнике. На куртке два ряда золотых пуговиц с гербом.
Это было время, когда почти во всех высших учебных заведениях России
вспыхивали студенческие волнения. Непокорных студентов отдавали в солдаты,
сажали в тюрьмы.
Зимой 1901 года в университете, где учился Житков, тоже появились
листовки. Собирается студенческая сходка. Громко читается письмо о том, как
в Харькове казаки зверски избили рабочих и студентов, осмелившихся выйти на
демонстрацию.
- Господа, прошу прекратить безобразие, прошу разойтись, - обращается к
собравшимся ректор.
Куда там! Его слова тонут в гуле возмущенных голосов. Лекции сорваны.
Борис Житков - среди бастующих.
За участие в "беспорядках" его исключили из университета. Немало сил
стоило ему разрешение посещать лекции. Но в университете Житков остался на
положении "неблагонадежного". Он попытался перевестись в Петербургский
университет и, конечно, получил решительный отказ. В столице своих
"бунтовщиков" хватало.
Полиция не спускала с него глаз. "Студент Житков уехал туда-то,
вернулся оттуда-то, сменил адрес", - доносили тайные агенты.
Снял Житков отдельную комнату и поселился там со своими четвероногими
друзьями: собакой Плишкой, кошкой и маленьким волчонком, которого решил во
что бы то ни стало приручить. Для заработка давал уроки, репетировал
"богатых балбесов".
Он был заядлым спортсменом. Участвовал в парусных гонках. Сам, своими
руками построил яхту "Секрет" - легкую, стройную, с тонкими, как струны,
снастями.
Сдал экзамен на штурмана. Летом нанимался на парусники, "дубки", ходил
по Черному морю к дальним берегам: в Турцию, Болгарию. Плавал и по
Средиземному морю, и Красному. Бывало, попадал в суровые переделки, часто
окружали его люди недобрые, контрабандисты. Случалось, оставался без гроша в
кармане в чужих краях.
"Попал я в Болгарию, - рассказывал Житков, - в город Варну. Деньги у
меня все вышли и стал я голодать. Продал часы - проел. Осталась цепочка. А
из костюма я выбиваться не хотел - будет у меня босяцкий вид, кто меня
возьмет?
На базар хоть не ходи - не мог я этих жареных пирогов видеть. Однако на
третий день и есть перестало хотеться. Хожу и все воду пью. Напивался так,
что нагнуться страшно - назад выльется... как из кувшина. А голод замер.
Только подошвы жечь стало: ступаю, как по горячей плите.
Там, в Варне, сад есть. "Морская градына" называется. Обрывом к морю
спускается. И весь обрыв в кустах. Там я и ночевал. Забьюсь в кусты,
устроюсь, кулак под голову и стараюсь про хорошее думать: что я дома, и кот
в ногах спит. Гляди, и засну..."
Это было незадолго до июньских событий 1905 года. В Одессу приходит
восставший броненосец "Потемкин". Казаки стреляют в бастующих рабочих. На
улицах перевернутые вагоны. Горит порт. В огне и под пулями солдат погибают
тысячи людей.
"Огненным поясом охватила порт горящая эстакада, - писал много лет
спустя Житков, - с треском и грохотом рвались гигантские дубовые балки.
Затлели пароходы, стоявшие у пристани. Горели постройки и плотным удушливым
дымом потянуло от штабелей угля.
И за треском пожара люди не слышали треска стрельбы: это из города
пехотный полк обстреливал порт. На ярком фоне пламени черная толпа металась
по молу. Ее стегали залпами вперекрест".
Утром солдаты, словно играя в азартную игру, расстреливали прохожих:
промахнулся - решка, попал - орел!
Его самого могли не раз убить, расстрелять. По нескольку суток не бывал
он дома: сражался с погромщиками, перевозил оружие для рабочих и матросов,
доставлял нелегальную литературу. Он активно участвовал в революции.
