ОКО СИЛЫ - 1

 

Андрей ВАЛЕНТИНОВ

ВОЛОНТЕРЫ ЧЕЛКЕЛЯ

 

- Прежде чем мы начнем говорить о делах, не могу не выразить восхищения вашей настойчивостью. Наверно, добраться сюда было нелегко.

- Насколько я понимаю, Агасфер, эти слова должны означать, что вы не потеряли столь памятного нам всем чувства юмора. А смеяться, собственно, не над чем. Иного способа связаться с вами у нас не оставалось. Вы же не желаете выходить на связь...

- Не желаю. Все, что могли, мы уже сказали друг другу.

- Вы ошибаетесь...

- Я добирался к вам через Сибирь. Сейчас там ад. Вы сидите тут, экспериментируете...

- Спокойнее, мой друг, спокойнее... Вы, я вижу слишком вжились в роль ходока.

- В чью роль?

- Ах да, вероятно, вы учили язык по старым пособиям. Это неологизм. Так называют представителей местного населения, которые совершают длительные путешествия, надеясь найти истину. Приходится порой их принимать. Они очень забавны... Я хорошо знаю, что происходит сейчас в Сибири. Кстати, через несколько часов у меня как раз заседание, где будем обсуждать круг проблем, связанных именно с этим, так вам запомнившимся регионом...

- Заседание? Вашего синедриона?

- Как? Ах да, у вас, помнится, тоже есть чувство юмора. Ну, пусть будет синедрион, хотя вам неплохо бы выучить здешние названия.

- Не надо, Агасфер. Я прекрасно знаю, чем совет народных комиссаров отличается от синедриона. Поверьте, мы знаем не только это...

- Прикажете понимать, как намек о возм разоблачении?

- А вы не боитесь?

- Помилуйте! Да меня здесь уже не первый год именуют куда похлеще. Я и немецкий шпион, и агент мирового еврейства, и масон. Один мой коллега всерьез считает меня марсианином. Ваша, так сказать, версия, будет выглядеть весьма бледно... Но к делу. Можете не затруднять себя уговорами. Вы, вероятно, уже догадались о моем ответе?

- Это нетрудно. Вы скажете, что наша многолетняя болтовня не сделает людей счастливее, что мы все трусы, испугавшиеся реального дела...

- Помилуйте, когда же я так выражался?

- Дело не в тоне, а в сути... Вы считаете, что перед вами уникальный шанс ускорить и исправить человеческую историю, и ради этого пойти на определенные - кем определенные, Агасфер? - жертвы. И что ваши временные, так сказать, союзники в дальнейшем будут нейтрализованы, а утопические идеи - скорректированы. И что без вашего вмешательства крови пролилось бы значительно больше...

- Именно так. В последнюю войну здешние аборигены пролили ее во много раз больше. И ради чего? Между прочим, первым делом мы эту войну прекратили...

- Чтобы развязать новую! Знаете, Агасфер, в теории у вас все получается достаточно стройно...

- Поверьте, на практике тоже.

- Тогда почему под вашими знаменами воюют силы враждебные не только цивилизации, но и тому миру, к которому мы с вами относимся? А среди ваших врагов - все, что осталось в этой стране здорового?

- Интересно, кого вы имеете в виду?

- Ну хотя бы представителей науки. И деятелей здешней церкви.

- Вы имеет в виду христианство? Это, как вы наверно знаете, еще молодая церковь. Ее позиции весьма слабы. Ну а ваши представители науки страдают близорукостью. К тому же мои противники действуют весьма недружно.

- А если они все-таки объединятся? Не боитесь?

- Представьте, нет. Кое-что они, конечно, могут. Об этом как раз и будет сегодня разговор на... синедрионе. Но они слепы. Их я, в общем, не боюсь. Я не боюсь даже фанатиков - их легко натравить на таких же фанатиков, но с противоположным знаком. Я боюсь других... отрешившихся.

- Наверно, я плохо выучил язык. Я вас не понимаю.

- Я просто неясно выразился. Вы никогда не бывали в цирке?

- А что это такое? Что-нибудь научное?

- Это место, где местные аборигены развлекаются. Там показывают фокусы. Помните факиров в Индии?

- Факиры в Индии не показывают фокусов. Они...

- Знаю, знаю! Но здесь это называется фокусами. Так вот, большая часть зрителей никогда не разгадает фокус, потому что смотрят на факира. В этом весь трюк. Но тот, кто почему-то отрешился, отвел глаза от приманки, может увидеть главное. Вот таких, отрешившихся, я побаиваюсь.

- Я вас понял. И поэтому вы раздуваете войну, чтобы все смотрели на факира?

- Зачем же так категорично! Я, как и мы все, против всякой войны. И очень жаль, что эти самые ваши представители науки до сих держат против меня камень за пазухой. Впрочем, это уже относится к повестке дня завтрашнего... точнее, уже сегодняшнего синедриона, перед которым мне хотелось бы немного отдохнуть. Все-таки я не марсианин.

- Я ухожу, Агасфер... Кстати, почему вы выбрали такое нелепое прозвище? Или вы считаетесь с традициями?

- В некотором роде так оно и есть. Здешние традиции, как и люди, весьма забавны.

- Вы уже второй раз повторяете это слово, Агасфер. Неужели вам ничуть не жаль этих людей?

- Жаль? Знаете, мой друг, мое чувство юмора поистине ничто в сравнении с вашим...

 

1. НИЖНЕУДИНСК

 

- Огни, ваше благородие!

- Что? - не понял Арцеулов, на всякий случай покосившись в ночную тьму, куда указывал незнакомый ему унтер-офицер - напарник по караулу.

- Огни, господин капитан, - повторил унтер, вновь тыча куда-то вдаль. В голосе его чувствовался плохо скрытый страх. - Повстанцы, ваше благородие! Сторожат!

Арцеулов пожал плечами и всмотрелся. Сквозь темень, опустившуюся на Нижнеудинск и затопившую станцию, он разглядел множество огоньков, охватывавших город неровным полукольцом.

- Прекратите панику, унтер! - наконец буркнул он, морщась от налетевшего ледяного ветра. - Вечно вам повстанцы мерещатся... Лучше пройдемся, а то заледенеем.

Капитан одернул свой черный полушубок и решительно зашагал вдоль эшелона. Но унтер не унимался - он заспешил следом, стараясь не отстать от Арцеулова.

- Так костры же! - выкрикнул он. - По всем сопкам костры!

- Это легионеры! - не особо уверенно возразил Арцеулов, вновь кривясь от холода. В полночь, когда они заступили на пост, было минус двадцать девять, а теперь мороз перешагнул тридцатиградусную отметку.

- Не-а, - немедленно возразил унтер. - Чехи - они у самой станции костры жгут. Дальше - боятся. Дальше - эти...

- Ну и черт с ними! - вконец разозлился капитан, резко останавливаясь и с трудом удерживаясь, чтобы не врезать напарнику прямо по перепуганной физиономии. - Бежать вздумал, сволочь! Своих увидел!

- Бежать, - пробурчал унтер-офицер и бросил злобный взгляд на капитана. - Как же, убежишь! Я ведь, как и вы, черный гусар! Они меня сразу...

Арцеулов повернулся к унтеру спиной и зашагал дальше. Эшелон был огромен, и, чтобы обойти его, требовалось больше получаса. Впрочем, они были здесь не одни - еще двое шли навстречу, еле заметные в тусклом свете станционных огней. Несмотря на лютый холод и панику, караульная служба неслась исправно - начальник штаба Верховного, генерал Зенкевич приказал ставить в караулы лишь офицеров и особо надежных унтеров. Многие заворчали, Арцеулов же отнесся к приказу спокойно - здесь, в ночной тьме, окруженной мигающими огоньками повстанческих костров, исчезло томящее чувство западни, не покидающее его за бронированными стенами поезда Верховного Правителя адмирала Колчака.

В конвой Верховного Арцеулов попал три месяца назад, сразу после госпиталя. Точнее, адмирал приказал зачислить капитана в свой конвой еще в апреле прошлого, 19-го года, когда Арцеулов - тогда еще поручик, - вместе с полковником Гришиным-Алмазовым прорвался через красный фронт у Царицына, доставляя секретную депешу от Главкома Вооруженных Сил Юга России. Очевидно, Верховный решил дать молодому офицеру своеобразный отдых, а может, и украсить свой конвой ветераном Ледяного похода и Анненским кавалером. Но Арцеулов попросил лишь недельный отпуск, чтобы разыскать в Омске жену, а затем уехал на фронт. Он был зачислен в корпус Каппеля в самый разгар боев на Каме, воевал всего неделю, после чего потянулись месяцы госпиталей. В сентябре капитан вновь был зачислен в конвой Верховного и с тех пор, несмотря на несколько рапортов и личную беседу с адмиралом, служил в охране ставки. Впрочем, с начала декабря Арцеулов уже не просился на фронт - фронт сам нашел его, охватывая цепочкой ночных костров...

Капитан козырнул поравнявшемуся с ним патрулю и ускорил шаг - холод, несмотря на полушубок, становился почти невыносимым. Унтер вновь заспешил, притопывая на ходу, и капитан мельком подумал, что надо распорядиться выдавать караульным валенки. Внезапно где-то вдали, среди окружавших станцию сопок, резко ударила пулеметная очередь. Арцеулов замер, но вокруг было тихо.

- Стреляют, ваш бродь, - унтер уже был рядом и привычно ткнул рукой в толстой рукавице куда-то в ночную тьму.

- Не сунутся, - уверенно заявил Арцеулов. - Не нас побоятся, так чехов...

- И не холодно им, - каким-то суеверным тоном заметил унтер. - Словно медведи!

Арцеулов на секунду задумался. Повстанцы, равно как и другая красная сволочь, слабо ассоциировались у него с родом людским, и мысль о том, что повстанцы тоже должны мерзнуть на тридцатиградусном морозе, как-то не приходила ему в голову.

- Ну и пусть мерзнут, сволочи, - рассудил он. - Хоть бы все перемерзли!

- И волков не боятся! - тем же тоном продолжал унтер.

- Волков? - удивился капитан. Как и всякий горожанин, он помнил волков лишь по детским сказкам и редким посещениям разъездного зверинца.

- Так волки же! Расплодилось в войну! - в голосе унтера чувствовалось недоумение по поводу непонятливости офицера. - И зима опять же...

- Ерунда! - отмахнулся Арцеулов. - Они на винтовку не сунутся!

- Как же, не сунутся... Вот их высокоблагородие полковник Белоногов тоже так думали...

- Что? - дернулся Арцеулов. - Что ты сказал?

Арцеулов неплохо знал полковника Белоногова и немного ему завидовал. Белоногов был высок, красив, к тому же, как рассказывали, был прекрасным спортсменом. Капитан слыхал, что Белоногова очень ценил Верховный и держал, как говорили, для самых опасных поручений.

- Так что случилось с Белоноговым? - вновь поинтересовался он, заметив, что унтер молчит.

- Нашли его сегодня, - проговорил тот. - Почти сразу за станцией. Только по полушубку и узнали, да и от того одни клочья остались! Говорят, он вчера ночью хотел уйти. И следы вокруг - ни одного людского...

- Бред какой-то, - капитан знал, что такое смерть на войне, но гибель от волчьих клыков казалась почему-то особенно жуткой. - Почему же он не стрелял? Ведь вчера было тихо?

- То-то и оно, что не стрелял, - буркнул унтер. - Волки... И хорошо, если просто волки.

- Прекратите! - вконец озлился Арцеулов и молча зашагал дальше вдоль казавшегося бесконечным эшелона. Дурацкий разговор окончательно вывел из равновесия. Если унтер не врал, то Белоногов, пытался уйти не по своей воле. Такие люди не дезертируют, к тому же уходить ночью не имело смысла - куда проще это было сделать средь бела дня, просто отлучившись на станцию и скрывшись среди чешских эшелонов. Значит, их положение настолько невеселое, что адмирал послал с каким-то заданием своего самого надежного офицера. И, как выяснилось, послал на верную смерть. Но почему полковник не стрелял? Может, задание было настолько секретное, что он попросту не имел права обнаруживать себя? Нет, все равно получалось что-то несуразное...

 

Сменившись, Арцеулов долго грелся у гудящей печки, а затем направился в свое купе, решив поспать до рассвета. Но еще в коридоре заметил, что дверь купе отодвинута, изнутри стелется папиросный дым и слышатся чьи-то голоса. Итак, к ним заглянули гости, и поспать едва ли придется.

Арцеулов не ошибся. В купе, кроме его соседа, подполковника Ревяко, сидел неизвестный ему капитан с Владимирским крестом на груди и заместитель коменданта эшелона полковник Любшин. Впрочем, капитан с Владимиром так и остался инкогнито - он мирно дремал, не выпуская из рук пустого стакана. Подполковник Ревяко тоже явно собирался последовать его примеру, но при виде Арцеулова встряхнулся и попытался привстать.

- А, Ростислав! Добрый вечер! Как там большевички, не высовываются?

- По-моему, уже почти что "доброе утро", - спокойно отреагировал капитан, присаживаясь и принимая от Любшина стопку шустовского коньяка.

Еще пара таких же бутылок, но уже пустых, сиротливо стояла в углу.

- Так все-таки, - не унимался Ревяко, - как там господа повстанцы? Говорят, их уже видать?

- Говорят, - неопределенно реагировал Ростислав, которому почему-то совершенно не хотелось рассказывать о кострах, горевших на сопках. - А по какому поводу пьем? Именины, что ли?

- Нет, поминки, - совершенно серьезно ответил подполковник, и Арцеулов сразу же вспомнил о полковнике Белоногове.

Он допил коньяк и вопросительно посмотрел на Любшина.

- Подполковник прав, Ростислав Александрович, - кивнул тот. - Только что сообщили - пал Иркутск. Так что повод есть.

- Так точно, - поддержал Ревяко. - Помянем нас, рабов Божьих. Любшин, плесните еще!

Остатки коньяка были честно разлиты по трем стопкам. Мирно спящий неизвестный капитан с орденом Св.Владимира остался таким образом без своей законной доли.

- Что же теперь? - осторожно поинтересовался Арцеулов, присаживаясь рядом с полковником Любшиным. - Ведь вчера сообщали, что в Иркутск вошли войска Семенова.

- Чехи, - полковник махнул рукой и залпом выпил коньяк. - Их Национальный совет потребовал вывода всех забайкальских частей. Наши капитулировали, и теперь там какой-то Политцентр. Говорят, эсеришки...

- В Красноярске уже краснопузые, - добавил Ревяко. - А мы сидим в Нижнеудинске и ждем, покуда господа чехословаки чохом отдадут нас Совдепам. Сволочи! Всех бы их, союзничков!

Арцеулов не возражал. Господ союзников он ненавидел почти также, как и красных.

- Нижние чины дезертируют, - тихо проговорил Любшин. - Сегодня ушло еще два десятка. Если будут бои - сдадутся все.

Ростислав кивнул, вспомнив унтер-офицера, с которым стоял в карауле.

- А Верховный?

- По-моему, он занят тем же, что и мы, - пожал плечами полковник. - По нему, как всегда, не видать, но если судить по господину Трубчанинову...

Ростислав усмехнулся. Лейтенанта Трубчанинова - личного адъютанта Верховного - офицеры недолюбливали.

- Сегодня кто-то предложил плюнуть на все и уходить в Монголию, - подал голос Ревяко. - Как, Ростислав, дойдем до Монголии? Там правда, говорят, водки нет, зато кумысу полно...

- Дойдем, - коротко ответил Арцеулов. - Лучше замерзнуть, чем...

Он не договорил, но собеседники поняли.

- Чуток бы теплее, - заметил полковник. - Между прочим, назавтра обещали похолодание, этак и до минус сорока дойдет. Боюсь, желающих немного будет.

- Все равно, - мотнул головою Ростислав. - Не в плен же сдаваться этим... рачьим и собачьим.

- Зачем в плен? - отозвался Ревяко. - Двадцать червонцев чехам в зубы - и довезут до Читы. А то и попросту - погоны долой, армяк на плечи и ходу... Как полковник Белоногов, - добавил он неожиданно.

- Господа, что случилось с Белоноговым? - встрепенулся Арцеулов. - Я только что услышал какую-то чушь! Будто бы волки...

- Это не чушь, Ростислав Александрович, - покачал головой Любшин. - Вчера полковник Белоногов переоделся в штатское и попытался уйти на лыжах через сопки. Говорят, перед этим с ним беседовал Верховный... Нашли тело к вечеру. Осталось, признаться, от него совсем немного. Велено считать его дезертиром, хотя мне что-то не верится...

- Мне тоже, - согласился Ростислав.

Внезапно уснувший капитан, о котором все успели позабыть, качнулся и мягко повалился на пол. Пришлось водружать павшего кавалера Св.Владимира на место.

- Вот-с, - констатировал Ревяко. - Молодежь пошла... Вы, Ростислав, лишились редкого удовольствия. Наш гость весь вечер тешил нас, так сказать, прибаутками. И знаете, о чем? Об упырях. Точнее, краснопузых упырях.

- Бред, - равнодушно отреагировал Арцеулов.

- Но излагал он знатно, - вступился за капитана Любшин. - Этак и поверить . Вы ведь на Каме были, Ростислав Александрович?

Арцеулов кивнул. Страшные бои на Каме он забыть не мог. Тогда, весной 19-го, победа казалась почти что рядом...

- Он служил, как и вы, у Каппеля, - продолжал полковник. - Ну и оказался на реке Белой, как раз там, где ударил Фрунзе. Так вот, он утверждает, что прорыв осуществлял отряд, извините, вампиров. Будто бы красные сформировали из упырей какой-то полк Бессмертных Красных героев. Их, естественно, не берут пули...

- А пленных они поедают на месте, - добавил Ревяко. - Представляете, Ростислав, зрелище? Жаль, Каппель не догадался вооружить вас осиновыми колами!

- Что за ерунда! - не принял шутки Арцеулов. - Такой полк у краснопузых действительно есть... Но причем тут упыри! Там и без пейзанской мистики было невесело!

- А упыри при том, что драпанули господа служивые, как зайцы, а после придумали сказочку, чтобы оправдаться, - предположил полковник Ревяко. - Пойди проверь! Морды у краснопузых багровые от спирта, взгляд, само собой, мутный... Ну а об остальном - не у Фрунзе же спрашивать!

- Я слыхал про этот полк, - заговорил немного погодя Любшин. - Туда, как говорят, направляют лучших красноармейцев из всех частей, а потом посылают на самые опасные места.

- Я тоже слыхал, - вспомнил Ростислав. - И впрямь тогда, на Белой, болтали, будто красных пули не берут, но мало ли чего болтают...

- Пули-то их берут, - согласился полковник. - Но вот что любопытно, Ростислав Александрович... Вы не задумывались, каким образом красные умудряются побеждать? Нет, я не про общую, так сказать, политику! Тут и они, и мы наделали глупостей приблизительно одинаково. И не замысел операций - тут тоже "обое рябое"... Я про их умение побеждать в нужный момент в нужном месте, выигрывать, так сказать, ключевые операции! Вы обратили внимание? Как раз к решающему бою у них и войска дисциплинированные, и население поддерживает, и наши чудо-богатыри, как на грех, в зайцев превращаются...

- А это из-за упырей, - вставил Ревяко. - У них упыри одностороннего действия. Своих вдохновляют, а на наших ужас наводят.

- Может быть, - спокойно отреагировал полковник. - А может, все несколько проще... И одновременно - сложнее. Один мой хороший приятель предположил, что у красных есть нечто вроде психического оружия.

- Лучи смерти, - с пафосом заметил Ревяко. - Пещера Лейхтвейса и человек-невидимка!

- Принцип Оккама, - пожал плечами Любшин. - Самое простое объяснение может оказаться самым верным. Технически это, конечно, сложно... Хотя, господа, кто его знает? Об этом говаривали еще до войны.

- Не думаю, господин полковник, - недоверчиво заметил Арцеулов. - По-моему, вся беда в том, что наша мобилизованная сволочь разбегается при первой же опасности. Если позади каждой роты поставить по пулеметчику - то поверьте мне, красным никакие упыри не помогли бы...

С этим не спорили. Вскоре полковник Любшин распрощался, прихватив с собой и безымянного капитана, который так и не успел в полной мере очухаться. Арцеулов еще раз вспомнил все виденное и слышанное этой ночью, пожал плечами и крепко уснул.

 

Наутро поезд было не узнать. Известие о падении Иркутска враз разрушило то подобие дисциплины, которое еще сохранялось в последние дни. На поверке недосчитались больше половины нижних чинов; впрочем, и многие из офицеров тоже сгинули, даже не попрощавшись. Остальные тревожно перешептывались, ближе к полудню говорить стали в полный голос. Положение и в самом деле становилось безнадежным. С запада наступала Пятая армия красных, окрестные сопки оседлали повстанцы, а путь в спасительное Забайкалье был отныне намертво перекрыт иркутской пробкой. Вдобавок ненавидимые всеми чехи усилили охрану станции, выведя прямо к семафору свой бронепоезд. Эшелоны Верховного оказались в западне, из которой не было выхода. Поговаривали, что легионеры получили строгий приказ своего Национального совета не брать в поезда офицеров, отчего цены на такие поездки сразу стали поистине астрономическими. Говорили даже, что проклятые союзники, взяв золото (а без золота, как уверяли, к ним нечего было и соваться) попросту выдавали офицеров повстанцам. То и дело в разговорах мелькало слово "Монголия", но почти все считали эту мысль безнадежной - пройти по лютому морозу несколько сотен верст было делом невозможным. Наибольшие оптимисты уповали на войска Владимира Оскаровича Каппеля, прорывавшиеся, по слухам, через тайгу, но оптимистам не верили - в такой ситуации не верилось даже в непобедимого Каппеля.

Ростислав Арцеулов не принимал участия в этих разговорах. Болтать и сплетничать не хотелось. Он лишь мельком взглянул на карту и тут же понял, - войска Каппеля едва ли успеют на помощь. В Монголию тоже не уйти - мешал не только мороз, но и повстанцы неуловимого красного генерала Зверева, контролировавшие все окрестности. Из наличности у Арцеулова имелось лишь два империала и пачка никому уже не нужных бумажек, выпущенных Сибирским правительством. Уходить было некуда и незачем - Ростислав предпочитал встретить смерть в бою, чем быть выданным в связанном виде комиссарам или замерзнуть где-нибудь под сугробом. Боялся он лишь одного - что у адмирала не выдержат нервы и он попросту сдастся сам и сдаст свой конвой чехам. Если же этого не случится, то Нижнеудинск в качестве места последнего, личного боя Арцеулова вполне устраивал. Сдаваться он не собирался, да и жить после всего случившегося не особо тянуло.

Он вполне мог погибнуть еще осенью 17-го, когда взбесившаяся солдатня под Коростенем рвала на части офицеров его полка. Мог погибнуть несколькими месяцами позже, когда шел с Корниловым в Ледяной поход. Смерть ждала его весь 18-й год, когда Добровольческая армия то уходила в кубанские степи, то вновь выныривала у очередной железнодорожной станции, чтобы отбить у краснопузых эшелон с патронами или провиантом. Арцеулову везло - он был лишь один раз ранен, и то легко. Казалось, судьба хранила его, а может, берегла для чего-то более важного.

Также это могло произойти и в марте 19-го, во время отчаянного перехода вместе с Гришиным-Алмазовым через волжские и уральские степи к адмиралу. Тогда им повезло, но с того самого момента Ростислава не оставляла мысль о том, что он исчерпал терпение Судьбы до конца, и настало время платить долги.

Он не ошибся. Отказавшись служить в конвое Верховного, он подал рапорт с просьбой направить его в корпус Каппеля. Вместе с ним на фронт ехала Ксения - его жена, которую он чудом нашел в переполненном беженцами Омске. Ксения была медсестрой, за летние бои 17-го имела солдатский Егорий и, несмотря на уговоры мужа и подруг, не желала отсиживаться в тылу.

Он лежал за пулеметом у высокого берега Белой, когда снаряд разорвался где-то совсем рядом, и захлебнувшийся кровью Ростислав потерял сознание. Через месяц, в Екатеринбурге, когда он уже стал выздоравливать, в госпитале началась эпидемия тифа. Его спасла Ксения, не отходившая от мужа все самые тяжелые дни. Она буквально вытащила его из черного забытья, но однажды, когда кризис уже миновал, Ростислав увидел, что жены рядом нет. Три дня ему не говорили правды, а на четвертый все было уже кончено - Ксения Арцеулова сгорела от тифа и была похоронена в огромной братской могиле неподалеку от госпиталя.

После этого Арцеулову было уже почти все равно: жить или не жить. Почти - потому что он не считал возможным дешево продавать свою жизнь. Он был офицером императорской армии и без лишней скромности ценил свою жизнь в сотню, а то и в полторы красных уродов, которых он поклялся захватить с собой. Правда, в бою вести подобный счет было практически невоз, но Арцеулов считал, что не выбрал и половины. А еще ему хотелось дожить до двадцати пяти. Он родился в феврале и втайне надеялся как-то протянуть оставшиеся полтора месяца.

Итак, бежать было некуда и незачем. Ростислав, убедившись, что в наступившей панике его скромная особа никого не интересует, поудобнее устроился на полке и стал равнодушно глядеть в потолок, не без иронии прислушиваясь к доносившимся до него обрывкам панических разговоров, в которых чаще всего поминались чехи, золотые империалы и Иркутский Политцентр. Его соседа - подполковника Ревяко - не было, исчезли также его вещи, и Ростислав вспомнил вчерашнюю фразу о двадцати червонцах, которые были способны доставить их владельца до Читы. Червонцы у Ревяко, насколько он знал, водились - подполковнику везло в карты и, как поговаривали, везло неспроста. Исчезновение соседа оставило капитана равнодушным - положение было действительно безнадежное, и каждый в такой момент решал сам за себя.

Ближе к полудню в купе заглянул полковник Любшин и сообщил, что по слухам адмирал передал всю власть в Сибири Семенову, а чехи - и это уже не по слухам, - собираются с завтрашнего дня поставить свою охрану к золотому эшелону. Разговор о Монголии действительно был, но большинство офицеров предпочло попросту скрыться на станции, надеясь то ли на милость чехов, то ли на судьбу. Арцеулов лишь пожал плечами - он никуда не собирался уходить, и судьба дезертиров его не волновала.

...Ростислав задремал, перед глазами закружились какие-то странные тени, чей-то далекий голос позвал его, и вдруг он почувствовал, что не лежит, а сидит на своей койке, купе залито ярким мигающим светом, а напротив - на пустой койке подполковника Ревяко - сидит молодая женщина в легком белом платье, таком нелепом среди сибирской зимы.

- Ксения, - усмехнулся Арцеулов, сообразив, что спит. Он часто видел во сне покойную жену, но сны всегда уносили его в довоенное время и, увидев себя в том же надоевшем за эти месяцы купе, он немного удивился.

- Ксения, - тихо повторил он, жалея, что сон скоро кончится. Жена, казалось, услыхала его и улыбнулась, но глаза ее оставались печальными и полными болью - такими, какими он запомнил их за долгие недели своей болезни.

- Мы скоро увидимся, - добавил он, постаравшись тоже улыбнуться. Мельком Арцеулов подумал о том, как он сам выглядит во сне, и пожалел, что в купе нет зеркала.

- Нет, Слава, - жена покачала головой. - Нет, не скоро.

- Скоро, - даже во сне Арцеулов помнил все о том, что творилось за железными стенами поезда. - Боюсь, не дотяну до юбилея. Ну ничего, раньше встретимся.

Ксения еще раз покачала головой - и улыбка ее исчезла.

- Ты будешь жить долго, Слава. Когда ты умирал, я отмолила тебя. Ты должен выжить. Будет трудно, но тебе помогут... А сейчас мне пора.

- Кто поможет? - Арцеулов настолько удивился, что даже на мгновенье забыл, что спит и видит сон.

- Тебе поможет тот, кто уже помог тебе, хоть и желал зла. Тебе поможет тот, кому помог ты, хоть и забыл об этом. И, наконец, тебе поможет старый друг, с которым ты не надеешься увидеться...

- Постой, постой, - Ростислав окончательно растерялся, но молодая женщина грустно улыбнулась и медленно встала.

- Мне пора, Слава. Прощай... И обязательно надень мой перстень. Тот самый, помнишь?

- Но ведь...

Ростислав хорошо помнил старинный перстень, - большой, серебряный, с чернью - который достался жене от каких-то давних предков. Перстень был мужской, и Ксения никогда не надевала его на руку, но всегда носила с собой. В свое время Арцеулов, не веривший ни в чох, ни в вороний грай, изрядно подшучивал над этой привычкой, считая ее чем-то вроде шаманства. Да, перстень он помнил очень хорошо, но никак не мог надеть его - серебряная безделушка, которой так дорожила Ксения, была похоронена вместе с ней в братской могиле неподалеку от екатеринбургского госпиталя. Он узнал это от врача, который передал ему то немногое, что осталось от вещей покойной...

Странный мигающий свет в купе вдруг стал невыносимо ярким, Ростислав прикрыл глаза ладонями и тут же почувствовал легкий толчок в плечо. Он открыл глаза и увидел все тоже купе; в окошко, сквозь заиндевевшее стекло, светило совершенно обычное зимнее солнце.

А перед Ростиславом, чуть наклонившись, стоял вестовой в форме черного гусара.

- А! - встрепенулся Арцеулов, с облегчение убеждаясь, что это был действительно сон.

- Извините, господин, капитан, - вестовой стал по стойке смирно. - Стучал к вам, но вы не отвечали. Сморило вас, видать...

- Да-да, - капитан вскочил, соображая, что спать средь бела дня на службе, в общем-то, не полагается. - Слушаю вас, унтер-офицер.

- Вас к Верховному, господин капитан.

Арцеулов вздрогнул. То, что он мог понадобиться адмиралу в такой момент, показалось ему каким-то недоразумением. Он хотел было переспросить вестового, но решил все же этого не делать. В конце концов, отчего бы Верховному не вызвать одного из офицеров конвоя, хотя за все эти месяцы Арцеулов был на аудиенции у адмирала лишь один раз, еще в октябре, после своего очередного рапорта с просьбой направить на фронт.

Наскоро приведя себя в порядок, Ростислав поспешил вслед за вестовым, мельком посматривая по сторонам. Он заметил, что эшелон обезлюдел больше чем наполовину, стоявшие на постах часовые исчезли, а встречавшиеся по пути офицеры то и дело забывали козырять в ответ на приветствие. Арцеулов почувствовал позабытый холодок в спине - похоже, это был действительно конец. Ставка Верховного попросту разбегалась и к вечеру здесь едва ли удастся собрать боеспособную роту. Далекие костры на сопках, виденные им ночью, внезапно перестали быть чем-то абстрактным. Наверно, если бы не чехи, повстанцы уже давно были бы здесь.

В приемной Верховного все, впрочем, оставалось по-прежнему. У дверей стоял офицерский караул, а в кресле адъютанта все так же сидел лейтенант Трубчанинов. Услыхав шаги, он поднял глаза, и Ростислав заметил, что молодой офицер смертельно бледен. Трубчанинов - и это знали все, - пил крепко, но теперь он был трезв, и эта странная, неживая бледность на всегда румяном и самодовольном лице адъютанта не понравилось Арцеулову даже больше, чем все, происходящее на станции.

Трубчанинов тихим, невыразительным голосом попросил минуту обождать, скрылся в кабинете, но почти сразу же вернулся и попросил зайти.

Арцеулов хорошо помнил кабинет Верховного, украшенный огромным Андреевским флагом, с гигантским столом из мореного дуба и раскладной английской койкой у окна. Внешне здесь ничего не изменилось, да и Верховный, насколько успел заметить Арцеулов, выглядел по-прежнему. Гладкое лицо было тщательно выбрито, волосы аккуратно разделены "вечным" офицерским пробором, разве что обычно яркие губы стали какими-то серыми, а под глазами легли темные круги.

Услыхав рапорт капитана, Верховный лишь кивнул, не поднимая головы. Он сидел за столом и смотрел невидящими глазами перед собой. Прошла минута, затем другая, Арцеулов уже хотел напомнить о себе, когда адмирал внезапно поднял голову, затем пружинисто встал и вышел из-за стола.

- Какое сегодня число, капитан?

Вопрос был настолько неожиданным, что на мгновенье Арцеулов лишился дара речи. Казалось невероятным, что Верховный потерял счет времени. Впрочем, Ростислав быстро пришел в себя.

- Четвертое января, ваше высокопревосходительство! Если по большевистскому календарю...

- Ладно, - лицо адмирала дернулось (а может, он попытался усмехнуться?). - Сойдет и большевистский... Значит, у вас три дня, капитан. К седьмому числу вы должны быть в Иркутске.

Ростислав автоматически проговорил: "Так точно", мельком соображая, как попасть в Иркутск из нижнеудинской западни.

- В Иркутске вы найдете генерала Ирмана. Он начальник научного отдела военного министерства. Запомнили?

Арцеулов вспомнил коньяк и рассказ Любшина. Со вчерашнего дня в Иркутске не было никакого военного министерства, там заправлял эсеровский Политцентр, который едва ли окажет ему помощь в розысках совершенно неизвестного генерала. Похоже, адмирал подумал о том же.

- Я все знаю, капитан. Но вы должны найти генерала Ирмана в любом случае. Найти и передать ему мое письмо. Вы меня поняли?

- Так точно, - повторил Арцеулов и замолчал, видя, что Верховный собирается продолжать.

- В письме будет только условный знак. На словах предадите следующее: "Приказываю завершить проект "Владимир Мономах". Руководитель проекта прибудет к двадцатому января. В случае неудачи все должно быть уничтожено." Повторите, капитан.

Арцеулов слово в слово повторил послание. Адмирал несколько секунд стоял неподвижно, а затем поднял глаза на Ростислава. В адмиральском взгляде сквозило нечто, похожее на удивление.

- Вам что-нибудь неясно, господин Арцеулов?

- Извините, ваше превосходительство, - заспешил Арцеулов, которому было неясно не "что-нибудь", а абсолютно все, от начала до конца. - Я найду генерала Ирмана...

- Совершенно верно, - резко перебил его Верховный. - Вы должны найти его живым или мертвым...

- Если он будет мертвый, - невольно усмехнулся Ростислав, - он едва ли сможет точно выполнить ваш приказ.

- Да, конечно, - адмирал тоже улыбнулся, и лицо его на миг потеряло обычную суровость. - Извините, капитан, зарапортовался. Если Ирмана не будет в живых - слышите, только в этом случае! - найдите полковника Лебедева. Он тоже служит в этом же управлении министерства. Больше об этом никто не должен знать. Еще вопросы?

- В послании сказано "в случае неудачи"... Как это понимать?

- А вам и незачем это понимать, - лицо адмирала вновь застыло и маленькие серые глаза впились в Ростислава. - Ваше дело, капитан, точно передать все Ирману. Впрочем, если он будет столь же непонятлив... Под неудачей я имею в виду неудачу самого проекта. Затем, если его руководитель не прибудет к двадцатому января, и возникнет опасность захвата объекта красными. Или еще кем-либо... До двадцатого января уничтожать проект запрещаю! Запомнили?

- Так точно, - в третий раз отчеканил Арцеулов.

- Хорошо, - сухо произнес адмирал, отворачиваясь и глядя куда-то в сторону. - Имейте в виду, я уже посылал полковника Белоногова. Похоже, красные что-то знают об этой операции. Желаю вам быть более осторожным... Возьмите письмо.

Письмо было небольшим, в половину обычного, без конверта и даже без какой-либо надписи на обратной стороне. Арцеулов успел заметить, что в самом письме никак не больше трех строчек.

- Я не запечатал его, - продолжил Верховный. - Прочитаете и выучите наизусть. Но уничтожать только в самом крайнем случае. Без письма Ирман вам может не поверить.

Арцеулов кивнул и спрятал листок в нагрудный карман своего английского френча.

- Мы, наверно, больше не увидимся, - внезапно сказал адмирал. - Но, в любом случае, я рад, что эти месяцы рядом со мной был такой отважный и преданный офицер, как вы... Прощайте, господин капитан.

Арцеулов козырнул и, щелкнув каблуками, вышел из кабинета. Он понял, что Верховный уже не верит в продолжение борьбы. Значит, никакой Монголии не будет. Что ж в этом случае приказ адмирала оставлял ему хоть какой-то смысл дальнейшего существования. По крайней мере до двадцатого января, когда должен быть завершен совершенно неведомый ему проект "Владимир Мономах".

Он шел по коридору, не обращая внимания на царящую вокруг суматоху и даже не откликаясь на вопросы - кое-кто из знакомых офицеров уже успел узнать об аудиенции и спешил поинтересоваться случившимся. Арцеулов качал головой - теперь, когда был дорог каждый час, он должен покинуть поезд немедленно, покуда это еще воз. Не удержавшись, он выглянул в окно и вздрогнул - прямо у эшелона, всего в нескольких шагах, стояла ровная и плотная цепь легионеров. Веселые парни в теплых полушубках довольно скалились, поглядывая на поезд Верховного. Очевидно, за последний час многое изменилось, и все люди, оставшиеся с адмиралом, оказались в западне.

Зайдя в купе, Арцеулов первым делом запер дверь и вытащил из нагрудного кармана письмо. Он не ошибся - в нем было всего три строки. Наверху стояло: "Генералу Ирману. Лично"; внизу была хорошо известная ему подпись Верховного, а посреди... Вначале Ростислав ничего не понял, затем вчитался, и, наконец, до него дошло.

Единственная строка странного письма гласила: "Рцы мыслете покой".

Для пароля адмирал отчего-то воспользовался названиями трех букв церковно-славянского алфавита. Что ж, очевидно, загадочный генерал Ирман должен иметь обо всей этой тарабарщине куда более точное представление.

Надо было собираться. Мелькнула мысль, что письмо неплохо бы зашить куда-нибудь в подкладку френча - но времени не было, и Ростислав вновь спрятал его в нагрудный карман. Собственно, брать из вещей было почти нечего. Арцеулов проверил оба свои револьвера: служебный "наган" и маленький бельгийский "бульдог" - подарок давнего приятеля и сослуживца по Марковскому полку Виктора Ухтомского. В полевую сумку он аккуратно уложил две гранаты - такому оригинальному использованию сумки его научил ротный, капитан Михаил Корф. Оружия хватало. Хуже было с деньгами, и Ростислав выругал себя за то, что не попросил у адмирала командировочных. Значит, железная дорога отпадала сразу, да и возсть как-то прокормиться в пути становилась проблематичной. Впрочем, сейчас уже было не до того. Ростислав еще раз выглянул в окно. Ровный строй легионеров стоял и здесь - поезд был окружен со всех сторон. Следовало поторопиться.

Ростислав рассовал по карманам оставшийся нехитрый скарб и критически осмотрел полушубок. Черный полушубок был всем хорош, кроме одного - вся Сибирь знала форму черных гусар. По слухам, повстанцы вешали офицеров в таких полушубках с особым удовольствием. Арцеулов не числился в черных гусарах, но, когда ударили морозы, ему достался именно такой полушубок, и теперь приходилось идти на явный риск. Промелькнула мысль о погонах, но капитан тут же обозвал себя трусом - снимать погоны он не собирался.

Оставалось последнее - Ростислав достал из нехитрого тайника под койкой фляжку и прикрепил ее к поясу. Это была непростая фляжка. В ней находился превосходный коньяк, который был вполне к случаю, но для капитана эта тяжелая металлическая фляга в удобном чехле, с выцарапанным возле горлышка вензелем "С.К.", имела особое значение. Она была с ним с начала мая, и с того времени он не расставался с ней ни на час.

 

...Это случилось на реке Белой, совсем близко от переправы, где его рота третий день отбивала атаки частей Фрунзе. Снаряд разорвался рядом, и сразу все исчезло, а когда он снова открыл глаза, то все вокруг было затянуто синим туманом, кровь заливала рот, и Ростислав лежал недвижно, словно тело уже перестало принадлежать ему. Звуки пропали, и эта внезапная тишина показалась Арцеулову еще более страшной, чем недавний грохот разрывов. Потом он увидел лицо жены - Ксения что-то говорила, похоже, пытаясь успокоить, но ее глаза были полны ужаса, и Ростислав понял, что досталось ему действительно крепко. В руках Ксении появился бинт, она попыталась сдвинуть его голову, но тут все заволокло болью, и Арцеулов вновь потерял сознание.

Когда он очнулся, то почувствовал на голове свежую повязку. Страшно, нечеловечески захотелось пить. Он шевельнул губами, и Ксения, очевидно, поняла его. В ее руках появилась фляга, но покрытые засохшей кровью губы ощутили лишь каплю - воды не было. Ксения вскочила, надеясь позвать на помощь и вдруг замерла. Прошла секунда, другая, и Ростислав понял, что случилось нечто более страшное, чем его ранение и то, что во фляге кончилась вода...

Кровавый туман перед глазами сгустился; страшные, непохожие на людей монстры, казалось, плыли по воздуху, медленно и неотвратимо. Двигавшийся первым монстр подошел совсем близко, и страшная, нечеловеческая рожа уставилась прямо в глаза Ростиславу. Ксения закричала, и тогда жуткий рот искривился в ухмылке, а огромная лапа неторопливо подняла револьвер. Вороненый ствол был совсем рядом, но Арцеулов почему-то совсем не боялся. Он даже подумал, что сейчас все кончится, ему не будет больше хотеться пить, и даже пожелал, чтоб это случилось поскорее. Лапа с револьвером плыла то вверх, то вниз. Ксения кричала, а потом начала что-то быстро говорить монстру, указывая на Ростислава. И тогда рожа монстра вновь скривилась в чудовищной ухмылке, револьвер куда-то исчез, а огромная лапа потянулась к женщине. И тут Арцеулов впервые после того, как очнулся, захотел жить. Он попытался привстать, но тело существовало отдельно от него, а рука монстра все тянулась к Ксении, и Арцеулов вдруг с ужасом сообразил, что на жене офицерская форма. Ксения получила звание прапорщика еще в семнадцатом и с тех пор всегда носила на фронте мундир - хотя и муж, и сослуживцы уговаривали ее надеть платье сестры милосердия. Ростислав знал, что они обычно не трогают медицинских сестер, но на жене были погоны и даже полученный ею тогда же, в семнадцатом, Георгиевский крест. Монстр возвышался словно гора, и фигурка жены показалась Арцеулову совсем маленькой. Лапа чудовища коснулась серебристого креста и легко сорвала его. Затем обе лапы легли на плечи женщины и рывком оторвали тонкие золотые погоны. Ростислав, захлебываясь кровью, сцепил зубы, но внезапно чудовище повернулось к нему, и он почувствовал, как сильные руки приподнимают его голову. И тут перед его губами, возникла фляга; холодная, непередаваемо вкусная вода буквально обожгла пересохшее горло, на мгновение кровавый туман рассеялся, и он понял, что никакого монстра рядом нет, а над ним склонился худощавый парень с красивым, чуть скуластым лицом. На парне была новенькая, - очевидно, трофейная - английская форма, лишь вместо погон на отворотах краснели петлицы, и на фуражке чуть косо сидела звезда с плугом и молотом. Лицо парня было хмурым, но в глазах, как показалось Арцеулову, светилось нечто, похожее на сочувствие. Парень подождал, покуда Арцеулов напьется, затем взвесил флягу в руке - рука оказалась худой и даже тонкой, совсем непохожей на лапу, - покачал головой, подумал, закрыл флягу крышкой и положил рядом с головой Арцеулова. Затем он что-то сказал Ксении, вновь покачал головой и исчез.

