Яна Завацкая

Выстрелы с той стороны

 

      © Copyright Завацкая Яна Юльевна ([email protected])

      Обновлено: 23/04/2002. 188k. Статистика.

 

 

 

      Неожиданное и необычное продолжение "Белого Всадника". Особенно

      рекомендуется всем, кому "Всадник" понравился.

 

 

 

 

 

  

  1

  

  В этот день я поругался со Светкой.

  Ну не то, чтобы поругался. Нет, просто попрощались как-то сухо... и гулять с

собакой я ушел один. И не по аллее около ее дома, где мы обычно бродили. Я сел

на троллейбус, проехал три остановки – хотя намордника с собой, разумеется, не

было, но к Линде никто не придрался. И ушел в парк. В восемь часов роща уже

опустела, спортсмены отбегали свое, рабочие с радиозавода прошли со смены в

новый микрорайон за парком. Разве что редкие собаководы, вроде меня, еще могли

встретиться – но это нам безразлично... Я спустил Линду с поводка, и она

радостно понеслась между соснами, тыча временами носом в землю и деловито

фыркая. Мне оставалось предаться грустным размышлениям о Светке.

  Мы с ней познакомились всего месяц назад. Как-то все странно сложилось...

Познакомились в городе, а потом встретились в колхозе, где наши лагеря – моего

приборостроительного факультета и ее ветеринарной академии – оказались по

соседству. После выяснилось еще, что у Светки тоже есть собака, и у меня

появился более-менее приличный предлог заходить за ней по вечерам.

  И отношения у нас со Светкой были странные... У меня вообще еще никогда не

было девчонки. Как, собственно, вести себя с ней? Обнять – вдруг обидится... тем

более, Светка. Это же уникальный человек. Во-первых, она меня старше на год.

Во-вторых, она... я до сих пор не понимаю, что она нашла во мне. Почему до сих

пор терпит. Я ведь самый обыкновенный человек. У меня на лбу можно написать:

средняя личность. Я не отличник и не двоечник – в аттестате две тройки. Ничем

особым не увлекаюсь... в принципе, техникой – магнитофон могу починить, собрать,

с телевизором помочь. Когда-то радиолюбительством баловался. Но кто из мальчишек

этими вещами не интересуется? Никаких особых талантов у меня нет. Читать люблю

умеренно и в основном фантастику. Еще вот авторская песня мне нравится (слово

"барды" не люблю, какое-то оно претенциозное). Визбор, Окуджава, Митяев,

Дольский... из-за Дольского-то сегодня и получилось... а почему, спрашивается?

  Я не договорил... я – самый обыкновенный человек, обыкновеннее некуда. А

Светка – она вся, буквально вся необычная. У Макаревича такая песня есть:

  

  Она любит больных и бездомных собак,

  Но не может терпеть людей.

  Ей открыта ночь, и не нужен день.

  Она может уйти в закат, но всегда на страже рассвет...

  Отчего же ты сам не свой, когда ее нет?

  

  Вот она именно такая. Она курит... раньше я думал, что никогда не стану

целоваться с курящей девчонкой, но оказалось – ничего. Из моих знакомых,

одноклассниц не курил никто. Впрочем, может потому, что я из маленького

райцентра, а Зеркальск – все-таки миллионный город. Внешне Светка тоже

отличается от всех... красит волосы, причем то зеленую прядь сделает, то

фиолетовую. Одевается – шьет себе сама, и все какие-то хипповые вещи, то кожаный

жилет с металлическими кольцами, то радужный балахон, то на обыкновенных джинсах

вышьет двуглавого орла как заплату – хотя дыры никакой нет. И подруги у нее

такие же, даже покруче еще. И собака у нее необычная – черный большой пудель,

которого она оригинально стрижет сама, и зовут собаку – Африка. А у меня

банальная немецкая овчарка, самая распространенная порода, причем хотя и с

родословной, но на выставках больше "хорошо" нам не ставят – угол коленного

сустава маловат, спина длинная, окрас светлый... да и зубы уже сточены, хотя

всего три года. И зовут обыкновенно – Линда. Мы когда ее заводили, я ведь не

знал, что Линда – чуть ли не самое распространенная собачья кличка. Такой был

сумасшедший от радости, что у меня щенок! Живой, настоящий... Пацан, что

возьмешь.

  Ну вот, опять я отвлекаюсь. Так вот, непонятно, почему Светка со мной

связалась. Скучно ей, что ли, было в колхозе... а вполне возможно, вдруг

подумалось мне. Там – вроде на безрыбье и рак рыба. А здесь... здесь она,

похоже, уже тяготится мной. Ведь это я за ней захожу каждый вечер, а она... она

как будто никакой радости по этому поводу не проявляет. И желания встретиться,

похоже, у нее нет. На воскресенье я ее пригласил в кино, билеты взял...

специально выбирал, Светку же не поведешь на что попало. На Тарковского,

"Зеркало". Она так скучающе – "ладно, сходим". Но ведь могла бы сказать, если я

уже надоел. А то – ходит, вчера мы целовались даже. И что? Для чего это?

  Славка Бирюков бы меня не понял. Сказал бы: ну и не нервничай, что мы тебе,

бабу не найдем? Но не могу я так... Это просто другая точка зрения, другой

взгляд на мир, что ли. Мне надо, чтобы меня любили, ну хоть немножко, и я чтобы

любил.

  А люблю ли я Светку? Вообще-то да. Я действительно все время о ней думаю. Мне

нравится, как она ходит – легко, и будто подпрыгивая. Нравится, что она такая

тоненькая, стройная. И ножки у нее красивые, когда она в мини-юбке. Просто жуть,

до чего красивые. И глаза – глубокие такие, чистые, умные... если б она еще

волосы не красила, но в конце концов, это не так страшно. Еще мне нравится у нее

шея, когда она волосы сзади подбирает, такая тоненькая, беззащитная шея.

Впрочем, что это я думаю о ней не как о человеке, только о ее красоте... Как

человек она мне тоже очень нравится. Она не пустая, очень умная, читает много.

Хотя и говорят, что "умная баба страшнее черта", но это же с тоски удавиться

можно – жить с дурой, с которой и поговорить-то не о чем. И еще Светка какая-то

беззащитная... странная и беззащитная, как будто не от мира сего. Хотя иногда и

грубая – но это как ежик свои иголки выставляет... я-то чувствую.

  Начало темнеть. Я подозвал Линду, немного покидал ей палочку. Пожалуй, и назад

пора. Тетя Валя будет беспокоиться... мы двинулись в обратную сторону, к

троллейбусной остановке.

  Сегодня вот из-за Дольского так получилось. Я ждал ее и напевал:

  

  Не люблю я величавых гор...

  горы у людей воруют небо.

  Я люблю свободу и простор,

  и поля, беременные хлебом

  Жадный взгляд не терпит пустоты,

  На равнинах жить неинтересно,

  И неодолимость высоты

  Тянет самых сильных в неизвестность.

  

  И она спросила: "Что это ты поешь?" А я ответил, что Дольского... И она

говорит... даже дело не в том, что она сказала, а как – с такой гримасой легкого

отвращения, с таким выражением, как будто... ну как будто я жутко надоедливый

малыш, который замучил маму своими вопросами. "О, Господи... ты бы еще марш юных

пионеров вспомнил". Сама Светка слушает только рок. Гребенщикова, "Наутилус",

"Кино". Мне, в принципе, тоже нравится кое-что, хотя вообще-то кажется слишком

сложным... Но что же поделать, если я люблю авторскую песню, вот Дольского,

например. Я этому научился от сестры, она вообще на меня здорово влияла. Это же

никому не мешает, если человеку нравится вот такая музыка. Конечно, у Дольского

есть такие моменты, которые, может быть, у Светки бы вызвали гримасу отвращения.

Например, про 20й век – "Навсегда ему 17 и навеки 45". Официозно как-то. Но

Дольский все-таки человек другого поколения, и есть у него песни прямо-таки

потрясающие... например, вот эта:

  

  Меня нашли в четверг на минном поле.

  В глазах разбилось небо, как стекло.

  И все, чему меня учили в школе,

  В соседнюю воронку утекло...

  

  И так далее. Может, конечно, это несовременно, не знаю.

  Темнота сгущалась. Светлая грудь Линды мелькала между деревьями. В лесу раньше

становится темно, чем в городе. Впрочем, мне завтра не вставать... Два дня назад

мы вернулись из колхоза, а лекции начнутся только в понедельник. Завтра

воскресенье. Последний день свободной жизни. Вспомнив об этом, я даже отвлекся

от Светки.

  Как оно будет-то в институте... У нас сложный факультет. В принципе,

математику я знаю неплохо, физику тоже – тут у меня пятерки (тройбаны я схватил

по истории и литературе – самые паршивые предметы, никакой логики, учить вообще

невозможно).

  Все разное говорят – то на первом курсе продохнуть некогда, то делать

нечего... Ладно, так или иначе – до весны дотяну, а там в армию.

  Армии я, в общем, не боюсь. Все же идут, и выживают как-то, и я выживу. Я

средний человек, и со мной никогда ничего особенного не происходит. В сержанты я

не выбьюсь наверняка, но зато и не повешусь в туалете, и инвалидом не вернусь.

Хочется только, чтобы тебя ждал кто-нибудь... а тут неизвестно – по-видимому,

ничего у нас со Светкой не выйдет.

  Сейчас, погуляв на свежем воздухе, и хорошо поразмыслив, я пришел к выводу,

что дело тут не в Дольском... хотя это тоже. Что хорошего в такой жизни, когда

жена... почему, собственно, жена? Я об этом еще и не думал... ну в общем,

подруга тебя все время поправляет, указывает тебе, что слушать, что любить...

категорически не приемлет того, что тебе нравится. Даже ознакомиться не хочет.

Ведь я абсолютно уверен, что Светка Дольского и не слушала. Если бы послушала –

вполне возможно, ей бы понравилось. Так нет... если не рок – значит, ерунда. Но

дело не в этом...

  Дело в том, что я ей, по-видимому, надоел... Она не хочет меня видеть. Не

хочет, и все.

  

  

  У меня в девятом классе такое было. Два года я был ужасно влюблен в

одноклассницу. Два года. Я из-за нее дрался, стоял около ее подъезда, с ума

сходил. Она об этом даже не знала. И вот один раз я решился... я чинил ее

магнитофон, задержался допоздна, болтали о том, о сем. И я ей сказал. Ничего

особенного, просто – что она мне нравится. А она тут же ответила, что увы, она

не свободна, она любит другого... я знал, что этот другой – Эдик Курылев из

девятого "А". Сильно расстроился... но когда вышел из ее квартиры, вдруг такое

облегчение наступило! И я понял, что давно уже и не люблю ее. Что для меня это

превратилось уже просто в какую-то обязанность – ходить за ней, искать

возможностей... И я испытал освобождение! Я понял, что отныне я сам по себе, что

мне не надо ни за кем ухаживать, ни к чему стремиться, я могу наконец-то пожить

для себя... смешно, конечно. Но вот так получилось.

  Если бы и сейчас было так же... так нет. Я думал о том, что самое правильное –

больше вообще не ходить к Светке. И испытывал вовсе не освобождение – жуткую

тоску... мне так хотелось ее еще раз увидеть. Пусть больше вообще не ходить. Но

хоть один, последний раз увидеть... Черт побери, это, похоже, было уже всерьез.

  И тут Линда завыла.

  В темном лесу жутко раздался этот вой... я стиснул зубы, чтобы не испугаться,

подошел ближе.

  Как по покойнику... Вообще-то Линда редко воет. Единственное, есть у нее такая

особенность – всегда подвывает милицейской сирене, причем еще с такими же

модуляциями, в такт – это всегда служило предметом остроумия среди моих

друзей... Но сейчас никакой сирены не слышно. Вообще тишина стоит – прямо-таки

гробовая.

  Линда стояла у стены небольшого гранитного карьера. Таких карьерчиков в

Зеркальском лесопарке много... когда-то здесь и впрямь гранит добывали. Этот мне

был знаком – внизу он весь зарос кустарником, и небольшой прудик образовался на

дне. Сейчас дно карьера скрывала непроницаемая тьма.

  - Линда, - строго сказал я, собака тотчас прекратила выть и подошла ко мне,

жалобно ткнувшись носом в коленку. Странно...

  Больше всего мне хотелось немедленно уйти... еще полкилометра – и остановка,

уличные фонари, троллейбус, цивилизация. Но почему она так выла? Я понимал, что

в карьере кто-то есть. Может быть, пьяный – хотя на пьяного Линда скорее бы

залаяла. Может быть, раненый, или кто-то сознание потерял... или даже труп. Что

скорее всего. Я постоял немного на краю карьера, борясь с собой. Нет, все-таки

надо пойти посмотреть... нехорошо. Я взял Линду на поводок и медленно стал

спускаться.

  И вот тут это самое со мной и произошло...

  Случилось это так. Линда вдруг остановилась. Насколько я мог разглядеть в

темноте, шерсть ее поднялась дыбом, собака вся дрожала... Но передо мной было

явно пустое пространство – чего она испугалась? Мы еще не подошли к тому

неведомому, что заставило ее выть... Я решил не обращать внимания на поведение

овчарки, шагнул вперед, поддернул поводок, но Линда только попятилась назад и

снова тихо завыла.

  Я раздраженно сказал "рядом!", сделал еще шаг вперед, рванув одновременно

поводок...

  Внезапно поводок исчез из моей руки. От рывка я пробежал несколько шагов

вперед, едва не упав на землю.

  

  

  Первое, что я заметил – внезапно посветлело.

  Поднял руку, с удивлением посмотрел на болтающийся обрывок поводка. Даже –

обрезок. Как будто поводок не лопнул, а кто-то аккуратно обрезал его ножом. Но

рывка-то я не чувствовал! Первые секунды я думал только об этом, как будто это

было самым важным в том, что со мной произошло...

  И только позже до меня стало доходить.

  Я находился в совершенно другом месте! Ни леса, ни карьера больше не было. И

даже время суток другое – раннее утро или вечер. Впрочем, может быть, и день -

просто густой туман. И где-то в тумане справа раздавался глухой ритмичный шум.

Ни с чем не спутаешь – шум прибоя... море?!

  На Урале?

  Впрочем, какой там Урал. Я уже не в Зеркальске.

  Отчего-то море пугало – жуткий шуршащий ритм, как будто там ворочалось

гигантское животное. Туман лежал очень густой, все, что мне удалось разглядеть –

местность в радиусе метров десяти, не более. Долина, покрытая скудной короткой

травкой... и тишина, как в молоке – ничего не слышно.

  Мне захотелось сесть на землю и немедленно завыть – как Линда. Ноги

подкосились... Да что там ноги – подкосился разум, не способный принять и понять

случившееся.

  Я недавно смотрел кинокомедию "Кин-дза-дза". Там двое землян вот так же

внезапно, как я, попадают на незнакомую планету, только там была пустыня, пески,

солнце. Один из них, молодой парень, сразу теряется, а второй, человек пожилой и

опытный, говорит: "Значит, так: солнце там – значит, Ашхабад там. Пошли!"

"Куда?" "Куда-нибудь. Главное – вот мы выбрали направление, идем, и лучше ни о

чем не думать".

  Может быть, хорошо, что я этот фильм недавно видел. И вспомнил его сразу.

Конечно, это комедия, но кто знает – может, я тоже на другую планету попал...

мало ли что? Какой-нибудь эксперимент. А может, это наши эксперимент проводят (и

у меня даже целая история тут же в голове сложилась: отбирают самых

сообразительных и смелых ребят для какого-нибудь ответственного задания... или

обучения в школе разведчиков, например). Во всяком случае, самое лучшее – это

выбрать направление и идти прямо, никуда не сворачивая.

  Тем более, мне это легче, чем героям фильма. В пустыне легко начать ходить

кругами. А у меня – море справа. Возле моря обязательно есть какое-нибудь

человеческое поселение... если это, конечно, не необитаемый остров... но это мы

выясним, когда туман рассеется. Ведь должен же он когда-нибудь рассеяться. Я

двинулся вперед, стараясь не отдаляться от моря, ориентируясь на шум...

  А что там с Линдой?!

  От этой мысли я даже остановился. "Главное – идти и ни о чем не думать". Да,

но что же будет с Линдой?

  И что будет с тетей Валей?

  Тетя Валя – совсем одна... и сердце у нее того... не очень. Стенокардия. В

прошлом году было предынфарктное состояние. Дядя Леня, муж ее, умер лет десять

назад. Детей у них так и не было. Моя мама, да мы, трое племянников – все для

тети Вали. И она очень пугливая... вечно представляет себе всякие ужасы. А я уже

и так задерживался...

  А Линда? И тут я так ярко представил, как моя несчастная псина сидит около

этой аномалии, не в силах двинуться с места, и высоко, протяжно воет, скулит...

и некому ей помочь, некому забрать ее оттуда. И она не понимает, куда делся

хозяин. Ее положение еще хуже, чем собаки, которую бросили – та, по крайней

мере, знает, что хозяин уехал в машине или в поезде, может бежать следом или

бросить это занятие. А Линда? Она приучена ждать меня у магазина, вообще – где

угодно. Я и на два часа, бывало, оставлял ее на улице, если не холодно. Она

ляжет в карьере и будет ждать. Сколько? Я представил отчаяние и ужас, охватившие

собачью душу, и с каждым часом все усиливающиеся... А сможет ли она найти дорогу

обратно, к тете Вале, даже если решит пойти домой? В принципе, наверное,

сможет... собаки очень хорошо запоминают дорогу, даже если их на троллейбусе

везти. У них какое-то чувство направления есть. Допустим, тетю Валю она найдет,

а что дальше? Как тетя Валя с ней гулять будет? С Линдой нужна твердая рука, а

тетя Валя ее, честно говоря, слегка побаивается... Ну ладно, наверное, они

разберутся.

  Может быть, Линда тоже войдет в эту аномалию и попадет сюда? Да нет, она ее

боится. Не сможет, наверное... Собака, она и есть собака.

  Вообще, видимо, эта аномалия не постоянна. Иначе бы в этом карьере то и дело

пропадали люди... там же часто народ бывает. Гуляют, спортсмены туда спускаются.

 

  Понемногу ходьба успокоила меня. Конечно, было страшно подумать о тете Вале и

Линде... но ведь я ничего не мог тут поделать! Абсолютно ничего... Надо было

искать людей, расспрашивать. Хотя, скорее всего, они ничего не знают. Ведь в

нашем мире ничего не знают об этой аномалии. Представляю, вылезает у нас

какой-нибудь здешний абориген и говорит: здрасте, где это я?

  Абориген... может, тут какие-нибудь зеленые человечки живут? При этой мысли

мороз продрал по коже. Это читать о таком хорошо, а каково встретиться с

каким-нибудь страшилищем?

  Да с чего я взял? Вполне вероятно, что тут нормальные люди живут. Чего раньше

времени панику наводить? Посмотрим.

  Туман между тем понемногу рассеялся. Но легче от этого не стало. Во-первых,

солнца не было – низкое, серое небо, тучи сплошняком, ни единого просвета. И все

равно как будто полутьма – ну так всегда, когда пасмурно. Во-вторых, и ничего

обнадеживающего на горизонте не появилось. Справа, вдалеке, я действительно

различил море. Темно-свинцовое, и белая пена у берега... раньше я видел только

Черное море, ездил отдыхать с родителями. Совсем не похоже – Черное море на

самом деле синее, веселое... а это – действительно можно было бы назвать черным.

 

  А слева от меня во все стороны тянулась ровная угрюмая лесостепь. Вдали я

видел березовые и осиновые колки, а в самой степи растительность была низкая,

чахлая. И удивительно – никаких птиц, ни насекомых... мертвая тишина. Совсем

далеко, за долиной тянулась в синей дымке горная цепь.

  

  

  Вскоре я различил впереди какие-то строения. Деревня... ноги сами собой

зашагали быстрее.

  Я представления не имел, о чем буду говорить с местными жителями, как

объяснять свое появление здесь, откуда я... Да и на каком языке, вообще-то, они

говорят? Но все равно – слава Богу, что хоть какие-то люди появились... Деревня

была бедной. Я уже различал бревенчатые домишки, даже, кажется, развешанные на

просушку сети. Видимо, рыбаки здесь живут. Понятно, кому же еще жить возле моря?

 

  И вдруг что-то свистнуло около моего уха.

  Я инстинктивно шарахнулся в сторону. Потом присел. Потом еще что-то свистнуло,

и я сообразил, что это была стрела. Обернулся – стрела упала, наткнувшись на

валун позади меня. Обыкновенная такая стрела, как в фильмах про индейцев, с

оперением, с острым, кажется, кремниевым наконечником. И прилетела она явно из

кустарника, прикрывающего крайний дом. Кошмар какой-то...

  - Не стреляйте! – крикнул я, - Не надо!

  Потом подумал я добавил:

  - Я друг!

  Мне что-то ответили из-за кустов на незнакомом языке. Так... взаимопонимание

затрудняется. Я молчал, не зная, что сказать. И тогда чей-то голос с акцентом,

но довольно правильно произнес по-русски.

  - Уходи... (потом какое-то слово, которое я не разобрал) Ты чужой. Ты не

нужен.

  - Куда же мне идти? – спросил я в отчаянии, - Я сам не знаю, как я сюда попал.

Где я нахожусь? Что это?

  - Ты один? – спросил голос после некоторого молчания.

  - Да.

  - Оружие есть?

  - Нет.

  - Поклянись.

  - Клянусь, - сказал я обреченно, - Я здесь недавно.

  - Выходи, руки вверх. Лишнее движение – стреляем.

  Я поднялся, покорно поднял руки вверх, пошел навстречу стрелявшим. Они тоже

появились из-за кустов. Двое, видимо, местных, одетых в штаны и рубахи из

бесцветного полотна: мужчина постарше и подросток с туго натянутым луком.

  Мужчина довольно бесцеремонно обыскал меня. Потом сказал что-то парню, тот

опустил лук.

  - Ты только что пришел сюда? Из другого мира?

  - Да, - сказал я, радуясь, что по крайней мере, эту сложную ситуацию местные

жители понимают.

  - Повезло нам, - проворчал мужчина, - Пошли в деревню.

  

  

  Каменный век – вот что такое была эта деревня.

  Бревенчатые избы, огороды, сети, натянутые в промежутках. Ребятишки лет до

семи играют на улице, в пыли совершенно голые. Женщины ходят все в платках до

бровей. Вообще одеты люди в бесцветные холстяные рубахи, платья, штаны...

редко-редко попадется окрашенная ткань, видимо, это здесь предмет роскоши. На

меня озирались, но в общем, не так уж, чтобы с большим удивлением. Видимо, к

пришельцам из чужого мира здесь привыкли.

  Мужчина толкнул дверь одной из изб, мы вошли внутрь.

  Здесь тоже все было бедно и мрачно. Сквозь оконце, затянутое какой-то

полупрозрачной пленкой, едва сочился свет. Стекла здесь, видимо, еще не знали.

Печь, лавки вдоль стен, в одной половине – обеденный грубый стол. Мужчина первым

делом повернулся ко мне.

  - Выкладывай все, что есть в карманах.

  Я не решился возразить. В карманах у меня обнаружилось довольно много вещей:

клетчатый засморканный носовой платок, несколько засохших кусочков колбасы для

Линды, гайка, несколько шестеренок, отвертка, проездной, кошелек с пятнадцатью

копейками медью, перочинный ножик, стержень от авторучки, оловянный солдатик,

которого я зачем-то подобрал на улице (поиграть, что ли, хотел, по старой

памяти?) Мужчина тщательно рассмотрел кошелек, попробовал на зуб деньги, потом

убрал его в большой сундук. Туда же отправились ножик (с одобрительным

возгласом), стержень, солдатик, гайка, отвертка и платок. Остальное было

немилосердно брошено в печку. Потом мужчина указал мне на место у стола.

  - Садись. Хочешь есть?

  Я не отказался. В избу вошла женщина, видимо, хозяйка – черноглазая,

чернобровая, по самые брови натянут холщовый платок. С выражением неудовольствия

на лице поставила передо мной миску (похоже, глиняную), плеснула какой-то

похлебки. Положила кусок хлеба.