Ни в какой партии Борис Житков не состоял, но всегда был на стороне
большевиков, рабочих, матросов. Он вступает в запрещенный царскими властями
профессиональный союз моряков, участвует в таких революционных делах, за
которые легко можно было попасть в тюрьму, на каторгу. "В рассказе "Компас",
- вспоминал Житков, - почти точно описано то, что было со мной и с моим
товарищем Сережей. Его потом за другое такое же дело сослали на каторгу.
Революция его освободила".
Однажды потребовалось срочно переправить большую партию оружия.
Подпольщики решили устроить "похороны". Купили гроб, сложили в него
револьверы, патроны и на подводе вывезли куда следует. Возчиком был сам
Житков, замаскированный под "дядьку" в свитке, с рыжей бородой.
А в другой раз, когда Борис Житков с товарищами на лодке вез
революционную литературу, их выследила полиция. Житкову с пакетом пришлось
броситься в море.
В жестокой борьбе не на жизнь, а на смерть мужал, закалялся характер
Бориса Житкова. Здесь будущий писатель накапливал материал для своих
рассказов, для романа о революции.
Окончить университет Житкову так и не удалось. Придравшись к тому, что
он вовремя не внес плату за обучение, его исключили.
В 1909 году Житков отправился в экспедицию по Енисею. Его отец писал:
"Борис доволен, что, наконец, на дело попадает. Мне кажется, это хорошо, что
он не в канцелярию и даже не в лабораторию попадает, а в экспедицию, в
подвижное, живое дело".
14 июня Бориса Житкова проводили в Красноярск.
"Я не помню, писал ли я тебе, что плавать нам придется и в Енисейском
заливе и что положение может такое создаться, что придется отступать и драть
в океан, чтоб идти в Екатерининскую гавань на Мурманском берегу. Вообще,
плаванье не настолько обеспеченное, чтобы быть уверенным, что все пойдет,
как по нотам", - писал Житков отцу из Красноярска.
Экспедиция должна была обследовать великую сибирскую реку. Житков
вместе с ярославскими плотниками-переселенцами собрал крохотное суденышко
"Омуль", спустил его на воду и поплыл по Енисею. На судне он был и капитаном
и ученым.
Научное путешествие завершилось успешно. Экспедиция благополучно
возвратилась в Красноярск, и здесь Житков принял важное решение.
Судостроение давно привлекало его. Он решил стать
инженером-кораблестроителем, поступить в Петербургский политехнический
институт.
В сентябре 1909 года Житков - в Петербурге. Он - снова студент. В белом
здании, окруженном сосновым парком, слушает лекции знаменитых профессоров -
К.П.Боклевского, Н.С.Курнакова, И.В.Мещерского - ученых с мировым именем. "Я
рад работать с утра до ночи, лишь бы из этого толк вышел", - пишет он отцу.
Минул год. Житков едет на практику в Данию. Он работает на
машиностроительном заводе простым рабочим. Работает по десять часов в сутки.
"Простучал я целый день, - пишет он отцу не без гордости за себя. - Изодрал
руки, отмахал плечо, но не сдался".
Осенью опять за книги. Ходит на лекции, в лаборатории, чертит,
рассчитывает. Учиться ему радостно. "Так, знаешь ли, интересно, что рад бы
позаняться больше, да некогда, вот беда", - жалуется он племяннику.
А летом - в море. В 1912 году Житков отправляется штурманом в дальнее
плавание из Одессы на Дальний Восток.
Индия, Цейлон, Сингапур, Япония. Житков готов был по две вахты в море
стоять, лишь бы поскорее попасть на берег. "Заснуть не мог, прямо ноги от
нетерпения чесались". Путешествие, похожее на сказку. Вокруг "рай земной":
кокосовые пальмы, целый пальмовый лес, бананы, цветы и птицы заморские.
Рай-то рай, да видит русский штурман, как неравноправны тут люди. На
Цейлоне полисмен-англичанин бьет ни в чем не повинного сингалеза. Просто
так, чтоб боялся. В Сингапуре боже упаси желтому малайцу сесть в трамвай на
скамейку для белых. Житков не знал, что станет писателем, однако он навсегда
запомнил и умных индийских слонов, и аромат зноя, и черную худую спину
сингалеза-рикши.