Уже в госпитале Ксения говорила Арцеулову, что тогда их спас ее талисман - тот самый старинный серебряный перстень, который она всегда носила с собой. Перстень, который теперь лежал вместе с нею в братской могиле, в далеком Екатеринбурге...

С тех пор Арцеулов не расставался с этой флягой. Сослуживцам он говорил, что это трофей, а в глубине души надеялся на чудо - что фронтовые дороги сведут его с парнем в краснозвездной фуражке. Правда, лица парня Ростислав не помнил, но был почему-то уверен, что сможет узнать его из тысячи. Арцеулов понимал, что это едва ли произойдет, но все же его не оставляла надежда, что они встретятся, и тогда он достанет наган, сунет ствол прямо в скуластое лицо и подождет, покуда красный гад почувствует все, что пришлось испытать ему тогда, на берегу Белой. А затем он отдаст ему эту флягу и отпустит на все четыре стороны. Отдавать флягу пустой не годилось, и поэтому Ростислав всегда носил в ней коньяк. Пусть красная сволочь не думает, что русский офицер не платит долги, даже если это долг не нормальному человеку, а а краснопузому бандиту...

 

Все было готово. Арцеулов присел на дорогу, мысленно прощаясь со своим временным домом. Все-таки он провел здесь не один месяц, а это в его кочевой жизни было сроком немалым. Ростислав вновь вспомнил сегодняшний сон и грустно улыбнулся - он не верил в то, что кто-то поможет ему. Его срок приближался - но сначала надо было добраться до Иркутска.

Он встал и по давней привычке окинул взглядом купе, проверяя, не оставил ли что-нибудь важное. Взгляд его скользнул по койке скоропалительно исчезнувшего подполковника Ревяко - и вдруг на кожаной обшивке вагонной полки что-то тускло блеснуло. Ростислав не глядя взял странный предмет в руку и внезапно похолодел. Несколько секунд он стоял, боясь взглянуть на свою находку, но затем все же пересилил себя и осторожно раскрыл ладонь....

Это был перстень. Тот самый, тяжелый серебряный перстень с изображением двух переплетенных змей с маленькими бирюзовыми глазами. Талисман Ксении.

Времени не было. Капитан сунул перстень в карман полушубка и вышел в коридор. Надо было спешить - кольцо легионеров вокруг эшелона Верховного не предвещало ничего доброго. Он взглянул в распахнутую дверь, дышавшую морозом, и легко соскочил вниз на платформу.

Тут было людно. В узком промежутке между вагонами и цепью чехословаков толпились десятка два офицеров, многие из которых уже успели снять погоны и даже переодеться в оказавшееся под рукой тулупы и полушубки, выглядевшие весьма живописно. Впрочем, этот маскарад мало кого мог обмануть - чехи стояли недвижно, а какой-то толстый мордатый майор проверял документы, тщательно сверяясь с каким-то списком. Арцеулов заметил, что некоторых желающих после тщательной проверки все-таки пропускали, но большинство по-прежнему оставалось в ловушке.

Все это Ростислав фиксировал в сознании совершенно автоматически. Он понимал, что нельзя терять время, но мысль о перстне не давала сосредоточиться и подумать о спасении. В конце концов он не выдержал и, отойдя чуть в сторону, чтобы угол одного из вагонов прикрывал его, достал свою находку.

Да, перстень был похож: переплетенные змеи, странные, напоминающие руны, знаки... На внутренней поверхности обнаружилась монограмма из незнакомых букв, но была ли эта монограмма на том перстне, который принадлежал Ксении?

Он еще раз припомнил то место, где лежала странная находка. Да, именно там - во сне - сидела Ксения. Конечно, все это совпадение. Логичнее предположить, что точно такой перстень мог быть у его соседа, полковника Ревяко, и тот в спешке забыл его на койке. Правда, Ростиславу казалось, что на койке подполковника утром ничего не лежало, и перстень появился позже. Правда, когда он был у адмирала, дверь в купе оставалась незапертой, но кому потребовалось подкидывать ему эту вещь?

В конце концов Ростислав решил отложить дедукцию на более удобное и безопасное время, и решительно шагнул к проходу, в котором распоряжался мордатый чешский майор. Уже через несколько минут он понял, что список, с которым сверялся чех - это список личного конвоя Верховного. Офицеры обслуги, а также охрана других эшелонов майора не интересовали.

Значит, его не выпустят. Легионерам, похоже, был нужен не только адмирал, но и офицеры конвоя. Те, кто жег костры на сопках, сумели договориться с братьями-славянами - Арцеулов вспомнил слух, слышанный им от полковника Любшина, что черемуховские партизаны пригрозили легионерам взорвать кругобайкальские железнодорожные тоннели, если чехи не отдадут золотой эшелон и поезд Верховного. Очевидно, эти слухи были близки к истине.

Ростислав стоял в долгой очереди к самодовольному чешскому майору, делая вид, что его интересует только одно - чтобы никто не прошел не в свой черед. Такие желающие встречались, но крепкие руки стоявших в очереди офицеров легко наводили порядок. Вокруг шумели, кто-то пытался хвататься за револьвер, а капитан тем временем раз за разом поглядывал по сторонам, освежая в памяти хорошо знакомые ему окрестности станции.

Если его не пропустят, то придется, как это ни печально, дожидаться темноты. Остальное не представлялось сложным. - Арцеулов уже давно заприметил стоявший в метрах пятидесяти от паровоза полуразбитый брошенный состав, примыкавший прямо к станции. Если удастся прошмыгнуть к нему и нырнуть в скопище старых заснеженных вагонов, то поймать его будет практически невоз. Ну, а если прошмыгнуть, то будет воспользоваться и револьвером. Каких-либо сантиментов по отношению к чехам капитан не испытывал. Да, в темноте он почти наверняка сумеет уйти, но терять несколько часов светлого времени не хотелось, тем более с темнотой сюда вполне могли прийти те, что жгли костры в сопках.

Его очередь подошла неожиданно быстро. Он сунул майору офицерскую книжку и стал ждать. Чех медленно, шевеля толстыми губами, прочитал его фамилию и уставился в список. Сейчас он найдет Арцеулова в списке - там он стоит одним из первых - и...

Капитан живо представил, как выхватывает удостоверение у этого борова, бьет его ребром ладони по горлу, вырывает у ближайшего легионера винтовку... Все это было настолько просто и осуществимо, что Ростислав закусил губу, чтобы не выдать себя. Он, конечно, прорвется и даже сумеет добежать до станции - у него будет как минимум полминуты, да и чехи - стрелки неважные. Но на станции его встретят другие легионеры, и вот туда податься будет некуда!

Майор нашел его фамилию в списке и равнодушно помотал головой (что, судя по всему, означало отказ), небрежно вернув Ростиславу документ. И тут Арцеулов заметил, что рядом с майором появился еще один офицер - молодой подпоручик, с симпатичным курносым лицом, одетый почему-то не в полушубок, а в зеленую шинель, явно не по погоде. Подпоручик что-то шепнул майору, тот даже не повернул головы, но потом замер, недвижно постоял несколько секунд, и вдруг удивленно поглядел на Арцеулова, буркнув: "Проходите".

Капитан не заставил себя упрашивать, мгновенно проскочив за цепь легионеров. Отойдя метров на двадцать, он не удержался и оглянулся, но молодого подпоручика в зеленой шинели уже не было.

Это был не первый странный случай, случившийся с ним в этот день. Оставалось предположить, что адмирал сумел-таки договориться с чехами, и молодой офицер передал майору приказ начальства. Придумать что-либо иное Арцеулов покуда не мог.

...Станция встретила его шумом сотен голосов. Люди штурмовали чешские эшелоны, пытаясь договориться с легионерами о проезде через восставший Иркутск. И здесь чехи выставили шеренгу "вояков" с примкнутыми штыками; а переговоры вели несколько наглых, таких же мордатых, как и недавно виденный майор, офицеров. По обрывкам доносившихся до него разговоров Ростислав быстро понял, что сумма, названная подполковником Ревяко, давно уже перекрыта и растет дальше - по толпе то и дело ползли слухи о приближавшихся повстанческих отрядах, которые якобы должны занять Нижнеудинск к вечеру, о чем будто бы уже есть договоренность между чешским Национальным Советом и командующим партизанским фронтом Зверевым.

Потолкавшись с полчаса, Арцеулов понял, что на станции ему делать нечего. Он выбрался из гудящей толпы и свернул в глубину небольшого пристанционного поселка. Здесь было тихо. Редкие прохожие кидали равнодушные взоры на офицера в приметном черном полушубке. Впрочем, некоторые взгляды были не столь индифферентны, и Ростислав подумал, что из Нижнеудинска надо уходить, не дожидаясь темноты.

Оставалось одно - достать где-нибудь лыжи и попытаться повторить то, что не удалось полковнику Белоногову. Арцеулов вспомнил карту - неподалеку, в нескольких верстах, начинался Великий Сибирский тракт, по которому (согласно слухам) уходили к Байкалу отступавшие белые части. Если ему удастся дойти туда и собрать группу таких же, как он, то остальное не представлялось особо сложным. Он, конечно, прорвется, но в этом случае он не успеет в Иркутск к сроку, и приказ Верховного останется невыполненным...

Капитан медленно шел по пустой улочке, ведущей прямо в ближние сопки, и думал о том, что надежнее всего собрать сейчас на станции десятка два офицеров и попросту захватить один из чешских эшелонов. Это было вполне осуществимо - братья-славяне за последние полгода отучились воевать и покрылись жирком. Но до Иркутска он не доберется и в этом случае - вся дорога находилась под союзным контролем, и их остановят на ближайшем же перегоне.

Внезапно Арцеулов остановился, сообразив, что забрел слишком далеко. Станция оставалась позади, а за последними домиками начиналась огромная снежная равнина, круто заворачивавшая вверх, к подножью ближайшей сопки. Ростислав повернулся, чтобы идти обратно, и тут увидел, что на пустынной улочке он не один. Совсем рядом появилась большая серая собака, вероятно, вынырнувшая из-за ближайшего забора.

Арцеулов не боялся собак, но эта почему-то ему не понравилась. Он хотел было отогнать серую тварь, но сдержался и не спеша пошел обратно. Собака бежала следом, бежала ровно, не отставая, но и не стараясь обогнать. Ростислав не выдержал и остановился. Собака тоже встала и посмотрела прямо в глаза человеку.

Ростиславу стало не по себе. Это было что угодно, но только не собачий взгляд. "Бред", - подумал он и хотел идти дальше, но заметил, что впереди, отрезая ему путь, сидят еще два точно таких же зверя.

"Волки, - вспомнил он. - Вокруг полковника Белоногова были только волчьи следы! Но ведь это же не волки, это собаки!"

Теперь серые твари - не волки, конечно, но такие же крупные и крепкие, - сдвинулись в одну линию, надежно закрывая обратный путь. Собачьи глаза всегда очень выразительны, но сейчас Ростиславу казалось, что он явственно слышит безмолвную команду: "Ни с места!".

И тут сзади послышался чей-то негромкий смешок.

Он резко повернулся, выхватывая револьвер. В нескольких шагах от него стоял высокий мужчина в теплой серой шинели, подпоясанной офицерским ремнем, но без погон. Лицо человека было необычным - тонкие, красивые черты портил красноватый цвет кожи. Это была непонятная краснота - не морозный румянец и не летний загар. Как будто кто-то ввел под кожу неизвестному грязновато-бурую киноварь, отчего даже ярко-алые губы казались почти незаметными. Большие, какого-то блеклого цвета глаза смотрели на Арцеулова презрительно, а рот кривился в усмешке.

Ростислав понял - его ждали. В руках незнакомца не было оружия, но проклятые собаки рядом. Было ясно, что при первом же движении твари бросятся на него. Арцеулов застыл на месте, лихорадочно пытаясь найти выход. Теперь он понял, как погиб полковник Белоногов.

Незнакомец в серой шинели вновь рассмеялся, а затем чуть махнул рукой. Собаки, повинуясь понятной им команде, подошли совсем близко.

- Советую быть благоразумным, господин Арцеулов, - голос неизвестного был резок и насмешлив. - Письмо при вас?

Ростислав молча кивнул. Выхода не было. Сейчас этот тип потребует письмо... Нет, краснолицый не дурак, вначале он прикажет выбросить оружие. Тогда Арцеулов кинет в снег револьвер, потом откроет сумку - скажет, что письмо там... Интересно, эти псы реагируют только на револьверы или на любой предмет в руке? Если нет, он успеет кинуть гранату...

Незнакомец не спешил. Похоже, ситуация доставляла ему своеобразное удовольствие.

- Бросьте сумку! - услыхал Арцеулов. - И не дурите, капитан, а то от вас не останется даже клочьев!

Ростислав понял, что вариант с гранатами не пройдет, и послушно отбросил полевую сумку в сторону. Одна из собак тут же подбежала и легла рядом, словно занимая пост. Теперь к сумке было не подойти.

- Револьвер! - велел краснолицый.

"Все, - подумал Арцеулов. - Господи, как глупо!"

И тут он услыхал - нет, память подсказала ему - тихий женский голос, слышанный во сне. Голос Ксении. "Обязательно надень мой перстень..."

Это было нелепо, но левая рука уже оказалась в кармане полушубка, пальцы нащупали перстень, и тут Ростислав заметил, что одна из собак внезапно вскочила и испуганно дернулась, словно кто-то невидимый ударил ее.

Перстень! Ростислав, уже не думая о бессмысленности своих действий, выхватил кольцо и надел на средний палец левой руки. Почему он поступил именно так, он и сам не понимал, но думать было некогда. Он поднял руку с перстнем перед собой, яркое зимнее солнце блеснуло на темном серебре, и в ту же секунду собаки, как по команде, отшатнулись в сторону.

- Ух ты! - не удержался Ростислав. Ему вдруг стало весело. Он взмахнул рукой, и собака, стоявшая ближе прочих, упала на снег и жалобно завизжала.

- А ну пошли! - крикнул капитан, почувствовав, что проклятые твари напуганы до смерти. Собаки, оглядываясь, убегали в ближайший переулок. Арцеулов вскинул револьвер, но в последний момент палец на спусковом крючке замер. Стрелять было незачем - улица опустела, и только собачьи следы свидетельствовали о том, что все случившееся ему не привиделось.

Ростислав поднял сумку с гранатами, еще раз оглянулся - все было тихо и спокойно - и, не торопясь, пошел обратно. Ему хотелось бежать, но капитан сдерживал себя. Случившееся выглядело чем-то диким и неправдоподобным, но он вдруг подумал, что теперь, когда перстень у него на руке, он может быть спокоен. По крайней мере, собаки и тип в серой шинели ему не страшны. Правда, если этот краснолицый приведет десяток повстанцев с пулеметами, перстень едва ли будет столь же полезен...

Итак, путь в сопки тоже был закрыт. Оставалось толкаться в станционной толпе, надеясь на случайную удачу. За это время народу возле чешских эшелонов прибавилось. Шум усилился, в нескольких местах уже шла драка, где-то совсем близко ударил выстрел, затем еще один. Толпа шарахнулась было прочь, но затем вновь прихлынула к перрону.

Ростислав стоял особняком, злясь на самого себя. Ничего не придумывалось, оставалось ждать ночи. Ночью будет все же попытаться уйти...

Арцеулов вздохнул и достал из кармана пачку папирос "Атаман" с грозным чубатым казаком на коробке. Куда-то подевалась зажигалка; Ростислав, негромко ругаясь, стал шарить по карманам, когда вдруг услышал щелчок - чьи-то руки поднесли к его лицу трепещущий огонек.

- Спасибо, - пробормотал капитан, жадно затягиваясь.

- Не за что, брат-вояк.

Арцеулов удивленно поднял глаза и увидел знакомого ему чешского подпоручика в зеленой шинели. Курносое лицо улыбалось, и только глаза молодого офицера вдруг показались Ростиславу какими-то неживыми - тусклыми и неподвижными.

- Что грустишь, брат-вояк? - продолжал чех. По-русски он говорил чисто, почти без акцента. Арцеулов лишь пожал плечами. Легионер покачал головой и вновь усмехнулся.

- Не обращай внимания, брат вояк! Все будет нормально! Сейчас здесь пройдет пан полковник Гассек, обратись к нему, и он посадит тебя на поезд.

Арцеулов замер. Чех козырнул двумя пальцами и, круто развернувшись, зашагал в сторону эшелона. Вдруг он остановился, обернулся и сказал негромко, уже без всякой улыбки:

- И никогда не снимай перстня, брат-вояк!

Ростислав машинально глянул на кольцо, а когда поднял глаза, то странного подпоручика уже не было. Он оглянулся и вдруг увидел несколько легионеров, не спеша приближавшихся со стороны станции. Впереди шел пожилой офицер с полковничьими петлицами. Думать было некогда. Ростислав подождал, покуда офицеры поравняются с ним, а затем быстро развернулся и заступил дорогу.

- Вы полковник Гассек? - надо было спешить, покуда остальные офицеры не успели вмешаться.

- Да-а-а, - протянул полковник. - А в чем собственно...

Он уставился на Арцеулова и вдруг замолчал. Свита, готовая было вмешаться, стала нерешительно переглядываться.

- Я капитан Арцеулов. Выполняю чрезвычайное поручение Верховного Правителя, - говоря это, Ростислав вдруг сообразил, что кроме письма к Ирману у него нет никаких документов, подтверждающих его полномочия; впрочем, отступать было поздно. - Требуется ваша помощь, господин полковник!

- Ваш Верховный час назад сдал полномочия Деникину, - брезгливо прервал Арцеулова один из офицеров.

- Помолчите, - заметил полковник. - Продолжайте, капитан.

Арцеулов глубже вздохнул и выпалил:

- Я имею приказ добраться до Иркутска. Срочно. Прошу помочь.

- Иркутск занят повстанцами, капитан, - напомнил один из чехов.

Ростислав молчал. Все, что было , было сказано. В общем-то, чехи и раньше не горели желанием помогать Верховному. Теперь же, если адмирал действительно отрекся...

- Вы уверены, капитан, что вам нужно именно в Иркутск? - внезапно спросил полковник.

- Так точно, - отрубил Арцеулов. - У меня приказ, господин полковник.

- Хорошо, - чуть подумав, ответил Гассек. - Мы доставим вас в Иркутск. Остальное - под вашу ответственность. Распорядитесь!

Последнее относилось к тому самому офицеру, что сообщил об отречении адмирала. Он с изумлением поглядел на полковника, затем на Арцеулова, вероятно, не понимая причин такого внимания к безвестному капитану. Но полковник уже козырнул Ростиславу и направился дальше. Ростислав с запоздалым сожалением сообразил, что не успел его поблагодарить.

- Пойдемте, господин капитан, - вздохнул обладатель брезгливого голоса. - У пана полковника сегодня непонятное настроение... Так вы уверены, что вам надо именно в Иркутск?

- Да, - кивнул Ростислав. Он и сам не мог понять причины такой удачи.

- Хорошо, - продолжал чех. - Через полчаса отходит эшелон. Но имейте в виду, вы едете только до Иркутска. Если вы рассчитываете на что-нибудь большее...

- Мне надо в Иркутск, - повторил Ростислав, вдруг почувствовав, как нелегко дался ему этот день.

- Вам виднее, - пожал плечами офицер, - но имейте в виду, в Иркутске мы контролируем только вокзал...

Арцеулов не отвечал. Чех удивленно поглядел на странного русского, и они оба зашагали в сторону станции.

 

2. ПОСЛАНЕЦ СИББЮРО

 

Степа Косухин оказался в Иркутске ранним утром шестого января, голодный, изрядно замерзший, но полный революционного оптимизма. С ним была его партизанская гвардия - сотня черемуховских шахтеров, вместе с которыми он воевал уже третий месяц. Еще за день до этого они доели последние консервы и дожевали остаток сухарей. О табаке и говорить не приходилось - курящие, в том числе и сам Косухин, страдали уже который день. Мерзавцы-чехи предлагали меняться, но ничего путного в обмен не было. В конце концов распропагандированный Степой легионер подарил черемховцам две пачки какой-то жуткой японской отравы, которой хватило лишь на одну раскурку, да и то по половине папиросы на каждого. Впрочем, Степа не унывал. Он выполнил приказ Иркутского большевистского комитета и самого товарища Чудова, а по сравнению с этим все остальное было несущественной мелочью.

Приказ этот пришел в Черемхово аккурат вечером третьего января. Товарищ Чудов сообщил о взятии власти в Иркутске эсеровским Политцентром, о заключении соглашения между ними и большевиками, требуя немедленной присылки подкреплений для усиления большевистского влияния в городе. Командиром он приказывал назначить товарища Косухина Степана Ивановича.

Степа был горд. В Черемхово и его окрестностях было немало командиров постарше и поопытнее его, и он воспринимал этот приказ, как особое доверие партии. Правда, многие, как он успел заметить, не очень рвались из угольного района, где в последние дни стало относительно спокойно, в Иркутск, где ожидались серьезные дела. Война шла к концу и многие товарищи начали проявлять самый настоящий оппортунизм. Косухин презирал оппортунистов. Он быстро собрал отряд, причем взял только добровольцев из тех, кого знал лично, позаботился о том, чтобы каждый из партизан имел по две обоймы к винтовке и по три самодельные ручные бомбы, и той же ночью занял позицию вдоль железной дороги. Первые два эшелона, сопровождаемые бронепоездами, пришлось пропустить, зато третий оказался как раз таким, каким нужно. Легионерский пост у семафора был обезврежен заранее, и перепуганный чешский комендант эшелона после долгой ругани согласился выделить для маленькой армии Степы Косухина два пустых вагона. Правда, вагоны оказались товарными, мороз продирал до костей, а проклятые чехи категорически отказались выделить отряду хотя бы ящик тушенки. Впрочем, получив отказ, Степа не стал настаивать. Главное было - быстрее добраться до Иркутска, где, как он чувствовал, его отряд будет очень нужен для дела мировой революции.

Смысл происходящего Косухин подробно объяснял бойцам отряда, для чего неоднократно переходил из вагона в вагон, один раз чуть не свалившись прямо под колеса поезда. Партизаны были ребятами сознательными и понимали с полуслова.

Степа был уверен, что радоваться по случаю захвата Иркутска рано. Прежде всего, в Иркутске власть взяли не лучшие представители трудового народа - большевики, а тайные агенты мирового капитала - эсеры, сибирские кооператоры и прочая мелкобуржуазная шушера. Более того, часть города по-прежнему контролируют мерзавцы-чехи, которые хотя и объявили нейтралитет, но втайне, без сомнения, сочувствуют классово близким им гадам-белогвардейцам. И наконец, поблизости от Иркутска стоят банды врага трудового народа атамана Семенова, а с запада, сквозь тайгу, в город идет недобитый генерал Каппель. Ввиду этого Степа считал совершенно необходимым установление в Иркутске власти Советов, для чего, по его глубокому убеждению, и предназначался его отряд.

Со Степой не спорили. Несмотря на свои двадцать два года Косухин пользовался немалым авторитетом. Его уважали за лютую, истинно классовую ненависть к врагу и безупречное пролетарское происхождение. Все знали, что товарищ Косухин был прислан в Черемхово еще в августе месяце по приказанию Сибирского бюро ЦК, - а что такое Сиббюро, в эти месяцы знал каждый. Степа, до того громивший белых гадов под командованием самого Фрунзе, теперь стал одним из организаторов повстанческого движения в районе Иркутска и, несмотря на отсутствие партизанского опыта и молодость, вскоре неплохо проявил себя, заслужив похвалу самого товарища Нестора - знаменитого анархо-коммуниста Каландарошвили. Собственно, Каландарошвили и познакомил Степу с товарищем Чудовым, который, как только в Иркутске начались бои, и вспомнил о молодом посланце Сиббюро.

 

Отряд Косухина вывалился из вагонов в аккурат на первой платформе Иркутского вокзала и тут же был со всех сторон окружен целым батальоном легионеров. Партизаны уже отстегивали тяжелые самодельные бомбы жуткого вида, когда наконец, подбежал какой-то перепуганный офицер, с которым Степа вступил в переговоры. Как выяснилось, чехи, занимавшие вокзал, всерьез решили, что воинство Косухина в нарушение перемирия прибыло для штурма иркутского железнодорожного узла.

Будь у Степы не рота, а, к примеру, батальон, он, вероятно, так бы и поступил. Соблюдать соглашения с проклятыми империалистами он не собирался. Однако, силы были не равны и Косухин потребовал немедленного предоставления каждому бойцу по пачке папирос и свободного пропуска отряда за пределы станции. И то и другое было ему тут же предоставлено, после чего довольный таким развитием событий Косухин вывел отряд на привокзальную площадь.

Правда, тут произошла заминка. Степа ни разу не был в Иркутске и не представлял себе, куда и каким маршрутом ему надлежит двигаться дальше. Втайне он надеялся, что кто-то - если не сам товарищ Чудов - позаботится встретить его гвардию. Но на привокзальной площади кроме толпы мешочников, дамочек определенного рода занятий и публики явно буржуйского вида, никого не было. Подождав с полчаса, Косухин решил двигаться по неизвестной ему улице, которая (по уверению одного из шахтеров, бывавшего в Иркутске) вела к центру.

Прежде чем двигаться дальше, Косухин велел бойцам привести себя в порядок, проверить оружие и в дальнейшем соблюдать революционную дисциплину. Возражений не последовало, но по унылому виду подчиненных Степа сообразил, что два дня в заледенелых вагонах несколько поубавили сознательности в отряде, и многие в настоящий момент предаются мечтам не о мировой революции, а о куда более прозаических вещах.

Степа и сам понимал, что бойцов надлежит кормить и вовремя укладывать спать, но делать было нечего, и он дал приказ двигаться в город. Поход начался спокойно. Бойцы проявляли, как и было сказано, революционную дисциплину и даже пытались идти в ногу. Правда, иркутские обыватели, определенно из числа мелкой и даже крупной буржуазии, почему-то шарахались в сторону, а некоторые, из наименее сознательных, даже пытались прятаться по подворотням. Вероятно, на них производили неизгладимое впечатление огромные самодельные бомбы, болтавшиеся на поясе у бойцов отряда. В целом, Косухин был доволен производимым эффектом. Дело в том, что эти бомбы, производимые в Черемхове в бывших железнодорожных мастерских, несмотря на свой устрашающий вид, взрывались далеко не всегда. Зато моральное воздействие они оказывали в любом случае, в чем Степа в очередной раз имел возсть убедиться.

Где-то за вторым перекрестком отряд был остановлен каким-то эсеровского вида патрулем, но Степа не стал вступать в ненужные дискуссии, а попросту скомандовал "вперед" - и отряд прошествовал дальше под изумленными взглядами оторопелых патрульных.

Они шли уже минут двадцать. Вокруг вырастали недвусмысленно буржуазного вида дома, и Степа начал догадываться, что центр где-то недалеко. Он попытался было спросить об этом у встречных, но упрямые иркутские обыватели избегали беседы с товарищем Косухиным. В конце концов Степа махнул рукой и решил идти дальше, избрав ориентиром огромный собор, возвышавшийся неподалеку. Собор привлекал Косухина прежде всего толщиной стен, за которыми в случае необходимости всегда отсидеться, и высокой колокольней, на которой расположить наблюдательный пункт.

Однако до собора дойти не удалось. За ближайшим перекрестком дорогу отряду преградил целый взвод солдат без погон, но с цветными повязками на рукавах шинелей. Солдаты были настроены решительно. Степа, конечно, не сбавил бы темпа перед подобным препятствием, если бы не два пулеметных ствола, смотревших на него равнодушными черными зрачками. Это был веский аргумент, и Косухин приказал отряду остановиться.

Из рядов солдат вышел высокий бородатый мужчина в черной кожанке, обвешанный таким обилием оружия, что Степа мгновенно позавидовал. Тип в кожанке потребовал объяснений. Из его речи Косухин уловил, что славный Степин отряд почему-то принимают за банду грабителей, отчего в городе несознательные граждане подняли форменную тревогу. От возмущения Степа побелел, и хотел было уже, проигнорировав пулеметы, идти на прорыв, когда заметил, что из соседних переулков выбегают новые солдаты в повязках, со стороны вокзала не спеша катит броневик, и в результате получается форменное, по всем правилам, окружение. Степа вздохнул и достал свой мандат, а также приказ, полученный от товарища Чудова.

Грозный мужчина в кожанке оказался самим Флором Федоровичем, председателем Политцентра. Степа, представлявший эсеров исключительно гнусными интеллигентами с козлиными бородами и в пенсне, поглядел на знаменитого на всю Сибирь боевика с определенным уважением. Впрочем, как он понял, его особа заинтересовала Федоровича значительно меньше. Убедившись, что перед ним все же не банда, а сознательный авангард черемховского пролетариата, Федорович смерил Косухина несколько снисходительным взором и распорядился отвести отряд в казармы, где он будет поставлен на довольство, а затем распределен для несения караульной службы в городе.

Степа вновь возмутился и потребовал немедленного свидания с товарищем Чудовым. Федорович не возражал, но категорически настоял, чтобы товарищ Косухин приказал отряду двигаться в указанном направлении, а именно в казармы, где для товарищей черемховцев будет приготовлена горячая еда. К товарищу же Чудову они направятся вместе, тем более, что сам Федорович как раз собирался в городскую тюрьму.

Степа не понял, какая связь существует между товарищем Чудовым и городской тюрьмой - не означало же это, что вождь иркутских большевиков до сих пор томится в застенках? Федорович поглядел на Степу еще более снисходительно, пояснив, что именно в городской тюрьме товарищ Чудов устроил свой служебный кабинет.

Степа вздохнул и отдал команду. К его разочарованию, бойцы, услыхав о предстоящем обеде, разом потеряли революционную бдительность и мгновенно побратались с классово подозрительными солдатами в разноцветных повязках. Федорович кивнул, и из переулка вынырнул огромный автомобиль. Степа вновь вздохнул и покорно сел в машину.

Он решил хранить гордое молчание, но в конце концов не выдержал и рассказал грозному Федоровичу о своем путешествии в нетопленном товарняке, о мерзавцах-чехах и даже своих мучениях из-за отсутствия табака. Федорович выслушал Степин рассказ с неожиданным сочувствием, с табаком обещал помочь, а с чехами посоветовал быть осторожнее - на Иркутск шел Каппель, и от позиции легиона зависело очень многое...

 

Тюрьма охранялась очень хорошо. Караульные долго не хотели пропускать Степу, несмотря на мандат и даже приказ Чудова; и лишь поручительство Федоровича открыло перед ним ворота. Степа, еще ни разу в жизни в тюрьме не бывавший, почувствовал определенную робость, но одернул себя. Тем более здесь, наконец, он сможет повидаться с верным большевиком товарищем Чудовым.

Пров Самсонович Чудов занимал маленькую комнатушку на втором этаже административного корпуса. Он сидел за столом и листал пухлое "дело" в серой обложке. При виде вошедших он грозно поднял брови, но затем радостно хмыкнул и, чуть переваливаясь, направился к гостям.

- А! Здорово, здорово, товарищ Косухин! - прогудел он низким басом, сжимая огромной ручищей тонкую ладонь Степы. - Вовремя ты, вовремя! Здорово, товарищ Федорович, проходи, проходи!

Бог не обделил Прова Самсоновича ни голосом, ни силой. Правда, ростом вождь иркутских большевиков явно не вышел - невысокий Степа был выше Чудова не на голову, а чуть ли не на две. Впрочем, в остальном товарищ Чудов выглядел настоящим богатырем - особенно если он не стоял, а сидел за столом, подложив на сиденье с полдюжины папок с делами. Пров Самсонович, очевидно, догадывался об этом, поскольку тут же уселся на место, предложив гостям рассаживаться на скрипящих и шатающихся стульях. Впрочем, Степа не стал садиться, а остался стоять, желая доложить Прову Самсоновичу по всей форме.

Но его опередил Федорович.

- Отряд Косухина мы разместили, - заявил он, доставая из кармана кожаной куртки портсигар и неторопливо закуривая. - Но в следующий раз, товарищ Чудов, прошу предупреждать в подобных случаях. В городе напряженная обстановка, этак недалеко до паники...

- Ниче, ниче! - взмахнул ручищей Пров Самсонович. - Пущай буржуи мясами поерзают! Пущай страху наберутся! От того делу пролетарьята одна польза будет.

Федорович не стал возражать, но поморщился: было очевидно, что он не разделяет этой истинно большевистской точки зрения. Степа же, напротив, был полностью согласен с мнением Прова Самсоновича. Правда, немного смущало, что его славный отряд был принят не за авангард мировой революции, а за деклассированный разбойничий элемент. В следующий раз, наверное, следует заранее запастись транспарантом красного революционного колеру с соответствующей разъяснительной надписью.

- Мы распределим отряд товарища Косухина для несения караульной службы, - сообщил Федорович уже известное Степе и так не понравившееся ему решение. - Плохо, что город не знают... Ну ничего, разбавим нашими...

Степа чуть не задохнулся от возмущения. Его славных орлов не только отправляли куда-то ловить мешочников, но еще и "разбавляли" каким-то классово чуждым элементом! Он ожидал, что товарищ Чудов тоже возмутится, но Пров Самсонович смолчал, чем поверг Степу в явное недоумение. Между тем Федорович перекинулся с хозяином кабинета несколькими словами по поводу какого-то генерала Ярышева, после чего обещал заехать вечером и распрощался.

- Вот, видал! - буркнул Чудов после минутного молчания. - Думает, он тут хозяин! Ниче, ниче, ненадолго!

- А крепкий мужик, - заметил Степа, на которого зашитый в черную кожу председатель Политцентра все же произвел определенное впечатление.

- А это мы посмотрим, какой-такой он крепкий, - пообещал товарищ Чудов, вставая и постукивая кулачищем по своей могучей груди. - И не таким вязы сворачивали! Мы с тобой, товарищ Косухин, первым делом что должны сделать, а?

- Как что, чердынь-калуга! - удивился Степа, любивший порой подобные кудрявые выражения. - Перво-наперво надо власть Советов определять! А этого Федоровича, ясное дело, в чеку!

- Точно, точно! - удовлетворенно заметил Пров Самсонович. - Но для этого, товарищ Косухин, надо сил поднакопить. Пущай твои ребята покуда по улицам походят да присмотрятся... Деньков через пять соберем тысячи полторы-две, и тогда тряханем этих эсеришек! Ну а покуда делами займемся. Дел у нас, товарищ Косухин, скажу тебе, много. Чистить город надо. Буржуев тут, я тебе скажу, хуже некуда - тьма. К тому же купчишки всякие, особенно офицерье! Ох, офицерья тут, доложу тебе - сила... И лютые - страх!

- Да, сволочи они знатные, - кивнул Косухин. - Всех бы их да к стеночке, чердынь-калуга, да штыками, чтоб патроны не тратить!

- Это правильно, - удовлетворенно заметил Пров Самсонович. - Это по-нашему, по-партийному... Постой, - вдруг осекся он. - Постой-ка, товарищ Косухин, ведь у тебя-то самого брат родной офицером был, белая кость!

- Ты это, товарищ Чудов, брось! - Степа вскочил и от возмущения даже взмахнул рукой. - Ты про белую кость-то не очень!

- Чего, врут? - сбавил тон хозяина кабинета. - Ну так и скажи, что врут, а то чего шуметь-то!

- Да не в том дело, - окончательно озлился Косухин. - Мой брат и вправду офицером был. Только какая он белая кость?! Сам выучился... И не каким-то там офицером, а летчиком! На "Фармане" летал!

- А какая к шуту разница? - удивился Чудов. - Офицер - он все равно офицер!

- А такая... - буркнул Степа и замолчал.

Степан Косухин очень любил своего старшего брата Николая. Оба рано осиротели, и Николай, который был старше Степы на десяток лет, сделал все, чтобы младший брат выучился и вышел в люди. Николай был высок, красив, смел, а главное, любил Степу, защищал и рассказывал ему то, что знал сам - о дальних странах, полярных путешествиях, о первых аэропланах, которых в ту пору нелегко было увидеть даже на карточке. Степан гордился братом, втайне мечтая закончить летную школу и тоже выучиться на авиатора.

В октябре 1914 года поручик Николай Косухин не вернулся из разведывательного полета. Случилось это неподалеку от города Рава-Русская в далекой Галиции.

- Ну, товарищ Косухин, - примирительно заметил Чудов, - я ж тебя знаю, как сознательного партийца, а чуждый элемент, он всегда затесаться может...

- Николай - не чуждый элемент, - негромко, но зло ответил Степа. - Он лучше всех вас был! Он в тринадцатом году рекорд высоты поставил! Он на фронт добровольно пошел, хотя мог в авиашколе остаться!

- Ну это ты брось! - рассудил Чудов. - Ишь, добровольно! Куда он добровольно пошел? На империалистическую войну! Защищать царя да помещиков! Вижу, молодой ты еще, Степан, да недостаточно сознательный!

- Мне, между прочим, орден Красного Боевого Знамени сам товарищ Троцкий вручал, - спокойно заметил Степа. - Так что не дави, товарищ Чудов. И вообще, меня сюда Сиббюро прислало, - видать, за несознательность...

Тут уж Прову Самсоновичу пришлось смолчать. Он бросил на Степу угрюмый взгляд - Чудов уважал товарища Троцкого и тем более Сиббюро, хотя и считал, что те, кто находится за линией фронта, ни черта в здешних делах не понимают. Но этот вопрос явно не подлежал обсуждению, тем более в такой напряженный момент.

- Ладно, - заявил он. - Ты, товарищ Косухин, иди покуда, отдыхай. А вечером делами займемся. Будешь моим заместителем...

 

Отдыхать Степе пришлось здесь же, в помещении тюрьмы, в соседней комнате. Правда, на такие мелочи он уже не обращал внимания. Вечером Пров Самсонович дал ему команду взять пятерых бойцов большевистской боевой дружины и пройтись по разным адресам, где, по сведениям сознательных граждан, могли укрываться недобитые офицеры. Проводником для Степы и для дружинников, также плохо знавших Иркутск, был назначен молоденький очкастый гимназист из сочувствующих.

Первые несколько адресов оказались липой. Некоторые квартиры были пусты, а в других оказывались то старики, то перепуганные женщины, ни о каких офицерах не знавшие и не ведавшие. Наконец, на одной из квартир повезло - удалось задержать целого полковника, забежавшего на часок повидаться с женой. Полковника, а заодно и супругу, тут же отправили под караулом к товарищу Чудову, а сам Степа с двумя оставшимися бойцами да с очкастым гимназистом направились по последнему адресу на улицу Троицкую...

Дом был двухэтажный. Перепуганный дворник сообщил, что нужная квартира находится на втором этаже, что там действительно со вчерашнего дня находятся какие-то подозрительные мужчины, а принадлежит эта квартира не кому-нибудь, а действительному статскому советнику Бергу.

Степа осторожно, стараясь не попадать под свет агонизирующего фонаря, осмотрел подозрительные окна. На первый взгляд в квартире было темно, но всмотревшись, Косухин заметил тонкую полоску света.

"Шторы задернули, - понял он. - Видать, бывалые..."

Степа еще раз осмотрел дом. Наверх вела узкая наружная лестница. Он прикинул, что будь он сам, к примеру, постояльцем этой подозрительной квартиры, то легко бы перещелкал весь свой отряд, да еще прихватил бы лишку. Правда, в квартиру вел и черный ход, но он тоже не вызывал доверия. Косухин обошел дом, подумал, шепотом расспросил дворника о планировке квартиры и, наконец, принял решение.

Один из дружинников получил приказ сторожить у главного входа, другой - у черного. Гимназиста, как недостаточно боеспособного, Степа отослал в дворницкую, предварительно реквизировав у него шарф. Интеллигент попробовал было подать голос, но взглянул на сурового Степу и стих.

Когда все было готово, Степа скинул полушубок, проверил оружие и обмотал лицо шарфом. Осторожно, стараясь оставаться в густой черной тени, он подобрался к одному из окон, выходящих во двор, и легко подтянувшись, оказался рядом с окном одной из комнат. Он подергал за раму, но окно было двойным и закрытым на совесть. Степа тихо чертыхнулся, поправил прикрывавший лицо шарф и что есть силы врезал рукояткой револьвера по стеклу.

Через несколько секунд он был уже в комнате. Степа все-таки слегка порезался, но поранил не лицо, а руку, что было, конечно, несущественно. Соскочив на пол, он выхватил гранату и, одним прыжком добравшись до двери, распахнул ее.

Перед ним была еще одна комната, на этот раз освещенная. Посреди, испуганно оглядываясь - шум разбитого стекла, очевидно, все же привлек внимание, - стояли трое мужчин. Двое были явно офицерского вида, один даже не удосужился снять мундир, а третий - в очках, худой и тщедушный, - чем-то напомнил Степе его проводника-гимназиста. Во всяком случае, этот тип не был опасен.

- Ни с места, - выдохнул Косухин, и взмахнув гранатой, навел револьвер на человека в мундире. - Не двигаться, чердынь-калуга, а то всех положу, контра!

- Мы сдаемся, - после секундного молчания сказал тот, что был в мундире.

- Руки поднять! - вел далее Степа. Эй ты, в очках!

- Простите, вы мне? - с нотками возмущения поинтересовался тщедушный тип.

- Вам, вам! - усмехнулся Степа. - А ну-ка дуй в переднюю и отворяй дверь! И смотри: чуть что - стреляю!

Вскоре в парадную дверь уже входил стороживший на лестнице дружинник, а еще через минуту был открыт черный ход, и вся маленькая степина армия оказалась в сборе.

- Ну, а теперь выкладывай оружие! - распорядился Косухин. - Да живо, контра, пошевеливайся!

У задержанных оказались два револьвера и кортик. У тщедушного, как и думал Степа, оружия не нашлось.

