Альберт ЗЕЛИЧЕНОК
ТРУДНО БЫТЬ ЛЁВОЙ
Давно замечено, что самая чистая правда частенько выглядит
отъявленной ложью. Причина здесь в том, что жизнь устроена довольно
нелепо, и опытный рассказчик, зная это, выправляет наиболее вопиющие
нелогичности. Увы, мне поступать так мешает совесть, и потому события в
моем изложении выглядят неправдоподобными. Мне уже это говорили. Однако
поделать ничего не могу: врать не умею. Вот и сейчас мне, конечно, никто
не поверит.
В тот день погода стояла расчудесная: не было ни дождя, ни ветра, ни
холода, а отсутствие солнца и наличие туч никак нельзя считать дурным
предзнаменованием. И потому во всем нижеследующем небеса никак не повинны.
В конце концов, это не они заставили нашего зама по АХЧ
Фомина-Залихватского в одиночку спускать по лестнице трехстворчатый шкаф.
Покидая площадку четвертого этажа, Фомин не удержал шкаф, и этот монстр
шестидесятых годов, станцевав по ступеням, встретил пролетом ниже
Куперовского, который, ни о чем таком не думая, возвращался из столовой на
рабочее место.
Любители фантастики, чей острый нюх помогает им находить родовые
признаки "сайенс фикшн" даже в телефонной книге, уже, конечно, догадались,
что удар столь массивным предметом по ткани бытия не мог остаться без
иррациональных последствий. О проницательные, вы не ошиблись. Когда шкаф
подняли, Левы под ним не оказалось. На память о сотруднике руководству КБ
осталась лишь вмятина от соприкосновения макушки с дубовой перегородкой.
Как раз пониже инвентарного номера.
Куперовский пришел в себя от крайне неприятного запаха. Казалось,
весь воздух был пропитан сложным букетом ароматов, в котором выделялись
резкий дух свежеприготовленной резины и тяжкий дурман свежеувядающих
магнолий. Лева сидел в центре до неправдоподобия средневековой и до
безобразия алхимической лаборатории, на жестком деревянном кресле,
вознесенном на некий пьедестал, подножие которого окружала пентаграмма.
Хозяин лаборатории, старичок почтенно-подозрительного вида, с длинной
черной бородой и в черной же усыпанной блестками магической паре (халат +
колпак), метался у стола, беспрерывно подливая, подсыпая, помешивая и при
этом не переставая бормотать. На Куперовского он взглянул лишь однажды, и
то косвенно, без особого интереса.
- Ну и долго я буду тут сидеть? - спросил наконец Лева,
предварительно деликатно покашляв.
- Я вас, собственно, и не приглашал, - отпарировал старик, не
отвлекаясь от своих занятий.
- Извините, - сказал Лева, - но не могли бы вы сказать, где я?
- У меня в лаборатории, - огрызнулся ядовитый пенсионер, снимая пробу
с буровато-зеленого варева в толстостенной колбе. - Если хотите более
точно - в квартале Ходячих Призраков, что расположен в центре
Нитгедайгена, каковой вечный город занимает ядро Нулевого Отражения,
обеспечивая его стабильность и первенство. Вы удовлетворены?
- Какое Нулевое Отражение? - прошептал Лева, ощупывая шишку на
голове. - Где это? Неужели меня так сильно тряхнуло? Доктор, это излечимо?
- Где вы видите врача, юноша? И не волнуйтесь за свой рассудок: не то
чтоб вас можно было назвать человеком в своем уме в полном смысле этого
слова, но отклонение от вашего обычного уровня не столь уж велико. Беда в
другом: вас так резко выбило из причинной ткани вашего Отражения, что
вернуться назад представляется весьма и весьма проблематичным. Надо же,
даже номер не читается.
- А что такое Отражение? - спросил Лева, почувствовав, что старичку
очень хочется подробно и обстоятельно удовлетворить чье-нибудь
любопытство, вот только жертва никак не подворачивается.
- О, это сложный вопрос, требующий многочасовой лекции. У нас нет
такого запаса времени, поэтому попробую коротко. Просто говоря, на Оси
Мира расположен Оригинал, или Нулевое Отражение, которое порождает само
себя, а также все другие Отражения, в частности - ваше, обеспечивая
попутно устойчивость Вселенной. В общем, все это довольно ясно, хотя
еретики-олицентристы утверждают, что любое Отражение можно принять за
нулевое. По-моему, всякий непредубежденный человек согласится, что все это
- полнейшая чушь. Не правда ли?
- Да-да, конечно, - осторожно сказал Куперовский.
- Приятно видеть столь здравомыслящего юношу. Между прочим, смотрю я
на вас и думаю, что вам не пришла еще пора возвращаться на свое
провинциальное отражение. Тем более, что, пока вы меня отвлекали
разговорами и нарушали технологию эксперимента, пространственно-временные
и инфинитно-континуальные координаты вашей реальности сместились, и
определить ваше первоначальное местостояние - задача не из простых. Вы
никогда не пробовали решать задачу 123 тел в семимерном - как минимум -
пространстве? Если нет, то знайте, что, согласно восьмому принципу
квантовой магоматики, она неразрешима.
- И что же делать? - слабым голосом осведомился Лева.
- Ну, кроме квантовой магоматики, существуют еще волновая,
стохастическая и абстрактная. Да и я специализируюсь как раз на
неразрешимых проблемах, так что попробуем. Ну, а вам пока нечего
прохлаждаться и, кстати, впустую занимать Трон Люцифера, крайне
необходимый мне для опытов. Между тем датчики отчетливо отмечают под вашей
невзрачной внешностью романтическую душу Вечного Героя. У вас никогда не
возникало стремления истребить миллион-другой человек? Или освободить
какой-нибудь мир от кровавого тирана, чтобы без помех управлять им самому?
Не накатывала на вас этакая печаль галактических масштабов с терзаниями
себя и других?
- Нет-нет, - испуганно замахал руками Левушка. - Наверно, ваше
оборудование испортилось. Или батарейки сели. Ничего подобного я в себе не
ощущаю.
- Мои приборы не могут испортиться, ибо закляты. А питаются они
энергией Вечности, и она еще далеко не на исходе. Гм. Попробуем по другим
качествам. Не бывает ли вам по утрам иногда так плохо-плохо, а порой так
хорошо-о? Не возникает ли у вас временами желания заснуть, и чтобы, когда
проснетесь, все уже было совсем по-другому? Бывает? Ну вот, а это типичные
свойства Вечного Героя, да еще и с мерлиновым синдромом. А нет ли
чего-нибудь большого, красивого, о чем бы вы очень сожалели и что особенно
хотели бы увидеть?
- Да, - грустно сказал Куперовский. - Наш новый японский телевизор.
Сегодня вечером как раз КВН. Если, конечно, в правительстве никто не
умрет.
- Ну, вот что, - рассердился чародей, - вы, конечно, как хотите, но
через 7 минут 43 секунды на троне рядом с вами материализуется демон
третьего разряда. У них сейчас сиеста, посему он, допускаю, будет сердит.
За это время я не успею отыскать достоверные координаты вашего мира, а в
любом другом месте вам придется стать Героем, хотя бы из чувства
самосохранения.
- Вечным? - уже с надеждой спросил Лева.
- Это как получится. Так как, будем рисковать или подождем демона?
- Рискнем, - ответил Лева...
...И очутился на песке. Палило солнце. Рядом на бархане стоял верблюд
и самозабвенно грыз какую-то колючку, косясь на Куперовского выпуклым
карим глазом. Все было до безобразия экзотично. Лева поднялся и отряхнул
штаны. Дромадер, видимо, воспринял это как сигнал, выплюнул недоеденную
колючку и двинулся к горизонту. Лева, потенциальный кандидат в Герои,
вздохнул и побрел вслед за ним. "Может быть, это мой верблюд? - подумал
он. - Может, волшебник напоследок расщедрился? Почему бы и нет, в конце
концов?"
Действительно: почему бы и нет? Приключение вовсе не стало бы менее
интересным, преодолей Куперовский эту часть пути верхом. Даже напротив: на
верблюде он смотрелся бы гораздо импозантнее. А еще лучше, если бы я -
авторская воля! - раздобыл бы ему где-нибудь тюрбан, халат и этакие
азиатские сапоги с загнутыми носками. Какое величественное зрелище
представлял бы тогда въезд моего героя в город! Насколько охотнее иные
поверили бы тогда всему дальнейшему. Однако даже в интересах фабулы и
красоты стиля я не могу себе позволить отступить от истины. Правда же
состоит в том, что Левушка не сумел заставить это паршивое животное
остановиться, а эксперимент по залезанию на движущегося (и больно
лягающегося) верблюда закончился провалом, хотя и обогатил искусство
верховой езды несколькими новыми кунштюками (как то: вис на зубах с
синхронными взмахами конечностей дромадера и потенциального всадника или
двойной аксель с горба в бархан на полном скаку - рискните повторить!).
Увы, истина вынуждает меня поведать читателю, что Лева вошел в Иерусалим
(через южные ворота - это примечание для любителей точности) именно так:
потным, запыленным, с выпученными от переживаний и унижения глазами,
покорно шагая - с отставанием метра в полтора - за верблюжьим хвостом.
Как раз в это время Иерусалим, как и вся Иудея, был охвачен
лихорадочным возбуждением. Ждали Мессию. Собственно говоря, Ожидание
Помазанника - это национальная иудейская традиция, высшая квинтэссенция
науки, искусства и спорта, нечто среднее между радостным предвкушением,
нервной дрожью, испугом и агонией. Я даже не знаю, как ввести в эту
атмосферу человека, который сам ею не дышал. В качестве отдаленного
подобия представьте себе ощущение невесты перед первой брачной ночью с
женихом, которого она горячо любит, при этом она давно - и многократно -
не девственница, а он весьма ревнив, даже до насильственной смерти
неверной избранницы. Или вот вам еще аналогия: вообразите народ, который в
едином порыве вышел встречать поезд на Читтанугу, причем время прибытия
неизвестно, мест в вагонах наверняка на всех не хватит, и присутствующие
находятся в предэкстазном состоянии, готовом перейти во что потребуется -
от глубокого уныния до общего ликования и от побития камнями до возведения
храмов включительно. С учетом же того, что Мессия, собственно говоря, уже
приходил и ушел, ситуация становится еще более интересной. Развивая
вышеприведенное железнодорожное сравнение, можно сказать, что все это
напоминает ожидание поезда на Читтанугу на остановочной платформе станции
Малые Дербышки.
Так вот, правоверные иудеи ждут Мессию уже давненько и - с небольшими
перерывами на более насущные заботы - непрерывно, но и в этом перманентном
процессе выделяются особенно экстремальные периоды, и вот как раз в такой
момент Лева и явился в Иерусалим - грязный, исцарапанный и униженный
верблюдом. Между тем Слава уже ждала его.
Сразу же за воротами, под прямым углом к ним, располагались несколько
рядов скамеек, которые были густо покрыты людьми в разноцветных то ли
хитонах, то ли халатах, с длинными полотенцами на головах, с кудрявыми
бородами и горящими от вожделения глазами. Лева, едва взглянув на них,
сразу же - и правильно - понял, что это евреи. Учитывая же их количество,
нестесненность жестов и всего поведения и громкие голоса, он сделал вывод,
что находится или в Израиле, или в Одессе. Однако песок, верблюды и
отсутствие поблизости моря говорили все-таки скорее в пользу Израиля.
Сидящие на скамейках пристально оглядывали каждого проходившего в
ворота и обменивались впечатлениями.
- Ну, Марк, как тебе этот?
- Этот прыщ в лапсердаке? Мойша, стыдись, сегодня еще только пятница,
а ты уже начал праздновать субботу. Почему у тебя блестят глаза, Мойша? В
следующий раз сюда войдет ослица, и ты также спросишь, не Он ли это.
- Ну хорошо, раби Марк, но вот этот точно не прыщ. Ты погляди, какой
хороший: голова как пивной котел, бицепсы как бедра у твоей Сарры.
- Слушай, Мойша, тебе надо провериться: у тебя что-то с головой. Это
просто меняла из Хайфы, я его знаю. К тому же еще и одноглазый. Скажи, где
написано, что Он будет одноглазый?
- А где написано, что не будет?
- Слушай, Мойша, зачем писать то, что и так всем понятно? Просто Он
такой, как и все мы, а значит - с двумя глазами.
- Почему, Марк? Там как раз сказано, что Он будет не такой, как мы.
- Да, не такой. Но безгрешный, в отличие от нас, убогих. Безгрешный,
а не безглазый!
- Погоди, Марк, а почему безгрешный не может быть безглазым? Может
быть, его безгрешность была так велика, что на отсутствие глаза не
обратили внимания. Ты помнишь, как у Иоханана-горшечника родился сын?
- Помню.
- А ты помнишь, как его назвали? Рахиль. Когда на третий день вино
кончилось, и к Иоханану вернулся разум, он сообразил, что Рахиль - женское
имя. И он спросил раввина, который спал за тем же столом, то есть сначала
разбудил, а потом уже спросил: "Раби Яков, почему ты дал моему сыну
женское имя?" И реб Яков долго не мог ничего ответить, потому что лежал
своим благочестивым лицом в цимесе. А потом, когда цимес слизала мать жены
Иоханана - не пропадать же хорошему продукту за просто так?! - раввин
сказал: "Разве это был мальчик, дорогой Иоханан? А мне показалось, что
девочка. Но разница была еще так невелика, а у меня такое плохое зрение...
