Владимир Заяц.
Дорожные разговоры
-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Тяжелые тени". Киев, "Радянський письменник", 1991.
& spellcheck by HarryFan, 13 December 2000
-----------------------------------------------------------------------
Сколько раз давал себе клятвенные обещания записывать впечатления по
свежим следам: не раз ведь убеждался, что забываются зачастую самые
живописные, самые характерные детали. И порой, беседуя со старыми друзьями
о давно минувшем, будто заново открываешь для себя подробности, смутно
ощущая в них что-то неуловимо знакомое.
Вот и сейчас, когда пишу этот рассказ, понукаемая мною память с тугим
усилием воссоздает ту давнюю беседу, и я подозреваю, что фантазия,
незаметно от меня самого, подает памяти руку помощи.
Но все же, хотя и прошло около десяти лет, помню основное, то, что
наиболее поразило меня в рассказе товарища по творческой командировке.
Итак, повторяю: все в рассказе правда, за исключением тех мелочей, которые
я подсознательно, не нарочно, домыслил.
Шел третий час езды. Садящееся, но еще раскаленное солнце багровело,
принимая все более четкие очертания, а воздух вокруг него розовел, пока
заходящее светило не стало похожим на вишню в сиропе. Оно мчалось за
поездом, ныряя за холмы, искрясь сквозь листья деревьев, маслянисто
сверкая на решетчатых конструкциях мостов. Горячий сухой воздух врывался в
раскрытое окно, не принося никакого облегчения. Пассажиры, одурев от жары,
пили теплый липкий лимонад, на каждой станции выбегали на раскаленный
бетон перрона и озабоченно и молчаливо - метались в поисках мороженого.
В купе расположилась творческая группа, созданная одним из издательств,
в состав которой входило три человека: заведующий отделом издательства по
имени Леня, кибернетик, имени которого уже не помню, и я - молодой
фантаст, в недалеком прошлом врач-педиатр.
Выполняя "мужской ритуал" знакомства, мы распили бутылку сухого вина, и
жара стала мучить нас еще больше.
Кибернетик не понравился мне с самого начала, и я мысленно дал ему
кличку "Кибер". Молодой человек был слегка глуповат, а потому чрезмерно
самоуверен, самовлюблен и склонен к трескучей фразе. В народе таких
коротко и точно называют пустобрехами.
Полненькое округлое брюшко его теснило пиджак; лицо после выпитого
побагровело, покрылось испариной, а глаза налились кровью. Кибер позволил
себе расстегнуть верхнюю пуговицу пиджака и пододвинулся вплотную к
стенке, спасаясь от медленно движущегося к нему солнечного луча. Он
прикрыл выпученные глаза и, поминутно облизывая пересохшие губы, изредка
покашливал. Покашливал он для солидности. Этой же цели служила жиденькая
рыжеватая бородка. Рука Кибера поминутно поглаживала - ласкала скудные,
слегка вьющиеся волоски.
Завотделом - мужчина лет пятидесяти - тоже страдал от жары. Он разделся
по пояс, обнажив мускулистый, хоть и несколько заплывший жирком торс.
Завотделом был невысок ростом, кряжист и постоянно весел. Все у него
получалось как-то особенно ловко и непринужденно. Любая мелочь доставляла
ему удовольствие. Он первым обнаружил на перроне ящик мороженщицы,
прячущейся в жидкой тени акаций. После его веселой просьбы нам прежде
других принесла чай молодая проводница, улыбаясь Лене, как давнему и
хорошему знакомому.
Как видите, до сих пор повествование идет без всяких "выкрутасов", и я,
рискуя потерять благосклонное внимание любителей захватывающей фантастики,
заверяю, что и дальше буду излагать все абсолютно правдиво. Итак,
продолжаю...
Попутчики, как водится, разговорились. Первым начал бестрепетный
кибернетик. Он, растопырив глаза, напористым баском стал торопливо,
взахлеб говорить нечто невразумительное:
- Мы на работе... Да!.. Много всего! Именно так! Вот чему программисты
машину научили. Именно так! То есть нет! Говорится только, что "научили".
