Алексей Евтушенко

     Под колесами - звезды

     РОМАН

 

     Анонс

     Егор Хорунжий в глубине души уже давно поставил на себе крест.  И уж точно

никогда  не  мечтал  о  встрече  с  представителями,   точнее,   с  прекрасными

представительницами внеземного разума.  Однако  судьба подчас преподносит самые

неожиданные  сюрпризы.   Все   началось  с   того,   что   однажды  утром   его

старая-престарая  убитая  "копейка"  вдруг  засверкала  новой  краской,   гордо

заурчала неизношенным движком, да еще и заговорила человеческим голосом...

 

 

     Чтобы не пришлось любимой плакать,

     Крепче за баранку держись, шофер!

     Популярная песня 60-х годов

 

     Глава 1

     Егор Хорунжий, грустный и пьяный, сидел на покосившемся деревянном крыльце

собственного дома  и  думал  трудную  думу.  Влажная  весенняя  ночь  до  краев

заполняла собой двор,  будто охраняла ни  в  чем  не  повинный остальной мир от

горьких Егоровых дум.  Пару часов назад прошел обильный дождь,  но  теперь небо

очистилось, и майские запахи земли, травы, молодой листвы и сирени с терпеливой

настойчивостью пытались напомнить Егору о том,  что давно пришла весна -  время

совершенно не  приспособленное для  хандры,  сплина,  пьяной,  а  также обычной

русской тоски и прочих депрессий.

     Все напрасно.

     Егор, он же (очень редко) Егор Петрович, он же Егорка, Игорь и даже иногда

Гоша  и  просто  Хорунжий,  всерьез  вознамерился сполна  восплакать над  своей

окончательно погубленной,  как  он  считал,  жизнью,  и  столкнуть его с  этого

неверного пути не могли ни восхитительная ночь с чудным звездным небом,  ни все

весенние запахи земли вместе взятые.  Тем  более что  рядом,  на  чуть  влажных

досках крыльца,  имели  место быть  уже  ополовиненная бутылка водки,  граненый

стакан,  два соленых огурца на щербатом блюдечке и  две бутылки пива "Балтика №

З",  одна из  которых была уже на  две трети пуста,  а  вторая смиренно ожидала

своей очереди. Сей запас (в холодильнике лежали еще четыре бутылки того же пива

и  чекушка водки) обеспечивал его обладателю вполне надежный тыл и позволял ему

безнаказанно предаваться нетрезвым и самоуничижительным размышлениям.

     Жизнь,  как  уже и  было сказано,  считалась на  данный момент погубленной

полностью и безвозвратно.

     - Мне тридцать пять лет!  - словно какой-нибудь, прости господи, чеховский

герой,  возвестил трагическим шепотом Егор в  черную,  пахнущую сиренью пустоту

двора.  -  Ну, пусть почти тридцать пять. А что я в этой жизни сделал и чего я,

милостивые государи,  достиг?  Я  вам скажу.  -  Он  не глядя нашарил бутылку и

стакан, плеснул водки, выпил и хрипло выдохнул: - Ни-че-го.

     Двор безмолвствовал.

     Впрочем,  надо заметить, что на чеховского героя Егор Петрович Хорунжий не

был  похож  совершенно.   Имеется  в  виду,  конечно,  типичный  интеллигентный

чеховский герой,  а не те урядники,  чиновники всех мастей,  фельдшеры, мещане,

крестьяне,  купцы,  помещики и прочие мелкие персонажи, во множестве населяющие

прозу Антона Павловича.  Начнем с  того,  что Егора Хорунжего никак нельзя было

назвать человеком интеллигентным в  полном смысле этого слова,  в  то время как

типичный чеховский герой интеллигентом быть  просто обязан.  То  есть  какое-то

образование Егор в свое время получил, окончив после школы и армии четыре курса

художественно-графического   факультета   педагогического   института    города

Ростова-на-Дону и,  соответственно,  почти заимев диплом учителя рисования, но,

согласитесь, для того чтобы стать по-настоящему интеллигентным человеком, этого

отнюдь не достаточно.

     Настоящая русская интеллигентность,  как известно,  предполагает не только

глубокое и всестороннее образование и высокую общую культуру,  но и некую,  так

сказать, генетическую базу.

     То есть если твои мама и папа, а также дедушки и бабушки пахали землю или,

скажем,  стояли у станка, то истинным русским интеллигентом тебе все равно, как

ни бейся,  не стать.  Да и не только русским. Помните, чем закончились подобные

попытки главного героя романа Джека Лондона "Мартин Иден"?  То-то.  А  у  Егора

Петровича Хорунжего по  отцовской линии вплоть до прапрадедушки все предки были

донскими казаками,  по материнской же...  Впрочем, предков своих по материнской

линии Егор Хорунжий не знал вовсе,  ибо мать уехала домой на Украину, когда ему

только-только исполнилось одиннадцать лет,  и  с  тех пор Егорка ее  не разу не

видел.

     Правда,  высшее образование (и  тоже  педагогическое -  она  преподавала в

школе математику) у мамы было,  так что при большом желании он мог считать себя

интеллигентом во втором поколении.

     Подобного желания, однако, у Егора никогда не возникало. Читал он, правда,

много и с удовольствием,  но совершенно бессистемно и, в общем-то, нерегулярно.

Да  и  окружение его,  ближайшие друзья,  товарищи и  просто знакомые отнюдь не

блистали высокой культурой,  а также глубокими и всесторонними познаниями, хотя

люди,  в  большинстве своем,  были образованные,  и  среди них  даже попадались

представители так называемых творческих профессий -  художники и литераторы. Но

кто  сказал,  что  художник  и  тем  более  литератор  должен  обязательно быть

интеллигентом? Вовсе это не обязательно, а иногда даже и Вредно для творческого

человека, потому как стесняет его творческую свободу и мешает непосредственному

созданию художественного образа.

     Внешне Егор Хорунжий тоже на интеллигента никак не походил.  Во-первых, по

причине более чем стопроцентного зрения он  не носил очков (разве что солнечные

летом,  но  это  не  считается),  и  во  взгляде его  серых глаз  чаще читалась

природная бесшабашность пополам с  южным  нахальством,  нежели  интеллигентская

мягкость и  воспитанный ум.  Во-вторых,  господь не  обидел Егора  гренадерским

(метр восемьдесят семь) ростом и широкими плечами, и хотя был он худ и довольно

костляв,  но  прямая  осанка,  длинные  большие  руки,  а  также  копна  густых

светло-русых волос в сочетании с твердым подбородком и лихо подкрученными вверх

усами давали возможность заподозрить в нем кого угодно,  но только не человека,

взирающего  на  мир  сквозь  призму  врожденной,   а  также  благоприобретенной

интеллигентности.  Ну и,  наконец,  речь.  Быстрая и громкая, с ярко выраженным

фрикативным   южнорусским   "г",   речь   Егора,   конечно,   не   была   речью

малообразованного,  а  то и вовсе неграмотного обитателя хулиганской ростовской

улицы,  но  и  назвать ее  высококультурной русской речью по  всем признакам не

представлялось возможным.

     Нет,  чеховским героем Егор Хорунжий не был.  А был он на данный момент не

очень  удачливым художником-керамистом тридцати  четырех  полных  лет,  сидящим

весенней ночью  в  состоянии средней тяжести алкогольного опьянения на  крыльце

собственного дома. Неженатым и одиноким.

     Скрипнула за  спиной дверь -  это кот по  имени Тихон вышел на свою ночную

прогулку.

     - Тишка,  Тишуня!  -  позвал Егор, протягивая руку, чтобы погладить серого

любимца.

     Кот,  однако,  хозяйских пьяных ласк не  терпел,  а  Посему,  ткнувшись из

вежливости теплой мордой в Егоровы пальцы,  призывно мяукнул и канул во влажную

тьму двора.

     - И ты, Брут, - горько констатировал Егор, налил в стакан водки и выпил.

     Во двор осторожно пробрался довольно прохладный ветерок, как бы напоминая,

что еще не лето и пора перебираться в дом,  но художник не внял предупреждению.

Он размышлял.

     Собственно,  размышлениями это  было  назвать трудно  -  так,  легкая буря

псевдоэмоций в остатках разума,  еще не полностью дезориентированного действием

алкоголя,  рождающая всегда одно и то же:  острую жалость к себе,  обожаемому и

несправедливо жизнью и нехорошими людьми обиженному.  Надо отдать должное,  что

кое в чем Егор был все-таки прав.  Судьба действительно обошлась с ним довольно

жестко,  в  детстве лишив его  матери,  десять лет назад отца,  который погиб в

автомобильной катастрофе,  и, наконец, полгода назад отнявшей у него последнего

близкого и родного человека - бабушку Полину.

     На самом деле именно бабушке Полине Егор был обязан тем, что вырос пусть и

довольно безалаберным, но в целом хорошим человеком.

     Отцу,  вечно занятому собой и  добыванием денег для  семьи,  было  некогда

заниматься сыном,  так что бабушка Полина успешно заменила Егору родителей,  не

только дав ему необходимую душевную теплоту и ласку,  но и обучив многим сугубо

практическим делам по хозяйству, начиная от умения пришить пуговицу к рубашке и

заканчивая искусством выращивания картошки и  помидоров на  огороде.  Уже потом

все  бабушкины старания  намертво закрепила Советская Армия,  в  мотострелковых

войсках которой Егор честно прослужил все положенные два года.  Так что теперь,

когда  он  остался  один,  его  ангел-хранитель не  испытывал слишком  большого

беспокойства по  поводу каждодневного бытия своего подопечного,  зная,  что тот

вполне  самостоятелен  для  того,   чтобы  по   крайней  мере  выжить  в   этом

несовершенном мире.

     - Тридцать пять лет!  -  громко вздохнул Егор, от полноты чувств выпил еще

водки, запил ее пивом и полез в нагрудный карман за сигаретой.

     Сигарета из  пачки вылезать никак не хотела,  но художник сосредоточился и

все-таки одержал победу над упрямым изделием ростовской табачной фабрики.

     Вспыхнула  спичка,  и  желтоватый неверный  свет  лизнул  бок  старенького

"жигуленка", присевшего на все четыре колеса в метре от крыльца.

     "Бедная машина, - невпопад подумал Егор и прикурил, - бедный я!"

     Итак,  основания оплакивать пьяными слезами свою  жизнь у  Егора Хорунжего

имелись.  И пусть не всю жизнь, а только последние пару-тройку лет, но сие сути

не меняет,  поскольку прошлые заслуги человека -  это хоть и заслуги, но именно

ПРОШЛЫЕ,  а человек живет в настоящем,  и если он достаточно честен перед самим

собой,  то судит о  себе по своему сегодняшнему,  а не вчерашнему состоянию.  А

состояние на сегодняшний день было у  Егора Петровича Хорунжего,  прямо скажем,

не ахти какое. Плохое, прямо скажем, было состояние.

     Начать с того, что давно и стабильно отсутствовали деньги.

     Нет,  какие-то  деньги время от времени появлялись,  но их едва хватало на

еду и выпивку,  редко -  на самую необходимую одежду, а уж о большем можно было

только мечтать.  Но  мечтать хорошо,  когда тебе двадцать -  двадцать пять лет,

после же  тридцати нереализованные мечты зачастую превращаются во  всевозможные

комплексы неполноценности.  Впрочем, для каких бы то ни было комплексов у Егора

Хорунжего была слишком здоровая психика,,  но  все равно,  когда он видел своих

преуспевающих,  уверенных в  себе ровесников,  то невольно сравнивал их жизнь с

собственной и  с  горечью  отмечал,  что  сравнение отнюдь  не  в  его  пользу.

Разумеется,  вокруг было немало и  тех,  чья жизнь не удалась в гораздо большей

степени, чем жизнь Егора. Но зачем равняться на худших, когда есть лучшие?

     Равняться, однако, было трудно.

     Все  дело  в  том,  что  у  художника-керамиста  Егора  Хорунжего  напрочь

отсутствовала деляческая  жилка,  которая  только  и  превращает в  наше  время

простого индивидуума в  индивидуума преуспевающего.  С другой стороны,  он и не

обладал настолько могучим талантом художника,  чтобы суметь запереться в  башне

из слоновой кости и там свободно творить, послав к чертям весь окружающий мир с

его суетой и вечной жаждой наживы.

     Способности у  Егора,  несомненно,  были.  И  способности большие.  Однако

русская природная лень и  пресловутые обстоятельства не  дали этим способностям

развиться в  нечто выдающееся,  и  получилось,  что к  тридцати пяти годам Егор

Хорунжий стал очень хорошим, но все-таки ремесленником, в потаенном уголке души

которого, правда, все еще прятался художник.

     Он допил водку, закусил огурцом, запил все пивом и закурил новую сигарету.

     Опьянение сделало свое дело.

     Глухая тоска наконец-то чудесным образом преобразилась в  ожидание чего-то

светлого и  хорошего,  что непременно случится если и не сию же секунду,  то уж

завтра обязательно.  Правда, при этом сильно путались остатки мыслей и никак не

удавалось сообразить, во что же именно должно материально воплотиться это самое

светлое и хорошее, но это было уже неважно. Главное, что все будет хорошо! Ведь

пиво пока не кончилось,  водка тоже, а тридцать пять лет совсем не тот возраст,

когда человек -  а  тем более художник -  уже ничего не может изменить в  своей

судьбе.  Да!  Буквально с завтрашнего же дня Егор Петрович Хорунжий, милостивые

государи,  решительно меняет образ жизни, и... берегись судьба-злодейка! Он еще

всем покажет, на что способен!

     Егор поднял пьяную голову к ночному небу,  словно желая бросить ему вызов,

и  тут же  узрел падающую звезду.  Звезда была большая,  яркая и  падала как-то

слишком медленно.  "Пусть  все  получится!"  -  успел  загадать он,  прежде чем

сообразил,  что звезда падает не куда-нибудь, а непосредственно к нему во двор.

А точнее - ему на голову.

     - ...твою мать!!!  -  заорал перепуганный художник,  вскочил и,  не  помня

себя, кинулся бежать со двора.

     Однако  изрядное  количество водки  с  пивом,  принятые в  течение  вечера

внутрь,  подвели Егора.  Одна нога зацепилась за другую,  и он грянулся оземь с

крыльца во весь свой стовосьмидесятисемисантиметровый рост.

 

     Глава 2

     Пробуждение было  трудным,  но  необходимым -  тело настоятельно требовало

посещения туалета.  Кое-как разлепив глаза, Егор обнаружил себя в доме, лежащим

ничком на собственном диване без рубашки и ботинок, но в джинсах и носках.

     - Опять нажрался вчера, зараза, - констатировал он и попытался сесть.

     Попытка удалась.

     Теперь нужно было  встать,  набросить что-нибудь на  плечи,  сунуть ноги в

старые растоптанные туфли и  выйти на  воздух,  потому что  туалет находился во

дворе.  Впрочем,  процедура была привычной,  и, уже возвращаясь к дому, Егор, к

собственному удивлению,  обнаружил,  что утро теплое и солнечное, небо синее, а

желудок требует пищи.

     "Ни хрена себе!"  -  удивился он про себя и  даже остановился,  пораженный

этим  открытием.  Такого  с  ним  наутро  после  обильных  возлияний  давно  не

случалось.   Обычно   организм  требовал  срочной  опохмелки,   с   отвращением

отказываясь от какой бы то ни было еды.

     "Это я  еще,  наверное,  не  протрезвел",  -  неуверенно предположил Егор,

взглянув на часы,  которые показывали девять утра,  и внимательно прислушался к

себе.

     Немного побаливала голова,  и  хотелось пить,  но  почему-то  не  пива,  а

обычной холодной колодезной воды.

     Егоров дом был подключен к  городской водопроводной сети,  однако во дворе

имелся и  колодец,  вырытый еще дедом Егора в те времена,  когда водопровод был

недоступной роскошью для владельцев частных домов данного района города. Вода в

колодце неизменно оставалась чистой,  холодной и  удивительно вкусной,  поэтому

водопроводом Егор пользовался исключительно для  стирки,  уборки и  помывки,  а

воду для приготовления пищи всегда старался брать из дедовского колодца.

     Колодезный сруб  размешался между туалетом и  баней,  возле большой старен

черешни, и Егору пришлось вернуться от крыльца назад.

     Скрипнул ворот, мятое двенадцатилитровое ведро на цепи легко пошло вниз, с

плеском  черпануло воду,  наполнилось...  и  вот  уже  нужно  приложить немалое

усилие, чтобы вытащить его из темной прохладной глубины на свет божий.

     Этот  процесс всегда  доставлял Егору  удовольствие.  Было  в  нем  что-то

древнее, неизменное и надежное, как сама земля под ногами и небо над головой.

     Напившись, он, повинуясь безотчетному порыву, вдруг скинул в молодую траву

старый армейский китель,  который перед выходом набросил в доме на голые плечи,

снял джинсы и трусы и, задержав дыхание, вылил одним махом на себя полное ведро

ледяной чистейшей влаги.

     Крякнул, зачерпнул второе ведро и повторил процедуру.

     Стало  хорошо,  но  есть  захотелось  еще  сильнее.  Егор  натянул  трусы,

подхватил остальную одежду и вернулся в дом.

     В  доме  пахло  давно  не  мытыми полами,  пылью,  перегаром и  застарелым

табачным дымом.

     - А вот хрен вам! - громко решил хозяин, растираясь полотенцем, после чего

распахнул во  всех  трех  комнатах и  на  кухне окна и  принялся сооружать себе

плотный завтрак.

     В  холодильнике,  как ни  странно,  оказался пяток яиц,  не сильно пожилая

обезжиренная колбаса и остатки маргарина.  Обычно Егор не употреблял яичницу по

утрам,  но сейчас есть хотелось буквально зверски,  и он, брезгливо покосившись

на оставшееся пиво и чекушку водки, вытащил продукты из холодильника и поставил

сковородку на огонь.

     После  холодного  обливания и  обильной  еды  снова  потянуло  в  сон.  На

сегодняшний день Егор все равно никаких дел не планировал и поэтому, подчиняясь

требованию организма,  разложил диван. Постелил постель, лег и на ближайшие два

часа утратил всякую связь с окружающей его действительностью.

     Вторично за  это  утро  он  пробудился,  когда подаренный другом Володькой

Четвертаковым три  года  назад  "Ориент" на  его  руке  показывал без  четверти

двенадцать.

     Прежде  чем  подняться,   Егор  внимательно  оценил  свое  состояние.  Все

оказалось в полном порядке. Голова не болела, и вообще не ощущалось ни малейших

признаков похмелья.  Он стал вспоминать и  пришел к  выводу,  что последний раз

организм вел себя подобным образом лет эдак девять-десять назад, не меньше.

     - То  ли  водка случайно попалась настоящая,  то  ли день сегодня такой...

благоприятный,  -  предположил вслух Егор,  так и  не  сумев найти никакой иной

более конкретной причины своего хорошего самочувствия. - Ну, раз так...

     Он  поднялся,   оделся,  убрал  постель  и  включил  на  полную  громкость

транзистор "Океан",  который неизменно был у него настроен на радио "Маяк",  и,

сам себе удивляясь, принялся за уборку.

     Грязи в  доме за  последний месяц накопилось прилично,  но  решимость плюс

энергия победили,  и через два часа пыль исчезла,  вымытые полы заблестели, а в

прихожей  образовались два  вместительных пластиковых мешка,  один  из  которых

доверху был  набит  разнообразнейшим мусором,  а  второй  -  пятьюдесятью двумя

пустыми пивными и  водочными бутылками.  Егор  ухватил мешки за  края,  пятясь,

выволок их  на  крыльцо и  удовлетворенно закурил.  Теперь  предстояло оттащить

мусорный мешок к мусорным контейнерам,  которые располагались на другой стороне

улицы,  в квартале от его дома.  Это уже были сущие пустяки,  и ничто не мешало

постоять,  а  то  и  посидеть на сухом,  нагретом весенним солнышком деревянном

крылечке  собственного,  только  что  чисто  убранного дома  и  с  наслаждением

выкурить сигарету,  ощущая  себя  хозяином не  только вышеупомянутого дома,  но

также города и мира.

     Он курил,  оглядывая знакомый до камушка двор и  привычно отмечая то,  что

давно необходимо сделать по хозяйству.  Теперь,  после благополучно завершенной

уборки,  он искренне верил, что с сегодняшнего дня действительно начинает - уже

начал!  -  новую жизнь,  как и обещал себе,  пьяному, вчера. Кстати, а что было

вчера?  Он отчетливо помнил, как сначала пил днем на набережной портвейн и пиво

в  компании друзей-художников,  чьи мастерские располагались тут же,  в  бывших

складах некогда знаменитого дореволюционного купца Парамонова.  Потом он  пошел

домой, по дороге прихватив, опять же, пива и водки. Дома, разумеется, продолжил

уже в одиночку.  Нет,  решительно не вырисовывалась не только концовка довольно

отвратительного вчерашнего дня,  но даже его середина.  Например, отчего он так

сравнительно рано ушел из "Ракушки", где они все сидели? Поссорился по пьянке с

кем-то  из  приятелей?  Вообще-то  прецеденты бывали,  но  вчера вроде все было

хорошо...  Или нет?  А во сколько он вырубился? Мысль о том, что с сегодняшнего

дня непременно начнется новая жизнь, он помнил, но вот что происходило в голове

и  вокруг нее до этой мысли и сразу после...  Ладно,  ну его к лешему!  В конце

концов, новая жизнь именно для того и начинается, чтобы забыть о старой. А если

он  кого вчера и  обидел,  то можно и  извиниться.  Не впервой.  Да,  во дворе,

пожалуй,  тоже нужно начать с генеральной уборки - вон сколько всякого хлама за

зиму накопилось...  И,  кстати,  со  вторым мешком тоже нужно что-то придумать.

Как-никак -  это хоть и не большие,  но деньги, тем более что во всем доме вряд

ли наберется и десять рублей по всем карманам.  То есть выбрасывать жалко. Но и

тащить всю  эту  гору посуды черт знает куда на  собственном горбу...  Конечно,

можно воспользоваться садовой тележкой,  но это как-то... недостойно как-то это

человека,  твердо решившего - более того, начавшего! - жить по-новому. С другой

стороны -  какого черта?!  В  доме жрать нечего,  а  ему,  видите ли,  неудобно

бутылки пустые на тачке к приемному пункту отвезти!  Чистоплюй хренов! "Стоп, -

подумал он,  -  ведь  у  меня  же  есть автомобиль,  который еще  неделю назад,

кажется,  двигался". Взгляд Егора переместился на машину. Старая, еще отцовская

"копейка" образца 1974  года  сияла  на  дневном солнце  чисто  вымытыми синими

боками.

     Чисто вымытыми....                      

     - Это что же, я вчера машину умудрился помыть? - неизвестно у кого спросил

Егор и, спустившись с крыльца, обошел автомобиль кругом, производя внимательный

наружный осмотр.

     Этот  "ВАЗ-2101",  как  уже  было  говорено,  достался  Егору  Хорунжему в

наследство от отца,  сошел с  конвейера в городе Тольятти в далеком 1974 году и

за  свою  долгую и  многотрудную жизнь  пробежал полмиллиона километров всего с

одним   капремонтом,   который   был   сделан   этому   ветерану  отечественной

автомобильной промышленности ровно десять лет назад. На сегодняшний день машина

буквально разваливалась на части и едва дышала. Егор, в отличие от своего отца,

отнюдь не  был  страстным автолюбителем,  хотя  сидеть за  рулем автомобиля ему

нравилось и  он,  в  общем-то,  имел  понятие  о  том,  как  устроен  двигатель

внутреннего сгорания, и даже мог при нужде произвести не очень серьезный ремонт

своему  пожилому четырехколесному другу.  Однако после  смерти папы  для  Егора

наступили  трудные  времена,  а  значит,  и  для  старенького "жигуленка" тоже.

Какое-то время машина,  отлично отлаженная умелыми отцовскими руками,  исправно

доставляла нового хозяина в нужные места,  но у Егора вечно не хватало денег на

самые необходимые запчасти, и, если бы не закадычный друг Володька Четвертаков,

бывший  автогонщик и  мастер  на  все  руки,  автомобиль давно  можно  было  бы

выбросить на свалку. Впрочем, на данный момент он был недалек от этой печальной

участи:  вконец изношенные детали требовали уже не ремонта, а замены, хозяин же

последний год только и  делал,  что выкарабкивался из очередного запоя,  с  тем

чтобы впасть в следующий, и до машины, разумеется, руки у него не доходили.

     Обойдя "жигуль" кругом и в очередной раз с болью в сердце отметив грубую и

длинную царапину на  правом переднем крыле (не вписался по  пьянке в  ворота) и

помятое заднее левое крыло (та же самая причина),  Егор ощутил жалость к старой

машине. "Все-таки я свинья, - подумал он. - Нельзя так обращаться с механизмом,

верой и правдой прослужившим семье и самому более четверти века. Завтра же хотя

бы  для начала клапана отрегулирую.  Опять же  бензонасос нужно менять срочно -

вот-вот сдохнет окончательно.  Колодки тормозные тоже...  да и все остальное...

Ох,  блин, где же денег напастись на все это?! И к Вовке неудобно обращаться, и

так я ему хрен знает сколько должен и деньгами, и просто... Но почему она такая

чистая?"

     Он отчетливо помнил, что последний раз садился за руль ровно неделю назад.

На улицах было тогда довольно слякотно, и, конечно, помыть машину после поездки

он так и не удосужился.  Неужели он вчера все-таки...  Нет,  ну конечно! Егор с

облегчением хлопнул себя по лбу.  Вчера же прошел сильный дождь, который и смыл

грязь,  а  он,  возвращаясь домой в  хорошем подпитии,  этого,  разумеется,  не

заметил, а сейчас вот протрезвел и сразу все понял.

     "Ну хорошо,  -  шепнул Егору внутренний голос,  -  пусть дождь. Но ведь ты

знаешь,  как  обычно  выглядит  автомобиль  после  городского дождя.  Грязь-то,

конечно,  смывается.  Но ведь остаются потеки!  А где они, милостивые государи,

а?!  Где?  Тут,  похоже,  кто-то  уже  после помывки прошелся по  корпусу сухой

тряпкой - вон как бока блестят!"

     - Мя-э-у!

     Егор  повернул голову  и  увидел своего кота  Тихона.  Серый  безобразник,

видать, только что вернулся после ночных похождений.

     - Что,  жрать  небось  хочешь?  -  спросил  Егор.  Тихон,  однако,  вопрос

проигнорировал,  не  отреагировав даже на  волшебное слово "жрать".  Немигающим

желтым взглядом он  уставился на  машину,  и  его  нервно ходящий из  стороны в

сторону хвост свидетельствовал о том, что кот явно чем-то озабочен.

     - Тишуня! - позвал Егор, хорошо знающий характер и привычки своего любимца

- Ты кого там увидел?  Он присел на корточки и  заглянул под машину.  Так.  Два

пожухлых окурка,  камни, щепки, пробившиеся сквозь трещины в асфальте травинки.

Ничего одушевленного. Странно.

     - Ну, - повернулся к Тихону Егор, - и что сие должно означать?

     Но кот уже утратил интерес к  тому,  о чем ведал только он сам,  и,  гордо

задрав  трубой  шикарный  хвост,  поднялся по  ступеням на  крыльцо,  брезгливо

обогнул  мешки,  лапой  подцепил край  двери,  потянул ее  на  себя,  открыл  и

неторопливо скрылся внутри дома.

     - Вот же паразит,  -  с любовью сказал вслед ему Егор,  поднялся и, открыв

багажник, загрузил в него оба мешка.

     Как ни странно, двигатель завелся сразу.

     До пункта приема пустых бутылок, что располагался неподалеку от известного

в  этих местах пивного бара под кодовым названием "Женева",  было от дома Егора

чуть больше километра по очень плохой дороге.  Можно было,  конечно, выехать на

трассу,  но это означало сделать изрядный крюк, во-первых, а во-вторых, Егор не

захватил с  собой права,  о  чем,  впрочем,  вспомнил,  уже когда выбрасывал по

дороге мусор.

     Пятьдесят рублей, полученные после сдачи бутылок, вдохновляли.

     "А  не  погонять ли мне сегодня королей?  -  подумал Егор,  возвращаясь на

третьей скорости к  дому.  -  Машина вроде  тянет,  клапана я  все  равно решил

регулировать завтра,  бензонасос, колодки и все прочее тоже пару дней подождут,

а раз уж день складывается так удачно, то грех не воспользоваться случаем. Да и

деньги нужны:  через три  дня  день рождения,  и  хорошо бы  принять гостей как

полагается".

     Он  вспомнил свой прошлый день рождения,  который состоялся только потому,

что друзья принесли выпивку и закуску с собой,  и поморщился.  Нет, уж тридцать

пять лет надо встретить достойно.

     Дома он высыпал Тихону остатки "Фрискаса" ("Не грусти,  заработаю -  куплю

еще"),  надел  последнюю чистую  рубашку ("Черт,  стирки накопилось..."),  взял

права, запер ворота и выехал на трассу, ведущую к центру города.

     Извозом Егор занимался редко,  хотя город,  в котором родился и прожил всю

жизнь,  знал наизусть,  а  с рулем и педалями научился управляться в двенадцать

лет.  Просто к самому процессу таксовки у него не лежала душа.  Однако время от

времени, когда с деньгами становилось совсем никуда, он выезжал на улицы города

в поисках пассажиров.

     Обычно ему не очень везло.

     То  ли  потрепанный вид автомобиля снаружи,  то  ли хмурый вид его хозяина

внутри,  а  скорее и  то и другое вместе создавали вокруг машины некую не очень

комфортную  ауру,  которую,  видимо,  подсознательно чувствовали  потенциальные

клиенты и  поэтому голосовали ему  только тогда,  когда  уж  совсем некуда было

деваться.

     Так было всегда, но только не сегодня.

     Не успел он выехать из переулка на проспект Стачки, как тут же подвернулся

первый  клиент  в  аэропорт,  пообещавший раза  в  два  больше денег,  чем  это

расстояние на самом деле стоило.

     И ведь исполнил обещание!

     Возле  самого  аэропорта пассажиров ловить было  бесполезно и,  что  самое

главное,   небезопасно  -   тут  работала  своя  мафия,  которая  с  "чужаками"

разбиралась решительно и  быстро.  Однако,  отъехав буквально на двести метров,

Егор посадил "клиента в центр", который тоже заплатил хорошо.

     Так и покатило.

     Можно было  подумать,  что  все,  кому  сегодня нужно было куда-то  быстро

доехать,  стремились непременно воспользоваться услугами Егора и  заплатить при

этом по высшей таксе.

     Стоило ему высадить очередного клиента, как через десять метров на обочине

с нетерпеливо поднятой рукой его поджидал следующий.

     Азарт охватил Егора.  Он забыл о  неотрегулированных клапанах,  изношенных

тормозных колодках и бензонасосе,  о времени, усталости и голоде - ему фартило,

и он намеревался воспользоваться своей удачей до последней капли бензина.

 

     Глава 3

     К  восьми часам вечера,  когда солнце уже решительно склонялось к  закату,

Егор,  высадив  очередного  пассажира  на  Буденновском проспекте,  понял,  что

настало время  чего-нибудь  срочно  съесть.  Он  пересчитал деньги  и  тихонько

присвистнул:  выходило,  что  за  несколько часов извоза он  заработал столько,

сколько в  последний год не зарабатывал и  за две недели.  Пожалуй,  можно себе

позволить и кафе. "А, кстати, что у нас с бензином?"

     Он  глянул на приборную доску:  огонек датчика уровня топлива горел ровным

красным светом, показывая, что бензина в баке - кот наплакал.

     Егор  чертыхнулся -  ближайшая заправка  находилась от  него  километрах в

пяти,  а канистра в багажнике -  это он знал совершенно точно - была пуста, как

стакан алкоголика.  Ладно.  В  конце концов,  пять километров -  не  пятьдесят.

Должен дотянуть.

     Он заглушил двигатель и  вылез из машины.  Кафе напротив неудержимо влекло

умопомрачительным запахом солянки и горячих слоеных пирожков с мясом.

     Егор сладко зажмурился,  потряс головой и  решительно двинулся к  призывно

распахнутым дверям заведения.

     Практически мгновенно расправившись с полной миской золотистой, подернутой

нежным жирком солянки,  он,  уже не  торопясь,  размеренно принялся за шикарную

свиную отбивную с  жареным картофелем и зеленым горошком,  одновременно пытаясь

вспомнить...

     То, что в канистре бензина нет уже очень давно, он помнил точно. Но почему

ему  теперь кажется,  что датчик уровня топлива мигал уже тогда,  неделю назад?

Выходило,  что  Егор хотел еще  тогда заправиться,  но,  как  всегда,  не  было

денег... Или не мигал?

     Он попытался детально восстановить свою поездку недельной давности.

     Так.  Ездил он на комбинат прикладных искусств за глиной и алебастром. Это

километров двадцать пять,  если считать туда и назад. На обратном пути, правда,

завернул на Ульяновскую, к ребятам в мастерскую. Там, помнится, выпили, так что

домой возвращался окольным путем - меньше шансов нарваться на гаишную засаду. И

вроде бы мигал уже тогда огонек на панели,  ох мигал...  Или все-таки не мигал?

Черт,  он  ведь уже  и  не  припомнит,  когда заливал последний раз полный бак!

Максимум 20  литров,  а  на  большее вечно не  хватает.  Вот и  мигает лампочка

постоянно.  Немудрено,  что теперь не вспомнить,  как оно было неделю назад. Ну

хорошо. Что было неделю назад, не помнит, но ведь то что было пять часов назад,

должен помнить?!  Должен.  Но  не  помнит.  А  сколько,  интересно,  он сегодня

проехал?  Так.  Пять часов за рулем. Средняя скорость... ну... пусть тридцать -

тридцать  пять  километров в  час.  Получается,  значит,  сто  пятьдесят -  сто

восемьдесят километров.  Жаль, конечно, что не засек цифру на спидометре, ну да

ладно...  Однако чуть ли не полбака горючего выходит!  Нет,  ребята, уж полбака

точно  остаться не  могло.  Разве какой-нибудь неизвестный благодетель забрался

ночью во двор и  долил?  Смешно.  Тогда возникает законный вопрос:  на чем Егор

ездил?

     Егор  допил  компот,  вытащил  сигарету  и,  удобно  откинувшись  на  чуть

пружинящую спинку стула, закурил.

     По городу его "старушка" давно уже жрет не меньше двенадцати литров на сто

километров -  что  делать,  двигатель совсем износился.  Значит,  сегодня перед

выездом в баке должно было быть 14-15 литров.  Могло быть такое?  Теоретически,

разумеется, могло. Но вот практически...

     Сигарета догорела.

     Хорунжий потушил окурок в пепельнице,  поднялся из-за стола и направился к

выходу. Нужно было заправиться, купить продуктов и ехать домой.

     На  выезде  из  центральной части  города  ему  показал жезлом на  обочину

гаишник  (давно  уже   славную  Госавтоинспекцию  переименовали  в   совершенно

неудобопроизносимое ГИБДД.  Но  народ  упорно продолжал называть представителей

дорожной милиции "гаишниками").

     Ну вот и  кончилось везение,  подумал,  останавливаясь,  Егор и  обреченно

полез за техпаспортом и правами.  Однако выйти из машины он не успел: гаишник -

чудеса, да и только! - подошел сам.

     - Старший сержант Бородин,  - представился молодой и румяный представитель

неисчислимого племени блюстителей порядка и собственного интереса на российских

автодорогах,  вежливо наклоняясь к  открытому окну.  -  У  меня к  вам  вопрос,

товарищ водитель.

     - Слушаю вас, - с готовностью, но без подобострастия откликнулся Егор.

     - Я  вот стою на этом месте уже три с  половиной часа,  и  вы за это время

проезжали мимо меня пять...  нет,  шесть раз.  Это  седьмой.  И  каждый раз  на

абсолютно чистой машине. Скажите, как вам это удается? Ведь на дорогах довольно

грязно...

     - Чистой маши...  -  Егор,  приоткрыв рот, уставился на старшего сержанта,

пытаясь вникнуть в смысл сказанных им слов.

     - Ну да,  -  терпеливо пояснил старший сержант Бородин,  - всякий раз ваша

машина выглядит так,  будто только что  вышла из  мойки.  Ошибиться я  не  мог,

потому что у меня практически абсолютная профессиональная зрительная память.  А

ведь вчера к  вечеру прошел сильный дождь,  и  поездили вы  сегодня по нашим не

самым лучшим в мире дорогам прилично.

     Тут до Егора наконец дошло, и он торопливо выбрался из машины наружу.

     Весенний мир  любовался собой в  зеркально чистых боках его автомобиля,  и

только колеса оказались слегка запачканы грязью.

     Он достал из кармана пачку сигарет, сунул одну в рот и машинально протянул

пачку сержанту.

     - Спасибо,  не курю,  -  отказался Бородин.  - Я, собственно, почему вас и

приметил.  Просто неестественно чистая машина.  Сам я тоже автолюбитель...  Это

какой-то суперстатик?

     - Д-да,  -  выдавил из себя Егор и  неторопливо прикурил.  Румяный сержант

подарил ему мысль.  - То есть не совсем чтобы... Друзья, понимаешь, привезли из

Штатов прибор.  Пока экспериментальный.  У них машины тут нет, вот они и решили

на моей испытания провести.  Опять же в Штатах дороги уж больно чистые.  - Егор

посмотрел на внимательное и серьезное лицо сержанта и добавил: - Шучу.

     Гаишник неуверенно улыбнулся.

     - Ну вот,  -  вдохновенно продолжил Егор.  - Он, прибор этот, подключается

прямо на корпус и создает вокруг него,  то есть корпуса, мощное антистатическое

поле.  Я,  короче,  не  ученый и  не  совсем врубаюсь,  как  эта  вся хренотень

работает,  но всякая там пыль и  прочие мелкие частицы грязи,  по идее,  должны

отлетать от корпуса как горох от стенки.  Сегодня первый день как установили, а

я  что-то совсем замотался и  забыл напрочь...  Надо же,  действует!  -  Егор с

неподдельным радостным изумлением покачал головой. Он и сам почти поверил в то,

о чем говорил, тем более что иное объяснение все равно отсутствовало.

     - Ага,  - глубокомысленно изрек старший сержант Бородин. - Классная штука.

А как же это американцы им позволили такой уникальный прибор вывезти из страны?

- в голосе блюстителя порядка на дорогах зазвучали профессиональные нотки.

     - По частям, - с чисто ростовским нахальством заявил Егор. - Тем более что

они сами этот приборчик изобрели.

     - Это как же, - забеспокоился старший сержант Бородин, - такое изобретение

- и опять американцам достанется?

     - Не достанется, - авторитетно успокоил его Егор. - Они потому и вернулись

в Россию,  что хотят его здесь выпускать. Для нашей отечественной автомобильной

промышленности.  Да и для другой какой промышленности,  глядишь, сгодится. Надо

же как-то поднимать экономику, в конце-то концов!

     - Это правильно!  -  одобрил сержант.  - Молодцы ребята. А то ведь как что

хорошее у нас появляется,  так тут же американцы со своими долларами перекупают

по дешевке, будь они неладны!

     - Вот именно, - согласился Егор.

     - Вы вот что... - замялся сержант. - Я тут частенько стою...

     - Обязательно,  -  заверил Егор. - Как только наладим выпуск, презентую по

старой дружбе такой же.  Быстро не  обещаю -  сам  знаешь,  чего стоит у  нас в

России производство организовать, но...

     - Да я понимаю! - с готовностью воскликнул румяный гаишник.

     - И вот что... - Егор придвинулся к нему поближе и понизил голос. - Ты уж,

сержант,  не болтай особенно об этом,  лады?  Сам понимаешь,  конкуренция нынче

такая,  что и пришить могут, чтобы только таким прибором завладеть. Сам же себя

виноватым потом будешь чувствовать.

     - Обижаете!  -  Румянец на щеках Бородина даже поблек от возмущения.  -  Я

службу знаю.

     - Ну и отлично!  - широко улыбнулся Егор и, обнаглев окончательно, хлопнул

сержанта по плечу. - Так я поехал?

     - Нет вопросов,  - улыбнулся в ответ гаишник, и они расстались практически

друзьями.

     И только подъехав к дому, Егор вспомнил, что так и , не заправился.

     - М-мудак склеротичный, - сказал он с чувством и, развернувшись, поехал на

ближайшую заправку, которая, слава богу, располагалась неподалеку.

     На сей раз он не пожалел денег и  залил полный бак девяносто второго и еще

канистру,  что на четверть уменьшило заработанную им сегодня сумму. Ничего, его

"старушка" сегодня славно потрудилась и вполне заслужила хотя бы такую награду.

Опять же,  завтра он собирался снова покататься -  чем черт не шутит,  а  вдруг

везение еще не закончилось?

     После заправки он завернул еще в торговый центр,  где закупил всеразличной

еды для себя, пачку "Фрискаса" для Тихона и, с чувством достойно прожитого дня,

поехал домой.

     Только загнав машину во двор и выключив двигатель,  он понял,  что здорово

устал.  Причем устал как-то  сразу,  скачком.  Не хотелось думать,  не хотелось

двигаться. Хотелось одного - спать. Желательно прямо сейчас и здесь.

     Бунтует организм,  вяло решил Егор, выволакивая с заднего сиденья пакеты с

продуктами,  тут тебе и холодное обливание вместо привычной опохмелки с утра, и

уборка чуть ли не генеральная, и пять часов за рулем с непривычки. Даже шесть.

     Он  загрузил  продукты  в  холодильник,  открыл  бутылку  пива  и  включил

телевизор.  Уже  через  пять  минут  стало  окончательно ясно,  что  ничего  из

предложенного в этот вечер он смотреть не хочет и не может -  глаза закрывались

сами собой,  без всякого участия с  его стороны.  Подумал было,  что неплохо бы

выйти покурить,  однако и на это сил уже не оставалось.  "Организм требует - не

будь ему прокурором",  - вспомнил слова одного из героев знаменитой повести Юза

Алешковского "Николай Николаевич" Егор  и,  так  и  не  допив  пиво,  разделся,

погасил свет, лег и мгновенно уснул.

     То ли неумеренное пьянство, то ли отсутствие постоянного заработка и общая

неустроенность жизни,  а  возможно,  все эти причины вместе с  десятком других,

более мелких, были тому виной, но вот уже год с лишним, как нормальный сон стал

у  Егора Хорунжего редким гостем.  Егор даже как-то притерпелся к тому,  что за

ночь приходится несколько раз  вставать,  курить,  изгоняя из  памяти очередной

тягучий полукошмар-полубред, жадно пить воду и снова обреченно лезть под мокрые

от  пота простыни в  надежде забыться хоть на  пару-тройку часов.  Он прекрасно

осознавал,  что нормальный сон -  это спутник нормального же образа жизни, а не

того полупьяного и  полуголодного,  сплошь на издерганных нервах существования,

которое он  ведет,  но  изменить жизнь к  лучшему пока не мог.  Сон не приносил

отдохновения,  а утро никак не хотело становиться мудренее вечера,  обрушиваясь

на него все тем же грузом вчерашних и позавчерашних нерешенных проблем.

     Он открыл глаза и с удивлением понял, что выспался. Часы показывали восемь

утра,  а  за немытым с  прошлой весны окном было тихо и  солнечно.  В  открытую

форточку влетел веселый,  пахнущий сиренью ветерок, и Егор представил себе, как

он  сейчас  встанет,  сделает (совсем рехнулся!)  зарядку,  обольется водой  из

колодца, позавтракает и - знай наших! - вымоет окна.

     Самое смешное, что все вышло так, как он себе и представлял. К одиннадцати

часам окна  сверкали,  словно в  них  только что  вставили новенькие стекла,  а

довольный собой Егор готовил второй завтрак: два куска хлеба с мощными пластами

ветчины сверху и большую кружку горячего крепкого и сладкого чая - заслужил.

     - И так теперь будет всегда!  - заявил он несколько ошарашенному от эдакой

прыти хозяина Тихону.  -  Завтра приберу двор,  а  послезавтра мы  мне  устроим

шикарный день рождения!

     - Мя-эу,  - неуверенно согласился кот и потерся о Егорову ногу. Перемены в

хозяине ему явно нравились,  но видно было,  что животное боится в них поверить

окончательно.

     - Тэк-с!  -  провозгласил тем  временем  Егор,  допивая  чай  и  закуривая

сигарету. - А сейчас быстренько займемся клапанами.

     Он  вышел на  крыльцо и  замер,  приоткрыв рот.  Перед домом стояла НЕ ЕГО

машина.

 

     Глава 4

     Да,  это, несомненно, был "ВАЗ-2101" темно-синего цвета, но... Царапина на

правом переднем крыле, которая еще вчера в очередной раз огорчала Егора, теперь

исчезла, как и не было ее никогда.

     Он сбежал с крыльца и глянул на левое заднее крыло.

     Вмятины тоже не было.

     Идеально гладкая поверхность металла сияла новенькой темно-синей краской.

     Новенькой?!

     Егор в две затяжки докурил сигарету и приступил к тщательному осмотру.

     Нет,  это все-таки была его машина.  Во-первых,  на  ней стояли ее  родные

номера,  а во-вторых, он обследовал и салон тоже и обнаружил в карманах чехлов,

под  задним  стеклом  и  в  "бардачке"  кучу  всяческих  мелочей,   начиная  от

потрепанной колоды карт  и  заканчивая фонариком с  давно севшей батарейкой,  и

мелочи лучше всякого номера на двигателе подтверждали...  Стоп! Он открыл капот

и сунулся к двигателю.  Четкие, как будто только вчера выбитые цифры, были теми

же самыми, что и двадцать семь лет назад.

     Да, это была его машина. Но... но... как?

     Егор попятился к крыльцу, сел, закурил и стал думать.

     Автомобиль не просто починили. Его каким-то совершенно невероятным образом

сделали новым.  И даже не просто новым -  новехоньким!  Хоть сейчас выставляй в

автосалоне как лучшую модель образца семьдесят четвертого года.

     Резина  -  и  та  новая,  угольно-черная,  с  глубоким и  четким  рисунком

протекторов.  Исчезли все  вмятины,  царапины,  пятна ржавчины и  прочие мелкие

повреждения на корпусе и  в салоне,  которые копились и множились все эти годы.

Лобовое стекло сияло девственной чистотой. Да что там стекло... Двигатель! Егор

еще не заводил машину,  но уже готов был поклясться, что двигатель, несмотря на

прежний  номер,   тоже  новый,  будто  только  что  с  завода,  и  заведется  с

пол-оборота.

     "Ну хорошо,  -  сказал он  себе,  -  давайте попытаемся мыслить логически.

Здраво попытаемся мыслить.  Послезавтра у  меня,  как  это  доподлинно известно

всему цивилизованному миру,  день  рождения,  тридцать пять лет.  И  допустим -

только допустим!  - что мои друзья вступили в тайный сговор с целью сделать мне

один,  но  царский  подарок.  Скинулись они,  значит,  деньгами и...  Что  "и"?

Получается,  что  вчера ночью выкрали они машину,  отогнали ее  в  какую-нибудь

автомастерскую,  где,  разумеется,  уже  все было подготовлено для этой,  прямо

скажем, непростой работенки..."

     Егор тут же  представил себе почему-то  обширный,  чуть ли  не  самолетный

ангар, ярко освещенный электрическими лампами, и десяток своих друзей и близких

знакомых мужского пола, которые мечутся вокруг его многострадальной "копейки" в

темпе ускоренной съемки, рихтуют и красят кузов, меняют резину, лобовое стекло,

сам двигатель, панель управления... Бред!

     Он  тряхнул головой.  Действительно,  бред.  За  одну ночь подобную работу

проделать   просто    невозможно.    Легче    уж    действительно   подготовить

автомобиль-близнец (вплоть до номера на двигателе) заранее,  а после подменить,

переставив номера  и  аккуратно переложив разные  мелочи  вроде  колоды карт  и

старого фонарика из прежней машины в новую.

     И опять же - бред.

     Где  в  наше  время  можно  найти  новехонькую,  только  что  с  конвейера

"копейку"?  Правильно,  нигде. Их же фиг знает когда выпускать перестали. Разве

что хранилась где-то законсервированная, а номер на двигателе и перебить можно.

Нет,  бред, бред и еще раз бред. Это ж, во-первых, такую законсервированную еще

отыскать надо,  а во-вторых,  купить.  Полторы-две тыщи "баксов" как минимум. А

если учесть,  что это практически антиквариат...  Ну ладно, пусть нашли где-то,

пусть даже  чудак-владелец согласился ее  продать дешево...  О!  А  это  мысль!

Допустим,  не владелец, а владелица. Эдакая ни бельмеса не понимающая в технике

старушка-вдовушка.  Муж ее,  скажем, двадцать лет назад купил ВАЗ-2101 и тут же

зачем-то  поставил его на консервацию.  Захотелось ему,  понимаешь.  Поставил в

хорошо утепленный капитальный гараж. А почему нет? Были свободные деньги, а тут

как раз и очередь подошла. Вот и купил. Сделал, так сказать, вложение капитала.

Выгодное. Сам, натурально, водить не умел, а пока учился, взял да и умер. С кем

не бывает.  В общем,  остался автомобиль на вечном приколе. Старушка-вдовушка о

своей собственности,  разумеется,  забыла,  детей, которые бы живо напомнили, у

них не было...  вот и  сохранился "жигуль" нетронутым.  А теперь старушке,  при

пенсиях-то  нынче сами  знаете каких,  понадобились живые деньги,  и  стала она

думать, чего бы ей продать. И надумала. Тоже бред, конечно, но уже ближе как-то

к  реальности.  В  такой ситуации,  да при должном везении,  можно и пятьюстами

"баксов",   пожалуй,   обойтись.   Хорошо.   Спрашивается,   у   кого  из   его

друзей-товарищей есть лишние пятьсот долларов?

     Ответ:  ни у кого. У Вовки, может, сотня-полторы и наберется, да и то... А

об  остальных и  говорить нечего -  сплошь голь перекатная,  такая же,  как он.

Разве что кума,  но у нее своя семья и,  соответственно,  расходы.  Более-менее

обеспеченные знакомые,  конечно,  имеются,  но именно что знакомые, а отнюдь не

друзья и даже не товарищи. С какой такой неожиданной любви к нему, алкоголику и

разгильдяю,  будут они делать такой подарок?  Да и откуда им вообще знать,  что

мне тридцать пять лет послезавтра исполняется?!  И потом,  странности уже вчера

начались -  грязь-то  к  корпусу не  липнет!  Ох,  блин,  аж  голова  заболела,

зараза...  Нет,  тут гадай - не гадай, а ничего не выгадаешь - информации мало.

Вовку бы тряхнуть -  пусть колется,  но если,  допустим, это его инициатива, то

лучше уж до послезавтра подождать -  все само выяснится, когда гости придут. Э!

А  может,  народ дни перепутал?  Или это он перепутал и  день рождения на самом

деле сегодня?! Да нет вроде... Вот, блин, как бы узнать...

     - Сосед! - позвали сзади. - Егорка!

     Егор обернулся.

     Над  забором,  отделяющим его участок от  соседнего,  маячила седая голова

дяди Леши - давнего их соседа и когда-то близкого отцовского приятеля.

     - Здравствуй, дядь Леша! - крикнул он и пошел к забору, огибая стволы двух

яблонь и вишни.

     - Привет, Егорка!

     Рука у  дяди Леши была сухой и  жесткой,  как вобла,  а  из самой середины

худого,  темного,  покрытого густой сетью  морщин лица  смотрели на  Егора  как

всегда веселые и молодые, ярко-голубые глаза.

     - Дай закурить,  -  попросил дядя Леша.  -  Чего-то я  не рассчитал,  а до

магазина пока доберусь - уши опухнут.

     Егор протянул ему пачку "Донского табака". Обычно он курил "Нашу марку", а

то  и  "Приму",когда уж  совсем не было денег,  но вчера купил "Донской табак",

который  на  самом  деле  предпочитал всем  другим  сигаретам,  -  с  нежданных

доходов-то можно себе позволить.

     - О!  -  оценил  дядя  Леша,  уважительно вытягивая  сигарету  из  твердой

темно-коричневой пачки. - Разбогател никак?

     - Во жизнь у  нас пошла,  дядь Леш,  -  поддержал разговор Егор.  -  Пачку

"Донского табака" купишь,  который всего-то на пару-тройку рублей дороже той же

"Марки", и уже родной сосед считает, что ты разбогател.

     - Пара-тройка  рублей  тоже  деньги,  -  наставительно заметил дядя  Леша,

прикуривая от спички. - Где их, к примеру, взять, когда их нет?

     - Кстати!  -  вскричал Егор.  -  Хорошо,  что напомнил. Дядь Леш, я ж тебе

десятку должен!

     - Да ну?! - искренне удивился дядя Леша.

     - Должен,  должен.  Неделю назад брал, помнишь? У меня с утра на опохмелку

не хватало. - Егор вынул из кармана деньги и протянул соседу.

     - Вот,  елки  мохнатые,  -  забирая зеленоватую бумажку,  вздохнул тот.  -

Десятка... Одно название. Эту бумаженцию и червонцем-то стыдно именовать, а?

     - Да уж,  -  согласился Егор.  -  Дядь Леш,  не подскажешь,  какое сегодня

число? А то я что-то...

     - Бывает,  -  невозмутимо кивнул дядя  Леша.  -  Пятнадцатое мая  сегодня.

Пятница.

     - Значит, не перепутал, - почесал в затылке -Егор. - Ладно, пошел я.

     - Бывай.

     Итак,   все   правильно.   Сегодня  пятница,   пятнадцатое  мая.   Завтра,

соответственно,  суббота и шестнадцатое мая. День рождения. И что сие означает?

А хрен его знает. Ладно, он не перепутал. Может, все-таки Вовка?

     Переться на угол к ближайшему телефону-автомату,  который, с большой долей

вероятности, мог быть и сломан, не хотелось, и Егор вернулся к забору.

     - Дядь Леш! - позвал он.

     Сосед не  успел еще скрыться в  доме -  курил,  оглядывая хозяйским глазом

ухоженный огород.

     - Тут я...

     - Можно я позвоню?

     - А когда было нельзя?

     Егор перемахнул через дощатый забор и между грядок пошел к дому.

     - Там открыто, - сказал ему в спину дядя Леша. - Звони сколько надо.

     Массивный старинный телефонный аппарат дяди  Леши  с  металлическим диском

набора  номера и  вычурной,  черной и  круглой эбонитовой трубкой с  бронзовыми

набалдашниками наушника и  микрофона на  высоких вилообразных рычагах стоял  на

столике в прихожей и, как всегда, внушал уважение.

     Егор присел на  стоящую рядом табуретку,  снял тяжелую телефонную трубку с

рычагов и набрал номер Володьки Четвертакова.

     - Алло! - недовольно сказал Володька на другом конце провода.

     - Здравствуй, Володь, это я.

     - Привет, старик.

     - Я тебе не помешал?

     - Наоборот. Благодаря твоему звонку я получил долгожданную передышку.

     - Чего делаешь?

     - Да с чудовищем этим электронным разбираюсь,  будь оно неладно. Купили на

свою голову.

     - Это с компьютером, что ли? - улыбнулся Егор.

     - С ним, проклятым.

     Пару   месяцев  назад  жена  Владимира  Александровича  Четвертакова  Надя

привезла из длительной командировки в  Италию хороший компьютер,  и теперь друг

Володька,  желая,  как всегда,  шагать в ногу со временем, пытался его освоить,

что  давалось ему с  великим трудом в  силу,  во-первых,  вечной нехватки этого

самого времени,  а во-вторых, какой-то внутренней неосознанной предубежденности

против этого чуда техники.

     Друг Егора Владимир Александрович Четвертаков был человеком увлекающимся и

в  то  же  время  настырным.   Редкое  сочетание,  которое,  с  одной  стороны,

гарантировало ему нескучную,  полную различных приключений и переживаний жизнь,

а с другой -  обеспечивало успех в тех делах, за которые он брался. А брался он

к  сорока трем  своим  годам  за  многое.  Окончив машиностроительный факультет

политеха,  был  некоторое время  гонщиком (мастер спорта по  авторалли),  затем

отслужил два года офицером в родимой Советской Армии, где в должности командира

автороты  был  ранен  в  Афганистане на  печально знаменитом перевале Саланг  и

награжден орденом  Красной  Звезды;  работал инженером и  начальником смены  на

заводе;  крутил  "баранку" простым  таксистом;  был  директором детского  дома;

безработным,  "челноком" и,  наконец,  застрял на почетной и  довольно денежной

должности механика-консультанта в крупной фирме по ремонту и продаже престижных

иномарок.

     - Я чего звоню, собственно, - сказал в трубку Егор. - У меня день рождения

завтра. Ты с Надей приглашен.

     - Да я помню,  -  удивился Володя.  -  Не первый раз. Мы тебе уж и подарок

приготовили.

     - В смысле - сделали? - осторожно уточнил Егор.

     - Не понял, - помолчав, признался Володька.

     - Я  говорю,  не  приготовили,  а  уже сделали подарок?  -  пошел напролом

Хорунжий.

     - Что-то я, старик, опять не понял, -- встревожился Володька. - У тебя все

в порядке? Случилось что?

     - Да нет, все нормально, - нервно хохотнул, не сдержавшись, Егор. - Ты как

сегодня вечером, свободен?

     - Вечером - это когда?

     - Вечером - это часов в шесть.

     - Ну,  допустим,  могу быть и свободен.  Исключительно для тебя. Но, опять

же, смотря для чего.

     - Для меня,  для меня...  Хочу тебе кое-что показать.  Интересное, блин. С

технической точки зрения. Да и с любой другой тоже.

     - Сильно интересное?

     - Очень сильно.

     - Может, сразу расколешься?

     - Не, помучайся до вечера.

     - Ладно, считай, что заинтриговал. Буду ждать в шесть.

     - Ну, тогда до встречи.

     - Обнимаю.

     Егор положил трубку на рычаги, в задумчивости потер подбородок и вышел.

     Вчерашний день повторялся один к одному,  за исключением того, что сегодня

он управлял совершенно другой машиной.

     Любому автолюбителю или просто человеку,  умеющему удержать на  дороге это

чудо  и  проклятие двадцатого и  двадцать первого века  -  автомобиль,  знакомо

восхитительное чувство свободы,  силы  и  скорости в  постижении и  преодолении

окружающего пространства,  когда сидишь за рулем хорошо отлаженной машины. Если

ты молод, здоров и весел, то твоя природная, перехлестывающая через край души и

тела энергия словно удваивается-  и нет таких расстояний, которые не исчезли бы

под колесами твоего четырехцилиндрового друга.

     Если ты  уже прожил около половины отпущенного тебе богом и  судьбой срока

на этой земле и за плечами у тебя - радость побед, горечь поражений и спокойный

опыт прожитых лет, если ты с уверенностью и достоинством смотришь в будущее, то

этот  с  жадным урчанием пожирающий бензин и  километры красивый железный зверь

становится  зримым  воплощением  твоей  жизненной  силы   и   надежным  залогом

сегодняшнего и завтрашнего успеха.

     Ну а  если впереди осталось не так уж много верст и зим и энергия покидает

одряхлевшее тело, будто ключевая вода дырявое ведро, - сожми покрепче "баранку"

подагрическими пальцами, придави дрожащей ногой акселератор, и ты почувствуешь,

как молодые лошадиные силы двигателя становятся твоими силами и  конечный пункт

прибытия снова отодвигается за горизонт.

     Да,   еще   неделю   назад   болезненные   позвякивания,   постукивания  и

поскрипывания в  кузове,  ходовой и  двигателе постоянно и неприятно напоминали

Егору  о  том,  что  давно пора  серьезно заняться принадлежащим ему  средством

передвижения,   если  он,  конечно,  хочет,  чтобы  оно,  это  самое  средство,

окончательно не развалилось напротив ближайшего столба.

     Еще  вчера  он,   охваченный  азартом,   не   забывал  время  от   времени

прислушиваться к  своей  многострадальной машине  и  давал  себе  твердое слово

завтра же отрегулировать клапана и, возможно, даже заменить бензонасос.

     А сегодня... Сегодня во всем этом отпала нужда.

     Пару-тройку  раз  Егор  сидел  за  рулем  вылизанной  изнутри  и   снаружи

"Тойоты"-четырехлетки,  принадлежащей Володьке Четвертакову, и помнил то дивное

ощущение  восторга,  которое  возникало у  него  в  душе,  когда  машина  чутко

слушалась малейшего движения рулевого колеса и педалей.

     Нечто подобное он испытывал и сейчас за рулем своего "жигуленка",  впервые

коснувшегося колесами дороги в  давно  забытом и  ничем не  примечательном 74-м

году.  Более того, такого удовольствия и даже наслаждения от езды, наслаждения,

являющегося как бы самым верхним слоем глубокого чувства слияния с машиной,  он

вообще не получал ни разу в жизни. Он даже забыл на время, что вообще-то выехал

из дому с целью заработать -  раз и проверить машину -  два. И хотя клиент, что

называется, шел косяком, Егор, если бы его об этом спросили, не смог бы сказать

даже приблизительно,  сколько на данный конкретный момент он заработал и  какое

количество пассажиров отвез куда им надо.

 

     Глава 5

     К Володьке он чуть было не опоздал.

     Слава богу,  что последний клиент поинтересовался у  него временем,  и  он

посмотрел на  часы,  которые  показывали без  четверти  шесть.  И  хорошо,  что

находились они в  этот момент неподалеку от Вовкиного дома,  а ехать оставалось

всего ничего.

     Владимир  Александрович  Четвертаков  терпеть  не  мог,  когда  кто-нибудь

опаздывал.  И  ему  при  этом  было совершенно не  важно,  малознакомый ли  это

человек,  близкий друг,  родственник или важный деловой партнер. Был у Володьки

Четвертакова такой маленький недостаток.  Сам  он  опаздывал редко и  только по

совсем уж уважительным причинам,  когда сама судьба становилась у него на пути.

Да  и  то бывали случаи,  когда ему удавалось обхитрить и  судьбу и  прибыть на

нужное место вовремя.  В  случаях же,  когда опаздывал кто-то другой,  Владимир

Александрович  обычно  вкрадчиво-вежливо  интересовался причиной  опоздания  и,

если,  по  его  мнению,  причину серьезной назвать было  никак  нельзя  (а  это

случалось практически всегда), высказывал опоздавшему прямо в лицо все, что он,

Владимир Александрович Четвертаков,  по данному поводу думает. А так как язык у

Владимира Александровича Четвертакова подвешен был довольно хорошо (умел он при

случае внятно и доходчиво излагать свои мысли),  то часто подобные высказывания

заканчивались обидами, разрывом отношений и чуть ли не скандалами с мордобоем и

слезами.  Что,  впрочем,  никоим  образом  не  влияло  на  дальнейшее отношение

Владимира Александровича к опозданиям как таковым.

     Рассказывали,  что  однажды он  и  генеральный директор фирмы,  в  которой

Владимир Александрович работал  (той  самой,  по  продаже и  ремонту престижных

иномарок), ждали какую-то очень важную шишку. Чуть ли не представителя компании

"Форд" прямо из Америки.  Шишка сильно опоздала, а когда прибыла, то оказалось,

что она еще и  в  подпитии.  Генеральный смолчал,  а  Четвертаков не  удержался

(английским в  этих пределах он владел).  Кончилось дело тем,  что генеральный,

несмотря на  всю  свою "крутизну",  два дня потом отлеживался дома на  диване с

давлением  в  обнимку,  а  мигом  протрезвевший американец извинился и  в  знак

уважения подарил  Владимиру Александровичу настоящий "Роллекс" со  своей  руки.

"Когда  кто-то  со  мной  договаривается  о   встрече  на  определенный  час  и

опаздывает,  -  не уставал объяснять Володька свою позицию всем,  кто готов был

его слушать, - он тем самым совершает кражу. Кражу моего личного времени. А это

самое дорогое, что у меня есть".

     Жил  Владимир вместе со  своей женой Надей,  сыном Геной,  дочерью Сашей и

собакой Дружбаном в старом,  начала века,  двухэтажном купеческом доме,  где на

втором этаже семье Четвертаковых принадлежала четырехкомнатная квартира.

     Попетляв по  переулкам,  Егор  остановил машину  (тормоза хватали  мертво)

напротив знакомого подъезда ровно  в  семнадцать часов  пятьдесят девять минут,

открыл  дверцу,  вылез  наружу  и  коротко просигналил.  Занавеска на  открытой

настежь балконной двери колыхнулась,  и  на  балкон вышел старый друг  Володька

Четвертаков.

     Был  он  по  случаю  теплого весеннего вечера  только в  испачканных белой

краской темно-синих тренировочных штанах и тапочках на босу ногу.

     - Так,  -  сказал он, увидев Егора и его автомобиль, после чего вытащил из

кармана штанов пачку сигарет "LM" и прикурил от спички.  - Машину покрасил? Это

хорошо. Давно пора. А почему ко мне не обратился?

     Егор молча ухмылялся снизу вверх.

     - И отрихтовал, - заключил Володька, завершив осмотр. - Хорошо отрихтовал,

однако. Где делал, у Армена, что ли?

     Егор отрицательно покачал головой,  не отпуская с лица загадочную, как ему

казалось, полуулыбку.

     - А чего ты вообще там стоишь? - удивился наконец старый друг. - Заходи.

     Дверь  Егору  открыли семилетняя Сашенька и  очень крупный,  добродушный и

умный сенбернар по имени Дружбан.

     - Здравствуй,  Сашенька!  -  радостно сказал Егор.  Он  любил детей своего

друга,  поскольку своих детей,  которых тоже можно было бы  любить,  у  него не

было. - Здравствуй, Дружбан.                     

     - Здравствуйте,  дядя  Егор,  -  сказала  Сашенька  и  отступила  в  глубь

прихожей, давая гостю войти. - Давно вы у нас не были.

     - Дела, - лицемерно вздохнул Егор и вошел.

