НОВЫЙ ПРЕМЬЕР

 

Джек ВЭНС

 

 

 

 

     Музыка, карнавальные огни, шарканье ног по натертому дубовому полу, приглушенные разговоры и смех.

     Артур Кэвершем из Бостона двадцатого века ощутил на коже дуновение воздуха и обнаружил, что он совершенно голый.

     Это был выходной бал Дженис Пэджет: он находился в окружении трех сотен гостей в строгих вечерних туалетах.

     Какое-то мгновение он не ощущал никаких эмоций, кроме легкого смущения. Его присутствие казалось венцом цепи логических событий, однако он никак не мог обнаружить какой-то определенной привязки к реальности.

     Он стоял немного в стороне от толпы прочих кавалеров, смотревших в сторону красной с золотом каллиопы там, где сидели музыканты. Справа от него находился буфет, чаша с пуншем, тележки с шампанским, обслуживаемые клоунами; слева через откинутую полу циркового шатра виднелся сад, расцвеченный гирляндами разноцветных огней - красных, зеленых, желтых, голубых, - а за лужайкой он заметил карусель.

     Почему он тут? Он ничего не помнил, не чувствовал в этом никакого смысла... Вечер выдался теплым: он подумал, что прочим молодым людям, полностью одетым, должно быть довольно жарко... Какая-то мысль с трудом пробивалась где-то в уголке сознания. Во всем этом деле есть некая важная сторона, которой он не улавливает.

     Он заметил, что молодые люди, находившиеся поблизости, отошли от него подальше. Он слышал сдавленные смешки, удивленные возгласы. Двигавшаяся мимо в танце девушка увидела его из-за плеча партнера: она изумленно пискнула, быстро отвела глаза, хихикнув и залившись румянцем.

     Что-то было не правильно. Эти молодые мужчины и женщины были изумлены видом его обнаженной кожи чуть ли не до испуга. Сигнал тревоги стал ощутимее. Он должен что-нибудь предпринять. Столь остро воспринимаемые табу не могут нарушаться без неприятных последствий, насколько он понимал. У него не было одежды: он должен ее добыть.

     Он огляделся вокруг, рассматривая молодых людей, наблюдавших за ним с непристойным восхищением, отвращением или любопытством. К одному из последних он и обратился:

     - Где я могу раздобыть какую-нибудь одежду? Молодой человек пожал плечами:

     - А где вы оставили свою?

     В шатер вошли двое крупных мужчин в синей униформе; Артур Кэвершем видел их краем глаза, и его мозг работал с отчаянной быстротой.

     Этот молодой человек выглядит вполне типично в сравнении с окружающими. Что для него имеет значение? Его, как любого человека, побудить к действию, если задеть нужную струну. Чем его тронуть?

      Сочувствие?

     Угрозы?

     Возможные выгоды?

     Кэвершем все это отверг. Нарушив табу, он отказался от права на сочувствие. Угроза вызовет насмешки, а предложить ему нечего. Стимул должен быть потоньше... Он вспомнил, что молодые люди обычно сбивались в тайные общества. На примерах тысяч культур он убедился, что это - почти непреложная истина. Дома совместного проживания, наркотические культы, тонги, обряды сексуального посвящения - как бы это ни называлось, внешние проявления были почти одинаковыми: болезненное посвящение, тайные знаки и пароли, единообразие поведения в группе, обязательство подчиняться. Если этот юноша состоит в подобном сообществе, ссылка на групповой дух вполне может найти отклик у него в душе, и Артур Кэвершем сказал:

     - Это братство поставило меня в такое положение, что я вынужден нарушить табу. Во имя братства, найдите мне подходящее одеяние.

     Молодой человек ошарашенно уставился на него.

     - Братство? Вы имеете в виду общество? - Лицо его озарилось. - Это что-то вроде обряда посвящения? Он рассмеялся;

     - Ну, коли так, вам предстоит пройти все до конца.

     - Да, - подтвердил Артур Кэвершем. - Мое общество.

     - Тогда нам сюда - и поспешите, сюда идет полиция. Мы пролезем под шатром. Я одолжу вам свое пальто, чтобы вы могли добраться до дому.

     Двое в униформе, неторопливо пробиравшиеся через толпу танцующих, почти добрались до них. Молодой человек поднял полог шатра, и Артур Кэвершем нырнул туда, а его новый приятель последовал за ним. Вместе они пробежали через разноцветные тени к стоявшей почти рядом с шатром небольшой будке, выкрашенной в ярко-красную и белую полоску.

     - Оставайтесь тут, чтоб никто не видел, - сказал юноша. - А я пойду поищу пальто.

     - Отлично, - отозвался Артур Кэвершем. Молодой человек замешкался.

     - А где вы живете? Где учитесь? Артур Кэвершем отчаянно искал в уме ответ. На поверхность всплыл один-единственный факт.

     - Я из Бостона.

     - Бостонский университет? МТИ? Или Гарвард?

     - Гарвард.

     - Ясно. - Молодой человек кивнул. - А я из Вашингтона. А где ваш дом?

     - Я не должен говорить.

     - Ага, - произнес юноша, озадаченный, но вполне удовлетворенный ответами. - Ну ладно, подождите минутку...

     Бирвальд Хэлфорн остановился, оцепенев от отчаяния и изнеможения. Уцелевшие из его отряда упали на землю вокруг него и смотрели назад, где мерцал сполохами огня ночной горизонт. Многие деревни, многие фермерские дома с деревянными фронтонами были преданы огню, и брэнды с горы Медальон упивались людской кровью.

     Пульсирование далекого барабана коснулось кожи Бирвальда, низкое, почти неслышное “бум-бум-бум”. Гораздо ближе он услышал хриплый человеческий вопль ужаса, а потом - ликующий клич убийцы, принадлежавший уже не человеку. Брэнды были высокими, черными, имеющими человеческое обличье, но это были не люди. Глаза их напоминали горящие красные светильники, зубы были ярко-белыми, и сегодня они, похоже, решили истребить весь род людской на свете.

     - Пригнись, - прошипел Кэноу, его правый оруженосец, и Бирвальд присел. На фоне зарева проходила колонна высоких воинов брэндов, беспечно покачиваясь, не проявляя ни малейшего страха.

     - Ребята, нас тринадцать, - вдруг заговорил Бирвальд. - Мы беспомощны, сражаясь врукопашную с этими чудовищами. Сегодня ночью все их силы спустились с горы: в их улье скорее всего почти никого не осталось. Что мы теряем, если попытаемся сжечь дом-улей брэндов? Разве что жизнь, а чего теперь стоят наши жизни?

     - Наши жизни - ничто, - произнес Кэноу. - Отправимся сейчас же.

     - Да будет великим отмщение, - сказал Броктан, левый оруженосец. - Да обратится улей брэндов в белый пепел уже этим утром.

     Гора Медальон виднелась вверху; овальный улей находился в долине Пэнгхорн. У входа в долину Бирвальд разделил отряд на две части и поставил Кэноу в авангарде второй группы.

