Murkina
Его путь тернист: его преследуют братья, его преследуют тяжелые думы, его преследует разноплеменная нечисть... Его сподвижники — обладающий титанической силой идиот и вечно путающий заклинания колдун. Но Дарт Вейньет, принц, лишенный наследства, знает, что будет королем Стерпора!
Я вижу горы и равнины,
моей Белирии покой,
леса, озера, рек стремнины...
и как рождается ГЕРОЙ.
Он храбр с младенчества, отчаян,
легко шагает по земле.
Он счастье отыскать не чает,
он жаждет власти с юных лет...
Но то, что ищет, ускользает,
надежды превращает в прах
отца безумье. Быстро тает
наивность детская в глазах...
Судьба не даст ему пропасть.
Герой границы королевства
пересекает... Будет власть
в руках Лишенного Наследства.
* * *
... Пурпурный плащ развевался за широкой спиной всадника. Со скоростью ветра мчался он на лошади вороной масти к границам королевства Стерпор. И в лице всадника, и в его величавой осанке, и даже в том, как твердо держал он повод — буквально во всем читалась истинно королевская стать, ибо был это не кто иной, как величайший и мудрейший владыка Белирии Дарт Вейньет. Да простит меня его светлость за то, что столь недостойный муж, как я, дерзновенно упоминает всуе сие драгоценнейшее для всех нас, его подданных, имя...
Из записок летописца Варравы, год 1455 со дня окончания Лихолетья
ГЛАВА ПЕРВАЯ
В ней рассказывается о том, как особе королевской крови следует поступать в почти безвыходной ситуации
Дорога вся была сплошные ямы да рытвины. Они исчезали во взвивающихся из-под копыт лошади тучах желтой, скрипящей на зубах пыли. Пыль забивалась за воротник, в глаза и особенно в нос, так что постоянно хотелось чихать и кашлять. Впереди метущейся линией ширился горизонт — горы беспорядочно теснились заснеженными вершинами и наползали друг на друга скалистыми уступами. Лошадь давно уже надсадно храпела и закусывала удила, но я был неумолим и заставлял ее мчать во весь опор: вскоре должны были появиться постройки пригорода, а оттуда до столицы бывшего герцогства Стерпор рукой подать. Там и отдохнем и расслабимся. Скрипучее седло давно уже доставляло мне изрядное неудобство — проще говоря, от долгой дороги я изрядно натер задницу, а плотные кожаные ремешки настолько глубоко врезались в ладони, что я стал ощущать их прямым продолжением рук.
Физически и морально мне было так нехорошо, что меня не согревали даже мечты о том, как я куплю в первой же аптеке мазь от мозолей и найду какую-нибудь красотку, которая часами будет втирать ее в больную задницу. Я нисколько не сомневался, что желающих будет предостаточно.
Свист ветра и стук тяжелых копыт почти заглушали посторонние звуки. Но из полей доносился пронзительный стрекот кузнечиков — целые тучи быстрых насекомых взвивались в воздух, издавая пронзительные звуки узкими крыльями, да еще порой с диким клекотом пролетала над головой черная птица или ее быстрая тень.
Поскольку я очень спешил, то почти не обращал внимания на насекомых и птиц, но одна из них несколько замедлила мое продвижение к Стерпору, когда вдруг спикировала и напала на меня. Я уловил биение крыльев над головой, резко вскинул голову и в то же мгновение увидел хищного гиппогрифа с ядовитым жалом в клюве. Оно выползло на несколько дюймов и было нацелено мне в шею. Гиппогриф совершал круговые движения и издавал слабый плотоядный клекот. Действовал он вполне уверенно, наверное, частенько охотился на этой дороге, обездвиживал путешественников ядом и заклевывал их до смерти.
“Глупая птица, она еще не знает, с кем связалась: потомственный принц дома Вейньет никогда не погибнет от яда какой-то летучей твари!” Я ухватил меч, привешенный к поясу, и резко рванул его из ножен. Он блеснул на солнце, и в то самое мгновение, когда гиппогриф, наконец, камнем рухнул на меня, я совершил стремительный взмах и рассек его птичье тело напополам. Останки тут же смешивались с дорожной пылью. Позади послышался шум: это маленькие плотоядные грызуны рвали искалеченное птичье тело. Я вытер меч о лоснящуюся спину лошади и спрятал его в ножны. Мы стремительно приближались к Стерпору, столице королевства с одноименным названием...
В жизни мне сопутствовали сплошные тяготы и разочарования. Судьба с ранних лет была ко мне неблагосклонна, как, впрочем, и мой покойный родитель. Достаточно сказать, что благодаря его отцовской воле до недавнего времени мне приходилось зарабатывать на жизнь грабежом. Я возглавлял одну из многочисленных бандитских шаек Белирии. Мы опустошали караваны и грабили обозы купцов в пределах южного торгового тракта. Того самого, что сейчас проходит через королевство Гадсмит. Частенько случались столкновения с коллегами по ремеслу... Да и кое-кто из моих собственных разбойников иногда решал, что вполне мог бы занять место главаря банды. Надо ли говорить, что все эти честолюбцы давно мертвы.
Спустя некоторое время я вдруг понял, что для такой личности, как я, путь преступника слишком примитивен. К тому же бесконечные грабежи рано или поздно должны были завершиться плохо — нас непременно отловили бы и отправили на каторгу, а может, даже повесили. А потому, чтобы не закончить свои дни столь плачевно, я предпочел распустить банду и в одиночестве отправиться за исполнением собственного предназначения. Благо в голове моей к тому времени уже родилась блестящая идея, как я смогу обеспечить свое будущее и даже добиться полагающегося мне по праву рождения статуса...
Путь мой теперь лежал в королевство, чьи “достоинства” я имел несчастье оценить еще в детстве. Воспоминания о бывшем герцогстве Стерпор были пронизаны неприязнью к этому грязному, омерзительному месту. Помнится, когда тот давний визит завершился, я был безумно счастлив, воображал даже, что покидаю это место навсегда. Впрочем, где-то в глубине души я всегда знал, что мне придется однажды снова пересечь границы омерзительного Стерпора и в далеком будущем пытливый историограф прочертит фиолетовую линию моего перемещения через прерывистые красные, означающие границы герцогства, и глубокомысленно закивает седовласой головой.
От этой местности я ждал многого: рассчитывал, что она станет моим оплотом, что здесь я найду верных слуг и сподвижников, подготовлю военный плацдарм для дальнейшего продвижения на восток. Еще я питал смутную надежду заручиться поддержкой одного из моих омерзительных братцев...
Лошадь в очередной раз споткнулась, и я перевел ее на рысь. Клочья пены падали с усталой взмыленной морды. Впереди показалась деревушка — несколько деревянных домиков и колодец с длинным шестом... Нос мой уловил странный резкий запах, но я не придал ему особого значения. Мало ли как воняют деревушки по всей Белирии. Если принюхиваться к каждой, можно вообще остаться без ночлега и ужина. Подъехав ближе, я спешился, лошадь едва не падала, ее бока часто вздымались и опадали.
“Надо все-таки дать ей передохнуть. Может быть, даже окатить водой, чтобы немного пришла в себя. Пить ей, пожалуй, не стоит — слишком устала”.
Я оперся о край колодца и заглянул внутрь. Ведра не было вовсе, да и воды, похоже, тоже, зато на самом дне я различил пару ярких угольков — красные глаза какого-то существа смотрели на меня пристально, не мигая. Я вздрогнул, отскочил назад и внимательно пригляделся к домикам. Судя по всему, хозяева давно покинули свои жилища. Только сейчас я приметил, что створка одного из окон висит на одной петле и покачивается на ветру, издавая слабый скрип. Доски ближайшего ко мне крыльца прогнили, перила лежали рядом с лесенкой, их покрывал зеленоватый мох. А половина одного из домиков и вовсе завалилась, обнажив пустое пространство комнаты. Что-то там внутри привлекло мое внимание, я пригляделся и различил, что это часть тела, точнее посиневшая нога давно умершего человека. Странный запах, царивший в этой местности, стал для меня очевиден — это был запах разложившихся тел. Хозяева домов никуда не уехали, они были убиты.
Я поспешно вскочил в седло, но что-то заставило меня обернуться к колодцу. На сруб, быстро перебирая руками и ногами, вскарабкался вилис, точнее вскарабкалась, потому что у адского создания было почти совершенное женское тело, расплетенные белесые волосы длинными прядями висели за ушами. Вилис глядела на меня и облизывала растрескавшиеся губы. Должно быть, она давно ничего не ела.
“Бедняги, — подумалось мне, — теперь понятно, что произошло с жителями деревушки. Она убила их, выпотрошила тела и съела внутренности. Интересно, почему король Стерпора до сих пор не прислал сюда отряд королевской стражи, чтобы расправиться с этим созданием? Глядя на гладкий девичий живот и округлости маленьких плотных грудей, я странным образом ощутил возбуждение. Фигура у нее была самая что ни на есть аппетитная. Потом взгляд мой встретился с красными угольками ее звериных глаз, и возбуждение мгновенно прошло — теперь я ощущал только трепет и страх, который холодной рукой внезапно забрался мне за шиворот. Я резко хлестнул лошадь, но она не тронулась с места, а, повернув морду, завороженно глядела на адское создание, потом вздрогнула всем телом, фыркнула, так что из ноздрей полетели кровавые брызги, а из горла ее вдруг хлынул бордовый поток. Лошадка моя стала заваливаться на бок, и я едва успел отпрыгнуть в сторону. Вилисы имели странную власть над животными.
Я выхватил меч, намереваясь защищаться, но вилис накинулась на лошадь. Одним прыжком она преодолела разделявшее их расстояние и жадно присосалась к шее. Кровь из прокушенной артерии фонтаном брызнула ей в лицо, и она завизжала от восторга, все глубже вгрызаясь в теплое мясо. Ко мне вилис мгновенно потеряла всякий интерес. Наверное, выбирая между двумя мясными блюдами, она предпочла лошадь — в ней было куда больше крови.
Я посчитал лучшим поспешно кинуться прочь по дороге, ведущей к Стерпору, благо до столицы королевства оставалось совсем недалеко. Это расстояние я вполне мог преодолеть на своих двоих. Я оглянулся напоследок и увидел, что вилис тащит лошадь к колодцу. Как она будет запихивать массивную тушу внутрь, наблюдать мне совсем не хотелось. И куда смотрит королевская стража? — подумал я снова и прибавил шагу...
Как я уже говорил, судьба всегда была ко мне неблагосклонна, вот и весь долгий путь до столицы королевства Стерпор меня преследовали неприятности. Сначала меня пытались ограбить на постоялом дворе, но изощренное фехтовальное мастерство помогло мне быстро расправиться с нападавшими. Потом у меня начался приступ жуткой простуды, но благодаря хорошей наследственности и крепкому здоровью я быстро выздоровел. На меня напал гиппогриф, но врожденная реакция позволила мне мигом разрубить его напополам. Кровожадная вилис съела мою лошадь, невелика потеря — лошадь уже была загнанная. Одним словом, со всеми этими неприятностями я разобрался довольно легко. И уже представлял себя настоящим героем, которому не страшны трудности. Но вскоре мне суждено было разочароваться в своей самоуверенности. Венцом уготованных мне злым роком испытаний стало происшествие на базарной площади, когда я уже миновал городские ворота и бодро шагал по каменной мостовой, насвистывая веселый мотив. Как только я очутился на центральной площади и, улыбаясь во все лицо, принялся осматриваться, интересуясь в основном местными красотками нежели красотами, вокруг меня неожиданно возникла странная давка. Народ куда-то спешил и толкался, кто-то проговорил: “Да посторонитесь же вы!” С присущей мне отзывчивостью я постарался исполнить просьбу неизвестного и отошел в сторону. Давка мигом прекратилась, народ разбежался, и я оказался на площади в одиночестве. Тут же у меня возникли смутные подозрения, я схватился рукой за поясной ремень и понял, что тугой кошель, набитый золотыми монетами, безвозвратно исчез. О нем напоминали только две жалкие, перерезанные неизвестным злоумышленником веревочки, которыми кошель был прикреплен к поясу. Когда? Как? Кто мог это проделать с такой ловкостью и изяществом? Я принялся озираться с самым озадаченным видом. Потом понял, что недавняя толчея была организована специально. Как назло. я не заметил лиц негодяев.
Когда-то давно этот кошель мне подарила влюбленная в меня кокотка по имени Илона. У нее были желтоватые глаза и удивительно криво растущие зубы. Ее внешность не вызывала у меня больших эмоций, но подарки тем не менее она дарила что надо. Поэтому я общался с ней довольно долго. На кошеле Илона вышила мой вензель, изящно свитые буквы Д и В — Дарт Вейньет.
“Ну что ж, — подумал я, — если я лишился средств к существованию, значит, мне ничего больше не остается, как взяться за старое”. Не скрою, я бывал в ужаснейших ситуациях и весьма неприглядных местах, честность моя много раз подвергалась сомнению, и множество раз я подвергал ее сомнению сам. И все же всегда так неприятно вставать на этот путь — путь обмана и насилия. Оно несколько претит моему трепетному, отзывчивому сердцу. Подумать только, потомственный принц дома Вейньет вынужден добывать себе пропитание путем афер и грабежей”.
— День добрый всем, господа, — снимая с головы пыльную шляпу, я вошел в первую же попавшуюся мне на пути таверну, — и, конечно, дамы!
Унылые лица пьяных “господ” и безыскусно намазанные лица “дам”... Впрочем, дамы всегда дамы, даже такие...
Унылые лица пьяных “господ” и безыскусно намазанные лица “дам” повернулись ко мне, послышался хриплый кашель, но ни единого слова приветствия в ответ я так и не услышал. Глаза их были пусты, как и души... Ладно, что с них возьмешь? Я всегда говорил: “Если врожденной культуры нет — прививать ее бесполезно. Это может затянуться на века”. А откуда, спрашивается, взяться культуре в Стерпоре? Происхождение этого дикого, донельзя простого народца давно у всех на слуху. Когда мой покойный папаша основал здесь Академию наук, один из местных ученых выдвинул теорию, проливающую свет на культурные традиции жителей Стерпора. Оказывается, они произошли от обезьян. Как ему удается жить в Стерпоре, да еще и поддерживать свой авторитет, почему общественность до сих пор не заткнула ему рот, остается загадкой. Вообще говоря, странно даже, что ученый муж до сих пор цел. Нравы здесь царят такие, что за кружку светлого эля могут запросто выбить коренной зуб. Да что зуб, одному несчастному, выхлебавшему чужой эль, прямо у меня на глазах прищемили дверью детородный орган. Боже, как он кричал!
Если бы вы только знали, какую серьезную травму зрелище его страданий нанесло моему, только еще формирующемуся в те времена сознанию. Да уж, мой первый детский визит в Стерпор был весьма познавательным. Помнится, я в сопровождении королевской стражи шел по улице и наблюдал перебранку местных граждан, которые гортанно выкрикивали друг дружке грязные ругательства и оглушительно сморкались, зажимая одну из ноздрей. Меня прошиб холодный пот. “Неужели, — думал юный я, — и это есть народ, которым управляет папа?” Да, это был его народ. Народ короля Бенедикта, народ великой державы Белирии...
Дамы мною всегда интересовались, а потому, как только я присел за свободный столик, две из них почти подбежали — вот какое желание немедленно пообщаться я у них вызвал! Они придвинули стулья и, лукаво поглядывая на меня, устроились напротив. Одет я был весьма и весьма представительно. Короткие светлые штаны из мягкого холста — такого в Стерпоре не найдешь, рубашка свободного покроя с рукавами из темной замши — мне шили ее на заказ в Танжере, высокие кожаные сапоги и пурпурный плащ, на застежке которого поблескивал фальшивый самоцвет. Но попробуй догадайся, что он фальшивый! Самоцвет совсем как настоящий. В особенно тяжелые времена я пару раз даже закладывал его под видом настоящего — и выручал неплохие деньги. Потом камень ко мне возвращался, но деньги я уже успевал потратить. Дополняла картину широкополая шляпа. Она конечно, запылилась, но была еще охо-хо-хо как ничего! Бедняжки, должно быть, не знали, что одеяние не всегда соответствует благосостоянию, и любой бедолага в лохмотьях может быть богаче принца, особенно если он только что срезал у этого принца тугой кошелек.
О темные боги, поймать бы этого гадкого вора, который заставил меня вернуться на скользкий путь, насадить на вертел и медленно поджаривать под его громкие, исполненные неудовольствия крики...
— День добрый, — радушно сказал я.
Приветствия всегда были моей слабостью, за день я мог поздороваться с одним и тем же человеком десяток раз и совершенно не устать от этого. Мне кажется, приветствия сближают, примиряют людей, ты становишься ближе им, а они тебе. Когда ты их поприветствовал, они словно становятся на твою сторону. А сторонники в моем нынешнем положении были мне нужны до чрезвычайности. Они должны помочь осуществлению моих честолюбивых замыслов, а я, в свою очередь, помог бы им...
К столику медленно приблизился унылый хозяин с отвислыми ушами и вывернутой нижней губой. Ногами он шевелил очень нерасторопно. Возможно, в юности его поразило какое-нибудь жуткое заболевание из числа неизлечимых и навсегда изувечило беднягу. Впрочем, в болезнях я был не слишком сведущ, а нашего домашнего доктора заколол еще в возрасте шестнадцати лет, потому что противный старикашка вечно доставал меня криками: “Боже мой, Дарт, ты не вымыл руки перед едой..” Мой не в меру суровый отец, странное дело, разделял его нездоровые взгляды на гигиену, но, когда с доктором случилось несчастье, бранился недолго, а потом взял другого. Тот, узнав, что произошло с его предшественником, никогда не просил меня мыть руки и умываться ледяной водой по утрам, был со мной как никто любезен и даже заслужил мое искреннее расположение... К тому же новый доктор был весьма охоч до азартных игр, так что свое незначительное жалованье он всегда проигрывал мне а потом ходил за мной по пятам и канючил: “Дарт, ссуди старику еще один медячок...” И я ссужал, потому что у меня, как я уже говорил, отзывчивое сердце: должен же он был на что-то покупать светлый эль и наркотическую травку дурилку, которую, посмеиваясь, покуривал за амбаром. Эх, что и говорить, новый доктор был замечательный человек. Жаль, что потом он чрезмерно увлекся дурилкой, принял моего отца — короля Бенедикта за меня и завел свою обычную песню: “Ссуди старику медячок! Ну ссуди!” Бенедикт приказал ссудить лекарю из королевской казны двести плетей, которые тот не сдюжил, долго болел и с наступлением осени помер. Воспоминания навели меня на грустные мысли, и я тяжело вздохнул...
Как оказалось позже, хозяин таверны был подвержен заболеванию несколько иного рода: его жена появилась спустя мгновение, изо всех сил рванула его за уши, а потом принялась самым жесточайшим образом дергать его за нижнюю губу. Складывалось ощущение, что она играет на ней, словно губа была музыкальным инструментом. Мотив до меня не долетал, несмотря на то что я сидел совсем рядом, однако факт оставался фактом: женщина беспощадно помыкала мужем и активно использовала его не по назначению. Мой шикарный наряд и ввел ее в опасное заблуждение.
— Ах ты придурок! — заорала она. — Погляди только, этот господин вынужден дожидаться тебя целых полчаса, дубина!... Что вам угодно? — Ко мне она обернулась, волшебным образом переменившись, и даже голос у нее стал медовым.
— Яичницу с беконом, мяса, эля и хлеба, да побыстрее, я проголодался с дороги!
Я всегда говорил — наглость берет города. Так, похоже, здесь никто не собирался просить плату вперед. Мой честный и представительный вид всегда меня выручал... Помнится, раз в окрестностях Кадрата две бедные привлекательные девушки приняли меня за наследника местного престола. Я быстро договорился с ними, что подарю каждой по наследнику, который когда-нибудь сможет претендовать на трон Кадрата...
Жена хозяина таверны убежала выполнять заказ, а муж ее еще чуть-чуть потоптался на месте, шмыгая носом, а потом отправился восвояси.
— А нам эля, дорогой? — протянула одна из дам, в ушах у которой болтались круглые железные серьги. Я насмешливо поглядел на нее:
— Ты уверена, что в этом есть какая-нибудь необходимость?
— А то смотри, — она погрозила мне пальцем, — наш папочка итак уже к тебе приглядывается.
Я обернулся и в полумраке скудного освещения увидел одинокую фигуру за грязным массивным столом. Фигура сливалась со столом, толстые волосатые руки неподвижно лежали на полированной глиняными кружками поверхности. Обращали на себя внимание квадратная челюсть и поросячьи глазки. Они не мигая рассматривали меня. Сняв шляпу, я помахал ею:
— Мои приветствия.
Девушки закашлялись, потому что целая туча пыли поднялась в воздух и осела на их прическах.
Челюсть принялась что-то пережевывать, потом глазки потускнели, и голова нехотя повернулась в другую сторону.
— Хозяин! — заорал я. — Эля моим дамам...
— И покушать, — упрямо проговорила та, что была без сережек.
Я внимательно оглядел ее: на мой вкус, чересчур полновата. Кушать ей не следовало, если, конечно, она заботится о своей фигуре. Я не преминул донести до нее свои умозаключения. Она обиженно поджала губы:
— Думаю, что тебе все-таки придется познакомиться с нашим папочкой...
— И покушать моим дамам! — прокричал я.
Только не подумайте, будто я испугался. Просто осторожность еще никому не вредила. И потом, почему бы не угостить новых знакомых за счет заведения?..
По мере того как я набивал желудок и накачивался светлым элем, мне все больше начинало нравиться это дикое, королевство, где люди произошли от обезьян. Что касается новых местечек, то тут я предельно привередлив, редко какое радует мой взгляд, тем паче сердце... А тут такая расположенность ко всем и вся и, Пределы вас побери, соответствующий душевный настрой! Конечно, дело было в светлом эле, который туманил рассудок и заставлял меня представлять Стерпор местом самых широких возможностей, плацдармом для моего дальнейшего продвижения на восток...
Девочки пили, как скаковые лошади после забега, а их “папочка” через короткий промежуток времени, в достаточной степени наглядевшись на мою бьющую через край щедрость, пересел к нам. Мне сразу стало намного теснее, но я радушно улыбнулся ему, как и подобает вести себя особе королевской крови среди простолюдинов.
— Мои приветствия. — Я опять приподнял шляпу, в воздухе возникла новая туча пыли, и девочки снова зашлись кашлем.
— Хозяин, эля за счет этого. — Громила оглушил меня звериным рыком.
— Кстати, не успел представиться, меня зовут не этот, а Дарт...
— А я Сесил...
— Я Нана. — Девочки захихикали, продолжая поглощать подносимые кушанья и эль.
Не без опасений я заметил, что жадные хозяева решили, будто напали на богатого клиента, благодушного настолько, что он платит за всех. Они расставляли все новые и новые блюда, которые я вовсе не заказывал. А может, у них здесь так заведено — разводить приезжих на деньги? Настроение у меня стало портиться. Все-таки Стерпор не столь замечательное место, каким представлялось мне еще недавно, а грязное, отсталое королевство, и даже его столица не может похвастаться лоском цивилизованности и хорошим воспитанием подданных. Это же надо, я просто хотел зайти поесть и тут же встрял в неприятную ситуацию. Я сорвал с головы шляпу и принялся яростно ее выколачивать, после чего воздух так наполнился пылью, что дышать стало совершенно невозможно.
— Ты когда-нибудь чистишь свою шляпу? — сердито поинтересовался громила. Он жевал баранью ногу, и после моих действий стало отчетливо слышно, как что-то потрескивает у него на зубах.
— Бывает, — ответил я, разглядывая зал, — сейчас как раз подходящий случай.
Затем я водрузил шляпу на голову, туда, где ей и полагалось быть, и подмигнул ему. В ответ мой собеседник зашевелил челюстями куда активнее, а звериная морда его сделалась совершенно невыносимой — ее скривила гримаса неподдельной ярости. В поросячьих глазках, наверное, полопались сосуды, потому что они налились кровью и выглядели довольно болезненно.
— Эй, — сказал я, — у тебя что-то с глазами, я бы на твоем месте промыл их элем, выглядят так, словно вот-вот лопнут.
— Не твое дело, — проворчал “папочка”.
Поскольку я уже успел насытиться, хотя еда и напитки все не иссякали, я здраво рассудил, что настало время оценить обстановку и потихоньку убираться из таверны. Не вечно же тут сидеть, в самом деле. Я окинул зал опытным взглядом и заприметил двух вооруженных крепышей, скучающих у выхода, и еще одного у стойки бара. Все они были вооружены широкими плоскими мечами, а один чем-то, напоминающим арбалет, но конструкция его была такой допотопной, что за правильность своей догадки я не ручаюсь: может, это мухобойка или какая-нибудь другая крайне необходимая в подобных заведениях вещь.
В таких трудновоспитуемых областях, как Стерпор, в каждой таверне и на постоялом дворе, а также в мелких и крупных лавчонках охрана просто необходима, иначе обчистят хозяев за милую душу, да еще, чего доброго, перережут горло, чтобы не вздумали мстить. Дикий народ — дикие обезьяньи нравы.
Хозяева скрылись из виду, визгливый голос хозяйки доносился теперь с кухни, она за что-то отчитывала покалеченного ее тяжелым характером мужа. Пора было уносить ноги. Они не раз выручали меня из беды. Благодаря несчастливой судьбе бегством мне приходилось спасаться частенько, и, если бы не длина моих ног, кто знает, может быть, я давно уже стал бы короче на голову. Вот так ноги иногда помогают сохранить голову, а голова ноги. Об этом стоило поразмыслить на досуге. Вопрос почти философский. Но не сейчас.
— Хозяин! — крикнул я.
Вислоухий явился не сразу, но довольно быстро. Сама жизнь в лице суровой супруги учила его расторопности...
— Где у вас тут можно справить нужду? — спросил я и почувствовал укол совести: увидев, что я безвозвратно исчез, жена, пожалуй, совсем оторвет ему уши.
— Во дворе, — промычал несчастный, — там у нас есть нужное помещение.
— Я провожу. — “Папочка” поднялся, отряхивая руки, с которых капал густой жир.
Он подмигнул хозяину, и это навело меня на мысль, что они, вполне возможно, работают сообща и обилие блюд на столе — следствие их давнего плодотворного сотрудничества. Это умозаключение несколько успокоило мою обостренную совестливость по отношению к калеке.
— Не нужно волноваться за меня, я справлюсь сам... я делаю это давно и всегда успешно, не нужно судить по себе о физиологических возможностях других людей. — Я ободряюще улыбнулся великану, решительно отстранил его и, не оглядываясь, быстрыми шагами направился во двор.
Девочки, конечно, были хороши. То есть они были не слишком хороши, но для определенных дел, таких, например, как втирание мази в мою изрядно стертую седлом задницу, вполне могли бы сгодиться. Однако сейчас меня больше заботила собственная безопасность, хотя эль и большое количество пищи в желудке старались убаюкать всякую бдительность, они взывали: “Отправляйся на постоялый двор, найди комнату с кроватью и ложись-ложись — ложись, поспи — поспи — поспи...”
Охрана заведения нерешительно расступилась передо мной. Во дворе я расправил плечи, вдохнул свежий воздух и быстрыми шагами пошел прочь. Это оказалось легче, чем отнять монетки у слепого нищего. Оставалось только зловредно усмехнуться. Что я и сделал. Мой рот растянулся в улыбке. Я хмыкнул. Позади вдруг раздался сердитый окрик:
— Эй ты, а ну-ка подожди!
Брошенный через правое плечо взгляд уловил перемещения громоздкой фигуры преследователя. В ее очертаниях мною безошибочно был определен “громила, заменивший девочкам отца”.
— А, это ты, — я повернулся к нему лицом, — решил все-таки помочь, а девочек там оставил, как же твои дочки без тебя обойдутся?
— Ты что, франтик, — он тяжело дышал, наверное, ему пришлось за мной бежать, — я же говорил, что у меня очень длинные ноги, — ты вообще собираешься платить за обед?
— Премного благодарен, что ты оценил мой костюм, подчеркнул мое умение изящно одеваться, — я чуть поклонился, — но о каком таком обеде ты говоришь? Я на строгой диете, не ел три дня и не буду есть, по меньшей мере, еще три. Мой доктор не велит, да и проблемы с лишним весом замучили. Тебе бы вот тоже не помешало скинуть несколько кило...
Он резко надвинулся на меня и ухватил за ворот рубашки. Запахло луком и гнилыми зубами. Я легким движением выхватил из ножен меч и резко кольнул его в пузо. Этого верзила не ожидал. Он отскочил, словно ужаленный, впрочем, он и был немного ужален. Заворчав, “папочка” потащил из заплечных ножен меч настолько длинный, насколько длинным вообще может быть холодное оружие. Доставал он его очень долго. Попробуйте извлечь из ножен длинный-предлинный меч, если у вас короткие руки, — и вы поймете, насколько это непросто. Для этого сложного маневра ему пришлось даже немного присесть. Он кряхтел и мучился. Если бы я пожелал, то мог бы воспользоваться моментом, чтобы покончить с ним. Но я никуда не спешил, все время, пока он тащил из ножен меч, я ожидал, испытывая некоторое любопытство: мне было интересно, что он намеревается предпринять. Неужели хочет вступить со мной в поединок?
Негодяй, наконец, справился с мечом, прыгнул вперед и сделал настолько неуклюжий выпад, что мне стало за него мучительно стыдно. Я легко парировал удар и следующим движением вонзил острие прямо в его широкую грудь. Потом вырвал меч и отпрыгнул в сторону. “Папочка” захрипел, закрыл рану ладонью, но кровь все равно просачивалась сквозь толстые пальцы, растекалась по его темным одеждам, тяжелыми каплями падала на черную землю. Потом он рухнул вперед и приложился о землю лицом, его нос издал сухой хруст при соприкосновении с почвой. Я даже вздрогнул, представив, что такое может произойти со мной.
Бедняга, он совсем не умел фехтовать. Против потомственного принца дома Вейньет, которому давал уроки искусства мечников сам Габриэль Савиньи, у него не было никаких шансов. Разве что я сам решил бы покончить с собой, но я никогда не питал склонности к суициду. Напротив, тяготы и лишения, которым подверг меня мой почивший родитель, укрепили меня, внушили истинное жизнелюбие, склонность к великой радости только от той мысли, что я живу...
* * *
Сим посланием я уведомлю (зачеркнуто), уведомле (зачеркнуто) уведомляю Вам, что какой-то неизвестный без денег покармился в таверне, а патом савершил убийство на улеце рядом... Личность убитого пока не апознана... И убивца тоже... Все на месте гаворят, что они его не знают.
Записка сержанта роты охранения порядка в столице Стерпора
Атуна Лепира начальнику королевской стражи Зильберу Ретцу
ГЛАВА ВТОРАЯ
В ней рассказывается о том, как надо заводить друзей (не путать с пособием Айвана Суссана “Куда заводить друзей” и Лба Вессерийского “Как разводить врагов”)
Я пошевелил тело ногой. Сомнений не оставалось. Я убил несчастного. Впрочем, стоило озадачиться вопросом, а был ли он несчастным? Вовсе нет. Скорее всего, он был очень счастливым мерзавцем. Такие типы обычно получают искреннее удовольствие от жизни. Особенно если им удастся сделать какую-нибудь гадость честному, благородному человеку. День не удался, если никто не ограблен, не унижен и не раздавлен. Радующийся каждому дню негодяй, преступник и вымогатель! Поделом же ему. Поделом.
Поразмышляв так некоторое время, я окончательно убедился в том, что поступил исключительно правильно. Он несомненно заслуживал смерти. Я поправил съехавшую шляпу и подергал серебряную серьгу.
У меня это уже вошло в привычку: убью кого-нибудь или только соберусь убить — и обязательно подергаю. Отвратительная привычка. Но избавиться от нее я не мог. Точно так же один из моих братьев, Лювер, не мог избавиться от привычки все время накручивать локоны на указательный палец. Чего только не предпринимал наш отец, чтобы избавить его от этой ужасной напасти: дал воспитателям полномочия бить его по рукам линейкой, если они заметят его за этим неподобающим потомственному принцу занятием; запирал его в темной комнате; приглашал докторов, которые разводили руками; несколько раз Лювера даже стригли наголо, но стоило волосам отрасти — и он снова брался за старое.
В конце концов король оставил попытки спасти своего младшего сына от позора. “Пусть делает, что хочет!” — изрек Бенедикт Вейньет и отправился на охоту, где зверски убил двух кабанов, оленя и ни в чем не повинную и совершенно непригодную в хозяйстве белочку.
С тех пор Лювер безнаказанно занимался этим каждый божий день, с утра до вечера. Сидел и крутил волосы на палец, руки его при этом нервно подрагивали. “Патология, — сообщали Бенедикту врачи, — нервический кризис”. Впрочем, этот диагноз можно было применить ко всем без исключения моим братьям. Так или иначе, каждый из них имел какой-нибудь врожденный недуг, определенную патологическую черточку, которая со временем развивалась в маниакальную страсть, прогрессировала и делала существование окружающих буквально невыносимым.
Братья все то время, что мы находились вместе, раздражали меня донельзя, но, будучи от природы человеком сдержанным, хотя и склонным время от времени к убийству отъявленных мерзавцев, я терпеливо сносил общение с родственниками. Несмотря на мою наименее патологическую природу, я тоже имел разнообразные пристрастия, от которых совершенно не мог избавиться. Убийства негодяев, например, случались постоянно, а еще у меня была особая склонность к светлому элю, женскому полу, ну и целый ряд мелких привычек. В том числе описанная выше — в моменты крайнего раздражения я дергаю себя за серьгу.
Серьгу я, кстати, купил на ярмарке, когда мне было всего пятнадцать. Мой самый старший брат Дартруг — тот еще упрямец, абсолютный маньяк, скажу я вам, — полез на высокий ярмарочный столб за сапогами, а хозяин ярмарки, узнав, что это один из принцев Вейньет и что он желает именно ЕГО сапоги, стоял внизу и яростно аплодировал. Его хвалебные крики разносились над толпой звучно и одиноко. Граждане Центрального королевства наблюдали за истеричной овацией хозяина ярмарки молча. Хозяин продолжал аплодировать и кричать до тех пор, пока Дартруг не спустился и не ударил его в глаз, — он всегда был очень вспыльчив и нередко пускал в ход кулаки. Затем мой старший брат принялся орать на несчастного, что тот испортил ему все удовольствие от лазанья по столбу. Хозяин ярмарки от ужаса побледнел и, чтобы загладить свою вину, стал всучивать Дартругу всякие безделушки за бесценок. Тогда-то я, как всегда вовремя, подсуетился и приобрел у него за пару медяков массивную серебряную серьгу. Причем я едва отбился от Дартруга, который бешено кричал на меня: “Верни, верни этому идиоту его проклятую серьгу!...”
С тех пор серьга украшает мое левое ухо и со временем превратилась для меня в почти священный предмет, фетиш — не представляю себе, чтобы я когда-нибудь с ней расстался. Я отдам ее кому-нибудь, если только этот кто-то заберет ее вместе с ухом, но, надеюсь, этого никогда не произойдет — все же ухо, а тем более левое, мне до чрезвычайности дорого...
Отец помнится, с большим неудовольствием отнесся к моей обновке. Он приказал мне немедленно снять “эту гадость”, но, когда я выказал яростное неповиновение, он поразмыслил и решил, что серьга — это все же лучше, чем иные пагубные пристрастия его сыновей. Как я уже говорил, у братьев их было в избытке. Чтобы смириться с изменениями в моем облике, Бенедикт Вейньет вновь отправился на охоту, где подстрелил кабана, рябчика и, по случайности, одного из загонщиков. Смерть слуги вполне примирила отца с серебряной серьгой и вернула мне его расположение...
Если бы я только знал, к чему меня приведет расположение отца, я всеми силами старался бы заслужить его горячую ненависть. Здравое сознание порой покидает пожилых людей, несмотря на то что в зрелом возрасте они были вполне сообразительными. Впрочем, возможно, сейчас я несправедлив к отцу и в моих рассуждениях о дряхлении его рассудка сквозит жестокая обида...
Предавшись воспоминаниям, я совсем забыл о времени, а между тем следовало спешить. В этом отсталом королевстве стража законности работала весьма оперативно. Отчасти благодаря рвению и любви к своей профессии начальника королевской стражи Зильбера Ретца. Он, конечно, не в силах был раскрыть и предотвратить все преступления, совершавшиеся на столичных улицах, но за наградное золото стража старалась изо всех сил. Порой, если преступление не удавалось быстро раскрыть, хватали невиновных. Это случалось обычно, когда несчастье приключалось с одним из известных людей города и раскрытие преступления было необходимо для поддержания престижа власти. В Стерпоре стражу законности заслуженно называли “королевские псы”. Они хватали и сажали, отправляли на рудники или чинили расправу на месте. Последнее особенно нравилось королю, потому что в этом случае преступник обходился казне почти бесплатно — содержать в тюрьме его было не нужно, а нужно только пригласить могильщиков, которые за несколько медных монет закопают бедолагу где-нибудь за городскими стенами. В общем и целом действия “королевских псов” зависели от обстоятельств. Обстоятельства сейчас явно складывались именно так. Впрочем, будем честными, они всегда складывались против меня.
Быть отправленным на рудники или нашинкованным алебардами, как квашеная капуста, я не хотел, а потому аккуратно вытер меч об одежды убитого и огляделся по сторонам — к счастью, поединка никто не видел, улица была пустынной. Значит, мне удастся уйти без шума, не преследуя свидетелей. Я убрал меч в ножны и стащил с мизинца “папаши” крупный серебряный перстень с черным квадратным камнем — забирать боевые трофеи никогда не казалось мне чем-то недостойным. Перстень я надел на безымянный палец левой руки — он пришелся точно впору, и торопливо зашагал вдоль ряда скособоченных деревянных домиков в поисках чего-нибудь хотя бы отдаленно напоминающего постоялый двор. Хороший перстень, строгий и элегантный. Должно быть, изготовлен опытным ювелиром. Я покрутил рукой, любуясь сверкнувшим на солнце камнем. Черный кварц, надо думать. В случае чего перстень можно будет заложить и выручить за него немного монет.
Дома в Стерпоре стояли плотно, стена к стене. Из-за того что земля была королевской собственностью и за нее надо было платить, а небо не облагалось налогом, все дома были многоэтажными, уродливыми, налепленными друг на друга в абсолютном беспорядке, второй этаж нередко разрастался и нависал над улицей болезненным, странным образованием. Были дома, первый этаж которых был сложен из камней, а второй напоминал дощатый сарай, между прибитыми в беспорядке досками торчали кучи сена, из некоторых особенно крупных дыр выглядывала коровья, лошадиная или ослиная задница, обильно сыпался прямо на мостовую бурый навоз, шлепали вонючие лепешки.
От засилья этого ужасающего архитектурного буйства складывалось впечатление, что строители в бывшем герцогстве Стерпор работали, только уже очень сильно приняв на грудь. Поддерживали надстройки небрежно обтесанные деревянные столбы. Вид у них был не самый надежный. С непривычки я даже стал опасаться, как бы меня не пристукнуло где-нибудь рухнувшим вторым этажом, и старался держаться поближе к центру улицы. Идти по центру было не только безопаснее, но и намного чище. Еще чего доброго ткнешься в какой-нибудь коровий зад, и он обдаст тебя свежей порцией экскрементов...
Завернув за угол, я внезапно наткнулся на какую-то девицу. Она прятала лицо, укутавшись с головой в капюшон, и шла, низко склонив голову. При таком способе перемещения она вряд ли что-нибудь различала впереди, так что в нашем столкновении я был повинен лишь отчасти. Поскольку поворачивал я стремительно, то врезался в нее со всего размаху. Она ткнулась склоненной головой мне в грудь, вскрикнула и подняла глаза. На меня глянуло совершенно очаровательное личико — вздернутый веснушчатый носик и огромные светло-зеленые глаза. Личико обрамляли пряди светлых волос, они немного выбились из-под капюшона, когда их обладательница взглянула на меня. Наверное, ее постигло какое-то горе, потому что плечи красавицы чуть подрагивали, а в прекрасных глазах стояли слезы. Может быть, именно поэтому ее грустный взгляд поразил меня в самое сердце.
— Прошу прощения, я вас не сильно ушиб? — спросил я и улыбнулся.
Она оказалась весьма неприветливой особой: вместо того чтобы ответить что-нибудь подходящее моменту, кивнула мне, принимая мои извинения, обошла меня и направилась дальше.
— Боже, какая красотка, — пробормотал я и хотел было пойти за ней, чтобы выведать, что у нее произошло, когда мысль о том, что сейчас, наверное, не самое подходящее время, чтобы ухаживать за дамочками, остановила меня. Я немного задержался, с сожалением поглядел ей вслед, потом развернулся и пошел дальше сквозь хитросплетение грязных улочек — искать местечко, где можно было бы отдохнуть после дальней дороги.
Проблуждав по Стерпору еще некоторое время, я, наконец, вышел к домику с надписью “Постоялый двор Руди Кремоншира”. То, что нужно. Унылое, старое, плохо покрашенное здание не привлекало лишнего внимания. К тому же граничило оно с конюшней и кожевенной лавкой. Канава с нечистотами здесь расширялась и пересекала улицу. Вонь вокруг стояла невообразимая. И от конюшни, и от кожевенной лавки несло премерзко. Вряд ли кто-то захочет сюда сунуться: под сводами этого кошмарного места я могу чувствовать себя в полной безопасности.
К моему удивлению, оказалось, что “Постоялый двор Руди Кремоншира” — место весьма популярное и получить здесь комнату не так-то просто. Наверное, укрыться от постороннего внимания хотел не я один.
Я вошел внутрь, приблизился к стойке и позвонил в заржавленный колокольчик, на звук которого поспешно явился длинный хозяин в холщовых штанах и неоднократно латанной рубашке. У него было совершенно непонятное выражение лица, а светлые глаза казались безжизненными.
— Мне нужна комната. — Я смерил его суровым взглядом.
— К сожалению, сейчас нет ничего подходящего... — Он подобострастно приложил руку к груди. — Рад бы помочь, но... у нас совсем нет мест для таких важных особ, как вы...
— Ничего, мне сойдет что попроще, я на редкость неприхотлив.
— О я понимаю, но боюсь, что мне совсем нечего вам предложить... — Серое лицо стало отвратительно жалким. — Все места заняты, абсолютно все.
— Дай-ка сюда книгу постояльцев. — Я начал подергивать серьгу, если бы он знал, что это означает, наверняка грохнулся бы в обморок.
Хозяин постоялого двора полез куда-то под стойку, некоторое время копался там, а потом выдал мне толстую тетрадь в кожаном переплете:
— Вот, у меня все записано.
Я изучил содержание тетради. Он не врал: все комнаты действительно были заняты, напротив каждого из номеров были проставлены имена постояльцев.
— Ага. Леди Престон, — прочел я. — Как думаешь, она меня не примет?
— Она-то, может, вас и примет, — хозяин задумчиво покачал головой, — но ей около девяноста лет...
— Жалость какая, — огорчился я, — леди Престон отпадает. Забота о старушках не входит в сферу моих увлечений. А это кто такой, Кар Варнан? У него есть лошадь?
Это был старый, давно проверенный способ добывания лошадей: стоило лишь поссориться с владельцем, и лошадь переходила к победителю короткого поединка. К тому же, лишившись телесной оболочки, Кар Варнан освободил бы для меня комнату. А на призраков я давно махнул рукой. Он летал бы надо мной спящим и выкрикивал слабым голоском (а у них на редкость слабые голоски): “Ты убил меня из-за комнаты и лошади, грешник!”, а я бы лишь вяло отмахивался, не раскрывая сонных глаз, и отмахивался, переворачиваясь с боку на бок, и отмахивался, посапывая во сне, а к рассвету он сам растворился бы с первыми петухами, сделав на бесцветном лице жалкую-прежалкую мину.
Мои раздумья были прерваны самым бесцеремонным образом. На левое плечо вдруг упало нечто донельзя тяжелое и громоздкое. Я скосил глаза и увидел, что это волосатая кисть руки, но, поскольку она была нечеловеческих размеров, я начал всерьез опасаться, что она принадлежит косматому монстру из тех, что нападают на путников высоко в горах и глухих лесах. Но я все же был в городе. Среди деревянных и каменных построек. Неподалеку располагался дворец местного герцога, ставший сейчас резиденцией моего брата — короля Алкеса. По улицам шныряли “королевские псы”. Откуда здесь взяться лесному монстру? Я осторожно стряхнул массивную ладонь и медленно, чтобы не раздражать незнакомца, повернулся. Передо мной стояло странное существо, выглядело оно как человек, но было настолько велико, что заставляло сомневаться в своем истинном происхождении. Лицо у гиганта было плоское и глупое, однако добродушное, ростом он превосходил меня на две головы, хотя я на свой рост никогда не жаловался. Из-за его левого плеча выглядывала рукоятка двуручного меча. “Он что, таскает повсюду двуручный меч? — пронеслось у меня в голове. — Но это же просто невозможно”. Тем не менее факт оставался фактом, я стоял лицом к лицу с настоящим великаном, и двуручный меч, обычно притороченный к луке седла, он использовал как обычное оружие, которое можно запросто носить с собой. Впрочем, его габариты вполне позволяли ему обходиться с мечом таким образом.
— Ты искал Кара Варнана? Кар Варнан — это я! — Существу явно не понравилось упоминание его имени всуе: лохматые ноздри шумно раздувались, а на скулах ходили желваки.
Надо было действовать незамедлительно.
— Кар, бог ты мой! — завопил я так, что хозяин постоялого двора за моей спиной даже вскрикнул, затем я со всей сердечностью, на которую был способен, принялся обнимать великана. — Старик Кар... Я все-таки нашел тебя! Сколько дней и ночей! Сколько деревень и городов я обошел, пока не наткнулся на тебя здесь, в этом крысином углу.
В первый момент монстр опешил и с сомнением отодвинулся от меня. Лицо его отразило непонимание, потом он засопел и растерянно улыбнулся. Я стукнул его по плечу: “Старина! Сколько лет не виделись... Боже ты мой... Сколько лет”. Тут важно было многословие, надо было оглушить его криком, совсем запутать, огорошить. Он видимо, совсем уже по-приятельски решил мне ответить на похлопывания по плечу и, когда я отстранился, проломил ладонью дубовую стойку. Хозяин гостиницы в самых расстроенных чувствах закричал:
— Эй-эй-эй! Господа хорошие, да что же вы такое со мной делаете?!
— Ты разве не видишь, смерд, — яростно крикнул я, ткнув в него указательным пальцем, — старые друзья встретились после многолетней разлуки!
Я швырнул кожаную тетрадь на сломанную стойку.
— К дьяволу комнату, я остановлюсь у своего друга. Как, Кар, ты оказался в этом пристанище тараканов? Как тебя занесло в Стерпор? Ты должен мне все-все-все рассказать. Непременно.
— Я... — начал он что-то говорить, но я опередил его:
— Великолепно, что мы теперь вместе, вот уж не думал, что найду тебя... Надо же, ты в Стерпоре. И теперь ты мне непременно поможешь. Ты, кстати, не против, что я немного поживу у тебя?
— Эээ... Ну, я...
— Вот и прекрасно... Боже мой, Кар, дружище! — проорал я, стремительность слов и действий была такой, что великан не успевал осознать, что он видит меня впервые в жизни. — Пойдем в какой-нибудь укромный уголок, пропустим по стаканчику...
— Ну-у, — промычал мой новый знакомый, — вообще-то я собирался пойти на базарную площадь...
Воспоминания о базарной площади, где у меня украли именной кошель, заставили меня нахмуриться...
— К дьяволу базарную площадь! В Нижние Пределы ее!
Я стремительно вышел на улицу, выкрикивая:
— Надо же, Пределы тебя побери, дружище, сколько лет сколько зим, и такая встреча, вот уж не ожидал!!!
Великан вывалился следом за мной, на его лице было написано напряжение. Похоже, в его мозгу шла тяжелая работа: он мучительно пытался вспомнить, где и когда мог со мной познакомиться...
— Эээ, я знаю одно местечко... — проговорил Кар Вар-нан.
— Отлично!
Я поднял руку, чтобы хлопнуть его по плечу, но потом вспомнил пробитую стойку и решил не рисковать: чего доброго, опустит свою пятерню на мое предплечье и поломает его в нескольких местах. Я с опасением покосился на его массивную фигуру. Вышагивал Кар Варнан, слегка переваливаясь из стороны в сторону, массивные кулаки при этом взлетали вверх и опускались вниз.
Мы стремительно шли по улице и вскоре оказались вблизи того местечка, где совсем недавно я совершил небольшой подвиг, избавив “дочек” от отвратительнейшего “папочки”.
— Нет, нет, только не туда! Там подают очень плохой эль, — я махнул рукой в обратную сторону, — омерзительнейший эль, хуже не пил, чем-то напоминает морковный сок.
— Да? — удивился Кар Варнан. — Морковный сок? Хм, не замечал... Ну хорошо, я знаю еще одно неплохое местечко, правда, там собираются “королевские псы”, и мои друзья говорят, что нормальные люди туда не ходят, но если не привлекать лишнего внимания... Мне там нравится, я и сам хотел быть королевским стражем. У меня мечта такая, — простодушно добавил он, — ты только не подумай чего плохого...
— Да я и не думаю, пошли, мы постараемся вести себя незаметно, — заверил я Кара Варнана, а про себя подумал, что мне действительно не стоит привлекать лишнего внимания: помимо того, что я совершил убийство, персоной я все же был весьма и весьма известной. А ну как кто-нибудь узнает меня в лицо — шум тогда поднимется невообразимый.
Мы свернули на боковую узкую улочку и пошли по ней.
— Что-то я все не могу припомнить, где это мы виделись. — Варнан глядел на меня своими синими глазами чуть навыкате и добродушно улыбался.
— Припоминай, припоминай, — я рассмеялся и погрозил ему пальцем, — грех забывать старых надежных приятелей.
Мой новый знакомый принялся скрести затылок. Делал он это так энергично, что до меня доносился сухой скрежет. Выражение крайнего недоумения делало его лицо совершенно идиотическим. Я с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться, настолько веселило меня наше “старое” знакомство... Тугодум Варнан, судя по всему, даже испытывал некоторую радость от встречи со “старым другом”. Правда, осознание того, что он этого друга не помнит, и тяжелейшие усилия, которые он прилагал, напрягая память, делали его чуть менее счастливым... И тем не менее он посмеивался, время от времени хлопая себя по ляжкам, и кидал на меня полные радости взгляды. Мне даже стало его немного жалко — простак так легко поддавался обману.
Наконец мы дошли до кабачка, который располагался в самом конце улицы. Возле его дверей лежал, раскинув руки, какой-то пьянчужка. Перешагнув через неподвижное тело, мы вошли внутрь.
— Это Вупи, — пояснил Варнан, — он все время здесь лежит, хозяева специально наливают ему крепкого эля, он каждый день приходит с утра, эля выпьет и падает возле дверей...
— Это что, привлекает посетителей? — спросил я.
— Ну да, — Варнан согласно закивал, — я и сам бы хотел со временем открыть питейное заведение, вот это дело мне по душе. Почти так же здорово, как быть королевским стражем. С Вупи я уже поговорил, он согласен у меня работать, ведь я буду его не только поить, но еще и кормить...
— Щедро, щедро, весьма щедро, — одобрил я его, — но тебе не кажется, что если ты будешь всех кормить, то вскоре разоришься.
— Да, ты так считаешь? — Два синих глаза уставились на меня, мои слова зародили у него сомнения.
— Конечно, глядя на Вупи, могу тебе сказать, что есть ему, в общем-то, ни к чему...
— Это да. — Варнан толкнул дверь, и мы вошли внутрь. — Однажды я видел, как он ест. Отвратительное зрелище. Это может только оттолкнуть посетителей... А так, на мостовой у входа он выглядит весьма привлекательно... Только сюда все равно кроме королевских законников редко кто заглядывает.
Он задумался ненадолго... Потом лицо его просветлело.
— Кажется, я тебя где-то видел, — сказал он, — мне сразу показалось, что видел, но я сильно сомневался...
— Да?
— Да... Но теперь я точно уверен, что я тебя где-то видел. Это значит только одно.
— И что же это значит? — напряженно переспросил я.
— Ну как же, — удивился он, — если я тебя где-то видел, это значит, что я тебя знаю.
— А, точно, — откликнулся я, — значит, ты меня знаешь. Вот здорово.
— Да, я тебя знаю, — повторил Варнан и широко улыбнулся, обнажая ряд белых выщербленных зубов.
Публика в заведении мало отличалась от той, что я наблюдал на улицах Стерпора: те же грубые, словно вырубленные топором лица, те же пустые глаза. Отличие составляли только доспехи на некоторых, сваленные в беспорядке в углу шлемы с выбитыми на них гербами Стерпора и алебарды, поставленные возле дальней стены. Пьяные выкрики раздавались то тут, то там, привычное гудение захмелевших голосов наполняло зал.
Мы прошли, уселись за ближайший свободный столик и заказали себе по паре кружек светлого эля. Его принесли почти мгновенно. Эта таверна мне нравилась куда больше, чем та, в которой к моему столику подсели нахальные дамочки, а, потом и их дружок-вымогатель. Белые шапки пены переливались через края глиняных кружек и стекали на стол.
— Ну, за встречу, — радостно сказал я.
Мы подняли кружки и сделали по хорошему глотку. Варнан собирался отставить свою, не допив, но я остановил его.
— Ты что это? — поинтересовался я. — Так не годится — у нас за встречу пьют до дна... Ты что, забыл, что ли?
— Помню, — откликнулся он немедленно. Мы опрокинули кружки и с громким стуком поставили их на стол.
— Тсс, — сказал я, внезапно спохватившись, и приложил палец к губам, — не будем привлекать лишнего внимания.
— Это точно. — Он подозрительно огляделся кругом, но королевские стражи, казалось, не обращали на нас ровным счетом никакого внимания.
Через некоторое время наше общение стало куда более живым.
— Итак, как протекала твоя жизнь, Кар, все те годы, что мы не виделись? — поинтересовался я, откидываясь на спинку деревянного стула.
— Ну... — начал он, — вот познакомился тут год назад с одной девицей из Стерпора... она решила, что нам надо пожить с ней вместе у нее... Ну, тут то есть... Я поначалу-то не хотел никуда ехать. Куда я, говорю, отсюда поеду... Я тут при делах, в общем-то, да и урожай неплохой собираю... — тут он спохватился, что сболтнул что-то лишнее, и с сомнением поглядел на меня... — ну, в смысле, мне там неплохо так было... Ну вот, а потом там неприятности начались, а она еще говорит, что тут моя мечта может осуществиться, ну это, в королевские стражи записаться, я собрался сразу, значит, отправился с ней, пожили тут немного. Ну, со стражами у меня как-то сразу не задалось. А она вдруг однажды и говорит мне: “Не знала, что ты такой лентяй, жить я с тобой больше не хочу, а хочу жить вот с этим вот господином — он хороший, трудолюбивый, да и вообще, намного умнее тебя...”
— Что, прямо так и сказала? — Я отхлебнул из кружки и с мнимым сочувствием покачал головой.
— Да, — он вдруг громко всхлипнул и занес кулак над столом, — вот сволочуга...
Я слишком хорошо представил, что произойдет, если его пудовая конечность опустится, и стремительно перехватил его руку.
— Э-ге-ге, — вкрадчиво сказал я, — не стоит унывать из-за таких пустяков.
— Пустяков?! — громко вскричал он. — Да я УБИЛ ИХ НАСМЕРТЬ!
В таверне вдруг смолкли голоса, и стало очень тихо. Я отчетливо услышал, как в подставленный трактирщиком глиняный кувшин переливается эль, как тяжело и сипло дышит Кар Варнан, потом покашлял в кулак и пробормотал:
— Ну, убил и убил, зачем же так кричать...
Кар Варнан, похоже, и сам сообразил, что его поведение только что было не слишком разумным. Он приподнялся, хихикнул, сел на место, снова хихикнул, икнул и громко, так чтобы все слышали, проговорил:
— Пошутил...
Все облегченно вздохнули, обернулись к своим столикам, и попойка пошла своим чередом, послышался гул голосов, стук кружек и выкрики: “Эй, мне еще пару светлого!...” Я вздохнул с заметным облегчением и отпустил рукоятку меча. Начнись здесь заварушка, у нас было бы мало шансов выбраться наружу. Чтобы немного успокоиться, я отпил сразу половину кружки. Эль мгновенно разбавил мою настороженность изрядной долей расслабленности.
— А как ты жил все эти годы? — поинтересовался Варнан.
— Особенно и рассказывать нечего, — деланно махнул я рукой, — в общем-то все как обычно, ну ты знаешь...
— Как обычно? — переспросил Варнан.
— Ну да, ты лучше расскажи, что с тобой было потом, — попытался я снова перевести разговор на него.
— Когда — потом?
— Ну, потом, после этого...
— Чего — этого?
— Ну, этого. — Я неопределенно махнул рукой, потому что не знал ничего из жизни великана, за что мог бы уцепиться.
— А-а-а, после того как я УБИЛ ИХ НАСМЕРТЬ?! — вдруг громогласно выкрикнул окончание фразы Варнан, снова привлекая к нам внимание, должно быть, это событие в его жизни действительно сильно задевало его за живое. Упоминая о происшедшем, сдерживаться он не мог.
На сей раз наступившая в заведении “королевских псов” тишина была куда напряженнее. В ней остро ощущался металл и глубокая настороженность сильно выпивших служителей закона. В их взглядах и тягостном молчании отчетливо звучали вопросы: “Кто эти двое? Случайно, не преступники ли они?” Теперь пришло мое время что-то делать. Я аккуратно отъехал на стуле от стола, стараясь не потревожить ни одного из стражей, сидевших за моей спиной. Потом мы медленно встали и, сопровождаемые всеобщим молчанием и подозрительными взглядами, вышли на улицу. Шли мы спокойно, не торопясь. За нами никто не последовал. Может быть, все решили, что не стоит связываться с таким монстром, как Кар Варнан. А может, просто не захотели портить вечер. В конце концов, они были не на службе, а спокойно расслаблялись в таверне после тяжелых трудовых будней. Впоследствии я долго думал об этом и пришел к выводу, что, наверное, нам просто повезло.
— Пока, Вупи, — бросил Варнан через плечо. Пьянчужка на мостовой едва заметно пошевелил пальцами босых ног.
— Откликается, — радостно сказал Варнан и совсем по-детски улыбнулся.
Положительно, этот великан вызывал симпатию. Конечно, он был неимоверно туп, но зато добродушен. К тому же при своих внушительных габаритах и хорошей управляемости — тогда я еще не знал о его стойком упрямстве — он мог сослужить отличную службу короне, той самой, что когда-нибудь мне предстоит надеть на голову.
В том, что все произойдет именно так, и никак иначе, и рано или поздно я стану королем, я уже не сомневался.
* * *
Дорогой Кугель,
ну, как ты там без меня? Справляешься ли? Все ли в порядке с хозяйством? Все еще строишь свои странные боевые машины? Как твоя скотина-то? Не отелилась ли Люсильда? И как твоя дражайшая супруга Брошка... Ой, извини, кажется, я слегка напутал в именах. Видит бог, не по злому умыслу. Во время моего последнего визита они действительно показались мне несколько похожими. Как твоя Люсильда? Еще не родила? А то с оказией, может, пришлешь теленочка?
А у нас дела что-то не очень. Народ в Стерпоре совсем обнищал, на улицах, знаешь ли, все больше шарятся лихие людишки. Намедни ко мне решил один такой поселиться. Сначала долго изучал книгу постояльцев, а потом вроде как друга встретил. Тот у меня давно уже жил и был на особом счету — по всему видно, что темными делишками в городе занимался. Они немного пообнимались, а потом этот второй кэ-э-эк даст — и проломил своей пятерней дубовую стойку, ту самую, помнишь, что мы еще с отцом ладили...
Ох, стоечка моя, стоечка. Вот пишу про нее — и прямо слезы на глаза наворачиваются... Да как же такое может происходить в самой столице нашего славного королевства? И главное — вычесть с этих головорезов деньги за ремонт стойки никак не представляется возможным. Если бы ты видел их лица, тебе сразу бы все стало ясно.
Так что, Кугель, я постоянно хожу по краю. Стерпор стал походить на отхожее место для всякого сброда, не знаю, сколько мне еще отмерил Бог, но чую, что, если так и дальше будет, скоро по миру пойду... С тех пор как наш король Бенедикт приказал долго жить, а Стерпор сделался королевством, житья не стало от разбойников и убийц...
Приезжай, разлюбезный брат Кугель, сам посмотришь на это безобразие... У вас в провинции небось такого не творится. Привози с собой телочку и непременно захвати супругу Брошку.
P. S. Имена, ты, наверное, уже понял, я путал специально — в надежде тебя рассмешить.
Письмо владельца постоялого двора Руди Кремоншира
брату Кугелю Кремонширу, на юг Стерпора
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
В ней рассказывается о том, что быть любимым сыном короля вовсе не так хорошо, как многим представляется
Наверное, настало, наконец, время подробнее объяснить, зачем я, собственно, появился в Стерпоре. Ведь это королевство не отвечало моим требованиям к культуре, цивилизованности, благам, которые дарит нам цивилизация, и даже к элементарной гигиене.
Гигиена, в сущности, довольно неплохая вещь. Впрочем, я понял это уже в зрелом возрасте, когда убиенный мною старичок-доктор много лет лежал в могиле. Осознав, что в определенный момент я поступил опрометчиво, попросту говоря, погорячился, я пришел на кладбище и искренне попросил у доктора прощения. Как и следовало ожидать, старичок никак не отреагировал на мои извинения, но я вполне удовлетворился его молчанием. То, что на кладбище со мной не случилось ничего нехорошего, уже говорило о том, что я прощен. Так легко тогда я воспринимал всякий свой проступок и так просто мне было достичь психологической компенсации и прийти к гармонии с самим собой...
Для того чтобы всем стали понятны мотивы моих поступков и значимость высоких целей, которые стояли передо мной, когда я объявился в бывшем герцогстве Стерпор, мне придется предпринять небольшой экскурс в прошлое.
Великое государство Белирия, где мне довелось родиться на свет, испокон веков делилось на шесть герцогств, которые затем, после смерти короля Бенедикта Вейньета — бессменного правителя Белирии и моего отца — стали королевствами. Бенедикт Вейньет управлял страной разумно и справедливо. Так всегда казалось нам, его сыновьям.
Впрочем, за спиной его почему-то называли “суровый деспот”. Так говорили о Бенедикте Вейньете придворные — я частенько слышал, как они перешептываются в многочисленных коридорах дворца. Так думали о нем пять наместников отдаленных от Центрального королевства герцогств — по крайней мере, кое-кто из них точно. Такое же мнение о нем сложилось в народе. Прогуливаясь по улицам столицы Центрального королевства Мэндома, я частенько слышал, как тот или иной горожанин беззастенчиво костерит правящую власть и, что раздражало меня более всего, отзывается неподобающим образом о моем казавшемся мне в ту пору почти святым родителе.
В такие моменты меня охватывала ярость, и я бросался на крикуна, на ходу вынимая из ножен острый клинок. Как правило, злоязыкий горожанин, увидев обнаженный меч, немедленно бросался наутек, но случались и вполне серьезные потасовки. Кое-кто из крикунов был отнюдь не против хорошей драки. Иногда и меня поколачивали, но чаще всего я выходил победителем. Однако заткнуть рты всем недовольным мне никогда не удавалось, хотя я стремился к этому по мере сил и частенько носил на физиономии следы побоев — фингал под глазом, раздувшиеся, разбитые губы, рассеченную бровь.
Народ в Белирии по большей части был такой бестолковый, что, если бы не абсолютизм монархии и жестокая властность моего отца, всеобщий хаос немедленно захлестнул бы всю страну — на улицах начались бы неимоверные беспорядки, всяческие гнусности и произвол.
Достаточно вспомнить снижение авторитета власти в герцогстве Вейгард, когда после смерти прежнего наместника управление перешло к его племяннику Антониону Меннику, человеку неумному, пустому и склонному к разного рода извращениям, а потому в народе крайне непопулярному. Одним из самых любимых развлечений Менника было принятие пузырящихся ванн вместе с юными отроками из его многочисленной свиты. Государственные дела Антонион совершенно забросил, что вызвало сильный упадок экономики герцогства. На глазах у придворных он предавался противному самой природе разврату, а в народ выходил только для того, чтобы подыскать себе новых отроков. Причем предпочитал извращенец тех, что выросли в бедных крестьянских семьях. “Мне нравится развивать их фантазию”, — делился Менник с придворными своими соображениями и совершенно не замечал, что многие в ответ на его откровения кривятся, испытывая острое отвращение. Менник завел при дворе обычай устраивать карнавалы и пиршества, причем приходились они каждый раз почему-то на время крупнейших церковных праздников. А иногда и на время поста. Пока все население совершало молебны и перебивалось водой и овощами, столы во дворце герцога ломились от яств — свиные, бараньи туши, вино, потрясающие деликатесы, свезенные со всей Белирии и даже из сопредельных государств. Мясо, птица, салаты, разносолы — все это уплеталось гостями Антониона Менника за милую душу, как ни кощунственно это звучит.
Разумеется, анданская церковь всячески осуждала герцога Антониона Менника. Дело дошло даже до того, что кое-кто из церковного управления в самом Андане стал поговаривать о том, чтобы отлучить герцогство Вейгард от церкви и объявить его территорией Пределов. Чем это грозило местным жителям, было хорошо известно. Через некоторое время проклятые церковью территории стали бы походить на кошмарный Кадрат: через почву пробились бы ядовитые растения, земля зацвела буйной смертоносной зеленью, а местные жители вскоре выродились бы, превратились в ужасающих монстров. Демонические создания немедленно объявились бы в Вейгарде и заселили его, стали наводить смуту и сеять ужас в сердцах тех, кто еще чувствует себя человеком. Так давным-давно случилось с Кадратом и несколькими островами на юго-востоке материка, и, разумеется, никто не хотел, чтобы то же самое произошло с Вейгардом. Слава богу, у священнослужителей в Андане хватило ума не предавать анафеме и не вверять адским Пределам еще одну часть земли, так что до отлучения дело не дошло. Однако страх в народе подобные слухи вызвали.
Недовольство извращенным правителем все росло и росло, но Менник не придавал настроениям народа ровным счетом никакого значения. Закончилось все тем, что однажды на улицах начались жуткие беспорядки. Разъяренная толпа сначала разгромила дома богатых граждан и лавки зажиточных торговцев. Особенно досталось продавцу ювелирных изделий — погромщики набивали драгоценностями карманы, бросали их горстями за пазуху, а в перерывах яростно били несчастного сапогами под ребра. Потом толпа разворотила мостовые и уронила северную городскую стену, точнее ее центральную часть, а напоследок штурмом попыталась взять резиденцию сластолюбца-герцога. Но, несмотря на общий разлад в делах, армия Вейгарда все еще была крепка и надежна. Всеобщее разложение ее почти не коснулось, если не считать излишнего употребления горячительных напитков, но это скорее способствовало увеличению отваги и патриотических настроений. Так что бунтовщиков ждал возле дворца решительный отпор, им не удалось продвинуться дальше ворот. Антонион Менник стоял на одном из балконов замка, аплодировал и смеялся, когда его полупьяные солдаты, дыша многодневным перегаром, вклинились в возбужденную толпу и принялись охаживать людей деревянными дубинками. Восстание было подавлено за несколько часов. Разбежавшихся в страхе бунтовщиков находили на отдаленных улицах и от души колошматили.
Несмотря на быстрое разрешение конфликта, слухи о народном бунте вскоре дошли до короля. Бенедикт Вейньет, кстати сказать, ярый противник разного рода извращений, в сопровождении старшего сына Дартруга, которому в ту пору как раз исполнилось семнадцать лет, и отряда отборных воинов отправился в провинцию выяснять, что могло вызвать столь сильное недовольство народа. Разбирательство длилось недолго. Услышав о бесчинствах герцога от его же придворных, Бенедикт приказал заковать мерзавца в кандалы и отправить на рудники, на двухгодичные исправительные работы. Решение это было крайне мягким, учитывая свирепый нрав отца. И все же продиктовано оно было вовсе не милосердием, как кто-то мог бы подумать, а уверенностью монарха в том, что для такой ничтожной личности, как Менник, двух лет будет вполне достаточно, чтобы растерять последние крупицы разума и физического здоровья. И действительно — на рудниках Антонион Менник быстро сгинул, потому что к тяжелой работе был не приспособлен.
После того как король вынес приговор герцогу, народ Вейгарда возликовал, тем более что преемником Менника был назначен любимый многими Людовик Бевиньи — человек прямолинейный и честный, но радость людей была недолгой — Бенедикт принял решение наказать не только бывшего герцога, но и граждан Вейгарда, причем проявил крайнюю жесткость: за попытку скинуть с престола законную власть, назначенную самим королем, жителям опальной провинции надлежало внести в государственную казну дань, равную годовому доходу, получаемому с герцогства. Людям предстояла голодная зима — их благосостояние и так было сильно подорвано неумелым управлением Менника, но моего отца финансовая немощь людей волновала меньше всего: бунты он подавлял решительно, не оставляя их участникам ни малейшего шанса на жизнь. Помимо этой жесткой меры, с помощью шпионов было выявлено три главных зачинщика беспорядков. Им отсекли головы на главной площади столицы Вейгарда.
Слегка ошарашенный обилием новых впечатлений Дартруг, росший в довольстве и относительном спокойствии, нахмурив лоб, пересказывал нам происходившие в Вейгарде события. По всему было видно, что он испытывает весьма противоречивые чувства, но действия отца всегда были для нашего старшего брата идеалом разумности. “Если папа так решил, значит, так и надо было”. Возражать ему было бесполезно. Дартруг обладал поистине маниакальным упрямством — чертой врожденной и необоримой, и, если кто-то из нас пытался сказать ему что-то поперек, он немедленно выходил из себя и начинал бешено орать, лицо его багровело, а ладони сжимались в кулаки — Дартруг был готов к драке в любой момент дня и ночи. Справиться с любым из нас ему было совсем не сложно, учитывая серьезную разницу в возрасте. Потягаться с ним в кулачном поединке было под силу разве что рослому и неумеренно активному Виллу.
Зато я был самым умным среди братьев и сразу сообразил, что с Дартругом лучше не спорить. А потому мы с ним ладили. Не то чтобы очень, но все же в перепалку вступали довольно редко. А вот остальным, не столь сообразительным, как я, часто доставалось от него на орехи. Особенно Алкесу, который никак не хотел понять, что Дартруг ни за что не примет его возражений. Более того, любые возражения ввергнут старшего брата в состояние исступления, и он кинется в драку. Бедняга Алкес, бывший на семь лет моложе Дартруга, постоянно получал тычки и затрещины. Но ума они ему не прибавляли, и через некоторое время все начиналось по новой. Дартруг что-нибудь рассказывал, высказывал свою точку зрения на происшедшее, Алкес возражал, тут же получал смачный подзатыльник и отправлялся реветь в свою спальню на третьем этаже фамильного замка.
Вообще же драки между нами возникали спонтанно и почти на пустом месте. И вовсе не потому, что все мы были одинаково дурного нрава и воспитания. Вовсе нет. Просто все мы очень сильно отличались друг от друга, а потому у каждого в спорах оказывалась своя истина. В раннем детстве мы вступали в кулачные поединки, а чуть позже фехтовали друг с другом на деревянных мечах, стараясь побольнее заехать противнику клинком, а иногда и рукоятью, если случалось сходиться в ближнем бою. Разумеется, разъяренный Дартруг всегда в те времена выходил победителем, он не стеснялся колотить нас, несмотря на разницу в возрасте. Непременно при случае припомню ему все мои шишки и синяки...
Но, кажется, настало время рассказать о моих паршивых братцах (иначе отзываться о них не могу) немного подробнее. Кроме вполне нормального и очень смышленого принца, то есть меня, у короля Бенедикта Вейньета было еще шестеро сыновей — все обладатели, как я уже упоминал выше, каких-либо значительных и не слишком отклонений от нормы.
Дочерей у короля не было, но по этому поводу он особенно не переживал, так как почитал женщин существами если и не низшего порядка, то уж, по крайней мере, точно отстоящими от мужчины в плане физического и умственного развития очень и очень далеко. Подобное мировосприятие сказалось и на его сексуальных подвигах. Так уж получилось, что все мы были рождены от разных матерей. Бенедикт Вейньет не отличался добротой и пониманием в отношениях с женщинами, а потому как только очередная красотка попадалась ему на глаза, он немедленно забывал о прежней пассии. Некоторое время король приглядывался к новому предмету своего интимного интереса, очень короткое время, уверяю вас, а потом начинал действовать весьма решительно, используя “тактику вооруженных посредников”.
— Вас требует к себе в постель король, пойдемте с нами...
— Но я сейчас не могу, у меня стирка вот...
— Бросайте вашу стирку, приказано доставить вас живой или мертвой. Вы что выбираете?
— Кажется, я готова, сейчас только соберу вещички...
Когда королю Белирии приводили во дворец новую женщину, прежняя “возлюбленная” немедленно отсылалась прочь, чтобы не мозолила глаза и не устраивала истерик, куда-нибудь в дальнюю провинцию. Лучшей участью для женщины короля было стать женой кого-нибудь из герцогов, как это случилось с необыкновенно красивой матерью нашего младшенького — Лювера. Но чаще всего получалось так, что “любовь” короля Бенедикта оказывалась в монастыре где-нибудь на самой окраине Белирии. Бывало, что он отсылал ее еще дальше. Куда-нибудь за границы королевства — вплоть до просвещенной Миратры. Так, по слухам, случилось с матерью Дартруга, которая вроде бы была не менее упертой, чем ее сын, и заявила, что “все равно вернется к Бенедикту — ему от нее не избавиться НИКОГДА”. Ходоки с далекого юга утверждали, что она действительно предприняла попытку вернуться и бежала от отряда вооруженных стражей, который сопровождал ее в монастырь, однако в пути назад ее вдруг захватил религиозный дух, и она открыла в далеких глухих лесах женский монастырь — обитель святой Бевьевы. Мне что-то не очень верится во все эти бредни. Скорее всего, это просто сказка, придуманная ходоками с целью ублажить короля. За хорошие новости о том, что мать Дартруга увлеклась религией и больше не вернется, Бенедикт пожаловал им по десятку золотых монет каждому и дал столько провианта в дорогу, сколько они смогли унести. Поговаривают, что целый месяц потом у короля было хорошее настроение. Вот уж не думал, что такой человек, как мой суровый отец, может радоваться, как ребенок, сообщению о том, что какая-то сумасшедшая баба больше никогда его не побеспокоит.
Единственная женщина, от которой мой отец не захотел, а может, просто не успел, избавиться, была моя мать. Она умерла от наложенного на нее проклятия незадолго до того, как рядом с королем появилась мать моего младшего брата Фаира по имени Тереса. Люди говорят, она была ведьмой. Впрочем, чего только не припишет молва ослепительно красивой черноволосой женщине с белой, словно снег, кожей и горящими, как угли, яркими, черными глазами. Она пришла откуда-то с юга и сразу же привлекла внимание короля своей необычной, нездешней красотой. Стражей присылать не пришлось, Тереса соблазнила Бенедикта сама. Мне кажется, если бы понадобилось, она сама прислала бы к нему вооруженных посланцев, чтобы только заполучить короля Белирии в свои объятия. Между ними вспыхнуло пламя, но, как всегда, быстро угасло — Бенедикт не умел увлекаться на всю жизнь, попросту говоря, любить...
Когда король встретил мать Лювера, Тереса, уже подарившая Бенедикту сына Фаира, не выдержала его измены и, как гласит легенда, бросилась с южной башни фамильного замка в бурные воды реки Кветри, протекавшей через все Центральное королевство... Впрочем, тела ее так и не нашли. В народе поговаривали, что ведьма, дескать, жива-живехонька и приготовила королю Белирии страшную кару. Бенедикт не верил слухам, как, впрочем, и дурным предзнаменованиям, он вообще не был суеверен, даже не горевал по Тересе, потому что весь был поглощен своим новым увлечением. Мать Лювера была очень юна и настолько хороша собой, что казалось, будто солнце всходило, когда она появлялась в обеденной зале. Подозреваю, что отношения с ней у отца не сложились в силу неожиданно развившейся у него мужской немощи. Может, это и было страшной карой, уготованной ему Тересой? Как бы то ни было, вскоре после рождения Лювера, когда уделом отца и матери Лювера стали бесконечные ссоры и скандалы, король отослал красотку в одну из провинций, где она очень скоро вышла замуж за ее наместника, чем немало удивила Бенедикта. Он почти не препятствовал счастью молодых, только отослал вскоре герцога на войну с крошечным государством Гермион, где тот странным образом погиб. После этого к Бенедикту зачастили многочисленные лекари и заклинатели, но, видимо, ни один из них так и не смог вылечить постыдную хворь, потому что красоток король больше не выслеживал, увлекся охотой и проведением воинских состязаний, часто сам упражнялся с Габриэлем Савиньи в искусстве фехтования на мечах...
К своим сыновьям от многочисленных красоток Бенедикт относился более терпимо, чем к остальным людям... Все мы росли при дворе, где получили великолепное воспитание и образование. Детство наше было наполнено духом свободы. Отец считал, что большую часть времени мы должны быть предоставлены сами себе. Сполна оценив его систему воспитания, мы постоянно шлялись по дворам и улицам Мэндома, запанибрата общались со своими менее благородными сверстниками, вместе с ними воровали вишни и яблоки у торговцев на базарной площади, ввязывались в кулачные потасовки с простолюдинами и хохотали над потешными представлениями странствующих артистов.
Многочисленные наши учителя и воспитатели были наделены таким малым кругом полномочий, что порой мне становилось их жалко: они опасались лишнее слово сказать потомственным принцам дома Вейньет. Чего доброго, разгневаешь короля Бенедикта, жестокого деспота, и тебе снимут голову с плеч. Сейчас мне кажется, что отцовская воспитательная метода была в корне неверной, потому что все дети Бенедикта, за исключением, разумеется, вашего покорного слуги, стали носителями серьезных педагогических ошибок: все они проявляли леность, скудоумие, неспособность к фехтованию и наукам, которым, кстати сказать, придавалось весьма и весьма немалое значение при дворе.
Так мы росли и мужали в древнем фамильном замке королей дома Вейньет, лишенные родительской ласки. Отец был с нами суров, а порой даже жесток, и так продолжалось бы еще очень и очень долго, но однажды случай на охоте изменил все в одночасье...
В этот день Бенедикт отправился на дальние рубежи: туда должна была вскоре прийти дичь. Загонщики дули в медные трубы, лошади храпели, собаки брали след — все было как всегда, как повторялось каждый девятый день на протяжении вот уже нескольких десятков лет. И вдруг небо неожиданно стало меркнуть, его затянуло свинцовыми тучами, поднялся сильный ветер, закруживший в дьявольском хороводе осеннюю листву. Бенедикт в недоумении поднял голову, разглядывая черноту над головой, а потом небосвод с яростным треском прорезала молния и попала в королевского коня. Бенедикт Вейньет почти бездыханный упал и сильно ударился о землю. Многие подданные, бывшие в тот день с королем, утверждали, что в небе, там, где сходились свинцовые тучи, чтобы поразить монарха стремительной молнией, можно было различить разъяренное лицо Тересы, но им, конечно, никто не поверил. Откуда в небе взяться лицу бывшей возлюбленной короля, если она много лет назад утонула в Кветри? А может, это было второй частью проклятия?
Отца принесли домой на деревянных носилках и положили в постель. Там он, мгновенно постаревший и почти неживой, лежал, а запах обгорелого тела разносился по всему замку.
— Фу, — сказал Лювер, зажимая нос рукой, — это что, папа так воняет?
— Заткнись, — побагровев от гнева, Дартруг отвесил ему сильный подзатыльник, — а то ты сам сейчас у меня завоняешь.
Лювер захныкал и убежал, а Дартруг отправился наверх, чтобы выслушать последнюю отцовскую волю. Из комнаты отца он вышел в растерянности и уставился на меня, выражая всем своим видом искреннее сочувствие.
— Не понимаю, что такого ты натворил, — сказал Дартруг, — ты вроде, как всегда, был сообразительным, ничего плохого не делал, иди, он хочет тебя видеть.
Я быстро поднялся по лестнице. Запах гари все больше усиливался, он стал совершенно невыносим, когда я вошел в королевские покои и приблизился к постели, которая стала смертным ложем сурового деспота — Бенедикта Вейньета. Отец смотрел на меня с неведомым мне раньше чувством. Глаза его светились теплотой и скорбью угасания. Он устало проговорил:
— Садись, Дарт.
Я поспешно уселся на стоявший возле его постели стул.
— Дарт, — сказал отец, — ты, без сомнения, мой самый любимый сын... Во всех дисциплинах ты преуспел более своих братьев, ты умнее, сильнее, лучше их, а потому я уверен, — тут он грустно, со скрытой скорбью, вздохнул, — что ты о себе сможешь позаботиться. Они же нет. Им я оставляю в наследство герцогства, которые после моей смерти станут королевствами... Северное королевство Дагадор — для старшего, упрямого Дартруга, продуваемый ветрами Вейгард — инициативному Виллу, трусливый Преол получит плодородный Гадсмит, глупый Алкес — грязный Стерпор, красочный Невилл достанется Люверу, а Центральное королевство, наш дом и наш оплот, я планирую отдать Фаиру; бедняжка, он самый неустроенный в жизни, да он — просто сумасшедший. Без владения обширными землями и большим количеством людей он непременно пропадет. Ты же, Дарт, получаешь от меня самое ценное — мудрый совет: не теряй времени даром — и возьмешь от жизни больше, чем они унаследуют.
Тут Бенедикт надолго закрыл глаза, мне показалось, что он умер. Я поднялся и отправился восвояси...
— Ты куда, Дарт? — услышал я вдруг его скрипучий голос.
— А-а-а. Никуда, я так, размять ноги. — Я вернулся и снова занял место на стуле возле смертного одра...
— Не знаю, понимаешь ли ты, Дарт, что я хочу тебе дать? — проговорил он, чуть помолчав. — Я хочу дать тебе настоящее счастье, счастье добиться всего самому. Ведь то, что зарабатываешь потом и кровью, обычно приносит куда больше радости.
“Да ну?!” — подумал я, но отец так кротко на меня смотрел, одержимый своей безумной “мудростью”, что я стал сам себе неприятен со своей неуемной алчностью; приподняв холодную ладонь отца, я поцеловал ее и проговорил:
— Конечно, папа, огромное тебе спасибо, я так ценю этот бесценный дар, я буду стараться, чтобы оправдать твое доверие.
Отец просиял.
— Я в тебе не ошибся, — прохрипел он, глаза его закатились, и он умер.
По крайней мере, я подарил ему несколько счастливых мгновений перед смертью. Несмотря на то что внешне я сохранял спокойствие, решение короля поразило меня до глубины души. До злополучного дня его гибели мне не приходилось задумываться о своей дальнейшей судьбе.. Теперь же тень нищеты вдруг встала у меня за спиной, она потирала экзематозные ладони и радостно скалила гнилые зубы. Мои родители мертвы. С братьями у меня весьма натянутые отношения, а вскоре и вовсе испортятся, ведь они будут купаться в роскоши, а мое будущее вдруг оказалось весьма туманно...
После восшествия принцев Вейньет на престолы герцогства приобрели статус королевств, а герцоги, ранее управлявшие провинциями всецело, сделались советниками юных монархов в делах, потому что разбирались в них куда лучше любого из моих ограниченных, но, как оказалось, весьма удачливых братцев. Разумеется, кое-кто из герцогов таким поворотом в своей судьбе был недоволен — приходилось расставаться с властью. Но им пришлось смириться с присутствием на троне законных наследников.
Как сейчас помню тот день, когда Дартруг, одетый в зеленый плащ Дагадора, на лошади с салатовой попоной выезжал из ворот фамильного замка в сопровождении десятка воинов. Свиту он тоже облачил в зеленые тона. Молодые крепкие воины весело переглядывались: впереди предстояла служба при короле, на полном довольствии, с хорошим жалованьем. Они дождались своего звездного часа, будущее их было определенным и светлым. На крепком лице новоиспеченного монарха Дагадора застыло выражение бесконечной гордости. Он обернулся напоследок и немедленно наткнулся взглядом на мою одинокую фигуру. Я стоял немым укором своим высокопоставленным братьям на одном из западных балконов замка. Дартругу мгновенно стало неуютно, он поспешно отвернулся — лишенный наследства, теперь я у всех вызывал жалость и сострадание. Народ Центрального королевства даже проникся ко мне искренней симпатией: наверное, свою бедность он ассоциировал с моей несчастной долей...
Один за другим братья покидали гостеприимные своды фамильного замка, где теперь должен был обосноваться Фаир. Он был моложе меня всего на год, но выглядел намного старше своих лет. У него уже отросли черные как смоль усы и тонкая бородка, которую его личный брадобрей регулярно подстригая. К моменту смерти отца Фаиру как раз исполнилось двадцать — неплохой возраст, чтобы взойти на престол Центрального королевства. Фаир уже дал мне понять, что в пределах своей вотчины наблюдать меня ему будет крайне неприятно. Наши отношения и так были накалены до предела, теперь же он почувствовал запах власти и возможность рассчитаться со мной за все.
— Убирайся по-хорошему, Дарт — сказал он, скривив тонкие губы, — или я положу конец твоей никчемной жизни.
Я уже начал тянуть из ножен меч, но на его стороне была вся королевская стража, они вдруг поднялись плотной стеной, со звоном обнажая оружие. Тут я понял, что дело запахло жареным и мой братец собирается покончить со мной прямо сейчас.
— Стойте, стойте, — сказал я, — не будем горячиться, я уезжаю.
— Постарайся сделать это как можно скорее, пока я не убил тебя, — сухо сказал Фаир.
— Хорошо, я сделаю это немедленно, только соберу вещи в дорогу...
Взяв кое-что из провианта и одежды, я сложил все это в седельные сумки и уселся на коня, которого мне пожаловал Бенедикт. Больше у меня ничего не было — после смерти отца почти все имущество в фамильном замке и прилегающих к нему территориях, за исключением некоторых вещей, специально оговоренных королем в завещании, принадлежало Фаиру. Так я отправился в путь.
Выезжая из ворот родительского дома, в одночасье ставшего для меня чужим, я даже не представлял, куда мне направиться. Конь мой медленно брел мимо дубовой рощи, а в небе над головой вились черные вороны.
* * *
Ваше Величество,
при всем уважении к Вашему опыту и здравомыслию, смею уверить Вас, что Вы возложили на меня совершенно невыполнимую задачу, когда потребовали, чтобы я, простой служитель Бога, привел Вашего сына к вере. Вера дается каждому с рождением или приходит с опытом. Ваш же сын, не прогневайтесь, Ваше Величество, представляется мне и вовсе человеком совершенно неспособным к любому духовному опыту. Он смотрит на меня лукавыми глазами и вместо того, чтобы читать предлагаемую ему для ознакомления церковную литературу, пытается пошатнуть мою веру, зачитывая громогласно отрывки из греховных книг. Вот уж не думал, что их так просто достать в наше время при королевском дворе, когда церковный дух весьма и весьма силен в народе Белирии...
Засим уповаю на Вашу милость и прошу освободить меня от этой в высшей степени сложной и тягостной миссии.
Письмо священника анданской церкви отца Льесьена королю Бенедикту Вейньету
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
В ней немного рассказывается о братских чувствах, а также исследуются патологические наклонности и зловещие устремления
Фаир, получивший во время правления в Центральном королевстве прозвище Бессердечный, был, вне всяких сомнений, самым неприятным из моих братьев. У него были унаследованные от матери черные волосы, маленький вздернутый нос, густые кустистые брови вразлет и дурная привычка постоянно их хмурить. Телосложения Фаир был хрупкого, но в подвижных играх, когда он еще принимал в них участие, был весьма ловок, а в фехтовании и стрельбе из лука превосходил всех остальных сыновей короля Бенедикта, исключая, разумеется, вашего покорного слугу — тягаться со мной уже тогда было пустой тратой времени. Я с рождения обладал мгновенной реакцией и настолько точно рассчитывал траекторию обманных движений и силу ударов, что оказывался победителем практически в любом поединке.
Габриэль Савиньи как-то сказал мне, что, пожалуй, мной единственным из всех принцев Вейньет он действительно может гордиться, потому что я являю собою тот редкий случай, когда ученик превзошел своего учителя. После похвалы великого фехтовальщика я стал тренироваться еще упорнее и со временем достиг небывалых высот мастерства. К тому моменту, как я приехал в Стерпор, я был уже, без преувеличения, лучшим мастером меча в Белирии. А возможно, и во всем мире. Правда, последнее время практиковаться мне приходилось в основном на бедолагах, чье искусство было совсем невелико, в лучшем случае они знали пару-тройку отработанных финтов, но я постоянно шлифовал мастерство, упражняясь в одиночку, так что силы мои, несмотря на неудачи в общественной жизни, все время прибывали.
Мне удавались также разного рода трюки. Я мог жонглировать двумя мечами и длинным кинжалом, ловил напоследок острый клинок зубами, а рукоятки мечей ложились в мои вовремя подставленные ладони. Я скакал на лошади и разрубал на ходу стоявшее на голове одного из бледных придворных яблоко на две половины. Признаться, этот трюк дался мне далеко не сразу, частенько я срубал вместе с яблоком часть головы, но тренировки, тренировки и еще раз тренировки — и через несколько месяцев упорных занятий я уже вполне ловко выполнял его, к радости короля Бенедикта. Король хлопал в ладоши и искренне радовался, глядя на то, как я стремительно мчусь, пришпорив скакуна, затем клинок в моей руке приходит в движение, со свистом рассекает воздух — и куски яблока разлетаются в разные стороны, а бедолага, чьей головой я воспользовался на этот раз, испытав мгновенное облегчение (часто в буквальном смысле), падает без чувств. Обладая отличным слухом, я мог также с завязанными глазами сражаться с двумя противниками, ориентируясь исключительно по звуку. Одним словом, в освоении фехтовальной науки равных мне не было. Как только в моей руке оказывался меч, пусть даже и деревянный на первых порах, он становился продолжением моей руки — и клинок разил, не зная устали.
Фаир завидовал по-черному. Наблюдая за моими успехами в искусстве фехтования, глядя на то, как мы с Габриэлем Савиньи грациозно танцуем в тренировочном бою, делаем быстрые выпады и взмахи, а серебристые лезвия со свистом рассекают воздух вокруг нас и делаются почти невидимыми в своей стремительности, он хмурился, в ярости жевал тонкие губы и морщил нос. Осознание того, что он так навсегда и останется вторым, что ему не удастся превзойти меня в этом великолепном искусстве, не давало ему покоя. Иногда я поддразнивал его:
— Ну что, Фаир, может, немного пофехтуем?
— Отстань, — ворчливо говорил он, и глаза его вспыхивали холодным пламенем.
— А что так? Не хочешь?
Причина его нежелания фехтовать со мной была самой банальной. Однажды я крепко заехал ему тренировочным мечом по уху. Ухо покраснело, распухло и торчало неестественным огненным полукругом. Фаир жестоко мучился от боли и унижения, он бродил в окрестностях замка, а при встрече со мной у него был такой яростный вид, что мне казалось, будто я слышу, как скрежещут его зубы. После этого случая фехтовать со мной Фаир всегда отказывался. А ведь я не просто так провел эту профилактическую работу — было за что ему врезать.
Помню, я был поражен до глубины души, когда, прогуливаясь однажды по прилегающему к лесу оврагу, увидел, что Фаир сжег на костре рыжего кота, которого я, да и все остальные нередко подкармливали. Кот был всеобщим любимцем, и даже суровый Бенедикт порой, если рыжий попадался ему на глаза, ловил его и гладил до тех пор, пока животное не начинало вырываться. Тогда Бенедикт бережно опускал кота на землю и с улыбкой смотрел, как тот улепетывает. И вот теперь он был мертв по воле жестокого Фаира. Все то время, пока животное билось в муках, живодер стоял и наблюдал. Когда я подбежал к Фаиру, в его глазах я отчетливо узрел розоватую дымку наслаждения от созерцания боли живого существа. Я принялся трясти Фаира за плечи и орать: “Зачем ты это сделал?! Зачем?!” Мои крики его мало взволновали, он облизнул сухие губы и проговорил:
— Видел бы ты, как он горел!
Я отшатнулся. Откровение брата вызвало у меня оцепенение. Со странным чувством, что поведение Фаира остается для меня за гранью всякого понимания, я пригрозил ему, что, если он еще сделает что-то подобное, я его прикончу, затем медленно побрел к замку... А он остался там, в лесу, все продолжал глядеть затуманенным взором на пепелище и кусать до крови тонкие губы...
А несколько месяцев спустя Дартруг обратил мое внимание на то, что кто-то ловит ворон, ломает их блестящие смоляные крылья и вешает на деревьях вокруг фамильного замка...
— Какой-то живодер у нас тут объявился, — с неудовольствием проговорил Дартруг, — вот попрошу своих ребят, пусть подкараулят его. Поймать — и с живого шкуру содрать...
— Хорошая идея, — откликнулся я.
Через некоторое время развлечение с воронами наскучило мучителю. Оставив птиц в покое, юный Фаир нашел себе новую забаву. Как-то раз я оказался в его комнате. Отец попросил меня срочно позвать Фаира, так и не докричавшись, я толкнул дверь, оказалось, что она не заперта. Тогда я вошел и прямо посреди комнаты брата обнаружил самодельную гильотину с отчетливыми бурыми пятнами на деревянной подставке. Лезвие было настолько остро отточено, что я едва не обрезал указательный палец, когда прикоснулся к нему.
Должно быть, Фаир ловил дворцовых мышей и развлекался, отсекая грызунам головы. Что он испытывал при этом? Мне вспомнились его подернутые дымкой наслаждения глаза, и я в ужасе затряс головой, отгоняя неприятное видение.
Он вызывал у меня даже не ярость. Врожденной жестокостью, ненавистью ко всему живому Фаир вызывал у меня омерзение и острое желание раздавить гадину. Удар деревянным мечом — первое, что я предпринял, чтобы хоть немного охладить яростное чувство, которое все больше крепло во мне. Но на его испорченное сознание удар не оказал никакого воздействия.
По мере того как мы росли, вид у Фаира делался все более и более угрюмым, он уже не участвовал в совместных играх, не занимался фехтованием и стрельбой из лука, все больше отдалялся от остальных, предпочитая одиночество. И книги. Впрочем, далеко не всякую литературу, а по большей части оккультную. Тяжелые тома в переплетах из черной кожи, тисненных золотыми буквами. Он всюду таскался с трудами Агадона Разлучника, его привлекали опусы заклинателей и нумерологов, он вникал в толкования сновидений и изучал способы гадания по звездам. Что касается наук, имевших гораздо большее отношение к реальности, чем всякий оккультный бред, то к ним странный мозг Фаира совсем не был расположен. Когда все мы изучали алхимию, физические свойства тел, математику и языковые дисциплины, Фаир брезгливо морщился в ответ на слова учителей, а затем застывал и глядел в одну точку. Он концентрировал свой разум на чем-то постороннем, а может и потустороннем, и докричаться до его сознания, находящегося где-то очень далеко, было совершенно невозможно. Учителя вскоре махнули на Фаира рукой: этому мрачному принцу вся их ученая премудрость была ни к чему — он развивал в себе другое предназначение.
Отец был безутешен, глядя, как один из его сыновей все больше уходит от реальности в мистицизм. Он перепробовал все, чтобы отвадить Фаира от занятий колдовством, даже приглашал священника анданской церкви, которого сам же потом приказал гнать прочь со двора “поганой метлой”, но все попытки Бенедикта переделать сына на свой лад не увенчались успехом: Фаир все больше напоминал свою мать — Тересу, о которой в народе укоренилась дурная слава ведьмы. Отношение это теперь проецировалось и на Фаира — его считали человеком с дурным глазом и черной душой, старались не попадаться ему на глаза и не разговаривать с ним. Люди отворачивались, когда мой младший брат шел по улицам Мэндома, они начинали поспешно креститься, завидев в отдалении его худую темную фигуру...
Помнится, король в желании переделать сына даже вызвал для него девушку легкого поведения по имени Липси. Отец надеялся, что ее визит может хоть как-то исправить искаженную личность Фаира и вернуть его к простым и славным земным ценностям, таким как секс и охота. В сопровождении нескольких стражей ее, несколько нетрезвую и, может быть, от этого постоянно сквернословящую, привели во дворец. Король был суров с девушкой, он кратко ввел ее в курс дела, доверительно сообщил, что речь идет об одном из его младших сыновей, который совершенно не приспособлен к жизни и неизвестно, что с ним будет, если Липси немедленно не заинтересует его чем-нибудь более увлекательным и волнующим, нежели мистицизм. Липси поняла задачу и решила, что просветить подростка, пусть и королевской крови, ей вполне по плечу. Оказавшись в покоях Фаира, которые в тот момент были пусты, она немедленно разделась и легла в его постель. Липси не спала, ожидая прихода своего подопечного, она отнеслась к своей миссии очень ответственно и собиралась исполнить ее как можно лучше.
Фаир пришел во дворец за полночь, он тихо прикрыл за собой дверь и крался в темноте, стараясь нащупать очертания кровати, когда его ухватили жаркие девичьи руки. В следующее мгновение он ощутил, что кто-то резким движением сдергивает с него штаны и хватает за детородный орган. Протяжный крик смертельно перепуганного любителя оккультных наук прокатился по коридорам дворца. Когда королевская стража прибежала в покои Фаира, окровавленная девушка в бессознательном состоянии лежала на полу, а он яростно колотил ее бронзовым канделябром по голове. Мрак рассеялся, Фаир увидел, что имеет дело с девушкой, а не со страшным монстром, вызванным его греховными занятиями, отбросил свое оружие и отвернулся к окну. Что он переживал в эти секунды, можно только догадываться, но, когда вновь взглянул на свою жертву, по словам стражников, в глазах его не было и тени сожаления.
— Уберите ее вон, — приказал Фаир.
Узнав о случившемся, король Бенедикт сильно опечалился и стал собираться на охоту...
По мере того как мы взрослели, характеры братьев проявлялись все более отчетливо. И если их патологические черты можно было как-то перетерпеть, то нрав Фаира с возрастом становился все более и более невыносимым. Он уже не скрывал лютой ненависти ко всем и вся, яростно огрызался, если к нему обращались воспитатели и учителя, смачно сплевывал на пол, чем вызывал во мне еще большее омерзение, и поминутно бормотал проклятия. Он все реже вступал в разговоры с нами, высокомерно задирал маленький подбородок, если к нему обращались, и почти совсем прекратил мыться — от него несло несвежим духом, а если кто-нибудь пытался обратить его внимание на этот факт, Фаир выходил из себя...
Стычки между нами происходили все чаще. Меня раздражала его переходящая все границы злоба и безудержная гордыня, а он завидовал моим успехам в фехтовании и легкости, с которой я добивался всего, чего хотел. Включая расположение женского пола. Однажды он застал меня целующимся с Гретой, гостившей у нас дочкой герцогини Гадсмита, за замковой кузницей. Из всех принцев, активно ухлестывавших за ней, Грета предпочла меня, потому что я был самым привлекательным и остроумным.
Вонючий Фаир был отвергнут ею в первый же день визита. Да и ухаживания его, к слову сказать, не отличались галантностью. Застав Грету в моих объятиях, он свирепо сверкнул глазами-и, сплюнув на землю, поспешно удалился.
— Чего это он? — с удивлением спросила Грета. Я покрутил пальцем у виска, и она звонко рассмеялась...
— Он всегда такой?
— Нет, раньше он был намного хуже, но потом я стукнул его мечом по уху, мозги у него немного сместились ближе к тому месту, где им надлежит быть.
— Какой ты смешной, Дарт, — проговорила Грета и провела тонким пальчиком по моей щеке. — Скажи, когда ты вырастешь, ты возьмешь меня в жены?