     И тут же на грудь Егору легли тяжелые лапы -  Дружбан, которого он знал со

щенячьего возраста, выражал таким образом свою радость от встречи.

     Егор потрепал собаку за ушами,  осторожно отстранил, снял туфли и прошел в

комнаты.

     Они сидели с  хозяином в  креслах за  низким длинным журнальным столиком в

гостиной,  лопали  вкуснейшие,  только что  нажаренные Надей  котлеты с  черным

хлебом и запивали все это дело крепким горячим чаем.  Владимир Четвертаков, так

же,  как и Егор Хорунжий, признавал чай только свежезаваренный, очень крепкий и

сладкий.  Иногда с лимоном.  "Из несвежего чая,  - объяснял он желающим, - весь

полезный микроб уходит".

     - Ну,  рассказывай,  что ли,  -  не выдержал Володька,  когда котлеты были

съедены и друзья закурили.

     - Ты не поверишь, - предупредил Егор.

     - Это  уж  моя  забота...  Кстати,  отлично  выглядишь.  Посвежел  как-то,

помолодел... по-моему, даже поправился. Пить, что ли, бросил?

     - Да не то чтобы бросил...  -  пожал плечами Егор.  -  Хотя два дня уже не

употреблял, это верно.

     - Два  дня  для такого дела и  в  нашем возрасте маловато,  -  авторитетно

заявил Володька.  - Это в двадцать пять двух дней хватало. Даже еще в тридцать.

А теперь неделя нужна как минимум.

     - Смотря сколько времени перед этим пить,  - Охотно включился в тему Егор.

- Ежели, скажем, дня три-четыре, то, пожалуй, действительно недели хватит.

     - Сколько  времени,   -  сказал  Володька,  -  и  в  каком  количестве  и,

разумеется,  качестве.  Хотя мне  уже Ничего не  помогает -  хоть пей,  хоть не

пей...  Старею,  видать.  Утром гляжу в  зеркало и  думаю:  "Ну и  рожа у тебя,

Шарапов!"

     - Брось, ты еще крепкий старик, Розенбом!

     - Вот именно что старик...

     Егор  внимательно поглядел на  друга.  На  старика  Владимир Александрович

Четвертаков похож не  был.  Был он похож на полного сил сорокалетнего мужчину в

самом соку, каковым, впрочем, и являлся.

     - Хандришь,  -  заключил Егор. - Сейчас я тебе расскажу свою историю, и ты

про всякую хандру, а также сплин, тоску и депрессию забудешь надолго.

     И Егор рассказал. С самого начала.

     Друг Володька слушал не перебивая. И хотя ироническая усмешка не сходила с

его лица на  протяжении всего рассказа,  по  особому блеску темно-карих,  почти

черных,   глубоко  посаженных  Володькиных  глаз   Егор  понял,   что   история

заинтересовала его друга.

     - И вот я у тебя, - закончил он и закурил. - Что скажешь?

     - Что  скажу...  -  Четвертаков запустил длинные  крепкие  пальцы  в  свою

жесткую, уже с заметной проседью черную шевелюру, взъерошил волосы, потом снова

их  пригладил  и  уставился  на  Егора  пронзительным взглядом.  Егор  спокойно

выдержал атаку.

     - Врешь,  -  убежденно заключил Володька.  -  Причем  совершенно непонятно

зачем.  Заработал денег,  отрихтовал и  покрасил свой тарантас,  лобовое стекло

сменил... хвалю. Но врать-то зачем?

     Егор улыбнулся.

     - Пошли прокатимся? - вкрадчиво предложил он.

     - Вот интересно,  - задумчиво проговорил Володька. - Что ты будешь делать,

если я соглашусь?

     - Пошли,  пошли,  -  Егор поднялся с кресла.  -  Надевай рубашку,  штаны и

пойдем.

     - Штаны на  мне уже есть,  -  гордо сообщил Володька и,  подумав,  зловеще

добавил: - Ну ладно, сам напросился.

     На  улице  Володька долго ходил кругами вокруг сверкающего гладкими синими

боками  "жигуленка",   присматривался,  приглядывался,  притрагивался  и  даже,

кажется, принюхивался. Осмотрел колеса, заглянул под днище и потребовал открыть

капот,  что  Егор  с  готовностью  исполнил,  наслаждаясь в  душе  производимым

впечатлением.

     Когда Володька опустил крышку капота и поднял голову,  недоверчивую иронию

на  его лице давно сменило выражение озадаченности пополам с  какой-то  детской

обидой.

     - Шутки шутим,  значит,  -  пробормотал он,  усаживаясь за руль.  - Садись

давай, покатаемся.

     И они поехали кататься.

     Удовольствие кататься с Владимиром Александровичем Четвертаковым, мастером

спорта по авторалли,  было сравнимо разве что с удовольствием спать с женщиной,

которая  никак  не  может  для  себя  решить:  немедленно вас  трахнуть или  же

немедленно прирезать.  Агрессивный стиль вождения,  помноженный на  мастерство,

дает неоспоримое преимущество на дороге владеющему в должной мере тем и другим.

При  этом,  как ни  парадоксально,  окружающие водители и  пешеходы находятся в

относительной безопасности -  тот,  кто  умеет,  не  допускает создания  угрозы

дорожно-транспортного происшествия. А Владимир Александрович Четвертаков умел.

     Покрышки дымились, мотор ревел, деревья, люди и дома мелькали. В салоне на

полную  мощность гремело  радио,  которое еще  позавчера издавало лишь  хрип  и

свист.  Володька поймал  какую-то  французскую станцию,  которая гнала  в  эфир

древние хиты  вечно  чудной Эдит  Пиаф,  и  Егор  подумал,  что  если  весенний

городской пейзаж за  окном  сменить на  загородный зимний,  а  его  "жигуль" на

какой-нибудь "Опель" (или что там было) образца сорок третьего года,  то  они с

Вовкой будут прямо почти как  Штирлиц и  пастор Шлаг из  кинофильма "Семнадцать

мгновений весны".

     Впереди на перекрестке загорелся красный,  и Володька затормозил так,  что

сразу стало ясно: ремни безопасности в машине предусмотрены не зря.

     - Ну что?  -  спросил Егор,  протягивая руку и убирая голос француженки до

минимальной слышимости.

     - Не могу понять,  как твой приемник ловит эту волну.  Он раньше и  "Радио

России"-то принять не мог, не говоря уже о "Маяке".

     - Приемник! - фыркнул Егор. - Я тебя о самой машине спрашиваю!

     - Какие-то чудеса,  -  пожал плечами Володька.  -  Погоди, я еще толком не

разобрался.

     Где-то    сзади    и    справа    привычный    городской   шум    прорезал

испуганно-возмущенный женский  крик,  тут  же  сменившийся вульгарнейшим матом.

Ругался уже мужчина. И ругался тоже громко.

     Друзья синхронно обернулись.

     По правому от них тротуару бежала девушка.  Была она в  короткой джинсовой

юбке, ярко-красной майке и туфлях на высоких каблуках. В правой руке - сумочка,

в  левой -  пакет.  За  девушкой,  прихрамывая,  гналась здоровенная обезьяна -

коротко стриженная,  откормленная, молодая и наглая. Богатая, видать, обезьяна.

Из  новых.  Одной  рукой  обезьяна  держалась  за  причинное  место,  а  другой

размахивала и  при этом грязно и  примитивно ругалась на  всю красивую весеннюю

улицу.

     - Вот блин с горохом! - охнул Володька. - Догонит ведь, гад. На каблуках и

в юбке ей не убежать.

     Обычно Егор в  подобные ситуации не вмешивался.  И  вот почему.  Женщины и

девушки -  вообще загадочные существа,  а ростовские женщины и девушки -  то ли

из-за   своей  броской  красоты,   то   ли   из-за  знаменитого  южно-казачьего

темперамента -  в особенности. Никогда не знаешь, что ей именно сейчас взбредет

в прелестную головку. Может, ей без хорошей трепки от любимого жизнь не в кайф?

Егор однажды,  лет десять назад, полез заступаться на улице за девушку, которую

крепко трепал поддатый парень, и получил сразу с двух сторон. От него и от нее.

С тех пор зарекся.  Но,  как видно,  всякому зароку - свой срок, потому что он,

повинуясь безотчетному порыву, распахнул заднюю дверцу и крикнул девушке:

     - Сюда, заяц!

     Беглянка сориентировалась мгновенно и  уже  через  две  секунды  влетела в

салон с криком:

     - Гони!!!

     Володька не раздумывая рванул с  места (благо как раз загорелся зеленый) и

повернул налево, к Дону.

     - Тебя куда отвезти, солнышко? - спросил он, не оборачиваясь.

     - Этот козел за нами едет, - сообщило "солнышко", глядя в заднее стекло. -

На черном "мерее". И вообще их там четверо.

     - Ага,  -  спокойно сказал Володька.  -  Теперь вижу. Ладно, я буду от них

уходить, а ты пока рассказывай, что случилось.

     - Что, что... - голос у беглянки был звонкий и злой. - Шла себе по улице с

занятий,  а этот...  Сначала на "мерее" рядом ехал.  Ну,  знаете, как это у нас

бывает. Едет медленно вдоль обочины и всякие разные предложения из окна делает.

Я  иду,  внимания не обращаю.  И  ведь знаю,  дура,  что в  таких случаях лучше

молчать...  Нет,  не выдержала и ляпнула что-то в ответ. Он из машины выскочил,

стал хватать.  Ну я  и  врезала ему коленом по яйцам,  а потом сумочкой по уху.

Меня зовут Зоя, - неожиданно сообщила она.

     "Гоп-стоп,  Зоя, кому давала стоя", - вспомнил ни к селу ни к городу слова

неприличной песни Егор и с Удивлением понял, что краснеет.

     - Все  ясно,  -сказал  он,  кашлянув.  -Жми,  Володя.  Догонят -  мало  не

покажется, - и добавил, обернувшись: - Не волнуйтесь, Зоя, оторвемся.

     - Хорошо бы,  -  озабоченно сказала Зоя, неуверенно улыбнулась и поправила

светлые легкие волосы. - А вы кто?

     - Люди,  -  улыбнулся в ответ Егор. - Познакомимся поближе, когда потеряем

этих... невоспитанных.

     Девушка ему понравилась.  Крепкая такая девушка на вид, не изнеженная. И в

то  же  время  стройненькая  и  даже  где-то  хрупкая.  Глаза  -  серые,  носик

аккуратный.  Рот широкий,  скулы... но тут Володька резко ушел в поворот, потом

еще в один, и Егору пришлось обернуться на дорогу.

     "Мерс" не отставал.

     За  рулем  черной иномарки тоже,  видать,  сидел  не  последний водила,  и

Володька устроился поудобнее,  врубил  снова  на  полную  катушку  радио  (Эдит

сменила Мирей Матье) и прибавил газу.

     Егор и опомниться не успел,  как они оказались практически за городом и по

Малиновского рванули направо, к таганрогской трассе.

     - Володя!  -  крикнул Егор,  поворачиваясь к  другу.  -  На трассе они нас

достанут! У них мотор мощнее!

     - Хрен!  -  крикнул в  ответ друг.  -  Смотри!  Впереди как  раз очистился

участок дороги на несколько сот метров вперед.  Володька прижал акселератор,  и

стрелка  спидометра прыгнула к  отметке  120...  130...  140...  150...  160...

Ускорением Егора вжало в кресло,  и он почувствовал,  как напряглись мышцы шеи,

пытающиеся удержать голову в нормальном положении.

     - Впереди ГАИ, не забыл?!! - проорал Егор.

     - Спокойно!

     Егор посмотрел в зеркало заднего вида. "Мерс" чуть приотстал, но продолжал

держаться в поле зрения.

     - Может, гаишникам сдадимся?! - неуверенно предложил Егор.

     - Нет!  -  Володька Четвертаков,  мастер спорта по авторалли, явно вошел в

азарт. - Я хочу поиграть!

     Пост ГИБДД они прошли на вполне пристойной скорости,  и  сразу за ним,  на

широкой,   недавно  реконструированной  таганрогской  трассе,   Володька  начал

потихоньку прибавлять обороты.

     Стрелка  спидометра  давно  уперлась  в  ограничитель и  дрожала,  готовая

лопнуть от натуги -  дальше ей хода просто не было,  а скорость все росла.  Они

шли в левом ряду, двигатель гудел, как шмель на летнем лугу, машина прижалась к

асфальту, разрывала воздух в клочья, и тот свистел по бокам корпуса.

     Автомобили,  которые они обгоняли,  казалось, просто стояли на месте. Тем,

что шли впереди,  в  их ряду,  Володька сигналил так отчаянно и  нагло,  что те

торопливо уступали дорогу.  Тех  же,  кто уступать не  хотел,  Володька обгонял

стремительно и  беспощадно,  слева и  справа,  нарушая при этом все и всяческие

правила обгона.

     По Егоровым расчетам,  они уже перешли отметку в 200 км/ч,  а в салоне тем

не  менее не ощущалось никакой вибрации!  Лишь тон двигателя изменился на более

высокий.

     Зоя  за  спиной давно испуганно притихла,  и  Егор  осторожно покосился на

друга.  Тот  был  бледен,  рот  сжат в  упрямую щель,  черные прищуренные глаза

съедают летящее навстречу пространство.

     - Расшибемся, Володька, - негромко сказал Егор. Мирей Матье как раз сменил

Шарль Азнавур и успел спеть одну песню. В эту самую паузу между первой песней и

второй и упала Егорова фраза.

     - Не  дрейфь!  -  выдохнул мастер  спорта по  авторалли,  коротко глянул в

зеркало заднего вида и резко сбросил скорость.

     Так поворачивают танкисты и гонщики.  Танкисты, потому что танк по-другому

не умеет, а гонщики, потому что так быстрее.

     Машина разворачивается поперек дороги,  некоторое время ее так и несет,  а

потом она уже мчится в  направлении,  перпендикулярном предыдущему.  Резина при

этом, конечно, "горит", но время зачастую бывает дороже резины.

     Они нырнули в поворот, скрытый кустами и деревьями.

     "Танаис! - успел заметить Егор. - Не доехали, блин,-долетели..."

 

     Глава 6

     Две  с  лишним тысячи лет  назад под  мерные взмахи длинных весел в  устье

Дона,  который в  те  времена назывался Танаис,  вошли  крутобокие триеры.  Они

поднялись вверх по реке,  отыскали удобное место и  причалили к правому берегу.

На  дикую  землю  скифов и  меотов ступили новые люди  -  греки.  И  здесь,  на

продуваемом всеми ветрами степном просторе,  на  самом краю  Ойкумены,  в  виду

Беотийского болота  (такое  имя  носило  Азовское  море),  они  основали  самую

восточную колонию тогдашней Греции -  Танаис. Они построили город, и окружающие

племена быстро сообразили, что с пришельцами гораздо выгоднее торговать, нежели

воевать. Оно и понятно - греки принесли с собой на эти берега новую цивилизацию

и  новую  культуру  -  ту  самую  культуру,  из  которой  позднее  выросла  вся

современная культура Запада,  да и наша тоже. Почти шесть веков стоял Танаис на

крутом правом берегу обильной водами и рыбой скифской реки.  Строился торговал,

иногда воевал,  горел и  снова строился и торговал.  А в третьем веке уже нашей

эры греки отсюда ушли.  Сели в  свои корабли с  женами,  детьми и всем домашним

скарбом и  уплыли домой.  И  никто так до сих пор и не знает почему.  Ни следов

нашествия,  ни  разрушений,  вызванных  каким-нибудь  стихийным  бедствием,  ни

всепожирающего пожара или эпидемии... ничего не обнаружили археологи двадцатого

века.  Просто  люди  собрались и  покинули  город.  Может  быть,  существование

греческого города в этих местах просто потеряло смысл? К тому времени давно уже

не было классической Древней Греции как таковой.  Мир стал эллинистическим, и в

нем  заправляли не  Афины и  даже  уже  не  Рим,  а  Константинополь -  столица

Восточной Римской империи.  Мир  стал другим,  он  изменился,  и  грекам больше

нечего стало делать в этой по-прежнему дикой степи.

     За века,  прошедшие с тех пор,  Дон сменил русло,  а город Танаис затянуло

землей, что случается со всеми брошенными городами.

     Потом пришли археологи,  Танаис частично раскопали,  а  государство (тогда

еще  Советский Союз) устроило здесь археологический музей-заповедник.  Сюда  по

теплу  из  Ростова  и  Таганрога в  выходные  дни  частенько наезжали экскурсии

школьников и  просто любознательных горожан -  знакомиться с  культурой и бытом

древних  танаитов.  А  еще,  кроме  работников музея,  постоянно и  временно (в

основном летом)  жили  здесь  поэты,  писатели,  художники,  философы и  просто

романтики, которым осточертел пыльный и шумный Ростов и которые обретали здесь,

на  берегу старого русла Дона под названием Мертвый Донец,  некое подобие покоя

и, возможно, просветления.

     Егор и  Володя бывали тут неоднократно,  водили знакомство и  с директором

музея  Виктором Федоровичем Черемшой,  и  со  многими  иными  обитателями этого

удивительного и несколько странного места.

     Володька не остановился на парковочной площадке,  а загнал машину прямо на

территорию музея,  спрятав ее  от  посторонних глаз  между  домиком директора и

керамической  мастерской.   Выключил   двигатель,   радио,   отстегнул   ремень

безопасности.

     - Думаешь, не найдут? - спросил Егор.

     - Не должны.  Мы от них километров на пять оторвались, а то и на все семь.

Знаешь,  с какой скоростью я шел?  Двести пятьдесят, не меньше! И мог бы выжать

все триста. Испугался.

     Егор потрясение молчал,                     

     - Мальчики,  а  мальчики!  -  подала с заднего сиденья голос Зоя.  -  Я бы

все-таки на вашем месте последила за дорогой оттуда,  от Каменной Бабы. Мало ли

что...

     - Правильно, Зоенька, правильно, заинька, - похвалил Володя. - Только всем

ни к чему. Я сам посмотрю, а вы погуляйте тут пока, поздоровайтесь с народом...

Хотя нет,  отставить,  лучше посидите неподалеку,  чтобы я в случае чего вас не

искал.

     Тихо было в Танаисе этим весенним вечером.  Одуряюще пахли цветущие травы,

да ленивый ветерок едва шевелил длинные светлые Зоины волосы.

     - Хочешь посмотреть, как солнце садится в Азовское море? - спросил Егор. -

Как раз время.

     - А разве отсюда видно?

     - Когда воздух чистый. Сегодня вроде чистый.

     - Хочу.

     - Пошли.

     - А как же ваш друг?

     - Тут совсем рядом.  Если он  позовет,  мы  услышим.  Егор вывел девушку с

другой стороны музея,  к  копии  деревянного древнеримского моста  через бывший

крепостной ров, и протянул руку к западу:

     - Смотри!

     Красное солнце валилось за край земли.  Точнее,  воды,  потому что как раз

там,  куда оно падало, блестел кусочек моря. И в этом кусочке солнце отражалось

словно в  зеркале.  Казалось,  два солнца движутся навстречу друг другу как две

гигантские непознанные формы жизни,  влекомые то  ли инстинктом слияния,  то ли

силой любви.  Вот  они  коснулись друг  друга,  и  весь  видимый отсюда кусочек

моря"вспыхнул золотисто-алым огнем - второе, отраженное солнце расплескалось по

воде, и осталось только одно - настоящее.

     - Как здорово... - прошептала Зоя. - Два солнца! Они слились, вы видели?

     - Да,  -  улыбнулся Егор.  -  Я это и раньше видел.  Вот решил теперь тебе

показать.

     - Спасибо, - серьезно кивнула Зоя.

     Они вернулись к  машине и  сели на деревянную скамейку под старой акацией.

Егор вытащил сигареты и предложил девушке. Та секунду помедлила и взяла.

     - Я редко курю, - объяснила она. - Но сейчас мне сигаретка не помешает.

     - Да уж, - понимающе усмехнулся Егор и чиркнул зажигалкой.

     - Как хоть вас зовут, спаситель?

     - Меня - Егор, а друга моего - Владимир. А почему на "вы"? Неужто мы такие

старые?

     - Ну ты еще вроде не очень. А вот друг твой мне, пожалуй, в отцы сгодится.

Хотя тоже симпатичный.

     - Вот так живешь-живешь на свете,  -  притворно вздохнул Егор, - а потом в

один прекрасный вечер молодые красивые девушки начинают тебе "выкать".  Спасибо

еще хоть пока симпатичным признают.

     - Не  переживай,   -  неожиданно  сильно  хлопнула  его  по  плечу  Зоя  и

рассмеялась. - Суть мужчины не в молодости, но в надежности. Ты как, надежен?

     - Пожалуй, не очень, - признался Егор.

     - Что ж  ты,  такой ненадежный,  мне тогда помог?  Наговариваешь на  себя,

однако.

     -Затмение нашло, - объяснил Егор. - А надежный у нас Володька. Я же только

учусь.

     - Ну-ну,  -  неопределенно заметила Зоя.  -  Хорошо хоть учишься.  Кстати,

мальчики,  откуда у  вас такое чудо техники?  Надо же  -  от  "Мерседеса" ушли!

Девчонкам расскажу - не поверят! Переделанная, что ли?

     - Это...  э-э...  Да,  переделанная,  в общем, - Егор и сам не знал, зачем

врет.  -  Машина моя,  но мастер я  не очень большой.  Прямо скажем,  совсем не

мастер.  А Володя -  гонщик,  раллист.  Мастер спорта, между прочим. И вообще в

машинах разбирается здорово. Вот он и переделал мою таратайку. Я, конечно, тоже

участвовал, но больше так... принеси-подай.

     - Что-то  ты  скромный какой-то,  -  подозрительно прищурила серые глазищи

Зоя. - А на вид не скажешь. Вон, усищи торчат! Куда там твоему коту!

     Егор усмехнулся и непроизвольно подкрутил усы.  Он уж совсем было собрался

перевести  разговор  на  какую-нибудь  более  доверительную и,  возможно,  даже

интимную тему, как тут появился Четвертаков.

     - Не видать и не слыхать! - объяснил он. - Подождем часок и - домой.

     - Может, подольше? - осторожно предложила Зоя.

     - Можно и подольше,  - легко согласился Володя. - Да только я думаю, что у

этих  "быков"  долго  в  засаде  ждать  терпежки не  хватит.  Если  они  вообще

догадаются сделать засаду. Воспитание у них не то.

     - Э-э,  ребята!  -  поднялся с лавочки Егор,  потянулся и сделал несколько

разминочных движений.  -  Танаис -  это  такое место,  где  никогда не  знаешь,

сколько тут пробудешь. Может, час-другой, а там, глядишь, и до утра останешься.

Ты лучше, Володенька, на машину мою посмотри, пока светло. При этом заметь,

     что я  ее за время твоего отсутствия помыть никак бы не успел.  Ведь я  не

мыл машину? - обратился он к Зое.

     - Нет, - с готовностью ответила та. - Не мыл. А должен был?

     - Тогда и ты посмотри, - засмеялся Егор. Зоя послушно посмотрела на машину

и с великолепным безразличием пожала плечами:

     - Машина как машина.  "Жигули" старого образца,  насколько я  понимаю.  Во

всяком случае,  снаружи выглядит именно так.  Но  сама -  новая.  Вон  как бока

сверкают...

     Володька  Четвертаков тем  временем молча  и  медленно обходил  автомобиль

кругом, осматривая чуть ли не каждый квадратный сантиметр кузова.

     - Ничего  не  понимаю,  -  признался он  обескураженно,  завершив обход  и

осмотр. - Как только что из мойки.

     - С последующей полировкой, - добавил Егор.

     - Пожалуй,  -  согласился друг.  -  Я вот, правда, никак в толк не возьму,

чего это ты такой довольный, будто сам все это сделал. Тебе просто повезло - на

тебя свалилось чудо.

     - Ну,  сие еще не известно -  .повезло или нет,  - резонно заметил Егор. -

Чудеса, они, знаешь, разные бывают, особенно у нас в России.

     - Мальчики,  о чем вы? - Зоя поднялась со скамейки и подошла к ним. Друзья

переглянулись.

     - Смотри, - решился Егор. - Я целый день ездил по городу, потом ездили уже

мы с Володей,  потом подобрали тебя, выехали за город, шли по трассе черт знает

с какой скоростью,  а на кузове и ветровом стекле -  ни единого пятнышка! Я уже

не говорю о том, что сам кузов должен был запылиться. Мошкара всякая, которая о

стекло разбивается!  Где трупы,  господа? Точнее, то, что от этих трупов обычно

остается...

     - Действительно, - удивилась Зоя. - Где?

     - Вот и мы не знаем, - вздохнут Егор. - Феномен, мать его.

     - Вы меня разыгрываете!  Егор же сказал,  что это ты,  Володя,  ему машину

переделал. Я думала...

     - Это я пошутил,  - быстро признался Егор. - Шутки у меня такие. Володя не

переделывал  машину.  Тут  какая-то  загадка,  в  которой  мы  никак  не  можем

разобраться.

     - Вот именно,  -  подтвердил Володька. - Я одного не пойму, старик. Двести

пятьдесят километров в час!  И я мог бы, понимаешь, мог бы выжать все триста! А

то  и  больше.   Это  "вазовский"  двигатель.   По  крайней  мере,  снаружи  он

"вазовский".  И  я,  Владимир Александрович Четвертаков,  инженер  и  не  самый

последний механик, не понимаю, что нужно было сделать с "вазовским" двигателем,

чтобы он стал способен набрать такую мощность. А подвеска?! Ведь машина себя на

этой сумасшедшей скорости вела идеально!  Просто идеально! Да я на такой машине

хоть завтра готов выйти на старт ралли "Париж - Даккар" и выиграть его! А тебя,

Егорка, штурманом возьму.

     - А меня? - чуть кокетливо осведомилась Зоя.

     Судя по виду, она совсем не обиделась на Егорове вранье.

     - О чем шумим, господа? "Господа" разом обернулись.

     На  крыльце директорского домика  в  сильно  потертых джинсах и  рубашке с

короткими рукавами стоял  директор музея-заповедника "Танаис" Виктор  Федорович

Черемша.

     - Витя!  -  обрадованно воскликнул Володька  (они  с  Черемшой были  почти

ровесники и знали друг друга давно). - Здравствуй, дорогой!

     - Здравствуй,  Володя,  -  невысокий, худощавый и остроносый Черемша легко

сбежал с крыльца и пожал руки Володьке и Егору.

     - Здравствуйте,  Виктор Федорович,  - почтительно сказал Егор. Месяц назад

он в  Танаисе выпил лишку и немного пошумел и теперь опасался реакции директора

- Черемша отчего-то не любил пьяных дебошей на вверенной ему территории.

     - Здравствуй, Егор. А кто эта прелестная девушка? Кажется, я раньше ее тут

не встречал.

     - Меня зовут Зоя, - сказала Зоя..

     - Очень,  очень  приятно,  -  разулыбался  Черемша,  который  очень  любил

знакомиться с молодыми и симпатичными девушками. - А я Виктор Федорович Черемша

- директор этого города мертвых.  Что  это  вы  на  ночь глядя?  Или  хотите на

субботу-воскресенье остаться?

     - Да нет,  Вить, - сказал Володя. - Так просто, заехали по дороге воздухом

подышать.

     Егор понял,  что друг не  хочет рассказывать об  их приключениях,  и  тоже

благоразумно промолчал - он доверял чутью и опыту Четвертакова.

     - И хорошо,  что заехали!  -  воскликнул с энтузиазмом Черемша. - Тут одно

дело... А чего это мы стоим? - вдруг удивился он самому себе. - Пошли в дом!

     В доме Виктор Федорович быстренько организовал чай,  до которого, впрочем,

как и все обитатели Танаиса, был большой охотник, и приступил к делу.

     - Выручай,  Володя,  -  сразу взял он  быка за рога и  звучно отхлебнул из

чашки.

     - А что случилось?

     - Ты понимаешь, пару дней назад заехал к нам один француз на мотоцикле...

     Из   истории,   рассказанной  Виктором   Федоровичем  Черемшой,   выходило

следующее.  Молодой француз по  имени Симон жил себе в  городе Париже и  служил

мелким клерком в каком-то банке.  И вот в один прекрасный день,  когда в Париже

зацвели каштаны,  он  ни с  того ни с  сего уволился с  работы,  купил мотоцикл

"Ямаха", запер квартиру и отправился на этом самом мотоцикле через пол-Европы в

Россию.  Захотелось ему,  понимаешь,  своими глазами посмотреть на загадочную и

удивительную страну,  о  которой он столько всякого разного слышал.  Причем так

как почти все сбережения француза ушли на приобретение мотоцикла,  то в  Россию

он въехал с очень ограниченной суммой денег...

     - Он  что,  на  "Ямахе" всю Россию пересечь собрался?  -  приподнял густые

брови Четвертаков.

     - Нет,  хотел,  говорит,  до Волгограда доехать.  Он, конечно, псих, но не

настолько, чтобы рассчитывать добраться по нашим дорогам на этой японской штуке

до, скажем, Новосибирска, не говоря уже о Владивостоке.

     - Так, так, - покивал головой Володя.- Забавно. И что дальше?

     - А что дальше...  Известно что.  Всех сумасшедших какой-то незримой силой

непременно тянет в Танаис.  Вот и этого притянуло. А "Ямаха" возьми и сломайся.

Что-то с  цилиндрами,  по-моему.  А  денег на запчасти у него нет и русского он

практически  не  знает.  -  Черемша  помолчал,  прихлебывая  чаек  и  хитровато

поглядывая на Четвертакова.  -  Ты же у нас известный механик.  Помоги, а? Ради

дружбы народов.  А то он тут до осени застрянет,  сам же знаешь,  как в Танаисе

это бывает. А у меня экспедиция скоро.

     - Вот блин с горохом!  - восхитился Володька. - Удивляюсь я этой молодежи!

Без денег и языка на "Ямахе" через всю Россию...  Авантюристы, блин! Впрочем, я

и сам такой был. Да и сейчас, пожалуй... Ладно, показывай, где этот французский

орел с японским аппаратом.

     - Пошли! - обрадовался Виктор Федорович. - Пошли. Я вас познакомлю! Только

вот ума не приложу,  как тебе с ним разговаривать.  Он не только русского, но и

английского-то толком не знает. Прямо тундра какая-то. Даром что француз!

     - Я немного знаю французский, - сказала Зоя.

     - Замечательно!  -  энтузиазм  директора  музея-заповедника  был  воистину

неисчерпаем. - Пошли!

     И они пошли.

     Сумасшедшего француза  разместили  в  Башне  Поэтов  -  уменьшенной  копии

танаисской сторожевой башни,  которую лет пятнадцать назад построили всем миром

и  в  которой часто и  подолгу жили некоторые ростовские и прочие поэты,  из-за

чего Башня и получила такое название.

     Симон  оказался молодым  чернявым пареньком,  чем-то  смахивающим на  лицо

кавказской национальности.

     - На грузина похож, - заметил Четвертаков, здороваясь с французом. - У нас

в  институтской команде был,  помнится,  такой  Нукри  Герсамия -  просто копия

Симон!

     - Гасконец,  наверное, - предположил Егор. - Гасконцы - это те же баски, а

баски вроде давным-давно когда-то  из древней Грузии вышли,  -  и,  обращаясь к

Симону, прямо спросил: - Гасконь?

     Зоя как смогла перевела,  и  Симон затараторил в ответ,  вставляя невпопад

немногие известные ему русские слова. И тут...

     Егор вдруг осознал, что кое-что понимает!

     Да,  говорил Симон, его предки были гасконцы. Россия прекрасная и огромная

страна.  Добрые,  отзывчивые  люди.  Кормили.  Помогали.  Поили.  Много  поили.

Расскажет во Франции всем друзьям и знакомым.  Не может дальше ехать. Мотоцикл.

Мало денег.

     - Не дрейфь,  -  махнул рукой Володька,  - починим мы твой мотоцикл... - и

замер с открытым ртом.

     - Что, - спросил Егор тихонько, - ты тоже понял, что он сказал?

     - Не  все,  -  хрипло и  тоже  тихо  ответил Четвертаков,  -  но  главное,

по-моему, понял.

     - А говорили, что французского не знаете, - обиженно заметила Зоя.

     - Говорить  не  можем,  -  быстро  пришел  в  себя  Егор,  -  а  понимать,

оказывается, немного понимаем.

     Мотоцикл  содержался  в  гараже  музея-заповедника,   и  там,   при  ярком

электрическом свете, Володька наскоро осмотрел японское чудо техники.

     - Все ясно. Цилиндр пробило, - поставил он диагноз. - Надо менять.

     - И как? - спросил непосредственно заинтересованный в этом деле Черемша.

     - В понедельник привезешь мне его на работу.  Я имею в виду мотоцикл, а не

француза. Что-нибудь придумаю. Автобус-то твой на ходу?

     Виктор  Федорович  уверил,   что  автобус  на  ходу  и  в  понедельник  он

обязательно "Ямаху" привезет.

     - Ну хорошо,  - сказал Володька. - Денька за два-три починим. Пока цилиндр

найдем, пока то да се... Выдержит твой француз еще несколько дней?

     Симон непонимающе переводил взгляд с  Черемши на  Четвертакова и  обратно.

Зоя сжалилась и коротко перевела.  Симон заулыбался и активно закивал головой -

выдержу, мол, не сомневайтесь!

     - Куда он денется,  -  мрачновато усмехнулся Виктор Федорович. - Девки мои

его тут кормят как на убой, а поэты и художники поят...

     - Как на упои, - подсказал Егор. Зоя засмеялась.

     - Вот именно что на упои, - подтвердил Черемша. - Не жизнь, в общем, а рай

земной, можно сказать. Мне бы так.

     - Мы уже,  Витя,  с  тобой не в том возрасте,  чтобы такой жизнью жить,  -

обнимая Черемшу за плечи,  сказал Володя.  -  Мы люди взрослые, степенные, и на

нас, следовательно, лежит ответственность.

     - Кому ты это говоришь!  -  вздохнул директор музея-заповедника. - Но ведь

хочется!

     - Ну,  может,  когда-нибудь...  Ладно.  Как починю -  позвоню.  Приедешь и

заберешь, или я сам на нем приеду. Решим, в общем. Добро?

     - Добро.

     Присутствующие пожали друг  другу  руки,  и  Егор  с  Володей засобирались

домой.

     - А то оставайтесь до завтра,  -  предложил Черемша.  -  Поужинаем,  водки

выпьем...

     Предложение было заманчивым,  но выяснилось,  что остаться никто не может.

Егору нужно было готовиться к завтрашнему дню рождения, Володю ждала жена Надя,

а Зою - мама.

     Из Танаиса выезжали уже в полной темноте. Радио не включали. Молчали.

     - Тебе куда в городе, Зоя? - спросил Егор.

     - На Шестнадцатую линию.

     - Хорошо.  Отвезем Володю, потом тебя. До города доехали быстро. Вражеский

"Мерседес" так и  не объявился,  и  Егор вздохнул с  облегчением,  когда машина

углубилась в городские улицы.

     - Может,  заедешь ко  мне,  когда Зою отвезешь?  -  предложил Володька.  -

Поужинаем, обсудим кое-что...

     - Спасибо,  Володя, - отказался Егор. - Устал я что-то. Башка не работает.

Слишком много всего свалилось и сразу. Вот высплюсь как следует...

     - Да,  -  согласился Четвертаков. - Утро вечера почти всегда мудренее. Ну,

до завтра?

     - До завтра. Вечером жду.

     - Само собой.  Но если что новое интересное случится,  держи меня в курсе.

Ладно?

     - Ладно. Наде привет.

     - Загадочные вы ребята,  -  сказала Зоя,  когда они отъехали от Володиного

дома.

     - Не всегда,  - успокоил ее Егор. - Только изредка. Тебе просто повезло, и

ты попала на такой период нашей жизни. - Он подумал и неуверенно добавил: - Или

не повезло.

     Уже  загнав машину во  двор  собственного дома,  Егор  еще  долго сидел за

рулем,  не  выключая двигатель,  и  слушал  радио,  настроенное на  все  ту  же

французскую волну.  Он курил,  тихонько балдел от того,  что все лучше понимает

французскую речь,  и  отрешенно следил  за  датчиком  уровня  топлива,  стрелка

которого показывала, что бензина он истратил за сегодняшний день от силы литров

пять.

 

     Глава 7

     Утро субботы выдалось ветреным, но солнечным.

     Егор проснулся от голода и шума ветра в деревьях за окном. Вспомнил, что у

него сегодня день рождения,  и обрадовался - ему было на что устроить праздник.

И Зоя обещала прийти!

     Некоторое время он лежал с открытыми глазами и вспоминал Зою.  Вспоминать,

правда, было особенно нечего, поэтому имеющиеся в наличии картинки он прокрутил

в голове несколько раз, после чего мысли сами собой перескочили на автомобиль.

     Да.  Автомобиль.  Машина.  Папины "Жигули".  "ВАЗ-2101" образца 1974 года.

Старая-престарая "копейка".  Ни  о  каком подарке и  уж  тем более доброй шутке

друзей, разумеется, не может быть и речи. Никто не в состоянии сделать подобный

подарок. Во всяком случае, никто из его друзей. Тут произошло что-то необычное,

что-то, что находится за гранью повседневного здравого смысла.

     Или все-таки нет?

     Может быть,  какая-нибудь сверхсекретная научная лаборатория ФСБ  (или как

их  там  теперь кличут)?  Собрали опытный образец и  теперь на  нем испытывают?

Бред, конечно, но с них станется. Непонятно только, почему именно на нем. А для

чистоты  эксперимента!   Берем,  так  сказать,  среднестатистического  русского

художника-алкоголика и смотрим, можно ли с помощью современных достижений науки

и  техники превратить его обратно в порядочного человека,  полезного обществу и

себе  самому.  А  что?  При  таком  количестве  алкоголиков в  стране,  которое

существует  на   сегодняшний  день,   подобный  опыт  был  бы  очень  и   очень

своевременным.  А его взяли потому, что не совсем тупой. На рабочем-то классе и

люмпенах, видать, крест поставили... Бред. При чем тогда французский? А все при

том  же.  Для  разностороннего формирования личности и  полнейшего раскрытия ее

способностей. И хотя это уже бред времен социализма, но...

     Егор от  волнения совсем проснулся,  приподнялся на  локте и  с  уважением

посмотрел в  сторону,  в  которой,  по его мнению,  в  городе находилось здание

областной ФСБ.

     Черт возьми!  А  ведь вполне возможно!  Страна на  грани демографической и

генетической катастрофы.  У  нас  ведь всегда так -  пока гром не  грянет...  И

всегда  находилась  пара-тройка  гениев,   которые  вовремя  что-нибудь  эдакое

изобретали.   Страна   алкоголиков  и   гениев,   блин.   Гениев-алкоголиков  и

алкоголиков-гениев...  Егор  сел  на  постели и  обхватил колени  руками.  Елки

мохнатые,  и  ведь как назло нет ни одного знакомого из этой уважаемой конторы.

Да если бы и были такие знакомые, неужто бы не признались в эксперименте? Да ни

в жизнь!  Нет, тут другим путем надо идти. Наверняка он в России не один такой.

Может,  в  Ростове и один,  конечно,  но в той же Москве наверняка есть парочка

таких же подопытных кроликов.  При мысли о  кроликах ему стало обидно.  "Вот же

гады все-таки! Привыкли, понимаешь, старыми проверенными методами пользоваться.

Исподтишка и  тайно.  Нет  чтобы честно все ему рассказать -  неужто бы  он  не

понял?  А может,  так и надо?  Может, в этом как раз и есть смысл эксперимента?

Все равно обидно.  Он как-никак свободный человек...  Брось.  Какой ты, на хер,

свободный?  Хоть  самому себе  не  ври.  И  никогда ты  свободным не  был.  При

советской власти понятно почему,  а теперь...  Тебе дали свободу, но ты пока не

сумел ею  воспользоваться.  Вся  твоя  свобода последнее время томилась на  дне

пивной бутылки.  А  теперь тебе дали шанс.  Шанс,  ты понял?  В тебя поверили и

решили тебе помочь! Кончай, в натуре. Когда это ФСБ кому помогала? Топили - это

да, было, и неоднократно, а вот насчет бескорыстной помощи... А им приказали. И

кто это,  интересно?  А  президент приказал.  Наш любимый президент вмиг провел

эксперимент. Ха-ха. Он ведь и сам оттуда, из органов. Нельзя во всем, во всех и

всегда  видеть  только  плохое.   Можно.   Нас   этому  крепко  научила  родная

Коммунистическая партия Советского Союза.  Не  все же там такие...  Все!  А  ты

откуда знаешь? Ты же сам говоришь, что ни с кем из этой гнилой братии ни разу в

жизни  не  общал...   Стоп!   А  этот...   как  его...   Григорий...   Григорий

Константинович вот!  Надо же,  помню... Майор! Может, он чего знает? Только где

его теперь..."

     Егор вскочил с постели и принялся лихорадочно одеваться.

     Плотный  завтрак из  двух  яиц  всмятку и  кофе  с  бутербродами несколько

успокоил Егора Хорунжего. Он вышел на крыльцо, сел, закурил и, разглядывая свой

новенький,   с  иголочки,   автомобиль,  принялся  размеренно  размышлять,  сам

удивляясь собственному благоразумию.

     "Не пори горячку,  Егор Петрович,  -  сказал он себе.  - Во-первых, у тебя

сегодня день рождения,  к которому нужно подготовиться,  а во-вторых, все равно

не  пори  горячку.  Все  это  пока одни предположения,  а  настоящей информации

маловато.  Опять же,  если это  штучки ФСБ,  то  неплохо будет посоветоваться с

Володькой,  потому что друг мудр и  плохих советов не  дает по  определению.  И

вообще.  Ну найдет он,  допустим,  этого самого Григория Константиновича, и что

дальше? Во-первых, вполне может оказаться, что тот давно уже не служит, и тогда

к нему не имеет смысла и обращаться.  А если служит?  Тогда, может, и стоит, но

только в  том случае,  если все эти дела с  машиной действительно идут от  ФСБ.

Потому что если это не они,  то эдак можно и машины лишиться - отнимут для нужд

. государства и будь здоров. А как узнаешь? М-да, тут надо крепко подумать..."

     Егор стал вспоминать майора КГБ Григория Константиновича.

     Фамилии его он не знал ни тогда,  12 лет назад,  ни тем более сейчас. Знал

только,  что  тот  был  майором  КГБ  и  курировал  большую  группу  молодых  и

талантливых поэтов,  бардов,  писателей и художников,  в которую входил и Егор.

Славное было  времечко!  Конец  80-х,  КПСС  и  советская власть  на  последнем

издыхании,  и  даже КГБ уже не кажется таким страшным,  как прежде.  И  столько

надежд  впереди!   Все  обернулось  гораздо  прагматичней  и  скучнее.   Власть

ненавистной  идеологии  сменила  власть  не  менее  ненавистных грязных  денег,

которые  большей  частью  оказались  в  руках  все  тех,  правда,  уже  бывших,

идеологов.  А  они,  подающие надежды  поэты,  писатели и  художники...  Кто-то

спился, кто-то умер, кто-то уехал в Москву, а кто-то и вовсе за границу, кто-то

ушел в бизнес и даже, говорят, разбогател. Некоторые, как он, например, застыли

в  своем развитии,  то есть даже не застыли,  а просто потихоньку как художники

умирали.  И буквально единицы продолжали жить, бороться и созидать. А если и не

созидать в  полном смысле этого слова,  то хотя бы полноценно и профессионально

работать.  Например,  поэт и  бард Игорь Чуйков.  "Кстати,  -  подумал Егор,  -

давненько  я  что-то  Игорька  не  видел.  Неплохо  бы  его  на  день  рождения

пригласить, да только где ж его найдешь! Он сам тебя находит, если надо. Да и в

городе его вообще может не быть.  А ведь он,  помнится,  привлекал тогда особое

внимание КГБ,  как  наиболее талантливый и  независимый из  них и,  если бы  не

развал КПСС и  Советского Союза,  отправился бы  в  психушку или  тюрьму первым

номером".

     Егор  вспомнил  гневные  навыкате глаза  Чуйкова  и  его  звенящий от  еле

сдерживаемой ярости крик в телефонную трубку в начале второго ночи:  "Я русский

поэт Игорь Чуйков!  И я не позволю!  Слышите?! Никому не позволю делать из меня

врага народа! Даже вам и вашему КГБ, Григорий Константинович!"

     Да,  может,  Игорь и знает чего о майоре.  Хотя вряд ли.  Он и тогда,  при

советской власти, не очень-то интересовал барда как личность, а уж теперь... Но

увидеть Игорька было бы все-таки неплохо.

     Ладно,  хватит ходить по кругу.  Пора бы и делом заняться. До обеда вполне

успеет срубить немного "капусты". Раз уж пошел такой фарт...

     На этот раз он поймал по радио англоязычную волну.

     К  двум  часам  Егор  Хорунжий  вернулся домой  с  деньгами,  продуктами и

выпивкой. Не успел разгрузить салон машины от пакетов, как в калитку позвонили.

Это  кума,  подумал он  и  пошел  открывать.  Это  действительно оказалась кума

Татьяна (Егор был крестным отцом ее сына),  с которой он договорился накануне о

чисто женской помощи в подготовке деньрожденного стола.

     - Привет имениннику!  Поздравляю!  -  ладненькая,  аккуратная и  невысокая

Татьяна,  поднявшись на цыпочки, чмокнула Егора в щеку, сунула в руки коробку с

подарком и прошествовала во двор.

     - Как  всегда  бардак,  -  критически констатировала она,  оглядевшись.  -

Впрочем, сам выглядишь неплохо. Помолодел как-то. Посвежел.

     - Спасибо, мне уже говорили.

     - Кто это,  интересно? О, а это что?! - круглыми глазами Танька уставилась

на Егорову "копейку". - Новая машина?!

     - Та же самая, Танюша.

     - Ну,  ты даешь!  -  кума восхищенно всплеснула руками. - Молодец! Неужели

начинаешь становиться человеком? Аж не верится.

     С  появлением кумы  работа заспорилась,  так  что,  когда начали подходить

первые гости, все было уже практически готово.

     Давненько Егор  не  ощущал  себя  так  хорошо.  Последние пару  лет  любой

праздник быстро превращался для него в  тяжкое мутное опьянение с  убийственным

похмельем наутро и последующим трех-  или пятидневным запоем. Выпивка перестала

приносить радость и стала какой-то невыносимо тоскливой необходимостью.

     Но сегодня все было по-другому.

     Все  было так,  как много лет назад,  когда Егор был молод и  перед ним во

всей  красе лежал громадный и  непознанный мир.  Водка пилась легко,  еда  была

вкусной,  обильной  и  необременительной для  желудка,  а  гости  -  веселыми и

любимейшими людьми.  Ну а  когда в  семь часов десять минут,  пришла Зоя,  Егор

понял, что день рождения действительно получился.

     - Ну, что нового? - улучив минуту, когда Егор менял кассету в магнитофоне,

подошел к нему Володька. - Как наша "копеечка"?

     - Вообще-то это моя "копеечка", - ревниво ответил Егор.

     - Ах ты,  жмот несчастный!  - как бы в шутку возмутился Четвертаков. - Как

засверкала, так сразу "моя", а как разваливалась на части, так "Володя, почини,

пожалуйста"!

     - Да  ладно  тебе...  -  смутился Егор.  -  Я...  это...  улучшил  сегодня

значительно свои знания английского.  Два часа всего поездил,  и  все уже почти

понимаю. Клево, да?

     - Да уж.  А вот у меня после вчерашнего дня совершенно прошел мой гастрит.

Как рукой... Представляешь?

     - Может,  просто время пришло?  -  предположил Егор.  - У тебя он обычно в

марте-апреле обостряется, а сейчас уже май.

     - В  этом  году проснулся с  опозданием,  -  объяснил Володька.  -  Я  всю

последнюю неделю по  два-три пакетика "маолокса" в  день глотал как минимум.  А

сегодня встал с  постели...  словно десять лет скинул,  честное слово!  И  спал

хорошо.  Давно я  так  хорошо не  спал.  Хотя все  это  можно объяснить и,  так

сказать,  естественными причинами.  Ладно,  давай-ка лучше выпьем,  дружище, за

твое здоровье. Хорошо сегодня у тебя, правильно как-то.

     Они выпили коньяку, и Егор поведал другу свою теорию насчет участия в деле

с машиной ФСБ.

     Володька терпеливо, но снисходительно выслушал и авторитетно заявил:

     - Не верю.  Знаю я  эту контору.  Они по определению ни на что хорошее для

человека не способны. Да и не в этом, вообще-то, суть. На самом деле я не верю,

что  кто-то  смог  собрать такую машину.  Которой практически не  нужен бензин.

Которая полностью отталкивает от  себя пыль и  грязь.  Которая между делом учит

языкам,  а заодно, возможно, и лечит. А может, и еще что умеет, о чем мы пока и

не догадываемся.

     - И что же тогда такое стоит у меня сейчас во дворе?  -  осведомился Егор,

несколько обиженный тем,  что  друг  с  порога отверг его,  как  ему  казалось,

довольно правдоподобное предположение.

     - А  хрен его  знает!  -  с  беспечностью хорошо выпившего человека развел

своими золотыми руками Володька.  -  Чудо природы, старик! Баальбекская веранда

отдыхает вместе с  улегшимся на  нее снежным человеком...  О!  -  он с  размаху

хлопнул себя по лбу.

     - Ты чего? - с надеждой спросил Егор.

     - Так  вон  же  Ленька Назарчук сидит!  Попроси его осторожненько -  пусть

наведет справки среди своих колдунов, экстрасенсов и прочих контактеров. Может,

у них есть сведения о чем-то подобном?

     Егор посмотрел в сторону стола.  Упомянутый Ленька Назарчук,  полноватый и

уже   начавший   лысеть   со   лба   молодой   человек   и   редактор   местной

эзотерическо-фантастическо-скандально-желтой газеты "Открой!",  осторожно держа

в  левой руке  полную рюмку с  водкой и  отчаянно жестикулируя правой,  пытался

повесить на  очаровательные ушки  Зои  какую-то  свою  очередную фантастическую

лапшу. Судя по скучающему виду девушки, лапша вешалась плохо.

     - Растрезвонит,  -  убежденно заключил Егор.  - Ему только дай этот... как

его... информационный повод.

     - М-м... пожалуй, - согласился Володька. - Ладно, сделаем так. Я сам с ним

поговорю. Он ведь знает, что я с автомобилями напрямую связан. Скажу, что, мол,

в   среде   автолюбителей  появился  такой   слушок   о   необычной  машине   с

фантастическими возможностями.  А если пристанет, где да откуда, скажу, что сам

точно  не  знаю,  поэтому  к  нему  и  обращаюсь.  Пусть  гордится  собственной

значимостью.

     - Он и так ею гордится, - усмехнулся Егор.

     - Значит,  пусть  еще  больше  гордится.  А  ты  давай,  Зоенькой вплотную

займись, а то, гляди, другие займутся.

     - Другие -  это кто?  Уж не ты ли?  -  с  шутливым подозрением осведомился

Егор.

     - Да  я  бы  и  рад,  -  вздохнул Володька,  -  но  уж больно мне моя жена

нравится.

     Расходились гости далеко за  полночь.  С  Назарчуком Володьке в  этот  раз

поговорить   не   удалось   -   холостяк-редактор,   отвергнутый  прекрасной  и

неприступной Зоей,  с горя быстро надрался,  что называется, до положения риз и

еще в одиннадцать часов был положен в такси и отправлен домой.

     Егор  тоже  выпил  довольно много,  но  пьяным себя  не  чувствовал:  весь

праздничный вечер он менял гостям тарелки и пепельницы,  шутил, смеялся, охотно

поддерживал любую  беседу,  вовремя подносил дамам зажигалку,  танцевал и  даже

пытался петь под гитару, что случалось с ним крайне редко по причине полнейшего

отсутствия музыкального слуха.

     Еще он ухаживал за Зоей.  То есть не то чтобы особенно ухаживал, но уделял

ей,  скажем так,  повышенное внимание.  Во-первых,  потому что ждал сегодня эту

девушку и обрадовался,  когда она пришла,  а во-вторых, ему хотелось, чтобы Зоя

понравилась не только ему и Володьке, но и всем остальным.

     Однако оставаться на ночь Зоя отказалась решительно.

     - Это было бы слишком просто,  Егорушка,  - ласково усмехнулась она, когда

он с прямотой русского художника-керамиста предложил ей этот вариант. - Проводи

меня лучше до такси.

     - Какое такси!  -  возмутился именинник,  обрадованный,  что не получил по

морде. - Я сам тебя отвезу!

     - Ты же прилично выпил!

     - Ну и что?  Я выпивший, чтоб ты знала, вожу гораздо лучше, чем трезвый. А

если учесть,  что сейчас ночь и  машин на  улицах практически не  осталось,  то

тебе, то есть нам, вообще не о чем беспокоиться. Доставлю в лучшем виде.

     Видимо,   оттого,  что  этим  вечером  Зоя  тоже  пила  не  только  чай  и

апельсиновый сок,  а может быть,  из-за свойственной молодости беспечности, она

поддалась на уговоры и села в машину.

     До Зоиного дома добрались без приключений, и Егору даже удалось сорвать на

прощанье с  прелестных губ  один,  но  очень  сладкий  поцелуй.  Но  когда  он,

проследив,  как  девушка скрылась в  подъезде,  отъехал на  пару  сотен метров,

пришлось остановиться.

     Так  бывает.  Человек веселится весь  вечер,  не  считает выпитых рюмок  и

чувствует себя превосходно,  но потом вдруг,  скачком, пьянеет. И вот уже перед

глазами все  плывет и  качается,  в  голове мутятся и  путаются мысли,  а  тело

неадекватно реагирует на приказы мозга.

     Фу-ты, черт!

     Егор приткнулся к обочине в темном переулке, потянул вверх ручной тормоз и

выключил фары.

     "Надо немного посидеть и прийти в себя.  Что это меня так вдруг растащило,

интересно...  Все ж  было замечательно.  Ф-фу,  блин с  горохом,  голова-то как

кружится...  Ничего,  сейчас чуточку посидим,  отдохнем, и все пройдет. А потом

потихоньку-потихоньку..."

     Проснулся Егор от холода.  Он открыл глаза и  увидел,  во-первых,  что уже

утро, а во-вторых, что он сидит за рулем своей машины, которая, в свою очередь,

мирно стоит перед воротами его дома с выключенным двигателем.

     - Вот те на! - вслух сказал Егор и вылез наружу. Утро только что родилось,

и было оно, как и любое другое утро на земле, прекрасным и удивительным.

     Егору Хорунжему,  однако,  было не до красот.  С одной стороны, он все еще

очень хотел спать, с другой - сильно замерз, а с третьей - не мог понять, каким

образом он вместе с автомобилем оказался возле дома.

     "Я прекрасно помню, как остановился в переулке, - соображал Егор, открывая

ворота и загоняя машину внутрь,  -  остановился отдохнуть,  потому что внезапно

опьянел и ехать в таком состоянии дальше не рискнул.  Блин с горохом! Не мог же

я,  в самом деле,  на полном автопилоте доехать до дома и вырубиться!  Или мог?

Вообще-то однажды, помнится, подобный случай был в моей биографии. Это когда мы

сдали все  три этажа в  профилактории завода "Красный Аксай".  Тогда я  тоже не

помнил, как доехал до дома. Но, с другой стороны, тогда я вообще не помнил, что

со мной происходило на протяжении часов,  наверное,  четырех.  Оно и  понятно -

организм был  сильно подорван сумасшедшей работой на  протяжении двух  месяцев.

Ведь  не  спали  почти  тогда  и  ели  в  основном  колбасу,  хлеб  и  портвейн

"Молдавский", а тут... Я же все помню! Ну, допустим, вырубился я в машине... То

есть получается,  что я сначала вырубился, а уж потом, не приходя, так сказать,

в сознание, доехал до дома. Интересное кино".

     Уже поднявшись на крыльцо и открыв дверь, он обернулся и окинул сверкающий

новенькой  краской  автомобиль  подозрительным  взором.   "Жигуленок",  скромно

потупив фары, стоял посреди двора с самым невинным видом. Егор тряхнул головой,

прогоняя наваждение,  и решительно открыл дверь. Спать. Сначала спать, а уж все

остальное - потом.

     Согревшись под теплым одеялом и проваливаясь в сладкий утренний сон,  Егор

услышал,  как где-то  коротко рассмеялась женщина и  приятным голосом вразбивку

сказала: "Е-гор".

     "Глюк",  -  последним обрывком сознания сообразил он  и  потерял  связь  с

реальностью.

 

     Глава 8

     Черный "Мерседес" подрезал машину Егора Хорунжего в  понедельник на  улице

Красных Зорь в двенадцать часов двадцать пять минут среди бела дня.

     Место было крайне неудобное для маневра.

     То  есть место было такое,  что никакой маневр в  сложившейся ситуации был

вообще неосуществим.

     "Мерседес" полностью  перегородил проезжую  часть.  Оставалась возможность

объехать его  справа по  тротуару,  но  для  этого нужно было сдать назад,  где

вплотную к Егору уже встала красная "Ауди".

     "И монтировка,  блин, в багажнике", - только и успел подумать Егор, как из

машин   полезли   молодые   откормленные  представители  мужского   пола   рода

человеческого с лицами, отнюдь не отмеченными печатью интеллекта.

     Одного Егор узнал сразу -  тот самый,  который гнался в пятницу за Зоей, а

потом и за ними.  Собственно,  и черный "мерс" он тоже сразу узнал, но все-таки

шевелилась мыслишка, что вдруг это не тот и он ошибся... Напрасно шевелилась.

     Теперь, видимо, по случаю жаркого майского дня, несостоявшийся Зоин ухажер

обрядился в  желтые  пляжные шорты  ниже  колен  и  цветастую шелковую рубаху с

короткими  рукавами.  Узкие  солнцезащитные  очки  и  толстая  золотая  цепь  с

массивным золотым же  (дань старой традиции) крестом на  шее  вполне гармонично

дополняли прикид.

     Егор вздохнул и обреченно вылез из машины. Шестеро неторопливо взяли его в

полукруг.

     - Ну что, козел? - снимая очки, ласково спросил "цветастый". - Допрыгался?

     У него оказались маленькие, глубоко посаженные глаза неопределенного цвета

и почти без ресниц.

     Прямо не человек,  а карикатура какая-то,  подумал Егор, причем карикатура

плохая. Ему совершенно не к месту и не ко времени стало смешно, и он не удержал

улыбку.

     - Глянь,  он еще и лыбится! - изумился один из дружков "цветастого". - Ну,

падла...

     - Не  пыли,  -  остановил его "цветастый".  -  Я  сам разберусь.  Вот что,

козлик, - обратился он к Егору. - Ты мне дорожку перешел, а за это люди платят.

Ты понял?

     - Не понял, - честно признался Егор.

     - Уж  больно  тачка  у  тебя  клевая,   -   нехорошо  улыбаясь,   объяснил

"цветастый".  -  Надо же,  от  моего "мерса" на  трассе ушла!  Видать,  большой

специалист переделывал... Ну так вот. Я о тебе кое-какие справки навел. Фраерок

ты небогатый,  и взять с тебя нечего.  Кроме тачки.  Ну и дома твоего, конечно.

Развалюха твоя мне и на хер не нужна, а вот тачка... Тачка - дело другое. Люблю

я, понимаешь, хорошие тачки. Значит, будет так: ты нам свой "супержигуль", а мы

тебе - здоровье.

     - Это в каком смысле?

     - Это в таком смысле,  что цел останешься, - осклабился "цветастый". - При

руках, ногах и прочем.

     - А если нет? - поинтересовался Егор.

     - Ну, тогда тебе ни тачки не видать, ни здоровья, - погрустнел "цветастый"

и неожиданно захохотал во всю пасть.

     Из пасти густо несло пивом, луком и жвачкой "Дирол без сахара".

     Егор вытянул из  нагрудного кармана сигарету,  нарочито медленно закурил и

врастяжку осведомился:

     - Вообще-то,  братва,  хотелось бы узнать,  с  кем я имею дело?  А то ведь

как-то, согласитесь, неправильно получается: вы меня знаете, а я вас нет.

     - Это легко, - согласилась противостоящая сторона. - Боря меня зовут. Боря

Богатяновский. Спроси, если есть у кого.

     - Да найдется,  -  заставил себя непринужденно усмехнуться Егор.  Усмешка,

правда,  вышла несколько кривоватой -  о Боре Богатяновском он слышал,  и слухи

эти приятными было назвать никак нельзя.

     - Вот и спроси.  А потом подумай.  Сроку тебе на думанье - два дня. А чтоб

думалось лучше  и  быстрее...  -  Богатяновский неожиданно шагнул  вперед  и  с

коротким замахом нанес Егору удар снизу в солнечное сплетение.

     После  такого удара,  если,  разумеется,  он  проходит,  человек сгибается

пополам,  падает и некоторое время думает,  что вот прямо сейчас умрет,  потому

что ему совершенно нечем дышать и очень-очень больно.

     Это если удар проходит.

     Этот удар не прошел.

     Егор совершенно автоматически сделал четверть  шага назад (слава богу, что

стоял не вплотную к машине) и успел подставить локоть.

     - ...твою  мать!  -  взвыл  Боря  Богатяновский,  хватаясь левой  рукой за

правую, - судя по всему, он выбил себе палец.

     Борины "нукеры" недоуменно уставились на  вожака.  На  их памяти подобного

никогда не  случалось:  буквально в  пятницу шеф получил по  яйцам от  какой-то

совершенно незнакомой девки,  а сейчас - на тебе! - умудрился выбить ( а может,

и сломать!) палец о локоть этого долговязого лоха.

     Егор,  однако,  дожидаться дальнейшего развития событий не стал.  Действуя

исключительно по  наитию и  вдохновению,  он скользнул за руль,  воткнул первую

передачу и дал газ.

     "Копейка" прыгнула с  места  вперед,  словно  уличная кошка,  подстерегшая

неосторожного голубя, и врубилась в правое переднее крыло Бориного "Мерседеса".

     Заскрежетал сминаемый металл. "Мерс" развернуло по оси, и Егор вырвался на

оперативный простор под  крики "Стой!",  "Гад!",  "Урою!",  "Падла!"  и  всякие

другие разные громкие слова.

     Он  тут  же  свернул налево,  потом направо,  пропетлял по  переулкам,  не

притормаживая (хрен  с  ними,  с  амортизаторами!)  даже  перед  особо опасными

колдобинами,  которых тут традиционно хватало. Амортизаторы, впрочем, вели себя

достойно,  и скоро Егор выскочил к центру, пересек Большую Садовую, повернул на

Красноармейской...   Погони   вроде   не   было.   Однако   назревала  насущная

необходимость в немедленных и совершенно конкретных действиях,  и Егор поехал к

Володьке.

     На его счастье,  друг оказался дома (редкий случай в понедельник!) - стоял

себе в  полуголом виде на балконе,  неспешно курил и лениво оглядывал пустынную

улицу.

     Машину Егора,  с вдребезги разбитыми фарами, изрядно помятым левым крылом,

сорванной с  защелки и  помятой же  крышкой капота  и  вогнутой внутрь решеткой

радиатора,   он  заметил  сразу.  Внимательно  пригляделся,  аккуратно  затушил

сигарету в пепельнице и пошел открывать.

     - Холодного пивка?  -  полувопросительно предложил он,  пропуская Егора  в

комнату.

     - Всенепременно, - кивнул тот и рухнул в мягкое кресло.

     Молча выпили по запотевшему бокалу холодного "Дона № З".

     - Рассказывай, - потребовал Володька.

     Егор коротко поведал о событиях последнего часа.

     - У меня,  конечно,  найдутся люди,  к которым можно обратиться по данному

поводу, - раздумчиво сказал Володька, когда Егор закончил. - Но они, понимаешь,

потом не отвяжутся.  Помочь помогут, но соки все выпьют. Сам будешь не рад, что

обратился. Можно еще ментов попросить вмешаться. Есть у меня кое-какие связи...

(Егор поморщился.)  Да,  ты прав,  это на самый крайний случай.  Нам бы,  блин,

такого бандита найти,  который бы, с одной стороны, имел достаточный авторитет,

а с другой - оставался приличным человеком. Только где ж такого взять...

     - Э,  погоди!  - подскочил в кресле Егор. - У меня же именно такой и есть!

Коля Тищенко! Король!

     - Кто такой? - ревниво осведомился Володька. - Что-то я не слыхал.

     - А,  - махнул рукой Егор, - это было еще до нашего с тобой знакомства. Мы

с ним вместе работали. Точнее, я работал на него. При советской власти еще дело

было.

     - Это как? - изумился Володька. - Ты был бандитом при советской власти?!

     - Володя,  как тебе не стыдно!  Керамистом я  был,  как и  сейчас.  А Коля

Тищенко,  он же Король,  тоже тогда был не бандитом, а, наоборот, художником, и

мы с ним...

     И Егор Хорунжий с удовольствием поведал своему другу Володьке Четвертакову

историю художника Николая Тищенко.

     В  юности Коля активно занимался боксом у  знаменитого ростовского тренера

Ефима Школяра.  Ефим,  которого все его воспитанники за  глаза ласково называли

Фимой,  успешно лепил  из  хулиганистых подростков с  ростовских окраин  вполне

приличных людей  и  настоящих мужчин.  Очень  многие благодаря его  стараниям и

врожденному  педагогическому  таланту   не   сели   в   семидесятых  и   начале

восьмидесятых  годов  в  тюрьму,  а  стали  нормальными  рабочими,  инженерами,

врачами,  офицерами...  разумеется,  все  они  при  этом  оставались боксерами,

учениками и воспитанниками Фимы Школяра.  Коля же Тищенко после восьмого класса

пошел учиться на художника в Ростовское художественное училище им.  М. Грекова.

