Валерий Вотрин.
                             Человек бредущий
     c Copyright Валерий Вотрин, 1996
     Date: 10 Feb 2000
                                  Глава 1
     Замок  Безумцев стоял в долине, у которой не было своего  названия,  но
имелась  репутация,  почти  столь  же  зловещая,  как   и  у  самого  замка.
Малахитовое небо  сверкало  над  ним алыми полотнищами  зарниц, острые шпили
устремлялись  вверх, и безобразные птицы сидели  на  зубцах  его башен. Окна
замка  светились  странным светом, который  не имел определенного оттенка, а
переливался  и   мерцал,  завораживая  всевозможными  цветами.  У  основания
замшелых стен, на ровной, хорошо освещенной  светом кровавой  луны  площадке
Хейзинга и Намордник Мендес играли в бамбару.
     Дорога   начиналась  невдалеке   от   них,  заросшая  дикой  травой   и
кустарником,  и  уходила  за  холмы, на  серую необъятную  равнину, покрытую
ядовитым ковылем  и  змеиными норами и  залитую нехорошим лунным сиянием. По
этой дороге к замку подходил Каскет.
     Каскет  был  парнем лет  двадцати  с  бледным  подвижным  лицом, ясными
голубыми  глазами,  крупным носом и улыбчивым ртом.  Его  волосы,  темные  и
прямые,  спадали  на лоб  небрежными прядями. Каскет  был одарен  во  многих
отношениях: он хорошо говорил, знал и любил древних философов, пел, плясал и
умел играть на музыкальных инструментах. Он также был сведущ в  колдовстве и
мог постоять за  себя в драке, зная, как управляться и шпагой, и  мечом.  Он
нравился женщинам и  некоторым мужчинам тоже.  Его  манера одеваться  всегда
была одна  и  та же: красный кожаный камзол и зеленый плащ. На поясе  Каскет
носил короткий  меч  с  изумрудами на  эфесе. В  его карманах не было ничего
сейчас и никогда ничего не водилось. Каскет был легкий и веселый человек.
     Тучи наползли на луну, когда он приблизился к  замку. Еще  издалека  до
него донеслись обрывки беседы, смысл которой  уходил в дебри вековой игорной
казуистики:
     -  Когда  на  третьей семерке выпадает  вилка,  которую также  называют
чертовыми рогами,  а валет  червей вынимает кинжал, чтобы  поразить двойку и
короля пик, - тогда и выходит бамбара.
     - А дама? Куда девается она? Нет, вилка колет ее в бок, она взвизгивает
и вскакивает на короля, превращаясь в семерку и становясь срединным зубцом в
вилке.
     - Так  ты  не про вилку говоришь, а про трезубец. А  он получается так,
смотри... во-от... потом так... р-раз!
     В воздухе слышалось шуршание и азартное шлепанье картами.
     - Э! А туза? Туза-то ты забыл!
     -  Да не забыл я. Вот он. Он - башня пик. Дама томится  у зарешеченного
окна, а валет лезет к ней по веревочной лестнице.
     - Хм. А если лестница обрывается?
     - Это и будет бамбара.
     Каскет подошел к ним и уселся рядом. Хейзинга был толстяк со впаянным в
глазницу  железным моноклем  и париком, сделанным из стальных стружек. Глаза
Намордника  Мендеса,  карлика  с большими вислыми  ушами, светились  во тьме
зеленым огнем. Над ними было  вечно-беззвездное небо с  красным оком луны  и
светящиеся  окна  замка. За  ними глухо возносилась  вверх стена  из  дикого
камня. Под  ними был холодный выщербленный камень площадки.  Перед  ними был
Каскет. Ему дали его карты, и он уставился в них.
     - Десятка, -  сказал  Каскет,  - вертит хвостом и заглядывает  в  глаза
королю бубен, ибо пора отправляться на соколиную охоту.
     - А на кого охота? - спросили его.
     Каскет немного помедлил.
     - На пустельгу, - наконец сказал он.
     Намордник Мендес встал и потянулся.
     - Недавно я сочинил стихи, - провозгласил он. - Слушайте.
     Однажды в суровом и диком краю
     К сосне привязал я лошадку свою.
     Сходил по делам я, вертаюсь назад -
     Сожрал мою лошадь бесстыжий бинфэн!
     - Ха-ха-ха!
     - Браво, браво!
     - Стихи, достойные... м-м... даже сам не знаю кого!
     Намордник Мендес расшаркался и сел.
     - Итак,  - произнес Хейзинга, уставясь моноклем в раскрытый веер  своих
карт, - на повестке ночи - определение бамбары.  Первое: игра. Второе:  игра
карточная.
     - То есть азартная,  - вставил Каскет, покрывая шестерку  бубен двойкой
пик.
     - Именно. Поскольку это так, а никак не иначе, что могут подтвердить по
меньшей мере три свидетеля, не считая прочих, число которых совершенно точно
установлено быть не может, что также засвидетельствовано упомянутым уже мною
числом видоков,  а именно  - тремя, заключается,  что  бамбара -  игра, игра
карточная,  игра  азартная  и,  что  самое  главное,  игра  сложная.  Все ли
согласны? Несогласных не было.
     - Тогда,  - продолжал Хейзинга, заставляя своего валета лезть под  юбку
даме треф, - зададимся вопросом тождественности обыденных реалий  и тем, что
происходит здесь, под  стенами строения,  известного больше под именем Замка
Безумцев, хотя непосвященному  странно сие название  и  даже весьма странно,
каковое  название  отнюдь не  странно человеку  посвященному,  искушенному и
сведущему. То есть,  говоря слишком  упрощенно, тождественно  ли тождество и
реальны ли реалии? Имеет ли кто высказаться?
     Желающих не имелось.
     - Вот, к примеру, ты, - обратился Хейзинга к Каскету. - Имя?
     - Каскет, - сказал Каскет.
     - Вот  видишь, -  сказал  Хейзинга Наморднику Мендесу.  -  Он реален, а
значит, существует, дабы иметься в наличии.
     - Да, - молвил тот.
     -  Далее.  Замок Безумцев. Все  знают,  что в нем хранится  благородный
черный  опал,  называемый Сажей Вельзевула,  из чего следует,  что наш  друг
Каскет, что называется в просторечии, вор. Ворюга.
     - Совершенно  с вами  согласен, - откликнулся Каскет, побивая туза треф
королем пик и делая вилку.
     - Но возникает один  вопрос. - Хейзинга поднял  вверх  почему-то четыре
пальца.  - По какой  причине помянутый Каскет - единственный вор,  пришедший
сюда за последние семь  лет?  Имеется  ли на этот мой  вопрос разумный  -  я
подчеркиваю, разумный, - ответ, или такового не имеется?
     По-видимому, такового не  имелось, ибо Каскет и Мендес продолжали молча
обмениваться ходами. Луна, наконец, очистилась  от  туч, и вновь  красный ее
свет залил площадку.
     - Имеется! -  торжествующе вскричал Хейзинга, самолично отвечая на свой
собственный  вопрос. -  Этот  замок  - Замок  Безумцев.  Он  обитаем,  если,
конечно,  назвать обитателем мага. А уж с ним не захотел бы встретиться
никто, уверяю вас!
     - Да уж, - согласился Намордник Мендес. - Никто, это точно. Даже я.
     - А  что  за маг? - поинтересовался Каскет. Игра немного утомила его, и
он был рад возсти перевести дух.
     -  Милый  мой, - прочувствованно положил руку ему  на плечо Хейзинга. -
Никто не знает его имени, ибо он не выходит из своего замка уже много лет, а
за этот срок прозвание, если таковое и было, забылось. Но он там есть, и это
доказывается хотя бы тем, что  последний вор, тот, что  был здесь  семь  лет
назад,  обратно к нам не вышел. Так что  ты  будешь очередной поживой  этого
старого хитреца.
     - А, - спросил Каскет, - Сажа Вельзевула все еще там?
     - Там,  -  печально кивнул Намордник Мендес,  незаметно плутуя. -  Но и
колдун - тоже там.
     - А как он выглядит?
     - Кто? Камень?
     - Нет. Колдун.
     - Это  длинный ужасный старик с пустыми  белыми глазами и  в  балахоне,
испещренном таинственными символами.
     - И больше никого в замке нет?
     -  Он надеется, - сказал Мендес Хейзинге. - Он  еще на что-то надеется.
Молодец. Я бы так не смог.
     -  Там один колдун, - произнес Хейзинга, звеня своим париком. - Раздать
еще раз?
     - Не надо, - поднялся Каскет. - Я иду.
     - Давай, давай, - сказал Мендес и - Хейзинге: - Смотри, у тебя  тузовая
упряжка. Проморгал?
     - Я все вижу. У меня цуг, у тебя - карета.
     - Ну-ну. Только вот бамбары еще нет.
     - Нет - так будет.
     Когда Каскет  входил  внутрь замка, последними словами, им услышанными,
были:
     - Итак, на повестке ночи - определение игры. Первое: игра...
     Внутри замок  был темен.  Начинаясь  в  сравнительно малом холле, вверх
разбегалось множество  лестниц. Лестницы были узкие, и  казалось, что где-то
наверху они перевиваются друг с другом, образуя огромный, запутанный узел.
     - Ку-ку? - сказал Каскет. Ответа не последовало. Он покрутился на одном
месте и решил подняться по той лестнице,  которая  была прямо перед ним. При
этом  он  старался идти  тихо,  ногами  не  шаркать и  не хрустеть коленными
суставами.
     Лестницей,  по которой  он  поднимался,  в давние  времена пользовались
часто:  камни ее  ступеней  были  отшлифованы  и сглажены  ногами  в прошлом
многочисленными гостей. Но сейчас она  явно не использовалась: на ней лежала
пыль и тлен веков.
     Преодолев  последнюю ступеньку, Каскет  оказался  перед низкой железной
дверью.   Над  нею   длинным   медным   гвоздем  был  приколочен   бурый   и
растрескавшийся человеческий череп.  Замков у  двери не было. Каскет вытащил
из кармана длинную деревянную щепку  и сунул ее в темное глубокое отверстие,
зияющее в двери, словно голодный распахнутый рот. Раздался  звучный хруст, и
дверь  начала отворяться. Каскет  вытащил щепку  обратно.  Около половины ее
отсутствовало.  Конечно  же,  он  не  удивился  такой  хитрости  со  стороны
волшебника. То ли еще будет. Просто  было легко лишиться руки.
     Внутри было темно. В маленькой комнате  с полукруглыми сводами в мутных
тиглях рычало белое  острое пламя,  играя  четкими геометрическими тенями на
стенах.  Все остальное  тонуло во  тьме. Пахло серой и  еще  чем-то -  очень
неприятно.
     На первый взгляд комната казалась необитаемой. Каскет  так и решил.  Он
неспешно  вошел внутрь  и подошел к выступившему из  тьмы столу, заваленному
свитками, заставленному пустыми  ретортами, засыпанному шкурками неизвестных
животных и птичьими  черепами, заляпанному разноцветными кляксами  от  едких
кислот  и  пахучих  жидкостей. Камень тоже  был  здесь, по соседству с рыжим
огарком свечи и двумя обшарпанными  перьями,  - черный отшлифованный  опал в
золотой корзинке,  сделанной  в  виде  гнезда  феникса.  Каскет,  довольный,
протянул руку, чтобы взять его.
     - Вор!
     Каскет  оглянулся. Из  темного  угла  с  лежанки,  которую  трудно было
заметить с первого взгляда, смотрел на него пустыми белыми глазами старик со
спутанной  бородой  и  в  балахоне,   испещренном  таинственными  символами.
Некоторое время они молчали, глядя друг на друга.
     - Тайна жизни, - наконец произнес старик, продолжая неподвижно смотреть
на Каскета. -  Никому не удавалось постичь  ее, разве только древним. Но они
мертвы. Ты вор.
     - Не буду отрицать, - с поклоном произнес Каскет.
     - Да падет на тебя  столбняк до тех пор, пока не скроется за тучами лик
луны, - молвил маг, и на Каскета пал столбняк. Он застыл на месте, не моргая
и не двигаясь. Только глаза его  обежали всю комнату и вновь остановились на
старике.
     Голова колдуна упала на подушки. Он устало закрыл глаза и прошептал:
     - Неистовые деяния  моей  жизни не дают мне спокойно уйти в другой мир.
Довлея  надо  мной,  они  вынуждают  оставаться  здесь, пребывая  в  бренной
оболочке тела и скорбя  о прожитом. Знание тяготит меня, вор. Страшные тайны
известны и  подвластны  мне, ибо в своем добровольном  заточении  я не терял
времени даром, проникая за древние завесы прошлого. Ты содрогнешься, услышав
мои слова.
     Каскет молчал - принужденный заклятием.
     - Тайна Бога, - говорил старый чернокнижник. - Чего  только ни  дали бы
мне некоторые, чтобы узнать ее. Я же постиг эту  тайну. Ты тоже  узнаешь  ее
сейчас.
     Луна продолжала мертвенно сиять.
     - Есть условие. Узнавший тайну  должен  передать ее  другому, иначе  не
покинет этот  мир. Шесть лет я томлюсь на этом  жестком ложе  и семижды семь
раз  пожалел,  что  убил того  последнего  вора, который пришел  сюда, чтобы
украсть мой драгоценный опал. Моя душа давно горела бы в аду, но сколь слаще
для меня  котел  с кипящей серой  по сравнению с этим  неудобным  ложем.  Ты
восприимешь мою тайну, а  я  уйду, ибо  устал. Ты  согласен? Но ты не можешь
ничего сказать, связанный заклятием.
     Он  хотел сказать что-то еще, но в это время  тучи внезапно наползли на
луну, и она  перестала  расточать  свой  тревожный свет.  Заклятие  спало  с
Каскета. Он  выдернул свой  меч. Волшебник  говорил, закрываясь  бессильными
руками, Но Каскет махнул мечом, и голова мага покатилась по полу. Из разреза
не выкатилось ни единой капли крови. Голова подкатилась к столу и уставилась
на Каскета ненавидящими глазами.
     - Может,  так тебе станет  легче?  - съязвил Каскет и,  схватив  черный
опал, сунул его себе за пазуху. Голова внизу что-то пробормотала.
     -  Что-что? - спросил  Каскет,  склоняясь к ней и прикладывая  ладонь к
уху. - Ты что-то хочешь сказать?
     На  него упала тень.  Он медленно поднял голову  и увидел, что над  ним
возвышается нечто, стоящее на ногах, оканчивающихся двойными  копытами.  Оно
было рогато и черного цвета.
     - Боги Пора! - проблеял Каскет севшим голосом.
     Нечто заговорило голосом мягким и приятным:
     - Как ты повелишь казнить его, господин?
     Голова на полу что-то хрипло выкрикнула.
     - Я  понял,  господин.  - Демон поклонился.  Подняв  недовольную голову
волшебника, он бережно положил  ее рядом с беспомощно  шарящим руками телом.
Затем повернулся к дрожащему Каскету.
     - Пойдем, - сказал  он, и Каскета схватило  за  шиворот, головой вперед
протащило в узкое окно, ободрав одежду, стремительно и мгновенно пронесло по
воздуху,  и  в  ту  же секунду он обнаружил, что  висит на грубом деревянном
кресте, а его руки и  ноги крепко привязаны к перекладинам. Крест стоял  как
раз на опушке того самого леса, который находился недалеко от Замка Безумцев
и  который путники старались обходить стороной. Низкое небо было мрачно. Над
стоящим  в  отдалении  замком на фоне багрового  круга  луны  кружили черные
силуэты огромных птиц.
     До Каскета донесся смех. Внизу, под крестом, стоял демон, принесший его
сюда.
     - Если ты волшебник, - глумливо произнес он, - сойди с креста!
     С  этими словами  демон  показал  Каскету  черный опал, темнеющий в его
правой руке, и исчез.
     Луну в  очередной раз закрыло тучами. Пошел  холодный  дождь,  ледяными
струями окативший Каскета с головы до ног. В лесу рычали - не по-человечески
и не по-звериному. Зловещие молнии полыхали над мрачным замком.
     Каскет в отчаянии задрал голову к неприветливым небесам.
     - Лама савахфани! - завопил он.
                                  Глава 2
     Каскет висел на  кресте,  и в  голове его  проносились мысли,  чистотой
своей и четкостью сравнимые разве только с алгебраическими формулами:
     "Холодно  если  не  удастся  слезть с  креста погибну  замерзну веревки
остановят кровообращение  и  тогда  все  конец лес рядом звери хищные  птицы
другие  тоже хищные сожрут надо  же было попасть  в такую дурацкую передрягу
опал пропал смотри-ка рифма дорога правда рядом но что толку никто по ней не
идет путники путники не оставьте меня здесь холодно холодно холодно".