  Еда понравилась мне. Это была уха, а хлеб – похоже, свежевыпеченный – пах

прямо-таки божественно. Я быстро очистил тарелку.

  - Тебя как зовут? – спросил хозяин, садясь против меня.

  - Николай.

  Терпеть не могу, когда меня зовут Коля (хотя именно так меня все и зовут).

  - Я Аганор. Вот что, - сказал мне хозяин, - Если хочешь, можешь у меня

оставаться. Будешь со мной в море ходить, делать, что я скажу. Я тебя берусь

кормить. Как, идет, Николай?

  Я робко пожал плечами.

  - Я вообще-то обратно хочу... Вы не знаете, как попасть обратно?

  Аганор вздохнул.

  - Я тебя понимаю, парень. Но помочь не могу. Таких, как ты, много. Обратного

хода, говорят, нет.

  - Значит, сюда часто попадают люди... оттуда, из нашего мира? – с надеждой

спросил я.

  - Бывает... Вас тут много скопилось. У нас уже многие ваш язык знают, потому –

иначе нельзя. Ты не обижайся, что мы тебя того... стрелять хотели. Понимаешь,

нам тут тоже ваши мешают... Мы-то из этого мира, мы тут родились. Живем, никого

не трогаем. Вдруг приходят... жрать им давай, одежда нужна, то, се... А у нас

самих не густо. Я ж не знал, что ты один, без оружия...

  - Что, грабят?

  - Да нет, не то, чтобы... воруют много, это да. От ворюг мы и караулим. Ты,

если хочешь, у меня оставайся. Я не обижу...

  Я задумался. Значит, где-то есть такие, как я... так или иначе, мечтающие

вернуться назад. Не может же нормальный человек здесь жить и радоваться.

  - А как вернуться, значит, вы не знаете?

  - Да нет... и никто не знает. Вроде, адванты знают, но с ними говорить трудно.

Даже мы их боимся, хоть к нам они ничего...

  - Кто это – адванты?

  - А... есть тут такие. Тоже, вроде, из вашего мира, - хозяин махнул рукой.

  - А как мне найти их?

  - Я не советую тебе их искать... ох, не советую. Плохо кончится.

  - Но если они из нашего мира...

  - Из вашего-то из вашего... но живут они здесь уже давно. И вообще...

по-хорошему, это они здесь хозяева. Мы-то вымираем помаленьку. Тебе если кого

искать, то своих надо, таких же, как ты. Ладно, я вижу, не уживешься ты у меня.

Ваши к нам заходят иногда, как зайдут, я тебе скажу. Когда вы к нам по-хорошему,

не воруете, то и мы с вами по-человечески... обменяться можем чем, или

договориться как-то. Наше дело маленькое...

  После этого Аганор покинул меня. Я посидел, посмотрел вокруг... смотреть было

особенно не на что. Хозяйка тоже вышла из избы. Я остался один. Постепенно меня

стало клонить в сон. Понятно – у нас-то должна быть ночь... Я лег на лавку и

очень быстро заснул.

  

  

  Мне снилось, как будто я дома, то есть у тети Вали. Завтракаю, и рассказываю

ей нелепый, страшный сон... как будто я попал в другой мир, и хочу выбраться, и

не знаю, как. И она смеется, и мне тоже весело, я вспоминаю все новые и новые

подробности... а Линда тычет мордой мне в колени, попрошайничает.

  - Эй, ты! Как тебя... Николай!

  Я рывком сел, протирая глаза. В голове крутилось одно: не сон... не сон.

  - Николай, слышь... Тут твои пришли. Пойдешь?

  - Да, - глухо ответил я. Вскочил. Пошел вслед за хозяином, кусая губы –

хотелось плакать. За что это мне, за что?

  У меня послезавтра занятия начинаются в институте... Мне обязательно нужно

назад.

  После сна, как обычно, на меня напала какая-то хандра, все виделось в черном

свете. Если до того я еще как-то держался, то сейчас готов был расплакаться в

любую минуту. Такое состояние у меня было в семь лет, когда меня положили в

больницу. Мне так хотелось к родителям! Я терпел сначала, не думал о них. Но

как-то утром проснулся – мой сосед по палате ревел в подушку. И я тоже начал

реветь, и так хлюпал весь день... Распустился, и сразу такое отчаяние

подступило.

  На воздухе я немного ободрился, собрался. У соседней избы мы увидели трех

парней постарше меня, выглядевших совсем иначе, чем местные жители.

  Одежда их представляла какую-то смесь нашей и местной. Один, например, был в

джинсах и некрашеной холщовой куртке. Другой, наоборот, в местных штанах и синей

болонье. Через плечо у всех троих висели автоматы, не АКМ, другие какие-то, с

коротким стволом, незнакомые. У ног стояли огромные, пошитые из холстины, туго

набитые рюкзаки. И на лицах было что-то... не совсем наше. Такое ощущение, что

давно уже они здесь, какая-то местная печать легла на лица.

  - Привет, - сказал один из них, в синей болонье, высокий, белокурый, - Ты что,

недавно проявился?

  - Провалился сюда? Да, недавно, только что.

  - Повезло тебе, - тихо сказал парень, - дешево отделался. Меня зовут Артем, -

он протянул мне руку.

  - Николай. А вы давно здесь?

  - Кто как. Я уже третий год. Эти, - он кивнул на ребят, - по полгода примерно.

Да не пугайся ты, - успокоил он меня. Сердце и в самом деле зашлось, видимо, на

лице моем это как-то отразилось.

  - Я не могу так долго! У меня занятия начинаются... у меня тетка больная.

  Артем внимательно посмотрел на меня. Положил руку мне на плечо.

  - Эх, Коля... Ты что считаешь, мы здесь по своей воле гуляем? У меня дома жена

и грудной ребенок. То есть какой грудной... он уже, наверное, говорить начал.

  - Что же делать? – нервно спросил я.

  - Не знаю... вот думаем, что делать. Пойдешь с нами?

  Я оглянулся на Аганора. Тот с деланным равнодушием пожал плечами.

  - Пойду, - сказал я, - Если возьмете.

  

  2

  

  По дороге мы познакомились с двумя другими ребятами. Все они были из

Зеркальска. Один из них – коренастый, приземистый – так же, как и я, учился в

Политехническом, только на третьем курсе, звали его Иван. Второй, Максим,

работал после техникума на радиозаводе. Я стал его расспрашивать, не попал ли он

сюда, как и я, через "дыру" в карьере... радиозавод там близко. Но Максим меня

разочаровал:

  - "Дыры" долго не держатся. Иначе бы давно кто-нибудь это дело раскусил. Я

попал на Зеркальном озере, еще весной... купались с ребятами. Не знаю, что они

подумали, наверное, что утонул... и родителям, видно, так сказали.

  - Сюда все из Зеркальска попадают? – спросил я.

  - Нет, не только... хотя и часто, - ответил Артем, - там, видно, какое-то

место... аномалия какая-то. Метрика пространства дырявая. Но из других городов

тоже попадают.

  - Так много здесь народа?

  - Наших? Да, несколько сот будет. Может, больше тысячи... Но видишь, это же за

десятилетия. Здесь есть, кто с войны еще живет... да успокойся ты, не дергайся.

  Я хотел упомянуть о родителях, о тете Вале, о собаке... но вспомнил о

положении Артема и прикусил язык. Ему и в самом деле было еще хуже.

  - А зачем у вас это? – я показал на автомат. Артем усмехнулся.

  - Воробьев стрелять...

  Может, правда, для охоты, подумал я и не стал дальше расспрашивать. Но Артем

неожиданно заговорил сам.

  - Слышишь... на всякий случай. Если увидишь всадников... или свет какой

увидишь – сразу падай на землю. Если оружия нет. Падай и уползай, желательно,

подальше. Лучше всего, чтобы они тебя не увидели. Ясно?

  - А кто эти всадники? Адванты?

  - А, ты уже слышал? Да, они самые...

  - Откуда они?

  - Тоже с Земли. Только они другие. Они сами сюда приходят.

  - Значит, они могут и вернуться! – вскрикнул я. Артем кивнул.

  - В том-то и дело. Они могут. Но нас они туда не пустят.

  - Почему?

  - Да хрен их знает, почему... Они же адванты. Разве нормальный человек

добровольно согласится здесь жить?

  Мы шли по каменистой равнине, забирая к востоку, к горам. Я заметил, что

ребята старались держаться поближе к лесу, не выходя на открытую местность.

  - Сейчас не так опасно... ночью они почему-то усиленно патрулируют. Боятся,

что ли... Вообще-то правильно, несколько раз мы нападали ночью. Но сейчас уже

давно наши не атакуют... нечем.

  Вообще-то мы больше молчали. Ребята как будто прислушивались к местности.

Наконец Артем сказал:

  - Отдыхаем.

  Мы повалились на землю. Ребята поснимали рюкзаки, автоматы.

  - Кстати, дальше ты понесешь Ванькин рюкзак, - распорядился Артем, - Кто-то

вооруженный пусть свободным идет.

  Я ожидал, что они разведут костер. Все-таки шли мы уже часов шесть, сумерки

спускались. Но о костре и речи не шло. Парни достали из рюкзака сушеную рыбу,

ковригу хлеба, разделили на четверых. Меня послали с фляжкой к ручью,

протекавшему невдалеке – я нашел его по звуку, налил воды.

  Все-таки теперь мне стало спокойнее. Я, похоже, нашел себе какое-то место в

новой жизни... кого-то можно было слушаться, кого-то расспрашивать –

рассказывали они не очень-то охотно, но все же...

  - Мы здесь ночевать будем? – спросил я, жадно жуя рыбу. Макс покачал головой.

  - Ни в коем случае. Во-первых, замерзнем...

  - Во-вторых, опасно, - добавил Ваня, - нам за горы надо. И чем скорее, тем

лучше. Туда адванты не сунутся.

  - Но часок отдохнем, - резюмировал Артем.

  - Слушайте, расскажите мне по-человечески, что за место такое... я ведь ничего

не знаю! Кто такие эти адванты? Почему они нас не пускают назад?

  - Хорошо, слушай, - медленно сказал Артем. И стал рассказывать. Остальные во

время его рассказа молчали, лишь изредка вставляя дополнения и замечания. И вот

что я усвоил из объяснений Артема.

  Земля, куда я попал, называется Ладиорти. Это то ли остров, то ли полуостров –

никто толком не знает. Вокруг океан. Тут сплошная долина, дальше – горы, а за

горами никто не живет, кроме наших... местные жители, похоже, просто вымерли.

Только и осталось – вот это селение у моря, местные рыбаки. А там, за горами –

заброшенные деревни, никого нет. Как будто эпидемия прошла... нет, тогда бы

трупы остались. Просто как будто жители все снялись и ушли неведомо куда.

  - А может, они к нам попадают, на Землю? – высказал я догадку. Артем покачал

головой.

  - Нет... здесь нет других выходов. Есть один, говорят, но его охраняют

адванты.

  Адванты – это маги. Они живут в замке в центре долины, подчиняются все

какой-то своей Королеве. Она, похоже, не с Земли, но и не местная. Вообще

неизвестно откуда. И она вообще не человек, как говорят. Никто из наших, ее,

конечно, не видел – просто по легендам. Где находится выход – тоже никто не

знает. Предполагали раньше, что в замке у адвантов. Но потом несколько ребят

проследили, где они выходят – они-то могут на Землю возвращаться по желанию. Они

выходят в одном месте у моря... Попробовали там выйти – закрыто. И так, и сяк

пробовали. Видимо, это магия какая-то. Но известно, что если удастся захватить

Замок, то и выход найдется. Может, тогда магия рухнет. А может, в Замке какая-то

книга есть, объясняющая, как выйти.

  - А почему вы не пойдете и не поговорите с ними по-хорошему?

  - Да невозможно с ними разговаривать! Они не говорят с нами, понимаешь? Только

нас увидят – и все... ложись и не дыши. Лучше всего Богу молиться.

  Нормального оружия у адвантов нет. Они белые маги, и им запрещено убивать. У

них магическое оружие, которое испускает свет... но это в сто раз хуже любого

нормального. Если, не дай Бог, попадешь в их луч – во-первых, боль жуткая,

во-вторых, потом болеть будешь долго, и хорошо, если не умрешь. И лечить нечем,

не поддается это лечению. Это у них за убийство не считается, потому что это

свет, а свет, как они думают, не может повредить душе.

  - Может быть, и не может, - сказал Ваня, - но я лично, когда сюда попал, еще

ничего не знал, шел, и попал под луч... так я потом два месяца лежал. Еле до

людей дополз... Не знаю, как душе, а мне было хреново.

  - А многие и умирают, - добавил Макс, - не сразу, так потом...

  - Ладно, не запугивайте парня. Ничего, справиться можно. Мы для этого вот и

автоматы носим. Потому что убить их практически невозможно, свет защищает, но

можно ранить, и тогда они отступят... иначе их вообще не заставишь отойти. В

переговоры они не вступают, пленных тоже не берут.

  Там, за горами, местных жителей уже нет. Поэтому кормить себя нам приходится

самим. Рожь растим, картошку, охотимся – чуть подальше отойдешь, там зверье

водится и птица. Иногда ходим в поселок, вымениваем рыбу... бывает, что и

воруют, действительно... Люди в отчаянье впадают, особенно у кого семьи. Когда

недород особенно, по весне у нас всегда голодуха страшная. Здесь такой климат –

почти всегда недород. Как весна, начинаем кору с деревьев обгладывать... Дети –

так те не выдерживают часто, умирают. Да, у нас и дети есть – люди ведь живут

здесь десятилетиями, вот и семьей многие обзавелись. Женщин много, но на эту

сторону они редко ходят... опасно.

  - Это ты правильно сделал, что у рыбака не остался. Он тебя хотел рабом

сделать. Поставил бы тебе потом клеймо, и все... У них так.

  - Как бы я у него остался... я домой хочу. Поэтому и с вами пошел.

  - Ох, неизвестно, сможем ли мы тебе помочь. Ну а карманы он тебе, конечно,

обчистил?

  - Конечно.

  - Жаль. Иногда люди сюда с такими вещами попадают... у одного, например, часы

были золотые на брелоке.

  - У меня ничего особенного не было...

  - Все равно. Тут золото очень ценится, вообще – драгметаллы. И курево тоже...

  Оказывается, есть еще и торговцы. Они приплывают с Шести Островов, там у них

какая-то страна, где уровень жизни много выше, чем у местных рыбаков. Там у них

и железо есть, и деньги... И вот, кстати, неплохое скорострельное оружие. Оружие

– наша единственная надежда. Оно слабо действует против магических лучей, но все

же действует. Но его у нас очень мало. Торговцы могут привезти сколько угодно,

могут всех вооружить, но сейчас на все наши поселения – около пяти десятков

годных к употреблению автоматов, да еще ведь нужно патроны докупать. Мы все

сдаем в общий фонд у кого что есть, да еще золото моем, месторождение есть, но

мало выходит... Но пока оружие выдают только тем, кто ходит к рыбакам, да на

разведку или попытать счастья у адвантов. Ну еще патрульным – мы вдоль границы

поселений все время охраняем, а то у этих друзей хватит ума и в наступление

перейти. На самом деле они со своими лучами давно могли бы нас всех выкурить...

но их тоже не так много там, в Замке. И использовать эти лучи можно не

безгранично – человек устает от этого довольно быстро.

  Еще беда в том, что у них лошади. Мы тоже пытались лошадей завести, но не

получается.. как весна – так всех съедаем. Мне еще повезло, оказывается, я

осенью сюда попал, и урожай в этом году неплохой. Сытое время...

  А они как питаются? Тоже что-то выращивают – но они же маги. У них получается.

Да и зачем им питаться здесь, они на Землю попадают в любой момент, когда нужно.

 

  У них тоже не очень-то хорошие отношения с рыбаками. Последним вообще

пришельцы с Земли стоят поперек горла – что белые маги, что не белые и не маги.

Свою выгоду, конечно, они пытаются извлечь... но в общем – тихо вымирают. Многие

дети переходят к адвантам, потому что адванты у них свою школу открыли... где

самых способных детей отбирают и колдовству обучают, а потом забирают к себе. И

еще больницу открыли, а это, конечно, рыбакам нравится, потому что худо-бедно,

они действительно лечат. Но все равно рыбаки их не любят. А за что их любить, за

то, что они детей сманивают и вообще пытаются все устроить так, как им,

адвантам, выгодно и нравится? Говорят, поэтому и из-за гор местные люди ушли...

поняли, что либо адванты – либо они. А против магов им не выстоять. Рыбакам же

просто идти некуда.

  Так мы лежали на земле и разговаривали, пока Артем не приказал подниматься. Я

взвалил на плечи рюкзак Вани – довольно тяжелый – и мы двинулись дальше.

Окончательно стемнело, хотя ночь здесь не была черной – северная, неяркая ночь,

без звезд и луны. Я различал тропинку перед глазами, силуэт Макса впереди, и

следовал за ним... Очень скоро рюкзак натер мне плечи, но я терпел до следующего

короткого привала, где Артем сообразил сам:

  - Ты поди, с непривычки уже того... ладно, отдай рюкзак, отдохнешь немного.

  Мы шли всю ночь, я несколько раз засыпал на ходу, но к счастью, никто не

встретился нам по пути. Несколько раз мы слышали стук копыт, видели вдалеке огни

костров, но столкнуться ни с кем не пришлось.

  

  

  На рассвете, завернувшись в брезент, который нес Артем, мы поспали несколько

тревожных часов. При свете дня двинулись дальше. День был таким же, как и вчера

– пасмурным, бессолнечным.

  Я нес рюкзак почти весь день. Плечи уже как-то привыкли, и только негромко

ныли, постоянно напоминая о себе.

  В прошлом году мы ходили в поход с классом, на неделю в горы. Из этого похода

я вынес впечатление – плечи ноют только первый день, а потом это уже как-то

перестаешь замечать... по крайней мере, это не настолько мучительно. Вот и

сейчас так же – к вечеру я совершенно отупел. Уже ни горя особого не чувствовал,

ни удивления... Земля как-то отдалилась, я думал о ее проблемах отстраненно.

Представлял, что тетя Валя, наверное, уже пережила первый шок. Может быть,

заявили в милицию, начали розыск. Родителям сообщили. Линда, наверное, все-таки

вернулась домой. Куда она денется? Возможно, мама именно в этот момент сходит с

ума... но что я-то могу поделать? Еще я вспомнил, что сегодня должны начаться

занятия в институте. Интересно, когда меня отчислят – к концу первого семестра,

наверное... подождут, посмотрят. Хотя должны же они хотя бы связаться с

родственниками. Неужели, если я вернусь, придется заново сдавать вступительные?

Я и так-то не особо надеялся пройти, все-таки у меня две тройки... у нас куда

более умные парни поступали – медалисты, победители олимпиад.

  А Светка, интересно, что подумает? Может, пожалеет... в отношении ее я

испытывал даже какое-то злорадное, мстительное чувство (из такого чувства,

наверное, иногда самоубийством кончают – ага, вот повешусь, тогда пожалеешь!)

Хотя вряд ли она пожалеет. Может, даже облегчение испытает – наконец-то

избавилась от этого недотепы. А все-таки здорово мы с ней бродили по роще, когда

поля наших факультетов оказались рядом. Мы с ней просто сбежали, встретились в

лесу, и бродили весь день... И у нее было такое тонкое, почти прозрачное лицо, и

смеялась она так звонко – отдавалось эхом на весь лес. Аромат этого дня,

наверное, я никогда не забуду. Может, это и все, что останется в моей жизни от

Светки – всего лишь неуловимый запах осеннего дня.

  Кругом тянулся все тот же поднадоевший пейзаж – то угрюмый, мертвый лес, то

такие же безжизненные поля. Перелески, холмы, овраги. Мы по-прежнему жались к

лесам и к кустарнику. Солнце и сегодня не собиралось, похоже, почтить нас своим

вниманием. Когда остановились на обеденный привал, у меня вырвалось:

  - Как это небо осточертело... когда солнце-то выйдет наконец?

  - А здесь не бывает солнца, - огорошил меня Ваня.

  - Как?!

  - Ну как... как на Венере, - солидно пояснил он, - Сплошной облачный покров.

Ни солнца, ни луны, ни звезд.

  - Привыкай, - добавил Артем.

  Я помолчал, переваривая новость. Потом спросил:

  - А почему?

  - Этого никто не знает, - сказал Артем, - местные говорят, раньше солнце

было... это из-за колдовства. Как адванты пришли, так и затянуло. Поэтому здесь

уже давно и урожаи плохие... гиблые места. И птиц нет, насекомых – заметил? Но

это не из-за солнца, это тоже все колдовство.

  - А я слышал, адванты ни при чем, - вступил Макс. Артем поморщился.

  - Это они местным объясняют... А ты веришь. А я так тоже думаю – колдовство.

Магия даром не проходит.

  Я сообразил, кого Артем мне напоминает. Я еще в школе смотрел фильм "Генералы

песчаных карьеров", так вот там был такой главный герой, на него как раз Артем и

похож... Высокий, светловолосый, держится как лидер.

  И тут же взвыл мысленно – о чем я думаю?! Значит, мне не только придется

провести Бог знает сколько лет (может быть, и всю жизнь) в неизвестном гиблом

месте, среди чужих, враждебных людей, на грани жизни и смерти, но вдобавок ко

всему- еще жить без Солнца! Это такая мелочь, которую мы обычно не замечаем. Как

воздух – пока он есть, мы о нем не думаем... так и солнце. Вроде бы – ну какая

разница, затянуто небо тучами, или оно голубое... А когда нет надежды увидеть

голубое небо, солнце – хочется тут же немедленно, не сходя с места удавиться.

Потому что перенести это кажется совершенно невозможным.

  И вот в этот момент я почувствовал самую настоящую ненависть к адвантам. Ведь

они, сволочи, возвращаются на Землю... они видят небо и солнце! А нам закрывают

дорогу туда! Проклятые, подлые твари...

  Опомнись, сказал я себе, ты еще и в глаза их не видел... а уже ненавидишь.

  К вечеру я примирился даже и с отсутствием солнца. Я так устал... мне было уже

абсолютно безразлично – земля, Ладиорти, солнце, родители... Мне хотелось только

лечь и не двигаться. Спать ужасно хотелось. Стемнело, и я то и дело засыпал на

ходу, иногда спотыкаясь, но Артем был безжалостен – мы продолжали идти и даже

ускоряли шаг. До гор, казалось, было все так же далеко.

  Однажды мы изменили своему правилу, и стали пересекать ровное, открытое

пространство... иначе нам пришлось бы делать слишком большой крюк в обход по

кустам и оврагам. Впрочем, и этого я практически не замечал – умственные

способности совершенно притупились. Я засыпал на ходу, и даже сон видел

какой-то... своих новых однокурсников, особенно Вадьку Сторогина, он уже в армии

отслужил, и в колхозе был самым крутым... мне снилось, будто мы с Вадькой идем

по Ладиорти, и он мне так монотонно долбит что-то про банку, что надо большую

банку трехлитровую, тогда мы пойдем к адвантам и возьмем у них браги, только где

бы банку раздобыть... Разбудил меня чувствительный толчок в бок, от которого я

едва не свалился.

  - Эй, ты чего? Слышишь, нет? За мной...

  Я мгновенно опомнился и побежал за Максом. Тот сгибался под тяжестью двух

рюкзаков, своего и Артемовского... Сзади я услышал треск очередей. Машинально

обернулся.

  Картина, которую я увидел, была просто фантастической.

  Прямо перед нами, как будто прикрывая отход, стояли во весь рост Артем и Ваня

и экономно, по очереди, палили из автоматов. Там, куда они стреляли, были видны

широкие конусы света. Три конуса призрачного пламени разных оттенков –

синеватый, розоватый, жемчужно-серый. Основанием конусы были обращены к нам, а в

вершине их можно было хорошо различить четкие фигурки людей... адвантов. Даже на

людей они были не похожи – закутаны в какие-то белые сверкающие плащи, одна рука

поднята, и именно из нее струится это сияние. Я остановился и даже рот раскрыл.