При  этом  бокс не  бросил,  а  даже наоборот -  к  восемнадцати годам дорос до

кандидата в мастера спорта.  А позже и до мастера.  Надо заметить, что был Коля

мальчиком крупным, но поджарым, выступал в полутяжелом весе и по манере ведения

боя  на  ринге  напоминал чем-то  молодого  Кассиуса Клея,  позже  назвавшегося

Мухаммедом Али.

     Одновременно с боксом,  живописью,  рисунком и ваянием занимался юный Коля

Тищенко и некоторыми иными делами.

     Был  он  родом  из  поселка  Александровка -  окраинного  рабочего  района

Ростова-на-Дону,  и  вырос  в  окружении редко  трезвых представителей рабочего

класса а  также  разнокалиберного ворья и  хулиганья.  Он  и  сам  слыл  первым

хулиганом.  Свое право на  достойную ,  жизнь и  уважение нужно было доказывать

кулаками,   и  тут  очень  помог  бокс,  а  также  врожденная  Колина  стать  и

благоприобретенная  смелость  пополам  с  лихой  ростовской  бесшабашностью.  В

четырнадцать лет он начал завоевывать свой авторитет на пыльных летом и грязных

осенью  и  весной  улочках  Александровки,  и  в  шестнадцать  только  родители

по-прежнему звали его Колей. Все остальные - Королем.

     К нему шли со своими обидами, проблемами и предложениями со всего поселка,

и он,  как истинный король,  старался не оставлять без внимания никого из своих

подданных.

     Потом  Король  успешно окончил художественное училище,  отслужил свои  два

года в  десантных войсках,  вернулся в  родной Ростов и  честно попытался стать

профессиональным художником.

     К  тридцати семи годам ему удалось осуществить в шамоте несколько довольно

крупных проектов,  сделать две-три  мозаики на  тему светлого социалистического

сегодня  и  еще  более  светлого  коммунистического  завтра,   поучаствовать  в

выставках областного уровня.  На  самом  деле  становилось ясно,  что  большого

художника из  Коли не получится,  и  в  первую очередь это становилось ясно ему

самому.  Очередной профессионал-ремесленник,  не  больше.  Но  Коля как человек

целеустремленный и  умеющий добиваться своего (не  зря  его  прозвали Королем!)

хотел  стать  членом Союза художников СССР  и  занятий монументально-прикладным

искусством не бросал. Да и чем ему было еще заниматься? Не на завод же, в самом

деле,  идти!  А один хороший заказ на барельеф из шамота* или,  скажем, мозаику

стоил в  80-е  годы  очень и  очень неплохо.  На  эти  деньги вполне можно было

достойно жить.

     *Ш а м о т - глина с наполнителем (прим. автора).

 

     Как раз в это время они и встретились:  тридцатисемилетний Николай Тищенко

по  кличке  Король  и   двадцатидвухлетний  начинающий  художник-керамист  Егор

Хорунжий...

     Коля  получил тогда  заказ  на  целых  четыре шамотных барельефа 6х3  м  в

каком-то  профтехучилище,   и   ему  были  срочно  нужны  молодые  и  не  очень

требовательные на деньги исполнители.  Егор подошел по всем статьям,  поскольку

только что ступил на тернистый путь керамиста и  ожидать слишком высокой оплаты

за свой труд не мог.

     Три  месяца  в  одной  команде  сблизили их.  Не  настолько,  чтобы  стать

друзьями,  но  на  хороший  товарищеский уровень они  вышли.  Тем  более  когда

выяснилось,  что Егор хоть и немного, но тоже занимался боксом и даже некоторое

время тренировался у Ефима Школяра...

     А потом работа была закончена,  деньги получены и справедливо поделены,  и

товарищи разошлись каждый по своим делам.

     И  кончились стыдливые восьмидесятые,  и  начались  бесстыдные девяностые.

Распался Союз Советских Социалистических Республик.  Да  что  там  Союз!  Связь

времен распалась.  Впрочем,  лишь для того,  чтобы начать восстанавливать самое

себя на более глубинном,  надежном уровне.  И тут-то вот, в эпоху, так сказать,

первичного накопления капитала,  расцвел  настоящий Колин  талант.  Тот  самый,

благодаря которому он в шестнадцать лет получил кличку Король.

     Кто-то вспомнил о Николае Тищенко,  пригласил поработать, и уже через пять

лет  новой (а  на  самом деле старой,  но  подзабытой) трудовой деятельности он

негласно  возглавлял  одну  из  крупнейших  бандитских  группировок  в  городе,

одновременно  для   прикрытия   числясь   обычным   тренером   по   боксу   при

электровозо-ремонтном заводе.

     Тренером он  действительно работал.  Собственно,  они и  встретились опять

году в 96-м,  когда Егор,  вдруг решивший поддержать физическую форму, пришел в

зал к Королю. Месяца два, наверное, Егор исправно ходил на тренировки, пару раз

пил с  Королем пиво под ни  с  чем не сравнимого донского леща и  один раз даже

водку. Вспоминали былые денечки, шутили, смеялись. Король к старому товарищу не

изменился, был внимателен и вообще давал понять, что ставит Егора на одну доску

рядом с собой.

     Потом у  Егора случился большой и срочный заказ на глиняную посуду,  потом

он ушел в запой, потом опять заказ и снова запой, потом умер отец... В общем, о

боксе и Короле он забыл надолго.

     И вот пришло время вспомнить.

     - Хм-м, - выслушав Егоров рассказ, поскреб небритый подбородок Володька. -

Не знаю,  не знаю... Король... Боря Богатяновский, знаешь ли, тоже в своем роде

король. Впрочем, позвонить все равно надо.

     - Дома ли он... - Егор покосился на круглые кварцевые настенные часы.

     Стрелка стояла на пяти минутах третьего.

     - Звони,  звони.  На вот тебе телефон и звони,  -  Володька протянул другу

трубку радиотелефона.

     Коля оказался дома, и по его голосу Егор понял, что его рады слышать.

     - Ну что там у тебя стряслось?  - напрямик спросил Король после ритуальных

"как дела" и "все нормально".

     - Почему обязательно стряслось?

     - Во-первых,  голос тебя выдает. Волнуешься. А во-вторых, мне редко звонят

старые  знакомые  просто  для  того,  чтобы  поинтересоваться моим  драгоценным

здоровьем.

     - И как твое драгоценное здоровье? - поинтересовался Егор.

     - Да в целом неплохо, - хмыкнул Король. - А твое?

     - Тоже. Но может стать гораздо хуже.

     - Али кто обидеть хочет?

     - Есть такие поползновения.

     - И кто, ежели не секрет?

     - Не секрет. Боря Богатяновский.

     - А...  -  в голосе Короля скользнуло презрение.  - Что от тебя надо этому

борову?

     - Слушай,  Коля,  давай лучше встретимся,  и я тебе все расскажу,  а то по

телефону как-то...

     - А чем тебя не устраивает телефон?  -  искренне удивился Тищенко. - Давай

рассказывай, пока у меня время есть. А встретиться со мной сейчас трудно. Занят

я часто.

     Егор вздохнул и вкратце пересказал события пятницы и то, что случилось уже

сегодня.

     Король  слушал  внимательно.   Трубку  наполняла  тишина,   и  создавалось

впечатление, что на другом конце провода вообще никого нет.

     - Алло, ты слушаешь? - прервал сам себя Егор.

     - Слушаю, слушаю. Давай, рассказывай дальше.

     - А что дальше... все. Сижу вот у друга теперь и звоню тебе.

     - И  правильно делаешь.  Я  только одного не  пойму:  как это ты  на своей

развалюхе от Бориного "мерса" ушел? Да еще по таганрогской трассе! Что-то прямо

даже не верится.

     - Мне  друг машину сделал,  -  уверенно соврал Егор и  подмигнул Володьке,

который внимательно прислушивался к разговору. - Двигатель перебрал, ходовую...

еще по мелочам.  Так что движок у меня теперь суперфорсированный,  и от "мерса"

даже на трассе уйти - не проблема.

     - Это  как  же  нужно  перебрать движок "копейки",  чтобы она  от  "мерса"

уходила?!  -  не поверил Король. - Ты ври, да не завирайся. Мы тут тоже кое-что

понимаем, не вчера за "баранку" сели.

     - Ну,  фактически-то движок он новый поставил,  там от старого практически

ничего и не осталось.  "Перебрал",  наверное, не совсем точное слово... Слушай,

Коля, ты же знаешь, что механик из меня, как из метлы клюшка. Не разбираюсь я в

этом. Сделал и сделал. Хочешь, сам посмотри и покатайся. Чего ты пристал?

     - Пристал,  потому что если это правда, то мне такой друг тоже пригодится.

Кто он такой? Где работает?

     - Погоди,  - Егор прикрыл трубку ладонью. - О тебе спрашивает, - прошептал

он Володьке.  - Говорит, что ему нужен такой мастер. Спрашивает, как тебя зовут

и где ты работаешь. Ну, что делать будем? Четвертаков секунду подумал.

     - Вместе кашу заварили,  -  решительно сказал он, - вместе и расхлебывать.

Дай-ка мне трубку.

     Они договорились быстро -  мастер спорта по авторалли и гениальный механик

Владимир Четвертаков и  бывший художник-прикладник,  а  ныне "санитар общества"

Николай Тищенко по кличке Король.

     У  Короля был "БМВ" -  трехлетка с  врожденными проблемами,  что с  данной

маркой автомобилей случается редко, но все же случается.

     Четвертаков обещал разобраться с проблемами "БМВ".

     Король,  в  свою  очередь,  обещал разобраться с  проблемой по  имени Боря

Богатяновский.

     На том и порешили.

     Егор опять взял трубку, выслушал предложение Короля позвонить ему, Королю,

сегодня вечером часиков эдак в  девять или,  если он до двенадцати не появится,

прийти завтра с  самого утра в  спортзал.  "Не  забыл еще где?"  -  "Как можно,

Коля!"  -  "Заходил бы иногда по мешку постучать для здоровья".  -  "Очень даже

может быть,  что и зайду".  - "Ну, не кашляй". - "Спасибо, Коля". - "Пока не за

что".

     Егор аккуратно положил трубку на журнальный столик и  налил себе в высокий

бокал чешского стекла с переводной картинкой на боку,  на которой был изображен

гоночный болид класса "Формула-1",  пива. Друг Володька в точности повторил его

действия.

     - Пошли покурим на балкон? - предложил Егор. - А то что-то жарковато.

     - Пошли,  -  охотно согласился Володька.  Они вышли на балкон, закурили, и

оба чуть не выронили бокалы на тротуар.

     Напротив Володькиного дома  стоял  Егоров  "жигуленок".  Целехонький.  Как

только что с конвейера.

 

     Глава 9

     И что,  вы хотите сказать,  что это моя машина?  - с какой-то даже горечью

осведомился Егор у пустынной улицы.

     Улица безмолвствовала.

     - Пошли,  -  тихо сказал Володька.  - Поглядим. Они спустились вниз, вышли

под открытое небо и с опаской приблизились к автомобилю.

     - Обе фары были разбиты,  -  сказал Егор,  когда они с Володькой не просто

осмотрели,  а буквально ощупали чуть ли не каждый квадратный сантиметр передних

крыльев,  решетки радиатора,  бампера,  фар  и  капота.  -  Левое крыло помято,

погнуты бампер и  решетка,  капот помят и  сорван с защелки.  В общем,  ремонта

долларов на хрен знает сколько.

     - На сто тридцать, - авторитетно заявил Четвертаков. - Как минимум.

     - И где? - растерянно спросил Егор у друга. - Куда подевался ремонт на сто

тридцать долларов?  Только не уверяй меня,  пожалуйста,  что,  пока мы сидели у

тебя,  пили  пиво  и  беседовали по  телефону с  Королем,  пришел добрый дядя -

золотые руки и вмиг все починил.

     - Я  и не собираюсь.  За это время даже я с лучшей своей бригадой не успел

бы.  А в этом городе мне равных нет.  -  Володька подумал и добавил:  -  Да и в

стране, пожалуй, не много найдется. Разве что в мире...

     - Так что же случилось?

     - Ты меня спрашиваешь? Твоя машина, у себя и спрашивай. Или у нее.

     - У  нее...  Это  мысль.  Знать бы  еще,  как спросить...  Ты,  кстати,  с

Назарчуком говорил?

     - Говорил.  Клянется,  что ни о  чем подобном раньше не слышал.  Но обещал

разузнать и, если что, рассказать. Я от него еле отцепился потом, все спрашивал

меня, откуда такая информация.

     - Самовосстанавливающийся    автомобиль,    -    пробормотал    Егор.    -

Самоочищающийся  автомобиль.   Обучающий  автомобиль.   Я  теперь,  знаешь  ли,

по-французски почти все понимаю безо всякого перевода. Читать, правда, не могу,

а так... И по-английски тоже. Думаю теперь вот за испанский взяться. А там и до

немецкого с итальянским недалеко.

     - И на хрена это тебе?

     - Буду знать языки. Плохо, что ли?

     - Голову только забивать... Впрочем, твое дело. Ты, кстати, забыл, что она

еще и  лечит?  У  меня гастрит прошел.  И  вообще самочувствие улучшилось после

пятницы. Сплю как сурок..

     - Ну, не знаю, не знаю... Гастрит у тебя мог и сам пройти. Похмелье-то она

не лечит...  А что есть похмелье?  Та же болезнь организма.  Вчера, например, у

меня было похмелье и мне было плохо.

     - Похмелье -  это не болезнь организма. Похмелье - это возмездие организма

за содеянное над ним,  организмом, насилие. И потом... Ты вот раньше с похмелья

что делал?

     - Как это "что"?  Шел за пивом, разумеется. Если, конечно, с вечера ничего

не оставалось.

     - Вот. А после пива что?

     - Ну... бывало, и водочка...

     - Не "бывало", а как правило.

     - Ну...

     - Не "нукай", так и было. А теперь что?

     - Что "что"?

     - Ты вчера похмелялся?

     - Э... нет.

     - Вот! А говоришь, не лечит.

     Помолчали.  Егор  неожиданно протянул руку  и  ласково погладил машину  по

капоту.

     - Поеду я домой,  пожалуй, - сказал он. - Надо как-то осмыслить ситуацию и

вообще...

     - Давай. Вечером позвони.

     - Обязательно.

     Они пожали друг другу руки,  и  Егор,  проводив взглядом задумчивую фигуру

Четвертакова, сел в машину.

     - Умница ты моя,  -  сказал он с нежностью и достал ключи.  - Не знаю, что

все это значит, но ты мне нравишься. Я тебя даже уже почти люблю.

     Он потянулся к замку зажигания, чтобы вставить ключ...

     Коротко прожужжал стартер,  с пол-оборота завелся и сыто заурчал движок, и

Егор, обмирая сердцем, почувствовал, как опустился справа от него рычаг ручного

тормоза. Сам. Без его, Егорова, участия.

     Автомобиль был готов к движению.

     И тут Егору на какой-то миг стало очень страшно.  Тело само,  безо всякого

участия сознания,  подчиняясь лишь каким-то  древним,  заложенным в  самую суть

существования данного тела инстинктам, рванулось наружу.

     Уже выскакивая из  машины,  он  пребольно ударился головой о  верхний край

проема дверцы, прошипел "...твою мать!" и плюхнулся обратно на сиденье.

     Боль выбила животный ужас из души,  и теперь он сидел, потирал тупо ноющий

висок и медленно приходил в себя.

     Страх не возвращался.  Наоборот.  Отчего-то стало спокойно,  хорошо и даже

как-то весело. Егор протянул руку и включил радио, настроенное на "Маяк".

     Тишина.

     Лишь слабый, на грани восприятия шорох из динамика.

     - Ну, - неожиданно для самого себя обратился к шкале настройки Егор. - Так

и будем молчать? Теперь из динамика исчез и шорох.

     - Или ты  хочешь,  чтобы я  к  тебе как-то  обратился?  -  входя во  вкус,

продолжил Егор.  Он удобно откинулся на спинку сиденья и закурил.  -  Что ж,  в

этом есть резон.  С детства люблю фантастику. Точнее, хорошую фантастику. А еще

точнее, хорошую литературу. Вот у меня сейчас такое впечатление, что я нахожусь

не  в  реальной жизни,  а  в  чьем-то  романе.  Значит,  и  вести себя  следует

соответственно.  Конечно,  ежели кто пройдет мимо и услышит, как я разговариваю

неизвестно с кем,  то тут же решит,  что этот парень, то есть я, видимо, поехал

крышей... - Егор торопливо оглянулся, - улица оставалась по-прежнему пустынной.

- Значит,  как-то мне тебя,  наверное,  нужно называть.  Такая машина,  как ты,

обязана  иметь  собственное  имя.   Как  меч  короля  Артура.  Как  линкор  или

космический корабль.  - Он немного подумал и добавил: - Или как живое существо.

Собака там или кошка...

     В динамике отчетливо фыркнуло.  Или показалось? Егор прибавил громкость, и

тишина в приемнике стала еще красноречивей.

     - Хорошо,  пусть не собака и не кошка.  Пусть...  женщина! Точно, женщина!

Женщина, как известно, тоже человек и должна иметь имя... нет, если не нравится

быть женщиной, ты скажи, не стесняйся.

     Приемник поощрительно молчал.

     - Значит,  женщина,  -  с удовлетворением констатировал Егор.  - Опять же,

само  слово  "машина"  -   женского  рода.  Правда,  с  другой  стороны,  слово

"автомобиль" -  мужского,  но ты ведь не просто автомобиль,  верно? Молчишь. Ну

молчи,  молчи...  а  я буду звать тебя...  -  он задумался,  перебирая в памяти

женские имена.  В голове мелькали всевозможные Светы, Оли, Наташи и Елены. Нет,

все не  то.  Нужно что-то такое...  подходящее,  чтобы сразу было понятно,  что

по-другому назвать никак нельзя. Анна? Близко, но не совсем. О! Анюта! - Точно!

- улыбнулся он и выщелкнул окурок в окно. - Я буду звать тебя Анютой. Нравится?

Молчание -  знак согласия.  И вообще, главное, чтобы нравилось мужчине, то есть

мне. Мне нравится. Ну что, Анюта, поехали?

     И они поехали.

     Дома Егор пообедал, потом завалился на диван с книгой, слегка вздремнул, а

в девять вечера пошел к соседу,  чтобы, как и договаривались, позвонить Королю.

Король снял трубку сразу.

     - А!  - сказал он, услышав Егора. - Хорошо, что позвонил. В общем, слушай.

Совсем по-хорошему мне с Борей договориться не удалось.  Он,  понимаешь,  палец

сломал о  твой локоть.  (Король коротко хохотнул.)  Молодец,  не  зря Фима тебя

учил!  А  ты еще в  придачу все правое крыло его любимого "мерса" покорежил.  И

вообще с  Богатяновским никто подобным образом давно не  обращался.  Так  что у

него сейчас форменная истерика. Брызжет слюной во все стороны и орет.

     -Так ты...

     - Погоди,  не  перебивай.  На  меня тоже попытался наорать.  Но тут ему не

повезло. Я ему припомнил кое-какой должок, кстати, хорошо, что так все вышло, а

то   я   давно  собирался  ему  этот  должок  припомнить,   да  все  случай  не

представлялся.  В общем, напомнил это я ему про должок, а он, прикинь, возьми и

откажись!  Ничего,  мол,  не знаю и  все такое.  Тут уже мне обидно стало...  В

общем, сегодня никаких санкций против тебя не будет - у этого козла хватило ума

со мной в этом согласиться. А завтра - стрелка. Тебя тоже ждут.

     - Вот блин, - сказал Егор. - Где и во сколько?

     - Не ссы,  прикроем. Я же сказал, что мне обидно стало. Так что теперь это

и  мое дело.  Даже гораздо больше мое,  чем твое.  Борю давно пора поставить на

место -  оборзел совсем.  Завтра в девять утра по твоему любимому таганрогскому

шоссе...

     Король объяснил, куда нужно ехать.

     - Да,  - добавил он, закончив, - друга своего, механика, тоже возьми. Он в

деле, как я понял. Заодно и познакомимся.

     - Он в  любом случае бы со мной поехал -  в  деле он там или не в деле,  -

буркнул Егор.

     - Ну-ну, - хмыкнул Король. - Хороший друг, значит.

     - Настоящий, - гордо сказал Егор.

     - Тебе повезло. Ну, сладких снов. И не опаздывай завтра.

     - И тебе. Не опоздаю.

     Егор медленно положил трубку и в задумчивости потер подбородок.

     - Неприятности? - сочувственно осведомился сосед.

     - Ерунда, ничего особенного. Можно еще один звонок?

     - Да хоть десять.

     Егор   позвонил   Володьке   Четвертакову,   объяснил  вкратце   ситуацию,

договорился,  что заедет за ним завтра в  восемь пятнадцать,  поблагодарил дядю

Лешу и пошел к себе. Сегодня он намеревался пораньше лечь спать,

     Утро вторника выдалось пасмурным и  холодным.  И настроение у Егора вполне

соответствовало погоде.  Да и  у  какого нормального человека в  такой ситуации

будет хорошее настроение? Однако с плохим ли настроением, с хорошим ли, а ехать

было необходимо. Подобные гордиевы узлы в своей судьбе следует разрубать сразу,

не дожидаясь,  пока они окончательно затянутся на твоей шее, - уж в чем, в чем,

а в этом Егор успел убедиться за свою не очень длинную,  но довольно богатую на

всяческие,  в том числе и довольно неприятные,  события жизнь. Другое дело, что

он  отнюдь не  всегда (ох,  не всегда!)  следовал правилу разрубания узлов.  Но

сейчас был не тот случай.

     Володька, одетый и тоже хмурый, уже ждал его у крыльца.

     - Надьку будить не хотел,  -  пояснил он,  садясь в машину. - Ни к чему ей

знать про все эти дела, верно? Егор согласно кивнул и выжал сцепление.

     К нужному повороту они подъехали за десять минут до назначенного времени.

     - Кажется,  мы первые, - констатировал Володька. - Это хорошо. Будет время

оглядеться.

     К  шоссе здесь примыкала хорошо укатанная грунтовка,  ведущая через поле к

большой роще. Там, в роще, и должна была состояться встреча.

     Вот и поляна,  о которой говорил Король.  Судя по изрядно примятой траве и

всяческому мусору в виде окурков,  бутылок и пустых банок из-под пива,  они тут

не первые и не последние.

     - Давай-ка вон за тот кустик,  - показал Володька. - Нечего нам торчать на

самом виду.

     Они вышли из машины, закурили и одновременно услышали шум моторов.

     Опоздавших не было.

     Люди Короля приехали на  двух машинах:  темно-синем,  почти черном "БМВ" и

песочного цвета "Ниссане", и было их вместе с Королем восемь человек.

     Боря Богатяновский со товарищи -  общим числом тринадцать рыл -  прибыл на

трех  авто:  уже  известном черном  "Мерседесе" с  красноречиво помятым  правым

крылом,  темно-красной "Ауди" (той самой,  что вчера блокировала Егора сзади на

улице  Красных  Зорь)  и  широком,   как  танкетка,  джипе  "Тойота"  какого-то

неопределенно-зеленоватого оттенка, явно перекрашенного.

     Толковище началось бурно и громко,  безо всяких китайских церемоний и даже

элементарной предварительной разведки.  Было видно,  что Боря Богатяновский как

впал вчера в истерику,  так по ею пору из нее,  родимой, и не выпал. А может, и

не пытался,  а  даже,  наоборот,  всячески поддерживал в  себе это взвинченное,

дающее ложное ощущение превосходства над противником состояние.

     Король же,  напротив,  был свеж,  подтянут, холоден и корректен, насколько

это представлялось возможным в данной ситуации.

     Начал  Боря.   Он  громогласно  перечислил  нанесенные  Егором  ему,  Боре

Богатяновскому,  обиды,  включая,  разумеется, помятое крыло любимого "мерса" и

сломанный палец,  а также неимоверно наглое его,  Егора, поведение и потребовал

немедленной  и  безоговорочной  компенсации.   В  качестве  таковой,   учитывая

заступничество  Короля,   он,   Боря  Богатяновский,   так  и  быть,   согласен

ограничиться Егоровой тачкой марки "ВАЗ-2101",  хотя,  ежели по справедливости,

должен был бы потребовать еще баксов триста за помятое крыло,  но,  так и быть,

пусть знают его, Бори Богатяновского, доброту и другим расскажут. А крыло пусть

сделает или заменит вот этот чернявый Егоров дружок,  который,  говорят, мастер

по  любому автомобильному ремонту,  а  если учесть,  что  за  рулем "копейки" в

пятницу сидел именно он, то пусть благодарит бога, что легко отделался.

     - Ты  кончил?   -   холодно  осведомился  Король,   когда  поток  Бориного

красноречия иссяк.

     - Кончают на бабе,  -  ощерился Богатяновский. - Может, закончил, а может,

только начал.

     - По-моему,  ты не только палец сломал,  -  усмехнулся Король,  - но и нюх

потерял. Вместе с памятью. За тобой ведь должок. Или забыл?

     - Ничего  я  тебе  не  должен!  -  глазки  у  Богатяновского неестественно

блестели,  и вся его массивная, несколько оплывшая фигура буквально излучала на

окружающих какое-то нездоровое, истеричное нетерпение, граничащее с безумием. -

Кто ты такой вообще, чтобы я тебе был что-то должен?!

     "Да он же под наркотой,  - сообразил вдруг Егор, - небось всю ночь не спал

и сейчас,  перед стрелкой, наверняка вмазался, чтобы кураж не потерять. Неужели

Король этого не видит?"

     Король,  однако,  все  видел  прекрасно.  Его  худое,  изрезанное  ранними

морщинами лицо  с  перебитым носом и  давно потерявшими первоначальную форму от

сотен полученных на ринге ударов губами потемнело.  Но разум пока брал верх над

эмоциями.

     - Как сейчас принято выражаться,  -  спокойно сказал он, - ты неадекватен.

Хотя вчера мы договорились об ином.  Вижу,  что с тобой в таком твоем состоянии

разговаривать -  это напрасно время терять.  Значит,  за тобой теперь и  второй

должок - мое время, которое я на тебя зря сегодня потратил. И будет этот должок

посерьезней первого,  потому что  ничего я  так  в  этой  жизни  не  ценю,  как

собственное время.  Езжай проспись,  а потом будем разговаривать.  И учти,  что

звонить я тебе больше не буду - сам меня найдешь. А этих ребят, - Король слегка

кивнул в  сторону стоящих чуть  поодаль Егора  и  Володьки Четвертакова,  -  не

тронь.  Это мои люди,  и  тебе не повезло,  что ты на них наехал.  Пора бы уже,

Боря, взрослеть, а то, гляди, так и помрешь пацаном...

     - Ты меня достал,  -  перебил его Богатяновский. - Ты меня давно доставал,

Король,  но сейчас достал окончательно.  А с теми, кто меня достает, я поступаю

просто.

     Он сделал вид,  что поправляет под ремнем рубашку,  и выхватил из-за спины

пистолет.

     И  тут  произошло  одновременно сразу  несколько  смешных,  невероятных  и

трагических событий.

     Первое событие оказалось смешным и печальным.

     Пистолет,  настоящий "ТТ" и  отнюдь не  китайского производства,  то  есть

машинка  серьезная и  довольно тяжелая,  так  вот  пистолет этот,  который Боря

Богатяновский,  явно  подражая многочисленным героям американских кинобоевиков,

лихо выхватил сзади из-за  пояса,  почему-то повел себя по отношению к  хозяину

совершенно непочтительно и  (как  позже клятвенно уверял Боря  своих соседей по

палате)  сам  вылетел  из  Бориной  руки.  Пока  присутствующие с  неподдельным

вниманием следили за  его  красивым полетом,  в  близрастущих кустах боярышника

дико взвыл сигнал Егоровых "Жигулей".  Тоже сам.  И тут внимание присутствующих

разделилось,  потому что пистолет,  картинно кувыркаясь, достиг земли-матушки и

грянулся об  нее,  родимую,  со  всей  своей тэтэшной дури.  А  грянувшись,  не

удержался и выстрелил.  Пуля, которая всегда, как известно, была дурой, на этот

раз проявила редкую сообразительность и  попала не куда-нибудь,  а прямо Боре в

яйца. И тут комедия закончилась и началась трагедия.

     Боря Богатяновский,  целую секунду с  молчаливым изумлением разглядывавший

растущее алое пятно на своих белых штанах,  охнул,  схватился руками за раненое

место и рухнул на землю с диким криком:

     - Что смотрите?! Мочите их! Меня убили!!!

     И началась пальба.

     Огнестрельное оружие оказалось у всех,  кроме Егора,  Володьки и Короля, и

он, Король, первый получил четыре пули в живот и грудь, так до конца, видимо, и

не поверив в происходящее.

     Егор и  рта  не  успел раскрыть,  как  окружающее его мирное весеннее утро

наполнилось  выстрелами,  криками  боли  и  ярости,  густой  руганью  и  визгом

рикошетов.

     - Король  ранен!  Кто  может,  спасайте Короля,  -  сквозь пистолетный лай

услышал он  чей-то отчаянный призыв и  тут же понял,  что призыв этот относится

именно к  нему,  потому что у него нет оружия и он не может прикрыть вынос тела

товарища из-под огня.  Армейские навыки, равно как и навыки вождения, например,

велосипеда или  катания  на  коньках,  остаются с  человеком на  всю  жизнь.  В

следующую секунду Егор обнаружил,  что они вместе с  Володькой ползком тащат за

шиворот тело  Короля  по  направлению к  кустам боярышника,  за  которыми стоит

Егорова машина.

     Они втащили окровавленного Короля на заднее сиденье.

     - Я его перевяжу, - пропыхтел Володька, торопливо открывая аптечку, - а ты

давай гони,  а то помрет, не ровен час, и до больницы не довезем. Эх, вспомним,

товарищ, мы Афганистан... А ты что, разве двигатель не глушил?

     Егор не ответил. Зажигание он, разумеется, выключал и двигатель глушил. Но

сейчас тот  работал на  холостых оборотах,  и,  уже ничему не  удивляясь,  Егор

врубил передачу и бросил машину наперерез пулям.

     - Куда,  мудила?!  -  немедленно заорал сзади Володька.  - Убьют на хер! В

объезд давай!

     Но Егор уже не верил в  то,  что их могут теперь,  когда они внутри Анюты,

убить.

     - Я знаю, что делаю! - крикнул он, не оборачиваясь. - Держись!

     Дорогу перегораживал осевший на  все четыре простреленных колеса вражеский

джип,  и  Егор  не  стал  тормозить.  Откуда-то  слева по  ним  ударила длинная

автоматная очередь  (враждующие стороны  перешли,  видать,  к  более  серьезным

аргументам),  но  пули,  не  причинив  ни  малейшего  вреда,  рикошетом ушли  в

пасмурное небо.

     Удар.  Скрежет. Мат Володьки сзади, короткий стон Короля, и вот они уже на

выезде из рощи и летят по грунтовке к шоссе.

     - Ну,  ты,  блин,  Талалихин,  -  сказал Володька.  -  В БСМП давай, через

Военвед, понял?

     - Да понял я! Как там Король?

     - Дышит пока.  Но у него две пули в животе и две в груди.  Если,  конечно,

сердце и печень не задеты, то шанс есть. Маленький, правда...

     Однако  до  больницы "Скорой медицинской помощи" им  доехать не  удалось -

оглушительно треснуло под  днищем,  небо и  земля мгновенно поменялись местами,

Егора швырнуло на рулевую колонку,  потом отбросило назад и  вправо,  он крепко

приложился обо что-то очень твердое головой и потерял сознание.

 

     Глава 10

     Егор  Хорунжий очнулся  от  капель  холодной воды,   которые с  иезуитской

настойчивостью падали ему на лицо.

     "Кажется,  дождь, - подумал он. - Ничего не понимаю. Откуда дождь? Или это

не дождь... Тогда что?"

     Открывать глаза  нужно  было  в  любом случае,  чего  делать не  хотелось.

Хотелось,  наоборот,  спать. Но как можно спать, когда на лицо падает дождь? То

есть  при  большом желании можно,  конечно,  чем-нибудь  укрыться и  продолжать

спать, пока это самое "что-нибудь" не промокнет, однако...

     Егор сделал над собой усилие и открыл глаза.

     Так.  Все ясно.  Он в своей машине,  которая,  судя по его,  Егора, крайне

неудобному положению (прижав колени к  груди,  он  лежал на  внутренней стороне

правой дверцы), а также огонькам на панели управления, пребывает в перевернутом

состоянии на правом боку.  Снаружи темно,  из чего можно сделать вывод, что там

ночь.  Ночь и дождь,  который проникает внутрь машины через открытое окно левой

передней дверцы. Ну, уже легче, кое в чем разобрались.

     - Вот б...дь, - сказал кто-то сбоку сдавленным голосом. - Где я?

     - Где, где... - передразнил Егор. - В Караганде!

     - Егор, блин с горохом! Это ты?

     - Вовка?

     - Вовка-морковка...  Что-то я ни хрена не пойму.  Во-первых, на мне кто-то

лежит. Тяжелый. А во-вторых...

     И тут Егор все вспомнил.

     - Слушай... - сказал он неуверенно, - по-моему, в нас из чего-то попали.

     - Не  из  "чего-то",   -  наставительно  откликнулся  Володька,  -  а  из.

гранатомета.  Нам ли бриллиантов не знать...  Десантный "РПГ-16", он же "Удар",

судя  по  мощности  взрыва  и  последующим ощущениям.  И  где  только  они  его

раскопали...  Штука довольно редкая,  не то что обычный "РПГ-7". В меня, видишь

ли,  один раз уже из  такого попадали.  За перевалом Саланг,  зимой восемьдесят

шестого.  Вместо "Жигулей" тогда, правда, был "УАЗ-469", но... ты не мог бы мне

помочь снять с меня Короля? Он хоть и живой, но страшно тяжелый.

     - Полутяж... - машинально откликнулся Егор и замер. - Как - живой?!

     - Живой,  живой...  Я слышу, как у него бьется сердце. И вообще он теплый.

Ты можешь выбраться из машины?

     - Сейчас попробую...

     Егор попробовал,  но это оказалось не так просто,  как думалось,  - мешала

дверца,  которая под  собственной тяжестью все время норовила закрыться да  еще

при этом что-нибудь Егору больно прищемить.  Но все-таки он справился,  а потом

совместными  усилиями  им  с   Володькой  удалось  вытащить  под  ночной  дождь

неподвижного и действительно очень тяжелого Короля.

     - Как он до сих пор жив,  не понимаю, - покачал головой Четвертаков, когда

они по  возможности аккуратно положили бывшего боксера на мокрую траву,  чуть в

сторонке от перевернутой машины.  -  Четыре дырки в мужике,  и все серьезные. Я

ведь его и  перевязать-то не успел.  Только бинт из аптечки достал,  как в  нас

попали.  Хотя,  конечно,  всякое бывает.  Помнится, однажды на подходе к долине

Пандшер...

     - Погоди,  Володь, - остановил разохотившегося на рассказ друга Егор. - Ты

мне лучше другое объясни: почему ночь?

     - Ты еще спроси,  почему дождь, - пробормотал Володька. - Ночь, потому что

день кончился.  Так,  знаешь ли, всегда бывает. Сначала день, потом ночь, потом

опять...

     - Нет,  погоди.  Ведь было же утро!  Это что,  получается, что мы потеряли

сознание после взрыва и  целый день без  этого самого сознания провалялись?  Ты

вообще терял когда-нибудь сознание?

     - Неоднократно.

     - Ну и как потом себя чувствовал?

     - Хреново, как же еще.

     - А сейчас?

     - Что сейчас?

     - Володька,  кончай строить из себя тупого!  -  разозлился Егор.  - Ты сам

сказал,  что  в  нас  попали  из  гранатомета.  Это  что,  по-твоему,  хлопушка

новогодняя?  Сам же только что свой перевал Саланг вспоминал! И как после всего

этого мы должны себя ощущать, а? Да еще если весь день провалялись в отключке и

к тому же в крайне неудобных позах! А?! У меня, например, даже голова не болит.

Пр-рекрасно,  блин,  себя чувствую!  Полон сил  и  здоровья!  Только вот  жрать

хочется...

     - Да прав ты, прав, не ори... спокойно, дружище, - отечески похлопал Егора

по плечу Владимир. - Я уже обо всем этом думал. А также, заметь, о том, почему,

если в нас попали из "РПГ-16",  заряженного осколочной гранатой -  а в нас таки

из него попали,  можешь не сомневаться!  -  твоя машина при этом выглядит целее

прежнего,   хоть   и   лежит  на   боку?   Я,   конечно,   понимаю,   что   это

самовосстанавливающийся механизм и  даже  начинаю к  этому привыкать.  Я  также

готов допустить, что это еще и лечащий механизм, и даже в это. верю, потому что

слишком хорошо знаю свой гастрит,  который у  меня,  как я тебе уже докладывал,

совсем прошел.  Но...  Одно  дело "поцеловать" чужой "мерс".  И  совсем другое,

когда  у  тебя  под  днищем  реактивная граната разрывается,  для  которой твоя

жестянка все равно что бумажная. Э, да что там говорить! Я уже этими загадками,

знаешь ли,  сыт по горло!  Не могу объяснить,  хоть режь.  А когда я чего-то не

могу объяснить,  то  бросаю на хер все бесплодные попытки и  начинаю заниматься

каким-нибудь  абсолютно  конкретным  и  желательно  простым  делом.   Например,

выбираться из очередной задницы,  в  которую попал.  Вот поэтому я и предлагаю:

давай  отсюда выбираться.  Короля все  равно в  больницу доставить надо,  да  и

нам... Не ночевать же под этим дождем в чистом поле!

     - Да,  -  почесал  в  затылке Егор.  -  Об  Анюте  я  как-то  не  подумал.

Действительно ведь цела.

     - О ком, о ком ты не подумал?

     - Об Анюте.  Это я так решил свою машину назвать после всего, что с ней, а

заодно и со мной,  то есть с нами,  произошло. - По-моему, она вполне заслужила

себе имя.

     - Ну-ну... Что ж, Анюта, значит, Анюта. Хорошее имя.

     - Главное, редкое, - добавил Егор, и они с каким-то непонятным облегчением

рассмеялись.

     - Так, - сказал Володька, еще продолжая улыбаться, - надо бы нам поставить

твою Анюту на колеса,  раз уж она такая стойкая.  Ежели как следует толкнуть...

Мужики мы с тобой не самые слабые. А как поставим, так и поедем.

     - Думаешь,  получится?  - Егор с сомнением покосился в сторону лежащего на

боку автомобиля.

     - Раньше получалось,  -  заверил его Володька.  -  И  не  такое на  колеса

ставили. А также на гусеницы. Помню, однажды...

     - На перевале Саланг? - поинтересовался Егор.

     - Именно на нем. Но ты прав - пошли. И у них действительно все получилось.

Через пять минут Анюта благополучно встала,  а точнее,  упала на колеса,  а еще

через пять они уже катили по размокшей грунтовке к таганрогскому шоссе.

     - Я вот еще чего не могу понять,  -  сказал Егор,  когда они проехали пост

ГАИ.  -  Куда делись все эти братки Короля и Богатяновского?  Допустим,  Борины

бойцы перестреляли Колиных,  во что я,  кстати,  не верю. Но - допустим. Почему

они тогда нас не добили?

     - Посчитали убитыми,  -  предположил Володь-ка. - Или решили, что не стоит

брать еще грех на душу.  Хотя это вряд ли.  А может... - он хмыкнул, - может, и

некому было добивать.

     - Черт!  -  Егор сбросил газ.  - Мы ведь даже не посмотрели! Точно, они же

могли просто поубивать друг друга!

     - Некогда нам смотреть. Нам Короля бы довезти...

     - Куда это вы собрались меня везти?  - раздался глуховатый голос с заднего

сиденья.

     - Твою мать!  -  сказал Володька,  а Егор молча затормозил,  остановился у

обочины и обернулся.

     Николай  Тищенко  по  кличке  Король  уже  не  лежал,  а  сидел,  ощупывая

собственную грудь.

     - Вот б...дь, - удивленно пробормотал он, - меня что, ранило?

     - Еще  как,  -  подтвердил Егор,  -  Коля,  ты...  это...  ты  хорошо себя

чувствуешь?

     - Да вроде ничего, - помолчав, ответил Тищенко. - Только вот грудь немного

побаливает. И живот.

     - А ну-ка,  Егор, зажги свет, - попросил Володька. Егор машинально щелкнул

выключателем,  и только после того,  как неярким, но ровным светом под потолком

загорелся плафон,  он вспомнил, что лампочка перегорела еще года полтора назад.

Несколько раз хотел заменить, да все как-то руки не доходили...

     - Что это вы на меня уставились? - подозрительно осведомился Король.

     - Рубашку сними, - тихо попросил Четвертаков.

     - Чего?

     - Сними  рубашку,   пожалуйста.  Король  пожал  крепкими  плечами  и  стал

расстегивать пуговицы.

     - Да она же вся в крови! - наконец заметил он.

     - Вот именно, - серьезно кивнул Володька.

     - Елки, - сказал Король. - А это еще что за хрень?

     Он  запустил правую руку за  пазуху,  пошарил там,  вытащил...  на широкой

ладони рядком лежали четыре аккуратные пистолетные пули.

     - Ну и дела, - вмиг севшим голосом промолвил Егор. - Это же...

     - Погоди-ка, - Володька, перегнувшись через спинку переднего сиденья, чуть

ли не обнюхал ладонь Короля.

     - Выпущены из стандартного "ПМ",  -  сообщил он.  - Да что там... я же сам

это видел! У тебя вода есть? - обратился он к Егору.

     - В канистре пластмассовой, - растерянно ответил тот. - В багажнике.

     Через пять минут кое-как отмыв запекшуюся кровь,  они обнаружили у  Короля

четыре свежайших красно-фиолетовых,  затянутых тонкой молодой кожей шрама.  Два

на груди и два на животе.

     - Это  что же  получается?  -  спросил Король,  изумленно разглядывая свою

грудь и живот и ощупывая шрамы пальцами. - Во мне сделали четыре такие дырки, а

я жив? Пули вышли сами... Как это может быть? А ну, рассказывайте, - неожиданно

потребовал он у друзей.

     - Да что рассказывать...  - Егор закурил и бездумно уставился на пустынную

мокрую  окраинную улицу  родного города,  знакомую до  скуки,  едва  освещенную

редкими слабосильными фонарями,  -  улицу,  от  которой не ждешь подвоха,  но и

особой радости тоже не ждешь.  -  Нечего,  в общем-то,  рассказывать. Сначала в

тебя стреляли,  потом в  нас.  Только в  тебя из  пистолета,  а  в  нас  уже из

гранатомета.  Мы  тебя как раз в  машину затащили и  пытались быстро и  красиво

смыться с поля боя.  Что было абсолютно правильным решением, поскольку хлестало

из тебя, извини, как из недорезанного поросенка.

     Егор замолчал.

     -Ну?

     - Ну нам и влепили в корму.       

     - Скорее всего из "РПГ-16", - добавил Володька. - Осколочной.

     - И что потом?

     - А что могло быть потом?  - с неожиданной злостью в голосе сказал Егор. -

Потом под нами рвануло,  и мы потеряли сознание.  Контузило,  вероятно. А когда

очнулись...  Ночь,  дождь,  машина на боку,  ты живой,  но в полной отключке...

Поставили Аню...  машину на колеса и  повезли тебя в  больницу.  Тут ты изволил

прийти в себя и оказался не просто живой, но и здоровый. Все.

     -Все?

     -Все.

     - То  есть  ты  мне  хочешь  рассказать,  что  в  обычные старые  "Жигули"

осколочной гранатой попали из  десантного РПГ-16 и  машина после этого осталась

на ходу?

     - Да, именно это, представь себе, я хочу тебе рассказать. Слушай, Коля, не

бодай. Мы сами ни хрена не понимаем.

     - А чего ты психуешь?

     - Я не люблю, когда в меня стреляют. Особенно из гранатомета.

     - А я, по-твоему, значит, люблю. Так. Ладно. Давай, разворачиваемся.

     - Куда?

     - На кудыкины горы.  Надо осмотреть рощу.  Может,  из моих там кто раненый

или... - Король отчетливо скрипнул зубами.

     - Ты уверен, что нормально себя чувствуешь?

     - Уверен, уверен. Давай, поехали. И... который теперь час?

     - Без двадцати одиннадцать,  -  ответил Володька.  -  Если,  конечно,  мой

"Роллекс" не врет.

     - На моих тоже без двадцати,  - сказал Егор. - Кстати, Володя, ты заметил,

что мы с тех пор, как пришли в себя, ни разу не поинтересовались временем?

     - А что нам время,  -  ухмыльнулся Четвертаков. - Торопиться все равно уже

некуда.

     - Что это ты такой веселый?

     - Да вспомнил вот...  Перед тем как в нас попали из гранатомета,  в нас же

попали из "калаша". Очередь помнишь? Рикошетом ушла,

     -Что-то такое...

     - Не  "что-то",  а  штук  пять пуль калибром 7,62  миллиметра.  И  ведь ни

царапины, а?!

     - Шутники,  -  зловеще обронил с заднего сиденья Король, - кончай концерт,

зрители устали.

     Они ничего не нашли.

     Старенький,  еще советского производства фонарик с основательно подсевшими

батарейками,  завалявшийся у  Егора  в  "бардачке",  полкоробки  спичек  и  две

зажигалки -  этого оказалось мало, чтобы разогнать окружающую их мокрую темень.

Стреляные гильзы,  вероятно,  подобрали уцелевшие,  они  же  увезли  раненых  и

убитых, если таковые были, а следы крови смыл долгий дождь.

     - Ну,  -  поинтересовался Володька,  когда  они,  основательно  промокнув,

залезли в  сухое и  теплое -  Егор не глушил двигатель -  нутро машины.  -  Что

дальше, господа?

     - Дальше дайте закурить, - попросил Николай.

     - Ты  же  вроде  давно  бросил,  -  удивился  Егор,  протягивая ему  пачку

"Донского табака".

     - Бросил,  не  бросил...  -  Король  осторожно  вытянул  мокрыми  пальцами

сигарету.  -  Какая теперь,  в жопу,  разница,  когда меня бросили? А меня ведь

бросили. Ну, курвы, доберусь я до вас... Всем сестрам будет по серьгам.

     Он  прикурил  от  Егоровой  зажигалки,  глубоко  затянулся  и  обессиленно

откинулся на спинку сиденья. - Болит, - пожаловался он, потирая грудь.

     - Еще бы не болело, - сочувственно кивнул Егор.

     - Нет, ну его, - Король еще раз затянулся и выбросил недокуренную сигарету

в дождь за окно.  -  Я это дело так понимаю,  -  продолжил он, морщась то ли от

дыма,  то ли от боли.  -  Боря отстрелил себе яйца.  И это очень хорошо.  Потом

подстрелили уже меня,  что очень плохо.  Потом не знаю, что было, но в конечном

результате все смылись с  места,  так сказать,  вооруженного конфликта.  И это,

возможно,  для них пока хорошо.  Но это пока,  потому что мы остались живы, что

уже для них плохо,  так как я теперь вернусь и, опять же, оторву кое-кому яйца.

Руками. Совсем, суки, нюх потеряли!

     - Мы не просто остались живы, - подсказал Егор. - Мы остались еще и целы.

     - И это очень хорошо, - усмехнулся Володька.

     - Хорошо, - кивнул Егор. - Только совсем не понятно.

     - Понятно,  не понятно...  -  опять поморщился Король.  -  Я в этом сейчас

разбираться не стану.  Мне сейчас в другом разобраться надо.  И я, уж поверьте,

разберусь.

     - А может,  это менты? - предположил Егор. - Услышали стрельбу. Или кто-то

услышал и  позвонил.  Приехали.  Всем лежать,  руки за голову!  Ну и  повинтили

честную компанию.

     - Ага.  Сейчас прямо наши менты все бросят и поедут туда,  где стреляют, -

саркастически заметил Володька. - Разве что ОМОН, да и то...

     - Вот-вот,  -  поддержал Король.  -  И потом.  Компанию повинтили,  а нас,

значит,  оставили.  В  качестве  памятника на  месте  знаменитой разборки между

Королем и Борей Богатяновским. Глупости говоришь.

     - Ну, твоя версия тоже небезупречна, - заметил Егор. - И вообще, какого мы

здесь торчим? Поехали, я отвезу всех по домам, а утром уже будем соображать что

к чему.

     - Нет уж,  -  зловеще пообещал Король. - Я до утра ждать не стану. Я прямо

сегодня соображать начну.  Рубашку вот только переодену.  Но насчет домой - это

ты    прав.     Поехали,     а    то    жена,    наверное,    уже    волнуется.

               

     - И моя, наверное, тоже, - вздохнул Володька.

     - Кто бы за меня поволновался, - пробормотал Егор и выжал сцепление.

     Было уже начало первого ночи,  когда Егор,  поужинав яичницей с  колбасой,

вышел на крыльцо.

     Дождь  кончился.  Егор  закурил и  по  извечной привычке многих  ростовчан

мужского пола присел было на корточки, но, подумав, поднялся, сошел с крыльца и

сел в машину.

     Он сразу же почувствовал, что в салоне изменился запах.

     Любое  закрытое пространство,  в  котором  живут,  работают,  отдыхают или

просто время от времени находятся люди,  всегда обладает своим,  только данному

конкретному  пространству  присущим  запахом.   По-разному  пахнут  одинаковые,

казалось бы,  квартиры,  где живут разные люди.  Более того - по-разному пахнут

разные квартиры, где живут одни и те же люди! Отличаются по запаху всеразличные

конторы,   офисы,   редакции  газет  и   прочих  средств  массовой  информации,

производственные помещения;  кафе и  рестораны,  пивные,  музеи и  забегаловки,

учебные заведения,  отделения милиции,  библиотеки и  театры.  Одинаково пахнут

лишь казармы, российские тюрьмы, спортзалы и салоны авиалайнеров. Мы попадаем в

помещение,  в  котором бывали сотни раз,  где нам знаком каждый предмет и любая

деталь обстановки.  Мы  заходим и  не  сразу замечаем,  что  кто-то,  например,

передвинул  на  десяток  сантиметров стол  или  шкаф  или  переставил горшок  с

геранью,  но  запах...  Если  изменился запах,  мы  чувствуем это  немедленно и

начинаем оглядываться в поисках перемен.

     Автомобили тоже  имеют каждый свой запах.  Запах этот зависит и  от  марки

машины,  и  от качества бензина,  который сгорает в  ее цилиндрах,  от возраста

автомобиля,  от  материалов,  пошедших на  отделку салона,  и,  разумеется,  от

владельца.  Что  он  ест,  что пьет,  курит или нет,  а  если курит,  то  какие

сигареты.  А  может,  он  курит  исключительно сигары или  трубку?  Старый этот

человек или молодой,  мужчина или женщина,  женат или холост,  каким одеколоном

или духами он пользуется,  здоров он или болен, беден или богат, кто чаще всего

с ним ездит -  все,  решительно все влияет на запах в машине. И он, этот запах,

въевшись однажды в  обивку сидений и  салона и даже в сам металлический корпус,

как правило,  уже не меняется до конца жизни данного транспортного средства или

же его владельца.

     Да.   Запах  в   салоне  неуловимо  изменился.   Сквозь  крепчайшую  корку

никотиновых смол,  смешанных с  парами дешевого алкоголя и  не  менее  дешевого

одеколона и бензина,  мужского пота и неоднократно пролитого пива,  пробивалась

тонкая  и  свежая,  щекочущая сердце  струя.  Так  мог  бы,  наверное,  пахнуть

высокогорный луг,  обильно  поросший неизвестными травами,  посреди  которого в

ярко-желтом  сарафане  на  маленьком складном стуле  сидит  молодая  женщина  и

наносит на бумагу акварельными красками стремительно приближающуюся грозу.

     Отчего-то  невкусной показалась выкуренная едва наполовину сигарета.  Егор

выбросил ее за окно, протянул руку и включил приемник. Опять эта тишина на всех

волнах, заполненная чьим-то то ли осторожным, то ли насмешливым молчанием.

     - Поговори со мной,  Анюта,  не молчи,  -  просительно сказал Егор, ощущая

себя полным идиотом.  -  Я же чувствую,  что ты здесь.  Или ты хочешь,  чтобы я

сначала   поздоровался?   И   то   верно.   Невежливо  начинать  разговор,   не

поздоровавшись. Здравствуй, Анюта.

     - Здравствуй, Егор. О чем ты хочешь поговорить?

 

     Глава 11

     Голос шел из динамика.  Приятный женский голос. Не визгливый и не хриплый,

мягкий и  одновременно слегка отстраненный,  как  будто говорящий для  себя еще

окончательно не  решил,  стоит  ли  ему  продолжать беседу  или  лучше  вежливо

попрощаться и уйти.

     Егор по-настоящему растерялся. С выражением глуповатого изумления на лице,

приоткрыв рот,  он  уставился на  светящуюся зеленоватым светом шкалу настройки

так, словно оттуда вот-вот должен был выскочить как минимум живой чертик.

     - Ну, - с усмешкой, как показалось Егору, произнес голос.. - Ты ведь хотел

поговорить. Я слушаю.

     - Э...  Ты...  кто?  -  Егору  ценой  невероятных усилий  удалось  наконец

вытолкнуть из себя два корявых слова и одно междометие.

     - Я - Анюта.

     - Какая... Какая Анюта?

     - Хорошая, надеюсь, - рассмеялся голос. - Или ты считаешь по-другому?

     -Я?!

     - А кто же.  Конечно, ты. Ты ведь меня Анютой назвал. Вообще-то меня зовут

по-другому.  Но я,  так и быть,  согласна на Анюту. Хорошее имя. Ничем не хуже,

прочих. Кстати, почему Анюта? У тебя была девушка с таким именем?

     - Нет...  -  растерянно ответил Егор  и  неожиданно для  себя  добавил:  -

Наверное, я просто всегда хотел, чтобы у меня была девушка с таким именем.

     - Вон  оно что!  -  опять весело рассмеялся голос.  -  Значит,  твоя мечта

сбылась!

     - Какая же  ты  девушка?  -  Егор наконец-то  почувствовал,  что  начинает

приходить в себя. - У девушек бывают ноги, а у тебя эти... колеса.

     - Что, разве плохие колеса? - деланно обиделся голос.

     - Колеса замечательные, лучше просто не бывает, но это колеса, а не ноги.

     - А  в чем разница?  Ведь и то и другое,  насколько я понимаю,  служит для

передвижения в пространстве.

     Егор  задумался.  Как  объяснить...  неизвестно даже  кому  разницу  между

женскими ногами и колесами?

     Женские ноги,  женские ножки - сказка, поэма и сладкая мечта одновременно,

а  колеса...  Вероятно,  и  они могут быть для кого-то и сказкой,  и поэмой,  и

сладкой  мечтой.   Но   таких,   совсем  "повернутых",   даже   среди   заядлых

автомобилистов крайне мало. А женские ноги, они для всех...

     Вот,  к примеру,  идете вы, юноша, молодой человек или зрелый уже мужчина,

по улице родного города (лучше,  конечно,  если это южный город,  но,  на худой

конец,  сойдет и  любой другой).  А  может быть,  даже и  не родного,  а просто

города,  в котором прожили вы много лет, и все вам тут близко и знакомо. Именно

по  этой  причине вы  мало обращаете внимания на  красоты архитектуры и  прочие

достопримечательности, зато на все остальное...

     Лето.

     Грядущие  вам   навстречу  или  идущие  впереди  вас  девушки  и   женщины

соблазнительно легко одеты.

     Нахальный ветерок делает вид,  что вот прямо сейчас взметнет чье-то платье

и превратит его владелицу в Мерилин Монро -  ту самую Мерилин со знаменитого на

весь мир снимка.

     Каблучки -  тук, тук-тук... мелькают изящные коленки, загорелые, округлые,

умопомрачительной формы икры, нежные тонкие лодыжки.

     Крутые бедра неудержимо притягивают взор.

     Там - тайна всех тайн и загадка всех загадок.

     И  пусть икры иногда попадаются слишком худые,  а  бедра вялые и оплывшие.

Пусть коленки выпирают, а сами ноги кривоваты и не имеют нужных пропорций между

своими частями и  по отношению к  остальному телу в целом -  не беда!  Ведь это

женские ноги.  И  в  них,  не  самых совершенных,  коротковатых и  уже не очень

молодых,  можно  и  нужно  уметь  видеть  свою,  только данным конкретным ногам

присущую красоту и сексуальную притягательность!

     Разумеется,  мы еще обязательно поднимем глаза выше и оценим стан,  живот,

грудь,  руки,  плечи и  шею,  мы вглядимся в  лицо,  посмотрим на волосы и уши,

окинем последним взглядом фигуру в целом и подумаем: "Хороша!" Или не подумаем.

Но все-таки обернемся вслед и опять посмотрим именно на ноги.  Да, некрасивое и

какое-то  угрюмое лицо,  вислая грудь,  и  живот,  прямо скажем,  мог бы быть и

поменьше, но вот ноги... Ах, господа, вы только поглядите, какие ноги!

     Егор очнулся.

     - Ноги...  они живые,  -  озвучил он созревшую мысль и  тут же понял,  что

никакая это не мысль, а самая что ни на есть откровенная глупость.

     - Спасибо,  -  обиделся голос и пропал. Егор посидел еще некоторое время в

машине, без особой нужды покрутил верньер настройки приемника (радио заработало

в обычном режиме),  выкурил,  не ощутив вкуса, сигарету, несколько раз длинно и

тоскливо вздохнул и полез наружу.

     Небо очистилось от облаков и туч, и воздух заметно посвежел.

     - Только сон приблизит нас к увольнению в запас,  - высказался вслух Егор,

окинул взглядом крупные влажные звезды и поплелся в дом.

     Утром Анюта не завелась.

     Напрасно Егор в течение минут как минимум пяти терзал стартер -  двигатель

отказывался работать напрочь.

     К  хорошему  привыкаешь  сразу,  а  к  плохому  постепенно  -  эта  истина

общеизвестна.  Случись подобное еще  неделю  назад,  Егор  Хорунжий проверил бы

наличие бензина в баке,  свечи,  возможно,  карбюратор и бензонасос и, в случае

неудачи,  пожал  бы  плечами  и  отправился  по  своим  делам  на  общественном

транспорте.  Но  за  последние несколько дней он настолько свыкся с  абсолютной

надежностью  и   безотказностью  своего   автомобиля,   так   уверовал  в   его

сверхъестественные качества,  что теперь каприз Анюты воспринял чуть ли  не как

личную обиду.

     Делать, однако, было нечего - машина не отзывалась не только на нервные, а

также бережные,  спокойные,  ласковые и  даже страстные повороты ключа в  замке

зажигания,  но и  на словесные обращения-просьбы типа:  "Анюта,  кончай дурить,

ехать надо". Поразмышляв, Егор даже неуверенно попросил извинения за вчерашнее,

оправдываясь тем,  что так до сих пор по тупости своей и не понимает, с чем или

с кем имеет дело.

     Судя по тому,  что и  после этого двигатель остался глух и нем,  извинения

приняты не были.

     Егор  почесал в  затылке,  в  сотый  раз  тяжело вздохнул,  запер  машину,

проверил наличие в карманах денег и сигарет и вышел за ворота.

     До  остановки троллейбуса и  трамвая было  минут пять  ходьбы,  и  он  уже

свернул со своей улицы направо к трассе, когда его зычно окликнули:

     - Эй, сосед!

     Егор повернул голову.

     На  противоположной  стороне  перекрестка,  монументально  попирая  ногами

земную твердь и призывно махая рукой, стоял цыган Юра, сосед Егора по улице.

     Несмотря на  то  что  утро  выдалось довольно жарким,  Юра  был  облачен в

плотные черные джинсы,  красно-фиолетовую,  туго обтягивающую его  внушительный

живот,  шелковую рубаху и  опять же черный пиджак.  На ногах у  Юры красовались

новенькие итальянские туфли с блестящими пряжками, на среднем пальце левой руки

плотно сидел  массивный золотой перстень,  а  белые,  без  единого изъяна Юрины

зубы,  обнаженные в  улыбке,  расшвыривали во  все  стороны света ослепительные

солнечные зайчики.  Впрочем,  один зуб, верхний передний, был все-таки золотой,

что,  с одной стороны,  портило Юрину улыбку, но с другой, видимо, придавало ей

необходимый цыганский шик.

     Егор удивился.

     С Юрой он был знаком лет,  наверное,  пять -  с тех пор, как тот купил две

саманные развалюхи с  участками на улице Парижской Коммуны в соседнем квартале,

быстренько их  снес,  объединил участки в  один  и  начал строить себе,  как  и

положено, настоящий цыганский дворец.

     "Дворцов"  таких  за  последние годы  выросло  в  городе  довольно  много.

Громадные,  в три, а то и четыре этажа (считая цокольный), смешные и страшные в

своей нелепой роскоши,  красного,  так называемого "итальянского" кирпича,  они

высовывались,  напоказ  из-за  глухих,  кирпичных же  заборов со  всеми  своими

арочными окнами и  порталами,  сверкали жестью крыш и водосточных труб,  как бы

говоря прохожим:  "А вот мы какие!"  Прохожие,  обладающие хоть каким-то вкусом

(таких всегда мало в  любом городе мира) плевались или  пожимали плечами и  шли

себе  дальше.  Прочие  же  обыватели  останавливались,  разглядывали  очередное

краснокирпичное и громоздкое чудо-юдо, вздыхали и прикидывали, что бы построили

они сами,  будь у них такие деньги.  Егор иногда от души радовался тому,  что у

большинства его  земляков и  остальных граждан  необъятной Родины  таких  денег

никогда не будет, а то бы они, пожалуй, понастроили...

     Так  вот.  Знаком-то  он  с  Юрой  был,  но  никогда  их  отношения дальше

"здрасьте-здрасьте" не заходили. А тут зовет...

     Егор подошел и пожал протянутую руку.

     Цыган Юра был старше Егора лет на  десять -  двенадцать,  ниже ростом,  но

гораздо  массивнее.  Его  темное  лицо  лоснилось от  пота,  толстые губы  были

растянуты в улыбке, но глаза... глаза явно не желали Егору добра и благополучия

- в  них  мерцала одна  только цыганская оценка будущей жертвы и  плохо скрытая

насмешка.

     - Здравствуй, сосед.

     - И ты здравствуй.

     - Как дела?

     - Нормально. А у тебя?

     - Хорошо, только заботы всякие достали.

     - Ну, заботы нынче у всех.

     - Э, тебе хорошо, один живешь, а я от этих женщин скоро с ума сойду.

     Егор усмехнулся и промолчал.

     - Я слышал, ты новую машину купил, - после некоторой паузы продолжил Юра.

     - Ага,  -  не моргнув глазом соврал Егор.  - Только не купил. Подарили. И,

представляешь,  оказалась в точности такой же,  какая у меня и была.  Даже цвет

тот же. А старую на запчасти продал.

     - Ну!  -  цыган сделал вид, что поверил. - Ты знаешь, я такую давно хотел.

Продай, а? Тысячу долларов дам.

     Егор только рассмеялся.

     - Не хочешь тысячу, возьми две, - показал широту цыганской натуры сосед.

     - Извини,  Юра.  Хоть пять давай,  не продам.  Это подарок, понимаешь? Как

можно продать подарок?

     - Слушай,  зайдем ко  мне.  Вина выпьем,  потолкуем.  Три тысячи.  Тебе за

"копейку" никто больше не даст.  А на эти деньги купишь себе "пятерку". Ну, три

с  половиной тысячи.  Только потому,  что ты  мой сосед.  У  тебя же еще деньги

погулять останутся и  еще  что-нибудь полезное для  дома купить или  для  твоей

девушки. У тебя же есть девушка?

     - А как же!

     - Вот видишь! - обрадовался Юра.

     - Извини,  сосед,  не могу.  Я  же тебе говорю,  подарок.  А мы,  русские,

подарки не продаем. Да ее еще и в порядок приводить надо. С утра вот сегодня не

завелась...

     - А я что,  не русский,  что ли? - деланно обиделся Юра. - Тоже в России с

рождения живу.

     - Значит,  не русский,  коль подарок продать предлагаешь,  - жестко сказал

Егор. Ему уже надоела эта странная беседа.

     "Вот же племя цыганское,  -  подумал он со смешанным чувством восхищения и

неприязни,  -  уже что-то пронюхали. Но откуда? Володька проболтаться не мог. Я

вроде  тоже  помалкивал.  Хотя..."  Егор  вспомнил сержанта Бородина,  Зойку  и

бандитов  Бори   Богатяновского.   Сержант  наверняка  растрепался  коллегам  о

необычной "копейке",  к которой не прилипает пыль и грязь;  Зойка тоже не могла

не  рассказать подругам  о  новых  своих  приятелях с  чудесной машиной;  а  уж

бандитам сам бог велел обсудить вредный "жигуленок",  способный уйти на  трассе

от мощного "Мерседеса".

     Вот и  пошел слушок гулять по  свету,  ну а  цыгане тут как тут.  Это ведь

только кажется,  что Ростов большой город,  а на самом деле,  если копнуть, все

здесь  друг  друга  знают если  не  напрямую,  то  через знакомых или  знакомых

знакомых - точно.

     - Я тебе потому предлагаю продать,  - сказал Юра, - что ты мой сосед и я с

тобой уже  пять лет  на  улице здороваюсь.  Жалко мне  будет,  если ты  машину.

потеряешь.

     - Это как? - заинтересовался Егор.

     - А так. Знаешь самую главную цыганскую тайну?

     - Это  про то,  что краденый конь дешевле купленного?  -  пренебрежительно

заметил Егор,  совсем недавно прочитавший очень  смешную книгу писателя Михаила

Успенского под названием "Там,  где нас нет",  в которой как раз и раскрывалась

эта самая главная цыганская тайна.

     - Ты смотри! - удивился Юра. - Знаешь. Откуда знаешь, а?

     -Живу давно.

     - Ну,  если знаешь и  давно живешь,  то понять должен,  что я  тебе помочь

хочу.