С Дальнего Востока в Петербург он проехал по железной дороге через всю
Россию.
Не видел он только северные льды и незаходящее полярное солнце, не был
на севере. Но скоро и это осуществилось. Житков едет в Архангельск. Работа у
него ответственная: осмотр судов перед плаванием. Он и сам на ледоколе ходил
во льды. Холодное полярное море Житков полюбил не меньше, чем сказочные
тропики.
Началась первая мировая война. Житкова забрали на военную службу и
направили в Англию принимать моторы для русских самолетов и подводных лодок.
Прожил он среди англичан восемь месяцев. Трудно ему приходилось. Честный,
неподкупный, он требовал, чтобы моторы были отличного качества. Это не всем
нравилось, особенно английским промышленникам.
Зависимое положение военного человека угнетало Житкова. Россия накануне
революции. В дневнике и письмах он размышлял о будущем своей родины. Каково
его место в этой будущей России?
Поздней осенью 1923 года в Петрограде к Чуковскому неожиданно пришел
Борис Житков. В истрепанной одежде, с изможденным усталым лицом. Чуковский в
то время был уже известным литератором.
Они не виделись лет пять. Для Житкова это были очень нелегкие годы.
Сначала он работал инженером в одесском порту. Потом, когда Одессу заняли
белые, ему, участнику революции 1905 года, пришлось скрываться. Он
перебрался в одинокую хибарку на пустынном берегу за Фонтанами. Вместе с ним
жили тринадцатилетний мальчик Володя да мохнатый, в черных пятнах пес Рябка.
В бородатом, в заплатанной одежде, босом рыбаке трудно было узнать инженера
Житкова.
С неясными планами и надеждами он приехал в Петроград. Ему хотелось
работать в промышленности, на крупном заводе. Но заводы действовали тогда,
после гражданской войны, не в полную силу. На бирже труда толпились
безработные. Нелегко было найти работу инженера.
Неожиданная страсть к рисованию захватила его. "Не могу отстать от
рисованья, будь оно трижды проклято! - писал он в одном из писем той поры. -
Пришла в голову шальная мысль - портреты рисовать. Вода и портреты - это
всегда меня соблазняло и отпугивало своей трудностью. Но вот чудо: сейчас с
бумаги глядят на меня мои глаза и мрачно рассматривают. Так не верится и
жутко: неужели это я нарисовал? Прямо каким-то чудом кажется".
В свободное время Житков стал писать необычный журнал-дневник. В нем
было все, как в настоящем журнале: стихи, рассказы, были даже цветные
иллюстрации.
В одном из номеров журнала-дневника Житков записал: "Весь тон жизни -
питерское исканье работы. Сегодня день, когда уже некуда идти".
А две недели спустя произошло самое важное для него событие.
В этот день он пришел к Чуковскому. Пообедали. Житков стал рассказывать
детям разные истории. Дети слушали его, затаив дыхание.
- Борис, - спросил вдруг Чуковский, - а почему бы тебе не сделаться
литератором? Попробуй, опиши приключения, о которых ты сейчас говорил.
Житков ответил как-то неопределенно.
- Ты напиши, что напишется, а я прочту и поправлю, - настаивал
Чуковский.
Когда Житков принес рассказ, стало ясно, что править там нечего.
Рассказ был написан опытным литератором. Оказалось, что Житков, сам того не
сознавая, давно готовился к главному делу своей жизни. Именно поэтому он
любил писать длинные письма и щедро тратил время на дневники, изучал химию,
кораблестроение, странствовал по белу свету.
Можно ли удивляться, что в редакции детского журнала "Воробей" Бориса
Житкова встретили как долгожданного гостя. В феврале 1924 года в этом
журнале был напечатан первый рассказ Житкова "Над морем".
Необыкновенный прилив энергии чувствовал в те дни Житков.
"Да, неожиданно и бесповоротно открылась калитка в этом заборе, вдоль
которого я ходил и безуспешно стучал: кулаками, каблуками, головой, -
записал Житков в дневнике. - Совсем не там, где я стучал, открылась дверь, и
сказали: ради бога, входите, входите!"