Однако теперь ничего не поделаешь, уважаемый Иоханан, твоя... то есть твой
Рахиль уже записан в мои книги, и теперь он так и будет существовать под
этим именем. И дай Бог, чтобы это было самым большим огорчением в его
жизни!" Вот я и говорю: если реб Яков не заметил столь существенную
разницу, то те, кто писали эти книги, вполне могли не предусмотреть такую
мелочь, как отсутствие глаза. Прав я или неправ, а, Марк?
- Погоди, Мойша, остановись, у меня от тебя начинается сердцебиение.
Зачем ты через каждые два слова повторяешь "Иоханан"? У меня все в голове
смешалось: раввин, сорок бочек твоих Иохананов и мальчик с несущественной
разницей. И при чем тут Он? Какое все они имеют отношение к Нему? И при
чем тут, кстати, бедра моей жены? Не трогай бедра моей жены! Оставь в
покое бедра моей жены! Если я еще раз замечу, что ты трогаешь бедра Сарры,
я...
- Нет, Марк, ты не понял...
- Все, все, Мойша, я уже успокоился. Я уже пришел в себя. Мойша,
перед тем, как говорить с тобой, надо плотно поесть и заткнуть уши ватой.
Я забыл про это, Мойша, и Бог меня наказал. Хватит уже, Мойша, а то я могу
тебя убить голыми руками.
- Хорошо, хорошо, реб Марк, но только в последний раз. Как тебе этот,
Марк? Посмотри, у него два глаза, и кашмирский халат, и лошадь. Погляди,
какая под ним красивая лошадь, Марк!
- Да, Мойша, под ним прекрасная лошадь. И да, Мойша, на нем халат, и
тюрбан, и кривая сабля, Мойша, про которую ты зря ничего не сказал. Потому
что это араб, Мойша, чистокровный араб из пустыни, и каждая пядь его тела,
и каждый клочок его одежды кричат: "Араб! Араб! Араб!" Ты понял меня,
Мойша? Араб! Проклятый араб!
- Да, я понял тебя, Марк, но где написано, что Он не может быть
арабом?
- Какой еще араб?! Там же сказано - "из рода Давидова"! Нет, я
все-таки тебя убью! Держите меня, люди!
Но никто их не удержал, и они убежали, причем первый все еще пытался
спорить, а его преследователь вращал глазами, рычал, и изо рта у него шла
пена. На них не обращали внимания, видимо, подобные сценки здесь
примелькались.
- Ну, и как же уродились ваши хлеба, реб Исаак?
- С Божьей помощью, прекрасно, реб Самуил. Когда Он придет, будет,
чем Его накормить. А что ваши виноградники?
- Ничего, реб Исаак, неплохо. В этом году пришлось нанимать
работников со стороны. Однако, как видите, я здесь, уже второй месяц, с
тех пор, как звездочеты опять предсказали Его скорое появление, и очень
опасаюсь, что чужие люди без меня сами соберут мой урожай.
- Так пошлите вместо себя сына.
- А если они его убьют? Знаете, разные люди нанимаются в работники.
- Ну и что ж, бывает. Зато потом вы сможете на законных основаниях
убить их, вернуть урожай и ничего не платить за работу. Я часто так делаю.
Очень выгодно получается. На то в наших еврейских семьях и много детей.
- Спасибо, реб Исаак, спасибо. Обязательно при случае воспользуюсь
вашим советом. Но я вам так скажу, реб Исаак. Все это крайне нехорошо со
стороны Мессии. Люди Его ждут, настраиваются, бросают дела, накрывают
столы. Только на моей памяти звездочеты и всякие там нечестивые волхвы -
тьфу, мерзость какая, прости, Господи, - уже двадцать восемь раз возвещали
Его скорый приход. И что вы думаете - Он хоть раз явился?! А хлопот-то
сколько! В доме прибирай, нищих оделяй, должникам прощай, в грехах
кайся... Я уж последние двенадцать раз готовился по сокращенной программе,
без должников и нищих. А то и разориться недолго. Если бы еще деньги,
затраченные на благотворительность, не облагались налогом...
- К этому наверняка в будущем придут, реб Самуил, А то тяготы,
наваленные на плечи богатых людей, столь велики, что этак и вера может
пошатнуться. В дикие времена живем, реб Самуил, верим каким-то
звездочетам, факирам, экстрасенсам приблудным. Сидели бы тихо, занимались
своим делом...
- Да, реб Исаак, и всему причиной - Он. В конце концов, обещал придти
- приходи! Не тяни время. Или уж оставь в покое Свой народ, дай людям
делом заниматься. Сколько уж можно, в конце концов?!
- О, Яхве, Бог отцов моих! Ты - Бог мой, Тебя от ранней зари ищу я;
Тебя жаждет душа моя, по Тебе томится плоть моя в земле пустой, иссохшей и
безводной...
- Слушайте, молитесь потише. Вы думаете - вы один здесь правоверный
еврей? Тут все правоверные евреи. И не хуже вас, между прочим. Вы мешаете,
в конце концов. Для молитв есть храм, а здесь площадь. Сидите и радуйтесь,
что места хватило. И что это вы землю нашу ругаете? Какая-никакая, а
родина. Обетованная, между прочим. Вот как кликну стражника - узнаете.
Лева вдруг сообразил, что понимает каждое слово. Вокруг говорили на
идише, который Куперовский в свое время по ошибке выучил с помощью
родственников, собираясь в Израиль. Вот и пригодилось. Правда, это был
какой-то совсем другой Израиль, потому что в том Лева ничего не понимал, и
его не поняли. Возможно, судьба с самого начала готовила его к деяниям
здесь, в этих местах. Ведь назвал же его чародей Вечным Героем.
Неожиданно какой-то старичок, дотоле спокойно сидевший на скамейке,
взвился, будто к нему внезапно подключили электрический ток, и заскакал
козлом, выдирая и щедро разбрасывая небогатые кудри.
- Вот Он! Вот! - завизжал он, бросаясь к Леве и тыча в него пальцем.
- Шестое чувство подсказывает мне - это Он. Радуйтесь, евреи, Он пришел, и
теперь мы все наконец отдохнем. Пляшите и веселитесь, евреи, ибо Он
явился, и узнал Его я, я, Авраам бен-Шмулик, продавец ковров с Пятой
улицы. Запомните, люди: Авраам бен-Шмулик, Пятая улица, синий дом, лучшие
ковры в Иерусалиме, открыто с шести до девятнадцати с перерывом на обед и
молитву. Но не спутайте с лавкой моего брата Аарона, та с желтой крышей, и
таких ковров вы там не купите. Это я, я Его узнал, бен-Шмулик из синего
дома, с 6 до 19, перерыв с 13 до 14. Приветствуйте Его, евреи!
Люди сорвались со своих сидений и бросились на Куперовского.
- Нет, нет! - в панике закричал он. - Я не знаю, кого вы ждете и что
собираетесь с ним сделать, но это не я. Честное слово!
Однако воплей его в поднявшемся гвалте никто не слышал. Толпа
схватила Леву, подняла над собой и повлекла в неизвестном направлении.
На следующий день на базаре только и разговоров было, что о вчерашнем
происшествии. Худощавые мальчишки на побегушках, всклокоченные юноши с
Талмудами, томные девы на выданье, многопудовые матроны в париках,
солидные отцы семейств - все обсуждали только одно.
- Ну и как же Его опознали?
- Судите сами: одет не по-нашему, но по внешности - настоящий ид.
Смотрит дико, кричит, руками размахивает - пророчествует. Вокруг
осматривается так, как если бы никогда этого не видел. Вдобавок - пришел
за хвостом верблюда.
- А при чем здесь верблюд? В пророчествах вроде было сказано
по-другому.
- По-другому... Синедрион еще когда постановил, что пророчества надо
толковать расширительно. Иначе мы далеко не уедем. Вон Безумный Пророк
явился, как полагается, - на ослице, с осленком в поводу, а что толку? В
результате в Европе до сих пор приходится воевать с франками, готами и
прочими его последователями. Может, ты сам из таких? Нет? Смотри. И
вообще: в пророчестве о ком говорится? О животном. Этот самый Лейб с кем
пришел? С животным.
- Но ведь не с ослицей, а наоборот, с верблюдом.
- В Синедрионе сказали, что верблюд даже лучше ослицы. И все,
отстаньте от меня, больше ничего не знаю.
- А где Он поселился?
- Слушайте, вы отойдете или что? Семочка, дорогой, выйди из лавки,
возьми свою дубинку и объясни этим мишугоэм насчет Мессии, чтобы мало не
показалось. Так их, Семочка, и проверь, не остались ли у них еще вопросы,
и ответь на все. Не гони их далеко, Сема, гони их к Соне, передо мной они
все утро стояли, теперь пусть она на них порадуется. И мне слышно будет, о
чем они там болтают.
- Его приютил Бар-Раббан, ученый человек. Знает наизусть Пятикнижие,
наблюдает за звездами, снимает сглаз. Его уже три раза за колдовство
хотели камнями побить, но в городе булыжников не нашли - как раз все
накануне истратили, а за стены лень было идти.
- Ну и как Он, скоро будет народ учить?
- Бар-Раббан обещает - вот-вот. Пока Он его расспрашивает, проверяет,
должно быть, все ли Его народ воспринимает правильно.
- Говорят, там полон дом книжников, фарисеев, учителей Закона, и Он,
хотя и молод, беседует с ними на равных. Он их не понимает, они - Его.
Бар-Раббан особенно охотно говорил об истории Великого Израиля. Перед
Куперовским вставали картины победоносной войны, которую вел Израиль,
сокрушая Римскую империю. Вначале, насколько мог судить Лева, решающую
роль сыграли фанатизм небольшой иудейской армии и недооценка ее сил
противником. В дальнейшем один из римских императоров, страдавший
наследственным идиотизмом и тяжелыми запоями, принял иудаизм сам и начал
повсеместно внедрять его среди подданных. После этого основное значение
приобрели диверсионные операции по кормлению войск противника трефным
мясом и неосвященной мацой, а также рейды по тылам врага
террористов-пророков, призывающих покаяться в грехах и уйти от мира. А по
Средиземному морю плыли в океан тысячи единиц крайней плоти - император
лично руководил актами обрезания и сам в оных охотно участвовал, но, как
человек предусмотрительный, резал с большим запасом, что привело к
уменьшению населения империи и стало еще одной причиной ее падения. Над
обломками Рима взвилось белое знамя с шестиконечной звездой и
семисвечником. По всей бывшей империи сокрушались языческие идолы - новая
господствующая религия запрещала изображения человека. И лишь для
громадных фаллических символов почему-то было сделано исключение, но
скульптуры были тщательно обтесаны и теперь, по разъяснению Верховного
Синедриона и лично Ирода Шестнадцатого, символизировали торжество
наступающего иудейского духа над любым другим. По всему Великому Израилю
открывались хедеры и синагоги, школы канторов и клубы каббалистов, ссудные
лавки и мастерские по изготовлению париков и филоктерий. И вот здесь
возникла одна существенная трудность. Евреев она не касалась, но в бывшей
империи жили, к сожалению, не только - и не столько - евреи, и вот теперь
двунадесять языков тщетно ломали языки в попытках внятно вознести молитвы
вездесущему Яхве. Что-то надо было делать, и по постановлению Верховного
Синедриона лучшие ученые страны на основе иврита, латыни и ряда ее
производных и диалектов создали новый язык, который, несмотря на иные
причины и другое время возникновения, поразительно напоминал, практически
тождественно совпадал с известным нам идишем. Когда члены Синедриона и
царь ознакомились с произведением, они были потрясены тем, что кучка
высоколобых сотворила с великим языком Авраама, Моисея и Иисуса Навина, и
приговорили осквернителей к побиванию камнями, но было уже поздно.
Порожденный нечестивцами идиш проник в народ и победоносно зашагал по
Царству Израильскому, и вскоре даже фарисеи и книжники практически
позабыли иврит, и последний сохранился как международный язык лишь в
науке, то есть в той среде, которая как раз и выпустила джинна из бутылки.
Однако, даже став великим и решив вопрос со смешением языков, Израиль
не мог почивать на лаврах, дабы злокозненные змеи, драконы и прочие гады,
то есть добрые соседи еврейского государства, не сожрали его. На западе -
в Галлии, Британии и Испании - шумели и рвались в бой последователи
Безумного Пророка, казненного в Иудее за кощунство три сотни лет назад
теми же римлянами с подачи тогдашнего Синедриона. И сколько ни объясняли
израильские послы и газеты так называемым "христианам", что и Безумный
Пророк, и его гонители были иудеями, и, стало быть, вся эта история -
чисто внутреннее еврейское дело, - не помогало, и на западе продолжали
потрясать мечами и кричать про освобождение Гроба Господня, хотя каждый,
кто хоть немного разбирается в климатических условиях Иудеи и тамошних
обрядах захоронения, понял бы, что какой уж там гроб и какие останки...
На востоке еще со времен Самсона никак не могли успокоиться
филистимляне. У их претензий никакой идейной подкладки не было, они просто
и бесхитростно рвались в бой за новыми землями, деньгами, вещами и
женщинами.