     - Передвигаемся тихо в двадцати ярдах друг от друга: если одна группа наткнется на брэнда, другая сможет атаковать с тыла и убить чудовище, пока вся долина не всполошится. Все поняли?

     - Поняли.

     - Тогда вперед, к улью.

     В долине воняло чем-то вроде сырой кожи. Со стороны улья доносился приглушенный звон. На мягкой, покрытой мхом почве шаги были совершенно бесшумными. Прижавшись к земле, Бирвальд видел силуэты людей на фоне неба - темно-синие с фиолетовыми контурами. Багровое зарево горящей Эчевазы виднелось на юге, вниз по склону.

     Какой-то звук. Бирвальд шикнул, и обе группы застыли на месте. Послышались глухие шаги - потом хриплый крик ярости и тревоги.

     - Убейте, убейте тварь! - взревел Бирвальд. Брэнд взмахнул дубиной, словно косой, поднял одного из людей и перебросил его через себя. Подскочив к нему, Бирвальд нанес удар мечом, ощутив, как лезвие рассекает сухожилия, почуяв горячий запах хлынувшей крови брэнда.

     Звон со стороны улья прекратился, и в ночи разнеслись крики брэндов.

     - Вперед, - рявкнул Бирвальд. - Доставайте трут, поджигайте улей. Сжечь его, сжечь дотла...

     Уже без всяких уловок он устремился вперед, где вырисовывался темный купол. Навстречу с писком и пронзительным визгом выскочили брэнды-детеныши, а с ними - матки, двадцатифутовые чудовища, которые ползли на руках и ногах, похрустывая и пощелкивая суставами.

     - Всех убивать! - заорал Бирвальд. - Убейте их Поджигай! Поджигай!

     Он метнулся к улью, присел, высек искру на трут, подул. Тряпка, пропитанная селитрой, вспыхнула; Бирвальд сунул в нее соломы и швырнул в улей. Затрещали прутья и тростниковая масса.

     Он вскочил, на него бросилась ватага юных брэндов. Его клинок взлетал вверх и опускался; он разваливал их на куски, испытывая ни с чем не сравнимое бешенство. Подползли три огромные, брюхатые матки брэндов, издававшие мерзкий запах, ударивший ему в ноздри.

     - Потушите огонь! - завопила первая. - Тушите огонь. Великая Мать заключена внутри: она слишком отяжелела, чтобы двигаться... Огонь, враг, разрушение!

     И все они взвыли:

     - Где могучие? Где наши воины?

     Послышался грохот барабанов. По долине прокатилось эхо хриплых голосов брэндов.

     Бирвальд стоял спиной к огню. Он бросился вперед, отсек голову ползущей матке, отскочил назад... Где его люди?

     - Кэноу! - позвал он. - Лейда! Тейят! Гиорг! Броктан! Вытянув шею, он заметил мерцающие огоньки.

     - Ребята! Убивайте ползущих маток!

     И он снова прыгнул вперед, нанес несколько ударов, и еще одна матка выпустила воздух, издала стон и распласталась неподвижно на земле.

     В голосах брэндов послышался оттенок тревоги; торжествующая барабанная дробь смолкла; глухая поступь стала слышнее.

     Спиной Бирвальд ощущал приятное тепло от горящего улья. Изнутри донеслись пронзительные причитания, вопль ужасной боли.

     В свете разгорающегося пламени он увидел приближающихся воинов брэндов. Глаза у них светились янтарным блеском, а зубы сверкали, словно белые искры. Они наступали, размахивая дубинами, а Бирвальд покрепче сжал меч: он был слишком горд, чтобы бежать.

 

***

 

     Посадив воздушные сани, Систан оставался на месте еще несколько минут, разглядывая мертвый город Терлатч: стена из земных кирпичей высотой в несколько сотен футов, запыленные ворота и несколько обвалившихся крыш, видневшихся над укреплениями. Пустыня за городом раскинулась и вблизи, и посередине, и вдали до затянутых дымкой очертаний гор Аллюна, розовевших при свете двух солнц - Мига и Пага.

     Осмотрев город сверху, он не заметил никаких признаков жизни, да и не ожидал их увидеть после тысячи лет безлюдья. Может быть, несколько песчаных пресмыкающихся греются на древней базарной площади. А в остальном - его появление будет для здешних улиц большой неожиданностью.

     Соскочив с воздушных саней, Систан направился к воротам. Он прошел под аркой, с интересом глядя по сторонам. В этом зное кирпичные здания могли стоять чуть ли не вечно. Ветер сглаживал и закруглял углы; стекло потрескалось из-за перепадов дневной и ночной температуры; проходы были занесены кучами песка.

     Три улицы вели от ворот, и Систан никак не мог выбрать между ними. Все они были пыльными, узкими и заворачивали, теряясь из виду, ярдов через сто.

     Систан задумчиво почесал подбородок. Где-то в городе находится окованный медью сундук с Короной и Охранным Пергаментом. Этот документ, в соответствии с традицией, устанавливает прецедент для освобождения владельца вотчины от налога на энергию. Глэй, сеньор Систана, сослался на этот пергамент в оправдание неуплаты; и от него потребовали доказательств. Теперь он в тюрьме по обвинению в неподчинении, и утром его привяжут к днищу воздушных саней и отправят парить на запад, пока Систан не вернется с пергаментом.

     Оснований для оптимизма маловато, ведь тысяча лет прошло, подумал Систан. Однако лорд Глэй - справедливый сеньор, и Систан перевернет тут каждый камень... Если только этот сундук существует, он скорее всего так и лежит себе в Доме Архивов и Решений, Мечети, в Зале Реликвий или, воз, в Налоговой Службе. Он будет искать везде, выделив по два часа на каждое здание: восемь часов закончатся как раз к концу розового дня.

     Он наугад пошел по средней улице и вскоре вышел на площадь, в дальнем конце которой высился Дом Архивов и Решений. Перед фасадом Систан помедлил, поскольку внутри было темно и мрачно. Ни звука не доносилось из пыльного пространства, не считая вздохов и шепота сухого ветра. Он вошел внутрь.

     В огромном зале было пусто. Стены украшали фрески в красных и синих тонах, таких ярких, словно их рисовали вчера. На каждой стене было по шесть композиций, верхняя часть которых изображала преступление, нижняя - наказание.

     Миновав зал, Систан вошел в расположенные сзади комнаты, где не нашел ничего, кроме пыли и запаха пыли. Спустился он и в подземные крипты, куда свет попадал сквозь узкие амбразуры. Здесь было много каменных обломков и всякого хлама, но никакого медного сундука.

     Он поднялся, вышел на открытый воздух и зашагал в сторону Мечети, в которую он прошел под массивным архитравом.

     Зал Нунциатора раскинулся широко, здесь было пусто и чисто, поскольку сильный сквозняк промел мозаичный пол. На низком потолке были тысячи отверстий, каждое из которых соединялось с ячейкой наверху; так было сделано, чтобы верующие, проходя внизу, могли испросить совета у Нунциатора, не нарушая своего молитвенного настроения. В центре павильона находилась ниша, покрытая стеклянным диском. Ниже стоял ящик, а в ящике - окованный медью сундук. Систан, ощутив прилив надежды, сбежал по ступеням.

