БИБЛИОТЕКА   ПРИКЛЮЧЕНИЙ

                   И   НАУЧНОЙ   ФАНТАСТИКИ

 

 

 

                Е.ВОЙСКУНСКИЙ,   И.ЛУКОДЬЯНОВ

 

                    ПЛЕСК ЗВЕЗДНЫХ МОРЕЙ

 

                Научно-фантастический роман

 

 

 

 

             ИЗДАТЕЛЬСТВО   "ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА"

 

                       МОСКВА ~ 1970

 

 

 

    Действие научно-фантастического романа происходит в   XXI

веке на Земле и на Венере. Люди уже освоили ближайшие кЗемле

планеты и мечтают выйти в Большой Космос.   О жизни и приклю-

чениях   пилота-космоказта   Улисса   Дружинина и его товарищей

рассказывается в этой книге.

 

 

 

                    Рисунки Л. Дурасова

 

 

                        Глава первая

 

                      БЕГСТВО С ВЕНЕРЫ

 

   В этом рейсе мы с Робином были практикантами.   Нам следо-

вало думать о зачетах:   космонавигационная практика, органи-

зация службы,   устройство корабля. Всю первую половину рейса

- с того момента, как корабль стартовал с Луны, - мы и гото-

вились к зачетам.   Рейс проходил нормально.   Но,   как только

наш ионолет опустился на   венерианский   космодром,   началось

нечто   странное,   непредвиденное.   От здания порта к кораблю

устремился человеческий поток. Люди в скафандрах шли плотной

массой, ехали на грузовой трансленте, заваленной рюкзаками и

прочей ручной кладью,   над ними плясали,   отбрасывая красный

отсвет, мощные сполохи полярного сияния. Я смотрел в иллюми-

натор на эту картину, мне было не по себе.

   Командир велел нам с Робином стать у шлюзового люка и ни-

кого не пускать в корабль,   а сам двинулся навстречу   толпе.

"Прошу остановиться! - загремел его голос, усиленный динами-

ком.   - Прошу немедленно остановиться!" Течение людской реки

прекратилось.   В моем шлемофоне возник гул встревоженных го-

лосов,   трудно было что-либо разобрать.   Доносились   обрывки

разговора   командира с диспетчером космопорта.   Голос у дис-

петчера был растерянный:   "Я не могу запретить им... Мы выз-

вали    пассажирские    корабли,    но   колонисты   отказываются

ждать..."

   Потом командир   распорядился очистить трансленту:   прежде

всего следовало разгрузить корабль.   Автоматы быстро   делали

свое   дело,   из грузового люка поплыли к складу контейнеры с

оборудованием, доставленным нами для нужд Венеры.   А когда с

выгрузкой было покончено, началась посадка пассажиров. Нече-

го было и думать о приемке планового   груза   -   венерианских

пищеконцентратов:   колонисты забили весь корабль. Мы сбились

с ног,   регулируя шлюзование и размещая пассажиров по   отсе-

кам.   Мужские,   женские,   детские лица мелькали у меня перед

глазами, и я невольно отыскивал в этом   нескончаемом   потоке

лица моих родителей - Филиппа и Марии Дружининых. Но потом я

уразумел из обрывочных разговоров, что Венеру покидают коло-

нисты,   поселившиеся там сравнительно недавно - за последнее

десятилетие, - а примары остаются. Родители же мои были при-

марами   -   из первого поколения родившихся на Венере,   - так

что не стоило разыскивать их здесь,   на рейсовом корабле. Да

и чего ради им,   никогда не видавшим Земли и нисколько о ней

не помышлявшим, покидать Венеру?

   Мы взяли на борт около тысячи человек. Могли бы, конечно,

взять и больше,   но предел был положен запасами продовольст-

вия. Особенно - воды. Когда число пассажиров достигло крити-

ческого уровня, командир прекратил посадку.

   Диспетчер космопорта   срывал   голос,   убеждая колонистов,

оставшихся за бортом, сохранять спокойствие и терпеливо ожи-

дать пассажирские корабли, которые уже в пути и придут через

две недели по земному календарю. Начался медленный отлив че-

ловеческой реки...

   Попробуйте разместить тысячу пассажиров в грузовом   ионо-

лете,   имеющем всего двенадцать двухместных кают! Все каюты,

включая пилотские,   были отданы женщинам с грудными   детьми.

Остальным   пассажирам   предстояло провести полет в небывалой

тесноте грузовых отсеков и коридоров,   на голодном пайке пи-

щи, воды и воздуха.

   Что же стряслось на Венере?   Чем вызвано массовое бегство

колонистов? Планета неприютна, жизнь здесь трудна - это так,

но ведь колонисты,   покидая Землю,   знали, на что идут. Вряд

ли было заподозрить их в том,   что они - все разом!   -

испугались трудностей освоения Венеры. У меня не было време-

ни   для   выяснений,   я носился из отсека в отсек,   определяя

места для пассажиров и пытаясь навести   какой-никакой   поря-

док,   а   из   обрывков   услышанных разговоров было невоз

составить разумное представление о причине бегства. Но я по-

нимал,   что   дело   не в физических трудностях - об этом я не

слышал ни слова. Речь шла о психике. Может, вспышка какой-то

нервной болезни?

   К вечеру мы от усталости ног под собой не чуяли.

   - В жизни не видел такой паники!   - сказал командир и по-

валился в пилотское кресло.

   Робин, уточнявший нормы расхода воды и продуктов,   перес-

тал щелкать клавишами вычислителя.

   - Что же все-таки произошло? - спросил он.

   - Толком ничего не поймешь, - пробормотал командир и сла-

бо махнул рукой. - Выключи верхний свет, Улисс, - отнесся он

ко мне, помолчав. - Глаза режет...

   Я выключил плафон и спросил, когда старт.

   - В четыре утра, - сказал командир.

   - Разреши мне съездить в Дубов,   старший, - попросил я. И

пояснил: - Там живут мои родители.

   - Они что, примары?

   - Да.

   - Надо отдохнуть перед стартом, - сказал командир. - Рейс

будет трудный.

   - Поселок недалеко отсюда,   старший.   Я бы обернулся часа

за три. Хочется повидать родителей.

   - Ладно, поезжай.

   Я облачился в шлюзе в громоздкий венерианский скафандр   и

спустился на поле космодрома.   Возле здания порта, на стоян-

ке,   было полно свободных вездеходов,   я забрался в одну   из

машин и погнал ее по широкой каменистой дороге.

   Ох, как хорошо знал я   эту   дорогу!   Плавно   изгибаясь   к

юго-востоку, она взбегала все выше на плато Пионеров, вреза-

лась в нагромождения бурых скал,   а сейчас,   за поворотом, я

увижу   над   отвесной скалой обелиск в честь первооткрывателя

Дубова и его товарищей.   Вот он, обелиск,-белокаменная игла,

проткнувшая низкое,   сумрачное,   клубящееся небо. Небо моего

детства,   слепое небо Венеры,   на котором никогда не увидишь

звезд, а солнце проглядывает лишь слабым и тусклым краснова-

тым пятном.

   И странный,   высоко   поднятый   горизонт - будто ты на дне

гигантской чаши,   хотя это вовсе не так, - теперь он кажется

мне странным, я отвык от сверхрефракции венерианского возду-

ха. А там дальше, слева, если присмотреться, - белые корпуса

промышленной зоны,   и башни теплоотводных станций,   и скорее

угадывается, чем виден золотистый купол Венерополиса, столи-

цы планеты.

   Сколько же   мне   было   тогда?   Лет   пять,   наверное,   или

шесть... Мы ехали с отцом в Венерополис и заранее условились

говорить не вслух, а по менто-системе - направленной мыслью.

Вначале   мне было интересно - я не сводил глаз с отца,   и мы

проверяли,   правильно ли я понимал его менто, - а потом нас-

кучило. Я вертелся на сиденье и порывался хватать рычаги уп-

равления, а за окнами вездехода привычно высверкивали   толс-

тые разветвленные молнии, и вдруг меня словно бы пригвоздило

к месту повелительное отцовское   менто:   "Смотри!"   -   "Куда

смотреть?" - спросил я недоуменно и тут же увидел, как мест-

ность застилает серая пелена.   Колыхались неясные тени,   они

протягивали   руки,   будто нащупывая нашу машину.   Я вспомнил

злых великанов из сказок Ренна и, кажется, заплакал от стра-

ха. Отец притянул меня к себе и сказал вслух: "Это начинает-

ся черный теплон.   Не бойся, мы успеем уйти от него". Хорошо

помню:   я сразу перестал бояться, только смотрел во все гла-

за,   как сгущаются и чернеют тени,   а рука отца все лежала у

меня   на плече,   и отец выжал из машины полную скорость,   мы

мчались бешено,   и было совсем не страшно,   только жутковато

немного.   Потом, уже перед самыми шлюзовыми воротами Венеро-

полиса,   нас обступила плотная тьма, и что-то затрещало сна-

ружи, за окном мелькнуло голубое пламя, и стало жарко, будто

воздух в машине раскалился...   Тут мы въехали в шлюз, ворота

сразу захлопнулись за нами, и отец вынес меня на руках. Лицо

у него было не такое,   как обычно,   - все в резких складках,

по   щекам   катились крупные капли пота.   А вездеход был весь

оплавлен, он шипел под струями воды и окутывался паром.

   Помню еще, когда теплой пронесся и восстановилась радиос-

вязь,   запищал вызов,   и на экране отцовского видеофока воз-

никло лицо матери. Глаза у нее были расширены, и она, увидев

нас с отцом,   только и смогла произнести:   "Ох-х!" - "Все   в

порядке,   Мария,   - сказал отец.   - Мы успели проскочить". -

"Не знаю,   зачем тебе.   это понадобилось,   Филипп, - сказала

мать. - Я же предупреждала, что надвигается..." - "Все в по-

рядке, - повторил отец. - Мы проскочили, и малыш теперь зна-

ет, что это такое..."

   Никогда не забуду своей первой встречи с черным   теплоном

- вихрем, сжигающим все на своем пути. Черные теплоны посто-

янно бушуют в ундрелах - низких широтах,- но и сюда,   в   по-

лярную   область,   нередко   докатываются   наиболее бешеные из

них...

   Я ехал   по   плато Пионеров.   Теперь по обе стороны дороги

простиралось желтое море мхов.   Могучие заросли кое-где зах-

лестывали дорогу, и тогда приходилось пускать в ход резаки.

   Желтые мхи Венеры!   Пейзаж,   знакомый с детства. Они, эти

мхи,   подступали к самому куполу моего родного поселка - Ду-

бова.   И,   как когда-то в детстве,   я увидел комбайны, тут и

там ползущие черными жуками по желтому морю.   Ничто здесь не

переменилось...

   Вдали, на юго-западе,   проступала в лиловой дымке невысо-

кая горная гряда,   за которой лежало дикое плато   Сгоревшего

спутника. Туда мы тоже ездили как-то раз с отцом - с отцом и

другими агротехниками,   - это было незадолго до моего отлета

на Землю.

   Ничто не переменилось,   но что же, в таком случае, заста-

вило   тысячи   колонистов   чуть   ли   не штурмом брать наш ко-

рабль?..

   Последний поворот   - и дорога устремилась прямо к главным

воротам поселка. Что это? Купол не светится, как обычно, зо-

лотистым   светом,   он   круглится землистотемным курганом,   а

дальше, где бушевал прежде разлив желтых кустарников, уходи-

ла вдаль угрюмая черная равнина. Я увидел там комбайны и фи-

гуры в скафандрах.

   И тут только до меня дошло,   что это - следы теплона. Да,

здесь недавно промчался черный теплой - он выжег   плантации,

оплавил   антенны на куполе.   Потому и обычных молний сегодня

не видно. Ну конечно, после теплона несколько дней не бывает

атмосферных разрядов.

   Но почему погружен в   темноту   поселок?   Ведь   куполу   не

страшен   черный теплон...   В моем воображении возник мертвый

поселок, и меня продрало холодом ужаса.

   Спустя минуту или две я въехал в ворота. В шлюзе было по-

лутемно.   Выйдя из вездехода, я услышал маслянистое шипение,

а затем чей-то голос:

   - Придется подождать.

   Я испытал облегчение: живой голос!

   - Что у вас случилось? - спросил я.

   - Авария на станции. Приходится шлюзовать гидравликой.

   Я подождал, пока закроются ворота и дыхательная смесь вы-

теснит   ядовитый наружный воздух.   Потом,   сбросив скафандр,

вышел из шлюзовой камеры на главную улицу поселка.

   Тут и там тускло горели аккумуляторные лампы. Я шел, поч-

ти бежал по пустынной улице, мимо белых домиков с палисадни-

ками,   в   которых темнели кусты молочая,   мимо компрессорной

станции,   мимо черного   зеркала   плавательного   бассейна   на

центральной площади.   Было сумеречно, над прозрачным куполом

клубились бурые облака.   Двери домов были   распахнуты,   дома

казались нежилыми, покинутыми. Я уже не шел, а бежал, подго-

няемый смутной тревогой.   Вот он,   родительский дом. Темные,

незрячие окна в белой стене...

   Я метнулся в одну комнату,   другую, третью. Луч моего фо-

нарика   выхватывал   из темноты стулья,   кровати,   громоздкое

старомодное бюро, сколоченное дедом в давние времена. В моей

-   бывшей моей - комнате стол был заставлен штативами с про-

бирками,   пахло какими-то эссенциями, на стенах висели карты

Венеры.   Все   здесь было другое - будто я и не жил никогда в

этой комнате,   только книжные полки стояли на прежнем месте,

мои книжные полки, единственные свидетели детства...

   В кухне я зацепился за кресло-качалку,   в котором - помню

- так любил сиживать отец за кружкой прохладного пива. Крес-

ло закачалось.   С комком в горле я вышел из пустого дома   на

пустую улицу.   И тут услышал отдаленные голоса. Я побежал на

них, обогнул двухэтажное здание школы, миновал клуб агротех-

ников. Площадка энергостанции была освещена переносными лам-

пами, меж решетчатых башен толпились люди. Я подошел ближе и

увидел, что тут в основном женщины и подростки. Они цепочкой

передавали друг другу квадратные блоки,   тускло поблескивав-

шие в желтом свете переносок.   А навстречу им,   откуда-то из

нижних дверей станции, плыли, тоже передаваемые из рук в ру-

ки, поврежденные блоки, почерневшие, оплавленные. Их склады-

вали в кучу, поливали из шлангов охлаждающим раствором.

   Да, серьезная авария,   если приходится заменять все блоки

энергаторов...

   - Уж   эти блоки любой теплон выдержат,   - сказал кто-то в

толпе.

   Я невольно   присмотрелся и заметил на новых блоках один и

тот же знак:   кольцо, от которого отходил узкий луч, пересе-

ченный короткой чертой, - древний символ Венеры, схематичное

изображение ручного зеркальца богини.

   Вот как,   подумал я, здесь уже налажено собственное изго-

товление энергаторов. Раньше их в числе прочего оборудования

доставляли с Земли...

   Я медленно шел,   всматриваясь в лица людей,   и вот увидел

одно знакомое.

   - Рэй! - позвал я.

   Рэй Тудор,    коренастый   широкогрудый   парень,   был   моим

школьным другом и постоянным партнером в   шахматы   и   ручной

мяч.

   - О, Алексей! - Он передал кому-то шланг и, улыбаясь, по-

дошел ко мне. - Прилетел на рейсовом?

   Он назвал меня родительским именем,   хотя прекрасно знал,

что я предпочитал собственное имя - Улисс.

   - Да,   - сказал я. - Рэй, ты не видел отца с матерью? Где

они?

   - Твой отец на плантациях, - ответил он. - А мать... Сей-

час!

   Рэй нырнул в толпу.   Спустя минуту он вернулся с моей ма-

терью. Мария Дружинина была в рабочем комбинезоне. Нисколько

не изменилась она за четыре с половиной года   моего   отсутс-

твия - все такая же стройная,   белокурая, похожая на молодую

девушку, а не на сорокалетнюю женщину. Она поцеловала меня в

щеку,   а я ее - в легкие волосы над ухом. Я ощутил, что мать

послала мне менто, но не понял его.

   - Ты возмужал,   - сказала она медленно, без улыбки. - По-

чему ты ни разу не прилетел к нам, Алеша? Разве у вас не бы-

вает каникул?

   Я стал говорить что-то в свое оправдание   -   занятость...

напряженная программа...   тренировочные полеты...- но умолк,

разглядев в глазах   матери   какое-то   непонятное   выражение.

Будто она не слушала меня, а думала о чем-то другом.

   - Надолго ты прилетел, Алеша?

   - Нет. В четыре утра старт. Отец скоро вернется с планта-

ций?

   - Сегодня не вернется. Очень много работы после теплона.

   - Жаль...   Думал повидать его... Что произошло у вас? По-

чему колонисты покидают Венеру?

   Тут мне опять показалось,   что она посылает менто. Я умел

различать только простейшие сигналы,   самые элементарные.   В

сложных сочетаниях посланного матерью менто   я   уловил   лишь

неясное ощущение печали.

   - Не понял, - сказал я.

   Мать отвела взгляд, потеребила застежку своего комбинезо-

на.

   - Что поделаешь,   - медленно сказала она. - Мы такие, ка-

кие есть.

   Кто-то негромко произнес:

   - Внимание,проба!

   - Если хочешь,   - продолжала мать, помолчав, - пойдем до-

мой,   покормлю тебя. У нас выведен новый сорт дыни - порази-

тельный вкус.

   Я посмотрел на часы и сказал мягко:

   - Мне очень жаль,   мама, но времени нет совершенно... Вот

кончу скоро институт - прилечу в отпуск...

   - Ну, как хочешь.

   В здании станции вспыхнул яркий свет и тут же погас.

   - Изоляцию проверьте в третьей группе! - крикнул кто-то.

   - До свиданья, мама.

   - До свиданья,   Алеша. - Мать вдруг кинулась ко мне, обх-

ватила руками шею,   головой припала к моей груди. - Ах, Але-

ша, - прошептала она, - если бы ты остался с нами...

   Я молча погладил ее по голове.   Что было мне ответить?   Я

без   пяти минут пилот,   космолетчик,   меня ожидает пилотская

жизнь,   о которой я мечтал с тех самых пор,   как помню себя.

Никогда   я   не   вернусь   на Венеру - разве что действительно

прилечу в отпуск...

   Мать, должно   быть,   уловила мои мысли.   Она легонько от-

толкнула меня, поправила волосы,сказала:

   - Я расскажу отцу,   что ты прилетал,   Алексей. Иди. Всего

тебе хорошего.

   Рэй Тудор   проводил   меня   до шлюза.   Он не задал обычных

после долгой разлуки вопросов - "Как живешь?",   "Доволен   ли

профессией?",- на мои же вопросы отвечал односложно,   иногда

невпопад.

   - Значит,   заканчиваешь политехническое училище,   Рэй?   -

спрашивал я.

   - Да.

   - Будешь конструктором агромашин?

   - Нет. Летательных аппаратов.

   - Хорошее дело, - одобрил я. - А помнишь, как мы играли в

ручной мяч? Вот команда была! Теперь-то играешь?

   - Редко.

   - Рэй, - сказал я, когда мы подошли к шлюзу, - хоть бы ты

объяснил мне, что у вас произошло.

   Я остановился, ожидая ответа, но Рэй молчал. Опять, как и

в разговоре с матерью, я ощутил непонятный менто-сигнал. За-

тем Рэй сказал:

   - Они его не поняли.

   - Кто не понял? И кого?

   - Отца.

   Лицо Рэя   смутно белело во тьме,   я не мог разглядеть его

выражения. Ничего больше он не сказал.

   Спустя полчаса   я уже ехал на север,   к космодрому.   Я не

чувствовал усталости после трудного дня,   нет. Но было такое

ощущение,   будто   я   раздвоился.   Одна моя половина осталась

там,   в пустом белом доме,   где раскачивалось в темной кухне

пустое   кресло-качалка,   другаягнала   вездеход по каменистой

дороге, озаряемой мощными сполохами полярного сияния.

   На повороте   я   посмотрел в боковой иллюминатор и увидел:

купол Дубова вспыхнул, налился покойным золотистым светом.

   Незадолго перед   стартом командир велел мне пройти по ко-

рабельным помещениям, еще раз проверить, все ли в порядке.

   - Улисс!   - окликнул он, когда я подошел к двери рубки. -

Как же я раньше не вспомнил:   в шкиперском отсеке у нас   за-

пасные   изоляционные маты.   Раздай их пассажирам,   пусть ис-

пользуют как матрацы.   Хоть и тоненькие, а все лучше, чем на

полу.

   Кольцевой коридор был забит людьми.   Они лежали и   сидели

на   полу,   почти   никто не спал.   В гуле голосов я улавливал

лишь обрывки речи.   Большинство, конечно, говорило на интер-

линге, но некоторые - главным образом люди пожилые - перего-

варивались на старых национальных языках.

   - ...Медленное   накопление,   они сами не замечают перест-

ройки психики, - доносилось до меня.

   - ...Подложи под голову надувную подушку, мне она не нуж-

на, уверяю тебя...

   - ...Не может быть,   чтоб не слышал.   Конечно, слышал! Но

даже пальцем не шевельнул, чтобы помочь...

   - ...Никуда! Никуда больше не улечу с Земли! Никуда!

   Я посмотрел на женщину,   произнесшую эти слова.   Она была

красива.   Резко очерченное меднокожее лицо.   Волосы - черным

острым крылом. Глаза ее были широко раскрыты, в них, как мне

показалось, застыл ужас. Рядом с женщиной сидел, привалясь к

переборке,   и дремал светловолосый мужчина   средних   лет.   С

другой   стороны   к нему прижалась тоненькая девочка лет пят-

надцати. Большая отцовская рука надежно прикрывала ее плечо.

   Я знал эту семью - они жили в Дубове в доме напротив моих

родителей,   несколько часов назад я   видел   этот   опустевший

дом. Их фамилия была Холидэй. Девочку звали Андра. Они посе-

лились на Венере незадолго до моего отлета на Землю.   Помню,

эта   самая Андра редко играла с детьми,   все больше с отцом.

Том Холидэй учил ее прыгать в   воду   с   вышки   плавательного

бассейна. Он часто носил ее на плече, а она смеялась. Навер-

но, это было неплохо - сидеть на прочном отцовском плече...

   - Никуда с Земли! - исступленно повторяла мать Андры.

   Я подошел к ним и поздоровался. Женщина - теперь я вспом-

нил,   что ее зовут Ронга,   - скользнула по мне взглядом и не

ответила.

   - Здравствуй. - Холидэй приоткрыл глаза.

   Андра тоже узнала меня и кивнула.

   - Ты уже пилот? - спросила она.

   - Скоро стану пилотом,   а пока - практикант.-   Я   перевел

взгляд на ее отца. - Старший, почему вы все кинулись на этот

грузовик? Ведь по вызову колонистов сюда уже идут пассажирс-

кие корабли.

   - Так получилось, - сухо ответил он и снова закрыл глаза.

   - Твои родители остались? - вдруг спросила Ронга.

   - Да.

   Я подождал,   не   скажет   ли женщина еще что-нибудь.   В ее

пронзительном взгляде я прочел странное недоброжелательство.

Она молчала.

   Почему Ронга спросила о моих родителях?   Мне   вспомнились

слова матери:   "Мы такие, какие есть..." Что все это означа-

ло?..

   Меня окликнул пожилой сухопарый колонист,   забывший снять

скафандр. Он так и сидел, в скафандре, скрестив ноги, только

шлем снял.   Вот чудак! Рядом стоял старомодный большой чемо-

дан - я давно таких не видывал.

   - Ты из экипажа?   - спросил он на неважном интерлинге.   -

Вы там думаете насчет воды?

   - Да,   старший, не беспокойся, вода будет, - ответил я. -

Помочь тебе снять скафандр?

   - Нет. Меня интересует только вода. - И он добавил по-не-

мецки: - Торопимся, торопимся, вечно торопимся.

   Подросток лет   тринадцати оторвался от шахмат,   посмотрел

на человека в скафандре,   а потом на меня   и   снисходительно

сказал:

   - Как будто у них нет установки для оборотной воды!

   У него были желто-зеленые глаза,   неспокойный ехидный рот

и манера во все вмешиваться.   Я это сразу понял - насчет ма-

неры, - потому что видывал таких юнцов.

   - Хочешь мне помочь? - спросил я.

   - Мне надо решить этюд,   - ответил подросток. - А что бу-

дем делать?

   - Пойдем со мной, покажу. Этюд потом решим вместе.

   - Бен-бо!   - выпалил он словцо, которым мальчишки обозна-

чают   нечто вроде "как же" или "только тебя тут не хватало".

- Как-нибудь я сам решу.

   Он пошел за мной,   нарочно задевая бутсами рюкзаки пасса-

жиров,   перепрыгивая через их   ноги   и   вызывая   недовольное

брюзжание вслед.

   - Как тебя зовут? - спросил я.

   - Всеволод. Это родительское. Тебе нравится?

   - Нравится.

   - А   я все думаю - оставить или выбрать другое.   Мне зна-

ешь, какое нравится? Модест. Как ты думаешь?

   - Лучше оставь родительское.

   - Бен-бо!   - воскликнул он на всякий случай. - А тебя как

зовут?

   - Улисс.

   - Родительское?

   - Нет, собственное.

   - Улисс - это Одиссей, да? Подумаешь!

   Я подошел к двери шкиперского отсека и отпер ее. Всеволод

тотчас юркнул вслед за мной и принялся хозяйски озираться.

   - Видишь эти маты?   - сказал я.- Ты поможешь   раздать   их

пассажирам.

   - На всех не хватит...   Ладно,   ладно, без тебя знаю, что

вначале женщинам.

   Он взвалил кипу матов на спину и исчез.   Вскоре он   снова

появился в отсеке. С ним пришли еще несколько парней пример-

но его возраста.

   - Они тоже будут таскать, - сказал Всеволод.

   Я отвел его в сторонку:

   - Ты, наверно, все знаешь. Ну-ка, скажи, что произошло на

Венере?

   - А ты спроси у Баумгартена.   Это который в скафандре си-

дит.

   - Спрошу. Но сперва расскажи ты.

   - Я бы ни за что не улетел,   если б не родители.   Я-то за

свою психику спокоен.

   "Опять психика,   - подумал я. - Только это и слышишь вок-

руг..."

   - Может,   он его просто не услышал, - продолжал Всеволод,

разглядывая   мой курсантский значок,   - а они из этого такое

раздули...

   - Кто кого не услышал? Говори по порядку.

   - Так я и говорю.   Он ехал с дальних плантаций, и вдруг у

него испортился вездеход. Там, знаешь, привод компрессора...

   - Не надо про компрессор. Что было дальше?

   - Дальше начался черный теплон. - Парень оживился. - Ух и

теплон был! На нашем куполе все антенны расплавились...

   - Стоп! Ты сказал - испортился   вездеход. Дальше?

   - Вот я и говорю:   испортился.   А тут теплон   начинается,

чернота пошла. И тут он проезжает мимо.

   - Кто мимо кого? Говори же толком!

   - Тудор   мимо Холидэя.   Холидэй ему по УКВ - возьми меня,

терплю бедствие. А тот будто и не слышит. Проехал, и все.

   - Ну, а Холидэй что?

   - А там один самолет удирал от теплона.   Так   он   услышал

вызов Холидэя. Повезло ему, а то сгорел бы.

   Тудор! Отец Рэя!   Он часто бывал у нас в доме.   Вместе   с

моим   отцом   он занимался селекцией венерианских мхов.   Мы с

Рэем с детства мечтали о профессии космолетчика,   но,   когда

дело   дошло до окончательного выбора,   Рэй решил остаться на

Венере.   Я улетел на Землю, поступил в Институт космонавига-

ции,   а Рэй остался.   И вот теперь его отец,   Симон Тудор...

Поразительно!

   И еще   я вспомнил странные слова Рэя о том,   что ктото не

понял его отца.

   - Из-за этого случая и началась паника? - спросил я.

   - Пойди к Баумгартену, он тебе расскажет.

   Баумгартен спал. Но, когда я подошел, он открыл глаза.

   - Так хватит воды или нет? - спросил он.

   - При жесткой норме хватит.   - Я сел рядом с ним. - Стар-

ший,   мне рассказали про Холидэя. Может, Тудор просто не ус-

лышал его? Неужели из-за одного этого случая...

   - Одного случая?   - перебил он,   грозно выкатывая на меня

светло-голубые глаза.   - Если хочешь знать,   я заметил это у

примаров еще год назад. Я вел наблюдения, дружок. Этот чемо-

дан набит записями.

   - Что именно ты заметил у   них,   старший?   -   спросил   я,

чувствуя, как похолодели кончики пальцев.

   - Мелких признаков много.   Но самый крупный и самый   тре-

вожный... м-м... как это на интерлинге... Равнодушие! - вык-

рикнул Баумгартен.   - Безразличие ко всему,   что выходит   за

рамки   повседневных локальных интересов.   Я утверждаю это со

всей ответственностью врача!

   Я потихоньку   растирал кончики пальцев.   Набитый чемодан.

Наблюдения за примарами...

   - Случай   с Холидэем подтвердил самые страшные мои опасе-

ния, - продолжал Баумгартен. - Они становятся другими! Сдви-

ги в психике все более и более очевидны...

   Его слова так и хлестали меня.   Нет, нет, с моими родите-

лями все в порядке. Ничего такого я не замечал. Нет!

   - А все потому, что торопимся, вечно торопимся.

   - Да,   - сказал я. - Наверное, нужно было разобраться как

следует, а не кидаться на первый же корабль.

   - Я говорю о другой торопливости. - Худое лицо Баумгарте-

на вдруг стало мрачным.   - Об этом будет разговор на   Совете

планирования.   Еще   сто лет назад утверждали,   что на Венере

жить нельзя.

   Тут корабль наполнился прерывистыми звонками. Это означа-

ло - приготовиться к старту.

   Я поспешил к лифту.

   Опять прошел я мимо Холидэев.   Том   по-прежнему   сидел   с

закрытыми глазами. Андра читала . Она мельком взглянула

на меня,   тонкой рукой отбросила со лба волосы. Волосы у нее

были черные,   как у матери, а глаза отцовские, серые, в чер-

ных ободках ресниц.

   Ронга сидела, ссутулясь, скрестив руки и стиснув длинными

пальцами собственные локти.   Резкие черты ее лица как бы за-

острились еще более. Я услышал, как она шептала непримиримо:

   - Никуда, никуда с Земли...

 

                        Глава вторая

 

                     БЕСПОКОЙНАЯ ЗЕМЛЯ

 

   Мы возвращались с последнего зачета.   Целый день,   беско-

нечно длинный день мы только тем и занимались,   что убеждали

экзаменаторов,   что наши мышцы и нервы,   наши   интеллекты   и

кровеносные сосуды, - словом, наши психо-физические комплек-

сы вполне пригодны для космической навигации.   Нас раскручи-

вали на тренажерах, мы падали в такие бездны и с таким уско-

рением,   что желудок оказывался у горла,   а сердце-во рту. А

как только тебя подхватывала силовая подушка,   ты не успевал

отдышаться,   как прямо в глаза лез метеорит-то, что его ими-

тирует,   разумеется.   И горе тебе,   если ты замешкаешься, не

успеешь включить ракетный пистолет и отскочить в сторону.

   У меня словно все кости были переломаны, в голове гудело,

и почему-то казалось,   будто нижняя челюсть   скособочена.   Я

тронул ее рукой - нет, челюсть на месте.

   Автобус мягко мчал нас по воздушной подушке к жилым   кор-

пусам Учебного   центра.   Мы молчали,   не было сил произнести

даже один слог.   Робин лежал рядом со мной на сиденье, выра-

жение лица у него было, как у Риг-Россо в том кадре, где его

вытаскивают из камнедробилки.   Сзади сопел и отдувался Анто-

нио - даже он сегодня помалкивал.

   Только я подумал,   что наша группа   хорошо   отделалась   и

особых   неожиданностей   все-таки не было,   как вдруг - фьфк!

кррак!!   - и я очутился в воздухе.   Я даже не успел   вскрик-

нуть,   сердце оборвалось, на миг я увидел свои ноги, задран-

ные выше головы.   В следующую секунду,   однако, я понял, что

лечу вниз, и резко перевернулся. Приземлиться на четыре точ-

ки...   Мои руки и ноги ткнулись почти одновременно в   травя-

нистую землю.

   Я лежал на животе и пытался приподняться на   руках   и   не

мог.   Сладко   пахнущая трава вкрадчиво лезла в рот.   Я бурно

дышал.   Неподалеку кто-то из ребят не то стонал,   не то пла-

кал.   Я увидел:из автобуса, который преспокойно стоял в нес-

кольких метрах на шоссе,   вышел инструктор,   ехавший с нами.

Его-то   не катапультировало.   Я поднялся,   когда он проходил

мимо.

   - Как настроение, Дружинин?

   Видали? Тебе устроили такой подвох, и у тебя же еще долж-

но быть хорошее настроение!

   - Превосходное, - прохрипел я.

   Повреждений никто не получил: место для катапультирования

было выбрано со знанием дела.   И выбросили нас на   небольшую

высоту. Собственно, это был, скорее, психический тест.

   Костя Сенаторов не выдержал его.   Этот атлет бил   кулаком

по земле,   лицо его было перекошено, и он все повторял с ка-

кими-то странными завываниями:

   - Уйду-у-э... уйду-у-э...

   Я схватил его под мышки,   попытался поднять, но Костя от-

толкнул   меня локтем и завыл еще громче.   Инструктор покачал

головой,   нагнулся к Косте и ловко сунул ему в раскрытый рот

таблетку.

   Никогда бы не подумал,   что у Кости   могут   сдать   нервы.

Жаль. У нас в группе все его любили.

   Мы снова забрались в автобус и теперь уже были начеку.

   - Дерни   за   руку,   - шепотом сказал мне Робин и протянул

распухшую, покрасневшую кисть.

   - Да ты ее вывихнул! - сказал я.

   - До чего проницательный...   Ты можешь потише? - Он вытя-

нул шею и посмотрел на инструктора,   который сидел на перед-

нем сиденье.

   Я осторожно   сжал   его   пальцы   и резко дернул,   пригибая

кисть вниз.   Робин откинулся   на   спинку   сиденья,   на   лице

сквозь загар проступила бледность,   оно сплошь покрылось ка-

пельками пота.

   Темнело, когда мы приехали к жилым корпусам.   В медпункте

руку Робина осмотрели, смазали болеутоляющим составом и ска-

зали, что все в порядке.

   В столовой было людно и шумно.   У   густиватора   толпились

ребята   -   это было еще новинкой,   и всем хотелось испытать,

какой вкус может придать густиватор   общебелковому   брикету.

Мы были слишком голодны, чтобы торчать в очереди. Мы с Анто-

нио и Робином взяли по грибному супу,   телячьей отбивной,   а

на третье - компот из венерианских фруктов.   Но прежде всего

мы выпили по стакану витакола, и он подкрепил наши силы, по-

ложенные, так сказать, на алтарь космонавигации.

   Мы заняли столик на террасе, что выходила на море. За мо-

ей спиной кто-то говорил с экрана визора.   Я всегда стараюсь

оказаться к визору спиной. По мне, куда приятней смотреть на

море.   На   лодки у причала.   На пляску разноцветных огней на

гигантской мачте ССМП-Службы состояния межпланетного   прост-

ранства. И еще - просто на ночное небо.

   Вот и сейчас:   я сел к визору спиной и прежде всего   при-

вычно отыскал на черном и ясном небе Арктур и подмигнул ему,

как старому знакомому.   "Паси,   паси своего вола", - подумал

я. Эту штуку я придумал еще в детстве, когда узнал, что Арк-

тур - альфа Волопаса.   Вообще я считал эту   красивую   звезду

чем-то вроде своего покровителя.

   - Кончилась собачья жизнь, - сказал Антонио.

   - Только начинается, - отозвался Робин. Опухшая рука нис-

колько не мешала ему быстро управляться с едой.   - Года   два

будешь мотаться между Землей и Лупой,   пока тебя не допустят

на дальние линии.

   Дальние линии, подумал я. Как там у Леона Травинского?

 

           Дальние линии, дальние линии,

           Мегаметры   пространства -

           Громом в ушах, гулом в крови.

           Но что же   дальше?

           Слушайте, пилоты,

           Слушайте, пилоты дальних линий,

           Как плещутся о берег, очерченный Плутоном,

           Звездные моря.

 

   Теперь с экрана визора заговорил сильный,   энергичпый го-

лос. Я невольно прислушался.

   - С чего ты взял? - Робин продолжал разговаривать с Анто-

нио. - Вовсе не от того погиб Депре на Плутоне, что скафандр

потек, это не доказано. Не мороз его доконал, а излучение. -

Тут Робин недоуменно взглянул на меня: - В чем дело?

   Дело было в том, что я послал ему менто: "Замолчи".

   - Не   мешай слушать,   - сказал я вслух.   - Там интересный

разговор.

   Мы стали смотреть на экран визора и слушать.   Конечно, мы

сразу узнали   зал   Совета   перспективного   планирования.   За

прозрачными стенами стояли голубые ели.   Члены Совета сидели

кто в креслах, кто за столиками инфорглобуса.

   Сейчас говорил высокий человек средних лет,   в костюме из

серого биклона,   с небрежно повязанным на шее синим платком.

Говорил он,   слегка картавя,   иногда рубя перед собой воздух

ладонью,   - такой располагающий к себе человечище с веселыми

и   умными глазами.   К его нагрудному карману была прицеплена

белая коробочка видеофона.

   - ...И никто не вправе им это запретить,   - говорил он на

отличном интерлинге,   - ибо человек свободен в своем выборе.

Бегство   части колонистов с Венеры встревожило меня не с де-

мографической точки зрения.   Планету покинуло,   как мы знаем

теперь,   около четырех тысяч человек. Для Венеры с ее шести-

десятитысячным населением это,   конечно, заметная убыль. Что

до Земли, то размещение и трудоустройство беженцев не предс-

тавляет никаких затруднений.   Здесь нет проблемы. Но мы обя-

заны думать о более отдаленной перспективе...

   - Кто это? - спросил я у Робина.

   - Ирвинг Стэффорд,   директор Института антропологии и де-

мографии.

   А, так   это и есть знаменитый Стэффорд,   подумал я.   Стэф

Меланезийский...

   Лет двадцать   назад,   когда я только учился пищать,   этот

самый Стэффорд с целым отрядом таких   же,   как   он,   студен-

тов-этнографов отправился на острова Меланезии. Они там рас-

положились на долгие годы,   состав отряда менялся,   но Стэф-

форд сидел безвылазно.   Огромную культурную работу провел он

среди отсталых островитян.   Члены Совета текущего планирова-

ния только головами качали,   рассматривая его заявки на обу-

чающие машины,   на нестандартную психотехнику.   Стэф Мелане-

зийский - так его прозвали с той поры.

   - Разумеется,   - продолжал Стэффорд, - я не допускаю мыс-

ли,   что   слухи   об изменении психики примаров побудят два с

половиной миллиона колонистов,   живущих за пределами   Земли,

главным образом на Марсе, прекратить освоение планет и возв-

ратиться на Землю.   Но психологический эффект так или   иначе

может   сказаться   на темпе заселения Системы.   Я прошу всех,

кто смотрит и слушает сегодняшнее заседание Совета, подумать

об этом. Три с лишним десятилетия демографы отмечают ежегод-

ный устойчивый рост числа   добровольцев,   покидающих   Землю.

Без этой величины не может обойтись перспективное планирова-

ние мирового общественного производства.

   Еще не   установлено   точно,   что же происходит на Венере,

имеем ли мы дело с действительными или   мнимыми   переменами,

но   сама   мысль   о каких-то возможных переменах может отпуг-

нуть...   пожалуй,   не то слово...   ну, скажем, остудит порыв

добровольцев. В   исторической   перспективе сокращение потока

колонистов,   направленного на Марс,   на   Венеру   и   спутники

больших   планет,   вызовет серьезнейшие последствия.   Не нам,

так нашим потомкам придется сворачивать программу   переселе-

ния из старых городов, проект зеленой мантии. И через столе-

тие - страшная скученность. Серая безлесная планета...

   - Пусть лучше погибнут леса, но будет сохранен человек! -

вскричал тощий мужчина, выпучив светло-голубые глаза.

   Это был Баумгартен.   Он казался моложе, чем тогда, в ска-

фандре.

   - Здесь   надо как следует разобраться,   - спокойно сказал

Стэффорд.   - Вполне с тобой согласен, Клаус, что отказ в по-

мощи человеку, терпящему бедствие, - случай чрезвычайный. Но

разреши задать тебе несколько вопросов. Не могло ли случить-

ся так, что Тудор просто не услышал Холидэя?

   Я поднялся. Было невмоготу сидеть. Напряженно ждал ответа

Баумгартена.

   - Я вынужден повторить еще раз,   - сказал тот, подчеркнув

последние   слова,   - перед тем как покинуть Венеру,   мы тща-

тельно расследовали обстоятельства происшествия...

   - Да, Клаус, ты говорил об этом. Меня интересует...

   - Говорил и снова скажу. Представители Совета Дубова и я,

как врач, провели расследование. Рация у Тудора была включе-

на. Он подробно перечислил все радиоразговоры, которые вел в

тот злосчастный день, но утверждал, что не слышал голоса Хо-

лидэя. В это поверить невоз.

   - Надвигался очень сильный теплон, - продолжал спрашивать

Стэффорд, - не нарушил ли он радиосвязь?

   - В тот момент связь была.   Это установлено точно. Спустя

двенадцать минут после того,   как Тудор проехал мимо, призыв

Холидэя услышал пролетавший летчик.   Он тут же приземлился и

взял Холидэя на борт.

   - Кстати, Клаус: кем был летчик - примаром или нет?

   - Он родился на Земле и, значит, не был примаром. Правда,

живет на Венере уже двадцать один земной год.   Родители при-

везли его на Венеру в трехлетнем возрасте.

   - Существенное добавление.   Итак, летчик, примар на девя-

носто пять процентов,   услышал Холидэя и взял его на борт, а

стопроцентный   примар   Тудор услышал и проехал мимо.   Так ты

считаешь, Клаус?

   - Я в этом убежден!

   - А я - нет.   Согласиться с   твоей   версией   означало   бы

признать беспримерное нравственное падение. К счастью, ниче-

го подобного на Венере не произошло.

   - Дорогой   мой Стэф,   - закричал Баумгартен,   - отринь от

себя благодушие!   Я прожил на Венере почти два земных года и

знаю   обстановку   лучше,   чем   ты.   Я   не обвиняю примаров в

нравственном падении,   но - я предостерегаю! Да, да, предос-

терегаю! Нравственное падение начинается с мелочей.   Вначале

человек не отвечает на заданный ему вопрос,   потом   избегает

нормального общения,   и наконец - не откликается на призыв о

помощи.   Именно это происходит с примарами! Теперь я спраши-

ваю: можем ли мы спокойно сидеть и благодушествовать?

   - Спокойно сидеть мы, конечно, не станем. Тут уже внесено

предложение о том,   чтобы направить на Венеру комиссию Сове-

та. Думаю, что оно будет принято. Но я хотел бы довести свою

мысль   до   конца.   Тудор утверждает,   что не слышал Холидэя.

Нельзя ли допустить,   что по какой-то   причине   до   примаров

стали   плохо   доходить   обращения колонистов,   прилетевших с

Земли относительно недавно? Ты сам говорил, Клаус, что слож-

ный комплекс венерианского поля...

   - Не только сложный, но и мощный комплекс.

   - Сложный и мощный, - терпеливо повторил Стэффорд. - Мож-

но допустить, что он действительно оказывает влияние на пси-

хику человека.   Но это уже иной аспект.   Не нравственный,   а

физиологический.   И требует он не апокалипсических предосте-

режений, а тщательного изучения.

   "Правильно!" - хотелось крикнуть мне.   Но не   таков   был,

по-видимому,   Баумгартен, чтобы соглашаться с доводами, про-

тиворечащими его убеждениям.

   - Так или иначе, - заявил он тоном, не допускающим возра-

жений,   - у примаров развиваются черты, несвойственные чело-

веку.

   - Лучше определим их как специфические черты. В неожидан-

ностях,   с   которыми мы можем столкнуться в условиях,   резко

отличающихся от земных,   есть своя   закономерность.   Человек

должен приспосабливать к себе другие планеты, не боясь того,

что планеты в какой-то мере будут приспосабливать человека к

себе.

   - Ты хочешь,   чтобы мы... чтобы часть человечества перес-

тала быть людьми?   - Глаза Баумгартена готовы были выскочить

из орбит.

   - Нет, - сказал Стэффорд. - Они приспособятся к новым ус-

ловиям,   что-то, воз, в них изменится, но они не перес-

танут быть homo sapiens.

   - Что-то!   - Баумгартен саркастически   усмехнулся.   -   За

этим "что-то" ...м-м...   душевный мир человека!   - выкрикнул

он по-немецки.   - На Венере жить нельзя! изменить кли-

мат планеты, но не ее воздействие на психику человека!

   - Послушай, Клаус...

   - Равнодушие ко всему, что прямо и непосредственно не ка-

сается тебя самого,   - что   может   быть   опасней!   Подумайте

только,   что может воспоследовать! Или вы забыли трудную ис-

торию человечества? Прогрессируя и усиливаясь из поколения в

поколение, это свойство станет источником величайшего зла!

   Меня коробило от пафоса Баумгартена,   и в то же   время   я

слушал его с жадным,   тревожным вниманием. Теперь он патети-

чески потрясал длинными жилистыми руками.

   - И кто же,   кто - сам Ирвинг Стэффорд, знаток рода чело-

веческого,   готов преспокойно санкционировать - да, да, я не

подберу другого слова... санкционировать превращение людей в

нелюдей!

   - Клаус, прошу тебя, успокойся!

   - Никогда!   Заявляю со всей ответственностью врача -   ни-

когда не примирюсь и не успокоюсь.   Для того ли самозабвенно

трудились поколения врачей,   физиологов, химиков, совершенс-

твуя и...   м-м... пестуя прекрасный организм человека, чтобы

теперь хладнокровно, да, да, хладнокровно и обдуманно обречь

его на чудовищный регресс! Одумайтесь, члены Совета!

   Баумгартен последний раз потряс руками и неуклюже   уселся

в кресло. Некоторое время все молчали.

   - Клаус,   - сказал коренастый человек,   который сидел   за

столом,   подперев кулаком массивный подбородок,   - ты можешь

быть уверен, что члены Совета отнесутся к твоему предостере-

жению внимательно.

   Его-то я знал - это был отец Робина,   специалист по межз-

вездной связи Анатолий Греков.

   - Да, да, - отозвался Баумгартен, - главное - без спешки.

Люди вечно торопятся.   Мы не думаем о последствиях! Забываем

элементарную осторожность!

   - О последствиях надо думать, - сказал Стэффорд после ко-

роткого молчания, - но, так или иначе, мы должны исходить из

того, что   возврат к временам изоляции невозможен.   Нам при-

дется побороть в себе страх.   Освоение других миров не может

быть   прекращено.   - Стэффорд энергично рубанул ладонью воз-

дух.

 

                        Глава третья

 

                      ОЛИМПИЙСКИЕ ИГРЫ

 

   Хорош был лес, мягко освещенный утренним солнцем. Я смот-

рел из окна на зеленую стену и радовался,   что удачно выбрал

домик на окраине поселка космонавтов.   Никогда еще у меня не

было   такого превосходного жилья - залитого солнцем и лесной

тишиной.

   Нет лучшей для человеческого жилья планеты,   чем Земля. Я

вспомнил холодные марсианские пустыни,   вспомнил   сумрачное,

исполосованное молниями небо Венеры...

   Что знал я раньше? Мир, простиравшийся вокруг купола мое-

го родного поселка Дубова,   - плантации желтых мхов, бешеные

вихри, тепловые бури, угрюмые горные цепи на искаженном реф-

ракцией   горизонте   - этот мир был естественным,   привычным.

Напротив,   призрачной,   нереальной казалась земная жизнь,   о

которой мы, школьники Венеры, знали из учебников и фильмов.

   Помню одно из самых ранних впечатлений детства -   изумле-

ние, вызванное фотокарточкой. Эта фотокарточка, цветная, ве-

личиной чуть ли не с окно, висела в комнате моего деда. Дед,

молодой и совсем не похожий на себя,   каким я его знал,   ко-

ричневый от загара и мускулистый, стоял в полный рост на но-

су парусной яхты. Он улыбался. И улыбалась сидевшая на корме

яхты молодая красивая женщина - моя бабушка,   которую   я   не

помнил совершенно. Я зачарованно разглядывал синюю воду озе-

ра.   темно-зеленый лес и домик - белую башенку   под   красной

крышей-конусом - на дальнем берегу,   голубое небо с облаками

вразброс.   Может,   именно тогда впервые шевельнулось во   мне

желание увидеть этот странный мир воочию? Не знаю.

   Как одержимый накидывался я на книги. Трудная история че-

ловечества развертывала передо мной своп страницы,   я погло-

щал их с жадностью,   но безмерно далеко от меня   трубили   ее

беспокойные   трубы,   слишком   чужим казался земной водоворот

событий.   Более всего волновали меня   путешествия.   Плавания

Колумба и Магеллана,   капитана Кука и Беллинсгаузена, затер-

тые льдами нансеновский "Фрам" и   седовский   "Святой   Фока",

подвиг Миклухи-Маклая,   трагический исход экспедиции Скотта,

первые шаги пионеров космоса - вот что владело моим   вообра-

жением.   Дубов - так назывался поселок, в котором я родился,

памятник Дубову на плато Пионеров   был   такой   же   привычной

частицей детства,   как палисадник перед домом,   как огненные

сполохи полярного сияния.   Не сразу понял я, чем была Венера

для   Дубова и его товарищей,   первыми из землян ступивших на

ее поверхность.   "Злая", "бешеная" планета, "планета-чудови-

ще" - странно было читать эти слова: ведь тут был мой дом...

   Конечно, я понимал,   что люди,   сделавшие первые шаги   по

Венере, ничем не были защищены от бешенства черных теплонов.

Надежные куполы поселков появились миого   позже.   Я   понимал

это,   но...   Представьте   себе снежного человека,   о котором

много писали в прошлом веке,   а нашли   только   в   нынешнем,-

представьте, как он сидит у себя дома - в уютной снежной но-

ре на склоне Чомолунгмы - и преспокойно жует   корешки   како-

го-нибудь   гималайского   рододендрона,   и тут он видит,   как

сквозь вьюгу,   измученные,   обмороженные, полуживые, лезут к

вершине первовосходители...

   Отец пытался приохотить меня к агротехнике,   мать - к ме-

теорологии (это были едва ли не главные области деятельности

примаров), но я не испытывал ни малейшего желания возиться с

селекцией мхов и запускать радиозонды. Мне было тесно и душ-

но под толстым одеялом венерианской   атмосферы,   меня   ждали

звезды,   которые   я видел только в фильмах и атласах,   ждали

синие озера Земли, ждало распахнутое настежь пространство.

   Настало время   -   я   кончил школу и засобирался в дальнюю

дорогу.   Мать плакала,   отец хмуро помалкивал.   Мой друг Рэй

Тудор в последний момент смалодушничал - не устоял перед до-

водами своего отца,   решил остаться на Венере.   "Здесь   тоже

много интересной работы,   - сказал он мне. - Мы должны прод-

вигаться в ундрелы". "Ну и продвигайся, - ответил я. - Жаль,

что   ты   передумал,   Рэй..."   Мне   и в самом деле было жаль.

Вдвоем не так страшно покидать привычный мир.   "Может, оста-

нешься?"   -   спросил   Рэй по менто-системе.   Я покачал голо-

вой...

   Я улетел   на   Землю и поступил в Институт космонавигации.

Быстро промчались годы учения.   "Разве у вас не бывает кани-

кул?" - спросила тогда мать.   Наверное,   это было дурно - ни

разу не провести отпуск дома,   на Венере. Но Земля не отпус-

кала меня.   Я   носился   в аэропоездах с континента на конти-

нент,   забирался то в горы, то в тайгу, мне хотелось вобрать

в   себя   многообразие мира,   а более всего - найти то лесное

озеро, что было на фотографии у деда.

   Я перевидал   множество   озер,   иногда   говорил себе - вот

оно!   Но всякий раз что-нибудь оказывалось   не   так,   полной

уверенности не было, и зеленоглазый бес странствий гнал меня

все дальше и дальше.

   Сказочно прекрасна была Земля.

   Иногда я как бы примеривал к себе поступок деда.   Он   был

немногим старше, чем я, когда с первой волной колонистов по-

кинул Землю и обосновался на Венере.   В те   далекие   времена

прочно   была   обжита Луна,   полным ходом шло освоение Марса,

что же касается Венеры, то она пользовалась скверной репута-

цией планеты,   непригодной для жилья, активно враждебной че-

ловеку.   Мой дед и другие пионеры не вняли   трезвым   голосам

предостережений. Они высадились близ Северного полюса Венеры

и поставили первый купол на плато Пионеров.   Программа коло-

низации   была   составлена заранее со всей возй тщатель-

ностью,   и едва ли не главным ее пунктом была   селекция   так

называемых венерианских мхов. Колонисты проделали изумитель-

ную работу:   опустили на поверхность планеты облака странных

микрорастений,   питавшихся   атмосферной влагой,   и скрестили

эту летучую аборигенную растительность с особо   жаростойкими

сортами земных кустарников.   Так появились на плато Пионеров

первые плантации желтых мхов.

   Земля поддерживала   нечеловечески тяжелый труд венерианс-

ких пионеров всей своей индустриальной мощью. В полярной об-

ласти   возникла   целая   промышленная зона - энергоустановки,

опытные   теплоотводные   башни,   предназначенные   для   отвода

внутреннего,   подоблачного   тепла   вертикальными   потоками в

верхние слои   атмосферы.   Впоследствии,   когда   селекционеры

стали   выращивать   на плантациях венерианские дыни в масшта-

бах,   превзошедших внутреннее   потребление,   были   построены

фабрики пищеконцентратов.   Теперь Венера не только потребля-

ла, но и посылала на Землю плоды трудов своих колонистов.

   Я пытался   представить   себя на месте деда,   променявшего

зеленые леса и озера Земли на раскаленную каменную   пустыню,

иссушенную адским дыханием черных теплонов. Прекрасное голу-

бое небо - на вечно клубящиеся угрюмые тучи,..   на   жизнь   в

скафандре.. Не знаю, решился бы я на такой шаг...

   Да, я был по рождению примаром.   Примаром второго поколе-

ния. Но нити, связывавшие меня с Венерой, были теперь разор-

ваны навсегда.   Моя переписка с родителями почти заглохла   -

лишь   по праздникам мы обменивались поздравительными радиог-

раммами.   Конечно,   я мог бы попросить Самарина,   начальника

космофлота, перевести меня на линию Луна-Венера. Но этого-то

мне и не хотелось.   В печати и по радио продолжали много го-

ворить и спорить о примарах,   об их обособлении,   о каких-то

сдвигах в психике. Я прислушивался к этим спорам не то чтобы

со страхом, но с холодком жути. В голову приходили тревожные

мысли,   невольно я начинал отыскивать в себе примарские чер-

ты...

   Тудор не услышал призыва о помощи или услышал.   но не по-

мог, - но я-то тут при чем?

   Хватит, хватит! Не хочу больше думать об этом...

   Хорошо на Земле:   нормальная комната с окнами.   Не то что

крохотная каморка на Луне. Ну и теснотища там, в Селеногорс-

ке!

   Я погладил оконное стекло.   Потом как бы увидел   себя   со

стороны и поспешно убрал с лица улыбку,   потому что чувство-

вал,   что она тупая-претупая.   Во всяком случае,   не к   лицу

межпланетному волку.

   "Бен-бо!" - вспомнилось мне почему-то.   Я знал,   где   тут

начальное   звено   ассоциации,   но углубляться в это не хоте-

лось. Просто я сказал себе: "Бен-бо! Почти два года ты мота-

ешься   на линии Земля-Луна.   Вот так межпланетный волк!   Ту-

да-сюда, туда-сюда -как маятник гравиметра. Бен-бо! Ты добь-

ешься   перевода на линию Луна - Юпитер или уйдешь из космоф-

лота. Ведь взяли Антонио вторым пилотом на линию к Марсу..."

   Но я знал, что все это ох как не просто! Пилотов с каждым

годом становится больше, а линий больше не становится.

   Даже наоборот:   закрыт один из рейсов к Венере, а ежегод-

ный облет Плутона заменен полетом раз в два года.   Остальное

там делают автоматы.

 

            Дальние линии, дальние линии...

            ...Плещутся о берег, очерченный Плутоном,

            Звездные моря...

 

   Я опять   погладил стекло и только тут вспомнил,   что могу

открыть окно. Вот что значит отвыкнуть от земного уюта!

   Вместе с   лесной свежестью в распахнутое окно влетела да-

лекая песня.

   Пять дней праздников на Земле!   Отосплюсь.   Всласть почи-

таю.

   Я подошел было к коробке инфора, чтобы узнать код ближай-

шей библиотеки и заказать себе книг,   но тут загудел   видео-

фонный вызов.

   Робин подмигнул мне с круглого экранчика:

   - С земным утром, Улисс. С праздником.

   - С праздником, Робин. Когда ты успел наесть такие щеки?

   - Просто опух со сна. Поехали на Олимпийские?

   - Нет, - сказал я.

   - Зря. А что будешь делать?

   - Читать.

   - Зря, - повторил он. - Твой могучий интеллект не постра-

дает, если два-три дня не почитаешь.

   - Что ты понимаешь в интеллектах? - сказал я. - Поезжай и

прими участие. Может, лавровый венок заработаешь.

   Где-то здесь, в лесу, вспомнил я, должно быть озеро. Нет,

не то,   что на дедовской фотографии, но тоже хорошее. Пойти,

что ли, поискать его - и весь день в воде, в пахучих травах,

в колыхании света и тени...   А ночью - костер, прохлада, да-

лекие звезды, звезды, звезды...

   Набрать книг, еды - и пять дней блаженной тишины и одино-

чества...

   В следующий миг я схватил видеофон и набрал код Робина.

   - Ты еще не ушел? - Я перевел дух. - Я еду с тобой.

   - Вот и прекрасно!   - Робин пристально смотрел на меня. -

Что-нибудь случилось?

   - Ничего не случилось.   Встретимся через полчаса у   стан-

ции, ладно?

   Ничего не случилось.   Решительно ничего. Пилот линии Зем-

ля-Луна желал провести праздник Мира, как все. Желал принять

участие в Олимпийских играх и веселиться вовсю,   как все лю-

ди.

   Мы встретились с Робином у станции трансленты.   Сразу пе-

рескочили с промежуточной полосы на среднюю,   быструю, и по-

неслись мимо лесного приволья, мимо мачт инфор-глобус-систе-

мы, мимо домиков из гридолита, так умело подделывающего фак-

туру древесного ствола и шершавого гранита.

   Робин принялся   расхваливать   своего мажордома - это ста-

ринное словцо,   обозначающее домашний автомат, недавно вошло

в интерлинг.

   - Настроился на сверхзаботу,   - говорил Робин,   посмеива-

ясь. - Непременно хотел мне всучить дождевик и шляпу.

   - А мне ленивый попался, - сказал я. - По-моему, он бесп-

робудно спит.

   - Ты просто его не включил.

   - Может быть.

   Транслента широким полукругом огибала старый город. Скуч-

ные   ряды   одинаковых   домов-коробок.   Серые,   многоэтажные.

Странно,   подумал я:   предки были энергичны и умны,   а вот в

строительстве жилья не хватало им,   что ли,   фантазии. Впро-

чем,   не в фантазии дело. Дворцы и монументы они умели стро-

ить.   Помню, какой восторг охватил меня в старом Ленинграде.

А старую Венецию не так давно - всю как есть - поставили   на

новые сваи,   теперь уж навечно.   Я не любитель музеев,   но в

Венеции хотел бы побывать. Нет, не в отсутствии фантазии де-

ло. Уж очень много других забот было у предков. А строитель-

ные материалы были просто ужасны.

   Впрочем, забот и нашему поколению хватает...

   В старом городе ритмично бухало, что-то рушилось, взлета-

ли столбы пыли,   и вибраторы быстренько свертывали их. У ав-

томатов не бывает праздников.

   Никогда, наверное,   не кончится работа по благоустройству

Земли.   Сейчас вот поветрие - прочь из городов,   покончим   с

уплотненностью, скученностью, зеленая мантия планеты. Своего

рода культ зеленого дерева.   Но настанут другие   времена,   и

кто знает,   какие новые идеи будут обуревать беспокойный род

человеческий...

   На миг сверкнула далеко внизу яркой синью река,   и мы въ-

ехали в новую часть города.

   Мы высадились   на   центральной площади и попали в людской

водоворот.

   Куда они вечно торопятся, эти девчонки? И почему им всег-

да весело?   Вот бежит навстречу стайка - в глазах   рябит   от

ярких   полосатых   юбок.   Увидели   пузатый   кофейный автомат,

плеснувший кофе мимо подставленной чашки,- смех. Попалась на

глаза   реклама   нового синтетика - смех.   Увидали нас,   одна

шепнула что-то другим,- смех.

   Я невольно оглядел себя.   Ничего смешного как будто. Кос-

тюм, правда, не новый, пластик пообтерся, потерял блеск.

   - Ты прав,   пора выбросить,   - сказал догадливый Робин. -

Пошли в рипарт.

   В зале рипарта - полно парней. Разглядывают образцы, спо-

рят о расцветках.   Дивное времяпрепровождение! Хотя - празд-

ник.   По праздникам рипарты всегда забиты.   Ну,   где тут мои

размеры?

   Я вспомнил   Стэффорда   -   серый биклоновый костюм,   синий

платок.   Недурно он выглядел.   Вот нечто похожее. Цвет хоро-

ший, серый, как дома в старом городе.

   У автомата узколицый парень моего роста старательно наби-

рал   код   этого   самого костюма.   Потом вдруг отменил заказ,

стал набирать другой. Я терпеливо ждал.

   - Как   думаешь,   -   обернулся он ко мне,   - не взять ли и

тот, полосатый?

   - Возьми   обязательно,   -   сказал я.   - И тот,   в розовую

клетку, возьми. Ты будешь в нем неотразим. Хватай все, какие

есть.

   Парень нахмурился:

   - Ты со всеми так разговариваешь?

   - Только с едоками, - отрезал я.

   На нас   стали оборачиваться.   Парень хмуро меня разгляды-

вал, задержал взгляд на моем значке.

   - Ты болен, - сказал он, с сожалением покачав головой.

   - Чем это я болен?

   - Космической спесью.

   Робин потащил меня к другому автомату,   ворча нечто в том

смысле,   что   я   одичал   на Луне и разучился разговаривать с

людьми.   Мне стало немного не по себе,   но я был уверен, что

дело   тут не в "одичании",   а в том,   что просто я не люблю,

когда набирают больше, чем нужно.

   - Откуда ты знаешь,   сколько ему нужно? - урезонивал меня

рассудительный Робин.   - Тебе достаточно одного   костюма,   а

этому человеку понадобилось два - что ж тут такого?

   - Вот-вот, - не сдавался я. - Типичная психология едока.

   Мы переоделись в кабинах, а старые костюмы сунули в пасть

утилизатора. Я взглянул в зеркало - вылитый Стэффорд, только

потоньше   и   ростом   пониже и,   уж если говорить всю правду,

совсем некрасивый. Носатый, с обтянутыми скулами.

   Мы вышли на улицу как раз в тот момент,   когда из женской

половины рипарта выпорхнула пестрая стайка девушек. Конечно,

беспричинный   смех и волосы по последней моде - в два цвета.

Нам было по дороге,   и Робин стал перекидываться с ними   шу-

точками. Я тоже иногда вставлял два-три слова. И посматривал

на одну из девушек, что-то в ее тонком смуглом лице вызывало

неясно-тревожные ассоциации.   Это лицо связывалось почему-то

с беспокойной толпой.

   Вдруг она с улыбкой взглянула на меня и спросила:

   - Не узнаешь?

   И тут меня осенило.   Но как она переменилась за два года!

Ведь была совсем девчонкой - с надежной отцовской   рукой   на

хрупком плече.   А теперь шла, постукивая каблучками, высокая

девушка,   и на ней сиял-переливался золотистый лирбелон,   на

котором теперь помешаны женщины, и зеленые полосы на широкой

юбке ходили волнами.

   - Здравствуй, Андра, - сказал я.

   - Здравствуй, Улисс. Будешь участвовать в играх?

   - Еще не знаю. Ты теперь живешь здесь?

   - У нас дом с садом в спутнике-12.   Это к   северо-востоку

отсюда.

   - Как поживают родители? - спросил я.

   - Они... - Андра   запнулась. - Отец снова на Венере.

   Я читал,   что Холидэй улетел на Венеру в составе комиссии

Стэффорда. Значит, он еще не вернулся. Что-то затянулась ра-

бота комиссии, и никаких сообщений оттуда...

   - Как он там?   - спросил я как бы вскользь.   И тут же по-

нял, что ей не хочется отвечать.- Ну, а что ты поделываешь?

   - О, я после праздников улетаю в Веду Гумана.

   Веда Гумана - гигантский университет, в котором было сос-

редоточено   изучение наук о человеке,- находилась неподалеку

от нашего Учебного центра космонавигации.

   - Я поступила на факультет этнолингвистики. Ты одобряешь?

   Я кивнул.   Шла огромная работа по переводу книг со старых

национальных языков на интерлинг, и если Андра намерена пос-

вятить себя этому делу, ну что ж, только одобрить.

   Я понял, что ей хочется расспросить обо мне, но рассказы-

вать ничего не стал. Да и, в сущности, не о чем было расска-

зывать.

   Мы сели в аэропоезд и спустя десять   минут   очутились   на

олимпийском стадионе.

   Это был не самый крупный стадион в   Европейской   Коммуне,

но и не самый маленький. Его чаша славно вписывалась в доли-

ну, окаймленную зелеными холмами. С одной стороны к стадиону

примыкала   Выставка искусств - буйный взлет фантазии,   зага-

дочная улыбка.   радостный сон ребенка,   уж не знаю,   как еще

назвать эти легкие строения, кажущиеся живыми существами.

   Над стадионом   вспыхивали   и   гасли   разноцветные   буквы,

складывались в слова, рассыпались, плясали. Каждый мог зайти

в специальную кабину и набрать нужное слово или   фразу   -   и

буквы послушно выстроятся над стадионом. Сейчас висело в го-

лубом небе:   "Я подарю тебе,   дорогая, лучшую из своих моле-

кул". Это был припев из песенки Риг-Россо в последнем стере-

офильме.

   Гомон, смех, песни. Пестрый хоровод трибун...

   В толпе, подхватившей нас, затерялись Андра и ее подруги.

   Нас с Робином понесло к западным трибунам.

   - Кто эта девушка? - спросил Робин.

   - Андра,   - сказал я и повторил еще раз:   - Андра. Знаешь

что? Мы будем состязаться.

   - Ладно.   Но когда ты начнешь петь, жюри попадают в обмо-

рок.

   - Ну и пусть, - сказал я легкомысленно. - Пусть падают, а

я буду петь.

   Мы пошли к заявочным автоматам,   и вдруг, откуда ни возь-

мись, бурей налетел на нас Костя Сенаторов.

   - Ребята! - закричал он во всю глотку и принялся нас тис-

кать в объятиях. - Тысячу лет! Ну, как вы - летаете? А у ме-

ня, ребята, тоже все хорошо! Инструктор по атлетической под-

готовке.   Здорово,   а?   Хорошо, ребята, замечательно! Знаете

где? В Веде Гумана!

   - Молодец,   Костя! - сказал Робин. - Я подарю тебе лучшую

из своих молекул.

   Костя зашелся смехом.

   - Вы - заявлять?   Правильно,   ребята,   замечательно!   Ну,

увидимся еще! - Костя нырнул в толпу.

   А я   вспомнил,   как Костя бил кулаком по рыхлой земле,   и

лицо у него было страшно   перекошено,   и   он   завывал:   "Уй-

ду-у-э..." Молодец Костя,   не раскис, нашел себя в новом за-

нятии. Не всем же быть пилотами.

   Робин уже опять перешучивался с девушками.   Я потащил его

к заявочному автомату.   Запись заканчивалась, а атлетов, же-

лающих состязаться, было сверх меры. Но для нас, космолетчи-

ков,   сделали исключение, пропустили вне очереди, и мы полу-

чили номер своей команды и личные номера.

   В десятке,   которая нам противостояла, я узнал узколицего

парня из рипарта.   И конечно, этот едок оказался моим сопер-

ником. Такое уж у меня счастье - жребий всегда выкидывает со

мной странные штуки.

   Дошла очередь и до нас.   Я легко обогнал моего   едока   на

беговой дорожке.   Затем нам пристегнули крылья. Я сделал хо-

роший разбег,   сильно оттолкнулся шестом, он гибко спружинил

и выбросил меня в воздух, а я расправил крылья. Люблю полет!

Крылья упруго вибрировали и позванивали на встречном   ветру,

я вытягивал, вытягивал высоту, а потом перешел на планирова-

ние. Приземление после такого полета - целая наука, ну, я-то

владел ею. Я вовремя сбросил крылья, погасил скорость и мяг-

ко коснулся земли.   Мой соперник приземлился метров на трид-

цать   позади,   несколько раз перекувырнулся через голову,   и

это обошлось ему в десять потерянных очков.

   Стрельба из лука с оптическим прицелом.   Лишь две из моих

десяти стрел не попали в цветную мишень.   Но узколицый стре-

лял не хуже и набрал столько же очков, что и я.

   Потом - фехтование. Я пытался ошеломить противника бурным

наступательным порывом, но он умело отразил атаку и заставил

меня обороняться, в результате я потерял шесть важных очков.

   Разрыв в   очках,   который мне принесла победа в свободном

полете и беге, сокращался, и мною овладел азарт. Кроме того,

было и еще нечто, побуждавшее меня изо всех сил стремиться к

победе.   Это нечто, как я подумал потом, восходило к старин-

ным рыцарским турнирам, которые и гроша бы не стоили, если б

на балконах не сидели прекрасные средневековые дамы.

   Над стадионом плясали буквы,   складываясь в слова.   Вдруг

возникло:   "Вперед,   Леон!" Что еще за Леон?   Я метнул диск,

чуть не достав до этого Леона, и снова увеличил разрыв в оч-

ках. Теперь осталась интеллектуальная часть состязаний. Сей-

час я положу этого фехтовальщика на лопатки.

   Я попросил его припомнить третий от конца стих   из   поэмы

"Робот и Доротея".   К моему удивлению,   узколицый прочел всю

строфу без запинки.   Ну подожди же! Надо что-нибудь из более

давних времен... И я решил убить его вопросом: "Был ли в ис-

тории литературы случай,   когда кривой перевел слепого?"   Он

поглядел   на   меня с улыбкой и сказал:   "Хороший вопрос".   И

продекламировал эпиграмму Пушкина:

 

   Крив был Гнедич поэт, преложитель слепого Гомера,

   Боком   одним с образцом схож и его перевод.

 

   Затем он   задал мне вопрос:   кто из поэтов прошлого вывел

формулу Римской империи? По-моему, здесь был подвох. Никогда

не слышал, чтобы поэты занимались такими вещами...

   Нам предложили сочинить стихотворение   на   тему   "Ледяной

человек Плутона", положить его на музыку и спеть, аккомпани-

руя себе на фоногитаре.

   Много лет подряд телезонды передавали изображения мрачной

ледяной пустыни Плутона,   пока в прошлом году не разразилась

сенсация:   око телеобъектива поймало медленно движущийся бе-

лесый предмет. Снимки мигом облетели все газеты и экраны ви-

зоров   и породили легенду о "ледяном человеке Плутона".   Все

это, разумеется, чепуха. Планетолог Сотников утверждает, что

это было облако метана,   испарившееся в результате какого-то

теплового процесса в недрах Плутона.

   Вот в   таком   духе   я и написал стихотворение.   Приэтом я

остро сознавал свою бездарность и утешал   себя   только   тем,

что за отпущенные нам десять минут,   пожалуй, сплоховал бы и

сам Пушкин.   Я схватил фоногитару и начал петь   свое   убогое

творение на мотив,   продиктованный отчаянием.   Впоследствии,

когда Робин принимался изображать этот эпизод   моей   биогра-

фии,   я   хохотал почти истерически.   Но тогда мне было не до

смеха.

   Сознаюсь, мне   очень   хотелось,   чтобы мой противник спел

что-нибудь совсем уж несуразное. Но когда он тронул струны и

приятным   низким голосом произнес первую фразу,   я весь нап-

рягся в ожидании настоящей поэзии.

   Вот что он спел, задумчиво припав щекой к грифу гитары:

               Кто ты, ледяной человек?

               Вопль сумеречного мира,

                Доведенного до отчаянья

                Одиночеством?

                Призрак безмерно далеких окраин,

                Зовущий на помощь,

                На   помощь?

                Или   ты появился из бездны

                Грядущих   времен,

                Чтобы напомнить людям, живущим   в тепле,

                Что   их Солнце

                Не   вечно?

                Кто   ты, ледяной человек?

 

   Короткий вихрь рукоплесканий пронесся по трибунам. Должно

быть,   за. нашим соревнованием следило много зрителей, наст-

роивших свои радиофоны на наш сектор.

   Я опередил противника в решении уравнений. Но в рисовании

он опять меня посрамил.

   В заключение нам предложили тему для десятиминутного спо-

ра:   достижимость и недостижимость.   Мой противник   выдвинул

тезис: любая цель, поставленная человеком, в принципе дости-

жима при условии целесообразности.   Надо было возражать, и я

сказал:

   - Достижим ли полет человека за пределы Солнечной   систе-

мы? Точнее - межзвездный перелет?

   Он пожал плечами:

   - По-моему,   сейчас   доказана нецелесообразность полета к

звездам.

   - Значит, он недостижим?

   - Недостижим, поскольку нецелесообразен.

   - А я считаю, что если бы возникла возсть такого по-

лета,   техническая возсть,   то появилась бы и целесооб-

разность.   Воз   - достижимо.   Невоз - недостижимо.

Вот и все.

   - Ты слишком категоричен, - сказал узколицый. - Была ведь

возсть достичь расцвета цивилизации роботов, но челове-

чество сочло это нецелесообразным, и началась знаменитая ки-

нороботомахия. Главное условие - целесообразность.

   В общем, его логику сочли сильнейшей. Он набрал 56 очков,

а я 48. Не дотянул по части интеллекта. Дух всегда побеждает

грубую материю.

   Сверившись с нашими номерами, жюри возвестило:

    -Леон Травинский победил Улисса Дружинина.

   Мы вместе сошли с помоста.

   - Так ты Леон Травинский,   поэт? - сказал я. - А я-то ду-

мал: он - дядя в летах.

   - Нет, я молодой едок, - засмеялся он.

   - Беру свои слова обратно, - сказал я. - Не обижайся.

   - Не обижаюсь. Запиши, если хочешь, мой номер видеофона.

   Тут его окружили девушки, и он махнул мне рукой на проща-

ние.

   Робин еще состязался.   Я выпил под навесом   кафе-автомата

стакан рейнского вина. Вдруг я понял, что нужно сделать.

   Я прямиком направился к кабине   объявлений   и   набрал   на

клавиатуре:

   "Андра, жду тебя у западных ворот".

   Она пришла запыхавшаяся и сердитая:

   - Ты слишком самонадеян.   Подруги меня уговорили, а то бы

я ни за что не пришла.

   - У меня не было другого способа разыскать тебя. - Я взял

ее под руку и отвел в сторонку, уступая дорогу шумливой про-

цессии в карнавальных костюмах.- Когда ты успела так   вырас-

ти? Мы почти одного роста.

   - Ты всенародно вызвал меня для того, чтобы спросить это?

   - Я потерпел поражение и сейчас нуждаюсь в утешении.

   Она с улыбкой посмотрела на меня.

   - Ты слышала, как я пел?

   - Нельзя было не слышать. - Теперь она смеялась. - Ты пел

очень громко.

   - Я старался. Мне хотелось, чтобы жюри оценили тембр мое-

го голоса.

   - Улисс, - сказала она, смеясь, - по-моему, ты совершенно

не нуждаешься в утешении.

   - Нет, нуждаюсь. Ты была на Выставке искусств?

   - Конечно.

   - А я не был. Пойдем, просвети меня, человека с Луны.

   Она нерешительно   переступила   с   ноги на ногу.   Но я уже

знал,   что она пойдет со мной.   Очень выразительно   было   ее

резко очерченное,   как у матери,   лицо под черным крылом во-

лос.   А вот глаза у нее отцовские - серые,   в черных ободках

ресниц. Хорошие глаза. Немного насмешливые, пожалуй.

   В первом павильоне шли рельефные   репродукции   со   старых

кинохроник.   Кремлевская стена,   Красная площадь без голубых

елей,   без Мавзолея.   Масса народа, плохо одеты, а какие ра-

достные лица...   И с деревянной трибуны, размахивая старень-

кой кепкой,   Ленин поздравляет народ с первой годовщиной Со-

ветской власти. Стройки, бескрайние поля. Снова Красная пло-

щадь, падают кучей знамена со свастикой. Пожилые люди в ста-

ринных   черных пиджаках подписывают Договор о всеобщем разо-

ружении (тот далекий день с тех пор и отмечается как   празд-

ник Мира).   Солдаты в защитных костюмах демонтируют водород-

ную бомбу.   Переоборудование стратегического бомбардировщика

в   пассажирский   самолет   - заваривают бомбовые люки,   тащат

кресла...   "Восстание бешеных" - горящий поселок   под   огнем

базук,   автоматчики,   спрыгивающие с "джипов".   Счастье, что

удалось тогда их отбросить от   ядерного   арсенала...   Трудно

даже представить, какие беды обрушили бы на мир фашисты, до-

тянись они до ракет. Ведь это были не просто кучки безумцев,

с   ними шли армейские части,   с ними были опытные генералы и

даже какие-то сенаторы,   имена которых давно забыты.   В   эти

критические   часы   истории   дорогу фашистам преградил народ.

Ох,   какие могучие,   какие нескончаемые демонстрации,   какая

лавина плакатов! Вот оно - массы вышли на улицы...

   Я засмотрелся.   Все это читано, пройдено в школьном курсе

истории,   но когда видишь ожившие образы прошлого... вот эти

напряженные лица,   разодранные в крике рты,   неистовые   гла-

за... то, право же, сегодняшние наши проблемы тускнеют...

   - Улисс,   - Андра тронула меня за руку,   -   ты   прекрасно

обойдешься без меня. Я пойду.

   - Нет! Сейчас пойдем дальше. Туда, где тебе интересно.

   - Мне и здесь интересно,   но я уже была... - Она умолкла,

внимательно глядя на меня. - У тебя странный вид, Улисс.

   - Пойдем. - Я счел нужным кое-что ей объяснить. - Понима-

ешь,   Андра,   я подумал сейчас,   что мы... мы должны сделать

что-то огромное... равноценное по важности их борьбе...

   - Ты разговариваешь со мной,   как с маленькой.   Разве это

огромное не сделано? Разве не построено справедливое общест-

во равных?

   - Я не об этом. Понимаешь, нам уж очень спокойно живется.

   - Чего же ты хочешь? Нового неравенства и новой борьбы?

   - Конечно, нет. Но, с тех пор как создано изобилие продо-

вольствия, мы обросли жирком благополучия. Мы очень благопо-

лучны. Очень сыты.

   - Теперь понимаю: ты хочешь устроить небольшой голод.

   - Да   нет же!   - Мне было досадно,   что я никак не мог ей

объяснить.   Впрочем, я и сам толком не понимал, чего мне на-

до.   - Послушай. Только не торопись, все равно я тебя не от-

пущу. Вот на Венере что-то произошло, часть поселенцев возв-

ратилась на Землю - ну,   сама знаешь. И сразу встревожились:

как бы через сто лет на планете не стало тесно. Ах, ах, при-

дется потесниться, придется вырубать сады.

   - Но это же действительно очень серьезная проблема -   пе-

ренаселение.   Что хорошего в тесноте? По-моему, она ничем не

лучше голода.

   - Я   и   не   говорю,   что лучше.   Большая проблема требует

большого размаха.   Угроза перенаселения? Пожалуйста - добро-

вольцы покидают Землю и уходят в космос. За пределы Системы.

   - Так бы сразу и сказал!   Я слышала, как ты спорил с Тра-

винским. Странный ты,   Улисс! Уйти на десятки лет в космос и

вернуться с информацией,   которая никому не будет нужна, по-

тому   что   земное время намного тебя опередит,   - ну что тут

говорить! Давно доказана бессмысленность таких полетов.

   - Бессмысленность?

   - Да. Нецелесообразность, если хочешь.

   - Вот-вот!   - сказал я с неясным ощущением душевной горе-

чи.   - Только это я и слышу сегодня! Рабы целесообразности -

вот кем мы стали...

   В следующем павильоне были выставлены полотна, писанные в

новомодной полисимфонической манере. Мне понравилось одно из

них - "Шторм на Адриатике". От полотна отчетливо исходил за-

пах морской свежести, я слышал посвист штормового ветра, шум

волн - это было здорово!

   Забормотал динамик.   Я поморщился - он мешал слушать кар-

тину. Андра схватила меня за руку:

   - Улисс,   сейчас будет выступать Селестен. Ну оторвись же

от картины!

   - Кто это - Селестен?

   - Нет,   ты действительно человек с Луны!   У вас что,   нет

там визора?

   - У нас есть все,   что нужно для счастья.   Но визор я   не

смотрю. Ладно, давай своего Селестена.

   Он оказался дородным и -   мне   пришло   на   память   старое

русское   слово - холеным человеком с черной бородкой клиныш-

ком и подвижными белыми руками. Зрители так и валили со всех

сторон   в открытый амфитеатр,   а Селестен стоял на помосте и

благосклонно улыбался с видом человека,   хорошо   понимающего

интерес к собственной персоне.

   Он заговорил.   Вначале я слушал невнимательно - мне хоте-

лось додумать ту мысль,   о целесообразности. Но потом Селес-

тен меня увлек.

   - ...Прекрасны и гармоничны, не так ли? Но давайте вспом-

ним, какими мы были...

   Селестен подошел   к   стеклянному кубу и что-то тронул под

ним. В кубе замерцало, задрожало, сгустилось, и вот возникло

изображение   сутулого,   обросшего   шерстью существа в полный

рост.   Низкий лоб,   мощные надбровные дуги,   длинные руки   -

словом, типичный неандерталец.

   - Что дала нам эволюция?   - продолжал Селестен. - Таз для

прямого хождения,   ступню,   приспособленную к бегу,   ключич-

но-акромиальное устройство,   позволяющее отводить руку   вбок

от туловища. - Взмах белой руки, и вокруг неандертальца воз-

ник светящийся контур тела современного   человека.-   На   это

пошел миллион лет.   Миллион лет от неандертальца до кромань-

онского человека!   Что дали последующие двадцать тысяч   лет?

Изменения   ничтожны.   Наш   скелет почти неотличим от скелета

кроманьонца.   Примерно тот же объем мозга, та же способность

к хранению информации.

   Неандерталец исчез,   выросло изображение человека   совер-

шенных пропорций. Фигура стала прозрачной, были видны мерное

биение сердца, красные токи крови, взлеты и опадания легких.

