ЕВГЕНИЙ ВОЙСКУНСКИЙ, И. ЛУКОДЬЯНОВ

 

           ПОВЕСТЬ ОБ ОКЕАНЕ И КОРОЛЕВСКОМ КУХАРЕ

 

 

                             I

 

   Дун Абрахам, хранитель стола его величества Аурицио Седь-

мого,   короля Кастеллонии, бережно защищая рукой белое жабо,

второй раз понюхал бычью тушу.   Туша, лишенная правой задней

ноги, смиренно висела перед ним на крюке.

   Королевский мясник стоял, опираясь на топор и почтительно

склонив голову набок,   дабы услышать распоряжение сразу,   не

утруждая вельможу просьбой о повторении.   В погребе,   пропи-

танном мясными испарениями, было душно.

   Дун Абрахам понюхал тушу в третий раз и задумчиво ущипнул

себя за острую бородку.

   Мясник, деликатно кашлянув, тихо сказал:

   - Мясо свежее, как раны Христовы, ваше сиятельство.

   Дун Абрахам еще не был сиятельством,   но это ожидалось со

дня   на день,   и всеведущая кухонная челядь уже называла его

так. Дун Абрахам промолчал.

   Мясник поиграл   рукоятками   ножей на широком поясе из во-

ловьей хребтины и сказал еще тише:

   - Если добавить немножко перца, будет совсем свежее, ваше

сиятельство.

   - Для   тебя   и тебе подобных,   - удостоил его ответом дун

Абрахам.

   - Только   вчера отрубил заднюю ногу,   - горестно вздохнул

мясник.

   - Я   не могу кормить его величество тухлятиной,   - твердо

сказал дун Абрахам.

   Он был прав.   Нельзя рисковать по пустякам, тем более что

не сегодня-завтра король собирался подписать указ о возведе-

нии его, дуна Абрахама, в графское достоинство.

   Круто повернувшись, он подобрал полу плаща, чтобы не цеп-

лялся   за   шпоры,   и поднялся из погреба на широкий кухонный

двор.

   Было так жарко,   что в погребе не помогал и лед, привози-

мый с ближних Коррадорских гор. На дворе же было как на рас-

каленной сковороде, хотя маленький фонтан разбрызгивал весе-

лые струйки,   и каменные плиты были политы водой. Но дун Аб-

рахам на службе всегда ходил в плаще.

   Во дворе он встретил алхимика   и   медика   Иеронимуса   фон

Бальцвейн   унд Пфейн,   выписанного недавно за большие деньги

из германских земель. Вяло отсалютовав немцу шляпой, не кос-

нувшись,   впрочем,   перьями земли (он знал, как и с кем себя

держать), дун Абрахам сказал:

   - Не следует ли по случаю жары отменить мясной ужин,   дун

Херонимо?

   Полного имени немца дун Абрахам не смог бы выговорить да-

же ради вечного спасения души.

   Костлявое бритое   лицо немца приобрело значительное выра-

жение.   Алхимик прикрыл глаза,   помолчал с   достоинством,   и

лишь затем объяснил:

   - Густота горьячий воздух надо разжижайт мясной пища. Его

величество имейт густой темперамент, надо много жирный мясо.

   Дун Абрахам повел немца нюхать припасы   для   королевского

ужина.

   Новый алхимик держался важно,   но почему-то казался   дуну

Абрахаму   постоянно   голодным.   Хорошей   он признавал только

жирную мясную пищу. Он охотно ел для пробы, да и не для про-

бы тоже.   Должность позволяла ему есть с королевского стола,

но экономный дун Абрахам кормил его пищей   старших   слуг,   о

чем немец и не подозревал.

   Затем дун Абрахам поднялся к себе в кабинет,   где   сладко

пахло пряностями: к нему примыкал особый склад, ключи от ко-

торого хранитель королевского стола не доверял   никому.   Дун

Абрахам скинул плащ,   отстегнул воротники и присел за обшир-

ный стол, заваленный счетами королевских поставщиков и раск-

ладками для балов, приемов и повседневной еды множества лиц,

пользовавшихся королевским столом.

   Счета были большие.   Сотни двойных золотых круидоров тра-

тились на пряности. Драгоценный черный перец расходовался во

дворце не озами, а целыми аррателями. Да еще гвоздика, и ко-

рица, и мускатный орех...

   Их привозили из страшной дали, где среди теплых вод взды-

маются гористые,   поросшие нездешней зеленью острова.   Голые

темнокожие   язычники собирают пряности,   которые растут там,

как сорная трава в Кастеллонии. Славный сеньор Рустичано, со

слов венецианца Марко Миллионе,   поведал в своей книге,   что

там за венецианский грош дают сорок аррателей лучшего   имби-

ря.   Но   пока язычники довезут пряности до мусульман,   а му-

сульмане - до Венеции,   а оттуда - до Кастеллонии,   перец   и

имбирь становятся дороже золота.   А каково без перца?   Вчера

только зарезали быка.   Одну заднюю ногу съели за королевским

столом. А сегодня уже придется заправить мясо перцем - иначе

ведь не отобьешь запах.   Да,   с каждым годом все больше пря-

ностей расходуется при дворе,   и королевская казна скудеет и

скудеет...

   Теперь король   прослышал,   что   в других приморских коро-

левствах выведывают морской путь к Островам пряностей, чтобы

самим возить оттуда перец. И не только перец. Заманчивы слу-

хи о невиданных богатствах дальних земель...

   Вспомнив об этом,   дун Абрахам помрачнел. Это касалось не

только королевской казны - касалось его самого.   Больше, чем

самого, это касалось его сына Хайме. Дун Абрахам даже перес-

тал думать о королевском ужине,   что само по себе было   слу-

жебным упущением.

   Да, на днях он станет графом до Заборра - и все.   Возраст

не позволит ему добиться большего.   Вся надежда - сын,   нас-

ледник,   продолжатель рода.   Скоро он,   дун Абрахам, получит

титул,   и Хайме, сынок, в двадцать четыре года станет викон-

том.   В его возрасте дун Абрахам и мечтать не смел о   таком.

Кем   был он до того,   как попал на королевскую кухню?   Никто

этого не знал, а сам дун Абрахам никому никогда не рассказы-

вал...

   Он отдавал королевской кухне все время,   все силы с   того

великого дня,   когда впервые был допущен к рыбным блюдам. Он

угодил тогдашнему хранителю стола рецептом фаршированной ры-

бы   - и пошел в гору.   Только тогда он позволил себе женить-

ся...

   Сколько лет унижений, сколько раз другие присваивали сла-

ву его рецептов!   Зато для сына,   для Хайме, дорога открыта.

Ему   не   придется   нюхать тухлое мясо.   Он займет подобающее

место при дворе, чего бы это ни стоило дуну Абрахаму!

   Он ни   в чем не отказывал сыну.   Хайме захотел учиться во

Франции - он поехал во Францию. Придворному, государственно-

му человеку науки не нужны. Тем более не нужно ехать куда-то

за книжной мудростью.   Стоит только свистнуть - со всех сто-

рон   сбегутся голодные ученые.   Но Хайме захотел учиться - и

поехал.

   Он сказал отцу, что будет изучать богословие. Само по се-

бе это было неплохо - снять с рода проклятие низкого   проис-

хождения,   стать не просто добрым католиком, но и ученым ка-

толиком. Но в томто и беда, что ничего не вышло из благочес-

тивых   намерений Хайме.   Приставленный к нему верный человек

доносил дуну Абрахаму,   что Хайме,   сынок, не слишком усерд-

ствует в богословии, зато обнаружил склонность к веселым по-

хождениям.   Да и чего же было ожидать от распутной французс-

кой столицы, в которой - господи, прости! - поганые гугеноты

свободно разгуливают среди католиков...

   Он, дун Абрахам,   посмотрел бы, впрочем, сквозь пальцы на

похождения сына:   молодая кровь играет. Но очередное сообще-

ние   верного   человека   встревожило   его:   Хайме   подрался с

кем-то на дуэли,   в Париже ему оставаться   нельзя.   Нарочный

поскакал в Париж с грозным отцовским повелением Хайме немед-

ленно возвратиться в Кастеллонию.   Строптивый сынок, однако,

не торопился исполнить повеление. Вдруг он оказался в Марсе-

ле и вместо богословия стал изучать астрономию   у   тамошнего

еврея-географа. Более того, на каком-то судне отплыл в Вене-

цию и еще куда-то плавал, и, как с ужасом узнал дун Абрахам,

собирался плыть к самому краю земли, к далекому африканскому

мысу СантуТринидад, который не решались обогнуть даже наибо-

лее многоопытные мореходы католического мира. Ну, тут уж бы-

ло не до шуток.   По каким-то одному ему ведомым причинам дун

Абрахам не любил все, что связано с морем. Разгневавшись, он

принял решительные меры:   прекратил   выплаты.   Волей-неволей

Хайме пришлось вернуться домой.

   Теперь Хайме станет виконтом.   Дун Абрахам уже присмотрел

ему невесту из приличного дворянского дома, пора сынку обза-

вестись семьей и положением при дворе. Так нет же! Беспокой-

ный   дух обуял Хайме,   Зачастил в торговый дом Падильо и Ку-

чильо,   снова ведет опасные разговоры о плавании за океан, и

уже,   по слухам, сам король наслышан об этом и проявляет ин-

терес к далеким Островам пряностей...

 

   Нет покоя,   нет покоя сердцу дуна   Абрахама.   Хайме,   сын

его, наследник, поступает своенравно. Не желает выполнять он

наставления отцовы. И еще - прости мне боже, - у марсельско-

го еврея астрономии учился. Разве доброму научат кастеллонс-

кого фидальго там,   во Франции распутной? 0-хо-хо... Великий

боже, что влечет его так властно на просторы океана?

 

                             II

 

   Хайме, наследник,   будущий виконт, сидел на камне и смот-

рел,   как волна за волной накатываются на берег,   как они   с

шумом рушатся, разбиваясь о скалы и оставляя на песке клочья

шипящей пены. Почему волны бегут только у берега? Если отой-

ти на лодке подальше и бросить в воду щепку,   она будет пля-

сать на волне вверхвниз.   Вверх-вниз - и ни с места.   Почему

так?

   Хайме разделся и вошел в воду,   подставляя   грудь   ударам

волн.   Потом   поплыл,   широко разводя руки,   как выучился во

Франции.   Иногда он подныривал под встречную   волну,   иногда

взбирался на нее и на мгновение видел далеко перед собой бе-

лые гребни, не то бегущие навстречу, не то пляшущие на месте

- не понять...

   Не сразу удалось ему выбраться на   берег.   Откатывающиеся

волны   отбрасывали его,   и Хайме даже стало страшновато.   Он

колотил воду руками и   наконец   пересилил   волны.   Некоторое

время он лежал на мокром песке, глотая воздух. Потом, обсох-

нув на ветерке, оделся и медленно, еще чувствуя соленую силу

океана в своем теле,   пошел к харчевне у дороги - там он ос-

тавил коня.

   Хайме нарочно   выбрал для купания такое уединенное место.

В Кастеллонии купаются для собственного удовольствия   только

дети   рыбаков.   Если   бы при дворе узнали,   что он уезжает к

океанскому берегу и плавает в воде, это вызвало бы удивление

и насмешки.   Хайме даже покраснел при этой мысли. Он пришпо-

рил коня и поскакал по каменистой дороге вдоль Риу-Селесто в

город.

   Ветер бил ему в лицо, заходящее солнце припекало спину, а

в ушах еще стоял шум океанского прибоя.

   Шум океана!..

   Сегодня утром у него,   Хайме,   был новый разговор с сень-

ором Кучильо. Осторожный купец опять уклонился от определен-

ного ответа, но Хайме почувствовал, что толстяк Кучильо про-

являет к делу интерес.   Он долго расспрашивал Хайме, сколько

продлится плавание и какой груз сможет взять каравелла, ну и

все подсчитывал,   подсчитывал на огромных четках.   А к концу

разговора   выполз   из покоев Падильо на своих скрюченных но-

гах, сам сеньор Падильо, богаче которого, по слухам, не было

никого   в   Кастеллонии и который давно уже не показывался на

людях, томимый болезнью. Да, сам Падильо вышел, поддерживае-

мый слугами,   и благосклонно кивал лысой головой, выслушивая

ответы Хайме.

   Что-то сдвинулось с места,   Хайме чувствовал это.   Святой

Пакомио,   сделай так,   чтобы сбылась мечта!   Копыта усталого

коня зацокали по булыжнику южного предместья. Хайме упер ле-

вую руку в бок, расправил плечи. Покрикивал на зевак, подми-

гивал девушкампростолюдинкам.

   В доме дуна Абрахама ужинали   поздно:   после   возвращения

хозяина из дворца.   На длинном столе в серебряных подсвечни-

ках горели дорогие свечи. Дун Абрахам быстро прочел молитву,

снял   крышку с блюда и положил себе в подогретую тарелку из-

рядный кусок говядины,   тушенной со свиным салом. Затем взял

новомодные   серебряные   вилы,   нарочно придуманные для того,

чтобы носить пищу ко рту,   не пачкая жабо.   Наколов на   вилы

кусок, он препроводил его в рот и долго смаковал, полузакрыв

глаза.

   - Не находите ли вы, - обратился он к супруге, - что лав-

рового листа мало?

   Дородная жена   была так туго зашнурована,   что едва могла

глотать пищу, - это с недавних пор, в ожидании графского ти-

тула   дун   Абрахам   велел ей шнуроваться.   Она сидела прямо,

чуть дыша.   Услышав вопрос, супруга открыла рот, чтобы подт-

вердить недостаток лаврового листа, но тут в столовую, звеня

шпорами, вошел Хайме.

   Дун Абрахам сурово взглянул на его потное загорелое лицо,

на пыльные кружева манжет.

   - Почему вы опаздываете? - спросил он.

   - Дун Висенте позвал меня с   приятелями   посмотреть   свою

новую конюшню, - выпалил Хайме заранее приготовленный ответ.

   Некоторое время молча ели.   Дун Абрахам   сопя   обгладывал

кость, и по этому сопению Хайме предчувствовал грозу. Он по-

вертел в руках серебряные вилы и,   подмигнув сестре, пятнад-

цатилетней   Росалии,   ткнул   вилами в мясо обратной,   тупой,

стороной. Росалия прыснула, нагнувшись над тарелкой.

   Дун Абрахам   отшвырнул   кость   и погрузил жирные пальцы в

чашу с розовой водой.

   - Сегодня,   -   сказал   он,   уставя   на   Хайме насупленный

взгляд, - министр финансов говорил, что торговый дом Падильо

и Кучильо согласен принять вас в дело.   Мне пришлось сделать

вид, что я все знаю. Потрудитесь объяснить, что это значит?

   "Вот как!   - с радостным удивлением подумал Хайме. - Дело

дошло до министра финансов!"

   Вслух он   сказал,   стараясь   придать   голосу почтительную

мягкость:

   - Отец, вы же знаете... Речь, наверное, идет о снаряжении

корабля в океанское плавание. К Островам пряностей...

   - Я велел вам выкинуть это дурацкое плавание из головы, -

повысил голос дун Абрахам. - Но вы, как я вижу, снова посме-

ли ослушаться меня.

   - Отец,   поверьте, мне очень жаль, но... я не могу испол-

нить ваше...

   Он не докончил, потому что дун Абрахам грохнул кулаком по

столу.   Разноголосо звякнула посуда.   Супруга и Росалия пос-

пешно покинули столовую.

   Дун Абрахам взял себя в руки.

   - Послушай,   Хайме,   - сказал он тихо и даже печально,   -

послушай и постарайся понять... Я начал думать о тебе задол-

го до твоего рождения. Одно у меня желание, Хайме, одна меч-

та - чтобы мой сын занял достойное положение при дворе.   Всю

жизнь,   всю свою трудную жизнь, Хайме, я работал ради этого.

Ради тебя, потому что сам я уже не молод. И вот теперь, ког-

да остался один шаг...

   Он говорил долго, но Хайме знал все, что он скажет, пото-

му что слышал это уже не раз.

   Наконец дун Абрахам умолк.

   - Я понимаю вас, отец, - сказал Хайме, - и очень благода-

рен за то,   что вы так обо мне печетесь. Я и займу достойное

положение при дворе, но... немного другим путем. Представьте

себе,   как   возвысит   меня король,   когда я присоединю к его

державе богатые заокеанские острова. Представьте, какой...

   - Нет,   Хайме,   нет,   - замотал головой дун Абрахам. - Не

хочу я это представлять.   Мало кастеллонских моряков погибло

в океане? Вспомни дуна Бартоло - с какими муками добрался он

до мыса Санту-Тринидад, и даже он, храбрейший из наших море-

ходов,   не   решился   обогнуть его.   Никто не знает,   что там

дальше...

   - У   дуна   Бартоло не было таких портуланов,   как у меня,

отец. И его корабль был плохо снаряжен для дальнего...

   - Не знаю,   что наговорили тебе в этом проклятом Марселе,

но дун Бартоло был великим мореходом... Ах, Хайме, сынок, ну

что тебе дался этот океан?   - В голосе дуна Абрахама прозву-

чала отчаянная нотка. - Почему ты не можешь жить, как все?

   Хайме был тронут. Он встал из-за стола так порывисто, что

заколебалось пламя свечей.   Подошел к отцу и   обнял   его   за

плечи.

   Как объяснить ему то странное чувство, которое он, Хайме,

испытал,   увидев   корабли в марсельском порту?   Будто кто-то

невидимый толкнул его тогда в самое сердце   и   шепнул:   "Вот

оно!.."   Как   объяснить холодок восторга,   охватившего его в

сумрачной мастерской старика картографа при виде портуланов,

собранных,   нарисованных, расчисленных за долгую жизнь? Моря

всего мира плескались в этой комнате, и призывно трубил оке-

ан...

   - Отец,   - мягко сказал Хайме, - поймите и вы меня. Прид-

ворная жизнь не по мне.   Я живу ожиданием той минуты,   когда

отплыву в океан.

   - Что   ты знаешь о жизни,   щенок?   - Дун Абрахам устремил

тоскливый взгляд на узкое окно,   за которым   угасал   горячий

летний   день.   -   Ты ходишь в бархатных штанах и в кружевах,

тебе подают еду в серебряной посуде,   ты и понятия не имеешь

о том,   как это не быть сытым.   Если будешь вести себя

умно, тебя ожидает королевская милость... Чего тебе еще нуж-

но? Ну, чего? Звезд с неба?

    - Звезды мне не нужны, отец. Вернее, нужны для того, что-

бы прокладывать путь в океане.   Видит всемогущий бог,   я все

правильно рассчитал. За мысом Санту-Тринидад...

   Тут дун Абрахам снова трахнул кулаком по столу.

   - А ты его видел,   этот мыс?   Ты сидел на одном сухаре   и

глотке воды в сутки? Что ты знаешь об океане? Да ты, не дой-

дя до этого мыса, штаны обмараешь!

   Хайме, звеня шпорами, выскочил из столовой.

   - Ты-то много понимаешь в морском деле,   -   непочтительно

бормотал он, взбегая по скрипучим ступенькам. - Всю жизнь на

кухне провел, а тоже...

   У себя Хайме заперся на ключ.   Забегал по комнате. Потом,

остыв немного,   зажег свечу и присел к столу.   Достал из по-

тайного   ящика   свертки портуланов,   любовно разгладил один,

всмотрелся в изгибы тонких линий. Перерисовывал он эту карту

там,   в Марселе.   Вот он, мыс Санту-Тринидад. За ним - синяя

океанская ширь и путь к далеким Островам пряностей. Курс вы-

числен ученым картографом по многим тайным сведениям... Хай-

ме сам не знал,   почему сразу, чуть ли не с первого взгляда,

уверовал в марсельский портулан.

   Что бы там ни было,   а он уйдет в океан.   По звездам,   по

тайному портулану поведет он каравеллу, снаряженную торговым

домом Падильо и Кучильо.   Купцы хотят получать   пряности   не

аррателями, а целыми квинталами. Что ж, они получат то, чего

хотят.   И он,   Хайме, тоже получит, чего хочет: океан. Океан

будет с ним каждый день и каждую ночь.

 

   Он добьется,   он   увидит,   как   в   рассветной синей дымке

средь просторов океана встанут горы островные в пенном   гро-

хоте   прибоя.   Там в зеленой чаще леса,   под горячим солнцем

юга люди черные, нагие собирают черный перец, драгоценнейшую

пряность. Ловко медными ножами с веток дерева корицы трубкой

кожицу срезают:   до того нежна корица,   что железа не   выно-

сит... О, таинственные земли! О, просторы океана!

 

                            III

 

   Прежнего короля,   Эрмандадо   Четвертого   Благословенного,

все боялись.   Мрачный,   нелюдимый и непонятный, он целые дни

проводил   с великим инквизитором за списками еретиков,   а по

ночам,   страдая бессонницей" скрыв лицо под белым   капюшоном

члена Тайного судилища, присутствовал на допросах.

   Все боялись его,   а он еще больше боялся всех. И особенно

тех,   кто придумывал что-нибудь новое. Новое он считал опас-

ным,   таящим в себе неизвестные угрозы.   И смерть   его   была

праздником   для всех,   кроме немногих приближенных,   которые

хорошо изучили его нрав и умели угадывать желания.