     Но в сундуке лежали драгоценности - тиара Старой Королевы, нагрудные знаки Корпуса Гонвандов, огромный шар - наполовину изумрудный, наполовину рубиновый, - который в древности перекатывали по площади в ознаменование окончания года.

     Систан бросил все обратно в ящик. Реликвии планеты мертвых городов не имели никакой ценности, а искусственные драгоценности обладают куда большим блеском и чистотой.

     Выйдя из Мечети, он проверил положение солнц. Миновав зенит, розовые огненные шары клонились к западу. Он остановился, нахмурился и, помаргивая, разглядывал земляные стены, размышляя о том, что, воз, и сундук, и пергамент - всего лишь легенда, одна из многих, связанных с мертвым Терлатчем.

     По площади пронесся порыв ветра, и Систан сглотнул пересохшим горлом. Он сплюнул, ощутив на языке едкий привкус. В стене неподалеку показался старый фонтан; он жадно осмотрел его, но даже воспоминаний о воде не осталось на этих мертвых улицах.

     Снова откашлявшись, он сплюнул и направился в сторону Зала Реликвий.

     Он вошел в огромный неф мимо квадратных колонн из глиняного кирпича. Лучи розового света струились из трещин и расселин на крыше, и он в этом обширном пространстве казался мелкой букашкой. Со всех сторон виднелись ниши, закрытые стеклом, каждая из которых содержала объект поклонения древних: доспехи, в которых Предупрежденный возглавлял Синие Флаги; диадему Первой Змеи; коллекцию черепов древних Падангов; подвенечное платье принцессы Термостералиамы из тканой палладиевой паутинки, такое же безупречное, как в день свадьбы; оригиналы Табличек Законов; огромный ракушечный трон древней династии; десяток других предметов. Но сундука среди них не было.

     Систан поискал вход возго тайника, но пол был гладким, за исключением следов, оставленных потоками пыльного воздуха на порфире.

     И снова на мертвые улицы, где солнца уже скрылись за полуразрушенными крышами, отбрасывая на город пурпурные тени.

     Со свинцовыми ногами, пересохшим горлом и ощущением поражения, Систан направился к Сумптуару, крепости. Вверх по широким ступеням, под выкрашенным ярью-медянкой портиком в зал, разрисованный яркими фресками. Здесь были изображены девушки древнего Терлатча за работой и развлечениями, в радости и печали; стройные создания с короткими черными волосами, сияющей матовой кожей, грациозные, словно бабочки, округлые и восхитительные, словно чермоянские сливы. Систан миновал зал, беспрестанно озираясь по сторонам и размышляя о том, что эти исполненные неги создания теперь - лишь прах у него под ногами.

     Он прошел по коридору, огибавшему здание по кругу, из которого было попасть в палаты и помещения Сумптуара. Обрывки роскошного ковра шуршали у него под ногами, а на стенах висели затхлые ошметки того, что когда-то было гобеленами чудесной работы. У входа в каждую палату виднелась фреска с изображением девы Сумптуара и знака, которому она служила; у каждой палаты Систан останавливался, делал беглый осмотр и переходил к следующей. Пробивавшиеся сквозь трещины лучи служили ему мерилом времени по мере того, как они становились все более пологими.

     Палата за палатой, палата за палатой. В одних стояли сундуки, в других - алтари, коробки с документами, триптихи и купели - в третьих. Но нигде не было сундука, что он искал.

     А впереди был зал, через который он вошел в здание. Оставалось осмотреть еще три палаты, а потом уже наступит темнота.

     Он вошел в первую, и здесь обнаружил новую занавесь. Отодвинув ее, он вдруг увидел перед собой двор, наполненный длинными лучами двойного солнца. По ступеням из нежно-зеленого нефрита струилась вода, попадая в сад, нежный, свежий и зеленый, как любой сад на севере. И с ложа поднялась встревоженная дева, столь же живая и восхитительная, как на фресках. Волосы у нее были короткие и темные, а лицо такое же чистое и нежное, как и белый жасмин у нее над ухом.

     Какое-то мгновение Систан и дева смотрели в глаза друг другу; потом тревога отошла, и она стыдливо улыбнулась.

     - Кто ты? - в изумлении спросил Систан. - Ты дух или живешь в этой пыли?

     - Я настоящая, - сказала она. - Дом мой на юге, в оазисе Пальрам, а сейчас у меня период отшельничества, который проходят все девушки нашей расы, когда им пора получить Указания свыше... Поэтому ты без страха можешь приблизиться ко мне, выпить фруктового вина и стать моим собеседником на эту ночь, поскольку это последняя неделя моего отшельничества и я устала от одиночества.

     Сделав шаг вперед, Систан в нерешительности остановился.

     - Я должен выполнить свой долг. Я ищу сундук, где лежат Корона и Охранный Пергамент. Ты не знаешь о нем? Она покачала головой:

     - В Сумптуаре этого нет. - Она встала, потягиваясь, словно кошечка. - Оставь свои поиски и позволь мне вдохнуть в тебя бодрость.

     Систан посмотрел на нее, посмотрел на угасающий свет дня, посмотрел на коридор и две двери, которые оставалось обследовать.

     - Вначале я должен закончить поиски; я обязан моему господину Глэю, которого пригвоздят к воздушным саням и отправят на запад, если я не успею с помощью.

     И тогда молвила дева, надув губки:

     - Иди тогда в свою пыльную палату, иди туда с пересохшим горлом. Ты ничего не найдешь, и коль ты так упрям, меня не будет, когда ты вернешься.

     - Да будет так, - произнес Систан.

     Развернувшись, он зашагал по коридору. Первая палата была пустой и иссохшей. Во второй и последней в углу валялся человеческий скелет, который Систан увидел в последних розовых лучах двойного солнца.

     Здесь не было ни медного сундука, ни пергамента. Значит, Глэй должен умереть, и на сердце Систана легла тяжесть.

     Он вернулся в палату, где до этого встретил деву, но та исчезла. Фонтан иссяк, и влага лишь тонким налетом покрывала камень.

     Систан окликнул:

     - Дева, где ты? Вернись: мои обязательства закончились...

     Ответа не последовало.

     Пожав плечами, Систан повернул к залу и покинул здание, чтобы брести по пустынному сумеречному городу к воротам, где он оставил свои воздушные сани.

 

***

 

     Добнор Даксат сообразил, что здоровяк в черном плаще с вышивкой обращается к нему.

     Сориентировавшись в окружающей обстановке, которая показалась ему знакомой и чужой одновременно, он сообразил и то, что голос мужчины звучит снисходительно и высокомерно.

     - Вы соревнуетесь в весьма высоком классе, - сказал он. - Восхищен вашей.., э-э-э.., самоуверенностью.

     И он окинул Даксата пристальным, изучающим взглядом.