     -Так-так,  -  подбоченился левой рукой Егор.  -  То  есть  ты  мне  хочешь

сказать, что если я не продам тебе машину, то ее попросту угонят?

     - Я всегда знал, что ты догадливый.

     - И кто же, интересно, это сделает?

     Цыган молча поднял к небу черные глаза.  И тут Егор по-настоящему завелся.

Припомнил он  всю свою безалаберную,  но  честную жизнь и  все,  что этой самой

честной жизнью нажил; припомнил также и то, что нажил за свою отнюдь не честную

жизнь тот же цыган Юра (кроме поражающего своей пошлой роскошью дома,  в гараже

у  соседа имелось две машины:  новенький "Рено" и "Ниссан Максима" позапрошлого

года выпуска),  и  пришла ему неожиданно в  голову веселая и сумасшедшая мысль.

"Обведу  ромалэ  вокруг  пальца!  -  подумал он.  -  Пусть  хоть  раз  в  жизни

почувствует себя в чужой шкуре. И даже не обведу, а..."

     - Ладно,  сосед,  -  внешне  спокойно  сказал  Егор,  доставая  сигареты и

предлагая их цыгану (Юра отказался и достал свои -  курил он "Винстон").  - Раз

такое дело, то я предлагаю заключить пари. Поспорить по-нашему. Или побиться об

заклад.

     - Это я всегда пожалуйста, - с готовностью откликнулся он. - О чем спорить

будем?

     - Э-э...  -  Егор сделал вид,  что неожиданно засомневался.  -  А  вдруг я

выиграю, а ты потом скажешь, что никакого пари не было? - Глаза у Юры сверкнули

быстрым темным блеском.  Ты меня извини, конечно, но вы, цыгане, такой народ...

ненадежный в этом смысле. Обманешь ведь, а?

     - Ты говори,  да не заговаривайся, - обиделся Юра. - Цыган обмануть может,

этим  и  жив,  но  смотря в  чем.  В  честном споре между двумя мужчинами цыган

никогда не обманет.

     - Так уж и не обманет? - прищурился Егор.

     - Ну,  может,  конечно, найдется какой-нибудь... Но я обмануть не могу. Не

так воспитан.

     - Ну-ну.  Верю.  Но  все  равно свидетели нужны.  Уж  больно заклад у  нас

серьезный будет.

     - Да  ты  хоть скажи,  что  за  пари и  что за  заклад?!  -  не  выдержав,

воскликнул цыган Юра. - А то я, может, еще и спорить-то с тобой не буду!

     - Ага. Уже испугался, - с видимым удовлетворением констатировал Егор и тут

же добавил, заметив, как потемнело лицо цыгана: - Ладно, ладно... Шучу. Значит,

пари такое.  Если ты или любой из твоих знакомых заведет мою машину и доедет на

ней...  ну,  хотя бы до поворота на трассу,  то я тебе ее отдаю даром.  Если же

нет,  ты платишь мне пять тысяч американских долларов.  Время - с того момента,

как ударим по  рукам и  до двадцати четырех часов сегодняшнего дня.  То есть до

полуночи.  Разрешаю лезть под капот,  копаться в  моторе,  менять свечи и  даже

аккумулятор.  Со своей стороны,  впрочем,  гарантирую,  что никаких поломок там

нет.  Все в полном порядке и отлично отрегулировано. Бензин в баке есть. Просто

ты ее не заведешь... А вон, кстати, и свидетели идут подходящие.

     Со стороны центра,  шагая прямо посередь улицы,  к ним приближались братья

Волошины. Сашка и Лешка.

     Братья были близнецами, но близнецами разнояйцевыми, то есть совершенно не

похожими друг  на  дружку:  худой,  длинный и  черноволосый Сашка и  невысокий,

полный,  белобрысый Лешка.  Оба давно занимались челночным бизнесом,  в котором

достигли  определенных  успехов  (сами  уже  на  рынке  не  стояли  -  нанимали

продавцов),  ни  от  кого  не  зависели и  жили  на  соседней улице  в  большом

собственном добротном доме с  мамой и замужней сестрой.  Оба были холостяки,  и

обоих Егор знал с самого детства. .

     - Ну что, по рукам? - вкрадчиво осведомился Егор.

     - А!  Где наша не пропадала... Но гляди, сосед, чтобы потом на попятную не

пошел.

     - Обо  мне не  беспокойся,  позаботься лучше о  себе.  Эй,  Сашка!  Лешка!

Хлопцы, ходь сюды!

     Братья неторопливо подошли,  поздоровались и внимательно выслушали условия

спора.

     - Ты,  Егор,  как  видно,  совсем допился,  -  осуждающе заметил степенный

Сашка.  - Где ж это видано, чтобы новую машину не завести? Ну два часа уйдет...

ну, три.

     - Может, ты тоже хочешь поспорить? - небрежно спросил Егор.

     - Нет уж, хватит с тебя и Юры, а то совсем без штанов останешься.

     - Так я не понял, вы согласны быть свидетелями или нет?

     - Отчего ж нет, согласны. Ты как, братишка?

     - Согласны,  согласны,  -улыбнулся белобрысый Лешка.  -  Ну  гляди,  Егор,

выиграешь - с тебя ящик пива.

     - Два, - серьезно заметил Егор. - Два ящика. И рыба в придачу.

     - А с меня,  если моя возьмет, два ящика шампанского, - не захотел отстать

цыган.

     - Тогда  по  рукам,  -  сказал Егор  и  протянул свою.  Сашка торжественно

перебил рукопожатие спорщиков и выразил желание понаблюдать за процессом.  Егор

охотно согласился,  заметив,  что участие свидетелей не  только желательно,  но

просто даже необходимо, после чего все отправились во двор к Егору.

     К  девяти часам  вечера вокруг Анюты собралась целая толпа.  Здесь были  и

Юрины соплеменники,  и оба брата,  Сашка и Лешка, и целых три умельца-механика,

которых Юра  откопал в  городе буквально за  пару часов и,  посулив чуть ли  не

золотые горы, привел к Егоровой машине.

     Анюта не заводилась.

     Дважды меняли свечи и аккумулятор. Разбирали и снова собирали карбюратор и

бензонасос. Колдовали с системой зажигания. Плевали через левое плечо и стучали

ногами по  колесам.  Бесполезно.  Стартер выл,  аккумуляторы честно выбрасывали

накопленную энергию,  свечи исправно давали убойной силы искру,  а двигатель...

двигатель молчал.

     Трое  известных  умельцев-механиков трижды  чуть  ли  не  облизали  Егоров

автомобиль от  переднего бампера до  заднего и  от  крыши  до  колес в  поисках

хитрого противоугонного устройства,  после  чего  поклялись своей  честью,  что

таковое и  вообще  любое  противоугонное устройство на  данном виде  транспорта

отсутствует,  а машина,  видать,  заколдована, потому что иного объяснения они,

механики,  дать не могут.  Механики съели в доме весь хлеб и колбасу, опростали

пять чайников чая и  к  половине десятого вечера впали в  полную безнадегу.  Не

сдавался один Юра.

     - Заколдована,  говоришь?  -  с сомнением проговорил он, поглядев в сотый,

наверное,  за этот длинный день раз на часы. - Ну ладно. Нет такого колдовства,

которое бы цыгане не расколдовали.

     Он что-то шепнул своему сыну-подростку,  который с  обеда крутился тут же,

рядом, и тот опрометью кинулся со двора.

     Володька Четвертаков,  Коля  Тищенко по  кличке  Король и  старая как  мир

цыганка вместе с Юриным сыном вошли в открытые ворота одновременно,  когда часы

показывали девять часов пятьдесят две минуты.  До назначенного срока оставалось

два часа и восемь минут.

     - Что за шум, а драки нет? - весело удивился Король.

     - О,  ребята! - обрадовался Егор. - Извините, должен был сам к вам сегодня

заскочить, но тут такое дело...

     Он отвел обоих всторонку и быстро рассказал, что произошло.

     - Пять тысяч баксов...  -  протянул Король.  -  Неплохо,  неплохо.  А если

заведет?

     - Думаю,  что не заведет,  -  заметил друг Володька, глядя, как Юра что-то

горячо втолковывает старой цыганке на своем непонятном цыганском языке.  - Если

уж  эти трое за  день не сумели,  то считай,  Егорка,  что пять тысяч у  тебя в

кармане.

     - А ты бы смог? - заинтересовался Король.

     - Нет, пожалуй. Я этих механиков знаю. Специалисты высочайшего класса.

     - Что, лучше тебя?

     - Э,  погоди,  Король,  -  вмешался Егор.  -  Ты лучше расскажи, что там с

твоими бойцами и людьми Бори Богатяновского. И как менты. Пронюхали?

     - Тем,  кому  положено нюхать,  давно  и  хорошо заплачено,  -  усмехнулся

Тищенко.  -  А люди,  слава те,  господи,  все живы, хоть некоторые и не совсем

здоровы.  Кто пулю в плечо схлопотал, кто в руку, кто в ногу. Хуже всего самому

Боре Богатяновскому.  Жить,  правда,  будет, но вот все остальное - вряд ли. Но

это все ерунда. Тут другое интересно...

     - Что именно?

     - Потом расскажу,  когда спектакль закончится и зрители разойдутся. Глянь,

чего это цыганка делает?

     Тем временем вокруг Анюты разворачивалось самое что ни  на есть колдовское

цыганское действо.

     Были разложены два костерка -  спереди и  сзади машины;  и теперь древняя,

похожая на  высохшую яблоню-дичок  цыганка ходила противосолонь вокруг Егоровых

"Жигулей",  накладывала морщинистые руки-сучья то на капот,  то на крышу, то на

багажник,  шептала и выкрикивала каркающим голосом непонятные слова-заклинания,

сыпала в огонь то ли какой-то порошок,  то ли высушенную истолченную траву,  то

ли еще что, только ей, старой колдунье, ведомое.

     Присутствующие на всякий пожарный случай отошли подальше и с интересом,  в

который примешивалась известная доля опаски, наблюдали за действиями цыганки.

     Так прошел еще час и двадцать минут.

     Наконец колдунья остановилась,  постояла несколько секунд, опустив голову,

затем нашла глазами Юру и негромко, но внятно сказала по-русски:

     - Ничего не выйдет,  внук.  В  этой машине сидит слишком сильный дух.  Это

женщина.  Я  таких сильных никогда не  встречала и  даже не слышала,  что такие

бывают. Мне с ней не справиться. И никому на этой земле не справиться.

     Она обернулась и посмотрела на Егора:

     - Твоя машина?

     - Моя, бабушка.

     - Не  знаю,  где ты  такую нашел,  и  знать не хочу.  Но будет тебе от нее

большая радость и великая тоска.  Все,  хочу домой.  Устала.  А ты,  Юрка, неси

деньги, раз проиграл.

     - Как это проиграл?! - вскричал Юра и громко затараторил по-цыгански.

     - Цыц! - окоротила его старуха, что-то коротко ответила и, не оглядываясь,

пошла со двора.

     - Ах ты...  мать!  - загнул по-русски Юра, плюнул в сердцах под ноги и зло

глянул на механиков. Механики беспомощно развели руками.

     - Ты,  Юра,  не серчай,  -  осторожно сказал один из них,  постарше. - Сам

видишь,  какие дела. Даже бабка твоя, и та отступилась. Машина в полном порядке

- голову даю на отсечение.

     - Так какого же тогда...  она не заводится,  если в порядке?! - чуть ли не

заплакал цыган.

     Пожилой  механик  молча  пожал  плечами  и  полез  в  нагрудный карман  за

"Примой".

     Ровно в  двенадцать часов пятнадцать минут Юра принес пять тысяч долларов.

Механики было попробовали потребовать плату за зря потерянный день, но донельзя

обозленный проигрышем цыган заявил,  что не  даст ни копейки тем,  кто не умеет

сделать самую простую работу.  Механики обиделись и  высказались в  том смысле,

что пусть теперь он,  Юра, ищет себе при нужде других мастеров, а они больше ни

за  какие коврижки не  возьмутся за  ремонт любой Юриной машины,  пусть хоть на

коленях упрашивает.  Уже почти вспыхнула серьезная ссора, но тут вмешался Егор.

Он дал механикам сто долларов на троих, извинился за причиненное беспокойство и

вежливо спровадил со  двора.  Механики ушли довольные,  следом,  ругаясь сквозь

зубы   разными   цыганскими   словами,    ушел,    не   попрощавшись,   Юра   с

дружками-соплеменниками, и у машины остались Егор, Володька Четвертаков, Король

и братья-близнецы.

     - Вот и  нажил я себе врага,  -  констатировал Егор.  -  Ну и хрен с ним -

никто его биться об заклад силком не тащил, - и добавил, лихо хлопнув по ладони

пачкой "зеленых": - Так что там насчет двух ящиков пива и рыбки?

 

     Глава 12

     Проснулся Егор поздним утром.  Точнее,  даже не утром,  а  днем,  в начале

первого.  Припомнил вчерашнее,  покосился на  кучу  пустых  пивных  бутылок под

столом и поморщился, ощутив привычное тягучее похмелье.

     Пивом они вчера, разумеется, не ограничились...

     Из  соседней комнаты слышался неровный храп Короля.  Вовка же Четвертаков,

как  всегда,  спал совершенно бесшумно на  раскладном кресле-кровати -  Егору с

дивана была отлично видна его черная, с обильной проседью шевелюра.

     Хотелось опохмелиться.

     Егор  с  трудом поднялся,  натянул валявшиеся рядом  с  диваном трусы  (по

давней привычке он спал голым) и оглядел поле битвы под названием стол.

     Полбутылки водки обнаружилось быстро.

     Егор нашел относительно чистый стакан, взял бутылку и задумался.

     Опохмелиться,  конечно,  хотелось.  Но, во-первых, хотелось как-то вяло, а

во-вторых,  он прекрасно знал,  чем все это кончится, учитывая выигранные вчера

пять тысяч долларов.

     - О чем задумался, детина?

     Егор вздрогнул и чуть не выронил бутылку.  С раскладного кресла-кровати на

него с осуждающим интересом смотрел проснувшийся друг Володька.

     Сам Володька Четвертаков,  как и любой нормальный мужчина,  выпить любил и

при случае мог даже изрядно надраться,  но  никогда не  опохмелялся и  всячески

ругал за эту дурную привычку Егора все годы их дружбы.

     - Да  вот думаю,  похмеляться или нет,  -  признался застигнутый на  месте

преступления Егор.

     - И к чему же привели твои раздумья?

     - Пожалуй, не буду, - Егор нерешительно поставил бутылку на стол.

     - Да  ты  не стесняйся,  -  Володька сел на кровати и  принялся натягивать

джинсы. - Это мне на работу неплохо бы сходить, а ты человек вольный. Тем более

с деньгами.  Деньги,  кстати,  советую дома не держать,  потому как Юра или его

дружки, не ровен час, захотят вернуть утраченное.

     - А где же мне их держать? - искренне удивился Егор.

     - В банк положи,  -  раздался хриплый с перепою баритон Короля из соседней

комнаты.

     - С добрым утром! - весело сказал Володька.

     - В  банк...  -  Егор с  сомнением почесал в затылке и огляделся в поисках

штанов. - Не люблю я все эти банки-шманки. Сколько их уже лопнуло... То ли дело

наличные!

     - Ну и дурак,  -  в дверях появился Король.  -  Времена изменились,  и это

необходимо понимать.

     - А  в какой?  Сбербанк я не люблю -  там вечно очередь и тетки за окошком

какие-то... как будто до сих пор советская власть на дворе.

     - В "Банк Москвы" положи,  - посоветовал Король. - У нас есть их филиал на

Горького.  Там тебе все быстро и  вежливо покажут и расскажут.  В нашей стране,

конечно,  ни в чем нельзя быть уверенным,  но в данном случае это надежнее, чем

держать деньги дома.  Тем более тебе. У тебя даже собаки нет, а уж дверь твою в

дом открыть -  раз плюнуть...  -  Он внимательно посмотрел на стол и неуверенно

спросил: - А что, старик, похмелиться у нас не осталось?

     Когда Егор проводил гостей и  убрал в  комнате,  время уже  приближалось к

трем  часам.  Напившись крепкого чаю  и  съев кусок хлеба с  маслом и  колбасой

(вчера ночью,  слава богу,  догадались купить не  только пиво  и  водку,  но  и

кое-какую закуску), он почувствовал себя гораздо лучше. Особенно согревало душу

то,  что удержался и,  даже несмотря на  уговоры Короля,  похмеляться не  стал.

Закурив,  пересчитал деньги.  Пять тысяч долларов без малого.  Такой суммы Егор

Хорунжий не  держал в  руках ни  разу за  всю свою жизнь.  "Поставлю наконец-то

телефон,  - решил он. - А пока... Наверное, Король прав, и деньги действительно

стоит положить в  банк.  Да,  удачно все получилось.  Только вот Анюта..." Егор

вдруг понял,  отчего его не особенно радует неожиданный выигрыш,  - получается,

что он наварил деньги на ссоре с  собственным автомобилем.  Ссора с собственным

автомобилем.

     Звучит как бред сумасшедшего.  И  тем не  менее это так.  Он действительно

поссорился с  собственным автомобилем.  Только автомобиль уж больно необычный и

вообще неизвестно, автомобиль ли это. А если не автомобиль, тогда кто? Или что?

Старая цыганка вчера сказала,  что в  машине сидит какой-то  очень сильный дух,

причем женского рода.  Допустим, насчет женского рода он и сам догадался, а вот

насчет духа...  В духов Егор не верил. Точнее, никогда особенно не задумывался,

верит он в них или нет. Что уж говорить о духах, когда даже с богом у него были

очень неопределенные отношения.  Крещен-то  он  был еще в  младенчестве,  но  в

церковь заходил крайне редко,  из  Библии читал только Евангелие (да  и  то  не

полностью), а нательный крест носил не по вере, а, скорее, по извечной казачьей

традиции.  Как бы то ни было, но при мысли о том, что Анюта его покинула, Егору

становилось как-то скучно и даже тоскливо. "Будет тебе от нее большая радость и

великая тоска",  -  припомнил он вчерашние слова цыганки и,  прихватив деньги и

паспорт, вышел во двор.

     Внешне в  машине ничего не изменилось.  Такая же новенькая и  умытая,  она

стояла посреди двора, как показалось Егору, в насмешливом ожидании.

     Ладно, блин с горохом, подумал он. Попробуем еще разок.

     Попытка не удалась.

     Егор включил приемник и пошарил по волнам.

     Музыка.

     Речь наша и чужая.

     Футбольный матч.

     Снова музыка.

     Анюты не было.

     - Ну прости меня,  пожалуйста!  - воскликнул Егор. - Ну дурак я, дурак. Не

догадался,  что ты живая.  Но меня ведь тоже понять можно - жил себе и жил, как

все люди,  а тут вдруг такая встреча! Я о подобном никогда не только не слышал,

но даже в фантастических романах не читал. Трудно, знаешь ли, вот так вот сразу

взять и поверить,  что в твоей машине поселилось...  живое существо. Опять же я

так ведь и не знаю,  кто ты на самом деле.  Ну,  что мне сделать, чтобы ты меня

простила?

     "...стоимость тура,  включая  полный  пансион  и  проживание в  отеле,  от

четырехсот долларов!  -  жизнерадостно сообщил  из  динамика женский  голос;  -

Москва-тур! Телефон..."

     Реклама, блин, догадался Егор и в сердцах выключил приемник.

     - Ладно,  - сказал он, обращаясь к шкале настройки, - я, конечно, понимаю,

что ты  женщина и  все такое,  но у  меня тоже своя гордость имеется.  Захочешь

поговорить -  пожалуйста, а сам я больше к тебе обращаться не намерен, обижайся

сколько  влезет.  Кстати,  забыл  сказать  спасибо  -  я  вчера  благодаря тебе

заработал пять тысяч баксов. Так что, как говорится, нет худа без добра.

     С  этими словами Егор распахнул дверцу и  решительно вознамерился выйти из

машины.  Он  даже поставил уже  одну ногу на  асфальт и  протянул руку к  ключу

зажигания,  но в последний момент вместо того,  чтобы этот самый ключ вытащить,

повернул его по часовой стрелке.

     Анюта завелась.

     - Вот и умничка, - улыбнулся Егор, ласково погладил рулевое колесо и пошел

открывать ворота.

     На повороте к трассе он увидел цыгана Юру.  Тот стоял на вчерашнем месте и

в полном обалдении смотрел на проезжающую мимо машину Егора. Егор притормозил и

высунулся из окна.

     - Привет!  -  крикнул  он.  -  Представляешь,  сегодня  сама  завелась!  С

пол-оборота! Извини, но я сам ничего не понимаю!

     И прибавил газу.

     В  "Банке Москвы" на улице Горького было тихо,  пусто,  чисто и прохладно.

Вежливый полноватый молодой  человек в  очках  помог  Егору  с  формальностями,

предложил зайти через неделю за пластиковой карточкой и принял деньги.

     На  улицу Егор вышел,  ощущая себя первый раз  в  жизни богатым человеком:

двести долларов он  обменял на  рубли,  две  триста оставил при себе на  всякий

случай и две тысячи триста положил на счет.  Такое дело, как открытие валютного

счета,  и  отметить стоило как-то  особо.  Первой мыслью было  набрать коньяка,

шампанского,  а  также  всякой заморской закуски и  завалиться в  мастерскую на

Ульяновской к  дружкам-керамистам,  но мысль эту он тут же с негодованием отмел

как  избитую и  пошлую.  И  даже  не  мысль это  была  вовсе,  а  просто годами

выработанный  условный  рефлекс.   Он  попытался  припомнить,  сколько  раз  за

последний десяток лет  пил в  керамической мастерской на  Ульяновской,  сидя на

заляпанных шамотом и глиной стульях,  за шатким, когда-то раздвижным, сделанным

где-то  в  конце  пятидесятых годов  столом  с  позавчерашней газетой "Вечерний

Ростов" вместо скатерти. И не смог этого сделать. Получалось слишком много. Так

много,  что  все  эти  дни  рождения,  получения  гонораров,  государственные и

религиозные праздники,  вступления в Союз художников,  писателей, журналистов и

даже композиторов,  открытия выставок и  выход первых книг,  свадьбы,  разводы,

поминки и, наконец, дружеские и просто пьянки и выпивки слились в какое-то одно

бесконечное и,  главное,  абсолютно предсказуемое и  скучное застолье.  В  этом

застолье все,  что могло случиться:  драки, скандалы, братания, песни и пляски,

походы на  левый берег с  целью купания голыми при  луне и  без  оной,  паданье

мордой в салат и шамот, адюльтеры и просто сексуальные игры со старыми и новыми

знакомыми девушками и женщинами, бесконечные споры об искусстве и своем месте в

нем ("Старик, я - гений, а ты, извини, говно"), всяческие молодецкие забавы, из

которых самая невинная -  борьба на руках, пьяные слезы, признания и исповеди -

все  давным-давно  случилось.   И   не  только  случилось,   но  и  повторилось

неоднократно и в различных вариациях.

        "Нет,  -  подумал Егор,  -  ну его на фиг. Опять надерусь, а что толку?

Потом  как-нибудь к  ребятам зайду обязательно,  а  сейчас...  сейчас хорошо бы

позвонить Зое.  И  пусть  она  окажется  дома  и  согласится съездить  со  мной

поужинать на левый берег.  Например,  в "Наири".  Давненько я не был в "Наири".

Роскошный ужин на открытой ресторанной веранде с видом на Дон,  и вечерние огни

любимого города,  дрожащие в темной текучей воде.  Да,  это,  пожалуй,  то, что

нужно".

     Егор нетерпеливо оглянулся в поисках телефона-автомата,  не нашел, мельком

подумал о том, что вполне теперь может себе позволить сотовый и увидел Зою.

     Одетая в  ярко-желтый короткий сарафан,  девушка неторопливо шла по другой

стороне улицы и ела мороженое.

     Егор,  улыбаясь своей  удаче,  некоторое время полюбовался стройной Зоиной

фигуркой, ее длинными гладкими ногами и небольшой, но очень сексуальной  грудью

(даже отсюда, через дорогу, было видно, что под сарафаном у Зои нет лифчика) и,

когда девушка,  даже не покосившись в его сторону,  уже стала удаляться вниз по

Горького, окликнул:

     - Зоя!

     Она обернулась.

     Егор приветливо помахал рукой и пошел навстречу.

     Через полчаса они уже сидели на  веранде ресторана "Наири",  медленно пили

из  больших  бокалов настоящее,  слегка  охлажденное "Мукузани" и,  в  ожидании

заказа, улыбались друг другу.

     - Такое впечатление, - сказал Егор, гдядя прямо в широко распахнутые серые

Зоины глаза, - что я тебя не видел несколько лет.

     - Скучал? - мило улыбнулась она.

     - Нет,  -  честно признался Егор.  - Не скучал. Времени скучать не было. А

вот когда тебя увидел там,  на Горького, так сразу и понял, что на самом деле -

скучал. Непонятно, да?

     - Отчего же. Все как раз очень понятно. Я тоже о тебе думала.

     - И что же ты обо мне думала?

     - Я думала, что ты, в сущности, совсем еще не старый.

     Егор от неожиданности поперхнулся вином.

     - Как это?  -  обескураженно спросил он.  - И что значит "не старый"? Я бы

все-таки предпочел иную формулировку.

     - Например, какую?

     - Например, "молодой".

     - Хорошо. Я думала, что ты еще, в сущности, довольно молод.

     - М-мда,  -  признал Егор,  - тоже, прямо скажем, не очень... Но вообще-то

ты, разумеется, права. Тридцать пять лет - это давно уже не юность.

     - Но ведь и не старость, - успокоила Зоя.

     - Ч-черт,  - до Егора наконец-то дошло, что Зое никак не может быть больше

двадцати -  двадцати двух лет.  -  Вот так вот живешь, живешь на свете, а потом

вдруг  неожиданно выясняется,  что  молодые  девушки считают тебя  чуть  ли  не

пожилым человеком.

     - Да ладно тебе,  - рассмеялась Зоя, - кончай комплексовать, в самом деле!

Лучше пойдем потанцуем!

     И они пошли танцевать.

     Четыре часа пролетело как вдох и выдох.

     С  неба  на  землю спустился вечер,  и  огни любимого города действительно

задрожали в темной текучей воде. Все уже было съедено и выпито, наступало время

расплачиваться и уходить.

     - Тебе здесь не надоело? - осторожно спросил Егор.

     - На  самом  деле  -  да,  -  призналась Зоя.  -  А  у  тебя  есть  другие

предложения?

     Другие предложения у Егора были.  Например,  поехать к нему, Егору, домой,

где и продолжить так хорошо начавшуюся встречу.

     Однако  в   предложении  этом  напрочь  отсутствовали  поэзия  и   элемент

неожиданности. Следовало придумать некий промежуточный ход, эдакий буфер, чтобы

уже потом без всякой неловкости и напряжения перейти к самому главному.

     Долго думать Егору не  пришлось.  Что-то  подобное с  ним  уже  случалось,

причем именно в "Наири", и память услужливо подбросила единственно верный ход.

     - Давай возьмем бутылку ледяного шампанского, - предложил он, - и поедем в

гости к  одному интересному и  хорошему человеку.  А потом видно будет.  Он тут

рядом живет.  На Седова. - Егор показал рукой, где приблизительно живет хороший

человек.

     - Что за человек? - спросила Зоя.

     - Очень хороший человек,  -  заверил Егор.  -  Зовут его Данила Окунев. Он

поэт, художник, собиратель и реставратор-самоучка.

     - Ну-ка, ну-ка... - заинтересовалась Зоя.

     - Единственный в Ростове исследователь и знаток дореволюционных чердаков и

подвалов,  -  понизил  голос  Егор  и  заговорщицки оглянулся  по  сторонам.  -

Уникальная  коллекция  старых  горшков,  венских  стульев  и  керосиновых ламп!

Курительные трубки  собственного производства!  Настоящий "Ундервуд" в  рабочем

состоянии,  большой живот, густая русая борода и низкий баритон. Хорошие стихи,

- подумав, добавил он.

     - Поехали! - засмеялась Зоя.

     К пятидесяти годам Данила Владимирович Окунев продолжал жить в собственной

мастерской на  улице Седова.  При  советской власти квартиру ему как свободному

художнику и  поэту никто не  мог дать по определению (счастье еще,  что удалось

получить мастерскую), ныне же, во времена первоначального накопления капитала и

разгула либерализма,  ему  в  этом плане тем более ничего не  светило.  Правда,

несколько лет назад Данила Окунев честно попытался заняться бизнесом, но быстро

прогорел,  влез в  долги,  и спасло его только то,  что он вовремя осознал свою

полную неспособность к  этому делу и вернулся к написанию стихов,  изготовлению

оригинальных  курительных  трубок,   а   также  собиранию,   реставрированию  и

последующей продаже старых,  но  очень нужных вещей.  Несмотря на  склонность к

творческим занятиям,  кое-какая житейская сметка у  Данилы присутствовала -  он

вовремя сумел прописаться в  собственной мастерской и  даже ее приватизировать,

вследствие чего мастерская превратилась как  бы  в  квартиру.  Конечно,  в  ней

отсутствовали ванна и туалет, и вообще это был довольно глубокий полуподвал, но

зато состоял он  из  двух просторных комнат с  высокими потолками,  а  дверь из

махонькой  кухоньки  вела  в  уютнейший внутренний дворик,  мощенный  каменными

плитами и  огороженный от  суетного мира  кирпичными стенами,  увитыми плющом и

диким  виноградом.  Летом  Данила выносил во  дворик круглый,  орехового дерева

столик   на   гнутых   резных   ножках,    ставил   несколько   собственноручно

отреставрированных венских стульев...  и  не было во всем Ростове лучшего места

для распития легких спиртных напитков и непринужденной дружеской беседы.

     Данила оказался дома.

     - Здорово,  старик!  -  прогудел он,  открыв дверь и узрев Егора и Зою.  -

Заходи! У меня как раз Чуйков сидит.  

     "Надо было брать пару шампанского,  -  подумал Егор,  - и водки. Но кто же

знал? Ничего, сбегают, если надо, а мне все равно много сегодня пить не стоит".

     Разумеется,  бутылки шампанского не хватило,  и,  опять же разумеется,  за

водкой пришлось идти именно Егору, как самому молодому среди мужчин. Не хозяина

же было,  в  самом деле,  посылать?  И не известного на весь Ростов и во многих

иных  городах и  весях  страны поэта и  барда Игоря Чуйкова,  который последнее

время все реже брал в руки гитару,  предпочитая вести созерцательный и покойный

образ  жизни,  а  тут  вдруг  раздухарился,  достал из  чехла  свою  знаменитую

двенадцатиструнку и тряхнул стариной.

     "Как  бы  не  увел  у  меня  Игорек девушку",  -  тревожно размышлял Егор,

торопясь на угол к ларьку со спиртным и обратно. Однако, вернувшись, понял, что

тревоги его напрасны.  Зоя с видимым удовольствием слушала замечательные песни,

баллады и стихи,  с искренним интересом принимала разъяснения Данилы Окунева по

поводу  тех  или  иных  старинных  предметов  быта,  во  множестве  собранных в

мастерской,   охотно  смеялась  шуткам,   пила   мелкими  глотками  шампанское,

отказывалась от водки и с милой улыбкой принимала разнообразнейшие комплименты,

так и  льющиеся на  нее от двух стареющих подгулявших поэтов.  Однако не было в

ней той завороженности кролика перед удавом, которую неоднократно наблюдал Егор

у многих молодых девчонок, впервые столкнувшихся напрямую с обаянием и талантом

Игоря Чуйкова.

     Да,  постарел Игорек,  думал Егор, глядя на поредевшие седые космы .барда.

Или просто не в Зоином вкусе. И то сказать, дурой ее никак не назовешь, а Игорь

вечно старался подбирать себе совсем уж глупеньких девушек.  Чтобы,  как он сам

неоднократно заявлял,  было кого учить и  воспитывать.  Пожалуй,  действительно

после общения с ним некоторые вроде как умнели или, во всяком случае, обучались

умело  скрывать свою  явную дурь,  что,  однако,  не  помогло ни  одной из  них

заполучить Чуйкова себе в мужья - как он развелся десяток с лишним лет назад со

своей первой женой Инной,  так  по  сию  пору  и  ходил в  нищих и  талантливых

холостяках.

     "Нет,   не  отбить  ему  у  меня  Зою",   -   окончательно  решил  Егор  и

демонстративно посмотрел на часы.

     - Пора  ехать?   -  спросила  Зоя.  И  так  она  это  спросила,  что  Егор

почувствовал себя  на  две  долгих  секунды  беспомощным  пассажиром  самолета,

ухнувшего в глубокую воздушную яму.

     - Да, пожалуй, - откашлялся он.

     - Уже  уходите?  -  поскучневшим голосом  осведомился бард,  который  тоже

понял, что девушка ему не обломится.

     - Все кончается,  - философски заметил Егор. - Спасибо за песни. Давненько

я тебя не слышал.

     - Ой!  -  не  отстала  Зоя.  -  Вы  не  представляете,  какое  я  получила

наслаждение!  Спасибо!  Спасибо за этот замечательный вечер и вообще за все!  И

вам,  Данила Владимирович,  спасибо.  Я  теперь несколько дней  буду ходить под

впечатлением от нашей встречи! - и она расцеловала обоих в щеки.

     Поэты растаяли,  тут же стали похожи на двух счастливых отцов одной дочери

и выразили уверенность в том, что всем им еще встречаться и встречаться. Данила

предложил Зое заходить в любое время, и даже можно без кавалера, а Игорь Чуйков

пригласил на  Пушкинский праздник в  Танаис,  который должен был,  как  всегда,

состояться в первые выходные июня.

     - Будешь моей личной гостьей,  - значительно пообещал он. - Ну и ты, Егор,

приезжай.

     - Может, ко мне? - осторожно спросил Егор, выруливая со двора на Седова.

     - Да уж не ко мне! - с бесшабашностью подгулявшей донской казачки ответила

Зоя.  -  Во-первых, у меня мама, а во-вторых, я все равно уже предупредила, что

ночевать не буду.

     - И когда только успела...

     - Пока ты за водкой ходил, дорогой.

     Целоваться начали прямо в машине перед воротами Егорова дома.

     Бурно, неистово и страстно.

     "Эдак я и до кровати не дотерплю",  -  успел подумать Егор и полез девушке

под сарафан.  Кожа у  Зои была прохладная и  шелковистая,  и  он,  окончательно

опьянев от ее губ и бедер, уже начал стягивать тонкие трусики...

     Это был удар током. Крайне неприятный и болезненный.

     Егора отшвырнуло к дверце.

     - А-ай! - закричала Зоя и судорожно обхватила себя руками.

     - Б...дь! - заорал Егор.

     - Кто? - не поняла Зоя.

     - А я знаю? - растерялся Егор. - Машина, наверное...

     И тут же получил второй удар током, не менее ощутимый, чем первый.

     - Атас! - рывком распахнув дверцу, Егор вывалился из машины.

     Он  сломал три  спички,  прежде чем сумел прикурить.  Зоя стояла рядышком,

доверчиво прижималась к  его плечу и  с  опаской косилась на  Егоровы "Жигули".

Егор молча курил и тоже смотрел на свою машину. Но не с опаской, а со смешанным

чувством неприязни и восхищения.

     - Вот же сука, - наконец почти ласково сказал он. На этот раз Зоя не стала

уточнять, к кому относятся эти слова.

     - У одного моего знакомого, - сказала она, - есть специальное устройство в

машине.  По-моему,  это называется генератор.  Он -  знакомый, а не генератор -

зарабатывает  деньги  частным  извозом.  А  это  дело  бывает  иногда  довольно

опасным... В общем, он под сиденья подвел провода, и если клиент начинает вести

себя агрессивно и нагло, ну, там, платить не хочет или даже, наоборот, пытается

отнять  выручку,   то   он   этот   самый  генератор  включает...   Однажды  он

продемонстрировал мне,  как  эта  штука работает.  Очень,  знаешь ли,  похоже.,

Только у тебя вроде бы сильнее. Ты ведь тоже иногда королей гоняешь?

     - Гоняю, - хмуро подтвердил Егор. - Только никакого генератора у меня нет.

Это она сама.

     - Сама машина?

     - Да.  Не знаю,  может,  какой-нибудь пробой на корпус, - соврал он. - Ну,

знаешь, как в троллейбусе иногда бывает. Да и в автомобилях тоже. Помню, как-то

выходил я из машины Володьки Четвертакова.  Вышел уже, взялся за дверцу, а меня

током как... Бывает, в общем. Ладно, не берем в голову, а идем в дом.

     - А машина?

     - Сейчас.

     Егор открыл ворота, осторожно сел за руль и загнал Анюту во двор.

     Некое  подобие уже  испытанной полчаса назад страсти вернулось лишь  после

того,  как  они выпили по  бокалу предусмотрительно купленного Егором холодного

шампанского.  Но аппетит приходит во время еды,  и совсем скоро оба оказались в

кровати.

     Прелюдия  была  недолгой  -  слишком  долго,  вероятно,  они  ждали  этого

момента...

     И тут за окном пронзительно громко и противно загудела Анюта.

     Однажды в  армии,  во  время учений,  Егор  слышал сирену атомной тревоги,

которая была  установлена на  крыше  штаба  полка  и  которую включать в  любых

случаях,  кроме  действительно атомной тревоги,  было  категорически запрещено.

Было воскресенье,  и  в  полк совершенно неожиданно нагрянула комиссия из штаба

округа.  И  с  ходу последовал приказ поднимать полк в ружье,  в полном составе

выдвигаться на  заданный  рубеж  и  атаковать  условного противника -  соседних

ракетчиков,  расположенных от  них  в  двенадцати километрах.  Командиру  полка

подполковнику Заплечному необходимо было срочно собрать всех офицеров,  которые

по  случаю  выходного  дня  в  большинстве своем  находились кто  в  офицерском

городке,  кто  на  рыбалке (недалеко протекала обильная окунями и  красноперкой

речка), а кто и вообще в райцентре - за четыре километра от расположения части.

И в этой ситуации подполковник Заплечный принял решение: сорвал пломбу и врубил

на полную сирену атомной тревоги.

     Полк   успешно  выполнил  поставленную  перед  ним   задачу,   а   товарищ

подполковник заработал одновременно строгий выговор и  благодарность в приказе.

Выговор за  грубое  нарушение инструкций,  а  благодарность за  отменную выучку

солдат и офицеров вверенного ему полка.

     У   Егора  тут  же  все  упало  и  нестерпимо  заныл  давно  вылеченный  и

запломбированный зуб.

     Зоя жалобно сказала что-то вроде "ой,  мамочки!",  заткнула пальцами уши и

крепко зажмурила глаза.

     Завыли окрестные собаки, и где-то во дворе тягуче заорал кот Тихон.

     Как  только Егор в  незастегнутых джинсах и  босиком выскочил на  крыльцо,

Анюта умолкла.

     Егор вернулся в дом,  накинул рубашку, сунул ноги в тапочки, взял со стола

сигареты и зажигалку и,  сообщив вопросительно глядящей на него Зое,  что скоро

вернется, вновь вышел во двор.

     Молча,  стараясь успокоиться,  покурил на крыльце,  а  потом взял фонарик,

поднял капот машины и отсоединил аккумулятор.

     - И  так  будет с  каждым,  -  сказал он,  твердо глядя в  лобовое стекло,

развернулся и пошел обратно.

     Момент, однако, был упущен.

     Дважды ударенная током и  один раз испуганная звуком,  Зоя честно пыталась

ответить на пылкие ласки Егора, но...

     - Извини,  -  наконец сказала она и  нежно погладила Егора по  волосам.  -

Ничего не получается. Давай в следующий раз, а?

     - Чертова Анюта... - пробормотал Егор и лег на спину.

     - Анюта - это кто?

     - Машина моя. С недавнего времени я ее зову Анютой.

     - Оригинально.  Можно подумать,  что это не машина, а какая-нибудь яхта...

только надписи на боку не хватает. Большими белыми буквами.

     - Это мысль,  -  усмехнулся Егор.  -  Такого я действительно еще не видел.

Надо попробовать.

     - Ну-ну,  -  сонным голосом сказала Зоя.  - Кстати, а почему Анюта? У тебя

была девушка с таким именем?

     Егор вздрогнул. От кого-то он совсем недавно слышал тот же самый вопрос...

     - Нет,  -  сказал он.  - У меня никогда не было девушки по имени Анюта. Но

теперь у меня есть машина с таким именем. И эта машина мешает мне встречаться с

девушкой по имени Зоя.

     - Ничего,  Егорушка,  -  совсем уже  сквозь сон  успокоила его  Зоя.  -  В

следующий раз мы просто не возьмем ее с собой.

 

     Глава 13

     Эй, соня, завтрак на столе! Егор открыл глаза и увидел над собой умытую и

     одетую Зою.

     - Привет,  -  сказал он и потянулся было поцеловать девушку,  но, вспомнив

вчерашнее, остановился и сделал вид, что просто потягивается со сна.

     Зоя  засмеялась,  наклонилась и  сама поцеловала его  в  уголок рта.  Егор

вдохнул молодой запах ее  волос и  подумал,  что  испорченную Анютой ночь нужно

срочно исправлять,  а  не  то  он и  "ква" сказать не успеет,  как потеряет эту

замечательную девушку,  -  быстро  найдется какой-нибудь  молодой  да  ражий  с

нормальной машиной в придачу.                           

     - Проводишь меня до  троллейбуса?  -  спросила Зоя,  когда они покончили с

кофе И бутербродами.

     - Зачем троллейбус? - удивился Егор. - Я тебя довез... - и осекся.

     - Вот именно,  - усмехнулась гостья. - После вчерашнего мне что-то пока не

очень хочется садиться в твой автомобиль.  Ты его сначала в порядок приведи,  а

уж потом я подумаю. Хорошо?

     - Его нельзя привести в порядок,  -  буркнул Егор. - Он сам себя в порядок

приводит. И не только себя.

     - Это такая фигура речи? - сощурилась Зоя.

     -Хотелось бы...

     - Не хочешь говорить - не надо.

     - Да не в  этом дело...  Просто я  не знаю,  что говорить.  С этой машиной

последнее время  действительно происходят довольно странные вещи,  в  которых я

пока не могу разобраться. Разберусь - расскажу.

     - Ты не учитываешь, что я любопытна, как кошка, - сообщила Зоя. - Впрочем,

в  машинах и  в  их  устройстве все равно ничего не понимаю,  так что в  данном

случае  мое  любопытство  вполне  компенсируется моей  безграмотностью.  Ладно,

разбирайся. Только сначала все-таки проводи меня до троллейбуса.

     - Тогда уж позволь мне посадить тебя в такси,  -  предложил Егор.  -  А то

как-то неправильно получается:  не обеспечил девушке обещанного удовольствия да

еще и домой доставить с комфортом не сумел.

     - Джентльмен! - засмеялась Зоя.

     - Да, я такой, - скромно согласился Егор.

     - Кстати,  сударь,  мы уже столько дней знакомы, а я так и не знаю, чем вы

занимаетесь в этой жизни и на какие средства существуете. Непорядок.

     - Между прочим, сударыня, то же самое я могу сказать и по отношению к вам.

     - Студентка я...

     - Комсомолка, спортсменка?

     - И  наконец  -  просто  красавица,  -  обнаружила  хорошее  знакомство  с

отечественной киноклассикой Зоя.  -  Пятый  курс  журналистики.  Через  месяц -

диплом. Но вообще это нечестно. Я первая спросила.

     - Художники мы,  -  вздохнул  Егор.  -  Керамисты.  Глина,  шамот,  ангоб,

глазурь... Ты разве еще не поняла?

     - Да о  чем-то подобном догадывалась.  Но хотелось все же уточнить.  А где

можно увидеть твои работы?

     - Работы...  Последнее  время,  к  сожалению,  я  мало  работал.  Впрочем,

погоди... - Егор поднялся из-за стола и вышел в другую комнату.

     Вскоре он вернулся с большой картонной коробкой в руках..

     - Это тебе,  -  он положил коробку на стол перед Зоей.  -  Подарок. Должен

ведь я как-то компенсировать прошедшую ночь...

     - Далась тебе эта ночь...  Я  уже обо всем забыла.  -  Зоя с  нескрываемым

интересом попыталась открыть коробку. - Что-то не получается...

     - Зато я не забыл. Нет, не так. Дай-ка мне...

     - Какие  вы,  мужики,  самолюбивые -  просто  смех.  Особенно  когда  дело

касается койки. Ну не удалось трахнуть девушку. Подумаешь! Сегодня не трахнул -

трахнешь завтра.  Опять  же  в  этом  не  ты  виноват,  а  просто девушка такая

попалась. Чувствительная слишком на внешние факторы.

     - Вот интересно,  -  задумчиво проговорил Егор, снимая с коробки крышку. -

Все  будущие журналисты такие циничные или  это  только мне  подобный экземпляр

попался? За особые, так сказать, заслуги.

     - Поколение  такое,   -   объяснила  Зоя.  -  Пепси-кола,  как  оказалось,

способствует выработке цинизма в  гораздо большей степени,  чем  водка.  Но  за

"экземпляр" все равно ответишь. Потом. Ой, какая прелесть!

     Она держала в руках маленькую глиняную кофейную чашку.

     Когда-то, лет шесть назад, Егор сделал этот кофейный сервиз специально для

одной довольно богатой заказчицы,  которая в  результате от  заказа отказалась,

предпочтя ручную Егорову работу какой-то  заграничной модной штамповке.  С  тех

пор,  тщательно обернутый в  мягкую  толстую бумагу  и  уложенный в  специально

склеенную для  этого  картонную коробку,  сервиз  пылился  на  шкафу  в  полном

забвении.

     - Это тебе, - сказал Егор. - Дарю.

     - Не может быть! Это... это ты сам сделал?

     Зоя  с  восторгом  разглядывала  изящную  светло-коричневую,  со  сложными

разводами-узорами чашку в своей правой руке и такую же сахарницу в левой.

     - Нет, - усмехнулся Егор. - Купил.

     - Врешь!  - радостно засмеялась Зоя. - Сам сделал! Ой, какой ты молодец...

Спасибо!

     Она чмокнула Егора в щеку, быстро и аккуратно уложила чашку и сахарницу на

место и посмотрела на часы:

     - У-у! Мне уже совсем пора-пора! Позвонишь сегодня вечером, да?

     Проводив Зою  до  проспекта и  поймав  ей  машину,  идущую в  центр,  Егор

вернулся домой. В задумчивости постоял некоторое время подле Анюты.

     Делать решительно ничего не хотелось.

     Глупо зарабатывать деньги на  хлеб насущный,  когда у  тебя в  кармане без

малого пять тысяч долларов,  к тому же полученных не за честный труд,  а просто

выигранных на пари.  Легкие деньги взывают к  легкой жизни.  Правда,  у Егора и

заработанные деньги никогда особенно не задерживались, а уж шальные и подавно.

     Однако желания пить-гулять и сорить рублями отчего-то тоже не возникало.

     - Чего  тебе надобно,  старче?  -  пробормотал Егор,  решительно распахнул

дверцу и уселся за руль. Сразу стало как-то легче.

     - Приручила,  да?  -  сказал Егор и включил радио.  Знакомая уже тишина на

всех волнах...

     - Ну ладно, Анюта, хватит уже, - попросил он. - Давай мириться.

     - Давай.

     Егор даже вздрогнул от неожиданности и машинально огляделся по сторонам.

     Разумеется,  они были одни.  Он и Анюта.  Если,  конечно,  не считать кота

Тихона, который притаился на крыше сарая и внимательно смотрел вниз, на машину.

Хвост у  Тихона медленно и  напряженно ходил из стороны в сторону,  а желтые от

природы глаза даже при солнечном свете горели грозным огнем.  Впрочем, нападать

кот не решался,  а возможно, и не хотел. Просто всем своим видом показывал, кто

на самом деле в  этом дворе хозяин,  а  также независимость и самодостаточность

своей натуры.

     - Здравствуй, Анюта, - волнуясь, как четырнадцатилетний школьник на первом

свидании, сказал Егор.

     - Здравствуй, Егор. Давно не виделись.

     - Лично я даже успел соскучиться, - сообщил Егор,закуривая.

     - Я тоже.

     - Слушай,  ты  меня прости,  пожалуйста,  за  те необдуманные слова насчет

колес... ну, ты понимаешь. Я должен был догадаться, что ты живая.

     - А  я  должна была  понять,  что  тебе  трудно так  вот  сразу поверить в

происходящее.  Я  тут поразмышляла на досуге и пришла к выводу,  что это вообще

чудо -  твое ко мне отношение. Другой бы или с ума сошел, или избавился от меня

каким-нибудь варварским способом. Скажем, облил бы бензином и сжег.

     - Вполне возможный вариант,  -  кивнул Егор. - Мне тоже, знаешь ли, до сих

пор не по себе.  Тем более что я так и не знаю, кто ты на самом деле. То есть я

понимаю, что ты живое разумное существо, но...

     - Что "но"?

     - Но... ты ведь... ты... не человек?

     - А что такое человек?

     - Человек - это, например, я.

     - Ноги вместо колес и сердце вместо двигателя внутреннего сгорания?

     "А вместо сердца -  пламенный мотор!"  -  припомнил ни к  селу ни к городу

строчку из полузабытой песни Егор, а вслух сказал:

     - Еще голова.

     - А в голове так называемые мозги?

     - Допустим.

     - И это все?

     - Что "все"? - несколько растерялся Егор.

     - Все, что определяет живое существо как человека?

     - Нет, конечно. Самое главное - это душа.

     - Наконец-то... - в голосе Анюты послышалась снисходительная усмешка. - Ну

и как ты считаешь, есть у меня душа или нет?

     - Мне почему-то кажется, что есть, - тихо сказал Егор.

     - Правильно кажется. Значит, я человек?

     - Курица не птица, женщина не человек, - ляпнул Егор и осекся.

     - Я так понимаю - это шутка? - ледяным тоном осведомилась Анюта.

     - Да,  - поскреб выбритую щеку Егор. - Не очень, правда, удачная. Язык мой

- враг мой, как говорится.

     - Отчего же? Смешно. Но мы отвлеклись.

     - Анюта,  - разозлился Егор, - ты меня не путай! Я, конечно, не философ, а

всего лишь полуобразованный ремесленник с зачатками художественного таланта, но

даже я понимаю,  что человек - это совокупность всего того, что мы только что с

тобой перечислили.  И  еще кучи различных признаков и философских категорий.  Я

готов признать,  что ты -  разумное существо,  во всем равное мне.  Но ты -  не

человек. Не гуманоид, если тебя устраивает это слово. А кто ты на самом деле, я

не знаю.  Догадки же мои в данном случае -  это всего лишь догадки, но никак не

достоверные сведения.

     - А       тебе      обязательно      нужны      достоверные      сведения?

 

     - Желательны.                          

     - Мужчины...  Все вы одинаковые.  Ну ни капли поэзии!  А как же очарование

тайны и прелесть недосказанности?

     - Между  прочим,  -  язвительно заметил  Егор,  -  подавляющее большинство

настоящих поэтов - именно мужчины.

     - Подавляющее большинство настоящих  убийц  и  садистов  -  тоже  мужчины.

Однако я  не  делаю отсюда выводов,  что  все мужчины -  потенциальные убийцы и

садисты.

     - Однако ты  почему-то  при  этом делаешь вывод,  что  все  мужчины лишены

способности  чувствовать очарование  тайны  и  эту...  как  ее...  А!  Прелесть

недоговоренности, вот.

     - Недосказанности.

     - Один черт. А ты, кстати, тоже ведешь себя иногда как типичная женщина.

     - Это как? - заинтересовалась Анюта.

     - Да все эти твои недомолвки, противоречия самой, себе и вообще...

     - Что именно "вообще"? - вкрадчиво осведомилась Анюта.

     - А  то,  что током дерешься и  гудишь не  ко времени,  как сирена атомной

тревоги, - резанул правду-матку Егор.

     - Я еще и не так могу! - похвасталась Анюта.

     - Нисколько не сомневаюсь.

     - Мы что, опять ссоримся?

     - Надеюсь, что нет.

     - Это хорошо, а то мне показалось...

     - Да нет, все нормально. Проехали.

     - Мы разве движемся? - удивилась Анюта.

     - Это такое жаргонное выражение, - пояснил Егор. - Сленг. Означает, что не

будем возвращаться к данной теме разговора.

     - А, понятно. Хорошо, проехали. Ты меня, кстати, тоже извини за вчерашнее.

Я ведь действительно женщина.  Точнее, если пользоваться мужской терминологией,

- разумное существо женского пола.  А  в  данный момент еще  и  очень  одинокое

существо. Понимаешь?

     - Да, - пробормотал растерянно Егор, - понимаю. Только...

     - Всему свое время,  -  мягко сказала Анюта.  -  Всему свое время и место.

Помнишь детский стишок: "Не спешите, детки, дайте только срок..."

     - "Будет вам и белка, будет и свисток", - закончил Егор.

     - Правильно, молодец. Ну что, поедем покатаемся? Чего без дела-то сидеть!

     - Поехали, - охотно согласился Егор и добавил: - Заводи!

     Катались они  по  городу до  самого вечера,  и  Егор (не тратить же  время

попусту!) опять прилично подзаработал деньжат,  развозя жаждущих быстро попасть

в нужные им места различных граждан и гражданок. Радио снова работало в обычном

режиме -  Анюта  перед  выездом сообщила,  что  ей  очень интересна информация,

которую она получает при общении Егора с  пассажирами,  и поэтому разговаривать

они пока не  будут,  дабы упомянутые пассажиры не сочли водителя сумасшедшим (а

как  еще можно назвать человека,  беседующего с  радиоприемником в  собственном

автомобиле?).  И  только  когда  солнце окончательно ушло  за  горизонт и  Егор

повернул к дому, Анюта прервала молчание и спросила:

     - Егор,  а чем ты вообще зарабатываешь на жизнь?  Неужели только тем,  что

развозишь людей?  Что-то не похоже,  тем более что машина твоя,  когда я  в ней

оказалась,  была в  таком состоянии...  На  ней не только ездить -  в  нее даже

просто садиться опасно было.

     - Что-то всем сегодня стало интересно,  чем я  зарабатываю на жизнь,  -  в

задумчивости проговорил Егор.  -  И к чему бы это? То никому и никогда до этого

никакого дела не было, а то вдруг опомнились. Как же это так получается, что мы

до сих пор не знаем,  чем Егор зарабатывает на жизнь?  Надобно спросить,  а  то

как-то нехорошо получается.  Неправильно.  Художник я,  -  добавил он хмуро.  -

Керамикой занимаюсь.  Леплю всякое-разное из глины и шамота,  обжигаю и продаю.

Тем и живу. Плоховато, правда, последнее время стало. Крупных заказов нет, а по

мелочи много не  заработаешь.  Да и  сам я,  честно сказать,  как-то измельчал.

Остановился, можно сказать, в развитии.

     - Надо же, художник... - в голосе Анюты послышалось неподдельное уважение.

- Художники -  существа редкие.  То-то  я  сразу  почувствовала в  тебе  что-то

особенное.  А кто,  кстати,  еще сегодня интересовался, чем ты зарабатываешь на

жизнь? Уж не эта ли твоя девушка... Зоя, да?

     - Она самая,  -  усмехнулся Егор. - Только она не моя девушка. Могла стать

моей, если бы кое-кто - не будем показывать пальцем - не вмешался.

     - Ну  извини,  погорячилась.  Просто  мне  показалось,  что  она  тебе  не

подходит.

     - Не подходит для чего? - откровенно развеселился Егор.

     - Для совместной жизни.

     - Ну ты даешь! Да откуда ты взяла, что я собираюсь с ней совместно жить?

     - Как это "откуда"?  Она же к  тебе в  дом пошла.  И легла в твою постель.

Если это не совместная жизнь, то я тогда не знаю...

     - А  вот подглядывать нехорошо.  Особенно в  такие минуты.  То есть совсем

нехорошо.

     - Я не подглядывала, - вздохнула Анюта. - Я просто догадалась.

     - Ладно,  - пообещал Егор, притормаживая (они как раз подъехали к дому), -

мы еще с тобой поговорим на эту тему, а то я гляжу... О! А это еще кто?

     У ворот Егорова дома стоял человек с большой дорожной сумкой через плечо и

нажимал на звонок.

 

     Глава 14

     На звук двигателя и  шум колес по гравию человек обернулся,  отняв руку от

звонка.

     На юге ночь наступает быстро,  и,  хотя солнце зашло сравнительно недавно,

черты  лица   стоявшего  перед  воротами  человека  были   уже   неразличимы  в

стремительно сгущавшихся сумерках.

     - Здравствуйте,  -  Егор вышел из машины и направился к незнакомцу.  -  Вы

случайно не меня ищете?

     - Если вы Хорунжий Егор Петрович, то вас, - серьезно ответил мужчина.

     Лет пятидесяти с  небольшим,  среднего роста,  с  ничем не  примечательным

кругловатым лицом,  одетый в  простенькую серую пару и  с дорожной сумкой через

плечо, он производил впечатление обычного среднего советского человека, то есть

бывшего советского человека,  трудяги,  так и  не нашедшего себе места в  круто

изменившемся мире,  но не особенно,  впрочем, об этом сожалеющего. Такие, когда

вокруг них рушатся устои,  не  спиваются,  не  опускаются на дно общества и  не

заканчивают жизнь  самоубийством (для  этого у  них  маловато воображения),  им

также  не  удается стать  и  хозяевами новых  обстоятельств -  опять  же  из-за

недостаточно развитого  воображения и  полного  отсутствия  авантюрной жилки  в

характере и  судьбе.  Они  просто берутся за  любую подвернувшуюся им  работу и

делают ее так, как привыкли - аккуратно и старательно...

     Все  эти  мысли успели посетить Егора Хорунжего буквально в  течение одной

секунды, пока он разглядывал лицо этого человека, и за это время Егор успел еще

и  удивиться тому,  что подобные мысли его вообще посетили -  обычно если он  и

давал человеку какую бы то ни было оценку,  то лишь после знакомства с ним,  но

никак не до.

     - Да,- сказал он и протянул руку, - Егор Петрович Хорунжий - это я.

     - Пахалюк,  -  представился незнакомец,  пожимая  Егору  руку,  -  Любомир

Владимирович.

     В его речи слышался какой-то незнакомый акцент.

     - Любомир... - повторил Егор. - Редкое имя.

     - Я с Западной Украины,  -  чуть пожал плечами господин Пахалюк. - Там это

имя не столь уж редкое.

     - Вон оно что! - воскликнул Егор, отпирая ворота. - То-то, я слышу, акцент

у  вас мне незнакомый какой-то...  Вы проходите к дому,  я сейчас только машину

загоню, и мы с вами побеседуем.

     - Собственно,  я  буквально на  пять  минут,  -  сообщил гость с  Украины,

усевшись в комнате на предложенный Егором стул и опуская свою дорожную сумку на

пол.  - У меня здесь, в Ростове, близкие родственники, и я приехал к ним. А для

вас у меня сообщение.

     - Чаю хотите? - спросил Егор. Ему отчего-то стало тревожно.

     - Нет, спасибо. Чай - это долго, а мне нужно спешить. Я ведь к вам прямо с

вокзала, а на улице уже темно, и город ваш я знаю плохо. Был пару раз... давно.

Дело в том, что... - он помедлил, - ваша мама очень сильно заболела.

     - Кто заболел? - растерялся Егор.

     - Ваша  мама,   -   терпеливо  повторил  Любомир  Владимирович.  -  Таисия

Григорьевна Хорунжая.

     - Я все-таки поставлю чайник,  -  поднялся со стула Егор и вышел на кухню.

Мама.

     Маму Егор помнил хорошо.  Веселая, ласковая и легкомысленная, она оставила

их с  отцом,  когда Егору едва исполнилось одиннадцать лет.  Уехала на Украину,

откуда и  была родом,  и  с  тех  пор Егор никогда и  ничего о  ней не  слышал.

Поначалу он  сильно скучал и  тосковал даже,  но потом бабушка Полина сумела ее

заменить, и Егор с годами все реже вспоминал о том, что у него есть мать.

     И  вот  теперь,  через  двадцать четыре года,  приходит в  дом  незнакомый

человек и сообщает, что мама жива, но очень сильно заболела и...

     Егор торопливо поставил на огонь чайник и бросился в комнату.

     - Что... - сдавленным голосом вытолкнул из себя он. - Что с ней?!

     - Рак,  -  коротко ответил Любомир Владимирович и отвел глаза. - И, увы, в

такой стадии,  что помочь уже никак нельзя.  Да если бы и  можно было...  -  он

безнадежно махнул рукой.  -  Деньги нужны сумасшедшие.  А где их взять честному

человеку?

     - Да, - повторил Егор. - Деньги. У меня есть деньги...

     - Увы.  Поздно.  Если совсем честно, то ваша мама, Егор Петрович, умирает.

Мы с ней старые приятели,  и она,  узнав, что я еду в Ростов, попросила зайти к

вам и сообщить...  в общем,  она сказала,  что всегда любила вас и что, если вы

имеете хоть малейшую возможность, она была бы счастлива вас увидеть. Понимаете,

Таисия Григорьевна хороший человек и  у  нее много друзей,  но родных по крови,

кроме вас,  никого не осталось.  А кто может быть человеку роднее,  чем сын или

дочь?

     - Наверное,  отец и мать, - криво улыбнулся Егор. - Кстати, я ведь не знаю

даже, где она живет.

     - Улица  Драгоманова,   -   быстро  сказал  Любомир  Владимирович.  -  Дом

одиннадцать. Квартира номер один. Это в самом центре...

     - Извините, - перебил его Егор, - в центре чего?

     - То есть? - удивленно взметнул брови гость.

     - В центре какого города? - терпеливо уточнил Егор.

     - Однако!

     - Мы не общались очень много лет.  С тех самых пор, как она оставила нас с

отцом.  Я  знал,  что мама где-то  на Украине,  но где именно...  -  Егор пожал

плечами.

     - Да-а,  -  покачал  головой господин Пахалюк.  -  Вот  уж  никак  не  мог

предположить...  Впрочем,  это не мое дело.  Ваша мама,  Егор Петрович, живет в

городе Львове. Знаете такой город?

     - Слышал о нем. Там родился писатель Станислав Лем.

     - И это тоже. А самому бывать не доводилось?

     Егор молча покачал головой.

     - Если поедете, не афишируйте особенно, что вы русский. Мовой не владеете?

     - Увы.

     - Ну,  в  общем,  ничего  страшного,  конечно.  Просто поменьше старайтесь

общаться с местным украиноязычным населением.  Времена сейчас лихие, нехорошие,

я  бы  сказал,  времена -  наши доморощенные националисты вовсю ищут врага,  на

которого можно было бы свалить все провалы последних лет.  И, разумеется, легко

его находят. Як завжды, повынны кляти москали, - добавил он по-украински.

     - Ничего, - спокойно сказал Егор. - Как-нибудь разберусь.

     - Значит,  запишите адрес и телефон вашей мамы... - Он проверил написанное

Егором. - Все правильно. Вы поедете поездом?

     - На машине.                        

     - М-м...  Не  советовал бы.  Большой риск привлечь внимание нашей дорожной

милиции. Люди они голодные и...

     - Спасибо, я разберусь, - коротко повторил Егор.

     - Ну, как знаете. Что ж, миссию свою я выполнил... пойду, пожалуй.

     - Погодите, - всполошился Егор. - А чай? Как раз вскипел...

     - Нет, спасибо. Поздно уже, а меня ждут. - Любомир Владимирович решительно

поднялся.

     - Давайте я вас хотя бы отвезу,  - предложил Егор. - Где ваши родственники

живут?

     - Э-э... на Комарова...

     - Тем более. Это северный жилой массив - другой конец города, и добираться

вам туда только с пересадкой. А у меня машина.

     - Что ж, если вас не затруднит...

     Машин в это время на улицах было уже не очень много, и доехали они быстро.

      - До свидания,  Егор Петрович,  -  сказал Любомир Владимирович, выходя из

машины.  - Приятно было с вами познакомиться, спасибо, что довезли... и вот еще

что.  На вашем месте я  не стал бы слишком затягивать с  посещением вашей мамы.

Повторяю, что жить ей, судя по всему, осталось недолго. Так что поторопитесь.

     "А  ведь не  так  прост господин Пахалюк,  как  мне показалось вначале,  -

подумал Егор,  трогаясь с  места.  -  С виду -  обычный малозаметный и ничем не

примечательный человек,  а поговоришь с ним,  и видно,  что и образованность, и

ум,  и воспитание -  все при нем.  Правду говорят, что нельзя судить о людях по

первому впечатлению. Но мама... Рак. Господи, что же делать?!"

     Он протянул руку, чтобы включить радио...

     Анюта! Как он мог забыть?!

     - Я здесь, Егор, - сказала Анюта. - Что-то случилось? Ты взволнован.

     - Случилось. Но... Как ты узнала?

     - Я  чувствую твое настроение.  Вернее,  скажем так,  физическое состояние

твоего организма.  Сейчас,  например,  я  наблюдаю у  тебя  ускоренный пульс  с

некоторым сбоем ритма,  что  говорит о  том,  что  ты  взволнован.  Есть и  еще

кое-какие признаки.  В общем-то, все это не так уж сложно. Есть вещи посложнее.

Так что произошло?

     И Егор рассказал, что произошло.

     Анюта слушала молча, не перебивая.

     - Такие вот невеселые дела, - закончил Егор.

     Анюта молчала.

     Он почувствовал себя неловко.  Так бывает,  когда у тебя трудности,  но ты

уверен в  том,  что человек,  к  которому ты  обратился,  тебе поможет.  А  он,

оказывается, вовсе не собирался этого делать, и теперь ему тоже неловко, потому

что он не знает, как бы тебе помягче это объяснить.

     - Ну, чего ты молчишь? - не выдержал Егор.

     - А что я должна говорить?