   Новый король,   Аурицио Седьмой Многомудрый,   как он велел

себя называть,   был двоюродным братом Эрмандадо Благословен-

ного,   не имевшего детей. Это был деятельный человек с прек-

расным аппетитом,   любитель псовой охоты и игры в   серсо.   К

святой церкви он относился с уважением, но, трактуя по-ново-

му учение святого Пакомио,   покровителя Кастеллонии,   считал

высшим лицом церкви в стране не великого инквизитора,   а се-

бя. Великий инквизитор не мог пожаловаться папе: супруга ко-

роля,   в девичестве инфанта Соледад де Шевр-э-Шьен, приходи-

лась внучатной племянницей самому папе. Король Аурицио пола-

гал,   что если великому инквизитору дать волю,   то в великом

королевстве Кастеллонском останется слишком мало мужчин   для

пополнения войска и уплаты податей и слишком мало женщин для

умножения населения,   а также для кройки и шитья. Он считал,

что   недовольство   и   еретичество   идут от неудовлетворенных

страстей и   поэтому   опубликовал   ордонанс,   коим   населению

предписывалось   добавлять   в повседневную чесночную похлебку

коровье,   а за его отсутствием - оливковое масло,   ибо,   как

говорилось в ордонансе,   пища, не сдобренная маслом, пробуж-

дает в человеке недовольство. И еще он ввел много других по-

добных новшеств.   Вот почему повелел он называть себя Много-

мудрым.   В назначенный день и час   король   Аурицио   подписал

указ   о   возведении   в графское достоинство хранителя своего

стола. Затем он встал перед коленопреклоненным дуном Абраха-

мом   и ударил его шпагой плашмя по плечу с такой силой,   что

корона на круглой голове его величества слегка покосилась.

   - Граф   до   Заборра!   - торжественно провозгласил король,

поправляя корону,   - Таков отныне ваш титул, сеньор. Я пожа-

ловал его за долгую верную службу.   Все знают, какое ответс-

твенное бремя вы,   граф, несете... э... в нашем королевстве,

Я доволен,   граф.   Соус,   который вы составили ко вчерашнему

обеду,   был почти безукоризнен.   Может быть, в нем слегка не

хватало...   э... - король пошевелил пальцами, - но в осталь-

ном он был превосходен.

   - Ваше   величество...   - растроганно проговорил новоиспе-

ченный граф до Заборра,   его большие грустные глаза увлажни-

лись.

   - Знаю,   граф, знаю, - сказал король, усаживаясь на трон.

-   Знаю и ценю.   Попробуйте,   граф,   добавить в него немного

чеснока и тертых орехов,   но так, чтобы в меру... Ну, вы по-

нимаете. - Король повернулся к первому министру. - Что там у

нас еще на сегодня?

   Первый министр, изящнейший герцог Серредина-Буда, красиво

изогнулся и зашептал королю на ухо.

   - Ах   да!   - сказал король и задумчиво положил два пальца

на усы.   - Прямо не знаю, прямо не знаю... Ну, пусть войдет,

- велел он герцогу. - Останьтесь, граф до Заборра, вы будете

нужны.

   Дун Абрахам помрачнел,   увидев,   как в опустевшую тронную

залу вошел,   кланяясь от порога,   сеньор Кучильо. Король ми-

лостиво протянул купцу руку для поцелуя и сказал:

   - У вас слишком длинный кафтан,   сеньор. Итак, я вас слу-

шаю. Излагайте.

   Вкрадчивым голосом Кучильо начал перечислять многие выго-

ды,   которые получит кастеллонская держава от океанской экс-

педиции к Островам пряностей.   Король то   и   дело   перебивал

его.

   - Сколько, вы говорите, будет стоить квинтал черного пер-

ца? Семь круидоров?

   - Всего семь круидоров, ваше величество. Во много раз де-

шевле, чем он обходится королевской казне сейчас.

   - Вы плохо считаете,   сеньор Кучильо, Надо целых три года

платить жалованье командоро-навигаро и экипажу, а также сол-

датам. Цена квинтала возрастет.

   - Ваше величество,   мы с сеньором Падильо все подсчитали.

За вычетом расходов на жалованье и полное   снаряжение   кара-

веллы цена одного квинтала будет семь круидоров и ни на один

ресо больше.

   - Семь круидоров...   Не знаю, прямо не знаю, - озабоченно

пробормотал король.   - А вы уверены, что каравелла приплывет

именно к Островам пряностей?   Никто ведь не знает,   как туда

плыть.

   - Сын Дуна Абраха...   Простите, граф, - Кучильо с улыбкой

поклонился хранителю стола.   - Сын графа до   Заборра   учился

корабельной астрономии. Он знает, в какой стороне океана ле-

жат Острова пряностей. Так он уверяет.

   - Ваш сын,   граф? Каков, однако! Впрочем, я слышал о нем.

Приведите его как-нибудь ко двору,

   - Ваше величество,   - сказал дун Абрахам, ущипнув себя за

треугольную бородку.   - Мой сын еще крайне   молод...   Он   не

вполне отдает себе...

   - Это пройдет,   - сказал король,   - молодость обязательно

пройдет, не так ли, сеньоры?

   Это была шутка,   все засмеялись,   и   дуну   Абрахаму   тоже

пришлось похихикать.

   - Кроме того,   - продолжал король, - он пойдет, как я по-

нял,   корабельным астрономом, а командоро-навигаро мы назна-

чим...   Ну, конечно, назначим дуна Байлароте до Нобиа. Прек-

расный моряк.   Вчера мне доложили, что он отбил у мавров га-

леру...   Так что вы думаете об этой   экспедиции,   герцог?   -

обернулся он к первому министру.

   - Разрешите,   ваше величество, высказать некоторые опасе-

ния,   - заговорил герцог Серредина-Буда, изящно округляя гу-

бы.   - При всей ослепительной привлекательности   замышляемой

экспедиции, равно как и при поистине грандиозной выгоде, ко-

торую она сулит вашей процветающей державе,   нельзя в то   же

время отвлечься от мысли о крайней опасности неведомого оке-

анского пути.   Достаточно вспомнить поистине столь же   вели-

кое, сколь и трагическое плавание дуна Бартоло...

   Король заслушался.   Прикрыв глаза, он наслаждался плавным

течением речи первого министра и почти не прерывал его.

   - Прекрасно,   герцог Серредина,   прекрасно,   - сказал он,

когда герцог умолк.   - Но было бы еще лучше, если бы вы про-

износили звук "с" несколько тверже... тверже и в то же время

мягче...   Ну, вы понимаете. - Он посмотрел на дуна Абрахама,

не выпуская,   однако,   из поля зрения и сеньора Кучильо. - А

что скажете вы, граф?

   Дун Абрахам кашлянул,   чтобы справиться с волнением.   Это

был весьма важный момент в его жизни, и он должен был непре-

менно убедить короля...

   - Ваше   величество...   Мне   далеко до красноречия герцога

Серредина-Буда,   но...   Ваше величество, плавание за океан -

сверх человеческих сил.   Люди изведают страшные муки, они не

достигнут цели.   В христианском мире никому неведом... нико-

му,   ваше величество,   неведомы пути к Островам пряностей. И

моему сыну неведомы,   это просто ему кажется... От самонаде-

янности, присущей... Если даже их пощадят бури, они погибнут

от голода, потому что... потому что, сколько бы они ни взяли

продовольствия, его все равно не хватит...

   Дун Абрахам закашлялся, и Кучильо воспользовался паузой:

   - Хорошая   солонина,   если   ее   плотно укупорить в чистых

обожженных изнутри бочках,   сохраняется долго,   и   так

рассчитать...

   - Никак нельзя рассчитать, уж я-то знаю! - воскликнул дун

Абрахам. - То есть, я хотел сказать, что много слышал... бы-

валые моряки рассказывали,   что солонина разъедает десны,   у

людей гниют рты и вываливаются зубы... Нет, ваше величество,

отправить такую экспедицию - это все равно, что взять и выб-

росить в океан целые квинталы золота!

   - Не знаю,   прямо не знаю, - король сдвинул корону на за-

тылок и почесал лоб. - Копченое мясо хорошо сохраняется. Мо-

жет быть, вместо солонины взять копченое мясо?

   - Ваше величество!   - Дун Абрахам прижал руки к сердцу. -

Поверьте хранителю   вашего   стола:   копченое   мясо   вызывает

сильную жажду, откуда же им взять столько воды?..

   Король еще немного подумал, а потом сказал:

   - Ну   так,   сеньоры,   спасибо за ваши советы.   Сеньор Ку-

чильо, какую долю расходов вы намерены взять на себя?

   Кучильо поднял   на   короля проницательный взгляд и тут же

согнулся в почтительном поклоне.

   - Мы   с сеньором Падильо,   - сказал он ровным голосом,   -

готовы взять на себя половину расходов.

   - И пожелаете... э... половину прибыли?

   - Нет, ваше величество. Половина прибыли по праву принад-

лежит вам. Мы согласны на две пятых.

   Король подумал еще.   Пошевелил   пальцами,   подсчитывая   в

уме.

   - Хорошо,   - сказал он, поднимаясь и принимая из рук пер-

вого министра золотой скипетр,   - Я даю из казны одну   треть

на снаряжение. Этого будет достаточно, не так ли?

   - О да, ваше величество.

   - Остается, следовательно... э... одна шестая всех расхо-

дов.   Ну,   это нетрудно. Без сомнения, герцог Серредина-Буда

захочет принять участие в расходах.   И, конечно, граф до За-

борра и многие другие мои дворяне.

 

   Ничего не оставалось делать графу до Заборра,   как учтиво

поклониться.   Ах,   ошибся он,   ошибся хитроумный царедворец:

ведь   скажи он,   что сомнений никаких не вызывает снаряженье

каравеллы в путь далекий океанский,   - и тогда король не дал

бы августейшего согласья на безумную затею,   потому что сво-

енравен и капризен Многомудрый.   И тогда б остался дома Хай-

ме,   сын его, наследник, не унесся в даль тревоги - на прос-

торы океана...

 

                             IV

 

   Радостное нетерпение снедало Хайме.   Каждое утро он вска-

кивал   на коня и несся по жарким пыльным улицам к дому кора-

бельного зодчего,   дуна Корунья до-Оро.   Он помогал   зодчему

чертить и исчислять, сколько бревен, досок и канатов потреб-

но для постройки каравеллы.   Конечно, у дуна Корунья хватало

помощников,   сведущих   в счете,   письме и многотрудных кора-

бельных делах,   и Хайме более мешал,   чем помогал.   Он марал

пальцы в чернилах,   усердно складывал квадратные футы, куби-

ческие футы,   фанеги и тонелады, умножал их на медные деньги

и пересчитывал в золотые. Ему казалось, что, трудясь подобно

наемному грамотею,   он своими руками приближает заветную ми-

нуту, когда под музыку и пушечные залпы белокрылая каравелла

отвалит от причала и уйдет в дальнее плавание, навстречу не-

изведанному.

   И хотя расчеты его приходилось проверять,   потому что   он

делал изрядные ошибки,   дун Корунья терпел новоявленного по-

мощника. Как-никак, этот пылкий юноша был сыном королевского

фаворита,   а,   кроме того,   не требовал платы за свою добро-

вольную работу.

   Склоняясь над разлинованными пергаментами,   юный виконт и

представить себе не мог,   что в это самое   время   его   отец,

граф до Заборра,   поднимается по скрипучим ступенькам в его,

Хайме, комнату. Озираясь, будто не в своем доме, дун Абрахам

отпирал   дверь запасным ключом,   доставал из потайного ящика

свертки портуланов.   Подперев щеку ладонью,   надолго задумы-

вался,   разглядывая морскую синь и красные линии деротов.   А

то принимался шагать по карте остроногим циркулем и бормотал

при этом:

   - Разве разочтешь,   сколько дней   безветрия   встретит   он

здесь...   и вот здесь...   А дальше - какие там ветры и какие

течения?..   Разве напасешься пищи?   Чем больше запасы -   тем

больше   каравелла...   и тем больше жадных ртов,   прожорливых

утроб...   И если не хватит солонины,   или мясо протухнет   от

жары, то... святой Пакомио!..

   Темные глаза дуна Абрахама расширялись от ужаса.   Он тряс

головой,   пытаясь освободиться от страшных дум. Снова хватал

циркуль и вымеривал океанский простор и бормотал,   подсчиты-

вая потребное количество продовольствия. Хмурился:

   - О господи, и посоветоваться не с кем...

 

   Королевский алхимик Иеронимус   фон   Бальцвейн   унд   Пфейн

оторвался от ученых занятий и взглянул на водяные часы. Было

самое время перекусить. Немец расстелил на столе чистую сал-

фетку,   положил   на нее колбасу и снял кафтан,   чтобы лишняя

тяжесть не мешала воспринимать вкус. Затем налил из запотев-

шего   кувшина пива в высокую кружку,   отпил глоток,   отрезал

толстый кружок колбасы и начал медленно прожевывать.

   Он даже зажмурился от удовольствия - так вкусна была кол-

баса...

   В дверь постучали. Алхимик быстро накрыл салфеткой колба-

су, надел кафтан и, достойно откашлявшись, откинул крючок.

   - О, как я радостен вас видеть, граф!

   Дун Абрахам вошел,   приветственно помахал шляпой.   Лицо у

него было красное, мокрое от пота,

   - Не помешал ли я вашим ученым занятиям, дун Херонимо?

   Он с   уважением   смотрел   на реторту с цветной жидкостью,

тихонько посвистывавшую над огнем горна.

   - Прошу вас, - алхимик придвинул кресло к столу. - Хотеть

ли ваше сиятельство пива?

   Он поставил перед дуном Абрахамом вторую кружку, тоже вы-

сокую, из синего стекла с белыми узорами. Дун Абрахам не лю-

бил пива, но слегка пригубил, чтобы не обижать немца.

   - Что здесь написано, дун Херонимо? - спросил он, проведя

пальцем по стеклу кружки.

   - О!   - сказал алхимик.   - Здесь написано: "Глюк унд глас

ви   ляйхт брихт дас".   Означайт - сшастье и стекло легко ло-

мать. Я полагаль, очень умный поговорка.

   "Верно сказано,   - подумал дун Абрахам.   - Всю жизнь кру-

тишься, добиваешься чего-то, а когда достиг желанной цели, -

достаточно   одного   неосторожного движения,   и все лопается,

как тонкое стекло. Какая же нужна сверхчеловеческая осмотри-

тельность,   осторожность, чтобы не разбить, донести до конца

хрупкий сосуд..."

   - А   здесь   что?   - ткнул он пальцем в надпись на кружке,

стоявшей перед немцем.

   - О, это виц... как это на ваш язык... Шутка! "Тринке бир

унд вирст ду дик,   шприх нур нихт фюр политик". Значит - пей

пиво и будешь толстый,   только не разговаривать про политик.

- Алхимик хохотнул. - Оч-чень хороший поговорка.

   "И опять верно, - подумал дун Абрахам. - Ученый народ эти

немцы".   Он скосил глаз на алхимика,   не удержался от   язви-

тельного замечания:

   - При вашей худобе, дун Херонимо, нельзя ли предположить,

что вы много разговариваете о политике?

   Улыбка сбежала с костлявого лица немца.   Он   настороженно

глянул водянистыми круглыми глазами на собеседника, медленно

отхлебнул из своей кружки.

   - Я ученый,   ваше сиятельство,   - сказал он,   вытирая ла-

донью губы.   - Мне совсем не нужен политик.   А не толстый   я

потому, что у меня с самый детство оч-чень впалый живот.

   "Испугался, - с усмешкой подумал дун Абрахам.   -   Хоть   и

чужеземец,   а понимает, что о политике говорить опасно. Вид-

но,   и у них то же.   Всюду эта политика, лучше бы ее не было

вовсе - но разве при дворе проживешь без нее?"

   - Разрешите вам заверить, дун Херонимо, что я тоже не лю-

битель политики. Я всего лишь хранитель королевского стола.

   - О да! Это о-очень приятный должность...

   - И   пришел я к вам по делу,   проистекающему из моих обя-

занностей... Видите ли, дун Херонимо, по повелению его вели-

чества мне придется заняться... Словом, вот какое дело: есть

ли, дун Херонимо, в алхимии такое средство, чтобы долго сох-

ранять мясо?

   - Мясо? Как долго надо сохраняйть?

   - Очень долго. Например, год.

   - О!   - сказал алхимик. Он был польщен, что к нему пришел

за советом этот гордый кастеллонский придворный. - Сразу от-

вечайть трудно. Надо смотреть книги.

   Он направился   в угол - там под чучелом совы была книжная

полка.   Раскрыл толстую в окованном медью переплете   и

углубился в нее, в задумчивости приложив палец ко лбу.

   Дун Абрахам,   оберегая жабо,   отпил еще пива, поморщился.

Обвел скучающим взглядом комнату,   прищурился на темную кар-

тину,   висевшую на стене.   Толстый змей, наполовину золотой,

наполовину серебряный, свернулся в кольцо и вроде бы пожирал

свой хвост. Внутри кольца шла непонятная надпись.

   "Ученый народ, - подумал дун Абрахам, - всюду у них пона-

писаны разные слова". За всю жизнь дуну Абрахаму приходилось

читать   разве только счета поставщиков:   латыни,   на которой

пишут ученые книги и книги священного писания,   он не   знал.

Но   от   природы   он был любознателен.   И поэтому дун Абрахам

спросил, что означает немецкая надпись на старинной картине.

   - О!   - сказал алхимик.   - Это не есть немецкий, это гре-

ческий. - Он подошел к картине и ткнул пальцем в золотую по-

ловину змея:   - Хризопея, - сказал он и указал на серебряную

половину:   - Аргиропея.   А написано,   - он понизил голос.   -

"Все   в едином"...   Это есть великие слова,   граф...   Символ

герметической философии...

   - Символ чего?   - не понял дун Абрахам.   Немец положил на

стол ,   значительно посмотрел на собеседника. Еще более

понизил голос:

   - Герметической философии.   Это... как вам сказать... По-

нимать, ваше сиятельство, нас училь Альберт Великий, что все

высшие истины...   зо-гезагт... они недоступны для человечес-

кого разума.

   Дун Абрахам никогда особенно не   задумывался   над   такими

вещами - просто времени не хватало.

   - Почему же они недоступны? - спросил он.

   - Потому что,   - уже совсем шепотом произнес Иеронимус. -

Они сильно заперты. Высшие истины заперты в герметичные кни-

ги Гермеса Трисмегиста,   трижды величайшего.   Зо! Вот так! -

Он захлопнул крышку пивной кружки и надавил на нее ладонью.

   Дун Абрахам   внимательно посмотрел на кружку,   на сухонь-

кую,   в синих венах, руку алхимика. Он не знал, что сказать,

потому что ни разу в жизни ему не доводилось говорить о нау-

ке. И тогда он неуверенно проговорил:

   - В прошлом году...   нет, в позапрошлом один здешний врач

сказал одному дворянину,   что боль у него в животе... ну, не

помню точно, но будто бы у человека есть в животе что-то не-

нужное, и надо якобы эту штуку вырезать.

   - И он вырезаль? - спросил алхимик.

   - Нет.   Его сожгли. Подумайте только, дун Херонимо, выре-

зать   кусок   из живота,   как будто у человека,   сотворенного

господом богом, может быть что-то ненужное...

   Дун Абрахам   даже перекрестился благочестиво.   Немец тоже

перекрестился, его худое лицо было непроницаемо.

   - Так что вы посоветуете,   дун Херонимо, чтобы мясо долго

сохранилось без порчи? Кроме черного перца, разумеется.

   - Это есть трудный вопрос, граф... - Алхимик снова полис-

тал .   - Наша наука говориль,   селитра лучше всех   очи-

щать. Убивать гниение.

   - Селитра? Знаю. Ее добавляют в колбасу. Но селитра вызы-

вает жажду.

   - Тогда... Тогда надо много думайт...

   Так и не добился дун Абрахам толку от ученого немца.

   Еще не начато было строительство каравеллы   для   дальнего

плавания,   еще не скоро уйдет в океанскую даль Хайме,   сын и

наследник, а дун Абрахам уже раздумывал, как бы получше сна-

рядить экспедицию продовольствием. Уж если судьба так к нему

немилосердна,   если Хайме суждено надолго уйти в   океан,   то

он,   по   крайней мере,   не должен страдать там от недостатка

еды.

   От горьких дум, от новых забот граф до Заборра стал плохо

спать и даже плохо,   без былого   аппетита,   есть.   С   ужасом

вспоминал он,   как несколько лет назад к кастеллонским бере-

гам приплыл странный корабль под французским флагом, с полу-

мертвым, истощенным экипажем. На корабле не было ни мостика,

ни даже палубы,   и одна только мачта из трех. Не бури потре-

пали французский корабль.   Голод чуть не погубил экипаж, го-

лод и жажда. Корабль был плохо снаряжен, продовольствие сос-

тояло главным образом из фасоли.

 

   Но того не рассчитали легкодумные французы, что фасоль не

быстро сваришь,   а сырую - не проглотишь.   И когда противный

ветер их согнал с пути прямого в глубь просторов океана,   то

запасы дров иссякли.   И тогда для варки пищи на дрова рубили

доски с верхних палуб,   переборки, реи, мачты и балконы. Все

сгорело под фасолью,   под кухонными котлами!   Так от   голода

страдали   легкодумные французы с трижды проклятой фасолью на

просторах океана.