     Опустив глаза в пол, Даксат нахмурился при виде своей одежды. На нем был длинный плащ из черного с пурпурным бархата, свисавший колоколом вокруг щиколоток. Штаны на нем были из алого вельвета, облегающие в талии, бедрах и на икрах, со свободной зеленой вставкой между икрой и щиколоткой. Одежда явно принадлежала ему; она выглядела подходящей и неподходящей одновременно, как и узорчатые золотые гарды на его руках.

     Здоровяк в темном плаще продолжал, глядя куда-то поверх головы Даксата, словно Даксата не существовало.

     - Клауктаба много лет выигрывал призы Имаджистов. Бел-Уашаб был победителем Кореи месяц назад; Тол Морабейт - признанный мастер этой школы. А еще есть Гизель Ганг из Вест-Инда, которому нет равных в создании огненных звезд, а также Пулакт Хавьорска, чемпион Островного царства. Так что, возникают вполне обоснованные сомнения в том, что вы, неопытный новичок, не обладающий запасом образов, способны на нечто большее, чем всего лишь разочаровать нас своей духовной нищетой.

     Тем не менее мозг Даксата боролся с замешательством, и он не испытывал особой обиды в ответ на явное презрение здоровяка. Он сказал:

     - Ну и что из всего этого следует? Я вполне осознаю свое положение.

     Человек в черном плаще насмешливо посмотрел на него.

     - Итак, теперь вы начинаете испытывать беспокойство? Вполне резонно, должен вас заверить. - Он со вздохом взмахнул руками. - Что ж, молодежь всегда отличалась порывистостью, и вы, воз, подготовили образы, которые сочли не слишком позорными. Как бы там ни было, публика не заметит вас на фоне знаменитых геометрических фигур Клауктабы и звездных взрывов Гизеля Ганга. Я вам вполне серьезно советую оставить ваши образы небольшими, неяркими и ограниченными: таким образом вы сумеете избежать напыщенности и диссонанса... А теперь вам пора идти к вашему Имаджикону. Вон туда. Не забудьте: серые, коричневые, лавандовые, воз, немного охры и коричневого - тогда зрители поймут, что вы участвуете лишь ради обучения, а не бросаете вызов мастерам. В эту сторону...

     Открыв дверь, он провел Добнора Даксата вверх по лестнице и на ночной воздух.

     Они стояли на огромном стадионе, перед шестью огромными экранами в сорок футов высотой. А дальше в темноте ряд за рядом сидели тысячи и тысячи зрителей, и издаваемые ими звуки доносились приглушенным гулом. Даксат повернулся, чтобы их разглядеть, но их лица, их индивидуальные черты слились в нечто единое.

     - Сюда, - сказал здоровяк, - вот ваша установка. Садитесь, а я подгоню церетемпы.

     Даксат позволил усадить себя в массивное кресло, мягкое и глубокое настолько, что ему показалось, будто он плывет. К голове, шее и переносице что-то приладили. Он ощутил резкий укол, давление, пульсацию, а потом - умиротворяющее тепло. Откуда-то послышался голос, перекрывающий шум толпы:

     - Две минуты до серого тумана! Две минуты до серого тумана! Имаджисты, внимание, до серого тумана две минуты!

     Над ним завис здоровяк.

     - Хорошо видите?

     Даксат немного приподнялся.

     - Да.., все видно.

     - Отлично. При “сером тумане” загорится эта маленькая лампочка. Когда погаснет, значит, экран ваш, и тогда вы должны имаджинировать на полную катушку.

     Дальний голос произнес:

     - Минута до серого тумана! Порядок следующий: Пулакт Хавьорска, Тол Морабейт, Гизель Ганг, Добнор Даксат, Клауктаба и Бел-Уашаб. Никаких ограничений: разрешены любые цвета и формы. Тогда расслабьтесь, напрягите свои способности, а теперь - серый туман!

     На пульте перед креслом Даксата вспыхнула лампочка, и он увидел, как пять из шести экранов освещаются приятным жемчужно-серым светом, который слегка колыхался, словно его помешивали. Лишь экран, что был перед ним, оставался темным. Здоровяк, стоявший сзади, дотянулся до него и толкнул:

     - Серый туман, Даксат. Вы что, оглохли или ослепли? Даксат подумал про серый туман, и экран тут же ожил, показав облако серебристо-серого цвета, чистого и прозрачного.

     Здоровяк хмыкнул.

     - Несколько мрачновато и лишено интереса.., но, пожалуй, достаточно неплохо... Посмотрите, как Клауктаба уже поигрывает намеками на страсть, трепещет эмоциями.

     И Даксат, взглянув на экран справа, убедился, что это правда. Серый цвет, не обладавший определенным оттенком, тек и расплывался, словно заливал широкий поток света.

     А теперь, на дальнем экране слева - экране Пулакта Хавьорски - распустились цвета. Это был пробный образ, скромный и ограниченный - зеленый самоцвет рассыпается дождем синих и серебристых капель, падающих на черную землю и разлетающихся крошечными оранжевыми взрывами.

     Потом осветился экран Тола Морабейта: черно-белая шахматная доска, отдельные квадраты которой вдруг полыхнули зеленым, красным, синим и желтым - теплыми, проникновенными цветами, чистыми, словно полоски радуги. Образ исчез во вспышке розового и голубого.

     Гизель Ганг сотворил круг затрепетавшего желтого цвета, изобразил зеленое гало, которое, в свою очередь, вздулось, уступив место ослепительно черно-белой широкой полосе, в центре которой появился сложный калейдоскопический узор. Узор внезапно исчез в ослепительной вспышке света. Ропот зрителей приветствовал этот tour de force.

     Огонек на пульте Даксата потух. Он ощутил толчок сзади.

     - Пора.

     Даксат пристально вглядывался в экран, ощущая полное отсутствие мысли. Он скрипнул зубами. Что-нибудь. Хоть что-нибудь. Картина.., он представил вид лугов у реки Мелрами.

     - Гм, - произнес здоровяк за спиной. - Приятно. Приятная фантазия и довольно оригинальная.

     Озадаченный Даксат рассмотрел картину на экране. Насколько он видел, это было вялым воспроизведением пейзажа, который он хорошо знал. Фантазия? Этого от него ожидали? Отлично, сделаем фантазию. Он представил луга сияющими, расплавленными, добела раскаленными. Растительность, древние каменные холмики растворились в вязкую, бурлящую массу. Поверхность разгладилась, превратившись в зеркало, отражавшее Медные скалы.

     Сзади досадливо крякнул здоровяк.

     - Последний вид несколько тяжеловат, и этим вы нарушили очарование тех неземных цветов и форм...

     Даксат откинулся в кресле, нахмурился, готовый вступить, когда снова подойдет его черед.

     Тем временем Клауктаба создал нежный белый цветок с пурпурными тычинками на зеленом стебле. Лепестки увяли, а тычинки рассыпались облаком взвихренной желтой пыльцы.

     Затем Бел-Уашаб, находившийся в конце ряда, окрасил экран светящейся зеленью подводного мира. Она покрылась рябью, вздулась, и на фоне ее появилась черная неровная клякса, из центра которой текла струйка расплавленного золота, сначала сеткой, потом - мраморными разводами покрывшая черное пятно.