Борис Житков стал писателем в очень важный момент, когда советская
детская литература только зарождалась. До революции тоже писали для детей.
Издавались детские журналы. Крупные русские писатели создали замечательные
произведения для детей. Но таких произведений было немного. Чаще всего
печатались сладенькие рассказики о ненастоящей, "комнатной" жизни,
назидательные истории о хороших и плохих мальчиках.
Теперь нужны были другие книги, другие рассказы. О революционной
борьбе, о великой социалистической стройке, о новой жизни, о храбрости и
честности. Об этом могли написать только "люди бывалые", знающие и, конечно,
обладавшие литературным даром. Именно таким бывалым человеком и талантливым
писателем был Борис Степанович Житков. Он стал рассказывать о том, что сам
пережил и перечувствовал, знал, видел. Рассказывать с большим мастерством,
интересно, правдиво.
Скоро он не мог выполнить все предложения и заказы. Издательство
"Время" просило написать роман "в духе Жюля Верна", ленинградский ТЮЗ -
пьесу. Заманчивое предложение - писать "детскую энциклопедию" - пришло из
Москвы.
"У меня гибель интереснейшей работы, - сообщал Житков племяннику. -
Этот ход, который меня сейчас захлестнул, не дает мне опомниться. И я пишу
то передовицы, то авантюрные рассказы, то технику, то редактирую, а тут этот
театр, который меня пленил".
Для Житкова началась новая жизнь, и он с жаром набросился на дело, о
котором давно смутно мечтал и которое было его истинным призванием.
Писатель Евгений Шварц вспоминал, как до глубокой ночи засиживались в
редакции Маршак и Житков, героически "сооружая" слово за словом очередной
номер тоненького "Воробья". Напряженно искали слово самое нужное, самое
точное.
Увидели свет первые рассказы Бориса Житкова, вот уже вышла первая
книжка "Злое море" - сборник морских новелл. Книга имеет успех, но Житков
недоволен: "гадко написано", "сделана наспех, впопыхах".
Он был беспощаден к себе, сколько бы ни писал. Требования его были
беспредельны. Ему все казалось, что не попадает он "в самую точку", "туда,
где самая-то жизнь в каждом человеке бьется". "Туда бы надо вжечь, - мечтал
он, - а я - рядом". Житков был писателем исключительной правдивости. Еще в
самом начале своего творческого пути он писал: "Главное мое дело тут -
правда, самая подлинная чтоб правда была". От этого правила Житков никогда
не отступал.
В 1925 году выходит его вторая книга "Паровозы". Житков сотрудничает в
ленинградских и московских журналах, работает над романом "Виктор Вавич".
Его друзья вспоминают, как в эту светлую для Житкова пору любил он
принимать гостей у себя дома, в Ленинграде, на Матвеевской улице. У него и
праздник был свой, особенный - день весеннего равноденствия. К "празднику"
выпекался специальный пирог, а гости должны были непременно приходить в
белом.
Нетерпеливо ожидая друзей, Житков встречал их прямо на улице. А когда
собирались за просторным столом, начиналось веселое безумие. Рыжий кот по
приказу хозяина "Стань обезьяном!" послушно прыгал на стул и замирал на
задних лапах, положив передние на спинку стула. "Але-гоп!" - командовал
Житков, и кот прыгал в обруч, затянутый бумагой. Дрессированный пудель Кус
умел "ходить сатаной" и понимал (так утверждал Житков) двести слов. В кругу
друзей Борис Степанович сразу становился центром разговора. Рассказчиком
он был непревзойденным.
Он любил почитать вслух свои еще не опубликованные произведения и при
этом проследить за впечатлением, которое они производили.
Мнением своих слушателей, маленьких и больших, он чрезвычайно дорожил.
Но вот редко кому удавалось слышать его игру на скрипке. Он играл для
себя, играл самозабвенно. Когда не удавалось играть, он тяготился и мучился.
"Музыкант я никакой, но я так влюблен в скрипичную игру и такой она мне
кажется значительной и таинственной, что я не могу бросить, - писал Житков.