- Ну и хорошо, - резюмировал Косухин. - Граждане, вы арестованы, как подозрительный элемент. Прошу документы.

- Так вы чека? - ни с того ни с сего удивился один из офицеров; тот, что был в штатском.

- А кто же еще? - в свою очередь поразился людской непонятливости Косухин. - Вы что, Красный Крест ждали?

- Мы думали, вы бандиты, - отрезал тот, что был в мундире. - А впрочем, особой разницы не вижу! Вот мои документы. Говорю сразу, никакого отношения к хозяевам ни я, ни мой товарищ не имеем. Мы просто постучались и нас приютили...

- Разберемся, - пообещал Степа, смертельно обиженный за столь нелестное сравнение. Он вдруг вспомнил, что в таких случаях полагается предъявлять мандат, но решил, что контра поверит ему и на слово.

У задержанных оказались офицерские книжки; один был капитаном, а второй - подполковником.

- Ну а ты что, тоже постучался? - поинтересовался Степа у тщедушного типа в очках.

- Как вы смеете говорить со мной таким тоном! - возмутился тот. - Извольте говорить мне "вы"!

Степа хотел было разобраться с наглым буржуем, но затем решил, что препирательство с таким типом ниже его революционного достоинства.

- Прошу предъявить документы, - предложил он. - И побыстрее, пожалуйста...

У очкастого типа обнаружилась большая бумага с печатями, из которой явствовало, что задержанный является студентом Петербургского университета, находящимся в Иркутске в командировке. Фамилия там тоже была, но Степа ее не запомнил.

- Собирайтесь, - велел он арестованным. - А я покуда комнаты осмотрю. Мало ли чего...

При этих словах тот, что был в мундире, переглянулся со студентом, и Степа понял, что дело тут нечисто.

- Кто еще есть в квартире? - поинтересовался он. - А ну, говорите сразу!

- Здесь племянница хозяина, - начал офицер. - Видите ли...

- Значит, племянница, - перебил его Степа тоном, не обещавшим неизвестной ему племяннице ничего доброго, но тут дверь, ведущая в соседнюю комнату, отворилась - и Косухин от удивления замолчал.

На пороге стояла девушка в длинном, не по росту, платье, концы которого волочились по полу. На голове у нее была накинута огромная малиновая шаль, а в руке девушка держала большую бумажную розу.

- У нас гости, господа! - воскликнула она, и большие темные глаза ее радостно загорелись. - Гости! Среди ночи! Это так романтично! Позвольте, я подарю эту розу...

Она подбежала к Степе и протянула ему бумажный цветок.

- Простите, - попытался вставить слово пораженный Косухин, но девушка, не слушая его, мгновенно пристроила розу на степину гимнастерку.

- Кто вы, рыцарь, пришедший из тьмы? - вопросила она.

- Мы из чека, барышня, - сообщил один из дружинников, не менее Степы удивленный происходящим.

- Чека? - воскликнула та. - А что такое - чека? В этом слове столько тайны...

С этими словами она положила руку на плечо Косухину, отчего тот почувствовал себя крайне неловко.

- Мы поддерживаем революционный порядок, - не особо внятно пояснил Степа, сообразив, наконец, кто перед ним.

- Она что, не в себе? - негромко поинтересовался он.

- Вы же видите? - пожал плечами один из офицеров. - Впрочем, вы и сами недалеко ушли.

Степа проигнорировал эту гнусную провокацию и смолчал. Между тем девушка удивленно посмотрела на Степу, рот ее округлился и она произнесла нечто среднее между "о" и "а".

- Так вы... - прошептала она, - так вы пришли из-за Шера? Вы нашли его? Скажи мне правду, вы нашли его?

- Вы о чем? - Степа огляделся по сторонам, рассчитывая увидеть поблизости этого неизвестного Шера.

- Это кот, - сообщил другой офицер. - У нее был кот... Во всяком случае, ей так кажется.

- Вы не нашли его, моего Шера! - с отчаянием воскликнула девушка. - О, мой Шер! Неужели вы не можете ничего сделать? Его так легко узнать - это мраморный табби, у него такая умная мордочка...

- Пошли, - вздохнул Степа. - Поищем вашего кота, барышня...

Степа боялся сумасшедших, но все же не мог не заметить, что бедная девушка красива, несмотря на свой нелепый наряд и странное, застывшее лицо. Он покачал головой и приказал арестованным выходить на улицу, а девушке велел запереть покрепче дверь и не открывать никому из незнакомых, особенно ночью. Напоследок Степа поговорил с дворником, и тот обещал приглядеть за больной, покуда не появятся родственники, обещавшие прибыть, якобы со дня на день...

 

- Ну ты молодец, товарищ Косухин! - заявил довольный ночным походом Чудов. - Знатных лещей наловил! А чего девку не привел?

- Так она же больная! - удивился Степа. - Да и куда она из квартиры денется?

- Ну-ну, - заметил Пров Самсонович. - Я на твоем месте и ее захватил бы... Правило наше такое - брать всех, а там и разбираться. Учиться тебе нашему делу придется, товарищ Косухин! Ну ладно, завтра еще адресов подкину. Почистим пролетарский Иркутск от буржуйской нечисти!

- Мелочь это, - снисходительно хмыкнул Степа. - Вот если б Федоровича за жабры взять...

- Погодь, погодь, - пообещал Чудов. - И до него, союзничка, доберемся! Не уйдет, вражина...

Впрочем, "вражина"-Федорович мог пока что чувствовать себя в полной безопасности. Более того, именно Председатель Политцентра изрядно нарушил планы Прова Самсоновича относительно Степы. На следующее же утро невыспавшийся Косухин был направлен на позиции западнее Иркутска, чтобы подготовить их к неизбежным боям - каппелевцы приближались к городу. Целый день Степа руководил рытьем окопов, которые подчас приходилось попросту взрывать в заледенелой земле, пристреливал пулеметные точки и готовил минирование большого железнодорожного моста. Последнее, однако, не удалось за полным отсутствием как специалистов, так и взрывчатки. Приехавший к вечеру на осмотр позиций Федоров остался доволен и вполне серьезно предложил Степе возглавить этот оборонительный участок. В случае его согласия глава Политцентра обещал договориться с товарищем Чудовым. При этом вражина-эсер сделал кислое лицо, заметив, что его достойный союзник-большевик, похоже, слишком увлекся ловлей гимназисток в ночном Иркутске.

Степа хотел было прочитать туповатому эсеру лекцию о значении ВЧК - карающего меча революции - но сдержался. Ему очень хотелось остаться на боевых позициях. По молодости или по отмеченной Провом Самсоновичем политической наивности, Косухин все же предпочитал сходиться с врагами лицом к лицу. Образ несчастной девушки в малиновой шали, трогательно просившей его, представителя железной когорты большевиков, найти пропавшего кота, не выходил из головы. Больная оставалась одна в пустой квартире, посреди холодного, полного опасностей города. Впрочем, Степа отгонял от себя подобные мысли, явно несоответствовавшие серьезности переживаемого момента.

Косухин дал Федоровичу предварительное согласие, потребовав к завтрашнему же числу достать нужное количество взрывчатки и взрывное устройство. В этом случае он обещал удержать позицию даже против целых трех Каппелей. Федорович обещал, и довольный Степа направился к товарищу Чудову.

К удивлению Косухина, у кабинета Прова Самсоновича его остановил караул. Ни мандат, ни даже удостоверение, подписанное недобитым врагом революции Федоровичем не помогли. Степа всерьез обиделся на товарища по партии и хотел было идти восвояси, когда дверь отворилась и на пороге возник сам Пров Самсонович, услышавший учиненный Степой шум.

- А, товарищ Косухин, - загудел он, хлопая Степу огромной ручищей по плечу. - Заходь, заходь! Ты не обижайся, тут у нас разговор серьезный, вот я и велел не пущать! Ну, а ты, ясное дело, свой...

Несколько успокоенный этими словами Косухин шагнул внутрь и сразу же понял, что у товарища Чудова гости. Точнее, гость был один.

За столом сидел худощавый стройный мужчина в ладно сидевшей серой шинели. Его лицо - красивое, с тонкими, явно непролетарскими чертами вначале не особо понравилось Степе. Смущало и то, что цвет был какой-то странный - темно-красный, почти пунцовый. Холодные, бесцветные глаза смотрели на вошедшего внимательно, но, как показалось Степе, без малейших эмоций.

"Ишь, барин, - мельком подумалось Косухину. - И морда красная, не просыхает, видать..."

- Знакомься, Степан, - Пров Самсонович, чуть переваливаясь на ходу, вернулся к столу и стал взбираться на стул, стараясь не сбросить лежавших на нем папок. - Это товарищ Венцлав, командир 305-го полка.

Рука товарища Венцлава оказалась тонкой, но сильной и холодной, как лед. Степа, между тем, лихорадочно соображал вслух:

- 305-й? Это же Полк Бессмертных Красных героев!

- Точно, - прогудел Пров Самсонович. - Видал, кого к нам прислали! Уважают, значит...

Степа чуть не задохнулся от волнения. Весь Восточный фронт знал, что такое Полк Бессмертных Красных героев. Попасть туда мечтал каждый, но брали немногих. Не было еще такого боя, в котором бы 305-й отступил. Полк был надеждой и славой всей Рабоче-Крестьянской Красной армии.

- Я, значит, пойду, - заявил между тем Чудов, пресекая попытку Степы доложить о своих достижениях. - Дела у нас, товарищ Косухин, важнее важных...

- Идите, товарищ Чудов, - негромко, но властно распорядился товарищ Венцлав, и Косухин сразу же понял, что у большевиков Иркутска появился новый руководитель.

Пару минут они стояли молча. Венцлав смотрел куда-то в сторону, как бы не замечая Степы, а тот никак не решался заговорить с командиром легендарного полка. Наконец, Степа набрался смелости:

- Вы, товарищ Венцлав, прибыли в Иркутск вместе с полком?

- Нет, - не поворачивая головы ответил тот. - Полк сейчас в составе Пятой армии. Я добрался один, через тайгу. Впрочем, десятка два моих ребят прибудут позже...

Степа знал, что такое добираться через тайгу по такому морозу, и тут же зауважал товарища Венцлава еще больше. Он хотел выразить надежду, что славные бойцы 305-го помогут быстро разобраться с местным эсеровским гадючником, но внезапно товарищ Венцлав заговорил сам:

- Я беседовал с представителем Сиббюро, Степан Иванович. Там вами довольны. Я имею приказ о том, что вы переходите в полное мое подчинение.

- Так точно, - только и мог ответить Степа. Приказ Сиббюро был, конечно, во много раз важнее предложения Федоровича. Вдобавок к Степе чуть ли не впервые обращались по имени-отчеству.

- Я знаю, что вам предложили возглавить западный боевой участок, - продолжал Венцлав, по-прежнему глядя куда-то в сторону. - Не сомневаюсь, что вы бы справились отлично. Но речь сейчас идет о выполнении особого задания Совета Рабоче-крестьянской обороны. Ради этого я и прибыл в Иркутск.

Степа был поражен не столько важностью поручения, с которым прибыл товарищ Венцлав, сколько тем, откуда командир легендарного 305-го узнал о его разговоре с Федоровичем.

- Но вначале давайте кое-что уточним, - Венцлав медленно повернулся и поглядел прямо в глаза Степы, отчего тот сразу почувствовал себя неуютно. Взгляд Венцлава был холоден, и, казалось способен просветить Косухина насквозь. Степа хотел отвести глаза, но не решился.

- Вы - Косухин Степан Иванович, - продолжил Венцлав, а Степа сглотнул и кивнул головой. - Член партии с лета 18-го, воевали на Восточном фронте, за бои на Каме получили орден Красного Знамени...

Степа вновь кивнул. Если в разговоре с Чудовым упоминание об ордене наполнило его гордостью, то теперь ему стало почему-то совестно, будто он получил орден не по праву.

- С августа вы представитель Сиббюро, воевали в основном в окрестностях Черемхово и Иркутска. Значит, местность знаете хорошо...

- Я Иркутск совсем не знаю, - признался Степа. - А вот леса вокруг, это точно... Облазил.

- Хорошо, - резюмировал Венцлав. - А теперь слушайте внимательно...

Степа подобрался и весь превратился в слух. Товарищ Венцлав наконец-таки отвел свой взгляд, и Косухин сразу же почувствовал себя увереннее.

- Итак, слушайте, Степан Иванович... Верховный Правитель адмирал Колчак в ближайшие дни будет передан Политцентру. Думаю, он уже не опасен и получит свое. Через некоторое время, очевидно, нам отдадут и золотой эшелон. Как видите, эта часть работы выполнена.

Косухин не мог не обрадоваться таким новостям, но слово "работа" его несколько удивило. Его товарищи и он сам выражались куда более возвышенно.

- Вместе с тем, враг еще не разбит до конца. У нас есть данные, что группа офицеров сумела спрятать где-то в тайге часть золотого запаса Республики. Это десятки пудов золота. На эти деньги они собираются начать нынешней весной новый поход. Мы должны вернуть золото, Степан Иванович. И этим займетесь вы...

Степа хотел ответить "Есть", но в горле внезапно пересохло. Он вдруг почувствовал себя маленьким и слабым, но тут же постарался взять себя в руки. Товарищ Венцлав, казалось, понял его:

- Да, это трудное задание, Степан Иванович. Мы будем работать с вами вместе. Скоро подойдет подмога, но за это время надо успеть сделать самое важное...

- Где это золото? - неожиданно хриплым голосом спросил Степа. - Куда его спрятали?

Товарищ Венцлав тихо, почти беззвучно рассмеялся, но глаза его оставались по-прежнему холодными и равнодушными.

- Этого к сожалению, мы не знаем, Степан Иванович. А известно нам пока что следующее... Золото было спрятано заранее, спрятано надежно, и найти его будет почти невоз. Но есть одна зацепка - мы знаем, что руководил этой операцией генерал Ирман, начальник одного из отделов военного министерства. Этот Ирман должен быть сейчас в Иркутске. Кроме того, мы знаем их пароль, но без генерала Ирмана мы ничего не сможем делать...

- Так надо же, - начал было Косухин, но Венцлав покачал головой.

- Мы уже пояснили. Ирман не покидал Иркутска. Его нет и на станции, в зоне контроля чехвойск. Скорее всего, он где-то в подполье. Я приказал товарищу Чудову порасспросить кое-кого из арестованных, но думаю, это нам мало что даст. Придется искать самим...

Он замолчал. Степа стал лихорадочно прикидывать, что бы предпринял он сам. Ясное дело, квартира генерала, его знакомые... Расспросить сознательных граждан в каждом районе... Эх, знать бы приметы, а еще лучше иметь фотографическую карточку!..

Он несмело кашлянул и изложил свои соображения товарищу Венцлаву. Тот пожал плечами и достал небольшой фотографический снимок. Генерал Ирман был бородат, суров, на скуластом лице темнели большие выразительные глаза.

- Что вы можете сказать, товарищ Косухин? - осведомился Венцлав после того, как Степа внимательно изучил генеральскую внешность.

- Контра, - уверенно заявил Косухин. - Гидра. Такие в плен не сдаются, сам видел...

- Это очень умный человек, - задумчиво проговорил Венцлав. - Умный и сильный. Хорошо, что вы напомнили мне о фотографии... Подождите-ка...

Венцлав взял в руку фотографию, провел несколько раз ладонью над ее поверхностью, затем несколько секунд подержал руку над снимком.

- Мне надо было подумать об этом раньше, - наконец заметил он. - А вы действительно смотрите в корень, Степан Иванович... Только, боюсь, наши поиски это не облегчит. Может, вас это несколько удивит, но я почти уверен, что генерала нет в живых.

Степа изумился, а товарищ Венцлав еще немного подержал руку над снимком, затем покачал головой и спрятал фотографию.

- А с чего вы так решили? - поинтересовался Косухин, ничего и не поняв.

- Это несложно, Степан Иванович, - равнодушно бросил Венцлав. - Фотография может сказать о человеке многое. И хорошо, если бы я ошибся...

Но он не ошибся. Вернувшийся вскоре Пров Семенович несколько растерянно сообщил, что двое из арестованных офицеров сообщают одно и тоже - генерал Ирман умер от скоротечного воспаления легких как раз под Новый год, когда в Иркутске шли бои.

Степа был поражен, а товарищ Венцлав лишь недовольно скривился и дал Степе совершенно непонятное задание - узнать, где был похоронен Ирман или, если похоронить его не успели, где находится его тело.

Приказ был более чем странен, но Степа не решился спрашивать. Тем более, что Пров Самсонович, когда они остались одни, подтвердил, что Косухин теперь будет находиться в полном распоряжении товарища Венцлава. О командире 305-го полка Чудов, как успел заметить Степа, говорил не просто с уважением, но и с некоторым страхом, что было совсем для него нехарактерно. Впрочем, и сам Степа чувствовал, что товарищ Венцлав - человек непростой. Хотя простому красному командиру никто и не поручил бы выполнения такого важного для всей Республики задания...

 

Приказ товарища Венцлава, как выяснилось, был несложен. Квартира генерала Ирмана оказалась пустой и разграбленной, но соседи рассказали Косухину, что генерал действительно скончался и был похоронен на Преображенском кладбище. На этом Степа не успокоился, побывав на кладбище, где в кладбищенской церкви нашел соответствующую запись. Наконец перепуганный сторож показал ему и занесенную снегом могилу генерала. Оставалось все это доложить товарищу Венцлаву, хотя Косухин и не понимал, чем все эти сведения помогут делу. Он по собственной инициативе осмотрел генеральскую квартиру, но ничего ценного, а тем более секретного там не обнаружил. Единственным его трофеем была пятнистая генеральская кошка, которую приютили соседи. Невзирая на протесты, Степа конфисковал зверька, на которого имел свои виды.

...Перед тем, как возвращаться к товарищу Венцлаву, он забежал на Троицкую улицу. На стук долго не открывали, и Степа начал было волноваться, когда наконец послышались легкие шаги, и дверь отворилась.

Девушка была в прежнем нелепом платье и малиновой шали. Ее странные, недвижные глаза смотрели на Косухина с испугом и недоверием.

- Эта... здравствуйте, барышня... - смущенно проговорил Степа. - Я кошку вам принес... Вот...

Кошка, почувствовав, что разговор идет о ней, выглянула из-за ворота степиного полушубка и замяукала.

- О! - воскликнула девушка, переходя от испуга к неописуемой радости. - Это вы, мой рыцарь из чека! Вы нашли моего Шера! О! Как жаль, у меня нет розы, чтобы подарить вам!..

- Да чего там, - Степе было неловко, поскольку генеральская кошка не имела к пропавшему Шеру никакого отношения. - Берите...

Девушка осторожно взяла кошку, легко подула на пушистый мех и восторженно погладила мяукающий подарок.

- Я сегодня устрою бал, - шепотом сообщила она. - Мы будем танцевать большой вальс!

- Еда-то у вас есть? - поинтересовался практичный Степа. - Этак с голоду дойдете, барышня.

- Мне не нужно еды, - еще тише проговорила больная. - Мне хватает лунного света...

- Ладно, - вздохнул Степа, сообразивший, что придется позаботиться и об этом. - Как вас зовут-то, барышня?

- Это тайна! - вдруг испуганно воскликнула та и отшатнулась. - Вы пришли узнать эту тайну! Вы пришли меня погубить!

- Ну вот еще! - Степа совсем растерялся, между тем девушка подошла к нему совсем близко и взглянула прямо в глаза.

- Нет, - радостно вздохнула она. - Я вижу, вы не желаете мне зла. Я скажу вам... Меня зовут Али-Эмете. Али-Эмете...

- Степан, - представился Косухин и поспешил откланяться. Он понял, что бедной девушке совсем худо, если она выдумала себе какое-то то ли татарское, то ли вообще персидское имя.

...Товарищ Венцлав выслушал Степу очень внимательно, похвалил и велел быть готовым к одиннадцати вечера. Степа ни о чем не стал спрашивать, но на всякий случай проверил оружие и надел лишние теплые носки - ночи в Иркутске были беспощадно холодными.

В начале одиннадцатого товарищ Венцлав велел выходить. Возле тюремных ворот их ждал грузовик и несколько дружинников. Косухин сел в кузов, вместе с остальными, а товарищ Венцлав забрался в кабину. Грузовик зарычал, окутался сизым дымом и неторопливо двинулся по пустынной улице.

Ехали долго, и Степа успел разговориться с дружинниками. Те оказались своими ребятами, из железнодорожных мастерских. Сперва Степа от души изругал поганого эсеришку Федоровича, в чем его дружно поддержали, а затем только обратил внимание, что дружинники вместо винтовок были вооружены лопатами и даже ломами. Он удивился, но ребята и сами не знали, в чем дело - их подняли по тревоге, выдали инструмент и велели ехать с товарищем Венцлавом.

Косухин несколько раз выглядывал в окружавшую грузовик ледяную мглу, но, совсем не зная города, не мог ничего понять. Один из дружинников, всмотревшись в темноту, предложил, что они едут за город, в сторону Преображенского кладбища.

- Вот те на, - подумал Степа, но вслух ничего не сказал. Поездка сразу же перестала ему нравиться.

Наконец, автомобиль затормозил. Из кабины вышел товарищ Венцлав и велел спускаться. Вскоре все уже стояли на ледяной, потрескивавшей от холода земле. Степа огляделся и вздрогнул - прямо перед ним были уже известные ему ворота Преображенского кладбища.

- Инструменты взяли? - поинтересовался Венцлав. - Ну, показывайте дорогу, товарищ Косухин.

Степа не стал переспрашивать и, вздохнув, повел отряд к могиле Ирмана.

- Двое к воротам, - распорядился Венцлав. - Никого не пускать.

Затем легко ткнул валенком в заснеженный надгробный холм и велел:

- Начинайте...

Инструмента Косухину не досталось, и он был поневоле рад - раскапывать могилы ему еще не приходилось. Он стал поближе к товарищу Венцлаву и закурил, стараясь не оглядываться на то, что происходит у него за спиной. Как ему казалось, он догадался, в чем дело - в могиле генерала могли быть спрятаны какие-то важные документы. Венцлав не курил и молчал, глядя куда-то в темноту.

- Как у вас с нервами, Степан Иванович? - внезапно спросил он.

- Это... насчет мертвецов? - Степе на мгновенье стало жарко. Мертвецов он боялся с детства.

- Может, хлебнете для храбрости? - предложил Венцлав, и в его голосе прозвучала откровенная насмешка.

- Не надо, - отрезал Степа, слегка обидевшись. - Видали мы мертвяков... Всяких.

- Ладно, - кивнул Венцлав и, повернувшись к дружинникам, крикнул: - Поскорее, товарищи! Мы должны успеть до полуночи.

"Почему до полуночи?" - удивился Степа, но смолчал.

Закаменелая земля поддавалась с трудом, но дружинники были парнями крепкими, к тому же работали, меняясь, в две смены. Вскоре лопата глухо ударилась о крышку гроба.

- Без четверти двенадцать, - Венцлав взглянул на часы и скомандовал. - Вытаскивайте гроб и уходите! Быстрее!

Через несколько минут тяжелый дубовый гроб уже стоял около разрытой могилы. Дружинники, боязливо оглядываясь, заспешили к воротам.

- Ждите в машине, - крикнул им вслед Венцлав и кивнул Косухину. Степа сглотнул внезапно подступившую слюну и подошел ближе.

- Берите лом, - приказал Венцлав. - Крышку долой! Спешите, скоро полночь...

Степа выругал себя за трусость и склонность к мелкобуржуазным предрассудкам и попытался поддеть ломом покрытую бронзовыми украшениями крышку. Дерево не поддавалось. Тогда Степа озлился всерьез, ударил ломом что есть силы и увидел, что между крышкой и нижней частью гроба образовалась щель. Остальное было нетрудным - через пару минут отодранная крышка лежала рядом.

Мороз сохранил покойного - спокойное суровое лицо Ирмана казалось живым, если бы не снежинки, которые, не тая, начали покрывать тело.

- Полночь! - голос Венцлава прозвучал неожиданно громко, и Степа вздрогнул. - Степан Иванович, станьте рядом и молчите, что бы не случилось. Молчите и слушайте...

Степа, ничего не понимая, встал поблизости от гроба. Он думал, что товарищ Венцлав собирается обыскать последнее жилище генерала, но Венцлав внезапно простер над гробом руки, плавно провел ими по воздуху - и, наконец, замер, держа ладони над лицом мертвого. Затем Степа услышал странные слова - Венцлав читал нараспев что-то, напоминающее то ли церковную службу, то ли (что было совсем дико) колыбельную песню. Это продолжалось минуты три, как вдруг Венцлав громко крикнул: "Встань!" и взмахнул правой рукой.

И тут же Степа почувствовал, что земля начинает уходить у него из-под ног. Мертвое лицо Ирмана дернулось, задрожали заснеженные ресницы, и генерал открыл глаза. Взгляд мертвеца был и без того страшен, но самое жуткое началось вслед за этим - Венцлав стал неторопливо двигать рукой, и мертвый генерал начал приподниматься. Минута - и он уже почти сидел в своем гробу. Белые застывшие губы шевельнулись, и Степа услышал низкий хриплый голос:

- Я пришел... Зачем ты вызвал меня?

- Ответь мне на вопрос - и я отпущу тебя, - Венцлав наклонился почти к самому лицу мертвеца. - Что такое "Рцы мыслете покой"?

- Это пароль операции "Владимир Мономах", - мертвый голос звучал ровно и без всякого выражения.

- Кто должен руководить ею после твоей смерти?

- Полковник Лебедев. Но дать приказ может лишь Руководитель проекта. Он мне неизвестен.

- Что ты знаешь об операции "Владимир Мономах"?

Несколько секунд мертвец молчал. Сжавшийся в комок Степа вдруг заметил, что в глазах Ирмана мелькнуло нечто осмысленное. Через мгновенье он понял, - это была страшная, неведомая живым боль.

"Господи, нельзя же так!" - вдруг подумал Степа. Он давно уже не поминал Творца, считая себя убежденным атеистом, но сейчас забыл об этом - происходящее не укладывалось даже в столь родное ему учение Маркса и Энгельса.

- Что ты знаешь об этой операции? - Венцлав резко ударил мертвеца по лицу.

- Господи! - прошептал Косухин. - Прекрати это, Господи!

И, сам не понимая, что делает, быстро перекрестился.

В ту же секунду глаза мертвого Ирмана широко раскрылись, в них вспыхнул гнев - и над гробом неторопливо поднялись огромные скрюченные руки.

- Назад! - крикнул Венцлав, но мертвец уже схватил его за горло и начал душить. Мертвый рот раскрылся и оттуда доносилось хриплое рычание. Венцлав пытался сбросить вцепившиеся в него ручищи, но мертвый генерал уже вставал, глаза горели красным огнем, а черная борода зашевелилась.

- Косухин! - прохрипел Венцлав. Степа опомнился, схватил лом и, зажмурившись, ударил по мертвому лицу Ирмана. Затем ударил еще, и еще, пока наконец не услышал чуть придушенный голос товарища Венцлава:

- Хватит, Степан Иванович... Спасибо.

Тело генерала почти вывалилось из гроба. Лицо, куда пришлись удары лома, уже ничем не напоминало лица человека.

- Позовите тех, - Венцлав кивнул в сторону ворот. - Пусть закопают... Чтоб не осталось следов. Что, хорош, а?

- Они... все так могут? - шепотом поинтересовался Степа.

- К счастью, нет, - коротко рассмеялся товарищ Венцлав. - Как видите, допрос мертвого свидетеля - вещь достаточно опасная. Но кое-что мы все-таки узнали. Как фамилия того полковника, запомнили?

- Лебедев, - тихо проговорил Степа, чувствуя, что видит какой-то жуткий бесконечный сон. - Полковник Лебедев...

 

3. ПОЛКОВНИК ЛЕБЕДЕВ

 

Итак, генерал Ирман мертв. Капитан Арцеулов узнал это почти сразу же после прибытия в Иркутск, еще на вокзале, куда его доставил чешский эшелон. Было утро 8 января, по-прежнему светило холодное, подернутое белесой дымкой солнце, а мороз, казалось, окончательно сорвался с привязи - даже днем ртуть показывала минус тридцать - тридцать пять.

Вокзал, занятый легионерами, был полон беженцев, успевших добраться сюда в дни боев за город. Конечно, чехи пускали отнюдь не каждого, в результате чего в залах ожидания было полно офицеров, генералов и высших чиновников министерств; в одном из вагонов удобно устроились несколько министров уже канувшего в вечность правительства Верховного. Вся эта публика шумела, осаждала буфеты и вела бесконечные переговоры с командованием легиона о вывозе их из иркутской ловушки. Легионеры отмалчивались, ссылаясь на французского уполномоченного генерала Жанена, который, якобы, и должен решить судьбу беглецов.

Среди этого Вавилона Ростислав довольно быстро повстречал нескольких сослуживцев, которые познакомили его с бывшим адъютантом Ирмана. Молодой штабс-капитан подробно рассказал Арцеулову о смерти и похоронах генерала, которые ему пришлось лично организовать. Увы, эти сведения ничем не могли помочь Ростиславу. Он осведомился о полковнике Лебедеве. Адъютант долго вспоминал и, наконец, заявил, что такой полковник, если он не ошибается, имел какое-то отношение к авиации и несколько раз бывал у Ирмана. Но ни в военном министерстве, ни в Иркутском гарнизоне этот Лебедев, насколько штабс-капитан помнил, не числился.

Вскоре Арцеулов понял, что на вокзале ему делать больше нечего. Конечно, если бы он потолкался здесь денек-другой, то, воз, каким-то чудом сумел попасть в один из чешских эшелонов, идущих за Байкал. Это был шанс если не выжить, то по крайней мере прожить еще несколько месяцев - до неизбежного весеннего наступления большевиков. Однако, Ростислав был человеком упорным и привыкшим уважать прежде всего самого себя. Он не выполнил задания, а значит, покидать поле боя не имел никакого права.

Оставалось дождаться темноты и выбираться в город. Адъютант Ирмана, с которым он поделился этой мыслью, поглядел на Ростислава, как на ненормального, и посоветовал хотя бы избавиться от столь приметного черного полушубка. Арцеулов был с ним в принципе согласен, но в конце концов рассудил, что первый же патруль заберет его в любом случае - хоть в форме черного гусара, хоть в обыкновенной шинели; при этом полушубок был по крайней мере значительно теплее. Ростислав надеялся на темноту, оружие и собственную реакцию.

Куда более сложным был вопрос о маршруте. Ростислав очень плохо знал город, здесь его никто не ждал - и он понятия не имел, где найти загадочного Лебедева, впрочем, как и обыкновенный безопасный ночлег. Относительно последнего ему несколько помог все тот же адъютант, у которого в Иркутске оставалась тетка. Родственница штабс-капитана жила далеко от центра, и ему пришлось вычертить на папиросной коробке целый план, покуда Арцеулов сообразил, как туда добираться. За этим занятием время прошло быстро, и, выглянув в окно зала ожидания, Ростислав понял, что короткий зимний день движется к концу. Подойдя к выходу на привокзальную площадь, Арцеулов стал наблюдать.

Прямо за линией чешского караула толпилась разнообразная штатская публика, большей частью с узлами и чемоданами. Арцеулов не стал их подробно разглядывать - толпа не представляла опасности. Но чуть дальше, в наступающих сумерках, он заметил несколько вооруженных групп, перекрывавших все уходящие от привокзальной площади улицы. Ростислав пригляделся внимательнее и понял, что караульное дело у новых хозяев города поставлено неплохо. Прямой путь был закрыт. Оставалась еще одна возсть - попытаться обойти посты с тыла, со стороны железнодорожных путей. Правда, там могли стоять свои посты; кроме того, район путей надежно охранялся самими чехами, которые едва ли будут пропускать через свои караулы неизвестного им капитана...

- Проблемы, брат-вояк? - знакомый чех в зеленой шинели стоял рядом, с доброжелательной усмешкой глядя на Арцеулова.

- Добрый вечер, подпоручик, - Ростислав обрадовался знакомому лицу, хотя и не понимал, что нужно от него легионеру. - Извините, не успел поблагодарить...

- Не за что, - весело, хотя и как-то странно улыбнулся чех. - Я ведь ваш должник, брат-вояк...

- Должник? Не припомню, - совсем растерялся Арцеулов.

- А это и не важно, - чех извлек откуда-то из кармана странную разноцветную повязку. - Надевайте. И не забудьте снять погоны.

Ростислав подчинился. Подпоручик внимательно оглядел его, велел снять кокарду и наконец кивнул:

- Так сейчас многие носят. Можем идти...

Арцеулов не стал спорить. Он уже понял, - странный чех знает, как поступать в трудных обстоятельствах. Они прошли через последний легионерский пост и оказались на площади. Подпоручик на секунду задумался, а затем уверенно кивнул в сторону ближайшего караула.

- У меня нет документов, - Арцеулов на всякий случай расстегнул крючок полушубка, чтобы быстрее дотянуться до оружия.

- Не беда, брат-вояк, - усмехнулся подпоручик. - Они нам не понадобятся...

...Караул состоял из нескольких солдат, и офицера, все они были без погон, а на рукавах имели такие же повязки, как и Арцеулов. Капитан ожидал окрика и приказа остановиться, но, к его удивлению, офицер с повязкой лишь козырнул, приказав пропустить Арцеулова и его спутника. Оказавшись за линией постов, Ростислав перевел дух и попытался первым делом содрать не нравившуюся ему повязку - носить вражеские знаки различия было слишком неприятно.

- Не надо, брат-вояк, - посоветовал легионер. - Пригодится... А по тому адресу не ходи - там засада. Ну, прощай...

Он козырнул двумя пальцами и, прежде чем удивленный капитан успел опомниться, свернул в ближайший темный переулок.

"Ну и ну, - только и подумал Ростислав, медленно шагая по пустынной улице. - Неужели этого чеха приставил ко мне адмирал? Да нет, тут что-то не так..."

Внезапно он вспомнил слова Ксении, сказанные во сне. "Тебе поможет тот, кому ты уже помог, но забыл об этом..." Ростислав стал вспоминать, но ничего подходящего в голову не приходило. Чехов он невзлюбил с самого начала, ни разу вместе с ними не воевал и вообще стремился держаться от братьев-славян подальше.

Итак, на квартире неизвестной ему тетки адъютанта ждет засада. Во всяком случае, об этом предупредил странный подпоручик, а ему приходилось верить... Итог, у Ростислава есть целая ночь, чтобы бродить по мертвому холодному Иркутску - если, конечно, не встретится случайный патруль. Ну а утром... О том, что произойдет утром, когда скрыться будет негде, думать не хотелось. Арцеулов не спеша шел куда-то по неизвестной ему улице, прикидывая, что еще придумать в его положении. Будь дело летом, он легко нашел бы себе убежище где-нибудь на чердаке, но в такую морозную ночь это грозило верной гибелью. было, конечно, постучаться в первую же попавшуюся квартиру, но это значило подвергнуть опасности не только себя, но и чьи-то ни в чем не повинные жизни...

Внезапно где-то вдали он уловил громкие мужские голоса, затем послышался крик и мощная ругань. Арцеулов выхватил наган, огляделся и нырнул в темную подворотню.

Ругань стихла, но голоса продолжали о чем-то громко спорить. Затем спор прекратился и вдалеке послышались тяжелые шаги. Похоже, те, кто только что выяснял отношения, приближались. Арцеулов прижался к стене, стараясь не обращать внимания на нечеловеческий холод, которым дышали камни. "Сейчас согреюсь", - подумал он; и не ошибся.

Это, как и ожидал Арцеулов, был патруль. Четверо, вооруженные винтовками, конвоировали пятого - высокого, в оборванной, местами прожженной офицерской шинели.

"Свой", - понял Ростислав, внимательно приглядываясь к конвоирам. Трое были обыкновенными увальнями-пролетариями, слабо разбиравшимися, где право, а где лево. Винтовки они держали настолько нелепо, что капитан даже скривился от презрения. А вот четвертый - он шел последним - его поневоле заинтересовал: маленький, почти квадратный, с могучим торсом и ручищами, почти касавшимися земли. В отличие от всех остальных, одетых в старые шинели явно с чужого плеча, на могучем коротышке было ладно сшитое, очевидно, по специальному заказу, пальто на меху, подпоясанное ремнем с кобурой.

"А это, стало быть, главный", - рассудил Арцеулов, неслышно расстегивая крючки полушубка и пряча наган за пазуху. Вопрос о том, вмешиваться или нет, перед ним, естественно, не стоял. Речь шла лишь о наиболее эффективном методе действия...

Ростислав пропустил караульных немного вперед, подождал, покуда один из солдат поравняется с ним и, резко выдохнув воздух, прыгнул. Сознание не вмешивалось - дело было несложным, и все происходило как бы само собой. Солдат все же успел услышать какой-то шум сбоку и начал поворачивать голову. Подбородок чуть приподнялся - и ладонь Арцеулова рубанула в узкий промежуток. Покуда солдат с хрипом оседал на землю, его винтовка уже была в руках у Ростислава. Удар штыка пришелся в бок одному из шедших впереди. Тот вскрикнул, и в тот же момент третий солдат успел-таки обернуться и броситься на капитана.

Это было уже опаснее, поскольку сзади оставался коротышка; но солдат, к счастью, был новичок в штыковом бою. Арцеулов поневоле усмехнулся, легко парируя удар, и резким выпадом всадил штык прямо в сердце противника.

Он тут же развернулся - и вовремя. В руках коротышки уже подпрыгивал наган. Стрелять не хотелось - на шум могла прибежать подмога, поэтому Ростислав ударил от плеча, попав прикладом прямо в зубы колобку в кожанке. Тот не упал, а не торопясь, даже с некоторым достоинством сел в сугроб, не выпуская оружия. Тогда Арцеулов еще раз добавил ему прикладом по физиономии, легко выбив револьвер, и в довершение пнул краснопузого сапогом, отчего тот бухнулся на бок и зарылся в сугроб.

Арцеулов поднял наган колобка и быстро огляделся.

- Уходим, - кивнул он офицеру, неподвижно простоявшему всю схватку. Тот дернул руками, и Ростислав сообразил, что пленный крепко связан. Нож был далеко, поэтому капитан попросту схватил бывшего пленника за плечо и потащил в переулок.

- Бежать сможете? - шепнул он, прислушиваясь. Вокруг было тихо, и капитан надеялся, что несколько лишних минут у них будет.

- Могу, - хрипло ответил офицер. - Вот только руки...

- Черт! - Арцеулов наконец извлек нож, который он носил по давней фронтовой привычке на левом боку, и одним ударом рассек веревки.

- Держите, - трофейный револьвер был передан освобожденному, и через секунду оба офицера бежали вдоль темных домов. Но уже через несколько минут Арцеулов понял, что надо передохнуть - ледяной воздух резал горло, не давая перевести дыхание.

- Уф, - выдохнул офицер в оборванной шинели, как только они остановились. - Премного вам благодарен, сударь! Впрочем, какие тут слова... За жизнь не отблагодаришь. Я подполковник Рыбников...

- Капитан Арцеулов, - представился Ростислав, оглядывая спасенного. Рыбников был небрит, на лице красовался огромный синяк, а под левым ухом кровоточил большой порез.

- Изукрасили, - кивнул тот. - Вышел в город... Сдуру, конечно. Хотел к сестре заглянуть, вот и нарвался... Вы того клопа жирного прикончили?

Арцеулов понял, что речь идет о гноме в кожаном пальто.

- По-моему, нет. Я его больше прикладом...

- Эх, зря! - огорчился подполковник. - Это же господин Чудов, глава здешней чеки. Его весь Иркутск, заразу, знает!..

- Отложим до следующего раза, - рассудил Ростислав, на которого товарищ Чудов не произвел особого впечатления. - Ну, куда теперь, господин подполковник? Я, признаться, в Иркутске второй раз в жизни.

- Пошли, - подполковник осмотрелся, а затем решительно зашагал куда-то в узкий проход между домами. - Раньше ночью было выходить, а сейчас - как озверели. Говорят, ищут какого-то полковника Лебедева... Такой шум подняли! подумать, что этот полковник им дороже золотого запаса...

- А что за полковник такой? - равнодушным тоном поинтересовался Арцеулов, чувствуя, что большевики взялись за дело серьезно.

- А Бог весть! Фамилия нередкая... Правда, говорят, он из отдела генерала Ирмана, но там никакого Лебедева, насколько я знаю, не было...

"Вот те и раз, - размышлял Арцеулов, покуда они пробирались мрачными закоулками, перебежками пересекая немногие освещенные улицы и замирая при отдаленных шагах патрулей. - Ведь Верховный сказал, что полковник Лебедев служит в том же управлении министерства..."

Если адмирал что-то напутал или таинственного Лебедева тоже нет в живых - и то, и другое представлялось вполне возможным, - вся миссия Арцеулова становилась бессмысленной.

Между тем они добрались до окраины. Осмотревшись среди небольших одноэтажных хибар, подполковник уверенно зашагал к крайней. Войдя через калитку, они поднялись на старое, заскрипевшее под шагами крыльцо. Капитан постучал три раза, затем подождал и вновь постучал, на этот раз дважды.

- Явка, - Арцеулову эти предосторожности показались почему-то смешными и несерьезными.

- Приходится, - понял его Рыбников. - Главное, чтоб соседи не выдали. Тут бы дней пять отсидеться, пока...

Что будет потом, рассказать он не успел. Дверь приоткрылась, и оба нырнули вовнутрь.

Их окружила темнота. Где-то рядом слышались тихие голоса.

- Это я, господа, - негромко проговорил подполковник. - Со мною капитан Арцеулов...

Внезапно вспыхнул свет - кто-то зажег керосиновую лампу.

- Что у вас с лицом, подполковник? - поинтересовался кто-то. - Что случилось?

- А, сплошной форс-мажор, - скривился Рыбников. - Угадал к краснопузым. Спасибо капитану - отбил.

- Вы черный гусар? - поинтересовался кто-то невидимый. Арцеулов понял, что и здесь обратили внимание на его полушубок.

- Нет, - приходилось объяснять все сначала, и Ростислав предпочел сразу же достать свою офицерскую книжку.

- Да полно, господа! - запротестовал Рыбников. - Господин Арцеулов на моих глазах четырех краснопузых порешил...

- Трех, - поправил его капитан. - Надеюсь, как вступительный взнос сойдет?

- Проходите, капитан, - невидимая рука вернула ему документ. - Занесло же вас! Вы знаете, поганые чехи решили передать Верховного Политцентру...

- Нет, - покачал головой Ростислав. - Но было догадаться. Вот сволочи!..