В программу хохму засунули. Если вопрос задаешь некорректно - в научном
смысле, - машина отвечает: "Научись задавать вопросы, болван!" Да!
Он тут же захохотал, а мы, недоуменно переглянувшись, вежливо
поддержали его коротким смешком. Леонид, сощурившись от бьющего в глаза
солнца, смотрел на Кибера со своей неизменной обаятельной улыбкой, хотя
оттенок ее почти неуловимо изменился.
Впечатление от воспоминаний Кибера было не лучшим, и, чтобы его
исправить, я попытался второпях рассказать о нескольких, как у медиков
говорится, "интересных" случаях из практики. Рассказал первое, что пришло
в голову, и, как назло, истории вспомнились довольно жуткие - то о
дорожном травматизме, то о послеоперационных осложнениях. Слушатели
удрученно молчали, и до меня наконец дошло, что иду я по неверной дороге.
Тут поезд загрохотал по мосту, и я, воспользовавшись вынужденной паузой,
прервал рассказ. Когда мы проехали мост, никто не попросил меня
продолжить.
Пришел черед Леонида. Он начал совсем тихо, искоса поглядывая в окно,
пригасив улыбку.
- Знаете, ребята, - сказал, подперев голову кулаком, - я ведь в детдоме
вырос. И не жалею. То есть жалею, конечно, что война отняла у меня
родителей. Но рад, что детдом дал мне так много. Там я понял, как важно
быть верным в дружбе; понял, что в борьбе со всякой дрянью мало одного
благородного негодования. И уменью находить общий язык с самыми разными
людьми научил меня детдом. Слово "некоммуникабельность" мне непонятно.
Наш класс был большим братством, и все верны ему и теперь, много лет
спустя. Но почему я завел разговор о своем послевоенном детстве? Да
потому, Володя, что вы, фантасты, катаете преимущественно о космосе...
- Или кибернетике. Именно так, - авторитетно поддакнул Кибер и прикрыл
слипающиеся веки.
- Но почему только Космос? - продолжал Леонид. - В общем, это понятно:
для вас он средоточие необыкновенного. Он играет для фантастов роль
пробного камня. Им они испытывают человеческое в человеке. Но в этой роли
его возможности, как ни парадоксально, не беспредельны. Беспредельны
душевные и умственные возможности человека. Их надо исследовать, ими надо
восхищаться. Вот где беспредельность, превосходящая космическую. Душа
человека - микрокосм, как говаривали древние.
- Но ведь я не... - попробовал возразить я.
- Или, скажем, кибернетика... Да... - пробормотал задремавший Кибер.
- Вот послушай, расскажу тебе самую вроде бы обыкновенную историю, что
случилась со мной, самым обычным человеком, здесь, на Земле. Слушай, может
пригодится для какого-нибудь рассказа. А дело было так. - Взгляд Леонида
стал отрешенным, будто сквозь мутное вагонное стекло он вглядывался в
глубины своего прошлого. - После войны организовали в Киеве детдом на
Святошино. Нас поселили в двухэтажном кирпичном доме - облупившемся,
осевшем, но еще вполне приличном. Хорошо помню фасад со слоноподобными
серыми колоннами, подпирающими высокий фриз, основательно загаженный
голубями.
На первом этаже располагались классы, оборудованные партами самых
различных размеров, окрашенными в разнообразнейшие оттенки классических
школьных цветов - желтого и черного. По одному, а то и по два окна в
каждом классе было забито фанерой, потемневшей и расслоившейся от дождей.
На втором этаже - спальни. Левое крыло отвели девочкам, правое -
ребятам. Там, где кончалась последняя наша комната и начиналась их,
пролегала нейтральная полоса. Если днем с оговорками и соблюдением ряда
условий, типа "вражеского" эскорта из нескольких человек, проходить на
чужую сторону не возбранялось, то в вечерние сумерки (а электричества
тогда часто не было) граница становилась священной и неприкосновенной. Но
нарушалась, нарушалась священная линия. И с лихим уханьем мчались на
прорыв самые отважные, а навстречу неслись визг, вопли, суматошный шум. И
взвивались под самый потолок перья из подушек, разящих "врага".