     -Я думал... я надеялся, что ты мне поможешь.

     - Каким образом?

     - Ну...  ты ведь не станешь отрицать,  что вылечила у моего друга Володьки

Четвертакова гастрит?  А Короля так вообще с того света вытащила.  Четыре дырки

было в мужике. Или это не ты, а так - чудо произошло. Решил господь вмешаться в

мою жизнь непутевую и явил чудо.

     - Ты не понимаешь...

     - Да куда уж нам понять!

     - Ты  не  понимаешь,  чего мне это стоило.  Небольшие неполадки в  системе

пищеварения твоего друга -  ерунда.  А вот второй... Но ведь если бы он умер, у

тебя были бы очень большие неприятности, верно?

     - По-твоему, если умрет моя мама, то это будет маленькой неприятностью?

     - Ты сам сказал, что не видел ее много лет и успел забыть.

     - Как видишь, жизнь напомнила. Это ведь моя мама. Понимаешь? Мама!

     - Да куда уж нам понять!

     С  шипением Егор  выдохнул воздух сквозь стиснутые зубы и  замолчал.  Так,

молча, они проехали пару километров.

     - Черт с тобой,  - Егор постарался, чтобы голос его звучал как можно более

равнодушно.  -  Поеду на поезде.  А еще лучше - завтра самолетом. Деньги, слава

богу, есть.

     Анюта не ответила.

     Он загнал машину во двор и пошел к соседу -  надо было позвонить на вокзал

и в аэропорт.

     Через  пятнадцать минут выяснилось,  что  самолеты напрямую до  Львова уже

давно не летают.  Можно лететь через Киев,  но завтра рейса на Киев нет. Только

послезавтра. А поезд Адлер - Львов отходит завтра в час ночи, то есть буквально

через три часа, и будет во Львове через тридцать шесть часов.

     "Поеду  поездом,   -   решил  он,   -  сейчас.  Голому  одеться  -  только

подпоясаться".

     - Спасибо,  дядя Леша,  -  поблагодарил он  соседа.  -  Тут  вот еще какое

дело...

     И он вкратце объяснил дяде Леше ситуацию.

     - Поезжай,  -  одобрил сосед Егорове решение.  -  Помню я  твою мать очень

хорошо...  Надо же,  беда какая!  Поезжай. А за домом и Тихоном я присмотрю. Не

беспокойся.

     Егор передал ему запасные ключи и пошел собираться.

     Было десять минут двенадцатого,  когда Егор с дорожной сумкой в руке вышел

на крыльцо,  запер за собой дверь и  закурил,  оглядывая двор и  размышляя,  не

забыл ли он в поспешных сборах о чем-нибудь важном.

     Так,  деньги, документы и ключи - в кармане, в сумке - пара чистого белья,

рубашка, свитер, носки, бутерброды и книга какой-то, еще не читанной зарубежной

фантастики. А чего не хватит - приобретет в дороге.

     Он спустился с крыльца и направился к воротам. Открыл калитку и уже шагнул

было на улицу, когда за его спиной тихонько просигналила Анюта.

     Егор обернулся.

     Трижды вспыхнули и погасли фары, завелся двигатель.

     "Проявить,  что ли,  характер?  Нет,  пожалуй, не стоит. Может, у нее тоже

есть свои трудности,  о которых я и не догадываюсь. Возможно, что эти трудности

таковы, что я в принципе не могу о них догадаться. Эх, ладно..."

     Он закрыл калитку и пошел к машине.

     - Я передумала, - коротко сообщила Анюта, когда он сел за руль.

     - Я очень рад, - искренне сказал Егор. - Значит, поехали?

     - Поехали.

     - Тогда погоди маленько,  я схожу в дом, возьму карту автомобильных дорог.

Где-то она у меня...

     - Зачем она тебе?

     - Как это "зачем"?  Чтобы знать,  куда ехать,  разумеется. Видишь ли, я ни

разу не был в тех краях.

     - А куда нужно ехать?

     - Есть  на  Украине такой город.  Львов называется.  Там  живет моя  мама.

Надеюсь, что еще живет.

     -Львов... Сейчас.

     Анюта замолчала, и Егор в ожидании закурил. Ему почудилось, что он слышит,

как падают секунды - будто капли воды из неплотно закрученного крана.

     - Все  ясно,-  тон  Анюты был спокойным и  деловым.  -  Я  знаю,  где это.

Открывай ворота и поехали.

     - Куда?

     - Для начала за город. Например, на север.

     - А потом?

     - Я подскажу, не беспокойся.

     - Как скажете, мисс. - Егор вылез и пошел открывать ворота.

     Справа пролетело освещенное ярким  электрическим светом здание аэропорта -

одно из немногих сооружений приличной архитектуры в городе,  -  и вскоре Ростов

остался позади.

     - Что,  едем до Новочеркасска,  а потом налево? - с напускным безразличием

осведомился Егор.

     - Откуда ты узнал, что я мисс? - вместо ответа спросила Анюта.

     - Что? - Егор чуть не выпустил руль.

     - Повторяю, - голос у Анюты стал низким и каким-то обеспокоенным. - Откуда

ты узнал,  что я мисс?  Другими словами,  откуда тебе известно,  что у меня нет

пары?

     - Э-э... вообще-то мне это было неизвестно. Так просто сказал. А что, есть

проблема?

     - Для нас - да.

     - Для "нас" - это для кого? - быстро спросил -Егор.

     - Много будешь знать -  скоро состаришься,  -  помолчав, ответила Анюта. -

Так, пристегни ремень, пожалуйста.

     - Еще чего! - возмутился Егор. - Ночь на дворе, все гаишники спят.

     - Пристегни,  пристегни, - добродушно, но настойчиво посоветовала Анюта. -

Это необходимо для нашего дальнейшего путешествия.

     - Ну-ну...  -  Егор  оторвал правую руку от  руля и  пристегнул ремень.  -

Готово.

     - Замечательно.  А теперь - не пугайся. И тут Егор понял, что земля уходит

из-под колес машины.  Секунда,  другая...  резким ускорением его вжало в спинку

кресла,  нос  автомобиля задрался,  свет фар растерянно растворился в  небе,  и

Анюта, словно заправский истребитель, стала резво набирать высоту.

     - Фары, - сказала она с заметным напряжением в голосе.

     - Что фары? - не понял обалдевший Егор.

     - Отключи фары. Кто-нибудь заметит свет - пойдут слухи.

     - Подумаешь!  - Егору стало весело. - Одним НЛО больше в нашем сумасшедшем

мире, одним меньше - какая разница!

     - Все равно отключи. Для локаторов я незаметна, а вот свет...

     - Тут  ты  права,  -  Егор протянул руку и  выключил фары.  -  Наши бравые

военные хоть и  пропустили в  свое время Матиаса Руста,  но  при случае могут и

рвение проявить,  -  и  тут  до  него дошло.  -  Эй,  а  почему ты  сама их  не

отключила?!

     - Если я все буду за тебя делать, то, пожалуй, мне до конца жизни придется

ходить у тебя в няньках.  А это,  поверь, отнюдь не входит в мои планы. Сейчас,

пожалуйста, помолчи, послушай музыку, если хочешь, а я займусь делом. Хорошо?

     - Хорошо,  -  несколько растерянно согласился Егор.  Впрочем,  ему  ничего

другого и не оставалось.

 

     Глава 15

     Было время,  когда Егор, как, впрочем, и миллионы других граждан, довольно

часто  пользовался услугами гражданской авиации.  Времена  изменились вместе  с

ценами  на  авиабилеты,   и  теперь,  со  страхом  и  восторгом  поглядывая  на

проплывающие далеко внизу огни,  он пытался вспомнить,  когда летал в последний

раз. По всему выходило, что очень давно. Лет десять назад, не меньше.

     Но сейчас ему казалось,  что он летит в  первый раз.  Полет на современном

пассажирском  лайнере  -   это  скорее  не  полет,   а   просто  перемещение  в

пространстве.

     Вы  сидите в  салоне вместе с  десятками других пассажиров,  окруженный со

всех  сторон  скучным гулом  двигателей и  специфическим,  только внутренностям

авиалайнера присущим  запахом,  и  не  знаете,  чем  занять  время.  Пейзаж  за

иллюминатором,  конечно, впечатляет, но ненадолго, а если полет проходит ночью,

то в  этот самый иллюминатор и вообще таращиться незачем -  все равно ничего не

увидишь.  Остается или читать,  или спать, или просто думать (если есть о чем),

или,  на худой конец,  общаться с соседом.  Опять же,  если сосед (соседка) вам

интересны и склонны к общению.

     Чаще всего вы просто спите.  А когда просыпаетесь,  то самолет уже идет на

посадку и пора думать о предстоящих сугубо земных делах.

     Но сейчас... Нет, сейчас все было совершенно по-

     Другому.

     В  салоне машины слабым зеленоватым светом горела только панель управления

и  шкала настройки приемника,  и Егор отлично мог наблюдать звездное небо через

лобовое стекло и темную землю внизу с редкой россыпью электрических огней через

боковое.  Опять  же,  двигатель молчал,  и  только шипящий свист  рассекаемого,

воздуха заполнял собой тишину.

     "Интересно, на какой мы высоте и с какой скоростью летим", - подумал Егор.

     На  этот вопрос ответ могла дать только Анюта,  но  она  попросила его  не

мешать,  и Егор не стал спрашивать.  "Узнаю,  когда приземлимся",  -  решил он,

после  чего  настроил приемник на  любимый  "Маяк"  (передавали старый  хороший

джаз),  откинул в  удобное положение спинку кресла,  закурил и  стал  думать об

Анюте.

     "Анюта,  Анюта...  Несомненно,  женщина. Или живое существо женского рода.

Живое существо женского рода, поселившееся у него в машине. Да нет, пожалуй. Не

просто поселившееся в машине, а ставшее машиной. Или это машина стала ею? Каким

образом? Стоп. Что есть жизнь? Ничего себе вопросик. Ты, старик, ничего попроще

подобрать не мог? Ладно, что, допустим, говорил по этому поводу товарищ Фридрих

Энгельс?  Правильно.  Жизнь  есть  способ  существования белковых тел.  Научили

когда-то дурака - на всю жизнь запомнил. Запомнить-то запомнил, да что толку...

Все  равно  других определений не  знаю.  Для  планеты Земля  сие  определение,

впрочем, подходит. А если Анюта не с Земли? Инопланетянка, блин! Нет, все равно

трудно представить.  Инопланетяне,  как известно,  маленькие и  зеленые,  а эта

вообще непонятно как выглядит. То есть понятно, что она выглядит как "ВАЗ-2101"

и не более того.  Черт,  а может,  она это...  дух?  Скажем,  неуспокоенный дух

какой-нибудь невинно убиенной женщины...  или  тогда она  была бы  привидением?

М-мда,  предположение  ничем  не  лучше  первого.  Даже,  прямо  скажем,  хуже.

Инопланетяне еще туда-сюда, а вот духи... Как-то я к этому не очень. Хотя, если

бог есть,  то  должны быть и  духи,  верно?  А  бог есть?  Тьфу на тебя!  Эдак,

пожалуй,  можно действительно крышей поехать. Нет, старик, информации у тебя до

сих пор маловато,  чтобы делать хоть какие-то  мало-мальски верные выводы.  Тут

по-другому надо.  Представь себе,  что  это  действительно женщина,  которую ты

просто в данный момент не можешь увидеть.  Эта женщина явно к тебе относится не

без симпатии, да и ты, надо признать..."

     Егор  усиленно стал  представлять себе женщину по  имени Анюта.  Женщину с

мягким и чуть низким голосом. Чаще добрую. Но иногда капризную. Игривую. Умную.

Чувствительную. Знающую себе цену.

     Образ ускользал.  Егор, закрыв глаза, тянулся, тянулся, тянулся за ним все

дальше и  глубже,  и еще дальше и глубже...  И вот уже он,  кажется,  различает

неясный силуэт в проеме двери, за которой ночь, степь и звезды.

     Они ехали бок о  бок верхом на  лошадях ночью по  цветущей весенней степи.

Над ними кружилось глубокое звездное южное небо,  и где-то далеко горел костер.

Лошади шли неспешным шагом прямо на этот костер, но он отчего-то не приближался

и не отдалялся -  оставался на месте, все такой же далекий, колеблющийся язычок

живого огня.  Впрочем, это их не особенно волновало, потому что они были заняты

беседой. Какой-то спокойной, но очень важной беседой. Только вот о чем была эта

беседа...  То ли о  судьбах мира?  То ли о них самих?  И кто мерно покачивается

рядом с  ним в  седле?  Не  различить лица -  слишком темна степная южная ночь,

далеко до рассвета, и сегодня не будет луны.

     Только силуэт.

     Только голос.

     Только запах.

     Не дорогой шампунь и  не французские духи.  Просто запах молодой,  чистой,

здоровой кожи и  таких же волос.  Этот запах удивительным образом смешивается с

запахом  цветущих  степных  трав  и  лошадиного  пота  в  совершенно  одуряющий

коктейль, от которого кружится голова и от которого никогда не бывает похмелья.

     А  потом он  оборачивается и  видит,  что  край маленького облака,  еще  с

полуночи забытого ветром на востоке,  уже заметно порозовел,  и это значит, что

скоро наступит утро.

     Егор открыл глаза и  с  удивлением обнаружил,  что отлично выспался,  хотя

спал всего каких-то два часа.

     Анюта плавно шла на снижение.

     Егор с хрустом потянулся и посмотрел назад. На востоке едва-едва намечался

рассвет.

     - Доброе утро, Анюта! - весело поприветствовал Егор.

     - Доброе утро. Мы почти на месте. Я незаметно опущусь на дорогу километрах

в  двадцати за  городом,  а  дальше поедешь сам,  чтобы  не  привлекать лишнего

внимания.

     - Полностью с тобой согласен, дорогая.

     - Как ты меня назвал?!                   

     - Э-э... а ты что, против того, чтобы быть кому-то дорогой?

     - Н-нет,  не против,  наверное. Просто меня никто так раньше не называл. Я

что, вправду тебе дорога?

     - Еще  как!  -  совершенно искренне воскликнул Егор  и  поспешил перевести

разговор на другую тему.  -  Кстати, ты же просила с тобой не говорить во время

полета, а сама болтаешь.

     - Ничего,  я  уже  приспособилась.  Поначалу  было  трудновато,  вот  я  и

попросила не болтать. Сейчас уже все нормально.

     - Вот и отлично. Однако, гляжу, скоро земля.

     - Да. Приготовься.

     - Всегда готов, как юный пионер.

     Анюта не ответила.

     Машина резко сбросила скорость.

     Потом еще.

     Егор,  глядя вниз,  почти ничего не мог различить в  пока еще ночной тьме,

тем более что здесь,  у самой земли,  было гораздо темнее, чем там, наверху. Он

только понял по  свету фар изредка проезжающих автомобилей,  что прямо под ними

дорога.

     Анюта зависла в воздухе, потом вдруг провалилась на десяток метров вниз (у

Егора  желудок прыгнул к  горлу  и  снова встал на  место) и  мягко,  почти без

толчка, приземлилась на все четыре колеса.

     - С мягкой посадкой вас, Егор Петрович! -весело сказала Анюта.

     - Спасибо.   -  Егор  сглотнул  слюну.  -  Лихачка  ты,  Анюта.  Воздушная

хулиганка,  можно сказать. Кто ж так резко падает? Я уж думал, хана нам, сейчас

грохнемся.  Но ошибся. Сама посадка, надо признать, прошла действительно мягко.

Где мы?

     - В  тридцати двух  километрах от  Львова на  второстепенной дороге.  Если

ехать прямо,  то через четыре километра будет шоссе.  Там -  направо,  и  через

полчаса неспешной езды мы на месте.

     - Здорово. - Егор огляделся.

     Тьма серела,  и он уже мог различить, что они стоят на самой обочине узкой

асфальтированной дороги, а с двух сторон этой дороги к ним подступает лес.

     - Я сейчас, - сказал Егор и открыл дверцу. - Подожди, ладно?

     - Да уж подожду, - хмыкнула Анюта. - Никуда не денусь.

     - Ну да,  - смущенно улыбнулся Егор. - Действительно. Я и забыл. Хотя ведь

ты прекрасно можешь двигаться и без меня, верно?

     - Верно. Только куда?

     - То есть?  -  не понял Егор.  Он уже стоял снаружи, переминаясь с ноги на

ногу, и придерживал дверцу рукой, чтобы было лучше слышно.

     - Куда мне без тебя двигаться?  - терпеливо пояснила Анюта. - Что подумают

люди, увидев движущуюся без водителя машину?

     - А!

     - Глупый ты какой-то иногда бываешь у меня,  -  вздохнула Анюта.  - Ладно,

иди. Ты ведь, кажется, куда-то хотел?

     Город Львов открылся внезапно.

     Уже  совсем рассвело.  Егор неторопливо преодолел длинный подъем и  увидел

внизу город. Он остановился и вылез из машины. Было пять часов утра.

     Перед ним предстало удивительное зрелище.  Низко стелющийся туман укутывал

город  как   одеяло,   пряча  под  собой  дома  и   улицы.   Только  колокольни

многочисленных церквей  и  соборов да  отдельные крыши  наиболее высоких зданий

высовывались из  этой молочной белизны,  и  первые лучи солнца окрашивали их  в

юный розовый цвет.

     "Красиво,  - подумал Егор. - Очень красиво. Теперь один вопрос: как в этом

тумане мне найти улицу Драгоманова с  учетом того,  что украинского языка я  не

знаю?"

     Он наклонился к открытому окну и спросил:

     - Анюта, может, ты знаешь, как проехать на улицу Драгоманова?

     Ответа он не получил. Зато получил вопрос.

     - Пробачьте,  з  кiм ви розмовляете?  -  с  явно вопросительной интонацией

произнес сзади уверенный мужской голос.

     Егор выпрямился и медленно Обернулся.

     * Извините, с кем вы разговариваете? (Здесь и далее прим. пер.)

 

     Прямо  перед ним  стоял невысокого роста молодой мужчина в  опрятной форме

лейтенанта милиции.  В  левой руке он держал кожаную папку для бумаг.  "Хороший

мент,  -  с уважением подумал Егор,  -  совсем неслышно подошел.  Профессионал,

блин".

     - Сам с собой, - как можно дружелюбнее улыбнулся Егор. - Есть у меня такая

дурацкая привычка, когда я один, - и добавил: - Здравствуйте.

     - Здравствуйте, - сказал милиционер по-русски с сильным акцентом. - Откуда

едете?

     Начинается, мысленно вздохнул Егор, но решил не нарываться.

     - Из Ростова-на-Дону. К маме. Она здесь живет.

     - Во Львове?

     - Да,  заболела сильно, я приехал навестить. Но дело в том... Понимаете, я

никогда раньше не был во Львове.  Мама моя живет на улице Драгоманова,  а  я не

знаю, где это и как туда доехать.

     - К  маме...  -  взгляд милиционера несколько смягчился.  -  Если вы  меня

подвезете до города, я покажу вам улицу Драгоманова.

     - С удовольствием! - обрадовался Егор. - Садитесь!

     Через двадцать минут петляния по  улицам (в жизни Егор не попадал в  такие

запутанные города) лейтенант сказал: "Стоп" - и они остановились.

     - Вот  улица Драгоманова,  -  протянул вперед руку Егоров спутник.  -  Вам

какой номер дома нужен?

     - Э-э... одиннадцатый, - припомнил Егор.

     - Это чуть дальше.  Метров через двести по левую сторону.  А  я,  с вашего

позволения, выйду здесь.

     - Спасибо, - сказал Егор. - Без вас бы я эту улицу в жизни не нашел.

     - А как же язык, который до Киева доведет?

     - Так  был  бы  язык,  -  смущенно улыбнулся Егор.  -  Я  ведь  не  говорю

по-украински.

     Лейтенант внимательно посмотрел на Егора.

     - Вы вообще-то когда-нибудь бывали в Западной Украине? - спросил он.

     - Я и в Восточной-то был всего один раз. Проездом в Киеве. Давно.

     - Понятно.  И, вероятно, считаете, что здесь сплошь все ненавидят москалей

и тут же норовят дать в морду при первых звуках русской речи?

     - Вообще-то я как-то об этом не задумывался, но... 

     - Но я читаю газеты и смотрю телевизор, так? - подхватил милиционер.

     - Допустим,  -  нахмурился Егор.  Он никак не мог понять, что от него надо

его облеченному властью спутнику.

     - Да вы не волнуйтесь,  -  усмехнулся лейтенант. - Просто я хотел сказать,

что  отнюдь не  все в  Украине считают русских врагами.  Наоборот.  Большинство

думает прямо противоположное.  А  уж  язык русский на уровне разговорного знают

все.  Вежливо спросить -  вежливо ответят. Конечно, можно случайно нарваться на

какого-нибудь дурака-националиста, но такие везде есть. В том числе и у вас.

     - Что ж,  -  улыбнулся Егор, - вы меня успокоили. На самом деле я тоже так

думаю.

     - Тогда -  успехов, - протягивая руку, улыбнулся в ответ лейтенант и сразу

стал  похож  на  озорного мальчишку,  надевшего баловства ради  форму  старшего

брата.

     - Спасибо, - Егор с удовольствием пожал крепкую ладонь. - Вам тоже.

     Лейтенант открыл дверцу и уже было выбрался из машины,  когда в голову ему

пришла еще одна мысль.

     - Мама-то чем больна? - участливо спросил он.

     - Рак, - коротко ответил Егор.

     - Сочувствую,  -  присвистнул лейтенант.  -  И у вас, кроме нее, во Львове

никого нет? Ну там друзья, родственники...

     Егор молча помотал головой.

     - Тогда вот вам моя визитка,  - милиционер протянул Егору кусочек картона,

который,  как  Егору  показалось,  сам  собой  появился в  его  руке.  -  Будут

затруднения - звоните.

     - Спасибо, - растерянно сказал Егор, беря визитку.

     - До свидания.

     - До свидания.

     - Что ты обо всем этом думаешь,  Анюта? - спросил Егор, задумчиво трогаясь

с места.

     - По-моему, хороший человек.

     Если бы у Анюты были плечи, она бы сейчас ими пожала, подумал Егор.

     - По-моему,  тоже,  -  согласился он.  -  Даже странно:  мент -  и хороший

человек. Да еще и украинский мент в придачу... Ладно, будем искать маму.

     Он медленно ехал по неширокой,  идущей слегка в гору улице,  вглядываясь в

номера домов.  Вот  он,  номер одиннадцать!  Старый четырехэтажный дом с  одним

подъездом. Рановато, конечно, но, с другой стороны, не каждый день он приезжает

к смертельно больной матери.  Нечего ждать.  Нужно сразу, как в холодную воду с

разбега.

     Егор  приткнул автомобиль к  бордюру,  потянул на  себя  ручной  тормоз  и

выключил двигатель.

     - Ну, я пошел, - сказал он.

     - Счастливо,  -  тихо ответила Анюта. Егор пересек улицу, вошел в подъезд,

поднялся на три ступеньки и оказался на лестничной площадке первого этажа.

     Высокая дверь с  белой цифрой "один" на темно-синей металлической овальной

бляхе оказалась слева. Тут же, возле двери, имелся и звонок.

     Егор  помедлил,   стараясь  унять  бешеное  биение  сердца,  потом  поднял

неожиданно ставшую страшно тяжелой руку и утопил черную пластмассовую кнопку.

     Через дверь он услышал,  как в глубине квартиры раздался резкий отрывистый

звонок.

     Он позвонил еще дважды.

     Безрезультатно.

     То  ли  мама крепко спала,  то  ли...  Егор поежился от нехороших мыслей и

собрался  было  позвонить в  четвертый раз,  как  тут  дверь  квартиры напротив

отворилась и  на  площадку вышла полная рыжая женщина средних лет в  спортивных

штанах и  какой-то  залихватской ярко-желтой футболке с  широченными рукавами и

непонятной надписью по-английски на груди.  Грудь впечатляла.  В руке у женщины

был поводок,  на  другом конце которого обнаружилась маленькая темно-коричневая

лохматая собачонка с лицом обиженной летучей мыши.

     - Здравствуйте, - поздоровался Егор и постарался дружелюбно улыбнуться.

     - Здравствуйте,   -   женщина  закрыла  дверь  и  воззрилась  на  Егора  с

неподдельным интересом.

     Собачонка присела в стороне и тоже уставилась на Егора.

     - Извините, вы не подскажете, как мне найти Таисию Григорьевну Хорунжую? -

спросил Егор.

     - А вы, простите, кто ей будете?

     - Я ее сын.

     - Да что вы говорите?!  -  желтая футболка всплеснула рукавами и  выронила

поводок.

     Маленькая темно-коричневая собачка,  радостно  сверкнув черными  глазками,

немедленно воспользовалась ситуацией и  рванула по  ступенькам на выход.  Внизу

она  энергично налегла всем  своим  невеликим телом на  дверь,  проскользнула в

образовавшуюся щель  и...  Егор  одним  прыжком  преодолел все  три  ступеньки,

наклонился и  в  самый последний момент успел ухватить поводок,  конец которого

совсем готов был исчезнуть за дверью.

     Через пять  минут все  трое уже  прогуливались в  расположенном неподалеку

городском Ботаническом саду,  работницей которого оказалась его новая знакомая.

Знакомую звали Алина Леонидовна,  и  она,  по  ее словам,  состояла в  соседках

Таисии Григорьевны последние пятнадцать лет.

     - Ах, Егор, мне так жалко Таичку, вы не представляете! - призналась она. -

Рак - это ужасно! Это просто ужасно!

     - А где мама сейчас? - терпеливо поинтересовался Егор.

     - Так  в  больнице,   конечно!   -   наконец  соизволила  объяснить  Алина

Леонидовна.  -  Где же ей еще быть?  Правда,  надо сказать,  что в  больницу ее

увезли только вчера утром,  а до этого все время она была дома.  Говорила,  что

дома ей лучше,  а на врачей все одно нет никакой надежды.  Но вчера утром стало

Таичке совсем плохо и пришлось вызвать "Скорую".

     - А в какую больницу ее отвезли, Алина Леонидовна?

     - А... - соседка Егоровой мамы в недоумении остановилась. - Ой, а я даже и

не знаю... Наверное, туда, где она раньше лежала. В онкологическую.

     - А где это?

     Алина  Леонидовна подробно  объяснила Егору,  что  онкологическая больница

находится на  улице  Броневой,  которая,  в  свою  очередь,  отходит  от  улицы

Стрый-ской уже почти на самом выезде из города.

     - Вам нужно сесть на автобус...

     - Я на машине.

     - Ну  тогда еще  лучше.  Сейчас спуститесь вниз  к  площади Ивана Франко и

оттуда поедете вверх по  Стрыйской.  Слева будет наш знаменитый Стрыйский парк,

потом пойдет более-менее современная застройка...  в общем,  когда поймете, что

город кончается,  спросите у  кого-нибудь,  где улица Броневая.  Только сейчас,

наверное, еще слишком рано, в такое время вас вряд ли пустят в палату.

     - Ничего, - задумчиво сказал Егор, созерцая цветущую магнолию, - пустят. А

если совсем уж пускать не будут -  подожду на месте. Скажите, Алина Леонидовна,

где тут в это время можно выпить кофе?

     - С  этим  в  нашем  городе  вообще-то  не  проблема,  кавярни -  кофейни,

по-вашему,  -  на каждом углу,  - подумав, ответила мамина соседка, - но сейчас

действительно слишком рано. Так что если не побрезгуете, то кофе можно выпить у

меня. Вы что, всю ночь провели за рулем?

     - Немного поспал,  -  улыбнулся Егор.  -  Не волнуйтесь, Алина Леонидовна.

Все,  что мне нужно, - это большая чашка крепкого кофе, а в машине у меня лежат

бутерброды с очень хорошей колбасой, которые нужно съесть, чтобы не пропали.

     - Значит,  договорились,  -  обрадовалась Алина Леонидовна.  -  Бутерброды

ваши, кофе мой.

 

     Глава 16

     Когда  Егор  остановил  машину  на  стоянке  у   городской  онкологической

больницы, было девять часов тридцать минут утра по московскому времени и восемь

тридцать по местному.

     "Пожалуй, уже можно", - подумал Егор и направился ко входу.

     Через  пятнадцать  минут  выяснилось,   что  Хорунжая  Таисия  Григорьевна

находится в  реанимации,  доступ  в  которую  категорически запрещен  всем  без

исключения родственникам.

     - Даже единственному сыну? -- без надежды осведомился Егор.

     - Даже  ему,  -  безжалостно ответила  противного  вида  тетка  из  окошка

регистратуры.

     Егор вздохнул и вышел на улицу покурить и подумать.

     Еще через двадцать минут,  пообщавшись с  такими же,  как и  он,  но более

опытными родственниками больных, он узнал массу полезных вещей.

     Во-первых, что реанимация находится на четвертом этаже.

     Во-вторых,   что   заведующего  реанимационным  отделением   зовут   Антон

Михайлович.

     В-третьих,  что  Антон  Михайлович  охотно  берет  взятки  и  предпочитает

доллары.

     В-четвертых,  что  он,  Антон Михайлович,  буквально только что  пришел на

работу.

     В-пятых,  что  в  больнице  совсем  нет  лекарств,  особенно болеутоляющих

(вернее, они есть, но только за большие деньги).

     А также массу иных полезных вещей.

     Пора было действовать.

     Он  загасил  окурок,  бросил  его  в  урну,  одернул куртку  и  решительно

распахнул входную дверь.

     На  четвертый этаж  удалось попасть беспрепятственно,  но  дальше начались

некоторые трудности.

     Так  вышло,  что  за  всю  свою тридцатипятилетнюю жизнь Егору ни  разу не

пришлось давать  взятку,  и  теперь он  чувствовал себя  не  в  своей  тарелке.

Деваться,   однако,   было   некуда,   и,   призвав  на   помощь  врожденное  и

благоприобретенное нахальство коренного ростовчанина,  он  сунул пять  долларов

церберше на этаже, после чего получил халат и лично был препровожден к кабинету

заведующего реанимационным отделением.

     Антон Михайлович,  вальяжный,  начинающий лысеть со  лба  пятидесятилетний

мужчина,  благосклонно согласился уделить раннему посетителю пять  минут своего

драгоценного времени.

     Егор вкратце рассказал,  кто он такой (пришлось даже показать паспорт),  и

аккуратно положил под  чью-то  историю болезни,  лежащую на  столе  прямо перед

Антоном Михайловичем, стодолларовую банкноту.

     Заведующий реанимационным отделением издал неопределенный звук,  небрежным

движением убрал деньги во внутренний карман и сказал:

     - Ну что ж,  в  порядке исключения,  думаю,  можно вам разрешить посещение

прямо  сейчас.   Тем  более,  если  позволите  мне  быть  откровенным,  надежды

практически нет никакой.  Разве что чудо,  но  чудеса,  как вы  сами понимаете,

случаются крайне редко.  И  еще.  У  вашей мамы сильные боли,  а  у нас тяжелое

положение с болеутоляющими средствами и...

     - Да,  именно об этом, Антон Михайлович, я тоже хотел с вами поговорить, -

перебил его Егор.  - Вот сто долларов. Пожалуйста, введите маме лекарство прямо

сейчас. Если нужно, я заплачу еще.

     - М-м... пока этого вполне хватит.

     Он  снял  трубку и  отдал распоряжение по  телефону,  после чего предложил

Егору сигареты "Мальборо", пепельницу и зажигалку.

     - Спасибо,  я  курю свои,  -  ответствовал Егор и в свою очередь предложил

заведующему "Донской табак".

     Антон Михайлович выразил заинтересованность неведомой ему доселе маркой, и

оба закурили.

     - Все  равно  нужно  подождать,  пока  подействует  лекарство,  -  пояснил

заведующий. - А вы, я вижу, не местный?

     Они  поговорили  о   былом  могуществе  Союза  Советских  Социалистических

Республик,  посетовали на  теперешнюю разобщенность братских  народов,  нищету,

дороговизну,  коррупцию властей и  пришли к  выводу,  что Украина,  равно как и

Россия,  катится в ту же пропасть,  дна которой до сих пор не видно.  Пора было

идти.

     - Пожалуй, не буду вам мешать, - решил Антон Михайлович, проводив Егора до

палаты. - Только потом обязательно загляните ко мне, хорошо?

     - Хорошо, - кивнул Егор, сделал глубокий вдох и выдох и открыл дверь.

     Это была палата на двоих.

     Мама -  он  узнал ее  сразу -  лежала у  окна и  смотрела на  Егора широко

распахнутыми серыми глазами,  его  глазами,  в  которых Егор увидел изумление и

страх.

     На  деревянных ногах  он  подошел к  кровати,  сел  на  краешек и,  сквозь

перехвативший горло спазм, даже не прохрипел, а прокаркал:

     - Ма-ма...

     - Сынок... Егорушка...

     Соседка по палате спала и  не видела,  как мать и  сын плачут,  обнявшись,

счастливыми и горькими слезами.

     А  потом что-то неуловимо изменилось,  и когда Егор выпрямился,  то сквозь

пелену слез увидел,  что мама лежит странно и  неподвижно с закрытыми глазами и

застывшей улыбкой на тонких обескровленных губах.

     Никогда на  глазах Егора не умирал человек,  но он понял,  что мама только

что умерла.

     Впоследствии Егор  и  сам  удивлялся быстроте и  решительности собственных

действий.  Он  как-то  сразу  сообразил,  что  звать  персонал  реанимационного

отделения бесполезно, - ему ведь ясно сказали, что больная обречена и спасти ее

может лишь чудо.

     И такое чудо у Егора в запасе имелось.

     В два шага он очутился у окна и рывком распахнул настежь створки.

     Свежий майский ветерок ворвался в палату,  крутнулся по углам и, подхватив

застарелые запахи болезни, боли, лекарств и смерти, вышвырнул их наружу.

     Егор глянул вниз, увидел на автостоянке свою машину и во всю мощь глотки и

легких рявкнул так, что с крыши взлетела стая голубей:

     - Анюта! На помощь!

     Целую,  длящуюся вечность,  секунду ничего не происходило. А потом события

поперли напролом, будто толпа пассажиров в метро в час пик, стараясь непременно

влезть в один и тот же очень короткий временной интервал.

     Проснулась и  испуганно приподнялась на  локтях мамина соседка по палате -

молодая  черноволосая женщина с  изможденным лицом,  чем-то  похожая на  певицу

Софию Ротару.

     Дверь палаты распахнулась,  и на пороге, словно ниоткуда, возникла больших

размеров дежурная врачиха с гневным выражением лица.

     Анюта оторвала колеса от земли и взмыла в воздух.

     На площадке перед больницей раздались изумленные крики невольных зрителей:

     - Твою мать!

     - Дывысь!

     - Гляди, гляди!

     - Ой, мамочки, шо робыться!

     - Рятуйтесь, добры люды! И прочее в том же духе.

     Егор повернулся к кровати,  откинул казенное одеяло и взял почти невесомое

тело матери на руки.

     - Что вы делаете?! - завопила дежурная врачиха. - Антон Михайлович!

     Анюта уже висела вплотную к окну, и ее задняя дверца была распахнута.

     Егор ногой пододвинул к окну стоящий неподалеку,  стул и, воспользовавшись

им как ступенькой,  взошел на подоконник. Потом он пригнулся, боком протиснулся

внутрь машины, устроил маму, повернулся и крикнул:

     - Не волнуйтесь,  с ней все будет в порядке!-  и тихо добавил: - Анюта, мы

исчезаем.

     Анюта плавно рванула с места,  заложила крутой вираж и, ускоряясь, пошла в

сторону близлежащего леса.

     Егор лежал на лесной поляне в  густой траве и  смотрел в небо.  Небо здесь

было  высокое,  какого-то  необыкновенно ясного  голубого  цвета  с  маленькими

плотными белоснежными облаками, неторопливо и причудливо меняющими свою форму и

так же неторопливо плывущими с запада на восток,  -  небо, совсем не похожее на

его родное, вечно подернутое пылевой дымкой, ростовское небо.

     Около  четырех  часов  назад  Анюта  опустилась  на  проселочную дорогу  и

приказала:

     - Слушай, выполняй и не задавай вопросов. Первое: я сейчас же меняю форму,

чтобы нас не узнали.  Второе:  мы едем на заправку,  что тут неподалеку,  и  ты

заливаешь в  бак  бензин.  Третье:  если  мне  удастся  спасти  твою  маму,  ты

возвращаешься в  город  на  обычной  машине,  потому  что  контакт со  мной  на

несколько дней будет прерван.

     Егор только кивнул в ответ и выдавил из себя какой-то неопределенный звук,

с восторженным испугом наблюдая за трансформацией собственного автомобиля.

     Это  было  похоже на  сцену из  фантастического фильма.  Металл и  пластик

салона  "поплыли".   Рулевая  колонка,   "баранка",   приборная  доска,   рычаг

переключения передач и рычаг ручного тормоза,  сиденья, обивка, дверные ручки и

сами дверцы - все прямо на глазах меняло прежние привычные очертания, перетекая

из одной формы в другую.

     Пораженный,  Егор  выскочил  из  машины  и  еще  успел  заметить последние

изменения корпуса и  цвета.  Секунда,  другая...  и перед ним стоял новехонький

"Фольксваген-Гольф"  цвета  "мокрый асфальт".  Не  самой  последней модели,  но

вполне престижный даже по европейским меркам.

     Однако времени терять было нельзя,  и Егор как во сне проделал все то, что

приказала ему Анюта:  доехал до заправки,  залил полный бак бензина (маму при-.

шлось уложить на заднее сиденье и укрыть одеялом от посторонних глаз), вернулся

назад,  нашел поляну,  загнал на  нее  машину так,  чтобы ее  было  не  видно с

проселочной дороги, и принялся ждать.

     И это ожидание длилось уже почти четыре часа.

     Егор перевернулся на живот,  подумал, не закурить ли, но понял, что курить

не хочет,  - за время, проведенное на поляне, он и так выкурил чуть ли не пачку

сигарет.  Хотелось не курить,  хотелось есть.  Странное существо человек, решил

Егор,  прямо сейчас,  на его глазах,  происходит самое что ни на есть настоящее

чудо,  а  он думает о хорошо прожаренном куске мяса с отварной картошечкой и...

Егор  сглотнул  слюну  и   поднялся  на  ноги.   Потянулся,   сделал  несколько

разминоч-ных движений и оглянулся на Анюту.

     С этого расстояния ему не было видно маму, которая лежала внутри салона на

опущенных сиденьях.

     Подойти посмотреть...

     За  последние четыре часа  он  столько раз  подходил посмотреть,  что  уже

потерял этим подходам счет.

     И  каждый раз он подходил с  надеждой и отходил все с ней же,  но и со все

увеличивающейся толикой сомнения и отчаянья -  в конце концов, Анюта не господь

бог, а мама действительно умерла.

     Но  Анюта  молчала,  молчал и  он.  Молчал,  продолжал ждать  и  продолжал

надеяться.

     Нет, все-таки надо закурить.

     Егор полез в пачку и обнаружил,  что она пуста. Теперь он имел перед самим

собой полное право подойти к машине и взять из "бардачка" целую пачку сигарет и

мимоходом (разумеется, лишь мимоходом!) посмотреть, как идут остальные дела.

     Так он и сделал.  А когда,  достав непочатую пачку, осторожно покосился на

маму,  то обнаружил,  что она уже не умерла, а просто спит. Ее грудь невысоко и

мерно вздымалась и опускалась,  лицо порозовело,  морщины разгладились,  и даже

волосы, казалось, приобрели какой-то другой - молодой - цвет.

     - Слава тебе,  господи,  -  прошептал Егор, перекрестился и тут же осознал

две вещи:  первое, что благодарить надо не столько бога, сколько Анюту (то есть

бога надо благодарить в  лучшем случае за то,  что он создал Анюту),  и второе,

что по его лицу текут слезы.

     Ощущая  покой  и  счастье,  он  вытер  мокрые  щеки,  неторопливо  выкурил

сигарету,  после  чего  улегся в  теньке прямо  на  траву и  уснул честным сном

исполнившего свой долг человека.

     Он проснулся от холода, сел, недоуменно озираясь, и тут же все вспомнил.

     Мама.

     Смерть.

     Анюта.

     Мама... Как она?! Егор вскочил и подбежал к машине.

     Мамы в салоне не было.

     Господи,  этого еще не  хватало!  Где-то  сзади раздался характерный треск

ветки,  на которую наступили ногой. Егор обернулся и увидел выходящую на поляну

маму.

     - Мама!

     - Сынок!

     Они долго стояли обнявшись посреди лесной поляны. Мама плакала счастливыми

слезами, а Егор гладил ее по голове и шептал:

     - Ничего,  мама,  все  хорошо,  мама,  все  теперь будет  хорошо,  ничего,

ничего...

     А потом они сели в машину и поехали домой.

     - Ты мне расскажешь, что произошло? - спросила мама.

     - Дома, ладно? Кстати, у тебя есть ключи от квартиры?

     - Они остались в больнице,  -  виноватым голосом сказала она. - Это плохо,

да?

     - Ну что ты,  все хорошо.  В  больницу так и так надо заехать.  Во-первых,

забрать твои вещи,  а во-вторых,  мне все равно нужно побеседовать с этим вашим

Антоном Михайловичем.

     - Я  почему-то  боюсь,  -  она поежилась и  каким-то  беспомощным взглядом

посмотрела на Егора.

     - Ты  теперь со  мной,  -  улыбнулся Егор,  -  и  поэтому ничего не бойся.

Господи, как здорово, оказывается, иметь маму, которую можно любить и защищать!

     - Я плохая мать, - она покачала головой, и Егор увидел, что ее глаза опять

наполнились слезами.  -  Я тебя бросила.  Никогда себе не прощу. Но, поверь, не

было дня, не было часа, чтобы я...

     - Не надо,  мама,  прошу тебя, - он оторвал правую руку от руля и погладил

ее по худому плечу. - Теперь все будет по-другому, правда?

     - Да, - она улыбнулась и вытерла ладонями мокрые глаза. - Теперь все будет

по-другому.

     В больницу они вошли вместе и вместе поднялись на четвертый этаж.

     - Ты старайся молчать,  - сказал маме Егор. - Говорить буду я, - и толкнул

дверь кабинета Антона Михайловича.

     Заведующий реанимационным отделением оказался на  месте.  Увидев  Егора  и

свою еще несколько часов назад безнадежно больную пациентку, он резко откинулся

в кресле и ухватился пальцами за упитанный подбородок.

     - Здравствуйте еще раз, глубокоуважаемый Антон Михайлович! - весело сказал

Егор,  поставил напротив начальственного стола два приткнувшихся у стены стула,

усадил на  один из  них  маму,  а  на  втором,  свободно закинув ногу за  ногу,

устроился сам. - Как видите, - продолжил он, не давая заведующему опомниться, -

чудеса все же случаются.  Мне,  разумеется, не следовало поступать столь э-э...

экстравагантным образом,  но,  поверьте, в имевшей место ситуации просто ничего

другого не оставалось.  Как видите, мои безумные надежды полностью оправдались,

и  теперь  моя  мама,  а  ваша  бывшая  пациентка  Таисия  Григорьевна Хорунжая

абсолютно здорова.  Насколько я  знаю,  такие случаи в истории медицины бывали.

Вспомним,   например,   чудесное  и   внезапное  излечение  от   рака  писателя

Солженицына...  так что вы можете не волноваться, а доложить по начальству, что

безнадежная пациентка выздоровела. В чем, несомненно, есть немаловажная заслуга

лично вас и вашей больницы.  Так что,  Антон Михайлович, я и моя мама очень вам

благодарны и в знак нашей благодарности,  не сочтите за...  в общем, примите от

чистого сердца.

     Егор привстал и положил на стол перед заведующим триста долларов.

     Антон Михайлович посмотрел на американские деньги,  быстро оторвал руку от

подбородка, и через полсекунды никаких долларов на столе уже не было.

     - Э-э...  вы не представляете, как я рад! - воскликнул Антон Михайлович. -

Тут, правда, среди персонала распространились какие-то нелепые слухи, что будто

вы чуть ли не по воздуху...

     - Это не слухи,  -  продолжая весело улыбаться, перебил его Егор. - Именно

что по воздуху.  Но здесь нет ничего особенно необычного.  Видите ли,  просто у

меня экспериментальная модель автомобиля. Вообще-то она засекречена, но...

     - Ни слова больше!  -  замахал руками Антон Михайлович.  - Я все прекрасно

понимаю! Государственная тайна - это вопрос серьезный. Я в этом, поверьте, тоже

кое-что смыслю и обещаю вам со своей стороны полное молчание.

     - Рад,  что не ошибся в вас,  -  с самым серьезным видом промолвил Егор. -

Антон Михайлович, нам бы хотелось получить личные вещи и...

     - Разумеется,  разумеется!  Сейчас распоряжусь!  -  Антон  Михайлович снял

телефонную трубку, набрал номер и начальственным тоном приказал принести к нему

в кабинет одежду и личные вещи Хорунжей Таисии Григорьевны,  которая, в связи с

выздоровлением,  выписывается из больницы.  -  И,  пожалуйста,  побыстрее. - Он

положил трубку и снова откинулся в кресле.  -  И все же,  Таисия Григорьевна, -

обратился он  к  Егоровой маме,  -  я  как  врач  вынужден просить  вас  пройти

медосмотр в  любое  удобное для  вас  время.  Лучше всего прямо завтра с  утра.

Хорошо?  Я обещаю, что это не займет много времени. Должен же я что-то записать

в историю болезни!

     - Не знаю... - неуверенно улыбнулась бывшая больная. - Как сын скажет.

     - Кхм-м! - поперхнулся заведующий отделением.

     - Я думаю,  это нужно сделать,  -  с безмятежным видом согласился Егор.  -

Только не очень рано. Часов в одиннадцать вас устроит?

     - Вполне!  -  как ребенок,  обрадовался Антон Михайлович,  и  тут принесли

одежду и вещи.

     - Переоденусь уже  дома,  -  решила мама и  встала со  стула.  Ей  явно не

терпелось покинуть эти стены.

     - Не смею задерживать,  -  Антон Михайлович тоже поднялся и протянул Егору

руку. - До свидания. Очень было приятно познакомиться.

     - До завтра,  - сказал Егор, с силой пожимая холеную ладонь заведующего. -

И заранее спасибо.

 

     Глава 17

     Прошло три дня.

     Все  это  время  Егор  чувствовал себя  в  самом настоящем отпуске.  Этому

замечательному  ощущению  способствовало все.  И  уютная  двухкомнатная  мамина

квартира  с  высокими  лепными  потолками  и  газовой  изразцовой печкой  (окно

комнаты,  в которой расположился Егор,  выходило прямо на Ботанический сад, и в

это окно стучались белые дурманящие цветы сирени,  а по утрам Егор просыпался и

слушал соловьев,  после чего засыпал снова и спал столько,  сколько влезет);  и

то,  что  денег было вдосталь и  не  приходилось мучительно думать о  том,  чем

завтра питаться и  на  чем сэкономить;  и  то,  что,  когда бы  Егор ни встал с

постели,  его Уже ждал вкусный завтрак,  а  днем -  хороший обед (ужинали они в

недорогом,  расположенном на  соседней улице,  ресторане,  на что мама долго не

соглашалась,  но Егор в конце концов сумел ее уговорить и был прав,  потому что

ей это, конечно же, понравилось). А главное - сам город Львов.

     Никогда раньще Егор не гостил и не жил в подобных городах.

     Если бы ему пришлось бывать за границей,  в  Европе,  то,  несомненно,  он

нашел бы большое сходство этого города,  скажем,  с  Краковом или Прагой и даже

Парижем.  Но,  увы,  за границей Егору не пришлось побывать ни разу,  и поэтому

сравнивать ему было не с чем.  Вот разве что,  как ни странно, некоторые уголки

старой  Москвы  могли  бы,  наверное,  поспорить по  красоте,  уюту  и  особой,

независимой     ауре      с      этим      древним      славянским     городом.

 

     Егор  очень быстро понял,  что  в  этом городе нельзя работать.  То  есть,

наверное,  можно,  но это тогда должна быть какая-нибудь особая, редкая работа,

вроде написания венка сонетов,  или огранки драгоценных камней, или, на крайний

случай, изготовления вручную редкой мебели из красного дерева и палисандра.

     Нет,  здесь нельзя было ежедневно ходить на завод или в контору - по этому

городу нужно было  неторопливо гулять,  разглядывать дома и  храмы,  плутать по

узким,  мощенным  базальтовой  брусчаткой  улицам,  заходить  в  маленькие,  на

три-четыре столика,  кофейни (здесь их называли смешным словом "кавярни"), пить

приготовленный на  горячем песке черный кофе,  идти  дальше,  сквозь переулки и

скверы,  преодолевая подъемы и спуски и не боясь заблудиться, потому что здесь,

как в  незнакомом лесу,  ты все равно всегда возвращался к  тому месту,  откуда

начал свое путешествие.

     Этот  город  манил  и  кружил.   Его  свободная,  совершенно  бессистемная

планировка  не   раздражала,   а   радостно  изумляла,   постоянно  подбрасывая

любопытному взору то  редкой красоты фасад старинного особняка,  то неожиданный

поворот улицы, то великолепную изящную перспективу.

     В  первый,   точнее,   во  второй  день,   после  прохождения  медосмотра,

показавшего,  что  смертельная  болезнь  действительно  исчезла  неведомо  куда

(Таисия Григорьевна так и  не стала спрашивать сына о причинах своего чудесного

выздоровления, видимо, интуитивно понимая, что тому трудно будет ответить на ее

вопросы),  Егор с  мамой гуляли по городу вместе.  Таисия Григорьевна с видимым

удовольствием рассказывала сыну об истории Львова,  который был основан русским

князем Данилой Галицким и назван в честь сына Льва. За прошедшие столетия город

видел всякое. Он торговал, строил, воевал, неоднократно горел, бывал завоеван и

завоевывал сам.  Он побывал и  свободным,  и  зависимым,  и разного цвета флаги

развевались над  его ратушей,  но  никогда и  ни  при какой власти не  терял он

своего  чудного,  немного провинциально-аристократичного и  неизменно вежливого

лица.

     Они гуляли до самого вечера,  а на следующий день, когда в гости нагрянули

несколько маминых друзей  и  подружек -  поздравлять ее  с  чудесным спасением,

Егор,  мужественно выдержав полуторачасовой обвал комплиментов и похвал в адрес

собственной персоны, все же сумел улучить момент и сбежал на улицу.

     И немедленно понял, что гулять по этому необыкновенному городу одному тоже

хорошо.

     Тебя никто не знает,  и  ты никого не знаешь;  и  не нужно никуда спешить,

потому что,  во-первых,  спешить некуда, а во-вторых, тут и так никто никуда не

спешит.  И  дорогу,  за неимением конкретного адреса и  места,  тоже ни у  кого

спрашивать не надо -  иди себе с легким сердцем куда глаза глядят, а уж глядеть

в этом городе им есть куда.  И денек выдался на редкость удачный. Теплый такой,

солнечный и прозрачный майский денек.

     За пару-тройку часов Егор зашел в  одну церковь и один католический собор,

посидел на  лавочках в  двух скверах и  одном парке,  выпил три маленькие чашки

кофе и одну рюмку очень хорошего ликера "Бенедиктин", выкурил четыре сигареты и

наконец,  обогнув  площадь  Рынок,  попал  на  улицу  с  интригующим  названием

Армянская (сразу  припомнились родная  ростовская Нахичевань и  друзья-армяне),

где  и  обнаружил уютную,  из  открытых  дверей  которой  вкусно  пахло   кофе,

шоколадом и свежей сдобой,  кавярню.  Егор остановился,  потянул носом воздух и

понял,  что  не  прочь,  одолеть еще  одну  чашку  кофе  без  сахара  и  съесть

какой-нибудь кусок вкусного торта,  а также -  чем черт не шутит!  - употребить

еще грамм пятьдесят того же ликера или, на худой конец, коньяка.

     Принял  решение  -  выполняй,  вспомнил  он  старый  армейский  принцип  и

бесстрашно вошел в  кафе.  И ему здесь сразу же очень понравилось.  Семь-восемь

круглых,  близко расположенных друг к  другу металлических столиков,  почему-то

выкрашенных в  ярко-красный  цвет,  со  стоящими  вокруг  круглыми же  стульями

(мягкое сиденье,  плетеная спинка). Вдоль длинной, обтянутой светло-коричневым,

хорошего качества кожзаменителем стойки - небольшая очередь из четырех человек:

двух  девушек  и  двух  парней  богемно-художнического вида.  Низкий  подвесной

потолок,  широкие  окна-витрины  с  легкими  золотистыми  занавесками,  чистый,

выложенный крупной керамической плиткой цвета темной охры пол.  Публики немного

- по два-три человека за столиком,  а  один столик,  как заметил Егор,  и вовсе

свободен.

     За этот свободный столик, который не занял никто из стоявших впереди, он и

сел в ожидании заказанного кофе.  Поставил перед собой синее фаянсовое блюдце с

большим куском шоколадного торта,  рюмку "Бенедиктина" и  неторопливо огляделся

по сторонам.

     Нет, определенно приятное место.

     Во-первых,  говорят вокруг не только по-украински,  но и по-русски (и даже

преимущественно по-русски),  во-вторых, тихо, уютно и хорошо пахнет, а хозяйка,

которую зовут Вера -  худощавая и  невероятно красивая женщина лет пятидесяти с

небольшим,  -  улыбается так,  словно он,  Егор  Хорунжий,  является постоянным

клиентом  этого  кафе  на  протяжении последних двадцати  лет  как  минимум.  И

кого-то, кстати, эта хозяйка ему очень напоминает...

     Егор  сделал  маленький  глоточек  обжигающе-вкусного  ликера,   осторожно

покосился в  сторону стойки и  столкнулся с  Верой глазами.  Глаза улыбнулись и

сделали знак, что кофе вот-вот будет готов.

     Егор,  пока  стоял  в  очереди,  уже  заметил,  что  здесь принято,  чтобы

посетитель сам принимал участие в конечной стадии приготовления кофе.

     Вера  засыпала в  джезвы тонко  молотый кофе  и  сахар,  заливала холодной

кипяченой водой,  ставила джезвы  на  жаровню в  горячий песок  и  переходила к

обслуживанию следующего клиента. Уже обслуженный клиент предпочитал сам следить

за своей джезвой и,  когда плотную запекшуюся корку прорывала бурлящая кофейная

пена,  брал  специальную деревянную  палочку,  размешивал божественный напиток,

наливал его в уже приготовленную фарфоровую чашку и относил к себе на столик.

     Совершив все  вышеописанные действия (только чашку  он  попросил большую и

вылил туда две джезвы, а не одну), Егор, ощущая себя как бы посвященным в некое

тайное братство,  уже  свободнее развалился на  стуле,  допил последним глотком

ликер,  аккуратно и не торопясь съел свой кусок торта и,  попивая кофе,  достал

было  сигарету,  но  вовремя сообразил,  что  здесь  не  курят.  Сие  печальное

открытие,  однако,  совершенно не испортило ему настроения,  и  он уже собрался

последовать примеру своих  соседей слева  -  парня  с  длинными,  собранными на

затылке в  хвост,  гладкими русыми волосами и  явно  хипповского вида девушки в

очках,  которые уже пару минут как дымили на  улице рядом со входом,  -  но тут

произошло два подряд необычных события.

     Сначала в кафе вошла Зоя, а потом...

     Но - по порядку.

     Итак,  в кафе легкой походкой вошла Зоя,  и Егор, немедленно поперхнувшись

кофе,  сразу понял,  кого ему  напоминает Вера.  Тем  более что Зоя,  подойдя к

стойке, чмокнула хозяйку в щеку и сказала:

     - Здравствуй,  тетя,  еще раз!  Сделай мне один кофе, ладно? - и грациозно

обернулась, оглядывая присутствующих.

     И,   разумеется,   тут  же  увидела  Егора,  который  коломенской  верстой

возвышался за маленьким круглым столиком и глупо ухмылялся во весь рот.

     - Эй! - радостно воскликнула девушка. - Это ты?!

     Ответить Егор не успел,  потому что в  кафе вошли три особи мужского пола,

не обратить на которые внимания было просто нельзя.

     Камуфляж.  Высокие  солдатские ботинки.  Короткие  стрижки.  И  шевроны  с

трезубцем "УНА-УНСО" на рукаве.

     Все  молодые  -  не  старше  двадцати пяти,  -  с  неестественно худыми  и

какими-то волчьими лицами.

     Вошли они молча, быстро, и при их появлении сразу стихли разговоры и смех,

словно кто-то  невидимый и  могущественный резко повернул регулятор громкости и

мир остался без звука.

     Троица цепко.  оглядела зал,  и Егор внутренне поежился, когда его ощупали

три пары холодных и скользких глаз.

     Вот,  блин,  подумал Егор,  так хорошо сидели... Но додумать свою мысль не

успел,  потому что господа националисты коротко кивнули друг другу и решительно

направились к  столику за Егоровой спиной,  за которым,  как он помнил,  сидело

четверо:  два  мальчика лет  шестнадцати-семнадцати и  две  такого же  возраста

девочки.  Он  также помнил,  что  один  из  мальчиков стоял перед ним  первым в

очереди,  и все четверо,  пока он ждал кофе,  пил ликер и ел торт,  вели за его

спиной  довольно  оживленную беседу  о  некоем  Львовском  русскоязычном поэте,

который,  как Егор понял из  разговора,  пару-тройку лет назад уехал навсегда в

Израиль.  Судя по всему,  это был хороший поэт,  и  Егор даже невольно запомнил

фамилию (благо она неоднократно и  на разные лады была повторена за его спиной)

- Митровский.

     - Что вам надо?!  -  вопросил за  спиной Егора высокий юношеский голос,  в

котором звенели страх и ненависть.

     И тут же закричала девушка.

     Егор обернулся.

     Одного  из  юношей,  невысокого,  хорошо  одетого,  с  длинными белокурыми

волосами,  вытащили за эти самые волосы из-за стола и теперь, прижав к торцевой

стене,  молча  и  даже  как-то  лениво били.  Били  двое,  а  третий,  небрежно

облокотившись  локтем  на   стойку,   пил   чей-то   кофе,   поглядывая  из-под

полуприкрытых век на реакцию присутствующих.

     Присутствующие безмолвствовали.

     Егор посмотрел на Зою и каким-то шестым чувством понял,  что она сейчас не

выдержит и  вмешается в  этот  мерзкий национальный конфликт.  Пора было срочно

что-то предпринимать.  И Егор предпринял.   Он поставил чашку с недопитым кофе,

вылез из-за  стола,  распрямился во  весь свой стовосьмидесятисемисантиметровый

рост и рявкнул:

     - Пр-рекратить безобразие!

     Двое  в  камуфляже прервали свою  тяжелую работу  и  обернулись (белокурый

юноша с лицом, залитым кровью, тут же беззвучно сполз по стене на пол). Третий,

у стойки, отставил чашку и удовлетворенно улыбнулся.

     - Дывысь-ка,  хлопци! - показал он пальцем на Егора. - Захистник знайшовся

нарешти!1 А я вже думав, що...

     Он оттолкнулся от стойки и  попытался ударить Егора ногой в челюсть.  Было

понятно,  что  он  занимался карате или,  возможно,  рукопашным боем,  но  явно

недостаточно для того,  чтобы свалить с  ног человека,  учившегося драться не в

полуподвальных  спортивных  залах,   а   на  беспощадных  улочках  Нахаловки  и

Богатяновки в  славном городе Ростове-на-Дону.  К  тому же  делал он все хоть и

старательно,  но слишком медленно,  и  Егор успел сделать шаг вперед и  вправо,

ухватил  противника  одной  рукой  за  пояс,   а   второй  -   за  воротник  и,

поднатужившись,  швырнул его на столик, за которым еще две минуты назад получал

полное  удовольствие  от  жизни.   Столику  это  явно  не  понравилось,  и  он,

переворачиваясь,  возмущенно загремел,  роняя на  пол  и  чашку,  и  блюдце,  и

стеклянную пустую рюмку.  Вся эта посуда немедленно с веселым звоном разбилась,

а   незадачливый  каратист  с   национальным  уклоном,   предварительно  крепко

приложившись головой  к  металлической спинке  стула  (и  тоже  с  грохотом его

перевернув),  рухнул мордой прямо в  осколки и тут же дико заорал.  Потому что,

когда попадаешь лицом в битое стекло - это больно.

     Егор повернулся и шагнул к оставшимся двоим. Оставшиеся попятились.

     Видимо, любитель чужого кофе, которого он только что выключил из игры, был

их  вожаком,  и  теперь они  явно испугались.  Тем  более что оба были почти на

голову ниже Егора и гораздо уже в плечах.

     - Забирайте вашу падаль,  - негромко процедил Егор сквозь зубы, - и валите

отсюда.

     Он слегка посторонился,  давая им дорогу,  и внимательно проследил за тем,

чтобы его указание было незамедлительно выполнено.

     - А еще раз вас тут увижу - прибью, - добавил он вслед исчезающей в дверях

троице.

     - Цэ мы ще побачимо,  кто кого прыбье, - тихо, но так, чтобы его услышали,

пробормотал начавший приходить в себя вожак.

     Егор  усмехнулся,  заложил колечком два  пальца в  рот,  и  оглушительный,

лихой, разбойничий казачий свист буквально вытолкнул на улицу всех троих.

     - Браво,  юноша,  - зааплодировала Вера. Она вышла из-за стойки и вместе с

двумя  девочками,  знакомыми белокурого,  уже  оказывала ему  первую помощь.  -

Только  я  бы  посоветовала сейчас  всем  присутствующим покинуть помещение как

можно быстрее, а я закрою кафе. Что это на них сегодня нашло, не понимаю. Вроде

бы раньше они нас не трогали...

     - Это,  наверное, все из-за вчерашнего... - всхлипнула одна из девчушек. -

Дима читал стихи на вечере в нашем клубе -  свои, Митровского, Гуренина... ну и

высказался в том смысле, что русскоязычным коренным львовянам житья в городе не

стало и  что это самый настоящий геноцид и  фашизм...  Господи,  что они с  ним

сделали, сволочи! Он же весь в крови!

     - А   ну-ка...   -   Егор  подмигнул  Зое,   которая  пребывала  в   явной

растерянности, и склонился над избитым.

     Белокурого Диму к  этому времени уже  посадили на  стул и  вытерли с  лица

кровь.

     Так. Верхняя губа рассечена. Бровь тоже рассечена. Нос, кажется, цел... ну

и,  разумеется,  два шикарных "фонаря" под обоими глазами.  Ничего страшного, b

общем. У него самого, помнится, бывало и хуже. И даже гораздо хуже.

     - Жить  будет,  -  Егор  выпрямился.  -  Но  в  травмопункт обратиться  не

помешает. - Привет, Зоенька. Какая встреча, а?!

     - Егор...  -  Зоя  подошла вплотную,  и  Егор осторожно,  как бы  опасаясь

отказа, поцеловал ее в губы.

     - Вот те на! - засмеялась Вера. - Вы что, знакомы?

     - Некоторым образом, - слегка поклонился Егор и представился: - Егор.

     - Вера,  -  она протянула ему изящную кисть,  и Егор, не задумываясь ни на

секунду, наклонился и поцеловал эту руку.

     - О!  -  восхитилась Вера.  -  Пан не  только умеет драться,  но и  обучен

хорошим манерам!  Зоенька,  где ты отхватила такого мужчину?!  Я уж думала, что

такие все вымерли,  но,  слава Пресвятой Деве Марии, кажется, я ошибалась... Вы

тоже ростовчанин, как и моя племянница?

     - К вашим услугам,  -  еще раз поклонился Егор,  ощущая, что его невеликий

запас изысканных манер стремительно сокращается.  -  Зоя, у тебя очаровательная

тетя, а кофе, который она готовит, просто не имеет себе равных!

     - Я вот стою и думаю,  -  сказала Зоя,  - то ли мне приревновать, то ли не

стоит...

     - Стоит,  Зоенька, - с самым серьезным видом заверила очаровательная тетя.

- Поверь моему опыту -  ревновать стоит всегда хотя бы потому,  что в девяноста

девяти случаях из  ста  твоя ревность будет имееть под собой все основания.  Не

всегда, правда, стоит свою ревность показывать... Впрочем, для обмена опытом, я

думаю,  у нас еще будет более подходящее время.  А пока,  дети мои, советую вам

исчезнуть, потому как, не ровен час, эти подонки вернутся, и вернутся не одни.

     - Я тебя тут одну не брошу, - решительно заявила Зоя.

     - Ас чего ты взяла,  что я собираюсь здесь оставаться? - удивилась тетя. -

Нет, раз уж в моем кафе начали происходить подобные вещи, то самое время пришло

навестить одного моего старого знакомого.  Что я сейчас же и сделаю, как только

вас провожу.  Кстати,  по улицам вам сегодня шляться я не советую. Да и завтра,

пожалуй,  тоже,  -  добавила она,  подумав.  -  Лучше всего идите-ка вы домой и

займитесь каким-нибудь приятным делом. Например, поцелуями... ну и всем прочим.

Я вернусь поздно или,  что всего вероятнее, совсем сегодня не вернусь. Егор, вы

где остановились во Львове? У друзей?

     - У  меня здесь мама живет,  -  скромно ответил Егор,  несколько смущенный

тетиной откровенностью.

     - Что вы говорите...  А как ее...  ох,  нет!  Потом,  все потом!  -  и она

буквально вытолкала Егора и Зою из кафе на улицу.

     Зоина  тетка жила  в  совершенно шикарной трехкомнатной квартире на  улице

Листопадового Чину,  в двадцати пяти минутах медленной ходьбы от площади Рынок,

совсем рядом с которой и располагалось кафе на Армянской.

     Но добрались они до этой квартиры минут за пятнадцать,  потому что не шли,

как положено ходить во Львове -  спокойно и  не торопясь,  а чуть ли не бежали,

взявшись за  руки.  Впрочем,  спешка не  помешала Зое выяснить на ходу,  почему

Егор,  как обещал,  не  позвонил ей вечером того дня,  когда они расстались.  А

выяснив, милостиво приняла объяснения пополам с извинениями.