     Таким был первый пассаж.

     Пауза продолжалась несколько секунд.

     - Вот теперь, - выдохнул голос за спиной Даксата, - теперь начинается состязание.

     На экране Пулакта Хавьорски появилось бурное море цвета: волны красного, зеленого, синего - уродливая пестрота. В нижнем правом углу показался эффектный желтый силуэт, заливавший хаос. Он растекся по экрану, и середина его окрасилась в лимонный цвет. Черный силуэт раздвоился, мягко и легко разойдясь по обе стороны. Затем оба силуэта развернулись и удалились на задний план, перекручиваясь, изгибаясь легко и грациозно. В далекой перспективе они слились и устремились вперед, подобно копью, растеклись множеством дротиков, образовав косой узор из узких черных полосок.

     - Превосходно! - прошипел здоровяк. - Какое чувство времени, ритма, какая точность!

     Тол Морабейт ответил темно-коричневым полем, испещренным малиновыми линиями и пятнами. Слева появилась вертикальная зеленая штриховка, сместившаяся по экрану вправо. Коричневое поле выгнулось вперед, вздулось сквозь зеленые линии, сжалось, рассыпалось, и осколки полетели вперед, чтобы исчезнуть с экрана. На черном фоне позади зеленой штриховки, которая растаяла, появился человеческий мозг, розовый и пульсирующий. Мозг выпустил шесть лапок, как у насекомого, и, словно краб, пополз назад, вдаль.

      Гизель Ганг выпустил одну из своих огненных вспышек - небольшой ярко-голубой шарик, разлетевшийся во все стороны, и кончики язычков взрыва пробивались, извиваясь, сквозь чудесные пятицветные узоры - синие, фиолетовые, белые, пурпурные и светло-зеленые.

     Добнор Даксат, напрягшись как струна, сидел, стиснув руки и крепко сжав зубы. Пора! Неужели его мозг хуже, чем у этих, из дальних земель? Пора!

     На экране появилось дерево, расцвеченное зелеными и синими красками, а каждый листок представлял собой язычок пламени. От этих листьев исходили струйки дыма, образовавшие в вышине облако, которое двигалось и кружилось, а потом пролилось дождем на дерево. Язычки пламени исчезли, и вместо них появились белые цветы-звездочки. Из облака низверглась стрела молнии, разбив дерево на мелкие стеклянные осколки. Другая молния ударила в хрупкую груду, и экран взорвался огромным бело-оранжево-черным пятном.

     Голос здоровяка выражал сомнение.

     - В целом сделано неплохо, но не забывайте, о чем я предупреждал, и создавайте образы поскромнее, поскольку...

     - Тихо! - резко оборвал его Добнор Даксат. И состязание продолжалось, одни картины сменялись другими; некоторые из них были сладкими, словно канмеловый мед, другие - бурными, словно бури, опоясывавшие полюса. Один цвет вытеснял другой, узоры рождались и менялись, иногда - в размеренном ритме, иногда - рвущим душу диссонансом, необходимым, чтобы подчеркнуть силу образа.

     И Даксат создавал видение за видением, избавившись от напряжения, и забыл обо всем, кроме картин, мелькающих у него в мозгу и на экране, и его образы стали столь же сложными и изысканными, как и у мастеров.

     - Еще один пассаж, - произнес здоровяк за спиной у Даксата.

     Теперь имаджисты показывали свои лучшие видения:

     Пулакт Хавьорска - расцвет и закат прекрасного города; Тол Морабейт - спокойную бело-зеленую композицию, на которой появилось войско марширующих насекомых, оставлявших за собой грязный след, а потом в битву с ними вступили люди в раскрашенных кожаных доспехах и высоких шлемах, вооруженные короткими мечами и цепами.

     Насекомые были разбиты и изгнаны с экрана; убитые воины превратились в скелеты, растаявшие в мерцающей голубой пыли. Гизель Ганг сотворил три огненных взрыва одновременно, совершенно разных, являвших собой великолепное зрелище.

     Даксат представил гладкий камешек, увеличил его в мраморную глыбу и обтесал, изобразив головку прекрасной девы. Какое-то мгновение она смотрела перед собой, и разнообразные чувства отражались на ее лице - радость внезапно обретенного существования, меланхоличные раздумья и, наконец, испуг. Глаза ее приобрели мутно-голубой оттенок, лицо превратилось в хохочущую сардоническую маску с прорезью искривленного усмешкой рта. Голова качнулась, рот плюнул в воздух. Голова слилась с плоским черным фоном, брызги слюны сверкнули, как огоньки, превратились в звезды и созвездия, одно из которых расширилось и превратилось в планету с очертаниями, дорогими сердцу Даксата. Планета умчалась в темноту, созвездия погасли. Добнор Даксат расслабился. Это его последний образ. Он вздохнул, чувствуя себя совершенно выжатым.

     Здоровяк в черном плаще снял с него ремни, храня полное молчание. В конце концов он спросил:

     - Планета, которую вы представили напоследок, это ваше творение или воспоминание о реальности? У нас, в нашей системе ничего подобного нет, и в ней ощущалась отчетливость правды.

     Добнор Даксат озадаченно посмотрел на него и неуверенно произнес:

     - Но ведь это - родина! Этот мир! Разве то был не здешний мир?

      Здоровяк странно на него посмотрел, пожал плечами и пошел прочь.

     - Сейчас будет объявлен победитель наших состязаний и вручена драгоценная награда.

     День был ветреным и пасмурным, галера - черной и низкой, с экипажем гребцов из Белаклоу. Эрган стоял на корме, разглядывая отделенное двумя милями бурного моря побережье Рэкленда, не сомневаясь, что оттуда за ними смотрят остролицые рэки.

     В нескольких сотнях ярдов за кормой появился сильный всплеск.

     Эрган обратился к рулевому:

     - Их орудия имеют большую дальность, чем мы рассчитывали. Отойдем от берега еще на милю, а там нам поможет течение...

     Не успел он договорить, как послышался протяжный свист, и он увидел черный остроносый снаряд, падавший прямо на него. Снаряд ударил в середину галеры и взорвался. Повсюду разлетались доски, тела, куски металла. Галера легла на развороченный борт, переломилась и затонула.

     Эрган, успевший спрыгнуть, избавился от меча, шлема и наголенников почти в то же мгновение, когда коснулся студеной серой воды. Задохнувшись сначала от холода, он плавал кругами, то ныряя, то вновь появляясь на поверхности; затем он обнаружил бревно и вцепился в него.

     От берега отошел баркас и направился к месту крушения, поднимаясь и опускаясь на волне, взбивая носом белую пену. Отпустив бревно, Эрган изо всех сил поплыл прочь от обломков. Лучше утонуть, чем попасть в плен: скорее пощадят хищные рыбы, которыми кишели здешние воды, чем безжалостные рэки.

     Он хотел уплыть подальше, но течение влекло его к берегу, и в конце концов, когда у него уже почти не осталось сил сопротивляться, его вынесло на усыпанный галькой берег.