— Я уже вырос, — ответил я, заходя к ней сбоку и с интересом ощупывая маленькую девичью грудь, — и легко могу это доказать...
Когда Фаиру было шестнадцать, я как-то невзначай поинтересовался, когда мы столкнулись в одном из замковых коридоров:
— Ну что, живодер, не вешаешь больше ворон, не рубишь головы мышам?
Он внимательно посмотрел на меня, взгляд был похож на тот, в детстве, когда он сжег на костре кота, и проговорил:
— Видел бы ты, как они умирают!
Я кинулся на него с кулаками. Физически он был намного слабее, но бить его я не стал, испытывая сильное отвращение от его ненормальной худобы и от запаха давно не мытого тела. Я не нашел ничего лучше, как ухватить его за уши и сильно выкрутить их.
— Ну как тебе нравится, живодерище?!
Он попытался сопротивляться, но это было бесполезно. В то время я уже превратился в высокого и ловкого юношу с крепкими мускулистыми руками. Кулаки я частенько пускал в ход, участвовал почти во всех крупных городских потасовках, так что отодрать за уши длинного, тощего Фаира не представляло для меня никакой физической, а тем более моральной, тяжести. Я был свято уверен в том, что любой негодяй рано или поздно должен быть наказан. Пусть даже таким простым способом, как выкручивание ушей. Хотя убийство, несомненно, гораздо лучше, ведь это единственная возможность избавить мир от отвратительного субъекта навсегда.
Он почти завизжал:
— Дарт! Дарт! Я же просто хотел тебя позлить!...
Когда я отпустил его пострадавшие уши, он отбежал от меня подальше, обернулся, сплюнул на пол, поднял правую руку и, скрестив пальцы, пообещал:
— Ты еще пожалеешь об этом, вот увидишь, ты сильно об этом пожалеешь...
— Поглядим, — откликнулся я, — может, пофехтуем сегодня?
Фаир резво повернулся и потрусил прочь. Спину он согнул, а голову вжал в плечи, словно ожидал, что я прыгну на него сзади и ударю кулаком в затылок. Но я не стал его преследовать, некоторое время презрительно смотрел, как он удирает, а потом отправился восвояси, размышляя о том, что, не будь он моим братом, я бы давно его прикончил.
Как-то раз мы столкнулись гораздо серьезнее. Началось с того, что я оказался свидетелем разговора Фаира с одной сельской девушкой. Она была бедной сиротой и зарабатывала себе на жизнь, продавая собственное тело тем, кто мог и хотел за него заплатить. Насколько я знал, после прискорбного случая с Липси отношения с девушками легкого поведения у моего омерзительного брата складывались не самые теплые.
Я шел мимо кожевенной лавки, когда услышал до боли знакомый голос Фаира. С годами в нем зазвучали почти змеиные отголоски — появилась вкрадчивость и едва уловимое шипение. Фаир словно не говорил, а нашептывал.
Они стояли за углом дома. Мой брат и эта бедная девушка. Я подошел ближе, стараясь не поднимать шума, и замер, вслушиваясь в звук гадкого голоса...
— Это ведь пус-стяки для тебя... не правда ли? Тебе ничего не с-стоит проделать это... — говорил Фаир. Его слова звучали убедительно и мягко, словно он старался околдовать сироту.
— Нет, нет, я не могу... Это похоже на служение темным силам, а я верю в добро. Вот мой крест!... — с ужасом выкрикнула она.
— Крес-ст... крес-ст, — передразнил ее Фаир, — прекрати нес-сти ерунду, хорошо? Андан далеко. А ты — блудница, здес-сь каждый об этом знает. С-совокупля-ться с незнакомым мужчиной для тебя не грех, а поу-час-ствовать в важном ритуале ты с-считаешь грехом...
— Но ведь это... Этот ритуал, это... Богохульство! Настоящее богохульство.
— Что ты знаешь о боге, — презрительно изрек Фаир, — бог живет во мне... Он вс-сегда со мной... Ты с-сделаешь это...
— Нет-нет, я не могу...
— Ты сделаешь это! — Фаир возвысил голос.
— Нет... Нет! Отпустите меня. Прошу вас.
Послышался звук пощечины, и девушка закричала. Я решил, что настало время мне появиться, и вышел из-за угла. Девушка держалась за правую щеку, Фаир держал ее за локоть и заносил руку для нового удара.
— Эй ты, — мрачно сказал я, — снова развлекаешься?
Фаир резко обернулся и отпустил девушку. Его лицо исказила гримаса ярости.
— Это не твое дело, Дарт, — прошипел он, — я пыта-юс-сь нас-ставить эту ш-шлюш-шку на путь ис-стинный.
— И что, метод физического воздействия работает?
— Ещ-ще как, — криво усмехнулся Фаир, — погляди на нее, она уже ис-справляется.
— А как ты думаешь, — поинтересовался я, — если я сейчас влеплю тебе хорошую оплеуху, ты тоже начнешь исправляться?
— А-а-а, я понял, — Фаир сделал шаг назад, — ты ведь давно меня ненавидиш-шь, очень давно... И что, спраш-шивается, я тебе сделал? Чем не угодил? Почему... почему я тебе не нравлюс-сь?
— У тебя лицо неприятное... — сказал я... — А еще там, где ты находишься, начинает вонять.
Фаир едва слышно заскрежетал зубами, при упоминании о запахе он всегда выходил из себя.
— Ты ненавидиш-шь меня, — пробормотал он и сплюнул на землю, — ненавидиш-шь... Ну и прекрас-сно. Я тоже тебя ненавижу. Ненавижу!
Он стремительно развернулся на каблуках и уставился на девушку:
— Пос-следний раз предлагаю, не думал, что ты откажешься от хорош-ших денег, пойдеш-шь со мной?
— Нет, — решительно ответила она.
— Ну что ж, пеняй на с-себя... Найду другую...
И он пошел прочь. Теперь от его стремительной походки за версту веяло уверенностью, бордовый плащ развевался на ветру. Он не сгибал спину и не боялся, что я нападу на него. С ним явно произошли какие-то перемены, которые внушили ему чувство собственного превосходства над другими и силы.
— Спасибо. — Девушка подошла и сжала пальцы на моей ладони. — Вы не дали ему заставить меня пасть слишком низко, еще ниже, чем я могла себе позволить.
— О чем он просил тебя? — поинтересовался я, хотя и так смутно догадывался, чего хотел мой мистически настроенный брат.
— О страшных вещах... О греховных вещах... — дрожащим голосом ответила девушка.
— Понятно. Это что, как-то связано с колдовством?
— Да. О, это ужасно... — Она закрыла лицо руками и разрыдалась. — Он страшный человек...
— Ясно, я всегда говорил, что у него не все дома... Ну хорошо, куда мы пойдем?
— Мы? Пойдем? — Она отняла ладони от лица и удивленно вскинула брови.
— Ну, конечно, — рассмеялся я, — ты же должна отблагодарить меня за спасение. Что я тут, просто так с братом в пух и прах разругался?!
Магические ритуалы, которые проводил Фаир, были скрыты ото всех пеленой тайны. Он отыскал в селении, располагавшемся южнее границ фамильного замка, седовласого старика-заклинателя. С ним много лет никто не общался, потому что у него было темное прошлое, и люди знали, что старик таит в себе опасность. Даже имя его так давно не произносили вслух, что уже успели позабыть. Старик жил ловом рыбы. С вечера он уходил на дальнюю излучину реки Кветри и всегда возвращался с кованым садком, полным карасей и мелких речных карпов. Как Фаир умудрился расположить к себе этого нелюдимого отшельника, не знаю, но уже очень скоро они стали совершенно неразлучны. Наверное, старик-заклинатель принимал участие в ритуалах Фаира, а может, руководил ими. Они уходили на дальнюю излучину вдвоем, люди вылядывали из окон домов вслед двум темным фигурам, медленно бредущим навстречу закату, и торопливо крестились.
Слухи о дружбе Фаира с заклинателем и о ритуалах, которые они проводили, быстро дошли до короля. Бенедикт призвал к себе сына и приказал ему прекратить водить всякое знакомство со “старым ублюдком”, но тот ответил, что этот старик — лучший друг, какой у него когда-либо был, он учит его жизненной премудрости, а ритуалы — это просто выдумка нехороших, завистливых людей. Бенедикт не стал прислушиваться к словам сына и был неумолим — старик ему решительно не нравился. Он навестил заклинателя лично и пригрозил отсечь ему голову, если еще хоть раз застанет их вместе с сыном. Фаира отношение отца к его дружбе со стариком никоим образом не взволновало, как, впрочем, и заклинателя, которого пытался запугать Бенедикт, — они продолжали встречаться. Узнав о подобном неповиновении, в один из вечеров Бенедикт отправил следом за сыном небольшой отряд вооруженных воинов, которые застали на месте избушки старика выжженное пепелище. А сам заклинатель исчез...
Он объявился много лет спустя, когда король Бенедикт уже лежал в могиле, а Фаир взошел на престол Центрального королевства. Явившийся с того света старик был принят с распростертыми объятиями и стал первым советником Фаира во всех делах. Люди стали замечать, что после возвращения заклинатель как будто помолодел. Затем его возраст стал делаться все более неопределенным, среди седых волос появились темно-русые пряди, прежде изборожденное морщинами лицо разгладилось, пятна на желтой коже поблекли, а потом и вовсе исчезли, да и сама кожа оздоровилась и приобрела молочный оттенок. Так что стариком его назвать уже было нельзя. Все звали его просто — Заклинатель. Но все это было много позже...
После моего изгнания из родного дома мне довелось встретиться с Фаиром лишь однажды, было это в лихой период моей несчастливой жизни. Когда давление конкурентов на мою шайку стало слишком сильным и нас стали выживать с торгового тракта более многочисленные группы разбойников, я вместе с отрядом отчаянных головорезов решил посетить земли, когда-то принадлежавшие моему отцу. Плодородный чернозем Центрального королевства всегда щедро одаривал местных жителей. Я предпринял поход, чтобы опустошить кошельки зажиточных селян. Но оказалось, что всем моим надеждам на благоприятный исход предпринятого похода не суждено было осуществиться.
Когда мы придвинулись к границам королевства, первое, что мы увидели, были люди, повешенные на высоких приграничных столбах. Их было много, очень много. Иссохшие трупы болтались на пеньковых веревках, другие истлевшие тела лежали на земле. Создавалось впечатление, что они цепляются за нее скрюченными пальцами, хотят вползти под землю. Мертвецы теперь служили украшением границ Центрального королевства. Зрелище было настолько отталкивающим, что даже видавшие виды разбойники сильно забеспокоились.
— Эй, Дарт, а ты уверен, что нам надо идти дальше? — крикнул один из них.
Здесь было о чем призадуматься... Мне стало совершенно ясно, что сдвиги моего младшего брата все то время, что я его не видел, прогрессировали, и едва в его руки перешла верховная власть, он использовал ее для того, чтобы копившаяся внутри него злоба развернулась в полной мере. Она жила в нем с самого детства и вот теперь вырвалась в свет...
Я сказал своим головорезам, чтобы они возвращались, а сам с двумя наиболее преданными мне людьми направился дальше... Мы пересекли границы Центрального королевства, добрались до ближайшей деревни, где я убедился, что меня никто не узнает, и, организовав себе нехитрым путем запасы провизии, продолжили свое путешествие к столице...
По дороге нам предстояло увидеть картины всеобщего запустения и разрушения, страна была повергнута в нищету, немногочисленные жители собирали ягоды, грибы, сдирали кору с деревьев, жевали коренья, чтобы только не умереть с голоду. Почти во всех деревнях стояли наспех сколоченные виселицы, а на пришедших в негодность дорогах то и дело попадались обглоданные воронами мертвецы. Складывалось впечатление, будто в Центральном королевстве идет гражданская война, а на самом деле таким образом наместники Фаира Бессердечного наводили порядок. Я испытал неподдельный ужас от всего увиденного...
Мэндом, напротив, был полон народа. В поисках лучшей жизни население Центрального королевства устремилось к крупным городам, лишь для того, чтобы оказаться подальше от жестокостей, совершаемых наместниками. К тому же люди считали, что в столице им будет проще выжить в условиях стремительно подступающего голода...
Мы смешались с толпой на площади, стараясь продвинуться как можно ближе к замку. Мне хотелось посмотреть, что стало с родительским домом за время моего отсутствия. Замок почти не изменился, но я должен был констатировать, что за прошедшее время изменились люди в Центральном королевстве. Среди них царило веселье и оживление. Они праздновали... публичную казнь... Тринадцать несчастных стояли на эшафоте с надетыми на головы мешками, а неподалеку натягивал перчатки на волосатые руки огромного роста тучный палач.
Фаир сидел на балконе в бархатном кресле, еще больше похудевший, с длинными сальными волосами. Казалось, он был чем-то одурманен, потому что глаза его блуждали почти без всякого выражения. В них царили черная пустота и безразличие. Рядом с ним на дворцовом позолоченном стуле сидел Заклинатель. Я отметил, что по возрасту он почти сравнялся с Фаиром, сделался молод и бледен кожей. Его глаза едва заметно поблескивали. Даже отсюда, снизу, было видно, сколько в них таится хитроумия и горделивой властности. Заклинателю явно доставляло удовольствие происходящее. Он повернулся к Фаиру и, оскалив белые зубы, что-то быстро проговорил. В ответ Фаир криво усмехнулся, поднял вверх руку и опустил ее. Это был сигнал к началу публичной казни. Если бы я добрался до него на этот раз, то уже не дергал бы за уши, а, по меньшей мере, оторвал бы их.
* * *
Если корень тонколистого есеня истолочь в порошок, добавить несколько перьев мандрагоры, слюну отягощенной бременем дрофы, несколько щепоток соли и пепла, все это залить густым раствором из свежей крови и сургуча, а потом дать выпить кошке, то она сдохнет...
Даже неудачный опыт приводит к смертельному результату. Значит ли это, что большинство магических рецептур смертельно опасны, или это значит, что смерть — лучший выход для существа, столкнувшегося с проявлением магического умения существа более высокого порядка? Скорее всего, и то и другое утверждение можно считать верным...
Записи Фаира на полях подаренной ему Заклинателем магической книги
ГЛАВА ПЯТАЯ
В ней рассказывается о том, как умную голову посещает идея, в корне меняющая пустую жизнь ее обладателя
Поскольку я совсем ничего не умел делать, кроме как управлять государством и решать государственные задачи (да и не было у меня особой склонности заниматься чем-нибудь другим), я решил пока пожить у кого-нибудь из братьев и осмотреться. Кто знает, может быть, с божьей помощью я смогу найти занятие по душе, и оно позволит мне безбедно просуществовать до самого конца моих дней.
Иногда бывает и так, что поиски достойного занятия занимают всю жизнь. Но все же главное в этом деле — ни в коем случае не спешить. А то недолго и ошибиться. Найдешь, скажем, какое-нибудь занятие, которое тебе покажется достаточно привлекательным. Например, работа смотрителя в притоне, где полным-полно симпатичных дамочек, готовых каждый час дарить тебе свою благосклонность. Ты этим активно пользуешься и живешь полнокровной жизнью, по крайней мере, так кажется тебе, а потом вдруг, в самом конце жизни, начинаешь осознавать, какой пустой она оказалась, наполненной одними удовольствиями, без тени смысла... Страшная перспектива, что и говорить. Или место дегустатора светлого эля при городском совете. В обязанности твои входит с утра обходить всех предпринимателей, которые варят эль, все питейные заведения, где его подают, и дегустировать, дегустировать и еще раз дегустировать... И опять же — жизнь твоя будет легка и промчится, как одно мгновение, а в конце концов ты вдруг поймешь, что она была совершенно бессодержательной, и тогда поневоле позавидуешь тому, кто прожил ее полновеснее и увлекательнее, тому же смотрителю в притоне, например. И снова — перспектива не самая радужная. А потому спешить в определении рода своих занятий я вовсе не собирался...
Для начала я направился на юг, к Виллу, в Вейгард, солнечное королевство, продуваемое ветрами. Южной границей Вейгард упирался в массивную горную гряду, так что ветры обыкновенно отталкивались от нее и возвращались, чтобы задуть снова. Гряда эта простиралась на много миль дальше на юг, а вершины подпирали синее небо. Сомневаюсь, чтобы кому-нибудь удалось когда-либо преодолеть эти высоты1. <1На самом деле эту горную цепь с успехом преодолел герой романа “Путешествие Черного Жака”, когда бежал с катарских рудников, находившихся по другую сторону гор, а затем заручился помощью одного из тех самых драконов, которые иногда грабили Вейгард> Иногда из горной местности прилетали драконы, они совершали налеты на города Вейгарда и даже на его одноименную столицу в поисках драгоценностей. Ну очень любили эти крылатые чешуйчатые твари блестящие камушки и золото, а потому покоя жителям Вейгарда от них не было и в ближайшем будущем не предвиделось. Особенно переживали женщины, любившие драгоценности не меньше драконов. Стоило какой-нибудь красавице надеть бриллиантовое колье и выйти в нем на улицу, как небо над ее головой тут же темнело, слышалось хлопанье крыльев, и осторожный коготок ловко поддевал ее обновку. А потом визжи не визжи — ворюга-дракон уже улетел далеко в горы пополнять свою сокровищницу новой блестящей вещицей.
Казалось, спасу от этой напасти нет, но тут на подмогу людям пришло довольно оригинальное изобретение. Один из жителей королевства соорудил катапульту, швырявшую вверх заостренные колья. Они со свистом проносились по воздуху и вонзались в живот летучего ящера — самое мягкое и незащищенное место чудовища. Единственным недостатком катапульты была ее неповоротливость — она могла произвести только один выстрел по летящей цели. Затем тяжелая машина, управляемая людьми, требовала длительной настройки для нового выстрела. Изобретатель обещал со временем усовершенствовать конструкцию. Но то ли его талант иссяк после того, как он изготовил этот чудесный боевой агрегат, то ли, что весьма вероятнее, получив первый большой куш от продажи машины, он жестоко запил и утратил свой изобретательский дар.
Как бы то ни было, но даже несовершенные катапульты шли на ура, их покупали состоятельные граждане по всему Вейгарду. Среди богатеев зародилась даже мода на эти сооружения — катапульты стали частью архитектурного ансамбля, их ставили на крышу здания или на самую высокую башню, откуда можно было вести стрельбу по драконам. Мода, как известно, порождает вещи, порой совершенно дикие. Впав в соревновательный азарт, состоятельные граждане принялись заказывать себе весьма оригинальные средства для защиты от драконов — расписные катапульты, катапульты с резьбой по дереву. Заразившись гигантоманией, богачи принялись заказывать все большие и большие орудия. Кончилось все это тем, что в одном из купеческих домов не выдержала крыша и гигантская катапульта, из которой и стрелять-то было нельзя, настолько она была огромной, рухнула на головы домочадцев незадачливого богатея. После этого чрезвычайного происшествия мода на катапульты быстро сошла на нет.
Король Вилл Вейньет не страдал стремлением следовать веяниям моды, он приобрел несколько вполне обыкновенных, но находившихся в полной боевой готовности орудий для защиты столицы, они стояли на городских стенах и ожидали своего часа.
Поскольку столица Вейгард, где располагалась резиденция Вилла, находилась в непосредственной близости от гор, ее драконы атаковали чаще других. Во время последнего налета одного из ящеров удалось ранить. Когда в его белое пузо угодил деревянный кол, ящер яростно завизжал, взмахнул крыльями, развернулся и выпустил из пасти сгусток пламени, спаливший боевую машину вместе с людьми, заряжавшими новый снаряд...
Вилл Вейньет считал, что драконы — беда Вейгарда и с ними непременно надо бороться. Ящеры же в целом были весьма безобидны — людей они убивали редко, только если их собственной жизни угрожала опасность, как в случае с катапультой. От природы они были миролюбивы, и, если бы не превышающая все допустимые границы разумного жадность, с ними вполне можно было бы сосуществовать. Тем более что ящеры были неплохими собеседниками, охотно вступали в разговор с людьми. Все помнили историю о том, как однажды молодая девушка подружилась с драконом, он катал ее на спине, возил в горы, где они много болтали о всяких пустяках, и все было бы хорошо, если бы однажды она не упала с его спины и не разбилась. После этого дракон некоторое время вился над городом, повсюду раздавался его жалобный крик, а потом он и вовсе не захотел жить и бросился грудью на скалы... Вот такая история, в которую я поначалу не очень-то поверил. Но поскольку мне многократно пересказывали ее, для большей убедительности выпучив глаза, я начал думать, что, возможно, все так и было.
... Вилл встретил меня довольно радушно, сказал, что рад моему выбору и постарается найти мне применение при дворе. Его слова меня несколько насторожили. Что еще за применение при дворе? Неужели он думает, что я собираюсь работать на благо его короны? Пусть и не надеется. Однако я решил не придавать значения высказываниям брата — может, он просто оговорился.
Мне выделили белокаменные апартаменты с небольшим фонтаном в центре гостевого зала, в котором при желании можно было даже утопиться... ну или поплавать, что я и проделывал, когда сильно уставал от употребления светлого эля. Эль в немалой степени способствовал моим рассуждениям о собственном предназначении в этой жизни. Его я употреблял целыми бочками, ощущая, сколь благотворно он действует на мой организм и мозг... Мои мысли плыли спокойно, почти полностью растворенные его терпкой горечью, я думал о том, что когда-нибудь, возможно, все изменится для меня, я буду мудр и седовлас, я буду управлять страной, пусть даже небольшой, и мой народ будет любить меня за светлую голову и творческий подход в решении государственных вопросов...
Вилл был характера деятельного, бурного, он обладал врожденной инициативностью, ему всегда нужно было что-то переделывать, искоренять, выкорчевывать, разрушать и заново строить. Вейгард он немедленно переименовал в Виллгард, чем нимало меня позабавил. Да еще заставил летописцев внести изменения во все государственные списки. У главного летописца от пережитых волнений появилась омерзительная сыпь по всему телу, в том числе и на лице, после чего со своей должности он был немедленно уволен. “Таким нервным не место на посту государственного служащего, — сказал Вилл, — к тому же у тебя, похоже, проказа”. “Нет у меня никакой проказы!” — закричал летописец, но стражи его взяли под руки и увели.
Увековечив таким простым способом свое имя, Вилл приказал каждого, кто в приватной беседе, по недомыслию или по злому умыслу, назовет его королевство Вейгард, подвергать публичной порке, невзирая на общественное положение совершившего проступок. Поскольку название государства — Вейгард сильно укоренилось в сознании граждан, порка очень скоро стала для них вполне привычным делом. Проходя в середине дня по центральной площади, я почти каждый день наблюдал чью-нибудь раскрасневшуюся задницу, по которой уставший палач, стирая с лица тяжелой ладонью пот, звучно хлопал кожаным ремнем. Немного поодаль ожидали своей очереди несколько унылых бедняг со спущенными штанами, чей язык тоже работал быстрее, чем мозги. Палача вскоре пришлось заменить — этот не выдержал темпа работы и умер прямо на рабочем месте — схватился за грудь, пошатнулся и, рухнув на колени, уткнулся в очередную выпоротую задницу костистым носом.
Инициативность Вилла была весьма своеобразной — ни одно свое начинание он не мог довести до конца. К тому же мыслил он не конструктивно, как многие активные правители, а исключительно деструктивно. К примеру, если Вилл брался за строительство новой плотины, то больше всего его вдохновляло в этом деле разрушение старой. Когда же после бешеного темпераментного начала, яростных команд, отдаваемых с неизменным энтузиазмом, кроваво-красных лозунгов “сделаем большое дело быстро и хорошо” над головами плотина оказывалась разобранной, Вилл мгновенно остывал к строительству и пускал дело на самотек. В случае с плотиной это обернулось причиной затопления отдельных территорий и нехваткой воды в городах Виллгарда.
Виллгарда... Виллгарда... Слава богу, что я всегда был сообразительнее многих и сразу же научился произносить Виллгард, а не то принципиальность Вилла и меня подвергла бы прилюдной порке. А такое оскорбление я не смог бы простить... Пришлось бы стереть королевство Виллгард с лица земли...
После неприятности, случившейся с плотиной, народ остался без воды, а моего брата уже занимал очередной безумный прожект. По королевству стали бродить агитаторы, они дули в медные трубы и кричали: “Все на борьбу с драконами! Формируется противодраконье воинство Виллгарда”... Все это означало, что Вилл задумал извести летающих ящеров навсегда. Хорошо еще, что он оставил свои первоначальные планы отправиться во главе отряда истребителей, а послал вместо себя своего первого советника — герцога Бевиньи: вооруженная до зубов экспедиция бесславно сгинула в скалистых горах. Вторая, отправленная через несколько месяцев, наткнулась на останки своих погибших сограждан и позорно вернулась через пару недель, так и не обнаружив ни одного дракона, но зато вдоволь наголодавшись и намучившись от жажды.
Герцог Бевиньи немедленно стал в Вилл гарде национальным героем, его портрет в черной раме украсил королевскую галерею, а Вилл выступил перед народом и рассказал о героической кончине их любимого герцога... Справедливости ради надо заметить, что до появления инициативного Вилла Вейньета он успешно правил Вейгардом без каких-либо потрясений и лишних проблем. Народ любил его, и герцог платил им взаимностью — вейгардцы работали четыре дня в неделю, а налог был настолько смешным, что заплатить его мог даже нищий со своего скудного подаяния. Появление моего брата с его неуемным энтузиазмом очень быстро погубило несчастного герцога и сделало народ куда менее счастливым.
А Вилл продолжал лучиться идеями. Поскольку у него под боком оказался я, он не оставлял надежды и меня привлечь к какой-нибудь общественно полезной деятельности. То, что я с самого начала не придал значения его словам, было серьезнейшим упущением с моей стороны. Сначала он решил сделать меня первым испытателем летающих шаров, которые изобрел его научный совет во главе с абсолютно безумным и дряхлым Антуаном Пикином, но я решительно отказался. И правильно сделал, потому что испытания закончились полным провалом: восемь пострадавших с ожогами, несколько отделавшихся легкими ушибами. И единственный погибший. Угадайте кто... Правильно — испытатель.
Следующей навязчивой идеей Вилла была добыча минералов в юго-западной части страны, там, где в скалах с незапамятных времен селились горные тролли. Вилл сформировал небольшой отряд, состоявший по большей части из малограмотных земледельцев и нескольких опальных вельмож, и отправил его на разработку месторождения. Меня он вознамерился поставить во главе этой обреченной группы. Но я был тверд в своем решении не иметь никакого отношения к этой полувоенной операции. Земледельцы и вельможи были перебиты троллями, и Вилл на этом успокоился.
— Ну что ж, — задорно сказал он, — значит, мы обойдемся без минералов.
Затем Вилл предложил мне возглавить отдел по борьбе с обществом темных заклинателей, которые в Вейгарде находились в опале с давних времен. Проблема заключалась в том, что ни один человек на этом посту еще ни разу не дожил до выдачи первого жалованья. После указа о назначении он немедленно начинал чахнуть, его преследовали разного рода хвори и немощи, выпадали зубы, волосы, зрение и слух становились очень плохими. А потом несчастного хоронили... Всегда в закрытом гробу, потому что выглядел он к моменту смерти поистине ужасно.
Когда я отказался и от этого “выгодного” предложения, Вилл сильно обиделся и заявил, что от меня нет никакого толка, что я пустой прожигатель жизни и что он уже совсем не рад, что я “выбрал его”. Отчаявшись найти мне применение, а попросту похоронить меня, Вилл стал рассказывать всем и каждому при дворе, как он, в сущности, добр, он даже занимается благотворительностью, принимая у себя бедного брата, которому некуда больше податься. Устав от унизительного ощущения прихлебателя, бедного родственника и жертвы братской благосклонности, я направил свои стопы в королевство Гадсмит, благо оно граничило с Вейгардом.
К Преолу я всегда относился с легким презрением. Его пассивность, трусость, омерзительные привычки всегда прятать глаза и грызть длинные желтые ногти были мне отвратительны, но после того, как я вдоволь нахлебался безумной активности Вилла, мне захотелось пожить при дворе правителя, который ничем не помешает размышлять о своей дальнейшей судьбе.
Преол оказался даже хуже, чем я думал. У меня с самого начала возникло ощущение, что старший брат принял меня только из страха. Апартаменты, которые он мне выделил, оказались смехотворно малы. В них не было фонтана, где бы я мог утопиться, и даже рукомойника. У нас состоялся с ним краткий диалог, во время которого он все время пытался выяснить, надолго ли я собираюсь у него задержаться. Когда я сообщил, что абсолютно не знаю, что буду делать дальше, сколько здесь пробуду и даже чем собираюсь заниматься в жизни, он сильно забеспокоился, забегал из угла в угол, с сухим хрустом заламывая пальцы.
— Но как же так, — забормотал он, голос его сильно дрожал, — ты же должен дать ответ, я же должен знать, сколько времени мне придется тебя принимать...
— Как только я определюсь с выбором, чем бы я хотел заниматься в жизни, я немедленно тебя покину...
— Э-э-э... — Преол волновался все больше и больше, — но ты же можешь никогда не определиться.
От волнения он снова стал грызть ногти, хотя прекрасно знал, что я этого не выношу.
— Ну да, — натянуто улыбнулся я, — но, в принципе, я никуда не спешу.
— Никуда не спешишь? — Преол заискивающе уставился на меня. — Но, может, это все же ненадолго?
— Да ты что! — рявкнул я, так что он вздрогнул всем телом и в ужасе отпрыгнул к самой двери. — Не рад принять брата на постой?! Грустно это осознавать, знаешь ли...
Преол быстро-быстро закивал, потом попробовал что-то произнести, но от накатившего страха рот у него открывался, как у рыбы, но ни единого звука не доносилось, только какое-то сдавленное бульканье. Потом Преол вдруг резко дернул дверь и поспешно выбежал.
На этом наш разговор завершился. Поселившись при дворе Преола, самого брата я больше не видел. Несколько раз я пытался получить аудиенцию, чтобы поговорить с ним о размерах апартаментов, а также обсудить сомнительное качество дворцовых обедов, но герцог Демос Мизерилла, который всегда был при Преоле, неизменно отвечал мне, что “повелитель занят делами государственной важности и просил его не беспокоить”.
Герцог всерьез раздражал меня ощущением собственной значительности. В его устах любые слова звучали как неоспоримое утверждение. Если же его по какой-либо причине не принимали всерьез, на лице герцога немедленно проступали багровые пятна, он выходил из себя, протирал заметные залысины шелковым платком и начинал говорить резко и зло. Несколько раз вступив с Мизериллой в словесную перепалку и даже один раз крепко поколотив его, я, в конце концов, оставил всякие попытки увидеться с трусливым братом и решил просто предаться веселью.
С утра я уходил в город и пил светлый эль в кабачках и тавернах столицы Гадсмита — Гатте. Напиток “радости и свободы” — так называл светлый эль придворный учитель риторики Альфонс Брехкун. Меня никто не узнавал, потому что на моей одежде не было фамильных гербов дома Вейньет, а в лицо за пределами Центрального королевства меня мало кто знал. Тогда мои портреты еще не были развешаны на каждом углу, как гораздо позже это случилось в королевстве Стерпор, так что я мог проводить время как угодно, не опасаясь быть узнанным. Я пил эль, знакомился с красотками и веселыми буйными простолюдинами, вместе мы кутили так, что весь Гатт ходил ходуном. Меня они принимали за своего — человека низкого происхождения, думали, что я дурачусь и что мне нравится изображать изящные манеры. Вскоре мне стало казаться, что такое времяпрепровождение — это именно то, чем я хочу заниматься в жизни...
Мое беззаботное существование в Гадсмите прервалось самым неожиданным образом. Возле дверей в мои жалкие апартаменты на меня напали два хорошо вооруженных типа, их лица были замотаны черными тряпками, оставлены только прорези для глаз, в руках нападавшие сжимали острые длинные ножи. Действовали они довольно нерасторопно, к тому же, судя по плохой скоординированности движений, выучка у них была самой примитивной, поэтому поединок только развлек меня. Одного наемника я убил на месте — почувствовал движение воздуха, выхватывая меч, обернулся и всадил лезвие ему в горло, второго сильно ранил и разоружил, чтобы потом допросить. Убийца сообщил, что их нанял король, то есть мой брат Преол, по его велению они должны были убить меня. Наемник также поведал, что Оракул сделал Преолу предсказание, согласно которому я должен взойти на престол над всеми королевствами. Слова Оракула внезапно запали мне в душу — подумать только, восшествие на престол над всеми королевствами. Воссоединение Белирии. Власть в одних руках, возвращение института наместничества. Об этом стоило поразмыслить всерьез... Это стало бы неплохим итогом моих размышлений о собственном предназначении в жизни!
Преол сильно меня оскорбил. Во-первых, он задел мои братские чувства, но это я еще мог ему простить — мы никогда не питали друг к другу особой приязни. Но второе оскорбление, что он выставил против меня двух настолько непрофессиональных бойцов, показалось мне более серьезным. Это же надо, так не ценить мои навыки лучшего фехтовальщика Белирии. Где были его глаза, когда я демонстрировал феноменальные достижения в этом искусстве под руководством Габриэля Савиньи? Да, господа, в гробу я видел подобное гостеприимство! Поскольку к Преолу меня по-прежнему не допускали, я попросил своенравного герцога Мизериллу передать его господину, что я с ним еще рассчитаюсь при случае. Мизерилла побагровел и сказал мне вслед что-то дерзкое. С ним я тоже пообещал расквитаться. Потом собрал свой скудный скарб, состоявший из пары рубашек, штанов да нательного белья, и покинул оказавшиеся столь негостеприимными места.
С Гадсмитом граничило королевство Лювера — “красочный Невилл”, как называл его отец. Признаться, Лювер никогда не вызывал у меня симпатии — его холодность и нервозность казались мне признаками слабости и почти полного отсутствия темперамента, что никогда не нравилось мне в людях, но больше мне некуда было пойти. Разве что податься к Дартругу, но поговаривали, что он сделался столь же свиреп, как наш отец, к тому же его упрямство я вряд ли смог бы долго выносить. Оставался только Невилл Лювера и Стерпор, который после своего детского визита я буквально ненавидел. Сцены блюющих, матерящихся людей с плоскими лицами, их невыразительные блеклые глаза, а еще крики несчастного, которому зажимают створкой двери детородный орган, до сих пор мучили меня ночами. В Стерпор я намеревался отправиться в случае крайней необходимости, только если судьба доведет меня до крайней точки нервного и физического истощения, что, собственно, и случилось позднее, когда я начал осознавать всю степень падения, всю низость своего положения — будучи особой королевской крови, заниматься грабежами.
Отец не зря называл Невилл “красочным”. Это был поразительной красоты зеленый край: раскинувшиеся на десятки миль цветочные долины, просторные лесные массивы, сосновые рощи над прозрачными реками, песчаные карьеры, открывавшие великолепие местных пейзажей. Даже воздух в Невилле был “красочным” — свежий и чистый, он ласкал легкие, словно светлый эль горло.
Несмотря на самые приятные впечатления, которые у меня остались после путешествия по королевству, при дворе меня ждал самый холодный прием. Оказалось, что Преол уже успел прислать сюда гонца, который рассказал Люверу, будто я совершил покушение на жизнь ни в чем не повинного короля Гадсмита.
— У тебя есть три дня, Дарт, — сказал Лювер, накручивая на указательный палец длинный локон и глядя на меня прозрачными голубыми глазами, — чтобы убраться с территории Невилла. После того как этот срок минет, мои люди найдут тебя и прикончат. Я уже отдал соответствующие указания. Здесь тебе ничего не светит.
Он говорил тихим спокойным тоном, и мне стало понятно, что его слова — вовсе не пустая угроза, он действительно считает меня опасным преступником.
— Но это наглая ложь, — попытался я оправдаться, — все сведения, которые принесли гонцы Преола, — вранье от начала и до конца и даже больше. Это он совершил на меня покушение, он собирался убить меня, потому что боялся, что я хочу забрать у него корону.
— Мы все опасаемся, что ты будешь вести себя недостойно, — ровным голосом проговорил Лювер. — Собственно говоря, чего еще можешь хотеть ты, лишенный наследства? Вот и моя мать советует, чтобы я даже не разговаривал с тобой, она считает, что ты представляешь опасность и очень похож на отца...
— Но я даже не пытался... — начал я, но Лювер меня перебил.
— Я оставляю тебе два дня, Дарт, — холодным голосом проговорил он, — не заставляй меня еще сокращать срок твоего пребывания в Невилле.
Я ощутил, как изнутри медленно поднимается ледяная ярость.
— Ну что же, — сказал я, — обещаю, что ты об этом пожалеешь!
— Один день, — крикнул он, внезапно ускорив наматывание локона на палец, — у тебя есть один день!
Я резко развернулся и вышел вон. Четкий план действий еще не сформировался в моей голове, но первые зерна упали в благодатную почву и впоследствии должны были взойти высокими стволами решительных замыслов и устремлений. Я внезапно понял, что братья настроены против меня, что все они боятся меня. Искать убежища у кого-либо из них — значит подвергать свою жизнь опасности.
Я вновь направился в Гадсмит, на сей раз не к Преолу. Кое-какие связи в Гатте у меня уже имелись — не зря же я долгое время посещал кабачки и таверны, так что сколотить шайку не представляло для меня особого труда. Местные головорезы с радостью присоединились к “дворянину”, как они давно прозвали меня между собой.
Назло Преолу я занялся в Гадсмите разбойничьим промыслом, ибо иного способа жить достойно тогда для себя не видел. Мы наводили ужас на местных купцов, обладателей набитых золотом кошельков, состоятельных граждан королевства Преола и разного рода крупных мошенников, которых я просто не выносил. Преол никак не мог справиться с преступностью в собственной вотчине, а потому дела у нас продвигались на редкость успешно. С особым рвением мы грабили торговые караваны, направлявшиеся в Невилл. Таким образом я мстил Люверу за проявленное им недоверие и малодушие.
Грабежи казались мне единственно верным способом существования до тех пор, пока я не понял, что капитала сколотить не сумею — слишком велика была конкуренция, да и риск не дожить до тридцати лет был очень велик. Все эти соображения и обстоятельства заставили меня всерьез задуматься о будущем и отправиться прямиком в Стерпор, к Алкесу, с которым когда-то у меня были неплохие отношения — его тупость и добродушие неплохо сочетались с моей хитростью и отчаянной храбростью. Я решил, что поговорю с ним начистоту и, может, даже заручусь его поддержкой в военных делах. Тогда с помощью Алкеса я смогу наказать за подлость Преола, визит к которому едва не стоил мне головы.
Почему же я сразу не направился прямиком ко двору возлюбленного брата? Да потому, что сначала следовало разведать ситуацию, произвести, так сказать, рекогносцировку, посмотреть, что происходит в королевстве. К тому времени как отправиться в Стерпор, я уже имел четкий план действий, а бурный жизненный опыт научил меня мыслить широкими категориями и внушил осознание того, что людям свойственно меняться с течением времени, причем не всегда в лучшую сторону. Зачем входить в дворцовые ворота, когда нет уверенности, что через пару дней тебя не принудят забираться на эшафот...
Шайка расставалась со мной с большой неохотой. Им казалось, что я идеальный главарь и такого им никогда не найти. Лидерские качества и правда были в числе моих врожденных талантов, к тому же я никого и никогда не обижал — всегда делил добычу поровну, а наживаться нам удавалось исключительно благодаря свежести моей мысли и новизне преступных замыслов. Узнав, что я направляюсь в Стерпор, несколько разбойников вызвались проводить меня, потому что часть пути предстояло проделать через Центральное королевство, а там было отнюдь не спокойно. Однако на этот раз все обошлось. К концу третьего дня я расстался с провожатыми на границах королевства Вилла и помчался дальше, по мере сил подгоняя лошадь — мне не терпелось оказаться в грязном Стерпоре и приступить к осуществлению своих замыслов. С тех пор как в голове моей созрел план дальнейших действий, я превратился в человека, одержимого идеей власти — королевство Преола будет моим, и я, наконец, смогу стать королем. Никто не заслуживает этого больше меня! Гадсмит не лучшее место на свете, мне не слишком импонировал его восточный климат, но все же это лучше, чем совсем ничего.
* * *
...остерегись Дарта Вейньета, ибо в нем таится сила и дар убеждения, которыми мало кто из людей владеет. Если даже Оракул произносит его имя с придыханием, то что же говорить об обычном народце... Будь всегда начеку, ибо, пока он жив, все мы находимся в опасности. Опасность эта не только утрата власти, но и истинная смертельная опасность. Дарт Вейньет сейчас, словно рвущийся вперед клинок, который сложно остановить и переломить одному, но вполне возможно осуществить наши замыслы, если соберемся мы все воедино.
Из письма Преола, адресованного Алкесу, королю Стерпора
ГЛАВА ШЕСТАЯ
В ней снова немного рассказывается о братских чувствах, а также исследуется постулат о том, что людям свойственно меняться со временем
Мы стремительно шагали по мощенной неровным булыжником мостовой Стерпора. Камни торчали из нее вразнобой, словно снизу их выталкивал на поверхность норный народец. Знавал я парочку шаловливых подземных жителей, им дай только волю, и они испоганят какую-нибудь дорогу или кладбище. С большим удовольствием занимаются они разного рода проделками. Любят, к примеру, подрывать фундаменты домов, делают это, пока те не обрушатся. Хорошо, что в городах норный народец появляется редко, а если перебирается поближе к людям, то его немедленно травят специальным раствором Буверия, который когда-то давно изобрел кто-то из белирианских придворных алхимиков. Подозреваю, что это был сам Буверий.
Мы обогнули кузницу, миновали конюшни, где густым басом раздавал указания невысокий человечек с густой длинной бородой, прошли мимо постоялого двора, трактира и нескольких частных зданий, лишенных каких бы то ни было вывесок.
Массивная фигура моего спутника внушала прохожим смутный трепет, они оборачивались, а временами даже останавливались и откровенно глазели на Кара Варнана, открыв от изумления рот. Разумеется, они не знали, что рядом с великаном по улицам их родного грязного городишки вышагивает не кто-нибудь, а сам потомственный принц дома Вейньет. Неведение заставляло их не обращать на меня ровным счетом никакого внимания, а с любопытством наблюдать, как крошит камень мостовой своими громадными ступнями исполин Варнан. Исключение составляли подозрительные субъекты, шнырявшие то тут, то там вдоль центральных улиц Стерпора. Они не выказывали удивления по поводу внушительных габаритов Варнана, а то и дело приветливо махали великану ладонью, как старому знакомцу, и столь же стремительно, как и появлялись, исчезали в очередной подворотне, юркие, как крысы, и весьма вороватые с виду. Повадки выдавали в них людей преступного ремесла.
— Это что, твои друзья? — спросил я Варнана, когда очередной субъект с физиономией грызуна сделал приветственный жест и поспешно затерялся в толпе.
На меня уставились наивные голубые глаза.
— Отличные ребята. — Он кивнул. — Я давно с ними дружу, видел бы ты, как они опрокидывают кружки с элем, когда у них много денег! С ними случается иногда найти клад. — Варнан хохотнул. — Ну и меня угощают, конечно.
— Я когда-то тоже дружил с отличными ребятами, — задумчиво заметил я, вспомнив, что совсем недавно разбойничал.
— Тогда мы познакомились с тобой? — нахмурился Варнан. Он снова мучительно пытался вспомнить наше эфемерное знакомство.
— Раньше, гораздо раньше, вполне возможно, ты не помнишь этого — до меня доходили слухи, что однажды тебя здорово приложили по голове... ну уже после того, как наше знакомство прервалось, — попытался я напустить побольше тумана, но, как оказалось, попал в самую точку.
— Ты и об этом знаешь, — мрачно пробормотал Варнан. — Тогда, должно быть, мы действительно о-о-очень давно друг друга знаем. Да, мне тогда туго пришлось. Это было во время осады. Здорово попало, прямо вот сюда вот... стенобитным орудием.
Он показал едва заметный шрам чуть ниже коротко обрезанных волос, и я вздрогнул: мне представилось, как стенобитное орудие попадает в лоб Кара Варнана и разлетается на куски. В воздухе кружатся ошметки щепок и части металлического каркаса, великан некоторое время трясет ушибленной головой, а потом резко заваливается назад и падает, подмяв под себя целую толпу низкорослого люда.
— Стенобитное орудие?! — в ужасе переспросил я.
— Да, — грустно подтвердил Варнан, — оно, правда, было маленькое и уже почти сломанное, но мне все равно туго пришлось.
— Могу себе представить... Если бы мне в голову угодило стенобитное орудие, от нее ничего бы не осталось... точно...
— Ну-ну-ну. — Варнан добродушно рассмеялся. — Может, ты просто не знаешь свою голову, а если попробовать...
— Не будем пробовать! — решительно выкрикнул я.
— Как скажешь... — Варнан опять задумался. — Да, наверное, ты меня очень давно знаешь.
— Давненько... Я тебя еще вот таким помню...
Я вытянул ладонь на уровень пояса, но, увидев, что Варнан как-то напряженно смотрит на нее, — должно быть, таким он не был никогда, — я приподнял ладонь повыше, на уровень груди, потом еще немного — до подбородка.
Только тогда громила заметно успокоился:
— Ты что же, может быть, и с моими стариками был знаком?
— Прости, не довелось, — я развел руками, — но могу предположить, что это были очень достойные люди.
— Еще бы, — кивнул Варнан, — мама у меня была такая простая женщина, ничего себе необычного, но красивая... правда, толстовата немного... ну, в смысле, широкая в кости... а папа был известен во всем Туре — он ведь был главным королевским палачом, продал душу демонам из Нижних Пределов, а они за это наделили его бессмертием и нечеловеческой силой...
— Вот как? — заинтересовался я. — И что же, это помогло ему добиться успеха?
Меня по-прежнему интересовали любые способы достижения успеха в жизни. Я собирался узнать их все, чтобы потом, проанализировав, вывести идеальную формулу движения вверх к самым вершинам общественной лестницы, туда, где в руки ложатся поводья власти, и будущее уже не кажется туманным, а представляется кристально ясным...
— Как же, помогло, — откликнулся Варнан, — держи карман шире, с нечеловеческой силой добывает сейчас строительный камень в каменоломнях Тура и будет добывать еще целую вечность, благо она у него есть.
— Какая тяжелая судьба, — с мнимым сочувствием произнес я, — мои соболезнования.
— Да не надо, я его совсем не знал. Моя мать убиралась время от времени у него в доме, ну и вот — родился я. А так он со мной и знаться не желал... Как, впрочем, и со всеми остальными людьми. Очень тяжелого характера был человек.
— Понятно, так часто бывает, беру свои соболезнования обратно. Надеюсь, ты не переживаешь по поводу того, что твой отец...
В эту минуту я снова заметил ЕЕ, ту девушку, с которой столкнулся совсем недавно на одной из улочек Стерпора. Только что она шла по центральной улице нам навстречу, потом едва уловимым жестом приподняла капюшон, открыв на мгновение самое красивейшее из лиц, что мне доводилось когда-либо видеть, и свернула в проулок. Теперь она быстро удалялась от меня.
— Вот дьявол! — выкрикнул я. — Кар, стой-ка тут, никуда не уходи, я сейчас...
Я стремительно помчался к проулку, расталкивая прохожих, а Варнан в недоумении замер посреди улицы.
Когда я добежал до проулка, сбив по дороге толстого дядьку, тащившего тележку с яблоками, красотка уже успела скрыться. Я побежал вдоль ряда домов, заглядывая во все смежные улицы и даже распахивая отдельные двери, но ее нигде не было. Она словно растворилась в пахнувшем нечистотами воздухе Стерпора, исчезла, подобно возникшей на мгновение в небе радуге. Я даже подумал, не привиделась ли она мне, потом в ярости ткнул ногой угол какого-то дома, причем по стене мгновенно побежала длинная трещина, и поддерживающие второй этаж балки угрожающе затрещали. Я сделал вид, что совершенно тут ни при чем, засвистел веселый мотив и как ни в чем не бывало зашагал прочь.
К Варнану я вернулся, пребывая в самых расстроенных чувствах. Исподлобья взглянув на великана, я едва слышно выдавил:
— Пошли, Пределы дери этот город...
— Куда это ты так умчался? — поинтересовался ееликан.
— Увидел кое-что интересное, — пробормотал я, изо всех сил сжав рукоятку меча.
— И что же?
— Да ничего...
— Что, совсем ничего?
— Совсем... — выдавил я раздраженно.
— А может, все же расскажешь мне?
— Нет, — отрезал я.
— Вот так всегда, когда я прошу кого-нибудь рассказать мне что-нибудь, он немедленно замолкает, а между тем когда ты сам спрашивал меня о моей жизни, я тебе рассказывал все в подробностях, ничего не утаил, ни о чем не умолчал, а вот когда я спрашиваю, мне никто ничего не говорит, а вот когда меня, я сразу все рассказываю, и это нечестно, потому что когда я спрашиваю что-нибудь...
Я уже поднял вверх руку, намереваясь заткнуть ему рот, как вдруг он и сам осекся. Варнана заинтересовало происходящее впереди. Там слышался шум голосов и раздавался чей-то громкий окрик: “А ну разойдись! Король идет!” Я напряженно вслушался в голоса и вдруг осознал, что, собственно, происходит. По центральной улице, навстречу нам, шел в сопровождении вооруженной стражи мой брат Алкес. Собственной персоной. Его только не хватало! Я же толком так и не успел разведать обстановку. Теперь придется встретиться с братом лицом к лицу и узнать, что он думает по поводу моего появления в Стерпоре. Я замер, не зная, что предпринять. Бежать было уже, кажется, поздно. Да и недостойно потомственного принца дома Вейньет.
Они появились спустя несколько мгновений. Король в сопровождении свиты. С тех пор как я видел его в последний раз, Алкес заметно растолстел. Теперь лицо его стало округлым и даже немного одутловатым, должно быть, он злоупотреблял горячительными напитками. Одет мой скудоумный брат был весьма небрежно — расшитый золотом потрепанный темный плащ, рубашка землистого цвета и вытянутые на коленях широкие штаны. Принадлежность к дому Вейньет выдавал только королевский вензель на плаще да вставленный в украшенные изящной вязью ножны фамильный меч Мордур, обращаться с которым он, впрочем, так и не научился. Этот меч был предметом моей искренней зависти. То, что даже меч отца Бенедикта достался Алкесу, а не мне, было вопиющей несправедливостью — ведь никто другой не был достоин Мордура больше меня. Я же был лучшим фехтовальщиком Белирии, а Алкес носил меч как простое украшение. Наверное, отец, пребывая в своем болезненном состоянии, решил, что меч должен достаться Алкесу потому, что он совсем не умеет им владеть... Логика, достойная пациента монастыря, где держат буйнопомешанных монахов.
Герцог Ян де Бонт, нынешний советник Алкеса в делах управления государством, шел позади и раздраженно теребил застежку на пурпурном плаще. Видимо, что-то нехорошее занимало его мысли. Одет он был намного богаче короля. В глаза бросались шелковые черные шаровары и сапоги, расшитые серебром, с коваными черными носами. Де Бонт был выше Алкеса на целую голову, его довольно привлекательную внешность дополняли закрученные кверху тонкие усики и изящная бородка. Широкополая шляпа, украшенная пером павлина, смотрелась отлично. Одним словом, де Бонт выглядел диковинной и разноцветной птицей. Впрочем, насколько мне было известно, умом он также никогда не отличался. По иронии судьбы глупому Алкесу достался не менее бестолковый советник. Вместе они составляли весьма колоритную парочку, абсолютно не приспособленную для управления государством.
Кортеж сопровождала королевская стража — около двадцати вооруженных алебардами воинов. Помимо защиты короля от разного рода опасностей на них была возложена и другая, не менее важная, миссия. Несколько солдат несли полные мелких монет холщовые мешки, из которых они то и дело горстями зачерпывали медь и швыряли в толпу. Таким образом, Алкес демонстрировал щедрость правящей власти и ее полное единение с народом. Его милость привлекла к шествию сотни нищих. Должно быть, они денно и нощно дежурили у дворца, ожидая наступления часа еженедельного моциона щедрого короля, теперь следовали за кортежем и резво бросались за медяками, стоило солдату швырнуть очередную горсть монет. Нищие распихивали друг друга и ожесточенно ругались между собой. Кое-кто ради того, чтобы совершить мгновенный и точный рывок и настичь добычу, отбрасывал костыли и на миг становился абсолютно здоровым, потом спохватывался и со стонами отползал обратно, воровато оглядываясь по сторонам.
Стражей короля командовал крепкий краснолицый сержант в кирасе. Он расталкивал толпу, потрясая алебардой, и поминутно выкрикивал: “Прочь с дороги! Прочь с дороги! Король идет!”
Я резко повернулся на каблуках, намереваясь немедленно скрыться — к тому моменту, как я увидел Алкеса, я уже решил для себя, что к встрече с ним совершенно не готов., но позади меня уже сомкнулись плотные ряды, народ напирал, желая получить хоть что-нибудь от щедрот правящей власти. “Может, мне все же удастся ускользнуть незамеченным?” Глядя все больше в землю, я постарался протиснуться к боковой улочке, но из нее уже валили люди и какая-то толстая баба с корзиной, полной мокрого белья, яростно махнула на меня влажными подштанниками:
— А ну-ка, неча тут толкаться!
Я обернулся. Алкес был уже совсем близко. Меня и Варнана стали оттеснять к домам. Кортеж приближался, и вот уже краснолицый сержант оказался рядом со мной. Я постарался даже не дышать, чтобы ничем не выдать своего присутствия. Несколько мгновений мне казалось, что они пройдут мимо, когда вдруг внимание короля привлек такой заметный среди низкого люда Кар Варнан.
В этот самый момент тот крепко пихнул меня в плечо, сказал что-то непристойное о красотке, которую заметил неподалеку, и хрипло захохотал.
— Стоять! — заорал Алкес, его лицо быстро становилось красным и уже очень скоро стало выглядеть, как спелый помидор.
Процессия замерла. Ян де Бонт уставился на своего господина с явным неудовольствием: он яростно ненавидел эти еженедельные вылазки и хотел как можно скорее покончить с неприятным делом и наконец оказаться в своих покоях, где всегда найдется бутылочка вина и одна из придворных дам с удовольствием проведет с ним время.
— Что такое, выше величество? — резко спросил он.
— Будь я проклят, — выкрикнул монарх, — да это же Дарт Вейньет!
Толпа загудела, люди стали озираться, они искали глазами принца, лишенного наследства, — моя скорбная доля все еще вызывала сочувствие у граждан всех королевств, несмотря на то что после смерти короля Бенедикта минуло четыре года. Поскольку взгляд Алкеса не оставлял сомнений в моей принадлежности к семейству Вейньет, очень скоро пространство вокруг нас с Варнаном опустело. Над улицей повисла почти абсолютная тишина. Молчали все. Даже нищие, что еще недавно орали друг на друга и вырывали медяки, притихли, прижав к себе костыли и замотанные тряпьем конечности; они тихо сидели на мостовой, вперив взгляд в меня и Варнана. Алкес тяжело дышал, внимательно рассматривая меня мелкими красными глазками. Его узкий лоб покрыла испарина.
— Откуда ты тут взялся?! — наконец мрачно проговорил он, прерывая тягостную паузу. Толпа замерла, ожидая моего ответа.
— Да вот решил навестить тебя... узнать, как идут дела в твоем королевстве.
Послышался тихий ропот: “Это действительно Дарт Вейньет... лишенный наследства... наследный принц Вейньет... бедняга... лишенный наследства...”
Лицо Алкеса выражало крайнюю степень негодования.
— Тебе следовало предупредить меня, — сказал он наконец.
— Извини, я просто не успел... — Я поднял вверх ладонь в приветственном жесте и улыбнулся, потом слегка приподнял шляпу. — Привет, Алкес...
— Он лжет! — вдруг яростно выкрикнул де Бонт. — Это как раз то, о чем нас предупреждали! Мой король...
Алкес сердитым окриком оборвал его, и в воздухе снова повисла неуютная тишина. Казалось, Алкес что-то обдумывает.
— Значит, ты решил объявиться в Стерпоре... — Похоже, он сделал для себя какие-то выводы и теперь смотрел на меня с явной угрозой. — Ну так знай, что ты неправильно сделал, что остановил свой выбор на Стерпоре, потому что здесь у тебя ничего не выйдет.
Толпа зароптала, выражая недоумение...
— Ваше величество, давайте не будем обсуждать эти дела ЗДЕСЬ, — поспешно проговорил де Бонт, — вы же видите, тут полно людей, ваших подданных...
Герцог торопливо улыбнулся толпе, но люди не ответили на его улыбку. Ян де Бонт никогда не вызывал у простого люда симпатии. Для того чтобы вызывать уважение, он был слишком глуп, а причин не любить герцога у жителей Стерпора было более чем достаточно — высокие налоги, неумелое управление, его диковинные наряды наконец. Так что сейчас люди угрюмо наблюдали за развитием событий. В большинстве лиц читалось напряжение. К тому же я ощутил еще одно приятное для меня настроение толпы. Это была скрытая поддержка. Они явно не одобряли Алкеса и его окружение, которое вдруг на их глазах решило обидеть “принца, лишенного наследства”. Мои ощущения вдохновили меня, даже внушили определенную уверенность в собственной правоте.
— Я так понимаю, ты совсем не рад меня видеть! — громко сказал я. — А я надеялся заручиться твоей помощью, поддержкой.
— Твоя хитрость тут не пройдет, — отрезал Алкес. — Я хорошо осведомлен о твоем коварстве... Стража, взять его...
— О коварстве? Каком коварстве? — Я с недоумением обвел взглядом толпу и непроизвольно ухватился за серьгу в ухе.
— А-а-а, — прокричал Алкес, — я все вижу, Дарт, ты собираешься меня убить, ты взялся за серьгу, уж я-то хорошо знаю этот твой проклятый жест, ты лицемер, о, наш бедный доктор! Эй, стража!
Как я и предполагал, люди меняются со временем. Теперь ожидать от Алкеса радушного приема не приходилось. На всякий случай я прокричал, пока нас обступали стражи, в лицах которых читалась холодная решимость:
— Что ты делаешь, Алкес?! Это же я, Дарт — твой брат. Мне всегда казалось, что мы ладим.
Остро наточенные лезвия алебард в следующее мгновение оказались возле моего носа.
— Медленно достаньте ваши мечи, кидайте их на мостовую, а потом отойдите к стене, — свирепо сказал краснолицый сержант, — положите руки на стену, мы обыщем вас, а потом отведем в замок. Главное — все делайте медленно и спокойно.
— Ага, сейчас, — ответил я, — уже положили...
Потом легким движением выхватил меч из ножен и звонко ударил им об одну из алебард. На мостовую посыпались искры. Толпа восторженно ахнула и подалась назад.
— Живыми их можно не обязательно, — дрогнувшим голосом крикнул герцог де Бонт, — это государственный преступник, и он, как я вижу, сопротивляется...
Один из стражников решил проявить излишнее рвение и предпринял быструю атаку — он ринулся ко мне, но получил мгновенный укол в шею, завизжал, закрутился на месте, выронил алебарду и упал на камень мостовой, обливаясь кровью. Во время нападения я почти не двинулся с места, лишь немного отвел опасное лезвие алебарды в сторону. Теперь она недвижимо лежала рядом с остывающим телом. Эта сцена настолько впечатлила остальных “псов” короля, что они в нерешительности замерли. Кое-кто даже шагнул назад.
— Ни с места! — рявкнул сержант. — Их только двое. За нами король!
Толпа встретила его слова оглушительным издевательским гоготом. Похоже, Алкеса, несмотря на его еженедельные моционы, в Стерпоре не слишком любили. Между тем кое в чем сержант был прав: нас было всего двое, а стражей — почти два десятка.
В этот момент Варнан, оценив сложившуюся ситуацию, поплевал на руки и вынул из-за спины двуручный меч. Должно быть, он был лишен социальных условностей, и его вовсе не волновало то, что перед нами король Стерпора и стражи, попасть в ряды которых было его детской мечтой. Великан издал звериный рык, который тут же подхватила толпа. Рык прокатился над улицей и застыл где-то вдали, а я явственно увидел, как лицо краснолицего сержанта утратило поросячий оттенок и на него быстро наползает мертвенная бледность. Его подчиненным было тоже весьма не по себе.
Уловив настроение толпы, Алкес сделал торопливый жест:
— Так, убивать их не надо, взять их в плен, связать и привести в замок!
Затем король развернулся и в сопровождении герцога Яна де Бонта и четырех, поспешно расталкивающих толпу стражей двинулся прочь. На сей раз его походка была даже более чем торопливой. Люди свистели и улюлюкали, Алкес почти бежал и со страхом озирался по сторонам — наверное, опасался, что сейчас в него полетят камни, яблочные огрызки и бутылки из-под эля. Но ничего не произошло. Пассивный народ Стерпора куда больше занимало разворачивающееся посреди центральной улицы зрелище — сейчас лишенного наследства принца Дарта Вейньета и его массивного спутника разрежут алебардами на части. Вот потеха!
— Это дорого будет тебе стоить! — крикнул я Алкесу.
В это мгновение у меня впервые возникла мысль, что братцы, возможно, заключили против меня союз. Чем еще можно было объяснить подобное поведение самого лояльного из них? Да и странные слова Яна де Бонта, что это “то, о чем их предупреждали”.
Алкес некоторое время оглядывался на меня, наверное, угроза его задела, он все больше ускорял шаги, споткнулся, пропал из виду, скрывшись за спинами людей, поднялся при помощи окружения и, наконец, побежал...
Настало время действовать. Варнан неожиданно метнулся вперед, ловко увернулся могучим телом от лезвия алебарды, его меч с пронзительным свистом описал широкую дугу и разрубил пополам одного из стражей; другого он ударил ногой в грудь, и тот, взлетев в воздух, врезался в толпу. Рев великана слился с криками ужаса наших врагов.
Раскручивая меч фехтовальной восьмеркой, я тоже ринулся в наступление. Звон стали наполнил улицу громким режущим уши звуком. Удары сыпались на меня со всех сторон, но я ловко уходил от разящих лезвий, отводил их в сторону, отбрасывал, отбивал, пропускал над головой и между ног. Я действовал по всем правилам фехтовальной науки и, кажется, в этом поединке превзошел самого себя. Улучив момент, я мгновенно вторгался в область защиты и поражал противников точными и резкими выпадами. Я резал и колол, колол и резал, совершал обманные финты и воплощал в жизнь целые поражающие комбинации, применимые только в случае боя с большим количеством противников. Я с нечеловеческой ловкостью наносил смертельные удары. Несколько раз острие моего меча пробивало врагам грудную клетку, дважды я попал противнику в шею, один скользящий, но мощный удар по голове заставил стража рухнуть мне под ноги. Остальных уложил Варнан. Он с диким ревом разбрасывал нападавших, с его стороны то и дело доносился звучный хруст, когда он ломал противникам кости, стоны раненых врагов и предсмертные хрипы. Он рубил их двуручным мечом и топтал огромными ногами — техника его боя была против всех правил, но благодаря внушительным габаритам и почти нечеловеческой ловкости действовал он необычайно эффективно. То, что мы так быстро смяли их ряды, было целиком и полностью его заслугой, именно он расправился с большинством нападавших. Последним Варнан уложил разгоряченного сержанта — выбил резким взмахом меча алебарду из его рук и нанес ему сокрушительный удар сапогом в челюсть. Сержант взвился в воздух и рухнул, как бревно, здорово приложившись затылком о мостовую. Несколько уцелевших во время схватки стражей не выдержали нашего боевого натиска, побросали алебарды и попытались спастись бегством, но жестокая толпа с хохотом вытолкнула их обратно.
— Нет уж, решили заарестовать Дарта Вейньета, милости просим! — весело крикнул какой-то доходяга.
Уцелевшие солдаты короля в страхе попадали на мостовую. Они корчились на коленях, воздев к нам руки, один из них даже разрыдался к всеобщему восторгу.
— Пощады! — крикнул другой.
Варнан, все еще не отошедший после кровавого неистовства битвы, ринулся к ним, размахивая мечом, с воплем “убью!!!” Они в ужасе метнулись в стороны.
— Милую! — поспешно крикнул я, и Варнан резко остановился, словно натолкнулся на каменную стену.
— Что, уже все? — спросил он, тяжело дыша, хмуря редкие брови.
— Пропустите их, — сказал я, — пусть бегут.
Уцелевшие стражи поспешили раствориться в толпе. Люди провожали их пинками и затрещинами. Звериное выражение медленно сходило с лица Варнана, он тяжело дышал, крылья широкого носа раздувались, складка над переносицей разгладилась — к нему возвращалось обыкновенное благодушие. Казалось, он чем-то смущен.
— Э-э-э... — пробормотал он, — а правда, что ты этот? Ну как его? Король оборванцев Дарт Вейньет?
— Что-что? Король оборванцев? — Я с изумлением уставился на него. — Это еще что такое?
— Ну, так тебя прозвали, вас так прозвали, — поправился он, и совсем по-детски улыбнулся, даже не верилось, что этот великан только что отправил на тот свет больше десяти человек, действуя, как настоящий берсерк...
— Да, я — Дарт Вейньет, так что обращайся ко мне отныне милорд и исключительно на “вы”. — Я улыбнулся толпе, обвел ее взглядом, потом резко убрал меч в ножны, отметив про себя, что так и не стер с него кровь, но в настоящей ситуации такой поступок выглядел бы несколько выспренно и, возможно, даже подорвал бы мой только начавший складываться среди жителей Стерпора авторитет — что это за отчаянный малый, если он тщательно протирает клинок, прежде чем убрать его в ножны.
Потом я сделал жест Варнану:
— А ну-ка подсади меня.
Великан снова, казалось, начал мучительно думать, где это он мог со мной познакомиться, если я сам принц, лишенный наследства Дарт Вейньет.
— Эй, — я окликнул его и ткнул в плечо, — ты послужишь короне или нет?
Тогда он подхватил меня на руки и почти зашвырнул на балкон второго этажа. Мне оставалось только перекинуть ногу через перила, и я оказался среди сушившегося здесь дамского белья огромного размера. Решительно отбросив панталоны, зацепившиеся за перо на шляпе, я громогласно крикнул с этой импровизированной трибуны:
— У меня предложение ко всем присутствующим. Кто-нибудь хочет жить в довольстве и счастье?
Над улицей повисла тягостная тишина. Должно быть, я переоценил деловой и интеллектуальный потенциал местных жителей. К тому же я несколько покривил душой. Если довольство я еще мог им обеспечить, то счастье может обещать только Бог или любимая женщина. Тем не менее я посчитал нужным продолжить свою мысль.
— Граждане Стерпора, я приехал сюда, чтобы заручиться поддержкой Алкеса Вейньета. Да, с помощью вашего короля я собирался забрать власть у предателя Преола, захватив земли Гадсмита. Я знаю, что люди там бедствуют, они живут очень плохо. Преол вовсе не тот король, который им нужен. А я знаю, что смог бы обеспечить процветание жителей Гадсмита, я дал бы достойную жизнь всем бывшим подданным Преола. Но теперь, после того как Алкес показал нам всем свое истинное лицо, я уверен, что поступлю правильно, если заберу и Стерпор. Знайте, что я это делаю лишь для того, чтобы жизнь здесь стала совсем иной — чтобы каждый получил возможность делать то, что он хочет, и быть тем, кем он захочет...
— Эй, а я хочу быть начальником королевской стражи! — крикнул кто-то из толпы.
— Начальник королевской стражи у меня уже есть, — я ткнул пальцем в Кара Варнана, и он мгновенно загордился, высоко задрал подбородок и ухмыльнулся во все лицо, — а вот остальные должности пока свободны. Но я говорю сейчас не об этом. Вы слышите меня, граждане Стерпора, если я стану королем, то у вас будет свобода и процветание. Свобода и процветание, если только вы вслушаетесь в мои слова и пойдете за мной...
Прости, папа, наверное, я оказался плохим сыном, но твоя последняя воля кажется мне весьма сомнительной. Сейчас перед лицом всех этих людей мое будущее вдруг нарисовалось со всей отчетливостью. Для меня стало очевидным, что я должен предпринять, чтобы обеспечить свое будущее. Боюсь, что твою последнюю волю придется пересмотреть.
* * *
— А мне вот его жалко...
— Нашла кого жалеть, проходимец какой-то. Может, он и не Дарт Вейньет вовсе...
— А как мечом машет, любо поглядеть... Рассказывают, будто он один может сто человек победить.
— Это ты кого проходимцем назвала, дура глупая. Сейчас курицей огрею, не посмотрю, что баба!
— А красивый-то он какой...
— Ну, это ты брешешь, сто человек никто не побьет...
— А ну молчи, охальник, пока сам курицей не получил!
— Убедительно говорил, хорошо, мне понравилось.
— А что же не поддержал его тогда?
— Проходимец! Проходимец! Проходимец!
— Да как-то, енто, еще попадет... Он же не король все же... А король у нас того, все одно — строгай дюже... Да и Зильбер Ретц тоже...
— Слушай ты, баба, точно дам курицей...
— Это и правда, попасть может... Рисковать нам, простым людям, не к чему. Пускай себе между собой разбираются...
— На-на-на, получай, охальник...
— Ты что?! Прямо по голове, у тебя же курица как железнайа-а-а-а-а!!!
Разговоры на одном из базаров Стерпора
(время — почти полдень)
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
В ней рассказывается о том, что не всякий нищий — бесполезная скотина и порой может послужить на благо короны
Я и не заметил, как после моих речистых воззваний к действию улица быстро стала пустеть. Буквально несколько минут назад народ, привлеченный кровавым зрелищем, был воодушевлен и заинтригован, а теперь, едва я стал призывать к поддержке восстания, энтузиазм столичных жителей заметно схлынул...
А между тем я, увлекшись идеей своего скорого владычества над миром, все больше возвышал голос. Я ощущал, что поднимаюсь к самым вершинам ораторского искусства, что еще вот-вот — и превзойду придворного преподавателя ораторского искусства Альфонса Брехкуна. В определенный момент мне даже стало казаться, что я его уже превзошел: я вворачивал такие витиеватые обороты в свое выступление, что порой и сам не понимал, что, собственно, хотел сказать. Я применял самые изощренные фигуры речи для того, чтобы донести до народа смысл воззвания, и мне казалось, что слова мои льются свободно и гладко и являют собой не только глубинную суть вещей, но и поистине поэтическое звучание.
Сколько раз, используя словесное мастерство, я издевался над своими братьями, не обладавшими риторическим талантом. В ответ на их обыденные слова я начинал задвигать поистине колоссальную речугу. Они не сразу понимали, что я над ними издеваюсь. Когда же до них это, наконец, доходило, братья впадали в бешенство. Фокус словесной игры я проделывал регулярно...
Завершив с риторикой, я перешел к главной части своего выступления — ударился в обещания. Начав с малого и банального — я посулил народу хлеба и зрелищ, я затем совершенно увлекся и стал выкрикивать уже и вовсе немыслимые вещи, например, пообещал всем защиту от Общества темных заклинателей, существовавшего в Стерпоре ко всеобщему неудовольствию на вполне официальных началах, бесплатный эль по пятницам и субботам, а напоследок — эликсир вечной молодости, который якобы уже находится в разработке у известных мне ученых мужей. Осталось только освоить его массовое производство — и можно будет разливать эликсир всем моим подданным в то время, как они будут отдыхать от неограниченного употребления светлого эля. Разум мой блуждал где-то в небесах, я выписывал ладонью широкие круги, рассказывал о том, каким вижу будущее правление Дарта Вейньета (при этом я даже и не заметил, как стал говорить о себе в третьем лице) и какими мне представляются ближайшие перспективы развития Стерпора.
Мое увлечение собственным красноречием было столь велико, что я совершенно не следил за происходящим внизу. Вскоре, однако, даже для меня стало очевидным, что народу под балконом-трибуной становится все меньше и меньше. Люди слушали меня все менее внимательно, потом и вовсе откровенно заскучали, они прикладывали ладони к зевающим ртам и вдруг, словно вспоминая о чем-то, поспешно отворачивались, а затем как ни в чем не бывало отправлялись по своим делам.
Толстая баба, толкнувшая меня на выходе из проулка, подняла с мостовой корзину с бельем и помчалась куда-то вдоль улицы, пронзительно выкрикивая:
— Лай-е-ла, ты откудова идешь?! Лай-е-ла!!!
Ее крик был таким неожиданным и громогласным, что внезапно отрезвил меня. Я словно пришел в себя и больше не пребывал в плену наваждения. Встряхнув головой, я с изумлением уставился на быстро редеющую толпу.
— Эй, куда же вы? — выкрикнул я. — Народ Стерпора, слушайте меня!
Один из горожан поступил совсем уже невежливо — он смачно сплюнул на мостовую и потряс кулаком в мою сторону.
— Горлопан, — крикнул он, — вечная жизнь, да где это слыхано?! Ерундовина какая-то получается. Чушь полнейшая! Кому другому расскажи, брехун!
В то же мгновение на его голову опустился тяжелый кулак Кара Варнана. Ноги грубияна стали ватными, он ойкнул и, как срубленное дерево, повалился на мостовую, гулко приложившись о нее красной, разгоряченной от возмущения мордой...
Варнан махнул мне, предлагая продолжать, но я замолчал, пораженный до глубины души. Здесь было над чем подумать. Народ не хотел меня слушать. Он не воспринимал меня. Кажется, меня подвели фигуры речи. Простой народ не любит, когда излишне усложняют... “Будь проще — и народ к тебе потянется!” Так, кажется, говорят.
Я молчал, оторопело наблюдая, как “мои будущие подданные” покидают центральную улицу, совершенно не заинтересовавшись моими воззваниями. Похоже, для народа в Стерпоре не существовало никаких идеалов. Сейчас я убедился в том, что они не испытывают даже уважения к королевской фамилии. Ведь перед ними выступал не кто-нибудь, а потомственный принц дома Вейньет. Да и нынешняя правящая власть, похоже, вызывает у них только отторжение. Может быть, неуважение происходит оттого, что долгие годы в Стерпоре верховодил тупой от рождения герцог Ян де Бонт, интересующийся только красочными нарядами и великосветскими балами, а сменил его безмозглый король Алкес? Вот люди и приучились презирать глупую власть.
Исход народа между тем приобрел массовость... Словно внезапно прозрев, люди стремились убраться подальше от места побоища, пока не налетел отряд “королевских псов” и всех не забрали в кутузку. Они уже не оглядывались на балкон, а просто торопились унести ноги...
В конце концов, на улице остались только я, Варнан, несколько беззаботных уличных мальчишек и пара голодранцев из той малопривлекательной породы, что наполняла столицу Стерпора особым колоритом нищенства и грязи и произвела на меня еще во времена моего детства самое негативное впечатление. Один из них сидел в луже и шлепал по воде ладонью, встречая появление радужных пузырей радостным смехом. Делал он это еще до того, как появился Алкес в окружении доблестной стражи, и продолжал с переменным успехом проделывать сейчас.
Парочка бродяг просто от нечего делать переругивалась, швыряя друг в дружку гнилыми овощами и скатанными из нечистот шариками. А еще один нищий с выражением добродушного слабоумия на лице застыл посреди мостовой и смотрел на меня не мигая, завороженно, словно какие-то силы превратили его в каменную статую короля Георга. Серый оттенок волос и лица дополняли сходство. Клочковатая, спутанная борода бродяги прикрывала немытую шею, седые волосы висели длинными сальными сосульками, между ними торчали, как лопухи, странные уши, также поросшие обильным серым волосом. Одежду нищего составляли грязные лохмотья — судя по покрою, когда-то они были платьем священника или колдуна, но теперь напоминали более всего беспорядочное скопление тряпок. Казалось, он нисколько не был озабочен впечатлением, которое этот наряд может произвести на неподготовленного человека. Глаза голодранца горели восхищением. Он был похож одновременно на городского сумасшедшего и религиозного фанатика. Впрочем, одно другого не исключало.
— Спускайтесь, ваше величество, — шутливо крикнул Варнан, — ваш начальник королевской стражи ждет вас, и он тоже, — Варнан кивнул на нищего. — Я же говорил, Дарт, что ты, что вы — король оборванцев.
Он звонко расхохотался, запрокидывая голову. Его смех одиноко прокатился по пустынной улице, эхом отражаясь от стен домов. Я уныло перелез через балконные перила и спрыгнул на мостовую. Нищий в луже внимательно поглядел на меня и хлопнул по воде особенно сильно. Его резкий крик неприятно резанул слух. “Они словно все издеваются над моей неудачей...” Я ухватился за серьгу и принялся ее дергать, мрачновато посматривая на Варнана.
— Кажется, в Стерпоре меня не принимают всерьез, — после некоторой паузы проговорил я, — и это после великолепного поединка, который мы тут им продемонстрировали.
Мальчишки вооружились палками и теперь прыгали друг на друга, изображая бой на мечах. Сорванцы скакали и тыкали в убитых солдат короля, которых до сих пор никто не потрудился убрать — их тела лежали на залитой кровью мостовой.
— А люди вообще неблагодарные существа, — услышал я вкрадчивый, приятный голос и обернулся: говорил привлекший мое внимание “религиозный фанатик”.
— Я заинтригован вашей речью, — учтиво произнес он и слегка поклонился, приложив руку к груди.
— Весьма польщен, — в тон ему и с некоторым удивлением, вызванным его несоответствующим внешности голосом, ответил я.
— Удивлены? — Нищему нельзя было отказать в проницательности. — Я — такой грязный, лохмотья, нечесаная борода — и вдруг говорю как человек высокого сословия...
Я обернулся к Варнану. Судя по его угрожающему виду, мой собеседник пришелся ему не по нутру. Великан глядел на нищего недобро, с недоверием.
— Ты кто такой? — спросил он свирепо. — Я тебя где-то уже видел. Только вот не припомню где...
— Скажите будущему начальнику королевской стражи, — сказал нищий с улыбкой, обращаясь ко мне, — что он может меня не опасаться...
— Чего?! — прогрохотал Варнан, — я?! Тебя?!
— Спокойнее. — Нищий поднял ладонь на уровень груди, что-то шепнул, и лицо моего крепкого спутника мгновенно разгладилось и стало совершенно умиротворенным. — Я только хотел спросить у вас, достопочтенный Дарт, должность придворного колдуна еще свободна?
— А ты что, колдун?
— В некотором роде да. — Он поклонился, приложив два пальца к бороде. — Мое имя Ламас, рад представиться вашему величеству...
— Что же ты умеешь, Ламас?
— Многое... — Он хитро улыбнулся из-под бороды. — Я многое могу, думаю, вы сможете в этом убедиться, если только все будет именно так, как мне сказали звезды...
— Сможешь устроить мне встречу с Алкесом?
— Но вы с ним уже встретились, — его лицо просияло, — это в некотором роде тоже моя заслуга.
— Хорошая шутка, — одобрил я, — нет-нет, мне нужна не такая встреча, я бы хотел, чтобы мы встретились на его территории и спокойно пообщались по душам. Мне кажется, он меня неправильно понял...
— Проще простого, — сказал Ламас, — я сам живу в королевском дворце и запросто смогу вас туда провести.
— Ты живешь во дворце? — недоверчиво переспросил я и покосился на Кара Варнана, но тот пребывал в самом положительном расположении духа — тупо и добродушно он глядел на колдуна с тем самым выражением лица, с каким еще недавно колдун смотрел на меня. Мне даже почудилось вдруг, что несколькими минутами раньше Ламас сам находился под воздействием этого чудесного заклятия успокоения. Возможно, он пользовался им иногда, чтобы ощутить благоприятное расположение духа.
— Дворец — мой дом, — подтвердил колдун.
— Тогда все понятно... А ты, наверное, и есть король Алкес, — поинтересовался я, осознавая, что беседую с сумасшедшим. Выглядел он соответствующе — пылающий взгляд, высокий лоб и рот, который постоянно что-то пережевывал.
— Я не король, — обиделся Ламас, — и рассудок мой в полном порядке, но я действительно живу там, потому что волею судеб знаю, как туда проникнуть, а во дворце имеется множество потайных мест...
— Да? — заинтересовался я.
— Разумеется. Этот дворец строился в старые времена, тогда о герцоге де Бонте, да и о мерзкой фамилии его еще и слышно ничего не было. В те времена борьба за власть была так сильно распространена, что военные конфликты происходили повсеместно и почти постоянно, любому замку просто необходимо было большое количество входов и выходов, потайных помещений, секретных застенков и, наконец, подземных ходов, — тут колдун поднял вверх узловатый указательный палец, — которые могли бы привести в замок и, разумеется, вывести из него. Нужно было только знать расположение этих секретных ходов, иметь их карту, и вы могли чувствовать себя во дворце в полной безопасности.
— А ты их знаешь?
— Я знаю некоторые из них, но и этого вполне достаточно, чтобы жить в королевском дворце и ничего не опасаться...
— И что, тебя там никто не замечает? — поинтересовался я.
— Точно, никто, — подтвердил Ламас, — правда, для этого у меня имеется своя, особенная метода, но, в общем-то, все именно так — я живу в королевском дворце, и меня никто не замечает...
— Понятно, — я кивнул, — надеюсь, ты не врешь, потому что я и так нахожусь в крайне расстроенных чувствах, думаю, ты понимаешь, что если наша беседа вдруг окажется пустым трепом, то я вынужден буду убить тебя, ну чтобы хоть как-то успокоить свои напряженные донельзя нервы...
Ламас вздрогнул всем телом, он сильно испугался моей угрозы, должно быть, воспринял ее всерьез, хотя я просто пошутил — я убивал только законченных мерзавцев, а не сумасшедших стариков.
— Зачем же так... зачем же... я же со всей душой, — забормотал Ламас.
Мне стало его немного жаль, но я был убежден, что с колдунами строить общение иначе нельзя: лучше уж сразу запугать чернокнижника, пока он еще не вышел из-под контроля, уверовав, что имеет над тобой какую-нибудь власть. Чего доброго, попытается потом завладеть моим телом, а то и бессмертной душой.
— Ладно, нечего дрожать, — твердо сказал я, — если сказал правду — будешь жить долго и счастливо, обещаю...
Я повернулся и тронул Кара Варнана за плечо. Великан безвольно качнулся, глупая улыбка растянула толстые губы, полузакрытые глаза были абсолютно пусты, а по подбородку неожиданно потекла тонкая нитка слюны. Судя по выражению плоского лица, в этот момент он был безмерно счастлив.
— Э-э-э, не мог бы ты привести его в чувство, — попросил я Ламаса, — что-то мне не нравится, как он выглядит, слишком счастливый, на мой вкус.
— О, да-да, — засуетился нищий, — сейчас... Просто он несколько нервничал, даже угрожал, ну я и решил, что так будет лучше для всех. Да и мы сможем спокойно побеседовать.
Ламас подбежал к Варнану, сжал длинные пальцы в сухонький кулачок и легонько подул в него. Мне показалось, что с его распахнутой ладони что-то спорхнуло и устремилось к лицу здоровяка. Варнан весь встрепенулся, вздрогнул и вдруг громогласно запел:
— Это страааааанное чувство свобоооооды...
Услышав его сиплый баритон, я едва не подпрыгнул:
— Что это с ним?
— Да, да, да, да, да, да, это я тут чуть-чуть перепутал, пере... перепутал, да, да, да, да, да, да, — затараторил колдун, потом он нахмурил брови и поднял вверх указательный палец, — ветер дует с востока, — пробормотал он, — какое невезение... А ведь еще вчера была пятница.
Похоже, он все-таки ненормальный, решил я, с подозрением вслушиваясь в едва различимый бред.
Ламас, наконец, прекратил бормотать, набрался решительности, приблизился и, выкрикнув что-то нечленораздельное, наотмашь ударил Варнана по щеке. Тот резко прекратил петь, выбросил вперед руку и, ухватив злополучного колдуна за горло, поднял его в воздух.
— Ты что это со мной делаешь?! — взревел великан. — Вздумал мне пощечины отвешивать, подлый старикашка?!
— Паамагит... — прохрипел колдун, он бессильно дергал руками и ногами, а глаза его сначала сильно покраснели, а потом стали закатываться.
Великан тряс его свирепо, всерьез, видимо, вознамерился выбить из живущего в королевском дворце нищего дух.
— Эй, Кар, — потребовал я, — поставь-ка его на землю, он нам еще пригодится.
Варнан посмотрел на меня осуждающе, еще разок встряхнул Ламаса, а потом нехотя отпустил его, бешено вращая налитыми кровью глазами.
— Я тебе еще покажу, — пообещал он.
— Да я же ни в чем не виноват, — выдавил колдун; он кашлял и бил себя кулаком к грудь, потом кашель его стих и он принялся осторожно ощупывать горло, — ты ведь сам все это начал... А я старался только не допустить конфликта, я применил исключительно мирное заклятие. А ты...
— А я?! — Лицо Варнана стремительно краснело. — А ну говори, кто виноват на самом деле, грязный старикашка?!
Видя, что так недолго и до беды, я поспешно встал между ними и обратился к Ламасу:
— Итак, я хочу услышать ответ на вопрос. Мы попадем с твоей помощью в королевский дворец?
— И даже более того, — заверил меня Ламас, потом скорчил обиженную физиономию, — правда, некоторые, похоже, мне не доверяют...
— Ладно-ладно, считай, что ты доказал свою лояльность, он больше не будет, — сказал я. — Что ты хочешь за верную службу короне?
— Меня устроят пятьсот золотых в год, постоянное место жительства при дворце, возможность обзавестись семьей, несколько оплачиваемых из казны помощников, полное содействие в поиске составляющих снадобий, ну и двадцать серебряных монет прямо сейчас, — свои требования колдун изложил скороговоркой, словно они были подготовлены давным-давно.
— Ишь чего захотел, гад! — взревел Варнан и снова потянулся к горлу колдуна. Тот поспешно отпрыгнул. Я поднял руку, останавливая великана.
— Мне тоже кажется, что это слишком, — я был несколько ошарашен аппетитами нового знакомца, — пятьсот золотых! Ну ты даешь!
— Но учтите, за это вы получаете превосходное колдовство. — Ламас поднял вверх указательный палец. — Как, интересно, вы сможете захватить власть, не имея хорошего колдуна? Это невозможно. А народ, кстати, как я тут понаблюдал, не слишком в вас заинтересован... О да, не слишком.
— Пределы тебя побери, этот народ вообще ни в чем и ни в ком не заинтересован, кроме собственной сиюминутной выгоды...
— Не скажите, милорд, — Ламас улыбнулся, — я могу сделать так, что народ вас полюбит. Нужно только рассеять соответствующую ауру, позаботиться о том, чтобы в массы проникли определенные идеи, настроения.
— Да он все врет! — рявкнул Кар Варнан. — Дарт, можно я убью его прямо сейчас? Или хотя бы поколочу...
— А ну-ка заткнись! — свирепо сказал я Варнану и ухватил его за воротник. — Он дело говорит, а ты отныне, раз знаешь, кто я такой, зови меня не иначе как на вы... пора бы уже забыть о запанибратстве... Ты понял меня?
— Понял, — великан огорошенно открыл рот, — я вас понял...
— Ну вот и отлично, а теперь помолчи, пока я разговариваю. — Я обернулся к Ламасу: — Я могу предложить тебе сто золотых в год и три медных монеты сейчас.
— Это даже не смешно. — Колдун запустил худые пальцы в свою жидкую бороденку и принялся оживленно ловить кого-то, потом поймал и раздавил между длинных желтых ногтей. — Мои услуги стоят гораздо дороже. Не просто больше, а намного больше... ну, хорошо, так и быть, я сейчас в затруднительном положении, можно сказать, в чрезвычайно затруднительном, — он словно рассуждал сам с собой, — хорошо, хорошо, будь по-вашему, согласен на четыреста золотых и десять серебряных монет сейчас.
— Двести, которые я смогу выплатить по достижении цели, и десять медяков сейчас — это мое последнее предложение. Если ты на него не согласишься, можешь продолжать распространять вокруг не положительную ауру, а зловоние.
— Ну, хорошо, хорошо, — нехотя согласился колдун, — это оскорбляет мое достоинство, но так и быть, я закрою глаза на свое неудовольствие, поступлюсь внутренними принципами и пойду вам навстречу...
— Варнан, выдай ему десять медяков, — сказал я.
— Я?! — Лицо громилы отразило искреннее недоумение. — А почему я?!
— Ну, конечно, ты... я, видишь ли, сейчас несколько на мели, так что мою кампанию по захвату власти придется финансировать тебе. Пока что ты будешь моим казначеем. Надеюсь, не будешь возражать? — Я так сердито посмотрел на него, что он поспешно извлек из кармана кошель. — Но можешь быть уверен, что, как только я стану королем Стерпора, я все тебе компенсирую. Пара алмазных рудников тебя устроит?
— Четыре — будет в самый раз, — резво ответил Варнан.
— Пределы побери, почему вокруг меня всегда собираются исключительно алчные люди? — сказал я и по-думал про себя: ну, четырех ему точно не видать.
— Наверное, такая у вас судьба, милорд, — ехидно заметил колдун, прочитав мои мысли.
Кар Варнан извлек из кармана кошель и принялся пересыпать медь в широкую ладонь, при этом он с явным неудовольствием что-то бормотал себе под нос... Наблюдая эту картину, я вдруг заметил кое-что интересное... Кажется, предмет в руках Варнана был хорошо мне знаком. Эти изящные буквы, кожаные шнурки, тонкая шелковистая ткань... Такие вещи дарят возлюбленным...
— Пределы тебя побери, — вскричал я, — да это же мой кошель, у меня его срезали, когда я только появился в Стерпоре...
— Бывает, — осторожно откликнулся Варнан, продолжая раскладывать на широкой ладони монетки.
— Откуда он у тебя? Вот на нем и вензель мой — буквы Д и В. Дарт Вейньет.
Я протянул руку, намереваясь схватить кошель, но великан поспешно спрятал его за спину.
— Э-э-э, хм, — пробормотал он, — кошель-то, может, и твой, э-э-э, я хотел сказать, ваш, но деньги, которые там лежат, — мои... Я, э-э-э, хм, нашел его, валялся, понимаешь, понимаете ли, на одной из центральных улиц. Ну я и подумал: зачем пропадать хорошей вещице?
— Все ясно, — насмешливо откликнулся Ламас, — да ты попросту вор, дружок. С твоими габаритами ты, конечно, кошели не срезаешь, больше похож на налетчика, но наверняка входишь в Гильдию Воров, а кошель тебе достался, когда делили дневную добычу. Я вас, ребята, насквозь вижу...
— Это что, правда, Варнан? — я удивленно вскинул брови.
— Ну, эхм, — Кар развел руками...
Теперь становилось ясно, почему те вороватые господа так приветливо махали великану, также совершенно очевидным для меня стало, что за делишки он обделывал до того, как появился в Стерпоре. Кажется, он упоминал об этом в таверне, где собираются “королевские псы”. Тогда я не придал значения возникшему у него странному взгляду, когда он проговорился, но теперь картинка складывалась вполне очевидная.
Ну что ж, похоже, нас объединила сама судьба... Король, долгое время возглавлявший шайку грабителей, начальник королевской стражи, состоящий в Гильдии Воров и время от времени совершающий налеты на мирных граждан Стерпора, да еще королевский колдун, более всего напоминающий безумного нищего с большой дороги. Воистину, народ мудр, совсем не случайно, выходит, меня прозвали Королем оборванцев. Не хотел бы я только, чтобы это прозвище так и осталось за мной до конца моих дней...
Мы временно остановились на постоялом дворе Руди Кремоншира, в комнате Кара Варнана, куда хозяину двора по нашей просьбе пришлось притащить небольшие раскладные койки. На них устроились Ламас и Варнан. Великану пришлось спать, поджав колени. Мне же, как особе монаршего происхождения и будущему королю Стерпора, досталась большая двуспальная кровать.
Ламаса мы немедленно отправили мыться, потому что находиться с ним в одной комнате не представлялось возможным. Хозяин долгое время не хотел пускать колдуна в общую бочку для мытья, осторожно ругался и мягко говорил, что господа, наверное, ошиблись и тип, которого они привели, ему давно знаком — этот грязный бродяга постоянно побирается неподалеку. Но потом Руди Кремоншир вдруг резко успокоился и перестал говорить что-либо вовсе. Он отошел в уголок и застыл там, покачивая с умилением головой, глядя, как “грязный бродяга” плещется без всякого удовольствия в бочке для мытья.
Ламас наотрез отказался сбривать бороду. Единственное, что он согласился сделать с бородой, это слегка подстричь ее и причесать, но, когда борода высохла, она снова стала торчать омерзительными клоками. Волосы Ламас тоже слегка подрезал. Я пожаловал колдуну шелковую рубашку из гардероба Варнана, а безразмерные штаны великан вручил ему уже сам. Их удалось закрепить на хилом, донельзя изможденном теле колдуна бельевой веревкой, добытой у безропотного и тихого хозяина.
— Я возьму веревку? — просто спросил Ламас.
— Берите, — ответил ко всему безучастный Руди Кремоншир.
— Можно воспользоваться вашей чернильницей для личных нужд?
— Пользуйтесь.
— Это ничего, что я утопил твои ножницы в бочке, ты, конечно, достанешь их сам и уберешь здесь все?
— Конечно.
— Уважаемый, — воспользовавшись моментом странной доброты владельца постоялого двора, обратился к нему Варнан, — наверное, я не буду платить за комнату в следующем месяце, хорошо?
— Нет, — к всеобщему удивлению тихо, но довольно твердо ответил хозяин, — надо!
— И колдовство не берет, — удивился Варнан, — вот жмот проклятый.
— Видимо, вас будут искать, — заметил Ламас, почесывая бороду. Он сидел на полу с самым важным и значительным видом, — но до утра они вряд ли что-нибудь предпримут. Думаю, мы сможем выспаться. Утром король отправится в пыточный покой, чтобы проведать вас, милорд. Вот тут и окажется, что вас так и не доставили, и это его сильно удивит...
— Боюсь, он захочет узнать, привели нас или нет уже сегодня, — возразил я. — Ему хорошо известно, на что я способен, если у меня в руках меч.
— Ну что же, если вы считаете, что все произойдет именно так, то нам нужно как можно скорее уехать из города.
— Но сначала мы проникнем в королевский дворец, мне нужно уладить с Алкесом одно дело, и потом я должен посмотреть, действительно ли это возможно...
— Вы мне не доверяете, — печально изрек Ламас, — жаль, весьма жаль. А вот я вам вполне верю. Лучше бы никуда не ходить, а уехать из Стерпора.
— Завтра на рассвете мы идем в королевский дворец, — твердо сказал я. — Можешь поверить, Ламас, у меня есть там самое неотложное дело.
— Этот пойдет с нами? — Ламас с сомнением поглядел на Кара Варнана.
— А куда я денусь? — недовольно пробасил Варнан. Колдун вызывал у него серьезное раздражение.
— Не знаю, пролезешь ли ты, там довольно узкий лаз. В принципе, я мог бы сузить тебе плечи. — Он задумчиво почесал бороду.
— Я тебе сужу, — угрожающе взревел Варнан, — гляди у меня, — он сунул под нос колдуну увесистый кулак, — еще какой-нибудь фокус — и я тебя покалечу. Будешь остаток жизни на руках ходить, потому что ноги у тебя перебиты будут... совсем...
— Уже не могу даже порассуждать вслух, — обиженно проговорил Ламас, — сразу начинаются незаслуженные оскорбления, угрозы, какая-то нездоровая атмосфера у нас тут складывается. Как же мне сложно всегда бывает наладить здравое, конструктивное общение с примитивными людьми.
— Чего?! — свирепо расширил глаза Варнан. — Милорд, можно я прикончу старикашку прямо сейчас?
— Нет, — расстроил я его, — пока он нам очень нужен, иначе не видать тебе трех алмазных рудников.
— Четырех, — поспешно поправил меня Варнан, — вы ошиблись. Ну ладно, старикан, я тебя еще потерплю недолго, а потом того...
— Вот спасибо, недоумок, — кивнул Ламас и поспешно отпрыгнул мне за спину. — Наверное, пора спать. Что-то я очень устал сегодня. Тяжелый день.
— Да, пора спать, — согласился я, — завтра нам предстоит ранний подъем.
Первым заснул Ламас, его громкий храп так и не дал нам сомкнуть глаз до самого рассвета. Варнан несколько раз поднимался, принимался в ярости мерить комнату шагами и просил разрешения немного поправить дыхательные пути колдуна. При этом он демонстрировал средний и указательный пальцы, которые призваны были существенно облегчить дыхание Ламаса. Я каждый раз отрицательно мотал головой, тем самым, полагаю, спасая колдуну жизнь. С первыми лучами солнца я, измученный храпом Ламаса и громкими возмущениями великана, наконец, задремал, проклиная все на свете, и тут же кто-то потряс меня за плечо. Это был выспавшийся и посвежевший колдун.
— Пора выдвигаться, ваша светлость, — сказал он.
— Сначала пойдем не во дворец, а к самому королевскому дворцу, побродим по округе, — огорошил я его, — мне нужно там осмотреться.
Ламас даже крякнул от расстройства:
— Ко дворцу?! А может, сразу в подземный ход? Ведь поймают же как пить дать.
— Нет, — решительно сказал я, — там нас точно искать не будут.
* * *
Когда я впервые увидел его, — он забрался на балкон и проникновенно выступал перед народом, — моим первым побуждением было немедленно развернуться и пойти прочь. Я вспомнил, что звезды тоже ошибаются и этот человек может вовсе не быть моим предназначением. Но уже в следующее мгновение меня вдруг коснулось нечто волнующее и необычайно важное. Неожиданно для себя я замер и стал внимательно прислушиваться к тому, что говорит этот самонадеянный юноша. Меня охватило необъяснимое волнение, даже трепет, я почувствовал, что не в силах пошевелиться от ощущения, что перед нами выступает поистине великий в будущем монарх. Его ораторское искусство было далеко от совершенства, да и нес он совершеннейшую околесицу, например, сулил всем эликсир вечной жизни. Еще бы пообещал каждую одинокую женщину обеспечить мужчиной... Но все же в нем было то, что я зову величием. Дарт Вейньет, а это был именно он, поразил меня мощнейшей аурой властности, исходящей от него пульсирующими волнами силой. В его речах отчетливо наблюдался маниакальный личностный склад. Такие, как он, стремятся добиться успеха любыми средствами и такие, как правило, добиваются успеха.
Сомнений в своем предназначении для меня больше не было: я должен быть рядом с ним... Если я окажусь по правую руку от него, он сможет и меня вознести на самый верх — и тогда мне больше не придется влачить жалкое существование в этом проклятом королевстве.
Его спутник — бестолковый громила — показался мне, напротив, личностью более чем заурядной, к тому же он явно связан с преступными элементами Стерпора, но Дарт Вейньет, будучи личностью незаурядной и дальновидной, не гнушается ничьей помощью. Так что мускулы Кара Варнана и мой великолепный интеллект оказались ему более чем кстати.
Из записок Ламаса
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
В ней рассказывается о коварстве королевской стражи, странной природе заклинаний и мучительном насморке
Вблизи королевское обиталище оказалось даже грандиознее, чем мне представлялось. Территории, прилегающие к дворцу, были обнесены высокой витой оградой с толстыми бронзовыми прутьями. Сквозь них можно было видеть тенистый дворцовый парк — длинные аллеи, протянувшиеся к башням великолепной каменной постройки старых времен. Многоярусный замок высился к небу несколькими башнями, надстроенными на них балконами, островерхими порыжевшими от времени крышами.
Если бы сейчас я знал, что мне придется карабкаться по каменной кладке вверх, до самых балконов под градом стрел, я бы, наверное, не поверил, что способен на такое. Но в недалеком будущем мне предстояло это проделать.
Если пройти вдоль ограды дальше, взгляд упирался в серые, невзрачные коробки, на фоне замка представлявшиеся апофеозом убожества, воплощением самой примитивной архитектуры. Здесь располагались казармы королевской стражи и дома придворной челяди, которые красноречиво свидетельствовали о том, что о комфорте приближенных монарх не слишком заботился, как, впрочем, и о благополучии подданных.