   - Мы прекрасны,   мы гармоничны!   - воскликнул Селестен. -

Но верно ли то, что человеческое тело - предел совершенства?

Так ли безупречен неторопливый ход эволюции? Любой зверь на-

шего веса сильнее нас,   лошадь быстрее, собака телепатичнее,

летучая мышь в тысячи раз лучше разбирается в окружающих по-

лях. Мы можем существовать в весьма узком диапазоне темпера-

тур и давлений, наши желудки не переносят малейших изменений

химизма привычной пищи. И вот я спрашиваю: есть ли у нас ос-

нования быть самодовольными? Обратимся к истории. Как только

древний человек сумел   сделать   твердое   острое   лезвие,   он

прежде всего соскоблил с лица ненужные волосы...

   Тут по амфитеатру прокатился смех. Селестен потрогал свою

бородку и тоже усмехнулся.

   - Видите,   как мы непоследовательны,   - сказал он.   - Так

вот,   уже древний человек, пусть еще бессознательно, пытался

исправить,   улучшить данное природой.   А теперь вспомним,   о

чем мечтала античная Греция...

   Фигура в стеклянном кубе расплылась, раздвоилась, под че-

ловеческим торсом возникли очертания лошадиного туловища.

   - Греки создали миф о мудром кентавре Хироне, воспитателе

Ахилла.   Смотрите,   как   удобно размещены в его торсе мощные

легкие и сильное многокамерное сердце,   на которое не   давит

снизу переполненный пищеварительный аппарат - он занял более

естественное положение в горизонтальной   части   туловища.   В

образе   кентавра античные мечтатели объединили прекраснейшие

создания природы - человека и коня.   Гармонию их тел просла-

вили лучшие ваятели древности...

   - Ты предлагаешь нам   обзавестись   копытами?   -   раздался

чей-то насмешливый выкрик.

   - Нам неплохо и на двух ногах!

   - Не мешайте Селестену!

   Селестен оглядел амфитеатр со снисходительной улыбкой.

   - Я   не   призываю вас превратиться в кентавров и бездумно

скакать по зеленым лугам.   Моя задача - пробудить   свободное

воображение, обратить вашу мысль на необходимость совершенс-

твования самих себя, на поиски новых биологических форм, ибо

наше   тело   ограничено   в   своих возстях по сравнению с

мощью разума.   Эту ограниченность понимали наши предки.   Вот

еще одно создание народной фантазии, пленительный образ ста-

рой русской сказки.

   Куб наполнился аквамариновым зыбким свечением, сквозь си-

не-зеленый свет обозначилась   женская   фигура.   Прояснилась.

Ноги ее слились, превратились в рыбий хвост...

   - Русалка,   - сказал Селестен. - Какая прекрасная мечта -

жить в воде,   в среде, в которой тело невесомо и движение не

ограничено по высоте..,   Человечество долго шло по неверному

пути, создавая искусственных людей. Все помнят, чем закончи-

лось увлечение роботами.   Но было бы совсем неплохо нам, лю-

дям,   перенять   у роботов их сильные черты.   Наша власть над

неживой материей колоссальна.   Так почему же мы   так   робки,

так консервативны, когда заходит речь о разумной модификации

человека?..

   ... - Понравился тебе Селестен?   - спросила Андра,   когда

мы вышли из павильона.

   - Красноречивый дядя,   - сказал я. - Их называют антромо-

дифистами, да? Что-то я про них читал.

   - Он   прав - надо совершенствоваться.   Надо искать новые,

целесообразные формы.

   - Ну конечно,   - сказал я.   - Тебе так была бы к лицу еще

пара ножек.   Или русалочий хвостик.   - Я показал рукой,   как

колышется воображаемый хвост.

   - Я вижу,   ты полностью утешился.   До свиданья,   Улисс. Я

пошла.

   - Постой! Дай мне номер твоего видеофона. Ведь завтра то-

же праздник.

 

                      Глава четвертая

 

                           ФЕЛИКС

 

   Наш грузовик   разогнался,   включилась   искусственная   тя-

жесть,   и мы с Робином покойно сидели в своих креслах - я   в

левом, он в правом.

   Робин уже спал. Никак не отоспится после праздников. Под-

ножка кресла,   подчиняясь баростабилизатору кровяного давле-

ния, плавно водила его ноги вверх-вниз.

   Привык я уже, что по правую руку сидит Робин. Никого дру-

гого не хотел бы я видеть в кресле второго пилота. Но не век

же   сидеть   Робину   в этом кресле.   Я знал,   что недавно ему

предложили перейти на линию Луна - Марс.   Тут и думать   было

нечего, но Робин, вместо того чтобы сразу согласиться, тянул

с ответом. Тоже со странностями человек.

   Мы хорошо   провели   праздники.   Не   без труда мне удалось

убедить Андру,   что подруги как-нибудь обойдутся без ее   об-

щества.   Рассуждает,   как взрослый человек,   но, в сущности,

девчонка. Храбрая - и пугливая. Русалочка. Так я ее называл,

а она сердилась.

   Я вспоминал ее оживленное лицо в   отблесках   карнавальных

огней.   "Смотри, смотри! Ну посмотри на этого клоуна - какой

уморительный!" Она хохотала так безудержно, что и я смеялся,

хотя клоун,   в общем-то,   был обыкновенный.   Потом она вдруг

тащила меня к книжным стендам,   горячо убеждала в пользе ин-

тонационной   цветотипии.   Я пробовал читать тексты с буквами

разного цвета и значками для передачи интонации - получалось

скверно.   Андра ругала негибкость моих модуляций, а заодно и

консерватизм моего мышления.   Я улыбался,   а она   сердилась.

Мне,   заявила она,   недоступны красота и выразительность ин-

терлинга.

   Она водила   пальчиком по моему значку и выпаливала старую

детскую считалку:   "Ну-ка, храбрый космолетчик, привези Луны

кусочек. Не хочу я на Луну, я вам Солнце привезу".

   Пилоты старшего поколения редко носят свои   значки   -   их

знают и так. А я, должно быть, тщеславен: ношу значок. Пусть

все видят: идет космолетчик...

   Правда, в   полете тщеславие слетает с меня,   как теплоот-

водная смазка с ракеты.   Ведь теперь нет рядом пилотанастав-

ника, я   командир   и отвечаю за корабль,   пассажиров и груз.

Смешно, конечно, но иногда мне лезут в голову всякие страхи:

а вдруг не сработает поле метеоритной защиты...   вдруг расс-

троится фокусировка и ионный поток начнет разъедать ускоряю-

щие электроды...

   Но корабль послушен, автоматы точно и безотказно выполня-

ют программу,   и я успокаиваюсь. Я смотрю на звездное небо и

отыскиваю свою звезду - Арктур.   Я Дружески подмигиваю ему и

тихонько   шепчу:   "Паси,   паси своего вола..." И вот уже мне

чудится,   что это не обычный грузовик линии Земля-Луна и   за

моей   спиной не три тысячи тонн продуктов и оборудования для

Селеногорска,   а огромный звездный корабль,   что   я   лечу   с

субсветовой скоростью к далекой звезде и мои спутники спят в

анабиозных ваннах - ведь нам лететь добрых полвека...

   Кто-то за дверью подергал ручку.   Что еще за новости! Там

ясно написано: "Вход в рубку не для пассажиров".

   Сегодня пассажиров   на борту немного - семеро.   Самые не-

терпеливые,   не пожелавшие дожидаться пассажирского корабля,

который стартует через несколько часов. Два астрофизика, ин-

женер по бурильным автоматам,   две женщины-врача и художник.

И еще - Феликс Эрдман,   тот самый специалист по хронокванто-

вой физике,   которого,   как говорит Робин, понимают не более

десяти человек во всей Солнечной системе.

   Опять постучали.   Может,   что случилось?   Я нажал   кнопку

двери.

   Вошел Феликс Эрдман.   Он придерживался за поручни,   будто

корабль качало, - не привык, видно, к искусственной тяжести.

   - В чем дело?   - спросил я не очень приветливо. Он выгля-

дел ненамного старше меня,   и я не знал, следует ли употреб-

лять обращение "старший".

   - Нельзя ли воспользоваться вашим вычислителем?   - сказал

Феликс.

   Он смотрел на меня,   но,   право, казалось, будто он видит

совсем не то, на что смотрит.

   Я не успел ответить, я только подумал, что это не полага-

ется...

   - Жаль, - сказал он и повернулся к двери.

   - Погоди, Феликс, - сказал проснувшийся Робин. - Вычисли-

тель свободен. Нам не жалко, правда, Улисс?

   - Конечно, - проворчал я. Не люблю, когда запросто читают

то, что у тебя в голове!

   - Садись,   Феликс.   - Робин выдвинул кронштейн с   третьим

креслом.   - Вот вводная клавиатура,   вот вспомогательная па-

нель для составления алгоритмов. Садись, считай.

   Феликс сел   и запустил пальцы в свою гриву,   пальцы скры-

лись целиком.   В старых хрестоматиях для детского   чтения   я

видывал   рисунки - украинские хаты с соломенной крышей.   Вот

такая крыша была у него на голове.   О существовании парикма-

херских-автоматов этот человек,   безусловно,   не подозревал.

Уставился в окошко дешифратора,   будто там откроется ему ве-

ликая истина, и молчит. Хотел бы я знать, о чем думает такой

теоретик.

   - На лунную обсерваторию, Феликс? - спросил Робин.

   Тот не ответил. Теперь он щелкал клавишами, вводя задачу.

Наверное,   он   привык,   чтобы на него работал целый вычисли-

тельный центр,   и наша считалка слишком примитивна. Я послал

Робину менто: "Не мешай ему".

   Робин, кажется,   не понял,   а Феликс сказал, не отрываясь

от вычислителя:

   - Нет,   ничего.   Вы не мешаете.   - И добавил: - Я лечу на

станцию транскосмической связи.

   - Если ты собираешься присутствовать на сеансе   связи,   -

сказал   Робин,   -   то ты малость поторопился.   До сеанса еще

двадцать с чем-то суток.

   Звезда Эпсилон   Эридана издавна была под наблюдением зем-

ных астрономов. "Прослушивали" ее не напрасно. Лет восемьде-

сят   назад были приняты сигналы с одной из планет ее системы

- Сапиены,   Разумной,   как ее тогда же назвали. Мы с детства

свыклись   с   мыслью,   что существует транскосмическая связь,

что мы не одни в Галактике,   для нас это вполне естественно.

Но я знаю из учебников и фильмов, какой гигантской сенсацией

было установление межзвездной связи тогда,   много лет назад.

Одиннадцать лет прохождения сигнала туда и столько же обрат-

но.   Накопилась кое-какая научно-техническая информация, на-

щупывался   код   для более широкого обмена,   но пока мы знали

слишком мало о разумных обитателях Сапиены, так же как и они

о нас.   Мы были примерно на одинаковом уровне развития - так

предполагали ученые.

   Вот если бы полететь к ним... Но одиннадцать световых лет

- пустяк для радиосвязи - для корабля превращаются в   милли-

арды мегаметров...

   Вся планета знала, когда состоится очередной сеанс связи.

К нему готовились,   о нем писали в газетах и говорили по ви-

зору.

   - Двадцать трое суток, - подтвердил Феликс.

   - Вот я и говорю:   поторопился ты.   Или есть еще дела   на

Луне?

   Феликс мельком посмотрел на Робина своим странным - будто

издалека - взглядом.

   - Видишь ли,   - сказал он,   - прием   с   Сапиены   начнется

завтра.

   - Как же так?   - удивился Робин.   - Ты сам говоришь,   что

через двадцать трое суток.

   Феликс не ответил. Он вытянул из пультового рулона с пол-

метра пленки, достал карандаш и принялся не то писать, не то

рисовать.   Им,   теоретикам, не нужно специального оборудова-

ния. Была бы вычислительная машина, карандаш и бумага. Прин-

ципы-вот что они ищут.   А уж если они пожелают провести экс-

перимент, то подавай им всю Галактику, иначе они не могут...

   Робин был не из тех, от кого отделаться молчанием.

   - Мой   дед,   -   сказал он,   - безвылазно сидит на станции

связи.   Уж он-то разбирается в сапиенских делах.   И если   ты

скажешь ему, что сеанс состоится завтра...

   - Я слышал твой вопрос,   - перебил его Феликс.   -   Вот   я

набрасываю график,   чтобы тебе было понятно. Видишь эти точ-

ки?   Это предыдущие сеансы. Легко заметить нарастающую зако-

номерность   сдвига в квази-одновременности при разных систе-

мах отсчета. И если кривую, построенную на этих точках, экс-

траполировать по уравнению Платонова...

   Он продолжал говорить, но дальше мы уже ничего не понима-

ли.   Мы знали только,   что споры среди математиков по поводу

гипотетического уравнения Платонова   не   утихают   и   по   сей

день,   а   Феликс,   как видно,   брал это уравнение в качестве

отправной точки и шел дальше,   в такие дебри чистой абстрак-

ции,   где переворачивались все обычные представления о четы-

рехмерном многообразии времени-пространства.

   Вдруг он умолк.   Наверное, спохватился, что мы его не по-

нимаем.   Или просто забыл о нас.   Он   продолжал   набрасывать

уравнения, понятные только ему самому, а потом надолго заду-

мался, запустив пальцы в волосы.

   "Надо поесть",   - дошло до меня менто Робина. Я кивнул, и

он вытащил из холодильника три общебелковых брикета, развер-

нул прозрачные обертки. Один протянул Феликсу.

   - Ты, наверное, голодный, - сказал Робин. - Возьми поешь.

   Феликс не глядя взял брикет и сунул бы в рот,   если б Ро-

бин не перехватил его руку.

   - Вот густиватор,   - сказал он. - А это вкусовой код. Что

ты хочешь на обед, какой вкус?

   - Не знаю, - сказал Феликс.

 

   Входя в режим торможения, я включил экран прямого обзора.

Под нами беспорядочно громоздились горы лунного Кавказа. Они

росли,   быстро приближались, потом ушли вбок. Вот решетчатые

антенны узла транскосмической связи.   Мачта противометеорит-

ной службы.   Наружные шлюзовые камеры лунной базы. Сам Селе-

ногорск сверху не виден - он в толще горного массива.   Доро-

га, сбегающая со склона на равнину Моря Ясности. Дорога раз-

ветвляется. Космодром. Спекшийся от плазмы лунный шлак.

   В динамике запищал вызов диспетчера.   "Командир Дружинин,

разрешаю посадку на три - пятьдесят семь". Очень мило, боль-

шое   спасибо.   Как будто я бы сумел воздержаться от посадки,

если бы не получил разрешения!

   Я перевел двигатели на дезактивизацию. Вручную. Если бы я

забыл это сделать, то автопилот все равно провел бы програм-

му. Все дублировано, случайности исключены. Сел я хорошо, на

нулевой скорости. Толчок. Тишина. Мы на Луне.

   На Луне как на Луне.

   Но Феликс прилетел сюда впервые,   и для него все было но-

вым:   шлюз   корабля,   шлюз   вездехода,   шлюз вестибюля базы,

санпропускник.   Потом - коридоры Селеногорска. Город коридо-

ров.   Их все время расширяют,   удлиняют,   разветвляют.   Ком-

байн-скалорез на Лунеглавная машина.   Жители Селеногорска   -

селениты - пели про самих себя:

 

                  Селенит - подлунный   крот.

                  Селенит долбит   и бьет,

                  Скалы   рубит, сверлит, бьет,

                  Под   горою ход ведет.

 

   Робин вызвался проводить Феликса на узел связи. Новичку в

этих коридорах ничего не стоит заблудиться, особенно если он

будет читать надписи на поворотах. На Луне полно шутников, и

никогда нет уверенности, что, скажем, надпись "Прямо - толь-

ко на четвереньках" сделана всерьез, а не для смеха.

   Я пошел сдавать груз.   Интересно, что на Луне, самой ста-

рой из освоенных планет, процветает эта штука, с которой так

долго и героически боролись на Земле,- бюрократизм.   "Оформ-

лять" доставленный груз и принимать на борт новый - все   это

здесь   не   просто.   Каждый начальник старается "протолкнуть"

груз для своей службы, и вечно они спорят, и все это, конеч-

но,   с   насмешечками.   Пока   лунные начальники препирались в

диспетчерской, а я посмеивался, сидя в уголке, пришел рейсо-

вый с Марса.   В диспетчерскую ввалился его экипаж,   самоуве-

ренные и громкоголосые пилоты,   а громче всех, конечно, раз-

говаривал   второй пилот - наш старый друг и одноклассник Ан-

тонио.

   Он подсел   ко мне и принялся выкладывать свежие марсианс-

кие анекдоты и сам хохотал,   хватаясь за голову. Потом вдруг

согнал смех с ярких полных губ.   лицо его стало озабоченным.

Пристально глядя на меня яркими черными глазами,   потребовал

совета. У него на Марсе девушка, молодой врач Дагни Хансен -

так ее зовут,   и это такая красавица, каких в Солнечной сис-

теме больше нет и никогда не было раньше. Антонио начал опи-

сывать ее достоинства, и я сказал:

   - Если тебе нужен мой совет,   то возьми и женись на Дагни

Хансен.

   - Спасибо!   -   закричал Антонио.- Какой прекрасный совет!

Какой неожиданный!   - Он фыркнул.- К твоему сведению, мы уже

два месяца, как поженились.

   - Так чего же ты от меня хочешь? - удивился я.

   - Видишь ли, мы будем видеться с Дагни очень редко. А по-

том меня и вовсе могут перевести на другую линию.   Вот в чем

беда,понятно?

   - Понятно.   Никто тебя не неволит,   Антонио. Уйди из кос-

мофлота, поселись на Марсе со своей Дагни, и дело с концом.

   - Прекрасный ты советчик!   - Антонио смерил меня   презри-

тельным взглядом.   - Что я буду делать на Марсе?   Перегонять

драгоценный кислород на углекислоту?   И как что   я   уйду   из

космофлота, глупое ты существо? Уж лучше помалкивай.

   Он пошел к диспетчерским столам,   но тут же   вернулся   ко

мне.

   - Слушай,   мне еще перед рейсом предложили   в   управлении

знаешь что?   Начальником службы полетов на "Элефантину". Что

скажешь?

   "Элефантина" была крупнейшей орбитальной станцией,   горо-

дом-спутником - туда доставлялись секции межпланетных кораб-

лей,   и там они монтировались.   Ведать полетами грузовиков и

буксиров - не захватывающее счастье.

   - Что же ты молчишь? - сказал Антонио.- Трубицын потребо-

вал в управлении,   чтобы ему подобрали молодого, энергичного

парня. Я молодой, верно? И энергичный, а? И я бы забрал Даг-

ни на "Элефантину", врачи ведь нужны и там. Ну, чего ты мол-

чишь, Улисс?

   - Тебе же не нравятся мои советы,   - сказал я.   - Посове-

туйся лучше с Робином.

   - И то верно.   - Антонио ринулся к диспетчерам и   с   ходу

ввязался в спор.

   Наконец я сдал груз и спросил, когда очередной рейс.

   - Послезавтра,   -   сказал   усталый диспетчер.   - Повезешь

Стэффорда.

   - Стэффорда? - переспросил я. - Постой, разве он...

   - Исчезни, Улисс. Тебе ясно сказано: послезавтра прилетит

с Венеры Стэффорд,   и ты повезешь его на шарик.   Ступай и не

морочь людям голову.

   Я побежал на узел связи,   чтобы сообщить Робину потрясаю-

щую новость. Возвращается Стэффорд со своей комиссией!

   Мне навстречу по коридору, вся облитая зеленоватым светом

плафонов, шла Ксения. Руки в карманах брюк, невысокая фигура

обтянута   черным биклоном,   белокурые волосы выбились из-под

шапочки с козырьком.

   - Знаю, что ты прилетел, Улисс. - Она, улыбаясь, смотрела

на меня. - Что случилось?

   - Возвращается Стэффорд, - сказал я.

   - Стэффорд?   А,   он работал на Венере...   Как   ты   провел

праздники?

   - Хорошо. А ты?

   - Чудесно. Я сделала миллион анализов.

   - Ну да...- Мне стало немного   неудобно   за   свою   празд-

ность,   в то время как она напряженно работала. Никто в лун-

ной обсерватории не управлялся лучше   нее   со   спектральными

анализами.

   - Галактики в заговоре против меня,   - сказала Ксения.   -

Как   только   приближается праздник,   их излучение становится

интенсивнее. Зайди, если хочешь, Улисс.

   - Зайду, - сказал я.

  Узел транскосмической связи - сказать, вотчина семьи

Грековых. Дед Робина, Иван Александрович Греков, был здесь -

тогда еще студентом-практикантом,- когда были приняты первые

сигналы с Сапиены.   Много десятилетий он бессменно руководил

узлом. Да и теперь старейшина межзвездных связистов частень-

ко   наведывался   на Луну,   даром что ему было без малого сто

лет. И хотя узлом теперь ведал Анатолий Греков, отец Робина,

фактически   им продолжал руководить Дед.   Так его и называли

селениты - Дед.

   Из-за двери доносились голоса.   Я постучал - никто не от-

ветил. Табло "Не входить. Идет сеанс" не горело, и я вошел в

комнату, примыкавшую к аппаратной узла связи. Мои шаги тону-

ли в сером губчатом ковре,   никто не обратил на меня   внима-

ния.   Только Робин подмигнул мне.   Он сидел в кресле под ог-

ромными часами с секундной стрелкой во всю стену и   любезни-

чал с девушкой-лаборанткой.

   А за столом сидели   предки   Робина   и   старший   оператор,

сверхсерьезный молодой человек.   Феликс стоял по другую сто-

рону стола,   как студент перед грозным синклитом экзаменато-

ров,   и   тихо доказывал свою правоту.   Говорил он по-русски,

потому что Дед не признавал интерлинга.

   Дед сидел насупясь,   занавесив глаза седыми бровями;   то-

порщились седые усы, в глубоких складках у рта змеилось сом-

нение.   На голове у Деда была древняя академическая шапочка,

которая,   как уверяли лунные шутники, приросла к нему навеч-

но.

   Я прислушался.

   Феликс, насколько я понял,   говорил примерно то же, что в

рубке корабля,- о   сдвиге   квази-одновременности,   уравнении

Платонова   и   о своей экстраполяции.   Он зашарил по карманам

куртки,   стал вытаскивать пленки, таблицы, простые карандаши

и тепловые многоцветки,   недоеденный брикет. Наконец он изв-

лек смятый листок логарифмической бумаги с   каким-то   графи-

ком.

   - Вот,   - сказал он.   - Здесь шкала времени,   фактические

точки и та, которую я получил.

   Грековы склонились над листком.

   - Я основывался на вашей инфоркарте из последнего "Астро-

номического вестника",   Иван Александрович, - сказал Феликс.

- Там,   если помните, дан подробный график всех сеансов свя-

зи...

   - Моя статья,   молодой человек,   - веско сказал Дед, - не

может служить основанием для подобных экзерсисов.

   - Что? - Феликс посмотрел на него своим странным взглядом

издалека.   - Ах да, экзерсисы... У вас в инфоркарте сказано,

что   вторая передача с Сапиены дошла до нас на три и две де-

сятых метрической секунды раньше расчетного времени...

   - К вашему сведению, молодой человек: для одиннадцати лет

прохождения сигнала три метрических секунды выпадают из   до-

пусков на точность совпадения земного и сапиенского календа-

рей.

   - Воз,   - согласился Феликс. - Но следующая передача

пришла еще быстрее.   Вот ее номер и величина   опережения.   И

дальше   -   по нарастающей.   Последняя передача пришла на два

часа раньше расчетного времени.   Здесь закономерность... Вот

номер передачи,   отправленной   вами двадцать два года назад:

"восемнадцать тридцать девять".   Ответ на нее придет завтра.

С опережением на двадцать с лишним суток.

   Дед откинулся на спинку кресла,   его сухонькие руки с ко-

ричневыми стариковскими пятнами лежали на столе.

   - Чепуха, - сказал он.

   Я оглянулся на Робина, он усмехнулся и подмигнул мне.

   Теперь заговорил отец Робина, Анатолий Греков:

   - Видишь ли,   Феликс, нам удалось договориться с Сапиеной

относительно времени   подготовки   ответной   информации.   Это

время   не   может превысить двенадцати суток по нашему счету.

Даже если на Сапиене мгновенно расшифровали нашу передачу   и

мгновенно   составили и закодировали ответ,   если бы даже они

не затратили на это ни одной секунды,   то и тогда опережение

не может быть более двенадцати суток. Твоя экстраполяция не-

корректна.

   Феликс сунул свой график в карман.

   - И все-таки,   - тихо сказал он, - ответ на "восемнадцать

тридцать девять" придет завтра.

   Дед поднялся, уперся кулаками в стол.

   - Я знавал покойного Петра Николаевича Платонова,   - объ-

явил он.   - Прекрасный был математик.   Но с   заскоками.   Его

уравнение,   на   которое   вы   тут ссылались,- заскок.   Оно не

удовлетворяет элементарным требованиям логики.

   - Но   Платонов предложил принципиально новую систему отс-

чета,   - сказал Феликс с какой-то затаенной тоской в голосе.

- Почему никто не хочет это понять?

   - Потому что,   молодой человек,   его система противоречит

факту зависимости "время-пространство".

   - Нет. Это противоречие кажущееся.

   Дед грозно засопел. Анатолий Греков сказал поспешно:

   - Ты устроился с ночлегом, Феликс? Мальчики тебе помогут.

У нас тут тесновато... Постой! - окликнул он Феликса, напра-

вившегося к двери.   - Забери свои карандаши.   И этот... бри-

кет.

 

                        Глава пятая

 

                   САПИЕНА НАРУШАЕТ ГРАФИК

 

   Столовая в Селеногорске называется "У Герасима".   Это по-

тому,   что робота,   обслуживающего столовую,   зовут Герасим.

Робот он хороший, расторопный. Принеся поднос с едой, он го-

ворит приятным низким голосом;   "Кушать подано". Унося посу-

ду, заявляет совсем другим тоном: "Поел - уступи место това-

рищу".

   Феликс наотрез отказался от ужина, и мы с Робином пошли к

Герасиму без него.   Как всегда, в столовой стоял веселый го-

мон.   За   шахматными столиками сражались участники восемьсот

какого-то лунного чемпионата - тут стоит закончиться   одному

чемпионату, как начинается следующий. Антонио, конечно, тор-

чал у магнитолы,   он жаждал музыки и спорил с   шахматистами,

которые музыки не жаждали.

   На нас накинулись с вопросами - что нового на шарике? Они

все прекрасно знали, визор и радио здесь почти не выключают-

ся, но все равно - на прилетавших с Земли было принято наки-

дываться.

   Робин изобразил,   как я пел на Олимпийских играх, и я сам

чуть не подавился супом от смеха.   Робин здорово умеет копи-

ровать.

   Потом я рассказал о лекции Селестена.

   - А что,   ребятки,   в этом есть смысл,   - сказал кудрявый

селенолог Макги.   - Без копыт я, в общем-то, обойдусь, а вот

от третьей руки не отказался бы.

   Тут, конечно, начался спор.

   - Глупости, Мак, - прогудел астрофизик Каневский. - Зачем

тебе третья? Научись вначале двумя руками управляться.

   - А то я не умею!

   - Не умеешь. Вот если ты, к примеру, научишься писать од-

новременно обеими руками разные тексты,-   тогда   пожалуйста.

Требуй себе третью.

   - Зачем мне это - два текста одновременно?

   - Экономия   времени.   Одной   рукой кодируешь информацию о

селеногенных породах,   другой - отстукиваешь письмо к   своей

Мэри. Плохо?

   - Да при чем тут руки?   - закричал Антонио.   - Для   такой

работы надо два мозга иметь в черепной коробке.

   - Одного достаточно. Тренировать нужно мозг, вот что. Ор-

ганизм человека еще не исчерпал своих возстей.   Модифи-

кации ни к чему.

   - Не представляю,   - сказала Ксения своим медленным конт-

ральто,   - человек с тремя руками! Уродство какое-то. Осьми-

ног.   Ужасные вы все рационалисты,   никто даже не подумал об

эстетическом идеале.

   - Правильно, Ксения! - закричал Антонио.- Природа создала

человека прекрасным. В человеке все тончайше выверено, целе-

сообразно...

   Я не выдержал, прервал его пылкое излияние:

   - Ну и что?   Прекрасно, потому что привычно. А сделай че-

ловечество трехруким - и следующее поколение будет поражать-

ся:   какими безобразными инвалидами были раньше люди,   поду-

мать только - с двумя руками! Эстетический идеал - дело при-

вычки.

   - Да нет необходимости, понимаешь ты это? - Антонио сунул

ладонь мне под нос.   - Никакой необходимости приклеивать или

там вживлять третью руку!

   - Далась вам третья рука,   - сказал я.   - Мне она тоже не

нужна. А представьте себе, как Маку надоело таскаться по Лу-

не в скафандре. Надоело ведь, Мак?

   - Ну,   дальше что?   - осведомился Мак. Наверно, он ожидал

подвоха.

   - И вот ему говорят: милый Мак, мы тебя малость передела-

ем.   Будет у тебя в легких дополнительная емкость. Заполнишь

ее воздухом,   и ступай себе, можешь весь рабочий день лазать

по горам без скафандра...

   - И шкура,   непробиваемая для метеоритов, - в тон мне за-

метил Робин.

   - Пускай так.   Или возьмите... ну, хоть Венеру. Приспосо-

бить   дыхательный   аппарат человека к тамошней атмосфере,   к

давлению...

   - Не   ново,   Улисс,   -   сказал Каневский.   - Стэффорд уже

предлагал что-то в этом роде.

    - Стэффорд   говорил о длительной и естественной адаптации

человеческого организма к инопланетным условиям.   Я   имею   в

виду искусственное приспособление.

   - И этим искусственно переделанным людям ты закроешь   до-

рогу домой, на Землю, - сказал Каневский. - Им придется тас-

кать скафандр на Земле.

   - Да нет же...   - Это мне в голову не приходило. - Ну, не

знаю, я не биолог... Только мне кажется, что, если поселенцы

хорошо приспособлены к планете, им может и не захотеться до-

мой. Там их дом и будет...

   - Поел   - уступи место товарищу,   - прогремело у меня над

ухом.

   - Что?   -   Я   не сразу понял,   что это Герасим,   и вызвал

взрыв смеха.- Хоть бы вы чему другому его научили!   - сказал

я с досадой и встал из-за стола.   - Тоже кибернетики! Фанта-

зия дальше еды не идет.

   Я подсел к Ксении на диван.

   Спор продолжался.   Теперь говорили о   роботах.   Вот   кого

следовало   отправлять   осваивать Венеру - им и меркурианское

пекло нипочем,   и сверхморозы Плутона... Не зря ли андроидов

перебили?.. Мне расхотелось спорить. Чудный выход из положе-

ния - посылать роботов. А человечеству что прикажете делать?

Отдавливать друг другу ноги в тесноте? Да и вообще...

   - Потанцуем? -   спросила Ксения.

   Антонио все-таки   включил   музыку,   несмотря   на протесты

шахматистов.

   - Не хочется, - сказал я.

   Она испытующе смотрела на меня.

   - Что-то в тебе появилось новое, Улисс.

   - А именно?

   - Не знаю. - Она поднялась. - Что-то угрюмое. Робин, идем

танцевать.

   Робин, этот дамский угодник, конечно, пошел.

   В столовой появился Дед. Странно все-таки выглядела здесь

его   академическая шапочка.   Он принялся за еду,   благодушно

поглядывая на селенитов.   Вид у него был   такой,   словно   он

сейчас   скажет   насчет   "племени   младого,   незнакомого" или

что-нибудь в этом роде.

   - Иван Александрович,   - обратился к нему Каневский,   пе-

рейдя с интерлинга на русский,   - мы тут об андроидах заспо-

рили.   Понимаю, конечно, что людям было с ними хлопотно и...

неуютно, что ли, но разве нельзя было найти другой выход?

   - было, - сказал Дед.

   - В конце концов, не было случая, чтобы андроид нанес че-

ловеку вред, ведь так?

   - И никак иначе,   - подтвердил Дед.   - Наоборот, они были

очень заботливы.

   - Значит, - прогудел Каневский, - было обойтись без

их   уничтожения.   Если   бы андроидов послали осваивать Вене-

ру...

   - Послали?   - переспросил Дед, иронически щурясь. - Любо-

пытно, как вы это себе представляете, Каневский?

   - Ну,   обыкновенно... кинуть клич, объяснить положение...

Вы сами сказали,   Иван Александрович,   что было   найти

другой выход.

   - Конечно:   превратиться в жирных, ленивых выродков. Чему

вас только в школе учили,   голубчик?   Или кинороботомахия не

входит в программу обучения?

   - Входит,   мы знаем факты. Разумные существа всегда могут

договориться друг с другом - этому нас   тоже   учили.   Жесто-

кость не может быть альтернативой разуму...

   - Вас учили хорошо. - Дед насупился. Его седые усы воинс-

твенно топорщились. - Выключи музыку, Михаил.

   Он не признавал имени "Робин" и всегда называл его   роди-

тельским именем. Робин выключил магнитолу и негромко сказал:

   - Повело...

   Он не раз слушал рассказы Деда,   а мне еще не доводилось.

Я пересел поближе к Деду и приготовился слушать.

 

              РАССКАЗ О ВОЙНЕ СОБАК И РОБОТОВ

 

   Так уж устроены люди - они всегда забегают вперед, не ду-

мая о последствиях.

   Первые прямопрограммные роботы были туповаты, но удобны -

вроде   нашего Герасима.   Удобны - не то слово.   Роботы узкой

специализации были благом для человечества.   Все эти делови-

тые и неутомимые копатели,   укладчики стройблоков, уборщики,

мойщики,   няньки наконец.   Они преобразили быт,   высвободили

гигантский резерв времени для творческой работы. Остановить-

ся бы на этом уровне роботехники,   но людям   останавливаться

несвойственно. Существует, кроме того, и объективная законо-

мерность:   производительные силы всегда   опережают   развитие

производственных отношений,   и регулировать бурный рост этих

сил в глобальном масштабе стало возможным   сравнительно   не-

давно.   А тогда существовали еще государственные границы, и,

хотя Договор о всеобщем разоружении был   подписан,   в   мире,

разделенном на две противостоящие системы,   было неспокойно.

Вы изучали историю и,   несомненно,   знаете, как цеплялась за

свое   существование   частная собственность,   в какой сложной

борьбе идей и экономических структур утверждался на   планете

социализм.

   Так вот,   именно в то неспокойное время появились сложные

самопрограммирующиеся   подвижные устройства - логический ре-

зультат развития   роботехники.   Светлые   умы   предупреждали:

будьте осторожны с человекообразными, с роботами андроидного

типа.   Появилась декларация группы физиков и философов - она

называлась "Мементо".   Мементо - помни!   Помните о Франкенш-

тейне,   породившем чудовище. Им ответили: чудовища не будет,

андроиды дружелюбны к человеку,   как дельфины, бояться нече-

го. В Копенгагене было подписано международное соглашение об

основном принципе роботехники - ненанесении вреда человеку.

   И этот принцип андроиды не преступили   ни   единого   раза.

Они действительно были преисполнены дружелюбия к человечест-

ву, хотя не следует это понимать в обычном смысле слова, ибо

андроидам были чужды какие-либо эмоции. Следуя основной сво-

ей программе,   они заботились о людях и старались   изо   всех

сил приносить пользу.

   И все-таки чудовище было порождено.

   Андроиды совершенствовали сами себя,   и, разумеется, нас-

тало время, когда они превзошли интеллектуальный уровень че-

ловека.   Они сделали многое.   Современная система управления

промышленностью   и   снабжением,   всеобъемлющая   система   ин-

фор-глобуса,   единая   энергетическая сеть - во всех этих об-

ластях они как следует поработали.

   Взялись андроиды и за литературу и искусство.   Они писали

книги и ставили фильмы двух сортов:   попроще - для   людей   и

поспецифичнее - для себя.   Я был тогда мальчишкой,   но помню

некоторые из фильмов для людей. Пожалуй, главный их конфликт

заключался   в   следующем:   милейший добрый человек совершает

нелогичный поступок,   и тут появляется друг-андроид, который

выручает его из беды. По-видимому, они жалели людей - за ме-

ханическую и тепловую непрочность,   за нелогичный образ мыс-

лей,   за эмоциональные вспышки. Нашлись среди людей ренегаты

- они вертелись около   андроидов,   пытались   вникнуть   в   их

проблемы, в их книги и фильмы.

   Собственно, во всем этом не было ничего дурного.   Но люди

вдруг заметили,   что перестают быть нужными друг другу. Анд-

роид оденет и накормит,   андроид решит алгебраическую задачу

за   школьника и техническую проблему - за инженера,   андроид

организует развлечения.   Чуть ли не подоткнет под тебя одея-

ло, если ты раскинешься во сне...

   Я сказал:   вдруг заметили.   Конечно,   это было не   вдруг.

Возникла проблема незанятости.   Многим людям некуда было де-

вать свое время,   и они разленились от праздности. Раздались

первые тревожные голоса;   куда мы идем?   Для того ли челове-

чество покончило с социальной несправедливостью,   чтобы без-

думно загорать на пляжах и отплясывать в дансингах? Не вста-

ет ли, черт побери, новый мещанин?

   И тогда   произошла Ла-Валеттская трагедия.   Мальта была в

те годы самым модным курортом в Евразии,   в Ла-Валетту так и

валили   купальщики.   В   один прекрасный,   вполне безоблачный

день при посадке разбился самолет. Не помню уж, что там слу-

чилось,   но   разбился он вдребезги - на глазах у всего аэро-

порта.   Ну,   вы знаете эту историю. Из семидесяти пассажиров

погибло только одиннадцать - это были люди. Остальные уцеле-

ли, потому что были андроидами. И тут на них накинулся Мано-

ло. Он встречал свою невесту и, когда опознал ее изуродован-

ные останки среди погибших, обезумел от горя. Он схватил ме-

таллический прут и напал на андроидов. Удары не причинили им

особого вреда,   хотя Маноло бил что было сил.   При   этом   он

кричал,   что житья от них не стало,   всюду эти холодноносые,

ну,   и все такое. В толпе многие его поддержали. Трудно ска-

зать,   чего здесь было больше - помрачения от горя или нако-

пившейся неприязни к опекунам. Двум андроидам размозжили го-

ловы, остальные успели скрыться.

   Весть о Ла-Валеттской   вспышке   облетела   и   взбудоражила

весь мир. Андроиды пытались образумить человечество. Дискус-

сия затопила газеты, радио и телевидение. Тут и там стихийно

начались избиения андроидов.   Но дело-то было в том,   что их

стало невоз отличить от людей, внешне они ничем не раз-

личались. К тому же они выработали превосходный инстинкт са-

мосохранения. Тут-то и вспомнили про собак.

   Странности в   поведении   собак давно известны.   Чем руко-

водствуется собака,   когда выбирает друга-человека?   Почему,

бывало,   она предпочитала жить с человеком, который ее бил и

плохо кормил,   и удирала к нему от нового, более состоятель-

ного   хозяина?   Это   всегда было малопонятно,   особенно если

учесть собачью жадность.   Жадность странно сочетается у псов

со   способностью   жертвовать   материальными   благами   во имя

расплывчато-эмоционального индивидуального выбора   друга-че-

ловека.

   Так вот,   собаки не переносили андроидов. Даже когда анд-

роид снисходил к собаке и, подражая человеку, делал ей трим-

минг и чесал за ушами, она, как правило, не давалась, рычала

и пыталась укусить.

   Наверное, собаки узнавали андроидов по запаху -   или   от-

сутствию запаха.

   Собак стали натравливать на андроидов.   Те,   естественно,

оборонялись. Нет, людей андроиды не трогали, но собак убива-

ли чем только могли. Так началась война собак и роботов - ее

назвали на греческий манер кинороббтомахией.

   Советы коммун тщетно призывали к спокойствию. Борьба была

тяжелой. Кто-то из наиболее непримиримых изобрел специальный

разрядник - от его прикосновения   опознанный   андроид   падал

замертво, если так выразиться.

   Все это вы знаете.   Знаете и о том поистине великом акте,

который предприняли андроиды,   когда убедились, что примире-

ние невоз, - об акте саморазряда. Они добровольно усту-

пили место человечеству,   чтобы спасти его от вырождения.   А

ведь их собственная цивилизация могла   превзойти   человечес-

кую.

   Как бы там ни было,   а роботы проявили   истинное   величие

духа.   И в то же время кинороботомахия послужила для челове-

чества грозным предостережением.   Человек - творец, это так,

но - не господь бог,   он не имеет исторического и морального

права искусственно порождать себе подобных.

   Что касается собак, то... ну что ж, они всегда верно слу-

жили человеку,   и люди всегда были им   благодарны   и   охотно

угощали тем,   чего не хотели есть сами. В знак благодарности

люди и прежде воздвигали   памятники   собакам   -   спасателям,

пограничникам,   предупредителям пожаров,   подопытным собакам

медицины,   наконецзнаменитой жертве космических исследований

Лайке. К ним люди добавили памятники собакам, самоотверженно

принесшим себя в жертву в борьбе с андроидами. В борьбе, ко-

торая позволила человечеству снова обрести себя.

   Но когда страсти поутихли,   группа ученых - ваш   покорный

слуга был в их числе - предложила поставить памятник андрои-

дам.   Вы знаете, сколько было яростных споров. Но теперь па-

мятник стоит на Площади мемориалов. И это - справедливо.

 

   ...Я не выспался - полночи не давали мне уснуть беспокой-

ные мысли.   Кроме того,   Феликс, спавший на соседнем диване,

без конца ворочался, бормотал что-то во сне и чмокал губами,

будто подзывал собаку.

   Зато Робин   как лег с вечера на правый бок,   подложив под

щеку ладонь, так на правом боку и проснулся. Человек со здо-

ровой психикой,   ничего не скажешь. Не терзает себя излишней

рефлексией.

   Он замолвил за меня словечко,   и Дед разрешил мне войти в

святая святых - аппаратную узла связи.   Я должен был тишайше

сидеть в уголочке, пока не окончится сеанс. Сегодня они про-

водили очередную передачу   туда.   Всезнающий   Робин   шепотом

сказал   мне,   что в прошлый раз был принят сигнал с Сапиены,

расшифрованный как просьба сообщить   способ   добывания   огня

механическим   путем.   Для   чего это им,   неизвестно,   но раз

спрашивают, затрачивая на передачу огромную энергию, значит,

для них это не пустяк. Ну вот, составили ответную информацию

- в нее входили конструкция старинной зажигалки и рецепт пи-

рофорного стержня.

   Эта информация и передавалась сейчас.   Я смотрел на конт-

рольный экран с клеточной мозаикой.   Похоже на вышивку крес-

тиком по канве - я видел это в музее искусств. Давным-давно,

когда еще не знали электричества, любая женщина была знакома

с двоичным кодом:   фон-сетка,   информация - есть крестик или

нет крестика.   Так и цветочки вышивали, и птичек, и лошадок.

Теперь шло - да простится мне такая   аналогия   -   "вышивание

крестиком" на расстояние одиннадцати световых лет.   Высвети-

лась клеточка - импульс,   темно - нет   импульса.   Информация

бежала по строчкам,   как вышивка по канве.   А там,   на горе,

импульсы срывались с антенны и неслись в   страшную   даль,   в

Пространство. И через одиннадцать лет их примут на Сапиене и

начнут расшифровывать,   и неизвестно,   поймут ли и смогут ли

использовать.

   Я мысленно унесся вслед за этими   импульсами.   Все   чаще,

все   упорнее преследует меня видение:   я ухожу з межзвездный

рейс, мчусь на субсветовой сквозь черную бездну, где путь то

искривляется в чудовищных полях гравитации, то трансформиру-

ется в силовых полях. И страшно и желанно...

   Размечтавшись, я ковырял пальцем пластик дивана и чуть не

отодрал край.   Хорошо,   что спохватился. А то иди ищи клей и

нагреватель.

   Экран погас,   передача кончилась.   Дед записал   что-то   в

журнал,   потом заходил по комнате, вид у него был довольный,

сухонькие руки он закинул за спину. Только теперь я заметил,

что он чуть тянет правую ногу.

   - Вот так,   - сказал Дед. - И никак иначе. Мы первые пос-

лали информацию практической ценности.

   - Но они первые запросили, - вставил Робин.

   - Мы первые послали - это важнее.   Теперь, если мы запро-

сим информацию, имеющую практическую ценность для нас, и они

пошлют ее - все равно они будут вторыми.

   Я с удивлением смотрел на Деда.   Первые, вторые - неужели

это важно?   Мне вспомнился школьный курс истории: в середине

XX века было время,   когда первоочередной   задачей   в   науке

считалось установление приоритета - кто первый сделал,   пер-

вый изобрел...

   - Вот   Дед!   - восхищенно прошептал мне Робин.   - Знаешь,

кто он? Носитель пережитков социализма.

   Я не удержался, прыснул. Дед строго посмотрел на нас.

   - Что вам кажется смешным,   молодые люди?

   - Да нет, мы так, - сказал Робин.

   - Ну, так потрудитесь вести себя прилично!

   Греков-отец подозвал Робина,   что-то ему сказал,   и Робин

сел за кодировочный пульт.

   Хорошо, когда отец просит тебя помочь. И вот так, мимохо-

дом, касается твоего плеча...

   Дед все еще ворчал насчет несолидности теперешней молоде-

жи,   и я поднялся,   чтобы уйти, делать здесь было нечего. Но

тут вошел Феликс.   Я знал, что он весь вчерашний вечер и се-

годняшнее утро провел в вычислительном центре.   А теперь   он

пришел и сказал:

   - Я еще раз пересчитал и   проверил.   Передача   с   Сапиены

начнется в одиннадцать двадцать пять.

   Дед насупился. Греков-отец поспешно сказал:

   - Если передача действительно начнется до срока, ее запи-

шет приемный автомат.   - Он посмотрел на часы.   - Без десяти

одиннадцать. В конце концов, и подождать полчасика.

   Дед даже разговаривать на эту тему не   пожелал   -   махнул

рукой   и   покинул   аппаратную.   Я предложил Феликсу партию в

шахматы.   Играл он плохо,   почти не думая, отдавал мне пешку

за пешкой и упорно стремился к размену фигур, пока у него не

остались два коня против моих слонов. И вот тут он начал так

здорово   маневрировать   своими конями,   что мне стало трудно

реализовать материальный перевес.   Кони наскакивали на моего

короля,   я надолго задумался и не сразу заметил, что в аппа-

ратной прошло какое-то движение.   А когда   поднял   глаза   ог

доски, то увидел: все кинулись к экрану.

   Было одиннадцать двадцать с секундами. По верхней строчке

экрана пробежала тень,   перешла строчкой ниже, и еще, и еще,

до последней клетки.   А потом начали выстраиваться   беспоря-

дочно,   на первый взгляд,   разбросанные темные пятна - следы

импульсов, ложившихся где-то за панелью на приемную ленту.

   - "Восемнадцать   тридцать   девять",   - потерянным голосом

сказал оператор, сверхсерьезный малый.

   - Проверь по коду, - сказал Греков.

   - Я хорошо помню.   - Но все же оператор проверил и   подт-

вердил,   что   Сапиена   дает номер "восемнадцать тридцать де-

вять",   иначе говоря - отвечает на нашу передачу под тем   же

номером, отправленную двадцать два года назад.

   Греков вызвал по видеофону Деда. Тот пришел, молча уселся

в кресло,   уставился на экран.   Передача шла около часа, по-

нять мы в ней,   конечно, ничего не могли - еще немалое время

займет расшифровка, - но главное было понятно: сигналы с Са-

пиены пришли, обогнав время. Пришли быстрее света...

   В конце передачи снова был повторен номер - "восемнадцать

тридцать девять". Экран потух.

   Я взглянул на Деда. Он сидел неподвижно, вжавшись в крес-

ло, сухонькие руки вцепились в подлокотники.

   А Феликс   вроде уже потерял интерес к передаче.   Он снова

уселся за незаконченную шахматную партию,   запустил пальцы в

вихры.   Потом взялся за коня, подержал над доской, со стуком

поставил.

   Этот слабый стук вывел нас из оцепенения.

   - Да-а, - сказал негромко Греков. - Не поверил бы, если б

сам не видел.

   - Что же получается?   - спросил я. - Они перешагнули све-

товой порог?

   - Нет,   - сказал Феликс.   - Здесь другое.   Я же говорил о

временном сдвиге. Твой ход, - напомнил он мне.

 

   Упади Луна на Землю - право, это оглушило бы нас не боль-

ше, чем передача с Сапиены. Селеногорск бурлил. Все, кто был

свободен от вахт и работ, взяли Феликса в плотное кольцо. Он

терпеливо объяснял,   набрасывал уравнения и формулы,   но по-

нять   все это казалось невозможным.   "Но ведь было время,   -

втолковывал Феликс, - когда казалось невероятным расщепление

ядра атома,   - столь же трудно теперь представить расслоение

времени".

   Расслоение квантов времени...   Опровержение очевидности и

здравого смысла...

   Я сидел в своем пилотском кресле,   поглядывал на приборы,

на привычный рисунок созвездий на экране,   и мысли текли то-

ропливо и беспорядочно.

   Что, собственно, произошло?

   Вечером -   разговор   с Самариным в Управлении космофлота.

Он предложил Робину перейти вторым пилотом на линию   Луна   -

Марс   вместо Антонио.   Робин отказался,   хотя мы с Самариным

уговаривали его не упрямиться. Самарин рассердился:

   - Нет, понимаете вы, нет у меня возсти перевести вас

обоих на одну линию.

   - Да ничего, старший, - сказал невозмутимый Робин. - Мы и

на этой полетаем. Куда торопиться?

   - Ладно, - сказал Самарин. - Тогда давайте так. Улисс пе-

рейдет вторым пилотом на линию Луна - Венера, а ты, Робин, -

на марсианскую линию. Полетаете врозь, ничего с вами не слу-

чится, а через год обещаю воссоединить вас. Ну, Аяксы?

   Я сказал,   что не хочу на Венеру, и тут Самарин схватнлся

за голову и заявил,   что не понимает,   почему он до сих   пор

губит   свое здоровье,   постоянно общаясь с пилотами,   вместо

того чтобы спокойно доживать жизнь где-нибудь на   Маркизских

островах, в апельсиновой роще.

   Что было потом?   Ранним утром пришел рейсовый с Венеры   и

привез комиссию Стэффорда.   В селеногорских коридорах гудели

голоса,   бегали озабоченные люди, прошествовал Баумгартен со

старомодным набитым чемоданом.   Он кивнул мне,   но, кажется,

не узнал. Стэффорд засел на узле связи и вел радиоразговор с

кем-то из Совета перспективного планирования.

   Робин был уже на корабле, проверял вместе с космодромными

механиками   готовность систем к полету.   А я все еще медлил,

крутился у входа в столовую.   Наконец я увидел того, кто был

мне нужен.

   Том Холидэй вышел из столовой,   дожевывая на ходу. Он то-

ропился куда-то,   но все же я шагнул навстречу и поздоровал-

ся.   На меня глянули серые,   до жути знакомые глаза.   Лицо у

Холидэя было в темных пятнах. Белокурые волосы еще не высох-

ли после душа.

   - Здравствуй,   Улисс,   - сказал он так, будто мы виделись

последний раз не два года назад,   а вчера.   - Как поживаешь?

Ты повезешь нас на Землю? Слышал, диспетчер называл твою фа-

милию.

   - Я   на днях видел Андру,   старший.   Она поступила в Веду

Гумана.

   - А!   Это хорошо.   Студентка уже, значит... А Ронгу ты не

видел?

   - Нет.

   - Пойду, - сказал Холидэй. - Старт в двенадцать?

   - Да. Хочу спросить, старший... Как там мои родители?

   - А! Да все в порядке, полагаю.

   Не хотелось лезть с назойливыми расспросами,   но все же я

спросил, запинаясь и подыскивая слова:

   - Удалось выяснить,   почему тогда... ну, я про тот случай

с Тудором...

   - Случай с Тудором?   Есть несколько разных предположений.

- Холидэй обеими руками пригладил влажные волосы.   - Похоже,

что   он   действительно не слышал меня.   Но это не физическая

глухота.

   - А что же?

   Холидэй пожал плечами.

   - У них очень быстро развивается ментообмен,   - сказал он

и ушел, оставив меня в полном недоумении.

   Перед отъездом   на космодром я заглянул к Ксении в обсер-

ваторию.

   - Очень мило с твоей стороны,   - медленно сказала она,   -

что ты зашел хотя бы попрощаться.

   - Скоро прилечу обратно,   - сказал я. Улыбка, кажется, не

очень-то получилась у меня.

   - Конечно. По расписанию.

   - Ксения, ты... Прошу тебя, не сердись.

   - С чего ты взял? - Она подняла брови. - Мы оба свободные

люди. До свидания, Улисс.

   И вот мы летим. Наш грузовик забит багажом комиссии Стэф-

форда.   В пассажирском салоне витийствует Баумгартен, и про-

должают недоступный мне математический разговор Греков и Фе-

ликс,   и молча лежит в кресле,   прикрыв глаза,   Том Холидэй.

Хотелось бы мне проникнуть в его мысли...

   Мои мысли беспорядочны,   скачкообразны. Я пытаюсь выстро-

ить их с начала,   с нуля - нет,   не удается. Тревога. Она не

только во мне. Она в наклоне головы Робина, сидящего справа.

Она   в мерцании далеких звезд.   Она в покачивании указателей

тяги. В каждом уголке рубки.

   Никак не могу додумать до конца какую-то важную мысль.

   И вдруг...

   Робин поворачивается ко мне, и я вижу, как начинают шеве-

литься его губы.

   - Но если сдвинуть время...

   Вот оно. Вот оно! Меня осенило.

   - Робин! - кричу я. - Ты гений!

   - Постой, дай закончить...

   - Не надо! - кричу я. - Если прошли импульсы, то и мы мо-

жем обогнать время. Мы полетим к звездам!

   Я передаю Робину управление и спускаюсь из рубки в салон.

   Первый, кого я вижу, - это Дед. Он лежит в переднем крес-

ле,   втянув   голову в плечи и вцепившись в подлокотники.   Он

кажется маленьким, больным, очень старым.

   - Вам нехорошо? - спрашиваю я по-русски.

   Дед не отвечает,   а Греков выглядывает из-за   спинки   его

кресла   и   посылает мне менто:   "Не тревожь его".   Я понял и

кивнул.

   Они там беседуют втроем - Греков, Феликс и Стэфсрорд. Ве-

ликий Стэффорд,   Стэф Меланезийский.   Он осунулся и выглядит

усталым. И все же по-прежнему красив и элегантен.

   Понимаю, что не должен влезать в их разговор со своей ко-

рявой идеей, но ничего не могу с собой поделать. Я прошу из-

винения и выпаливаю:   "Но если прошли импульсы,   то и мы..."

Ну,   и так далее.   Стэффорд смотрит на меня удивленно:   мол,

что еще за новости?   Греков подпер кулаком тяжелый   подборо-

док, молчит.

   Феликс молодец,   нисколько не удивлен. Запускает пальцы в

свою волосяную крышу.

   - Ну что ж...

   И начинает   говорить   о   теле,   движущемся   в   пространс-

тве-времени. Длина этого тела - расстояние между одновремен-

ными   положениями   его   концов.   Но если эту одновременность

сдвинуть...

   Я почти ничего не понимаю в том, что он говорит дальше, -

просто в голове не укладывается.   Я напряженно   вслушиваюсь,

ожидая ответа на вопрос:   , основываясь на этом принци-

пе, лететь сквозь время к звездам?

   И Феликс   вдруг умолкает на полуслове.   Я отчетливо слышу

его решительное менто:

   "".

 

                        Глава шестая

 

              АНДРА - НАДЕЖДА ЭТНОЛИНГВИСТИКИ

 

   По двум белым лестницам факультета этнолингвистики стека-

ли два человеческих потока.   Вон бегут   вприпрыжку   курчавые

губастые папуасы.   Рослые парни скандинавского типа с желто-

лицыми смеющимися кореянками или, может, аннамиткамн. Четве-

ро пигмеев идут не спеша,   на ходу листают книги и перегова-

риваются голосами, похожими на птичьи. Пестрые одежды, весе-

лый гам, интерлинг вперемежку с неведомыми мне языками.

   И наконец - Андра. Новая прическа - волосы черным ореолом

вокруг   головы.   Переливающийся красным и лиловым спортивный

костюм,   лыжные мокасины. Слева и справа - почетный эскорт в

лице двух юных гуманитариев, увешанных портативными лингофо-

нами.

   До меня донесся обрывок разговора:

   - В этой позиции прямой взрыв утрачивается и переходит   в

сложный латеральный звук.

   - Ты ошибаешься: не латеральный, а фаукальный...

   Мне было   жаль   прерывать   этот   необыкновенно интересный

разговор,   но все же я окликнул Андру. Ее тонкие брови взле-

тели,   она выбралась из потока и,   улыбаясь,   направилась ко

мне:

   - Улисс!   Почему не предупредил, что прилетишь? Пли поте-

рял номер видео?

   - Не хотел отвлекать тебя от ученых занятий. А ты еще вы-

росла.

   - Не говори глупости! Это Улисс, - сказала она своему эс-

корту, - познакомьтесь. Улисс Дружинин.

   - Позволь, - сказал гуманитарий, что постарше. - Не ты ли

выступал недавно в Совете перспективного планирования?

   - Он,   он,   - подтвердила Андра.   - Я сама не слушала, но

мне, конечно, доложили...

   Она слегка   порозовела.   "Конечно,   доложили" - эти слова

как бы намекали,   что мои дела имеют прямое отношение к ней,

Андре.

   - Я был дьявольски красноречив, правда? - сказал я.

   Она засмеялась:

   - Еще бы! При твоих голосовых данных...

   - Мне понравилось твое выступление, - серьезно сказал гу-

манитарий. - Я не совсем понял смысл открытия Феликса Эрдма-

на...

   "Не совсем"!   Солидный малый,   подумал я, стесняется ска-

зать, что совсем не понял.

   - ...но в том, что ты говорил, была логика, продолжал гу-

манитарий на прекрасно модулированном интерлинге.   Если поя-

вилась возсть полета вне времени - кажется, так ты фор-

мулировал?   - то, очевидно, надо ее использовать. Одно неяс-

но:   для чего нужно лететь за пределы Системы? Ведь доказана

нецелесообразность таких полетов, не так ли?

   Ох... Я подумал, что, если бы вдруг эта самая нецелесооб-

разность   материализовалась   и стала видимой,   я бы полез на

нее, как... ну, как Дон-Кихот на ветряную мельницу.

   - А ты чем занимаешься? - спросил я.

   В моих негибких модуляциях было, наверное, нечго угрожаю-

щее, и Андра поспешила вмешаться в разговор, Она сказала:

   - Эугеньюш - надежда этнолингвистики.   Он знает   тридцать

три языка, и у него уже есть работы по машинному переводу на

интерлинг.

   - Перестань, - сказал Эугеньюш, поморщившись.

   - Знаешь,   что он предложил?   - не унималась Андра.   - Он

предложил заранее написать все книги, какие могут быть напи-

саны в будущем.   Ведь электронное устройство может исчерпать

все возможные логические комбинации слов и знаков.

   - Позволь,   - сказал я.   - Но это старинная   идея,   кото-

рую...

   - Ну и что?   Идея была высказана в прошлом веке,   а   осу-

ществил ее Эугеньюш. Знаешь, что он сделал? Запрограммировал

для машины полный вебстеровский "Словарь Шекспира", задал ей

соответствующие алгоритмы и историческую кодировку...

   - ...и получилась прескверная одноактная пьеса, - перебил

ее Эугеньюш.   (Он начинал мне нравиться.) - Как ни печально,

даже самым умным машинам не хватает таланта. Улисс - это ро-

дительское имя?

   - Нет, собственное, - сказал я. - А что, не нравится?

   Тут вмешался второй гуманитарий, совсем юный и румяный.

   - Мне нравится, - заявил он и вдумчиво разъяснил: - Улисс

ведь был не только героем и мореплавателем,   он был первым в

Древней Греции семасиологом.

   Я подумал,   что этот парень слишком заучился,   но он сос-

лался на эпизод из "Одиссеи",   который я совершенно не   пом-

нил,   а   именно:   Улисс водрузил весло на могиле Эльпенора и

тем самым сделал первую древнегреческую надпись - мол, здесь

лежит не кто-нибудь, а моряк.

   - Вероятно,   и до него многие поколения моряков поступали

таким же образом, - уточнил гуманитарий, - но Улисс был пер-

вым, о котором мы это знаем.

   Мы вышли   из   факультетского   здания   на вольный морозный

воздух.   Я обдумывал,   как бы избавиться от гуманитариев, и,

должно быть, обдумывал весьма интенсивно, потому что Эугень-

юш вдруг умолк на полуслове, покосился на меня, а потом стал

прощаться. И увел с собой румяного юнца.

   - Они всегда крутятся возле тебя,   эти ларе...   латераль-

ные? - спросил я, беря Андру под руку.

   Она засмеялась:

   - Всегда. Ты прилетел по делам в Учебный космоцентр?

   - Я прилетел в Веду Гумана.   Видишь ли,   там учится   одна

очень, очень серьезная особа, надежда этнолингвистики.

   - Улисс,   не поддразнивай.   Не люблю, когда со мной гово-

рят, как с маленькой.

   Снег славно скрипел под ее мокасинами и моими   башмаками.

Встречные парни тоже казались мне славнымитеперь, когда ник-

то из них не вертелся возле Андры.   Она потребовала, чтобы я

рассказал, как это я осмелился выступить на Совете.

   - А что?   - сказал я. - Каждый человек имеет право высту-

пить и быть выслушанным.   А я - человек. Ты ведь не сомнева-

ешься в этом?

   Она быстро взглянула на меня. Мы свернули в тихую боковую

аллею. Я украдкой заглядывал Андре в лицо, обрамленное белым

мехом капюшона.

   - Чего же ты добился на Совете? - спросила она.

   - Ничего не добился.   Хроноквантовый двигатель пока что -

голая теоретическая идея.   Феликс называет его синхронизато-

ром времени-пространства,   но все это так сложно,   что...   В

общем,   после той передачи с Сапиены началась страшная сума-

тоха.   Я   пытался пробиться к Феликсу - куда там!   Только по

видеофону удалось поговорить.

   - Какой   он,   Феликс Эрдман?   В газетных снимках сплошные

кудри какие-то и маленькое лицо, глаз почти не видно.

   - Так   оно и есть.   Нечесаный и самоуглубленный.   Смотрит

вроде бы сквозь тебя. Занятный.

   - Улисс,   но если все так смутно с этим...   синхронизато-

ром, то зачем ты поторопился выступить на Совете?

   - И   еще   буду выступать,   - сказал я,   отводя тяжелую от

снега еловую ветку, и снег посыпался нам на головы. - И дру-

зей подговорю, пилотов. И твоих лингвистов. И тебя вытащу на

трибуну.

   - Ты можешь говорить серьезно?

   - Серьезнее никогда не говорил.   Чем больше мы будем дол-

бить на Совете,   тем лучше. Шутка ли - расшатать такую докт-

рину.

   - И ты убежден,   что этот... синхронизатор позволит прео-

долеть пространство и время?

   - Не знаю. Говорю же - пока голая идея.

   Мы помолчали.   Где-то над головой стучал дятел,   я   хотел

разглядеть   лесного   работягу в снежных переплетах деревьев,

но не увидел.

   - Ты знаешь конструктора Борга?   - спросил я, держа Андру

под руку.

   - Знаю, я голосовала за него.

   - Ну вот.   Когда я выступал,   Борг посматривал на меня   и

усмехался.   А потом сказал, что в жизни еще не слышал такого

бредового выступления.   Веселый дядя. Зачем ты за него голо-

совала?

   - Улисс, так ты... ты хочешь лететь за пределы Системы?

   - Полечу, если пошлют. Если не состарюсь к тому времени.

   - На Сапиену?

   - На Сапиену. Для начала.

   - И будет вернуться обратно не   сотни   лет   спустя,

а...

   - Улечу в среду, а вернусь в субботу. Может, даже в прош-

лую субботу.

   - Опять начинаешь дразнить?   - Она выдернула свою руку из

моей.   - Просто ты решил прославиться,   потому и выступил на

Совете. Чтобы все увидели по визору, что есть на свете Улисс

Дружинин.

   - Конечно. Мне не дает покоя слава знаменитых футболистов

прошлого века.

   Мы вышли на опушку рощи.   Слева глыбой   сине-белого   льда

высился один из прекрасных корпусов Веды Гумана,   справа, за

невысокими заснеженными холмами, за перелесками, угадывались

в   дальней перспективе строения Учебного космоцентра.   Перед

нами был пологий спуск,   изрезанный лыжнями,   и ярко-красные

домики лыжной базы.

   - Где твой жилой корпус? - спросил я.

   - Я живу не в корпусе.   Мама не захотела остаться одна...

и приехала сюда со мной.

   - Почему ты говоришь - одна?   Ведь прилетел твой отец.   В

сентябре я сам привез его с Луны.

   - Знаю.   - Голос у Андры потускнел. - Отец уехал в Индию.

Там сейчас большая работа, расчистка джунглей.

   Я понял, что ей не хочется говорить о семейных делах. Од-

нако не сидится Тому Холидэю на месте...

   - Давай побежим на лыжах,   - предложил я.   - Давно не бе-

гал. Провожу тебя домой.

   Мы спустились по скрипучему плотному снегу к базе и стали

выбирать лыжи. На открытой веранде кафе сидела за столиками,

ела и пила шумная компания.

   - Эй, Улисс!

   От компании   отделился Костя Сенаторов,   старый друг,   и,

раскинув руки,   направился ко мне. Лицо у него было красное,

веселое и какое-то шалое.

   - Тысячу лет! - закричал он, сжав меня и хлопая по спине.

- Ну,   как ты - летаешь?   Видел,   видел тебя на экране. Пра-

вильно, так им и надо! Зажирели!

   - Что у тебя, Костя?

   - Все хорошо,   замечательно! На лыжах хотите? Вон ту мазь

возьми,   вон,   зеленая   банка.   Потрясающая мазь,   лыжи сами

идут, мягко!

   - Познакомься с Андрей, - сказал я.

   - Мы знакомы,   - сказала Андра.   - Костя у нас инструктор

по спорту.

   - Все,   все кончено!   - закричал Костя.   - Ухожу от   вас,

хватит. Тут недалеко Агромарина, подводная плантация этих...

тьфу,   забыл,   водоросли какие-то лечебные.   Да   ты   знаешь,

Улисс, мы, еще когда учились, туда под парусом ходили.

   - Помню, - сказал я.

   - Ну,   так им нужны водители батискафов.   А что?   Замеча-

тельная работа, а? Нет, ты скажи!

   - Отличная работа. Послушай, бесстрашный водитель, почему

никогда не вызовешь по видеофону? Номер забыл?

   - А ты? - сказал Костя, перейдя с крика на нормальный го-

лос.   - Робин однажды вызвал,   поговорили, а от тебя не дож-

дешься.

   Мы простились, обещав вызывать друг друга.

   Мазь действительно оказалась превосходной. Лыжи скользили

хорошо, мягко. Андра неслась впереди, я шел широким шагом не

по ее лыжне, а сбоку. На душе был горький осадок от разгово-

ра с Костей, но потом прошло. Остался только посвист встреч-

ного   ветра,   и шуршание лыж,   и счастье быстрого движения -

движения, рожденного силой собственных мышц, а не тягой дви-

гателя,   да,   черт   побери,   нехитрое,   но   редкое в наш век

счастье.

   Наискосок вверх по склону.   Петлями меж сосновых стволов.

В снежном дыму - вниз, к дороге. Хорошо!

   Широким полукругом мы обошли сине-белый корпус Веды,   ал-

леями парка вылетели   к   поселку.   Голые   сады,   расчищенные

красноватые дорожки,   домики из дерева и цветного пластика -

и откуда-то дальние звуки органного концерта.

   Андра теперь шла медленно, я поравнялся с ней.

   - Устала,русалочка?

   Не ответила. Свернула в сад, воткнула палки в снег, сбро-

сила лыжи.

   - Вот наш дом. - И после некоторого колебания: - Зайдешь,

Улисс? Попьем кофе.

   Из кресла, что стояло перед экраном визора, поднялась ма-

ленькая черноволосая женщина.   Я немного   растерялся   от   ее

пронзительного взгляда.

   - Мама, ты помнишь его? Это Улисс.

   Ронга почти не изменилась с тех пор,   как я видел ее пос-

ледний раз, - в корабле, уходящем с Венеры. Только волосы не

выпущены крылом на лоб,   а гладко стянуты назад.   И кажется,

светлее стало меднокожее лицо.   Очень   выразительное,   очень

нестандартное лицо - и очень неприветливое.

   - Да,   Улисс,   - сказала она,   резко фиксируя звук "с". -

Помню.

   - Как поживаешь, старшая? - спросил я стесненно.

   - Хорошо.

   Покачивалась на экране черная спина органиста, серебристо

мерцали трубы органа,   плыла медленная могучая мелодия.   Ка-

жется, Гендель, подумал я.

   Андра сказала:

   - Садись, Улисс. Сейчас сварю кофе.

   И выбежала из гостиной. Я сел, потрогал фигурку акробата,

вырезанную из темного дерева. Тут было еще множество фигурок

на полочках в стенных нишах, на крышке магнитолы, на книжном

стеллаже.   Ну да, вспомнил я, Ронга художница, резчик по де-

реву.   Старинное искусство, которое она, воз, унаследо-

вала от далеких предков - перуанских индейцев.

   Было в движениях Ронги,   в ее быстрой походке что-то бес-

покойное,   и, как обычно, чужое беспокойство немедленно .пе-

редалось мне.   Снова нахлынуло то тревожное,   жгучее,   что я

старался не подпускать к себе.

   Ронга ходила по гостиной,   что-то поправляла, переставля-

ла. Мне захотелось поскорее уйти.

   - Твои родители остались на Венере?   - сказала она, когда

молчание стало нестерпимым.

   - Да.

   - Виделся с ними после...   с тех пор как мы улетели отту-

да?

   - Нет.

   На этом   наш содержательный разговор прекратился.   Я тупо

смотрел на спину органиста и чувствовал себя так, будто меня

скрутили   по рукам и ногам.   Не понимаю,   почему присутствие

этой женщины действовало на меня сковывающе.

   К счастью,   вернулась   Андра.   В руках у нее был поднос с

кофейником и чашками.

   Мы сидели втроем за столом,   пили кофе, и Андра принялась

рассказывать о предстоящей этнолингвистической экспедиции   в

Конго.   Ее возглавит Нгау,   пигмей, оригинальнейший ученый -

ну как это ты не слышал?   А может быть,   и сам Стэффорд пое-

дет. Отсталость пигмеев сильно сказывается на развитии Цент-

ральной Африки,   там предстоит огромная работа - вроде   той,

что Стэф проделал в свое время в Меланезии.   Она, Андра, то-

же, может быть, поедет...

   - Никогда, - сказала Ронга.

   - Ну,   мы еще поговорим,   мама.   - Голос у Андры сделался

тусклым.

   - И говорить не стану. Хватит с меня вечных скитаний!

   Она меня   раздражала,   эта   маленькая женщина с резкими и

прекрасными чертами лица.   И в то же время внушала   робость.

Мне еще больше захотелось уйти. Мелкими глотками я пил горя-

чий душистый кофе и обдумывал, как бы выпутаться из неловко-

го положения.

   Органный концерт кончился, на экране замелькали кадры ко-

медийного фильма. Риг-Россо с каменным лицом выделывал неве-

роятные трюки. Андра заулыбалась, глядя на визор.

   А мне   не   было   смешно.   С горечью думал я о том далеком

дне,   дне бегства с Венеры,   который странным образом как бы

обозначил некую границу между нами.

   Запищал видеофонный вызов. Я вынул видеофон из нагрудного

кармана,   нажал   кнопку ответа.   На экранчике возникло нечто

лохматое, непонятное, затем оно сдвинулось вверх, и я увидел

лицо Феликса.

   - Улисс, ты?

   - Да! - сказал я обрадованно. - Здравствуй, Феликс.

   - Где ты находишься? Можешь ко мне прилететь?

   - А что случилось?

   - Ничего не случилось. Прилетай, вот и все.

 

                       Глава седьмая

 

                            БОРГ

 

   Аэропоезд домчал меня до Подмосковья за семнадцать минут.

Город, еще в прошлом веке разросшийся вокруг Института физи-

ческих проблем, уже зажег огни в ранних зимних сумерках. Мне

пришлось   пройти   несколько пустынных кварталов старой части

города,   обреченных на слом, там и сейчас бухало и рушилось,

автоматы делали свое дело.

    Феликс жил в старом доме-коробке на границе   новой   части

города.   Автоматы-бульдозеры   подобрались к этому дому почти

вплотную, и мне казалось, что в нем никто уже не живет. Окна

были освещены только в последнем, пятом этаже.

   Лифта в доме не было,   и я взбежал наверх. Во всех этажах

двери стояли настежь,   дух был нежилой. У квартиры Феликса я

позвонил,   но не услышал звонка.   Я нажал на ручку, дверь со

скрипом   отворилась,   и я вошел в крохотный Г-образный кори-

дорчик с обшарпанными стенами. Дверь ванной была снята с пе-

тель и прислонена к стене, из ванны, залитой коричневой жид-

костью, тянулись в комнату толстые кабели.

   Квартира, должно быть,   не отапливалась.   От тусклой лам-

почки под низким потолком, от неуютного застоявшегося холода

- от всего этого мне стало вдруг печально.

   Я заглянул в комнату.   Феликс в немыслимом комбинезоне из

синтетического   меха,   какие   увидишь разве в музее полярной

авиации,   стоял спиной ко мне и с кем-то разговаривал по ви-

деофону.   В   скудном свете представилась мне картина полного

запустения и   изумительного   беспорядка,   достигнутого,   как

видно,   многолетними настойчивыми стараниями.   На столах, на

полу и подоконниках стопками   и   вразброс   лежали   рукописи,

магнитные и перфорированные информкарты, пленки - вперемешку

с полотенцами,   обертками от еды,   пластмассовыми тарелками.

На   пыльном экране визора красовалась незнакомая мне матема-

тическая формула,   выведенная пальцем. Посреди комнаты стоял

мажордом,   передний   щиток у него был снят,   из глубины узла

управления командами тянулся провод,   грубо подсоединенный к

вычислительной машине типа "Рион":   очевидно, Феликс исполь-

зовал логическую часть робота для   расширения   оперативности

вычислителя.

   - Хорошо, хорошо, - говорил Феликс в коробку видеофона. -

Завтра обязательно.

   - Я слышу это уже второй месяц, - отвечал мужской голос с

отчетливыми   нотками безнадежности.   - Ты меня просто убива-

ешь, дорогой товарищ. Ты срываешь план, ты прогоняешь ребят,

которые хотят тебе помочь..

   - Хорошо, хорошо, завтра, - повторил Феликс.

   - Ты мерзнешь,   как черепаха в холодильнике,   вместо того

чтобы жить в гридолитовом коттедже с современными   удобства-

ми...

   "Этот человек доведен до отчаяния", - подумал я.

   - Завтра непременно, - сказал Феликс и выключился.

   Он кивнул мне и присел на угол стола,   подышал на пальцы,

потер их. Мне показалось, что я слышу чей-то негромкий храп.

   - Хочешь   перчатки? - сказал я.

   - Нет.   Садись, Улисс. Где-то тут было вино. - Феликс ог-

ляделся. - Поищи, пожалуйста, сам.

   - Не хочу я вина. Зачем ты меня вызвал?

   - Ах да! - Феликс подошел к двери во вторую комнату, при-

открыл ее и позвал:   - Старший,   выйди,   пожалуйста, если не

спишь.

   Храп прекратился, раздался звучный продолжительный зевок.

Вслед за тем из темной спальни вышел невысокий плотный чело-

век лет сорока,   в котором я с изумлением узнал конструктора

Борга. Того самого, который назвал мое выступление на Совете

бредом.

   У него был мощный череп, покрытый белокурыми завитками, и

грубоватое простецкое лицо. С плеч свисало клетчатое одеяло.

Зевок он закончил уже в дверях.

   - Ага, прилетел, - сказал Борг хрипловатым басом. - Вот и

хорошо. Погоди минутку.

   Он притащил   из   спальни обогревательный прибор и бутылку

вина.   Решительным жестом скинул со стула кипу старых журна-

лов   и   велел садиться.   Затем вручил мне стакан и плеснул в

него вина.

   - Вино скверное, но высококалорийное, - сказал он и хлеб-

нул как следует из своего стакана. - Единственное спасение в

этом холодильнике.   Вытяни ноги к обогревателю, пилот, не то

окоченеешь с непривычки.

   - Опять   вызывал   Шабанов,   -   сказал Феликс и подышал на

пальцы. - Надо будет завтра перебраться.

   Борг только усмехнулся.

   - Слушай,   пилот,   - отнесся он ко мне.   - В высокопарном

вздоре,   который ты нес на Совете, было одно место, которое,

собственно,   и побудило меня познакомиться с тобой   поближе.

Ты сказал что-то о Нансене.   Будь добр, изложи в развернутом

виде, а я посижу и послушаю.

   У меня   не было' никакого желания говорить с ним о Нансе-

не,   да и на любую другую тему тоже. Но тут я уловил его по-

велительное менто: "Начинай".

   С детства моим идеалом были путешественники типа Фритьофа

Нансена.   Я   много   и жадно читал об этих людях,   презревших

обыденность.   "Их вела жертвенная любовь к науке   и   челове-

честву",   -   мне   запомнилась   эта фраза из какой-то книжки.

Времена этих людей прошли давным-давно. Плавание в Арктике и

полеты   на экрапланах над снегами Антарктиды не более опасны

ныне, чем прогулочный рейс по озеру Балатон. Но началось ос-

воение околоземного космического пространства.   Юрий Гагарин

сделал первый виток вокруг шарика и приземлился   в   корабле,

охваченном   пламенем   (в те времена использовали специальную

обмазку, принимавшую на себя нагрев от трения в плотных сло-

ях атмосферы).   Прорыв сквозь радиационный пояс,   высадка на

Луне. Героический полет Дубова к Венере. Скитания экспедиции

Лонга   в   зыбучих марсианских песках.   В более близкие к нам

времена - исследования Замчевского на   внутренних   планетах,

полеты Рейнольдса,   "человека без нервов", к Юпитеру, сатур-

нинская эпопея Сбитнева и Крона,   загадочная гибель храброго

Депре на Плутоне.

   "Жертвенная любовь к науке и человечеству..."

   Да нет же.   Не надо громких слов.   Просто они шли, потому

что не могли не идти.   Если бы   не   они,   пошли   бы   другие.

Кто-то ведь должен был пройти первым.

   И вот - Система обжита. Ну, не совсем еще обжита, но люди

побывали всюду. Есть Управление космофлота. Горький опыт пи-

онеров,   их счастье и муки уложены в параграфы учебных прог-

рамм   и наставлений,   на двух десятках линий в строгом соот-

ветствии с расписанием осуществляется навигация.

   В бортовых   журналах в графу "Происшествия" пилоты вписы-

вают спокойные и привычные слова: "Без происшествий".

   И очень хорошо.   Не нужны происшествия, когда ведешь пас-

сажирский корабль или грузовик, набитый оборудованием и про-

довольствием для дальних станций.

   Правда, изредка мир будоражат сенсации.   Ледяной   человек

Плутона.   Меркурианские   металлоядные бактерии.   Космические

призраки, которые видел Сбитнев за орбитой Нептуна, видел на

инфракрасном   экране,   иначе их не увидишь,   и я помню,   как

расширились глаза у этого старого космического волка,   когда

он рассказывал нам,   первокурсникам, о своей встрече с приз-

раками. "Без происшествий". И правильно. Пилотам они не нуж-

ны.   Их   обучают для того,   чтобы они выполняли рейсы именно

без происшествий.

   Наше поколение космонавтов немного опоздало родиться.   Не

знаю,   хватило бы у меня духу стать на место Гагарина,   если

бы я жил в те времена. Может, и не надо было мне идти в кос-

молетчики?   Сколько работы на Земле, сколько задач! Исследо-

вание   недр планеты родило профессию подземноходников.   Гло-

бальная энергетика,   использование поля планеты -   разве   не

интересно монтировать концентраторы на полюсах...

   Но я - космолетчик. Просто я люблю это дело и не хочу ни-

чего другого. Такая у меня работа.

   Громких слов не надо. Но должен же кто-то идти дальше?

  "Плещутся о берег, очерченный Плутоном, звездные моря..."

   Примерно так я и выложил Боргу свои соображения.   Он выс-

лушал меня с усмешечкой, раза два широко зевнул мне в лицо и

то и дело поправлял одеяло, сползавшее с плеч.

   - Все? - спросил он, когда я умолк.

   - Все.

   - Теперь   я буду спрашивать.   Кто твои родители и где жи-

вут?

   - На Венере. Они примары.

   - Примары? Вон что. Не знал.

   Он испытующе посмотрел на меня.   Я рассердился.   Сказал с

вызовом:

   - Да, сын примаров. А что? Тебе не нравится, старший?

   - Не ершись, - ответил Борг спокойно. - Существуют выводы

комиссии Стэффорда.

   Мне эти выводы были хорошо знакомы. Немалое место занимал

в них анализ того самого случая с Тудором, который так напу-

гал часть колонистов.   Большинство членов комиссии -   в   том

числе и Холидэй - склонялось к тому,   что Тудор сказал прав-

ду,   заявив, что не слышал призыва Холидэя о помощи. Сам Ту-

дор отказался от общения с комиссией,   но примары, сотрудни-

чавшие с нею,   все,   как один, категорически утверждали, что

это чистая правда: раз Тудор не слышал, значит, не слышал, и

никаких кривотолков здесь быть не может. А один из примаров,

врач из Венерополиса, заявил, что ему известны и другие слу-

чаи "нарушения коммуникабельности".   Он, врач, объясняет это

тем,   что   многие примары,   постоянно работая вместе,   очень

привыкают к ментообмену и как бы "не сразу переключают восп-

риятие"   (так дословно было написано в отчете),   когда к ним

обращают звуковую речь.

   Вообще о необычайном и быстром развитии у примаров менто-

обмена в выводах комиссии говорилось очень много.

   Особо подчеркивалось,   что   значительная часть колонистов

непримаров,   главным образом тех,   кто прожил на Венере   во-

семь-десять лет и больше,   не покинула планету, не поддалась

испугу и продолжает работать рука об руку с примарами.

   Меньшинство членов комиссии, и среди них Баумгарген, ста-

вили под сомнение тезис "Тудор не слышал".   Они   утверждали,

что Тудор никак не мог не слышать,   но допускали, что сигнал

от непримара, "чужого", мог не дойти до сознания. В этом Ба-

умгартен   и   его   сторонники   усматривали некий "психический

сдвиг", вызванный долголетним воздействием своеобразного ве-

нерианского комплекса.   Впрочем, никто из членов комиссии не

отрицал,   что этот комплекс (близость к Солнцу,   мощное воз-

действие   "бешеной" атмосферы и специфических силовых полей,

изученных пока лишь приблизительно) мог вызвать   у   примаров

чрезвычайно   тонкие   изменения нейросвязей.   Не исключалось,

что именно это   явилось   причиной   самоуглубления   примаров,

роста   местной обособленности,   утраты интереса к земным де-

лам...