     В лесу раздавались шорохи и хруст ветвей, мелькали светящиеся нехорошим
вожделением глаза. Внезапно он  услышал шаги. По дороге, слабо виднеющейся в
темноте, торопливо двигалась фигура в капюшоне.
     - Добрый человек, - взмолился Каскет с высоты своего креста,  -  помоги
мне, и я клянусь, что я отплачу тебе сполна за это доброе дело.
     Человек остановился, с сомнением оглядывая высокий крест.
     - Это слишком трудоемко, - сказал он хриплым голосом. - И потом, откуда
мне  знать, -  может, ты опасный разбойник,  распятый здесь  за свои мерзкие
преступления, и, освободив тебя, я подвергнусь большому риску?
     -  Клянусь тебе,  -  вскричал Каскет, - я мирный  человек  и терплю над
собой  надругательство исключительно  за  незлобивый и  добродетельный  свой
нрав. Спаси меня и будешь вознагражден.
     -  А  может, -  продолжал вслух  размышлять  человек, - ты  закоренелый
грешник,  и такое времяпровождение тебе только на пользу? Тогда снять тебя с
креста  значит навлечь на себя твои  же тяжкие грехи, а я законопослушный  и
искренне верующий человек.
     - Добрый человек, - сказал  Каскет, - поторопись, ибо я вижу, что вышел
на  опушку  большой  сируйт и ощерил свою  громадную пасть. А  мне  не очень
хочется попасть туда.
     Человек внизу решился.
     - Лучше я оставлю тебя здесь, - пробормотал он, собираясь идти дальше.
     - Человече! -  заорал Каскет, страх которого достиг своего  предела.  -
Остановись! Ибо ты  бросаешь жертву на произвол хищных  бестий.  Я дам  тебе
все, что имею.
     Человек приостановился.
     - А что ты имеешь?
     -  Я  владею  землей, золотом,  -  начал перечислять Каскет, со страхом
видя,  что  сируйт приближается к  ним,  -  драгоценными  камнями невиданной
огранки, великолепными тканями, шитыми серебром,  мягкими,  как серый дым на
ветру,   прекрасными   женщинами  с  гладкой  смуглой  кожей  и  загадочными
глазами...
     -  Подожди, -  торопливо произнес  человек,  бросаясь  развязывать путы
Каскета. - Хоть  я и  сам  богат,  но, видать, есть на свете люди и побогаче
меня. Только поклянись, что дашь мне все, что перечислил.
     - Клянусь фаллосом Тука, бога стрекоз, - пылко произнес Каскет.
     - Тогда пойдем. Ибо ночь и  непогода застигли меня в пути. Хотя, думаю,
что ты не будешь клясть судьбу за это.
     И они пошли по дороге,  уводившей их прочь от замка. Продрогший Каскет,
разминающий  свои члены,  затекшие от долгой пытки  на  кресте,  непрестанно
озирался. Ему  казалось,  что  сируйт следует  за  ними,  принюхиваясь к  их
запаху.  Но в это время он сам почувствовал зловоние. Так мог пахнуть только
сируйт. Каскет отшатнулся от своего ничего не подозревающего спутника и стал
ступать по возсти тише.  Зверь был рядом, и это пугало его  еще больше,
чем долгое висение на грубом нетесаном кресте. Внезапно возле него сверкнули
глаза чудовища, и тяжкое тело навалилось на спутника Каскета.
     - Во имя всего сущего, - закричал тот, - помоги мне! Ибо ужасный сируйт
напал на меня в ночи.
     - Постой,  - глубокомысленно проговорил Каскет.  - А что ты мне дашь за
это?
     - А-а! - вопил путник, погибая в зубах сируйта.
     -  Ты  не  очень-то многословен,  -  недовольно  констатировал  Каскет,
собираясь идти. - Ради спасения своей жизни  было сказать на пару  слов
больше. Но я уже ухожу. Говори скорей, не испытывая моего терпения долее.
     - Я дам тебе  земли,  золото,  драгоценные  камни  невиданной  огранки,
великолепные ткани, шитые серебром, легкие, как серый дым на ветру...
     - Где-то я это уже слышал, - пробормотал Каскет, быстро уходящий на юг.
     Он пришел  в город Ыбдуз, в  котором никогда не бывал, но  слышал,  что
здесь живут  люди  простодушные и  бесхитростные.  Каскету всегда  нравились
такие люди, умиляющие его своею честностью и верой в высокие идеалы. Поэтому
он без  колебаний решил остановиться  здесь  в надежде  разжиться хоть малой
толикою   денег,  так  как  опал  остался   у  хитрого  старого  колдуна,  а
возвращаться назад Каскету совсем не хотелось.
     Он ввалился  в  первую  попавшуюся таверну,  дом с  толстыми  каменными
стенами  и  с  непристойными  картинками над  грубо  сколоченными столами, и
потребовал  себе комнату и ужин, потому что был ужасно голоден,  - прошедшая
переделка возбудила в нем зверский  аппетит. Служанка внесла  ужин  -  хлеб,
холодное  мясо и  кувшин  пива - в  комнату, где разместился Каскет,  и  он,
поужинав, крепко уснул.
     Наутро  он отправился  осматривать  город. Ыбдуз был город большой,  но
небогатый,  что  соответствовало   характеру   его   жителей,   промышлявших
земледелием  и  разведением скота. Вдобавок  он  лежал  далеко  в стороне от
торговых путей,  редкие  караваны  заходили  в него,  чтобы проследовать  на
местный  рынок,  и их  нечастым визитам  отнюдь  не  способствовало то,  что
окрестные  леса  кишели  разбойниками, хищными сируйтами  и злыми колдунами,
насылающими черную  порчу.  Сами же местные жители почти все  без исключения
были  людьми  отталкивающего  обличья,   страдающими   разными   физическими
недостатками, и многие из них в полнолуние оборачивались волками и страшными
ящерами. Но, в общем, это были добрые и гостеприимные люди.
     Толпа  этих людей окружила Каскета на большой рыночной площади, куда он
забрел, будучи по натуре  человеком любознательным. Такое  поведение Каскету
совсем не  понравилось.  Еще секунду  назад люди  вокруг него были поглощены
своими собственными делами, заключавшимися в том, чтобы похитрее надуть друг
друга или стянуть то, что  плохо лежит, и вдруг  немая, но недоброжелательно
настроенная толпа окружила  его сплошным  кольцом. Люди  Ыбдуза молча и явно
враждебно изучали Каскета. Наконец  один из них,  высокий человек  с  черной
дырой вместо рта, сказал:
     - Откуда ты, чужеземец, и расскажи нам также, чем ты занимаешься?
     -  Человек  я  мирный, - ответил ему  на это Каскет, - идущий к  святым
местам  храмов   Нергала  и  Сотота  кормиться  подаянием,   любитель  тихой
задушевной беседы и восторженный созерцатель чудес  природы,  кои являют нам
справедливые и неусыпные боги.
     Люди Ыбдуза с сомнением оглядели его.
     -  Нергал и Сотот весьма почитаемы в  нашем городе, - сказали они, - но
вокруг в лесах обретаются кровожадные и лютые банды разбойников. Не из их ли
ты числа?
     - Нет, нет, - горячо запротестовал Каскет. - Я  не  могу даже помыслить
об убийстве  -  это  приводит меня на грань  нервного  припадка, и я начинаю
трястись и дрожать, словно осиновый лист на холодном осеннем ветру.
     - А как ты относишься к детям? - спросили его.
     - Дети, - сердечно произнес Каскет, - единственная отрада в моей отнюдь
не  достойной примера  жизни,  наполненной скверной  и  грехами.  Эти  божьи
создания своим невинным лепетом и сиянием восторженных глазенок исцеляют мою
душу,  раненную  мерзостями мира,  и мне начинает казаться,  что посредством
этого я становлюсь ближе к небесам.
     Жители города после этой речи восторженно зашумели. Их подозрительность
как рукой сняло.
     - Он - то, что нам нужно! - вопили в толпе женские голоса. - Он  спасет
их! Скажите же ему! Скажите!
     Каскету  сказали. Оказалось, вот уже долгие  месяцы город терроризируют
компрачикосы. Никто не знал, сколько их, но судя по  тому, что недосчитались
многих детей, компрачикосов вокруг города  тоже хватало. Это были остроумные
компрачикосы:  они  прислали  бургомистру  записку,  в  которой  просили  не
обвинять  их во всех смертных грехах и  благодарили за детей,  кои оказались
такими  же уродливыми, как и  их родители,  что  значительно упрощало  труды
компрачикосов по  превращению  детей  в карликов  и других столь же потешных
созданий. Записка  была торжественно сожжена на  городской  площади, а город
объявил  компрачикосам беспощадную войну. Однако дети  продолжали пропадать.
Причем  жители Ыбдуза вовсе не отличались большой любовью к своим отпрыскам.
Скорее  тут вступала  в  права дилемма охотников и  дичи,  а дети значили не
больше, чем неизбежная причина конфликта. Кто-то высказал предположение, что
объявился  новый гаммельнский  крысолов, но предположение с  великим гулом и
негодованием было  отвергнуто, ибо  родителями пропавших детей категорически
отметалось  даже  какое-либо  отдаленное  сходство  их  чад  с  непотребными
гаммельнскими    грызунами.   Бургомистр   города,   худой    паралитик    в
кресле-каталке, затесавшийся здесь же в толпе, обратился к Каскету:
     - Чужеземец! Наш город небогат и даже  с уверенностью сказать, что
город наш просто  беден. Но  мы с радостью  дадим  тебе некоторое количество
денег, лишь бы нашел нам  наших детей. Ибо они  - наше счастье,  а  счастье,
 сказать, из рук выпускать нельзя.
     На что Каскет высказался в том плане, что с удовольствием готов помочь.
Ему тут  же была вручена  некоторая  весьма солидная сумма, которую Каскет с
внутренним ликованием и  принял. Несколько  благодарных донельзя женщин чуть
не подрались друг  с дружкой  за  право предоставления ночлега новоявленному
спасителю  детей,  но тут  вперед  вышла  девушка,  выгодно  отличающаяся от
спорщиц и лицом, и фигурой, и Каскет поспешно выбрал ее дом для предстоящего
ночлега.  Спорящие  с  неохотой и завистью проводили их взглядами,  и  толпа
быстро разошлась.
     Дом  девушки,  которую  звали  Нонией, был чист и  пуст. Хозяйка  молча
пригласила Каскета внутрь, молча подала ему обед и  молча  удалилась. Каскет
услышал звук льющейся  воды: было похоже на то, что хозяйка принимала ванну.
С удвоенной энергией он проглотил свой обед, и в это время Нония появилась в
комнате.  Они возлегли на ее невинное девичье ложе и проделали ряд несложных
телодвижений, которые до того понравились им обоим, что все оставшееся время
и всю ночь они занимались тем же.
     Утром, как только рассвело, Каскет  с некоторым сожалением посмотрел на
спящую  Нонию и вышел из дома.  Его путь лежал за  стены города, к  густым и
неприветливым  лесам,  состоящим  по  большей  части   из  грабов,  дубов  и
чинчуйских секвой.  Солнце едва только встало,  небо было серо-розовым, и по
нему плыли  облака, напоминающие  своим видом  спаривающихся животных. Птицы
только начинали петь свои  утренние песни, ненавязчиво переходящие  вскоре в
дневные, а  потом  в вечерние, к ночи совершенно стихая, - к великой радости
невольных слушателей.
     Немного  поблуждав  по лесу,  Каскет встретил  одинокого дровосека.  Он
спросил его,  где  здесь обитают компрачикосы, и дровосек подробно объяснил,
где они обитают, что делают сейчас и чем занимаются вообще. Попутно он также
внятно и  многословно изложил свои собственные взгляды на их деятельность, а
также на то, почему он, зная их местоположение, до сих пор  не сообщил  куда
следует. Последнее вышло  у него достаточно невнятно и неубедительно. Каскет
поблагодарил  его  и  пошел  по указанной честным  тружеником тропе, которая
привела его  вскоре  к  длинному каменному строению с  крошечными оконцами и
дверью,  сделанной  из  цельной каменной плиты. На строении  было  написано:
"Компрачикосы.  Мастерская.  Вход  слева".  Возле указанного  входа  Каскета
встретил улыбчивый толстячок с выпученными блеклыми глазами, и они,  немного
повременив  от  первоначального  изумления,  бросились  затем друг  другу  в
объятья.  Произошел  некий  быстрый  и  малопонятный  разговор,  в   котором
вспоминалось  прошлое   и  нещадно  клялось  нынешнее,  а  затем  толстячок,
звавшийся  Воозом,  пригласил Каскета  в дом. Здесь  Каскет  был представлен
второму  компрачикосу, Ипсиланти,  сухопарому  и  желчному типу со вставными
железными зубами. Ипсиланти был  специалист  по приданию нужных форм. Каскет
удивился, что компрачикосов  всего двое, а также тому, какими хитроумными  и
осторожными способами они выкрадывали детей  у  тупоголовых жителей  Ыбдуза.
Вооз подмигивал  и вопил, что это - секрет производства и  что тут ничего не
поделаешь, хоть Каскет  и старый  друг, а тайны ремесла - это тайны ремесла,
извиняюсь. Ипсиланти взвизгивал каким-то особенным смешком  и блестел своими
зубами. Каскет  на это витиевато  высказался в том  смысле,  что, не  ожидая
ничего  от  такого  неприятного во  всех  отношениях поручения, он  встретил
внезапно и вдруг  двух старых друзей, а это уже  радость и, если не  бояться
этого слова, даже счастье. После этих  слов двое  компрачикосов окончательно
прониклись к нему пылкой и многословной симпатией.
     Потом пошли  смотреть воозовских подопечных. Они размещались  в большом
помещении, которое  на первый взгляд было похоже  на  мастерскую горшечника.
Тут  и там  стояли  большие  кувшины,  из которых  торчали  детские  головы,
остриженные наголо. Некоторые головы спали,  другие  таращились на  вошедших
круглыми испуганными глазами. Каскета  разобрал смех,  и он согнулся надвое.
Ипсиланти начал объяснять, какие  уродцы получаются из тех, что в горшках, а
какие  пользуются  спросом,   служа  на  потеху  местным  князьям  и  прочим
аристократам.
     - Мы копим, -  пояснил его слова  Вооз. - Надо расширять  производство,
усиливать  темпы, заменять устаревшее оборудование. Появилась конкуренция. С
такими моделями сейчас много не заработаешь. Методы, которыми мы пользуемся,
также  безнадежно  устарели. Но  не ломать же им  кости  молотками!  Каскет,
понимая справедливое возмущение Вооза, смеялся.
     - В знак нашей старой дружбы,  - наклонился к нему  Вооз,  - дарим тебе
любого... да  хотя бы вот этого, он как раз готов для продажи. Учти, просить
за  него  следует  не  меньше 500  оболов. И то этого будет мало, ибо  за те
труды, которые мы положили на него, он потянет на целую 1000 оболов.
     - Отлично, - сказал довольный  Каскет, осматривая  товар. - Ну, приятно
было повидаться.
     - Ты куда идешь? - спросил Ипсиланти.
     - Перевалю через  горы, а там  видно будет.  Хочу  пойти сейчас, потому
что, как мне показалось,  местные жители производят впечатление людей хоть и
недалеких, но весьма быстроногих.
     - О да! - заулыбался Вооз. - Но ты же от них уйдешь?
     - О да! - заулыбался и Каскет.
     Компрачикосы  снабдили  его  плетенкой  вина  и  некоторым  количеством
съестных припасов, и Каскет отправился в путь, захватив с собой мальчика лет
десяти,  карлика с непомерно большой  головой и  носом,  набрякшим  какой-то
темной  жидкостью. Так  как Каскет  отправлялся  в путь  без  денег,  то ему
требовалось побыстрее сбыть свой товар,  а потому он зашел в один  большой и
богатый замок,  где карлика приобрели у него за 800  оболов. Больше получить
не удалось, хотя Каскет  долго и упорно торговался,  отстаивая каждый грош и
нудно перечисляя  все  достоинства своего спутника. Но ему удалось выжать из
представившейся возсти  все, переночевав  в  замке  и стянув  несколько
мелких,  но ценных  безделушек,  отсутствие которых  обитатели  замка,  люди
богатые и немелочные, заметят еще нескоро. В  полдень Каскет двинулся в путь
по седой от выпавшей за ночь росы долине к серым горным цепям вдалеке.
                                  Глава 3
     "Муза  скажи мне о том многоопытном муже который боги Пора он настигает
мчится словно молния вот уж не ожи оп хоп  ямы какие глубокие коряги черт бы
их  побрал  оп  взобраться  бы  на гору  а  там  оп-па черт  ямы  а там  я в
безопасности меч потерял нет не по оп нет не потерял слава небе".