Зато его всерьез заботила собственная безопасность. Широкая утоптанная территория возле коробок специально была отведена для проведения солдатских учений. Сейчас здесь слышались зычные голоса команд и дружный топот обутых в форменные сапоги ног — сержант муштровал десяток стражей. Неподалеку сидел усатый, грозный с виду воин и напряженно водил точилом по зазубренному лезвию видавшей виды алебарды. Его желваки ходили вверх и вниз, а в целом лицо отражало крайнюю степень раздражения. Казалось, мысли воина витают где-то далеко, в тех сферах, что внесли разлад в его исполненную порядка военную жизнь. Стражи, свободные от учений, играли в карты и кости, двое вывешивали сушиться синюю форму и выстиранные портянки, благо денек был жаркий, припекало вовсю. Парочка вояк увлеченно беседовала, время от времени разливая из пузатого бочонка в глиняные кружки светлый эль.
Вокруг ограды толпились зеваки. Ламас поведал мне, что огромное количество народу собирается здесь каждый день. Люди держались за прутья и глазели на “королевских псов”, некоторые вступали в вялую перебранку со стражами. “Эй, солдат, плохо ты что-то маршируешь”. “Не твое собачье дело!” Девицы пытались привлечь внимание воинов яркими нарядами. Они фланировали вдоль ограды, смеялись и строили глазки. Кое-кто из солдат, к неудовольствию сержанта, активно реагировал на их заигрывания и успевал, даже будучи на марше, махнуть очередной девице ладошкой или послать воздушный поцелуй. Тогда сержант в ярости кричал на нарушителей и даже угрожал, что он им всем сейчас “скулы набок посворачивает”. Однако рядовые не очень-то реагировали на его выкрики, должно быть, знали, что дальше угроз дело не пойдет...
Праздная публика возле дворца произвела на меня самое негативное впечатление. У меня постепенно стало складываться ощущение, что народу в Стерпоре заняться было решительно нечем, по причине отсутствия всякого дела. Люди шатались по улицам или сидели в многочисленных тавернах, потягивая светлый эль. В принципе, такое времяпрепровождение весьма приятно для души и полезно для переутомленного сознания, но, когда я сяду на трон, у моих подданных обязательно найдутся дела поважнее. Впрочем, об этом до прихода к власти лучше не распространяться. Непопулярное это дело — прививать народу трудолюбие. Особенно если народ этот произошел от обезьян.
Мы смешались с толпой и стали прогуливаться вдоль ограды с самым независимым видом, как будто проверяли, объявили нас уже государственными преступниками или пока еще нет. Как я и предполагал, здесь нас никто не замечал: вооруженные отряды, которые снарядили для нашей поимки, рыскали где-то на окраинах города. Никому и в голову прийти не могло, что мы вдруг окажемся возле королевского дворца.
Так мы и бродили вдоль бронзовых прутьев. Со стороны могло показаться, что шляемся мы совершенно бесцельно. Однако я предпринял этот рейд, предваряющий наше путешествие во дворец, не просто так. Мне важно было послушать, что говорят люди, ощутить их настроения, и в зависимости от того, что я услышу, разработать стратегию действий.
Ламас активно не поддерживал мою идею, быть на виду ему решительно не нравилось, он постоянно ворчал насчет тяжелой доли колдунов, их незавидной участи служить своенравным монархам.
Между прочим, кое-кто в толпе вел разговоры о вчерашнем поединке на центральной улице. Юноша с копной рыжих волос указал худосочной девице на грозного воина с королевского двора:
— Ишь, старается, знать, приказ получил во что бы то ни стало изловить Дарта Вейньета... Думают, у них что-нибудь получится...
Девица захохотала, как будто он сказал нечто чрезвычайно смешное.
— Чистое безумие, милорд, — снова забормотал Ламас, — ну и что мы тут шатаемся? Нечего тут делать... Пойдемте отсюда, умоляю вас.
— Да погоди ты, — одернул я его, — сейчас очень важно разведать обстановку. Видишь, обо мне уже говорят. Похоже, я становлюсь популярным в народе. А ты еще и аурой не занимался.
Ламас затряс бородой. Наверное, таким образом он хотел выразить свое несогласие. А я задрал голову, рассматривая острые наконечники на прутьях дворцовой решетки. Во время штурма пара секций, конечно, сразу завалится, а потом мои отлично вооруженные и подготовленные воины пробьют брешь в оставшихся верными Алкесу отрядах королевской стражи, оттеснят их к самому дворцу, и мы ворвемся внутрь... Я буду милостив с дворцовой челядью — убивать будем только самых фанатичных защитников рухнувшей власти, а остальных сошлем на рудники. Что касается Алкеса, то его я отправлю к Преолу, скажу, что там ему наверняка будут рады. Пусть разбираются между собой.
Мои размышления внезапно прервала выходка Кара Варнана. Он вдруг поступил совершенно безответственно: приблизился к самой решетке, ухватился за прутья и окликнул точившего алебарду усатого воина.
— Эй, — крикнул он, — привет, а я вот тоже хочу быть королевским стражем!
Воин поглядел на него с удивлением, потом лицо его разгладилось, он отложил алебарду и неожиданно сердечно улыбнулся Варнану:
— Это несложно, сынок, нужно закончить школу стражей, а потом пройти небольшой тренинг здесь, при дворце...
Он поднялся на ноги и приблизился, оказавшись на целую голову ниже великана. Ему пришлось задрать вверх небритый подбородок, чтобы поглядеть Кару Варнану в лицо.
— Ну и здоров же ты, парень. Туда, правда, не всех берут, важно происхождение, но с твоим телосложением тебя точно возьмут... Я мог бы даже поспособствовать тебе. Такие, как ты, нам нужны.
— Да?! — обрадовался Варнан.
— Да, для некоторых делают исключение, по моей просьбе, кстати. Ты попал точно по адресу, меня зовут Зильбер Ретц, я — начальник королевской стражи.
— Пределы его побери, — охнул Ламас и потянул меня за рукав. — Вам лучше, милорд, наверное, вернуть его... Это же начальник королевской стражи. У нас будут неприятности.
— Не стоит привлекать лишнего внимания, — ответил я, сохраняя самый спокойный вид, хотя по спине моей пробежали мурашки, — пусть поболтают...
— Если ты пройдешь через калитку, вон там, то мы сможем обговорить все детали, — предложил Ретц.
— Конечно, — обрадовался Варнан и заспешил в сторону калитки.
— Эй, — окликнул его Ламас, — Кар, ты ничего не забыл?
Варнан обернулся к нам и мгновенно смутился.
— О-о-о... ну, я мигом. Он только расскажет мне, как стать королевским стражем, и я сразу же вернусь, — проговорил великан.
— Ну, давай, давай, — проворчал колдун, постучав костяшками пальцев по лбу.
Зильбер Ретц добродушно улыбался, наблюдая за возникшей между Варнаном и Ламасом перепалкой. Он покрутил длинный ус и подмигнул великану, подбадривая его. Варнан глянул на меня еще раз и поспешно побежал вдоль ограды к калитке.
— Где только вы нашли такого идиота, милорд? — поинтересовался Ламас. — Он же совершеннейший дебил...
— Ты будешь удивлен, Ламас, — ответил я, — но он сам нашелся и однажды уже выручил меня из беды.
— Случайность, — предположил Ламас, — впрочем, сейчас он занимается тем, что уравнивает число своих положительных и отрицательных заслуг — в прошлый раз выручил из беды, теперь в нее втянет. Я это чувствую...
— Ты пессимист, Ламас, — заметил я.
— Я реалист, — возразил колдун, — к тому же немного провидец.
Зильбер Ретц сделал повелительный жест — и Варнана пропустили внутрь. Правда, великолепный двуручный меч ему пришлось отдать караулу. Но, видимо, таков был заведенный во дворце порядок. Здраво рассудив, что спорить с королевскими порядками в данной ситуации глупо, да и невыгодно, Варнан безропотно вручил свое оружие охране и вскоре уже был возле начальника королевской стражи, который предложил ему присесть на частично распиленный на дрова крупный ствол черного дуба. Нам оставалось только наблюдать за их разговором из-за ограды вместе с толпой заинтригованных зевак.
— Ну вот, — сказал Ретц, — так когда ты решил стать королевским стражем?
— Да я, в общем-то, я с детства об этом мечтал, — быстро заговорил Варнан, — для меня это такое важное дело, просто очень важное, а я все всегда чем-то не тем занимался. По крайней мере, мне так казалось... Ну всякой ерундой...
— Понимаю, понимаю, — быстро закивал Ретц, — у меня всегда было такое же точно чувство, пока я не стал тем, кем я стал. Эй вы, — крикнул он, — идите-ка сюда, послушайте, что говорит этот молодой человек!
Стражи быстро побросали свои дела — карты, кости, белье, муштру, — и подошли к сидящим, создав полукольцо. Из-за ограды хорошо было видно, как быстро и слаженно они двигались. Теперь Варнан был полностью окружен — за его спиной оказалась решетка, а перед ним стоял отряд из тридцати вооруженных стражей.
— Что-то происходит, милорд, — дрожащим голосом проговорил Ламас, — мне не нравится, как они двигаются...
— Спокойнее, Ламас, — ответил я, — ты разве не видишь, просто начальник королевской стражи хочет представить Варнана остальным.
— Итак, что ты там говорил насчет своих желаний? — неожиданно недобро усмехнулся Зильбер Ретц. — Повтори, пожалуйста, для всех этих людей...
— Я говорил... — начал Варнан. Но Ретц грубо оборвал его.
— Может, хватит?! — рявкнул он. — Хотел втереться ко мне в доверие таким глупым способом? Ты что же, бунтовщик, думал, что я не узнаю тебя?! Твое словесное описание у меня вот тут запечатлелось, — он хлопнул себя ладонью по лбу, — а ты — парень видный. К тому же кто еще будет повсюду таскать с собой такой здоровенный двуручный меч?
Зильбер Ретц стремительно вскочил на ноги, подхватил с земли остро заточенную алебарду и резко махнул рукой:
— Взять его! Это опасный бунтовщик. Захотел быть начальником королевской стражи? Ну-ну, это мы еще посмотрим, кем ты у нас станешь.
Зильбер Ретц обернулся к ограде, и толпа испуганно отшатнулась, столько хищного было в его взгляде. Он смотрел прямо на меня, так что мне тоже стало немного не по себе.
— Дарт Вейньет, — выкрикнул Ретц, — вам лучше не двигаться, оставайтесь на месте и, вполне возможно, вы не пострадаете! — Он отдал приказание. — Взять бунтовщиков!
В то же мгновение стражи кинулись на Кара Варнана. Великан отпихнул сразу нескольких “псов”, а одного так приложил увесистым кулаком, что тот взвился в воздух и рухнул поодаль. Варнан принялся орудовать кулаками, раскидывая нападавших, но их было слишком много, и уже в следующее мгновение толпа стражей навалилась на великана, и он скрылся под грудой их тел...
Несколько стражей уже бежали от дворца вдоль ограды, держа алебарды наперевес. Снова затевалась заварушка. Мне в голову пришло, что последнее время, где бы я ни появился, немедленно возникала вооруженная стычка. Праздная публика с криками кинулась врассыпную, а Ламас сделал несколько быстрых пассов в ту сторону, где “псы” изо всех сил мутузили Варнана, потом поднял руку и резко опустил ее. Из его ладони вырвался мутноватый шар, с оглушительным грохотом ударил в мостовую, и все вокруг стало быстро затягиваться зеленоватым туманом. Его клочья начали кружиться вокруг меня причудливым хороводом, заволакивали зрение, щипали глаза и лезли в нос. Вскоре я уже почти ничего не видел, утратил обоняние и вкусовые ощущения — рот словно был забит липкой мокрой слизью, не самое приятное состояние, скажу я вам. И только смутный силуэт Ламаса маячил в нескольких шагах от меня.
— Бежим! — крикнул колдун и мгновенно растворился в зеленоватой густоте — помчался куда-то сквозь туман.
Я побежал следом, стараясь не потерять направление, что в условиях почти нулевой видимости представлялось мне невозможным. Вскоре туман так загустел, что в нем стало тяжело дышать: он забил ноздри еще больше, наполнил рот приторным, противным вкусом, тяжелой влагой оседал на ушных раковинах, лишая слуха. Мне показалось, что я оглох, ослеп и потерял всякую возможность ориентироваться в пространстве. Из носа постоянно лилась липкая слизь, словно я был смертельно простужен. В сложившейся ситуации мне приходилось рытирать нос рукавом. Голоса мечущихся в тумане людей звучали приглушенно, как будто из-под земли. Ламас маячил где-то впереди, но потом совершенно пропал из виду. Я растерянно остановился и принялся озираться, пытаясь определить направление, в котором следовало двигаться, чтобы оказаться подальше от дворца и королевской стражи. На всякий случай я вытащил меч и принялся водить им в воздухе — вдруг наткнусь на “псов”.
Неожиданно из тумана вынырнул колдун. Одной рукой он зажимал нос, другой тронул меня за руку:
— Идемте, милорд, вы хотели попасть во дворец — надо спешить...
Во дворце у меня было весьма неотложное дело, о котором я пока не распространялся — боялся, что если кому-нибудь рассказать, то оно не выгорит. Разумеется, Ламасу мой визит во дворец, как, впрочем, и блуждания вокруг ограды дворца, представлялся совершенным безумием, и все же он не возражал. Наверное, мудро рассудил, что сам он человек подневольный, к тому же с недавнего времени находящийся у меня на жаловании, а посему должен беспрекословно выполнять все мои приказания. Даже самые сумасшедшие. Но в планах моих не было и доли безумия: обстановку я, хоть и с горем пополам, разведал, а предстоящее проникновение во дворец должно было позволить мне заполучить фамильный клинок Мордур. Я еще совсем не представлял, как отберу его у Алкеса, но был почему-то уверен, что Мордур непременно должен принадлежать мне, что именно он приведет меня к победе и трону.
— Вперед, Ламас, — сказал я и шумно высморкался, освобождая нос от наполнявшей их липкой слизи, — веди меня!
Что касается бедолаги Кара Варнана, то я вовсе не сомневался, что его мы сможем выручить позднее... В конце концов, он не похож на человека, который совсем не может о себе позаботиться. Круглый идиот, конечно, но идиоты, как правило, живут дольше людей с интеллектом выше среднего. Научный факт.
— Туман получился зеленым, — бормотал Ламас, поминутно сморкаясь в какую-то тряпку, — почему это могло произойти, я же все произнес правильно. Хм... Хм... Не понимаю... Не понимаю...
— Дай-ка ее сюда, — потребовал я, вырвал тряпку у него из рук и с наслаждением избавился от зеленой слизи, испытывая при этом острое чувство облегчения.
В ту же минуту послышался приглушенный грохот, словно большое количество металла ударилось о камни мостовой, а потом до нас донеслись крики.
— Держи его, вашу так-растак. — Зильбер Ретц орал где-то совсем близко, но его крик тонул в тумане, растворялся в нем, как масло в горячем молоке...
Мы замерли, прислушиваясь. Лицо Ламаса выплывало из зеленых хаотично движущихся хлопьев и скрывалось в них. Какая-то массивная фигура вдруг появилась из салатовой мглы и на полном ходу врезалась в нас, так что мы кубарем покатились по мостовой.
— Встань с меня! — визгливо заорал Ламас, придавленный гигантской тушей.
— Варнан, ты?! — обрадовался я.
— Я, — откликнулся Варнан, — раскидал их кое-как, полез на ограду, а она возьми и рухни... Все локти отшиб. Теперь вот не знаю, как буду руками шевелить. Да еще эти сопли, все льются и льются.
— Это временно, временно, — забормотал колдун, — судя по всему, это временно.
— Рассредоточиться, — послышалась зычная команда Ретца, — держать расстояние в метр, прочесать площадь. Живыми бунтовщиков не брать!
— Быстро! — крикнул Ламас, увлекая нас куда-то в сторону...
Позволив нашему проводнику вести нас, мы побежали куда-то сквозь густой туман. Мне казалось, что я захлебываюсь от влаги, осаждающейся в носоглотке. Варнан все время причитал, что совершенно отбил локти. Еще он сильно переживал утрату меча.
— Где я теперь такой возьму? — сокрушался великан.
Скоро мы выбрались из зоны тумана и побежали через город, точнее направились в восточную его часть, в самый грязный и захламленный район. Здесь, возле нескольких брошенных домов (“хозяева умерли от бубонного нонгита”, поведал Ламас, весело улыбаясь), росли раскидистые деревья. Стволы исполинов исчезали где-то вверху, а их тяжелые корни вгрызались в сочную землю. Колдун сделал несколько отточенных пассов, и через мгновение корни разошлись в стороны, а кусок грунта отлетел и шлепнул Варнана в живот. Тот согнулся пополам, сжимая зубы и давясь хлынувшими из носа зелеными соплями. Потом взревел:
— Ну вот, теперь еще и по животу...
Не обращая внимания на его стенания, Ламас жестом предложил нам забираться в обнаружившийся между корнями подземный ход.
— Пожалуй, после тебя, — заметил я, взглянув в открывшуюся моему взгляду черную пустоту.
Ламас пожал плечами и полез в узкий проход. Следом за ним, с трудом протиснувшись, отправился я (для больных дистрофией его, что ли, делали?); последним полез Варнан и, конечно, застрял — он никак не мог пропихнуть в узкий лаз массивные плечи, так и бултыхался вверху, пока мы с Ламасам не принялись тянуть его за ноги. Сначала он издал протестующий рев и даже попытался лягнуть нас, но мы были настолько настойчивы, что, в конце концов, ему пришлось сдаться. Он почти с хрустом провалился в подземный ход и оглушительно грохнулся на толстую задницу. Наше счастье, что мы успели отскочить в стороны.
— Охх, — только и смог произнести Варнан. Он сидел на твердой земле и опасался даже пошевелиться.
Ламас сделал несколько пассов, и корни вернулись на место, перекрывая доступ солнечным лучам и свежему воздуху. Мне показалось, что сразу же стало тяжело дышать.
— Браво, Ламас, — сказал я, высморкался от души и несколько раз хлопнул в ладоши, — сегодня ты был великолепен...
— Правда, милорд? — обрадовался колдун. — Поверьте, я очень старался. Между прочим, это я помог Кару разобраться со стражами, кинул в них несколько невидимых парализующих знаков...
— То-то я смотрю, они вот так вот замерли, — морщась от боли, проговорил Варнан и встал на ноги, издавая протяжные стоны.
— А вот ты, Кар, поступил опрометчиво.
— Правда, милорд? — передразнивая Ламаса, проворчал великан. — Наверное, это все потому, что я совсем не старался... — Он хлюпнул носом. — А что с соплями, старикан, когда это закончится?
— Скоро, — заверил его Ламас, — надеюсь, что скоро...
— Это просто невыносимо. — Я почувствовал, что если насморк продлится еще какое-то время, то я этого не вынесу. У меня слезились глаза, мучительно болел натертый докрасна тряпкой колдуна нос.
Кстати, что это за тряпка? За то время, что мы бежали сюда и забирались в подземный ход, я так и не удосужился ее рассмотреть. Теперь я развернул ее и понял, что это чьи-то большие омерзительные цветастые трусы.
— Что это? — упавшим голосом спросил я.
— Ах это! — Ламас сощурил глаза. — Хм, не рассмотрел их раньше! Хм, ну я это, создал пространственный вихрь, вызвал какую-нибудь вещь, чтобы можно было вытереть нос, вы у меня ее отняли. — Он с осуждением покачал головой.
— Но это же трусы, — возмущенно заметил я.
— Трусы, — согласился Ламас, — судя по всему, их еще недавно кто-то носил, может быть, кто-нибудь из стражей, что находились неподалеку от меня. Пространственный вихрь слишком далеко не действует.
— Дайте-ка взглянуть, — потребовал Варнан, — ну так и есть, это мои. А я-то думаю, что это мне так неудобно. — Он схватился за штаны и принялся их дергать.
Я с омерзением отбросил огромные трусы подальше и вытер нос рукавом — прежний способ борьбы с продолжающимся насморком был все же предпочтительнее.
— Ну, Ламас, — выдавил я сквозь зубы, — про мою недавнюю похвалу можешь забыть.
— Но вы же сами у меня их отняли, — попытался оправдаться колдун.
— Позвольте, милорд, я его прямо сейчас придушу, — отчаянно хлюпнув носом, сказал Варнан и надвинулся на колдуна, — мало того, что мы тут соплями исходим, ты еще трусы мои приспособил, чтобы нос свой длинный вытирать.
— Не стоит, Варнан, — осадил я его и свирепо добавил, дернув серьгу, — успеется!
— Все исправим, все сделаем, — засуетился Ламас.
Он стал двигать руками, словно собирал что-то из воздуха, потом сделал резкое движение — и в воздухе возникла сверкающая полусфера, осветившая пространство вокруг нас. Я успел заметить, как, оказавшись на свету, быстро побежали прочь несколько крупных пауков, стремившихся как можно скорее снова оказаться в темноте. Судя по всему, коридор, в котором мы находились, был природным. В стародавние времена это было русло подземной реки. Неровные стенки уводили куда-то во мрак.
— Заклятие факела, — пояснил колдун, — очень полезная штука. Этот подземный ход выведет нас к каменным лабиринтам дворца. Я знаю и другие проходы.
— И часто ты тут водишь экскурсии? — поинтересовался я у Ламаса.
— Эта первая. — Колдун улыбнулся, демонстрируя несколько зубов.
— Ладно, пошли, — скомандовал я.
Ламас двинулся по проходу вперед, над его головой поплыл факел, правда, очень странный, пламя то и дело шипело, словно на него лили воду, а несколько раз гасло и вовсе. Тогда Ламас чертыхался и возобновлял заклятие. Тогда я впервые подумал, что магия не слишком дается престарелому колдуну. Что-то у него все время выходит не так. Мы шли за ним следом. Гигант тяжело дышал — несмотря на высокие потолки, ему приходилось пригибать голову и сутулиться. К тому же он никак не мог подавить ярость и сейчас время от времени бил кулаком в ладонь, так что гулкое эхо разносилось далеко вокруг, достигая и ушей Ламаса. Каждый раз он вздрагивал всем телом и со страхом оглядывался.
— И давно ты тут живешь? — поинтересовался я.
— С тех пор как умер ваш папа... Он относился ко мне весьма неплохо и не позволял негодяю де Бонту выгнать меня со службы, но, — Ламас вздохнул, — все когда-нибудь кончается. После того как во дворце появился Алкес, меня просто-напросто выкинули на улицу... Зря они так поступили, — он обернулся, скорчив зловещую физиономию, — ведь я знаю здесь все входы и выходы, многое могу показать, многое могу рассказать...
— Хочешь сказать, что заслуживаешь тех двухсот золотых, что я тебе должен платить? — откликнулся я.
— Более чем, милорд, и вам еще придется в этом убедиться.
— Надеюсь, мне тоже, — сердито пророкотал из темноты неугомонный Кар Варнан.
Скоро мы вышли к обещанной каменной кладке, и колдун деловито вынул один из камней.
— Идите сюда, — подозвал он нас, — тут у их величеств комната совещаний, часто та-а-акие интересные вещи можно застать.
— Да ты что! — Я поспешно оттолкнул Ламаса и припал к отверстию.
Варнан тоже заспешил, но забыл об осторожности и со всего маха треснулся головой о каменный потолок, охнул и закрутился на месте.
— Тише, Варнан, — потребовал я.
— Совет уже начался, — сказал Ламас заговорщицким шепотком, он подался назад и присел у стены.
Варнан опустил голову, помассировал все еще болевший затылок, приблизился ко мне и приложил ладонь рупором к уху, чтобы лучше слышать.
Тут мне в голову пришла одна чрезвычайно любопытная мысль. Как это случилось, что мы попали сюда именно в тот момент, когда начался совет? Что это? Счастливое совпадение? Воля небес? Нет, нет и нет. Такая удача никак не могла быть простым провидением, скорее всего, здесь постарался колдун Ламас. Да, именно так все и было. Он точно рассчитал все и привел меня к этому смотровому отверстию именно в тот момент, когда начинался совет... Я оглянулся. Колдун сидел возле стены, казалось, что он уснул или впал в транс. Глаза его были закрыты, а пальцы рук, которые он положил на худые колени, слегка подрагивали. Внезапно я понял, что Ламас отнюдь не так прост, как мне показалось в первый момент, и то, что сейчас он со мной, служит достижению моей цели, тоже никоим образом не было случайностью, а было предопределено судьбой. Я решил, что, когда приду к власти, непременно повышу ему жалованье. Двести, пожалуй, маловато для колдуна, предрешенного мне самим провидением.
Стол переговоров был виден отсюда отлично. Массивный, он был сделан из красного дерева и представлял собой длинный четырехугольник без каких-либо пошлых украшений — строгий, крепкий и основательный, он выглядел как какая-нибудь древняя крепость, которая никогда не была во власти неприятеля. За столом сидели четверо — лицом ко мне Алкес и Ян де Бонт. Герцог, негодяй, даже и не подумал снять шляпу с павлиньими перьями. Напротив них расположился кто-то из моих братьев — на рукаве его виднелся фамильный вензель дома Вейньет, но со спины, кто это такой, различить было сложно. Рядом с ним сидел лысоватый герцог. Значит, это точно не Вилл, потому что он своего герцога уморил довольно быстро. Кажется, эта лысина была мне знакома, где-то я ее уже видел... Я прислушался, но никак не мог различить ничего, кроме громкого дыхания Варнана за спиной. Я обернулся к нему и приложил палец к губам. Он стал дышать потише, я смог различить голос говорившего и понял, что спиной ко мне за столом совещаний сидят Преол и герцог Мизерилла.
— ... Они оповещены? — Преол был сильно взволнован.
— Да, да, гонцы уже отправлены, не волнуйся так. — Алкес был красный и взмокший, время от времени он вытирал со лба пот, платок лежал возле него на столе.
Ян де Бонт начал что-то говорить, но что именно, я уже не услышал, потому что Варнан принялся отталкивать меня от смотрового отверстия.
— Дайте-ка посмотреть, милорд, — проговорил он, проявляя почти детское любопытство.
Пожалуй, Ламас был прав: я связался с совершеннейшим дебилом.
— Эй-эй-эй, — зашипел я на него, — я тут не шутки шучу, а важными государственными делами занимаюсь.
— Ну, дайте же взглянуть! Вы уже давно смотрите.
— Кар! — яростно сказал Ламас, который внезапно вышел из транса. — А ну немедленно прекрати!...
— Идите вы все, — ответил великан, продолжая решительно толкаться, — я посмотреть хочу...
Я стал отстранять любопытствующего Варнана рукой, мучительно вслушиваясь в слабые голоса братьев и надеясь уловить хотя бы слово в этом невыносимом шуме. До меня доносились неясные обрывки речи Яна де Бонта: “... И в то же время я не думаю... Однако и он понимает, что...” Что же я такое понимаю, услышать мне уже не довелось. Упрямый Варнан, стараясь оттеснить меня от смотрового отверстия, навалился на каменную кладку всем телом. Послышался шум смещавшегося, годами недвижимого камня. Колдун при этом схватился за голову и в немом ужасе принялся рвать остатки волос. Голос советника внизу резко смолк, я припал к смотровому отверстию и увидел, как четыре головы повернулись по направлению доносившегося до них странного шума. В то же мгновение кладка стала разваливаться на глазах, у меня из-под ног внезапно исчезла опора. Как выяснилось позднее, отломился кусок плиты, — полагаю, из-за чрезвычайной массивности Варнана, — и мы с грохотом рухнули вместе с ним в комнату совещаний.
— Все пропало! — завизжал за нашей спиной Ламас и исчез где-то в подземном лабиринте.
Я сильно ушиб колено, а в голову мне угодил огромный булыжник. Поэтому в глазах у меня сильно помутнело. Я шатнулся, но устоял на ногах. Мне показалось, что комната совещаний вращается вокруг меня в бешеном темпе, однако уже в следующее мгновение я собрался с силами и сконцентрировал взгляд на присутствующих. Совещающиеся между тем пребывали в состоянии глубочайшего шока, вызванного нашим внезапным появлением. В туче пыли, стряхивая с себя обломки каменной кладки, я и Варнан поднялись на ноги. В ушах у меня звенело, и тем не менее я был сильно воодушевлен тем грандиозным впечатлением, которое произвело наше внезапное появление...
— Здравствуйте, господа! — проговорил я, следуя старой доброй традиции (как я уже неоднократно упоминал, приветствия всегда были моей слабостью).
* * *
Вы спрашиваете, любезная моему сердцу Даргамара, на кого похож Дарт Вейньет, столь известный и любимый в народе? Так я отвечу вам. Более всего он похож на дьявола, хитроумного и изворотливого черта. Такого не взять голыми руками, не изловить просто так, не засадить в темницу на долгие годы, такой находит брешь в обороне любого города, любой души и пробивает ее, просачивается, словно яд, в кровь, через стены, объявляется неожиданно там, где о нем говорят, будто он всегда у тебя за спиной...
Мне никогда не забыть этого страшного мгновения, когда Дарт Вейньет вдруг явился в комнате совещаний дворца Алкеса, там, где мы только что обсуждали его скорую поимку... И вдруг он, разрушив каменную кладку силой колдовства, является прямо пред наши очи. В обличье человеческом, но с дьявольским блеском в глазах. Мы вынуждены были сдаться, а потом он вдруг исчез, словно и не появлялся вовсе...
Это истинный дьявол. Не вызывает сомнений, что он владеет черной магией... Так же как не возникает никаких сомнений, что от него необходимо избавиться возможно скорее. Быть может, священная инквизиция заинтересуется этим субъектом. Я буду лично писать его преосвященству, Риану де Руаси, в Катар.
Из письма герцога Мизериллы возлюбленной в Гадсмит
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
В ней вновь рассказывается о братских чувствах, а также о таинственном исчезновении, породившем целую цепочку слухов и домыслов при дворе и среди столичной публики
Я осторожно пошевелил ногой — как будто сгибается и даже разгибается. Сгибается и разгибается. Ошарашенные братья и герцоги в ужасе наблюдали, как я с самым сосредоточенным видом вытягиваю ногу и озабоченно качаю головой. Похоже, исключая мое колено и голову, мы совсем не пострадали. Для Кара Варнана тяжелый период ушибов, судя по всему, наконец миновал, и снова начались старые добрые времена счастливого идиотизма. Его физиономия опять лучилась бурной радостью. Должно быть, мерзавец ощущал себя превосходно. Уже забыл, наверное, по чьей вине мы здесь оказались. Впрочем, когда в ранней юности в голову тебе попадает стенобитное орудие, пусть даже маленькое и почти сломанное, нет никаких гарантий, что потом ты будешь помнить хотя бы что-нибудь из того, что с тобой происходит в течение жизни. Интересно, он и раньше был круглым идиотом или то, что я наблюдаю, — тяжелые последствия той самой травмы?
С неудовольствием я некоторое время вглядывался в счастливые черты, потом сплюнул и потрогал быстро набухавшую на голове шишку. В появлении шишки, вне всяких сомнений, тоже был виноват он, и только он!
— Варнан, к двери! — В моем голосе прозвучало столько жгучего презрения, что провинившийся покраснел, как молодой свиног в период первых брачных игр, и насупился.
Возможно, на какую-то долю секунды мне показалось, что я излишне суров с этим великовозрастным ребенком, но я вовсе не хотел, чтобы его детская непосредственность и своеволие каким-либо образом помешали великой цели...
— Варнан, к двери! — повторил я.
Как только я отдал приказание, герцог Мизерилла отбросил стул и вскочил на ноги. Наверное, он намеревался мгновенным броском преодолеть незначительное расстояние, распахнуть дверь и оказаться снаружи, в безопасности от “бунтовщиков”. Но на этот раз Кар Варнан не подвел. Он оказался куда проворнее герцога, прыгнул за ним следом, поймал длинной рукой за плечо, развернул его и ударил в челюсть. Мизерилла сразу обмяк в больших руках Варнана и принялся клониться к полу, но великан крепко ухватил его за ворот и отшвырнул в глубь комнаты совещаний.
Герцог де Бонт и Алкес вскочили, выхватывая мечи, но я уже был наготове. Рукоятка лежала в моей ладони, я сделал резкое движение, и клинок оказался на уровне груди Алкеса. Острие почти проткнуло его платье. С нескрываемой угрозой в голосе я проговорил:
— Лучше этого не делать... Если, конечно, тебе не нужна лишняя дыра в шкуре.
Лицо короля Стерпора перекосило ненавистью, он нехотя принялся задвигать фамильный меч дома Вейньет Мордур, который так и не успел вынуть, обратно в ножны. Потом уселся так резко, что стул под ним обиженно скрипнул. Примеру Алкеса с некоторым опозданием последовал герцог де Бонт.
— Вам это так не пройдет! — выдавил он.
Мизерилла с трудом приподнял голову, потом стер с разбитых губ кровь, поднялся, слегка прихрамывая, подошел к столу и уселся на место. На его лице проступили багровые пятна гнева, он мучительно сдерживал порывы ярости и щурил маленькие глазки в мою сторону.
— Неплохая попытка, Демос, — дрожащим голосом сказал Преол. Он был единственным, кто ничего не предпринял. Возможно, в этот раз он поступил разумнее остальных.
Герцог кивнул своему монарху и забарабанил пальцами по столу, всем своим видом выражая крайнее негодование.
По моей команде Кар Варнан задвинул тяжелый металлический засов на дверях комнаты совещаний: теперь мы были отрезаны от королевских стражей и могли побеседовать в спокойной обстановке “всеобщего доверия и братской любви”. Я еще не решил, что буду делать дальше. Оказаться в компании парочки братцев и их герцогов было несколько неожиданным для меня, я собирался всего лишь отнять у Алкеса Мордур. При этом, как я предполагал, диалог у нас должен был состояться прелюбопытный.
— Варнан, останься возле дверей! — скомандовал я.
Великан кивнул и вытянулся во фрунт: решительно, королевская стража потеряла отличного служаку в его лице. Он мог бы стать великолепным солдатом — обладатель неистовой силы при почти полном отсутствии интеллекта. Я вспомнил, как он отталкивал меня от смотрового отверстия и скрипнул зубами от ярости.
— По какому праву, могу я узнать, — резко проговорил Алкес, — ты врываешься на совет, посвященный государственным делам Стерпора? Это уже государственное преступление... Может быть, объяснишься?
— Государственное преступление, пожалуй, подходит. Если рассуждать эмпирически, то что есть преступление, как не нарушение государственных законов, и что есть государство, как не попытка упорядочить строй жизни, лишить его преступного начала. С другой стороны...
— Ты будешь паясничать? Или говорить по существу? — выкрикнул Алкес.
— Я был расположен с тобой говорить, пока ты не попытался меня убить, — спокойно сказал я. — Я никак не ожидал подобного приема в Стерпоре. Я понимаю Преол, от него всего можно ждать...
— Я всего лишь отдал распоряжение тебя арестовать, — Алкес заметно покраснел, наверное, сравнение с Преолом показалось ему не слишком лестным, — и теперь я вижу, что сделал это не зря...
— Покончим с этим разговором, — я махнул рукой, — все равно здесь никого ни в чем нельзя убедить... Сдать оружие, кидайте мечи на пол!
Некоторое время они медлили, но потом Варнан кашлянул так громко, что пленники вздрогнули, и дело пошло намного быстрее. Как и следовало ожидать, Преол оказался первым. Он поспешно избавился от меча, который, наверное, только досаждал ему близостью острого лезвия на изнеженном бедре. Затем Алкес медленно вынул из ножен дорогой моему сердцу Мордур и в раздражении швырнул не принадлежавшее ему по праву оружие на пол. Де Бонт последовал за своим господином. Последним, смерив меня полным ненависти взглядом, расстался с мечом герцог Мизерилла.
— Надо было прикончить тебя еще в Гадсмите! — процедил он сквозь зубы, будучи не в силах сдерживать ярость.
— Надо было... — согласился я, — но теперь несколько поздно сожалеть об упущенных возможностях. Как многое в жизни дается нам, сколько шансов предоставляет нам капризная судьба, и как многое мы упускаем, просто проходим мимо, не замечаем, не желаем увидеть, разглядеть, а потом нередко сожалеем об упущенном, и как грустно, как тягостно бывает, когда в будущем, соразмеряя свои возможности и то, что мы в результате получили, мы приходим к выводу, что все, что мы делали, что созидали...
— Прекрати, прекрати это издевательство! — вскричал Алкес, утратив самообладание. — Ты снова начал!
Я приблизился к столу и от души расхохотался ему в лицо. В это время у меня из носа нечаянно выпала зеленая слизь — наследие насланного Ламасом тумана — и шлепнулась на поверхность стола.
“Как неудобно. Теперь подумают, что я это специально сделал”.
Я густо покраснел и поспешно отошел подальше, чтобы подобное, не дай бог, не повторилось.
— Вот всегда он так, — проговорил Алкес, — с самого детства, издевается над всеми, болтает не пойми что...
— И на стол сморкается? — поинтересовался герцог Мизерилла.
Преол сжал губы и скорбно кивнул Алкесу, словно говорил: “Мне тоже это знакомо”.
— Чего тебе надо? — истерическим голосом спросил длкес. — Что, Пределы тебя побери, ты хочешь от нас? Зачем ты пришел сюда?
— Давно хотел тебя повидать, но случай только сейчас представился, — я усмехнулся.
— А я предупреждал! — заявил Преол и закивал, сохраняя самый скорбный вид, на какой только был способен.
Его предубежденность в отношении моего рвения к власти начинала меня раздражать. Я даже подергал серьгу. Да, сейчас я уже хотел власти над Стерпором, но такое желание возникло у меня только после того, как узнал, что Алкес решил меня уничтожить. Изначально в мои планы входило всего-навсего заручиться его поддержкой, чтобы наказать трусливого Преола за покушение на мою жизнь. Ведь негодяй нарушил не только верность узам крови, связывавшим нас, но даже элементарные правила гостеприимства...
Герцог Мизерилла некоторое время продолжал громко барабанить по столу костяшками пальцев, потом ему в голову пришла свежая мысль, лицо его просветлело, он усмехнулся и проговорил:
— Не понимаю, куда вы теперь денетесь? Дворец полон стражи, и сюда вот-вот должны подъехать другие монаршие особы! Не проще ли вам?..
— Другие монаршие особы? — заинтересовался я. — Вот с этого места поподробнее, пожалуйста...
Но герцог Мизерилла не пожелал вносить уточнения, он только хмыкнул и замолчал. Вместо него ответил Алкес.
— Ты сам нас вынудил, — сказал он, — если бы не твои далеко идущие планы...
— Да не было у меня никаких планов! — в ярости крикнул я.
— Да? — язвительно усмехнулся Алкес. — А что же ты тогда пришел сюда, прервал наш совет?
— Я пришел, — резко сказал я, — чтобы взять то, что мне принадлежит по праву.
Я говорил о фамильном мече, но все почему-то решили, что речь идет о королевстве.
— Вот-вот, — снова забормотал Преол, — а я говорил, говорил...
— А ну заткнись! — Я был близок к тому, чтобы прикончить его прямо сейчас, ухватил серьгу и стал ожесточенно ее дергать.
Думаю, в тот момент он сам не ощущал, насколько был близок к гибели. Спасло Преола неожиданное появление Ламаса.
— Эй, помогите мне спуститься, — послышался сверху знакомый скрипучий голос.
Я поднял глаза и увидел в проеме разобранной кладки лицо нашего проводника по королевскому дворцу. Колдун смотрел вниз с сомнением.
— Высоковато что-то...
— Варнан, помоги ему!
Кар приблизился и поднял вверх руки. Ламас встал на корточки и, придерживаясь за край рассыпавшейся даже под его слабыми пальцами плиты — дворец ветшал на глазах, — принялся осторожно опускать вниз худые ноги. Он повис на вытянутых руках, но, так и не достав до протянутой ему навстречу ладони гиганта, принялся дрыгать ногами и испуганно вскрикивать.
— Я же говорил — высоковато. Сейчас упаду и ушибусь.
— Прыгай, — посоветовал Варнан, но Ламас боялся отпустить руки и продолжал тянуться, пытаясь нащупать пальцами ног ладонь великана.
Варнан, наконец, устал ждать, подпрыгнул и резко дернул колдуна за лодыжки, тот вскрикнул и сорвался вниз. Великан ловко подхватил его и мягко опустил на пол.
— Вечно с тобой какие-нибудь проблемы, старикан! — проворчал он.
Оказавшись в комнате совещаний, Ламас с деловым видом огляделся, потом потер ладошки и радостно рассмеялся. Мне еще не приходилось видеть, чтобы он так странно хихикал.
— Ага, — проговорил колдун, приблизившись к столу, — ну что, попались, наконец, гады? Здравствуйте, ваше величество Алкес Мерзкий, и вы тоже, многонеуважаемый герцог Ян де Бонт. Вот и встретились, а? Давненько не виделись... Давненько... Я, признаться, уже и не надеялся... Хорошо, что у нас с вами есть Дарт Вейньет, не правда ли?
— Не правда, — буркнул Алкес. Ламас обернулся ко мне:
— А можно я кого-нибудь из них убью, милорд? Прямо руки чешутся, как хочется с ними посчитаться.
— Пока подождем с этим, — ответил я, — мне не очень нравится проводить время в одной комнате с трупами. А ты из этих, которые любят? Ну, не волнуйся, мы непременно убьем их! Только попозже.
Все четверо за столом совещаний заметно вздрогнули, не удалось сохранить самообладание даже хладнокровному Мизерилле. На его лице проступили красные пятна, а скулы заходили вверх и вниз, выдавая крайнюю степень волнения.
— Ты этого не сделаешь! — сдавленно произнес Преол. Мне показалось, что он находится на грани истерики.
— Конечно, сделаю, — ответил я, — ты будешь первым, потому что досаждаешь мне больше других...
— А-а-а! — Преол вскочил, но я положил руку ему на плечо и резко посадил на место.
У всех на глазах король Гадсмита разрыдался. По его белым щекам текли слезы, он растирал их кулаками, издавал время от времени сдавленные стоны.
— Держите себя в руках, ваше величество, — презрительно проговорил Мизерилла, — мы должны достойно принять смерть...
Его слова вызвали у Преола такой приступ отчаяния, что он неожиданно бухнулся мне в ноги и, пытаясь обхватить колени, запричитал:
— Пожалуйста, Дарт, я не хочу умирать, не хочу...
— Сядь на место, — испытывая острое чувство брезгливости, потребовал я.
Преол весь обмяк, продолжая рыдать, заполз на стул, уронил голову на стол и остался сидеть в этой трагической позе. Даже его собственный герцог Демос Мизерилла сморщился при виде жалкого состояния короля Гадсмита...
Ламас все это время смеялся и потирал ладошки, потом вдруг замер, пораженный какой-то внезапной мыслью, и, наморщив лоб, спросил:
— А как мы будем отсюда выбираться?
Его взгляд смерил расстояние от пола до входа в подземный ход — забраться наверх было намного сложнее, чем спуститься вниз.
— Разберемся с этим позже, — безмятежно ответил я, хотя наша дальнейшая судьба всерьез начинала меня волновать. Несмотря на то что короли Стерпора и Гадсмита вместе со своими герцогами были в наших руках, мы сами оказались в ловушке, выбраться из которой пока не представлялось возможным.
— Лучше подумайте об этом сейчас, — снова обретая уверенность, заявил Мизерилла, — пока еще не поздно сдаться...
Алкес тоже воспрянул духом и усмехнулся:
— Ну, что ты на это скажешь, Дарт?
Ламас заметно погрустнел, ушел подальше в угол и уселся там на пол.
— Вот-вот, посиди там и подумай о том, что с тобой произойдет, когда сюда ворвется отряд моей стражи, — с ненавистью глядя на колдуна, сказал Алкес, — бесполезный идиот...
— Почему это я бесполезный? — свирепо выкрикнул Ламас; против “идиота” возражений у него почему-то не возникло.
— Потому что ты ни одного заклинания не можешь произнести правильно, обязательно что-нибудь напутаешь. У тебя в голове все перемешано, ты даже дерева нам нормального под окном вырастить не смог, мне никогда не забыть этот огромный каменный корнеплод, который получился. Его до сих пор пытаются выкорчевать.
— Я все же прикончу его, — вскричал Ламас, вскакивая с пола, — прямо сейчас!
— Позже, все позже, — остановил я его жестом, — времени у нас будет много...
Услышав о времени, Ламас внезапно вспомнил, что мы в ловушке, и снова погрустнел.
Я поднял с пола Мордур, за которым пришел во дворец, повесил его на пояс рядом со своим стареньким мечом. С этого момента жизнь показалась мне намного радужнее, я словно ощутил, что у меня прибавляется сил, и путь к короне вдруг перестал казаться таким уж длинным, а наше положение столь безвыходным. С мечом отца, Бенедикта Вейньета, я буду непобедим.
— Давай его сюда, он тебе не принадлежит! — взвыл Алкес, вскакивая на ноги. Похоже, он только сейчас осознал, что фамильная реликвия теперь перешла ко мне.
— Ты всерьез полагаешь, что он принадлежит тебе? Чтобы обладать этим мечом, не помешало бы тебе сначала научиться достойно фехтовать.
— Я умею фехтовать, — заявил Алкес.
— Ах, ты умеешь фехтовать? — деланно удивился я. — Ну что же, давай тогда пофехтуем...
Алкес сник, он сразу сделался мешковатым и грузным. Одутловатое лицо его растянулось в жалкую мину.
— Ну отдай, — плаксиво пробормотал он, совсем как в детстве.
На мгновение мне даже стало его немного жалко. Но потом я вспомнил, что если бы все время поддавался жалости, то давно уже был бы мертв, причем не без участия Алкеса, а потому решительно толкнул его в плечо:
— А ну на место!
Алкес упал на стул и застыл, глядя в одну точку. От обиды губы его сжались, а лицо налилось краской. Потом в нем словно что-то вспыхнуло, он обернулся ко мне и выдавил, неожиданно напомнив Фаира:
— Ну, погоди же, теперь тебе не будет пощады, теперь не жди быстрой смерти, ты будешь умирать медленно, это я тебе гарантирую...
— Какой ты, однако, страшный, — засмеялся я, чем привел его в еще большую ярость. Мне даже показалось, что у него стал подергиваться левый глаз, — а я, наверное, подарю тебе жизнь, вот только Ламас тебя сначала во что-нибудь этакое превратит. Да, Ламас?
Ламас возбужденно кивнул:
— Что, уже можно? Прямо сейчас?
— Ну зачем же сейчас, — осадил я его, — еще немного подождем.
Поскольку все места за столом совещаний были заняты, я уселся на пол рядом с Алкесом и вытянул ноги. В комнате совещаний воцарилась тишина, которую нарушали только тихие всхлипывания Преола — бедняга никак не мог прийти в себя, испытывая сильные приступы страха от осознания приближения скорой кончины.
Тишину прервал герцог Мизерилла.
— Через час сюда начнет стучаться стража, — принялся он опять гнуть свою линию, — потом они сломают дверь, немного погодя — ваши шеи...
Он хрипло захохотал, но осекся, когда Варнан усмехнулся и похлопал себя по мощному загривку. У герцога сразу возникли сомнения в возможности осуществления подобной экзекуции.
— Что ты собираешься делать, чего ты хочешь добиться? — Алкес как будто снова пришел в себя и взялся за расспросы.
— Скоро увидите, — твердо ответил я, хотя понятия не имел, что буду делать дальше.
Мой уверенный тон привел Ламаса в более благодушное расположение духа.
— Я мог бы кое-что предпринять, милорд, — сказал он.
— Позже, разберемся с ними позже... — ответил я, решив, что он снова завел речь о расправе.
— Ну, позже так позже, — обиженно протянул Ламас, — если у вас есть план действий...
— Конечно, есть, — ответил я.
Проницательный герцог Мизерилла недоверчиво усмехнулся, но снова осекся, увидев, что моя рука тянется к серьге...
Стук раздался лишь три с половиной часа спустя. Сначала кто-то дернул запертую дверь, а потом уже постучали.
— Ага, — вскричал Преол, приподнимая голову, — кажется, к нам кто-то прибыл!
Стук повторился, и из-за двери послышался бесцветный голос одного из стражей:
— Простите, милорды, что отвлекаю, это начальник караула, прибыл его величество король Невилла Лювер, ваш брат, и просит пустить его, он желает принять участие в совете.
— Идиот, нас захватили в заложники! — неожиданно завопил Алкес.
Мне не оставалось ничего более, как с силой опустить рукоятку меча на его голову. Алкес ударился подбородком о стол и рухнул на пол. Преол отчаянно завизжал, но я показал ему кулак, и он мгновенно умолк.
— Штурм исключен! — прокричал я. — В случае, если вы захотите сломать дверь, все четверо здесь присутствующих будут убиты...
— Он ни перед чем не остановится, я знал, знал... — забормотал Преол.
— Варнан, — устало сказал я, — заткни его!
— Молчу, молчу. — Преол поспешно принялся хлопать себя ладонью по губам.
— Стерпор — чудесное местечко, я всегда это говорил, — пробормотал нищий колдун в уголке голосом, в котором угадывались несбывшиеся надежды.
Алкес, стирая кровь с подбородка, забрался обратно на стул, руки его дрожали.
— С кем я разговариваю? — сдавленно крикнул начальник караула.
Судя по всему, сложившаяся ситуация, да еще в его смену, грозила ему серьезными неприятностями, и теперь он мучительно искал ответ на вопрос, каким образом неизвестные злоумышленники могли просочиться в одну из центральных зал королевского дворца — комнату совещаний.
Я немного поразмыслил, но, поскольку скрывать свою принадлежность к дому Вейньет мне показалось недостойным, почти мгновенно выкрикнул:
— Дарт Вейньет!
За дверью на время умолкли.
— Дарт, Дарт, ты меня слышишь? — Я уловил нервные нотки в голосе говорившего и понял, что это мой младший брат Лювер.
— Разумеется, я тебя слышу, Лювер, — с раздражением ответил я.
— Как ты хочешь обсудить сложившуюся ситуацию? Между нами, уже присутствующими, или подождать, пока сюда прибудут Дартруг, Вилл и Фаир?
— Подождем, — откликнулся я.
— Ты уверен? — еще раз переспросил он, и я вдруг увидел, что Алкеса, зажимавшего рассеченный подбородок, настойчивость Лювера выводит из себя.
— А что? — спросил я.
— Просто мы могли бы принять решение без них...
— Не надо с ним разговаривать, — выдавил Алкес, обращаясь ко мне, — я знаю, чего он хочет. Можно тебя на секунду?
— Это просьба? — поинтересовался я.
— Это просьба, — вынужденно ответил он и закрыл глаза.
Я усмехнулся, а потом крикнул:
— Лювер, тебе придется подождать!
Лювер ничего не ответил, за дверью послышались тихие голоса, но что говорили, разобрать было почти невозможно.
Алкес поднялся из-за стола.
— Отойдем в сторонку, — сказал он.
Преол бросил на него полный ненависти взгляд — наверное, заподозрил предательство со стороны Алкеса, а герцог Мизерилла внезапно снова помрачнел и забарабанил пальцами по столу. Мы отошли в дальний угол комнаты совещаний.
— Ты же знаешь, я всегда к тебе неплохо относился, — начал Алкес.
— Раньше я так и думал...
— Вот видишь...
— ... но полностью твое расположение стало для меня очевидным только недавно, на центральной улице Стерпора.
— Ну, зачем ты так... — Алкес побагровел. — Ладно, возможно, и меня и тебя ввели в заблуждение, это все его происки... — он замялся, — понимаешь, я хотел с тобой поговорить...
— Я тоже хотел с тобой поговорить, да вот что-то не получилось...
— Дело в том, — Алкес решил игнорировать мои язвительные реплики, — что я не слишком доверяю Люверу, мне кажется, он будет только рад нашей с Преолом смерти, я думаю, он хочет прибрать к рукам Стерпор и Гадсмит, думаю, наша ссора — это его происки, ему важно всех нас поссорить... Поэтому он так настаивал, что не стоит ждать. Я почти уверен, что он предпримет штурм. Ведь тогда ты сразу же попытаешься убить нас.
— Я не попытаюсь, а убью вас, — кровожадно улыбнувшись, заметил я и ухватился за серьгу, заставив Алкеса разволноваться еще больше.
В голове моей тем временем стремительно проносились мысли. “Похоже, ловушка захлопнулась и скоро все “королевские псы” будут по ту сторону двери, потом они выломают ее и расправятся с нами. Некоторое время мы будем сопротивляться, но их количество не оставит нам шансов, и тогда холодное железо вонзится мне в сердце”. От близости этой перспективы я ощутил щемящий холод за грудиной.
— Мой тебе совет, — снова зашептал Алкес, — убирайся, пока не поздно... Тем же путем, что пришел... А потом, когда все утихнет, мы встретимся с тобой... Встретимся и поговорим, о чем ты там хотел со мной поговорить.
— Видишь ли, — я усмехнулся, — уже слишком поздно, выбраться втроем через туннель у нас не получится, он слишком высоко. Я бы мог, как ты выражаешься, убраться один, попросить Варнана подсадить меня в туннель, даже мог бы подыскать для этого причину, но неужели ты думаешь, что я брошу здесь своих помощников? Ты меня плохо знаешь, Алкес.
Алкес глядел на меня с изумлением.
— Ты хочешь сказать, что не бросишь здесь этих кретинов? — растерянно проговорил он. — Вот этого тупого громилу и этого бесполезного колдуна?
— К тому же тебе не кажется странным, — продолжал я, — что совет, направленный против меня, собирается не где-нибудь, а здесь, в Стерпоре, у тебя? Не ты ли на самом деле тот, кто больше всех жаждет моей смерти?
— Ну, нет, — Алкес развел руками, — в этом ты меня не обвинишь. Провести совет в Стерпоре мы решили все вместе, потому что за властью ты пришел именно в мое королевство. Братья просто хотели меня поддержать.
— Значит, вы все теперь заодно, сплотились против меня, провели между нами черту, стали от меня по другую сторону. Теперь мне все понятно, у меня уже были такие предположения.
— А ты разве не знал, что мы все оказались по другую сторону от тебя в тот самый день, когда отец решил лишить тебя наследства? Именно тогда мы стали неравны по положению, мы вознеслись на вершину власти, а тебя отец низвергнул в нищету. Такова была его высшая воля, ты должен был подчиниться, но нет — ты затаил обиду, ты решил забрать себе то, что тебе не принадлежит, фамильные земли, фамильные вещи. — Он ткнул пальцем в висевший у меня на поясе Мордур.
— Ты открыл мне глаза на волю отца, — неожиданно я понял, почему Бенедикт Вейньет так поступил со мной. Его идея была очень жестокой по отношению к собственным детям, но он был больше морнархом, нежели человеком — прежде всего король заботился о судьбе империи.
— Отец всегда хотел, — проговорил я, — чтобы правителем Белирии был я, но он был достаточно мудр и потому считал, что путь к власти для меня должен стать школой мужества и завоевания народной любви, школой королей. Он хотел, чтобы я стал лучшим правителем для народа Белирии. Он выбрал для меня тяжелую дорогу именно потому, что любил меня больше остальных.
— Да ты просто сумасшедший, — отшатнулся от меня Алкес, — до такого никто не додумался бы, даже дьявол, отец точно не планировал такого.
— А я теперь в этом уверен, — сказал я. — Спасибо, Алкес, что сполна просветил меня насчет братских отношений, а то я до последнего времени не был уверен в том, что нахожусь по другую сторону от вас. Хочу, чтобы ты знал — власть в Стерпоре будет принадлежать мне, — я усмехнулся, — такова воля отца, и я не смею идти против него.
— Теперь я окончательно убедился, что ты спятил, я понимаю, о чем говорил Преол. — Алкес затряс головой. — Додуматься до такого! Да это же просто немыслимо.
Разговор наш на этом себя исчерпал. Алкес вернулся на место, резким движением выдвинул стул и уселся за стол переговоров, многозначительно глядя на Преола, а я углубился в жестокие раздумья.
Воля отца представлялась мне действительно страшной. Он решил противопоставить меня братьям, фактически пожертвовал шестью сыновьями, чтобы, пройдя путем завоевателя, я сделался полновластным правителем Белирии. Это предположение вовсе не было безосновательным, если учесть его собственный опыт. Сам он, будучи юным, завоевывал земли огнем и мечом, потом успокоился и стал мудрым, суровым королем на долгие годы. Ему ли самому пришла в голову эта дьявольская идея — подвергнуть меня испытаниям и ввергнуть Белирию в многолетнюю войну — или это была чья-то потусторонняя воля? А может, это всего лишь мои домыслы, продиктованные желанием оправдать отца, лишившего меня наследства?
Впрочем, подумаю об этом как-нибудь позже, сейчас следовало решить, как мы будем выбираться из комнаты совещаний. До штурма, судя по словам Алкеса, оставалось совсем мало времени, мы находились в совершенно безвыходном положении.
— Эй, вы, там, — послышался взволнованный голос Лювера, — я принял решение, мы не будем вести с тобой переговоры, Дарт! Ты опасный бунтовщик. Если не выйдешь сейчас же, мы предпримем штурм!
— Я так и знал! — воскликнул Алкес и многозначительно поглядел на меня, я в ответ коснулся рукоятки Мордура и усмехнулся. — Постойте! — закричал он, — Погодите еще немного!
Ламас потянул меня за рукав.
— Милорд, больше медлить нельзя. Сдается мне, наши головы ненадежно сидят на плечах...
С этим утверждением нельзя было не согласиться. Ну что ж, нам следовало подготовиться к тому, чтобы, по крайней мере, дорого продать свои жизни. Я поднял с пола меч герцога Мизериллы и швырнул его Кару Варнану:
— Постарайся убить как можно больше.
— Не вижу смысла ждать, Алкес, — выкрикнул Лювер, — держись мужественно...
— Умри достойно, да?! — взвизгнул Преол. — Он что, рекомендует нам встретить смерть, как подобает мужчинам?! Я не ослышался?!
— Милорд, — Ламас потер узкие ладошки и зашептал еле слышно, так чтобы никто, кроме меня, не мог различить его слов, — я все-таки придворный колдун. Хоть и в прошлом. Есть у меня одно неплохое заклинание... В общем, я могу кое-что сделать, произвести с нами кое-какие трансформации, чтобы мы могли отсюда выбраться, а затем мы естественным образом вернемся в нормальное человеческое тело. Если вас это интересует, конечно.
— Меня сейчас интересует все, что поможет отсюда выбраться, — пробормотал я, раздумывая о том, что Ламас постоянно путает заклинания и любые трансформации могут оказаться необратимыми, но терять нам уже было нечего. — Дерзай. — Я легонько хлопнул Ламаса по плечу, и он радостно засмеялся.
— А что с этими? — поинтересовался колдун, показывая пальцем на пленников за столом.
В это мгновение в дверь глухо ударили, массивный засов поддался и выгнулся, еще один такой удар, и “королевские псы” ворвутся в комнату совещаний.
— На них нет времени, — крикнул я, — вытаскивай нас!
— О да, — сказал Ламас и вскинул руки вверх. — Эй ты, пузан, — крикнул он Варнану, — подойди-ка поближе, а то тебя не зацепит!
— Да ломайте же быстрее! — послышался из-за двери крик Лювера.
* * *
И тогда призвал наш светлый правитель к себе колдуна Ламаса и молвил ему, с трудом сдерживая праведный гнев: “Как, по мнению твоему, любезный мой колдун, имеет ли нам смысл и доле оставаться в этих стенах, пропитанных страданием человеческим, ибо собрались тут мучители своих подданных, подлинные карлы духа, плюгавые вороны, те импотенты духа, что не могут дать народу своему ничего, кроме нищеты и анархии?” “Воистину — правду речете вы! — вскричал тогда колдун Ламас. — Немедленно забираю я нас из этих стен!” — “... И возвернемся мы сюда, — молвил тогда наш великий монарх, — токмо для того, чтобы забрать полагающийся мне по праву трон Стерпора навсегда из рук этих жалких душегубцев...” И была мгновенная вспышка, и было всем прочим видение смерти их в лютых муках, и перенесся король наш чудесным образом в далекое от дворца место, а вороги его задрожали в страхе великом...
Из записок летописца Варравы, год 1455 со дня окончания Лихолетья
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
В ней рассказываются и вовсе удивительные вещи, а также исследуются нравы и традиции некоторых особенно гнусных насекомых
Мир вдруг заволновался, сделался страшен и нестабилен, воздух загустел, пошел волнами, и я ощутил, что с моим телом происходит что-то странное — по коже бегут быстрые мурашки, а руки и ноги как бы свело судорогой. В следующее мгновение все вокруг внезапно стало расти, стремительно уноситься вверх — обещанная Ламасом трансформация началась. Громкий выкрик Лювера “Да ломайте же быстрее!” донесся до меня словно на отдалении. Потом он и вовсе отодвинулся куда-то, исчез за границами восприятия, словно мои драгоценные уши утратили способность улавливать человеческий голос, зато я услышал множество иных звуков — шелест, гул, стрекотание. Какие-то существа издавали едва различимое воркование за высокой каменной стеной, уходившей отвесно под самые небесные своды. Мелкие твари шевелились, они жили вокруг меня, и это было по-настоящему страшно. Я понял, что неожиданно очутился в диковинном и немногоцветном мирке. Передо мной простирались длинные серые плиты, их шершавая, жесткая поверхность больно врезалась в ноги. Ноги?! Тело вдруг показалось мне неуклюжим и донельзя странным. Я попробовал пошевелиться, сделать хотя бы единое движение, но тут же почувствовал, что мои ноги раздвоились. Я пошатнулся и едва не упал. Да что же это такое? Что же это?!
“Ламас сотворил что-то не то, — промелькнуло в сознании, — он сделал со мной что-то ужасное, и я превратился в обитателя далекого потустороннего мира, я буду отныне всегда пребывать в тусклых цветах и диковинных звуках...”
Слова Алкеса всплыли перед моим мысленным взором, и я ощутил острый приступ отчаяния. “Да ты ни одного заклинания не можешь произнести правильно, обязательно что-нибудь напутаешь... У тебя в голове все перемешано, ты даже дерева нам нормального под окном вырастить не смог, мне никогда не забыть этот огромный каменный корнеплод, который получился. Его до сих пор пытаются выкорчевать...” Должно быть, я и сам стал корнеплодом, торчу где-нибудь в дворцовых грядках, скоро ко мне придет королевская челядь, вооруженная лопатами и топорами, и начнет меня выкорчевывать.
В ответ на мои страшные мысли сверху так прогрохотало, что даже я своим видоизмененным ухом смог различить человеческую речь: “Возьми их Пределы, да они же исчезли! Куда они могли подеваться?!” В то же мгновение задвигались гигантские предметы, их очертания зашевелились тенями, пугающими, массивными тенями. Потом с оглушительным свистом с небес опустилось несколько тяжеленных гор, взвихрив целые тучи пыли. Я внезапно с ужасом понял, что это вовсе не горы, а ступни чьих-то ног. Подтверждая мою догадку, они пронеслись мимо меня и гулко ударили в шершавые длинные плиты. Но ведь и это вовсе не плиты, а камни, из которых сложен пол комнаты совещаний.
Мне вдруг стало совсем не по себе, так плохо, что я отчетливо ощутил, как на меня накатывает дурнота. Того и гляди, грохнусь в обморок, хотя я никогда не отличался излишней впечатлительностью. Злой рок, преследовавший меня всю жизнь, снова до меня добрался. На сей раз в образе мерзкого, престарелого колдуна Ламаса, которого я, к своему несчастью, возвысил, взяв к себе на службу. Я вспомнил, что сулил этому негодяю золотые монеты и даже успел выплатить первое жалованье. Мы позволили ему обрести человеческий, — или близкий к этому, — облик и вымыться в великолепной бочке на постоялом дворе Руди Кремоншира, потратили сбережения Кара Варнана на приличную одежду для мерзавца. Хотя, судя по произошедшим со мной переменам, хорошим решением было бы забыть о его пристойном виде, оставить в лохмотьях на центральной улице Стерпора, там же, где я его встретил, а еще лучше утопить в той самой бочке. Я даже представил, как держу колдуна за голову и яростно макаю в мыльную пену... Сладостное видение, впрочем, покинуло меня в тот же миг, потому что еще несколько гор-ступней опустилось неподалеку.
Что со мной произошло?! Кто я теперь?! Я снова предпринял попытку пошевелиться и, к своему изумлению, увидел, что перед моим взором оказались сразу две лохматые конечности, они зашевелились в ответ на мой позыв одновременно. Конечности совсем не напоминали ноги, а скорее выглядели как мерзкие лапы какого-нибудь хищного животного. Несколько гибких суставов позволяли моим конечностям прогибаться наружу. Экая мерзость — эти мои новые лапки!
Я неожиданно понял, что теперь могу видеть и даже, наверное, перемещаться, и стал внимательно изучать свое новое тело. Судя по всему, я превратился в мохнатую маленькую многоножку. Вот бы еще разобраться с координацией движений. Управляться с крупными странными ногами было не слишком удобно, но после некоторых тщетных телодвижений мне удалось заставить конечности шевелиться в соответствии с моими желаниями.
Я вдруг совершенно отчетливо представил, как гигантская ступня Алкеса опускается с небес и превращает меня в сплющенный комок уродливого тела. Неуклюже, путаясь в длинных лапах, я побежал прочь, запнулся на крупной щели между камнями — плитами, предпринял грандиозное усилие — и преодолел препятствие. Я стремился как можно скорее достичь стены комнаты совещаний. Может быть, в стене тоже будет расщелина и там сможет укрыться мерзкая многоножка?
Тут мне опять поплохело. Подумать только, потомственный принц дома Вейньет вынужден спасаться бегством. Какой позор! Если мне удастся когда-нибудь выбраться из этой передряги и снова встретить Ламаса, ему придется заплатить за это унижение. Если бы только я знал, что он имел в виду, когда предлагал спасти нас. Даже в кошмарном сне я не мог представить, что когда-нибудь лишусь человеческого обличья и стану насекомым.
Внезапно я ощутил неуютное дрожание в спине и вдруг осознал, что оно передает сообщение: меня будто бы кто-то окликнул. Я обернулся и увидел неподалеку двух пауков. Один был титанических размеров — прекрасный экземпляр для ученых-арахнидов, другой — мышиного цвета, с клочками серой шерсти на лысых лапах. В этих отвратительных созданиях каким-то шестым чувством я безошибочно угадал моих злополучных помощников.
Так вот что со мной произошло. Благодаря магии Ламаса — а может, вопреки — мы превратились в пауков. Меня передернуло от отвращения. Я — насекомое! Только при мысли о подобной перспективе, полагаю, многие лишились бы остатков рассудка. Но мой разум оказался достаточно крепким, чтобы выдержать подобное испытание, как и полагается разуму особы королевской крови и воспитания.
— Ну, Ламас!... — проверещал я, чувствуя, что звуки я издаю каким-то очень странным способом, точно проделываю это совсем без помощи речевого аппарата — у меня совсем не было уверенности, что моя попытка завязать беседу достигнет успеха, но Ламас, о чудо, меня услышал.
— Благодарности потом, милорд, сначала надо убраться отсюда подальше. — Похоже, он считал, что совершил героический поступок, превратив нас в омерзительных насекомых.
Ламас развернулся и побежал прочь, при этом он очень ловко перебирал длинными лысыми конечностями. Наши лапки понесли нас следом за колдуном, который в своем нынешнем обличии был намного проворнее нас. Кажется, я начинал понимать, как можно жить во дворце и никому не мозолить глаза...
— Постой, — прохрипел я, чувствуя, что уже очень сильно устал от невозможности контролировать бег всех без исключения ног одновременно: уверен, я непременно взмок бы, если бы только пауки умели потеть.
К своему удовлетворению, я заметил, что Кар Варнан двигается еще медленнее меня. Он бежал за нами следом странными полукружиями, то и дело его конечности по правую сторону начинали двигаться намного проворнее левых, тогда он замирал и осторожно начинал шевелить ими, словно не слишком доверял тому, что вообще может управляться со своим крупным паучьим телом.
— Боже мой, — грохнуло с небес, голос явно принадлежал герцогу Яну де Бонту (“Неужели нас заметили”, — мелькнуло в моей голове), — да здесь вся их одежда и оружие, все оружие... Они что же, ушли без одежды и без оружия? И шляпа, о, да и серебряная серьга, и еще кольцо с черным камнем, которое, я заметил, было на руке Дарта Вейньета. Ха, надо же, мне оно точно по размеру.
— Дай-ка сюда, — зазвучал густым басом голос Алкеса. Судя по всему, кольцо он немедленно отнял, потому что Ян де Бонт обиженно притопнул ногой — и немедленно возникший порыв ветра приподнял меня над полом и перенес намного ближе к Ламасу.
После вынужденного полета я ощутил легкую тошноту, а как только снова оказался на твердой поверхности пола — острый укол ярости: по вине Ламаса я лишился не только тела, но и обретенного фамильного меча, и шляпы, и трофейного кольца, и даже серьги, с которой никогда не расставался, с самого детства...
— Да они скорее всего мертвы! — Ян де Бонт необыкновенно воодушевился. — Этот колдун Ламас — настоящее проклятие для всех, кто с ним свяжется. По его вине только на моей памяти при дворе погибло восемь человек. Мне не позволял выгнать его взашей король Бенедикт Вейньет. Вот и сейчас он опять что-то перепутал и случайно убил их, что за удача...
— Или превратил в кого-нибудь, — гнусавым голосом заметил Преол и засмеялся, — в кого-нибудь противного и маленького...
Мы наконец достигли стены. Только силы Нижних Пределов знают, каких усилий мне это стоило. Затем Ламас, а за ним и мы с Варнаном влезли в небольшую расщелину, так что голоса позади сразу зазвучали в отдалении и почти неразличимо. Гул шагов, напротив, вдруг усилился и стал напоминать раскаты. Я понял, что в комнате теперь находится множество людей. Они бегали по полу, ползали на коленях и стучали по стенам, разыскивая то, во что мы превратились. Древние камни стали опасно вздрагивать над нашими паучьими головами. Я испугался, что титанические ступни и кулаки сейчас вызовут разрушение старой замковой кладки, но время шло, звуки ударов не стихали, и ничего не происходило, только в крупные щели, которые я раньше почему-то не замечал, падали яркие блики от освещавших комнату факелов. Неожиданно я понял, что теперь отлично ориентируюсь в темноте. Мрак не был для меня абсолютным, яркое зеленое свечение позволяло мне различать узкий проход, в котором мы очутились, и своих спутников, наполовину скрытых в том, что когда-то было для меня тьмой.
Ламас повернул ко мне кошмарно непривлекательные зрительные органы (колдун и в человеческом обличье отличался исключительным уродством, а сейчас был просто омерзителен) и произнес на паучьем языке такое, от чего меня бросило в дрожь:
— Нужно как можно скорее выбираться отсюда, иначе нам будет очень плохо, когда мы начнем превращаться обратно в людей.
— Нас будет ломать? — поинтересовался я, представляя, как низкие каменные своды начинают вдавливаться в возникающую из маленького черного тельца человеческую спину, и та начинает трещать... трещит и трещит, а позвоночник с хрустом ломается, вдавливаются лопатки...
— Не просто ломать, нас плющить будет, — мрачновато заметил Варнан, обуреваемый, по всей видимости, теми же предчувствиями, что и я. Наверное, он тоже отчаянно проклинал тот день, когда мы встретили злополучного колдуна.
— Двинулись, — сказал я, — ты впереди, Ламас, будешь нашим проводником.
Колдун поспешно развернулся и резво побежал по проходу, а мы двинулись за ним. Периодически он сворачивал в одно из ответвлений подземного хода, забирался на стены и даже бежал по потолку, что получалось у него удивительно ловко. Иногда он останавливался, дожидаясь, пока мы его догоним. В отличие от Ламаса мы с Варнаном предпочитали ковылять по горизонтальной поверхности пола, я вовсе не был уверен, что, забравшись на стену, не сверзнусь с нее немедленно. Чего доброго, упадешь на спинку, кто его знает, смогу ли я потом перевернуться обратно. Вот кошмар, шлепнуться на спинку! Очень не хотелось бы.
Через некоторое время безудержного бега (мы спешили и надеялись вырваться из подземного лабиринта как можно скорее) я вдруг снова ощутил дрожание, как будто со мной кто-то разговаривал. Я пригляделся к своим спутникам, но они молчали; дрожание исходило откуда-то с другой стороны, возможно, из глубины темного коридора. Ламас, должно быть, почувствовал то же, что и я. Он спрыгнул со стены и настороженно замер, вглядываясь в зеленоватый мрак подземного хода.
— Что там такое? — поинтересовался я.
— М-м-м... — промычал он. — Боюсь, милорд, что там кое-что не самое хорошее, — клочки шерсти на его лапках встали дыбом, а потом опали, — но прошу вас, друзья мои, тише... Как можно тише...
Едва он это произнес, как со всех сторон вокруг нас возникли мерзкие паучьи морды. Если бы над нами было небо, а не каменные своды дворца, я сказал бы, что они свалились оттуда — настолько неожиданным и пугающим было их появление. Я вздрогнул всем телом и подался назад. В зеленом свете их злобные физиономии выглядели омерзительно. Пришельцы рассматривали нас с откровенной неприязнью, и я отчетливо ощутил это. Ламас закрутился на месте, пробежал по стене и потолку и снова сбежал на пол, но насекомые и исходившее от них мощное излучение враждебности никуда не делись.
— О, кого мы видим?! — постарался я применить старый трюк.
Мой мнимый положительный настрой и человеческие интонации ненадолго озадачили пауков... Они замерли в недоумении, и я было обрадовался, что их, возможно, удастся провести, когда насекомые внезапно пришли в себя и снова засветились ненавистью.
— Вы кто такие? — проверещал один из них.
— О! Я их понимаю! — проорал Кар Варнан. Если пауки могут орать, то он именно это и сделал, потому что дрожание в спине после его вопля стало невыносимым, и все, включая враждебных насекомых, отпрыгнули он него подальше.
Мне почудилось, что пауки испытали нечто похожее на желание немедленно растерзать нас, но потом решили не спешить — наверное, у них была весьма устойчивая нервная система. Один из них отчетливо, почти по слогам, проговорил:
— Похоже, хря, это не степные, хря, а речные, их мы еще не видели. Решили горлопаны подыскать для стаи место поспокойнее, хря?
— Нет-нет-нет, — вмешался до этого молчавший Ламас, — нам ничего такого не надо, мы, уважаемые друзья, были сюда принесены естествоиспытателем из дворца, и он, хи-хи, нас упустил... вот, собираемся вернуться к себе на реку, ползем... ползем... а тут вы... хи-хи...
Последнее его хихиканье прозвучало совсем уже неуверенно, потому что пауки надвинулись на колдуна почти вплотную, они слушали его внимательно и даже, как мне показалось, напряженно, словно смысл некоторых слов был им неясен. Возможно, недопонимание было вызвано тем, что он забывал после некоторых слов вставлять междометие “хря”, которое, как мне показалось, является неотъемлемой частью паучьей речи.
— Он же, хря, сказал, из экспериментальной, хря, лаборатории мы, хря, — сказал я.
Все тут же переключились на меня. Обошли меня полукругом и стали внимательно разглядывать, словно я был самой диковинной вещью, какую им когда-либо доводилось видеть.
— Так бы, хря, и сказали, — после длительной паузы проверещал один из них. При этом мне показалось, что они смотрят на меня менее враждебно.
— К императору их отвести, что ли, хря? — задумчиво заметил другой и с явным сомнением бросил взгляд на Кара Варнана, который и в виде насекомого отличался титаническими размерами. Во время наших с Ламасом попыток наладить общение он издавал какие-то странные звуки, которые можно было бы принять за смех, если бы пауки умели смеяться. Думаю, это и было смехом, по крайней мере, не возникало сомнений, что Варнан испытывает приступы веселья. Круглый идиот!
— Пускай идут, — ответил другой и тоже оглянулся на весельчака Варнана.
Так же как и появились, почти бесшумно, дворцовые пауки исчезли, растворились в зеленом свечении.
— Здесь что-то не так! — забеспокоился Ламас. Он крутился на месте, вглядываясь в очертания теней в глубине подземного хода, потом ненадолго замер и пробормотал: — Ладно, бежим...
Мы засеменили по шершавому полу, все быстрее и быстрее, не поспевая за бывшим придворным колдуном, и вдруг с разбегу влетели в липкие сети. Я даже толком не успел разобраться, сами ли мы в них попали или их сбросили на нас сверху, но так или иначе, а лапки мои теперь надежно были спутаны и сам я болтался над полом, чувствуя себя теперь не пауком, а глупой мухой. Я принялся барахтаться в паутине, стремясь распутать сети или разорвать их, но только все больше и больше увязал в сплетении прочных, липких нитей.
Через некоторое время возле ловушки появились наши недавние собеседники, а вместе с ними и множество других насекомых, среди которых выделялся гигантский паук, размерами превосходивший даже Кара Варнана в его новом обличье. На покатый лоб громадного паука была наброшена нитевидная повязка. Судя по всему, она олицетворяла его принадлежность к правящему классу.
— Дело ясное! — самоуверенно заявил он таким пронзительным голосом, что дрожание в спинке мгновенно сделалось невыносимым. — Это разведчики речных...
— Великий император, — зашептали в толпе, — как он проницателен... Великий император... Великий император...
— Только смерть! — взвизгнул император. — Смерть!
— Смерть! Смерть! — загудела толпа. — Разорвать чужаков!
— У, злыдни чертовы, — завыл Ламас, — предчувствовал же я неладное... так и знал... — надо было идти другим путем.
— Пусть отвисятся тут, — выкрикнул император, — а утром мы выведем врагов наружу и разъяем на части!
Он так и сказал, тщательно, как мне показалось, проговаривая слова: “Разъяем на части!”
— Разъяи проклятые, — закричал Варнан, — дайте мне только вырваться — я вас сам на части разьяю!
Толпе его выкрики очень не понравились. Один из самых активных пауков рванулся к сетям и ужалил Варнана в лапку. Тот охнул и замолчал, опасаясь спровоцировать остальных на подобные действия.
— На части, разъяем на части! — бесновался паучий народ.
“Ну, все, — подумал я, — пока наступит утро, заклинание Ламаса прекратит действовать, мы начнем превращаться в людей и нас будет сильно плющить. Хотя неизвестно что лучше — остаться лежать в узком каменном проходе кусками размежеванной плоти или погибнуть, будучи казненным какими-то паучками, пусть даже они жители королевского дворца”.
Император назначил двух стражей, хотя в нашем положении в страже не было никакой необходимости — к этому моменту мы так запутались в паутине, что не могли даже пошевелиться. Отдав указания, правитель паучьего народа гордо удалился. За ним последовала толпа. По их выкрикам я понял, что они идут праздновать поимку опасных разведчиков речных и нашу завтрашнюю казнь. Еще гадкие твари постоянно возносили хвалы справедливому императору и ругали чужаков.
— Вот сволочь, больно за ногу укусил, — заметил Варнан.
— Скажи спасибо, что совсем не откусил, — откликнулся Ламас, — нечего было орать!
— А ты вообще заткнись, — рассердился великан, — это все из-за тебя, подлый старикан. Надо было тебя тогда еще удавить...
— Замолчите вы оба! — потребовал я. — Подумайте лучше, как нам отсюда выбраться.
— В паучьем виде я колдовать не могу, — Ламас задергался на ниточках, — и освободиться тоже не могу.
— А ну-ка молчать, речные! — прикрикнул на нас один из стражей. — Пока я совсем не рассердился.
— Поглядите-ка на него, — проворчал Варнан, — смелый какой, когда со связанными беседует.
— Молчать! — рявкнул часовой, он прыгнул к ловушке, его челюсти звучно клацнули и впились в конечность Кара Варнана.
— А-а-а, — закричал великан, — что ж ты, хря, делаешь, сволочь?!
После того как мне показалось, что я уже умер, — я даже впал в мутный паучий транс, провисев долгие-долгие часы на липких нитях, — жалкое запутанное тельце мое резко сдернули вниз. Я ощутил, что нахожусь на колыхающихся в такт движению паучьих спинах. Я приоткрыл зрительные органы и рассмотрел, что следом за мной пауки тащат Ламаса и Кара Варнана. По длинным извилистым коридорам нас несли на обещанную казнь. Позади топали мохнатыми лапами толпы паучьего народа, они излучали стойкую ненависть и время от времени громогласно, так что в спине у меня начиналась настоящая буря, скандировали: “Смерть речным чужакам, смерть речным чужакам!”
— Отпустите меня! — услышал я крик смертельно перепуганного Ламаса. — Никогда больше не приду в королевский дворец, пустите-е-е!
Его вопль утонул в стройном хоре гневных выкриков палачей. Никогда не думал, что насекомые могут так согласованно, стройно мыслить и даже употреблять одни и те же выражения.
Наконец нас вынесли за дворцовые стены. Я понял, что мы находимся снаружи, увидев яркий солнечный свет. Сколько же времени прошло с тех пор, как мы попали в путы? Час, два, сутки? Сколько времени будет действовать заклятие Ламаса?
Прибытия процессии уже ожидал важный император со свитой. Пауки продолжали выкрикивать грязные ругательства в наш адрес, перемежая их междометием “хря”. Посреди вытоптанной паучьими лапками площадки выделялась большая яма. По всей видимости, предназначенная для наших останков.
— Ничего, наши речные братья отомстят за нас! — крикнул Кар Варнан, должно быть, его нервы тоже начали сдавать.
До меня донеслось шумное кряхтение Варнана: он безуспешно пытался освободиться от пут. В тот же миг что-то загремело. Я с трудом извернулся и увидел, что несколько пауков бьют по округлым полым отросткам и подвывают в такт, оскалив мерзкие челюстные выросты. Музыка паучьего народа была самой ужасной из всех, что мне доводилось когда-либо слышать. Даже бродячие музыканты с ними не сравнятся. Даже известный на всю Белирию странствующий ансамбль из Тура — “Король и шум”. Кошмарнее паучьей музыки я ничего не слышал. Ничего!
Император выступил вперед, и все приумолкли.
— Братья, — проверещал он, — вот уже долгие годы мы живем в этих стенах, вороги постоянно засылают к нам лазутчиков, дабы узнать, не ослабли ли мы, сильна ли наша оборона...
“Они обороняют собственные позиции?! Кто бы мог подумать?” — пронеслось у меня в голове.
— ... Сегодня мы пресечем очередную попытку проникнуть в наши стены. Смерть речным чужакам!
— Смерть чужакам! Смерть чужакам! — понеслось над толпой.
По рядам прошла волна ненависти, пауки двинулись на нас, их направленные в нашу сторону лапы угрожающе подрагивали.
— Они что, нас заживо разорвать собираются?! — в ужасе проговорил Варнан.
Ну, вот и все. Мой последний час. Лежу тут, словно муха, угодившая в паутину. Я бесславно сгину, умру, как самое заурядное насекомое. И через пару веков про меня если и вспомнят, то только архивисты. Они напишут обо мне как о самом неудачливом принце дома Вейньет, сначала лишенном наследства, а после и вовсе пропавшем без вести. Меня будут звать тогда уже не Король оборванцев, а Король неудачников. И почему злой рок все время довлеет надо мной?! В чем причина этого проклятия?
Я приготовился дорого продать свою жизнь и принялся биться в липких нитях, как вдруг ощутил, что изнутри меня толкает неведомая сила. Я и не заметил, как стремительно стал расти, раздаваться вширь и вытягиваться в длину. Напоследок я увидел искаженные ужасом оскаленные морды паучьего народа. Мир приобрел привычные очертания внезапно, я стал человеком почти мгновенно, только острая боль пронзила виски. Я оглядел свое обнаженное и такое родное тело. Я — человек! И как вовремя, Пределы побери! Рядом со мной вдруг выросли Ламас и Кар Варнан.
— А-а-а, — безумным голосом кричал колдун, закрываясь ладонью от опасности, — а-а-а-а!
Я уставился под ноги, земля буквально кишела пауками, их были вокруг нас целые полчища. На поверку они оказались совсем мелкими, не больше одной фаланги указательного пальца. Почувствовав внезапный прилив яростной ненависти, я принялся ожесточенно топтать паразитов. Ко мне немедленно присоединились пришедшие в чувство Ламас и Кар Варнан.
— Ага, император! — я с наслаждением опустил ступню на самого крупного паука.
Сладостный миг! Первая крупная победа...
Еще долго мы не могли насытиться жестокими убийствами, не сомневаюсь, что этот день станет траурным для паучьего народа, под нашими ступнями полегли целые полчища отвратительных насекомых. С нашей стороны, как вы можете догадаться, потерь не было.
Затем кровавое наше неистовство стало стихать, а потом и вовсе сошло на нет, тем более что уцелевших подданных императора видно не было. Часть пауков успели скрыться среди камней, некоторые до сих пор прятались в кладке мостовой, таились в щелях, спрашивая Бога, что за кару он послал на их тупые головы. Я никак не мог отдышаться, настолько яростно мы втроем прыгали, стараясь не упустить ни одного насекомого. Потом оглядел своих голых сподвижников и проговорил:
— Мы должны укрыться в городе...
— Но зачем, — попытался возразить Ламас, сложивший ладошки на причинном месте.
— Я должен вернуть Мордур и несколько принадлежащих мне вещей, которые остались в комнате совещаний. — В моем голосе звучала стальная решимость.
— Во дворец я больше не пойду, — заявил Ламас.
В тот же миг послышался громкий женский визг. На другой стороне улицы, прижав в груди корзину с бельем, стояла какая-то толстая баба и бешено вопила.
— Чего орешь? — сердито закричал на нее Ламас. — Голых мужиков никогда не видела, что ли?
Через мгновение к орущей присоединился еще один визгливый голос. Я задрал голову и увидел дамочку на балкончике-пристройке. Закрыв один глаз ладошкой, она кричала так, словно мы были не обнаженными особями мужеского пола, а, по крайней мере, демонами Нижних Пределов. Я внезапно принял решение, широким шагом направился через улицу и решительно отобрал у толстой бабы корзину.
— Твое белье изымается именем короны, — возвестил я, — могу заверить тебя, что оно будет употреблено исключительно на благое дело. Обещаю, что ущерб мы тебе возместим, как только я окажусь на троне.
— Да это же Дарт Вейньет, — немедленно возопила дамочка наверху, — поглядите-ка, он разгуливает по городу голым!
“Интересно, — подумал я, — прибавит ли мне популярности в народе то, что я “разгуливаю по городу голым”? Вполне возможно, прибавит. Люди любят необычные зрелища и диковинные слухи, если они касаются общеизвестных персон. Лишь бы не сочли меня увлеченным эксгибиционистом, а то в наше время им мало кто сочувствует”.
— Да, Ламас, — сурово поглядев на колдуна, сказал я, — устроил ты нам приключения — комната совещаний, пауки, зеленый туман.
— Я только что подумал, — вдруг громко расхохотался Кар Варнан, кутаясь в простыню, — вы представляете, ха-ха-ха, как зеваки засморкали Стерпор, да вокруг дворца, наверное, все зеленое!
* * *
И снова ошибка. Должно быть, такая уж у меня тяжелая судьба — всегда творить не то, что задумал... Все время спрашиваю себя, как мог я повести его высочество тем коридором, где обитают эти мерзкие твари?! На сей раз коварная ошибка, вкравшаяся в мои топографические расчеты, едва не стоила жизни мне, глупому верзиле по имени Кар Варнан и моему повелителю... Хорошо, что милорд столь милостив — он даже и не подумал попрекать меня за этот просчет. Сказал только: “Ну и устроил ты нам приключение...” Нет мне прощения. Нет мне прощения. Нет...
Я и не думал, что пауки столь мерзкие существа, они вызвали во мне столь гадливое чувство, что я даже не знаю теперь, как мне от него избавиться, как теперь я смогу поглощать пищу, чтобы не прервалась моя жизнедеятельность... Они — тошнотворная эманация всего отвратительного, что только есть в этой жизни, они — ужасающие, вонючие твари, они — скользкие, щетинистые многоножки, они — черные тупые паразиты. Я их давил, давлю и буду давить впредь, ибо они существа, чье бытие оскорбляет свет...
Из записок Ламаса
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
В ней подробно исследуется преступный мир Стерпора
После того как мы чудом выбрались из королевского дворца, я принял решение найти для нас новое место жительства. Ни в коем случае нам нельзя было возвращаться на постоялый двор Руди Кремоншира. Я был абсолютно уверен, что там нас ожидает засада, и хотя для моего ясного сознания ее наличие было очевидным, уговорить Кара Варнана, соображавшего не так хорошо, как я, не ходить на постоялый двор, было делом в высшей степени бесполезным. Он уперся, как перекормленный свиног в сезон пахоты, и все твердил о том, что без “дорогих его сердцу вещичек”, которые он там оставил, ему будет очень тягостно жить на белом свете. Что это за “дорогие его сердцу вещички”, мне не суждено было узнать, но могу предположить, что, скорее всего, что-нибудь из награбленного им и его отъявленными молодцами-товарищами добра...
К сожалению, мы были вынуждены обратиться к этим в высшей степени недостойным господам за помощью, потому что после чудесного спасения от пауков оказались в крайне невыгодном положении. Закутанные в экспроприированные простыни и безоружные, на одной из центральных улиц города, мы могли стать мишенью насмешек и немотивированной агрессии для всех и каждого. К тому же мне и моим сподвижникам нужно было немедленно залечь на дно, чтобы рыскающие по городу патрули “королевских псов” не смогли обнаружить “лишенного наследства”, как меня условно прозвали стражи Зильбера Ретца. Обидное и неприятное прозвище. Можно ведь неизвестно что подумать.
Хорошо, что у Варнана было множество друзей из сословия отпетых мошенников и головорезов. Правда, жили они, по большей части, в самых отвратительных местах на свете. Заползли в зловонные норы и редко казали носы в свет. Чаще выбирались ночами — поворовать, пограбить мирных граждан Стерпора. Чтобы добраться до обиталища друзей Варнана, нам, полуголым, похожим в белых простынях на бледные призраки Нижних Пределов, пришлось осторожно красться вдоль домов, выбирая, по возможности, наиболее глухие переулки Стерпора. Наконец, мы очутились в самых грязных трущобах на свете. Люди здесь жили в полуразвалившихся лачугах и просто на улице. Мы, конечно, тоже могли не искать жилье, а расположиться на какой-нибудь мягкой, словно перина, куче отбросов, но, в отличие от Ламаса, мне, как представителю фамилии Вейньет, была непозволительна такая “роскошь”. Пока мы важно шествовали через какой-нибудь заваленный рухлядью двор или выбирались из очередного проулка, на нас частенько обращали внимание местные жители. Они немедленно начинали смеяться, показывали на нас пальцами и скалили гнилые зубы, пока Варнан не скидывал простынку и не демонстрировал внушительный бицепс...
— Зовите меня просто Лоб, — заявил омерзительный тип с длинными узловатыми пальцами, когда мы наконец очутились в каком-то пахнувшем нечистотами полуподвале, — я думаю, что смогу вам помочь. Я мог бы поселить вас, милорд, в пансионе мадам Клико.
— Но это же бордель! — вскричал Ламас так яростно, словно у него в бороде жили кровососущие паразиты.
— Ну и что? — безразлично проговорил Лоб. — Зато там есть неплохие комнаты, и там вас вряд ли кто-нибудь будет искать...
— Не уверен, что ты прав, — заметил я, — не стоит недооценивать противника.
— А даже если и будут, то не найдут, — усмехнулся Лоб. — Пансион мадам Клико — настоящий лабиринт, там столько потайных комнат, что запросто можно потеряться. И учтите, я вовсе не сторонник перемен в Стерпоре, мне тут все очень нравится, я делаю это вовсе не ради вас, а только из дружбы к нему, — он кивнул на Варнана, — очень парень хороший.
— Нет в тебе духа патриотизма, — проворчал я, оскорбленный до глубины души. Я-то полагал, что он помогает мне, потому что поддерживает мое воцарение на троне. — В то время когда отчизна так нуждается в твоей помощи, Лоб, ты избрал пассивную гражданскую позицию...
— Бросьте, милорд, — махнул рукой приятель Варнана, — я уже наслышан, что вы мастак речи произносить, но меня словами не купишь.
Рука моя инстинктивно метнулась к мочке левого уха, но серьги на месте не оказалось. Я ощутил еще большее раздражение, но, поскольку ни оружия, ни даже угрожающих символов, вроде серьги, у меня не было, я решил проявить истинно королевское терпение к этому неотесанному заблудшему болвану.
— Тебе повезло, что я не вооружен, — глянув на него исподлобья, заметил я, — когда я стану королем, ты узнаешь, что такое моя благодарность.
— Ладно, — усмехнулся Лоб, — только правители обычно забывают о благодарности...
— Я узнал его, милорд, — сказал мне Ламас, когда мы уже покинули полуподвал Лба, — он был придворным брадобреем, лучшим брадобреем во всей Белирии, а когда он поцарапал ухо герцогу де Бонту, его пытали и выкинули на улицу. А какие прически делал, все диву давались.
— Понятно. — Я кивнул, теперь мне стало понятно, откуда у Лба взялась пассивная гражданская позиция — он был жертвой власти. Такие редко возвращаются к политической активности, предпочитая держаться от всяких правителей подальше.
Несмотря на бурные протесты Ламаса против проживания в борделе, для него оказаться в пансионе мадам Клико было существенным продвижением по социальной лестнице. Теперь-то мне было известно, что за существование он вел совсем недавно — спал в виде паучка в потайных коридорах королевского дворца, а в человеческом обличье носил жалкие лохмотья — остатки колдовской мантии и собирал милостыню на улицах Стерпора. В его грязную ладонь ложились медяки щедрых горожан, вместе с прочим нищим сбродом он ожидал, когда Алкес и герцог Ян де Бонт в очередной раз пройдут по улицам Стерпора и явят королевскую щедрость, разбрасывая монеты. Злые мальчишки нередко дразнили старого колдуна и швыряли камни в его низкую, сутулую фигурку, бредущую куда-то по мокрой от дождя мостовой. Эта картина представилась мне так ярко, что я едва не прослезился. Ну да нечего. Теперь Ламас выпрямил спину, одет он был хоть и не по последней моде, но весьма пристойно. Благодаря друзьям Варнана колдун, который вечно все путал, облачился в купеческий костюм, на ногах его сияли пряжками почти новые кожаные туфли, а длинная, нечеловеческого размера синяя рубаха висела почти до колен. Довершал картину небрежно наброшенный на плечи темно-красный плащ. Несмотря на то что мне наряд колдуна казался далеким от совершенства и весьма комичным, словно у странствующих скоморохов из группы “Король и шум”, сам он был им до чрезвычайности горд.
Когда мы вошли в пансион, сопровождаемые одним из закоренелых преступников из шайки Лба, оказалось, что тона, выбранные Ламасом, те же, что и у девочек мадам Клико. Их цветастые портреты в полный рост были всюду развешаны на стенах, а сама мадам Клико поднялась нам навстречу из-за накрытого красным бархатом стола. Вид у нее был самый что ни на есть цветущий. Рыжие волосы являли собой верх парикмахерского искусства, тяжелый бюст выглядывал из выреза шикарного кремового платья с рюшечками, дополняли картину черные сапоги на очень высоком каблуке. Ее наряд выглядел бы вполне пристойно, если бы не обилие фигуры мадам Клико. К слову сказать, она была настолько упитанной дамой, что щеки ее почти скрывали уши, из-за округлостей лица выглядывали массивные золотые серьги, болтавшиеся на пухлых мочках.
— Ну-ка, ну-ка, — сказала мадам Клико, рассматривая нас с пристальным и, как мне показалось, совершенно непристойным вниманием, она задержала свой взгляд на утолщении в штанах Кара Варнана, так что он смущенно зашевелился. — Ну что же, Лоб просил передать мне, что вам придется некоторое время пожить в моем, хм, заведении.
— Это так, — откликнулся я, чтобы выручить Варнана.
— Хочу сразу предупредить, — заметила мадам Клико, мгновенно переключив внимание на меня, — покоя здесь не ждите...
— Это как так? — насторожился Ламас.
— Вот так! — отрезала мадам Клико и приблизилась к Ламасу почти вплотную, так что ее бюст оказался на уровне его лица, нос Ламаса почти уперся в ложбинку между гигантских грудей, и он в страхе отпрянул. — Мои девочки — и это знают все — ненасытные фурии, а поскольку клиентов сейчас немного — не сезон, знаете ли, они испытывают острый голод, тоску по мужскому обществу, по крепкому мужскому плечу. Надеюсь, это понятно?
— Понятно, — быстро ответил Кар Варнан.
— Прекрасно. — Мадам Клико снова увлеклась рассматриванием утолщения на штанах великана, потом ткнула туда указательным пальцем, Варнан ойкнул и зарделся. — Некоторых старых, но увлекающихся выносят через эту дверь вперед ногами. — Она пристально поглядела на Ламаса.
— Да что же это такое, в самом деле?! — выкрикнул Ламас. — Милорд, мне что-то не нравится это место.
— Другого выхода у нас нет, — насмешливо сказал я, — думаю, мы сможем достойно ответить на домогательства ваших девочек, мадам Клико. Все, включая Ламаса. Он еще очень крепок телом, могу за него поручиться.
— Думаете, сдюжит? — хозяйка борделя хмыкнула. — Ну что же, — она помедлила, лукаво поглядев на колдуна, — пойдемте, мужчинки, я покажу вам ваши комнаты...
Мы пошли в глубь обширного дома. Я не уставал удивляться его размерам. Большинство комнатушек были проходными, из некоторых в самых разных направлениях вело три-четыре двери, коридоры разветвлялись и петляли. В устройстве этого дома не разобрался бы даже специалист по архитектурным лабиринтам. Вскоре я уже не мог с уверенностью сказать, нашел бы я обратную дорогу, если бы пожелал. Заведение мадам Клико было словно специально приспособлено для того, чтобы сбивать путешественников с толку. С одной стороны, это, конечно, радовало, с другой — серьезно настораживало. Вдруг затеряешься где-нибудь в коридорах и встретишь толпу пышущих буйным жаром страсти девиц. Не самая приятная перспектива, учитывая тяжелое нравственное и физическое состояние — “не сезон” — жриц любви.
Могут и до смерти затерзать. Не резать же девочек мечом, в самом деле.
Комнаты наши оказались в самом дальнем углу пансиона. Чтобы попасть внутрь, нам несколько раз пришлось пройти через раздвижные зеркала и один раз даже через стенной шкаф. Радость у меня вызвало начилие дополнительного выхода в каждой комнате.
— На случай, если клиенту потребуется срочно бежать, — пояснила мадам Клико, — ну и чтобы не идти через весь пансион, когда нужно по каким-то неотложным делам выбраться на улицу. — Она подмигнула Варнану, и великан густо покраснел. — Но я надеюсь, что вы не будете выходить слишком часто, — сказала мадам Клико, снимая ключи с тяжелой связки, — ну и, разумеется, милорд, я рассчитываю на вашу благодарность, когда вы вдруг разбогатеете...
— Я вас не забуду, — заверил я ее.
— И твою благосклонность. — Мадам Клико с явным удовольствием шлепнула зазевавшегося Варнана по заднице, и он отчаянно вскрикнул. — Хорошая попка, — с удовлетворением произнесла хозяйка борделя, погрозила ему пальцем и удалилась, виляя бедрами. Могу поспорить, если бы одно из них случайно ударило в стену, то она не выдержала бы и развалилась...
Несмотря на то что мы обрели новое место дислокации, Варнан продолжал настаивать на том, чтобы отправиться на постоялый двор Руди Кремоншира и забрать некоторые “дорогие его сердцу вещички”. Уговорить его не совершать этот опрометчивый поступок, как я уже убедился, было делом совершенно бесполезным.