     Но  всю великолепную прелесть этой самой квартиры Егор оценил много позже,

потому что целоваться и раздеваться они начали сразу же, как только переступили

порог и захлопнули дверь.

     В  широкую двуспальную кровать они  упали  уже  практически голыми,  а  их

долгий путь от входных дверей до кровати был усеян джинсами, платьем, рубашкой,

кроссовками,  туфлями и...  другими деталями туалета.  Егор еще успел подумать,

что этот путь чем-то похож на старую Смоленскую дорогу, по которой Кутузов гнал

Наполеона Бонапарта до самой границы... и это было последнее, о чем он подумал,

- последующие два часа никаких мыслей просто не  было.  А  была только страсть.

Сумасшедшая,  нежная,  кажущаяся  бесконечной и  безначальной,  как  Вселенная,

которую -  вполне возможно -  сотворил бог в могучем порыве такой же (или почти

такой же) страсти.

     Потом  они  сделали  маленький перерыв,  чтобы  залезть под  душ,  наскоро

перекусить  и  выпить  по  бокалу  хорошего  сухого  вина,  которое  нашлось  в

объемистом тетином холодильнике, и снова занялись друг другом.

     Уже под вечер Егор,  натянув джинсы,  вышел на  маленький балкон (квартира

Зоиной тети располагалась на третьем этаже старинного дома) покурить и,  ощущая

себя  абсолютно  и  полностью счастливым человеком,  залюбовался маленьким,  но

очень  уютным  парком,  раскинувшимся  прямо  перед  ним,  крестами  и  шпилями

колоколен,  церквей  и  соборов,  красноватыми  крутыми  скатами  древних  крыш

центральной,  самой  старой части  города и  горой Высокий Замок -  с  которой,

собственно,  и начинался когда-то славный город Львов, - ярко освещенной в этот

час чистым теплым  светом заходящего солнца.

      На балкон к нему в шелковом халате вышла Зоя, потерлась щекой о его плечо

и  сладко зевнула,  аккуратно прикрыв рот ладошкой.  Егор бережно обнял девушку

левой рукой, подумал о том, что лучшей минуты у него в жизни, пожалуй, не было,

и тут же отчего-то вспомнил об Анюте.

     Интересно,  как она там?  И где,  собственно, это самое "там" находится? И

что  с  ней?  Почему не  выходит на  связь?  Может,  пока ему  тут хорошо,  ей,

наоборот,  очень плохо?  Правда,  она предупредила, что несколько дней ее вроде

как не будет...

     Зоя  каким-то,  только  женщинам и  поэтам ведомым образом,  почувствовала

перемену в его мыслях и настроении.

     - Очень мило!  -  заметила она,  насмешливо покорившись на Егора. - Стоит,

видите ли,  на балконе,  курит,  обнимает симпатичную девушку, с которой только

что познал все радости секса,  любуется самым красивым городом на земле,  а сам

при этом думает о другой женщине! Нет, воистину вы, мужики, неисправимы!

     Егор поперхнулся сигаретным дымом и закашлялся.

     - Помилуй,  Зоенька,  - проскрипел он сквозь спазм сдавленным разбойничьим

голосом. - У меня нет женщины, кроме тебя...

     - А я и не говорю,  что есть, - пожала великолепными плечами Зоя. - Думать

о женщине и иметь женщину...  согласись, что это хоть и похожие вещи, но все же

разные.

     - Да не думал я ни о какой женщине!

     - А о ком же тогда?

     - Я думал... я думал о своей машине, - неохотно признался Егор.

     - Вот видишь!  -  торжествующе сказала Зоя.  -  Я была права! - и с гордым

видом удалилась в комнату. 

     Егор медленно докурил сигарету,  окинул уже совсем не  восторженным взором

пламенеющие  в  лучах  заката  склоны  Высокого  Замка,  поразмышлял недолго  о

загадочной женской душе  и  тяжкой  мужской доле,  пришел к  выводу,  что  умом

женщину,  подобно России,  все  равно не  понять и  аршином общим не  измерить,

тяжело вздохнул и пошел к Зое восстанавливать отношения.

 

     Глава 18

     Отношения  были   восстановлены  быстро   и   безболезненно  к   обоюдному

удовлетворению сторон,  после чего  молодые люди  решили,  что  настало наконец

самое  время  погулять в  парке (благо он  начинается сразу за  порогом дома) и

съесть заодно по какому-нибудь шашлыку и мороженому, потому как ростовчане они,

в конце концов, или где? А ростовчане, как известно, люди свободолюбивые и мало

чего на этом свете боящиеся.  Подумаешь,  "УНА-УНСО"!  Что ж теперь, безвылазно

дома сидеть?

     Сказано - сделано, и уже через десять минут они вышли из подъезда в теплый

майский вечер.

     А еще через пять действительно набрели на открытое кафе с шашлыками, пивом

и мороженым,  в котором даже оказалось полно свободных мест и не очень страшные

цены.  Впрочем,  последнее мало волновало Егора, поскольку полученные от цыгана

Юры пять тысяч долларов тратились пока на удивление медленно.

     Так что они до отвала наелись горячего жареного мяса,  запили его изрядным

количеством свежего пива, сверху на это все с трудом поместили по сто пятьдесят

грамм вкусного пломбира с вишневым сиропом, полюбовались вначале темно-синим, а

после  прозрачно-зеленым закатным небом  над  крышами и  деревьями,  дождались,

когда зажгутся первые звезды, и в полном согласии с самими собой, друг с другом

и с окружающим миром отправились домой.

     А  потом Егор позвонил и предупредил маму,  что ночевать не придет,  и был

теплый   домашний  вечер   с   просмотром  по   телевизору  какого-то   старого

американского боевика  с  Мэлом  Гибсоном  в  главной  роли,  и  Егора  страшно

веселило, что крутые герои говорят на украинском языке.

     И была ночь, которая повторила день, но уже с большей нежностью, хотя и не

с меньшей страстью.

     - Только не вздумай засыпать раньше меня,  - пробормотала Зоя, устраиваясь

на его плече и закрывая глаза.

     - Почему? - удивился Егор, чувствуя, что тоже начинает уплывать в сон.

     - Потому что это неправильно,  когда мужчина засыпает раньше, - прошептала

она еле слышно.

     - Хорошо, - согласился Егор и коснулся губами ее лба, - я постараюсь.

     Егор проснулся рано, - солнце только-только поднялось над крышами, а птицы

в  парке за  окном еще  не  закончили петь свои рассветные песни.  Дотянулся до

тумбочки рядом с кроватью и посмотрел на часы.  Шесть утра, а он чувствует себя

выспавшимся и бодрым,  прямо как в первые месяцы после дембеля,  когда организм

по  приобретенной за  два  года  железной привычке неизменно просыпался ровно в

шесть и требовал зарядки, водных процедур и завтрака.

     "Видать,  молодею",  -  с  усмешкой подумал  Егор,  полюбовался совершенно

бесшумно и крепко спящей рядом с ним Зоей и тихонько выбрался из кровати.

     Зарядку он  сделал в  соседней комнате,  после чего,  за  неимением щетки,

почистил зубы пальцем,  облился водой до  пояса (он не любил по утрам принимать

душ,  предпочитая переносить эту процедуру на вечер) и отправился на кухню.  На

кухне,  которая по своим размерам могла поспорить с жилой комнатой,  он нашел и

сварил кофе, съел пару кусков хлеба с маслом, выкурил сигарету и наконец понял,

зачем он  поднялся в  такую рань.  Цветы!  Надо  сейчас быстренько выбраться на

рынок и  купить большой и  разнообразный букет цветов.  Как  по-украински будет

"цветы"?  Ну да,  конечно же,  "квиты".  Егор оделся,  написал на листке бумаги

короткую записку и тихонько выскользнул за дверь.

     Еще  вчера,  до  встречи с  Зоей,  он  во  время своей прогулки по  городу

заглядывал  ради  любопытства на  центральный рынок,  который  здесь  назывался

Галиц-ким (какой же  ростовчанин пройдет мимо базара в  незнакомом городе!),  и

приметил,  что  на  нем  помимо всего того,  что обычно бывает на  всех рынках,

торгуют и  цветами.  Дорогу он приблизительно помнил и теперь смело пошел через

парк, рассчитывая обернуться минут за сорок.

     И он бы, наверное, обернулся...

     Поднявшись со  скамейки,  дорогу  заступили двое.  Черные  джинсы,  черные

кожаные куртки на квадратных плечах, на ногах - тяжелые десантные ботинки. Егор

обернулся. Сзади, на аллею совершенно пустынного в этот ранний час парка, вышло

еще трое таких же,  в  куртках и джинсах,  и он понял,  что вчерашняя история в

кафе на улице Армянской прямо сейчас получит свое законное продолжение.

     Драться?  Их пятеро,  и это не вчерашние пацаны,  а взрослые здоровые лбы,

обученные и  опытные,  -  забьют,  как мамонта,  и фамилии не спросят.  Значит,

остается одно...

     Егор развернулся на девяносто градусов и  резко рванул с  места в  карьер.

Эх, выносите, ноги... И тут же услышал, как за спиной кто-то крикнул: "Фас!"

     Ну,  все, обреченно подумал Егор, затормозил и повернулся. И очень вовремя

- распластавшись в прыжке, на него летела большая темно-серая овчарка.

     Он выбросил перед собой ногу и  очень удачно попал собаке в  горло,  после

чего та  с  хриплым визгом покатилась по земле,  но время уже было потеряно,  и

драться все же пришлось.

     Сначала подоспели те  двое,  что поджидали его на скамейке,  а  следом еще

четверо:  трое вышедших ему на аллее в спину и хозяин собаки, которого он сразу

не заметил.

     Первого из  нападавших Егор  очень  удачно сумел встретить прямым правой в

челюсть,  а  второго -  боковым левой в  ухо,  но тут на него скопом навалились

оставшиеся трое  (хозяин  овчарки,  к  счастью,  занялся  не  Егором,  а  своей

собакой),  и перед Егором встала одна,  но жизненно важная задача -  устоять на

ногах.

     К  счастью,  за  спиной  очень  вовремя оказался толстенный ствол  дерева,

отлично прикрывший ему спину,  а  враги,  которых уже стало четверо (тот,  кому

Егор попал в ухо,  быстро очухался и снова вступил в бой),  изрядно мешали друг

другу,  пытаясь поскорее добраться до  этого длиннорукого,  долговязого и,  как

оказалось, совсем не трусливого москаля.

     Однако до бесконечности сей спектакль продолжаться никак не мог.

     Ему весьма глубоко рассекли бровь (во всяком случае, левым, залитым кровью

глазом Егор практически ничего уже не  видел),  как минимум дважды разбили бы и

один  раз  очень  чувствительно попали  твердым солдатским ботинком в  коленную

чашечку.  Настолько чувствительно, что он оставил мысль о том, что нужно - пока

овчарка недееспособна -  идти на прорыв и рвать когти: нога еще кое-как служила

подпоркой,  но в  качестве полноценной нижней конечности для спринтерского бега

явно не годилась.

     Хана,  равнодушно  подумал  он,  пропуская  удар  в  печень  и  сразу  два

тяжелейших удара в  голову (от  падения его  в  очередной раз спас мощный ствол

незнакомого дерева за спиной), сейчас он просто потеряет сознание и тогда...

     Однако о  том,  что будет тогда,  он  подумать не успел -  где-то справа и

сзади  взвыла  уже  знакомая сирена  атомной тревоги,  и  прямо  на  поле  боя,

проломившись сквозь густой кустарник, вылетел "Фольксваген-Гольф" цвета "мокрый

асфальт".

     Его  фары горели,  словно глаза бенгальского тигра-людоеда,  мотор выл  на

повышенных оборотах, а сигнал...

     Несчастная овчарка,  которая все  никак не  могла отойти после полученного

удара в  горло,  при  этом сверлящем насквозь любые мозги звуке вдруг мгновенно

пришла в себя и, поджав хвост, кинулась бежать куда глаза глядят.

     Ее хозяин, как и положено хорошему хозяину, бросился ее догонять.

     Первый из нападавших, которому Егор так удачно попал в челюсть, что тот до

сих  пор валялся на  траве в  полной отключке,  очнулся,  сел,  встал,  ошалело

помотал головой и,  шатаясь и  натыкаясь на  деревья,  побрел куда-то  вдаль  с

прижатыми к ушам ладонями.

     Четверо  же  остальных  просто  оторопели от  такой  наглости:  кто-то  на

"Фольксвагене" с  сильно затемненными стеклами мало  что  въехал на  пешеходную

аллею парка,  так  теперь еще и  вовсю прет безо всякой дороги прямо на  добрых

людей, занятых к тому же весьма полезным и трудным делом.

     Оторопь, однако, прошла очень быстро, потому что нахальный "Фольксваген" и

не  думал тормозить,  а  вовсе даже наоборот -  явно намеревался переехать всех

четверых добрых людей.

     - Хлопци, да вин з глузду зъихав! Ховайся! - крикнул самый сообразительный

из  четверых,  и  нападавшие тут же прыснули в  разные стороны,  стараясь найти

дерево потолще и  укрыться от  психованного автолюбителя экстремальной езды  за

стволом каштана или клена.

     - Анюта...  -  растроганно прошептал похожими на  кровавые вареники губами

Егор, с трудом оторвался от дерева и шагнул вперед.

     Левая  передняя  дверца  тут  же  гостеприимно распахнулась,  и  случайный

зритель,  оказавшийся рядом,  вполне смог бы  убедиться в  том,  что  на  месте

водителя у этого психованного автомобиля никого нет.

     Зрителей,  однако,  не оказалось, и Егор, сконцентрировав последние силы в

одном движении, рухнул внутрь салона и тут же потерял сознание.

     Часы показывали половину одиннадцатого.

     Егор приподнялся на локте, сел и посмотрел в зеркало заднего вида. Зеркало

отразило слегка помятую и  растерянную,  но совершенно здоровую и  даже местами

румяную физиономию молодого - не более тридцати лет - парня с серыми нахальными

глазами и небритым подбородком.

     Замечательно.

     Он осторожно потрогал пальцами губы, нос и бровь. Ничего нигде не болело.

     Так. Очень хорошо.

     Егор  достал сигарету,  включил радио  и  огляделся.  Анюта  приткнулась к

тротуару в каком-то незнакомом узком и пустынном переулке.

     - Анюта, - ласково позвал он, - ты меня слышишь? Здравствуй, солнышко!

     - Как вылечила,  так сразу и солнышко, - проворчала Анюта, но было слышно,

что ей приятно. - А за три дня минутки не нашел, чтобы рядом посидеть.

     - Так ты же сама просила не беспокоить! - искренне возмутился Егор.

     - Мало ли что я просила... А ты должен был сам догадаться!

     - Вас,  женщин,  фиг поймешь,  - Егор прикурил сигарету и невольно еще раз

посмотрел на себя в  зеркало (лучше прежнего,  блин!).  -  Делаешь как просят -

плохо. Не делаешь - тоже плохо. Загадка природы практически.

     - Да,  мы такие,  - гордо подтвердила Анюта. - А ты не первый год, чай, на

свете живешь, большой уже мальчик - пора бы и привыкнуть.

     - К такому привыкнуть трудно,  -  вздохнул Егор, потом подумал и осторожно

спросил: - Ты как вообще-то... ничего?

     - Ничего, - хмыкнула Анюта. - Оклемалась, как видишь.

     - Слушай,  - разволновался Егор, - Анюта, ты... ты не представляешь, как я

тебе благодарен... И за сегодня, конечно, тоже, но главное... Ведь... ведь мама

уже умерла,  да? Это... это просто чудо! Да что я говорю! Это ты у меня чудо! Я

даже и не знаю,  за что мне такое счастье и как я могу со своей стороны... - Он

порывисто наклонился вперед и поцеловал приемник прямо в шкалу настройки долгим

и нежным поцелуем.

     - Ой, - сказала Анюта севшим голосом. - Это... это что?

     - Это... я тебя поцеловал, - растерянно признался Егор.

     - Поцеловал...  Значит,  вот они какие, поцелуи... - задумчиво проговорила

Анюта и замолчала.

     И молчала до самого вечера.

     Егор купил и отвез Зое большой и красивый букет цветов,  но об инциденте в

парке  умолчал,   во-первых,  чтобы  не  расстраивать  лишний  раз  девушку,  а

во-вторых,   просто   чтобы   избежать  вранья,   потому  что   рассказывать  о

вмешательстве  в   национальный  конфликт   его   собственного  автомобиля   не

представлялось ему  пока возможным.  Да  и  Зоя  не  заметила его столь долгого

отсутствия,  поскольку проснулась, по ее словам, минут за пятнадцать до Егорова

прихода, и он легко сделал вид, что и сам встал не так уж давно.

     Пока Зоя пристраивала цветы в  несколько ваз и принимала душ,  Егор сварил

на  кухне  кофе  и  сделал  бутерброды себе  и  Зое,  поскольку после  утренних

приключений уже успел проголодаться.

     Они как раз приступили к завтраку, когда зазвонил телефон и Вера сообщила,

что  будет дома минут через двадцать,  так что пусть детки вылезают из  койки и

приводят себя в подобающий вид.

     - Кстати,  заяц, - спросил Егор, прихлебывая кофе, - я уже понял, что Вера

- это твоя родная тетка,  но не совсем понимаю,  как ты тут оказалась.  У  тебя

ведь, по-моему, сейчас должен быть диплом. Или я не прав?

     - Прав,  прав.  Только диплом у меня уже готов.  Я Девушка старательная, а

весной  люблю  приезжать в  этот  город.  Он  особенно хорош  весной и  осенью.

Впрочем,  летом и зимой здесь тоже неплохо.  Вообще-то я тут родилась,  чтоб ты

знал. Родилась и жила до четырнадцати лет.

     - А чего уехала?

     - Положим,  уехала не  я,  а  мои родители.  Ты  же сам видишь,  какая тут

последнее  время  политика  проводится  по  отношению  к  русским...  В  общем,

родителям все  это в  конце концов надоело,  они продали квартиру,  и  теперь я

ростовчанка.

     - Ростову сильно повезло.

     - Все равно скучаю,  -  вздохнула Зоя. - Я люблю Ростов, а уж ростовчане -

это  вообще  особый  народ,   не  похожий  ни  на  кого  другого,   -  веселый,

доброжелательный,  нахальный,  конечно,  не  без  этого,  но  нахальство  -  не

наглость. И все-таки...

     - И все-таки?

     - И  все-таки  нет  лучшего города на  земле,  чем  древний Львов!  Ты  не

представляешь,  как  мне  обидно,  что  Украина  с  Россией цапаются,  как  две

престарелые и надоевшие друг другу родные сестры на коммунальной кухне. Знаешь,

есть такие...  Мужья у  них или умерли,  или спились от  полной безнадеги,  или

оставили их за склочный характер; дети выросли и разъехались в разные стороны и

редко навещают матерей.  Они живут одни в квартире, которая досталась им еще от

их  родителей.  Разъехаться не  могут,  потому что,  во-первых,  нет на  размен

квартиры денег,  а во-вторых, и это главное, не хотят они разъезжаться на самом

деле. Не хотят, потому что привыкли жить вместе. Но при этом и осточертели друг

другу так,  что  прямо хоть  стрихнин в  борщ  подсыпай.  И  любят и  ненавидят

одновременно. Понимаешь?

     - Не  знаю...  Наверное,  понимаю,  но...  Видишь ли,  я  никогда не жил в

коммунальной квартире. Но вообще-то понять можно.

     - Понять-то  можно...  -  Грустно  подперев изящным  кулачком голову,  Зоя

задумчиво смотрела в окно. - Знать бы еще, как этим сестрам помочь... Ведь им и

самим плохо от их бесконечных дрязг, и люди вокруг страдают.

     - Ну-ну,  -  чуть насмешливо протянул Егор.  - Уж не метишь ли ты, заяц, в

политику, а?

     - Если журналистика -  это политика,  -  твердо сказала Зоя,  поднимаясь с

табуретки и  убирая  со  стола,  -  то  да.  Потому  что  собираюсь работать по

профессии. То есть журналистом.

     - И работай на здоровье,  я не против, только... Они бы легко поссорились,

но тут пришла хозяйка квартиры и принесла не очень хорошие новости.

     По словам Веры,  она встречалась вчера с одним очень знающим и влиятельным

во Львове человеком ("Друг детства,  дети мои,  и старый мой воздыхатель".) Так

вот человек этот сказал, что в городе в активизируются националисты. Их позиции

сейчас сильно пошатнулись и  в Киеве,  и вообще в Украине,  они чуют,  время их

неотвратимо уходит,  вот и пытаются перейти от обороны к нападению. В общем-то,

ничего страшного,  подобное,  и даже гораздо худшее, они уже переживали, но для

приезжих русскоязычных людей сейчас во Львове не лучшее время.  А  уж если они,

подобно Егору,  невольно вступили с этими молодчиками в серьезный конфликт... В

общем,  ребятам лучше сейчас вернуться в  Ростов и  не  искушать судьбу.  Пусть

страсти немного поутихнут.  Львов -  город маленький, а местная власть, если не

дай бог что случится,  виноватых искать не станет.  Вернее,  виноватым окажется

всегда русский. Так что...

     - Как-то это, по-моему, унизительно, - задумчиво проговорил Егор. На самом

деле  после  сегодняшней утренней встречи в  парке  он  и  сам  принял  решение

уезжать, но нужно было как-то "сохранить лицо" перед Двумя красивыми женщинами.

     И это ему удалось.

     Тетка и  племянница наперебой принялись его  убеждать,  что  он  уже вчера

вполне всем доказал свою смелость,  а  теперь,  когда за ним,  вполне вероятно,

просто пойдет охота,  хорохориться глупо и  просто опасно.  Если  он  не  хочет

подумать о  себе,  то пусть подумает о  своей матери и  о них,  которым он тоже

небезразличен.  И  вообще,  отступить  перед  превосходящими силами  противника

никогда не считалось зазорным, и не им, слабым и глупым женщинам, объяснять сию

азбучную истину взрослому мужчине,  который и опытнее,  и умнее. В конце концов

Егор, разумеется, дал себя уговорить и неохотно согласился с вескими доводами и

аргументами.  Было решено,  что Зоя полетит завтра самолетом через Киев, а Егор

поедет тоже завтра, но уже на своей машине.

     - На машине опасно,  -  пыталась возразить Вера.  -  Я бы,  Егор, на вашем

месте оставила пока машину у мамы.  А еще лучше у меня. Летите самолетом вместе

с Зоенькой. А я найду человека, который вам пригонит машину в Ростов без всяких

проблем.

     От этого предложения Егор,  однако,  отказался наотрез и,  в свою очередь,

потратил добрых сорок минут,  чтобы убедить женщин в  том,  что ничего с ним по

дороге  не  случится и  до  Ростова он  доедет  с  легким попутным ветерком.  В

результате ему это более или менее удалось.  То есть тетя и племянница остались

при своем мнении, но поняли, что мужчина все равно поступит так, как решил сам.

     После этого они  распрощались,  договорившись встретиться уже  в  Ростове.

Егор было попытался настоять на том,  чтобы отвезти Зою завтра в  аэропорт,  но

Вера решительно воспротивилась данной идее,  заявив, что нечего зря светиться и

они прекрасно доедут на такси и даже на троллейбусе,  благо аэропорт расположен

в черте города.

 

     Глава 19

     Егор вышел из подъезда и настороженно огляделся по сторонам -  сегодняшнее

утро  преподнесло  ему  запоминающийся  урок.   Не  заметив  ничего  и   никого

подозрительного,  он сел в машину,  закурил и бездумно уставился в пространство

перед  собой.  Настроение было  какое-то  неопределенное,  и  он  никак не  мог

разобраться в  собственных ощущениях.  События  последней недели  совершенно не

оставляли времени на размышления,  он жил и  действовал в навязчивом ритме этих

событий,  не делая попыток подчинить их себе,  а, наоборот, давая себя увлечь и

подчиняясь им  сам.  Конечно,  события эти отнюдь не были событиями рядовыми и,

так сказать, ординарными. А были они, напротив, невероятными, фантастическими и

совершенно из ряда вон выходящими.

     Но при этом они оставались именно событиями, и ничем иным.

     То  есть  неким  набором  свершающихся во  времени и  пространстве фактов.

Помимо твоей воли. Но в твоем времени и в твоем пространстве.

     В твоем бытии.                  

     А значит, как и любое событие, они предполагали возможность выбора...

     "Э,  погоди,  -  оборвал сам себя Егор.  -  Какая еще, на фиг, возможность

выбора?  Я что,  неправильно что-то сделал?  Нехорошо поступил?  Предал кого из

близких или далеких или обидел ребенка?  Или девушку?  Хм-м...  девушку...  Как

там, интересно, наша девушка..."

     Он включил приемник и позвал:

     - Анюта, ты здесь?

     - Я здесь. Ты отчего такой грустный?

     - Не знаю. От неопределенности бытия, наверное.

     - Если бы все грустили от неопределенности бытия,  - назидательно заметила

Анюта, - то в мире не осталось бы места радости, и он бы зачах и умер. Вот я же

не  грущу по  этому поводу.  Хотя уж  моя  неопределенность бытия почище твоей,

пожалуй, будет.

     - Вот-вот!  -  воскликнул Егор.  -  Очень бы,  знаешь ли,  хотелось узнать

побольше о твоей неопределенности бытия.  Тогда,  глядишь, и мое бытие стало бы

поопределенней.

     - Эгоист, - фыркнула Анюта.

     - Нет,  правда,  -  воодушевился Егор.  -  Мы  с  тобой уже столько вместе

пережили,  что  стали почти как  родные.  А  родные должны знать друг  о  друге

больше.  Опять же несправедливость получается:  -  ты знаешь обо мне все, а я о

тебе - практически ничего.

     - Меньше  знаешь -  крепче спишь.  -  Анюта  явно  не  была  расположена к

откровенности. - Ты мне лучше скажи, за что тебя в парке били?

     - Оно тебе надо? - насупился Егор.

     - А как же? Если уж я начала активно вмешиваться в твою жизнь, то хотелось

бы вмешиваться со знанием дела, а не наугад.

     - А если я не хочу, чтобы в мою жизнь вмешивались? - прищурился Егор.

     - Ага,  значит,  было бы лучше, если бы тебя в этом парке забили насмерть.

Так, что ли?

     - Насмерть - это вряд ли, - не очень уверенно возразил Егор.

     - Ну, значит, сделали бы тебя на всю жизнь калекой, - не унималась Анюта.

     - Еще чего! - возмутился Егор. - А ты тогда на что? Ты бы меня вылечила.

     - А я и так тебя вылечила.

     - То есть вмешалась в мою жизнь.

     - Именно. А ты против такого вмешательства?

     - Пожалуй,   нет,  -  вздохнул  Егор.  -  Только,  понимаешь,  как-то  это

непривычно.  В  мою жизнь очень давно никто таким образом не вмешивался.  Разве

что бабушка Полина,  но ее давно нет на этом свете.  Теперь вот ты появилась, и

маму я нашел,  и...  - у него чуть не сорвалось имя Зоя, но он вовремя прикусил

язык.

     - Что "и"? - подозрительно осведомилась Анюта.

     - Я  говорю,  наверное,  действительно в  моей  жизни  что-то  кардинально

меняется в лучшую сторону.  А я вместо того,  чтобы радоваться и, как говаривал

незабвенный Мао Цзэдун,  строить ветряные мельницы, когда дует ветер перемен...

А!  -  он махнул рукой.  - Ерунда все это! Жаль, что нам с тобой выпить нельзя,

вот что. Русский человек, понимаешь, не может без хорошей выпивки по-настоящему

излить свою душу и  заодно понять как следует себя самого и своего собеседника,

который одновременно является и собутыльником, а я что-то в себе так запутался,

что без бутылки и не разберешься.

     - А с чего ты решил, что нам с тобой нельзя выпить? - спросила Анюта.

     - То есть... как?

     - Очень  просто.  У  меня,  знаешь ли,  есть  свои  способы,  как  это  вы

говорите...  а!  Расслабиться, вот. Правда, я редко ими пользуюсь, но... почему

бы и нет?

     - Во дела! - восхитился Егор. - Анюта, старушка, ты это серьезно?

     - За "старушку" ответишь отдельно, - зловеще пообещала Анюта.

     - Да это же просто такое принятое дружеское обращение! И вовсе оно даже не

обидное,  а,  наоборот,  ласковое и  даже,  я  бы сказал,  где-то лестное.  Оно

означает, что ты с человеком находишься на дружеской ноге, доверяешь ему ...

     - Да ладно,  - весело перебила Анюта. - Верю. Так как насчет угостить даму

бокалом шампанского или даже двумя?

     - Э-э...  - Егор поскреб пальцами небритый подбородок. - И как ты себе это

представляешь конкретно?

     - Это не я, это ты себе должен представлять. Ты же предложил выпить.

     - Ну  для  себя  я  этот  процесс  представляю  слишком  даже  хорошо,   -

развалившись на  сиденье,  с  удовольствием начал  рассуждать  Егор.  -  Иду  в

ближайший магазин,  беру бутылку... Так, чего бы мне взять? Водки я не хочу, да

и неудобно как-то с дамой пить водку.  Хотя,  конечно,  всякое бывало.  И дамы,

прямо скажем, тоже бывали всякие... Но сейчас явно не тот случай. Значит, водку

я  брать  не  буду.  Шампанское?  Нет,  это  несерьезно.  К  шампанскому  нужны

хрустальные бокалы и соответствующая обстановка. Интим нужен к шампанскому. А у

меня в  "бардачке" всего-то навсего граненый стакан в единственном числе,  да и

тот грязный.  Я его, разумеется, сполосну, но вот как нам создать интим... Нет,

шампанское тоже отпадает.  Про пиво я  вообще молчу.  Пиво со своими подружками

пусть пьют  шестнадцатилетние мальчишки,  а  взрослый мужчина,  если  он  хочет

выпить с женщиной,  о пиве даже думать не станет.  Может быть,  вина? Да, вино,

пожалуй,  подошло бы. Но вино должно быть хорошим, потому что плохое вино - это

еще хуже,  чем плохой коньяк...  О! Точно! И как я только сразу не сообразил...

Коньяк!  Не вижу,  почему бы мне не выпить,  Анюта, с тобой коньяка. Ты как, не

против?

     - А это не очень крепко? - томно осведомилась Анюта.

     - Это крепко,  -  с  прямотой настоящего мужчины признался Егор.  -  Но мы

возьмем хороший коньяк.

     Егор сидел прямо на траве,  привалившись спиной к теплому от солнца левому

крылу машины,  и смотрел вниз на город. Рядом с ним стояла початая бутылка, как

ни  странно  настоящего "Наполеона",  которую  он  приобрел в  баре  гостиницы,

расположенной возле дома  Зоиной тети.  В  правой руке  Егор держал стакан,  на

треть наполненный чудесной французской влагой,  а в левой -  надкушенную плитку

шоколада. Ему было хорошо и как-то беспечно, и он рассчитывал, что скоро станет

еще лучше.

     - Тост! - сказал Егор, поднимая стакан на уровень глаз.

     Полуденное солнце растворилось в  коньяке,  и он загорелся живым волшебным

светом.

     - Давай, - согласилась Анюта.

     - За любовь!  - с чувством провозгласил Егор. - За любовь между мужчиной и

женщиной. В широком смысле.

     - В широком смысле?

     - Именно.

     - В совсем широком?

     - Как Вселенная.

     - Ну, если как Вселенная, то я согласна.

     Они выпили.

     Сорок минут назад,  когда они, съехав с дороги, вскарабкались на этот холм

и  расположились в кустах так,  чтобы им никто не мешал и они никому не мешали,

Егор все-таки добился от Анюты признания.

     - Понимаешь,  -  объяснила она,  -  существуют определенные виды и  потоки

энергии, доступ к которым лучше всего осуществлять с какого-нибудь возвышенного

места.  Как,  например,  вот это, где мы сейчас находимся. И если этой энергии,

говоря по-человечески,  хлебнуть,  то  она  окажет на  меня  примерно такое  же

воздействие, какое на тебя оказывает коньяк.

     - Здорово!  -  восхитился Егор. - То есть получается, что ты всегда, когда

захочешь, можешь выпить?

     - Можно  подумать,  что  ты  не  всегда можешь выпить,  если  захочешь,  -

парировала Анюта.

     - Конечно, не всегда! Например, когда у меня нет денег.

     - Как же, как же!

     - Ну...  -  смутился Егор.  -  Конечно,  деньги на  это  дело всегда можно

достать...  Хорошо.  Тогда,  например, такой вариант. У меня важная встреча, на

которую я  должен явиться совершенно трезвым,  а  мне  при  этом  очень хочется

выпить.  Я  выбираю встречу и тем самым наступаю на горло собственному желанию.

А?!

     - Ерунда, - фыркнула Анюта. - Просто в данном случае твое желание провести

достойно важную встречу оказалось сильнее желания выпить.  Вот и все. Или, если

тебя не устраивает столь низменное объяснение,  твоя воля и  характер оказались

сильнее твоего желания.

     - Вот именно,  -  согласился Егор.  -  И получается,  что я не всегда могу

выпить, когда захочу.

     - А что,  разве не бывало никогда случая,  чтобы воля и характер спасовали

перед желанием? - невинным голосом поинтересовалась Анюта.

     - Вообще-то бывало, конечно, - берясь за бутылку, признался Егор. - И даже

неоднократно. Но я всегда честно боролся до конца.

     - За это и выпьем! - с энтузиазмом предложила Анюта.

     И они выпили по второй...

     - ...а  все-таки,  что ты  имел в  виду,  когда предложил выпить за любовь

между мужчиной и женщиной в широком смысле?

     - Видишь ли... - проникновенно начал Егор, откусывая от плитки шоколада. -

Кстати, а как у тебя обстоят дела с закуской?

     - Нормально. Хотя я никогда не закусываю в вашем понимании этого процесса.

Но ты не ответил на мой вопрос.

     - Все-таки чертовски неудобно так пить, - пожаловался Егор. - Конечно, пил

я с друзьями по-всякому.  Помню даже однажды был случай, когда мы с моим давним

корешем надрались вместе,  находясь друг от  друга на  расстоянии в  фиг  знает

сколько тысяч километров.  Это несколько напоминает нашу ситуацию, но все равно

не так.  Он,  понимаешь,  живет в Америке, в  Нью-Йорке. Сеня его зовут. Мы как

раз сидели с  Володькой Четвертаковым -  ты  его знаешь -  и,  уже не  помню по

какому случаю, пили водку. А он позвонил и сказал, что с кем-то он там всю ночь

тоже квасил,  а теперь вот пришел домой и стало ему без нас грустно и тоскливо.

И  вот звонит он поэтому нам,  а  на столе перед ним стоит открытая уже бутылка

виски,  к  которому он  в  этой самой Америке пристрастился,  паразит,  изменив

доброй русской водке.  И  если мы тоже пьем,  то почему бы нам не выпить вместе

по, так сказать, телефону. И мы выпили. И даже не один раз. Забавно было. Вовка

с трубкой возле уха и стаканом в руке, и я - рядом тоже со стаканом и с трубкой

параллельного телефона.  Слышимость, кстати, была, помнится, отличная... Но все

равно,  понимаешь,  мы ведь знали, что он на самом деле за тысячи километров от

нас,  а с нами только его голос.  И когда он положил трубку,  то это расстояние

очень как-то зримо легло между нами, а... м-м... о чем это я?

     - О том, что тебе неудобно так пить, - напомнила Анюта.

     - Да!  -  с воодушевлением продолжил Егор.  -  Спасибо, а то я что-то... В

общем,  все  равно  это  разные случаи.  Потому что  тогда Сенька действительно

находился по ту сторону океана, а ты сейчас рядом. Рядом, но я тебя не вижу.

     - А ты закрой глаза,  -  посоветовала Анюта,  -  представь,  что мы пьем с

тобой в темноте и свету взяться неоткуда.

     - Ты еще посоветуй представить, что я ослеп, - передразнил интонацию Анюты

Егор.

     - Все вам,  людям, не так, - вздохнула Анюта. - Ну скажи на милость, зачем

тебе обязательно меня видеть?

     - Потому  что  львиную  долю  информации об  окружающем мире  мы  получаем

посредством зрения, - важно сказал Егор, и сам поразился тому, какой он умный.

     - Не верь глазам своим... - тихо пробормотала Анюта. - Ну ладно, попробую.

     - Что?

     - Закрой, говорю, глаза.

     - Ты мне уже это советовала, - запротестовал Егор.

     - Закрой, закрой. Это другое.

     - Сюрприз? - радостно предположил Егор.

     - Не знаю, получится ли... Закрывай давай. И, чур, не подглядывать!

     Егор покорно закрыл глаза и принялся тщательно слушать.

     Так.  Это птицы.  А это ветерок в листве. Где-то далеко внизу просигналила

машина.  Кровь шумит в ушах...  Музыка...  Откуда музыка?  А,  наверное, кто-то

выставил  на  открытое  окно  магнитофон  и  врубил  на  полную  старых  добрых

"Криденс"...  А  это что?  Тонкий,  на  грани слышимости звон.  Как будто робко

соприкоснулись два хрустальных бокала... Шорох? Или это опять ветер?

     Буквально всей кожей Егор ощутил,  как кто-то  легко и  неслышно опустился

рядом с ним на траву.

     Совсем рядом.

     Слева.                      

     - Ну долго еще? - спросил он внезапно охрипшим голосом.

     - Уже можно, - сказали слева.

     Он открыл глаза, задержал дыхание и очень медленно повернул голову.

     Слева от него, совсем рядом сидело неземное существо.

     То,  что существо именно неземное,  было заметно сразу.  Потому что даже у

самых экстравагантных земных женщин не бывает такой переливающейся разноцветным

прозрачным  огнем  кожи.  И  ярко-оранжевых  глаз  тоже  не  бывает.  Опять  же

совершенно голый,  без малейшего признака волос, череп. Правда, идеальной формы

и  размера,  да и  наголо бритые девушки и  женщины в  наше время уже никого не

шокируют, но все-таки...                                

     И никакой одежды.

     То   есть   совершенно  обнаженное  неземное  существо  женского  рода   с

переливчатой кожей,  голым  черепом  и  несколько  тяжеловатой,  но  прекрасных

очертаний грудью, эдак четвертого где-то размера...

     Егор почувствовал, что трезвеет.

     - Ну как? - осведомилось существо нежным Анютиным голосом. - Нравится?

     И улыбнулось, показав, как ни странно, вполне человеческие белые зубы.

     Егор  не  глядя нашарил справа от  себя бутылку и,  проигнорировав стакан,

сделал прямо из горлышка два хороших затяжных глотка. Сразу как-то полегчало.

     - А мне? - обиделось... обиделась Анюта.

     - Ты же это... того... энергию эту свою употребляешь?

     - А ритуал соблюсти? - парировала Анюта.

     - Так ведь стакан-то один...  - предпринял последнюю попытку спасти коньяк

от бесславной гибели Егор.

     - Ничего, я не брезгливая.                

     Егор  вздохнул,  налил на  глаз граммов пятьдесят и,  собравшись с  духом,

протянул стакан Анюте.

     - Ам!  -  отчетливо и  громко клацнула зубами Анюта,  и ее оранжевые глаза

вспыхнули, словно две сигнальные лампочки.

     Рука у Егора дрогнула, но стакан не выпустила.

     - Смелый,  - удовлетворенно констатировала фантастическая женщина, забрала

стакан, поднесла его ко рту и одним глотком употребила коньяк по назначению.

     - Ну как? - нашел в себе силы поинтересоваться Егор. - Вкусно?

     - Не  распробовала,  -  причмокнула бледно-розовыми,  почти  белыми губами

Анюта. - Но вообще-то очень интересный вид энергии.

     Егор  вдруг подумал о  том,  что  будет,  если их  идиллию сейчас нарушат,

например, местные менты.

     Или те же вчерашние,  а  заодно и сегодняшние поборники чистоты украинской

расы и ее же, расы, полнейшей независимости от других.

     Или  просто добропорядочные граждане этого древнего и  прекрасного города,

решившие зачем-то подышать свежим воздухом именно в этом месте.

     И ему стало весело.

     - А что смешного? - оглядела себя Анюта. - По-моему, очень даже красиво...

     Егор захохотал и  сполз спиной на  траву.  Он  все еще продолжал смеяться,

когда  солнце и  небо  с  облаками заслонило от  него  женское лицо  уже  не  с

оранжевыми,  а  с  ярко-желтыми  кошачьими глазами  и  полными  бледно-розовыми

(рассвет на снегу) губами.

     - Смеешься, значит? - шевельнулись губы.

     - Э, Анюта, - забеспокоился Егор. - Ты что это... я вовсе не хотел...

     Он  попытался приподняться,  и  его  правая рука  тут  же  натолкнулась на

тяжелую и теплую женскую грудь, а еще через мгновение его губы соприкоснулись с

полными и нежными женскими губами...  "Не верь глазам своим..." -  припомнилась

ему совсем недавняя реплика Анюты.  Потом пронеслись какие-то  обрывки мыслей о

Зое,  о напряженной прошедшей ночи, о том, что любить инопланетянку, которая на

самом деле имеет вид автомобиля, явное извращение... и это было все. Потому что

так Егора никогда не целовали, несмотря на весь его богатейший в данной области

опыт.

     Он  закрыл глаза,  ответил на поцелуй и  осторожно притянул к  себе нежное

женское молодое тело.

 

     Глава 20

     Дважды потерять сознание за  один день,  который,  кстати,  еще  отнюдь не

кончился,  - это слишком, - подумал Егор, открывая глаза. - Или я просто уснул?

Ага,  уснул,  спя,  перебрался в машину, где и продолжил спать. И спал до ночи,

потому что если за  окном не самая черная ночь,  какую я  когда-либо встречал в

своей жизни,  то тогда я не знаю,  что это.  Значит,  день все-таки кончился...

Блин с  горохом,  не так давно подобный казус уже со мной произошел.  А  именно

когда в нас допали из десантного гранатомета РПГ-16 типа "Удар"...  Не очень ли

часто?  Сознание теряю часто,  засыпаю где ни попадя и в самых,  можно сказать,

пикантных ситуациях...  Реакция организма?  Что-то раньше я за своим организмом

подобной реакции не замечал. Нужно было очень много выпить, чтобы он, организм,

повел себя похожим образом.  Впрочем,  раньше в  моей жизни не было Анюты.  Да.

Анюта.  Как-то все неожиданно получилось... Э, да что там неожиданно! Тебя, мой

друг,  трахнули самым настоящим образом.  За рога,  можно сказать,  и в стойло.

Трахнули и фамилии не спросили.  Правда,  надо признать,  что трахнули отменно.

Эксклюзивно, прямо скажем, трахнули".

     Егор припомнил процесс и непроизвольно облизал губы.

     Однако, господа, неплохо бы определиться во времени и пространстве...

     Он поднес руку с  часами поближе к  лицу и разглядел,  что чуть светящиеся

стрелки показывают четыре часа. Видимо, ночи, подумал Егор, раз снаружи ночь. И

попытался выбраться из машины.

     Дверца не открывалась.

     Не  мудрствуя лукаво,  по  старой  русской привычке Егор  крепко двинул ее

плечом и выругался. Не помогло.

     Попытки  открыть окна  и  три  остальные дверцы  также  не  дали  никакого

результата.   Точнее,   результат  был.   Даже  два.  Он  отшиб  себе  плечо  и

заволновался.

     Ну и темень снаружи, однако. Вот уж, действительно, хоть глаз выколи... Но

что же происходит и где, спрашивается, недопитая бутылка французского коньяка?

     Бутылку,  после недолгих поисков, он обнаружил под собой на полу. Отвинтил

крышку, сделал пару глотков и включил радио. Тишина на всех частотах...

     - Анюта! - позвал он. - Ты где?

     Ни ответа ни привета.

     Егор попробовал завести двигатель. Безрезультатно.

     Итак.  Двигатель не заводится,  двери и окна не открываются,  Анюта молчит

как рыба об лед,  а за окнами какая-то совершенно непонятная ночь без малейшего

проблеска света.  Что,  в  городе  Львове  повсеместно кончилось электричество?

Тогда где свет от керосиновых ламп и свечей? И звезды. Где звезды, господа?

     Он  подвинулся вплотную к  левой дверце,  полулег на  сиденье и  попытался

посмотреть сквозь стекло вверх на небо.

     Что-то,  кажется, мерцает. Но как-то бледно, тускло и неопределенно. Дымка

какая-то мешает, что ли...

     И  тут  он  заметил,  что непроницаемо-черная тьма на  горизонте чуть-чуть

прояснилась.

     Значит,  это все-таки была ночь,  сообразил Егор,  с облегчением закурил и

приготовился ждать, пока окончательно рассветет.

     Сначала  густо-чернильную  тьму  на  востоке  как  будто  кто-то  разбавил

изрядной порцией воды,  и тут же в еще влажную сиреневую полоску капнули темной

венозной кровью,  и  она  сразу  окрасила алым  цветом  половину окоема.  Яркие

сиреневые сполохи потянулись из-за  горизонта к  зениту,  и  окончательно стало

ясно то,  во что еще полминуты назад Егор не хотел и не мог поверить:  машина и

он  внутри нее находились не  на зеленом холме над красивым городом Львовом,  а

посреди  совершенно  незнакомой,  каменистой и,  судя  по  всему,  безжизненной

пустыни.

     Это  уже  слишком,  решил  Егор,  после  чего  основательно  приложился  к

спасительному коньяку и  с  сожалением отметил,  что  чудесной влаги в  бутылке

осталось не больше чем на три пальца.

     Теперь уже  светало стремительно,  и  Егор,  еще раз ;  пристально оглядев

окружающий мир,  понял,  что машина все-таки стоит на плоской вершине холма.  И

даже не холма, а, скорее, целой горы. И даже не горы, а...

     Вот, блин, да это же какая-то невероятных размеров пирамида! И он вместе с

Анютой торчит как раз на срезанной верхушке этой... этого... сооружения!

     И  тут  на  небо,  словно  граната из  руки  убитого великана,  выкатилось

маленькое ослепительно белое солнце.

     Анюта!  - заорал он так, что чуть не оглох сам, и с размаху треснул сверху

кулаком по панели управления. - ...Где мы?!!

     - Ну чего ты орешь?  - осведомился тихий Анютин голос из радиоприемника. -

Все еще спят.

     - К-кто спит? - испуганно не понял Егор.

     - Например, я. Ну и души твоих предков, разумеется.

     - Каких еще, на фиг, предков? Слушай, Анюта, где это мы, а?

     - На Марсе.

     -Ч-что?

     - На Марсе,  -  терпеливо пояснила Анюта.  -  Планета такая в вашей...  то

есть, я хотела сказать...

     - Ага!  -  вскричал Егор  и  обличающе ткнул указательным пальцем в  шкалу

настройки приемника. - Вот ты и попалась. Инопланетянка!

     - И вовсе я не инопланетянка, - запротестовала Анюта.

     - А мы правда на Марсе?

     - Правда, - тихо призналась она.

     - С ума сойти.  - Егор потрясение огляделся. -Всю жизнь мечтал побывать на

Марсе. Но... Как?!    

     - Видишь ли,  я  и  сама толком не очень понимаю.  Когда я...  когда мы...

ну... это...

     - Ну-ну, - усмехнулся Егор и машинально подкрутил усы. - Смелее.

     - В общем, когда мы соединились и наши эмоции... как бы это выразиться...

     - Достигли апогея, - подсказал Егор.

     - Как?   Да,   пожалуй,  можно  и  так  сказать.  Действительно  эмоции  и

действительно апогея.  Понимаешь, для меня это была даже не вершина, не апогей,

а... взрыв. Я просто исчезла в этом взрыве. Вернее, я сама этим взрывом и была.

Плюс к  этому примешались еще и  твои чувства.  Очень,  надо сказать...  э-э...

своеобразные и сильные. Я ведь не читаю мысли, но состояние, чувства, эмоции...

это я хорошо ощущаю даже на расстоянии. Помнишь, когда тебя били в парке?

     - Тебе не кажется, что напоминать мне об этом несколько неэтично?

     - А при чем здесь этика? - искренне удивилась Анюта.

     - Ладно, - махнул рукой Егор. - Проехали. Продолжай.

     - Так  вот,  я  издалека услышала твои чувства и  поняла,  что  тебе очень

плохо.  Даже направление и расстояние определила.    - По-моему, мы отвлеклись.

  - Да.  В общем,  когда я несколько пришла в себя, то оказалось, что мы уже на

Марсе.

     - То есть,  ты хочешь сказать,  -  прищурился Егор,  -  что мы так с тобой

увлеклись,  что не заметили, как в мгновение ока преодолели миллионы и миллионы

километров?

     - Именно.

     - Велика же, блин с горохом, сила любви!

     - Ты  даже представить себе не можешь,  насколько она велика,  -  серьезно

подтвердила Анюта.

     - А почему я тогда до сих пор жив? - опомнился гЕгор.

     - То есть?

      - То  есть на Марсе,  насколько мне известно,  кислорода недостаточно для

того, чтобы человек мог дышать. И давление атмосферное совсем слабое. И холодно

очень, если я правильно помню.

     - Все верно,  -  вздохнула Анюта.  -  Очень вы, люди, не приспособленные к

жизни существа. Пришлось мне о тебе позаботиться.

     - Сама себе противоречишь,  -  не унимался Егор. - Как же ты могла обо мне

позаботиться, когда, как сама говоришь, попала на Марс в полном беспамятстве?

     - Вероятно, сработал чисто женский инстинкт, - предположила Анюта.

     - Это какой? - подозрительно осведомился Егор.

     - Оберегать ребенка и... любимого.

     Последнее слово было произнесено с  чувством.  Но ,  твердо.  "Приплыл!  -

вспыхнуло в  Егоровом мозгу.  -   Этого мне только...  Но ведь...  О  господи!"

     

     - А почему ты считаешь,  что это чисто женский инстинкт?  - быстро спросил

он,  чтобы  как-то  скрыть охватившее его  волнение пополам с  самой  настоящей

паникой.  -  Мы, мужчины, тоже, знаешь ли, время от времени... это... оберегаем

своих детей и любимых.

     - Согласна.  Но  мужчины это делают не  на уровне инстинкта,  а  на уровне

разума.

     - Это еще почему?

     - Не знаю почему. Так уж вы устроены.

     - А у тебя, значит, тоже есть инстинкты.

     - Как и у любого живого существа.

     Тем временем солнце,  которое было здесь размером с чайное блюдце,  а не с

тарелку,  как  на  Земле,  поднялось довольно высоко,  и  Егор с  восхищением и

страхом разглядывал холмистую,  цвета светлой охры  равнину,  раскинувшуюся под

ним на километровой (а то и поболе!) глубине.

     И иззубренную горную гряду на горизонте.  И едва различимые, геометрически

правильные остатки кварталов города слева.  И  чудовищных размеров каменное (?)

женское  лицо  с  застывшей  на  щеке  слезой,   смотрящее  из  земли  прямо  в

темно-сиреневое небо справа.

     Он  тут  же  вспомнил снимки  марсианской поверхности,  сделанные какой-то

американской автоматической станцией,  и  от волнения у него перехватило горло.

На  тех  снимках,   помнится,  предположительно  тоже  была  видна  пирамида  и

невероятных  размеров  каменное  женское  лицо.   И   вроде  бы  остатки  неких

сооружений.

     Получается,  что  он  сейчас именно в  этом  месте?  Сразу,  будто прорвав

возведенную временем и  горьким опытом взрослой жизни  незримую,  но  чертовски

прочную плотину, хлынули в душу несбыточные детские мечты.

     Чужие планеты.  Погибшие цивилизации. Невообразимо древние, полные опасных

и чудесных тайн города.

     - Значит, это правда... - полувопросительно прошептал Егор.

     - Что? - с готовностью откликнулась Анюта.

     - Что на Марсе была разумная жизнь?

     - Да.  Это правда.  Мало того. Насколько я в курсе, ваша цивилизация - это

то ли порождение, то ли продолжение цивилизации марсианской.

     - Это как? - не понял Егор.   

     - Я сама не могу разобраться.  Возможно,  ваши далекие предки могли в свое

время колонизировать Марс,  а потом колония вымерла. Или же колонисты вернулись

на Землю. Впрочем, возможно и другое:

     Земля   была   заселена   марсианами,   которые   позже   полностью  здесь

ассимилировались, одичали и в результанте забыли о своей родине. Правда, у этой

последней гипотезы шансов на истинность меньше, чем у первой.   

     - Где-то я обо всем этом читал, - припомнил Егор.

     - Не сомневаюсь.  Любая,  даже самая безумная гипотеза или идея,  если она

может быть высказана,  будет высказана обязательно.  И неоднократно. Это закон.

Правда, я пользовалась иными, несколько более надежными источниками информации,

нежели ваши книги.

     - Какими?

     - Видишь  ли,   всякая,   я  повторяю  -   всякая!-   информация,   она...

неуничтожима,  понимаешь?  Она  как  бы  разлита в  некоем информационном поле,

зачастую находится в  нем в  совершенно закодированном и  недоступном виде,  но

если уметь этим самым полем пользоваться,  если уметь по  нему ходить и  видеть

то,  что скрыто для обычного взгляда,  то можно узнать многое из того, о чем ты

хочешь узнать. Зачастую не все. Но, повторяю, многое.

     - А ты, значит, по этому самому информационному полю ходить умеешь?

     - Скорее, ковылять.

     - А мы? Мы, люди?

     - Вы пока, в лучшем случае, по нему ползаете.

     - Опять я тебя поймал! - торжественно заявил Егор.

     - На чем это?

     - На том, что ты не человек.

     - А я никогда этого и не скрывала.  Я действительно не гуманоид. И вообще,

данный факт, по-моему, заметен невооруженным глазом.

     - Как же,  как же! Невооруженным... А с кем я тогда занимался самым что ни

на есть гуманоидным сексом не далее чем пару часов назад... О черт!

     - Что случилось?

     - Я тут на Марсе,  а дома мама,  наверное,  волнуется! Я же не позвонил ей

утром!

     - Так позвони. Подумаешь, проблема!

     - Издеваешься,  да?  Вот все вы,  инопланетяне-негуманоиды,  такие. - Егор

чувствовал, что его понесло. - Так и норовите при малейшей возможности показать

нам,  бедным  и  невежественным  землянам,  свое  интеллектуальное,  научное  и

техническое превосходство.

     - А нравственное? - поинтересовалась Анюта.

     - Фиг вам!  - радостно объявил Егор. - Фиг вам нравственное превосходство!

Недаром нас  называют гуманоидами,  что  означает "гуманные разумные существа".

Гуманные, понимаешь? Нет, куда там тебе, негуманоидке, это понять...

     - Болтун, - фыркнула Анюта. - Звони уже маме... гуманоид!

     - Погоди... Ты это серьезно?

     - Абсолютно. Диктуй номер, я соединю.

     - Постой.  Я, конечно, верю, что ты можешь нас соединить. Но ведь до Марса

хрен  знает  сколько  миллионов километров,  а  скорость электрического сигнала

ограничена скоростью света. Как же мы будем разговаривать?

     - Этой физики ты все равно не поймешь.  И  вообще странно,  что ты меня об

этом спрашиваешь.

     - Почему?

     - Потому что ты не спросил, например, о том, как мы попали на Марс.

     - А  что тут спрашивать?  -  небрежно пожал плечами Егор.  -  Обыкновенная

телепортация, насколько я понимаю.

     - Обыкновенная... Ах ты поросенок! По-твоему, значит, телепортация - это в

порядке вещей?  Ты что,  каждый день телепортируешься?  И когда, сэр, позвольте

спросить, вы занимались этим последний раз?

     - Эй,  успокойся!  Чего ты, в самом деле... Сама приучила меня к тому, что

практически всесильна,  а теперь обижаешься. Откуда мне знать, что ты можешь, а

что нет? Ты же не рассказываешь...

     - Не рассказываешь...  Всего не расскажешь. А телепортация, чтобы ты знал,

наиболее сложный способ перемещения в пространстве. Этому не просто нужно долго

и трудно учиться.  К этому еще и талант нужно иметь.  А я после...  В общем,  я

боялась, что утратила эту способность. И сейчас боюсь.

     -Чего?

     -Что утратила.

     - Способность к телепортации?

     -Ага.

     - Но... мы ведь попали на Марс именно этим способом?

     - Этим.  Ну  и  что?  Я  ведь тебе говорила,  что  была в  бессознательном

состоянии.  А  нынче мое состояние вполне сознательное,  и я не знаю,  смогу ли

вернуться обратно тем же способом. То есть я надеюсь, что смогу, но...

     - Что "но"? - с нехорошим замиранием сердца осведомился Егор.

     - Боюсь пробовать,  -  вздохнула Анюта.  -  А  вдруг не  получится?  -  и,

помолчав, добавила ворчливо: - Ты будешь звонить матери или нет?

     Егор нашарил на полу коньяк и торопливо отхлебнул из горлышка.

     - Ну и дела...  Звонить!  А может,  и звонить не стоит?  Может, мы сначала

попробуем вернуться,  а уж потом я позвоню? А то позвоню, обнадежу, а сам... Э,

Анюта, ты давай меня не пугай!

     - Я и не пугаю.  Просто стараюсь быть искренней. Ты все-таки позвони. Если

мне удастся вас соединить,  то это уже кое-что,  понимаешь?  Я буду знать,  что

хотя бы связь могу осуществлять мгновенно.  А  если могу связь,  то,  возможно,

могу и все остальное.  Да ты не волнуйся. Сюда же мы попали? Попали. Значит, на

самом деле я это могу. Надо только окончательно в это поверить.

     - Слушай!  -  Егора вдруг осенило. - А что, если нам попробовать... это...

ну...

     - Смелее! - засмеялась Анюта.

     - Ну, ты поняла, да?

     - Ты хочешь повторить?

     - А почему бы и нет? Тебе разве не понравилось?

     - Это  было замечательно,  -  промурлыкала Анюта.  -  Но  здесь повторение

невозможно.

     - Почему?

     - Потому что это Марс и у меня слишком много энергии уходит на поддержание

твоей  жизнедеятельности.  Я  не  могу  здесь опять принять облик человеческого

существа.

     - А жаль, - вздохнул Егор.

     - И  мне.  Но  не переживай,  вот вернемся на Землю...  Ты будешь,  блин с

горохом, звонить или нет?!

     - Давай, барышня, - беспечно махнул рукой Егор и допил коньяк. - Соединяй!

 

     Глава 21

     Связь  была  замечательная,  и  Егор,  вальяжно  развалившись  на  сиденье

(сказывалось действие коньяка),  заверил маму в том,  что он жив и здоров,  что

пусть она не волнуется, а сейчас он пока еще задерживается с друзьями, но скоро

обязательно будет дома  и,  когда совсем соберется,  еще  позвонит.  "Откуда во

Львове друзья?  Ты  не поверишь,  но встретился с  ростовчанами прямо на улице.

Точнее, с одной ростовчанкой... Выпил? Да, он выпил, но не очень много. Мам, ну

что ты,  в самом деле, я взрослый человек! Нет, не за рулем. Машина на стоянке,

не волнуйся.  Как только освобожусь,  сразу приду.  Все. Целую. Целую. Да. Все.

Пока-пока".

     - Уф-ф!  -  выдохнул Егор,  когда  мама  положила трубку.  -  Оказывается,

материнская забота бывает иногда довольно утомительной.  Но вообще-то она права

- пора бы и возвращаться. Хотелось бы, конечно...

     -Что?

     - Ну... полетать тут, посмотреть поближе на город. Вон, видишь там, внизу?

     - Вижу,  но,  во-первых,  это только отсюда,  с высоты, видно, что там был

когда-то  город,  и  если  спуститься то,  кроме  обычной,  слегка всхолмленной

песчаной равнины,  мы ничего не обнаружим,  а во-вторых... Понимаешь, я ведь не

случайно оказалась именно здесь,  на  вершине этой  пирамиды.  Тут  место силы.

Узел.  Точка  перехода.  В  общем,  это  особое место.  Так  что  лучше нам  не

рисковать, а прямо сейчас попробовать вернуться.

     - Тогда поехали, - согласился Егор. - Чего резину тянуть?

     - Пристегнись только, - сказала Анюта. - На всякий случай.

     Мир свернулся в  черную точку бесконечно малой величины и снова возник как

ни  в  чем не  бывало.  Это мгновенное сворачивание и  разворачивание мира (как

окружающего,  так  и  внутреннего) сопровождалось слабым  приступом  тошноты  с

последующим легким головокружением.

     Впрочем,  вполне  вероятно,  что  данные  симптомы были  вызваны вовсе  не

манипуляциями Анюты с пространством и временем, а излишним количеством выпитого

- пусть даже и хорошего французского - коньяка.

     Что ж, подумал Егор, спасибо хоть на Земле...

     По  правую  руку,  за  парапетом,  сверкала на  солнце  серо-голубая шкура

Атлантического океана.

     Он сразу сообразил,  что океан именно Атлантический,  потому что отсюда, с

набережной,  ему  отлично был  виден  остров Эллис со  знаменитой на  весь  мир

статуей Свободы.  Свобода привычным жестом  вздымала свой  факел  к  затянутому

облаками нью-йоркскому небу,  и,  повернув голову, Егор увидел именно то, что и

должен  был  увидеть:  знакомые  до  оскомины по  картинкам и  фильмам  громады

небоскребов Большого Яблока.

     - Надо же, - смущенно обрадовалась Анюта, - получилось!

     - Почти,  дорогая.  Почти получилось,  -  не преминул поправить Егор. - Но

вообще-то  я  тебе  страшно  благодарен -  когда  бы  еще  довелось  побывать в

Нью-Йорке?

     - Так это Нью-Йорк?

     - Ты будешь смеяться, но это таки Нью-Йорк.

     - Красиво,  -  задумчиво констатировала Анюта.  -  Но  меня  тревожит  мой

промах. Это означает, что я еще отнюдь не в форме. Но почему Нью-Йорк?

     - А почему Марс?

     - Это я как раз могу объяснить.

     - Ну-ка,  ну-ка...  - Егор опустил стекло, с наслаждением вдохнул пахнущий

морем и отработанным бензином воздух и закурил.

     Ему было хорошо.  Машина стояла у  бордюра в разрешенном для стоянке месте

(спереди и  сзади  он  видел  другие,  точно  так  же  приткнувшиеся к  обочине

автомобили, чьи хозяева, облокотившись о парапет, любовались заливом), а вокруг

бесчисленными стеклами  небоскребов сверкала самая  настоящая Америка,  которая

для русского человека всегда казалась не менее загадочной и притягательной, чем

тот же Марс.

     - Я ведь говорила уже,  что твои далекие предки были, по-видимому, родом с

Марса.  Так  что  в  самый кульминационный момент нашего...  э-э...  соединения

сработала твоя генная память. А я девушка восприимчивая.

     - Слушай, восприимчивая девушка, а мы домой сегодня попадем?

     - Сильно хочешь домой?

     - А ты что, боишься, что опять промажешь?

     - Я вообще мало чего боюсь в этой жизни.  Просто ты же сам признался,  что

никогда не был в Нью-Йорке.

     - Точно. Не был. Хочешь сказать, что можешь устроить мне экскурсию?

     - Теоретически ничего сложного в этом, нет. Правила движения тут такие же,

как в России?

     - Насколько я знаю, если и отличаются, то не сильно.

     - Так в чем проблема? Поехали? Карта у меня уже есть.

     - Не вижу препятствий,  как говаривал начальник тюрьмы в  хорошем польском

фильме "Ва-банк-2".  О,  слушай,  раз пошла такая пьянка,  то грех не заехать в

гости к моему другу Сене! Давай, а?

     - Давай. А у тебя адрес есть?

     - Где-то  он  в  Бруклине живет,  по-моему...  Погоди-ка,  -  Егор полез в

"бардачок" и  после недолгих поисков выудил из  его  захламленных недр  старую,

изрядно  потрепанную  записную  книжку.   -  Та-ак,  посмотрим...  Сеня.  Семен

Ивашевский.  Вот.  Адрес и телефон. Давай сначала позвоним, а то вдруг его дома

не окажется.

     - Какой номер? Егор продиктовал.

     С  Сеней  Ивашевским Егор  познакомился лет  десять назад,  в  те  далекие

времена,     когда    только    начинал    свою    многотрудную    деятельность

художника-керамиста.  Сеня не был ростовчанином. В славный город Ростов-на-Дону

его занесло из Москвы в  начале девяностых в  поисках лучшей доли и  в  связи с

пошатнувшимся здоровьем.  Впрочем,  и москвичом по большому счету Семен тоже не

был. В Москву он в свое время попал из Ленинграда, в Ленинград из Харькова, а в

Харьков...  откуда Сеня попал в Харьков,  Егор уже не помнил. В общем, был Сеня

свободным  тридцатилетним шалопаем-художником (художником -  в  широком  смысле

этого  слова),  каких  тогда  довольно много  бродило по  просторам только  что

распавшейся  великой  державы,   гражданином  мира,   человеком  талантливым  и

непоседливым.  Талант его проявлялся в том, что Семен замечательно исполнял под

гитару песни чужого сочинения и  хорошо умел фотографировать.  И даже не просто

хорошо,  а  хорошо настолько,  что  простенький "Зенит" в  его руках становился

подлинным инструментом художника, Мастера с большой буквы. Снимал Сеня на любую

пленку,  любой камерой и любые сюжеты,  но больше всего любил работать древней,

но   безотказной   "Москвой"   на   черно-белой   широкой   пленке   и   делать

крупнозернистые,   как  бы   подернутые  патиной  времени,   фотографии  старых

подъездов,  двускатных крыш  с  высокими кирпичными дымовыми трубами,  бродячих

собак на пустынных улицах,  одиноких камней и  деревьев посреди поля.  При этом

был   Семен   человеком   очень   общительным,   дружелюбным,   бескорыстным  и

любвеобильным.  Природная живость  характера,  неуемная энергия  и  темперамент

быстро снискали ему  в  Танаисе,  куда  он  попал по  приезде в  Ростов,  славу

записного донжуана, веселого собутыльника и хорошего товарища.