 

                             V

 

   В большом зале торгового дома Падильо и Кучильо собрались

пайщики экспедиции к Островам пряностей.   Несмотря на жаркий

день, под каменными сводами зала было почти прохладно. Слуги

бесшумно расставили перед пайщиками чернильницы и песочницы,

кубки и кувшины с охлажденным вином.   Корабельный зодчий дун

Корунья, часто мигая левым глазом, развесил на стене чертежи

каравеллы.

   В ожидании короля, пожелавшего присутствовать на собрании

пайщиков,   сеньоры негромко   переговаривались,   обменивались

придворными и иными новостями.

   Хайме, сидевший рядом с отцом, графом до Заборра, вытянул

шею,   чтобы   лучше разглядеть чертежи каравеллы.   Сеньор Ку-

чильо шептал на ухо сеньору Падильо,   а тот слушал,   прикрыв

морщинистыми   веками   глаза,   и жевал тонкими синими губами.

Герцог СеррединаБуда изящными движениями   подравнивал   ногти

пилкой, а министр финансов, с редкой бородкой, будто прикле-

енной к толстым щекам,   рассказывал ему, посмеиваясь, о вче-

рашнем петушином бое. Был тут и дун Байлароте до Нобий, гро-

моздкий мужчина с грубым красным лицом, назначенный командо-

ро-навигаро экспедиции.   Он возил под столом ногами в огром-

ных морских сапогах и пил вино кубок за кубком.

   В зал   вбежали два скорохода и,   взяв алебарды на караул,

замерли у дверей.   За ними вошли четыре капитана-до-гаурдо и

образовали   проход,   держа обнаженные мечи в четвертой пози-

ции.   Восемь трубачей протрубили малый выход и построились в

два   ряда.   Затем вошел анонсьеро в полной форме.   Простерши

левую руку,   он провозгласил титул его величества короля Ау-

рицио Седьмого Многомудрого.

   Пайщики встали и приняли приветственное   положение   сооб-

разно   званиям и заслугам.   Сеньора Падильо поддерживали под

руки слуги.

   Быстрым полувоенным шагом вошел король.

   - Рад вас видеть,   сеньоры,   - сказал он, садясь во главе

стола. - Садитесь, сеньоры, и чувствуйте себя свободно. Ведь

я такой же пайщик, как и вы.

   Это была шутка, и пайщики посмеялись в должную меру.

   После краткого вступительного   слова   сеньора   Кучильо   -

размеры паев, ожидаемая прибыль, предполагаемые сроки экспе-

диции - встал корабельный зодчий дун   Корунья   и   подошел   к

чертежам.

   - Как изволите видеть,   ваше величество и вы,   сеньоры, -

начал   он,   подмигивая   левым   глазом,   - длина каравеллы по

верхней палубе семьдесят...

   - Одну минутку,   дун Корунья, - прервал его король. - По-

лагаю, мы потратим меньше времени, если вы не будете отдель-

но упоминать мой титул.   Обращайтесь сразу ко всем,   включая

меня. Ведь я - такой же пайщик, как и все, не так ли?

   Соглашаться на королевскую милость сразу не полагалось, и

дун Корунья трижды отказывался и   король   трижды   настаивал.

Затем дун Корунья продолжал:

   - Итак,   мои сеньоры,   длина корабля по палубе   семьдесят

два венецианских фута, а ширина в самом выпуклом месте...

   - Одну минутку, дун Корунья, - перебил король. - А почему

бы длину корабля не принять в падуанских футах? Ведь падуан-

ский фут, как известно, длиннее венецианского, значит, и ка-

равелла будет длиннее.

   Дун Корунья побагровел и чаще замигал глазом.   Он   кратко

выразил   восхищение осведомленностью его величества.   Восхи-

щаться пришлось еще не раз,   потому что король   неоднократно

останавливал   докладчика,   делая   весьма   ценные замечания в

части сортов дерева, парусной оснастки и носового украшения;

вместо   предусмотренной проектом фигуры речной наяды Риу-Се-

лесто король рекомендовал установить под бушпритом изображе-

ние   святой Дельфины,   как особы более близкой океану и в то

же время покровительницы королевских дочерей.

   Дун Корунья   откланялся,   утер   мокрый лоб и сел.   Теперь

наступила очередь астронома будущей экспедиции   дуна   Хайме,

виконта до Заборра.

   Король слегка высунул голову из пышного воротника и   бла-

госклонно глянул на Хайме. Сказал:

   - У вашего сына,   граф до Заборра, приятная внешность. Вы

играете в серсо, виконт?

   - Да, ваше величество, - Хайме коротко поклонился. - Раз-

решите начать?

   - Придите как-нибудь поиграть с моими дочерьми,   - сказал

король. - Начинайте, виконт, я слушаю.

   - Сеньоры, - сказал Хайме, вскинув темноволосую голову. -

Кастеллонские   мореходы давно знают дорогу на юг вдоль бере-

гов слоновой кости и золотого песка.   Корабли   вашего   вели-

чества   утвердили   кастеллонский   флаг в землях,   населенных

чернокожими...

   - Прекрасно,   виконт,   прекрасно, - прервал его король. -

Только не так быстро,   это портит впечатление. Вы сказали...

э...   золотой песок.   Где он?   - Король вдруг грозно повысил

голос. - Где он, я вас спрашиваю, сеньоры?! То, что привозят

мои мореходы,   утекает из казны,   как...   как простой песок!

Дун Альвареш,   вашими стараниями в моей казне скоро не оста-

нется ни одного ресо, сеньор!

   Министр финансов встал, с толстых щек его сбежал румянец.

   - Ваше величество, - проблеял он жалобно, - разве я вино-

ват,   если ве... венецианские купцы требуют все больше денег

за квинтал перца...

   - Подлые торгаши!   - Король потряс кулаками. - От общения

с   трижды проклятыми турками они перестали быть христианами.

Я напишу об этом папе! Вряд ли ему понравится, что христиан-

нейшие короли вынуждены бедствовать из-за алчных торговцев.

   В напряженной тишине было слышно,   как   командоронавигаро

подтянул огромные ноги под стул. Сеньор Кучильо уткнулся бо-

родой в бумаги, а сеньор Падильо жевал тонкими губами. Пожа-

луй, только обоим этим сеньорам было известно истинное поло-

жение королевской казны, которой они не раз и не два ссужали

крупные суммы. Прежний король Эрмандадо Благословенный после

долгой борьбы сломил сопротивление непокорных   вассалов,   но

это   стоило   ему   слишком больших средств,   которые не могли

возместить растущие налоги с горожан.   Дорого   обходились   и

бесконечные войны с соседними королевствами, не говоря уже о

маврах.   Тем не менее Эрмандадо удалось   сделать   свой   двор

чуть   ли   не самым пышным в Европе.   Нынешний король Аурицио

был экономен, держал на счету каждый двойной круидор, но со-

держание двора все равно опустошало и без того тощую казну.

   - Продолжайте...   как вас...   виконт до Заборра, - сказал

король.

   - Ваше величество... - Хайме прокашлялся. - Вы совершенно

правы. Пряности растут в цене, потому что торговля ими в ру-

ках нехристей. Они привозят их издалека, и в Александрии ве-

нецианцы   дорого платят за пряности и еще дороже продают.   Я

ходил,   ваше величество, на венецианском корабле в Александ-

рию и сам видел. Я расспрашивал многих людей, ваше величест-

во, и...

   - Сядьте,   дун Альвареш,   - мрачно кивнул король министру

финансов, который все еще стоял за другим концом стола.

   - И теперь я знаю океанский путь к Островам пряностей,   -

продолжал Хайме. - Я говорил с кормчими многих кораблей. Мне

рассказывали в Венеции о странствиях Марко Миллионе. Расска-

зывали про сирийского монаха,   который знал, где лежит царс-

тво первосвященника Иоанна...

   - Ага, первосвященник Иоанн! - Король оживился. - Как же,

я слышал о нем. Это истинный христианин, ему служат семь ко-

ролей и пятьдесят...   э... или даже шестьдесят герцогов. Пе-

ред его дворцом зеркало, в котором он видит все, что делает-

ся в царстве. Мне бы такое зеркало, сеньоры!.. Почему вы за-

молчали, виконт?

   Хайме чувствовал,   что сейчас и у него,   как у   дуна   Ко-

рунья, задергается глаз. Но он взял себя в руки.

   - В Марселе ученый географ показал мне тайные   портуланы,

и я постарался их запомнить, ваше величество.

   Тут Хайме развернул   перед   пайщиками   пергамент.   Плавно

круглились   очертания   берегов,   кое-где прорезанные устьями

рек.   Голубой   простор   океана   искрещивали    тонкие    линии

крюйс-пеленгов.   Головы   с надутыми щеками,   с оттопыренными

губами изображали ветры - попутные и противные.   Здесь и там

были нарисованы голые дикари, невиданные животные и деревья.

   - На этом портулане,   - сказал Хайме,   - вы видите, сень-

оры, мыс Санту-Тринидад, которого достиг отважный дун Барто-

ло.

   Он указал   на   узкую закорючку знаменитого мыса.   И повел

палец к востоку, показывая никому неведомый путь через океан

к далеким-предалеким Островам пряностей.   И,   рассказывая об

этом пути,   он видел перед собой не сводчатую каменную залу,

не августейший лик короля и бородатые лица придворных, а бе-

гущие навстречу корабельному носу волны, бесконечные океанс-

кие волны и ночное небо, в котором вместо привычного Арктоса

будет жарко пылать Южный Крест...

   - И все-таки, виконт, - прервал его король, - будет лучше

проверять путь по Арктосу. Впрочем, дун Байлароте прекрасный

мореход,   он...   э... предостережет вас от увлечений, свойс-

твенных молодости. Не забудьте, сеньоры, когда вы попадете в

царство   первосвященника Иоанна,   передать ему мое послание.

Герцог Серредина,   заготовьте черновик послания сегодня   же.

Нужно в нем отразить...   э...   ну, вы сами знаете. А теперь,

сеньоры, я вас покидаю. Меня призывают дела.

   После ухода   короля пайщики почувствовали себя свободнее.

Руки потянулись к кубкам с вином.

   - Дун Байлароте,   - обратился к командоро-навигаро герцог

Серредина-Буда,   - вы лично хорошо знали покойного дуна Бар-

толо,   не так ли?   Не приходилось ли вам, сеньор, слышать от

него,   что за мысом Санту-Тринидад стоит столь сильная жара,

что   море испаряется и становится густым и липким,   как рас-

топленный воск? Я сам много раз слышал...

   - Сказки! - резко перебил его Хайме. - Глупые сказки, ва-

ша светлость! Море везде одинаково.

   Дун Абрахам предостерегающе дернул сына за бархатные шта-

ны.

 

   Герцог Серредина-Буда посмотрел на Хайме взглядом, взгля-

дом   долгим и холодным,   от которого,   наверно,   у любого из

придворных задрожали бы поджилки, подкосились бы коленки, ну

и все такое.   Он же, этот Хайме непутевый, ни малейшего зна-

ченья злому герцогскому   взгляду   не   придал.   Неосторожный!

Видно,   слишком увлечен был он мечтой своей опасной: слишком

жаждал поскорее очутиться на огромном и загадочном   просторе

океана...

 

                             VI

 

   Дун Абрахам ехал по узким улочкам квартала ремесленников,

оглушаемый жужжанием прялок,   визгом точил, дробью молотков.

Он морщился от запахов.   Душный пар валил из красилен, горе-

лой патокой пахли литейни,   гарью несло из кузниц,   и только

дух свежей сосны,   шедший из столярных мастерских, был прия-

тен благородным ноздрям дуна Абрахама.

   Впереди его коня шел скороход, расталкивая толпу оборван-

цев,   которые вечно околачивались в квартале ремесленников в

надежде заработать грош-другой или в поисках того, что плохо

лежало.

   - Дорогу! - покрикивал скороход. - Эй вы, дорогу графу до

Заборра!

   Дун Абрахам   направлялся   в лудильное заведение,   где для

дворцовой кухни были заказаны новые ведра из наилучшей луже-

ной жести.   Он всегда сам проверял исполнение своих приказа-

ний и даже теперь, облеченный высоким титулом, не погнушался

поехать   в   этот дурно пахнущий квартал.   Дун Абрахам сильно

опасался, как бы владелец лудильни не присвоил толику олова,

отпущенного   с королевского склада для полуды.   Олово - вещь

дорогая. Оно лучше всего защищало железо от ржавчины, а меды

и   варенья   - от порчи.   Вот почему он сам желал посмотреть,

как выполняется столь важный заказ.

   Настроение у дуна Абрахама было скверное.   Мало того, что

Хайме,   сын его и наследник,   собирается в долгое и   опасное

плавание, он и ведет себя предерзостно. На собрании пайщиков

грубо оборвал первого министра.   Заносчив   сынок,   заносчив.

Нет   ему никакого дела до того,   что у него,   дуна Абрахама,

всегда были натянутые отношения с герцогом Серредина-Буда, а

теперь, после выходки Хайме, они и вовсе испортились. Герцог

злопамятен и не прощает обид,   хотя бы и не прямых. Конечно,

он уже нажаловался королю.   Иначе чем объяснить, что его ве-

личество, как видно, и не думает подтверждать свое приглаше-

ние Хайме поиграть в серсо с королевскими дочерьми.   Не каж-

дый вельможа удостаивается   такой   чести,   ведь   сам   король

большой любитель игры в серсо. Да, неспроста он забыл о сво-

ем приглашении.

   И привередлив стал его величество сверх меры. То мясо пе-

режарено, то недожарено... Вчера скривился, отведав соуса, и

сухо заметил:   "Не думаю,   граф до Заборра, что в вашем доме

подают к столу подобную кислятину".

   Ох, неспроста все это...

   Он ехал задумавшись. Слуга-скороход прокладывал ему доро-

гу   сквозь толпу нищих бродяг,   покрикивал на погонщиков му-

лов:   "А ну,   расступись! Дорогу графу до Заборра!" Какая-то

босая, оборванная женщина с ребенком на руках кинулась, рис-

куя попасть под копыта графского коня,   к дуну Абрахаму, за-

голосила: "Не пожалейте монетку, благородный сеньор! Ребено-

чек мой от голоду помирает..." Слуга оттолкнул ее,   ругаясь,

но та продолжала отчаянно взывать к дуну Абрахаму,   протяги-

вала к нему плачущего ребенка. Дун Абрахам редко подавал ни-

щим   - не столько из скупости,   сколько из ясного понимания,

что всех голодных в королевстве все равно   не   накормишь.   И

откуда их берется столько,   силы небесные?   Он кинул женщине

монетку в десять ресо. Монетка упала в пыль, и тут же возник

на том месте клубок тощих тел...   искривленные злобой орущие

лица...   растопыренные,   шарящие по прибитой земле и   навозу

руки...

   Дун Абрахам отвернулся.

   - Дорогу графу до Заборра! - надрывался слуга. - Эй, чего

встал, разиня? А ну, прочь!

   "Разиня" -   это   был коренастый человек в морской шляпе с

полями,   спереди лихо заломленными,   а сзади   спущенными   до

плеч, - стоял на дороге, широко расставив ноги в высоких по-

тертых сапогах, и пялил бесстыжие глаза на дуна Абрахама.

   - Клянусь святым Ницефоро,   - вдруг заорал он,   - да ведь

это Абрахам! Здорово, приятель, разрази тебя громом!

   Дун Абрахам невольно придержал коня, всмотрелся в грубое,

обветренное лицо человека в морской шляпе.

   - Не знаю тебя, любезный, - холодно проговорил он.

   - А ну, дай дорогу, - подскочил к моряку слуга.

   - Да погоди ты,   сушеная треска, - отмахнулся тот и с пь-

яной настойчивостью продолжал:   - Как это не знаешь? Или па-

мять у тебя повы-повышибало? Забыл Дуарте Родригеша Као?

   Слуга толкнул его,   но моряк качнулся только,   даром, что

не   совсем   твердо стоял на ногах.   Дун Абрахам тронул коня,

объезжая моряка, лошадиным крупом раздвигая толпу зевак.

   - Пьян ты,   братец! - неслось ему вслед. - Старых прияте-

лей не узнаешь!   Видно,   взлетел высоко,   вон сколько перьев

нацепил на шляпу! Га-а-а!

   Чернее тучи подъехал дун Абрахам к лудильне.

   Хитрый лудильщик   встретил   его у ворот.   Разметая шляпой

пыль, рассыпался в выражениях счастья, а дун Абрахам мыслен-

но прикидывал - кто из кухонной челяди предупредил лудильщи-

ка о его визите.   Не зря,   думал он,   лудильщик беспокоится.

Наверное, все-таки ворует королевское олово.

   Дун Абрахам осмотрел готовые ведра. Жесть с виду была хо-

рошая,   без плешин и синих пережженных мест. Все же недовер-

чивый дун Абрахам спросил, сколько идет средним числом олова

на арратель черной жести. Лудильщик ответил так четко, будто

молитву затвердил.

   В полутемной   мастерской красно светились топки печей под

чугунными ваннами.   В ваннах плавилось олово с небольшой до-

бавкой красной меди и говяжьего сала, которое придавало жес-

ти ясный блеск.   Чад горящего сала смешивался с острой вонью

травильных чанов. В этом чаду и духотище темными тенями дви-

гались полуголые работники - плющили под молотами листы   же-

леза,   разделенные тонким слоем глины, травили черную жесть,

клещами окунали ее в ванны с оловом.

   Дун Абрахам   не выдержал,   вышел во двор.   Там на ящике с

опилками сидел рослый работник,   медленно и равномерно коло-

тил деревянным молотком по жести, выгибая ее полукругом.

   Дун Абрахам задержал взгляд на работнике,   потому что тот

не был похож на доброго католика и еще менее походил на мав-

ра. У работника было широкоскулое лицо, всклокоченные желтые

волосы   и такая же бородка от уха до уха,   и серые нездешние

глаза.   И весь он был какой-то медлительный, сонный, однако,

дело, как видно, спорилось в его здоровенных ручищах.

   - Кто таков? - спросил дун Абрахам, кивнув на незнакомца.

   - Это?   Гребец с галеры, ваше сиятельство, - ответил вла-

делец лудильни. - С мавританской галеры, что наши захватили.

С галеры он, ваше...

   - Слышу. Не повторяй одно и то же...

   - Их,   значит,   которые у мавров были прикованы,   пленных

христиан, значит, освободили и сюда привезли, Которые из на-

ших,   кастеллонцев,   тех по домам.   А которые чужие - ну, за

них залог надо. Я как раз в порту был. Вижу - этот... По-на-

шему почти не может,   его языка тоже никто... Ну, вижу, муж-

чина крепкий, я и внес залог.

   - Как тебя зовут? - обратился дун Абрахам к работнику.

   - Васильем, - ответил тот, нехотя поднимаясь.

   - Басилио, - повторил дун Абрахам. - Что ж, имя христиан-

ское. Ты христианин?

   - Крестьянин,   - сказал странный Басилио и добавил что-то

непонятное.

   - Откуда ты родом и как попал в плен к маврам?

   Этого Басилио не понял.   Он поиграл молотком и   уставился

мрачным взглядом себе под ноги.

   - Я так думаю,   не из немцев ли он,   ваше сиятельство,   -

продолжал словоохотливый лудильщик,   преданно глядя на графа

до Заборра.   - Ест он много, особенно хлеба. Но работник, по

правде сказать, хороший. Крестится не по-нашему, а так - ни-

чего.

   ...Вчера сделал жидкость,   напиток,   значит,   - поверите,

ваше сиятельство, никогда ничего вкуснее я не пил...

   Дун Абрахам   направлялся к своему коню,   но,   услыхав про

напиток, остановился. Еда и напитки - это входило в его мно-

готрудные обязанности при дворе.   Он просто не имел права не

знать о какомлибо новом напитке. И дун Абрахам велел принес-

ли себе кружку.

   - Рад услужить вашему сиятельству!   - воскликнул   лудиль-

щик. - Эй, Басилио, принеси этого... как ты его называешь...

куассо! Да руки вымой! - он показал жестом, как моют руки.

   Мрачный Басилио   скрылся   в сарае и вскоре вынес жестяную

кружку, в которой пенился светло-коричневый напиток.

   Дун Абрахам   принял   кружку,   вдумчиво понюхал.   Жидкость

пахла приятно,   а дун Абрахам по запаху всегда мог   предска-

зать вкус.   Но первый же глоток дал новое,   неведомое ощуще-

ние:   пряный дух напитка точно выстрелом прошел   изо   рта   в

ноздри.   Дун Абрахам медленно, не отрываясь, вытянул напиток

до дна,   утер губы расшитым платком, задумчиво пощипал боро-

ду.

   - Как ты назвал напиток? - спросил он, глянув на Басилио.

   - Квас, - сказал тот и добавил непонятное.

   - Куассо, - повторил дун Абрахам. - Эль куассо... Из чего

ты его приготовил?

   Басилио не понял, за него ответил лудильщик:

   - Он запаривает солод и ржаные сухари,   ваше сиятельство,

и еще добавляет мед и мяту.

   - Вот что: доставь мне на дом этого... эль куассо. Да по-

больше.

   С этими   словами дун Абрахам кинул Басилио монету,   взоб-

рался на коня и покинул мастерскую.