     Здесь его обнаружила группа юных рэков и препроводила до ближайшего командного пункта. Здесь его связали, бросили в повозку и отвезли в город Корсапан.

     В сером помещении его усадили напротив офицера разведки секретной службы рэков, человека с серой лягушечьей кожей, влажным серым ртом и острым, пытливым взглядом.

     - Вы - Эрган, - заявил офицер. - Эмиссар, направленный к Барочнику из Саломдека. Какое у вас задание?

     Эрган смотрел ему прямо в глаза, надеясь ответить что-нибудь беззаботное и убедительное. Он ничего не придумал, а сказать правду - значит спровоцировать немедленное вторжение рослых, узкоголовых воинов-рэков в черных мундирах и черных башмаках и в Белаклоу, и в Саломдек.

     Эрган не сказал ничего. Офицер подался вперед.

     - Спрашиваю еще раз; потом вас доставят в нижнюю комнату.

     Слова “нижнюю комнату” он произнес, словно они писались с большой буквы, и в голосе его звучал оттенок удовольствия.

     Эргана прошиб холодный пот, поскольку он знал о пытках рэков, и он сказал:

     - Я не Эрган, меня зовут Эрвард. Я - честный торговец жемчугом.

     - Это не правда, - возразил рэк. - Мы поймали вашего помощника, и с помощью компрессионного насоса он выложил ваше имя вместе со своими легкими.

     - Я - Эрвард, - повторил Эрган, ощутив холод в животе.

     Рэк подал знак:

     - Отведите его в нижнюю комнату.

     Тело человека, обладающее нервами, которые предупреждают об опасности, словно специально предназначено для боли и великолепно взаимодействует с мастерством мучителя. Специалисты рэков изучили эти свойства организма, а другие особенности нервной системы были открыты случайно. Выяснилось, что определенные сочетания давления, нагрева, напряжения, трения, скручивания, импульсов, рывков, звукового и визуального шока, паразитов, зловония и мерзостей создают условия для целенаправленного воздействия, в то время как избыточное применение единственного метода вело к снижению эффективности.

     Все эти знания и навыки были брошены на штурм твердыни нервов Эргана, и на него обрушили целый арсенал боли: острые рези, тупые продолжительные боли, от которых не спят по ночам, ослепительные вспышки, бездны разврата и непристойности, перемежаемые непродолжительными сеансами доброты, позволявшими ему заглянуть в тот мир, который он оставил.

     Потом - снова в нижнюю комнату.

     Но он твердил лишь одно:

     - Я - Эрвард, торговец.

     И он все время пытался заставить свой разум переступить через плоть к смерти, но разум все время останавливался у последней черты, и Эрган продолжал жить.

     Рэки пытали в соответствии с заведенным порядком, и поэтому ожидание, приближение назначенного времени приносило не меньшие мучения, чем сами пытки. А потом - тяжелые, неспешные шаги рядом с камерой, его тщетные метания в поисках выхода, хриплый хохот тех, кто загонял его в угол и уводил, а потом - хриплый хохот три часа спустя, когда его, всхлипывающего и скулящего, бросали на кучу соломы, служившую ему постелью.

     - Я Эрвард, - твердил он, тренируя рассудок, чтобы самому в это поверить, чтобы его не застали врасплох. - Я - Эрвард! Я - Эрвард, торговец жемчугом.

     Он попытался забить себе горло соломой, но за ним всегда следил раб, и это ему не позволили.

     Он пытался умереть от удушья и был бы рад, если бы это удалось, но как только он впадал в блаженное забытье, разум его расслаблялся, и организм возобновлял бессмысленное дыхание.

     Он ничего не ел, но для рэков это не имело никакого значения, поскольку они делали ему инъекции тонизирующих, укрепляющих и стимулирующих составов, чтобы поддерживать его рассудок на должном уровне.

     - Я - Эрвард, - говорил Эрган, и рэки злобно скрипели зубами. Теперь речь шла о принципе; он бросил вызов их изобретательности, и теперь они долго и тщательно придумывали очередные изощрения и усовершенствования, металлические орудия новых форм, новые типы веревок для рывков, новые точки приложения напряжения и давления. Даже когда война вспыхнула вновь и было уже не важно, Эрган он или Эрвард, его содержали и поддерживали в нем жизнь ради проблемы самой по себе, в качестве идеального подопытного; поэтому его охраняли и берегли пуще прежнего, чтобы палачи рэков могли отрабатывать свои приемы, изменяя и улучшая их.

     И однажды к берегу пристали галеры Белаклоу, и воины с плюмажами из перьев взяли штурмом стены Корсапана.

     Рэки с сожалением разглядывали Эргана.

     - Нам надо уходить, а ты никак не сломаешься.

      - Я - Эрвард, - прохрипело существо, лежавшее на столе. - Эрвард, торговец.

     Сверху послышались треск и грохот.

     - Нам пора уходить, - сказали рэки. - Твой народ взял город приступом. Если скажешь правду, останешься жив. Если солжешь, мы тебя убьем. Выбор за тобой. Твоя жизнь в обмен на правду.

     - Правду? - пробормотал Эрган. - Это хитрость... И тут он услышал победную песнь воинов Белаклоу.

     - Правду? Почему бы и нет? Очень хорошо. И он сказал:

     - Я - Эрвард.

     Поскольку уже сам верил в то, что это правда.

 

***

 

     Галактический Премьер был худощавым человеком с рыжеватыми редкими волосами на черепе красивой формы. Лицо его, ничем иным не примечательное, носило отпечаток властности, придаваемой большими темными глазами, мерцающими подобно огню в тумане. Физически он миновал пик молодости: руки и ноги его были тощими и гибкими; голова его клонилась вперед, словно под тяжестью сложнейшей механики его мозга.

     Поднявшись с ложа, он с легкой улыбкой посмотрел через галерею на одиннадцать Старейшин. Они сидели за столом из полированного дерева, спиной к стене, обвитой лозой. Это были степенные люди, неторопливые в движениях, и лица их выражали мудрость и проницательность. Согласно установленной системе Премьер был главой исполнительной власти вселенной, а Старейшины составляли совещательный орган, наделенный определенными ограничительными полномочиями.

     - Ну что?

     Главный Старейшина неспешно поднял глаза от компьютера.

     - Вы первым поднялись с ложа.

     Премьер бросил взгляд на галерею, продолжая слегка улыбаться. Остальные возлегали в различных позах: некоторые - неподвижно застыв, стиснув руки; другие - свернувшись калачиком. Один наполовину сполз с ложа на пол; глаза его были открыты, взор устремлен в пустоту.

     Премьер снова перевел глаза на Главного Старейшину, наблюдавшего за ним со сдержанным интересом.

     - Оптимальный уровень установлен? Главный Старейшина заглянул в компьютер.

     - Оптимальный уровень - двадцать шесть, тридцать семь.