Это было так, как будто в руке каждый из адвантов держал мощный прожектор,

заливающий долину светом... но была все-таки разница, это не обычные фонари.

Конусы света были очень четко ограничены, что странно – у основания. Я явственно

различал границу, где свет обрывался, переходил во тьму. Свет обычного фонаря

рассеивается постепенно, там нет этой четкой границы... Артем и Ваня медленно

отступали от этой светлой грани назад, не переставая стрелять. Тут Макс рванул

меня за рукав, так, что я едва не опрокинулся, ладно, рюкзак перевесил.

  - Козел! – прошипел он, - Пошли, быстро, б...!

  Второй раз приглашение повторять не пришлось. Я побежал вслед за Максом,

переваливаясь под тяжестью рюкзака, как утка. Несмотря на более тяжелую ношу,

спутник бежал гораздо быстрее меня и скоро исчез во тьме.

  О Господи... какое же широкое это поле. Казалось, мои ноги окончательно

завязли. Это было как во сне, когда нужно бежать, и не можешь, уже не можешь

пошевелиться... страшная тяжесть давит на плечи. Я был один, совершенно один –

где-то впереди исчез Макс, сзади, все ближе, раздавались редкие, скупые очереди,

и значит, придвигался страшный свет... от которого мне не уйти. Не уйти... Я был

готов выть от ужаса, как Линда, и лишь стискивал зубы, чтобы не завыть в самом

деле. Проклятый рюкзак... может быть, сбросить его, мелькнула мысль. Нет...

нехорошо получится. Я не мог уже бежать, я просто шел, быстро шел... лучше уж

быстро идти, чем делать вид, что бежишь. Но выстрелы все приближались ко мне.

Пот заливал глаза... И вдруг, в какой-то момент, тяжесть исчезла... Я обернулся

– Артем быстро надевал лямки рюкзака.

  - Беги, - коротко приказал он, снова поднял оружие. Световые конусы

надвигались на нас.

  - Беги... твою мать! – заорал Артем не своим голосом. Я побежал... теперь было

легче. Артем и Ваня уже не стреляли – они тоже спасались бегством... но уже

невдалеке был лес. Если добежим до леса, думал я, задыхаясь... если добежим. Не

знаю, откуда я взял, что от магического света можно спастись в лесу. Наверное,

потому что мы бежали к лесу, и невозможно же представить, что и там не будет

убежища... что же тогда делать? Я запаниковал на мгновение.

  И тогда меня обожгло.

  Самым краем. Только задело спину, правое плечо. В первый момент я не

почувствовал боли – показалось, как будто железной скобой сковало загривок и

руку. Боль пришла через две-три секунды, и такая, что я не удержался,

закричал... тотчас Ваня обернулся ко мне – я увидел его глаза, светлые и

бешеные, задержался на мгновение, схватил меня за руку и потащил за собой. Я

падал на ходу, искры вертелись перед глазами... Ваня подхватил меня под мышку и

так потащил. Я едва перебирал ногами, загривок ломило, хотелось орать благим

матом, но теперь я сдерживался. Свет преследовал нас по пятам. Наконец древесная

тень упала на наши головы... спасительная темнота. Тотчас затрещали очереди, и

это было последнее, что я слышал...

  

  

  Первое, что я осознал – была боль. Все та же, в правом плече и лопатке, но

теперь ноющая, противная. На ожог не похоже – ломило где-то внутри.

  Второе – что я раздет, куртки и рубашки на мне нет, и на больных местах лежит

что-то холодное, мокрое.

  Третье – что кто-то держит меня подмышки, а кто-то, точнее говоря, Артем

заворачивает во что-то теплое... в куртку, кажется.

  - Сейчас не дай Бог простынет...

  Мне было ужасно стыдно. Я помнил, как парни орали на меня... действительно, ну

что за фуфло... стоял как ненормальный, раскрыв рот. Бежать побыстрее не мог.

Из-за меня им пришлось рисковать... Я предпочел бы и дальше не приходить в

сознание. Но несмотря на темноту, Артем заметил, что глаза я открыл.

  - А, герой, - сказал он добродушно, - Ну как дела?

  Похоже, он не сердился на меня.

  - Да ничего, - попытался сказать я, но вышло какое-то сипение.

  - Болит? – спросил он, - Поди, пить хочешь?

  Это он угадал. Пить хотелось ужасно. Макс протянул мне жестяную кружку. Я

попробовал взять ее левой рукой – получилось.

  Мы сидели на расстеленном брезенте, похоже, на лесной полянке – небольшой

просвет сумеречно-темного неба вверху, и вокруг сосны.

  - Они не заходят в лес? – спросил я, выжимая все возможное из своих осипших

связок.

  - Заходят, но неглубоко. Да мы их отогнали. Ничего, сюда они не сунутся, -

успокаивающе сказал Артем, - мы далеко ушли.

  - Может, и сунутся, - проворчал Макс. Мне опять стало неловко – из-за меня

застряли тут.

  - Не каркай, - предложил Ваня, - А если они захотят идти за нами, то нам все

равно не спастись... они верхом, догонят. Но я, кажется, попал в кого-то.

  Артем стал молча менять примочку на моем плече. От холода боль уходила куда-то

вглубь, затаивалась.

  - В общем, все неплохо, - бодро сказал Ваня, - отбились, весь груз спасли.

Колю, в общем, слегка задело, ерунда. Главное, второй раз так не влипнуть.

  - А они у гор сильнее патрулируют, - буркнул Макс.

  - Ладно, давайте спать.

  

  

  В эту ночь я спал очень мало. Точнее говоря, забывался сном, впадал в

беспамятство, но и сквозь этот полусон я чувствовал боль. Артем просыпался

несколько раз, менял мне примочки... меня даже совесть замучила в конце концов,

и я сказал:

  - Да ладно... я потерплю, спал бы.

  - Брось... без холода это терпеть невозможно. Я же знаю. У меня было такое.

  Но эта ночь была, в сущности, пустяком, по сравнению со следующим днем...

Рюкзак, конечно, у меня забрали. Но теперь и просто идти было невыносимо трудно.

Болело только плечо и спина, но так, как при переломе... я в детстве ключицу

ломал, и как раз правую, так что ключица теперь тоже болела, по старой памяти.

Каждый шаг отдавался новой ломящей волной. Сначала я как-то держался. Было и так

неудобно за свое вчерашнее поведение. Потом уже перестал что-либо соображать, и

стонал, и охал на каждом шагу. Но парни не обращали на мое нытье никакого

внимания. Правда, привалы мы делали чаще...

  - Ты пойми, что это просто как фантомная боль, - объяснял мне Ваня, - Там,

внутри, у тебя никаких повреждений нет. Ты абсолютно здоров. Тебя бы любой врач

назвал симулянтом. На самом деле этой боли нет, понимаешь?

  Я все понимал, но легче от этого не становилось. Особенно трудно было

подняться и идти дальше после отдыха. Постепенно боль слилась и распространилась

на всю правую половину тела, я даже прихрамывал на правую ногу.

  А горы, казалось, даже и не думали приближаться.

  Артем все чаще с беспокойством оглядывался на меня... и я уже понимал, что

меня не бросят. Если совсем не смогу идти – понесут. Но пока я еще мог. К

счастью, адванты больше не попадались на нашем пути. Мы шли еще осторожнее,

держались леса... Несколько раз слышали топот копыт, кто-нибудь командовал

"ложись!", и мы валились куда попало – в овраг, в кусты... лишь бы схорониться,

замереть, стать невидимыми.

  Ночью шли, спали утром и до полудня – как объяснили парни, самое безопасное

время.

  Однажды, проснувшись, я понял, что уже не знаю, который день мы идем... когда

я "проявился" здесь (местный термин). День и ночь слились в сплошные сумерки...

иногда было чуть потемнее, иногда посветлее, вот и вся разница. Вся моя

жизнедеятельность свелась к простому переставлению ног и мучительному

пережиданию очередной волны боли... все мои мечты – к одной: скорее бы

свалиться.

  А теперь мне нужно было снова вставать и идти... очень скоро. Я не мог и

пошевелиться. Очень хотелось отлить, но я тянул со вставанием... чем дольше

полежу, тем лучше. Но горы – горы стали заметно ближе. Голубая дымка исчезла,

теперь они высились лесистыми громадами на горизонте.

  Макс делил порции на завтрак – каждому по два сухаря и по сушеной вобле. Ваня

принес фляжку с водой. От этой воблы жутко хотелось пить. Я подумал, что по

дороге мы точно ополовиним один из мешков... но что делать, есть-то надо. Вобла

эта осточертела... я вспомнил тети Валин борщ. Поесть бы сейчас горячего... хоть

бы чайку выпить. Костер мы так ни разу и не развели – ни к чему привлекать к

себе лишнее внимание.

  Я ел лежа – катал во рту языком сухие крошки, размачивая их. Артем сидел рядом

со мной. Внезапно я поймал его взгляд.

  - У тебя фонари под глазами, - сказал он, - Спишь мало?

  - Какой там сон...

  - Ничего, придем в поселок, там... там легче будет.

  Он не сказал – боль пройдет. Нет, наверное, лекарства от этой боли.

  - А долго это длится? Ну, болит долго? – спросил я.

  - Это зависит от того, как тебя задело. Если легко, то неделю, может, две... я

думаю, у тебя легко. Жара нет. Плохо, когда температура высокая... часто не

выживают. А у тебя нет, значит так, ерунда.

  Он помолчал. Потом спросил неожиданно.

  - Тебе сколько лет, Коля?

  - Скоро восемнадцать.

  - В армию, значит, собирался...

  - Да. Я только что в институт поступил.

  Артем кивнул.

  - Тебе тяжело будет... отслужившим все-таки легче, - помолчал и добавил в

утешение, - но ничего, справишься. Не боги горшки обжигают.

  

  

  3

  

  Уже четвертый день я живу в Граничном поселке.

  Боль почти прошла... вчера ощущалась еще довольно сильно, а сегодня – почти

нет, так, свербит что-то внутри. Пожалуй, я совершенно напрасно занимаю койку в

Катином лазарете. Надо будет сегодня пойти поискать себе жилье... поговорить с

Артемом. Пристроят, наверное, куда-нибудь. Ведь как-то люди у них устраиваются.

  С такими мыслями я сидел на койке (вернее – на низкой широкой лавке, ни о

каких пружинах здесь даже речи нет), чесал себе бок и смотрел в тусклое слюдяное

оконце.

  Я уже привык к местным условиям – к этой вечной полутьме внутри домов, к

земляным полам, к насекомым, спокойно делящим кров с гомо сапиенс, к запаху

печного дыма (иногда даже приятному). Как будто так и надо... А здесь, в

лазарете у Кати даже уютно. Все-таки, молодец она, здорово все устроила.

  Хижина разделена на три отсека – в самом маленьком лежат женщины, во втором –

мужчины-больные, а здесь – пораженные светом. Кроме меня, здесь еще один мужик

лет пятидесяти, сейчас он спит. И парень немногим старше меня, Алешка...

Временами он начинает стонать, но большей частью молчит. У него высокая

температура держится уже почти две недели, и сделать с этим ничего нельзя. У них

тут и врач есть, и кое-какие лекарства, но против магии все лекарства бессильны.

Мне становится очень не по себе, когда я смотрю в Алешкино лицо, с натянутой на

скулах кожей, воспаленными сухими губами... потому что моего брата тоже зовут

Лешей, и он примерно такого же возраста, как этот парень.

  Здесь, у Кати, царит чистота, порядок, насколько это возможно в такой хижине.

Даже букет полевых цветов на скамеечке у окна. В шкафу у стены аккуратно

разложены стопки постельного белья, полотенца для примочек, тазики,

инструменты... Женщины подметают здесь по два раза в день, наводят порядок.

Собственно, в основном Катя работает – она, похоже, отсюда выходит очень

редко... героическая женщина – это же какой надо быть самоотверженной, чтобы

похоронить себя в этом склепе. Хоть на тусклое здешнее небо посмотреть – так

хочется, сил нет. Кате помогают две девушки помоложе и еще одна медсестра,

пожилая, тетя Соня.

  Врач в поселке тоже есть, бывший хирург-ортопед, Михаил Аронович. Теперь он

лечит абсолютно все болезни, от родильной горячки до дизентерии. Но устроила

здесь все Катя, обыкновенная медсестра. Удивительная женщина Катя...

  Вошла – легка на помине. Улыбнулась мне, подошла к Алешке, откинула одеяло и

стала в очередной раз обтирать его уксусом... Он полностью попал в луч, потерял

сознание и довольно долго валялся под магическим светом. Борис Михайлыч – второй

больной – видя такое дело, сам влез под луч и вытащил напарника... Но для него

все кончилось не так уж страшно, он идет на поправку. А Лешка... Катя все

пытается сбить ему температуру. Ничего не помогает – ни лекарства, ни обтирания.

Сегодня она его уже каждые полчаса обтирает.

  Трудно понять, сколько Кате лет. Кажется – совсем молоденькая девушка. Не

хрупкая, нет, довольно плотная, сильная. Но присмотришься – от глаз уже морщинки

побежали. Может быть, ей двадцать пять лет, может – тридцать пять. Лицо у нее

самое обыкновенное, но глаза такие удивительные... добрые глаза. Выражение

всегда у них такое – доброе. Я за всю жизнь вижу только второго человека с

такими глазами. Первая была – наша заведующая детским отделением больницы.

  Катя накрыла Алешку легким одеялом, подошла ко мне.

  - Как дела? – спросила шепотом, чтобы не разбудить Бориса Михалыча.

  - Хорошо, - сказал я и для убедительности помахал правой рукой, - Мне,

наверное, где-то место искать надо... хватит уже тут лежать.

  - Не торопись, - посоветовала Катя, - Мало ли что... бывают осложнения.

  Взяла метлу, стала чистить пол. Потом вышла в соседнее отделение, склонившись,

что-то готовила на столике, подсела к одному из больных, стала его кормить с

ложечки.

  Ясно... значит, обеденное время подходит. Я зевнул и лег на лавку.

  Как хорошо-то, когда поваляться можно... Никуда идти не надо, тащить усталое,

изболевшееся тело, и прятаться ни от кого не надо, и бояться.

  Вот ведь и в таких условиях люди как-то устраиваются, живут. А куда деваться?

К стыду моему, я уже почти и не думал о родителях, о тете Вале, о Линде... То

есть думал, конечно, но как-то не переживал из-за этого, или переживал не так

уже сильно. Гораздо большее место в моих мыслях занимало то, что происходит

вокруг – вот цветы на подставочке... что это за цветы, почему они так пахнут? У

нас я ни разу таких не видел, наверное, чисто местные. Паук, деловито

спускающийся по сыроватой стене. Легкий храп Бориса Михалыча. Временами

постанывание Алеши. Я подошел к нему. Лицо совершенно осунулось, побледнело,

глаза, обметанные темным, горели, как угли.

  - Дай попить, - попросил он. Я сходил за кружкой, напоил его водой. Осторожно

опустил на подушку.

  - Тяжелая работа, - пробормотал он. Я не понял:

  - Чего?

  - Тяжелая работа, - сказал он отчетливее, - Умирать...

  - Чего ты глупости говоришь, - сказал я неуверенно, - умирать собрался.

  Алешка закрыл глаза.

  - Коля, - сказал он, - Ты бы Темку позвал, что ли...

  - Темку... Артема?

  - Да. Мы с ним ведь в одной общаге жили...

  Я не понял – что за общага... неужели они были знакомы еще на Земле? Зашуршала

занавеска, вошла Катя с подносом.

  - Возьми суп, Коля... ну что? – спросила она шепотом, кивнув на Лешку. Тот

застонал, не открывая глаз.

  Я взял миску с супом с подноса.

  - Он хотел Артема позвать. А я не знаю, где это...

  - Я пошлю Веронику, она позовет, - Катя кивнула, склонилась над Алешей. Тот

открыл глаза, - Кушать хочешь?

  Алешка промычал что-то вроде отрицания.

  - Давай чего-нибудь покушаем, а? Хочешь, я тебе яблочко потру?

  - Не хочу ничего, - с выражением непередаваемого отвращения проскрипел Лешка.

  - Тогда давай - сладкого чаю, хорошо?

  - Только не горячего, - согласился больной. Катя вышла за чаем. Я с

удовольствием выхлебал суп с размокшими в нем сухариками. Катя давала Лешке из

поильника чай...

  - Ну еще немножко... ты же и половины не выпил.

  - Катя... – простонал Лешка, - Ну отстань от меня ради Бога, а? Ну на фиг мне

этот чай...

  - Не сдавайся, - сказала Катя строго, - ты чего это?

  - Не могу больше, - ответил Лешка тихо, - не могу.

  Я представил его состояние... если это длится уже две недели и не становится

легче. Сразу заболела спина.

  Катя молча смотрела на Лешку. Ничего не говорила, ни слова. Потом поправила

одеяло и вышла.

  Боль в спине не проходила... я вспомнил Катины слова об осложнениях. Может,

правда... не дай Бог что-нибудь такое! Да нет, наверное, от сочувствия заболело.

Я лег на лавку, накрылся одеялом. Меня, кажется, начинало знобить.

  Я вспоминал моего Алешку... он старше меня всего на два года. Этим летом

вернулся из армии. Служил он под Москвой, и в общем, у него все обошлось

благополучно. Но сейчас я вспоминал, как мы в детстве с ним лазали по гаражам...

у нас там даже свой тайный домик был, на крышах. Кто-то сделал странную

пристройку наверху, и там мы хранили копилку, тетрадку, где писали историю

Корабля Призраков, и еще – наблюдения про всех знакомых девчонок... Алешка тогда

собирался психологом стать. Хотя был двоечником, меня ему еще в пример ставили.

Мы сидели с ним в этом домике, и болтали – часами... это так здорово, когда у

тебя есть вот такой брат – друг, почти одного с тобой возраста. Я вспоминал, как

нас обоих родители ругали – всегда нам вдвоем попадало, и от этого между нами

возникала даже какая-то солидарность против родителей и Аленки (которая была нас

на пять лет старше, и вообще – отличница...) Особенно жуткий скандал был, когда

мы с Лешей уехали в аэропорт, естественно, ничего не сказав родителям. Мы тогда

решили, что станем летчиками, и нам жутко захотелось хотя бы издали посмотреть

на самолеты... Родители нас потеряли. Мне было десять лет, Лешке – двенадцать.

Отец попытался нас выпороть, но это ему не удалось – мы носились по всей

квартире от него и прятались в большой шкаф в прихожей. Я вспомнил, как родители

долго пытались нас выманить из этого шкафа... Ужасно, но вот этот парень,

которого я почти совсем не знаю, и который, наверное, действительно, умирает –

он очень похож на Лешку. Лицо, конечно, другое, и голос, и все – но почему-то

похож. Может быть, тем, что мой Лешка в самом деле мог бы быть на его месте. Тут

мне стало совсем плохо. Я видел лицо брата, и оно странным образом превращалось,

переливалось в лицо умирающего парня, он оживленно рассказывал мне об армии, но

губы его становились сухими, воспаленными, и дыхание вырывалось со свистом...

Так постепенно я заснул.

  

  

  Дневной свет уже не пробивался снаружи, оконце было непроницаемо темным.

Только свечи в двух прибитых к стене самодельных канделябрах наполняли комнату

колеблющимся, неясным светом. Борис Михалыч грузно ворочался с боку на бок. Я

отвернулся от него и увидел Катю. Она сидела у столика, с каким-то шитьем, но

шитье было отложено. Катя сложила руки на коленях и как-то вся ушла в себя, и по

выражению ее лица, по легкому шевелению губ я понял, что Катя молится.

  Отчего-то это простое действие поразило меня. С одной стороны, это очень

подходило к Кате, и даже объясняло, почему она вот такая, и где она находит силы

и желание целыми днями торчать в этом тусклом аду, и без конца пытаться смягчить

чужие страдания. С другой стороны, это нехитрое зрелище вдруг напомнило мне о

моих собственных отношениях с Богом... не было у меня с Ним никаких отношений.

До сих пор я даже не задумывался о том, что там наверху, возможно, что-то есть.

В школе нам внушали, что ничего подобного нет и быть не может. Но если подумать,

где-то в глубине души я все равно ощущал, что – есть... что-то такое есть.

Только я не знал – что... Странно, откуда же в наши дни верующие люди. Вот как

Катя... Ведь она молодая женщина, не старушка какая-нибудь. Или она поверила уже

в Ладиорти? А сколько она живет здесь?

  Скрипнула дверь, Катя вздрогнула, повернула лицо к входящим. Они сбрасывали на

пороге мокрые куртки – на улице моросил дождь. Подходили по очереди к постели

Алеши. Артем, Ваня, Макс и еще незнакомый мне мужчина постарше. Мне они кивнули

по разу, поздоровались и больше не обращали на меня внимания. Я сжался, как

мышь, под одеялом...

  Мне было страшно отчего-то. Так страшно, как бывает в детстве, когда лежишь

один в темной комнате, и тени ходят по стенам. Здесь было тоже темно. И все

молчали или разговаривали вполголоса. Как будто кто-то страшный прокрался сюда,

и люди боялись раздразнить его...

  Незнакомый мужчина зажег лучину рядом с кроватью Алеши. Больной открыл глаза и

молча смотрел на друзей. И они не говорили ничего. Просто стояли и смотрели.

  Они и вчера приходили, и позавчера. Но не все вместе. Приносили яблоки, груши,

болтали о том, о сем. А сегодня ничего не принесли.

  - Тем, - сказал Алешка, - сядь ко мне, что ли. И дай руку.

  Артем выполнил его просьбу.

  - Страшно, - сказал Лешка жалобно.

  - Ничего, - прошептал Артем, голос его было трудно узнать, - Ничего, все

хорошо будет.

  - Страшно, - повторил Лешка. И я понял, как ему страшно. Они все стояли возле

него, его друзья, на которых он мог положиться, которым он верил... и все-таки

он был одинок. Бездна ожидала его, и в эту бездну ничего и никого нельзя было

взять с собой. И никто не мог помочь ему. Никто не мог вытащить его из этой

бездны, как вытащил Борис Михайлович из-под смертельного луча. И Лешка не

выдержал этого ужаса... Он начал болтать.

  - Если будешь на Земле... если вернешься, - он говорил только с Артемом,

больше ни с кем, - Сообщи Ленке. Ты сам скажи. Она живет на 3-го Интернационала,

дом 5, квартира 67. Запомни, пожалуйста. Дом 5, квартира 67. 5, 6, 7 – легко

запомнить. Только не рассказывай ничего. Она не поймет и не поверит. Просто

скажи – умер... так получилось. Они никто не поймут и не поверят. Лучше бы я

попал в Афган... тогда бы хоть погиб нормально. Мать бы на могилку ходила,

Ленка... думали бы, что у них сын – герой. А я тут...

  Лешка что-то еще говорил, потом начал заговариваться, его слова было все

труднее различить. Он уже не говорил – шелестел... Потом замолчал, глаза

закрылись, словно от непосильного напряжения, пальцы лихорадочно вцепились в

руку Артема. Все стали выходить, прощаться... Только Артем остался сидеть с

умирающим – не отнимать же руку. Когда все вышли, Лешка снова открыл глаза и

произнес отчетливо.

  - Тяжело... умирать.

  Через некоторое время Катя подошла к Артему.

  - Ты иди, Тема... хватит уже.

  Артем покачал головой.

  - Иди, - мягко настаивала Катя, - Я тут останусь. Иди, не надо...

  - А если он опять проснется? – спросил Артем хрипло.

  - Он долго так может, - сказала Катя, - Тебе ведь работать завтра... Иди. Если

что, я сбегаю за тобой.

  Артем встал, подошел к двери, стал обуваться.

  - А ты как же? – спросил он. Катя пожала плечами.

  - Я – что... не каждую же ночь сидеть приходится.

  Артем вышел, Катя села рядом с Алешкой и снова стала молиться. Я задремал.