   При всей осмотрительности графа до Заборра,   его душе был

не чужд благородный риск.   И поэтому вечером того же дня, за

ужином,   перед королем был поставлен кубок с новым напитком.

Его величество сухо спросил:

   - Что еще за пойло, граф?

   - Уберите и налейте вина,   -   подхватил   герцог   Серреди-

на-Буда, обращаясь к виночерпию.

   - Ваше величество, отведайте напитка, - взмолился дун Аб-

рахам, страшно побледнев. В эту минуту многое решалось. - Вы

не пожалеете, ваше величество, клянусь щитом и стрелами свя-

того Пакомио!

   Король открыл было рот, чтобы поставить зарвавшегося гра-

фа на место,   но решил, что успеет это сделать после первого

глотка.   Любопытство превозмогло. За первым глотком последо-

вал второй. Дун Абрахам, следя за лицом его величества, уло-

вил мгновение,   когда дух напитка   стрельнул   в   королевские

ноздри.

   Король отставил пустой кубок и некоторое время   прислуши-

вался, приоткрыв рот, к новому ощущению.

   - Налейте еще, - велел он, и дун Абрахам понял, что выиг-

рал трудный бой.

   - Э,   - произнес король,   осушив второй кубок.   - Напиток

неплох.   Пожалуй,   надо, чтобы в нем было поменьше сладости.

Поменьше и в то же время... э... побольше. Понимаете, граф?

   Дун Абрахам понял. Он всегда понимал, чего хочет король.

   - Почему вы так далеко стоите, граф до Заборра? Подойдите

ближе. Как называется напиток?

   - Эль куассо, ваше величество.

   - Эль куассо,   - повторил король. - Запоминающееся назва-

ние. Не правда ли, герцог?

   - Несомненно,   ваше величество, - поспешно ответил первый

министр. - Прекрасно звучит.

   - Распорядитесь,   граф до Заборра, - милостиво сказал ко-

роль,   - чтобы мне всегда подавали эль куассо   после   жирной

еды. После нежирной тоже.

 

   И велел король,   чтоб этот превосходнейший напиток никому

не подавали, лишь ему. И чтоб рецепта никогда не разглашали.

"Слава   богу,   - так подумал хитроумный до Заборра,   - коро-

левский гнев отвел я от любимого сыночка. Может, Кайме вновь

получит приглашение явиться для игры в серсо с инфантой. Мо-

жет,   блеск двора и сладость потаенных женских взглядов отв-

ратят   юнца   от мыслей беспокойных и опасных о далеких южных

землях, о просторах океана..."

 

                             VII

 

   - А потом?   А потом,   друг Дуарте?   - нетерпеливо спросил

Хайме.

   По случаю праздника святого Пакомио кормчий Дуарте Родри-

геш Као налился вином сверх меры.   К тому же платил за   вино

не он, а юный виконт до Заборра.

   - Потом мы повернули орба...   обратно, - проговорил Дуар-

те,   с трудом ворочая языком. - Ма-матросы не ж-желали плыть

дальше.   Жратва была на ис-сходе, и вода... - Он опять потя-

нулся к кувшину.

   - Погоди,   друг Дуарте, - Хайме отставил кувшин от захме-

левшего кормчего.   - Значит, если бы хватило продовольствия,

дун Бартоло не повернул бы обратно? Эй, Дуарте!

   Кормчий уронил седеющую голову на скрещенные руки и   зах-

рапел.   Хайме   потеребил   его - напрасно.   Если Дуарте хотел

спать, то уж он спал - хоть пали над самым ухом из бомбарды.

   Хайме с досады вонзил шпору в ножку скамьи. С проклятьями

высвободил ее, поднялся, кликнул хозяина таверны. Швырнул на

мокрый стол четыре монеты, велел кормчего не тревожить, пока

не проснется.

   Никто, никто не понимал его, Хайме, - даже родной отец. С

одним только Дуарте было отвести душу, но кормчий ред-

ко бывал трезв.   Много лет назад он совершил под флагом дуна

Бартоло знаменитое плавание к мысу   Санту-Тринидад   и   после

этого перебивался случайными заработками. Иногда его нанима-

ли для недальних плаваний.   Возвратившись,   Дуарте   прямиком

направлялся   в портовую таверну и принимался пропивать жало-

ванье. При этом он богохульствовал, с презрением отзывался о

мореходах,   которые опасаются отделяться от берега более чем

на десять легуа.   Словом, это был как раз подходящий человек

для экспедиции к Островам пряностей - так полагал Хайме.

   Шагом поехал Хайме мимо грязных причалов, у которых стоя-

ли редкие корабли, мимо приземистых складов, мимо верфи, за-

сыпанной древесной щепой.   Здесь высился, окруженный мостка-

ми,   остов   будущей   каравеллы.   Сегодня не стучали топорами

плотники,   не кричал,   не носился по мосткам беспокойный дун

Корунья.   Сегодня был праздник. Глядя на голый скелет кораб-

ля,   Хайме нетерпеливым воображением   достраивал   каравеллу,

воздвигал крепости на носу и корме,   оснащал высокими грома-

дами парусов, вздутых от ветра...

   Солнце приближалось к зениту, и Хайме пришпорил коня. На-

до было до начала праздничного богослужения   попасть   в   дом

дуна Альвареша Нуньеша до О, королевского министра финансов.

Хайме должен был сопровождать в церковь дочь министра, прек-

расную Белладолинду.

   В доме министра Хайме принимали не очень охотно.   Правда,

молодой и красивый виконт до Заборра,   обученный французской

галантности,   нравился Белладолинде,   но министра   несколько

смущали   сомнительное   происхождение   Хайме и темное прошлое

дуна Абрахама,   его папаши.   Опять-таки никто не мог сказать

ничего плохого о его прошлом - просто оно никому не было из-

вестно. А дун Альвареш весьма ценил древность рода. У себя в

доме   он   прежде всего проводил гостей к родословному древу,

изображенному на стене зала.   Это было   превосходное   древо,

уходившее корнями едва не во времена Ветхого завета. Но, как

бы там ни было, дун Альвареш очень считался с тем, что папа-

ша юного виконта - в милости у короля.

   Нельзя сказать,   чтобы Хайме был без ума от юной Белладо-

линды,   хотя она и была хороша собой.   Но уж очень настаивал

отец,   чтобы он навещал Белладолинду и ухаживал за ней,   как

подобает кастеллонскому фидальго, не пренебрегая ни одним из

правил куртуазного обхождения.   Ладно,   Хайме вовсе не хотел

портить отношений с отцом. И без того они были нелегкими.

    Прекрасная Белладолинда пела, аккомпанируя себе на клаве-

сине. Этот полированный ящик на тонких ножках, выписанный по

последней, введенной королем моде из Франции, был ненавистен

Белладолинде,   как еретик инквизитору.   Она ударяла розовыми

пальчиками по черным клавишам, клавиши тянули рычаги, рычаги

щипали струны - получался почти гитарный звон.   Но на гитаре

было играть романсеро и дансас,   а из клавесина дозво-

лялось извлекать только тягучую музыку,   придуманную, должно

быть, нарочно для того, чтобы вызывать отвращение.

   Но что было делать Белладолинде, если ее отец был минист-

ром и не терпел ни малейших отступлений от королевских   ука-

заний?

   И она прилежно смотрела в   ноты,   ударяла   пальчиками   по

клавишам и пела,   и была настолько увлечена дребезгом струн,

что,   увидев вошедшего виконта до Заборра,   решила не   сразу

заметить   его   появление.   Ей   пришлось доиграть и допеть до

конца каденции, а ему - дослушать.

   Затем Хайме - в строгом соответствии с правилами куртуаз-

ного обхождения - пылко воскликнул:

   - Ах,   сколько восторга изведал я,   слушая вас, владычица

моего сердца!

   Прекрасная Белладолинда, застигнутая врасплох, всплеснула

руками.   Поднявшись из-за ненавистного клавесина, она присе-

ла,   потупив глазки,   и возразила Хайме в том смысле, что ее

игра никак не может вызвать восторга.   Хайме,   как и полага-

лось,   настаивал.   Затем   она пригласила юного виконта в зал

для игры в серсо.

   Эта игра   недавно   была введена при дворе по распоряжению

короля.   Вообще король много трудился,   прививая грубоватому

кастеллонскому дворянству хорошие манеры.   Дворянам нововве-

дение не очень-то нравилось:   ловить ярко раскрашенной дере-

вянной шпагой соломенное колечко - не рыцарское занятие.   Но

Хайме знал, что хитрые французы этой забавой совершенствова-

ли благородное искусство фехтования, упражняя верность глаза

и точность руки.

   Ему понравилась грациозность и легкость движений Белладо-

линды, и он так и сказал.

   - Ах, что вы, виконт! - ответила девушка, зардевшись. - А

вот вы, наверное, изрядный фехтовальщик.

   Хайме начал было развивать ответный комплимент,   но запу-

тался в чрезмерно длинной фразе и умолк.   Белладолинда вдруг

погрустнела. Она отошла к окну и тихонько сказала:

   - Я слышала от отца, виконт, что вы хотите переплыть оке-

ан, - это правда?

   - Истинная правда, прекрасная донселла. Он тоже подошел к

раскрытому окну. Взгляд его скользнул поверх плоских городс-

ких крыш,   отыскивая желто-серую ленту Риу-Селесто. Река от-

сюда была не видна, затерянная среди скучных домов. Но Хайме

знал, что она где-то рядом.

   - Каждый   день одно и то же,   одно и то же...   - еще тише

сказала Белладолинда. - Как бы я хотела, дун Хайме, уплыть с

вами за океан...

   Хайме посмотрел на нее с радостным изумлением:   вот живая

душа,   которая его понимает! Повинуясь внезапному порыву, он

схватил девушку за руку.

   - Белладолинда! - воскликнул Хайме.

   Ох, как много собирался он ей сказать,   - но в эту минуту

над кастеллонской столицей поплыли медные голоса колоколов.

   - Какой ужас! - Белладолинда выдернула ручку из руки Хай-

ме.   - Звонят,   а я еще не готова!   Виконт, вы не откажетесь

подождать меня?

   И она, прошуршав юбками, упорхнула, как птичка.

   Ангельская сладость   колоколов   церкви   святого   Пакомио,

глухие, далекие тона колокольни отцов-бенедиктинцев, потом -

прочие городские колокола переливчатым хором восславили гос-

пода,   призывая к праздничному богослужению добрых католиков

и повергая ветрах еретиков.

   В течение   всего   богослужения Хайме то и дело косился на

нежный профиль Белладолинды и чувствовал себя необыкновенно,

возвышенно счастливым, когда девушка вознаграждала его быст-

рым ответным взглядом.

   Выходя из церкви святого Пакомио, он обмакнул руку в свя-

тую воду и подал Белладолинде,   чтобы она омочила пальчики в

его ладони.

   На площади было многолюдно.   Народ толпился вокруг возвы-

шавшихся   напротив   церкви устройств для примирения с госпо-

дом.   Надо сказать, его католическое величество Аурицио Мно-

гомудрый   ввел   в церемонию примирения немало важных усовер-

шенствований.   Раньше раскаявшихся еретиков вешали, а нерас-

каявшихся   сжигали   на костре.   Новый же король распорядился

установить на площади два больших котла.   Над котлами стояли

столбы с перекладинами и блоками, посредством которых ерети-

ков было медленно погружать в   жидкость.   Раскаявшихся

варили в кипятке, а нераскаявшихся - в кипящем масле.

   Под приветственные крики король и члены королевской семьи

заняли свои места под балдахином. Чуть ниже сел великий инк-

визитор,   еще ниже разместилась на скамьях придворная знать.

Белладолинда   оживленно обмахивалась веером,   ее глаза так и

бегали по сторонам,   иногда задерживаясь на смуглом лице ви-

конта до Заборра.

   Официалы святой инквизиции вывели на площадь два   десятка

еретиков и провели вокруг помоста,   чтобы все могли их расс-

мотреть.   Тем временем огневых дел мастер - дефойядо в крас-

ном плаще и капюшоне - с помощью подручных наполнил один ко-

тел водой, а второй - маслом из козьих мехов.

   Дун Абрахам   мысленно   подсчитал:   не   менее пяти фенегас

оливкового масла пошло в котел.

   Как следовало   по   новому   положению,   великий инквизитор

попросил у короля разрешения на совершение церемонии.

   Король благосклонно кивнул:

   - Совершайте,   святой отец. И да будет благо на том свете

этим заблуждающимся.

   Слегка нагнувшись, он кликнул вполголоса:

   - Где граф до Заборра?   А,   вот он.   Граф, распорядитесь,

чтобы мне подали этого... эль куассо. Очень жарко.

   Даже когда другие развлекались,   дун Абрахам был на служ-

бе. Но служба у него была налажена, подчиненные - всегда на-

готове,   и   не прошло и несколько минут,   как король попивал

любимый напиток.

   Первой подняли   на   помост еретичку,   уличенную в близких

отношениях с дьяволом,   который проживал в ее доме под видом

черного   кота.   Сначала   был опущен в котел с кипящим маслом

сам дьявол,   хотя это было чистой формальностью,   ибо дьявол

бессмертен,   и если он орал, так только для видимости. После

кота над котлом подвесили нераскаявшуюся еретичку, крики ко-

торой почти заглушили звон колоколов.

   Дун Абрахам,   пощипывая бороду,   внимательно смотрел, как

еретичку   медленно опускали в кипящее оливковое масло.   "Да,

горячо"...   - сосредоточенно думал дун Абрахам, великий зна-

ток жарения в масле.

   Странная мысль вдруг пришла ему в   голову.   Очень   стран-

ная...   Дун   Абрахам смотрел перед собой невидящими глазами,

пытаясь вспомнить, как называл немец-алхимик свою философию,

запертую в книгах.   Слово никак не вспоминалось, но вот пив-

ную кружку,   плотно закрытую крышкой,   дун Абрахам отчетливо

видел мысленным взглядом...

   Между тем на помост   приволокли   следующего   еретика.   Он

упирался, лягал официалов святой инквизиции ногами.

   Аудитор скороговоркой читал акт изобличения:

   - Этот иноземец притворяется христианином,   однако, крест

носит неправильный, с лишней перекладиной... Крестится, неп-

равильно   слагая   пальцы...   не   имеет четок для отсчета мо-

литв...

   Смысл изобличающих слов дошел, наконец, до дуна Абрахама,

и,   подняв взгляд, он увидел на помосте Басилио. Того самого

из   мастерской   лудильщика.   Басилио   яростно   кричал что-то

по-своему.

   - ...   по совокупности изложенного,   - бубнил аудитор,   -

неоспоримо признан тайно иудействующим...   При аресте еретик

нанес   телесные повреждения официалу святой инквизиции и че-

тырем алгвасилам, чем доказал нераскаянность...

   Дун Абрахам умел рисковать. Он поднялся по ступеням к ко-

ролевскому месту.   Золотые ключи у его пояса означали   право

доступа   к   королю   в   любое время,   и стража пропустила его

беспрепятственно.   Наклонившись, дун Абрахам зашептал королю

на ухо.

   Это не ускользнуло от внимания Белладолинды,   которая ус-

певала следить за всем, происходящим вокруг.

   - Ах,   виконт, - сказала она Хайме, - ваш отец беседует с

королем. Интересно, о чем?

   - Я приду к вам вечером с серенадой, прекрасная донселла,

- шепнул ей в ответ Хайме, которого нисколько не интересова-

ла беседа отца с королем.

   Белладолинда хихикнула и легонько ударила своего кавалера

веером по руке.

   А король,   милостиво кивнув дуну Абрахаму, подозвал вели-

кого инквизитора и негромко поговорил с   ним.   Суровое   лицо

великого инквизитора стало мрачнее тучи. Он вернулся на свое

место, отдал распоряжение, и вот к помосту направился, блес-

тя   на   солнце тонзурой и приподняв сутану,   один из старших

официалов святой инквизиции...

   - Святой   Пакомио!   -   испуганно сказала Белладолинда.   -

Смотрите, дун Хайме, этого страшного еретика отвязывают! Не-

ужели его отпустят? Какой ужас! Я их так боюсь...

 

   И, от страха содрогнувшись,   юная Белладолинда на мгнове-

ние приникла к твердому плечу   виконта,   теплотой   прикосно-

венья   взволновала дуна Хайме.   В эту дивную минуту обо всем

забыл дун Хайме,   в том числе и о прекрасном   золотом   своем

виденье - о просторах океана...

 

                            VIII

 

   Таверна в переулке Удавленного Кота, близ площади святого

Ницефоро, пользовалась неважной репутацией. Будь Хайме фило-

софом,   он подумал бы, войдя в эту таверну, что в ней, как и

в жизни человеческой, главенствовали любовь и смерть. Потому

что   здесь всегда околачивались музыканты,   готовые услужить

влюбленным,   и наемные убийцы-браво,   кинжалы которых были к

услугам ревнивцев, нетерпеливых наследников или честолюбцев,

заждавшихся тепленького местечка при   дворе.   Не   брезговали

помощью   браво и иные купцы,   чтобы отделаться от удачливого

соперника.

   Но Хайме   был   влюблен,   и философские мысли не тревожили

его.   "Как бы я хотела уплыть с вами за океан",   - эти слова

Белладолинды вызвали в его душе горячую ответную волну. "Вот

девушка,   которая меня понимает",   - думал   он   восторженно.

Пылкое воображение рисовало,   как он,   Хайме, года через три

вернется из плавания и сложит к   ногам   верной   Белладолинды

драгоценные   дары   заокеанских островов.   Да,   она будет его

ждать,   будет по нему тосковать, подобно этой, ну как там ее

- о которой вечно поют в романсеро...   А он назовет ее прек-

расным именем далекие языческие острова.   Он будет беречь ее

любовь, как этот... ну, рыцарь из того же романсеро...

   И тут у него мелькнула мысль:   нелегко это будет   -   нес-

колько лет не видеть ее...   никого не видеть, кроме пьянчуги

Байлароте до Нобиа, крикуна и богохульника Дуарте, постоянно

чем-то недовольных матросов...

   В кабаке стоял прочный,   многолетний запах кислого   вина,

жареной рыбы и копченого сала. Было не шумно - здесь предпо-

читали договариваться вполголоса.   Иногда в   сдержанный   гул

голосов   вплетались медный перезвон гитарных струн,   обрывок

серенады: музыканты показывали клиентам свое искусство.

   За угловым   столиком трое браво тихо договаривались с по-

жилым человеком, судя по одежде, - из обедневших дворян. Та-

ких сюда посылают знатные сеньоры в качестве посредников.

   - Дорого просите, храбрецы, - говорил дворянин. - Клянусь

щитом святого Пакомио,   за такие деньги убить,   а ведь

тут не требуется...

   - Истинная правда, ваша милость, - ответил один из браво,

с усами,   закрученными вверх до глаз.   - Вот ежели прикажете

заколоть,   то вам дешевле обойдется. А так - дело опасное. А

ну как он пырнет кого из нас шпагой?

   - И все-таки слишком вы заломили...   - Дворянин умолк при

виде вошедшего Хайме.   Деликатный разговор,   который он вел,

не предназначался для посторонних ушей.

   Хайме, выждав,   пока глаза привыкнут к полумраку   помеще-

ния, прошел в глубину таверны.

   - Какую угодно серенаду вашей милости?   -   спросил   музы-

кант, заросший черным волосом, обдавая Хайме сложным запахом

чеснока и винного перегара.

   - Покажи мне тексты, я сам выберу.

   В путанице волос открылась белозубая щель.

   - Ваша    милость   думает,   что   мы   умеем   читать   буквы?

Хе-хе...   Мы споем,   а благородный сеньор пусть послушает   и

выберет. - Из-под рваного плаща вынырнула гитара. - Кто дама

вашего сердца - замужняя сеньора или невинная девушка?

   - Благородная донселла! - свирепо рявкнул Хайме.

   - Так я и думал,   ваша милость. - Музыкант подкрутил кол-

ки, настраивая гитару.

   - Тум-там-там-там, тум-там-там-там, - бархатно зарокотала

гитара. Музыкант кивнул двум своим товарищам, тоже заросшим,

нечесаным и нетрезвым. Дружно вступили три голоса:

 

           Много девушек пригожих,

           Но на свете всех прелестней

           Благородная донселла,

           Что сияет красотою...

 

   - Простите, ваша милость, как зовут донселлу? Белладолин-

да?

 

           Что сияет красотою,

           Милая Белладолинда...

 

   Хайме должен   был   признать,   что   эти оборванцы умеют не

только хорошо пить, но и хорошо петь. Да, они знали свое де-

ло. И Хайме бросил им двадцать ресо.

   - Это задаток, - сказал он. - После серенады получите еще

двадцать.

   - Сорок, ваша милость.

   - Тридцать.   И смотрите мне,   не напивайтесь пьяными,   не

то...

   - Сеньор   обижает нас.   Сколько бы ни выпил музыкант,   он

никогда...

   - Ладно. Только не опаздывайте.

   И в вечерний час   под   балконом   прекрасной   Белладолинды

забряцали гитарные струны,   и три голоса - один другого выше

- повели серенаду. Хайме, надвинув на лоб широкополую шляпу,

стоял поодаль и смотрел на балкон. Там, за слабо колышащейся

занавеской не столько виднелся,   сколько угадывался   изящный

силуэт донселлы - Хайме не сводил с него влюбленных глаз.