   - Ты   не   ощущаешь в себе нечто подобное?   - спросил Борг

прямо, в упор.

   - Нет.   - Я поднялся,   нахлобучил шапку.   Мне не нравился

этот допрос, и я так ему и сказал.

   - Сядь,   - сказал Борг.   - Разговор только начинается. На

корабле какой серии ты летаешь?

   - Серия "Т-9", четырехфокусный ионолет с автомати...

   - Не надо объяснять, - попросил Борг, и я невольно усмех-

нулся, вспомнив, что именно он сконструировал "Т-9". - Когда

ты должен ставить корабль на профилактику? - продолжал он.

   - Через два месяца.

   - Через два месяца,   - повторил Борг и взглянул на Фелик-

са,   который безучастно сидел на краешке стола и листал жур-

нал.

   - Ну что ж, это подходит, - сказал Борг. - Теперь слушай,

пилот, внимательно. Я сижу третью неделю в этом чертовом хо-

лодильнике и пытаюсь понять нашего друга Феликса.   Мне приш-

лось забыть математику и вникать в невероятные вещи, которые

начинаются за уравнением Платонова. С самого детства я отли-

чался крайне умеренными способностями и потому не могу   ска-

зать,   что вник. Но кое-что вместе с этим потрясателем основ

мы сделали.   Я грубый практик,   мне надо покрутить   в   руках

что-нибудь вещное, и вот мы сделали модель...

   Он вытащил из кармана прямоугольное зеркальце и   протянул

мне. Я взглянул без особого интереса. Взглянул - и удивился.

Лицо в зеркале было мое - и в то же время вроде бы   не   мое.

Что-то неуловимо незнакомое.

   - Не понимаю, - сказал я. - Зеркало искажает изображение.

Оно имеет кривизну?

   - Неча на зеркало пенять,   - сказал Борг по-русски и зас-

меялся. - Нет, пилот, зеркало абсолютно прямое. Понимаешь? В

обычном зеркале ты видишь свое перевернутое   изображение.   А

это зеркало прямое, оно отражает правильно. Лицо всегда нем-

ного асимметрично. Чуть-чуть. Мы привыкаем к этому, постоян-

но   глядясь в зеркало.   Поэтому в зеркале-инверторе тебе чу-

дится искажение. Теперь понял?

   Я поднес   зеркальце   ближе   к лампе и увидел,   что оно не

сплошное, а состоит из множества мельчайших кусочков.

   - Мозаичный экран? С внутренним энергопитанием?

   - Не будем пока входить в детали,   - ответил Борг.   - Тем

более,   что я и сам не очень-то... Тут в институте есть нес-

колько ребят, они понимают Феликса лучше, чем я, и мы вместе

сделали эту штуку.

   Он поискал на столе,   вытянул из кучи бумаг и пленок чер-

теж и развернул передо мной. Там был набросок ионолета серии

"Т-9", корпус корабля окружало какое-то двухъярусное кольцо.

Я вопросительно взглянул на Борга.

   - Да,   вот такое колечко, - сказал он. - Зеркально-инвер-

торное...

   Я еще не знал,   что будет,   но и так было понятно:   будет

то, чего еще никогда не было. Ни с кем. А любой "первый раз"

в космосе - это шаг в неизвестное. И этот шаг Борг предлага-

ет сделать мне. Ах, свойства человеческие! Страшно и, конеч-

но,   привлекательно, как все неизвестное. Мое согласие? Борг

его и не спрашивал. Он знал, что я соглашусь.

   - ...миллионами ячеек как бы начнет вбирать в себя прост-

ранство,   - слышал я хрипловатый голос Борга, - а хронокван-

товый совместитель прорвет временной барьер...

   Голос тонул в смутном гуле,   это был гул пространств, не-

подвластных воображению... нет, это гул крови в ушах... нет,

подлый инстинкт отыскивания чужой спины для защиты...

   Чтобы быстрее с этим покончить,   я   сказал,   не   дослушав

Борга:

   - Ладно, старший, я согласен.

   Мне показалось - он меня не услышал.

   Может, я сказал слишком тихо?   Может,   только хотел   ска-

зать?

   - ...обеспечит возвращение и вывод из режима. Одно только

не сумеет сделать автомат - передать ощущения человека...

   - Я пойду, пойду!

   - Не кричи,   - сказал Борг.- Расчеты сделаны точно, тут я

ручаюсь, но принцип, на котором они основаны...

   - Я видел,   как передача с Сапиены подтвердила принцип, -

сказал я. Теперь я боялся одного: как бы не передумал Борг.

   - Речь идет не об электромагнитных волнах,   а о человеке.

- Борг хмуро уставился на меня. - Торопишься, пилот, не нра-

вится мне это. Я могу взять на себя ответственность за опыт.

Но,   если он не удастся, воскресить тебя я не смогу. - И до-

бавил жестко: - Оставим пока этот разговор. Ты к нему не го-

тов.

   Мы помолчали.   Вдруг раздалось хихиканье. Это Феликс, уг-

лубившись в журнал,   посмеивался чего-то. По затрепанной об-

ложке   я   узнал старинный журнал математических головоломок,

один из тех, которые некогда издавали для своего развлечения

андроиды.

   - Чего ты смеешься?   - спросил Борг. - Феликс, тебя спра-

шиваю.

   - Слышу,   - отозвался тот.   - Задачка хитро придумана,   а

решается просто...

 

                       Глава восьмая

 

                        "ЭЛЕФАНТИНА"

 

   Нигде нет таких формальностей, как в космофлоте. Особенно

они неприятны, когда ставишь корабль на профилактический ре-

монт. Делать тебе, строго говоря, нечего, потому что ремонт-

ники знают корабельные системы получше, чем ты. Но все время

приходится подписывать дефектные ведомости, заявки, акты ос-

мотров и приемок, как будто без твоей подписи ремонтники че-

го-нибудь недоглядят.

   Гигантский тор "Элефантины"   -   орбитальной   монтажно-ре-

монтной станции - плывет со своими причалами и ангарами вок-

руг шарика. Плывет Земля в голубых туманах, в красном сиянии

зорь, в вечерних огнях городов. И чтобы не отстать от вечно-

го этого движения,   плывешь и ты в черной пустоте,   барахта-

ешься возле корпуса корабля - маленький беспокойный человек.

    А когда надоест плавать,   ты устремляешься, кувыркаясь, к

шлюзовым воротам.   Ты входишь в один из отсеков станции, тут

искусственная тяжесть, а потом ты идешь, отупевший от подпи-

сывания бумажек,   к себе в каюту читать, или в кают-компанию

сыграть партию-другую в шахматы, или пить чай к старому дру-

гу Антонио.

   Антонио оказался среди нашего выпуска самым домовитым. Он

ведает на "Элефантине" службой полетов,   у него не очень ин-

тересная хлопотливая должность, уютный двухкомнатный блок на

третьем   этаже станции и милая-премилая Дагни Хансен,   похи-

щенная у марсиан.

   Когда Дагни,   склонив белокурую голову, медленно и плавно

вносит поднос с чаем и едой, и мягко улыбается шуткам, и са-

дится вышивать что-то пестрое на распашонке,   мне становится

легко, бездумно, покойно. Никаких тревог, никаких желаний. И

смешно   мне смотреть на суету Антонио.   Чего тебе не сидится

на месте,   чудак? Опустись на ковер у ног Дагни, и пусть она

положит тебе на голову теплую ладонь - право,   больше ничего

не надо...

   Мы с Робином сидим у окна и играем в шахматы.   Окно,   по-

нятно,   условное. Стенной плафон, имеющий вид окна. Человеку

свойственно тешить себя иллюзиями,   он просто не может жить,

если не обманывает самого себя.   Говорят,   у Трубицына,   на-

чальника   "Элефантины",   который   годами не бывает на Земле,

есть специальные ленты с записью дождя,   шума ветра и утрен-

него щебета лесных птиц.

   Мы сидим и играем в   шахматы,   а   Дагни   вышивает   что-то

пестрое.

   - Ну и ход!   - Робин презрительно фыркает. - Чему учили в

вашем детском саду? Кушать кашку?

   - Да,   - отвечаю. - И еще учили не обижать деточек из ва-

шего детсада.

   - Почему же?

   - Нам говорили, что они и без того обиженные.

   - Бедная ваша воспитательница,   - вздыхает Робин.   -   Как

она пыталась спасти вас от комплекса неполноценности...

   Я искоса поглядываю на Дагни и вижу,   как она   улыбается.

Такую улыбку, думаю я, следовало бы с утра до вечера показы-

вать по визору.

   Врывается Антонио.

   - Дагни!   - Это с порога. - Ты выпила ранбри... ринбрапо-

пин?

   Дагни тихо смеется:

   - Ты даже выговорить не можешь.

   - Я не виноват,   что дают такое дикое название. Ты. выпи-

ла?

   - Не хочу я пить эту бурду.

   Антонио требует, чтобы Дагни, готовившаяся стать матерью,

пила какое-то новое лекарство,   главной составной частью ко-

торого является этот рандра... действительно, не выговоришь.

Мы с Робином покатываемся со смеху, когда он начинает читать

выдержки из "Семейного журнала". Антонио сердится и обзывает

нас варварами.

   - Видали?   - Антонио хватается за голову, падает в кресло

и начинает жаловаться на судьбу:   - С каким   трудом   достал,

прямо из лаборатории вытянул флакон, а она не хочет пить!

   - Выпей сам, - с невинным видом советует Робин.

   - Вы, бродяги! - орет на нас Антонио. - Паршивые холостя-

ки, достойные презрения! Вместо того чтобы поддержать друга,

вы над ним же издеваетесь.   Дагни,   не давай им сегодня чая!

Пусть изнемогают от жажды...

   Вкрадчивая трель инфора прерывает его пылкий монолог. Ан-

тонио подскакивает к аппарату.

   - Нет! - кричит он. - Так ему и скажи, не получит он бук-

сира,   пока не сдаст документы...   Да, по всей форме... Ну и

пусть, мне не страшно!

   Он выключается, но спустя минуту опять бросается к инфору

и вызывает диспетчера.

   - Начали разгрузку у Санчеса? Поаккуратнее там! Борг про-

сил, чтоб выгружали на причал "Д". Проследи, пожалуйста. Хо-

тя ладно, сейчас сам приду.

   Хорошо бы   вскрыть   вертикаль   "Д",   думаю   я,   и сдвоить

ладьи, тогда ты у меня попляшешь. Вертикаль "Д". Причал "Д".

Борг просил, чтобы...

   Только сейчас доходит до меня смысл услышанного.   Шахматы

мигом вылетают из головы.

   - Антонио,   погоди!   - Я останавливаю его уже в дверях. -

Ты сказал - Борг? Он здесь?

   - Прилетел час тому назад с Санчесом.   А   что   такое?   Он

привез что-то новое для испытания. Ну, некогда мне...

   - Погоди, я иду с тобой!

   ...Мне пришлось долго слоняться по коридору возле кабине-

та начальника "Элефантины" в ожидании Борга. Он прочно засел

у Трубицына.   Хотел бы я знать, о чем они говорят. Мимо про-

ходили занятые люди,   монтажники всех специальностей, я слы-

шал обрывки их разговоров. Из диспетчерской доносились голо-

са и звонки. "Элефантина" жила обычной трудовой жизнью.

   "Что-то новое для испытания"...

   Меня слегка знобило.   Ну что он никак не вылезет из каби-

нета? Чаи, что ли, там распивают?

   Робин вызвал меня по видеофону:

   - Что случилось, Улисс? Почему ты всполошился?

   - Потом объясню.

   Надо, чтобы   Борг   не   увидел моего волнения.   Как бы это

придать лицу выражение полного безразличия?   Как плохо умеем

мы   управлять   собственным лицом!   РигРоссо - вот кто умеет.

Невероятные трюки - и каменное лицо.   Риг-Россо, великий ко-

мик наших дней...

   Наконец-то! Я сделал вид,   что просто иду мимо. Случайная

встреча.

   - Здравствуй, старший. Где твое одеяло?

   Борг одобрительно усмехнулся:

   - Здравствуй, пилот. Стоишь на профилактике?

   - Да.   -   Я сунул руки в карманы и придал лицу выражение,

которое было определить как скучающее.   - Загораю. Бу-

мажки подписываю.

   - Тоже дело,   - сказал Борг.   - Ты вроде похудел немного,

а?

   - Нет, вес у меня прежний.

   - Ну, очень рад. Ты в какую сторону? Туда? А я сюда. Будь

здоров,пилот.

   Поговорили, в общем.

   Прошли условные сутки.   Я лежал без сна   в   каюте.   Робин

сладко   спал на своем диване.   Кто умеет спать - так это Ро-

бин.   Впрочем, если требуется, он с такой же легкостью обхо-

дится без сна. Идеальное качество для пилота.

   Я лежал без сна и думал, думал. Пока я проявляю выдержку,

Борг может выбрать для испытания другой корабль, другого пи-

лота. Мало ли их тут,   на "Элефантине"?   Вот что   беспокоило

меня более всего.   А может,   оно будет и к лучшему?   В самом

деле, что тебе нужно, Улисс? Самарин обещал перевести тебя с

Робином на линию Луна - Юпитер. Там, на Ганимеде, ставят но-

вую станцию,   вот и будешь обеспечивать ее всем необходимым.

Как раз то,   чего ты хотел,   - дальняя линия.   А там, может,

удастся слетать еще дальше - к Нептуну,   к   Плутону.   А   по-

том-уютный домик с окнами,   глядящими в лес. И пусть она си-

дит в домике, в круге света, и вышивает... Ну уж, станет она

вышивать,   как же! Пусть занимается своей лингвистикой. А ты

ворвешься - и с порога:   "Андра,   ты выпила рабиндра..." Ну,

как там называется это новое снадобье...   И вы будете вместе

ходить на выставки,   на лекции Селестена,   на диспуты - куда

захотите. А по вечерам в доме - полно друзей...

   Живи как все,   Улисс.   Жизнь неплохо устроена.   Ну его   к

черту,   этого Борга,   хоть он и член Совета. И Феликса с его

заумными идеями, потрясающими основы. Не нужно чрезмерно ус-

ложнять. Может, в этом вся основа жизни...

   Коротко и мягко пророкотал инфор.   Мы с Робином   вскочили

одновременно, но я первым оказался у аппарата.

   - Улисс? - услышал я хрипловатый голос Борга. - Ты,навер-

ное, спал?

   - Нет... ничего...

   - Извини,   что разбудил. У меня не оказалось другого вре-

мени, а поговорить нужно срочно. Можешь прийти?

   - Да.

   - Ну, быстренько. Сектор шесть, каюта восемьдесят семь.

   Я бежал,   не   останавливаясь.   Перед каютой Борга постоял

немного, чтобы отдышаться и совладать со своим лицом.

   Борг сидел   за столом и покручивал карманный вычислитель.

Увидев меня, он встал, плотный, коренастый, с белокурыми за-

витками, будто приклеенными к мощному черепу.

   Мы стояли друг против друга, и он спросил в упор:

   - Ты все обдумал?

   Я знал: в эту минуту решается многое. Было еще не поздно.

Мгновенная ассоциация вызвала мысленную картину:   освещенное

окно у лесной опушки,   из окна глядят   на   меня   вопрошающие

глаза...

   - Я готов.

   Ну вот,   сказал   - и вроде легче стало.   Всегда нас томит

неопределенность. А потом, когда решение принято...

   Борг подошел совсем близко. Его глаза надвинулись, издали

они голубоватые,   а вблизи водянистые,   и в них мое   смутное

отражение.   Я подумал, что он посылает мне менто, но уловить

ничего не мог - ни слова, ни настроенности.

   - Не понимаю, - сказал я.

   Глаза отодвинулись.

   - Улисс,   - сказал Борг,   - сегодня,   кажется, разговор у

нас получится.

   - Конечно,   старший.   Только,   если , не надо о том,

что не проверено, опасно... С середины, если .

   - Хорошо. Завтра мои ребята начнут собирать кольцо вокруг

твоего корабля.   Никто не знает,   что это такое, и не должен

знать.   Модификация двигателя, вот и все. Одновременно с об-

каткой корабля тебе поручено испытать эту штуку. Вот и все.

   - Обкатка по ремонтному графику - через двенадцать дней.

   - Знаю. Как раз столько, сколько нам нужно.

   - Ну и отлично! Пойду, старший. Покойной ночи.

   - Покойной ночи.

   Но когда я взялся за ручку двери, он окликнул меня:

   - Погоди,   нельзя же так,   в самом деле...   "Вот и все...

Пойду..." Мне было бы легче,   Улисс,   если б ты отказался. И

если бы отказались другие пилоты.   Старый сумасброд   поиграл

бы с занятной игрушкой - и успокоился бы.

   - Ты вовсе не старый, - сказал я.

   Борг усмехнулся:

   - Но сумасброд, хочешь ты сказать... Ну ладно. Через две-

надцать дней полетим, а теперь иди досыпай.

   - Полетим?!

   - Да. Я решил лететь с тобой.

   - Тогда я отказываюсь. Летать - мое дело.

   - Разумеется.   Но согласись, что уж больно особый случай.

Только мое участие в опыте может что-то оправдать.

   - Не выйдет, старший. Я полечу один. И никак иначе.

   Мы помолчали. Потом Борг сказал:

   - Ладно, еще вернемся к этому разговору. Ступай.

 

   Настали трудные для меня дни. "Улисс, что за колечко мон-

тируют вокруг твоей,   посудины?" - спрашивали знакомые и по-

лузнакомые пилоты. "Он хочет изобразить модель Сатурна". "Он

будет прыгать сквозь кольцо,   как ученая собачка"... "Да от-

вяжитесь вы, - отвечал я. - Говорю, сам не знаю. Модификация

двигателя,   магнитостриктор новой конструкции.   Чего вы рже-

те?"

   Антонио требовал, чтобы я показал ему программу испытания

прибора,   - он,   видите ли, как лицо, отвечающее за безопас-

ность полетов, должен знать. Я отсылал его к Боргу.

   Но особенно осложнились у меня отношения с Робином.

   - Я давно мог бы летать первым пилотом на дальней   линии,

- говорил он.   - Шесть раз Самарин предлагал мне это.   Шесть

раз я отказывался...

   - И зря, - отвечал я. - Не надо было отказываться.

   - Теперь сам вижу, - сказал Робин, и лицо у него было та-

кое,   что я невольно отвел взгляд, - сам вижу, что был дура-

ком.   Хорошо,   допустим,   ты не знаешь, что надо испытывать,

хотя я в это не верю. Но объясни, по крайней мере, почему ты

решил лететь один...

 

   Наконец - это было накануне дня, назначенного для испыта-

ния,- я не выдержал.   Не мог я улететь, рассорившись с Роби-

ном.   Не мог, вот и все. Мы заперлись в каюте, и я предупре-

дил его, что ни одна живая душа...

   - Ладно,   понятно, - прервал меня Робин. - Давай без пре-

дисловий.

   И я рассказал ему все,   что знал, о кольце Борга и предс-

тоящем испытании.

   Некоторое время Робин думал.   Я не мешал:   такое не сразу

переваришь. Потом он спросил:

   - Значит, эта штука, которую смонтировали на пульте...

   - Да,   - сказал я.   - Привод автомата.   Он введет в режим

синхронизации времени-пространства, он же ч выведет из режи-

ма по заданной программе.

   - А на каком принципе работает   хроноквантовый   совмести-

тель?

   - Не знаю.   Теоретическую сторону по-настоящему   понимает

только Феликс.   Ну, еще, может быть, несколько парней из его

института.

   - Давай инструкцию, - сказал Робин. - Все-таки свинство с

твоей стороны:   меньше суток у меня остается для подготовки,

хоть спать не ложись.

   - Робин, полечу я один. Ни к чему подвергать...

   - Ни к чему зря сотрясать воздух,   Улисс.   Вместе летали,

вместе и... Давай, говорю, испытательную инструкцию.

 

                       Глава девятая

 

                       ЗВЕЗДНЫЕ МОРЯ

 

   Буксир отвел наш корабль от причала   "Элефантины",   и   мы

стартовали.

   Для обкатки двигателей   после   профилактического   ремонта

было   достаточно обычного прыжка к Луне.   Но я вывел корабль

на касательную по направлению, заданному в инструкции Борга.

   Мы были   обвешаны   датчиками биоаналитических устройств -

на манер знаменитых собачек, которым поставлен памятник.

   О собачках я упоминаю не случайно:   об этом был у меня за

сутки до старта трудный разговор с Бергом.   Он вдруг заявил,

что ни я,   ни Робин, ни любой другой человек не полетит. Ав-

томатика обеспечит ввод и вывод корабля из режима   синхрони-

зации, а   собака - достаточно высокоорганизованное животное,

чтобы судить,   как перенесет безвременье живое существо.   Мы

крепко поспорили. А проще сказать - я уперся. Оставим, гово-

рил я,   собачьи ощущения для собак.   Они сделали свое   дело,

когда человечество только начинало выходить в космос. Теперь

же мы не новички в пространстве,   и нет ни малейшего   смысла

испытывать синхронизатор без человека: ведь прежде всего на-

до знать, как пройдет сквозь время человек. Я понимал смяте-

ние Борга,   но...   должно быть, мне нужно было одолеть собс-

твенное смятение. И я, повторяю, уперся как никогда.

   И вот мы стартовали.

   Перегрузка привычно вжала нас в кресла.   Мы разогнались и

пошли   на крейсерской скорости и,   взяв пеленги по радиомая-

кам, точно определили свое место в пространстве.

   Я ощутил   на   себе   ожидающий   взгляд Робина и послал ему

менто:   "Пора,   приготовься". И нажал кнопку автоматического

привода.

   "Что будет теперь?" - пронеслось у меня в   голове.   Мгно-

венная гибель?   Или безвыходность во времени, и тогда - дол-

гое умирание от голода,   жажды и удушья...   А может,   оно не

сработает, и мы бы спокойненько развернулись и пошли к Луне.

Конечно,   потеряем массу времени,   но это будет простое,   не

расслоенное   время,   и мы отделаемся неприятным разговором с

начальством.

   Истинно сказано где-то, что мозг не имеет стыда...

   Я покосился на Робина - не уловил ли   он   моих   трусливых

мыслей? Вряд ли... Эти мысли пронеслись мгновенно - или вре-

мя уже прекратило течение в объеме пространства, занятом ко-

раблем?

   Корабельные часы стояли,   вернее - не показывали времени,

и это свидетельствовало о том,   что опыт начался. На измери-

теле условного времени прошло несколько условных секунд. Эк-

ран внешнего обзора светился,   но я не видел ни одной звезды

- еще одно доказательство. Плазменные двигатели не были вык-

лючены - их приборы показывали все,   как обычно, только ука-

затель тяги стоял на нуле,   как и указатель скорости.   Они и

не могли ничего показать...

   А потом наступило страшное. Я перестал видеть. Я не ослеп

- какое-то восприятие света было,   но я ничего не видел. По-

том странная внутренняя дрожь прошла по   всему   телу   сверху

вниз, но не ушла, а наполнила меня и продолжала прибывать, а

я не мог крикнуть,   не мог шевельнуться - как в дурном   сне,

только нельзя было проснуться, и это тянулось, тянулось бес-

конечно, и этому не будет конца,   потому что нет времени,   и

это было всегда и будет всегда...   Дрожь,   и боль,   и свет в

глазах - не знаю,   открыты они или нет... Я не знал ничего -

кто я,   где я, - ничего. Потом возникли ни на что не похожие

видения - будто я продираюсь сквозь какие-то помехи   -   бес-

форменные и меняющие цвет,   они меня мягко сдавливают, а ды-

шать я не смогу, пока не выберусь, - это не облака или обла-

ка, но очень плотные, они давят, тормозят, а если я останов-

люсь,   будет смерть - она совсем не   страшная,   она   мягкая,

плотная, только скорее, скорее, скорее,..

   Что-то будто лопнуло со звоном,   и я увидел   перед   собой

пульт,   а справа - Робина. Он крутил головой и хватал воздух

ртом,   как рыба на берегу.   Должно быть, то же самое делал и

я...

   По условному времени прошло восемнадцать секунд.   Автомат

уже вывел корабль из режима синхронизации, и мы шли на обыч-

ном ионном ходу, на обычной крейсерской скорости.

   Некогда было обмениваться эмоциями.   Надо было срочно оп-

ределить свое место, и я включил астрокоординатор. Предстоя-

ло пройти   режим   торможения,   сделать   разворот на обратный

курс и снова включить автомат синхронизатора, чтобы он снова

-   если только сработает во второй раз!   - пронес нас сквозь

время к тому месту, откуда начался опыт.

   - Посмотри! - сдавленно сказал Робин.

   Я взглянул на вычислитель астрокоординатора и...

   Восемь десятых парсека!   Сознание отказывалось верить. Но

вычислитель бесстрастно утверждал,   что мы находились далеко

за   пределами Системы,   примерно в направлении Проциона,   на

расстоянии около трех световых лет от Земли...

   Мороз продрал   меня   по   коже.   На экране внешнего обзора

обозначились рисунки созвездий, несколько сдвинутые, смещен-

ные в новом ракурсе.   Черт, где же Солнце? Я закодировал за-

дачу на искатель.   Звезды поплыли по экрану, и вот перекрес-

тие координатора остановилось на желтенькой звездочке,   бес-

конечно далекой...

   Мы переглянулись с Робином.   Должно быть,   мы подумали об

одном и том же:   а если координатор врет - мало ли что могло

с ним произойти в режиме безвременья,   - что тогда? Куда по-

падем мы после обратного прыжка?   Топлива у нас ровно столь-

ко, сколько   нужно,   чтобы сделать поворот,   а потом,   после

безвременья,   добраться до Луны.   Если координатор соврет   и

нас   занесег   далеко в сторону,   на ионном ходу не хватит ни

топлива,   ни жизни...   На миг мне представился   мертвый   ко-

рабль, обреченный на вечное скитание в космосе...

   Но тем временем руки, которые всегда оказываются надежнее

мозга, делали свое дело: я включил тормозные двигатели, что-

бы на малом ходу начать поворот.

 

   Поворот длился целую вечность.   Истекали сутки за сутками

корабельного времени, и мы с Робином немного свыклись с обс-

тановкой.

   Как бы там ни было, а свершилось! Впервые за долгую исто-

рию человечества люди Земли   вышли   за   пределы   Системы,   в

Большой космос, и этими людьми были мы, Робин и я.

   Вот они, звездные моря, заветные звездные моря - плещутся

за бортом корабля!

   Мы часами говорили об этом чуде.   Мы говорили   об   изуми-

тельном   теоретическом даре Феликса,   предопределившего воз-

сть прорыва сквозь время,   и о конструкторском   таланте

Борга,   осуществившего эту возсть. Мы строили планы, от

которых дух захватывало.   Мы представляли,   какой   переполох

вызвало внезапное исчезновение нашего корабля,   как на селе-

ногорской радиостанции   операторы   выстукивают   наши   позыв-

ные... как тревожится Борг... как неистовствует Антонио, от-

ветственный за безопасность стартов с "Элефантины"...

   Будет крупный   и   неприятный разговор с начальством в Уп-

равлении космофлота.   Если, конечно, мы вернемся... Идиот, о

чем я думаю! Начальство, до которого луч света отсюда дойдет

через три года!..

   Я спал в своем кресле - была вахта Робина, - и вдруг меня

разбудил его крик.   Никогда прежде я не слышал,   чтобы Робин

кричал. Никогда не видел на его лице такого ужаса.

   - Они! - повторял он, указывая на экран. - Они!

   Экран был на инфракрасном режиме, и я увидел, как напере-

рез нашему кораблю летели они.   Никакая фантазия не   даст   о

них представления... Значит, Сбитневу не померещилось тогда,

значит, они существуют на самом деле...

   На Земле   мало кто верил в эти призраки,   ведь Сбитнев их

не сфотографировал.   Ученые относились к ним скептически. Но

старые пилоты верили. Говорили, что они живут прямо в косми-

ческом пространстве, в зонах, насыщенных пылью, что питаются

они   излучениями центра Галактики и иногда подлетают к звез-

дам "погреться",   и к Солнцу тоже, но не ближе орбиты Непту-

на-за ней им становится "жарко". Говорили, что они похожи на

крылатых ящеров, на птеродактилей в полмегаметра ростом...

   Все это   считалось выдумкой.   Но морского змея тоже долго

считали выдумкой,   пока дельфины не поймали его   в   объектив

автоматической кинокамеры.

   Нет, они не были похожи на ящеров.   Вообще ни   на   что...

Они   беспрерывно   меняли формы и были живыене по-нашему,   не

по-углеродному,   а...   не знаю,   но живые... и теплые, в них

просвечивали какие-то внутренние органы. Ни в каком сне, са-

мом кошмарном...

   Они повернули прямо на нас.

   У меня тряслись руки.   Я с   трудом   переключил   экран   на

обычное видение - призраки исчезли.   Локатор...   Да, они шли

на нас, расстояние быстро уменьшалось.

   - Дай инфракрасный, - сказал Робин.

   Я видел - он нажал кнопку кинокамеры. Он еще может думать

об этом...

   Включить синхронизатор,   не закончив поворота?   Нет, нет,

нельзя уходить,   поворот должен быть сделан по расчету, ведь

корректировать ход в режиме   синхронизации   невоз,   нас

занесет черт знает куда,   не выбраться потом...   Идти напро-

лом? Но кто знает, что произойдет в момент совмещения сними,

может, от нас даже облачка газа не останется...

   С ними?   Но ведь их не увидишь простым глазом.   Только на

инфракрасном экране. Бесплотные призраки? А может, вообще...

ну,   скажем,   неведомое излучение,   причудливый пылевой   по-

ток...

   Оцепенело я смотрел,   как на корабль шла стая чудовищ.   Я

чувствовал   -   еще минута,   и нервы не выдержат,   я сорвусь,

расшибу лоб о переборку, сойду с ума...

   Вдруг меня осенило.

   - Пушку!   - заорал я,   собственный голос полоснул меня по

ушам.

   Управление фотоквантовой сигнализацией было перед   вторым

пилотом. Робин неторопливо потянулся к рукоятке, или мне ка-

залось,   что неторопливо? Пальцы его двигались отвратительно

медленно.

   - Быстрее не можешь?!

   Наконец он включил фотоквантовую пушку. Тонкий прямой луч

возник перед носом корабля. Робин увеличил угол рассеивания,

луч превратился в конус.

   Ничто их не берет, подумал я с отчаянием.

   Нет, нет,   вот   одно из них резко изменило цвет и сверну-

ло...   Как они разворачиваются,   ведь их скорость не   меньше

сотни километров в секунду...

   Расходятся, расходятся   в   стороны!   Робин   еще   увеличил

угол. Проскочим ли между ними?..

   Улисс, мой античный тезка, ты помнишь Сциллу и Харибду?

 

                       Глава десятая

 

                      ОБЛАКО В ШТАНАХ

 

   - ...Поэтому я говорю:   создан чрезвычайно опасный преце-

дент, на который отныне сможет ссылаться любой эксперимента-

тор,   лишенный чувства ответственности.   Счастливая   случай-

ность,   благодаря   которой   эксперимент   обошелся без жертв,

нисколько не оправдывает его участников.   И если для пилотов

еще     сделать   скидку   на молодость со свойственным ей

максимализмом,   то я не нахожу никаких оправданий для Борга.

Я   намеренно   не касаюсь ценности полученного результата.   Я

говорю о методологии.   Засекреченность научного поиска, пре-

небрежение   общественным   мнением   принадлежат   к печальному

опыту человечества.   Слишком часто в   прошлом   грандиозность

научного   открытия   шла   рука об руку со смертельной угрозой

для жизни и здоровья человека.   Но то,   что было исторически

обусловлено   разобщенностью мира и противостоянием двух сис-

тем, не может быть - даже в малейшей мере - перенесено в на-

ше   время   Всемирной Коммуны.   К напоминанию прописных истин

меня побудил рецидив методологии   полуторавековой   давности.

Предлагаю исключить конструктора Борга из Совета.

   Анатолий Греков закончил свою речь и сел.

   Я посмотрел на Борга. Он сидел, упершись локтями в колени

и опустив мощную голову на   переплетенные   пальцы.   Таким   -

сокрушенным   - видели его сейчас миллиарды зрителей,   наблю-

давших заседание Совета по визору.

   - Хочешь   что-нибудь   сказать,   Ивар?   - обратился к нему

Стэффорд. Он председательствовал сегодня.

   Борг поднял голову:

   - Нет.   Я согласен с Грековым.   Я не должен был рисковать

людьми.

   Я попросил слова. Стэффорд кивнул мне.

   - Товарищи   члены   Совета,   я   не могу согласиться.   Борг

построил... воплотил теоретическое открытие Феликса...

   - Не об этом речь, - заметил Греков.

   - Он же не заставлял нас лететь,   мы пошли по собственной

воле. Борг хотел лететь со мной, но я...

    - Не надо меня защищать, - сказал Борг.

   Я разозлился.

   - По-моему,   существует свобода высказывание,   - сказал я

запальчиво.

   - Несомненно,   - улыбнулся Стэффорд.   - Продолжай, Дружи-

нин.

   И тут я выдал речь.   Говорил я скверно, сбивчиво, но зато

высказался,   как хотел.   Борг, заявил я, поступил правильно,

что никому не сообщил об эксперименте.   Если бы он оповестил

человечество   заранее,   то эксперимент затянулся бы на годы,

может быть-на десятилетия.   Осмотрительность-хорошая   штука,

но чрезмерная осторожность - не губительна ли она для науки?

Никакого рецидива прошлого здесь нет.   Просто   сделан   реши-

тельный шаг. Не может быть стопроцентной безопасности, когда

утверждается новое открытие. Великое открытие! Вот и все.

   - Ты нас оглушил, Улисс, но не убедил, - сказал Греков. -

Чрезмерная осторожность - пустые слова.   Есть разумная осто-

рожность   - это когда ученый всесторонне взвешивает последс-

твия предполагаемого эксперимента.

  - Торопимся,   вечно торопимся, - проворчал Баумгартен, не-

давно избранный в Совет.

   Я плохо слушал выступления других членов Совета.   Все они

говорили, что Борг не имел права на такой опыт. И еще что-то

- о воспитании молодых пилотов...

   Вот как все обернулось.   Но что с Феликсом? Ведь его выз-

вали на Совет, а он не явился. На видеофонный вызов не отве-

чает. Уж не заболел ли? С него ведь станется - совершенно не

следит за собой.

   - После Совета полетим к Феликсу, ладно? - шепнул я Роби-

ну, сидевшему рядом.

   - Не мешай слушать, - ответил он.

   Теперь говорил Стэффорд. Ну конечно, проблема перенаселе-

ния, любимая тема. Через столетие на Земле станет тесно...

   Робин понял,   что я сейчас не выдержу, прерву оратора. Он

положил мне руку на колено, я услышал его менто: "Молчи!"

   - ...Именно   это привлекает меня в поразительном открытии

Феликса и оригинальном конструктивном решении Борга...

   Тут я навострил уши.

   - Конечно,   это дело отдаленного будущего,   но на то мы и

Совет перспективного планирования,   - продолжал, слегка кар-

тавя, Стэффорд. - И, пока специалисты изучают материалы это-

го дерзкого эксперимента, мы, я думаю, вправе очертить неко-

торые контуры. Итак: в случае абсолютной надежности этого...

м-м...   способа   космических сообщений,   себе предста-

вить,   что Земля отправит корабли... корабли с добровольцами

в Большой космос.   Разумеется,   поиск планет,   пригодных для

жизни, в иных звездных системах предполагает длительную раз-

ведку...   м-м...   разведку в направлениях наибольшей вероят-

ности...   - Стэффорд вдруг улыбнулся добродушно и   несколько

смущенно. - Я не освоился еще с мыслями такого рода, потому,

наверное, и заикаюсь...

   Тут на   него   набросился   Баумгартен со своим нестерпимым

пафосом.   И я позавидовал умению   Стэффорда   доброжелательно

выслушивать любую чушь. Вообще было приятно смотреть на Стэ-

фа Меланезийского и на голубые ели,   которые слегка раскачи-

вались за широкими окнами,   залитыми мягким сиянием майского

дня;   Может быть, то, что выкрикивал неистовый Баумгартен, и

не было чушью,   - не знаю. Как для кого. Рука Робина все еще

лежала у меня на колене,   я спихнул эту благоразумную   руку.

Ладно.   Будь что будет,   я не стану вмешиваться.   По крайней

мере, сегодня, сейчас.

   Наконец заседание подошло к концу.   Уже все устали. Я ви-

дел,   как Греков кинул в рот таблетку   витакола.   Усталость,

однако, не смягчила членов Совета: единогласно проголосовали

за исключение Борга. Борг тоже голосовал "за".

   Потом было   решено   обратиться   в Управление космофлота с

предложением обсудить на общем собрании "беспримерное   нару-

шение дисциплины двумя молодыми пилотами..." Это о нас с Ро-

бином. Все голосовали "за". Кроме Борга - он, как видно, уже

считал себя исключенным из Совета.

   И еще было принято решение увеличить материальные и   тех-

нические   возсти   исследований в области хроноквантовой

физики по методу Феликса Эрдмана,   а   также   рассмотреть   на

ближайшем   заседании   Совета вопрос о строительстве опытного

корабля-синхронизатора времени-пространства.   Все голосовали

"за". Кроме Баумгартена. Упрямец голосовал "против".

 

   Мы вышли   из   здания Совета на Площадь мемориалов.   Люблю

эту площадь,   просторную и зеленую.   Пересекаясь   на   разных

уровнях,   бесшумно бегут трансленты.   Среди голубых елей вы-

сятся памятники людям и событиям.

   Огромные экраны визоров на площади уже погасли.   Зрители,

смотревшие заседание   Совета,   расходились   и   разъезжались.

Многие, проходя мимо, улыбались нам с Робином и приветствен-

но махали руками.

   - Привет отчаянным пилотам! - слышали мы.

   - Здорово вам всыпали, ребята, но ничего, в следующий раз

будете умнее.

   - Им что - целехонькие. Боргу, бедняге, досталось...

   - Алло, мы студенты из медицинского. Мы вас поддерживаем!

   Ко мне подскочил   юнец   в   желтой   куртке,   состоящей   из

сплошных карманов.

   - Улисс, помнишь меня?

   Где-то я видел этот ехидный рот и насмешливые глаза.   Ах,

да! Он шел по кольцевому коридору, набитому беженцами, и на-

рочно задевал ботинками рюкзаки...

   - Бен-бо! - сказал я. - Как поживаешь... - Я замялся, по-

тому что не мог припомнить, как его звали.

   - Всеволод. Решил оставить родительское.

   - И правильно сделал.

   Я хлопнул его по плечу и пошел дальше, но он снова оклик-

нул меня:

   - Улисс,   я поступаю в этом году в Институт   космонавига-

ции...

   - Зря, - сказал я, - ничего там нет хорошего.

   - ...и когда ты полетишь в звездный рейс, - продолжал он,

пропустив мимо ушей мое замечание,   - ты возьми меня третьим

пилотом. Я ведь успею к тому времени кончить, верно?

   - Ты успеешь к тому времени стать толстым   румяным   стар-

цем.

   - Бен-бо!   - воскликнул он.   - Так ты не   забудь,   Улисс.

Старые знакомые все-таки.

   Он засмеялся и исчез.

   Где же Андра?   Обещала ждать у памятника Циолковскому,   а

сама...   Вот она!   Бежит,   стучит каблучками, и опять на ней

лирбелон переливается цветами,   которых не сыщешь в природе,

и опять новая прическа.

   - Уф!   - выдохнула она. - Не хотела опаздывать, но встре-

тила одного знакомого...

   - Этого... надежду этнолингвистики? - спросил я.

   Андра хихикнула, пожав плечиками.

   - Вижу, он на тебя произвел впечатление. Нет, я встретила

друга отца, он недавно прилетел из Индии.

   - Кто, отец?

   - Нет,   отец прилетит в конце лета... Я слышала твое выс-

тупление,   Улисс. У тебя был такой вид, будто ты сейчас бро-

сишься и растерзаешь Грекова.

   Я сделал зверское лицо,   растопырил пальцы и, рыча, пошел

на Андру.

   - Ой-ой,   перестань,   страшно! - засмеялась она. - Робин,

что же ты не спасаешь меня?

   - Я устал,   - сказал Робин. - В течение всего заседания я

придерживал этого максималиста - так, кажется, тебя назвали?

- придерживал за фалды. Я устал и иду отдыхать.

   - Никуда ты не пойдешь, - сказал я. - Сейчас мы заберемся

на трансленту и поедем навестить старика Феликса.

   - Поезжайте без меня.   Отец просил сегодня   побыть   дома.

Должен же я иногда посещать родительский дом.

   - Ну,   как хочешь, - сказал я. - Родительский дом, конеч-

но, надо посещать.

   Робин посмотрел на меня.

   - Дед хочет со мной поговорить, - сказал он. - Чего-то он

болеет последнее время. До свиданья, Андра. Улисс, пока.

 

   В институте Феликса не оказалось.   Молодой его сотрудник,

губастый парень, сказал, что с Феликсом совсем не стало сла-

ду,   никто не понимает,   чем он занимается,   но скорее всего

ботаникой.

   - Ботаникой? - изумился я.

   - Ага, ботаникой.

   Он потащил нас в личную лабораторию Феликса и показал бо-

танический микроскоп и какие-то срезы,   залитые пластилоном.

На прощание он спросил, как я перенес безвременье, и тут на-

бежала целая куча других сотрудников,   и началась чуть ли не

пресс-конференция. Я отбивался как умел, ссылался на показа-

ния датчиков,   которые гораздо лучше зафиксировали наши ощу-

щения в режиме безвременья, чем органы чувств, но ребята на-

седали и забрасывали вопросами. Мне даже пришлось нарисовать

по памяти призраки и крепко поспорить относительно "материа-

ла", из которого они были сделаны.

   Ребята гурьбой проводили нас с Андрей   до   газонов   перед

институтским зданием. Они шумели и уговаривали Андру бросить

лингвистику и идти к ним в институт,   потому что у них, мол,

нехватка красивых девушек. Один нахальный тип, по-моему, да-

же пытался назначить Андре свидание, и мне пришлось оттереть

его и вообще быть начеку.

   - Ты бы поменьше кокетничала, - проворчал я, когда мы на-

конец от них отвязались.

   - Как не стыдно, Улисс! - вспыхнула она.- Ничего я не ко-

кетничала. Не разговаривала даже. Только смеялась.

   - Вот-вот. Я и говорю, что надо поменьше смеяться.

   Она закрыла рот ладошкой,   чтобы сдержать смех, но не вы-

держала, прыснула.

   Мы быстро разыскали белый гридолитовый коттедж, в котором

теперь жил Феликс. Все-таки удалось выпихнуть его из старого

дома. Представляю, как он дрыгал ногами, когда его переноси-

ли в этот коттедж.   Впрочем, может, он пошел сам, доброволь-

но, только перед его носом несли журнал математических голо-

воломок, чтобы он мог читать на ходу.

   На звонок никто не откликнулся.   У меня уже был опыт, и я

толкнул дверь.   Мы вошли в пустой холл,   посредине   которого

лежала куча каких-то мясистых стеблей.   Мы обошли все комна-

ты,   и всюду, конечно, царило полное запустение. Чудо нашего

века   - транзитронная кухня с автовыпекателем - была пыльная

и явно нетронутая.   Слой пыли покрывал экран   визора,   и   на

нем,   конечно,   красовалась математическая формула, понятная

только Феликсу.   Мажордом валялся в углу со свинченной голо-

вой - наверное, Феликсу понадобилось его оптическое устройс-

тво. А что делалось на столе! Микроскоп, и опять срезы стеб-

лей в пластилоне, пленки, бумаги, обертки от еды, полотенца.

Тут же лежала коробка видеофона.

   - Кошмар!   - сказала Андра. - Как жить так неприка-

янно?

   - Это же Феликс,   - сказал я.   - Погоди, я напишу ему за-

писку и пойдем.

   По дороге к аэростанции мы зашли в кафе пообедать. Откры-

тая веранда выходила боком в лес,   и я сел так, чтобы видеть

лес,   а не город. Березы стояли в нежном зеленом дыму - вид-

но,   только-только распустились почки. Андра ела суп и расс-

казывала   о   делах пигмеев,   я слушал не очень внимательно и

все посматривал на березы. Странное у меня было настроение -

будто   все это происходит не со мной,   и подымалась какая-то

волна, ожидание неслыханного чуда.

   Меж берез мелькнула человеческая фигура.   Я присмотрелся:

на тропинке, выбегавшей из леса, показался Феликс. Его

было   узнать   за километр по копне волос - будто он надел на

голову огромное птичье гнездо.

   Мы с Андрей пошли ему навстречу.

   - А,   это ты, - сказал Феликс и перевел рассеянный взгляд

на Андру.

   Его куртка и брюки блестели от воды,   на   мокрые   ботинки

налипли   комья   глины.   В руке были зажаты три белые водяные

лилии на длинных стеблях.

   - Где ты был? - спросил я. - И почему мокрый?

   - Только сегодня распустились.   - Феликс показал мне   ли-

лии.   - Я долго поджидал. Пришлось, видишь ли, лезть в воду.

Там водоем, кажется, пруд...

   - Феликс, ты, значит, не слушал заседание Совета?

   - Совета?   Ах да, сегодня... Нет, не слушал... - Он снова

взглянул на Андру. - По-моему, я тебя раньше не видел.

   - Познакомьтесь,   - сказал я.   - Это Андра, надежда этно-

лингвистики.   Феликс,   пообедай с нами. Ты что-нибудь ел се-

годня?

   - Нет, я домой. До свиданья.

   - Почему ты вдруг занялся ботаникой?

   Он очень удивился, услышав это. Я коротко рассказал о ре-

шениях Совета, но у Феликса, по-видимому, были на уме только

эти дурацкие лилии.

   - Не забудь снять ботинки и вытереть ноги, - напутствова-

ла его Андра.

   Феликс кивнул и, кажется, даже сделал попытку улыбнуться.

   Мы вернулись к нашим тарелкам.

   - Странный он, - сказала Андра.

 

   В кабине аэропоезда было тихо и малолюдно. Высокие спинки

кресел загораживали нас от посторонних глаз.   Мы молчали. На

душе было смутно и тревожно,   я поглядывал на Андру,   тонкий

профиль ее лица был безмятежно спокоен, но я чувствовал, что

она тоже напряжена и встревожена.

   - О чем ты думаешь?   - спросила вдруг она, не поворачивая

ко мне головы.

   - О тебе, - сказал я. - О нас с тобой.

   Андра чуть качнулась вперед:

   - А тогда... в полете... ты думал обо мне?

   - Нет.

   - Я страшно взволновалась, когда услышала о вашем полете.

Почему ты ничего мне не сказал?

   - Скажу сейчас... Я тебя люблю.

   - Ох, Улисс...

   Она закрыла глаза и некоторое время так сидела.

   Я тоже молчал. Ничего не скажу больше. Вроде бы и не выр-

вались эти слова.   И ничего не надо.   Только сидеть вот так,

рядом,   рука к руке,   и мчаться вслед за догорающим днем.   И

пусть молчит. Все сказано - и ничего не надо.

   Ну что за радость, в самом деле, быть женой пилота...

   Даже самые долгие путешествия приходят к концу.   А мы ле-

тели всего каких-нибудь семнадцать минут.

   Моросил дождь,   когда   мы   вышли   из аэропоезда на мокрые

плиты эстакады.   С запада плыли черные, набухшие дождями ту-

чи. Но, по-видимому, были уже включены на побережье защитные

установки:   тучи начинали редеть и рассеиваться,   потому что

дождь был не нужен.

   Над частоколом сосен виднелись ближние корпуса Веды Гума-

на.   Золотился свет в окнах.   Я подумал о своем домике в по-

селке космонавтов-давно не горел там свет в окошках,   пустых

и   незрячих.   Не хотелось туда возвращаться.   Провожу Андру,

подумал я,   и махну в Учебный центр, переночую у кого-нибудь

из товарищей.

   Мы остановились   на   переходной   площадке.   Влево   бежала

транслента   к Веде Гумана,   вправо - к Учебному центру и по-

селку космонавтов.

   Остро пахло хвоей, дождем, близостью моря.

   Андра медлила, стояла в задумчивости. Я посмотрел на нее,

и тут же она вскинула тревожный взгляд и сказала:

   - Не могу расстаться с тобой, Улисс...

   Так вот, должно быть, и происходят крутые повороты в жиз-

ни человека.

   Был некто Улисс Дружинин,   пилот, сын примаров, мрачнова-

тый тип с прекрасными задатками брюзги и бродяги, и никто во

всей   Вселенной не испытывал особой радости от факта его су-

ществования.

   И не стало его.

   Ну, как там сказал когда-то поэт?   Облако в штанах -   вот

что осталось от некоего Улисса Дружинина...

   - Отныне ты не будешь ходить по земле. Я буду тебя носить

на руках. Вот так.

   - Перестань, - смеялась Андра. - Пусти...

   - Ты моя драгоценность. Моя царевна. Моя ненаглядная.

   - Откуда у тебя эти слова? Почему ты заговорил по-русски?

   - Моя жар-птица. Моя жена. Ты моя жена?

   - Да... Жар-птица-это из сказки?

   Все, что было раньше,   ушло, скрылось за поворотом. Время

начало новый отсчет. Вкрадчиво просачивался в комнату лунный

свет,   затевая легкую игру теней, и мне был близок и понятен

старинный первоначальный смысл луны и   смысл   мира,   который

поэты не зря же называли подлунным.

   Не знаю,   сколько прошло времени,   и не хотел   знать.   Но

вдруг я почувствовал, что Андра опять встревожилась.

   - О чем ты думаешь?   - спросил я,   готовый защитить ее от

всех тревог мира, сколько бы их ни было.

   Андра молчала.

   Я слышал,   как она легко прошла в гостиную.   Вслед за тем

донесся ее голос:

   - Мама?.. Ты не волнуйся, просто я выключила видео... Ма-

ма, ты выслушай...

   Я не слышал, что ей говорила мать, но понимал, что разго-

вор идет трудный.

   - Я у Улисса... Да... Мама, погоди, ну нельзя же так, дай

мне сказать. Мы решили пожениться. Ты слышишь? Мама, ты слы-

шишь?.. Ну не надо, мамочка, нельзя же так...

   Она перешла на шепот, я не различал слов, хотя весь обра-

тился в слух. Во мне поднималась злость к Ронге. Я представ-

лял себе ее резкое,   прекрасное лицо   на   экране   видеофона,

непримиримые глаза.   Мне хотелось подскочить к Андре, выхва-

тить видеофон, крикнуть: "Перестань ее мучить!"

   Вернулась Андра, я обнял ее, глаза у нее были мокрые.

   - Что она сказала?

   - Требует, чтобы я сейчас же приехала домой.

   - И ты... ты поедешь?

   - Нет.

   - Вот какая жена мне досталась!   Ох, и буду же я тебя бе-

речь, моя храбрая...

   Она сжала мою руку:

   - Не сердись на нее,   Улисс.   Мама очень хорошая, добрая.

Только она устала,   потому что отцу никогда не   сиделось   на

месте. Люди ведь разные:   один любит движение,   другой - по-

кой.   Отец вечно таскал ее по всем материкам, я ведь и роди-

лась в дороге - на лайнере по пути в Гренландию. А после то-

го случая на Венере мама решила,   что хватит с   нее   кочевой

жизни.

   - Они разошлись с отцом?

   - Когда   Том   Холидэй   сказал,   что   приглашен в комиссию

Стэффорда и собирается снова на Венеру, мать просто пришла в

отчаяние.   Не   могу тебе передать,   какая разыгралась сцена.

Отец согласился остаться. Но перед самым отлетом комиссии...

в общем, он ничего не мог с собой поделать, так уж он устро-

ен. И мама сказала, чтобы он не возвращался...

   Андра всхлипнула.

   - Не плачь.   Может, все еще наладится. Отцу надоест коче-

вать,   и он вернется. Ты же говоришь, он приедет в конце ле-

та. Не плачь.

   - Уже не плачу. - Она   прерывисто вздохнула.

   - Вот и умница.

   Потом я сказал:

   - Теперь понятно,   почему твоя мама так ко мне относится.

Она хочет предотвратить повторение своей судьбы.   Я ведь то-

же... веду не оседлый образ жизни.

   Андра промолчала.

   - Похоже, она меня ненавидит, - сказал я.

   - Просто   она напугана и никак не может забыть ту венери-

анскую историю.

   - Венерианскую историю?   Но я-то при чем?   - И тут у меня

мелькнула догадка.   - Постой,   постой...   Ее тревожит, что я

сын примаров?

   - Да.

   - И она боится, что я... Андра, это не так! Я себя прове-

рил! Клянусь, ничего такого во мне...

   - Не надо, Улисс, - быстро сказала она. - Я ничего не бо-

юсь.

   - Андра...   - Мне хотелось без конца повторять ее имя.   -

Андра,   знаешь что?   Я уйду из космофлота. Найду себе другое

занятие. Всегда будем вместе.

   - Нет, Улисс. Такую жертву я не приму. Ты пилот. А пилоты

должны летать. На то они и пилоты...

 

                     Глава одиннадцатая

 

                       ЧЕРТЕЖИ МЕЧТЫ

 

   Из космофлота я, конечно, не ушел. Нас с Робином перевели

на линию Луна - Юпитер,   и мы ушли в рейс с группой плането-

логов.   Мы высаживались на спутники этой гигантской планеты.

На Ио и Ганимеде   поставили   новые   автоматические   станции.

Исследователи   оказались   отчаянными ребятами,   все они были

ярыми сторонниками быстрейшего заселения   больших   спутников

Юпитера и неутомимо искали подтверждения своим доводам. Один

из них, Олег Рунич, особенно нервировал нас. Он был убежден,

что   в   глубинах океана Юпитера существует замкнутая органи-

ческая жизнь, и так и лез в десантной лодке поближе к атмос-

фере   планеты,   чтобы   испытать какой-то необычайно чувстви-

тельный прибор - регистратор биомассы.

   Словом, у нас было много хлопот с планетологами. Но когда

мы их удерживали, ссылаясь на коварство Ю-поля, они возража-

ли,   ссылаясь   на наш знаменитый экспериментальный полет вне

времени.

   Беспокойный это был рейс. И когда мы наконец благополучно

возвратились на Луну, я почувствовал необходимость разрядки.

   Нам с   Робином дали двухмесячный отпуск.   Я,   разумеется,

собрался с ближайшим рейсовым на Землю. Робина отец уговорил

остаться на Луне.

   - Хочет, чтобы я ему помог обработать какие-то вычисления

на Узле связи, - сказал Робин.

   - Нет, - сказал я, - хочет привязать тебя к Узлу семейным

узелком. Договаривай уж до конца.

   - Похоже, - согласился он. - Особенно Дед настаивает.

   - Ну   как же!   Династия Грековых - космических связистов.

Ты бы женился,   Робин.   Династия так уж династия.   - Преемс-

твенность надо обеспечить, чтобы дело не заглохло.

   - И женюсь,   - сказал Робин своим невозмутимым   тоном.   -

Одному тебе, что ли, ?

   Андра встретила меня в космопорту. Повисла у меня на шее,

шепнула:

   - Обещал носить на руках - так неси!

   Недолго думая я подхватил ее,   смеющуюся, на руки и понес

сквозь толпу. На площади перед зданием космопорта Андра выс-

вободилась.   Озабоченно поправила прическу, потом критически

оглядела меня и, найдя, что я порядком обносился, потащила в

ближайший рипарт.

   Мне доставляло неизъяснимое удовольствие   подчиняться   ей

во всем. В зеркале рипарта я увидел на своем лице незнакомую

улыбку - благодушную и туповатую. Странное дело - я никак не

мог согнать ее с лица,   она все время возвращалась,   я чувс-

твовал это.   Так я и сидел с этой улыбочкой дома за   столом,

попивая   кофе и заедая яблочным пирогом и очередными гранди-

озными проектами из области этнолингвистики.   Потом мы взяли

машину   и   укатили к морю,   и я,   блаженно улыбаясь и закрыв

глаза,   лежал на теплом песке в дюнах,   и Андра натерла меня

какой-то новой мазью, предохраняющей от ожогов. От шершавых,

нагретых солнцем сосен шел отличный смолистый дух. Мы надели

маски и ласты и,   включив дыхательные аппараты, надолго ушли

под воду, и плавали, и бродили, взявшись за руки, среди леса

водорослей.   А   потом опять лежали на песке и смотрели,   как

закатное красное солнце погружается в море.

   Наверное, это и было счастье.

   Дни стояли сказочные - тихие солнечные дни начала сентяб-

ря.   По утрам я отвозил Андру в Веду Гумана, а к концу заня-

тий приезжал за ней. Все с той же благодушной улыбкой я ожи-

дал   ее в вестибюле,   и она сбегала по лестнице в неизменном

сопровождении двух-трех юных гуманитариев,   и   я,   улыбаясь,

оттирал   эскорт плечом.   Гуманитарии умолкали на полуслове и

несколько ошарашенно смотрели,   как я усаживал Андру в маши-

ну.   Моя жена, высунувшись из окошка, докрикивала им оконча-

ние разговора,   но я включал первую скорость.   Андра сердито

поворачивалась ко мне:

   - Как не стыдно, Улисс! Ты ведешь себя как маленький...

   Выговор разбивался   о   мою   улыбку.   Я   посылал ей менто:

"Люблю".

   - В конце концов,   просто невежливо, - не сразу сдавалась

Андра.

   "Люблю", - твердил я.

   Ничто на свете, кроме нее, меня не интересовало. Даже чи-

тать   было   неохота.   Стоило   Андре выйти из комнаты,   как я

вскакивал и шел за ней. Я просто не выносил ее отсутствия.

   На второй день Андра сказала:

   - Вечером мы поедем к матери.   - И, предупреждая мои воз-

ражения, быстро добавила: - Мама как будто примирилась.

   - А что ей оставалось? - буркнул я.

   - Будь   повежливее   и   не вздумай торопить меня домой,   -

сказала Андра. - У мамы сейчас очень трудная полоса.

   "Трудная полоса".   Я восхищенно смотрел на свою жену. Мне

ужасно нравился ее голос и все,   что   она   говорила,   каждое

слово.

   - Отец недавно говорил с ней...

   - Он приехал?

   - Нет.   У него самый разгар работы, и он умолял маму при-

лететь к нему в Индию.

   - А она что?

   - Раздумывает.

   Ронга встретила меня не то чтобы холодно, но сдержанно. Я

внутренне   поежился от ее испытующего взгляда.   Андра что-то

рассказывала о своих лингвистических делах,   а Ронга в   упор

смотрела   на меня.   Она как бы спрашивала:   "Могу я доверить

тебе свою дочь? Ведь у меня нет никого дороже Андры..."

   Потом налила   в бокалы шипучего вина.   Я взял свой и ска-

зал, обращаясь к Ронге:

   - Будь счастлива, старшая.

   - Что говорить обо мне, - ответила она, и мне показалось,

что голос ее звучит мягче. - Будьте счастливы вы с Андрой.

   Андра вскочила, обняла мать:

   - За нас с Улиссом,   мамочка,   не беспокойся.   Мы пьем за

тебя и... за папу.

   Я думал - грянет гром.   Нет, обошлось. Ронга только голо-

вой покачала и пригубила вино.

   Но, как видно, ее все еще одолевали сомнения.

   - Улисс,   про тебя стали часто писать в газетах.   Ты   что

же, намерен повторить тот полет?

   - Если повторение и состоится, то очень не скоро, - отве-

тил я.

   - На днях передавали интервью с Боргом. Насколько я поня-

ла,   начато проектирование корабля с этим... каким-то стран-

ным двигателем.

   - Хроноквантовым. Знаю.

   Ронга помолчала. Ожидала, наверное, не разовью ли я тему.

Но я потягивал вино, поглядывал на Андру. И хотелось мне од-

ного - поскорее очутиться дома.

   - Надеюсь,   теперь,   - Ронга подчеркнула это слово, - те-

перь ты с большей ответственностью   будешь   обдумывать   свои

шаги.

   И я ответил солидно, как и полагается семейному человеку:

   - Ну, еще бы!

   Андра тихонько прыснула в ладошку.

   Да, я знал, что Борг начал проектировать корабль, об этом

мне еще в Селеногорске рассказали.   Знал даже,   что ему пре-

доставили один из корпусов Института ракетостроения - это по

соседству с поселком космонавтов, рукой подать. Но день про-

ходил за днем, а я не торопился наведаться к Боргу.

   - Что с тобой,   Улисс?   - спросила однажды Андра, когда я

вез ее из Веды Гумана домой. - Всполошил, сказать, все

человечество,   а теперь,   когда дело сдвинулось, ты вроде бы

потерял к нему интерес.

   - Успею еще, - благодушно отозвался я.

   - "Успею"!   И улыбка у тебя какая-то появилась... Знаешь,

кем ты становишься?

   - Кем?

   - Едоком!

   - Но-но,   не очень...   Я отпускник, только и всего. Имеет

право человек на отпуск?

   Андра подумала и сказала:

   - Имеет.

   А спустя день или два меня вызвал по видеофону Борг.

   - Здравствуй,   пилот,   - сказал он,   вглядываясь в меня с

усмешкой. - Случайно узнал, что ты на земном шаре. Что поде-

лываешь?

   - Да, в общем-то, ничего... Я в отпуску.

   - Поздравляю, - сказал Борг.

   Я поблагодарил,   не совсем ясно представляя, с чем именно

он меня поздравил. Наверное, все-таки не с отпуском.

   - Если выберешь время, пилот, приезжай. У нас тут веселая

компания; Ладно, выключаюсь.

 

   Я выбрал не лучшее время для визита - утренние часы. Но я

не   собирался   мешать   Боргу   и его конструкторам работать -

просто мне хотелось посмотреть,   как проектируют космические

корабли.

   Корпус, в котором разместилось конструкторское бюро   Бор-

га,   стоял   в   излучине тихой речушки.   Я вошел в просторный

круглый холл.   Все двери - а их тут было множество -   стояли

настежь, так как предполагается, что в рабочие часы не быва-

ет праздношатающихся.

   Я заглянул   в одну из них - и замер.   Спиной ко мне сидел

человек,   над креслом возвышались квадратные плечи и затылок

в белокурых завитках - это был несомненно Борг. Мощный череп

был обтянут зеленоватым пластиком конструкторского шлема,.от

которого тянулся к пульту,   змеясь по полу,   толстый кабель.

Руки Борга лежали на подлокотниках кресла,   и я подумал, что

по сложности   это кресло,   пожалуй,   не уступало пилотскому.

Руки,   обнаженные по локоть, были грубые, загорелые, в белых

волосках - очень крепкие,   уверенные руки.   Пальцы то и дело

пробегали по кнопкам на консолях подлокотников.

   А перед Боргом был развернут во всю стену конструкторский

экран.   По нему проносились разноцветные линии, они перепле-

тались, выстраивались в группы, исчезали. Вот возникла слож-

ная фигура,   сквозь которую проходила жирным красным пункти-

ром какая-то   магистраль.   Борг   задержал   фигуру на экране,

всмотрелся...   вслед за тем из кресла раздалось глухое рыча-

ние - и экран опустел,   все исчезло. И снова побежали линии,

причудливо группируясь.

   Я смотрел во все глаза. Первый раз я видел главного конс-

труктора за работой, и это зрелище захватило меня своей нео-

быкновенной красотой и напряженностью. Датчики, вмонтирован-

ные в шлем,   несли мысль конструктора к одной из   сложнейших

машин мира - преобразователю конструкторского пульта,   кото-

рый мгновенно воспроизводил импульсы на экране - в размерах,

углах,   направлениях. Но каким же могучим даром концентриро-

ванного, точного мышления и вольного воображения нужно обла-

дать, чтобы вот так часами сидеть перед экраном...

   - Какого дьявола! - прорычал вдруг Борг.

   Я вздрогнул от неожиданности и сделал было шаг в сторону,

чтобы бесшумно уйти,   но тут он повернулся вместе с креслом.

Брови   у   него   были грозно нахмурены,   и вообще я как-то не

сразу узнал Борга.

   - А, это ты, - сказал он. - Я не переношу, когда стоят за

спиной.

   - Извини, старший. Я не знал...

   - В двенадцать.   - Борг повернулся к экрану,   разом забыв

обо мне.

   Я поспешил прочь. Лучше всего было пойти на речку, растя-

нуться   на   траве   среди благостной зеленой тишины,   закрыть

глаза и слушать,   как чирикает   какая-нибудь   легкомысленная

пичуга.   В конце концов,   я отпускник и имею право лежать на

траве сколько пожелаю.

   Сам не понимаю, почему я не ушел. Из двери в глубине хол-

ла доносились неясные голоса, и я на цыпочках направился ту-

да. В просторной комнате работали двое конструкторов и конс-

трукторша с розовощеким строгим лицом. Одного я знал - длин-

ноносого Гинчева,   специалиста по корабельным системам живу-

чести: однажды на "Элефантине", во время ремонта, я спорил с

ним по поводу перестройки дистрибутора. Остальных видел пер-

вый раз.   Гинчев и розовощекая просматривали на проекционном

экране пленки с чертежами узлов и тихо переговаривались, ты-

ча в экран указками. Третий конструктор щелкал клавишами вы-

числителя.

   - Плохо увязывается с компоновочным вариантом, - слышал я

напористый   голос Гинчева.   - Здесь будет выступать на четы-

реста миллиметров и упрется в шахту утилизатора.

   Розовощекая тихо возразила,   и Гинчев нетерпеливо сказал,

что надо показать главному.

   - Нет,   - сказала конструкторша.   - Дадим еще раз переде-

лать электронному деталировщику.

   Зеленая травка   в   союзе   с голубым небом дожидалась меня

там,   снаружи,   пичуга старательно выщелкивала нечто отпуск-

ное,   но я потащился к следующей двери. Над ней нависало бе-

лое полукружие лестницы, ведущей на второй этаж. В этой ком-

нате   было   полутемно,   медленно   крутилось что-то серебрис-

то-чешуйчатое, то одна, то другая чешуйки ярко высверкивали.

Передвигались расплывчатые тени. Вдруг зажужжало, отчетливый

и бесстрастный голос произнес:

   - Ирг-восемьдесят мезо один.   - И после короткой паузы: -

Круг минус секунда.

   Я вгляделся,   но людей не увидел. Только крутилось колесо

не колесо,   не знаю,   как назвать, и ровный голос отсчитывал

на языке незнакомой мне математики,   - должно быть,   той са-

мой,   которая начиналась за уравнением Платонова. Я подумал,

что здесь работает вычислительная машина. Но в следующий мо-

мент тот же голос, нисколько не меняя интонации, сказал:

   - Чертов Феликс не отвечает, нигде его не найдешь.

   Это было уже не очень похоже на машину.   Впрочем, кто его

знает. Феликс способен даже машину вывести из терпения.

   - Плюс, плюс, плюс, плюс, - бубнил голос.

   Тут мне   что-то упало на голову и скатилось вниз.   Я пос-

мотрел под ноги и увидел скорлупки - продолговатые   желтень-

кие скорлупки сладкого орешка.   Я терпеть не мог эти орешки,

и уж тем более мне не понравилось, что скорлупу кидают прямо

на голову. Пускай я был здесь посторонним, это еще не резон,

чтобы обращаться со мной как с утилизатором.

   И я   пошел по лестнице наверх с твердым намерением выска-

зать шутнику то, что я о нем думаю.

   На ступеньке лестницы сидел Феликс. Джунгли на его голове

еще больше разрослись вширь и ввысь,   а брюки и рубашка выг-

лядели так, будто их долго, усердно жевали. Он смотрел прямо

перед собой и грыз орешки, и кидал скорлупу куда попало. Ря-

дом валялся карандаш-многоцветка, белую ступеньку у него под

ногами покрывали формулы,   да и две-три ступеньки ниже   были

тоже испещрены.

   Задумался, мыслитель,   и ничего вокруг не видит,   подумал

я,   остановившись. И, прежде чем я спохватился, Феликс опус-

тил на меня свой странный, будто издалека, взгляд и сказал:

   - Нет, я вижу. Привет, Улисс.

   - Привет.   Тебе не влетит за это?   - Я указал на разрисо-

ванные ступеньки.

   - Что? Ах да... Сейчас я...

   Он вытащил из кармана платок,   и вместе с платком вывали-

лись обрывки пленок, карандаши, орешки, два-три кубика плас-

тилона.   Я начал было подбирать, но тут, откуда ни возьмись,

появился мажордом, он мерно прошагал сверху по лестнице, вы-

тянул   гибкий   рукав,   и в этот рукав со свистом устремилось

все, что было разбросано.

   - Стой! - крикнул Феликс.

   И робот послушно замер.

   Феликс порылся   в   уцелевших пленках и снова побросал их;

видно,   было уже поздно:   нужную сцапал мажордом. Я протянул

пленку, которую подобрал, но Феликс взглянул и покачал голо-

вой.

   - Прямо беда,   - сказал он. - Треклятый мажордом ходит за

мной с утра до вечера!

   - Он   втянул   что-нибудь важное?   - спросил я,   мне стало

жаль Феликса. - Погоди, сейчас я его распотрошу, и мы выудим

твою пленку, пока он ее не переварил.

   - Не надо.   - Феликс махнул рукой. - Все равно этот вари-

ант мезо-отрицателен. Я рассчитаю новый.

   Тут я вспомнил про машину   в полутемной комнате.

   - Тебя   разыскивает эта вертящаяся штука,   - сказал я.   И

добавил для ясности:   - Ирг-восемьдесят. Она... или оно ищет

тебя и ругается.

   - Да ну ее,   надоела! - сказал Феликс. - Борговские штуч-

ки... Ладно, пойду посмотрю, чего ей надо.

   И, не закончив стирать формулы со ступенек,   он,   побежал

вниз.

   Я посмотрел ему вслед.   Славный он   малый,   только   очень

уж... как это по-русски... не от мира сего.

   В руке у меня был зажат обрывок пленки. Формулы, формулы,

все незнакомые,   какой-то график, две-три рожицы. А это что?

Я удивился: дальше было жирно написано красным "Андра". "Что

еще за новости?" - подумал я.   Впрочем, мало ли Андр на све-

те.

 

   Я зачастил в конструкторское бюро.   Было интересно наблю-

дать, как рождается проект. Главными узлами корабля занимал-

ся Борг. Конструкции, которые он обдумывал, воспроизводились

на электронном экране, и камера фотографировала те варианты,

которые он считал приемлемыми. Вспомогательные узлы и систе-

мы   проектировали   помощники Борга.   Вычислительные машины и

автоматы-деталировщики довершали работу   и   в   свою   очередь

предлагали оптимальные варианты.

   Ровно в двенадцать раздавался звонок. Борг выключал конс-

трукторский пульт. Лицо его как бы разглаживалось, принимало

обыкновенное простецкое выражение.   Он заглядывал в   комнату

конструкторов и отдавал команду:

   - Кончай работу. Все на речку!

   Гинчев протестовал.   Нервно почесывая кончик носа, он за-

являл, что не может бросить работу, не додумав мысль до кон-

ца.

   - Ну, как хочешь, - благодушно ронял Борг. - Только учти:

когда бог создавал человека,   он не дал ему запасных частей.

Протезы придумали позже.   Или тебе хочется   получить   протез

вместо мозга?

   было позавидовать умению Борга выключаться. Он пла-

вал в речке,   бродил по окрестностям, избегая дорог и тропи-

нок, и охотно поддерживал разговоры на любую тему, но только

не о проектировании корабля.   В три часа занятия возобновля-

лись. Борг просматривал варианты и спорил со своими помощни-

ками.   Он с хищным видом накидывался на готовые листы, мазал

по ним цветными карандашами и отдавал на   переделку.   Гинчев

горой стоял за варианты, подсказанные машинами, он кипятился

и ехидничал,   но Борг упрямо гнул свою линию,   и переубедить

его было нелегко.

   - Как тебе удалось,   старший,   - спросил я его однажды, -

пробить через Совет строительство этого корабля?

   - Кораблей,   - поправил Борг.   - Их будет два. Два нераз-

лучных друга. Хроноквантовые Орест и Пилад. Филемон и Бавки-

да.   Улисс Дружинин и Робин Греков.   - Он подмигнул мне, как

первокурсник, желающий показать, какой он свойский парень. -

Как я пробил? Да вот так и пробил - с перевесом всего в один

голос. Мне, видишь ли, помогло, что я теперь не член Совета:

меньше ответственности,   больше настырности... Спасибо тебе,

пилот.

   - За что?   - удивился я.   - За то,   что тебя исключили из

Совета?

   - Че-пу-ха,   - сказал Борг раздельно.   - Тут другое.   Мне

сильно повезло в том,   что ты оказался везучим.   - Он усмех-

нулся,   глядя,   как я,   ничего не понимая, хлопаю глазами. -

Видишь ли,   расчеты расчетами,   а вероятность опасности была

оценена неточно. Недаром я сам хотел лететь.

   - Старший, не говори загадками! - взмолился я.

   - Ладно. Слушай, пилот. Мы подвергли материалы твоего по-

лета дотошному анализу и убедились, что вы с Робином были на

волосок от того,   чтобы...   как бы популярнее... чтобы заст-

рять вне времени,   вернее - в безвременье... в общем, перес-

тать существовать.   То, что вы возвратились, можешь рассмат-

ривать как некую флюктуацию вероятности.

   - Флюктуация,   - повторил я невольно,   а самого   продрало

холодком до костей при мысли о безвременье, которое и предс-

тавить себе нельзя... о мертвом корабле... о призраках, этих

вечных скитальцах,   таинственных "летучих голландцах" космо-

са...

   Да, да,   я   очень везучий.   Я прошел на волосок от жуткой

бездны,   я не сгинул, и у меня есть Андра. Ух, до чего я ве-

зучий!..

   Сбылась удивительная мечта:   по вечерам в моем доме бойко

стучали каблучки, были освещены все окна, и за столом усажи-

валось со смехом и шутками человек восемь-десять,   и   расто-

ропный мажордом только успевал поворачиваться. Я все посмат-

ривал на Андру - сияющую,   оживленную.   Она с   удовольствием

входила   в роль хозяйки дома.   Она учила Гинчева варить кофе

по-перуански и очень убедительно доказывала,   что только эт-

нолингвистика   может   дать удовлетворение человеку ищущему и

пытливому,   и безудержно   хохотала,   когда   Борг   принимался

рассказывать смешные истории.

   И только Феликс, как мне казалось, ее смущал.

   Он сидел,   молчаливый и углубленный в свои мысли.   Тщетно

мы пытались расшевелить его, разговорить, засадить за шахма-

ты. Как-то раз Андра решительно подступила к нему.

   - Выпрямись, - сказала она. - Попробую тебя причесать.

   Феликс послушно выпрямился на стуле, и Андра глубоко пог-

рузила руки в его заросли.

   - Да   он   вполне ручной,   - удивился Борг.   - А говорили,

будто никого не подпускает к своим кудрям.

   Причесать Феликса не удалось: одна за другой поломались у

Андры две расчески.   Ну и посмеялись мы тогда, а Феликс улы-

бался,   кротко щурясь! Я подумал, что он похож на одичавшего

котенка, которого невзначай погладили по голове.

 

                     Глава двенадцатая

 

                РАЗГОВОРЫ ЗА ВЕЧЕРНИМ СТОЛОМ

 

   В тот вечер мы всей компанией сидели в гостиной конструк-

торского бюро перед экраном большого визора.   Передавали со-

ревнования по подводному плаванию   и   полетам   над   водой   с

пристежными   крыльями.   Такие передачи смотреть приятно - ты

сам как бы паришь над волнами и встречный ветер посвистывает

у тебя в ушах.   А потом ты плывешь среди кораллового леса, и

это тоже неплохо.

   Андра накануне мне сказала,   чтобы я поменьше на нее гла-

зел:   "Ну как ты не понимаешь,   Улисс,   это ведь   производит

смешное впечатление, когда ты все время смотришь и улыбаешь-

ся вот так".   Она изобразила мою туповато-благодушную улыбку

и сама засмеялась.

   Ладно. Если уж смотреть не на Андру,   то - на полеты   над

водой. Вот я и смотрел.

   Гинчев бурно переживал перипетии соревнований   -   вскаки-

вал,   вскрикивал   и почесывал кончик носа.   Борг,   по своему

обыкновению,   возился с микроманипуляторами, микроэлементами

и прочей мелочью,   которую обожают вертеть в руках конструк-

торы, и посмеивался над эмоциями Гинчева. Нонны, розовощекой

конструкторши, сегодня с нами не было - она уехала встречать

Леона Травинского.   Они с Леоном были друзьями еще со школь-

ных времен.

   Я смотрел на экран и вдруг ощутил,   что мне посылают мен-

то. Его смысл был непонятен, но я чувствовал: мне прямо-таки

сверлили затылок.   Я оглянулся. Сзади в кресле у двери сидел

Феликс   и   смотрел   не то на меня,   не то на экран - никогда

ведь не поймешь, куда он смотрит и что, собственно, видит. Я

сосредоточился   и   направил ему менто:   "Не понял,   о чем ты

спрашиваешь".   Феликс не ответил. Он медленно опустил лохма-

тую   голову,   ссутулился,   и   вообще вид у него был какой-то

больной.

   Сегодня днем,   когда конструкторы в перерыв прохлаждались

на речке, я слышал, как Борг ворчал, что с Феликсом не стало

никакого сладу.   Где-то он,   Феликс,   бродит, не отвечает на

видеофонные вызовы, и машина, рассчитывающая по его алгорит-

мам   варианты   совмещения времени-пространства,   нервничает,

если так выразиться о машине.   Где, в каких немыслимых

дебрях   платоновской   математики витала его мысль?   И что за

срезы,   залитые в пластилон,   разглядывает он в   электронный

микроскоп,   а   потом расшвыривает по всему зданию,   причиняя

ужасные хлопоты усердному мажордому?

   Наверное, именно таких, как Феликс, в прежние времена на-

зывали "чудаками",   "рассеянными до невозсти" и   как-то

еще.   Все эти словечки решительно ничего не объясняют.   Мозг

Феликса автоматически ограждает себя от посторонней информа-

ции. И в этом все дело. Защита, отбрасывающая все ненужное.

   И вот что еще приходило мне в голову.   Я был не очень си-

лен   в ментообмене,   мои земляки-примары куда шире пользова-

лись направленной мыслью для общения,   однако, с тех пор как

я покинул Венеру,   я почти не встречал людей, владеющих мен-

то-системой,   а если и встречал,   то убеждался,   что они   не

идут дальше набора элементарных сигналов: "Как тебя зовут?",

"Спасибо", "Партию в шахматы?" и тому подобное. Чаще всего в

ответ   на свое менто я получал от таких собеседников неопре-

деленнорасплывчатый фон,   не несущий информации. Робин-вог с

кем я еще мог перекинуться менто: результат нашего многолет-

него общения. Я хорошо его понимал, и он понимал почти все -

разумеется, в известных пределах. Андре менто-система не да-

валась, хотя я пробовал ее тренировать. Она разделяла общеп-

ринятое мнение о весьма ограниченной коммуникабельности мен-

тообмена и, как следствие, его бесперспективности.

   Исключением из правила был Феликс.

   С первой нашей встречи - с того дня,   как Феликс вошел   в

рубку   корабля,   идущего на Луну,   - мне постоянно казалось,

что он свободно читает мои мысли.   Конечно, это было не так.

Человек,   владеющий   менто-системой,   в разговоре всегда не-

вольно пользуется приемом сосредоточения мысли, и вот эти-то

мысли и улавливал Феликс, будучи от природы одаренным перци-

пиентом.   Не думаю,   чтобы он воспринимал мысли собеседника,

не знакомого с приемами менто.

   Так или иначе,   я чувствовал себя в обществе Феликса, как

бы выразить...   ну,   неуютно,   что ли. Восхищаясь его изуми-

тельным даром,   я в то же время   странно   робел   перед   ним.

Детски застенчивый,   молчаливый, он хранил в себе неприступ-

ные для меня да и для многих других высоты.

   - Смотрите,   смотрите! - воскликнула Андра, глядя на оче-

редного прыгуна,   летящего над водой.   - Как выпучил   глаза!

Бедненький, как он старается приводниться дальше всех! - Она

засмеялась.

   Гинчев сказал, почесав нос:

   - Типичный образчик несоответствия между волевым и   физи-

ческим усилиями. Мозг отдает команду, которую мышечный аппа-

рат не в состоянии выполнить.

   - Ужас какой!   - встрепенулась Андра. - Вы, конструкторы,

совершенно не умеете разговаривать по-челопечески. "Мышечный

аппарат"! Неужели нельзя просто смотреть на красивое зрелище

и любоваться им?

   - Нельзя.   -   Гинчев   налег   грудью на стол и устремил на

Андру пронзительный взгляд.   - "Красивое зрелище"   -   слова,

ничего   не   означающие.   Если   явление   соответствует твоему

представлению о нем,   то оно красиво. И наоборот. Лично меня

привлекает в этом зрелище только спортивный результат.

   - Знаешь что?   Тебе надо смотреть соревнования роботов. У

них все "соответствует". - Андра сделала гримаску, произнеся

это слово.

   - А   почему бы и нет?   Автомат куда совершеннее человека.

Уж он-то не выпучит глаза,   стараясь достичь   недостижимого:

он точно знает собственные возсти.

   Борг, посмеиваясь,   копался отверткой в цветных   потрохах

небольшого электронного прибора. Он не вмешивался в спор. Он

отдыхал.

   А спор нарастал, и вместе с ним - категоричность высказы-

ваний Гинчева.

   - Никогда человек не сделает так хорошо, как прибор.

   Он принялся развивать эту мысль, но Андра перебила его:

   - Именно такие, как ты, в прошлом веке чуть было не дове-

ли человечество до деградации под опекой андроидов.

   - Такие, как я? - Гинчев нахохлился.

   - Да, да! Просто смешно тебя слушать!

   - А мне страшно слушать. Если бы человечеством направляли

воинственные гуманитарии вроде тебя, то мы бы до сих пор хо-

дили   в звериных шкурах и ездили на лошадях,   регулируя ско-

рость нажатием ног на лошадиные бока.

   Тут вдруг ожил приборчик в руках Борга.   Быстро перебирая

грейферными лапками и ловко огибая кофейник, бутылки с вином

и витаколом, он пошел по столу к Гинчеву.

   - Совершенствование человечества всегда было направлено к

тому, - продолжал Гинчев, - чтобы...

   Он замолчал и отшатнулся,   но все же не успел увернуться:

шустрый   прибор   протянул   манипулятор и поскреб длинный нос

Гинчева.

   Мы так   и покатились со смеху,   а Гинчев вскочил и сказал

сердито:

   - Что еще за глупые шутки!

   - Не обижайся,   Василь, - сказал Борг, усмехаясь. - Но ты

сам говорил, что человек не сделает так хорошо, как прибор.

   - Странные у тебя развлечения,   старший, - проворчал Гин-

чев, пересаживаясь подальше. - Я ведь имел в виду не чесание

носа, а...

   - Почему бы нет?   - перебил я его.   - Представь себе, Ва-

силь,   что обе руки у тебя заняты,   а нос чешется и   неохота

тратить   время на это пустяковое дело.   Нет,   очень полезный

приборчик, очень.

   - Знавал я одного конструктора,   - заметил Борг. - Окно в

своей комнате он заменил датчиком и телеэкраном.