А между тем Зильбера Ретца не следовало недооценивать. Может, у него и были какие-нибудь недостатки, связанные со здоровьем или общением с прекрасным полом, не знаю, но начальником королевской стражи он был отменным — работал споро и профессионально. Убежден, что только благодаря его слаженной и уверенной деятельности все это в высшей степени ненормальное королевство Стерпор до сих пор не погрязло в абсолютном хаосе анархии и вседозволенности и пребывало в состоянии относительной стабильности. Правда, меры наведения порядка, которые применял Зильбер Ретц, были далеки от совершенства. Практиковалась порка, выжигание клейм на нежных частях тел, причем как у мужчин, так и у женщин, отрезание некоторых нежизненно важных органов, а самые рьяные нарушители закона, а также те, кто был уличен в неуважении к правящей власти, отправлялись на рудники, откуда мало кто возвращался.
Несмотря на то что я относился к подобной методе поддержания порядка с осуждением, после увиденного в Стерпоре, в том числе в детстве, у меня зародились сомнения, что этот народ можно воспитать и держать в узде законности иным способом. Столичные граждане ведь даже не стали слушать мою замечательную речь — великолепный образец тонкого ораторского искусства, который одобрил бы даже Альфонс Брехкун, а предпочли, словно стадо тупых свиногов, разбрестись по своим делам. Еще, несмотря на то что были крайне недовольны правящей властью и в душе, возможно, готовы были поддержать меня, они называли меня “болтуном” и палец о палец не хотели ударить, чтобы хоть как-то улучшить свою жизнь.
Итак, Кар Варнан не удержался и отправился на постоялый двор Руди Кремоншира. Его рассказ о происшедшем там поверг меня в самое веселое расположение духа. Благо все закончилось хорошо. Не для всех, правда, но в дальнейшем нам удалось частично исправить содеянное и даже обрести нового союзника — инженера боевых машин...
Когда великан рывком распахнул дверь и вошел на постоялый двор, Руди Кремоншир стоял за стойкой и перелистывал книгу постояльцев. Увидев бывшего жильца, он вздрогнул всем телом и замер, вытянувшись в струну. Беспечность Варнана не позволила ему сразу заподозрить неладное. А между тем хозяин вел себя довольно странно, к шкафу за его спиной была прислонена алебарда, которую великан заметил много позже, а в самом доме царила подозрительная тишина — так тихо на постоялом дворе не было никогда. Обычно из комнат доносились пьяные крики, стук глиняных кружек, смеялись дамочки, а картежники громко выкрикивали размеры ставок.
— Мои приветствия, — мрачно буркнул Варнан, ожидая, что Кремоншир вот-вот потребует с него плату за комнату, он уже собирался пойти к лестнице, ведущей наверх, когда хозяин громко вскрикнул.
Варнан с недоумением обернулся.
— Э-э-э, занозил палец, — пробормотал Руди Кремоншир, указывая на грубо сколоченные доски, они скрывали дыру в дубовой стойке. При этом он активно моргал обоими глазами.
Нервный тик, решил Варнан и направился к лестнице. Хозяин повторно вскрикнул, но и на этот раз весьма безрезультатно — великан даже не обернулся, он решительно игнорировал все предупреждения хозяина.
Варнан поднялся наверх, вспомнил, что ключ от комнаты утерян в королевском дворце, в сердцах толкнул дверь, она оказалась незаперта. Проницательностью Варнан явно не отличался, он и тогда не почувствовал неладное, а решил, что одно из двух — либо мы забыли закрыть дверь, либо нас ограбили. Второе представлялось ему более вероятным. Он поспешно распахнул дверь, перешагнул через порог и на миг остолбенел: апартаменты, долгое время служившие ему домом, теперь напоминали поле боя. Вещи были вынуты из сундуков и разбросаны по комнате, великолепный шкаф лежал на боку — его содержимое валялось рядом, а главное — “исчезло большое количество дорогих моему сердцу вещей, — подчеркнул Кар Варнан, — нажитых непосильным трудом”. Он сделал вперед только шаг, и в то же мгновение из глубины коридора на него кто-то прыгнул.
Двое храбрых, но глупых стражей повисли на широких плечах великана, но явно оказались с ним в разных весовых категориях. Варнан устремился вперед, пробежал несколько шагов по дощатому полу, резко развернулся и вышвырнул обоих в окно. Выбив рамы, несчастные с дикими криками полетели вниз и крепко приложились о каменную мостовую. Поглядев в дыру, которая раньше была окном, Варнан увидел на пострадавших синюю форму и безошибочно определил в них “королевских псов”. Тут он почесал в затылке и впервые подумал, что, возможно, Дарт Вейньет все-таки был прав и не стоило сюда соваться...
Послышался топот большого количества обутых в кожаные сапоги ног, Варнан обернулся и увидел, что из коридора в комнату вбегают стражи. Эти оказались умнее предыдущих — они уже тянули из ножен мечи, несколько стражей держали на изготовку алебарды. Мгновенно оценив ситуацию, Варнан ринулся на стену, ведущую в соседнее помещение, пробил ее лбом, как тараном, и в куче известковой пыли явился пред изумленными жильцами. Два влюбленных вельможи лежали под белой простыней и ласково ворковали, когда он явился, словно кара небесная, посланная им за грехи, окутанный белым облаком известкового раствора. Оба яростно завизжали. Варнан не стал здесь долго задерживаться, промчался по комнате вихрем, сорвал с петель дверь, взял ее на изготовку за неимением другого оружия, оказавшись в коридоре, стукнул дверью одного не слишком расторопного стража, перегородил проход и побежал к лестнице.
Внизу, загибая пальцы, причитал хозяин постоялого двора. После того как Руди Кремоншир услышал вверху страшный грохот, он принялся в уме подсчитывать убытки, понесенные в результате пленения здоровяка. Полагаю, о пробитой стене он тогда и помыслить не мог. В это мгновение послышался дробный гул, это по лестнице, широко ступая и почти не цепляясь за перила, стремительно мчался Кар Варнан. Оказавшись внизу, он развернулся, ухватился за основание лестницы и резко дернул ее на себя. Руди Кремоншир почувствовал, что его постоялому двору наступает конец, он закричал так, словно его пытали в подвалах священной анданской инквизиции. Весь дом вздрогнул и зашевелился, со стороны могло показаться, будто началось землетрясение, потом лестница с треском подалась, и Варнан, напрягши бугры рельефных мышц, резко завалил ее в сторону. Куски полированного дерева полетели в разные стороны, один просвистел возле головы хозяина и впился в обивку двери его каморки, несколько тяжелых бревен, составлявших основание, рухнули на пробитую прежде кулаком Варнана стойку и разбили ее вдребезги.
Сверху, с этажа, отрезанного теперь от внешнего мира, кто-то кинул алебарду. Великан подхватил ее на лету и запустил обратно. Послышался сдавленный крик, и тело королевского стража рухнуло вниз, куда-то в обломки лестницы. Варнан развернулся и ударом ноги вышиб дверь. Его ступня застряла в крепких досках, некоторое время он тряс ногой, пытаясь освободиться от качественной тяжелой створки, ему удалось это сделать только после того, как он ухватился за нее руками и разломал на части. Варнан выбежал на улицу.
Один из “королевских псов”, совершивший стремительный спуск через окно и лежавший в обломках рам, к своему несчастью, успел прийти в себя, он сидел и тряс головой, не совсем понимая, как получилось, что он оказался на мостовой. Пробегавший мимо Варнан резко пнул его в подбородок, так что несчастный опрокинулся навзничь, а будущий начальник королевской стражи Стерпора широкими скачками помчался прочь, распугивая величавой статью прохожих...
— Похоже, я был прав, Кар, — заметил я, услышав из его уст подробный рассказ о неудачном визите на постоялый двор, — давай условимся, ты оставишь свое упрямство, своеволие и впредь будешь слушаться моих приказаний, или, боюсь, место начальника королевской стражи мне придется отдать кому-нибудь другому.
— Нет, только не это, — вскрикнул Варнан, — это же моя мечта с детства!
— Тогда я на тебя рассчитываю. — Я не смог сдержать веселья и наконец расхохотался — рассказ Кара меня здорово позабавил.
— Бог все видит, милорд, — обиженно сказал Варнан, — вот, мне кажется, вы потешаетесь надо мной из-за того, что я, может, чего не понимаю, а это неправильно.
Он был настоящим везунчиком, этот великан с добродушным и тупым лицом. Из любой, даже самой отчаянной ситуации он неизменно выходил невредимым, при этом не делал для себя ровным счетом никаких выводов. Для того чтобы делать выводы, нужно обладать зачатками интеллекта. Он же просто продолжал существовать в своей довольно примитивной системе координат, где бытовали удовольствия, радости и простые пути их достижения. Его тупоголовый бог улыбался Варнану с небес и следил за тем, чтобы с его любимцем не случилось ничего плохого...
А мои боги продолжали отвешивать мне пинки. Достаточно упомянуть о том, что с самого начала в пансионе мадам Клико мне оказалось обжиться тяжелее всех, потому что я заинтересовал девочек гораздо больше, чем мои спутники. Оно и понятно — все же потомственный принц дома Вейньет. Царственная осанка. Внушительная внешность. Живой ум. Правильная красивая речь. Нападения на меня поначалу случались довольно часто, и я сильно сопротивлялся, потом как-то втянулся, так что все стало чаще происходить по обоюдному согласию. Затем я уже сам стал стучаться в некоторые двери. Впрочем, не столь часто, как это делали Кар Варнан и Ламас. Девочки заваливали нас подарками, старались угодить и привлечь наше внимание.
Невыносимая жизнь постепенно стала налаживаться. Единственное, что неизменно заботило меня и все время портило настроение, — одержимость идеей вернуть принадлежавшие мне вещи, в том числе Мордур и обожаемую серьгу. Варнан пообещал вывести меня на людей, которые занимаются тем, что достают самые немыслимые ценности по заказу. Я все больше поражался обширности связей “любимца тупоголового бога”.
— Когда пьешь много светлого эля, милорд, — сказал Варнан, — друзья как бы сами собой появляются.
— Это не друзья, а соэльники, — нравоучительно заметил Ламас.
— Ну какие они соэльники? — обиделся Варнан. — Настоящие друзья всегда помочь готовы, ну и я им тоже в случае чего...
Ему удалось договориться о встрече с одним таким другом, и как-то вечером мы втроем отправились побеседовать с ним. У меня с самого начала почему-то возникла стойкая уверенность, что этот незнакомец сможет оказать помощь в деле возвращения фамильного меча законному владельцу, и я не ошибся.
Когда мы шагнули под своды арки, где было условлено встретиться, из ночного мрака стремительно вышел высокий человек с головой, замотанной черным платком так, как это обычно делают пираты. Сходство дополнял единственный глаз, нехорошо сверкнувший из темноты.
— Это Ревва по прозвищу Опасный, — представил одноглазого Варнан.
— Рад знакомству, — сказал я и подумал, что прозвище ему подходит как нельзя лучше — вид у Реввы был самый зловещий, его единственный глаз посверкивал люто, и если правду говорят о том, что глаза — душа человека, то душа у Реввы была черной, как задница свинога, вступившего в период половой зрелости.
— Если нужно кое-что позаимствовать, — сказал одноглазый, — я тот, кто лучше всего сможет помочь в этом деле, но у меня есть некоторые общие условия.
Я оглянулся на Варнана, он казался невозмутимым.
— Я внимательно слушаю...
— Во-первых, — Ревва начал загибать пальцы, — мои ребята могут брать там, куда мы забираемся, все, что им заблагорассудится, то есть ограничений быть не может, за исключением, разумеется, той вещицы, которую необходимо достать...
— Вещиц, — поправил я.
— Ну, хорошо, вещиц. Не суть важно. Во-вторых, заказчик отправляется с нами. Это важное условие.
— Что ж, — сказал я, — это, пожалуй, можно. Я пойду с вами.
— Отлично, — кивнул одноглазый, — по первому пункту тоже нет возражений?
— Никаких. Мы направляемся в королевский дворец... Грабьте на здоровье. — Я широко улыбнулся.
— Во дворец?! — Глаз разбойника утратил хитрость и стал заметно шире, но уже через мгновение он сузился еще больше. Ревва весь подобрался и стал похож на готового к прыжку хищника. — Вы что, меня разыгрываете?! — и бросил сердитый взгляд на Варнана.
— Нисколько, — сказал я, — мне нужно попасть во дворец, чтобы забрать фамильный меч, серьгу, шляпу и еще несколько принадлежащих мне предметов.
— То-то я смотрю, лицо мне твое... ваше, — поправился одноглазый, — знакомо... так вы — Король оборванцев — Дарт Вейньет, я как-то раз видел ваш портрет в Центральном королевстве, — пояснил он, — правда, было это очень давно, я уже лет семь как там не появлялся...
— Так мы можем рассчитывать на твою помощь? — спросил я, немного раздосадованный тем, что меня все еще называют Королем оборванцев, с тех пор как я грабил караваны в Гадсмите, прошло довольно много времени, но общественное мнение оказалось штукой очень устойчивой.
— Конечно, конечно, — поспешно сказал Ревва, лицо его растянула зловещая улыбка, — Король оборванцев всегда может на меня рассчитывать. Мы заберем ваш меч и что там еще, обязательно заберем. Но сначала надо разведать обстановку, попробуем обойтись без лишнего шума. К чему нам шум? Может быть, нам удастся подкупить кого-нибудь из слуг. Или договориться с другими людьми во дворце. Глядишь, ваши вещицы сами приплывут нам в руки... А если нет, по крайней мере, слуги смогут разнюхать, где эти вещицы находятся, нарисовать нам точную карту. Но, надеюсь, до этого не дойдет. Проникнуть в королевский дворец невозможно, там столько стражи...
— Я там уже был! — сказал я.
— Да?! — От восхищения разбойник едва не подавился собственным языком, он даже закашлялся и принялся колотить себя в грудь. — Значит, это правда, то, что про вас говорят?
— А что про меня говорят?
— А говорят, что вы наш, свой в доску, слухи до нас быстро доходят. — От накатившего на него возбуждения Ревва сложил ладони в кулаки и потряс ими.
— Возможно, — уклончиво ответил я, — мне бы хотелось, чтобы все было сделано быстро. Мне нужны эти предметы срочно...
— Доверьтесь профессионалам, милорд, — заметил одноглазый, — поверьте, Ревва для вас горы свернет. Давайте встретимся в этой подворотне завтра на закате, у меня уже будут все необходимые сведения.
— Хорошо, — согласился я, — договорились.
Ревва приложил руку к груди, слегка поклонился, повернулся и мгновенно растворился во мраке, словно его и не было.
— Он знает свое дело, — заметил Варнан, — с самого рождения грабежами занимается...
На следующий день на закате я в сопровождении Ламаса и Варнана был на том же месте. Ревва снова вынырнул из тени — возник перед нами, словно был не обыкновенным вором, а опытным чернокнижником.
— Сведения получены, — сказал одноглазый, счастливо улыбаясь от того, что может оказать услугу самому Дарту Вейньету — Королю оборванцев.
— Я внимательно слушаю.
— Вообще-то все складывается не слишком удачно для вас, милорд, — заметил Ревва. — Моим людям удалось разузнать, что король собирается передать ваши вещи Ордену темных заклинателей.
— Ясно, я знаю, что он хочет со мной разделаться...
— О да! И, думаю, если вещи окажутся там, вы не протянете даже неделю.
— Как же быть?
— Есть выход, — он хитро усмехнулся и потер ладони, — во дворец мы проникнуть вряд ли сможем, это исключено, да и охраняется он отлично. Отряд, который понесет вещички заклинателям, по слухам, будет очень многочислененным, так что это тоже отпадает...
— Ну почему, если собрать большое количество народа, вооружить всех... — Мне представилось, как я отдаю команды воинам, они вступают в бой, заносят над головами мечи и разят неприятеля. Сладостность этой картины заставила мою голову закружиться.
— Очень крупный отряд. — Ревва покачал головой. — К тому же вы забываете, милорд, что мои ребята не воины, а профессиональные воры, они не захотят вступать в открытый поединок, это не для них.
Мои грезы мгновенно рассеялись.
— Что же ты предлагаешь? — спросил я.
— Мы ограбим лабораторию заклинателей, никто даже не предполагает, что кто-то решится на такое, а мы сделаем это. — Одноглазый гордо вскинул подбородок, сложил руки на груди и замолчал, ожидая, как я отреагирую на его предложение...
— Ну, давайте, грабьте, — сказал я. Ревва даже обиделся, не уловив в моем ответе восторженности.
— Все не так-то просто, — заметил он изменившимся голосом, — вот именно, не так-то просто, и я вам скажу почему, там внутри полным-полно ловушек, причем не обычных, а магических... Некоторые срабатывают не сразу. Сегодня я туда полез, а завтра для меня уже сколотили ящик... Смекаете, милорд?
— С нами пойдет колдун, — я кивнул на Ламаса, — он разрядит ловушки, проследит за тем, чтобы магия нам не грозила.
— Ну, нет, — Ламас отскочил в сторону, — не хочу я с темными заклинателями связываться, себе дороже... Я против! Против! Решительно против!
— Тебя никто и не спрашивает, за ты или против, — властно сказал я, — если я приказываю тебе, значит, надо идти. Ты меня понял? Ты поступил ко мне на службу!
Ламас в ответ промолчал, только из бороды его посыпались синие искры, а потом она стала дымиться. Ревва с удивлением уставился на колдуна единственным глазом.
— У тебя борода горит, — спокойно заметил я.
— Ай-ай-ай! — закричал Ламас и заметался по улице, потом увидел лужу, упал на колени и резво сунул в нее лицо, послышалось шипение, и вверх поднялась тучка светлого пара.
— Не знаю, пригодится ли нам этот колдун, — заметил одноглазый, — как-то не вызывает он доверия... Борода у него горит ни с того ни с сего.
— Уфф... — Колдун вынул лицо из лужи, грязная вода стекала по лбу и бровям, капала с бороды и кончика длинного носа. — Ладно, — сказал он, — я, конечно, пойду, но поход надо тщательно спланировать...
Последнее время меня сильно волновало психическое здоровье Ламаса. Он был сам не свой, постоянно заговаривался, бормотал какую-то тарабарщину, совершал очень странные поступки и питал совершенно маниакальную ненависть к паукам. Едва ему случалось заприметить черную точку, перебирающую худенькими лапками где-нибудь на дальней стене, он вскакивал, начинал махать руками, подобно ветряной мельнице, и бешено кричал: “Вот черт, они все же добрались до нас!” Его резко схваченный жилистой рукой башмак летел в сторону безобидного паучка. Глазомер у него был не-то чтобы очень, а потому Ламас всегда промахивался, но не желал оставлять “лазутчика” в живых, он вскакивал и бежал, высоко задирая худые колени, за удиравшим со всех ног “злоумышленником”. Редко кому удавалось уйти от гнева Ламаса. Пауки умирали мгновенно, снимем шляпы перед его добросердечием, ведь он мог бы и помучить их — отрывать лапку за лапкой, морить голодом... да мало ли что мог еще выдумать съехавший с катушек колдун? Иногда он творил какие-нибудь несусветные заклятия, а порой магия вырывалась из него сама, как, например, произошло с самовоспламенившейся бородой. Порой мне казалось, что он опасен для окружающих. И все же в некоторых ситуациях Ламас оказывался весьма полезен.
— Колдун пойдет с нами, — решительно заявил я, — он нам нужен. А ты как, с нами, Кар? Думаю, ты нам тоже пригодишься.
— Может, там будет мой двуручный меч, — откликнулся Варнан, — мне сложно без него обходиться.
— Сомневаюсь, что он окажется там, — честно признался я, — но мы можем достать тебе точь-в-точь такой...
— Я привык к тому, — грустно сказал великан, — у него была отличная балансировка, а теперь хожу с этим кинжалом.
Он достал из ножен длинный плоский меч и с неудовольствием помахал им.
— Никуда не годится, — проворчал Варнан, — разве что ребятишек пугать.
— Там можно будет вдоволь пограбить, Кар, — подмигнул единственным глазом Ревва, — я-то знаю, как ты любишь это дело.
Кар Варнан покосился на меня, но я ничем не выдал своего неудовольствия при упоминании о его темном прошлом: в конце концов, теперь он служит короне, а в прошлом у каждого из нас найдется что-нибудь, за что нам может быть стыдно...
— Ну, я, конечно, с вами, — поспешно сказал Варнан, — раз такое дело...
— Тогда жду вас завтра в том самом секретном местечке, — Ревва повторно подмигнул Варнану, — ну ты ведь помнишь где, правда?
— Я не забыл, — кивнул великан.
— Приходите до начала сумерек. — Одноглазый приложил руку к груди, слегка поклонился мне с улыбкой и растворился в ночи.
— Как же от тебя паленой курицей несет, — резко обернулся Варнан к Ламасу, — запах просто омерзительный...
— Тоже мне парфюмер нашелся, — проворчал Ламас и почесал бороду.
— А я бы не отказался сейчас от курицы, — мечтательно протянул Варнан, — или от двух, да пожирнее...
* * *
Доброй ночи, мессир Джуисон,
надеюсь, ваши дела все так же пребывают в порядке, тем более что верховная власть королевства Стерпор, как вы уже успели, наверное, убедиться, всячески поддерживает вашу деятельную активность в области заклинательных наук.
По совету одного из моих братьев, знакомого вам не понаслышке — Фаира Вейньета, я обращаюсь к вам с просьбой и надеюсь, что вы, в свою очередь, не ответите мне отказом, тем более что отказ я и не приму.
Перехожу без проволочек к сути этого деликатного дела. У дома Вейньет возникла необходимость как можно скорее покончить с опаснейшим преступником, бунтовщиком и возмутителем народного спокойствия, к сожалению, нашим кровным братом, сошедшим с истинного пути и известным сейчас под именем Лишенного Наследства.
Не прошло и недели, как с помощью черного колдовства он ворвался в королевский дворец, а потом также с помощью магии покинул его. Зная направленность вашей богоугодной деятельности, высылаю вам все связанные с его духовной сущностью вещи, которые таинственным образом остались после его исчезновения во дворце — серебряную серьгу, серебряное кольцо с квадратным камнем (черный кварц), широкополую шляпу, плащ, штаны, сапоги из кожи виверны и фамильный меч, к которому он питает особенную склонность и который некоторое время держал в руках.
Все эти предметы, а в особенности меч, после совершения истребительных ритуалов я желал бы получить назад. Также я надеюсь на ваше благоразумие и сохранение обета молчания по поводу нашей договоренности. Мне бы хотелось, чтобы все прошло быстро и тихо, без лишнего шума... Истребление требует тишины.
Записка, переданная от короля Алкеса лично Норману Джуисону,
главе Ордена темных заклинателей Стерпора
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
В ней рассказывается о возмутительном ограблении лаборатории темных заклинателей
Ламас заявил, что должен пойти гадать по звездам, чтобы узнать, насколько удачно пройдет ограбление лаборатории темных заклинателей. Он сильно волновался об исходе предстоящего предприятия, считал, что, отправляясь туда, мы поступаем опрометчиво. С нами он пообещал встретиться возле лаборатории в условленное время. До последнего времени я не был уверен, что Ламас придет...
Мы с Каром Варнаном не разделяли его опасений, поэтому, выбравшись с наступлением вечера из пансиона мадам Клико, отправились в трущобы Стерпора, к жилищу одноглазого Реввы. Миновав несколько зловонных двориков, мы залезли на обширную помойную кучу, спрыгнули с прилегающей к ней невысокой стены и наконец оказались у низкого заброшенного дома. Кривая лесенка вела вниз к темной дубовой двери. Варнан постучал четыре раза, так было условлено. Ревва распахнул дверь сразу, его черный глаз сверкнул в темноте.
— Проходите, — сказал он.
Комнату освещали факелы, вставленные в бронзовые крепления на стенах. В центре помещения находился массивный стол, отполированный, могу поспорить, не инструментом опытного столяра, а сотнями и сотнями донышек множества бутылок и кружек, да еще локтями заядлых картежников. На столе стоял початый бочонок эля, а вокруг несколько стульев. Мы расселись. Ревва поставил перед нами глиняные кружки и предложил:
— Выпьем светлого эля за удачу нашего предприятия.
— А пожрать у тебя ничего не найдется? — немедленно поинтересовался Варнан.
Ревва посмотрел на него с осуждением:
— Ты сюда не жрать пришел, а дело делать.
— А, ладно, — Варнан махнул рукой, — тогда эля лей побольше, может, он немного притупит голод. Никогда у тебя ничего нет...
Должно быть, они действительно очень давно знали друг друга, потому что общались совершенно по-приятельски. Когда мы немного промочили горло, одноглазый наконец заговорил о деле.
— С нами пойдут самые отчаянные, милорд, — он улыбнулся и потер ладони, наверное, предстоящий поход внушал ему радость, — те, для которых собственная жизнь ровным счетом ничего не значит, для них имеют значение только деньги, а риск они почитают за величайшее в жизни наслаждение. Когда я им сказал, для кого мы должны организовать это дело, ребята пришли в восторг, они сказали, что всегда рады помочь вам...
— Рад слышать, — откликнулся я, а про себя подумал, что если для кого-то собственная жизнь ровным счетом ничего не значит, то это, по крайней мере, настораживает, — хотелось бы надеяться, что мы оттуда вернемся...
— Утверждать, что все пройдет нормально, я бы лично не стал, — Ревва пожал плечами, — все же это лаборатория темных заклинателей, а не торговая лавка, — он самым зловещим образом улыбнулся. — Даже если мы выберемся оттуда, возможно, через пару дней нам все же потребуется гробовщик...
— Может, вы без меня обойдетесь? — подал голос Кар Варнан.
— Нет, — решительно сказал я, — без тебя мы не обойдемся.
— Если туда пойдет Ламас да еще попытается применить какой-нибудь из своих магических трюков, то от нас точно мокрого места не останется, — заявил Кар Варнан, — он же вечно творит не то, что нужно. У меня до сих пор зеленые сопли из носа лезут.
В подтверждение своих слов он громогласно высморкался на пол.
— Кар! — вскричал Ревва.
— Ну не смог сдержаться, — пожал плечами великан, — это все колдун — сопли так и лезут.
— А вы уверены, милорд, что нам надо брать с собой старика? — спросил Ревва. — Мне показалось, что он не в себе, нервный какой-то, борода у него загорается сама по себе...
— Он в порядке, — сказал я, — помощь, которую он оказывает, бывает неоценимой.
— Ну что ж, вам виднее, просто, когда я последний раз ходил на дело с пожилым дядей, для меня все закончилось потерей глаза.
Он пощелкал указательным пальцем по повязке.
— На Ламаса можно положиться. Он не подведет. Я уверен, — еще раз подтвердил я.
— Очень надеюсь, глаз-то у меня всего один остался. — Ревва расхохотался, словно сказал нечто очень смешное. — Ребята подойдут с минуты на минуту, и вы сможете познакомиться с ними. Предлагаю скрасить наше ожидание партией в погер.
Я поддержал его предложение, и вскоре Ревва уже тасовал колоду.
Первым заявился худой черноволосый типчик с лицом, по которому словно проскакала конница: изломанный нос смотрел куда-то в сторону, один глаз глубоко запал в глазницу, веко постоянно дергалось, из уголка рта до самого левого уха тянулся багровый шрам.
Потом пришли еще двое, оба одетые в лохмотья, от них разило потом и помоями, но общались они на удивление живо, выразили мне свое почтение и заверили в том, что они все сделают для того, чтобы достать необходимые мне вещички.
— Если надо будет, мы даже из Нижних Пределов для вас что-нибудь добудем! — сказал один из них и визгливо захохотал.
Ревва представил их как специалистов по самым сложным замкам. Следом за ними в дверь постучались еще несколько типов, все одетые в обтягивающие темные одежды. В отличие от воняющих взломщиков они всерьез подготовились к предстоящей операции.
После того как все были в сборе, одноглазый провел подробный инструктаж. От меня требовалось описать принадлежавшие мне предметы. Некоторое время грабители изучали подробные планы лаборатории темных заклинателей. Где они их взяли, ума не приложу. Возможно, им удалось разыскать архитекторов или строителей здания. Вряд ли они могли подкупить кого-нибудь из самих заклинателей.
После длительной подготовки к ограблению, которая продолжалась никак не менее пяти часов, мы отправились на место. Ламас сидел возле стены находившегося рядом постоялого двора и грустно глядел в небо — может, продолжал гадание по звездам, а может, о чем-то задумался. Ревва выбежал из проулка, где мы до времени таились, и тронул его за руку. Колдун громогласно вскрикнул, одноглазый зажал ему рот и поднес указательный палец к губам. Ламас оживленно закивал — молчу, молчу. Затем Ревва проводил колдуна к нам.
Надо отдать друзьям Кара Варнана должное, действовали они высокопрофессионально. Помимо обилия добытой информации все грабители были в хорошей физической форме и, как мне удалось убедиться, великолепно владели навыками проникновения в самые неприступные цитадели. Правда, способ, который они избрали для того, чтобы попасть в лабораторию, сильно не понравился Ламасу и Кару Варнану.
Один из грабителей забросил веревку на решетку башенного окошка, поднялся наверх, разведал обстановку в комнате, потом перепилил решетку и сбросил вниз. Здесь ее поймали две пары ловких рук и аккуратно уложили на землю. Потом вверх полез сам Ревва, он вслед за первым грабителем скрылся в башенном окошке, выглянул и махнул рукой — можно подниматься. Я оглянулся на своих спутников и предложил Варнану отправиться наверх первым. Он, кряхтя, пополз по веревке, упираясь в стену столбами массивных ног.
— Как бы не оборвалась, — прошептал Ламас, — надо было ему сначала вес снизить специальным заклятием.
Я ничего не ответил, хотя хорошо представлял, какой кошмар мог бы случиться с великаном, пожелай колдун снизить его вес. Вряд ли сам он согласился бы на подобный эксперимент.
Ламас был следующим. Признаться, я опасался, что его придется втаскивать в башенное окошко. Но колдун оказался жилистым и крепким стариком, для своего возраста он карабкался вверх довольно споро. Правда, едва не сорвался уже у самого подоконника, но заботливые руки подхватили его и не дали разбиться в лепешку. За Ламасом отправился я, а за мной оставшиеся грабители. Последний втащил веревку.
В комнате, где мы оказались, царил кромешный мрак, и только маленький огонек свечи горел в ладони одноглазого и освещал узкий круг пространства: шкаф с книгами, какие-то тряпки, кучей сваленные на полу, и ведущую в другие помещения дверь.
— Может, зажечь заклятие факела? — предложил Ламас.
— Пожалуй, не надо, — ответил я, представив, с каким увлечением горожане будут обсуждать невиданный пожар, спаливший дотла лабораторию темных заклинателей.
— Ну, как хотите, — пожал плечами колдун.
Мои глаза постепенно привыкали к мраку, так что вскоре даже без свечи одноглазого я смог разглядеть внутреннее убранство помещения. Здесь не было ничего необычного, судя по всему, эта комната служила чем-то вроде склада для обыкновенных вещей. Хотя, кто знает, возможно, эти вещи принадлежали людям, пострадавшим от темных заклинателей.
Один из грабителей схватился за бронзовое кольцо и потянул на себя створку двери.
— Не трогай! — слишком поздно крикнул Ламас.
Грабитель вдруг вздрогнул всем телом и завизжал на одной ноте, словно какие-то неведомые нам силы рвали его тело острыми когтями. Затем несчастный выпустил злополучное кольцо, повернулся к нам на одной ноге, другая безвольно болталась, и нараспев, голосом, идущим откуда-то изнутри, возвестил:
— Шаабаханаат...
Затем внутри его тела словно лопнула жизненная струна, мы услышали, как что-то громко хрустнуло, надломилось, и грабитель начал клониться в сторону. Он обвел комнату невидящим взглядом, и в то же мгновение глаза его взорвались. Сквозь кожу изнутри тела заструился яркий свет, несчастный принялся часто вздрагивать и неестественно шевелиться, словно кто-то рвался из него наружу. Сквозь кожу в нескольких местах пробились маленькие языки пламени. Они все разгорались, пожирая его. Тут уже никто из нас не смог сдерживаться, и мы в ужасе закричали. Запах горелой плоти быстро распространялся вокруг.
— Славься анданская церковь! — некстати вскричал Варнан, разом вспомнив религиозное воспитание, и принялся быстро креститься.
— А ну заткнись, — зашипел на него Ламас.
Объятый пламенем вдруг словно почувствовал, что рядом с ним кто-то осеняет себя крестами, выставив горящие пальцы перед собой, он ринулся на Кара Варнана. Тот поспешно попятился назад, его голубые глаза почти вылезли из орбит, от страха он даже кричать не мог, только попытался закрыться от пылающего человека ладонью. На его счастье, несчастный так и не смог до него добраться. Он сделал еще шаг и распался на части. Торс его рухнул вблизи от великана, пальцы еще некоторое время скребли каменную кладку пола, оставляя на ней черные следы сажи, а потом прекратили всякое движение, голова с треском лопнула и огненные следы разметались по комнате.
— Меня сейчас стошнит, — проговорил Варнан, оседая на пол.
— Держись, браток, — неожиданно поддержал его одноглазый Ревва, — я в своей жизни и не такое видел.
— Любопытно, что ты мог видеть пострашнее этого? — поинтересовался я.
— Мою первую жену, — откликнулся Ревва, — та еще была стерва.
— Так, все ясно, — сказал Ламас, пошевелив носком сапога тлеющие останки, — в двери скрывается один из хранителей, скорее всего, какая-нибудь разновидность древесного демона, мы не сможем здесь пройти. Наверное, все двери в лаборатории охраняются. Лезем обратно. — Он направился к окну, но остановился, увидев, что его начинание никто не поддержал. — Вы слышите меня? — Лицо Ламаса выразило озабоченность. — Нам придется вернуться.
— Не придется, — заявил Варнан. Его испуг, как это часто случается с впечатлительными натурами, внезапно сменился воинственным настроением.
Он резко ухватил за основание бронзовый канделябр, поднял над головой, словно тот ничего не весил, и с силой опустил на дверь. Доски сломались с сухим треском, послышался дикий крик заключенного внутри существа, оно темным облаком метнулось к потолку и рассеялось над нашими головами.
— Я — Кар Варнан — изничтожитель древесных демонов! — захохотал великан, потрясая погнувшимся канделябром.
— Я бы на твоем месте так не радовался, — с дрожью в голосе заявил Ламас, — попробуй-ка теперь избавиться от этой штуки...
Варнан дернул руками, но канделябр словно прирос к его ладоням.
— Это еще что такое? — ошарашенно проговорил он.
— Заклятие прилипания, — возвестил Ламас, — никто не хочет попробовать оторвать его от этого предмета?
Сразу нашлось несколько желающих, они ухватились за бронзовое основание и принялись тянуть канделябр на себя.
— Могу сразу сказать, что это бесполезно, — Ламас покачал головой, прервав их усилия, — мощное заклятие, к счастью, я могу с ним разобраться. Это примитив.
— Ну, так разберись, — взревел великан, — с этим канделябром в руках я даже пописать нормально не смогу!
— Придется нанимать помощников. — Одноглазый Ревва громко захохотал.
— Тшш, — приложил я палец к губам, — не забывайте, что мы пришли по делу, развели тут несусветный грохот, дверь сломали, а теперь весело смеемся...
— Умирать надо так, чтобы весь мир услышал, — возвестил Ревва.
Я посмотрел на него убийственным взглядом, и он жестом показал, что замолкает если и не навсегда, то уж, по крайней мере, надолго.
Ламас совершил несколько движений, потом коснулся канделябра, и тот, освобожденный, резко рухнул на пол, угодив тяжелым основанием на пальцы правой ступни колдуна.
— О-о-о, — Ламас взвыл, прыгая на одной ноге, — ну ты и кретин, Кар...
— Хм, а я-то здесь при чем? — обиделся Варнан. — Ты сам виноват.
— Я требую тишины, — резко сказал я, — кажется, сюда кто-то направляется.
Все замерли. В коридоре за дверью действительно слышались шаги, кто-то едва слышно ступал по полу, потом остановился неподалеку, и наступила зловещая тишина.
— Что это? — спросил один из грабителей.
— Не знаю, — дрожащим голосом откликнулся Ламас, — вот и звезды сказали, что не стоит сюда соваться...
— Это назовут худшим ограблением за всю историю, — выдавил Ревва...
В это мгновение шаги возобновились, они зазвучали уже совсем близко, потом кто-то вошел в комнату и направился к нам. На самом деле никого не было, были только шаги, а этот некто явно находился в каком-то ином измерении. Он немного походил по комнате, пока мы в ужасе таращились, силясь разглядеть хотя бы смутный силуэт, что-нибудь, что указало бы нам на зримое присутствие неизвестного существа, потом хриплый голос вполне внятно произнес: “Кто тут шумит? Ничего не понимаю!” Пришелец из другого мира вышел из комнаты и отправился по своим делам, шаги его зазвучали в отдалении, а потом совсем затихли.
— Я дальше не пойду! — закричал один из зловонных взломщиков, он кинулся к окну, намереваясь, наверное, вылезти наружу, но веревка была у одноглазого, он только отрицательно покачал головой.
— Ладно, — сказал Ревва, когда специалист по замкам немного успокоился, — толку все равно не будет, если мы будем вечно тут торчать, двинулись дальше...
Мы вышли из комнаты, я не без опасения наступил на обломки двери на полу, и оказались в длинном ко ридоре. По левую руку от нас была длинная широкая лестница, ведущая вниз...
— Судя по плану, нам туда, — сообщил Ревва.
Однако никто не двинулся с места: никому не хотелось повторить судьбу несчастного, ставшего жертвой хранителя.
— Ты! — Ревва подтолкнул одного из своих людей в спину, и тот с явным неудовольствием двинулся вперед, спустился на несколько ступеней, и оттуда счастливо обернулся к нам — мол, ничего не произошло, все в порядке, можно идти.
Лестницу мы действительно преодолели почти без приключений, только в самом ее конце Ламас приказал остановиться. Он швырнул водяной знак на последние ступени, перила мгновенно пришли в движение, их поперечная балка со свистом рассекла воздух и упала неподалеку.
— Простой трюк, — с нескрываемой гордостью заметил Ламас и загадочно добавил: — Иногда полезно бывает гадать по звездам. Чего они только не расскажут.
По пути ему удалось разрядить еще несколько “простых” ловушек. Теперь грабители старались держаться за его спиной, колдун шел впереди, выставив перед собой ладони. Пару раз мы слышали странные голоса и шаги неведомых существ, а один раз я даже наблюдал пробежавшую вдоль коридора черную тень.
Наконец мы добрались до круглого зала, в центре которого сидел в задумчивой позе престарелый заклинатель. Он листал толстую книгу и время от времени делал в ней какие-то пометки тонким гусиным пером.
— Хочу представить вам главу Ордена темных заклинателей Нормана Джуисона, — торжественно проговорил Ламас и счел необходимым отойти за наши спины — заклинатели продолжали вызывать у него стойкие опасения.
Старец поднял голову и искренне изумился. Его глубоко посаженные глаза расширились, на худом лице обрисовались скулы, нижняя челюсть дрогнула и пришла в движение.
— Что вы тут делаете? — хриплым шепотом поинтересовался он.
Должно быть, за всю долгую жизнь темному заклинателю никогда еще не приходилось оказываться в подобной ситуации. Чтобы кто-то ворвался в лабораторию темных заклинателей, нет, этого просто не могло быть!
— Мы пришли забрать кое-какие вещи, — твердо сказал я, — которые вам не принадлежат.
— Какая наглость! — вскричал Джуисон, внезапно обретая уверенность и звонкий, почти мальчишеский голос. — Даже король не позволяет себе вмешиваться в наши дела.
— А мне можно, — спокойным тоном заметил я, — ведь я не король, а опасный бунтовщик и преступник, так что сейчас, мессир, я буду вас резать острым-преострым мечом до тех пор, пока вы не скажете мне, где находятся переданные вам королем Алкесом вещи.
Норман Джуисон побледнел, но сохранил достоинство.
— Никогда, — сказал он, — глава Ордена темных заклинателей не станет сотрудничать с преступниками, этого не будет никогда...
— Ценю ваше мужество, — заметил я, извлекая из ножен меч, — откуда начинать?
— Что откуда начинать? — дрогнувшим голосом спросил заклинатель.
— Откуда начинать отрезать по кусочку, — пояснил я. — Мы — закоренелые преступники, не слишком долго думаем, прежде чем начать пытать свои жертвы, полагаю, я начну с вашей левой ноги.
— Почему с ноги? — вырвалось у него.
— Она мне особенно неприятна, — ответил я. — Самое интересное, что я никак не могу найти этому объяснения, но что-то в вашей ноге кажется мне ужасным...
— Вы... вы шутите надо мной? — спросил Норман Джуисон дрожащим голосом.
— Я просто пытаюсь убедить вас, что нам сейчас не до шуток, мне нужны мои вещи... Мы потеряли нескольких наших людей, пока блуждали по вашей проклятой лаборатории, и я бы хотел разобраться с этим делом как можно скорее. Если вы не будете с нами сотрудничать, я убью вас прямо сейчас. Потому что вы кажетесь мне отъявленным мерзавцем, из-за которого пострадало множество невинных людей. Если же вы примете нашу сторону, я гарантирую вам неприкосновенность. Давайте же скорее покончим с этим делом...
Норман Джуисон на мгновение задумался, лоб его пересекла глубокая морщина, потом он вздохнул и кивнул:
— Вижу, что у меня нет другого выбора, значит, так рассудили темные боги. Пойдемте, я отдам вам вещи, ранее переданные мне королем Алкесом. Рисковать своей жизнью я не могу, она слишком ценна для нашего Ордена...
— Вот и прекрасно, — откликнулся я, — пойдемте, мессир, я рад, что мы пришли к разумному соглашению.
— Но, — Джуисон поднял вверх узловатый указательный палец, — прошу вас следовать за мной в одиночестве, мне не хотелось бы, чтобы нашествие варваров и особ некоролевской крови оскорбило святилище, где находятся принадлежащие вам вещи.
Они уже в святилище? Надеюсь, они еще не успели провести над ними мерзкие обряды?
— Хорошо, я пойду на это, — сказал я.
— Я бы этого не делал, милорд, — поспешно заявил Ламас, выглядывая из-за моей спины.
Норман Джуисон бросил на него взгляд исподлобья, отчего колдун заметно побледнел. Почему же он так опасался темных заклинателей, ведь сам он обладал весьма результативным и могучим, как мне пришлось впоследствии неоднократно убедиться, магическим талантом? Может, ему кто-нибудь предсказал смерть от руки темного заклинателя? А может, колдун имел когда-нибудь с ними дело? В биографии Ламаса для меня все еще оставалось множество темных пятен. Но я надеялся, что со временем он прольет свет на свое загадочное прошлое...
— Ничего, Ламас, — сказал я, — мы быстро, смотаемся в святилище и сразу обратно.
Я кивнул грабителям, они расступились, пропуская нас. Заклинатель, прихрамывая, шел впереди, я следовал за ним. Мы двинулись вниз по темной винтовой лестнице. Судя по ее протяженности, она уходила в самые недра земли. Норман Джуисон зажег свечу, которая бросала бледные отблески и делала его лицо похожим на глиняную маску, широкие поры кожи и окладистая борода отливали черным. Шаги отдавались в тишине гулким эхом, где-то в отдалении слышалось бормотание призраков, а мы уходили все ниже и ниже. Заклинатель внезапно остановился.
— Вы все еще желаете продолжить путешествие? — спросил он.
— Непременно, — откликнулся я, и эхо разнесло вокруг: “енно... енно... енно...”
— Что ж, такова ваша воля. — Он вздохнул, и по спине у меня пробежал озноб, а лоб покрылся испариной.
— А ты меня не пугай, — решительно заявил я, взяв себя в руки. — Давай вперед веди и не останавливайся больше.
Джуисон пожал плечами, словно недоумевал, почему я веду себя так глупо, потом развернулся, и мы продолжили наше путешествие под землю.
Лестница закончилась неожиданно, мы вошли в темное обширное помещение. Заклинатель обернулся.
— Я хотел бы зажечь свечи, чтобы осветить здесь все.
— Хорошо, — разрешил я, — я подожду.
Норман Джуисон направился к выступившему из мрака канделябру. Ему пришлось приподняться на мысках, чтобы дотянуться до вставленных в него свечей. В комнате сразу стало намного светлее. Заклинатель между тем двинулся к следующему канделябру, зажег свечи и на нем, пошел к третьему, потом к четвертому.
— Эй! — окликнул я его. — Уже достаточно светло.
— Я так не думаю, — покачал головой Норман Джуисон, — пока еще не достаточно.
Он зашагал к пятому канделябру, когда я вдруг заметил нечто необычное: он шел по тонкой, едва различимой на темном полу ровной линии. Прочерченная чьей-то рукой, она тянулась, словно путеводная нить, направляющая заклинателя к следующему канделябру. И тут я разглядел, что линий этих несколько и все вместе они составляют правильную пентаграмму.
— Стоять! — Я ринулся к Джуисону и резким ударом выбил из его рук свечу.
— В чем дело? — притворно сощурившись, спросил нахальный злоумышленник.
— А ну-ка заткнись, — гаркнул я, — хватит делать вид, будто не знаешь, в чем дело. Лучше ты мне объясни, что ты хотел сейчас сделать?
— Я? — Норман Джуисон был сама невинность. — Совсем ничего, просто хотел осветить эту комнату.
— Ага, осветить концы пентаграммы, ты что же, думал, я не замечу их? — Тут я почувствовал, что больше не могу сдерживаться, и схватил заклинателя за ворот. — Или ты сейчас же отдашь мои вещи, или я запалю тебя вместо одного из этих канделябров. Понял меня?
— Понял, — незамедлительно откликнулся Норман Джуисон. Похоже, когда его припирали к стенке, он соображал гораздо лучше, — вон тот сундук возле стены, в нем мы и храним вещи, пока не наступит время для совершения ритуала.
— Ладно, — проворчал я, отпуская его ворот, — сундук заперт?
— Конечно, нет, от кого мы будем запирать его здесь, в этих священных стенах. — Он, как мне показалось, с грустью посмотрел на оставшийся незажженным канделябр. — Здесь воров нет, — и поправился: — не было до вашего появления...
Я кинулся к сундуку и откинул тяжелую крышку. Как и сказал Норман Джуисон, все мои вещи аккуратно лежали здесь, дожидаясь, пока их законный владелец явится за ними. Я схватил шляпу и нахлобучил ее на голову, потом увидел, как блеснула под ней массивная серьга — вдел серьгу в ухо, нацепил на палец перстень убитого мною бандита, привесил к поясу Мордур, накинул на плечи пурпурный плащ и щелкнул застежкой с фальшивым самоцветом. Остальную одежду я взял под мышку: она, конечно, была мне необычайно дорога, но не переодеваться же прямо тут. Увлеченный воссоединением с фамильным мечом, я совсем забыл о Нормане Джуисоне, а когда внезапно вспомнил о зловредном заклинателе и обернулся, было уже слишком поздно. Джуисон с мерзкой усмешкой на лице подносил лучину к канделябру.
— Настал твой последний час, Дарт Вейньет, — торжественно проговорил заклинатель, — прощайте, ваша светлость, — он расхохотался.
В то же мгновение свечи вспыхнули ярким огнем, пентаграмма на полу запылала ярким светом, линии засияли и по ним забегали быстрые фиолетовые огоньки. Вспышка огня вдруг возникла внутри пересечения линий, а когда яростное пламя схлынуло, перед нами предстал коротконогий незнакомец с лицом красным, как задница юного свинога, и маленькими черными рожками на покатом морщинистом лбу. Вид у него был самый жалкий, на длинном носу росли волосатые бородавки, а тоненькие ручки свисали почти до пола. Колени у него были вывернуты наружу, а оттого ноги представляли собой неправильный овал, к тому же одна была намного длиннее другой.
— Ничего не понимаю, — раздосадованно проговорил Норман Джуисон, он явно ожидал увидеть внутри пентаграммы кого-то другого, — а где ужасный Ваакхмерит, демон повиновения усопших?
— Ваакхмерит, Ваакхмерит, — проворчал маленький пришелец и почесал шишковатую голову, — нету больше вашего Ваакхмерита, он теперь по другому ведомству работает, пострадал от одного чернокнижника, Оссиана — не слышали такого? — еле ходит теперь Ваакхмерит. Я за него. Дундель меня зовут. Друзья Щелчок называют.
— Ты? За него? — Казалось, Норман Джуисон не может поверить своим глазам. — Но ты же коротышка какой-то. Посмотри на себя...
Малыш принял самый рассерженный вид, он сложил руки на груди и сверлил заклинателя яростным взглядом. В волосах его появились маленькие искорки, а между пальцев отчетливо засветились языки пламени.
— Не зли меня, старикашка, — сказал недавно вступивший в адскую должность Дундель, — говори, зачем позвал?
— Этот, — Норман Джуисон сплюнул на пол и ткнул в меня пальцем, — пришел сюда, чтобы ограбить лабораторию. Я хочу, чтобы ты немедленно убил его.
— Этим я не занимаюсь, — маленький демон решительно покачал головой, — в крайнем случае, могу кого-нибудь припугнуть, щелкнуть по носу, но убийства, увольте, не моя специализация...
— Что?! — вскричал заклинатель. — Что я слышу?! Это немыслимо! Подайте мне тогда Ваакхмерита, я хочу Ваакхмерита! — Он затопал ногами и принялся яростно кричать на демона, из его рта с каждым новым проклятием вылетали целые фонтанчики слюны и, издавая шипение, осаждались на раскаленном полу.
— Скажи еще спасибо, старикашка, что на место Ваакхмерита меня поставили, а не кого-нибудь другого, — рявкнул демон. Его левая конечность вдруг вытянулась, чудовищно разрослась, метнулась к Джуисону, и здоровенный указательный палец так щелкнул заклинателя по носу, что даже до меня донесся сухой хруст, это сломался костистый старческий нос.
Друзья не зря зовут маленького Дунделя Щелчком, обрадовался я.
Заклинатель пронзительно завизжал, замахал руками, бухнулся на пол и приложился о камни костлявой задницей. Маленький демон зыркнул на меня и погрозил пальцем:
— С тобой еще увидимся в Пределах...
— Надеюсь, это шутка, — откликнулся я, но он меня уже не услышал, потому что исчез в клубах черного дыма и языках бордового пламени.
Пентаграмма на полу стала медленно меркнуть, вместе с ней угасали свечи на канделябрах, вскоре вокруг наступил кромешный мрак. Причитания заклинателя вдруг резко смолкли, пугающая тишина опустилась на святилище. Я вытянул перед собой руку и пошел к лестнице. Где-то неподалеку послышался подозрительный шорох, я замер. Что может прийти в голову темному заклинателю? Они же все совершенно безумны. Он может, например, неожиданно опустить мне на голову канделябр, а может подкрасться и закричать на ухо какую-нибудь тарабарщину, так что я совсем оглохну. Надо же, как с демоном повезло. Такой приятный, молодой демон, и поведения самого достойного. Похоже, новое поколение, подрастающее в Нижних Пределах, будет во всем превосходить старое.
В это мгновение мои размышления были прерваны самым бесцеремонным образом. Я уловил, что во мраке кто-то движется, а поскольку был с детства привычен к бою с завязанными глазами, успел уйти в сторону, прежде чем острое лезвие вонзилось мне в грудь. Я услышал, как клинок заклинателя свистнул, рассекая воздух, — где он только его раздобыл? — мгновенно выхватил из ножен меч и успел отбить второй удар. Норман Джуисон мог видеть в темноте, сомневаться в этом не приходилось. Я же мог ориентироваться только по слуху. Я сделал шаг вперед, и моя рука наткнулась на перила лестницы. В тот же миг я услышал осторожные шаги Нормана Джуисона, развернулся и взмахнул мечом почти наугад. Заклинатель вскрикнул, оружие выпало из его руки и звякнуло о камни. Желая довершить начатое, я совершил мгновенный выпад, клинок с хрустом вонзился куда-то, и Норман Джуисон повалился на меня. Я вырвал меч, отбросил обмякшее тело в сторону и, осторожно переставляя ноги, направился вверх по лестнице. Здесь больше делать было нечего. Обратный путь показался мне еще длиннее, чем спуск вниз. Ноги постоянно попадали мимо неровных ступеней, кто-то все время бормотал у меня за спиной, ругал меня нехорошими словами, несколько раз в темноте я цеплялся за выпиравшие камни и падал, потом поднимался и продолжал мучительный подъем. Наконец я выбрался к свету и смог разглядеть, что вся одежда, бывшая на мне, залита кровью заклинателя. Когда он падал мне на руки, из его груди, должно быть, бил целый фонтан.
— Что случилось, милорд? — Ламас кинулся мне навстречу. — Вы ранены?
— Нет... я нет, — ответил я, с любовью разглядывая обагренную кровью вязь на фамильном клинке дома Вейньет, — беда приключилась с Норманом Джуисоном. Он хотел заманить меня в ловушку, так что его больше нет. Умер.
— Вы убили Нормана Джуисона, главу Ордена темных заклинателей Стерпора?! — зажав от ужаса рот дрожащей ладонью, прошептал Ламас.
— Да, у него был шанс принять мою сторону, но он его не использовал...
— Как это правильно, милорд, — отозвался одноглазый Ревва, — хочу вас заверить, все мы на вашей стороне.
— А мы тут успели много всего набрать, — жизнерадостно поделился со мной Варнан.
Я увидел, что у ног разбойников свалены кучи разного барахла — бронзовые вазы, старинные монеты, несколько мелких канделябров, крепления для факелов, кинжалы, украшения и одежда. Часть вещей уже была упакована в узлы, разложена по мешкам и сумкам.
— Тут золота полно, — похвастался Варнан.
— Надо только вынести все это отсюда, — заметил Ревва, — а там я смогу его пристроить...
— Все это надо оставить, — пребывая в священном ужасе от известия о кончине Нормана Джуисона, заявил Ламас, — это принадлежит заклинателям и принесет владельцу одни только несчастья.
— А мы владеть этим не собираемся, — бесшабашно заявил Ревва, — я же говорю, что берусь все это пристроить. Ладно, давайте не терять времени, довязывайте узлы, и в путь.
Из лаборатории мы выбрались через главный вход, распахнули двери и вышли, нагруженные добычей. Поскольку разбойники были отлично знакомы с городом, нам ничего не стоило затеряться в лабиринте улиц и избежать встречи с королевскими патрулями. Я сжимал ладонь на рукоятке Мордура и ощущал, как от него перетекает в мое тело могучая сила многих поколений королей дома Вейньет, владевших фамильным мечом.
* * *
Здравствуй, Кугель,
начну с самого главного — я разорен. Эти разбойники, о которых я тебе рассказывал в прежнем письме, вернулись сегодня. Точнее не все — главаря я как раз не видел, он прислал своего самого страшного вассала, того самого, что еще сломал нашу с тобой любимую стойку. Пишу, а на глаза наворачиваются слезы. Ну за что мне, спрашивается, такая напасть? И разве не заслужил я спокойного существования, и разве не достоин я того, чтобы накопить немножечко денег, обзавестись скотиной и семьей, подобно тебе... Мой постоялый двор, приносивший и без того малый доход, теперь претерпел самые серьезные разрушения, так что восстановить его будет делом долгим и хлопотным...
Помимо того, что я разорен, королевские стражи почему-то решили, что я помогал бунтовщикам и якобы даже пытался предупредить этого разбойника о том, что на моем постоялом дворе его ждет засада. Богом клянусь, возлюбленный брат мой Кугель, это неправда. Да и ты сам знаешь меня много лет. Мог ли я совершить подобный грех и оказаться заодно с опасными бунтовщиками? Знаешь ли, у нас тут ходят слухи, что вроде бы в королевстве далеко не все спокойно — дескать, объявился Лишенный Наследства и хочет сесть на трон Стерпора. Не стану называть это запрещенное у нас имя, не дай бог кто-нибудь из власть предержащих захочет прочитать это письмо, ну да ты и сам прекрасно знаешь, брат мой, о ком идет речь. У вас в Вейгарде он известен никак не меньше нашего, а может, даже и поболе того.
Так вот, брат мой, меня объявили преступником, и сижу я сейчас в темнице и жду приговора суда, а те, кто тут со мной ожидают, говорят, что продлиться этакое сидение может не один месяц. Такие вот дела. Так что приезжай, брат мой Кугель, даст бог, может, свидимся еще на этом свете, быть может, найдется сердобольный страж — и подпустит тебя на пару минут к окошку... Я бы хотел, чтобы все дела мои по разрушенному постоялому двору перешли к тебе и твоей славной женушке Люсильде... Больше никого у меня нет. Прости, что размыло чернила — не могу оставаться спокойным.
Письмо владельца гостиницы Руди Кремоншира брату, в Вейгард
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
В ней в основном рассказывается о подлинных чувствах, зовущихся любовью, но есть также несколько значимых слов о героизме и силе духа
Я заметил ее из окна пансиона мадам Клико и выбежал на улицу. Ветер взметнул россыпи грязных оберточных бумаг и листьев, они закружились в пыльном воздухе Стерпора, и пока мое ослепленное зрение тщетно искало тоненькую фигурку, девушка снова исчезла. Что за удивительная красавица?! Постоянно убегает от меня. Только что шла вдоль улицы, а теперь пропала. Но это была она. Нет никаких сомнений. Я узнал бы ее из тысячи других.
Теперь-то я точно не упущу ее! Я рванул с места и помчался следом, туда, где, как мне показалось, она могла скрыться. Ветер тут же шырнул мне в лицо новую порцию пыли, и на глазах выступили слезы. В отдалении мелькнуло мутное пятно серой накидки, потом пропало — она свернула за угол. Я мчался так, словно за мной гнались все демоны Нижних Пределов, выбежал из-за угла и наткнулся на нее. Она открывала дверь одноэтажного домика с зеленой крышей, ключ в замке повернулся и глухо щелкнул.
Я стоял за ее спиной и не знал, что предпринять, чтобы не напугать ее. Она почувствовала чье-то присутствие и резко обернулась. Наши глаза встретились: мои отражали радость, что я наконец настиг прекрасную незнакомку, в ее взгляде читалась растерянность.
— Э-э-э, — сказал я, — это я, помните, вы тогда натолкнулись на меня, ну там, в той части города, — я сделал рукой неопределенный жест.
— Совсем не помню, — резко ответила она, снова поступив невежливо. Тогда меня еще совсем не настораживали особенности ее тяжелого характера.
Прекрасная незнакомка отвернулась, вздернув носик, распахнула дверь и шагнула через порог.
Будь я в тот момент менее решителен, возможно, вся моя жизнь в дальнейшем сложилась бы совсем иначе, пошла по иному сценарию, а может, и вовсе замерла бы где-нибудь в трущобах Стерпора — кто знает, что взбредет в голову Всевышнему. Прояви я в тот момент пассивность, я не предпринял бы опаснейшее путешествие на юг, чтобы спасти ее, не стал бы ее мужем, а впоследствии калекой и пленником Нижних Пределов и не было бы тех жутчайших событий, которые приключились потом, много позже, после рождения нашей черной дочери и двоих сыновей, не было бы единения наших сердец, единения наших жизней, чудовищной боли и невыразимого счастья, которым одарила меня эта девушка. Хорошо, что уже в те годы я был решителен и упрям, как и мой отец, Бенедикт Вейньет, и если чего-нибудь желал, то всегда брал, чего бы мне это ни стоило. Возможно, странные отношения отца с женщинами отчасти передались и мне. Как бы то ни было, но действовал я тогда весьма бесцеремонно.
Незнакомка попыталась захлопнуть дверь у меня перед носом, но на пути створки я поставил ногу, потом слегка нажал и вошел в дом. На пороге я осмотрелся. Уютная обстановка вызвала во мне самые приятные чувства: в доме было тепло, пахло дымом очага и пряностями, розовые занавески закрывали слюдяные оконца, а в изящных подсвечниках стояли белые тонкие свечи. Тени блуждали по стенам этого дома, но это были добрые, уютные тени, из той породы теней, что вызывают только умиротворение и покой.
Я повернулся к испуганной девушке, и в то же мгновение для меня все перестало существовать: моя всегдашняя обеспокоенность будущим и грязный Стерпор, стремление к власти и ненависть к братьям, притон мадам Клико и вожделеющие близости дамочки. Была только она — моя возлюбленная и ее внимательный, обеспокоенный взгляд.
— Я тебя так долго искал, — проговорил я и почувствовал вдруг, что во рту у меня пересохло, — я был уже везде в этом грязном, омерзительном городе и нигде не мог тебя найти. Почему ты постоянно исчезаешь?
— Я тебя не знаю, — быстро проговорила она, делая шаг в глубь комнаты, — ты кто такой? Что тебе надо?!
Последние слова она нервно выкрикнула. Чего доброго, выкинет что-нибудь. Чтобы ничего не случилось, на всякий случай я аккуратно прикрыл дверь и улыбнулся как можно мягче, чтобы не напугать ее еще больше.
— Я — твое предназначение, разве непонятно, я — твой король, а ты — моя королева...
Она замерла, вглядываясь в меня тем самым бесподобным дымчатым взглядом больших зеленых глаз, который так поразил меня при нашей первой встрече.
— Мне кажется, ты просто сумасшедший, — проговорила она наконец — лучше всего тебе немедленно уйти...
— А ты не расстроишься? — нагло поинтересовался я.
— Что? — удивилась она.
— Я спрашиваю, ты не расстроишься, если я сейчас уйду, может, ты многое тогда потеряешь?
— Нет, я вовсе не расстроюсь, — рассерженно сказала она, — и вообще, тебе лучше поторопиться, я живу тут не одна, скоро придет мой брат...
— Брат, — воскликнул я, — как это прекрасно! Думаю, мы найдем с ним общий язык.
— Да кто ты такой? — выкрикнула она.
— Собственно, мне нечего скрывать, — я снял шляпу, приложил руку к груди и галантно поклонился, — Дарт Вейньет, потомственный принц дома Вейньет, известный в народе как принц, лишенный наследства, еще меня называют Королем оборванцев, но мне это не слишком нравится, я к вашим услугам, сударыня.
— О боже! — она приложила ладошку к губам. — Простите, ваше высочество, что я так грубо разговаривала с вами...
— Это ничего, — сказал я, — не забывай, что ты — мое предназначение, ты обещана мне небесами, а я тебе, и все такое, и так далее, ну ты сама знаешь...
Выражение ее лица резко изменилось. Мертвенную бледность сменили румяные пятна.
— Вы пытаетесь ухаживать за мной? — кокетливо спросила она.
— Безусловно, — подтвердил я, — и уже надеюсь на какой-нибудь аванс.
Я резво ухватил ее под локти и притянул к себе. Сначала она попыталась отклониться, но, поскольку я был настойчив, вскоре сдалась и приоткрыла губы для долгого и страстного поцелуя. Меня охватило почти колдовское забытье. Я пил, словно пил ее. Эта близость была необыкновенно сладостной, облако ее аромата окутывало меня, я потерялся в тумане блаженного небытия. И она, наверное, испытывала те же чувства. Потом девушка внезапно пришла в себя и резко оттолкнула меня:
— Но я же вас совсем не знаю.
— Так я же представился, — с деланным возмущением заявил я.
— Но я-то нет, — она отвернулась и мельком провела ладонью по губам, — меня зовут Рошель, Рошель де Зева, — голос ее вдруг сорвался, и, приложив к лицу ладони, она расплакалась.
— Эй, — я мягко тронул ее за плечо, — что с тобой? Что случилось? Может быть, я смогу помочь...
— Это все мой брат, — ответила она, продолжая всхлипывать.
— Что с ним?
Она горестно вздохнула и повернула ко мне заплаканное лицо:
— Если я скажу, вы оставите меня в покое?
— Ну вот, — расстроился я, — возможно.
— Ну, хорошо, я надеюсь на вашу порядочность, милорд, — ее дымчатые глаза, казалось, гипнотизировали меня, — мой брат пропал, вот уже пару месяцев он не появляется дома, хорошо, что у нас были кое-какие сбережения, он очень хорошо зарабатывал. Иначе я могла бы даже умереть с голоду.
— Я бы этого не допустил, — решительно заявил я, — а не мог твой брат найти себе какую-нибудь даму в городе и... ну знаешь, как это бывает?
— Нет-нет, какую еще даму, — она нахмурила брови, — он же меня очень любит, он бы никогда не поступил так со мной, взять и исчезнуть, ничего не сказав, он, конечно, жестокий человек, но ко мне он всегда был очень добр...
Тут она не сдержалась, лицо ее внезапно сморщилось, она утратила всякое самообладание и принялась рыдать уже в голос, время от времени издавая совершенно неприличное хлюпанье носом, потом кинулась ко мне, ухватила за шею и принялась рыдать уже на груди, так что вскоре я почувствовал, как моя великолепная рубашка — подарок одной из девочек мадам Клико — пропитывается слезами Рошель и еще тем, что теперь ручьем текло из ее прекрасного маленького носа.
— Ну-ну-ну, моя радость, — со всей возможной лаской в голосе сказал я, терпеливо снося все неудобства и лишения — я имею в виду потерю внешнего вида великолепной рубашки, — может, мы пройдем к дивану, милая, приля... присядем на него...
Не отрываясь от моей груди, Рошель засеменила ножками в глубь дома. Мы приземлились на диван, где она продолжила рыдания. Я успокаивал ее, как мог. Гладил по голове, по спине, между лопаток, прошелся пару раз по упругой попке и даже нащупал приятные округлости груди. Потом я принялся целовать ее, приговаривая утешительные ласковые слова. Сначала волосы, потом ручку, затем аккуратно приподнял ее печальную головку и стал целовать ушки, щечки и носик.
— Ну, милая моя, ну успокойся, — приговаривал я, стараясь сдерживать рвущееся наружу естество, чтобы оно никак не выдало моих истинных намерений, — не стоит печалиться, брат непременно объявится, я уверен.
— Ты так ласков со мной, — мягко проговорила она, немного успокоившись, — мне это очень нравится. У тебя золотое сердце.
— Мне все это говорят, — поделился я, ощущая, что больше не контролирую процессы, происходившие в нижней части моего организма. Сейчас она сможет это почувствовать и поймет, что я вовсе не так откровенен, как ей представляется. А впрочем, возможно, тогда я смогу показать ей, что у меня золотое не только сердце.
В следующее мгновение она вдруг сама прижалась ко мне всем телом, я ощутил горячие губы на своих губах, она обхватила мою голову руками, ее пальцы скользили по затылку и тянули меня вниз. Она хотела, чтобы я лег рядом с ней на диван? Я немедленно подчинился...
Она была податлива и страстна, ее длинные ногти больно царапали спину, и я закусывал губу, чтобы не закричать. Она же совсем не сдерживалась. Издавала протяжные стоны и изгибалась подо мной, обхватывала ногами мои бедра и словно втягивала меня в себя, напрягала мышцы, стараясь прижаться ко мне как можно плотнее...
Мы лежали рядом некоторое время. Я не мог вымолвить ни слова, потому что боялся утратить волшебство этого момента. Мы словно все еще были единым целым. Она дышала ровно, ее оставили всякие грустные мысли. Она вся была страсть и блуждала ладонью по моей груди.
Сколько раз потом она точно так же проводила мягкими пальцами по моему телу, и я ощущал дрожь, но тогда в первый раз новизна этого чувства заставляла меня дрожать сильнее, чем когда-либо в жизни.
— Ты правда любишь меня? — спросила она.
— Конечно, — пробормотал я, после близости эти слова звучали несколько фальшиво, вот бы еще понять почему, — а что ты делаешь в безумном Стерпоре? — Я даже закашлялся, произнеся этот не вполне корректный вопрос. — Неужели ты действительно не помнишь, как мы столкнулись тогда на улице? Ты еще шла, низко склонив голову.
Она неприятно пожевала губами, так женщины делают, когда им нужно распространить красящее вещество по их поверхности, и вдруг бесподобно улыбнулась. Ее глаза чуть сощурились.
— Конечно, помню, — кокетливо проговорила она, — какой же ты дурачок...
Я принялся покрывать поцелуями щеки, брови, нос, шею, почти не осознавая, что я это делаю, настолько сильным был порыв. Разумеется, эта страсть не имела ничего общего с той страстью, которую я испытывал с девицами из пансиона мадам Клико. Эта страсть была светлой, волнующей сердце, а не какие-нибудь другие органы.
— Ты знаешь, мой брат, он страшный человек, содержит каких-то девок, долгое время проводит в кабаках... — произнесла она, отстранившись, когда поцелуи и объятия завершились естественным образом.
Меня вдруг кольнула смутная догадка. Я даже вздрогнул. Мне вдруг показалось, что я смогу объяснить Рошель де Зева, куда исчез ее брат. Собственно, в том, что он не появляется дома, был целиком и полностью повинен я. Правда, он сам напросился. Надо же, такой большой город, столько отвратительных преступников, но мне должен был встретиться именно брат Рошель де Зева.
— Такой крепкий мужчина в темном, с квадратной челюстью? — обреченно спросил я, хотя уже знал, что услышу в ответ.
— Пожалуй, да, это он, — ее глаза выразили изумление, — ты что, знаком с ним? Но ведь ты принц, а он простой человек.
— Понимаешь, м-м-м, — начал я, не зная, как приступить к изложению мрачных для моей возлюбленной событий, — как раз две недели назад я стал свидетелем несчастного случая, м-м-м, что произошел с этим человеком. Его сбила лошадь, и так неудачно... в общем, насмерть... Ну-ну-ну... — я прижал мгновенно разрыдавшуюся Рошель к груди, — в жизни всякое бывает, с этим нужно смириться... Бешеная лошадь, она и сейчас бегает по городу, ты же знаешь, какой тут беспорядок... Я иду, и он навстречу, а между нами сумасшедшая лошадь... И прямо ему в грудь копытом... Ну и он, конечно, с копыт...
Успокаивалась она медленно... Очень медленно... Первым проявлением того, что со смертью негодяя брата она смирилась, было то, что мои поцелуи больше не оставались безответными...
Потом она решила угостить меня отваром мяты. И хотя я гораздо в большей степени любил светлый эль, на отвар я тоже был согласен. Мы сидели за столом рядом и пили горячий успокоительный отвар. Я любовался ее красотой, никак не мог наглядеться на удивительно красивое лицо, рассыпавшиеся по плечам волосы, выражение ее глаз.
— Что ты делаешь в Стерпоре? — спросила она. — Ты задавал мне такой вопрос, вот и я хочу знать...
— Ну, я приехал сюда по делам, знаешь, у меня всегда много государственных дел, урегулирование конфликтов, вырубка лесов, распоясавшиеся маги и многое-многое другое. Могу я спросить, чем ты была так расстроена, когда я увидел тебя впервые?
— Расстроена? — удивилась она.
— Ну да, ты шла, не различая дороги...
— Ах, это, я заходила в лавку ювелира. Увидела там удивительный серебряный браслет. Но он стоил очень дорого. Ну и я сильно расстроилась, потому что не могу себе позволить его купить.
— Что? Из-за браслета? — не поверил я собственным ушам. — Ты шла, смотрела в мостовую и плакала из-за браслета? А я-то предположил, что с красоткой случилось нечто ужасное.
— Из-за браслета, — кивнула она и тут же улыбнулась, — но сейчас все это уже в прошлом... Я вычеркнула его из памяти. А где ты остановился? — поинтересовалась она.
Я замялся, покраснел, начал что-то бормотать и кашлять:
— Ну, в общем... мы тут... неподалеку...
— Понятно, — протянула она, — не хочешь, чтобы я знала, где ты живешь...
— А ты думала когда-нибудь о своем будущем? — попытался я перевести разговор на другую тему.
— Пытаешься перевести разговор на другую тему? — спросила она. — Так где же ты все-таки остановился? Что, в каком-нибудь притоне?
Я сразу понял, что проницательности ей не занимать.
— Что?! В притоне?! — Я принял нарочито оскорбленный вид. — Вовсе нет, просто я, понимаешь ли, сейчас скрываюсь, ну и мне не хотелось бы выдавать место моего пребывания...
— Ты не можешь сказать МНЕ? — Она надула губки, при этом вид у нее стал настолько прелестный, что сердце мое оглушительно заколотилось в груди.
— Нас могут подслушивать.
— Здесь? — Она удивленно подняла вверх бровки.
— Даже здесь, — я важно кивнул, — у Зильбера Ретца везде соглядатаи...
... Я почти не покривил душой. По городу действительно рыскали сыщики, состоящие на королевской службе. Я призывал Кара Варнана и Ламаса быть предельно осторожными, несмотря на то что сам впоследствии нередко подавал им отрицательный пример. Почти каждый день я отправлялся на очередное свидание со своей возлюбленной Рошель де Зева. Порой я шел к ней при свете дня, презрев все правила безопасности, иногда в лунные, светлые ночи. Пару раз меня даже преследовал патруль, но догнать меня они не смогли, я запутал следы, затерялся в извилистых улочках Стерпора — с помощью моих новых преступных друзей я уже успел порядком освоиться в городе.
В один из дней я купил прекрасной Рошель браслет, о котором она мечтала и горевала, что не может его себе позволить. Надо было видеть ее лицо, когда на моей раскрытой ладони оказалась прелестная серебряная вещица. Глаза девушки расширились, и она кинулась мне на шею: “Боже мой, как же я люблю тебя, Дарт! Как же я тебя люблю!” В сущности, ее так просто было порадовать. Никогда я не был так счастлив, как в тот короткий период времени, когда крался по враждебному городу к ней, чтобы оказаться рядом, вдыхать ее бесподобный запах, ласкать роскошное тело, целовать сладкие губы и самому упиваться необыкновенной страстью...
В отличие от меня Ламас предпочитал совсем не выходить из притона мадам Клико. Все больше времени он проводил в постели с находящимися там красотками. Радости любовных утех, к которым колдун, несмотря на преклонный возраст, оказался весьма расположен, не сделали его менее целеустремленным. Ламас постоянно донимал меня разговорами о том, что при первой же возможности нам надо покинуть Стерпор. Небеса-де говорят ему, что нам все равно в ближайшее время придется отправиться на юг и что у него имеется предчувствие, что мое восхождение к власти начнется именно оттуда.
Но меня сейчас заботили дела совершенно другого толка, далекие от государственных. Я пребывал в состоянии счастливого небытия, купался в волнах любви, я был безумен от счастья, меня обуревала страсть, любовь дарила мне постоянное беспокойство и ни с чем не сравнимое удовольствие обладания любимой. Я предвкушал только одно мгновение: я стучу в дверь, она распахивается, прекрасная Рошель обнимает меня, и наши губы сливаются в поцелуе.
— А почему бы тебе не превратиться в паучка и бежать, бежать? — поинтересовался я как-то у Ламаса, который снова завел разговор о том, что город пора покинуть.
— Отлично, милорд! — ответил Ламас. — Просто отлично.
В его устах “отлично” прозвучало так, словно он выкрикивал ругательство. Ненависть к паукам вовсе не оставила его, со временем эти насекомые превратились для него в настоящую фобию. Я часто думал о том, что случай, когда нас чуть было не казнили в паучьем царстве, сильно повлиял на его и так не слишком здоровое мировосприятие...
Кар Варнан тоже почти не выходил. В число его любимых занятий с недавнего времени входило пересчитывание золотых монет, вырученных за часть украденных из лаборатории темных заклинателей вещей. С моего согласия он предпринял визит к местному кузнецу, который за хорошую плату выковал Варнану двуручный меч. Кар остался весьма доволен новым оружием, сказал, что оно ничуть не хуже старого, хотя я, несколько раз взмахнув им, не заметил ни идеальной балансировки, ни каких-либо иных качеств, отличающих хороший меч от плохого. Наверное, Варнану было почти все равно, чем размахивать в драке, в каждый удар он вкладывал столько силы, что о балансировке речь не шла. Если быть действительно точным в формулировках, он орудовал мечом, как дубиной, при этом, по необъяснимым причинам, достигал редкого успеха. Наверное, с годами разработал собственную, неведомую для меня, отличного фехтовальщика, методу боя на мечах...
В городе, да и, похоже, во всем королевстве, власть предержащие разослали глашатаев, которые сообщали, что я — какая подлость! — незаконный отпрыск королевской семьи, опасный мятежник и самозванец, рвущийся к власти всеми доступными способами. При встрече со мной кому бы то ни было рекомендовалось меня немедленно убить, а голову принести во дворец, за нее Алкес назначил награду, впрочем, сумму я приводить не буду, потому что тогда она еще была в высшей степени смехотворна. Между прочим, за такую во всех отношениях выдающуюся личность братец мог бы с самого начала назначить побольше. Но пожадничал, за что со временем и поплатился.
Учитывая все нарастающую известность в народе, мы старались вести себя как можно осторожнее. Если и отправлялись куда-то, то только поодиночке. Так узнать нас было намного сложнее. Хотя пару раз меня все же распознала и долго преследовала толпа слишком радушно настроенных горожан. Мне пришлось убегать от них дворами.
Мы выбирались из пансиона мадам Клико все вместе только за провизией. Без нее, как вы понимаете, было не обойтись. Особенно Кару Варнану. Как правило, вылазки мы предпринимали исключительно в ночное время, когда заметить на темных улицах трущобного Стерпора три нагруженные под завязку провизией фигуры было сложнее. Благо Стерпор позволял ходить потайными дворами и оставаться почти незаметными.
Однажды мы шли по окутанным в сумрак улицам известным нам маршрутом. Лучше всех ориентировался в той части города, где можно было ночью раздобыть провизию, Кар Варнан. Он хорошо знал, куда нас выведет тот или иной проулок, в каком тупике можно взять колбасы, а где старухи торгуют незаконно выращенным картофелем и зеленью. Мы свернули в одну из подворотен, здесь следовало пересечь одну из центральных улиц, я осторожно выглянул из мрака и увидел скорбную процессию. Несколько стражей, вооруженных неизменными алебардами, вели унылых людей, обросших густыми бородами. Одежду их составляли лохмотья, а источаемое заключенными зловоние доносилось даже до отдаленной подворотни.
— Кого-то ведут в кандалах, — сказал я, — и, кажется, лицо первого из них мне знакомо.
Ламас усмехнулся:
— Государственные преступники, ясное дело, куда ведут, в пыточные подвалы, там их будут мучить, пока не помрут — так заведено в Стерпоре испокон веков, — он высунул голову и сощурил глаза, — а этого и я где-то видел.
— Да это же хозяин постоялого двора, где я тогда здорово порезвился, — обрадованно проговорил Варнан, — чего это его в кандалах-то? Он же вроде как безобидный был.
— Нет ли в этом нашей вины? — Я помрачнел. — Из твоего рассказа о тех событиях я заключил, что он собирался предупредить тебя об опасности.
— Да нет, вскрикивал просто, вот так вот “ау-у-у”, “ау-у-у-у”...
— Все ясно, — решительно заявил я, — мы должны помочь ему освободиться!
— Да что вы, милорд, — попытался переубедить меня Ламас, — нам сейчас высовываться совсем ни к чему, вы только посмотрите, там восемь вооруженных стражей. Зильбер Ретц только-только начал думать, что опасные бунтовщики убрались из города, а тут какой-то хозяин постоялого...
— За мной! — скомандовал я, бросил мешок с провизией на землю и кинулся вперед, на ходу вынимая Мордур из ножен. До сих пор после вызволения из лаборатории темных заклинателей он так и не побывал в деле. Кажется, теперь время для него настало.
Варнан последовал моему примеру, он потащил из заплечных ножен двуручный меч, но, когда доставал, зацепил камень наверху, ведь мы стояли в подворотне. Послышался звон, который в тишине ночи прозвучал, как удар колокола. Стражи мгновенно обернулись в ту сторону, где какой-то кретин “звонил в колокол”, и оказались лицом к лицу со мной. Я несся к толпе заключенных со скоростью свинога, увидевшего живого варкалапа, и все же теперь у стражей было время, чтобы сгруппироваться. Они мгновенно взяли алебарды на изготовку и перешли в наступление. Трое двинулись ко мне, остальные принялись оттеснять пленников назад.
— Пределы меня побери! — взревел Варнан и ринулся мне на подмогу.
Ламас всплеснул руками, он предпочел остаться в подворотне.
“Лишь бы не предпринял чего-нибудь магического, — подумал я, — а то, чего доброго, я и добежать до них не успею — снова что-нибудь перепутает”.
Словно прочитав мои мысли, Варнан взревел сзади:
— Ламас, не вздумай колдовать!!!
Я отбил алебарду и вонзил Мордур в грудь первого стража, он рухнул на колени, и я отпихнул его ногой. Потом отвел два нацеленных мне в лицо лезвия и совершил несколько вполне удачных выпадов — один из противников уронил алебарду, другой схватился за рассеченное плечо. Кар Варнан с мечом-дубиной примчался как раз вовремя, чтобы отразить ответную атаку стражей. Затем мы стали теснить их, на несчастных сыпался град нескончаемых ударов, с яростным свистом рассекал воздух двуручный меч Варнана, опасно визжал Мордур. Вскоре уцелевшие стражи устрашились нашего яростного натиска и бросились бежать.
— Догоните их, — заорал от подворотни Ламас, — догоните их, а то они расскажут, что мы все еще в городе.
— Да это же Дарт Вейньет, — крикнул один из освобожденных узников, — слава Дарту Вейньету...
Другие его не поддержали. Они испуганно жались друг к другу. Владелец постоялого двора Руди Кремоншир, похоже, безошибочно угадал в нас виновников всех своих злоключений. Он в ужасе таращился на меня и Кара Варнана. Судя по его виду, он ожидал, что сейчас с ним снова произойдет нечто ужасное.
Над нашими головами вдруг промчалось нечто невообразимо огромное и яркое, оно осветило улицу почти дневным светом. Мне показалось, что это живое существо, оно издавало свирепое клокотание, размахивало гигантскими крыльями, а потом взорвалось в отдалении под крики ужаса бывших узников. Несколько зданий занялись пламенем, а высокая башня, с незапамятных времен считавшаяся украшением Стерпора, с диким грохотом рухнула на площадь. Я обернулся и увидел, что Ламас, воздев руки, наблюдает эту сцену. Выглядел он ошарашенным. Колдун быстро спрятал ладошки за спину.
— Это не я, — сказал Ламас, — честное слово.
— А кто?! — заорал на него Кар Варнан и обернулся ко мне: — Старик совсем сбрендил.
Несколько узников бухнулись на колени.
— Не убивайте! — закричал один из них.
— Эй, ты, — обратился я бывшему владельцу постоялого двора, — Руди Кремоншир, кажется...
Он сглотнул слюну от ужаса и поспешно закивал.
— Иди-ка сюда, — позвал я его. Испуганно вжав голову в плечи, он приблизился на расстояние нескольких шагов.
— Остальные могут быть свободны, — сказал я, и бывшие пленники сочли за благо поспешно разбежаться.
— Не забудьте рассказать всем, что вас освободил Дарт Вейньет! — крикнул я им вслед.
— Очень глупо, милорд, — Ламас подошел ближе и покачал головой, — вот мы и выдали себя.
— Ничего, зато теперь все будут знать, что Дарт Вейньет может помочь страждущим и в тяжелую минуту оказаться рядом, — сказал я.
— Ты, ненормальный старик, — Кар Варнан занес над Ламасом тяжелый кулак, — угадай, сколько людей только что сгорели как свечки?!
— Ну, я же не нарочно, — горестно сказал колдун, — так получилось.
— Действительно, Кар, — заступился я за чародея, — он же не нарочно. Что ты все время придираешься к Ламасу? Ты что, сам никогда не ошибался?
— Я-то? — удивился Кар Варнан. — Да. Я — никогда...
— С ним все ясно, — выкрикнул колдун, — да у тебя же нет ни доли самокритики! Ни доли! А я вот, представь себе, имею мужество сознаться, что совершил нелепую, глупую ошибку.
— Ну, — Варнан наконец опустил кулак, на его лице отразилось недоумение, — ну... ну, молодец. Что я могу сказать...
Руди Кремоншир, склонив голову, стоял и ждал своей участи.
— Эй, развеселись, — попробовал неуклюже поддержать его Варнан, — мы же тебя освободили, спасли.
— А куда я пойду теперь? — Руди Кремоншир посмотрел на него осуждающе.
— Да на все четыре стороны! — расхохотался великан.
— Думаю, тебе имеет смысл отправиться к родственникам, — заметил Ламас, — и не переживай так сильно по поводу постоялого двора, думаю, ты понимаешь, что, когда Дарт Вейньет станет королем Стерпора, у тебя будет лучший постоялый двор во всей столице, а не та зловонная дыра, которую мы имели несчастье наблюдать...
— Он был великолепен — мой постоялый двор...
— Крысиный угол.
— Я помню, когда я только начинал его строить...
— В конюшне удобнее и пахнет лучше.
— Стойку мне помогал ладить родной брат...
— Вот и отправляйся к брату! — не сдержался Кар Варнан и заорал: — Будет тебе новый постоялый двор, правда, милорд?
— Правда, — заверил я, — можешь быть спокоен, Руди. И даже новую стойку тебе гарантирую.
— На твоем месте я бы радовался чудесному избавлению от смерти, — сердито сказал Ламас, — если бы не мужество нашего милорда, ты бы сейчас уже поджаривался в пыточных подвалах на медленном огне. Неужели тебе это не понятно?
— Да это правда, сущая правда, — засуетился Руди Кремоншир, — ну, я тогда пойду?
— Конечно, иди, — сказал я, — отправляйся к родственникам. Жди вестей. И не забудь везде говорить о том, что тебя спас от неминуемой гибели Дарт Вейньет.
— Хорошо, — выдавил Руди Кремоншир, нерешительно шагнул назад и поспешно помчался прочь, только пятки засверкали.
— В деле собственной раскрутки, милорд, вы все время предопределяете мои действия, — заметил Ламас, — я только что хотел сказать то же самое...
— Раскрутки? — удивленно переспросил я.
— Ну да, так сказать, работы над упрочением собственного авторитета и всенародной любви.
— Интересное слово, — сказал я, — емкое, надо будет запомнить.
* * *
Установить местонахождение бунтовщиков в настоящий момент никак не удается, но зато мне удалось установить личность возлюбленной Дарта Вейньета, некоей госпожи Рошель де Зева, ранее неприятностей с законом не имевшей. Это имя мне выболтал за кружкой эля случайный собеседник, а ему рассказала дама из притона мадам Клико. Дама эта якобы состояла короткое время в интимной связи с одним из преступников. Похищение мадемуазель Рошель де Зева — имя есть, а значит, найти ее будет не сложно — представляется мне делом весьма перспективным. ЛН1 <1ЛН расшифровывается в данном случае вовсе не как “Лживый Негодяй”, не как “Лукавый Наглец” и даже не как “Ласковый Невротик”, но совершенно точно, что это означает в данном конкретном случае — Лишенный Наследства. — Примеч. автора.> непременно последует за ней на дальний кордон, где к моменту его прибытия мы сможем организовать ловушку. Выманить ЛН из столицы, на свежий воздух, так сказать, где у него будет меньше поддержки, потому что среди сельской публики он менее известен и заманить его в западню, использовав девушку как приманку, — такая идея буквально поражает мое воображение.
Надеюсь, Ваша светлость пожалует мне немного денег за столь интересную информацию и блистательную аналитическую смекалку и будет настолько любезен, что одарит вашего покорного слугу своей благосклонностью в дальнейшем.
Записка одного из королевских осведомителей, урожденного голурума,
написанная уполномоченному верховной властью соглядатаю
Липосаксу Тринадцатому
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
В ней рассказывается о предприимчивости некоторых странных существ, состоящих на королевской службе
Я нарвал незабудок в одной из городских подворотен. Ранее я выяснил, что их выращивает здесь один премерзкий старьевщик с бородавкой на носу, в число любимых занятий которого входило швыряние камней в играющих неподалеку детей. Отомстив таким образом за обиженных малюток и почувствовав искреннее удовлетворение по этому поводу, я вскоре уже стучался в дверь дома Рошель де Зева, букетик я до времени спрятал за спину. Но на мой стук никто не откликнулся. В доме царила тишина. Я побродил по округе, озадаченно спрашивая себя, куда она могла отлучиться, не предупредив меня. Раньше такого не бывало. Постепенно меня стали охватывать мрачные мысли и самые дурные предчувствия. Я вернулся и постучал снова, но, поскольку никто не отозвался, я выкинул украденные незабудки, аккуратно выставил раму и влез в окно.
Дом был пустым. Он выглядел покинутым и неуютным в отсутствие красивой хозяйки, из него словно забрали живую составляющую и оставили неодушевленный скелет.
Я принюхался и ощутил запах гари. Он привел меня к разбросанному очагу, возле которого кто-то раскидал угли. Неподалеку валялось несколько сбитых ударом враждебной руки и сломанных свечей. Этот же кто-то повалил шкаф с одеждой и перевернул комод.
В отчаянии я заметался по дому, не зная, что предпринять. Сомнений не оставалось. Мою возлюбленную похитили. Но кто мог совершить такое?! Судя по всему, за ней никто не следил, у нее не было врагов.
Впрочем, много ли я знал о Рошель де Зева? Пожалуй, кроме того, что она жила в этом доме, родом была из небольшого стерпорского городка, кажется Криора, да еще имела убитого мной брата — отъявленного мерзавца, я ничего о ней не знал. Быть может, у нее были могущественные враги в центральной части Стерпора или даже других королевствах, может, она похитила у них крупную сумму денег и скрывалась в столице? Или какие-нибудь драгоценности. Нет-нет, это предположение отпадает. Ведь жила она совсем небогато. А может, приметив ее необычайную красоту, ею заинтересовался какой-нибудь богатый мерзавец, он приказал своим людям украсть девушку и привезти к себе в пригородное поместье, где он будет использовать ее для утех стареющей плоти?
В ярости я ухватился за серьгу и стал ее ожесточенно дергать, представляя, как вонзаю меч в жирный живот и проворачиваю там, наматывая на острый клинок зловонные похотливые внутренности.
Происшедшее повергло меня в самый дурной душевный настрой. По дороге к пансиону мадам Клико я поколотил пару нищих, которые “неправильно” на меня смотрели. Старьевщика с бородавкой на носу, ожесточенно оравшего на детей, что они украли его незабудки, я заставил на коленях просить у малышей прощения, а напоследок выпил десять кружек светлого эля в питейном заведении, где собирались “королевские псы”. К моему удивлению, они не обратили на меня ровным счетом никакого внимания. Наверное, даже предположить не могли, что кто-нибудь из так называемых мятежников заглянет в их таверну. Я был так отчаянно зол в этот день, что, растормошив беднягу Вупи, посоветовал ему меньше пить. В ответ он пахнул на меня парами устойчивого перегара, покрутил пальцем у виска и посоветовал мне меньше есть, если еда на меня так плохо влияет. Я отшвырнул его в сторону и нетвердой походкой направился прочь.
Вечером я предался размышлениям о том, как мне найти прекрасную Рошель. Наверное, следовало снова обратиться к друзьям Кара Варнана. Эти при необходимости разыщут что угодно и кого угодно, лишь бы их карманы наполнялись звонкими монетами. Я уже совсем было собирался отправляться в обиталище одноглазого Реввы, накинул плащ и выбрался на улицу, но потом что-то заставило меня снова отправиться к домику Рошель де Зева, дабы посмотреть, ничего ли не изменилось.
За то время, что я предавался отчаянию, под дверь кто-то подбросил записку. В ней говорилось, что некто, обладающий ценными для меня сведениями, готов встретиться со мной на Леранской площади в самом центре Стерпора. Сообщалось также, чтобы я непременно прихватил с собой много золота, потому что “сведения, а в особенности полезные, стоят дорого”.
Я немедленно кинулся в пансион мадам Клико. Варнана я застал за его обыкновенным занятием: он с увлечением раскладывал на одеяле и пересчитывал монеты, вырученные за украденные в лаборатории темных заклинателей золотые предметы, поэтому на стук он открыл далеко не сразу.
— Варнан, раскошеливайся! — с порога сказал я.
— Только и слышу: “Варнан, раскошеливайся, Варнан, заплати...”, а где отдача, — заворчал громила с явным неудовольствием.
— А ну быстро гони деньги — мне нужно золото, — свирепо заявил я.
— Если уж назначили меня казначеем, то давайте не будем все время тратиться на всякие там пустяки, а то на действительно важное дело денег как раз и не хватит. — Он упер руки в бока и уставился на меня с вызовом.
— На дело надо! — коротко ответил я. — Давай не будем спорить, а то ты будешь разжалован из хранителей кассы в хранителя собственных идей, что в твоем случае — совершенно бесперспективная должность.
— Чего? — не понял великан.
— Ничего, — отрезал я, — гони деньги, Кар. Времени совсем нет. Солнце уже заходит.
Он намеревался снова начать пересчитывать лежавшие на кровати монеты, но я решительно оттолкнул его, набил в кошель, сколько влезло, туго перевязал тесемки и пошел к двери.
— Что за дело?! Что за дело?! — засуетился Варнан. — Может, моя помощь нужна?
— Сам справлюсь, — отмахнулся я, — дело личное, не требует отлагательств.
Через некоторое время я уже был в условленном месте. Народ в этот час предпочитал отсиживаться по домам, с наступлением ночи на улицах становилось небезопасно, центральная площадь была почти пуста, последние прохожие спешили по своим делам. А вскоре и они исчезли. Неподалеку прошел патруль королевской стражи, я отошел подальше за угол здания, и “псы” меня не заметили, прошагали, чеканя шаг, сержант громко выкрикивал:
— Правой! Правой! Правой!
Когда тень от ближайшей башни удлинилась и окончательно переместилась к дому напротив, наступив на нее квадратом высокого каблука, передо мной предстал длинный сутулый незнакомец. Насколько я успел заметить, выбежал он из ближайшего проулка, словно знал, что я буду находиться именно в этом месте.
Вид у обладателя “полезных сведений” был самый что ни на есть странный. Зрачки бесцветных глаз ни секунды не стояли на месте, а мчались по хаотичной траектории — суетливо подрагивали и метались. Лицо его все время трансформировалось до неузнаваемости, лицевые мышцы совершали постоянные мимические движения. Выглядело это на редкость безобразно. В целом незнакомец производил впечатление человека, внутри которого все время что-то движется, шевелится, борьба хаоса и порядка не утихает ни на мгновение...
Пораженный до глубины души его диковинным видом, от удивления я никак не мог вымолвить ни слова. Даже забыл об излюбленном ритуале приветствий — я так и не снял шляпу, чтобы поздороваться с незнакомцем.
Он словно и не был человеком. Человек просто не может ТАК выглядеть! Но кто он такой? Пришелец из Нижних Пределов? Или страшное создание, явившееся из проклятых земель Кадрата?
— Вы — Дарт Вейньет, — сиплым голосом проговорил странный незнакомец, будто хотел утвердить меня в этой мысли.
Я едва заметно кивнул:
— А ты, должно быть, тот, кто должен принести мне полезные сведения?
В эту секунду мне показалось, что белесый, гладкий подбородок неизвестного скользнул к земле, затем же, словно по велению магистров радужного спектра, воцарился на место. Внезапно я вспомнил. Ну конечно же это не человек. Это — голурум. Он происходит из тех существ, что рождаются на дне глубоких озер в воздушных пузырях, а потом предпочитают жить среди людей, шпионить и подглядывать. Я читал о них в “Азбуке бестий”, составленной отцом Колобородом. Что ж, если у кого и могли быть реальные сведения о пропавшей девушке, то только у голурума — их осведомленности и наблюдательности, судя по записям святого отца, мог позавидовать любой соглядатай.
— Денежки принесли? — проговорил кривой рот, он тут же растянулся и сжался обратно, затем голурум весь сморщился и смачно сплюнул на землю.
— Они здесь, — я постучал по увесистому кошелю, — говори, что тебе известно.
— Я, — голурум облизал губы длинным зеленоватым языком, — знаю, что известная вам особа препровождена по велению самого короля в пограничную башню на юге. Там ее будут держать, чтобы выманить из города, хм, мятежников, и провести тут некоторую реорганизацию...
— Откуда тебе все это известно? — спросил я, хотя сразу догадался, что за игру ведет представитель озерной нечисти.
— Видите ли, — голурум скромно потупился, — я тут слежу понемногу за всеми, просто люблю это дело, — он захихикал, потирая ладошки, — так-то вот, у всех свои увлечения. Где-то что-то подсмотрел, где-то что-то услышал... Так и живем. Ну, давайте денежки, полезные сведения у вас...
Я недобро усмехнулся:
— А какая роль у тебя? Только лишь наблюдатель? Или ты оказывал помощь не только мне, но и некоторым другим людям за определенное вознаграждение? Что скажешь?
Голурум заметно расстроился от моих слов — должно быть, разговор принимал не самый приятный для него оборот, он принялся переминаться с ноги на ногу, потирать ладони и шевелить постоянно меняющейся в размерах челюстью.
— Смотрите, — сказал он наконец, погрозив мне длинным пальцем, — я же первый к вам пришел, а между тем мне известно, где проживают ваши друзья и даже где живут те типы, что помогали вам грабить лабораторию темных заклинателей. Об этом скоро могут узнать при дворе... Очень скоро...
— Ах, как страшно, — спокойно проговорил я, с отвращением слядя за бегающими мутными зрачками, — а знаешь, что я думаю? Мне почему-то кажется, что именно ты сдал королевской страже девушку, о которой мы ведем речь, а теперь пытаешься обеспечить себе безбедную старость за мой счет. Потом ты снова выложишь все, что знаешь стражам, не так ли? Очень удобно... Можно, сохраняя мнимый нейтралитет, продавать сведения маленькими порциями враждующим сторонам и неплохо на этом наживаться...
Я дал ему собраться с мыслями: несмотря на наблюдательную и алчную природу, голурумы, судя по книге отца Колоборода, не отличались сообразительностью.
— Я тут ни при чем, — взвизгнул голурум, — ни при чем!
— Они все точно просчитали, не иначе как кто-то им помог добыть ценные сведения, — мрачно продолжил я свои размышления вслух, не обращая ровным счетом никакого внимания на крики подлого соглядатая, — теперь я непременно отправлюсь на юг, чтобы выручить девушку. Ведь она попала в беду из-за меня.
— Денежки давай! — крикнул голурум, его не заботили человеческие чувства — им двигала только жажда наживы.
В следующее мгновение голурум выхватил из складок своей бесформенной одежды острый серп и метнулся ко мне. Я едва успел отклониться от острого лезвия, направленного мне в горло. Из-за башни выглянул другой серп — серебристой луны, в его свете сверкнул извлеченный из ножен Мордур.
— Горячий же ты, дружок, — пробормотал я, яростно дергая серебряную серьгу, — но что поделаешь, если я тебя насквозь вижу.
— Я убью тебя! — Он стал вздрагивать всем телом и быстро трансформироваться — по лицу пробежала рябь, зрачки забегали еще шустрее, а руки с сочным чавканьем вытянулись до земли; одной из них он неожиданно взмахнул и отвесил мне звонкую оплеуху, так что в глазах у меня мигом помутилось.
Пощечина потомственному принцу дома Вейньет! Ну, все! Теперь ему точно не жить!
Пока я приходил в себя, он яростно заревел и ринулся ко мне, размахивая длинными конечностями. Голурум намеревался покончить со мной одним махом, но ему суждено было испытать острое разочарование — он выбрал себе не того противника. Я отпрыгнул назад, острый серп свистнул в воздухе перед моим лицом, следующий выпад противника я отразил мечом и ушел в сторону, пропуская голурума мимо. Он почти потерял равновесие, выставив перед собой длинные руки, а я, оказавшись за его спиной, резко развернулся и рубанул доносчика по шее. Его голова покатилась по мостовой и скрылась в тени башни, тело совершило неуверенный шаг на подкашивающихся ногах, потом еще один и вдруг направилось куда-то, руки при этом волочились по мостовой, по-прежнему зажатый в кулаке серп позванивал о камни. За отправившимся погулять мертвецом тянулся отчетливый кровавый след.
Ощутив, как по спине быстро пробежал холодок ужаса — такого мне видеть еще не доводилось, я некоторое время размышлял, а потом кинулся за ним в темноту. Тело дошло до ближайшей улицы, здесь могучее сердце голурума перестало наконец биться, и он свалился возле сточной канавы. Я дернул серьгу, аккуратно вытер меч об одежду убитого, огляделся в поисках любопытных глаз, но, кажется, свидетелей поединка не было. А если и были, то они предпочли скрыться. Что ж, это к лучшему. Пошарив в карманах голурума, я обнаружил сложенное вчетверо письмо, адресованное уполномоченному верховной властью соглядатаю Липосаксу Тринадцатому. В письме подробно рассказывалось, где именно в пансионе мадам Клико мы поселились и когда нас можно застать врасплох. Предприимчивый мерзавец предоставлял также подробные сведения о лабиринте комнат и указывал на наличие дополнительных выходов, о которых “до его подробного исследования” не догадывался никто посторонний.