Израиль воевал и с теми, и с другими и - естественно - ждал
Помазанника, готовый узнать Его с первого взгляда, что-бы - в отличие от
прошлых раз - не ошибиться, и горе самозванцу - побивание камнями никто не
отменял. Куперовский прекрасно понимал ситуацию и изо всех сил пытался
объяснить, что он - вовсе не Мессия, даже не претендует и не считает себя
достойным. Ему не верили, тщательно записывали речи для будущих священных
книг, исправно исцелялись, едва дотронувшись до его джинсов, молили о
пророчествах, которых сами же потом пугались и по-детски обижались, и
просили чудес, чудес и еще раз чудес. Впрочем, и Куперовский был
настойчив, и в конце концов, чтобы разобраться с этим вопросом
окончательно, был созван Верховный Синедрион. Обсуждение было длительным,
монотонным и тягучим, как жвачка. Выступающие цитировали Пятикнижие и
пророков (причем на не понятном Леве иврите), воздевали в отчаянии руки,
неоднократно, прервав речь, шепотом молились, пытались давить на чувство
долга, совесть и патриотизм Левы, взывать к его честолюбию, намекали на
напряженную международную обстановку, на неизбежный скандал. Куперовский
был тверд, как краеугольный камень, и так же непоколебим. Когда же подряд
три оратора неизвестно почему назвали его Эммануилом - а он терпеть не мог
этого имени - Левушка взорвался и наговорил всем присутствующим массу
неприятных вещей, к тому же заявив, что если бы он был Помазанником, то
лично изгнал бы из храма и их, и их родственников, и потомков до двадцать
седьмого колена. Почему именно до двадцать седьмого, он затруднялся
объяснить, но в продолжение спича несколько раз возвращался к этому числу
и очень на нем настаивал. Члены Синедриона были уязвлены в своих лучших
чувствах, и, таким образом, Левина речь решила дело. Встал самый
седовласый, пейсатый, носатый и почтенный из всех и, важно поглаживая
бороду двумя руками (жест весьма величественный; чувствовалось, что он
часами репетировал его дома перед зеркалом), провозгласил:
- Коллеги! Мы собрались на это заседание, чтобы в обстановке
свободной научной дискуссии выяснить сущность и природу, так сказать,
присутствующего здесь Льва. Льва, так сказать, и льва. Я бы еще сказал -
аппетиты Льва. Хе-хе-хе, хи-хи-хи. Но вернемся к сути обсуждаемой
проблемы. В чем же она состоит? В том, так сказать, Помазанник он или не
Помазанник. Вопрос не так прост, как может показаться наиболее
нетерпеливым из нас. Если он Помазанник, то следует его обрести, вознести
и, так сказать, правильно преподнести. Однако совершить оное без согласия
субъекта достаточно трудно и не вполне разумно. С другой стороны, вспомним
небезызвестный случай Безумного Пророка. Тогда некоторые горячие головы
тоже поторопились, так сказать, поднять его на щит, взбаламутили, так
сказать, сограждан и в результате пришлось привлечь римский меч и -
прости, Господи! - крест. Если бы в дальнейшем вышеупомянутые беспорядки
не привели к росту, так сказать, национального самосознания, единению, так
сказать, народа и, в конечном счете, к преобразованию Израильского царства
в его нынешнее состояние, то всю эту историю следовало бы считать весьма и
весьма печальной и подрывающей, так сказать, здоровый оптимизм. Однако в
ней есть и немало поучительного. В частности, она указывает на второй
вариант решения возникшей проблемы. Естественно, в нынешние гуманные
времена, далекие от первобытной дикости периода пресловутой, извините за
выражение, Империи, и речи быть не может о - прости, Господи! - кресте.
Однако народная, так сказать, традиция побивания камнями не может быть,
безусловно, списана в архив. Прошедшие здесь прения, на первый взгляд,
заставляют нас склониться именно к этому варианту. Но из любой дилеммы
есть, дорогие коллеги, три выхода: первый, второй и третий, запасной. Вот
его-то я и хочу предложить вашему благосклонному вниманию. Учитывая, что
уважаемый абитуриент наотрез отказывается объявить себя Помазанником,
совершить это нашим волевым решением было бы ошибкой, способной привести к
смятению умов, неразберихе и хаосу. С другой стороны, второй способ
действий настораживает своей, так сказать, необратимостью. Однако есть и
еще один вариант, соединяющий в себе достоинства первых двух и свободный
от их недостатков. Мы вполне можем провозгласить нашего дорогого гостя
великим, так сказать, пророком. Это нас ни к чему не обязывает и
одновременно не оскорбляет ничьих религиозных и прочих чувств. Вспомним,
что в пророчествах говорится о, э-э-э, древе. Подождем. Проведем, так
сказать, экспертизу. Если присутствующий здесь Лев в свое время будет
распят, так сказать, на древе и на третий день воскреснет, то он
действительно является Мессией со всеми вытекающими отсюда последствиями
относительно его, так сказать, наследия. Если же нет - так нет, и это тоже
ни к чему нас не обязывает. Здесь, конечно, снова вспоминается казус с
Безумным Пророком, но здравый смысл и, извините, элементарная порядочность
ученого заставляют прямо утверждать, что после хорошего римского - прости,
Господи! - креста никто никогда не оживал, не оживает и оживать не будет.
Возникшие в тот период слухи, к сожалению, до сих пор не забыты и
циркулируют в отдельных подпольных сектах, но мы знаем, кем, какими силами
за пределами Израиля они инспирируются и подкармливаются. Со всей
ответственностью заявляю, что все это - антинаучная чепуха и, э-э, так
сказать, бред сивой кобылы. Сразу же после, э-э, инцидента был проведен
широкомасштабный и гласный следственный эксперимент, который потом
неоднократно повторялся. И ни один из 197, э-э, подопытных не воскрес ни
на третий день, ни до сих пор. Исчезновение же тела в вышеуказанном случае
легко объяснимо вполне материальными причинами. Мы, естественно, не
повторим ошибок прошлого. За нашим благословенным небесами гостем будет
установлено постоянное наблюдение, что позволит, во-первых, оградить его
от досадных случайностей и, во-вторых, обеспечить абсолютную научную
чистоту эксперимента. Итак, свое предложение я сформулировал, теперь,
коллеги, прошу высказываться по существу.
Еще час участники совещания наперебой, брызжа слюной, кричали о
достоинствах Председателя и своем личном уважении к нему, и он солидно
кивал и благосклонно улыбался. Когда все выступили и единогласно
проголосовали, старейший снова взял слово, поздравил Куперовского с
благополучным разрешением его вопроса и напоследок сообщил, что теперь он,
как великий пророк, должен принять на себя руководство израильскими
армиями в их борьбе с неверными. Лева, боевой опыт которого исчерпывался
военной кафедрой К-ского университета, Троицкими лагерями и
кратковременной, хотя и победоносной службой в современной нам с вами
израильской армии, обомлел, но возражать было поздно и - учитывая второй
вариант - опасно.
По дороге домой секретарь Синедриона, которого послали с охраной
проводить Куперовского, утешал его:
- Ну что ж из того, что ты не Мессия? Ну не судьба, значит. Не
огорчайся, старик. Не всем же быть мессиями. Я вот тоже не Мессия, и
ничего. В детстве очень хотелось, а сейчас привык. Так даже спокойнее,
ей-богу.
Лева попытался объяснить, что он-то как раз совершенно не
намеревался, совсем наоборот, но секретарь, дружески приобняв за плечи,
остановил его излияния:
- Да брось ты, старина, что я, ничего не понимаю? В тебе сейчас
говорит уязвленная гордость, оскорбленное самолюбие. Брось, старик, не
стоит того! Мы тебя и в качестве пророка будем очень уважать, вот увидишь.
На следующий день все газеты были полны портретами "пророка Лейба",
выдержками из его речей и предсказаний, сообщениями о его назначении
главнокомандующим всеми войсками Израиля. "Голос Саваофа" первый
проинформировал читателей о награждении Левы высшим воинским знаком
отличия - Орденом Большого Серебряного Обрезанного Орла с бронзовыми
тестикулами. Другая правительственная газета - "Корзина Моисея" -
реабилитировалась тем, что проследила происхождение пророка от царя
Давида. Чисто профессиональное восхищение вызывает то, как автор
генеалогического древа сумел обойти вопрос о родителях Левы, которых,
разумеется, никто в Царстве не знал.
Куперовский газет не читал - не было свободного времени. Он
штудировал специальную военную литературу, готовясь к вступлению в новую
должность. К сожалению, все эти толстенные тома, снабженные
многочисленными красочными таблицами и схемами, были написаны или
ненормальными, или для душевнобольных, и Лева, прилежно дочитывая каждую
из них примерно до середины, бросал бесполезный труд, устрашенный казенным
языком и обилием цифр, и брался за следующую. Вскоре под его кроватью
собралась целая библиотека, которую по ночам усердно изучали мыши. В конце
концов Левушка вынужден был обратиться к единственному доступному его
пониманию первоисточнику, касающемуся вопросов военного искусства древнего
мира, - к Библии. Он выучил наизусть главы, посвященные подготовке и
ведению сражений, и положился на волю Провидения, которое столько раз
выручало его из затруднительных обстоятельств. К сожалению, он не подумал
о том, что его личное спасение обычно сопровождалось многочисленными
жертвами среди мирного населения и частичным или полным разрушением
окружающей обстановки.
Армии встретили Леву и его солидную - Председатель не забыл своего
обещания, хотя и действовал в рамках пристойности - свиту громкими криками
восторга, бряцанием мечей о щиты и прочей ненужной шумихой. Как раз
надвигалось решающее сражение с галлами, и присутствие пророка, с одной
стороны, должно было поднять боевой дух войск (которые уже третий месяц
сидели без зарплаты, потому что тыловые службы "прокручивали" деньги через
специально созданные для этой цели банки), с другой стороны - проверить
стратегические таланты сего новоявленного представителя рода Давидова.
В грядущем сражении Куперовский собирался испробовать тактическую
схему, которая наиболее поразила его своей абсолютной художественной
законченностью.
На следующее утро после приезда пророк собрал войско. Здоровые
бородатые мужики стояли перед ним, опираясь на копья, и выжидательно
смотрели на нового командира. Новобранцы ловили под обмундированием
насекомых; старослужащие, давно уже привыкшие к тому, что солдат не бывает
в одиночестве даже в своих латах, Молча дожевывали завтрак, позволяя
личному зоопарку заниматься своими делами; офицеры обменивались сплетнями,
анекдотами и адресами кратковременных платных возлюбленных. "Интересно,
почему от военных, даже если их ежедневно мыть в бане, всегда пахнет
козлом?" - подумал Лева. Вслух же он произнес:
- Возлюбленные чада мои! (Ему взбрело в голову, что именно такое
обращение приличествует пророку; чада же отреагировали вялым ритуальным
криком "ура"!) Я хочу вам сказать, что понимаю ваши чаяния, и все
нововведения, о которых вы сейчас узнаете, направлены на улучшение условий
вашего существования. Надеюсь, что вы ответите повышением боеготовности, и
мне не придется во время сражения, как идиоту, носиться в самой гуще боя и
подбадривать вас. В конце концов, я с детства боюсь острых режущих
предметов!
Конспект речи Лева писал всю ночь, но порой увлекался и отклонялся от
домашних заготовок.
- Слушайте мой приказ. Пункт первый. Все получают очередные звания
досрочно, прямо сейчас, с соответствующей зарплатой. Пункт второй. Подъем
теперь будет на час позже, а обед - на полчаса дольше. Мама мне всегда
говорила, что мало спать и плохо прожевывать пищу вредно. Пункт четвертый.
Сотрите со щитов то, что вы на них написали. Некрасиво.
И так далее. Двенадцатым пунктом Лева принял в армию всех маркитанток
и прочих сестер немудреного милосердия, зачислив их на должности рядовых,
на что войска отреагировали уже непритворным громовым "ура!". Закончить
зачтение приказа ему захотелось красиво, какой-нибудь запоминающейся
пословицей. Ему вспомнилось сразу несколько, и он выплюнул их все:
- Пуля - дура, штык - молодец, друзья! Бей своих, чтобы чужие
боялись! Винтовка рождает власть!
Обстановка к этому времени стала настолько доверительной, что каждое
новое слово армия встречала бурными аплодисментами и громкими восхищенными
кликами. При этом никому не мешало, что огнестрельное оружие еще не было
изобретено.
- Теперь по поводу боя, дети мои! Кто боязлив и робок, тот пусть
выйдет из рядов, а после обеда возвратится и пойдет назад, кому куда
хочется.
Несмотря на царившую атмосферу экстаза и всеобщей любви, реакция
получилась покруче, чем у Гедеона: девять десятых войска покинуло строй.
Холодок страха пробежал по Левиной спине, но он подавил колебания и
продолжил следовать каноническому тексту. Он привел солдат к реке и
приказал пить.
- Как так "пить"? - закричал молоденький новобранец. - Что это за
старорежимные штучки? Вода же некипяченая! Там же дизентерия! И вибрионы
холеры, между прочим!
Однако его никто не поддержал, остальные пили молча. Видимо,
санитарно-гигиеническое просвещение проникло еще не во все уголки
Израильского царства.