Они прошли по коридору, затем перед глазами мелькнула лестница, ведущая в подпол. Ему посветили фонарем, и Ростислав спустился по неудобной скрипящей лестнице в глубокий подвал.

- Зажгите свет! - скомандовал кто-то, и почти сразу же засветились две керосиновые лампы. Арцеулов огляделся, и понял, что попал в неплохую компанию.

В подвале, где в более спокойные годы какой-то зажиточный иркутянин хранил припасы, собралось не менее десятка офицеров. Кое-кто в форме, но большинство попало сюда уже в штатском. Впрочем, маскарад был достаточно нелеп и едва ли мог обмануть даже самых наивных патрульных. Слабый свет ламп бросал странные, густые тени, скрывавшие лица, и в первый момент Ростиславу показалось, что он не видит тут ни одного знакомого.

- Прошу любить и жаловать, капитан Арцеулов, - представил его Рыбников, спускавшийся последним и аккуратно закрывавший люк, ведущий наверх. - Мой спаситель и отныне смертный враг антихриста Чудова, коего он отделал в лучшем виде...

- Поздравляем, - откликнулся кто-то. - Только лучше бы вы его, капитан, сразу уложили, без мучений... Клоп краснопузый...

Похоже, кличка "клоп" уже успела прочно прилипнуть к Прову Самсоновичу.

- Господа, что случилось? - послышался чей-то сонный голос, показавшийся Ростиславу очень знакомым. - Надеюсь, не красные?

- А вы и красных проспите, Ревяко, - ответили борцу с Морфеем.

Арцеулов всмотрелся и в неровном свете ламп с радостью заметил офицера, поднимавшегося с рваного, набитого соломой матраца.

- Господин полковник, - окликнул он, Ревяко секунду всматривался, затем ахнул и полез обниматься.

- Вижу, вижу, живы, - удовлетворенно вещал он. - А я уж и не надеялся. Думал, решили погибнуть героем!

- А я думал, вы уже в Чите, - заметил Арцеулов, решив не препираться с излишне жизнелюбивым подполковником.

- Чехи, сволочи! - скривился тот. - Довезли до Иркутска - и взашей. Хорошо еще, что этим... эсеришкам не выдали. Ну, теперь с вами, капитан, мы точно выберемся...

- Выберемся, - согласился кто-то. - Вот пусть Каппель чуток поднажмет, тогда мы им покажем мировую революцию! А пока рано. Если они из-за одного Лебедева готовы весь город перевернуть...

- Господа, да кто такой этот Лебедев? - самым невинным тоном, полагавшимся на его взгляд новичку, спросил Ростислав.

- А это фантом, - охотно откликнулся Ревяко. - Призрак...

- Я знаю троих Лебедевых в военном министерстве, - заметил кто-то. - Один, правда генерал... Но никто из них не работал с Ирманом.

- Я же говорю - фантом, - удовлетворенно констатировал Ревяко, вновь устраиваясь на матраце.

- Ни черта большевики не найдут! - вдруг заговорил офицер, до этого не принимавший участия в разговоре. - Полковник Лебедев - это псевдоним. У Ирмана в отделе в самом деле был один офицер, который проходил во всех документах под этим именем.

- Зачем? - поразился кто-то. - Этакая конспирация!

- Как видите, смысл в этом есть. Этот Лебедев - будем называть его так - занимался чем-то очень секретным. По-моему, он летчик, - хотя, признаться, не уверен...

- Да ну, не может быть, - засомневался кто-то, и беседа перешла на другие темы.

Покуда господа офицеры разбирались на четверки, чтобы играть в преферанс - занятие, от которого их оторвал приход нежданных гостей, Арцеулов подсел к Ревяко.

- Простите, господин полковник, - начал он, решив выяснить мучивший его все эти дни вопрос. - Вы, когда уходили, ничего не забыли в купе?

- Забыл, - охотно кивнул тот. - Вас забыл, Ростислав. Винюсь, проявил себя как последняя свинья...

- Бросьте! Я о другом...

И Арцеулов как бы невзначай поднес к свету руку с тускло блеснувшим перстнем.

- Красивая вещь, - уважительно заметил подполковник. - По-моему, XVIII век, Западная Русь, а может, и Польша. Я его у вас раньше не видел.

- Так это не ваш?

- Нет, - с сожалением покачал головой Ревяко. - А что, вы его где-нибудь нашли? Значит, повезло, ваш будет...

- Значит мой... - согласился Ростислав. Наиболее логичная и простая версия рухнула. Правда, то, что перстень не надо отдавать, Арцеулову было по душе. "Никогда не снимай перстень" - вспомнились слова, слышанные им уже дважды...

Под утро преферансисты, закончив баталии, стали укладываться. Как понял Ростислав, днем офицеры спали, выставляя дозорных. Дом принадлежал какому-то старику, родственнику одного из прятавшихся, но приходилось быть настороже.

Когда все заснули, Ростислав подсел поближе к офицеру, который обнаружил такие глубокие знания о таинственном Лебедеве.

- Что? - встрепенулся тот. - А, новенький? Не спится?

- Не спится, - кивнул Арцеулов. - Господин...

- Штабс-капитан, - подсказал офицер. - Штабс-капитан Мережко.

- Господин штабс-капитан, мне нужно встретиться с полковником Лебедевым.

- Вы что, тоже из чека? - неясно в шутку или всерьез предположил Мережко.

- А вы что, не узнали? - обиделся Ростислав. - Я Феликс Дзержинский, только бороду сбрил! Читайте!

И он сунул штабс-капитану приказ, полученный от Верховного. Тот подвинулся поближе к неяркому свету лампы и долго изучал документ.

- И вы с этим пробирались через весь город? - наконец спросил он.

"Нет, я на метле летел", - хотел ответить Арцеулов, но сдержался.

- Кто вам назвал фамилию Лебедева? Только говорите тише...

Ростислав молча указал на подпись адмирала.

- Ничего не могу обещать. Скажу сразу, к этому делу не имею никакого отношения. Но могу попытаться... В общем, считайте, мы ни о чем не разговаривали, а завтра ночью...

 

Проснувшись, Ростислав с удивлением обнаружил, что проспал весь день - публика уже шевелилась, собираясь на ночные вылазки. Арцеулов поискал Мережко, но того уже не было - как выяснилось, он ушел сразу же после наступления темноты. Оставалось ждать.

Мережко появился под утро и сразу же направился к Ростиславу. В руке его белело что-то похожее на листовку.

- А вы, капитан, оказывается, известная особа, - заявил он вместо приветствия, протягивая Ростиславу бумагу.

Арцеулов пробрался поближе к свету и обомлел.

Листовка объявляла о розыске опасного врага мировой революции, убийцы и садиста капитана Арцеулова. Давались подробные приметы, упоминался все тот же черный полушубок, а также обещалось щедрое вознаграждение деньгами или продуктами. Там же был и портрет - рисунок от руки, но весьма сходный с оригиналом.

- Как раз развешивали, - сообщил Мережко собравшимся вокруг него офицерам. - Видать, мсье Чудов не простил рукоприкладства...

"Как же это? - мелькнуло в голове Ростислава. - Приметы, фамилия... Даже портрет..."

- Да, вы у нас герой, - резюмировал непробиваемый Ревяко. - Я на вашем месте стал бы срочно отращивать бороду. Или переоделся в татарина... Или в буддийского ламу.

Офицеры живо принялись обсуждать весьма актуальный вопрос об изменении собственной внешности. Тем временем Мережко отвел Арцеулова в сторону.

- Я договорился, - шепнул он. - Вас ждут.

- Когда? - радостно выдохнул Ростислав, уже не надеявшийся на удачу.

- Лучше всего сегодня. Правда, эта наглядная агитация...

Арцеулов лишь махнул рукой. В эти дни на улицах Иркутска офицера могли арестовать и без всякого объявления.

Они выбрались из убежища и долго плутали между небольшими домиками. Затем Мережко, осмотревшись, осторожно постучал в темное окошко одного из ничем не примечательных зданий. На стук появился человек в большой извозчичьей дохе. Узнав Мережко, он кивнул, а тот в свою очередь указал на Арцеулова. Вслед за этим штабс-капитан так же безмолвно распрощался и отбыл восвояси.

Человек в дохе минуту постоял, о чем-то раздумывая, а затем кивнул Ростиславу, предлагая следовать за ним. На этот раз шли долго. Пару раз приходилось сворачивать во дворы, чтобы спрятаться от патрулей. Маленькие домики стали сменяться более солидными строениями. Арцеулов понял, что они подходят к центру. Возле одного дома, большого двухэтажного с высоким забором, украшенным вычурно резьбой, спутник капитана остановился и замер. Постояв немного, он аккуратно постучал в комнату.

Минуты через две им открыли. Арцеулов был пропущен первым. Он вошел во двор, но осмотреться не успел - сопровождающий довольно невежливо подтолкнул его к крыльцу.

В сенях было совершенно темно. Кто-то (похоже, все тот же человек в дохе) помог снять полушубок и шапку. После чего вновь подтолкнул в спину. Арцеулов отворил дверь и на секунду зажмурился - после темноты прихожей даже неяркий свет керосиновой лампы на мгновенье ослепил.

- Присаживайтесь, господин Арцеулов, - услыхал он чей-то сильный спокойный голос. Капитан сел на старый, покрытый искусной резьбой, стул и только тогда начал осматриваться.

Это была обычная комната, какие Ростислав видел в зажиточных сибирских домах. Иконы в красном углу, мебель из темного дерева, пол устлан светлым ковром... Все это он замечал походя - куда больше Арцеулова интересовал человек, стоявший перед ним.

Человек был в штатском. Точнее, на нем не было военной формы, но присмотревшись, Ростислав сообразил, что темная кожанка, перетянутая ремнем - это неоднократно виденная им одежда авиаторов. Тот, кто носил эту куртку, был высок, по виду очень силен, хотя лицо имел скорее добродушное, незлое. На левой щеке были заметны следы швов - последствия серьезной травмы.

- Вы искали меня? Я полковник Лебедев, - высокий человек в авиационной куртке, достав удостоверение личности, показал его Ростиславу. Тот мельком взглянул на него, затем вернул удостоверение владельцу и вскочил, щелкнув каблуками:

- Здравия желаю, ваше высокоблагородие! Разрешите представиться: капитан Арцеулов!

- Познакомьтесь: поручик Казим-бек.

Арцеулов обернулся. Казим-бек уже успел снять доху, оказавшись худым черноволосым молодым человеком в такой же авиационной куртке. Пожимая капитану руку, он дружески улыбнулся.

- Мы нарушили все правила конспирации, - продолжал полковник. - Красные откуда-то узнали пароль. И почему-то очень заинтересовались моей скромной персоной.

- Я понимаю, - заспешил Арцеулов. - Вот письмо...

- Я же говорю, мы нарушаем все правила конспирации, - вновь усмехнулся полковник. - Вы, господин капитан, тоже. С чего вы, например, решили, что я тот, кого вы ищете, а не подсадная утка господ из чека?

Капитан замер, рука с письмом дрогнула.

- Давайте так. В письме будет, очевидно, только пароль. Зато в устном послании речь пойдет о программе "Владимир Мономах". Ну, а чтобы совсем точно - там будет упомянуто о Руководителе Проекта... Достаточно?

- Так точно, - Арцеулов облегченно перевел дух. - Прошу вас, ваше благородие...

- Меня зовут Николай Иванович, - заметил полковник, читая письмо. - Этак, по-моему, проще...

- Ростислав Александрович, - представился Арцеулов.

- А меня Георгий... Просто Георгий - добавил Казим-бек.

- С письмом ясно, - резюмировал Лебедев. - "Рцы мыслете покой". Наконец-то... Ну-с, слушаем вас, Ростислав Александрович...

- Верховный велел передать... - Арцеулов напрягся, стараясь вспомнить приказ адмирала слово в слово. - Завершите проект "Владимир Мономах". Руководитель прибудет к двенадцатому января. В случае неудачи все должно быть уничтожено. То есть, если проект постигнет неудача. Или Руководитель не прибудет к двадцатому, и появится опасность захвата проекта красными или еще кем-то.

- Поняли, Георгий? - поинтересовался Лебедев. - Господин адмирал тянул до последнего момента. И вот теперь, извольте видеть...

- Так точно, Николай Иванович, - кивнул Казим-бек. - Но попробовать.

- Что попробовать? Все связи были у Ирмана. Я уже не говорю о том, что из города не выбраться...

- Господа, - вмешался Арцеулов. - Поскольку я прислан к вам... Считайте меня в вашем расположении.

- Ваши портреты, господин Арцеулов, висят на каждом столбе, - грустно улыбнулся Лебедев. - Взялись они за вас крепко...

- Ночью все кошки серы, - махнул рукой капитан. - Прорвусь...

- В таком случае, слушайте, - начал полковник, вставая со стула и неторопливо прохаживаясь из угла в угол. - Суть проекта я раскрывать не буду. Не имею права. Вы - человек военный, меня поймете. Наша задача - точнее задача генерала Ирмана, а теперь моя - собрать группу специалистов, которая находится в Иркутске и вывести ее в... некий район. Оттуда мы добираемся... известным мне образом... на, скажем так, искомый объект, где ждем Руководителя Проекта. Если он будет - мы выполняем его приказы. Нет - действуем по обстановке, то есть скорее всего подрываем все дочиста. Как это ни жаль... Но - приказ.

- Тогда я схожу за профессором, - внезапно предложил Казим-бек. - До рассвета еще часа два...

- Хорошо, - кивнул полковник. - Не будем терять времени. Капитан, улицу Троицкую знаете?

Арцеулов смущенно развел руками.

- Я покажу, - предложил Казим-бек, - нам по дороге.

- Там живут двое из нашей группы, - продолжал Лебедев. - Их фамилии Берг и Богораз. Запомнили?

- Запомнил, - кивнул Арцеулов. - Как они выглядят?

- Понятия не имею. Их опекал Ирман. Хорошо еще, что он дал мне на всякий случай адрес... Берг - я, кажется, слыхал об одном Берге - довольно крупный физик. В общем, инициалы нужного нам Берга - "Н.Ф."

- Николай Федорович, - предложил Казим-бек.

- Или Нил Феоктистович. В общем, назовете пароль - "Рцы"... и так далее. Не будут верить - добавьте, о "Владимире Мономахе". Ведите их сюда, и желательно побыстрее, пока не рассвело. Надо еще подумать, как отсюда лучше выбираться...

- Разрешите идти? - Арцеулов встал.

- Да. И смените полушубок. Георгий, найдите что-нибудь не такое экзотическое...

Через несколько минут Арцеулов и Казим-бек шли по улице. На Ростиславе было обыкновенное штатское пальто, почти не гревшее на безжалостном январском морозе.

- Троицкая, - шепнул Казим-бек, указывая на долгий ряд богатых домов, проступавший сквозь предрассветную серость. - Ваш - третий от угла, второй этаж по лестнице. Ну, с Богом, а то мне еще за профессором бежать...

Арцеулов осторожно подобрался к нужному дому и осмотрелся. Вокруг было тихо, правда, на снегу отпечаталось множество следов, чуть присыпанных свежей порошей. Следы - спутать было трудно - оставлены несколькими крепкими мужиками. Рядом Ростислав нашел отпечатки прикладов - кто-то из приходивших сюда опирался на винтовку.

Окна второго этажа были темными, но внезапно за одной из занавесок мелькнул лучик света. Все это было более чем подозрительно, но отступать не хотелось. Ростислав достал наган, расстегнул сумку с гранатами и стал осторожно подниматься по скрипящей лестнице.

 

Ему открыли почти сразу. Он шагнул в переднюю и сразу же почувствовал, как что-то мягкое коснулось ноги. Ростислав вздрогнул и тут же усмехнулся - кошка...

- Эй, здесь есть кто-нибудь? - негромко окликнул он, удивляясь, куда делся тот, кто открыл дверь.

- Ваши пальцы пахнут ладаном, на устах у вас вуаль...

Арцеулов замер и только через мгновенье сообразил, что его встречают стихами. Пораженный, он вошел в большую, освещенную керосиновой лампой комнату, и удивился еще больше.

Прямо перед ним стояла невысокая девушка в длинном, волочившемся по полу платье. Голову украшало нечто вроде чалмы из роскошной шали.

- Добрый вечер... или уже утро, сударыня, - вконец растерялся Ростислав. - Извините, кажется, помешал...

- Это было у моря, где лазурная пена... - шептала девушка, глядя на Ростислава широко открытыми безумными глазами. - Где встречается редко городской экипаж...

- О Господи! - вздохнул капитан. Перед ним была, без сомнения, душевнобольная.

- Простите, сударыня, - начал он, но тут лицо девушки исказилось страхом, она сжала руки и стала медленно отступать к стене:

- Вы... вы пришли забрать моего Шера. Я знаю! Вы хотите забрать Шера... О, как это жестоко!

- Да не нужен мне ваш кот! - вздохнул Арцеулов. - Сударыня, мне нужен господин Берг. Понимаете? Господин Берг!

- Нет-нет, - в ее глазах горел огонек страха. - Здесь нет никого. Только я и Шер... Вы хотите его забрать...

- Мне нужно кое-что передать господину Бергу! - в отчаянии воскликнул Арцеулов, чувствуя, что весь план благополучно провалился. - Господину Бергу или господину Богоразу...

- Передайте Шеру, - посоветовала девушка. - Он такой умный...

Шер, сообразив, что речь идет о нем, вновь потерся о сапоги Ростислава.

- Эх, Шер! - капитан, наклонившись, погладил пушистую спину. - Ну что тебе передать? Рцы, мыслете... Послушайте, сударыня...

Он поднял голову, но девушки в комнате уже не было. Удивленный Ростислав пожал плечами, решив немного подождать. Он осторожно отодвинул штору и взглянул на улицу.

- Опустите штору и повернитесь! - голос прозвучал так неожиданно, что Арцеулов даже не сразу узнал его. Обернувшись, он поразился еще больше. Перед ним стояла та же девушка, но уже не в нелепом одеяле и цыганской шали. На ней было аккуратное черное платье, волосы собраны в густую косу, а на носу сверкали стеклышками маленькие очки. В довершение метаморфозы любительница кошек держала в руке револьвер системы "бульдог".

- Простите... - растерялся Арцеулов, даже не вспомнив о собственном револьвере, лежавшем в кармане пальто.

- Договорите пароль до конца.

- Рцы мыслете покой. Программа "Владимир Мономах"...

- От кого вы? - продолжала девушка, не убирая оружия.

- Я от полковника Лебедева, он велел...

- Где генерал Ирман? - револьвер по-прежнему смотрел прямо на капитана.

- Он умер. Я и сам мало что знаю. Мне приказали найти господ Богораза и Берга...

- Я - Берг, - усмехнулась наконец девушка, убирая оружие. - Наталья Берг.

- Арцеулов, Ростислав, - представился все еще не пришедший в себя капитан. - И мне говорили, что господин Берг - известный физик...

- Это мой дядя. Но я тоже известный физик, - девушка, вздохнув, оглядела пустую комнату. - Дядя уже год как во Франции...

- Надо идти, - опомнился Арцеулов. - Кота берете?

- Это кошка, - вновь улыбнулась девушка. - Подарок из чека...

- Здесь были чекисты?

- Да. К сожалению, они забрали Семена Богораза.

- Плохо...

- Очень плохо, - согласилась девушка. - Без Семена Богораза "Мономах" так и останется на земле...

"Почему на земле?" - не понял Арцеулов, но спрашивать не стал. За окном уже светало. Надо было спешить.

Наталья была уже готова. Все ее вещи уместились в небольшой и весьма тяжелый саквояж.

- Кота... то есть кошку будете брать? - вновь поинтересовался Ростислав, наблюдая, как умный зверек, вероятно, что-то почуяв, испуганно мечется из угла в угол.

- Обязательно, - девушка поймала кошку и бережно укутала ее шарфом. - Не исключено, что этой мяукающей чекистке предстоит весьма дальнее путешествие. Если конечно, мы освободим Семена...

- Странные вы тут все, - поневоле вырвалось у Арцеулова.

- Серьезно? - без тени иронии спросила Берг. - Интересно, что вы скажете, когда познакомитесь с Глебом Иннокентьевичем...

 

На обратном пути Арцеулов чуть не заблудился, но в последний момент все-таки нашел нужную улицу. Вовремя - позднее зимнее солнце уже вставало, и в городе начали появляться первые прохожие. Ростислав постучал. Дверь тут же открылась, на пороге стоял Казим-бек.

- А-а... - удивился было молодой офицер, но расспрашивать не стал, молча пропустив гостей в квартиру.

Первое, что услышал Арцеулов - это чей-то густой сильный бас, доносившийся из соседней комнаты.

- Ди-ка-ри! - вещал бас. - Форменные дикари, батенька мой, да еще, вдобавок, умалишенные!

- "Профессор"... - понял Ростислав и вздохнул.

Он не ошибся. В комнате, кроме скромно сидевшего в углу Лебедева, он увидел высокого плотного бородача лет шестидесяти, одетого в старый, модный еще в начале века, костюм. На широком морщинистом лице вызывающе блестели небольшие очки в роговой оправе, в руках бородач держал большую дубовую трость.

- Ага! - произнес он, увидев вошедших. - Наталья Федоровна! Очень! Очень приятно! Хоть один нормальный человек в этом бедламе! А кто это с вами, позвольте узнать?

- Капитан Арцеулов, - подсказал Лебедев, чуть подмигнув Ростиславу. Тот понял - ему рекомендовали ничему не удивляться.

- Арцеулов? - профессор наклонил огромную голову набок и внимательно всмотрелся в капитана. - Вы, простите, из нормальных или тоже из этих... поведенных?

- Вероятно, из поведенных, - согласился Ростислав. - Господа, позвольте представить: Наталья Берг...

Девушка молча подала руку Лебедеву и Казим-беку и, не говоря ни слова, присела на свободное кресло в углу.

- Представляете, Наталья Федоровна, - продолжал профессор. - Эти бурбоны были уверены, что вы мужчина. Им в голову не могло прийти, что наш лучший физик-практик - барышня, да еще пресимпатичная! Не смущайтесь, не смущайтесь, сударыня, пусть смущаются эти бурбоны! А где Семен Аскольдович?

- Семен арестован, Глеб Иннокентьевич, - тихо проговорила Берг. - Меня не забрали только потому, что удалось притвориться душевнобольной. Я же не могла уйти из квартиры...

- Какое они имеют право! - возопил профессор, потрясая тростью. - Я немедленно иду в этот, как его, Политцентр, в эту чеку! Они же срывают эксперимент!

- Вас поставят к стенке, профессор, - заметил Лебедев.

- По-ра-зи-тельно! - выдохнул Глеб Иннокентьевич. - К стенке! Лет тридцать назад я вместе с господином Миклухо-Маклаем оказался как-то у людоедов Малаккского берега. Нас там, естественно, хотели съесть, но после некоторых объяснений мы смогли нормально договориться! Но ведь это были людоеды!

- Здесь вы ни с кем не договоритесь, - Арцеулов поневоле скривился. - Здесь хуже, чем людоеды - здесь господа краснопузые!

- Как вы сказали, молодой человек? - профессор развернулся всем своим мощным корпусом, в упор поглядев на капитана. - Простите, ваше имя-отчество?

- Ростислав Александрович. просто Ростислав...

- Никаких просто! Вы взрослый человек, а не учащийся подготовительных классов гимназии... Так вот-с, меня зовут Глеб Иннокентьевич Семирадский, я профессор, как теперь принято выражаться, бывшего Петербургского Императорского и так далее университета, почетный доктор и прочее, к делу не относящееся... Итак, как вы изволили выразиться, краснопузые?

- Они самые, - кивнул капитан. - С ними вы не договоритесь.

- Бедлам! - взмахнул руками профессор. - Двадцать лет мы готовили проект, над ним работали лучшие умы России, и вот теперь наше богоспасаемое отечество в одночасье решило сойти с ума!

- Мы не сходили с ума, - Арцеулов понял, что ему отводится роль главного оппонента в этом странном споре. - С ума сошли они!

- Эти ваши... краснопузые скажут о вас тоже самое. И вы и они боретесь за какое-то "светлое будущее". А для того, чтобы осуществить просто-напросто научный проект, который, между прочим, способен чуток приблизить нас к светлому будущему, приходится играть в сыщиков-разбойников!

- К сожалению, - кивнул Лебедев. - Наталья Федоровна, что случилось с господином Богоразом?

- По-моему, нам просто не повезло, - сначала девушка. - К нам постучались двое офицеров. Мы не могли оставить их на улице! И той же ночью пришли из чека. Я накинула теткино платье и шаль. Мне подыграли... Один настолько поверил, что, представьте, господа, на следующий день принес мне кошку...

Между тем Шер, уже достаточно освоившись на новом месте, заняла позицию возле кресла, на котором сидела Наталья.

- Я выясняла, - продолжала Берг. - Семен сидит в пятнадцатой камере в третьем корпусе. Его не допрашивали - там сейчас не до этого. Его держат заложником...

- Ненормальные! - констатировал профессор. - Будь тут папуасы или даже огнеземельцы, я пошел бы к их вождю и за полчаса договорился о чем угодно...

- К сожалению, здесь такой вариант не подходит, - спокойно заметил Лебедев. - Какие есть иные мнения?

- А если дать на лапу? - предложил молчавший все это время Казим-бек. - Господа большевички похуже гоголевских персонажей - берут направо и налево...

- Опасно, - чуть подумав, заметила Наталья. - Нельзя привлекать к Семену внимание. Если им заинтересуются... Ведь они и так ищут господина Лебедева.

- Есть способ, - внезапно заявил Арцеулов.

- Знаем, знаем, - взмахнул рукой профессор. - Предложите брать тюрьму, так сказать, на абордаж!

- Нечто в этом роде, - кивнул Ростислав. - Мне будут нужны два человека...

- Вас самого разыскивают, - покачал головой Лебедев. - Ваши портреты на каждом углу.

- На это я и рассчитываю, - спокойно заметил капитан. - Стопроцентный успех обещать не могу...

- Вы не можете обещать и один процент успеха, - махнул рукою Лебедев. - Вас арестуют прямо на улице.

- Совершенно верно.

...Он постарался изложить свой план как короче и четче. Капитана слушали внимательно, но чем дальше, тем с большей долей сомнения.

- Очень смело, - наконец сказала Берг. - Но, боюсь, не получится.

- А вы знаете, господа, - внезапно заявил профессор. - При всем дилетантизме... Кое-что может выйти. Но с некоторыми поправками. Прошу слушать внимательно...

 

4. НЕПУСКАЮЩАЯ СТЕНА

 

Пров Самсонович Чудов выглядел, прямо сказать, не лучшим образом. Голова, плотно обмотанная бинтами, издалека походила на тыкву, вдобавок повязки глушили голос, и вместо могучего баса из-под бинтов доносилось нечто весьма невнятное и неубедительное. В довершение всех бед один удар пришелся аккурат пониже пояса, и теперь Прову Самсоновичу приходилось сидеть накренясь, дабы не тревожить травмированное место.

Впрочем, эти печальные обстоятельства не сбавили пыла начальника Иркутской ЧК. Сквозь бинты то и дело слышалось привычное: "Контра! Искоренить! Каленым железом!"; а также куда более крепкие выражения.

Итак, Пров Самсонович бушевал в своем кабинете, куда попал сразу же после перевязки в госпитале. Рядом сидел немного смущенный Степа Косухин. Ему было стыдно, что красная гвардия Иркутска, и он в том числе, не смогли прийти на помощь вождю местных большевиков. Молчаливый Венцлав, пристроившись в углу, что-то черкал в записной книжке.

- Найду контру! - в очередной раз донеслось из-под бинтов. - Собственными руками на части разорву!

- Значит, там был один человек? - внезапно спросил товарищ Венцлав, не поднимая глаз от блокнота.

- Ну... один, - без всякого энтузиазма подтвердил Чудов. - Из темноты прыгнул, гад, а то бы я ему показал!

- Приметы помните?

- А хрен его помнит! - буркнул Чудов. - Дрался как черт, это помню... Черный полушубок у него был. Не иначе из этих...

- Черных гусар, - подсказал Степа.

- Во-во... - кивнула тыква. - Ну, вроде невысокий такой. Кисти тонкие... Во! У него перстень на руке...

- Забавно, - прокомментировал Венцлав. - А ну-ка, товарищ Чудов, взгляните...

Он показал нечто, нарисованное на листке блокнота. Пров Самсонович всмотрелся и охнул:

- Он и есть! Ну, товарищ Венцлав, и глаз у вас! Как же это вы...

Степа, не выдержав, тоже взглянул. Карандаш Венцлава изобразил красивое лицо с тонкими, явно дворянскими чертами, небольшим, брезгливо сжатым ртом и чуть узковатыми глазами.

- У, белая кость! - вырвалось у Степы, и он возненавидел неизвестного врага еще пуще.

- Поздравляю, Пров Самсонович, - в тоне Венцлава трудно было не заметить иронию.

- Вы имели честь познакомиться с капитаном Арцеуловым. С тем самым Арцеуловым, который был послан Колчаком для связи с Ирманом.

"Операция "Владимир Мономах", - понял Степа. - Вот гад!"

- Оказывается, господин Арцеулов все-таки попал в Иркутск, - задумчиво проговорил Венцлав. - Интересно, очень интересно...

- Размножить! - донеслось из-под бинтов. - Размножить и объявить розыск!

Это, как понял Степа, относилось к столь удачному портрету белого гада Арцеулова.

- Да-да... - кивнул Венцлав. - Степан Иванович, разрешите...

И, не обращая внимания на булькающего и бубнящего Прова Самсоновича, он вывел Косухина в коридор и надежно прикрыл дверь.

- Мои люди еще не подошли, - Венцлав говорил тихо, стараясь, чтобы случайные посетители этого мрачного места ничего не услышали. - Вы можете к завтрашнему вечеру собрать десяток надежных товарищей?

- Так точно, - чуть подумав, ответил Степа. - Соберу своих, черемховцев...

- Лишь бы не пошел снег, - задумчиво проговорил Венцлав. - Давайте так... Завтра, в десять вечера вы подходите к тому месту, где на товарища Чудова напал этот белый гад. Место помните?

Косухин кивнул.

- Не знаю, буду ли сам, но я пришлю туда собаку. Поищем след.

- Да какой там след? - удивился Степа. - Почти целый день прошел! Да и снег! Вот если бы сразу...

- А мы попробуем, - товарищ Венцлав мрачно усмехнулся. Степа взглянул на его лицо, и ему сразу же расхотелось спорить.

- Если повезет, собака доведет до места, где этот Арцеулов скрылся. Ну а там уж...

- Да не беспокойтесь, - поспешил заверить Степа. - Не подкачаем!

 

Весь день Степа бегал по городу, заменяя временно выбывшего из пролетарского строя товарища Чудова. Ночь прошла не лучше: со стороны Иннокентьевской уже слышались разрывы снарядов - это наступал Каппель. Приходилось решать уйму вопросов, то и дело ругаться с Федоровичем, организовывать новые отряды из сознательных пролетариев, которые отчего-то каждый раз оказывались недостаточно сознательными, да еще вдобавок выступать на митингах. На следующее утро Степа не выдержал и, воспользовавшись приглашением недорезанного врага революции Федоровича, уснул прямо в его кабинете.

Проснулся он уже ближе к полудню. Надо было ехать в депо, чтобы поторопить недостаточно сознательных железнодорожников с ремонтом бронепоезда. Уже накидывая полушубок, Степа вспомнил о словах Венцлава. Удалось поймать вечно спешившего Федоровича и договориться, что тот выделит к вечеру десяток бойцов из бывшего Степиного отряда. Довольный таким успехом, Косухин помчался в депо.

Вернулся он ближе к вечеру, усталый и голодный. Очень хотелось отдохнуть, но указанное время приближалось, и Степа, дождавшись обещанного отряда - Федорович прислал вместо десятка бойцов целых пятнадцать - двинулся к одной из привокзальных улиц, туда, где белая контра напала на дорогого товарища Чудова.

Место схватки уже успело покрыться легким снежком. Вокруг была масса следов, оставленных дружинниками и просто любопытными. Косухин пожал плечами - в затею с ищейкой верилось слабо. Между тем время подходило к девяти. Бойцы отряда, не понимавшие цели этой странной экспедиции, начали перешучиваться. Степа ждал, поглядывая по сторонам, но товарища Венцлава все не было.

Внезапно послышался легкий шорох. Из темноты прямо к ногам Косухина вынырнула огромная черная собака. На ней не было ни намордника, ни ошейника, и поначалу Степа слегка испугался. Собака внимательно посмотрела ему в глаза, затем неторопливо подбежала к месту схватки. Все разговоры разом стихли.

- Ух, здоровая! - прокомментировал один из бойцов. - Видать, из породистых...

- Нет такой породы, - авторитетно заметил кто-то.

- Видали? Глаза!

- Тише вы! - прикрикнул Степа. Он присмотрелся, заметив, что глаза собаки только что сверкали красным огнем. Собака сделала несколько кругов около места схватки, затем подняла огромную морду, как бы принюхиваясь, и вдруг завыла. Вой был долгий и какой-то странный. Степе вдруг почудилось, что он различает дикие непонятные слова...

Очевидно, это заметил не он один. Кто-то из бойцов, несмотря на пролетарское происхождение и боевые заслуги, начал тайком креститься. Косухин вдруг вспомнил мертвое лицо генерала Ирмана, и пальцы сами собой сложились в щепоть. Но не успел он поднести их ко лбу, как собака взглянула на него умными, злыми глазами и тихо зарычала. Рука замерла - перекреститься Степа так и не решился.

- Пошли отсюда, а? - предложил кто-то, но собака, вновь зарычав, подбежала прямо к Степе и мотнула огромной черной мордой. Косухин понял и дал команду двигаться.

Собака бежала быстро, почти не принюхиваясь. Лишь изредка она останавливалась - и то, как показалось Степе, не для того, чтобы отыскать пропавший след, а попросту поджидая не столь проворных бойцов. Это странное путешествие вначале проходило в полном молчании, затем языки постепенно развязались. Черемховцы, меряя валенками заледенелые улицы вечернего Иркутска, начали поддаваться неизбежному скепсису. Косухин уже несколько раз выслушивал предположения, что именно ищет непонятная псина и советы не мешать ей в ее личной жизни. Но Степа, сам удивленный всем происходящим, одергивал шутников и приказывал не отставать.

Они прошли уже немало, как вдруг собака остановилась и замерла. Бойцы, окончательно пришедшие в веселое настроение, предложили, что здесь и должно состояться намеченное собачье рандеву. Но странная собака внезапно повернула голову, блеснув огромными, красными глазами, и негромко зарычала. Кто-то шепнул "Ого!" Наступила тишина. Собака неторопливо перебежала улицу и остановилась у крыльца одного из домов.

Внезапно Косухин почувствовал - шутки кончились. Он махнул рукой. Один из бойцов неслышно пересек улицу и подобрался к крыльцу. Все замерли. Разведчик подождал минуту и с сомнением пожал плечами, но вдруг резко махнул рукой.

- Четверо к окнам! - распорядился Косухин. - Остальные за мной! Оружие к бою!

Они ворвались на крыльцо, вышибли легкую дверь и очутились в темной прихожей. Но дом не был пуст - из комнаты лился несильный свет лампы, слышался звук голосов. Внезапно из проема двери появилось чье-то испуганное лицо, тишину разорвал крик:

- Господа! Красные!

Дальнейшее Косухин помнил только отрывками. Они ворвались в комнаты, скрутив троих офицеров, пивших чай вместе со стариком - хозяином дома. Но большая часть постояльцев, забаррикадировавшаяся у входа в погреб, открыла бешеный огонь. Двое степиных бойцов упали на месте. Косухин озлился и, припечатав всю компанию петровским загибом, швырнул гранату.

Взрыв самодельной бомбы, изготовленной в железнодорожных мастерских Черемхова, был настолько силен, что бросил самого Степу на пол. С потолка сыпалась штукатурка, громко кричал смертельно раненый офицер, но битва была выиграна. Четверо, оборонявшие вход в погреб, легли на месте, а остальные, так и не успевшие выскочить, оказались в западне.

Подождав минуту, Косухин подошел к обгорелому люку, предложив выходить по одному и без оружия. В противном случае он обещал швырнуть вторую бомбу прямо в подвал. Наступило молчание, затем раздались крепкие выражения, ударил выстрел, другой, третий. Косухин вновь выругался и взмахнул гранатой, как вдруг снизу все стихло, и кто-то крикнул: "Сдаемся!"

...Пленных выстроили у крыльца. Всего, не считая двоих тяжелораненых, в плен попало шестеро. Трое застрелились - это и были выстрелы, слышанные из люка.

Офицеры, пораженные неожиданностью нападения, растерянно поглядывали то на мрачного Степу, то на угрюмых черемховцев - гибель двух товарищей рассердила бойцов до последней степени. Косухин пару раз прошелся мимо неровной шеренги пленных, поглядел на испуганные злые лица и наконец заговорил.

Он напомнил белой сволочи, что они и так приговорены историей, как лютые и опасные враги мирового пролетариата. Вдобавок они оказали сопротивление бойцам революции, что окончательно решает их судьбу.

Косухин выждал минуту, но ничего кроме негромкой фразы о "красной гадине" не услышал. Это разозлило окончательно.

- В общем так, чердынь-калуга, - заключил он. - Кто мне расскажет, где сейчас полковник Лебедев или капитан Арцеулов, доживут, так и быть, до утра. Остальных сейчас положим. Ну, господа хорошие, какие есть мнения?

- Я... я... - внезапно заговорил один из офицеров. - Полковник Ревяко... Я знаю Арцеулова...

- Стыдитесь! - крикнул один из офицеров. Степа махнул рукой, и Ревяко оттащили в сторону. Бойцы вскинули винтовки.

- Хоть помолиться дайте, сволочи! - крикнул кто-то.

- Нашим, небось, не давали! - процедил Косухин, который в этот вечер был особо зол на белую кость, и вскинул руку с револьвером. Залп вышел нестройный, но добивать никого не пришлось - стреляли почти в упор.

- Где Арцеулов? - Степа решил не тянуть с допросом, тем более трупы, лежавшие в нескольких шагах, поневоле приглашали к откровенности.

- Я... я все скажу... - бормотал Ревяко. - Он ушел... Его увел штабс-капитан Мережко...

- Мережко? - Косухин вдруг сообразил, что поторопился с расстрелом.

- Он еще в подвале... застрелился... Господин красный командир, не убивайте... Я знаю про полковника Лебедева... Он летчик. У него на самом деле другая фамилия...

- Сейчас как дам тебе за "господина", - пообещал Косухин, примериваясь к дергающейся скуле подполковника, но в последний момент сдержался. Бить пленных не полагалось - это Степа усвоил крепко.

- Увести. К товарищу Чудову, - кивнул он на пленного.

- А что с хозяином дома? - поинтересовался один из бойцов.

- В расход! - махнул рукой Степа. - Раз прятал контру, значит, знал, что делает...

- Так он же старик, - заикнулся один из дружинников. Косухин поглядел на трупы, уже начавшие каменеть на морозе, и сплюнул.

- Хрен с ним, тащи в тюрьму. Все равно шлепнут... Да, осмотрите дом - ну, там оружие...

Пока бойцы производили обыск, Степа медленно прохаживался по переулку. Конечно, это был успех - целое гнездо контры накрыто и обезврежено, но ни лютого гада Арцеулова, ни таинственного Лебедева найти не удалось. Правда, этот трус Ревяко мог кое-что рассказать, но Степан рассчитывал все-таки на большее.

Внезапно он увидел собаку. Во время боя пес куда-то исчез, а теперь вновь появился.

- Ну что? - усмехнулся Степа. - Тушенки выдать, герой? А, может, ты еще и Арцеулова выследишь?

Собака внимательно поглядела на Косухина и внезапно кивнула.

- Ты... - обомлел тот.

В глазах собаки вновь загорелись красные огоньки, она отбежала в сторону и оглянулась, как бы приглашая Степу за собой.

- Ну, пойдем, чердынь-калуга, - решился тот. Он передал команду одному из бойцов, велев собрать оружие и отвести пленного к Чудову. Собака нетерпеливо ждала и даже начала негромко рычать.

- Пошли, - вздохнул Косухин, доставая револьвер.

На этот раз собака бежала быстро, перепрыгивая через сугробы и ныряя в дыры в заборах. Косухин едва успевал за ней. Пару раз он призывал четвероногого сыщика к порядку, но собака не слушала. Она уже не рычала, а тихо выла, похоже, твердо взяв след.

Они выскочили в небольшой пустынный переулок, как вдруг собака остановилась. Но не по своей воле - словно кто-то невидимый поставил перед нею такой же невидимый заслон. Зверь визжал, крутился на месте, но чувствовалось, что дальше он не сможет сделать ни шагу.

- Эй, чего с тобой? - поинтересовался Степа, поводя револьвером из стороны в сторону. - Никого же нет...

Но собака, взвизгнув напоследок, отбежала назад, спрятавшись за спиной Косухина. И вдруг Степа, уже начинавший было привыкать к странным делам, творящимся в последнее время, замер и невольно протер глаза. Перед ним, из крутящихся на ветру снежинок, стал проступать человеческий силуэт. Это было уже слишком. Косухин сглотнул, снова протер глаза, но серебристый силуэт сгустился, и Степа уже мог различать того, или точнее - ту, что преградила дорогу.

Женщина... На ней была накидка, какие носили сестры милосердия. Лицо - странное, серебристое, как бы светящееся изнутри, было спокойным и, как почудилось Степе очень грустным.

- Косухин, - тихий голос возник сам собой в голове Степы. - Степан, почему вы хотите смерти Ростиславу?

- Кому? - Степа решил перекреститься, но сообразил, что держит в руке револьвер.

- Ростиславу Арцеулову...

При звуке ненавистного имени Степа немного пришел в себя. Почувствовав, что револьвер в данном случае бесполезен, он сунул его в карман и прокашлялся.

- В общем так, чердынь-калуга, - решительно начал он. - Не знаю, как это у вас получается, но сразу говорю, - я вашего Арцеулова достану! И никакие фокусы не помогут...

- Вы связались с нечистью, Степан! Вы не боитесь погубить душу, потому что в нее не верите, но разве нечисть может помочь вашей революции?

- Какая-такая нечисть! - хотел возмутиться Степа, но вспомнил то, что случилось у могилы Ирмана. Женщина, казалось, поняла его.

- Нам велено молиться за врагов. Я помолюсь за вас, Степан. И передайте вашему хозяину, чтобы он не слал больше оборотней - я не пропущу их.