Ели мы хоть и не совсем досыта, но и не голодали. Старшее поколение
помнит, как тяжело было с продуктами в первые послевоенные годы, но нам
доставляли и мясо, и масло, и консервы, оставшиеся от ленд-лиза, иногда,
по субботам, белый хлеб. Мы его тогда уважительно называли булкой.
В глубине двора стоял ветхий дощатый флигелек, побеленный сероватой
известкой. Его плоская, крытая прогнившим рубероидом крыша поросла травой,
и зимой из-под снега, укрывающего ее, торчали высохшие жесткие стебли
полыни, дрожащие под порывами холодного ветра. Флигелек использовали под
склад, и громоздились в нем две огромные кучи хлама, состоящие из обломков
той многострадальной мебели, которая зовется школьной.
Котельная находилась метрах в тридцати от флигелька у забора,
отделяющего двор детдома от дворика чьей-то запущенной дачи. Котельная
представляла собой приземистое, со вздувшимися стенами здание и была
всегда окружена клубами пара, усеяна вокруг ржавым, хрустящим под ногами
угольным шлаком. Вот о ней, об этой котельной, и пойдет дальше речь.
Это случилось ясным морозным днем. В глубине двора что-то глухо и
сильно ухнуло, лопнуло, заскрежетало; потом из глубины низких звуков
стремительно взвился напористый высокий звук, и тотчас же коротко
задребезжали оконные стекла.
В следующую же секунду разом хлопнули крышки парт, и весь класс
оказался у окон. Мы увидели, как вырвался из открытой двери котельной
багровый язык дымного пламени. Истопник, покуривающий рядом, сидя на
поленнице дров, отшатнулся. Поленница рассыпалась, и он упал на спину,
вытянув палку-протез и дергая здоровой ногой в заплатанном валенке. Через
несколько мгновений, прорвав крышу и отбросив далеко в стороны лохмотья
рубероида, ударил в небо столб пара - тонкий, прозрачный у основания и
мохнато клубящийся вверху.
Мы завопили и ринулись к выходу, но там, растрепанная и бледная, стояла
завуч - худенькая женщина в модном тогда пиджаке с широкими ватными
плечами. Она расставила руки и сказала одно только слово: "Не пущу!" - но
сказала так решительно, что стало понятно - здесь не пройти. Мы тут же
круто развернулись и с еще большей скоростью загрохотали кирзовыми
ботинками по ступенькам, направляясь к окнам второго этажа.
Там, внизу, трое старшеклассников волокли обледенелую бочку. Тянули
двое, а третий бестолково суетился, пытаясь помочь, но только мешал.
Долговязый директор - в куцем пиджачке с поднятым воротником - бегал по
скользкому краю крыши. В руке он держал тяжелый лом, не зная, что же с ним
делать. Директор жестами торопил ребят и то и дело поправлял спадающие
очки.
Когда бочку подтащили, оказалось, что воду невозможно набрать из-за
толстой корки льда. Директор, найдя применение лому, принялся бить лед. На
его место забрались две молоденькие учительницы и стали бросать через дыру
внутрь котельной снег, загребая его фанерными лопатами.
Вскоре снизу стали подавать ведра с водой. Веревки, которыми поднимали
ведра, быстро обледенели, превратившись в негнущиеся твердые палки. Они
так и норовили выскользнуть из рук. Из котельной раздавалось мощное
шипение, и из двери, стелясь по потемневшему снегу, валили клубы густого
тяжелого пара.
Истопник, задрав голову, торопливо хромал взад-вперед вдоль котельной и
покрикивал:
- А ну, давай! Это самое... Быстренько! Ладненько! Дружненько! - И
заканчивал тихо и удрученно, только для себя: - Это же надо! Ах ты,
отрава!