   - Ну и что?   - сказал Гинчев.   - Ничего смешного не вижу.

Электронное окно позволяет видеть и ночью и в туман.

   - Машина для смотрения в окно нужна на космическом кораб-

ле,   а не в жилом доме.   Верно, пилот? - Борг скосил на меня

насмешливый взгляд.   - Вообще машины хороши там,   где они на

месте. Умный человек не станет кидаться на полезную машину с

ломом   в   руках.   Бесполезные же машины - я исключаю детские

игрушки - просто не надо делать.

   - Что   это значит - кидаться на машины с ломом?   - удиви-

лась Андра. - Разве было такое?

   - Ты не слышала историю о последнем чиновнике планеты?

   - Нет. Расскажи, старший!

   - Охотно, - сказал Борг.

 

           РАССКАЗ О ПОСЛЕДНЕМ ЧИНОВНИКЕ ПЛАНЕТЫ

 

   Это было,   когда люди уже стали такими грамотными, что не

путали стиральный   порошок   "Апейрон"   с   молочным   порошком

"Анейрон".   В   то   время   любили называть вещи неподходящими

словами, лишь бы позвучнее.

   А вот в части управления производством имелись,   как при-

нято было говорить,   отдельные недостатки. В комнатах управ-

лений сидело по дюжине служащих, они планировали и учитывали

вручную,   кричали,   спорили. В персональных кабинетах сидели

начальники   и начальники начальников-они любили поговорить о

кибернетике, но втайне опасались, как бы кибернетика не доб-

ралась до них.

   Наконец стало очевидным,   что сложность управления произ-

водством   растет   быстрее,   чем само производство.   Пришлось

браться за ум - иначе работать стало бы некому, всем - толь-

ко управлять.   Иные начальники,   ссылаясь на опыт и заслуги,

пытались отстоять свое положение, но где им было равняться с

электронной логикой!

   И постепенно учет и планирование во всех отраслях   произ-

водства   были   переданы кибернетическим системам.   Во всех -

кроме фурнитурной промышленности.   То ли руки до нее не дош-

ли,   то ли считалась она не очень важной отраслью, хотя, ко-

нечно, нельзя не признать, что застежки, приколки для волос,

ушные ковырялки и собачьи ошейники тоже имеют свое значение.

   В огромном здании ГУФ - Главного Управления   Фурнитуры   -

шла   перманентная реорганизация:   новые двери,   перегородки,

таблички,   штампы и печати, новые и новые инструкции. Теперь

каждый   служащий   сидел   в   отдельной комнате с устройствами

связи и собственным санузлом,   а   планировали   так   же,   как

раньше: дискретно, на первое и пятнадцатое, заявки на обору-

дование следующего года - не позже второго квартала текущего

года,   и все в этом роде:   ведь человек - не кибер,   хорошо,

если за полгода с заявками разберется... и все равно напута-

ет...

   Так вот,   служил там один... Назовем его просто Служащим.

Когда   ему стукнуло пятьдесят,   из Отдела Собачьих Ошейников

был выделен самостоятельный Отдел Пряжек к Ошейникам,   и эта

немаловажная отрасль была поручена ему, Служащему.

   Заводы ГУФа выпускали пряжки разных   конструкций,   разме-

ров,   цветов   и артикулов - всего...   мм...   триста тридцать

шесть типоразмеров.   И Служащему приходилось   координировать

поставщиков сырья с изготовителями,   а этих - с оптовыми ба-

зами,   и так - до торгового автомата,   который при опускании

монеты выдавал ошейник с пряжкой желаемого типоразмера.

   В комнате тысяча триста восемь бис воздвигли перегородку,

пробили дверь, повесили табличку, и у нашего героя дело пош-

ло вовсю. Но перегородку сделали за счет эксплуатации здания

и   не   отметили на плане этажа.   Именно из-за этого рокового

упущения произошло то, о чем я расскажу дальше...

   Наш Служащий   просыпался   по таймеру телевизора "Космос",

брился вибробритвой "Орбита",   доставал из холодильника "Аэ-

лита"   масло,   творог   и плавленый сыр "Сириус" и варил кофе

"Галактика" на плитке "Орион".

   На службу   он   ходил пешком - как советовал телевизор.   В

кабинете он надевал черные нарукавники,   чтобы не   протирать

локти,   и   принимался   за   работу.   Он следил,   чтобы отчеты

представлялись к первому   и   пятнадцатому,   и   координировал

движение   бумаг   и заявок.   В перерыв он ходил в кафе "Спут-

ник",   а после службы обедал в столовой "Арктур" - всегда за

одним столиком.

   По вечерам Служащий смотрел спортивную передачу,   ужинал,

потом   выходил   прогуляться   перед   сном и купить в магазине

"Юпитер" булку, масло и творог. Иногда присаживался на буль-

варе;   если   с   ним заговаривали о спортивных передачах,   он

охотно вступал в   беседу,   проявляя   прекрасную   осведомлен-

ность.   По   выходным   дням он ходил на стадион и смотрел ка-

кую-нибудь игру.

   В друзьях он не нуждался,   подчиненных не имел, а началь-

ства не видел, так как не имел для этого повода.

   Иногда он встречал на улицах собак, но поскольку с самого

детства относился к ним с предубеждением, то обходил их сто-

роной, не обращая внимания на типоразмер пряжки ошейника.

   Между тем в мире происходили разные события.   Однажды   по

телевизору объявили, что с первого марта отменяется денежное

обращение.   Служащий не очень задумался над этим   -   он   был

очень занят: заводы в Доусонсити и в Верхних Щиграх запозда-

ли с заявками на первое число.   Но вообще-то без денег стало

удобнее:   не надо было зимой расстегивать пальто, чтобы дос-

тать кошелек.   Теперь было чаще менять костюмы, но, не

будучи   снобом и щеголем,   Служащий проявлял в этом разумную

умеренность. Он даже не заметил, что после отмены денег люди

стали писать,   как подсчитала статистика, в сто двенадцать и

семь десятых раза меньше книг и писали теперь только хорошие

книги: ведь Служащий не читал их, вполне довольствуясь теле-

визором...

   Так бы   ему   жить-поживать да делать свое дело,   не очень

важное для человечества,   а с точки зрения собакпросто нехо-

рошее дело. Впрочем, собаки несколько прямолинейно оценивают

заботы людей...

   Так он   и   жил.   Ходил   на   работу и в столовую и смотрел

спортивные передачи, изобретенные для того, чтобы люди могли

изведать   радость победы или горечь поражения,   не вставая с

поролонового сиденья.

   С некоторых пор, однако, реорганизация ГУФа активизирова-

лась. Люди неинтеллигентного, с точки зрения Служащего, тру-

да   стучали инструментами,   названий которых он не знал.   По

коридорам носили и возили серые щиты со множеством электрон-

ных штучек,   мотки проводов, волноводные трубы. По коридорам

плыли незнакомые запахи... А потом наступила странная, небы-

валая тишина.

   Всю жизнь Служащий прожил в относительном одиночестве,   и

оно   не   тяготило его.   Он знал,   что в Управлении множество

других служащих,   делающих общее с ним дело,   и этого было с

него достаточно. Всегда он чувствовал, что вокруг - люди.

   И вдруг - странное ощущение одиночества.   Коридоры Управ-

ления будто вымерли.   Исчез куда-то даже швейцар,   постоянно

распивавший чай в гардеробе...

   Как-то по   телевизору   показывали фильм "Один на астерои-

де",   и Служащему запомнилось ощущение ужаса пустоты, забро-

шенности,   беспомощности,   и   теперь   он ежедневно испытывал

это.   И однажды страх одиночества дошел до того, что в пере-

рыв   он   не пошел в кафе,   а отправился на этаж развлечений,

куда раньше ни разу не заходил.

   Как и у всех служащих, у него был план Управления. Но это

было,   видно,   старое издание, потому что он не нашел ни чи-

тальни,   ни бильярдной, ни музыкального салона. Всюду только

гладкие стены коридоров   и   двери.   Дверей   стало   почему-то

меньше,   и все они были незнакомые,   металлические,   наглухо

запертые.

   Служащему стало   совсем   страшно.   Как   будто он оказался

один на астероиде, среди гигантских анаэробных пауков, как в

том   фильме.   Он заблудился в бесконечных коридорах.   Мягкий

пластик глушил звуки шагов.   Автоматика,   как обычно, гасила

свет за спиной,   и он теперь бежал, не оглядываясь, чтобы не

видеть тьмы. Бежал, будто за ним шла погоня.

   В углу,   на   одном   из бесчисленных поворотов,   он увидел

стальной лом,   забытый строителями.   Повинуясь инстинкту, он

схватил его - впервые в жизни он держал в руках такую штуку.

Но в тяжести лома было нечто успокоительное - может, чувство

оружия?..

   Впереди резко щелкнуло, серая дверь начала открываться...

Служащий,   опять-таки   повинуясь инстинкту,   выставил вперед

острие лома. Он плохо понимал, что происходит, но был готов,

по крайней мере, дорого отдать свою жизнь...

   Из-за двери вышел   рослый   парень   в   синем   комбинезоне.

Мельком глянув на Служащего, он запер дверь и пошел, помахи-

вая чемоданчиком,   насвистывая "Холодней   пустыни   марсианс-

кой".

   Служащий опомнился.   Он поспешил за парнем, громко откаш-

ливаясь, чтобы обратить на себя внимание.

   - Привет!   - сказал он как развязнее.   - Что, у ко-

го-нибудь информатор испортился?

   - У кого-нибудь?   - удивился парень.   - Здесь никого нет.

Уже давно.

   - Как - нет? Я каждый день с девяти...

   Парень изумленно воззрился на него:

   - Извини, старший, а где, в каком отсеке?

   - Не в отсеке, а в комнате тысяча тридцать восемьбис, - с

достоинством произнес Служащий.

   Молодой человек   достал из кармана план здания и полистал

его.

   - Такого отсека нет,   старший,   - сказал он.   - Ошибка на

плане? Может, покажешь свой "бис"?

   - С удовольствием, но я... Я немного заблудился. Вот если

бы пройти к главному входу - там бы я легко нашел...

   Парень поглядел на Служащего с некоторым подозрением,   но

пошел вперед.

   Коридоры, лифты,   площадки...   Далеко же его занесло!   Но

вот и знакомые места.   Служащий, радостно взвизгнув, кинулся

к родной двери, распахнул ее.

   За время его отсутствия информатор,   принимавший отчеты с

периферии, завалил пульт фестонами перфоленты. Служащий пос-

пешно начал наводить порядок,   распутывать ленту,   а   парень

между тем с недоумением рассматривал комнату № 1038-бис.

   - Ну и ну! - сказал он. - Придется пойти к диспетчеру.

   И тогда все стало ясно. Уже семь месяцев, как Главное Уп-

равление Фурнитуры полностью кибернетизировали.   Но пряжки к

собачьим   ошейникам   выпали из внимания Кибероргучетпроекта,

потому что комната № 1038-бис не была нанесена на план   зда-

ния...

   Конечно, если бы речь шла не о пряжках к ошейникам,   а   о

деталях более существенных агрегатов,   то давно бы уже заме-

тили выпавшее звено и последствия планирования   вручную.   Но

пряжки...   Служащий   управлялся с ними.   Не так хорошо,   как

электронный плановик,   но управлялся.   Промышленность, в об-

щем, не лихорадило.

   Но звенья не должны выпадать.

   В комнате   Служащего   установили   панели   с   электронными

штучками. И теперь не требовалось планов и отчетов ни к пер-

вым,   ни к пятнадцатым числам.   Датчики всех участков Произ-

водства Пряжек для Собачьих Ошейников вели непрерывный   гар-

моничный учет-планирование. Они могли менять скорость поточ-

ных линий с точностью до микрона в микросекунду.   Они   могли

среагировать на каждое нажатие кнопки потребительского авто-

мата от Новой до Огненной Земли,   доведя информацию об   этом

событии до складов,   баз и заводов,   даже до отдельных стан-

ков, если бы появилась необходимость в поштучном учете.

   Служащий по инерции продолжал каждый день приходить к де-

вяти утра.   Он просто не мог иначе.   Он стоял перед запертой

наглухо   дверью,   пытался   и   никак не мог себе представить,

бедняга,   как это могут бездушные электронные штучки   делать

то, что делал он многие годы. Служащий глухо надеялся: вдруг

эти штучки ошибутся, зашлют, скажем, листовой металл не того

размера,   что идет на пряжки,   и тогда снова вспомнят о нем,

Служащем, вспомнят и позовут...

   Но никто   не   вспоминал о нем.   Он навел справки и узнал,

что бывшие его сослуживцы переучивались на   новые   специаль-

ности, а некоторые из них даже стали специалистами по кибер-

нетическим машинам. Ему тоже предлагали переучиться, но он и

слышать не хотел ни о какой другой работе. Ему было все рав-

но,   что учитывать и планировать,   и, когда сведущие люди, к

которым он обращался, категорически сказали, что учет и пла-

нирование отданы машинам навсегда. Служащий впал в отчаяние.

Он даже заболел и целую неделю лежал в постели,   тихо стеная

и глядя глазами,   полными тоски и   непонимания,   в   потолок.

Врач не знал,   как его лечить.   На всякий случай он прописал

хвойные ванны.

   Однажды ночью   Служащий лежал без сна,   и в потоке беспо-

койных мыслей вдруг представился ему стальной   лом,   забытый

монтажниками. Наверное, он все еще там стоит, прислоненный к

стене...   Взять бы его,   снова ощутить в руках холодную, на-

дежную тяжесть оружия...

   Служащий не помня себя вскочил с постели и как был, в мя-

той   пижаме,   помчался по ночным улицам к бывшему своему Уп-

равлению.

   Лом был на месте - там,   где он оставил его,   возле двери

бывшей комнаты № 1038-бис.   Служащий   схватил   лом   и   нанес

страшный удар по двери.   Он колошматил изо всех сил, пока не

сорвал дверь с петель.   Проникнув таким образом в отсек,   он

подскочил   к   голубым панелям,   к этим проклятым электронным

штучкам, и, размахнувшись, обрушил на них оружие своей мести

и обиды...

   Очнулся он в больнице. Хорошо, что сигнализация поврежде-

ний сработала мгновенно и прибежавший дежурный диспетчер ус-

пел оказать ему,   Служащему, помощь, необходимую при сильном

ударе тока.

   Спустя несколько дней врач сказал, что Служащий может уй-

ти из больницы.

   - Доктор,   - сказал Служащий.   - Доктор, куда мне идти? Я

погибаю оттого, что не нужен...

   - Знаю,   - ответил врач, - ты последний чиновник планеты.

Знаю и понимаю. Но почему бы тебе не попытаться найти себя в

новом занятии?

   Служащий сухо поблагодарил и вышел.

   Вот такая история...

 

   ...- Бедненький! - воскликнула Андра. - Какая ужасная ис-

тория! Но что же с ним стало потом?

   - Потом?   - переспросил Борг. - Не прошло и двух месяцев,

как в лесу появилась шайка разбойников...

   Мы засмеялись,   а Гинчев, принимавший все всерьез, твердо

сказал:

   - Этого не может быть.

   - Ты   прав,   - подтвердил Борг.   - Говорили,   что он стал

неплохим спортивным комментатором...

   Тут вошли Нонна и Леон Травинский. Леона я не видел с тех

пор, как жребий свел нас в поединке на Олимпийских играх. Но

стихи его часто попадались мне в журналах. В последнем цикле

стихотворений Леона меня поразило одно,   под названием "При-

мару". В нем были такие строки:

 

                Плоть от плоти - избитая истина.

                Кровь от крови - забытая истина.

                Но тебя я прошу:

                Помни о нашем   родстве!

                 Ибо нет ничего ужаснее

                Отчужденья людей.

 

   Леон, как мне показалось,   раздался в плечах.   Его летний

светлый костюм приятно контрастировал с загорелым лицом.

   - Ты стал осанистый,   - сказал я, пожимая ему руку. - По-

читаешь новые стихи?

   - Нет,   - сказал он, дружелюбно глядя серыми глазами. - А

ты, я слышал, работаешь теперь на дальней линии?

   - Дальние линии пока еще на конструкторских экранах.

   - Да...   Я   за   тем и прилетел сюда.   - Леон повернулся к

Боргу:   - Я не помешаю, старший, если поживу здесь несколько

дней?

   - Живи. - Борг налил себе густого красного вина.

   Нонна сочла нужным кое-что объяснить.

   - Мы с Леоном, кажется, не встречались с окончания школы,

- начала она громким голосом, немного резковатым и как бы не

вяжущимся с ее пухлыми розовыми щечками.

   - Встречались,   - кротко поправил ее Леон.   - В Москве, в

Центральном рипарте,   помнишь? Я тебе еще сказал, что улетаю

на Венеру.

   Ну конечно,   в рипарте,   подумал я:   где еще     тебя

встретить,   модника   этакого?   Раньше я непременно сказал бы

это вслух, а теперь-только подумал. Вот какой добрый я стал,

никого не задираю.

   - Он в школе вечно писал на меня эпиграммы,   - продолжала

между тем Нонна. - Кстати, совсем не остроумные...

   - Признаю, - засмеялся Леон.

   - А   теперь,   когда   узнал,   что мы проектируем новый ко-

рабль...

   - Небывалый, - вставил Леон.

   - Новый корабль,   - упрямо повторила Нонна, - он вспомнил

о   моем   существовании и принялся вызывать по видео,   пока у

меня не лопнуло терпение и я не   ответила:   "Хорошо,   приле-

тай". Леон хочет набраться впечатлений для новой поэмы.

   - Все правильно, - подтвердил Леон, - кроме одного: поэму

я пока писать не собираюсь.   Просто хочется посмотреть,   как

работают конструкторы, послушать ваши разговоры...

   Борг сказал:

   - Наши профессиональные разговоры будут тебе непонятны, а

будничные - неинтересны. Впрочем, слушай, если хочешь.

   Леон посмотрел на главного несколько обескураженно. Потом

перевел взгляд на меня, как бы ожидая поддержки. Я знал, что

ему хотелось сейчас услышать:   "Как?   Ты называешь будничным

разговор о корабле, которому предстоит уйти в глубины Галак-

тики?" Вот что хотелось услышать Леону. Но я молчал. Глубины

Галактики...   Ах,   да не надо громких слов.   Оставим их поэ-

там...

   Было в словах Леона нечто другое, поселившее во мне неяс-

ную тревогу.

   - Ты был на Венере? - спросил я.

   Я знал,   что, хотя комиссия Стэффорда давно закончила ра-

боту,   на Венеру устремились по собственному почину исследо-

ватели-добровольцы - биологи и экологи, психологи и парапси-

хологи,   просто генетики,   онтогенетики, эпигенетики - боль-

шинство из них придерживалось взглядов Баумгартена.

   - Я провел на Венере четыре месяца, - сказал Леон.

   - Ну, и как там?

   Как там мои родители, Филипп и Мария Дружинины, - вот что

мне хотелось бы знать более всего.   Но, конечно, не приходи-

лось ждать ответа на этот вопрос.

   - На Венере сложно,   - сказал Леон.   - Я разговаривал   со

многими примарами,   и...   я не очень силен в психологии,   но

впечатление такое:   никакой враждебности, ничего такого нет.

У них свои трудные проблемы, очень трудные, и земные дела их

не интересуют. В этом - суть обособления примаров.

   - Надо принять меры, - заявил Гинчев. - Решительные меры.

Иначе эволюция их обособления приведет к полному отрыву. Ве-

нера будет потеряна.

   - Какие меры ты имеешь в виду? - спросил Леон.

   - Не насильственные,   разумеется.   Ну,   скажем, прививки.

Что-то в этом роде предлагал Баумгартен.

   - Примары не пойдут ни на какие прививки. Вообще там наз-

ревает недовольство.   Они охотно   сотрудничали   с   комиссией

Стэффорда, но теперь, похоже, исследователи им надоели.

   их понять, подумал я.

   Я посмотрел на Андру, наши взгляды встретились, в ее гла-

зах я прочел беспокойство.   Знает,   что Венера - трудная для

меня тема. Ах ты, милая... Я улыбнулся ей: мол, не надо тре-

вожиться,   мы с тобой сами по себе,   а Венера - сама по   се-

бе... Но Андра не улыбнулась в ответ.

   - Ходит слух,   - продолжал Леон, - что кто-то из примаров

вышел   из жилого купола без скафандра и пробыл четверть часа

в атмосфере Венеры без всякого вреда   для   себя.   Понимаете,

что   это   значит?   Правда,   проверить достоверность слуха не

удалось.

   - Чепуха,   - сказала Нонна. - Психологическое обособление

не может вызвать такие резкие сдвиги в физиологии. Они оста-

ются людьми, а человек без скафандра задохнется в венерианс-

кой атмосфере.

   "Остаются людьми"...   Что-то   у меня испортилось настрое-

ние, и я уже жалел, что затеял этот разговор.

   - Лучше всего, - сказал я, - оставить примаров в покое.

   - Да как же так - в покое!   - тут же вскинулся Гинчев.   -

Ты понимаешь,   что говоришь, Улисс? Существует логика разви-

тия.   Сегодня - равнодушие,   завтра - недовольство, а после-

завтра   -   вражда!   Понимаешь ты это - вражда!   Как же можем

мы...

   - Сделай одолжение, не кричи, - перебил я его, морщась. -

У Баумгартена, что ли, научился?.. Не будет никакой вражды.

   - Как же не будет! - вскричал Гинчев и вдруг умолк, глядя

на меня и часто моргая. Вспомнил, должно быть, что я примар.

   В наступившем   молчании   было слышно,   как Гинчев завозил

под столом ногами.   Борг отхлебнул вина из   своего   стакана,

тихонько крякнул.   Андра сидела против меня,   странно ссуту-

лившись, скрестив руки и обхватив длинными пальцами свои об-

наженные локти.   Чем-то она в эту минуту была похожа на свою

мать.   Да,   да,   вот так же, в напряженной позе, сидела ког-

да-то   Ронга в забитом беженцами коридоре корабля,   с широко

раскрытыми глазами, в которых застыл ужас.

   Что было в глазах у Андры?..

   Вдруг она выпрямилась,   тряхнула головой и,   взглянув   на

меня,   слабо и как-то растерянно улыбнулась.   Узкие кисти ее

загорелых рук теперь лежали на столе. Я с трудом поборол ис-

кушение взять эти беспомощные руки в свои...   взять и не вы-

пускать-никогда...

   - Улисс,   - услышал я бодрый низкий голос Леона. - Улисс,

я обрадовался,   когда узнал от Нонны, что ты здесь. Давно мы

не виделись.   Как поживаешь, дружище? Почему тебе никогда не

придет в голову вызвать меня по видео?

   Я посмотрел   на него с благодарностью.   Мы не были друзь-

ями,   и мне действительно ни разу не приходило в голову выз-

вать его.

   Почему? Почему я не вызываю Костю Сенаторова? Ведь он мне

далеко не безразличен...

   - Редко бываю на шарике,   - ответил я. - Рейсы у меня те-

перь долгие.

   - Рейсы долгие, а жениться ты все-таки успел? - Леон под-

мигнул мне. - Поздравляю, Улисс. У тебя замечательная жена.

   Снова завязался общий разговор.   Теперь Леон заговорил   о

своеобразии венерианского интерлинга,   о словечках, непонят-

ных для землян, об особенностях версификации в стихах и пес-

нях тамошних поэтов.   Ну,   это была его тема.   Меня не очень

волновало,   что поэты Beнеры явно отходят   от   семантической

системы и все более склоняются,   как выразился Леон, к коди-

рованию эмоций. Андра - вот кто разбирается в таких вещах, и

она, конечно, тут же ввязалась в спор с Леоном.

   Я начитан довольно-таки беспорядочно и не силен в поэзии.

Мне   нравятся философские поэмы Сергея Ребелло и космические

циклы Леона Травинского. Из поэтов прошлого столетия я охот-

нее всего чигаю Хлебникова, Еще в школьные годы меня порази-

ли стихи этого поэта,   не признанного в свое время и   необы-

чайно популярного в нашем веке.

   Не знаю, достигнут ли уже "лад мира", но удивительно, как

мог провидеть его из дальней дали этот человек. Помните его;

 

                Лети, созвездье человечье,

                Все дальше, далее в простор

                И   перелей земли наречья

                В   единый смертных разговор.

 

   Это ведь о нашем времени. Недаром он называл себя "будет-

лянином". И вправду он весь был устремлен в будущее. Недавно

отмечали стопятидесятилетие со дня смерти   Хлебникова,   и   в

Северную   Коммуну,   где умер Хлебников,   слетелись толпы его

почитателей.   Там открыли памятник ему с надписью: "Будетля-

нину от благодарных потомков". Жаль, я был в тот день в рей-

се у Юпитера, а то бы непременно туда поехал.

   Какая-то смутная мысленная ассоциация побудила меня огля-

нуться на Феликса. Его не было, кресло у двери, в котором он

сидел,   пустовало. Когда он успел незаметно улизнуть? Стран-

ный человек...

 

                       Глава тринадцатая

 

                        ЖИЗНЬ ПИЛОТСКАЯ

 

   Жизнь   пилотская!

   Не успел   мой   отпуск   перевалить   за половину,   как меня

отозвали и предложили внерейсовый полет на Венеру.   Я бы мог

и отказаться: существуют санитарные нормы и все такое. Но уж

очень срочная возникла надобность,   и,   как назло,   именно в

этот   момент Управление космофлота не располагало свободными

экипажами, кроме нашего. Такое уж у меня счастье.

   А случилось то, что предсказывал Леон Травинский. Венери-

анские примары попросили исследователей "очистить   планету".

Собственно   говоря,   никто   ученых не прогонял,   и они могли

жить на Венере сколько   угодно.   Примары   просто   отказались

подвергаться исследованиям и перестали отпускать энергию для

питания приборов.

   Венерианские овощи, растительное мясо и фрукты были вели-

колепны,   но не сидеть же без дела только ради   того,   чтобы

набивать ими желудки.   И вот психологи и парапсихологи, био-

логи и экологи,   онтогенетики и эпигенетики засобирались до-

мой.   Очередной   рейсовый должен был прибыть на Венеру через

четыре месяца,   но ожидать так долго ученые не пожелали. Ре-

зультатом   их настойчивых радиограмм и был мой досрочный от-

зыв из отпуска.

   Три дня наш корабль стоял на Венере,   грузовые отсеки на-

бивались багажом ученых и контейнерами с пищеконцентратом. И

только   в последний день выдалось у меня несколько свободных

часов, и я поехал в Дубов.

   Со стесненным сердцем шел я по улицам жилого купола. Нич-

то здесь особенно не переменилось, только очень разрослись в

скверах лианы и молочай,   лишь названием напоминающий своего

земного родственника. Да еще - рядом с компрессорной станци-

ей поставили новый клуб,   украшенный цветными фресками с ве-

нерианскиы пейзажем.

   В палисаднике   у входа играла с куклами девочка лет трех.

Она раздвинула зеленые плети лиан и высунула свою   хорошень-

кую   рожицу.   Я спросил,   как ее зовут,   но она не ответила,

глядя на меня с любопытством.   Дома был только отец. Он при-

нял меня   радушно,   угостил превосходным пивом,   но ни о чем

особенно не расспрашивал. Оказывается, за годы моего отсутс-

твия   у меня появилась сестренка - та самая девочка с кукла-

ми. Вот оно как, а я даже не знал.

   Нелегок был для меня разговор с отцом. Он то и дело пере-

ходил на менто, но я понимал его плохо. Отец спросил, не со-

бираюсь   ли   я   бросить космофлот и вернуться на родину,   то

есть на Венеру. "Жаль, - сказал он, выслушав мой отрицатель-

ный ответ.   - Мы начинаем осваивать Плато Сгоревшего Спутни-

ка, нам нужны люди".

   Я прошел   по   комнатам,   испытывая необъяснимую горечь от

скрипа половиц,   и от простого и   грубоватого,   знакомого   с

детства убранства, и еще оттого, что не висит больше на сте-

не в моей комнате та цветная фотография - с   лесным   озером,

лодкой и Дедом.

   В дверях стояла моя сестренка - ее звали Сабина.   Выходя,

я погладил ее по черноволосой голове, и она мне улыбнулась.

   Подумать только:   у меня есть сестра! Давно уже не встре-

чались мне люди,   имеющие братьев или сестер:   так уж сложи-

лось на Земле, что в большинстве семей - если не считать на-

родностей, отставших в развитии, - было по одному ребенку. А

здесь,   на Венере,   не боятся перенаселения. Наоборот, здесь

нужны люди...

   Я присел и протянул к Сабине руки. Но сестренка не спеши-

ла ко мне в объятия. Улыбка на ее славной мордочке сменилась

опасливым выражением.   Она ничего не знала обрате, я был для

нее чужим...

   У дома,   в котором прежде жил Том Холидэй с семьей, я за-

медлил   шаг.   Вот окна,   из которых когда-то выглядывала ма-

ленькая Андра. Они раскрыты, и видно, как пожилая чета, сидя

за пианино, играет в четыре руки что-то тихое и печальное. А

вот и плавательный бассейн.   Тут,   как и прежде,   резвятся и

барахтаются мальчишки. Я вспомнил, как Холидэй учил тут Анд-

ру фигурным прыжкам в воду.

   Я сел   в   вездеход   и   через   шлюзкамеру выехал из яркого

дневного света купола под сумрачное клубящееся   венерианское

небо.   По   обе   стороны   дороги   потянулись плантации желтых

мхов.

   Эти бесконечные желтые мхи всегда вызывали у меня щемящее

чувство. Как-никак они были первым пейзажем моего детства...

   А вокруг чашей поднимался дикий горизонт Венеры, струился

горячий воздух, и сверхрефракция качала из стороны в сторону

чудовищный ландшафт. Впервые мне пришло в голову, как трудно

приходится здесь летчикам.   И еще я подумал,   что   следовало

разыскать Рэя Тудора,   моего школьного друга,   - разыскать и

поговорить с ним по душам... если только такой разговор ока-

жется возможным.

   Но времени было в обрез, надо было спешить обратно на ко-

рабль.

   В космопорту меня захлестнули дела,   тут уж   было   не   до

воспоминаний. Био-, пара-, и психо- (так прозвали мы с Роби-

ном ученую команду) сплошным потоком потекли к   пассажирским

лифтам.   Один   ученый спорил на ходу с коллегой,   размахивал

рукой,   сквозь стекло шлема я увидел сердитые глаза и небри-

тые щеки.

   Часа три мы с Робином размещали наших беспокойных   пасса-

жиров,   стараясь сделать так,   чтобы дискомфорт,   неизбежный

при такой перенаселенности корабля, был минимальным.

   Всю дорогу в салонах и отсеках не умолкали споры. Я иног-

да выходил послушать. Разнобой в высказываниях был изрядный,

но в целом ученых было разделить на две основные груп-

пы:   одни признавали за примарами полное право на   самостоя-

тельное развитие, исключающее какое-либо вмешательство, дру-

гие требовали именно вмешательства.

   - Вспомните,   что говорил Стэф,   - слышал я мягкий голос,

полный раздумчивости.   - Представьте,   что пройдет несколько

поколений, венерианская   социальная психика стабилизируется,

и они заинтересуются психикой коренных обитателей Земли.   Их

ученые тучей налетят на наши города,   обклеят всех нас - на-

ших потомков,   разумеется, датчиками и начнут изучать каждое

движение и каждую мысль. Хорошо будет?

   - Хорошо!   - немедленно ответил   энергичный,   не   знающий

сомнений   голос.   -   Право   ученого на исследование не может

быть ограничено ареалом   обитания.   Стэф   забыл   собственную

практику. Я работал с ним в Меланезии и напомню ему об этом.

   - Но здесь не Меланезия, старший. Уровень развития прима-

ров нисколько не отличается от нашего,   и навязывать вопреки

их желанию...

   - Да никто не собирается навязывать.   Уже полвека сущест-

вует   общеобязательное   правило   профилактических   осмотров.

Примар ты или не примар - ты прежде всего человек, и, следо-

вательно, будь добр по графику являться на осмотр. А как ос-

матривать,   какой   аппаратурой   пользоваться   - это уже дело

исследователя.

   - И не нужно для этого осмотров, - сказал скрипучим голо-

сом маленький человек,   в котором я узнал того, сердитого, с

небритыми щеками.   - Дети примаров! Продуманная система наб-

людения,   набор резко чередующихся тестов - и дети примаров,

именно   дети разного возраста,   дадут ответы на все вопросы.

Если бы мне дали возсть закончить исследование...

   И тут начался еще более яростный спор: кого надо исследо-

вать - примаров или их детей,   и воз ли в короткий срок

разработать   мероприятия космического масштаба,   чтобы изме-

нить специфику отношения и "венерианское поле-психо-физиоло-

гический комплекс примара".

   Я не дослушал и вернулся в рубку.   Робин дремал   в   своем

кресле.   Я подождал, пока он откроет глаза (он каждые десять

минут корабельного времени открывал глаза,   чтобы   взглянуть

на приборы,   такую выработал привычку),   и спросил, не знает

ли он этого маленького, небритого. Робин сверился со списком

пассажиров и сказал, что это Михайлов, известный космопсихо-

лог.

   - Михайлов?   - переспросил я.   - Постой,   постой.   Не тот

ли...

   - Тот. - Робин, как всегда, понял с полуслова.

   Михайлов составлял   программы   исследований   индивидуаль-

но-психических   качеств   будущих   пилотов.   Его коньком были

тесты "реакция на новизну обстановки".   Мы   хорошо   помнили,

как нас,   сдавших испытания и вконец измученных,   выстрелили

из автобуса катапультами, скрытыми в сиденьях.

   Должно быть,   я   скверный человек.   Я испытал светлую ра-

дость оттого, что этот самый Михайлов сидит себе в четвертом

салоне, нисколько не подозревая, какую штуку мы сейчас с ним

выкинем.

   Дело в том, что инструкция космофлота предоставляла право

командирам кораблей устраивать учебные   тревоги.   Обычно   на

хорошо освоенных трассах пилоты не делали этого. Но сейчас я

решил использовать свое право.   Параграф   75   предусматривал

выход   пассажиров   в скафандрах из корабля,   и я предвкушал,

как Михайлов будет болтаться на фале и в его глазах отразит-

ся ужас космической пустоты.   А для полного выявления "реак-

ции на новизну обстановки" будет   сделать,   чтобы   фал

Михайлову   попался подлиннее,   чтобы он оказался дальше всех

от корабля,   а гермошлем пусть ему попадется   с   выключенной

прозрачностью.

   Робин хохотнул и радостно потер руками, выслушав меня. Мы

принялись разрабатывать учебную тревогу,   но тут Робин вдруг

пошел на попятный.

   - Ладно,   Улисс,   не   надо,   - сказал он с сожалением.   -

Слишком много народу в корабле.

   - Устроим тревогу только для четвертого салона, - не сда-

вался я.

   - Не надо,   - повторил Робин. - Удовлетворимся признанием

возсти выпихнуть его за борт.

   Я и   сам понимал,   что не надо.   Но пусть Михайлов скажет

спасибо Робину,   этому добрячку.   Лично я довел бы шутку   до

конца.

 

   На Луне   нас   ожидал   сюрприз   - один из тех,   на которые

столь щедро наше управление.

   Естественно, по   окончании   спецрейса   я собирался "догу-

лять" отпуск. Незачем и говорить, как я соскучился по Андре.

У   Робина тоже были свои планы.   Он начал какую-то работу на

Узле связи,   да и вообще,   как я знал,   был привязан к   Луне

крепким узелком.

   Но никогда не будет порядка в космофлоте.   Я знаю историю

авиации,   всегда интересовался ею. Когда-то атмосферные лет-

чики жаловались на свое суматошное   начальство   и   говорили,

что   авиация   начинается там,   где кончается порядок,   и это

пошло с тех пор, как Уилбер Райт украл у Орвилла Райта плос-

когубцы. Послужили бы они в космофлоте!

   Итак, только разгрузили корабль,   как нас вызвал Самарин.

Мы предстали пред его не столько светлыми,   сколько утомлен-

ными очами,   готовые к любому подвоху и заранее ощетинившие-

ся.

   - Садитесь, Аяксы. - Самарин оглядел нас так, будто вмес-

то   носов у нас были гаечные ключи.   Затем он задал странный

вопрос: - Вы ведь любите науку?

   - Любим, - сказал я с вызовом. - А что?

   - Я это знал,   - добродушно сказал Самарин.   - Понимаете,

ребята, надо немного поработать для науки.

   - Все мы работаем для науки, - сделал блестящее обобщение

Робин.

   - Прекрасно сказано,   - согласился Самарин.   - Так вот, в

частности...

   В частности оказалось, что некоторые из ученых, вынужден-

ных убраться с Венеры,   не пожелали тем не менее от нее отс-

тупиться. И вот что затеял Баумгартен: набить корабль специ-

ально созданной аппаратурой,   вывести его на околовенерианс-

кую орбиту и провести длительное   исследование   космического

комплекса,   называемого   собственным   полем Венеры,   - и все

это, разумеется, для выявления его, поля, воздействия на жи-

вой организм.

   - Нет ничего проще, - сказал я. - Запустите спутник с со-

баками   на венерианскую орбиту,   и пусть он крутится сколько

надо. и с мышами.

   - Я всегда ценил твой светлый ум,   Улисс, - отозвался Са-

марин.   - Мыши - просто великолепно   придумано.   Только   вот

когда   вы   с Боргом затевали самовольное испытание,   ты ведь

отказался от мышей. Или от собачек?

   Я промолчал.

   - В том-то и штука, - продолжал Самарин, - организм чело-

века слегка отличается от мышиного, а на Венере живут именно

люди.

   - Ты хочешь,   старший, чтобы все эти дурацкие воздействия

испытывали на нас?

   - Ну   почему же?   На корабле будет группа исследователей.

Конечно,   их могут заинтересовать и ваши реакции.   Я   охотно

послал бы другой экипаж, ребята, но...

   - Понятно, - сказал я. - Другого, как нарочно, нет сейчас

под рукой.

   Он поглядел на меня одним глазом,   закрыв второй. Не было

пилота в космофлоте,   который бы не знал: если Самарин смот-

рит вот так,   в половину оптических возстей,   то ничего

хорошего   не жди.   И верно,   разговор у нас получился безра-

достный.   Самарин не без ехидства заметил, что слышал краеш-

ком уха,   будто я собираюсь лететь за пределы Системы. Я за-

пальчиво подтвердил:   мол, так оно и есть, и тогда он выска-

зался   в   том   духе,   что такой полет смогут доверить только

очень опытному пилоту.   И дисциплинированному, добавил он. А

я заявил,   что готов в любую минуту лететь куда угодно наби-

раться опыта, только не крутиться вокруг Венеры, уж от этого

кручения никакого опыта не наберешься.   И дисциплины тоже. В

конце концов, мы пилоты на линии Луна - Юпитер.

   Тут Самарин схватился за голову и завел свою любимую пес-

ню:   мол,   он совершенно не понимает,   почему должен   губить

здоровье, общаясь с пилотами, вместо того чтобы лежать в га-

маке под пальмами на островах Фиджи.   Обычно   это   означало,

что пора заканчивать разговор.   Что было делать? Откажись мы

наотрез,   Самарин вызвал бы из отпуска   какой-нибудь   другой

экипаж, все равно ведь надо кому-то лететь. Да я бы и не уп-

рямился, если б дело не касалось Венеры.

   Мы переглянулись   с   Робином,   он хмуро кивнул.   На какие

жертвы не пойдешь ради науки...

   Выйдя от Самарина, я заторопился на Узел связи, чтобы за-

казать радиоразговор с Андрей. Робин придержал меня. Никогда

еще я не видел его таким удрученным.

   - Улисс, - сказал он, глядя в тусклую даль главного селе-

ногорского   коридора,   - мы с тобой налетали немало мегамет-

ров...

   Я знал, что наступит этот трудный для нас обоих разговор.

Не стоило его тянуть, все было и без того ясно. Я послал ему

менто: "Все ясно".

   Он покачал головой. Как он был похож в эту минуту на сво-

его отца - лобастый, с квадратной нижней челюстью.

   - Нет, Улисс, я все-таки скажу...

   И сказал, чудак этакий, что решил уйти из космофлота, по-

тому что его привлекает работа на Узле связи (семейная   тра-

диция,   ну как же!),   и что космическая связь сулит интерес-

нейшие перспективы. Кроме того, он женится на Ксении. И этот

полет к Венере будет его последним полетом.

   Я понимал,   как не хочется ему идти в этот полет, он ведь

может затянуться надолго,   но тем не менее Робин решил идти,

потому что знал, как тоскливо мне будет одному. Ведь к ново-

му   напарнику   не скоро привыкаешь,   да и какой еще попадет-

ся... Честно говоря, я не представлял себе кого-то другого в

кресле второго пилота, просто не мог представить.

   Я похлопал Робина по спине и сказал,   что все в   порядке.

Все правильно. И абсолютно ясно.

   Спустя час мне дали разговор с Андрей.   Мой вызов   застал

ее не   то на симпозиуме,   не то на коллоквиуме,   я увидел на

экране лица,   белые и черные,   и сразу вслед за тем остались

только   глаза   Андры:   она   поднесла видеофон близко к лицу.

Родные глаза,   серые,   в черных ободках ресниц. Они расшири-

лись,   когда я сообщил о новом неожиданном рейсе,   в них мне

почудился даже испуг.

   - Это надолго? - спросила она.

   - Да,   наверно,   - сказал я. - Что поделаешь, я тебя пре-

дупреждал: не выходи замуж за пилота.

   Я смотрел на экран и ждал, пока мои слова дойдут до Земли

и   пока придет ответ.   Изображение на экране застыло на нес-

колько секунд - как всегда.   Но вот   зазвучал   ее   голос,   а

изображение не шелохнулось: Андра не улыбнулась.

   - Улисс,   это очень, очень плохо. Это просто ужасно... Ты

никак не можешь прилететь сюда?

   - Нет.   Нужно перегнать корабль на "Элефантину",   там его

будут начинять приборами.

   - Хоть на несколько дней,   - сказала она. - Улисс, приле-

ти, прилети!

   Я встревожился. Махнуть на все рукой, отказаться от рейса

и кинуться к ней... Но как теперь откажешься?..

   - Что-нибудь случилось? - спросил я.

   - Ничего не случилось... - Она чуть не плакала.

   - Родная моя, русалочка, и мне без тебя невмоготу... Слу-

шай!   Я вернусь из рейса и возьму отпуск на полгода. Полгода

будем вдвоем.

   Она коротко вздохнула и улыбнулась мне. И сказала:

   - Ну,   ничего не поделаешь. Улисс, я, наверно, скоро уеду

в экспедицию в Конго.

   - К пигмеям?

   - Да. Мы разработали очень интересную программу, Стэффорд

одобрил. Эту работу мне зачтут как диплом.

   - Вот и хорошо, русалочка! Поезжай. Только будь осторожна

с купанием, там ведь крокодилы.

   - Ну, какие теперь крокодилы, Улисс!

   - Как поживают братья конструкторы?   Кстати:   нашли тогда

Феликса? Я ведь так и не знаю.

   В тот вечер,   когда мы сидели в гостиной конструкторского

бюро, Феликс незаметно ушел. Никто не обратил на это особого

внимания. Но на следующий день Феликса нигде не могли найти.

На   вызовы он не отвечал,   да и не мог ответить,   потому что

видеофон валялся в его комнате под кроватью. Думали, к вече-

ру вернется.   Нет,   не вернулся.   Конструкторы всполошились,

Борг засел за инфор-аппарат, посыпались запросы. А следующим

утром меня срочно вызвали в Управление космофлота...

   - Нашли на четвертый день,   - сказала Андра.   - Он шел по

лесу куда глаза глядят и, конечно, заблудился, страшно обес-

силел...   Если бы не биолокатор,   то не знаю... случилось бы

несчастье...

   - Черт знает что! - сказал я. - Что с ним творится?

   Андра не   успела   ответить:   нас предупредили,   что время

разговора истекло, и мы распрощались.

   Надолго остались у меня в памяти печальные глаза Андры.

 

   Снова "Элефантина".   Снова мы барахтаемся в заатмосферной

пустоте,   и далеко под нами - или,   если угодно,   над нами -

плывет   голубой   шар Земли.   Где-то тамлес в пестром осеннем

убранстве, и мой дом с освещенными окнами, и Андра...

   Пользуясь ракетными   пистолетами,   мы   с Робином отлетали

подальше и горестно смотрели,   как монтажники дырявят корпус

нашего корабля,   выводя наружу всякие там датчики. Невыноси-

мое зрелище!

   Корпус был измаран меловыми пометками, вычислениями и за-

мечаниями личного характера - такая уж скверная   привычка   у

монтажников. Мы вступали с ними в отчаянные споры.

   - Варвар!   - вопил   Робин   на   монтажника,   нацелившегося

сверлом на обшивку.   - Ты хочешь, чтобы корабль развалился в

самом начале ускорения?!

   - А ты бы хотел,   чтобы развалился в конце? - отшучивался

монтажник.

   Я кидался   на помощь Робину,   и тут слетались другие мон-

тажники, появлялся их главный.

   - Да бросьте вы, ребята, - урезонивал он нас. - Не разва-

лится ваша колымага.   Мы же несем полную ответственность   за

герметичность.   Сидели бы лучше в кают-компании, попивали бы

себе чай с лимоном.

   Все же мы сумели доказать ненужность некоторых дырок. Нам

было жаль нашего корабля.   Ведь к кораблю привыкаешь.   Пусть

он серийный, а все-таки чем-то отличается от других - должно

быть, именно тем, что он наш.

   Буксиры доставляли к причалу био-, пара- и прочную психо-

аппаратуру,   и мы только вздыхали, глядя, как ящик за ящиком

исчезают   в   шлюзе корабля.   Из глубин моей памяти всплывала

древняя частушка из авиационного фольклора прошлого века:

 

        Мы   летели, мягко сели, присылайте запчасти -

        Два тумблера, два мотора, фюзеляж и плоскости.

 

   Наезжали контролеры   из космофлота - знакомиться с перео-

борудованием и инструктировать нас. Мы и на них наседали. Мы

предлагали им самим пилотировать корабль,   набитый био-, па-

ра- и так далее,   а мы бы посмотрели, как это у них получит-

ся.   Контролеры убеждали,   что новая аппаратура нисколько не

отразится на пилотировании,   поскольку все выверено, рассчи-

тано   и согласовано с управлением.   Одному такому контролеру

Робин сказал,   что будет держать бумагу   о   согласовании   на

пульте и в случае беды вставит ее,   бумагу,   в аварийный вы-

числитель.   Контролер обиделся и сказал,   что дерзость -   не

лучшее качество молодых пилотов.   Он был совершенно прав. Не

следовало обижать этого человека,   который летал на кораблях

- на тех, что теперь встретишь разве в музее,- еще в то вре-

мя, когда мы заучивали таблицу умножения.

   Как-то раз мы сидели у Антонио в уютной квартирке. Из со-

седней комнаты доносилась колыбельная - это Дагни убаюкивала

двухлетнего сына.   Судя   по тому,   что колыбельная то и дело

прерывалась бодрыми восклицаниями,   младенец вовсе не   соби-

рался спать.   Он был очень похож на Антонио - такой же верт-

кий и беспокойный. А может, вся штука была в рондро... ну, в

том препарате, которым Антонио когда-то поил Дагни.

   Мы пили чай с лимоном и печеньем, и Антонио громким шепо-

том   требовал,   чтобы мы говорили потише.   В комнате повсюду

были разбросаны игрушки, в воздухе плавала игрушечная плане-

та,   вокруг   которой   медленно крутилось кольцо - ни дать ни

взять Сатурн.

   Робин вертел   в   руках фигурку рыцаря в сверкающих доспе-

хах,   и вдруг - видно, на что-то случайно нажал - от фигурки

осталась лишь сморщенная оболочка,   и по коленям Робина зап-

рыгали,   соскакивая на пол,   крохотные всадники в   индейских

головных уборах. Робин совладал с собой, не рванулся со сту-

ла, хотя я видел по его глазам, что его испугала неожиданная

метаморфоза.

   - Превратили квартиру в детский сад,   - проворчал   он,   с

отвращением глядя на скачущих индейцев.

   Антонио засмеялся.

   - Это Хансен привез,   отец Дагни,   - объяснил он. - Да вы

слыхали про него - известный конструктор детских игрушек.

   - Нет,   мы не слыхали,   - сказал Робин и придвинул к себе

вазу с миндальным печеньем.

   - Не   может быть.   Такой добродушный толстяк,   похожий на

Криц-Кинчпульского.

   - А кто этот Криц... как дальше? - спросил я.

   - Его тоже не знаете?   - Антонио громко вздохнул и возвел

глаза к потолку.   - Совершенно дикие люди,   никого не знают!

Да,   так вот.   Прилетел к нам погостить Хансен,   отец Дагни.

Навез игрушек,   малыш в восторге,   все в восторге. Ну ладно.

Гостит день,   другой, вижу - он безвылазно сидит в квартире,

Хансен, отец...

   - Дагни, - подсказал Робин. - Мы догадались.

   Антонио кинул на него тот самый взгляд,   который в старых

романах называли испепеляющим.

   - И   я   ему   предлагаю прогулку.   У меня как раз "Оберон"

стоял свободный,   знаете,   буксир новой серии, с контейнера-

ми...

   - Знаем, - сказал я.

   - Слава богу,   хоть что-то знаете.   Значит, предложил ему

полетать вокруг "Элефантины" - ни за   что!   Просто   выйти   в

скафандре из шлюза - ни за что! "Да что ты, старший, говорю,

ты даже не хочешь полюбоваться,   какая вокруг красотища?"   -

"Я уже налюбовался, говорит, когда сюда летел". А у самого в

глазах страх. Да что там страх - ужас!

   - Тише, не кричи, - сказал Робин.

   - По-моему, это вы кричите, - сказал Антонно. Он оглянул-

ся на дверь детской и понизил голос: - Представьте себе, так

и просидел в четырех стенах две недели.   Затосковал   ужасно.

"Не понимаю,   говорит,   как так жить - без земли,   без

неба, в этом черном пространстве". И улетел на шарик.

   - Ну   и что удивительного?   - сказал Робин.   - Все дело в

привычке. Мы привыкли к черному небу, а он - к голубому.

   - Не он, а оно, - поправил Антонио. - Человечество!

   - Что ты хочешь этим сказать?   - спросил я,   насторажива-

ясь.

   - А то,   что не надо тащить его в космос.   Ну что это   за

жизнь - вечно в скафандре, в чуждых условиях...

   - Погоди.   Во-первых, Хансен с его страхом перед космосом

- отнюдь не олицетворение человечества.   Во-вторых...   а, да

что говорить!

   Мне вдруг стало тоскливо.   Если уж и Антонио, старый друг

и единомышленник, заводит эту надоевшую песню...

   - Пойду спать, - сказал я, поднимаясь.

   Антонио подскочил, ухватился за клапан кармана моей курт-

ки.

   - Улисс,   ты не думай,   что я...   Конечно, перенаселение,

теснота - все это так.   Но ведь не сегодня и не завтра.   Ка-

кие-то резервы пока есть, на добрых полвека хватит. А к тому

времени...

   - К тому времени,   - сказал я,   - на "Элефантине" проходу

не станет от твоих детей. И они будут поносить своего папоч-

ку,   который трусливо переложил на них все заботы. Спокойной

ночи.

 

                      Глава четырнадцатая

 

                   Б И О-, ПАРА-, ПСИХО-...

 

   Всему бывает конец.   И настал день,   когда монтажники за-

кончили работу.   Комиссия проверила,   мы с Робином   погоняли

корабль   на разных режимах,   бумаги были подписаны,   а когда

бумаги подписаны - тогда все. Так уж принято в космофлоте.

   С Земли   прилетели члены экспедиции - трое био-,   пара- и

просто психологов:   специалист по составлению тестов   Михай-

лов,   улыбчивый, деликатный Нагата и мой старый знакомый Ба-

умгартен, возглавлявший экспедицию.

   Я не очень ему обрадовался.   Странно:   этот высокий неск-

ладный человек, которому было далеко за шестьдесят, как буд-

то   молодел   с   каждым   годом.   Вообще я замечаю,   что люди,

склонные к патетике,   стареют медленнее,   чем обычные смерт-

ные. Все они особо жилистые, что ли.

   Баумгартен был необыкновенно приветлив.   В его бледно-го-

лубых глазах светилась отеческая ласка, когда он беседовал с

нами о цели экспедиции.   Я сказал, что раз уж нам выпало та-

кое   счастье - лететь с ним,   - то очень бы хотелось,   чтобы

исследователи вели наблюдение за самими собой, а нас с Роби-

ном оставили в покое. Баумгартен простер руку и торжественно

ответил,   что мы должны гордиться участием в такой   экспеди-

ции, что мы, пилоты, - цвет человечества, оптимум, что у нас

высокая пространственная смелость, самоконтроль и еще что-то

в этом роде и, кроме того, высокие показатели групповой пси-

хологии.   И поэтому мы будем для участников экспедиции неким

психоэталоном. Во как!

   Накануне старта я снова говорил с Андрой.   Был просто ра-

диоразговор,   без телевидения, и я жалел, что не могу загля-

нуть ей в глаза. Голос Андры звучал спокойно, ровно. Она го-

товилась к поездке в Конго, и, наверно, мысли ее сейчас были

заняты только пигмеями.   Она просила меня не задерживаться -

будто речь шла о пешей прогулке по окрестностям Веды Гумана.

   "Прилетай поскорее, Улисс!"

   Эти ее   слова я без конца повторял про себя,   пока буксир

волочил наш корабль к месту старта.   Ну,   а потом,   когда мы

включили двигатели и начали разгон, меня обступили привычные

заботы, и тут уже, естественно, было не до Андры.

 

   Мы с Робином вывели корабль к   Венере   и   легли   на   курс

спутника.   Орбита была выбрана такая, чтобы нам никто не мог

помешать,   а вернее - чтобы мы никому не мешали.   Больше   от

нас   вроде   бы ничего не требовалось:   что делать пилотам на

режиме спутника? Мы чередовали минимум физических упражнений

с едой и сном,   ну и,   понятно,   читали книги и развлекались

разговорами. Космофлотское   начальство   рекомендует   пилотам

использовать свободное время для глубокого изучения инструк-

ций и последней технической информации.   Мы не стали пренеб-

регать полезным указанием,   потому что мы - дисциплинирован-

ные пилоты.   Раскрыв "Инструкцию   по   выводу   корабля   серии

"Т-9" с круговой орбиты вокруг населенных планет", мы приня-

лись распевать ее, пункт за пунктом, на мотив одной из попу-

лярных   песенок   Риг-Россо.   Хорошо получилось!   То ли я пел

слишком громко,   то ли перевирал мотив, но Робин совсем скис

от смеха.   Он уже не мог петь - задыхался и кашлял, а я рас-

певал вовсю,   стараясь держаться поближе к переговорной тру-

бе.

   И в салоне, конечно, услышали. В дверь рубки постучались,

вошел   Баумгартен.   Он   вытаращил   на нас глаза и спросил на

своем нестерпимом интерлинге;

   - Что это значит?

   - Мы изучаем инструкцию, - сказал я.

   А Робин   изо всех сил пытался напустить на себя серьезный

вид.

   - Изучаете инструкцию? - недоверчиво переспросил Баумгар-

тен.

   - Да. По мнемоническому методу. А что?

   Баумгартен пожевал губами. Губы у него были тонкие, лило-

вого цвета.

   - Вот что, пилоты, - сказал он. - Первая часть исследова-

ния, пассивная часть, завершена. Закончена.

   - Прекрасно!   - воскликнул я,   потирая руки. - схо-

дить с орбиты?

   - Если ты шутишь,   - последовал ответ, - то очень неудач-

но. Крайне.

   - Ты нам скажи,   старший,   - вмешался Робин, - скажи, что

нужно делать, и мы сделаем.

   Баумгартен одобрительно кивнул.

   - До сих пор,   - начал он торжественно, - наша аппаратура

принимала нужные нам параметры суммарного поля Венеры и нак-

ладывала   их   на параметры биоизлучений экипажа в нормальных

условиях.   Да, в нормальных. - Он сделал значительную паузу,

и   я подумал,   что надо бы разразиться аплодисментами.   - Но

теперь мы перейдем к серии активных экспериментов, - продол-

жал   он.- Нужно создать катализированные условия.   Наша кол-

лективная психика должна побыть в изоляции.

   - Ну   что   ж,   - бодро сказал я,   - давайте все выйдем за

борт и будем болтаться на   фалах   разной   длины.   Прекрасная

изоляция для коллективной психики.

   - Нет. Мы создадим сурдо-условия на корабле. Выключим ос-

вещение,   связь,   систему   ориентации,   все виды измерителей

времени.   Да.   Для сенсорной депривации надо выключиться   из

времени.

   Разговор становился серьезным.

   - Хоть мы и на круговой орбите, старший, - сказал я, - но

все равно место корабля в пространстве   должно   быть   всегда

известно командиру. Не могу принять то, что ты предлагаешь.

   - Ты хорошо знаешь инструкцию,   Улисс, - провозгласил Ба-

умгартен.   -   Недаром   тебя   рекомендовали для этого полета.

Посмотри сюда.

   Он протянул   листок,   мы с Робином быстро пробежали его и

убедились, что он украшен подписью Самарина.

   Легче справиться с метеоритной пробоиной, чем с такой бу-

магой.   Я бы предпочел пробоину. И Робин тоже. Вот не ожида-

ли, что Самарин подпишет такое! Ну что ж, наше дело - выпол-

нять. Работать для науки так уж работать для науки. Положим,

так сказать, живот на алтарь.

   В соответствии с этой самой инструкцией мы с Робином поз-

волили обклеить себя датчиками. Хорошо еще, что они были без

проводов,   маленькие и легкие. На головы нам натянули шлемы,

которые   прижали к темени и затылку особо ответственные дат-

чики.   Наши пассажиры тоже как следует   обклеились.   Ну   да,

эксперимент общий, а мы, пилоты, - психоэталон...

   Перед тем как выключить свет и приборы,   я последний   раз

взглянул   на   координатор,   на календарь и часы,   а затем на

клубящийся диск Венеры.

   Затем наступила полная темнота.   Мы выключили все,   в том

числе и искусственную тяжесть. Пунктуальный Баумгартен само-

лично запломбировал часы. Плохо он нас знает. Мы не стали бы

украдкой поднимать крышку,   чтобы узнать, который час. Кроме

того,   он запретил бриться: по щетине сложно определить, что

вот,   скажем, прошли сутки, а когда щетина превратится в бо-

родку - судить о времени нельзя.

   Но нас,   пилотов,   не удивишь сурдо-условиями. Мы все это

"проходили". А с годами приходит еще и опыт. Недаром нас от-

бирают так жестко и придумывают тесты вроде того, Михайловс-

кого.   В общем,   мы люди здоровые и тренированные, и чувство

времени сидит в нас крепко.

  Трудно объяснить,   как это получается. Должно быть, первое

дело - желудок.   Не хочу говорить что-либо дурное о желудках

наших психологов, но все же им до нас далеко. Так или иначе,

мы с Робином вели отсчет времени,   и я не   думаю,   чтобы   мы

сильно   ошибались.   А поскольку корабль двигался по орбите с

постоянной скоростью, я всегда примерно представлял, в какой

точке орбиты мы находимся. Это стало для нас с Робином свое-

го рода умственной гимнастикой.

   Вот только датчики нам досаждали. От них чесалось тело, а

Баумгартен строго предупредил,   что   чесаться   нельзя:   это,

мол, исказит запись чувствительных приборов. Я хорошо запом-

нил пункт инструкции,   в котором говорилось:   "В точках кон-

такта   датчика с кожей воз возникновение ощущения зуда,

что не представляет опасности и является идиоматической   ре-

акцией соответствующих рецепторов. Для прекращения указанно-

го ощущения необходимо сосредоточить мысли на другом, не за-

нятом датчиком участке тела,   мысленно перенеся датчик туда.

Самовольное снятие датчиков не допускается".

   Мы сосредоточивались   и мысленно переносили все свои дат-

чики на кожу Баумгартена,   Михайлова и Нагаты.   Вопреки инс-

трукции, это помогало нам не очень радикально.

   В промежутках между едой, сном и шахматами по памяти мы с

Робином спорили.   Мне не давали покоя мысли о приспособлении

человека к инопланетным условиям,   и я не раз заводил разго-

вор об этом.

   - Чепуха, - наплывал из тьмы ленивый голос Робина. - Про-

ще   изменить венерианскую атмосферу,   чем приспособить к ней

человека.

   - Изменение атмосферы длится веками.

   - Адаптация человека тоже потребует многих столетий.

   - Адаптацию ускорить, - упорствовал я, - если выра-

ботать систему тренировки.   Забыл, как мышей заставляли жить

под водой и они приспосабливались?

   Робин усмехнулся - я чувствовал это в кромешной тьме.

   - Дед   рассказывал,   - вспомнил он,   - как в прошлом веке

один цыган отучал лошадь от пищи.   И она было совсем привык-

ла, но - издохла. Знаю я эти эксперименты.

   - Твой Дед расскажет!   Я серьезно   говорю,   Робин.   Каким

только воздухом не дышали предки человека, и ничего, приспо-

соблялись к изменениям.   Вопрос в скорости привыкания. Важен

психологический фактор...

   И я припоминал все,   что читал или слышал о людях, произ-

вольно останавливавших собственное сердце,   об индийских йо-

гах,   которые подолгу обходились без дыхания...   Я   умолкал,

лишь когда Робин начинал мерно дышать, что свидетельствовало

о спокойном, глубоком сне.

   Пожалуй, я   решился бы на небольшой опыт - уж очень любо-

пытно было попробовать хоть на миг вдохнуть   ядовитую   смесь

газов, имитирующую венерианскую атмосферу. Но, пока я разду-

мывал, Баумгартен дал новое указание...

   Он заявил, что для полноты сурдо-условий нам надлежит по-

меньше двигаться и что мы слишком много шумим и   мешаем   им,

психологам. Пришлось отказаться от моей затеи. По правде го-

воря, я не очень жалел об этом.

   Томительно тянулись   дни,   складываясь в недели.   В рубке

нам нечего было делать, мы сидели в каютах или в кают-компа-

нии,   иногда для разнообразия выходили,   вернее, выплывали в

кольцевой коридор.   Держась за поручни,   мы приближались   на

ощупь   к   каюте   Баумгартена.   Из-за двери доносилось легкое

жужжание,   щелчки каких-то невидимых измерителей.   Там   были

сосредоточены все записывающие и запоминающие приборы"психо-

пульт", как мы называли этот исследовательский пункт. Датчи-

ки,   которыми   мы были обвешаны,   как иная ютландская корова

бубенчиками,   сообщали "психопульту" всякие сведения о нашей

психике.   Быть может, записывалось и то, что мы говорили? Не

знаю.   Плавая у двери этой каюты,   мы с Робином обменивались

менто   (в   условиях   сенсорной депривации менто-общение идет

особенно хорошо) и начинали громко хвалить Баумгартена:

   - Замечательный, редкий человек.

   - А как блестяще он придумал эту прекрасную экспедицию!

   - Да, это будет большой вклад.

   - А как он красноречив!

   - И дальновиден.

   - Вот ты будешь спорить, но я уверен, что по душевным ка-

чествам с ним сравнить только Михайлова.

   - Нет, я не спорю. Михайлов тоже прекрасный человек.

   - Помнишь, какие занятные тесты он для нас придумывал?

   - Еще бы! Они всегда доставляли нам такую радость.

   И так далее в том же духе. Мы щадили только Нагату. Улыб-

чивый японец не жаловался,   но мы чувствовали,   что он плохо

переносит невесомость и темноту. Вряд ли он теперь улыбался.

За обедом Робин, наловчившийся управляться во мраке с густи-

ватором,   вручал   всем   брикеты   в соответствии с заказанным

вкусом.   Нагата прежде всегда заказывал рисовую запеканку, а

теперь   на вопрос Робина он слабым голосом отвечал,   что ему

все равно.   Однажды, выплывая из кают-компании, я столкнулся

с каким-то мягким предметом, поймал его и обнаружил, что это

брикет.   Мне это не понравилось. Нервные расстройства в кос-

мосе обычно начинаются с потери аппетита.

   В тот раз я ничего не сказал. Но недели через две произо-

шел   такой случай.   Мы сидели в кают-компании и молча жевали

обеденные брикеты. Вдруг раздался голос Михайлова:

   - Не виси, пожалуйста, у меня за спиной.

   Я удивился. По-моему, весь экипаж сидел за столом, Немно-

го погодя Баумгартен спросил:

   - Кто висит у тебя за спиной, Леонид?

   - Не знаю.   - Голос Михайлова теперь звучал неуверенно. -

Кто-то висел...

   - Тебе показалось, - сказал Баумгартен.

   И тут я не выдержал.   Если дело доходит до   галлюцинаций,

то пора прекращать эксперимент. В таком духе я и высказался.

   - О каких галлюцинациях ты говоришь, Улисс?

   - Если   кому-то мерещится,   что за его спиной стоит чело-

век, то...

   - Почему уж сразу галлюцинация?   - скрипучим голосом ска-

зал Михайлов. - Тебе разве никогда ничего не мерещится?

   - Нет, - ответил я раздраженно. - Мне - нет.

   - Улисс,   - сказал Баумгартен, - это очень хорошо, что ты

заботишься   о   здоровье своих коллег по эксперименту.   Очень

хорошо. Но мы полагаем, что нет никаких оснований для трево-

ги.

   Я пожалел о своей вспышке. Раздражительностьэто ведь тоже

симптом космической болезни. Я постарался вложить в свой го-

лос как больше теплоты и спокойствия:

   - Ну,   раз так,   будем крутиться, пока не кончится продо-

вольствие.   А когда кончится, мы будем ловить брикеты, кото-

рые плавают в воздухе. Надеюсь, они не потеряют своих вкусо-

вых качеств.

   Воцарилось молчание.   Мы   с   Робином пожелали коллегам по

эксперименту приятного аппетита и, держась за поручни, вышли

из кают-компании.

   Минут через десять,   а может,   через двадцать я вспомнил,

что   не   взял из холодильника тубу с витаколом - наш обычный

десерт.   Да и Робин,   кажется,   позабыл взять свою. Хоть я и

был несколько взвинчен, а оставаться без десерта не пожелал.

Я выплыл из каюты и направился в кают-компанию.   Оттуда нес-

лись   голоса,   что-то   наши   пассажиры засиделись сегодня за

обедом. Я подошел ближе - и невольно остановился.

   - ...и это несмотря на повышенный режим психополя,   - ус-

лышал я слабый голос Нагаты.   - Я не замечаю в его поведении

особых изменений.

   - Слишком мало времени прошло,   - возразил голос Михайло-

ва.   -   Пока очевидно усиление инстинкта противоречия,   а мы

прекрасно знаем,   что это часто влечет за   собой   нарастание

эгоизма.

   - Часто, но не всегда. Вспомни индекс Решетова...

   - Здесь,   коллега,   особый   случай конфликта среды с нас-

ледственностью. Нужно еще по крайней мере три месяца. Будучи

изолированной   от   привычной среды,   примарская наследствен-

ность,   вероятно,   даст своеобразные проявления.   Мы получим

материал огромной важности.

   - Все это так,   - сказал Баумгартен.   - Лично я ни на се-

кунду не сомневаюсь в ценности эксперимента.   Но меня беспо-

коит,   коллеги,   да,   беспокоит ваше состояние.   Три месяца!

Лично я выдержу. Без сомнений. Но ты, Леонид...

   - Оставим этот разговор,   - проскрипел Михайлов.   - Я вы-

держу сколько потребуется.

   Они стали пробираться к выходу,   я отпрянул от   двери   и,

отпустив   поручни,   взлетел.   Некоторое время я барахтался у

потолка. Они прошли, вернее, проплыли подо мной. Наконец мне

удалось нащупать поручни,   и я, позабыв о витаколе, добрался

до своей каюты, лег и пристегнулся.

   Долго не мог я прийти в себя.   Вот как,   значит.   Вся эта

экспедиция затеяна только для того, чтобы...

   Не знаю,   чего   было больше в моих беспорядочных мыслях -

растерянности или злости.

   А, так вы ждете не дождетесь, чтобы сын венерианских при-

маров выкинул что-нибудь. Ну, хорошо же!..

   Робин преспокойно спал,   ровно дыша, этот абсолютно урав-

новешенный землянин,   эталон спокойствия и   благоразумия.   Я

растолкал его и сказал:

   - Отдери свои датчики и выкинь в утилизатор.

   - А что, эксперимент окончен? - спросил он живо.

   - Нет.   Но твои датчики им не нужны. Это маскировка. Или,

может, для эталона...

   Тут я осекся.   Мне вдруг пришло в голову,   что   проклятые

приборы могут записать разговор.

   - Так что? - спросил Робин. - Отклеивать датчики?

   - Нет. Я пошутил.

   - Из всех твоих шуток эта - самая неудачная, - недовольно

сказал Робин, перевернулся на другой бок и тут же заснул.

   А я сидел в кресле,   пытаясь привести мысли в   порядок   и

выработать план действий.

   Прошло, наверное, около часа. Робин проснулся, зевнул.

   - Кто здесь? - спросил он. - Ты, Улисс?

   - Да.   - Я сосредоточился и   послал   менто:   "Помоги   мне

завтра".

   - Повтори, - тихо сказал он.

   Я повторил и добавил:   "Ни о чем не спрашивай. Только по-

моги".

   - Ладно, - сказал Робин.

   Утром следующего дня (если я не ошибался в своих расчетах

времени)   я засел в рубке и принялся постукивать по тем тру-

бопроводам,   которые могли провести звук в каюты психологов.

Вскоре в рубке появился Баумгартен.

   - В чем дело, пилоты? - спросил он. - Какой-то стук.

   - Ничего, - сказал я. - Регламентный осмотр корабля.

   Начало было хорошее.   Потом мы с   Робином   направились   в

кольцевой коридор. Я знал, что Баумгартен следует за нами. Я

нащупал лючок дистрибутора,   с треском открыл его и позвякал

в шахте ключом.   Робин, должно быть, понял, какую игру я за-

теял. Он спросил:

   - Ну как?

   - Примерно двадцать восемь, - сказал я.

   - Это еще ничего. Только бы не тридцать.

   Умница! Лучшего напарника у меня никогда в жизни   не   бу-

дет.

   - Что все-таки происходит? - спросил Баумгартен.

   - Регламентный   осмотр корабля,   - ответил я ровным голо-

сом.

   - Какой может быть осмотр в темноте? - раздался голос Ми-

хайлова.

   Ага, он тоже здесь. Отлично. Я не ответил, только посвис-

тел,   как бы в раздумье.   В   условиях   сенсорной   депривации

свист звучит особенно зловеще.

    - Пойдем дальше? - сказал Робин.

   - Да.

   - Может,   зажечь фонарик? - услышали мы тихий голос Нага-

ты.

   - Прошу пассажиров разойтись по каютам, - сказал я.

   Разумеется, они не разошлись по каютам.   Они шли за нами,

тревожно прислушиваясь к звяканью открываемых люков и   нашим

отрывочным и непонятным им замечаниям.   Раза два я почти не-

чаянно натыкался на кого-то из психологов.   Потом   мы   пошли

обратно в рубку.

   - Одну минутку,   Улисс,   - окликнул Михайлов. - Мы должны

знать, что делается на корабле, и я прошу...

   - Занимайтесь своим делом,   - сказал я таким тоном, каким

ответил бы на вопрос случайного пассажира капитан работорго-

вого парусника, только что застреливший пару матросов.

   Мы скрылись в рубке. Время от времени я постукивал по ма-

гистралям.   К обеду вышел один Робин,   и, конечно, психологи

не сумели у него ничего выведать.

   Так продолжалось и на следующий день.   Тревога нарастала,

это   чувствовалось по многим признакам.   В каюте Баумгартена

шел какой-то бурный разговор.   Робин приносил мне брикеты   в

рубку.

   Прошло еще несколько дней.   Я лазал впотьмах по   кораблю,

стучал и свистел и уклонялся от объяснений. Рискованную игру

я затеял,   но теперь уж отступать было некуда.   Не знаю, как

там с нарастанием эгоизма,   но упрямство мое нарастало,   это

точно. Решалось нечто очень важное для меня. Я пробовал рас-

суждать хладнокровно.   Я понимал, что они по-своему правы: с

Венеры их выжили,   исследовать примарских потомков,   живущих

на Земле, бессмысленно, я - единственный сын примаров, кото-

рого было вытащить на венерианскую орбиту.   Но дело-то

в том,   что я не хотел быть объектом исследования. И если уж

говорить всю правду, боялся этого.

   Надо было доводить игру до конца.

   Таинственные осмотры корабля, обрывочные замечания, кото-

рые роняли мы с Робином, делали свое дело. У психологов соз-

далось впечатление,   что на корабле неладно   и   мы   пытаемся

принять какие-то меры.   Психологи нервничали. Я знал со слов

Робина,   что Нагата потребовал прекратить   эксперимент,   что

даже Баумгартен   колеблется   и только Михайлов был непоколе-

бим. Михайлову приходилось хуже других, у него явно развива-

лась мания преследования,   но он держался стойко - это вызы-

вало уважение.

   Я сидел в рубке и мысленно уточнял,   в какой точке орбиты

мы находимся,   наше положение   в   пространстве   относительно

Земли.   Мы   с   Робином   ежедневно занимались этой умственной

гимнастикой, требовавшей гигантского напряжения. Включить бы

систему   ориентации,   взять   несколько радиопеленгов,   чтобы

проверить расчеты...

   Я вздрогнул от резкого стука в дверь. Это был Баумгартен.

Я услышал его голос откуда-то сверху:   должно быть, он, вой-

дя,   не   удержался   за поручни и плавал теперь по рубке.   Он

произнес немецкую фразу, которой я не понял. Наверно, черты-

хался.   Потом он ухватился за спинку моего кресла,   я ощутил

на затылке его частое дыхание.

   - Ну, так, - сказал Баумгартен. - Ввиду некоторых обстоя-

тельств мы решили прекратить эксперимент.

   Меня охватило волнение. Никогда и никто не решался на та-

кую штуку, какую я задумал. Но мне это было просто необходи-

мо...

   - Эксперимент закончен, - повторил Баумгартен без обычной

своей   торжественности.   -     распломбировать приборы и

сходить с орбиты.

   - Хорошо, - сказал я. - Робин, включи, пожалуйста, свет.

   Робин оповестил по внутренней связи Михайлова   и   Нагату,

предложил зажмурить .   глаза.   Вспыхнул свет.   Робин включил

только один плафон над дверью,   но все равно,   даже и сквозь

плотно закрытые веки свет больно полоснул по глазам.

   Первое, что я увидел, когда открыл глаза, было лицо Роби-

на, обросшее бородой. Он смотрел на меня испытующе, и я пос-

лал ему менто: "Ни о чем не спрашивай".

   Прежде всего   мы   отодрали от себя датчики.   Теперь я по-

чувствовал прилив уверенности - как будто раньше эти прокля-

тые датчики сковывали меня. Я снова представил себе наше по-

ложение в пространстве.   Если в расчетах и была   ошибка,   то

самая незначительная.

   - Приготовиться к старту!   - Моя команда прозвучала гром-

че, нежели нужно.

   Робин предложил пассажирам занять места в   амортизаторах.

Баумгартен   не   пожелал уходить из рубки и уселся в запасное

кресло.   Я не возражал.   Это как раз   соответствовало   моему

плану.

   Робин потянулся к пульту координатора и замер с   протяну-

той рукой, потому что я послал менто: "Не надо". Он воззрил-

ся на меня,   расширив глаза. "Все правильно, Робин, все пра-

вильно!"

   - Двигатели на предпусковой, - сказал я.

   Поворот вправо, да, конечно, поворот вправо, соображал я,

пока реактор входил в режим. Не более сорока градусов...

   - Почему ты не включаешь координатор?   - спросил Баумгар-

тен. - И часы?

   Я ожидал этого вопроса и был к нему готов.

   - Они мне не нужны.

   - То есть как - не нужны?! - Баумгартен подскочил в крес-

ле.

   - Ты   сомневаешься,   старший?   Сомневаешься в том,   что я

знаю место корабля и время?

   Передо мной вспыхнул зеленый глазок, одновременно коротко

прогудел ревун, извещая, что реактор введен в режим. Моя ру-

ка легла на рычаг правого поворотного двигателя.

   - Он сошел с ума!   - завопил Баумгартен, выкатывая глаза.

- Робин! Возьми управление кораблем!

   Робин не шелохнулся в своем кресле. Он был очень бледен.

   - Пилот Греков, ты слышишь? Сейчас же прими управление!

   - Я подчиняюсь командиру корабля, - глухо сказал Робин.

   - Вы...   вы оба... - Баумгартен задохнулся от возмущения.

- Я запрещаю!..

   Вот тут-то я и хотел ему все выложить: "Вы обманным путем

затащили меня сюда,   на венерианскую   орбиту,   вы   правильно

рассчитали,   что   ни   один человек не откажется пойти на ка-

кие-то жертвы ради науки,   да,   вы все правильно рассчитали.

Кроме одного.   Я не подопытный кролик. Вам не дождаться отк-

лонений в психике,   какой бы режим психополя вы для меня   ни

создавали.   Я земной человек!   Это так же верно, как то, что

сейчас около шестнадцати часов пятого марта.   По земному ка-

лендарю! И сейчас я вам покажу, какая у меня реакция на нео-

жиданность.   Покажу, что не случайно я допущен к пилотирова-

нию кораблей всех классов.   Вы увидите нашу сонастроенность,

групповую психику и все такое прочее..."

   Но я ничего не сказал, только скомандовал:

   - К старту!

   В пронзительном предстартовом звонке утонули протестующие

крики Баумгартена.   Я рванул рычаг.   Сквозь гул прилившей   к

ушам крови я услышал пение двигателя.   Привычная тяжесть пе-

регрузки вжала меня в эластичную мякоть амортизатора. Я отс-

читывал секунды и не сводил взгляда,   с репитера астрокомпа-

са.   Экраны по-прежнему были слепы, но я отчетливо представ-

лял себе параболу, которую корабль описывал в пространстве.

   - Пора, - сказал Робин.

   Я кивнул.   Остальную   часть угла поворота корабль пройдет

по инерции. Я включил главные двигатели.

   Разгон и поворот шли нормально.   Вдруг Робин сказал реши-

тельно:

   - Хватит!

   Не глядя на меня и не дожидаясь, моей реакции, он включил

координатор.   Вспыхнули экраны.   Прямо по курсу,   на границе

Льва и Девы,   возникла яркой звездочкой Земля.   Диск   Венеры

был под нами,   по нему,   как обычно,   ходили дымные вихри. В

сетке гелиоцентрических координат мерцали серебристые точки,

указывая истинный курс корабля. Вообще все было нормально.

   Игра кончилась,   но я почему-то не испытал торжества. Об-

легчение,   усталость - все, что угодно, но никак не торжест-

во.   Не знаю, чем объяснить это. Я оглянулся на Баумгартена.

Он   выглядел постаревшим,   даже просто старым - с набрякшими

под глазами темными мешками,   с реденькой седой бородкой,   с

гофром морщин на влажном высоком лбу. Он не смотрел на меня.

Он смотрел прямо перед собой,   на экран, на Землю. Мне захо-

телось   как-то его утешить.   Чтобы он выпрямился,   сверкнул,

как говорится,   очами,   изрек что-нибудь нестерпимо, высоко-

парное, черт возьми...

   Нет, не было у меня чувства одержанной победы.

   На Луне я первым делом пошел к Самарину и подробно, ниче-

го не утаивая, рассказал ему обо всем.

   - Ни от одного пилота у меня так не болит голова,   как от

тебя,   Улисс, - сказал Самарин. Он встал из-за стола, загро-

можденного графиками,   пленками и аппаратами связи, прошелся

по тесному кабинету. - Ну что мне с тобой делать?

   Я пожал плечами. Я был готов к любой каре.

   - Следует наказать тебя дважды:   за мистификацию, которую

ты   устроил,   и за сход с орбиты вслепую.   - Он схватился за

голову.   - Черт,   неслыханное происшествие   в   космофлоте!..

Знаешь   что,   Улисс?   Отправляйся-ка ты на шарик,   догуливай

свой отпуск. А я еще подумаю.

   В дверях я остановился:

   - Один вопрос, старший... Ты знал, что эта экспедиция...

   - Знал, - прервал он меня. - С самого начала она мне была

не по душе.   Но нажимали сильно...   Лично мне все равно, где

ты родился - на Земле или на Венере... Ладно, Улисс. В один-

надцать тридцать стартует рейсовый.

   - Спасибо, старший.

   - Лети. Счастливо тебе.

 

                       Глава пятнадцатая

 

                    "ТЫ СИЛЬНЫЙ, УЛИСС..."

 

   А я и забыл, что на Земле бывает весна.

   В толпе пассажиров, привезенных рейсовым лунником, я плыл

на трансленге к зданию космопорта.   Это белое здание, знако-

мое   до мельчайших подробностей,   сейчас выглядело необычно.

Не сразу я понял, в чем дело. Вокруг плескалась весна - неж-

ной   зеленью   газонов,   легким   дымом распустившихся акаций.

Весна была разлита и в воздухе - пряном,   свежем, чуть пока-

лывающем ноздри изумительной прохладой.

   Что наши ионизационные установки   по   сравнению   с   чудом

земного весеннего воздуха!

   Не дожидаясь,   пока транслента остановится,   я спрыгнул с

нее и широко зашагал по молодой траве к балюстраде, за кото-

рой толпились встречающие.

   Андры среди них не было. Я раз и два прошел вдоль балюст-

рады.   Со мной здоровались незнакомые люди. Какой-то веснуш-

чатый малый крикнул:

   - Привет, Улисс! Ну как - больше не встречал привидений?

   Но Андры не было.   Что могло ей помешать прилететь в кос-

мопорт?

   Я прошел   сквозь здание космопорта и устремился к станции

аэропоезда,   и тут чуть не налетел на меня Леон   Травинский.

За ним поспешала раскрасневшаяся, улыбающаяся Нонна.

   - Вечно я опаздываю, - сказал Леон, стискивая мне руку. -

Привет, Улисс!

   А Нонна,   бурно дыша,   выпалила,   что Андра попросила   их

встретить меня.   На сегодня неожиданно назначен отчет экспе-

диции,   недавно возвратившейся из Конго,   и   Андре   поручено

сделать один из докладов.   Надо поторопиться,   может, мы еще

успеем на ее доклад.

   До ближайшего аэропоезда оставалось двадцать минут, и мы,

конечно,   не стали ждать. Мы побежали на площадку реапланов,

хорошо еще,   что не все расхватали, и нам достался трехмест-

ный типа "гепард". Ничего, быстролетная машина.

   Автопилот принял   программу,   "гепард"   помчался на севе-

ро-запад.   Под нами поплыла серо-желтая пустыня,   нарезанная

каналами на ровные прямоугольники, собственно, уже и не пус-

тыня - вся в зеленых и белых пятнах, и сюда добралась весна,

а дальше пятна слились в сплошной пестрый ковер, пошли мель-

кать дома,   дома, мачты инфор-глобус-системы, и вот уже шес-

типалая дельта реки в зеленой оправе берегов,   а слева-голу-

бое и серебряное мерцание моря...