      Премьер выждал, но Главный Старейшина больше ничего не сказал. Премьер шагнул к алебастровой балюстраде позади лож. Наклонившись вперед, он посмотрел вдаль - солнечная дымка на много миль, а ближе к горизонту переливающееся море. В лицо ему подул ветерок, растрепав редкие рыжеватые пряди. Он глубоко вдохнул, размяв пальцы и кисти, поскольку в памяти у него еще свежи были воспоминания о пытках рэков. Через мгновение он развернулся и откинулся назад, опершись локтями о балюстраду. Он еще раз взглянул на ряд лож: кандидаты по-прежнему не подавали признаков жизни.

     - Двадцать шесть, тридцать семь, - пробормотал он. - Возьму на себя смелость оценить свой уровень как двадцать пять, девяносто. В последнем эпизоде, насколько я помню, имело место неполное сохранение личности.

     - Двадцать пять, семьдесят четыре, - произнес Главный Старейшина. - Компьютер расценил как нецелесообразный последний вызов Бирвальда Хэлфорна воинам брэндов.

     Премьер немного подумал.

     - Мнение обоснованное. Упорство бесполезно, если не служит заранее определенной цели. Это недостаток, который я постараюсь изжить.

     Он посмотрел на Старейшин, переводя взгляд с одного лица на другое.

     - Вы не выносите никаких суждений, вы удивительно молчаливы.

     Он выждал; Главный Старейшина ничего не ответил.

     - Могу я поинтересоваться, каков высший уровень?

     - Двадцать пять, семьдесят четыре. Премьер кивнул:

     - Да, это мой.

     - У вас высокий уровень, - заметил Главный Старейшина.

     Улыбка исчезла с лица Премьера, на лице его появилось озадаченное выражение.

     - И несмотря на это, вы все же не желаете подтвердить мои полномочия на второй срок. Вас все еще гложут сомнения.

     - Сомнения и опасения, - ответил Главный Старейшина.

     Премьер поджал губы, хотя лицо сохранило выражение вежливого недоумения.

     - Ваше отношение ставит меня в тупик. Мой послужной список свидетельствует о беззаветном служении. Уровень интеллекта у меня феноменальный, а в этом испытании, которое я затеял, чтобы рассеять ваши последние сомнения, я добился высшей оценки. Я подтвердил свое социальное чутье и гибкость, лидерские качества, преданность долгу, воображение и решимость. По всем мыслимым аспектам я отвечаю высшим стандартам занимаемой должности.

     Главный Старейшина оглядел коллег. Никто из них не изъявлял желания говорить. Главный Старейшина выпрямился в своем кресле и откинулся на спинку.

     - Наше мнение трудно выразить. Все так, как вы говорите. Ваш интеллект не вызывает сомнений, ваш характер уникален, вы отслужили свой срок с честью и достоинством. Мы понимаем также и то, что вы стремитесь остаться на второй срок из достойных побуждений: вы считаете себя человеком, наиболее подходящим для координации сложнейших галактических проблем.

     Премьер угрюмо кивнул:

     - Но вы думаете иначе.

     - Пожалуй, наша позиция не столь однозначна.

     - Так в чем же она заключается, ваша позиция? - Премьер обвел рукой ложа. - Взгляните на этих людей. Это лучшие в галактике. Один погиб. Тот, что шевелится на третьем ложе, лишился рассудка: он - сумасшедший. Остальные пережили страшное потрясение. И не забывайте, что это испытание было задумано специально, чтобы определить качества, важные для Галактического Премьера.

     - Испытание представляло для нас огромный интерес, - мягко заметил Главный Старейшина. - Оно в значительной степени повлияло на наш образ мысли.

     Премьер подумал, взвешивая скрытую подоплеку сказанного. Он прошел вперед и сел напротив Старейшин. Он пристально рассмотрел их лица, постукивая пальцами по полированной столешнице, затем откинулся в кресле.

     - Как я уже отметил, испытание выявило у каждого кандидата конкретные свойства, оптимально необходимые для исполнения должности, следующим образом: Земля двадцатого века - планета замысловатых условностей; на Земле от кандидата - под именем Артура Кэвершема - потребовалось воспользоваться социальным чутьем, качеством, в высшей степени полезным в этой галактике, состоящей из двух миллиардов солнц. На Белотси Бирвальд Хэлфорн подвергся испытанию на смелость и способность к положительным действиям. В мертвом городе Терлатч, на планете Пресипи-Три, кандидат под именем Систан подвергся проверке на преданность долгу, а под именем Добнор Баксат он получил возсть участвовать в конкурсе “Имаджикон” и испытать свои творческие возсти в состязании с наиболее выдающимися талантами современности. Наконец, под именем Эрган, на планете Ханкозар, он сумел испытать до крайних пределов свои волю, упорство и характер.

     Каждый из кандидатов помещен в аналогичные обстоятельства с помощью темпорального, пространственного и нейроцеребрального совмещения, слишком сложного для данного обсуждения. Достаточно сказать, что каждый из кандидатов получил объективные оценки за свои действия, вследствие чего результаты вполне сравнимы.

     Премьер сделал паузу, обведя проницательным взглядом невозмутимые лица.

     - Должен подчеркнуть, что, хоть именно я задумал и организовал это испытание, при этом я не получил никаких преимуществ. Мнемонические наводки были полностью исключены в каждом из эпизодов, и лишь основные личностные свойства кандидатов играли роль. Все подверглись испытанию при совершенно равных условиях. По моему мнению, уровни, зарегистрированные компьютером, являются объективным и надежным показателем способности кандидата исполнять весьма ответственные обязанности главы исполнительной власти Галактики.

     - Уровни действительно имеют большое значение, - заметил Главный Старейшина.

     - Тогда.., вы одобряете мою кандидатуру? Главный Старейшина улыбнулся..

     - Не так быстро. Вы, конечно, умны; вы, несомненно, многое сделали, исполняя обязанности премьера. Но многое еще предстоит сделать.

     - Вы предполагаете, что другой сделал бы больше? Главный Старейшина пожал плечами.

     - У меня нет реального способа это узнать. Я отмечаю ваши достижения, такие как цивилизация Гленарт, Время Рассвета на Масилисе, правление короля Карала на Эвире, подавление восстания аркидов. Таких примеров много. Но есть и недостатки: тоталитарные правительства на Земле, зверства на Белотси и Ханкозаре, столь очевидно показанные вашим испытанием. Кроме того, имеет место упадок планет в скоплении тысяча сто девять, возвышение священников королей на Фиире и многое другое.

     Премьер стиснул зубы, и огоньки в его глазах вспыхнули ярче.

     Главный Старейшина продолжал:

     - Одним из наиболее примечательных явлений в Галактике является тенденция человечества растворить и проявить личность Премьера. По-видимому, существует некий резонанс, который исходит от мозга Премьера и через умы людей Центра распространяется до самых окраин. Эта проблема должна быть изучена, проанализирована и поставлена под контроль. Результат состоит в том, что каждая мысль Премьера как бы увеличивается в миллиарды раз, словно его настроение задает тон тысяче цивилизаций, а каждая грань его личности отражает этические воззрения тысячи культур.