     Именно там,  в Танаисе,  где вечно собирались художники, поэты и прочие не

от мира сего люди, летом 92-го года Егор с Сеней и познакомился.

     Как  уже  было  сказано,   Сеня  попал  в   Ростов-на-Дону  и  по  причине

пошатнувшегося здоровья тоже.  А  его  молодое  здоровье (был  Сеня  Ивашевский

маленький и рыжий, но телосложение имел крепкое и здоровье хорошее) пошатнулось

из-за многолетнего им,  Сеней, употребления внутривенно самопальных наркотиков,

приготовляемых из высушенных и  размолотых маковых головок.  Пристрастился он к

этому гиблому делу,  как он сам говорил, еще в Харькове, потом, в мертвых 80-х,

продолжил в Ленинграде и уж совсем вошел во вкус в Москве.

     Крепкий от  природы Сенин  организм сопротивлялся губительному воздействию

этой  опиатной гадости долго и  очень упорно.  То  есть  настолько упорно,  что

Семен,  в  отличие от подавляющего большинства наркоманов,  мог много лет вести

практически нормальную жизнь:  работать,  любить женщин,  дружить с мужчинами и

радоваться окружающему миру.  Но  все кончается,  и  настал момент,  когда Сеня

понял,  что пора завязывать.  Совсем и навсегда.  Однако в Москве или в Питере,

где его со всех сторон окружали такие же конченые любители "кайфа по вене", что

и  он,  сделать ему это не удавалось.  Да и не могло бы удаться по определению.

Оставалось одно  -  уехать.  И  Сеня,  чей  природный  инстинкт  самосохранения

оказался,   к  счастью,   сильнее  его  пагубной  привычки,   уехал.   Уехал  в

Ростов-на-Дону,   где   у   него  были  старые,   еще   по   Питеру,   знакомые

друзья-художники. Конечно, алкоголики. Но отнюдь не наркоманы.

     Собственно,  друзья были на самом деле коренными ростовчанами,  а в Питере

они просто учились на художников и  скульпторов в знаменитой Мухинке,  где Сеня

как раз тогда подрабатывал натурщиком (телосложением он,  как уже было сказано,

отличался отменным).

     Приняли  Сеню  радушно.  Отпоили хересом,  портвейном и  водкой  с  пивом,

познакомили с  кучей разного полезного народа и  в конечном итоге пристроили на

лето в Танаис, где директору музея-заповедника Виктору Федоровичу Черемше давно

был нужен хороший фотограф за небольшие деньги.

     Зимой в Ростове,  летом в Танаисе - так Семен прожил три с лишним года. За

это   время   он   полностью   излечился   от   наркомании  (среди   ростовской

художническо-писательской  богемы,  с  которой  Сеня  по  преимуществу общался,

употреблять наркотики было не принято), окреп и стал, что называется, настоящим

ростовчанином,  чему,  впрочем,  успешно  способствовал его  от  природы бойкий

характер.

     Наверное,  так  бы  Семен Ивашевский и  остался в  Ростове-на-Дону еще  на

несколько лет,  а может быть,  и на всю жизнь, если бы его мама, родная тетка и

двоюродная сестра  с  мужем  не  эмигрировали Неожиданно из  города  Харькова в

Америку и не позвали его за собой.

     Сеня   купил   пятнадцать  бутылок  хереса   производства  Новочеркасского

экспериментального винзавода и задумался.  Думал он долго -  две недели. За это

время общее количество купленного и  выпитого хереса возросло до сорока бутылок

(не считая других горячительных напитков),  а весь прогрессивный Ростов успел в

подробностях и не единожды обсудить тему эмиграции вообще и Сениной эмиграции в

частности.

     То  ли  донской херес так  подействовал,  то  ли  неизбывная Сенина тяга к

перемене мест и пример родственников,  а скорее всего, все вместе, но кончилось

дело тем, что на шестнадцатый день раздумий Семен Ивашевский похмелился крепким

чаем,  заваренным  с  добавлением чабреца  в  родниковой  воде,  расцеловался с

друзьями и  любимыми женщинами,  сунул  в  рюкзак свой  "Никон",  смену белья и

чистую рубашку, купил билет и уехал в город Харьков.

     А еще через три с половиной месяца раздался звонок из Нью-Йорка...

     Егор курил,  смотрел на статую Свободы и слушал длинные гудки, доносящиеся

из динамика радиоприемника.

     Никого нет дома, думал он. Скорее всего, именно так и должно быть. С какой

стати ему сидеть дома? А с другой стороны, с какой стати ему дома не сидеть?

     И тут гудки прервались - на другом конце линии кто-то снял трубку.

     - Алло,  -  осторожно сказал Егор и  машинально повернул регулятор звука в

радиоприемнике вправо.

     В трубку молчали, но Егор отчетливо слышал чье-то трудное дыхание.

     - Сеня, это ты?                    

     -А  это  кто?  -  подозрительно осведомился невидимый  собеседник  Сениным

голосом.

     - А ты угадай, - весело посоветовал Егор. В трубке встревоженно засопели.

     - Слушай,  -  в  голосе Семена зазвучала какая-то  совсем не понравившаяся

Егору усталая обреченность.  -  Я  же  сказал,  что  не  хочу  этим заниматься.

Отстаньте вы от меня, а? В городе Нью-Йорке полно фотографов и...

     - Стоп, - перебил Егор. - Сеня, тормози. Ты с кем говоришь?

     - О господи... Егор?!

     - Ну наконец-то.

     - Старик, ты откуда звонишь?!

     - Ты не поверишь,  -  вовсю улыбаясь,  сообщил Егор,  -  но я  нахожусь на

берегу Гудзонова залива.  Так  что  одесную наблюдаю я  статую Свободы инженера

Эйфеля, ошую же - непосредственно город Нью-Йорк. Впечатляющее зрелище, старик,

должен тебе сказать!

     - Обалдеть...  Между  прочим,  Эйфель  сделал  только  каркас  для  статуи

Свободы, а скульптор был другой.

     - И кто же?

     - Не помню,  блин! - радостно признался Сеня. - Но это сейчас не важно. Ты

на колесах?

     - Ну не на игле же... Шучу. На колесах. Рыжий, на колесах. Еще на каких!

     - Охренеть... Приехать сам сможешь или лучше мне подскочить?

     - Доберусь,  -  усмехнулся Егор.  -  Ты  только дорогу до  своего Бруклина

объясни,  а я по карте доеду.  Сам же дуй в ближайшую винную лавку и готовься к

встрече друзей. Я бы и сам взял, да местной географии не знаю.

     - "Сейчас состоится встреча друзей!"-  с готовностью процитировал фразу из

давней пьесы Л.  Петрушевской Семен. - Значит, слушай внимательно... Погоди, ты

ведь первый раз в Нью-Йорке.  Ты точно уверен,  что доберешься? Видишь ли, этот

город...

     - Да доберусь я!  -  засмеялся Егор.  -  У  меня,  Сенечка,  есть бортовой

компьютер,  и в нем -  карта улиц Нью-Йорка.  Я введу необходимые данные,  и он

проложит оптимальный маршрут.  И  все дела.  Но  ты  все равно расскажи дорогу,

потому что машина есть машина, сам понимаешь.

     - Фантастика.  Ты -  и  на машине с компьютером:.,  Пока сам не увижу,  не

поверю.  Все,  слушай,  и  я  действительно побегу  в  винную  лавку,  а  то  в

холодильнике и баре пусто, как в осенних гнездах...

     Егор ехал по Нью-Йорку,  держа руки на руле только для проформы,  -  Анюта

сама выбирала маршрут и режим передвижения.

     Машина двигалась в общем потоке нью-йоркского транспорта,  ничем особенным

не выделяясь, - за пять минут Егору на глаза попались три или четыре автомобиля

марки  "Фольксваген-Гольф",  отличающихся от  теперешнего облика  Анюты  только

цветом кузова.

     - Кстати,  -  поинтересовался Егор,  глядя  на  карту  города,  светящееся

изображение которой Анюта вывела прямо на ветровое стекло,  где себя обозначила

движущейся ярко-оранжевой точкой.  -  Я не спрашиваю, каким образом ты выводишь

прямо  на  стекло  карту,  -  говорят,  на  современных  истребителях тоже  вся

информация выводится прямо на стекло кабины.  Но скажи мне,  пожалуйста, откуда

ты черпаешь такое сумасшедшее количество энергии?

     - Кто, я?!

     - Ну не я  же.  Один нуль-переход с  Марса на Землю чего стоит.  А все эти

твои трансформации? Откуда огонь и дровишки, подруга?

     - Какие еще дровишки? - с подозрением спросила Анюта.

     - Ну  как же...  "Фольксваген-Гольф",  как мне доподлинно известно,  будет

побольше "копейки" размером.  И  наверняка тяжелее.  А  нас  еще  великий  дядя

Ломоносов научил,  что  если где-то  чего-нибудь убавится,  то  в  другом месте

обязательно прибавится.  И наоборот.  Колись,  где взяла материал,  чтобы стать

"Фольксвагеном"?

     - А-а,  вот ты о чем...  - несколько разочарованно протянула Анюта. - Я уж

думала,  действительно что-то важное.  Нет,  ниоткуда я  дополнительно никакого

материала не брала. Просто более рационально использовала тот, что есть.

     - А когда в человека превращалась? - не отставал Егор.

     - Что, похоже было?

     - На самом деле не очень.

     - Но ведь тебе понравилось! - возмутилась Анюта.

     - Ну и что?  Одно другому не мешает. И вообще, может, я в душе извращенец.

Ты давай не увиливай от ответа.

     - Было бы  что скрывать...  Ну  взяла немного прямо из воздуха.  Тебе что,

воздуха жалко?

     - Погоди, погоди... - Егор даже перестал глазеть по сторонам на Нью-Йорк и

ньюйоркцев,  хотя они  как раз ехали по  знаменитому Бруклинскому мосту.  -  Ты

хочешь сказать,  что  можешь взять  любое вещество и  преобразовать его  в  то,

которое тебе нужно?  Грубо говоря,  можешь превратить воду в  вино,  а свинец в

золото?

     - В   общем,    да.   Э-э...   понимаешь,   мне   трудно   объяснять   это

неподготовленному человеку... хороший физик бы меня понял...

     - Ты давай объясняй, а уж я постараюсь понять, - заверил Егор.

     - Ну ладно.  Видишь ли, материи в вашем традиционном понимании этого слова

вообще не существует.

     - Подумаешь,  удивила,  -  небрежно заметил Егор. - Сейчас ты скажешь, что

существуют лишь различные виды энергии. Я прав?

     - Если ты  такой умный,  то почему строем не ходишь?  -  спросила в  ответ

Анюта.

     - Уела! - засмеялся Егор.

     - Ты прав,  конечно.  Но эту истину мало кто из людей понимает до конца. А

ведь  если ее  окончательно осознать,  то  очень многое становится понятным без

всяких сложных объяснений.  Саму технологию,  которую я  использую при переводе

одного вида  энергии в  другой,  я  тебе  все  равно рассказать не  могу -  это

действительно слишком сложно. Но суть ты понял правильно. Все и всегда сводится

просто к преобразованию энергии. Между прочим, мы приехали. Вон того маленького

медно-рыжего человека у обочины не Сеня случайно зовут?

 

     Глава 22

     Нет ничего волнительнее в этой жизни для русского человека, чем встречи со

старыми друзьями после долгой разлуки.  А  уж когда такие встречи происходят на

далекой и чужой земле,  то даже едва знакомые на Родине люди часто кажутся друг

другу чуть ли не близкими родственниками.  Особенно если они находятся в равном

материальном положении.

     - Тормози, моя умница, - сказал Егор. - Это и вправду Сеня.

     - Когда тебя ждать?  - осведомилась Анюта, останавливаясь напротив старого

коричневого четырехэтажного дома, метрах в двадцати от поджидающего на тротуаре

Ивашевского.

     - Не  знаю,  -  честно признался Егор.  -  Как получится.  А  что,  будешь

скучать?

     - Я никогда не скучаю.

     - Вот  и  отлично...  Слушай,  забыл спросить.  Я  же  выпил почти бутылку

коньяка, а чувствую себя совершенно трезвым. Твоя забота?

     - А как же.  Моя. Тебе же сейчас опять пить, вот я и решила облегчить твою

участь.

     - Ну, ты прямо мать Тереза! - восхитился Егор. - Ладно, я пошел.

     - Счастливо, - сказала Анюта и сама распахнула левую дверцу.

     Они сидели на  большой Сениной кухне за наспех накрытым столом и  чокались

уже третьей рюмкой хорошей водки "Абсолют".  Рюмки у Сени, как отметил про себя

Егор, были грамм эдак на семьдесят. Вместительные были рюмки.

     - Не верю своим еврейским глазам, - в пятый, наверное, раз повторил Семен,

цепляя на вилку кусок колбасы. - Как ты здесь все-таки оказался?

     - Ой,  Сеня,  и  не  спрашивай,  -  махнул рукой  Егор  и  отправил в  рот

малосольный консервированный огурчик из банки.  -  Совершенно случайно. То есть

настолько случайно, что если рассказать правду, то даже ты при всем своем живом

воображении не поверишь.

     - Я, дружище, могу поверить во что угодно. Было бы рассказано талантливо.

     - Рассказчик из меня,  сам знаешь, весьма посредственный. Опять же красиво

заливать всегда было по твоей части, а я так, погулять вышел.

     - Ну-ну,  не прибедняйся.  Погулять он вышел... С такими внешними данными,

как у  тебя,  и погулять выйти не стыдно.  Просто мне всю жизнь приходится свою

рыжую еврейскую рожу языком компенсировать.  Не говоря уже о росте. Что такое в

наше время метр семьдесят?

     - Вообще-то средний рост для мужчины в мире...  - пожал плечами Егор. - Да

и не в росте дело, сам знаешь.

     - Хорошо тебе с  твоими шестью с  лишним футами так говорить,  -  вздохнул

Сеня и налил по четвертой. - А нам, маленьким и рыжим евреям...

     - Да кончай ты!  -  не выдержал Егор.  -  Что случилось,  тебе бабы давать

перестали?  В жизни не поверю,  чтобы Семену Ивашевскому перестали давать бабы.

Пусть даже и американские. Ты же у нас мастер, тебе учебники по искусству съема

писать надо!

     - Мастер-ломастер,  -  вздохнул Семен и без тоста опрокинул в рот рюмку. -

Через этих самых баб у человека вечно одни неприятности.

     - Ну  уж  прямо и  одни,  -  усомнился Егор.  Его несколько удивило Сенино

настроение.  Обычно Рыжий  после рюмки-другой начинал заразительно веселиться и

активно радоваться жизни,  а  тут,  наоборот,  как-то  погрустнел и  даже сник.

Первый,  несколько нервный восторг по поводу их встречи уже прошел,  и  теперь,

как показалось Егору, на Семена снова навалились какие-то неведомые проблемы.

     - Жениться тебе надо,  наверное,  - неуверенно предположил Егор. - Детишек

завести...

     - Кто бы  говорил!  -  саркастически воскликнул Ивашевский.  -  Сам-то  ты

женат?

     - Нет. Но последнее время серьезно об этом подумываю.

     - О! - оживился Сеня. - А что, есть кандидатура? Ну-ка рассказывай!

     Что-то в  тоне старого товарища,  в  его взгляде и  жестах не давало Егору

покоя.  Был Сеня явно чем-то  встревожен и  не  очень умело пытался скрыть свою

тревогу за расспросами о российско-ростовском житье-бытье.

     "Вот,  блин, - подумал Егор, - неужели Сенечка снова сел на иглу? Если это

так,  то надо подключать Анюту.  Пусть лечит.  Вот как бы только поделикатнее к

этому вопросу подойти..."

     Тем временем Сеня разлил по пятой и  в  упор посмотрел на Егора своими уже

слегка пьяными зеленоватыми глазами.

     - Ты,  я  вижу,  думаешь,  что я  снова на  игле?  -  спросил он с  кривой

усмешкой.

     - Я вижу,  что ты чем-то обеспокоен,  -  честно ответил Егор. - И это твое

беспокойство не дает нам приятно посидеть,  как в старое доброе время. Может, я

могу помочь?

     - Вряд ли,  -  опустил глаза на рюмку с водкой Сеня. - Давай лучше выпьем.

Одно могу тебе сказать совершенно точно:  к  наркоте я ни разу за все это время

не притрагивался, и вообще уже забыл, что это такое.

     - Я рад,  -  сказал Егор.  -  Давай выпьем,  и ты мне расскажешь.  Не хочу

хвастаться и заранее обнадеживать, но есть у меня сейчас кое-какие возможности,

которые... Во всяком случае, если тебе нужны деньги...

     - Деньги есть. Тут другое.

     Они выпили, закурили, и Семен рассказал Егору следующее.

     Месяца четыре назад он оказался в  довольно трудном финансовом положении и

однажды  по  пьянке  согласился  на  очень  заманчивое в  денежном  смысле,  но

сомнительное с точки зрения нравственности предложение местной русской мафии.

     - Они  давно  ко  мне  подкатывали,   -   возбужденно  рассказывал  Семен,

жестикулируя и сыпля пепел себе на штаны.  -  Знали,  что я хороший фотограф. Я

раз отказался,  два... А тут что-то совсем с деньгами туго стало, да еще и один

должок старый срочно нужно было отдать.  И  тут снова они.  Ну я  и согласился.

Мудак.

     - Да на что согласился-то?! - не выдержал Егор.

     - А   я  разве  не  сказал?   -   удивился  Сеня.   -   Согласился  это...

порнографические снимки для них сделать.

     - Ну и что? С каких это пор в Штатах запрещена порнография?

     - Если твоя фирма должным образом зарегистрирована и ты платишь налоги, то

- пожалуйста.  Но  это была совсем левая порнуха.  Есть тут у  наших "братишек"

один ночной клуб...  Там,  кроме всего прочего,  можно и  понравившуюся девочку

заполучить на ночь за хорошие бабки.  В клубе этом разные люди бывают, и разное

в  этом клубе случается.  В общем,  так получилось,  что,  кроме всего прочего,

некоторые мои снимки были потом использованы не только по прямому, так сказать,

назначению,  то есть в качестве порнографии.  Но и в качестве компрометирующего

материала для кое-кого тоже. Причем использованы весьма успешно.

     - Шантаж?

     - Он  самый.  Когда я  узнал,  то тут же отказался на них дальше работать.

Больно грязное дело.  Да  и  бабки не такие уж большие...  а  мне как раз пошли

заказы из разных солидных журналов. Даже из "Нэшнл джеографик". Слышал о таком?

     Егор утвердительно кивнул.

     - Ну вот...  Я даже в командировку съездил.  В Перу.  Представляешь? А эти

суки грозятся теперь,  что если я не продолжу на них работать,  то они разошлют

мои  порнографические снимки  по  всем  редакциям,  с  которыми  я  работаю.  С

соответствующими комментариями. И все. Конец мне тогда как фотографу. Репутация

здесь очень много значит, не отмоюсь.

     - А как они докажут, что это твои снимки?

     - Во-первых,  им и доказывать не надо.  Это мне придется доказывать, что я

не верблюд. Что ты, в самом деле, как маленький... Презумпция невиновности, она

только в американском суде бывает,  а здесь до суда дело не дойдет.  Какой,  на

хер,  может быть суд,  когда я пока не гражданин США и вообще это действительно

мои снимки?!  При необходимости они это легко докажут. В общем, куда ни кинь...

Сам виноват, конечно. Нельзя было с самого начала соглашаться ни в коем случае,

а теперь... Коготок, как говорится, увяз - всей птичке пропасть. Давай выпьем.

     - Давай,  -  согласился Егор.  -  Давай выпьем и подумаем, чем я могу тебе

помочь.

     - Безнадежное дело, - покачал головой Сеня. - Откупиться от них невозможно

- никаких денег не хватит. Наехать? Они сами на кого хочешь наедут...

     - Откупиться и наехать,  -  весело повторил за Семеном Егор.  - А что, это

мысль.  Нужно  сначала попробовать откупиться,  а  потом,  если  не  получится,

наехать. В прямом смысле слова.

     - Есть чем? - иронично приподнял рыжую бровь друг Сеня.

     - Откупиться?

     - Ага. И заодно наехать.

     - Поищем -  найдем, - с бесшабашной уверенностью выпившего человека заявил

Егор. - Наливай!

     Выпили за удачу, закусили, закурили, и Егор спросил:

     - У тебя какое-нибудь золото в доме есть?

     - Это как? - не понял Семен.

     - Ну  золото.  Изделие какое-нибудь  из  золота.  Кольцо там  или  монета.

Цепочка. Просто кусок золота.

     - Допустим,  есть, - подумав, ответил Сеня. - Десятка царской еще чеканки.

Раритетная вещь,  между прочим. Теперь таких не достать. Но она все равно таких

денег не стоит.

     - А какие,  кстати,  деньги нам нужны?  Ты спрашивал, сколько они хотят за

то, чтобы от тебя отцепиться?

     - Спрашивал,  -  уныло  кивнул рыжей  шевелюрой Сеня.  -  Плати,  говорят,

пятьдесят тысяч - и свободен. Откуда у меня, скажи, могут быть пятьдесят тысяч?

     - А золотом возьмут?

     - Хрен их знает... Может, и возьмут. Да что ты задумал?

     - Бери свою монету и пошли,  -  скомандовал Егор,  решительно подымаясь со

стула.

     - Куда?

     - На  кудыкины горы.  Увидишь.  Хотя  на  самом деле я  не  уверен на  сто

процентов,  что получится.  Капризная она у меня потому что. Никогда заранее не

знаешь,  что ей взбредет в голову. Но если ты ей понравишься, то все обойдется.

Ты же умеешь нравиться женщинам? Умеешь. Вот и постарайся.

     - У тебя "белочка"? - с надеждой осведомился Сеня.

     - Никогда не чувствовал себя так хорошо,  -  похоронил его надежду Егор. -

Пошли, старик, я покажу тебе чудо.

     - Грешно смеяться над несчастными людьми, - с укором заметил друг.

     - Давай,  давай! - подбодрил его Егор. - Иди за монетой, а то передумаю. И

помни, что я ничего не обещаю, а только хочу попробовать.

     Через пять минут они подошли к мирно приткнувшейся к обочине Анюте.

     - Пр-рошу! - распахнул перед Семеном правую дверцу Егор. Они сели.

     - Ты что,  машину не запер? - спросил Сеня. - Воистину, псих ненормальный.

Тебе очень повезло,  что  ее  за  это время не  угнали.  Райончик у  нас,  надо

сказать,  тот еще... И вообще, если ты собрался куда-то ехать, то я не советую.

Ты слишком много выпил даже для Нью-Йорка,  чтобы садиться за руль,  а дорожная

полиция здесь, доложу я тебе, несколько отличается от нашего любимого ГАИ и...

     - Сеня,  -  коротко глянул на  него Егор,  -  не  трынди.  Анюта,  ты меня

слышишь?  Это я пришел и со мной мой друг Сеня.  Семен Ивашевский.  Прошу,  так

сказать, любить и жаловать.

     - С  кем это ты разговариваешь?  -  испуганно спросил Семен и оглянулся на

заднее сиденье, где, разумеется, никого не обнаружил.

     - С кем надо, - отмахнулся Егор. - Помолчи, пожалуйста. Анюта, родная, нам

нужна твоя помощь! А-ню-та!

     - Так,  -  раздался из динамика недовольный Анютин голос.  -  Явились - не

запылились. Хороши оба, нечего сказать!

     - Ну,  Анюточка,  -  не согласился Егор,  -  не так уж мы хороши, как тебе

кажется.

     - Мама,  -  тихо ойкнул на правом сиденье побледневший, как умеют бледнеть

только рыжие, Семен. - Это кто?

     - Ну да!  -  с воодушевлением воскликнул Егор.  -  Я же вас не познакомил!

Анюта, это Сеня. Сеня, это Анюта.

     - Алиса,  это пудинг.  Пудинг,  это Алиса,  -  пробормотал Сеня.  - Все, с

водкой пора завязывать. Тем не менее мне очень приятно.

     - И мне, - вздохнула Анюта. - Ну и что у нас опять случилось?

     - Анюта, - проникновенно начал Егор, - знаешь ли ты, что такое мафия?

     - Наслышана.

     - Так вот, на моего друга наехала эта самая мафия. Надо бы помочь.

     - И каким образом?

     - Я думаю, надо откупиться и наехать в ответ.

     - У тебя есть план?

     - Есть,  - скромно, но гордо признался Егор. - У Сени имеется одна золотая

монета. Ты можешь из нее сделать, скажем... э-э... двести - двести пятьдесят.

     - А что так мало?  -  удивилась Анюта.  -  Давай уж сразу пятьсот.  Двести

мафии, триста - вам. Или тысячу. А то буду я из-за каких-то двухсот копий время

и энергию тратить!

     - Мне не надо, - быстро сказал Сеня.

     - Ты чего испугался? - засмеялся Егор. - Это будет честное золото.

     - Тогда ладно, - подумав, согласился Сеня.

     - В общем,  я думаю,  надо сделать так,  - продолжил Егор. - Мы отдаем им,

скажем,  двести пятьдесят монет,  а  для  усиления эффекта Анюта их  как-нибудь

сильно напугает.

     - И  как  же  мне  их  напугать?   -   весело  поинтересовалась  Анюта.  -

Превратиться в какого-нибудь монстра из дешевого фильма ужасов?

     - А что, это мысль, - ухватился было за предложение Егор и тут, же покачал

головой. - Нет, не нужно, пожалуй. Боюсь, я сам тебя испугаюсь. А оно нам надо?

     - Не надо, - охотно согласилась Анюта.

     - Э,  -  нерешительно подал голос Семен, - а может, вообще никак их пугать

не надо? Отдадим деньги, и все дела...

     - Надо, Федя, - решительно прервал его Егор. - Обязательно надо. Иначе они

примут это как нашу слабость и  потом вообще не  слезут.  А  если испугать,  то

сразу будет ясно, что мы, с одной стороны, от них откупаемся, но с другой - нас

лучше не загонять в  угол:  можем больно укусить.  Понятно?  А вот как испугать

пострашнее... Слушай, Сеня, там стекол, в этом самом клубе, много?

     - Много. Одни витрины чего стоят... Сплошная стена.

     - Гениально!  Анюта,  у  меня идея.  Давай побьем им стекла!  Но не просто

побьем, а... - и Егор коротко изложил свой план.

 

     Глава 23

     Ночной клуб с лихим названием "Не забуду мать-Россию" располагался минутах

в   десяти  небыстрой  езды  от  Сениного  дома  на  первом  и   втором  этажах

тридцатипятиэтажного, видимо, еще довоенного небоскреба, а ныне просто довольно

высокого здания темно-красного, почти коричневого кирпича. И само здание стояло

очень удобно -  в  глубине района,  довольно далеко от шумных и людных улиц,  а

также от полицейских и праздношатающихся прохожих.      

     Они  остановились на  другой стороне улицы,  прямо  напротив входа,  возле

которого маячил  внушительного вида  коротко стриженный охранник,  до  зевотной

тоски напомнивший Егору сотни и сотни таких же охранников,  мода на которых как

началась в  постсоветской России в первой еще половине девяностых годов,  так и

по сию пору никак не могла пройти. Егор, как и любой взрослый мужчина с умелыми

руками  и  нормально  соображающей головой,  всегда  с  жалостливым недоумением

смотрел на этих молодых и  здоровых мужиков,  целыми днями торчащих на входах и

выходах всевозможных фирм, компаний и офисов средней руки и откровенно мающихся

от безделья. Это было тем более странно, что он никогда не слышал, чтобы охрана

хоть кого-нибудь защитила в случае серьезного "наезда" на подобную фирму крутых

конкурентов или - тем паче! - от произвола властей.

     Впрочем,  здесь была не Россия,  и Егор, отбросив сомнения и лишние мысли,

кивнул Семену:

     - Выходим, Сеня.                   

     -А может...                            

     - Не может.  Принял решение -  выполняй,  как говаривал капитан Холод, мой

ротный и отличный мужик. Не дрейфь, старик, все получится!

     Они  вылезли  из  машины,  и  Егор  с  некоторым замиранием сердца  открыл

багажник.       

     Солнечный луч,  вырвавшийся из внезапно образовавшегося разрыва в  плотных

облаках,  затянувших в  этот день нью-йоркское небо,  уткнулся в  груду золотых

монет царской чеканки и замер в восхищении.     

     Замер и охранник у входа в клуб.  Оттуда,  с другой стороны улицы,  ему не

было видно, что находится в багажнике машины марки "Фольксваген-Гольф", которая

минуту назад остановилась напротив охраняемого им заведения, но зато он заметил

мерцающий  золотой  отблеск,   легший  на   лица   двух   мужиков  (длинного  и

широкоплечего  с  усами  и  маленького  рыжеволосого,  которого  он  уже  видел

несколько раз в клубе), этот самый багажник открывших.

     - Ни  хрена себе...  Положили одну монету,  а  теперь...  Это что,  хорошо

наведенная галлюцинация?  - видимо, припомнив "Понедельник" братьев Стругацких,

присвистнул Сеня.

     - "Червонцы настоящие", - процитировал в ответ-Булгакова Егор.

     - Браво!    -    подыграл   Сеня.    -    Но   все   же   хотелось   бы...

                  

     - Да я и сам не знаю, старик. Это все Анюта. 

     - Я  понимаю,  что не  королева английская,.  Кто такая Анюта и  где ты ее

раскопал?   

     - На  первый  вопрос  ответить не  могу,  -  сказал Егор,  насыпая золотые

десятки в  старую замасленную холщовую сумку из-под  инструментов,  из  которой

предварительно эти самые инструменты безжалостно вывалил. - Помогай давай, чего

встал как засватанный... Я буду держать, а ты сыпь.

     - Вот, елки... а сколько еще сыпать-то?

     - Пять пригоршней,  и,  думаю,  хватит,  - определил на глаз Егор. - А что

касается твоего второго вопроса,  то  нигде я  ее  не раскапывал.  Сама в  одну

прекрасную ночь появилась и  стала жить в  моей машине.  Так что,  если хочешь,

спроси ее сам,  кто она такая и откуда взялась. Ты же у нас обаятельный, может,

тебе и расскажет. Мне вот не рассказала.

     - М-мда...  - промолвил Сеня, задумчиво ссыпая золото в сумку. - Четыре...

Вот уж  не думал,  что меня хоть что-то в  этой жизни может еще удивить.  Пять.

Все, хватит. А то слишком жирно будет.

     - Хватит так хватит,  -  Егор вытащил сумку и захлопнул багажник. - Ну, мы

пошли, - сказал он и хлопнул ладонью по корпусу машины.

     Анюта мигнула задними габаритными огнями.

     - Вперед? - осведомился Сеня..

     - Вперед! - ответил Егор.

     И они решительно направились прямиком к охраннику.

     - Привет,  -  сказал по-русски Семен, когда тот заступил им дорогу. - Мы к

Валентину Георгиевичу. Он нас ждет. Скажи, пришел фотограф с товарищем.

     Сеня не  врал.  Еще по  дороге он  с  помощью Анюты связался с  формальным

хозяином заведения Валентином Георгиевичем Сербским, бывшим в России редактором

какой-то  городской вечерней газеты,  а  ныне  усердно служившим некоронованным

королям русской мафии в Нью-Йорке.

     Охранник окинул их  профессиональным подозрительным взглядом,  пробормотал

что-то в рацию на.  груди, выслушал невнятный ответ и неохотно пропустил друзей

внутрь.  Видимо,  его интуиция едва слышно ему шепнула,  что ничего хорошего от

этой непонятной парочки ждать не стоит.

     Через  ресторанный зал,  совершенно пустой  в  это  время,  они  прошли  к

внутренней деревянной лестнице и  поднялись на второй этаж.  Здесь они миновали

еще  двух охранников,  подвергнувшись на  этот раз процедуре обыска на  наличие

огнестрельного и  прочего  оружия.  Впрочем,  обыскали  их  весьма  деликатно -

видимо,  золото в сумке, которую, судя по ее виду, десять минут назад подобрали

на мусорной свалке, произвело на охрану должное впечатление.

     По   длинному,   уютно   освещенному  спрятанными  в   подвесном   потолке

светильниками коридору,  минуя несколько совершенно одинаковых дверей,  Егор  и

Сеня подошли к последней, более высокой, широкой и вдобавок обшитой натуральным

дубом двери, в которую Сеня и постучал.

     - Можно! - разрешил за дверью гнусавый голос, и они вошли.

     В обширной, обставленной дорогой и современной, но несколько разностильной

мебелью комнате с окнами,  выходящими на улицу, находилось четверо мужчин: двое

постарше,   лет,   наверное,   пятидесяти  с   хвостиком,   и   двое  помоложе,

приблизительно Егорова возраста. Все четверо были одеты в черные, хорошо сшитые

костюмы и  дорогие рубашки без  галстуков.  Трое  из  четверых держали в  руках

тяжелого стекла стаканы с виски.  В том, что это было именно виски, сомневаться

не  приходилось -  на  столе  стояла  ополовиненная квадратного сечения бутылка

этого национального американского напитка.

     - А вот и Сеня!  - с преувеличенным оживлением воскликнул полный обрюзгший

мужчина в очках и сильно косящим правым глазом навыкате.  Только у него не было

в  руках  стакана,  и  тут  же  стало  понятно,  что  гнусавый  противный голос

принадлежит именно ему.

     - Здравствуйте,   Валентин  Георгиевич,   -   вежливо  сказал   Семен.   -

Познакомьтесь, это мой друг Егор, и он хочет сделать вам выгодное предложение.

     - А я почему-то думал, что это ты хочешь сделать нам выгодное предложение,

- загрустил косоглазый и выжидательно посмотрел на остальных.

     Остальные,  однако,  вступать в  беседу не  спешили -  стояли себе  вокруг

стола, покачивали в руках стаканы и холодно разглядывали Сеню и Егора.

     - Его  предложение,  -  нахально ответил Семен,  -  это  мое  предложение,

Валентин Георгиевич.

     - Что ж, я очень рад, что у тебя появились такие друзья, которые от твоего

имени могут нам делать предложение,  - Сербский подчеркнул слово "нам", но было

видно,  что он  несколько растерян,  так как троица настоящих боссов (а  Сеня и

Егор  сразу поняли,  кто  находится перед ними) продолжала хранить молчание.  -

Итак... э-э... Егор, кажется? Мы вас слушаем. Только, пожалуйста, быстро, точно

и внятно.

     - Мое предложение будет очень внятным, - пообещал Егор. После чего подошел

к столу и с ухмылкой Брюса Уиллиса на губах опрокинул над ним сумку.

     Золото со  сладким звоном хлынуло на хорошо отполированное дерево и  через

две  секунды улеглось рядом с  бутылкой виски небольшой,  но  очень симпатичной

грудой.

     Три или четыре монетки скатились на пол, но Егор не стал нагибаться, чтобы

их поднять.

     Один из молчавшей доселе троицы,  тот,  что постарше, сухопарый и седой, с

бледно-голубыми глазами и  тонкогубым ртом  человек переложил стакан из  правой

руки в  левую,  взял со  стола одну монету,  небрежно повертел ее  в  пальцах и

бросил обратно на стол.

     - Сколько здесь? - спросил он почти равнодушно.

     - Черт его знает, - слегка пожал плечами Егор. - Я не считал. Что-то около

двухсот, наверное.

     - Валентин, посчитай, - кивнул сухопарый.

     - Но... - обескураженно начал Сербский.

     - Я сказал - посчитай. И побыстрее, у нас мало времени.

        Минут пять прошло в полной тишине, нарушаемой  только шорохом золота по

столу и обиженным сопением Валентина Георгиевича.

     - Двести четыре,  - сообщил он наконец и после паузы неуверенно добавил: -

Если я не ошибся.   

     - Хорошо,  -  кивнул сухопарый и,  повернувшись, как волк - всем телом - к

Егору,  в упор спросил:  -   Насколько я понимаю, вы предлагаете это в качестве

отступного за вашего друга?

     - Именно,  -  медленно кивнул Егор.  - Я хочу,  чтобы вы от Семена отстали

раз и навсегда.   

     - Ваша забота о друге, молодой человек, похвальна, но в этих стенах только

я могу чего-нибудь хотеть. Это вам ясно?

        - Мне-то ясно,  -  пожал плечами Егор.  - Мне  одно не ясно: достаточно

денег или нет?

     - Денег  всегда недостаточно.  Мы  очень много теряем из-за  отказа Семена

работать. Опять же страдает  наше реноме, или, как говорят теперь, имидж. А это

 такая вещь, что ее стоимость вообще определить проблематично.

     - Другими словами, вам мало. И сколько же вы хотите?

     - Скажем...  сумма  в  десять раз  большая,  думается,  будет  достаточной

компенсацией нашим потерям, - улыбнулся одними губами сухопарый.

     - И  ключ от  квартиры?  -  осведомился Егор и  тоже улыбнулся,  но наглой

улыбкой.

     - Юноша,  -  вкрадчиво осведомился сухопарый и аккуратно поставил стакан с

виски на стол, - вы отдаете себе отчет в том, с кем разговариваете?

     И тут же остальные двое повторили жест своего босса и поставили стаканы на

стол.

     - А вы?  -  спросил в ответ Егор и, предупреждая следующий вопрос или даже

команду,  сказал:  -  Вижу,  что не очень.  Да и с чего бы? Ладно, сейчас я вам

кое-что продемонстрирую,  а  потом вы посмотрите в окно,  и мы снова поговорим.

Хорошо?

     Он наклонил голову к воротнику рубашки так,  словно у него там был спрятан

микрофон и негромко сказал:

     - Над всей Испанией безоблачное небо!

     Сухопарый вздрогнул и машинально посмотрел на часы.

     И  тут же из всех окон и  витрин клуба на первом и  втором этажах вылетели

стекла.  Как  будто  кто-то  невидимый мягким,  но  быстрым движением вдавил их

одновременно внутрь помещений.

     Где-то закричали,  взвыла и  снова умолкла сигнализация,  в  руках молодых

помощников  сухопарого босса  невесть  откуда  появились  большие  и  блестящие

пистолеты.

     - И что все это значит?  -  К чести сухопарого, он не утратил спокойствия,

хоть и заметно побледнел.

     - А вы посмотрите в окно,  - дружелюбно посоветовал Егор. - Да и мы лишний

раз полюбуемся.

     Господа мафиози,  хрустя каблуками по  стеклу,  покорно подошли к  окнам и

посмотрели вниз.

     То же самое сделали и Семен с Егором.

     Внизу,  на противоположной стороне неширокой улицы,  стояла Анюта в облике

сверхсовременного,  существующего доселе  только в  опытных образцах супертанка

"Т-2000".

     Она была великолепна.

     Приземистая,  исполненная грозной грациозности махина на широких титановых

гусеницах,   с  ощетинившейся  противоптурсовой  защитой  широкой  приплюснутой

башней,  соблюдая правила парковки,  замерла у  тротуара.  Однако башня у  этой

бронированной смерти была  развернута,  и  жерло  стодвадцатипятимиллиметрового

орудия ласково смотрело прямо в проем окна второго этажа,  в котором сгрудились

особо заинтересованные зрители.

     - Ни...  себе!  -  вырвалось у одного из молодых.  - Это же "Т-2000", шеф!

Такой пока только на секретной картинке увидеть можно... Серьезная вещь. - И он

с явным уважением и некоторой опаской покосился на Егора.

     - Так-так... - задумчиво произнес сухопарый. - А что вы, интересно, будете

делать, если сейчас приедет полиция и увидит на улице ЭТО?

     - На подобный случай,  -  любезно улыбнулся в  лицо "шефу" Егор,  -  у нас

имеются соответствующие документы, подписанные, между прочим, директором ЦРУ. И

документы,  заметьте,  настоящие, - на Егора снизошло веселое вдохновение, и он

чувствовал, что именно сейчас, в этот конкретный момент времени, у него пройдет

любой,  самый фантастический блеф. - Разумеется, такие важные бумаги мы с собой

не носим. Они там, за броней, у командира танка.

     - Что ж,  -  пожал плечами сухопарый,  -  теперь я понимаю, что вы имели в

виду под весомыми аргументами. Но кое-чего я все же, признаться, не понял.

     - И что же именно?

     - При таких аргументах,  -  он  кивнул головой за окно,  -  зачем вы еще и

деньги предлагали?

     - В качестве жеста доброй воли,  -  серьезно ответил Егор. - Понимаете, мы

не  бандиты,   а  обычные  люди,   и  до  сих  пор  считаем,  что  лучше  всего

договариваться без взаимных угроз и устрашений.  Однако,  если нас не понимают,

как  произошло,  к  сожалению,  в  данном случае,  приходится действовать иными

методами.  Помните песню?  - И он, нещадно фальшивя, пропел: - "Мы мирные люди,

но наш бронепоезд..."

     - "Стоит  на  запасном  пути!"  -  чисто  закончил  обладающий практически

абсолютным слухом Семен.

     - Да,  - с неожиданной грустью вздохнул сухопарый, - хорошая была песня...

Ну что ж, молодые люди, признаюсь, что вы меня убедили. До свидания, и... вы не

хотели бы рассмотреть вопрос о нашем сотрудничестве, но уже на качественно иных

условиях?

     - Вряд ли, - сказал Егор, поворачиваясь к выходу. - Тут ведь не в условиях

все дело. Все дело в мировоззрении. А оно у нас, увы, разное. Пошли, Сеня.

     И они, не попрощавшись, вышли.

     Поздним нью-йоркским вечером уже совсем плохо соображающий Егор, уложив на

диван вырубившегося прямо за  кухонным столом друга Сеню,  накорябал кое-как на

первом подвернувшемся под руку листке записку, вышел во двор и сел в машину.

     - Домой хочу,  -  объявил он громко и просительно,  завалился на бок и уже

через секунду спал непробудным пьяным сном.

 

     Глава 24

     Егор  сидел  на  маминой  кухне  у  открытого  окна,  глядел  на  мощенную

брусчаткой пустынную улицу и мучился похмельем.  Час назад Анюта отказалась его

лечить,  сказав,  что в  няньки к алкоголикам она не нанималась и что тот,  кто

любит кататься, должен любить таскать за собой и саночки.

     - Возить саночки, - поправил Егор.

     - В данном случае слово "таскать",  по-моему,  подходит лучше,  -  резонно

возразила Анюта.

     В  душе Егор был  полностью с  Анютой согласен,  но  все равно было обидно

страдать,  зная, что есть способ избавиться от мучений безо всяких последствий.

Утешало Егора  лишь  то,  что,  во-первых,  Анюта догадалась вернуться именно к

маме,  а не в Ростов,  например,  во-вторых,  что у нее это получилось и они не

попали куда-нибудь на Северный полюс или в дебри Амазонки,  и,  в-третьих,  что

похмелье было физическим,  а не душевным. То есть голова, конечно, болела, но и

только.  А  уж  это  можно было  перетерпеть,  не  прибегая к  испытанному,  но

коварному методу, основанному на вышибании клина клином. Опять же мысль о водке

или даже пиве ничего,  кроме искреннего отвращения, не внушала. Хорошо еще было

то,  что  мама,  когда он  явился уже  ранним львовским утром абсолютно никакой

(правда,  двери своим ключом смог  открыть и  даже сумел раздеться,  прежде чем

рухнул на постель),  не сказала худого слова, а, наоборот, пожалела и, уходя по

делам,  оставила на  столе пару  сваренных всмятку яиц,  свежезаваренный чай  и

ласковую записку.

     Егор посмотрел на часы. Два часа дня. Он проснулся час назад и ограничился

горячим чаем  с  лимоном.  Пора  было  заставить себя поесть,  после чего опять

поспать и уж потом обдумать свое дальнейшее житье.

     Вторично за этот день Егор проснулся в  пять часов пополудни и понял,  что

чувствует себя достаточно хорошо для того,  чтобы принимать решения и выполнять

их.

     Какие именно это должны быть решения,  а  также как и  зачем их необходимо

выполнять,  он пока не знал,  но чувствовал,  что жизнь его с  появлением в ней

Анюты  и  Зои  приобрела вместе с  яркими красками и  некоторую,  так  сказать,

неопределенность и  даже  двойственность,  чего  он,  как  и  любой  нормальный

мужчина,   не  любил,  предпочитая  уверенность  в  завтрашнем  дне  и  ясность

отношений. Опять же, что-то нужно было делать с самим собой, так как продолжать

зарабатывать деньги за "баранкой" собственной машины, которая давно и не машина

вовсе, а добрый товарищ и даже - будем говорить прямо - любовница (вот бред-то,

а?), было просто глупо, а учитывая Анютины возможности, глупо вдвойне.

     "Может,  отправиться в путешествие?  -  размышлял Егор,  лежа на кровати и

закинув руки за  голову.  -  Мир посмотреть,  себя показать...  Когда еще такая

возможность  представится?  Чтобы  безо  всяких  там  виз  и  прочих  хлопот...

Например,  я никогда не был во Флоренции и в Париже.  И в Буэнос-Айресе тоже не

был.  Дело, правда, это противоправное по всем международным законам, и если не

дай бог прихватит где-нибудь полиция -  так,  совершенно случайно - и потребует

показать  документы...   Ничего,  Анюта  выручит.  И  потом,  если  потихоньку,

незаметно,  одним,  так сказать,  глазком... Ага, потихоньку. Как же! То-то ему

последнее время  удается вести себя  потихоньку...  Ну  просто самый незаметный

человек  во   всей  Европе  и   Америке!   Черт,   магнитом  все  эти  проблемы

притягиваются,  что ли? Или просто срабатывает некий закон компенсации? То есть

если уж тебе судьба подбросила некое чудодейственное средство в виде чуть ли не

волшебной палочки,  то,  будь добр,  и сам пользуйся,  и про друзей и родных не

забывай.   А  что?  Вполне  может  быть.  Но  если  это  верно  и  такой  закон

действительно существует,  то,  значит,  я  должен  внутренне готовиться к  еще

большим сюрпризам,  потому как "волшебная палочка",  и  она же  Анюта,  судя по

всему,  совершенствуется не по дням,  а  по часам,  и на что она будет способна

завтра,  одному Аллаху известно. И с мамой нужно, вероятно, что-то решать. Хотя

это как раз самое простое.  Захочет - переедет жить к нему. Не захочет - я буду

пока приезжать в гости,  а там видно будет. Хотя особо гостеприимным этот город

назвать нельзя,  но,  во-первых, все в наше время быстро меняется, а во-вторых,

уж больно он красив,  этот Львов.  Красив и как-то по-особому уютен.  Кстати, а

где мама?"

     Егор  прислушался и  уловил  на  кухне  бормотание  телевизора и  звяканье

посуды.

     Ага,  значит,  мама уже дома. Что ж, пора вставать, подумал он, поднялся и

пошел на кухню.

     Переезжать в Ростов мама отказалась.

     - Нет, сынок, - вздохнула она. - Может, потом когда-нибудь... Меня там все

давно забыли,  а здесь друзья и работа.  Ученики. И город, который, несмотря ни

на что,  я очень люблю.  Ты же вряд ли согласишься переехать сейчас на Украину,

верно?

     - Да уж конечно! - энергично подтвердил мамино предположение Егор.

     - Вот и я об этом. Тем более что сейчас я благодаря тебе и богу совершенно

здорова. Мне даже говорят, что я помолодела лет на десять, представляешь?

     - Ты  действительно помолодела,  -  кивнул Егор.  -  Говорю тебе как сын и

мужчина.

     - И я себя именно так и чувствую,  -  слегка разрумянилась мама. - В конце

концов,  мне еще нет и шестидесяти.  А если учесть эти десять лет, на которые я

помолодела,  то даже пятидесяти!  - она задорно тряхнула головой. - Чем черт не

шутит,  может,  я еще замуж выйду!  А в Ростове... Ты ведь тоже не вечно будешь

холостым ходить, а свекровь в доме - не лучший подарок молодой жене. Нет. Лучше

ты пока будешь ко мне в гости приезжать, а я к тебе. Хорошо?

     - Как скажешь,  мам,  - вздохнул Егор. - Но если передумаешь, то учти, что

это предложение, что бы ни случилось, остается в силе.

     Родной  Ростов-папа  встретил  Егора  затяжным  дождем  и  противным сырым

северо-восточным ветром, что вообще-то для данного времени года было совершенно

не характерно. Но Егор все равно обрадовался. Возвращаться домой всегда хорошо,

а  если  учесть  то  количество разнообразных впечатлений на  единицу  времени,

которые  он  получил  за  это,  казалось бы,  короткое путешествие к  маме,  то

возвращаться было хорошо вдвойне.

     - Анюта,   -   позвал  он,   садясь  снова  в   машину  после  того,   как

засвидетельствовал свое прибытие соседу дяде Леше,  коту Тихону и  всему дому в

целом,  а также поспал и позавтракал,  - тобой можно воспользоваться в качестве

телефона?

     - И только? - игриво осведомилась Анюта.

     - А что, у меня еще есть шанс? - не отстал Егор.

     - У такого мужчины,  как ты,  он всегда есть,  - торжественно заверила его

она. - Звони.

     Мелькнула мысль позвонить Зое, но Егор вовремя сообразил, откуда именно он

звонит, продиктовал номер Володьки Четвертакова и посмотрел на часы. Двенадцать

дня. Нормально. Володька вполне может быть дома.

     - Але!  -  отрывисто бросил в трубку Володька,  и Егор,  давно угадывающий

состояние друга по одному сказанному слову,  понял, что тот или куда-то спешит,

или находится в запарке.

     - Это я, - сказал Егор.

     - Старик! - обрадовался Володька. - Привет, ты где?!

     - Здесь, в Ростове.

     - Приехать сейчас можешь?

     - Не вижу препятствий.

     - Давай, а то я тут весь в сборах.

     - Уезжать, что ли, куда собрался?

     - Да, в командировку в Москву надо смотаться.

     - И когда?

     - Завтра.  Приезжай,  расскажу.  И  ты  заодно расскажешь,  где был да что

видел. Пива только возьми, ага?

     - Ага, - засмеялся Егор. - Жди. Через полчаса буду.

     В это время дождь кончился и в мир вернулось солнце.

     - Ну что, Анюта, - спросил Егор, - навестим Володьку?

     - Навестим, - согласилась та. - Хороший у тебя друг. Мне он нравится.

     - Мне   самому  нравится.   Признайся,   это  ты   вылечила  ему  гастрит?

 

     - И гастрит тоже.

     - Что-то серьезное было? - встревожился Егор.

     - Нет, мелочи. Но неприятные.

     - А вот скажи, ты что, в принципе любую болезнь вылечить можешь?

     - Из тех, что вам известны, - любую.

     - Ну да,  что это я спрашиваю... ты вон даже матушку мою воскресила, а тут

какой-то гастрит!

     - Если ты думаешь, что это легко, то ошибаешься. Энергии уходит уйма. И не

только энергии.

     - Да я верю. Только одного вот не пойму...

     - Чего именно?

     Они уже выехали на проспект Стачки, и Егор повернул направо, к центру.

     - Вернее, не одного. Двух.

     - Ты не можешь понять двух?

     - Да. Двух вещей.

     - И каких именно?    

     - Первое. Или первая. Я не понимаю, откуда ты акая взялась.

     - Ага.. А вторая?

     -А вторая... Почему ты мне помогаешь?

     - А что, не нужно?

     - Да нет,  я тебе очень благодарен,  и вообще...  Но,  понимаешь,  мне все

кажется,  что мои скромные достоинства не  соответствуют объему и  качеству той

помощи, которую ты оказываешь мне, а также моим друзьям и близким.

     - А что, разве в этом деле могут быть какие-то счеты?

     - Не знаю...  Раньше, в юности, я думал, что нет. А потом понял, что счеты

все равно существуют. Просто мы их зачастую не осознаем. Конечно, это не прямые

расчеты типа "я  тебе помогаю,  потому что ты мне помог",  но...  Понимаешь,  в

конечном итоге все равно за все приходится платить.

     - Согласна. Только с чего ты взял, что не платишь?

     - Как...  Да ведь я ничего для тебя не сделал пока. Только ты и делаешь, а

я так, рядом нахожусь.

     - А    вот   это   самое   "рядом",    по-твоему,    ничего   не    стоит?

                      

     - Э-э... ну, в каком-то смысле... смотря как посмотреть, конечно... - Егор

окончательно запутался смутился,                                     

     - Странные вы,  люди,  существа,  -  помолчав,  сказала Анюта.  - Особенно

мужчины.  То  вы  совершенно бескорыстны и  готовы  отдать  первому  встречному

последнее и  самое дорогое,  а  то  вдруг пытаетесь подсчитать,  во сколько вам

обойдется любовь.           

     - Ну знаешь!  -  возмутился Егор.  - Когда это подсчитывал, во сколько мне

обойдется любовь?!

     - Только что,  -  невозмутимо ответила Анюта.  -Только что подсчитывал. Ты

правильно сказал, что за все надо платить. Только... Вот скажи, если за все над

платить, то сколько и чем надо платить за любовь?  

     - За  любовь,  -  назидательно и  сердито  сказал  Егор,  -  вообще  можно

заплатить или ответной любовью, или ничем.

     - Вот видишь...

     "То есть ты  хочешь сказать,  что ты меня любишь?"  -  чуть было не ляпнул

Егор, но вовремя захлопнул рот и сказал совсем другое:

     - Вообще-то  ты очень ловко избежала ответа на мой первый вопрос,  перейдя

сразу ко второму.

     - А...  -  Анюта еле заметно вздохнула.  -  Егор, милый, оно тебе надо? Ты

ведь давно понял и сам,  что я,  так сказать,  не местная. А все остальное... Я

живая.  И разумная. И это, по-моему, главное. Мне просто на самом деле не очень

хочется объяснять.  И не потому, что сие есть какая-то страшная тайна, нет. Все

достаточно прозаично.  Я, скажем так, путешествовала по служебной надобности, и

со мной случилась крупная неприятность.  Настолько крупная, что если бы не твоя

машина,  которая  подвернулась мне  просто  чудом,  и  не  та  маленькая толика

энергии,  которая хранилась в аккумуляторе этой машины, и, в конечном итоге, не

ты сам и  вообще не твоя планета,  то я  бы погибла самым обычным образом,  как

погибают и  умирают все  живые существа.  Так  что ты  мне жизнь спас в  прямом

смысле слова.  Покинуть твою планету я сразу не могла - нужно было восстановить

силы.  Этим я  и  занялась.  Ну а заодно и с тобой познакомилась,  и с друзьями

твоими,  и  вообще  со  всей  жизнью вашей.  Очень,  надо  сказать,  забавной и

интересной жизнью. Только очень жестокой.

     - Значит, мы жестокие?

     - Очень.  Я  не знаю в  известной мне части Вселенной более жестокой расы,

чем вы, люди.

     - А много их, этих рас?

     - Хватает для  того,  чтобы  можно было  не  волноваться о  том,  что  мир

останется непознанным.

     - Ишь ты, загнула... Что ж, я рад, что мы не одиноки. А вообще, странно...

     - Что странно?

     - Все!  -  засмеялся  Егор.  -  Еду  себе  и  как  само  собой  разумеется

разговариваю с инопланетянкой,  которая живет в моей машине!  Кстати,  спасибо,

что вернула ей прежний облик, а то объяснять лишний раз, что да откуда...

     - Если быть точным, то меня нельзя назвать инопланетянкой.

     - Ты же сама призналась!

     - Я не говорила, что я с другой планеты.

     - А... А откуда же тогда?

     - По-твоему, только на других планетах может быть жизнь?

     - Ну...  а что еще там есть, в космосе? Звезды, туманности, эти... пылевые

и газовые облака.  Что еще...  А, "черные дыры" есть, квазары какие-то - забыл,

правда,  что это такое, но вроде есть. Э-э... ну, поля, там, разные магнитные и

прочие.  И вакуум,  разумеется.  Пустота то есть. Так ты что, в пустоте живешь?

Вроде как рыба в воде?

     - Скорее,  как дельфин,  -  серьезно ответила Анюта. - Только во Вселенной

абсолютной пустоты не бывает. Пустота - понятие абстрактное. Философское, можно

сказать,  понятие.  Философское и  математическое.  Так что про пустоту забудь.

Там,  где я живу, нет пустоты. Там есть красота и там хватает ужаса, но пустоты

там нет.

     - Мир прекрасен и удивителен? - спросил взволнованный Егор.   

     - Именно так;. Ты, кстати, не забыл, что обещал Четвертакову взять пива? А

то мы уже почти приехали.

     В  доме у Володьки царил и торжествовал веселый  бардак.  Жена Надя что-то

спешно шила на  машинке и   одновременно готовила обед,  сын Генка и  дочь Саша

громко спорили о том, чья сейчас очередь играть на компьютере, а собака Дружбан

старалась принять посильное и в то же время активное участие во всех этих делах

и событиях.

     - Заходи!  -  провозгласил Володька,  распахнув дверь.  -  Вообще-то я уже

практически собрался. Так что самое время нам попить пивка. Или ты за рулем?

     - Последнее время  меня  это  не  колышет,  -  небрежно  похвастался Егор,

проходя в квартиру и с удовольствием пожимая крепкую руку друга. - Анюта любому

инспектору глаза отведет. Или, на крайний случай, меня протрезвит. Мгновенно. И

запаха не останется.

     - Даже так?

     - А ты думал!  Тут,  старик,  такое открылось за последнее время... Я даже

рассказывать боюсь - все равно не поверишь.

     - Ну-ка, ну-ка... Ты давай проходи, я сейчас стаканы принесу.

     Они выпили по стакану пива,  и Егор вкратце рассказал Четвертакову о своих

последних  приключениях,   опустив  только   эпизод  эротический  (чтобы  такое

рассказать  даже   ближайшему  другу,   одного  пива   было   мало).   Владимир

Александрович только глазами хлопал да  время от времени хмыкал то недоверчиво,

то изумленно. Даже про пиво забыл. И только когда Егор закончил, снова наполнил

стакан, закурил и твердо начал:

     - Пока сам не увижу и не услышу... - потом задумался и спросил: - А она со

мной на контакт пойдет?

     - Не  знаю,  не  спрашивал.  Но вообще-то она не далее как сегодня сказала

мне, что ты ей нравишься. Потому как хороший человек.

     Володька опять хмыкнул (на этот раз несколько смущенно) и сказал:

     - Так, может, это... пойдем пообщаемся?

     - Пошли, - легко согласился Егор. - А пиво с собой возьмем. Только позвоню

сейчас от тебя Зое, и Пойдем.

     - Давай, а я пока оденусь.

     - Кстати,  -  спросил Егор, берясь за телефон, - забыл спросить. Что там с

этим французом, Симоном, кажется? Починил ты ему его мотоцикл?

     - А!  - засмеялся Володька. - Мотоцикл-то я ему починил, но он никуда пока

не  уезжает.  Решил остаться на  лето и  поработать в  экспедиции.  Всю  жизнь,

говорит,  мечтал  раскапывать древние города.  Правда,  я  подозреваю,  что  не

древнегреческие тайны его манят,  а душевные и физические качества ростовчанок.

И в особенности - ростовчанок-танаиток. Но тут уж не он первый, так сказать, не

он и последний.

     - Да уж... А что Черемша?

     - А что Черемша?  Рад. Его ж музею это бесплатная реклама. Об этой истории

уже все местные газеты раструбили,  из  Москвы телевизионщики приезжали снимать

сюжет про француза-романтика, а теперь вот ждут журналистов уже из Франции.

     - Лихо, - покачал головой Егор и набрал номер Зои.

 

     Глава 25

     Со  стороны это,  вероятно,  выглядело самым обычным образом:  двое мужчин

сидят  в  хорошо  отремонтированной  "копейке",   пьют  пиво,   курят  и  ведут

непринужденную беседу.

     Возможно, друзья. Или деловые партнеры. Или просто хорошие знакомые.

     И только более внимательный взгляд мог бы заметить, что, разговаривая, эти

двое почему-то  чаще посматривают не друг на друга,  а  куда-то вперед и  вниз,

туда,  где  в  машинах  обычно  располагается радиоприемник или  магнитофон.  А

чей-нибудь не в  меру тонкий слух мог бы уловить и вовсе большую странность:  в

то  время как в  машине находилось только двое,  разговор вели три человека!  И

третьим была женщина, обладающая мягким и приятным голосом низкого тона.

     Впрочем,  вполне может быть, что гипотетический наблюдатель с внимательным

взглядом и  тонким  слухом  и  не  нашел  бы  в  данных  обстоятельствах ничего

странного,   -   при   современных  средствах  развития  связи   вполне   можно

предположить,   что  эти  двое  просто  говорят  со  своей  общей  знакомой  по

какому-нибудь мудреному телефону,  у которого микрофон и наушник вмонтирован по

прихоти владельца прямо в приборную доску автомобиля.

     Но не было поблизости никого,  кто мог бы прислушаться и  приглядеться,  -

практически пуста  была  в  этот  час  улица,  на  которой проживал друг  Егора

Владимир Александрович Четвертаков.  А  те  редкие  прохожие,  которые все-таки

время от времени появлялись в  поле зрения Егора и Володи,  явно были озабочены

своими  мыслями и  проблемами и  не  обращали ровно  никакого внимания на  двух

друзей,  уединившихся с  пивом  в  салоне  синих  "Жигулей" образца семидесятых

годов прошлого века.

     Тем временем Володька Четвертаков,  поначалу чувствовавший себя явно не  в

своей  тарелке,  полностью освоился  и  даже  успел  уговорить Анюту  незаметно

полечить его  жену Надю,  детей и  собаку,  которые,  в  общем-то,  были вполне

здоровы, но в целях профилактики...

     - Но учтите,  Владимир Александрович,  - чувственным голосом предупреждала

Анюта, - только ради вас и только в целях профилактики.

     - Нюточка!  - радостно восклицал Володька. - Родная! О чем вы говорите! Не

корысти ради,  а  токмо волею пославшей мя  жены,  как  говаривал отец Федор из

вечно живой книги "Двенадцать стульев".  Разве ж  я  не  понимаю?  Нам,  людям,

только волю дай -  и  мы  тут же взвалим свои проблемы на высшие силы.  Лишь бы

самим ничего не делать.  Но ведь,  с другой стороны,  и грех не воспользоваться

такой возможностью! А, как вы считаете?

     Анюта смеялась,  соглашалась, что не воспользоваться подобной возможностью

действительно грех,  но  считать себя  какой-то  там  высшей  силой  решительно

отказывалась.

     - Бросьте,  Володя,  -  говорила она. - Какая еще, к черту, высшая сила...

Запомните - для вас я просто Анюта.

     Егор  только диву давался,  слушая этот приятельский треп,  в  который ему

лишь изредка удавалось вставить реплику-другую,  и вспоминая, с каким трудом он

сам  устанавливал с  этим  существом  женского  пола  более-менее  постоянный и

дружеский контакт. Он даже в какой-то момент поймал себя на том, что испытывает

к   другу   Володьке  нечто   вроде   ревности,   и   очень  позабавился  этому

обстоятельству,  но тут веселая беседа неожиданно кончилась,  потому что Анюта,

прервав саму себя, встревоженно воскликнула:

     -Ото!

     - Что? - одновременно спросили Егор и Володя.

     - Погодите, сейчас уточню, - ответила Анюта и замолчала.

     Друзья открыли еще по одной бутылке пива и закурили.

     - Ну и  как тебе это все?  -  заполняя паузу,  осведомился Егор,  кивая на

радиоприемник.

     - Охренеть,  -  коротко и  честно признался Володька.  -  При  всей  своей

нелюбви к фантастике вынужден признать, что это именно фантастика и есть. И еще

должен констатировать,  что тебе повезло так,  как, возможно, не везло никому и

никогда.  Ну и меня твоим везением зацепило по краешку.  Так что с меня,  когда

все это закончится, большая и вкусная бутылка.

     - Что значит "когда закончится"? - не понял Егор.

     - Так ведь все когда-нибудь заканчивается,  - пожал плечами Четвертаков. -

Вот наберется Анюта силенок у нас,  оклемается окончательно -  и того... Ищи ее

свищи в космических просторах! Правильно я говорю, Анюта?

     - Всем домой хочется, - философски заметил Егор. - А Анюта будет прилетать

к нам в гости. Верно я говорю, Анюта?

     - Если  будет  к  кому  прилетать,-  сказала Анюта.  -  Я  тут  только что

перехватила кое-какую информацию,  и она мне совсем не понравилась.  Информация

пока закрытая,  но  боюсь,  если она верна,  то  скоро станет известна веем.  И

тогда, мальчики, я вам не завидую.

     - Нам - это кому? - быстро спросил Володька. - Мне и Егору?

     - Нет, - сказала Анюта с печалью в голосе. - К сожалению, всем людям.

     - Ты это прекращай,  -  строго заметил Егор.  -  Нас пугать не надо. Мы. и

сами кого хочешь испугаем.

     - Вы  лучше послушайте и  сами  решайте,  пугаться вам  или  нет.  Включаю

запись.

     В  динамике что-то  отчетливо щелкнуло,  и  чей-то  очень знакомый мужской

голос,  но с  какими-то совсем незнакомыми интонациями закончил явно только что

начатую фразу:

     "- ...десять миллионов человек. Вы представляете, что будет, если начнется

паника?

     - Да что десять миллионов... - устало ответил второй, тоже мужской, но уже

гораздо менее знакомый голос.  -  В  стране сто сорок пять миллионов с  хорошим

хвостиком. А в мире - шесть миллиардов человек. Это ведь всех касается.

     - М-мда...  Послушайте,  а  вы  полностью  уверены  в  достоверности  этой

информации?  Может быть,  все  не  так  страшно?  Пусть,  черт возьми,  сто раз

проверят и опять доложат! Пусть с американцами еще раз проконсультируются!