   Я наслаждался сменой пейзажей и скоростью и предвкушением

встречи. Давай, "гепард", нажимай, милый! Я представлял себе

Андру на кафедре докладчика - она говорит быстро, увлеченно,

глаза блестят, а прическа какая-нибудь новая...

   Ух, как бушует весна, разлилась зеленым морем вокруг кор-

пусов Веды Гумана!

   Знакомый вестибюль факультета этнолингвистики. Прыгая че-

рез ступеньки,   я понесся на второй этаж,   в   конференц-зал.

Леон и Нонна еле поспевали за мной.

   Я влетел в одну из раскрытых дверей и остановился в   про-

ходе.   Резкий   высокий   голос несся навстречу-нет,   не голос

Андры. Внизу изогнулся полукругом длинный стол, за ним сиде-

ло человек десять-двенадцать, вон красивая голова Стэффорда,

а рядом с ним молодая женщина в желтом костюме и темных   оч-

ках...

   Да это же Андра!   Надо же - родную жену не узнал!   Но что

за   очки   на ней?   И почему волосы гладко стянуты к затылку,

никогда она раньше не стягивала...

   Не спуская с нее глаз,   я тихонько пошел вниз меж скамей,

амфитеатром спускающихся к полукруглому столу.   Сел на   сво-

бодное место сбоку и стал мысленно взывать к Андре: "Посмот-

ри на меня,   я здесь!" Но Андра, как я уже упоминал, не вла-

дела менто-системой.   Она сидела, слегка наклонив голову на-

бок,   и внимательно слушала оратора.   Ничего   не   поделаешь,

придется потерпеть.

   Говорил пожилой негр со сморщенным   маленьким   лицом,   он

сидел   между Андрей и высоким загорелым юношей,   в котором я

узнал Эугеньюша, надежду этнолингвистики. И тут я понял, что

негр   вовсе   не сидит,   а стоит,   ну да,   это тот самый пиг-

мей-этнограф, о котором Андра мне не раз рассказывала. Забыл

его имя: не то Ндау, не то Нгау.

   Я прислушался к его резкому голосу.

   - ...глубоко   вошла в быт моего народа,   и я приветствую,

что экспедиция не ограничилась одними этническими и лингвис-

тическими   исследованиями.   Вопрос о вырождении пигмеев ныне

снят окончательно. Но встает вопрос о будущем...

   Андра принялась листать блокнотик.   Я следил не отрываясь

за быстрыми движениями ее пальцев. Все, что она делала, нра-

вилось мне,   каждый жест, каждое движение. Вот только темные

очки не нравились, я хотел видеть ее глаза.

   - Методика   воздействия на наследственность,   - продолжал

между тем Ндау или Нгау,   - не вызывает сомнений.   Химфизики

полагают,   что эволюция завершится примерно через двести лет

и пигмеи достигнут среднеземного роста.   Но! - Тут он сделал

паузу   и   вытер   лицо платком.   - Мы не вправе рассматривать

проблему пигмеев в отрыве от проблемы перенаселения. Общеиз-

вестны трудности,   возникшие ныне с расселением человечества

на планетах Системы. Венера, в сущности, потеряна. Заселение

Марса идет крайне медленно в силу технических и энергетичес-

ких причин. Что же остается?..

   - Выход в Большой космос! - крикнули   из зала.

   Мне показалось, что это Леон.

   - Выход за пределы Системы - авантюра, - сказал негр.

   Только я хотел вмешаться,   как вдруг - возмущенный   голос

Нонны:

   - Надо выбирать слова, старший! И надо следить за текущей

информацией. Закончено проектирование корабля, который...

   - Слежу и знаю,   - резко прервал ее Нгау.   - Не мешай мне

говорить,   женщина.   Лично я не верю в преодоление парадокса

времени, но допустим, такой корабль действительно будет соз-

дан...

   - А полет Улисса Дружинина?   - гаркнул кто-то   сверху.   -

Как не верить в факт?

   Стэффорд ударил молоточком по столу и попросил не   преры-

вать оратора.

   - Даже если будет создан такой корабль, - продолжал Нгау,

-   потребуется   много десятилетий на разведку.   И даже в том

оптимальном случае,   если будет найдена хотя бы одна пригод-

ная для жизни планета,   понадобится не менее столетия для ее

освоения. Я предлагаю другой путь. Надо разработать методику

постепенного уменьшения роста людей.

   - Уменьшения?   - опять гаркнули сверху.   - Ты хочешь всех

превратить в пигмеев?

   - Нет,   этого мало, - спокойно возразил Ндау. - Когда все

люди   уравняются в росте с пигмеями,   уменьшение должно про-

должаться - общее для всех. Пигмеи тоже слишком крупны.

   - До какой величины ты предлагаешь уменьшаться,   Нгау?   -

спросил Стэффорд.

   - До биологически допустимой,   Стэф.   Я не утверждаю, что

это единственно возе решение проблемы. Но если не будет

найдено других путей,   то оно может оказаться наиболее ради-

кальным.   Планета станет просторнее, а пищи и прочих матери-

альных благ понадобится значительно меньше.

   - Ну конечно,   - раздался   иронический   голос.   -   Горсти

хлебных крошек и ложечки воды хватит на целую неделю.   Но не

опасаешься ли, что нас загрызут муравьи?

   - И   вообще - как быть с другими животными?   - выкрикнула

Нонна. - Их всех тоже уменьшать?

   - А дома?   - Выкрики нарастали лавинообразно.   - А техни-

ческие средства цивилизации?

   - Поломаем все! Вернемся к первобытной радости жизни!

   - Переселимся в скворечники!

   - Что вы резвитесь, как первоклассники? - крикнула Андра.

- Предлагается идея, пока только идея. Новизна и необычность

требуют серьезного подхода, а вы...

   Ее возмущенный голос потонул в нестройном хоре.   Стэффорд

стучал   молотком,   безуспешно   пытаясь   водворить тишину.   А

Нгау,   маленький упрямый человечек,   спокойно стоял   посреди

этого урагана.

   Потом шум стал стихать,   и тут   знакомый   голос   произнес

медленно и как бы задумчиво:

   - По-моему, не надо уменьшаться. Есть другой путь.

   Голос Феликса! Я привстал и увидел его лохматую голову на

тонкой шее,   раньше я не замечал,   что у него   такая   тонкая

шея, или, может, он похудел? Он сидел на несколько рядов ни-

же меня.

   - Какой   путь   ты   имеешь в виду,   Феликс?   - осведомился

Стэффорд.

   - Я могу показать,   - ответил тот нерешительно,   - но это

пока только формулы,   боюсь, что вы... Я еще не думал, какое

для них найти словесное выражение...

 

   Диспут окончился,   но мне не сразу удалось протолкаться к

Андре.   Могучие спины этнолингвистов загородили ее от   меня,

проходы были забиты. Действительно, тесновато стало на шари-

ке,   подумал я, протискиваясь вниз. Вдруг я оказался притер-

тым к Феликсу.

   - Привет!   - Я попытался высвободить руку, чтобы хлопнуть

его по плечу. - Как поживаешь, потрясатель основ?

   Он пробормотал нечто неразборчивое, в глазах у него мель-

кнуло не то удивление,   не то испуг. В следующий миг он рва-

нулся вверх, чуть не опрокинул седоусого гуманитария, бочком

пролез меж двух полинезийцев и был таков.   Что еще за стран-

ная выходка?

   Наконец я   пробился   к Андре.   Она убедительно доказывала

что-то Стэффорду, тот слушал ее с доброй улыбкой,

   Эугеньюш заметил   меня,   сказал   Андре   несколько слов на

незнакомом мне языке,   с прищелкиванием.   Андра живо оберну-

лась...

   - Ох, Улисс!

   У нее   опустились руки и как-то поникли плечи - будто она

вдруг обессилела. Целоваться на людях не хотелось, я взял ее

узкую руку в свои ладони.   Ну вот. Теперь все в порядке. Те-

перь не выпущу твоей руки,   пока Самарин не объявит глобаль-

ные   розыски   некоего Улисса Дружинина,   пилота всевозможных

линий.

   Я, конечно,   слышал,   что   говорили вокруг.   Слышал,   как

Стэффорд,   обращаясь ко мне,   нахваливал   Андру   за   кипучую

просветительскую деятельность в пигмейских деревнях. Слышал,

как Эугеньюш рассказывал что-то смешное про Андру - как   она

училась пигмейским танцам и преуспела в них.   Я и свой голос

слышал.   Я отвечал на шутки и приветствия, нескладно острил.

Но мысли мои были заняты только Андрой,   я не мог оторваться

от нее.   Только на какой-то миг я   отвел   глаза   и   встретил

взгляд Леона. Он смотрел на меня серьезно, без улыбки, и по-

щипывал двумя пальцами себя за мочку уха.   Потом   я   услышал

голос   Стэффорда - он разрешил Андре не являться на вечернее

заседание конгресса. На редкость умный человек! Я горячо его

поблагодарил.   Я похлопал бы его по плечу, если б не разница

в возрасте. Хорошо бы выучиться повязывать платок вокруг шеи

с таким же небрежным изяществом, как это делает Стэффорд.

   Мы выбрались из конференц-зала,   и я все держал Андру   за

руку, сухую и горячую.

   В высоком небе шла весенняя игра солнца и облаков.   Нале-

тал ветер,   ошалевший от весны,   и березы сквозь зеленый дым

махали белыми руками,   все вокруг было полно движения, вспы-

шек света, колыхания теней.

   - Что за очки на тебе, русалочка?

   - Ой,   ты   знаешь,   в Камеруне было такое палящее солнце,

что у меня воспалились глаза. Как тебе леталось, Улисс?

   - Плохо леталось. Слушай! Прежде чем мы превратимся в ко-

зявок по рецепту Нгау,   я хочу тебя поцеловать.   А то ведь и

губ не различишь.

   - Нет, нет, Улисс... Разве на дороге? Нас увидят...

   - Пусть видят.

   - Нет,   нет!   - Она все же уклонилась.   - Куда   мы   идем,

Улисс?

   - Домой,   конечно.   Сейчас прыгнем на трансленту и поедем

домой. Как поживает наш верный мажордом?

   - Знаешь что?   - Андра остановилась. - Давай зайдем в ка-

фе. Я очень голодна.

   - Давай. Я, кажется, с утра ничего не ел.

   В этом   кафе   на   станции   трансленты мы бывали и прежде.

Снаружи увитое виноградным вьюнком, оно было расписано внут-

ри фресками,   которые мне нравились. Тут была чуть ли не вся

история мореплавания.   Полинезийский катамаран мирно соседс-

твовал   с ощетинившимся копьями кораблем викингов.   "Чайный"

клипер взлетал на гребень волны,   а дорогу ему пересекал бе-

лый красавец лайнер прошлого века. Тут были корвет "Витязь",

и "Фрам", и затертый льдами "Челюскин", и "Кон-Тики", и сов-

ременные быстроходные суда, не знающие качки.

   За столиками группками и в одиночку сидели студенты   Веды

Гумана.   Многие   из   них кивали и улыбались Андре,   когда мы

проходили к свободному столику у окна.   Кое-кто салютовал   и

мне. Мы сели и заказали роботуофицианту еду и питье.

   Неподалеку от нас шел довольно шумный разговор. Отчетливо

донесся самоуверенный голос:

   - Примитивная мысль, ни капли чувства, вообщеничтожество.

   - Ах,   верно,   - подхватил женский голос,   - я всегда это

говорила.

   Я оглянулся и увидел парня с зачесом на лоб и презритель-

но выпяченной нижней губой. К нему прислонилась плечом хоро-

шенькая толстушка. Еще трое сидело с ними за столиком, заты-

лок и разворот плеч одного из них показались мне знакомыми.

   - Сними очки,   русалочка,   - попросил я.   - Здесь свет не

яркий.

   Помедлив немного, Андра сняла очки и принялась крутить их

на столе.

   - А знаешь, - спешил я поделиться своей радостью, - у ме-

ня появилась сестренка - там,   на Венере. Сабина! Черноволо-

сая такая малышка,   с куклой. Здорово, правда? Вместо линей-

ной генеалогии опять появится разветвленная...   Постой,   кем

же она тебе приходится?   Ну,   как это называется... кажется,

золовка, да?

   - Да...   кажется... - Против ожидания, Андра нисколько не

обрадовалась благоприобретенной родственнице.

   - Ты   чем-то расстроена?   - спросил я.   - У тебя грустные

глаза.

   Она выпрямилась и вскинула на меня взгляд,   и вдруг я по-

нял не знаю каким - шестым или седьмым - чувством,   что слу-

чилось страшное,   непоправимое.   "Не надо, молчи!" - хотел я

крикнуть...

   - Улисс...   мы   столько   времени   не виделись,   я столько

должна тебе рассказать...

   - Не надо, - услышал я словно бы со стороны свой голос.

   - Я очень много пережила за это время...

   О черт! "Столько времени", "это время" - к чему тянуть?

   - Кто? - спросил я, с трудом шевеля языком. - Этот... Эу-

геньюш?

   - Да ничего подобного, ничего подобного! - быстро загово-

рила она,   наклонясь ко мне.   - Ничего подобного не было, ты

не имеешь права так думать обо мне, здесь совсем другое...

   - Другое?   - переспросил я. И тут меня осенило. С ошелом-

ляющей быстротой пронеслись обрывки впечатлении, сцепляясь в

одно целое, - пристальный взгляд, просверливший мне затылок,

и жирная красная надпись на пленке среди формул:   "Андра", и

сегодняшний испуг, и поспешное бегство... - Феликс, - сказал

я.

   - Ни разу, ты слышишь, ни единого разу он не обмолвился о

своем чувстве, да и вообще никогда мы не оставались наедине,

он сторонится меня.   Но ведь не скроешь... Я думала, моя по-

ездка в Африку покончит с этой нервотрепкой. Нет. С ним пря-

мо не знаю что творится,   какие-то чудачества...   да нет, не

чудачества-срывы. Ты же знаешь, какой он...

   - Андра,   уедем отсюда,   уедем,   улетим в Конго, на Луну,

куда хочешь,   вот сию минуту,   куда глаза глядят...   Родная,

уедем, уедем, - заклинал я ее с внезапно пробудившейся верой

в спасительность расстояний.   - Не говори сразу "нет", поду-

май, вспомни, как было нам хорошо. Андра!

   Я продолжал еще что-то говорить,   боясь остановиться, бо-

ясь окончательности, но уже знал, что все кончено.

   Плыли корабли на фресках,   уплывало короткое мое счастье,

бородатый   бог   хмуро глядел на меня с паруса "Кон-Тики".   Я

умолк.

   Там, сзади,   трахнули кулаком по столику, зазвенела посу-

да, тот же раздраженный голос произнес:

   - Полная бездарность, и никто меня не переубедит!

   Я машинально оглянулся. Парень с презрительной губой дер-

жал   в   поднятой руке стакан,   толстушка продолжала льнуть к

нему.   Тот,   со знакомым разворотом плеч,   повернул голову в

профиль,   это был Костя Сенаторов.   Давно мы не виделись, но

сейчас мне было не до него.

   - Едоки, - сказала Андра, взглянув на шумную компанию.

   Я налил вина ей и себе.   Она положила на мою   руку   свою,

сухую и горячую.

   - Ты сильный, Улисс.

   Еще бы,   подумал я,   отводя взгляд, чтобы не видеть стра-

дальческого выражения в ее глазах. Еще какой сильный!

   - Он невероятно беззащитен. И живет так неприкаянно...

   - Нет,   - сказал я, - не из жалости к нему ты уходишь. Уж

лучше молчи...

   Злость, обида,   нестерпимая боль переполняли меня. Я зал-

пом выпил вино. Кто говорил, что вино спасает от горя, приг-

лушает отчаяние?   Чепуха все это. Я сидел трезвый, как соба-

ка... как глупый побитый пес...

   Молчи, Андра,   не нужно ничего объяснять.   Знаю,   ты была

искренна,   говоря,   что тревожилась за меня,   когда я ушел в

безрассудный полет.   Ты не лгала,   нет, нет, не лгала, когда

уверяла меня (и себя), что мое примарское происхождение тебе

безразлично. Но, как видно, память прочно хранит впечатления

детства...   воспоминание   о том,   как чуть было не погиб Том

Холидэй, твой отец. Как бы мы ни пытались забыть, зашвырнуть

прошлое в дальние, глухие углы памяти, ничего не выйдет, оно

всегда с нами.

   А может, не в этом вовсе дело? А просто... ну вот, совсем

просто: ты исчерпала меня и уходишь к другому...

   Ненавижу этого гения!

   Я посмотрел на Андру. Она беззвучно плакала, наклонив го-

лову и прикусив губу.

   Жалость? Пусть жалость,   пусть все, что угодно. Только не

могу я видеть, как ты плачешь. Ни в чем тебя не виню. Ты та-

кая, какая есть.

   - Не плачь, - сказал я. - Ты права.

   "Какой же ты мужчина?" - читал я в осуждающем взгляде бо-

родатого бога.

   "Идиот!" - потрясали копьями викинги.

   "Сумасшедший!" -   вкрадчиво   шелестели за окном плети ви-

ноградного вьюнка.

   - Ты нужнее ему,   - сказал я. - Все равно у нас не жизнь,

а сплошная разлука. А потом я улечу надолго, Может, до конца

жизни... Не плачь. Вот, выпей вина,

   Андра покачала головой.

 

   ...Я смутно помню,   как очутился на этом   трамплине,   над

ослепительной полосой искусственного снега, круто уходящей в

голубую бездну. Я даже не помнил, как называется этот дивный

курортный   городок   в   гуще Тюрингенского леса и как мы туда

попали.

   Костя не пускал меня, он был сильнее, и я сам не понимаю,

как мне удалось вырваться.   Я поднялся на трамплин и кое-как

закрепил   на ногах лыжи и выпрямился,   чтобы набрать воздуху

перед прыжком...

   Нет, не с этого надо начать. Не с этого.

   По-настоящему хорошо я помню только, как уходила Андра. Я

убедил   ее,   что   нет   смысла   пропускать вечернее заседание

конгресса, и она, приведя в порядок лицо, медленно пошла меж

столиков к выходу.   Я не смотрел на нее, но слышал каждый ее

шаг.      Каждый      шаг-будто       удар       по       сердцу.

Ты-силь-ный-Улисс-ты-силь-ный...   Потом   я увидел ее в окно.

Она остановилась на площадке перед кафе,   в   желтом   костюме

под распахнутым черным пальто, и оглянулась на окна кафе.

   Я поспешно отвел взгляд.   Подперев подбородок кулаком,   я

смотрел на черный борт "Челюскина",   зажатый льдами. Не пом-

ню,   сколько времени я так сидел. За окном стало смеркаться,

в зале вспыхнул свет.   Надо было куда-то девать себя. Я взял

свой стакан и направился к Косте   Сенаторову   и   его   шумной

компании.

   И вот с этого момента в памяти у меня появились провалы.

   Помню, как парень с презрительной губой - звали его Готф-

рид,   но называли уменьшительно: Готик, - держа в одной руке

стакан,   а   другой   обнимая   меня за шею,   читал свои стихи.

Толстушка восторженно смотрела на него и   шепотом   повторяла

за ним слова.   Костя подливал мне вина.   Был еще там на ред-

кость жизнерадостный брюнет с усиками,   он то и дело   прини-

мался бурно хохотать,   даром что в стихах не было ничего ве-

селого.   Рядом с ним сидел молчаливый человек   с   печальными

глазами   навыкате,   он   наливался вином,   его тонкие нервные

пальцы слегка дрожали.

   Мне стихи надоели, я стряхнул с себя руку Готика.

   - Что,   не нравится? - воинственно спросил он, жарко дыша

мне в лицо.

   - Нет, - сказал я.

   - Ну,   так уходи отсюда! - закричал Готик. - Иди к своему

Ребелло,   к Травинскому,   ко всем этим бездарностям.   Иди   и

слушай их дурацкую писанину!

   Костя одним движением руки отодвинул его от   меня   вместе

со стулом.

   - Сиди,   - сказал Костя и налил мне еще вина.   - Никуда я

тебя не пущу. Сто лет не виделись. Не обращай на него внима-

ния,   - кивнул он на Готика. - Он парень ничего, только надо

к нему привыкнуть.

   Надо было уйти.   Но куда? Дома у меня теперь не было. Дом

стоял с темными слепыми окнами.

   Из тумана выплывали лица,   я слышал обрывки   фраз,   голос

Кости гудел над ухом...

   - Славные ребята...   Вот этот,   черный, марсианин, знаешь

какой веселый?   Начнет всякие истории...   держись! Ему скоро

на Марс возвращаться.   Завтра,   кажется... Доктор тоже... Не

смотри, что он молчит.

   Проснулся я в номере какой-то гостиницы и так и не   сумел

вспомнить,   как   сюда попал.   Я подошел к окну.   За ажурными

мачтами инфор-глобуса текла спокойная, серебристая на утрен-

нем   солнце   река.   На   том берегу виднелась окраина города,

старого и тесного. Я видел, как из дверей гостиницы выходили

люди и направлялись к станции трансленты. Голова у меня была

тяжелой, и не было спасения от тоски.

   Вошли Костя с Марсианином.

   - Ну как,   выспался? - закричал Костя с порога. - Одевай-

ся,   пойдем перекусим! Неман хорош, а? Красавица река! Выку-

паться не хочешь? Нет? Ну и не надо! - Он засуетился, полис-

тал   расписание   аэропоездов,   бросил,   схватил графин с ка-

ким-то освежающим напитком, заставил меня отпить.

   Марсианин, еще сонный, топорщил черные усики.

   - Эх, ребята, - сказал он, зевая, - кончается мой отпуск.

Надо на Марс возвращаться.

   - Он у тебя неделю назад кончился, - заметил Костя.

   - Ну и что? Не могу я, что ли, еще недельку погулять? По-

жил бы ты с мое на Марсе...   Вот завтра улечу от вас.   А се-

годня погуляю еще. Долго вы будете собираться?

   - Ты пойди в кафе, закажи что-нибудь, - сказал Костя, - а

мы сейчас спустимся.

   Марсианин вышел.

   - Славный малый,   - сказал Костя, сев на подоконник. - Он

знаешь кто?   Техник на климатической установке. Там, на Мар-

се. Одевайся, Улисс, чего ты стоишь как приклеенный? Сколько

мы не виделись!   Знаю, ты занят, летаешь, но хоть разок выз-

вал бы меня по видео,   а? Ладно, ладно, знаю... С тобой вче-

ра,   если не ошибаюсь,   Андра сидела, студентка Веды Гумана,

она что - жена?

   - Нет, - сказал я. - А ты тоже в отпуску?

   - Я? Понимаешь, Улисс, надоело на батискафе. Ну что это -

водоросли и водоросли.   Не по мне эта подводная агротехника.

Я, знаешь, может, в Гренландию махну. Там огромную ремонтную

базу строят, им вертолетчики нужны позарез. Как ты думаешь?

   - Неплохо, по-моему.

   - Boт и я так.   Хоть на вертолетах   полетать...   На   днях

махну туда. Может, завтра...

   - Костя,   - сказал я, натягивая брюки, - как мы очутились

тут, на Немане?

   Он спрыгнул с подоконника, забегал по комнате.

   - Ты вчера заснул!   Сидел, сидел, и вдруг-хлоп, заснул. А

мы как раз собирались лететь с последним аэропоездом.   У нас

Доктор...   как бы сказать... не забывает в расписание загля-

нуть.   Он знаешь какой славный? Молчаливый немного... Ну, мы

взяли тебя под руки...

   - Ясно, - сказал я. - Пойдем.

   Когда мы выходили из комнаты, загудел мой видеофон. Я вы-

тащил его из кармана и швырнул на кровать.

   Внизу, в гостиничном холле,   у стола администратора стоял

Доктор. Мы с Костей подошли к нему.

   - Воз,   нам   придется задержаться на два-три дня,   -

говорил Доктор.

   - Как   вам угодно,   - с ледяной вежливостью ответил адми-

нистратор.   - Никто не вправе вас торопить.   Я говорю лишь о

том,   что   получатся крайне неприятно,   если приедут занятые

люди и придется им отказать за нехваткой мест...

   Костя потащил меня в кафе. Там уже сидел за столиком Мар-

сианин.   В высоких стаканах пенилось золотистое вино. Мы вы-

пили, и Марсианин принялся рассказывать какую-то историю, то

и дело взрываясь хохотом. Пришел Доктор. Он залпом опорожнил

свой   стакан и сказал тихим голосом,   что здесь ничего инте-

ресного нет, и, пожалуй, лучше всего будет улететь аэропоез-

дом в шестнадцать сорок.   Пальцы у Доктора слегка вздрагива-

ли.

   - Куда вы хотите лететь? - спросил я.

   - Да, в общем-то, все равно, - сказал Костя. - Этот поэт,

что вчера с нами сидел, кажется, на Цейлон собирался. Может,

махнем и мы? А, Улисс?

   Я выпил еще.

   - Костя,   - сказал я,   - мне надо разыскать   одно   лесное

озеро.   Не знаю,   где оно лежит,   но оно где-то есть. Вокруг

лес...   и белый домик на берегу...   башенка такая с   красной

островерхой крышей.

   - Озеро с башенкой?   Знаю!   - вскинулся Костя с таким пы-

лом,   словно всю жизнь только и мечтал показать мне это озе-

ро.   - Знаю,   где твое озеро,   - в Татрах! Или в этих... ну,

рядом... в Бескидах! Едем!

   В горах было холодно, зима здесь что-то на редкость затя-

нулась,   и,   конечно,   никакого озера мы не нашли.   Налетела

свирепая метель, загнавшая нас в какую-то бревенчатую хижину

с резными темными панелями. Туманно припоминаю, как мы сиде-

ли в этой хижине за длинным столом и пили.   Было многолюдно:

тут   укрылись от непогоды туристы и лыжники.   Группка парней

поглядывала на меня, я услышал, как один сказал: "Да нет, не

может быть.   Тот пилот, а этот больше на едока смахивает". Я

вышел на крыльцо,   снег и ветер накинулись на меня, залепили

лицо. Я побрел, не глядя, проваливаясь в сугробы. Чья-то ру-

ка схватила меня за шиворот,   сквозь вой   метели   я   услышал

злой Костин голос:

   - Рехнулся?! Тут же пропасть...

   Потом, не знаю, сколько дней прошло, я проснулся ночью от

стука в дверь.   Я потащился к двери,   приоткрыл ее.   Пожилая

женщина, гостиничный администратор, спросила:

   - Ты Улисс Дружинин? Тебя срочно требуют к инфору.

   - Кто требует?

   - Травинский, - сказала она.

   Я тупо смотрел на черную ленточку в ее седых буклях.

   - Скажи ему, старшая, что... я уехал. Меня здесь нет...

   Женщина поджала губы и,   не ответив,   ушла.   Я поспешил к

Косте. Спустя полчаса мы поеживались от предутреннего холода

на станции аэропоезда.

   Мы нигде не задерживались.   Если бы мы   могли   обходиться

без кафе и гостиниц,   то и вовсе не показывались бы людям на

глаза.   Неведомая сила - так, кажется, писали в старых рома-

нах?   -   неведомая сила гнала нас вперед и вперед.   Мелькали

города.   Мы бродили в какихто лесах, выходили сырыми тропами

к каким-то озерам. Все было не то, не то...

   Незаметно исчез Марсианин. Зато к нам присоединился Поли-

карпов,   которого я невзлюбил с первого взгляда.   У него был

аккуратный зачес на косой пробор   и   одутловатое   лицо,   как

будто   он держал воду во рту.   Он радостно захихикал,   когда

узнал, что я тот самый пилот, который... ну, и так далее.

   - Вот!   - сказал он,   глотая окончания слов.   - Наглядный

пример. Разве честный челаэк выдержит засилье всех этих нич-

тожных конструкторов-изобретателей,   Боргов всяких, Феликсов

Эрдманов...

   - Пошел ты ко всем чертям! - сказал я.

   Костя поспешил нас мирить. Поликарпов был обижен на чело-

вечество,   отвергнувшее какие-то его изобретения. Однажды он

пытался показать нам фильм,   проектируя его   на   собственные

ногти,   покрытые особым составом.   Этот состав он изобрел. И

еще что-то в этом роде. Он показывал копии своих писем в Со-

вет изобретателей,   начиненные ядом и завистью. Он отыскивал

в газетах сообщения о новых изобретениях и комментировал   их

с гадким ехидством. Чужого успеха этот человек с благообраз-

ной внешностью не переносил совершенно.

   Как-то раз   я пригрозил набить ему морду,   и он отвязался

от нас.

   Мы мчались   дальше.   Мы   то и дело сворачивали от магист-

ральной евразийской трассы,   снова возвращались на нее, пет-

ляли, словно за нами шла погоня. Я знал, что меня разыскива-

ют по инфор-глобус-системе.   На какой-то станции,   только мы

вышли из кабины аэропоезда,   загремело радио:   "Улисс Дружи-

нин, тебя просят срочно пройти к инфору".

   Мы сидели втроем на зеленой траве, перед нами высился ги-

гантский памятник в честь какой-то старинной битвы. С верши-

ны памятника,   опершись на мечи,   слепо смотрели воины,   над

ними медленно плыли пухлые облака.

   Костя озабоченно листал карманный атлас.

   - Может, мы не там ищем, Улисс? - сказал он. - Может, оно

не в Европе вовсе, твое озеро, а где-нибудь в Америке?

   - Может быть, - сказал я, с тоской глядя на каменных вои-

нов.

   - Белая башенка с красной крышей,   - вслух размышлял Кос-

тя, морща лоб. - Теперь такие не строят. Значит... Постой...

Постой...   Белая башенка под красной... Ну конечно, это ста-

ринный романский стиль! Верно, Улисс?

   - Не знаю, - сказал я. Мне было все равно, какой стиль.

   Не найти мне моего озера...

   - Давайте, друзья, махнем в Южную Америку! - заявил Костя

неестественно бодрым голосом.   - А?   Полно озер,   всяких там

памятников испанской старины...   И португальской...   А?   Как

думаешь, Доктор?

   - Вот что я думаю,   - медленно и тихо   отозвался   Доктор,

вертя   в   пальцах зеленую былинку.   - Поигрались - и хватит.

Нет нигде твоего озера...

   "Есть, где-то   есть",   - подумал я,   но не стал спорить с

Доктором.

   - Тебе с нами не по дороге, Улисс. Возвращайся к своим...

к своему делу.

   - А ты? - сказал я. - Почему ты не возвращаешься?

   Он не ответил. Костя тоже молчал, низко опустив голову.

   Не помню, как мы очутились в курортном городке в гуще Тю-

рингенского леса.   Никогда я не видел такого сияющего   неба,

таких прекрасных старых елей.   Толпы курортников стекались к

трамплинам-шли   состязания   горнолыжников.   Мне   почудилось,

будто в толпе мелькнуло озабоченное лицо Робина. Да нет, от-

куда ему здесь быть,   он за четыреста тысяч километров отсю-

да, в Селеногорске...

   Может, я выпил   утром   слишком   много   вина,   только   мне

взбрело вдруг в голову прыгнуть с трамплина. Костя не пускал

меня,   он был сильнее,   и я сам не понимаю,   как мне удалось

вырваться. Я   поднялся на трамплин и кое-как закрепил на но-

гах лыжи.   Потом выпрямился, чтобы перевести дух. Полоса ис-

кусственного снега уходила в голубую бездну, терялась в тем-

но-зеленом разливе леса.   Голова кружилась. Мелькнула мысль,

что   в таком состоянии вряд ли я смогу...   вряд ли удержусь,

приземляясь... Ну и хорошо... Вот и прекрасно, лучше не при-

думаешь...

   Я набрал полную грудь воздуха и вынес вперед палки, чтобы

как следует оттолкнуться...

   В тот же миг кто-то,   пыхтя и шумно   отдуваясь,   обхватил

меня и рванул назад.

   Я потерял равновесие, упал...

   - Пусти! - прохрипел я.

   Робин - все-таки он был здесь, а не на Луне - рывком под-

нял меня на ноги,   и тут же кто-то второй вцепился в мою ру-

ку.   Это был Леон.   Они повели меня к эскалатору. Лица у них

были мокрые от пота, и оба никак не могли отдышаться.

   Я не сопротивлялся. Просто не было сил,

 

                      Глава шестнадцатая

 

                  НА ВЫСОКОМ ВОЛЖСКОМ БЕРЕГУ

 

   Был вечер.   Я лежал в кресле-качалке и смотрел на звезды,

пылающие в черном небе.

   Звезды, звездные моря...

   Их видели   тысячи   лет   назад астрономы Древнего Египта и

Древнего Шумера. Их видели Гиппарх и Аристотель. На них нап-

равил первый телескоп Галилей. Под этими самыми звездами был

заживо сожжен непреклонный Джордано Бруно, не пожелавший от-

казаться   от   идеи   бесконечности Вселенной и бесчисленности

обитаемых миров.

   Вы, равнодушные,   недосягаемые! Намного ли приблизилось к

вам человечество с тех пор, как отпылал костер Бруно?

   Мы знаем о вас много.   Мы вышли на окраину Системы.   Наши

радиозонды обшаривают галактики, и вот уже несколько десяти-

летий   идет   диалог   с   Сапиеной - другим островком разумной

жизни.

   Но значит ли это, что мы приблизились к вам, звезды?

   Правда, был наш отчаянный прыжок. Мы с Робином первыми из

людей выбрались "за берег, очерченный Плутоном".

   И все же - нет,   мы не приблизились. Высунули на какой-то

миг   нос   из   ворот - и скорей обратно.   Обратно,   в обжитое

пространство,   к привычным полям тяготения, в нормальный бег

времени. Ишь куда захотели, смутьяны! А ну, давай назад!

   Костер Бруно?   Бросьте!   Иные времена на дворе.   Получите

дисциплинарное взыскание.   И   запомните раз и навсегда:   су-

ществует целесообразность.   Ее Величество   Целесообразность,

если угодно.   Все,   что делается ей вопреки, - нелепо, бесс-

мысленно.   Вот - признано целесообразным спроектировать   ко-

рабль на принципе синхронизации времени-пространства. Он уже

спроектирован,и проект утвержден,   это хороший проект. Конс-

трукторский   гений Борга блестяще дополнил теоретический ге-

ний Феликса,   и в результате было найдено простое решение. И

уже размещены по заводам заказы.   Будут построены два экспе-

риментальных корабля.

   Чего же ты хочешь,   упрямый человек?   При чем тут, на са-

мом-то деле, костер Джордано Бруно?

   Вон сверкает   Большая   Медведица.   Продолжим ручку ковша,

теперь немного вниз-вот   он,   Арктур,   альфа   Волопаса,   моя

звезда. Как   поживаешь,   оранжевый   гигант?   Ты тоже одинок?

Послушай, не крутятся ли вокруг тебя этакие сгустки материи,

похожие на наш беспокойный шарик?   И не сидит ли там,   в эту

самую минуту,   некто с тоскливыми глазами,   устремленными на

далекую желтенькую звезду,   которую мы называем Солнцем, а

о н и - как-нибудь иначе? Хотел бы я с ним потолковать. Не с

паузами в тридцать или сколько там лет,   а прямо, в упор. За

стаканом чая. Вот только поймешь ли ты меня?

   - Улисс, иди ужинать! - позвал с веранды голос Ксении.

   Слышишь? Меня зовут.   Эта женщина могла бы стать моей же-

ной, но я ее не любил, и она стала женой моего друга. А жен-

щина,   которую я люблю...   Ну,   тебе этого не понять.   У вас

там, наверное, все проще. Сплошная ясность и полное удовлет-

ворение,   а?   Вы там отчаянно умные. Постой, но почему же, в

таком случае, у тебя тоскливые глаза?

   - Улисс, ты слышишь?

   - Слышу. Иду.

   Я прошел по садовой дорожке меж кустов смородины   и   под-

нялся на веранду.

   Вот уже четыре дня,   как Робин привез меня   сюда,   в   дом

Грековых   на высоком волжском берегу.   Странный дом:   первый

этаж сложен из старинного кирпича, второй - деревянный, рез-

ные   ставни   и крылечки,   башенка на углу.   К нему примыкает

современная пристройка из гридолита. Каждый стиль, ничего не

скажешь,   хорош сам по себе, но, приставленные друг к другу,

они выглядели ужасно.   Для полноты комплекта я бы обвел   это

сооружение рвом с подъемным мостом и поставил две-три колон-

ны с коринфскими капителями.

   В гостиной   сидели   Робин   и Костя и сражались в шахматы.

Расторопный мажордом сновал между кухней и гостиной,   Ксения

с его помощью сервировала стол.   На экране визора многорукий

пришелец из космоса разглядывал домашнюю кошку-шел фантасти-

ческий   фильм.   Я   сел   спиной к экрану и начал подсказывать

Косте ходы.

   Когда Робин,   срочно   вызванный Леоном Травинским с Луны,

настиг меня в Тюрингенском лесу,   я наотрез отказался   ехать

куда-либо без   Кости   и   Доктора.   Но Доктор сумел незаметно

улизнуть, Костя же, по его собственным словам, "проявил сла-

бохарактерность"   - согласился лететь с нами.   "На несколько

дней,   ребята, а потом махну в Гренландию". По-моему, он то-

мился в просторном и гостеприимном грековском доме,   где все

устроено так прочно, основательно. А может, просто скучал по

Доктору.   Однажды я спросил, имеет ли Доктор отношение к ме-

дицине или это просто прозвище.   "Он врач,   - хмуро   ответил

Костя, - но была у него неудачная операция, и после этого он

все бросил..."

   Я подсказывал Косте ходы,   и он, следуя подсказкам, начал

теснить Робина, но потом взбунтовался:

   - Нет, так нельзя! Молчи. Я сам, - и отодвинул меня вмес-

те со стулом.

   Вошел Дед.   С тех пор как я видел его несколько лет назад

на лунном Узле связи.   Дед заметно постарел. Лицо его как бы

иссохло,   седые усы отросли книзу, при ходьбе он волочил ле-

вую ногу.   Старомодная черная шапочка прочно сидела на седой

голове.   Я знал, что последние годы Дед безвылазно сидит до-

ма, полностью передав дела на Узле связи своему сыну, Анато-

лию   Грекову.   Робин   говорил,   что   странный сдвиг времени,

предсказанный Феликсом и подтвержденный радиопередачей с Са-

пиены,   доконал Деда. Он сидел дома, на высоком волжском бе-

регу, и писал мемуары. Что ж, у него было что вспомнить. На-

копилось за сто с лишним лет.

   Войдя, Дед взглянул на экран визора (теперь там разъярен-

ная   кошка вцепилась когтями в пришельца) и сказал дребезжа-

щим голосом:

   - Выключите эту мерзость.

   Я кинулся к визору,   но Ксения опередила меня. Она перек-

лючила   программу   и   остановилась   на   скрипичном концерте.

Хрупкая девочка с тонкими руками играла вещь,   которой я   не

знал.

   За ужином говорили мало.   Я чувствовал себя   стесненно   в

присутствии Деда.   Разумеется, Робин ничего ему не рассказал

о глупостях, которые я натворил, но я не был уверен, не про-

болталась   ли   Ксения.   Она сидела рядом с Робином,   велича-

во-спокойная, белокурая, статная. Раз или два я встретился с

ней   взглядом,   в ее глазах мне почудилось холодное недоуме-

ние:   "Как же низко ты пал,   Улисс..." Я бы предпочел, чтобы

Ксении здесь не было. Трудно справиться с собственным небла-

гополучием под осуждающими взглядами.

   Но еще хуже чувствовал себя Костя. Он сидел, опустив гла-

за в тарелку,   почти ничего не ел,   его большие руки   нервно

дергались.

   Невеселый это был ужин.

   Послышались торопливые шаги, в гостиную вошел Леон.

   Не знаю, почему этот человек принял во мне такое участие:

гонялся   за мной по Европе,   вызвал на помощь Робина и помог

ему доставить нас с Костей сюда,   в дом Грековых. Он остался

здесь погостить,   но я подозревал,   что он, не будучи во мне

уверен,   продолжал выполнять функцию   добровольного   стража.

Мне это не нравилось.

   Леон вошел улыбающийся, с мокрыми волосами и сказал:

   - Извините за опоздание.

   - Опять купался в холодной воде? - спросил Робин.

   - Волга сегодня прелесть.   - Леон воздвиг на тарелке гору

овощного пудинга и энергично принялся за еду.

   Вот в ком были задатки настоящего едока!   И уж щеголем он

был во всяком случае:   чуть ли не каждую неделю менял костю-

мы.   Беззаботный, ничем не занятый. Разъезжает повсюду, впе-

чатлений набирается.   Чего ему,   собственно, надо, почему он

увязался за мной?

   Есть не хотелось. Наверное, оттого, что я чувствовал себя

стесненно   при   Деде.   Он неторопливо ел венерианское расти-

тельное мясо,   облитое розовым соусом, и не обращал на нас с

Костей   ни малейшего внимания.   Как будто нас здесь не было.

Отложил вилку,   тщательно вытер салфеткой усы. Подозвал Ксе-

нию, сказал ей что-то, и она вышла.

   Дед принялся ножичком счищать кожуру с   апельсина.   Вдруг

он уставился на меня, негромко спросил:

   - Что же будет дальше, молодые люди?

   Наивно было думать,   будто он ничего не знает. Костя мол-

чал,   еще ниже склонившись над нетронутой тарелкой.   Я   тоже

промолчал, только слегка пожал плечами.

   - Вчера тебя вызывал Самарин,   - сказал Дед. - Ты изволил

лежать в саду,   и я решил, что не стоит звать тебя к инфору.

Я к тебе обращаюсь, Улисс.

   - Я слушаю, Иван Александрович.

   - Потрудись хотя бы выразить интерес к тому, что тебе го-

ворят.

   - Я слушаю с интересом.

   - Допустим. - Дед отпил из стакана витаколу и снова вытер

усы.   - Правильно я сделал, что не позвал тебя: у вас не по-

лучился бы разговор.

   - Что же сказал Самарин?

   - Прежде всего ты сам должен решить. Если ты с месяц пот-

ренируешься и согласишься полетать практикантом   на   ближних

линиях, то Самарин, может быть, снова возьмет тебя в космоф-

лот. Но решать надо тебе самому.

   По визору   объявили   шумановский концерт для фортепьяно с

оркестром.   Вечер старинной музыки у них, что ли, сегодня? Я

невольно вздрогнул,   когда увидел на экране пианистку.   Если

бы у Андры была сестра,   то я подумал бы, что это ее сестра.

У нее было такое выразительное лицо, оно как бы отражало пе-

реливы музыки... нет, выражало саму музыку...

   Ох, что же я натворил!..

   Вошла Ксения с большой сковородой в руках.   Сковорода ши-

пела, от нее шел такой запах, что у меня свело скулы. Ксения

поставила ее между мной и Костей и сказала:

   - Ешьте, только осторожно - очень горячо.

   На поверхности пухлой,   желтой с белыми прожилками массы,

в которую были вкраплены золотисто-коричневые кусочки, вски-

пали и лопались пузырьки.   А запах - острый, грубо настойчи-

вый   - так и бил в ноздри.   Я понял,   что голоден как никог-

да...

   - Яичница с колбасой, - сказала Ксения. - На свином сале.

- И добавила,   улыбаясь:   - Нас Иван Александрович не   часто

потчует этим варварским блюдом,   а для вас что-то расщедрил-

ся.

   Я схватил вилку.   Все было просто, будто сполз туман, об-

нажив беспощадную ясность мира.

   Но в следующий миг я положил вилку.

   - Спасибо, Иван Александрович, - сказал я, проглотив слю-

ну, - только мне нельзя.

   - Почему это нельзя?

   - Режим. Пилот всю жизнь должен быть на режиме.

   - Ну да,   - подхватил Робин. - У него ведь режим, Дед,как

ты забыл?

   - Память стала плохая,   - сказал Дед. - Вот - вылетело из

головы, что у него режим.

   Не очень-то приятно было слушать все это, но в то же вре-

мя у меня возникло ощущение...   ну, как бы передать... Знае-

те,   на мостиках аварийных переходов на корабле есть тонень-

кие   такие   перильца.   Без перилец пройти над шахтой главных

двигателей страшновато, а когда они есть - идешь, не держась

за них...

   Яичница. С колбасой,   черт побери. Я увидел, каким плото-

ядным взглядом разглядывал редкостное блюдо Леон. Ну уж нет!

Я решительно придвинул сковородку к Косте:

   - Ешь.

   Костя, поколебавшись немного, подцепил вилкой кусок и по-

ложил в рот.

   - Ешь,   Костенька,   ешь,   - сказал Робин. - Такую яичницу

при   дворе   князя   Владимира Высокое Крыльцо подавали только

богатырям. Верно, Дед? Когда они выезжали на подвиги.

   - Не было такого князя,   - ворчливо отозвался Дед.   - Был

Всеволод Большое Гнездо.

   - Ах, ну да! Это тот, у которого ты служил главным специ-

алистом по сигнализации кострами, да?

   - Прекрати, Михаил! - сказал Дед. Он всегда называл Роби-

на родительским именем.

   Костя тем временем торопливо набивал рот яичницей. Он ел,

обжигаясь,   стыдясь того,   что не в силах совладать с собой,

пряча от нас глаза.   Зрелище было хоть куда.   Я положил себе

на тарелку растительного мяса,   овощей, залил грибным соусом

и,   хорошенько перемешав все это,   принялся за еду. Давно не

ел я с таким удовольствием.   Мне хотелось,   чтобы этот вечер

тянулся как дольше. Я знал, что предстоит трезвая оди-

нокая ночь,   когда никуда не денешься от собственных мыслей,

и мне хотелось отдалить ее.

   Леон смотрел на нас с этакой понимающей улыбкой.   Но   вот

улыбка сползла с лица, он откинулся на спинку стула м произ-

нес нараспев:

 

           Древняя   участь человечества -

           Добыча    пищи.

           И   проклятие было в ней, и радость.

           Аскеты   древности, презиравшие радость,

            Вы   не могли отказаться от пищи,

           Вы   ели сухие корки, проклиная свою плоть

           И   проклиная радость, которую вам приносила

           Даже    сухая корка...

 

   Дед пересел в кресло перед визором. Он не любил интерлин-

га.

   - Почитай еще, - попросила Ксения.

   Но Леон не захотел.

   Я знал эти стихи,   там дальше шло об андроидах: вот, мол,

казалось бы, совершенные создания, им не нужно было думать о

хлебе насущном,   но знали ли они, что такое человеческая ра-

дость... ну, и так далее.

   - Давно не видно,   Леон, твоих новых стихов в журналах, -

сказала Ксения. - Ты что же, бросил поэзию?

   - Поэзия не теннисный мячик, ее бросить нельзя, - ответил

Леон. - Просто не пишется.

   Робин сказал:

   - Державин был министром,   Лермонтов -   офицером,   ну,   а

Травинский   не хочет от них отставать.   Он член какой-то ко-

миссии, забыл ее название.

   - Я и сам с трудом выговариваю,   - засмеялся Леон.   - Ко-

миссия по взаимным...   нет, по планированию взаимных потреб-

ностей   Земли и Венеры.   Проще говоря - комиссия Стэффорда в

новом виде.

   - А что ты в ней, собственно, делаешь? - спросил я.

   - Что я в ней делаю?   Не так-то просто ответить, Улисс...

Видишь ли, по возвращении с Венеры я высказал кое-какие мыс-

ли о своеобразии венерианской поэзии, об особенностях тамош-

него интерлинга...   Ну вот.   Словом, я и сам не заметил, как

угодил в эту комиссию - в отдел по культурным связям. Но все

оказалось гораздо сложнее.   На Венере звуковая речь приобре-

тает, я бы сказал, все более подсобный характер.

   - Они что же, становятся глухонемыми? - спросил Робин.

   - Нет,   не то.   Они явно предпочитают ментообмен, но это,

по-моему,   вовсе не означает, что... - Леон замялся. - В об-

щем, не знаю. Все это пока загадка.

   - Было бы лучше всего,   - сказал я, - если бы венерианцев

оставили в покое.

   - Как это понимать? - спросил Леон.

   - В самом буквальном смысле.   Иные условия   диктуют   иной

путь развития, и не надо устраивать из-за этого переполох на

всю Систему.   Не надо добиваться, чтобы они непременно оста-

вались во всем похожими на нас.

   - Да никто этого не добивается.

   - В самом деле? Разве Баумгартен и его коллеги не испыты-

вали терпение примаров всякими обследованиями? Нет уж, лучше

помолчи, Леон. Переселенцы сами знают, на что идут. Когда-то

жители старой доброй и какой еще - зеленой, что ли, - Англии

обливались слезами,   прощаясь с родиной, которая не могла их

прокормить,   и уплывали за океан. Америка была для них даль-

ше, чем для нас Венера. Огромная, пустынная, полная опаснос-

тей Америка.   А через некоторое время - кто бы   заставил   их

вернуться?   А русские переселенцы в Сибирь - в снежную,   ка-

торжную,   заросшую дикими лесами,   которая   оказалась   такой

хлебной и золотой? Она стала для них родиной, и они с ужасом

вспоминали нищую, соломенную, крепостную Россию, которую по-

кидали   со слезами,   унося по щепотке родной земли в мешочке

на груди. Примерно то же самое сейчас и с Венерой.

   - Да я не спорю,   - миролюбиво сказал Леон. - Я и сам так

думаю.   Но ты немножко отстал, Улисс. Комиссия теперь ставит

себе   целью   изучение   взаимных   потребностей и планирование

экономических и культурных связей с Венерой. А Баумгартен из

комиссии вышел.

   - Да, вышел! - с дрожью в голосе воскликнул Робин, воздев

кверху руки и потрясая ими. - Но я вернусь, да, да, вернусь,

чтобы во имя любви к человечеству наставить вас на путь   ис-

тинный! Одумайтесь, члены Совета!

   Мы засмеялись, а Дед поморщился и сказал:

   - Перестань, Михаил.

   Ксения налила нам кофе.

   - Странная все-таки у тебя логика, Улисс, - медленно про-

говорила она. - Какое тут может быть сходство? Переселенцы в

Сибирь или Америку шли обживать новый край, им, конечно, бы-

ло и трудно и страшно,   но это была Земля.   Та же   привычная

атмосфера, те же леса и горы...

   - Ясно,   ясно,   - перебил я с досадой.   - Любой   младенец

знает,   что Венера отличается от Земли. Я говорил о сходстве

в том смысле,   что переселенцам в Америку и венерианским ко-

лонистам в равной степени пришлось преодолевать инерцию при-

вычки.   И тем и другим было...   ну, скажем, не по себе. Но и

те и другие обосновались на новом месте,   как дома, и не по-

мышляли о возвращении.

   - Знаете,   что задумал Улисс?   - сказал Робин. - Он хочет

научить венерианцев обходиться без скафандров.

   - Слышал я на Венере, будто кто-то пробовал, как ты гово-

ришь,   обойтись без скафандра, но я в это не верю, - заметил

Леон.

   - А Улисс знает,   как это сделать.   - И Робин   рассказал,

посмеиваясь,   как я чуть было не проделал на околовенерианс-

кой орбите эксперимент с вдыханием газовой смеси,   имитирую-

щей атмосферу Венеры.

   - Ну,   и ничего смешного! - сердито сказала Ксения. - Хо-

рошо хоть, что хватило ума удержаться от очередного дурацко-

го поступка.   Улисс вечно что-нибудь придумает. Он просто не

может жить, как все.

   Мне не хотелось отвечать Ксении резкостью на резкость.   Я

только сказал, что без "дурацких поступков" никогда не прео-

долеешь инерцию привычки,   а преодолевать надо,   потому   что

так   или   иначе человечеству придется расселиться в космосе.

Приспособленность к единственной устойчивой среде   -   оковы,

которые неизбежно должны быть сломаны эволюцией.

   - Бедный homo sapiens!   - вздохнул Робин. - В кого только

хотят его превратить!

   - В homo universalis - вот в кого, - сказал я. - Не в се-

лестеновского кентавра, не в козявку, как предлагает Нгау, а

в универсального человека, который одинаково хорошо чувству-

ет себя на Земле и, скажем, на Венере.

   - Повышение приспособляемости к   новым   условиям   -   рост

энтропии.

   - А,   энтропия! - Я рассердился. - Стоит только высказать

крамольную   идею,   как сразу начинают пугать энтропией!   Вот

если бы жизнедеятельность человека достигла физиологического

предела,   тогда   я бы и спорить не стал.   Но ведь этого нет!

Скажи-ка,   знаток энтропии,   для чего вложила в нас   природа

резерв   жизнедеятельности,   который мы пока не научились ис-

пользовать? Для того, чтобы с умным видом скрести в затылке?

   Я встал и направился к двери на веранду.   Лучше поглядеть

на ночную Волгу, чем изощряться в бессмысленном споре. Костя

тоже поднялся и пошел за мной.

   Но тут Дед подал голос. Ну конечно, сейчас все грековское

семейство обрушит на меня праведный гнев...

   - Присядьте, молодые люди, - сказал Дед, топорща усы. - Я

вспомнил   одну   давнюю историю,   еще в юности я слышал ее от

одного психолога.   Было это во время второй   мировой   войны.

Один   французский офицер попал к фашистам в плен,   в концла-

герь,   как тогда говорили.   И однажды зимним вечером   вывели

его   с   группой других пленных и бросили раздетыми догола на

снег,

   - Ужас какой! -в ырвалось у Ксении,

   Дед глянул на нее:

   - Я же сказал - фашисты.   Фашисты оставили их на всю ночь

на морозе.   Долго ли протянет истощенный человек? К утру все

были мертвы, кроме этого француза. Он выжил, потому что ока-

зал смерти психологическое сопротивление.   Он представил се-

бе,   что лежит на горячем песке под солнцем Сахары. И такова

была сила самоубеждения, что организм принял команду мозга и

не поддался морозу.

   - Как же должен был этот человек   любить   жизнь!   -   тихо

сказала Ксения.

   И ненавидеть фашизм,   подумал я.   Любовь   и   ненависть...

Скрытые возсти организма - ведь,   в сущности, Дед подт-

вердил мои мысли...   А мог бы я так - морозной ночью на сне-

гу?..   Не знаю... Ненавидеть мне, во всяком случае, некого и

нечего...

   Рокот инфора,   донесшийся из передней, прервал мои мысли.

Рокот инфора, и сразу вслед за ним - четкий, богатый модуля-

циями женский голос:

   - Вызывает "Элефантина". Вызывает "Элефантина".

   Робин сорвался с места:

   - Наконец-то!   Ребята,   не уходите!   - С этими словами он

скрылся за дверью.

   - Что ему понадобилось на "Элефантине"?   - удивилась Ксе-

ния.

   Спустя несколько минут Робин вернулся в гостиную.

   - Ну как? - спросил Леон.

   - Все в порядке. - Робин подошел к Косте и хлопнул его по

плечу. - Извини, что ничего тебе не сказал, Костя, но внача-

ле надо было узнать. У Антонио в службе полетов есть свобод-

ное место диспетчера. Пойдешь к нему на "Элефантину"?

   - На "Элефантину"? - озадаченно переспросил Костя.

   - Там неплохо.   Будешь ругаться с пилотами и свято блюсти

график. Скучать не придется.

   - Иди, Костя! - сказал я. - Правильно они придумали. Хоть

один диспетчер будет своим человеком.

   Костя стоял, широко расставив ноги и понурив голову.

   - Прилетит к тебе,   например,   Улисс,   - продолжал   Робин

расписывать прелести диспетчерской должности, - и попросится

к причалу "Д".   А у тебя голова и без него распухшая,   и   ни

одного   причала свободного,   и ты посылаешь этого Улисса ку-

да-нибудь подальше.

   - Ты проводишь Улисса в межзвездный полет, - сказал Леон,

глядя на меня-как это говорилось в старых романах? - горящим

взглядом.

   - Напишешь ученый   труд...   диссертацию   о   диспетчерской

службе, - вторил ему Робин. - Ну, Костя? Да решайся же!

   Костя поднял голову и улыбнулся.

   - Ладно. Диспетчером так диспетчером. Все равно...

   Но я видел по его глазам, что ему не все равно.

 

                       Глава семнадцатая

 

              "СКОЛЬКО ЖИТЬ В СКАФАНДРЕ?.."

 

   Юпитер обладает странным свойством:   трудно   оторвать   от

него взгляд.   Смотришь,   смотришь на гигантский диск, исчер-

ченный желто-бурыми полосами, на Красное пятно, плывущее под

экватором,   на точечные вспышки-отблески чудовищных молний в

толще бешеной атмосферы - и чем больше смотришь, тем сильнее

завораживает тебя это первозданное буйство материи.

   Но если ты выбился из графика полетов и   Управление   кос-

мофлота бомбит тебя радиограммами, то дивное зрелище начина-

ет нервировать.

   Я-то, в общем, не очень нервничал. Даже совсем не нервни-

чал:   к чему только не привыкаешь в космофлоте! А вот Кузьма

Шатунов, мой второй пилот, места себе не находил.

   Он ворвался в кают-компанию, где мы с Всеволодом играли в

шахматы.

   - Улисс!   Самарин требует срочно принять меры к   срочному

вывозу всего состава станции.

   Я взял у него листок радиограммы.

   - Преувеличиваешь,   Кузьма,   -   сказал я.   - "Срочно" тут

один раз.

   Всеволод засмеялся. Более смешливого практиканта я никог-

да не видывал.   Достаточно было щелкнуть у   него   под   носом

пальцами, чтобы он начал давиться от смеха.

   Кузьма кинул на него сердитый взгляд.

   - Что будем делать, Улисс? Ребята говорят, этот маньяк не

вернется, пока не запустит все свои чертовы зонды. Так может

еще неделя пройти и две.

   - Может,   - согласился я, делая запоздалую рокировку, ко-

торая вряд ли спасала моего короля от атаки Всеволода.

   - Так что же будем делать?   - повторил Кузьма. И, не дож-

давшись ответа, посыпал скороговоркой: - Корабль надо на мо-

дернизацию ставить,   опоздаем - ангар будет занят, жди тогда

очереди,   а   у меня тысячи дел на шарике.   И все из-за этого

полоумного. Пойду на станцию, попробую с ним связаться.

   Он выскочил   из   кают-компании.   Вскоре и мы с Всеволодом

влезли в скафандры и вышли из шлюза.

   Трехсполовинойсуточная ночь Ганимеда была на исходе.   Да-

лекое маленькое солнце взошло над горизонтом.   Оно не   очень

светило и согревало, но все-таки это было солнце. Юпитер - в

начале левой фазы - висел   над   нами   гигантским   сегментом,

отбрасывая желтоватый свет на ледяной панцирь Ганимеда. Пей-

заж этого спутника дик и неприютен. Нагромождения скал, глу-

бокие расселины,   залитые льдом, ледяное крошево под ногами.

Разнообразие в пейзаж вносит только Озеро. Это узкая длинная

долина,   свободная от льда,   вечно затянутая пеленой тумана.

Здесь из разлома в коре выделяются горячие   газы,   они-то   и

растопили лед,   и размороженная углекислота шапкой висит над

Озером.

   Прыгая со скалы на скалу, мы шли к станции, расположенной

на северо-восточном берегу Озера. Станция - это, в сущности,

пещера в горном склоне, коридор с несколькими боковыми отсе-

ками и шлюзом, миниатюрное подобие Селеногорска. Перед стан-

цией была небольшая площадка,   переходящая в пологий спуск к

Озеру. Здесь и выше по склону стояли башенки солнечных бата-

рей,   вездеходы,   пестро раскрашенные датчики гравиметричес-

кой,   магнитнографической и прочей аппаратуры,   которой была

набита   станция.   Решетчатая мачта радиоантенны венчала этот

островок человеческой жизни.

   На площадке   было на редкость многолюдно.   Небывалый слу-

чай:   вторую неделю на Ганимеде толклись обе смены - та, что

мы привезли,   и та, которую мы должны были вывезти. Я разыс-

кал Крогиуса, начальника прежней смены,

   - Четырнадцатый в радиотени,   - сказал он. - Придется по-

дождать часа два.

   - Подождем, - сказал я.

   - Улисс, - подскочил ко мне Кузьма, - больше ждать невоз-

!   Давай   выгрузим нашу лодку,   я слетаю за этим ненор-

мальным.

   Его черные   глаза горели жаждой немедленной деятельности.

Крогиус всем корпусом повернулся к Кузьме.

   - Привезешь его силой?

   - Да! - крикнул Кузьма.

   Крогиус захихикал.

   - На Четырнадцатом одно неосторожное движение   -   и   сор-

вешься в пространство. Хотел бы я посмотреть на вашу драку.

   - Может, он передумал? - спросил я.

   - Кто,   Олег?   -   Крогиус изобразил губами сомнение.- Три

смены сидит здесь безвылазно.   Да нет, он твердо сказал, что

улетит.   Лена!   - окликнул он проходившего мимо человека.   -

Олег тебе твердо сказал, что улетит?

   - Ах, не знаю! - нервно прозвучало в ответ.

   Я подошел к краю площадки и смотрел,   как эта самая   Лена

спускается   по склону к плантациям.   На квадратах оттаявшего

грунта близ Озера были высажены кустики марсианского   можже-

вельника - самого неприхотливого растения в Системе, с могу-

чими корнями,   которым было все равно,   за что цепляться,   и

крохотными синеватыми листьями.   Углекислоты на берегу Озера

для них хватало,   но все же   можжевельник   принимался   здесь

плохо.

   Кто-то увязался за Леной - должно быть,   астроботаник   из

новой смены. Я слышал их удаляющиеся голоса:

   - Конечно, пробовала. Тоже не годится для подкормки.

   - Посмотри, этот, кажется, живой.

   - Что?   Да,   он выгонит третий лист.   Ох и намучилась я с

ним!

   - Хороший мутант. По какому методу ты скрещивала?

   - Что?.

   - Да брось ты озираться,   прилетит твой Олег,   никуда   не

денется. Я спрашиваю, по какому...

   Делать было нечего,   я пошел на станцию, там была сносная

библиотека. , конечно, продолжить шахматный бой с прак-

тикантом,   но мое самолюбие было уязвлено постоянными проиг-

рышами.   Хоть бы одну партию свел он вничью - так нет. Ника-

кого почтения к командиру корабля!

   В библиотеке я бегло просмотрел каталог микрофильмов. Мое

внимание привлекла книга Грекова,   отца   Робина.   Книга   эта

вышла недавно, я не успел ее прочесть. Взяв со стеллажа мик-

рофильм, я вставил его в проектор и начал читать.

   "Но есть   еще одно соображение,   которое могло бы наконец

охладить чрезмерно горячие головы:   - писал Греков. - Допус-

тим,   разведчики,   высланные в направлении центра Галактики,

найдут планету, пригодную для освоения. Но если она действи-

тельно пригодна, то, скорее всего, населена, и, уж во всяком

случае,   больше прав для ее колонизации имеют   ближайшие   ее

соседи. Представьте себе, что на Венеру - в тот период, ког-

да она еще не была освоена людьми,   - прибыли   колонисты   из

другой звездной системы и сказали:   "Это нам подходит, здесь

мы будем жить".   Как бы реагировала на такой акт Земля? Оче-

видно, нельзя сбрасывать со счетов своеобразную этику косми-

ческого проникновения.   Наша Система - на окраине Галактики,

вдали от звездных скоплений.   И тут ничего не поделаешь. Хо-

тим мы или не хотим, а развиваться мы должны по-своему..."

    Это место я перечитал дважды.   Ну вот, теперь уже и эти-

ка.   В своей Системе - пожалуйста,   не стесняться,   но

неэтично высовывать нос за орбиту Плутона.   Так,   что ли? Да

ведь унизительно это,   товарищ Греков!   Неужели ты   думаешь,

что,   встретясь   на планете икс с разумными существами иного

мира, мы вступим с ними в драку из-за приоритета?

   Не раз приходилось мне схватываться с проповедниками кос-

мического изоляционизма.   Что ж,   придется схватиться   и   на

этот раз. Я начал обдумывать тезисы будущей статьи. Поменьше

язвительности, побольше аргументов...

   Тут в библиотеку протиснулся Всеволод:

   - Старший, радио от Олега. Он вылетает.

   Я взглянул   на   часы,   раскрыл астрономический ежегодник.

Ганимед сейчас примерно в тысяче мегаметров   от   Юпитера,   а

Четырнадцатый спутник - в ста пятидесяти семи. Скоро он вып-

лывет из-за экватора Юпитера, этот шустрый спутник, которого

только большая скорость обращения - десять часов с мелочью -

удерживает от того,   чтобы плюхнуться   в   бездонные   глубины

планеты. Ну что ж, не раньше как утром вернется Олег на сво-

ей десантной лодке.

   - Вся   станция   переживает   за Лену,   - принялся Всеволод

посвящать меня в местные дела.   - У нее знаешь как с Олегом?

Дружба еще со школьной скамьи. Они вместе кончили астрофизи-

ческий и вместе отправились на Ганимед.   Они никогда не раз-

лучались, слышишь, старший?

   - Не может быть, - проворчал я.

   - Бен-бо!   После   первой   смены он уговорил Лену остаться

еще на год, а потом и на третий.

   - Ну, и почему вся станция переживает? Он же уговорил ее,

а не принудил силой.

   - Скажешь! - Всеволод прыснул.

   - В программу твоей практики не входят ганимедские сплет-

ни.

   - Да какие сплетни! Это...

   - В   твою   программу   входит космонавигацирнная практика,

самостоятельные расчеты,   организация службы,   зачет по уст-

ройству корабля. Или, может быть, я ошибаюсь?

   - Не ошибаешься, старший.

   - Ну,   так пойдем,   будешь сдавать устройство корабля. Ты

готов?

   - Подумаешь,   "Т-9"!   -   сказал Всеволод.   - Кто не знает

"Т-9"!

   Ну и задал я ему жару! Несколько часов без передышки мы с

ним лазали по кораблю. Я клал ладонь на какую-нибудь магист-

раль и спрашивал: "А это что?" Я тыкал пальцем в переборку и

спрашивал:   "А что здесь?.. Как подается сюда воздух?.. Ава-

рийное   электропитание?"   Я   велел ему снять крышку главного

распределительного щита и вникать в тонкости   автоматических

приводов.   С практиканта пот тек ручьями. В дерзких кошачьих

глазах появилось паническое выражение. Наконец он сдался.

   - Нас   никогда   так не экзаменовали,   - сказал он скучным

голосом. - Я не автомат и не обязан знать эти системы.

   - Ты собираешься летать на кораблях,   не так ли? Или, мо-

жет, ты не будешь летать самостоятельно?

   - Буду, - твердо сказал Всеволод.

   - Тогда возьми спецификации и   изучи   все   до   последнего

контакта. Когда будешь готов, продолжим зачет.

   Под утро население   Ганимеда   высыпало   наружу   встречать

Олега Рунича.

   Только Всеволод не вышел - он   сидел   в   кают-компании   и

изучал спецификации.

   Десантная лодка Олега мягко села,   выпустив длинные   лапы

упоров.   Из лодки вылез человек в скафандре и скачками побе-

жал к площадке. За плечами у него висел туго набитый рюкзак.

   - Контакт?   - услышали мы его возбужденный голос.   - Кон-

такт! Эврика!

   Все пришло в движение. Обе смены ганимедцев взяли Олега в

плотное кольцо, загалдели, по рукам пошла какая-то пленка.

   - Типичная запись биомассы.

   - Такие уплотнения может дать и эхо.

   - Ну да, скажешь! Явный контакт.

   - А почему здесь размыто?

   - Да не рви пленку из рук!   Ребята,   так нельзя!   Пошли в

лабораторию.

   Скафандры оставили   в шлюзе станции,   но и без скафандров

мы с трудом поместились в тесном отсеке лаборатории.   Прихо-

дилось стоять вплотную друг к другу.

   Олег Рунич был ростом мелковат и   неширок   в   плечах.   Не

сказал бы, чтобы он возмужал за эти три года - с тех пор как

я высадил его на Ганимеде.   Только вот его мальчишеское лицо

обросло рыженькой клочкастой бородкой да кожа стала желтова-

той, будто навсегда лег на нее отсвет Юпитера.

   - Ничего неожиданного!   - слышал я хриплый гйлос Олега. -

Все прежние зонды не доходили до поверхности,   вот и все. Не

пробивали атмосферу.   А этот пробил!   Вот,   смотрите... Нет,

дайте большую карту,   где она?   - Он разложил на столе карту

Юпитера и ткнул пальцем в точку южного полушария.   - Вот, на

двадцатом градусе.   Я прощупывал эту полосу, зонд был послан

сразу после прохождения Красного пятна, последний зонд. Я уж

не ожидал ничего путного,   начал сворачивать станцию,   гото-

виться к отлету - и вдруг сигналы! Контакт!

   - Погоди,   Олег,   - сказал Крогиус. - Записи надо обрабо-

тать, тогда посмотрим. Такие пики может дать и эхо.

   - Какое там эхо! - У Олега был такой вид, будто сейчас он

бросится на Крогиуса. - Самый настоящий контакт с биомассой.

В океане Юпитера есть органическая жизнь,   никаких сомнений.

- Он сморщился и схватился за горло. - Дайте попить чего-ни-

будь...

   Лена принесла ему кружку витакола. Олег мигом осушил ее.

   - Уф-ф...   Хорошо! Давно не пил. Я там упустил тубу с ви-

таколом,   теперь она крутится вокруг Четырнадцатого.   - Олег

коротко хохотнул.   - Ну ладно.   Помогите,   ребята, погрузить

зонды, десять штук.

   - Ты что,   - сказал Крогиус, - собираешься обратно на Че-

тырнадцатый?

   - Ну,   ясно.   Где Ференц? Надо проверить дыхательный при-

бор...

   Тут все заговорили разом,   а громче всех - мой Кузьма. Он

потрясал у Олега под носом пачкой радиограмм.   Ребята из но-

вой смены тоже ярились:   надоела толчея на станции, пора на-

чинать нормальную работу. Ждали, ждали Олега, а теперь снова

ожидать? Ну нет! Они и сами умеют забрасывать удочки в океан

Юпитера. Пусть Крогиус со своей сменой сегодня же уберется с

Ганимеда.

   Мимо меня прошла Лена, она проталкивалась к двери. Ее ху-

денькое личико было прозрачно-бледным,   напряженным,   уголки

губ горько опущены.

   - Да не могу я улететь,   - говорил Олег, удивленно вздер-

нув брови. - Как вы не понимаете...

   - И понимать нечего,   - отвечали ему.   - Собирай вещички,

не задерживай свою смену.

   - Мы тут сами разберемся,   что за рыбки плавают в Ю-океа-

не.

   - Не ты один планетолог на свете.

   Кузьма протиснулся ко мне:

   - Почему молчишь,   Улисс?   Назначь время отлета, и дело с

концом.

   Действительно, это было проще всего:   отлет корабля, наз-

наченный,   скажем,   через   час,   автоматически   прекратил бы

спор.   Но я медлил.   Не хотелось директивно вмешиваться в их

дела.

   Я медлил, а спор между тем разгорался все сильнее. Теперь

он   шел не только об океане Юпитера с его гипотетическим на-

селением, но и о прецессии оси планеты, и о веществе Красно-

го пятна,   и о перспективах приспособления Ганимеда и других

больших спутников для нормальной жизни. Новая смена плането-

логов,   по-видимому, считала, что все предыдущие смены рабо-

тали не то чтобы мало,   но нерешительно,   с подобным   темпом

освоение   Ю-системы затянется еще на десятилетия,   и потомки

не простят такой медлительности.

   Ох, уж эти потомки!   Чуть что неладно у нас,   так сразу -

"потомки не простят".   Я и сам употреблял эту фразу неоднок-

ратно,   она ведь так легко срывается с языка. Потомки как бы

смотрели на нас из своего грядущего далека суровым, осуждаю-

щим взглядом...

   - Старший! - услышал я голос Всеволода и обернулся.

   Практикант стоял в открытой двери,   на нем был скафандр с

откинутым шлемом.   По его лицу было видно,   что что-то прои-

зошло.   Мелькнула мысль о коротком замыкании или рассогласо-

вании ускорителя - мало ли что мог натворить в   корабле   лю-

бознательный практикант.

   Я вышел к нему в коридор.

   - Она   тронулась,   - бурно зашептал Всеволод.   - Я шел на

станцию и вижу, она возится у лодки...

   - Погоди. - Я прислушался к каким-то прерывистым всхлипы-

ваниям, они доносились из жилого отсека наискосок от лабора-

тории.

   Я распахнул дверь и увидел Лену.   В скафандре с откинутым

шлемом она ничком лежала на койке, уткнувшись носом в мокрую

подушку. Она тряслась от сдерживаемых рыданий, кусала подуш-

ку, ее русые волосы были растрепаны.

   - Возилась у лодки,   - громким шепотом сказал Всеволод, -

по-моему,   хотела открыть шлюз,   я побежал к ней,   а она как

увидела меня, так сразу кинулась на станцию...

   - Позови врача, - сказал я.

   Лена услышала это.   Встрепенулась, глянула на меня запла-

канными, опухшими глазами, замотала головой.

   - Не надо!   - выдохнула она.   - Никого не надо...   Ничего

мне не надо...

   - Успокойся. - Я протянул руку, чтобы погладить ее по го-

лове, но Лена отбросила мою руку.

   Тут вошел врач из смены Крогиуса,   а за ним врач из новой

смены.

   - Уйдите! - закричала Лена отчаянным голосом и забилась в

угол, как звереныш. - Никого не хочу видеть!..

   В коридоре у открытой двери толпились встревоженные гани-

медцы.   Я   вышел   из отсека и притворил дверь,   загородив ее

спиной.

   - Космическая болезнь? - негромко спросил Крогиус.

   Я пожал плечами.

   - Сколько ? - доносился из-за двери голос Лены, пре-

рываемый рыданиями. - Сколько жить в скафандре?..

   Олег протолкался вперед, я посторонился и пропустил его в

отсек.   Вид у него был растерянный, он нервно теребил чахлую

бороденку.

   Послышались приглушенные голоса, звякнуло что-то стеклян-

ное,   потом стало тихо. Так тихо, что было слышно, как в ма-

шинном отсеке включилась и загудела регенерационная установ-

ка.

   - Действительно!   - проговорил кто-то из новой   смены.   -

Держал ее тут три года, варвар, а теперь и на четвертый...

   - Да ничего   подобного,   -   сказал   Крогиус,   раздраженно

скривившись. - Что значит "держал"? Ничего он не держал, она

сама оставалась, и все было хорошо. Просто нервы сдали.

   - Ну, теперь-то он улетит.

   - Теперь конечно, - сказал Крогиус.

 

   ...И вот мы летим.   Желтый исполосованный сегмент Юпитера

на экране был теперь похож на ломоть дыни. Земли пока не ви-

дать-она сейчас обращена к нам   ночной   стороной.   В   черном

пространстве спокойно горят звезды.

   Я сижу в своем кресле и поглядываю на коробку   сигнализа-

ции,   связанную   с   наружными датчиками.   Мы проходим вблизи

запретной зоны - космической свалки   радиоактивных   отходов.

Все в порядке, уровень радиации в норме.

   Все в порядке.   Моему второму пилоту не сидится на месте.

То он   хватает   тестер и лезет за главный щит,   то вычисляет

путевые программы, должно быть, на полгода вперед, то носит-

ся где-то по кораблю.   Как это говорится - с легким вздохом?

С легким вздохом я вспоминаю Робина - невозмутимого, дремлю-

щего в кресле, каждые десять минут открывающего глаза, чтобы

взглянуть на приборы.

   Практикант усердно   изучает   спецификации и на память вы-

черчивает схемы.   Зачета у него я все еще не принял,   и   он,

кажется, начал меня побаиваться. Правда, это не помешало ему

сегодня после обеда разгромить   меня   на   семнадцатом   ходу.

Больше   играть с ним в шахматы не буду:   я человек самолюби-

вый.

   Припоминаю Грекова и начинаю обдумывать антистатью.

С некоторых пор я пишу статьи и   ввязываюсь   в   полемику   по

космическим проблемам. Строго говоря, статей было напечатано

всего две, но написал я их куда больше. К достоинствам моего

стиля отнести краткость - и больше, пожалуй, ничего. Я

побиваю противников, так сказать, лапидарностью изложения.

   Да, так   вот.   Этика космического проникновения,   дорогой

товарищ Греков, заключается не в вилянии хвостом перед гипо-

тетическими инопланетными соперниками,   а в разумном сотруд-

ничестве с ними. Дело не в том, кто первый застолбит новень-

кую планету, а... как бы это сформулировать, черт возьми...

   Мысли рассеиваются.   Вернее, снова устремляются к сумрач-

ному миру Ганимеда.   Ну что тебе Ганимед? - уговариваю я сам

себя. Замена на станции произведена,   груз доставлен.   Все в

порядке.   Все в порядке,   если не считать того, что мы выби-

лись из графика,   - ну, от этого ни один пилот не гарантиро-

ван.

   Скоро ужин.   Надо бы сварить кофе,   хороший такой   черный

кофе, пахнущий осенними листьями и бразильскими карнавалами.

Может, ей полегчает от этого кофе.

   Хоть бы   раз увидеть улыбку на ее худеньком замкнутом ли-

це!   Героические усилия Крогиуса и других ребят   разговорить

Лену,   заставить улыбнуться шутке безрезультатны. Односложно

ответит на вопрос, взглянет отсутствующим взглядом - и уйдет

в свою каюту.

   Да, надо сварить ей пряный крепкий кофе из моего   личного

припаса.   Я   вожу   его с собой на случай всяких передряг.   В

бортовой паек такой кофе, естественно, не входит.

   Интересно, что поделывает сейчас Олег Рунич?   Вопрос нес-

ложный.   Сидит, должно быть, на Четырнадцатом, сидят и смот-

рит, как полыхают под ними молнии в бурожелтом одеяле Юпите-

ра.   И ждет, маленький бородатый упрямец, ждет, не вздрогнет

ли   самописец от сигнала,   посланного регистратором биомассы

из аммиачного океана...

 

                      Глава восемнадцатая

 

                     ПРОПАВШИЙ ПРАКТИКАНТ

 

   Корабль подплывал к "Элефантине". Миновали стартовую зону

ходовых   послеремонтных   испытаний.   По левому борту проплыл

серебряным огурцом спутник инфорглобус-системы.

   "Элефантина" была обращена к нам ребром и закрывала своим

корпусом то, что нам хотелось увидеть больше всего. Мы виде-

ли   только   основание   (а может,   верхушку) толстой колонны,

торчащее из-за тора "Элефантины".   И   еще   мы   видели   белые

вспышки сварочных аппаратов.

   Когда я был здесь последний раз,   строительство   кораблей

"СВП"-синхронизаторов   времени-пространства   только   начина-

лось:   собирали стапели,   принимали пер-вые секции.   Теперь,

спустя полтора года,   монтаж, как я знал, был закончен и шли

заключительные работы - главным образом внутри кораблей.

   Ох и   не   терпелось же мне увидеть их!   А Всеволод просто

прилип к иллюминатору. Достанется мне еще за этого непутево-

го практиканта...

   Грузовой буксир,   выбрасывая из сопла бледную плазму, пе-

ресек мой курс,   к буксиру была пристыкована уродливая конс-

трукция.   "Что еще за самодеятельный театр?" - подумал   я   и

включил   автомат вызова.   Диспетчер "Элефантины" сразу отве-

тил,   и я в энергичных выражениях высказал ему то, что думаю

о здешней организации службы полетов.

   - Успокойся,   Улисс,   - официальным голосом, показавшимся

мне знакомым,   отозвался диспетчер. - У тебя на курсе чисто.

Займи зону "Д" и останься на орбите.

   - Это еще почему? - рявкнул я. - Мне надо ставить корабль

на модернизацию.

   - Знаю,   - отрезал диспетчер. - Ангар занят. Придется по-

дождать двое суток.

   - Костя, это ты? - спросил я неуверенно.

   - Это я.

   - Так что же ты измываешься надо мной?   Не можешь сказать

по-человечески...

   - Я говорю по-человечески:   ты вышел из графика,   и ангар

занят. Займи место в зоне "Д", а сам немедленно явись в дис-

петчерскую. И прихвати своего практиканта. Выключаюсь.

   Вот так. Стоит приличному парню попасть в диспетчеры кос-

мофлота   -   и считать,   что он потерян для нормального

общения. С отвращением, свойственным, скажу откровенно, всем

пилотам Солнечной системы, я представил себе диспетчерскую с

ее цветными графиками, телеэкранами, сигнальными мигалками и

писком радиовызовов. Среди многих мест, от которых мне всег-

да хотелось держаться подальше,   диспетчерские идут за номе-

ром один.

   Кузьма ярился, в сердцах махал то правой, то левой рукой.

У   него всегда было полно каких-то сверхсрочных дел на шари-

ке,   и он плохо переносил   задержки.   Всеволод   настороженно

глядел на меня своими зеленовато-кошачьими глазами.

   - Слышал повеление?   - сказал я ему.   - Ничего не подела-

ешь, друг, придется отвести тебя за ручку к диспетчеру.

   Всеволод промолчал.

   Я начал маневрировать,   выходя в назначенную зону,   и тут

мы увидели один из строящихся звездолетов, хорошо освещенный

солнцем.

   У меня дух захватило оттого,   что я вижу это чудо   не   на

конструкторском   экране и не на чертежных листах,   а воочию.

Нельзя сказать,   чтобы он   был   красив,   этот   чудо-корабль.

Большие корабли дальних линий, не приспособленные для посад-

ки на планеты с атмосферой,   вообще не   отличаются   красотой

форм. Неопытному глазу они предстают как нагромождение труд-

но понимаемых геометрических сочетаний. Ну, а корабль "СВП",

наш хроноквантовый гигант, был похож на нагромождение нагро-

мождений.

   Я хорошо помнил,   как Борг,   закрепив на экране найденную

предварительную компоновку звездолета,   его внешнего облика,

позвал нас полюбоваться.   Я заметил, что корабль не очень-то

красив.   Борг свирепо хмыкнул и сказал: "Ты, пилот, кажется,

чтишь Фритьофа Нансена.   Не помнишь ли,   что заявил Нансен о

своем корабле, специально спроектированном для полярных исс-

ледований?" Я признался,   что не помню. "Надо помнить, - от-

чеканил Борг. - Нансен сказал: "Форма корабля, на которой мы

наконец остановились, многим, быть может, покажется некраси-

вой, но что она была хороша и целесообразна, думается, пока-

зало наше плавание".

   Если свести облик звездолета к простейшей,   основной схе-

ме,   то получится, пожалуй, сочетание трех толстых, согнутых

под тупым углом колонн с зажатым между ними конусом и   двумя

парами колец.

   Скорей бы наше плавание во времени-пространстве   подтвер-

дило целесообразность этой формы...

   Второй звездолет плыл по той же орбите,   что и первый, но

значительно дальше от нас.

   - Да-а,   - сказал Кузьма, - ничего себе ковчег. Впечатля-

ет.

   Он включил огни,   обязательные для стояночной   орбиты,   и

вопросительно взглянул на меня.

   - Да, - сказал я, поднимаясь. - Одеваться и выходить.

   Скафандры, распяленные   на   креплениях,   были серые,   как

осеннее небо Земли:   автоматика цвета включалась после наде-

вания скафандра,   меняясь   в зависимости от внешних условий.