Она подняла невесомую серебристую руку, осенив Степу широким крестом. Внезапно собака, жалобно завизжав, перекувырнулась и бросилась прочь.

- Прощай, Степан, - фигура женщины побледнела и стала исчезать. - Неси свой крест...

- Какой крест? - сбитый с толку и изрядно испуганный Косухин огляделся, но переулок был пуст. Собака сгинула. Степа, будучи человеком добросовестным, сделал несколько шагов вслед за уходящими в сторону собачьими следами, но был вынужден остановиться - следы пропали, словно четвероногая тварь тоже растворилась в воздухе.

 

Косухин был встречен с триумфом. Товарищ Чудов по этому случаю даже слез со стула, попытавшись похлопать Косухина по плечу, для чего ему пришлось несколько раз подпрыгнуть. Правда, Степа, как парень честный, сразу же сообщил, что ни полковника Лебедева, ни врага трудового народа Арцеулова задержать не удалось. Но Пров Самсонович тут же прервал его:

- Не уйдут они, товарищ Косухин! Не уйдут от суровой мести пролетариата! А ты лихо их гнездо накрыл! Не сберегли свои мяса, кость белая! Этого Ревяко мы враз раскрутим - не таких раскалывали, не таких! Так что не ошибся я в тебе, Степан!

Товарищ Венцлав был более скуп на слова и, коротко поздравив Косухина, предложил пройти к нему. Кабинет Венцлава теперь находился рядом с обиталищем Прова Самсоновича.

- Садитесь, Степан Иванович, - предложил Венцлав. - Курить будете?

Степа с благодарностью угостился неплохой американской папиросой и выжидательно поглядел на хозяина кабинета.

- А теперь, Степан Иванович, - продолжал тот, - расскажите все, ничего не пропуская. Вы меня поняли?

- Понял, - тихо ответил Степа, сообразив, что товарищу Венцлаву известно даже то, чему был свидетелем один он...

Косухин рассказывал долго, время от времени путаясь и сбиваясь. Венцлав спокойно ждал, на его красном, лице не было заметно никаких эмоций.

- Благодарю вас, Степан Иванович, - кивнул он наконец. - Прежде всего, говорю сразу: ни в едином вашем слове не сомневаюсь и, более того, благодарен, что вы решились рассказать все.

- Значит, это все было? - встрепенулся Степа. - Эта баба... То есть женщина...

- Степан Иванович, - прервал его Венцлав. - Я мог бы сказать вам, что вы переутомились и у вас была галлюцинация. Я мог бы, в конце концов, сказать, что мы используем новые научные методы следствия. Но вы умный человек, вы уже успели много увидеть. Я не хочу играть с вами в кошки-мышки.

- Значит, это правда, - не выдержал Косухин, - насчет нечисти...

На красном неподвижном лице Венцлава появилось нечто вроде усмешки.

- Вы с какого года в революционном движении, Степан Иванович?

- С шестнадцатого! - гордо сообщил Степа. - Первый раз еще при царе заарестовали...

- Ну вот... Вы были революционером, борцом за дело пролетариата и всех трудящихся. А как вас называли жандармы?

- Знамо как, - приосанился Степа. - Бунтовщиками! И даже шпионами немецкими...

- Вот видите... Православная церковь, которая, как вам известно, все века помогала угнетать народ, также расправлялась со своими врагами и называла их ничуть не лучше.

- Ну... это ясно... - задумался Степа. - Выходит, вся эта, извините, нечисть и вправду существует? Значит, попы правы? А говорят, что Бога нет!

- Эк вы хватили! - рассмеялся Венцлав. - Да при чем тут Бог! Есть ли Он, нет ли - этого никто не знает. Просто в мире есть явления, которые не хотят или боятся замечать. Официальная церковь их преследовала. Более того, все это вполне объяснимо с научной точки зрения...

- А, тогда понятно, - несколько успокоился Косухин. - Если с научной... Но кого я все-таки видел? Призрак или что?

- Называйте это призраком, - пожал плечами Венцлав. - Я могу назвать это некробиотическим излучением. Подобные случаи известны уже сотни лет. Помню, однажды...

Венцлав не стал договаривать, покачал головой и замолк.

- А кто эта женщина? - поинтересовался Степа, в голове которого творился настоящий кавардак.

- Жена Арцеулова. Ее звали Ксения, - неохотно ответил Венцлав. - По-моему, вас что-то с ней связывало. Не пойму...

- Быть того не может! - возмутился Степа и, чуть помолчав, пробормотал: - Выходит, похоронил жену, капитан! Красивая была женщина... Жалко, - добавил он неожиданно для себя.

- Ну, хватит! - Венцлав нахмурился и встал из-за стола. - Не раскисайте, красный командир Косухин! Если революции понадобится - вы будете сотрудничать даже с упырями.

- Упырей не бывает, - усмехнулся Косухин, решив, что товарищ Венцлав шутит. Тот не отозвался и, кивнув Степе, вышел из кабинета. Они спустились вниз в тюремный двор, где толпилось несколько свободных от нарядов дружинников. Они разглядывали только что привезенные трупы расстрелянных Косухиным офицеров.

- Приведите этого... Ревяко, - распорядился Венцлав. Косухин козырнул и отправился в тюремный корпус.

Подполковнику Ревяко было совсем худо. Всю дорогу он умолял Степу не ставить его к стенке, обещая взамен все что угодно, вплоть до добровольного вступления в ряды РККА. Косухину было поначалу приятно видеть унижение матерого классового врага, но затем он вдруг представил, что в плен попал не проклятый беляк, а красный командир, и вот так же молит врага о жизни. Степу передернуло и он, забыв, что пленных бить не полагается, двинул Ревяко в скулу, заметив: "Хоть бы застрелился, мразь!" Похоже, это добило подполковника, и во двор он вышел уже в состоянии, близком к полному затмению. При виде своих погибших товарищей, сваленных прямо на снег, его затрясло.

- Не надо... - заныл он, решив, что приходит его последний час.

- Успокойтесь, - веско произнес товарищ Венцлав, и Ревяко, к удивлению Степы, тут же затих. - Где штабс-капитан Мережко?

- Сейчас, сейчас... - забормотал Ревяко, обходя закоченелые трупы и склоняясь к лицу каждого покойника. - Не извольте беспокоиться...

- Чего нам беспокоиться? - вновь не выдержал Степа. - Вот тварь!

- Помолчите! - прервал Венцлав, и Косухин умолк. Голос командира легендарного 305-го ему не понравился.

- Вот! - почти радостно воскликнул подполковник, указывая на одно из тел. - Вот он, господа... простите... товарищи...

Венцлав быстро подошел и присел рядом с трупом, легко поводя рукой над мертвым лицом.

- Порядок, Степан Иванович, - мрачно усмехнулся он. - В полночь поговорим...

Косухин вспомнил генерала Ирмана, и ему вновь стало не по себе.

- Товарищ Венцлав... - решился он. - А как вы... ну, определили...

- Стрелял в сердце, - пожал плечами краснолицый. - Мозг цел... Ладно, займемся покуда живыми.

Он махнул рукой, и закаменелого от страха Ревяко повели в кабинет административного корпуса. Степа поглядел на мертвое лицо штабс-капитана, и ему стало совсем плохо. Штабс-капитан Мережко был красив и молод, его большие голубые глаза смотрели в никуда без страха. Было видно, что офицер не боялся умирать.

- Отвоевался парень, - Степа вздохнул. - И не знал, что все равно ему не уйти... Вот дурак, в висок выстрелил бы, что ли!

Последняя мысль пришла в голову Косухина совершенно неожиданно. Он вдруг понял, что не хочет, чтобы мертвый штабс-капитан отвечал на страшном допросе, который готовит ему Венцлав.

"Так он же, вражина! Контра!" - подумал Степа, но понял, что даже с контрой так поступать нельзя. Он вздохнул и поплелся вслед за товарищем Венцлавом.

Когда он пришел, допрос был в самом разгаре. Венцлав, увидев Степу, кивнул ему на один из свободных стульев. Косухин присел и стал слушать.

К его удивлению, речь шла о каком-то перстне. Несколько успокоившись за свою шкуру, Ревяко подробно описывал двух черненых змеек, монограмму из непонятных букв и даже попытался что-то нарисовать. Венцлав слушал, почти не прерывая. Наконец, он удовлетворенно кивнул и откинулся на спинку стула.

- А теперь, будьте добры, о полковнике Лебедеве...

- Значит, так, господа, - Ревяко, похоже, уже вошел в азарт, и допрос начал доставлять ему какое-то извращенное удовольствие. - Я сам об этом Лебедеве услыхал только э-э-э... третьего дня. Капитан Арцеулов спросил о нем... Вернее, не так... Кто-то сказал, что этого Лебедева ищут. И тогда штабс-капитан Мережко сообщил, что Лебедев действительно служил в отделе генерала Ирмана, но у него на самом деле другая фамилия. И что он летчик. А затем Арцеулов о чем-то беседовал с Мережко, потом они ушли. Обратно Мережко вернулся один...

- Все рассказали? - спросил Венцлав, делая какие-то записи в блокноте.

- Все как есть! Честное слово дворянина! - Ревяко даже привстал и попытался перекреститься.

- Подумайте еще раз.

- Все! Все! - выдохнул подполковник. - Как на духу.

- Косухин! - Венцлав поднял глаза на Степу, и в его взгляде тот прочитал мрачную усмешку. - Отведите этого слюнтяя во двор и вышибите ему мозги...

- Так точно! - Степа с удовольствием схватил упирающегося Ревяко за шкирку и поволок из кабинета. Подполковник что-то кричал, обещал отдать жизнь за власть рабочих и крестьян, но Степа не слушал. Он вдруг подумал, что лютый вражина Арцеулов, которого они обкладывали, как волка, наверно, никогда бы не унизился до такого. И его не пришлось бы тащить к стенке, подгоняя ударами сапога...

...Во дворе, увидев валявшиеся в снегу тела своих товарищей, подполковник рухнул на колени и завыл. Косухину вдруг стало по-настоящему страшно и противно. Он поднял упирающегося Ревяко за ворот и кинул прямо на трупы. Тот упал, с воплем приподнялся, и в ту же секунду Степа выстрелил прямо в перекошенное ужасом лицо.

Косухин подошел поближе и наклонился. Вопрос с подполковником был полностью решен. И вдруг, совсем рядом с мертвым Ревяко, он увидел застывшее тело штабс-капитана Мережко. Еще не очень соображая, что делает, Степа наклонился, посмотрев в мертвые голубые глаза погибшего офицера. Вдруг рука с револьвером сама дернулась, и Косухин аккуратно, стараясь не промазать, всадил пулю в ровно подстриженный висок штабс-капитана.

- Все, - выдохнул он и испуганно оглянулся. Впрочем, охрана так ничего и не поняла - все были уверены, что товарищ Косухин произвел контрольный выстрел в голову врага революции белого гада Ревяко...

...Все остальное Степа уже решил. Он поднялся в кабинет к товарищу Чудову и попросился на передовую. Пров Самсонович вначале было воспротивился, заявив, что чека важнее, чем всякие там действия на фронте, но Косухин вовремя напомнил вождю иркутских большевиков, что нельзя оставлять дело обороны города в недостойных руках тайного двурушника и потенциального предателя Федоровича. Этот аргумент, как Степа и ожидал, оказался неотразим. Пров Самсонович лично позвонил председателю Политцентра, заявив, что проверенный революционер Степан Косухин направляется в военный штаб Политцентра, как представитель большевистского губкома...

...Мрачный Федорович вручил Степе две пачки японских папирос и отправил его на станцию Иннокентьевскую, где уже шла перестрелка между отрядами Политцентра и авангардом Каппеля.

 

- Сколько времени? - спросил Казим-бек. Арцеулов взглянул было на висевшие в комнате часы-ходики, но вспомнил, - они давно стоят. Вздохнув, он полез в карман за своим "Бурэ".

- Без двадцати десять, - сообщил, наконец, он.

- Скорее бы... Ждать и догонять - хуже нет...

- Напрасно волнуетесь, поручик, - пожал плечами Ростислав, - перед боем лучше всего расслабиться. - Обычно мы играли в преферанс...

- Никаких преферансов! - решительно заявил, входя в комнату профессор Семирадский. - Интеллигентные молодые люди не должны сушить себе мозги подобной ерундой!

- Я не интеллигентный, - слабо усмехнулся Арцеулов. - Кажется, уже и таблицу умножения забыл.

- Вот именно! - взмахнул рукой профессор. - О-ди-ча-ние! Форменное одичание! Великий Плиний даже пешком не ходил, чтобы не тратить времени даром! Его несли на носилках, и он писал ! Вот-с!

- Я как-нибудь попытаюсь, - согласился капитан. - Глеб Иннокентьевич, вы все хорошо запомнили?

- Молодой человек! - руки профессора вновь взметнулись вверх. - Кто-то очень умный - уж не Бисмарк ли? - сказал, что война слишком серьезное дело, чтобы ее поручать военным. Как-нибудь справлюсь... Если я вполне мог контактировать с дикарями и даже душевнобольными, то с этими господами (как вы их называете? - краснопузыми?) как-нибудь совладаю!

- Поймите же, Глеб Иннокентьевич, - вздохнул Ростислав, - это не дикари, к сожалению. Это враги. И, опять таки к сожалению, враги очень неглупые!

- Вздор! - отмахнулся профессор. - Вы так говорите, батенька, потому что сами больны.

- Вероятно, - за их короткое знакомство капитан слышал это уже не впервые. - Меа кульпа...

- То, что латынь не забыли - это хорошо. А насчет болезни - напрасно не верите. Да поймите же! То, что происходит сейчас в России - не революция, не гражданская война и даже не бунт. Это вспышка болезни! Эпидемия! Точнее, самая настоящая пандемия! Увы, я не врач... Будь я врачом, подсказал бы вам что-либо более конкретное...

- Постойте, профессор, - Наталья Берг тоже вошла в комнату и вмешалась в разговор. - В Средние века бывали так называемые психические эпидемии...

- Именно, именно, - кивнул Семирадский.

- Но, позвольте, психическая эпидемия такого масштаба едва ли возможна. Ведь тогда, в Средние века, это было связано с перенаселенностью городов, низким образованием...

- Вздор! - взъярился профессор. - Ничего мы об этих эпидемиях толком не знаем! Сотни тысяч людей срываются и идут освобождать Гроб Господень! Это продолжается века полтора, потом стоп - и о Гробе Господнем забывают. А ведь его толком так никто и не освободил! Чем нынешняя ситуация отличается? Масштабом? На порядок выше - отличие непринципиальное...

- Вы думаете, Глеб Иннокентьевич, - вмешался Казим-бек, - если бы мы знали этот... ну... микроб, то могли бы справиться с красными без войны?

- Ну почему с красными! С болезнью, батенька! С болезнью! Ваши белые - такие же больные, как и красные, зеленые и... кто там еще есть? Но в принципе вы правы. К сожалению, мы покуда бессильны... Несколько нормальных людей среди миллионов сумасшедших ничего поделать не могут.

- Нет, могут, - твердо возразила Берг. - Мы можем поднять в воздух "Владимира Мономаха". Хотя бы это...

- Постойте, господин Семирадский, - Арцеулов встал, пораженный неожиданной мыслью. - Если это действительно болезнь... Грандиозная эпидемия безумия... То не могли ли эту болезнь занести искусственно? Заразить?

- Нуте-с, нуте-с, - подбодрил профессор.

- Я вспоминаю войну... Не эту - германскую. Было страшно, тяжело, но люди оставались людьми! Да, в стране было много недовольных... Сам, признаться, был из их числа. Но никто не хотел крови! Даже после февраля, будь он проклят! Ведь Государь отрекся, чтобы избежать войны! И как все мы - идиоты! - славили эту Великую Бескровную! А потом - раз...

- В общем-то для армейского капитана неплохо, - снисходительно одобрил профессор. - К сожалению, вслед за вашим умозаключением должно последовать рассуждение о немецких шпионах или масонском заговоре. Я неплохо знаю своих германских коллег и встречал кое-кого из масонов... Поверьте мне, никто из них не ведает, как "заразить", если пользоваться вашим выражением, целую страну.

- А если кто-то все же знает? - совершенно серьезно заметила Берг. - Глеб Иннокентьевич, вы же сами сколько раз говорили о принципе скальпеля Оккама...

- Тогда этого господина... или господ... надлежит немедля истребить, - пожал плечами профессор. - Но перед этим выдать ему - или им - весь запас Нобелевских премий за столетие вперед.

- Вы сказали о принципе Оккама, сударыня, - Арцеулов вдруг вспомнил подзабытый уже разговор в поезде Правителя. - Знаете, один мой знакомый употребил это же выражение, доказывая, что у красных существует какое-то особое психическое оружие. Скажу сразу, я этому тогда не поверил, но может быть, это логичнее, чем психическая эпидемия?

- Логичнее? - пожала плечами девушка. - Я - физик-прикладник, но тут что-то непохожее на науку. По-моему, это нечто древнее, знаете, как в легендах - спрятанное зло, которое кто-то выпустил наружу...

- Ну-ну, Наталья Федоровна, - покачал головой профессор. - Я не возражаю против женской интуиции, но, по-моему, вы перечитали сказок из книги господина Афанасьева.

- Пора, - Арцеулов бросил взгляд на циферблат серебряного "Бурэ". - Будем собираться...

Разговоры разом стихли. Профессор деловито прошел в соседнюю комнату и начал укладывать заранее приготовленный мешок, что-то негромко напевая. Казим-бек также вышел, вернувшись с карабином и несколькими гранатами.

- Наталья Федоровна, - капитан повернулся к девушке, которая что-то колдовала в своем саквояже. - Вы готовы?

Та кивнула. Арцеулов секунду постоял, собираясь с мыслями, а затем стал не спеша собираться. Верный "бульдог" был спрятан в кобуру на левом боку, рядышком пристроен узкий обоюдоострый нож, не раз выручавший в рукопашной. Арцеулов накинул шинель и критически оглядел себя.

- Поручик, - обернулся он к Казим-беку, - попробуйте-ка меня обыскать.

- Слушаюсь, - Казим-бек, отложив карабин в сторону, начал добросовестно хлопать капитана по шинели. - Ничего не заметно, Ростислав Александрович. Правда, если заставят снять полушубок...

- До этого не дойдет, - усмехнулся Арцеулов. - Ну, я готов.

- Не забудьте самое главное, батенька, - из соседней комнаты выглянул профессор и протянул Арцеулову нечто небольшое, похожее на белый сверток плотной материи.

- Ах да, - Ростислав, повертев в руках сверток, пристроил его за поясом.

Точно такой же сверток был вручен Казим-беку.

- Пора одеваться, - сообщила Берг. - Я, кажется, все продумала.

- Сейчас, сейчас, сударыня, - откликнулся профессор, надевая видавший виды тулуп. - Вы загримируете меня под вождя племени чероков?

Наталья не отозвалась. Разложив перед собой на столике несколько баночек с тушью, белилами и краской, она пробовала кисточки.

Тем временем Казим-бек надел уже виденную Арцеуловым доху, перепоясался пулеметной лентой и нацепил на рукав широкую красную повязку.

- По-моему, я и так хорош, - заметил он, взглянув в зеркало. - Может, обойдусь без грима?

- Не выдумывайте, Георгий, - строго заметила Берг. - Ваш пажеский корпус слишком заметен.

- Так я углем намажусь, - заикнулся было поручик, но был тут же усмирен и усажен на стул. Наталья взмахнула кисточкой и принялась наносить на добродушную физиономию Казим-бека еле заметные мазки.

- Я тоже готов, - сообщил профессор, входя в комнату. За плечами Глеба Иннокентьевича висел солдатский "сидор", над левым плечом грозно возвышалась винтовка с примкнутым штыком, за поясом торчали две гранаты. - Кажется, уже вхожу в роль, - заметил он, погладив рукоять гранаты. - Давненько, правда, не играл в любительских спектаклях.

- Говорить буду я, - предложил Казим-бек. - Я уж их жаргона наслышался!

- Ерунда! - отмахнулся профессор. - В свое время я объяснялся с австралийцами, а это, поверьте, было несколько сложнее...

Между тем Наталья Берг последний раз взмахнула кисточкой над лицом поручика и отпустила его с миром. Георгий нерешительно посмотрелся в зеркало и только вздохнул.

- Нормально, коллега, - одобрил неунывающий профессор. - Теперь вы смотритесь минимум лет на десять каторги!

Действительно, загримированный поручик смотрелся жутковато. Арцеулов оценил работу мадемуазель Берг, все же решив, что было не превращать симпатичного поручика в подобное исчадие.

- Прошу вас, профессор, - пригласила Наталья, вооружаясь свежей кисточкой.

- Ну-с, ну-с, - озабоченно бормотал Семирадский, усаживаясь на стул. - Все-таки, сударыня, пощадите старика. Я ведь когда-то был вашим оппонентом...

Берг только хмыкнула. Между тем в комнату вошел Лебедев и стал молча наблюдать за происходящим.

- Господин капитан, - наконец обратился он к Арцеулову. - Разрешите...

Ростислав кивнул, и они вышли в соседнюю комнату.

- Ростислав Александрович, - нерешительно начал полковник. - Вы, конечно, человек военный. И руководите этой, так сказать, операцией... Но я все же просил бы... Поймите, не могу оставаться здесь, когда все...

- Господин полковник, - вежливо, но твердо начал Арцеулов, стараясь не обидеть собеседника. - Вы поручили мне это дело. Я за него отвечаю. Позвольте мне самому принимать решение.

- Но вы берете с собой господина Семирадского! - возразил Лебедев. - Он старше меня. К тому же я все-таки тоже военный...

- Вы - руководитель нашей группы, - покачал головой Ростислав. - Именно вас я должен доставить на объект. Кроме того, вы же сами намекали относительно своего боевого опыта...

- Вот именно! - поддержал Арцеулова профессор Семирадский, появляясь в комнате с большим зеркалом в руках. - Если у кого и есть боевой опыт, то это у меня. Я ведь между прочим участвовал еще в англо-бурской вместе с господином Гучковым. И кроме того, Николай Иванович, чтобы поднять в небо "Владимир Мономах", нужны двое - вы и мадемуазель Берг. Мы - просто балласт... Кстати, господа, как вам моя внешность?

Нельзя сказать, чтобы профессор стал неузнаваем. Но в его облике, слегка преображенном гримом, появилась неожиданная свирепость. Вдобавок мадемуазель Берг обозначила Глебу Иннокентьевичу отчетливые монгольские скулы.

- Я бы вас в плен не брал, - одобрил Арцеулов. - Только не забывайте о том, что господа краснопузые обращаются друг к другу на "ты"...

- А у папуасов - три прошедших времени, - кивнул Семирадский. - Ну-с, по-моему, все готовы...

...Перед выходом Арцеулов еще раз все проверил. Казим-бек и профессор смотрелись действительно хоть куда - встреть их Ростислав в ином месте и в иное время, первым делом несомненно бы схватился за револьвер. Наталья Берг последний раз оглядела всех троих, а затем широко перекрестила каждого.

- Если не будем через два часа - уходите, - Арцеулов крепко пожал руку Лебедеву и девушке. - Постараемся вернуться в более полном составе...

- Господин профессор, - по тону полковника было заметно, что он едва сдерживает волнение. - Вы не перепутаете баллоны? Тот, который меньше...

- Сгинь, белая кость! - прорычал перевоплотившийся Семирадский. - Не учи победивший пролетарьят!

- С Богом, господа, - тихо произнес Лебедев и, резко повернувшись, вышел из комнаты.

 

Они шли по темной улице. Арцеулов шагал первым с заботливо связанными за спиной руками. Черный полушубок был расстегнут, теплая зимняя фуражка еле висела на левом ухе. Правда, веревки, опутавшие руки капитана, стягивались "хитрым" узлом, развязывавшимся от первого же рывка, но эта подробность была никак не заметна, особенно в темноте.

Казим-бек и профессор выглядел вполне достойно. Поручик сжимал в зубах потухшую папиросину и достаточно мелодично напевал "Яблочко". Его загримированное лицо в сумерках смотрелось страшновато. Но почтенный профессор Семирадский был вообще вне конкуренции - огромный треух свисал почти до бровей, борода воинственно топорщилась, а огромная винтовка с примкнутым штыком упиралась прямо между лопаток Ростислава. Профессор время от времени порыкивал, пренебрежительно бросая: "Шевели ногами, контра!"

Первый патруль они встретили почти сразу - шагов через сто. Несколько уже успевших замерзнуть дружинников стали разглядывать странную компанию с нескрываемым интересом. Один из них - очевидно старший, - нерешительно взглянул на грозного профессора и поинтересовался сутью дела.

- Отзынь! - рявкнул Семирадский, поведя штыком в сторону вопрошавшего. - Мы, раскудлыть-деревня, ведем врага революции белого гада Арцеулова!

- Поймали! - обрадовался старший и внимательно вгляделся в лицо капитана. Тот поспешил сделать приличествующую случаю мину.

- Ах, контра! - обрадовался дружинник. - Не убег, гад! Товарищи, вам помощь нужна?

- А то! - рассудил профессор. - Дай-ка, браток, нам пару товарищей, чтоб вернее было.

- Есть! - козырнул вполне убежденный дружинник. Вскоре шествие, пополненное сразу четырьмя караульными, проследовало дальше. Следующий караул прошли еще легче - на этот раз пояснения давал увязавшийся с ними командир. Семирадский лишь порыкивал и потрясал винтовкой. Осмотрев плененного белого гада, очередные караульные поспешили увеличить эскорт и бодро зашагали по направлению к городской тюрьме.

По мере движения эскорт рос, и к воротам тюрьмы Арцеулова сопровождала толпа в полсотни дружинников. Профессор, окончательно почувствовав себя в роли вождя племени чероков, время от времени грозно покрикивал на добровольных помощников, приказывая то ускорить, то, напротив, замедлить шаг. Все его команды немедля выполнялись. Впрочем, триумфальное шествие было решительно остановлено караулом у тюремных ворот.

На вопрос: "Кто идет!" раздался вопль двух десятков голосов, известивших о поимке лютого классового врага. Тюремная охрана немного опешила, затем начальник караула пришел в себя, предложив принять арестованного. Наступил решительный момент.

- То есть как это принять? - грозно вопросил Семирадский, вздымая густую бородищу. - Ты, что ль, у меня эту контру принимать будешь? А ты кто такой есть?

Начальник караула попытался отрекомендоваться, но профессор не слушал:

- Видали, товарищи! - обратился он к окружавшей его толпе. - Мы, большевики, понимаешь, ловим эту контру, а охрана-то тут - эсеровская! Ишь, передавай им! Да они в одни ворота впустят - в другие выпустят!

Дружинники зашумели. Политцентру не верили, и слова профессора упали на явно благодатную почву. Растерявшийся начальник караула попытался сослаться на соглашение между большевиками и Политцентром, упомянув товарища Федоровича, но профессор был неумолим:

- Видали мы вашего Федоровича! Правда, товарищи? - толпа согласно зашумела. - Ты вот что, тащи сюда самого товарища Чудова, вот тогда и разговор будет!

- Точно! Точно! - идея Семирадского пришлась всем по вкусу. - А ну, зови сюда Чудова!

Караульные окончательно растерялись. В конце концов один из них стал звонить в административный корпус. Толпа, почувствовав, что дело пошло на лад, удовлетворенно гудела. Наконец, калитка тюремных ворот отворилась, и в проходе появился квадратного вида коротышка с забинтованной головой.

- Товарищ Чудов! - заорали обрадованные дружинники. Пров Самсонович недоумевающе принялся разглядывать шумящую толпу, но тут вперед выступил Семирадский.

- Товарищ Чудов! - гаркнул он, поднося растопыренную пятерню к треуху. - Докладывает комиссар особого красногвардейского отряда имени индийского пролетариата Петухов! Бойцами отряда задержан лютый враг революции капитан Арцеулов!

- А... А-га! - проревел Пров Самсонович и устремился к связанному Ростиславу. Минуты две он внимательно разглядывал его, а затем удовлетворенно крякнул: - Попался, контра! Не ушел! Спасибо, товарищи, за белого гада!

- Служим мировой революции! - нескладно проорала толпа.

- Пошли оформим, товарищ Петухов, - прогудел Чудов, приглашая Семирадского в караулку. Толпа повалила следом, но бдительный Казим-бек стал в дверях недвусмысленно выставив перед собой карабин. Между тем в самой караулке оказались крайне довольный таким поворотом событий Пров Самсонович, пленный белый гад Арцеулов, величественный комиссар Семирадский-Петухов и двое караульных, с любопытством наблюдавшие за происходящим.

- Ты, товарищ, того, - обратился профессор к одному из караульных. - Посторожи-ка с той стороны, а то мало ли чего?

Караульный вопросительно взглянул на Чудова, но Пров Самсонович поспешил кивком одобрить столь своевременное распоряжение. Как только караульный вышел во внутренний двор и прикрыл дверь, Арцеулов и профессор переглянулись. Семирадский чуть заметно кивнул и стал развязывать свой "сидор".

- С боем взяли контру, - бодро комментировал он, - вот, изъяли при аресте...

- Молодцы, молодцы, - гудел, почти не слушая его Чудов, что-то заполняя на большом бумажном бланке. - Теперь все расскажет контра!

Между тем "контра" Арцеулов повел плечом, и Казим-бек, громко крикнув: "Так точно, товарищ Чудов", плотно прикрыл внешнюю дверь. Теперь в караулке их было пятеро, включая часового.

- Вот... вот... - продолжал профессор, доставая из "сидора" нечто, напоминающее небольшой пульверизатор. - Доказательство вещественное...

- Ишь! - заинтересовался Пров Самсонович, на миг отрываясь от бумаги. И в ту же секунду профессор дважды нажал на резиновую грушу. Тонкая струйка ударила в лицо Прова Самсоновича, он дернулся и замер. Арцеулов быстро поглядел на часового, но тот в эту секунду как раз смотрел в сторону.

Профессор взглянул на застывшего, словно статуя, Чудова, провел рукой перед его широко раскрытыми глазами. Похоже, он остался вполне удовлетворен опытом, поскольку прокашлялся и громко заявил:

- Вы слышите меня, товарищ Чудов?

- Да... - как-то странно, но отчетливо ответил тот. - Слушаю вас, товарищ...

- Вы должны слушать только меня! - повысил голос профессор.

- Так точно... Только вас...

Караульный, до которого, наконец, что-то дошло, стал медленно поднимать винтовку. В ту же секунду Арцеулов, отбросив уже ненужные веревки, легко взмахнул рукой. Узкий клинок, еле слышно просвистев в воздухе, вонзился прямо в горло солдату. Тот зашатался. Подбежавший Казим-бек аккуратно подхватил тело и осторожно уложил на пол.

- Звоните в третий корпус! - велел Семирадский замершему, словно истукан Чудову. - Арестованного Богораза из пятнадцатой камеры сюда! Живо!

- Так точно! - кивнул неузнаваемый Пров Самсонович и взял трубку телефона.

Похоже, в третьем корпусе не сразу сообразили, в чем дело, и Семирадскому пришлось дважды подсказывать Прову Самсоновичу нужные слова. В конце концов на другом конце провода отреагировали, сообщив, что арестованный студент Богораз направляется в караульное помещение. Профессор, кивнув, забрал у одеревеневшего комиссара телефонную трубку, и тут же ладонь Арцеулова рубанула по загривку вождя иркутских большевиков. Чудов захрипел и рухнул на пол.

- Напрасно, батенька! - шепнул профессор, доставая из "сидора" тяжелый баллон с широким раструбом. - Он все равно ничего не сообразил бы...

- Что это за гадость? - поинтересовался Ростислав, не без брезгливости поглядывая на зловещие приготовления.

- Которая? - усмехнулся Семирадский, колдуя с тяжелым баллоном. - Та, что для господина Чудова, - специальный газ "Кикимора". В подобных случаях незаменим. А это, - он потряс баллоном, - обыкновенный хлор с углекислотой. Несмертельно, но очень невкусно...

За дверью, ведущей во двор, послышались шаги. Арцеулов кивнул, и Казим-бек занял позицию у входа. Профессор как ни в чем не бывало, стал посередине караулки, закрывая собой поверженного Чудова.

Дверь открылась, на пороге вырос конвойный. За ним стоял невысокий худощавый молодой человек в очках, на лице которого было написано тоскливое равнодушие. За ними вырисовывались фигуры еще двоих солдат.

Первый конвоир удивленно посмотрел на Арцеулова, затем на лежавшего на полу неподвижного Чудова, его рот стал округляться, но в ту же секунду резкий удар приклада опрокинул его навзничь. Казим-бек быстро втащил молодого человека в очках внутрь караулки и захлопнул засов.

- Маски! - шепнул профессор. Арцеулов и Казим-бек выхватили из-за пояса белые пакеты и, развернув их, стали натягивать на головы резиновые респираторы. Профессор, уже умудрившийся, несмотря на бороду, нацепить жутковато выглядевшую маску, теперь натягивал такую же на пораженного и ничего не понимающего молодого человека. Для этого вначале пришлось снять с него очки, на что ушло пара лишних секунд. Между тем в дверь уже гремели прикладами.

Наконец, последний респиратор занял свое место. Профессор поднял повыше большой баллон и крутанул кран. Послышалось шипение, помещение стало заполняться густым дымом. Белое облако за несколько секунд окутало караульную, дым пополз наружу, откуда послышались удивленные крики, затем кашель и отчаянные вопли. Удары прикладов стихли. Из-под респиратора профессора донеслось удовлетворенное гудение, после чего он подошел к внешней двери и спокойно открыл.

На улице царила паника. Люди падали, а некоторые, наиболее сообразительные, бежали со всех ног подальше. Профессор, вновь что-то удовлетворенно прогудев, достал из "сидора" последний - третий - баллон. Это был большой керамический сосуд. Семирадский взвесил его в руке и метко швырнул прямо в редеющую толпу.

- Газы! Газы, братва! - наконец сообразил кто-то из бывших фронтовиков. И вовремя - на месте упавшего сосуда клубился густой дым, быстро распространявшийся далеко по сторонам. Теперь уже даже самые стойкие из караульных предпочли спасаться бегством. Путь был свободен.

Арцеулов выглянул наружу, кивнул и первым выскочил на улицу, сжимая в руках винтовку. За ним Семирадский и Казим-бек волокли освобожденного, который, похоже, до сих пор находился в состоянии полного транса. Впрочем, опасности не ожидалось. У ворот было пусто, не считая нескольких потерявших сознание дружинников. Густой дым, поднимавшийся к небу, создавал надежную завесу, и пули, которые начала посылать растерявшаяся охрана на вышках, летели в "молоко".

 

В ближайшем переулке Арцеулов, с наслаждением сдернув с лица газовую маску, глубоко вдохнул чистый морозный воздух.

- Ну и мерзость, господа, - с чувством произнес он, небрежно комкая уже ненужный респиратор.

- Помилуйте, Ростислав Александрович! - усмехнулся неунывающий Семирадский, в свою очередь снимая маску и пытаясь привести себя в более-менее приличный вид. - По-моему, сработано отменно. Не хуже, чем с папуасами...

- Наглотался я этой дряни с фронта, - покачал головой Ростислав и повернулся к бывшему пленнику, который, в свою очередь освободившись от маски, неуверенно переступал с ноги на ногу, поддерживаемый Казим-беком. - Господин Богораз, насколько я понимаю?

- К вашим услугам, - неуверенно произнес бывший студент Петербургского университета, водружая на нос очки, заботливо поданные Семирадским. - По-моему, я все-таки успел хлебнуть хлора. Для моего бронхита это совершенно ни к чему...

- Эх вы, батенька! - хмыкнул профессор, иронически поглядывая на молодого человека. - Бронхит! Чудный сибирский воздух! Грех жаловаться!

- Вам хорошо говорить, Глеб Иннокентьевич, - скривился Богораз. - А у меня только что была инфлюэнца. Впрочем, господа, не могу не выразить признательности. Честно говоря, уже не верил... Вас прислал господин Ирман?

Арцеулов, а затем и Казим-бек представились и постарались ввести болезненного молодого человека в курс дел. Богораз кивнул, но не выявил особого интереса к происходящему. Похоже, собственный бронхит беспокоил его значительно больше.

...Они быстро шли по пустым улицам, надеясь не наткнуться на вездесущие патрули.

- Кажется, оторвались, - удовлетворенно заметил Казим-бек и, несколько успокоенный, закинул карабин через плечо. - Пофартило...

- Наука, молодой человек! - наставительно заметил Семирадский. - Эту "Кикимору" разрабатывали целых три года. Смешно сказать, но ее думали использовать для лечения буйнопомешанных. Впрочем, где-то так оно и вышло...

Внезапно Арцеулов, шедший первым, заметил какой-то странный отблеск. Словно блеклый свет от дальних фонарей падал на невидимую преграду из толстого стекла. Он успел лишь удивиться, как вдруг почувствовал, что ствол винтовки упирается в нечто, не пускающее вперед. Он попытался обойти страшное препятствие, но тщетно - что-то твердое и гладкое преграждало путь.

- Стена, господа, - растерянно произнес Казим-бек. - Однако...

- Обходим, - скомандовал Арцеулов, почувствовав неладное. - Быстро...

Они попытались свернуть назад, но первый же шаг оказался последним - странная прозрачная стена окружала их со всех сторон.

- Интересно, очень интересно... - бормотал пораженный профессор, щупая руками незримую преграду. - Похоже на термостойкое стекло... Но откуда?

- Сейчас нам объяснят, - невесело предположил Ростислав. Он не ошибся. Из темноты медленно проступила высокая фигура в серой шинели. Незнакомец сделал пару шагов вперед, всматриваясь в лица пленников, а затем удовлетворенно усмехнулся:

- С прибытием, господа! Ваша выдумка с хлором чрезвычайно остроумна. Надеюсь, вы в свою очередь оцените мою невинную шутку. Хочу сразу предупредить: не вздумайте стрелять - пули срикошетят в вас же...

Арцеулов всмотрелся в говорившего и вспомнил - этот человек уже пытался преградить ему путь на окраине Нижнеудинска. Краснолицый тоже узнал его:

- Приветствую вас, господин Арцеулов! С вашими друзьями я еще не знаком, но надеюсь, у нас еще будет время, Как я понимаю, передо мною почти весь экипаж "Владимира Мономаха"?

- Очень интересно, - тихо повторил Семирадский, продолжая ощупывать невидимую преграду. - Для папуасов, неплохо, очень неплохо...

- Когда-то это называлось Непускающая Стена, - пояснил краснолицый. - В давние времена этим рассекали вражеское войско. Впрочем, это уже этнография... Господа, у вас есть выбор - или я зову сюда ораву товарища Чудова или вы ведете меня к полковнику Лебедеву...

- Что вам нужно? - Арцеулов еще раз вспомнил их первую встречу - пустую улицу, странных собак с красными глазами, перстень... Серебряный перстень...

- Вы-то мне не нужны, господин Арцеулов, - пожал плечами краснолицый. - Впрочем, ваша ретивость ничем хорошим не кончится... Итак, я жду. Предупреждаю, если сюда подойдут ваши наглотавшиеся хлора знакомые, я ничего не смогу гарантировать...

Пленники переглянулись. Казим-бек растерянно пожал плечами, Богораз, похоже, вновь впал в нечто, напоминающее прострацию, а хмурый профессор продолжал ощупывать Непускающую Стену, время от времени покачивая головой.

- Не старайтесь выбраться, господа, - посоветовал неизвестный. - Впрочем, если я вас не убедил, я могу сжать Стену. Вы будете вроде тараканов в янтаре...

"Перстень, - вновь вспомнил Арцеулов. - Тогда его испугались собаки... А что, если..."

Ростислав сжал правую руку в кулак и несильно ударил по Непускающей Стене. Рука отскочила от преграды, но не сразу - похоже, перстень продавил на невидимой поверхности небольшое углубление. Краснолицый тоже заметил это:

- Прекратите, Арцеулов! Иначе я вам оторву руку вместе с вашей игрушкой!

Но в голосе его Ростислав почувствовал беспокойство. Он взглянул на руку и поразился - холодное серебро светилось неярким белым огнем.

- Помоги, Господи! - прошептал капитан и ударил что есть силы. Он почувствовал, как преграда дрогнула. На миг рука словно завязла в невидимом горячем стекле и вдруг все исчезло - проход стал свободен. Ростислав автоматически взглянул на перстень - тот горел, словно раскаленный, хотя рука не чувствовала жара.

В ту же секунду Казим-бек дернул стволом карабина. Выстрел в ночной темноте прозвучал неожиданно громко. Ткань на шинели краснолицего лопнула, и он чуть пошатнулся.

- Ага! - крикнул поручик, и вторая пуля вошла рядом. Незнакомец брезгливым жестом махнул рукой в воздухе, и Казим-бек, вздрогнув, выронил оружие.

- Вы объявили мне войну, - краснолицый пожал плечами, его надменное лицо чуть заметно скривилось. - Я не искал вашей смерти, господа. Но теперь вы умрете. И ты, мальчишка, - он бросил холодный жесткий взгляд на Казим-бека, - умрешь первым... Можете спрятать ваш перстень, господин Арцеулов - в следующий раз он вас не спасет.

Казим-бек, тихо ругаясь, снова поднимал карабин, но оружие не понадобилось - улица была пуста, лишь мелкие снежинки кружились там, где только что стоял неизвестный.

- Что это было? - Казим-бек удивленно поглядел на Арцеулова, а затем на профессора. - Господа, объясните...

- Я уже видел его, - неохотно ответил Ростислав. - В первый раз я подумал, что это какой-то дрессировщик...

- Эраре гуманум эст, - Семирадский покачал головой, а затем решительно добавил. - Полагаю, однако, что путь свободен. Научный анализ отложим на утро...

Никто не спорил.

 

5. ГОЛУБЫЕ СВАСТИКИ

 

Отряд Степы Косухина отбил за день четыре атаки, но под вечер все же не выдержал и откатился за станцию. Взбешенный Степа лично уложил двоих паникеров, дал измученным дружинникам полчаса отдыха и вновь атаковал Иннокентьевскую. Каппелевцы, не ожидавшие контратаки, дрогнули и отошли за сопки. Ночью подошла подмога - несколько десятков эсеровских боевиков, присланных из штаба Политцентра, и Косухин, передав команду своему заместителю, с которым в горячке боя даже не успел познакомиться, лег спать, велев будить себя лишь в случае атаки белых гадов.

Очевидно, каппелевцы тоже выдохлись, поскольку Степе удалось поспать до утра. Его разбудил прибывший на позиции Федорович. Глава Политцентра был как всегда мрачен, и сообщил, что станцию придется все же оставить - чехи требуют создания здесь нейтральной зоны. Косухин высказался по адресу проклятых легионеров, после чего они раскурили с Федоровичем свежую пачку папирос "Атаман".