   Плыла серенада над спящей улицей,   воспевая красоту и об-

разованность,   набожность   и уважение к родителям прекрасной

Белладолинды.   И когда был допет последний, пятнадцатый куп-

лет,   из-за балконной двери высунулась тонкая рука... легкий

взмах... к ногам Хайме упал белый цветок. Хайме приложил его

к губам.   Метнулась занавеска, слабый свет в комнате погас -

Белладолинда задула свечу.

   Хайме отпустил музыкантов и направился домой. Впереди шел

слуга с зажженным фонарем, так как ночь была безлунная.

   Плавный напев   серенады еще звучал в ушах Хайме,   и вдруг

сами собой стали приходить слова:

 

         На пеньковых струнах снастей

         Ветер песенку играет...

 

   - Неплохо получается,   - подумал он,   - Песенку играет...

Нука дальше...

 

        А волна, лаская судно,

        Плеском ветру подпевает

        На просторах океана...

 

   И вовсе хорошо. Хайме прямо-таки разомлел от теплой ночи,

от серенады, от цветка Белладолинды.

   Там, где улица Страстей Господних выходила на   площадь   с

фонтаном, из темноты выскочили трое. Жалобно звякнуло стекло

фонаря, которым слуга ударил по голове одного из нападавших.

Вскрик,   ругательство...   Хайме   выхватил шпагу и отскочил к

стене, чтобы избежать удара в спину.

   - Кошелек или жизнь! - произнес грубый голос.

   В верхних окнах стукнули ставни - жители   улицы   Страстей

Господних заинтересовались происходящим.

   Хайме не сразу разглядел,   чем   вооружены   нападавшие,   -

должно быть, кинжалами, так как простонародью не дозволялось

ношение шпаг,   а благородные сеньоры не охотятся по ночам за

кошельками. Впрочем, всякое могло случиться...

   Главное - не подпускать их близко.   На слугу рассчитывать

нельзя, драка не входит в его обязанности. Делая быстрые по-

луобороты,   Хайме держал нападавших на кончике шпаги. Теперь

он разобрал,   что они вооружены кинжалами с чашкой у рукоят-

ки. Он левой рукой вытащил свой кинжал и начал понемногу от-

теснять   среднего и правого противников шпагой,   намереваясь

неожиданно поразить левого кинжалом.   Неизвестно, удалось ли

бы   ему это,   но тут из-за угла появился еще один,   высокий,

закутанный в плащ.   Он остановился,   приглядываясь,   а потом

обнажил шпагу и воскликнул:

   - Как, трое на одного? Нападайте, сеньор, я поддержу вас!

   Грабители сообразили,   что три кинжала против двух шпаг -

невыгодное соотношение, и пустились наутек.

   - Благодарю вас, сеньор, - сказал Хайме и со стуком вбро-

сил шпагу в ножны.

   Слуга тем временем,   выбив из огнива голубые искры, зажег

трут,   раздул   его   и засветил свечу в разбитом фонаре.   При

свете Хайме разглядел незнакомца.   Несомненно, дворянин. Хо-

леное   молодое   лицо с закрученными усиками,   плащ с богатым

шитьем, хорошие перья на шляпе.

   - О,   что вы, сеньор, - ответил незнакомец. - Обязанность

благородных дворян - помогать друг другу. Разрешите предста-

виться: Дьего Перо, маркиз до Барракудо-и-Буда.

   Хайме тоже представился, и оба с поклоном помахали шляпа-

ми.

   - Сердечно рад познакомиться, маркиз, - сказал Хайме. Мне

известна ваша фамилия. Позвольте, ведь вы...

   - Да, виконт, - Дун Дьего скромно улыбнулся. - Я служил в

посольстве его величества в Ламарре. Должен признаться, дип-

ломатическая служба мне не по душе. Я вышел в отставку.

   - Дун Дьего, разрешите предложить вам дружбу.

   - Охотно, дун Хайме. Вот моя рука...

 

   Хайме шел домой и думал: где любовные напевы, там и рокот

струн гитарных,   там и звон клинков скрещенных,   и коварство

нападений...   Но   когда с гобою рядом верный друг - никто не

страшен.   Хорошо идти по жизни,   опершись на руку друга. Все

препоны одолеешь, даже схватку со стихией на просторах океа-

на.

 

                             IX

 

   Хмурым осенним днем в портовой таверне шла вербовка   эки-

пажа. Матросы - бородатые, пестро одетые - шумно переругива-

лись, менялись всякой мелочью: нож на серьги, обломок слоно-

вой кости - на пару башмаков.   Служанка не поспевала убирать

со столов пустые кувшины и ставить полные.

   Кормчий Дуарте Родригеш Као поднялся над столом,   стукнул

кружкой, зычно крикнул:

   - Тихо вы, греховодники! Тихо, говорю! Эй, Фернао, заткни

свою пропойную глотку!   Слезь со стола,   ржавый гвоздь. Тебе

говорю, Аффонсо! Ну - тихо!

   Он многих тут знал по прежним плаваниям. Матросы угомони-

лись. Самых завзятых крикунов заставили замолчать пинками.

   - Давай говори, кормчий, - раздались голоса.

   - Куда плыть, сколько платят...

   - Какая будет добыча нашему брату?

   Тут в   таверну   вошли два знатных сеньора.   Одного Дуарте

хорошо знал - корабельного астронома экспедиции дуна   Хайме.

Второго - молодого дворянина с красивым высокомерным лицом -

кормчий видел впервые. Для сеньоров освободили место в углу.

Дун Хайме улыбнулся кормчему, махнул рукой: продолжай, мол.

   - Молод петушок, - подумал Дуарте. - Так и рвется в море,

не терпится ему хлебнуть соленой беды...

   - Все меня знают? - спросил Дуарте.

   - Знаем, знаем... А кто не знает - узнает.

   - Ну так вот.   Я вам говорю: добыча будет хорошая. У каж-

дого,   кто пойдет с нами, рундук будет набит. Плата тоже хо-

рошая - восемь двойных круидоров в год за службу, да еще во-

семь - за дальность плавания. Перед отплытием - полное отпу-

щение грехов...

   - Куда плыть?

   - Плыть куда, кормчий?

   - Скажу все по чести,   матросы. Плыть далеко - к Островам

пряностей.

   Мгновение тишины.   Потом кто-то протяжно свистнул.   Разом

загалдели:

   - Это что же - за океан?

   - Не-ет, за Санту-Тринидад не пойдем.

   - Туда и дорогу никто не знает, к островам этим самым...

   - Я знаю! - раздался звенящий голос. Хайме стоял, вскинув

голову, под недоверчивыми взглядами матросов.

   - Я знаю дорогу к Островам пряностей, - повторил Хайме.

   И он рассказал о своих портуланах с вычисленными курсами-

деротами, и о прекрасных южных островах посреди синего океа-

на, и об их сказочных богатствах. Матросы слушали молча, во-

рочали в грубых мозгах каждое слово. Один поднял было руку -

похлопать проходящую служанку, но одумался и почесал в голо-

ве.

   - Складно вы рассказали,   ваша честь, - выскочил в проход

между скамьями рыжий   коротышка-матрос.   -   Только   мы   тоже

кое-что слыхивали. За мысом нет пути кораблям - сплошной ил.

И небо без звезд. Черным-черно там...

   - Эй, заткнись, ржавый гвоздь! - рявкнул Дуарте. - Вранье

все это,   говорю я вам. Клянусь святым Ницефоро, это те при-

думали,   кто не отходил от берега и на десять легуа.   Вода в

океане везде одинакова.

   - А   морской епископ - тоже вранье?   - язвительно крикнул

рыжий.

   - Верно говорит Аффонсо,   - поддержали его.   - Встанет из

моря епископ,   а митра у него светится, из глазищ огонь - ну

и все, читай молитву, если успеешь...

   - Морского епископа и по эту сторону мыса   повстре-

чать, - сказал Дуарте, голос у него был неуверенный.

   - Там и воды негде взять, - шумели матросы.

   - А жара такая,   что смолу растопит, ну и станет твой ко-

рабль, как решето!

   - А   морской   змей?   Как высунет шею из воды,   как начнет

хватать моряков с палубы...

   - Трусы вы!   - вспылил Хайме. - Вас послушать - так вовсе

в море не ходить. Разве вы мужчины? Тьфу!

   Он плюнул под ноги рыжему Аффонсо.

   - Но-но, сеньор! - с угрозой прогнусавил тот. - Мы никому

не позволим...

   Толпа орущих разъяренных матросов надвинулась   на   Хайме.

Дуарте и десяток его друзей протолкались вперед, пытаясь пе-

рекричать и успокоить толпу. Дун Дьего схватил Хайме под ру-

ку, потащил к двери.

   - Дорогой друг,   - сказал он,   когда они оба очутились на

грязной набережной под мелким дождиком.   - ли быть та-

ким несдержанным?   Ведь для этой грубой матросни нет   ничего

святого.

   - Вот именно, - проворчал Хайме сквозь зубы.

   Друзья вскочили на коней и поехали мимо верфи.

   Теперь каравелла не лежала рыбьим скелетом на   подпорках.

Словно живое существо,   она тихо покачивалась у причала, на-

тягивая свежие пеньковые канаты.   На высоких крепостях - но-

совой   и   кормовой   - копошились плотники.   Стучали молотки,

визжали пилы.   Шумно распекал кого-то   беспокойный   дун   Ко-

рунья.

   От всего этого - от запаха смолы,   реки и дерева -   Хайме

полегчало.   "Ладно,   - думал он. - Вербовка только началась.

Не может же быть, чтобы во всей Кастеллонии не нашлось сотни

моряков,   которые не побоятся безвестности океана по ту сто-

рону мыса Санту-Тринидад".

   - Я, конечно, не верю всяким бредням, - сказал дун Дьего.

- Но мне доводилось разговаривать с ламаррскими   мореходами.

Страшнее всего,   говорили они, океанские бури. Небо сплошь в

тучах,   долгие дни не видно ни солнца, ни звезд, корабль но-

сит,   простите,   как щепку... Сколько кораблей погибло таким

вот печальным образом...   Ах, мой друг, я слишком к вам при-

вязался, и если вы затеряетесь в губительных просторах...

   - Не затеряюсь, дун Дьего, - невесело усмехнулся Хайме. -

Благодарю вас за сочувствие,   но затеряться будет просто не-

воз.   Разумеется,   если бури не опрокинут корабль вверх

тормашками.

   - Святой Пакомио!   Не надо так, дорогой друг... Но почему

вы говорите, что затеряться невоз?

   - Да потому что в любом случае, даже если месяцами не бу-

дем видеть берега, мы отыщем дорогу домой.

   Дун Дьего посмотрел на Хайме понимающим взглядом.

   - Не хотите ли вы сказать,   дун Хайме,   что намереваетесь

пользоваться этой загадочной штукой...   забыл, как она назы-

вается, мудреное такое название...

   - Угадали,   дун   Дьего!   Маленькая   рыбка,   прыгающая   на

стержне, и укажет нам дорогу в океане.

   - Дивны дела твои, господи, - вздохнул дун Дьего. - Много

слышал об этой рыбке, но видать не доводилось.

   - Кто же вам ее покажет?   Это тайна мореходов, дун Дьего.

Но если вам интересно, могу показать.

   - Вряд ли я пойму такое диво,   но все равно я   благодарен

вам за приглашение, дорогой друг.

   Молодые люди миновали   пустырь,   заваленный   нечистотами,

свернули в лабиринт квартала ремесленников,   выехали на пло-

щадь святого Ницефоро.   Слева и   справа   потянулись   толстые

стены особняков.   Друзья въехали в ворота, копыта их лошадей

звонко зацокали по каменным   плитам   двора.   Бросив   поводья

подбежавшему   слуге,   молодые   люди спешились и пошли к дому

дуна Абрахама.

   Перед подвалом   стояла   телега,   рослый человек с желтыми

волосами, не покрытыми шляпой, разгружал ее. Взвалил на спи-

ну пачку громыхающих листов белой жести, понес в подвал.

   - Вот,   кстати,   - сказал Хайме.   - Сейчас,   дун Дьего, я

угощу вас напитком, какого вы еще не пивали. Пожалуйте сюда.

   Они спустились по крутым ступенькам в подвал,   но тут   им

загородил дорогу желтоволосый человек.

   - Нельзя, - сказал он с чудовищным акцентом. - Хозяин ве-

лел - чужой пускать нет.   - И добавил что-то совсем уж непо-

нятное.

   - Э,   Басилио,   мы-то не чужие.   Это мой друг, не пяль на

него глаза. Друг! Понимаешь?

   Басилио переступил с ноги на ногу, неуверенно кивнул.

   - Принеси-ка нам, Басилио, по кружке эль куассо, - сказал

Хайме.

   Желтоволосый нехотя пошел в глубь подвала.

   - Знакомые лицо,   - сказал Дун Дьего.   - Где-то я его ви-

дел, только не припомню...

   - Вы могли его видеть на празднике святого Пакомио.   Пом-

ните,   его собирались сварить в котле,   - со   смехом   сказал

Хайме.

   - Ах,   ну да!   Его величество приказал   помиловать   этого

еретика.

   - Не знаю,   еретик он или нет, но он умеет делать эль ку-

ассо,   любимый королевский напиток. Насколько я понимаю, дун

Дьего, он московит.

   - Московит?   Позвольте, дорогой друг, но Московия страшно

далеко от Кастеллонии. Гиперборейская страна...

   - Я расспрашивал Басилио,   но он плохо понимает наш язык.

Я понял только,   что он каким-то образом был захвачен турка-

ми,   от них попал к маврам,   которые приковали его к галере.

Эту галеру,   если помните,   захватил в бою дун Байлароте   до

Нобиа.

   - Вот как. И что же он делает в этом подвале?

   - Не знаю,   дун Дьего. Не все ли равно? Отец вечно хлопо-

чет над усовершенствованием королевской   кухни.   Чувствуете,

как здесь пахнет?

   В подвале пахло жареным мясом и лавровым листом. Масляная

лампа   на стене скупо освещала два больших котла,   в которых

булькало и   фыркало   какое-то   варево.   Тускло   поблескивали

длинные   ряды   жестяных   сосудов.   И еще тут были громоздкий

верстак, бочки, стопы жести, груды дров.

   Подошел Басилио, молча протянул кружки с напитком.

   - Да,   - с чувством сказал дун Дьего,   промокая платочком

черные закрученные усики. - Превосходный напиток, дун Хайме.

Я слышал о нем от моего дядюшки герцога Серредина-Буда.

   - Только,   друг   мой,   никому не говорите,   что я угостил

вас,   - ведь напиток лично королевский. Впрочем, как хотите,

мне-то все равно.

   Хайме кивнул Басилио и ступил на ступеньку,   но тот вдруг

окликнул его:

   - Я в море...   Тебе просил... Забыть нет, - сказал моско-

вит и, по обыкновению, добавил непонятное.

   - Помню,   помню, Басилио, - сказал Хайме. - Возьму тебя в

море.   Только не знаю,   почему ты...   Мы поплывем далеко. От

твоей родины далеко, понимаешь?

   - Понимал,   -   не сразу ответил московит,   тоскливо глядя

светлыми глазами на дверной проем. - Здесь тоже далеко. Море

- лучше... Много дорог...

   Хайме повел своего друга,   дуна Дьего, в дом. Из гостиной

доносились звуки клавесина. Вот они умолкли, дверь приоткры-

лась,   высунулся любопытный нос Росалии. Дун Дьего улыбнулся

ей. Росалия прыснула, скрылась.

   Друзья поднялись наверх, в комнату Хайме.

   - Истинная обитель моряка,   - сказал Дун Дьего, сбрасывая

мокрый от дождя плащ и разглядывая убранство комнаты.   - Это

и есть ваша таинственная рыбка?

   - Нет, - со смехом отвечал Хайме. - Это, друг мой, астро-

лябия. А компассо я храню здесь.

 

   Отпер он   заветный ящик и за дружеской беседой показал он

дуну Дьего портуланы и компассо и другие инструменты, по ко-

торым скоро,   скоро,   да, теперь совсем уж скоро он проложит

путь далекий белокрылой каравелле на просторах океана.

 

                             Х

 

   - Заходите,   дун Альвареш, прошу вас, - приветливо сказал

герцог Серредина-Буда,   поднимаясь навстречу министру финан-

сов.

   - Вы,   как всегда, заняты работой, - сказал дун Альвареш,

оглядывая стол первого министра,   на котором лежали   два-три

пергамента.

   - Дела,   дорогой дун Альвареш, дела! На севере ламаррский

отряд,   нарушив   перемирие,   вторгся   в пределы Кастеллонии.

Убиты три или четыре латника, порублена оливковая роща, сож-

жены десятка два или три крестьянских хижин.   Потери,   в об-

щем,   невелики,   но я испытываю сильнейшее опасение, что нам

не   избежать новой войны,   если только ее не предупредит эн-

циклика его святейшества папы.

   - Печально,   ваше   сиятельство,   -   без   особого интереса

отозвался дун Альвареш.   - Не представляю,   где взять   денег

для войны.

   - В том-то и дело! Затем я и пригласил вас, дун Альвареш.

- Герцог взял со стола пилку, принялся подравнивать ногти. -

Но вначале расскажите мне о вчерашнем петушином бое.

   Министр финансов оживился.   Тряся толстыми щеками,   начал

рассказывать,   не упуская подробностей,   раскатисто хохоча в

наиболее интересных местах. Герцог посмеивался. Отставив ру-

ку, издали разглядывал ногти.

   - Прекрасно,   дун Альвареш,   прекрасно,   - сказал он. - И

тот петух пал мертвым - да,   это прекрасно. Однако возвраща-

юсь   к делу.   Скажу без околичностей,   сеньор:   я встревожен

экспедицией, снаряжаемой к Островам пряностей. У нас не хва-

тает   денег   даже для небольшой войны с Ламаррой,   не говоря

уже о большой войне. Его величество сердится, что корона ему

тесна,   - а у нас не хватает золота даже для новой короны! -

Герцог патетически возвысил голос.   - И вот в такое   трудное

для   державы   время   мы   тратим столько двойных круидоров на

весьма, я бы сказал, сомнительное предприятие.

   - Половину расходов несут Падильо и Кучильо,   - счел нуж-

ным напомнить дун Альвареш.

   - Но остается вторая половина, - со значением сказал гер-

цог.

   Дун Альвареш смотрел на него неподвижным взглядом.

   - Нет никакой уверенности, что экспедиция не затеряется в

безбрежном океане,   - продолжал герцог.   - Я говорил с дуном

Байлароте.   Он, конечно, превосходный моряк, но, между нами,

не   очень умен.   Он тоже предпочел бы не забираться далеко в

океан. Гиблое это дело, дун Альвареш.

   Неподвижный взгляд   министра   финансов по-прежнему ничего

не выражал, и герцог с некоторым раздражением произнес:

   - Я вижу, вы не любите утруждать себя... Ну, хорошо. Ска-

жите, дун Альвареш, хотели бы вы, чтобы ваши деньги, вложен-

ные в экспедицию, выбросили в море?

   - Нет,   ваша светлость, - напряженным голосом ответил ми-

нистр.

   - Вот видите.   Я внес пай несколько больших   размеров   и,

разумеется,   тоже не хочу,   чтобы мои деньги пропали в угоду

авантюрному плану.

   - Но его величество сам заинтересован...

   - Понимаю ваши сомнения,   дун Альвареш. Его величество...

н-не   всегда   прислушивается   к советам.   Тем многосложнее и

значительнее наша задача.   Нам, людям здравомыслящим и пеку-

щимся   о государственных интересах,   нужно убедить его вели-

чество отменить экспедицию.

   Дун Альвареш сосредоточенно накручивал перчатку на палец.

   - Прежде всего,   - продолжал герцог, - следует унять кое-

каких крикунов,   распространяющих беспокойство. Скажу вам по

строгому секрету,   дун Альвареш.   Я располагаю сведениями   о

предосудительном   поведении   графа   до Заборра.   Боюсь,   что

карьера этого выскочки закончится печальным для   него   обра-

зом. И тогда, естественно, никто более не станет слушать его

сына, этого юного наглеца, который кричит повсюду, что знает

дорогу к Островам пряностей... Что с вами, сеньор? - спросил

герцог,   видя,   что дун Альвареш взмок и вытирает скомканной

перчаткой потное лицо.

   - Ни-ничего,   ваша светлость,   - чуть слышно проблеял ми-

нистр финансов.

   В то самое время,   когда в кабинете первого министра про-

исходил этот разговор,   ничего не подозревавший дун Абрахам,

граф до Заборра,   отдавал распоряжения кухонной челяди отно-

сительно королевского ужина. Он вдумчиво нюхал коровью тушу,

пощипывая бородку.

   Мясник деликатно кашлянул, сказал негромко:

   - Третьего дня зарезал,   ваше сиятельство.   Уже   нет   той

свежести...

   - Помолчи,   - сказал дун Абрахам. - Мясо проперчить и по-

тушить целиком. Поднимешься ко мне за перцем, Лоэш.

   Он покинул кухню,   предоставив мяснику и поварам судачить

о необычной щедрости, с которой в последнее время тратил пе-

рец прижимистый хранитель королевского стола.