Лева ходил вдоль рядов пьющих, и тех, которые наклонялись на колени и
пили прямо из реки, как собаки, ставил отдельно, а лакавших воду языком из
горсти - отдельно. Но вверенный пророку народ, судя по всему, оказался
дефектным и невоспитанным, и, когда Куперовский хотел сказать, что вот эти
лакавшие и сокрушат противника, у него самого пересохло в горле: таковых
обнаружилось четыре человека. Правда, и руки у большинства были грязными,
а мыла поблизости не было, но все равно результаты опыта несколько
обескуражили нашего героя.
- Ладно, - сказал Лева. - Последний отбор отменяется. Вы, четверо, в
бою пойдете впереди и постараетесь обратить в бегство как можно больше
врагов. Если получится. Остальные - за вами. Все, разойдись!
Излишне говорить, что уже к концу месяца Галлия была очищена от
оккупационных израильских войск. А ведь Лева даже не успел побывать во
всех частях. Но, видимо, Бог и на самом деле любил Левушку - тот
неотразимо действовал даже на большом расстоянии. Местное население, у
которого из живности сохранились только свиньи, цветами встречало
освободителей, несколько оторопевших от своих успехов. Впрочем, они бы не
удивлялись, если бы лучше знали Куперовского.
Когда стало окончательно ясно, что сражения на западе плохо
сочетаются с Левиными дарованиями, того перебросили на восток. Здесь
филистимляне вели что-то вроде партизанской войны, периодически налетая на
стройные еврейские легионы. Однако последние, горделиво тряся пейсами,
твердо стояли в своих маленьких крепостях за высокими стенами, на которые
арабы никак не могли забраться и потому вновь отступали в пески, впрочем,
без особых потерь с обеих сторон. Куперовский, ознакомившись с характером
боевых действий, понял, что он может остаться здесь до морковкина
заговения. Кроме того, в армии на него в последнее время стали нехорошо
коситься, вслух говорили, что он никакой не Мессия и даже пророк-то далеко
не перворазрядный, так, самый завалященький. Более того, распространилось
мнение, что его присутствие приносит несчастье. Из столицы приходили
известия, что Верховный Синедрион срочно подыскивает нового кандидата в
Мессии. Необходимо было что-то делать, чтобы поддержать пошатнувшееся
реноме. И Лева решил превратить оборонительную войну в
победоносно-наступательную.
Первые трое суток войска героически продвигались вперед, нигде не
встречая противника, и Левушка почти никому не мешал, хотя и потерял
полевые кухни где-то в пустыне, пытаясь встретить бойцов на привале
заранее приготовленным обедом. Однако на четвертый день дорогу преградила
бурная река... Неправы те, кто утверждал, что пророк сознательно утопил
здесь треть войска. Нет, Лева просто попытался остановить течение реки
силой духа, но его солдаты оказались не крепки в вере. Но окончательную
победу над израильской армией Куперовский одержал на двенадцатый день,
когда, увлекшись экспериментами с солнцем (он позже утверждал, что
несколько раз оно останавливалось, хотя и ненадолго), позабыл вовремя
ввести в бой резервы, и успешно для евреев начавшееся сражение завершилось
самым плачевным образом. Впрочем, все закончилось еще до темноты, так что
Левины экзерсисы, возможно, не были уж совсем бессмысленны.
Когда Куперовский вернулся в Иерусалим, он понял, что к его встрече
народ приготовился. Всюду были расклеены карикатуры на пророка, в двух
местах догорали его чучела, а на центральной площади небольшая бригада
вкапывала в землю внушительных размеров древо. Говорили, что через десять
дней в Израиле будет большой праздник - Председатель Синедриона принародно
начнет решающую фазу своего эксперимента. Ожидалось присутствие Ирода,
иностранных послов, приезд делегаций из других городов Царства. Детские
хоры разучивали веселые песенки про пророка с припевом: "Распни его!
Распни его!" Общество Друзей Иеговы распространяло брошюры с картинками,
где языком, доступным даже олигофрену (и только ему), населению объясняли
суть происходящего. Брошюры брали охотно - они хорошо шли и на пипифакс, и
на растопку. Хасиды готовили к торжественному дню многофигурную композицию
- что-то про первое грехопадение, но без участия женщин. Мрачные фарисеи
раздавали написанные от руки листовки с крупным заголовком: "Мы же
предупреждали!" - где говорилось о том, что они предупреждали, хотя
оставалось неясным, о чем же они, собственно говоря, предупреждали.
Верховный Синедрион заседал непрерывно, хотя и довольно сумбурно. Газеты,
ссылаясь на неназванных информаторов, сообщали, что разрабатываются,
во-первых, типовой сценарий распятия и, во-вторых, текст присяги будущих
Мессий, которую они должны будут произносить во время инаугурации. Чемпион
Израиля по метанию пращи посвятил грядущему распятию свой новый рекорд, а
жнецы, металлурги и резники крайней плоти - будущие урожай, выплавку и
настриг, соответственно. Пенсионеры писали в газеты письма, где дружно
поддерживали решения царя и Синедриона и выражали готовность лично принять
участие в церемонии, если только власти сочтут возможным дополнить
экстраординарное распятие традиционным побиванием камнями. Одновременно в
посланиях содержались обещания признать пророка Мессией посмертно и
воздать ему соответствующие почести, если он все-таки, паче чаяния,
воскреснет. Старики любят подстраховаться.
Лева смотрел в будущее с оптимизмом. Он верил в свою звезду и
надеялся, что, раз все разворачивается именно таким образом, его уже скоро
заберут отсюда. Честно говоря, в Великом Израиле ему уже порядком надоело.
Он находил, что еврей в качестве агрессора выглядит глупо и смешно, и
ничем хорошим это кончиться не может.
Его поселили на прежнем месте, у Бар-Раббана. Каждое утро мальчишки
втыкали под его окном палку и метали в нее камни - тренировались.
Получалось неплохо, чувствовалась школа. Между тем, день казни
приближался. Бар-Раббан приводил откуда-то группы неизвестных людей,
которым за умеренную плату позволял в щелочку взглянуть на лжепророка. При
этом кормили Куперовского за казенный счет и платили за его проживание,
так что выгода получалась двойная или даже тройная - учитывая объедки и
остатки. Наконец, к огорчению Бар-Раббана, наступило утро, когда за
Куперовским пришли. Бар-Раббан тепло простился с постояльцем, пообещал
явиться на его специфический триумф и показал заранее приготовленный,
отмытый и завернутый в фольгу булыжник.
- Для тебя, - сказал он. - Купил на рынке. Видишь, какой красивый?
Продавец говорит, Синедрион все-таки разрешил побивание. Вдруг ты не
Мессия? Если ты действительно Мессия, то тебе это не повредит, а если не
Мессия, то как же без побивания? Так что ты гляди внимательно, я
непременно там буду. Где-нибудь в первых рядах, меня пропустят, все-таки
ты мой гость.
- Спасибо, - сказал Лева. - Я обязательно посмотрю.
Он оделся и шагнул к выходу. И тут - то ли рослый легионер у двери
неловко повернулся, то ли гвоздю пришло время выпасть, то ли небеса
действительно хранили Леву, то ли по сюжету данной повести так полагалось
- небольшой увесистый предмет сорвался со стены и чувствительно шмякнул
Куперовского по голове. С высоты двух метров.
На следующий день Куперовский опять стал центральной темой
разговоров...
- И вот тогда он превратился в громадного черного змия, взвился в
воздух и улетел.
- Зачем так врать, я не понимаю? Даже самому захудалому лэмуху
известно, что змеи не летают.
- Слушайте, не цепляйтесь к словам. Ну хорошо, пусть будет не змий,
пусть будет дракон, легче вам от этого? Или у вас от этого третья нога
вырастет? Так я и говорю: взвился и упорхнул, как птичка, но перед этим
сожрал золовку Бар-Раббана и сжег его дом. Мамой клянусь!
- Люди, посмотрите на этого болтуна! Это кто съел золовку
Бар-Раббана? Это ж я - золовка Бар-Раббана, и у него нет другой золовки!
Держите меня крепче, люди, он хочет накликать на меня горе, я его убью! Да
пусть моим врагам Бог пошлет столько лет жизни, сколько в его словах
правды!
- Успокойся, Маня, успокойся. Наплюй на него и возьми себя в руки.
Плюй, Маня, не бойся, мы его держим. Вот молодец!
- У него дурной глаз, он меня хочет сглазить. Подождите, люди, не
отпускайте его, я выбью ему дурной глаз. Правый, точно, это правый, вот он
какой черный! Или левый?
- Маня, не мучайся. Что ты себе портишь нервы по пустякам? Выбивай
оба, и помни, что у тебя есть твоя лучшая подруга Софа, которая знает
пол-базара и всегда тебе поможет. Только быстрее, Маня, а то он сильно
вырывается!
- "Лучшая подруга", да? "Всегда поможет", да? А кто у меня занял
двадцать шекелей и отдает их уже три месяца? Ты думаешь, Маня дура, Маня
забыла, да? Маня все помнит. Люди, отпустите этого трепача, хватайте ее,
пусть вернет мне мои двадцать шекелей!..
- И все-таки, раби Борух, я полагаю, что он был драконом, посланным
разрушить величие Израиля.
- Дорогой раби Залман, даже если так, то я вам напомню, что в прежние
времена такими проблемами занимались именно ангелы, вспомните хотя бы
Книги Царств. Перечитывать надо первоисточники, дорогой.
- Уважаемый реб Борух, я ведь не выражаю прилюдно сомнений в вашей
научной компетентности, хотя именно вы в своих научных трудах постоянно
приписываете пророкам слова, которые слышите от башмачника Тевье в банях.
- Реб Залман, чья бы, как говорится, корова мычала, ведь это ваше так
называемое популярное переложение Торы для детей язычников коллега Бенцион
справедливо предложил использовать на подстилку для свиней.
- А ты, Борух, сам свинья!
- Коллеги, коллеги, давайте вести научный спор корректно и
аргументированно. Вот если вы, раби Залман, утверждает, что раби Борух -
свинья, то докажите это...
- Нет, евреи, этот Лейб был, конечно, не Мессия, но все же Божий
посланник. Подумайте, он вознесся оттого, что на него упала Тора! Какой ид
может пожелать себе большего?
Между тем Лева после чувствительного удара по макушке очнулся в уже
знакомой лаборатории. С тех пор, как он покинул ее, здесь кое-что
изменилось. На столах среди спиртовок, плошек и реторт гордо возвышались
два персональных компьютера системы "Pentium", один даже с принтером. В
углу мерно гудел циклотрон. В другом углу мрачно жевал что-то горбатый и
перекошенный голубовато-зеленый гигант с багровыми глазами.
- Добро пожаловать, мой юный друг, - сказал чародей, закрывая дверь
автоклава. - Располагайтесь. Познакомьтесь с моим гомункулусом, недавно
вывел. Мальчик, дай дяде ручку.
Гигант, недовольно ворча, протянул Куперовскому волосатую лапу,
которую тот осторожно пожал.
- А что он ест? - из вежливости спросил Лева.
- Вы меня удивляете. Мясо, конечно. Я и создал его для того, чтобы
избавляться от назойливых посетителей. Не беспокойтесь, сейчас он сыт.
Малыш, сидеть!
- Извините, - сказал, помявшись немного, Куперовский, - а вам не
удалось еще определить координаты моего отражения? Помните, вы обещали?
- Во-первых, юноша, не координаты, а местостояние. Это гораздо более
сложное понятие, включающее координаты как составную часть. Во-вторых, я
помню все, но мне было недосуг. Я тут синтезировал эликсир молодости и
вечной жизни, но колбу опрокинул этот неловкий болван, - он обвиняющим
жестом указал на гомункулуса, тот в смущении спрятался под стеллаж,
смахнув по дороге реторту, из которой потек по полу сизый туман, - а
записи сжег какой-то приблудный демон. Я пытался все восстановить, но
такие открытия совершаются один раз в жизни. Теперь храню информацию в
компьютере.
- А зачем вам два?
- Первый мне продали дефектный. В нем живет душа нераскаявшегося
грешника. По ночам самопроизвольно включается, воет дурным голосом,
щелкает чем-то, бряцает тумблерами. Три раза пытался совратить меня
компьютерными играми. Кстати, вы слышали про последнее постановление
Небесных Сфер?
- Нет, конечно, - сказал Куперовский. - Там, где я находился, все
были заняты исключительно своими делами.
- Да знаю я их, знаю. Избранный народ, что возьмешь? Хуже детей,
ей-богу. Так вот, состоялось расширенное заседание Высшего Суда с участием
архангелов и некоторых ангелов. Даже Люцифера приглашали - в качестве
эксперта, разумеется. Отныне решено считать игры на компьютерах и
всевозможных телевизионных приставках восьмым смертным грехом. В новые
издания Библии будут внесены соответствующие изменения. А в аду уже
оборудуется соответствующий круг. Там устанавливают устаревшие громоздкие
ЭВМ с двести восемьдесят шестым процессором, в которых все игры заражены
вирусами, на дисках не хватает места, "винчестер" периодически летит, а в
системе сидят невыявленные "блохи". К делу привлечены лучшие из недавно
умерших хакеров, которым посулили за это подключить их к сети "Интернет".
Муки грешников обещают быть поистине дьявольскими.
Чародей взглянул себе под ноги. Сизый туман дошел уже до колен.
- О Абадонна! - вскричал волшебник. - Этот идол разбил сосуд с газом
познания. Нам надо сократить свою беседу.
- А что нам грозит? - спросил Лева.