     - Консультировались уже.  У них те же данные. Но, разумеется, сейчас снова

и снова все проверяют и перепроверяют.

     - Хорошо. Сколько им нужно времени на проверку данных?

     - Сказали,  что  хватит суток.  А  с  учетом дополнительных консультаций с

американцами и коллегами из других стран - двух.

     - Двое суток...  Хорошо,  а  какие-нибудь предварительные рекомендации они

дать могут?

     - В каком смысле?

     - В смысле наших действий. Что делать, проще говоря. Они знают?

     - Насколько я понял - нет.

     - Что, вообще никаких предложений?!

     - Дело  в  том,  что  подобный  вариант  никогда  не  рассматривался ввиду

своей...  как бы  это выразиться...  безнадежности,  что ли.  То есть с  самого

начала было ясно,  что если завтра такое случится, то всем... кранты. Нет у нас

на сегодняшний день технологий,  с помощью которых можно было бы эту, извините,

хренотень остановить.  Нет  и  в  ближайшие годы  не  предвидится.  Собственно,

времени у нас тоже нет.  Счет,  насколько я понял,  идет буквально на недели. А

может, и на дни.

     - А если... Впрочем, ладно. Жду вас лично с подробнейшим докладом завтра в

это  же  время.  И  прихватите там  с  собой кого-нибудь из  этих умников,  кто

помоложе и  посмекалистей.  У  пожилых,  конечно,  знаний и  опыта  больше,  но

нестандартно мыслить они  зачастую уже  разучились.  А  нам  как  раз  и  нужны

нестандартные решения.  Впрочем,  я  все же надеюсь,  что тревога ложная и  все

обойдется. До завтра.

     -Досвида..."

     На этом запись оборвалась.

     - Так,  -  после короткого,  но тягостного молчания требовательно вопросил

Четвертаков. - И что сие означает?

     - По-моему,  -  не очень уверенно сказал Егор,  - один из говоривших - это

наш президент. Во всяком случае, голос очень похож. А вот второй...

     - Второй  -  это  ваш  секретарь Совета безопасности,  -  проинформировала

Анюта.  -  Вы  их  слышали  практически в  режиме  реального времени.  То  есть

буквально через пару минут после того, как они закончили разговор.

     - Это  мне  понятно,  -  стараясь  говорить  совершенно  спокойно,  сказал

Володька.  -  Мне не понятно,  о чем они говорили. Анюта, кончай тянуть кота за

хвост и признавайся. Что случилось?!

     - Даже не знаю,, стоит ли об этом говорить...

     - Анюта! - рявкнул Егор. - Что это за женские штучки?!

     - И ничего не женские.  Просто я сама еще до конца ни в чем не уверена. Но

если вы настаиваете...

     - Мы - настаиваем, - хором подтвердили Егор и Володя.

     - Ладно.  В общем, мне трудно и больно об этом говорить, но, кажется, ваше

Солнце гаснет.

     - Эка невидаль! - попытался пренебречь сообщением Анюты Егор. - Да оно уже

миллионы лет гаснет. И еще десятки миллионов гаснуть будет.

     - Погоди, Егор, - поморщился Четвертаков. - Анюта, ты что, хочешь сказать,

что наше Солнце гаснет слишком быстро?

     - Вот именно,  - подтвердила Анюта. - Процесс неожиданно начался несколько

дней назад и стремительно ускоряется.  Приобретает, как принято у вас говорить,

лавинообразный  характер.   Пока  это  заметили  только  ваши  ученые,  которые

специально занимаются исследованием солнечной активности. Теперь и я. Но совсем

скоро,  если все будет продолжаться с той же прогрессией,  что и сейчас, мы это

увидим, что называется, невооруженным глазом.

     - Гаснет...  - пробормотал Егор потрясение. - Не понимаю. Как Солнце может

погаснуть? Это же солнце!

     - Так и может,  -  сказала Анюта. - Как свеча на ветру. Вообще-то странно.

По моим данным,  у  вас вполне благополучное и здоровое светило.  Оно не должно

гаснуть.

     - Что значит "здоровое"? Разве Солнце живое?

     - Может,  и  живое,,  -  серьезно ответила Анюта.  -  Смотря что  под этим

понимать.  Но дело не в этом. Дело в том, что оно все-таки гаснет. Хотя гаснуть

не должно. Есть у меня, правда, одно подозрение, но оно нуждается в проверке.

     - Все подозрения -  потом, - отрезал Четвертаков. - Что нам делать? Людям,

то есть?

     - Если все верно, то только одно - молиться.

     - Бога нет, - негодующе фыркнул Володька.

     - И это медицинский факт?  -  с иронией осведомилась Анюта.  -  Лично я не

подписалась бы под этим категоричным утверждением"

     - Постой,  постой,  -  заволновался Четвертаков. - Ты что, хочешь сказать,

что ОН есть?

     - Лично я  в  этом  не  сомневаюсь,  -  быстро обозначил свое  отношение к

данному вопросу Егор.

     - И не надо, - сказал Володька. - Я у Анюты спрашиваю.

     - Есть сила, - назидательно сообщила она, - которая совершила сознательный

акт создания нашей Вселенной. Если хотите, ее можно называть богом.

     - И  ты  совершенно точно  знаешь,  что  такая  сила  есть?  -  прищурился

Володька.

     - Совершенно точно может это знать только вышеупомянутая сила,  -  туманно

ответила Анюта.

     - А если без демагогии?

     - А  если без демагогии,  то что бы я  ни утверждала,  тебе в любом случае

придется принимать мои слова на веру. Или не принимать. Значит, опять возникает

вопрос веры. Или ты веришь в то, что бог есть, или, наоборот, что его нет. Но в

любом случае веришь,  а не знаешь.  Тут все дело в том, что для моей веры в эту

высшую силу, возможно, есть больше фактических оснований, чем для вашей.

     - Ребята,  -  жалобно сказал Егор.  -  О  чем  вы  говорите?  Тут всем нам

полный... наступает, а они о существовании бога спорят!

     - Потому и  спорим,  что он наступает,  -  резонно заметил Володька.  -  В

подобных обстоятельствах, знаешь ли, очень полезно знать, есть бог или его нет.

     - И вести себя соответственно? - с горечью спросил Егор.

     - Именно, - подтвердил Четвертаков. - Именно что соответственно.

     - Мальчики,  -  вмешалась Анюта,  - может, я все же сначала все проверю, а

потом уже будем спорить?

     - И как именно ты собираешься проверять? - спросил Егор.

     - Просто подберусь поближе к вашему светилу и внимательно посмотрю,  что и

как.

     - А ты... это можешь?

     - Теперь уже могу. Только мне нужна твоя машина. Она... в общем, это долго

объяснять, но без нее я не могу перемещаться в пространстве.

     - Бери,  - кивнул Егор. - Да и как я могу тебе запретить? И вообще она уже

давно не моя и, как я подозреваю, вовсе не машина.

     - Машина,  машина,  -  успокоила его Анюта.  - Только совсем другая. Так я

поехала?

     - Что, прямо сейчас?

     - А чего ждать?

     - И то верно... И сколько тебя не будет?

     - Точно сказать не могу. Может, сутки. Может, больше. Ждите.

     Они попрощались,  вылезли из машины и  захлопнули дверцы.  Анюта затемнила

стекла,  коротко просигналила,  плавно тронулась с  места и,  набирая скорость,

скрылась в ближайшем переулке.

     - Вот черт,  -  сказал Егор,  хлопнув по  нагрудному карману,  -  сигареты

забыл.

     - Пошли, - сказал Володька, - у меня дома есть. И пиво еще осталось.

     - Пиво -  это хорошо,  - задумчиво сказал Егор. - Но мне что-то захотелось

водки.

     - Не вижу препятствий, - согласился Четвертаков.

     И они направились к ближайшему гастроному.

 

     Глава 26

     Водка  на  этот  раз  произвела на  организм не  большее впечатление,  чем

обычная вода из-под  крана.  Они уговорили пол-литра на  двоих под бутерброды с

копченой колбасой и пиво и остались при этом совершенно трезвые.

     - Не берет, - констатировал Четвертаков, разглядывая пустую бутылку из-под

"Гжелки" в своей руке так,  словно видел ее впервые в жизни. - Последний раз со

мной подобный случай произошел в  Афгане.  Мы тогда,  помнится,  с  лейтенантом

Сашкой Ржаным,  командиром разведвзвода,  минут  за  сто  пятьдесят около литра

чистейшего медицинского спирта убрали вдвоем,  а в качестве закуски нам служила

пачка печенья "Юбилейное".

     - И что? - вяло поинтересовался Егор.

     - И  ничего.  Ни  в  одном глазу.  Тогда тоже смерть-старушка совсем рядом

ходила.

     - Сейчас она  не  просто ходит.  Практически с  нами третьей сидит.  И  не

только с  нами.  -  Егор покачал головой.  -  Нет,  на  самом деле все равно не

ощущаю. Головой понимаю, а так, чтобы всем, что называется, естеством, - нет.

     - Чтобы всем естеством подобную вещь понять,  -  вздохнул Володька, - надо

ее своими глазами увидеть. А мы пока не видим. Вот я смотрю за окно и вижу, что

солнце светит так же ярко,  как и всегда.  Как я при этом могу осознавать,  что

оно уже начало гаснуть?

     - Когда мы это увидим глазами, будет поздно, - резонно заметил Егор.

     - Можно подумать,  сейчас не поздно!  - фыркнул Володька. - Тут изначально

все поздно. Думай не думай, а остается только одно: сливать воду и тушить свет.

В  прямом смысле слова.  А  что делать?  Теоретически можно залезть под землю в

какое-нибудь глубокое и  хорошо оборудованное атомное убежище с  запасами еды и

прочего на много лет. Такие наверняка есть. Но, во-первых, в них и без нас есть

кому забраться,  а  во-вторых,  просидеть остаток жизни под землей,  зная,  что

надежды все равно нет... Извините. Лучше уж сразу... того. Детей только жалко -

не успели пожить.

     - Это ты брось, - неуверенно сказал Егор. - Мы еще поборемся.

     - Поборемся, конечно, - в десятый, наверное, раз вздохнул Володька. - Куда

мы денемся? Может, все. еще и обойдется...

     - Эх,  что-то  как-то  грустно,  -  сказал Егор.  -  Позвоню-ка  я  Зое  и

назначу-ка  ей свидание.  Анюта все равно до завтрашнего дня точно не появится,

так что надо пользоваться.

     - Она что, ревнует? - смешно задрал брови Володька.

     - Да как тебе сказать... - замялся Егор. - Что-то вроде этого наблюдается.

     - Ни  хрена себе...  Ну  ты,  казак,  даешь -  влюбил в  себя инопланетное

существо женского пола! Полный атас.                                         

     - Во-первых,  она не  инопланетное существо,  -  самодовольно подкрутил ус

Егор. - У нее нет своей планеты. А во-вторых - да, мы, казаки, такие. Не то что

некоторые пришлые, непонятно какого роду-племени.

     - Давай-давай,  -  зловеще поощрил его Четвертаков. - Гордись, пока можно.

Скоро гордиться нечем будет. И некем. И некому. Ты будешь звонить или нет? А то

мне что-то спать захотелось.  Договаривайся давай,  и я спать лягу, - и в ответ

на недоуменный взгляд Егора добавил:  -  Это, наверное, реакция организма такая

на неприятные известия.

     - Погоди, - вспомнил Егор, - ты же в Москву завтра собирался?

     - Ага, - сказал Володька. - Вот сейчас я все брошу и поеду в Москву!

     - Тоже правильно,  -  согласился Егор и взялся за телефон.  - Какая уж тут

Москва...

     Зоя на этот раз оказалась дома.  Егор договорился с  ней встретиться через

час в центре, у здания цирка, и поднялся уходить.

     - Отдыхай,  -  сказал он Володьке.  -  Ты отдыхай, а я пойду встречаться с

красивой девушкой. Кто знает, может, больше и не доведется.

     - Типун тебе. Только сразу, как Анюта объявится, звони.

     - Чего там звони... Вместе с ней и приеду.

     Они распрощались, и Егор вышел на улицу. На улице было ярко и тихо. Быстро

высыхающие лужи бросали во все стороны веселых солнечных зайцев.

     Егор попытался посмотреть в  упор на уже совсем почти летнее солнце и  тут

же,  ослепленный,  затряс головой.  "Думай о приятном,  -  сказал он себе.  - О

приятном и  волнительном.  Думай о  том,  что было во Львове,  и  о  том,  что,

возможно,  будет сегодня. Тебе ведь этого хочется? Очень хочется. Вот об этом и

думай.  А  о солнце не думай,  не надо.  Тем более что думы твои все равно ни к

чему не приведут.  А если ты такой мудак,  что не можешь об этом не думать,  то

нечего было назначать девушке свидание, а нужно было набрать еще водки, пойти к

ребятам в  мастерскую и надраться.  Несмотря на все сопротивление организма.  А

завтра проснуться и  тут же  надраться снова.  Решить,  так сказать,  проблему.

По-русски и по-мужски. Но ты этого не сделал. А раз не сделал, то думай о Зое и

о том, как вам опять будет хорошо".

     Так уговаривал себя Егор, неторопливо шагая к месту встречи.

     И таки уговорил.

     Во всяком случае, когда он, стоя на углу у цирка, издалека заметил Зою, то

мысли  о  гаснущем солнце и  неизбежной смерти торопливо покинули его  голову и

сердце.

     Он стоял с цветами в руках и с удовольствием наблюдал, как легкой походкой

в  летнем платье Зоя идет по улице,  улыбаясь просто оттого,  что у нее хорошее

настроение, что день замечательный и прямо сейчас ее ждет встреча с ним, Егором

Хорунжим.

     А может быть, он просто верил, что улыбается она именно поэтому.

     - Здравствуй,  -  сказал,  протягивая цветы и  целуя девушку в губы.  -  Я

соскучился.

     - Я тоже,  -  ответила Зоя на поцелуй.  -  Водка,  пиво и розы. Изысканный

набор.

     - Добавим к нему шампанского?

     - И мороженого!

     - Тогда нам с тобой прямая дорога в "Зеленую горку". Пошли?

     - Пошли!

     Что  может быть  приятней майского вечера в  "Зеленой горке",  когда рядом

любимая девушка,  а  в  карманах полно  денег?  Трудно сказать так  вот  сразу.

Пожалуй,  что и ничего.  То есть,  разумеется,  можно найти более приятные душе

вещи,  но они будут,  так сказать,  из других категорий и жанров. Это все равно

что сравнивать игру "Спартака" и труппы МХАТа.

     Они провели чудный вечер,  который закончился не менее чудно у Егора дома,

плавно перейдя в полную любви и нежности ночь.

     Егору было так хорошо,  что он на время забыл и об Анюте,  и о страшном ее

сообщении,  и вообще обо всем. Да и зачем было помнить о ком или о чем бы то ни

было,  когда  в  целой  Вселенной,  кроме  него  и  Зои,  на  данный  момент не

существовало никого и ничего?

     Совершенно счастливые,  они заснули,  обнявшись, а под утро Егор проснулся

от того, что за дверью, на Крыльце, плакал кот Тихон.

     Плакал он тихо,  полностью оправдывая свое имя.  Но жалобно и как-то очень

по-человечески.     

     Егор осторожно высвободил руку,  на ощупь нашел Штаны и сигареты, оделся и

вышел во двор.

     - Тишка,  Тишенька,  -  позвал  он  негромко,  присаживаясь на  крыльце  и

закуривая.

     В руку ему ткнулось теплое и мягкое - кот просил защиты и ласки.

     - Ну,  что с тобой,  дурачок, - нежно спросил Егор, беря серого любимца на

колени. - Не бойся, все будет хорошо...

     Он гладил и успокаивал кота, курил, смотрел в звездное предрассветное небо

и медленно осознавал:  сегодня ему уже не уснуть и единственное,  что он сейчас

может сделать,  -  это заварить чаю,  сесть с  большой кружкой прямо здесь,  на

крыльце, и терпеливо ждать, когда взойдет солнце.

     Так он и поступил.

     Утро, однако, выдалось пасмурным. Перед самым уже рассветом невесть откуда

набежали тучи и  повеяло сырым преддождевым холодком.  Тут же  снова захотелось

спать,  и Егор,  справедливо рассудив,  что солнце ; от него никуда не уйдет, а

если и уйдет, то ему об этом найдется кому сообщить, погладил уже давно спящего

рядом Тихона, поднялся и пошел в дом к Зое.

     ...Ему приснилось, что он, Зоя, Володька Четвертаков со всей семьей, мама,

Коля Тищенко по  прозвищу Король и  еще куча какого-то  близко знакомого народа

находятся на космической станции где-то в районе орбиты Сатурна. Возможно даже,

что и  сама станция вращалась вокруг Сатурна,  потому что он и  Четвертаков как

раз  напялили скафандры и  вышли наружу совершенно непонятно с  какой целью,  и

Егор  сквозь прозрачный щиток  шлема во  всей  красе наблюдал эту  удивительную

окольцованную планету в ореоле всех ее спутников.

     Сатурн был ближе всего,  а дальше,  за ним,  Егор, приглядевшись, различил

Уран и Нептун. Он повернулся на сто восемьдесят градусов и увидел величественно

плывущую среди звезд громаду Юпитера,  а дальше - Марс, и Венеру, и Меркурий, и

слепящий  шарик  солнца.   И  только  Землю  он  не  нашел,  сколько  ни  шарил

внимательными глазами по этому мультяшно-киношному космосу.

     - А  где Земля?  -  по радио спросил он у Володьки Четвертакова,  который,

зацепившись  ногами  за   какую-то  скобу,   стоял  на  покатом  боку  станции,

загораживая собой Центр галактики, метрах в десяти от Егора.

     - Нету Земли, - буднично ответил друг Володька. - Замерзла.

     "Как это замерзла?  -  хотел спросить Егор.  -  Вон же солнце светит",  но

вместо этого проснулся.

     - ...замерзнем, - сказал чей-то незнакомый голос, и Егор тут же понял, что

это включен телевизор.

     Он посмотрел налево и увидел,  что Зои рядом с ним нет. Тогда он посмотрел

направо и увидел, что девушка, обмотавшись банным полотенцем, сидит за столом и

внимательно смотрит и слушает телевизор,  а на столе перед ней стоит чашка кофе

и  в  левой руке дымится сигарета.  Причем пар от  кофе и  сигаретный дым двумя

совершенно параллельными струйками поднимаются к  потолку  и  там  смешиваются.

Белый с голубым.

     Это было очень красиво,  но Егор тут же вспомнил свой сон, а вслед за этим

и  весь  вчерашний день.  Ему  стало  нехорошо.  Тем  более что  по  телевизору

известный на всю страну диктор новостей продолжал вещать:

     "Из внушающих доверие источников нам стало известно,  что на Солнце сейчас

действительно происходят  не  совсем  пока  понятные  ученым  процессы.  Однако

оснований для паники нет никаких, потому что, как сказал в телефонном разговоре

с  нами  известный  астрофизик профессор  Севрюгин,  наше  Солнце,  несомненно,

когда-нибудь погаснет, но мы этого уже не увидим. А теперь - новости спорта".

     Зоя щелкнула пультом, и телевизор выключился.

     - Доброе утро! - сказал Егор фальшивым голосом. - Как спалось королеве?

     - Привет, - она повернулась и посмотрела на Егора серьезными глазами. - Ты

слышал, что говорил этот придурок?

     - Почему придурок? - вяло возразил Егор. - Он же не сам это придумывает, а

только зачитывает текст, который ему дают... А что он говорил?

     - Он говорил,  что,  по некоторым данным, наше Солнце стремительно гаснет.

Настолько стремительно,  что  якобы для  ныне живущих на  Земле может наступить

такой день, когда они увидят в небе солнце в последний раз.

     - Для  всех  ныне  живущих когда-нибудь наступит такой день,  -  попытался

пошутить Егор. - Раз мы все умрем, то, значит, для каждого из нас...

     - Не  придуривайся!  Он ясно сказал,  что Солнце гаснет.  Придурок!  Разве

можно о таких вещах трепаться на всю страну?! Совсем наши телевизионщики крышей

поехали. Особенно с учетом контингента, который смотрит телевизор в это время.

     - Кстати, а сколько времени? - спросил Егор.

     - Одиннадцать десять.  И уже сорок минут,  как я не сплю.  Слушай, неужели

это правда?

     - Что-то я не пойму,  - сказал Егор, одеваясь. - Ты же будущий журналист и

прекрасно должна  знать,  что  такое  средства  массовой  информации.  Особенно

телевидение.  Разве можно верить всему,  что  они  говорят и  показывают?  Эдак

действительно может крыша поехать. И потом...

     - А ты посмотри за окно, - как-то неестественно спокойно посоветовала Зоя.

- Или, что еще лучше, выйди во двор.

     - А что? - насторожился Егор.

     - Если ты  художник,  то  должен заметить.  Лично я  заметила.  Хоть и  не

художник.

     - Ну-ну,  -  неопределенно сказал Егор. - Ты, главное, не волнуйся. Сейчас

разберемся, - и босиком прошлепал к двери.

     "Неужели все-таки правда?" -с тоской в сердце подумал он, медленно отворил

дверь и вышел на крыльцо.

     На первый взгляд в  мире ничего не изменилось.  Утренние облака убежали за

горизонт,  и  в  необычно синем для  Ростова небе  (но  необычное -  не  значит

небывалое) сияло одинокое солнце.  Такое же,  кажется,  яркое и  ласковое,  как

всегда.

     Действительно такое же?

     Егор закурил,  повернул голову и посмотрел на привычный пейзаж не прямо, в

упор, а сбоку, краем глаза, косым скользящим взглядом.

     Так смотрят художники,  когда им нужно рассмотреть то,  что не заметно для

обычного, пусть даже и внимательного, взора, и разведчики в ночной темноте.

     Егор при нужде всегда пользовался этим безотказным приемом и даже когда-то

читал какое-то  наукообразное объяснение по  этому поводу.  Помнится,  было там

что-то про колбочки и сетчатку...

     Теперь мир изменился.  Какие-то детали и предметы,  хорошо заметные ранее,

пропали или смазались.  Но зато ярче проступили краски.  И  была в этих красках

какая-то  странность,  то,  чего раньше он не замечал ни прямым,  ни косым,  ни

каким бы то ни было иным взглядом.

     Егор никогда не  был особенно хорошим живописцем.  В  институте он имел по

живописи хилую четверку и прекрасно понимал,  что оценка эта вполне справедливо

отражает его способности наносить краски на бумагу или холст. То есть видеть-то

он видел,  но вот передать...  Или сказать свое... С этим были всегда проблемы.

То ли дело скульптура или,  скажем,  керамика,  где все можно пощупать руками и

обозреть полученную форму со  всех  сторон.  Где  осязание творца не  менее,  а

зачастую и более значимо, чем его зрение, и уж тем более - цветовосприятие.

     Нет,  он не был хорошим живописцем. Но он был неплохим художником. То есть

человеком, воспринимающим окружающее несколько тоньше других. И он увидел.

     Краски  стали  не  просто ярче  -  они  приобрели иные,  невиданные прежде

оттенки.

     Как  будто  кто-то  поставил на  солнце тонкий и  прозрачный бледно-желтый

фильтр.

     "Самое забавное,  - подумал Егор, - что я даже не могу уговорить сам себя,

что все это мне только кажется.  И что теперь делать?  Ну, во-первых, наверное,

надо успокоить Зою.  Хотя бы на время.  Во-вторых, дождаться Анюту и послушать,

что она скажет.  В-третьих,  пока Анюта не появилась, надо бы закупить побольше

угля и дров. Шила в мешке не утаишь, и не сегодня-завтра народ кинется запасать

топливо...  Господи,  о  чем я  думаю!  Какой,  на  хер,  уголь...  Если Солнце

действительно гаснет, то тут никакой уголь не поможет. Замерзнем все к такой-то

матери,  как ямщики в  глухой степи...  Ну,  какое-то время,  с другой стороны,

продержаться  можно,  а  там,  глядишь,  кто-нибудь  что-нибудь  придумает  или

ситуация изменится.  Сегодня солнышко гаснет,  а  завтра возьмет и  передумает.

Может такое быть?  Запросто.  А может такое быть,  что ученые сумеют зажечь над

планетой  пару-тройку  искусственных солнц?  Черт  его  знает...  Кажется,  это

называется  управляемой  термоядерной  реакцией,   и  этой  самой  реакцией  мы

управлять пока не умеем. Нет, не владею я информацией. Так, почитывал что-то на

обывательском уровне.  Да и  то невнимательно.  В любом случае,  кроме топлива,

понадобится и  продовольствие.  Что  там  в  первую очередь закупают на  случай

войны?  Соль, сахар, спички, мыло, консервы, муку, подсолнечное масло, крупу...

Интересно, откуда я все это знаю? Бабушка Полина, кажется, что-то рассказывала,

и вообще...  Господи, ведь паника же сейчас начнется жуткая! Хорошо, что пока у

меня  есть Анюта...  Оружие,  что  ли,  достать...  Попросить Короля...  Деньги

есть...  Маму нужно будет забрать обязательно,  иначе пропадет она  там  одна в

своей  львовской квартире.  Отопление отрубят -  и  все.  А  у  меня  свой  дом

все-таки...  И  Зою...  А Володька?  Впрочем,  у него дача кирпичная с отличным

погребом...  Кстати,  и  погреб,  наверное,  надо переоборудовать под убежище -

когда подступят совсем серьезные холода, стены уже не защитят. Помнится, где-то

у меня валялась брошюрка по гражданской обороне,  там,  кажется, был план-схема

переустройства стандартного погреба под  атомное убежище.  Надо  бы  сегодня же

найти, а если ее нет, то сходить в библиотеку..."

     Дверь открылась, и на крыльцо вышла Зоя. В платье.

     - Ну что, - спросила она. - Видишь?

     - Что-то вроде есть,  - как можно более небрежно постарался пожать плечами

Егор. - А что - не пойму. Дымка какая-то в воздухе.               

     - Ага.  Дымка.  Да более чистого воздуха я в жизни не видела! Ты на солнце

глядел?

     - Чтобы потом уже совсем ничего не видеть?

     - Тундра  ты  консервативная...  Как  и  большинство мужчин,  впрочем,  На

солнце,  чтобы  ты  знал,  даже  полезно время  от  времени смотреть.  Недолго,

конечно.  Глаза должны получать свою порцию ультрафиолета. Так вот. Я на солнце

смотрю довольно часто. И сегодня смотрела тоже.

     - И что?

     - И то,  что обычно больше секунды выдержать невозможно. Да и опасно это -

смотреть дольше.  Но  сегодня я  смогла смотреть на солнце явно больше секунды.

Безо всяких неприятных последствий.

     - Это у тебя просто глаза привычные, - не сдавался Егор.

     - А ты возьми и сам попробуй. Или слабо?

     - И  попробую.  Подумаешь,  делов...  Прямо сейчас и  попробую.  Но если я

ослепну,  то ты до конца жизни будешь водить меня за ручку и кормить с ложечки.

Идет?

     И, не дожидаясь ответа, он повернул голову и взглянул прямо на солнце.

     По  глазам ударило белым и  горячим,  но  перед тем  как  зажмуриться,  за

краткое мгновение до этого,  он успел заметить,  что в этот белый слепящий свет

кто-то уже добавил каплю алого и несколько капель желтого. Кровь и золото.

 

     Глава 27

     За  этот длинный,  почти совсем уже летний день Егор вместе с  Зоей успели

многое. Конечно, если бы не Володька Четвертаков, который одолжил другу старый,

но вполне еще способный передвигаться "Опель-Кадет" какого-то из своих клиентов

(тот отдал машину в  ремонт,  заплатил аванс,  а сам куда-то пропал),  они бы в

жизни  столько не  сделали.  И  еще  очень  помогли Володькин же  неисчерпаемый

жизненный опыт, наличие большого (в их понимании) количества свободных денег, а

также  то,  что  в  городе  практически никто,  кроме  них,  пока  не  верил  в

происходящее.  Они и сами не очень верили.  Вернее, не хотели верить. Но делать

вид, словно ничего не происходит, а если и происходит, то как-нибудь утрясется,

тоже не было никакой возможности.  В результате Егор даже порадовался тому, что

не выдержал и  вкратце рассказал Зое об Анюте и  о том,  что с Солнцем,  скорее

всего,  действительно происходят какие-то непонятные вещи. Во всяком случае, он

убедился, что девушка хороша не только за столиком летнего кафе и в постели, но

и в трудной жизненной ситуации,  когда от холодной головы и энергии, которую ты

способен развить,  зависит многое,  если не все.  Энергии у Зои оказалось более

чем достаточно,  а что касается холодной головы...  Егор только глазами хлопал,

когда  Зоя  помогала  Володьке  Четвертакову составлять  список  первоначальных

покупок,  -  можно было подумать,  что она занималась подобными делами всю свою

жизнь.  И  еще.  Он  радовался,  что  уже  не  нужно  ничего  решать,  а  можно

действовать.

     В  этот  день  они  успели  купить  и  перевезти к  Егору  практически все

намеченные продукты питания,  лекарства,  а также бензин и портативную японскую

электростанцию. Доллары таяли стремительно, но Егор не жалел денег. Собственно,

он их никогда не жалел и  раньше,  а уж теперь и вовсе было бы глупо беречь эти

бумажки,  которые совсем  скоро,  вполне возможно,  полностью утратят всю  свою

извечную кичливую власть и значение.                               

     Ночевать Зоя опять осталась у него.              

     Они долго стояли,  взявшись за руки,  во дворе и сквозь просвет в деревьях

смотрели на  багровый закат,  на  высокие,  неподвижные,  налитые до краев алым

светом облака и слушали начинающийся ветер.

     - А помнишь,  -  спросила Зоя,  - мы видели, как солнце садится в Азовское

море и получается два солнца.

     - Да,  - сказал Егор. - Вроде бы чуть ли не вчера это было, а кажется, что

сто лет прошло.

     - Мы... - голос у Зои предательски сорвался, но она быстро овладела собой.

- Так всегда бывает, когда много событий в короткий промежуток времени.

     - И каких событий... - пробормотал Егор. - Пойдем в дом. Есть хочется.

     - Сейчас. Какой красный закат... Никогда не видела такого красного заката.

Это, наверное, потому, что Солнце быстро остывает.

     - Ерунда,  -  возразил Егор. - Ты просто, во-первых, еще слишком молодая и

вообще мало что видела в своей жизни,  а во-вторых,  накручиваешь себя. Лично я

видел и более багровые закаты.  Просто завтра будет ветреный день.  Пошли, а то

правда есть очень хочется.

     За  день они здорово измотались,  но сил посмотреть и  послушать последние

новости у них хватило.  Ничего нового, впрочем, они не услышали. Те же уверения

солидных на вид ученых,  что для паники нет никаких оснований, и пространные их

рассуждения о  том,  как,  в  сущности,  мало нам известно о космосе вообще и о

нашем светиле в частности. Разумеется, жалобы на скудное финансирование науки и

бегство самых талантливых на  Запад.  Бодрые выступления политиков и  несколько

растерянный вид корреспондентов и ведущих.

     - Явно что-то знают,  -  прокомментировала Зоя. - Но не говорят. В стране,

где  практически нет  частных  телекомпаний,  настоящей свободы слова  быть  не

может.   Нет,  давай  лучше  радио  послушаем.  Американцев  каких-нибудь.  Или

англичан.

     Егор включил свой старенький "Океан" и принялся вертеть ручку настройки.

     Старый,   еще  советской  сборки  транзистор  не   подвел.   Он  поймал  и

американцев,  и англичан, и французов. Он мог бы, наверное, поймать все ведущие

радиостанции мира,  но  Егору и  Зое  хватило и  этого.  Через час напряженного

путешествия по эфиру ясно стало одно: человечество находится в преддверии самой

страшной паники за  всю  свою  историю.  Знание европейских языков,  которое за

последнее время Анюта вложила в Егора,  вполне хватило тому, чтобы осознать сей

факт со всей определенностью.

     - Что же будет?  - испуганно спросила Зоя, когда Егор выключил приемник. -

Что будет, Егорушка?

     - Ничего,  -  обнял ее за плечи Егор. - У нас есть Анюта, и она что-нибудь

придумает.  Давай спать.  Уже  час ночи.  Сегодня был трудный день,  а  завтра,

думаю,  будет гораздо труднее. Не одни мы такие умные и дальновидные. И не одни

мы слушаем новости.

     - Спать...  Как  можно спать,  когда наступает конец света?  Мне  страшно,

Егорушка!

     - Нужно.  Спать можно и  нужно всегда,  когда есть такая возможность.  Мне

самому страшно.  Но мы пока Живы. А раз мы живы, то, значит, конец света еще не

настал. В любом случае нужно дождаться Анюты и...

     - Анюта,  Анюта!  Где она,  твоя Анюта? Да и не верю я, что она сможет нам

помочь.  У нее свои проблемы -  иначе она не оказалась бы на Земле. Да и кто мы

ей?  Родственники?  Соплеменники?  Она даже не человек,  насколько я  поняла из

твоего рассказа.  Сгусток разумной энергии,  или  что там еще...  Зачем ей  нам

помогать?!

     - Что значит "зачем"?  Разве помогают для чего-то? Помогают просто потому,

что помочь надо.  А что касается сгустка,  так все мы сгустки разумной энергии.

Просто Анюта имеет для этой энергии иную форму,  вот и  все.  Зря ты  так.  Она

хорошая.

     - Хорошая...  Ладно,  пусть ты и прав, пусть Анюта спасет нас каким-нибудь

фантастическим способом. Но скольких она может спасти, ты думал?

     - То есть? - растерялся Егор. - В каком смысле "скольких"?

     - В прямом.  Сколько именно человек она способна спасти? Какое количество?

Двоих? Троих? Десяток? Сотню? Сколько?!

     - Да уж,  -  криво усмехнулся Егор. - Сколько бы ни смогла, а нас на Земле

все равно многовато.  Как-то я об этом,  признаться, раньше не думал. Не успел,

наверное.

     - Да если бы и успел, что толку... Это проблема выбора, понимаешь?

     - А что тут выбирать? - удивился Егор. - Ты да я. Да родители. Да Володька

Четвертаков с семьей. Ну, может, еще кто...

     - А если Анюта скажет, что может обеспечить безопасность только, например,

троим? Или двоим? Что ты тогда будешь делать?

     - Слушай,  -  разозлился Егор,  -  давай,  как  говаривал товарищ  Сталин,

преодолевать трудности по  мере их  поступления.  Ни солнце еще не погасло,  ни

Анюты пока нет,  а  мы тут с тобой уже начинаем играть  в извечный нравственный

выбор российской интеллигенции.  Терпеть не  могу подобных разговоров.  "Как ты

поступишь,  если увидишь,  что на твоих глазах обижают женщину или ребенка?" Да

откуда я знаю,  как поступлю?  Вот пусть сначала их на моих глазах обидят, а уж

потом  я  как-нибудь поступлю.  И  этот  поступок будет или  нравственным,  или

безнравственным. Зависит от ситуации и от моего конкретного душевного порыва. И

вообще,  чтоб ты знала,  я не интеллигент.  Я, знаешь ли, потомственный донской

казак. Так что, если припрет, я буду не рассуждать, а действовать по обстановке

и так,  как считаю нужным и необходимым в данный конкретный момент.  Так что ты

оставь эти провокационные разговорчики и давай действительно спать. Устал  я. А

насчет выбора...  Не волнуйся,  выберем, когда надо будет. И сами за этот выбор

перед собой и богом ответим.

     - Ой,  ой, какие мы крутые, - насмешливо сказала Зоя. - Не интеллигент он,

видите ли.  Он,  видите ли,  казак.  По-твоему,  что,  среди казачества не было

интеллигенции? Я, между прочим, тоже донская казачка и...

     И тут за окном коротко и резко дважды просигналила машина.

     Егор замер и повернул голову на звук.  - Это Анюта! - вскочил он с дивана.

- Она вернулась! Идем!

     И,  схватив Зою за  руку,  он  потащил ее во двор.  Анюта стояла на улице,

перед воротами,  и,  когда Егор вместе с Зоей выскочили за калитку, она мигнула

фарами и гостеприимно распахнула обе дверцы.

     Егор плюхнулся на место водителя, засмеялся и ласково погладил руль.

     -Здравствуй, - сказал он.

     - Привет,  -  ответила Анюта.  У  нее был уставший голос.-А  почему Зоя не

садится?

     - Зоя! - позвал Егор. - Иди сюда, Анюта вернулась!

     Зоя подошла и с независимым видом села рядом.

     - Здравствуй, Зоя, - сказала Анюта.

     Девушка вздрогнула и непроизвольно обхватила себя руками. Одно дело, когда

тебе рассказывают про какое-то невероятное инопланетное существо, которое живет

в стареньких "Жигулях" твоего друга, и совсем другое, когда оно с тобой вот так

запросто здоровается.

     - Здравствуйте,  -  после маленькой паузы ответила Зоя. - Вы... вас Анютой

зовут?

     - Это Егор так меня назвал, а я согласилась. Нужно же иметь какое-то имя.

     - Разве у вас нет имени?

     - Есть. Но его нельзя произнести на вашем языке.

     - Оно труднопроизносимо?

     - Скорее, труднопереводимо. Впрочем, это не важно. Имя Анюта мне нравится.

Я гляжу, мое место занято, Егор?

     - Как это...  А,  ты имеешь в  виду "Опель"?  Это я Володьки одолжил.  Мы,

видишь ли, готовимся. Ты.. ты скажи лучше, как ты слетала?

     - Слетала-то  я  нормально...  -  Анюта помолчала.  -  Знаете,  нам  нужно

посовещаться.           

     - Прямо сейчас? - спросил Егор.

     - Наверное, можно и завтра. Но вообще-то чем скорее, тем лучше.      

     - Тогда давай,  -  кивнул Егор.  Спать ему  уже  расхотелось.  -  Не  вижу

препятствий.

     - Всем вместе,  -  сказала Анюта.  -  Звони Четвертакову. Думаю, что лучше

собраться у него. Мы уже готовы, а у него семья.

     - Половина второго ночи... - засомневался Егор.

     - Егор, - вмешалась Зоя, - о чем ты говоришь? Какая ночь? Тут скоро вечная

ночь наступит,  а  ты черт знает о чем беспокоишься.  Деликатный ты мой.  Звони

давай.

     Володька не спал.

     - Егор, это ты? - спросил он отрывистым голосом.

     -Я. Анюта вернулась.

     - Так. Что она говорит?

     - А вот пусть она тебе сама скажет.

     - Здравствуй, Володя, - сказала Анюта.

     - Здравствуй. Как ты?

     - Я-то нормально. Нам нужно встретиться и поговорить. Желательно сейчас.

     - Приезжайте,  -  немедленно предложил Володька.  -  Мы все равно никто не

спим,  -от  волнения он  путался в  словах,  но говорил уверенным и  энергичным

тоном. - Какой уж тут, блин с горохом, сон... - и положил трубку.

     - Поедем или полетим? - спросил Егор.

     - Помчимся,  - сказала Анюта. - Вы готовы? Егор вопросительно посмотрел на

Зою, и та утвердительно кивнула головой.

     - Готовы, - сказал Егор.

     Мир свернулся в черную точку и тут же развернулся снова.

     Егор  открыл глаза,  сглотнул набежавшую слюну и  увидел,  что  они  стоят

напротив Володькиного дома и что в окнах друга горит свет.

     - Вижу, научилась, - с одобрением заметил он.

     - Это что? - растерянно спросила Зоя. - Мы уже на месте? Как это?

     - Телепортация, - небрежно пояснил Егор. - Я же тебе рассказывал. Здорово,

правда?

     - Ну что, пошли? - предложила Анюта.

     - А... а ты как?

     - Забыл?- в голосе Анюты явственно послышалась грустная насмешка.

     -А, ну да...

     - Что? - заинтересовалась Зоя. - О чем вы?

     - Да так,  -  сказала Анюта. - Не обращай внимания. Просто у мужчин иногда

бывает очень короткая память.

     Егор почувствовал,  что Зоя смотрит на него каким-то очень уж внимательным

взглядом,  и неловко полез из машины. "Хорошо, что сейчас ночь, - подумал он, -

потому что я,  по-моему, покраснел. Вот, елки мохнатые, только этого нам сейчас

не хватало. Однако и свинья же я..."

     -Идите ко входу, - сказала Анюта. - Я сейчас.

     - Как  думаешь,  -  шепотом спросила Зоя,  когда  они  медленно переходили

улицу, - оборачиваться можно?

     - Во всех сказках,  которые я читал,  -  серьезно ответил Егор,  - в таких

случаях оборачиваться не стоит. Мало ли что?

     - Жалко, - вздохнула Зоя. -Очень хочется посмотреть.

     - Любопытство сгубило кошку.

     - Всякая  женщина немного кошка,  -  мурлыкающим голосом произнесла Зоя  и

чисто кошачьим движением потерлась о его плечо. - Разве это плохо?

     - Наверное, хорошо, - согласился Егор. - Для тех, кто любит кошек. Лично я

- люблю.

     Они пересекли тротуар и в нерешительности остановились, вплотную подойдя к

Володькиным дверям.

     - Эй, - позвала сзади Анюта, - меня не забудьте!  Первой обернулась Зоя.

     - Ой, - сказала она каким-то детским голосом, - какая ты красивая...

     И тогда Егор позволил себе обернуться тоже.

 

     Глава 28

     Вначале третьего короткой майской ночи в  гостиной у Володьки Четвертакова

за  чаем с  печеньем и  коньяком с  лимоном сидели:  сам Владимир Александрович

Четвертаков -  хозяин дома, жена его Надя, сын Гена шестнадцати лет, семилетняя

дочь  Саша,  Егор  Хорунжий,  Зоя,  разумное существо по  имени Анюта и  собака

Дружбан породы сенбернар.

     Если уж быть совсем точным,  то за чаем с печеньем сидели Гена и Саша,  за

коньяком с лимоном (впрочем,  не отказываясь и от чая) -  все взрослые, включая

разумное существо Анюту,  а собака Дружбан вообще не сидела,  а лежала на своей

подстилке в  углу комнаты.  Но не спала,  а  внимательно следила за разговором,

всем   своим  сенбернаровским  видом  показывая,   что   является  полноправным

участником этого необычного ночного сборища.  Чаще  всего Дружбан поглядывал на

Анюту,  и  всякий раз,  когда он  это  делал,  его хвост дружелюбно двигался из

стороны в сторону.  Не очень активно,  но достаточно для того,  чтобы всем было

понятно: собака относится к Анюте хорошо.

     "Вот странно, - подумал Егор, - тот же Тихон, мой кот, наоборот, Анюту так

до конца и  не принял.  То есть нельзя сказать,  что он ее невзлюбил,  но и  не

полюбил -  это  точно.  Эдакое  настороженное и  в  то  же  время  отстраненное

отношение.  Ты,  мол,  сама по себе,  а я тоже сам по себе.  Но приглядывать за

тобой я все равно буду,  потому как не доверяю. А Дружбан вон сразу, как только

они    вошли,    подошел,    обнюхал   и    завилял   хвостом.    Понравилась".

      

     Анюта  действительно производила  впечатление.  То  ли  она  учла  прошлые

ошибки,  то ли приобрела мастерство,  то ли и то и другое вместе,  но выглядела

она просто сногсшибательно.

     Молодая женщина совершенно соблазнительных форм,  словно  облитая тонким и

живым слоем светло-коричневого (кофе с  молоком) металла,  с  густой и короткой

гривой золотистых волос и  золотыми же глазами,  которые в  отличие от прежних,

оранжевых,  были  гораздо больше  похожи на  настоящие человеческие...  Недаром

Надя,  Володина жена,  сама обладающая замечательной фигурой и не последними по

длине и  красоте ногами в  этом городе,  как только гости появились на  пороге,

первым делом принесла Анюте халат.  Нет,  Анюта не  выглядела обнаженной и  тем

более голой,  но  шел от нее эдакий терпкий сексуальный ветерок,  который любой

мужчина, а уж тем более женщина, улавливает и определяет сразу и однозначно.

     - Значит,  шансов на  то,  что все образуется,  никаких?  -  второй раз за

последние пятнадцать минут спросил Володька.  - Извини, что опять спрашиваю, но

больно уж  вопрос серьезный.  Может,  что-то  ты упустила.  Или забыла.  Или не

подумала о  каком-нибудь возможном варианте.  Нам  ведь  нужно совершенно точно

знать, сама понимаешь.

     - "Гасители звезд" всегда доводят дело до конца,  - сказала Анюта. - И нам

неизвестны случаи,  когда бы они отступали. Понимаете, это не разумные существа

и  с ними нельзя договориться.  Их также нельзя напугать,  как,  скажем,  любое

живое существо.  Мы  даже не уверены в  том,  существа ли это.  В  общепринятом

смысле данного слова.  Просто они гасят звезды.  Пьют энергию до тех пор,  пока

практически всю не выпьют. Потом уходят. А Солнце умирает.

     - Бактерию или  микроб  тоже  нельзя напугать,  -  задумчиво и  совершенно

неожиданно заметила Надя. - Или, допустим, вирус.

     - Действительно!  -  оживился Егор, вдохновлен ный этой красивой мыслью. -

Может, это такие вредные вирусы космоса?

     - Может  быть,  -  очень  по-человечески пожала  плечами  Анюта.  -  Такая

гипотеза у нас, кстати, существует.

     - Погоди, погоди, - разволновался Егор. - Как-то ты очень уж равнодушно об

этом  говоришь.  Ведь  любой вирус или  там  бактерию можно уничтожить,  верно?

Лекарствами или... это... другими бактериями...

     - Условиями содержания,  -  подсказал сын Володи Гена,  который заканчивал

одиннадцатый класс и  был  весьма начитанным мальчиком.  -  Некоторые бактерии,

например, очень не любят высокой температуры.

     - Есть  очень  живучие  бактерии,  -  вздохнула Надя,  которая когда-то  в

прошлом была учительницей биологии.  -  А тем более вирусы. Они выживают даже в

условиях космического вакуума.

     - Эй,  погодите,  - вмешалась Зоя. - О чем мы говорим? Вирусы, бактерии...

Да  какая разница,  кто или что это?  Главное -  в  другом.  Мы можем их как-то

уничтожить или нет?

     Все присутствующие разом посмотрели на Анюту, ожидая от нее ответа.

     - Если такой способ и существует,  - помолчав, призналась она, - то мне он

неизвестен.  Мы  никогда  не  задавались целью  уничтожить "гасителей звезд"  и

никогда не изучали их с этой точки зрения.

     - А зря, - заметил Володька. - Потому что теперь они уничтожат нас.

     - Не волнуйтесь, - спокойно сказала Анюта, - вас я спасу.

     - Это как? - приподнял брови Четвертаков.

     - У меня есть три варианта на выбор.  Первый: совершенно дикая планета, на

которой нет разумной жизни.  Второй:  покинутая планета с  богатыми развалинами

прежней цивилизации.  И третий:  планета, заселенная гуманоидами, которые почти

полностью идентичны вам, людям. Я могу доставить вас на любую из трех.

     - "Нас", это кого? - не отставал Володька. "Вот оно, - подумал Егор, - вот

оно то,  о чем мы говорили вчера с Зоей.  Точнее, говорила она, а я отмахнулся.

Сейчас все и выяснится..."

     - Всех здесь присутствующих, - объяснила Анюта.

     - И все? Больше никого?

     - Шесть человек -  это мой максимум, - грустно сказала Анюта. - А если еще

учесть  собаку  и  кота  Тихона,  то  это  совсем  под  завязку.  Я  знаю  свои

возможности.  Видите ли,  здесь играет роль и  расстояние,  и количество живых,

которых  можно  перебросить  в  пространстве  вместе  с  собой.  Расстояния,  к

сожалению,  очень большие во всех трех случаях. Для того чтобы суметь вернуться

за следующей партией,  мне потребуется много времени на восстановление. Слишком

много времени, чтобы кто-нибудь смог дождаться. После того как Солнце погаснет,

Земля погибнет очень быстро. Просто замерзнет воздух.

     - Погоди,  -  сказал Егор.  - А как же раскаленное ядро планеты? Разве его

энергии не хватит, чтобы хоть некоторое время поддерживать тепло?

     - Между  процессами,  происходящими на  Солнце и  на  Земле,  -  терпеливо

разъяснила Анюта,  -  существует прямая связь. В том числе и между процессами в

ядрах.  В солнечном и планетарном. Как только погаснет солнечное ядро, погаснет

и  ядро планетарное.  Вы недаром называете Солнечную систему именно "системой".

Как аукнется,  так и откликнется. Солнце - это в некотором роде живой организм.

Ваша планета -  тоже.  Аукнулось на  Солнце -  откликнулось на Земле.  Да и  не

только на Земле,  на всех остальных планетах тоже.  После гибели Солнца система

обречена.

     - Я  одного  не  понимаю!  -  возмущенно  воскликнула Зоя.  -  Почему  вы,

практически всесильная галактическая раса разумных,  до сих пор не нашли метода

борьбы с  этими самыми "гасителями звезд"?  Это же самое настоящее зло в чистом

виде!

     - Кто тебе сказал, что они - зло? - искренне удивилась Анюта.

     - Ну, как же... - растерялась Зоя. - Гаснут звезды, гибнет жизнь. Разумная

жизнь!

     - Категории добра  и  зла,  -  сказала Анюта,  -  можно  отнести только  к

одушевленным предметам.  Например,  землетрясение.  Разве оно может быть добрым

или злым?

     - Хорошо,  -  не сдавалась Зоя. - Землетрясение, разумеется, не может быть

ни  злым,  ни  добрым,  потому что оно является стихийным бедствием.  Но это не

значит, что со стихийным бедствием не нужно бороться.

     - Вот и боритесь,  -  снова пожала плечами Анюта,  видимо,  ей пришелся по

душе этот человеческий жест. - Кто вам мешает?

     - Анюта, - сказал Егор, - это жестоко.

     - Может быть, и жестоко, - согласилась Анюта. - Зато честно.

     Наступило молчание.  Было слышно только,  как  мирно посапывает семилетняя

Сашенька, уснувшая прямо в кресле.

     Володька взял бутылку и разлил по рюмкам оставшийся коньяк.

     - Светает, - тихо сказала Надя. - Сынок, переложи Сашу в постель.

     Гена поднялся, осторожно взял сестру на руки и понес в другую комнату.

     - Выпьем,  -  предложил Володька.  - В нашем положении самое время выпить.

Потому что другого выхода из этого самого положения я не вижу.         

     - Я без родителей и тети никуда не полечу, - твердо сказала Зоя.

     - А я без мамы, - вздохнул Егор.

     - А я без сестры, - добавила Надя.

     - Вот именно,  -  кивнул головой Володька.  -  У меня тоже есть и мама,  и

папа.

     - Где-то я читал, - сказал Гена, который успел уложить сестру и вернуться,

- что на  Земле каждый знаком с  каждым максимум через шесть человек.  То есть,

например,   между  мной  и  президентом  США  цепочка  всего  из  шести  людей.

Получается, что практически все знают всех.

     - Шесть миллиардов... - пробормотал Володька и залпом опростал рюмку.

     - Егор, - сказала Анюта, - ты меня проводишь?

     - Куда? - не понял Егор.

     - Я ухожу.  Помочь я вам не могу,  а оставаться и наблюдать вашу медленную

смерть у меня нет никакого желания. Да и дел неотложных накопилось порядочно.

     - Ты что же, прямо сейчас собралась? - растерянно спросил Егор.

     - Да.  Не вижу смысла тянуть.  - Анюта поднялась со стула. - Извините, что

не зову всех меня проводить,  но Егор был первым,  с  кем я познакомилась,  и я

хочу,  чтобы он был последним,  с кем я попрощаюсь.  Не обижайтесь. Я... я буду

помнить о вас. Прощайте.

     И она стремительно вышла из комнаты.

     - Не смеем задерживать, - крикнула вслед Зоя.

     - Брось, Зоя, - поморщился Володька, - не надо.

     - Она    права,    -    вздохнула   Надя.    -    Мы    сами   отказались.

  

     - Что же ты сидишь?  - насмешливо осведомилась Зоя у остолбеневшего Егора.

- Беги, провожай свою... подругу.      

     - И пойду,  -  очнулся Егор.  -  Она ничего плохого нам не сделала. Только

хорошее. И было бы свинством не проводить хорошего человека, тем более когда он

об этом просит.                                     

     - Да иди, конечно, - устало улыбнулась Зоя. - Не обращай на меня внимания.

Это все нервы.

     - Я  быстро,  -  зачем-то пообещал Егор,  неуклюже поцеловал Зою в  щеку и

вышел вслед за Анютой.

     На  улице действительно светало,  но  это  был  тусклый и  какой-то  очень

неохотный рассвет. И холодный.

     Егор поежился и  огляделся в  поисках Анюты.  Потом до  него дошло,  и  он

перебежал дорогу и  сел  в  машину на  водительское место.  Здесь было  гораздо

теплее.

     - Сегодня будет  большая паника,  -  сказала Анюта  с  соседнего сиденья и

посмотрела на Егора долгим взглядом золотых, почти человеческих глаз.

     - Да, - сказал Егор. - Вероятно. Денек сегодня будет трудным.

     - Хочешь,  -  предложила Анюта,  - улетим вдвоем? Извини, что я такое тебе

предлагаю, но и не предложить не могу.

     - Спасибо,- криво усмехнулся Егор. - Ты же знаешь, что я не соглашусь.

     - Мне было хорошо с тобой, - просто сказала Анюта.

     - Мне тоже,  -  кивнул Егор.  -  Это было самое большое приключение в моей

жизни. Во всех смыслах, - добавил он, подумав.

     - Ты не хочешь меня на прощанье поцеловать?

     - А... а ты хочешь?

     - Хочу.

     - И я хочу.

     Губы у Анюты были свежие и прохладные.

     - Все, - сказала Анюта отстраняясь, - а то Зоя приревнует. И будет права.

     - Какая  теперь  разница,   -   сказал  Егор.   -   Все   равно  помирать.

     

     - Всем когда-нибудь помирать,  -  сказала Анюта. - Знаешь, мне понадобится

твоя машина.  Тебе она все равно ни к чему, а мне без нее трудно перемещаться в

пространстве.

     - Забирай, - пожал плечами Егор.

     - Прощай, - сказала Анюта. - Не поминай лихом.         

     Дверца машины с Егоровой стороны открылась.

     - Прощай... и спасибо. За все.

     Он неловко выбрался из машины и захлопнул дверцу.    

     Улица  наполнялась красноватым тусклым  светом  -  это  вставало умирающее

солнце.  Егор посмотрел на балкон Четвертакова и  увидел,  что там никого нет -

ему давали попрощаться с Анютой без помех.  Рядом что-то негромко хлопнуло.  Он

резко обернулся...

     Анюта исчезла.

     А  на  том месте,  где она только что стояла,  прямо на грязном и  пыльном

асфальте  расположилась небрежная груда  золотых  монет  царской  чеканки.  Тех

самых, которые остались после расчетов с нью-йоркской русской мафией.

     Некоторое время  Егор  просто тупо  пялился на  эту  совершенно неуместную

здесь кучу драгоценного металла,  потом неуверенно поскреб небритый подбородок,

повернулся в сторону дома и громко свистнул.

     На балкон тут же вышел Володька.

     - Что, - спросил он, оглядывая пустую улицу, - уже?

     - Иди сюда,  -  сказал ему Егор. - И захвати какую-нибудь сумку. Покрепче.

              

     Вдвоем они втащили тяжеленную брезентовую сумку на  второй этаж и  занесли

ее в квартиру.

     - Что это? - с одинаковым любопытством спросили женщины.

     - Золотые десятки,  - объяснил Егор. - Царской чеканки. Анюта наштамповала

их еще в Нью-Йорке и вот... оставила. Как подарок, наверное.

     - Или как намек, - добавил умный Володька.

     - Намек на что? - не поняла Зоя.

     - Намек,  что  золото еще может нам пригодиться,  -  неуверенно догадалась

Надя. - Да?

     - Я хочу на это надеяться, --тихо сказал Егор. - И боюсь.

     В   соседней   комнате   что-то   пискнуло  коротким  электронным  писком.

              

     - Не  понял...  -  округлил красивые материнские глаза Гена.  -  Компьютер

включился. Сам.

     Неровным полукругом они  стояли  напротив светящегося монитора,  и  каждый

читал про  себя бегущие сами собой по  экрану слова письма.  Прощального письма

Анюты.

      "Здравствуйте все!          

     Возвращаться -  плохая примета.  Поэтому я пишу вам письмо.  И еще потому,

что,  оказывается,  есть вещи, которые гораздо удобнее передать в письме, чем в

устной речи.  Никогда раньше я не писала писем и даже не знала,  что это такое.

Впрочем,  никогда раньше я  не  верила и  в  приметы и  тоже не знала,  что они

бывают.  Много чего, оказывается, я никогда не делала до-встречи с людьми. Мы -

совсем иная раса,  но, как выяснилось, ничто человеческое не чуждо и нам. Иначе

как бы я смогла полюбить вас?

     Я сейчас на высокой орбите вокруг Земли и смотрю на вашу редкую по красоте

планету и на ваше Солнце,  которое уже совсем скоро перестанет быть звездой.  У

меня нет физического органа, который называется сердцем, но сердце у меня есть.

И  это сердце болит.  Если вы  погибнете (а  вы обязательно погибнете) и  я  не

сделаю даже попытки спасти вас,  то мне совершенно непонятно,  как я  буду жить

дальше. А жизнь у меня... впрочем, не будем об этом. Когда я попрощалась с вами

и попросила Егора меня проводить,  то уже знала,,  что предприму такую попытку.

Шанс есть.  Он  маленький,  этот шанс,  но он,  повторяю,  существует.  Надежда

умирает последней,  как говорят у вас.  У нас тоже так говорят, хотя, по-моему,

надежда вообще  не  умирает никогда.  Просто  она  переходит в  иное  качество,

переступая вместе с человеком,  питавшим ее,  через порог,  отделяющий жизнь от

смерти и  смерть от  жизни.  Мне иногда кажется,  что это один и  тот же порог.

  

     Мы вряд ли когда-нибудь еще увидимся,  но я  очень надеюсь,  что вы будете

жить долго и счастливо и вспоминать меня хотя бы иногда. Целую.

     Ваша Анюта.

     P.S.  Я  понимаю,  что  моя  просьба  выглядит нелепой и  странной,  но...

Назовите дочь Анютой. Пожалуйста".

     Помолчали.

     - М-да...  -  прокомментировал  ситуацию  мудрый  Четвертаков.  -  Загадка

женской души, однако.

     - Как  прикажете это  понимать?  -  вскинула красивые брови Зоя.  -  Это я

насчет дочери.

     - У меня дочь уже есть,  - улыбнулась Надя. - Я так понимаю, что речь идет

о твоей будущей дочери. 

     - О нашей, - твердо поправил Егор.

     - Ну, извини,. - снова улыбнулась Надя.

     - Погодите,  девушки,  -  сказал  Володька.  -  Пусть  меня  поправят,  но

правильно ли я понял, что Анюта попытается нас спасти?

     - Лично я понял именно так, - объявил его сын Гена.

     - И я, - подтвердил Егор.

     - И мы, - сказали Надя и Зоя вместе.

     - Тогда,  - чуть подумав, сказал Володька, - я предлагаю взять еще бутылку

коньяка и пойти на крышу.          

     - Зачем? - не понял Егор.

     - Чтобы встретить солнце, - ответила Зоя. - Да, Володя?

     - Именно, - кивнул Четвертаков. - Или это последний восход старого солнца,

или  это первый восход солнца нового.  В  смысле обновленного.  Или как бы  это

сказать...  спасенного,  в общем.  Ну,  вы поняли.  В любом случае я не намерен

пропустить это зрелище. Я уже не говорю о том, что это наш долг.

     - Почему долг?  -  снова не понял Егор.  На него посмотрели с сочувствием.

Все, кроме Гены, который на самом деле тоже не понял, но промолчал.

     - Она ведь с нами попрощалась, - как маленькому, объяснила Егору Надя. - И

она собирается спасти нас ценой собственной жизни. Не знаю как, но собирается.

     - О господи, - сказал Егор. - Ты уверена?

     - Если даже это и так,  - поспешил ответить за жену мудрый, Володька, - то

мы все равно ничего не можем сделать в данной ситуации.

     - А что бы ты сделал,  если бы смог?  -  осведомилась Зоя. - Постарался бы

отговорить?

     - Н-не знаю,  -  растерялся Четвертаков-старший.  -  Может,  постарался бы

найти какой-нибудь иной выход...

     - Иной выход нам уже предлагали,  -  напомнила Зоя.  -  Мы  .отказались им

воспользоваться.  И  тем  самым,  как ни  жестоко это звучит,  толкнули Анюту к

принятию именно того решения,  которое она только что приняла.  Пошли на крышу.

Думаю, что очень скоро все станет ясно.

     И они пошли на крышу.

     На  двускатной,  крытой крашеным железом крыше  Володька Четвертаков давно

уже  оборудовал нечто  вроде  личной  обзорной площадки,  с  которой открывался

замечательный вид на Дон и левобережные степные просторы.  Зимой,  особенно при

противном северо-восточном ветре,  находиться здесь было слишком холодно. Летом

- жарко.  А вот весной и осенью -  в самый раз.  Стоишь себе,  облокотившись на

перила.  В  правой руке у  тебя -  открытая бутылочка свежего пива,  в  левой -

сигаретка,  прямо перед тобой -  неоглядная родная донская даль,  рядом хороший

старый друг... Что еще надо для полного счастья? Пожалуй что и ничего.

     Когда они впятером забрались через чердак на смотровую площадку, ярко-алый

широкий диск солнца только-только вполз из-за горизонта на небосвод. Чем дольше

они стояли и чем выше поднималось солнце,  тем яснее становилось,  что с вечным

животворящим светилом что-то  сильно не так.  Собственно,  они прекрасно знали,

что именно с  ним не так,  но только теперь окончательно поверили в  реальность

происходящего.  Солнце гасло,  и  на  него,  не мигая,  уже можно было смотреть

гораздо дольше одной и даже двух секунд.

     - А зрителей-то прибавляется,  - негромко заметил Володька и показал рукой

с  зажатой в ней полной бутылкой коньяка,  на соседнюю крышу трехэтажного дома,

на которой за мощным кирпичным парапетом тоже стояли и молча смотрели на солнце

люди. Десятка полтора. - Не одни мы такие любопытные.

     - Это не любопытство,  - сказала его жена Надя. - Это прощание. Скоро весь

город будет на улицах. Просто еще слишком рано, и многие спят и не знают.

 

     На  международной космической станции очередной русско-американский экипаж

не  спал  вторые  сутки.  Солнце  остывало,  словно снятая с  огня  сковородка.

Создавалось  такое  впечатление,   что  кто-то  невидимый  и   страшный  просто

высасывает энергию светила,  как паук муху,  и,  судя по всему, собирается этим

заниматься до тех пор,  пока не высосет все окончательно. На Земле царил полный

шухер,  снизу постоянно требовали информацию,  но  космонавты не  могли сказать

ничего.  Приборы показывали,  что космос пуст и  чист,  как обычно,  а  энергия

просто исчезает в никуда.   

     Командир экипажа  Сергей  Дергачев как  раз  вел  визуальное наблюдение за

окружающим станцию космическим пространством (другими словами,  просто тоскливо

пялился в окошко),  когда в поле его зрения величаво вплыл новенький автомобиль

"Жигули" марки "ВАЗ-2101". Синего цвета.

     У Сергея самого был точно такой же лет эдак двадцать пять назад.

     П...ц,  отрешенно подумал старый космический волк (это был четвертый полет

Дергачева в космос). Пора сдаваться психиатру или как минимум поспать.

     Он оторвался от окуляров и  воровато огляделся.  Коллеги и  подчиненные не

обращали на  командира никакого внимания -  у  каждого были свои,  очень важные

дела.  Тогда Сергей закрыл глаза, потряс головой и снова посмотрел в окружающее

его космическое пространство.                   

     Машина не  исчезла.  Наоборот,  она даже несколько приблизилась,  и  света

умирающего солнца вполне хватило Сергею,  чтобы  разглядеть в  салоне на  месте

водителя человека. Женщину. Кажется, молодую и красивую.

     Дважды п...ц,  обреченно подумал космонавт,  мало того что  солнце гаснет,

так тут еще и...    

     Женщина обернулась и как-то грустно помахала Дергачеву рукой.

     Космонавт опять крепко зажмурился,  медленно досчитал в  уме  до  десяти и

посмотрел снова.

     И,  разумеется,  не  увидел ничего,  кроме равнодушных и  прекрасных чужих

звезд.

 

     - Дай-ка хлебнуть, - сказал Егор и протянул руку к коньяку.

     Володька передал другу уже наполовину пустую бутылку.

     Егор запрокинул голову,  прикрыл глаза и  сделал два не просто больших,  а

каких-то отчаянных глотка..,

     - Смотрите!! - закричала Зоя.

     Поперхнувшись,  Егор оторвался от горлышка бутылки и глянул на солнце, так

как ничто иное теперь было просто не достойно людского внимания.

     Он посмотрел прямо на солнце,  еще минуту назад похожее цветом на гаснущий

в потухшем костре уголек,  и сначала не поверил собственным глазам. Но поверить

пришлось,  потому что  уже  через несколько секунд ему пришлось отвести взгляд.

Уголек налился изнутри сначала красным, а после ярко-желтым светом.

     Как будто на уголек заботливо и сильно подули.

     А после бережно положили на него ворох сухих просмоленных веточек и подули

снова.

     Егор обнимал всхлипывающую у него на груди Зою (рядом,  уткнувшись в мужа,

рыдала Надя),  вдыхал свежий и горьковатый запах ее волос и чувствовал,  что по

щекам его тоже текут слезы.

     И  он совершенно точно знал,  что эти слезы текут вовсе не оттого,  что он

слишком долго сегодня смотрел на солнце.

     КОНЕЦ