Вот марсианский скафандр с кислородным   обогатителем   вместо

баллонов. Вот венерианский - с громоотводом на шлеме и труб-

чатыми охладителями вокруг толстенных подошв. Давненько я им

не пользовался,   да и, наверное, уж не воспользуюсь никогда:

я теперь пилот дальних линий,   а   в   перспективе   у   меня   -

сверхдальняя, упирающаяся в Неизвестность...

   - Значит, в диспетчерскую? - скучным голосом спросил Все-

волод.

   - Куда же еще! - бодро откликнулся Кузьма.

   Мы принялись натягивать десантные скафандры,   самые тяже-

лые из всего набора:   с терморегулировкой широких   пределов,

со   встроенным маневровым реактивником,   с катушкой троса на

левом плече и массой карманов для инструментов.

   - Вот что,   Кузьма, - сказал я, - слетай-ка сам в диспет-

черскую,   ты с ними умеешь разговаривать лучше,   чем я. Дер-

жи. - Я протянул ему сумку с бортовыми документами.

   - А ты?

   - Мы с Всеволодом покрутимся немного вокруг ковчега.   Или

ты предпочитаешь диспетчерскую?   - Я посмотрел на практикан-

та.

   - Бен-бо!   - воскликнул тот, глаза у него загорелись хищ-

ным блеском.

    Кузьма покачал головой:

   - Нарвешься на неприятности,   Улисс. Увезли парня с Луны,

а теперь ты хочешь...

   - А что поделаешь,   - перебил я его, - если попался тупой

практикант, который никак не может сдать зачет.

   Всеволод залился жизнерадостным смехом.

   - В общем,   - заключил я по-русски,   - семь бед, один от-

вет.

   Не я это придумал.   Зачет у Всеволода я   мог   бы   принять

давно.   Но   ему до смерти хотелось побывать на "Элефантине",

чтобы посмотреть на строящиеся звездолеты, и он упросил меня

взять его   с   собой - под предлогом,   что зачет еще не сдан.

Мне отнюдь не хотелось осложнять себе жизнь - и без того она

не слишком   гладкая,   - но практикант начинал мне нравиться,

и...   В общем, я заглянул к руководителю практики курсантов.

Тот удивился,   услышав,   что Всеволод Оплетин не сдал зачета

по устройству корабля.   "Да,   не сдал, - повторил я, глядя в

сторону.   - Придется задержать его еще на неделю". Руководи-

тель практики заколебался.   "Что-то не похоже на Оплетина, -

сказал он. - Еще на неделю? Он должен выступать в студенчес-

ком шахматном чемпионат.   Знаешь, Улисс, я свяжусь с декана-

том, посоветуюсь, как быть". Но я не стал ждать, пока он по-

советуется с деканатом.   Спустя полтора часа   я   получил   от

диспетчера,   ничего   не   знавшего об истории с практикантом,

разрешение на старт и,   покинув лунный космодром,   повел ко-

рабль к "Элефантине".

   Семь бед, один ответ.

   Мы вышли из корабельного шлюза,   держась за поручни,   и я

запер наружную дверь на ключ.   На Земле давно отказались   от

замков, но наша инструкция неумолима: покидая корабль на ор-

бите,   запирать шлюз на ключ.   Потому   что   когда-то   где-то

кто-то   по ошибке забрался в чужой корабль и угнал его с ор-

биты.

   Помните старый анекдот времен освоения? Корабль на орбите

спутника,   в корабле - двое. Один, по программе, выходит на-

ружу,   на привязном фале.   Сделал что надо, подтянулся, сту-

чится в дверь шлюза:   открой, мол. А второй спрашивает: "Кто

там?" Я,   в общем-то, ничего смешного в этом анекдоте не на-

ходил.

   Ключ я   положил   в специальный карманчик и застегнул его.

Второй такой же ключ был у Кузьмы.

   Помню, как страшно было мне когда-то впервые оттолкнуться

от надежной стенки корабля и уйти в черную пустоту,   где нет

ни верха, ни низа. С годами приходит опыт, вернее, привычка.

Я оттолкнулся с таким расчетом, чтобы реакция толчка понесла

меня в нужную сторону. И тут же увидел, как Всеволод крутит-

ся волчком далеко от меня.   У него-то привычки еще не   было.

Ах   ты горе мое!   Маневрируя,   я подплыл к нему и схватил за

руку. Пришлось порядком повозиться, пока мы перестали кувыр-

каться.

   - Пусти, теперь я сам, - сказал Всеволод. Глаза у него за

стеклом шлема были дико выпучены.

   - Ладно.   - Я осторожно отпустил его руку.   -   Ну,   разом

включаем реактивники. Старт!

   Мы понеслись,   выходя к ближнему   звездолету   со   стороны

Солнца. Неподалеку от него висел полуразобранный, уже ненуж-

ный стапель,   похожий на обглоданный скелет гигантской рыбы.

Там вспыхивали молнии резаков: стапель резали, чтобы по час-

тям отбуксировать к "Элефантине",   а может, на Землю, на пе-

реплавку - не знаю.

   У корпуса звездолета тоже работали, я разглядел монтажные

капсулы, присосавшиеся к одной из толстых колонн. Я покрутил

ручку рации,   чтобы послушать разговоры монтажников. Я любил

эту   превосходную профессию.   Не будь я пилотом - непременно

стал бы космическим монтажником.

   В шлемофонах возник добродушный бас:

   - Чего ты дергаешь? Ровнее держи!

   - Ровнее не бывает.

   - Двенадцать вакуум-накладок полагается на этот стык, со-

рок   расшвыряли по всему космосу - дьявол с ними,   а где ос-

тальные триста штук?

   - Ну и колпак ты привариваешь, Джереми! Где ты его раздо-

был? Мой прадедушка носил точно такой на голове. По праздни-

кам.

   - Шевели, шевели манипулятором, не обожжешься.

   - Кому тут не нравится колпак?

   - Да нет, старший, это я так. К слову пришлось.

   - Он всегда вспоминает прадедушку,   когда хочет увильнуть

от работы.

   Раздался смех.

   Я велел Всеволоду выключить реактивник.   Инерция   донесет

нас до звездолета. Мы приближались к нему сверху.

   - Эй,   в корме!   - услышал я веселый голос. - Смотрите, к

нам летят пришельцы из космоса!

   - А верно, две фигуры! Это инспекция из космофлота.

   - Почисть экран от плесени!   Разве инспекция разъезжает в

десантных скафандрах?

   - Где ты видишь инспекцию?

   - Ага, испугался? Растерял накладки, теперь собирать зас-

тавят.

   - Эй, пришельцы! Кто такие, отзовитесь!

   Я прокашлялся и ответил:

   - Пилот Дружинин.   Будущий пилот Оплетин. Разрешите к вам

на огонек?

   - Пилоты?   Как,   ребята,   пустим пилотов? По-моему, пусть

они себе летят дальше.

   - Хватит трепаться, Виктор. Свяжись-ка с Боргом и доложи,

что прилетел Дружинин.

   Да, не туманная мечта,   не листы чертежей - это был всам-

делишный корабль.   Металл и пластик,   полы и стены,   каюты и

лаборатории,   водяные цистерны и оранжерея,   вспомогательные

ионные   двигатели   и двигатель основного хода - хронокванто-

вый.

   Хроноквантовый двигатель! Чудо века, поразительное детище

новейшей математики!   Еще недавно   это   казалось   фантазией:

Время,   сдвинутое   из   нормального   течения   и совмещенное с

Пространством.   Время,   не существующее для обычного измере-

ния. Да и с точки зрения классической Эйнштейновой физики на

этом энергетическом отрезке не будет существовать и сам   ко-

рабль!   Пятое состояние вещества, как утверждают эти горячие

головы, молодые последователи Феликса Эрдмана...

   В звездолете   царила веселая сутолока.   Искусственная тя-

жесть еще не была включена, и мы, отталкиваясь от потолков и

переборок,   плыли по коридорам, заваленным монтажным инстру-

ментом,   облицовочными плитами,   мотками   проводов.   Сновали

нагруженные   автоматы,   светились   швы разогретого пластика,

шумно вздыхал в магистралях сжатый воздух.   Пучки проводов и

трубок автоматики,   волноводные, газовые, пневматические ли-

нии тянулись вдоль стен мегаметрами,   опоясывали, перекрещи-

вали звездолет по всем направлениям.   Пахло клеем,   сваркой,

красителями.   Тут и там вскипал смех,   слышались веселые пе-

ребранки,   возникали споры у набросанных на стенах монтажных

схем и расчетов. Были на стенах и другие надписи - язвитель-

ные   двустишия   в   адрес   снабженцев и бригадиров,   ответные

двустишия, карикатуры (в одной из них мы узнали Борга, поче-

му-то   он был нарисован с крылышками и присосами вместо ног)

Жаль,   что скоро плиты внутренней облицовки навсегда   скроют

эти следы кипучей жизни.

   Громовой голос объявил по корабельной трансляции, что се-

годня душ левого борта работать не будет. В ответ посыпались

высказывания,   из которых было понять, что некий Рому-

альд "опять запорол ионизатор" и за это его следует наказать

принудительным просмотром телефильма "Гончие псы".

   Мы с   Всеволодом лазали по шахтам,   ездили в драйвлифтах,

досаждали монтажникам своей любознательностью. Нас поругива-

ли. В одном отсеке юнец в лихо сдвинутой на затылок каскетке

вежливо попросил нас подержать баллон   с   вакуумной   пастой,

пока   он   что-то там разметит для сварки.   Мы держали баллон

минут двадцать,   вертя головами и   дожидаясь   юнца,   который

сразу куда-то уплыл. Потом в отсек стали заглядывать ухмыля-

ющиеся физиономии.   Мы отпустили баллон,   тут же взмывший   к

потолку,   и двинулись дальше.   Всеволод давился смехом,   а я

все посматривал, не видно ли этой нахальной каскетки.

   Тот же   громовой   голос объявил,   что "Борг просит пилота

Дружинина прекратить шляться по кораблю и пройти   в   ходовую

рубку".

   Рубка, против ожиданий,   оказалась   не   просторнее   нашей

привычной на "Т-9".   То есть,   конечно, она была просторней,

но больше заставлена приборами.   Кроме   того,   здесь   стояло

несколько походных коек для монтажников.

   В рубке никого не было.   Два пилотских кресла возвышались

перед главным пультом.   Я подплыл к левому креслу и,   помед-

лив,   забрался в него и пристегнулся.   Попробовал, как лежат

руки   на   подлокотниках,   удобно   ли расположены клавиши под

пальцами.

   Ух и удобно же мне сиделось!   Я поглядел вправона пустую-

щее кресло второго пилота.   Вот если бы в нем   сидел,   мирно

подремывая, один человек, очень уравновешенный человек, я бы

чувствовал себя совсем как дома. Н-да...

   Кто-то хмыкнул   сзади.   Я   выглянул из-за спинки кресла и

увидел Всеволода.   А я и забыл о нем.   Практикант, выпрямив-

шись,   сидел в боковом, третьем кресле. Шея у него была нап-

ряженно вытянута, руки лежали на пульте, как на фортепьянной

клавиатуре. "А что, - подумал я, - почему бы и нет?.."

   Снова хмыкнули. Нет, это не Всеволод, он сидит тихий, как

подопытная мышь. Я посмотрел в другую сторону и увидел голо-

ву Борга.   Мощная, в белокурых завитках, она торчала из люка

в кормовой части рубки.

   - Расселись! - сказал Борг, насмешливо щуря глаза.

   Всеволод выскочил из кресла,   будто катапультированный, и

забарахтался под потолком.   Я тоже выбрался из кресла,   при-

держиваясь за подлокотник, и спросил:

   - Помочь тебе, старший, вылезть?

   - Не надо. - Борг оттолкнулся от краев люка и подлетел ко

мне. - Эта чертова линия меня доконает, кто ее только приду-

мал! - проворчал он.

   - Какая линия?

   - Контрольная линия координатора.

   - Старший, - сказал я, - разреши, я проверю ее.

   - И без тебя обойдемся.

   У Борга вид был утомленный,   над переносицей   прорезалась

вертикальная складка, покрасневшие от недосыпания веки тяже-

ло нависали над глазами.   Не простая это штука,   подумал   я,

взвалить себе на плечи такой корабль.

   - Старший, я ставлю корабль на модернизацию, будут менять

ускоритель, это не меньше месяца...

   - Погоди,   пилот.   С полчаса назад   вызывал   диспетчер   с

"Элефантины".   Опять ты чего-то набедокурил, похитил практи-

канта...

   - Просто   он не сдал зачета,   - возразил я,   - и пришлось

задержать его на неделю.

   - Стоит   тебе   появиться,   Улисс,   как начинается черт те

что!   - раздраженно сказал Борг.   - Какой-то практикант, ка-

кой-то дурацкий чемпионат,   несданный зачет... Сгиньте оба с

глаз моих долой!

   Он вынул из шкафчика бутылку и налил себе вина.

   Что было делать? Будь я один, мы бы поладили с ним. Навя-

зался же мне на голову этот настырный практикант!..

   - До свиданья,   - сказали мы с Всеволодом почти   одновре-

менно и направились к двери.

   Тут Борг окликнул нас.

   - Что с тобой стряслось, Улисс? - сказал он насмешливо. -

Тебя гонят, и ты послушненько исчезаешь. Не узнаю.

   - Ничего не стряслось. Просто вижу, что тебе не до нас.

   Борг залпом допил вино.

   - Если тебе так уж хочется проверить линию,   то вот лежит

тестер. - Он кивком показал. - Надеюсь, практикант и сам до-

берется до "Элефантины".

   - Доберусь, - отрывисто сказал Всеволод.

   Громовой радиоголос взорвался у меня над ухом:

   "Презренья достоин тот, кто чужие тестеры берет!"

   Я отшатнулся от динамика и недоуменно посмотрел на Борга.

   Динамик заорал еще воинственней:

   "Корабельны закоулки - не для утренней прогулки!"

   Борг усмехнулся.

   - Просил их,   на радиоузле, не рифмовать. Но они считают,

что так лучше доходит.   Да и верно, пожалуй... - Он взглянул

на Всеволода. - Ну, практикант, лети к диспетчеру. Тебя ждут

эти... пенаты и лавры. Ты, оказывается, великий шахматист?

   Всеволод пожал плечами. Я сказал, что провожу его до шлю-

за "Элефантины",   а то еще занесет его куда-нибудь не   туда,

но он решительно отказался. Он был напряжен, как кошка перед

прыжком. Вернее, как рысь. Глаза горели буйным зеленым огнем

на бледном лице.

   Ладно. В конце концов, управляться с реактивником он уме-

ет,   мимо "Элефантины" никак не пролетишь,   а там сигнальные

огни покажут, где шлюз.

   - Можешь сказать,   что зачет сдан, - отнесся я к Всеволо-

ду. - Не перепутай скафандр в шлюзе. Ну...

   Я стиснул его руку.

   Всеволод вышел из рубки,   а я взял тестер и полез в   люк.

Но   на   душе   у меня было все-таки неспокойно.   Примерно час

спустя я выбрался из узкого и душного тоннеля обратно в руб-

ку.   На одной из коек спал под рыжим одеялом человек - я уз-

нал в нем Василя Гинчева,   конструктора.   Борга не   было.   Я

подплыл к коробке инфора,   установленной у входа, и протянул

было руку,   чтобы вызвать диспетчера "Элефантины", как вдруг

вспыхнул глазок аппарата и мягко пророкотал сигнал вызова. Я

нажал кнопку ответа.

   Это был Кузьма, он потребовал Борга и ужасно обрадовался,

когда узнал, что подошел к аппарату я.

   - Ты мне и нужен,   Улисс!   - закричал он так,   что Гинчев

проснулся и заворочался на койке.   - Слушай, я сдал докумен-

ты,   особо не придирались, обещают через двое суток затащить

в ангар.   Тебе тут приготовлена каюта.   Или ты останешься на

ковчеге?

   - Да, останусь здесь. Ты управишься без меня?

   - Управлюсь, чего там. Слушай, Улисс...

   - Погоди, Кузьма. Практикант побывал уже у диспетчера, не

знаешь?

   - Да нет же!   Затем я и вызвал тебя, тут на меня шипят со

всех сторон,   уж я не знаю,   как отбиваться. Срочно гони его

сюда!

   Я судорожно   глотнул   и схватился за шею.   Мне не хватило

воздуха.

   - Ты слышишь?   - кричал Кузьма.   - Его надо срочно на ша-

рик,   срочно!   Чемпионат начинается, он должен играть непре-

менно. Ты слышишь? Улисс!

   - Ни днем ни ночью нет покоя! - проворчал Гинчев.

   - Он   уже час,   как вылетел на "Элефантину",   - выдавил я

наконец.

   - Уже час?   - Голос Кузьмы прозвучал тревожно.   - Так где

же он?

   Вот именно - где? Куда его могло занести? Воображение уже

рисовало шальной буксир и человека   в   десантном   скафандре,

врезающегося в струю плазмы...

   - Улисс, ты где? Почему замолчал?

   - Пойду его искать.- Я рванулся к двери.

   - Подожди! - завопил Кузьма. - Что еще за глупости! Здесь

экраны,   отсюда виднее! Сиди у инфора, Улисс, я переговорю с

наблюдателями.

   Я опустился   на какой-то ящик и уткнул лоб в ладони.   Лоб

был горячий. Стучало в висках. Черт, не хватало еще головной

боли!   Никогда я не чувствовал себя так скверно. Что со мной

творится?   Как мог я отпустить неопытного   юнца   одного?   Не

терпелось схватиться за тестер? А, будь я проклят...

   Опять загремел динамик:

   "Первой смене - на обед, хочешь кушать или нет!"

   Я оглянулся на Гинчева. Он лежал, натянув одеяло на голо-

ву.

   Хоть бы Борг пришел!   Посоветоваться с Боргом.   А что   он

может посоветовать? Если с этим парнем случится беда... если

случилась беда, то... я просто не смогу жить.

   Не знаю, по какой ассоциации вспомнился мне давний случай

на Венере: Тудор не услышал призыва Холидэя о помощи... про-

ехал мимо...   Вздор!   Проклятый вздор!   Ничего такого во мне

нет. Ничего примарского. Просто беспечно отнесся.

   Беспечно?..

   Больше я не мог сидеть. Ну, скоро ты, Кузьма? Я плавал по

рубке,   натыкаясь, как слепой, на кресла и койки. Голова бо-

лела, будто мне горячими пальцами с силой стиснули виски.

   Ну, Кузьма, скоро ты?..

   - Что ты мечешься? - услышал я.

   Это Гинчев.   Выпростался из-под одеяла и уставился на ме-

ня.   Надо бы что-нибудь принять от головной боли,   нельзя же

так, продавит сейчас виски...

   Замигал глазок инфора.   Наверно,   и ревун прогудел,   но я

почему-то не услышал.

   - Улисс, ты?

   - Да...

   - Наблюдатели не видели... - Голос Кузьмы доносился изда-

лека,   он прерывался,   будто тонул в сером тумане. - Все пе-

редвижения фиксируются... на экранах кругового обзора не бы-

ло...

   Я не дослушал.   Что-то он еще объяснял и   что-то   крикнул

Гинчев мне вслед, а я уже плыл по коридору, натыкаясь на лю-

дей и автоматы...   Лифт... Нет, кажется, шлюз на другом бор-

ту. Я остановил кабину и погнал ее обратно. Круглое окошечко

кабины рассекал надвое красный колеблющийся трос.   "Все   пе-

редвижения фиксируются"... Я уперся руками в стенку кабины и

помотал головой.   Стенка была холодная, ледяная прямо, а ла-

дони - я чувствовал это - мокрые.   Лифт остановился, дверца,

шипя,   поехала вбок. Я оттолкнулся, чтобы выйти из кабины, и

увидел, как пол, серый и гладкий, вздыбился и стеной

пошел на меня.

   ...Теплый ветер овевал лицо.   Хорошо!   У меня отпуск, и я

лежу на пляже, сейчас открою глаза и увижу над собой смеюще-

еся лицо Андры. Мы наденем гидрокостюмы и, взявшись за руки,

медленно поплывем под водой...

   Я открыл   глаза.   Надо   мной был белый потолок и какой-то

блестящий диск.

   - Ага, очнулся.

   Услышав это,   я повернул голову и увидел Борга. Он сидел,

сгорбившись,   в ногах койки,   на которой я лежал.   И еще тут

была Дагни.   Располневшая,   в белом халате и белой   шапочке.

Она   улыбнулась   мне,   мягким   движением потянулась к белому

шкафчику и щелкнула выключателем.   Ветер сразу утих, блестя-

щий диск убрался в гнездо в стене.

   В каюте стоял резкий и свежий   запах,   похожий   на   запах

степной полыни. От этого трезвого запаха я окончательно при-

шел в себя. Хотел подняться, но Борг властно сказал:

   - Лежи.   -   И   протянул мне обрывок пленки:   - Прочти вот

это.

   "Улиссу Дружинину, - прочел я. - Старший, извини за само-

вольничанье,   но мне очень хочется здесь поработать. Хотя бы

неделю. На чемпионате обойдутся без меня. Всеволод Оплетин".

   Я вскинул взгляд на Борга.

   - Да,   - сказал он,   - выходит, парень остался здесь. Эту

записку нашел Гинчев.   Он,   видишь ли,   побежал за тобой.   А

после того как притащил тебя в лазарет, кинулся в предшлюзо-

вую камеру.   Оба ваших десантных скафандра висели там,   а   к

скафандру твоего практиканта была прицеплена записка.   Вот и

все. Где ты выкопал этого поганца?

   Я набрал полную грудь воздуха и медленно выпустил. Теперь

мне было легко и покойно.

   - Нашли его? - спросил я.

   - Десять раз объявляли по трансляции - и в рифму,   и без.

Не откликается практикант.   А так разве найдешь в этом стол-

потворении?

   - Корабельны закоулки, - сказал я.

   Борг усмехнулся.

   Тихонько приоткрылась   дверь,   Антонио   просунул   голову,

спросил громким шепотом:

   - Ну, как он?

   - Привет,   - сказал я, садясь на койке и нашаривая ногами

ботинки.

   - Очухался! - Антонио влетел в лазарет. - Что с тобой бы-

ло, Улисс? Напугал ты нас.

   - Ничего особенного, - сказала Дагни. - Немного перенерв-

ничал, вот и все. Улисс, ты все-таки полежи сегодня, отдохни

как следует.   - Она повернулась к Боргу:   - Больше больных у

тебя нет, старший?

   - Нет.   Этот первый обновил лазарет.   Как   поживает   твой

отец,   Дагни?   Все мастерит игрушки? Счастливый человек, вот

кому позавидуешь... - Борг вытащил из кармана платок и, кру-

тя головой,   вытер шею.- Ну ладно,   Дагни. Будешь говорить с

отцом - передай привет от старого школьного друга.

   Антонио спросил,   не   хочу ли я перебраться на "Элефанти-

ну",   потом пожаловался,   что, с тех пор как началось строи-

тельство этих кораблей, у него "нет ни одного светового фер-

ми свободного времени",   пообещал как-нибудь на днях   навес-

тить меня.

   - Практиканта,   как только разыщете,   мигом отправляйте в

диспетчерскую.   Меня уже Самарин о нем расспрашивал,   шум на

всю Систему. Дагни, пошли, я и так задержал буксир до невоз-

сти. Привет!

   Дагни на прощание вручила мне пакетик с таблетками и   ве-

лела принимать по одной в день в течение недели.

   - Ну что, пилот, - сказал Борг, когда мы остались одни, -

нервишки стали пошаливать?   Ложись,   - добавил он.   - Велено

лежать, так лежи.

   Я видел   по   его   взгляду,   что он все обо мне знает.   Он

всегда знал все,   что ему было нужно. Не хотел я добавлять к

его   заботам   собственную душевную смуту,   но так уж получи-

лось... помимо воли...

   - Я очень одинок,   старший, - сказал я, как бы со стороны

слыша свой глухой голос. - Я, пожалуй, и не живу. Просто ле-

таю... и жду.

   - Что ты называешь жизнью,   пилот?   И что   это   значит   -

"просто летаю"? Может, ты летаешь от нечего делать? Может, в

отсеках твоего корабля - не исследователи, обживающие Систе-

му, а едоки?

   Я знал,   что Борг бывает беспощаден. Сам виноват: не надо

было затевать этот разговор.

   - Одинок?   - продолжал он хлестать меня. - Так найди себе

другую подругу.   Только помни,   Улисс:   ты сам избрал судьбу

космолетчика.   Ты знал,   на что идешь. Я тревожился за тебя,

когда   ты носился с едоками по Европе,   но надеялся,   что ты

найдешь силы, чтобы вернуться.

   Еще бы, подумал я. Еще бы... "Ты сильный, Улисс"...

   - И уж если говорить все до конца, то вот что, пилот: хо-

рошо,   что   вы расстались.   Тебе пришлось бы сделать тяжелый

выбор, и я не уверен, что бы ты предпочел.

   - Хватит, старший, - попросил я.

   Борг смотрел на меня испытующе.

   - Пожалуй,   хватит.   Конечно,   ты не единственным хороший

пилот в Системе,   но я хотел бы,   чтобы именно   ты   повел   к

звездам этот корабль... Если вообще суждено ему уйти к звез-

дам, - добавил он, как бы между прочим.

   - Что   это значит?   - Я встревожился.   - Разве не принято

решение...

   - Решение   принято,   -   неохотно промолвил Борг,   - реше-

ние-то принято...   Ты ничего не слышал о новой работе Фелик-

са?

   - Слышал что-то о расслоении времени или как там еще   на-

зывается...   Что-то   заумное,   но   на   том же хроноквантовом

принципе. А что?

   - А   то,   что   надо гнать строительство кораблей изо всех

сил.   - Борг посмотрел на часы, поднялся. - Сорок четыре ми-

нуты я потерял на тебя, пилот. Ну, отлеживайся.

   Но я уже натягивал ботинки.   Я   поискал   взглядом   клапан

утилизатора и, не найдя его, зашвырнул таблетки под койку.

 

                      Глава девятнадцатая

 

                         ПЛАНОМЕРНОСТЬ

                     И ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТЬ...

 

   Я так обрадовался,   узнав,   что Всеволод живой и невреди-

мый,   что   разыскать   его   казалось пустяком.   Я ошибся.   Не

так-то просто найти в огромном корабле среди сотен монтажни-

ков человека, который не хочет, чтобы его нашли.

   Бригадиры на запросы Борга отвечали,   что знать не   знают

никакого Оплетина,   в их бригадах посторонних нет. Рифмачи с

корабельного радиоузла изощрялись в объявлениях.   Они взыва-

ли: "Всеволод Оплетин, поскорей ответь нам!" Они грозили ему

всеми карами Кодекса общественного поведения.   Они,   с   моих

слов,   описывали   внешность   Всеволода - рост,   цвет волос и

глаз - и особо подчеркивали его смешливость.

   По всему кораблю шли, обрастая живописными подробностями,

веселые разговоры о   неуловимом   практиканте.   Рассказывали,

что   он якобы натворил каких-то дел на шарике,   и теперь вы-

нужден скрываться от праведного гнева пострадавших.   Говори-

ли,   будто слышали гулкий хохот, доносившийся из шахты водя-

ной цистерны.   А двое монтажников приволокли к Боргу упирав-

шегося   юнца и заявили,   что он своим визгливым смехом мешал

им отдыхать после смены, и они подозревают в нем этого само-

го Оплетина. Но личность парня была засвидетельствована выз-

ванным бригадиром, а причиной визгливого смеха, как объяснил

парень,   явился   анекдот   из   жизни   космических привидений,

рассказанный соседом по койке.

   Я без устали рыскал по кораблю, заглядывал во все закоул-

ки.   Но поиски были напрасны. Вначале это даже забавляло ме-

ня.   На вторые сутки стало раздражать.   На третьи - я махнул

на практиканта рукой. В конце концов, я ему не нянька-робот.

Сам объявится, когда захочет.

   В начале четвертых суток - мы с Гинчевым как раз возились

с наладкой координатора - меня срочно вызвал Борг.

   - Ты, кажется, неплохо освоился с кораблем, пилот?

   - Лишь в той степени, чтобы не заблудиться, - ответил я.

   - Вот-вот.   Большего пока от тебя и не требуется. Сегодня

в шестнадцать прилетят Самарин и Греков. Не то инспекция, не

то комиссия - ну,   все едино. У меня времени нет совершенно.

Хочу тебя попросить:   ты их встреть и сопровождай. Как-никак

Самарин - твое начальство. А объяснения давать буду я.

   Я спросил,   как это он будет давать объяснения, не сопро-

вождая их,   но Борг сказал: "Значит, договорились", и погру-

зился в чертежи, мигом забыв обо мне.

   Гостям повезло:   как раз сегодня включили   для   испытания

искусственную тяжесть,   и было осматривать корабль, не

ощущая неудобств невесомости.

   Я встретил гостей у шлюза.   Мы обменялись приветствиями и

рукопожатиями, а Антонио, сопровождавший комиссию (начальник

"Элефантины" был в отпуске,   и Антонио временно исполнял его

обязанности), подмигнул мне.

   Самым любезным   тоном,   на   какой только был способен,   я

пригласил гостей пройти по кораблю.   Самарин,   зажмурив один

глаз, посмотрел на меня и обратился к Грекову:

   - Видал,   какие обходительные у меня пилоты?   Прямо   душа

радуется!

    - Улисс всегда был образцом доброжелательности, - спокой-

но ответил Греков, причесывая свои сильно поредевшие волосы.

   Он сказал это точь-в-точь,   как сказал бы Робин. И голоса

у них были на редкость похожие.   Я вдруг проникся этой самой

доброжелательностью к Грекову.

   - Образцом своевольничания, - поправил Самарин. - Он счи-

тает,   что инструкции писаны не для него. Он преспокойно ос-

тавляет   на   Ганимеде ошалелого планетолога,   хотя прекрасно

знает, что обязан вывезти всю смену до единого человека...

   - Не совсем так, старший, - вставил я.

   Но он не дал мне договорить.

   - Он прячет здесь практиканта,   хотя прекрасно знает, что

у Самарина инфор не умолкает от вызовов с Земли и   подпрыги-

вает от причитаний практикантской мамаши,   и наконец Самарин

вынужден бросить все дела и самолично лететь... - У Самарина

не хватило дыхания.

   Я немедленно воспользовался паузой и начал объяснять, как

было дело. Но тут послышалось жужжание, и в предшлюзовую ка-

меру влетело нечто странное,   помесь кофемолки с   игрушечным

самолетиком, что ли, яркокрасного цвета. Потыкавшись носом в

стены,   самолетик этот сел на толстую   воздушную   магистраль

под потолком. Мы молча на него смотрели. Что-то в нем вспых-

нуло,   раздался шорох,   а затем голос Борга отчетливо произ-

нес:

   - Уважаемая комиссия,   вы находитесь на борту строящегося

корабля,   предназначенного для межзвездных полетов. Принцип,

на котором основана конструкция...

   "Ай да   Борг!"   - подумал я с веселым изумлением.   Греков

слушал с невозмутимым видом, а Самарин усмехался и покачивал

седой головой.

   Покончив с общими сведениями,   голос Борга пригласил сле-

довать дальше. Самолетик отклеился от магистрали и, зажужжав

энергатором, бодро выпорхнул в коридор. Мы двинулись за ним.

   - Попрошу   Борга,   чтобы   он и мне сделал такую штуку,   -

сказал Самарин. - Для разговоров с инспекторами.

   Мы переезжали с яруса на ярус, переходили из отсека в от-

сек.   Всюду кипела работа, сновали автоматы, нагруженные об-

лицовочными   плитами,   а некоторые помещения пустовали - там

все уже было закончено.   Самарин все более оживлялся.   В ма-

шинном зале,   выслушивая заочные объяснения Борга, он осмат-

ривал все с жадным любопытством, какое более приличествовало

бы новичку вроде Всеволода,   а не многоопытному космическому

волку. Я слышал, как он бормотал по-русски:

   - Славно. Славно...

   Греков записывал что-то в блокнотик и помалкивал.

   Мы шли   узким   проходом   между   машинным   залом и камерой

плазмотрона - и вдруг остановились.   Из люка волновода высу-

нулись   две   голые ноги в теннисных туфлях.   Работая ногами,

как велосипедист,   их владелец,   повидимому, пытался вылезть

на потолок.   Наконец он разобрался в направлении искусствен-

ной тяжести и перестал сучить ногами. Показалась верхняя по-

ловина туловища, затем человек прыгнул вниз, мягко спружинив

и вытянув из люка пучок цветных дейропластовых трубок.

   Это был Всеволод.   Грязный, потный, в одних плавках и си-

ней купальной шапочке.   Он оторопело уставился на нас, шумно

и часто дыша.

   - Привет,   - сказал я и на всякий случай   шагнул   вперед,

чтобы преградить ему путь к бегству.   - А ну, поворотись-ка,

сынку, - добавил я, развлекаясь.

   - Оплетин? - догадался Самарин. - Вот ты какой! - Он заж-

мурил один глаз. - Одно у меня утешение: когда тебя произве-

дут   в   пилоты,   я   буду попивать кокосовое молоко на берегу

Маклая.   Я буду посылать   сочувственные   радиограммы   своему

преемнику. Я буду смеяться сатанинским смехом, читая в газе-

тах о твоих художествах. Что ты сказал?

   - Ничего,   старший.   -   Всеволод   потупил   свои нахальные

глазки и принялся старательно растирать   масляное   пятно   на

животе. - Я просто откашлялся.

   - Ах,   ты просто откашлялся! - Самарин понимающе закивал.

- А я-то, старый дурак, подумал, что ты пожелал выразить со-

жаление.

   - Я сожалею, старший...

   - Не лицемерь!   Ни капельки ты не сожалеешь.   Ни   на   вот

столько!   - Самарин выдернул из седого виска волосок и пока-

зал его Всеволоду.   По-моему,   никакого волоска не   было,   а

был,   так сказать, символический жест. - А вот я очень сожа-

лею,   - продолжал он,   - сожалею, что ты по моему недосмотру

попал на практику к Улиссу. Правда, я совершенно не знал те-

бя.   Вас с Улиссом надо держать на расстоянии не менее мега-

метра друг от друга. Что?

   - Ничего... - Всеволод тщательно растирал пятно, размазы-

вая все шире.   Вдруг он вскинул взгляд на Самарина.   - Стар-

ший,   Улисс тут ни при чем.   Улисс, правда, согласился пока-

зать мне этот корабль...   я очень просил его...   Но не более

того. Я сам остался здесь, вопреки этим... указаниям...

   - Ага, "вопреки указаниям"! А тебе не приходило в голову,

что "эти указания", которые тебя, как я погляжу, очень стес-

няют, были придуманы опытными людьми, чтобы в космофлоте был

хоть какой-нибудь порядок?   Ты что же, и дальше думаешь пос-

тупать "вопреки указаниям"?

   - Я этого не думаю, - серьезно ответил Всеволод.

   - Очень мило с твоей стороны,   - ворчливо сказал Самарин.

- Почему у тебя такой дикий вид?   Разве здесь нет   автоматов

для протягивания проводки?

   - Автоматы есть... Просто так интересней...

   Самарин оглянулся на Грекова:

   - Видал? Ему интереснее протирать каналы собственным брю-

хом!

   - Когда-то один физик точно так чистил трубу   спектрогра-

фа, - спокойно заметил Греков. - Он загонял туда кошку.

   Всеволод напрягся и крепко сжал губы.   Я   видел,   что   он

прилагает героические усилия, чтобы не покатиться со смеху.

   Тут в проходе появился монтажник в лихо сдвинутой   набек-

рень каскетке. Он пятился спиной к нам, вытягивая из-за угла

коридора толстый шланг.   Задрав голову к люку,   из   которого

вылез Всеволод, монтажник крикнул:

   - Алло! Скоро ты там?

   - Да здесь я, - сказал Всеволод.

   Монтажник резко обернулся.

   - А! - Он мигом оценил обстановку. - Попался, значит.

   Я присмотрелся и узнал в нем того самого шутника, который

попросил   нас   подержать баллон.   Удивительно,   как тяготеют

друг к другу все непутевые парни!

   - Зачем ты прятал его? - спросил я, сознавая, что вопрос,

в общем-то, риторический.

   - Никто не прятал.   - Монтажник кинул на меня взгляд, ис-

полненный несправедливо поруганной добродетели. - А если че-

ловеку интересно поработать,   так пусть он поработает. Я так

считаю.   Нельзя заставлять человека играть в   шахматы,   если

ему хочется поработать.

   - Если каждый будет делать только то,   что   захочется,   -

грозно начал Самарин,   но тут же перебил самого себя: - Лад-

но, оставим это для институтов общественного мнения. Значит,

так.   - Он надвинулся на Всеволода и упер ему палец в ключи-

цу.   - Сию же минуту ты пойдешь под душ и приведешь   себя   в

порядок. А чтобы ты снова не сбежал, с тобой пойдет...

   - Я не сбегу, - быстро сказал Всеволод.

   - Хорошо.   Ровно через час изволь быть в шлюзе.   Антонио,

ты сможешь отвезти его на "Элефантину"?

   - Конечно.

   - И с первой оказией отправь его на шарик.   А с меня хва-

тит.   Где это видано, чтобы начальник космофлота бросал дела

и гонялся за дурно воспитанным практикантом?

 

   За ужином Борг выставил бутылку темно-красного вина.   Са-

марин и Греков налили себе по бокалу, а я отказался.

   - Напрасно, пилот, - сказал Борг. - Это вино не опьяняет,

а взбадривает.   Посмотри, что написано на наклейке: "...впи-

тало в себя всю щедрость солнца Андалузии".

   - Солнце Андалузии, - повторил Самарин. - Сколько хороших

мест на Земле!..

   Я взглянул на него. Лицо старейшего пилота Системы выгля-

дело необычно.   На нем словно бы разгладились жесткие склад-

ки,   и все морщины сбежались на лоб. Одна седая бровь подня-

лась выше другой. О чем он думал? Пилоты моего поколения, да

и те, что постарше, вряд ли могли представить себе космофлот

без Самарина. Никто никогда не принимал всерьез его воркотню

о всяких там островах в Тихом океане-это было так же привыч-

но,   как учиняемые им разносы,   на которые никто никогда   не

обижался.

   Самарин медленно повернул ко мне седую голову.

   - Чего ты на меня уставился?   - спросил он сердито.   - Не

хочешь отведать хорошего вина - дело твое.   А я вот выпью. Я

человек старомодный и возьму вот сейчас и произнесу тост.   -

Он поднял бокал до уровня глаз,   как бинокль, и сказал: - За

этот корабль. За тех, кто его сконструировал и построил.

   Борг усмехнулся, выпил и склонился над тарелкой супа. Же-

лезный,   непреклонный   Борг.   Я вспомнил тот далекий-далекий

вечер,   когда Борг вызвал меня к Феликсу и потребовал повто-

рить то, что я перед этим нес на Совете. Кажется, мы говори-

ли о Нансене. Да, да, о Нансене...

   Здесь надо   было что-то додумать до конца.   Я хлебал суп,

пахнущий мятой,   и думал о своей нескладной жизни. Наверное,

я наделал немало ошибок.   Я лез напролом и бывал нетерпим, и

Робину - ох, как часто! - приходилось дергать меня за штаны.

Чего   же мне надо?   "Он не хочет жить,   как все",   - сказала

тогда Ксения. Не хочу или не могу? Нелегко в этом разобрать-

ся.

   Жить, как все. В сущности, так просто: живи, как живется.

Дом,   семья,   любимая профессия.   Книги. Книги? Не от них ли

моя неустроенность? Не слишком ли я увлекался в детстве кни-

гами о путешественниках прошлых времен?   Не знаю, почему так

поразил мое воображение Фритьоф Нансен. Потратить больше го-

да для того,   чтобы с нечеловеческими муками пройти во льдах

несколько географических градусов...   Да и один ли Нансен! А

капитан   Скотт,   а   Седов,   а   тысячи   других   пионеров,   не

пожелавших "жить, как все"... А героическая эпопея Дубова на

Венере...

   Кто-то все равно должен идти дальше. Человечество утратит

нечто очень важное, если все будут "жить, как все".

   В конце концов,   не обязательно идти именно   мне.   Важно,

чтобы кто-то пошел...

   "Приемщика груза просят к шлюзу", - объявил динамик.

   По кают-компании прошло движение.   Монтажники наскоро за-

канчивали ужин, громко переговаривались, один за другим нап-

равлялись к выходу.

   - Последнюю партию оборудования доставили,   - сказал Борг

и   посмотрел   на   часы.   - Надо бы мне слетать на второй ко-

рабль...   Ну, да ладно, управятся без меня. Все-таки не каж-

дый день у нас такие гости.

   - Когда примерно думаешь закончить работу?   - спросил Са-

марин.

   - Зачем же примерно? Есть график. Через семнадцать суток.

   - График есть и у меня.   - Самарин принялся за второе.   -

Но,   кроме него,   есть еще пилоты, которые с ним не в ладах.

Вот сидит первый,   - он кивнул на меня, - человек, выходящий

из графика.

   - Что-то   Анатолий помалкивает,   - сказал Борг.   - Налить

еще вина, Анатолий?

   - Налей, пожалуй, - ответил Греков.

   - Не нравится тебе корабль?

   - Нет, корабль хорош. - Греков пригубил вино. - Но я при-

кинул расход энергии и материалов - немалые цифры.

   - Если хочешь, могу назвать точные цифры.

   - Не надо. Об этом еще предстоит разговор на Совете.

   - Опять будешь голосовать против?

   - Да.

   - И опять останешься в меньшинстве.

   - Воз,   - спокойно согласился Греков.   -   В   декабре

кончается мой срок. Выйду из Совета - вам легче станет.

   - В декабре?   - Борг грудью налег на стол и   сцепил   руки

вокруг своей тарелки, словно оберегая ее от покушения. - Че-

го же я, в таком случае, гоню изо всех сил? Растяну-ка лучше

до декабря.

   - Дружески советую, Ивар: постарайся закончить монтаж как

скорее. Дорог каждый день.

   Самарин сказал:

   - Насчет расхода энергии - не знаю, кто расходует больше,

чем ты на сеансах космической связи.

   - Тут ничего не поделаешь,   - возразил Греков. - Это рас-

ход оправданный.

   - Гм! Особенного толка от связи с Сапиеной пока не наблю-

дается.

   - Это   неверно.   Мы накапливаем информацию и учимся пони-

мать друг друга.

   - Ну,   и   что практически ценного узнали мы за последние,

скажем,   полвека?   Можешь не отвечать.   Минимум   сомнительно

расшифрованных сведений о составе атмосферы и...   - Самарин,

не закончив, махнул рукой.

   Я вспомнил   сеанс   связи,   на котором несколько лет назад

мне довелось присутствовать. Вспомнил, как Дед расхаживал по

аппаратной,   гордый и довольный тем,   что первую практически

ценную информацию послали с Земли на Сапиену, а не наоборот.

   - Старший,   - сказал я, - помнишь, Сапиена запросила спо-

соб добывания огня...

   - Помню   ли я?   - перебил Греков,   повысив голос и в упор

взглянув на меня.   - Ты спрашиваешь,   помню ли я? Да откуда,

собственно, ты свалился, Улисс?

   - С Юпитера.   Я был в   рейсе   и   давно   не   читал   газет.

Что-нибудь произошло?

   Греков отодвинул тарелку и подпер кулаком тяжелый   подбо-

родок.   Теперь его голос опять звучал ровно,   монотонно, как

обычно:

   - Около четырех месяцев Сапиена молчала.   Потом вдруг по-

сыпались передачи, одна за другой. Один и тот же запрос: мо-

жете ли сообщить способ добывания огня? Наш ответ, посланный

шесть лет назад,   естественно,   еще не дошел. Теперь мы нес-

колько раз продублировали его. Что произошло на Сапиене? Хо-

  тел бы я знать...

   - Их сигналы приходят с опережением? - спросил я.

   - Каждый раз все с большим временным сдвигом.   Да, конеч-

но,   -   предупредил он мой следующий вопрос,   - мы попросили

Феликса разработать систему синхронизации для дальней связи.

Группа ребят из его института сейчас у нас на узле.

   - Полагаю,   ты подсчитал,   сколько энергии будет пожирать

новая система? - спросил Самарин.

   - Это подсчитано.   Придется поставить в Селеногорске   еще

один реактор.

   - Послушай,   Анатолий, - сказал Борг, - а не приходило ли

тебе в голову,   что если сигнал приходит с опережением,   то,

может быть, источник сигнала приближается к нам?

   - То есть как?   - Греков уставился на Борга.   - Ты хочешь

сказать, что Сапиена...

   - Нет,   конечно. Сапиена-то на месте, но, может, их пере-

датчик установлен на корабле,   летящем в направлении   нашего

Солнца? Ты уверен, что вы полностью понимаете их код?

   - Такой уверенности нет,   - сказал Греков. - Но есть экс-

периментально подтвержденные расчеты Феликса...   Да что тол-

ковать,   - прервал он самого себя, - ты же сам построил хро-

ноквантовый двигатель, основывающийся...

   - Правильно, - мотнул головой Борг. - Уверенности нет. Но

есть   корабль,   даже   два.   Надо лететь к Сапиене - вот тебе

простейший путь обрести уверенность.   Надо лететь к Сапиене,

- повторил он.

   - Я против такого полета.

   - Почему? - спросил я.

   - Прежде всего потому,   что он смертельно опасен.   Ты сам

говорил   мне,   Ивар,   что вероятность опасности была оценена

неточно и Улисс с Робином чудом возвратились из того   безум-

ного полета.

   - Да,   говорил, - согласился Борг. - Но теперь-то в конс-

трукцию   двигателя внесена существенная поправка.   Опасность

мы оцениваем теперь не выше нормы,   обычной для любого рейса

внутри Системы.

   - И тем не менее расчеты могут подвести тебя   и   на   этот

раз,   - сказал Греков,   откинувшись на спинку стула. - Такой

полет опасен.   Это во-первых.   А во-вторых,   преждевременен.

Выход   за пределы Системы потребует не одного корабля,   а по

меньшей мере целой эскадры подобных ему.

   - Но речь идет пока о разведывательном полете! - восклик-

нул я.

   - Мы обязаны смотреть дальше. Программа космического про-

никновения не ограничится разведкой.   Строительство   эскадры

вызовет такие последствия, которые даже трудно себе предста-

вить.

   - Старший, - сказал я, - в своей книге ты упирал на этику

космического проникновения...

   - Это один из аспектов проблемы.   Я упираю,   как ты изво-

лишь выражаться,   на всю проблему в целом.   Я не раз говорил

об этом, но ты ведь не умеешь выслушивать до конца.

   - Я выслушаю до конца, старший.

   - В кратчайшем виде,   - начал Греков, - проблема выглядит

так. Историческая необходимость всегда побуждала человечест-

во расширять ареал своего существования.   Первобытному чело-

веку пришлось,   поборов суеверный страх,   выйти из   леса   на

открытые просторы, в саванны, - так он покончил с обезьяньим

прошлым и окончательно утвердил себя в человечьем   качестве.

Мореплавание резко раздвинуло горизонты. Страх перед океаном

не помешал людям переплыть его,   используя, как говорит твой

друг   Робин,   тряпки и веревки вместо двигателя.   Из сравни-

тельно густо населенной Европы хлынул поток переселенцев   на

вновь открытые материки,   и это сопровождалось жестокими ко-

лониальными войнами, истреблением коренного населения. Импе-

риализм   навязал человечеству опустошительные войны,   пролил

океаны крови.   Ты изучал историю и знаешь,   о чем я   говорю:

войны за передел мира,   за расширение "жизненного пространс-

тва" были порождены корыстными интересами крупных   монополий

и империалистических правительств. Они не имели ничего обще-

го с объективной исторической   закономерностью,   побуждавшей

человечество к расширению ареала обитания. Таким новым ареа-

лом с неизбежностью стал космос,   а средством его достижения

-   наука.   Рывок   в   космос был поистине великолепен,   но мы

должны четко представлять себе сложную обстановку того   вре-

мени.   Империализм занес над миром дамоклов меч термоядерной

войны.   Вначале была Хиросима,   а потом уж появились атомные

электростанции. Трассы первых космических кораблей проходили

над территориями,   выжженными напалмом, над обширными зонами

голода.   Социалистический мир, посылая корабли в космос, был

вынужден в то же время тратить огромные средства на оборону.

Противостояние двух систем определяло эпоху, ее особенности,

ее облик.

   Греков сделал паузу.

   - Мне было лет пять или шесть,   - задумчиво сказал   Сама-

рин,   - когда убили отца.   Он работал в одной из контрольных

комиссий по договору о разоружении.   Фашисты бросили бомбу в

автомашину...

   - Мой отец помнит те времена,   - сказал Греков.   -   И   он

всегда говорит, что это была необычайно сложная, переломная,

но и великая эпоха.   Теперь у нас единая система,   экономика

Всемирной   Коммуны   развивается   глобально,   она подкрепляет

своей мощью освоение Солнечной системы. Я не утверждаю кате-

горически,   что выход за пределы Системы вообще не нужен. Но

сейчас, в обозримый период времени, он нецелесообразен. Лишь

сравнительно   недавно   побежден   голод,   сложилась мобильная

система снабжения населения всем необходимым. Но проблем ос-

талось еще великое множество. Нас не удовлетворяет состояние

Службы здоровья. Нуждаются в реконструкции энерговолноводные

линии,   в расширении - подводные рудники в Тихом океане.   Не

так быстро,   как бы нам хотелось, осуществляется наступление

на пустыни,   план "зеленой мантии Земли"... Так вот: выход в

Большой космос чрезвычайно сложен.   Хроноквантовый звездолет

качественно   отличается   от   обычных кораблей не менее,   чем

атомоход от гребного судна. Надо тщательно взвесить огромные

затраты   труда и энергии.   И не торопиться.   Спешка ничем не

может быть оправдана.

   - Даже перенаселением Земли? - спросил я.

   - Тут дело обстоит вот   как.   На   Совете   рассматривается

проект Замчевского.   Он предлагает развернутую программу за-

селения Марса.   Жилые оазисы превратить в широкую   обитаемую

полосу вдоль всего экватора.

   - И ты полагаешь,   старший,   что такой   проект   потребует

меньших средств, чем...

   - Проект рассчитан на пять-шесть   десятилетий,   это   даст

возсть планомерного наступления. Экономическая комиссия

Совета занимается подсчетами и, может статься, выявит несос-

тоятельность проекта Замчевского. Тогда придется искать дру-

гие пути. Есть еще один проект... вернее, гипотеза, довольно

необычная и... Но об этом говорить пока преждевременно.

   - Планомерность и последовательность, - сказал я.

   - Да,   именно   так.   Мы   фактически не закончили освоение

Системы, следовательно - рано выходить за ее пределы.

   Ну вот.   Я выслушал до конца.   Что мог я противопоставить

несокрушимой логике Грекова?   Он с легкостью опроверг бы лю-

бые мои доводы: в самом деле, против экономики не попрешь...

   Наверное, он прав. Мы сидели в кают-компании корабля, ка-

ких еще не бывало,   корабля, готового рвануться сквозь время

и пространство в глубины Галактики,   - но прав   был   Греков,

который проголосует против этого рывка.   На его стороне были

гигантский опыт человечества, экономические расчеты, трезвая

ясность разума.   Что было на моей стороне?   В сущности, одни

эмоции.

   Вон даже Борг - Борг,   создавший этот чудо-корабль, - по-

малкивает. Да и кто я, собственно, такой? Просто пилот, зна-

ющий свое дело пилот,   только и всего. Человек, выходящий из

графика...

   Самарин, прищурив глаза, смотрел на меня выжидательно.

   Я сказал Грекову:

   - Проблем   на   нашем шарике всегда будет много.   Кончится

реконструкция волноводных линий,   как уж надо будет начинать

совершенствовать   какие-нибудь водоотливные.   Так мы никогда

не станем галактической цивилизацией.

   Я хотел   добавить сакраментальную фразу:   "Потомки нам не

простят", но вовремя удержался. Кто их знает, этих потомков.

Может,   они вырубят "зеленую мантию" и застроят каждый квад-

ратный метр поверхности, превратят Землю в один сплошной го-

род.   Или засыплют океаны.   Может, им ужасно будет нравиться

теснота.

   - Галактической   цивилизацией   мы   уже стали,   - возразил

Греков.   - С тех пор, как наладили постоянную связь с другим

разумным миром.   Не сомневаюсь,   что с течением времени кон-

такты будут расширены и в конце концов мы включимся в галак-

тическую систему   связи - если только она существует,   - как

подключается новый абонент к радиотелефонной сети.   Что есть

цель контакта?   Обмен информацией,   не так ли? Дальняя связь

вполне обеспечивает это.   Тем более, что мы, как видно, нау-

чимся управлять временем.

   Он выждал, не скажу ли я что-нибудь в ответ, но я молчал.

   - Ну что ж,   - Греков взглянул на Самарина,   - не пора ли

нам домой?

   Самарин сидел в глубокой задумчивости, и Грекову пришлось

повторить вопрос.

   - Да, пора. - Самарин неторопливо довел "молнию" на курт-

ке до горла и поднялся.   - Жаль,   что я уже старик, - сказал

он, - но все-таки хорошо, что дожил до этого корабля.

 

                      Глава двадцатая

 

                  ПОКА НИКАКИХ УКАЗАНИЙ...

 

   Не знаю,   что имел в виду Греков, когда посоветовал Боргу

торопиться с окончанием работ. Но я видел, что Борг внял со-

вету. С помощью вычислительной машины он перестроил график и

выгадал целых четверо суток.   Были перегруппированы силы,   а

вспомогательные автоматы сведены в крупные бригады.

   В эти напряженные дни мы с   Боргом   встречались   редко   -

только   за   едой в кают-компании,   да и то не всякий раз.   Я

прозванивал линии управления,   лазал   по   каналам   связи,   а

Борг - Борг поспевал всюду.

   Однажды я спросил его за обедом, почему он так торопится.

   - Нас могут перегнать, - ответил он неохотно.

   Это было странно. Никто в Системе не вел работы, подобной

нашей, это я знал твердо.   Впервые за долгую историю челове-

чества были   созданы   два   великолепных   корабля,   способных

унести землянина к звездам, - самое совершенное из когда-ли-

бо существовавших творений рук человеческих.   Рук   и   мозга!

Сомнения Грекова были мне понятны: строительство эскадры та-

ких звездолетов,   должно быть, и вправду вызвало бы изрядное

напряжение экономики.   Но ведь сейчас шла речь только о раз-

ведывательном полете - о полете на   корабле,   который   почтя

готов.   Вот он - я хожу по его отсекам,   вижу его обнаженные

нервы - разноцветные пучки трубопроводов,   еще не   прикрытые

облицовкой. Я сажусь в пилотское кресло, сразу признавшее во

мне хозяина...

   Да разве   устоит   перед   таким кораблем приемная комиссия

Совета!   Ну,   может,   и найдется несколько   сверхосторожных,

вроде Грекова,   но большинство-то, большинство членов Совета

проголосует за разведывательный полет - иначе просто не   мо-

жет быть!

   Я не понимал, что тревожит Борга.

   Переломные моменты   всегда   привлекали мое внимание.   Вот

текут день за днем,   все обычно, ты включился в некий ритм и

привык к нему,   и вдруг - хлоп! - ты замечаешь, что наступил

перелом и надо быть готовым к   переменам.   С   таким   неясным

ощущением   предстоящей   крупной   перемены   я жил в последнее

время. Как-то раз, пробираясь вдоль одной из линий автомати-

ки, я забрел в полукруглый отсек перед грузовым шлюзом. Веч-

но этот отсек был завален скафандрами,   газовыми   баллонами,

монтажным инструментом, а тут меня вдруг поразила его пусто-

та.   Вон он, переломный момент: работы действительно подошли

к концу.   А я в текучке и не заметил, что монтажников на ко-

рабле поубавилось,   завалы оборудования   рассосались   и   все

стало по местам...

   Впоследствии я понял,   что мое предчувствие относилось   к

совсем другому перелому,   но тогда я, радостно возбужденный,

направился в ходовую рубку, чтобы поделиться с Гинчевым сво-

им великим открытием. Борга я не надеялся разыскать.

   Я влетел в рубку и увидел Борга. Он сидел, опустив плечи,

перед   коробкой   инфора,   его большие рабочие руки лежали на

коленях.   Меня особенно поразила неподвижность этих рук, ко-

торые я привык видеть в постоянном движении.

   - Что-нибудь случилось, старший?

   Он медленно выпрямился.

   - Только что вызывал Греков.   Мне,   пожалуй, придется дня

на три улететь на шарик.

   - Как же это? - удивился я. - Работы почти закончены, на-

до начинать контрольные испытания...

   Борг не ответил.   Он подошел к своему рабочему шкафчику и

поглядел на расписание полетов.

   - В двенадцать двадцать уходит рейсовый   с   "Элефантины".

Если хочешь, Улисс, полетим вместе.

   - А что там делать?

   - Завтра у Феликса в институте большой эксперимент.

   "Ну и что? - подумал я. - Какое отношение имеет это к на-

шим   кораблям?   Нет   уж,   хватит с меня экспериментов Фелик-

са..."

   Я отказался.

   - Как угодно,   - сказал Борг и, вызвав Гинчева, отдал ему

распоряжения.

   Я подумал,   что следовало бы мне слетать на "Элефантину",

посмотреть,   как   идет   модернизация моего корабля.   В конце

концов,   я его командир,   никто меня пока не назначил на но-

вый. Кузьма, правда, исправно сообщал мне по инфору, как там

идут дела;   все нормально, моего присутствия, строго говоря,

не требовалось. Но все же,..

   Словом, примерно через час мы с Боргом оказались на "Эле-

фантине". Кузьма встретил меня у шлюза.

   Каким же примитивным показался мне теперь корабль, на ко-

тором я налетал столько мегаметров, в котором провел столько

лет своей жизни!..

   - Еще неделя,   и все, - сказал Кузьма. - Полезешь в тяго-

вую камеру?   Там все распотрошили. Хороший ускоритель поста-

вили, на восемь с лишним тонн меньше веса, а мощность приба-

вится. Здорово, верно?

   - Здорово, - согласился я без особого энтузиазма.

   Кузьма вдруг хитро подмигнул и спросил:

   - Так что, Улисс, поздравить тебя с новым кораблем?

   - С чего ты взял? - удивился я.

   - Тут был Самарин. Ну, разговорились, и он, между прочим,

спрашивает,   сколько лет я летаю вторым пилотом.   Отвечаю, а

он будто и не услышал. Продолжает расспрашивать, что я думаю

о новой системе противометеоритной защиты,   и о семейных де-

лах,   и вообще...   какие планы и намерения...   А на прощанье

вдруг говорит: "Готовься к зачету на командира корабля".

   - Так это тебя надо поздравить, Кузьма.

   - Спасибо. Он прямо не сказал, но я так понял, Улисс, что

ты пойдешь на новый корабль. На один из этих звездолетов.

   - Что именно он сказал?

   - "Улисс дорвался до своего", что-то в этом роде.

   - Дорвался до своего?

   - Да.   Зашел,   понимаешь ли,   разговор о тебе, я спросил,

видел ли он тебя у Борга,   ну,   он и сказал в этом смысле. А

как еще понять?

   Мне расхотелось осматривать новый ускоритель.   На том ко-

рабле стоял еще более мощный.   Ничего я не мог с собой поде-

лать:   ни малейшего интереса я не испытывал к новому ускори-

телю...

   - Пойдем лучше в диспетчерскую, Кузьма.

   - А что я там не видел?   - проворчал он,   однако пошел за

мной.

   В холле, примыкавшем к диспетчерской, всегда толклись пи-

лоты, ожидающие вылета, или погрузки, или ремонта. Они коро-

тали время за шахматными столиками, листали журналы, сбивали

коктейли у стойки бара. Издавна повелось в космофлоте, что в

пилотских   собраниях такого рода предпочтительны разговоры о

смешном - традиция, унаследованная от летчиков старинной ат-

мосферной авиации.

   Меня сгреб в объятия Рокотов, пилот из моего выпуска, ле-

тавший на линии Луна-Сатурн.

   - Привет, Улисс! Давно тебя не видел, старый компрачикос.

Как поживаешь?

   - Почему компрачикос? - удивился я.

   - Да говорят,   ты похищаешь юных практикантов и заставля-

ешь их разгуливать по космосу без скафандров.

   - Вранье,   - сказал другой пилот, подняв голову от шахмат

и подмигнув мне.   - Просто он их учит летать,   не   глядя   на

приборы.

   - Что это вы говорите, ребята? - вмешался третий, подходя

со   стаканом фруктового коктейля.   - Улисс не такой человек.

Он подобрал себе практиканта,   который натаскивал его в шах-

маты, вот и все.

   Я слегка ошалел от такого натиска.

   - Не слушай их,   Улисс! - басил Рокотов, покручивая русые

усики.   - Все они гадкие завистники.   Ты что-то похудел,   а?

Скулы как торчат. Спишь хорошо?

   - Не очень, - ответил я, обретя наконец дар слова. - Тре-

вожно сплю, как все компрачикосы. Что хорошего ка Сатурне?

   - Что может быть хорошего на Сатурне? Крутится - и на том

спасибо.   - Рокотов схватил меня под руку и поволок в сторо-

ну.   - Послушай,   Улисс,   есть просьба.   Начнешь формировать

экипаж - замолви словечко за меня.

   - Какой экипаж?

   - Не хитри со старым товарищем, Улисс. Могу третьим пило-

том, если второго ты уже присмотрел. Я не гордый.

   Тут подошел пилот со стаканом и ловко этак вклинился пле-

чом между мной и Рокотовым.

   - Не   помешал?   - спросил он медовым голосом.   - У меня к

тебе серьезное дело, Улисс...

   Еле я отбился от них.

   Я приотворил дверь с грозной надписью "Без приглашения не

входить"   и   заглянул в диспетчерскую.   Как раз была Костина

вахта.   Костя сидел на вертящемся табурете,   вокруг   мерцали

обзорные экраны,   и он вел радиоразговор, требуя немедленной

отгрузки сжатого воздуха и напирая на слово "график". Девуш-

ка-оператор оглянулась   на   меня   и замахала рукой:   нельзя,

мол, сюда. Я послал ей воздушный поцелуй и продолжал торчать

в   дверях.   Кажется,   впервые я заметил,   какой прекрасный у

Кости профиль - не то греческий,   не то римский, словом. ан-

тичный.   С таким профилем не в диспетчеры бы надо идти, а на

телевидение,   чтобы миллиарды   людей   получали   эстетическое

наслаждение.

   Костя выключился на слове "график",   обернулся ко мне.   Я

отчетливо   видел,   как   на   его   лице отразилась мучительная

внутренняя борьба:   с одной стороны, в святилище вошел пилот

без приглашения,   с другой - пилот этот был старым другом. В

следующий миг, однако, он широко улыбнулся и сказал:

   - Входи, что с тобой поделаешь.

   Я скромно сел на краешек стула против Кости.

   - Ну как? Нравится тебе здесь?

   - Ничего, - сказал Костя. - Работать .

   Он вперил взгляд,   исполненный служебного рвения,   в один

из экранов,   по которому ползла мерцающая точка, затем нажа-

тием   клавиши   включил рацию и строго велел кому-то погасить

скорость.

   - Работать , - повторил он, взглянув на меня. - Хло-

пот с вами, пилотами, не оберешься. Роза, ты запросила свод-

ку ССМП?

   - Сейчас запрошу, - ответила девушка-оператор.

   - А как ты?   - спросил Костя. - Через восемь суток у тебя

по графику обкатка ускорителя.

   - Очень приятно,   - сказал я.   - Хотел поговорить с тобой

кое о чем, но вижу, ты занят...

   - Ничего, выкладывай. Постарайся короче.

   - Тебе полагается быть всеведущим,   и ты,   наверное, зна-

ешь: когда намечаются контрольные испытания звездолетов?

   - Костя, опять вызывает Буонавентура, - сказала девушка.

   - Ох! Передай ему, пусть ждет очереди. Здесь ему не Луна,

где выбрасывать плазму куда попало. - Костя обратил ко

мне озабоченное лицо: - Мало того, что фамилия такая - теря-

ешь время на выговаривание,   так еще и настырный   сверх   ме-

ры...   Испытания звездолетов?   Не знаю,   Улисс.   Был, помню,

разговор, когда Самарин прилетел, но пока не решено.

   - Ясно. - Я поднялся.

   - Поговори с Антонио, он больше знает.

   - Еще одно...   Надо бы Доктора разыскать. У тебя огромные

возсти по связи,   наведи справки,   Костя.   Как подумаю,

что он мотается по городам и гостиницам...

   - Ты думаешь,   я не искал?   Пока не удалось найти,   но   я

непременно...   -   Перед   Костей   замигала зеленая лампа,   он

ткнул пальцем в клавиатуру и закричал: - Слушаю!

   Я подошел к двери, но тут она распахнулась, в диспетчерс-

кую вошел Антонио - черноглазый, стремительный, дожевывающий

что-то на ходу.

   - А, ты здесь! - Он стиснул мне руку. - Надолго? Ну, поо-

бедаешь у нас,   поговорим. - Он ринулся к Косте: - Что с ге-

лиостанцией?

   - В семнадцать начнут прибывать секции.   Вот-никак не со-

ображу, куда их принимать.

   - Расчистить причалы "А" и "Г", тут и соображать не надо.

   - Тебе, может, и не надо, - заявил Костя, - а мне надо. У

причалов корабли стоят,   а не... - он поискал сравнение, - а

не банки с вареньем.

   Девушка-оператор прыснула.   Антонио погрозил ей пальцем и

вернулся ко мне.

   - К вопросу о варенье, - сказал он. - Дагни соорудила та-

кие бисквиты,   - он закрыл глаза и покачал головой, - амбро-

зия! С миндалем и еще чем-то. Хочешь отведать?

   - Хочу.   Только потом.   - Я спросил его насчет   испытаний

звездолетов.

   - Туман,   Улисс, сплошной туман. Пока никаких указаний. -

Он несколько раз приподнялся на цыпочки, разглядывая меня. -

Борг летит с двенадцатичасовым на шарик,   ты бы взял и поле-

тел тоже. Ожидается какой-то грандиозный эксперимент.

   - Знаю,   только не вижу связи между экспериментом и   тем,

что меня интересует.

   - Там будет весь Совет,   во всяком случае комиссии по де-

мографии и космическим исследованиям. Получишь информацию из

первых рук.

   Я задумался. Пожалуй, в этом был резон. Покончить разом с

неопределенностью...

   - На твоем месте я бы полетел, - сказал Антонио.

   - Ладно. Полечу.

   - Тогда беги. - Он взглянул на часы. - Беги на пассажирс-

кий причал. Я предупрежу, чтобы оставили место.

   В холле я, сказать, отлепил Кузьму от визора (пере-

давали состязания горнолыжников,   мельком я увидел   знакомый

трамплин   среди   гигантских елей Тюрингенского леса) и сооб-

щил,   что улетаю на несколько дней на шарик, к обкатке уско-

рителя вернусь непременно. Нет ли у него, Кузьмы, поручений?

   - Пожалуй,   нет,   Улисс. Я вел переговоры с Учебным цент-

ром, меня вроде хотели пригласить преподавателем штурманско-

го дела, но теперь...

   - Понятно,   - сказал я.   - Не теряй времени,   Кузьма, го-

товься к зачету.

 

                   Глава двадцать первая

 

                         СНОВА АНДРА

 

   Около трех часов дня мы с Боргом   сошли   с   трансленты   и

двинулись по дороге,   обсаженной липами, к виднеющимся вдали

корпусам Института физики времени.   Длинные   тени   скользили

перед нами.

   Давно я не был на Земле, и после резких светотеней космо-

са все здесь, в рассеянном земном свете, казалось мне ненас-

тоящим,   подернутым тончайшим флером. Идти было легко,

было ускорить шаг,   не опасаясь сковывающей силы искусствен-

ной тяжести.

   Мы шли   в сиянии прекрасного сентябрьского дня и молчали.

Борг подобрал сухую ветку,   обломал сучки и   помахивал   этой

веткой в такт шагам. По грузовой полосе дороги прошла, обго-

няя нас,   колонна машин,   ведомая автоматами. Потом проехала

открытая машина, лохматый парень привстал на заднем сиденье,

окликнул нас, предложив подвезти. Мы отказались.

   У подножия мачты волноводной линии стояла желточерная ам-

фибия со знаками службы энергоконтроля. Усатый дядя в защит-

ной одежде,   вскрыв шкафчик, на дверце которого была намале-

вана красная предостерегающая пятерня, снимал показания при-

боров.

   - Как успехи? - спросил его Борг, проходя мимо.

   - Медленно, - ответил усач. - К утру наберется.

   Мы не поняли, но расспрашивать не хотелось.

   Деревья расступились, слева возник жилой поселок - гридо-

литовые коттеджи в садах.   Жилья здесь заметно прибавилось с

того дня,   того далекого дня, когда мы приезжали сюда навес-

тить Феликса. Мы приезжали с Андрей, шли по этой самой доро-

ге...

   - Ты здесь бывал? - спросил Борг. - Где тут дом Феликса?

   - Не помню.   - Мне хотелось прошмыгнуть как быстрее

мимо этих коттеджей. - Вряд ли Феликс сейчас дома.

   - Четвертый час. Не на работе же он. Хотя...

   На лужайке перед одним из домиков двое мальчишек стреляли

из лука в мишень с фигуркой оленя.   Стрельба,   как видно, не

клеилась,   мальчишки шумно пререкались. Ьорг спросил их, где

тут дом Феликса.   Тот,   что постарше,   с давно не стриженной

льняной головой, ответил:

   - А он не дома. Он в институте. Все там.

   Мы пошли к лабораторным корпусам.   Их тоже прибавилось за

эти годы.   В окне ближайшего коттеджа колыхнулась занавеска,

мелькнуло женское лицо. Я поспешно отвел взгляд.

   Обогнули кучу   пластмассового   лома   с табличкой "Не тро-

гать".   Из лопнувшей магистрали со змеиным   шипением   рвался

сжатый воздух, а рядом трое парней с инструментами явно тру-

боремонтного характера,   присев   на   корточки,   спорили   над

уравнением,   выведенным щепкой на песке.   Где Феликс, они не

знали.

   Перед двухэтажным   зданием раскинулась клумба с красивыми

яркими цветами. Посреди клумбы лежала собака, желтая, с чер-

ными подпалинами, будто она тоже принадлежала к службе энер-

гоконтроля.   Она зевала во всю пасть,   с завыванием,   свивая

язык в кольцо.

   - Здесь даже собаки ненормальные,   - сказал я.   -   Пошла,

нельзя на цветах!

   Собака вежливо постучала хвостом   по   цветам,   однако   не

тронулась с места. Борг усмехнулся.

   Мы вошли в холл первого этажа.   По идее здесь должно было

быть место,   где стоят информаторы, приемники почты, где си-

дит какой-нибудь человек - не   физик,   не   водопроводчик,   а

просто обыкновенный человек,   который знает, кто где и что к

чему. Действительно, такой человек здесь был. Окруженная ап-

паратами   связи,   сидела   за столиком широкоплечая девушка с

красивым крупным лицом.   Борг обратился к ней с вопросом от-

носительно   местопребывания   Феликса.   Она   взмахнула на нас

ресницами и сказала:

   - Сколько?

   - Что - сколько?   - не понял Борг.   -   Я   спрашиваю,   где

ваш...

   - Прости, старший, я не тебе... Повтори, плохо слышно.

   Тут мы услышали тихий мужской голос из коробки инфора:

   "Семь и двенадцать".

   - Семь и двенадцать?   - воскликнула девушка. - С ума сой-

ти! А хроноинтерфератор?

   "С проскоками", - донеслось из инфора.

   - Присядьте, - сказала девушка. - Нет, это я не тебе. Тут

пришли, выключаюсь... Феликса здесь нет, старший.

   - А где его найти? - терпеливо спросил Борг. - Есть

у него постоянное место?

   - Есть,   но он там редко бывает.   Чаще всего он бывает   в

вычислительном центре. Но сейчас он не там.

   - Спасибо за исчерпывающую информацию.   - Борг отошел   от

столика.

   Девушка вытянула из ящика трубочку с кремом длиной в пол-

метра, не меньше, и начала методично ее поедать.

   - Не стоит его искать,   - сказал я Боргу. - Пойдем, стар-

ший, в дом для приезжих. Надо же устроиться на ночлег.

   - Пойди, если хочешь. А мне надо повидать Феликса.

   Я знал,   что   у   Борга накопилась уйма вопросов к Феликсу

относительно настройки хроноквантового двигателя.   Много раз

он по   инфорсвязи зазывал Феликса на строящийся корабль,   но

безуспешно. Феликс не проявлял ни малейшего интереса к тому,

что лежало за пределами чистой математики,   - это все знали.

Как выразился однажды Гинчев,   "Феликс сделал свое дело, Фе-

ликс может уйти".

   В холл сбежали по лестнице несколько молодых людей,   лох-

матых   и   нечесаных,   - как видно,   здесь была заведена мода

"под Феликса". Они возбужденно обменивались короткими репли-

ками,   из которых только и было узнать,   что нечто пе-

редвинулось на семь и двенадцать сотых ангстрема за одну на-

носекунду.   Я мысленно перевел это в другой масштаб, получи-

лось примерно метр в секунду - скорость пустяковая, передви-

жение гуляющего пешехода. Чем тут восторгаться?

   Один из молодых людей,   загорелый и губастый, узнал нас с

Боргом, подошел, поздоровался.

   - Давно ты не прилетал к нам, Улисс, - сказал он. - Боль-

ше не встречались тебе привидения?

   - Нет,   не встречались.   - Я вспомнил,   как несколько лет

назад, когда мы с Андрей приезжали сюда, сотрудники институ-

та взяли меня в кольцо и забросали вопросами   о   космических

привидениях.   - Что у вас тут произошло?   - спросил я. - Что

вам удалось передвинуть на один метр в секунду?

   - На   метр в секунду?   - Парень выпучил на меня глаза.   -

Десять в минус девятой...   А, верно! - завопил он. - А мне и

в голову не пришло,   это ведь какая масштабность! Понимаешь,

если бы опыт был поставлен не на клетке водоросли,   а на де-

реве, то оно утолщалось бы со скоростью метр в секунду!

   - Клетка водоросли?   - Мне сразу припомнилась   загадочная

возня Феликса с водяными растениями.

   - Ну да. Клетка сдвинулась во времени... - Он недоговорил

и ринулся к своим коллегам, но я поймал его за руку.

   - Погоди,   дружок.   Не знаешь ли, где разыскать Фе-

ликса?

   - Откуда я знаю? - удивился тот. - Феликс вне распорядка.

   Он присоединился к товарищам, и они все с такой быстротой

выскочили из холла, что я подумал - не сдвинулись ли во вре-

мени и они...

   Мы с Боргом вышли из холла.   Юные   исследователи   времени

тесной   группкой мчались по направлению к золотисто-чешуйча-

тому куполу,   высившемуся примерно в километре,   за   мачтами

энергостанции,   за   мелкими постройками вспомогательного ха-

рактера. В первый мой приезд купола здесь не было.

   - Приходите завтра на эксперимент! - услыхали мы.

   Широкоплечая девушка стояла в дверях и,   приканчивая тру-

бочку   с кремом,   внимательно смотрела на нас.   От нее же мы

узнали, что эксперимент будет проведен именно в этом куполе,

что   завтра с утра начнут съезжаться гости,   главным образом

члены Совета.   Девушка объяснила, как пройти к дому для при-

езжих,   и добавила,   чтобы мы не беспокоились:   она позвонит

туда и скажет,   чтобы приготовили комнаты   для   конструктора

Борга и пилота Дружинина.

   Мы поблагодарили ее и направились к куполу.   Мимоходом   я

все-таки   выгнал собаку из цветника.   Убегая,   она гавкнула,

чтобы последнее слово осталось за ней.

   Чем ближе   подходили   мы к куполу,   тем большее оживление

замечали.   Ползали землеройные автоматы, засыпая траншею. На

площадке энергостанции властная женщина в темных очках гром-

ко отчитывала того самого усатого   дядю   из   энергоконтроля,

доказывая ему, что наращивание мощности идет безобразно мед-

ленно.   Усач жался к перилам и меланхолично повторял, что "к

утру наберется". Высоко над станцией мигали красные сигналь-

ные огни, ограждавшие зону, запрещенную для полетов.

   Купол был без окон, без дверей, но с юга к нему примыкала

легкая пристройка из стеклопласта.   Оттуда доносились голоса

и металлический лязг. Мы вошли в пристройку. У противополож-

ной стены копошились несколько парней.   Один сидел на   стре-

мянке под самым потолком,   второй-метра на два ниже и левее,

двое работали внизу.   Я сразу увидел, что они собирают стан-

дартные   телевизионные блоки,   какие обычно устанавливают на

площадях городов.   Собственно,   визор был уже смонтирован   -

чуть   ли не во всю стену,   - и теперь они проверяли соедине-

ния.

   - Посторонитесь, пожалуйста.

   Мы с Боргом отошли от двери.   Сотрудники института затас-

кивали   ряды   кресел и устанавливали их перед визором.   Ряд,

другой, третий. И вдруг...

   - Феликса здесь нет?

   Мы, пилоты,   умеем владеть собой, иначе мы бы не были пи-

лотами.   Но когда я услышал голос Андры и увидел ее,   загля-

нувшую в павильон...

   - Что ему тут делать? - ответил кто-то из сотрудников.

   Андра кивнула и исчезла. Втащили еще один ряд кресел.

   Меня она не заметила.   Ну и хорошо. Я потер кончики паль-

цев.

   - Пойдем, - сказал Борг.

   - Пожалуй, я посижу здесь. Устал немного...

   И тут в дверях снова появилась Андра.

   - Улисс,   - тихонько сказала она.   - Значит,   не   показа-

лось... Вот решила вернуться, чтоб убедиться...

   Я не смог выжать из себя ни слова, ни улыбки. А она, улы-

баясь, подошла, протянула руку. Такую знакомую теплую ладош-

ку.

   Она была   в   простеньком сером платье,   на голове зеленая

косынка,   с плеча свисала большая белая сумка. Совсем не так

она выглядела,   как я ее представлял,   когда думал о ней.   И

еще она показалась мне несколько располневшей.

   - Ты не изменился, - услышал я ее голос. - Все такой же.

   Я тупо молчал.

   - Прилетели   на   эксперимент?   -   Теперь она обращалась к

Боргу:   - Ох, что тут было! Еле уговорили Феликса, он ведь и

слышать не хочет ни о каких опытах.   Старший, вечером обяза-

тельно приходи к нам. И ты, Улисс. Слышишь?

   - Ладно,   - сказал Борг. - Мне надо с ним потолковать, да

вот нигде не могу найти.

   - Это   не   просто.   - Андра засмеялась каким-то новым для

меня отрывистым смехом.   - Может, он на спортивной площадке.

Пойдемте, я тоже его разыскиваю.

   - Скверная привычка - не носить с собой видео,   -   сказал

Борг. - Ты бы хоть убедила его, что это скверно.

   - Пробовала - ничего не вышло.   Он жалуется,   что   вызовы

мешают   ему   сосредоточиться.   Это же Феликс.   - Она подняла

тонкие полукруглые брови и коротко развела руками.

   Мы вышли из павильона.   Борг спросил, как пройти к спорт-

площадке, и пошел вперед, помахивая веточкой, как тростью.

   Андра и   я   пошли за ним.   Я отчетливо сознавал,   что мне

следовало пойти куда-нибудь в противоположную сторону, одна-

ко ноги сами несли меня.

   Андра уже успела сдернуть с головы   косынку   и   взбодрить

прическу.   Волосы   у нее были рыжевато-каштановые - некраше-

ные, естественного цвета.

   - Ты не хочешь со мной говорить? - спросила она с выраже-

нием грустного недоумения.

   - Нет, почему же... - Я прокашлялся. Действительно, нель-

зя же так.   Глупо.   - Как тебе живется здесь?   - спросил   я,

глядя прямо перед собой.

   - Здесь хорошо.   Очень славные ребята в институте,   очень

увлеченные.   Ты не представляешь,   Улисс,   какие у нас споры

каждый вечер,   какие у них грандиозные идеи!   Я,   правда, не

все   понимаю,   но Феликс старается мне объяснить.   Да ты сам

сегодня услышишь... Ты ведь придешь вечером?

   - Не знаю. Может быть. - Лучше я буду спрашивать. - А как

твои родители?

   - Они снова вместе.   Знаешь где?   Никогда не догадаешься!

Отец потащил маму в Гвиану, там начинают осушать и расчищать

гилей... ну, эти непроходимые тропические дебри.

   - "Гвиана,   страна Инини,   озера, полные слез Земли"... -

припомнил я строку из поэмы Ребелло.   - Твоя мама,   кажется,

родилась неподалеку от этих мест?

   - Да. В Перу.

   Разговор иссяк.   Я напряженно придумывал,   о чем   бы   еще

спросить. Мы шли мимо открытого бассейна, в зеленоватой воде

плескалась стайка девушек. Одна из них помахала Андре, крик-

нула:

   - Сыграешь   с нами в поло?

   - Нет, - сказала Андра. - Не сегодня.

   Наконец я придумал вопрос.

   - Что нового в лингвистике?

   - В лингвистике?   Вообще-то новое есть,   но...   я немного

запустила в последнее время... - Тут Андра, тряхнув головой,

взглянула на меня так, как только она умела смотреть - будто

пыталась заглянуть в самую душу.   - Улисс, мы не о том гово-

рим. Мы столько не виделись... Расскажи о себе.

   - Пожалуйста. Я летаю на линии Луна-Юпитер...

   Она сделала нетерпеливый жест, от которого у меня сжалось

сердце - таким знакомым был этот жест.

   - Улисс,   все это я знаю. Как ты летаешь, и как работал у

Борга, и как ты прятал какого-то практиканта...

   - Я его не прятал.

   - Ну,   что-то в этом роде.   Я,   как видишь,   стараюсь все

знать о тебе. Не то что ты...

   - Если все знаешь, то зачем спрашиваешь?

   Мы смотрели друг на друга,   ее глаза расширились. "Стара-

юсь все знать о тебе"... Для чего? После того, что произошло

между нами,   какой смысл в этом "старании", и "рассказывании

о себе"...   вообще в этой ненужной встрече?.. Я отвел взгляд

и самым бесшабашным тоном, на какой был способен, сказал:

   - Неплохо тут у вас на шарике. Деревья, облака. Хорошо бы

найти еще одну такую.

   - Такую планету? - Андра все смотрела на меня.

   Мы   шли совсем медленно, Борг намного нас опередил.

   - Ага.   Я ведь, наверное, улечу... далеко улечу. И надол-

го.

   - Разве экспедиция уже решена, Улисс?

   - Пока нет.   Но корабли готовы - чего ж тянуть!   Вроде бы

все ясно.   - Помолчав,   я добавил:   - Жаль, ты их не видела.

Таких кораблей еще никогда не бывало.

   - Вряд ли вопрос решится до праздника.

   До праздника?   Ах,   ну да,   праздник Мира! Чуть не забыл.

Сегодня третье,   а праздник начинается десятого. Неужели Со-

вет за неделю не удосужится собраться,   чтобы решить   вопрос

об испытании кораблей, о подготовке к полету? Ведь нет ниче-

го важнее...

   Впереди замигали какие-то цветные линии. Борг остановился

у полоски кустарника.

   - Останься на праздники,   Улисс,   - сказала Андра. - Если

ты действительно скоро улетишь... надо же как следует отдох-

нуть перед таким полетом.