- Когда он поднимется на уровень вашей головы, молодой человек, вы
мгновенно познаете все, что есть во вселенной и за ее пределами. Ваш мозг
не выдержит давления информации и лопнет, и вы мне все здесь забрызгаете.
- А как же вы сами? - поинтересовался Куперовский.
- О, мне ничто не угрожает. Мой мозг поистине всеобъемлющ, он мог бы
вместить данные о десяти таких вселенных во всех их отражениях и
среагировать на это всего лишь легкой мигренью. Малышу тоже нечего
бояться. Он ни черта не понимает, и я порой думаю, что вообще забыл
вложить в него мозг. Так какие же у вас возникли проблемы там, куда я
послал вас в прошлый раз?
Лева подробно рассказал обо всем, случившемся с ним в Великом
Израиле, изредка с опаской косясь на туман, который продолжал неуклонно
подниматься.
- Ну что ж, - причмокнул от удовольствия чародей. - Время вы, что
называется, провели не напрасно. Я просто дивлюсь масштабам вашей
деятельности. Как много вы успели сотворить! Нет, я в вас не ошибся, в вас
действительно дремлют качества Вечного Героя. Попробуем теперь другое
отражение. Там вы тоже, хе-хе, не соскучитесь. А я вас постараюсь
навестить.
- Подождите, - закричал Лева, - я домой хочу!
- И домой когда-нибудь попадете. Всему свое время. Я обещаю решить
вашу маленькую проблему на досуге. Вот только досуга у меня маловато. Есть
ли у вас еще какие-либо вопросы, юноша, или просьбы? Но торопитесь,
времени осталось совсем мало.
- Простите, - сказал Куперовский, - а нельзя ли попадать к вам
каким-нибудь более тихим способом. Менее сногсшибательным?
- А что такое? - спросил волшебник. - По-моему, хороший путь.
Надежный, проверенный веками. Но ладно, раз вы так просите, не могу вам
отказать. В следующий раз доберетесь другой дорогой.
- А он будет, следующий раз? - с надеждой спросил Куперовский.
- Жизнь покажет, - ответил чародей и что-то плеснул в огонь.
Полыхнуло.
Ярко светило солнце. Недалеко за деревьями виднелся замок, окруженный
довольно высокой стеной. Ее верхняя часть была утыкана пиками, на коих
приветливо улыбались свеже- и несвежеотрубленные головы. У массивных ворот
на цепи сидел весьма крупный пес. Судя по тому, что кобель был обрезан,
Лева имел некоторые основания рассчитывать на более радушный прием, чем
тот, какой встретили предыдущие визитеры, украшавшие теперь стены. Прямо
над собакой, которая даже не гавкнула, а лишь, приподняв одну бровь,
смерила Куперовского долгим оценивающим взглядом, после чего отвернулась,
висел щит. На нем были изображены железная рукавица, сжатая в кулак, и
большая желтая шестиконечная звезда. Лева сильно постучал в щит. Никто не
откликнулся. Лева постучал еще раз, погромче. Ворота с лязгом
распахнулись. На пороге стоял рыцарь в полном вооружении, грозно воздев
над собой меч.
- Ну? - зарычал рыцарь. - Это кто здесь таки настолько нахальный, что
вызывает меня на поединок? Кто не дает честному еврею хорошенько
вздремнуть и как следует подготовиться к субботе? Выходи и сразись со
мной, и, клянусь пейсами моего папы, солнце не успеет закатиться, как еще
одна дурная голова украсит частокол вокруг моей скромной избушки.
Он перевел взгляд на Левушку.
- Ну?!
Лева стоял молча, ошеломленный бурным натиском.
- Это ты меня вызвал?
Лева в смятении помотал головой. Он все еще был не в силах вымолвить
ни слова.
- Слушай, ты язык проглотил? Если ты не хотел сражаться, зачем
устроил поношение щиту?
Куперовский наконец проглотил комок в горле.
- Извините, я не знал. Я думал, щит здесь повешен специально, чтобы
по нему стучали.
- Правильно думал. Специально и висит. Он висит, они по нему стучат,
я слышу, таки сильно обижаюсь, выхожу, мы единоборствуем, и я немножко
таки убиваю их до смерти. Потом один мой знакомый резник, Меер Завец,
делает мне очередную штуковину на забор. Но только самый мерзкий язычник
лупит по щиту в пятницу, когда порядочный еврей плачет о своих грехах,
чтобы на следующий день с легкой душой смеяться и петь назло всем врагам.
Хуже этого может быть только колотить по нему в субботу, когда еврею
нельзя брать в руки оружие, и ему остается только угостить незваного
визитера гневным взглядом. Один раз блудный гой таки поступил так. Но я
посмотрел на него, что он умер от разрыва сердца.
Он замолчал и внимательно оглядел Левушку.
- Ты ид? По виду вроде похож.
- Да.
- Тогда чего ж ты ведешь себя, как необрезанный язычник?
- Так я же объяснял, - начал снова Куперовский. - Я не знаю ваших
обычаев. Я из далекой страны, попал сюда случайно и не своей волей, а
поскольку меня материализовали вблизи вашего замка, то я решил, что именно
сюда мне следует обратиться в первую голову.
По ассоциации он поднял взгляд на пики.
- Ты хочешь спросить про этих? На них можешь не обращать внимания, -
великодушным жестом хозяин замка как бы отодвинул в сторону забор со всем
его содержимым. - Они тут все необрезанные.
Лева, который (если уж раскрывать читателю подноготную правду) тоже
не подвергался вышеозначенной операции, слегка похолодел.
- К тому же не все здесь настоящие. Меер Завец такой пройдоха, что
изготовляет муляжи - от настоящих не отличить. А чем больше голов - тем
больше уважения. Ну, пойдем в дом.
По дороге он продолжал разговаривать.
- Ах, этот Меер. Он таки отлично режет не только здесь, - рыцарь
указал глазами вниз, - но и здесь, - он провел рукой по горлу. - Делает
свой маленький гешефт. Но больше всего шекелей ему приносят искусственные
головы. Понимаешь: по дорогам стало ездить слишком много рыцарей,
потребление таким образом увеличивается, а предложение голов не растет.
Иной раз по полгода стены не обновляю. А ведь они портятся, дождь, град,
вороны. Нет, муляжи дороже, зато долговечны. К тому же безопасны, а с
возрастом это таки приобретает значение. Честно говоря, я накопил пару
шекелей и приобрел на черный день десяток-другой этих сувениров. А то
вдруг Меер уедет - что ж я без него делать буду?
Он провел Куперовского в небольшую комнатку, где уже была
приготовлена постель.
- Вот здесь у меня странноприимные покои. Располагайся. Поесть тебе
принесут, но не обессудь - ужин таки будет скромный. Зато завтра поешь,
как у мамы. А я пошел спать. Перед субботой у нас, благородных Столпнеров,
всегда было принято поститься на час дольше, чем у соседей, а сон, как
известно, - лучшая замена пищи. Хотя и спится на пустой желудок таки
довольно плохо. Поэтому в семье Столпнеров всегда были в ходу спиртное и
снотворное, и я уже успел принять лекарство, когда ты постучал. Могу
упасть прямо здесь.
И он ушел, цепляясь за стены.
Пир и правда был великолепный. Приехало много гостей, каждый вручал
хозяину ритуальную халу, и у каждого на боку, помимо меча, была небольшая
сеточка с ручками, вроде нашей авоськи.
- Для чего это у них? - спросил шепотом Лева у Столпнера, указывая
ему на эту неожиданную принадлежность рыцарского вооружения.
- Как "для чего"? - изумился тот. - Или ты не еврей, что не
понимаешь? Они же пришли в гости, так? Кушать будут, так? Должен же
порядочный еврей принести что-нибудь и для семьи, для родственников. Вон,
видишь благородного реба Зяму Иткина в голубом плаще с розовой опушкой? У
него нет такой сумки, потому что он одинокий. У них в семье большая война
была из-за наследства, это был такой цорес, что ни Боже мой! Младший брат
приготовил отравленный фалшефиш, все кушали, он сам по ошибке тоже кушал,
сам умер, еще двое умерли. Зяма выжил, зарезал троих, сестру замуж выдал,
хорошо, удачно выдал, за раввина. Остальные члены семьи сами разбежались,
теперь он живет один, богатый, как Ротшильд. Брать с собой ему некому, так
ему обидно, и он ест за двоих, дай Бог здоровья благородному ребу.
Столпнер усадил Леву рядом с собой, лично следил, чтобы тарелки и
кубок его были полны, и все ему объяснял.
- А вот граф и графиня Рабиновичи, они вместе пришли. Держат свечную
лавочку и половину акций корчмы "У Додика". Их герб - синий лев на золотом
поле с семисвечником в правое передней лапе. Там, под столом, весь в маце
- это ученый раби, благородный реб Гольдин, знаток Талмуда. Его герб -
черные пейсы на голубом поле и белая полоса наискось. На него плохо
действует вино, но в молодости он сражался с сарацинами и честно заслужил
право носить серебряный лапсердак, который ему вручил еще царь Иосия
Пятый, да будет земля ему пухом. А вон тот высокий черноволосый муж с
самыми длинными пейсами и самым большим кубком - это благородный реб
Прудкин. Его герб - три куриных шейки с рисом и двумя красными полосами
крест-накрест. Свои подвиги он совершил в Британии, где одолел немало
нечестивых христиан и воткнул в камень какой-о меч, который они незадолго
до этого с большим трудом вытащили оттуда.
В это время реб Прудкин поднялся со своего стула, выпятил грудь и
провозгласил:
- А я предлагаю выпить за нашего славного хозяина, благородного
Рыцаря Желтого Могиндовида, да не оскудеет и не ослабнет его рука, да
будут всегда полны его кубок, тарелка, кошелек и постель! Лехаим!
Все закричали наперебой.
- Слава благородному ребу Мойше Столпнеру!
- Лехаим, Мойша! Живи еще сто лет!
- Нит гедайген, Мойша!
Когда все немного успокоились, а хозяин кончил раскланиваться,
чокаться и благодарить, он вернулся к разговору с Куперовским.
- Еще двоих я хочу представить тебе. Вон тот, унылый, с длинным
горбатым носом - это Абрам Лифшиц. Он совсем недавно посвящен в
благородные ребы. Он мишугинер, разъезжает по дорогам Франции и Испании и
ищет неприятностей на свою голову. Говорят, что под кольчугой все его тело
сплошь увешано филоктериями. Он дал зарок носить их до тех пор, пока они
сами не истлеют и не спадут. Но, на мой взгляд, их делают такими прочными,
что скорее истлеет кольчуга.
- А почему вы сказали про него "мишугинер"? - осторожно
поинтересовался Лева.
- Ну, у нас так, гм, называют странствующих рыцарей. Поодиночке
каждый из них - мишугинер, а все вместе они - мишугоэм. Вот, кстати, и еще
один мишугинер. Тот, с подстриженной бородой и без пейсов. Это Гай Луций
Пиццерий, он язычник, римлянин, имеет там какой-то хороший гешефт. Обещает
обрезаться, когда совершит свой подвиг, и потому принят в лучших домах.
Его подвиг - победить дракона и сделать из него столько фаршированных
шеек, на сколько хватит голов. Среди мишугоэм есть еще один неверный -
сарацин, реб Баламут, его сегодня здесь нет. Он обрежется, когда поймает
Фальшивую Рыбу.
Тут разговор прервался, потому что оркестр заиграл "семь-сорок", и у
благородных ребов ноги сами пошли в пляс. Потом они танцевали "фрейлахс",
а Лева не мог, потому что у него не было ни лапсердака, ни жилетки. После
этого возвратились к столу, но Столпнер был мокр, красен, ему никак не
удавалось отдышаться, а потому беседа не клеилась.
Вскоре гости начали расходиться. Реб Мойша подолгу обнимался с каждым
и - в особенности - с каждой. Животы и авоськи были полны. То и дело
слышалось:
- В будущем году в Иерусалиме, дорогие гости!
- В будущем году в Иерусалиме, реб Столпнер!
Наконец дверь хлопнула последний раз, и установилась тишина. Рыцарь
Желтого Могиндовида потянулся, зевнул и резюмировал:
- Суббота кончилась. С утра опять щит на ворота вешать.
Солнце зашло, и, несмотря на свечи и факелы, горящие по стенам, в
зале было темновато.
- Когда уже электрические лампочки изобретем? - досадливо поморщился
реб Столпнер. - Одно слово - мрачное средневековье, - он обернулся к Леве.
- А теперь я готов отвечать на вопросы, рассказывать, вообще что угодно,
если ты, конечно, в состоянии слушать.
Куперовский жестом дал понять, что вполне в состоянии, и хозяин повел
свой рассказ:
- Ну, поскольку ты издалека, выглядишь не простолюдином и ведешь себя
как и полагается порядочному иду, то поговорим об истории Великого
Израиля.
- Может, лучше не надо? - попросил Лева. - Я Библию читал и вообще...
- Что ты, что ты?! - замахал на него руками Столпнер. - Как можно?!
Отпустить странника, не подвергнув его ученой беседе о благородных
материях?! Да какой же я после этого благородный реб?!
Пригорюнившись, Куперовский обреченно вздохнул и приготовился
слушать.
- В оные времена Израиль был действительно великим, ему принадлежала
большая часть бывшей Римской империи, половина Аравии и южная Скифия.