   Во дворе   дуну   Абрахаму повстречался алхимик Иеронимус и

так далее - все равно никто бы не смог выговорить его   фами-

лий, да и, по правде говоря, дун Абрахам сомневался в их ис-

тинности. Никак не отъестся немец, так и тянет его поближе к

кухне. Недешево обходится казне ученый алхимик. Впрочем, мо-

жет быть, он в конце концов сделает для его величества золо-

то. Для чего-то ведь и наука нужна.

   - Все никак не могу вспомнить,   дун Херонимо, как называ-

ется   ваша   философия,   - сказал дун Абрахам,   обменявшись с

немцем приветствиями.   - Помните, вы говорили? Высшие истины

заперты, как пиво в вашей кружке.

   - О!   - сказал алхимик, растягивая в улыбке сухожилия, из

которых состояло его лицо. - Вам оч-чень хороший память, дун

Абрахам.   Наш философия называль герметическая. Это - от имя

Гермеса Трисмегиста, трижды величайшего.

   - Герметическая,   - повторил дун Абрахам. Он вдруг разве-

селился.   - А знаете, я тоже кое-что закупорил. Самую истин-

ную истину запер я в сосуде, дун Херонимо. Чем я не алхимик,

а?

   И он пошел дальше,   оставив немца в полном   недоумении   и

растерянности посреди двора.

   В приятном расположении духа шел дун Абрахам по дворцовым

переходам.   "Самая истинная истина, - думал он с усмешечкой.

- Неплохо сказано.   Да, самая истинная. Свеженькая, без тух-

лятины, всегда готовая к употреблению. Гер-ме-тическая..."

   В сводчатом коридоре,   что вел в королевские   покои,   дун

Абрахам   увидел   герцога Серредина-Буда,   шедшего навстречу.

Заранее снял шляпу,   приготовился приветствовать первого ми-

нистра. Однако герцог будто и не заметил дуна Абрахама. Чуть

кивнул на приветствие и прошествовал мимо,   изящный, с гордо

поднятой головой.

   Что это значило?   У дуна Абрахама мигом испортилось наст-

роение.   Плохо, если на тебя не глядит первый министр. Какой

новый удар готовит этот интриган и как предупредить его? За-

нятый этими мыслями,   дун Абрахам двинулся дальше. С ним по-

равнялся капитан-до-гуардо, отсалютовал шляпой. "Нет, еще не

все потеряно,   - подумал дун Абрахам, - интрига еще не опле-

ла, по-видимому, весь дворец".

   Из полутьмы   коридора   выдвинулась   монументальная фигура

министра финансов.   О, вот с кем он, дун Абрахам, сейчас от-

ведет душу и,   быть может, что-нибудь разузнает. Очень кста-

ти,   дун Альвареш,   да-да,   ведь мы с вами почти родственни-

ки...

   Дун Альвареш вдруг остановился,   всмотрелся... На толстом

его   лице отразилось такое,   будто он увидел самого дьявола,

выползающего из печной отдушины. Министр финансов повернулся

и с неожиданной для тучного человека прытью побежал... побе-

жал прочь,   придерживая на голове шляпу, топоча башмаками...

побежал, как от зачумленного...

   Святой Пакомио!..

   Непорочная дева-заступница!..

   Словно во сне дун Абрахам отпустил перец   повару.   Остав-

шись один,   он не торопился затворить дверь кладовой и пове-

сить замок.   За мешками с корицей и имбирем было тайное мес-

то,   дун   Абрахам просунул туда руку и вытащил нож.   Это был

матросский тесак,   короткий и широкий, с грубой, потемневшей

от времени деревянной рукоятью.   Словно во сне смотрел он на

тесак. И уже не было ничего вокруг - ни кладовой, ни уютного

кабинета со счетами королевских расходов, ни самого дворца с

его проклятыми интригами...   Осталась только палуба, ходящая

под ногами,   да свист штормового ветра,   да изодранные пару-

са... И последняя бочка сухарей, на которую так надеялись, и

которая   оказалась   пустой...   И   лицо кормчего,   искаженное

яростью,   его рука с наколотой девой с рыбьим хвостом, рука,

поднимающая багор... И завывания ветра, и скрип корабельного

дерева, и жалобный человеческий вскрик...

   Он, дун   Абрахам,   думал,   что   прошлое забыто - прочно и

навсегда. Давно уже у его пояса висел не матросский тесак, а

изящный кинжал в дорогих ножнах... Он швырнул тесак на мешки

с корицей,   захлопнул тяжелую,   окованную железом дверь,   со

скрежетом повернул ключ в замке.

   Прочь, прочь, вы, воспоминания!..

 

   Тут у двери постучали,   и вошел слуга домашний.   От пред-

чувствия   несчастья   все   у дуна Абрахама вдруг поплыло пред

глазами.   "Что случилось?" - прохрипел он,   в воротник   свой

так вцепившись, будто в вражескую глотку. Будто задушить пы-

тался он свои воспоминанья о погибельном просторе океана...

 

                             XI

 

   В то утро началась погрузка каравеллы.   По мосткам, пере-

кинутым с причала на корабль,   сновали грузчики.   В переднюю

часть трюма тащили запасные паруса,   якоря, канаты. В заднюю

складывали боевые припасы - чугунные ядра для бомбард, абор-

дажные крючья,   мечи и алебарды. В среднюю часть трюма зака-

тывали бочки с водой,   вином и оливковым маслом,   втаскивали

мешки с мукой и сухарями,   огромные связки лука   и   чеснока.

Отдельно   грузили ящики с товарами для мены - бусами и стек-

лянной мелочью, яркими тканями, дешевыми браслетами и зерка-

лами.

   Корабельный писец-эскриберо у мостков на палубе еле успе-

вал   записывать принимаемый груз,   торопливо стучал пером по

дну чернильницы.   Гремели бочки,   тяжело топали ноги грузчи-

ков,   раздавались крики,   смех,   ругательства. На причальной

тумбе сидел матрос с головой,   повязанной красным платком, и

орал во все горло, отбивая счет ударами бубна:

 

          Все, что круглое, катают,

          Угловатое - таскают,

          Все, что мягкое, бросают,

          А стеклянное - ломают.

          Не задерживай, давай!

 

   - Тише вы! - вопил эскриберо. - Эй, кормчий, запретите им

орать. Они сбивают меня со счета...

   Дуарте тоже   надрывался от крика,   пытаясь навести в этой

сутолоке порядок. Он был радостно возбужден и почти трезв, и

зычный его голос разносился далеко окрест.

   Хайме наблюдал за погрузкой с высоты   кормовой   крепости.

Грохот бочек на мостках, покачивание палубы под ногами, гру-

бая смесь запахов смолы, рогожи, лука и человеческого пота -

все это будоражило Хайме, наполняло непонятной тревогой.

   Он сбежал по трапу вниз, разыскал кормчего, дернул за ру-

кав.

   - Ну,   чего тебе?   - заорал Дуарте, выкатывая глаза. - А,

это вы,   дун Хайме... Как вам нравится эта чертова погрузоч-

ка!

   Они оба даже забыли перекреститься при упоминании черта.

   - Дуарте,   где солонина? Не понимаю, почему до сих пор не

привезли солонину?

   - Ну, так скачите к своему папаше и поторопите его, сень-

ор. Я и сам не понимаю, где застряли телеги с солониной...

   - Куда прешь?   - закричал кормчий на грузчика с мешком на

спине. - Хочешь присыпать порох солью, баранья голова? В се-

редину тащи!   Скачите к папаше,   сеньор,   - повторил он. - И

хотя ваш родитель не признает старого приятеля, вы напомните

ему, что без мяса...

   Тут они   разом оглянулись на топот копыт по дощатому при-

чалу.   Приехал командоро-навигаро,   дун Байлароте до Нобиа -

красное   жесткое лицо в рамке бороды высокомерно и замкнуто,

длинные ноги в стременах вытянуты вперед. Два скорохода рас-

чищали ему дорогу. Давно бы следовало командоро-навигаро за-

явиться,   самому присмотреть за погрузкой,   а он только сей-

час, к концу дня, соизволил приехать.

   Поманил пальцем кормчего. Тот пробился сквозь плотный по-

ток грузчиков,   Хайме - вслед за ним. Дун Байлароте словно и

не заметил Хайме,   отсалютовавшего шляпой. Слегка наклонился

к Дуарте, сказал:

   - Приостановите погрузку, кормчий.

   Дуарте захлопал глазами, глядя снизу вверх.

   - Разрешите узнать, дун Байлароте, почему вы останавлива-

ете погрузку? - спросил Хайме.

   Командоро-навигаро будто не услышал.   Обращаясь к кормче-

му, продолжал отрывисто:

   - Что не погружено - огородить канатами. Выставить охрану

из матросов.

   - Дун Байлароте! - дерзко возвысил голос Хайме. - Что это

означает, сеньор, я вас спрашиваю?

   Командоро-навигаро натянул поводья, лошадь с храпом взви-

лась   на дыбы,   чуть не задев Хайме копытами.   Тот отскочил.

Круто развернувшись, дун Байлароте поскакал прочь.

   - Ох-ха!   -   вздохнул Дуарте.   - Сдается мне,   не выйти в

океан этой каравелле,   дун Хайме.   Слишком хорошо все шло...

слишком хорошо, говорю...

   Хайме стоял,   как потерянный, все еще держа шляпу в руке.

Потом вдруг встрепенулся,   побежал к коновязи. Спустя минуту

он уже скакал по улицам города. Во дворе дома спрыгнул с ко-

ня, кинулся в родительские покои.

   Мать в столовой проверяла чистоту серебряной посуды, рас-

пекала служанку.

   Дверь распахнулась от резкого удара, на пороге стоял Хай-

ме.

   - Где отец?

   Графиня до Заборра испуганно всплеснула руками.

   - Что с тобой,   Хайме? На тебе лица нет... Святые угодни-

ки, что случилось?

   - Где отец? - повторил Хайме, шумно переводя дыхание.

   - Во дворце, на службе...

   Звеня шпорами, Хайме зашагал к выходу. Графиня засеменила

следом. Росалия высунула из своей комнаты любопытный нос.

   - Опомнись,   Хайме! - вопила графиня. - Ты хочешь ехать в

таком виде во дворец? Посмотри на свои сапоги!

   Сапоги у него были забрызганы грязью по колено, да и плащ

тоже,   и Хайме,   бормоча проклятия,   взбежал наверх,   в свою

комнату, чтобы переодеться.

   Кинул плащ в угол,   зашарил на полке в поисках чистых чу-

лок - и вдруг не то чтобы заметил,   а   скорее   почувствовал,

что в комнате что-то не в порядке.   Он оглянулся на стол - и

замер.

   Потайной ящик был раскрыт.

   Хайме сунул в него руку. Нет портуланов, нет компассо...

   Что было силы он лягнул ящик со взломанным замком. Прыгая

через три ступеньки,   сбежал вниз.   Лицо его   было   страшно.

Раздельно выговорил, глядя темными от ярости глазами на гра-

финю:

   - Кто-был-у-меня-в-комнате?

   Из-за обширной спины матери выглядывала испуганная   Роса-

лия.

   - Никто не был...   Да что с тобой, Хайме, сынок?.. Не вы-

держал. Гаркнул так, что во дворе залаяли собаки:

   - Кто? Кто был у меня в комнате? Ну!

   Графиня заплакала. Всхлипывая, жалобно сказала, что он не

смеет кричать на мать.   Что в доме не было чужих. Только дун

Дьего, его друг, заезжал в полдень и очень огорчился, узнав,

что Хайме нет дома...

   - Дун Дьего? - У Хайме похолодела спина. - И больше нико-

го? - Никого.

   - А он...   дун Дьего заходил в дом?   - запинаясь, опросил

Хайме.

   - Он немного посидел в гостиной...   Росалия играла ему на

клавесине...

   Хайме уставился на Росалию:

   - Он выходил из гостиной, когда ты ему играла?

   Теперь заплакала Росалия.   Нет,   это она выходила,   чтобы

принести гостю оранжаду. А что в этом плохого?..

   Она обливалась слезами и терла глаза кулачком.

   Хайме не дослушал ее причитаний.   Резко повернувшись, ки-

нулся наверх, к себе. Хлопнув дверью, заперся на ключ.

   Тогда-то графиня,   чуя недоброе,   послала слугу во дворец

за дуном Абрахамом.

   Прискакав домой и выслушав слезливые объяснения   супруги,

дун Абрахам поднялся наверх,   нетерпеливо постучал. Хайме не

отпер,   не ответил.   Трясущейся рукой дун Абрахам извлек   из

кармана запасной ключ, отворил дверь, шагнул в комнату.

   Хайме, как был,   в грязных сапогах и простом,   без шитья,

кафтане, лежал на диване, лицом к стене.

   - Что с тобой?   - дун Абрахам встревоженно склонился   над

сыном, потряс его за плечо. - Хайме, сынок!..

   - Оставьте меня,   отец,   - тихо проговорил Хайме. От спо-

койного голоса сына дуну Абрахаму немного полегчало.

   - Ну-ка, отвечай, - сказал он. - Что у тебя украли?

   - Портуланы украли. И компассо.

   Дун Абрахам нахмурился,   услышав это.   Сопоставил кражу с

давешним поспешным бегством дуна Альвареша и понял, что хит-

росплетенная дворцовая интрига направлена не   только   против

него, дуна Абрахама, но и против Хайме, сына и наследника.

   - Мать говорит, что в доме никого не было из чужих, кроме

твоего нового дружка,   герцогского племянника. Выходит, он и

украл, а?

   - Не знаю.

   - Не знаешь?   - У дуна Абрахама закипело   раздражение.   -

Что же ты, так и будешь валяться на диване? Отвечай!

   Хайме нехотя повернулся,   лег на спину,   закинув руку   за

голову.

   - А что мне делать, если... если все против меня? - отве-

тил он вяло. - Пропади все пропадом. В конце концов я не...

   - Встань!   - рявкнул дун Абрахам, в гневе выкатывая глаза

из орбит.   - Встань, когда говоришь с отцом, щенок! - И вык-

рикивал прямо в побледневшее лицо сына: - Тебе в рожу напле-

вали, обгадили с головы до ног, а ты валяешься на диване? Не

знаешь, где найти своего подлого дружка? Отважный мореход...

   И дун Абрахам добавил такое страшное ругательство,   каких

Хайме не слышал даже в портовой таверне.   Да и в благообраз-

ном   отцовском лице проступило некое не знакомое Хайме выра-

жение.

   Ругань будто подхлестнула Хайме.   На ходу засовывая шпагу

в гнездо портупеи, он сбежал вниз, во двор. Вскочил на коня,

пулей вылетел за ворота.

   Дун Абрахам устало опустился в кресло. Взгляд его остано-

вился на выдвинутом потайном ящике, из которого торчал взло-

манный замок.   "Плохо, совсем плохо", - подумал он. Не раз и

не два приходилось ему,   дуну Абрахаму, отбивать удары прид-

ворных интриг.   Но на этот раз...   ох,   чует сердце, на этот

раз не сдобровать...   не сдобровать...   Нет житья ему,   дуну

Абрахаму.   Занозой в глазу торчит он у этих кичливых фидаль-

го, которым отродясь неведомо, что такое борьба за существо-

вание.   Он устал. Устал от бесконечной борьбы, от интриг, от

королевских капризов.

   И опять, опять, помимо воли, встал перед мысленным взором

огромный океанский простор, изрытый волнами. Палуба, ходящая

под ногами, изодранные штормами паруса...

   Прочь! Ничего ему не надо - только уберечь семью от беды.

Он еще не сдался,   он поборется, да, да, сеньоры, у него еще

хватит сил!   Только вот не натворил бы Хайме, этот неопытный

мальчик,   какой-нибудь непоправимой беды...   Ох, напрасно не

сдержал он, дун Абрахам, своего гнева.

   Догнать мальчика, остановить, пока не поздно...

   Дернув себя за бородку,   поднялся,   вышел скорым шагом из

комнаты.   Навстречу поднималась по скрипучим ступенькам зап-

лаканная,   ничего   не понимающая супруга.   Сбивчиво,   глотая

слова, сообщила: только что прискакал за дуном Абрахамом ко-

ролевский гонец. Его величество срочно требует его к себе.

 

   И тогда   вполне   понятно стало дуну Абрахаму,   что судьба

его решится нынче вечером.   Смятенье поборов   усильем   воли,

поспешил к себе в подвал он,   где так долго занимался тайным

делом.   "Ну, Басильо, наступило время, - молвил. - Или будем

на коне мы, иль падем сегодня ночью". И, отдав распоряженья,

во дворец поехал.   Следом двое слуг везли поклажу. Охо-хо...

Всю жизнь он бился,   создавал благополучье, а теперь все мо-

жет рухнуть...   Что-то будет, что-то будет?.. Только б Хайме

не наделал всяких бед непоправимых. Пусть бы лучше он уехал.

Да, уж лучше бы ушел он, как хотел, в морские дали, на прос-

торы океана...

 

                            XII

 

   Хайме осадил коня у ворот приземистого дома. Застучал ко-

лотушкой. Долго пришлось стучать, пока не вышел старик-прив-

ратник.

   - Кто там? - спросил дребезжащим голосом.

   - Я, виконт до Заборра! Протри глаза, старик, не узнаешь,

что ли? Живо открывай!

   - Никого нет дома, синьор.

   - А где он? Ну, говори толком, где дун Дьего?

   - Не знаю,   сеньор.   - Привратник почесал под мышкой. - С

утра уехал дун Дьего. Нету его, сеньор...

   Хайме, бормоча проклятия, ударил ногой по решетке. Тронул

коня.

   Где же может быть дорогой друг?   Дорогой друг...   Усмешка

появилась и угасла на   его   лице.   Да   нет,   наваждение   ка-

кое-то...   Не   способен   благородный   фидальго на такую под-

лость. Он разыщет дуна Дьего, и тот рассеет сомнения.

   Но никто   из домашних не мог совершить кражи,   а из чужих

был в доме только дун Дьего...

   Тут Хайме   заметил,   что проезжает мимо мрачного здания с

угловой башней - торгового дома Падильо и Кучильо.   На   этот

раз   не пришлось долго ждать,   пока откроют ворота.   Толстяк

Кучильо принял Хайме в кабинете с узкими полукруглыми   окна-

ми.   Указал   на   покойное кресло у полыхающей печи,   сам сел

напротив, добродушный, в длинном теплом халате. Спросил, пе-

рекидывая костяшки огромных четок:

   - Не угодно ли вина, виконт?

   - Нет. Впрочем, давайте.

   Хайме вытянул кубок до дна, закашлялся.

   - Что-нибудь случилось, виконт?

   - Да, сеньор, случилось.

   И он   рассказал купцу о странном повелении командоронави-

гаро прекратить погрузку.   Кучильо покачал лысой головой, но

Хайме не заметил на его лице особого удивления.

   - Право,   не знаю,   что вас так обеспокоило, виконт. Пог-

рузка не делается в один день.

   - Пусть так. Но что вы скажете, сеньор, если одновременно

с прекращением погрузки у корабельного астронома выкрадывают

портуланы?

   Теперь Кучильо, похоже, удивился.

   - У вас украли портуланы?

   - Да, - Хайме вскочил, прошелся по комнате, звякая шпора-

ми.   - Но не в этом дело... Я помню наизусть каждый штрих на

портуланах.   Нам пытаются помешать,   сеньор,   - вот что меня

тревожит...

   Купец нагнулся,   неторопливо поворочал кочергой поленья в

печи.   Посыпались искры. Кучильо откинулся на спинку кресла,

благодушно посмотрел на юного собеседника.

   - Сядьте,   виконт, прошу вас. Скажите откровенно: вы уве-

рены, что достигнете Островов пряностей?

   - Уверен,   - Хайме остановился,   пристально посмотрел   на

купца.   - Похоже, сеньор, что вы потеряли интерес к экспеди-

ции.

   Кучильо улыбнулся   -   так   взрослые   улыбаются неразумным

словам ребенка.

   - Мы   с   сеньором Падильо не можем потерять интереса.   Не

забудьте,   что мы несем половину всех расходов. - Он заметил

презрительную мину Хайме. С лица Кучильо сбежала улыбка, го-

лос стал суше:   - Люди живут на   грешной   земле,   виконт,   а

жизнь очень дорога.   Никто не хочет выбрасывать деньги. И уж

если вкладывать их в дело,   то,   согласитесь, человек вправе

знать, принесет ли дело прибыль. Иначе - нет смысла, виконт.

Нет смысла.

   И он стал перебирать четки с видом человека,   высказавше-

гося до конца.

   Хайме стоял понурившись.

   - Прибыль,   значит,   - сказал он тусклым голосом.   -   Вы,

сеньор, вместе с вашим тестем, или кем вы там приходитесь...

вы просто испугались. Решили выйти из игры.

   Рыхлое лицо Кучильо приняло скорбное выражение.

   - Виконт,   - сказал он со сдержанным   достоинством,   -   я

действительно прихожусь зятем сеньору Падильо.   А сеньор Па-

дильо умел рисковать еще тогда,   когда вас не было на свете.

В торговом деле не обходишься без риска, потому-то мы, сень-

ор Падильо и я,   согласились взять на себя снаряжение   вашей

экспедиции. Однако скажу вам прямо, виконт, существуют серь-

езные сомнения в успехе экспедиции.   Вы спрашиваете, испуга-

лись ли мы?   Отвечаю: нет. Но, рискуя, мы не должны забывать

об осторожности. Посудите сами: что было бы, если б люди пе-

рестали сообразовывать поступки с благоразумием? Страшно по-

думать, виконт...