Судя по тону послания, оно было далеко не первым. Вполне возможно, голурум уже успел передать полезные сведения кому-нибудь другому. Необходимо было немедленно убираться из столицы. Нужно ехать на юг, вызволять из плена прекрасную Рошель де Зева.
Разумеется, я осознавал, что, скорее всего, это ловушка. Алкес задумал похоронить меня там, на крайнем юге Стерпора. Ясно, почему он приказал увезти девушку на самые дальние рубежи: там можно обделать все по-тихому, чтобы не вызвать народного волнения, бунта. Ведь я уже весьма популярная личность в Стерпоре. Мое убийство не может пройти незамеченным. А на юге я просто исчезну, пропаду без вести и тогда перестану волновать граждан королевства, мутить их разум и вызывать глупые фантазии о новом справедливом правителе королевства.
Как бы то ни было, как бы ни сложилось, я спасу тебя, Рошель! Стражей в караульной башне, возможно, удастся подкупить. Я хлопнул по набитому золотыми монетами кошелю. А если они вдруг окажутся неподкупны, то нам придется убить их. Чего бы мне это ни стоило, но я отправлюсь на юг.
Тут я внезапно вспомнил, что Ламас говорил о предстоящем путешествии, и в очередной раз подивился его проницательности. Нет, престарелый колдун был далеко не прост, и хотя он частенько путал заклинания, помощь его порой действительно оказывалась неоценимой. Мне еще предстояло в этом убедиться.
Я и не предполагал тогда, сколько опасностей поджидает меня и моих спутников в пути. Я надеялся на то, что давнее предсказание о моем воцарении на троне Белирии когда-нибудь, возможно, сбудется, но даже помыслить не мог о том, что это путешествие является лишь малой частью сложнейшей головоломки, которую замыслило для меня зловещее провидение...
Уже следующей ночью, после недолгой подготовки, закупки провизии и лошадей, мы выбрались на пустынные улицы города. Кар Варнан, несмотря на то что я сохранил во время ночной вылазки ВСЕ деньги, долго ворчал о “расточительстве некоторых, у которых было, наверное, слишком сытое детство”. Великан вел животных, нагруженных поклажей, на поводу. Ламас бодро шагал впереди, он отлично ориентировался в темноте. Колдун опирался на корявую, сучковатую палку, которую почему-то любовно называл “мой волшебный посох”. Луна иногда выглядывала из-за тяжелых туч и бросала белесые отблески на стены домов. Мы старались держаться лабиринта узких улочек трущобного Стерпора, чтобы не попадаться на глаза вооруженным отрядам “королевских псов”. Лошади постоянно цеплялись крепкими боками за каменные уступы и опускали головы, когда пристройки второго этажа нависали слишком низко. Время от времени круп какой-нибудь из лошадей застревал между стенами домов, и тогда Кар Варнан, выпучив от напряжения глаза, принимался проталкивать испуганное животное вперед, при этом он отворачивался в сторону, потому что хвост лошади так и норовил хлестнуть его по лицу.
Так мы продвигались, пока наконец не выбрались на большую, мощенную булыжником улицу, она должна была вывести нас к южным воротам. Здесь легко можно было наткнуться на отряд королевской стражи, поэтому мы остановились. Ламас выбрался из проулка первым, огляделся и только тогда махнул нам рукой — можно идти. Мы поспешно двинулись за ним. Луна снова появилась из-за облаков и неожиданно высветила нас, словно хотела всему миру показать — вот они, опасные мятежники, хватайте их. Кар Варнан даже погрозил луне кулаком, но в то же мгновение замер, пораженный красивейшей картиной.
Легкая бабочка, чьи большие крылья отливали фиолетовым, появилась в лунном сиянии и стала быстро снижаться, она легко порхала над нами, как будто провожала в дальнюю дорогу. А может, благословляла. Я залюбовался ею.
— Красота-то какая, да, милорд? — сказал Варнан, вытянув широкую ладонь. Бабочка вдруг полетела вниз и села ему на пальцы.
Великан восторженно улыбнулся, демонстрируя нам удивительное создание.
— Смотрите, — сказал он, — ко мне села. Сама. Не, ну надо же!
— Стоять! Не двигаться! — вдруг пронзительно закричал Ламас, ухватил свой “волшебный посох” за основание и изо всех сил ударил Варнана по руке, угодив точно в то место, где сидела бабочка.
— А-а-а-а! — заорал великан, так, что его крик услышали, наверное, все мирно спавшие в своих и чужих постелях горожане Стерпора, бродившие по улицам королевские патрули и даже лежавший в эту позднюю пору без движения возле таверны вусмерть пьяный Вупи...
“Вот вам и тайная вылазка”, — подумал я про себя и решил, что Ламас наконец свихнулся окончательно: раньше он набрасывался на маленьких паучков, а теперь вот ни с того ни с сего убил беззащитную красочную бабочку. Наверное, придется все же избавиться от безумного старика. А ведь он казался мне таким перспективным сподвижником: привел меня в королевский дворец точно во время совета, провел через лабораторию темных заклинателей, предсказал грядущее путешествие... Очевидно, это все-таки было цепочкой совпадений. Я вспомнил зеленый туман, кошмар паучьего царства, когда мне приходилось одновременно координировать работу большого количества лапок, пылающие огнем здания, рухнувшую башню и напоследок — его самовозгорающуюся бороду.
— Ты что?! — свирепо проревел Варнан, соскребая останки бабочки с ушибленной ладони. — Бабочку убил красивую!
Он надвинулся на безумного колдуна, и Ламас поспешно отпрыгнул от него подальше.
— Это не бабочка, — скороговоркой выпалил он, — а лиловый кровосос, его еще называют воздушной муреной. Он впрыснул бы тебе под кожу паралитический яд, и твое недвижимое тело потом долго поедали бы личинки этой замечательно красивой твари...
— Да?! — Великан испугался подобной перспективы и принялся оживленно трясти рукой, словно останки мертвого кровососа могли проникнуть в него и причинить какой-нибудь вред. — Так бы сразу и сказал...
— Времени не было, — пояснил Ламас, — кажется, это патруль.
Он смотрел куда-то в сторону. Я резко повернул голову и встретился взглядом с сержантом патруля, который, не мигая, обозревал нашу троицу, лошадей и привешенные к седлам седельные сумки. Наверное, от страха он никак не мог отдать команду, а между тем стражи уже взяли алебарды на изготовку и ожидали его сигнала к действию. Я отметил про себя, что они были очень молоды. У самого юного еще даже усы не росли, но оружие воины короля держали уверенно, должно быть, сказывалась выучка школы, где готовили “королевских псов”. Эти, правда, пока еще были скорее “королевскими щенками”.
— Вот почему всегда так? — плаксивым тоном проговорил Варнан, не обращая на стражей никакого внимания. — Всякая нечисть ко мне так и липнет...
— Ты имеешь в виду мадам Клико? — язвительно поинтересовался Ламас.
— И ее тоже, — мрачно ответил Варнан и помассировал то место, что почти лишилось чувствительности за последний месяц.
Он что-то вспомнил и сплюнул себе под ноги, когда сержант наконец очнулся от паралича и громко закричал:
— Это бунтовщики, взять их!
Однако солдаты Алкеса и не думали двигаться с места.
— Нас так мало, Вендор, — сказал наконец один из них, — а они вон какие здоровые... Особенно этот, который себе причиндалы чешет. И чего чешет, тоже непонятно...
— Разговорчики! — прикрикнул на него Вендор, но по его виду было хорошо заметно, как отчаянно он трусит.
В принципе, страх “королевских щенков” был вполне объясним. За то время, что мы скрывались в столице, народная молва сделала из нас почти эпических героев. Побежденный нами при первой встрече со стражами небольшой отряд Алкеса таинственным образом превратился в сотню специально обученных воинов под предводительством самого Зильбера Ретца. Начальнику королевской стражи, по слухам, еле ноги удалось унести, когда я гнался за ним по центральной улице, размахивал мечом и кричал, что немедленно его убью. Я слышал также нелестные рассказы о нашей крайней любви к светлому элю, что, впрочем, изрядно добавляло нам популярности в народе. А еще говорили о нашей сексуальной невоздержанности — якобы по ночам мы разгуливаем по улицам абсолютно голыми. Ясно, откуда взялся этот слушок. Ведь нам действительно пришлось красться от королевского дворца в одних простынях. Правда, было это всего однажды. Но вот чего я действительно не понимаю, так это почему люди приписали нам изощренную жестокость. В народе говорили, что мы расправлялись с “королевскими псами”, не зная жалости, и предаем попавших нам в руки самой мучительной смерти. Фантазия моя на этом поприще вроде бы безгранична, Ламас трудился не покладая рук в королевских пыточных подвалах до того, как сошелся со мной, а Кар Варнан и вовсе — в прошлом известный мастер заплечных дел. С особой лютостью якобы мы разделались с отрядом, сопровождавшим в пыточную камеру закоренелых преступников, да и те бедолаги, что несли мои вещи в лабораторию заклинателей, впоследствии, оказывается, были убиты неизвестными мстителями. Причем они тоже приняли самую страшную смерть. В общем, народу мы и наши деяния были хорошо известны, правда, в несколько искаженном ракурсе, и все же я испытывал искреннюю радость по поводу роста собственной популярности. Кажется, раскрутка, пользуясь терминологией Ламаса, работала.
Сержант указал на нас алебардой и прокричал дрожащим голосом, стараясь, должно быть, разбудить весь Стерпор, а себя самого укрепить в собственной решимости:
— Эй вы, стойте на месте, тогда не пострадаете!
— Кар, — сказал я, — у тебя появилась возможность искупить вину за то, что ты слишком громко орешь.
— Понял, — откликнулся великан, мгновенно сорвался с места и помчался к отряду юных стражей. Он даже не доставал из-за спины двуручный меч, просто мчался на них, сапоги его выбивали каменную пыль из мостовой, а тяжелые кулаки со свистом летали вперед-назад на уровне пояса.
“Королевские щенки” не стали дожидаться его приближения, они побросали алебарды и ринулись врассыпную. На месте остался стоять только сержант Вендор. Я никак не мог понять, демонстрирует ли он потрясающую силу духа или просто остолбенел, когда увидел, что к нему приближается сам воплощенный дух войны, размахивая пудовыми кулаками, каждый из которых был размером с голову сержанта. Скорее всего, верным было последнее предположение, потому что он так ничего и не предпринял, и Кар Варнан просто врезался в него. Вендор с криком полетел в темноту, попутно выронил алебарду из ослабевших конечностей и, насколько я мог судить по звуку, врезался в стену одного из домов.
Я махнул Варнану рукой — мол, отлично проделано, и мы отправились дальше к воротам. Ламас внимательно всматривался в пространство над головой.
— Не понимаю, — сказал он, — откуда тут мог взяться лиловый кровосос.
— Наверное, залетел случайно, — сказал я.
— Странно, — пробормотал Ламас, — неоткуда ему тут взяться. А может, — он поднял вверх указательный палец, — это все же была обычная бабочка?
Кар Варнан остановился как вкопанный. Даже в тусклом свете луны было хорошо видно, как лицо его медленно наливается краской.
— Нет, — покачал головой колдун, не обращая внимания на свирепое выражение на лице великана, — все же это был кровосос. Точно, кровосос.
— Так откуда же он здесь взялся? — спросил я.
— Вполне возможно... — качнул головой Ламас, — хотя нет, это маловероятно, а хотя... боюсь, милорд, — он развел руками, — его прислал кто-то заинтересованный в вашей гибели. Скорее всего, это чернокнижник, которого отрядили, чтобы расправиться с вами... Первое и самое простое, что они обычно предпринимают, — это отправляют лилового кровососа.
— Хм, — удивился я, — ты думаешь, братья решили пустить по моему следу колдуна?
— Вполне возможно, — согласился Ламас, — в войне, как говорится, как и в любви, все средства хороши...
— Что-то слишком часто они прибегают к магии, чтобы расправиться со мной, сначала лаборатория темных заклинателей, теперь вот — чернокнижник, — пробормотал я.
Мне пришло на ум, что больше всех к оккультным наукам в нашей семье был расположен Фаир, его участие в происходящих событиях прослеживалось слишком явно. Ну что ж, этого и следовало ожидать. Я знал, что наша давняя ссора когда-нибудь еще даст о себе знать, натура Фаира всегда была мстительной, даже если, увлекшись наведением порядков в собственном королевстве, он на время забыл обо мне, теперь, когда я сплачивал вокруг себя народ Стерпора, настала пора и ему объявиться.
— В любом случае, милорд, если по нашему следу идет колдун, мы очень скоро об этом узнаем, — заметил Ламас.
— Каким образом?
Ламас невесело усмехнулся:
— Потому что он обязательно объявится.
* * *
...и поскольку нам не было выделено мало-мальски достойной финансовой поддержки со стороны столичной префектуры, я не берусь утверждать, что все мероприятия, проведенные моим ведомством по делу поддержания порядка на дороге, проходящей мимо южно-стерпорской пущи, оказались достаточно действенны... людей в подчинении три десятка, из них четверо сложили головы во время рейда по южностерпорской пуще — растерзаны неизвестной тварью, еще один оказался жертвой странного маленького существа неопределенной породы, двое пропали без вести...
В таких условиях продолжать работу представляется совершенно невозможным. Ответьте скорее, когда же будут приняты меры по отлову и уничтожению расплодившихся в последнее время в наших лесах тварей...
Из отчета о проделанной работе старшего лесничего
королевства Стерпор в столичную префектуру
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
В ней рассказывается о том, как надо расправляться с чудовищами, если, конечно, вы не опасаетесь последствий ваших опрометчивых действий
Полусонный дорожный патруль дежурил на выезде из Стерпора. Хорошо, что инцидент с лиловым кровососом и отрядом “королевских псов” происходил довольно далеко от южных ворот города: несшие здесь службу стражи были спокойны и совсем не подозревали об опасности, когда мы совершили на них вероломное нападение. Ламас затаился с лошадьми в темной подворотне, а мы с Варнаном позаботились о том, чтобы наш уход прошел гладко. Пару стражей великан сшиб лбами, еще двое вступили со мной в краткий поединок, что было с их стороны серьезной ошибкой — обоих я быстро заколол фамильным мечом, а последний побежал к подворотне, где таился Ламас с лошадьми. Колдун внезапно возник перед ним, словно призрак покойного короля Георга, и крепко приложил его посохом по голове. Несчастный сразу лишился чувств. После кровавой расправы над дорожным патрулем мы открыли ворота и выбрались из города. Я наконец покидал столицу Стерпора, которую успел переполошить до самого основания.
Я ощущал, что за нашими спинами непременно снова возникнет бурная суматоха. Мне представлялся Вендор и остальные стражи, как они бегут ко дворцу, после чего почти весь гарнизон Зильбера Ретца поднимается по тревоге и направляется разыскивать бунтовщиков, которые, как выяснилось, все еще скрываются где-то в городе... Но мы уже были за его пределами.
Поскольку возможность погони я не исключал, мы поспешно забрались на лошадей. Ламас при этом долго кряхтел и никак не мог влезть в седло, а лошадь Варнана едва не завалилась на бок, когда он обрушился на ее спину всем своим богатырским весом.
Не увлекаясь чепухой дорожных разговоров, которые ведутся обычно о конечной цели и только ради ее скорейшего достижения, мы выехали на широкую дорогу, проложенную от самых ворот столицы Стерпора до его южных границ. Кажется, местные топографы окрестили ее южным торговым трактом, хотя движение на этой дороге, как выяснилось впоследствии, было весьма скудным.
Кар Варнан казался безмерно счастливым. Дамочки мадам Клико, да и сама мадам Клико, донимали его в последнее время куда активнее, чем нас с Ламасом. Дело в том, что в пансионе каким-то образом распространился слух, будто он обладает поистине титаническим мужским достоинством. После того как этот слух, запущенный, разумеется, вашим покорным слугой, стал известен буквально всем, Варнана принялись осаждать орды ненасытных пансионерок днем и ночью, его ловили в коридоре, стучались в дверь и даже пытались влезть к нему в занавешенное по обыкновению окно. Поначалу он воспринимал домогательства распущенных дамочек вполне благосклонно, потом они стали его утомлять, а в последнее время великан активно выражал недовольство и даже угрожал некоторым особенно ретивым физической расправой. В довершение всего он напрочь разругался с мадам Клико: когда слух дошел до нее, она пригрозила бедному Кару, что выкинет его на улицу, если он немедленно не проявит к ней благосклонность. От всех переживаний последнего времени Варнан стал пить слишком много светлого эля, по утрам у него была глубочайшая депрессия и сильно болела голова, пока он не напивался снова.
Впрочем, его депрессия была связана не только с обилием сексуальных впечатлений и светлого эля, но также с переживаниями по поводу скорой потери почти всех финансовых средств: я обязал Варнана купить мне и Ламасу действительно хороших лошадей. На “каких-нибудь” я был не согласен, потому что у меня было смутное предчувствие, что дорога нам предстоит длинная и нелегкая. Насчет хороших лошадей я, к сожалению, ошибался — животные нам почти не пригодились, но предвидеть в тот момент, будет от них толк или нет, я, разумеется, не мог.
О Ламасе и говорить не стоит, его обуяло величайшее счастье, когда он узнал, что мы покидаем “проклятый”, как он выражался, “город пауков” и направляемся к границам королевства. “Во время путешествия я смогу, — вслух размышлял Ламас, — вдоволь насладиться видами природы, спокойного сельского быта, вдохнуть свежий воздух, аромат свободы и естественной красоты...” Единственное, что сильно омрачило его радость, было известие о том, что мы отправляемся не собирать армию по деревням и селам Стерпора, а выручать из беды мою возлюбленную Рошель де Зева.
— Как это глупо, милорд, — вскрикнул он, — в то время, когда вы должны вести себя очень осмотрительно и осторожно, чтобы сохранить свою персону для великих дел, вы предпринимаете опасный поход из-за какой-то...
— Она не какая-то, — перебил я его, — Рошель де Зева — моя королева. Пределы побери, я люблю эту девушку!
— Тогда понятно, — приуныл Ламас, — любовь-морковь, давайте-давайте, поедем в ловушку, прямо в лапы королевской стражи...
А мне, как ни странно это прозвучит, почему-то было жаль покидать Стерпор. Я успел так много пережить на его улицах. Поединки на мечах, королевский дворец, преступные элементы, оказавшие мне поддержку, дамочки из пансиона мадам Клико, и, наконец, я впервые пережил здесь самое светлое чувство в жизни. Мне вдруг показалось, что город не заметил нашего с ним расставания. По вечерам все так же, наверное, будут рыскать по улицам отряды Зильбера Ретца, дамочки зазывать поздних клиентов, суровые мужчины с грубыми лицами вглядываться в дно глиняной кружки, где еще недавно был светлый эль, а король Алкес собирать совет за советом, чтобы решить, как разделаться с опасными бунтовщиками. Последний бодрствующий горожанин Стерпора распахивал дверь и вглядывался в ночной сумрак, а нас в этом сумраке уже не было...
Мы скакали на юг, придерживаясь хорошей скорости. Варнан постоянно отставал, потому что его лошадь с трудом справлялась с восседавшим на ней грузом. Вскоре нам встретился длинный купеческий обоз. Направлявшиеся в Стерпор люди не проявили к нам никакого интереса, только несколько наемников, сопровождавших обоз, вдруг сняли шляпы и махнули нам, словно желали счастливого пути.
— Они приветствуют вас, милорд, — заметил Ламас.
— Но ведь они едут в столицу, а не из нее, — удивился я.
— Ваша слава распространяется быстрее, чем вы думаете.
— А, раскрутка? — Я подмигнул ему.
— Точно, — ответил Ламас, — причем раскручивает вас, милорд, сам король. Он совершил большую глупость, когда разослал по деревням глашатаев. Он хотел оповестить народ о том, что в Стерпоре появился опасный бунтовщик, а на деле рассказал людям, что Дарт Вейньет, принц, лишенный наследства, пришел, чтобы взять власть в королевстве в свои руки и изменить жизнь к лучшему.
— Ха, пожалуй, ты прав. Ну и дурак же мой братец Алкес... Впрочем, он никогда не отличался интеллектуальностью.
— Он поступил неумно, — согласился Ламас.
— Милорд, — обратился ко мне Кар Варнан, — когда привал устроим? Очень жрать охота...
— Надо отъехать как можно дальше от города, — сказал я, — ты же не хочешь, чтобы королевские стражи испортили тебе аппетит?
Варнан промолчал, только сглотнул слюну и, вонзив шпоры в бока лошади, заставил ее идти быстрее. Она захрапела и попыталась скинуть седока.
— Ах ты гадюка, — выругался Кар Варнан, — еще так сделаешь, рысью поскачем.
К моему удивлению, лошадь испугалась угрозы и пошла спокойнее, не делая больше попыток избавиться от тяжелого всадника.
Мы миновали несколько небольших поселений. Вскоре отдельные деревья по правую сторону от дороги сменились рощицами, потом рощицы стали гуще, они встречались все чаще и чаще, и наконец я отметил для себя, что мы выехали к южностерпорской пуще.
Ламас вдруг заметил впереди что-то интересное и направил лошадь к росшему возле дороги раскидистому дубу.
— Ого, — сказал он и неуклюже сполз со спины лошади.
Колдун сорвал с дерева плотный кусок пергамента и показал его нам. На пергаменте неизвестный живописец намалевал мой портрет. На портрете физиономия у меня была исключительно свирепая, я сверлил глазами пространство, рот мой скривила отвратительная усмешка, а серьга в ухе посверкивала, словно нож гильотины — в общем, выглядел я как законченный злодей. Невыгодный полуанфас делал мой нос слишком длинным, а подбородок излишне выдавался вперед. Это был даже не портрет, а просто шарж какой-то, карикатура на особу королевской крови. Поклявшись про себя, что как только мне представится такая возможность, художник ляжет в могилу, я спросил:
— Это еще что такое?
— Они объявили за вашу голову награду, милорд, — пояснил Ламас, — тысячу золотых. Вот здесь написано...
— Вижу, что написано, — раздраженно сказал я. Увлекшись разглядыванием портрета, я, признаться, не заметил небольшого текста под ним.
— Мне бы тысяча золотых очень пригодилась, — пробасил Варнан и, поймав мой яростный взгляд, потупился, — не... ну я, конечно, не имею в виду, что я это...
— С одной стороны, такие портреты, развешанные на деревьях, это даже неплохо, — заметил Ламас, — по крайней мере, милорд, теперь все будут знать вас в лицо. Королевские прихвостни сами себе сослужили дурную службу, но пока, похоже, не осознают этого... Но с другой стороны, — он нахмурился, — кто знает, сколько охотников за вашей головой теперь отправится по следу... здесь написано: “тысяча золотых за голову Дарта Вейньета”.
Наверное, имеется в виду голова, уже отделенная от тела. Иначе зачем бы...
— Ну, хватит, — сказал я, — дай-ка этот портрет сюда.
Я извлек Мордур из ножен и потянулся к Ламасу, он насадил пергамент на кончик меча, я сорвал его, подбросил в воздух и резкими взмахами разрубил на несколько частей.
— Не думаю, что Алкесу помогут какие-то нелепые карикатуры, — мстительно сказал я, — может быть, мне тоже объявить за его голову награду?
— У меня больше нет денег! — поспешно выкрикнул Варнан.
— Ладно, обойдемся без крайних мер. — Я пришпорил лошадь, и мы двинулись дальше.
Ламас поспешно полез на лошадь, перевернулся и бухнулся на землю. Он издал слабый стон, потом повторил попытку, на этот раз ему удалось удержаться в седле, и он нагнал нас.
Весь следующий день мы ехали, почти не останавливаясь. Я согласился сделать короткий привал только по настойчивой просьбе Кара Варнана. Он раскричался, что от голода сейчас упадет на дорогу и помрет и что кому нужна такая служба, если он прямо сейчас скончается. После того как мы перекусили, я пинками растолкал великана — он собирался “немного соснуть” и, положив руки под голову, уже начал сладко похрапывать, — заставил его влезть на взмыленную лошадь, и мы продолжили свой путь...
Вечер наступил неожиданно. Серые тучи принесло откуда-то с востока. Они плыли тяжелыми громадами по фиолетовому небу и скрывали луну. Она появлялась время от времени, озаряя все вокруг белесым светом. Когда луна появилась в очередной раз, я заметил парившую над нами лиловую бабочку.
— Кажется, кровосос снова здесь, — сказал я, указывая на нее пальцем.
— Ах, Пределы побери, — закричал Варнан и, выхватив из-за спины меч, принялся размахивать им в воздухе, — пшла прочь, пшла, а ну!
Лиловый кровосос поднялся выше и принялся кружить над нами, он не собирался исчезать из виду, но и не снижался.
— Почти незаметно подлетел, — с раздражением в голосе сказал Ламас, — а ну-ка я. — Он заставил свою лошадь приблизиться, изловчился и дотянулся-таки до бабочки “волшебным посохом”: сучковатая палка со свистом рассекла воздух и сбила ее на лету, кровосос закружился, неуклюже взмахивая одним крылом, и исчез под копытами лошади колдуна.
После происшедшего мы решили больше не рисковать и свернуть с дороги в лес, чтобы заночевать в южно-стерпорской пуще. Останавливаться на привал в поле было довольно опасно и по другой причине: в любой момент нас мог заметить какой-нибудь патруль или охотники за моей головой, прельстившиеся тысячей золотых. Поэтому мы спешились на опушке леса и, ведя лошадок под уздцы, вошли в чащу.
— Лучше нам забраться подальше, — сказал Ламас, — там мы сможем, не опасаясь быть схваченными, развести огонь и приготовить что-нибудь на ужин.
— Отличная идея, — одобрил Варнан, — а то я уже чувствую внутри пугающую пустоту.
— В голове? — немедленно откликнулся Ламас. — Тогда ты можешь не волноваться. Это сказывается отсутствие знаний и интеллекта.
— Да нет, не в голове, — обиженно покосился на него Варнан, — а в животе.
— Ну, в животе совсем другое дело, — заметил колдун, — думаю, нам стоит пойти туда. — Он ткнул пальцем во мрак и решительно двинулся вперед, но тут же налетел на пенек и коротко вскрикнул.
После этого Ламас решил развеять густую тьму и использовал заклятие факела. Вспышка, когда факел загорался, получилась такой мощной, что мы едва не сгорели заживо. Запахло паленым волосом, и я понял, что почти наверняка лишился бровей и ресниц.
— Переборщил, — сварливо сказал Ламас, — но ничего страшного.
— Ничего страшного, — скрипя зубами, сказал я, стараясь потушить тлевшую тулью шляпы, — ничего себе, ничего страшного, — и проорал: — Ламас, еще раз такое колдовство — я тебя на части порублю!
Факел метался между деревьями и горел очень неровно, его сносило ветром, который шевелил кроны, будто нашептывал какие-то слова. Потом ветер вдруг завыл зловещими перепевами и ушел куда-то вверх, словно могучие воздушные вихри подхватили его и понесли. Факел метнулся к колдуну и замер возле его лица. Ламас зашевелил ноздрями, принюхиваясь, меняющееся в бликах пламени лицо колдуна напоминало жутковатые огненные маски.
— Туда, — сказал он наконец.
Мы продолжили идти вперед, несмотря на то что факел, наверное, испугавшись ветра, почти погас, сумрак соткался в плотную непроглядную жижу, а лошади стали спотыкаться.
— Давайте остановимся здесь, кажется, стало тихо, — загадочно сказал Ламас, но по его лицу и странному поведению я видел, что ему очень неспокойно.
Мы разложили на земле поклажу. Освободив лошадей, Варнан привязал их к торчавшей из темноты коряге, а Ламас одним движением руки развел неугасимый костер, призванный разгонять ночных хищников и холод.
— Костер надежнее факела, — пояснил Ламас, — ему не требуется способность к левитации.
Хорошо, что на этот раз обошлось без огненных вспышек. Мы улеглись на землю вокруг костра, я совсем уже было собирался заснуть — мне было не привыкать спать прямо на земле, — когда колдун вдруг поднялся на худых ногах и уныло, со страхом стал озираться. Я наблюдал за ним с интересом — похоже, опять начались приступы паранойи. Сейчас он начнет кричать: “О черт, они нас достали!”, потом кинет башмак куда-нибудь в темноту. Но вместо этого Ламас принялся вглядываться в сумрак, потом стал что-то проговаривать, поминутно вскидывая вверх правую ладонь... Заснуть под его бормотание было решительно невозможно. Впрочем, Кар Варнан уже издавал зычный храп, причмокивая время от времени толстыми губами. Я приподнял голову.
— Что происходит? — гневно спросил я. — Что с тобой, Пределы побери, происходит, может, мы все же будем спать?
От Ламаса я ждал всего чего угодно. И дождался...
— Надо погасить огонь! — Колдун смотрел на меня немигающим взглядом. Совсем сдурел, решил я.
— А нам разбежаться по лесу и орать что-нибудь или, может, песни какие-нибудь твои любимые горланить?!
— Надо погасить огонь... — замирающим голосом проговорил Ламас, придвигаясь к костру, лицо у него при этом было совершенно безумным.
В этот момент какой-то шелест послышался из чащи за нашими спинами. Мы в страхе обернулись, только Кар Варнан безмятежно засопел и перевернулся на другой бок. Сначала я уловил одну только тишину, даже ветер не шевелил кроны деревьев, потом какой-то звук снова взволновал меня, я прислушался и понял, что из ночной тьмы доносятся жутковатые хрипы. Они все нарастали и нарастали, казалось, что к нам приближается нечто большое, чье дыхание вырывается из пасти с сипением и клокотанием.
Я вскочил на ноги и потянул из ножен меч. Ламас вглядывался в ночную тьму, но, как и я, ничего не мог различить, только несколько стволов деревьев вблизи да кромешный мрак, смыкавшийся дальше и скрывавший от нас неведомого хищника.
— Надо погасить костер... — в третий раз повторил Ламас, но, как и прежде, ничего не предпринял.
— Если огонь погаснет, мы будем слепы, — сказал я, — может быть, придумаем что-нибудь получше? Он ведь должен отгонять хищников, не так ли?
— Ну, разные хищники по-разному мыслят... — задумчиво откликнулся Ламас.
В то же мгновение что-то вынырнуло из леса, мне показалось, что мимо пронесся темный вихрь, и вдруг возле нас оказалось трехметровое чудище с зелеными перепончатыми крыльями за широкой плоской спиной. Его лицо напоминало бы человеческое, если бы не жутковатый, совсем нечеловеческий разрез глаз и черные с кровавыми прожилками ноздри плоского носа, ушей не было вовсе, впрочем, рот был приятно очерчен, полные губы слегка причмокивали. Я задрал голову, рассматривая дьявольское создание.
— Муфлон корявый, — пробормотал Ламас, и я, почувствовав, что он сейчас грохнется в обморок, успел подхватить его.
— Костер? — деловито поинтересовался муфлон.
У него был приятный баритон с хрипотцой. Если бы муфлон пожелал, он мог бы исполнять весьма душевные песни по городам и селам в качестве странствующего менестреля. Не сомневаюсь, что отбоя от слушателей бы не было. Правда, вид у него был не самый презентабельный...
— Костер, — ответил я, продолжая размышлять о его сольной карьере.
— Молчи, молчи, — забормотал колдун, — может, отвертимся, может, отвертимся... Уважаемый господин корявый муфлон... — начал он.
— В моем лесу?! — проревел муфлон, не обращая никакого внимания на Ламаса, он пялил огромные глаза на меня.
— А что такого? — осторожно спросил я.
— Без моего разрешения это запрещено, — пояснил муфлон, угрожающе прищурив глаза.
— А не пошел бы ты... — ответил я.
Пробудившийся от звука незнакомого голоса Кар Варнан успел увидеть мое стремительно летящее над землей тело, когда я, движимый силой удара, со свистом пронесся вдоль гряды темных деревьев, рухнул на кучу прелой листвы и, простонав что-то нечленораздельное, остался лежать на ней, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой.
Ламас поднял ладони, нараспев что-то крикнул, рванул себя за бороду и пришел в движение. Со скоростью ветра он промчался к стволу дерева и принялся столь резво на него карабкаться, что его почти не было видно. Муфлон стал с удивлением озираться — исчезающих путников ему видеть еще не приходилось, затем взгляд его сконцентрировался на Каре Варнане.
Тот подскочил, схватил лежавшие рядом с ним ножны и потянул из них длинный двуручный меч. Через мгновение он стоял в боевой стойке, опасный клинок в свете костра посверкивал кровавыми бликами.
Муфлон замешкался — с подобной решительностью ему сталкиваться до сих пор тоже не приходилось, — а потом пошел на великана, издав угрожающий рев. Варнан сделал выпад, но он был слишком медлителен для стремительного хищника. Муфлон легко увернулся, а потом его могучая лапа сильно ударила по длинному клинку. Варнана развернуло, он едва сохранил равновесие, а его меч, выбитый из рук, отлетел далеко в сторону. Мгновенно оценив обстановку, великан разбежался и с ходу полез на высокий дуб, все быстрее и быстрее, пока не добрался до развилки, на которой в почти абсолютной темноте он нащупал дрожащего от страха Ламаса.
— Как у нас дела? — поинтересовался Кар Варнан.
— Хуже некуда, — честно ответил колдун, — кажется, он собирается нас прикончить.
Внизу послышался какой-то хруст и звук обдираемой коры, потом что-то глухо ударило и все стихло.
— Как ты думаешь, он карабкается вверх? — поинтересовался Кар Варнан.
— Спускайся и дерись, как мужчина! — взвизгнул Ламас.
— Ты прав, наверное, я так и поступлю, — ответил великан, но остался сидеть на месте.
— Он сожрал Дарта Вейньета и отправился спать, — заметил Ламас, — бедняга Дарт, он подавал такие надежды.
— Да, мне он тоже нравился. — Варнан принялся увлеченно вглядываться во мрак под деревом, но что-нибудь различить так и не смог.
Снова послышался хруст.
— Он что, на дерево лезет? — шепотом спросил Варнан.
— Да, может, — неуверенно ответил Ламас, — у них вообще-то и крылья имеются. И тело свое они могут растягивать. Вполне может зверюга и на дерево влезть. И чего я сюда забрался? — всхлипнул он.
— Это ты нас сюда заманил, — вдруг разозлился Варнан, — лежали бы сейчас в поле, где нет таких жутких монстров.
— Но я же не думал, что они могут обитать в этой части леса, — попытался оправдаться Ламас, голос его звучал жалко и подавленно.
В этот момент раздался ужасающий скрежет и стук, такой, словно десяток дровосеков взялись за дело одновременно.
— Что... что это он там делает? — Варнан шумно сглотнул слюну.
Дерево вдруг содрогнулось и начало крениться. Кар Варнан и Ламас бешено закричали, ощущая, как твердая поверхность шершавого ствола падает куда-то, увлекая их за собой...
Я приподнялся на локте, почувствовав себя немного живее... Теперь уже перед моими глазами возникло нечто странное. Темный силуэт дерева. Оно вдруг пронеслось высоченной громадиной, и до меня донесся дикий крик — два знакомых голоса вопили в унисон. Дерево рухнуло неподалеку, взметнув тучу прелой листвы... Я стал медленно приподниматься, вынимая из ножен Мордур, до которого так и не успел добраться на поляне.
Некоторое время я наблюдал за перемещениями муфлона. Чудовище долго и тщетно пыталось погасить магический костер, оно топтало его ногами, дуло на него смрадным дыханием и хлопало крыльями, стараясь задуть огонь, забрасывало листвой, а напоследок даже помочилось. Воздух наполнился омерзительным запахом, но костер продолжал пылать, назло всем потусторонним созданиям. Муфлон страшно рассердился, он забегал по поляне, ударяя лапами в свою выступающую вперед птичью грудь, несколько раз разбрасывал крылья и беспрестанно храпел, рычал и плевался. Наконец, он немного успокоился и замер, вслушиваясь в ночной мрак.
Я решил подползти поближе и, стараясь не шуметь, передвигался очень тихо, наблюдая за поводившим в воздухе тяжелой, омерзительной мордой муфлоном. Должно быть, он принюхивался. Если эта зверюга, ко всему прочему, обладала отличным нюхом, тогда мне точно конец, но, судя по всему, муфлон льстил себе, когда думал, что его мелкий нос может служить достойным органом обоняния, он так ничего и не уловил. Тогда муфлон опустился на колени и принялся шарить в наших дорожных сумках громадными лапами. Потом нашел что-то съестное и немедленно сунул это в рот. Жевал он с видимым удовольствием, опять порылся, снова съел что-то, и снова... Вскоре, проявляя завидный аппетит, он опустошил все наши запасы, отполз к стволу большого дерева, уселся возле него и принялся с видимым удовольствием почесывать о жесткую кору широченную спину, время от времени звучно рыгая. Рот его растянулся в омерзительную ухмылку.
Я рассматривал муфлона и привязанных к коряге лошадей. Все происшедшее стало для них настоящим потрясением, лошадки наши жались друг к другу и испуганно фыркали, близость страшного зверя пугала их. Я потер ушибленную грудь и про себя пообещал муфлону, что непременно прикончу его, как только мне представится такая возможность.
Зверюге вдруг что-то пришло на ум. Муфлон вскочил на ноги, рыгнул еще разок и отправился к лошадям. Те в страхе забились на привязи и испуганно заржали.
— А ну-ка, — сказал муфлон и пощупал бока одной из них.
Он явно собирался ими тоже поужинать. Я смерил расстояние до муфлона. Мордур, когда я пристально рассмотрел его, показался мне ничтожно малым. Муфлон пошевелил массивными плечами и усмехнулся. Вдруг что-то хрустнуло со стороны упавшего ствола. Чудовище мгновенно подобралось, оставило лошадей и устремилось туда. Я тем временем быстро прополз вокруг, добрался до лошадей и перерезал веревки, державшие их на привязи. Оказавшись свободными, лошадки наши немедленно ринулись врассыпную.
— А-я-я, — оборачиваясь, завопил муфлон и пустился вдогонку.
Одна из лошадей бежала прямо через поляну, муфлон неуклюже скакнул, но она изменила направление и муфлон приложился гнусной мордой о землю. Лошадки быстро разбежались. А я отполз подальше в тень и продолжал за ним наблюдать. Я рассчитывал, что муфлон кинется за ними в чащу, но вместо этого зверюга присела на корточки и стала внимательно обозревать пространство. Судя по всему, он искал злоумышленника, который отпустил лошадок, искал меня! Я решил, что имеет смысл забраться еще дальше. Пополз назад со всей возможной осторожностью, но тут, как назло, под ногой у меня оглушительно хрустнула ветка, да еще отчаянно захотелось прокашляться — ушибленная грудь болела все сильнее. Услышав звук, муфлон насторожился, а потом решительно двинулся в мою сторону.
Определенно он направлялся прямо ко мне и совсем не с добрыми намерениями. “Бежать, — подумал я, — прямо сейчас, пока не поздно, вскочить на ноги и кинуться прочь, через лес, как можно скорее”. Потом понял, что бежать бесполезно, — все равно догонит и сожрет.
Я стал пробираться в сторону, надеясь, что мне удастся избежать встречи с муфлоном. Но он мгновенно заприметил движение и медленно, крадучись, пошел ко мне. Судя по всему, муфлон пребывал во власти иллюзии, что я его не вижу. Он крался, как хищник, который выследил добычу и теперь осторожно подбирается к ней, чтобы выбрать момент, прыгнуть и оборвать дыхание жертвы.
Меня спасло только то, что Ламас внезапно издал из темноты протяжный стон и муфлон резво метнулся куда-то и скрылся во мраке. Если Ламас серьезно ранен, лежит сейчас без движения и может только стонать, то для чудовища он станет легкой добычей. Я должен выручить старика из беды. Он не раз помогал мне, и я не могу его бросить. Ох, уж этот мой извечный героизм. Я должен был заявить о себе. Ничего не поделаешь. Если ты родился героем, то это останется с тобой навсегда.
— Ну и ночка, — громко проговорил я, поднялся на ноги и стер со лба пот, выступивший вовсе не от страха, а от переживаний за старика Ламаса.
Я подергал себя за серьгу, а потом принялся поводить мечом в холодном ночном воздухе.
— Иди сюда, насекомое! — прокричал я и тут же пожалел о своей самонадеянности.
В то же мгновение, абсолютно уверенный в своей силе и безнаказанности, сурово нахмурившись, навстречу мне шагнул муфлон, его темный силуэт раздвинул лапами тяжелые ветви деревьев, обрел реальные очертания и замер передо мной. Зловонное дыхание шумно вырывалось из пасти хищника, прозванного в народе корявым за то, что он любил принимать причудливые позы поломанных непогодой деревьев. Муфлон таился в лесу, а затем внезапным криком пугал случайных путников до смерти. Такие шутки забавляли муфлона до глубины души — лес он считал своей собственностью и очень не любил, когда люди забредали в чащу по грибы или по ягоды. Не делал исключения муфлон даже для детей и стариков. Только для красивых молодых женщин. Известны случаи, когда монстры утаскивали их в самую лесную глухомань. Для них человеческие женщины становились красивыми игрушками, которые развлекали некоторое время, пока не надоедали окончательно. Тогда муфлоны съедали их, а костями украшали свое жилище. Бурый хищник, на шкуру которого падали кроваво-красные блики от костра, стоял передо мной и тяжело дышал.
— Ты что, человечек, биться со мной собираешься? — поинтересовался он.
Муфлон никак не мог поверить, что кто-то бросил ему вызов. Он оглядывался кругом и раздувал ноздри, наверное, думал, что я тут не один и потому хорохорюсь. Его непочтительное поведение показалось мне крайне неприятным: я уже привык ощущать интерес, проявляемый к моей персоне, и никому не мог позволить меня недооценивать.
— Смотри мне в глаза, монстр, — строго сказал я, все больше и больше восхищаясь своей неоспоримой храбростью и поистине титанической силой духа.
— Ладно, я все равно собирался вас всех сожрать, — казалось, ему было довольно скучно иметь со мной дело, он еще раз осмотрелся по сторонам, а потом уставился на меня узкими кошачьими зрачками, словно хотел меня загипнотизировать.
Когтистые лапы монстра разошлись в стороны, затем он распахнул широкие крылья, взмыл вверх и рванул вперед, смыкая смертельные объятия. Я резво отпрыгнул назад и взмахнул мечом, отсекая одну из его конечностей. Муфлон корявый, должно быть, не ожидал такой быстрой реакции с моей стороны, он диким голосом взревел и ухватился за культю уцелевшей лапой. Зеленая кровь била из отсеченной конечности фонтаном. А лапа упала на землю и, резво перебирая короткими пальцами, помчалась куда-то прочь. Муфлон прорычал проклятие и рванул за ней, лапа оказалась проворнее хищника, она ловко увернулась, так что он не смог схватить ее, и понеслась по дуге куда-то в чащу леса.
— Тебе не жить! — пообещал муфлон и потянулся ко мне уцелевшей конечностью, но, увидев, что я стою с мечом наголо в полной боевой готовности, поспешно отдернул уцелевшую лапу и помчался прочь, догонять сбежавшую лапу, яростно рыча и рассыпаясь в ругательствах настолько грязных, что повторить их я не берусь.
Я облегченно вздохнул. Кажется, опасность миновала. Мне многие угрожали расправой, и где все они теперь? В земле лежат. Не стоило негодяям связываться с потомственным принцем дома Вейньет... На том свете у них будет достаточно времени, чтобы об этом подумать.
* * *
Дорогая моя мамаша,
счастливый брак мой с господином Бивиром Макрейном продлился недолго из-за кончины мужа. Спешу сообщить тебе, что на двенадцатый день нашего недолгого супружества господин Макрейн отправился на охоту, сопровождаемый своими верными слугами. По их рассказам, был он в тот день весел, то есть как всегда навеселе. Надеялся забраться далеко в лес и пристрелить какую-нибудь крупную хищную дичь — гиппогрифа, а может, даже варкалапа. От охоты на крестьян он к тому времени порядком устал, теперь его интересовали подвиги. Поскольку желание господина — закон для слуг, они почти не возражали, когда он повернул в сторону болот, откуда раздавались душераздирающие крики. Бивир заявил, что в его душе всегда дремало благородство (на мой взгляд, оно крепко спало) и что, должно быть, там негодяи обижают даму, которую надлежит немедленно спасти. А кричит она так странно, визгливо и, неприятно, потому что она вне себя от ужаса, в который повергает ее страшная опасность. Слуги и в этот раз не сильно возражали, они снова последовали за своим господином и достигли в болотистой местности небольшой избушки, откуда, собственно, и доносились дикие крики. Внутрь никто, кроме крепко к тому времени набравшегося Бивира, идти не отважился. Когда же он открыл дверь и исчез в избушке, слуги услышали душераздирающий крик своего господина и больше живым его уже не видели. Через некоторое время дверь странного дома распахнулась и чья-то рука вышвырнула наружу обескровленный труп моего супруга. Подхватив бездыханное тело, слуги немедленно убрались из этой местности, бежали они оттуда, смею предположить, очень быстро. И вот теперь в нашей деревушке ходят слухи, что лес этот вроде бы проклят и что в нем обитают демоны, насыщающиеся человеческой кровью. А по мне эти демоны не кто иные, как справедливые избавители...
Теперь я полностью управляю делами поместья, дорогая мамаша, а пишу вам вот с какой целью. Надеюсь, когда до вас дойдет известие о смерти Бивира Макрейна, за которого вы насильно сосватали и отдали меня замуж, вы не вздумаете даже помышлять о том, чтобы приехать сюда. Думаю, вам следует знать, что мой прежний возлюбленный Акрист теперь проживает здесь со мной, в грехе и пороке. Мы безумно счастливы. Славься во веки веков справедливая анданская церковь, которая находится от нас так далеко, что мы можем прелюбодействовать в свое удовольствие столько, сколько захотим.
Письмо Люсиульды Петиции матери в столицу Стерпор
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
В ней рассказывается о кулинарных предпочтениях некоторых малозабавных существ и как с этим бороться
Утро застало нас в пути. Перед лицом небесного светила, медленно восходящего над горизонтом, вид у нас был самый жалкий. Кар Варнан и Ламас ковыляли, придерживая друг друга, чтобы не упасть. Весьма забавно было наблюдать, как они охают, проклинают наш злополучный поход и переругиваются время от времени. Потом они заспорили о том, кто из них более бесполезен для моего воцарения на троне, расцепились и двинулись дальше каждый самостоятельно. Ламас отчаянно хромал, опираясь на посох, и поминутно сыпал ругательствами в адрес “тупоголового громилы”. Кар Варнан потирал плечо, крутил пальцем у виска и намекал на безумие “старого пердуна”.
Я был куда бодрее и жизнерадостнее их, но время от времени заходился кашлем — в ушибленной груди отдавало болью. К тому же я смертельно устал. Все то время, что мои спутники отдыхали, пребывая в бессознательном состоянии, я в одиночку разыскивал наших лошадей, прочесал несколько миль леса возле места, где мы решили, к своему несчастью, остановиться на ночлег, но так и не нашел хотя бы следов копыт. Лошади как в воду канули.
— Наверное, муфлон их сожрал, — предположил Кар Варнан. В голосе его звучало явное сожаление, что он сам не догадался это проделать.
Все то время, что я занимался поисками, Варнан, превозмогая боль в ушибленном теле, ползал вокруг поляны, обшаривая ее квадрат за квадратом, пока возле дальних кустов не наткнулся наконец на потерянный меч.
— Мечик мой, — любовно поглаживая лезвие меча-дубины, зашелся Варнан в радостных стенаниях.
Я тем временем выбрался на поляну после долгих и тщетных поисков лошадей и, поскольку не видел великана — круг его ползания был довольно обширным, случайно наступил Варнану на руку. В отдалении послышался слабый стон Ламаса, к которому я немедленно поспешил на помощь, услышав напоследок, как жалостливо хрустнули под моей ногой чьи-то пальцы. До перелома дело не дошло, но он долго причитал, что назначение его начальником королевской стражи еще неизвестно когда будет, а страдает он уже сейчас, и вообще, он не видит во всем этом путешествии на юг ровным счетом никакого толку.
— Лучше бы сидели сейчас в одном из столичных кабачков и хлестали светлый эль да ели от пуза, — сказал он, массируя пострадавшие пальцы.
Услышав мой рассказ о том, что я отрубил муфлону конечность, Ламас от страха сделался бледным как смерть и пробормотал, что “конечно, конечно же я теперь долго не проживу на этом свете”.
— Зачем, зачем я только в это ввязался? — запричитал Ламас. — Сил моих нет, ужас какой-то...
— Это ведь ты нам в лесу посоветовал переночевать, — напомнил я ему.
— Кто же знал, что здесь это чудище обитает... лапку-то он прирастит, — задумчиво сказал Ламас. — Сначала общество темных заклинателей, теперь разъяренный муфлон корявый. Простите меня, милорд, но, кажется, у вас врожденное умение наживать себе врагов.
— Стараемся, — бодро ответил я.
Ламас сообщил мне, что своим опрометчивым поступком я нажил себе заклятого врага, что муфлон корявый, как подвид нечисти, отличается свирепым нравом и оголтелой мстительностью. Теперь он непременно будет преследовать меня, пока не найдет и не расправится. В ответ я пожал плечами и спросил Ламаса, как, по его мнению, не думает ли муфлон, что я тоже могу его преследовать? Может, поэтому он до сих пор и не объявился. Ламас только покачал укоризненно головой:
— Вам бы все шутить, милорд... А мне не до веселья.
Он стал суетливо предлагать нам немедленно двинуться в путь, несмотря на то что их с Варнаном физическое состояние оставляло желать лучшего.
— Ну что же, — согласился я, — если ты настаиваешь, почему нет.
Я хлопнул его по плечу, так что он заметно посерел лицом, и решительно зашагал через лес. Они заковыляли сзади, поддерживая друг друга и постанывая время от времени.
После долгих часов утомительной пешей прогулки к южным рубежам мы остановились на привал, отошли подальше от дороги и расположились прямо на холодной земле. Хорошо, что погода была благоприятной для ночевки в открытом поле: небо просветлело и озарило землю теплыми лучами, позднее лето решило на время приостановить свое путешествие к осени...
Переночевали мы на этот раз без приключений, так что на следующий день мои спутники даже стали выглядеть намного бодрее. Ламас почти не хромал, опираясь на длинный посох, он шел быстро и уверенно. А Варнан даже принялся разминать руки и ноги, делая широкие взмахи в стороны, пока не попал огромной ступней Ламасу под дых.
— Плечо почти не болит, — обрадованно поделился он с нами, когда колдун очнулся и прекратил грязно ругаться.
— Плечо не болит, а голова все так же не думает? — съязвил Ламас.
— Вот видите, милорд, — грустно отметил великан, он все еще чувствовал себя виноватым, — ведь первый начинает.
Я только махнул рукой — оба они друг друга стоили.
Ближе к полудню попутный ветер сменился встречным, резкими порывами он бил в лицо и затруднял продвижение на юг. Ламас решил применить свои умения следопыта. Он сделал серьезное лицо, сощурился в сторону солнца и важно проговорил:
— Дорога делает здесь петлю, огибает чащу, а нам теперь все равно, где идти — лошадей-то у нас нет, так что мы вполне можем пройти через лес. По моим расчетам, так мы сэкономим несколько часов. К тому же, может быть, нам удастся сбить со следа корявого, он будет думать, что мы опасаемся вернуться в лес и пойдем по дороге, а мы прямо по его территории срежем.
— Интересная идея, — согласился я, — веди нас...
— За ним идти?! — вскричал Кар Варнан. — Да он Пределы знают куда заведет. Я вас умоляю, милорд, может, лучше по дороге? Какой лес? Там же муфлоны бродят... А если ночью.
— До ночи еще далеко, — сделав сочувственное лицо, сказал Ламас, — мы пройдем через лес и до наступления темноты снова будем на дороге...
— Веди нас, — повторил я.
И Ламас повел. Время от времени он вглядывался в небесное светило, иногда трогал ладонями кору деревьев, несколько раз останавливал нас и принюхивался к чему-то неведомому, потом поднимал вверх указательный палец и говорил: “О да! Я знаю дорогу!” Все, что я смог уловить, раздувая ноздри по его примеру, был запах осин, моха, да еще спустя долгие часы продвижения по лесу затхлый аромат трясины. Очень скоро следопыт завел нас в почти непроходимую местность. Не придавая никакого значения тому, что мы оказались среди болота, Ламас продолжал с завидным упорством двигаться вперед. Вокруг была вода, всюду росли желтые кувшинки, маленькие деревца и кустарник покрывал бурый мох и росшие повсюду ядовитые грибные наросты. Лягушки подняли такую разноголосицу, что можно было оглохнуть. Но Ламас, казалось, не замечал буйства нездоровой растительности и криков земноводных, он перепрыгивал с кочки на кочку, обходил лужи воды стороной, прощупывал посохом устойчивость почвы и решительно шагал дальше.
— Мы не можем останавливаться здесь, — пояснил он с самым серьезным видом, — в этой части леса почти наверняка водятся дрофы, не самые приятные существа, скажу я вам...
Продвигаться вперед становилось еще труднее и труднее. Вскоре на пути нам стали попадаться островки болотной жижи, темные пузыри всплывали на ее поверхность из неведомых глубин и лопались, распространяя кругом кошмарное зловоние. От спертого воздуха, наполненного ядовитыми испарениями болота, у меня сильно заболела голова, и я впал в дурное расположение духа.
— Из тебя получился отличный проводник, Ламас, — язвительно заметил я, подергивая серьгу, — ты как персонаж того мифа — Айван Суссан, который завел в болото целое войско, а потом пировал на протяжении нескольких месяцев, поедая их заживо... Теперь вот ты завел в болото надежду народа Стерпора. Доволен?
— Ничего, милорд, болото скоро закончится, — кисло улыбнулся колдун, сравнение с Айваном Суссаном явно пришлось ему не по душе, — я уже чувствую, недолго осталось.
— Надо было послушаться меня, милорд, и давно от него избавиться, — проворчал Кар Варнан. Штаны его почти целиком покрывал слой зловонной грязи, и даже на лице виднелись отчетливые коричневые капли, а в длинных волосах застрял кусочек водоросли.
— Надо было, наверное, — с деланным сомнением в голосе ответил я.
— Глядите, милорд, — торжественно крикнул Ламас, — я вывел нас к людям!
Я отодвинул его в сторону и увидел странную избушку. Домик стоял на болоте, точнее, торчал из болотной жижи на трех опиравшихся неведомо на что столбах. Потемневшее от сырости дерево поросло мхом и лишайником, коричневатая поросль забралась даже на крышу, она вползала по черепице к самой печной трубе. Но из трубы курился дымок, а в окнах горел призывный огонек.
— Похоже, хозяева дома, — протянул Кар Варнан, — не дерево жгут, а непонятно что, воняет сильно. На съедобное не похоже что-то...
— Да мох они жгут, — откликнулся Ламас, — знамо дело, сушат и жгут... Иной мох куда лучше дерева горит, тепло дает... и потом каждый день деревом топить — дров не напасешься. Здесь же болото все же, а не королевская лесопилка.
— Интересно, накормят нас тут или нет... — изрек Варнан, заинтересованно вглядываясь в окна.
— Спросить не помешает, я думаю, — сказал я и решительно направился к избушке.
Я преодолел несколько болотных кочек, потом по колено провалился в зловонную жижу, помянул сгоряча Нижние Пределы на предмет того, не проявят ли они интереса к одному престарелому колдуну, считающему себя следопытом, и наконец забрался на трухлявое, местами совсем прогнившее крыльцо. Пугать хозяев не хотелось, поэтому я вкрадчиво постучал, стараясь, чтобы стук получился вежливымх музыкальным, что ли. Сразу внутри послышалось шебуршание, потом чей-то голос сердито выкрикнул какие-то слова, которые я не расслышал, и неожиданно стало совсем тихо. Через некоторое время дверь распахнулась. В дверном проеме стоял абсолютно лысый старик с красными воспаленными глазами и бледным, отдающим в синеву лицом. Он смотрел на меня немигающим взором.
— Один? — спросил старик и как-то нехорошо сглотнул, от чего по спине моей пробежал холодок.
— Нет, нас трое.
— Есть небось попросите?
— Хотелось бы. — Я счел его вопрос проявлением гостеприимства.
— Хорошо, — сказал он, — проходите, только ведите себя того, культурненько — у мене внуча тут... Не выражаться, резких движений не делать...
— Резких движений не делать? — удивился я.
— Да, — отрезал старик, — давайте проходите...
— Кар, Ламас, — крикнул я, — все в порядке, идите сюда, нас накормят!
— Да? — обрадовался великан и заспешил к избушке.
Шагал он слишком расторопно, даже немного суетился, поэтому не миновал неприятностей — угодил в болотистое место и провалился почти по колено. Ламас поспешил ему на помощь. Кое-как они выбрались, сильно извалявшись в грязи, затем поднялись на прогнившее крыльцо. С их одежды падали на скользкое дерево темные капли, а одна из досок скрипнула и предательски хрустнула под ногой Кара Варнана.
— Сапоги лучше тут поставьте, — брезгливо сказал старик.
Мы послушались, разулись и прошли в избушку. Она освещалась всего несколькими свечами, поэтому внутри было довольно темно. Странное семейство сидело за пустым столом — старуха со свирепым и злым лицом, дочь старика — молодая женщина с бесцветными волосами, раскиданными по плечам, лицо ее было еще бледнее стариковского, и “внуча” — девочка лет шести с маленькими, почти свиными, страшновато лютыми глазками.
Вид гостеприимных хозяев меня сильно покоробил, как, впрочем, и моих спутников. Ламас громко сглотнул и закашлялся, Варнан застыл в дверях, не решаясь двинуться дальше. Так мы некоторое время стояли, разглядывая друг друга. Пока паузу не прервал голос старика:
— Ну что же вы, проходите, раз пришли. Сейчас моя старуха на стол накроет. Да, Ангелина?
Ангелина повела себя более чем странно. Не отвечая старику ничего вразумительного, она едва слышно зарычала, так что я почти почувствовал, как шевелятся волосы у меня на голове.
— А ну! — прикрикнул на нее старик и изо всех сил ударил по столу кулаком.
В то же мгновение девочка резво метнулась к его руке и впилась в нее маленькими острыми зубками.
— А-а-а! — закричал старик, отдирая внучку от своей ладони, ему помогала мать, изо всей силы колотившая дочку по голове кулаками. По всему было видно, что силу она даже не думает рассчитывать — удары были звучные, словно молот стучал по наковальне. Девочка продолжала отчаянно грызть руку, подвывая от наслаждения.
В конце концов, матери удалось утихомирить “внучу”, ее усадили за стол, старик наспех закрутил руку какой-то тряпкой. На столе после происшествия осталось несколько кровавых пятен. Стало понятно, почему хозяин просил нас не делать резких движений: девочка, должно быть, подвинулась рассудком и бросалась на всех. Умудрилась искусать даже родного дедушку. Не дай бог таких внуков.
— Накрывайте на стол, Ангелина, Ундина, — свирепо сказал старик, — где ваше гостеприимство?
Старуха вскочила и стремительно вышла в другую комнату. Бросив на нас мрачный взгляд исподлобья, за ней последовала дочь.
— Садитесь, — предложил старик.
Мы неуверенно прошли к столу и расселись вокруг него, с опасением поглядывая на девочку, которая после происшествия сидела совершенно неподвижно, как пришибленная, уставившись в одну точку.
— Болеет? — вежливо поинтересовался Ламас.
— Да нет, с ней все в порядке, не обращайте внимания, — ответил старик и протянул так, словно это все объясняло, — де-э-эти...
— Понятно, — Ламас улыбнулся одной стороной рта, — с ними всегда полно проблем...
Разговор не клеился, старик разглядывал нас как-то недобро, время от времени почесывал голову костлявой ладонью, на пальцах у него росли длинные желтые ногти, которые он то ли ленился стричь, то ли специально отращивал для какой-то неведомой цели.
Вскоре появились старуха с дочерью. Они принесли рыбное блюдо с гарниром из подозрительных водорослей.
— А что, тут рыба водится? — поинтересовался Ламас.
— Река неподалеку есть, — словно нехотя, ответил старик, — я время от времени ловлю, но мы больше любим рыбу в сыром виде.
— Я слышал, так едят на Востоке, — решил я проявить вежливость и принять участие в беседе.
— Так многие едят, — ответил старик, его глаза странно блеснули.
Мать и дочь замерли возле стола, как каменные изваяния короля Георга, они внимательно смотрели, как мы накручиваем на вилки водоросли и поддеваем рыбу. Варнан жадно набросился на еду, с его стороны до меня доносилось звучное чавканье и хруст рыбьих костей.
— А вы что же, есть не будете? — спросил я у них.
— А мы это, — старик похлопал себя по лысому черепу и провел по нему ногтистой ладошкой, так что кожа собралась в складки, — кровососущие мы... Так что мы уж лучше потом, наверное... ешьте... ешьте...
— Я так и думал! — Ламас в ужасе вскочил с места.
— Вы чего это удумали, — Варнан угрожающе сдвинул брови, поднялся и откинул в сторону стул, — кровососущие они... а я вот зубки-то вам сейчас пересчитаю, — он сжал громадный кулак и потряс им в воздухе.
— А обещали не ругаться, резких движений не делать, вот и верь после этого людям, — вздохнул старик и забарабанил по поверхности стола ногтями, — может, по-доброму все же, а? По-хорошему, может? Отдайте нам вот этого старого хотя бы, а сами идите своей дорогой... Он все равно вона какой жизнью потрепанный, да и прихрамывает, на палку опирается, все одно не жилец, а?
Я собирался было сам заступиться за Ламаса, но Варнан неожиданно меня опередил — вот уж не ожидал, что он станет когда-либо защищать колдуна, с которым у них была постоянная конфронтация.
— Дудки, кровососуны! — вскричал он. — Мы своих не отдаем! А ну собрались все в тот дальний угол, пока я вас вот этим кулаком не обидел...
— Видно, такая уж наша доля, — грустно сказал старик, — а все хочется по-хорошему с вами, с людьми, по-доброму, знаете ли, а вы вона как... Даж неприятно...
Он вдруг резко вспрыгнул на стол, словно его толкнула снизу какая-то могучая сила, почти взлетел, лицо его сделалось таким страшным, что я отшатнулся. С диким нечеловеческим визгом старик устремился на Кара Варнана. Прыжки он совершал с такой скоростью, что за его перемещениями сложно было уследить. Наверное, великан представлялся “гостеприимному хозяину” самым аппетитным, да и крови в нем было много больше, чем у нас. Но великан был начеку, его кулак рассек воздух и глухо ударил куда-то в летящее стариковское тело. Вурдалак обиженно вскрикнул и шмякнулся о дальнюю стену.
Старуха незаметно подползла ко мне, пока я в ужасе наблюдал за стремительным престарелым кровососом, и вдруг впилась зубами в мою лодыжку. Я бешено закричал и попытался оторвать ее от дорогой моему сердцу правой ноги. Но у нее была хватка настоящего хищника. Мертвая. Тогда я выхватил меч и принялся колотить ее рукояткой по голове и бил до тех пор, пока острые зубы не разжались. Нога моя была вся в крови. Я мгновенно ощутил боль и приступ жгучей ярости. Кусать потомственного принца дома Вейньет?! Ну, я тебе сейчас покажу! Старуха и не думала отступать, она снова ринулась ко мне, чтобы вцепиться в ногу, я размахнулся и ударил ее сапогом в лицо, да так, что она опрокинулась навзничь. Замечательное зрелище!
Ламаса тем временем атаковали сразу два вурдалака — мама с дочкой. Они повалили колдуна на пол и тянули жадные рты к его горлу, он бешено верещал, отбиваясь от них, но силы были явно неравные.
— А вот я тебе сейчас покусаюсь, малявка! — проревел Варнан, схватил девчонку за волосы и поднял в воздух, она бешено завизжала, как свиног, которого ведут на заклание, извернулась и цапнула его за большой палец.
— Ах ты! — взвыл от боли великан, раскрутил ее за волосы над головой и отшвырнул от себя. Девочка отлично вписалась в малый проем окна — выбила рамы, мелкие слюдяные оконца и вылетела наружу.
Оторвав ее мамашу от предплечья отчаянно вопившего Ламаса, Варнан приподнял кровососущую даму, хорошенько приложил пудовым кулаком в челюсть и отбросил далеко в сторону. Вурдалачка упала возле старухи, которая уже начала приходить в себя. Скрюченные пальцы подрагивали и шевелились, длинные ногти скребли доски пола, оставляя на них отчетливые следы.
Ламас поднялся на ноги, на его плече расплывалось пятно крови.
— Это какой-то кошмар, — проговорил он, — она укусила меня.
Он увидел пострадавшую ладонь Варнана и мою прокушенную лодыжку и, как мне показалось, заметно повеселел:
— Значит, они нас всех покусали...
Я хотел уже рассердиться, как вдруг дверь распахнулась. На пороге стояла девочка и скалила маленькие острые зубки. Варнан преодолел расстояние до нее в одно мгновение и резко захлопнул дверь. Будь она железной, на ней непременно должен был бы отпечататься силуэт маленького кровососа. А так только послышался страшный хруст, доски в нескольких местах треснули, а девочка улетела довольно далеко от входа в дом.
Я оглядел место побоища. Старик лежал, неестественно подогнув под себя руку, его супружница продолжала шевелить пальцами, но в себя, похоже, так и не пришла; рядом с ней, раскинув руки с длинными желтыми ногтями, без движения лежала дочь старика и старухи, а девочке досталось больше всех — улетела куда-то в сторону болота.
— Кажется, мы потревожили покой этого семейства, — задумчиво сказал я.
— Сами виноваты, — проворчал Варнан, щупая быстро вздувавшееся место укуса, — никто не просил их лезть на рожон, мы просто покушать просили.
Мы выбрались из домика и в задумчивости остановились. Во все стороны, несколько хватало глаз, раскинулось громадное болото — зловонная жижа, низкая растительность, темные холмики и вода-вода-вода, покрытая широкими темно-зелеными листьями.
— Надо убираться отсюда, — с тревогой в голосе проговорил Ламас, — пока они не пришли в себя. Думаю, я правильно выбрал направление, нам осталось совсем немного, чтобы выбраться из этого болота. Они говорили о реке, которая протекает неподалеку, это означает, что болотистые места заканчиваются — по болоту реки текут редко, им нужны берега.
— А человеку земля, чтобы по ней шагать, — сказал Варнан.
— Или лежать в ней, — мрачно заметил я.
— Ну-ну, милорд, не стоит хмуриться, — Ламас улыбнулся, — неприятность с вурдалаками уже позади, думаю, если мы быстро пойдем в том направлении... — Он неопределенно махнул рукой.
— То их друзья нас не догонят? — поинтересовался Варнан, полагаю, без всякой задней мысли.
— Друзья? Какие друзья? — удивился Ламас.
— Да вот эти. — Кар Варнан ткнул пальцем куда-то за наши спины.
Обернувшись, я понял, что он имеет в виду, когда говорит о друзьях семьи кровососов. Болото позади больше не пустовало, теперь из него торчали головы. Я насчитал около десяти. Все лысые, серые, запачканные тиной и грязью. Желтые глаза, не мигая, глядели на нас.
Под черной водой шевелились их тела, отчего на воде появлялись круги.
— Так-так-так, — забормотал Ламас, что случалось с ним в периоды особенного волнения, — возможно, нам удастся избежать инцидента, так-так-так-так-так, может быть, они просто интересуются имуществом побитой семьи. Наследством, так сказать.
Предположение было весьма жалким.
— Вопрос в том, можно ли и нас считать частью этого наследства, — откликнулся я.
— Я заметил, что в последнее время вас, милорд, одолевают мрачные настроения. Откуда этот пессимизм? У вас же, насколько я знаю, хорошая наследственность...
— Хорошая, — мрачно согласился я.
Один из вурдалаков тем временем выбрался на берег. В отличие от странного семейства он был мужчиной, притом совершенно голым — крепко сбитый, с длинными руками и мускулистым торсом. Следом за ним из болотной жижи выбрался еще один. Этот был еще коренастее: развитая мускулатура говорила о его чудовищной силе.
— Здрасте, парни, — сказал Варнан, — ну мы это, пойдем, наверное...
Вурдалаки не двигались, ничего не говорили, они стояли и наблюдали за нами. Вид у них не был угрожающим, скорее отстраненным, казалось, их не заботит общение с нами, а следят они только за тем, не сделаем ли мы резкого движения. Словно хищники, которые только и ждут того, чтобы жертва совершила какой-нибудь опрометчивый шаг — и тогда они накинутся на нее.
— Так-так-так, другой вид, другой вид, — забормотал Ламас, — это совсем другой вид, они и говорить-то, похоже, не могут...
— Вопрос в том, насколько они опасны, а не в том, могут они говорить или нет, — сердито одернул я его, — я их азбуке учить не намерен, что мы делать-то будем? Может, просто пойдем отсюда?
— Думаю, — Ламас поднял вверх указательный палец, — нам стоит попробовать вернуться и обойти их стороной. Я смогу найти дорогу.
— Нет, ну тебя точно Айван Суссан зовут, — сказал Варнан, ухватился за рукоять меча и вынул его из ножен, — да они же нас не отпустят, видно же, придется, думаю, на части их порезать...
— Это будет ошибкой, — испуганно вскричал Ламас, — их много, они могут нас победить!
— А если мы не будем их резать на части, они нас не победят, а пообъедят, — заметил я. Сегодня мною владели исключительно мрачные мысли, — а тебе, Ламас, лучше всего попробовать срочно изобрести какой-нибудь способ от них избавиться. Только что-нибудь ненадежнее и чтобы на этот раз мы ни в кого не превращались. Силой их точно не возьмешь.
На берег выбрался еще один, самый огромный, он встал рядом с первыми двумя и тоже замер, глядя на нас темными глазами, без всякого выражения на сером страшном лице.
— Хорошо, я придумал, — в ужасе прокричал Ламас, он спрятался за наши спины, принялся что-то нашептывать и разбрасывать кругом клочки бороды.
Варнан обернулся на его завывания, увидел, что проделывает колдун, и покрутил пальцем у виска:
— Старикан-то наш совсем от страха сбрендил... Бороду рвет.
— Я знаю... знаю... знаю, что делать, — взволнованно бормотал Ламас, не обращая никакого внимания на слова Варнана и продолжая рвать бороду.
Потом он вдруг оттолкнул нас и помчался к болоту.
— Ну, все, спятил. — Варнан попытался его поймать, но колдун увернулся.
— Да что же это такое?! — вскричал Кар Варнан. — Он что, нырнуть туда хочет, что ли?
Ему пришлось совершить громадное усилие, чтобы успеть добежать до колдуна раньше, чем трое внезапно пришедших в движение вурдалаков. Длинный меч Варнана описал широкую дугу и разрубил одного из нападавших в пояснице, второго он приложил в лоб рукояткой, а третьего так пихнул ногой, что тот свалился в воду. Действовали кровососы столь неуклюже, что победа далась великану довольно легко.
Ламас вплотную приблизился к заболоченному берегу, выкинул вперед обе руки ладонями вниз и что-то напевно проговорил. Две серые лапы метнулись из воды и ухватились за старческие лодыжки.
— О, темные боги! — в истерике закричал Ламас. — Варнан, Варнан, они, кажется, поймали меня...
— Старый дурак, — проворчал великан и одним ударом отсек обе конечности, освобождая Ламаса, — чего тебя сюда понесло?
Едва он отрубил лапы, как вода сильно забурлила, от нее повалил пар. Вурдалак, оставшийся на твердой земле, в страхе попятился от берега, а из-под болотной тины послышались сначала слабые стоны, а потом все нарастающие крики ужаса. Они мгновенно стихли и перешли в булькающие звуки, огромные всплески появились в разных местах на поверхности болота.
— Что это ты сделал? — спросил я Ламаса.
— Очень простая магия, — поделился колдун, — я бы сказал примитивная, просто вскипятил воду.
— Хорошая идея, — похвалил его Варнан, — а что же они не выпрыгивают ошпаренные на берег, на меня разок в бане по пьянке плеснули крутым кипятком из ковшика, так я половину центральной улицы пробежал, пока понял, что голый посреди народа стою, на всеобщем обозрении, какой-то малыш в меня пальцем тычет и что-то у мамаши спрашивает...
— Мгновенная реакция, — пояснил Ламас и потер ладошки, — заживо сварились. Еще немного покипит — и перестанет.
Оставшийся на берегу вурдалак вдруг очнулся, мигом вскочил на ноги и кинулся на нас. Варнан ловко ушел от него в сторону и рубанул по шее. Голова покатилась и ухнула в кипящую болотную воду. Тело я спихнул туда же, а потом отскочил подальше, потому что огромный пузырь лопнул и едва не обдал меня фонтаном горячих брызг.
Мы замерли, пораженные диковинным зрелищем. Время от времени поверхность болотной жижи то тут, то там начинала бурлить, вскоре повсюду забили высокие жгучие гейзеры, они разбрызгивали кругом целые потоки исходящей магическим жаром воды. Потом стали появляться очертания бурых тел. Под ряской угадывались торсы, локти, головы, на свободной от тины воде плавало несколько дохлых вурдалаков, вверх глядели кроваво-красные страшные глаза.
— Жуткое зрелище, — сказал Варнан, — ну ты и устроил, Ламас, прости, а я-то решил, что ты из ума выжил. Ничего супчик получился. Не желаете отведать, милорд?
— Сам нет, но можно было бы захватить для кого-нибудь, — откликнулся я. — Полагаю, лучшее, что мы можем сделать, это поскорее убраться отсюда.
Я знал, что говорил, потому что болото вовсе не переставало исходить паром. Оно все бурлило и бурлило. Похоже, Ламас снова что-то напутал — и Стерпор получил диковинку на все времена — кипящее болото. Вокруг становилось все жарче, даже земля под нашими ногами как будто стала нагреваться. К тому же зловоние вокруг стояло невообразимое. Даже то, что я зажимал нос, не спасало от омерзительной вони, распространившейся, полагаю, на десятки миль вокруг.
— Я точно знаю, куда нам следует идти. — Ламас попытался пригладить остатки пострадавшей бороды, но у него это плохо получилось.
— Нет уж, — жестом остановил я его, — теперь я вас поведу...
Поскольку я не обладал теми удивительными качествами следопыта, которые нам продемонстрировал Ламас, то уже через несколько часов пути нам удалось выбраться на опушку леса, к дороге, ведущей к южным границам Стерпора.
— Славься, будущий король, — шутливо заметил Вар-нан, — что скажешь, Ламас Суссан?
— Случайность, — недовольно буркнул Ламас.
Мы выбрались на дорогу и, стараясь держаться подальше от леса, откуда в любой момент мог выбежать муфлон корявый, направились дальше не юг.
— Кажется, впереди деревня, — сообщил Кар Варнан. Я пригляделся и действительно заметил, что на горизонте наметились какие-то невысокие постройки.
— Если это жилое поселение, — сказал я, — возможно, нам удастся раздобыть там лошадей.
— Живое поселение? — переспросил Ламас, вглядываясь в горизонт. — В смысле, поселение для живых?
— Жилое, ЖИЛОЕ, — уточнил я.
— Что-то не кажется оно мне живым, — заметил Кар Варнан, — тихо там что-то очень. Обычно, когда поселение живое, слышно, как дети кричат, лошади ржут, петухи орут во всю глотку...
— Сейчас подойдем поближе и услышим петухов, — сказал я, ощущая, что Варнан, похоже, прав и тишина в деревушке не предвещает ничего хорошего.
— А петухи — это неплохо, — проговорил великан, — петухов можно съесть.
* * *
Последнее время я стал очень силен. Только магистры Радужного спектра знают, чего мне это стоит, в моем-то возрасте. Наверное, так на меня влияет здоровая энергия Дарта Вейньета, его молодой задор и уверенность в собственных силах. Это к вопросу о том, как полезно нам, пожилым людям, общаться с молодежью и помогать этой молодежи устроиться в жизни.
Итак, проведем подсчет моих величайших подвигов недавнего времени. Сначала я в одиночку справился с целым племенем отвратительных вурдалаков, а затем, когда повелителю угрожала смертельная опасность, применил магию вещей, ту самую, что никогда мне не давалась...
Ее используют величайшие колдуны, чтобы наделить предметы свойствами живого существа. Ее используют маги средней руки, чтобы сделать оружие на короткое время ловким и подвижным. Ее используют и начинающие, чтобы лечить немощь у ослабевших естеством мужчин — она оживляет их символ мужественности и заставляет его действовать по нескольку часов и даже дней, хотя я всегда был против перегибов... Но, повторюсь, мне эта магия никогда не давалась да и была, к слову сказать, никогда особенно не нужна... Не далась и в этот раз. Хорошо, что все вышло как нельзя лучше... Хотя я едва не помер... Да что там греха таить, почти что помер...
Из записок Ламаса
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
В ней рассказывается об алчности некоторых представителей рода человеческого и о расплате за алчность в том числе
Деревушка, когда мы подошли ближе, поначалу показалась мне совсем непримечательной — так, несколько десятков домиков, которые стояли как им заблагорассудится — вразнобой, разве что выделялась на общем скудном фоне высоченная деревянная церковь в самом центре, да рядом с ней кренилась к земле тонкая колокольня. Неизвестные строители, очевидно, проявили крайнюю степень скаредности и пожалели поперечных балок, так что теперь колокольне уже недолго оставалось стоять без ремонта, скоро завалится вместе со звонарем, если, конечно, найдется такой отчаянный кретин, который полезет на покосившуюся постройку, чтобы бить в колокол. Крест анданской церкви, водруженный на резном куполе, был отлит из светлой бронзы, но от времени она потускнела и вместо того, чтобы блистать на солнце и вызывать религиозный экстаз верующих, религиозный символ производил удурчающее впечатление.
— Судя по моим расчетам, — заметил Ламас, оглядываясь кругом с любопытством и, как мне показалось, с некоторой жалостью к местным жителям, живущим в совершеннейшей глуши, вдалеке от благ цивилизации и предлагаемых ею широких возможностей, — отсюда нам следует двигаться вон туда, в ту сторону. Тогда к рассвету следующего дня мы сможем быть на границе. Вы все еще не хотите повернуть, милорд? Я настаиваю на том, что нам там делать нечего... это просто глупо — подвергать опасности вашу драгоценную жизнь в то время, как наступление новых времен...
— Нет, поворачивать мы не будем, — прервал я затянувшуюся тираду, — времена пусть наступают, а я буду наступать вместе с ними... Чем болтать, давайте-ка лучше поищем, где здесь можно остановиться на ночлег. Наверняка тут имеется постоялый двор, и мы сможем отдохнуть, набраться сил и прийти в себя после всего, что с нами произошло...
— И поесть, — заметил Кар Варнан, — а то у меня живот уже к спине прилип.
— А тебе не помешает вес скинуть, — не упустил Ламас возможности снова поддеть великана.
— А тебе набрать, — парировал Кар Варнан и ущипнул колдуна за тощее плечо, так что тот вскрикнул.
Судя по всему, их отношения понемногу налаживались: щипаться все же лучше, чем пытаться друг друга убить.
— Что-то непохоже, — проговорил я, — что здесь вообще кто-то есть...
Мы стали в нерешительности озираться. Сомнительно, чтобы здесь был постоялый двор. Улицы казались совершенно пустынными. Вокруг царила такая тишина, будто все жители в одночасье бросили дома и покинули королевство Стерпор или же умерли от какой-нибудь неведомой хвори. На ум мне немедленно пришли воспоминания о чудовищном море во времена Лихолетья. Неужто это возможно и бубонный нонгит вернулся?! Но тут же в отдалении, словно в ответ на мои мрачные мысли, послышался дикий гогот, и я немного успокоился. Кажется, здесь все же были люди. Правда, судя по смеху, не совсем нормальные...
— Вперед, — скомандовал я.
Мы двинулись дальше и тут же наткнулись на отвратительную картину. Возле церкви, уронив длинную морду в пыль, лежала дохлая лошадь и глядела в небо безразличным единственным глазом. Вонь от ее гниющего тела распространялась далеко вокруг.
— Странно как, — сказал Ламас, — даже в Стерпоре, если лошадь сдохнет посреди дороги, ее обязательно уберут, отвезут в мясную лавку, шкурку тоже пристроят, а тут валяется прямо около церкви — и никто даже пальцем не пошевелит. А ведь пропадает добро...
— И правда, ее же можно было съесть, — Кар Варнан плотоядно улыбнулся, — пока не протухла...
— Если только она не болела какой-нибудь болезнью, — сказал я, — к тому же у тебя что-то с обонянием, Кар, уверяю тебя, она давно протухла.
— Действительно, теперь и я это чувствую, — с сожалением откликнулся Варнан, явно расстроенный, что такая груда мяса пропала впустую, в то время как у него “живот к спине прилип”.
— Вы хотите сказать, милорд, что здесь свирепствует мор? — переполошился Ламас. — О боже! — вскрикнул он и прикрыл рот ладонью. — То-то я уже чувствую, чу-у-увствую, что, кажется, у меня зачесалась левая нога — верный признак бубонного нонгита!
— И улицы пустые... — пробормотал Варнан, ухватил себя за коленную чашечку и с сомнением пощупал ее.
— Они все умерли! — с истерикой в голосе выкрикнул Ламас.
— Ладно, Ламас, успокойся, — потребовал я, — мы же ясно слышали, как кто-то смеялся. Это означает, что живые в деревне есть, к тому же они не собираются умирать, а радуются и веселятся. Сейчас мы осмотримся и решим, что дальше делать... Надо бы зайти в церковь, посмотреть, что там...
— Я в церковь не пойду, — заявил Ламас, — я, между прочим, колдун, если вы до сих пор не заметили.
— Да какой ты колдун? — сплюнул на землю Варнан. — Сколько раз нас чуть не угробил... Только вурдалаков хорошо проварил. — Он усмехнулся. — Ладно, я пойду.
Он быстро поднялся по ступеням и дернул дверь. Хрусть. Она слетела с петель и осталась у него в руках.
— Ухм, — смущенно пробормотал великан, аккуратно положил сорванную дверь на крыльцо и вошел внутрь. Отсутствовал он не больше минуты.
— Странно, — сказал он, появившись на пороге и что-то быстро пряча за пазуху, — там никого нету.
— Что, совсем никого?! — Ламас почти подпрыгнул. — Это очень дурной знак, священник, видно, тоже сдох от нонгита... вот и лошадь...
— Ты что там прячешь? — с подозрением поинтересовался я у Варнана, зная его предосудительную склонность к воровству.
Великан развел руками:
— Я?! Прячу?!
— Эй, вы что там ищете?! — раздался вдруг голос позади нас. — Там ничего нет!
Судя по всему, говоривший был весьма раздражен. Мы обернулись. Перед нами стоял священник. Собственной персоной. Должно быть, этот приход принадлежал ему, потому что он немедленно взбежал на ступени крыльца и стал скорбно разглядывать ущерб, причиненный излишками силы Кара Варнана.
— Вот негодяи, дверь с петель сорвали, — укоризненно сказал он, — ну что вам не сидится в чертовом кабаке? Опять полезли в церковь. Сколько раз вам говорить, что вы бессмертной душой рискуете. Бессмертной душой! Не надо в церковь ходить... Не надо! Сидите спокойно и накачивайтесь элем.
Он повернул к нам свирепое лицо и гадко харкнул на землю. В его внешности мне вдруг почудилось нечто необычное, словно у него было что-то не так с физиономией. Я некоторое время приглядывался к нему, но поскольку никаких особенных странностей не заметил, то решил, что мне, видно, показалось.
— Мы это, — смущенно пробормотал Кар Варнан, который всегда носил под рубашкой крестик анданской церкви, — только хотели кого-нибудь найти, поговорить...
— О чем, грешники, мы можем с вами говорить?
— У вас что, мор? Да, мор? — вылез вперед Ламас. — Где люди-то? Умерли все небось? Как эта лошадь? — Он ткнул пальцем в дохлую кобылу.
Священник посмотрел на нас с искренним удивлением.
— Так вы что же, не из этих? — спросил он. — Эк вас занесло. — Он ухмыльнулся, потер ладони, его рот растянулся в нехорошую усмешку.
— Из каких из этих? — язвительно поинтересовался я. — Мы из тех, вообще-то, самых тех что ни на есть.
— Эй, да я вас знаю, — священник ткнул в меня пальцем, — вы и точно из тех, Дарт Вейньет, Лишенный Наследства, так? Я портрет видел... Да вон же у меня и на церкви один висит, за вашу голову награда назначена — тысяча золотых. Неплохо, как я понимаю, по здешним меркам?
— Ну, да-да, это я... тысяча золотых... очень неплохо... а что случилось с деревней?
— Ах, с деревней, — священник махнул рукой, — да все прячутся просто, боятся, пойдите вон в тот дом, там — таверна, все и узнаете.
— А что мы должны узнать? — Ламас подозрительно насупил брови. — Что там такое?
— Идите, идите, — священник поднял дверь и принялся прилаживать ее на место, — и не ломайте больше церковное имущество... а не то вас Бог покарает.
— Ага, уже покарал, — проворчал Ламас, наклонился ко мне и сказал, — не нравится он мне, темнит что-то.
— Так, пошли в таверну, — беззаботно решил я, — на месте разберемся.
— Вот это по-нашему, — обрадовался Кар Варнан, — поедим, значится, и эля пропустим по глотку.
Откровенно говоря, меня занимали те же мысли.
Мы приблизились к таверне, внешне она выглядела вполне пристойно, над входом темным деревом было выложено одно только слово — “Таверна”. Я толкнул дверь, и мы вошли в питейное заведение. Внутри царила обыденная атмосфера деревенского кабака: тяжелый воздух, пропитанный парами алкоголя и табака, казалось, сгустился в небольшом помещении, звучали разговоры, горели свечи, слышался стук кружек по столам.
После нашего появления народ в таверне вдруг заметно приумолк. Сидевшие за столами забулдыги с тяжелыми, оплывшими, как восковые свечи, лицами словно по команде повернули головы в нашу сторону и мрачновато наблюдали, как мы идем к стойке. Тишина воцарилась такая, что я явственно слышал, как скрипят и прогибаются доски, когда на них тяжело ступает Кар Варнан.
— Да это же Дарт Вейньет, — прошептал кто-то.
— Ш-ш-ш, — шикнули на него, и вновь воцарилась тишина.
Ламас недоуменно озирался, он потянул меня за рукав.
— У меня дурное предчувствие, милорд, — испытывая нервное напряжение, колдун запустил пальцы в бороду и принялся там копошиться.
— Спокойнее, Ламас, — едва слышно проговорил я, — просто меня уже знают, я стал популярен в народе...
— Может быть. — Ламас немного успокоился, но бороду не оставил.
В абсолютной тишине мы приблизились к стойке. Хозяин таверны был совсем бледный и какой-то растерянный, лоб его покрывала испарина, а толстые пальцы заметно дрожали.
— Здравствуйте, милорд, — срывающимся голосом проговорил он.
Похоже было, что этот человек находится всего в одном шаге от того, чтобы упасть на пол и забиться в истерике.
— И он меня узнал, — я обернулся к Ламасу, — ну, что я говорил? Ты ведь узнал меня?
— А кто вас не знает, — хозяин вытаращился на меня и всхлипнул, — вас все знают...
Из его глаза вдруг выкатилась большая слеза и упала на стойку.
— Эй, ты чего это? — спросил Кар Варнан, заглядывая трактирщику в лицо. — Чего ревешь-то?
Тот махнул рукой в сторону зала:
— Вот пришли, пьют, а платить...
— Эй ты, собака, а ну-ка закрой пасть! — резко оборвал его какой-то крепкий малый. Он так резко поднялся из-за стола, что его стул отлетел далеко назад. — Догавкаешься, паскудина, пришибу!
— Вот видите. — Трактирщик поспешно повернулся к крепышу и сделал жест, как будто зашивает рот.
— Так-то лучше, — крепыш вразвалку направился к стойке. Судя по его походке, он был очень уверен в себе, — хотел засвидетельствовать свое почтение, милорд, — самодовольный тип приложил руку к груди, — я, да и все мои ребята ваши самые ярые сторонники...
— Вот как, рад слышать, — откликнулся я, — а что, эти люди все с тобой? — Я обвел зал указательным пальцем.
— Ну да, я — их главарь, мы в некотором роде банда, а меня зовут Куилти, может, слышали?
— Никогда, — признался я. Куилти заметно расстроился.
— Как же так? — спросил он. — А я вот о вас много чего слышал. Вы вроде как тоже грабежом промышляли...
— Слухи иногда бывают правдивы, а иногда обманчивы, — уклончиво ответил я — мне не очень-то хотелось вспоминать о прошлом, из-за которого я заслужил прозвище Король оборванцев. Пределы побери, это досадное прозвище преследовало меня и по сию пору! Хотя иногда, как показывает практика, даже дурная слава оказывается полезной. Она, например, расположила ко мне одноглазого Ревву, да и этих разбойников, похоже, тоже...
Куилти мой противоречивый ответ вполне устроил.
— В вашем-то случае скорее правдивы, а, милорд? — И он подмигнул мне серым глазом, ощерив в улыбке неровные зубы. — Пришли выпить эля?
— И перекусить, — сказал ему Кар Варнан.
— Понятно, понятно, — главарь разбойников сделал шаг назад, — не буду мешать.
— А ты и не мешаешь, — нагло заявил Варнан, но Куилти только покивал.
— Дай нам светлого эля, — попросил я трактирщика. Дрожащими руками он принялся цедить эль, еле слышно причитая.
— Как он? Хороший? — спросил Варнан.
— Очень, — ответил тот.
— Да что же ты, собака, врешь людям?! — Куилти снова приблизился и резко хлопнул по стойке кулаком. — Моча свинога — его пиво, как есть моча, если бы не жизненная необходимость, никогда бы его не пил.
— Вот и не пейте! — неожиданно выкрикнул трактирщик, сильно побагровев лицом.
— Чего сказал?! — взревел Куилти, он выбросил вперед руку и ухватил хозяина за шиворот. — Я вот сейчас тебе все кости пересчитаю.
— Простите, простите, — завизжал несчастный, выронив от страха почти полную кружку с элем. Упав на пол, она вдребезги разбилась.
— Эй, — Кар Варнан взял главаря разбойников за предплечье, — это была моя!
Куилти мгновенно отпустил трактирщика, внимательно посмотрел в лицо великана, а потом проворчал сквозь зубы:
— Ладно, ладно тебе, он сейчас еще нальет...
Три кружки были выставлены наконец на стойку. Главарь сделал жест, и для нас освободили один из столов, мы с комфортом разместились за ним и принялись цедить эль.
— Эй, хозяин, — крикнул Кар Варнан, — притащи пожрать чего-нибудь, что ли?
— Сей момент, — откликнулся тот. Великан потер ладони:
— Сейчас покушаем...
Между тем в заведении по-прежнему царила зловещая тишина и чувствовалось сильное напряжение, настроение присутствующих, как мне показалось, не отличалось особенным дружелюбием. Я огляделся, но поскольку никто из разбойников не двигался с места и, похоже, не собирался на нас нападать, я пожал плечами и решил не придавать значения странному поведению присутствующих.
Мы продолжили дегустацию светлого эля. К моему удовлетворению, он оказался вовсе не так плох, как описывал главарь разбойников — с мочой свинога эль не имел ничего общего. Впрочем, главарю было виднее — может, ему было с чем сравнивать, я лично мочу никогда не пробовал. Содержимое кружек отправилось туда, где ему и положено было быть. В тот момент, когда Ламас сделал последний глоток и принялся вытирать бороду, Куилти внезапно оказался рядом, его лицо выражало искреннюю радость.
— Попили эля? — Главарь разбойников хлопнул себя по ляжкам. — Ну, вот и славно. Давайте к делу, милорд. Надеюсь, вы понимаете, что мы — люди бедные?
— В глаза не бросается, — заметил я.
— И тем не менее — главарь заискивающе улыбнулся, — мы, конечно, ваши самые ярые сторонники, я уже говорил, но... вынуждены будем поступить с вами нехорошо. Тысяча золотых — это много, даже очень много. Ведь вы же понимаете, что такие деньги на дороге не валяются... Вот мы сидим тут, пьем, так сказать, и вдруг в таверну входят тысяча золотых, сами. Понимаете, о чем я?
Напряжение усилилось, тишина стала такой тягостной, что мне показалось, будто она ощутимо давит на уши.
— Кажется, я тебя понял! — вдруг рявкнул Кар Варнан, он резко вскочил и опустил пудовый кулак на голову Куилти. Шея главаря сразу стала намного короче, а лицо приобрело фиолетовый оттенок. Он попытался что-то сказать, но не смог, сцепил руки на горле и медленно осел на пол. Сомнений в его смерти не возникло, кажется, ни у кого. Разбойники повскакали с мест, выхватывая ножи, мечи и кривые сабли.
— Ох ты господи, — запричитал Ламас, — ну я так и знал, просто так и знал, что обязательно вот так вот выйдет! Что за напасть! Куда ни придем, везде одно и то же...
Недолго думая — размышлять было некогда, — я выхватил Мордур и запрыгнул на стол. Отбив несколько выпадов, нацеленных мне куда-то в область паха — что делают, мерзавцы! — я перешел в наступление, ударил ногой кого-то по чрезвычайно твердому лицу и, спрыгнув на пол, стал атаковать врагов по всем правилам фехтовальной науки боя с десятком и более противников. На меня сыпались уколы и хлесткие выпады, но я ловко отводил их и, заметив малейшую брешь в защите, немедленно направлял туда клинок, чтобы он мог впиться в неприятельское тело. Мордур мгновенно окрасился кровью. Я действовал уверенно и ловко, и все же их было слишком много — меня зацепили. Чей-то ловкий меч царапнул ногу над коленом, но уже в следующее мгновение его владелец был мертв. Я рассек ему горло, и он исчез под ногами напирающих на меня врагов.
Кару Варнану было сложно развернуться в маленьком помещении, он никак не мог выбрать момент и извлечь из заплечных ножен двуручный меч, а потому ему приходилось действовать в основном кулаками, уворачиваться от острых лезвий, а некоторые отбивать руками. Вскоре рукава его рубашки превратились в изрезанные, сочившиеся кровью лохмотья. Он разбежался, перепрыгнул через стойку, сбил с ног завопившего от страха трактирщика, ударил в пах кулаком одного слишком ретивого разбойника и наконец вырвал меч из заплечных ножен. После этого дела у него пошли на лад. Варнан организовал оборону за стойкой, время от времени наступая на руки ползающему под ногами трактирщику, он принялся крушить мечом всех, кто пытался к нему подобраться...
Ламас после вероломного нападения разбойников произнес какое-то заклятие, некоторое время он с криками бегал по залу и прятался под столы, откуда его немедленно извлекали и пытались убить. Впрочем, сделать это было довольно сложно: мечи отскакивали от его одежды, как мячики, только снопы разноцветных искр говорили о том, что лезвия наталкиваются на что-то твердое. Потом Ламасу вновь удавалось вывернуться, и он несся к следующему столу, под который нырял ловко, словно подкоряжная нерпа. В конце концов его схватили и, поскольку он был неуязвим для холодного оружия, подняли на руки, дружно раскачали и швырнули об стену. Ламас врезался в твердое дерево, охнул и медленно сполз на пол. Разбойники принялись радостно кричать. В это мгновение рука колдуна принялась шарить по полу, заставив их замолчать, потом пальцы наткнулись на оброненный неподалеку посох и поспешно схватили его. Ламас с трудом, издавая старческое кряхтенье, поднялся на ноги и развернулся к обидчикам. Разбойники смотрели на него с нескрываемым изумлением — они-то предполагали, что покончили со странным стариком навсегда.
— Ну, все, вы мне надоели! — свирепо сказал Ламас. Он схватил посох за основание и принялся раскручивать его над головой все быстрее и быстрее, потом проговорил слова заклятия, и глаза его вдруг полыхнули огнем, злоумышленники в страхе отшатнулись. В воздухе сразу нехорошо запахло, а сучковатая палка в руках колдуна вдруг превратилась в нечто необычное — она уже не просто вращалась над его головой, а описывала круги и овалы вокруг Ламаса все быстрее и быстрее, пока не сделалась почти невидимой. Со стороны могло показаться, что колдун неожиданно превратился в лучшего мастера боя на посохах в Белирии.
Разбойники не двигались с места, пока Ламас не скакнул к первому попавшемуся на пути разбойнику и не опустил оружие ему на голову. Несчастный отлетел, словно его ударил не старик с палкой в руке, а гигантский монстр с дубиной. Его тело сшибло несколько столов и десяток стульев и осталось лежать возле дальней стены. А посох, совершив первое убийство, завертелся с удвоенной энергией. Ламас принялся раздавать удары направо и налево, отправляя попавших под горячую руку в мутное бессознательное небытие. Разбойники, которые сначала с большим энтузиазмом пытались убить колдуна, теперь разбегались от него в страхе. Ламас метался по залу таверны, как вихрь, сбивая по пути столы и стулья. Он выбивал из рук мечи, ножи и сабли, лупил посохом по всему, что движется, от него в разные стороны летели брызги пота, а длинная борода взлохматилась и устрашающе топорщилась впереди. Опустошительным ураганом колдун носился по залу, оставляя позади распластанных разбойников, избитых и стонущих. Он совершенно переломил ход битвы, оттеснил врагов сначала от меня, а потом от Варнана, колдун дубасил всех и каждого, он согнал уцелевших в угол, где они сгрудились в последнем порыве спастись от вездесущей сучковатой палки и отчаянно кричали, умоляя о пощаде. Только тут Ламас остановился, ткнул посохом в пол, качнулся и внезапно рухнул назад, так что я едва успел подхватить его.
— Пощадите, демоны, — проорал нестройный хор голосов, кто-то всхлипнул: — я больше так не буду...
— Не думаю, — сердито проговорил Ламас, когда я вернул ему вертикальное положение. Он с трудом дышал, лицо его стало серым, глаза время от времени закатывались, колдун морщил лоб и бил себя в грудь, сипло кашляя, — на... кх... кх... кх... наверное, мы никого не пощадим...
Несмотря на то что Ламас едва держался на ногах от усталости, разбойники глядели на него с неприкрытым ужасом, каждый жест колдуна они встречали нервными выкриками — оцасались, наверное, что он снова возьмется за посох и примется колотить их по головам и прочим уязвимым частям тела. Ламас силился сказать что-то еще, но ему явно не хватало воздуха и сил. Тогда я решил выступить вместо него.
— Ваша банда, — проговорил я, — отныне считается распущенной, можете отправляться по домам. И расскажите всем, что Дарт Вейньет был с вами милостив, а ведь мог и убить...
Разбойники закивали с пониманием дела, но смотрели не на меня, а все больше на Ламаса.
— А теперь забирайте эту шваль, — я показал на толпу избитых и покалеченных разбойников, — и вон отсюда, чтобы в этой деревне я вас больше никогда не видел...
Разбойники не шевелились.
— Пусть он скажет, — слабым голосом наконец проговорил один из них.
Ламас едва слышно ударил посохом об пол, и они поспешно ринулись выносить раненых и убитых. Поскольку разбойники очень спешили, они, не церемонясь, довольно грубо выбрасывали своих товарищей по ремеслу в окна и дверь. Уцелевшие сбивали друг друга с ног, стараясь поскорее покончить с порученным им делом и выбраться наконец из этого страшного места, где седобородый старик может заколотить всех и каждого до смерти.
Когда таверна опустела, я услышал слабые всхлипывания хозяина заведения за стойкой: он, потирая отдавленные Каром Варнаном кисти рук, достал из-за стойки счеты и приступил к анализу нанесенного бойней ущерба.