Христиане, филистимляне, египтяне, дикие готы, сарацины - все бежали от
нас. В те годы каждый из нас гордо носил филоктерии, пейсы и нос с
горбинкой. Но Бог не любит слишком самодовольных и отвернулся от евреев.
Наше могущество начали крушить со всех сторон.
- Да, - стыдливо прошептал Куперовский, - там еще появился пророк,
который пытался руководить израильскими армиями. Он старался, но у него
ничего не вышло. Я знаю об этом.
- При чем тут пророк? - удивился Столпнер. - Пророков у нас было
много, слава Богу, все-таки мы - избранный Им народ, а не какие-то
пфендрики. Но кто бы им разрешил командовать войсками? Мы, хвала Яхве,
добрые евреи, а не сумасшедшие. Нет, там дело было в другом. Что-то такое
с идолами, которых наши предки то ли не там поставили, то ли не так за
ними ухаживали. Я подробностей не знаю. В общем, мы потеряли Францию,
Испанию, Италию с Римом, Египет, а также все южные и северные земли. Что и
говорить, потрепали нас крепко, но кое-что мы удержали. Главное - мы
сохранили веру и обычаи. Отважный рыцарский дух живет в груди лучших сынов
Израиля. По всем дорогам Европы странствуют наши мишугоэм и вершат великие
подвиги. Они освобождают девиц и дам, побеждают могучих великанов и
коварных карликов. Многие рыцари рыщут по лесам и пустыням, стремясь
обрести Священную Мацу, которую не доел когда-то праотец Авраам.
- А что это за штука такая? - удивился Лева.
- Ты спросил неправильно, - недовольно проворчал хозяин. - Надо было
сказать так: "О, благородный рыцарь, поведай мне историю Священной Мацы".
Но я прощаю тебя, ибо ты не знаешь еще наших обычаев. Так вот, Сарра была
стара и бесплодна, Авраам тоже далеко не юноша, но, как и пообещал им Бог
- а на Его слова, мой юный друг, можно положиться, как на страховой полис,
- Сарра понесла, что, как говорится, большое чудо и можно каждому пожелать
в ее и особенно в его возрасте. Авраам возблагодарил Ягве, а Сарра в честь
такого события испекла мацу. И это еще более великое чудо, так как готовит
Сарра не любила и не умела. И это была первая маца, приготовленная под
этими небесами, и это были первые евреи, приготовившие и откушавшие ту
мацу. Некоторые, правда, говорят, что Сарра собиралась испечь пирог, но,
как я уже упоминал, она была та еще кулинарка, и пирог совсем немножко
подгорел и самую малость усох, а положить в него начинку она просто
забыла. Потому маца и получилась такой, какую мы ее сейчас едим. Однако
Авраам любил таки хорошо питаться, и когда Сарра принесла ему
изготовленную своими руками мацу, он очень обрадовался, попробовал, воздел
руки к небесам, сказал: "Ты у меня, Саррэле, таки золотая хозяйка, но
зачем было так напрягать себя в твоем положении?!" - и убрал остатки мацы
в заплечный мешок, на черный день. Однако черный день, благодаря Господу,
не наступил, и праотец так и не доел эту мацу, хотя Сарра, дай ей Бог
здоровья на том свете, каждое утро напоминала ему про нее. Авраам отвечал
жене, что бережет этот единственный плод ее кулинарного искусства как
память, запер эти остатки в большой чемодан и положил чемодан на шкаф в
самый дальний угол. С тех пор все евреи хранят мацу в чемоданах на шкафах.
Когда Авраам умирал, он завещал мацу Исааку. Когда Исаак женился на
Ревекке, на свадьбе незримо появился ангел и втайне от всех благословил
мацу, но этого никто так и не узнал. После Исаака она должна была перейти
к Исаву, но досталась Иакову, который позже в пустыне откусил от нее
кусочек. Она так подкрепила его, что он почти на равных всю ночь боролся с
Богом, который за то присвоил ему имя Израиль. И надо сказать, что Израиль
с тех пор таки доставил своему Богу немало неприятных минут. Иаков завещал
мацу своему любимому сыну Иосифу, Иосиф подарил ее младшему брату
Вениамину, а Вениамин сменял ее на ножичек и два блока жвачки. Тогда
Священная Маца и была утрачена на века, и с той поры лишь несколько
наиболее отважных, достойных и богобоязненных иудейских рыцарей
удостоились счастья лицезреть ее. Давид видел ее как бы в туманном золотом
облаке перед боем с Голиафом, Самсон - перед разрушением храма, а Иуда
Маккавей - перед первой из своих великих побед. Говорят, что даже крошки
от нее излечивают смертельные раны, наделяют необоримой мощью и
прозорливостью и делают отведавшего самым сильным рыцарем в мире.
Рассказывают также, что достигнуть Священной Мацы может лишь рыцарь,
совершенный во всех отношениях, конечно, обрезанный и правоверный, не
моложе двадцати одного года, без вредных привычек и никогда не знавший
женщины. А где, я спрашиваю, вы найдете девственника таких лет в нашем
климате? Так, мало этого, коснуться Священной Мацы дано только тому, кто
ни разу в жизни не солгал. Это уж вовсе ни с чем не сообразно. Еврея,
который никогда никого не обманул, следует возить по всем землям в клетке
с надписью: "Опасный зверь. Большая просьба ни в коем случае не кормить, а
то он, не дай Бог, начнет еще размножаться". Хотя, конечно, Ягве виднее. И
уж если такой уникальный экземпляр обнаружится, крылатые девы во главе с
седовласым старцем вынесут ему навстречу Мацу прямо в чемодане, и от Мацы
будет исходить сияние, и от чемодана - сияние, и от девушек со стариком -
тоже сияние, так что, я думаю, мало света этому мишугинер не покажется.
Потом он свершит великие подвиги и умрет совершенно удовлетворенный.
Впрочем, думаю, при нашей жизни всего этого не случится. Лехаим! - и
Столпнер осушил огромный кубок.
- Однако, - продолжал он, закусив куриной ножкой, - помимо поисков
Священной Мацы, есть у нас и другая общая цель, несравненно более важная.
Все иудейские юноши, едва окончив хедер, мечтают поскорее стать рыцарями,
чтобы найти и освободить от неверных могилу пророка Моисея. Как известно,
пророк не дошел до Земли Обетованной и умер в пустыне, по которой мотаются
на лошадях и верблюдах дикие арабы. Дикие-то они дикие, но воевать умеют.
Мы уж три могиндовидных похода в тех местах провели...
- Ну и как? - поинтересовался Лева.
- С переменным успехом. Отдали им четыре приграничных области. Однако
теперь даже интереснее сражаться, места больше. Ну ладно, пора спать,
завтра вставать рано.
И они разошлись, точнее, ушел один Лева, а хозяина, ноги которого
отказались работать - по-видимому, в честь субботы - унесли четверо слуг.
Наутро Куперовского растолкал сам реб Мойша.
- Вставай! - сказал он. - Есть дело. Ночью мне пришла в голову
великолепная идея. Сейчас мы тебя посвятим в рыцари.
- Зачем? - удивился Левушка. - Вроде и так все было хорошо.
- Нет, - мотнул головой Столпнер. - Так нельзя. Я - благородный реб,
мы все - высокородные ребы, один ты не приобщился. Уходи тогда из моего
дома на все четыре стороны и ищи себе приют у какого-нибудь мытаря, если
они еще сохранились на израильской земле. Я лично уже три года ни одного
не видел, с тех пор, как последнего травил собаками. Ну что, идешь или
нет?
"Соглашайся, - шипел в ухо Леве знакомый ехидный голос. - Соглашайся,
а то хуже будет". Да Левушка и сам видел, что хозяин мучается от тяжкого
похмелья и ему лучше не возражать.
- А я-то тебя полюбил, - и реб Мойша вдруг зарыдал. - Я-о в тебя
верил. Пригрел, называется, змею на груди, - и он резко развел руки таким
жестом, как будто и впрямь стряхивал с себя упомянутое пресмыкающееся.
- Хорошо, - сказал Куперовский. - Одеваюсь и иду.
- Только давай побыстрее, - уже нормальным голосом попросил рыцарь. -
Люди ждут.
Зал и вправду был полон. Пришли все вчерашние гости и много новых.
Явился величественный раввин в церемониальных одеждах, около него
крутились какие-то мелкокалиберные тинэйджеры - видимо, служки.
Присутствующие были разряжены в пух и прах. Судя по всему, посвящение в
рыцари было здесь не слишком частым событием. С появлением Левы все
спустились во двор. Куперовскому подвели коня, на которого следовало
вначале влезть, а потом очень быстро слезть с него. Последнее удалось
Левушке без всякого труда. Отряхнувшись, он подошел к раввину, который без
спросу положил нашему герою руку на голову и долго что-то читал ему на
иврите из большой толстой книги в кожаном переплете с медными застежками.
Потом Леве полагалось попасть стрелой из лука в цель. Он не попал, но это
оказалось неважным. Пел кантор. Танцевали "фрейлахс". Затем Куперовского
поставили на колени прямо в пыль, и самый старый из гостей трижды хлопнул
его мечом по носу. Все зааплодировали, крича "лехаим", а Столпнер
торжественно надел на Леву рыцарский лапсердак. Теперь Куперовский
приобщился к сообществу благородных ребов. В честь его посвящения устроили
турнир, но дело ограничилось тем, что реб Прудкин выбил из седла реба
Лифшица и выпал вслед за ним. У всех слишком болела голова после
вчерашнего. Левушке опять пришлось посидеть на лошади, и он начал
потихоньку осваиваться в седле, тем более, что животное ему попалось
спокойное и стояло смирно.
День пролетел незаметно. Перед сном заявился Столпнер.
- Ну что ж, реб Лев. Поздравляю от всей души. Теперь тебе следует
ночь провести в размышлениях, а утречком и отправляться искать приключений
на свою задницу. Я сам таким был в молодости. Коня я тебе дарю.
Едва за ним закрылась дверь, Лева смежил веки, не видя повода для
размышлений. Ан не тут-то было. Раздался хрустальный звон, переходящий в
чарующий звук железа по стеклу, и прямо из воздуха материализовался
чародей. В мятой пижаме. За его спиной хрипел от натуги гомункулус, держа
на спине диван.
- Вот, - сказал чародей, тыча пальцем в ношу Малыша, - добыл с боями.
Знал бы ты, сколько мне нервов это стоило. Но просто надоело о нем читать.
Впрочем, к вам, юноша, - маг снова перешел на свой обычный тон, - это не
имеет ни малейшего отношения. Пора вам, друг мой, на подвиги, пора. У вас
ведь нет меча? Вот вам от меня подарочек, - он снял с пояса своего
помощника длинный завернутый в несвежую холстину предмет и подал его
Куперовскому. - Это знаменитый Ломающийся Меч. Он и приведет вас домой.
Через препятствия, естественно. Смертельно опасные, само собой. Иначе
никак нельзя. Каноны, любезный, традиции, штампы. Взгляните на лезвие,
юноша. Оно все в зарубках, царапинах, надломах. Если вы уклонитесь с
верного пути, меч начнет противно трещать, хрустеть и даже завывать. Так
что он будет у вас вместо ком-паса. Кстати, его лезвие имеет свойство
ломаться в самый неподходящий для этого и опасный для жизни хозяина
момент. Однако таковы все волшебные предметы. В каждом из них есть
какой-нибудь изъян. Вот вам еще кошелек с шекелями - пригодится. Только в
ближайшие шесть часов ими ни с кем не расплачивайтесь - я только что их
сделал, еще горячие. Ну, я исчезаю. Можете не благодарить, это наш долг,
магов и мудрецов, помогать попавшим в беду девам, странствующим рыцарям,
путешествующим принцам и прочим тунеядцам и бродягам. Тьфу, пропасть!
Ладно, успехов вам, юноша, если повезет, конечно, а мне пора домой мебель
относить. Спать на нем буду, - чародей усмехнулся и вместе со своим
спутником и диваном растаял в сумраке ночи.
- Во любит эффекты старикан, - хихикнул кто-то невидимый в углу, но
так и не появился в этой повести.
С восходом солнца сопротивляющегося Левушку вытряхнули из постели,
накормили, напоили, дали с собой два набитых мешка с провизией и выставили
за ворота, вышвырнув ему вслед также недовольного ранним пробуждением коня
и меч. И наш Вечный Герой, вздохнув, отправился на подвиги. Ломающийся Меч
указывал ему дорогу, и неприятности пока что не спешили.
На восьмой день Леву ожидала первая встреча. Пещера, в которой он
собирался переночевать, оказалась занята. Из ее глубин, зевая и
потягиваясь, вышел широкоплечий крепыш с большим топором на плече. Ростом
он был едва выше пояса не такого уж высокого Левы. У недомерка были жгучие
черные глаза слегка навыкате, крупный горбатый нос, широкий рот с толстыми
губами, мускулистые руки и ноги и небольшие всклокоченные пейсы. Вообще
надо сказать, что все волосы на его голове - и шевелюра, и борода, и усы,
и даже брови - были взлохмачены и не расчесывались, очевидно, со дня
рождения. Если он, конечно, родился с бородой, на что было очень похоже.
Одет он был, по ночному времени, в кальсоны, колпак с помпоном и
расстегнутую жилетку. Выглядел карлик столь сердитым, как будто именно
Куперовский оторвал у его жилетки рукава.