   С ощущением   уходящей   из-под ног почвы Хайме погнал коня

по темнеющим улицам к реке. В лицо бил сырой зимний ветер.

   Все сидят по домам,   жмутся к теплым печкам.   Все,   кроме

бездомных оборванцев,   да и те греются у костров на набереж-

ной. Один он, Хайме, мечется по городу, неприкаянная душа...

   Вдруг - толчком в сердце:   Белладолинда!   Вот   кто   всего

нужнее сейчас. Быстрее к ней!

   К счастью, отворил не надутый лакей дуна Альвареша, затя-

нутый в тесную ливрею, а молоденькая служанка Белладолинды.

   - Ох, дун Хайме! - тихонько проговорила она и отступила в

глубь темноватой прихожей, кутаясь в шаль.

   Хайме шагнул за ней,   приподнял двумя пальцами подбородок

служанки.

   - Здравствуй,   Кармела. Проведи-ка меня быстренько к дон-

селле.

   Два больших черных глаза испуганно уставились на него.

   - Донселлы нет дома,   - зашептала служанка.   - Никого нет

дома, дун Хайме.

   Сговорились все, что ли? - тоскливо подумал он.

   - Где же она?

   - Ох,   дун Хайме... Уж не знаю, что стряслось, только хо-

зяин сегодня кричал на донселлу...   Чтоб его   ноги   не   было

здесь... Вашей, значит, сеньор...

   - Вот как? Это почему же?

   - Не знаю, сеньор. Уж она плакала... Вы лучше уйдите, дун

Хайме, а то увидит кто-нибудь, будет мне...

   - Где донселла? - спросил он мрачно.

   - Так я же сказала,   к герцогу Серредина-Буда все уехали,

бал у него сегодня...

   Медленно разъезжал Хайме вдоль ограды   герцогского   дома.

Ворота ему,   незваному, конечно, не откроют. Ограда высока -

не перепрыгнуть. Как же пробраться в дом?

   Хайме озяб.   Уехать? Нет, он непременно должен повидаться

с Белладолиндой. Она ему нужна. Только она.

   Три темные фигуры показались на улице.   Подошли к воротам

герцогского дома, один взялся за колотушку.

   - Погоди, приятель, - Хайме спрыгнул с коня.

   - Благородный сеньор, не трогайте нас, мы всего лишь бед-

ные музыканты...

   - Музыканты?   - Хайме всмотрелся в лицо,   заросшее черным

волосом.   - Ага, старый знакомый... Покажи-ка мне тексты се-

ренад, дружок.

   Теперь музыкант   всмотрелся.   В   путанице волос открылась

белозубая щель.

   - Хе-хе-хе.   Тексты... Если вашей милости нужна серенада,

то сегодня, к сожалению...

   - Послушай, - Хайме вдруг осенило. - Вас позвали играть у

герцога?

   - Да, ваша милость.

   - Так вот.   Одному из твоих приятелей придется   подождать

тут. Давай-ка свой плащ и гитару, - сказал Хайме второму му-

зыканту и сунул ему монету.   - Потом получишь еще. Держи ко-

ня...

   В ожидании короля гости герцога Серредина-Буда прохажива-

лись по залам, пили оранжад. Мужчины играли в кости, обмени-

вались придворными и иными новостями.   На возвышении, за ба-

люстрадой, дамы шептались о своих делах, обмахивались веера-

ми.

   Голубой кафтан   герцога   выглядел эффектно рядом с черной

сутаной великого инквизитора.

   - Его величество подготовлен,   монсеньор,   - говорил гер-

цог. - Я не предвижу неожиданностей.

   - Хвала всевышнему, - разжал губы великий инквизитор.

   - Но при всем том я хотел бы заметить, что промедление...

   - Он будет взят этой ночью, - сказал великий инквизитор.

   На лице герцога появилась светская улыбка.

   - Я убежден, что изобличение столь опасного еретика будет

с искренней радостью встречено всеми добрыми католиками. Дун

Дьего!   - окликнул герцог молодого статного дворянина с зак-

рученными усиками. Тот подошел с поклоном. - Разрешите, мон-

сеньор,   представить   моего племянника,   маркиза до Барраку-

до-иБуда.   Это он дал нам весьма важные свидетельства, кото-

рые решающим образом...

   - Знаю,   - великий инквизитор протянул молодому   человеку

вяло опущенную бледную кисть. - Благодарю вас, сын мой.

   Дун Дьего почтительно приложился к его руке усами и губа-

ми.

   Да, он, дун Дьего, неплохо справился с поручением дяди, а

заодно и выполнил долг истинного христианина.   Теперь он по-

лучит,   как обещал дядюшка,   замок Касто-Буда,   это недурное

поместье на юге,   и поправит свои дела. Хватит ему ютиться в

ветхом доме предков,   который вот-вот развалится. Теперь его

дела пойдут на лад.

   И, расправив грудь,   дун Дьего   неторопливо   пошел   вдоль

возвышения,   на котором сидели дамы.   Он поклонился донселле

Белладолинде,   которой недавно его пред - ставил дун   Хайме,

дорогой друг. Завел с ней галантный разговор.

   Донселла сидела,   напряженно выпрямившись.   Но дун   Дьего

был хорошо воспитан, речь его текла непринужденно, любезнос-

ти были приятны донселле. И она заулыбалась. Ее карие глазки

все   чаще взглядывали из-за веера на дуна Дьего,   и отвечала

она на его вежливые вопросы все менее односложно.

   На том же возвышении, поодаль, сидели, склонясь над гита-

рами,   три музыканта. Их недавно туда провели, и они усердно

щипали струны. Вот они запели романсеро о славном рыцаре Ри-

альто.   Смертельно раненный, он приполз, чтобы умереть у ног

своей дамы, - и когда музыканты дошли до этого места, Белла-

долинде показалось,   что один из них фальшивит.   Она огляну-

лась.   Двое   сидели вполоборота к ней,   а третий из-за плеча

товарища в упор смотрел на   нее,   Белладолинду.   Она   видела

только его глаза,   затененные низко надвинутой шляпой. Пожав

плечиком, отвернулась.

   Герцог пригласил гостей в зал для игры в серсо.

   - Не угодно ли сыграть, прекрасная донселла? - сказал дун

Дьего, осторожно касаясь ее руки, лежащей на балюстраде. - Я

слышал, вы играете искусно и грациозно.

   - Ах, что вы, сеньор!

   Белладолинда посмотрела на отца с матерью.   Они вслед   за

другими   гостями направлялись в зал для игры & серсо,   и дун

Альвареш одобрительно кивнул дочери. Белладолинда поднялась.

Она   сама   не знала,   что заставило ее еще раз оглянуться на

того музыканта,   - должно быть,   его упорный взгляд причинял

смутное беспокойство...

   Она тихонько ахнула, прикрыла лицо веером.

   - Нет,   ничего... - сказала она встревожившемуся дуну Дь-

его.   - Вы идите,   сеньор, я скоро приду... Мне надо... нем-

ножко привести себя в порядок.

   Теперь на возвышении остались   только   музыканты   и   она,

Белладолинда. Зал тоже опустел, лишь в дальнем углу несколь-

ко фидальго играли в кости.

   Хайме мигом подскочил к девушке.

   - Что это значит? - Она с ужасом посмотрела на его рваный

плащ, на гитару, на заляпанные грязью сапоги.

   - Я должен был повидать вас,   - заговорил   Хайме   быстрым

горячим шепотом.   - Не знаю,   что происходит, но... Белладо-

линда! - Он схватил ее за руку. - Одна вы у меня остались.

   - Ах,   дун Хайме...   - Она потянула руку, но он не отпус-

тил. - Нас могут увидеть.

   - Слушай!   Одно только слово.   Скажи,   что любишь... Одно

только слово, любимая, единственная!

   Белладолинда была испугана, у нее кружилась голова. Хайме

отбросил гитару,   жалобно звякнули струны.   Притянул к   себе

девушку, впился в губы жарким поцелуем.

   - Перестаньте, увидят... - Она отвернула голову, уперлась

пальчиками ему в грудь.

   - Одно слово! - требовал он.

   - Пустите! - Она оттолкнула Хайме. - Как вы смеете, сень-

ор!   Что я вам - служанка?   И верно говорят, что вы... - Она

не договорила, заплакала.

   - Продолжайте,   донселла.   - Глаза у Хайме погасли. - Кто

я?

   Музыкант дернул его за плащ:

   - Сюда идут, сеньор.

   Быстрые шаги.

   Хайме повел взглядом.   Увидел черные закрученные усики на

высокомерном лице. Услышал насмешливый голос:

   - А,   дорогой друг! Вам идет шутовской наряд... - Дун Дь-

его заботливо обратился к Белладолинде: - Прекрасная донсел-

ла, что с вами? Уж не обидел ли вас этот... кухонный виконт?

   Хайме сорвал с себя плащ,   перемахнул   через   балюстраду,

стал против дуна Дьего. Теперь ему было все равно.

   - Сеньоры!   - крикнул он.   - Эй, сеньоры, приглашаю вас в

свидетели.

   Фидальго, игравшие в дальнем углу зала, побросали кости и

направились к балюстраде.

   - Этот человек оскорбил меня, - сказал Хайме звенящим го-

лосом.   -   Он назвал меня кухонным виконтом.   В свою очередь

заявляю:   он подлый вор.   Да,   вор! - выкрикнул он в бледное

лицо дуна Дьего.

   На какой-то миг пронеслось в   голове:   сейчас   дун   Дьего

рассмеется... господь с вами, скажет он, что за нелепость...

   - Крикливый смутьян!   - сказал сквозь зубы дун   Дьего.   -

Твои пергаменты теперь в надежных руках. Не удастся тебе со-

вершить измену, хамское отродье!

   - Вы слышали, сеньоры?!

   - Слышали,   - проворчал пожилой фидальго. - Какого черта?

Деритесь!

   Хайме выхватил шпагу, стал в позицию.

   Клинки скрестились   со звоном.   Белладолинда завизжала на

весь зал. Из соседнего зала повалили гости, мелькнул голубой

кафтан герцога.

   Дун Дьего дрался на итальянский манер,   не давая   клинкам

разъединиться.   Хайме   сразу   почувствовал твердую и опытную

руку.   Дун Дьего не давал ему высвободить клинок, точно сле-

довал   всем   его движениям,   ожидая,   что Хайме не выдержит,

рванется,   раскроется.   Тяжко дыша,   стояли они друг   против

друга,   клинок скользил по клинку. Хайме чувствовал, что еще

немного, и он не выдержит дьявольского напряжения.

   Резким движением   он отбросил шпагу противника,   отскочил

назад.   В тот же миг дун Дьего, припав на колено, сделал вы-

пад. Хайме увернулся в полуповороте, но кончик шпаги, сколь-

знув,   прожег ему грудь.   Тут же Хайме   парировал   следующий

удар. Дун Дьего теснил его к балюстраде. Теперь пошло в отк-

рытую. Удар, отбив. Удар, отбив. И тогда Хайме применил при-

ем,   которому научил его один парижский бретер. Ложный выпад

вправо,   одновременно - поворот кисти. Если Дьего успеет от-

бить - все пропало...   Не успел. Всем корпусом вперед! Шпага

Хайме вонзилась в   горло   противника.   Дун   Дьего   захрипел,

вскинул руки к горлу, рухнул навзничь.

 

   Герцог устремил на Хайме взор тяжелый,   леденящий. Благо-

родные фидальго,   как стена,   вокруг стояли в   выжидательном

молчанье.   Так   с   минуту продолжалось:   вдруг средь тяжкого

молчанья троекратный стук раздался. На пороге появился коро-

левский   анонсьеро.   Возгласил:   "Его   величество властитель

кастеллонский,   ужас мавров, радость верных, Аурицио Премуд-

рый   соизволил   осчастливить этот дом.   Король у входа!" Все

почтительно склонились перед радостною вестью. Только Хайме,

задыхаясь,   прислонился   к балюстраде и тоскливо озирался на

придворных,   что стеною загораживали выход - выход из   палат

угрюмых,   из сетей интриг и сплетен, лютой злобы и коварства

- на просторы океана.

 

                            XIII

 

   Дун Абрахам вошел в королевскую трапезную и застыл у две-

рей.

   Король сидел, запрокинув голову, в горле у него булькало.

Вокруг толпились придворные.   Лейб-медик держал в одной руке

бутыль с зеленой жидкостью,   в другой - полоскательную чашу.

Министр двора был весь сплошная скорбь и сострадание. Инфан-

ты стояли рядом с отцом и спорили.

   - Настойку из кассии! - говорила одна, топая ножкой.

   - Нет, эликсир из масла и розмарина! - возражала вторая и

тоже топала ножкой.

   От сильных булькающих звуков колебалось пламя   свечей   на

столе.   Наконец король выплюнул полоскание в чашу,   подстав-

ленную лейб-медиком, и тут заметил дуна Абрахама.

   - А, вот вы где, сеньор, - сказал он, глядя исподлобья. -

Подойдите.

   "Сеньор" вместо "граф" - это было просто ужасно.

   - Ваше величество,   - сказал дун Абрахам,   приближаясь на

носках башмаков, - простите мое опоздание, у меня было весь-

ма срочное...

   - Съешьте вот это, - прервал его король и ткнул пальцем в

мясо, лежавшее перед ним на тарелке. - А я на вас посмотрю.

   Дун Абрахам   отрезал   кусок   и   положил в рот.   Все молча

смотрели, как он жевал.

   "Немного переперчено,   -   подумал   дун Абрахам,   вдумчиво

жуя. - Проклятый повар, не мог соблюсти меру..."

   Король осушил подряд два кубка эль куассо.

   - Ну как,   сеньор? - осведомился он язвительно. - Вкусно,

не правда ли?

   - Ваше величество,   - начал дун Абрахам, ощущая некоторое

жжение во рту, - не смею отрицать свою вину, но...

   - Еще бы вы отрицали!   - повысил голос король.   - Сегодня

вы окормили меня перцем, а завтра и вовсе отравите, а? Поче-

му вы побледнели?   Видно, правду мне рассказали о ваших зло-

козненных делишках. Ну-ка, признавайтесь, чем вы занимаетесь

в потайном подвале?

   - Ваше вели...   - Ноги вдруг перестали держать дуна Абра-

хама, он тяжело пал на колени.

   - Вы упросили меня пощадить опасного еретика,   - гремел у

него над ухом гневный голос короля, - вы запираетесь с ним в

подвале и там,   у адских котлов, справляете тайные еретичес-

кие обряды! Да, да, мне все известно, сеньор!

   Дун Абрахам облился холодным потом. В сердце у него зако-

лоло, он прижал руки к груди.

   - Ваш наглый сыночек ввел нас в заблуждение,   - продолжал

король изобличительную речь. - Он выудил из моей казны тыся-

чи круидоров на сомнительную экспедицию, а теперь, когда ка-

равелла построена, собирается увести ее в Ламарру! Хорошо же

отплатили вы за все мои милости! Но, слава господу, есть еще

у короля Кастеллонии верные подданные.   Вашим козням, сеньор

еретик, пришел конец!

   Тут дун Абрахам усилием воли взял себя в руки.

   - Ваше величество,   - сказал он отчаянным голосом. - Выс-

лушайте меня, а потом уж велите казнить...

   - Не желаю слушать ваши увертки.

   - Ваше величество,   долгие годы я преданно вам   служил...

Неужели теперь я не вправе...

   - Ну, говорите. Только покороче, - буркнул король.

   - Меня оклеветали, ваше величество! Клянусь щитом и стре-

лами святого...

   - Не смейте называть имя, чуждое вам.

   - Оно не чуждое...   Я честный католик, ваше величество. В

подвале своего дома я занимался изготовлением нового кушанья

для вашего стола - и больше ничем, бог свидетель!

   - Нового кушанья? - недоверчиво переспросил король.

   - Как раз сегодня я собирался поднести его вам на пробу...

   Дун Абрахам резво поднялся с колен и побежал к дверям.

   - Эй, в чем дело? Задержите его! - крикнул король. Но дун

Абрахам   успел   распахнуть двери,   и по его знаку вошли двое

слуг с серебряной кастрюлей и четырехугольными   сосудами   из

белой жести.

   - Задержите его,   - повторил король. - Впрочем, погодите.

Что еще за новости, сеньор?

   Он подумал,   что еретик все равно не уйдет от заслуженной

кары - на то и существует святая инквизиция.   С любопытством

он смотрел,   как один из слуг взрезал ножом жестяной ящик   и

сквозь неровное отверстие вывалил содержимое в кастрюлю. Дун

Абрахам указал на жаровню с красными   углями,   какие   обычно

обогревали дворец в зимнее время,   и слуга поставил кастрюлю

на угли.

   - Сейчас будет готово,   ваше величество, - сказал дун Аб-

рахам,   нагнувшись над кастрюлей. - Сейчас одну только мину-

точку.   - Он боялся, что королю надоест ждать, и поэтому го-

ворил беспрерывно.   - есть это и в холодном виде, но в

горячем лучше... Сейчас, сейчас...

   По залу поплыл аппетитный дух свиного сала.

   - Ну что там у вас?   - брюзгливо сказал король. - Долго я

буду ждать?

   - Уже,   ваше величество, уже... Дун Абрахам схватил горя-

чую кастрюлю. Обжигая пальцы, поставил ее перед королем.

   - Не думаете ли вы,   что я стану есть эту гадость? - ска-

зал король, а сам приглядывался и принюхивался. - Ешьте вна-

чале вы.

   Дун Абрахам быстро прожевал кусок и потянулся за   вторым.

Король прикрыл обеими руками кастрюлю, из которой шел благо-

уханный запах.

   - Не накидывайтесь, - сказал он, и сам принялся за еду.

   Он поглощал кусок за куском,   запивал любимым напитком, и

королевское   чело понемногу прояснилось,   что не ускользнуло

от внимательного взгляда дуна Абрахама.

   - Из чего это? - спросил король.

   - Четыре мяса,   ваше величество: свинина, говядина, бара-

нина,   козлятина. Лавровый лист, чеснок. Все вместе тушилось

на свином сале.

   - Чеснока надо... э... поменьше. А почему вы принесли это

в железном ящике?

   - Новый способ приготовления, ваше величество...

   И дун Абрахам торопливо объяснил:

   - В   жестяной сосуд накладывается мясо и заливается салом

доверху. Затем надо запаять крышку и погрузить сосуд в кипя-

щее масло,   чтобы мясо как следует протушилось. И после это-

го,   ваше величество,   мясо сохраняется в сосуде   совершенно

свеженькое.   Нисколько   не   портится и не нужно его перчить,

чтобы отбить запах.   Только разогреть. Олла-подрида, которую

вы только что съели, хранилась в этом сосуде почти шесть ме-

сяцев...

   - Что?! - вскричал король.

   - Шесть месяцев?   - ахнули инфанты. А министр двора выра-

зил на лице глубочайшее потрясение.

   - Я говорю истинную правду, ваше величество, - сказал дун

Абрахам, слегка заикаясь от нервного возбуждения. - Если вам

угодно, соизвольте осмотреть мой подвал, и вы убедитесь, что

только   для   этого поставлены там котлы...   только для блага

вашего величества...

   - Сегодня   я еду к герцогу Серредина-Буда.   Но как-нибудь

загляну в ваш подвал.   Может быть,   завтра.   А что у вас   во

втором ящике?

   - Четыре птицы,   ваше величество:   гусь, курица, лебедь и

фазан.   Если   разрешите...   - Дун Абрахам засуетился,   велел

слуге взрезать второй сосуд.

   - Погодите. - На лице короля было особое выражение, появ-

лявшееся всякий раз, когда в голову его величества приходили

мысли,   за которые он и повелел называть себя Многомудрым. -

Вот что,   - сказал он после раздумья. - Этот ящик будет хра-

ниться у меня шесть месяцев.   Или нет - достаточно одного. И

посмотрим,   что из этого получится.   Дун Маноэль, отнесите в

мою спальню.

   Он с некоторым сожалением проводил взглядом сосуд, уноси-

мый камерарием.

   - Ваше величество, - сказал дун Абрахам, - я убежден, что

шесть   месяцев - не предел.   Мясо,   приготовленное по новому

способу, может храниться таким образом гораздо дольше.

   Королевское чело продолжало сохранять особое выражение, и

министр двора сделал дуну Абрахаму знак замолчать.

   - Если это так, - сказал король, - то нет нужды... э... в

больших количествах перца.

   - Совершенно верно, ваше величество.

   - И, значит, незачем отправлять экспедицию к этим, как их

там...   к   Островам   пряностей.   Слишком накладно для казны.

Слишком накладно.   - Король вдруг подозрительно взглянул   на

дуна Абрахама.   - Почему мне докладывают,   что ваш сын стак-

нулся с Ламаррой?

   - Его оклеветали,   ваше величество!   Клянусь святым Пако-

мио, моему сыну и в голову не могло прийти... У него в голо-

ве только Острова пряностей...   Неслыханный оговор, ваше ве-

личество!