   - Не знаю, - ответил я.

   - Останься.   Прими участие в Олимпийских играх.   Помнишь,

как ты состязался? - Она грустно улыбнулась.

   - Не помню, - сказал я.

   Ничего я не помню,   не хочу помнить,   нет у меня   никаких

воспоминаний.

   Жизнь, отмеренная полетами - теми,   что были,   и тем, что

предстоит. Ничего больше - кажется не трудно понять...

   Дорога повернула влево.   Мы по пыльной травке   подошли   к

кустарнику, у которого стоял Борг. Это была изгородь из кус-

тарника, а за нею в углублении лежал теннисный корт. Вернее,

была сетка и правильно расчерченное поле, но вместо обычного

проволочного ограждения объем корта обозначали цветные   лучи

- горизонтальные и вертикальные. На той стороне корта, прямо

перед нами,   висело табло, по которому плыли светящиеся циф-

ры.

   Игрок на поле был один -   худощавый,   коротко   стриженный

человек в белом спортивном костюме.   В следующий миг я узнал

в нем Феликса.

   Он взмахнул рукой, как бы отбив воображаемой ракеткой во-

ображаемый мяч, и уставился на табло. Цифры поплыли быстрее,

в   несколько   рядов.   Феликс сорвался с места,   перебежал на

другую половину поля.   Не сводя глаз с табло,   он потоптался

по   площадке,   пока не нашел нужное место,   и опять взмахнул

рукой-принял "мяч",   который сам же послал с той стороны.   И

снова воззрился на поток цифр.

   - Что за странная игра? - негромко спросил Борг.

   Андра пожала плечами:

    - Это вовсе не игра.   Я слышала, он объяснял ребятам свою

новую идею. По-моему, никто не понял. И уж тем более я...

   Я смотрел на Феликса со сложным ощущением,   разбираться в

котором не хотелось.   Добрались-таки до твоей знаменитой ше-

велюры,   подумал я. В древней легенде остригли Самсона, и он

потерял свою силу. Но ты-то не библейский богатырь с тяжелой

палицей.   Ты математик XXI века,   твоя палица - формулы, от-

вергающие   обычные представления о глубинной сути вещей.   Ты

выписываешь невиданные уравнения на пыльном   экране   визора.

Впрочем,   вряд ли теперь у тебя дома пыль и запустение.   Те-

перь там все блистает чистотой, вещи, нужные для быта, лежат

на своих местах,   а ненужные выброшены,   и по вечерам ярко и

гостеприимно освещены окна твоего дома.

   Конечно же,   так надо.   Надо беречь таких, как ты. Потому

что,   хоть твоя мысль и проникла в недоступные   для   простых

смертных   области,   оболочка у тебя такая же,   как у простых

смертных.   Те же обычные человеческие потребности и желания.

Надо   беречь,   я понимаю...   Я-то сам управлюсь с жизнью,   я

ведь сильный...   Давай,   Феликс,   скачи резво по   теннисному

корту, отбивай мячи, которых не существует...

   Я спохватился,   но было поздно: Феликс резко повернулся к

нам с недовольной гримасой человека,   которому очень помеша-

ли. Наши взгляды встретились. Он отступил было назад, на его

лице обозначилось выражение растерянности...

   - Извини, что помешали, - раздался спокойный голос Борга.

- Но рабочий день давно кончился, пора и отдохнуть.

   - И пообедать,   - добавила Андра.   - Опять ты не пришел к

обеду.

   - А который час?   - спросил Феликс. Таким же тоном он мог

бы спросить, которое столетие...

   Он, сутулясь,   направился к лестнице, и, как только вышел

за пределы следящей системы, цифры на табло погасли.

   Поднявшись по ступенькам,   он поздоровался с нами. Мы оба

избегали смотреть друг на друга. Андра живо извлекла из сум-

ки пакеты с едой и термос.

   - Может,   пойдем домой? - нерешительно сказал Феликс. - А

то здесь как-то...

   - Поешь, поешь. - Андра сунула ему в руку закусочный бри-

кет,   а в другую - стаканчик. - А то, пока ты дойдешь до до-

му,   тебя   кто-нибудь перехватит,   и будешь ходить до вечера

голодный.

   Она налила в стаканчик кофе.

   - Кормишь ты его, как погляжу, хорошо, - сказал Борг, ус-

мехаясь. - С чего же он такой худой? Не в коня корм?

   - Именно,   - подтвердила Андра,   озабоченно следя,   чтобы

кофе не пролился на костюм Феликса.   - Осторожно! - восклик-

нула она.

   Коричневое пятно   расползалось   по белой рубашке Феликса.

Андра сокрушенно вздохнула.

 

                   Глава двадцать вторая

 

                    БОЛЬШОЙ ЭКСПЕРИМЕНТ

 

   Пилот - пока он пилот - обязан помнить о режиме.   Что   бы

там ни произошло, в каком бы настроении он ни был.

   Вечером Борг пошел один к Андре и Феликсу в гости. Я рано

лег   спать   и поднялся на рассвете.   Пошел на спортплощадку,

сделал обязательный минимум упражнений и как следует размял-

ся на турнике.

   Утро было прохладное,   облачное, со щебетом птиц, с запа-

хами хвои и мокрой травы.   Прекрасное земное утро. Мне захо-

телось в лес,   давно я не был в лесу,   и я быстро добежал до

опушки. Идти по лесной тропинке, устланной опавшими сосновы-

ми иглами,   было истинным наслаждением.   Я набрал   пригоршню

этих иголок и сунул в карман. Возьму их с собой, когда улечу

к звездам.

   Лес неожиданно кончился, пошло редколесье, молодые сосен-

ки - ах ты ж, какая досада! Зато впереди тускло мелькнул из-

гиб реки. Это тоже было неплохо. Над рекой курился, медленно

поднимаясь,   утренний негустой туман. Я продрался сквозь за-

росли   терновника и сбежал на мокрый песок.   Сбросил одежду.

Поеживаясь от острого холодка, вошел в воду.

   Я вынырнул на середине реки и сразу услышал голоса.   Ран-

ним утром на реке голоса разносятся   особенно   далеко,   даже

самые тихие. По-над берегом, под ивами, погрузившими длинные

косы в темную от вечной тени воду,   плыла лодка.   Она плыла,

тихо всплескивая веслами,   в ней сидел спиной ко мне мужчина

в синем свитере.   Он греб,   а та, с которой он разговаривал,

лежала в корме, я ее не видел.

   - Ну как ты не понимаешь?   - произнес   женский   голос.   -

Растительная клетка в питательной среде, понимаешь?

   - Как не понять, - сказал мужчина.

   - Ну вот.   Ее помещают в хроноквантовое поле, и она исче-

зает.   Конечно,   она остается на месте,   но - не сейчас,   а,

скажем, секунду тому назад. Для наблюдателя время идет обыч-

но, а для клетки...

   - Все равно,   мне этого не понять.   Смотри, какая ива над

головой. Сорвать тебе ветку?

   - Нет,   не надо.   Это сдвиг, понимаешь? Сдвиг во времени.

Если бы ты остался на сегодняшний эксперимент, то все бы по-

нял.

   Я плыл на спине,   стараясь держаться дальше от лодки,   но

все равно слышал каждое слово.

   - Надо решать,   Таня. Уже почти год, как мы вместе - и не

вместе,   нельзя же так. Сдвиг во времени, наверное, интерес-

ная штука,   но для нас сейчас важнее передвинуться в   прост-

ранстве. Так, чтобы всегда быть вместе.

   - Игорь...

   - Как   только   выпадет   свободное время,   я мчусь к тебе.

Будь в вашей окружной Службе здоровья место педиатра,   я   бы

бросил   свою Службу,   не раздумывая,   и перебрался сюда.   Но

место занято.

   - Игорь,   но   пойми и ты...   Наш институт - единственный,

где мне интересно работать.   Я просто не могу себе   предста-

вить что-то другое.   И потом... разве мы так уж редко видим-

ся?

   - Конечно, редко... Смотри, какой-то чудак купается.

   Я поплыл к противоположному берегу. Оглянувшись на миг, я

увидел девушку - она приподнялась в лодке и глядела на меня,

я узнал в ней ту самую,   широкоплечую,   что сидела   вчера   в

холле.

   Теперь лодка удалялась.   До меня еще донесся голос девуш-

ки:

   - Знаешь,   кто это? Улисс Дружинин. Ах, Игорь, если бы ты

мог остаться! Таких экспериментов никогда еще не бывало.

   - Постой, ты говоришь - Дружинин? Тот, который полетит за

пределы...

   Голоса смолкли.

   Вода была холодная, но я согрелся от быстрого плавания. Я

доплыл до того берега   и   повернул   обратно.   Стало   заметно

светлее, туман рассеялся, занимался день.

   Да, да,   тот самый,   хотелось мне крикнуть вслед уходящей

лодке. Который улетит за пределы!

 

   Эксперимент, каких не бывало...

   Мне вспомнилась миссис Мерридью из старой книги Коллинза;

она просила предупредить ее об опыте, потому что со школьных

времен твердо   запомнила:   опыт   обязательно   сопровождается

взрывом.

   И верно,   были времена,   когда научным экспериментам   со-

путствовал если не взрыв, то уж, во всяком случае, впечатля-

ющий внешний эффект.   У алхимиков   всегда   что-то   полыхало,

громыхало,   взрывалось.   А первые серьезные опыты с электри-

чеством?   Аббат Нолле умертвил током воробья - это было пот-

рясающее   зрелище.   Не стоило хватать руками заряженную лей-

денскую банку - как трахнет!..

   Постепенно, однако, эксперименты утрачивали вот этот эле-

мент грубой зрелищности - он остался,   пожалуй, только у фо-

кусников.   Не   очень-то   эффектно выглядела возня Ломоносова

или Лавуазье с взвешиванием колбочек,   но из   этой   "возни",

похоронившей   флогистонную теорию,   родилась современная хи-

мия.

   А опыт   Эрстеда?   Маленькая петля из проводника слабо ше-

вельнулась между полюсами подковообразного   магнита,   наивно

выкрашенными в красный и синий цвета. Тут и смотреть было не

на что. Но ничтожное это движение вызвало к жизни гигантскую

энергетику, коренным образом изменившую картину мира.

   И какими же дикими,   неосуществимыми во все времена каза-

лись новые идеи! Ломоносов был убежден, что луч света откло-

няется магнитным полем.   Кажется,   он и не пытался поставить

опыт - не позволяли тогдашние технические возсти.   И уж

тем более он не надеялся доказать кому-либо свою правоту.   А

ведь, в сущности, он предвосхитил телевидение...

   История науки предъявляет   массу   доказательств:   несоот-

ветствие идеи обыденным представлениям не означает порочнос-

ти идеи.

   Сказали бы физику первой половины XIX века,   убежденному,

что физика законченная наука,   нуждающаяся   лишь   в   частных

уточнениях,   - сказали бы такому ученому,   что от соударения

двух небольших кусков металла вымахнет гигантский гриб атом-

ного взрыва! Да он бы счел вас за сумасшедшего...

   Атомная эра тоже началась в тиши лабораторий.   Беккерель,

супруги Кюри, Резерфорд и представить себе не могли, что бу-

дет Хиросима.

   Эксперимент, каких не бывало...

   Да, в XX веке не было недостатка в   впечатляющих   внешних

эффектах. Сколько отчаянных усилий, сколько титанической ра-

боты потребовалось,   чтобы отвести от человечества   реальную

угрозу   гибели   в термоядерном пламени,   чтобы снова загнать

разбуженный атом в лаборатории, в котлы энергостанций...

   Опыт с тех пор выглядит скромно,   отнюдь не кричаще. Точ-

ки, разбросанные на фотопленке, на сетке миллиметровой бума-

ги.   Столбец цифр, выданный счетной машиной, которая пучками

проводов сообщается с установкой,   глубоко запрятанной в бе-

тонном каземате. Всплески на экранах.

   Современному математику,   как и Эйнштейну в прошлом веке,

достаточно карандаша и бумаги,   не считая, конечно, вычисли-

тельной машины. До поры до времени новая идея удовлетворяет-

ся математическим выражением.   Но затем ей как бы становится

тесно в строгих рядах уравнений - и она попадает в руки экс-

периментаторов. Умозрение с неизбежностью уступает место его

величеству эксперименту. И тогда...

   Не знаю, может, существует определенная закономерность: в

сознание миллионов новая идея входит непременно   через   пос-

редство внешнего эффекта.   Так было с первыми электрическими

опытами. Так было, увы, и с атомной энергией.

   Что ж, наверное, идея Феликса о временном сдвиге, о расс-

лоении времени в этом смысле не исключение.   Она тоже нужда-

ется   во   внешнем эффекте,   чтобы доказать свое право на су-

ществование.

   Давно известно,   что парадоксальные идеи особенно плодот-

ворны.   "Эта идея не настолько безумна,   чтобы   быть   истин-

ной", - сказал когда-то Нильс Бор.

   Итак - эксперимент, какого не бывало...

 

   К десяти утра пристройка,   примыкавшая к круглому павиль-

ону, заполнилась приезжими гостями и сотрудниками института.

Все это несколько напоминало театр, с той, однако, разницей,

что перед зрителями была не сцена,   а огромный телевизионный

экран.

   Мы с Боргом сели в пятом ряду. Борг был молчалив и невоз-

мутим.

   На мой   вопрос,   как он провел вчерашний вечер у Феликса,

он коротко ответил:

   - Недурственно.

   Я принялся озираться.   Вон Стэффорд,   изящный и   учтивый,

тихо   беседует в третьем ряду с меднолицым математиком Чанд-

ром.   Вон коротышка Нгау. А рядом с ним - прямая и сухопарая

фигура Баумгартена. Давненько я не видел его. Со времени па-

мятного венерианского рейса у меня осталось   чувство   нелов-

кости по отношению к старику.   Надо бы поговорить с ним. Под

моим пристальным взглядом Баумгартен медленно   обернулся.   Я

помахал ему, и он величественно кивнул в ответ.

   А вон седая голова Самарина.   Мои шеф сидел   в   окружении

астрофизиков, планетологов, связистов. Он-то не оглянулся на

мой взгляд,   грозный начальник космофлота, живая история за-

воевания Солнечной системы.

   Озабоченный, деловитый, прошел в первый ряд Греков.

   Да, чуть   ли не весь Совет сегодня здесь.   И уж во всяком

случае - комиссия по исследованию космоса и   демографическая

комиссия в полном составе.

   Сотрудники института расположились в   задних   рядах.   Они

возбужденно переговаривались, а Таня и тот, знакомый мне за-

горелый молодой человек то и дело выскакивали из   пристройки

и возвращались, никак не могли усидеть на месте.

   - Что же,   начнем, - сказал Греков из первого ряда. - Где

Феликс?

   - Его ищут,   старший,   - ответила Таня.   - Сейчас   должен

прийти.

   И тут же вошли Феликс и Андра.   Она не то чтобы вела   его

за ручку,   но впечатление почему-то было такое - судя по не-

довольному виду Феликса и напряженному выражению ее лица.

   - Если все готово,   Феликс,   - сказал Греков,   - то, будь

добр, начни эксперимент.

   - Наверное,   все готово... - Феликс привычным жестом под-

нес пятерню к голове, но, наткнувшись на ровно подстриженное

поле,   опустил руку. - Только я бы хотел... Практически опыт

готовил Осинцев, пусть он и ведет. Если не возражаете.

   Возражений не   было.   Феликс тут же уселся позади,   Андра

села рядом.

   Осинцевым оказался тот самый загорелый парень.   Он быстро

прошагал к экрану,   взял длинную указку,   кивнул кому-то по-

верх голов зрителей.

   По экрану как бы прошла мутная волна. Затем из мути прос-

тупило изображение - интерьер круглого павильона.

   Осинцев, воднуясь, давал пояснения:

   - Теоретические посылки сегодняшнего опыта восходят к из-

вестному уравнению Платонова, который... которое в свою оче-

редь представляло собой попытку...   гениальную попытку выра-

зить закон асимметрии материи.   Феликс продолжил работу Пла-

тонова,   математически   обосновал   теорию перехода энергия -

время,   иначе говоря - теорию расслоения времени, которая...

которое...

   - Нам это известно, - раздался голос Грекова. - Более или

менее известно,   хотя не во всем понятно. Перейди, пожалуйс-

та, к экспериментальной части.

   - Хорошо.   - Осинцев прокашлялся, голос его окреп, он пе-

рестал путаться в словах.   - Вот этот пояс, - он ткнул указ-

кой в массивное белое сооружение, - установка энергоприемни-

ка. Это, - он указал на тускло мерцающее кольцо высотой при-

мерно   в метр,   расположенное внутри белого барьера,   - кон-

центратор, состоящий из зеркальных инверторов...

   - Наше колечко, - шепнул я Боргу.

   - Должен заметить,   - продолжал Осинцев,   - что принципи-

альную   схему   концентратора,   его форму подсказал нам конс-

труктор Борг. Один из первых вариантов такого кольца был ус-

тановлен на корабле Дружинина накануне его известного прыжка

за пределы Системы.

   Сзади раздались осторожные шаги. Я оглянулся и увидел Ле-

она, прошмыгнувшего к свободному креслу. Ну конечно: нельзя,

чтобы что-нибудь происходило без него.   Сел, вытянул шею, на

лице прямо-таки написано:   "Какие фокусы сегодня будут пока-

зывать?"

   - Итак, приступаем к эксперименту, - звонко объявил Осин-

цев и снова сделал знак кому-то из сотрудников.

   Мне показалось вначале,   что экран потемнел. Потом, одна-

ко, я увидел, что тьма сгущается в центре павильона, в сере-

дине кольца.   Да и не тьма это была, собственно, а скорее...

не   знаю,   как объяснить,   но возникло ощущение,   что я вижу

пустоту,   ну, такую полную, абсолютную, какой не бывает даже

в открытом космосе. Странное это было ощущение.

   - В режиме, - негромко сказал сотрудник, сидевший у пуль-

та управления.

   - Опускай, - скомандовал Осинцев.

   Теперь сверху медленно начал опускаться трос,   к которому

была подвешена небольшая прозрачная коробка,   в   ней   чернел

какой-то предмет.

   - Создан переходный канал или, иначе, энергетическая гра-

ница перехода, - пояснял Осинцев, - и мы опускаем в эту зону

кинокамеру. Обыкновенную панорамную камеру "Кондор".

   Трос висел неподвижно, коробка с камерой стояла на полу в

центре павильона,   в пустоте или как еще было это наз-

вать.   И вдруг они исчезли - и коробка и камера.   Трос,   все

так же натянутый,   висел,   не шелохнувшись,   будто незаметно

обрубленный,   а их не стало. Не провалились, не растворились

в воздухе, а именно исчезли в неуловимый для глаза миг.

   Стояла мертвая   тишина.   Осинцев   словно бы забыл о своей

роли руководителя эксперимента,   он всем корпусом подался   к

экрану   и смотрел не мигая,   и все смотрели на экран,   на то

место,   где секунду назад была коробка с камерой. Еще не от-

давая себе отчета в том,   что же,   собственно,   произошло, я

мельком оглядел притихшие ряды.   Кажется,   только Феликс   не

смотрел   на   чудо,   свершившееся на наших глазах.   Он сидел,

опустив голову.

   Осинцев спохватился.

   - Ну вот! - воскликнул он и повторил несколько спокойней:

- Ну вот.   Переход энергия-время произошел. Как видите, объ-

ем,   занятый коробкой с кинокамерой,   свободен, в него

поместить любой другой предмет.

   - А где же камера?   - раздался высокий,   скрипучий   голос

Нгау.

   - Она здесь же,   - быстро ответил Осинцев.   - Она   здесь,

только не сейчас.   Раньше - понимаете? Она может быть на час

раньше,   и на год,   и на тысячи лет - в данном случае это не

имеет   значения,   потому   что   расслоенное время - это не то

время, которое было и зафиксировано историей. У расслоенного

времени свой отсчет...

   Камера здесь, но не сейчас...

   Я взглянул на свой хронометр. Секундная стрелка резво бе-

жала по кругу, отмеряя время... нормальное время, привычное,

всегда бегущее вперед время...

   Что же это?   Низвержено несокрушимое, единственно возмож-

ное Время,   всемогущее четвертое измерение, вне которого не-

мыслимо само движение материи?..

   Поразительна была пленка,   автоматически отснятая кинока-

мерой. Но вот экран погас. Эксперимент был закончен.

   - Машина   времени?   -   Теперь Осинцев отвечал на вопросы,

посыпавшиеся со всех сторон.   - Н-не думаю, да и не в назва-

нии дело.   Это не путешествие во времени, это сдвиг. Хронок-

вантовый сдвиг,   хотя и это название не   вполне   отвечает...

Что? Нет, сдвиг в будущее исключается, энергетический барьер

движется вместе с фронтом времени,   здесь   переход   невозмо-

жен... Да, что касается энергетики, подсчитано точно, мы вы-

дадим всем членам Совета специальное издание, в котором...

   Меня тронули сзади за плечо, передали записку. На миг пе-

рехватило дыхание,   когда я ее разворачивал. Вот что получа-

ется, когда застают врасплох...

   Но записка, конечно, была не от Андры.

   "Грандиозный, величайший опыт", - значилось в ней, и пос-

ле трех восклицательных знаков подпись:   "Леон". Я обернулся

к нему и кивнул.   Верно,   грандиозный. Воз, что и вели-

чайший,   хотя такие эпитеты обычно дают не   современники,   а

потомки.

   И эффектный.   Нет, миссис Мерридью могла бы не опасаться:

никаких взрывов.   Время раскололось без шума, без звука. На-

шелся наконец-то богатырь,   схвативший под уздцы неудержимо-

го, вечно спешащего вперед коня...

   Я оглянулся на богатыря.   Его не было на месте.   Богатырь

тихонько улизнул,   ему стало скучно с простыми смертными,   и

он просто взял да и ушел.

   Андра тоже   ушла.   Может   быть,   она   наливает ему кофе в

складной стаканчик и следит, чтобы не пролилось на рубашку.

 

                   Глава двадцать третья

 

             "ГОТОВЬТЕСЬ К ВСТРЕЧЕ С САБЛЕЗУБЫМ

                          ТИГРОМ!"

 

   За мной шла погоня.   Я не оглядывался, но чувствовал всей

кожей,   всеми нервами, что призраки нагоняют меня. Кошмарные

космические призраки,   они беспрерывно меняли цвет и очерта-

ния, я знал это, хотя и не оглядывался. Скорость моего реак-

тивника   уступала   их скорости порядка на два,   они надвига-

лись, спасения не было.   Вдруг откуда-то выскочил человек   в

скафандре,   шлем   почему-то был откинут,   я увидел худенькое

лицо с рыжеватой жидкой бородкой - да это же Рунич, плането-

лог   с Ганимеда!   Откуда он взялся здесь,   в открытом прост-

ранстве... Рунич схватил меня за руку и потащил в сторону, в

черный провал, в сгустившуюся тьму полной, абсолютной пусто-

ты...

   Тут я проснулся. Прерывисто гудел видеофон, гудел, навер-

ное, уже давно, настойчиво. Я протянул руку к столику, нажал

кнопку ответа. На экранчике проступило лиио Леона. Он всмот-

релся в меня, удивленно вздернув брови, и сказал:

   - Нечесан и помят. Неужели спишь   так поздно?

   - Представь себе,   - проворчал я. Дурацкий сон еще не от-

пустил меня. - Который час?

   - Четверть десятого.   Где ты был вчера весь вечер? Я тебя

вызывал, вызывал...

   - Я развлекался. А в чем дело?

   - Развлекался? - Леон хмыкнул с недоверчивым видом. - Мне

нужно поговорить с тобой,   Улисс.   У тебя какие планы на се-

годня?

   - Мало ли какие планы!   Если хочешь, приходи в двенадцать

к центральному рипарту. Ты ведь любишь там бывать.

   - Ну хорошо. - Леон был явно озадачен. - Я приду.

   Не спеша   я   вылез из-под одеяла,   поднял штору.   Неяркий

бледно-голубой день вошел в комнату.   До чего высокие гости-

ницы   строили в прошлом веке!   Из моего окна я видел город с

высоты птичьего полета - так,   кажется, любили писать в ста-

рых   книгах.   Я   видел голубой купол здания Совета с флагами

коммун,   и уголок Площади Мемориалов в просвете меж   высоких

домов, и вдалеке, на севере, телевизионную башню. В излучине

реки пышно зеленели сады.   Перекрещиваясь на разных уровнях,

текли трансленты. В небе то и дело вспыхивали эмблемы празд-

ника Мира,   плясали, выстраиваясь, лозунги, струились тексты

последних известий и праздничных программ.

   В распахнутое окно влетела песня,   я вспомнил, что слышал

ее вчера в каком-то кинофильме.   В ней были такие слова:   "И

снова гудят корабли у причала:   начни все сначала, начни все

сначала..." Фильм,   по правде,   был пустяковый,   а вот песня

мне понравилась.

   Начни все сначала...   Пока что надо начинать день. Я при-

нял душ, побрился и вышел в коридор.

   Мимо проехала самоходная тележка с едой. Из номера напро-

тив выскочила лисица - настоящая, рыжая, - она метнулась мне

под ноги, я слегка опешил.

   - Вега, сюда! - раздался строгий голос.

   Дородный человек   с желтеньким попугаем на плече вышел из

того же номера, извинился передо мной и вместе со своим зве-

ринцем направился к лифту.

   Ну вот, подумал я, уже начали лисицам давать имена звезд.

Очень мило.   Ученый тюлень Бетельгейзе, дрессированный беге-

мот Фомальгаут...

   Номер Борга был этажом ниже. Я постучался и вошел.

   Борг, в темно-вишневом халате и домашних туфлях,   сидел в

кресле и читал газету.   Газеты валялись и вокруг кресла.   На

столике перед ним стояла початая   бутылка   красного   вина   и

поднос с едой.

   - Садись, - сказал он. - Я ждал тебя. Ешь, пей и читай.

   Пить я   не стал.   Я положил на тарелку кусок мяса,   полил

его гранатовым соком и принялся есть. Хрустели на зубах под-

жаренные ломтики хлеба.

   - Хорошо бы еще заказать яичницу с колбасой, - сказал я.

   Борг пожал   плечами и снова углубился в чтение.   Я поднял

одну из газет,   пробежал заголовки:   "Готовьтесь к встрече с

саблезубым   тигром",   "Плиоцен или миоцен?",   "Бросок сквозь

время"...

   Во все времена, подумал я, журналисты изощрялись в приду-

мывании заголовков похлеще.   Впрочем,   тут как раз   был   тот

случай, когда самые хлесткие заголовки не смогли бы выразить

всю грандиозность проблемы.

   "Расселяться в космосе или во времени?   Что еще придумает

Феликс?"...

   - Послушай,   что пишет Джулиано, - сказал Борг из-за раз-

вернутого газетного листа:   - "Понятно, что смещение на час,

или на сутки,   или даже на минуту даст возсть расселить

человечество,   так сказать,   в различных слоях времени. Одна

часть будет жить в том же пространстве,   что и вторая,   но в

разное время, и обе части никогда друг с другом не столкнут-

ся и даже не встретятся. Но как избегнуть физической встречи

с постройками прошлого,   как организовать совместное пользо-

вание   объектами   долговременного   характера,   материальными

средствами   цивилизации?   Элементарная   логика   подсказывает

единственный   выход:   сместить   часть человечества в далекое

прошлое, предпочтительно в те времена, простите, в то время,

когда   еще   ни одно здание не было возведено рукой человека,

да и скажем прямо - когда не было на Земле самого   человека.

Я предлагаю - неогеновая эпоха,   век плиоцена, не ближе мил-

лиона лет, но и не далее десяти миллионов..." - Борг швырнул

газету на пол, взглянул на меня с усмешечкой. - Ну, что ска-

жешь, пилот?

   Что я мог сказать?

   - Закажу-ка все-таки яичницу с колбасой.   - Я придвинулся

вместе с креслом к шкале заказов.   Яичница там значилась,   и

колбаса тоже, но порознь. Пришлось мне сделать два заказа.

   Борг налил себе вина, отпил.

   - На Джулиано это похоже,   - сказал я. - Всю жизнь изучал

кости   австралопитеков,   а теперь возжаждал увидеть их живы-

ми...

   - Чепуха,   -   сказал Борг.   - Австралопитеки,   саблезубые

тигры - все чепуха. Не будет никакой встречи с ними.

   Щелкнуло окошко подачи - приехала яичница.   Она была син-

тетическая,   не такая пышная,   как та,   в доме Деда, но тоже

ничего.   Я ел, обжигаясь и облизываясь, а Борг, отказавшийся

разделить со мной трапезу,   насмешливо поглядывал. Его боль-

шие, в белых волосках руки покойно лежали на подлокотниках.

   Я спросил:

   - Ты решил взять отпуск, старший?

    - А что,   - ответил он вопросом на вопрос, - халат обяза-

тельно ассоциируется с отпуском?   - Он еще отпил из стакана.

- Зря пренебрегаешь газетами,   пилот.   Прочти хотя   бы,   как

комментируют твое выступление.

   Я снова развернул газету, нашел отчет о вчерашнем заседа-

нии Совета.

   "Мы привыкли к резкому тону выступлений Улисса Дружинина,

- побежали строчки отчета. - Вспомним, как несколько лет на-

зад,   после памятного его полета, он яростно упрекал Совет в

чрезмерной осторожности и нетерпеливо требовал принять прог-

рамму выхода в Большой космос.   Вспомним его максималистские

статьи на ту же тему. Вчера же перед Советом предстал другой

Дружинин.   Его речь была на редкость   спокойной,   правда,   с

ощутимым налетом горечи..."

   Далее шел полный текст моего выступления, уместившийся на

половине газетного столбца.

   "...Я знаю, что многие люди, и не только пилоты, разделя-

ют мои взгляды. Наверное, мы, сторонники космического рассе-

ления,   не очень осведомлены в вопросах экономики. Воз,

мы выглядим в глазах Совета этакими Дон-Кихотами,   не желаю-

щими считаться с реальной действительностью,   с целесообраз-

ностью   и другими могучими факторами.   Что можем мы противо-

поставить - азарт,   нетерпение, зов открытых пространств? Мы

понимаем,   что это не аргументы.   Когда-то Седов,   Амундсен,

Пири рвались к Северному полюсу,   они предприняли экспедиции

на свой страх и риск, их побуждал идти в ночь и льды энтузи-

азм первооткрывателей.   Но только десятилетия спустя,   когда

интересы мореплавания и метеослужбы, интересы хозяйственного

освоения Крайнего Севера продиктовали   необходимость,   полюс

был прочно обжит дрейфующими станциями. Мы понимаем это.

   Здесь много говорили об открытии   Феликса   Эрдмана.   Нас-

колько я понимаю,   дело идет к тому, что будет принята прог-

рамма, которая направит труд и энергию на подготовку велико-

го переселения во времени. Это займет несколько десятилетий,

может быть,   целый век.   На целый век будет отсрочен выход в

Большой   космос,   потому что две такие грандиозные программы

одновременно,   конечно же, не осилить. Но разве перенаселен-

ность   планеты - единственная побудительная причина дальней-

шего проникновения в космос?   Воз ли замкнутое развитие

цивилизации   на ее нынешнем уровне?   И если движение надолго

будет остановлено, ограничено пределами Системы, то не утра-

тит ли человечество нечто очень важное, что я не берусь объ-

яснить - я не философ, а всего лишь пилот.

   Скажу в заключение: есть два звездолета и есть доброволь-

цы. Необходима по крайней мере разведка. Тут говорили о том,

что   полет   к   звездам сопряжен с новым качеством опасности.

Что ж,   значит,   нужны люди, обладающие смелостью нового ка-

чества.

   Рано или поздно придется   преодолеть   инерцию.   Рано   или

поздно   человечество   выйдет   в   Большой.космос.   Но лучше -

раньше".

   Я пробежал свою речь.   Не знаю, как там с "ощутимым нале-

том горечи",   но свои мысли,   кажется, мне удалось выразить.

Никогда в жизни я не произносил лучшей речи. И уж, наверное,

никогда не произнесу. Правда, она ни возымела действия. Гре-

ков   взял   слово и разгромил меня в прах.   Он говорил все то

же:   дальняя космическая связь исключает необдуманные разго-

воры о   замкнутом   развитии цивилизации;   никто и никогда не

принимал бесповоротных решений, запрещающих выход за пределы

Системы,   - просто не настало для него время;   перспективное

планирование должно опираться   на   реальные   возсти,   и

поскольку   эксперимент в Институте физики времени такие воз-

сти открывает...

   Словом, после   бурной   трехдневной дискуссии большинством

голосов было принято решение отсрочить космическую программу

и сосредоточить исследования, труд и энергетику на программе

расселения во времени.

   Так-то, пилот Дружинин.

   Двумя чашками крепкого кофе я завершил свой завтрак. Нес-

колько   осоловев   от необычно плотной еды,   я сидел в кресле

против Борга,   и в голове вертелась все та же немудрящая, но

почему-то запавшая в память песенка:   "И снова гудят корабли

у причала: начни все сначала, начни все сначала..."

   Какое прекрасное   было   начало,   подумал я.   Мы с Робином

пронеслись сквозь время,   как призраки. Да, черт побери, как

призраки. Мы доказали, что прорыв в Большой космос возможен.

Как счастлив я был тогда,   как молод и счастлив,   и   уверен,

что новая космическая эра настанет,   вот она, совсем близко,

распахни только дверь...

   И все   рухнуло.   Греков   на этот раз добился большинства.

"Ввиду серьезных сомнений в безопасности полета в хронокван-

товом   режиме   -   отменить предполагавшийся ранее разведыва-

тельный выход за пределы Системы..."

   - Старший,   -   сказал я,   - разве недостаточно было опыта

нашего полета?   Как ты   сам   теперь   оцениваешь   вероятность

опасности?

   Борг посмотрел на меня долгим взглядом.

   - Риск, конечно, есть, - ответил он неопределенно.

   - Но риск есть и в обычном межпланетном рейсе...

   Мне вдруг расхотелось говорить об этом. Что толку зря мо-

лоть? Ясно ведь сказано: "Ввиду серьезных сомнений..."

   - Ты куда-то исчез вчера после заключительного заседания,

- сказал Борг,   - а тебя разыскивал Самарин.   Нехорошо это -

выключать видео.

   - Я был в кино, потому и выключил.

   - Он вызывал тебя до позднего вечера.

   - Я смотрел четыре фильма подряд и вернулся   в   гостиницу

около часа ночи. Сейчас вызову его, мне тоже надо...

   - Не трудись. Самарин, наверно, уже подлетает к Луне.

   - Черт... жаль, не успел...

   Борг отхлебнул из стакана.   Какой-то он странный сегодня,

подумал я, никуда не торопится, ничего не делает руками.

   - Он сидел у меня весь вечер,   - сказал Борг. - Славно мы

с ним поговорили... Между прочим: в ближайшие две недели оба

корабля будут испытаны и войдут в строй действующих. Они бу-

дут   выполнять спецрейсы - разумеется,   в пределах Системы и

на обычном плазменном ходу.   Самарин просил передать,   чтобы

ты был готов принять один из них.

   - Спасибо.

   Борг все смотрел на меня, испытующе как-то смотрел.

   - Хроноквантовый двигатель,   понятно,   снят   не   будет   -

слишком большая работа.   Он будет отключен от питания и зап-

ломбирован. Но не снят.

   Несколько секунд   мы   сидели   молча,   уставившись друг на

друга.

   - Это тоже Самарин просил передать? - спросил я,

   - Нет. Это я от себя.

   Распломбировать двигатель и подключить питаниедело нехит-

рое.   Надо только хорошо знать, что к чему. Схему я знал хо-

рошо. Недаром столько времени лазал по кораблю...

   - Нет.   - Я покачал головой.   - Нет, старший. Всю жизнь я

только и делаю, что выхожу из графика... С меня хватит.

   Борг опять потянулся к стакану.

   - Н-ну что ж,   - сказал он медленно, - выходить из графи-

ка, конечно, не следует.

   Я понял,   что   разговор окончен.   Но уходить не хотелось.

Решительно не хотелось. Когда-то я теперь увижу Борга?

   - Старший, - сказал я, - ты понимаешь теорию расслоенного

времени?

   - В самых общих чертах.

   - Вот я был на эксперименте, видел все своими глазами, но

понять никак не могу...   Ведь это же аксиоматично, что время

не может течь вспять.

   - Оно и не течет вспять,   - устало сказал Борг. - Все за-

коны мироздания остаются на месте.

   - Позволь, но как же тогда...

   - Не спрашивай меня, Улисс. Обратись к Феликсу.

   Опять мы   помолчали.   Что ж,   надо идти.   Чего я расселся

тут,   на самом деле!   Видно же,   что Боргу не до меня. Я уже

уперся ладонями в подлокотники,   чтобы встать,   но тут заме-

тил, что Борг набрасывает что-то на блокнотном листке.

   - Вот, смотри, - сказал он, быстро заштриховывая промежу-

ток между двумя параллельными кривыми.   - Это, допустим, ре-

ка. Течет сюда. - Он нарисовал жирную стрелку. - Течет сюда,

и назад воде хода нет: разность уровней определяет направле-

ние.   Теперь представь себе,   что это не вода, а время. Река

Времени. Представил?   Отлично.   А вот лодка.   В лодке плывем

мы.   Человечество - скажем так. И плывем мы, значит, по Реке

Времени,   куда оно, туда и мы, с той же скоростью. И проплы-

ваем,   скажем,   мимо острова.   Вот. - Борг нарисовал посреди

реки неровный кружок и упер в него острие карандаша.   -   Та-

кой, знаешь ли, милый островок, зеленые берега...

   - Знаю, - кивнул я. - Зеленые берега и белый домик-башен-

ка под красной крышей.

   - Белый домик, - повторил Борг, мельком взглянув на меня.

- Отлично, белый домик. Так вот, пронесло нашу лодку течение

мимо острова - и никогда ты больше этот свой белый домик   не

увидишь. Правильно?

   Я молчал.

   - Он уже в прошлом,   и ничего не вернешь.   - Борг заметно

оживился.   - Но представь себе далее, пилот, что, пока несет

тебя течение,   ты изобрел весла. И ты начал грести назад - к

островку с белым домиком.   Трудно против течения, не так ли?

Много надо потратить сил. Но вот ты тем не менее догреб.

   Он задумался, а я напряженно ожидал продолжения.

   - Ты вернулся,   - сказал Борг, морща просторный свой лоб,

- и снова увидел остров.   И белый домик на нем. Ну конечно -

место то самое.   Но та же самая ли вода обтекает теперь этот

остров? Отвечай, пилот! - рявкнул он вдруг.

   - Нет,   - ответил я,   глядя на него во все глаза.   - Нет,

конечно.

   - То-то и оно! Помнишь как Гераклит говорил? Нельзя дваж-

ды войти в одну и ту же воду.   Другая вода -   другое   время.

Вот!   - Борг помолчал и добавил:   - Тут, конечно, время надо

понимать в его материальном,   энергетическом   смысле.   Впро-

чем... Все аналогии, впрочем, примитивны.

   Он скомкал листок и отшвырнул в угол.

   - Я вот о чем думаю,   - сказал я. - Допустим, такое пере-

селение когда-нибудь состоится. Конечно, найдутся доброволь-

цы,   и   часть   человечества   перенесется на миллионы лет на-

зад...

   - На десятки миллионов, - вставил Борг.

   - Хорошо,   на десятки.   Они окажутся на необитаемой   зем-

ле...   то есть нет... на земле, населенной ящерами. Вот еще,

кстати,   вопрос:   поселенцам понадобятся большие площади для

застройки,   и они перебьют динозавров - перебьют, скажем, до

того, как от этих динозавров произойдут первые теплокровные,

млекопитающие...     ли представить страшные последствия

такого вмешательства в эволюцию? Имеем ли мы право...

   - Да нет же,   Улисс, - перебил меня Борг. - Не произойдет

никакого вмешательства.   Тех динозавров, которые были, пере-

селенцы не встретят.   Они будут в другом материальном потоке

времени, пойми же.

   - Ну,   допустим,   - сказал я с сомнением.   - Другой поток

времени.   Но пространство ведь то же самое? Переселенцы нач-

нут его обживать, строить дома и прочее. Представь себе: они

строят дом как раз на том месте, где стоит этот отель. Мы-то

им   не   помешаем,   нас   для   них еще нет.   Но ведь нам-то их

стройка помешает,   она будет столь же   материальной,   как...

ну,   скажем, как кости динозавра, которые, может быть, лежат

под фундаментом этого отеля.

   - Дались тебе динозавры! - с досадой сказал Борг. - Меша-

ют они нам с тобой сейчас? Нисколько. Мы совпадаем, совмеща-

емся с ними в пространстве, а во времени - нет. Точно так же

не помешают нам стройки переселенцев.   Остров с твоим   белым

домиком будет обтекать другая вода.

   - Вчера,   перед началом киносеанса, - сказал я, помолчав,

- слышал я,   как спорили трое.   Так вот, один утверждал, что

загонять живых людей в прошлое бесчеловечно,   что   это   хуже

убийства, и все такое.

   Борг коротко взмахнул рукой.

   - Знакомые разговоры, - проворчал он. - Нечто в этом роде

кричали, когда начиналось заселение Венеры...   Кстати: пере-

селенцы не останутся за непроходимым барьером, канал связи с

ними будет сохранен.   Во всяком случае,   - добавил он, - все

это - дело отдаленного будущего.

   В том-то и штука,   подумал я.   Отдаленное будущее. Но что

делать нам сейчас? Вот вопрос...

   - Какие у тебя планы, старший? - спросил я, поднимаясь. -

Полетишь на "Элефантину" или проведешь праздники здесь?

   Борг не успел ответить:   пропищал его видеофон.   Даже   не

пропищал,   а,   скорее,   замурлыкал.   У Борга даже видео было

собственной конструкции, не как у всех.

   - Здравствуй,   старина,   еще раз,   - услышал я незнакомый

мужской голос на неважном интерлинге.

   - Здравствуй,   Кнуд. - Борг поднес видео к лицу. - Ты та-

кой румяный, что сердце радуется.

   Невидимый мне абонент захихикал. А потом:

   - Наш утренний разговор меня...   э-э...   ошеломил. Может,

ты пошутил, старина? Помню, в школе ты любил... э-э... пошу-

тить.

   - Да нет, - сказал Борг. - Какие там шутки!

   - Ты просил еще час на размышление,   час прошел... э-э...

Конечно,   у нас в бюро найдется место для такого конструкто-

ра, как Ивар Борг, но... может быть, ты передумал, старина?

   - Час - не слишком долгое время для размышления,   но... В

общем,   я не передумал,   Кнуд. Подыщи мне, пожалуйста, домик

где-нибудь в пригороде, у моря.

   - Я живу в Торнбю, старина. Это, если помнишь...

   - Прекрасно помню. Торнбю -   очень хорошо.

   - Значит,   будем жить по соседству...   Э-э...   я даже   не

знаю, радоваться или нет, что ты... решил...

   - Я сам не знаю,   - сказал Борг. - Ну, до свиданья, Кнуд,

спасибо тебе.

   Он выключился, тяжело поднялся и заходил по комнате.

   - Старший,   прости, что вмешиваюсь, но... что-то я не по-

нимаю.

   - Очень просто,   - четко выговаривая каждый слог,   сказал

Борг.   - Я сделал все,   что сумел. А теперь мы с моим старым

другом Хансеном будем конструировать дегские игрушки.

   - Детские игрушки?..

   - Да.   - Борг залпом допил вино и налил еще стакан. - Как

ты считаешь,   пилот, - медленно спросил он, подойдя ко мне и

вглядываясь в глаза,   - до каких пределов простирается чело-

веческое право на поступки?

   Я пожал   плечами:

   - До разумных пределов.

   - До разумных пределов,   - повторил Борг.   - Да, конечно,

ты прав.   Разумные пределы... Ладно, ступай. Мне нужно хоро-

шенько подумать... Будь здоров, Улисс,

 

                  Глава двадцать четвертая

 

                          ПРОЩАНИЕ

 

   Я шел   по   празднично оживленным улицам.   Карнавал должен

был начаться вечером, когда стемнеет, но уже сейчас чувство-

валось его приближение. Вон спустилась со станции трансленты

целая процессия,   в шляпах с перьями, в средневековых камзо-

лах,   кожаных колетахне поймешь, не то моряки Колумба, не то

стрелки Робина Гуда.   Спешат куда-то, репетировать представ-

ление,   должно быть. Вон танцуют на площади девушки в звери-

ных масках;   их окружила детвора, галдит и смеется. У огром-

ного   визора толпятся,   смотрят прибытие олимпийской команды

одной из коммун.   Уличное кафе - столики   сдвинуты,   пожилой

шахматист дает сеанс одновременной игры.   Да это же Корунья,

экс-чемпион Системы,   кумир нашего детства! Я постоял немно-

го,   глядя   на орлиное смуглое его лицо.   Надо же - Корунья!

Вспомни, вспомни, как мы, зеленые школьники, забросили заня-

тия и потеряли всякий покой во время его знаменитого матча с

Вержбицким...   До сих пор помню неувядаемую седьмую партию -

внезапный рейд коней, сокрушительную, неудержимую атаку...

   Мне захотелось сыграть в сеансе против   Коруньи.   Захоте-

лось,   позабыв обо всем, слиться с праздничной толпой, наце-

пить маску посмешнее,   пуститься в пляс - ну вот с той бело-

курой смеющейся девушкой,   например.   Чего мне,   собственно,

надо?   Разве плохо этой милой девушке,   всем этим людям   под

голубым сентябрьским небом?   Куда ты их тянешь,   Улисс? Будь

как все,   наслаждайся жизнью,   не гонись за   несбыточным.   В

конце концов, у тебя тоже есть дом и все такое.

   "Начни все сначала..."

   Леон ожидал меня у главного входа в центральный рипарт.

   - Зайдем, - сказал я. - Помоги мне выбрать новый костюм.

   Народу в рипарте было полным-полно - как всегда по празд-

никам. Образцов одежды тоже было сколько угодно. Мы медленно

шли по залам, задирая головы к витринам.

   - Снова входят в моду широкие   пояса,   -   глубокомысленно

сказал Леон.   - Возьми вот этот костюм,   синий с белым,   как

раз то, что надо.

   Я согласился и набрал код.   Пусть будет синий с белым.   Я

заказал и плащ в тон костюму.   Когда заказ приплыл по   линии

доставки,   я пошел в кабину переодеваться. Перед тем как су-

нуть старый костюм в утилизатор,   я обшарил карманы - не ос-

талось   ли чего.   Рука наткнулась на горсть сосновых иголок.

Выбросить?   Ладно,   возьму их с собой.   Иголки отправились в

карман нового костюма. Ну, так...

   - Постой!   - Леон схватил меня за руку. - А значок космо-

навта? Зачем же его в утилизатор?

   И то верно. Я отвинтил значок со старой куртки и протянул

его Леону:

   - Возьми. На память.

   - А как же ты? - удивился Леон. - Что это значит?

   - Мне он не особенно нужен, вот и все.

   Тут загудел мой видеофон. Вечно он не вовремя! Я, как был

- в трусах и майке,- схватил   видео,   нажал   кнопку   ответа.

Увидел немигающие глаза кошачьего цвета, ехидный рот...

   - А, это ты, Всеволод. Привет.

   - Привет,   старший. Ты, наверно, ожидал вызова от кого-то

другого?

   - Ничего я не ожидал.   Что у тебя нового?   Получил от на-

чальства взбучку?

   - Получил.

   - И правильно. В косыофлоте нельзя своевольничать.

   - Бен-бо!   - сказал Всеволод.   - Я тебя вчера вызывал,   у

нас тут такие споры идут... Хотел сказать тебе, старший, что

мы не согласны с решением Совета. Почти половина нашей груп-

пы.

   - Почти половина - это уже хорошо.

   - Я приготовил целую речь, но вижу, ты не расположен... В

общем, мы на твоей стороне.

   - Спасибо,   Всеволод. Передай привет своим ребятам. Расп-

ределение уже состоялось?

   - Нет. Ожидаем.

   - Просись вторым пилотом на венерианскую линию,   - сказал

я.

   - Почему на венерианскую? Я бы предпочел Юпитер...

   - Ну, как хочешь. Просто советую. Счастливо тебе.

   Переодевшись, я заказал еще два костюма, и рубашки в при-

дачу, и ботинки. Леон только глазами хлопал, глядя на меня.

   - Куда ты столько набираешь, Улисс?

   - Да вот,   решил приодеться.   Как думаешь,   не взять ли и

этот, зеленый?

   Я написал на бланках заказа свой гостиничный адрес и   су-

нул   их в щель приемного автомата.   Потом,   лавируя в густой

толпе, я потащил Леона в книжный отдел. Там он был немедлен-

но   атакован   юными любительницами изящной словесности,   ему

пришлось направо и налево надписывать свой последний сборник

стихов "Левиафан".   Тем временем я набрал гору книг, главным

образом новинок на интерлинге,   в том числе толстый   трактат

Селестена "Эволюция человека - куда она направлена?".   Любо-

пытства ради полистал альманах   "Новое   в   этнолингвистике",

раза два или три в нем мелькнуло имя Андры Холидэй - в связи

с той африканской экспедицией. Некий ученый муж называл выс-

казывания   Андры   об   этимологии каких-то пигмейских речевых

оборотов наивными.   Попался бы   он   мне,   этот   гуманитарий!

Ну-ка,   как его фамилия?   Я удивился:   статья была подписана

Эугеньюшем - тем самым, надеждой этнолингвистикн.

   Ладно, не мое это дело.

   Я положил "Лингвистику" обратно на полку и пошел выручать

Леона.

   В музыкальном отделе мне пришлось обратиться   к   консуль-

танту - полной пожилой женщине с желтыми полосами и доброже-

лательным лицом.   К сожалению,   запись песни "И снова   гудят

корабли у причала" еще не поступила. Не желаю ли я послушать

записи новейшей музыки? Я пожелал, но что-то новейшая музыка

мне    не   понравилась:   тягучая,   как   мармеладная   резинка.

Что-нибудь другое, пожалуйста.

   Леон поглядывал на часы.

   - Ты торопишься? - спросил я.

   - Нет, но... если ты решил обойти все отделы...

   - Больше никуда не пойду.   - Я повернулся к консультанту:

- "Хорал" Древесникова? Да, мы послушаем.

   У-у, какое вступление!   Это подойдет. Что еще? Тетра-сим-

фония   "Жизнь человека" - пойдет!   и баллады Милтоуна:

как-никак он был пилотом,   прежде чем нашел себя   в   музыке.

Композиторов прошлого века?   Кто там?   Скрябин, Равель, Про-

кофьев,   Хиндемит - отлично, возьму всех. А это что за крис-

талл - "Песни великой революции"? послушать?

   Я вздрогнул,   когда мужественный баритон запел порусски -

сдержанно и как-то очень доверительно:   "Мы ехали шагом,   мы

мчались в боях..." Я увидел:   скачут   по   степи   всадники   в

краснозвездных   шлемах,   пригибаясь   к конским шеям,   руки с

саблями вытянуты вперед...

   Да, не   зря   я заглянул сюда.   Одна "Гренада" чего стоит!

Куча кристаллозаписей   громоздилась   на   столе,   я   заполнил

бланк заказа и попросил все это доставить в гостиницу.

   Консультант сказала с максимально доброжелательной   улыб-

кой:

   - Ведь ты Улисс Дружинин,   я не ошиблась?   Вчерашнее твое

выступление   на   Совете мне очень не понравилось.   Оно может

оказать вредное влияние на молодежь.

   - Это еще почему? - вмешался Леон.

   - Я много лет работала с детьми и знаю.   Дети очень   впе-

чатлительны.   Подумай сам, что будет, если после таких необ-

думанных выступлений у подростков начнется космическая лихо-

радка? Разве ты забыл, как они восприимчивы?

   Леон готов был вспылить, я поспешил увести ею прочь.

   - Классная   дама   из гимназических романов!   - ворчал он,

пробираясь вслед за мной к выходу из рипарта.   - Попадись   к

такой в руки - закормит до удушья сладкими пряниками...   Ах,

деточки, не ходите в космос...

   - Брось,   Леон. Классная дама, может, по-своему права. Мы

помчались, а надо ехать шагом.

   - Вот как! И это говоришь ты, Улисс Дружинин?

   Я промолчал. Мы вышли на улицу, в людской водоворот. При-

нято считать,   что век урбанизации кончился, да и статистика

показывает,   что население старых городов значительно умень-

шилось,   люди предпочитают селиться "на природе", - а вот же

как запружен город, какие толпы на площадях...

   - Да,   перенаселенность - вещь нешуточная, - сказал Леон.

Должно быть,   вид праздничных толп вызвал у него те же ассо-

циации.   - В твоей речи, Улисс, мне больше всего понравились

два слова:   "преодолеть инерцию". В том-то и штука! Домоседы

всегда составляли большую часть человечества.   Оно привычнее

- накатанная колея жизни.   И спокойнее.   Что говорить - план

расселения во времени грандиозен. Но я не уверен, что, когда

настанет время практического осуществления, не появятся вли-

ятельные классные дамы обоего пола. Они начнут вопить: "Оду-

майтесь!   Куда   вы   хотите   ввергнуть   бедное   человечество!

Ах-ах!   Вы   хотите,   чтобы люди повернули вспять,   чтобы они

дрались с хищными ящерами в черных болотах мезозоя? Фи!.."

   Шедшая навстречу   пожилая чета испуганно отпрянула в сто-

рону.

   - Что   за   манера - кричать на улице,   - донеслось до нас

по-русски.

   - Слышишь? - усмехнулся я.

   - Именно кричать надо! - Леон все же понизил голос. - На-

до расшатывать инерцию. Нельзя откладывать на дальние време-

на выход в Большой космос, если есть возсть сделать это

сегодня.   Улисс, мы не одиноки, ты знаешь сам. Будем драться

за разведывательный полет.

   - Решение Совета может отменить только сам Совет.

   - Так заставим его отменить! Организуем выступления в пе-

чати, опрос общественного мнения...

   - Вряд ли поможет опрос.   Получится примерно та же карти-

на, что при голосовании в Совете. Даже хуже.

   Леон остановился, загородив мне дорогу. Он смотрел на ме-

ня беспокойно и удивленно.

   - Не пойму, что с тобой творится, Улисс.

   - А что такое?

   - Какой-то ты... смирившийся... Зачем ты подарил мне зна-

чок? Для чего набрал столько барахла? Что ты задумал, Улисс?

   - Если тебе не нравится значок, отдай обратно.

   - Мне не нравится твое настроение.

   Он пристально смотрел, и я понял ход его мыслей.

   - Зря   беспокоишься,   - сказал я.   - Тебе не придется го-

няться за мной по Европе.   Все в порядке,   Леон.   Не   знаешь

случайно,   что   идет в Интернациональном театре?   Целую веч-

ность там не был.

   - Почему же не знаю? Идет "Океанский прибой", инсцениров-

ка романа Сорокина.

   - Стоящая вещь?

   - Неплохая.   Улисс, я понимаю, тебе не хочется сейчас го-

ворить... Пожалуй, действительно нужна разрядка... Но потом,

когда ты отдохнешь, придешь в себя...

   - Там видно будет.   Извини, что задержал, ты ведь куда-то

торопишься.

   Леон посмотрел на часы:

   - Да, я опаздываю немного. Понимаешь, Нонна просила прие-

хать.

   - Привет ей передай.   Ну, Леон... - Я стиснул ему руку. -

Спасибо тебе.

   - За что?

   - Вообще... Всего тебе хорошего.

   Уходя, я чувствовал, что он смотрит мне вслед. Потом тол-

па захлестнула нас обоих.

   А мне было некуда торопиться.   Я шел не спеша по   улицам,

по   бульварам,   утопающим в цветах и пестром праздничном уб-

ранстве.

   "И   снова гудят корабли у причала..."

   Я посмотрел "Океанский прибой" -   хорошую   драму,   чем-то

напоминавшую историю сложных отношений Тома и Ронги Холидэй,

родителей Андры. Правда, действие тут происходило не на Зем-

ле,   а под водой - в рудничном поселке на дне Тихого океана.

И еще я успел посмотреть комедию в Театре миниатюр   довольно

смешную, но, в общем-то, пустяковую.

   Было около полуночи,   когда я вернулся в гостиницу. Я за-

казал по инфору место на завтрашний рейсовый лунник.   Попро-

сил прислать одного из гостиничных мажордомов   для   упаковки

вещей.

   Мой номер был   завален   свертками,   пакетами,   кипа-.   ын

книг,

   Я постоял у открытого окна,   глядя на пляску огней в ноч-

ном небе. Потом решился наконец: набрал код Андры. Она отве-

тила сразу.

   - Не разбудил тебя?

   - Нет,   что ты,   у нас еще гости.   Я рада, что ты вызвал,

Улисс...

   - Андра, я улетаю. Надолго. Желаю тебе счастья. Прощай.

   Утром, перед отлетом,   я вызвал Борга, чтобы попрощаться,

но его видеофон не ответил на вызов.   Я позвонил администра-

тору   и узнал,   что конструктор Борг улетел вчера около пяти

вечера.

   - Не говорил он, куда улетает? - спросил я.

   - Он заказал место на ближайший рейс   к   "Элефантине",   -

ответил администратор.

   Вот как,   подумал я,   значит, передумал Борг. Собирался к

своему другу Хансену в Копенгаген, а улетел на "Элефантину".

Я представил себе опустевший по случаю праздника звездолет и

Борга   -   как он медленно идет один-одинешенек по коридорам,

мысленно прощаясь с кораблем.   С прекрасным кораблем, в соз-

дание которого он вложил столько труда и таланта.

   Так-то вот...

   Я прилетел в космопорт за час до отправления лунника.

   Непривычно это - войти через пассажирский вход, сдать ба-

гаж и,   не заходя ни в пост ССМП, ни в диспетчерскую, разва-

литься в кресле,   попивать апельсиновый сок и   перелистывать

пеструю иллюстрированную пустяковину,   которая испокон веков

почему-то считается лучшим чтивом для пассажиров. Непривычно

- и хорошо...

   Не надо бросать пилотский жетон в блестящее горло регист-

ратора, не надо лезть в холодные объятия автоматического ди-

агноста... Когда-то,   читал я,   инквизиция использовала   для

пыток жестяную статую человека.   Она раскрывалась на две по-

ловинки,   а внутри вся была утыкана острыми иглами.   Еретика

вставляли в нее и захлопывали.   Примерно такую же штуку соз-

дали наши медили,   и ни один пилот не пойдет в рейс, пока не

побывает в "железной деве" - тесной кабине, в которой много-

численные датчики вытягивают из тебя   информацию   о   составе

крови, ее давлении, пульсации, ритме сердца и мозга, о биоэ-

лектрическом индексе и о мышечном потенциале.   Я - пассажир.

Мне   не надо знать ничего.   Объявят посадку - мое дело пойти

за дежурной,   пройти шлюз,   затем мне покажут в   салоне   мое

место, и - везите меня!

   Я сидел в зале ожидания и впервые в жизни читал   "Памятку

для   лиц,   впервые вылетающих в межпланетный рейс".   Занятно

все это было.   А вернее,   все это помогало мне отвлечься   от

беспокойных и не очень-то веселых мыслей.

   Но вот прозвучал мотив "внимание", и я, как и прочие пас-

сажиры,   повернул голову к информационному экрану. На экране

возникла девушка из персонала космопорта,   вполне типовая   -

двухцветные   волосы,   космофлотская   черная блузка,   улыбка,

полная обаяния. Она оглядела зал, остановила взгляд на мне и

негромко сказала:

   - Улисс Дружинин, тебя срочно вызывают в диспетчерскую.

   Кто-нибудь из   товарищей   пилотов,   подумал   я.   Передать

что-нибудь на Луну...

   Я пошел не торопясь,   не теряя достоинства, как и полага-

ется пассажиру,   которого должны обслуживать по всем   прави-

лам.

   А спустя десять минут я уже томился в холодном нутре "же-

лезной девы"...

   Надо же случиться такому: у первого пилота рожает жена. И

первый пилот ужасно беспокоится. То есть он, конечно, и виду

не показывает и хочет лететь,   но провести   "железную   деву"

ему, разумеется,   не удалось. Подвел пилота биоэлектрический

индекс, и его безжалостно отстранили от рейса, чем еще более

усугубили его нервное состояние. А второй пилот - желторотый

юнец,   только что окончивший институт, и... Да что говорить,

космофлот есть космофлот,   никогда в нем не будет порядка. А

я,   понятное дело, тут как тут: удивительное у меня свойство

влипать в разные истории!..

   Ну ладно,   может,   оно и к лучшему - еще раз, в последний

раз, посидеть в рубке лунника.

   И вот я уже сижу за командирским пультом, а второй пилот,

с   юношеским   пушком на щеках и плечами многоборца,   сидит в

правом кресле и столь же   откровенно,   сколь   и   почтительно

разглядывает меня - сказок наслушался, видно...

   - Как тебя зовут? - спросил я.

   - Икар, - ответил   он застенчиво.

   - Родительское?

   - Собственное, - сказал он и застеснялся еще больше.

   Я хотел съязвить,   напомнить,   что издавна старые летчики

считали Икара типичным аварийщиком,   нарушителем инструкций,

но воздержался.

   - Икар так Икар, - сказал я. - Давай читать молитву.

   Он послушно включил предполетный экран. На нем загорелась

надпись: ГОРЮЧЕЕ?

   Я посмотрел на указатель горючего и нажал кнопку "ДА".

   Надпись сменилась новой: ЭКИПАЖ?

   "ДА".

   ПАССАЖИРЫ?

   "ДА".

   СВЯЗЬ?

   "ДА".

   Скучное это   занятие - дублировать автоматику,   которая и

сама все знает,   но ничего не поделаешь   -   ледяные   правила

космофлота требуют,   чтобы командир лично ответил на все три

десятка предполетных вопросов.   Наконец мне позволили   выйти

на связь с дежурным диспетчером. Он прочел мне условия поле-

та, которые я знал и без него. Но так было надо. Потом я по-

лучил   разрешение на связь со стартом.   И только после этого

я, сняв предохранительный колпачок со стартовой кнопки, соб-

рался   включить автомат старта.   Правый пилот так смотрел на

мой палец, будто из него сейчас вырвется плазменный ураган.

   - Икар, - сказал я, - нажми.

   Ах, как сверкнули у него глаза!

   - ? Мне? - переспросил он.

   - Не переспрашивай командира, Икар. Не все это любят.

   Ах, как   старательно   нажал   он красную стартовую кнопку,

сразу пересветившуюся зеленым светом, как благодарно посмот-

рел на меня!

   Потом - такой   привычный,   такой   знакомый   рывок,   когда

кресло мягко утопает в гнезде амортизатора.   Потом - педаль-

ная подножка вздрогнула, встретила мои ступни и вежливо при-

подняла их чуть выше,   чтобы стабилизировать кровяное давле-

ние...   Я вступил в свои командирские права - право присутс-

твия при действиях автоматики.

 

   Селеногорск по праздникам будто вымирает. Большинство се-

ленитов улетает на шарик,   остаются лишь   самые   необходимые

вахты.   Я шел пустынными селеногорскими коридорами,   скользя

взглядом по стенам, разрисованным и исписанным здешними ост-

ряками.

   Устрашающее табло "Не входить!" над дверями   Узла   косми-

ческой связи не горело. Я постучался - никто не ответил. Не-

ужели и Робин улетел на праздники? Дверь поддалась нажиму, я

вошел   в холл.   Здесь никого не было,   кроме вычислительного

автомата,   из пасти которого торчал,   как язык,   кусок блед-

но-розовой пленки.   Я выдернул пленку, посмотрел - ряды цифр

и знаков.   Из-за двери аппаратной донеслись голоса. Я загля-

нул туда.

   Дед сидел спиной ко мне - сухонький,   сутулый, в неизмен-

ной своей черной шапочке; перед ним стоял столик, заваленный

таблицами и обрывками пленки. А вдоль слепых, отдыхающих эк-

ранов прохаживался Робин,   засунув руки в карманы комбинезо-

на.   Для полноты картины не хватало только "среднего   звена"

великой династии космических связистов.   Но я знал, что Ана-

толий Греков занят сейчас другими делами - в Совете шла   се-

рия совещаний, разрабатывалась новая программа...

   - Легко твердить "не годится,   не годится", - говорил Ро-

бин, продолжая мерно вышагивать из угла в угол. - Если бы вы

с отцом с самого начала сделали упор на элементарные   плане-

тологические вопросы, а не на теорию информации...

   Тут он повернулся и увидел меня.

   - Какими судьбами? - Робин широко развел руки и заулыбал-

ся, но улыбка не согнала с его лица выражения озабоченности.

- Садись, Улисс, сейчас мы...

   - Без теории информации, - проскрипел Дед, - без выработ-

ки кода вообще не стало бы возсти обмена.

   Он тяжело поднялся,   кивнул мне.   Я протянул ему   пленку:

может быть,   там значилось нечто важное? Дед посмотрел, бро-

сил пленку на стол и сказал:

   - Все то же.   - Волоча ногу, он направился к двери. - От-

дохну немного перед обедом, Михаил.

   Мы остались вдвоем с Робином.

   - Что хорошего, Улисс? Впрочем, знаю, знаю - хорошего ни-

чего нет. Возвращаешься на свой корабль? А у нас тоже сплош-

ные неприятности.   Ни черта не можем понять, что стряслось с

Сапиеной.

   - Молчит? - спросил   я.

   - Молчит! - Робин постучал костяшками пальцев по главному

экрану,   будто этот стук мог пробудить от   спячки   неведомых

абонентов   на другом конце канала связи.   - Запросили рецепт

открытого огня - и замолчали. Мы тут ломаем голову, загрузи-

ли алгоритмами догадок логические машины.   Но все наши гипо-

тезы не стоят... не стоят застежки на твоем костюме. Кстати,

недурной   костюмчик.   Теперь такая мода пошла?..   Понимаешь,

мыслим по-земному!   Слишком по-земному. И машины наши антро-

поидны. Вот в чем беда.

   Ты прав,   подумал я.   Прав как никогда.   Мы еще не готовы

для разговора с Большим космосом. Далеко ли мы ушли от неан-

дертальцев,   тупо таращивших глаза на звездное   небо,   такое

непонятно-пугающее?   Положим, знаем мы неизмеримо больше, но

вот понять...   Для того чтобы понять,   надо быть   там.   Надо

стать наконец homo universalis.

   - Что? - спросил   Робин. - Не понял твоего менто.

   "Раньше ты понимал меня лучше", - с внезапной горечью по-

думал я.

   - Нет, я не посылал менто. Послушай, а ты уверен, что они

просили именно огонь? Может, вы их вовсе не поняли и послед-

ний сигнал означал просто "не хотим больше с вами разговари-

вать"...

   Робин отлепился от экрана и присел на край стола, небреж-

но отодвинув груду бумаг и пленок. Кажется, он немного успо-

коился, во всяком случае ответил он примерно так, как бывало

прежде, когда мы летали вместе:

   - Я всегда говорил,   что у тебя светлый ум,   Улисс.   - И,

помолчав,   добавил:   - Вообще-то замечание резонное. Сколько

уже месяцев я выверяю код...   Да нет,   при всем его несовер-

шенстве сигнал расшифрован правильно. Мы тут с Дедом перево-

рошили всю документацию,   весь обмен с самого начала. Не хо-

тел я вытаскивать Деда на Луну,   отрывать   от   мемуаров,   но

пришлось...

   - Значит,   нужен огонь,   - сказал я.   - На Земле давно нe

пользуются открытым огнем,   но каждому дураку известно,   что

огонь бывает разным.   Не обязательно при соединении вещества

с кислородом.   Многие металлы горят в хлоре, некоторые окиси

- в углекислоте.   Если бы знать наверное, какая там атмосфе-

ра...

   - Вот именно. По нашим скудным сведениям, атмосфера у них

нашего типа. Но, конечно, уверенности нет.

   - Ну, допустим. Для чего был нужен открытый огонь? Перво-

бытные люди грелись у костра, жарили мясо, отпугивали хищни-

ков...

   - Брось, Улисс. Мы перебрали все варианты - даже такие, о

каких не слыхивали. Машина выдала все, что хранилось в памя-

ти.   Ясно, что при высоком уровне развития открытый огонь не

нужен - он неэкономичен и грубо управляем. Первый логический

вывод:   высокоразвитая   цивилизация   попала в некие условия,

исключившие обычную энергетику.

   - Логично,   - сказал я. - Может, снизилась внутренняя ак-

тивность центральной звезды их системы,   и тот вид   энергии,

на котором работает техника Сапиены...

   - Думали,   думали! - Робин опять забегал по аппаратной. -

Понимаешь,   не умеем мы представить себе жизнь, резко отлич-

ную от нашей. Так и лезут земные аналогии. Знаешь, что приш-

ло мне в голову,   Улисс? - Он остановился передо мной, сунул

руки в карманы.   - Вот наша Солнечная система - она кружится

вокруг   центра Галактики по такой гигантской орбите,   что за

время своего существования сделала всего пять или шесть обо-

ротов,   верно?   А   человеческая   история и вовсе умещается в

нескольких градусах этой орбиты. Так?

   - Пожалуй. Что из этого следует?

   - Не гипотеза, Улисс. Не знаю даже, как назвать... незре-

лая мысль... Какие области пространства еще предстоит пройти

нашей Системе, в каких полях тяготения, в каких вихрях излу-

чений предстоит ей побывать? И вот, скажем, Сапиена... Вмес-

те со своей системой она могла войти в некую область,   пере-

секаемую орбитой... в такую область Галактики, где энергети-

ческие условия...

   Робин увлекся,   дал волю фантазии,   а вслед за ним и я, и

только Ксения, вызвавшая Робина на обед, прервала наш разго-

вор.

   В столовой было отнюдь не многолюдно.   Четверо селенитов,

уже   отобедавших,   сидели   перед   визором   -   там передавали

праздничную программу,

   Знаменитый Герасим,   аккуратнейший из роботов, принес нам

еду.   Ксения пожаловалась мне,   что как наступают праздники,

так уж непременно что-нибудь помешает улететь на шарик.   Те-

перь вот она и могла бы полететь, срочных дел нет, так Робин

затеял работу,   которой конца не видно.   Сапиена,   Сапиена -

только и слышишь от него...

   - А ты бы взяла и одна полетела на праздники, - сказал я.

   - Одна?   - Ксения удивленно подняла брови.   - Ну,   знаешь

ли... В конце концов, и по визору все увидеть.

   - Правильно! - заявил Робин и потрепал ее по плечу.

   Вошел Дед. Скосил сердитый взгляд на визор, поморщился.

   - Отдохнул? - спросил Робин. - Как себя чувствуешь?

   - Был бы вам чрезвычайно обязан,   молодые люди, - отнесся

Дед к селенитам у визора, - если бы выключили эту мерзость.

   - Иван Александрович! - взмолился кудрявый селенолог Мак-

ги. - Какая же это мерзость? Такие славные песни...

   - Сделай,   по крайней мере,   потише. - Дед положил на та-

релку салату.   - "Славные песни"!   - проворчал он. - Нету на

вас Черного робота.

   Робин подмигнул мне.   Я понял и попросил Деда   рассказать

историю о Черном роботе.   Я знал ее в переложении Робина, но

от самого Деда не доводилось слышать.   Я готов   был   слушать

все истории Деда подряд,   лишь бы отвлечься от мысли о собс-

твенной невеселой истории...

   Дед отнекивался,   но мы насели на него дружно. И он сдал-

ся.

 

          РАССКАЗ О ЧЕРНОМ РОБОТЕ-ХРАНИТЕЛЕ ТИШИНЫ

 

   Это давняя история,   друзья.   Теперь уже никто не помнит,

как звали изобретателя,   создавшего Черного робота. Но у ис-

тории причудливая память,   и она сохранила имя Василия   Крю-

ченкова-первой   жертвы Черного робота.   Почему бронированное

чудовище выбрало именно его - тайна,   которую так и не   уда-

лось   раскрыть.   Ведь таких,   как Вася Крюченков,   было мно-

го молодых ребят,   любивших громкую музыку.   И почему первый

Черный робот появился именно в Рязани,   тоже неизвестно. Во-

обще появление Черных роботов с самого начала   было   окутано

тайной.

   Так вот,   в то утро Вася Крюченков спешил на   работу,   во

вторую поликлинику.   Он был зубным техником, Вася Крюченков,

и к тому же хорошим зубным техником.

   В те времена люди с удивительной легкостью запивали огне-

дышащий борщ ледяным пивом,   и зубы сначала "сводило", а по-

том они начинали портиться,   и поэтому хороших зубных техни-

ков очень ценили. В том числе и в Рязани, конечно.

   Вася. Крюченков спешил на работу,   потому что он не любил

опаздывать,   и еще потому, что с утра ему предстояла ответс-

твенная примерка нижней челюсти одному больному.

   Этот... как они назывались...   троллейбус был переполнен.

Кто читал газету,   кто смотрел в окно, а кто сидел, уставясь

на стихотворный плакат: "Всегда следи за чистотой, веди себя

культурно, билет использованный свой бросай,   товарищ, в ур-

ну!" Тогда любили такие плакаты. А пассажиры помоложе делали

то же, что и Вася: слушали портативные приемники, транзисто-

ры, как их не совсем правильно называли. А так как владельцы

этих самых транзисторов слушали разные передачи, то все пас-

сажиры в сотню ушей одновременно воспринимали примерно такую

звукосмесь:

 

      Нападающие армейцев навесили мяч на штрафную...

      Говорят, не повезет, если черный кот дорогу перейдет...

      Однако, при рассмотрении законопроекта верхняя палата,..

      А теперь поставьте ноги на ширину плеч...

      В целом   по области на сто семь и две десятых...

 

   Васин сосед,   этакий   пожилой   дядя с печальными глазами,

выцветшими то ли от возраста, то ли от ежевечерних сидений у

телевизора,   оторвался от журнала "Здоровье" и сказал с лег-

кой укоризной в голосе:

   - Вы бы потише, молодой человек. Нельзя же так... Некуль-

турно...

   Вася искоса глянул на соседа,   вернее,   на измятый лацкан

его пиджака. Замечание было настолько смешным, что Вася даже

не   счел   нужным ответить.   Он только немного прибавил гром-

кость,   предоставив соседу возсть дойти своим   умом   до

осознания   несуразности   собственных слов.   Другие владельцы

транзисторов тоже прибавили громкость,   потому что им   хоте-

лось слушать свои любимые передачи, а не Васину. Личный вкус

- это ведь главный признак индивидуальности человека.

   Сосед отодвинулся от Васи как только мог.   Прямо вжался в

стенку троллейбуса. Что-то он еще сказал, Вася разобрал одно

лишь слово:   "некультурно". Но и тут Вася не вспылил. Только

бросил снисходительно:

   - Эх вы, не знаете, что радио - это культура.

   И уже этот троллейбус,   набитый музыкой и прочим радиове-

щанием,   подходил   к Васиной остановке у второй поликлиники,

как вдруг...

   В раскрытом окне мелькнуло что-то черное. В следующий миг

нечто жесткое и холодное стиснуло Васины колени...

   Вася был абсолютно прав,   сказав, что радио - этэ культу-

ра.   Более того:   вы прекрасно знаете, друзья, какой гигант-

ский вклад внесло радио в человеческую цивилизацию.

   Правда, Александр Степанович Попов не мог предандеть всех

последствий своего великого изобретения: он помышлял главным

образом о спасении кораблей.

   Не задумывался   о последствиях и Томас Эдисон,   изобретая

систему звукозаписи. Он, наивный человек, очень обрадовался,

когда первый фонограф прохрипел:

 

       Ах, у Мэри   был ягненок с шерсткой белоснежной,

       И   куда б она ни шла, он бежал за девой нежной...

 

   Радио произвело   переворот   в   человеческой   жизни   почти

столь   же   значительный,   как изобретение нашими предками ям

для ловли мамонтов.   Но если мамонтоловки   были   полезны   во

всех отношениях,   то радио,   кроме несомненной пользы, стало

со временем приносить несомненный вред.

   Рупоры уступили место диффузорам магнитодинамиков,   грам-

мофонная пластинка - магнитной ленте.   И уже не только в го-

родах,   но и в некогда тихих райцентрах орали, содрогаясь от

собственной мощи, динамики.

   Страшные динамики   проникли   в поезда и пароходы,   даже в

автобусы дальнего следования.   Почему-то было   принято   счи-

тать,   что   пассажир желает слушать музыку с раннего утра до

позднего вечера.   И если он пробовал   протестовать,   то   все

равно его слова тонули в оглушительном лае:

 

                 А пока - наоборот!

                 Только черному коту и не везет!

 

   И, может быть,   только в какой-нибудь горной деревушке   в

далеких Андах сохранилась первозданная тишина.

   Надо сказать вам, что еще до бурного развития радио чело-

вечество предупреждали.   Был такой писатель, да его и сейчас

почитывают,   - Жюль Верн.   Он был фантаст и любил   описывать

будущее.   Так вот,   он писал: "Пусть музыка всего лишь худо-

жественно упорядоченные   колебания   звуковых   волн   -   лучше

все-таки,   чтобы эти колебания не превращались в оглушитель-

ную бурю".

   Неплохо сказано, правда? А ведь во времена Жюля Верна лю-

ди слушали музыку в несколько сот   раз   реже,   чем   сто   лет

спустя,   а   громкость   естественного   звучания,   при которой

воспринималась тогда музыка,   не идет ни в какое сравнение с

ревом   динамиков,   когда   звуковое   давление на органы слуха

подходит к болевой границе.

   Однако фактор психического воздействия шума гораздо опас-

нее,   чем механическое звуковое давление.   Ведь человеческий

организм   совсем   не рассчитан на целодневное принудительное

восприятие громких звуков. Люди начали становиться болезнен-

ными, неуравновешенными, раздражительными.

   Знаменитый Гуно писал о великом   Моцарте:   "Ты   -   вечная

правда!   Ты - совершенная красота!.   Ты - неисчерпаемая пре-

лесть!.. Ты все почувствовал и все выразил в музыке, которую

никто не превзошел и никогда не превзойдет!.."

   Но если бы знаменитый Гуно прослушал магнитную запись пя-

того   концерта Моцарта ля мажор опус десять на полном усиле-

нии,   не имея возсти отойти подальше,   еще   неизвестно,

какие   бы слова пришли ему на ум.   Ведь в его время не води-

лось таких громкостей,   при которых даже безобидная лиричес-

кая песенка превращается в орудие пытки.

   Не надо думать, что человечество не возмущалось. Оно воз-

мущалось.   Иногда   его   протесты даже передавались по радио.

Более того - шла научная работа.   Доказывалось с неоспоримой

точностью, что шум вреден для человеческого организма. Неко-

торые здания снабжались звукоизоляцией, заводские вентилято-

ры - виброфундаментами.

   Потом появились портативные транзисторные приемники   -   и

тут уж стало ясно, что спасения нет. Музыка захлестывала го-

рода и села.   Каждый второй прохожий нес работающий транзис-

тор.   Вошло в обыкновение таскать с собой на ремне даже при-

емники, тяжелые, как комод. Дошло до того, что музыка и фут-

больные репортажи,   извергающиеся непрерывно, заглушали бур-

ный стук костяшек домино - чрезвычайно распространенной в те

времена игры.

   И уже даже в Андах - в тех самых горных   деревушках,   где

тогда еще не умели делать кукурузной муки, где индианка каж-

дый день лущила початки,   варила кукурузные зерна   и   часами

растирала вареное зерно в кашицу, чтобы испечь тонкие лепеш-

ки тортильяс, - даже там теперь гремел на всю хижину дешевый

транзистор, про-

данный в рассрочку предприимчивым местным лавочником. И гор-

ное эхо недоуменно вторило "Ла паломе":

 

            Я прилечу к тебе с волной морскою,

             Ты мчи перья нежно погладь руко-ою...

 

   Ах, друзья, это было ужасно!

   Черный робот   проник в окно троллейбуса и вклинился между

Васей и его соседом.   Он выпустил манипулятор   и   осторожно,

почти материнским жестом отобрал у Васи работающий на полную

громкость транзистор. Затем он раскрыл широкую пасть...

   Вася Крюченков понимал толк в металлических зубах. Он сам

делал их. Но при виде пасти Черного робота Вася чуть было не

лишился чувств. Она, как пасть акулы, была усеяна множеством

рядов острых,   длинных зубов. Зубы поблескивали, и каждый из

них быстро вращался.

   Черный робот сунул хрупкий аппаратик в пасть и   съел   его

на глазах у Васи.   И бедный Вася слышал,   как приемник издал

последний жалкий писк,   а   потом   раздалось   мерное   хрусте-

ние-это   зубы чудовища размалывали нежные пластмассовые пот-

рошки транзистора.

   Потом робот метнулся к другому парню с транзистором.   Тот

попробовал было сопротивляться, но куда там!..

   Почти одновременно   Черные роботы появились во всех горо-

дах мира. Вежливые и беспощадные, они совершали нападения на

владельцев портативных приемников.   Не причиняя людям вреда,

они отнимали у них и съедали транзисторы.   Они   залезали   на

столбы и пожирали ревущие динамики. Задержать Черных роботов

никому не удавалось - так они были защищены.   Их   программой

был голод по радиоприемникам, работающим в общественных мес-

тах.   Черные роботы никогда не нападали на тех,   кто   слушал

радио   на   минимальной   громкости в уединенном месте.   Но на

улицах,   в поездах, на пляжах от них не было спасения. С по-

истине дьявольской ловкостью они проникали всюду.

   Так никто и не узнал,   кто создал Черных роботов, где они

заряжались, где размножались и самосовершенствовались.

   Говорят, когда с радиоистязанием человечества было покон-

чено, Черные роботы перепрограммировались на домино.

   Но это уже совсем другая история...

 

   ...Как ни оттягивай решительный разговор,   а все равно он

настает.

   Сразу после обеда я направился в кабинет Самарина. Разго-

вор с начальником космофлота был долгим и трудным. Он выклю-

чил аппараты связи и попросил дежурного диспетчера   доклады-

вать   лишь сверхсрочную информацию.   Он убеждал меня не ухо-

дить из космофлота:   предстоят   интересные   спецрейсы,   надо

доставить   на   околомарсианскую орбиту крупную гелиостанцию,

затевается строительство поселка на Титане,   и он,   Самарин,

предполагает использовать для этих рейсов оба новых корабля,

и уже подготовлен приказ о моем назначении командиром одного

из них...

   - Нет ни одного пилота в Системе,   - сказал он, - который

не мечтал бы летать на таком корабле.

   - Спасибо,   старший, - сказал я. - Летать на нем действи-

тельно большая честь. Но я вынужден отказаться.

   Самарин подпер щеку ладонью и посмотрел на меня,   прикрыв

один глаз.

   - Позволь тебя спросить,   Улисс:   что ты будешь делать на

Венере?

   - Жить.

   Мы помолчали. Тускло серебрились аппараты связи, занимав-

шие добрую половину самаринского кабинета.

   - Ведь   я примар,   старший.   Почему бы мне не вернуться в

отчий дом?

   - Ты сделал все,   чтобы вытравить в себе примара. Ты при-

рожденный пилот, Улисс, и твое место в космофлоте. Не тороп-

лю тебя,   подумай день, два, неделю, прежде чем решить окон-

чательно.