Вот как случилось, что среди зимы, в двадцатиградусный мороз, детский
дом остался без отопления. Заметь себе, это была первая послевоенная зима.
Многие дети не имели теплого белья. Я не ропщу: вся страна тогда лежала в
развалинах, все лучшее направляли детям, но всех сразу обеспечить было
невозможно.
Котельную требовалось починить в кратчайшие сроки! Во что бы то ни
стало! Но бывший наш директор, Петр Иванович, добрейшей души человек,
представлял собой нередкий у нас образец полной житейской
неприспособленности. Все заботы по восстановлению котельной взяла на себя
завуч, та самая, которая в день аварии не выпускала нас на улицу.
Учился я тогда в четвертом классе, во все подробности, естественно,
посвящен не был, многое додумываю только теперь. Но всем тогда казалось,
что восстановление котельной - задача, похожая на боевую!
Но увы! На пути встало два препятствия. Первое: огнеупорный кирпич -
большой дефицит. Конечно, детскому дому не отказали бы. Но пока то да се:
выписать, привезти - доставка могла затянуться на несколько дней. Второе
препятствие: каменщики заверяли, что быстрее, чем за неделю, в такой мороз
восстановить котельную невозможно. Слишком долго придется делать кладку,
еще дольше ждать, пока она подсохнет. Если все сложить, почти две недели
получается.
И вот, когда все отчаялись, явился Мастер - обыкновенный человек,
одетый так, как одевались люди его возраста и профессии. На нем была
темно-синяя фуфайка, шапка-ушанка и черные высокие валенки с калошами. Я
видел, как он солидно пересек двор и скрылся в кабинете директора. Через
несколько минут Петр Иванович выскочил из кабинета в полутемный коридор -
взъерошенный, радостный, без очков.
- Ура! - тихо крикнул он, оглядываясь на дверь. - Обещает восстановить
за три дня. И кирпич достанет! Нужно только двух помощников.
Мгновенно сообразив, что меня могут оттеснить старшеклассники, я
пробился сквозь толпу, окружившую директора, и, чуть не плача, воскликнул:
- Я! Меня!
Директор посмотрел на мое отчаянное лицо, улыбнулся и сказал:
- Первый помощник есть. А вторым будет... - и он назвал фамилию
старшеклассника, известного силой и сноровкой.
В тот же вечер кирпич был привезен на полуторке с военными номерами. В
ответ на осторожные вопросы, откуда привезен кирпич, хмурый водитель,
сплевывая сквозь зубы, односложно отвечал:
- Не знаю... Не положено говорить...
На следующее утро мы начали работать еще затемно, когда только-только
засерел рассвет. Электричества снова не было, и свет в котельную проникал
через дверь и развороченный верх.
Весь кирпич был уложен у стен. Мы вначале только подавали его Мастеру,
а он, посматривая на нас неуловимым взглядом ясных глаз, постукивал по
кирпичам кельмой, точными и быстрыми движениями подбирая раствор.
Трудно было определить возраст Мастера. Лицо его не могло принадлежать
старику, но седые волосы говорили обратное. Глаза каменщика смотрели ясно
и молодо, в руках чувствовалась совсем не старческая сила. Говорил он
мало, но как-то очень ласково.
К концу дня мы с товарищем порядком устали, а Мастер был свеж и
энергичен. Он сочувственно поглядывал на юных помощников и требовал:
- Кирпич!
Кирпич... Благословенный, проклятый кирпич! На всю жизнь я запомнил
его: тяжелый, звонкий, темно-коричневый, будто навсегда сохранивший
отблеск обжигавшего его пламени. И сырой запах цементного раствора, от
которого на морозе перехватывало дыхание, тоже помню.
Ближе к вечеру Мастер доверил нам самим класть кирпич. Но у нас даже не
было сил обрадоваться.
И Вот я подхожу к тому, что самому мне порой кажется невероятным. Но не
думаю, что все это только показалось. Через много лет я встретился с моим
напарником по восстановлению котельной, и он подтвердил, что все было
именно так. Да и своей собственной психике я имею все основания доверять.