     Премьер сказал ровным голосом:

     - Я обратил внимание на это явление и много о нем думал. Указания Премьера распространяются таким образом, чтобы оказать скорее мягкое, чем прямое воздействие; воз, в этом-то и состоит суть проблемы. Как бы там ни было, сам факт такого воздействия является лишь очередным доводом в пользу избрания на должность человека, проявившего свои лучшие качества.

     - Хорошо сказано, - сказал Главный Старейшина. - Ваш характер воистину безупречен. Однако нас, Старейшин, беспокоит нарастание волны авторитаризма на планетах галактики. Мы подозреваем, что это - следствие указанного принципа резонанса. Вы обладаете сильной, несгибаемой волей, и мы чувствуем, что ваше влияние невольно провоцирует распространение автаркии.

     Премьер немного помолчал.

     Он посмотрел на ряд лож, где в себя приходили другие кандидаты. Это были представители различных рас: бледнокожий норткин из Паласта, коренастый рыжий хаволо, сероволосый сероглазый островитянин с планеты Морей - каждый из них был выдающимся представителем своей родной планеты. Те, к кому вернулось сознание, сидели тихо, собираясь с мыслями, или лежали на ложах, пытаясь выбросить из головы воспоминания об испытании, за которое была заплачена немалая цена: один лежал бездыханным, другой лишился рассудка и теперь скрючился рядом со своим ложем и всхлипывал.

     Главный Старейшина сказал:

     - Пожалуй, именно это испытание наилучшим образом выявило вызывающие возражения свойства вашего характера.

     Премьер открыл было рот, но Главный Старейшина остановил его, подняв руку.

     - Позвольте, я договорю. Постараюсь быть к вам справедливым. Когда я закончу, вы сможете сказать, что посчитаете нужным. Повторяю: основные тенденции проявились в деталях испытания, вами же изобретенного. Проверке подверглись качества, которые вы считали наиболее важными, то есть это те идеалы, которыми вы руководствуетесь в жизни. Я уверен, что такой порядок был установлен совершенно ненамеренно, вследствие чего получены исчерпывающие данные. Вы относите к важнейшим характеристикам Премьера социальное чутье, агрессивность, лояльность, воображение и крайнее упорство. Будучи человеком с сильным характером, вы стремитесь своим поведением давать примеры воплощения этих идеалов; поэтому нет ничего неожиданного в том, что в задуманном вами испытании, с системой оценки, вами же разработанной, ваш уровень должен быть самым высоким.

     Позвольте аналогией пояснить свою мысль. Если бы орел проводил испытание на право считаться Царем зверей, он проверял бы кандидатов на их способность летать и непременно бы выиграл. При этом крот счел бы важнейшим качеством умение рыть землю: при разработанной им системе испытаний он непременно стал бы Царем зверей.

     Премьер отрывисто рассмеялся, провел ладонью по редким волосам.

     - Я - не орел и не крот.

     Главный Старейшина покачал головой:

     - Нет. Вы обладаете упорством, чувством долга, воображением, неутомимостью - все это вы продемонстрировали как содержанием испытаний по этим качествам, так и высоким уровнем, достигнутым в ходе этих же испытаний. Но верно и обратное: самим отсутствием других испытаний вы продемонстрировали то, чего вам недостает.

     - А именно?

     - Сочувствия. Сострадания. Доброты. - Старейшина откинулся на спинку кресла. - Странно. Один из ваших предшественников обладал этими свойствами в избытке. За время его правления по вселенной распространились великие гуманистические идеалы, основанные на братстве людей. Еще один пример резонанса... Но я отвлекаюсь.

     Премьер произнес с сардонической усмешкой:

     - А позволено мне будет спросить: вы уже избрали следующего Галактического Премьера? Главный Старейшина кивнул:

     - Конкретный выбор уже сделан.

     - И каков результат его испытания?

     - По вашей системе подсчета - семнадцать, восемьдесят. Он неудачно выступил в роли Артура Кэвершема: он пытался объяснить полицейскому преимущества наготы. Он не сумел быстро придумать какую-нибудь уловку; у него нет вашей реакции. В роли Артура Кэвершема он оказался голым. Он искренен и прямолинеен, поэтому постарался подобрать положительную мотивацию своего состояния, а не изобретать способ уйти от наказания.

     - Расскажите о нем подробнее, - бросил Премьер.

     - В роли Бирвальда Хэлфорна он повел свой отряд к улью брэндов на горе Медальон, но вместо того, чтобы сжечь улей, он воззвал к королеве, умоляя ее положить конец бессмысленным убийствам. Она высунулась из входа, затащила его внутрь и убила. Он потерпел неудачу, но компьютер тем не менее высоко оценил его решительность.

     В Терлатче он вел себя столь же безупречно, как и вы, а его выступление на “Имаджиконе” было вполне достойным. Вы же подошли вплотную к уровню признанных имаджистов, что является очень высоким достижением.

     Пытки рэков оказались самым нелегким испытанием. Вы хорошо знали, что можете сопротивляться боли неограниченно, поэтому решили, что все прочие кандидаты должны обладать тем же свойством. Тут у нового Премьера большие пробелы. Он очень чувствителен, и одна мысль о том, что человек способен умышленно причинять боль другому человеку, для него невыносима. Могу добавить, что ни один из кандидатов не получил высшей оценки в последнем эпизоде. Еще двое получили такие же оценки, как и вы...

     Премьер оживился:

     - И кто же?

     Главный Старейшина указал на них - высокого мускулистого мужчину с грубым, словно высеченным из камня лицом, стоявшего у балюстрады и задумчиво смотревшего в солнечную даль, и человека среднего возраста, сидевшего со скрещенными ногами и созерцавшего с совершенно безмятежным видом какую-то точку футах в трех от него.

     - Один из них крайне упорен и тверд, - сказал Главный Старейшина. - Он не проронил ни слова. Другой же признает объективную реальность, когда с ним происходит что-то неприятное. Остальные кандидаты прошли испытание не слишком удачно: почти всем им требуется лечение.

     Они перевели глаза на умалишенного с пустым взглядом; он ходил по проходу вперед-назад и что-то тихо бубнил и бормотал про себя.

     - В любом случае испытания трудно переоценить, - сказал Главный Старейшина. - Мы очень многое узнали. По вашей системе подсчета вы добились очень высокого уровня во время испытания. Но по критериям, которые установили мы. Старейшины, ваше место гораздо ниже.

     Поджав губы. Премьер поинтересовался:

     - И кто же этот образец человеколюбия, доброты, сострадания и великодушия?

     Идиот подошел поближе, опустился на четвереньки и с хныканьем прошел до стены. Прижавшись лицом к холодному камню, он посмотрел на Премьера. Челюсть у него отвисла, с подбородка стекала слюна, а глаза двигались явно независимо друг от друга.

     Главный Старейшина сочувственно улыбнулся и погладил умалишенного по голове.

     - Это он. Это тот, кого мы избираем.

     Бывший Галактический Премьер сидел безмолвно, поджав губы, а глаза его горели, словно отдаленные вулканы.

     У его ног новый Премьер, Владыка Двух Миллиардов Солнц, нашел увядший листок, сунул его в рот и начал жевать.