   - Ну, во всяком случае, он останется здесь, у нас на гла-

зах. Итак, сеньоры, все слышали? Я отменяю экспедицию за не-

надобностью.   Способ хранения мяса, придуманный... э... гра-

фом до Заборра, объявляю государственной тайной. Что касает-

ся портуланов... э... конфискованных у вашего сына, то може-

те получить их обратно у первого министра.   Впрочем,   теперь

они никому не нужны. Где первый министр? Ах да, я обещал ему

приехать на бал.

   Король съел еще несколько кусков мяса и поднялся.

   - Чеснока надо класть побольше,   - сказал он. - Как

больше,   соблюдая,   однако, меру. Ну, вы знаете. Что с вами,

граф?

   - Ничего,   ваше величество...   - Дун Абрахам смахнул кру-

жевным манжетом слезу. - Я буду класть побольше чеснока.

   - Прекрасно. Вы едете со мной, граф.

 

   Быстрым полувоенным шагом король вошел в зал, сопровожда-

емый инфантами, министром двора и дуном Абрахамом.

   Фидальго низко   кланялись,   и король милостиво кивал им в

ответ. Дамы приседали, и король благосклонно им улыбался. Он

был в хорошем настроении.

   Герцог Серредина-Буда кинулся навстречу.

   - Ваш новый кафтан хорош,   - сказал ему король, - но нес-

колько коротковат. - На полном лице его величества вдруг от-

разилось недоумение. - Сеньоры, кто лежит там на полу?

   - Ах, ваше величество, - сказал герцог, - случилось ужас-

ное злодеяние.   - Он драматически простер руку. - Ваш верный

подданный маркиз до Барракуде злодейски убит сыном государс-

твенного пре...

   Герцог осекся. Не веря своим глазам, уставился он на дуна

Абрахама,   который выглядывал из-за плеча короля.   У герцога

отвисла челюсть.

   - Ну? - сердито сказал король. - Кто же убил маркиза?

   Хайме стоял у балюстрады, прижав руку к груди. Его мутило

после   дуэли,   неприятно   колотилась жилка у виска.   Услыхав

вопрос короля,   он вздернул голову.   Увидел   за   королевским

плечом белое лицо отца, ужас в его глазах...

   - Я, ваше величество, - тихо сказал Хайме.

   - Вы?   - Король нахмурился.   - Прискорбно.   Что произошло

между вами?

   Хайме молчал.   Почему-то в эту минуту он вспомнил тоскли-

вый взгляд Басилио, отцова работника, - взгляд, устремленный

в дальнюю даль, в недостижимость...

   - Ваше величество...   - Вперед выступил пожилой фидальго,

откашлялся в кулак, надувая щеки. - Я видел все с самого на-

чала.   Дуэль была по   всем   правилам.   Они   дрались   честно,

по-рыцарски.

   И он, покашливая, рассказал подробности.

   - Благодарю,   дун Соссар. - Король почесал лоб. Положение

было затруднительное. Он не поощрял дуэли, даже наказывал за

них, но все равно, вспыльчивые и чванливые фидальго частень-

ко дрались, ничего с этим нельзя было поделать.

   Белладолинда тихонько   всхлипывала.   Вдруг   она   заметила

кровь, проступившую меж пальцев Хайме, прижатых к груди.

   - Он ранен! - воскликнула она и подбежала к Хайме.

   - Ерунда, царапина, - пробормотал тот.

   - Прискорбно, виконт до Заборра, - сказал король. - Весь-

ма прискорбно. Вы заставляете волноваться прекрасную донсел-

лу и вашего будущего тестя. Посмотрите на дуна Альвареша, на

нем лица нет. И ваш почтенный отец, который проявляет столь-

ко рвения на королевской службе...   Я недоволен вами.   Граф,

увезите его домой и прикажите сделать примочку из этого.   Ну

да, колотые раны излечиваются колючим, значит, лучше всего -

отвар шиповника. Объявляю вам, виконт, месяц домашнего арес-

та. Видеться с вами разрешаю только вашей невесте.

 

   Так король распорядился. И, конечно, до Заборра не заста-

вил дожидаться исполнения приказа.   Крепко взяв под руку сы-

на,   он повел его из зала,   мимо герцога,   который все стоял

оцепенело в голубом своем кафтане, мимо дуна Альвареша, пла-

чущей Белладолинды, мимо прочих дам, фидальго и лохматых му-

зыкантов. А великий инквизитор проводил их мрачным взглядом.

Хайме   шел,   отцом влекомый,   ничего вокруг не видя,   как во

сне.   И беспокойно мысль тревожная блуждала... вне просторов

океана...

 

                            XIV

 

   Росалия, шурша юбками, вбежала в гостиную.

   - Проснулся! - выпалила она.

   Дун Абрахам   вздохнул с облегчением.   Двадцать семь часов

кряду проспал Хайме, сынок. Он не просыпался даже, когда ему

меняли   примочки из настойки шиповника и остролиста.   Опаса-

лись горячки, но, слава всевышнему, обошлось без нее.

   В доме,   пока Хайме спал,   все ходили на цыпочках. Дважды

дун Альвареш присылал справляться о здоровье.   А сегодня ут-

ром заявился сам к дуну Абрахаму в служебный кабинет,   отор-

вал от составления меню королевского обеда,   повел   любезный

разговор о петушином бое,   о государственных финансах, пожа-

ловался на малые доходы от имения.   Но дун Абрахам видел лу-

кавого царедворца насквозь. Тонкими намеками дал понять, что

приданое за донселлой Белладолиндой намерен взять   сполна   и

не потерпит утайки. Договорились, как только Хайме оправится

и встанет на ноги, устроить помолвку.

   Все шло на лад,   королевская милость снова внесла покой в

дом дуна Абрахама.

   Услышав, что Хайме наконец проснулся, дун Абрахам немедля

распорядился отнести ему еду -   жареного   цыпленка,   спаржу,

сладкого   вина для подкрепления сил.   А спустя полчаса и сам

поднялся к сыночку.

   Хайме полулежа доедал цыпленка.   Под распахнутой рубашкой

белела на смуглом торсе полотняная повязка.

   Дун Абрахам   сел у него в ногах.   Осведомился о самочувс-

твии.   Хайме ответил, обсасывая косточку, что чувствует себя

хорошо,   только саднит немного рана, нельзя ли снять примоч-

ку?

   - Нельзя,   - сказал дун Абрахам,   - никак нельзя без при-

мочки.   Потерпи, сынок. - И добавил, помолчав: - Твои порту-

ланы и компассо у меня.   Следствие по доносу закрыто,   и мне

все вернули в полной сохранности.

   - Это хорошо, - сказал Хайме. Он вытер жирные губы, выпил

вина и откинулся на подушки.

   - Прислать их тебе?

   - Как хотите, отец.

   Дун Абрахам   всмотрелся   в   лицо сына.   Хайме осунулся за

последние дни,   щеки запали, буйно разрослись давно не стри-

женные черные волосы. Но лицо выглядело спокойным, даже уми-

ротворенным.   Вот только глаза были   какие-то   потухшие.   Не

нравились дуну Абрахаму его глаза.

   - Экспедиция отменена,   - сказал дун Абрахам. - Падильо и

Кучильо   намерены   выкупить   каравеллу у остальных пайщиков,

чтобы возить товары из Венеции и Александрии. Но у меня воз-

никла мысль... может быть, я выкуплю каравеллу. Как ты дума-

ешь?

   - Это хорошо, отец.

   - Конечно, будет нелегко. Придется заложить имение. Но за

два-три плавания расходы,   полагаю, окупятся. Ну вот... Если

захочешь,   ты сможешь плавать по Средиземному морю на   своей

каравелле.

   - Спасибо,   отец,   - сказал Хайме все тем же вежливобезу-

частным тоном.   - Если ,   пришлите ко мне цирюльника. А

то оброс я очень.

   Дун Абрахам поднялся, хрустнув суставами.

   - Непременно пришлю,   - сказал он хмуро и дернул себя   за

бородку.

   Тут прибежала запыхавшаяся Росалия.

   - Извините,   отец! - выпалила она скороговоркой. - Я слу-

чайно выглянула в окно... Там подъехала карета, и вышла дон-

селла   Белладолинда!   Я   и пустилась бежать...   предупредить

братца...

   - Пусть войдет!   - выкрикнул Хайме,   садясь в постели.   -

Пусть войдет!

   Дун Абрахам   увидел,   как   вспыхнул румянец на лице сына,

как заблестели его глаза.

   Странно устроен человек!

   Исполнились самые заветные мечтания дуна Абрахама. Хайме,

сын и наследник,   женится на одной из знатнейших невест Кас-

теллонии,   будет приближен к королевской особе, займет поло-

жение при дворе.   Он не уйдет в океан,   в пугающую неизвест-

ность. Долгие безоблачные годы ожидают его...

   Почему же так беспокойно на душе у дуна Абрахама? Что то-

мит его? Или он не доволен, что сбылись его желания?..

   Странно, странно устроен человек.   Вот ведь:   полагал дун

Абрахам,   что прочно, навсегда забыл свое прошлое, но стоило

только ему, прошлому, напомнить о себе...

   Чем занимался он столько   лет,   на   что   истратил   жизнь?

Угождал королевскому брюху,   изобретал соусы и приправы... А

жизнь - она ведь дается   один   только   раз,   бренная   земная

жизнь.   Господи!   - мысленно воззвал он.   - Как поступил я с

твоим даром - со своей жизнью?..

   Часами сидел он,   задумавшись, над портуланами, разгляды-

вал океанскую синь и красные линии   курсов,   устремленные   в

неведомое. И перед мысленным взглядом вставали картины было-

го,   которые - вот поди ж ты!   - нисколько не изгладились за

многие годы из памяти. Он видел бесконечную водную равнину и

пылание заката,   когда по океанской зыби пробегает   огненная

дорожка.   Белым облаком нависает над корабельным носом трин-

кетто - нижний парус передней мачты, а над ним рвется вперед

парункетто - верхний парус,   округлый и белый,   словно грудь

молодой женщины.

   А он,   дун Абрахам,   опершись на перила балкона, смотрит,

как нос каравеллы режет воду,   как зеленая вода, превращаясь

в белую шипящую пену,   вскидывается вверх,   и брызги приятно

холодят лицо,   и ноздри вдыхают неповторимую свежесть   океа-

на...   И никаких интриг и нашептывании... Только скрип снас-

тей да вольный посвист ветра...

   Душа дуна Абрахама колебалась влево-вправо, как коромысло

весов,   на которых взвешивают на том свете плохие и   хорошие

дела. Влево - вправо, влево - вправо...

   Однажды вечером не выдержал: в ранних зимних сумерках по-

ехал в гавань. Встречный ветер пахнул близкой весной. Скоро-

ход с фонарем бежал впереди,   и слабый прыгающий свет выхва-

тывал из сгущающейся тьмы неровности дороги, каменные стены,

лужи и кучи мусора на пустыре. Там, на пустыре, пылали кост-

ры,   вокруг них тесно сбились бездомные бродяги, которых ви-

димо-невидимо развелось в процветающем   кастеллонском   коро-

левстве.   Тянуло скверным запахом нищенской похлебки.   Запах

голода преследовал его до самого порта.

   Толкнув дверь (протяжно простонали ржавые петли), дун Аб-

рахам вошел в портовую таверну.   Гомон и гогот оглушили его,

и он чуть не задохся от душного чада.

   - Эй,   ваша честь!   - подскочил к нему   пьяненький   рыжий

матрос,   расплескивая вино из кружки.   - Выпейте с нами!   За

морского епископа!

   От хохота,   вырвавшегося из матросских глоток, у дуна Аб-

рахама заколебалось перо на шляпе.   Он покачал головой, мед-

ленно   пошел меж дощатых столов,   скользя взглядом по лицам,

не пропуская ни одного. Он слышал грубые хриплые голоса, об-

рывки пьяных разговоров вперемежку с руганью.

   - Ну и что?   - орал кто-то, потрясая кружкой. - Поднял на

мачту   все до последней тряпки,   увалился кормой под ветер и

удирай что есть духу!   А если у мавров посудина поменьше, да

сидит поглубже от награбленного добра - ну,   тут тоже не те-

ряйся!   Навались с   наветра,   марсели   на   стеньги,   забрось

крючья - и режь, круши нехристей!..

   За одним из столов спал человек, уронив курчавую седеющую

голову на скрещенные руки,   обнаженные по локоть.   На правой

руке синела наколка - изображение девы с рыбьим хвостом. Дун

Абрахам   остановился,   ухватившись пальцами за кружевной во-

ротник.   Потом решительно подступил к спящему, затряс его за

плечо. Тот мычал, бормотал ругательства, не хотел просыпать-

ся.   И только когда дун Абрахам с силой толкнул его в бок   -

поднял голову: кто, мол, посмел разбудить?

   - Здравствуй, Дуарте, - тихо промолвил дун Абрахам.

   - А!   Это ты... - кормчий Дуарте Родригеш Као громко зев-

нул.   Потом сказал насупясь: - Убирайся отсюда... раз старых

приятелей не признаешь...

   Дун Абрахам,   звякнув шпорами, перешагнул скамью, сел ря-

дом.

   - Я не забыл тебя,   Дуарте. Только в тот раз мне было не-

досуг...

   - Не забыл!   - Дуарте невесело усмехнулся.   - Еще бы тебе

меня забыть.

   - Я поклялся тогда,   Дуарте,   что,   если уцелею,   никогда

больше не выйду в море.

   - Иди ты со своими клятвами,   Абрахам...   Я,   может, тоже

замаливал грех, в монастырь пошел, только не вытерпел там...

- Дуарте нагнулся к дуну Абрахаму,   заговорил хриплым   шепо-

том:   - А что же нам было тогда - подыхать с голоду?   А того

мерзавца-кухаря,   что последние сухари   жрал   тайком,   -   за

борт,   морскому епископу на закуску?   У него, клянусь святым

Ницефоро, харчей и так хватает...

   - Но ты заставил меня варить...   - содрогнувшись,   сказал

дун Абрахам.

   - Ну, верно, пожаловал тебя из матросов в кухари. - Дуар-

те хохотнул.

   - Не смейся, Дуарте, над страшным грехом.

   - Ну, ладно, хватит про грехи... Где твой сынок, Абрахам?

Околачивался, околачивался тут, а теперь и след его простыл,

чтоб он коростой покрылся...

   - Перестань, Дуарте, - нахмурился дун Абрахам. - Экспеди-

ция отменена, мой сын не пойдет в океан.

   Кормчий разразился ругательствами и проклятьями.

   - Замолчи,   не богохульствуй!   - дун Абрахам благочестиво

перекрестился.   - Скажи-ка лучше, ты полностью набрал коман-

ду?

   - Набрать-то набрал, только разбегутся, если прослышат...

   - Сделай так, чтобы не разбежались.

   - А тебе-то что?   - Дуарте искоса взглянул на важного со-

беседника. - Мне твои перья и кружева - тьфу!

   Плевок пронесся мимо щеки дуна Абрахама.   Тот пожевал гу-

бами, но стерпел.

   - Я выкупил каравеллу у пайщиков, - сказал он сдержанно.

   Дуарте присвистнул.

   - Вон как! Выходит, каравелла...

   - Моя,   - кивнул дун Абрахам.   -   Не   распускай   команду,

кормчий, и жди от меня распоряжений.

   - Послушай,   Абрахам, ты что задумал? Уж старому приятелю

ты мог бы открыться,   черт побери.   Дун Абрахам опять перек-

рестился.

   - Открою,   когда придет срок.   - Он кинул на грязный стол

двойной круидор. - Возьми. Это в счет твоего жалованья.

   Дуарте живо сгреб тяжелую монету, подбросил на ладони.

   - Ого-го!   - гаркнул он,   сверкнув шалыми глазами. - Чует

мое сердце - будет дело!   Давай-ка выпьем, Абрахам. Эй, Пао-

ло! Тащи, куриная твоя голова, кувшин вина! Самого лучшего!

 

   Дун Абрахам писал медленно и усердно, с раздумьем, бормо-

тал себе под нос:

   - Ниже перечисляю пряности, хранящиеся в кладовой при ко-

ролевской   кухне,   ключ же от оной кладовой оставляю под по-

душкой своей постели...

   Покончив со   списком,   тяжко   вздохнул,   придвинул чистый

лист пергамента. Снова забормотал:

   - Имение,   пожалованное   мне королем вместе с титулом,   в

уплату за выкуп каравеллы... каравеллы... а что останется, а

именно... Дочери моей, Росалии, в приданое, когда выйдет за-

муж...   Сыну моему,   Хайме,   виконту до Заборра, все осталь-

ное... а именно...

   Прощание было трудным.   Супруга рыдала, рвала на себе во-

лосы. Тихо скулила Росалия.

   Но миновало и это...

   В сопровождении   молчаливого   Хайме (не вылежал в постели

сынок,   весь вечер тенью ходил за отцом) спустился в подвал.

Басилио,   щурясь от света фонаря, сел на постели. Желтые его

волосы были всклокочены.

   - Собирайся,   Басилио, - сказал дун Абрахам. - Пойдешь со

мной в океан.

   - Океан? - Басилио хлопал глазами, не понимая.

   - Ну, в море. Или ты раздумал?

   - В море!   - Басилио мигом поднялся, схватился за сапоги.

- Да, да, я - идти в море!

   Теперь дун   Абрахам   был спокоен и деловит.   Он поднял на

ноги слуг,   отдавал распоряжения.   Басилио он велел присмот-

реть за погрузкой жестяных ящиков с мясом на телеги и доста-

вить их на причал.

   Хайме не   послушал уговоров,   поехал проводить отца.   Они

ехали стремя в стремя по ночным улицам, впереди бежал скоро-

ход с фонарем. У дуна Абрахама в ушах еще звучали причитания

супруги, жалобный плач дочери. Жесткая рука расставания сда-

вила ему горло...

   Он посмотрел вбок, на замкнутое лицо сына. Спросил:

   - Не тревожит рана?

   - Нет, - ответил Хайме.

   Уже подъезжая к причалу,   он обратил к отцу бледное лицо,

сказал:

   - Вот как получилось...   Почему,   отец, вы никогда мне не

говорили о своем матросском прошлом?

   Дун Абрахам поправил на плече тяжелую кожаную сумку с на-

личностью.

   - Мое прошлое со мной,   - ответил он медленно. - И тебе о

нем знать не нужно. У каждого, сынок, своя дорога...

   Погрузка подходила   к   концу.   Матросы топали по мосткам,

сновали взад - вперед, подгоняемые мощным голосом кормчего.

   Еще не   поздно,   подумал дун Абрахам.   Видит бог,   еще не

поздно остановить все,   махнуть рукой... Нет, поздно. Нельзя

отступать. Впереди лежал огромный океан, он трубил призывно,

плескался в неведомые дальние берега...

   И вот последний жестяной ящик скрылся в трюме.

   Дун Абрахам шагнул к Хайме.

   - Ну, сынок...

   Хайме сжал отца в железном объятии.   Щека   у   него   стала

мокрой.

   - Иди.   - Дун Абрахам легонько оттолкнул   его.   -   Береги

мать и сестру. Будь счастлив, Хайме.

   Легко, по-молодому взбежал он по мосткам на борт каравел-

лы.

   Город еще   спал.   Но уже начинало светлеть на востоке,   и

предутренний береговой ветер расправил   паруса   с   огромными

черными крестами.

   Дун Абрахам стоял на мостике кормовой крепости,   смотрел,

как слева плывут редкие огоньки спящего города.   Скрип снас-

тей, плеск воды у крутых бортов каравеллы... Его слегка зно-

било от   бессонной   ночи,   от   предрассветной   прохлады,   от

страшного   напряжения минувшего дня.   Последнего дня обыкно-

венной жизни...

   "Хорошо бы сейчас кубок вина",   - подумал дун Абрахам. Но

он не мог заставить себя спуститься в каюту,   пока был виден

берег родной земли.

   Риу-Селесто плавно поворачивала к западу,   и за   громадой

обрывистого мыса открылся океан. В слабом свете начинающего-

ся утра были видны длинные медленные волны.

   - Руль на ветер, левые брасы подтянуть! - гаркнул Дуарте,

стоявший рядом.   Опасаясь песчаной косы,   намытой   отливами,

кормчий решил прижать каравеллу ближе к мысу.

   - Что,   дун Абрахам,   - сказал он, - не пальнуть ли перед

дальней дорогой? Дун Абрахам кивнул.

   - Носовую бомбарду зарядить холостым!   - крикнул   Дуарте,

перекрывая рев прибоя у прибрежных скал.   - Эй, вы, поживее!

Фитиль!

   Грохнула бомбарда. Белое облачко окутало нос каравеллы.

 

   Если б   не было на свете тех.   кого неудержимо привлекает

Неизвестность, тех, кто видит не Сегодня, а загадочное Завт-

ра,   -   мир остался бы в пределах ойкумены древних греков...

И.   хотя на склоне жизни,   он подумал,   я добился...   суета,

интриги,   зависть и бессмысленное дело - все уплыло, там ос-

талось,   позади.   Вот только в сердце боль прощанья,   скорбь

разлуки...   За кормой белеет пена,   паруса наполнил ветер, и

несется каравелла,   накрененная под ветер, то ныряя меж вол-

нами,   то   на   гребни   поднимаясь,   торопясь навстречу новым

странам,   людям и растеньям,   в мир огромный, незнакомый, по

путям далеких странствий, на просторы океана...

 

  Арктос - Полярная звезда.