— Ну, ты даешь, Ламас, — сказал Варнан, — не ожидал от тебя такой прыти, да тебя даже видно не было.
— Вообще-то он должен был без меня летать, — проговорил Ламас сдавленным голосом, — положите меня на пол, я сейчас умру.
— Рановато умирать, — заметил я, помогая ему улечься на забрызганные кровью доски, — ты мне еще пригодишься.
— А может, оно и к лучшему, если он того, крякнет, а, милорд? — приблизился к нам Кар Варнан. — Никогда не знаешь, что он в следующий раз сделает. Мы уже сколько раз на волосок от гибели были. А тут вот он сам себя угробил.
— Может, тебе лучше помолчать? Это он нас из беды выручил! — свирепо рявкнул я.
— А я что? Я ничего и не говорю, — сказал Варнан, — просто предположение высказал...
— Эй ты, — крикнул я трактирщику, — тащи эля, у нас тут со стариком плохо, сейчас дадим ему живительной влаги — и он придет в себя.
Всхлипы смолкли, трактирщик прекратил подсчет убытков и поднял голову — на одутловатой физиономии наливался черным крупный фингал.
— Я сейчас, — засуетился он и принялся цедить эль в чудом уцелевшую кружку, — сейчас, сейчас, подождите, сию минуту...
Я привалил колдуна к ножке стола и вложил ему в руку кружку с живительной влагой.
— Пей, Ламас, скоро тебе станет легче.
— Вы думаете, милорд? — едва шевеля губами, спросил он.
— Уверен!
Ему полегчало только после второй — на бледном лбу проступили красные пятна, нос стал сизым, а глазки сощурились в улыбке.
— Тащи третью, — сказал он трактирщику, — я сегодня герой.
— Герой, герой, — успокоил я его, — твое колдовство очень помогло нам, Ламас, я должен поблагодарить тебя.
— Милорд, милорд, — зашептал трактирщик после того, как лечение Ламаса привело к тому, что он отключился и захрапел, распластавшись на полу, — дело вовсе не в них, не в разбойниках. Тут есть кое-кто похуже разбойников, он не велел мне ничего говорить. Я давно уже был бы мертв, если бы хоть словом обмолвился, он и меня в живых оставил только потому, что ему надо, чтобы кто-то напаивал всех, кого он приводит. Ну и они мне платят за выпивку, конечно, тоже, так что я не внакладе обычно. — Тут он вспомнил безвременно почившего Куилти, помрачнел и поправился: — Обычно платят. Вот только я что думаю, милорд, сколько можно душу свою бессмертную губить, сколько мне пособничеством в душегубствах пробавляться... Нет... Не дело это. Ох, не дело. А ведь раньше, когда все живы были, по-другому мы жили совсем. Ох и по-другому... У нас и церковь была, и таверна моя нормальная, и двор постоялый.
— Что это ты такое говоришь-то? — удивился я. — Я не совсем понял.
В это мгновение на улице вдруг раздался дикий вой, потом нечеловеческий вопль, где-то в отдалении хлопнула дверь, и все внезапно смолкло.
— Что это было?! Они опять взялись за старое?! — Я извлек меч из ножен и направился к двери, но потом передумал. — Так что ты такое говорил?
Но трактирщик приложил ладонь к губам и в страхе прислушивался, не раздастся ли снова жуткий вопль.
— Что ты хотел нам сказать? — спросил я снова.
— Нет, нет, ничего, совсем ничего, — пробормотал он, — на меня просто что-то нашло, иногда, знаете ли, вот так вот в голову вступает, прямо вот сюда, и бормочу Пределы знают что, да я и сам не знаю что, — он нервно захихикал и принялся протирать пустую кружку Ламаса, руки у него заметно дрожали.
— Ладно, это твое личное дело, говорить или нет, — сказал я, — нам абсолютно все равно... Выкати-ка ты нам лучше бочку светлого эля за избавление родной деревни от напасти.
— Это завсегда пожалуйста, — обрадовался трактирщик, что я не придал значения его откровениям, — это мы сейчас сделаем...
* * *
Внешне он почти неотличим от человеческого создания, его выдает только мертвенная бледность кожи, хрящеватые суставы и неправильная форма лысого черепа. К тому же у него странная походка, он словно подпрыгивает, когда идет, и постоянно размахивает руками, помогая себе перемещаться в пространстве. У него глаза цвета спелого плода свидерии, правда, он может менять их по своему вкусу. Ушные раковины у него большие, а мочки провисают, левое ухо, как правило, больше правого. Нос маленький, повышенной ноздревой волосатости.
Вот все, что нам известно о повелителе вилисов. Впрочем, как вы сами можете, наверное, догадываться, описание это весьма условно, по большей части приметы эти почерпнуты из народных представлений, ведь видеть повелителя вилисов воочию еще никому не удавалось. У нас нет прямых свидетельств его существования. Но анданская церковь утверждает, что такой род нечисти непременно должен существовать... Я спрошу вас, кому как не божественным служителям, которым открывает правду сам Создатель, этого не знать?
Описание повелителя вилисов в составленной
отцом Колобородом “Азбуке бестий”
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
В ней рассказывается о языческих верованиях странного священнослужителя и его плотоядных подопечных
Мы переночевали в питейном зале таверны, — крепко накачались светлым элем и уснули прямо на полу. Так что утром у меня болели все кости. Ну и, конечно, голова. Трактирщик бормотал что-то о порче имущества и разорении и никак не желал цедить нам в кружки еще светлого эля, пока не получил от Варнана в зубы. После этого он стал гораздо покладистее, вник в нашу скорбную ситуацию и только уныло рассматривал нас единственным глазом — второй совершенно заплыл.
По правде сказать, все столы, стулья, да и стойка в нескольких местах действительно были изрублены в щепки, и я, напрягши память, смутно припомнил, что вроде бы что-то такое было. Кажется, мы с Каром Варнаном поспорили, чей меч окажется острее. А может, кто быстрее расправится с мебелью в таверне. Я вспомнил, как заношу Мордур над одним из столов и со свистом опускаю вниз. Я потряс головой, отгоняя неприятные видения. К чему мне думать о пустяках? Лучше я буду размышлять о делах государственной важности, как и подобает особе королевской крови.
Выпив эля порядком, чтобы голова не сильно гудела после вчерашнего, а совершенно успокоилась, мы покинули гостеприимное заведение. Кар Варнан продолжал бранить жадного трактирщика и разбойников, поминутно трогая порезанные руки. Он свирепо выкрикивал грязные ругательства и махал пудовыми кулаками, они со свистом рассекали воздух возле моего лица, заставляя меня время от времени замедлять шаг.
— Надо же, какие мерзавцы, — орал он и начинал передразнивать Куилти, — мы ваши самые ярые сторонники. Убить их всех мало было!
Ламас едва передвигал ноги, на него было страшно смотреть. Он плелся за нами и тихонько кряхтел с каждым новым шагом.
— Ламас, ты уверен, что можешь идти? — спросил я. — Может, нам имеет смысл задержаться в таверне на недельку?
Про себя я подумал, что идея вовсе не дурна.
— Нет, нет и нет, — ответил колдун, — надо двигаться на юг... — и застонал, — когда-нибудь моя магия меня прикончит...
— А ты старайся колдовать поменьше, — посоветовал Варнан, — глядишь, и мы целее будем.
Ламас недобро поглядел на великана, но ничего не ответил — наверное, действительно был не в форме.
— Вот интересно, — заметил я, — пока ты был вчера в отрубе, трактирщик что-то такое начал рассказывать. Мне кажется, он хотел нас о чем-то предупредить, а потом передумал.
— Да заговаривается он просто, — предположил Варнан, — у меня такое раньше было, когда стенобитное... — он покосился на Ламаса и решил, что дальше продолжать не стоит, иначе колдун не преминет воспользоваться историей с орудием и будет постоянно упоминать о ней по любому поводу, — ему просто по голове вчера досталось, вот и мелет невесть что.
— Возможно, и заговаривается, — заинтересованно сказал Ламас, — а давайте поинтересуемся у священника. Может, он что-нибудь знает? Заодно расскажем ему, что будущий правитель Стерпора Дарт Вейньет избавил деревню от разбойников. Пусть отче порадуется и расскажет прихожанам, все к лучшему...
В тот момент мне тоже казалось, что священник искренне обрадуется тому, что мы разогнали бандитов. А ведь слова трактирщика, произнесенные еще до начала возлияний, вполне могли натолкнуть меня на мысль, что дела в деревушке обстоят совсем иначе, чем нам представлялось...
— Да-да, — сказал я, — его рассказ будет способствовать, как ты там, помнится, выразился, моей раскрутке, вот...
Возле церкви было все так же тихо. Похоже, в деревне пока никто не верил, что господству разбойников наступил конец. Наверное, люди продолжали прятаться. Ну, ничего. Вот расскажем священнику, как мы разогнали банду негодяев, а он донесет светлую новость до всех остальных, и дела здесь пойдут на лад — тогда и петухи запоют, приветствуя случайных путников.
Дверь священник успел кое-как приладить на место. Но и не думал ее запирать. Теперь в зловещей тишине она едва слышно хлопала от ветра. Мы остановились.
— Я зайду, — сказал я, — потолкую с ним сам.
— А я тут, пожалуй, постою. — Кар Варнан выглядел крайне смущенным. Я решил, что его до сих пор заботит то, что в прошлый раз он повредил церковное имущество. Но впоследствии оказалось, что его заботит совсем иное, а именно хищение церковного имущества.
— Я тоже не пойду, — откликнулся Ламас, — негоже мне в церкви появляться. Еще Бог их анданский покарает. — Он недобро усмехнулся, как мне показалось, с изрядной язвительностью.
— Хорошо, хорошо, — я поднялся по ступеням, — вы мне и не понадобитесь...
Я открыл дверь и, стараясь не сильно шуметь — церковь все же, направился по скрипучим половицам в глубь помещения. Внутри царили полумрак и прохлада, воздух был наполнен благовониями, пахло чем-то смутно напоминающим запах волос Рошель де Зева. Словно аромат розовых лепестков витал вокруг, совершенно не сочетаясь с омерзительной вонью разложения, царившей снаружи. Я никак не мог разглядеть, где находится священник, а потому все продолжал и продолжал идти к алтарю, пока не наступил на что-то твердое. Я посмотрел вниз. Оказалось, что под ногой у меня — главная икона анданской церкви, святой Сева Стиан, весь истыканный стрелами, принимает смерть мученика. Как мог местный священнослужитель допустить, чтобы подобная реликвия валялась под ногами, словно обычный мусор? После того как я задался этим вопросом, мне вдруг стало очень не по себе. И все же я двинулся дальше. Свет, падавший из небольшого оконца под потолком, слабо освещал внутреннее пространство, из глубины церкви до меня доносились какие-то звуки, больше всего напоминавшие хлопанье в ладоши или шлепки. Доски, на которые я наступал, тихонько поскрипывали. К тому же запах благовоний в определенный момент вдруг показался мне приторным, и будто бы от него даже закружилась голова, словно он обладал одурманивающей силой. Все это создавало атмосферу вовсе не религиозности, а скорее ужаса... Я ощутил острое желание вернуться и позвать сюда Ламаса — он-то сразу сообразит, что такого странного в этой церкви и почему я вдруг ощутил страх. Но гордость не позволила мне этого сделать. Может, кликнуть священника? Но что-то говорило мне, что этого делать не следует. Я вспомнил гладкое лицо, серьезные карие глаза под кустистыми бровями, и мне снова показалось, что в облике священника было какое-то несоответствие его сану, что-то такое, чего в нем не должно было быть. Или мне это показалось? Ах да, вот что в нем было странным. Мочки его ушей, они были слишком маленькими и неестественного сливового оттенка. А за ушами будто что-то шевелилось. Или это всего лишь моя мнительность?
Испытывая смешанные чувства, я подошел к алтарю. На нем висело несколько медных амулетов, явно языческого происхождения, лежали засушенные цветы и толстый том, открытый приблизительно на середине. Увиденное вызвало у меня немалое удивление. Похоже, наш священнослужитель под вывеской анданской церкви насаждал в деревушке собственные верования. Узнай об этом представительство анданской церкви в Стерпоре, и сюда непременно прислали бы отряд стражей во главе с инквизитором. Впрочем, до чужих помешательств на религиозной почве мне не было ровным счетом никакого дела. Разве что небольшой интерес. Лишь бы эти помешательства не затрагивали мои личные интересы.
И все же священник заинтриговал меня. Я решил во что бы то ни стало обсудить с ним его позицию по отношению к официальной церкви, как только разыщу его. А я найду его непременно, даже если мне придется для этого перерыть всю церковь.
Конечно, с моей стороны было не очень хорошо вторгаться на его личную территорию, но мне было очень сложно сдержаться, потому что мною двигало здоровое любопытство. Для начала я заглянул в книгу, написана она была на каком-то странном языке. Размашистые и округлые символы не относились ни к одному из известных мне видов письменности. Наверное, носители этого языка жили очень далеко от Белирии.
На цыпочках, стараясь ступать как можно тише, я обошел алтарь и стал красться по начинавшемуся за ширмой коридору, пока отчетливо не услышал хлопки и знакомый голос, доносившийся из-за стены. Потом хлопки стихли, но голос продолжал звучать — священник с кем-то разговаривал. Может, он ведет душеспасительную беседу, а я прерву его самым бесцеремонным образом? И все же любопытство взяло верх. Доски здесь прилегали друг к другу не плотно, и, припав глазом к щели между ними, я смог различить фигуру святого отца. Он стоял совсем неподалеку и был облачен в рясу. Лицо его освещало пламя нескольких высоких черных свечей, дальше ничего не было видно.
Священник еще некоторое время говорил, а потом вдруг быстрым движением поднял рясу и обнажил волосатый зад. “Ничего себе, — подумал я, — мало того, что он язычник, он же еще и развратник каких мало”. Этот тип определенно начинал мне нравиться. Из темноты к святому отцу устремились какие-то странные создания. Они были бы похожи на людей, если бы не перемещались на четвереньках, быстро перебирая тонкими руками и ногами. Существа облепили его со всех сторон и принялись производить с ним самые развратные процедуры, какие можно было себе представить. Их было не меньше десятка. Едва различимые в темноте, они внезапно показались мне очень знакомыми. Я старался не пошевелиться, чтобы случайным звуком не выдать своего присутствия. То, что я наблюдал, уже не напоминало языческий обряд, а более всего походило на ритуал черной мессы. Хорош священник, нечего сказать! И вдруг мое сердце забилось куда учащеннее, я почувствовал, как кровь застывает в жилах, я вспомнил, где мне приходилось видеть такие движения — так карабкалась на колодец хищная вилис, та, что потом напала на мою несчастную усталую лошадь. Это были вилисы. Десяток. Не меньше. Он занимается развратом с вилисами!
— Ах, мои девочки, — бормотал священник, простирая ладони к ползающим внизу созданиям, и, запрокинув голову вверх, вдруг выпустил к потолку длинный сдвоенный язык. Некоторое время змеиный отросток подрагивал, а потом мгновенно втянулся обратно в неестественно распахнутый нечеловеческий рот.
Он поглаживал головы вилисов, а они ласкались к нему, словно собаки, облизывали оголенные ляжки, бедра и полукружия волосатых ягодиц бордовыми темными языками. Ни одной из вилисов даже в голову не пришло цапнуть его за пухлую ягодицу, а между тем — я был в этом глубоко убежден, — если бы я захотел проделать с ними нечто подобное, то они непременно откусили бы мне что-нибудь жизненно важное.
В ужасе я сделал несколько шагов назад по скрипучим доскам пола. Я ступал очень осторожно и все же ощутил, как сильно пружинят они под ногами, издавая громкие предательские звуки. Раньше я не слышал, как громогласно они отзываются на каждое мое движение, а теперь они превратились в источник постоянной опасности. Только бы они не услышали меня. Может, припустить по коридору? Но я тут же отбросил эту идею, представив, как вилисы срываются с места и мчатся за мной. Лучше отступать вот так, потихоньку. Так скорее выберешься живым из этой проклятой церкви. А там уже можно взять в охапку пострадавшего от собственного колдовства Ламаса и бежать-бежать-бежать. Я стал переставлять ноги, медленно, шаг за шагом, отступая по коридору к алтарю, словно разбитый параличом старик. А когда оказался за ширмой, развернулся и стремглав бросился бежать к выходу. Мне показалось, что сзади раздался яростный вопль сразу нескольких глоток и что-то ударилось в стену, так что вся церковь содрогнулась.
Я вылетел наружу, сорвав злополучную дверь с петель.
— Там вилисы! — заорал я, тыкая пальцем за спину. — Бежим...
— Я не смогу, — измученным голосом ответил Ламас, он сидел на земле, бессильно уронив голову.
— Варнан, хватай его, — скомандовал я, — надо немедленно убираться!
— Есть, — ответил Кар Варнан, ловко ухватил Ламаса поперек туловища, так что тот только охнул от боли и крепко вцепился в едва не погубивший его посох.
И мы помчались прочь от злополучной церкви. Бежали мы очень быстро, и все же, едва мы миновали последний дом, я услышал позади страшные вопли, обернулся на бегу и понял, что вилисы следуют за нами по пятам. Они бежали на двух ногах. Нижние их конечности словно работали сами по себе, а тело болталось из стороны в сторону вместе с безвольной головой. Руки омерзительные существа выставили перед собой и трясли ими, как тяжелобольные. Я успел заметить напряженные кисти и направленные на нас острые когти. В следующее мгновение я отвернулся и прибавил шагу, так что вскоре догнал несущегося широкими скачками Кара Варнана и даже обошел его на несколько шагов.
— Эт... эт... это кто?! — на бегу выдохнул он.
— Вилисы, — проорал я, — они людей едят!!!
Тут я понял, что теперь уже отстаю от великана — после моего сообщения он резко вырвался вперед. Ламас на его плече постанывал и охал.
— Нельзя ли бежать поаккуратнее, не прыгать так с кочки на кочку? — услышал я его сварливый голос.
Вскоре дорога пошла в гору, и я начал выдыхаться. Сказывался светлый эль, выпитый в эту ночь в таверне, он булькал в животе и заставлял сердце глухо колотиться о грудную клетку, а ноги подкашиваться. Кар Варнан впереди дышал, как загнанный свиног, я слышал, как он почти хрипит от усталости, и все же не бросает свою ношу и не останавливается. “Да за это Ламас должен ему быть по гроб жизни обязан”, — подумал я, и тут одна из вилисов прыгнула на меня и сбила с ног. Мы кубарем покатились с ней по земле, она оказалась сверху и уже собиралась впиться мне в горло, когда я отпихнул ее ногами, так что она отлетела далеко в сторону. Я вскочил на ноги и выхватил из ножен Мордур. Вилис шипела в двух шагах, она снова стояла на четвереньках, и ее угольные глазки хищно рассматривали меня. Другая замерла неподалеку, она поводила носом, чуяла добычу, но, видно, считала, что пока не время нападать — надо дать подруге возможность самостоятельно разобраться со мной. Вдалеке на дороге показались фигуры других вилисов, они стремительно приближались. Бежать было бесполезно — они напали бы со спины, поэтому я решил принять бой и дорого продать свою жизнь.
Вилис рванулась вперед неожиданно. Я отскочил, уворачиваясь от острых когтей, и резко рубанул ее по голове. Она с визгом отпрыгнула, обливаясь желтой кровью, но уже в следующее мгновение предприняла новую, более успешную атаку. Я промахнулся, и длинные когти оставили на моем плече глубокую царапину. Я взвыл от боли, скакнул к ней и пропорол худое тело насквозь, потом рванул меч вверх, расширяя рану, выдернул его и отрубил вилис голову. Ожидавшая своей очереди тварь немедленно бросилась ко мне, издав яростный визг. Меня вдруг грубо оттолкнули в сторону. Кар Варнан прыгнул вперед и разрубил вилис двуручным мечом напополам.
— Так-то, — сказал он, вставая со мной рядом в боевую стойку, — не все так страшно, правда, милорд?
— Не знаю, — честно ответил я, к нам приближались не только вилисы, но и сидящий на спинах сразу трех из них священник, чьи странные верования так поразили меня в церкви. Вид у священника был самый что ни на есть зловещий.
— О темные боги, — откуда-то сзади к нам подошел Ламас, — кажется, я знаю, кто это... Как это я сразу не догадался, когда только его увидел. Я ведь уже сталкивался с подобными существами.
— И кто же это? — поинтересовался Варнан.
— Это так называемый арвилис, хранитель гнезда, племена на Мастеровых островах зовут его тварью, сполна оценившей дар темного благодетеля вилисов Торона, — загадочно ответил Ламас.
— А-а-а, вот оно ка-а-ак, — протянул Варнан, — ну теперь ясно... что ничего не ясно!
Я, как и Кар Варнан, толком ничего не понял из слов Ламаса, но и того, что услышал, было вполне достаточно, чтобы меня охватили самые мрачные предчувствия и самые черные мысли о преследующем меня с самого рождения злом роке.
Арвилис и его подопечные тем временем приближались. Они замерли в нескольких шагах от нас, и “священник”, облаченный все в ту же рясу, спрыгнул на землю и сделал знак вилисам. Страшные создания окружили нас полукругом, а хранитель гнезда, как охарактеризовал его Ламас, вдруг подбежал к останкам убитых нами тварей, склонился над ними и принялся рыдать, оплакивая их кончину. Когда “священник” поднял лицо, его черные глаза пылали лютой ненавистью.
— Вы убили их, — сказал он.
— Мы защищались, — парировал я.
— Они же просто маленькие девочки, — проговорил он, — а вы надругались над их телами, над их сладостной плотью, вы исказили их сущность.
— Давай не будем концентрироваться на этом, — скрипучим голосом неожиданно сказал Ламас, — говори, что тебе нужно?
Арвилис бросил на него долгий испытующий взгляд исподлобья, потом отошел от убитых тварей и замер, сложив руки на груди.
— Я долго, очень долго заманивал в наше гнездо эту банду, а вы что натворили? — проворчал он, свирепо щурясь в нашу сторону. — В деревушке совсем никого не осталось. Что вы с ними сделали? Где они все?
— Мы отпустили их по домам, — ответил я, наблюдая краем глаза, как вилисы обходят нас полукругом, рассаживаются на земле и плотоядно облизывают иссиня-черные губы. Что за дурацкий вопрос: “Что ему нужно?” Хорошо известно, что нужно вилисам — пообедать нами.
— Сидеть! — прикрикнул на своих подопечных “священник” и опять обратил к нам взгляд, полный ненависти. — Очень, очень и очень я вами недоволен, ну и что мы теперь с вами делать будем, еды-то у нас с нашими девочками нет... — из его рта на мгновение появился уже знакомый мне раздвоенный язычок, который затем резво втянулся обратно, — думаю, придется нам сегодня сожрать вас. А завтра мы снова отправимся искать тех, кого вы отпустили.
— Они в разные стороны разбежались, — сообщил ему Варнан, — и, судя по тому, что я лично видел, бежали очень быстро...
— Да уж, — проговорил Ламас, — со всех ног улепетывали, — он вдруг улыбнулся, и я понял, что состояние колдуна нормализуется. Хотя перед лицом арвилиса и окруживших нас тварей улучшение его самочувствия не меняло сути.
— М-да, незадача, — проворчал арвилис, — что же это значит для вас, как вы думаете?
— Что? Есть нас будешь? — спросил Варнан.
— Нет, — “священник” усмехнулся. — Хотя позже — непременно. Но прежде всего вам придется привести ко мне новую банду.
— Это исключено, — сказал я.
— Что?! — рассердился арвилис. — Я могу покончить с вами прямо сейчас, но мне хочется, чтобы прежде вы сослужили мне службу...
— Это исключено, — повторил я, — я потомственный принц дома Вейньет, я никому не служу, обычно служат мне.
— Вот как, — он усмехнулся, — ну это мы еще посмотрим.
Арвилис сделал знак, и его “девочки” стали окружать нас, скаля острые зубы и издавая яростное шипение. Они готовились к прыжку.
— Не жалко их? — поинтересовался я. — Мы же их сейчас в капусту порубим... — В подтверждение своих слов я повел в воздухе Мордуром.
— А вы попробуйте, — усмехнулся “священник”, — справиться со всеми вам не удастся. Прощайте. Увидимся в Пределах.
— А может, — заговорил вдруг Кар Варнан, — если я верну тебе это, ты от нас отстанешь?
Он извлек из-под рубашки золотой амулет на толстой цепочке. Амулет несомненно изображал вилиса, глаза существа посверкивали двумя мелкими изумрудами, а вместо маленьких грудок неизвестный мастер вставил пару сапфиров.
— Ах ты мерзавец! — внезапно разъярился “священник” и поднял ладонь к лицу, так что ногти его стали отливать желтизной и сильно удлинились, но пальцы почему-то заметно дрожали. — А ну верни амулет Торона! Он тебе не принадлежит...
— Ты что, украл это в церкви? — спросил я.
— Ну, — Варнан помялся, — это же золото, а у нас с финансами совсем плохо. Вот я и подумал...
— Ты украл амулет Торона?! — вскричал Ламас, неожиданно рассмеялся и потер ладошки. — Тогда у нас все в порядке. Все даже очень хорошо. Зачем же было швырять его где попало? — обратился он к арвилису. — Варнан, я хочу тебя попросить об одолжении: ни в коем случае не возвращай амулет, попроси его лучше о какой-нибудь услуге.
“Священник” заскрипел зубами от злости, из его рта вырвался длинный раздвоенный язык, хлопнул владельца по левой щеке, так что на ней отчетливо проступил кровавый рубец, и через мгновение снова исчез в пасти.
— Я слышал, — сказал Ламас, — что хозяин гнезда должен выполнить любое желание обладателя амулета Торона, так?
— Непременно, — свистящим шепотом проговорил повелитель вилисов, — я непременно выполню любое его желание, а потом мои девочки разорвут вас на части. То-то будет весело. Кстати, почему бы им этого не сделать с вами двумя прямо сейчас?
— А ну не тронь их! — яростно выкрикнул Варнан.
— Это твое желание? — язвительно поинтересовался “священник”. — Или придумаешь что-нибудь еще?.. У меня мало времени! Думай быстрее! — последние слова он выкрикнул сорвавшимся голосом.
Мы сочли лучшим для себя на всякий случай отойти поближе к вороватому Варнану, у которого в нынешней ситуации были на руках все козыри. Вилисы стали приближаться. Они ползли к нам, обнажив клыки, и издавали едва различимое шипение.
— Может, моим девочкам слегка пообкусывать мяско с ваших тел, — свирепо прошипел повелитель вилисов, — только не до смерти, нас ждет еще масса свободного времени. Думаю, я буду долго развлекаться с вами. Очень долго.
— Я бы хотел... — нараспев проговорил Варнан.
— Стой, — закричал Ламас, — дай-ка я кое-что шепну тебе на ухо.
— Ну давай, — с неудовольствием выдохнул великан, — а то я тут уже придумал кое-что...
Колдун заставил Варнана наклониться и что-то быстро зашептал ему на ухо.
— Ты думаешь? — удивился великан.
— Я уверен, — твердо сказал Ламас и поглядел на него испепеляющим взглядом.
— Ну, хорошо... Я бы хотел, — повелительно проговорил Варнан, — чтобы ты убил всех этих вилисов, прямо сейчас, здесь...
— Ты что это! — вскричал “священник”. — Ты, наверное, с ума сошел! Эти вилисы — моя неотъемлемая часть. Ты хочешь, чтобы я собственными руками уничтожил родовое гнездо?
— Во-во, — сказал Варнан, — собственными руками, родовое гнездо, и побыстрее давай. А потом мы тебя отпустим. — Он повернулся и подмигнул колдуну.
— Ты забыл сказать именем Торона, — заметил Ламас, его серому лицу медленно возвращался румянец.
— Я убью тебя! — Повелитель вилисов ринулся к хитроумному колдуну, но я сделал резкий выпад, и клинок Мордура оказался возле его горла, застыл в нескольких дюймах от стремительно перемещающегося под кожей монстра кадыка.
— Делай то, что ведено, зверюга, — сказал я, — и на будущее запомни, что с потомственным принцем дома Вейньет Дартом Вейньетом лучше не связываться.
Хранитель гнезда подался назад, он весь посерел и стал уже совсем мало походить на человека. На его лбу отчетливо проступили и заколотились две коричневатых жилки, ноздри носа яростно раздувались, выпуская воздух. Он обернулся к скалящимся и ползающим рядом вилисам. В его взгляде появилось нечто похожее на обреченность.
— Именем Торона, повелеваю, — выкрикнул Варнан, — или ты убьешь их немедленно, или, мне кажется, Торон серьезно расстроится!
Хранитель гнезда вилисов поднял вверх обе руки.
— Клянусь именем Торона, давшего жизнь всему нашему роду, как только это повеление свершится, от вас ничего не останется...
— Посмотрим, посмотрим, — усмехнулся Варнан, — делай пока, делай, что велено.
Арвилис, склонив к земле голову, зашел за спину одной из вилисов, присел на корточки и погладил ее спину.
— Как же я смогу, — проговорил он, — совершить такое. Я не смогу. Не смогу.
— Сможешь, — подбодрил я его, — это очень просто, стоит только начать. Мы же сделали, — я ткнул указательным пальцем в жалкие останки.
“Священник” положил руки на голову вилиса, она даже заурчала от удовольствия, не понимая, что он намеревается с ней сделать. Арвилис резко рванул голову в сторону, послышался хруст шейных позвонков и вилис обмякла в его руках. Он уложил ее на землю и прикрыл закатившиеся глаза, слезы текли по серому лицу хранителя гнезда. Другие вилисы смотрели на необычные действия арвилиса, как мне показалось, с искренним удивлением. Хранитель гнезда вдруг поднял к небесам лицо и издал дикий, нечеловеческий крик, который длился так долго, что мне показалось, что у меня вот-вот лопнут барабанные перепонки. Потом он замолчал, повернулся к нам и прошептал:
— Будь проклят тот день, когда вы появились на пороге моей церкви, будь проклят Торон, будь прокляты вы...
— Хватит болтать, — одернул его Кар Варнан, — ты давай желание исполняй, потом будешь ругаться.
Скрежетнув зубами от злости, арвилис взялся за дело. Должно быть, власть амулета была над ним очень сильна, потому что он не смел ослушаться и действовал весьма споро, так что очень скоро все его родовое гнездо было истреблено. Вокруг на земле лежали убитые им вилисы. Арвилис убрал руки с горла последней жертвы и поднял на нас заплаканные глаза, в которых пылал огонь.
— Теперь, — сказал он, — настал час расплаты. Ваша очередь.
Убийца метнулся к Ламасу. Кар Варнан тем временем дар Торона протянул колдуну. Ламас резво перехватил амулет и повесил себе на шею, в лучах заходящего солнца ярко блеснула золотая цепочка.
— Стоп, — сказал он хранителю гнезда, — а теперь я хочу загадать желание...
“Священник” остановился как вкопанный. Такого поворота событий он не ожидал. Руки его, мгновение назад дрожавшие возле горла колдуна, медленно опустились.
— Я слушаю тебя, владелец амулета Торона, — смиренно сказал он, глядя в землю.
— Я хочу, — проговорил Ламас, — чтобы ты прямо сейчас, не переступая эту черту, — он быстро провел посохом черту между нами и хранителем гнезда, — отправился в путь. Ты должен будешь дойти до проклятых земель Кадрата, отыскать там цветок одалиписк, единственный цветок, из которого можно изготовить эликсир молодости и принести его мне... Не возвращайся, пока не найдешь этот цветок.
— Такого цветка не существует, — выдавил арвилис.
— Возможно, — качнул головой колдун, — но я все же хочу, чтобы ты все время был в поиске, и если когда-нибудь найдешь этот цветок, можешь вернуться и принести его мне...
— Обещаю, что вернусь, с цветком или без цветка, — прошипел хранитель гнезда, — я обязательно найду того, кто сможет избавить меня от этой безумной миссии, и тогда я вернусь, старик... И тогда ты пожалеешь о том, что сделал с моим родовым гнездом.
— Я передаю дар Торона будущему королю Стерпора Дарту Вейньету, — Ламас торжественно снял амулет со своей тощей шеи и отдал мне, — полагаю, у него еще будут к тебе какие-нибудь пожелания, когда ты вернешься с цветком или без цветка...
Тогда я и предположить не мог, что хранитель гнезда вилисов действительно найдет того, кто сможет избавить его от поисков несуществующего цветка, что, истощенный, но полный сил и желания мести, он вернется на белирианскую землю в самый разгар войны с Гадсмитом и что единственное желание, которое он исполнит для меня, сыграет огромную роль в дальнейшей судьбе всей Белирии...
* * *
По имеющимся у нас на сегодняшний день сведениям, в Стерпоре проживают и задействованы для различного рода нужд короля около ста пятидесяти колдунов и ведьм, а также приблизительно две сотни разного рода целителей и знахарей. Список прилагается. В него сознательно не были включены члены Ордена темных заклинателей, так как род их деятельности в гораздо меньшей степени носит магический характер. К тому же забота об их благочестии не входит в круг обязанностей вашего покорного слуги. Предполагается также, что помимо вышеперечисленных в государстве имеется некоторое количество нелегальных колдунов, преступно скрывающих свою истинную личину. Часть так называемых “нелегалов” весьма сильна и потому неуправляема. Нельзя исключать активную связь этих опасных субъектов с Нижними Пределами. Впрочем, и утверждать что-либо с абсолютной уверенностью, когда дело касается Нижних Пределов, тоже нельзя.
Из донесения Людовика Берандотта, переданного в начале
зимы начальнику королевскойстражи Зильберу Ретцу
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
В ней рассказывается о том, что не все попытки договориться приводят к положительным результатам и порой одного слова бывает достаточно, чтобы оборвать тонкую нить переговорного процесса
Покинув землю, где нам посчастливилось уничтожить гнездо вилисов, поступок, который мои пытливые историографы непременно должны внести в славную летопись великих деяний, мы отправились дальше на юг.. К вечеру мы обнаружили тенистую рощицу, где расположились на ночлег. Ужин нас ждал довольно скудный: Кар Варнан нашел возле дороги несколько грибов, да Ламас, применив магические умения, указал нам местоположение ягодной поляны. Правда, ягодки на поверку оказались ядовитыми — хорошо, что в детстве я изучал травник Ардалиона Флориста и был сведущ по поводу того, какие ягодки или грибки можно кушать, а какие нет.
После недолгой ссоры с колдуном (он упрямо кричал, что лучше знает, что можно есть, а что нет, и собирался нажраться опасных ягод) я махнул на него рукой — пусть ест, что хочет... В результате всю ночь и все утро упертый колдун просидел в кустах. Его громкое кряхтенье и отвратительные звуки, издаваемые расстроенным организмом, не давали нам уснуть, и я всерьез начал подумывать о том, чтобы выгнать колдуна из кустов на дорогу. К полудню отравившийся неожиданно пришел в норму и почувствовал себя на удивление бодро.
— Ягоды восстановили мои силы, — поделился с нами Ламас.
Я искренне удивился и поинтересовался, неужели ему понравилось ночное бдение. (Сформулировать точнее не смог бы даже Альфонс Брехкун.)
— Ничего не поделаешь, побочный эффект, — развел руками колдун. — Кстати, у многих зелий встречаются побочные эффекты. Например, известный на весь мир отвар для полетов, изобретенный Рулькером Вторым. Все считают, что он не только позволяет летать, но и совершенно безвреден для организма. А между тем Рулькер сам признался мне, что его отвар вызывает со временем повышенное оволосение ушей. Маг, который часто пользуется этим зельем, может даже оглохнуть впоследствии, настолько буйной бывает растительность...
Выслушав несколько занимательных историй о разнообразных травяных отварах и последствиях, которые может иметь их употребление, я поинтересовался:
— Если я правильно понял, теперь ты в порядке, Ламас, и мы можем двигаться дальше на юг?
— Именно так, милорд, — отвечал колдун, — я чувствую себя отдохнувшим и, более того, излечившимся от поразившей меня немощи.
Мы покинули гостеприимную рощицу и двинулись по дороге дальше на юг. Надо сказать, что затянувшееся путешествие уже порядком меня утомило. Земли Стерпора, отданные властями на поругание разноплеменной нечисти, уже не казались мне идеальным плацдармом для продвижения на восток. Если бы я только знал, что Алкес настолько запустил дела в королевстве, я бы, пожалуй, не стал предпринимать путешествие в “облегченном” составе. Возможно, имело смысл с самого начала позаботиться о нашей безопасности и взять с собой целый отряд наемников, чтобы отлично экипированные и хорошо обученные мечники рубили на куски всякую нечисть, как только она возникала на горизонте. Включая вилисов, хранителей гнезд, корявых муфлонов, вурдалаков, дроф, лиловых кровососов и всех остальных прочих, кто там еще вдруг вздумает помешать мне спасти Рошель де Зева.
Мрачно размышляя о том, что, к сожалению, далеко не все можно предусмотреть, чувствуя сильную ломоту во всем теле, я удрученно брел по пыльной дороге. А Ламасу между тем буквально на глазах становилось все лучше и лучше. Он скакал по дороге вприпрыжку, размахивал посохом и напевал какой-то кабацкий мотивчик. Борода его удивительным образом загустела и удлинилась. Похоже, ягодки действительно восстановили пошатнувшееся после битвы с разбойниками здоровье Ламаса и даже привели его в самое отличное расположение духа. Вскоре колдун загорелся желанием обсудить подвиг, который, по его мнению, совершил Кар Варнан, когда взвалил его на плечо и побежал, спасая от вилисов.
— Вот мне интересно, — размахивал Ламас руками наподобие ветряной мельницы, — будем мыслить диалектически. Ты сделал это для чего? Хотел совершить хороший поступок, чтобы потешить собственное тщеславие? Или, может быть, ты спасал меня, чтобы потом постоянно напоминать мне об этом, сделать меня заложником этой мысли?
— Да ни то ни другое, — удивился Варнан странной логике колдуна, — я просто взял тебя да и понес, ни о чем таком я и не думал.
— Ага, — немедленно сделал вывод Ламас, — значит, ты спасал меня по недомыслию, по природной тупости, так сказать, подчинившись врожденному инстинкту?
— Чего?! — обиделся Кар Варнан. — Милорд, нет, ну вы слышите, что он мне говорит, а я его еще тащил на себе... Тьфу ты. Лучше бы бросить тебя там, мерзкий старикашка, пусть бы вилисы порадовались.
— Во-о-от, — удовлетворенно протянул Ламас, — так я и знал. Ты просто не сообразил тогда, что таким образом сможешь от меня избавиться, тобою двигал инстинкт и ничего более. Такой же, как твое постоянное желание есть.
— Зачем напоминаешь?! — свирепо крикнул Кар Варнан и шумно сглотнул слюну. — Вот бы сейчас куропаточку, да на вертеле, да с яблочками, да в винном соусе, да приправленную...
— В самом деле, давайте помолчим о еде, — потребовал я, — кто знает, когда еще придется встретить живое... жилое, — поправился я, — поселение.
Дорога петляла между холмами, путников видно не было, хотя мне казалось, что на южном тракте движение должно быть весьма интенсивным — на юге Стерпор граничил с мелким, но богатым государством Кривией. Соответственно товарообмен должен был осуществляться постоянно, но действительность показывала, что купцы странным образом игнорируют юг. Может, они боятся разноплеменной нечисти или свирепствующих в этих местах разбойников, а может, находятся в плену предрассудков. Поговаривали, что Кривию назвали так за то, что все ее жители страдали врожденным косоглазием, но насколько это соответствует действительности, сказать не берусь, потому что сам никогда в Кривии не был. Сомневаюсь, чтобы целый народ вдруг поразило косоглазие, а впрочем, после того как я побывал в паучьей шкуре, у меня мало что могло вызвать удивление. Возможно, косоглазие у кривичей — результат колдовского проклятия. А может, их кривизна была следствием заразного заболевания, распространяющегося по воздуху — вроде бубонного нонгита.
— Смотрите, — внезапно крикнул Кар Варнан, — лиловые кровососы!
Я резко остановился и посмотрел вверх. Вредоносных насекомых было не меньше пятидесяти, они вились в воздухе над нашими головами. Ламас завороженно глядел вверх, посох он на всякий случай взял на изготовку. Великан вытащил из ножен меч и замер, приготовился рубить кровососов на части. Зрелище радужные насекомые представляли самое диковинное. Если бы я не знал, какую опасность они представляют, возможно, я даже получил бы некоторое удовольствие от их созерцания. Но поскольку мне было известно, что это за твари, я немедленно выхватил Мордур.
— Он уже рядом, — сказал Ламас, — кровососы предвещают его появление. Я ждал этого. О да, я этого ждал...
— Чего же тогда молчал? — Я подпрыгнул, стараясь дотянуться лезвием меча до порхающего ниже остальных кровососа, но он был еще слишком высоко.
— Главное не волноваться и держать их в поле зрения, — сказал Ламас. Он изловчился, прыгнул, сбил одно насекомое и поспешно опустил на него ступню. — Вот так, — с удовлетворением проговорил он.
Лиловые бабочки быстро снижались и вскоре оказались на расстоянии удара. Я принялся сечь их мечом и топтать ногами. То же самое делали Кар Варнан и Ламас. Мы прыгали вверх и сбивали их, сталкиваясь друг с другом, пока не догадались разойтись немного в стороны — кровососы мгновенно разделились на три группы. Тут я заметил, что меня атакует гораздо больше насекомых, нежели моих спутников. Мне приходилось размахивать Мордуром так яростно, что вскоре я совершенно взмок и выбился из сил. Между тем бабочек не становилось меньше, их поток странным образом не иссякал. Приглядевшись, я понял, что следом за первыми кровососами с неба опускаются все новые твари — их было уже около сотни, они порхали сиреневым облаком, в лучах стоящего в зените солнца маленькие крылышки переливались всеми оттенками лилового.
— Пределы их побери, он совсем рядом... — закричал Ламас и внезапно перешел на визг. — Милорд, милорд, один сел на вас!
Я повернул голову и увидел, что кровосос действительно приземлился мне на плечо. В то же мгновение колдун подскочил ко мне, сучковатая палка описала широкий полукруг и превратила мерзкую тварь в месиво, а я взвыл от боли.
— Простите, милорд, — деловито заметил Ламас, — кажется, не сломано. Характерного хруста я лично не услышал.
Стараясь не обращать внимания на ушибленное плечо и приступы жгучей ярости, я продолжил уничтожение сиреневых паразитов.
Неподалеку Кар Варнан прыгал и размахивал мечом-дубиной. Казалось, сбивание бабочек всерьез увлекло его, великан топтал насекомых ногами и рычал от напряжения.
— В тело, да?! Личинки, да?! — орал он. — Ну, я вам покажу, маленькие сволочи!
Наверное, Варнан мстил тварям за испытанный когда-то страх.
Через некоторое время я к своему ужасу понял, что теряю последние силы, а поток кровососов все продолжается, земля вокруг нас стала лиловой от их маленьких растоптанных телец, а они все сыпались и сыпались с неба. “Похоже, неизвестному чернокнижнику, насланному на нас Фаиром, все же удастся меня извести. Моим надеждам на восшествие на трон не суждено сбыться... Прости, папа, исполнение твоего плана оказалось для меня слишком тяжелым делом — я не оправдал твоего доверия...”
— Он рядом, рядом! — заорал Ламас. — Иначе такого просто не устроить! Ничего, милорд, это скоро закончится.
Из нас троих колдун оставался самым бодрым. Я ощутил, что сейчас выроню Мордур и рухну на землю, Кар Варнан обливался потом и тяжело дышал, а колдун действовал методично, почти без устали — взмах посохом, нога топчет насекомое, новый взмах... “Может, и мне надо было наесться этих удивительных ягод, которые после длительной и неприятной прочистки организма давали столько энергии? Нет уж. Пожалуй, делать этого не стоило. Кто знает, был у них один побочный эффект или, может быть, несколько?”
Поток насекомых иссяк внезапно, порхающие твари перестали сыпаться с неба, мы добили последних вившихся в воздухе кровососов, и я в изнеможении рухнул на землю среди множества растоптанных телец.
— Уфф, — сказал я, вытирая со лба пот, — вот уж не думал, что когда-нибудь придется с бабочками воевать. И что это так тяжело.
— А я предвидел такой поворот событий, — откликнулся Ламас. — Скоро будет совсем плохо, если, конечно, мы до него не доберемся первыми. У вас есть предположение, милорд, кто из ваших братьев способен договориться с опытным чернокнижником?
— Разумеется, — -сказал я, — Фаир, он и сам увлекается тайными знаниями и в помощниках имеет одного из темных заклинателей, причем довольно странного заклинателя.
— Понятно, — кивнул Ламас, — давайте-ка поскорее убираться отсюда — что-то мне не слишком здесь нравится.
— Во-во, — откликнулся Варнан, он очищал клинок от прилипших к нему лиловых крылышек, — убираться отсюда надо. Пока опять с неба какая-нибудь гадость не посыпалась. Камни, например.
Я с большой неохотой поднялся на ноги, и мы двинулись по дороге дальше на юг.
“Интересно, что еще придумает этот таинственный колдун, который следует за мной по пятам и присылает лиловых кровососов?” Мне вдруг пришло в голову, что и другие опасности, встретившиеся нам в пути, скорее всего, были следствием чьей-то темной воли. Возможно, чернокнижник, желая погубить меня, не только посылал лиловых кровососов, но и делал так, чтобы мы служили магнитом для самых опасных тварей Стерпора. Я немедленно поделился своими соображениями с Ламасом.
— Скорее всего, так оно и есть, — кивнул колдун, — я никогда не слышал о том, чтобы на кого-нибудь за столь короткое время обрушилось столько неприятностей. Похоже, что над нами довлеет проклятие. Думаю, нам надо быть впредь осторожнее и идти не туда, куда подсказывают нам наши желания, а совсем наоборот.
— Это как? — удивился Кар Варнан.
— Ну, например, — постарался объяснить Ламас, — ты хочешь переночевать в лесу, потому что там, как тебе кажется, безопаснее, чем в поле. Но... скорее всего, это внушенная мысль. Поэтому ночевать ты будешь в поле. Понятно?
— Нет, — честно ответил Варнан, — почему я должен ночевать в поле, если в лесу безопаснее?
— Потому что тебе это только кажется. Понимаешь?
— Нет. Почему мне кажется, что в лесу безопаснее, если безопаснее оказывается в поле?
— Да просто потому, что это внушенная мысль. Понял?
— Нет. Почему...
Ламас замахал на него руками:
— Все, неважно-неважно-неважно, ночуй где хочешь. Как тебе представляется правильным, потому что все, что тебе представляется, — все равно полный идиотизм. А мы будем действовать, сообразуясь с простейшей логикой.
— Я не понял... — начал Кар Варнан и резко замолчал, потому что в это мгновение произошло нечто необыкновенное.
С неба на дорогу внезапно обрушился незнакомец, он синей молнией врезался в землю и сначала обратился в нечто волнующееся и нестабильное, бормочущее непонятные слова и вполне внятные грязные ругательства, а потом нечто стало высоким молодым человеком в темных одеждах. Появление “молнии” было столь стремительным, что и я, и мои спутники невольно подались назад, а Ламас даже вскрикнул. Длинные светлые волосы незнакомца были собраны на затылке в аккуратный пучок, а острый мышиный нос, казалось, к чему-то принюхивается. Молодой человек смотрел на нас с таким видом, словно сверял размеры заранее приготовленных саванов. Я тут же сообразил, что это тот самый колдун, благодаря которому наши жизни неоднократно подвергались опасности. Мои мысли немедленно нашли подтверждение.
— Я призван остановить ваше продвижение на юг, — сказал незнакомец, — меня наняли с этой целью. И, поверьте, я легко могу ее выполнить. Но... — он выдержал короткую паузу, — конечно же мы можем договориться.
— Люблю деловых людей, — мгновенно откликнулся я.
— Моя помощь позволит вам некоторое время водить моих нанимателей за нос, они не станут обращаться к другим колдунам, пока будут уверены, что я контролирую ситуацию. Между тем я буду далеко отсюда и ничем не буду препятствовать вашему продвижению, абсолютно ничем, — сказал предприимчивый колдун. Вдруг он обернулся к Ламасу и свирепо проговорил нечто очень странное: — Не надо глушить сигнал!
— Это еще почему? — проговорил Ламас сквозь зубы, сегодня он явно был в ударе. — По-моему, это мое право.
— Я не повторяю два раза... — начал чернокнижник, но я прервал его:
— Не будем ссориться, раз у нас есть возможность договориться. Но сколько ты хочешь за свое бездействие? Дело в том, что я не готов сейчас заплатить золотом. У меня его попросту нет.
— Я могу подождать, — колдун усмехнулся, — я один из тех, кто хоть и смутно, но видит будущее, к тому же я чувствую настроения людей, а они все больше меняются... Я не возьму с вас денег... Мне будет нужен всего пустяк — ваша дочь, милорд...
— Но у меня нет дочери! — вскричал я, удивленный до глубины души.
— Я подожду, пока она появится, — откликнулся он.
— А что, если она не появится? — удивился я. — Сделка представляется мне весьма выгодной...
— Не слишком ли велика цена? — проворчал вдруг Ламас, перебивая меня. — Тебе же вовсе ничего не придется делать.
— Я не с тобой разговариваю, Лемутрок Анджей Моргенштерн Август Симеон, — резко проговорил молодой колдун...
— А следовало бы поговорить со мной. Ты нас чуть не угробил. Ведь это ты отправлял лиловых кровососов?
— Слушай ты, выживший из ума старик, — колдун едва заметно шевельнул пальцами — и Ламаса словно толкнул в грудь невидимый кулак, он отшатнулся назад, но на ногах устоял, — не вмешивайся в наш разговор, — потребовал наглец, — и я сохраню тебе жизнь. Отправлял я кровососов или нет — теперь мы говорим о другом, мы обсуждаем условия перемирия и сотрудничества, неужели это не ясно?
— С тобой можно договориться? — усмехнулся Ламас. — Мне слишком хорошо известна цена этих договоров. Назови свое имя, — потребовал он.
— Меня называют Кевлар Чернокнижник, — немедленно откликнулся колдун, — если бы будущее не показало мне некоторые возможности развития событий, я бы никогда не пошел на заключение сделки, но я видел что-то, к тому же ваша дочь, милорд, очень нужна мне.
Я задумался ненадолго, потом усмехнулся и покачал головой:
— Золото тебе не нужно, ты хочешь только мою дочь... Нет, дочь я отдать не могу. Как же я без моей кровиночки, — и я захохотал, думая, что удачно пошутил.
“Если ему нужна еще не рожденная дочь, то сделка более чем выгодная — кто знает, что произойдет с Кевларом к тому времени, когда у меня родится дочь? Может, он уже бесславно сгинет, а может, я буду к тому времени могущественным монархом, прикажу высечь нахального колдуна и отправить на рудники? Да и родится ли у меня когда-нибудь дочь? Возможно, у меня никогда и не будет дочери”.
Так я размышлял, все больше склоняясь к мысли, что дочь, пожалуй, чернокнижнику можно было бы пообещать. В то время молодой колдун внезапно взвился в воздух, развел ладони на ширину плеч и принялся вращаться. Его тело бешено раскручивалось, оно ходило ходуном, руки мелькали едва заметными мельничными лопастями. Вскоре послышался свист.
“Выходит, несмотря на возможности ясновидения, шутку он мою не оценил”, — пронеслось у меня в голове.
— Ого, — сказал Ламас, — здорово у него этот фокус выходит...
Свист все усиливался, и вскоре мне пришлось зажать уши. Завороженный диковинным зрелищем и несколько оглохший, я только тут услышал, что Ламас уже не первый раз кричит:
— На землю, быстро на землю!
Русоволосый колдун вдруг стал превращаться в блестящий ледяной шар, от него исходил все больший холод, а потом произошло нечто необычное и меня сбило с ног. В последнее мгновение я успел рассмотреть, как шар разбивается на тысячи ледяных осколков и все они устремляются к нам. Потом что-то глухо стукнуло и Кевлар Чернокнижник завизжал.
Я приподнял голову и увидел, что предприимчивый колдун лежит на земле в неестественной позе, рот его перекошен и перепачкан слюной, а руки выгнуты и торчат вверх, словно две сухие рогатины, воткнутые в сырую землю, чтобы по ним забирался вьюнок. Ламас держал ступню на горле поверженного противника, его густые брови и борода топорщились, а глаза пылали яростью.
— Вы едва не лишились жизни, милорд, — прошипел Ламас, — если бы я не сшиб вас обоих с ног, и вы и Кар уже были бы мертвы. Где ваше благоразумие? Это же чернокнижник. Он шуток не понимает. Тем более что его сканирующий сигнал мне удалось заглушить.
Варнан поднялся на ноги и принялся трясти ушибленной головой.
— Ты что, хочешь сказать, что это ты нас так приложил?
— И этим спас вам жизнь, — свирепо проговорил Ламас, — поглядите-ка на это ледяное чудище, вздумал кидаться водяными знаками... Да я изучал защиту от них еще в младенчестве... Меня этим не возьмешь. Пусть теперь скрюченный поваляется. Будет знать.
— А как он тебя назвал? — удивленно спросил Варнан. — Что-то такое длинное, и не запомнишь...
— Лемутрок Анджей Моргенштерн Август Симеон, — без запинок произнес колдун, — это мое настоящее имя, сокращенно — Ламас. Меня многие в нашем мире знают... Правда, эти многие считают, что я давно уже не тот. В чем-то они, безусловно, правы, впрочем, Ламас еще их всех заткнет за пояс. — Он высоко задрал длинный нос — победа над Кевларом Чернокнижником внушила ему гордость и уверенность в собственных силах.
— А чего он, собственно, завелся? — спросил я и принялся отряхивать от пыли порядком загрязнившуюся после взрыва одежду.
— Вы же ясно слышали, Кевлар Чернокнижник — один из тех, кто может видеть будущее, а это значит, что у вас, милорд, непременно будет дочь. Если, конечно, он не обманул вас. Может быть, он ведет какую-нибудь двойную, или там тройную, или даже четверную... — Ламас явно увлекся, потом спохватился и продолжил: — игру. И если им удастся заполучить вашу дочь, силы, направленные против вас, смогут использовать ее как козырь. Кевлар видит далеко вперед, он надеется поживиться за ваш счет. Я несколько смешал его планы, когда лишил его возможности продолжать разговор, предвидя каждый следующий шаг. Тут вы пошутили нехорошо, ну и он, конечно, психанул... Характера очень свирепого, — усмехнулся Ламас.
— У меня будет дочь, — я улыбнулся, — ну что же, он принес мне благую весть, раз так — отпусти-ка его.
— Я тоже иногда могу видеть будущее, — с тревогой в голосе заметил Ламас, — и пусть этот дар не такой мощный, как у этой сволочи, но что-то мне подсказывает, милорд, что отпускать его не следует...
— Ну, это я сам как-нибудь решу, — напустив на себя сердитый вид, сказал я, — отпусти его, Ламас, мы дадим ему шанс выбрать нужную сторону, кто знает, быть может, он окажется достаточно мудрым и, в конце концов, сам присоединится к нам.
Если бы я знал тогда, как сильно ошибаюсь насчет Кевлара Чернокнижника, сколько горя он принесет не только мне, но и моей возлюбленной Рошель де Зева, которая к тому времени еще не успела стать моей королевой, то я не стал бы проявлять великодушие, а немедленно раздавил бы гадину подошвой сапога, втоптал бы его жалкие останки в землю и даже тогда бы не успокоился, а продолжил прыгать на них. Но, к сожалению, будущее бывает ведомо только избранным, а избирают темные боги порой не самых лучших. Иногда жребий падает на столь подлых и низких, как Кевлар Чернокнижник. Ламас был прав, когда предлагал расправиться с ним немедленно, но я был самонадеян и не прислушался к его словам. В то время мне казалось, что я всегда знаю, что делаю, и даже если я совершал какую-нибудь ошибку, то упорно не желал ее признавать, а говорил, что так и нужно было поступить. Фамильное упрямство передалось мне сполна, оно вошло в мою кровь, жило во мне и часто заставляло принимать необдуманные решения.
— Боюсь, что вы заблуждаетесь на его счет, милорд, — покачал головой Ламас, — я хорошо знаю такую породу, он ни перед чем не остановится, чтобы заполучить вашу дочь, к тому же он должен выполнить приказ и никогда не отступится от его выполнения. Все, что мы здесь слышали, — просто уловки. Скорее всего, это часть дьявольского плана, связующего прошлое и будущее нитью. Он просто пытается внушить вам определенную мысль, осознавая, что это знание изменит ваше будущее. Например, узнав, что у вас с Рошель де Зева будет дочь, вы поневоле начинаете смотреть на нее как на будущую королеву... А вдруг все это подстроено?
— А ну, отпусти его, Ламас, — свирепо проговорил я, — ты все не можешь оставить надежду, что я брошу Рошель и не поеду на юг.
— Это просто неумный шаг, там нас ожидает ловушка...
— Ламас!
Колдун нехотя убрал ступню от горла чернокнижника и отошел в сторону, напряженно рассматривая своего поверженного врага. Провидец заскрипел сведенными суставами и приподнялся, он тяжело дышал, на лбу его выступила испарина, так сложно было ему привести вывернутые конечности в прежнее гибкое состояние, и все же в крысиных чертах лица постепенно вновь проявилась надменность.
— Ты помог мне, а я помогу тебе, — сказал Кевлар, — договориться мы еще успеем, отправляйся сейчас по этой дороге.
— Ну что ж, спасибо, — ответил я, — именно так мы и сделаем. Кстати, не желаешь ли поступить ко мне на службу?
Ламас демонстративно фыркнул.
— Нет, — сказал Кевлар, — я уже помог тебе тем, что рассказал. Теперь мы в расчете, так что не жди от меня слишком многого. Мы еще встретимся с тобой, милорд, и намного раньше, чем ты можешь себе вообразить.
— Да? — заинтересовался я. Кевлар кивнул:
— Засим я удаляюсь.
Он бросил яростный взгляд на Ламаса и стал медленно подниматься в воздух, похрустывая время от времени сведенными конечностями. Чернокнижник поплыл куда-то на север, наверное, после перенесенного унижения ему хотелось спокойно парить в тишине, потихоньку перемещаться под облаками, предаваясь тихим мыслям. Но Ламас прервал его спокойный полет, он резко швырнул кроваво-красную стрелу из сведенных ладоней. Она со свистом пронеслась по воздуху и угодила точно в Кевлара, тот резко дернулся всем телом и, оставляя за собой дымный след, быстро понесся к земле, взмахивая руками, словно крыльями, и рухнул где-то за холмами.
— Подбил, подбил, — радостно закричал Ламас, но, увидев мой гневный взгляд, мгновенно осекся, — э-э-э, — сказал он, — ну, так получилось...
— Какой же он провидец, — поинтересовался Варнан, — если не мог предвидеть, что ты швырнешь в него огненной стрелкой?
— Так я же слегка приглушил его возможности, — скромно потупившись, заметил Ламас, — разумеется, на короткое время.
— Ты только что уничтожил нашего союзника! — крикнул я, схватив колдуна за костлявое плечо.
Осторожно высвободившись, Ламас покачал головой:
— Боюсь, вы сильно заблуждаетесь, милорд, насчет его лояльности, и потом, кто сказал, что я его уничтожил... Кевлар — живучая тварь. Я его просто немного потрепал.
— Ладно, мы поговорим о твоем своеволии позже, — сказал я, — а пока — вперед, идем по тому пути, что нам указал Кевлар.
— Вы делаете серьезную ошибку, — запротестовал Ламас.
— Поглядим. — Я посмотрел на него исподлобья, резко дернул серьгу, и он разумно решил, что со мной лучше прекратить всякие споры до тех пор, пока не уляжется гнев. В гневе я, как и все великие монархи со времен сотворения мира, был поистине страшен.
* * *
И тогда наш пресветлый король, да осветит как-нибудь славный лик его безмерная радость — можно даже совсем без повода, поднял вверх ладонь и вскричал почти фальцетом: “Да убоятся меня твари водные и твари огненные, твари воздушные и твари земляные!” И пошла тогда волна по земле, и забурлила земля, и вышли на поверхность твари земляные и поклонились они пресветлому королю нашему в пояс и сказали, дрожа от ужаса: “Да убоялись мы тебя, страшный человечище, теперь ты наш правитель на веки вечные, и будем мы служить тебе верою и правдою, и будем мы выполнять все твои приказания, пусть даже и самые идиотские, и будем мы плотью твоей и кровью твоей, и станем народом твоим. Правь нами вечно на земле и под нею особенно”. И обрадовался тогда пресветлый король наш и сказал земляным тварям в ответ: “Так-то, знай наших!”
Из записок летописца Варравы,
год 1455 со дня окончания Лихолетья
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
В ней рассказывается о веселых шалунах, которые любят зарывать путников в землю
Следуя указаниям Кевлара, мы некоторое время двигались на юго-восток по почти незаметной тропе и пока она окончательно не затерялась в буйной траве, мы не выбрались в необъятную степь. Несмотря на яростные протесты Ламаса, которому отсутствие следов пребывания человека показалось очень дурным предзнаменованием, мы продолжили наше путешествие в направлении, указанном Кевларом, тем более что, несмотря на небольшую корректировку курса, мы все же двигались к южным границам Стерпора. Так мы шли довольно долго, травы становилось все меньше и меньше, мы словно вторглись на территорию пастбища диких кочующих свиногов. Пожухлые кустики росли в этих местах вразнобой, земля все больше становилась обнаженной, потом всякая растительность и вовсе пропала.
Ламас несколько портил мне жизнь бесконечными причитаниями, но в целом путешествие наше по пастбищу проходило вполне гладко, без происшествий, когда вдруг... Варнан громко вскрикнул и провалился в землю по колено.
— Ну вот, — проворчал он, с трудом выбираясь, — кажется, я ногу вывихнул.
Я хотел подойти к нему, чтобы помочь, споткнулся о ком земли и вдруг понял, что вся земля вокруг так изрыта, будто тут поработал целый дивизион кротов. На пастбище кочующих свиногов это похоже уже не было. Вокруг нас повсюду виднелись небольшие норки, на много миль далеко вперед простиралось поле, более всего напоминающее пашню, лишенное какой-либо растительности — травы или деревьев. Несколько иссушенных ярким солнцем стволов лежали неподалеку. Я приблизился, осторожно ступая по разрыхленной земле, и разглядел, что кора со стволов содрана и на них повсеместно видны следы маленьких зубов, словно поработала команда грызунов.
Ламас коснулся ствола, присел на корточки, принюхался и недобро усмехнулся.
— Норный народец, — сварливо сказал он, — что я говорил, этому Кевлару нельзя доверять.
— Ну, норный народец, — я недоуменно пожал плечами, — а чем он нам угрожает, у нас, кажется, нет с собой домов, которые можно разрушить...
— Домов нет, — согласился Ламас, — зато норный народец сильно замедлит наше продвижение на юг. Только поглядите, милорд, земля здесь так изрыта, что можно провалиться в нее по пояс и, уверяю вас, можно угодить и в куда более серьезную яму, из которой потом до-о-олго придется выбираться, так что нам следует идти теперь очень осторожно, все время прощупывая землю, — он поднял вверх посох, — пойдем цепочкой, один за другим.
Я поглядел на Кара Варнана. Великан присел на ствол дерева, он морщился и ощупывал лодыжку.
— Да, — признался я, — должно быть, ты был прав, нам не следовало доверять Кевлару...
— А еще нам не следовало его отпускать, — проворчал Ламас, — провидцев лучше уничтожать на месте, как, впрочем, и темных заклинателей... чур меня... чур... — Он принялся плеваться вокруг, так что все кругом зашипело от его едкой слюны.
— Так ты же его сбил на лету, — напомнил я.
— Это для него так, игрушки, — махнул Ламас рукой, — бы-ы-ыстро оправится. Говорю же, живучая тварь.
— Кар, — обратился я к великану, — ты сможешь идти?
— Куда же я денусь. Правда, торопиться не стоит. Пойдем потихоньку.
— А у нас и не получится торопиться, — успокоил его Ламас, — я вот думаю, может, имеет смысл вернуться тем же путем, что мы сюда пришли, и по дороге пойти.
— Вряд ли это имеет смысл, — я покачал головой, — мы и так движемся вперед недостаточно быстро, давай-ка лучше встанем в цепочку, как ты советуешь, и пойдем через эту чертову пашню.
— Хорошо, — сказал Ламас и ткнул посохом в землю.
В то же мгновение его сучковатая палка провалилась почти наполовину. Ламас крякнул от досады и принялся тянуть ее на себя.
— Могу поклясться, — лицо колдуна от усилий приобрело оттенок спелой сливы, — там кто-то держит мой волшебный посох. Похоже, отобрать хочет.
— Чего?! — удивился Варнан. Он вскочил на ноги и поспешил колдуну на помощь. Вместе они принялись изо всех сил тянуть посох, но он не поддавался, а потом дюйм за дюймом стал уползать под землю.
— Так не пойдет! — взревел Варнан и принялся клонить посох влево. — Сейчас раскачаем и вытащим.
Посох вдруг резко дернулся, вырвался из рук великана и стремительно исчез под землей. Ламас издал сдавленный крик.
— Я так и знал! — гаркнул он и в приступе отчаяния дернул себя за бороду.
В это мгновение я увидел, как в нескольких шагах от нас из земли появилась маленькая темная головка с плоским носиком и бусинками хитрых глазок. Она сверкнула на меня черными зрачками и мгновенно скрылась в земле.
— Ламас, — вскричал я, — мне кажется, я только что видел норного жителя, он показал из норки свою голову!
— Значит, это они стащили мой посох, — с неудовольствием заметил Ламас. — Кевлар знал, куда нас послать. Теперь настраивайтесь на худшее, милорд, скоро они начнут шалить. А предметом их шалостей станем мы.
— Как это? — удивился я.
— А вот так. В местах своих поселений они развлекаются как могут. Это вам не жалкие норные мигранты, которых за хулиганство выкидывают из больших городов, это свободолюбивый народ, представляющий ужасающую разрушительную силу...
— И как мы можем избежать опасности? — спросил я, будучи после откровений колдуна совсем не уверен, что шалости норного народца окажутся безобидными.
— Ума не приложу, — ответил Ламас, — не нужно было слушать Кевлара.
— Это я уже понял, — рассердился я, — что ты все Кевлар да Кевлар, найди лучше выход из этого положения, а не то я решу, что ты недостоин жалованья в двести золотых.
— Не очень-то это честно с вашей стороны, милорд, — протянул Ламас, — но я не придам значения этим словам, думаю, они были сказаны сгоряча и я, несмотря на всю вашу горячность, все равно буду служить вам верой и правдой.
— Так ты вытащишь нас отсюда? — дернул Кар Варнан его за рукав. — Или болтать будешь?
— А почему, собственно, я? — насупился Ламас. — Может, лучше ты нас вытащишь? Я вас сюда не заводил. Наоборот, предупреждал, что ходить сюда не надо.
— Ты нас зато к вурдалакам заводил, — сказал Кар Варнан, — что тоже было совсем невесело.
— Теперь будем мне это припоминать до скончания века, — расстроился колдун, — давайте, давайте, вносите диссонанс в тонкую душу, кромсайте мое сердце на части. Мне казалось, что мы давно забыли об этом досадном происшествии. Тем более что и завел вас в болото вовсе не я, а злая воля Кевлара...
Тут я заметил, что на обглоданном древесном стволе неподалеку от нас сидят два маленьких черных человечка, один из них с увлечением ковыряет в носу, а другой скалит редкие белые зубки. Оба рассматривали нас очень внимательно и, казалось, искренне радовались завязавшемуся между нами спору. Я показал на них пальцем, и Ламас поспешно обернулся.
— Здрась, — звонко проговорил один из человечков.
— Ты хотел, наверное, сказать “здрасте”, — поправил его Ламас.
— Не-а, — человечек радостно захихикал, — когда я хочу сказать “здрасте”, я говорю “здрасте”, а сейчас я просто хотел сказать “здрась”.
Оба стали заливаться звонкими бубенчиками, толкая друг друга в бока и укатываясь так, словно перед ними был не потомственный принц Вейньет в сопровождении своих ближайших сподвижников, а странствующие комедианты.
— Чего смешного? — угрюмо спросил Кар Варнан.
— Ты смешной, — ответил человечек, и они снова захихикали, только теперь им вторил целый хор бубенчиков.
Я поспешно обернулся и увидел, что нас обступает целая толпа человечков, часть их выбралась из земли лишь наполовину — опираясь на маленькие ладошки и локотки, они наблюдали за нами, другие вылезли целиком — расселись на стволах деревьев и комьях земли, а кое-кто даже с остервенением жевал ее. Все они пялились на нас маленькими желтыми глазками с черными точками пытливых зрачков. Их было так много, что у меня зарябило в глазах.
— Никогда не видел столько норных жителей, — тихо сказал я Ламасу.
— Я тоже. Проклятый Кевлар, — проговорил Ламас, озираясь, как я отметил, со страхом. Наверное, он тоже не знал, чего ждать от такого количества норных жителей — будут ли они достаточно дружелюбны или, например, решат, что нами можно пообедать. Хотя, судя по аппетиту, с которым некоторые из них поедали землю, они были не плотоядны. Но кто знает, что за мысли могут блуждать в этих маленьких головках?
Они обступили нас и ждали чего-то, сохраняя упорное молчание. Если кто-то и перешептывался, то делал это едва слышно, прикрывая рот испачканной в земле розовой ладошкой.
— Сдается мне, они чего-то ждут! — громогласно заметил Варнан, чем вызвал целую волну хохота у маленьких человечков.
— Кажется, я начинаю понимать. — Ламас подошел и тронул меня за рукав. — Надо уходить, милорд. Чем скорее, тем лучше.
В то же мгновение норный народец принялся его передразнивать: человечки расхаживали по бревнам, изображая неловкую походку колдуна, а несколько в тон заверещали: “Казется, я натсинаю понимать”. Под дикий хохот норные человечки стали кувыркаться через голову, они ходили друг за дружкой, взявшись за руки, и толкались, чтобы показать, как еще они могут изобразить Ламаса. Несколько малышей оторвали от бревен щепки и, опираясь на них, прихрамывали, забавно теребя подбородки, на которых не было никакой растительности.
— Сперли посох, а теперь веселятся, — обиженно выдавил Ламас.
Человечки принялись бесноваться пуще прежнего, некоторые даже заходили колесом, настолько их развлекли последние слова колдуна, а когда он, выпучив глаза, громогласно изрек: “Посох верните!”, радости их не было предела. Некоторые норные жители даже повалились на землю и хохотали, вытирая градом катившиеся из глаз слезы; они сучили маленькими ножками и хлопали в ладошки, настолько им было весело.
— Да они издеваются над нами! — свирепо рявкнул Варнан и топнул ногой.
Его реплика окончательно добила человечков и породила такой шквал хорошего настроения, какой я доселе не видел никогда ни в человеческом сообществе, ни среди каких-нибудь других существ. Все они теперь лежали на изрытой земле и хохотали, придерживая животы. Полагаю, чтобы ненароком не лопнуть.
— Я задыха-ха-хаюсь, — с трудом выдавливали пищащие голоски.
— А они умеют развлечься, — заметил я, — у них это неплохо получается.
— Неплохо... неплохо... неплохо... — эхом докатилось до меня.
Маленькие веселые человечки начали дразнить особу королевской крови, и, хотя мне это не слишком понравилось, я внезапно поддался их порыву и тоже в голос захохотал...
Мгновенно все веселье норных жителей прекратилось. Они, как по команде, застыли, замерли, вперив в меня маленькие глазки-бусинки. Пока я веселился, хохотал, запрокидывая голову, и показывал на них пальцем, они сгрудились и принялись о чем-то мрачновато перешептываться. Ламасу совещание норного народца совсем не понравилось, он снова дернул меня за рукав и вытянул тощую шею, стараясь различить, о чем говорят норные жители. Наконец они прекратили совещаться, от толпы отделился маленький рыжеволосый человечек и вышел вперед.
— Меня Лермон зовут, — он ткнул себя грязной ладошкой в грудь, — ну Лермон, поняли, да?
Голос у него был такой писклявый и противный, что я снова развеселился и, сам не желая того, радостно засмеялся. Ну очень они меня забавляли, я ничего не мог с собой поделать. И вовсе они не казались мне опасными, просто забавное маленькое племя, которое любит развлечься от души.
— Поняли, мы поняли, — сказал Ламас, покосившись на меня с неодобрением, — а ты тут за главного, что ли?
— Не-а, — замотал головой Лермон, — у нас главных нет, каждый делает что хочет.
— Да как же так? — удивился я и перестал веселиться. — А кто же вами управляет? У вас король есть?
— Не-а, — замотал головой Лермон, — нету у нас короля, нам король не нужен. Раньше был, но теперь вот нету. Потерялся где-то.
— Но как же так, — всерьез разволновался я, — а кто же заботится о вас? Кто принимает важные государственные решения? Кто думает о вашем благополучии?
— А никто, — весело откликнулся Лермон, — потерялся он, теперь мы каждый сам за себя решаем... Но сейчас не про это. Вам смеяться не надо... Мы смеяться будем... Вам не надо. Хорошо?
— Это еще почему? — свирепо спросил Кар Варнан. — Вы нас тут дразните, ходите вот так вот, веселитесь, а нам, значит, не надо?
— Ну-у-у не на-а-адо, — протянул Лермон, явно волнуясь, он обернулся за поддержкой к своим соотечественникам, — мы смеяться будем, а вам не надо смеяться, понимаете?
— Нет, не понимаете, — немедленно откликнулся Варнан, — мы не понимаете, почему вам надо смеяться, а мы не можем хорошенько и от души поржать над вами, безмозглые тупицы.
Рыжеволосый человечек замолчал, он замер, о чем-то задумавшись, потом отошел и снова стал совещаться с норными жителями. На сей раз совещание было довольно коротким.
— Если вы не дадите нам посмеяться как следует, — сказал он, — то мы самого непонятливого в землю зарываем, совсем. Теперь понимаете?
— Нет, не понимаете, — упрямо сказал Варнан, — вы, значит, смеяться над нами можете, а мы над вами не можем смеяться, мы не понимаем, совсем не понимаем.
— Ну что ж, — грустно проговорил Лермон, — я предупреждал, теперь мы самого большого зарываем, а над другими долго будем смеяться, когда они большого пытаться отрывать будут...
— Я тебе сейчас голову твою отрывать буду, — в ярости проговорил Варнан и резво двинулся вперед, тяжело ступая по земле, он слегка припадал на вывихнутую ногу.
Человечки поспешно разбежались в стороны, ловко увернувшись от протянутых к ним толстых пальцев. Они принялись нырять в землю, расшвыривая ее маленькими, но очень ловкими ручками. Варнан рухнул на колени, пытаясь поймать проворного рыжего Лермона, но тот ввинтился в почву, исчезнув в одно мгновение. Тогда великан развернулся и ринулся на толпу человечков, которые собрались за его спиной.
— Кар, послушай-ка, Кар, — попытался урезонить его Ламас, — это все плохо может для нас закончиться. Не надо за ними бегать. Не надо.
— Я им покажу, — горячился Кар Варнан, — они над нами будут смеяться, а мы над ними не можем смеяться, я им покажу представление комедиантов...
Он ползал на корточках, время от времени совершая гигантские прыжки, силясь поймать маленьких человечков. Я раньше даже предположить не мог, что Кар Варнан может так ловко скакать на четырех конечностях. Впрочем, все его попытки схватить хотя бы одного норного жителя неизменно кончались ничем. Они шныряли вокруг него, пробегали под самыми руками, шмыгали между ног, явно развлекаясь затеянной великаном игрой. Он же проявлял завидное упорство и, похоже, не терял надежды, что рано или поздно ему удастся поймать кого-нибудь. Кар Варнан рычал от ярости, он раскраснелся и сильно вспотел, капли стекали по его лицу, разбрызгивались вокруг, когда он совершал очередной неудачный прыжок.
Великан в очередной раз скакнул, растопырив руки, и земля под ним вдруг провалилась. Случилось это так неожиданно, что он ничего не успел предпринять. Колени его вдруг лишились опоры, он попробовал ухватиться пальцами за край быстро расширяющейся ямы, но твердая почва внезапно скользнула в стороны, рассыпаясь, и ладони великана ощутили пустоту. Он стремительно полетел вниз и сильно приложился о дно ямы. С ужасом Варнан наблюдал, как небо над его головой быстро исчезает, по мере того как вниз все быстрее и быстрее начинает сыпаться земля.
— Меня заживо зарывают! — взревел Варнан. — Помогите!
Его истошный крик донесся до нас уже откуда-то из-под земли. Я в ярости дернул себя за серьгу, быстрым движением выхватил меч и, не заботясь более о собственной безопасности, резко крикнул:
— А ну-ка верните его на поверхность немедленно!
Подобного эффекта я не ожидал. Земля вдруг сильно задрожала, а потом принялась ходить ходуном и даже сотрясаться резкими толчками, так что мне показалось, будто я подпрыгиваю. Ламас не удержался на ногах и упал на колени. Гул из глубин все нарастал и вскоре стал таким сильным, что я ощутил себя на вершине действующего вулкана. Неведомая сила вдруг вытолкнула на поверхность Кара Варнана, он взмыл над землей, словно выпущенный из пращи камень, бухнулся на рыхлую почву и вскрикнул от боли.
В то же мгновение из вибрирующей земли стали выпрыгивать норные жители. Она словно не желала более принимать их и выбрасывала наружу. Некоторые норные жители стремились немедленно вернуться обратно, но земля была к ним неумолима, она пружинила и швыряла их вверх.
Вскоре почва под ногами успокоилась, и мы снова оказались окружены норными жителями. На этот раз в их маленьких личиках не было и тени веселья, только озабоченность происходящим и страх. Они поспешно принялись совещаться, а потом вперед снова вышел рыжеволосый Лермон, он слегка припадал на левую ногу, должно быть, ушибся при приземлении.
— Что же вы сразу не сказали, что король? — обиженно выдавил он, надув пухлые губки.
— Мне казалось, это и так бросается в глаза, — удивленно проговорил я и обернулся к Ламасу, — моя королевская воля поистине безгранична, меня слушается даже норный народец.
— Не смею вас огорчать, милорд, но мне представляется, здесь что-то совсем другое. — Ламас почесал затылок. — Насколько я могу знать, они слушаются вовсе не вас, а какого-то предмета на вашем теле.
Я повернулся к человечкам, они понуро молчали.
— Что вы делали, милорд, перед тем как началось землетрясение? — спросил колдун.
— Ну я, — я задумался ненадолго, — кажется, дернул за серьгу, потом вытащил Мордур. — Я придержал одной рукой ножны, а другую положил на рукоятку фамильного меча.
— Кольцо! — Ламас резким движением ухватил меня за левую руку и пристально уставился на перстень с черным кварцевым квадратом в середине. — Это оно, я почти уверен, когда вы доставали меч, вы невольно коснулись камня и проговорили свое повеление. Приказания владельца кольца они не могли ослушаться. Но где вы взяли кольцо повелителя норных жителей, милорд?
— Хм, ну досталось мне по случаю, это довольно запутанная история... — сказал я, припомнив, как порешил омерзительного брата моей возлюбленной Рошель и снял с его пальца симпатичный перстень. Ирония судьбы. Он что же, был повелителем норных жителей? Могу представить, как ему самому достался этот перстень. Наверное, обокрал прежнего повелителя и убил его. Может, он даже и не догадывался о чудесных свойствах перстня с черным квадратным кварцем. Интересно, что он сказал бы, если бы узнал, как складываются у нас отношения теперь, когда я отправился в поход к южным границам, чтобы выручить его сестренку и мою невесту из беды?
— В любом случае, вы можете управлять ими...
— Обладатель этого кольца — ваш король? — обратился Ламас к норному народцу.
Человечки, потупившись, стояли перед ним и молчали. Наконец Лермон выдавил:
— Ну да, вот он наш король, — и ткнул в меня указательным пальцем.
— Прекрасно, — я потер ладони, — значит, провидец Кевлар был не так уж и злонамерен, как ты пытался представить...
— Возможно, — нехотя признался Ламас, — но покалечить его следовало. Для порядка.
— Прикажите им всем покончить жизнь самоубийством, милорд, — состроив на лице зловещую гримасу, попросил Кар Варнан, — эти маленькие сволочи хотели меня заживо похоронить.
— Кар, Кар, — попытался я его вразумить, — ты просто еще не отошел от потрясения, это тоже мои подданные, ну как я могу заставлять их расстаться с жизнью, они наверняка еще сослужат мне службу...
— Можно я раздавлю хотя бы парочку, чтобы окончательно успокоиться? — попросил великан и так посмотрел на норных жителей, что они, охнув от страха, подались назад.
— Думаю, это ни к чему, — сказал я, — полагаю, инцидент между вами исчерпан. Стоит просто забыть об этом досадном происшествии. Вы можете достать нам какой-нибудь еды? — обратился я к человечкам.
— Если только вы пожелаете, — немедленно откликнулся Лермон.
— Я не хочу жевать землю, — заявил Кар Варнан.
Рыжеволосый, похоже, расслышал его реплику, потому что он звонко рассмеялся, но тут же осекся под жестким взглядом великана.
— Ну что вы, — мягко проговорил Лермон, — мы знаем, что вам нужна другая еда, поверьте, у нас имеются большие запасы.
— Что, и светлый эль? — буркнул Кар Варнан. Норные жители поспешно закивали.
— Что, и не прокисший? — с недоверием спросил Варнан.
— Свежайший, — откликнулся Лермон, — мы украдем его из амбаров села Бубикова, оно тут неподалеку находится...
Не сдержавшись, он снова захихикал, и его поддержал хор тоненьких колокольчиков.
— Бубикова? Ну, так тащите, — с нетерпением сказал Кар Варнан, — мне эль сейчас просто необходим.
Однако Лермон даже не думал двигаться с места.
— Ну, в чем дело? — прикрикнул на норный народец Варнан. — Вам что, пинка под зад дать для скорости?
— Ждут вашего приказания, милорд, — догадался Ламас.
— Тащите эль, — благожелательно приказал я, — и какой-нибудь еды, мяса, разносолов, всего самого вкусного, что только найдете в Бубикове.
— Будет выполнено! — счастливым хором закричали человечки и стали прыгать в землю, которая теперь легко принимала их в свои недра.
— Вашего приказания ждут, — проворчал Варнан, — паразиты земляные...
— И мой волшебный посох вернуть не забудьте! — заорал Ламас. Сучковатая палка мгновенно вылезла из-под земли и легла возле его ног. — Так-то. — Колдун тут же схватил ее и принялся любовно поглаживать.
Под землей у норного народца было налажено хорошее снабжение, потому что уже через полчаса из земли появилось несколько человечков, с трудом вытаскивавших на поверхность большую деревянную бочку.
— Эль прибыл, — отрапортовал один из них.
— Бегом за глиняными кружками, — скомандовал я, и норные жители поспешно скрылись.
Варнан, не дожидаясь прибытия кружек, ухватил бочку за бока, приподнял, ударом кулака выбил верх и, наклонив ее, принялся пить. Когда он оторвался от бочки, вся его одежда спереди пропиталась элем, с тяжелого небритого подбородка стекали желтые капли, а на лице застыло выражение крайнего блаженства.
— Теперь мне лучше, — возвестил великан.
Через некоторое время были доставлены и следующие блюда нашей скорой трапезы. Человечки появлялись из-под земли, неся самые неожиданные вещи — кто-то тащил соленые огурцы и маринованные козьи шарики, которыми мало кто из людей согласен питаться, кто-то корзины, полные грибов и ягод, а также кучки корешков, измазанных землей, кто-то приносил сырые клубни картофеля и мандигора — не знаю уж, по злому умыслу или нет, но они были смертельно опасны для каждого, кто отважился бы пообедать этой гадостью. Было принесено множество всякой всячины, но более всего меня умилил рыжеволосый Лермон, которому удалось раздобыть жареную индейку с яблоками, причем птица была еще теплой.
— Так, — сразу же сообщил я, отламывая от индейки жирную увесистую ногу, — ты назначаешься правителем своего народа в мое отсутствие.
— Ура! — закричал Лермон и захлопал в ладоши.
Через мгновение ему уже вторил хор радостных голосов.
— Можете вдоволь посмеяться, пока мы будем есть, — милостиво разрешил я.
Мои слова были встречены звонким хохотом. Обступив нас кольцом, пока мы трапезничали, они смеялись и смеялись, и в этом веселье не было ничего оскорбительного — норный народец высказывал свою бурную радость по поводу того, что их король сегодня вместе с ними да еще назначил правителем одного из них.
Мы ели и пили, а человечки хохотали, жевали землю и тыкали Варнана в спину и бока тоненькими пальцами к пущему его неудовольствию. Великан ругался и клял их на чем свет стоит, но неутомимые человечки продолжали дразнить его, пока он не выходил из себя и не прыгал, стараясь поймать их.
— Милорд, угомоните же их, — расширив глаза, просил он.
— Ничего не могу поделать, — я разводил руками, — видишь ли, я им разрешил...
— Да что же это такое?! — вскрикивал Варнан, когда очередной острый пальчик тыкался ему под ребра.
— Должно быть, ты им очень нравишься, — усмехнулся Ламас, откусывая огурец.
Наконец мы насытились. Я приказал своим подданным упаковать остатки щедрой трапезы, чтобы мы могли взять их в дорогу, что норные жители немедленно исполнили. Проверив узлы с провизией на предмет прочности, мы решили отправиться дальше в путь.
— А знает ли кто-нибудь, как нам будет сподручнее добраться до южных границ Стерпора? — спросил я.
— Нет ничего проще, — откликнулся рыжеволосый Лермон, — вам нужно все время двигаться вон в ту сторону, там вы упретесь в небольшую рощицу, за ней будет речка, переправитесь через речку и выйдете прямо к торговому тракту. Я там часто бываю, — не удержался он и похвастался напоследок.
— Небось не одна лошадь по его вине ноги поломала, — проворчал Варнан, — гаденышек мелкий.
— Ну что ж, спасибо, — сказал я, поднимаясь на ноги, и махнул рукой, — “прощайте” не говорю, только “до свидания”.
— Вот и славно, — ответил Лермон, над землей осталась торчать только его голова, — если нужна будет помощь, мы всегда явимся по вашему зову, великий король: вам достаточно только коснуться камня и позвать нас — ну, мы тут же и примчимся. Хорошо, конечно, если поручение веселым будет...
— Обещаю, что обеспечу вам веселье, — пообещал я, хотя каких-то специальных планов у меня не было, — у меня в королевстве развлечения для всех найдутся.
— Рад это слышать. — Лермон вдруг состроил самую жалкую физиономию, какую я видел в жизни. — А теперь, ваше величество, земелька-то будет нас всегда обратно пускать? А то вдруг вы осерчали на что, уйдете, а она нас обратно и не пустит.
— Не бойтесь, зарывайтесь спокойно, — разрешил я, и норные жители просияли.
Некоторые из них даже кинулись меня целовать, оказалось, что прыгать они могут чуть ли не на десяток футов от земли, а поэтому часть грязных, запачканных и чрезвычайно слюнявых губок успела приложиться к моему лицу, пока я в ярости не закричал:
— А ну хватит! Хватит, я сказал.
Тогда норные жители поспешно стали разбегаться, в страхе, что, чего доброго, я могу снова на них рассердиться и тогда все их усилия по задабриванию светлого короля Дарта Вейньета пойдут прахом. Через мгновение поле опустело. А мы зашагали по земле, словно вспаханной плугом, и вскоре действительно вдалеке я разглядел гряду одиноких деревьев — рощу, о которой говорил рыжеволосый Лермон.
* * *
— Вообще-то в нашем королевстве карточные игры, в том числе самая распространенная среди них — погер, — не приветствуются. Знали ли вы об этом?
— Ой, и я, ваша честь, если бы вы только знали, как ненавижу я карточные игры. Как жестоко я их презираю.
— У нас есть свидетельство, что вы не только играли в погер, но и держали в нескольких городах крупные погерные клубы. И клубы эти приносили вам серьезные барыши.
— Ой, да какие еще барыши, какие клубы, обычные питейные заведения, но вы ведь знаете, как это бывает. Придут к почтенному человеку несколько таких отчаянных картежников, сами нарежутся, в карты наиграются, а потом клевещут на ни в чем не повинных людей. Обидно даже, право слово.
— Играли ли вы в карты с господином Орейро?
— Что-то не припомню такого...
— А вот он вас отлично помнит, говорит, что вы в своем клубе обчистили его, оставили без единой медной монетки.
— Клевета, ох и клевета, кабы не его каре из королей, может, и обчистил бы...
Из протокола допроса заядлого картежного шулера,
осужденного за жульничество на десятилетнеепребывание на каторге
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
В ней рассказывается о том, как не надо играть в погер а также о том, что лицами некоторых “симпатяг” можно распугивать не только дамочек, но и разноплеменную нечисть
К вечеру того же дня нам наконец впервые за долгое время опасного путешествия улыбнулась удача. Наверное, потому, что проклятие Кевлара Чернокнижника, довлевшее над нами, больше не действовало. А сам Кевлар, по заверениям Ламаса, сейчас, полупарализованный, полз куда-то через лес. Питание его составляли корешки и кора деревьев, а дождевых червей он почитал за высший деликатес. Так ему и надо — не будет в следующий раз давать неверное направление. Если бы не перстень, кто знает, как сложилось бы общение с норным народцем. Вполне возможно, мы все сейчас лежали бы в земле.
Но вернемся к удаче. Она нагнала нас в тот момент, когда я почувствовал, что дальше идти не могу, и, если сей же час ничего не произойдет, я просто лягу возле дороги и засну. Лучше бы навсегда, потому что сил продолжать путешествие у меня не было. И вдруг... послышался стук копыт, скрип несмазанных колес, и вскоре из-за поворота дороги показался купеческий обоз. Я сразу подумал: “Так, значит, несуеверные люди еще не перевелись на белом свете и есть кто-то, кто отваживается торговать с косоглазыми жителями Кривии”.
Длинную телегу о шести неровных колесах тащила четверка крепких лошадей. Сопровождали купеческий обоз три вооруженных всадника. Они восседали на крепких вороных жеребцах и свирепо таращились по сторонам. К поясам воинов были привешены длинные мечи, на спинах болтались тяжелые арбалеты. Мы подались в сторону, пропуская телегу. Наемники смотрели на нас настороженно. Варнан широко улыбнулся им, чтобы как-то разрядить обстановку, и я заметил, как рука одного из воинов дернулась, чтобы сорвать со спины арбалет и выпустить стрелу ему прямо в счастливую физиономию. Хорошо, что наемник подавил возникшее желание, только сплюнул от отвращения и отвернулся. После увиденного я понял, что нрав у воинов, сопровождавших купца, самый что ни на есть свирепый.
Хозяин обоза скрывался под балдахином, лиловым, словно крылья кровососов. Когда телега поравнялась с нами, он неожиданно выглянул и поинтересовался, кто мы такие и куда держим путь. Между нами сразу же завязалась непринужденная беседа, я представился известным торговцем шкурками свиногов по имени Веня Йот и поведал купцу кошмарную историю о том, что меня ограбили — забрали весь товар, наличные деньги и моего любимца — ручного свинога по имени Джерри. Он выразил крайнее сожаление происшедшим и милостиво согласился подвезти меня до южных границ Стерпора. Купец назвался Лукой Дормедонтом. Он был настолько любезен, что взял под свое крыло не только меня, но и моих спутников. Кара Варнана и Ламаса я представил опытными слугами и телохранителями, благодаря самоотверженности которых мне удалось уцелеть.
Разумеется, я понимал, что причиной проявленного к нам любопытства и благожелательного настроя купца был вовсе не его добрый нрав, а слухи о том, что на южном тракте Стерпора в последнее время бесчинствует разноплеменная нечисть и крупные шайки жестоких грабителей. Встретившись с нами, Лука Дормедонт здраво рассудил, что несколько лишних попутчиков ему совсем не повредят. Правда, пожилой возраст и изрядно потрепанный вид Ламаса вызвал у него некоторое недоумение: “Что-то вот этот телохранитель у вас хлипковат, вам не кажется, уважаемый Веня Йот?” Колдун опирался на сучковатую палку, и это вызвало серьезное неудовольствие купца, (“может, этого все же оставим?”). Но я убедил его, что в руках у Ламаса вовсе и не палка, а заколдованный посох, а сам старик — величайший боец на посохах, какой только жил в этих краях со времен Лихолетья. “Ну, ладно, — с явной неохотой согласился купец, — если вы настаиваете...” Зато Кар Варнан показался ему замечательным телохранителем. Как выяснилось, он заинтересовался нами, увидев сквозь балдахин великана. Путешественник вскочил с лавочки и подбежал к Варнану, чтобы похлопать его по плечу.
— Какой статный молодец! — сказал он. — Такие люди нам нужны.
Кар Варнан расплылся в счастливой улыбке.
— Да на его прокорм уйдут все ваши денежные средства, — проскрипел Ламас, крайне раздосадованный тем, что у купца сложилось о нем не слишком лестное представление.
— Неправда, — возмутился великан, улыбка мигом слетела с его лица, — я очень мало кушаю...
По счастью, Лука Дормедонт меня не узнал. Должно быть, коммерческие дела отнимали у него все свободное время. Такие люди часто настолько увлечены финансовыми интересами, что напрочь забывают об интересах политических, а между тем случись в стране что-нибудь вроде революции — и его капитал легко может перейти под опеку государства, мою опеку. Подумав об этом, я с чистым сердцем предложил ему перекинуться в погер. На моей репутации игра с незнакомцем не скажется, и можно будет заработать. Лука Дормедонт неожиданно оказался большим любителем азартных игр. Услышав, что я предлагаю ему сыграть в карты, он просиял и спросил, что я смогу поставить на кон, ведь если он не ошибается, меня ограбили и отняли все денежные средства. Я значительно посмотрел на Варнана:
— Да вот хотя бы его!
Услышав, что я собираюсь поставить его на кон, великан всерьез обиделся, надулся, как индюк, и пошел не рядом с обозом, а позади.
— Замечательная ставка, — обрадовался купец, — такой телохранитель нужен каждому, — потом вдруг заволновался, и на лице его отразилась озабоченность, — а что, он действительно так много ест?
— Да нет, он может не есть целые сутки, — соврал я.
— Зато потом обожрет целую деревню, — послышался скрипучий голос Ламаса.
— Ерунда, — отмахнулся я и подмигнул купцу, — мои слуги не слишком ладят. Постоянно наговаривают друг на друга, пытаются друг от друга избавиться. А что поставите вы, Лука?
— Восемь золотых, — предложил Дормедонт.
— Побойтесь бога, — пристыдил я его, — ставки не равны, вы только посмотрите на этого великана, на его могучую мускулатуру, крепкую голову, которой можно разбивать стены и ломать стенобитные орудия, и на свои жалкие восемь золотых.
— Хорошо, хорошо, — проявил купец покладистость, — вы умеете убеждать, десять...
— Право, вы меня обижаете... Поставьте хотя бы тридцать.
— Двадцать пять.
— Двадцать семь.
— Договорились. — Купец усмехнулся, полез в один из сундуков и извлек оттуда колоду.
Лука Дормедонт принялся быстро тасовать карты, при этом он что-то слишком весело улыбался и, напевая себе под нос незатейливый мотивчик, противно гнусавил.
— Так не пойдет, милейший, — сказал я, — дайте-ка сюда вашу колоду.
— Зачем это? — изобразил купец удивление.
— Сдается мне, она крапленая...
— Да вы что? — воскликнул купец. — Никогда не видел крапленой колоды.
— Ну, так дайте мне посмотреть на эту.
— На эту?
— Да, именно на эту.
— Ну, хорошо-хорошо, — его счастливое настроение вмиг сменилось раздражением, — возьмем другую.
Он извлек из сундука новую колоду, распечатал ее и дал мне внимательно осмотреть рубашки карт, что я проделал со всей тщательностью, на какую был способен — если игрок с самого начала пытается воспользоваться крапленой колодой, значит, опыт в шулерских делах у него значительный. Лука Дормедонт принялся тасовать карты, яростно на меня щурясь.
— Не нужно раздражаться, — сказал я, — просто я предпочитаю честную игру.
— Так бы сразу и сказали, — ответил купец, — может, я не стал бы играть с вами вовсе.
— Не стоит так расстраиваться, — постарался я его утешить, — кто знает, может, удача все же будет на вашей стороне...
— Посмотрим, — откликнулся купец, — кто будет сдавать, я или вы?
— Сдавайте вы. Если из-за таких пустяков вы пришли в такое дурное расположение духа, может, вас хоть это утешит...
— Утешит, утешит, — откликнулся он и стал тасовать колоду еще активнее.
Делал он это быстро и профессионально, ловкие пальцы выдавали в нем опытного картежника, купчишка явно многих оставил в дураках, но сейчас он не на того напал. Дормедонт все тасовал и тасовал, а я не отрываясь смотрел, как колода распадается на две части, а потом карты стремительно перемешиваются в его руках.
— Что, интересно?! — Купец никак не мог унять раздражения, вызванного тем, что ему не удалось воспользоваться крапленой колодой.
— Люблю наблюдать за работой профессионала, — ответил я, — да сдавайте же наконец.
— Сейчас, сейчас, торопиться нам особенно некуда, дорога длинная...
Когда я взглянул в карты, то сразу понял, что удача на моей стороне. При таком раскладе и моем умении блефовать запросто можно сорвать банк. Я горестно вздохнул, вид у меня стал совершенно безутешный. Купец обернулся и громко крикнул одному из наемников:
— Тригер, Тригер, держи левый фланг!
— Это что еще значит? — спросил я.
— Мне показалось, там что-то в кустах шевелится, — поспешно ответил купец, — кто знает, может, разбойники...
— Ну, не-ет, — протянул я, — я так не думаю. Скорее всего, Тригер должен зайти ко мне за спину и подавать знаки, так, что ли?
От злости купец весь налился краской, щеки его вздымались и опадали.
— Откуда, черт побери, тебе все это известно?
— Я много времени провел за игрой в погер, — ответил я, собирая карты в кулак, — ну так что, давай отзывай Тригера.
— Отзову, отзову, не надо волноваться, — с бешенством в голосе проворчал купец и прокричал: — Тригер, вернись обратно.
— Ну-с, приступим, — сказал я, — насколько я понимаю, сдача была ваша, значит, я говорю... Я обменяю одну карту... Оп, — я резко схватил его под локоть, — а это у нас что такое?
И вынул из его рукава превосходное каре и несколько карт с изображенными на них висельниками — абсолютные козыри.
Он ничуть не смутился, только уголки его рта слегка задергались:
— Висельники и каре.
— Это жульничество, — констатировал я.
— Вы меня опять поймали, — с неудовольствием проговорил купец, — ну давайте тогда переиграем.
— Ну уж нет, — рассердился я не на шутку, так что даже дернул серьгу, — ставка уходит мне.
— Хорошо-хорошо, — согласился он, — может, продолжим?
— Давайте, только теперь без шулерства.
— Конечно, — веско сказал он, — да я, в общем-то, не из этих. Ну, вы понимаете. Сам не знаю, что на меня нашло. С вами такое бывает?
— Со мной? Никогда. Отдайте мне выигранные двадцать семь золотых сразу, чтобы я почувствовал, что вы человек слова.
— Вы что же, не доверяете мне? — деланно изумился он.
— Ну почему же, — улыбнулся я, — я просто люблю пощупать золото. Оно, знаете ли, такое приятное, когда лежит в ладони и греет кожу.
Некоторое время он пристально смотрел на меня, словно осуждал мою ярко выраженную алчность, потом выдавил: “Хорошо!” и полез в висевший на поясе кошель. Оказалось, что кошель набит золотом по самые веревочки. Лука Дормедонт долго мучился и вздыхал, отсчитывая монету за монетой, потом передал мне выигрыш. Я тщательно пересчитал золото и с удивлением поднял на него глаза — в разное время я был знаком с великим множеством самых разных мошенников, но в своей наглости Лука Дормедонт, несомненно, превосходил их всех.
— Здесь ровно двадцать пять монет, — сказал я.