     Каскет бежал по  светлой  березовой роще,  ловко прыгая  через коряги и
глубокие ямины, а следом  за  ним скакало, сопя  и  взрывая землю  короткими
толстыми  ногами,  опасное  чудовище  бинфэн. Обе  головы его, расположенные
спереди  и  сзади  мускулистого  кабаньего   туловища,  покрытого   короткой
лоснящейся щетиной, громко хрюкали от  возбуждения. Они бежали  так довольно
долго, и только недостаточная для быстрого бега длина ног бинфэна до сих пор
спасала  Каскета. Но бинфэн был  упорен  в достижении своей  цели  - сожрать
Каскета, а сам Каскет уже порядком устал. Где-то по дороге он  потерял пояс,
в котором хранились все его вырученные деньги, и это отнюдь не придавало ему
сил. Как назло, береза - дерево не очень-то удобное,  чтобы мигом взобраться
на него,  не обладая  цепкими  когтями, а потому Каскета могла спасти только
виднеющаяся  немного  впереди  гора  -  преддверие  вечного  льда,  снега  и
разреженного воздуха.
     Роща, как мельком успел заметить Каскет, не была необитаемой. Когда они
с бинфэном с шумом проносились между прямых и белых древесных стволов, ломая
и приминая кустарник, по сторонам мелькали некие  плохо различимые фигуры  в
зеленых колпаках. По-видимому, это были альрауны. В одном месте такая фигура
с  белой  бородой и с топором  в  руке  восхищенно  заулюлюкала  им вслед, и
радостно захрюкали ей в тон головы бинфэна.
     Роща вплотную  примыкала к каменистому боку  горы, поднимавшейся вверх,
словно  ступени  гигантской  лестницы.  Каскет  с ходу запрыгнул  на  первые
исполинские валуны и быстро начал взбираться вверх. Но и бинфэн не отставал.
Он проявил чудеса прыти и  ловкости - видимо,  был  сильно голоден. Так  они
некоторое время молча, с сопением,  карабкались вверх, пока, наконец, Каскет
не заметил немного в стороне от себя вход в пещеру, возле которого толпились
какие-то карлики в оранжево-бурых плащах. При его  приближении карлики резво
скрылись в недрах горы,  а вход закрыла  большая бронзовая дверь с  четырьмя
наклепанными сверху железными  полосами. Каскет не  раздумывая налег на  эту
дверь  плечом,  и она  утробно  скрипнула.  Бинфэн  уже  был  где-то  рядом:
слышалось его шумное хрюканье. Каскет налег сильнее. За дверью завозились, и
чей-то голос сипло прокричал:
     - Эй! Ты  сейчас нам дверь выломаешь! Полегче налегай, дурило! Каскет с
руганью пнул  дверь,  вызвав тем самым обильный  поток ответной  ругани,  и,
путаясь в собственном изодранном плаще,  начал карабкаться на почти отвесную
стену возле пещеры. Ему удалось залезть  на скальный козырек, нависающий над
бронзовой  дверью.  Здесь  Каскет  устроился  и  с  любопытством  стал ждать
появления бинфэна. Тот себя ждать не заставил. Он тяжело  дышал, отдувался и
оглядывал окрестности двумя парами налитых кровью глазок.  Каскет,  сидя  на
козырьке,  с помощью специальных  упражнений привел в порядок свое дыхание и
крикнул бинфэну: - Наверх посмотри. Что, слопал?  А  ты постучись  вот в эту
дверь. Или не открывают?
     Бинфэн с радостным хрюканьем устремился к двери,  одним ударом вышиб ее
и скрылся в  недрах горы.  Из темного  лаза послышались громкие  и горестные
вопли. Каскет с удовольствием прислушался к  ним, еще  немного передохнул  и
полез дальше вверх.
     Когда  он достиг вершины этой горы, его глазам представился грандиозный
пейзаж  громадного хребта,  частью которого, как оказалось, и была гора. Вид
был  -  точно  на  плоском  белом  чертеже,  потонувшем  в прозрачном мареве
облаков,   что   особенно   подчеркивало   чисто   геометрические  пропорции
открывшегося  пейзажа:  четкие  треугольники  пиков,  устремляющиеся  вверх;
округлая   бесконечность   туманных  бездонных  пропастей;   трапеции  пиков
поменьше,  которым будто не хватило сил  дорасти до своих громадных братьев,
сравняться  с  недосягаемыми  треугольниками;  многогранники  горных  цепей,
закидывающих сети своих скал  далеко в сердце мирных зеленых  долин.  И надо
всем  этим  ровным  и сверкающим кругом  -  символом вечной бесконечности  -
висело холодное горное солнце.
     Вершина  горы была плоской  и каменистой, только в  дальнем ее углу, на
маленьком  клочке   земли  росла  старая  ель,  у  корней   которой   журчал
пробивающийся между камней слабый ручеек. Под  этой елью  толстый  старик по
имени Лаплас  лепил  из  влажной земли  глиняного  голема. Когда  на вершине
показался Каскет, утомленный, исцарапанный и  в изодранном плаще, Лаплас уже
заканчивал свой труд.
     -  Собственно, я уже  заканчиваю свой труд,  -  сказал  он  подошедшему
Каскету, который  жадно  приник  к воде ручейка, а потом,  напившись, устало
присел на  камни у корней дерева. - Правда,  остались кое-какие детали......
нос... глаза - вместо них я вставлю вот эти два камешка, правда, красивые?..
рот... у-у, какой большой, в него поместишься даже ты...
     Взгляд старика скользнул по Каскету.
     - Давно лепишь? - спросил тот, отдышавшись.
     - Давно, давно. Как создан мир.
     -  Да, давненько, - согласился с ним Каскет. - Что там  вдали, за этими
горами?
     - Страны.
     - Это хорошо. А то я подумал было, что горы эти никогда не кончатся.
     -  Все  кончается и заканчивается. Все  начинается  и  зачинается.  Все
претворяется и притворяется.
     - Вода в твоем ручейке вкусная.
     - Обычная вода. Вода жизни.
     - А.
     Ель шумела своими ветвями. Было прохладно.
     - Все. - Лаплас долепил своего истукана. - Теперь самое главное. Теперь
надо его оживить. Поможешь?
     - А почему нет? - бездумно согласился Каскет.
     - Сначала нужно узнать текущее имя бога, - наставительствовал Лаплас. -
Но какое?  Текущих имен великое множество.  Затем - кровь.  Нужно  сбрызнуть
кровью голову голема. , конечно, этого и не делать. Но лучше сбрызнуть.
Тогда он будет прямо как человек.
     - Где ты найдешь здесь кровь? - наивно спросил Каскет.
     - Они растут  быстро,  -  говорил  старик.  -  За неделю  вырастают  до
громадных размеров.  Конечно, риск. Но зато сколько  возстей!  Имя бога
может быть совершенно  неведомым, иным словом, еще не  слышанным доселе этим
миром. Попробуем?
     И они стали изощряться в произнесении невнятных и чуждых разуму словес,
каждое из  которых по своему звучанию чем-то роднилось с шумами, издаваемыми
органами  пищеварения.  Сначала  Каскету  это нравилось, но  затем  порядком
наскучило.  Он сильно  проголодался  и  устал.  Отойдя  от Лапласа,  который
продолжал  что-то  бормотать  и  выкрикивать,  Каскет  сел  возле ручейка  и
задремал.
     Разбудил  его  звук  голоса  Лапласа,  который  произнес  что-то  вроде
очередного "грмрдр", и последовавший за этим странный шорох. Он открыл глаза
и  увидел,  что  голем  больше  не  походит  на  серую   бесформенную  глыбу
затвердевшей глины, но более  похож на облепленного влажной почвой человека,
правда, немного уродливого. Глаза-камешки его  странно блестели, а руки были
разведены в стороны. Но что самое главное, в правой руке его был меч, и этим
мечом  голем  описывал  в  воздухе угрожающие круги, направляясь  к Каскету.
Лаплас за спиной голема тихонько хихикал и потирал руки.
     - Вот видишь, -  крикнул он Каскету, -  Мне удалось узнать  текущее имя
бога.  А  теперь ты узнаешь,  чья кровь необходима моему голему  для полного
завершения.
     Каскет вскочил на ноги и сделал выпад своим мечом в сторону голема. Тот
ловко отскочил. Лаплас прыгал и громко смеялся. Каскет и глиняное порождение
магии  закружили  друг  против  друга,  обмениваясь  частыми  ударами. Голем
двигался упруго и ловко, тогда как уставший после длительного подъема Каскет
был не в форме  и  скоро  понял, что, если поединок будет продолжаться так и
дальше, он действительно очень быстро узнает, чья же кровь нужна для полного
завершения  голема.  Тот обрушился на него с новыми силами, которых  у него,
судя  по  всему, оставалось еще  много, и ослепил  сериями эскапад  и  туше.
Каскету пришлось  плохо. Он  кое-как сумел отбиться,  не обращая внимания на
издевательский  смех  творца  голема.  Затем  прыгнул   за  большой  камень,
оттягивая  время. Голем  на секунду потерял  ориентацию.  Они  стали  ходить
вокруг камня, время от времени обмениваясь ударами. Каскет пока думал.
     - Все по правилам! - вопил Лаплас. - Все по правилам!
     Судя по всему, он был в восторге.
     Не придумав ничего  лучшего,  Каскет  стал  подбирать с земли увесистые
булыжники  и метать их в своего противника. Эта прогрессивная метода  вскоре
оказала  свое  действие:  один  булыжник  выбил  меч из руки голема,  другой
раздробил ему живот, а третий, метко запущенный, снес истукану голову. После
этого голем  рассыпался, превратившись в кучку серой глины, а улыбка  быстро
сползла с лица Лапласа.
     Каскет  крепко связал его и прислонил  спиной к камню. В рот Лапласу он
сунул  кусок  своего  плаща  -  дабы  старик  не  учинил  еще  какого-нибудь
злонамеренного колдовства. Закончив, Каскет отошел и  полюбовался  на  плоды
своих трудов. Затем вытащил меч.
     - Блаженны идиоты,  - произнес  он,  - ибо  их есть  царство  небесное.
Блаженны тупые ублюдки, ибо они соль земли. Блаженны нелепые  ханжи, ибо они
бога узрят. Блаженны гонители и  мракобесы, ибо  они - свет  мира.  Блаженны
алчущие  и  жаждущие чужого, ибо они  насытятся. Блаженные  нечистые душой и
оскверненные пороками, ибо они наследуют землю. И если просто изречешь: "да,
да" или "нет, нет", то это от лукавого. И если правый глаз  соблазняет тебя,
соблазнись, ибо не причинишь так себе вреда. Ты слышал, что сказано: "Око за
око, зуб за зуб"? И я говорю тебе: воистину!
     С этими словами он  кончиком своего  меча сделал  несколько  аккуратных
надрезов на  теле  Лапласа в месте  залегания крупных  сосудов  и с минуту с
удовлетворением смотрел, как кровь вымывает из колдуна жизнь, орошая землю и
одежду темно-красным. Потом Каскет ушел с этого места.
     Когда же сошел он с горы, за ним не следовало множество народа.
                                  Глава 4
     Каскет шел  по  узкой, извилистой  горной тропинке,  и яростный ледяной
ветер  сшибал его  с ног.  В  горах была  непогода. Временами, когда не было
ветра,   откуда-то  снизу  наползал  парной,  промозглый  туман,  в  котором
невоз  было дышать,  и тогда и тропа, и горные пики вокруг  переставали
быть видны. Потом, внезапно, туман разгоняло резким ветром, и  он принимался
завывать в камнях и  темных отверстиях  гротов.  Этот визг был  неприятен на
слух, особенно  Каскету,  слушавшему его  вот уже двое суток. Двое суток  он
пробирался через горные цепи, одолевал крутые заснеженные перевалы,  попадая
то в утомительно жаркие долины с вязким неподвижным воздухом, то на столь же
утомительно пронизывающе-холодные вершины.  Он измотался  и похудел,  но  не
потерял  присутствия  духа.  Сейчас,  правда, в  голове  его  была  сплошная
мешанина и бардак, но в тумане не важно думать - важно не потерять тропу под
ногами и не сбиться с пути.
     Два раза ему  казалось, что за ним кто-то следит, и оба раза  так оно и
оказывалось. Один раз горный великан-етун, притаившись  за утесом, попытался
схватить  его своей  громадной  лапищей. Но  Каскет  юркнул  в узкую  щель и
дождался, пока  етун не  уковыляет прочь. Другая раз  целая  орава  скальных
троллей  высыпалась на него  откуда-то  сверху. Троих он сбросил в пропасть,
остальных  преследовал до тех  пор,  пока  не  убил  одного.  Его  мясом  он
поужинал. С тех пор в  его  желудке не  побывало и кусочка пищи,  и  Каскету
ничего не  оставалось,  как  брести в  поисках  безопасного  и  относительно
теплого ночлега. В этих  горах полновластным  владыкой был Рюбецаль,  хозяин
горной непогоды и обвалов. Предполагалось, что Рюбецаль хорошо разбирается в
людях, ибо  всегда делит их  на хороших и  плохих,  - весьма поверхностное и
несправедливое определение.
     Когда Каскет, чудом  увернувшись от очередного обвала, ступил на шаткий
свайный мостик,  пролегший над  головокружительной пропастью, сзади  из тени
вынырнула  фигура  серого  монаха. Холодные  узловатые пальцы  легли на руку
Каскета.
     - Ночлег, - пояснила фигура. - А мостик этот тебя не выдержит.
     И Каскет послушно  последовал  за монахом,  уныло  размышляя, что  вот,
очередная ловушка  какая-то, да  не все  ли равно, ночевать  негде, и вскоре
оказался в великолепных подземных чертогах. С потолка свешивались сталактиты
самых  невероятных конфигураций, камень стен сверкал  мириадами оттенков,  а
потолок поддерживали прямые и толстые, будто гигантские свечи, сталагмиты. В
глубине  зала  возвышался  красивый  резной  трон, сделанный  из  драконьего
черепа, и на этом троне сидел провожатый Каскета.
     -  Приветствую тебя, Рюбецаль, - церемонно поклонился Каскет. - Прости,
что  я в такой затрапезной одежде: увы, я не знал,  что меня ожидает визит в
твои подземные чертоги.
     - Не  беспокойся,  - произнес  Рюбецаль звучным  голосом. - Давно уже у
меня никто не бывал, а если бы ты увидел моего последнего гостя, ты задрожал
бы от ужаса. Но приблизься, ибо тебя ждет угощение.
     Это было кстати. Каскет  мигом оказался за столом, внезапно появившимся
ниоткуда и заставленным великолепными яствами.
     - Тебе налить этого вина? - из вежливости осведомился он с полным ртом,
показывая кувшин.
     - Нет. Ты знаешь, я не пью.
     - Я этого не знал. Извини.
     -  Ты  уже давно идешь по моим горам, - сказал Рюбецаль, когда  желудок
Каскета более или менее удовлетворился объемом втиснутой туда пищи. - Куда?
     - Туда.
     -  Понятно.  Это  хорошее  и  полное объяснение. Но все-таки  нельзя ли
поподробнее?
     - Я иду к Товне,  -  сказал  Каскет.  - Но, может,  по  пути раздумаю и
направлюсь куда-нибудь еще.
     -  Ну,  будем  пока придерживаться этого. Здесь  редко  ходят  путники,
поэтому ты был заметен.
     - Немножко шалили етуны и тролли. Но это незначительно.
     -  Отрадно, что ты пришел  к такому  заключению. Люди боятся ходить  по
моим  горам - чувствуют опасность,  а  я лишь  поддерживаю слухи.  Нехорошо,
когда у моего народа появляется дополнительный стимул охотиться за людьми.
     -  Все  вы здесь  отличаетесь  редкой  любознательностью,  -  проворчал
Каскет. - Только ты один удосужился поинтересоваться, что я за человек, а не
сколько я вешу,  достаточно  ли жирен и помещусь  ли в котел целиком или  по
частям.
     -  Да,  мой  народ не  очень-то  цивилизован, -  сокрушенно  подтвердил
Рюбецаль.
     - Не очень-то, - ядовито передразнил его Каскет. - Дикари и троглодиты,
лишенные способности  мыслить! Рюбецаль сошел  со своего трона и остановился
возле колонны.
     - Вот  никак не определю,  что ты за человек,  Каскет, - сказал он. - Я
привык судить о человеке с первого взгляда. Тебя же мне не удается подогнать
под определенные мерки. Ты весь какой-то изменчивый, мерцающий, как радужная
пленка на воде.
     -  Не суди, да не судим будешь, -  поднял палец Каскет. - И каким судом
будешь судить, таким будут судить и тебя.