   - Я решил окончательно.

   - Ну,   так.   - Самарин выпрямился,   положил на стол руки,

старые руки с набухшими венами.   - Не понимаю, почему я дол-

жен тратить время на уговоры.   Даже в праздники мне не   дают

покоя. Я забыл, когда я отмечал праздники, как все люди. Что

за разнесчастная у меня должность!..

   Я терпеливо выслушал его,   пока он не выговорился.   Очень

не хотелось огорчать старика,   и я подумал,   как трудно   мне

будет без привычной его воркотни,   без стартовых перегрузок,

без большого пилотского братства. Я заколебался было.

   По-видимому, я   еще не очень крепко утвердился в принятом

решении.   Да,   я заколебался. Не знаю, чем закончился бы наш

разговор,   если   бы не ужасное событие,   от которого я долго

потом не мог оправиться...

   Раздалась трель   инфора,   а   вслед за ней - взволнованный

голос, в котором я не сразу узнал голос Робина:

   - Старший!   Старший,   скорей на Узел связи!   Идет переда-

ча...   Что?   Нет, не Сапиена. Я ничего не понимаю... Сигналы

из времени,   но это не Сапиена,   нет! Код обычный... Скорее,

старший!..

   - Пошли, - коротко бросил мне Самарин.

   Он шел крупным шагом, почти бежал по коридорам, я не отс-

тавал от него.

   Робин, бледный, потерянный, стоял посреди аппаратной, ус-

тавясь   на   экран.   По строчкам экрана бежали импульсы,   и я

сразу увидел, что они группируются не в особый код, разрабо-

танный   для   связи с Сапиеной,   а в обычные числовые группы,

общепринятые в космофлоте.

   - Что это? - резко спросил Самарин.

   Робин не ответил.   Мы все трое знали код наизусть, нам не

нужно было ждать,   пока автомат раскодирует сигналы и выдаст

ленту с текстом.   Импульсы бежали по экрану,   и   мы   читали,

каждый про себя:

   "...гарантируют безопасность...     повторяю...     корабль

СВП... разведывательном полете... не вышел из хроноквантово-

го режима...   нет выхода из времени...   нет выхода... ошибка

расчете совмещения... необходимо... поймите точно... поймите

точно... необходимо смещение оси... системы А12... на 7 мил-

лиметросекунд... из расчета 98 запятая 3 килохрон... эти ус-

ловия гарантируют безопасность... второго корабля... уверен-

ный выход из режима... простите самовольный уход... прощайте

навсегда... Борг".

   Я окаменел.   По   строчкам экрана текли световые импульсы,

снова и снова повторяя эту отчаянную радиограмму, они слепи-

ли глаза,   нет,   это невоз,   невоз,   невоз...

Борг! Он ведь собирался бросить все, делать игрушки... Толь-

ко   теперь   понял я скрытый смысл его слов:   "Хроноквантовый

двигатель будет запломбирован,   но не снят". Это я, я должен

был его распломбировать и лететь.   Я должен был сделать это,

а не Борг, он нужен людям, как же теперь без него...

   Оглушенный, я   тупо смотрел на всплески импульсов,   текст

повторялся снова и снова,   он был, как видно, задан автомату

- и вдруг экран погас.

   Самарин сидел,   низко наклонив седую голову и обхватив ее

ладонями. Робин замер у печатающего аппарата в ожидании лен-

ты с раскодированным текстом. Что-то шелестело и постукивало

за панелью аппарата,   мигали цветные лампы. Мне хотелось ку-

да-то бежать,   что-то сделать,   звать на помощь. Мелькнуло в

голове:   может,   ошибка или...   или, черт побери, мистифика-

ция...   Уж очень мало времени прошло с момента .отлета Борга

на   "Элефантину".   Ведь ему надо было еще добраться до орби-

точной стоянки корабля,   и стартовать на   нормальном   ионном

ходу,   и долго разгоняться:   перейти на хроноквантовый режим

только вдали от планетных масс...   Вздор!   Вздор! Этот

приемник настроен не на обычные радиосигналы,   а на идущие с

опережением.   Радиограмма Борга обогнала время,   а сам он...

сам он, не нашедший у меня понимания, не пожелавший смирить-

ся и ждать,   - один в корабле-призраке,   который никогда   не

выйдет из жуткой пропасти безвременья...

   - Ивар, Ивар, что ты наделал? - чуть слышно простонал Са-

марин.

 

   Я бесцельно   слонялся   по коридорам Селеногорска.   Бегали

какие-то люди,   тревожно гудели   голоса,   откуда-то   донесся

женский плач. Отчаяние душило меня.

   Наверное, ноги сами привели меня привычной дорогой в дис-

петчерскую.   Тут   только,   увидев световое табло с указанием

ближайших рейсов этого дня,   я немного пришел в себя. "Вене-

ра-22-30, корабль номер такой-то, командир Рокотов".

   Я отправился на Узел связи к Робину.

   - Давай прощаться, - сказал я. - Улетаю   на Венеру.

   - Надолго? - спросил он.

   - Навсегда.

   У Робина расширились глаза.

   - Ты с ума сошел, Улисс!

   Мне ничего не хотелось объяснять. Не такие были у нас от-

ношения,   чтобы пускаться в длинные и,   в общем-то, ненужные

объяснения. Робин был первейшим моим другом, мы вместе прош-

ли немалый кусок жизни, мы первыми из землян увидели созвез-

дия в новом,   необычном ракурсе Что бы там ни было дальше со

мной, это я сохраню навсегда.

   Никто не знал и никогда не узнает,   какого напряжения сил

стоило мне пройти последние метры,   отделяющие вездеход, ос-

тановившийся на кромке лунного космодрома,   от рейсового ко-

рабля.

   Никто - кроме Робина.   Он стоял в скафандре, делающем его

похожим на любого человека в скафандре, стоял возле вездехо-

да и смотрел на меня.

   Надеюсь, он все понял.

   Заканчивалась погрузка химической   аппаратуры   для   како-

го-то нового венерианского завода концентратов. Захлопнулись

грузовые люки.   Командир   корабля   пригласил   меня   и   хими-

ков-монтажников войти в лифт.

   Я последний раз оглянулся на Робина и помахал ему рукой.

   Он медленно поднял в ответ свою,

 

                    Глава двадцать пятая

 

                     ЖЕЛТЫЕ МХИ ВЕНЕРЫ

 

   Отец покачивался в кресле-качалке со своей любимой огром-

ной кружкой в руке.   Над его головой,   над жесткими   темными

кудрями без единой седой нити висело цветное фото: две фигу-

ры в скафандрах, по пояс в буйном разливе плантации, на фоне

яркого полярного сияния. Я знал, они с матерью сфотографиро-

вались в день своей свадьбы, их улыбающиеся лица были хорошо

видны за стеклами шлемов.

   - Вчера я был там.   - Отец отхлебнул из   кружки   пива.   -

Слант уже начался. Через неделю, если не нагрянет новый теп-

лой, будет посылать комбайны.

   Рэй Тудор, маленький человек в черных очках, с коричневы-

ми пятнами ожогов на лбу и щеках,   покивал головой. Он сидел

на   табурете   и   аккуратно разрезал дыню на крупные янтарные

ломти.

   - Слишком   частые там теплоны,   - сказал Рэй Тудор.   - Но

все равно надо продвигаться в ундрелы.

   - Надо, - подтвердил отец.

   Мы сидели втроем в просторной кухне, трое мужчин за полу-

денной кружкой пива. Я уже начинал понимать толк в венериан-

ском пиве - думаю,   что по освежающим свойствам оно не усту-

пало привычному витаколу.   И дыни мне нравились,   они ничуть

не были похожи на земные,   а этот новый сорт,   выращенный на

Плато   Сгоревшего   Спутника,   был   и вовсе необыкновенным по

вкусу.   Недаром на Земле венерианские дыни, вернее, концент-

рат из их мякоти, называют растительным мясом. Но разве мож-

но сравнить концентрат со свежей дыней, которая не поддается

длительной транспортировке и потому неведома для землян, ни-

когда не бывавших на Венере.

   Мы сидели   втроем и потягивали пиво,   и отец с Рэем мирно

беседовали о своих делах,   время от времени умолкая и, види-

мо,   переходя на ментообмен. Меня они не то чтобы не замеча-

ли, но и не старались втянуть в разговор. Да и о чем бы ста-

ли они со мной говорить?

    Рэй придвинул ко мне тарелку   с   ломтями   дыни.   Я   молча

взялся за еду.   С наслаждением раскусил упругую мякоть, ощу-

щение остроты и свежести переполнило рот и ноздри.

   - Машины   оттуда решительно не годятся,   - сказал Рэй.   -

Из-за креплений не остается места для груза,   да и   сам   си-

дишь, зажатый со всех сторон, как шуруп. С такими машинами в

ундрелы не проникнешь.

   - Не проникнешь, - согласился отец. - А как последняя мо-

дель? Ты говорил, что она...

   - Не выдержала.

   Я знал,   о чем они говорят.   За восемнадцать условных су-

ток, что я был дома, я не раз слышал о неудачах с испытания-

ми новых самолетов.   Черные теплоны, почти непрерывно бушую-

щие в ундрелах - низких широтах, - разбивали впрах модель за

моделью.

   Мне казалось, что неспроста отец при мне затеял этот раз-

говор с Рэем Тудором:   ведь Рэй был тут,   на Венере, ведущим

конструктором.

   Я доел дыню и уже собирался пойти в   свою   комнату   поле-

жать, почитать, как послышались быстрые шаги, и в кухню вбе-

жала Сабина, на бегу отстегивая ранец.

   - Добрый полдень,   Филипп, - прощебетала она отцу. - Доб-

рый полдень, Рэй, добрый полдень, Алексей.

   Она всегда здоровалась со всеми отдельно,   моя сестренка.

Подвижный,   как шарик ртути,   черноволосый человечек, единс-

твенный здесь,   с кем я находил общий язык и темы для разго-

воров.

   Первые дни,   правда,   Сабина дичилась, не отвечала на мои

вопросы. Мне казалось даже, что она вовсе не умеет говорить:

менто-система, по-видимому, неплохо заменяла ей обычную зву-

ковую речь. Во всяком случае, с отцом и матерью она без тру-

да объяснялась с помощью менто. Взрослые же, как я уразумел,

прибегали к звуковой речи главным   образом   в   тех   случаях,

когда разговор заходил о сложных вещах, абстрактных понятиях

- тут менто-система "не вытягивала".   Понемногу, однако, лед

в наших отношениях с Сабиной таял. Сестренка привыкла к моей

слабой восприимчивости к ментообмену и все чаще заговаривала

со мной,   иногда она смешно запиналась,   путаясь в словах, я

ее поправлял, и ей это нравилось, это была для нее игра.

   - Алексей,   - подскочила она ко мне, - нас сегодня возили

на плантацию,   я раньше всех настроилась,   учитель сказал   -

молодец, Сабина!

   - Молодец, Сабина! - Я погладил ее по голове.

   - Я учителю сказала - меня брат научил настраивать рацию,

чтобы долго не возиться с настройкой. Пойдем купаться, Алек-

сей?

   Гм, купаться...   Кажется, я только и делаю, что сплю, ем,

читаю книги, привезенные с шарика, и купаюсь в бассейне.

   Я посмотрел на часы.   Еще полчаса назад я вроде бы твердо

решил,   что   не   поеду   на   космодром - чего я там не видел,

опять выслушивать эти надоевшие уговоры,- а теперь...

   - Пойдем позже,   Сабина.   - Я поднялся. - Мне нужно съез-

дить по делу. А ты садись за уроки.

   - Опять поедешь за газетами? - недовольно протянула Саби-

на. - Ну хорошо. А когда вернешься, пойдем купаться, да?

   Она была покладистая, моя сестренка. С ней мне было прос-

то.

   Я вышел из кухни, но тут же вернулся, спросил отца:

   - взять дыни?

   Отец кивнул   и   отхлебнул пива.   Я достал из холодильного

шкафа три увесистые дыни, сунул их в рюкзак.

   На улице, у палисадника соседнего дома, стояла моя мать и

разговаривала с девушкой,   которую я часто по утрам видел   в

бассейне,   когда   приходил с Сабиной купаться.   Русоволосая,

крепко сбитая, она стояла по ту сторону живой изгороди с са-

довыми ножницами в руке - видно,   подстригала кусты молочая.

Разговаривали они, конечно, по менто. Я на ходу поздоровался

с ними.   Мать кивнула и ни о чем меня не спросила. Соседская

девушка ответила медленным низким голосом.

   В шлюзовом   зале я облачился в скафандр и вышел из жилого

купола.   Клубились, как обычно, бурые угрюмые облака, низкое

небо   полосовали во всех направлениях ветвистые вспышки мол-

ний,   непрерывно рокотал гром. Я посмотрел на юго-запад, ту-

да,   где   над   зубцами   невысокой   горной гряды проглядывало

солнце - расплывчатое туманное пятно рассеянного света. Там,

за грядой, простиралось обширное Плато Сгоревшего Спутника -

главная арена нынешнего продвижения в ундрелы.   "Надо   будет

как-нибудь там побывать", - подумал я и направился к стоянке

вездеходов.

   Северная сторона   горизонта   была   сплошь залита полярным

сиянием.   Такого на Земле не увидишь, земные сияния - скром-

ный лампион по сравнению с венерианскими. Нескончаемая дикая

игра цвета и формы,   зловещекрасные вихри, стремительно раз-

бухающие и готовые вот-вот захлестнуть всю планету. Я не раз

видел, как даже примары, привычные к такому зрелищу, бросали

работу на плантации и неподвижно стояли минуту или две, гля-

дя на мощную, разнузданную пляску неба.

   Я гнал вездеход на север. Слева, выбегая длинными языками

к дороге, стлались желтые массивы мха. На Венере земные рас-

тения будто вспомнили свое страшно далекое прошлое,   горячую

аммиачную протоатмосферу молодой   Земли.   С   небывалой   ско-

ростью   приспособились они к здешней атмосфере и почве,   где

жизненные силы так и прут из   горячих   недр,-приспособились,

видоизменяясь и буйно, неудержимо разрастаясь.

   Вездеход въехал в густой   кустарник,   затопивший   дорогу.

Мохнатые тугие   ветки захлестали по бронестеклу,   осыпая его

зелеными спорами.   Пришлось включить резаки,   иначе здесь не

проедешь.   Резаки яростно косили кустарник, прорубая дорогу,

- а спустя два-три часа никто не скажет, что здесь проходила

машина: желтый поток сомкнется снова.

   Черными жуками   ползли   по   плантациям   комбайны.   Урожай

"растительного   мяса" снимался на Венере круглый год,   здесь

не знали сезонов созревания.

   Справа над   скалистым   холмом   высился знакомый с детства

обелиск-памятник Дубову и двум его товарищам.

   А дальше тянулась промышленная зона - наземные сооружения

фабрик пищеконцентратов, сборочных заводов, атомной энергос-

танции. Еще дальше к северо-востоку вырисовывался на сумрач-

ном дымном горизонте золотистый   купол.   Это   был   Венеропо-

лис - столица планеты.

   Полярное сияние адски полыхало над головой, когда я оста-

новил   вездеход у здания космопорта.   Не хотелось заходить в

диспетчерскую - опять начнут   наседать,   уговаривать.   Здесь

дежурят   земляне   - от корабля до корабля,   - и прошлый раз,

когда я приехал к прибытию рейсового,   они стали меня   убеж-

дать, что, поскольку я решил осесть на Венере, мне прямо-та-

ки необходимо взять на себя космодромную службу -   "кому   же

еще, как не тебе, Улисс...".

   Я обошел приземистые здания складов и направился к кораб-

лю.   К   нему ползла грузовая транслента,   заставленная стан-

дартными ящиками с пищеконцентратом,   а на   встречной   ленте

плыли   контейнеры   доставленного   груза - секции комбайнов и

других машин, нужных Венере. Двое в скафандрах стояли у гру-

зового люка, я подошел к ним.

   По бортовому номеру я понял,   что это   корабль   Рокотова.

Наверное,   он и стоит тут, наблюдает за погрузкой-выгрузкой.

Но это был не Рокотов.   Я увидел за стеклом шлема   худенькое

лицо   с желтоватыми глазами и ехидным ртом.   В следующий миг

Всеволод кинулся ко мне.

   - Привет,   старший! Вот здорово! - услышал я его голос. -

Хотел сразу поехать к тебе,   но Рокотов велел присмотреть за

разгрузкой. Вот здорово! - все повторял он.

   Я тоже был рад.   Рад, что слышу обращенную ко мне челове-

ческую речь,   что меня помнят,   что кому-то я всетаки нужен.

"Самарин передает тебе личную просьбу,   старший:   возглавить

космодромную службу. Ну, и привет, конечно... И еще письма -

от Робина, от Сенаторова, от Леона Травинского, и еще от ко-

го-то,   целая пачка... Что нового на шарике? Да, в общем-то,

ничего. Всюду идут дискуссии о проекте расслоения времени...

Много   шума   вызвала   большая   статья   Травинского   "Жизнь и

смерть конструктора Борга". Ух, какая статья! Она заканчива-

ется   строчками из его стихотворения,   ты помнишь,   конечно:

"Плещутся о берег,   очерченный Плутоном,   звездные моря".   И

дальше: "Они ждут тебя, человек!" Здорово, правда? Говорили,

что Анатолий Греков ответит Травинскому,   но тут мы   ушли   в

рейс,   так что не знаю... А как ты, старший? Может, все-таки

надумаешь вернуться в космофлот?   Второй корабль - его,   на-

верное,   назовут именем Борга - проходит испытания, командир

еще не назначен...   А,   старший? Может, передумаешь? Взял бы

меня   к себе третьим пилотом,   я ведь всегда мечтал летать с

тобой..."

   Потом мы сидели втроем - с Всеволодом и Рокотовым - в ма-

леньком космодромном кафе.   Мы распотрошили одну дыню, а две

я отдал ребятам в дорогу.

   Был вечер, долгий, нескончаемый венерианский вечер, когда

я приехал домой, нагруженный пачками газет и писем.

   Сабина сидела в своей комнате и   переписывала   что-то   из

учебника в тетрадку.   В приоткрытую дверь я видел ее прилеж-

ный профиль. Я тихонько окликнул, но она даже не шелохнулась

и глазом не повела.

   - Сабина, - позвал я погромче.

   Никакого ответа. Не слышит или не хочет слышать?..

   Я пошел в кухню.   Отец стоял над картой,   расстеленной на

столе,   и, водя по ней пальцем, показывал матери линию слан-

та, начавшегося на Плато Сгоревшего Спутника. Они обменялись

несколькими   малопонятными репликами,   потом мать подняла на

меня взгляд - добрый,   участливый и все же   какой-то   чужой.

Она послала мне менто,   которого я не понял, но я и без того

знал, о чем она спрашивает.

   - Я не голоден, Мария, - сказал я.

   Пожелав им доброй ночи,   я шагнул к двери,   но   тут   отец

сказал:

   - Алексей, если тебе захочется съездить в Венерополис, то

загляни в бюро к Рэю Тудору. Если хочешь.

   Я кивнул и пошел к себе.   Бросившись   на   кровать,   зажег

лампу у изголовья и с жадностью накинулся на газеты.   Пробе-

жав заголовки,   взялся за письма.   "Ну, как ты там, Улисс? -

беспокойно вопрошал Робин.   - Хорошо ли тебе,   старина?". "И

если согласен,   то сразу сообщи по радио",   - писал Самарин.

"Улисс!   - взывал Леон. - Если бы я знал, что ты задумал, то

вцепился бы,   не щадя твоего нового костюма, и никуда не от-

пустил... Какой удар ты нанес всем нам, сторонникам выхода в

Большой..." А это что?   Письмо от Стэффорда? Ну-ка... "Боль-

шая   к тебе просьба:   записывай день за днем свои наблюдения

над собой и окружающим... Неоценимую пользу для..."

   Если я хочу... Если пожелаю... И некому взять и решитель-

но приказать мне, что следует делать...

   Хорошо ли тебе, Улисс?..

   Что-то непонятное творилось у меня   с   горлом.   Прямо   не

продохнуть.   И   щеки стали мокрые.   Что это - уж не плачу ли

я?!

   Черт!

   Корабль простоит здесь всю ночь,   он стартует ранним   ут-

ром, есть еще время кинуться на космодром...

 

   ...Ранним утром я вышел из дому в рассеянный голубой свет

купола,   так умело имитирующий солнечный.   Сабина спала   или

притворилась спящей,   когда я заглянул к ней.   Наверное, ду-

лась на меня за то,   что вчера я застрял на космодроме и   не

пошел с ней купаться.

   Обычно по утрам мы вместе ходили в   бассейн,   я   учил   ее

плавать.

   Сегодня пришлось идти одному.

   Народу в бассейне почти не было в этот ранний час.   Я за-

лез на верхнюю площадку трамплина.   Высоко подпрыгнул,   сог-

нулся,   выпрямился в полете и вошел в воду под прямым углом.

Зашумело в   ушах.   Я   коснулся   пальцами   дна,   оттолкнулся.

Чья-то нога скользнула по моему плечу,   когда я выныривал на

поверхность. Я увидел широко расставленные светло-карие гла-

за, вздернутый нос, мимолетную улыбку. Это была та самая де-

вушка,   из соседнего дома. Должно быть, она послала мне мен-

то, извинилась. Сильно выбрасывая руки, поплыла в сторону.

   Потом я увидел ее,   сидящую на краю бассейна.   Она стара-

тельно выжимала красную шапочку,   ее волосы,   распущенные по

плечам,   отливали тусклым золотом.   Никогда я не видел таких

длинных волос.

   Я поднялся по лесенке и сел рядом с ней.   Девушка посмот-

рела на меня спокойным, ясным взглядом.

   - Как тебя зовут? - спросил я.

   - Олив, - ответила она низким медленным голосом.

   Олив... Ну и имя!

   Я молчал,   не   зная,   о чем еще с ней говорить.   Девушка,

склонив голову,   принялась заплетать косу. Ловко она это де-

лала,   сильные пальцы так и мелькали в струящемся золоте во-

лос.

   - А тебе твое имя не нравится? - спросила вдруг она.

   - С чего ты взяла?

   - "С   чего ты взяла",   - медленно повторила Олив,   как бы

вслушиваясь в эти обыкновенные, на мой взгляд, слова. - Тебя

зовут Алексей, но ты называешь себя Улисс.

   - Каждый имеет право изменить родительское имя. Послушай,

Олив, научи меня вашей менто-системе.

   На ее лице отразилось недоумение.

   - Как этому научить? Разве ты не здесь родился?

   - Да, но... видишь ли, я много лет провел на Земле.

   - Знаю, - сказала она. И, помолчав, задумчиво добавила: -

Если хочешь,   будем просто разговаривать,   и, может быть, ты

сам научишься... дливенно...

   "Дливенно" - это что же, "постепенно" на местном диалекте

интерлинга?" - подумал я.

   - Хорошо, - сказал я, - будем каждый день разговаривать.

   Олив кончила заплетать косу, движением головы откинула ее

за спину.   Ладони ее теперь лежали на краю бассейна. Она по-

болтала крепкими ногами.

   - На Плато Спутника начинается слант,   - сказала она, - и

я уеду туда.

   - Ты работаешь на комбайне?

   - Да.

   - И долго ты пробудешь на Плато Спутника?

   - Долго... если не налетит новый теплон.

   - А ты не боишься черных теплонов?

   Олив пожала плечами.   Кажется,   ее удивил мой вопрос. Она

стремительно поднялась.

   - Пойду,   - сказала она.   Однако постояла еще немного.   -

Если хочешь, я буду называть тебя Улисс.

   - Не надо. Олив. Мое имя - Алексей.

   - Алексей, - повторила она. - Твоя мать говорила, что ты,

наверное, скоро опять улетишь туда.

   - Нет,   - сказал я,   поднимаясь. - Нет, Олив, никуда я не

улечу.

 

   Авиаконструкторское бюро   занимало   целый   дом на главной

улице Венерополиса.   Рэй Тудор встретил   меня   приветливо   -

насколько это было воз для человека,   не совсем,   не до

конца, что ли, понимающего другого человека.

   Когда-то, в   детстве,   мы были друзьями и наши отцы тоже.

Потом наши дороги разошлись -   настолько,   что   теперь   было

совсем не просто сойтись снова. Однажды я спросил Рэя, часто

бывавшего у нас в доме,   как поживает его отец, Симон Тудор.

"Он попал в черный теплон и погиб", - коротко ответил Рэй.

   Теперь он водил меня   по   комнатам,   в   которых   работали

конструкторы,   а   также автоматы-вычислители и детплировщики

обычного типа.   Длинный,   ярко освещенный зал   был   уставлен

вдоль стен моделями самолетов.   Эю было понятное мне дело, я

осматривал модели и   внимательно   слушал   краткие   пояснения

Рэя, иногда переспрашивая незнакомое слово.

   Постепенно или,   лучше сказать,   дливенно   вырисовывалась

передо мной такая картина.

   Для Венеры с ее бешеной атмосферой   транспортная   авиация

куда важнее, чем для Земли. Тут вечно стоит задача: как мож-

но скорее попасть из любой точки в любую другую. Ну, это я и

сам знал.

   Самолеты земного типа не очень подходили для местных   ус-

ловий. Здесь был нужен особый самолет - скоростной и в то же

время необычайно прочный,   способный   выдержать   неожиданное

нападение дикой стихии. Ведь вихри на Венере возникают с та-

кой стремительностью,   что метеослужба не всегда успевает их

предусмотреть и уж тем более предупредить летчиков.

   С Земли, оттуда, как говорили примары, доставляли самоле-

ты для Венеры в разобранном виде.   Здесь шла сборка, испыта-

ния,   облеты.   Это были реактивки с конверторными подвесками

двигателей   - чтобы машина могла взлетать и садиться по вер-

тикали и зависать в воздухе.   Их делали из лучших материалов

с прочностной   анизотропией,   ориентированной   по полям наи-

больших напряжений.   Но что это были   за   машины!   Крепления

продольные,   крепления   поперечные,   диагональные - сплошные

крепления.   Я покачивал головой, разглядывая последние моде-

ли. Для полезного груза в них места почти не оста-

валось.

   - Крепления мы добавляем сами,   - говорил Рэй. - В ундре-

лах иначе летать невоз.

   И это было понятно. Полярная область сравнительно спокой-

на,   хотя и ее иногда обжигает яростное дыхание теплонов. Но

чем   дальше   проникали   примары в низкие широты,   тем больше

сталкивались с преградой, казавшейся непреодолимой.

   На Венере вихри бывают разные.   Тепловой вихрь, когда ат-

мосфера почти неподвижна, а температура скачкообразно нарас-

тает до максимума.   Химические бури, когда так же прихотливо

меняется состав атмосферы. Электрические тайфуны, когда вок-

руг самолета бушует сплошная,   невероятно разветвленная мол-

ния.   Но все это игрушка по сравнению с черным теплоном, би-

чом Венеры. Не выразить словами его чудовищной силы. Он сжи-

гает все на своем пути. И даже если самолет проходит на поч-

тительном расстоянии от его фронта, теплой делает все, чтобы

разъесть корпус,   размагнитить приборы, знакопеременной виб-

рацией истомить металл-и одновременно смять психику летчика,

застлать ему глаза чернотой и ужасом, разрушить единство че-

ловека с машиной...

   - Сядь сюда,   - сказал Рэй. - Сейчас я покажу, что мы де-

лаем.

   Он включил проектор.   На экране   возникло   снятое   сверху

всхолмленное   плато,   окаймленное   с севера грядой невысоких

гор. Это было Плато Сгоревшего Спутника, желтое море кустар-

ника заливало его,   уходило к горизонту.   Я знал,   что почва

там необычайно плодородна и столь же необычайно перспективны

опыты с мутациями растений, начатые там агротехниками.

   Поплыли полосы серого тумана -   предвестника   теплона.   Я

увидел,   как комбайны все разом повернули и помчались на се-

вер, как люди в скафандрах спешили к самолетам...

   Экран совсем   помутнел.   Потом   возникла черная выжженная

равнина под бурым клубящимся небом. Так выглядело Плато пос-

ле теплона. Но таким оно оставалось недолго. Уцелевшие корни

растений выбрасывали новые побеги,   и уже спустя десять-две-

надцать   суток снова плескалось,   уходя к горизонту,   желтое

море. Это был слант - воскрешение растительности, венерианс-

кое чудо.

   Рэй вставил в проектор новую пленку. Теперь я увидел, как

надвигается   теплой   -   сперва   далекая черная полоска;   она

быстро росла,   разбухала,   заливала экран. И вдруг откуда-то

снизу   в эту плотную стену мрака врезалась белая машина нео-

бычных очертаний.   На мгновение теплон   поглотил   ее,   будто

слизнул,   но   вот она вынырнула,   по ней проносились смутные

тени,   и теперь машина шла по плавной спирали,   шла вместе с

теплоном...   Наверное, это продолжалось несколько минут, по-

том машину резко подбросило, она беспомощно закувыркалась...

ее заволокло чернотой...

   Экран погас.

   - Что это? - спросил я изумленно.

   - Беспилотная модель,   - сказал Рэй. - Наша четвертая мо-

дель. Она продержалась в теплоне семь минут.

   Он начал объяснять, но я уже понял и без него, и меня ох-

ватило волнение.   Да, это была превосходная идея: самолет не

должен быть инородным телом в атмосферных вихрях, телом, ту-

по сопротивляющимся действию внешних сил.   Пусть вихри рабо-

тают на него,   он должен как бы слиться с ними,   черпать   из

них энергию...

   Я провел в конструкторском бюро целый день. Рэй терпеливо

знакомил меня с расчетами, с аэродинамическими особенностями

атмосферных вихрей,   с повадками черных теплонов. По правде,

я   был   поражен гигантским объемом исследовательской работы,

проделанной конструкторами   и   метеорологами.   Да,   тут   шла

борьба. Настоящая, упорная, захватывающая. Обуздание стихии?

Нет,   для этого пока еще время не настало. Но-приспособление

к ней.

   В одной из комнат стояло конструкторское кресло с аппара-

турой   и   экраном   -   кресло,   каким пользуются некоторые из

главных конструкторов на шарике.

   - Недавно, - сказал Рэй, - по нашей просьбе нам доставили

этот комплекс.   Но мы   пока   что...   Очень   трудно   освоить.

Очень.

   Борга бы сюда, подумал я. Вот кого здесь не хватает. И не

только здесь...

   Я понимал,   что Рэй устал от   многочасовых   разговоров   и

объяснений.   Да и у меня,   признаться, от обилия впечатлений

трещала голова.   Надо было прощаться.   И надо было что-то на

прощание сказать.

   - Рэй,   - сказал я,   - ты ведь знаешь, что я был пилотом.

Просто пилотом дальних линий.

   Он выжидательно смотрел на меня сквозь черные   очки.   Ма-

ленький широкоплечий человечек с обожженным лицом.   Кажется,

он послал менто-сигнал, но я не понял.

   - Здесь все по-другому...   непривычно для меня, - продол-

жал я с запинкой. - Но если мой опыт пригодится, то...

   - У нас каждый делает все,   на что он способен,   - сказал

Рэй. - В любой день ты можешь начать работу.

 

                   Глава двадцать шестая

 

              "Я ПРИЛЕТЕЛ ЗА ТОБОЙ, УЛИСС..."

 

   По метеосводке черный теплон проходил сегодня примерно на

семьдесят   пятом   градусе   северной широты,   и я вылетел ему

навстречу.

   Рэй Тудор   отговаривал   меня.   Отговаривало все конструк-

торское бюро.   Но я настоял на полете.   Пятая модель раз   за

разом   давала неплохие результаты,   недаром же мы бились над

ней столько времени. Автопилот, может, и надежнее пилота как

такового, но самолеты нужны, в конечном счете, для перевозки

людей. Словом, я настоял на испытательном полете.

   Я летел на юг.   Вот они, ундрелы, необжитая, дикая от ве-

ка,   выжженная теплонами страна. Подо мной простирались рав-

нины   и горные цепи,   над которыми курился белесый туман.   Я

отчетливо увидел целое семейство вулканов,   все   они   дружно

работали,   выплевывая коричневую,   расползающуюся по склонам

лаву.

   Не знаю, почему я вспомнил, как мы когда-то летели с Анд-

рей в аэропоезде и я признался ей... Не знаю, по какой ассо-

циации это всплыло в памяти.   Хватит. Ни к чему эти воспоми-

нания...

   Наружные датчики донесли, что машина вошла в область теп-

лона. А потом я увидел его.

   С непостижимой   быстротой   передо   мной   вырастала черная

стена.   Рука невольно,   сама собой потянулась к   поворотному

манипулятору.   Я   отдернул   руку   и   заставил   себя думать о

чем-нибудь другом, постороннем.

    Ну, вот,   например: почему в прошлом веке летчики русской

авиации называли прозрачный решетчатый передок кабины стран-

ным словом "моссельпром"? Я вычитал об этом в старой книге о

войне. "Моссельпром". Может, какое-то старославянское слово?

   Черным-черно вокруг.   Нет   никакого   смысла   в прозрачном

пластике моего "моссельпрома". И я включил инфраэкран.

   "Вспомни, -   сказал я себе,   - вспомни,   как вы с Робином

напоролись тогда, много лет назад, на космических призраков.

Тогда было страшней. Безусловно страшней. Страшнее призраков

нет ничего".

   Так говорил я себе,   глядя во все глаза на стену теплона,

представшую передо мной как бы в разрезе. Гигантскими змеями

свивались в дьявольский клубок многоцветные жгуты - от голу-

боватого до неистово красного,   - я знал, что это были струи

газовых смешений,   но не мог отделаться от ощущения, что они

живые...

   Запищал радиовызов.   Я коротко ответил Рэю: "Вхожу в теп-

лон".

   Приборы показывали движение и фронт теплона, и я направил

машину под острым углом к его направлению.

   Сильно качнуло,   бросило   вниз.   Я   закрыл   на миг глаза,

представив себе, как бешеные жгуты обвивают машину. Ну, будь

что будет...

   Самолет выровнялся. Будто плавная морская волна его подх-

ватила,   и он пошел на гребне этой волны... А вернее, он шел

длинной спиралью,   как бы ввинчиваясь в   огненную   карусель,

шел   вместе   с теплоном,   слившись с ним.   Да,   черт возьми,

слившись с теплоном, а не противодействуя ему.

   Я знал,   что металл с самоуправляющейся структурой выдер-

живает страшную температуру теплона,   но все же было   не   по

себе. Мне было трудно дышать. Воздух в кабине накалился. Что

это,   не справляются охладители или просто...   просто пляска

огня на экране действовала на меня таким образом, чисто пси-

хологически?   Я выключил инфра-экран.   Но спустя минуту   или

две включил снова.   Пусть лучше будет перед глазами огненный

хаос,   чем эта жуткая чернота,   совсем не похожая на спокой-

ную, привычную черноту космоса.

   Радиосвязь была прервана.   Да,   собственно,   мне и нечего

было докладывать: приборы исправно делали свое дело, записы-

вали информацию.

   Все же я выдержал программу до конца, до последней, двад-

цатой минуты.   Я начал выводить машину из потока и убедился,

что теплон не намерен ее выпустить.   Я очень старался сохра-

нить хладнокровие.   Я прямо-таки чувствовал,   как   ходят   по

корпусу самолета волны напряжений под ударами вихрей. Машину

трясло и бросало,   она проваливалась и крутилась,   но все же

ей было не так плохо, как мне.

   Я чувствовал, что теряю сознание. Одна только мысль оста-

лась:   не выпустить поворотный манипулятор, не выпустить, не

поддаться,   и надо выжать полную скорость. Может, удастся на

полной скорости вырваться из этого ада...

   Не знаю, сколько времени я лежал в кресле и висел на рем-

нях без сознания.   Но,   когда я очнулся,   огненных вихрей на

экране не было,   по нему плыли спокойные, темно-розовые вол-

ны.   Я с трудом оторвал онемевшую руку от манипулятора, вык-

лючил экран.   В низком небе клубились бурые облака, обычные,

родные...

   Вырвался, значит!

   Но куда меня занесло? Должно быть, на полной скорости и с

рулем,   намертво положенным влево,   машина описала   огромную

кривую...

   Только теперь я услышал писк радиовызова. В ушах было за-

ложено, голос Рэя не столько звучал, сколько угадывался. "Ну

что?   Алексей,   ну что?!   Ты вышел?.." - "Да, - заговорил я,

почти   не   слыша собственного голоса,   - вышел из теплона...

Что?.. Еще не знаю... Сейчас определюсь..."

   Но определяться   особенно не требовалось.   Я сразу понял,

что подхожу с юго-юго-востока к Плато   Сгоревшего   Спутника.

Уж это плато я знал хорошо. Сказав об этом Рэю, я выключился

и стал выбирать место для посадки. Мне было просто необходи-

мо сделать передышку, прийти в себя, почувствовать под нога-

ми твердую, надежную землю.

   Я посадил машину на краю желтого разлива кустарника,   не-

подалеку от ползущего комбайна, и вылез из кабины.

 

   В кустарнике было полутемно - так   плотно   смыкались   над

головой густые мохнатые ветви.   Я лежал, прислонясь спиной к

сплетению желто-серых стволов.   Прямо передо мной,   пригибая

ветку,   висели два продолговатых плода - новая мутация вене-

рианской дыни.   Хорошо бы сейчас вспороть дыню, вонзить зубы

в прохладную сочную мякоть...

   Поблизости заурчал мотор   комбайна.   Заколыхались   ветви,

кто-то ходил в кустарнике.   Не хотелось подавать голос. Нап-

ряжение еще не отпустило меня.

   Комбайнер, должно быть, прошел к самолету. Обнаружив отк-

рытый люк,   он, конечно, пойдет искать пилота. Я устало зак-

рыл глаза.

   А когда открыл их,   то увидел фигуру в скафандре. Комбай-

нер наклонился надо мной, всмотрелся с беспокойством...

   Это была Олив. Ее губы зашевелились, я услышал в шлемофо-

нах ее низкий голос:

   - С тобой что-нибудь случилось, Алексей?

   - Нет, - сказал я. - Просто немного устал.

   - А я всполошилась, вижу, сел самолет, а пилота не видно.

Может, позвать врача? Тут недалеко станция.

   - Ничего не нужно.   Олив. Теперь уже хорошо... Еще бы вот

кусочек дыни съесть...

   - Сейчас.   - Она вытащила из ножен у пояса короткий нож и

срезала один из плодов.

   Я засмеялся:

   - Как же я буду есть в скафандре?

   Олив пристально посмотрела на меня. "А ты не пробовал?"

   Ее менто   было отчетливым,   но я усомнился,   правильно ли

понял. Уж очень странный вопрос...

   Она села   передо   мной.   Переключила регулятор давления в

скафандре.   Подождала - какое-то непонятное, отрешенное спо-

койствие было в ее глазах. А потом - потом произошло неверо-

ятное.

   Неторопливо она освободила шейные замки гермошлема... так

же неторопливо сняла   его,   обыкновенным   женским   движением

поправила волосы...

   Я оторопел. Да полно, уж не снится ли мне это?..

   Шлем лежал   рядом,   я   мог   потрогать   его.   Олив глубоко

вздохнула и,   медленно выпустив воздух,   сразу сделала новый

вдох. Затем вырезала из дыни ломтик, впилась крупными белыми

зубами в розовую мякоть. Улыбнулась мне. Но я видел, что ды-

шать ей нелегко.   Она доела ломтик, облизнула губы, покрытые

соком. Спокойно надела шлем, защелкнула замки...

   Несколько секунд   она   дышала,   раскрывая   рот при каждом

вдохе.   Потом дыхание ее стало ровным, обычным. Должно быть,

что-то   в   моем лице рассмешило Олив,   у нее дрогнули губы и

подбородок.

   - Как это у тебя получается? - спросил я изумленно.

   - Здесь,   в зарослях,   это не так уж трудно,   -   ответила

Олив. - То есть, конечно, трудно, но... дливенно привыкаешь.

Я знаю комбайнеров,   которые выдерживают гораздо дольше, чем

я.

   Если бы я не увидел это своими глазами,   то ни за что   бы

не поверил.   Конечно, я знал, что здесь, в полярной области,

сделано многое. Могучая растительность сильно охлаждает воз-

дух и изменяет его состав. Но неужели до такой степени?..

   Микроклимат! Смешно подумать,   какие ничтожные   изменения

называют этим словом на Земле...

   - Алексей,   - услышал я голос Олив, - ты больше не хочешь

со мной разговаривать?

   Я улыбнулся детской наивности вопроса.

   - Нет, Олив, просто я немного задумался... Я хочу с тобой

разговаривать и хочу,   чтобы ты научила меня дышать без ска-

фандра.

   В ее светло-карих глазах заплескался смех.

   - Тебе   все время надо,   чтобы я тебя учила.   А я не умею

учить. Есть другие люди, которые умеют, ты обратись к ним.

   - Понимаешь, Олив, мне другие люди как-то не очень... ну,

они нужны мне не так, как ты...

   - Если бы я была тебе действительно нужна, - сказала она,

глядя мне прямо в глаза,   - ты бы чаще со мной разговаривал.

Ты бы чаще прилетал сюда,   на плантации.   - Она выпрямилась,

прислушалась. - Летит самолет. Наверное, за тобой.

   Мы поднялись.   Стоя по грудь в зарослях,   мы увидели, как

белый самолет идет на посадку,   снижаясь к тому   месту,   где

стояла моя машина.

   - До свиданья, - сказала Олив и пошла к своему комбайну.

   - До свиданья, - ответил я. - Теперь буду часто прилетать

к тебе.

   Продираясь сквозь кустарник,   я направился к приземливше-

муся самолету.   Из кабины выпрыгнули двое.   Конечно,   Рэй. А

вторым... я присмотрелся... да, вторым был мой отец.

   Я услышал его менто: "Мы тревожились за тебя..."

 

   Рэй и другие конструкторы из нашего бюро не раз говорили,

что у меня сильное воображение.   Может,   так оно и было,   но

вот владеть своим воображением оказалось   очень   не   просто.

Нужна была длительная тренировка,   большая концентрация мыш-

ления,   чтобы на конструкторском экране возник не многоцвет-

ный хаос,   проецируемый обычным образным видением, а чертеж,

сущность замышляемой конструкции или отдельный ее узел,   от-

четливый во всех деталях.

   Иногда мне удавалось, чаще - нет...

   Сегодня дело   шло   как   будто   неплохо.   Довольно   ясно я

представлял себе,   как подвижные обтекатели скользят по телу

самолета   под ударами вихрей,   удерживая машину на курсе при

выходе из теплона.   Я представлял себе форму этих   обтекате-

лей,   и на экране начала вырисовываться конструкция.   Только

не спешить! Еще раз...

   Я скорее почувствовал,   чем услышал, что в комнату кто-то

вошел и остановился за моей спиной. Вмиг распалась на экране

упорядоченная с таким трудом конструкция, замелькали бесфор-

менные цветные тени.   Я резко обернулся: что еще за новости,

почему мне мешают работать?

   Рэй Тудор сказал:

   - Извини, Алексей, но тебя срочно вызывает Олив. Она наб-

рала код моего видео.

   Он протянул   видеофон.   Олив   глянула на меня с экранчика

широко раскрытыми встревоженными глазами.

   - Ты работаешь, знаю, - заговорила она, - но тут тебя до-

жидается пилот. Он прилетел с Земли. Он был в Дубове у твоих

родителей, и они ему сказали, что ты в Венерополисе. Он тебя

ждет, Алексей.

   Со вздохом   сожаления   я   стянул с головы конструкторский

шлем. Не люблю, когда отрывают от работы! Но делать было не-

чего, и я поехал домой.

   Мой дом - маленький трехкомнатный коттедж - стоял на   юж-

ной окраине Венерополиса,   недалеко от опорной стены купола.

В палисаднике,   окруженном молочаем и кустами веноля,   сидел

на скамейке Всеволод.   Я сразу узнал его,   хоть он и заметно

изменился,   возмужал, что ли. В уголках прежде подвижных губ

у   него   теперь появились незнакомые твердые складки.   А вот

Всеволод, похоже, не узнал меня. Только когда я приблизился,

он вскочил, заулыбался, схватил мою руку.

   - Привет,   старший! Вот здорово - смотрю на тебя и думаю,

Улисс это или не Улисс. Давно мы с тобой не виделись...

   - Давно, - сказал я.

   Олив стояла на крыльце,   глаза у нее были такие же встре-

воженные,   как и давеча на экране видеофона.   Я попросил   ее

принести пива и еще чего-нибудь.

   Мы сели на скамейку.

   - У тебя пятна на лице, - сказал Всеволод. - Это ожоги?

   Я промолчал.

   - Знаю,   -   продолжал он,   - ты испытываешь новые самоле-

ты... Старший, меня переводят первым пилотом на линию к Юпи-

теру, сегодня я последний раз на Венере - и вот решил прийти

попрощаться...

   Олив поставила на столик перед нами кувшин с пивом,   ста-

каны и блюдо с разрезанной на длинные ломти дыней.   Я   отпил

пива и подумал,   что,   пожалуй,   стоит найденную утром конс-

трукцию упростить за счет добавления одной степени   свободы.

Интересно, как увеличится при этом подвижность обтекателей?

   - Что? - спохватился я. - Ты что-то сказал?

   Всеволод смотрел на меня озадаченно,   а может, это только

показалось.

   - Я говорю... я поздравил тебя с женитьбой, старший.

   - Спасибо.

   Я бы   мог рассказать Всеволоду,   какая веселая была у нас

свадьба. Столы стояли на центральной площади поселка, и весь

поселок пел и плясал,   и эти удивительные простодушные танцы

захватили меня, я тоже пустился в пляс с моей сестренкой Са-

биной на плече,   а потом я пробовал петь,   и Олив тихо смея-

лась и затыкала уши. Один из местных поэтов читал под гитару

стихи,   и, слушая его, я смотрел на Олив, на светло-карие ее

глаза, полные жизни, самой что ни на есть простой и прекрас-

ной.

   Я бы мог рассказать Всеволоду об этом,   но   подумал,   что

вряд ли ему будет интересно.

   Мысли мои снова вернулись к обтекателям.   Вдруг одно сло-

во, произнесенное Всеволодом, разом выхватило меня из глуби-

ны раздумий.

   - Что ты сказал?

   - Я говорю... умер старик Греков.

   - Дед?

   Всеволод говорил еще что-то - о переживаниях, связанных с

непонятным молчанием Сапиены, о незаконченных мемуарах Деда,

о Робине, горько плакавшем на похоронах... Я слушал вполуха.

Перед мысленным взглядом был Дед - сухонький,   ироничный,   в

черной академической шапочке.   Дед,   сидящий в кресле   перед

экраном космической связи и потрясение смотрящий,   как бегут

импульсы сапиенской передачи, обогнавшие время.

   Целая эпоха, трудная, переломная, ушла вместе с Дедом...

   - Пойду, старший. - Всеволод поднялся.

   - Почему ты не выпил пива?

   - Не хочется...   Пойду...   - Вид у Всеволода был какой-то

потерянный. - Да, чуть не забыл! - Он вытащил из кармана пи-

лотского комбинезона изящную книжечку в черном переплете.   -

Это Леон просил тебе передать. Его новая книга.

   Стоя у двери палисадника,   я смотрел вслед уходящему Все-

володу.   Он шел быстро. Дойдя до поворота, оглянулся, неуве-

ренным жестом поднял руку.

   Олив убирала со стола.

   - Погоди, - сказал я. - Давай выпьем еще по стакану.

   - Знаешь,   Алексей, - она прямо посмотрела мне в глаза, -

знаешь,   я почему-то испугалась.   Решила, что он прилетел за

тобой... чтобы увезти туда.

   - Ну что ты, Олив! Никогда я туда не вернусь.

   Я взглянул на обложку новой книги Леона.   "Поэма о класс-

ной даме". Что за странное название? Классная дама... Ах да,

был у нас какой-то разговор...   Я полистал книжку и отложил.

Все это было теперь безмерно далеко...

   Шли   годы.

   Ничем не омраченные быстрые венерианские годы.

   У нас подрастал сын. Мне доставляло огромное удовольствие

возиться с малышом - крепким, ясноглазым, похожим на Олив. Я

учил его плавать и обращаться с рацией и скафандром. В шесть

лет (или четыре по земному счету) он уже бегло читал.

   Иногда мы увозили его на плантации, и я с радостью, к ко-

торой, однако,   примешивалась тревога,   наблюдал,   как Олив,

тщательно   отрегулировав   давление в скафандре,   на одну-две

минуты снимала с Роберта гермошлем. Конечно, малыш не созна-

вал значительности   этих   минут,   но вид у него тем не менее

был торжественный.   Он старательно дышал,   выпучив   глаза   и

выпрямившись,   как натянутая струна.   "Я могу еще!" - кричал

он, когда Олив надевала на его русую голову шлем.

   Сабина, моя сестренка,   поступила в недавно открывшуюся в

Венерополисе консерваторию - она прекрасно играла   на   лиго,

местной разновидности аккордеона. Сабина жила у нас, в Вене-

рополисе, и в мое и Олив отсутствие она присматривала за ма-

лышом.

   Отлучаться мне приходилось довольно часто.   Началось про-

никновение в Страну Радости - так мы назвали мрачную,   избо-

рожденную глубокими карстовыми трещинами равнину, лежавшую к

юго-востоку от гряды Вулканических гор.   Мы считали ее перс-

пективной:   здесь была область стабильно пониженного   атмос-

ферного   давления,   и   я верил,   что она оправдает в будущем

свое название.   Мы увлеченно исследовали эту   страну,   вечно

затянутую белесым паром,   рвущимся из разломов грунта, стра-

ну, Б которой вечно грохотали электрические тайфуны. Мы бра-

ли с бою каждый квадратный метр.   Устанавливали радиомаяки и

мачты грозоотводов,   перекидывали мосты через трещины. Много

раз,   когда налетали черные теплоны, нам приходилось бросать

все и бежать к самолетам.   Наши новые машины не боялись теп-

лона, они научились выходить из него. И мы возвращались сно-

ва и снова.

   В тот день я вылетел в Страну Радости с флотилией из двух

десятков самолетов.   Я шел на головной машине, держа курс по

радиомаяку   и поглядывая на просветы в клубящемся над равни-

ной паре.   Флотилия приземлилась в заданном районе.   Спустив

из   люков транспортеры,   мы выгрузили землеройные и мостовые

автоматы, сеялки, аппараты связи и службы погоды, энергатор-

ную установку - словом, технику проникновения.

   Мы с отцом и двумя другими агротехниками осмотрели участ-

ки, где прошлый раз был высажен веноль - новая мутация вене-

рианского кустарника, необычайно устойчивая, с мощной корне-

вой   системой и крупной лопатообразной листвой.   Этот веноль

был, сказать, делом жизни отца.

   Теплой, пронесшийся на прошлой неделе,   выжег посевы дот-

ла. Но корни уцелели, они уже кое-где выбросили новые побеги

- начинался слант.   Мы разметили площадку, простиравшуюся до

огромной трещины.   Затем пошли землеройки, оставляя за собой

глубокие борозды и вывороченный грунт.   Следом двинулись се-

ялки, выбрасывая в борозды саженцы веноля.

   Я постоял на краю трещины.   Клубы пара валили из нее,   но

не беспрерывно,   а толчками,   более или менее   равномерными.

Наружные стереофонические микрофоны, вделанные в шлем, доно-

сили до моего слуха глухое клокотание. Хотел бы я знать, что

за   адская фабрика работает в многокилометровой глубине этих

разломов...

   Около шестнадцати часов экспедиция прервала работу и соб-

ралась в головном самолете.   Это была многоместная машина   с

салоном и шлюзкамерой,   где было,   сняв скафандры, по-

есть и отдохнуть в подвесных койках.   У нас на   Венере   было

уже три флотилии - каждая во главе с такой вот машиной-флаг-

маном.

    Мы пообедали. Отец попросил меня включить кристаллозапись

"Гренады" - ему она очень нравилась, да и не только ему, и я

постоянно носил ее с собой.

   Мужественный баритон запел: "Мы ехали шагом, мы мчались в

боях..." Странно было слышать песню Великой революции здесь,

на Венере,   в сумрачной Стране Радости,   на фоне непрерывных

грозовых разрядов...

   Я смотрел на сосредоточенные лица моих товарищей. Я хоро-

шо понимал их,   я жил их жизнью - простой и необыкновенной,-

и теперь мне казалось странным, что так много лет, так много

долгих лет я искал что-то другое.

   Потом, когда песня отзвучала, я услышал обращенное ко мне

менто отца:

   "Возьму ее у тебя и   перепишу   на   новый   кристалл.   Чтоб

всегда была под рукой".

  "Хорошо, возьми", - ответил я тоже ментосигналом.

   Отдыхать не   хотелось.   Я надел в шлюзе сканфандр и вышел

наружу.

   Эта проклятая трещина так и притягивала меня.   Стоя на ее

краю, в клубах пара, я пытался представить себе, что же про-

исходит там, в глубине.

   Донесся гул моторов.   Вскользь я подумал, что это кто-ни-

будь из наших летчиков улетел в разведку,   а может, прилетел

самолет из Венерополиса, и снова погрузился в свои мысли.

   Я знал, какие газы и в каком примерно объеме выбрасывают-

ся из разломов Страны Радости,   и теперь мне пришло в   голо-

ву... Никто не знал, как зарождаются черные теплоны. Сущест-

вовали разные гипотезы,   и все они, в общем, сводились к то-

му,   что завариваются теплоны в чудовищном котле недоступной

для человека экваториальной области.   Может, так оно и было.

Но   какие   есть основания считать,   что процессы на экваторе

обособлены и не имеют причинно-следственной   связи   с   физи-

ко-химическими процессами в других областях планеты, хотя бы

вот и в этой области,   Стране   Радости?   Масштаб,   вероятно,

иной,   но,   в сущности...   Надо бы найти способ заглянуть на

дно разломов...   разработать технику... Использовать энергию

локальных теплонов...

   Я вздрогнул оттого,   что меня потрясли   за   плечо.   Круто

обернувшись,   я   увидел перед собой Леона Травинского - если

только не обознался.   Откуда бы ему взяться здесь, в дальних

ундрелах? Но это был несомненно Леон. Губы его шевелились за

пластиком шлема, и я услышал его напряженный голос:

   - Улисс! Это я, Леон! Улисс, неужели ты меня не слышишь?

   - Слышу, - ответил я растерянно.

   - Уже десять минут, даже больше, как я увидел тебя, иду и

кричу. У тебя была выключена рация?

   - Нет...

   - Так в чем же дело? Почему ты не отвечал?

   Я и сам не знал,   как могло получиться такое.   Но я дейс-

твительно не слышал его. Что это? Неужели и вправду воз

такое самоуглубление?.. Я уже многое знал и о многом догады-

вался.   Содружество примаров было не просто   содружеством   в

земном   смысле   этого   слова.   Радость   одного - радость для

всех,   горе одного - общее горе,   да,   разумеется, так, но и

такого   определения   содружества   было бы недостаточно.   Мне

приходило в голову,   что примаров, всех без исключения, объ-

единяет...   трудно это выразить на обычном интерлинге... ну,

я бы сказал,   некое психологическое поле.   Некая высшая общ-

ность, невозможная для Земли с пестротой ее населения и раз-

нородностью интересов и устремлений. И не потому ли так раз-

вилась у примаров менто-система, не потому ли хуже стали до-

ходить до них... до нас обращения землян?..

   - Как ты сюда попал? - спросил я тихо.

   - Целая эпопея! - воскликнул Леон. - Я прилетел на рейсо-

вом   и кинулся разыскивать тебя.   В Венерополисе твоя сестра

сказала,   что в доме никого нет,   что ты улетел в Страну Ра-

дости - кстати,   замечательное название...   Ну вот.   Потом я

целый час убеждал Рэя Тудора - правильно   я   выговариваю?   -

убеждал,   что тебе срочно надо вылететь на Луну.   Наконец он

сжалился надо мной и дал самолет.   И вот я здесь. - Леон ог-

ляделся.   -   Ох и мрачная же страна,   такой и во сне не уви-

дишь... Твой отец проводил меня сюда.

   - Погоди, - остановил я его. - Почему это я должен срочно

лететь на Луну?

   - Ты что же, не получил наших радиограмм?

   - Нет.

   - Странно.   Странно, Улисс! Не могли же они не дойти... -

Леон изумленно смотрел на меня. - А газеты? Газет ты тоже не

читаешь?

   - Я был очень занят, Леон...

   - Поразительно! - Он даже всплеснул руками. - Больше трех

месяцев газеты шумят, а он, видите ли...

   - Ты можешь толком сказать, что случилось?

   - Пришел сигнал с Сапиены,   и он расшифрован   как   сигнал

бедствия - вот что случилось!   Принято решение послать к Са-

пиене "Борга".

   - Борга?!

   - Ну, второй звездолет, он же назван именем Борга, - неу-

жели и этого не знаешь?   Полным ходом идет подготовка, регу-

лируют в соответствии с последней радиограммой Борга хронок-

вантовый   двигатель,   там такое творится!   Старт назначен на

двадцатое августа.

   - Двадцатое августа?

   - Ах да, ты отвык от земного календаря... Если мы вылетим

сегодня, этим рейсом, то ты успеешь к старту.

   - О каких радиограммах ты говорил?

   - Когда решено было послать звездолет,   сразу вспомнили о

тебе.   Кому, как не тебе, было возглавить экспедицию, Улисс?

Правда, кое-кто говорил, что ты... ну, что ли, слишком отда-

лился за эти годы от космоплавания, что лучше тебя не трево-

жить... Но мы настояли, чтобы тебе послали приглашение стать

во главе экспедиции. Как же ты не получил?.. Ничего не пони-

маю... Что же ты молчишь, Улисс?

   - Кто поведет корабль? - спросил я.

   - Всеволод Оплетин.   Да ты его знаешь. Он победил на кон-

курсе.   Отправляется большая экспедиция - двадцать три чело-

века.   А начальником экспедиции... поскольку от тебя не было

ответа,   начальником утвержден Робин.   Ты   слышишь   меня?   -

спросил он встревоженно.

   - Слышу.

   - А то мне показалось,   ты опять... Никто лучше Робина не

знает всех обстоятельств, связанных с Сапиеной, понимаешь? И

он настоял...

   Мощный грозовой разряд заглушил его слова. Из трещины по-

валил пар.   Леон невольно шагнул назад, подальше от разлома.

Он посмотрел на часы:

   - Улисс, надо торопиться. У нас мало времени.

   - И ты специально прилетел сюда, чтобы...

   - Да.   Понимаешь,   я оказался самым незанятым из твоих...

твоих друзей,   - закончил он с запинкой. - Я прилетел за то-

бой...   Улисс,   послушай,   ты   потратил большой кусок жизни,

чтобы добиться этого.   Теперь это наступило,   наступило! Ко-

рабль уйдет за орбиту Плутона. Начинается новая эра, Улисс!

   Как все было ясно,   как   просто   и   прямо   развертывалась

жизнь, пока он не прилетел...

   - Спасибо тебе, Леон, - сказал я, - но теперь уже поздно.

Я не полечу на Луну. У меня много дел, и я не хочу...

   - Не верю тебе!   - взорвался Леон.   - Не каменный же   ты!

Безумно жаль,   что не ты пойдешь к Сапиене, тут уж ничего не

поделаешь,   но ты хотя бы...   Улисс!   Свершилось дело   твоей

жизни, и ты просто не имеешь права не быть при старте!

   - Дело моей жизни - здесь. - Изо всех сил я старался дер-

жать   себя   в руках.   - Передай самые добрые пожелания Роби-

ну... и Всеволоду... всем членам экспедиции...

   У Леона как-то странно сморщилось лицо.

   - Ну что же,   - сказал он,   отвернувшись. - А я-то мчался

сюда...   Самарин   специально направил внерейсовый,   чтобы ты

поспел к старту... Прощай, Улисс.

   Он медленно пошел к самолету сквозь белесое колыхание па-

ра.

   Я отвел глаза в сторону. Никогда не было мне так тягостно

и душно. На лбу и щеках выступила испарина.

   А ведь сейчас он заберется в самолет, скажет пилоту - ле-

ти... и все будет кончено, кончено навсегда, бесповоротно...

я не увижу, как уйдет корабль в звездный рейс, все будет без

меня...

   - Стой,   Леон!   -   крикнул я и побежал за ним так быстро,

как только позволял громоздкий скафандр.   -   Постой!   Постой

же!..

 

                   Глава двадцать седьмая

 

               ВЫ, СКАЗКИ И МИФЫ ДРЕВНОСТИ...

 

   В коридорах   Селеногорска   - сплошной человеческий поток.

Было похоже,   что чуть ли не все население   Земли   слетелось

сюда, чтобы проводить звездолет.

   Леон куда-то запропастился в этой сутолоке.   Я пробирался

коридорами к Узлу космической связи,   то и дело прижимаясь к

стене, уступая дорогу спешащим, занятым, оживленно перегова-

ривающимся   людям.   На   меня   внимания   не   обращали,   разве

кто-нибудь мельком взглянет на мой потертый, необычного вида

костюм.   Ведь я - прямо из ундрел, не было времени даже зае-

хать домой, чтобы,переодеться.

   И хорошо, что не обращали внимания.

   Навстречу шли трое в пилотских комбинезонах,   со значками

пилотов первого класса. Ладно они шли, в ногу, плечом к пле-

чу,   гулко вбивая шаг в упругий пластик пола: бух-бух-бух...

Крайним слева был Всеволод.   Правильно,   первый пилот всегда

слева.   Да,   это уже не желторотый юнец-практикант - твердые

губы плотно сжаты, плечи вольно расправлены, глаза с кошачь-

ей зоркостью смотрят вперед.

   Я вжался в стенку,   пропуская пилотов.   Бух-бух...   Вдруг

стройный ритм   нарушился.   Всеволод   очутился   передо   мной,

схватил за руку.

   - Привет,   старший!   - гаркнул он на весь Селеногорск.   -

Вот здоров?!

   Он тряс мою руку, чуть не оторвал. Второй и третий стояли

рядом с ним,   плечом к плечу, и смотрели на меня, улыбаясь и

не совсем понимая,   что происходит.   Оба они были из   нового

поколения пилотов, я их не знал.

   - Здорово, что ты прилетел! - Всеволод бросил своему эки-

пажу: - Это Улисс Дружинин.

   Я убедился, что управление звездолетом будет в надежных и

крепких руках, очень крепких. У меня даже слиплись пальцы.

   - Пойдем с нами,   старший, - сказал Всеволод. - Сейчас на

корабле   начнется последний инструктаж.   Потом - генеральный

осмотр и   проверка   механизмов.   В   семнадцать   ноль-ноль   -

старт.

   У него был твердый командирский голос. Да, все правильно,

абсолютно правильно...

   - Мне надо на Узел связи, - сказал я.

   - К   Робину?   Его там нет.   Говорю же тебе - весь штаб на

корабле. Пойдем.

   Я покачал головой. Как писали в старинных романах - неве-

домая сила?   Неведомая сила влекла меня на Узел   космической

связи. Ничего я не мог с собой подедать: мне нужно было пос-

тоять в аппаратной перед большим экраном,   возле   кресла,   в

котором сиживал Дед,   - как-никак все началось именно в этой

аппаратной...

   Даже лучше, если там никого нет.

   - Тогда сделаем так,   - сказал Всеволод.   - Если уж   тебе

непременно надо на Узел,   то загляни туда, а потом приходи в

шлюз.   Грегори подождет тебя в шлюзе и привезет на   корабль.

Подождешь, Грегори?

   - Конечно,   - улыбнулся белокурый атлет. Он стоял крайним

справа и был, очевидно, третьим пилотом.

   Они все решили за меня, оставалось только согласиться.

   Я свернул   в боковой коридор,   здесь было почти безлюдно,

еще поворот - и вот он,   Узел связи.   Табло не горит, толкни

дверь и входи...

   Была освещена только та часть холла,   где стояла вычисли-

тельная машина.   Она работала,   горели индикаторные лампы. А

перед машиной сидел на корточках человек с узкой, худой спи-

ной   и,   как   мне показалось в первый миг,   огромным птичьим

гнездом на голове.   Пол вокруг него был густо исписан форму-

лами, и он продолжал быстро писать красным карандашом.

   Я смотрел на Феликса со смутным,   тревожным   ощущением   -

будто меня схватили за шиворот, больно сдавив горло, и пере-

несли на дюжину лет назад,   в нашу молодость,   в   пережитое,

отшумевшее, отболевшее...

   Феликс не видел меня. Он передвинулся вправо вслед за не-

вообразимо   длинным   уравнением,   которое   выписывал.   Потом

уселся на пол, запустил пальцы в свои заросли. Только теперь

я заметил, что в его рыжеватые волосы густо вплелась седина.

Даже человек, расслоивший время, подвластен времени.

   Уйти, не мешать занятому человеку?

   Не уйду.

   Из пасти вычислителя поползла пленка,   но Феликс этого не

замечал.

   Я сказал негромко:

   - Машина выдала ответ.

   Феликс вздрогнул и вскочил на ноги.

   - Улисс?.. А я не слышал, как ты вошел...

   - Раньше ты был более чуток.

   Он смотрел все тем же странным своим взглядом -   рассеян-

ным и беззащитным.   Он был плохо выбрит и одет в мятый-пере-

мятый костюм не по росту, с оттопыренными набитыми карманами

и оторванной от куртки застежкой.

   - Что-то в тебе переменилось, - сказал Феликс.

   Он вытянул   пленку из вычислителя,   посмотрел и бросил на

пол - просто выпустил пленку из рук.

   - Не то, что нужно? - спросил я.

   - Еще один вариант тупика.   Если бы я знал, как сформули-

ровать... - Он замолчал.

   - Та же проблема? Расслоение времени?

   - Что?   Нет,   это другое...   Расслоение времени - частный

случай асимметрии.   Я иду дальше и...   прихожу к таким чудо-

вищным парадоксам...   - Феликс опустил голову и нервно потер

лоб. - Года два назад мне казалось, что я близок к математи-

ческому   выражению   механизма всеобщего взаимодействия мате-

рии.   Но это оказалось иллюзией.. Возникла такая невероятная

картина, противоречащая всем нашим представлениям о мирозда-

нии,   что...   я чувствую,   что   бессилен...   Ладно,   оставим

это...

   Мне стало жаль Феликса, но я не знал, как его утешить. Да

и не в утешении было дело.

   - Улисс,   - сказал он вдруг,   тряхнув головой с   какой-то

отчаянной решимостью.   - Я рад, что ты здесь... Все эти годы

я вел с тобой нескончаемый разговор - мысленно,   разумеется.

И надо наконец...

   - Не надо,   Феликс, - быстро сказал я. - Все прошло, и не

надо больше ни о чем.

   - Хорошо.   Запоздалые объяснения действительно ни к чему.

Но видишь ли,   Улисс, я не очень приспособлен к так называе-

мой практической жизни...   всегда кому-то приходилось решать

за меня. Так было и тогда...

   - Знаю. Она сама сделала выбор, и хватит об этом.

   - Она сама сделала выбор,   - повторил он,   - но ты должен

был ее удержать, Улисс. Ты мог это сделать, потому что...

   - Я ни о чем не жалею, Феликс.

   - Ты мог удержать Андру,   я знаю это   максимально   точно.

По-видимому,   природа   создала меня анахоретом,   я просто не

умею жить иначе,   и,   когда   Андра   взялась   налаживать   мой

быт...   весь этот распорядок в доме... и постоянные гости по

вечерам...   я чувствовал, что перестаю быть самим собой. Так

продолжалось   несколько   лет,   а   потом я сделал - впервые в

жизни - решительный шаг.

   Я слушал его с напряженным   интересом.

   - Мы не расстались,   Улисс,   нет.   Но я предложил,   чтобы

каждый   из   нас жил собственной жизнью,   без этого окаянного

распорядка.   Андра вернулась к своей лингвистике,   опять на-

долго уехала в Африку,   ну, а я... как видишь... - Он развел

руками и улыбнулся улыбкой ребенка. - И вот, - продолжал он,

-   все   эти   годы меня мучит вопрос:   для чего же были нужны

жертвы...   такие тяжкие жертвы?.. Ты должен был ее удержать,

Улисс.

   Я отвернулся, чтобы не видеть его беззащитных глаз.

   - Если бы было знать все заранее, - проговорил я.

   - Да...   если бы...   Ты сказал,   что ни о чем не жалеешь.

Это правда, Улисс?

   - Я действительно ни о чем не жалею.   Я нашел себя,   свою

судьбу...   Я не жалею даже о том,   что пришел к этому позже,

чем следовало бы по логике вещей.   Наверно,   идеально прямые

дороги бывают только у роботов.   - Я взял Феликса за плечи и

коротко встряхнул. - Все правильно, дорогой мой Феликс.

   Он сразу повеселел, вот уж воистину, как ребенок.

   - Улисс,   ты не представляешь,   как много значит для   ме-

ня...

   - Все,   все! Закончим этот разговор. Пойду погляжу в пос-

ледний раз на корабль.

   - На корабль?   - Лицо у Феликса стало озабоченным.   - Как

же я забыл - ведь меня специально привезли для какого-то со-

вещания...

   - Оно сейчас начнется. Пойдем.

   Он заколебался. Кинул взгляд на исписанный пол.

   - А что мне,   собственно,   там делать?..   Знаешь,   Улисс,

лучше я не пойду.

   - Ну, как хочешь. Прощай.

   - Всего тебе хорошего, Улисс.

   Я вышел.   В пустом коридоре прислонился к стене и постоял

немного.   "Ты должен был ее удержать..." Ох,   не нужно   было

мне прилетать сюда!

 

   Запах корабля!

   Я шел знакомыми коридорами и вдыхал этот неповторимый за-

пах, который не передашь никакими словами. Я смотрел на сте-

ны и вспоминал   надписи   монтажников,   язвительные   надписи,

скрытые теперь облицовочным пластиком. Вспоминал рифмованные

радиообъявления,   треск сварки,   бодрый гул голосов,   тяжкие

вздохи пневматических устройств...

   Теперь здесь стояла тишина - та особая, хорошо мне знако-

мая сосредоточенная тишина, которую корабль, готовый к стар-

ту, как бы примеривает к глубокой тишине космоса. Еле улови-

мая вибрация палубы говорила мне о том, что реактор введен в

режим.

   Из-за двери кают-компании доносились голоса. Я остановил-

ся в нерешительности.   Конечна,   командир корабля   пригласил

меня на инструктаж, и я имел полное право войти. Но - зачем?

Не стоило мешать занятым людям.

   Белокурый Грегори, сопровождавший меня, деликатно ожидал,

чтобы я первым вошел в кают-компанию.   Я сказал ему, что си-

деть   на   инструктаже не хочется,   лучше я похожу немного по

кораблю, если .

   - Тебе, конечно, , старший, - сказал Грегори.

   Он скрылся за дверью кают-компании,   а я прямиком   напра-

вился в рубку. Я мог бы пройти туда с закрытыми глазами.

   В узеньком коридоре,   примыкавшем к машинному залу, я не-

вольно замедлил шаги. Да, вот это место. Вот люк, из которо-

го высунулись голые ноги Всеволода,   пропавшего практиканта.

Здесь   он стоял,   смущенно потупившись и размазывая масляное

пятно на животе,   стоял перед грозными очами начальника кос-

мофлота...   Сколько лет пролетело с того дня, сколько лет, а

картина рисовалась мысленному взгляду так отчетливо,   словно

все это было вчера...

   Рубка. Я отворил тяжелую дверь и перешагнул   высокий   ко-

мингс.   Сердце   стучало у самого горла.   Я горько усмехнулся

при мысли о том,   что в таком состоянии не прошел бы   медос-

мотра даже для полета на линии Земля - Луна.

   Как во сне,   я прошагал к креслу первого пилота. Сел, от-

кинулся на спинку амортизатора. Передо мной на пульте покой-

но горел зеленый глазок,   свидетельствующий,   что реактор   в

режиме.   Машинально я протянул руку и положил палец на крас-

ную стартовую кнопку. Достаточно ее нажать, и...

   Весь космос был сейчас у меня под кончиком пальца.   Боль-

шой космос,   безбрежные звездные моря,   далекие чужие   миры,

все прошлое и все будущее...

   Одно лишь легкое нажатие...   нет, не такое уж легкое, она

тугая,   эта кнопка, надо приложить полтора ньютона... но это

же совсем немного...

   Сколько раз я преспокойно нажимал стартовую кнопку, и пе-

регрузка вжимала меня в амортизатор,   и   корабль,   послушный

мне, начинал разгон.

   Но эту кнопку нажму не я.   Ее нажмет командир корабля,   а

не посторонний и,   в сущности, совершенно ненужный здесь че-

ловек...

   Ну что ж. Все правильно, абсолютно правильно.

   Я сидел с закрытыми глазами. Надо было уйти, поскорее уй-

ти отсюда, но я не мог заставить себя подняться. Не знаю по-

чему, по какой неясной ассоциации, но я вдруг увидел себя на

покачивающемся мостике старинного морского корабля.   Я стоял

среди путаницы пеньковых снастей и перебирал неуклюжие руко-

ятки штурвального колеса, а надо мной высились белые громады

парусов, а еще выше - черное звездное небо, и я знал о звез-

дах   только то,   что нужно для прокладки пути в океане...   И

впереди было Неизвестное,   и жадное, почти первобытное любо-

пытство влекло меня вперед...

   Вы, сказки и мифы древности,   что вы значите по сравнению

с чудом,   которое спрятано здесь,   в красной кнопке под моим

пальцем?

   Я вздрогнул   от щелчка включившегося динамика корабельной

трансляции.

   - Улисс Дружинин, тебя просят пройти в кают-компанию.

   Только теперь я обнаружил, что щеки у меня мокрые.

   Я вытер слезы и, не оглядываясь на кресло первого пилота,

вышел из рубки.

   Робин встретил меня у двери кают-компании. Мы молча обня-

лись.

   Он был вылитый отец.   Большелобый, коренастый, с квадрат-

ным подбородком. Чем дальше, тем становился он все более по-

хожим на Анатолия Грекова. Поразительное сходство.

   - Ну вот,   - сказал Робин,   вглядываясь в меня. - Видишь,

как все получилось...

   - Все правильно, - ответил я.

   - Не   совсем. Лететь должен был ты.

   - Ну,   какое имеет значение,   кто полетит,   - сказал я. -

Когда выйдешь на орбиту вокруг Сапиены,   не торопись высажи-

ваться. Уточни как следует обстановку, произведи полную раз-

ведку...

   - Ты должен был лететь, - повторил Робин. - Только ты.

   - Мы с тобой, - поправил я. - Или лучше так: один из нас.

Так что - все правильно.

   Тут за дверью грянул жизнерадостный хохот, из кают-компа-

нии, досмеиваясь, вышли Всеволод и его бравые пилоты.

   Увидев нас с Робином, Всеволод сразу посерьезнел.

   Нелогичное племя людей,   подумал я. Даже во времена капи-

тализма,   когда   люди   рвали   друг другу глотку из-за клочка

территории,   из-за нефтяных источников,   даже в   те   времена

они, бывало, забывали распри, если терпела бедствие полярная

экспедиция или кто-то исчезал в пустыне. Лучшие люди планеты

рисковали   жизнью,   чтобы   спасти   пропавшего,   - достаточно

вспомнить Амундсена. Но если бы этот самый человек подыхал с

голоду   в   большом городе,   никто бы не протянул ему и банки

консервов...

   Понимаю, что аналогия неуместна. Иные времена, иные отно-

шения. Но вот факт: цвет человечества, мудрейшие из мудрых -

Совет перспективного планирования,   - авторитетным своим ре-

шением перенес выход в Большой космос на отдаленное будущее.

Но пришел сигнал о помощи с далекой,   чужой, непонятной пла-

неты - и мудрое решение забыто,   и   срочно   снаряжается   ко-

рабль,   и   через   несколько часов уйдет,   за пределы Системы

первая звездная экспедиция...

   - Как тебе живется, Улисс? - спросил Робин.

   - Хорошо.

   - Я   снова прошел комплекс тренировки,   а то ведь зажирел

немного, и все вспоминал, как мы с тобой крутились на трена-

жерах. Помнишь?

   - Помню, - сказал я.

   - Это   от ожогов?   - Он указал на пятна на моих щеках.   -

Будь очень осторожен с черными теплонами, Улисс.

   - Кто идет с тобой планетологом?

   - Планетологов четверо. Одного ты должен знать - Олег Ру-

нич.

   Всеволод взглянул на часы, потом на Робина:

   - Пора начинать генеральный осмотр, старший.

   - Начинай,   - сказал Робин. И снова ко мне: - Я чертовски

рад, дружище, что ты прилетел проводить нас.

 

   Мы, провожающие, стояли над обрывом, километрах в двух от

космодрома, раскинувшегося на равнине Моря Ясности. Рядом со

мной   стоял   Самарин.   В ярком свете лунного дня его лицо за

стеклом шлема казалось изрезанным черными морщинами. На Луне

не бывает полутонов - резкий свет или резкая тень.

   Дальше - женщина со страдальчески поднятыми бровями, зап-

лаканная и неспокойная.   Это мать Всеволода.   Никак не может

примириться, что ее сын улетает так далеко.

   Дальше -   Греков и Ксения.   У нее бесстрастно-неподвижное

красивое лицо, только очень бледное.

   Обрыв - весь в пестрых пятнах скафандров. Их стали делать

цветными, подумал я. Надо бы и у нас на Венере...

   Пестрые пятна   скафандров на фоне черного неба,   шорохи и

невнятные голоса в шлемофонах, а там, на спекшемся от плазмы

поле космодрома,   - громада "Борга".   Правильно назвали этот

корабль. Вообще все правильно.

   Смотрю на   часы.   Быстро   бежит секундная стрелка.   Ровно

семнадцать по земному...

   "Борг" выбрасывает   желтое пламя из дюз.   Ощутимый толчок

под ногами.   Опираясь на длинные столбы плазмы, корабль мед-

ленно, как бы нехотя, устремляется ввысь.

   Шквалом обрушиваются голоса.   Кто-то кричит: "Счастливого

пути,   ребята!", "Успеха вам!". Кто-то всхлипывает. Какой-то

чудак рискованно высоко подпрыгивает от радостного возбужде-

ния.

   "Где Феликс?   - думаю я. - Может, он здесь, среди цветных

скафандров, усеявших обрыв, но скорее всего - разрисовывает,

позабыв обо всем, пол на Узле связи".

   "Борг" уже далеко.   Яркая желтая звездочка среди вольного

разлива звездных морей.

 

   Звездные моря...

   Я хочу вобрать их в себя,   насмотреться вдосталь, навсег-

да.   На Венере ведь их не увидишь сквозь плотное одеяло   ат-

мосферы.   Отец никогда не видел их. И Олив. Они знают звезды

только понаслышке,   по фотографиям и картинам.   Им не   нужны

звезды. Пока не нужны...

   Я вижу немигающие, полные недоумения глаза Олив - такими,

какими   они были на экране видеофона,   когда перед отлетом я

сказал ей,   что улетаю туда. Были сильные помехи, ее лицо то

размывалось на экране,   то возникало вновь, и я особенно за-

помнил ее вопрошающие глаза...

   А вот глаз Рэя Тудора я не вижу: они прикрыты темными оч-

ками, Рэй носит их с тех пор, как его ослепил в полете близ-

кий высверк молнии,   он не переносит теперь яркого света.   Я

вижу, как Рэй стоит на поле венерианского космодрома, и Леон

торопит меня на корабль, а мы с Рэем обмениваемся непонятны-

ми Леону менто.   "Я спрятал от тебя радиограммы", - отвечает

мне Рэй и повторяет это,   хотя я прекрасно понял его менто с

первого раза.   "Я   просил   не   показывать   их   тебе,   потому

что..." Но тут я его прерываю: "Ты зря беспокоился".

   Да, Рэй,   ты зря беспокоился: теперь я твердо знаю, где и

кому нужен...

   - Ну так,   - слышу я голос Самарина.   - Теперь и на

Маркизские острова.

   Я перевожу взгляд на голубовато-дымчатый шар Земли.   Вижу

белые шапки полюсов.   Смутно угадываются очертания Африканс-

кого континента...

   - Хватит,   - говорит Самарин. - Завтра же улечу на шарик.

Полетишь со мной, Улисс?

   Я медленно   качаю головой.   Если я и впрямь Улисс,   то...

что ж,   как и древнего тезку,   меня ожидает   моя   каменистая

Итака.

 

 

 

1966-1967

 

                         ОГЛАВЛЕНИЕ

 

Глава первая. Бегство с Венеры   ............

Глава вторая. Беспокойная Земля   ........

Глава третья. Олимпийские игры .........

Глава четвертая. Феликс .............

Глава пятая. Сапиена нарушает график   ......

Глава шестая. Андра - надежда   этнолингвистики..

Глава седьмая. Борг ................

Глава восьмая. "Элефантина"   .............

Глава девятая. Звездные моря ..........

Глава десятая. Облако в штанах ..........

Глава одиннадцатая. Чертежи мечты   ..........

Глава двенадцатая. Разговоры за вечерним столом .....

Глава тринадцатая. Жизнь   пилотская ..........

Глава четырнадцатая. Био-, пара-, психо-... ........

Глава пятнадцатая. "Ты сильный, Улисс..." ........

Глава шестнадцатая. На высоком волжском берегу .....

Глава семнадцатая. "Сколько жить в скафандре?.." . .

Глава восемнадцатая. Пропавший практикант ....       ...

Глава девятнадцатая. Планомерность и последовательность...

Глава двадцатая. Пока никаких указаний... ........

Глава двадцать первая. Снова Андра ...........

Глава двадцать вторая. Большой эксперимент .......

Глава двадцать третья. "Готовьтесь к встрече с саблезубым

   тигром!"   ...................

Глава   двадцать четвертая. Прощание ..........

Глава двадцать пятая. Желтые мхи Венеры   .....       ...

Глава двадцать шестая. "Я прилетел за тобой, Улисс..." . .

Глава   двадцать седьмая. Вы, сказки и мифы древности... . .

 

 

 

              ДЛЯ СРЕДНЕГО И СТАРШЕГО ВОЗРАСТА

 

                Войскунский Евгений Львович,

                 Лукодьянов Исай   Борисович

 

                     ПЛЕСК ЗВЕЗДНЫХ МОРЕЙ

                           Роман

 

        Ответственный редактор   Н. М. Беркова. Худо-

        жественный   редактор А. В. Пацин.а. Техниче-

        ский редактор   Т.   В.   Перцева.   Корректоры

           Л.   М. Короткина   и   Л. П. Тягельская.

       Сдано   в набор 20/XI 1969 г. Подписано к печа-

      ти 5/V.1970 г. Формат 84X108'/32-10 печ. л.=16,8

    усл. печ л. (17,13 уч.-изд. л.). Тираж 100 ООЭ экз.

       ТП   1970 №   583. А03312. Цена 68 коп. на бум.

                            №   2.

        Ордена Трудового Красного   Знамени издатель-

        ство "Детская литература"   Комитета по печа-

        ти при   Совете   Министров   РСФСР.     Москва,

        Центр, М. Черкасский   пер., 1. Ордена Трудо-

        вого Красного Знамени фабрика   "Детская кни-

        га" №   1   Росглавполиграфпрома   Комитета   по

        печати при Совете Министров РСФСР.    Москва.

             Сущевский   вал, 49. Заказ № 5052.