- Кто здесь гремит железом, ржет и будит порядочных гномов? -
сварливым тоном осведомился он.
- Здравствуйте, - прошептал Лева. - А вы правда гном?
- У твоей мамы один сын? - спросил крепыш.
- Один, - удивленно ответил Левушка.
- Так вот он идиот, - констатировал хозяин пещеры. - А я - гном.
Иткин, сын Певзнера.
- Да удлинится бесконечно твоя борода! - торжественно произнес
Куперовский, который тоже кое-что читал и знал, как обращаться с разными
сказочными тварями и тварюшками.
- Да падет типун на твой болтливый язык! - ответил гном. - Разве это
пожелание? И так замучаешься мусор и колючки из бороды выбирать, а тут еще
доброжелатели со своими заклинаниями! Не дай Бог, Эру услышит!
Лева начал извиняться.
- Ладно, проехали. Тебе переночевать? Пять шекелей, с постелью и
завтраком.
Куперовский расплатился подаренными волшебником монетами. Гном
попробовал их на зуб, присмотрелся...
- Что, работа чародея с Нулевого Отражения? Да? Я сразу догадался,
тут у него фирменный знак есть, тебе не видно, а нам, сверхъестественным
существам, сразу заметно. Пустое, не тушуйся. Не обманешь - не продашь,
как говорится. Сойдут. В корчме возьмут или на рынке.
Он провел Леву по коротким переходам в высокую сводчатую пещеру,
битком набитую спящим гномами.
- Видал? - хвастливо прищелкнул языком крепыш. - Ни один ничего не
почуял, все дрыхнут. Бери их хоть голыми руками. Только я, Иткин, сын
Певзнера, услыхал грохот, который производили в верхнем пределе ты и твоя
лошадь. Все потому, что у меня самый чуткий сон. Я всегда настороже.
Недаром я происхожу из достославного рода. Мой предок Балин, прозванный
Хабарлогом за свою неукротимость, за обедом однажды съел восемнадцать
больших колбас с довеском и после этого еще сам дошел до опочивальни.
Известно за ним и множество других подвигов.
- Извините, - остановил Куперовский словоохотливого гнома, - но где
бы здесь все-таки можно было бы прилечь? Очень спать хочется.
- А вались где место найдешь, - буркнул недовольно Иткин. - И не
обессудь: у нас так принято. В чужую синагогу со своей Торой не ходят.
Лева с трудом отыскал местечко между двумя храпящими бородачами и, с
полчаса поворочавшись на разбросанном по всему полу сене, уснул.
Иткин разбудил его ни свет ни заря.
- Пошли, - буркнул он, - а то братья проснутся.
- Они что, все - твои братья?!
- Да нет, - раздраженно отмахнулся Певзнеров сын. - Просто у нас так
принято говорить. Поспеши. Это, видишь ли, секретный покой, посторонним
здесь делать нечего, а я вот тебя привел. Заработать, понимаешь,
захотелось пару лишних шекелей.
- Пять, - уточнил Лева.
- Ну, пять. Ладно, пришли, вот и твоя лошадь. Прощевай. В будущем
году в Иерусалиме, как говорится.
И он шагнул в темноту.
- Постой! - закричал Левушка. - А завтрак?! Ты же мне обещал! Я же за
него заплатил!
- Памятливый! - хмуро сказал Иткин, появляясь из тени. - Вот твой
завтрак, - и он протянул Куперовскому небольшой узелок. - Но сухим пайком,
не обессудь. Счастливо.
- Пока, - ответил Лева и не удержался от озорства. - Да удлинится
твоя борода хотя бы еще на метр.
Он пришпорил коня и ускакал, оставив позади машущего кулаками и
сыплющего проклятиями гнома.
Еще через два дня Куперовский встретился с другим персонажем. Вообще
чувствовалось, что он попал в зачарованные места. Деревья без всякого
ветра шелестели кронами, а когда он начинал дуть, застывали в
неподвижности. В темные углах кто-то вздыхал и ворочался. Зловредная тварь
- орк Цубербиллер - стащила у Левушки носовой платок, туалетную бумагу и
ложку. Хорошо, что у него была запасная. Накануне нижеописанной встречи из
местного озерка, на берегу которого Лева устроил дневку, вынырнула
русалка, призывно покачала неслабым бюстом, двусмысленно улыбаясь,
погладила пальчиком свой левый сосок и, хихикнув, исчезла в глубине,
прежде чем Левушка догадался поинтересоваться, что ей, собственно, от него
нужно. Даже воздух здесь был другим, он как-то странно пах, отчаянно
сопротивлялся каждому вдоху, а попав в легкие, шумно качал оттуда права.
В этот день, стараясь застраховаться от всяких неожиданностей,
Куперовский разбил бивак на зеленом лугу, под голубым небом и желтым
солнцем, среди птичек, бабочек, божьих коровок, гусениц, мух, комаров,
букашек и таракашек. Впрочем, вру, таракашек не было, зато попадались
клещи, возможно, даже энцефалитные. В общем, пейзаж очаровывал, и Лева
далеко не сразу заметил, что его одиночество оказалось нарушенным. Некто
возлежал на валуне неподалеку, вертя в руках флейту и тоскливо глядя в
небеса. Едва он убедился, что Лева обратил на него внимание, как
повернулся в его сторону, приподнявшись на локте и приняв еще более
грациозную позу. У него были изящные руки и ноги, стройное тело, не без
претензий упакованное в невесомые полупрозрачные переливающиеся всеми
цветами радуги - и многими другими - одежды, прекрасное лицо с тонкими
испанскими усиками и глубокими огромными глазами неопределенного оттенка и
длинные струящиеся золотистые волосы. Даже пейсы его были прихотливо
расчесаны, надушены и убраны цветами. Даже горбинка на его носу была
маленькой и изящной. И вообще все это существо было не вполне
материальным, каким-то живодригущим.
- Здравствуй, человек, - пропело эфирное создание. - Как твое имя и
что тебе нужно в Волшебной Стране?
- Здравствуйте, - отвечал с поклоном Лева. - Меня зовут Лев
Куперовский, я странствующий рыцарь. Но это временно, а на самом деле я
инженер из К-ни. Это далеко, вы не знаете. А пришел я в ваши места потому,
что меня привел сюда Ломающийся Меч.
- Почему же не знаю К-ни? - существо зевнуло. - Знаю я К-нь. Дыра.
- Ну, это дело вкуса, - обиделся за родной город мой герой. - А
сами-то вы кто?
- Ах, - прозвенел в воздухе серебристый смех с отдельными блеющими
нотками. - Я думал, это очевидно. Я эльф. Мое имя - Гурфинкель, наше
жилище - в лесу неподалеку отсюда, но и этот луг также принадлежит нам. Мы
здесь пируем и танцуем до утра. Я имею в виду веселых эльфов.
- Вообще-то вы не выглядите слишком веселым, - сообщил искренний
Куперовский.
- Да, - грустно подтвердил эльф. - Вчера на празднике в честь
тридцать пятого дня лета я немножко... как бы это получше выразиться...
- Перебрал, - подсказал Лева.
- Спасибо. Очень хорошее, точное слово. Именно перебрал. Но сейчас я
напился росы и уже почти совсем в форме. Хотите, я вам спою? Многие
безнадежно мечтают услышать эльфийское пение.
- Да, прошу вас, - с негодованием сказал Левушка; он ненавидел
художественную самодеятельность. - Буду счастлив.
Эльф принял еще одну из своих неестественных поз и паточным баритоном
завел (откуда-то из-под камня ему подыгрывала шотландская волынка, видимо,
исполняющая функции "рояля в кустах"; возможно, у него там был спрятан
магнитофон):
Парус несет за моря, за моря,
Жалко, что бриг потерял якоря.
Как нам узнать, где закат, где восход,
Если наш компас отчаянно врет?
Мы подтянули свои пояса.
Слышатся нам голоса, голоса.
Весь я стал черен от грязи и пыли.
Черти меня в Эльдамар потащили!
Каждое утро молитву шепчу:
"Эру, я больше здесь быть не хочу!
Коль сохранишь ты мне душу живу,
Я никуда уже не поплыву!"
Закончив пение душераздирающей нотой, эльф зарыдал. Неподдельные
слезы катились по его щекам и уже порядком намочили его сомнительное
одеяние. Наконец он утерся рукавом, высморкался в пролетавшую мимо бабочку
и оказался способен к продолжению разговора:
- Очень трогательная песня. В этом месте я всегда плачу. Слова и
музыка - мои, - скромно добавил он. - Вам понравилось?
- Да, большое спасибо, - вежливо сказал Лева.
- Может быть, еще одну?
- Нет-нет, больше не надо. Я уже вполне насладился.
- Ну, как хотите. А может, что-нибудь на эльфийском?
Матэ софэ, мэнэ тэбэ,
Нианибэ, нианибэ.
Мурло ушло, гантэль портфэль...
О, Элберет Гилтониэль!..
- Хватит, хватит, - замахал руками Лева. - Достаточно. Я бы еще хотел
задать вам несколько вопросов, а вы, вероятно, очень заняты.
- Нет-нет, я совершенно свободен. Впрочем, спрашивайте.
- Не можете ли вы сообщить об опасностях, которые ждут меня впереди?
- Ну, рассказывать обо всем долго и скучно. Хотя кое-что и можно
упомянуть. Области с той стороны от меня, - и он повел рукой направо от
камня, на котором лежал, - контролирует маг Ритдирман. Между прочим,
считается, что это именно он должен появиться вместе с кордебалетом в
финальной сцене в широко известной байке о Священной Маце. Там, - помахал
эльф рукой налево, - действует Урасман. Тоже волшебник. Ритдирман
считается добрым, Урасман - злым. Почему - не знаю. Я с ними не
связываюсь.
Гурфинкель замолчал, лег на спину и уставился на сияющий диск в небе.
- Интересно, - сказал он задумчиво, - почему у нас, эльфов, глаза от
солнца не слепнут и не слезятся?
В это время Куперовский поворачивал меч вокруг себя, прислушиваясь к
трескам, скрипам, попискиванию и утробному завыванию. Наконец он методом
последовательных приближений определил искомое направление. Оно проходило
как раз посередине между "направо" и "налево" от валуна. Гурфинкель одним
глазом следил за ним.
- А-а, - сказал он, - я так и думал, что тебе в ту сторону. Всех вас,
мишугоэм, туда тянет. Не ты первый, не ты последний. Там живет дракон.
Раньше называл себя Винниченко, теперь принял фамилию Шапиро. Незадолго до
этого он съел раввина, после чего сделался хасидом и стал совершенно не
интересен. Всерьез собирается в будущем году в Иерусалим. Кстати, не пора
ли тебе идти? Ему самое время обедать, а он после еды не принимает
посетителей. Не может на полный желудок. Да и мне ты уже надоел. Вы, люди,
так скучны. Не то, что мы, веселые эльфы. Пойду сольюсь с природой.
И он, накинув плащ на голову, довольно удачно замаскировался в
зарослях крапивы.
Дракон оказался не просто большим - огромным, как средних размеров
холм. Он лежал, перегородив дорогу, и шумно сопел. На нем были надеты
лапсердак с прорезями на спине для крыльев и широкополая шляпа. Поскольку
пейсы у него не росли, он соорудил себе довольно удачный заменитель из
витой золотой стружки. Вся его чешуя была покрыта драгоценными камнями.
Дракон посмотрел на Леву. Взгляд его был глубок и печален.
- Шолом, уважаемый реб... извините, не знаю вашего имени, - сказал
дракон.
- Здравствуйте, - сказал Левушка. - Меня зовут Лева Куперовский.
Простите, не могли бы вы подвинуться, а то мне никак не проехать.
- Зачем же так спешить? - с укоризной произнес дракон. - Мне так
редко попадаются... то есть встречаются благородные ребы. Всего по
несколько штук в день. Хочется же сначала поговорить с ученым человеком, а
то в нашей глуши с тех пор, как я здесь поселился, и словом перемолвиться
не с кем. Как здоровье вашей достопочтенной матушки, реб Лев? Как себя
чувствует ваш отец?
- Благодарю вас... э-э... - Лева замялся, - реб Шапиро. Когда я видел
их в последний раз, у них было все хорошо.
- А как дела у ваших родственников, реб Лев?
- По-моему, у них тоже все в порядке. Только у двоюродного деда
Янкеля болел зуб, но сейчас он уже, наверное, выпал.
- Ах, какая жалость. Но в остальном дела идут прекрасно.
Возблагодарим же за это Того, чьего Имени не следует поминать всуе, - и
дракон, воздев взор к небу, произнес несколько фраз на иврите. Завершив
молитву, он сказал. - Ну что ж, рад был пообщаться со столь приятным
собеседником. А теперь пора и за обед. Режим есть режим, реб Лев. Или вы
предварительно желаете спросить или попросить меня о чем-либо? Тогда я
весь внимание.
У Левы зародилось нехорошее предположение относительно намерений его
визави. Тем не менее он решил воспользоваться разрешением и задать пару
вопросов.
- Извините, - сказал он, - я слышал, что драконы весьма мудры
(польщенный Шапиро важно кивнул) и даже умеют прорицать будущее (Шапиро
снова согласно наклонил громадную голову). Не могли бы вы прорицавить...
проречь... в общем, предсказать, что меня ждет впереди.