     - Ерунду говоришь, - поморщился Рюбецаль. -  Все вы, люди, болтаете что
ни попадя, а сами  делаете себе же  поперек. Вот ты,  например, -  не  суди!
Вздор!  Все судят друг о друге, причем судят зло, пристрастно, явно добра не
желая и  не боясь, что о  них  будут судить так  же, потому что  о них так и
судят. Зато извергается масса  слов, тяжелых и велелепных, призванных избыть
то, чего уже никогда не избудешь.
     Каскет пожал плечами.
     - Ты себя таким не считаешь, -  констатировал Рюбецаль. - Но и ты такой
же,  Каскет. Хотя  про тебя этого не скажешь  с такою же определенностью. Ты
все так же - идешь к Товне или уже передумал?
     - Иду к Товне.
     - А я уж боялся, что ты передумал.
     - А чего тебе бояться?
     -  Люди,  -  пояснил  Рюбецаль,  -  часто   меняют  свои  решения.  Это
объясняется их недолговечностью и вытекающей отсюда боязнью не успеть.
     Каскет промолчал. Он осматривал зал.
     - Конец света, - наконец проговорил он.
     - Чушь,  -  тут же отрезал Рюбецаль. -  Еще одна  выдумка. Мир  рушится
постоянно, изо дня в день, - где-то старое меняется новым. А что еще такое -
конец  мира?  Не бывает  -  порушилось, и все.  Обычно на это место приходит
другое, не  обязательно новое, прогрессивное и  молодое, чаще даже  того  же
возраста, но  - более живучее  и умеющее приспособиться.  А  иногда  и новое
летит в тартарары, единственно  только затем, чтобы уступить  место старому.
Но это старое более приемлемо для мира. Новое не всегда приходится к  месту,
а  старое - оно как  давно притертый чехол,  в  который  затолкать весь
букет грехов и ошибок и забыть о нем.
     - А ты философ. Налить тебе этого вина?
     - Я не пью.
     - Забыл. Извини.
     Каскет отхлебнул из бокала.
     -  Твоя  теория неприменима к богам, -  сказал он. - Все  обваливается,
ползет, а они стоят как ни в чем не бывало.
     - Я сам бог, - услышал  он. - Ты удивлен? Не  удивляйся. Я тоже  старый
бог. Но по  натуре я отшельник, а потому  моя  теория скорее всего применима
именно к  богам. Ты вот говоришь - стоят как ни в чем не бывало. Да не стоит
никто! Стоять -  это значит почивать на лаврах. Задача богов - не допускать,
чтобы порушились их  культы. А если, как утверждают некоторые,  мир зиждется
на богах, то он никогда целиком не обрушится, - им это невыгодно. Они зубами
и когтями будут держаться за старое, оно  им мило и  нескучно, оно  навевает
приятные воспоминания о сотворении  мира и тому  подобных  вещах,  -  любому
богу, который хоть раз сотворил что-то, всегда приятно вспоминать об этом.
     - Твой мир обрушился, - подумав, ответил Каскет.
     -  Я  сам  не  хотел,  чтобы  он  стоял. И потом,  кто  сказал, что  он
обрушился? Вот мой мир - и он стоит.
     - Это горы, сюда никто не ходит.
     - Дело не в этом. Как там  они меня называют? Дух, демон, гений? Низшая
мифология. А ведь  все равно -  бог.  Бог Места, имеющий над ним Власть. Что
еще  нужно? Я не тщеславен. Мне не  нужна власть  над  всем  миром. Когда  я
сержусь или не в настроении, в горах  непогода. Когда  у меня здесь пир, над
горами сияет солнце. Понимаешь?
     - Абсолютно. Ты очень гостеприимный хозяин.
     -  Да  нет,  не очень.  Знаешь, как бывает, - хозяин-то гостеприимен, а
гостей нет. Такая вот история.
     - Не расстраивайся. Я разнесу  по  всему свету, чтобы почаще заходили в
гости к Рюбецалю, ибо он гостеприимный хозяин.
     - Не  надо, - отмел Рюбецаль. - Не  надо. Будут шастать  здесь толпами,
пугать троллей, дразнить етунов,  стрелять моих ласок. Меня  сердить. Ладно.
Ты  не  передумал? Тебе все  еще надо в Товну? Снаружи  буря,  ибо  я  не  в
настроении сегодня, поэтому говори, куда тебе надо, и я перенесу тебя туда.
     - Мне в Товну, - сказал Каскет. - Спасибо за пищу и кров, Рюбецаль.
     И  он  оказался на  пустынной неприглядной  равнине к  северу от города
Товны.
     Возле  Товны уже  много лет  сидел  сфинкс, терзающий  своими  неумными
вопросами сначала уши путников, бредущих в город, а  буде  помянутые путники
на эти вопросы не отвечали, то сфинкс терзал их тела, но уже не вопросами, а
зубами. Эта же участь предстояла и Каскету. Он подошел к сфинксу.
     -  Ты уже был здесь, - приветствовал его сфинкс. - Только в прошлый раз
ты сумел ускользнуть от меня, не ответив на мои вопросы.
     - На глупые вопросы не отвечаю.
     - Те - может быть. Сейчас у меня другие вопросы.
     - Пропасти рядом есть? - спросил Каскет.
     - Зачем тебе пропасти? - поразился сфинкс.
     - Это первый вопрос, - деловито произнес Каскет. - Дело в том,  что мое
имя Эдип.
     - Мы так не договаривались, - заюлил сфинкс. - Здесь вопросы задаю я.
     - Пока ты ходил вокруг да около, -  перебил его  Каскет, - выяснял, кто
здесь уже был, а кого еще не было, какие вопросы глупые, а какие нет, я взял
инициативу  в  свои руки.  Лучше  благодари  богов, что  тебе попался  такой
добродетельный  человек, как я, а не  какой-нибудь шарлатан и краснобай. Вот
уж   картина,  представьте:  сфинкс   и  досужий  демагог   никак  не  могут
переговорить друг друга.
     - Только  без  фантазий,  - строго  сказал сфинкс. -  Обязательно  ведь
найдется такой  - давай фантазировать: и  то  будет так,  и  это будет эдак,
сфинкс и этот дема... ну, в общем, начинаю задавать вопросы.
     Он одел очки и вытащил бумажку.
     - Отвечать быстро, четко, не раздумывая и  без лишних рассусоливаний, -
сказал он и  задал  первый вопрос:  - Кто из живых  существ утром  ходит  на
четырех  ногах, днем на двух, а  вечером на трех? - При  этих словах  сфинкс
хитро прищурился.
     Возникла пауза.
     -   Кто-то   здесь  говорил,  что  у  него   вопросы  умные,  -  сказал
разочарованный Каскет.
     - Извольте отвечать! - грозно рыкнул сфинкс.
     Каскет устало помотал головой, закрыл и открыл глаза, потер лицо рукой.
     - Человек, - наконец сказал он. - Расшифровать?
     - Странно, - задумался сфинкс. - А я-то думаю,  что это у меня в животе
бурчит?  Давно  не ел, оказывается! А все потому,  что вы все  больно  умные
стали! - заорал он сварливо.
     - Ты не кричи, - посоветовал Каскет. - Еще вопросы будут?
     Сфинкс одел очки и вытащил другую бумажку.
     - На  этот вопрос ты уж точно не ответишь, - самодовольно  заметил он и
спросил: - Что быстрее всех на свете?
     Каскет присел на камень.
     - Давай,  - предложил  он, - я вздремну пока, а ты там поройся в  своих
бумажках, поищи, может, найдешь вопрос посложнее. Ну, если уж нет посложнее,
то хоть поумнее, позаковыристее, что ли...
     - Да что это такое! - возмутился сфинкс. - Ты отвечаешь или нет?
     - Мысль,  - сказал Каскет. - Мысль  быстрее всего на  свете. Но тем,  у
кого ее нет, этого не понять.
     - Прошу без намеков, - предупредил сфинкс и провозгласил: - И, наконец,
последний, самый сложный вопрос!
     Каскет приготовился слушать с терпеливым выражением на лице.
     - Что не умирает, если даже бывает похоронено в земле?
     Каскет поднялся с камня.
     - Сначала договоримся, - сказал он. - Если я найду разгадку и для  этой
твоей шарады, ты выполнишь любое мое желание.
     Сфинкс был вынужден согласиться.
     -  Мой ответ - семя,  - сказал  Каскет. -  А  теперь  желание. Когда-то
жители этого города или города, похожего на этот,  - сейчас уже не помню,  -
обидели  меня. Они палками и  пинками изгнали меня из города только за то  -
согласись,  что это пустяк! - что я  не уплатил за ночь одной шлюхе по имени
Раав. Ты голоден. Иди и покормись немного в Товне.
     Сфинкс почесал затылок.
     - У меня уже была такая мысль, - важно объявил  он, - но я ее почему-то
отбрасывал. Но ты прав. Да, - сказал он, окончательно  решившись. - Пойду. А
что еще делать? Есть-то надо. Но ответственность - на тебе.
     - Да ради бога, - пожал плечами Каскет. - Приятного аппетита, - пожелал
он удаляясь.
                                  Глава 5
     Преодолев безводную,  но  весьма непротяженную  пустыню  Сегед,  Каскет
пришел  в  Шамсурен,  Город площадей. Он  не  был здесь  уже давно  и  успел
соскучиться  по  гранитному  безмолвию его памятников и черному  великолепию
площадей. Шамсуренский царь Эртель приходился Каскету родным дядей, и Каскет
решил,  внезапно вспомнив  про  долг  родственника, а  также  про  полнейшее
отсутствие средств,  навестить  его.  Город площадей гостеприимно раскинулся
перед ним, и Каскет вошел в его распахнутые ворота.
     Сам Шамсурен был огромен, раскинувшийся на многие мили, но это казалось
лишь на первый взгляд. На самом деле здесь жило не так уж много народа. Дома
строились здесь рядом с площадями,  а они в Шамсурене были громадны, так что
дома  теснились по их краям, словно  нечто  незначительное, ненужное, словно
некий бесполезный декоративный бордюр. Зато площади на  того, кто видел их в
первый  раз,  производили  шокирующее   впечатление:   колоссальные   пустые
пространства, выстланные черным  мрамором или полированным базальтом, лежали
немы и величественны, как заповедные  территории, на которые распространялся
таинственный  древний  запрет-табу.  Но  Каскет   прошел  по   ним,  глубоко
закутавшись в плащ и оставляя пыльные  отпечатки  своих башмаков  на  трауре
черного базальта, ибо по площадям гулял сильный ветер, пробирающий насквозь.
Каскет думал  о  том, как попросить денег  у  своего дяди,  и  древние тайны
Шамсурена мало волновали его.
     Царский дворец, словно слепое бельмо, торчал на краю одной из площадей.
Это  было  безобразное  строение,  нелепым  слизнем  растекшееся  по чистому
черному  мрамору,  и  Каскету   захотелось  взять  в  руки  лопату,  хорошую
гигантскую лопату,  и  соскрести  этот  гнойный  нарост со сверкающего  тела
площади. Но вместо этого он вошел внутрь дворца.
     Два раза его останавливали охранники, но оба раза он  избавлялся от них
посредством толчков и зуботычин. Потом ему это надоело, и он, продвигаясь по
коридорам, стал орать:
     - Дорогу! Дорогу наследнику!
     И ему стали уступать.
     Распахнув двери, он вошел в один  из покоев, где пребывал в одиночестве
царь Эртель,  упитанный человек, страстно  увлекавшийся собиранием кальянов.
Сейчас он курил один из них, богато  изукрашенный серебряной чеканкой. Когда
в комнату вошел-влетел Каскет, Эртель поперхнулся дымом, и внутри него и его
кальяна одинаково забулькало.
     - Дядя Эртель! - возопил Каскет, кидаясь к царю.
     - Любимый племянник  мой Каскет! -  поспешно и так же  громко вскрикнул
Эртель, бросая свой кальян, а вместо этого широко раскрывая свои объятья.
     -  Какими  судьбами?  -  приветливо  спросил  Эртель, когда взаимные  и
крепкие объятья ослабели, и он смог высвободиться.
     - Я  решил навестить тебя, дядя, -  сказал  Каскет, незаметно оглядывая
комнату в поисках вещиц поценнее. - Был так близко от города, что не  мог не
зайти, чтобы повидать тебя.
     - Да, да, - рассеянно произнес Эртель, затягиваясь пахучим дымом. -  Ты
же мой любимый племянник.
     Они обменялись настороженными взглядами. Повисла неприятная пауза.
     -  Я прикажу, чтобы тебе  приготовили комнату, -  сказал затем  Эртель,
следя за Каскетом.
     - Спасибо, дядя, - смиренно ответил тот.
     На этой  нейтральной  ноте  они расстались. Всю  ночь  Каскет  не спал,
прислушиваясь к  шагам  бродящих по дворцу привидений и  временами обращаясь
взглядом к  окну, за  которым над мертвыми черными площадями Шамсурена висел
желтоватый сгусток луны.
     Завтрак его вполне удовлетворил: бифштекс был в меру прожарен  и так же
в  меру было  вина,  - как  раз,  чтобы  отряхнуть  с  себя  пыль  тревожных
сновидений. После  завтрака Каскет решил  прогуляться по  дворцу.  Он прошел
картинной галереей, полюбовался портретами умерших царей Шамсурена, вышел на
террасу и с минуту смотрел  на площадь и на виднеющееся вдалеке море - синюю
полоску, пересеченную  силуэтами невысоких  городских  башен. Вставало бурое
солнце. Со стороны  моря ветер доносил запах свежести  -  странный аромат  в
наполненном древней сухой пылью дворце.
     Вдруг Каскету пришла в голову отличная мысль. Он вспомнил, что у Эртеля
есть дочь, его двоюродная сестра, по имени Адальперг. В детстве он частенько
дразнил ее, всячески переделывая  ее  звучное имя и доводя этим Адальперг до
слез.  Сейчас она,  наверное, повзрослела и расцвела.  Во всяком случае,  на
последнее Каскет надеялся.  Не грех было  бы навестить ее: до вечера далеко,
так как именно вечером Каскет собирался  попросить дядю помочь ему. Он резво
направился  к  выходу,  но в  самых дверях столкнулся с девушкой.  Она мигом
очаровала его, и он также мигом понял, что  это и есть его кузина Адальперг.
От  своего лоснящегося папаши она не унаследовала ни  единой черточки,  даже
цвет ее волос  - каштановый с чуть рыжеватым отливом, - совсем не походил на
цвет редких прядей, свисающих с черепа Эртеля и  называемых им волосами. Она
была одета во что-то  белое,  и  это удивительно  шло к ее стройной фигуре и
тонкому лицу с большими, темными, приподнятыми к вискам глазами.
     Каскет галантно поклонился.
     -  Я  узнала,  что  ты  здесь,  -  сказала  она,  отбрасывая  всяческие
церемонии, - и сразу направилась сюда. Ты очень изменился, Каскет.
     - А ты - нисколько,  - отвечал Каскет. - Я  сразу узнал тебя. Я думал о
тебе.
     -  Ты был у  отца? - спросила  она. - Ах да,  я же видела  тебя. Он все
такой же, правда?
     - Какой? - осторожно спросил Каскет.
     - Добрый, - воскликнула она. - Ты разве так не считаешь? Ты ведь  любил
его.
     - Д-да,  - промямлил Каскет. - Я и сейчас... некоторым образом... - Вот
видишь, - продолжала она не слушая. - Но ты ведь не знаешь дворца. Пойдем, я
покажу его тебе.
     И она,  взяв  его за руку, как в детстве, повела  за собой. Каскету она
нравилась все больше и больше.
     - У тебя есть жених? - спросил он как бы между прочим.
     - Есть. Но он далеко, в какой-то стране с длинным-предлинным названием.
     - А-а.
     Они пришли  в небольшую уютную залу, всю заставленную старинными вазами
в рост  человека, и  долго разговаривали здесь,  вспоминая детство.  Вечером
Каскет зашел к дяде. Эртель курил кальян, но на этот раз вид его нельзя было
назвать мечтательным.
     -  Тебя видели  с моей  дочерью.  -  Взгляд Эртеля  показывал,  что все
лицемерие отброшено  в сторону. -  Не смей  к  ней прикасаться. У  нее  есть
жених. Это очень влиятельный человек, сын герцога Мортании.
     - Но  она мне сестра, - сказал Каскет не отводя глаз. -  Мы  очень мило
вспомнили про наши детские шалости.
     - Меня это не интересует, - перебил его Эртель. - Покажись ей еще - и я
скормлю тебя отвратительным тварям, достаточное количество которых обитает в
подземельях под моим дворцом.
     Судя  по всему, разговор о  деньгах сегодня был  бы  неудачен, и Каскет
поспешно ретировался.