  Когда я открыл глаза, Кати уже не было. Я повернул голову и увидел, что вместо

Алешки на кровати лежит что-то совершенно неподвижное, каменное, и это что-то

накрыто простыней полностью, до самой макушки.

  

  

  Через два дня Артем привел меня в хижину, которая называлась у них "третьей

общагой". Так было принято в Граничном Поселке – неженатые парни (и отдельно,

естественно, женщины) жили вместе и вели общее хозяйство – по четыре-пять

человек в хижине, "общежитии".

  Я уже знал, что все, кто проявляются в Ладиорти, живут здесь по-разному. В

основном, населяют деревни, брошенные местными жителями – вдоль горной цепи

таких деревень много... "Дом свободный, живите, кто хотите". Деревни эти уже

получили русские названия, и жизнь в них течет – в каждой на свой лад. У нас в

Граничном существовали довольно строгие порядки и серьезная власть. Руководил

повседневной жизнью Совет во главе с председателем Евгением Павловичем Грушко.

Он и на Земле был каким-то там руководителем... причем довольно дельным, судя по

всему. Была у нас и армия – собственно, часть общей армии, образованной

выходцами из большинства деревень. Нашим Граничным гарнизоном руководил тоже

бывший лейтенант, правда, танкист. Кроме охраны поселка и походов за

продовольствием, гарнизон выполнял также функции милиции. Мне уже рассказали,

что в некоторых деревнях царит полная анархия, но люди в основном оттуда бегут в

Граничный и другие поселки, где жизнь более-менее налажена.

  В Граничном Совет выработал Кодекс, довольно простой и конкретный. Ко мне в

больницу специально пришел представитель Совета и дал ознакомиться с Кодексом.

Законы здесь были такие же, как везде – запрещалось убивать, воровать (в том

числе, и у местных), хулиганить, насиловать, и вообще безобразничать.

Предусмотрены были за разные преступления довольно суровые наказания вплоть до

расстрела. Вторая часть Кодекса состояла из обязанностей гражданина, от которых

тоже запрещалось увиливать. Обязанность работать и обязанность для мужчин

служить в армии, а для женщин – выполнять "социальные работы". В общем, все

довольно просто и понятно. У меня даже ни одного вопроса не возникло.

  Кроме того, представитель расспросил меня о профессии, о том, что я умею

делать... а что я умею? Только что закончил школу. Ну, немного в технике

разбираюсь. Так какая здесь техника? Собак умею дрессировать... но собак у них

здесь нет – по той же причине, что и лошадей. Ну что... зачислили меня в "общий

рабочий отряд" и в армию, естественно.

  Артем указал мне на одну из лавок. Под ней стоял большой сундук – вот и вся

мебель, которая отныне будет мне принадлежать...

  - Это Алешкино место, - спокойно сказал Артем, - устраивайся.

  Они, оказывается, все были из одной "общаги" - Артем, Ваня, Макс, еще с нами

жил мужчина постарше, все называли его дядя Леня. Дядя Леня на Земле работал на

мебельной фабрике, и здесь, соответственно, руководил бригадой столяров. Макс

был его учеником, Артем работал в бригаде золотоискателей. Ваня, как и я,

занимался "общими работами". В данный момент "общие работы" заключались в уборке

картошки.... Мне пришлось вспомнить только что оставленные колхозные навыки.

Правда, ни о каких картофелеуборочных комбайнах речи не шло – копали лопатами,

причем не железными, а заточенными кремниевыми. Каменный век, думал я, втыкая в

землю неровно обработанное орудие. После нескольких часов работы тело начинало

ныть, а потом превращалось в тупой, бесчувственный автомат...

  Вот ведь жили и не замечали на Земле, как много хорошего вокруг. Ныли и

возмущались, что условия плохие, что картошку убираем вручную... Попробовали бы

здесь ее копать. Я уже не говорю о комбайнах или такой мелочи, как нормальные

железные лопаты и вилы... взять, например, обыкновенное ведро. Здесь ничего

подобного нет – или тяжелые глиняные тазы, или холщовые мешки. И уже мечтаешь о

легком ведрышке с удобной дужкой, которая так хорошо ложится в руку. И так далее

– тысяча мелочей, которые замечаешь только тогда, когда их нет.

  После работы два раза в неделю проводились учения. Я учился стрелять из

автомата, разбирать его, чистить, собирать. В школе я был на сборах, и мне

довелось пару раз пострелять из "Калашникова". Здешние автоматы были

примитивнее, с коротким стволом, вообще отличались довольно сильно. Учили нас и

другим вещам – тактике, ориентированию на местности, немного самбо. Кроме того,

был курс по изучению местного языка Ладиорти. Оказывается дальше, в долине

сохранились деревни местных жителей, и к востоку их было уже очень много... мы

жили на окраине какой-то большой земли, о которой, по сути, ничего не знали. И

там, на востоке, ничего не слышали о каких-то адвантах, о пришельцах, о Земле...

Говорят, туда посылали экспедиции, но ни одна не вернулась. Но на всякий случай

мы учили их язык – заодно и с рыбаками будет проще объясниться, если что. И с

торговцами – те говорили на своем языке, которого здесь не знал никто, и еще –

на местном диалекте.

  Вот, собственно, так протекала моя новая жизнь. Раз в неделю, в субботу

устраивали танцы, в остальное время мы ходили друг к другу в гости, в библиотеку

– в основном она состояла из местных рукописных книг, просто шатались по поселку

и окрестностям. Назвать эту жизнь скучной – пожалуй нельзя. Тяжелой, скудной –

сколько угодно. Я никогда в жизни столько не работал... но ясно было, что выхода

другого нет и не предвидится. Что если мы хотим зимой и весной что-то есть,

сейчас нет другого выхода, как напряженно работать.

  За две недели урожай был убран полностью – я участвовал в уборке не только

картофеля, но и свеклы, моркови, яблок и даже ячменя. Посеяны озимые. Женщины

работали на овощных складах. Ваню перевели на ремонт и утепление коровника, он

немного умел плотничать. Меня же отправили с другими парнями, пока земля еще не

замерзла (снега, говорят, здесь не бывает, но все равно – морозы), копать

несколько новых погребов. Иначе не удастся сохранить весь урожай, который в этом

году, говорили, уродился прямо-таки небывалым.

  Это меня немного успокаивало... если честно, я боюсь голода. Я читал в детстве

о Ленинградской блокаде и как-то ярко представил себе, каково это – умереть от

голода... когда вообще нет ничего. Никакой еды. И ладно еще, если бы ты был

один, как в пустыне – лег и умер. А вокруг другие люди, маленькие дети, и все

тоже умирают от голода... и еще работать надо, что-то делать, двигаться. Я очень

этого боюсь, просто иррациональный страх какой-то. Но в этом году, говорили, еды

хватит точно. И еще пять бычков подросли, которых можно будет постепенно забить.

И теперь уже двенадцать молочных коров. Так что молоко в этом году будет и для

взрослых... И даже масло будет, и сметана. Когда я думал об этом, на душе

становилось как-то легче.

  Вот никогда бы не подумал раньше, что такие простые вещи будут для меня иметь

такое огромное значение.

  

  

  4

  

  Работа достаточно монотонная... как говорят: бери глубже, кидай дальше. Мы с

Димкой топтались в яме, выдалбливая ее каменными лопатами, и очень, очень

медленно яма углублялась. Теперь мы кидали "отработанную" землю на холстину, и

время от времени кто-то вылезал наружу, брал эту холстину за привязанные к

концам веревки, вытягивал наверх и выкидывал из нее землю, образуя небольшой

холмик.

  Надо же, думал я какими-то обрывками... в животе уже урчит. Всего два часа,

наверное, прошло после обеда... скоро уже шабашить. А что сегодня на обед-то

было? Чтоб я помнил... а, похлебка была с гречневой крупой. Мяса уже хочется,

давно не ел. Но мясо здесь роскошь. Лопату я втыкаю с остервенением... как

надоели эти "орудия неолита". Надавливаешь на нее всем весом, покачиваясь.

Вырываешь... кидаешь землю на холстину. И снова втыкаешь. И так сотни, тысячи

раз. Каждый день. Мозоли давно уже поджили, огрубели, не мешают. Разговаривать

за работой невозможно – с дыхания сбиваешься. Интересно, когда же мы закончим

этот погреб? Хорошо бы выучиться на кого-нибудь... на столяра или кремнебойца.

Сидел бы обтачивал эти лопаты, ножи... Хоть бы квалификацию приобрел.

Квалификация, тоже мне.

  Я остановился. Господи, неужели я до такой степени смирился со всем? Как будто

я и не жил никогда на земле. Как будто нет у меня родителей, брата, сестры,

тети. Собаки, в конце концов. Как будто я для этого на свет появился – ковырять

землю каменным заступом в каком-то чужом неолите.

  Мне стало так страшно, что я сел прямо на землю.

  - Ты чего? – Димка обернулся ко мне. Здоровый лоб, Димка, добродушный битюг,

голову бреет налысо – для гигиены... сейчас уже ежик отрос. Впрочем, здесь у

всех прически – просто блеск.

  - Погоди... я посижу минут пять.

  Димка пожал плечами, начал копать снова. Как автомат... как заведенный. Да

неужели так можно? Или я какой-то... хлюпик, размазня, слабак. Интеллигентские

комплексы.

  Но ведь нельзя же так. Надо прорываться, надо уходить отсюда. Лучше под

карросы (так их магические кристаллы называются, которые излучают этот страшный

свет)... лучше умереть совсем, чем так жить.

  - Слушай, Димка... почему мы не прорвемся? Захватить к черту их замок...

  - Умник, - говорит Димка с презрением, не прекращая копать, только сбавляя

темп, - Думаешь, тут все дураки, кроме тебя, что ли? Или нам тут жить нравится?

Оружия мало, болван. Так бы давно захватили.

  Я опустил голову. Проглотил комок – отчаяние подступило... даже как будто

почернело все вокруг.

  - А говорить с ними не пробовали?

  - Пробовали такие умные... – в том же тоне отвечает Димка, - Теперь уже не

пробуют.

  - А что же делать? – спросил я ослабевшим голосом. У меня вообще все ослабло

внутри, казалось, я и двинуться больше не могу.

  - Что делать, ерш твою мать... работать надо. Расселся тут.

  Димка прав. Я поднимаюсь и покорно начинаю копать. Надо работать... вот так и

живем, переваливаемся изо дня в день. Надо вставать, надо копать, надо сидеть

при свете лучины, надо стирать задубевшими от холода руками колом стоящие

портянки или штаны, надо идти в патруль, надо на учебу... каждую минуту

что-нибудь надо. И просто некогда подумать о том, что все это – ненормально, что

так не должно быть, что надо искать способ прорваться на Землю.

  Но наверное, кто-нибудь ищет этот способ... наверняка. Ведь у всех на Земле

остались родные, семьи.. правда, и здесь многие семьи завели. Но все равно –

разве здесь жизнь? Да, есть такие, кто живет здесь уже десятилетия, привык. Но в

основном все стремятся на Землю... есть здесь люди поумнее меня, может, они

что-нибудь придумают.

  Учеба у нас была вчера, сегодня не нужно... зато сегодня я иду в патруль. Наша

очередь сегодня. Но это позже, ночью. А завтра, значит, я на работу не выхожу до

полудня – можно будет поспать.

  - Шабаш! – кричит сверху бригадир. Из Димкиной могучей груди вырывается

радостный вздох. Лопаты мы аккуратно кладем на холстину, один за другим

поднимаемся по веревочной лестнице.

  День сегодня ничего... довольно светлый. Пять часов, и небо кажется уже

чистым... просто я забыл, как выглядит голубое небо. Сейчас оно белое,

светло-серое, довольно высокое. Если приглядеться, можно заметить за тучами

сияние... более ярко освещенное место. Димка вытягивает холстину с лопатами и

землей. Потягивается, расправляя уставшее тело.

  - Ох, е... мать, хорошо!

  

  

  Ваня и Макс уже играли в подкидного, когда я вошел в общагу. Дядя Леня в углу

бережно цедил брагу. Брагу здесь делают из какого-то гриба, научились у местных.

Я так пить ее и не смог... честно говоря, я вообще не пью особенно-то, то есть,

могу, конечно, но уж не так, как некоторые – водку хлестать бутылками. А местная

брага – почище водки, от нее "ведет" сразу, и глюки бывают. Дядя Леня как-то

особенно пристрастился к этому напитку, у него под столом целая батарея глиняных

сосудов (выменивает их на все подряд), которые он холит и лелеет – то

процеживает, то подогревает, то еще что-то. Но алкоголиком его назвать трудно,

хотя он напивается довольно регулярно – но только после работы и по

воскресеньям. На работу у нас запрещено являться нетрезвым (под угрозой тюрьмы),

и в патруль тоже. К счастью, ребята в нашей общаге тоже к браге относятся без

особого энтузиазма, разве что по праздникам квасят... Уж очень она крутая, да и

на вкус противная – страсть.

  У дяди Лени просто хобби такое – ведь сколько возни с этим напитком. Я

понаблюдал немного, как он священнодействует, перекладывает деревянную воронку

марлечками, орудует ковшиками... Потом пошел к себе в угол и рухнул на койку.

  Это теперь мое самое любимое времяпрепровождение – просто полежать. Это же

выразить невозможно, как замечательно, когда не надо двигаться, не надо ничего

делать... в желудке, правда, уже свербит – хотя сейчас с едой в поселке и

неплохо, все равно получается, что все время впроголодь. Все время мало...

может, потому что работа тяжелая. Но на этот случай у меня кое-что есть. Эх,

хотел до воскресенья сохранить... но может, еще удастся чего-нибудь другого

раздобыть. Я полез в сундук (почти пустой – я еще не обзавелся серьезным

хозяйством) и достал в углу обернутые в тряпицу сухарь и кусочек сахара.

Осторожно откусил, чтобы не хрустеть, сунул в рот сахар и застыл на лавке в

полном блаженстве. Тело понемного отпускало – руки и ноги начинали блаженно

гудеть.

  Вот в такие моменты особенно опасно... начинаешь думать, что все в мире

хорошо. Человек ведь так устроен... на Земле другие радости были – например,

когда выходной, сидишь дома, слушаешь хорошую музыку и, допустим, в чьем-нибудь

магнитофоне ковыряешься потихоньку. Или пожрать чего-нибудь этакого... я рыбу,

например, люблю под майонезом, как мама делала. Аленка вкусный торт печет,

"Наполеон", со сгущенкой. Вообще вареную сгущенку я любил... Здесь об этом и

мечтать не приходится. Но вот отмахаешь целый день лопатой, завалишься на лавку

с сухарем во рту – и радость точно такая же, даже больше... выходит, какая бы

жизнь ни была, радость и печаль человеку всегда в одинаковой пропорции даны.

Видимо, это от того зависит, что у нас внутри...

  Но ведь нельзя так! Надо думать о том, как выбраться отсюда... родители там с

ума сходят. Да и вообще – я собирался стать инженером радиоэлектронных

устройств, работать в КБ, жениться, собак дрессировать... какого черта я здесь

торчу? И все мы – какого черта здесь торчим? Конечно, устроились как-то, живем,

не умираем. Но разве же человеческая жизнь только в том заключается, чтобы жрать

что придется, и спать, где получится? Ведь человек должен стремиться свою жизнь

ну хоть как-то улучшить... И еще, если честно, когда я задумываюсь об адвантах,

я чувствую возмущение и ненависть. Какое право они имеют нас не пускать на

Землю? Почему они вообще преследуют нас со своим светом? Я не понимаю их и

понять не могу... а после того, что я видел, и на своей шкуре испытал, я могу их

только ненавидеть от всей души. Не знаю, смог бы я на самом деле убить

кого-нибудь из них... в общем-то, когда я это реально представляю, становится не

по себе. Но чтобы попасть на Землю, я готов убивать...

  Оружия нет. Нет оружия. Ну так что, ведь надо придумывать что-то, нельзя же

так.

  Дверь заскрипела, просунулась лохматая светлая голова Артема.

  - Что, в дурака режетесь? – спросил он, - А знаете, чучела огородные, что наш

Чапай жилу вскрыл?

  К нему все обернулись.

  - Чего? – спросил наконец Ваня.

  Чапая я уже знал. Это был наш геолог, настоящий геолог, попал он сюда

незадолго до меня и теперь руководил поиском золотых месторождений... ну и

других полезных ископаемых. А прозвище он получил из-за своего имени и отчества

– угораздило же человека зваться Василием Ивановичем. Василь Иваныч был мужик

деловой, знающий специалист... на Земле у него осталась семья, взрослая дочь,

внуки – как, впрочем, у многих здесь.

  - Хорошую жилу нашел, - повторил Артем, - Теперь, ребята, заживем... Завтра

начнем ее разрабатывать. Слушай, дядь Лень, ты бы дал мне, что ли, хлебнуть на

радостях, а?

  - Тебе в патруль сегодня, - заметил Макс. Артем махнул рукой.

  - Ладно... без тебя знаю. А ну вас, пойду погуляю...

  Он выскочил из общаги. Чему радуется человек... ну на фиг нам это золото? Нам

на Землю надо.

  Постепенно я заснул. Проспал, видимо, недолго, разбудил меня скрип двери.

Сквозь полуоткрытые веки я наблюдал за вошедшими – это вернулся Артем и с ним

парень из соседней общаги Юрик Громов.

  Этот Юрик был замечательным человеком, для Ладиорти – просто бесценным.

Во-первых, он был дзюдоист и обучал нас всех приемам борьбы. Во-вторых, он

воевал в Афганистане, то есть в нашей армии оказался просто незаменим... хотя

разница между ним и остальными довольно быстро сгладилась, как я понимаю.

В-третьих, Юрик был третьим человеком, которого я знал, из нашего же Политеха,

но он учился на третьем курсе автотракторного факультета, и вообще хорошо

разбирался в машинах, был жутко изобретательный и наладил здесь замечательные

усовершенствованные плуги. И наконец, что может быть, важнее всего, Юрик был

отличным гитаристом, обладал прекрасным голосом, знал массу песен – и попал сюда

прямо с гитарой! Он дружил с Ваней, как с однокашником, и с Артемом – что-то их

объединяло, какая-то история старая.

  По хижине уже плыл щекочущий ноздри запах чего-то питательного... Макс

притащил от девчонок, судя по всему, овсяную кашу. (Между мужскими и женскими

общагами существовало сотрудничество – девчонки нам варили и шили, мы таскали и

рубили им дрова, снабжали водой, ремонтировали, если что нужно). Никакого масла,

ни молока нам не полагалось. Но женщины научились делать еду более-менее

сносной, добавляли в каши какие-то травки, вкус получался очень своеобразный.

  Юрик сел на лавку Артема и стал настраивать гитару.

  Сначала он стал петь Розенбаума, казачий цикл. Голос у Юры был приятный, пел

он действительно хорошо. Я закрыл глаза и прямо-таки тащился от его голоса.

  

  Под зарю вечернюю солнце книзу клонит,

  Все, что было-не было, знаю наперед.

  Только пуля казака во степи догонит,

  Только пуля казака с коня собьет...

  

  И Артем с Максом подхватывали повтор:

  

  Только пуля казака во степи догонит,

  Только пуля казака с коня собьет.

  

  Ваня, не любивший музыки, полез в свой сундук и достал одну из земных

библиотечных книг (многие сюда попадали с какими-то книгами, за десятилетия

кое-что скопилось в библиотеке, но Ваня, похоже, уже все прочитал раза на два).

Я посмотрел на обложку – какой-то Ю. Лотман, "О поэтах и поэзии"... взбредет же

человеку такое читать. Есть такие люди – их хлебом не корми, но без чтения они

загибаются. Причем читать готовы все, что угодно – от газет до технической

литературы. Вот Ваня явно из таких. Он зажег лучину над своей лавкой – вечерело,

и в хижине стоял уже полумрак. Раскрыл книгу и устроился поудобнее. Парни пели

уже последний куплет.

  

  Отложи косу свою, бабка, нанемного,

  Попоем, чего уж там, было б далеко...

  Только песня казаку во степи подмога.

  Только с песней казаку помирать легко.

  

  И я тихонько подхватил вместе с другими.

  

  Только песня казаку во степи подмога,

  Только с песней казаку помирать легко.

  

  - А Дольского знаешь что-нибудь? – спросил я, когда песня закончилась. Юрик

подумал.

  - Нет, наверное... хотя погоди. "Меня нашли в четвег на минном поле"... это

его?

  - Да, - радостно сказал я, - Ты знаешь?

  И Юрик запел, и мне казалось – хотя содержание песни и не соответствовало

ситуации – что каждое слово звучало о нас и за нас.

  

  Меня нашли в четверг на минном поле,

  В глазах разбилось небо, как стекло.

  И все, чему меня учили в школе,

  В соседнюю воронку утекло.

  Друзья мои по роте и по взводу

  Ушли назад, оставив рубежи,

  И похоронная команда на подводу

  Меня забыла в среду положить.

  И я лежал и пушек не пугался,

  Напуганный до смерти всей войной,

  И подошел ко мне какой-то Гансик

  И наклонился тихо надо мной.

  

  И обомлел недавний гитлерюгенд,

  Узнав в моем лице свое лицо,

  И изумленно плакал он, напуган

  Моей или своей судьбы концом.

  О жизни не имея и понятья,

  О смерти рассуждая, как старик,

  Он бормотал молитвы ли, проклятья,

  Но я не понимал его язык.

  И чтобы не видеть глаз моих незрячих,

  В земле немецкой, мой недавний враг,

  Он закопал меня, немецкий мальчик...

  От смерти думал откупиться так.

  А через день, когда вернулись наши,

  Убитый Ганс в обочине лежал.

  Мой друг сказал – "Как он похож на Сашу...

  Теперь уж не найдешь его... а жаль".

  И я лежу уже десятилетья

  В земле чужой, я к этому привык.

  И слышу – надо мной играют дети.

  Но я не понимаю их язык.

  

  - Да... классно, - с чувством сказал Макс, - Ну что? Жрать давайте.

  Мы разобрали миски. Дядя Леня уже похрапывал на лавке, его порцию мы оставили

в котле.

  Съели кашу быстро, не разбирая вкуса. Макс – дежурный – собрал посуду и унес

мыть. Потом Юра стал петь свои афганские песни. В хижине стало совсем темно,

Ваня убрал книжку и, кажется, заснул. Наконец Артем поднялся.

  - Ну что, брат по разуму... пошли.

  Я с готовностью встал, полез за автоматом. Братом по разуму меня иногда

называли потому, что я одно время увлекся теорией, что мы находимся на другой

планете, и инопланетяне над нами проводят эксперимент. Видимо, я всем уши

прожужжал с этой теорией, вот и получил такую кличку.

  

  

  Нам с Артемом сегодня досталось патрулирование к западу от поселка, вдоль гор.

Самая неприятная работа... собственно, Граничный охраняется со всех сторон, на

всякий случай. Здесь ведь и банды есть, не все, кто сюда приходит, хотят жить

по-человечески, некоторые уходят... где-то я могу их понять. Меня самого

охватывает отчаяние, я думаю иногда – зачем все это, работать, подчиняться

кому-то, драть отсюда надо, а не жизнь свою здесь устраивать. Но может потому,

что я сначала здесь в лазарет попал, с Катей познакомился, может, просто ума

хватило – я понял, что уйти из поселка, не подчиняться никому выйдет еще хуже.

Неизбежно, даже если не хочешь этого, придется грабить своих же, кто работает...

может, и убивать. А нам надо вместе держаться... Слава Богу, очень немного

таких, кто этого не понимает. Очень мало. Но на всякий случай и от них охранять

поселок приходится. Хотя они редко появляются. Наш поселок ведь Граничный, мы

сталкиваемся иногда с адвантами, а эти – бандиты – к адвантам даже и близко не

подходят... получается, что они наоборот от выхода на Землю дальше, чем мы. С

востока всего одна пара патрулирует. А с Запада – три пары каждую ночь.

  От горной цепи нас отделяет полоса леса. Но в одном месте, где холм, леса нет,

протекает, правда, небольшая речушка. Вот там мы сегодня должны были охранять с

Артемом. И там чаще всего происходят столкновения с адвантами.