Она у меня довольно крепкая и за всю жизнь ни разу не подводила. Так вот,
слушай внимательно: работал каменщик с необыкновенной, я бы сказал, с
нечеловеческой скоростью. Его руки мелькали, как спицы в колесе
велосипеда. Мы клали один кирпич, он за это время выкладывал целый ряд. За
день, всего за один день кладка была закончена.
Потом он принялся сушить ее. Мы то разжигали огонь, чуть нагревая
стену, то тут же гасили его, когда Мастер, приложив руку к стене, из
которой сочился густой пар, озабоченно покрикивал высоким петушиным
голосом:
- Горячо! Потушить!
Через два дня котельная заработала снова. Мастер, не взяв платы,
бесследно исчез. И тогда, и теперь все специалисты с пеной у рта
утверждают, что два с половиной дня - срок абсолютно немыслимый!
Фантастический!
Леонид умолк, задумчиво глядя в окно.
- Все? - поинтересовался Кибер, потягиваясь и позевывая.
Леонид, не меняя позы, кивнул.
- Тут нет ничего удивительного, - скептически оттопырил губу Кибер. -
Хороший специалист попался. Вот и все. И больше ничего. Именно так!
- В самом деле, - подумав, согласился я, досадуя, что невольно оказался
союзником Кибера. - Все можно объяснить и без фантастики. Хотя,
действительно, история довольно необычная.
- Не просто необычная, - тут Леонид взглянул на меня, и я увидел, что
на лице его нет привычной улыбки. - Такие случаи называют фантастическими.
Но это произошло в _действительности_! Мы выяснили позднее, что ни одна
организация не посылала к нам каменщика и не выделяла кирпич.
- Значит, частник был, - возразил Кибер, тонко улыбаясь.
- Он не взял ни копейки.
Кибер открыл рот, закрыл и, поразмыслив, согласился:
- Да... Если денег не взял... Действительно...
Я, не сдержавшись, смешливо фыркнул. Леонид смотрел на нас по-прежнему
серьезно, без тени улыбки. И тут меня будто в прорубь окунули. До меня
наконец-то дошло, что следует из рассказа Леонида.
- Из будущего? Неужели он был из будущего?!
Кибер торжественно выпрямился, оперся обеими руками о столик, словно
заправский оратор, и громогласно заявил:
- Я - против! Я решительнейшим образом против!!! Путешествия во времени
- это идеалистические, лженаучные, буржуазные измышления. Они
принципиально невозможны! И тем более перемещения из будущего в прошлое.
Этим нарушается причинно-следственная связь. Парадоксы путешествий во
времени неразрешимы!
- Я забыл вам сказать еще об одной детали, - отблеск улыбки снова
появился на лице Леонида. - Чудные часики были у того Мастера. Настолько
чудные, что мы не удержались и стали расспрашивать, что за марка да где
взял. Мастер тогда, помнится, смутился и ответил не сразу. Объяснил, что
часы трофейные. Мы, конечно, поверили. Но понимаете, вот какая штука
получается: часы, похожие на те, стали выпускать совсем недавно. Это
были... электронные часы. Даже самые наисовременнейшие японские часы
уступают тем, которые я видел более тридцати лет назад на руке Мастера.
- Из будущего все-таки, - констатировал я, волнуясь. - Только так они
могли помочь детям. Не раскрывая себя, не засоряя прошлого технологией,
которая должна появиться" через многие десятилетия. А не помочь не могли.
Дети...
- Интересно! - оживился Кибер. - Может, они нам незаметно и во время
войны помогали? А? Точно помогали!
- А я думаю - точно нет! - впервые за все время голос Леонида прозвучал
резко. - Не потому мы победили в войне, что _они_ нам помогали. Ценой
огромных жертв и лишений во время войны _мы_ спасли будущее. Потому-то они
смогли помочь замерзающим детям. - И сказал, обращаясь только ко мне: -
Вот об этом напиши, Володя, спустись из космоса на Землю! Напишешь?
Я пообещал.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 31.08.2002 23:54