     Весь   следующий  день   он   бесцельно  бродил  по  огромному  дворцу,
обнаруживая  все  новые потайные уголки,  безуспешно  приударил  за какой-то
служанкой, убежавшей  от  него  с нестерпимым  визгом,  начал было  играть в
порко, но разбил деревянным мячом окно и был вынужден прервать свое занятие.
Потом он смотрел на далекое море и строил планы. Ночью спал плохо.
     Он снова  зашел в комнату Эртеля. Тот  курил  сиреневый  с  красноватым
отливом кальян, в котором сипело. Он был настроен критически.
     - Ты еще здесь? - встретил он Каскета. - Я думал, ты уже ушел.
     - Я хотел попрощаться, - тактично произнес Каскет. - К тому же...
     Кальян хрипло забулькал и заглушил его слова.
     - Ты что-то сказал?
     - Я сказал......
     В  кальяне  забурчало  так  громко,  что  собственный  желудок  Каскета
отозвался на это дружеским приветом.
     - Извини. Я слушаю тебя.
     Каскет открыл  рот, чтобы снова  заикнуться о деньгах,  но кальян вновь
засипел, и Каскет ушел раздосадованный.
     Парило.  Солнце закрыли белые ровные облака, на которые невоз было
смотреть,  - так ослепительно жгли сквозь них  солнечные  лучи.  Не было  ни
дуновения ветерка  со стороны  моря. Во дворце душный зной окутал галереи  и
террасы, проник  в залы,  невзирая на темные занавеси,  воцарился  в  низких
покоях и тесных кабинетах. Каскет,  страдая от  жары, маясь и проклиная себя
за то, что забрел сюда, в это неприветливое место,  лежал  в своей комнате и
пил прохладительные  напитки.  Но  уйти из  дворца он уже  не мог. Его здесь
что-то  держало,  и  он  в глубине  души  не  хотел распознавать, что именно
приковывало его к этому дворцу.
     Ближе к вечеру он спустился  в сад, который располагался внутри дворца,
в кольце каменных стен. Дуряще сладко цвели серпентусы, ало горели шовереты,
мягкие терпкие лилии-белокровки свесились над красноватыми дорожками. Где-то
в  глубинах сада,  в темных дебрях  лиан и  скипулов, громко орали гаруды  и
попугаи, изредка глухо  фукал черный феникс, клекотал грифон,  и ему вторила
ноготь-птица.  Каскет остановился возле одной  стены и увидел  далеко вверху
окно.
     -  Скучно, -  сказал  Каскет, внимательно прикидывая  высоту.  -  Очень
скучно, - повторил он.
     Дождавшись наступления  темноты, он не тратя времени даром отправился в
сад.  Стену увивал тернистый  плющ. Каскет  сначала не придал этому большого
значения,  но потом ему пришлось  пожалеть  об  этом: плющ  больно ранил его
тело, пока он с  кряхтением взбирался на стену. Адальперг уже  спала,  и его
появление напугало  ее. Но он быстро ее успокоил, сказав несколько слов. Она
увидела кровь на его одежде.
     -  Ты ранен? - воскликнула  она. - Люди  отца ранили тебя?  Ты  дрался,
дрался за меня?
     - Я укололся о плющ, - отвечал Каскет.
     Девушка была горячая с постели, как и окружавшая их душная ночь. Они не
сомкнули глаз до утра, занимаясь любовью с большим пылом.
     - А-а! - заорал Эртель, вламываясь утром в комнату  Адальперг. От этого
крика Каскету стало нехорошо. С его дядей было еще человек двадцать, или это
так Каскету показалось спросонья. Довольно неумело размахивая длинным мечом,
Эртель начал гоняться  за  скачущим  по  всей комнате Каскетом,  который под
конец, боясь пораниться об острый клинок Эртеля, выскочил в окно. На полпути
плющ предательски  оборвался, и Каскет  больно ушибся при падении. Здесь,  в
прекрасном благоухающем саду,  его и взяли люди царя,  крепко связав. Сверху
неслись  отчаянные  крики  Адальперг  и  рев  Эртеля:   видимо,  происходило
небольшое родительское внушение.
     - Любимая! - воскликнул Каскет, Эртелю назло. - Я  не забуду тебя  и  с
края света приду, чтобы наши любящие сердца воссоединились!
     -  Я  буду ждать,  -  донеслось сверху,  заглушаемое нечленораздельными
звуками, издаваемыми Эртелем. - Я буду вечно ждать!
     Тяжелая  дубинка  стукнула Каскета  по  затылку,  и  ему  стало  не  до
Адальперг.
     Он  очнулся в подземелье. Возле него с  факелом  в руке  стоял  Эртель.
Эртель ухмылялся.
     -  Никто не сможет  упрекнуть  меня в том, - произнес  он,  - что  я не
предупреждал тебя. Нет, я предостерегал тебя,  но ты не  внял моим  советам,
кои были продиктованы исключительно доброй волей и благорасположением.
     - Но в каком, - заметил Каскет, - они были сделаны тоне?
     -  Тон  - вопрос  вторичный. Главное  -  смысл,  содержавшийся  в  моих
увещеваниях.
     - За тоном я не понял смысла, - возразил Каскет. - Но все равно я  ценю
твои советы, дядя, как ценил их и в детстве, когда прислу...
     - Я для тебя "его величество", - сварливо перебил Эртель. - Что же ценю
в тебе  я, Каскет,  так это твой талант добытчика, если  не сказать прямее и
грубее.  Ты мне  достанешь одну вещь. Но ее трудно  достать! - Эртель мерзко
захихикал.
     -  От  твоих  слов,  дядя Эртель, -  сказал  Каскет  ежась,  -  холодок
пробирает меня. Ты меня знаешь, я человек робкий и неспособный на какой-либо
отчаянно-смелый поступок.
     - Заткнись! - очень тактично и вежливо оборвал его Эртель. - Ты пойдешь
и достанешь мне мандрагору.
     - Но мне надо подумать, - упавшим голосом проговорил Каскет.
     -  О да,  - обаятельно  улыбнулся Эртель.  -  Я  подожду тут  за углом.
Надеюсь, тебе  не  помешают в твоих размышлениях  некоторые бродящие здесь в
изобилии твари, которые,  наверно,  давно не  ели и голодный  блеск  коих  я
примечаю вон в тех темных проходах.
     - Я согласен, - тотчас же согласился Каскет.
     Угрюмого вида стражники  приволокли его  в  курительную Эртеля. Тот как
всегда  дымил кальяном, золотым  с  бирюзовыми вкраплениями.  Другой кальян,
отделанный  треугольными сапфирами, курил советник царя Вундт, человек-тапир
с  безобразной  мордой  и  зелеными  морщинистыми лапами,  выглядывающими из
тонких кружевных  манжет. Его  Каскет ненавидел,  пожалуй,  еще сильнее, чем
своего дядю.
     - Надо отдать тебе должное, - произнес Эртель, когда Каскета расковали.
- Адальперг тоскует по тебе. Но  я запер  ее в  башне: так, может  быть, она
быстрее успокоится.
     Эртель и Вундт внимательно следили за реакцией Каскета.
     - Мерзавец! - пылко вскричал тот, потому что этого от него ждали. -  Ты
поплатишься за это!
     - Все такой же дурак, - удовлетворенно заметил Вундт. - В детстве дурак
- и сейчас дурак. Дурак, и все.
     - Сам ты дурак, - сказал ему Каскет. - Сволочь поганая.
     Вундт обиделся.
     - Ты лучше  подумай,  -  ехидно  намекнул Эртель, - как  ты собираешься
выполнять свое обещание. Или ты не обещал ничего? А ну, поклянись!
     - Клянусь фаллосом Тука, бога стрекоз, - поклялся Каскет.
     -  Мандрагора,  - сказал  Вундт,  - есть  растение  необычное,  свойств
которого почти  никто не знает  достоверно.  Все,  кто пытались добыть  его,
погибали страшной смертью.
     Каскет расхохотался.
     - Чего это ты смеешься? - насторожились они.
     - Те, кто погиб, были  просто невежи, -  ответствовал Каскет. - Были ли
они одни в своем странствии?
     - Не было никакого странствия, - недовольно произнес Эртель, уязвленный
смехом Каскета. - Мандрагора растет в лесу,  который расположен за городской
чертой.  А насчет другого  - да, они  отправлялись в путь всегда в одиночку.
Тебе что-то известно?
     - Только то, что нужно  взять с собой спутника. Правда,  и собаку.
Но я лучше возьму с собой вас.
     - Для чего?
     Каскет снова засмеялся.
     - Для компании.
     Каскет,  Эртель  и Вундт  вышли  из  дворца.  Была  ночь того  же  дня,
беззвездная  и тревожная. Вдалеке  мерно шумело море.  Через  два  часа  они
оказались у кромки леса. Это был странный лес: совершенно лишенный подлеска,
с огромными  могучими деревьями, которые стояли  правильными рядами,  он был
похож скорее на храм неведомого бога, чем на обычный лес.
     - Здесь растет мандрагора, - сказал Эртель.
     - Да, сегодня  будет сорвать ее. - Каскет посмотрел на небо, потом
на  своих  спутников. Вундт  держал  меч, и Каскет  не  сомневался, что  при
малейшем  неосторожном движении тапир  тут же убьет  его. Поляну,  где росли
мандрагоры,  они  обнаружили быстро,  ибо  она  была  не  единственной такой
поляной в этом колдовском лесу. Там и сям среди темной травы слабо светились
пучки  листьев.  Казалось,  все  застыло  кругом,  не  издавая  ни  звука  и
прислушиваясь к ним. Каскет сделал знак. Эртель и Вундт подошли поближе, все
время  тревожно  оглядываясь.  Каскет нагнулся  и взялся за один  светящийся
пучок.
     -  И как  это вы,  - заметил он,  -  согласились пойти за мной? С этими
словами он потянул мандрагору из земли. Раздался глухой, жуткий стон. У него
закололо  в висках, кровавой пеленой застило глаза, но он успел увидеть, как
два  его спутника  упали  на  землю.  Выдернутую из  земли мандрагору Каскет
небрежно отшвырнул в сторону. Эртель смотрел на него угасающим взглядом.
     - Невежество, - назидательно сказал ему  Каскет.  - Когда в доме  такая
великолепная  библиотека,  только  полный  болван  захочет  курить кальян  и
валяться  на  мягком ложе.  Мандрагора излишне возбуждает, дорогой дядя, и я
очень рад, что это не пошло тебе на пользу.
     Потом Каскет исчез в лесу.
                                  Глава 6
     Он вышел  к  невысокой горе, у подножия которой стояла  хижина,  крытая
тесом.  Внутри хижины  сидел  странного вида  лысый человек, которого  звали
Ставангер.  Ставангер  был  представителем  бестической  философской  школы,
поэтому приветствовал  Каскета восторженным рычанием, стрекотом и кваканьем.
У него давно не было собеседников, и жажда общения переполняла его.
     - Приветствую тебя, - сдержанно и с недоверием сказал Каскет.
     Ставангер   засвистел  и  зацокал,  но  потом  перешел  на   нормальный
человеческий язык. Он сказал:
     -  Извините.  Но  долгое  общение  с  собственной  натурой   и  натурой
окружающей разучило меня говорить на языке людей.
     Он предложил Каскету поесть, а сам в это время крякал селезнем и что-то
жужжал под нос.
     -  Вы  никогда  не замечали...  -  сказал он, дождавшись, когда  Каскет
поест,  и  оглушил  его  потоком  слов.  Каскет  некоторое время  безуспешно
вслушивался, потом веки его сами собой сомкнулись, и он заснул.
     Когда он  проснулся, Ставангера рядом не было, а был он, судя по всему,
где-то около дома, откуда доносилось веселое чириканье и лай.
     - Вы  отличный слушатель,  -  произнес Ставангер, внезапно появляясь  в
дверях с  охапкой  приторно пахнущих  пурпурных цветов, от  запаха которых у
Каскета тут же разболелась голова. -  Вы  очень внимательно меня слушали, но
не вставили ни единого слова.  Что вы  думаете... - и  он  снова выбил почву
из-под  ног Каскета бурной рекой слов. Но  теперь Каскет отдохнул  и был  во
всеоружии.
     - Я думаю...  - сказал он и в ответ ошеломил Ставангера не менее бурным
собственным монологом, от которого Ставангер пришел в восторг.
     - Какой школе принадлежат ваши взгляды?
     - Я  панкаскетист, - отвечал Каскет, -  иногда, впрочем,  смиряющийся с
правдой жизни.
     Ставангер закивал.
     -  Прислушайтесь,  -   прошептал  он,  и   Каскет   навострил   уши.  -
Прислушайтесь  к природе! Вы  никогда не  замечали,  сколько ярких  чувств и
поразительной  гаммы  эмоций заключены  в звуках,  издаваемых животными? Ну,
хотя бы  послушайте вот это: ква-ква! Не правда  ли? Ква-ква! Не могли бы вы
повторить?
     -  Ква-ква!  -  сосредоточенно  повторил  Каскет, стараясь проникнуть в
сокровенный смысл этого слова.
     - Не правда ли? - пришел в восторг Ставангер. - Или вот это: гав!  Гав!
Гав-гав-гав! Да?
     - Гав-гав! - лаял Каскет.
     - Или: ку-ку!  ку-ку!  Так и  напрашиваются, знаете  ли,  различные  по
глубине своей мысли.
     - Ку-ку!
     - Ку-ку!
     - Ку-ку!
     Так  до  поздней ночи  они  выли, рычали, кричали,  мяукали  на  разные
голоса, то вместе, то поочередно, и кончилось  это тем, что внезапно в двери
вломилась большая орда диких зверей и существ из леса, которую привлек  сюда
их оживленный  диалог.  Каскет  успел выскочить  в  окно и долго  улепетывал
извилистыми тропами, тогда  как в оставленной им  хижине выл образцовый и на
этот раз неподдельный  хор ужасных голосов, обладатели которых  собрались на
свой поздний ужин.
     Эту ночь он провел на высоком дереве, прислушиваясь к каждому шелесту и
дрожа от страха.
     Как  только  наступило  утро,  он быстро  спустился  с дерева и  рысцой
припустил через лес, смутно памятуя  о  том,  что где-то рядом когда-то была
небольшая  деревушка. Он пересек лес,  пересек  поле, пересек мелкую вонючую
речушку и увидел, наконец,  деревню.  Она  состояла из  десятка  бревенчатых
домов, над которыми клубился  желтоватый дымок. Возле деревни  было  большое
поле. На этом поле  возле сохи с лошадью стоял крестьянин по имени Мимнерм и
тупо пялился на глубокий провал в  земле, из которого он  только что вытащил
свою соху.
     Каскет подошел и тоже уставился на провал. Мимнерм поглядел на него.
     - Вот, понимаешь, пашу, - произнес  он, - и вдруг -  хрясь,  понимаешь,
земля  под  лемехом, бултых вниз, оттуда снизу,  понимаешь, -  бабах,  потом
туп-туп!
     Он замолк.
     "Клад,  - обрадовался про себя Каскет.  - Как кстати! Этот тупица так и
не поймет ничего".
     - Подожди меня здесь, - торопливо бросил он Мимнерму. - Я залезу туда и
посмотрю, в чем дело.
     И  он прыгнул в  яму. Пролетев  значительное расстояние, он свалился на
кучу земли и только потому остался жив. Каскет  огляделся. Клада он никакого
не увидел,  а увидел он точно такое же  поле.  Или не точно такое же... Нет,
это поле было другое. Оно было  темно-синего цвета и все было покрыто белыми
сверкающими крапинами, подозрительно похожими на звезды. Посреди поля белела
луна, закрытая  тучами. И луна, и  тучи были  намертво  впаяны в поверхность
поля. Каскет посмотрел наверх. Над ним, далеко вверху, колыхались верхушками
вниз деревья, мерцала гладь озера, в котором отражалась его размытая фигура.
По полю головой вниз двигался  человек, в котором Каскет узнал  Мимнерма. Но
настоящий Мимнерм смотрел на Каскета из той  же дыры, через которую он попал
сюда.  Его круглая голова казалась черной точкой посреди светлого круга.  До
Каскета донесся дружный  вопль. Поле  было обитаемо.  По нему  12 молодцов с
упорным  энтузиазмом гоняли мяч, сделанный  из сердца циклопа. Сам же циклоп
охранял ворота  -  красный овал в  горе,  - и  всякий  раз, когда молодцы  с
гиканьем  подкатывались к  воротам,  безнадежно  махал  в воздухе  руками  и
открывал  жаркую  пасть.  Но  мяч  летел мимо,  чтобы  через  секунду  вновь
оказаться на поле и в игре. Судил игру черный сухопарый человек в пасторской
шляпе и с требником в руке.