- Ваш Чудов, похоже, подрастерялся, - неодобрительно заметил Федорович, затягиваясь крепким табаком.

- Но-но, - сразу же встрепенулся Степа, почувствовав кровную обиду за товарища по партии. - Вы не очень-то...

- Завтра чехи передают нам адмирала, - продолжал Федорович, не отреагировав на Степину реплику. - Я думал, что по крайней мере порядок в городе ваша организация способна обеспечить...

- А то! - согласился Косухин. - И правильно думали...

- Ваш товарищ Чудов уже несколько дней ловит каких-то Лебедева и Арцеулова. Вчера этот Арцеулов устроил налет на городскую тюрьму. В охране есть потери, один заключенный сбежал... Интересно, куда прикажете помещать Колчака?

- Во гады! - только и мог прокомментировать пораженный Степа.

Его ненависть к беляку Арцеулову выросла по крайней мере вдвое.

- Я говорил с вашим товарищем... как его... Венцлавом, - продолжал Федорович, очевидно, всерьез обеспокоенный положением в городе. - Он обещал усилить охрану. К нему прибыл отряд из солдат его полка...

- Из полка Бессмертных Героев! - обрадовался Косухин. - Ну, теперь точно все будет в порядке!

- Надеюсь, - с сомнением заметил Федорович. - Вначале я не придавал поискам этих двух офицеров особого значения, но теперь, когда в город привозят Колчака... По-моему, это становится опасным. Товарищ Косухин, у меня нет к вам претензий, как к командиру, но может, вам стоит вернуться в город?

"Ишь ты, - хмуро подумал Степа. - Нет у него, понимаешь, претензий, эсер проклятый!"

Впрочем, он поймал себя на том, что похвала Федоровича пришлась все же по душе.

- Прикажете вернуться в город? - нелюбезно осведомился он. Федорович был, похоже, прав, но Степа никак не мог привыкнуть подчиняться какому-то эсеру.

- Да, возвращайтесь, - кивнул Федорович, не заметивший всей сложности косухинских переживаний. - Вы, кажется, уже успели накрыть несколько офицерских явок? Надеюсь, до завтра вы разберетесь с этими Лебедевым и... как его?

- Арцеуловым, - подсказал Степа. - Ниче, товарищ Федорович, я этого гада лично к стенке поставлю...

 

К полудню Степа был уже в городе. Пров Самсонович после вчерашнего казуса был несколько не в себе. Очередная травма и несколько глотков газа, которые довелось вдохнуть ночью, стоили ему потери голоса. Пров Самсонович теперь не гудел басом, а больше шипел, иногда сбиваясь на сип:

- Обнаглели, белые гады, товарищ Косухин, - сообщил он Степе и надолго замолчал. Было заметно, что мысли его двигаются медленнее обычного. Наконец, надумав что-то, решительно просипел:

- Ты... эта... поймай их, товарищ Косухин! Всенепременно поймай!

Степа с сожалением поглядел на раненого льва революции, козырнул и отправился в соседний кабинет. Но там было пусто - товарищ Венцлав отсутствовал.

Командира 305-го полка Косухин нашел во дворе. Венцлав стоял перед строем каких-то незнакомых солдат в таких же, как у него, серых шинелях. На рукавах краснели треугольные нашивки, на головах - высокие суконные шлемы со странным знаком - голубым крестом с изогнутыми краями. Степа, привыкший к своей красной звезде с плугом и молотом, поневоле удивился, заодно прикинув, что в таких шинелях бойцам будет на здешнем морозе холодновато. Незнакомые солдаты стояли ровно, как на смотру; красноватые как у товарища Венцлава лица, были спокойны и равнодушны.

- Здравствуйте, товарищ Косухин, - Венцлав, козырнув Степе, кивнул на строй в серых шинелях. - Прошу знакомиться: бойцы моего полка. Пришли сегодня утром. Прорвались через тайгу.

"Ого!" - подумал Степа, по своему опыту знавший, что такое переход через зимнюю тайгу. Он подошел ближе к строю и, чувствуя неизбежное волнение - ведь перед ним были бойцы 305-го! - произнес:

- Здравствуйте, товарищи!

- Здра! - дружно и слаженно ответили бойцы, причем, как Степа успел заметить, даже не покосившись в его сторону. Косухину стало не по себе - бойцы отвечали непривычно, да и держались они в строю слишком ровно для отвыкших от дисциплины красноармейцев.

"Ишь, гвардия!" - подумал Косухин и доложил Венцлаву о разговоре с Федоровичем.

- Знаю, Степан Иванович, - кивнул Венцлав. - К тому времени, когда сюда привезут адмирала, с Арцеуловым мы покончим. Но Лебедева нужно взять живым... Запомните - только живым.

- Хоть бы знать, как он выглядит, - неуверенно заметил Степа. - И фамилию-то настоящую... Может, его и нет вообще, этого Лебедева?

- Думаете, Ирман соврал? - мрачно усмехнулся Венцлав, и Косухин вздрогнул, вспомнив страшную ночь у могилы генерала. - Нет, Степан Иванович, мертвые не лгут. Я приказал перерыть архивы военного министерства. Там многое пропало, но вдруг все же повезет... По городу идут сплошные обыски, но своих бойцов я держу в резерве. Они еще понадобятся...

Косухин не удержался и спросил о странном знаке на шлемах у бойцов 305-го.

- Свастика, - чуть улыбнулся Венцлав. - Знак бегущего огня... Введена приказом Реввоенсовета в некоторых частях. Она мне нравится. Это очень древний знак, товарищ Косухин...

Степа, решив как-нибудь попозже расспросить товарища Венцлава об этом странном символе, поинтересовался о дальнейших приказаниях. Венцлав, подумав, велел Косухину проверить посты внешней охраны, а затем подождать его в караулке.

- Я бы в город лучше, - возразил Степа. - Потрусил бы буржуев... Глядишь и накрыли бы, чердынь-калуга!

- Мы найдем их, Степан Иванович, - мрачно усмехнулся Венцлав. - И если не ошибаюсь, найдем скоро. Вот тогда вы и пригодитесь...

Косухин не стал спорить. Он некоторое время просидел в караулке, где, перекуривая, выслушал историю ночного нападения на тюрьму. Узнав, что белый гад Арцеулов затеял это ради освобождения студента-заложника, он чрезвычайно удивился. Расспросив охрану, он изумился еще более - оказывается, капитану был нужен тот самый очкарик, которого Косухин арестовал в доме на Троицкой. Степа вспомнил бедную девушку, которой он принес генеральскую кошку, и с сожалением подумал, что так и не забежал ее проведать. Впрочем, он успокоил себя тем, что завтра же выкроит время и занесет ей кое-что из пайковых продуктов.

- Студент-то, выходит непростой, - рассудил Степа. - Газ, опять же... Вдобавок этот Лебедев - летчик. Но ведь "Владимир Мономах" - это золотой запас?

Косухин поневоле задумался. Конечно, летчик вполне мог пригодиться проклятым белякам - ведь товарищ Венцлав сказал, что тайник с золотом где-то недалеко. Собственно, и газ - оружие, выдуманное проклятыми империалистами - мог быть использован для борьбы с победившим пролетариатом. Но вот зачем этому Лебедеву студент-очкарик с Троицкой? Значит, те, кого он, Косухин, забрал тогда во время ночного ареста, тоже могли бы быть связаны с операцией "Мономах"? И даже эта несчастная девушка?

Впрочем, Степан рассудил, что больная девушка здесь, вероятно, ни при чем, а вот относительно всего остального, ему следует доложить товарищу Венцлаву и желательно поскорее...

Он вышел из караулки и пошел искать командира 305-го. Однако, того нигде не было. Косухин покрутился по двору и обратил внимание, что бойцы в серых шинелях - красноармейцы Полка Бессмертных героев, - расположились тут же, прямо во дворе, несмотря на мороз и начавший падать снег. Они сидели на сваленных у стены бревнах, поставив винтовки в пирамиду. Сидели они странно - никто не курил и, насколько успел заметить Косухин, не разговаривал.

"Вот чудики!" - подумал Степа, подходя поближе.

Он не ошибся. Бойцы 305-го сидели молча, не двигаясь и даже не стряхивая снег, падавший на шинели и высокие шлемы со странным голубым знаком. Глаза у всех были широко открыты, но Степа заметил еще одну поразившую его особенность - эти глаза не моргали.

"Ну и странный народ!" - рассудил Косухин. Он стал рядом, попытавшись заговорить.

- Давно тут, товарищи? - вопрос был глупый, поскольку Степа и так знал, что бессмертные герои прибыли сегодня утром. Впрочем, это не имело значения, поскольку никто не думал отвечать. Косухин потоптался еще минуту, решив было уходить, как вдруг обратил внимание на одного из красноармейцев. Высокий суконный шлем закрывал половину лица, но странный краснолицый парень показался знакомым. Степа всмотрелся.

- Федя! Княжко! Ты?!

Слова вырвались сами собой. Красноармеец никак не реагировал, и в ту же секунду Косухин обругал себя последними словами. Бред! Его друг, красный командир Федор Княжко никак не мог быть здесь...

Федю ранило под Бугурусланом, и он умер на третий день от заражения крови. Комполка приказал похоронить красного командира Княжко в центре освобожденного от белых гадов города, но внезапно из самой Столицы пришла телеграмма, что прах доблестного героя будет похоронен у стен Главной Крепости, рядом с павшими защитниками дела пролетариата. Федю уложили в цинковый гроб и отправили в специальном вагоне. Косухин провожал друга до станции, хорошо запомнив пустой товарный вагон и серый гроб с нелепыми цинковыми гирляндами.

- Извини, товарищ, обознался, - пробормотал Степа, хотя тот, кто был так похож на Федю, кажется, его даже не слышал. И вдруг взгляд Косухина упал на руку этого, похожего. Рука, как рука, но на кисти синела небольшая татуировка. Степа был готов поклясться, что узнает буквы "Ф.К." - Княжко, по его рассказам, сделал эту наколку лет в двенадцать, когда служил в подмастерьях.

Косухин повернулся, и, стараясь не оглядываться, пошел прочь. было, конечно, спросить о странном красноармейце у самого товарища Венцлава, но Степа вдруг понял, что делать этого не станет. Более того, ему почему-то совсем расхотелось докладывать о квартире на Троицкой. Степа представил себе, что товарищ Венцлав прикажет доставить сюда эту девушку. Если интересы революции требуют, чтобы даже мертвецы давали ответ, то заставить говорить бедную девушку, которая так горевала о пропавшей кошке, для Венцлава труда не составит.

Подумав некоторое время, Степа все же решил доложить о том, что было на Троицкой. В конце концов, странный красноармеец, так похожий на покойного друга, - это его, Косухина, личное дело. А вот борьба с белой сволочью, прячущей золотой запас Республики - дело, сказать, общепролетарское...

...Ждать Венцлава пришлось около часа. Он появился словно ниоткуда; во всяком случае Степа, следивший за воротами, его пропустил. Венцлав быстрым шагом подошел к своим бойцам и что-то скомандовал, те тут же вскочили и стали разбирать винтовки. Когда Косухин подбежал к товарищу Венцлаву, бойцы уже стояли неподвижным строем, странные немигающие глаза смотрели прямо, а острия штыков торчали неправдоподобно ровно.

Степа быстро, глотая слова, рассказал о студенте-очкарике и о квартире на Троицкой. Он хотел сказать и о девушке, но в последнюю секунду все же не решился. Впрочем, Венцлав не особо заинтересовался:

- Я так и думал. Наверно, там, на Троицкой у них была явка... Но это уже не важно. Мы их нашли, Степан Иванович...

- Правда? - обрадовался Степа.

- Да. Они, оказывается, совсем недалеко от вокзала, на Трегубовской. Там у них пара пулеметов...

- Разрешите... - начал было Косухин и осекся. Товарищ Венцлав, поглядев на него со странной усмешкой, кивнул:

- Пойдемте, Степан Иванович. Познакомимся с господином Лебедевым. Еще раз предупреждаю - его - только живым!

- А этого... Арцеулова? - осмелел Косухин. - Его, чердынь-калуга, тоже живьем?

- Его - как хотите, - вновь усмехнулся Венцлав и дал команду выдвигаться...

 

- Надо было уходить еще ночью, - негромко заметил Арцеулов, сидя у окна и поглядывая на улицу.

- Вы же видели Семена, - так же тихо ответила Наталья Берг, - он не мог идти... Ничего, уйдем, как стемнеет...

Арцеулов уже не первый час наблюдал из окна за обычно спокойной улицей, в который раз ругая себя за то, что не настоял на немедленном уходе из города. Под утро, вернувшись после столь удачной операции, все, включая даже неутомимого профессора, решили отдохнуть. К тому же освобожденный из большевистского узилища Семен Богораз совсем расклеился, заявив, что у него жар, и категорически отказавшись куда-либо идти. Время было потеряно, а наутро оказалось уже поздно - весь город был заполнен патрулями, и, как удалось выяснить выскочившему на разведку Казим-беку, вокруг шли повальные обыски. Оставалось уповать, что им повезет и на этот раз.

Семен Аскольдович Богораз сразу же не понравился Ростиславу. Дело было не только в том, что он явно был обузой отряду - со своей подлинной или выдуманной хворью. Этот тщедушный студент сразу поразил капитана холодным, законченным эгоизмом. Его почти не тронуло то, что знакомые и незнакомые люди - включая почтенного профессора, - всерьез рисковали из-за него жизнью. Богораз воспринял свое освобождение, как нечто само собой разумеющееся, и даже упрекнул спасителей в том, что они излишне мешкали. Добравшись до квартиры, он выбрал единственную более-менее удобную кровать, на которой обычно спала Берг, укрылся одеялами и потребовал, чтобы никто его не беспокоил. Вначале Арцеулов принял его за обычного труса, каких он успел немало повидать, но потом понял, что худосочный юноша еще худшей породы - из тех, кто видит в мире лишь одного себя. Во всяком случае, так казалось капитану.

- Наталья Федоровна, - помолчав, вновь заговорил Ростислав. - Вчера я не хотел спрашивать... Но сегодня, когда господин Богораз на свободе, может быть, мне расскажут суть дела? Я, конечно, обычный офицер, но тоже имею право знать, ради чего все это?

Берг ответила не сразу. Она некоторое время сидела неподвижно, гладя Шер. Кошка, признавшая новую хозяйку, тихо мурлыкала, совершенно не догадываясь о том, в какой омут ей довелось попасть. Наконец Наталья небрежно опустила кошку на пол, подошла к окну и, взглянув на заснеженную улицу, тихо ответила:

- Я уже говорила полковнику. Вы, конечно, имеете право знать все, Ростислав Александрович. Но господин Лебедев считает, что так будет безопаснее. Точнее, считает не он, а тот, кто отдал приказ. О проекте "Владимир Мономах" красные начинают догадываться. Если вы, к несчастью, попадете в плен, вам легче будет молчать. Впрочем, я не могу ничего рассказать, но могу сыграть в игру "да" и "нет".

И девушка чуть улыбнулась. Ростислав, поглядев на нее, подумал, что если бы не очки, Наталья Берг, молодой ученый-физик, смотрелась бы весьма привлекательно.

- Это научный проект, - уверенно начал он. - Профессор Семирадский - один из его авторов.

Берг молча кивнула.

- Полковник Лебедев и поручик Казим-бек - летчики. Летчики-испытатели?

- Да, - вновь кивнула девушка. - сказать и так.

- "Владимир Мономах" - новый тип аэроплана...

- Нет, - Берг покачала головой и вновь улыбнулась.

- Дирижабля? Или чего-то летающего, о чем я не догадываюсь?

- Остановимся на последнем.

- Господин Богораз - ученый, который отвечает за научную часть эксперимента. Насколько я понял, без него эксперимент не состоится...

Вновь последовал кивок.

- Этот эксперимент очень важен...

- Да, - Берг опять кивнула на этот раз решительно и резко. - Этот эксперимент очень важен, Ростислав Александрович. Настолько важен, что о его сути знают лишь трое - адмирал Колчак, профессор и господин Богораз.

- А вы? - поразился капитан. - А господин Лебедев?

- Нет, - вновь улыбнулась девушка, на этот раз, как показалось капитану, чуть грустно. - Все мы должны лишь поднять "Владимира Мономаха" в воздух. Так что я от вас, как видите, почти ничего не скрываю.

- О чем это вы, Наталья Федоровна? - поинтересовался Семирадский, появляясь в комнате с тяжелым ящиком, в котором Арцеулов не без изумления опознал цинк с пулеметными патронами. За ним вошел Казим-бек, волоча за собой "Максим".

- Так-с, так-с, - продолжал профессор. - Папуасы танцуют боевой танец и острят топоры. Надо приготовиться... Так какие тайны вы, сударыня, поверяли нашему Айвенго? Неужели сердечные? В таком случае, рад за вас...

- Нет, - ответил за девушку Арцеулов. - Я пытался проникнуть в секрет "Владимира Мономаха". Но Наталья Федоровна лишь милостиво согласилась подтвердить лишь некоторые мои предположения...

- Да-с, дурацкие секреты, - кивнул профессор. - Дурацкие и ненужные, если подумать. Я был с самого начала за то, чтобы рассекретить "Мономаха". Кстати, господин Витте был тоже за это... Но насколько я понимаю, вмешались военные. То ли великий князь Михаил Николаевич, то ли великий князь Александр Михайлович...

- Профессор... - остановила его Берг.

- А что? - удивился тот. - Я уже выдаю государственную тайну?

- Великий князь Александр Михайлович предлагал рассекретить "Мономаха" после победы, - вмешался в разговор Казим-бек. - Когда он приезжал в... То есть, когда мы с ним встречались... Он говорил, что сообщать о "Мономахе" во время войны опасно.

- Ну конечно, - хмыкнул профессор. - Господа папуасы начинят "Мономах" тротилом и кинут прямиком на княжескую дачу!

- Наверно, - пожал плечами Казим-бек. - Мы же не засекречивали новые газы. Даже вашу "Кикимору"...

- Ну, "Кикимора" могла злодеям послужить, - не согласился Семирадский. - Но чем может?.. Ладно, молчу, все равно господин Арцеулов обо всем в свое время узнает...

- Могу это обещать, - полковник Лебедев появился в дверях, неся с собою три винтовки и сумку с патронами. - Господин капитан, в случае удачи, вы сможете увидеть все своими глазами. Если же нет... Тогда последний из нас, кто останется, перед тем, как спуститься в подвал, вам все пояснит. Поверьте, это будет недолго...

- В какой подвал? - удивился Арцеулов, помогавший Казим-беку устанавливать пулемет напротив одного из окон.

- Небольшой сюрприз для красных, - невесело усмехнулся полковник. - Здесь у нас в подвале емкость пудов на пятьсот. Я установил взрыватель и провел шнур Бикфорда. На всякий случай.

- Пятьсот пудов тротила! - поразился капитан. - Однако, господа...

- Это не тротил, - возразил полковник, деловито заряжая винтовки. - Это топливо для "Мономаха". Его не успели направить по назначению, и я приказал слить его в отопительный бак. Очень надеюсь, что все это не понадобится, но в случае чего никто из нашей группы не должен попасть к большевикам. Увы, господа...

- Господи... - тихо произнесла Берг.

- Ну-ну, сударыня! - бодро заметил Семирадский. - Поверьте, все обойдется. Господин Лебедев просто пленник долга. На самом деле здесь не опаснее, чем когда вы будете находиться в рубке.

- Да, конечно, - спокойно ответила Наталья. - Тем более, у меня нет никакого желания попадать к господам пролетариям. Но, - тут она грустно улыбнулась, - если что-то начнется, я выпущу кошку. Она не проговорится...

Шер, не ведая, что решается ее кошачья судьба, оживленно бегала по комнате и даже пыталась играть концами пулеметных лент.

- В соседней комнате, той, что выходит во двор, мы установили еще один пулемет, - заметил полковник. - Господин Арцеулов, вы у нас здесь главный военный специалист, ждем ваших распоряжений...

- А какие тут распоряжения? - удивился Ростислав. - Если начнется, я и господин Казим-бек займемся пулеметами. Вы, господин полковник и господин профессор - в резерве, госпожа Берг и господин Богораз - в подвал.

- Я умею стрелять, - заметила девушка. - Семен Аскольдович, между прочим, тоже...

- Кто, я? - в комнате появился заспанный Богораз, удивленно оглядывая грозные приготовления. - Вы же знаете, Наталья Федоровна, мои нервы не выдерживают этих звуков... Мы что, господа, собираемся воевать?

- В некотором роде, - Арцеулов поглядел на нескладного интеллигента без особой приязни.

- Но, господа, вы же говорили, что все в порядке? - заволновался тот. - Мы же собирались уйти с темнотой...

- Нас могут найти раньше, - также лаконично пояснил Ростислав.

- Но ведь это ужасно! - воскликнул Богораз. - Господин полковник, вы же отвечаете за нашу безопасность!

- Я сделаю все, что воз, Семен Аскольдович, - мягко ответил Лебедев.

- Нет, господа, это чудовищно! - Богораз всплеснул руками и рухнул на стул. - Ведь если мы погибнем, все сорвется!

Арцеулов удивился. Оказывается, студент Петербургского университета боится вовсе не за свою шкуру.

- Нет-нет, господа, - продолжал тот, - надо что-то придумать... Мы не можем погибать!

Ему никто не ответил. Семен вскочил со стула и забегал по комнате, натыкаясь на стулья.

- Если так, - наконец заявил он, - мы должны немедленно отпустить господина Арцеулова. Он не в нашей группе и не обязан рисковать жизнью.

Ростислав поразился еще больше.

- Действительно, Ростислав Александрович, - заметила Берг. - Вы и так сделали для нас все, что только могли. Вы переоденетесь, в конце концов, вас даже загримировать...

Арцеулов лишь пожал плечами. Обсуждать это предложение он не собирался. Капитан подошел к окну и бросил взгляд на привычную уже картину - двор, высокий забор, за которым видна такая же пустая улица. Внезапно он заметил серую тень, промелькнувшую по заснеженной мостовой. Ростислав всмотрелся - вторая тень пронеслась возле самого забора.

- Собаки, - наконец понял он, - возле самого дома...

- Ясное дело, батенька, - ничуть не удивился Семирадский. - Этих горемык бездомных сейчас в Иркутске полно. Одичали за войну.

В Иркутске, наверно, и в самом деле было полно бродячих собак, но Арцеулов почему-то встревожился. Он вспомнил других собак - таких же серых, с глазами, горящими красным огнем.

- Господа, - в конце концов решился он. - Я вам сейчас расскажу одну историю. Только очень прошу мне поверить...

- А что случилось, Ростислав Александрович? - встревожилась Берг.

- Я сейчас увидел собак. Конечно, собак здесь много, но...

Арцеулов старался рассказывать без лишних эмоций. Дойдя до эпизода с перстнем - о том, как и где он его нашел, капитан предпочел умолчать, - он вдруг подумал, что со стороны это может показаться бредом. Тем более, его собеседники, люди науки, к подобным историям - Арцеулов был в этом уверен - относились с очевидным скепсисом. Его, впрочем, никто не перебивал, и Ростислав завершил рассказ при полном молчании.

- Вот... - он развел руками. - Дико это все, конечно, господа. Впрочем, вчерашняя история, которой многие из вас свидетели, пожалуй, еще нелепей. Вы, наверно, сейчас будете говорить о нервах и о воспаленном воображении...

- Да отчего же? - пожал плечами Казим-бек. - По-моему, все логично - псы дрессированные, а вы их разогнали. Бог весть, может, ваш перстень их отчего-то напугал...

- Считается, что серебро отгоняет нечистую силу, - вскользь заметила Берг.

- Вот-с! - поднял палец Семирадский, - прошу полюбоваться, господа! Наталья Федоровна Берг, блестящий физик-экспериментатор, начинает преподносить нам концепции господина Стокера! Замечательно! Упыри, господа! Лешие! Домовые! Стыдитесь, сударыня!

- Я согласна сгореть со стыда, - спокойно ответила девушка, - но только после того, Глеб Иннокентьевич, как вы сами объясните эту историю. А заодно и то, что случилось с вами ночью.

- Охотно-с! - кивнул профессор. - Итак, относительно собак я полностью согласен с мнением господина Казим-бека и Арцеулова. Собаки-ищейки, смею напомнить, применялись еще в допотопные времена. Что касаемо вашего перстня, молодой человек, то вы, вероятно, допустили типичную ошибку людей, не имеющих научного склада ума - рассудили по принципу "после того - вследствие того". Собак могло напугать вовсе не ваше кольцо, а что-то иное. Совпадение-с! Ну, а насчет вчерашнего смею предположить, что мы имели дело с какой-то очень ловкой - и новой! - научной выдумкой. Я лично считаю, что это было использование высокочастотных полей! Да-с!

- Господин Арцеулов, - внезапно подал голос молчавший все это время Богораз. - на минуту ваш перстень?

Ростислав, сняв перстень, передал его студенту. Тот осторожно покрутил его, взвесил на ладони, затем отдал обратно:

- Благодарю вас... Господин профессор, прежде всего хочу напомнить вам один постулат Секста Эмпирика...

Тут он закашлялся. Семирадский несколько иронически поглядел на Семена, бормоча нечто вроде: "Нуте-с, нуте-с..."

- Секст Эмпирик писал, что в случае недостатка данных следует воздержаться от суждения. Я не присутствовал при случае, описанном только что господином Арцеуловым, но я был сегодня ночью при эпизоде, нам всем памятном. Конечно, я плохо помню детали. Глотнул газа, к тому же мой бронхит... Но я заметил следующее. Во-первых перстень господина Арцеулова привлек внимание того странного господина, который пытался нас задержать...

- Ерунда! - не выдержал профессор. - Этот, как вы его назвали, господин, тоже начитался Стокера...

- Во-вторых, когда господин Арцеулов пытался разорвать это препятствие, мне показалось, что перстень светился...

- Обман зрения, - фыркнул профессор. - Или отсвет фонарей.

- Фонари были далеко. Сейчас я осмотрел перстень - обычное старое серебро очень высокой пробы. Оборудования у меня нет, но я почти уверен, что внутри у него нет никаких сюрпризов. Светиться он не может, но я склонен в данном случае верить своим глазам. Итак, мы имеем дело с чем-то, его понять пока не можем. А значит, воздержимся от выводов...

Тут он снова закашлялся. Профессор не перебивал, но весь его вид выражал несогласие.

- И в-третьих, - заключил Семен. - Насколько мне известно, никакое поле не способно иметь твердость стекла. Вчера мы столкнулись с чем-то другим...

- С бесовским заговором! - охотно согласился Семирадский. - И вы туда же, Семен Аскольдович!

- А отчего нет? - вдруг подняла голову Берг. - Наши предки называли это "нечистой силой", но может, что-то в самом деле существует?

- И это надежда российской науки! - профессор взмахнул руками и, возмущенно сопя, выскочил из комнаты.

- Мне не повезло, - внезапно заговорил Лебедев, слушавший этот долгий спор молча. - Я не видел ничего, а значит, могу судить лишь с чужих слов. Но вот что я придумал... Этой ночью вас могли задержать куда более простым способом, ни к полю, ни к нечистой силе, отношения не имеющему.

- То есть? - голова профессора показалась в дверном проеме.

- Гипноз. Этот тип в шинели - сильный гипнотизер. Он внушил вам, что вокруг преграда. Кстати, это же касается стрельбы - пули господина поручика в него попросту не попадали.

- Ну уж нет! - возмутился Казим-бек. - Господин полковник, вы же знаете, как я стреляю! А там и десяти шагов не было...

- Это не так трудно, - заметил Лебедев. - Ну а перстень... Почему-то он действует на этого типа отрицательно. Достаточно легкого раздражения, чтобы разрушить силу гипноза...

- А что? - Арцеулов с интересом поглядел на перстень, а затем на Лебедева. - Господин полковник, по-моему, вы правы!

- Три вида истины! - прокомментировал Семирадский. - Научная, ненаучная и обывательская! Гипноз - типичное объяснение, когда других объяснений нет! Вот так-с...

- А собаки уже во дворе, - внезапно заметила Берг, выглянув на улицу.

- Черт! Неужели мы не закрыли калитку! - Арцеулов вскочил, выхватывая револьвер. - Я сейчас, господа...

- Погодите, господин капитан! - крикнул Казим-бек, вскакивая и хватаясь за винтовку, но Ростислав уже сбегал по лесенке, ведущей со второго этажа к сеням. Там было морозно, и он успел подумать, что зря не накинул полушубка.

Собаки и в самом деле были уже во дворе. При виде капитана они тут же отбежали в сторону и беззвучно оскалились. Знакомые красноватые глаза недобро мерцали затаенным огнем.

- Гипноз, значит, - пробормотал Арцеулов, осторожно подходя к калитке. - Поглядим, какой тут гипноз...

К его удивлению калитка была заперта. Арцеулов вспомнил высокий глухой забор, окружавший дом и поневоле присвистнул. Как серые твари попали во двор, было только догадываться. Впрочем, размышления следовало отложить на более удобное время. Первой мыслью капитана было попросту перестрелять незванных гостей, но он тут же сообразил, что стрельба средь бела дня неизбежно привлечет внимание патрулей или соседей, которые вполне могут обратиться к властям. Оставалось попросту выгнать странных зверей. Арцеулов распахнул калитку и в ту же секунду почувствовал резкое движение воздуха, как будто рядом пронесся сильный порыв ветра. Он взглянул во двор и обомлел - собак не было. Не удержавшись Ростислав выглянул на улицу. Там тоже было пусто, лишь на снегу темнело несколько собачьих следов.

- Ну и ну, - Арцеулов, покачав головой, хотел было закрыть калитку, но внезапно ему показалось, что рядом кто-то стоит. Это было странно, поскольку секунду назад на улице не было ни души. Ростислав, еще не веря, повернул голову и вздрогнул. В глаза бросился зеленый цвет шинели и красные офицерские нашивки.

- Как дела, брат-вояк? - странный чех стоял у самой калитки и улыбался. Правда, глаза, как и тогда, в Нижнеудинске, показались Ростиславу какими-то тусклыми и неподвижными.

- Здравствуйте, - выдохнул Арцеулов. - Заходите...

- Нет времени, брат-вояк, - чех вновь усмехнулся, но тут же лицо стало серьезным. - Вас нашли...

- Собаки?

- Это не собаки... - лицо чеха дернулось, казалось, он хотел что-то добавить, но сдержался. - Вам не уйти, брат-вояк. Он уже знает...

"Кто это - он?" - мельком подумал Арцеулов, лихорадочно соображая, как действовать дальше.

- Ты можешь уйти один. У твоих товарищей своя судьба. Учти - им не грозит смерть. Смерть грозит тебе.

- Я не уйду, - Арцеулов хотел было объяснить, но потом решил, что это не имеет смысла. - Я не уйду, подпоручик...

- Хорошо, - кивнул легионер. - В подвале дома есть подземный ход. Он давно замурован, но кладка там новее и камни другие. Вы можете успеть. Спеши, они уже идут...

Арцеулов автоматически посмотрел на улицу, но не заметил ничего опасного. Он повернулся к странному чеху, чтобы спросить, наконец, кто он такой и что все это значит, но спрашивать оказалось некого - там, где только что стоял странный подпоручик, было пусто, и даже снег, как показалось капитану, был не смят.

Разбираться было некогда. Арцеулов захлопнул калитку, задвинул засов и поспешил в дом.

Его встретили тревожные вопросительные взгляды. Казим-бек уже возился с пулеметом, заправляя ленту.

- Вы видели? - не выдержал Арцеулов.

- Что? - недоуменно спросила Берг. - Мы ничего не заметили...

- Собаки... - Ростислав попытался объяснить, но слова не шли. - Калитка... Они исчезли...

- Странно, - заметил профессор. - Я наблюдал. Вы вышли во двор, собаки отбежали...

- Да-да, - кивнул капитан, - а потом...

- Я смотрел на вас, сударь, - продолжал Семирадский. - Вы открыли калитку... Я не заметил никаких собак.

- Я тоже, - согласилась Берг. - Я смотрела на вас, а затем собаки исчезли.

- Это не важно, - прервал ее Лебедев. - Что вы увидели на улице, господин Арцеулов? Вы там стояли минуты три...

- Я разговаривал... - хотел было пояснить очевидную истину Ростислав, но вдруг понял, что не все так просто. - Вы... Никого не видели рядом со мною?

- Вы были один, - немного растерялась Берг. - Вы постояли, поглядели по сторонам...

- Ладно, - капитан понял, что пересказывать эту странную историю (не менее странную, чем все, происходившее с ним в последние дни) не имеет смысла. - Нас, похоже, обнаружили...

- Вы что-то видели? - уточнил Казим-бек.

- Да. Видел! - отрезал Арцеулов. - Господа, прошу занять позиции. Господин Казим-бек, вы идете ко второму пулемету. Всех остальных прошу покуда перейти во внутренние комнаты.

- Я не уйду, - негромко возразил Лебедев. - Вы правильно намекали относительно моего боевого опыта. Я просто летчик, это верно... Но из винтовки стреляю не хуже Казим-бека.

- Господин полковник, вас на минуту?

Арцеулов отвел Лебедева в соседнюю комнату.

- Я не буду вас уговаривать, - начал он. - Вы старше меня по званию...

- Да, - кивнул полковник. - И я отвечаю за всю группу. Я не успел увести их из Иркутска...

- Я не о том, - прервал его капитан. - Слушайте... Очевидно, они окружат дом. До темноты нам не уйти, а это еще час-полтора...

- Я это понял, капитан, - по лицу Лебедева мелькнула невеселая улыбка. - Я не стратег, но это доступно и штатскому... Жаль, я не имею права просто сдать в плен нас всех. Может, большевики не тронули бы мадемуазель Берг...

- Погодите, - вновь перебил Арцеулов. - Вашу адскую машину мы всегда успеем использовать. Я о другом. Здесь, в подвале может быть подземный ход.

- Да, - так же невесело улыбнулся Лебедев. - И пара призраков... Это не готический замок, капитан.

- Там должна быть другая кладка, - упрямо продолжал Ростислав. - Более поздняя. Идите вниз и посмотрите. Простучите стены... В конце концов, мы ничего не теряем.

- Я не уйду, - покачал головой полковник. - Я буду вместе со всеми.

- Пока вы не нужны. Возьмите с собою этого юношу... Богораза. Простучите стены. Я вас прошу...

- Вы серьезно? - полковник недоуменно поглядел на Арцеулова. - Хорошо, капитан. Мы это сделаем, но тотчас же вернемся...

- Возьмите лом или что-нибудь потяжелее, - добавил Ростислав. Полковник кивнул и, кликнув Семена Аскольдовича, стал спускаться по лестнице.

...В комнате между тем были заметны перемены. Профессор Семирадский притащил откуда-то несколько больших керамических емкостей и теперь заботливо расставлял их возле окон.

- Против папуасов? - усмехнулся Арцеулов.

- Да-с, - согласился Семирадский. - Дикари боятся огня, электрических фонарей и шума огнестрельного оружия.

- Боюсь, здесь понадобятся пулеметы, - заметил Казим-бек.

- Ну вот, и вы туда же, - покачал головой профессор. - Вы тоже стали смотреть на все происходящее, как на войну...

- Это война, профессор, - твердо заявил Арцеулов, занимая наблюдательный пост у окна.

- С вами все ясно! Но господин Казим-бек, вы ведь готовились все эти годы совсем для другого. И должны уже научиться смотреть правильно...

- А как тут смотреть? - удивился поручик. - Сейчас нас атакует противник...

- Не противник! Не противник, юноша! А, скажем, вырвавшиеся из сумасшедшего дома больные...

- Буйнопомешанные, - уточнил Арцеулов.

- Именно так. Но нельзя же без крайней нужды применять против больных людей оружие! Жаль, у меня почти не осталось "Кикиморы"... Они бы у меня разом пришли в чувство! Ну ничего, подпустим хлорпикрину. Господа, не забудьте маски...

- Вот они, - прервала его Берг.

На улице послышался шум, Около калитки затормозил грузовик, затем другой. Из кузова сразу же начали спрыгивать вооруженные парни в полушубках и шинелях.

- Самое время выпускать кошку, - усмехнулся Арцеулов, вновь почувствовав себя в привычной обстановке.

- Да, вы правы, - Берг подозвала ничего не подозревавшую Шер и вопросительно посмотрела на капитана.

- Сейчас, - кивнул тот, - я выпущу ее через дверь... Господин поручик!

- Да! - отозвался из соседней комнаты дежуривший у пулемета Казим-бек.

- Замените меня на минуту. Полезут через забор - стреляйте!

- Только, господа, - заволновался профессор. - Ведь это же люди, пусть и ненормальные!

- А что же делать, Глеб Иннокентьевич? - поинтересовался поручик, открывая окно и выдвигая пулемет.

- Ну, не знаю... Шапки у них сбивайте, что ли... А лучше подпустите поближе...

И он аккуратно поднял с полу заранее подготовленный керамический цилиндр...

 

К особняку на Трегубовской Пров Самсонович прибыл лично. Он проследил, чтобы дружинники заняли позиции вдоль забора и приготовился командовать.

- Товарищ Чудов, они нам нужны живыми, - напомнил Венцлав, стоявший тут же.

- Живыми... Хрен бы им живыми, контра... - просипел Пров Самсонович и, вытащив из кобуры огромный морской бинокль, стал пристальней разглядывать дом.

- Ишь, пулемет выставили, гады! - через минуту добавил он. - А вы говорите - живыми! Давить эту контру!

- Не забывайте, у нас приказ! - негромко напомнил Венцлав.

- А что - приказ! - не выдержал Чудов. - Подумаешь, приказ! Научились там в столице приказывать, ровно как при старом режиме! Вот Белобородов на Урале приказа не сполнил - и порешил Романова! И я тоже дурных приказов сполнять не буду! Привезут завтра белого гада Колчака - лично порешу! Это по-нашему, по-большевистски!

- Плевать на Колчака, - дернул щекой Венцлав. - Но если мы не возьмем живым Лебедева, я вас тоже порешу - лично. По-большевистски!

Чудов мрачно поглядел на Венцлава, но предпочел смолчать. Дальнейший спор был прерван появлением запыхавшегося Степы Косухина. Насупившийся Пров Самсонович сделал вид, что не обращает на него внимания, а товарищ Венцлав улыбнулся уголками рта.

- Так что, разведал! - начал ободренный улыбкой начальства Степа. - С четырех сторон забор, окна на первом этаже забиты. Два пулемета, чердынь-калуга, - у главного входа и слева, там, где пустырь...

- Что предлагает, товарищ Косухин? - поинтересовался Венцлав. - Только помните - живыми!

- А че? - пожал плечами Степа. - Бить по окнам, чтоб головы не не подняли, а сами - к двери. Высадить - и вперед, чердынь-калуга!

- Стрелять пока не будем! - отрезал Венцлав.

- Как? - поразился Косухин. - Да они же нас...

- Ничего... Сейчас подойдут мои ребята.

- А чего ждать! - просипел Чудов, не желавший уступать чести поимки опасных врагов революции. - Тут и наших, сибирских, хватит! А ну-ка, товарищ Косухин, загляни-ка во двор...

- Как хотите, - Венцлав пожал плечами и отошел в сторону.

Степа тихо подтянулся и заглянул за забор. Двор был пуст, дом молчал, словно мертвый, но пулеметное дуло в окне не спеша двигалось. Косухину это очень не понравилось, но он решил продолжить наблюдение. И тут дверь на секунду приоткрылась, во двор выскочила худая пятнистая кошка.

- Ух ты! - ахнул Степа, узнавая подарок странной девушке, искавшей своего Шера. Вообще-то он не мог поручиться, что кошка именно та, но сходство было несомненным. От удивления Косухин позабыл о всякой осторожности - и напрасно. На втором этаже дернулось пулеметное рыло, и короткая очередь сбила со Степы шапку. Пришлось приземляться прямо в сухой колючий снег.

- Ах, они так, контры! - просипел товарищ Чудов и взмахнул ручищей. - Вперед, товарищи! Выжжем вражье гнездо!

К сожалению, потеря голоса сыграла с товарищем Чудовым дурную шутку - пламенный призыв был услышан далеко не всеми. Пришлось повторяться с прибавлением дополнительных словесных аргументов. Наконец дружинники, осознав свой революционный долг, без особой резвости стали перелазить через забор, с опаской поглядывая на пулемет.

Степа поднялся, помотал головой, сбрасывая залепивший волосы снег, и принялся искать шапку. Лишь найдя ее и нацепив на голову, Косухин сообразил, что атака, собственно, уже началась, а он остался в тылу. Стало стыдно. Степа хотел вместе со всеми лезть через забор, но тут его взгляд упал на калитку. Он подскочил к ней и дернул - калитка была заперта. Он собрался двинуть прикладом, как вдруг кто-то легко тронул его за плечо. Степа поднял глаза и увидел товарища Венцлава.

- Не спешите, Степан Иванович, - тонкие красные губы дернулись в усмешке. - Еще успеете...

- Так ведь... - начал было Косухин, но вдруг за забором что-то хлопнуло, зашипело, и в ту же секунду Венцлав ухватил Степу за руку и потащил в сторону.

Вовремя! За забором поднялось негустое белесое облако, и улица огласилась хрипом и нечленораздельными воплями. Наконец, воздух пронизал панический крик: "Братва! Газы!!!", и кашляющие, поминающие Бога и всех святых дружинники стали перелазить обратно через забор. Газ догонял их, крики усилились, кто-то, несмотря на приказ, пальнул по окнам, но вскоре штурмующих охватила полная паника.

Прову Самсоновичу пришлось хуже всех. Через забор его подсадили, а вот обратно пришлось выбираться самому. Товарищ Чудов, стараясь не вдыхать стелющуюся по воздуху мерзость, беспомощно прыгал у забора, пытаясь ухватиться за край, пока кто-то из дружинников не догадался открыть калитку и вытащить кашляющего и плачущего от рези в глазах вождя иркутских большевиков.

- Во гады! - только и мог прокомментировать Степа, глядя на эту картину с безопасного удаления. Он хотел было броситься на помощь товарищам, но рука Венцлава каждый раз удерживала его.

- Так погибнут же... - бормотал Косухин. - Газы, ядри их...

- Это несмертельно, - небрежно прокомментировал товарищ Венцлав. - Похоже, хлорпикрин. Мы имеем дело с гуманистами, Степан Иванович. Это забавно... Ладно, где наш главком?