  Я люблю с Артемом дежурить. Вообще мне с Артемом нравится быть. Он какой-то

уверенный в себе, спокойный, с ним легко... и не воображает ничего, простой.

Жаль, что он старше меня намного, и в общем, у нас как бы нет особых поводов для

общения. У Артема своя жизнь, взрослая. Но все равно мне нравится с ним. Когда

мы вместе дежурим, волей-неволей разговариваем – нет же смысла молчать всю ночь.

Ходим вдоль холма туда-сюда, иначе замерзнуть можно.

  - Слушай, Тема, - начинаю я, - я вот думаю... мы тут живем, устроились как-то.

Но надо же не устраиваться, надо выход на Землю искать.

  - Устраиваться тоже надо, - бурчит Артем, - Как жить-то?

  - Да, я понимаю... но с другой стороны вот я пашу целыми днями, и ведь все у

нас так пашут... все как запряглись в это колесо, и подумать-то некогда, как

выбраться.

  - Есть люди, которые думают, - сказал Артем, - Понимаешь, так всегда бывает. У

нас ведь Совет есть... есть люди постарше, поумнее нас. Ты что считаешь, им

нравится тут?

  - Ну не знаю, - я пожал плечами, - семейных вон много... дети рождаются. Они

тут уже обжились, хозяйством обзавелись. Может, им уже назад и не хочется.

  - Дурак ты, - сказал Артем, - Дети как рождаются, так и умирают. Много здесь

детей?

  И правда, хотя семьями жили многие, детей в Граничном было совсем ничего –

человек десять-пятнадцать.

  - Здесь женщины тоже редко рожают, - пояснил Артем, - Видишь, здесь и зверье,

и птицы вымерли. Климат такой. И вообще... ну кому охота жить без солнца? Да,

есть, может, такие, которым уже все равно. Человек двадцать на поселок. Кто-то в

брагу уходит... я вот на дядю Леню все смотрю... кажется, скатывается человек,

вообще все перезабыл. Кто-то и правда семьей обзаводится, хозяйством, и ничего

уже не надо. А одна девчонка, например, за рыбака замуж вышла, в деревне живет.

  - Да я не про таких. Я больше про начальство... вот мы работаем, надеемся на

Совет – может, они что-нибудь придумают... а думают ли они? Или им на Землю не

надо, и они нам только мозги пудрят, что думают, как выбраться?

  - Не пудрят, не беспокойся, - уверенно сказал Артем, - Я тоже этими вопросами

задавался, когда сюда попал. Не пудрят... Все они в свое время под карросами

побывали. Я сам с Грушко в патруле был, когда он под луч попал. Знаешь, ничего

мужик, крепкий. Даже бы не подумал... Они думают, как выбраться. Давно уже

думают. Мы как-то с лейтенантом квасили, так он мне несколько военных тайн

выболтал... уже столько планов существует, как Замок взять. У них там, видишь

ли, какая-то Королева есть, она вообще не человек... странное существо. Я все

время сравниваю – как у муравьев королева... Вот из-за нее это все, видимо, и

идет. Так что нам надо всем работать и делать, что говорят. А есть люди, которые

думают. Ну ты, если что дельное надумаешь, тоже можешь в Совет предложение

внести. Но я так думаю, у нас на это ума не хватит...

  Артем помолчал.

  - А ты понял, что я сегодня сказал?

  - Про Чапая? Про золотую жилу?

  - Ну.

  - Ну и что? – не понял я.

  - Так ведь если мы золота добудем побольше, мы сможем оружия на него купить.

  Мое сердце так и подпрыгнуло. Я остановился, посмотрел на Артема.

  - И правда... как я не подумал!

  - А там такая жила... там на всю армию, наверное, хватит. Завтра делегацию

будут отправлять в другие поселки, насчет общего наступления... торговцы где-то

через месяц, полтора появятся... о черт! – прошипел Артем. Мы замерли.

  В отдалении явственно слышался стук копыт.

  Мы стояли у подножия холма. И сзади нас ничего не было, чистое поле, а за ним

– поселок... До поселка бежать метров двести. Чуть меньше – до рощи справа.

Больше всего мне хотелось немедленно развернуться и нестись как можно дальше,

пока адванты не появились. Самый настоящий ужас пробирал меня... каково это,

когда стоишь и слушаешь отдаленный стук копыт, и ждешь... вот сейчас появятся,

вот сейчас. Со своими страшными карросами. Фигуры, закутанные в белое. И даже

пораженное плечо начинает снова ныть, как бы напоминая об опасности. То ли

присутствие Артема меня сдерживало, то ли просто стыд. Артем стоял совершенно

спокойно, сняв автомат с плеча. Всадники, судя по звуку, приближались.

  - Четверо, - прошептал Артем. Я тоже увидел их. Впереди ехал адвант на

белоснежном могучем коне... это было красиво – белый всадник на белом коне... я

даже залюбовался немного.

  - Это главный у них, - возбужденно зашептал Артем, - Видишь, у него обруч на

лбу и камень... Эх, вот его бы срезать... но это бесполезно, в него никогда не

попадешь.

  - Может, пальнуть? – предложил я, - Пока они опомнятся...

  - Они быстро опомнятся, - возразил Артем, - А сразу в них не попадешь, даже

если они без карросов... магия же. Стой спокойно. Их четверо. Они, скорее всего,

дальше едут – может, не заметят нас.

  В самом деле, подумал я. Мы охраняем поселок. Не полезут же они вчетвером на

весь наш гарнизон. Хотя... с них станется.

  Всадники выехали на вершину холма. Я теперь явственно их различал. Первым ехал

тот самый, белый всадник с обручем и сверкающим камнем на лбу. За ним – еще

трое. Любопытно, что кони у них были – рыжей масти, вороной и соловой. На

соловом коне сидела девушка... совсем молоденькая девчонка, надо же.

Симпатичная, детское такое лицо. Я даже пожалел девчонку – как ее туда

занесло-то?

  - Всадники Апокалипсиса, - прошептал Артем.

  - Чего?

  - Ну, читал Откровение Иоанна Богослова? Черный всадник, красный, бледный и

белый...

  Я вообще Библию в жизни не читал. Но говорить об этом было уже некогда. Белый

всадник соскочил с коня и двинулся в нашу сторону. Я оцепенел. Правый

указательный палец замер на курке.

  - Не стреляй, - шепнул Артем. Я понимал его – нам с четверыми не справиться, и

бежать некуда... хоть бы не заметили.

  - Коль, если начнут... беги сразу в поселок, зови ребят, ясно?

  - Ясно, - сказал я. Оставлять Артема одного жутко не хотелось. Но придется,

если начнут.

  Адвант остановился, бросил на землю что-то – белое, сверкающее. Вернулся к

своей лошади, прыгнул в седло. Всадники двинулись дальше вдоль горной цепи.

  Когда стук копыт затих в отдалении, мы с Артемом перевели дух.

  - Пронесло, - резюмировал мой напарник.

  - А что это он кинул?

  - Пойдем посмотрим...

  Мы поднялись на холм. На земле, мерцая в ночи чистым и ярким светом, лежало

несколько диковинных белых цветков.

  - Что это?

  - Да магия это... отойди.

  Я отошел. Артем, присев, высек из огнива несколько искр, зажег трут, потом,

отойдя в сторону, бросил его прямо на цветы. Магические "сюрпризы" вспыхнули

фейерверком ярких искр, подобно бенгальским огням.

  Когда костерок догорел, на земле ничего не осталось. Даже пепла.

  - Видел? Разве нормальные цветы так горят? – риторически спросил Артем. Я

помотал головой.

  - А зачем это они?

  - Да хрен их разберет... адванты.

  Мы вернулись к подножию холма.

  - Они еще обратно поедут, - сказал Артем, - Будем надеяться, опять пронесет.

  - Слушай, - меня захватила новая мысль, - Неужели с ними никто не пробовал

договориться?

  - Да невозможно с ними разговаривать... мы для них – исчадия ада, понимаешь?

Мы – воплощение зла. А они ну такие хорошие, что даже нас, ужасных тварей, не

убивают... только несут нам свет. Им и дела нет, что этот свет тоже убивает...

это, по-ихнему, вроде как не убийство. А если они нормальным оружием

воспользуются, которое хоть быстро и без мучений бьет, – это значит, они свои

чистые руки осквернили и уже свет нести не могут. Понял? Не могут они, такие

чистые, с такими тварями, как мы, разговаривать.

  - Ну хорошо... но если, предположим, кто-то решил перейти на их сторону... он

же тогда может на Землю попасть!

  - Ну переходи, - предложил Артем, - Может, и на Землю попадешь. Хотя с

корыстными целями ты к ним не подойдешь... они же почувствуют, если ты их будешь

в душе ненавидеть, но придешь к ним, чтобы пройти на Землю... как предатель. Но

вообще-то, сколько я знаю, среди наших таких падл еще не было. А может были, но

им не удавалось.

  Да, действительно, сообразил я. Ведь они, наверное, сразу на Землю не пустят.

Придется тоже с карросом стоять... против своих же ребят. Тут я ощутил такую

гадливость, что меня едва не затошнило.

  Всадники проехали обратно, не заметив нас. На рассвете мы ушли в поселок и

завалились спать до полудня.

  

  

  Вскоре погреб был закончен. Мы загрузили его доверху морковью и свеклой, под

руководством бывшего агронома колхоза "Красные Зори" Валентины Тимофеевой. Потом

меня направили на золотой прииск, где сейчас работали многие, жадно раскапывая

новую жилу. Удивительно, но никому, похоже, не приходило в голову припрятать

золото для себя... большинство уже так давно жили здесь, что отвыкли от земных

ценностей. А в Ладиорти – зачем отдельному человеку золото? Здесь все равно не

выжить без помощи других.

  Конечно, если попадешь на Землю, может, это золото бы и пригодилось... но хотя

все готовились к штурму Замка, в возвращение на Землю как-то не верилось... это

было что-то такое заманчивое, отдаленное, почти невозможное. Мечта... Да и

останешься ли в живых после этого штурма?

  Мне повезло – я попал на работу в сарай, где готовились золотые слитки.

Помогал Рашиду, который на Земле был подручным сталевара на Зеркальском

Металлургическом комбинате. Мы собирали крупинки золотого песка, плавили их в

самодельном тигле и заливали в формы. Работа нравилась мне – лучше, во всяком

случае, чем лопатой махать. Уставал я теперь меньше. За день через мои руки

проходило такое количество золота, которое могло бы до конца жизни обеспечить,

по крайней мере, одну семью. Удивительно, но это меня сейчас совершенно не

трогало. Зато я с удовольствием думал о том, что на эти слитки можно будет

купить оружие... очень много оружия... и лекарства. Недавно тетя Зина, повариха,

умерла от воспаления легких. У нас легко становились смертельными те болезни,

которые на Земле давно уже лечили. Говорят, у торговцев были антибиотики или

что-то подобное...

  Да и много чего можно будет у них купить. Железные лопаты, например, ножи,

посуду нормальную... нет, это глупость. Зачем обзаводиться здесь хозяйством,

нужно только оружие – чтобы попасть на Землю. А от карросов все равно лекарства

не существует.

  Работали мы так же – по восемь часов. С семи утра до четырех вечера с

обеденным перерывом. Мы могли бы работать и дольше, но так было сделано, потому

что ведь еще и армия существует, и в патруль надо ходить, и на учебу. И

хозяйственные заботы существуют, которые намного сложнее, чем это может

представить земной, да еще городской человек...

  Вскоре нам приставили в помощь пацана пятнадцати лет – Женьку. Он принимал у

старателей золотой песок и взвешивал его, отмеривая для слитков равные порции.

Работы у нас поубавилось, и появилось время, чтобы посидеть и поболтать иногда.

Женька "проявился" всего месяц назад, позже меня. Ему повезло – он возник по эту

сторону гор, и с адвантами еще не встречался. Видел, правда, их издали, во время

патруля.

  Женька учился в девятом классе, когда попал сюда. В Граничном вообще-то была

школа, но только для маленьких. По типу сельской школы – все вместе, в одном

классе (впрочем, ребят школьного возраста было всего человек восемь). Женька

сразу потребовал, чтобы его зачислили в "общий рабочий отряд" и даже в армию.

Совет не стал возражать – нужны были лишние руки... тем более, сейчас, когда

намечалось наступление, и – может быть впервые за многие годы – реальная надежда

прорваться.

  Держался мальчик независимо, демонстративно курил самокрутки... Он жил раньше

в каком-то маленьком городке в Оренбургской области. С нами разговаривал

неохотно. Рашид, глядя на то, как он лихо дымит, качал головой:

  - Ай, ай, ну как же так можно? Был бы ты моим сыном, я бы с тебя шкуру

спустил.

  Женька вспыхивал и молча выпускал изо рта особенно большой клуб дыма.

  У Рашида остались в Зеркальске жена, мать, трое сыновей, правда, помладше

Женьки. По-моему, он до сих пор не мог понять до конца, что с ним произошло,

поверить, что находится в совершенно другом мире... Иногда он приносил прямо в

сарай какие-то обрывки бумаги, карандаш (у него было такое богатство) и просил

меня:

  - Слушай, ты грамотный, студент, помоги по-человечески... давай напишем в

Верховный Совет. Они ж должны знать, что тут такое безобразие. Ну что это, к

семье не пускают... разве ж так можно? Дети без отца растут.

  - Куда ты писать собрался, Рашид? Какой Верховный Совет?

  - Ну какой... в Москве, не понятно, что ли?

  - Да нет никакой Москвы...

  Этого Рашид понять не мог. Я подходил с другого конца:

  - А в какой почтовый ящик ты собрался свою жалобу кидать?

  - Да, - Рашид задумывался, - Надо бы в других деревнях спросить, может, они

знают... но надо сообщить, в конце-то концов... Нельзя же так.

  Женька так и не разговаривал с нами, наверное, обижался на Рашида. Но однажды

Рашид был в патруле и попал под каррос. Мы с Женькой остались одни. Я уже более

или менее научился всему, и лихо выполнял всю работу. На второй день случилось

так, что прииск остановился – сломалась какая-то подающая машина, что ли... Мы

бездельничали, но с поста не уходили – ждали, пока прииск снова заработает. В

конце концов я сказал Женьке, что схожу за книжкой – я взял библиотечную книжку,

Стругацких, "Стажеры", и теперь мне не терпелось дочитать... Раз уж все равно

делать нечего. Я сбегал за книжкой, зашел в лазарет к Рашиду.

  Бедный литейщик лежал на той же лавке, где когда-то был я, и стонал почти

беспрерывно. Его накрыло светом полностью, температура была высокая, Катя то и

дело обтирала Рашида уксусом... Рашид открыл мутные от боли черные глаза, узнал

меня.

  - А, Коля... ох, ты не представляешь, это ж надо, какая боль адская... так

разве можно? Это же фашисты, самые настоящие, Коля... Мы же ничего им не делаем,

мы еще даже стрелять не начали.

  Я не знал, что ему сказать. Протянул припасенное яблоко.

  - Вот, Рашид, пожуй, может, отвлечет немного...

  - Да не могу я... ничего есть я не могу. Не принимает мой живот... Слушай,

Коля, а чего ты не на работе?

  Я рассказал о сломавшейся машине.

  - Ты иди, иди, - забеспокоился Рашид, - а вдруг запустят... Что там пацан

один, он же не сможет.

  - Я к тебе зайду еще...

  В дверях я столкнулся с Катей. Она собралась за водой, взяла коромысло, ведра.

 

  - Давай я принесу...

  Катя не отказалась от помощи. Я сбегал к колодцу, принес воды. Не заходя в

лазарет, спросил Катю:

  - Как Рашид? Выживет?

  Она подумала.

  - Я думаю, да. Температура уже немного упала, а это хороший знак.

  - Он долго был под карросом?

  - Говорят, около минуты. Но знаешь, это все индивидуально. Все по-разному это

переносят.

  Я отправился на прииск. Машину еще не починили, и я замедлил шаг – куда теперь

торопиться-то?

  Вошел в "предбанник", где старатели сдавали добычу. И услышал в глубине сарая

какое-то странное хлюпанье. Замер, постоял немного. Открыл дверь. Женька сидел

на ящике со слитками и плакал.

  Увидев меня, он стал лихорадочно размазывать слезы по лицу. Я подошел, сел

рядом.

  - Домой хочется?

  - Ага, - по-детски сказал Женька.

  - Мне тоже.

  - Ты с родителями жил? – спросил он.

  - Я только что поступил в институт. Жил у тетки, родители у меня в маленьком

городке остались.

  - Так тебе сколько лет?

  - Семнадцать. А тебе пятнадцать?

  - Да. Я не могу, - признался Женька, - как мать вспомню... не могу. Домой

хочется.

  Мне захотелось обнять его за плечи, но я побоялся – еще подумает, что я к

нему, как к маленькому.

  - Сначала как-то интересно все было... все новое такое, любопытно. Пострелять

дали, интересно. Армия... даже работа, и то интересно. Не то, что в школе

сидеть, - Женьку словно прорвало, - А потом такая тоска взяла... не могу. И

мать... она там с ума, наверное, сходит. Тоскливо здесь очень... страшно.

  Да, подумал я, а мне вот сразу не было интересно... мне сразу такое пришлось

пережить, что теперешнее существование уже кажется раем.

  - Ничего, - сказал я, - скоро в наступление пойдем.

  - Да, - Женька вскинулся, - Уж скорее бы... лучше сдохнуть, чем тут жить.

  Почему-то никто не думал о своей личной перспективе выживания и попадания на

Землю. Любопытно, что я и сам не думал о Земле, я думал только о том, что –

лучше пойти в наступление и сдохнуть.

  - Пошли сегодня ко мне в общагу, - предложил я, - у нас весело. В карты

сыграем. Юрик иногда приходит, Громов – дзюдоист, знаешь? Он на гитаре здорово

играет.

  - Я тоже немного умею, - сказал Женька задумчиво.

  - Вот здорово... завидую, у кого такие таланты есть. А я вот ничего не умею –

ни петь, ни рисовать, ни играть... ни стихи сочинять. Только на нервах и играю.

  В дверь застучали.

  - Эй, приемщики! Пошевеливайтесь, работа пошла!

  

  

  Женька стал приходить в гости каждый день. Мы слушали Юрика, резались с Ваней

и Максом в тысячу или в подкидного. Ходили гулять по Граничному, на запад, почти

до Озерного поселка... там, у них, действительно озеро, довольно большое, но

соленое, рыба не водится. Летом, говорят, купаться там здорово. И грязи

лечебные, даже боль от световых поражений частично снимают. Но сейчас уже

слишком холодно.

  Мне было немного стыдно, что я связался с таким малолеткой. Но с другой

стороны – чего стыдиться? Женька по возрасту мне и в самом деле ближе, чем даже

Ваня, тем более – Макс и Артем, у которых уже третий десяток за половину

перевалил. Да и кто я – такой же пацан, школьник еще по сути. В институте

поучиться не успел, в армии не был. Мы с Женькой подружились. Он рассказывал мне

о своей школе, о пацанах, о девчонках... меня поразило то, что у Женьки уже было

кое-что с девчонкой. Причем я понял, что он не хвастается, что было на самом

деле. Правда, девочка там была такая, с которой побывало полшколы. У меня, в

принципе, тоже была такая возможность, такие девочки в каждой школе бывают, но

как-то противно, неприятно... С другой стороны, неприятно то, что такой

мальчишка оказывается опытнее меня. Ну и ладно, не очень-то и хотелось. В

общем-то Женька говорил о девчонках не цинично, как у некоторых бывает.

  И пил он куда круче меня. В свои пятнадцать лет мог запросто бутылку водки

выдуть. И тоже не врал – он и сейчас пил брагу стаканами, по крайней мере, по

выходным. Кроме того, у них и анашу продавали, и он уже пробовал.

  - А не боишься привыкнуть?

  - Да ну... это фигня все. Кто не хочет, тот не привыкнет. И потом, анашу можно

всю жизнь курить, и ничего... это как сигареты. Вон узбеки ее постоянно курят.

  Я терялся и не знал, что на это сказать.

  Поступать Женька хотел в художественное училище. Учился в школе он плохо, но

талант у него действительно был. Как-то на моих глазах Женька взял нож – один из

немногих железных ножей в Граничном – и из простого сучка вырезал такое

чудо-юдо, что я испугался. Глаза на стебельках, крючковатый нос, и главное –

общее такое хитрое и хищное выражение морды, что невозможно принять это существо

за мертвое. Причем рисовал Женька плохо, так себе рисовал. Вообще, меня всегда

удивляли талантливые люди. Вот, вроде бы – совершенно нормальный мальчишка, даже

хулиган... никогда не подумаешь, что он вообще способен на что-то хорошее. И

вдруг берет деревяшку, и совершенно преображается... раз, раз – и готово что-то

совсем необыкновенное, особое, что-то совершенно Женькино, ни на что не похожее.

 

  Причем нельзя сказать, чтобы он этим занимался постоянно. Но когда занимался –

у него получалось. Найдет деревяшку какую-нибудь, посмотрит на нее таким сонным

взглядом... как будто в себя уйдет. И раз-раз – готово... А все остальное время

– парень как парень, даже не подумаешь ничего такого.

  

  

  Рашид вышел на работу через две недели, похудевший, заросший черной бородой и

злой, как черт. Все время на нас ворчал "колдуны чертовы", все мы у него делали

неправильно и не так...

  А потом пришло время мне уходить.

  

  

  

  

  5

  

  Мы остались на ночь в леске неподалеку от деревни. От моря нас отделяло всего

километра полтора, а лесок был удобный – совершенно непроходимый, во всяком

случае, лошадь здесь застрянет в любом случае. И в смысле маскировки место было

идеальное.

  Виктор Иваныч, как обычно, с вечера натянул шерстяные носки. Берег здоровье –

когда тебе за пятьдесят, наверное, это становится существенным. Теперь у него

ноги не влезали в ботинки, и в случае чего быстро встать и бежать он никак не

сможет. Юра неодобрительно покосился на ноги нашего шефа, но ничего не сказал...

 

  Да впрочем, сегодня это не так уж существенно. Мы здесь очень удачно

замаскированы, и вряд ли сегодня адванты достанут нас... разве только их собаки

почуют. У них и собаки ведь есть. Но в густой, глухой лес они не сунутся – здесь

их свет действует очень ограниченно, тень деревьев его гасит.

  Мы легли на брезенте, все четверо, Валерия каким-то образом опять оказалась

рядом с Юриком... точнее, между Юриком и мной, и я чувствовал, что она очень

активно к Юрику пытается прижаться. Для тепла, разумеется.

  Интересно, Юра действительно не знает и не понимает, что Лерка влюблена в него

по уши? Ведь наверняка она и в поход этот выпросилась у лейтенанта Машкова не

случайно... Вообще-то странно, что девчонку послали. У нас в армии были женщины,

но мало. Хотя Лерка – мастер спорта международного класса по гимнастике, даже в

Союзную сборную как-то входила. И стреляет она отлично, и вообще – бедовая

голова. Но все равно... задание очень ответственное, опасное, иначе, как

интригами, и не объяснишь.

  Меня вот тоже почему взяли... странно. Я долго ломал над этим голову, но Юрик

потом сам признался, что это он выбрал меня. Почему? Кто знает? Конечно, мы в

каком-то смысле приятели, он у нас в гостях бывал каждый день. Но ведь из нашей

общаги он мог бы взять кого-то понадежнее, Артема того же или Макса. Хотя, с

другой стороны – а может, ему лучше, чтобы кто-то послушный был, кому приказать

можно... Артем ведь друг, тут все не так просто. А теперь все идеально. Я молчу

и выполняю указания, да и понятно – ну кто я, а кто Юра? Лерка вообще готова в

огонь и в воду по первому Юриному слову. Только Виктор Иваныч выбивается из

общей колеи... два раза, когда с адвантами встречались, мы из-за него чуть не

погорели. Мне пришлось его чуть ли не на закорках тащить. Но пронесло, слава

Богу, никого не задело... Даже подумать страшно. Такой путь позади. Столько

преодолели всего, пережили – хоть целую книгу пиши. Мне кажется, я за этот путь

старше на несколько лет стал. И вот ведь, дошли... Дошли! Деревня – вот она...