     В  то  время как  Каскет с изумлением вглядывался в  эту картину,  один
игрок вдруг исчез, и скрежещущий голос судьи объявил:
     - Замена!
     И Каскет очутился в игре. Пока он наблюдал за ней,  он убедился в  том,
что  правила ее ему непонятны.  Но  когда  он очутился в гогочущей и  ржущей
толпе  играющих, когда увесистый мяч попал в него, опрокинув на землю, когда
чьи-то крепкие ноги  с  явным  удовольствием  прошлись по его телу,  и кости
Каскета  отозвались  на эту  неслыханную акцию  болезненным  хрустом, Каскет
понял, что правил этой  игры  он не  поймет и не  узнает никогда, даже  если
будет гонять  мяч по этому странному полю всю  свою оставшуюся жизнь.  Толпа
молодцов в  очередной раз увлекла  его  за  собой, и Каскет очутился рядом с
циклопом. Тот следил за мячом кротким глазом.
     - Ну что пасть разинул?  - со злобой  крикнул ему  Каскет. - Прыгни как
следует и поймай мяч.
     -  Нельзя,  - ответил  циклоп, внимательно следя за  игрой. -  С  места
трогаться нельзя.
     -  Правил здесь все равно  нет,  - сказал Каскет,  отбивая  мяч  (толпа
молодцов устремилась на другой конец поля). - Твое сердце?
     - Ага. Мое.
     - Ну так схвати его.
     - Последствия, - сказал циклоп.
     - Не бойся последствий.
     -  Ты  знаешь, куда  попал?  -  спросил  его  циклоп, изволя,  наконец,
оторвать взгляд от  игры. - Это Место Хаоса, точка, где  соприкасаются  миры
Порядка и его  Противоположности,  Хаоса. Не то чтобы  здесь царил  хаос  во
всем. Просто здесь нет порядка в том значении, в каком  вы его понимаете. Но
законы - есть. Хаос - это сплошная случайность...
     Мяч влетел в ворота, и циклоп мотанул в воздухе руками.
     - Здесь нет причинности? - спросил его Каскет.
     -  Нет. Воля случая. Или кого  там еще.  Видишь того в шляпе?  Это, как
говорится, бог. А эти вот - ангелы.
     - Понятно.
     - Да ничего тебе не понятно, - недовольно отозвался циклоп.
     - Верно,  -  покорно  согласился Каскет. - Ничего мне  не понятно.  Но,
положим, что будет, если ты вдруг схватишь мяч? Циклоп в ужасе содрогнулся.
     - Здесь-то ничего не будет. А вот там, откуда ты родом...
     - Кроме того, что  там  уже  произошло,  ничего  страшного произойти не
может, - успокоил его Каскет. - Так что лови. Или игра закончится?
     - Она никогда не закончится. Просто будет другой вратарь.
     - Вот и успокоишься. Отдохнешь. Каково без сердца-то?
     - Так-то так.
     И циклоп  глубоко задумался.  Ватага молодцов-ангелов,  поднимая  едкую
пыль, промчалась мимо.
     - Все станет с ног на голову, - очнулся циклоп.
     - А  сейчас не  так, что ли? - засмеялся Каскет.  - Посмотри: деревья у
вас наверху, а звезды и луну вы топчете ногами, будто это простая трава.
     - А другого мы не знаем, - важно изрек циклоп.
     Орава сшибла Каскета с ног в очередной раз и пронеслась мимо.
     - Мне  это надоело, - объявил Каскет, поднимаясь  и отряхивая колени. -
Хватай мяч, образина!
     Мяч, отделившись от толпы, летел к циклопу.
     -  Попытка не пытка,  - пробормотал тот  и схватил мяч, проглотив  его.
Моментально игра прекратилась. Циклоп хлопал  своим глазом. Игроки стояли на
местах. Судья скривился.
     -  Кто подбил его на это? - вопросил он, и  взгляд  его переместился на
Каскета, довольно глупо ухмыляющегося.
     - Держи  вот этого! - завопил злобно судья, который вроде бы был богом,
и  первым бросился через  все поле  к  Каскету. Ретивые игроки,  взвизгивая,
неслись следом.
     - Хватай! - ревело вокруг.
     Потом все умолкло, и небо под ногами у Каскета вздрогнуло. Циклоп исчез
с громким  хлопком. Игроки попадали. Судья стоял, смотря вверх.  Поверхность
под Каскетом  выгнулась,  и его выбросило далеко вверх.  Он долетел до своей
дыры и ухватился за ее края руками. Посмотрев  через  плечо вниз, он увидел,
что  бравая команда  с  судьей во  главе  стоит  посреди невысокого  леска и
недоуменно переглядывается.  Рядом  с  Каскетом сияла луна.  Ему  захотелось
потрогать ее  рукой, но  вместо этого он подтянулся и вылез на поле. Мимнерм
был здесь.  Ни  слова не  говоря,  Каскет  схватил  его  и  швырнул в  дыру.
Прислушался. Из  дыры донеслись чьи-то вопли, потом скрипучий, далекий голос
объявил:
     - Замена!
     Поле  вокруг приобрело голубоватый оттенок. Деревни не было. Не  было и
солнца над головой, лишь какое-то неясное свечение. В воздухе висел странный
невеселый, тягучий  звук  -  будто небо медленно разлезалось  на  части, как
ветхая ткань. Каскет отправился своей дорогой.
                                  Глава 7
     Вскоре он вышел к морю. Оно было  похоже на желчь, внезапно пришедшую в
движение. Вязкая вода лениво и мерно накатывала на берег, потом отползала, и
на  берегу оставалась дохлая рыба и слизь. Солнца так и не было, лишь далеко
впереди, за морем,  что-то  горело под линией горизонта,  и море отсвечивало
зеленым и коричневым.
     Через несколько  шагов Каскет  набрел на поселение нефтяных червей.  Не
столько чтобы  согреться,  а развлечения ради он бросил в одну дыру-скважину
горящую  веточку и с удовольствием понаблюдал, как  нефтяной  червь с визгом
вылетел  из  своего обиталища, свалившись рядом с дырой.  Каскет затушил его
ногами и,  отрезав  от  него несколько кусков  получше, съел  их. Мясо червя
отвратительно пахло нефтью, но  Каскет подавил в себе тошноту: впереди он не
знал ни одного поселения, где  было поесть.
     Ближе  к ночи он увидел город. Он хорошо помнил этот город, но так и не
смог понять, почему не вспомнил  про то, что город  встретится на его  пути.
Город  Ригемел зданиями  из мрачного красного камня сбегал  к морю. Когда-то
часть его  была  затоплена водой, и теперь высокие башни торчали недалеко от
берега, и на них отдыхали сирены. Звук  в воздухе все еще висел - надрывный,
тянущийся вой, - но  Каскет так к нему привык, что уже не  обращая внимания.
Вместо этого  он поспешил  к  Ригемелу,  пропуская мимо ушей зазывные  вопли
сирен,  показывающих  ему  свои  прелести. Он  решил сойти при  дворе короля
Ригемела за  бродячего  менестреля. Он  знал,  что  дочь  короля  отличается
божественной красотой, и решил попытать счастья и добиться ее руки.
     Но как только он вошел в город, на него набросились два дюжих стражника
и,  несильно  побив,  привели  его  к  королю.  У  Каскета не  было  времени
разглядывать темный зал  с колоннами,  куда его ввели.  С каменного  трона к
нему  нагнулся  мрачный  бородатый  человек с  золотой  короной на голове  и
горящими глазами. Каскет знал,  что короля  зовут Бургкмайр. Кроме  того, он
знал,  что у  короля имеются  еще и прозвища и что  их несколько: Бургкмайра
величали  Кровавым, Безжалостным, Воителем и Черным.  Заглянув в его  глаза,
Каскет решил, что ни одно из этих прозвищ не лжет.
     - Назвался  менестрелем?  - проговорил король  низким  басом, от звуков
которого  у  Каскета  забурчало  в  животе. -  А  как  зовут тебя,  любезный
менестрель?
     - Каскет, - сказал Каскет.
     -  А ну-ка,  исполни  что-нибудь, называющий себя Каскетом!  -  крикнул
Бургкмайр.
     Каскет втянул в себя воздух и начал:
     Тристан давно в лесу живет,
     И эта жизнь - не сладкий мед.
     Его не сыщешь поутру,
     Где спать ложился ввечеру:
     Он знает - волей короля
     Вся ригемельская земля
     Ему теперь как вражий стан.
     Вкус хлеба позабыл Тристан.
     Лицо короля смягчилось.
     - Эй, люди! - грянул его голос. - Одеть  и накормить  этого проходимца.
Он настоящий менестрель. Потом приведите его сюда. Я ему верю.
     С Каскетом сделали, что было  приказано. Он вновь  предстал перед очами
короля.
     - Вижу, вижу, - сказал тот. - Ты сыт и доволен.
     Каскет сказал:
     Тристан давно в дворце живет,
     И эта жизнь как сладкий мед.
     Давно не прятался в нору,
     Глодал железную кору.
     Он знает - волей короля
     Вся ригемельская земля
     Ему теперь и кров, и дом.
     Сего достиг своим трудом.
     - О! Ты  поэт, -  удивился Бургкмайр. - Тебя мне послал сам  Махес, бог
грозы и бури, сын Баст. Какому богу ты поклоняешься?
     - Туку, богу стрекоз, - сказал Каскет.
     - Не знаю такого, - нахмурился король.
     - Это малоизвестный бог, - объяснил Каскет.
     - Что ты знаешь о драконах, менестрель?
     - Лишь то, что они - драконы, - осторожно ответил Каскет.
     - Я даю тебе всю ночь - узнать о  них побольше. Бог Махес  прислал тебя
сюда, чтобы помочь  городу.  Коварный  и кровожадный дракон  по  имени Нибур
поселился в окрестностях нашего  города. Сегодня утром  он похитил мою  дочь
Ситу прямо из дворца, когда она гуляла по берегу моря со своей служанкой.
     - А что  он сделал со служанкой? - спросил любопытный Каскет. -  Обычно
драконы пугают служанок так,  что они  впадают в бессознательное  состояние,
или навевают колдовские сны, или...
     - Он  ее попросту сожрал,  -  отрезал Бургкмайр. -  Так  вот, никто  не
осмеливается  идти на бой с Нибуром. Ты человек с хорошо подвешенным языком,
ловкий и, судя по всему, смелый. На заре ты пойдешь и сразишься с драконом.
     - Хорошо, - согласился Каскет без  промедления. - Но, великий король, я
не  отдыхал три дня. Чтобы увидеть чудеса города, о  которых я слышал далеко
за пределами  твоей  земли,  я спешил, сбивая ноги в кровь  и мечтая увидеть
поскорее  великие башни  Ригемела.  Словно  вихрь обгоняя  толпы паломников,
спешащих сюда, я бежал, и свист раздавался мне вслед. Я не хотел отдыхать, о
нет,  я  словно  ветер,  словно  буря, да какое там, словно северный ураган,
несся   сюда,   дабы  взглянуть  хотя   бы  одним  глазом   на  ригемельские
достопримечательности. Смилуйся, король, и дай мне отдохнуть немного.
     И король смиловался.  Утром  Каскета  разбудили  пинками, сняли  с него
тяжелые цепи и выпустили из сырой  и непроветренной темницы, где  он  провел
ночь. Его снабдили  большим  неудобным мечом, ибо  свой  он потерял где-то в
пути, и  гнали  до самых ворот  города, безжалостно стуча по спине  толстыми
неструганными палками из сырого дерева.
     Так  Каскет  снова оказался на  берегу моря.  Ему  указали направление,
любезно пнув пониже спины,  и  он  отправился  в путь. Проходя  берегом,  он
увидел  братьев Симона  и Андрея,  которые  тянули  сети  из  воды, ибо были
рыболовы. Он позвал их с собой, и  они  пошли.  Симон был  косоглазый урод с
лицом,  побитым  крупными рябинами, а  Андрей, его брат, разнился с ним лишь
тем, что  рябины на  его лице были немногим меньше. По пути  произошел такой
диалог.
     -  Итак,  храбрые  рыцари, - хлопнул  Каскет бравых  рыбарей по твердым
плечам. -  Знайте,  что мы  идем на  дракона,  причем  главная  роль  в этом
предприятии принадлежит не мне, а вам,  выходцам из народной среды, витязям,
так сказать, кому  самой судьбой  предначертано повергнуть адское  чудище  и
уничтожить его.
     Пламенная  эта речь  лишь в  малой степени  встретила отклик, ибо  была
понята только наполовину.
     - Поверг... - прогукал Симон, усиленно пытаясь понять слова  Каскета. -
Стало быть... да нешто...
     На этой риторической ноте его мозговая деятельность завершилась. Андрей
был посообразительней.
     - Это хто ж пойдеть на дракона-то? - спросил он. - Мы, што ли?
     - Вы, легендарные святогоры, - радостно закричал Каскет, налетая на них
и не давая обдумать свои слова. - Ну и я тоже. Великий король Бургкмайр, ну,
вы  его  знаете, призвал  меня  к себе  -  а надо вам сказать, что я великий
истребитель драконов по имени  Палтус - так вот,  он призвал меня и сказал -
доверительно так, вполголоса говорит - иди-де, верный  Палтус, и найди  двух
храбрейших в моей стране рыболовов. Одного зовут Андрей, а другого - Петр.
     - Симон, - прогудел Симон.
     - Да, да, Симон, ну конечно, он так и сказал: иди, говорит, и найди мне
двух храбрейших в моей стране рыболовов - Андрея и... мм... Симона. Пусти их
на дракона,  и ты  увидишь,  как затрясется мерзкая бестия,  узрев  их,  как
поперхнется  своим огнем  и как  сразу  выдаст  им мою  драгоценную и, 
сказать, любимую дочь.
     - Дочь, - повторили легендарные витязи, выходцы из народа и истребители
драконов.
     - Да, - кричал Каскет. Он совершенно вошел в раж. - Больше того, король
сказал мне: я знаю, они настолько храбры, что им не нужны ни копья, ни мечи;
своим устрашающим диким нравом  они  покончат с тварью, терроризирующей наши
земли, расправятся  с  ней  и  вернутся  в ликующий город,  где их  встретят
прекрасные  девы с  розовыми венками,  а может, даже  дубовыми, хотя я лично
думаю, что эти венки будут лавровыми.
     Братья восторженно закивали. Перспектива им нравилась.
     - Ну, так вперед, доблестные воители! - вопил Каскет, потрясая мечом. -
Мы идем на дракона!
     - Ага! - орали вместе с ним воители. - Идем, стало быть!
     С морского берега они  вскорости попали в  темный и унылый  лес, тишину
которого нарушал только далекий хохот леших. Лес был угрюмый, но  Каскет так
взвинтил своих спутников, что вид леса их нисколько не смутил. А чтобы такое
настроение  не упало, Каскет  всю дорогу  говорил, пел героические  песни  и
попытался даже станцевать лезгинку с мечом в  зубах,  но  меч не удержался в
его зубах, потому что был слишком тяжелый,  и Каскету пришлось оставить  эту
затею. Наконец, на одном дереве они увидели надпись рунами: "Дракон. 3 мили"
и стрелку, указывающую куда-то налево.
     - Вперед! - выкрикнул Каскет. - Принцесса ждет вас, герои!
     Герои с шумом и  треском устремились в ту  сторону. Каскет  вздохнул  и
побрел следом.
     Они прошли  еще два указателя, висевших в точности через одну  милю,  и
оказались  перед  одиноко стоящей скалой, в  которой виднелась дверь. На ней
висела табличка: "Дракон. Не беспокоить!"
     -  Во! - заскорузлым, пахнущим рыбой пальцем показал  Симон на дверь. -
Там он, подлюга! Чую я его!
     Каскет  бодро осмотрелся, затем приказал братьям встать перед дверью  и
громко вызывать дракона с промежутком в две минуты. Сам он залег в ближайших
кустах.  Через  две   минуты  после  того,   как   Симон  и   Андрей  что-то
нечленораздельно проорали, дверь  приоткрылась,  и  через нее ударил  мощный
поток жгучего пламени, который испепелил драконоборцев, превратив их в прах.
Тогда Каскет вышел из кустов, спокойно подошел к двери и деликатно постучал.
Через некоторое  время послышалось бодрое "иду", за дверью протопотали шаги,
и  дверь  открыл  низенький  лысоватый  толстячок.  Толстячок   гостеприимно
улыбался и тщетно пытался скрыть струйки дыма, идущие у него из ноздрей.
     - Досточтимый Нибур, дракон? - осведомился Каскет.
     - Да, да. - Толстячок заулыбался в ответ.
     - Я Каскет, - представился Каскет, - некоторым образом драконоборец. По
очень важному делу.