- Ну, что тут особенно прорицать? - проворчал дракон. - Впрочем,
ладно, раз я обещал, посмотрим, погадаем.
Он до половины залез в придорожную пещеру (продолжая, однако,
загораживать путь задней частью туловища и хвостом) и, повозившись там
минут десять, вынырнул, сжимая в передних лапах солидных размеров том в
засаленном переплете свиной кожи и ведерную бутыль с янтарного цвета
жидкостью внутри. Он налил Куперовскому в крышечку от бутылки, а сам шумно
выпил из горла.
- Угощайтесь, реб Лев. Лехаим!
Лева с сомнением уставился на резко пахнущий напиток.
- Да вы пейте, пейте, реб Лев, не беспокойтесь. Одобрено раввинатом.
У меня и справка есть.
Куперовский, чтобы не обижать могучего хозяина, отпил несколько
глотков.
- Хороша? Приготовлена из крови Голема. От нее очень укрепляются
крылья.
Лева с ужасом пошевелил лопатками. Нет, за ними ничего пока, кажется,
не шелестело.
- Ну, вы наслаждайтесь, а я тем временем кое-что посчитаю.
Дракон открыл книгу, все страницы которой были покрыты непонятными
символами. Он листал ее, порой поглядывая на солнце замутненными глазами,
и что-то бормотал себе под нос. Наконец он нервно захлопнул фолиант и с
глубоким удивлением в голосе проговорил:
- Как вы понимаете, реб Лев, все предсказания могут быть даны только
в статистическом смысле... так сказать, с учетом стохастического
воздействия случайностей. Так вот, хотя я был уверен в обратном, но
главная вероятностная линия ведет вас мимо меня - и дальше. Хоть убейте
меня, если сможете, но я не понимаю, почему карты раскладываются именно
данным образом. Далее вам предстоит более удивительная встреча, чем все,
бывшие ранее, после чего вас ожидают подвиги у некоего замка. Затем вы
столкнетесь с могущественным волшебством... и последующая ваша судьба
скрыта туманом.
- У меня к вам еще одна просьба, - сказал Куперовский. - Расскажите
мне, пожалуйста, про двух здешних главных волшебников.
- А что про них рассказывать? Ритдирман - белый волшебник, вечно
чем-то недоволен, шляется по дорогам, вынюхивает что-то. Носит серое
одеяние. Урасман - черный маг, поэтому всегда одет в белое. Говорун,
весельчак, большой хитрец. Оба постоянно грызутся друг с другом. Если вы
попадете-таки на свою вероятностную магистраль (в чем я далеко не уверен),
то сами с ними познакомитесь, если нет - то незачем и время терять. Пора
уже и перекусить, - дракон выразительно щелкнул зубами. - Надеюсь, реб
Лев, что, как у хорошего ида, мясо у вас кошерное?
Левушка понял, что его мрачные подозрения начинают оправдываться.
- Сомневаюсь, - дрожа, пробормотал он. - Дело в том, что я...
понимаете ли... так уж получилось... необрезанный.
Дракон был потрясен.
- Или ты гой еси? - грозно пророкотал он.
- Нет, я ид, - покаянно прошептал Лева.
- А грэйсэр цорес! - воскликнул дракон. - О чем думали твои
родители?! Где были твои родственники?! Куда смотрел раввин?!! Слушай, у
вас там вообще есть раввин?
- Наверное, да. Или нет... Извините, я точно не знаю...
- Ужас! Кошмар! Что за времена, в которые мы живем?! Иди прочь и не
возвращайся, пока не станешь настоящим евреем! Передай своим неуважаемым
родителям, что я не интересовался их здоровьем и не желаю узнать, как
живут ваши нечестивые родственники. Уходи, я больше не хочу видеть тебя!
И дракон, стеная и обхватив голову передними лапами, скрылся в своей
пещере. Куперовский, пытаясь объяснить, оправдаться, начал бормотать
что-то, но даже кончик хвоста его собеседника исчез во тьме. Лева
вздохнул, ударил коня пятками по бокам и поехал дальше.
Целые сутки Куперовский продвигался вперед без приключений, а затем
перед ним выросли горы. Неприметная тропка, виясь, вихляясь и даже чуть ли
не пошатываясь, вела вверх Леве очень не хотелось превращаться в
альпиниста, но меч был непреклонен.
Пробравшись кое-как по тропке на перевал (периодически она из
вредности скручивалась в кольцо или упиралась в колючие кусты, а то и в
отчаянно холодные горные речушки), Лева обнаружил, что его уже ждут. Два
всадника возвышались над ним. Один, восседавший на вороном коне, и сам был
одет во все черное: лайковые щегольские сапожки, такие же перчатки,
длинные чулки, короткие штаны-буфф, изящный плотно обтягивающий кафтан с
золотыми пуговицами, берет со страусовым пером. И только короткий плащ
полукруглой формы был багряно-алый. Другой сидел на кауром арабском
жеребце, и его платье поражало восточной пышностью. На нем были надеты
золотые башмаки с загнутыми кверху носками, широкие алые шальвары,
полосатая красно-зеленая рубаха с изумрудными пуговицами и длинный голубой
плащ с орнаментом. Его гордо посаженную голову венчала чалма с огромным
драгоценным камнем. Лица обоих были схожи и что-то напоминали Леве.
- Я Лео Купери, - звучно провозгласил первый.
- А я Лейб бен-Купер, - не менее громко отозвался второй.
Лева тоже представился.
- Я - Рыцарь Заржавленного Меча, - сообщил Купери.
- Я - обладатель Великого Меча, Очищающего Карманы И Желудки, -
заявил бен-Купер.
Куперовский ознакомил обоих рыцарей с характеристиками своего оружия.
- Я представляю известный банкирский дом из Тосканы, -
проинформировал Купери.
- А мой отец - хозяин множества оружейных лавок и двух дворцов в
Алжире, - не остался в долгу бен-Купер.
- Мы... - начал Купери...
- ...твои... - продолжил бен-Купер...
- ...инкарнации! - завершили они хором. Дальше они говорили,
перебивая друг друга.
- Мы давно тебя ждем.
- Меня прислал Урасман.
- А меня - Ритдирман.
- Следующий подвиг мы должны совершить вместе.
Три героя решили устроить совместный привал. Поев и немного выпив,
разговорились. Лео и Лейб оказались приятными собеседниками и милыми
ребятами. Каждый из троих рассказал о себе. Оказалось, что у всех куча
родственников, причудливые приключения и туманные перспективы.
Утром они спустились с гор и невдалеке заметили черный замок,
вонзивший остроконечные шпили в небеса. Замок окружали мощные стены,
ворота были окованы железом. Рва с водой вокруг стен не было, но это
казалось слабым утешением.
- Вот он - Трефной Замок! - задумчиво сказал Лео.
- Который нам предстоит взять, - грустно добавил Лейб.
- Но он же неприступный! - воскликнул Лева.
- Абсолютно, - сказал Лео.
- Совершенно, - меланхолично подтвердил Лейб.
В довершение всего, стены охраняли отвратительного вида демоны с
кривыми саблями в мускулистых руках. Смуглые, горбоносые, грязные, в
драных лохмотьях, с засаленными пейсами, спускающимися чуть ли не до
колен, они мерзко кривлялись, грязно оскорбляли троих героев, пошло шутили
над ними, но ни на миг не ослабляли бдительность.
- Предлагаю разбить здесь лагерь и последить за ними, - сказал Лева.
- Может быть, заметим что-нибудь полезное.
Остальные инкарнации согласились без прений.
Две недели наблюдений не принесли результата. Прямой штурм, который
они затем испробовали, отчаявшись, также не привел ни к чему. И хотя
Заржавленный Меч еще сильнее проржавел сам и перепортил массу сабель и
щитов у противника, и хотя Ломающийся Меч переломился в трех местах и его
пришлось чинить у кузнеца в ближней деревне, и хотя Очищающий Меч исправно
опорожнял желудки и кошельки демонов, обрекая их на голод и нищету, - но
Трефной Замок так и остался неприступным.
Наступила очередная суббота, и друзья сели вокруг скатерти с
угощением подводить неутешительные итоги.
- Ни одного слабого места так и не обнаружилось, - мрачно
констатировал Лейб. - Что делать будем?
- Смотри-ка, - вместо ответа сказал Лео, - эти тоже празднуют.
Демоны что-то пели и плясали на стенах, вложив большие пальцы в
прорехи в подмышках у своих нелепых одеяний.
- Естественно, - пробормотал Лейб, насупясь. - А ты чего ожидал?
- Постойте, ребята! - воскликнул Лева, обхватив обоих за плечи. -
Кажется, у меня есть план.
Прошла еще неделя. И едва новая суббота прожила свой третий час, как
наша троица, маскируясь в ложбинках и за кусточками, пошла на приступ.
Впрочем, они могли и не прятаться. Никто не обращал на них внимания. В
воротах без чувств валялась пьяная стража. По всему двору у костров сидели
воины Замка и совершали возлияния из больших чаш, закусывая ломтями
белейших витых хал и штруделями. По случаю праздника все были облачены в
лучшее рванье. Куперовский, Купери и бен-Купер обнажили мечи и с
воинственными кликами ринулись вперед. Демоны не сопротивлялись. Самые
смелые остались сидеть на месте и были сметены отважными героями,
остальные разбежались. Рыцари ворвались в тронный зал и вышвырнули из окна
Черного Властелина (наглого коротышку с единственным багровым оком во лбу
и без двух пуговиц на жилете) вместе с его любимым креслом, украшенным
черепами. Из его железной короны бен-Купер аккуратно выковырнул два
здоровенных самоцвета.
- Потом разыграем "на морского", - небрежно бросил он.
Втроем они поднялись на башню, и Лео, самый ловкий из них, сорвал
черно-красное замковое знамя и подвесил вместо него три рыцарских вымпела.
Когда друзья спустились в зал, их уже ждали. Высокий костлявый старец
в сером плаще стоял, скрестив руки на груди, у окна, второй пенсионер,
пониже ростом и более благообразный, одетый в снежно-белый костюм-тройку,
восседал на табуреточке на месте ликвидированного трона.
- Урасман! - воскликнул Лео.
- Ритдирман! - эхом отозвался Лейб.
Наступила тишина. Лейб, запинаясь, пробормотал:
- Мы выполнили ваше поручение. В таком разрезе, собственно...
- Выполнили, значит?! - прогрохотал голос Ритдирмана. - А как вам
это, интересно, удалось? Замок-то действительно был неприступен.
- Ай-я-яй! - сладко пропел черный маг. - Действовали-то вы во имя
благой цели, но нехорошими методами, Ах, как дурно! Придется вас жестоко
наказать. Для вашей же, ребятки, пользы я бы вас казнил или превратил во
что-нибудь незаметное. Но вот Ритдирман не дает, он добрый. А чья была
идея-то, мальчишечки?
- Моя, - признался Лева.
- Гнусные мерзавцы! - загремел вновь белый волшебник. - Вы совершили
тяжкое преступление! Вы нарушили субботу!!! И за этот беспримерный
проступок вас ожидает суровая, но заслуженная кара! Совместным решением
черных и белых сил вы, Купери и бен-Купер, высылаетесь в ваши собственные
Отражения, причем с этой минуты и в течение пяти лет вам ни в чем не будет
везти!
Урасман хихикнул и вновь принял благостный вид.
- Ты же, - поворотил Ритдирман гневный лик к Куперовскому, - как
инициатор зловонного деяния, будешь зачарован и заснешь навеки волшебным
сном, полным неописуемых кошмаров и гложущей тоски по утраченной
реальности. Эй ты, - обернулся он уже к Урасману, - помогай, чего
расселся?!
И белый и черный волшебники стали совершать вокруг Куперовского
магические пассы.
Уже в полудреме Лева увидел перед собой лицо своего знакомца из
Нулевого Отражения.
- Помогите, чародей! - взмолился Левушка. - Это ж с вашей легкой руки
я сюда попал.
- Не могу, - покачал головой тот. - Я никогда не вмешиваюсь в дела
своих собратьев по ремеслу. А то, если мы друг с другом бороться станем,
такое начнется... Целые эпохи могут сгинуть без следа. Да что там эпохи -
миры! Так что извините, голубчик...
И маг начал медленно таять в дымке.
- Но мне же не на кого надеяться, кроме вас, - простонал Куперовский.
- Ладно, - смягчился уже практически не видимый чародей. - Подумаю,
что я в состоянии для вас сделать. Но учтите: так или иначе ваш сон будет
долгим. Гораздо дольше обыкновенного.
И с тихим щелчком он совсем пропал.
- Киш мир ин тохес! - рявкнул Ритдирман завершающее заклинание, и
Куперовский провалился во тьму.
Проснулся Левушка в своей постели, на час позже, чем следовало, и,
конечно, опять опоздал на работу. И хотя он пытался объяснить опоздание
исчезновением, а то и другое - происками неведомых сил, начальство,
доведенное до отчаяния тем, что оно называло его штучками, объявило-таки
инженеру Куперовскому Л. выговор с занесением в трудовую книжку.
А с понедельника нас послали на сельхозработы, но свою норму Лева не
выполнил, потому что в среду в капусте он нашел детенышей снежного
человека, в пятницу тракторист подрался по пьянке с домовым, а в субботу
под деревней высадились инопланетяне. Так что дела идут, господа. Высота -
2000, полет нормальный.
Жизнь продолжается!