— Ну да, — откликнулся он, — а что такое?
— Мы договаривались на двадцать семь.
— Ах, двадцать семь, — вздохнув, он принялся снова пересчитывать золото, долго пересыпал его из ладони в ладонь и мусолил между большим и указательным пальцами, потом наконец протянул мне две монеты.
— Так-то лучше. — Я положил золото за пазуху. — Я могу поставить на кон двадцать монет.
— Может быть, двадцать семь? — Купец заискивающе улыбнулся. — А, где наша не пропадала! Махните вот этак рукой, да и сыграем на все...
— Зачем же, я, знаете ли, люблю целые числа.
— Ну, хорошо. — Он принялся оживленно тасовать колоду и гнусаво напевать тот же мотив, что и раньше.
— Кажется, теперь моя очередь, — почти ласково сказал я и извлек карты из его ослабевших рук.
После того как я получил доступ к колоде, игра пошла как по маслу. Вскоре в мои руки перекочевали все наличные средства купца-шулера, потом товары, которые он вез на южные границы Белирии, чтобы там выгодно продать, телега, четверка лошадей, а за ними и приставленные к обозу наемники. К сожалению, сами они не продавались, так что пришлось ограничиться временем, которое они проведут, охраняя меня, мою собственность и моих спутников до самой южной караульной башни, где томилась бедная Рошель де Зева.
Я вдруг ощутил себя весьма состоятельным человеком и, хотя купец настаивал, что мы можем сыграть на его дом в окрестностях Стерпора с фонтаном и садом, заявил, что, поскольку дома этого я в глаза не видел, то, разумеется, ни о какой игре речь идти не может.
— Я принимаю в качестве ставки только то, что осязаю — вижу или могу пощупать, — сказал я, — игре конец.
— У меня есть также кое-какая недвижимость на юге, там, куда мы едем, — заявил Лука Дормедонт, — мы могли бы сыграть на нее...
— До этой недвижимости еще далеко, так что я не вижу смысла даже обсуждать возможность продолжения партии, и потом я совсем не уверен, что она у вас есть.
— Вы мне не верите?! — вытаращил он голубые глаза. — Да мы же будем на границе к концу дня, и я вам ее покажу...
— Нет, не хочу, простите, да и вообще, на моем обозе вам вовсе не место, — решительно заявил я, — а ну-ка слезай отсюда. Человек, который жульничает в погер, не может ехать со мной на одной телеге.
— Но как же так?! — разволновался купец. — Как же так?! Ведь я же согласился взять вас с собой, приютил и вас и ваших спутников, так сказать, в тяжелое для вас время.
— Вы добрый человек, — похвалил я его, — проявили истинное милосердие...
— Вот-вот, — поддержал он меня.
— Но я-то, я-то ведь совсем не такой, — я нахмурился, — в общем, слезай побыстрее, мне недосуг общаться с тобой, я собираюсь поразмышлять о делах государственной важности.
И я решительно столкнул купца с повозки, так как сам он никак не хотел ее покидать. На поверку Лука Дормедонт оказался одним из самых сердечных людей, каких я только знал. Провожая обоз, он плакал, как ребенок, глядя, впрочем, не на меня, а на набитые золотом и товарами сундуки. Проигранные им наемники уверенно направили лошадей следом за обозом — они внимательно следили за ходом игры и знали, кто теперь владеет их временем.
— Эй, — закричал вдруг купец и сорвался с места, — не оставляйте меня тут одного. Меня здесь убьют. У меня есть доходные предприятия, давайте играть на них, хотя бы довезите меня до какого-нибудь села.
— Предприятия? — Я лениво обернулся и задумался. — Доходные? Ну, давайте-давайте, Нижние Пределы вас побери, только больше не жульничать. Сами же видите, жульничество вам на пользу не идет.
— Клянусь могилой отца, больше не буду! — выкрикнул купец так яростно, что до меня долетели брызги слюны.
— А ваш отец что, уже умер? — язвительно поинтересовался я.
— Нет, — горестно ответил он.
— Ладно, — смилостивился я над ним, в конце концов, я тоже совершенно не умел играть честно, хотя шулеровал куда виртуознее, чем бедняга Лука Дормедонт. — Забирайтесь, если без жульничества вы не можете, придется мне за вами тщательно следить...
После того как я произнес последние слова, мне показалось, что купец близок к тому, чтобы кинуться целовать мне руки, он весь расцвел, улыбнулся до ушей и запрыгнул на телегу так легко, словно был совсем юным отроком или же с раннего детства увлекался прыжками в высоту.
— Сдавайте же, — дрожащим голосом проговорил он, — для начала я поставлю кожевенную фабрику, она находится в Дедере.
— А я десять золотых, — предложил я. Он весь вспыхнул и подобрался.
— Это обман, — сказал купец, — жестокий обман.
— А вы чего хотели? Согласны с размерами ставок или пойдете пешком?
— Согласен, — сдавленным голосом проговорил Лука Дормедонт. Вид у него был такой, словно ему только что вырыли могилу и теперь дело оставалось за малым — положить окоченевшее тело в гроб.
Я сдал себе отличные карты — тройка тузов и пара висельников, а ему надавал разной мелочи, и вдруг произошло нечто совершенно необычное. В отдалении Варнан громко проговорил: “Птицы к югу тянутся”, и в то же самое мгновение солнце исчезло с небосклона, вокруг стало темно так, словно посреди дня неожиданно наступили сумерки. Лука Дормедонт поднял голову и в тот же миг, вскрикнув, отбросил карты. Огорошенный его реакцией, я тоже посмотрел в небо. То, что я там увидел, заставило меня сильно пожалеть о том, что мы вообще предприняли это путешествие. Небо затянул темно-зеленый шелк — закрыв солнце и даже голубой лазурит огромным числом распростертых крыльев, в вышине медленно плыла чудовищная по своей численности стая гиппогрифов.
— Ну, все, нам конец, — обреченно проговорил Ламас и принялся воздавать молитву темным богам.
Заслышав его языческие причитания, купец живо вскочил на ноги.
— Все ясно, — громогласно заявил он, — проклятые колдуны, вы навеяли на меня чары и обманом обыграли. Игра не засчитывается. Не засчитывается. Я забираю все проигранное обратно.
— А ну потише, Дормедонт, — я дернул серьгу, — этот обоз тебе уже не принадлежит, и нечего тут орать.
Он собирался что-то сказать, но тут вверху послышался возбужденный клекот, и купец снова уставился вверх. В лице его не осталось ни кровинки. Мне кажется, он только в этот момент осознал, что перед открывшейся нашим взорам картиной карточный проигрыш выглядит мелким недоразумением. Все притихли, мы стояли и наблюдали, как медленно плывут в небесах тысячи темно-зеленых хищных птиц. Зрелище с земли открывалось поистине величественное. Мы же чувствовали себя в этот момент совершенно беззащитными, словно сидели на ладони настоящего великана, а он приготовился аплодировать невиданному зрелищу. Гиппогрифы плыли и плыли, их громкое клекотание почти оглушило нас. Потом я увидел, что несколько птиц отделились от стаи и снижаются, наворачивая круги, как они делают это, когда охотятся.
— Интересно, какие они на вкус? — спросил Варнан.
— А ты все о еде думаешь, — накинулся на него Ламас, — сейчас они тебя самого на вкус попробуют.
— Не выйдет, — яростно откликнулся Варнан и принялся тянуть из заплечных ножен двуручный меч.
— Приготовиться к обюроне! — визгливо крикнул Лука Дормедонт сопровождавшим караван воинам.
— Эй ты, — прикрикнул я на него, — не забывайся, они тебе больше не принадлежат... приготовиться к обороне!
Я стремительно выхватил Мордур. Воины спешились и обнажили оружие. Один из них взял на изготовку арбалет и выстрелил. Стрела прошла мимо снижавшихся гиппогрифов, врезалась в заполонившую небо стаю и через несколько мгновений полетела вниз вместе с пробитой насквозь хищной птицей.
Ламас отбросил посох и поднял над головой сведенные ладони. А купец спрыгнул с обоза и полез между колес, откуда его сильной рукой выдернул Кар Варнан: “Негоже от опасности прятаться!”, после чего купец скорчил горестную мину и, размазывая по щекам слезы, омерзительно завыл. Все это произошло за какую-нибудь долю секунды. Впрочем, птицы не спешили, они кругами заходили на добычу и клацали клювами, выставив в нашу сторону могучие когтистые лапы.
— Они летят куда-то по приказанию Оссиана, — закричал Ламас, от его ладоней исходило голубое свечение, — я чувствую его волю...
— Что же они его не слушаются, этого Оссиана? — поинтересовался я.
— Это очень сложно, контролировать такую стаю, — возмущенным голосом проорал Ламас, — меня хватило бы птиц на десять, максимум двадцать, но Оссиан — великий мастер, разумеется, он не магистр радужного спектра, но величайший из ныне живущих колдунов, не хотел бы я оказаться у него на пути. Слава темным богам, наши пути никогда не пересекались.
— Да сделай же что-нибудь! — прикрикнул я на него.
Тут на меня спикировала одна из птиц, я резво отпрыгнул в сторону и рубанул ее по шее, тело гиппогрифа взмахнуло крыльями в последний раз и рухнуло вниз.
Вторая птица атаковала Кара Варнана, он на мгновение замешкался, неловко ударил мечом — и промахнулся, гиппогриф немедленно с диким шипением рванулся к его шее, но не успел до нее добраться, сбитый могучим ударом кулака. Издавая пронзительные крики, птица рухнула на землю и стала вертеться, разбрызгивая яд, пока ступня Варнана не размозжила ей голову.
Испуганные оказанным отпором гиппогрифы поднялись немного выше и стали виться там, выбирая новый момент, чтобы напасть.
— Какие омерзительные твари, — дрожащим голосом проговорил Ламас, — сейчас попробую создать фантом, может, он их отпугнет.
Он немедленно зашевелил над головой руками, свел пальцы и стал нараспев читать слова, пока в воздухе не возник какой-то черный силуэт, через мгновение обретший очертания. Мне показалось в них что-то знакомое — я пригляделся и понял, что это великолепно выполненная в благородном граните голова Кара Варнана с задранным к небу свирепым лицом. Фантом заставил гиппогрифов рвануть вверх. Ламас с гордостью кивнул головой, и в то же мгновение творение Ламаса лопнуло, издав протяжный пронзительный визг и породив огненную вспышку, ослепившую нас. Сотни птиц, привлеченные диковинным зрелищем, отклонились от точки назначения и принялись виться в небе.
— Ты что их моим лицом пугаешь? — обиженно выкрикнул великан.
— Не до сантиментов! — заорал на него Ламас. — Первое, что в голову пришло, использовал. Гляди, как подействовало.
— По-моему, подействовало наоборот, — сказал я, глядя на множество снижающихся гиппогрифов.
— Я немного помешал Оссиану, — задумчиво сказал Ламас, проигнорировав мою реплику, — мы вспугнули его добычу, надеюсь, он не сильно рассердится.
— Ну все, нам конец, — заверещал Лука Дормедонт, — теперь еще и все гиппогрифы направляются к нам! Ты! — Он ткнул в колдуна пальцем. — Ты — просто убийца!
Я снова уставился в небо и понял, что, похоже, наш конец неминуем. Теперь уже сотни и сотни птиц, привлеченные диковинным звуком и вспышкой, спускались к нам. Они били крыльями и раскрывали клювы, которые тускло поблескивали в лучах солнца — потревоженные гиппогрифы приоткрыли часть неба.
— Может, пора спасаться бегством, а, милорд? — выдавил Варнан.
— Это бесполезно, — откликнулся я, — мы примем бой.
— Сейчас, сейчас, я что-нибудь придумаю, погодите-ка. — Ламас принялся что-то высчитывать, загибая пальцы.
— Ага, ты уже придумал. — Купец снова полез под повозку.
— Повторим, — решился наконец Ламас, убедив меня в том, что рассудок наконец оставил его.
Колдун снова зашевелил пальцами, создав второй черный фантом с головой Варнана, потом третий, потом четвертый. Все они постепенно принимали окончательную форму, а затем стали лопаться, оглушая и ослепляя нас. Все больше хищных птиц сбивались с пути и принимались метаться по небу, перепуганные вспышкой и отвлеченные от основной цели своего путешествия...
— Господи, прости меня, клянусь, что никогда больше не буду шулерствовать, — услышал я голос купца, — перед лицом священной анданской церкви клянусь, только спаси меня... спаси от всего этого кошмара... будь проклят тот день, когда я встретил этих кретинов...
Клекот становился громогласнее, с неба посыпались перья, закапала ядовитая слюна, выжигая вокруг нас траву. Одна из капель попала мне на руку, от резкой боли я едва не выронил меч. Лука Дормедонт завизжал от страха; наемники пришпорили коней и поскакали куда-то прочь — я увидел, как одного из них на полном ходу два гиппогрифа выбили из седла; Ламас перестал создавать фантомы и рухнул на траву, сжав голову руками; Варнан сшиб кулаком одну из птиц — она почти приземлилась ему на голову...
В это мгновение что-то произошло, в небе возникло сияние, оно становилось все ярче и ярче, затягивая хищников в золотистую паутину. Потом гиппогрифов вдруг неудержимо стало тянуть вверх, в самые небеса, все быстрее и быстрее, они поднимались, подчиняясь неизвестной могучей силе, пока не заполонили все небо. Тогда они развернулись и поплыли прочь, громадным неразделимым воинством. Они плыли долго, а мы снизу наблюдали за их исходом. Затем их стало меньше, после долгих сумерек словно наступил рассвет, а когда последний гиппогриф скрылся за горизонтом, просветлело и у меня на душе — опасность миновала.
Почувствовав, что в природе что-то переменилось, Лука Дормедонт выбрался из-под телеги, поднял к небу заплаканное лицо и принялся быстро стирать слезы с мокрых щек.
— А-а-а, — растерянно протянул он, — что, они что, улетели, что ли?
— Да, — сказал я, — колдун-убийца их прогнал.
Купец поспешно обернулся к Ламасу:
— Беру свои слова обратно, чернокнижник, ты величайший маг всех времен и народов. Ну ты даешь. Как это ты сделал?
— Да это не я, это Оссиан, — с улыбкой проговорил Ламас, — а я что, только действовал с фантазией. Мне удалось отвлечь много гиппогрифов от основной цели, ну Оссиан и почувствовал вдруг, что контроль ослаблен, что он теряет стаю, так что он послал новый, более мощный импульс, собрал их своей волей в магическую сеть и отправил к месту назначения.
— Прекрасно-то прекрасно, — сказал я, с удовольствием пиная тельце мертвого гиппогрифа, — но вот как бы тоже привлечь такое воинство на свою сторону? Я думаю, они могли бы запросто опустошить какой-нибудь город, не так ли?
— Не знаю, зачем Оссиану это понадобилось... Чтобы управлять таким воинством, много сил надо затратить, к тому же они постоянно будут выходить из-под контроля, да еще, не дай темные боги, нападут на тебя самого, — Ламас покачал головой, — честно говоря, я на такое не способен.
— Но ты же сам Лемутрок Анджей Моргенштерн Август Симеон, — напомнил я. — Неужели не способен?
— Как вам удалось мое имя запомнить, милорд? — в изумлении уставился на меня колдун. — Никогда не слышал, чтобы кто-нибудь когда-нибудь его повторил.
— У меня хорошая память, — отмахнулся я, — это как раз очень просто, а вот как бы нам заручиться поддержкой Оссиана?
— Никому не советую заручаться его поддержкой, — покачал головой Ламас, — у Оссиана всегда свои, далеко идущие планы. Лучше с ним не связываться никому и никогда...
— Вы как хотите, — подал вдруг голос Лука Дормедонт, — а я поехал, — с этими словами он хлестнул лошадей, — а ну погнали, родимые!
Лошади сорвались с места, и обоз рванул в карьер. Настигнуть Дормедонта нам удалось почти через милю, с большим трудом. И то только потому, что лошади двух почивших наемников паслись неподалеку. Оставив незадачливого купца с крупным фингалом в пол-лица на обочине, мы отправились дальше на юг. К слову сказать, до деревушки, находившейся неподалеку от караульной башни, оставалось не больше пары миль.
По прибытии на место мы чудесно поужинали в местной таверне, где нам не просто оказали радушный прием — хозяин заведения неожиданно заверил меня, что он один из самых ярых моих сторонников. Слова его меня всерьез насторожили, потому что мне уже приходилось встречаться с “ярыми сторонниками”, но потом я посмотрел в его глаза и понял, что, в отличие от покойного главаря разбойников Куилти, он совершенно искренен. Этот почтенный человек сказал, что в случае необходимости у него всегда найдется для меня не менее двадцати клинков. Затем он заговорщицки подмигнул мне серым глазом.
— А не найдется ли у вас в таком случае места, уважаемый, чтобы разместить на постой меня и моих спутников? — спросил я. — О клинках побеседуем позже...
— Ну, разумеется, милорд, — он ухмыльнулся, — о чем разговор, для вас что угодно. Вы ведь не забудете старого трактирщика, когда ваша власть станет безграничной?
— Я никогда не забываю тех, кто оказывает мне помощь, — заверил я его.
— Рад это слышать, милорд, чрезвычайно рад это слышать... — пойдемте я провожу вас в ваши покои.
Хозяин повел нас в жилую часть дома. Мы шли пустынным коридором, он обернулся ко мне и сказал:
— Надеюсь, комната вам понравится.
— Не забудь прикатить туда бочку светлого эля, — Кар Варнан хлопнул “старого трактирщика” по спине, — мы сильно устали с дороги и хотим отдохнуть на славу.
— Будет сделано, — ответил несчастный, хватаясь за поясницу. Он попробовал разогнуться, но в спине предательски хрустнуло, и хозяин заведения так и остался стоять скрюченный, словно одна из статуй художников-авангардистов из Катара — я как-то видел несколько — жуткие творения, фантазия у них самая извращенная.
— Кар! — свирепо рявкнул я, возмущенный до глубины души тем, что он не рассчитал силу и почти покалечил моего “ярого сторонника”. — Ты что себе позволяешь?!
— Сейчас исправим! — гаркнул Варнан, ловко ухватил вскрикнувшего хозяина таверны за плечо и пониже спины и разогнул в обратную сторону. Послышался ужасающий треск, и бедняга рухнул без чувств на дощатый пол. — Ой! — сказал великан. — Я, чес-слово, не хотел... Но, кажется, он совсем поломался.
Ламас присел и коснулся горла несчастного:
— Жить будет.
— Нужно позвать кого-нибудь, кто сможет предоставить нам комнату вместо него, — сказал я. — Кар, займись этим немедленно. И постарайся больше никого не покалечить хотя бы сегодня.
— Да я же не нарочно... — начал оправдываться Варнан.
Тут в глубине коридора появился кто-то. Он в нерешительности остановился, увидев рядом с нами на полу распростертую фигуру.
— Эй, ты, — пошел на него великан, — ну-ка поди сюда. Нам нужно...
Неизвестный исчез внезапно, только в отдалении послышался быстрый топот ног.
— Чего это он убежал? — удивился Кар Варнан.
— Это все потому, что ты идиот, — сказал Ламас, — и что бы ты там ни говорил, твоей мордой только людей пугать, ну и разноплеменную нечисть тоже...
После долгой пребранки Ламас с Каром Варнаном отправились на поиски ключа вместе, причем трактирщика великан взвалил на плечо, чтобы отнести пострадавшего туда, где ему смогут оказать помощь. Вернулись они тоже вдвоем — колдун держал в руках ключ от комнаты, а Кар Варнан тащил на плече тяжелую бочку со светлым элем.
* * *
Здравствуй, дорогая моя тетушка Гурурия, пишу я тебе потому, что стали мы с Мартой на днях свидетелями самого необычайного явления. Небо заслонила туча, но когда глянул я на небо, то понял, что это не туча вовсе, а тысячи гиппогрифов, ну этих страшных птиц с когтистыми лапами, летят куда-то. Марта от страха завизжала и упала прямо на порося, порось тоже завизжал и побежал по двору, тут его гиппогриф и подхватил. А я подхватил Марту и заскочил с ней в избу, а не заскочи я в избу, и нас бы подхватили. В общем, улетели из наших мест все гиппогрифы, а пока они летели, мы в избе отсиживались. Ну да сгинули они в конце концов, все до одного, туда им и дорога, окаянным. Так-то, драгоценная моя тетушка, у вас на севере, в Дедере, небось и не знают о таком, а у нас чего только не приключится странного, чего только не произойдет.
Письмо Лютти Освальда родной тетушке в Дедер
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
В ней рассказывается о нескольких чудовищных обманах и исследуется вопрос об опасности женского очарования
Утром мы направились прямиком к пограничной башне. Она оказалась странным вытянутым кверху строением, таким высоким, что увидеть ее можно было за несколько миль. Полагаю, архитектор задумывал ее как своего рода устрашающее сооружение, но выглядела башня по меньшей мере забавно, как какая-то глупая несуразица — игла, воткнутая в землю каким-то титаном. Возле башни располагалось несколько низеньких построек — судя по всему, это были гарнизонные казармы, где селились несшие службу на южных рубежах воины короля Алкеса.
Прошагав последний отрезок пути по утоптанной пыльной дороге, мы вскоре оказались в поле зрения целой толпы скучающих стражей. Едва различив приближение моей героической фигуры, они несказанно оживились и забегали, хватая алебарды, арбалеты и прочее вооружение. Наверное, возле южной караульной башни давным-давно ничего не происходило и упорядоченное существование им порядком наскучило. Так, по крайней мере, мне показалось в тот момент. Но, как выяснилось впоследствии, им хорошо было известно, кто мы такие, к нашей встрече они были отлично подготовлены, проинструктированы и даже специально обучены на тот случай, если мы будем вести себя как-то необычно...
Сержант, отличавшийся от остальных относительной чистотой формы и высоким ростом (они с башней чем-то напоминали друг друга — оба вытянутые к небу и очень худые), поднял вверх ладонь, и стражи мгновенно взяли алебарды на изготовку, а один даже угрожающе взмахнул своей в воздухе.
— Это лишнее, — одернул его сержант. — Эй вы! — крикнул он нам. — Вам лучше сдаться! Ближе не подходите, бросьте сначала ваше оружие. Зови гарнизонного, — отдал он приказание одному из стражей.
В его действиях отчетливо проглядывала боязливая суетливость. Сержант был очень молодой, он явно не имел достаточного опыта в подобных делах. Страж, которому он отдал приказание, так и не двинулся с места.
— Вы чего там, боитесь нас, что ли?! Мы вам ничего не сделаем... — проорал Кар Варнан и прибавил: — Наверное...
Однако сержант не удостоил его ответом, он замер, внимательно вглядываясь в нас, как мне показалось тогда, с напряжением.
— Я мог бы напугать их чем-нибудь, — предложил Ла-мас, — и они бы разбежались.
— Просто подойди поближе, твоей физиономии будет вполне достаточно, — обернулся к нему Варнан, все еще раздосадованый недавним изощренным колдовством Ламаса, — а моим лицом никого больше пугать не надо.
В ответ на его слова колдун фыркнул:
— Почему ты называешь ЭТО лицом?
Кар Варнан нахмурился и потянул к колдуну руки:
— Вот я тебе сейчас сделаю ЭТО из твоего лица!
— Сейчас не время для ссор, — одернул я их, — попробуем применить новую тактику. Сдается мне, эти ребята относятся к алчному типу личности, самый распространенный тип, между прочим. Сейчас я покажу вам, как надо общаться с такими, благо денег у нас в данный момент куры не клюют.
— Иди за гарнизонным! — снова гаркнул сержант, на этот раз куда более грозным тоном.
— Эй, погодите-ка с гарнизонным! — крикнул я и принялся пересыпать из ладони в ладонь золотые монеты, наблюдая, как разгораются жадным блеском глаза стражей. Потом я щелкнул по краю одной из монеток, с мелодичным звоном она взвилась в воздух, чтобы в следующее мгновение упасть мне в ладонь и скрыться затем в увесистом кошеле, вместе с остальными “кругляшами радости и свободы”, как называл их наш придворный учитель риторики Альфонс Брехкун.
— Нам нужна девушка по имени Рошель! — крикнул я. — У меня есть информация, что ее скрывают именно в этой башне. Мы заберем ее и уйдем.
Стражи насупились, их завороженные золотом лица снова отразили серьезную настороженность.
— Вот сейчас как кликнем гарнизонного — и узнаешь тогда, — пообещал сержант, — правда, — он замялся, — гарнизонный сейчас спит и велел его не будить, но... — сержант возвысил голос, — коли проснется, так мигом всех по тревоге поднимет. Тогда живыми вам не уйти, лучше сейчас сдавайтесь...
Последнее он проговорил с заметной дрожью, потому что я снова извлек из кошеля монеты и принялся пересыпать их с самым независимым видом, словно занимался этим всю жизнь. Монеты посверкивали в ярких лучах солнца отчетливым блеском “радости и свободы”.
— А что, гарнизонному тоже нужны деньги? — поинтересовался я. — Или только вам, ребята?
— Ему чего только не нужно! — явно с раздражением на высшее начальство проворчал один из стражей. — Кровь ему из нас пить нужно, вот что.
— Он у вас что же, упырь? — весело поинтересовался я.
— А то как же, — откликнулся другой страж, — самый что ни на есть упырь и есть.
— А ну не разговаривать с ним! — потребовал сержант.
— Это почему еще?
— А потому что он купить нас хочет, ты что, не видишь, что ли? — ответил сержант. Лицо его отразило мучительную борьбу, и он неожиданно заявил. — Десять золотых мне и по три каждому, кто сейчас в карауле!
— Десять?! Да это грабеж! — Я развернулся, чтобы убраться прочь от башни, потом вспомнил, что проделал длинный мучительный путь, денег после игры с Лукой Дормедонтом у меня предостаточно, и замер в раздумьях... — Ну, хорошо... восемь...
— Десять, мы не торгуемся! — крикнул он.
Этот сержант начинал сильно меня раздражать. Может, действительно следовало позволить Ламасу хорошенько их напугать?
— Я согласен! — крикнул я и махнул своим спутникам.
Мы приблизились, я принялся отсыпать монеты в протянутые мне навстречу жадные ладони.
— Переходите ко мне на службу, ребята, — предложил я, — такие, как вы, мне просто необходимы, вы же знаете, кто я...
— Знаем, знаем, — проворчал сержант, чем-то очень недовольный, я решил, что, наверное, своим слабоволием, — проведите их в башню, — отдал он команду двум подчиненным, — только не шумите там сильно, не забывайте — гарнизонный спит. — Мне показалось, что он подмигнул своим людям, но я не придал этому никакого значения.
Двое стражей повели нас в башню, мы довольно долго поднимались по крутой винтовой лестнице, пока не взошли на седьмой или восьмой этаж, он располагался под самой крышей. Здесь один из стражей указал на дверь с решетчатым окошком.
— За ней, — сказал он, — тута она. Есть отказывается. Позавчера я ей еду приносил, так она меня за руку цапнула. — Страж закатал рукав и показал великолепный след, оставленный, несомненно, зубками Рошель де Зева.
Я с умилением глядел на укус, предчувствуя скорую встречу с возлюбленной.
Затем я припал к окошку и увидел самую красивую пленницу на свете. Она сидела на узкой деревянной кровати, положив руки на колени, и грустно глядела куда-то в сторону маленького, забранного решеткой оконца. Один из стражей отомкнул темницу.
— Проходите.
Он пропустил меня и моих спутников внутрь. Я кинулся к Рошель, не замечая ничего вокруг, ощутив вдруг внезапную эйфорию и только одно желание — оказаться с ней рядом, в этой маленькой комнатушке, под самой крышей башни-иголки. Тогда этот порыв не показался мне чем-то необычным. Я просто бросился сломя голову к возлюбленной и заключил ее в объятия. В это мгновение позади громко хлопнула дверь, и страж, криво улыбнувшись, повесил на нее замок. Оба тюремщика стали громко хохотать и хлопать себя по ляжкам.
— Вы что это? — спросил я мрачно, не проявляя, впрочем, ровным счетом никаких признаков беспокойства — меня словно убаюкивало что-то, заставляло вести себя ровно, даже не повышая голоса.
Ответа я не услышал, стражи, продолжая громко смеяться, отправились вниз по лестнице, их сапоги затопали по ступеням.
— А молодец этот малый, ничего не скажешь... теперь еще и королевская награда, — услышал я в отдалении, вдруг прозрел и накинулся на Кара Варнана и Ламаса:
— Где ваши глаза были, Пределы вас побери?!
— Да вы и сами что-то назад не смотрели, — обиженно заметил Кар Варнан, — кто же знал, что они так с нами поступят?..
— Идиот, — заорал я на него, — какого дьявола вы в эту комнату приперлись? Что, нельзя было снаружи подождать? Вы должны были меня снаружи страховать, снаружи, понятно?!
— Милорд, милорд, успокойтесь, — Ламас поднял ладонь на уровень груди, — я просто хочу сказать, что даже если бы мы сюда не вошли, это бы ничего не решило. Я же говорил, что это ловушка. У них все было заранее просчитано. Сейчас мы все исправим. Я сломаю эту дверь, а потом мы их распугаем.
— Опять моим лицом? — зло поинтересовался Кар Варнан.
— А почему бы и нет. — Ламас кивнул, отошел к двери и стал что-то проделывать с замком.
— Милая моя, — прошептал я, целуя Рошель.
— Любимый, ты все же нашел меня, — сказала девушка. Я было собрался обнять ее покрепче, но в этот момент сухой кулачок стукнул меня в подбородок. — Подлец, и долго же ты добирался!
— Рошель, Рошель, — попробовал я ее успокоить, потирая ушибленный подбородок, — нас преследовали в пути жуткие опасности — вилисы, корявые муфлоны, лиловые кровососы, чернокнижники-провидцы и еще много чего, очень долго рассказывать, вот поэтому я, собственно, и задержался.
— Знаю я эти опасности, — заявила девушка, — от тебя до сих пор ими разит. Да и от них тоже. — Она кинула презрительный взгляд на моих спутников.
— Ну что ты, Рошель, — сконфузился я, — это мы уже здесь, в деревне выпили эля... ммм... немного... когда прибыли на южные рубежи королевства.
Девушка вскочила на ноги:
— Значит, я тут сижу, а вы тут неподалеку развлекаетесь?..
— Милорд, — обернулся Ламас, прервав поток обвинений, выглядел он немного ошарашенным, — похоже, что здесь побывал Кевлар. Я чувствую его присутствие. Мерзавец заговорил замок. И одурманивающих чар напустил, потому мы так легко и попались в ловушку.
Я вспомнил возникшую у меня эйфорию и странное желание немедленно оказаться в этой комнатушке под крышей рядом с Рошель.
— Да, — признал я, — как-то странно все получилось.
— Вот и я думаю, чего это я сюда зашел, когда вроде как и не хотел даже! — вскричал Кар Варнан.
— Вот уж не думал, что он так быстро оправится, — пробормотал Ламас. — Странно все это... Я думал, он все еще через лес ползет и червячками питается.
— А может, он наложил чары до того, как ты его сбил, — предположил я.
— Точно, — хлопнул колдун себя по лбу, — как это мне в голову не пришло?
— Не знаю, — сказал я, — подумай-ка сейчас лучше не об этом, а о том, как нам отсюда выбраться...
— Уже думаю, — сказал Ламас и принялся что-то творить с замком, отчего вскоре вокруг распространилась нестерпимая вонь и комнатушка наполнилась удушливым зеленоватым дымом.
Я стал опасаться, что, чего доброго, он нас всех снова заразит насморком, но в этот момент со стороны маленького оконца послышался громкий рев, потом раздался глухой удар: решетка улетела куда-то, а слюдяные стеклышки разлетелись вдребезги. В оконце тут же всунулась голова корявого муфлона. Он вращал звериными глазками и тяжело дышал — подозреваю, что от злости.
Рошель завопила не своим голосом. На мгновение зверюга даже зажмурилась, восторженно глядя на девушку маленькими звериными глазками и облизывая бородавчатым языком красиво очерченные губы. Потом рот муфлона растянулся в улыбке. При дневном свете он выглядел не таким страшным, как в ночном лесу, когда на его морде играли огненные блики, но Рошель смертельно перепугалась, она припала ко мне и впилась ногтями мне в предплечье.
— Я же тебе говорил, что мы не просто так задержались, — сказал я, — вот как раз муфлон корявый. Знакомьтесь. Я тебе о нем немного рассказывал.
Ламас с криком отпрыгнул от двери и отбежал в самый дальний угол комнаты, а Кар Варнан поспешно извлек из ножен меч и встал на изготовку.
— Я тебя все-таки разыскал! — проревело чудовище. — Лапу мне отрубил?!
— Э... э... это была случайность, — дипломатично заметил я.
— Каждая случайность должна пресекаться, пока не обратилась в закономерность, — муфлон хохотнул, испытывая сильную радость от встречи со мной, — а то так и голову недолго потерять.
— Тут я с тобой в корне не согласен, — заявил я, — в случае с лапой мы говорим о нежизненноважной, хотя и крайне полезной части твоего тела, а вот голова — это другое дело...
— Хватит болтать, — резко оборвал меня муфлон, — молись лучше, пока время есть... а дамочка у тебя ничего...
Язык муфлона облизал губы, потом скрылся во рту и там чуть слышно прищелкнул.
— Знаешь-ка, давай вот что. Давай меняться. Ты мне женщину, а я тебе жизнь.
Я задумался, предложение было заманчивым. К тому же этот удар в подбородок, который я получил от нее совершенно ни за что! Как бы мне провести корявого муфлона, как сделать так, чтобы остаться в живых и не отдавать ему девушку?
— Подлец, — неожиданно вскричала Рошель, — он еще думает!
— Конечно, ему нужно подумать, дорогуша, прежде чем согласиться, — проревел муфлон.
— Не знаю, не знаю. — Я сделал вид, что все еще размышляю, и девушка закричала от ярости, попыталась меня ударить, но я перехватил ее ладошку. — По рукам! — выкрикнул я. Это было бестактно с моей стороны, имея в виду тот факт, что не так давно я лишил зверюгу конечности. Но муфлон, по всей видимости, не заметил, а может, был настолько счастлив, что не стал придавать моей оплошности значения.
Муфлон откашлялся, лицо его скрылось, потом он засунул в окошко длинную лапу и принялся ловить Рошель вслепую. С плачем и криком она металась по комнате, и ему никак не удавалось ее схватить. Устав от безрезультатных попыток, муфлон снова сунул в окошко морду и сказал мне:
— Знаешь-ка, я вылезу, а ты мне ее подай...
— С одним условием, — заявил я.
— С каким еще условием? — Морда муфлона стала очень недовольной.
— Забери нас всех отсюда и отнеси на север поближе к Стерпору. И тогда можешь ее забирать.
Я услышал подозрительный грохот, обернулся и увидел, что это Рошель де Зева грохнулась в обморок.
— Ты что, подсунул мне бракованную женщину? — Муфлон нахмурился.
— Да нет, это она с непривычки, — махнул я рукой, — а может, от радости...
— От радости? — Чудище воодушевилось. — Конечно, от радости.
Морда вдруг исчезла из окошка, муфлон сунул в комнату лапу и потянулся к тому месту, где лежала Рошель. Я поспешно подхватил девушку и отнес подальше, туда, где конечность муфлона не смогла до нее дотянуться. Он еще некоторое время шарил по комнате, потом сунул к нам обиженную морду.
— Ладно, отнесу я вас к Стерпору, так и быть. Сейчас только спину растяну немного и отнесу, — сказал муфлон, — ты мне девушку сперва давай, а потом сами в окно вылезайте и прыгайте на спину.
— Ну нет, — я покачал головой, — так у нас дело не пойдет. Сначала полезу я, потом вот он, — я кивнул на колдуна, — потом великан передаст тебе девушку и заберется на спину сам. Вот прилетим в Стерпор — там ее и заберешь.
— Ладно, — нехотя согласился муфлон после недолгих размышлений, — хитрый ты больно, как я погляжу. Совсем как я в молодости. У тебя, случаем, муфлонов корявых в роду не было? — и он засмеялся, крайне довольный своей шуткой.
— Корявых у меня в роду предостаточно, — ответил я, — а вот муфлонов не наблюдается...
Моя фраза сильно озадачила зверюгу. Мы приступили к эвакуации, и вскоре вольный ветер уже бил нам в лицо, мы летели на растянувшейся складчатой спине муфлона, он что-то напевал хриплым баритоном и, кажется, искренне радовался. Тяжелые перепончатые крылья позволяли чудовищу перемещаться с поразительной скоростью и нести несколько человек, не испытывая особых неудобств.
Рошель все еще была без сознания. Глупышка, она, должно быть, решила, что я действительно собираюсь отдать ее этому кошмарному созданию. И хотя выхода из сложившейся ситуации я пока не придумал, надежда на благополучное завершение нашего путешествия меня не покидала. Свою возлюбленную я никому не отдам Хотя мои сподвижники, похоже, думали, что я решил расстаться с Рошель. Кар Варнан поглядывал на меня с явным осуждением, а Ламас по большей части делал вид, что происходящее его не касается, только бросал временами горестные взгляды на “бедняжку”.
— Эй, — прошептал я, однако спутники меня не услышали, свист ветра заглушал слова.
Сообразив, что ветер дует со стороны головы муфлона, а значит, ему будет сложнее услышать меня, я проговорил гораздо громче:
— Эй!
На сей раз они услышали меня и повернули головы.
— Есть у меня одна идея. — На всякий случай я еще раз поглядел на голову муфлона, но он летел быстро и не обращал на седоков ровным счетом никакого внимания, должно быть, очень торопился доставить нас к Стерпору, чтобы потом позабавиться с малышкой Рошель. Вот ведь мерзкая скотина, а туда же. Впрочем, в жизни я не раз встречал людей куда омерзительнее этого муфлона и тоже, к моему возмущению, интересовавшихся женским полом.
— Какая? — громогласно поинтересовался Кар Варнан, в который раз убеждая меня, что умом бог его сильно обделил.
Муфлон тем не менее даже ухом не повел, продолжая держать направление на Стерпор. Может быть, он притворяется тугим на ухо, а сам намеревается выведать все наши секреты? Впрочем, тупость муфлона опровергала мои размышления о том, что он способен на какую-нибудь хитрость, поэтому я поспешно продолжил:
— Я думаю, Ламас должен немедленно превратить Рошель в какое-нибудь ужасающее существо, чтобы муфлон сошел с ума от омерзения, увидев ее.
— Но, — Ламас весь сжался и затрясся как осиновый лист, — когда он обнаружит, что девушки с нами нет, он очень сильно разозлится.
— Ничего, — беззаботно ответил я, — зато Рошель будет спасена.
— Но мы можем погибнуть тогда, — постарался вразумить меня Ламас.
— Все возможно, — яростно ответил я.
Видимо, Ламас уловил в моих глазах уже знакомый нездоровый блеск, выражающий решительность, и сник, поняв, что придется следовать моему плану.
— А если он чего-нибудь опять нахимичит и девушка превратится во что-нибудь очень странное? — поинтересовался Варнан.
— Он очень постарается не ошибиться, — сквозь зубы сказал я, — а ты лучше приготовься отвечать на вопросы муфлона, которые у него непременно возникнут после приземления.
— Ладно, — Варнан ухмыльнулся, — представляю его рожу.
— Начинай, — потребовал я, — у нас времени не так много, кажется, мы уже где-то в окрестностях Стерпора.
— Хорошо, хорошо, — устало откликнулся Ламас.
— Только скажи сначала, в кого ты ее собираешься превратить?
— Муфлоны ненавидят вилисов, я превращу ее в вилиса.
— Так это же покойницы, — ахнул Варнан, — они людей грызут.
— Ничего страшного, — одернул я его, — нам нечего бояться, правда, Ламас?
— Ну да, — согласился Ламас, — она станет добрым вилисом, просто у муфлонов на них жуткая аллергия — как видят вилиса, у них сильно начинают чесаться глаза, а если какая-нибудь из вилисов прикоснется к муфлону, его тело поражает чесотка, вздуваются там всякие волдыри, которые плохо пахнут, из них течет гной, ну и...
— И что, у корявого сразу вздуется спина, как только она превратится в вилиса? — поинтересовался Варнан.
— Конечно нет, — ответил Ламас, — она же будет не настоящим вилисом, ничего у него не вздуется.
— Ладно, хватит, делай вилиса, — потребовал я, — только скорее.
— Погодите-ка, дайте вспомнить, — почесывая подбородок, колдун принялся шевелить в воздухе руками и что-то бормотать, — не запутаться бы... сейчас припомню...
— Мне как-то не по себе, — проговорил Варнан.
Откровенно говоря, я тоже ощущал опасность происходящего, но старался ничем не выдать своего состояния. Самое главное, чтобы благодаря чарам Ламаса нам удалось вытащить из беды мою красавицу. Она между тем очнулась, пошевелила рукой, потом открыла глаза и уставилась на меня с лютой яростью.
— С добрым утром, любимая, — сказал я, не зная, что еще можно сказать в подобной ситуации, ведь любимая, похоже, считала меня законченным негодяем.
— Любимая?! — яростно проговорила она, приподнимаясь. — Да ты же избавился от меня, отдал корявому муфлону!
Она резко вскочила на ноги и в то же мгновение увидела под собой пропасть и далеко внизу проносящийся лесной массив.
— Боже мой, — она охнула, — да я же высоты боюсь, боже мой, где мы?
— А где, ты думаешь, мы находимся? — усмехнулся Варнан. — На спине корявого муфлона, конечно. Он несет нас к столице.
В это мгновение муфлон слегка развернул свою омерзительную морду, рот его был приоткрыт и растянут в улыбке, а с белых зубов капали клочья пены. Рошель оглушительно завизжала, и мне пришлось поспешно сжать ее в объятиях и запечатать рот ладонью. Она стала отчаянно вырываться, стараясь укусить меня за пальцы.
— Тихо, тихо, — попросил я, — сейчас не лучшее время для истерик. Ламас собирается кое-что предпринять для твоего спасения. Я отпущу тебя, если ты пообещаешь, что не будешь орать и волновать муфлона.
Как всякое существо женского пола, Рошель меня совершенно не слушала: вместо того чтобы проявить благоразумие, она принялась сопротивляться с удвоенной энергией, потом поняла, что со мной ей не справиться и лучше смириться. Решив, что она правильно оценила ситуацию, я отпустил ее, за что немедленно поплатился: маленький кулачок стукнул меня в нос, и я взвыл от боли.
— С чего ты взял, негодяй, — зашипела она, — что я тебе поверю? Ты отдал меня этому чудовищу!
Кар Варнан и Ламас наблюдали эту сцену с явным сочувствием ко мне.
— Рошель, Рошель, милая девочка, — заговорил вдруг Ламас медовым голоском, — я действительно собираюсь кое-что предпринять для твоего спасения. Ты только не волнуйся, на время я превращу тебя в вилиса...
— О боже, я буду омерзительно выглядеть! — вскричала Рошель.
Вот они, женщины, мы тут активно думаем, как ее спасти, а она заботится о внешности! Я фыркнул, и Рошель сердито на меня уставилась.
— Ничего, ничего, — попытался втолковать ей Ламас, — это ненадолго, это только для того, чтобы вызвать отвращение у муфлона.
Тут я подумал, что, наверное, с ума сошел, если доверяю вечно путающему заклинания колдуну что-то менять в облике моей возлюбленной. Помимо того что эти изменения могут быть необратимы, он ведь, не дай бог, сотворит что-нибудь такое, что нам всем не поздоровится. Но иного выхода у нас, кажется, не было. Вот-вот впереди появятся городские стены, и тогда муфлон пойдет на посадку, а потом заберет девушку с собой.
— Ну, хорошо, — внезапно согласилась Рошель, — если иначе нельзя, я готова.
— Вот и отлично, — обрадовался Ламас, — он немедленно стал что-то бормотать, потом принялся передвигаться вокруг нас, делать пассы, щелкать длинными пальцами и причмокивать губами, словно смаковал что-то на редкость вкусное. За ним возник шлейф голубого дыма, который затем стал гуще, так что я начал опасаться, как бы муфлон корявый не заподозрил чего. Внезапно туман стал виться вокруг меня, я невольно вдохнул его и немедленно лишился зрения. Я тут же переполошился, но тут же в глазах резко прояснилось.
Передо мной предстала удивительная картина. Рядом находилось три одинаковых девушки, три Рошель де Зева, абсолютно похожих друг на друга, одетых в одинаковые платья, с одинаковыми милыми личиками и рассыпавшимися по плечам светлыми волосами.
— Это ты что такое сделал? — обиженно проревела Рошель, которая, несомненно, была Варнаном. — Какие у меня тоненькие ручки и слабое, жалкое тельце!
Признаться, я тоже был поражен до глубины души, вскочил, издал сдавленный крик и ухватился за то место, где раньше располагалось мое мужское достоинство. Слава богу, на ощупь оно оказалось на месте. Ламас в ужасе замер, разглядывая нас. Он сильно струсил, опасаясь быстрой расправы.
— Главное не волноваться, — поспешно сказал он, отодвинувшись подальше от нас, — это все только на время, только на время, я же не накладывал чары постоянства, скоро пройдет... скоро пройдет. Главное, все это только мираж...
Я принялся ощупывать себя и понял, что он прав. Как я ни пытался, руки мои так и не могли помять замечательные округлости видимой фигуры, везде я натыкался на привычное костистое и крепкое тело. К тому же, положив руку на рукоять фамильного меча, я ощутил, что он при мне, хотя, когда я перевел взгляд вниз, то увидел, что рука моя опирается на пустоту. Это колдовство устраивало меня больше, чем магия превращения в пауков, лишившая меня когда-то дорогих моему сердцу предметов и даже одежды.
Я перевел взгляд на Варнана и увидел, что он, как и я недавно, ухватил себя между ног, обнаружил, что все на месте, и счастливо улыбается.
— Слава богу, — сказал он, — если бы это был не мираж, клянусь, Ламас, я бы уже скинул тебя вниз.
Рошель вдруг начала хохотать. Никогда прежде я не видел, чтобы она так веселилась. Она смеялась и показывала на нас пальцем, словно в нашем облике было нечто очень забавное, а не она сама.
— Ой, Ламас, ой уморил, — вытирая слезы, с трудом проговорила она.
Колдун почувствовал, что расправа откладывается, и необычайно обрадовался этому обстоятельству. Он собирался что-то сказать, чтобы еще больше нас утешить, но в этот момент муфлон пошел на посадку. Он сделал несколько взмахов мощными крыльями, затем сложил их и принялся пикировать, наворачивая тошнотворные круги. Желудок мгновенно подкатил к самому горлу, и я схватился за подбородок, плотно сжимая челюсти, чтобы не выпустить его содержимое наружу. Зверюга приземлилась на обе лапы, но проделала это, должно быть нарочно, так резко, что мы кубарем скатились с широкой спины и растянулись на земле.
— Дальше я не полечу, там нашего брата не любят. Недавно был, так меня чуть колом со стены не продырявили.
Муфлон резво развернулся и с изумлением уставился на открывшуюся ему диковинную картину. Перед ним на земле сидели целых четыре красотки вместо одной, четыре одинаковых Рошель де Зева, все как одна стройные и белокожие. Муфлон даже замер на мгновение, крякнул от досады и всерьез разволновался, на темном лбу выступила испарина.
— Ой, — сказал муфлон, — ну ничего себе!
Он вытер лоб когтистой лапой, потом на его морде отразился тяжелый мыслительный процесс, который, видимо, привел его к каким-то нехорошим выводам, потому что муфлон вдруг разъярился и бешено затопал ногами:
— Ах ты гад паршивый! — закричал он. — Ты что это, обмануть меня задумал?!
Он не знал, к кому обращаться, поэтому глаза его разъехались в разные стороны, пытаясь охватить всех сразу. Он растерянно забегал возле девушек, потом остановился, внезапно ухватил меня поперек туловища и, зашвырнув себе на спину, стремительно взмыл вверх.
— Ну что, Дарт, — проорал он кому-то на земле и громко захохотал, — думал, я не разберусь, кто тут девчонка, а кто нет, да она была самой симпатичной среди вас, уродов.
Похвала муфлона мне в немалой степени польстила, а потому я поудобнее разлегся на его спине, размышляя, что надо бы увести его подальше от моих друзей и в особенности от любимой Рошель, на которую чудище положило глаз. Когда обратная трансформация произойдет, мы уже будем очень далеко отсюда, пусть тогда злится, скрипит зубами и предпринимает ответные шаги. Я подумал, что с моей стороны, возможно, опрометчиво так недооценивать своего противника, но почему-то у меня появилась стойкая уверенность, что мне удастся каким-нибудь образом избежать опасности.
“А может, прямо сейчас сигануть вниз и посмотреть, что из этого получится?”
Я осторожно подполз к краю широкой спины и увидел далеко внизу широкую речку, она разбивалась на две более мелкие, а возле стоявшего в ее излучине домика сновали маленькие фигурки людей. Я представил, как со свистом рассекаю воздух и врезаюсь в крышу этого домика, а маленькие люди начинают отчаянно суетиться, бегать вокруг домика и вскидывать вверх кулачки.
“Пожалуй, надо выбрать более подходящий момент. А еще лучше посмотреть, что он предпримет, когда поймет, что я Дарт Вейньет. Может, это его несколько образумит?”
Вскоре муфлон полетел над лесом, который постепенно стал казаться мне бесконечным. Потом он немного снизился и теперь со свистом рассекал воздух над самыми верхушками высоченных сосен и есеней. Его тень прыгала с одной кроны на другую. Через некоторое время впереди показалась прогалина — множество поваленных ураганом деревьев, их стволы отливали черным, в нее муфлон и устремился, сложив крылья. Меня едва не сдуло с его спины, я покрепче вцепился в складчатую кожу. Приземлился муфлон, вопреки всем ожиданиям, весьма осторожно: не бухнулся, как в прошлый раз, а аккуратно спружинил плоскими ступнями и подставил крыло, чтобы я мог по нему спуститься на землю.
— Слезай, моя красавица, — ласково сказал он своим бархатистым баритоном, — вот твой новый дом.
Указывал он при этом на какое-то немыслимое скопление поваленных деревьев, между которыми чернел широкий проем — вход в жилище муфлона.
— Гадюшник какой-то, — проворчал я, чтобы его разозлить. Эпитет “красавица”, конечно, показался мне очень приятным, но вряд ли он мог смягчить мое сердитое настроение.
Я резво сбежал на мягкую землю, покрытую зеленым мхом, и осмотрелся. Пожалуй, отсюда я смог бы найти дорогу обратно. Не так уж далеко мы и залетели.
— Ты не очень-то... это, — свирепо вращая глазами, сказал муфлон.
— Разговаривать научись, — отрезал я, — и не слишком выступай у меня, неотесанный ты совсем.
— Чего? — зашевелилась зверюга, похоже, муфлон только сейчас начал соображать, что одиночество бывает предпочтительнее жизни с некоторыми стервозными дамами. — Чего это ты?
— “Чего это ты”, — передразнил я его, — даже не понимаешь, что я говорю, а приволок сюда... Должно быть, совсем спятил. А, может, у тебя просто мозгов нет. — Я подошел и постучал костяшками пальцев по его покатому лбу, звук вышел на удивление гулким, словно в черепе у него действительно была пустота.
Муфлон с неудовольствием пошевелился, потом занес над головой лапу, намереваясь, должно быть, преподнести урок “грубой девице”, но потом передумал.
— Ладно, — сказал он, — кажется, я понял, это ты там не от счастья в обморок грохнулась.
— Ха, разумеется, не от счастья, — сказал я, — от отвращения.
— Как бы то ни было, меня Мукраул зовут, — сказал муфлон, — постарайся быть поласковее.
— Еще не хватало. — Я упер руки в бока и расхохотался ему в лицо.
Вышло замечательно, Мукраул заворчал, сплюнул на землю и удалился в скопление деревьев, которое он называл домом. Внутри муфлон принялся что-то проделывать, до меня доносился сильный скрежет и его недовольное ворчание. Я тем временем осматривался и всерьез подумывал о том, чтобы броситься бежать через лес прямо сейчас. Меня останавливало только осознание того, что зверюга непременно кинется за мной в погоню и, скорее всего, быстро меня настигнет.
Вдруг неподалеку затрещали бревна, и я увидел, что через бурелом лезет еще один муфлон. Этот в отличие от бурого Мукраула был болотного цвета, а на его покатом лбу виднелись зачесанные назад рыжие волосины. Когда он приблизился, я увидел, что рыжая щетина пробивается также из его ушей и клочками торчит на птичьей груди.
В моей коварной голове мгновенно созрел блестящий план действий. Пока рыжеволосый лез через бурелом, я помахал ему ручкой и даже, поразмыслив, послал воздушный поцелуй, чем привел его в абсолютное замешательство. Муфлон болотного цвета замер, вглядываясь в меня маленькими глазками, я даже осмотрел себя повнимательнее — может, колдовство Ламаса уже успело улетучиться, вот будет номер, но нет, я все еще выглядел как замечательная красотка Рошель де Зева. Рыжий некоторое время продолжал наблюдать, как я машу ему ладошкой, а потом, все ускоряясь, почти побежал к жилищу Мукраула. Когда он был уже в нескольких шагах от меня, из бревен неожиданно выскочил сам Мукраул, и незнакомец остановился как вкопанный.
— Хе-хе-хе, — сказал муфлон болотного цвета, — что я вижу, кого это ты сюда притащил?
Я усиленно принялся строить рыжему глазки и, похоже, преуспел в этом, потому что желтоглазый муфлон вдруг весь подобрался и задвигал нижней челюстью, выпятив толстые губы.
— А ну, чего тебе надо, Горраул? — свирепо сказал Мукраул.
— Да я так, поинтересоваться зашел, гляжу, ты летишь, тащишь чегой-то, вот и зашел поглядеть.
— Как зашел, так и иди, — сердито проворчал Мукраул, — неча тут ошиваться, давай-ка отсюда. — И он подтолкнул Горраула в плечо.
— Чегой-то ты? — свирепо сверкнул глазами Горраул. — Или зазнался совсем? Носишься целыми днями, летаешь непонятно где, что, секретными делами какими занимаешься?
— Иди, говорю, отсюда, — рассердился Мукраул.
— А чегой-то ты командуешь-то? Твой лес, что ли? — Горраул толкнул его в ответ. — Иди сам отсюда.
— Да ты вконец обнаглел, — притащивший меня в эти дебри муфлон разбросал крылья и выставил вперед лапы, — я живу тут, вабще-та-а-а.
— А мне до энтого дела никакого не-э-э-ту, — нараспев проговорил Горраул и принял ту же угрожающую позу.
Теперь они стояли друг против друга, выставив вперед лапы и выпятив грудь.
— Приступим? — сверкнув глазами, спросил Горраул. Судя по сохранившейся у него растительности, он был намного моложе Мукраула и более самонадеян.
— Приступим, — мрачным голосом проговорил Мукраул и прыгнул вперед.
Схватка их была поистине страшна. Они сшиблись так резко, что звук удара эхом отозвался по лесу. Уже в следующее мгновение Горраул вцепился в сочленение крыла противника зубами, а тот полоснул его по животу острыми как бритва когтями. К счастью для Горраула, живот у муфлонов бронированный, так что причиненный вред не был значительным. После предпринятой атаки оба отскочили, разбежались и снова сшиблись, теперь уже головами. Стук получился еще более впечатляющим. Оба муфлона рухнули на землю почти без чувств. Зашевелились они очень скоро и, едва пришли в сознание, снова ринулись в бой. На сей раз они сплелись в жуткий комок из челюстей, когтистых лап и мощных бронированных тел. Удары сыпались не переставая, муфлоны ревели и рвали друг друга на части. Вскоре вся поляна была залита свежей зеленой кровью, она посверкивала на стволах деревьев, небольшими лужицами и каплями лежала на прелой листве. Даже до меня долетело несколько капель, которые растворились, как только попали в область миражного тела Рошель де Зева.
Наблюдая за страшным, смертельным поединком, устроенным не без моего участия, я потер ладони и извлек из ножен меч, который в результате колдовства Ламаса был сейчас невидим. Однако если даже невидимым мечом нанести точный удар, то рана на теле муфлона вполне будет незаметна.
Вскоре рыжий стал одолевать Мукраула. Он мертвой хваткой впился противнику в горло, при этом все сжимал и сжимал челюсти, пока бурый муфлон царапал его бесполезными когтями и силился оторвать от жизненно важного узла большого крепкого тела. Потом челюсти Горраул а окрасились зеленым, брызнул фонтан, Мукраул вздрогнул и умер в объятиях молодого и удачливого соперника. Израненный победитель откинул тело побежденного врага и повернулся...
Он даже не понял, что произошло. Одна из его лап вдруг отделилась от тела, он с изумлением уставился на нее, а за ней и вторая рухнула вниз. Горраул закричал, глядя на меня полными страдания и ужаса глазами. Лапы, как и в прошлый раз, резво принялись удирать. Проблема заключалась в том, что Горраулу нечем было их схватить. Он понесся за ними следом, истекая зеленой кровью и выкрикивая страшные ругательства муфлонов, которые мне не доводилось слышать больше никогда — ни до, ни после встречи с рыжеволосым Горраулом.
Я помахал ему вслед ладошкой, радостно улыбнулся, спрятал невидимый меч в ножны и вдруг увидел, что на том месте, где еще недавно был подол платья, отчетливо прорисовывается моя нога.
— Ну, наконец-то, — возликовал я, — а то уж было подумал, что это навсегда.
* * *
Ведение военных действий с противником, армия которого по численности превосходит вашу, требует от командира особой концентрации, личного контроля за проведением операции, внедрения спецагентов в среду неприятеля. Необходимо создать все условия, чтобы враг в момент нападения находился в самом невыгодном для себя положении и был не готов отразить неожиданную атаку. Армию неприятеля желательно разложить изнутри — эль, девушки легкого поведения, азартные игры... Важное уточнение: прошедшие специальное обучение и отбор внедряемые агенты должны быть настоящими профессионалами своего дела. Рекомендуется перед отправкой в тыл неприятеля провести серьезную проверку их способности много и уверенно пить, быть неутомимыми в любви к слабому полу, играть в погер и даже выигрывать...
Из учебника по военному делу, оказавшего
серьезное влияние на психику юного Дарта Вейньета
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
В ней рассказывается о формировании армии, а также о важности высокой нравственной чистоты воинов и о необходимости четкого внутреннего распорядка
После безвременной кончины муфлона Мукраула (мне сразу показалось, что не стоит ему со мной связываться) я направился назад к Стерпору. Поскольку муфлон занес меня довольно далеко, в самые дебри, где обретались только его корявые соплеменники, путь мне предстоял неблизкий. Я долгое время блуждал по лесу, стараясь определить нужное направление, а потом побрел через бурелом, стараясь придерживаться севера. Очень скоро я попал в болото, весь вымок и с трудом оторвался от десятка странных существ, преследовавших меня сладострастными стонами, но нападать так и не решившихся. Я долго топал мокрым, пока наконец одежда не высохла. По закону подлости, через несколько миль мне пришлось преодолевать речку. Брода найти не удалось, так что переправлялся я вплавь. Долго рассказывать обо всех злоключениях лесного путешествия не буду, скажу только, что в конце концов я все же выбрался из леса, попал на равнину и некоторое время брел по полю, высоко поднимая ноги — стебли странной жесткой травы так и норовили впиться в подошвы сапог. Когда к закату я выбрался к южному торговому тракту, то не поверил своим глазам — места оказались знакомые. Отойдя немного в сторону от пыльной дороги, я улегся в поле и немедленно заснул.
Как только выглянуло солнце, я проснулся и двинулся дальше на север, к столице. Сначала я предполагал, что мне удастся подкараулить на дороге какой-нибудь обоз или торговый караван, чтобы побыстрее добраться до Стерпора, но все обозы, как назло, двигались в противоположную сторону. И не просто двигались — они неслись с огромной скоростью, словно кто-то за ними гнался. Купцы покрикивали на погонщиков, и те заставляли лошадей мчать во весь опор. На меня, двигающегося в сторону Стерпора, охрана обозов посматривала как на сумасшедшего...
Меня так мучили голод и жажда, что я предпринял попытку встать на пути разгоряченных лошадей, но в последний момент пришлось отпрыгнуть в сторону, поскольку погонщики и не думали останавливать взмыленных животных, а умирать мне еще было рановато. На одиноких путников спешащие торговцы не обращали никакого внимания. Можно было умереть от жажды, растянуться в дорожной пыли и навсегда застыть, в последний раз взглянув на ослепляющее солнце, но никто бы все равно не остановился. Голову тебе размозжили бы тяжелые копыта лошадей, да колесо одной из телег прошлось по телу...
Я замотал лицо по самые глаза оторванным рукавом шелковой рубахи, чтобы в нос не забивалась дорожная пыль, серым облаком висевшая над дорогой. Мне представлялось, что узнать меня в таком безобразном виде невозможно. Но здесь я оказался не прав. К этому времени моя популярность в Стерпоре уже возросла настолько, что кое-кто, обладающий зорким зрением, в конце концов различил, кто скрывается под этой маской.
После того как я был опознан, в пути мне все чаще стали встречаться какие-то подозрительные личности в запыленной, как и у меня, серой одежде. Кое-кто из них просто жал мне руку и сообщал, что час грядет и в этот час он непременно будет со мной, другие с самым значительным видом предлагали мне поддержку в борьбе. Я неизменно соглашался, но большинство незнакомцев, пройдя со мной не больше мили, отставали. Парочка ходоков притащила мне бочонок со светлым элем, который я, вдоволь напившись, бросил на дороге, а одна сердобольная женщина принесла головку сыра. Я с жадностью жевал сыр, а она стояла и гладила меня по голове, приговаривая: “Храни тебя силы небес, наш спаситель!” На глаза ее навернулись слезы, и она, внезапно устыдившись своей слабости, убежала.
А я все шел и шел вперед, к концу путешествия меня сопровождало не меньше сотни человек. Все они проявили завидное упорство, разделив со мной тяготы и лишения длинного пути. Наконец я выбрался к поселению, где меня ожидали. К тому времени я уже, подобно Ламасу, опирался на посох и еле волочил от усталости ноги. Правый сапог мой приказал долго жить, развалившись на куски, а от левого отлетела подошва. Наплевав на пыль и конспирацию, которая теперь все равно была бесполезной, я снял тряпку с лица и примотал подошву — хотя бы левая нога будет цела. При виде моей жалкой, ободранной и исхудалой фигуры, выползающей на вершину очередного холма, послышался громкий хор голосов, приветственно выкрикивавших: “Слава Дарту Вейньету, королю Стерпора!” В оседающей туче пыли, поднятой бегущим ко мне народом, я различил крупное поселение. Мужики кидали вверх шапки, потрясали кулаками и всячески радовались моему визиту. Толпа за моей спиной мгновенно смешалась с толпой, приветствующей меня. Люди знакомились друг с другом, обнимались и поздравляли друг друга с началом борьбы.
Пределы побери, мне было очень приятно их отношение к моей персоне. Я подумал, что, возможно, здесь мне удастся раздобыть новые сапоги, а может быть, и какую-нибудь клячу, чтобы двинуться дальше к Стерпору.
Меня вдруг подхватили на руки и, подбрасывая в воздух, понесли к домам. “С нами Дарт Вейньет, — кричали они, — с нами великий король Стерпора!” В этот момент я внезапно осознал, что стал необыкновенно популярен в народе. Было ли это заслугой, результатом “наглядной агитации” Ламаса или прочих действий глупого Алкеса, оставалось только догадываться. Как бы то ни было, сейчас я понял, что народ Стерпора вовсе не так инертен, как мне когда-то представлялось. Люди лишь ожидали своего часа, они молча терпели несправедливость до появления настоящего предводителя, того, кто поведет их вперед и станет лидером восстания. Вне всяких сомнений, это должна была быть особа королевского происхождения, и я подходил им как нельзя лучше. Раскрутка, как выражается Ламас, состоялась!
— Вы были рождены, чтобы возглавить борьбу, — заявил мне дородный бородач с сумасшедшими карими глазами и невнятной дикцией, словно прочитав мои мысли, — вас уже ждут, милорд.
— Кто ждет? — удивился я.
— Ну, как же, ваши ближайшие сподвижники, — ответил он, — они пришли к нам неделю назад с известием о том, что вы собираете армию, мы встретили их, как и подобает встречать посланцев короля...
Меня аккуратно опустили на землю. Я поднял вверх руку, намереваясь произнести длинную проникновенную речь, как меня когда-то учил Альфонс Брехкун, но потом вспомнил, чем закончилось мое выступление на одной из центральных улиц Стерпора, и сказал кратко:
— Я обещаю вам всем, поддержавшим меня, что никогда не забуду о вас. Когда я стану королем, каждый сможет прийти ко мне с просьбой, и каждому я обещаю помочь лично...
Я замолчал. Люди отреагировали на мои слова более чем бурно, они ринулись вперед, каждый хотел меня обнять и облобызать, меня подхватили на руки и принялись швырять вверх, снова и снова, пока я не закричал: “Хватит! Хватит!” Тогда радость их немного поутихла, и меня опустили на землю...
— И где же мои сподвижники? — осторожно спросил я, чтобы, не дай бог, ничем опять не вызвать их бурной радости. — Где я мог бы найти их?
— Я провожу, — вызвался бородач. Судя по всему, он был здесь за главного и в подтверждение моих мыслей кивнул. — Я тут староста.
“Он что, и правда мысли читает? Тогда лучше некоторое время почти не думать”.
— Вряд ли это получится, — сказал бородач.
— Что? — Я почти подпрыгнул.
— Да это я не вам, милорд, — немедленно откликнулся бородач, — это меня Марра спросила, не сможете ли вы сегодня разделить с ней ложе?
— А-а-а, — слегка успокоенный, выдавил я, но все же решил некоторое время контролировать ход своих мыслей. Вид у бородача был хоть и бесхитростный, он все же вызывал у меня некоторое беспокойство.
Староста провел меня в небольшой домик, в котором, как выяснилось, располагалась местная таверна. Сейчас большинство завсегдатаев торчали возле окон, наблюдая, как внутри едят и пьют господа, приближенные к будущему королю Стерпора Дарту Вейньету.
Бородач толкнул дверь, и мы вошли внутрь. Кар Варнан и Ламас сидели за столом, уставленным яствами и пустыми бочонками из-под светлого эля. На коленях колдуна расположилась полуобнаженная девушка; запустив пальцы в его растрепанную бороду, она старалась ее пригладить. Другая девица спала возле Варнана, уронив белокурую головку на его волосатую руку, в другой великан сжимал глиняную кружку, размахивал ею в воздухе и что-то напевал. Мутные взгляды моих сподвижников с трудом сфокусировались на мне.
“Надо же, и престарелый колдун туда же, — подумал я, — всегда подозревал в нем порочные наклонности... Экие они все же подлецы”.
— О, так вы чего, живы, что ли? — глупо улыбаясь, с явным удивлением сказал Ламас. — А мы вот все здесь пьем и пьем... думали, раз вы того, хоть попировать напоследок...
— ... За нашу победу! — Кар Варнан попытался подняться и громко икнул.
— А ну-ка встать! — яростно заорал я, чем сильно перепугал всех присутствующих.
Бородач в страхе развернулся слишком резко и приложился лицом о дверной косяк. Ламас вскочил, словно его вдруг привел в действие какой-то необычайно эффективный механизм. Варнан некоторое время покачивался, сжимая в дрожащей руке кубок, затем залпом осушил его и медленно осел на дубовый стул.
— Пока я претерпеваю в пути самые жестокие лишения, — начал я, прохаживаясь вдоль стола, — пока я сбиваю ноги о камни этого чертового королевства, вы, вместо того чтобы оказать посильную помощь своему господину, своему будущему королю наконец, пользуясь незаслуженно моей заслуженной славой, пируете!
— Не стоит так волноваться, милорд, — медленно проговорил Ламас, он налил эля в громоздкий серебряный кубок и протянул его мне, — подпольные силы Стерпора только и ждали вашего возвращения, так что теперь мы можем собирать армию... да, собственно, она уже начала собираться сама собой.
— ... Мы всегда знали, — Кар Варнан поднял вверх указательный палец и с удивлением посмотрел на него так, будто видел впервые в жизни, — что такой человек, ик, как вы, не про...падет...
— Думаю, мятеж стоит начинать изнутри, из самого Стерпора, — заметил Ламас. Он с умилением наблюдал, как я на глазах обретаю благожелательность по мере того, как уменьшается содержимое кружки, — милорд, мы немедленно направимся туда... Сейчас только допьем все это.
— Немедленно не получится, — сказал я, — сначала я должен отдохнуть и набраться сил. Где Рошель?
— О, она в полной безопасности, милорд, — заверил меня Кар Варнан, — она здесь, в деревне, за ней ухаживают, как за королевой.
— Она и есть королева. — Я почти успокоился и сел за стол. — Что это за жалкие объедки я тут наблюдаю, прикажите-ка принести свежей еды, король вернулся. Вы меня слышите?
— Конечно, конечно, милорд, — придерживая ушибленное лицо руками, словно оно могло осыпаться на пол, староста распахнул дверь, — сейчас мы все сделаем в лучшем виде.
— Сегодня мы останемся у вас, — заметил я, — а к завтрашнему дню приготовьте нам трех лучших коней, мы отправляемся в Стерпор.
— Все будет сделано в лучшем виде, милорд. — Бородач поспешно удалился выполнять мои указания, а я наколол кинжалом большой кусок копченого мяса, поднес его к лицу и ощутил исходящий от него одуряющий аромат.
“Боже, как же давно я ничего не ел...”
Пировали мы довольно долго. Я выбрался из таверны только к вечеру, ухватился за перила крыльца, чтобы, чего доброго, не свалиться, и сбежал по ступеням.
Когда я вошел в домик, где поселили Рошель, она спала, ее светлые волосы разметались по подушке, на лице застыла безмятежность. Я приблизился, присел рядом, вглядываясь в ее родные черты, потом взял правую руку и нежно поцеловал. Рошель немедленно проснулась, ее ресницы затрепетали, и она открыла глаза.
— Наконец-то, — проговорила она и обхватила меня за шею, — я уже не знала, что и думать, мой герой, ты все-таки спас меня. Как я была неправа, когда обвиняла тебя! Какая я была глупая! Ты такой смелый, ты так рисковал.
— Да, — серьезно сказал я, — это было непросто, и я надеюсь на достойную награду, — и, рассмеявшись, положил ладонь ей на грудь.
— Какой ты все-таки нахал, — проговорила она, улыбнувшись.
— Мне полагается по статусу, это голос королевской крови, ничего не могу с ним поделать, — ответил я.
Я попытался ее поцеловать, но она приложила пальцы к моим губам.
— Теперь ты уже никуда не уедешь? Ты будешь со мной?
— Конечно, я буду с тобой... — Я отстранил пальцы и наконец запечатлел поцелуй на ее губах, он был длительным и опьяняющим... — По крайней мере до завтра...
— Что?! — вскричала Рошель, резко отстраняясь. — Ты что, уже завтра собираешься куда-то?!
— Дела государственной важности, — ответил я, отстегивая ножны с фамильным мечом, — но ты же все понимаешь, моя дорогая, ведь я король, а ты моя будущая королева...
— Ты сделаешь меня королевой? — вскрикнула Рошель.
— Конечно, — очень серьезно ответил я, — ты будешь королевой, — не зря же я вытащил тебя из караульной башни, я опекаю тебя, забочусь о моей малышке. Ты знаешь, — я задумался, — мне кажется, я всегда знал, что ты будешь моей королевой, с того самого момента, как мы столкнулись тогда, на одной из улиц, возле постоялого двора Руди Кремоншира. Ты плакала из-за того браслета, твои глаза были наполнены слезами, а я решил, что у тебя какая-то страшная беда.
— А ты показался мне таким благородным, — “простите пожалуйста, я вас не ушиб?” — Она рассмеялась.
Я заключил ее в объятия и принялся целовать...
Наутро мы втроем отправились к Стерпору. Несмотря на беспокойство старосты, который считал, что эта вылазка может быть очень опасна, я принципиально не взял с собой больше никаких провожатых. После путешествия на южные рубежи Стерпора я уверился в мысли, что мои спутники, несмотря на их некоторую странность, посланы мне в помощь самим провидением и втроем мы составляем силу, способную справиться с любыми опасностями...
— Что-то я не понял, — сказал Варнан, глядя на город с высокого холма, вид отсюда открывался самый живописный.
— А ты нечасто что-нибудь вообще понимаешь, — немедленно откликнулся Ламас.
— Посмотрите, что стало со Стерпором, милорд. — На лице великана изобразилось недоумение.
Я пригляделся и понял, что вызвало удивление у Кара Варнана. Город за время нашего отсутствия сильно изменился — теперь он полностью был готов к тому, чтобы встретиться лицом к лицу с неприятелем. На укрепленных стенах стояли высокие чаны со смолой, катапульты безвестного изобретателя из Вергарда, а также люди — сотни вооруженных лучников, их маленькие фигурки были едва заметны на фоне серого, затянутого тучами неба. Судя по всему, их расставили по периметру всей городской стены. Ворота, через которые мы намеревались войти в город, были открыты, но сейчас через них в Стерпор шли толпы вооруженных воинов, они тащили с собой подводы с провиантом, несли за плечами сооружения для палаточного лагеря, другие уже расположились возле южной стены города, всюду горели костры, сновали фигуры солдат короля.
— Алкес стягивает войска в Стерпор, — я обернулся к колдуну, — он что, объявил кому-то войну?
— Да, милорд, — обрадованно потирая ладошки, заметил Ламас, — он объявил вам войну.
— Мне? — удивился я.
— Вам, вам, — Ламас принялся приплясывать, — это значит, что он вас опасается и почти уверен, что вы готовы к тому, чтобы с армией своих сторонников взять Стерпор.
— Я думаю, — проговорил я и принялся подергивать серьгу, — нам не следует обманывать его ожиданий. Насколько я знаю, сторонников у меня немало. Даже в самой столице.
— Вы должны пройти по стране, милорд, чтобы собрать армию, а потом мы пойдем и заберем у вашего брата королевскую власть. — Ламас выглядел торжественно, словно предвидел текущее развитие событий.
— Правильно, — согласился я, — и тогда ты получишь свои двести золотых.
— Я — алмазные рудники, — напомнил Кар Варнан.
— А вы станете королем Стерпора, то есть заберете то, что принадлежит вам по праву рождения.
— Истину говоришь. — Я развернул коня и бросил последний взгляд на укрепленный город.
К нему все продолжали стягиваться войска. Они шли со всех сторон. Должно быть, Алкес отдал приказ следовать в столицу всем гарнизонам, возможно, оставил беззащитными даже границы. Если бы неприятель пожелал сейчас напасть на королевство, он удивился бы, не увидев ни блеска оружия, ни звуков команд, ни крепкого строевого шага — все силы Стерпора король предпочел стянуть к столице. И продиктовано подобное безумие было одним лишь страхом, который испытывал мой скудоумный брат. Он справедливо опасался, что, пока я жив и нахожусь на свободе, я в любой момент могу явиться с тем, чтобы лишить его наследства отца — королевства Стерпор. А я, в свою очередь, был уверен, что, забирая первое из королевств, выполняю отцовскую волю...
Гражданская война опустошительной волной покатилась с южных границ Стерпора, откуда я начал свое победоносное шествие, и до самой столицы на севере. Страну лихорадило. Побоища то и дело разгорались в деревнях и селах, а на улицах крупных городов, таких, как Дедер, Криор или Либер, постоянно происходили жестокие драки и столкновения гораздо серьезнее. В дело зачастую шли не только палки и камни, но и оружие. Кое-кто уже активно ковал мечи и продавал их всем желающим, а таких было немало. Самые предприимчивые кузнецы и торговцы оружием успели озолотиться, другие же считали, что ковать оружие в это смутное время — их патриотический долг, и делали свою работу почти бесплатно. Одни вооружали соплеменников для борьбы с существующей властью, другие — для ее защиты. Часто поединки между идейными противниками возникали прямо возле кузниц, мечи не успевали даже остыть. Если встречались две группировки с разными убеждениями, они получали искреннее удовольствие от того, чтобы резать друг дружку мечами, колотить по головам сельскохозяйственными орудиями, бегать друг за другом по полям и стрелять из самодельных луков. Я их искренне понимаю, потому что и сам непримиримо отношусь к идейным врагам. Сейчас таких вдруг оказалась почти половина Стерпора.
И, несмотря на то что популярность моя была велика (ей добавили серьезного веса развешанные повсюду портреты и распространяющиеся со скоростью ветра слухи), факт остается фактом — поддержали меня далеко не все. Как ни прискорбно было это осознавать, слишком многие предпочли избежать войны или встать под знамена Алкеса. Большинство моих противников считало, что власть должна быть законной, а правление моего тупоумного брата они почему-то считали вполне правомерным. Их мнение основывалось на том, что герцогство Стерпор досталось ему по наследству от самого Бенедикта Вейньета, а великий король Бенедикт-де ошибиться в выборе наследника никак не мог. Он же был семи пядей во лбу! Как бы то ни было, а разубеждать никого я не собирался. Если у людей имеются такие глубокие заблуждения насчет правящей власти, то лучший выход для них — бежать поскорее за границы Стерпора, который я теперь уже считал своим. На вполне законных основаниях, между прочим.
Штаб мой после нескольких недель скитаний наконец закрепился на юге, в небольшом селении неподалеку от Либера. Здесь народ, в отличие от северных областей, был целиком и полностью на моей стороне, а потому я ощущал себя почти королем. В некотором роде я уже и был им, хотя и правил пока сравнительно небольшой группой присоединившихся ко мне людей. Я был вершителем их судеб, их полководцем, они поверили в меня, поверили в то, что я приведу их к лучшей жизни, и я намеревался оправдать их доверие. По большей части их уверенность основывалась на не слишком хорошей жизни, которую им устроили Алкес и герцог де Бонт — непомерные налоги, отсутствие защиты от разноплеменной нечисти и разбойников, произвол властей и общая ненависть к королевским стражам, вершившим зачастую несправедливый суд.
В общем, я был окружен людьми, которые надеялись на меня, верили в меня и почти боготворили меня. Их становилось все больше и больше. Люди приходили со всех сторон, в мою армию вливались даже жители прилегающих к Стерпору областей. Они переходили границы королевства, находили мой штаб и вступали в формирующиеся отряды армии Дарта Вейньета — “армии освободителей”, как ее окрестили в народе.
Лагерь вокруг деревушки, где я находился, становился все крупнее и крупнее. Ламас ежедневно подсчитывал количество моих воинов. Загибая пальцы, он бродил вокруг шалашей и навесов, расспрашивал всех об их прежней жизни, следил за настроениями среди воинов, а потом докладывал мне, что думают будущие солдаты Дарта Вейньета и кто из них кто. В основном среди ополченцев были малограмотные крестьяне, но встречались и профессиональные воины, чаще всего неудачливые наемники и дезертиры из армий Стерпора, Вейгарда и даже из Дагадора. Дагадорцам, чтобы вступить в мое ополчение, пришлось проделать длинный путь на мятежный юг Стерпора.
Разумеется, лазутчики короля встречались и здесь, на моих, как я все чаще называл их, территориях. Не мог же я в конце концов проверять лично всех, кто приходил в лагерь и желал присоединиться к моей армии. Ламаса тоже можно было обмануть, в конце концов, его расспросы носили скорее неофициальный характер, и ему сложно было выявить тех, кто действительно поддерживал меня и тех, кто только притворялся, что жаждет моего владычества.
На меня пытались совершить покушение. Один раз это был новобранец, он выглядел внешне спокойным, но потом неожиданно кинулся на меня, нацелив мне в грудь отравленное лезвие кинжала. Я вовремя ушел от удара и резко оттолкнул его от себя, так что он очутился в толпе моих сподвижников. Они в буквальном смысле разорвали его на части. Законы войны жестоки, я предпочитал, чтобы мои противники умирали мгновенно, я не испытывал к ним жалости, они шли против меня, а значит, я был вынужден столкнуть их с дороги.
Второе покушение было гораздо серьезнее. Алкес прислал с целью убить меня несколько специально обученных наемников. Они прокрались в лагерь в сумерках, им удалось убить выставленных в караул людей, возможно, потому, что караульные были не воинами, а простыми крестьянами. К счастью для меня, убийцы допустили небольшую оплошность, когда расправлялись с охраной возле дома, я услышал на улице шум и успел взяться за оружие. Когда они ворвались внутрь, я вступил с ними в схватку. Мордур не подвел меня, и, хотя противники продемонстрировали отличное мастерство, я после длительного поединка расправился с ними. Когда мои люди подоспели ко мне на помощь, встревоженные криками и звоном металла, двое нападавших уже были убиты, а третий, поцарапав мне руку клинком, пытался скрыться, его смертельно испугали мои фехтовальные навыки. Разумеется, уйти от справедливого возмездия ему не удалось: я вонзил Мордур ему в область сердца, проткнув наемника насквозь.
Мои сторонники возликовали, выразив в очередной раз восторг замечательными боевыми навыками будущего короля Стерпора.
— Кто тебя нанял? — Я поставил ногу на горло наемника.
Он все еще был жив, хрипел и исходил кровью, но упорно молчал.
— Если ответишь, то после восхождения на престол я повелю анданской церкви объявить тебя великомучеником.
Как оказалось, с этим лживым обещанием я попал в точку.
— Король Алкес, ли... лично, — он захрипел громче, дернулся всем телом и умер.
— Унесите их, заройте где-нибудь, — потребовал я, — и выставите на входе новую охрану.
Мои люди подхватили убитых за ноги и потащили их прочь из моего домика, на ходу переругиваясь о том, кто теперь будет охранять мой покой. Я услышал, как головы убийц бьются о ступени крыльца, и ощутил удовлетворение. Я вдруг подумал, что, став во главе всех этих людей, неожиданно обрел крайнюю жестокость. Откуда она взялась? Во мне вдруг проснулась безжалостность к врагам и даже кровожадность. Я жаждал крови собственного брата... Алкес, по моему разумению, поступал низко, вместо того чтобы честно вести войну, он нанимает убийц и присылает их ко мне в лагерь. Представляю, как он предварительно обсуждал это с герцогом де Бонтом. Говорил что-то вроде: “если отсечь ядовитой гадине голову, то она долго не протянет...” Я в ярости сжал рукоять фамильного меча, дернул серьгу, потом вырвал Мордур из ножен и изо всех сил ударил по поверхности широкого есеневого стола. Разрубленный напополам стол с грохотом рухнул на пол, а я принял решение выступить ровно через три дня. Пусть армия моя продолжает разрастаться, необходимо действовать, в конце концов, у людей будет возможность присоединиться ко мне уже в пути.
Приняв решение, я позвал воина, который кулаками выбил себе привилегию дежурить сегодня возле моего домика, и приказал ему пригласить ко мне Кара Варнана и Ламаса. Когда они явились, я объявил им, что мы выступаем.
— Отлично, милорд, — сказал Ламас, — с Варнаном все ясно, а какая будет моя роль?
Тут я вспомнил, что совсем забыл определить роль Ламаса в предстоящих сражениях — наверное, следовало дать ему какой-нибудь хороший военный пост при мне. Начальник штаба или что-нибудь в этом роде.
— А какую бы роль ты сам для себя хотел?
— Знаете, милорд, мне что-то кажется, — он помялся, — я совсем небоеспособен, в смысле махать мечом не смогу, так что я бы хотел наблюдать за сражением издали, ну и помогу в случае чего... советом.
— Да брось ты, Ламас, — Варнан хлопнул его по спине, и колдун еле слышно застонал, — мы же видели, как ты посохом орудовал, там, в этом питейном заведении, ну где еще вилисы были.
— Да это не я был, — вскрикнул Ламас, — а мой посох, я его просто в руках держал... Второй раз я такое не потяну, я и в прошлый раз чуть было не помер.
— Не волнуйся, Ламас, — я улыбнулся, — ты уже в том возрасте, когда мужчин увольняют из вооруженных сил в связи с их...
— Импотенцией, — захохотал Варнан...
— Фу-ты ну-ты, — свирепо поглядел на него Ламас, — я тут о деле, а ты...
— Это я так, пошутил, — жизнерадостно возвестил Кар Варнан, которого ожидаемые в ближайшее время боевые действия привели в самое счастливое расположение духа, — да ладно, сил нам и без тебя хватит, — заметил он и хлопнул Ламаса по плечу, от чего оно подозрительно хрустнуло, — думаешь, мы будем использовать в битве женщин, детей и стариков? Вот тебе сколько лет?
— Сто тридцать три, — немедленно откликнулся колдун.
— Врешь! — выпучил глаза Варнан.
— Клянусь темными богами. — Ламас прижал ладонь к груди.
— Так, посохом тебе махать точно не придется, — возвестил я, — объявляю, что ты, Ламас, официально уволен из войска в связи с преклонным возрастом и огромнейшей полезностью для нужд нового, создающегося государства, отныне ты мой придворный колдун и должен быть всегда при мне, а войскам оказывать посильную помощь магической силой. Ясно?
— Прекрасно, милорд, спасибо, — обрадовался Ламас и ухватил себя за бороду, — я обязательно что-нибудь придумаю для победы.
— Только не очень старайся, — встревоженно заметил я. Мне отчетливо представилось, как все мое недавно сформированное воинство резко проваливается под землю.
На следующий день в лагерь пришел бывший владелец постоялого двора Руди Кремоншир. С собой он привел долговязого рослого мужика с мрачным, угреватым лицом. Руди Кремоншир попросил моей аудиенции и, когда их привели в дом, где находился штаб, низко поклонился.
— Это мой брат Кугель, милорд, — сказал Руди, — вот, решили с вами быть, мы из Дедера переехали, подальше от Стерпора, когда все оттуда стали уезжать, теперь вот решили вступить в ополчение, а потом долго еще искали вас... Но слухами мир полнится, и вот мы здесь.
— Отлично, — ответил я, — рад, что вы все же дошли. Значит, решили, что лучшего короля вам не видать.
— Истинно так, милорд, — ответил Руди и ткнул локтем Кугеля: — А ты чего все молчишь? Сказал бы что-нибудь милорду, чай не каждый день приходится с королем разговаривать.
— Здрасте, — буркнул Кугель.
— Он не очень-то разговорчив. — Руди постарался оправдать мрачное настроение брата.
— Ничего, — сказал я, — главное, чтобы меч крепко держал.
— Это я могу, — немедленно подтвердил Кугель.
— Он у нас с детства скромный очень, — снова выступил Руди, — давай говори милорду, чем ты занимаешься на досуге... Что ты сюда привез?
— Ну, изобретаю я машины всякие, — откликнулся Кугель, сцепил пальцы рук и отчаянно покраснел.
— Не всякие, — Руди поднял вверх ладонь, а потрясающие, — вы бы в его сарай заглянули, милорд, да тут недалеко деревня, куда он женку перевез, всего несколько миль, там такие машины боевые — удивления достойные...
— А ты что, хорошо в технике разбираешься? — поинтересовался я.
— Нет, — ответил Руди Кремоншир, совсем не растерявшись от вопроса, — но вот мы с ним недавно одну такую машинку испытывали, он ее Люсильдой назвал...
Несчастный Кугель покраснел еще больше.
— В честь жены, — пояснил он.
— В честь жены — это хорошо, — одобрил я, — ну и...
— Так вот, — продолжил Руди, — решили мы машину его новую, это самое, испытать, так с трехсот футов чучелко разнесло, да от него ничего не осталось... Вдребезги.
— Это правда? — поинтересовался я.
— Ну, — ответил Кугель.
— И давно ты эту штуку изобрел? — спросил я.
— Недавно, — признался Кугель, — после осадной ядрометалки...
— Любопытно, — заинтересованно произнес я, — и какой же принцип действия у твоей Люсильды?
Едва я спросил, как тут же пожалел об этом. Глаза изобретателя полыхнули огнем, он глубоко вдохнул, набрал в грудь побольше воздуха и тут же заговорил, да так, что остановить его уже не представлялось возможным. Он размахивал руками, делал быстрые движения, объяснял принцип действия того или иного механизма, активно отстаивал свою точку зрения, заключавшуюся в том, что в осадной ядрометалке главное — скорость метания ядер и убойная сила, хотя с ним никто и не спорил.
Последнее изобретение мастера включало в себя многие прежние его разработки, в том числе машину, напоминающую увесистый арбалет, который крепился ремнями к плечам, а потом с помощью механизма, приводившегося в действие мускульной силой, из-за спины воина градом начинали сыпаться короткие стрелы или камни. Летели они вовсе не по дуге, как можно было бы предположить, а по настильной траектории, поражая арьергард войска противника. Снаряды, выпущенные из Люсильды, по словам Кугеля, развивали такую скорость, что могли пробить воина в кольчуге насквозь.
“Вот это да, — судорожно размышлял я, — подкинул бог братика Руди Кремонширу; если все, что он предлагает, правда, то он настоящий гений. Как хорошо, что мы помогли владельцу постоялого двора избежать верной гибели. Жаль только, что появился Кугель слишком поздно — наделать достаточно боевых машин до столкновения с Алкесом я не успею...
— Это очень интересно, Кугель, — прервал я, — если деревня, где вы обосновались, находится неподалеку, нам надо немедленно поехать и посмотреть на твои машины.
— Что, прямо сейчас? — опешил Кугель Кремоншир. — Мы же только прибыли.
— Да, прямо сейчас, — решительно заявил я и закричал. — Эй вы, там, седлайте лошадей!
Мы выехали в сопровождении десятка воинов. В деревне нас встретила на крыльце бревенчатого домика полная женщина. Судя по всему, она и была Люсильдой. За юбку супруги изобретателя держалось несколько малышей.
— Кугель! — закричала женщина. — Ты уже вернулся? Слава богу!
Угрюмый Кугель неуклюже спрыгнул с лошади, подошел и обнял ее, бросив на меня смущенный взгляд.
— Ну я пока не вернулся, это... — выдавил он. — Это Дарт Вейньет.
— Рада познакомиться, милорд, — сердечно улыбнулась женщина, — спасибо, что выручили нашего Руди... Он про вас так много рассказывал.
— И что, всегда хорошее? — спросил я, покосившись на бывшего владельца постоялого двора, который немедленно покраснел, как молодой свиног перед первой линькой. — Мой долг — помогать всем обездоленным и попавшим в беду. — Похоже, женщина все же была не в курсе, что я отчасти повинен в том, что Руди попал в эту беду. — Мы приехали посмотреть на машины...
— Ах, на это, — лицо Люсильды изменилось, она взглянула на мужа с осуждением, — опять ты с этой ерундой...
— Ладно, ладно, — пробормотал Кугель, — пойдемте, милорд, мастерская у меня там, за домом. На открытом воздухе.
Машина Кугеля Кремоншира буквально поразила меня. После того как я увидел ее в действии, я немедленно утвердился в мысли, что он, вне всяких сомнений, — подлинный деревенский гений. Из тех, кому никто не доверяет конструирование серьезных механизмов, кого считают профанами и сумасшедшими, а они творят себе потихоньку, создавая вещи, которые наука изобретет только в следующем столетии.
“Все словно предопределено свыше, — подумал я, — я помог Руди Кремонширу спастись от гибели, а он присоединился к моим войскам и познакомил меня со своим братом, который оказался конструктором боевых машин. Таких совпадений просто не может быть. Это судьба. И кажется, в последнее время она стала относиться ко мне намного благосклоннее. Если бы у каждого несчастного было по такому брату, я бы спас всех Руди Кремонширов на свете”.
Кугель отличался поистине патологической скромностью. Если бы он попробовал представить свои изобретения Виллу, они уже давно были бы внедрены в Вейгарде в массовое производство. Но в Стерпоре с изобретательством было намного сложнее. Насколько я знаю, официальный изобретатель здесь был один. Еще со времен герцогства. Сам он был глупым, вечно брюзжащим стариком. Но внимательно отсматривал все новинки, которые предлагались на рассмотрение герцога. Затем он давал создателю того или иного изобретения немного денег, сильно упрощал конструкцию, чтобы она была понятна Яну де Бонту, и выдавал за свою. Нередки были случаи, когда денег подлинный изобретатель не получал вовсе, зато получал плетей или даже отправлялся на каторгу как опасный преступник. Наверное, Кугель Кремоншир понимал, что заниматься изобретательством боевых машин в Стерпоре совсем не безопасно, он не хотел жить на каторге, а предпочитал родной Дедер, любящую жену и выводок коренастых, похожих на него детишек.
Простые люди часто довольствуются малым, а для меня опасность с давних пор стала привычным состоянием, мне нужен трон Стерпора — и я получу его во что бы то ни стало.
* * *
Ваше величество,
спешу сообщить вам о новых событиях, происходящих на южных границах нашего величайшего королевства Стерпор. Настроения здесь самые что ни на есть мятежные. По слухам, которые удалось собрать вашему покорному слуге, ЛН обосновался именно здесь, в небольшом селении, неподалеку от границы с Вилгардом. О его точном местонахождении я сообщу немедленно, как только мне удастся это выяснить. Судя по всему, ЛН собирает армию, чтобы затем двинуться со своими людьми в сторону столицы. Насколько мне известно, на юге сторонников вашего величества осталось совсем немного. Все они либо подались на север, либо уже убиты. Я имел неосторожность упомянуть тут о лояльности к правящей власти и был немедленно избит, лишился переднего зуба, а под глазом у меня сейчас такой заметный бланш, что я опасаюсь вести разведывательную работу, потому как синяк переливается всеми цветами радуги, он, а вместе с ним и я заметны издали... Засим прекращаю это исполненное скорби послание, чтобы в ближайшее время определить и немедленно отправить вам координаты ЛН...
Срочный пакет королю Алкесу Вейньету
от соглядатая Лири Лермона с южных границ Стерпора
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
В ней снова рассказывается о силе духа и подлинном героизме
Мы готовились к продвижению на север, когда в домик, где расположился мой штаб, ворвался возбужденный воин.
— Милорд, — вскричал он, — я принес вам плохое известие, границы Стерпора перешли войска Виллгарда, сейчас они двигаются сюда! Похоже, они точно знают наше местонахождение.
— Пределы тебя побери, называй Вейгард Вейгардом, — раздраженно сказал я, подумав, что пора готовиться к первому крупномасштабному сражению.
Известие о том, что армия Вилла скоро будет здесь, стало для меня совершенной неожиданностью. Я планировал задействовать все силы для того, чтобы очистительной лавиной пройтись по грязной, населенной разноплеменной нечистью и наводненной враждебно настроенными ко мне элементами стране, в кратчайшие сроки придвинуться к столице, взять ее штурмом и занять законное место на троне. Мой план был прост и казался идеальным. Теперь же ситуация в корне изменилась: мне предстояло бросить плохо подготовленные к сражению войска в смертоносную битву с тренированной и отлично экипированной армией Вилла. Неизбежность нового столкновения вызвала у меня серьезное беспокойство. Эта битва станет испытанием не только для меня, но и для всех, кто решил ко мне присоединиться.
Я боялся, что предстоящее сражение ослабит мои силы и серьезно уменьшит шансы на успех во взятии Стерпора. А что, если вслед за Биллом и другие братья двинутся на мое ополчение? Такое развитие событий будет означать для меня только одно — окончательное и бесповоротное поражение.
Перспективы на будущее сильно озаботили меня, тем более что вступление братьев в войну, судя по всему, было только делом времени. Я приказал воину, который принес плохое известие, убираться в Пределы да еще грязно выругался ему вслед. Не сомневаюсь, что он сильно обиделся на меня, ведь я оскорбил его несправедливо: он спешил, чтобы как можно скорее донести до меня важную весть, а я выгнал его в шею, да еще и накричал.
Я собрал небольшой совет, на котором присутствовали Ламас, Кар Варнан и Кугель Кремоншир — с недавнего времени я выделял его среди остальных. Рвался принять участие в совете и его брат Руди, но я вежливо попросил бывшего владельца постоялого двора остаться по ту сторону двери.
Ламас придерживался того же мнения, что и я. Он сказал, что совсем не исключает возможности военной поддержки Алкеса братьями. Действительно, собирались же они все вместе на совет, когда я неожиданно ворвался в комнату совещаний и смешал их далеко идущие планы. Кто знает, что они обсуждали потом, уже после того, как мы превратились в паучков и предприняли стремительное бегство. В принципе, можно было догадаться. Они точно не говорили о том, какие подарки преподнесут мне на день рождения. Хотя почему нет? Они вполне могли обсудить и подарки. Фаир внес предложение преподнести мне ореховый гроб, Преол — гроб из мореного дуба, а Алкес настаивал на есеневом. Сошлись на торжественном ритуальном сожжении тела опасного мятежника.
Я сжал кулаки, испытав внезапный приступ острой ненависти. Я и сам в скором времени преподнесу вам замечательные гробы. А пока встречу воинство Вилла, как полагается идеальному монарху — мужественно, применю все знания военного дела, буду лично направлять людей и принимать участие в сражении.
На совете мы решили, что необходимо разбить людей на отряды, во главе каждого поставить командира. Это позволит эффективно управлять боем и корректировать его ход.
Я считал, что обладаю ярким талантом полководца и, хотя мне ни разу еще не приходилось по-настоящему командовать большим количеством людей, на уроках стратегии и тактики я был лучшим. А Вилл, к слову сказать, последним, так что у меня были все шансы победить в намечавшемся сражении. Назначенные мною командиры осваивались в своей новой роли, а Кар Варнан определял место каждого подразделения в предстоящем бою, обращая особое внимание на фланги. Он следил за тем, чтобы все проходило четко и быстро. Получив пост главнокомандующего войсками освободительной армии Дарта Вейньета, он заразился идеей собственной значимости, разговаривал со всеми свысока и частенько устраивал выволочку тем, кто, как ему казалось, плохо выполняет свои обязанности...
Совет мало что дал в плане тактических установок: планирование боевых действий было целиком и полностью на мне. Я усиленно размышлял. Надо было придумать нечто такое, что принесло бы мне победу без лишних потерь. Я не мог жертвовать людьми. Для захвата столицы Стерпора мне нужно было, чтобы в сражении с армией Вейгарда уцелело как можно больше моих воинов. Прежде всего я решил, что неприятеля мы должны встретить на вершине одного из холмов, тогда в нашем распоряжении будет возможность видеть все поле боя, тяжелым машинам Кугеля будет проще спускаться на войска Вилла, да и наши атаки окажутся намного стремительнее.
Поскольку враги уже надвигались, нам необходимо было срочно занять выгодную позицию. Хорошо, что я вовремя получил известие о приближении армии Вилла и им не удастся захватить нас врасплох. С использованием удивительных машин Кугеля, если мы будем достаточно решительны и храбры, возможно, мы сможем одержать победу...
Мы перенесли лагерь на вершину одного из холмов. Под руководством Кугеля воины тащили по крутому склону на длинных веревках его великолепные боевые машины, названные изобретателем Люсильда. К битве мои люди успели соорудить только три, но и это было неплохо, учитывая сложность изготовления. Машины эти были многофункциональны, при желании их можно было использовать даже в качестве таранов, но как стрелковые и секущие агрегаты они были куда полезнее и обладали мощнейшей убойной силой. К тому моменту, когда Вилл решился послать на нас армию, Кугель успел заметно усовершенствовать конструкцию. Этот угрюмый деревенский мужик буквально лучился идеями. В том, что касалось технических средств и их использования, равных ему я в своей жизни не встречал. Просто чудо, что такой человек теперь был всегда у меня под рукой.
Вскоре мои люди заняли всю вершину холма и расположились там в боевом порядке. С наступлением ночи повсюду загорелись костры, но я немедленно отдал приказ погасить огонь. Кто знает, возможно, войска Вилла придут поздно ночью, и мне бы очень не хотелось, чтобы нас было видно издалека. Однако в эту ночь они так и не появились. Наверное, сделали привал и отдыхали перед тем, как нанести массированный удар. Так что встречали мы их уже на рассвете. Еще до их появления разведчики донесли мне, с какой стороны они появятся, поэтому их приход не стал для нас неожиданностью. Мы ждали их. Мечи были обнажены, стрелы легли в арбалеты и на тетивы луков, Кугель суетился возле боевых машин, отдавая последние указания, Кар Варнан с самым важным видом прохаживался вдоль отрядов и следил за тем, чтобы все соблюдали боевой порядок. Мы были готовы к бою, и все же среди людей чувствовалось страшное напряжение, которое все нарастало и нарастало по мере того, как войска Вейгарда приближались.