завтра Виктор Иваныч с Юрой пойдут на переговоры. Очень важные переговоры.

  Неужели же каждый раз, когда ребята за рыбой ходят сюда, такое переживать

приходится? Артем уже три раза ходил... Как же мы в наступление пойдем? Как

против такой силищи – с автоматами...

  Нас больше, конечно. И в этот раз мы всех сможем вооружить. Но разве тут в

количестве дело...

  

  

  Наутро пожевали сухарей с водой, и Юра с Виктор Иванычем начали собираться.

  Собственно, какие там сборы... закинули мешки за плечи и пошли. Условились,

что ждать мы их будем до ночи, если стемнеет, а они не вернутся – идем в поселок

их искать. Вернее, я иду, а Лерка остается.

  Надо, чтобы хоть один из нас четверых вернулся, и желательно, с результатом.

Вся надежда, конечно, на Виктора Иваныча. Его бы не отправили иначе в такую

экспедицию.

  Но разговор со старейшиной Скиром должен вести человек пожилой, солидный, член

Совета. Вообще-то рыбаки нас не любят...

  Мы остались с Леркой одни в лесу. Она села с независимым видом на брезент,

достала из мешка вязанье... женщины в Ладиорти все время что-нибудь то шьют, то

вяжут. Лерка за время пути уже второй шерстяной носок заканчивает. Я лег,

закинув руки за голову. На удивление тепло сегодня... как будто весна наступила.

На самом деле – зима, по земному счету Новый Год скоро.

  Градусов пятнадцать-двадцать. В куртке даже жарко, когда идешь. Зато ночью

совершенно не холодно.

  Я лежал и смотрел на Лерку. Надо же... девчонка она симпатичная, хотя и дура.

Короткие каштановые густые волосы, носик вздернутый, фигура тоненькая, легкая,

но сильная. Склонилась над вязанием, внимательно так смотрит своими серыми

большими глазами... Нет, хорошенькая девчонка. Мне семнадцать, ей

восемнадцать... жаль, что она в Юрку так втрескалась, что ничего вокруг не

замечает.

  Ну конечно... Юра у нас герой. Он у нас "афганец"... как будто в Ладиорти это

что-то решает, как будто каждый из нас не рисковал жизнью в сто раз сильнее, чем

на нормальной войне. Он и поет хорошо... Чего это я, завидую, что ли? Глупо...

  Интересно, а может кто-нибудь полюбить меня? Вот такого обыкновенного,

примитивного... Светке вот я надоел. Честно говоря, я уже подзабыл ее. Наверное,

все-таки это была не настоящая любовь.

  - Лер, - спросил я, - Ты откуда вообще, в смысле, с Земли?

  - Я из Ленинграда, - сказала она.

  - А я из Зеркальска.

  - А, - равнодушно ответила Лерка.

  - Я никогда не был в Ленинграде... красивый, наверное, город.

  - Конечно, красивый, - Лерка слегка оживилась, - Мы на Васильевском жили...

  - А можно я к тебе в гости приеду, когда на Землю вернемся?

  - Приезжай, - Лерка улыбнулась. Наверное, такая перспектива ее обрадовала – не

моего посещения, конечно, а – на Землю вернуться.

  - Лер, а тебе нравится Дольский?

  - А кто это такой?

  - Это поэт такой и композитор... автор-исполнитель, в общем.

  - Бард, что ли? – равнодушно спросила она. Я понял, что полного

взаимопонимания у нас с Леркой не будет никогда.

  - А кого ты любишь? – спросил я и, не удержавшись, добавил, - Если не считать

Юрика...

  - Дурак ты, - обиделась Лерка. После этого разговаривать стало как-то

скучно... Я поднялся и сказал:

  - Пойду прогуляюсь... Целый день еще тут торчать.

  Действительно, дурак, думал я, продираясь сквозь кусты. Не мог на какие-нибудь

нейтральные темы поговорить. Вообще не умею говорить с девушками. Как-то

скованно с ними себя чувствую. А нам ведь действительно – целый день торчать

здесь вдвоем.

  Впрочем, скоро я забыл о Лерке. Спустился в овражек, где протекал маленький

ручеек. Понаблюдал за текущей водой... кидал в воду веточки и следил за тем, как

они преодолевают пороги и исчезают вдали... может, еще до моря доберутся. Трогал

руками мох и удивлялся – какой он мягкий, нежный. Смотрел, как снуют жучки по

прелым листьям... хоть какие-то насекомые здесь все же есть. Как покачиваются

древесные голые ветви на фоне серых туч.

  Вот удивительно... насколько острее я стал воспринимать все. Такой термин есть

– сенсорное голодание. Это у нас здесь... действительно, книг – очень мало, рожи

все уже знакомые и надоели, телевизора, радио, кассет, кино – ничего нет.

Женщины там театр какой-то организовали, но он сейчас не работает, все заняты

сильно на прииске. Вот и воспринимается все очень остро изголодавшимися нервами.

Какая-нибудь простая песня так может потрясти, аж до слез. И природу вокруг

замечаешь... жаль только, что в Ладиорти всегда все серо. И память – такая

острая становится. У Митяева такая песня есть – "знаешь ли ты, как память в эти

часы остра?" Восстанавливаешь в памяти лица знакомых, родных – они как живые. А

особенно хорошо синее небо вспоминать. Я так хорошо этот цвет помню, эту cияющую

синеву... как же я устал без нее. Без солнца. Как я солнце люблю – рассветное,

огромное, алое золото, и полуденное, маленькое и злое, как каррос... только без

солнышка жизни нет. Какая это странная вещь свет – без него жить нельзя, но он

может и жечь, и убивать. Ведь и мы люди, и мы все любим свет, и жить без него не

можем. Ведь не живем же мы в темноте...

  

  

  День перевалил за середину. Мы с Лерой перекусили сухарями. Она уже не дулась

на меня, но и разговаривать как-то не желала. Я снова отправился погулять в лес.

 

  На этот раз я пошел в сторону, противоположную деревне. Здесь было что-то

вроде тропинки, полузаросшей, вьющейся между зарослями. Я бодро шел по ней, и

вскоре заметил просвет впереди... Неужели здесь роща уже кончается? А может

быть, это только большая поляна...

  Нет, лес кончался здесь. И едва я вышел за последние деревья – как тут же

увидел адванта.

  Я машинально застыл – может, не заметит... но адвант заметил меня, соскочил с

коня и знакомым жестом вздернул правую руку, надевая каррос. Я скинул с плеча

автомат, и почти не целясь, дал очередь, но каррос уже зажегся. Я медленно

отступил к лесу. Адвант шагнул за мной.

  Слава Богу, он только один... и собаки, вроде бы, при нем не было – они

посылают собак за помощью. Лошадь адванта паслась в отдалении. Я стал медленно

отступать. Ну иди же, уходи... я дал еще одну очередь. За мной лес. Ведь в лесу

тебе воевать неудобно. Неужели же так хочется меня уничтожить? Ведь я все равно

сейчас скроюсь...

  Я уже был под прикрытием древесных ветвей. Но адвант – вот упорный попался –

все шел за мной. Световая граница, не очень яркая при дневном освещении, но все

же заметная – неуклонно надвигалась на меня. Свет у этого адванта был

нежно-лимонный. Я выстрелил еще раз. И сзади меня послышалась вторая очередь...

Лера встала рядом со мной.

  - Нарвался? – спросила она.

  - Иди уж, - огрызнулся я, - Да он тут один, ничего...

  - Тебе и одного хватит...

  Мы теперь вдвоем пятились в глубь леса. Здесь вилась тропиночка, и это

позволяло адванту наступать на нас. Но по сторонам тропинки вились такие

заросли, что в них и не спрячешься... В них хотя бы проникнуть надо. Конечно,

жить захочешь – везде пролезешь. Но ведь и в лесу каррос действует. Луч его

сузился, будто заострился и сконцентрировался... он теперь меньше, но жжет,

наверное, еще сильнее.

  - Слушай, Коля, хватит отходить, - сказала вдруг Лерка, - давай постоим,

подождем. Он не будет наступать, если стрелять время от времени. И видишь, он

уже выдыхается... они же не безгранично могут каррос держать. На это силы

нужны...

  - Ну и что?

  - Ну ничего. Упадет, а мы его в плен возьмем.

  Я за последнее время усвоил в основном тактику – увидев каррос, немедленно

отходить и прятаться как можно дальше. Но в общем, Лерка была права – отчего бы

и не попробовать. Нападение – лучший способ защиты. Мы остановились и дали по

очереди в сторону адванта.

  Они наступают только тогда, когда сильны. Когда ощущают себя сильными.

Наверное, они просто не знают, как мы панически боимся их карросов... может, они

тоже нас побаиваются... Вот сейчас этот адвант, может, думает, что не устоит,

что не хватит его колдовской силы против нас двоих. Я вгляделся в вершину

светового конуса... Господи, так это же девчонка! Такая же, как мы, может,

постарше... тоже симпатичная, русые волосы зачесаны назад, собраны в хвост. Что

меня всегда удивляет – это до чего адванты на людей похожи... Стоит бледная уже

совсем... или так кажется в призрачном свете карроса? Глаза большие, темные.

Стоит и не двигается... А страшно вот так стоять. Ведь стоит ей сделать два шага

вперед, два быстрых шага – и мы окажемся в обжигающем свете, мы не успеем

отскочить. Неужели она этого не понимает? Ей так легко победить нас.

  Неужели ее сил не хватит на то, чтобы эти два шага сделать? Мне кажется, мне

бы дали сейчас такой каррос, так я бы разнес весь их Замок в одиночку... всех бы

раскидал, только бы дорогу на Землю пробить. А у нее – сил не хватает... сил,

или смелости, или сознания своей правоты, или сознания силы? Не знаю, чего ей не

хватает. Я снова дал очередь – пули завязли в свете карроса, как в молоке.

Надежный щит... Иногда, только, говорят, дает сбои. Но все равно – чтобы кого-то

из адвантов убили – никогда не слышал. Их можно только ранить.

  Девчонка поменяла правую руку на левую... устала все-таки. Вообще как это они

стоят часами с поднятой рукой. Ведь нормальный человек так долго руку держать не

может. Тоже магия, или тренируются... Девчонка пошатнулась, Лерка за моей спиной

быстро отпрыгнула назад, я не успел, но сердце у меня быстро скатилось в пятки.

Но девушка-адвант осталась на месте. Это она от слабости шатается, подумал я, и

мне даже стало ее жалко... но что жалеть – не мы ведь напали. Кто же ее

просил...

  А может быть, подумал я, ей казалось, что мы напали? Она ехала, увидела меня и

решила, что я на нее нападаю... слезла с коня, почему-то они верхом не воюют.

Зажгла каррос – для защиты. Ей кажется, что для защиты. Тем более, я

действительно первым пальнул.

  А может, она увидела, что я один, и подумала – легкая добыча. Не знала, что

нас двое... и вот теперь жалеет. Крикнуть бы ей – уходи, мы не тронем. Но за

моей спиной стояла Лерка, и глаза ее сверкали. И она права – действительно, а

почему не тронем? Теперь, когда уже победа близко, когда мы действительно можем

ее убить... может, редчайший случай такой сам в руки идет.

  Ну и что, что это девушка? – спросил я себя. Чем она лучше остальных? Магией

мужчины и женщины пользуются одинаково хорошо. Может быть, это она обожгла мне

спину... может быть, она убила Алешку. Обожгла Рашида. Кто знает, сколько

жизней, и сколько человеческой боли у нее на совести. Она же адвант...

  Она одна из тех, кто не пускает нас домой... чем меньше их будет, тем лучше.

  Сколько мы так стоим уже? Час, два? Уже смеркается... скоро должны появиться

Юра с Виктор Иванычем... а может, они уже пришли. Зря, наверное, мы связались...

 

  - Может, лучше уйдем, - предложил я тихо Лерке, - наши скоро вернутся...

  Она не успела ответить... свет карроса внезапно погас и девушка-адвант упала

лицом вниз. Тотчас мы бросились к ней. Лерка схватила выпавший из руки каррос,

сунула себе в карман. Я поднял девушку – она потеряла сознание.

  - Ага, тяжело каррос-то держать, - сказала Лерка, - Давай ее свяжем на всякий

случай.

  - Сними у меня ремень с брюк, - предложил я, оглядевшись в поисках чего-нибудь

подходящего. Брюки мои и так хорошо держались. Лерка вытянула ремень, и я связал

девушке-адванту руки сзади тройным узлом. Потом взвалил ее на плечи и понес к

нашей стоянке.

  Юры и Виктора Иваныча еще не было. Я свалил пленницу на брезент. Оказывается,

за это время она пришла в себя и теперь смотрела на нас круглыми от ужаса

темными глазами.

  А что теперь с ней делать-то, вдруг подумал я и понял, что совершенно этого не

представляю. Тащить ее с собой? Через все Побережье, через горы? Невозможно.

Убить? Но как? Вот так просто взять автомат и... ну не вязалось это у меня в

голове никак – ведь самая обыкновенная девчонка, симпатичная, и не такая уж

плохая на вид. Даже лицо такое одухотворенное.

  Да и потом – раз уж мы ее взяли в плен, надо хоть спросить о чем-то... о чем?

Ведь никогда адванты с нами не разговаривали, а вот теперь – придется.

  - Ну что? – спросил я, - Тяжело каррос держать?

  - Бывает, - ответила девушка сдавленным голосом. Видно было, как ей страшно. И

как она пытается подавить этот страх. Еще бы – это тебе не светом давить. Тут у

тебя никакого оружия, никакой магии, и ты во власти людей, которые имеют полное

право тебя ненавидеть.

  - Как тебя зовут? – спросил я.

  - Нина.

  - А меня Николай. Ее Лера.

  - Удивительно, - Нина перевела взгляд темных больших глаз на Леру, - Я никогда

не видела женщин среди ваших... я думала, у вас нет женщин.

  - Да нет, встречаются иногда.

  Лерка отошла в сторону, предоставив мне инициативу беседы... видно тоже не

знала, что же теперь делать.

  Это у меня собака так. Она любит за кошками гоняться – страсть. Однажды она

кошку догнала... а что с ней дальше делать – не знает. Так она сделала вид, что

вовсе не за кошкой бежала, а так, по своим делам, и пролетела мимо.

  - Слушай, Нина, - сказал я, - Нам никогда с вашими не приходится

разговаривать... а вопросов много. Вы ведь с Земли тоже?

  - Да. Мы приходим с Земли, - похоже, страх Нины начинал проходить.

  - А почему вы нас не пускаете на Землю?

  - Но вам нельзя на Землю... вы темные. Вы такое на Земле устроите...

  - Но ведь мы жили там, и ничего. Да и какие мы темные? Мы самые обыкновенные.

Мы же тоже пришли с Земли, как и вы.

  - Разве вы с Земли? – Нина подняла брови, - Вы же с Шести Островов...

  Я удивился.

  - Вы что, совсем не знаете мира, в котором живете? С Шести Островов приходят

корабли торговцев, это да. Там у них другое государство, развитое. А мы-то сами

с Земли... мы случайно все сюда попали. Мы обыкновенные люди, понимаешь? Я вот

студент, она тоже. Мы сюда просто проваливаемся, а обратного хода нет. А вы

знаете обратный ход и нас не выпускаете...

  Девчонка, похоже, совершенно успокоилась.

  - Все равно, - сказала она, - Пусть даже вы приходите с Земли... Я вообще-то

тоже так думала. Посмотришь, у вас лица такие – русские, обыкновенные. Но вы

темные... Как вы живете? У вас анархия, каждый делает, что хочет...

  - Неправда. Откуда ты знаешь? У нас все очень строго.

  - Значит, у вас тоталитарный режим, обязаловка.

  - А у вас что, в Замке?

  - У нас все основано на любви, - заявила Нина, - мы любим Королеву, и поэтому

подчиняемся ей.

  - А мы любим наших родителей, наши семьи, - сказал я, - Родных, кто остался на

Земле. И мы хотим туда. Если вам здесь нравится с Королевой – живите на

здоровье, кто мешает. А нас отпустите.

  - Но вы темные...

  - Да почему мы темные?

  - Ну подумай сам. Вы пьете, у вас свободный секс, драки, ругательства как

норма языка, вы убиваете, воруете, вы нарушаете все заповеди...

  - Мы ведем себя как все люди, - сказал я, - не лучше, и не хуже. Я, например,

не пью и еще никого не убил в жизни. Люди все разные... есть хорошие, есть

плохие. Так и мы. Если вы нас выпустите, на Земле ничего не изменится. Мы такие

же, как и все люди. Неужели вы другие?

  - Да, - сказала девчонка, - у нас совсем другие отношения. Мы любим друг

друга. Мы любим всех людей.

  - Если вы любите всех людей, то почему не любите нас?

  - А почему ты думаешь, что мы вас не любим? – удивилась Нина, - Мы и вас

любим.

  - Почему тогда вы убиваете нас своим светом? Или ты не знаешь, что свет

карроса убивает?

  - Знаю... но это убивает не свет, а ваша собственная тьма.

  - Это новости, - удивился я.

  - Поэтому я и говорю, что вы темные, - продолжала Нина, - каррос является

лучшим доказательством. Человек может и не пить, не курить, быть святошей – а

внутри абсолютно темным. Каррос проверяет всех. Если человек темный, свет

карроса не сможет пройти через него. Ведь это божественный свет, и если в

человеке много тьмы, каррос не поддержит свет Бога, а в луче чужого карроса эта

тьма активизируется и причиняет боль.. чем больше боли, тем более темный

человек. А светлый, чистый человек в луче карроса ничего не ощущает, он

прозрачен для этих лучей. А вы все не выносите света... мы же стоим в свете

лучей друг друга, и с нами ничего не происходит. – Это все теории, - Лерка

подошла ближе, - Кто тебе это сказал?

  - Мой учитель... – Нина перевела взгляд на нее, - А ему – Королева.

  - Так вам Королева все, что угодно, может наплести, а вы поверите. Конечно,

как же не поверить, вы же ее любите...

  Лерка выхватила из кармана каррос.

  - А вот сейчас мы посмотрим, какая я темная...

  Она надела каррос на руку. Всего-то навсего – ограненное яйцо горного хрусталя

на системе ремешков. Нина молча и с любопытством наблюдала за ней... она,

похоже, была убеждена, что ничего не произойдет. Лерка подняла руку так, как это

делали адванты... и на поляну хлынул свет!

  Не лимонно-желтый, как был у Нины, а голубоватый... Яркий, чистый и сильный

поток.

  - Ух ты, это здорово! – крикнула Лерка. И вдруг повернулась к Нине и направила

луч на нее.

  Луч оказал обычное действие. Нина вжалась в землю, секунд пять она сдерживала

крик, но потом завизжала... Лерка не убирала свет, губы ее были плотно сжаты.

Слушать этот вопль было невыносимо. Я подошел сзади и ударил Лерку по руке.

Каррос соскользнул с ее ладони.

  - Отстань от нее, - велел я, - Ты же видишь, она дура круглая... они просто

ничего не понимают.

  Потом я подошел к Нине. Она возилась на брезенте, всхлипывая. Куда-то делась

вся ее уверенность... Лицо пошло красными пятнами, насколько можно было

различить в сумерках, в глазах застыла боль.

  - Вот это самое мы и испытываем, - сказал я тихо, - Понимаешь? Я был под

карросом, Лерка тоже.

  - Но я не знала, - простонала Нина, - это... странно. Получается, что

каждый... каждый может держать каррос... И этот свет...

  - Этот свет – твой собственный свет. Твоя правда и твоя чистота. У меня своя

правда. У Лерки своя. Я могу обжечь тебя своей правдой... Только я не хотел

этого делать. Потому что люди все одинаковы... нет темных, и нет светлых. И

никто не может судить другого. И закрывать дорогу домой – тоже нельзя. Ты

понимаешь это?

  Может быть, она и не выживет, подумал я. Надо было раньше Лерку остановить. Я

медлил... мне, наверное, тоже захотелось, чтобы она почувствовала, что делала с

другими.

  - Я не знала, - Нина говорила совсем тихо. Я понимал, как ей больно сейчас, и

удивлялся ее выдержке – как она еще может говорить более-менее спокойно, -

Может, я не права... не знаю. Я жила на Земле, как все. Была студенткой... но

мне хотелось чего-то необыкновенного, иного... любви, дружбы, настоящей жизни.

Настоящих, чистых и сильных людей. И я встретила их... мне показалось, что

встретила. Они такие... они чистые и сильные. Талантливые. Добрые. Они не такие,

как все. Они не способны убивать, мучить, предавать. И они привели меня сюда и

сказали, что подчиняются Королеве... и она – такая же, прекрасная, и внешне

прекрасная, и внутренне. Ее невозможно не любить. Ее все любят. Каждое слово,

которое она произносит – как награда. Разве же это не счастье, не единственное

счастье в жизни – защищать такую Королеву. Мне сказали, что Королеве и Замку

угрожает опасность... что вы, теппелы, хотите захватить Замок, убить Королеву и

открыть дорогу на Землю. Потому что тогда для вас откроется дорога. Королева

держит ее замкнутой. И на Землю вы будете нести тьму... потом мне показали

каррос. Я не знала... я не понимала, что это так. Я не думала, что вы тоже

можете держать каррос. Я даже не знала, что вы с Земли... получается, что нам

лгали? Но кто, зачем? Зачем Королева станет нам врать? Для чего ей все это

нужно? Или не ей? Кому-то еще? Я не понимаю... я никогда не понимала, почему нам

не дают подробных объяснений о вас – кто вы такие, чего хотите. Темные, и все...

неужели все так просто, и вы просто хотите вернуться домой? Господи, я не

думала, что это так больно...

  - Но ведь ты видела, как люди кричали от боли, попав в луч? Ведь ты видела,

что они не могли встать, и умирали...

  - Но нам сказали, что это убивает собственная тьма...

  - Значит, и в тебе много этой тьмы.

  - Значит, много, - прошептала Нина, - дайте попить.

  Я принес ей воды. Развязал руки – все равно она сейчас никуда не уйдет. Нина

взяла кружку и напилась, потом со стоном упала на брезент.

  - Наверное, я такая же, как вы... я темная. Я принадлежу к вам на самом

деле... но почему каррос... нам говорили, он работает только у светлого и

чистого человека.

  - Он работает у сильного человека, - сказала Лерка с легким презрением.

  Нина мотала головой из стороны в сторону, как лошадь, отгоняющая муху. Я

решил, что это она от боли, но по-видимому, эти качания имели смысл...

  - Я не верю вам, - сказала Нина, - Это неправда. Я не знаю, что вы сделали с

карросом, и как добились этого. Может быть, он и правда какой-то другой... не

так действует на самом деле. Но я не могу не верить в любовь... если бы вы были

в Замке, если бы вы сидели с нами за столом, видели глаза Королевы. Я знаю, что

я умру... но мне не страшно. Я хочу всегда смотреть в глаза Королевы... – она

говорила все тише.

  - И значит, мы темные? – спросила Лерка.

  - Конечно, вы темные... моя боль говорит мне об этом.

  - А о чем говорит наша боль? – ехидно спросила Лерка. Нина не отвечала.

  - Оставь ее в покое, - сказал я, - Ты что не знаешь, ей не до того сейчас... и

ты видишь – они ничего не видят, кроме Королевы... Королева – или весь остальной

мир, все люди. Перед любовью к Королеве отступают все аргументы.

  - Королева – или Бог, - добавила Лерка. Я с удивлением посмотрел на нее. При

чем тут вообще Бог?

  Сзади хрустнули ветки. Мы обернулись разом. Юра подошел к нам.

  - А где Виктор Иваныч? – поинтересовалась Лерка. Юра махнул рукой.

  - Он ждет на окраине поселка. Мы договорились, что я заберу вас, и двинемся

оттуда другой дорогой.. а это что?

  - Ну как, вы успешно поговорили? – спросил я.

  - Успешно... пошли, по дороге расскажу.