Товарищ Чудов сидел прямо на снегу и плакал. Конечно, проливать слезу стойкому большевику, прошедшему каторги и тюрьмы, не полагалось, но Пров Самсонович мог утешать себя тем, что эти слезы есть не результат интеллигентских эмоций, а последствия отравления, полученного в героическом бою.

- Сжечь! Пушку сюда! - сипел Чудов. - У, проклятые угнетатели народа!

- Вы успокоились? - осведомился Венцлав. - Я могу звать своих людей?

- Нет! Нет! Партия не отступает! - Пров Самсонович кое-как встал и, грозно высморкавшись, погрозил врагу кулачищем, но потом все-таки выдохнул: - Ладно. Зовите...

- Степан Иванович, - предложил Венцлав. - Сходите-ка покуда парламентером. Газ, кажется, уже рассеялся... Белый платок есть?

- Не ходи, товарищ Косухин... - начал было Чудов, но Венцлав, не обратив внимание, отвел Степу в сторону и принялся ему что-то объяснять...

 

- По-моему, господа папуасы не сунутся, - удовлетворенно заявил Семирадский, снимая газовую маску.

- Не думаю, - Арцеулов, не без удовольствия последовав его примеру, выглянул в окно. - Странно, они не стреляют...

- Мы им нужны живыми, - спокойно заметила Берг.

- Я? Не думаю, - так же спокойно возразил Ростислав и вдруг хмыкнул. - Господа! Белый флаг!

- Они капитулируют? - осведомился профессор, готовивший новый керамический цилиндр с неприятной начинкой.

- Думаю, еще нет, - предположил Арцеулов. - Впрочем, поглядим...

Над забором, действительно, мелькал белый платок, привязанный к острию штыка. Затем калитка несмело отворилась, и во двор вошел молодой парень в сером полушубке.

- Господа! - поразилась Берг. - Это же мой знакомый чекист...

- Желаете лично вести переговоры? - усмехнулся капитан и тут же скомандовал: - Все отойдите от окон! Разговаривать буду я.

Парень постоял у ворот, затем, убедившись, что платок на штыке был понят правильно, осмелел и подошел под самые окна.

- Эй, в доме! - крикнул он. - Покажитесь, стрелять не будем!

Арцеулов подошел к окну, став так, чтобы не искушать судьбу - поближе к стене.

- Говорите!

Парень покрутил головой, наверно, пытаясь увидеть того, кто ему ответил. Затем поправил черную мохнатую шапку. Лицо его внезапно стало суровым:

- Значит, так, контра! От имени власти пролетариата предлагаю сдаться. Всем сохраним жизнь, а кто лично не участвовал в войне, будет отпущен на свободу!

- Это все? - поинтересовался Арцеулов.

- Че, мало? - возмутился парень. - А нет - так руководствуясь революционной законностью, чердынь-калуга! Слышите, беляки - всем жизнь будет!

- И мне? - поневоле заинтересовался Ростислав.

- А ты кто таков будешь?

- Капитан Арцеулов!

- А ты покажись, Арцеулов! - помолчав секунду, предложил парень.

- Не надо, Ростислав Александрович, - быстро проговорила Берг, но капитан улыбнулся и встал так, чтобы его увидели снизу. Глаза парня сузились, он тоже улыбнулся и ощерил зубы:

- Я тебя запомнил, Арцеулов! Сдашься - ой, повезет тебе! Я большевистского слова не ломаю. А иначе - лично заколю, гада...

- У вас все? - Ростислав понял, что вопрос исчерпан. - Можете уходить, через минуту будем стрелять.

- Бывай, контра! До скорого! - бросил парень и повернулся, чтобы уходить. Внезапно Берг подбежала к окну и, прежде чем капитан успел ее остановить, крикнула:

- Степан! Спасибо за кошку! Я ее выпустила, если что...

Договорить она не успела - Арцеулов оттащил ее от окна. Парень дернулся, быстро оглянулся, но, никого не увидев в окне, растерянно потоптался, а затем быстро зашагал к калитке.

- Вы что, Наталья Федоровна! - Арцеулов никак не мог успокоиться. - Да здесь же и тридцати саженей нет! Вас же за милую душу могли уложить!

- А вы сами! - возмутилась девушка. - Я по крайней мере с этим чекистом знакома...

- Нашли знакомого! - буркнул капитан.

- А вы знаете, этот молодой человек забавен, - чуть подумав, ответила Берг. - Если бы он не был комиссаром, я бы сказала, что он очень мил. И кроме того, он присмотрит за кошкой. Она же может пропасть, если мы...

- Вот именно! Если мы! - припечатал Арцеулов.

- Полно, полно, - вмешался Семирадский. - Этот папуас и вправду недурен, если его почистить, научить пользоваться зубной щеткой...

Впрочем, профессор не успел изложить полный план перевоспитания папуаса. Послышались шаги, и в комнату вбежал Семен Богораз. Молодой ученый был весь в пыли и цементной крошке, даже в волосах белели кусочки штукатурки.

- Семен Аскольдович, да что с вами? - Семирадский всплеснул руками, наблюдая надежду российской науки в подобном виде.

Вместо ответа Богораз закашлялся, махнул рукой и, не выдержав, присел прямо на пол.

- Ужасно, господа! Не выношу физической работы! У меня бронхит, а там столько пыли... Я не говорю уже о сырости...

- Нашли? - самым невежливым образом прервал эти излияния Ростислав, единственный из всех понимавший, в чем дело.

- Не знаю... Там какая-то дыра... Господин полковник пытается сейчас ее расширить...

- О чем вы, Семен? - обомлела Берг.

- В подвале может быть подземный ход, - быстро пояснил Арцеулов. - Наша помощь нужна?

- Нет, спасибо, - помотал головой Богораз. - У меня, конечно, бронхит, и, вообще, это не занятие для ученого... Скажите, сколько у нас еще времени? Я пришел узнать...

Все переглянулись. Профессор выглянул в окно, сообщив, что особого движения не заметно.

- Надо спешить, - решил Арцеулов. - Вот что, господин профессор, Наталья Федоровна, оденьтесь и идите в подвал. Как только пробьете вход, зовите нас с поручиком...

- Ни за что, батенька! - возмутился Семирадский. - За кого вы меня принимаете? И вообще, у меня наше главное оружие...

- Мы справимся сами, Глеб Иннокентьевич, - успокоил его Арцеулов. - Спускайтесь вниз, прошу вас...

- Они обходят дом! - послышался голос Казим-бека. Капитан выглянул в окно - вдоль улицы выстраивалась цепь солдат в сером с винтовками наперевес.

- Вниз! - скомандовал Арцеулов, и в ту же секунду послышался звон бьющихся стекол - первые пули влетели в комнату. Капитан пригнулся и бросился к пулемету.

- Казим-бек! Вы живы?

- Жив! - донеслось из соседней комнаты. - Господин капитан, эти краснопузые стоят как на параде!

Ростислав оглянулся - в комнате никого не было. Он облегченно вздохнул и нажал гашетку...

 

Солдаты героического 305-го полка стояли ровной шеренгой посреди улицы, четко, как на учениях, посылая пули по проклятому дому. Внезапно из окна ударил пулемет, затем откуда-то сбоку послышалась еще одна очередь - заговорил второй "Максим".

- Товарищ Венцлав! - не выдержал Степа. - Ведь ваши бойцы! Их же...

- Не волнуйтесь, товарищ Косухин, - прервал его комполка. - Лучше подумайте, не смогут ли беляки ускользнуть...

- Значит, так... - задумался Степа. - Из нижних окон не выберутся, да и со всех сторон наши... Никуда им не деться, товарищ Венцлав.

- Хорошо бы... Но на всякий случай пойдемте поглядим...

Пулемет ударил вновь, и Косухин заметил, как пули прошили шинель одного из Бессмертных Героев. Зрелище было мало приятное, но привычное. Степа уже успел пожалеть парня, как вдруг с изумлением увидел, что тот, как ни в чем не бывало, перезаряжает винтовку и вновь спокойно прицеливается. Новая очередь ударила в грудь бойца, тот покачнулся, но руки с винтовкой не опустились...

- А-а... - только и мог проговорить Косухин, но товарищ Венцлав, словно и не заметив ничего, нетерпеливо кивнул и зашагал влево, туда, где за углом дома стрелял второй пулемет.

 

- Да что они, господин капитан, железные? - не выдержал Казим-бек.

- Не железные, поручик, - огрызнулся Арцеулов, тщательно целясь и нажимая на спуск. Он видел, как очередь полоснула по шеренге стреляющих, но никто из них даже не пошатнулся.

- Может, на них кольчуги? - крикнул Казим-бек. - Ничего не понимаю...

Арцеулов не отвечал. Он был тоже изрядно растерян и даже напуган. За годы войны приходилось видеть всякое, но чтобы очередь из "Максима" не могла свалить человека с тридцати метров, он не видел и не слышал ни разу. Хотя нет, слышал - Полк Бессмертных Красных героев... Кольчуги, значит...

Капитан стиснул зубы и тщательно прицелился. На этот раз он метил в голову одного из солдат. Пулемет застучал, красноармеец дернулся, но продолжал стоять.

- К черту! - Арцеулов на миг прикрыл глаза, пытаясь собраться с мыслями. Он не понимал, что это могло значить. Вспомнилась вчерашняя ночь, жуткая фигура в серой шинели, такой же, как на этих красноармейцах.

- Что с вами, господин капитан? - крикнул поручик.

- Все в порядке, - выдохнул Ростислав. - Казим-бек, готовьте бомбы!

- Есть! Думаете, бомбы их возьмут?

- Думаю... - Арцеулов придвинул поближе офицерскую сумку и стал не торопясь доставать гранаты. Из соседней комнаты все еще слышалась стрельба - Казим-бек посылал в неуязвимых красноармейцев очередь за очередью.

- Бросайте, поручик, - посоветовал Ростислав. - Пусть подойдут поближе...

- Да, здесь, кажется, наш вчерашний знакомый! - откликнулся Казим-бек. - Поглядим, какой он железный...

 

Венцлав и Степа Косухин пробирались вдоль забора. Первый пулемет, тот что стоял над входом, внезапно замолк.

- Никак срезали, - удовлетворенно заметил Косухин.

Венцлав на секунду замер, словно прислушиваясь, затем уверенно бросил:

- Нет, затаился. Ждет, когда подойдем ближе. Ничего, дождется...

- А этот все стреляет, - Косухин кивнул на окно комнаты, выходящей на пустырь. Пулеметчик как будто услыхал его, и следующая очередь легла совсем рядом. Степа невольно пригнулся, но Венцлав даже не отреагировал, хотя пули просвистели совсем рядом.

- Товарищ Венцлав! - крикнул Косухин, падая на снег. Следующая очередь пустила фонтанчики совсем рядом с его головой.

- Вас что, смущает пулемет? - усмехнулся невозмутимый Венцлав. - А ну-ка погодите...

Он вновь замер, не обращая внимания на пули, свистевшие рядом. Одна из них, как показалось Степе, разорвала сукно на шинели комполка, но Венцлав даже не шелохнулся. Косухин сглотнул - еще две пули пропороли серое сукно...

- Товарищ... - прошептал он и замолчал.

- Все в порядке, Степан Иванович, - вновь усмехнулся Венцлав, поворачиваясь к Косухину. - Ладно, если вас так это все смущает...

"Ничего себе, "смущает"..." - только и мог подумать Степа.

- Вы же ранены, - пробормотал он. - Я же вижу...

- Я не ранен, Степан Иванович. Когда вы сами станете бойцом нашего полка, то поймете... Ну хорошо, пора закругляться. Тем более, как я понимаю, там за пулеметом мой должник... Дайте-ка свой карабин.

Степан, стараясь не обращать внимание на пули, привстал и протянул оружие Венцлаву. Тот передернул затвор, секунду-другую пристально поглядел в сторону невидимого за стальным щитом пулеметчика, и затем, быстро подняв карабин, выстрелил навскидку. Пулемет замолчал. Степа замер и с минуту ждал, все еще не веря.

- Вставайте, - небрежно бросил Венцлав. - Этот готов...

 

- Казим-бек! - крикнул Ростислав. - Георгий, вы живы?

В соседней комнате было тихо, пулемет поручика молчал. Лишь пули, влетая через разбитые окна, с привычным свистом впивались в штукатурку.

Арцеулов, пригибаясь, бросился к двери. Уже с порога он понял, что ничем помочь нельзя - поручик лежал на полу, прижимая руку к окровавленному горлу.

- Сейчас, сейчас, - бормотал Арцеулов, пытаясь оттащить Казим-бека в сторону от окна.

Поручик тихо застонал. Арцеулов нагнулся к белому, разом потерявшему все краски, лицу молодого офицера и увидел, как губы Казим-бека дернулись, на них проступила кровавая пена. На миг открылись еще живые, полные боли, глаза, губы снова дрогнули - Георгий пытался что-то сказать.

- Не удалось... - расслышал капитан. - Вам... удачи...

Голова поручика дернулась и застыла. Глаза вновь открылись, но недвижный, холодный взгляд уже ничего не выражал. Казим-бек был мертв.

Арцеулов на миг застыл, словно не веря в случившееся, хотя уже не первый год терял товарищей и думал, что когда-нибудь сможет к этому привыкнуть. Затем он медленно перекрестился и встал. Георгий Казим-бек свою войну закончил. Его, Арцеулова, война продолжалась.

Он выглянул в окно и увидел, что картина изменилась - красноармейцы в серых шинелях не спеша перебирались через забор. Движения их были странными, немного замедленными, как будто они двигались по шею в воде. Впрочем, размышлять об этом не было времени. Арцеулов схватил связку гранат и, прижавшись к стене, стал ждать. Мельком подумалось об оставленных профессором керамических цилиндрах с хлорпикрином, но капитан понял - тех, кого не убивают пули, хлорпикрин не остановит.

Серые шинели заполнили двор и на минуту замешкались. Ростислав подумал, что штурмующие поступят по правилам и начнут атаковать дом со всех сторон - через входную дверь и через окна первого этажа. Окна были забиты, но сам капитан, будь он на их месте, поступил бы именно так. Но серые шинели решили, очевидно, не играть по правилам - десяток крепких ребят в странных высоких шлемах простучали сапогами по ступеням высокого деревянного крыльца и навалились на дверь. Ну что ж, тем лучше...

Дверь трещала. Арцеулов осторожно выглянул в окно, успев заметить странные голубые знаки на шлемах красноармейцев, и, в очередной раз удивившись, аккуратно кинул связку прямо в мешанину тел, ломившихся в дверь.

Он не ожидал, что взрыв будет таким сильным. Капитана бросило на пол, он перекатился по осколкам битого стекла, вскочил и, схватив новую гранату, выглянул в окно.

От крыльца почти ничего не осталось. На черной земле валялись горящие головешки рядом с дергающимися бесформенными кусками чего-то, бывшего секунду назад человеческими телами.

"Сколько я положил? - подумал капитан. - Пятерых? Нет, больше... Ну, это им за Казим-бека!"

Он выглянул в окно и поразился. Уцелевшие - а их было десятка два, стояли у самого крыльца, точно ожидая чего-то.

- Сдурели они, что ли? - вторая связка так и просилась на улицу. Но вдруг, словно по неслышной команде, серые шинели стали окружать дом. Через секунду послышался треск отдираемых досок - штурмующие ломились в окна.

"Ну, все - понял Арцеулов. - Теперь вниз... Если не успели - закроемся в погребе, дверь железная..."

Он сунул за пояс гранату, нырнул вниз по лестнице, почти сразу столкнувшись с Лебедевым.

- Мы пробили вход, скорее! - бросил полковник.

- Где Георгий? - Убит, - коротко ответил Арцеулов.

- Как?

Лебедев замер, и по его лицу Ростислав понял - полковник, действительно никогда не был на войне.

Времени на разговоры не оставалось - в окна уже вваливались красноармейцы с голубыми знаками на шлемах. Арцеулов схватил Лебедева за руку и потащил к дверям подвала. Прежде чем захлопнуть их, капитан еще раз удовлетворенно отметил, что двери сработаны на совесть. Правда, пары гранат хватит и для них.

Арцеулов задвинул засов и перевел дыхание. В подвале было полутемно - горели две керосиновые лампы. В углу, окруженное грудой вывороченных кирпичей, чернело неширокое отверстие - как раз достаточное, чтобы пропустить человека...

- Где господин Казим-бек? - спросила Берг, стоявшая в стороне, у огромного металлического бака, - очевидно, того самого, в котором был приготовлен страшный сюрприз. Профессор и Богораз были рядом, и вид их свидетельствовал, что мужам науки пришлось немало потрудиться на ниве труда физического.

- Господин Арцеулов сказал... - немного растерянно начал полковник, но так и не договорил.

- Господа! - резко, резче чем хотел, перебил его Ростислав. - Поручик Казим-бек убит. В доме красные. Надо уходить...

Берг вскрикнула, профессор сурово нахмурился и перекрестился. Семен Богораз внешне никак не отреагировал и лишь чуть отшатнулся к кирпичной стене.

- Что с ходом, господа? - торопил Арцеулов. - Это ход?

- Извините, капитан, - Лебедев мотнул головой и глубоко вздохнул. - Просто я... Да, похоже на подземный ход. Я все приготовил, уходить...

За дверью подвала слышалось буханье сапог. Ростислав вновь удивился - пришельцы обыскивали дом молча.

"Немые, что ли?" - мелькнуло в голове, и тут в дверь подвала начали колотить чем-то тяжелым.

Лебедев кивнул, и Семен Богораз, с трудом волоча тяжелый баул, стал первым залазить в черное отверстие. За ним последовали Берг и профессор. Арцеулов подошел к пролому в стене, из которого несло ледяным холодом, и вопросительно посмотрел на полковника. Тот не спеша разматывал катушку со шнуром Бикфорда.

- Идите, капитан. Я сам...

Сказано это было так, что Арцеулов тут же подчинился.

В проходе было темно, лишь впереди неясно мигал свет фонаря, который нес профессор. Ростислав прошел немного вперед и остановился, поджидая Лебедева. Тот появился через несколько секунд.

- Скорее, капитан, - шепнул он. - У нас две минуты. Надо успеть, это же керосин...

Арцеулов понял. Как только взрывное устройство сработает, огненное море охватит дом и устремится вслед за ними. Надо успеть уйти как дальше.

Они почти бежали. Намерзший на каменном полу лед скользил под ногами. Дважды Арцеулов чуть было не упал, но каждый раз крепкая рука полковника успевала его поддержать. Фонарь светил где-то совсем далеко и внезапно пропал. Арцеулов ускорил шаг, один раз все-таки умудрился упасть, но тут же вскочил и поспешил дальше. Через несколько секунд он понял, в чем дело - впереди был поворот, и шедшие перед ними уже успели завернуть за угол.

- Это хорошо - шепнул Лебедев. - Взрывная волна...

Арцеулов кивнул. Они успели добежать до поворота и свернуть за угол, когда земля дрогнула, затряслась, с потолка посыпался мелкий каменный сор, а из только что покинутого тоннеля пахнуло жаром и гарью...

 

Косухина спасло чудо. Он уже собирался вслед за товарищем Венцлавом и его бесстрашными бойцами ворваться в калитку и идти на штурм белогвардейского логова, как вдруг подбежавший дружинник потребовал его к товарищу Чудову.

Степа вначале хотел было послать вестового подальше, но затем решил, что такое анархическое поведение недостойно красного командира. Он угрюмо кивнул и поспешил в соседний переулок, где расположил свой штаб товарищ Чудов.

Прову Самсоновичу полегчало. Правда, слезы все еще текли по его героическому лицу, но вождь иркутских большевиков, похоже, этого не замечал.

- Ну, товарищ Косухин, докладывай! - велел он. - А то оставил я вас без партийного руководства...

Степа, сбиваясь, пересказал ход событий.

- Это хорошо, товарищ Косухин, - рассудил Пров Самсонович. - Ты, это вот, принимай командование. Меня к Федоровичу кличут - чего-то чехи с Колчаком мудрят...

Вдали, у самого дома, рванула граната.

- Ишь, огрызаются! - прокомментировал Чудов. - Ниче, ниче, конец приходит гидре! Ты вот что, товарищ Косухин, за Венцлавом-то этим присматривай...

- То есть? - не понял Степа. - В каком смысле?

- Доложили мне давеча, будто он из дворян будет...

- Так ведь...

- Знаю, знаю, - кивнул Чудов. - Товарищ Ульянов-Ленин тоже из дворян. Да только этот Венцлав, говорят, из офицеров тоже. Я к тому - Лебедева возьмут, так ты его к нам волоки, ему не передавай...

Степа вздохнул. Товарищ Венцлав казался странным, если не сказать больше, но Косухин твердо верил, что Реввоенсовет знал, кого назначать командиром 305-го. В конце концов, то непонятное, чему он был свидетелем, могло быть той самой Военной Тайной, которая, как был убежден Степа, существует в каждой войне.

Увидя, что он колеблется, товарищ Чудов поспешил успокоить товарища по партии, добавив, что он, без сомнения, товарищу Венцлаву верит, как себе, но пленных потребовал в любом случае доставить лично Косухину и только к товарищу Чудову. На этом компромиссе и порешили, после чего Пров Самсонович закосолапил к поджидавшему его автомобилю.

Степа простоял с полминуты, осмысливая услышанное, Затем он сообразил, что там, в доме, решается судьба важной операции, а он прохлаждается в глубоком тылу. Почувствовав вполне естественный стыд, Косухин схватил карабин и поспешил обратно. Он выскочил из переулка и уже хотел бежать прямо к калитке, как вдруг воздух дрогнул. Косухину почудилось, что очертания дома стали расплывчатыми, старый кирпичный особняк треснул, в проемы плеснуло бешеное пламя. Все остальное делалось уже бессознательно - сработал фронтовой опыт, не однажды спасавший Степу. Он бросился в глубокий снег, головой в переулок, надеясь, что то, страшное, которое сейчас обрушится на всех вокруг, пронесется мимо.

Взрывная волна вбила его в снег, а грохот оглушил. Когда, наконец, наступила жуткая тишина, Степе показалось, что он совершенно оглох. Но вот стали доноситься взволнованные голоса, крики, кто-то позвал его по фамилии.

- Я же командир, - вспомнил Степа и медленно встал.

То, что увидел Косухин, оказалось даже страшнее, чем он ожидал. Дома не было - на его месте полыхал огромный костер, огонь охватил часть того, что только что было двором, горела деревянная ограда, снег на улице почернел, а местами, казалось, испарился. К горящему забору осторожно подбирались несколько уцелевших дружинников.

- Стой! Назад! - крикнул Степа.

Спешить было некуда. Белые гады сгорели, а славные бойцы Полка Бессмертных Красных героев и их командир товарищ Венцлав погибли смертью храбрых.

Косухин сделал знак дружинникам, чтобы те не подходили к полыхавшему огню, а сам осторожно стал подбираться поближе. От гигантского костра несло жаром, там что-то взрывалось и падало, как вдруг на фоне огня возникла, буквально вынырнув из него, страшная черная фигура. Кто-то высокий, в тлеющей шинели, спокойно, выходил из огненного ада...

 

6. ПОГОНЯ

 

В подземелье лютовал холод, ноги скользили по обледенелым камням, и время, казалось, остановилось. На самом деле они шли - вернее, почти бежали, не более четверти часа.

- Стойте, - скомандовал, наконец Лебедев. - Передохнем...

Профессор и Семен Богораз присели на свои баулы, а остальные остались стоять, боясь даже прислониться к дышащим холодом стенам.

- Господин Богораз, уступите девушке место, - предложил Арцеулов, заметив, что Наталью буквально шатает.

- Но я устал... - удивился Семен, но все-таки встал с баула.

- А я не устала, - попыталась улыбнуться Берг. - Я просто...

Она замолчала. Теперь тишину ничто не нарушало. Даже отдаленный гул и треск, доносившийся с той стороны, где был когда-то дом, постепенно стих.

- Да-с, - молвил наконец, Семирадский. - Не смею спрашивать, куда ведет сей лаз...

- А правда, господин Арцеулов, - поддержал профессора Лебедев. - Куда мы идем?

- Я не знаю, - растерялся Арцеулов. - Мне лишь сказали, что в подвале может быть ход...

- Насколько я помню, дом принадлежал какому-то золотопромышленнику, - заметил полковник. - Наверно, ход этот ему был не без надобности. Остается надеяться...

Ему никто не ответил. Через несколько минут Лебедев кивнул, и они пошли дальше. Впрочем, на этот раз путь был недолог - через несколько минут неяркий свет керосиновых ламп высветил мощную каменную кладку.

- Тупик, господа... - растерянно проговорил Богораз.

Профессор, несший одну из ламп, прошелся вдоль стены и хмыкнул - влево уходил еще одни ход, поуже и пониже.

- А вот еще, - заметил Берг.

И действительно, точно такой же ход уходил вправо.

После недолгой дискуссии профессор лично отправился на разведку по левому тоннелю. Вернулся он минут через пять, доложив, что чуть дальше проход полностью завален. Рухнувшие камни покрылись льдом, и думать о том, чтобы прокопать дорогу, даже не стоило.

- Остается направо, - философски заметил Богораз. - Господа, а продукты-то мы захватили?

- Опасаетесь каннибализма? - хмыкнул профессор, но никто не поддержал невеселую шутку.

Правый проход тоже обещал сюрприз. Метров через двести он кончался несколькими ступеньками, которые вели к невысокой двери. Впрочем, от двери не осталось ничего - она оказалась надежно заложена кирпичами и даже покрыта сверху известкой.

Все молчали. Профессор, озабоченно покряхтев, осмотрел все углы, но все было бесполезно. Богораз обреченно вздохнув, вновь уселся на баул. Берг растерянно посмотрела сначала на полковника, а затем на Арцеулова.

- Придется рискнуть, - пожал плечами Ростислав, доставая из сумки гранату. - Вела же эта дверь куда-то...

- Но здесь подземелье, - заметил полковник. - Осколки... ударная волна...

Арцеулов не ответил. Он подошел к замурованной двери и стал прикидывать, куда удобнее пристроить гранату. В конце концов он решил просто положить ее на пол у самого порога. Если кладка в один кирпич, этого будет вполне достаточно.

- Уходите, господа, - скомандовал он, - и подальше...

- Господин капитан, я сам, - решительно заявил Лебедев. - Вы и так рисковали достаточно.

- Вы сколько раз взрывали гранату? - усмехнулся Арцеулов.

- Я? - растерялся полковник. - Кажется, раза два. В училище. Но я помню - там есть капсюль и чека...

- И многое другое... Уводите людей, господин полковник.

Подождав несколько минут, Арцеулов снял тулуп, уложил его в проходе метрах в пятнадцати, чтобы не падать на заледенелый камень. Остальное было несложным - сорвать чеку и успеть за четыре секунды упасть на тулуп и прикрыть голову руками...

Когда грохот стих, капитан стряхнул с себя мелкий сор, рухнувший с потолка, накинул тулуп и оглянулся.

- Кажется, что-то есть, - крикнул он в темноту. - Прошу вас, господа...

 

Товарищ Венцлав не спеша подошел к окаменевшему от изумления и ужаса Степе, скинул горящую шинель и то, что осталось от шапки, после чего коротко усмехнулся.

- Живы, товарищ Косухин?

- Я... я жив... - вконец растерялся Степа. - А... а... вы...

- Разве вы не слыхали, что настоящие большевики не горят в огне? - вновь усмехнулся Венцлав, но усмешка тут же погасла. - Повезло... Жаль ребят. По-моему, никто не уцелел...

- К-какие будут приказания? - нашелся наконец Косухин.

- Соберите людей и осмотрите все вокруг. На всякий случай... Домом - вернее, воронкой, - займемся завтра. Я еще не все понял...

"А чего тут понимать-то?" - хотел возразить Степа, но дисциплинированно смолчал. Он собрал растерянных и оглушенных дружинников - четверо погибло и столько же было серьезно обожжено, - и отправил их на осмотр окрестностей. Сам он остался возле разрушенного дома и начал не спеша обходить его по периметру.

Что ж, Косухин мог быть удовлетворен. Акт пролетарского возмездия свершился - белогвардейская банда обратилась в пепел.

Погибли верные товарищи из 305-го, но Степа хорошо усвоил за свою недолгую жизнь, - войны не бывает без потерь. Белогвардейский бандит Арцеулов вместе с загадочным полковником Лебедевым больше не будут вредить делу мировой революции. Правда, тайна "Владимира Мономаха" так и осталась тайной...

Впрочем, Косухина, мало расстроило то, что увезенное беляками золото покуда не досталось Республике. В этом смысле Степан был и оставался большим оптимистом. Но все же что-то не давало покоя верному бойцу революции и уполномоченному Сиббюро.

"И чего они, дураки, не сдались! - вдруг подумал он. - Вот, чердынь-калуга, звери! Ну, Арцеулов этот, ясное дело, тот еще волчина. И Лебедев, похоже, того же поля ягода... Но студента зачем угробили? И девушку? Она же больная была! Вот, зверье! Как она себя странно называла? Али-Эмете, кажется..."

Степе никак не верилось, что странной девушки, которая так беспокоилась о пропавшей кошке, уже нет. Он внезапно подумал, что будь его воля, он, и согласился бы отпустить эту банду на все четыре стороны, - даже Лебедева и белого гада Арцеулова, - чтоб не погибла девушка. Правда, Косухин тут же осудил себя за эту оппортунистическую мысль, но все равно - на душе у Степы было муторно.

Внезапно он услышал мяуканье. Оглядевшись, он увидел кошку - ту самую генеральскую, которую он притащил в дом на Троицкой. Перепуганное животное жалось к рухнувшему забору, глядя на Степу безумными зелеными глазами.

"А ведь она за кошку просила, - вспомнил Косухин и подошел к несчастному зверьку. Кошка испуганно дернулась, но Степа поймал ее и, отряхнув налипшие на пятнистую шерсть снег и грязь, сунул за ворот полушубка. Кошка пару раз мяукнула и успокоилась.

- Как ее кличут-то? - стал вспоминать Степа. Как звали кошку он даже не спросил, а девушка называла пропавшего кота Шер. Значит, Шер, - имя, что ни говори, странное. И вся эта история по мнению Степы была тоже очень странной...

 

- Какой-то подвал, - заметил профессор, светя в пролом фонарем.

Он огляделся и смело шагнул вперед. Все остальные последовали за ним. Это действительно оказался подвал, уставленный какими-то ящиками и бочками. Здесь было тоже холодно, но этот холод не шел ни в какое сравнение с ледяным дыханием подземелья. Богораз тут же устроился у одного из ящиков, а остальные, менее склонные к философскому уединению, продолжали осматриваться.

- Лестница, господа! - воскликнул профессор. - Путь к цивилизации! Правда, дверь заперта...

- Не шумите, Глеб Иннокентьевич, - посоветовал полковник. - Там наверху, люди.

- Ну, знаете! - возмутился Семирадский. - Только что Ростислав Александрович изволил целую бомбу оприходовать...

И, словно в ответ, ключ в замке еле различимой в темноте двери заскрипел. По команде полковника фонари были погашены, и вся группа недвижно застыла во мраке.

Ключ скрипел долго, наконец дверь растворилась, и в проеме показалась странная фигура в долгополой накидке с фонарем в руке. Фигура нерешительно постояла на пороге, а затем стала спускаться вниз. Как только неизвестный оказался рядом. Арцеулов неслышно проскользнул ему за спину и кашлянул.

- А! - дернулся долгополый, но его уже окружили со всех сторон. Фонари вновь зажглись, и перед ними предстал немолодой длинноволосый человек, о профессиональной принадлежности которого догадаться было несложно.

- Господи помилуй... - перекрестился длинноволосый, глядя полными ужаса глазами на незванных гостей. - Никак злодеи!

- Мы не злодеи, батюшка, - поспешил объясниться Лебедев. - Не бойтесь...

- Не батюшка я... Пономарь я церкви Святого Власия...

- Так мы в церковном подвале! - понял Арцеулов. - Господин полковник, где это?

Прежде чем ответить, полковник долго успокаивал перепуганного пономаря, для чего понадобилось показать не только дыру в стене подвала, но и офицерское удостоверение. Наконец пономарь немного оттаял.

- Слышал я взрыв, - вздохнул он. - И видел - огонь-то до неба. И про ход тайный слыхал. Давно его заложили, еще лет полста тому... Значит, спас вас Бог от ков антихристовых...

В конце концов, пономарь пригласил неожиданных гостей подняться в церковь, в которой никого не было - в эти тревожные дни службу правили не каждый день. Во дворе уже темнело, и полковник решил двигаться дальше.

- Нам повезло, - пояснил он Арцеулову. - Мы не так далеко от вокзала. Чуть дальше у нас есть еще одна квартира. Часа два переждем, заберем вещи - и в путь...

- А далеко? - поинтересовался Ростислав. - Или это по-прежнему тайна?

- Сначала на Сайхен. Если удастся дня за четыре, то думаю, успеем...

- Господин полковник, я не силен в здешней географии, - напомнил Ростислав.

- Сайхен... - полковник помолчал. - Я вам покажу на карте, капитан. Когда мы доберемся туда, то сможем рассказать вам все. А пока я хочу попросить этого псаломщика, чтобы он заказал панихиду по Георгию...

- Вы давно знали господина Казим-бека?

- Три года. Он прошел полный курс подготовки и должен был лететь вместе со мной.

- Перед смертью он пожелал вам удачи. И сожалел, что не довелось самому...

- Да, - кивнул полковник. - Вы, конечно, мало знали Георгия. Вам не понять...

Арцеулов хотел возразить, что хорошо понимает, каково терять друзей, но промолчал. Ему вдруг стало ясно, что Лебедев и его странные товарищи - люди, действительно не бывавшие на войне, не ходившие в атаку, не хоронившие однополчан после боя. Берг, Семен Богораз и даже профессор, несмотря на его воспоминание об англо-бурской войне, были людьми глубоко штатскими. Но и Лебедев, несмотря на полковничьи погоны, не походил на военного. Арцеулову приходилось встречать военных авиаторов, это были ребята лихие, но полковник был совершенно иным.

Наверно, Лебедев тоже ученый, решил в конце концов Арцеулов. Испытывал новые аэропланы в каком-нибудь исследовательском центре, и вот, нежданно-негаданно, угодил в горящий Иркутск.

Вскоре стемнело. Убедившись, что на прилегавшей к церкви улице пусто и тихо, Лебедев дал команду. Они вышли наружу и, с удовольствием вдохнув чистый морозный воздух, быстро зашагали куда-то вглубь узких переулков. Шли недолго, где-то через полчаса Лебедев остановился перед резной, украшенной замысловатыми узорами калиткой, открыл замок и пригласил всех войти.

Дом был, как вначале показалось Арцеулову, пуст и брошен. Но когда полковник постучал в дверь условным стуком, перемежая, словно в азбуке "Морзе", "тире" и "точку", - дверь открыли. Хозяин - молодой бородач - ничего не спрашивая, сразу же пригласил гостей в комнаты, пообещав поставить самовар. Полковник предупредил, что задержатся они недолго. Хозяин кивнул, сообщив, что все готово.

Что именно готово, Арцеулов понял часа через полтора, когда хозяин вывел из сарая запряженную тройку длинногривых красавцев-коней. В сани погрузили несколько мешков и баулов, после чего профессор Семирадский, к немалому удивлению капитана, взял в руки вожжи и предложил усаживаться. Хозяин открыл ворота и, поглядывая по сторонам, вывел тройку на улицу. Профессор перекрестился, проговорил: "ну-с, ну-с, вспомним молодость" и легко хлестнул вожжами...

 

Степа Косухин ночевал в караулке, и оттого ли, а может, под впечатлением вчерашних событий, его всю ночь мучили кошмары. Проснувшись, он начисто все забыл, лишь на душе осталось тяжелое и мрачное ощущение надвигающейся беды.

В кабинете Чудова царила великая суматоха. С часу на час чехи должны были передать Политцентру врага революции и наймита международного империализма адмирала Колчака, и Пров Самсонович, находившийся в приподнятом настроении, отдавал последние указания. Бывший Верховный должен был содержаться в иркутской тюрьме под личным присмотром товарища Чудова, что наполняло широкую грудь вождя местных большевиков чувством законной пролетарской гордости. На Степу в этой суматохе он не обратил внимания. Косухин, сообразив, что в такой великий день всем не до него, вышел в коридор и тут же столкнулся с товарищем Венцлавом.

- Поедете встречать адмирала? - поинтересовался тот, и усмешка на его лице показалась Степе какой-то странной, словно конвоирование белого гада Колчака было делом пустым и никчемным.

- Нет, - честно признался Косухин. - Я... это...

- Пойдемте, Степан Иванович, - прервал его Венцлав, и усмешка с его лица мгновенно исчезла. - Пусть мертвые хоронят своих мертвецов...

- Что? - удивился Степа, но послушно проследовал за товарищем Венцлавом в его кабинет.

- Колчак - это вчерашний день, - пояснил свои странные слова Венцлав, усаживаясь за стол и кивая Косухину на один из стульев. - Да и в лучшие времена адмирал не представлял особого интереса. Правда, он очень толковый гляциолог...

Очевидно, вид у Степы стал совсем растерянный, поскольку Венцлав улыбнулся и пояснил:

- Это специалист по льдам, Степан Иванович... Впрочем, пусть с ним разбирается товарищ Чудов. На с вами надо кое-что обсудить. Прежде всего расскажите историю с кошкой...

Косухин особо не удивился. Он почему-то был уверен, что непонятная история рано или поздно выплывет наружу, Он не стал запираться и выложил все, от лихого налета на подозрительную квартиру, до того, как ему удалось пристроить кошку на тюремной кухне, предварительно уверив повара, что пятнистая Шер - отчаянный враг крыс.

- Берг... Берг... - проговорил Венцлав, вспоминая что-то. - Это очень известный физик. В последние годы появились любопытные публикации какого-то Н.Ф.Берга. Очевидно, это не какой-то, а какая-то...

- Но ведь она больная...

- Ваша Али-Эмете? - хмыкнул Венцлав. - Эта компания неплохо нас обставила. Я тоже хорош - прошляпил Семена Богораза. А ведь он более чем известный математик...

- Товарищ Венцлав, - решился, наконец, Степа. - Если эти гады прячут золото, зачем им математик, физик? Как-то странно...

- Поймете, поймете, Степан Иванович, - каким-то непонятным тоном пообещал Венцлав. - Все поймете, дайте срок... Ладно, оставим в покое кошку, тем более с ней все в порядке. Давайте-ка о другом. Допустим, эта группа все-таки спаслась...

- Да быть того не может, чердынь-калуга! - поразился Степа. - Там же такое...

- И все-таки, допустим. Куда они могут направиться?

Степе оставалось лишь развести руками.

- Я бы лично рванул из города, да подальше, - наконец предположил он. - Вон, Каппель-гад под боком...

- Да, Каппель близко, - согласился Венцлав. - Степан Иванович, вы уже полгода здесь воюете... Что такое Сайхен?

- Гора, - уверенно ответил Косухин. - То есть, горы. Ну, как его, хребет... Километров триста отсюда на запад.

- Горы... Мне принесли одну бумажку - раскопали все-таки... Этот Лебедев ездил куда-то на Сайхен. Что там есть у белых?

На минуту-другую Степа задумался.

- Лагерь какой-то, - вспомнил он. - Охранялся сильно, мы туда и не совались. Знаю, аэропланы туда летали...

- Аэропланы? - в голосе Венцлава послышалось такое, что Степа поневоле вскочил.

- Ну да, - растерянно подтвердил он. - Легкие, которые "Фарманы", и большие "Ильи Муромцы"...

- Разбираетесь в авиации?

- Немного, - кивнул Степа. - Брат летчиком был. Так что не спутаю...

Венцлав тоже встал и начал медленно прохаживаться из угла в угол. Степа смотрел на него немного удивленно, и, наконец, до него стало доходить.

- Значит, если они живы, чердынь-калуга и доберутся до аэродрома...

- Конечно! - рубанул рукой Венцлав. - А там - ищи их! Вы знаете, на сколько летит "Илья Муромец"?

- До тысячи километров, - кивнул Косухин, гордый, что его знания могут пригодиться. - и баки дополнительные поставить...

Венцлав, достав из ящика стола карту, стал ее разглядывать. Степа подошел поближе. Вдвоем они отыскали горный хребет Сайхен, затем Косухин достаточно предположительно указал место авиабазы - читать карты он был не мастак.

- Уйдут, - бросил Венцлав и закусил губу. - Уйдут, товарищ Косухин! Там наших, считай, и нет - а вдогонку можем не успеть... Или успеем, а?

- , - решительно заявил Степа. - Если наперерез. Они долиной поедут, по замерзшему болоту. Это если на лошадях... А я горами обойду.

- Зимой?

- Если на лыжах, дойду, - подтвердил Степа. - Да мне и до Сайхена идти не надо, я их, гадов, на полпути перехвачу. Места знакомые...

Венцлав минуту-другую молча смотрел на карту, затем постучал пальцами по столу, и решительно кивнул:

- Хорошо. Подберите нескольких человек и будьте готовы к завтрашнему утру. Сегодня к вечеру я буду знать, живы они или нет. И если да... Попытайтесь перерезать им путь, а я тоже что-нибудь придумаю. Ну что, это поинтереснее конвоирования Колчака, Степан Иванович?

- Куда уж! А если я перехвачу их, тогда чего? Всех брать живыми?

- Как получится, - пожал плечами Венцлав. - Но Лебедева и эту Берг - уж будьте добры. Последнее будет вам, наверно, не так трудно...

Степан вспыхнул, но смолчал, поспешив покинуть ставший почему-то таким неуютным кабинет. В голове у Косухина все смешалось. Зачем белым гадам физики и математики? Куда это они могут летать? Неужели золото спрятано так далеко? Степа не первый месяц интересовался золотым эшелоном Верховного - на то было специальное указание Сиббюро - и точно знал, что золото, хранившееся вначале в сейфах Омского банка, было затем перегружено в два состава, неотступно следовавших за поездами адмирала. Он, конечно, верил в сообщение товарища Венцлава о спрятанном золоте, но картина складывалась более чем странная.

И уж совсем не мог понять Косухин, как белые гады могли уцелеть в огненном смерче. Правда, сам товарищ Венцлав... Но ведь дом был полностью окружен! В конце концов, Степан решил не думать об этом - все равно ничего толкового в голову не приходило.

Степа еще раз вспомнил места, через которые придется идти. Летом местность была непроходимой - страшные комариные топи отрезали путь на Сайхен. Но зимой местные кержаки свободно ездили через замерзшие болота на санях. Правда, если Лебедев и все, кто с ним, действительно решили ехать этим путем, то на лыжах догнать их невоз. Впрочем, Степа и не рассчитывал на это. Он неплохо знал короткую дорогу через горы, по которой не раз ходил с повстанцами осенью. Она вела как раз к предгорьям Сайхена. И где-то там беглецов будет остановить...