Они шли лавиной по склону холма, их было много, очень много, все они были одеты в великолепные, отливающие серебром доспехи, отлично вооружены. За собой воины Вилла тащили тяжелые боевые машины. Ничего нового, древняя техника, бывшая на вооружении у многочисленных армий еще десяток лет назад. Приглядевшись, я не без удивления узнал в числе прочих машин вейгардские катапульты для охоты на драконов. Похоже, теперь без этих катапульт нигде дело не обходится. У Алкеса они имеются на вооружении, он установил их на городские стены, а вот теперь и воины Вилла тащат в бой эти самые катапульты. “Только у славной армии Дарта Вейньета их нет на вооружении, — подумал я, — впрочем, они нам и не нужны, ведь у нас есть кое-что получше”. Я обернулся и еще раз оглядел три Люсильды, они были едва заметны над полем боя. Судя по всему, военачальники Вейгарда не придали машинам Кугеля никакого значения, считая их деревянными колесными башнями, из бойниц которых ведется огонь по неприятелю.
Армией Вилла командовало трое военачальников, они шли, подняв вверх мечи, доспехи на них были с золотистым отливом. Рядом с военачальниками знаменосцы гордо несли штандарты Виллгарда — серебристые знамена с изображением столь ненавистного в королевстве дракона — по иронии судьбы, рептилия украшала герб герцогства с незапамятных времен. Самого Вилла нигде не было видно. Неужели он прислал армию, а сам будет отсиживаться в безопасном месте и ждать исхода битвы?
Впоследствии я узнал, что деятельный Вилл именно так и поступил. Остальные братья оказались еще предусмотрительнее — они даже не стали присылать свои войска, чтобы помочь Алкесу справиться с бунтовщиками, а предпочли отсидеться в своих королевствах. Судя по всему, их пассивность подстегивала уверенность в том, что, захватив Стерпор, став королем и, как они думали, одним из них, я остановлюсь на достигнутом. И может быть, со временем, рассуждали они, нам даже удастся прийти к добрососедским отношениям.
Впрочем, все это были только мои предположения. На деле, как я узнал позже, у всех братьев были свои соображения на предмет того, почему не имеет смысла вмешиваться в этот военный конфликт.
Я вгляделся в ряды сосредоточенных, напряженных перед битвой лиц. Численностью мои войска вряд ли уступали армии, присланной Биллом. Они занимали почти всю вершину, а несколько отрядов таились позади, ожидая приказа к действию. Мне никогда еще не приходилось командовать таким огромным войском, я даже растерялся, но люди вдруг принялись скандировать, поддерживая меня: “Наш король — веди нас! Дарт Вейньет — веди нас!” Я внезапно осознал, что все они верят в меня. И я поверил в свою удачу, я ощутил всю свою мощь, всю силу, почувствовал, что един со всей этой массой вооруженного народа, которая, сжавшись в кулак, нанесет мощный удар по воинству Вилла. “Зря он прислал в Стерпор своих солдат. Если кому-то из них удастся вернуться на родную землю, то те будут молить богов, чтобы они стерли из их памяти даже воспоминания об этом кошмаре. А пленники пополнят мое воинство. Или умрут”.
Я поднял вверх правую руку, по рядам моих воинов прошел слабый ропот, люди волновались перед схваткой. Я мельком бросил взгляд на Кара Варнана. Даже великан перед лицом надвигавшейся на нас могучей, бронированной, ощерившейся лезвиями мечей вражеской силы испытывал страх, он читался в голубых глазах навыкате, испарина покрывала ушибленный стенобитным орудием лоб. Я провел ладонью по своему лицу и понял, что на моем лбу тоже выступил пот. Странно, но мне почему-то казалось, что в эти минуты перед схваткой я почти не испытываю страха, а чувствую только сильное возбуждение и нервную дрожь. Нам удастся победить высокоорганизованное воинство Вилла только в том случае, если и мы будем действовать согласованно и четко.
Я махнул кулаком. Лучники мгновенно выпустили целую тучу стрел, они взвились вверх, воспарили, словно стая хищных птиц, и посыпались на медленно приближающееся воинство противника. Солдаты Вейгарда загородились щитами, но часть стрел все же достигла цели — раненые воины Вилла падали — их не спасала даже металлическая броня. Отразив атаку с воздуха, солдаты неприятеля убрали щиты и продолжили движение вперед. Я снова поднял и опустил кулак. Грянул второй залп, оказавшийся куда успешнее первого. На сей раз стрелы угодили в самую гущу воинства. Я заметил даже, как упал один из знаменосцев и штандарт подхватил ближайший к военачальнику воин. Отряды Вейгарда перешли на бег. Надо отдать должное их выучке. Воины действовали так, словно были частью единого могучего организма, который невозможно сбить с ритма, который продолжает жить и действовать, несмотря на потерю отдельных малозначительных его частей.
Я уже собирался дать команду атаковать неприятеля, но в этот момент позади послышались какие-то крики. Я обернулся, не совсем понимая, что происходит. Оказалось, что удивление моих воинов вызвал Ламас. Колдун стоял на боевой машине Кугеля, подняв вверх тонкие руки, от его фигуры к небесам струился становившийся вверху все ярче и ярче небесно-голубой свет. Мои воины замерли, пораженные диковинным зрелищем.
“Что бы ни задумал Ламас, чтобы помочь мне одержать победу, скорее всего, закончится это плачевно. Только его не хватало...”
И хотя желание колдуна принять участие в общем деле было весьма похвальным, я немедленно закричал:
— Спихните колдуна с Люсильды! Скорее спихните его.
Прозвучало не слишком прилично, зато действенно: воины принялись подпрыгивать, стараясь ухватить Ламаса за ноги, но он брыкался и брызгал слюной, выкрикивая грязные ругательства.
Я стал пробираться туда, чтобы самолично потребовать от Ламаса обойтись на сей раз без применения магической силы. Даже страшно подумать, чем все могло завершиться. Пока я проталкивался через толпу, воздух наполнился жужжанием стрел — противник дал ответный залп. Неподалеку от меня тяжелый металлический наконечник пробил горло воина, и он, ухватив обеими руками древко с коричневым оперением Вейгарда, рухнул вниз. Одна из стрел, к моему ужасу, ударила в фигуру колдуна. Ламас отчаянно закричал, руки его опустились, свечение мгновенно угасло, он покачнулся и полетел с машины куда-то вниз...
— Пределы вас побери, — крикнул я, — эй, кто-нибудь там, помогите колдуну. Да помогите же ему!
Я стал еще ожесточеннее проталкиваться через закрывшуюся щитами толпу, чтобы помочь Ламасу самолично. Люди не хотели двинуться с места, поэтому добраться до Люсильды было довольно сложно.
— Я все сделаю, милорд! — крикнул вдруг один из воинов, он подхватил стонущего Ламаса на руки и потащил его в сторону лагеря.
— Я знал, — причитал колдун, — не надо было высовываться... Не надо было... Теперь я помру.
— Все будет в порядке, Ламас! — крикнул я. Мне наконец удалось оказаться возле него, я ухватил его за руку. — Что такое ты там пытался сотворить?
— Просто благословение, — прошептал он, — я хотел, чтобы ваши воины, милорд, были удачливы в бою.
Меня холодный пот прошиб, когда я услышал это откровение. Представляю, что произошло бы с воинами, если бы колдуну удалось завершить заклятие. Наверняка он как всегда напутал бы — и мои люди сделались бы самыми большими неудачниками на свете, а сражение за владычество над Стерпором стало самой короткой войной в истории.
— Ничего, Ламас, — утешил я его, — думаю, мы сможем обойтись и без твоей помощи, ты еще понадобишься мне в мирное время. Поможешь управлять государством.
Ламас ничего не ответил, он лежал на руках воина, закрыв глаза, стрела с коричневым оперением торчала из его плеча. Я испугался, что Ламас умер, и принялся трясти его за плечо:
— Ламас, Ламас, эй, Ламас... Ты умер?!
— Ничего я не умер. — Колдун приоткрыл один глаз и поглядел на меня. — Вы должны действовать, милорд, со мной все будет в порядке. — И он потерял сознание.
— Как тебя зовут? — спросил я у воина.
— Меня зовут Аккель, я сын кузнеца Аккеля из Фтора.
— Отлично, Аккель из Фтора, — сказал я, — отвези его в безопасное место и оставайся там вместе с ним, пока он не выздоровеет. Да проследи, чтобы за ним был лучший уход.
Аккель кивнул и поспешно стал проталкиваться сквозь воинов, выкрикивая:
— Пустите! Пустите! Здесь важный раненый! Сам Дарт Вейньет просил меня присмотреть за ним! Пустите, Пределы вас побери!
Я резко развернулся, выхватил Мордур и поднял его над головой. Вейгард дорого заплатит за это. Они едва не убили Ламаса!
— Запускайте Люсильды! — заорал я. Кугель засуетился в отдалении, воины, сидящие внутри боевых машин, принялись крутить педали и рукоятки, как он учил их. Люсильды пришли в движение и по склону холма все быстрее и быстрее двинулись на неприятеля. Следом за ними пошло воинство. Первый залп Люсильд был не слишком впечатляющ — мелкие камни долетели до неприятеля, но почти не нанесли урона.
— Вращайте рычаги быстрее, — заорал Кугель, — еще быстрее!
Произошедшее затем было поистине великолепно. Камни стали вылетать из бойниц с огромной скоростью, сидевшим внутри оставалось только раскручивать механизм с помощью рук и ног да еще задавать направление для отстрела вражеских войск с помощью вращения одного-единственного колеса. Первые ряды Вейгарда были мгновенно сметены ураганным огнем. Камни разили воинов, разбивали в щепки щиты, пробивали шлемы, впивались в тела сквозь доспехи. К сожалению, запас камней был не бесконечен — машины и так оказались серьезно перегружены, так что внутрь пришлось посадить самых худых бойцов, от которых в сражении все равно было мало проку.
— Вперед! Вперед! — орали военачальники Вейгарда, подгоняя перепуганных воинов, они здраво рассудили, что необходимо ускорить движение, чтобы как можно быстрее оказаться в непосредственной близости от дьявольских машин Кугеля Кремоншира. Между тем отряды Вилла все же перешли с бега на шаг — Люсильды были настолько необычны и действовали так эффективно, что неподготовленным к такому развитию событий воинам они внушили священный ужас.
Лучники неприятеля дали залп, потом заработали их катапульты, в том числе для охоты на драконов, они метали неуклюжие длинные бревна, причинившие нам весьма малый ущерб. Военачальники сменили тактику и отдали следующую команду — враг намеревался захватить Люсильды, они еще не знали, что в непосредственной близости их ждет новый сюрприз. Я поднял руку, и мои воины немного поотстали, дав машинам Кугеля пройти вперед, достаточно для того, чтобы войска Вейгарда могли окружить их плотным кольцом. В то же мгновение специальный механизм привел в действие гигантские ножи, которые задвигались по принципу маятника. Сначала два ножа режут все живое на восточной и западной сторонах, а потом два других разрубают на части тела врагов на севере и на юге. Зрелище было поистине кошмарным — воины, разрубленные напополам, лишившиеся ног и рук, раненые и убитые, лежали на земле, а ножи все носились и носились со зловещим жужжанием — мои люди точили их долгие часы, уверен, что даже у смерти коса не такая острая. При этом Люсильды продолжали двигаться по склону холма вниз, все больше вгрызаясь в воинство Вейгарда. Их широкие колеса ехали по разрубленным телам, хрустели кости, проламывались черепа. А следом за убийственными машинами шли мои воины.
К сожалению, очень скоро две Люсильды занялись пламенем. В них вонзались все новые горящие стрелы — военачальники Вилла знали свое дело. Хотя к тому моменту, когда мы столкнулись с неприятелем лицом к лицу, в живых остался только один. Двое других полегли — один попал под нож боевой машины, другого поразила выпущенная из арбалета стрела.
Вскоре битва закипела вокруг меня. Я принялся наносить точные удары солдатам Вилла и отражать их нападения. Сначала мои люди оберегали меня, стараясь все время быть рядом, но вскоре все смешалось. Куда-то исчез Кар Варнан, некоторое время я слышал, как он яростно кричит что-то воинам, а потом его голос заглушили другие голоса — хрипящие, вопящие, воющие, стонущие, молящие о пощаде и грозящие смертью... Смерть сейчас была повсюду.
Рядом со мной неожиданно возникла разъяренная физиономия вражеского воина. Он взмахнул мечом, но промахнулся — я ушел вправо, затем сделал быстрый выпад и вонзил Мордур ему в живот. Вырвав клинок из тела врага, я ринулся вперед, рассекая головы, протыкая грудные клетки, отражая удары и нанося их.
Я слышал хруст ломающихся костей, треск разрываемых мышц, крики боли и ужаса опьяняли меня. Лицо мое вскоре все покрылось каплями горячей крови, она стекала и капала с подбородка, кажется, я ревел, как дикий зверь. Я и был зверем в этот момент, я впал в кровавое неистовство смертельной схватки. На мне самом не оставалось живого места — множество порезов отдавались яростной болью, и эти раны звали меня расправиться с каждым, кто только окажется передо мной. Одежда клочьями свисала с исполосованного тела, но я уверенно шел вперед, Мордур пел песню битвы, а позади меня могучей силой наступали воины, для каждого из которых я уже был королем Стерпора. Удар за ударом, шаг за шагом мы приближались к победе. Я шагал по распластанным телам, я был королем-воином, королем-убийцей. Предсмертные хрипы врагов представлялись мне великолепной музыкой, их стоны были аккордами дьявольской симфонии. Мы наступали. В этом не было никакого сомнения.
Я увидел, как несколько воинов Вейгарда, встав спина к спине рядом со своим военачальником, уверенно отбивают все атаки. Они оставались единственным островком среди моря моих людей. Я кинулся к ним, в мгновение ока прорвал защиту и рубанул пытавшегося закрыться щитом военачальника по шее. Он захрипел и рухнул под ноги, а мои воины уже резали остальных. Я ринулся вперед, туда, где кипела битва, туда, где мы были еще не так сильны.
На меня кинулся огромного роста воин, вооруженный секирой. Острое лезвие соприкоснулось над моей головой с клинком Мордура, и на меня посыпались искры, я в движении вперед рубанул воина по животу и кинулся к следующему.
В этот день я впервые познал, что такое настоящая битва. Я узнал, каково это — быть почти по колено в крови, резать тела на части и сходить с ума от наслаждения при виде смерти врага, упиваться собственной силой и желать только одного — победы, победы, победы...
Когда, не выдержав нашего напора, оставшиеся воины Вейгарда обратились в бегство, мне казалось, что это я и только я заставил их бежать. Только тогда я остановился и почувствовал во рту соленый привкус крови и резкую боль во всем теле.
Мои воины догоняли удирающих солдат Вилла и вонзали мечи в спины и беззащитные затылки, рубили бегущих сплеча, пускали им вслед стрелы из луков и арбалетов. Крики несчастных оглашали ставшее внезапно почти пустым поле боя. Я увидел, что, наступая на тела убитых, крепко сжав в руке окровавленный меч, по склону холма ко мне бредет Кар Варнан. Лицо его было окровавленным, как и мое, Кар Варнан выглядел пораженным. Как и для меня, для него это сражение стало первым опытом участия в настоящей войне — масштабы увиденного и прочувствованного действительно могли свести с ума. И как про себя я знал, что после пережитого уже никогда не буду прежним, так и Кар Варнан познал что-то, что навсегда сделало его другим. Мы были в этом едины. Лучше мы стали или хуже, но мы изменились. Не в этом ли состоял замысел Бенедикта Вейньета? Мне представились в небе его улыбающееся лицо и произносимые слова:
— С боевым крещением тебя, сынок...
— Милорд, — хрипло сказал Кар Варнан, приблизившись, — мы победили.
— Это еще не победа, — ответил я, — это только первая битва...
— Я хотел узнать, — осторожно проговорил Варнан, словно стыдился своего любопытства. — Ламас... что с ним?
— Не знаю, — честно ответил я, — но, думаю, с ним все будет в порядке. Если только он не захочет излечить себя сам с помощью какого-нибудь очередного заклинания.
Кар Варнан невесело усмехнулся. Несмотря на то что он постоянно ругался с Ламасом, судьба вечно путающего заклятия колдуна, похоже, была ему не безразлична. Да я и сам всерьез привязался к сумасшедшему старику. Было в нем что-то такое — притягательное и даже трогательное. К тому же, несмотря на то что магом Ламас был весьма своеобразным, он не раз выручал меня из беды и, пожалуй, может оказаться полезным в дальнейшем. Если, конечно, случайно не угробит всех нас, перепутав слова очередного заклятия.
Вскоре я получил от Ламаса весточку, он писал, что я могу за него не волноваться, что с ним уже все в порядке, хотя почти неделю он провалялся в горячке, а потом еще неделю сильно хворал. Про Аккеля из Фтора колдун отзывался самым положительным образом — писал, что юноша не отходил от него ни на шаг, заботился о малейших нуждах, собирал по настоянию Ламаса необходимые травы и варил из них целебные отвары. Колдун сообщал, что Аккель со временем может стать отличным его ассистентом и учеником.
Ламас также просил меня не медлить ни минуты, он уверял, что промедление смерти подобно, ведь можно упустить момент. Я должен сей же час вести войска к столице. Я был с ним абсолютно согласен. Мы лишь немного залечили раны после сражения с армией Вейгарда, и, не дожидаясь нового нападения кого-нибудь из братьев, я приказал Кару Варнану передать всем, что мы выступаем завтра на рассвете.
Утром мы покинули лагерь. До Стерпора было четыре дня пути. Наше продвижение на север несколько замедлили отдельные группы сторонников Алкеса, они оказали нам незначительное сопротивление. Но это никак не повлияло на ход развития событий. После первого сражения и по мере продвижения на север мы превратились в могучую силу, армию, которой трудно противостоять: в мое воинство вливались все новые и новые люди. Они приходили из разных областей Стерпора и даже из-за границы королевства. Жители деревень, через которые мы шли, видели, что нас много и мы представляем реальную силу, и считали нужным в это смутное время оказаться под моими знаменами. Жены рыдали, цеплялись за руки мужей, умоляя не идти за мной в поход на столицу, но те только отмахивались, сунув за поясной ремень меч или топор, они уходили от родного порога, чтобы принять участие в предстоящей битве. Может быть, самой великой битве за всю историю Стерпора.
* * *
Любезный брат мой,
сегодня я получил новое подтверждение тому, что брат наш — сущий дьявол. Прости, что подвел тебя. В свое оправдание могу сказать только, что я так старался первым прийти к тебе на помощь, как мы и договаривались, что не слишком хорошо подготовил армию. Я полагал, что мощь моих победоносных и в высшей степени профессиональных войск позволит моим солдатам легко разделаться с простолюдинами, которыми командует Дарт, но оказалось, что и простолюдины кое на что способны. К тому же в арсенале у мятежника имеется множество хитроумных приемов: он ловко использует свои необычайные умения в тактике и стратегии, а также большое количество удивительных боевых машин и черную магию. По словам уцелевших, их атаковали огненные птицы, армады пауков, преследовали и прочие кошмары, о которых говорить многие даже отказываются. А между тем я отправил с армией моего лучшего стратега, не раз одерживавшего победы в учебных битвах. Сейчас он покоится где-то на полях Стерпора. В общем, мои войска потерпели сокрушительное поражение, так что тебе, Алкес, остается надеяться на помощь остальных. Хотя Фаир, как ты, конечно, знаешь, избрал иную тактику борьбы против Дарта, о чем известил нас ранее. Надеюсь, братья подоспеют вовремя, чтобы не дать мятежнику захватить Стерпор. Прими мое глубочайшее сожаление, ты можешь поверить, я сделал все, что мог, отправив тебе на подмогу своих лучших воинов.
Письмо короля Вейгарда Вилла королю Стерпора Алкесу
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
В ней рассказывается о том, что всякий город можно взять, было бы желание и некоторые магические предметы
Когда мои укрепившиеся духом в бою с армией Вилла войска подошли к столице, я приказал разбить лагерь в нескольких милях южнее и послал несколько воинов разведать обстановку. Они отсутствовали почти пять часов, двое из них нарвались на вооруженный патруль и были немедленно схвачены, а оставшиеся по возвращении донесли, что столица укреплена еще сильнее, чем раньше. На городских стенах теперь высились свежевозведенные деревянные конструкции, стояли дальнобойные орудия, стрелявшие длинными кольями, котлы со смолой, катапульты ближнего и дальнего радиуса и даже катапульты для охоты на драконов. Как показала практика войны с Вейгардом, использовать их против наземных войск было бесполезно, скорее всего, Алкес опасался, что я могу напасть на него с воздуха. Прилечу, например, на спине корявого муфлона и сброшу на воинов на стене что-нибудь страшненькое. Что ж, братец следовал старой доброй истине: “Не стоит недооценивать противника!” и подготовился к осаде самым тщательным образом. Город полон войск, стянутых со всей страны, а провианта в Стерпоре столько, что даже если столица окажется в кольце осады, она преспокойно просуществует несколько лет до того момента, когда жители сойдут с ума и станут кушать друг дружку. Не скрою, перспектива довести королевских стражей и самого короля до такого скорбного состояния показалась мне весьма заманчивой, но, к сожалению, неосуществимой. Затягивание войны для меня означало только одно — поражение: в любой момент братья могли прислать войска, чтобы поддержать Алкеса. Мне необходимо было захватить столицу Стер-пора немедленно. Только тогда я имел шансы на победу.
— Когда пойдем в атаку, милорд? — спросил Кар Варнан, выказывая острое нетерпение — наверное, хотел поскорее заполучить обещанные алмазные рудники, а может, после участия в первом сражении вошел во вкус и теперь постоянно рвался в бой. Впрочем, на то, чтобы анализировать психологическое состояние великана, у меня не было времени.
— Мне доложили, что у Алкеса мощные оборонительные сооружения, — ответил я, — он хорошо подготовился к предстоящему сражению. Нужно сполна оценить обстановку и использовать все наши преимущества. Я должен подумать.
— Долго будете думать? — спросил Кар Варнан.
— Недолго, но тщательно, поэтому будет лучше, если ты займешься какими-нибудь важными делами и не будешь мне мешать.
— Понял.
Кар Варнан отправился проверить боеготовность воинов, а я углубился в размышления. Мне необходимо было в одиночку разработать четкий план быстрого взятия Стерпора.
Поскольку я вовсе не был уверен, что Алкес не захочет нанести упреждающий удар, первым делом я решил, что выступать следует этой же ночью. Нас ждала битва под стенами Стерпора, а затем штурм городских стен. Сконструированные Кугелем осадные машины были хороши и все же они не давали абсолютной гарантии успеха. Мы притащили с собой единственную уцелевшую Люсильду, но вверх она не стреляла, так что использовать ее можно будет только никак не во время штурма самих стен.
Я принимал также в расчет тот факт, что у Алкеса были хорошо обученные воины, а у меня — крестьяне, и хотя они хорошо проявили себя в сражении с армией Вилла, я вовсе не был уверен, что мои люди будут биться до последнего и не побегут, если окажутся перед лицом большей силы — в отличие от присланных Виллом отрядов воинство Алкеса существенно превосходило нас численностью.
Неизвестно, какие сюрпризы еще приготовлены у короля осаждаемого города. Не стоило забывать, что оборону, скорее всего, будет планировать Зильбер Ретц, а он был весьма хитроумным стратегом и мог придумать самые неожиданные вещи. Я не сомневался в его полководческом таланте. В том случае, если я предприму лобовую атаку и пошлю своих воинов карабкаться на стены, поражение почти неизбежно. Поэтому необходимы четкий план действий и вся военная смекалка.
Сначала нам предстоит бой с отрядами Алкеса, которые расположились на подступах к столице. Вот здесь нам поможет Люсильда. Атака должна быть стремительной и яростной, во мраке ночи мы спустимся с холма и разобьем отряды противника. Но не просто спустимся, а выманим врага на выгодные для нас позиции.
Что касается отлично укрепленных городских стен, то после многочасовых раздумий у меня наконец родилась идея, как я могу разобраться с ними...
Я кликнул воина, дежурившего неподалеку, и приказал позвать ко мне Кара Варнана. Известие о том, что мы выступаем этой же ночью, несказанно обрадовало великана.
— Я все проверил, — отрапортовал Варнан, — воины готовы, настроение боевое.
— Отлично, — сказал я, размышляя о том, что больше половины людей, испытывающих сейчас боевое настроение, не доживут до рассвета. Зато те, кто останется в живых, смогут сполна почувствовать, что такое истинно королевская благодарность, решил я.
К ночи мы снялись с места и двинулись к городу. Я шел впереди, рядом со мной вышагивал Кар Варнан, то и дело оглядываясь назад — наверное, он проверял, все ли сохраняют “боевое настроение”. Воинство дружно передвигалось за нашими спинами, они тащили тяжелую Люсильду и несколько изобретенных Кугелем Кремонширом легких осадных машин.
Мы остановились на холме, с которого когда-то я уже имел счастье наблюдать укрепленный город. Я решил, что отсюда будет проще всего управлять ходом битвы, так как обзор был просто великолепным. Теперь город выглядел еще более неприступным, чем раньше. Однако я заставил себя отбросить мрачные мысли и сконцентрироваться на четком выполнении разработанного плана.
Несколько сотен королевских стражей ожидали нас под стенами города. Ночь была далеко не такой темной, как я надеялся. Луна освещала окрестности белесым светом, тускло посверкивали в ее свете шлемы, щиты и кирасы. Воины короля были во всеоружии, по всему было видно, что они хорошо подготовились к битве. То ли командование отдало им приказ все время находиться в ожидании, то ли, что гораздо вероятнее, королевская разведка донесла, что мы приближаемся. Впрочем, на эффект внезапности я и не рассчитывал. Нас все равно заметили бы с городских стен.
Сейчас на стенах, насколько я мог заметить с вершины холма, происходило суетливое движение, воины перебегали с места на место, занимали места возле бойниц, активно готовились к осаде; я увидел, как один из стражей поднес факел и под большим котлом со смолой запылал огонь. Потом костры занялись в еще нескольких местах на стене. Руководители обороны, несомненно, знали, что мы будем атаковать именно с этой стороны. Скорее всего, Зильбер Ретц проанализировал особенности ландшафта вокруг Стерпора и решил, что я непременно захочу использовать его преимущества — только на юге высокий холм находился в непосредственной близости от города. Будущее поле боя отсюда было передо мной как на ладони. На склоне холма росли низкие кустики и зеленела трава, местами вытоптанная сапогами проходивших здесь королевских стражей. “Скоро картина изменится”, — мрачно подумал я.
— На стенах лучники, — сказал Кар Варнан, — стрелять будут... сверху им удобнее в нас попасть.
— Поэтому нам надо выманить их поближе, — откликнулся я, — чтобы те, кто на стенах, не смогли оказать им помощь. А как только закипит бой, мы обрушим стены.
— Обрушим стены?! — изумился Кар Варнан. — Но как мы это сделаем?
— Ну, это уже моя забота, — ответил я, — а твоя — когда в стенах появятся бреши, повести через них воинов.
— Не совсем понял, — сказал великан, — можно поподробнее?
— Значит, так. Я хочу, чтобы ты все сделал именно так, как я скажу. — Я посмотрел в голубые глаза великана. — Это очень важно. Ты должен будешь удерживать воинов на достаточном расстоянии от стен, чтобы их не смогли поразить лучники. Битва должна начаться где-то посередине холма... — Я ткнул пальцем в условную точку. — Вот там, где растут кусты, видишь? Как только вы расправитесь с противником, поверни воинов назад.
— Повернуть их назад, — изумился Кар Варнан, — если мы победим? Но я думал, мы разобьем их и сразу пойдем на штурм.
— Нет, никакого штурма, потому что это будет именно тот момент, когда мы обрушим стены. Запомни, ты должен отвести их назад, к вершине холма. И только потом, по моей команде, ты поведешь их на штурм.
— Я понял, — кивнул великан.
— Надеюсь. — Я положил руку ему на плечо. — Считай, Кар, что те три рудника уже твои.
— Четыре, милорд, четыре, — поспешно поправил он меня.
— Ну, все, Варнан, — сказал я, — промедление смерти подобно. Мы выступаем. Кугель!!! — заорал я так, что все воины, находившиеся поблизости, вздрогнули от неожиданности. — Люсильду вперед! В атаку! — Я поднял руку с зажатым в ней Мордуром и опустил вниз.
Почти сразу же мои войска пришли в движение. Люди обнажили мечи, достали боевые топоры, зарядили арбалеты. Боевая машина, скрипя колесами, выбралась вперед и покатилась по склону холма, набирая скорость. Следом за ней ринулись первые отряды моих воинов во главе с Каром Варнаном.
— Близко не подходить! — кричал он. — Остановиться по моей команде.
Кугель неожиданно вынырнул из толпы и оказался возле меня.
— Пускать в ход осадные машины? — спросил он.
— Пока нет, — сказал я, — у меня другие планы. Я дам команду.
Схватка закипела на склоне холма. Люсильда, набрав ход, стремительно врезалась в отряды королевских стражей. К моему огорчению, ее подожгли почти сразу — судя по всему, кто-то успел предупредить военачальников Алкеса, что за адская машина есть у меня на вооружении. Из Люсильды выпрыгивали горящие, как факелы, люди и с криками кидались в толпу стражей.
Мой план частично удался. Кар Варнан сумел удержать людей на большом расстоянии от стен, военачальники Алкеса допустили ошибку и послали своих воинов в атаку. В результате две армии сшиблись слишком далеко, чтобы лучники на стенах могли обеспечить поддержку своих. Когда же они поняли, что их перехитрили и попытались отозвать стражей назад, было слишком поздно — в закипевшей битве все перемешалось.
Я стоял наверху и наблюдал, как орудует двуручным мечом Кар Варнан, как ожесточенно бьются мои воины, как поблескивают в свете луны занесенные над головами топоры и мечи. Несмотря на четкие, согласованные действия, перевес явно был не на нашей стороне — стражи действовали профессионально, так что моих воинов даже стали теснить, поэтому я принял решение ввести в сражение еще один отряд. Я подозвал одного из командиров и отдал ему приказание немедленно направить людей в гущу боя. Воины ринулись вниз по склону, ворвались в толпу сражающихся и мгновенно переломили ход сражения. Вскоре отряды Алкеса, призванные не пустить нас к стенам города, дрогнули и отступили.
Вместо того чтобы начать преследование небольшой кучки уцелевших стражей и затем идти на штурм городских стен, Кар Варнан, действуя согласно моему приказу, отдал команду всем вернуться на исходные позиции. Воины отступали с большой неохотой, испытывая недоумение, они поглядывали на меня, ожидая, что я переменю решение, но я молчал. Несколько особенно рьяных вояк нарушили приказ и кинулись к стенам. Их хаотичное наступление было встречено тучей стрел. Истыканные стрелами, словно святой Сева Стиан, своевольные воины попадали в траву.
Теперь склоны холма были сплошь усеяны трупами и залиты кровью, от кустов ничего не осталось, только несколько чудом уцелевших палок, напрочь лишенных листвы, неестественно торчало из земли.
— Что дальше? — спросил Кар Варнан, он тяжело дышал, из рассеченной брови сочилась кровь.
— Сейчас увидишь, — сказал я.
Только бы получилось! В том, что все будет именно так, как описывал рыжеволосый Лермон, я вовсе не был уверен. Кто знает, сколько времени уйдет у норного народца на то, чтобы предстать передо мной? А может, они и вовсе, находясь достаточно далеко, проигнорируют вызов?
Я сильно рисковал, но иного выбора у меня не было. Без помощи озорных человечков мне не удастся взять отлично укрепленный город.
Я поднес к глазам левую ладонь и коснулся черного кварца на кольце, снятом с братца Рошель де Зева.
— Норный народец, — выкрикнул я, — ваш король призывает вас!
Некоторые мои воины от изумления даже рты раскрыли.
— Ну, что уставились? — раздраженно сказал Кар Варнан. — Дарта Вейньета признают своим королем не только люди, но и всякие твари, даже такие, как эти маленькие уродцы. Не вижу в этом ничего необычного.
Мои слова, впрочем, не произвели почти никакого эффекта. Земля не стала сотрясаться, да и небо над нашими головами было в полном порядке. Я уже приготовился к длительному ожиданию, размышляя о том, что Алкес наверняка успеет нанести контрудар, когда в разных местах из земли стали довольно быстро выбираться маленькие человечки землистого цвета.
Один из моих воинов ойкнул и поднял ногу:
— Мне что-то в пятку тыкается...
Из-под поднятой ступни в тот же момент вылез крайне недовольный Лермон.
— Стоят тут всякие, — сверкнув на воина маленькими глазками, проворчал он, — не видите, что ли, король нас вызывает. Звали нас, что ли? — обратился рыжеволосый человечек ко мне.
— Звал, — ответил я, — есть очень важное и до крайности веселое дело.
— Какое? — оживился Лермон.
— Надо разрушить одну из городских стен, — я ткнул пальцем, указывая на Стерпор, — вот эту.
— Да? — обрадовался рыжий человечек. — Всю, что ли? А что, можно, да? Можно?
— Ну, как тебе сказать, — замялся я, — те люди, которым этот город сейчас принадлежит, считают, что нельзя, а я вот почему-то уверен, что можно и нужно. К тому же сделать это требуется незамедлительно. Когда вы разрушите стену, мои воины возьмут город штурмом.
— Ну, ничего себе! — почему-то обрадовался Лермон, его рожица сморщилась, и он тихонько захихикал. — Прежний наш король такие крупные дела не делал, он все больше лавки разрушал и питейные заведения, где слишком много задолжал, а разок нам даже пришлось подрыть тюремный фундамент...
— Я — более широкая натура, — кивнул я, — дела у меня покрупнее. Насколько быстро вам удастся справиться со стеной? Учти, она построена очень давно, тогда все делали основательно.
— Ну, если все вместе возьмемся... — задумался рыжеволосый человечек.
— Постарайтесь обрушить ее как можно скорее, и я награжу вас, — подбодрил я его, — сможете просить у меня, чего захотите.
— Хорошо, ваша светлость. — Лермон обернулся к своим соотечественникам, махнул им рукой, и они стали быстро исчезать, зарываясь в землю.
— Ну, ваще, — сказал кто-то из находящихся рядом воинов и заорал: — Славься, наш король, великий Дарт Вейньет! — Крик внезапно подхватили и принялись скандировать: “Ура нашему королю! Славься, Дарт Вейньет!”
— Тише, тише, — потребовал я, увидев, что эти громкие вопли вызвали на стенах суетливое движение — “королевские псы” решили, что я задумал нечто смертельно опасное для них, и они не ошиблись...
Прошло не больше получаса, и стена вдруг стала оседать, словно лишилась фундамента, она стала рассыпаться, как карточный домик. Камни градом посыпались внутрь города, на мостовые, где застыли основные отряды стражей. В ужасе воины Алкеса ринулись в глубь города, подальше от городских стен.
— Да что это такое?! — послышались крики защитников Стерпора. Я увидел, что со стены быстро заскользили на веревках воины, призванные разведать, отчего разрушается стена. Несколько десятков их спрыгнули на землю и принялись бегать вдоль стены. Один из воинов вскоре поднял над собой меч с насаженным на него маленьким землистым тельцем, ему удалось убить одного норного жителя, пробравшегося слишком близко к поверхности.
Меня мгновенно охватила волна ярости. Я приказал лучникам выдвинуться вперед и прикончить разведчиков. Мои воины побежали к середине холма, откуда можно было вести стрельбу по неприятелю. Я сам помчался вместе с ними, отобрал арбалет у одного из своих солдат, присел на колено и принялся выслеживать стража, убившего норного жителя. Я целился очень долго — опасался промахнуться — и наконец нажал на крючок спускового механизма. Стрела вонзилась в левую часть груди. Раскинув руки, убийца вскрикнул и упал. Уцелевшие после обстрела воины поспешно полезли обратно на стену, упираясь в нее ногами. В это мгновение огромная часть стены просела и стала заваливаться на город. Она рухнула, подняв тучи желтой пыли, и погребла под собой не один десяток “королевских псов”.
В остальных местах стена все еще была достаточно крепка. Судя по всему, норные жители уже работали над ней, но до окончательного результата еще было очень далеко. Однако и нынешних разрушений было вполне достаточно, чтобы идти на штурм. По уцелевшей части стены бегал разгоряченный военачальник и отдавал команды стрелкам возле бойниц и воинам, которых приставили к котлам с кипящей смолой.
— Лейте смолу вниз, под основание стены! — орал он. — Лейте ее скорее, пока еще не слишком поздно!
Ветер донес до меня его приказание, и на мгновение мне стало жаль, что я все это затеял, я вспомнил, как весело хохотали маленькие человечки, когда мы случайно забрели в место их обитания, как они изображали походку Ламаса, как Варнан гонялся за ними, безуспешно пытаясь поймать хотя бы одного, и как потом они так же весело и весьма энергично зарывали его в землю...
— Назад, на позиции! — крикнул я отряду лучников, и мы поспешно побежали вверх по склону холма.
Стражи тем временем опрокинули котлы с кипящей смолой, и она полилась вниз, под основание стены. Сначала казалось, что ничего не происходит, но затем поле боя наполнили протяжные крики боли, раздавались они будто из самых недр земли. Голоса у норных жителей были тоненькие, и потому казалось, что это сотня детишек кричат в унисон. Я увидел, что даже военачальник Алкеса на уцелевшей части стены в ужасе зажал уши, но потом собрался с духом и махнул рукой — продолжайте начатое.
Пребывая в безумной ярости, я резко рванул за серьгу, так что едва не оторвал себе мочку уха, и уже хотел было отдать приказ брать городскую стену штурмом, но потом вспомнил, что у меня на вооружении есть осадные машины Кугеля, которые пока так и не были задействованы в сражении.
— Кугель! — заорал я.
Изобретатель примчался мгновенно, наверное, все время находился рядом, с нетерпением ожидая того момента, когда я наконец призову его для славных дел. И дождался-таки.
— Выдвигай свои осадые машины, — скомандовал я, — я хочу, чтобы все эти гады убрались со стен, накрой их таким огнем, чтобы там никто не выжил.
— Для этих целей, милорд, — сощурившись, с явным удовольствием заметил Кугель, — мои машины подходят как нельзя лучше. Горящие сгустки смолы будут падать на стены и растекаться там. Очень скоро там почти никого не останется.
— Вот и отлично, вперед-вперед, — скомандовал я, — время не ждет.
Осадные машины Кугеля Кремоншира вытащили на стрелковые позиции. Они стояли на вершине холма в полной боевой готовности, оставалось только подпалить заряды и можно было приводить механизм в действие.
Воины поднесли к огромным сгусткам смолы факелы, и по черным увесистым бокам забегали синие язычки пламени. Первый же залп превзошел все мои ожидания и еще раз утвердил в мысли, что Кугель Кремоншир — настоящий гений. Горящая смола породила среди воинов Алкеса панику. Деревянные постройки на уцелевших стенах ярко полыхнули и занялись огнем, город осветился терракотовыми сполохами, к небесам поднимались тучи искр.
Я смотрел, как несется, рассекая темноту, один из сгустков, попадает точно на стену и с хрустом раскалывается, выпуская из недр специально приготовленную полыхающую, как сухие лучины, жидкость. Пламя вдруг сделалось почти живым, со стороны казалось, будто оно преследует королевских стражей, пламя текло со стен и настигало затаившихся возле бойниц стрелков. Огненные фигуры забегали вверху и с криками стали прыгать вниз — они делали свой выбор между перспективой заживо сгореть или разбиться.
Второй залп был менее впечатляющ в плане зрелищности, но и он нанес врагу серьезный урон. На этот раз сгустки смолы полетели за городские стены и врезались в авангард армии Алкеса. Конечно, после второго залпа пострадали и сгорели дотла многие постройки, но и “королевским псам” досталось преизрядно.
Несмотря на поразительную убойную силу машин Кугеля Кремоншира, кое-кто из стражей на стенах умудрился уцелеть. Я видел их освещенные луной и сполохами пламени лица, они сжимали в руках арбалеты и готовились дорого продать свою жизнь...
Я понял, что настал идеальный момент для штурма и отдал приказ идти вперед. Мои воины ринулись в атаку, впереди широкими скачками несся Кар Варнан. Он вел их к самой крупной бреши в развалившейся стене.
Отдельные воины несли, устанавливали длинные лестницы и, поспешно перебирая руками, лезли вверх — они получили приказ захватить остаток городской стены.
Уцелевшие стражи наверху принялись ожесточенно сопротивляться, но их было слишком мало, чтобы противостоять натиску наступающих. И хотя несколько лестниц стражам удалось столкнуть, стены мои воины захватили почти мгновенно.
Основная битва разворачивалась в брешах стены, разрушенной норными жителями. Здесь “королевские псы” оказывали самое яростное сопротивление. Вскоре одна из малых брешей была взята, и в город хлынули с воинственными криками мои сторонники. Кое-кто из солдат короля поспешил пуститься в бегство, в глубь осаждаемого города.
Я обнажил Мордур и помчался вниз по склону холма, чтобы пройти через брешь, оказаться в самой гуще идущего на улицах города сражения и отдавать команды уже внутри городских стен. Я стремительно бежал и уже слышал все приближающиеся звуки битвы, когда что-то заставило меня посмотреть вверх. Я увидел нацеленную мне в грудь стрелу, в последний момент успел отпрыгнуть, и она вонзилась в землю за моей спиной. Один из чудом уцелевших воинов Алкеса намеревался покончить со мной. После того как он выдал свое присутствие, его скинули со стены, и он, издав протяжный крик, тяжело рухнул на землю.
Не оглядываясь больше назад, я полез по камням разрушенной стены, перевалился через особенно большой завал, закрывавший дорогу, и оказался в Стерпоре. Сейчас город мало напоминал то место, куда я полгода назад пришел за славой — на улицах кипели бои, несколько домов пылали, вокруг все было залито свежей кровью, перевернутые повозки, валяющиеся тут и там тела убитых и раненых, яростные крики и звенящий звук сшибающегося металла. Я замер на мгновение, а потом увидел, что неподалеку Кар Варнан бьется сразу с тремя противниками, и поспешил ему на помощь. Вдвоем мы мигом разделались с нападавшими. Я прокричал: “Вперед, вперед!”, и мое воинство рванулось за мной по одной из центральных улиц.
Стражи Алкеса теперь уже удирали со всех ног. Как я узнал позже, их бегство, в случае если мои войска ворвутся в город, было частью коварного плана Зильбера Ретца. Но тогда я об этом не думал, я просто упивался победой, мне казалось, что она уже состоялась. Я взял город. Теперь я знал, что любой город можно взять, было бы желание.
Мы с Варнаном остановились на центральной площади столицы Стерпора, рядом с тем местом, где я прикончил шпионившего за нами голурума. Вокруг нас творилось нечто невообразимое, шумела толпа, стоял страшный гул, казалось, движению не будет конца, люди неслись куда-то, что-то выкрикивали и бесновались. Впечатление было такое, будто я попал в Нижние Пределы.
— Милорд, — неожиданно обратился ко мне какой-то воин, он сжимал рану на плече, по пальцам стекали быстрые ручейки крови, — на город с запада наступают какие-то силы.
— Что за силы? — резко спросил я. Окрыленный успехом, я никак не ожидал, что в ближайшее время нас ждут крупномасштабные сражения.
— Судя по всему, это объединившиеся отряды тех, кто поддерживает правящую власть.
— Сколько их? — спросил я.
— Несколько сотен, они вооружены топорами и мечами.
— Несколько сотен крестьян, пришедших на подмогу Алкесу и обнаруживших, что город уже взят, — задумчиво проговорил я. — Варнан, займись этим. Не думаю, что они станут для нас серьезной проблемой.
Тут я внезапно узнал воина, это был тот самый, что прислал известие о наступающих на нас войсках Вилла. Будучи в прошлый раз оскорбленным мною, он не придал этому значения, остался со мной, встал под мои знамена и участвовал в битве.
— Да, совсем забыл, — сказал я, подошел и положил руку ему на плечо, — спасибо тебе. Ты можешь быть уверен, что, когда я стану королем, я о тебе не забуду.
У него на глазах выступили слезы, воин упал на колено, склонив голову.
— Мой король, — сказал он, — я служу тебе верой и правдой.
“Вот такие люди нужны мне, — подумал я, — верные, готовые ради меня на все”, — и спросил воина:
— Как тебя зовут?
— Арчи Локнот, — ответил он.
— Варнан, — обратился я к великану, — поставь Арчи Локнота для начала командовать отрядом, который разберется с этими болванами, пришедшими с запада. Потом посмотрим, что я смогу для него сделать... И не надо благодарить, — я заставил Арчи Локнота подняться на ноги, — что-то подсказывает мне, что мы еще окажемся полезными друг для друга. Кто знает, может, я тоже немножко провидец. — Я подмигнул Кару Варнану, и он усмехнулся в ответ.
* * *
И не было у нашего величайшего правителя иных мыслей, кроме как устроить жизнь нашу наилучшим образом, на зависть всем остальным правителям, да на радость жителям Стерпора. И не было у него иных помыслов, кроме как стать для народа отцом родным, всех наградить любовью своей и пониманием, а потому, как только вошел Дарт Вейньет в город вместе с армией своей преогромной, изрек он сразу же: “Берите, мои воины, кто что пожелает! Мне для вас ничего, даже чужого, совсем не жалко!
Из записок летописца Варравы,
год 1455 со дня окончания Лихолетья
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
В ней подробно рассказывается о том, как в одиночку осаждать королевские дворцы
Крестьяне из западных областей так и не успели вовремя подтянуться к осаде столицы. Когда они пришли в надежде помешать моему неизбежному воцарению на троне Стерпора, было уже слишком поздно. Мои многочисленные сторонники не дали им даже приблизиться к разрушенным стенам города. Состоявшееся сражение под руководством Арчи Локнота было коротким и обошлось почти без потерь. После первого же арбалетного залпа, увидев, что столица захвачена, а в городе орудуют мои сторонники, последние противники правления Дарта Вейньета побросали топоры, вилы, самодельные мечи и кинулись врассыпную. Я приказал не преследовать их. Потом разберемся, кто поддерживал правящую власть, а кто оказался достаточно дальновиден, чтобы примкнуть к единственно достойному претенденту на престол. А таких было большинство.
Выкрикивая: “Славься, Дарт Вейньет! Да здравствует наш король!”, люди шли по улицам города. К сожалению, их захватило не только упоение победой, но и яростное неистовство захватчиков павшей цитадели. Они крушили лавки, ломали стены домов, повсюду вспыхивали очаги раздора — кулачные поединки и даже схватки на мечах, царило пьянство и мародерство, а я был не в силах остановить неуправляемую энергию завоевателей. Сокрушительной волной лавина насилия прокатилась по городу и замерла только в северной его части, у самых подходов к королевскому дворцу, остановленная уцелевшими войсками Алкеса. Когда мы продвинулись в глубь города, оказалось, что все проходы на север столицы блокированы.
Дворец, окруженный плотным кольцом королевских стражей, все еще оставался оплотом рушившейся власти Алкеса. Во внутренних покоях кроме моего перепуганного брата скрывались также герцог Ян де Бонт, Зильбер Ретц — он руководил обороной дворца, — и часть дворян Стерпора, которые не пожелали присоединиться к бунтовщикам. Когда стало понятно, что столице не устоять, Зильбер Ретц приказал перегородить улицы на подступах к дворцу баррикадами. Выполняя команды, его воины действовали слаженно и быстро, и, пока мои опьяненные беззаконием солдаты бесчинствовали в захваченном Стерпоре, “королевские псы” готовились к новому сражению. Они сваливали в беспорядке камни, тащили бревна от дворца, валили деревья, переворачивали повозки и обрушивали верхние этажи домов, чтобы перекрыть проходы как через центральную улицу, так и через целый ряд небольших улочек.
Зильбер Ретц выстраивал за баррикадами кордоны. Впереди стояли вооруженные алебардами воины, за ними — королевские арбалетчики. Часть находившихся здесь стражей уже принимала участие в сражении. Во всеобщей неразберихе им удалось уцелеть и вернуться к дворцу, чтобы снова защищать “законную власть”. Другие воины короля были облачены в новые мундиры, незапыленные, не запятнанные пятнами своей и чужой крови...
— Не хочу торопить вас, милорд, но, по-моему, пора взять этот дворец. — Воинственно настроенный Варнан поигрывал небольшим кинжалом, который он забрал у убитого защитника правящей власти.
Я задумался и молчал. Я был подавлен, наблюдая за разграблением города. Я видел солдат освободительной армии Дарта Вейньета, которые занимались разбоем по всему Стерпору. Они поджигали деревянные дома, вытаскивали людей, не принимавших участия в сражении, из лавок, избивали их, тащили барахло на улицы, обвешивались драгоценностями и богатой одеждой. Из питейных заведений недавние герои выкатывали бочонки со светлым элем и лили его в ненасытные глотки. Простой народ со всей страны вдруг оказался хозяином столицы. Народ пировал, народ праздновал победу, хотя подлинной победы еще не было.
Я размышлял о том, что Алкес оказался очень упрям, он ни за что не хочет сдаваться без боя, и северная часть города все еще находится под его контролем, а это означает, что в ближайшее время погибнет еще большее количество людей. Бедный Стерпор еще не знал такой бойни, какая завязалась, когда я вдруг пришел и заявил о своих притязаниях на трон. Камни столичных мостовых никогда не отмоются от крови, они навсегда сохранят темно-красный цвет, и даже через поколение состарившиеся очевидцы страшных событий будут показывать на мостовую и говорить своим внукам: “Гляди, это кровь, ее пролили те, кто хотел, чтобы Дарт Вейньет взошел на престол. Вся эта кровь на нем. Но он был таким кровожадным монстром, его самого совершенно не волновало, что все эти люди погибли только ради его возвышения. Ведь он рвался к власти как настоящий маньяк, он шагал к трону по трупам...”
— В атаку! — проорал я, внезапно решившись. — Мы идем на штурм!
— В атаку! — хрипло закричал Кар Варнан, обернувшись к тем, кто пировал неподалеку от нас. — Король сказал: “В атаку!”
По трупам так по трупам. Что же делать, раз другой возможности нет?
Пившие светлый эль и жравшие украденное в ближайшей таверне мясо мародеры поначалу не обратили на воззвание ровным счетом никакого внимания. Тогда Варнан кинулся к ним, пудовым кулаком сшиб с ног одного, а другого так пихнул в грудь, что тот растянулся на мостовой и его глаза испуганно расширились.
— Король сказал: “В атаку!” — прорычал Кар Варнан. Он вытащил двуручный меч и вытянул его в сторону дворца: — Вперед! Вперед! Вперед!
И тут только я понял, что, пожалуй, из него получится отличный начальник королевской стражи. Быть может, самый лучший начальник королевской стражи, которого когда-либо знала Белирия. Дремавший в Каре Варнане талант, который почти невозможно было угадать, внезапно проявился в самый нужный для этого час. Я снова уверился, что ничто в этом мире не делается просто так и наша, казалось бы, случайная встреча на самом деле была предопределена свыше...
Слух, что мы выступаем, мгновенно облетел город и его окрестности, народ поднимался волной, и, хотя очень многие выражали недовольство — светлый эль уже внушил части людей желание продолжать попойку и бездействовать, — большинство снова взялось за оружие и пошло за мной. Я продвигался главной улицей города, плечом к плечу со мной шагал Кар Варнан, а позади нас шум делался все громче и громче, из боковых улочек все новые и новые отряды вооруженных воинов вливались в толпу, идущую на штурм дворца.
Уцелевшие стражи, словно крысы, бежали, спасаясь, к единственному оплоту рушившейся власти. Я повел воинство по центральной улице Стерпора, той самой, где состоялась моя первая стычка с Алкесом, когда я еще надеялся, что он, возможно, станет моим союзником для продвижения на восток. И ошибся. Здесь было меньше нагромождений рухнувших частей зданий, так что можно было развернуться. Постепенно мы набирали скорость. Вскоре я перешел на бег. Гул сзади все нарастал. С баррикад в нашу сторону полетели стрелы и камни, но мы решительно двигались вперед. Я был первым, кто полез вверх, сжимая в руке Мордур, цепляясь за выпирающие части разрушенных зданий, я вел людей за собой на штурм баррикад. Слева несколько выпущенных по мне стрел ударили в перевернутую телегу и остались торчать там, подрагивая синим оперением. Я слышал, как звенят тетивы арбалетов и кричат раненые воины. Мои люди стремительно лезли вверх. Многие уже обогнали меня, все залитые свежей кровью, с черными от пота и пыли лицами, они упорно атаковали врага, охваченные почти звериным инстинктом уничтожения.
Когда я забрался наверх, здесь уже царило ожесточение схватки — звенели мечи, сшибались топоры и алебарды, свистели выпущенные из луков и арбалетов стрелы. На меня внезапно кинулся страж. Поднырнув под направленное мне в голову лезвие, я подрубил его колени и почти скатился вниз, на другую сторону баррикады.
— Вперед! — заорал я и услышал, как мой крик подхватил Кар Варнан, а за ним и другие.
Мы ринулись на врага. Большинство арбалетчиков и лучников выпустили по нам последний залп и предпочли стремглав кинуться к дворцу, надеясь там найти спасение. Часть стражей, самых смелых, попытались снова зарядить арбалеты, но с баррикад прыгали на землю все новые мои сторонники, храбрецов настигали и убивали на месте. Врага заставили спасаться бегством. Наступление было столь мощным и стремительным, что им больше ничего не оставалось. Они бежали прочь, бросив оружие. Их нагоняли и рубили сплеча. Воинов Алкеса легко было распознать по синим мундирам. Часть стражей пыталась избавиться от выдававших их одежд, они скрывались в подворотнях и в отчаянии срывали с себя королевскую форму, чтобы потом затеряться среди моих воинов.
У дворцовых ворот нас встретил небольшой отряд Алкеса, охранявший вход во дворец. Этих попросту смяли, как и металлические ворота, которые, как я когда-то представлял, под тяжестью навалившихся на них тел рухнули внутрь.
В тот момент, когда я уже ликовал и праздновал победу, а мы двигались по территории, прилегающей непосредственно к дворцу, из боковых улиц неожиданно хлынули затаившиеся до времени отряды Алкеса — Зильбер Ретц оказался замечательным стратегом ведения войны в городе, я никак не ожидал от него такой прыти. Основные мои силы оказались позади, а на территории дворца началась настоящая бойня. За нашими спинами разворачивалась битва, которой я не мог управлять. Как поведут себя мои люди, оставшись без командира? Плечом к плечу со мной сражался Кар Варнан.
— Они отрезали нас, — проговорил он и стер с лица кровь, кто-то рассек ему лоб.
— Боюсь, им это удалось, — сказал я, — они хотят убрать меня...
Тем временем стражи сильно продвинулись вперед. Даже отсюда, из глубины королевского парка было видно, что ряды моих воинов поредели и долго нам не продержаться. Я затравленно обернулся на королевский дворец, более всего похожий отсюда на неприступную крепость. Тяжелые дубовые двери в конце мощенной камнем дороги были плотно заперты изнутри... Времени на раздумья не оставалось. Моим воинам за дворцовыми воротами не удастся пробиться ко мне, чтобы выручить из захлопнувшегося капкана. Сейчас битва на территории дворца уже близилась к концу, к моему концу. И тогда я поступил не совсем героически — повернулся и побежал через парк ко дворцу. Впрочем, не подумайте, будто я собрался спасать собственную шкуру. Вовсе нет. Просто в эту минуту я решил, что лучшим выходом для меня будет пойти на штурм дворца в одиночку. К тому же гибель моя казалась неминуемой. Несколько стрел свистнули в считанных дюймах от моей царственной головы. Двое стражей появились из-за деревьев, они бежали мне наперерез. Другие маячили в отдалении. Я сменил направление и столкнулся с двумя нападавшими, с ходу разрубив грудь одного. С другим мы принялись обмениваться молниеносными выпадами. Он действовал ловко, отводил клинок алебардой и совершал мастерские обманные финты. Этот мерзавец сильно задержал мой стремительный штурм. В конце концов он все же допустил ошибку — слишком глубокий выпад, из которого уже не вернулся, Мордур раскроил его череп, он завизжал, выпустил алебарду из рук и опрокинулся назад, а я помчался дальше ко дворцу. Подпрыгнул, вцепился в каменный выступ над дверями, забрался на него и стал карабкаться по каменной кладке вверх. Должно быть, никто не ожидал от меня подобной прыти, потому что на короткое время даже стрелы перестали свистеть. Потом кто-то стал стучать в двери, наверное, хотели предупредить находившихся внутри, но двери открывать никто не торопился — отдав приказания, король, герцог и даже героический начальник королевской стражи Зильбер Ретц намеревались находиться подальше от опасности. Но я не дал им такой возможности. Я обернулся на мгновение и увидел, что битва ведется уже на самых подступах к дворцовым стенам. Оставшиеся воины и Кар Варнан отступили, последовав моему примеру, и пока сдерживают нападающих, но долго им не продержаться.
— Нижние Пределы вас возьми! — прорычал я, чувствуя, что угодил в совершенно безвыходную ситуацию.
Слева от меня длинная стрела ударила в стену, отбив кусок камня. Я поднялся чуть выше, поставив ногу в эту выбоину. Поглядел вниз и увидел, что Варнан отбросил меч в сторону и ползет следом. Ему с его неимоверными габаритами осуществить подобное было почти невозможно. Тем не менее он очень старался. Остальные, оказавшиеся отрезанными внутри двора, были уже мертвы или лежали на земле, сдавшись на милость победителя. За нашими спинами группа солдат Алкеса, стоявшая у самой стены, срочно перезаряжала арбалеты. Я заспешил, то и дело оглядываясь через плечо. Тело мое пронизала дрожь и ощущение, что вот-вот острые стрелы пронзят в нескольких местах спину. Арбалетчики встали на изготовку и целились. Я зажмурился, стараясь не думать о скором наступлении смерти, и продолжил подъем со всей стремительностью, на которую был способен. Снизу вдруг раздался жуткий вопль. Это Варнан понял, что забраться наверх ему не удастся, тогда он спрыгнул со стены прямо на арбалетчиков. Часть была оглушена на месте, двоих он столкнул лбами, но в следующее мгновение на него налетела толпа солдат Алкеса и он, безоружный, исчез под грудой навалившихся на него тел. Тогда я еще не знал, что Зильбер Ретц отдал приказ “брать здоровяка живым”. Он надеялся в случае победы сделать из него верного солдата короля. Я же решил, что Кара Варнана больше нет, скрипнул от ярости зубами и полез дальше, чувствуя, что, по мере того как, земля оставалась все дальше, мои надежды на благоприятный исход дела все уменьшаются.
Когда я наконец добрался до балкона и закинул ногу через перила, в воздухе со свистом промчалась стрела и ударила чуть выше колена. Охнув от боли, я едва не повалился назад. Они все же достали меня! Потом неимоверным усилием я перевалился на балкон и решил немного полежать и отдышаться... Мне до сих пор не верилось, что я под градом стрел забрался по отвесной стене дворца. Человек, движимый могучим инстинктом самосохранения, может все. Однако следовало действовать. Больше всего на свете я не хотел проиграть эту войну, войну, в которой уже погибло так много людей, войну, в которой пострадали Ламас и Варнан. Я ухватил древко засевшей в ноге стрелы, попытался вырвать ее, но понял, что на это мне не хватит сил, тогда я сломал древко, чтобы не мешало двигаться. Лоб мой моментально покрылся испариной, я подумал, что этак можно потерять сознание. Часть стрелы оказалась в руке, и я бросил ее через перила балкона. Потом я с трудом поднялся на ноги и глянул вниз. Должно быть, мое проникновение в замок не осталось незамеченным, потому что толпа с новым, доселе неведомым воодушевлением ринулась на отряды Алкеса, на некоторое время им даже удалось оттеснить “королевских псов” на территорию дворца. Битва продолжалась. Значит, еще не все потеряно.
Комната, куда я вошел, пустовала. Изрядно хромая, припадая на залитую кровью ногу и сжимая окровавленный Мордур в кулаке, испытывая ярость и боль, я выбрался в коридор и наткнулся на завопившую не своим голосом горничную.
— Ты чего орешь? — спокойно поинтересовался я. — Я брата пришел навестить.
Она осела на пол в глубоком обмороке. Я облизал пересохшие губы и подергал себя за серьгу. Мне представился мертвый Кар Варнан на королевском дворе, как он лежит, разбросав могучие руки, а его голубые, по-детски чистые глаза неподвижно глядят в синее небо, затянутое дымом пожарищ.
— Пора расплатиться за все, — пробормотал я, прошел к лестнице и медленно стал подниматься на другой этаж, туда, где располагалась тронная зала и где, по моему мнению, должны были находиться король Стерпора и его ближайшие сподвижники.
Вскоре я действительно различил голоса и затаился, чтобы послушать, о чем там говорят.
Голос Алкеса звучал радостно:
— Действительно отрезали и смяли. Твой план работает. Не пойму только, почему они до сих пор не разбежались, если Дарта больше нет. Все продолжают сопротивляться. Вон у самых ворот бьются...
— Уберите голову, милорд, — проговорил Ян де Бонт, — это же чернь, до них просто пока не дошло.
— Спокойнее, ваше величество, — Зильбер Ретц был уверен в собственных силах, — мои люди обучены много лучше этих простолюдинов, они пройдут через повстанцев, словно нож сквозь масло. Дайте время.
— Клянусь, в случае успеха я тебя не забуду...
— Что же они во время осады не показывали военной выучки, — ехидно поинтересовался Ян де Бонт, — а братья ваши хороши, ваше величество, они и вовсе не появились, несмотря на все наши призывы, видно, им нет до вас никакого дела.
— Вилл пытался оказать мне помощь... У Фаира какие-то иные планы, он прислал гонца с депешей, обещает разобраться с этой ситуацией лично.
— У Фаира планы? — Ян де Бонт рассмеялся. — Да у него просто не все дома. Вы разве не слышали, что он в Центральном королевстве вытворяет?
— Я слышал, — откликнулся Зильбер Ретц, — слухи явно преувеличены... Про меня тоже Пределы знают что говорят, будто я сильно превышаю полномочия, действую излишне жестко и прочее-прочее-прочее... Бред... На самом деле все слухи — сущая ерунда, а те, кто высказывается про мои методы плохо, обычно потом сильно раскаиваются.
— А вот это правильно, — сказал Алкес и вдруг вскрикнул: — Боже мой, вы видели, она ударила в стену совсем рядом со мной.
— А я что говорил! — взревел Зильбер Ретц. — Отойдите от окна. Это может закончиться плохо. Успеете насладиться видом.
— Хорошо, хорошо, — проявил покладистость Алкес.
В то же мгновение я шагнул к ним, свирепо дергая за серьгу, Мордур я держал наготове. Мне вдруг показалось, что клинок сделался багровым. Может быть, таким фамильный меч становился, когда чувствовал, что сейчас прольется кровь одного из урожденных Вейньет.
— Жизнь полна неожиданностей и внезапных подарков... — Зильбер Ретц увидел меня первым, его глаза расширились от удивления, но он сохранил самообладание. — Сам пришел. — Он подхватил стоявшую возле стола алебарду. — Давно хотел посмотреть, у кого мастерства больше... Наслышан о ваших успехах.
Алкес сжимал в руке кубок с вином. Его лицо перекосилось от ужаса... Вид мой был поистине страшен... Одежда изорвана в клочья, из раны на ноге сочится кровь и торчит обломок стрелы — металлический наконечник причинял мне с трудом переносимую боль, — меч призывно отливает кроваво-красным, свирепое, смертельно бледное лицо.
Ян де Бонт, напротив, заметно покраснел...
— Не понимаю, как вы могли сюда попасть... — пробормотал он. — Вы что же и вправду не совсем человек, как о вас говорят?
— Забрался по стене, — выдохнул я.
Он хотел подняться, но я предостерег его резким взмахом руки. Снаружи донеслись яростные выкрики и звон мечей.
— Как думаете, — поинтересовался я у присутствующих, — им придется сложить оружие, когда они узнают, что вы у меня в руках?
— Самонадеянно, — усмехнулся Зильбер Ретц, — никому не стоит забываться...
— Стража! — крикнул Алкес.
— Все внизу. — Зильбер Ретц скрежетнул зубами. — Я не знал, что такое возможно. — Он пристально глядел на меня, ловил каждое движение. — Не волнуйтесь, ваше величество, я смогу вас защитить от этого...
Я внезапно почувствовал общую слабость, наверное, из-за сильной потери крови. Боль пульсирующими волнами распространялась по израненному телу. Мое лицо, скорее всего, отразило страдание, потому что Зильбер Ретц немедленно сделал бросок, намереваясь покончить со мной разом. Он совершил серьезную ошибку. Мордур встретился с направленной мне в грудь алебардой, я провел ее по дуге и заставил удариться об пол, в следующее мгновение лезвие полоснуло по шее Зильбера Ретца, он вскрикнул и опрокинулся назад, издавая булькающие звуки. Потом скорчился и затих на полу. Под ним стремительно растекалась лужа темной крови.
— М-да, — выдержав небольшую паузу, произнес я — может быть, пора реально оценить ситуацию?
Ян де Бонт и Алкес в ужасе взирали на убитого. Внезапно они пришли в движение. Выхватывая мечи, они не сговариваясь ринулись на меня. Наверное, чувствовали, что я почти вырвал власть из их ослабевших рук. Это был акт отчаяния, но меня он впечатлил. Алкес всегда казался мне отвратительным фехтовальщиком, но сейчас он вдруг стал действовать весьма неплохо. Я едва не попался на примененный им финт, но в последний момент успел отвести лезвие, направленное мне в грудь. Что касается Яна де Бонта, то, как я узнал позднее, он ежедневно упражнялся в мастерстве владения мечом, а потому оказался достойным противником. Я же его недооценил: отбил два выпада фехтовальной восьмеркой, но атаку предпринять не успел — меч де Бонта вонзился мне в левое плечо. Я вскрикнул от неожиданности и, продолжая отводить удары и отступать, ощутил, как оно немеет. Я попытался продвинуться вперед и едва успел отпрыгнуть — лезвие Яна де Бонта рассекло мне бровь, а должно было снести голову.
Если бы я не был ослаблен потерей крови и мы были с ним один на один, я бы уже расправился с ним. Но, к несчастью, рана, нанесенная вражеской стрелой, была весьма серьезной, кровь из рассеченной брови застилала глаза, к тому же я противостоял двоим — все это снижало мои шансы на благоприятный исход схватки.
Однако де Бонт был так сконцентрирован на моей персоне, что совсем не смотрел под ноги и в результате споткнулся о лежащего Зильбера Ретца. Я не преминул воспользоваться его оплошностью. Едва его рука с мечом сделала неуклюжее движение в сторону (он старался сохранить равновесие), как я всадил Мордур ему в грудь и тут же вырвал, чтобы отразить новый выпад Алкеса. Ян де Бонт посмотрел вниз, словно не верил тому, что произошло, а потом повалился на тело начальника королевской стражи, ставшее причиной его гибели.
Оставшись один, Алкес стал стремительно сдавать позиции. От душившей его лютой ненависти он подвывал.
— Сдавайся, — сдавленно прорычал я, едва не падая в обморок, но продолжая теснить его к балкону.
Алкес не ответил. С него ручьями лил пот, одутловатое лицо приняло багровый оттенок. Я ранил его в плечо. Он вскрикнул и резво скакнул назад. Я последовал за ним. Яростно звенел металл, и Мордур все разгорался и разгорался алчущим смерти бордовым цветом. Мы выбрались на балкон. Алкес отчаянно парировал удары, я наносил ему все новые и новые раны.
— Бросай меч, — выдавил я сквозь зубы, — или тебе конец.
Он отшагнул еще раз, уперся в балконные перила и то ли поскользнулся на луже растекающейся под ним крови, то ли сделал это специально, но вдруг взмахнул руками, перевалился через перила и полетел вниз. Я приблизился и выглянул. Алкес в нелепой позе лежал на мощенной камнем дороге, ведущей к главным воротам.
Между тем битва внизу продолжалась. Поначалу никто меня не заметил, и тогда я стал кричать.
— Эй, э-э-эй, — заорал я, — я — новый король Стерпора!!!
Сначала сражающиеся не услышали моего крика, потом многие стали оборачиваться к замку и недоуменно замирать. Постепенно битва остановилась. Бывшие враги сгрудились немного в стороне и смотрели вверх. Я поднял руку и приветственно помахал всем находящимся внизу. Мгновенно послышался рев тысячи глоток — это вопили и бесновались мои сторонники. Я понял, что мирной жизни столицы настал конец на долгие недели и придется многое сделать, чтобы восстановить город. Празднование моего воцарения на троне, скорее всего, займет немало времени.
— Король Стерпора Алкес мертв, — проорал я во все горло, — я — новый король Стерпора!
Грянул новый хор торжествующих голосов. Стражи недоуменно озирались. Им стало ясно, что они проиграли, но не совсем было понятно, что делать теперь. Не сражаться же в самом деле до последней капли крови, когда уже и не за кого сражаться.
— Слушайте, — выкрикнул я, — всем, кто воевал против меня, я дарую пощаду в том случае, если вы сложите оружие прямо сейчас!
Мои слова послужили сигналом для самого быстрого разоружения в истории. Никогда я не видел, чтобы люди так поспешно избавлялись от мечей и арбалетов. Заодно — и это было не столько жестом признательности мне, сколько попыткой обезопасить себя еще больше — воины Алкеса принялись сдирать с себя синие мундиры и швырять их под ноги. Их действия толпа встречала свистом и улюлюканьем.
Апофеозом победы стали взметнувшиеся в воздух лезвия сверкающих на солнце мечей... Это было лучшим приветствием для меня. Мои сторонники ликовали по поводу восхождения на трон Стерпора самого достойного из принцев Вейньет. Я еще некоторое время постоял на балконе, ощущая себя на седьмом небе от счастья. Толпа и не думала расходиться. Шум стоял невообразимый. Мне наконец надоели радостные вопли, и я прокричал, что надо помочь раненым, а потом отправляться праздновать победу.
Я и сам был серьезно ранен, поэтому спустился вниз и распорядился, чтобы мне отыскали лекаря, который сможет заняться в первую очередь торчавшим из ноги обломком стрелы. Лекаря мне нашли немедленно. Стрелу он удалил мгновенно, при этом действовал довольно грубо, так что я даже всерьез задумался, а не прикончить ли его, но потом решил, что в такой светлый день, как этот, оставлю нерадивому жизнь. Он присыпал все раны пеплом, замотал ногу чистыми тряпками и посоветовал в ближайшее время поменьше двигаться. Я пообещал ему, что буду больше времени проводить в тронном зале и поменьше среди красавиц.
К моему удивлению и радости, Кар Варнан оказался жив и здоров. Правда, его изрядно поколотили и крепко-накрепко связали веревками, так что к тому времени, когда его нашли и развязали, он уже успел порядком посинеть. Но в целом был почти невредим. А я-то уже успел оплакать его и почти успокоиться по поводу кончины будущего начальника королевской стражи.
— Здорово размялись, — сказал Варнан, разминая затекшие руки, — теперь неплохо бы так же здорово покушать... Что подают на королевский стол?
— Пока не знаю, что тут подают, — раздраженно ответил я, не совсем представляя, как в такой момент он мог думать о еде...
Через некоторое время до меня стали доходить слухи, что последние сторонники правления Алкеса бегут через границы королевства. Они не желали находиться в Стерпоре во времена моего правления. И хотя меня в немалой степени расстроили известия о том, что некоторым может не нравиться мое воцарение на троне, надо сказать, что к тому времени, как последний оплот Алкеса пал, их осталось совсем немного — слухи о моих победах быстро разлетались по стране. Ничто так не убеждает людей в лояльности к новой власти, как вести о ее успехах. Поэтому я приказал не чинить препон и отпускать за границу всех желающих.
Вскоре после моего воцарения на троне Стерпора в столицу прибыл Ламас, которому стало намного лучше. Он немедленно явился ко мне, сияя радостной улыбкой.
— Ну, я за жалованьем, — заявил колдун, потирая руки, — кажется, мне было обещано двести золотых.
* * *
О горе мне, недостойному, как мог я, обладая хоть и малым, но весьма ярким провидческим даром, упустить возможность спасти его, как мог я не успеть защитить, спасти столь драгоценного для империи — и моего будущего — человека. О горе мне, несчастному, горе... Исправить, кажется, уже ничего нельзя... И все же у меня есть надежда на благоприятный исход этого дьвольского дела, ведь я знаю, кто виноват во всем. Нет никакого сомнения, что здесь замешан тот мерзкий провидец, та дьявольская тварь в человеческом обличье — Кевлар. Чего бы мне это ни стоило, я найду Дарта Вейньета и вырву его из лап кромешной тьмы...
Из записок Ламаса
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
В ней рассказывается о том, что всякое стремительное возвышение может в конце концов привести к низвержению в пропасть
Сидеть на королевском троне было весьма приятно — мое тщеславие усиленно тешилось, но оказалось, что трон не самое удобное место для сидения. Он был слишком широк, так что положить руки на подлокотники не представлялось возможным. К тому же он был почему-то выполнен в граните — зад постоянно мерз, несмотря на то что расторопные слуги постоянно подкладывали под меня подушки. Я скользил по гладкому граниту и время от времени падал на пол, если не успевал вовремя замедлить движение. Яростно топая от досады ногами, я выгонял слуг, чтобы остаться в одиночестве и предаться занимавшим меня мыслям. Несмотря на явные неудобства, тронная зала стала моим излюбленным местом во дворце. Здесь я отдыхал от праведных королевских трудов, набирался сил и строил новые честолюбивые планы.
Впрочем, спокойная минутка выдавалась крайне редко: управление государством оказалось делом хлопотным, невероятно тяжелым, требующим отдачи буквально всех сил и времени. Стремление стать идеальным правителем заставляло меня вмешиваться во все без исключения дела государства. Я отслеживал движение финансовых потоков — в этом мне, правда, помогал советник по финансам. Я контролировал все внешние и внутренние факторы, влияющие на развитие государства, — тут пригодилась помощь советников по международным делам и внутренним проблемам. А еще мне постоянно приходилось принимать жителей Стерпора с прошениями и жалобами. Их просьбы зачастую носили совершенно немыслимый характер. Я судил дела о разделе имущества между близкими родственниками, пытался по просьбе жен вразумить загулявших супругов, даже угрожал им в некоторых случаях тюрьмой, если мерзавцы отказывались немедленно вернуться в лоно семьи. Я решал, как покарать преступника, укравшего пару куриц, и что сделать с убийцей целой труппы странствующих скоморохов “Король и шум”. Меня просили об освобождении от уплаты налогов и требовали взыскать особенно крупные налоги с некоторых состоятельных граждан.
Не забыл я и о тех, кто оказывал мне поддержку. Одноглазый Ревва стал владельцем крупного игорного притона, мадам Клико смогла расширить сферу своего влияния на весь город. Бывший придворный парикмахер, ставший преступником по кличке Лоб, был восстановлен в должности. Братья Кремоншир тоже не остались внакладе. Руди и его брат Кугель в обновленном Стерпоре получили новый статус. Кугеля я оставил при себе, сделав придворным изобретателем, а Руди Кремоншир получил деньги на строительство нового постоялого двора. Правда, он по просьбе самого Руди находился в непосредственной близости от дворца, а потому стал предприятием отнюдь не прибыльным. Многие другие люди, так или иначе оказавшие мне поддержку, получили от меня серьезные прибавки к жалованью, различные льготы и милости... Трактирщик с южных границ, например, случайно покалеченный Каром Варнаном, получил бесплатное медицинское обслуживание, Аккель — должность помощника колдуна с неплохим жалованьем, и только художник, намалевавший некогда карикатуру на меня, был жестоко наказан — теперь он день и ночь рисовал портреты, восхвалявшие мою стать и неземную красоту, а если мне что-нибудь в его творениях не нравилось, живописца секли плетью. Так что вскоре вся тронная зала была завешана моими изображениями. Названия у них были соответствующие: “Дарт Вейньет занимается важными государственными делами”, “Дарт Вейньет принимает ходоков с юга”, “Дарт Вейньет вручает двести золотых за верную службу колдуну Ламасу”...
Правда, заниматься награждениями и выплатами мне приходилось почти круглосуточно. От обилия важных государственных дел со временем у меня развилась жуткая мигрень. Голова болела днем и ночью, но покой себе я пока не мог позволить, ведь я работал над упрочением собственного авторитета, я пытался стать для народа Стерпора монархом, которого люди всегда жаждали бы видеть на троне. Я никогда не забывал о том, что именно этот народ — по крайней мере большинство — поддержал меня в борьбе с Алкесом и именно этому народу я обязан своим высоким нынешним положением. Мигрень так измучила меня, что поначалу я собирался передать часть дел Ламасу, но он оказался совершенно не способен справедливо судить дела моих подданных и едва не погубил репутацию новой власти. Корову, которую делили между собой два родных брата, оба — многодетные отцы, колдун повелел распилить на две части и каждому отдать по половине. Распилить, заметьте, вдоль. Купца, который просил освободить его от уплаты налогов, Ламас приказал выпороть, а потом дал наказ — впредь всех, кто будет приходить с такой просьбой, отправлять не в его апартаменты, а прямиком на порку. Вору, стащившему несколько молодых свиногов, он неожиданно приказал выдать столько животных с королевского скотного двора, сколько тот сможет унести. А просьбу злостных просителей, требовавших увеличить налоги состоятельным гражданам, неожиданно принял решение удовлетворить. В общем, если бы Ламас продолжил отвечать на прошения моего народа в том же духе, очень скоро недовольство властью достигло бы в Стерпоре немыслимых размеров.
За время короткого управления делами Ламас нажил себе немало врагов. Как можно легко догадаться, в основном среди состоятельной публики — уважаемые граждане были сильно обижены увеличением налогов. На него даже было совершено несколько покушений, по счастью неудачных.
Оставшись, таким образом, в одиночестве в этом тяжелом деле — управлении государством, несмотря на головные боли, я тем не менее ощущал, что занимаюсь единственно для себя значимым и любимым делом. Я наконец получил то, что хотел — стал королем и обрел власть. Я управлял народом Стерпора, но уверенности в будущем, к которой я так стремился, странным образом не появилось. Напротив, мне стало казаться, что положение мое шатко и требует дальнейшего упрочения. Мне, видите ли, почему-то все время представлялось, что моему благополучию угрожает опасность. И что придет день, когда я снова окажусь на торговом тракте в Гадсмите, мне придется грабить караваны, скидывать товары с повозок, вскрывать сундуки и пугать законопослушных граждан.
Мои мрачные мысли подтверждал Ламас. Он частенько рисовал мне незавидные перспективы и заводил разговоры на тему, а “не пора ли двигаться на восток, пока восток не надвинулся на нас?”
Чтобы укрепить свою власть и государство в целом, я много внимания уделял созданию профессиональной армии. Набором и тренировкой солдат руководил Кар Варнан. Насколько я мог судить, справлялся он со своими обязанностями великолепно. Правда, большинство новобранцев его люто ненавидели за излишнюю суровость и высокую требовательность, на какую способен только человек крайне недалекий, но очень исполнительный. Стать королевским стражем было его детской мечтой, и, получив высокий пост, он вдруг ощутил себя на своем месте. Муштра была его излюбленным делом. Теперь возле ограды дворца редко можно было увидеть стражей, игравших в карты, или праздно шатающихся по прилегающей территории. Все они отрабатывали приемы ведения боя, учились действовать слаженно и динамично.
Армия стала для меня предметом важнейшей заботы. Я прекрасно понимал, что она не что иное, как мощнейшая база укрепления моей уверенности в завтрашнем дне. Для солдат нового Стерпора были сшиты лучшие мундиры, выковано лучшее оружие, я лично следил за процессом изготовления мечей, арбалетов, кольчуг, щитов, машин Кугеля Кремоншира, я сам проверял едва ли не каждый клинок. Воины мои получали отличное довольствие, так что поступить на службу в гвардию Дарта Вейньета стало делом весьма престижным. Хотя о суровости характера начальника королевской стражи ходили самые нелестные слухи.
Меня же стали называть в народе Король Избавитель, потому что я лично следил за формированием армии и ее экипировкой, а затем направил на юг несколько отрядов, целью которых было истребление нечисти. Недавнее путешествие по стране убедило меня в том, что во многих ее местах развелось огромное количество тварей. В целях повышения престижа власти я повелел истреблять всех кровожадных тварей, мешающих проживанию людей в том или ином регионе. Исключение составили норный народец и еще целый ряд существ, вред от которых, конечно, был, но не столь значительный, было бы настоящим злодейством истреблять их за совершаемые время от времени мелкие пакости. Ну, скажем, те же глумиллы — создания в целом безобидные. Они были виноваты лишь в том, что, едва заслышав шорох, принимали вид торчащих вверх острых гвоздей, так что путники нередко наступали на глумиллов и пропарывали ногу. Или атериллы. Они заводились под полами домов и отличались распространяемой вокруг нестерпимой вонью, но при этом они укрепляли фундамент, заботились о сохранности жилища. Или бивиры. Похожие на кабанчиков двуногие твари убивали только блондинов, так что против них я ровным счетом ничего не имел. Таким образом, истреблению подлежали только кровососущие, да еще зловредные существа, представлявшие смертельную опасность для путников, такие, как корявые муфлоны, например. Норные жители, правда, как выяснилось, иногда закапывали людей заживо, когда не могли с ними договориться, но я решил закрыть глаза на эту досадную особенность, потому что норный народ был моим народом, он сослужил короне отличную службу, благодаря ему мои войска смогли ворваться в столицу Стерпора. В общем, разосланные мною отряды начали очистку территории страны от разноплеменной нечисти, чтобы моим подданным жилось и дышалось свободнее.
За всеми этими важными делами по управлению государством и созданию собственной армии как-то незаметно прошла моя свадьба с Рошель де Зева. Я всегда полагал, что она — сирота, но в день нашего бракосочетания неожиданно объявились родственники моей малышки. Она отослала гонца с письмом в какую-то отдаленную местность Стерпора, и через некоторое время ко двору неожиданно явились ее родители. Характерно, что в военном конфликте они не принимали никакого участия. Должно быть, привыкли к тому, что их дело — всегда сторона.
Отец моей будущей королевы был невысокого роста и, судя по красноватому оттенку лица и большому синему носу, до чрезвычайности любил выпить. Он крепко пожал мою руку и сказал, что прекрасно обо мне наслышан и уверен, что я смогу позаботиться о его малышке, ну и ее родителях, разумеется. Я заверил его, что так оно и будет, потому что не хотел омрачать праздник. К тому же я все еще ощущал легкие уколы совести из-за того, что лишил мою невесту брата, а родителей соответственно сына. Он, конечно, был отъявленным мерзавцем, но для родителей их сынок — всегда хороший, даже если он прожорливый каннибал или какой-нибудь пропойца вроде Вупи. Отец моей невесты в целом произвел на меня впечатление человека расчетливого и алчного.
Что касается матери Рошель, то она страдала жестокой патологической формой счастливого жизненного настроя и постоянно хохотала, причем смешное находила буквально во всем. Увидев меня впервые, она надолго вышла из себя, едва не падая от душивших ее приступов веселья. Так и стояла передо мной, почти сгибалась пополам, время от времени тыкала в меня пальцем, всхлипывала и утирала текущие по щекам крупные слезы. В конце концов отец Рошель помог мамаше прийти в себя, отвесив ей звонкую оплеуху. Женщина тотчас очнулась, мигом помрачнела, приобрела благопристойный вид, и мы двинулись на церемонию в гостиную залу, где нас уже ожидал священник анданской церкви, специально приглашенный по случаю бракосочетания короля.
После церемонии был банкет, на котором присутствовали всего несколько человек: помимо меня и Рошель с родителями, Ламас, Кар Варнан и самый важный для государства советник, советник по финансам Лука Шевальи.
Скромность церемонии донельзя задела мою невесту. Судя по всему, она ожидала самой шикарной свадьбы в Белирии, все же выходила замуж за короля, однако я все еще ощущал, что страна находится на военном положении, поэтому ослабить бдительность, устроив грандиозную многодневную попойку, никак не мог. К тому же деньги из королевской казны шли сейчас вовсе не на развлечения (к которым я, между прочим, питал немалую склонность), а на благое дело развития государства и создание высокопрофессиональной армии. После шумного скандала, разразившегося сразу по завершении банкета, Рошель удовлетворилась моим обещанием, что, как только я почувствую внутреннее спокойствие и стабильность в государстве, мы немедленно справим настоящую свадьбу. Однако я ощущал, что, подвергшись такому страшному испытанию, как недостаточно шикарная свадьба, отношения наши серьезно разладились...
Теперь помимо ощущения шаткости своего положения я чувствовал душевную боль, связанную с супружеской ссорой. Я сидел в тронной зале, контролировал процесс съезжания и возвращения на место подушек и размышлял о тяжелой королевской доле, когда раздался громкий стук в дверь.
— Войдите! — крикнул я.
В следующее мгновение в комнату стремительно вбежал Кар Варнан, лицо его было красным и исполненным возмущения. На лбу начальника королевской стражи высился великолепный рог, весь в пигментных пятнах величиной с медную монету. Пигментные пятна, в свою очередь, покрывала жесткая черная щетина. Я в изумлении уставился на Варнана, даже приподнялся с трона, на время забыв о переживаниях последнего времени.
— Это что еще такое?!
— Милорд, позвольте мне придушить этого мерзкого старикашку! Я непременно убью его.
— Почему, что случилось? — Я сразу догадался, что речь идет о новом колдовстве Ламаса.
— Потому что он обещал, что мой прыщик, вот такой вот маленький прыщичек, — Варнан сжал большой и указательный пальцы и поднес их к лицу, — запросто вылечит... Он сказал, что этот прием у него давно отработан, и что же, вот, вот, ВОТ... Я убью его!
Кар Варнан схватился за рог и принялся мотать головой из стороны в сторону, словно пытался его оторвать.
— А где он сейчас? — поинтересовался я.
— Негодяй где-то прячется, — не оставляя своего занятия, прохрипел Варнан, — после того, что он сделал со мной, он достоин смерти... Я всегда говорил, что нам надо подальше от него держаться.
— Не все так плохо, — попытался я его успокоить, — теперь ты сможешь драться не только кулаками, но и рогом. Ты же начальник королевской стражи. Разбежался — и врезался в толпу врагов, только подумай, как живописно это будет выглядеть со стороны. Ты с ревом несешься, низко наклонив голову, а земля сотрясается под тобой. Да ты будешь наводить ужас на врагов Стерпора одним своим видом...
— Вы что, милорд, издеваетесь надо мной, да? — с явной обидой в голосе проговорил Варнан, отпустив рог и действительно слегка склонив голову в мою сторону. — Да я на какое-то чучело рогатое похож... Надо мной все смеяться будут.
— Вовсе нет, ты выглядишь, как и раньше, просто чуть оригинальнее, — заметил я, — рог вносит даже некоторую новизну в твой облик...
Не в силах больше сдерживаться, я бешено захохотал. Варнан обиженно уставился на меня.
— Ну и как это теперь исправить?
— Думаю, Ламас исправит это, — сказал я, — нужно будет только подойти к нему и спокойно поговорить, иначе придется тебе ходить с этим рогом всю жизнь.
— Я боюсь, милорд, — доверительно проговорил Варнан, — если он из-за какого-то маленького прыщичка такое вот со мной сделал, то что же он может сделать, когда будет удалять рог? Вдруг он удалит его вместе с головой? — тут Варнан не сдержался, вся его грозность последнего времени куда-то исчезла, и он громко всхлипнул.
— Вполне возможно, что и с головой, — с самым серьезным видом заметил я, — а она тебе разве нужна, ты же ей все равно никогда не пользовался...
— Снова издевки?! — Кар Варнан в отчаянии ухватился за рог и снова принялся мотать головой из стороны в сторону.
Внезапно послышался легкий хлопок — рог отделился ото лба и остался у него в руках.
— О-о-о, — только и сказал Варнан, но в голосе его было столько облегчения, что я невольно рассмеялся.
— Гляди-ка, — отметил я, — а лоб-то у тебя гладкий.
— Да? — удивился Варнан и провел по нему пальцами. — Действительно... — Он изумленно покачал головой.
— Вот видишь, ты напрасно обидел Ламаса, это просто довольно необычный способ борьбы с прыщами, тебе следовало подождать результата.
— Хм, — изумился Кар Варнан, — так, значит, Ламас все правильно сделал?
— Ну да.
— Хм, а я его канделябром, а потом в окно... А он убежал куда-то с криками, да уж... погорячился, что называется...
— Тебе следует извиниться перед ним, — посоветовал я, в глубине души сохранив уверенность, что Ламас в очередной раз все перепутал, и то, что Варнан избавился от своего прыщика, — настоящее чудо.
— Наверное, я так и сделаю. — Озадаченный Кар Варнан кивнул мне и в совершеннейшей задумчивости вышел из залы.
А я приблизился к столу, на котором лежала карта Белирии. Стерпор моей рукой был заштрихован красным, а в сторону Вейгарда протянулась кроваво-красная стрела.
— Ну что же, Вилл, — пробормотал я себе под нос, — ты много сделал для того, чтобы Стерпор не стал моим, прислал армию, ну а теперь я заберу у тебя Вейгард. Ты, конечно, будешь против? Впрочем, мне это уже совершенно не интересно...
Внезапно дверь распахнулась так резко, что ее створка гулко ударила в стену. Моя жена и не думала стучаться. Она ворвалась в тронную залу, как вихрь, на лице ее было написано крайнее раздражение. Интересно, чем я на этот раз ей не угодил?
— Я что-то не поняла! — свирепо прокричала Рошель — после свадьбы она очень изменилась, теперь в ее голосе звенел металл. — Мне, кажется, мы вели с тобой разговор о МОИХ фрейлинах.
— Вели, — немедленно согласился я, — ты знаешь, идея показалась мне интересной и заманчивой, я решил придать ей немного новизны, нигде в мире у короля еще не было фрейлин, а у меня будут.
Я заметил, что потираю ладони, и немедленно спрятал обе руки за спину. Интересно, заметила ли моя дражайшая супруга этот жест или он укрылся от ее внимания?
— Речь шла о моих! Моих! Моих! Фрейлинах! — упрямо закричала моя королева. — А тебе они совсем ни к чему!
— Ты можешь не волноваться? — попросил я, начиная понемногу выходить из себя. — Клянусь тебе, и у тебя буду фрейлины!
Можно будет отправлять к ней тех, что не оправдают мое доверие.
— Да? — Она слегка успокоилась. — Их будет много?
— Полагаю, на порядок больше, чем у меня.
— Ну ладно. — Рошель приблизилась, уселась ко мне на колени и принялась ласкать ладошкой грудь и слегка покусывать мочку уха. — Давай мириться, дорогой...
“С чего бы это?” — подумал я.
— Ты знаешь, одна из моих подружек говорит, что у королевы должно быть множество нарядов, а у меня всего три платья.
— У тебя их гораздо больше! — заметил я.
— Я имею в виду модные платья, — уточнила она, — в общем, милый, мне нужны деньги, чтобы достойно выглядеть. Здесь при дворе у многих дам такие наряды... Из самого Танжера, между прочим.
— А ну-ка слезай, — свирепо потребовал я, ссадил ее с колен и поднял вверх указательный палец, — сейчас совсем не то время, чтобы заказывать из Танжера какие-то там платья, мне необходимо укреплять государство, я должен...
— Ты просто мерзкий эгоист! — взвизгула она и, подобрав полы платья, побежала прочь.
В дверях она столкнулась с Ламасом. Он выглядел очень взволнованным.
— Милорд, — выдавил он, с трудом переводя дух, — на нас напали.
— Когда? — я мгновенно вскочил с трона, Рошель замерла в дверях.
— Только что мне сообщили, что хорошо экипированные отряды движутся по нашей земле со стороны Вейгарда.
— Солдаты Вилла, — я щелкнул пальцами, — он решил напасть первым.
— Так я и знала, — язвительно заметила Рошель, — значит, платьев мне теперь не видать.
— А ну прочь отсюда! — закричал я вне себя от ярости, схватил тяжелый серебряный кубок и запустил в нее, по счастью, промахнулся. Взвизгнув, Рошель выбежала за дверь. Снаружи послышались ее возмущенные крики.
— А я говорил, милорд, если помните, что нам не надо было предпринимать то путешествие на юг, — с мерзкой улыбкой на физиономии сказал Ламас.
Не обращая внимания на его язвительное замечание, я заходил по комнате:
— Не думал, что Вилл так быстро соберется напасть.
— По слухам, он не один, среди нападающих можно различить желтые мундиры солдат Преола и даже зеленые Дагадора.
— Что?! — Не в силах скрыть своего волнения, я заходил по комнате. — Это означает, что Дартруг и Преол тоже решились принять участие в войне.
— Они опасаются, что пророчество окажется правдой, — сказал Ламас, — ими движет страх.
“Но где же Фаир, — подумал я, — почему, ненавидя меня больше других, Фаир до сих пор не объявился?”
— Меня удивляет, что Фаир не посылает против меня армии, — сказал я.
— Не стоит обманываться на его счет, милорд, — ответил колдун, — скорее всего, он просто выжидает.
— Да-да, это вполне возможно. Тебя нашел Кар Варнан?
Взгляд у Ламаса стал затравленным.
— Надеюсь, он найдет меня не скоро.
— Не волнуйся, я все уладил, у него нет к тебе никаких претензий, ты должен позвать его сюда. Нам следует действовать быстро.
В это мгновение что-то произошло. В углу тронной залы вспыхнул яркий свет, и из взметнувшихся до самого потолка ярко-красных языков пламени возникли два кроваво-красных демона, с головами, увенчанными витыми рогами. Ламас в ужасе вскрикнул и отшатнулся, потом выставил перед собой посох.
— Изыди! — прокричал он.
— Ишь чего захотел! — свирепо проворчал один из демонов, и оба они двинулись по направлению к нам. Шагали они уверенно, вытянув перед собой мускулистые руки, словно готовились нас схватить.
Ламас принялся вращать посох все быстрее и быстрее, пока он не стал походить на излучавшую голубой свет полусферу. Демоны остановились — действия колдуна явно пришлись им не по вкусу. При виде их реакции Ламас решительно перешел в наступление, раскачивая перед собой полусферу, он двинулся к демонам. Те в свою очередь подняли вверх ладони и принялись творить огненные сполохи, наполнившие тронную залу кроваво-красным сиянием. Потом что-то произошло, полусфера Ламаса померкла, в то же мгновение один из демонов переместился в пространстве и оказался возле колдуна. Ламас вскрикнул от неожиданности, попробовал защититься посохом, но получил сильный удар в грудь. Убойная сила демонического кулака оказалась потрясающей — тело колдуна просвистело в воздухе и врезалось в стол, на котором я совсем недавно производил тактические расчеты. Потрясенный увиденным, я даже не успел выхватить меч.
— Пределы побери! — воскликнул я. — Что все это значит?!
— Вопросы будешь задавать потом, — рявкнул один из демонов, — нас прислал Кевлар, мы пришли за тобой.
Он яростно захохотал, запрокидывая рогатую голову. Меня подхватили под локти, я рванулся, но демоны обладали потусторонней силой, вырваться из их цепких пальцев было совершенно невозможно — меня словно держали каменные изваяния. Мы рухнули куда-то вниз, возможно, в саму преисподнюю, тронная зала исчезла в мгновение ока, и я оказался в кромешной тьме, только волосы мои развевало горячим ветром, да по правую и левую руку от меня зловонно дышали мерзкие твари.
— Эй, вы, куда вы меня несете?! — выкрикнул я.
— В лучший мир, — откликнулся один из них и снова захохотал, — тебе там не понравится, но я там вырос.
Сомнений не оставалось: мы направлялись в Нижние Пределы. Вот и поправил государством. Наверное, у меня тоже был дар провидца. Потому что самые худшие мои предчувствия, похоже, начали сбываться. Скорее всего, мне уже больше никогда не доведется увидеть дневной свет, выпить кружку светлого эля и хлопнуть по упругой попке очаровательную фрейлину из специально организованной для этой цели свиты...
Мы приземлились так резко, что я ощутил, как что-то хрустнуло в спине. К тому же я сильно ушиб правую ногу, в ней отдалась резкой болью.
Кевлар уже ожидал нас. Сложив руки на груди, он стоял возле освещенной яркими сполохами стены и с удовольствием наблюдал, как я морщусь от боли.
— Вот и встретились, милорд, — сказал он, — как я и обещал. Да, кстати, варианты будущего показывают мне, что вы собираетесь в одном из них прямо сейчас выхватить меч и попытаться с нами разделаться, так вот, эта попытка окажется совершенно бесполезной, более того, вы лишитесь во время ее осуществления правой руки и левого глаза. Чтобы этого не случилось, киньте-ка ваш меч на пол и пойдемте со мной.
— Какого дьявола?! — гневно крикнул я. — Что тебе надо?
— Меня прислал сюда ваш брат Фаир, строго говоря, все мы служим ему и его близкому другу, тому, кого вы зовете Заклинателем... Вы, кстати, сильно расстроили его, убив одного из его приближенных... Да, вы правы, его зва...
— Норман Джуисон! — воскликнул я.
— Теперь он бесплотный дух и сильно мучается в Пределах, но так было не всегда. Заклинатель зол на вас за эту потерю.
— Так, значит, Фаир замешан в моем похищении, — прорычал я сквозь зубы и решительно рванул меч из ножен, — я так и знал, что он что-то замышляет.
Если сейчас я буду действовать достаточно решительно, может, мне удастся уйти от них. Клинок Мордура я направил в лицо чернокнижника.
— Очень глупо, милорд, — сказал Кевлар.
Он резко выбросил вперед ладонь, меня ослепил яркий свет, я ощутил сильный удар в верхнюю часть головы, не смог удержать равновесия и растянулся на горячем полу. Он словно пульсировал подо мной, обдавал тело и лицо жаром. Потом я попытался подняться и понял, что почти не различаю реальности — я видел все сквозь пелену крови и слез, вокруг меня перемещались какие-то тени. Зловещий голос провидца прозвучал, словно приговор инквизиции:
— Это был глаз.
В тот же миг я рванулся вверх и вперед, намереваясь пронзить его Мордуром, но по вытянутой руке что-то резко ударило, и я ощутил страшную боль. Мордур улетел во тьму, а я изо всех сил сжал зубы, чтобы не закричать от боли и ужаса. Кто-то отсек мою правую кисть вместе с зажатым в ней мечом. Левой я схватился за обрубок, из которого фонтаном хлестала кровь, и, не сдержавшись, все же вскрикнул, потом упал на колени, ощутив, что сейчас потеряю сознание.
— Я предупреждал вас, милорд, — самодовольно произнес Кевлар, — теперь вы — просто калека, приятная весть для Заклинателя, поднимайтесь, мы направляемся в кромешную тьму, и вы пойдете вместе с нами.
— Я не могу идти, — с трудом выдавил я.
— Мои друзья помогут. — Кевлар усмехнулся. — Поднимите его.
Меня подхватили под локти и рывком поставили на ноги. Я ощутил прилив страшной усталости, словно моя бурная деятельность последних месяцев вдруг разом дала себе знать. У меня не было больше сил сопротивляться.
— Следуйте за мной, — сказал Кевлар.
Демоны чернокнижника потащили меня куда-то, я едва перебирал ногами. Я не мог различить ничего, только очертания огненных теней, я испытывал острую физическую боль и яростную душевную тяжесть — отчаяние. Все кончено. Войска объединенных армий Вейгарда, Гадсмита и Дагадора топчут землю Стерпора, а я бессилен противостоять им. По воле моего хитроумного брата Фаира мы направлялись в кромешную тьму, где я, должно быть, останусь навсегда Пленником Нижних Пределов.
| [X] |