  - А мы, вот видишь, взяли в плен адванта...

  Юра подошел к Нине, замершей на брезенте и не замечающей уже ничего вокруг –

боль, видимо, была слишком сильной.

  - Ага, - медленно сказал он, - Это, конечно, любопытно.

  - И каррос, - добавила Лерка, протянув ему магическое оружие, - Посмотри, я

тоже умею...

  Она вытянула руку вперед, и свет упал на темную поляну. На этот раз Лерка не

стала мучить Нину.

  - Дай сюда, - сказал Юра. Лерка отдала ему каррос. Юра разглядел его, потом

размахнулся и зашвырнул глубоко в лес.

  - Не надо эту гадость, - сказал он, повернулся к Нине.

  - Да, интересно было бы побеседовать...

  - Мы уже поговорили, - сообщила Лерка.

  - Но все равно некогда, - резюмировал Юра. Он снял с плеча автомат. Я понял,

что сейчас произойдет, непроизвольно стиснул зубы... Нина, кажется, ничего не

замечала, погруженная в страдание... Юра прицелился, раздалась короткая очередь.

 

  - Помогите, - Юра поднял убитую, я негнущимися руками поддержал тело, мы

сбросили его с брезента. Мое сердце колотилось гулко и быстро, как от пережитого

кошмара.

  - Пошли, - велел Юра.

  - Может, закопать, - предложила вдруг Лерка.

  - Свои найдут, закопают... Собирайтесь, быстро! – рявкнул Юра.

  

  

  Через пять минут я уже спешил вслед за ним – мы шли по периметру поля к

деревне. От быстрой ходьбы я немного успокоился. Я не мог разобраться в своих

чувствах... почему все так сложно в жизни? Я понимал Юру, но мне было жалко и

Нину... сам я не смог бы расстрелять девушку-адванта. В конце концов я бросил об

этом думать.

  Виктор Иванович ждал нас у крайних домов, в кустарнике. Рядом к веткам были

привязаны четыре низкорослых здешних лошадки.

  - Видите, каковы результаты переговоров, - похвастался Юра, - теперь с

ветерком поедем...

  Все лошади были оседланы. Все это прекрасно, конечно, но ведь я никогда не

ездил верхом.

  Юра стал навьючивать рюкзаки на лошадей.

  - По коням, - скомандовал он. Я подошел, неуклюже засунул ногу в стремя,

вторую перекинул через седло. Кажется, сел...

  - Поедем потихоньку, - Юра оглянулся на нас, - Ну, тронули.

  

  

  

  6

  

  Мы ехали шагом, но к утру мне казалось, что сидеть уже не на чем... стерто

было абсолютно все. Ночь прошла почти спокойно, ознаменовавшись лишь одним

появлением адвантов, но мы быстро перешли на галоп и удрали от них. Эх, были бы

у нас лошади постоянно... Насколько жизнь бы упростилась.

  К утру мы нашли подходящую ложбинку, заросшую лесом... Коням спутали ноги и

пустили попастись. Сами уселись, расстелив брезент, завтракать. Меню было

роскошное – испеченный только вчера черный хлеб, яйца вкрутую, сметана...

деликатесы, что ни говори. Все-таки, положение разведчика имеет и свои

преимущества.

  - Последний раз такие вещи я ел на Земле, - сказал я с набитым ртом. Юра

посмотрел на меня.

  - Так рассказывайте... о чем вы беседовали с этой девицей?

  Лерка начала близко к тексту передавать содержание нашей беседы. Юра с

Виктором Иванычем переглядывались то и дело. Выслушав все, Виктор Иванович

сказал:

  - Да... это совпадает и с тем, что слышали мы. Значит, адванты действительно

считают себя белыми магами, искренне думают, что они имеют право изменять

окружающий мир...

  - Вот именно. Они вообще ничего не знают, не понимают. Даже не знают, что мы с

Земли.

  - Я говорил со Скиром... дело в том, что в молодости он сам был адвантом.

Слухи подтвердились. Он был адвантом, а потом ушел и до сих пор использует магию

– он ведь вроде шамана в деревне.

  - Расскажите, пожалуйста, - попросил я, - Ведь нам нужно знать... на случай,

если только один из нас всех доберется.

  И Виктор Иванович начал рассказ.

  

  Скир сначала отнесся к ним недоверчиво. В деревне не любили ни теппелов, ни

адвантов. По разным причинам: теппелы (в основном, из анархических деревень, но

даже и из Граничного, в неурожайные времена) ходили в деревню подворовывать

продовольствие. Это случалось редко, но этого было уже достаточно, чтобы к

теппелам относились с опаской. Адвантов же деревенские просто боялись. Нет,

адванты не пробовали на них свое оружие. Чего не было, того не было. Но ведь все

равно это страшно, мало ли что...

  Скир рассказал, что страх этот не был беспочвенным. Он знал этот Замок и

Королеву уже лет сорок... оказывается, раньше здесь, на Побережье, было три

деревни. И за горной цепью – несколько, те, что сейчас опустели. Происходило это

так. В деревню приходили адванты. Их побаивались, им не доверяли, но они не

применяли оружия, не трогали деревенских. Они действовали испытанными методами –

добром и любовью. Строили свою больницу, свою школу. Лекарства у них были и

вправду неплохие, лучше, чем примитивные лекарства рыбаков. В школе они обучали

всех детей, причем бесплатно. Но образовывали их них группы "светлячков", как

они их называли, отбирая их по какому-то непонятному принципу... еще говорили,

"этически одаренные дети". И этих детей уже обучали особо, так что к концу школы

они становились магами. Даже не то, чтобы они владели какими-то особыми силами,

заклинаниями... адванты и сами ничем, кроме карросов, не владели. Но вот

сознание своей особенности, отличности от односельчан и от обычных, "этически

неодаренных" детей, у этих ребят было. Они уже не могли участвовать в обычной

жизни села, в обычной крестьянской работе. Рано или поздно они уходили в Замок и

поселялись там.

  Но и другие, обычные дети, бывали заражены странными идеями адвантов. Они

переставали обращать внимание на родителей, не хотели больше работать в поле или

ходить в море за рыбой – зачем, ведь они умели читать, писать, рисовать, играть

на музыкальных инструментах, и все эти способности требовали применения... и не

находили его в грубой жизни села. Кто-то уплывал с торговцами искать счастье в

дальних краях. Кто-то пытался организовать общины по примеру общины Замка... и

всегда это кончалось крахом - поля приходили в запустение, земля переставала

родить.

  Крестьяне пытались не пускать своих детей в школу. Но под молчаливым влиянием

адвантов это становилось уже преступлением – им самим было стыдно закрывать

детям путь к знаниям... все понятия в деревне переворачивались с ног на голову.

Те, кто пытался жить по идеям адвантов – всеобщей любви – очень быстро срывались

с этой любви на ненависть и обиды. Так происходило всегда. И деревни пустели...

кто-то еще спасался бегством на Восток. Кто-то умирал или убивал друг друга.

  - Мы спрашивали Скира, почему так происходит... зачем Королеве нужна вся эта

война? Если она знает, что мы пришли с Земли, почему она врет своим слугам, что

мы темные жители Шести Островов...

  - И почему же?

  - А она не врет, сказал Скир. Она сама совершенно искренне считает, что мы

темные... даже если мы пришли с Земли, мы – темные. Возможно, она сумасшедшая.

Возможно, она общается с каким-то невидимым существом, которое сообщает ей эту

информацию. Нельзя искать логику в действиях адвантов и их Королевы. В них нет

житейского разума, понимания, логики, даже простой доброты нет. Они убеждены,

что борются с тьмой – и что мы тьма. Королева изрекает истины, которые не

требуют доказательств, потому что проходят через сердце. А кто знает, что

пройдет через ее сердце в следующий раз? Какую информацию она получит, чему

будет слепо верить? По сути – чему угодно. Ничто не может остановить человека,

ослепленного любовью... ни чужое страдание, ни, тем более, свое собственное, ни

смерть, ни слезинка ребенка, ни мучения близких людей, ни гибель целой страны...

а объектом любви может стать все, что угодно, и никогда ты не разглядишь в

объекте своей любви простой фарфоровой куклы. Твоя любовь раскрасит и оживит эту

куклу так, что ты никогда не поверишь в ее несуществование.

  Мы спросили Скира, на что же надеется он. Ведь адванты уже давно пришли в его

поселок, разрушают его. Его поселок ждет та же судьба, что и все остальные.

  - И что он ответил?

  Он ответил, что идти ему некуда, и что он надеется только на Милость Божью.

  А вот и самое главное. Королева магическим ключом замкнула ход на Землю.

Пространство здесь как бы "дырявое", с Земли можно соскользнуть в Ладиорти, но

подняться отсюда – только по специальной лестнице. Когда адванты проходят на

Землю, они обращаются к Королеве и мысленно произносят заклинание. Один из путей

заключается в том, чтобы выяснить это заклинание. Он абсолютно ненадежен. Можно

каким-то образом захватить адванта и узнать у него заклинание, хотя бы под

пыткой. Но так смогут пройти на Землю немногие, и Королева замкнет выход другими

словами.

  Убить саму Королеву? Но раскроет ли это выход – вопрос... может быть, наоборот

– некому будет раскрыть его. Может быть, это замкнет выход навсегда. Скир не

знал этого.

  Захватить Замок? В любом случае надо попытаться это сделать. Это ослабит

Королеву, лишит ее силы...

  Но беда в том, что открыть выход может только Королева. Даже никто из адвантов

этого сделать не может. И сделать это можно только добровольно... то есть можно

заставить, наверное, Королеву, это сделать. Хотя Скир с трудом представляет –

как. Ведь если Королева верит во что-то... например, в то, что нас нельзя

пускать на Землю... она будет держаться за свою идею до конца. Она умрет, даже

мучительной смертью, но нас не пропустит.

  Может быть, удастся ей объяснить, что мы – простые люди с Земли... но тоже

сомнительно. Она не реагирует на слова, на логику, на аргументы. Ее ведет нечто

большее. И это нечто явно не хочет, чтобы мы вернулись на Землю.

  - Так что же получается, вообще нет смысла штурмовать Замок? – воскликнул я.

  - Смысл есть, - ответил Юра, подумав, но какой смысл – так и не объяснил.

Вместо этого сказал после некоторой паузы.

  - Ну как мы можем сейчас отказаться от штурма? Люди так ждали, так надеялись

на это наступление... Все готовились, добывали золото. Сейчас уже караван

готовят... все духом воспряли. И вдруг мы придем и скажем – остаемся на месте,

на Землю все равно не попасть.

  - Но зачем же идти в наступление, если мы не попадем на Землю? – тихо спросила

Лерка, - Тогда вообще никакого смысла нет... и жить смысла нет.

  Я, в общем, был согласен с ней. Слова Скира просто убили меня... если все

адванты – такие фанатики, как Нина. А Королева – главный фанатик... Нину, может.

еще удалось бы убедить. Ее ведь обманули, но она все же человек, остался же у

нее человеческий здравый смысл. Побывала бы она у нас в поселке, увидела, что мы

– нормальные люди, и согласилась бы с нами. Но Королева – она же, видимо, все

знает и понимает, но из каких-то непонятных нечеловеческих соображений поступает

вот так... и разве мы можем победить эти ее соображения? Никогда не удастся ее

ни переубедить, ни сломить ее сопротивление. Только убить – но тогда путь на

Землю вообще замкнется навсегда.

  - Скир хотел, чтобы мы в любом случае пошли в наступление, - сказал вдруг

Виктор Иванович, - Он надеется на нас. Он говорит, это единственная

возможность...

  Виктор Иванович помолчал.

  - И в любом случае, - закончил он уже тише, - если уж нам навсегда придется

оставаться в Ладиорти, жить здесь... надо очистить землю от них. Мы не можем

жить рядом с ними, они нам не дадут.

  Он замолчал. Я закончил мысленно – но говорить все это людям нельзя... иначе

они просто не пойдут в наступление, потеряв надежду вернуться домой.

  

  Мы поговорили еще немного и стали укладываться спать.

  

  

  В субботу вечером всех наших четверых лошадок запрягли в повозку, и караван

ушел вдоль горной цепи к морю. Мы с Женькой стояли и смотрели вслед уходящим.

  - Теперь уже скоро...

  Мы переглянулись.

  - Все, что угодно, - сказал Женька, - только бы солнце увидеть. Увидеть – и

можно помирать.

  Мы двинулись назад, к Граничному. Опять начал моросить мелкий дождь. Я уже,

кажется, привык, что голова постоянно мокрая, и в ботинках хлюпает... эти

ботинки – мучение сплошное. Разъехались по швам: они же не рассчитаны на то,

чтобы лазить в них по горам, ходить в походы, носить с раннего утра до позднего

вечера. Но и выкинуть жалко... перейти на опорки или лапти, в которых

большинство тут ходит. Последние мои земные ботиночки.

  Куртку я давно уже сбросил – холодновата. Ношу теперь местную "штормовку" -

слой пуха и овечьей шерсти, зашитый в холст, а поверх – непромокаемый брезент

(его в достаточном количестве давно уже закупили у торговцев). Точно такие же

штаны. В результате я стал такой же серо-черной вороной, как и все в Граничном.

Удобная одежда... вот с обувью только проблемы – ничего лучше лаптей не

изобрели. Был бы снег – можно было бы шить унты, но снега в Ладиорти не бывает.

  - Я пойду, ладно? – Женька виновато смотрел на меня. В последнее время у него

завелся дружок – "проявился" парень, живущий в том же городке, что и Женька. Он

что, считает, что я ревную?

  - Иди ради Бога...

  Женька свернул в переулок. Я шел теперь мимо лазарета... и вдруг мне

захотелось увидеть Катю. Просто жутко захотелось.

  Такой она человек. На нее только посмотришь – и жить хочется. И еще мне

хотелось ей рассказать про Нину... я вспоминаю ее последнее время, и меня мучает

то, что я даже не видел ее смерти. Я не смог даже посмотреть на это. Да, я

понимаю, что это было правильно. Но мне почему-то стало ее так жалко... может

быть, не надо было знакомиться. Теперь такое ощущение, что убили мою знакомую

девчонку, пусть дуру, пусть она враг, но...

  Нет, не буду я Кате рассказывать. Зачем ее загружать? Что у нее, больных мало?

 

  Я открыл дверь лазарета. В первой палате лежали и стонали двое пораженных... я

прошел дальше. Больных у нас было двое – Виктор Иванович захворал все-таки после

нашего похода, и семилетний Гришка опасно заболел пневмонией. Виктор Иванович

спал, я не стал будить его, разумеется. Женщин больных, сколько я знал, у нас не

было. Тем не менее, ширма, отделявшая женскую половину, слегка шевелилась. Как

будто там был кто-то. Я остановился и громко позвал:

  - Катя!

  За ширмой заерзали. Мне стало как-то неудобно, я уже собрался выходить.

Занавеска откинулась, и вышел Артем. Волосы его были встрепаны больше обычного,

он застегивал верхнюю пуговицу рубашки (сохранил еще с Земли).

  - А, это ты... чего тебе? – недовольно спросил он. Я на некоторое время

потерял дар речи.

  - Я к Кате... хотел спросить, может, помочь что-нибудь.

  Катя вынырнула из-за занавески – как всегда, свеженькая, аккуратно

причесанная, в чистом холщовом платье. И какая-то особенно сияющая. Она подошла

к Артему, взяла его под руку и прильнула щекой к его плечу.

  - Коленька, - она будто мурлыкала, я еще не видел ее такой... довольной, что

ли, - Не надо ничего. Видишь, народу мало... Спасибо.

  - А... ладно, - выдавил я и бросился прочь. Как неудобно... надо же было так

нарваться.

  Уже почти дойдя до дома, я наконец навел порядок в своих мыслях и понял –

главное, что меня тревожит – что же будет с Катей и Артемом на Земле...

  У Артема жена и ребенок. У Кати, я знал, осталось двое маленьких детей. Или на

Земле между ними ничего не будет?

  Ладно, решил я, не мое это дело. Не мне, молодому ослу, туда лезть. Меня не

касается...

  Я открыл дверь, вошел... дома был только дядя Леня. Я молча лег на койку.

  Завтра воскресенье... Я стал придумывать, чем бы заняться. Выбор, честно

говоря, небольшой. Все приличные книги в библиотеке прочитаны. Гулять – холодно

и дождливо... наверное, опять будем сидеть дома, в карты резаться... и надоели

же эти карты.

  - Коля, - позвал дядя Леня. Голос его подрагивал – явно хватил уже своей

браги, - ты спишь?

  - Нет.

  - Коль, а ты знаешь... сегодня у моего сына день рождения. Его Олежкой звали.

  - А сколько ему исполнилось? – спросил я из вежливости.

  - Ему... ему бы было двадцать один. А так – тринадцать...

  Я молчал, не понимая.

  - Он погиб у меня, Коля, когда ему было тринадцать лет, - сказал дядя Леня. Я

снова ничего не ответил. Не представляю, что можно сказать человеку в таких

случаях.

  - Он под КАМаз попал... Водитель молодой... желтый свет на светофоре был,

мальчишка побежал, а тот хотел быстрее проскочить. Не заметил. Это все на моих

глазах было, я сзади шел.

  - Водителя посадили? – спросил я.

  - Не... – дядя Леня махнул рукой, - я матери говорю... вот ему, считай,

двадцать. Олежке бы через семь лет тоже двадцать было. Будем ему жизнь ломать?

Ну и сказал, что Олежка был виноват, на красный побежал.

  - У вас ведь еще дети есть, - сказал я.

  - Еще дочка... да что, Коля, ты вот молодой еще. Не поймешь. Все равно ведь

больно, когда свой сын...даже если бы их десять было.

  - Я понимаю.

  - Мать-то говорила, ну и пусть сидит, так ему и надо... так убивалась,

Господи, так убивалась. И я думаю... знаешь, дома так пусто стало, бессмысленно,

ничего не надо. Ведь тринадцать лет парня растили, столько сил приложили. А тут

– удар, и нету его...

  - Да, - сказал я. У меня еще никто не умирал, и я просто не знал, что говорят

в подобных случаях.

  - А с другой стороны... вот у соседей сын, ровесник Олежки. Подрос, и

покатился по наклонной дорожке. Пьет, ворует... с компанией такой связался. Уже

условная судимость... Может, еще и хуже. Нет! – перебил дядя Леня сам себя, -

Лучше пусть был бы плохим. Каким угодно – лишь бы только был.

  Странно, подумал я, почему дядя Леня раньше не говорил со мной так. И вообще о

своих детях не рассказывал. Тихий такой алкоголик... мы думали, его ничего,

кроме браги, давно уже и не волнует.

  - А дочке вашей сколько?

  - Дочке двадцать четыре. Уже внука родила, да я с ним и не понянчился...

видишь, внуку-то уже должно быть два года. Зовут Мишкой, хороший такой

парень.... вихор на макушке. Когда я исчез, ему всего месяц был. А зять у меня

хирург-онколог. Дочка тоже в медицинском училась. Сейчас и не знаю... если бы я

умер, им бы хоть пенсию платили, а так... не знаю прямо, что.

  - Ничего, мы скоро вернемся, - сказал я, глядя в потолок. Это у нас

превратилось в заклинание: вернемся... вернемся.

  Дядя Леня замолчал. Я стал для развлечения вспоминать тексты всех песен,

которые знал. Начал с Дольского... На песне "Господа офицеры" дверь открылась,

просунулась голова Макса.

  - Эй, Коля! Не хочешь в клуб сходить? Там типа концерта намечается. А вы, дядя

Леня?

  Дядя Леня, кряхтя, стал подниматься. Я тоже вскочил – хоть какое-то

развлечение, лучше, чем ничего...

  

  

  В клубе (он же служил библиотекой – одна из самых больших хижин поселка)

собралось уже достаточно много народа. Впереди освободили небольшое место под

сцену, а дальше на расставленных поперек лавках (натащили, наверное, из всех

хижин) сидели люди. Первые ряды занимали в основном женщины. Я поискал взглядом

Катю – но ее не было. Конечно, с больными осталась... не бросит же она их.

Артема тоже не было видно.

  Первыми на сцену выскочили трое девчонок, разукрашенных под ведьм, в цветастых

платочках. Я их смутно знал – три подружки работали вместе в швейном цехе и

вечно что-нибудь затевали, какие-то пьесы театральные ставили... Наверняка и

идея концерта принадлежала им. Одну из них звали Ленка, другую Юлька, а третью –

я забыл как.

  Девчонки обнялись и громко, подвизгивая, запели а ля капелла, при этом танцуя

наподобие кордебалета, песню бабок ежек из мультфильма "Летучий корабль".

  

  Растяни меха гармошка,

  Эх, играй наяривай!

  Пой частушки, бабка ежка,

  Пой не разговаривай!

  

  А дальше пошли куплеты уже про нашу жизнь, про Граничный... девчонки пели их

по очереди, а остальные только подхватывали "Э-эх!", но часто окончание куплета

тонуло в громовом хохоте зала...

  

  Как иду через мостки –

  Хрясь, от них одни куски,

  Оттого у нас в Граничном

  Ни полена, ни доски.

  

  Приходите в швейный цех,

  Мы в цеху оденем всех,

  Как износятся наряды –

  Так поставим вам заплаты.

  

  И так далее – про столовую, про Евген Палыча, про лейтенанта Машкова, про

старателей... Девчонкам долго хлопали. Потом последовала всеми любимая песня

"Ивасей"

  

  Приходи ко мне, Глафира,

  Я намаялся один.

  Приноси кусочек сыру,

  Мы вдвоем его съедим.

  

  Буду ждать желанной встречи

  Я у двери начеку,

  Приходи ко мне под вечер,

  Посидим, попьем чайку.

  

  Лучше быть сытым, чем голодным,

  Лучше жить в мире, чем в злобе.

  Лучше быть нужным, чем свободным,

  Это я знаю по себе.

  

  Потом они спели еще на "бис" любимую песню швейного цеха – "Рябину" на три

голоса. Голоса, надо сказать, у них прекрасные. После девочек на сцену вышел

Юра.

  Он надел свои "земные" вещи... будучи практичным человеком, Юра носил их лишь

изредка, поэтому они довольно хорошо сохранились. Юра был во всем черном –

черная водолазка, брюки и даже ботинки, в отличие от моих, почти новенькие. Надо

мне тоже на лапти переходить для повседневной носки...

  Надо же, почему-то некоторым Бог ничего не дает, как мне, например, а

некоторым – все: и талант, и судьбу красивую, и силу, и вот даже внешность...

Юра, оказывается, вдобавок ко всему еще и красавец, черная водолазка к нему

очень подходит... волосы у него тоже черные, лежат красивой волной, смуглое

правильное лицо, темные сверкающие глаза. Гитара висела у него через плечо. Юра

наклонил голову и стал медленно перебирать струны.

  И голос у него замечательный... я поискал взглядом Лерку – вот млеет,

наверное. Все-таки мы немного подружились после этого похода. Да и как не

подружиться... Юра пел Розенбаума своего любимого, потом еще разных других

авторов. Целый час пел, и все слушали, затаив дыхание... И подпевали:

  

  А на окне наличники,

  Гуляй да пой, станичники,

  Черны глаза в окошке том,

  Гуляй да пой, казачий Дон...

  

  Юра спел довольно много песен Высоцкого, и они шли прямо-таки на "ура!" Хотя

Юрин голос и не походил на оригинал – это было не хриплое карканье, а вполне

приличное пение, все же, на мой взгляд, получалось неплохо.

  

  Если друг оказался вдруг

  И не друг, и не враг, а так,

  Если сразу не разберешь,

  Плох он или хорош,

  Парня в горы тяни, рискни,

  Не бросай одного его,

  Пусть он в связке одной с тобой,

  Там поймешь, кто такой...