- Порядочно играть я никогда, наверное, не выучусь. Поздно уже, я стар для
этого. Но мне все равно это необходимо, не могу, например, писать, когда не
играю". В письмах его нередко можно встретить ноты. Однажды он подарил свою
книгу и на титульном листе вместо дарственной надписи изобразил нотную
строку.
Имя Бориса Житкова становится широко известным. Его рассказы, повести,
книги нравятся юным читателям. С ребятами он говорил прямо и серьезно, не
скрывая суровой правды жизни, с верой, что они поймут его, с убеждением, что
к самому сложному "можно в упор подвести ребят".
Каждый его рассказ, каждая книга - это опыт, поиск. Один писатель
назвал Бориса Житкова "вечным Колумбом", то есть вечным искателем. Он
написал сказку о доверчивом, добром утенке и романтическую легенду о
каменном корабле Элчан-Кайя, фантастическую повесть и роман.
Писал о слонах, за работой которых наблюдал в Индии, и юрких мангустах,
о шаловливой, надоедливой обезьянке Яшке и ручном волке, о том, как светит
электрическая лампочка и как работает телеграф. А то начинал рассказывать,
как сделать модель буера или теневой театр. И обязательно сам все это
смастерит, испытает. И даже нарисует картинки. Он считал, что писатель, тем
более детский, должен уметь работать не только головой, но и руками. "Что же
это за детский писатель, - как-то заметил Борис Степанович, - если он даже
гвоздя в стену вбить не умеет?"
В августе 1936 году Борис Житков начал удивительную книгу.
Предназначалась она для малышей от трех до шести лет, но по размерам, по
толщине никак этому возрасту не соответствовала. Тринадцать печатных листов!
Такой большой книги для дошкольников никто еще не писал.
Житков решил рассказать в ней о железной дороге, пароходе, метро,
зоосаде, о том, как ловят рыбу, выращивают пшеницу, как устроен танк, что
такое Дворец пионеров и еще о многом другом. Одним словом - написать
энциклопедию для малышей.
Герой книги, четырехлетний Алеша, как и все дети в его возрасте, то и
дело задает вопрос "почему?". За это его прозвали Почемучкой. Он едет на
поезде, потом плывет на пароходе, летит на самолете и сам обо всем, что
видел, рассказывает.
Житков сделал рассказчиком самого Алешу для того, чтобы пользоваться
только понятными малышам словами (даже когда речь идет об очень сложных
вещах). Он мог проверять себя прямо на слух. "Всякое чуждое возрасту слово,
- говорил он, - торчало и требовало замены".
Опираться Житкову было не на что. "Очень трудную форму я взял, - писал
он, - от первого лица. И этому "я" четыре года. Объясни метро - мозги
вывихнешь. Тропинок по этим джунглям не проторено, и я рвусь целиной и уже
ободрался достаточно".
Зимой 1937 года Борис Степанович заболел. "Я лежу, болен, - писал он
сестре. - Не знаю, как дальше будет. Первый раз в зрелой жизни болею и с
болезнями обращаться не умею".
Один литератор посоветовал Житкову лечиться голодом. И он начал
голодать. Нетрудно представить, какой огромной воли требовал этот, по
выражению Бориса Степановича, "факирский" метод лечения.
"Голодаю вот уже 21 день, - писал Житков знакомому художнику. -
Вообразите, что голодовка нисколько не повлияла на мою работоспособность".
И еще одну книжку для дошкольников написал он в это время - "Что
бывало" - сборник коротких рассказов о разных случаях, смешных и серьезных.
"Вы не понимаете, - писал Житков писательнице Н.Л.Дилакторской, - какой
исключительной трудности эта задача - писать эту хрестоматию".
Работал он и над давно задуманной книгой "История корабля". Работал до
тех пор, пока болезнь не свалила его в постель. Рентгеновский снимок
показал, что у Житкова рак легких. 19 октября 1938 года Борис Степанович
умер. Он прожил всего пятьдесят шесть лет, а писательская жизнь его была
совсем короткой - около пятнадцати лет. Но успел написать он так много и так
талантливо, как редко кому удавалось.
Геннадий Черненко