     -  Очень рад. -  Дракон распахнул дверь и  пропустил Каскета внутрь.  -
Живешь, знаете ли, в глуши...
     В  помещении запах паленого был еще  острее.  Единственная комната была
очень  большой,  каменные скамьи  были покрыты шкурами  сируйтов и леших. По
углам были свалены  в  кучу  драконовы сокровища, покрытые вековой  пылью. В
одном углу на  грубой подстилке  скорчилась дрожащая  девушка,  облаченная в
рваные  лохмотья. Рядом  сидел мужчина со  связанными за  спиной  руками. На
шипящем  огне, горевшем посреди помещения, стоял большой  котелок, в котором
варились человеческие ноги. Каскет остановился у огня.
     - У вас пригорает, - показал он на котелок.
     - Ох, ох,  -  засуетился Нибур,  прищелкнул пальцами  -  пламя  немного
поутихло. - Решил, знаете ли, приготовить хороший студень.
     - Конечно, - сказал Каскет.
     - Пожалуйста, присаживайтесь, - пригласил дракон. Каскет сел на одну из
скамей. Нибур уселся напротив.
     - Чем могу? - осведомился он.
     -  Видите  ли,  -  начал  Каскет,   -  благодаря   некоторому  стечению
обстоятельств,  которое  вряд  ли    назвать  благоприятным,  я  послан
исполнить одно  поручение или даже приказ. Некий король расположенного здесь
неподалеку городишка просит вернуть ему его дочь.
     - Ах да, - задумался дракон. - Было у меня тут недавно...
     - Я могу  хотя бы  увидеть ее? - спросил Каскет, с сомнением поглядывая
на котелок с варящимися ногами.
     - Да вот она, - махнул рукой Нибур на сжавшуюся в углу девушку.
     -  Ах,  эта!  -  Каскет   тоже  посмотрел  туда:  девушка  была   очень
непривлекательна   в  своем  рубище   и  вовсе   не  походила   на   прежнюю
красавицу-принцессу. - А это кто? - показал он на мужчину.
     - Да это так, мой ужин, - бросил дракон. - Не обращайте внимания.
     - Понятно. Вернемся  к нашему делу. Могу ли я -  если, конечно,  это не
покажется вам дерзостью, - могу ли я забрать принцессу отсюда?
     - Конечно, конечно, - тотчас же согласился дракон.
     - Но как же... - пораженно начал Каскет, не надеявшийся на такое скорое
согласие  и   ожидавший,  что  дракон  будет  ломаться  и   заставлять  себя
упрашивать. - Как же я...
     - А я, собственно, уже с ней натешился,  -  озорно подмигнул Нибур. - А
чего  еще надо  от такой молоденькой  девушки?  Пропитания у  меня  хватает,
соседи хорошие.
     Каскет  подмигнул ему в ответ, и они  засмеялись. Вскоре они уже сидели
за  одним столом, пили великолепное  вино  из  погребов дракона  и  дружески
разговаривали.  Гостеприимный   дракон  предложил   было   Каскету   немного
содержимого  из  своего котелка,  но  тот  вежливо отказался,  сославшись на
неизбывные человеческие предрассудки.
     - Мой  отец, - сказал  на это  Нибур, - умел готовить прекрасный хаш из
человеческих  ног.  Причем чем моложе ножки,  тем лучше, - тогда  они хорошо
провариваются.  Он и меня научил.  И, можете себе  представить, готовить хаш
очень легко,  ножки  почти  не нужно  опаливать,  и навара с них  много. Вот
только выбирать надо уметь, ха-ха-ха!
     - Ха-ха-ха!
     - Ну, как она? -  спросил потом Каскет шепотом, нагнувшись к уху Нибура
и кивая в сторону Ситы.
     - Ничего, ничего, - скорчил равнодушную мину дракон. - Правда, не знает
некоторых  простейших  вещей,  но  все  искупается  богатым  воображением  и
живейшим восприятием.
     - Ха-ха!
     Расстались они совершенными друзьями. Каскет и Сита  вышли  из  пещеры,
Нибур сердечно  с ними попрощался, причем  у девушки это не вызвало никакого
отклика, и  Каскет  повел ее  через лес. Осмотрев принцессу внимательнее, он
нашел, что в целом  материал недурен и  даже лохмотья не  могут обезобразить
отличной фигуры  девушки. Выбрав  кусты погуще,  он  увлек  ее  туда и здесь
немного поучил искусству любви. Девушка не  сопротивлялась. Вообще-то  после
драконова  флирта с  ее рассудком что-то  случилось, и  Сита была явно  не в
себе.  Выйдя  из  леса  и  доведя девушку до  берега моря, Каскет  указал ей
направление,  где,   по  его  мнению,  находился  Ригемел,  а  сам  пошел  в
противоположную  сторону.  Сита  безучастно побрела по  морскому  берегу, но
потом   вдруг   заинтересовалась  камешками,   отполированными  волнами,  и,
наклонившись, стала собирать их в подол своего платья.
     Солнца  не  было.  Спустя  некоторое  время  Каскету  встретился  некто
прозванием  Саошьянт,  могучий  витязь в  круглом  шлеме верхом на  быке.  С
востока на небо накатывалась тьма - по всем признакам, наступала ночь. Возле
глубокого  озера с  крутыми  обрывистыми  берегами возвышался храм какого-то
бога, имя которого  Каскет  позабыл. Он  предложил Саошьянту  переночевать в
храме, на что тот согласился.
     Храм был большой  и неотапливаемый, людей в нем давно не было. Огромные
идолы пялились на  них со стен, а с пола глазели идолы поменьше - деревянные
антропоморфные  статуэтки   в   разных  неприличных   позах.  Саошьянт   был
раздумчивый человек. Он сказал:
     - В  этом храме нет души. Его боги мертвы. Следовательно, их нет. Когда
мир  будет валиться в бездну, а  святые  праведники воспрянут к  жизни, этот
храм так и будет оставаться мертвым.
     -  Ты  прав, - сказал  Каскет. Он собрал  деревянные статуэтки  с полу,
навалил их в  кучу и поджег, потому что было холодно. - Душа храма - в вере.
Если же нет  человека, нет и веры. А в этом храме  отродясь не бывало людей.
Чем ты занимаешься?
     - Чиню суд, - ответил тот.
     - Неплохое занятие. А что потом?
     - Потом воскресают праведники. Сомневаюсь, что в этом месте есть могилы
праведников. Долго  спорили,  как вообще  отличить  праведного  человека  от
неправедного. И ничего не решили. Вот, смотри!
     Он подошел к своему быку  и ударом меча  отсек ему голову. Потом он  не
спеша разделал его и начал жарить мясо на костре из статуэток богов. Пока он
этим занимался, в  храм ворвалось двое  старцев почтенного  вида с  глазами,
лучащимися благодатью, и белыми бородами.
     - Искупительная жертва быка, - произнес Саошьянт,  обращаясь к Каскету,
-  воскрешает  усопших праведников.  В этих  местах их  всего двое. Это  уже
много. Мир вам, старцы праведные!
     - И тебе мир, Саошьянт!
     - Мир и тебе, Саошьянт!
     Каскет зачерпнул немного  крови,  текущей из перерезанной  шеи быка,  и
окропил ею  старцев. Те вмиг исчезли,  устпив свое место коричневым скелетам
на полу.
     -  Ну зачем ты  так? - укоризненно бросил Саошьянт через плечо. - Зачем
ты лишил их праведности?
     -  Они  лгали, - спокойно  пояснил  Каскет.  -  Праведного человека  не
бывает.  Человек бывает лишь бредущий - сам не зная куда. Саошьянт несколько
раз кивнул головой.
     - Давай есть,  - сказал он, и они  стали  есть  поджаренное мясо быка и
пить вино из фляжки Саошьянта. Закончив есть,  Саошьянт оживил быка и, выйдя
из храма, привязал его у входа. Было уже совсем  темно. Звук висел в воздухе
- плотный, как полог.
     Вернувшись, Саошьянт постоял в раздумье.
     -  Ничего  не  понимаю,  -  пробормотал  он.  -  Ничего. Ты  что-нибудь
понимаешь, Каскет?
     - А ничего  не надо  понимать,  -  отозвался  Каскет,  грызущий большую
кость.  -  Зачем  понимать?  Вот  представь:  кто-то  все  понимает. Ты  его
спрашиваешь:  слушай, а это как? Он тебе: так и так. Ты ему: а вот - это? Он
снова: так  и так-де. Все понимает. Все. Скучно  это. Противно. Лучше ничего
не понимать. Жить.
     - Ты хорошо объясняешь, - кивнул Саошьянт. - Разумно.  Объясни тогда: я
- Саошьянт. Вот мой меч, им я должен истреблять носителей зла. Вон бык,  его
жертва воскрешает праведников. Где же суд? Суд - я? Объясни мне это, Каскет!
Каскет отложил кость в сторону и задумался.
     - Нет, - сказал он наконец. - Ты - не суд, Саошьянт. Суд - это какое-то
место, престол, херувимы, огненная река... Нет, ты не суд, Саошьянт.
     - Я так  и  думал, -  удовлетворенно  ответил тот. -  Сомнения одолели.
Вопросы стали возникать. Так, значит, я не судия, Каскет?
     - Не-а, - отозвался Каскет, грызя кость.
     Саошьянт снял с себя меч и отбросил его в сторону.
     - Пускай другие судят.
     - Носители зла! - фыркнул вдруг Каскет. - Ну ты и придумаешь! Да где ты
их найдешь, таких рафинированных!
     - Вот и я думаю.
     Потом спали.
     Утром, когда  Каскет  пробудился, он не  нашел  Саошьянта возле себя. В
стороне валялся  его меч  и шлем.  Возле входа лежал его  бык с перерезанным
горлом. Самого Саошьянта нигде не было.
     Каскет пожал плечами и вышел из храма.
                                  Глава 8
     Каскет шел  весь день.  Он очень  проголодался, но ему повезло: в одной
деревне, где  все  люди сплошь  были слепыми, он украл двух куриц  и каравай
хлеба. Будь у него времени  побольше, он остался бы здесь  и  пожил немного,
ибо  любил  людей беспомощных.  Но звук в воздухе  нарастал, и Каскет  пошел
прочь, по длинной ровной дороге, ведущей за горизонт.
     Только  что  тянулась  перед  ним равнина,  бурая,  в  некоторых местах
покрытая  островками  бурьяна,  и вдруг  прямо  на  дороге возник  сказочный
дворец.  Весь  белый,  изящный,  с  башенками, легкими  аркадами,  парадными
порталами и широкими витражами окон, с бесчисленными переходами и галереями,
дворец казался настолько  чуждым этой  местности,  настолько явственно  была
видна какая-то печаль, разлитая по каждой его черточке, что дворец рисовался
странным и необычным сном.
     Каскет протер глаза.  Но  дворец  не пропадал. Напротив,  он возвышался
перед ним, красуясь во всем своем блеске, и Каскету захотелось войти внутрь,
посмотреть,  что  за  великолепный  властитель  построил  это  чудо  посреди
безжизненной  равнины,  вдали от  центров  цивилизации и в  непосредственной
близости к варварскому быту деревень.
     Он долго блуждал по  таинственному чертогу, но ни разу обитатели его не
попались ему  на  глаза.  И  хотя  не  было здесь стонущего  плача,  снаружи
неумолчным воем  надрывающего уши,  была  здесь вместо этого какая-то тоска,
безысходность,  ощущение безвозвратного падения и отсутствия всякой надежды,
чувствующееся  в  каждом новом  открывающемся переходе, в каждой колышущейся
пурпурной портьере,  в  каждом  бледном  бюсте, которому  не  хватало только
венчающего силуэта Ворона.
     Неожиданно Каскет вышел в большой освещенный зал.  Казалось, здесь были
только занавеси,  белые как снег,  занавеси легкие, развевающиеся по  ветру,
занавеси прозрачные,  и  Каскету  показалось поначалу, что занавеси заменяют
стены  этому  залу.  Но,   кроме  занавесей,  было  в  этом   зале  и  нечто
попримечательней. В  зале находилась женщина, и когда Каскет увидел ее лицо,
лишь оно запечатлелось в его памяти. Это было странное лицо. И вроде не было
в  нем ничего необычного, в этом лице, - тонкое, бледное лицо,  - но  сквозь
него  виделось  другое лицо, лицо, которое невоз  было описать словами,
лицо  милосердное,  но печальное,  доброе, но  слишком  грустное, чтобы быть
по-настоящему  добрым.  Глаза  светились понимающей  любовью, но любовью  не
конкретной и не  земной, а какой-то  совершенно другой  любовью,  которую не
понять и не принять. И Каскет понял, что перед ним София, Премудрость Божья.
     -  Встань  передо  мной, Каскет, - услышал он  ее голос, мелодичный, но
твердый голос, которому он тотчас же повиновался. - Знаешь, кто я?
     - Знаю, - пробормотал он, отводя глаза.
     -  Я  давно  вижу тебя.  Не  наблюдаю  и  не  слежу,  ибо  в  этом  нет
необходимости. Ты ясно виден мне, и тебе это неприятно.
     - Всякому будет неприятно, когда он узнает о таком.
     - Тем не менее все люди всегда на виду. Мне поручено строить и устроять
этот мир.   найти  множество  недостатков в нем, великую  тьму пороков,
странные  несовместимости  бытия.   Это  легко   устранимо,  но  необъяснимо
средствами  людей. То, что кажется  вам  странным, для меня  закономерность.
Ваша беда  в том,  что  вы все видите исключительно со своих позиций, а  они
несовершенны.
     - Но ты любишь людей, - сказал Каскет.
     -  Да, я люблю людей. - Голос ее стал еще мелодичнее. - Не то чтобы мне
было велено  любить людей,  хотя и  это  тоже. Я прониклась к ним  особенным
чувством и не требую жертвы.
     - А я не собираюсь быть жертвой и сам не буду ею, - произнес Каскет.
     София испытующе смерила его взглядом.
     - Почему-то я  знала об этом, - сказала она, - и ожидала этого от тебя.
Но ты мне не ясен. Потому-то на дороге тебе и встретился мой дворец.
     Каскет кивнул.
     - Дорогу осилит бредущий, - сказал он.
     - Один бредущий  был и до тебя, - сказала  она. - Но он  принес себя  в
жертву, дабы даровать спасение.
     - Но  я не  бог, - возразил Каскет. - И не хочу им быть,  ибо для этого
нужно любить людей. Иногда я думаю, что это и есть основной, главный атрибут
божества - любовь к людям. Ко всем людям! Вот этого я никогда не пойму.
     - Этого и не требуется.
     - Ты  защищаешь людей, -  произнес  Каскет.  -  Во  всяком  случае, так
говорят.  Значит,  ты их любишь. Вот так запросто  появляешься  перед каждым
бредущим путником...
     - Не перед каждым, - прервала она его. - Не каждый бредет. И не каждому
дано знать  тайны мира.  Ты  побывал  в  Игре. Тебе  показалась  странной  и
местность,  и игра, и правила  ее.  Но  это - axis  mundi. Это мировращение.
Может, тебе показалось это несолидным - бегают какие-то, галдят. Это слишком
странно, чтобы быть верным. Однако это так.
     - Я вовсе не преуменьшаю значение мною увиденного, - заметил Каскет.  -
Но мне нужно было оттуда выбираться...
     - Вот именно, - сказала она. - Тебе нужно было оттуда выбираться. И для
этого ты нажал невидимую кнопку, обратил необратимые процессы вспять. Теперь
даже мне неизвестно, чем все это кончится.
     - Зачем знать? - пожал плечами Каскет. - Будет известно в свое время.
     -  Это  время может и не настать,  - строго  сказала  София,  откидывая
голову.
     - Твое дело - защитить людей  от  того, что может настать, - усмехнулся
Каскет.
     - А как ты представляешь себе свое дело?  - спросила София. - Я не могу
позволить тебе ломать и дальше. Это не по правилам. Это противоречит всему.
     - Раз это  есть, значит, этому надлежит быть, - изрек Каскет.  - Такова
незыблемая   формула.   А   вот   уничтожение   этого  будет   действительно
противоречить всем правилам.
     София в раздумье медленно проплыла к  высокому  окну,  за  которым была
видна все та же бурая равнина. Потом так же медленно кивнула.
     - Вот он, неизбежный дуализм! - засмеялся Каскет. - И никуда от него не
деться. Все подчиняется этому  космическому  цинизму.  Ты  сама создала  мир
таким, противопоставив свет и тьму.
     - Я  была лишь проводником высшей воли, - гневно воскликнула София. - И
свет и тьма - еще не все. Есть и сумерки. Люди - сумеречны.
     - Не все, - уклонился Каскет.