  

  Наконец Юра выдохся, и на сцену вышел наш второй гитарист. У нас, как я уже

говорил, на поселок – две гитары. Но у Юры шестиструнка, а у Бориса Михайлыча –

семи... После красавца Юры Борис Михайлович выглядел как-то непритязательно. На

Земле, вероятно, он был обладателем солидного брюшка... здесь брюшко пообвисло,

но все равно Борис Михайлович – маленький, в очках, какой-то весь кругленький и

уютный – выглядел немного смешно на сцене. Он сел на подставленный табурет и

стал настраивать гитару. При этом он зачем-то шевелил толстыми губами. Я смотрел

на него и вспоминал, что он бросился под каррос, чтобы вытащить Алешку...

Никогда не угадаешь, что у человека внутри. Впрочем, Юра вот красавец – но тоже

я ни разу не видел, чтобы он струсил, чтобы бросил товарища. Жизнь – это очень

сложная штука, философски подумал я и стал слушать.

  Борис Михайлович при своей будничной внешности был обладателем довольно

неплохого голоса... баритон, что ли... или тенор, только низкий. Играл он очень

хорошо, не просто аккомпанировал, но играл мелодию. Начал он со своей любимой

песни "Раскинулось море широко". Песня была грустная и долгая, и все как-то

пригорюнились. Потом Борис Михайлович подумал и запел:

  

  С берез неслышен, невесом

  Слетает желтый лист.

  Старинный вальс "Осенний сон"

  Играет гармонист.

  Вздыхают, жалуясь, басы,

  И словно в забытьи

  Сидят и слушают бойцы,

  Товарищи мои...

  

  Эта песня словно всколыхнула всех. Второй куплет пели уже все вместе – кто не

знал слов, подвывал просто так.

  

  ... и каждый думал о своей,

  Припомнив ту весну,

  И каждый знал – дорога к ней

  Ведет через войну!

  Пусть свет и радость прежних встреч

  Нам светят в трудный час,

  А коль придется в землю лечь,

  Так это ж только раз...

  Но пусть и смерть в огне, в дыму

  Бойца не устрашит,

  И что положено кому,

  Пусть каждый совершит.

  Так что ж, друзья, коль наш черед,

  Да будет сталь крепка!

  Пусть наше сердце не замрет,

  Не задрожит рука.

  Настал черед, пришла пора,

  Вперед, друзья, вперед –

  За все, чем жили мы вчера,

  За все, что завтра ждет!

  

  Мы сидели, и слушали, и пели, и только подозревали, но не знали точно, что

ждет нас завтра.

  Через несколько дней привезли оружие, и еще неделю длилась перевозка его и

распределение по поселкам. Все работы в поселках прекратились, люди занимались

только боевой подготовкой... теперь все учились стрелять, и женщины, и те, кто

раньше не входил в армию. Автоматов хватало на всех. А потом началось "Великое

переселение народов"...

  Мы двинулись на побережье тремя потоками. Несколько гарнизонов вышли к морю

справа, перевалили горную цепь и стали двигаться по правому берегу дальше. Такая

же сила направилась в левую часть побережья, и кольцо стало медленно смыкаться

вокруг Замка – пока еще широкое, гигантское кольцо... Мы, гарнизон Граничного, а

также женщины и дети из всех поселков, перевалили прямо через горную цепь и

стали подходить к Замку сзади.

  Из-за "обоза" мы двигались медленнее, чем другие, но расстояние для нас было

меньшим. И к тому времени, как кольцо сомкнулось, все наши силы

перераспределились. Теперь наш гарнизон оказался прямо перед Воротами Замка – я

впервые видел это средоточие гибели Ладиорти.... Несметные силы – все-таки, как

нас много, оказывается, стояли вокруг, зажав адвантов в центре. А за нами уже

располагались женщины, дети, вообще все, кто не мог воевать... но тоже хотел

вернуться на Землю.

  Теперь адвантам приходилось туго... Они постоянно вынуждены были поддерживать

цепь, не опуская карросов. Конечно, они сменяли друг друга – людей у них пока

хватало. Время от времени нам удавалось кого-нибудь подстрелить, раненые стоять

с карросом не могли. Но это случалось достаточно редко... И все же кольцо наше

смыкалось, становилось все уже. Правда, каждый шаг вперед доставался нам с

трудом. Время от времени кто-нибудь с карросом вырывался вперед... были

обожженные. Но невозможно было даже сравнивать наше положение и адвантов... у

нас было достаточно еды, и еще рыбаки охотно помогали нам. У них даже лица

просветлели и как-то успокоились. Похоже, они поверили нам, поверили, что мы

избавим их от адвантов. У нас было оружие и патроны – сколько угодно. У нас было

достаточно людей, чтобы сменять уставших в цепи.

  И победа уже маячила перед глазами. Впервые за много лет – реальная победа...

  

  

  

  7

  

  Я видел их лица. Уже стемнело, но в свете карросов лица были хорошо

различимы... и одинаковые белые плащи. И выражение глаз, выражение осунувшихся,

бледных лиц. Адванты устали. Это заметно было и по свету карросов, световые

конусы становились уже, мельче и гораздо бледнее. Даже сейчас, в ночи, граница

света оставалась неяркой, как днем.

  Вот еще одно наше преимущество – мы можем прохаживаться вдоль границы, стоять

свободно, лишь время от времени постреливая... А они вынуждены стоять

неподвижно, разве что руки менять можно. Иногда адванты сменяли друг друга – в

цепь вставали свежие, отдохнувшие... тогда наша цепь слегка подавалась назад –

новый каррос доставал дальше.

  Артем достал фляжку и напился воды.

  - Дай мне тоже, - попросил я. Он протянул мне фляжку.

  (глиняный неуклюжий кувшин с узким горлышком, на шнурках...)

  Все-таки дикое, зловещее зрелище... был бы я художником, нарисовал бы такую

картину. Это в словах невозможно передать. Неподалеку уже белая стена Замка...

тьма вокруг. Белые сверкающие одежды адвантов, бледные конусы света... а над

ними. Я вздрогнул.

  Такое видят только дети в страшных снах. Но слишком уж реально... Над белыми

адвантами вились жуткие тени... черные, страшные существа. Как в фильмах

ужасов... куда там Хичкоку. Что же это, я едва не вскрикнул... неужели эти

существа стоят за адвантами, гонят их на нас? Прямо в воздухе щерились жуткие

рожи... клыки, гноящиеся вампирьи глаза. Я заметил, что вцепился рукой в куртку

Артема, и тот с удивлением смотрит на меня.

  - Ты чего, Коль?

  - Там... посмотри.

  Он посмотрел.

  - Что ты имеешь в виду? Адванты...

  - Да, а над ними... в воздухе, видишь?

  - Туман клубится... или что?

  - Какой туман... там существа всякие. Чудовища!

  - Да, это бывает... – сказал Артем с сочувствием. До него, кажется, дошло. Я

посмотрел с недоумением.

  - В смысле?

  - Здесь очень легко обмануться, - пояснил Артем, - Туман такой, а когда еще

карросы... у них же свет магический, вот и мерещится всякая лажа. Я вот никогда

этих существ не видел. Но некоторые видят... теории всякие на этом строят. И ты

туда же... духовидец хренов.

  Я посмотрел снова в сторону адвантов. Да... никаких существ... одни клубы

тумана.

  - Смена!- закричали сзади. "Пошли", - буркнул Артем, вскинул автомат за плечо

и зашагал к обозам. Я двинулся за ним. Наше место тут же заняли Макс и Ваня.

  Ужин был еще теплый. Тетя Аня наскребла нам из котла ячменной каши, добавила

по кусочку масла... теперь мы питались лучше, чем в поселке... Всех грела

надежда вернуться домой – экономить перестали. Как только я подумал об этом,

настроение испортилось.

  Они не знают... даже Артем не знает. Может, ему Юрик рассказал по дружбе

истинные результаты нашей экспедиции. Но скорее всего, пожалел.

  Ну, захватим мы замок – что дальше? А ничего. Просто заставим адвантов хоть

раз поговорить с нами без карросов. На равных. Но надежды, что они откроют ход

на Землю – почти никакой.

  Я усилием воли подавил печальные мысли и принялся за еду. Тетя Аня,

оживленная, веселая, собирала котлы, чтобы помыть их в ручье... и напевала под

грохот посуды:

  

  

  Вот кто-то с горочки скатился,

  Наверно, милый мой идет...

  

  Все такие веселые, довольные... уже мечтают скоро своих детей, внуков увидеть,

родных... в нормальной ванне помыться, пожрать по-человечески. А здорово было

бы! Я даже затосковал. Господи, как я по Зеркальску-то соскучился! По милым,

привычным улицам, троллейбусам, даже по лозунгам "Слава КПСС!" соскучился...

  Пение тети Ани затихло вдали.

  - Ну что, теппел? – спросил Артем, - Спать пойдешь?

  - А что еще делать, - буркнул я.

  - Ты чего-то невеселый... Чего задумался, детина?

  - Да вот, - сказал я, - Думаю, меня уже из института, поди, исключили, как

восстанавливаться буду...

  - Мне бы твои проблемы, - хмыкнул Артем. Мы двинулись к нашей стоянке. По

дороге Артем остановился, прислушался.

  - Ты чего?

  - Слушай... ты иди ложись. Я тут еще в гости кое к кому зайду...

  Он широкими шагами направился в сторону лазарета. Раненых мы размещали на

нашей единственной телеге – чтобы можно было в случае чего их быстро увезти в

безопасное место.

  Я посмотрел на него вслед и вздохнул. Может, так оно и лучше... если на Землю

не вернемся, лучше им быть вдвоем.

  И отправился спать.

  

  

  Прошел еще один день. Наступила третья ночь. Кольцо уже сжалось вокруг замка.

Адванты касались спинами беленной стены, и уже не сменялись... свет их карросов

ослабел, и они еле удерживали цепь. Пока в ней не было бреши... пока. Мы давили

равномерно, время от времени стреляя по команде.

  У нас, кажется, никто не спал в эту ночь. Все были возбуждены, ожидая падения

Замка... странные люди, думал я. Неужели они ждут, что вот упадут адванты,

рухнут ворота Замка – и тут же откроется дверь домой... Ведь им никто не обещал

этого, откуда же такая неистовая вера... И что будет, когда эта вера превратится

в разочарование.

  Я смотрел в лица адвантов... нет, они не пропустят нас на Землю. Странное их

упорство вызывало уважение. Ведь все равно же умрут... все равно им не победить

уже. Но стоят до последнего. До последнего держатся за свою Королеву, за свою

любовь, за весь карточный город идей и мнений, который они настроили себе сами.

Невозможно этот город ни разрушить, ни сжечь. Адвантов еще можно было бы

переубедить поодиночке, потихонечку... но не Королеву. В ней уже почти ничего

человеческого не осталось.

  Теперь я видел Королеву явственно. Она сама стояла в цепи. И у нее в руке не

было карроса, свет струился прямо из ладони. Там, где стояла она и еще этот ее

главный военачальник, белый всадник, наша цепь прогибалась – их свет был

сильнее, чем у остальных. Им вообще не ведомы человеческие страхи, сомнения, их

свет не погаснет... Королева была действительно красива. Тут ничего не скажешь –

но и красота эта нечеловеческая... Глаза сияют как маленькие карросы. В них даже

посмотреть страшно. Темные волосы вьются по плечам. Лицо – словно у фарфоровой

куклы, белое и необычайно красивое. Нет, не красиво это – страшно... Только тот,

кто действительно влюблен в Королеву, может что-то прекрасное в ней увидеть.

  И начальник этот их... он стоял совершенно прямо, и как будто совсем не устал.

Глаза - светлые, огромные – светились, и так же, как каррос, горел камень в

обруче на лбу. Лицо белого всадника, худое, бледное, все озарялось этим сиянием

глаз и хрусталя... Время от времени он коротко кидал взгляд на Королеву, и по

взглядам этим я понял, что он действительно ее любит... Что он отдаст и жизнь, и

все, ради нее.

  Но все же он, в отличие от Королевы, казался человеком. Наверное, он с Земли..

Лицо обычное, русское. Коротко стриженные белесые волосы. На штанах его

явственно выделялась заплата. А на поясе – вот только сейчас заметил – висел

короткий меч в ножнах. Странно, я считал, у них нет оружия, кроме карросов. Я

посмотрел на других – у них ничего подобного не было. Наверное, это какой-то

знак отличия... все же он у них тут вроде главного.

  Рядом с ним стояла девчонка, совсем молоденькая. Хорошенькое детское личико,

серые глаза закрываются от усталости, и голова то и дело падает, рука с карросом

скользит вниз, но девчонка просыпается и поспешно вздергивает руку. Под глазами

ее залегли глубокие тени, и на лице выражение совершенного безразличия... Ей уже

плевать на свет, на Королеву, на Замок, она только ждет, когда все это кончится.

Но тем не менее, из цепи не выходит. Слабенький желтоватый свет ее карроса почти

полностью перекрывается потоком из карроса Белого Всадника.

  Если посмотреть на остальных адвантов, в той или иной степени, смертная печать

безразличия коснулась уже почти всех лиц.

  Только Королева и Белый Всадник – как огурчики... тоже устали, конечно, но все

равно – не так.

  Какого же черта, кто притащил эту девчонку сюда, кто сделал ее такой, кто

внушил ей все эти бредовые идеи? И почему вот сейчас я, может быть, даже я сам

должен буду убить ее, чтобы войти в Замок... Я не хочу убивать.

  Да я и не буду. Стукнуть ее по голове, она свалится и заснет на три дня.

  Ну да, я же чистенький... Я не буду убивать, я предоставлю сделать это другим.

Или взять их в плен и держать где-нибудь в тюрьме – так и это тоже жестоко.

Отобрать карросы и выпустить – то же самое, что они будут делать в Ладиорти без

магии, а будет ли существовать выход на Землю, если погибнет Королева – еще

вопрос.

  Вот ее или Белого Всадника я бы прикончил с удовольствием. Даже не думал, что

во мне может быть столько ненависти...

  Ведь если бы такие, как они, не пудрили мозги таким девочкам, ищущим счастья,

как Нина, как вот эта малышка – ничего бы не было, никакого замка, никакой

войны...

  - Вот сволочь, - сказал кто-то за моей спиной, - фанатичка. Ее люди умирают, а

она... до последнего будет держаться, а чего держаться-то... все равно сдохнет.

Уж подписала бы капитуляцию, что ли...

  - Сдавайся! – крикнул голос, я узнал нашего председателя Совета Евгения

Павловича Грушко, - Сдавайся, мы вас не тронем! Карросы только сдайте, и

уходите!

  Адванты, по своему обыкновению, молчали.

  Евгений Павлович шагнул вперед.

  - Ну же, - крикнул он, - Ты светлая... ты любишь своих людей. Так пожертвуй

собой ради них. Не заставляй их умирать за себя. Погаси свой свет и сдайся.

Ты-то знаешь, нам нужно только вернуться на Землю! Мы не тронем никого из ваших!

 

  Никакого ответа.

  Евгений Павлович кричал еще что-то, Королева на его слова никак не

реагировала... я смотрел на лица окружающих... маленькая девчонка, похоже,

вообще ничего не слышала. И не соображала уже.

  - Огонь! – крикнул Евгений Павлович, отчаявшись. Я поднял автомат к плечу и

стал стрелять, целясь в Королеву...

  Бесполезно. Очереди потрещали. Карросы слегка ослабли, мы сделали полшага

вперед. Да, придется додавливать их до конца... жалко. Не изверги же мы, в конце

концов.

  Небо между тем совсем посветлело. Восход. Если это можно назвать восходом.

  Всего два метра отделяло нас от адвантов. Два метра слабенького, почти

невидимого при свете дня, но все же смертоносного света. Ничего, осталось

немного...

  Интересно, на что они все же надеются? На какую-нибудь магическую помощь? А

вдруг... у меня мороз пробежал по коже. Да, как знать – от них всего можно

ожидать, магия. Даже сейчас бой может закончиться смертельно для нас. Полезут

какие-нибудь существа... Нет, лучше об этом не думать.

  И жалости не поддаваться. Хотя когда я смотрю на эту девочку... и понимаю, что

она безнадежно влюблена в Белого Всадника... вижу, что она почти падает, глаза

ее закрыты, и каррос она держит почти символически, толку от ее света уже

никакого. Мне становится жаль ее. Но это война. На войне каждый, кто взял оружие

– солдат... даже если это девочка.

  Рядом со мной встал Юрик... Лицо его отчего-то перемазано черным. Упал, что

ли, в грязь... умыться, конечно, некогда. Ну и вид у него... Юрик на последний

бой надел свой земной, "парадный" костюм. И стоял теперь с автоматом наперевес,

красивый, гибкий, высокий, весь в черном. Он бы еще гитару взял, подумал я. И

спел бы "Вихри враждебные веют над нами, темные силы нас грозно гнетут".

  Какие там темные силы... или светлые... домой бы!

  "А я в Россию, домой хочу, я так давно не видел маму".

  Даже у совершенно темного человека есть мама...

  Юрик стоял прямо напротив Белого Всадника. Тот тоже был выше и сильнее

остальных адвантов. Получался красивый контраст – светловолосый Всадник, весь в

белом, и черный, мрачный Юрик. Я подумал о том, что на Земле его ждет невеста, и

Юрик ее прямо-таки трепетно любит... и до сих пор, сколько я знаю, ни разу ей не

изменил. И родители его ждут. Или не ждут уже. Оплакали, потеряли... как,

наверное, были счастливы, когда Юрик вернулся из Афгана живым. И вот теперь...

  А может, нам все-таки удастся вернуться? Но как?

  - Мы вернемся, - прошептал вдруг Юрик, словно прочитал мысли, - Мы их

заставим, слышишь, Коля! Я не могу... мне домой надо! Меня ждут.

  Он вдруг засмеялся. И шагнул вперед, прямо в убийственный свет. Я замер.

  Юрик стоял в свете карроса прямо, как будто никакого вреда не причинял ему

этот свет... а может быть, и правда... нет. Сбоку я видел, что улыбка его

скривилась, превратившись в гримасу. Он просто терпел. Он сделал еще шаг вперед.

Совсем маленький шажок. Дальше идти он не мог, я стоял рядом и видел – он едва

удерживается, чтобы не упасть.

  - Юра! – закричала где-то сзади Лерка.

  Юра буравил глазами Королеву. Он стоял в ее свете, и будто не замечал боли,

или боль лишь усиливала ненависть в нем... И я увидел, что лицо Королевы стало

уже совершенно белым, и глаза закрылись... надо же, и она, оказывается,

подвержена слабости. Королева стала медленно сползать по стене.

  Но какой в этом смысл... если она умрет – уже никто не откроет нам дорогу

домой. И Юрик-то знает это.

  Юрик засмеялся, коротко и зло.. Свет больше не падал на него. Он встал

поудобнее. И тогда Белый Всадник оказался перед ним. И одновременно закричали

две женщины. Королева:

  - Всадник! Стой, остановись!

  И второй голос – той маленькой девочки, совсем слабенький:

  - Дан!

  Всадник сбросил на землю плащ, оставшись в одной белой рубахе. Отшвырнул

каррос. И выхватил из-за пояса меч...

  И я увидел – это все-таки был человек. Обыкновенный человек... с нормальным,

усталым лицом, и глаза его не сверкали, как каррос, обычные светло-серые глаза.

Просто он был влюблен в Королеву и собирался теперь ее защищать... даже потеряв

свою сущность белого мага, отбросив ее, когда она стала бесполезной.

  Он никогда не справился бы с Юриком - дзюдоистом и десантником. Даже мне было

видно по тому, как он держал меч – он чуть ли не первый раз в жизни его обнажил.

Сейчас Юрик перехватит его руку... ну давай, мысленно крикнул я.

  Юрик не двигался, он стоял, пошатываясь. Свет карроса все-таки пронял его...

  Всадник прыгнул вперед и вонзил меч. Кровь хлынула. Юрик качнулся чуть сильнее

и упал... видимо, пробита аорта – кровь хлестала фонтаном, стекая и впитываясь в

землю, и земля становилась влажной и черной под ним...

  Но в тот же миг меч выпал из руки Всадника, и он медленно повалился на землю

рядом со своей жертвой...

  Им нельзя убивать, вспомнил я. Он потерял свою силу... всю силу потерял.

  Лерка, неведомо как здесь оказавшаяся, уже перевернула Юрика и рыдала в голос.

Из рваной раны на животе все еще стекала кровь. Я присел рядом – ноги мгновенно

ослабели.

  Вот и вернулся ты на Землю, Юрик... дождались тебя родители и невеста.

  Ты уже не будешь играть на гитаре, и голоса твоего больше никто не услышит. И

сыновей ты не научишь быть бесстрашными и стоять друг за друга – твои сыновья

никогда не родятся.

  Какой-то шум раздавался вокруг, ропот... И как будто посветлело. Я поднял

голову.

  Над нами расходились тучи. В просвете сияла голубизна, самое настоящее земное

голубое яркое небо. И просвет становился все больше, все шире, и наконец из-за

туч на истерзанную холодную серую землю хлынули солнечные лучи. Я мгновенно

забыл о Юрике и вскочил.

  И увидел Ворота...

  Тело Белого Всадника, лежащего ничком, медленно таяло, исчезало... и над ним

вставала крутая невысокая радужная дуга... и там, за дугой я увидел сосны.

  - На Землю! – закричал Макс, стоящий рядом. И шагнул в Ворота... исчез за

ними.

  Тотчас все рванули вперед... Лезли в Ворота как попало, как придется, но не

толкались, пропускали друг друга... Лерка подхватила безжизненное тело Юрика и,

плача, потащила его в Ворота. Вот они исчезли за радужной гранью. С неожиданной

прытью бросился в Ворота Борис Михайлович. Грушко стоял невдалеке, наблюдая за

процессом перехода – видимо, чувствуя свою капитанскую ответственность и

собираясь покинуть Ладиорти последним. Потом я увидел Артема и Катю – они

стояли, держась за руки и глядя друг на друга... Наконец Катя опустила голову и

пошла к раненым – им нужно было помочь преодолеть черту... Артем решительно

шагнул в Ворота.

  Тело Белого Всадника исчезло окончательно...

  А все-таки это он открыл нам дверь, подумал я. Он и Юрик...

  Перед тем, как шагнуть, я бросил еще взгляд на адвантов. Они спали... спали,

ничего вокруг не видя, повалившись прямо на траву... карросы валялись рядом. Ну

и спите на здоровье. Когда вы проснетесь, нас уже не будет.

  И я шагнул в Ворота.

  

  

  Обжигающий холод коснулся меня.

  Мороз, ну конечно же... в Зеркальске зима. Раннее морозное утро. Высокое синее

небо. Заиндевевшие кружевные веточки сосен.

  Я стоял в том же самом карьере, откуда попал в Ладиорти. Штормовка и штаны

неплохо защищали от холода, но лицо уже пощипывало. Я стал медленно подниматься

по склону...

  Как же давно я не был один. В Ладиорти почти невозможно было остаться одному.

Разве что в лес уйти, побродить – но на это обычно не хватало сил.

  Господи, неужели я вернулся?!

  Я прикоснулся к заледеневшему сосновому стволу. Неужели кончилось это безумие?

И можно опять жить нормальной человеческой жизнью.

  Все-таки холодно... я пустился бегом к троллейбусной остановке.

  И на бегу думал о том, что адванты остались в Ладиорти. И Королева все-таки

жива. Или кто-нибудь убил ее на прощание... вряд ли. Все думали только о том,

чтобы поскорее вернуться на Землю. Нам было уже не до того... адванты остались в

Ладиорти, мы не уничтожили их, и они будут по-прежнему нести свой свет – теперь

уже рыбакам... может быть, тем, кто будет проваливаться в Ладиорти в будущем –

вряд ли теперь эти дыры залатаны. Мало того, они будут приходить на Землю и

нести свой свет здесь. И они разрушат нашу жизнь... но я так надеялся тогда, что

до этого еще далеко.

  Постепенно мои мысли приобретали другое направление. Я думал о том, как

обрадуется Линда, и как бы не перепугать до смерти тетю Валю... может быть,

сначала ей позвонить из автомата, как-то подготовить. Да у меня и двушек-то нет.

 

  Подкатил троллейбус, как раз пятый номер. Я вскочил в раскрытую заднюю дверь и

зайцем поехал домой.