     - Нет, все, -  ударила  София.  -  А кто нет  -  отступление от  нормы.
Патология. Это не люди.
     - Очень хорошо, - поклонился Каскет, уязвленный.
     - Верно, я люблю людей, - продолжала София, - со всеми их грехами. Ведь
они - люди. И я заступаюсь за них перед ликом Его и перед ликами тех, кто им
вредит. Хотя твое лицо не назовешь ликом.
     - Харя, - подсказал Каскет. - Рожа, мурло, личина.
     Она поморщилась.
     - Может, и так. Но и это - лики. Они разные. Так просто  не  определишь
твою маску,  Каскет. А потому я все равно не  отступлюсь от своего, ибо  я -
защитница.  Всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают  и бросают в
огонь. Ты можешь что-нибудь сказать?
     - Я не отступлюсь от своего, - вызывающе передразнил  ее  Каскет. - Иго
мое благо и бремя мое легко. Дорогу осилит бредущий.
     - Сам выбирай свой путь из дворца, - рекла она.
     И  Каскет двинулся прямо  на стену. Когда  до стены  оставалось  совсем
немного, стена исчезла, и перед Каскетом вновь оказалась дорога.
     - Ты выбрал, - донесся голос Софии.
     Была дорога. По ней шел человек в терновом венце. Каскет остановился.
     -  Quo vadis, Domine? - спросил он, когда  человек  поравнялся с ним. И
услышал:
     - В Рим, чтобы быть снова распяту.
     С  этими  словами  человек  исчез.  Каскет  помотал  головой,  а  потом
рассмеялся.
     - Значит, такова твоя участь, - напутствовал он человека.
     Потом Каскет пошел своей дорогой.
                                  Глава 9
     Постепенно, не сразу, так, чтобы к нему привыкли и не кляли  при первом
услышании, не  бежали узнавать, что это, не  останавливались посреди дороги,
обратившись в слух,  постепенно, - звук нарастал в воздухе.  Он не был ни на
что похож, этот звук. К нему  было применить все определения: и  шум, и
вой, и плач, и вопль, и стон, и скрежет зубов. Каскет тоже не мог разобрать,
что это.
     Он  быстро  шагал  по  дороге.  Равнина  давно  уже  сменилась пейзажем
покинутых деревень, обвалившихся стен, печных труб, торчащих  из пепла быта,
воронья,  каркающего  над  развалинами.   Каскету  было  безразлично,  какое
бедствие постигло этот  край, - мор или  глад.  Главное, сохранилась дорога,
задающая направление. Это было главное.
     На  перекрестке  трех  дорог  он остановился.  Здесь стояли две статуи:
Гекаты, ночной  охотницы, и Януса,  бога, которому ведомо все.  Здесь Каскет
стоял раздумывая, когда со всех сторон, сверху послышалось хлопанье крыльев,
адское  завывание,  хохот,   свист  бичей,  и  перед  Каскетом  закрутилась,
завилась, загикала Дикая  охота. Каскет  разглядел сонм страшных призраков и
злых духов, мечущихся  в скачущей пляске. Он стоял на месте: перекресток был
особенно опасен  для встречи с Дикой  охотой  и потому бежать было некуда. В
это  время перед ним возник длинный  сухопарый  человек в черном костюме для
верховой езды, черной широкополой шляпе и с допотопным мушкетом в руке.  Его
узкое безгубое лицо было мрачно. Они взглянули друг другу в глаза.
     - Вот и ты, - произнес человек.
     -  Вот и ты! - заголосило,  завыло вокруг.  -  Вот и ты! Давно  мы ищем
тебя, Каскет. Давно, давно, давно, давно мы ищем тебя, Каскет!
     - Что я вам? - спросил Каскет.
     Черный человек улыбнулся - оскалились его желтые клыки.
     - Мы зовем тебя - присоединяйся к нам. Ты достоин нас.
     - О, как ты достоин нас, - выли голоса.  - Как достоин, как  достоин ты
нас, Каскет!
     Каскет дождался, пока адский визг прекратится.
     - Это ты так считаешь, Черный охотник? - спросил он.
     Тот кивнул.
     - Я подумаю, - сказал Каскет, делая шаг.
     Стальная рука тисками  ухватила его за плечо, пронзив холодом, и черные
глаза уперлись в его глаза. Каскет выдержал взгляд.
     - Зачем тебе  свой путь? - прошипел Черный охотник. -  Идем с нами.  Ты
достоин нас.
     - У меня своя дорога, и я иду ею, - произнес Каскет, еле сдерживаясь.
     Рука отпустила его.
     - Гей!  -  грянул  голос,  и  вокруг  поднялся  гам и стон, Дикая охота
сорвалась  с места и, ныряя в облаках, среди  молний  и  вспышек,  понеслась
куда-то - исчезла.
     Каскет поднялся с  земли, куда его опрокинуло, и принялся отряхиваться.
Закончив, он выпрямился и посмотрел в ту сторону, где исчезла Дикая  охота и
где слышался еще приглушенный вой.
     - Не многовато ли побед на сегодня? - прошептал он задумчиво, продолжая
свой путь.
     Набатно  звенело  в  тихом  воздухе. Начались  буковые леса,  сменились
полями, невозделанными, лежащими впусте, и казалось, никогда не  оглашала их
веселая песня  пахаря. На небе, где раньше  было  солнце,  теперь расплылась
белесая  клякса, мутно  светящая.  Горизонт  объяло  красноватым  заревом  -
неизвестно, что было там. И такое  уныние наводил этот пейзаж, что Каскет  в
конце  концов уставился себе  под ноги  и начал напевать веселую песенку. На
всем  пути  ему  не встретилось ни  одной жилой деревни, ни одного города, в
котором кипела  бы бурная  жизнь. Жизнь была  в запустении. Правда, люди ему
встречались,  но  все  они,  в  основном, болели, вели  войны,  скитались по
дорогам и попрошайничали. Каскету нечего было дать им.
     В конце концов он вышел на берег  широкой реки, которая где-то вдалеке,
за  крутым  изгибом, впадала  в  море.  По реке плыли люди,  дома,  деревья,
некоторые виды диких и домашних  животных,  трава, небо и  туманный  отблеск
несуществующего  солнца. Все это медленно  плыло по реке и уносилось в море.
Через эту реку не было ни брода, ни моста.
     Каскет стоял на берегу. По  реке  плыл корабль. Он назывался Нагльфар и
был  сделан  из  ногтей  мертвецов.  Корабль  был огромен.  Как  грандиозный
отблескивающий   айсберг,   он  двигался   вниз   по  течению  реки,   мерно
взлетали-опускались  весла,  скрипели  уключины, полоскался  парус  где-то в
недосягаемой вышине, и нескончаемый гул и  бряцанье неслись с корабля, будто
целое воинство плыло на нем к какой-то своей цели.
     Каскет посмотрел  назад,  откуда  пришел.  Его  настигала Дикая  охота.
Теперь Черный охотник, видать, не был  настроен так миролюбиво, как вначале.
Визг  и  улюлюканье неслись  прямо в  лицо Каскету,  и он  понял, что  нужно
спасаться.  Дикая охота  не  сможет  нагнать  его  на  воде, поэтому  Каскет
приложил ладони рупором ко рту и закричал:
     - Эй, на судне!
     Ему  пришлось  крикнуть  еще  два раза.  Корабль  проплывал мимо, мерно
взмахивали весла. На носу стоял человек. Он был высок,  чернобород  и был  в
черном  ниспадающем  плаще  и коническом рогатом шлеме.  Человек  повернул к
Каскету свое насмешливое лицо и долго  изучающе смотрел на него,  в то время
как корабль продолжал  плыть  по  течению. Каскет начал  суетливо  бегать по
берегу и для  пущей наглядности тыкать  рукой в  приближающуюся Дикую охоту.
Человек повернул голову  и  с минуту изучал  Дикую охоту. Каскет  изводился,
бегая по  берегу. Наконец,  была отдана какая-то команда,  Каскет взбежал по
опустившимся сходням, и весла снова прорезали тихую мутную  воду реки. Дикая
охота остановилась на берегу. Клубящийся сонм призраков начал медленно таять
болотным  туманом,  и Каскет  увидел, что  перед тем  как  исчезнуть, Черный
охотник поднял руку,  затянутую в черную охотничью перчатку, в торжественном
прощальном салюте.
                                 Глава 10
     Берега неспешно  плыли  мимо.  Каскет  взошел  на  мостик  и встретился
взглядом  с  человеком,  спасшим  его.  Вдалеке, за  открывшейся  излучиной,
виднелось море, и над ним небо багрянело тревожным пожаром. Каскет и человек
в плаще встали против друг друга.
     - Бог Локи,  - сказал  Каскет. - Я узнал  тебя по кораблю  дочери твоей
Хель. Благодарю тебя.
     Локи наклонил голову в шлеме.
     - Назовись! - сказал он.
     - Каскет, - сказал Каскет.
     -  Этот  корабль  зовется  Нагльфар,  -  произнес  Локи. - Мы  плывем к
Рагнарек. Тебе это известно?
     -  Да, я знаю, - бросил Каскет. - Но мне не по пути с вами. Ведь я жив,
а потому не смогу драться на твоей стороне.
     - Иногда я бываю  не своекорыстен, - пожал плечами Локи. -  Я  подобрал
тебя из чистого благородства. Твоя благодарность льстит мне.
     - Боги Асгарда первым убьют меня, кто был на стороне их злейшего врага,
- быстро сказал Каскет. - Они так и не простили тебе смерти Бальдра.
     -  А по-твоему, из-за чего заварилась  вся эта кутерьма?  - зло фыркнул
Локи.  -  Из-за  этого  сопляка,  которого  все  почему-то считают мудрым  и
благостным. Клянусь громом! Я нисколько не жалею, что подсунул этому слепому
дурню Хеду ту стрелу из омелы.
     - Они отомстили, - тихо произнес Каскет.
     - Да, жестоко отомстили, - воскликнул  Локи, и  лицо его  затвердело. -
Они убили одного моего сына, а другого превратили в волка. Они окропляли мое
лицо ядом змеи. О, они жестоко поплатятся за это!
     - Я надеюсь.
     Локи медленно повернул к нему лицо.
     -  Ты надеешься? Да ты будешь  грызть землю от  страха, когда  настанет
Гибель богов. Ты будешь кататься по земле и выть от страха.
     -  Как  называют тебя  кеннинги?  - спросил его Каскет.  - Тебя назвали
"изначально проигрывающим". Почему? Тебе это известно?
     -  Да,  - угрюмо ответил Локи. -  Я  никогда  не  узнаю,  где находится
заповедная роща Ходдмимир.
     - Верно, - с довольным видом подтвердил Каскет.
     -  Тебе известно, где это?  - Локи  внезапно и  с силой  притянул его к
себе. - Где?
     - Я не знаю этих мест, - твердо сказал Каскет. - Скажи мне, когда будем
у цели, и я попытаюсь показать тебе. Ибо еще не родились  Лив  и Ливтрасир и
не выпала еще та роса, которой они будут питаться.
     Локи  нехотя  отпустил его.  Потом  вытащил  откуда-то длинные  клейкие
красные нити.
     - Это кишки моего сына Нари, - глухо молвил он. - Они связали меня ими,
думая,  что  мне   не  вырваться.  Клянусь  кольцами   другого  моего  сына,
»рмунганда,  я свяжу  этой вервью  Одина  и  сброшу  его  в  мировую  бездну
Гинунгагап!
     Потом прислушался.
     - Слышишь?
     В  воздухе  нарастал  звук. Локи повернул  лицо  с горящими  глазами  к
Каскету.
     - Это рог Хеймдалля, - сказал он.  -  Уже вырвались на свободу дети мои
Фенрир   и   »рмунганд.  Кренится  и  дрожит  мировой  ясень  Иггдрасиль,  и
Фимбульветер наступает на землю.
     - Ты боишься? - спросил Каскет.
     - Боюсь? - расхохотался Локи.  - Клянусь пастью Фенрира! Скоро мы будем
в море.  А  потом я выпущу из этих трюмов  тьму душ, когда-то обреченных  на
страшную муку, и они обрушатся на эйнхериев Одина.
     Корабль выходил из устья реки. Впереди ярилось  море. Свинцовые волны и
свинцовое  небо  слились  в одну  бушующую  стихию,  и стало студено. Каскет
задрожал.
     - Дрожишь? -  крикнул Локи. -  И Один дрожит  так же,  чуя  свой конец.
Вокруг сталкивались друг  с другом громадные валы, но Нагльфар шел, прорезая
их и даже не качаясь.  Каскет плотнее завернулся в свой плащ и, как  и Локи,
стал зорче  вглядываться вперед. От рева воды и ветра  мурашки бежали у него
по телу.
     Корабль  шел  быстро. Зарево впереди стало  разгораться, звук в воздухе
был точно зов рога,  ибо страж богов Хеймдалль  уже разбудил дружину асов, и
она  готовилась  к  конечной  битве.  Каскету  стало  странно-весело,  и  он
засмеялся.
     Начали попадаться айсберги. Корабль входил в  зону  вечных льдов. Резко
похолодало, и плащ уже не спасал Каскета от порывов  ледяного  ветра. Волосы
его,  брови ресницы обледенели, и весь он дрожал. Локи стоял рядом с ним, но
ему  все было  нипочем:  он  весь  ушел в  мстительно-радостное предвкушение
грядущего сражения. Он что-то бормотал себе в бороду и сжимал рукоять своего
меча.
     Зарево,  достигнув блистающего предела, превратилось  в неяркое сияние.
Звук в  воздухе пропал. Теперь корабль окружала тишина, и слышен  был только
шелест  мелкого  битого  льда под днищем  корабля  да  стук  о борт осколков
покрупнее.  Впереди расстилалась белая заснеженная страна с чернеющими резко
верхушками скал и свинцовым низким небом. Асгард, страна богов,  была  перед
ними. Корабль остановился.
     - Ну,  теперь ты  мне скажешь, где  находится священная роща? - спросил
внезапно Локи, оборачиваясь к Каскету.
     Каскет чуть поколебался. Потом сказал.
     -  Недалеко,  -  удовлетворенно  произнес  Локи. - Эй, у  руля, курс  -
вперед!
     Продрогший, голодный и донельзя усталый, брел Каскет по снежной стране.
Не разбирая пути,  спотыкаясь, падая, скользя по обледенелым склонам, он шел
вперед. Позади  себя он  слышал  неясные звуки начавшейся битвы, звон и стук
титанических мечей, лай  и  грызню,  знаменующую  схватку Одина с  Фенриром,
зловещее шипение »рмунганда. Каскет не  оглядываясь брел  прочь, а за горами
вставало ослепительное сияние: то шел Сурт с мечом, словно молния.
     Потом  все кончилось.  Местность  начала вдруг резко  меняться: сначала
исчезли льды, потом постепенно сошел  на нет  снег. Пропали  скалы, деревья,
чахлая  трава,  выбивающаяся  из-под  снега, камни,  почва,  вода  родников,
сочащихся с гор.  Под ногами  стелилась ровным  слоем  плотная бурая  земля,
которая отзывалась на каждый шаг громким четким стуком. Каскет стоял на этой
земле. Он  оглянулся.  Сзади  безбрежно  расстилались заснеженные поля льда,
черные островерхие  горы,  надо всем этим мертво темнело  небо. Он посмотрел
вперед.  Еще несколько  десятков  шагов, и бурая  земля круто  обрывалась  в
никуда. За этим провалом уже ничего не было, лишь сероватый  туман изменчиво
плыл, создавая фантасмагорические, насмешливые образы. Каскет подошел ближе.
Он стоял  на  краю  земли. Перед  ним лежала коричневая бездна без  начала и
конца,  курящаяся серыми волокнами тумана.  Оттуда налетал  на него свирепый
холодный  ветер. Внизу  ничего невоз было  различить.  Бездна гасила  и
мысли, и желания. Она была все.
     Каскет находился у  концов земли. Он еще раз оглянулся. Локи  наверняка
уже  идет к незабвенной  роще Ходдмимир, не  он,  так  кто-нибудь другой, им
посланный, и когда он достигнет рощи, тогда  погибнут Лив и Ливтрасир. Тогда
все погибнет.
     Каскет, удовлетворенный, стоял  и  стоял у  края  погибающей земли.  Он
думал, что скажет на прощанье что-нибудь эдакое, что-нибудь геройское вроде:
"Ну и идите вы  все в  ад!", или "милый Рагнарек!", или  даже: "Боги и люди,
все вы одинаковы!" Каскет  удивился  сам себе,  потому  что ничего такого не
сказал.  Вместо  этого  он  разбежался  и  прыгнул  в  открывшуюся  под  ним
головокружительную бездну.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 27.08.2001 14:13