 

Между тем в тюрьме стоял шум - товарищ Чудов с триумфом доставил с вокзала пленного адмирала и теперь водворял его в камеру смертников, в которой некогда сиживал сам. Это занятие настолько увлекло Прова Самсоновича, что подступиться к нему было совершенно невоз. Впрочем, Степа и не пытался. Он искал Федоровича. Ему повезло - глава Политцентра был тут же, вместе с Чудовым доставлял адмирала в тюрьму.

Выслушав просьбу Косухина выделить пятерых человек из числа его черемховцев, Федорович вначале удивился, а затем решительно отказал, заявив, что сейчас в Иркутске каждый штык на счету. Пришлось рассказывать о полковнике Лебедеве, о белом гаде Арцеулове и о крайней революционной необходимости их поимки.

- Вы с ума сошли, товарищ Косухин! - решительно заявил вражина-Федорович, выслушав план Степы. - Я сам знаю эти места. Погибнете ни за чих собачий! Вы что, юноша, в снегу ночевать будете?

На "юношу" Косухин смертельно обиделся, но ссориться не стал, пояснив оппортунисту-эсеру, что знает по пути несколько сторожек и охотничьих домиков, а в крайнем случае переночует и у костра. Степе это было не впервой.

Федорович пожал плечами, обозвал Степу каким-то "бойскаутом", но в конце концов согласился, начертав на клочке бумаги соответствующий приказ. Довольный Степа хотел уже идти за ребятами, когда внезапно Федорович остановил его.

- Погодите, товарищ Косухин. Вы доверяете этому... как вы его называете, Венцлаву?

Степа возмутился. Правда, возмущение его было не совсем искренним. Венцлав с каждым днем все более казался если не подозрительным, то по крайней мере странным. Но не с эсеровским двурушником было обсуждать эти сугубо внутрипартийные проблемы!

- Послушайте меня, - продолжал Федорович. - Здесь этого Венцлава помнят. Лет двадцать назад, в начале века, его искала полиция по всей Сибири.

Степа тут же почувствовал истинную гордость за товарища по партии. Выходит, еще в те давние времена товарищ Венцлав давал жару проклятому царизму!

- Его искали не за политику, - понял Степу вражина-Федорович. - Он был разбойник, один из самых страшных во всей Сибири...

- Котовский был тоже разбойник, чердынь-калуга! - не сдавался Степа. - А сейчас на всей Украине первый красный кавалерист!

- Он не просто разбойник, - спокойно, но твердо перебил Федорович. - Он убивал людей и, говорят, съедал их вместе со своими бандитами. На него завели дело за то, что он выкапывал трупы на кладбище.

- Что?! - Степа тут же вспомнил генерала Ирмана.

- Представьте себе, его обвиняли в каких-то тайных культах, чуть ли не в жертвоприношениях... В общем, я очень удивился, когда наши союзники-большевики приняли его в партию и даже, кажется, поручали что-то важное...

- А, может, это и не он был вовсе, - неуверенно заметил Косухин, настроение которого уже успело испортиться окончательно. - Мало ли Венцлавов?

- А он был не Венцлав. Звали его тогда Славка Волков. Да только он это - его уже несколько человек признали... Так что, не верьте ему, товарищ Косухин. Говорят, тех, кто служил ему, Славка Волков опаивал каким-то зельем и они забывали, кто они и откуда. Таких он посылал на верную смерть - они ведь ничего не боялись...

Степа, не став продолжать этот разговор, откозырял и пошел искать своих товарищей-черемховцев. Самое страшное, он верил каждому слову двурушника и уклониста-Федоровича. Мертвый Ирман, странные красноармейцы с голубыми свастиками на шлемах, татуировка на руке того, кто так похож на Федю Княжко... Нет, это, конечно, не случайность и не военная тайна. Что ж, у красного командира Косухина оставался лишь один путь - вначале поймать белых гадов, если они действительно каким-то чудом не сгорели в доме на Трегубовской, а затем сообщить обо всем виденном в ЦК товарищу Троцкому или самому товарищу Ленину. Вожди революции разберутся!

Степа действовал быстро. Он собрал своих черемховцев, - удалось найти только человек двадцать. От боевых товарищей Косухин ничего не утаил, рассказав о бежавших белых гадах и о том, куда и как придется идти, потом вызвал добровольцев. Согласилось человек десять. Из них Косухин выбрал пятерых, велев каждому достать лыжи и харчей дня на четыре, после чего быть готовыми к завтрашнему утру. Много людей брать не стоило - Косухин по опыту знал, что большой отряд в дороге не прокормить и не разместить на ночлег. Вшестером он был готов справиться с десятком матерых офицеров, а не только с Лебедевым, Арцеуловым и тремя физиками-химиками.

Ближе к вечеру его вызвал Венцлав. Выслушав короткий Степин доклад, он молча кивнул и усадил Косухина в автомобиль. Степа сразу же подумал, что они едут к руинам особняка, и не ошибся.

То, что Косухин увидел, было даже страшнее, чем он предполагал. Взрыв не просто разнес дом - на месте особняка оказалась большая воронка с почернелыми краями, в которой лениво копались два десятка дружинников. Степа подумал, что найти что-либо в этом хаосе будет невоз, но тут же понял, что они не зря приехали сюда. Венцлав указал на прокопанную дружинниками черную нору.

- Вот так, - он жестко усмехнулся. - А вы говорили, Степан Иванович, что этого не может быть!

- Во дела, - Косухин, покрутив головой, осторожно заглянул в черное отверстие. - А куда он, чердынь-калуга, ведет?

- Там завал, - пожал плечами Венцлав. - Впрочем, это не важно. В любом случае, я уверен, что их уже нет в городе. Так что, надежда на вас, товарищ Косухин. Когда выступаете?

- Утром. Нас чехи подкинут километров двадцать, а там - на лыжи и вперед, чердынь его...

- Может, у Сайхена встретимся, - пообещал Венцлав, что почему-то очень не понравилось Степе. Впрочем, обсуждать это он ни с кем (тем более с товарищем Венцлавом) не собирался.

Рано утром, когда неяркое зимнее солнце еще только вставало над Иркутском, Степа привел своих людей на вокзал. Чехи, ставшие в последние дни очень предупредительными, усадили их в поезд, который шел в Нижнеудинск. Впрочем, так далеко Косухину было ни к чему. Через минут сорок он дал команду, и небольшой отряд сошел с медленно идущего состава. Степа придирчиво проверил снаряжение у каждого, осмотрел лыжи и даже крепления, и, наконец, приказал выступать. Впереди были невысокие заснеженные горы, за горами большая долина, а за нею Сайхенский хребет.

 

Арцеулов не ездил на санях, наверно, с детства, когда ему приходилось бывать в деревне у дяди - известного адвоката, купившего небольшое имение в Калужской губернии. Имение, как рассказывали капитану, сожги еще в 17-м, а дядя-адвокат умудрился летом 18-го подписать какой-то коллективный протест на имя начальника Петроградской "чеки" Урицкого, после чего исчез без следа. Но все равно, ехать в санях было приятно. укрыться меховой полостью, подложить под голову полевую сумку и закрыть глаза. Только сейчас Ростислав понял, насколько он устал за все эти сумасшедшие дни.

Он не уснул - сознание фиксировало и конское ржание, и тихий разговор Натальи Берг с Богоразом о преимуществах какой-то баллистической траектории по сравнению со всеми прочими, и редкие реплики Лебедева, по которым Арцеулов сообразил, что полковник понимает в математических хитростях едва ли меньше, чем его ученые спутники. Ростиславу было хорошо и спокойно - хоть какое-то время не сжимать в руке винтовку, не оглядываться в поисках новой опасности, не подсчитывать секунды до взрыва гранаты. Он понимал, что это - только недолгая пауза, но был благодарен судьбе и за нее. В общем, несмотря ни на что, ему потрясающе везло. И самое странное во всем случившемся было то, что он до сих пор жив. Ростислав вдруг понял, что его шансы дожить до дня рождения несколько выросли. Впрочем, Арцеулов тут же одернул себя - впереди его ожидали едва ли меньшие сюрпризы, чем те, что остались за спиной.

"Интересно, - подумал Ростислав. - Успею ли я хоть что-то понять во всем этом? Перстень, этот странный чех, красноглазые собаки, жуткий тип в серой шинели, странные солдаты с синими изогнутыми крестами на шлемах... И, наконец, проект "Мономах". Хорошо бы успеть..." Это будет, пожалуй, третье дело из тех, что осталось совершить в этой жизни - кроме необходимости дожить до февраля и смутной надежды на встречу с той краснопузой сволочью, которой он был обязан вернуть флягу...

Остановились они под утро в большом селе, название которого Арцеулов так и не узнал. Похоже, маршрут был подготовлен заранее - их ждали. Молчаливый хозяин поспешил завести коней во двор, и путешественники получили возсть передохнуть. Правда, время подгоняло, но до темноты двигаться дальше было нельзя - в селе хозяйничал повстанческий отряд. Повстанцев было немного, не больше двух десятков, да и заняты они были вполне мирным делом - дегустировали местный самогон. Однако, Лебедев и Арцеулов, посовещавшись, решили все же не рисковать. Полковник рассчитывал, что дальше начнутся малозаселенные места, где будет нагнать упущенное.

Они расположились в комнате, которую предоставил им хозяин. Для верности Арцеулов запер дом изнутри, а сам, предложив всем отдохнуть, сел у двери, разложив поблизости весь имеющийся у них арсенал. Перепуганный хозяин спрятался в соседней комнате, а Ростислав, конфисковав у него полный кисет махорки, впервые за несколько дней получил возсть перекурить.

Кроме него, в их маленькой группе не курил. В эти горячие дни капитан и сам забыл о табаке, но теперь, вырвавшись из Иркутска, с удовольствием вертел одну "козью ногу" за другой, пуская густой сизый дым в потолок. За этим занятием его и застал профессор Семирадский.

- Не спится, Глеб Иннокентьевич? - поинтересовался Ростислав.

- Гм... - на миг задумался профессор. - Оно поспать не мешало б...

- Так спите! Я покараулю.

- Вздор! - махнул рукой Семирадский. - Полчаса подремал - и баста! Нельзя потакать вредным привычкам!

- Помилуйте! - поразился Ростислав. - Это сон-то вредная привычка? Знаете, посидишь двое суток в окопах без сна - иначе подумаешь.

- Воевать - тоже вредная привычка! - не сдавался профессор. - Все это, батенька мой, вздор, как и ваше курение! Человек может спать два часа в сутки!

Спорить о вреде курения не хотелось. Между тем профессор не унимался:

- Современная молодежь подает пример всеобщего одичания, да-с! И вы, Ростислав Александрович, не во грех будет вам сказано...

- Да! - серьезно кивнул капитан. - Одичал!

- Вот-с! Еще хорошо, что вы это признаете! Ну скажите, Бога ради, зачем вас понесло на эту дурацкую войну? Только не говорите, что вы спасали Россию. Это я, знаете, слыхал не раз.

Арцеулов задумался. Этот вопрос ему приходилось задавать и самому себе.

- Я профессиональный военный, профессор. Если кому воевать, то именно мне.

- А потом? Только не говорите, что вышли сокрушать большевиков!

- Потом? - удивился Ростислав. - Знаете, когда в конце 17-го офицеров стали рвать на части, то тут уж волей-неволей возьмешься за винтовку! Хотя бы из инстинкта самосохранения.

- Вот-с! - профессор поднял указательный палец. - Именно! Из инстинкта! Разум бездействует! Идет децивилизация человечества!

- Как вы сказали?

- Децивилизация! Сначала исчезает разница между современным человеком и папуасом, а затем между человеком и зверем! Царство инстинкта! Как сейчас стало модно говорить - подсознания! Знаете, я не удивлюсь, что скоро к радости Натальи Федоровны из всех щелей полезут лешие, домовые, упыри... Кто там еще имеется?..

- Не верите в упырей? - улыбнулся капитан. Профессор зарычал, но Арцеулов решил перейти в контрнаступление.

- А вы знаете, Глеб Иннокентьевич, мне приходилось читать, что в XVIII веке факты существования упырей были официально зарегистрированы.

- Ну да! В Трансильвании! - принял вызов профессор. - А приблизительно в то же время Сиянс Академии во Франции столь же официально постановила, что метеоритов не существует. Да-с! В метеориты не верят, зато верят в упырей! Я же говорил, что вы перечитали Стокера!

- Скажите, - решился капитан. - А как объяснить, если в человека попадает пуля, и не одна, а он продолжает не только жить, но и даже воевать?

- Это означает, - вздохнул Семирадский, - во-первых, что вы промахнулись. Во-вторых, на этом человеке была кольчуга или панцирь. В-третьих, вы забыли зарядить в патрон пулю. В-четвертых, произошел какой-то уникальный случай, требующий отдельного пояснения.

- Этих уникальных случаев вчера было приблизительно три десятка.

- Угу, угу, - кивнул профессор. - Взвод упырей. Хотите, я вам тоже расскажу занятную историю. Как раз в вашем вкусе. С упырями.

- Давайте, - согласился капитан, сворачивая новую "козью ногу". - По крайней мере, не усну.

- Не уснете. Это я выдумал не сам, а услыхал от моего коллеги господина... впрочем, неважно, он достаточно серьезный ученый. Так вот-с, лет этак пятнадцать назад он по заданию Русского Географического общества проник на Тибет. Переоделся то ли ламой, то ли монахом буддийским...

- Такие поездки охотно финансировались разведывательным отделом Российского генштаба, - хмыкнул капитан.

- Воз-с. К сожалению, очень многие привыкли путать грешное с праведным. Так вот, сей лама однажды попросился переночевать в одном тамошнем монастыре, то есть датсане. Попросился в момент печальный - тем аккурат собирался хоронить одного монаха. Ну-с, и пришлось ему наблюдать церемонию...

Профессор помолчал, погладил бороду и продолжил:

- Церемония невеселая, но для этнографа любопытная. Уложили покойничка посреди двора, остальные собрались вокруг, а настоятель - уж не знаю, как он у них называется, - стал в голове усопшего. Мой коллега думал, что он скажет спич. Ан нет - поднял сей настоятель руки и что-то стал бормотать невразумительное. И что вы думали? Покойничек открывает глаза...

- Что? - вздрогнул Ростислав.

- Вот-вот, я так же переспросил. Открывает, стало быть, глаза, затем садится, а потом, представьте себе, встает. И начинает этакий обход - причем идет своими ногами, правда, если верить моему коллеге, несколько косолапо...

Арцеулову вдруг вспомнились медленные и неуклюжие движения солдат в высоких шлемах.

- Ну-с, подходит к каждому монаху и кланяется ему. Прощается, стало быть. К моему коллеге тоже подошел. Тот, ясное дело, пережил не лучшие минуты. Говорит, глаза у этого господина были жуткие...

- Я думаю!

- Ну вот, обошел всех и прилег, на этот раз окончательно. Тем все и закончилось. И самое интересное, мой коллега уверяет, что данное происшествие было на самом деле.

- А вы как считаете?

- Я ничего не считаю, молодой человек, - усмехнулся профессор. - Я в некотором роде, ученый. Не столь талантливый, конечно, как господин Богораз...

- А он что, талантлив? - перебил капитан.

- Исключительно! - подтвердил Глеб Иннокентьевич. - Весьма талантлив и прекрасно понимает, в чем долг ученого.

- А в чем?

- Заниматься наукой! - повысил голос профессор. - Наукой, а не бегать с изобретением господина Мосина, истребляя себе подобных или, что еще хуже, заниматься политикой! Так вот, я ученый. Я не видел этого случая своими глазами. Но пусть - своему коллеге я верю. Отбросим возсть розыгрыша, временного затмения разума или влияние горного воздуха. Пусть это факт. Но для науки мало одного факта! Нужен эксперимент! Много экспериментов, причем на разных объектах!

- Спасибо, не надо, - усмехнулся Арцеулов, представив себе то, о чем говорил Семирадский.

- А-а! - махнул рукой тот. - К анатомии в свое время тоже относились предвзято! Великий Везалий даже пострадал за это от тогдашних папуасов. Я не о том, Ростислав Александрович. Отдельные факты - это еще не наука. Даже много фактов - не наука. Сотни свидетелей видели в XVI веке под Парижем волка-людоеда размером с быка. Сотни! Но все равно, не вводить же на этом основании новый подвид Волк Каннибал Парижский!

- Бр-р-р, - разговор стал казаться Арцеулову несколько жутковатым. - А зачем вы мне рассказали про этот монастырь, Глеб Иннокентьевич?

- Ну вы же сами хотели чего-то такого... этакого, - удивился профессор. - Я лишь попытался объяснить позицию исследователя. Семен Аскольдович - исключительного таланта человек! Исключительного! Но с вашим перстнем он изволил увлечься. Как делать такие скоропалительные выводы? Требуется лаборатория, приборы. И лучше, чтобы таких перстней было не один, а минимум десяток...

- А все-таки, что вы скажете? - и Ростислав протянул перстень профессору. Тот повертел его в руках, пожал плечами и вернул капитану:

- Это не Европа... И не XVIII век. Это, батенька мой, Азия, точнее, Урал, и лет этак на пятьсот-восемьсот раньше. А вот откуда конкретно - уж извините...

- Мне его велели не снимать, - внезапно признался Арцеулов.

- Так не снимайте, - согласился Семирадский. - Если он вам действительно помогает... Или вам кажется, что помогает... Отчего же нет?

Разговор запомнился Арцеулову. Ростислав понял, что не сможет ничего доказать. Какие уж тут эксперименты! Он вспомнил серых собак, окружавших его на безлюдной улице. Интересно, что сказал бы господин Семирадский, окажись он на его месте, о количестве экспериментов и числе объектов? И еще Арцеулов подумал о том, что если послать того мертвого монаха в бой и вручить ему винтовку, то пули из Максима действительно не причинят такому вреда...

Выехали к вечеру, когда упившиеся повстанцы, немного побуянив, мирно уснули. Правда, хозяин предупредил, что ночная поездка может стать опасной из-за обнаглевших в эту зиму волков, но выбирать особо не приходилось.

На этот раз профессору не пришлось вспоминать свое умение править тройкой, а всем остальным - тесниться на узких санях. Неразговорчивый хозяин привел еще одну тройку, сам сел править. Вторая тройка оказалась под началом молодого, но такого же неразговорчивого парня; как понял Арцеулов, - племянника хозяина. В результате разместились с комфортом - профессор составил компанию своим молодым коллегам, а Арцеулов оказался в одних санях с полковником.

Так ехали два дня. Миновав заснеженную низину - как объяснил полковник, замерзшее болото, - сани свернули на ровную, хотя и весьма извилистую дорогу. Арцеулов удивился было, откуда в комариных топях взялась дорога, но Лебедев пояснил, что это замерзшая река со странным названием Китой. Им предстояло проехать по ее заледенелой поверхности почти до самых истоков, а затем свернуть к верховьям другой реки, на этот раз со знакомым, но таким непривычным в этих местах именем Ока.

Куда предстояло ехать дальше, полковник не стал уточнять. Вообще, он оказался крайне неразговорчивым спутником и почти всю дорогу молчал. Арцеулов еще понял бы, если полковник использовал это время по фронтовому - отдав дань Морфею, - но Лебедев и не пытался заснуть. Он молчал, сосредоточенно глядя на дорогу, время от времени его губы сжимались в тонкую полоску, и Ростислав догадывался, что мысли его спутника далеки от веселья. Молчание скрашивалось лишь заунывной песней, которую время от времени принимался напевать возчик.

Ночевали в небольших деревнях, где было тихо и спокойно - эти места война обошла стороной. Хозяева ни о чем их не спрашивали, лишь каждый раз напоминали, что ездить в этих местах стало небезопасно по вине серых разбойников. Во второй деревне предупреждали особо настойчиво, и Арцеулов настоял на том, чтобы оружие было у всех под рукой. Волков - обыкновенных волков - Ростислав почему-то не боялся. Это было совсем не страшно по сравнению с тем, что приходилось видеть как на фронте, так и в Иркутске.

Местность постепенно стала меняться. Пустые прежде берега теперь были покрыты подступившим с далеких предгорий лиственничным лесом, холмы уступили место высоким сопкам, на вершинах которых среди светлой зелени лиственниц густо темнели кедровые рощи.

В конце концов Арцеулову удалось разговорить своего спутника. Он поинтересовался, где полковник изучал авиационную премудрость. Лебедев оживился и стал рассказывать, как еще до войны он, вместе с несколькими другими молодыми юнкерами, был направлен по личному приказу великого князя Александра Михайловича во Францию к знаменитому авиатору Блерио. Затем полковнику - тогда еще поручику, - пришлось самому учить будущих летчиков в Качинской, а затем Гатчинской воздушных школах. Правда, о том, что было после Лебедев отмалчивался. Он лишь кратко упомянул, что с 14-го года был направлен на испытания новой техники. На фронт, по его словам, полковник приезжал лишь однажды - знакомил молодых летчиков с премудростями нового бомбардировщика "Илья Муромец". Арцеулов не стал расспрашивать, догадываясь, что в свое время ему доведется все узнать...

 

Косухин шел быстрым "финским" шагом - так ходить на лыжах его еще в детстве научил брат. Остальные - четверо дружинников, - заметно отставали. Время от времени Степе приходилось останавливаться, поджидая товарищей. Теперь их было на одного меньше - молодой черемховец, имени которого Косухин даже не знал, в первый же день подвернул ногу, спускаясь с невысокого холма, и его пришлось отправить назад. Степа спешил - по его расчетам у них оставалось три дня, чтобы выйти наперерез убегавшим белякам.

Косухину казалось, что он рассчитал все точно. Если беляки действительно пытаются достичь Сайхена, им придется ехать по руслу замерзшего Китоя. Иной дороги для саней здесь нет. Правда, Лебедев и его группа могли попытаться пройти на лыжах, но Степа вспоминал девушку и хилого интеллигента в очках - нет, таким не пройти тайгой. Если Косухин не ошибался, и недобитая контра все-таки ехала на санях, то в этом случае надо успеть достичь памятного еще по осенним боям места, где речка со знакомым названием Ока ныряет в неглубокое ущелье. Там негде разминуться, и беглецы неизбежно должны будут наткнуться на засаду. Степа помнил, что там стоит пустой дом - не то охотничий, не то просто брошенный хозяевами. Именно в нем обычно останавливались путники, и Косухин считал, что лучшего места для встречи не найти. Место называлось как-то странно, но как - он не мог вспомнить.

Степин план был хорош, но имел все же серьезный минус - ночевать приходилось прямо на снегу, согреваясь глотком спирта, конфискованного у иркутской буржуазии. Правда, один из бойцов заявил, что умеет разжигать костры даже на снегу, но в первую же ночь из этого ничего не вышло. Пришлось мерзнуть, и второй день они встретили уже без прежнего оптимизма. Степа, слушая, как за его спиной товарищи начинают ворчать, в конце концов плюнул и решил, что вторую ночь будет поспать в небольшой охотничьей избушке, которую он запомнил по одному из рейдов. Правда, это было не совсем по пути. Надо было пройти лишний десяток километров, но ни Косухин, ни его маленький отряд, не возражали против лишнего часа пути ради возсти заночевать под крышей.

Тут-то и случилась беда. Виноват был сам Косухин. Конечно, к вечеру - а уже начинало смеркаться - все смертельно устали, дико хотелось спать, и уже как-то не думалось об опасности. Но все же Степа сплоховал, хотя и не сунулся "дуриком" к избе.

Один из бойцов аккуратно выглянул с опушки, пробежал почти к самому дому и, вернувшись, доложил, что ничего опасного нет. Правда, было видно, что парню не до рекогносцировки, да и тон не оставлял сомнений, что изучал он обстановку лишь кое-как, "вприглядку". Вот тут бы Степе и насторожиться, но он устал, ужасно хотелось под крышу, в тепло, да и глухие места не обещали особой опасности. И Косухин махнул рукой, разрешая идти на ночлег.

Уже у самой избы он заметил следы чьих-то лыж. Еще не поздно было что-нибудь придумать - хотя бы упасть прямо в глубокий сухой снег и и послать вперед двоих под прикрытием трех стволов. Но в снег падать не хотелось, изба казалась такой близкой, доступной и мирной, и Степа так ничего и не решил.

А через несколько секунд было поздно. Как только черемховец, шедший первым, открыл дверь, прямо ему в грудь ударил выстрел, и тут же из двух окон по Степиному отряду началась бешеная пальба - били в упор, не жалея патронов.

Степа стоял у самого крыльца. Пуля сбила шапку, еще одна разорвала полушубок на боку, и Косухина спасло лишь то, что он мгновенно упал, перекатившись под самую стену, в мертвую зону. Правда, карабин он все-таки не выронил, но падая, зачерпнул стволом снег, и оружие стало полностью бесполезным, - при первом же выстреле ствол разорвет.

Косухин лежал под смолистой, пахнущей лесом бревенчатой стеной и лихорадочно рвал с пояса гранату. Краем глаза он видел, что один черемховец неподвижно лежит у крыльца, еще один упал - живой или нет, непонятно, - чуть дальше, и отстреливаются только двое, которые залегли в снегу, посылая пулю за пулей в ответ на выстрелы из дома.

Наконец Степа сорвал с пояса гранату, попытался повернуться, но тут же понял, что лыжа, которую он не успел сбросить с ноги - вторая освободилась сразу, - мешает сдвинуться в сторону. Тихо ругаясь, Косухин начал отстегивать непослушное крепление. Заледенелый металл не поддавался. Между тем краем уха Степа слышал, как замолкла одна из винтовок - теперь только один черемховец отвечал врагу.

Сбросив лыжу, он кинул быстрый взгляд на ближайшее окно, которое было совсем близко - протяни руку и достанешь - сорвал чеку и, выждав две секунды, стиснул зубы и зашвырнул гранату в дом.

Рвануло почти сразу. Степа мгновенно вскочил и прижался к стене. В избе кто-то кричал, затем вновь ударил выстрел - правда, один и какой-то неуверенный. Косухин бросил последнюю гранату. Деревянные стены дрогнули, из окна плеснул черный дым, а затем все стихло.

Чуть шатаясь - взрыв все-таки немного оглушил - Степа отошел от стены и оглянулся. То, что он увидел, оказалось даже хуже, чем он думал. Трое его ребят были мертвы. Двоих пули буквально изрешетили, в третьего попала одна, зато прямо в лоб. Живым оставался лишь Вася Шутов, давний, еще с сентября знакомый, который прибыл в Иркутск из Читы. Вася был жив, он даже бодро встал, весь в снегу, но даже сквозь снег проступала темная кровь. Пули, как поняла Степа, попали парню куда-то в бок. Косухин вынул револьвер и осторожно вошел в дом, хотя и понимал, что после двух гранат уцелеть там только чудом.

Да, в живых не оставалось никого. Их было четверо - в добротных офицерских полушубках с золотыми погонами. Очевидно, офицеры уходили через перевал, чтобы перейти долину Китоя и добраться до недалекой монгольской границы.

Трупы беляков они выбросили в снег, а погибших ребят сложили у стены - на большее сил уже не было. В доме оказались дрова, и Косухин, наскоро растопив печку, принялся осматривать раны своего последнего бойца. Бинты у него были, да и задело парня легко - навылет, но Степа почти сразу понял, что Шутов дальше идти не сможет.

Дав хлебнуть раненому спирта, Косухин уложил его спать возле уютно горевшей печурки, а сам сел на рассохшуюся лавку и стал размышлять.

Отряд он потерял. Рядом - в одном переходе - была деревня, и даже раненым Вася без труда туда доберется, но дальше Косухину придется идти одному. На миг мелькнула мысль вернуться самому, но Степа обозвал себя трусом, решив об этом даже не думать. В случившемся виноват он один - в этом Косухин был уверен твердо. Он отвечал за отряд, отвечал за операцию, и теперь оставалось самому расхлебывать эту горькую кашу.

Степа еще раз вспомнил маршрут. До места встречи оставалось всего два перехода. Правда, требовалось спешить, и следующую ночевку придется делать прямо посреди леса. сделать крюк, свернув в знакомую деревню, где жили мрачные кержаки-старообрядцы. Степа был там в октябре, и встречали его неплохо. Но в этом случае имелись все шансы опоздать - Лебедев и его группа успеют проскочить к селу Орлик, а оттуда до Сайхена всего один дневной переход. Итак, деревня отпадала, надо идти напрямик, чтобы к послезавтрашнему вечеру быть в нужном месте. Внезапно Степа вспомнил, как оно называется - Семен-Крест. Там действительно стоял большой крест, срубленный из почерневшей от времени сосны. В свое время проводник из местных что-то рассказывал Косухину об этом кресте, но память ничего не удержала. Впрочем, теперь это и не важно. Что ж, оставалось спешить к Семен-Кресту...

Еще только светало, а Степа уже собрался, попрощался с Шутовым, подробно объяснив, как добраться до села, и шагнул за порог.

 

Идти было нелегко. Полдня дорога шла на подъем, приходилось все время петлять между огромными лиственницами, вдобавок стали попадаться неглубокие, но с крутыми склонами, овраги. Уже к полудню Степа устал, хотелось присесть, разжечь костер возле какого-нибудь старого рухнувшего дерева и часок-другой погреться, ни о чем не думая. Но время поджимало. Косухин лишь на несколько минут остановился, чтобы сжевать кусок хлеба с сушеным мясом и хлебнуть спирта, и пошел дальше, стараясь идти в одном темпе, экономя силы.

Уже начинало темнеть, когда Степа поднялся на вершину хребта. Здесь лес рос гуще, рядом с елями и лиственницами стали попадаться гигантские кедры, и идти стало совсем трудно. Эти места Косухин помнил плохо - он шел по солнцу, как когда-то учил его брат. Степа надеялся, что перевалив хребет и выйдя в долину Оки, он найдет нужную дорогу - те места он помнил лучше.

Солнце спряталось за густыми кронами лиственниц, вокруг заструились сиреневые сумерки, и Косухин понял, что пора думать о ночлеге. Подходящую поляну он нашел быстро - она была небольшая, уютная, там лежали два огромных сухих дерева, то ли срубленные, то ли сами рухнувшие еще много лет назад. Деревья лежали удобно - почти рядом. Степа устроился в промежутке между старыми, покрытыми сухим мохом стволами, и, наломав тонких веток, попытался разжечь костер. Получилось плохо. Косухин плеснул остатки спирта из фляги, и костер все-таки разгорелся. Сразу же стало веселее. Степа подкинул в огонь сучья потолще и, привалившись к одной из поваленных лиственниц, сжевал кусок сушеного мяса.

Сразу же захотелось спать. Степа нашел толстую ветку, которая, по его расчетам, должна гореть долго. Он решил вздремнуть на часок, затем проснуться, снова подбросить дров и так продержаться до рассвета. Правда, костер грел плохо, жар уходил к холодному звездному небу. Приходилось то и дело подсаживаться прямо к огню, чтобы согреть хотя бы кончики пальцев.

В конце концов, он укутался в полушубок, сунул руки в карманы и, надвинув шапку на самый нос, задремал. Сон накатил волной, почти мгновенно, Степа лишь успел подумать, сумеет ли проснуться, чтобы вовремя подкинуть дров...

 

Когда он открыл глаза, то на поляне было светло. Степан удивился, но понял: взошла луна. В ее свете тени стали резкими, а снег начал мерцать маленькими разноцветными искорками. Костер погас, только несколько угольков дотлевали среди серой золы.

"Странно, - подумал Косухин. - Вроде и не холодно. Надо бы дровишек..."

Он легко вскочил, поразившись тому, что тело потеряло вес. Косухин сделал несколько шагов по чистому светящемуся снегу, и вдруг застыл. Повернувшись, он шагнул еще раз - вновь замер: валенки не оставляли следов. Казалось, он скользит по тонкому насту, невесомый, словно сизый дымок от догорающих углей.

"Вот-те на... А может, мне это все снится, чердынь-калуга?" - растерянно мелькнуло в сознании. Степа осторожно вернулся на место и присел у ствола.

Он попытался ощупать себя и даже ущипнуть, но понял, что не чувствует своего тела. Боли не ощущалось, стало тепло, дневная усталость исчезла без следа, будто ее и не было.

- Видать, сплю, - пробормотал Степа, но эта мысль ничуть не успокоила.

Вдруг он почувствовал, что у костра не один. Кто-то был совсем рядом. Степа не видел тени, даже не слышал дыхания, но чье-то присутствие не вызывало сомнений. Он почему-то не испугался и, не поднимая глаз, понял, кто навестил его этой ночью.

У догоревшего костра сидела женщина в коротком полушубке, подпоясанном офицерским ремнем, и в пушистой меховой шапке. Глаза были устремлены на умирающие угли, она молчала, и Степа не решался подать голоса. Он лишь отметил, что луна поднялась уже высоко, яркий свет заливал поляну, но ни он, ни его молчаливая гостья, не отбрасывала тени.

"Сплю", - успокоил себя Степа, но тут же сообразил, что таких снов не бывает. Во всяком случае, с ним еще ничего подобного не случалось. Косухин кашлянул, пытаясь обратить на себя внимание, но женщина в полушубке по-прежнему смотрела, как тускнеет последний уголек.

Наконец, он погас, и гостья медленно подняла голову, взглянув прямо в лицо Степе. Этой ночью она казалась еще красивее, чем в первый раз, когда ее серебристый призрак возник посреди ночной безлюдной улицы.

- Здравствуйте, Степан, - голос прозвучал тихо и ровно, словно доносился откуда-то издалека.

- Ну, здрасьте, - вздохнул Степа. - Вы... кажется, Ксения Арцеулова?

- Мое имя вам назвал Венцлав? - губы женщины чуть дрогнули, а глаза загорелись недобрым огнем. - Вы все-таки не послушались меня, Косухин! Венцлав губит всех - и тех, кто ему служит тоже...

- Что? - дернулся Степа. - Но... чердынь-калуга, я же сплю! Вы мне снитесь!

Женщина медленно покачала головой, и Косухин испугался по-настоящему.

- Вы умираете, Степан. Костер погас слишком рано. Вы замерзаете, скоро холод дойдет до сердца...

Степа хотел возмутиться, но понял: все это - правда. Он попытался вздохнуть, но сообразил, что сделать этого не может - воздух не проходит в легкие, хотя никакого неудобства от этого не чувствовалось.

- Ну а вы-то зачем здесь? - выговорил, наконец, он. - Вам-то что радость? Полюбоваться пришли?

- Я - сестра милосердия, - так же тихо и почти без всякого выражения ответила Ксения. - Вернее, была... - тут она усмехнулась, но одними губами, глаза оставались спокойными и холодными. - Не знаю почему, но ваши с Ростиславом судьбы как-то связаны. Мне не дано знать, отчего... Но я не хочу, чтобы вы погибли. Я не могу помочь каждому, но вам - мне разрешили...

"Кто?" - подумал Степа, но так и не спросил. Он понял, что этот вопрос останется без ответа.

- Вы по-прежнему хотите убить Ростислава? - женщина спросила об этом так спокойно, что Косухин даже поразился. Вопрос, несмотря на всю невероятность ситуации, его крепко задел.

- Я чего, убийца, чердынь-калуга? - разозлился он. - Ваш Ростислав - вражина! Такие, как он, всю Сибирь кровью залили! Видели бы вы...

- Я видела... Я видела, как белые убивали красных и как красные убивали белых. Когда я была жива, то никак не могла понять, откуда это безумие...

- А теперь - поняли? - зло поинтересовался Косухин.

- Да... Вам это тоже придется понять, Степан. И хорошо, если вы сумеете понять еще здесь, на этой земле. Впрочем, Венцлава вы уже видели...

- А чего - Венцлав, - не особо уверенно возразил Степа. - Ну, ладно, похоже, гад он... Ничего, разберемся! Не я - так другой. И не таких к стенке ставили!

- Его не поставишь к стенке. Вы видели это сами, Косухин. Его смерть - не здесь...

- Он что - бес? - спросил Степа, подумав, что такой вопрос никак не приличествует истинному большевику-атеисту.

- Нет... Когда-то он тоже был человеком. Но не в этом дело, Степан.

- А в чем? - на этот раз вполне серьезно поинтересовался Косухин.

- Вы должны понять это сами. Я думала... Я надеялась, что это сможет сделать Ростислав. Но он один. Вы должны будете ему помочь...

Степа хотел возмутиться, но смолчал. Не объяснять же этой женщине, что революционный долг обязывает его пристрелить ее мужа, как собаку.

- Вот чего, - наконец проговорил он. - Вы, Ксения, меня за зверя не держите. Сидел бы ваш мужа дома... Или шел бы к нам, в рабоче-крестьянскую! Был бы он мне сейчас первый друг-товарищ. В общем, чердынь-калуга, не знаю, чего будет дальше, но если не помру сейчас, все равно этих беляков достану! Бросят оружие - никого не трону. Скажите своему - сдастся, отведу в Иркутск, а там уж - как решат...

- Он не сдастся, - бесстрастно возразила Ксения. - Я не требую от вас никаких обещаний, Степан. На все воля Божья. Знаю лишь, что вы с ним встретитесь... А теперь - вставайте! Откройте глаза! Просыпайтесь, Степан!

Внезапно вокруг стало темно, и Степа почувствовал сильную боль. Он застонал, дернулся и с трудом открыл глаза. Он еще раз дернулся, боль стала почти невыносимой, но он все-таки встал и с наслаждением вдохнул ледяной колючий воздух.

Вокруг была ночь, луна зашла за тучи, и на остывшие угли костра падал легкий невесомый снег.

Во фляге, к счастью, оставался еще глоток спирта. Степа отхлебнул, сразу же стало легче и он, сдерживая стон, стал собирать хворост. Надо было досидеть до утра...

 

7. СЕМЕН-КРЕСТ

 

До Сайхена оставалось три дня пути. Правда добраться было и быстрее, но для этого требовалось ехать без ночевок. Люди бы выдержали, но лошади могли погибнуть, и лучше было не рисковать. Времени, как пояснил полковник Лебедев, было достаточно. Арцеулов не очень понял, что означает "достаточно", но спрашивать не стал. Военная служба приучила лишний раз не задумываться над далекой перспективой.

Утром, когда нужно было покидать очередное село, приютившееся как раз между верховьями Китоя и Оки, случилось неожиданное - возчики отказались ехать. Арцеулов вскипел и схватился было за револьвер, но Лебедев удержал его, попытавшись объясниться. Дело оказалось все в тех же волках, о которых путешественники уже успели наслышаться. На этот раз это были уже не слухи - за последнюю неделю в селе погибли двое, причем однажды волки налетели средь бела дня. Старший возчик - немногословный кержак, с которым довелось познакомиться в первый же день путешествия, - заявил, что волки "не простые", и ехать дальше не просто опасно, а грех. Тут уж заинтересовался профессор Семирадский, вступив с кержаком в научную дискуссию, после чего стало ясно, что волки эти - какие-то особые "февральские". Профессор восхитился такой фольклорной глубиной, а Арцеулову почему-то вспомнились красноглазые серые твари, которые стерегли его, начиная с Нижнеудинска. Впрочем, большего о таинственных "февральских" хищниках узнать не удалось - Лебедев прервал дискуссию, решив, что дальше они поедут сами, а лошадей оставят в селе Орлик, последнем перед Сайхеном. Профессор обрадовался, заявив, что соскучился по вожжам, но возчик-кержак хмуро помотал головой, вновь посоветовав не искушать судьбу. Его племянник лишь испуганно моргал и воспринял разрешение вернуться в Иркутск с явным облегчением.

Ехать решили на одной тройке. Стало немного тесновато, зато хлопот ожидалось меньше. Ростислав тоже обрадовался - впервые за время путешествия было пообщаться с кем-нибудь, кроме молчаливого полковника.

Действительно, разговор завязался сразу. Арцеулов поинтересовался у профессора, что это за "февральские волки". Тот переадресовал вопрос к Берг, присовокупив, что если и занимался фольклором, то исключительно австралийским, и в молодости. Ростислав вопросительно взглянул на девушку. Та ответила не сразу.

- Это очень древнее предание, Ростислав Александрович. Когда-то считалось, что в мире борются два начала, два властелина - Белобог и Чернобог.

- Озирис и Сет, Ариман и Ахура-Мазда, Саваоф и Люцифер, - хмыкнул Семирадский. - Эх, Наталья Федоровна, матушка! А еще физик!

- Физику это легче понять, Глеб Иннокентьевич, - улыбнулась Берг. - Особенно после открытия положительных и отрицательных частиц. Но Белобог и Чернобог - звучит романтичнее, даже для физика... Так вот, господа, Чернобог был богом смерти, и его время было, естественно, зимой. На, а самый холодный месяц - это февраль...

- Февраль в древности вообще не любят, - вступил в разговор Лебедев. - Римляне, по-моему, специально его сократили до 28 дней...

- А ваши римляне, Николай Иванович, были еще суевернее нас с вами, - вставил профессор и подхлестнул лошадей.

- Ну вот, - продолжала Берг. - Считалось, что февральские волки - это свита Чернобога. Они, в общем, не волки...

- Оборотни, - внезапно для самого себя произнес Арцеулов.

- Да... Чернобог посылает их перед собой. Они служат ему гонцами. А когда приходит весна, они возвращаются в царство смерти.

- Вы еще скажите, сударыня, что волков этих пуля не берет, - вновь хмыкнул профессор. - И еще про осиновые колья...

- Между прочим, господа, осина в самом деле имеет интересные свойства, - внезапно заговорил Богораз, который, казалось, совсем не интересовался разговором. - Мне рассказывали. Там есть какой-то любопытный фермент...

- Против упырей, - хмыкнул профессор. - Ох, господа, эти увлечения современной молодежи до добра не доведут! Упырей обещать не могу, но невроз заработаете, как минимум...

- Успокойтесь, господа, - непонятно, в шутку или всерьез, проговорил Лебедев. - Сегодня, по крайней мере, нам обеспечен спокойный ночлег.

- А что это за село? - поинтересовался Арцеулов.

- Это не село. Это просто дом на берегу реки. Там жил какой-то раскольничий старец. В общем, думаю, там гонцы Чернобога нас не достанут.

- Там, кажется, стоит какой-то крест, - вспомнил Семирадский.

- Да, - кивнул полковник. - Это место так и называется - Семен-Крест.

- А почему - Семен? - спросила Берг. - Так звали старца?

- Воз, - согласился Лебедев. - Переночуем, оттуда - к Орлику, ну а там до Сайхена совсем близко...

 

К Семен-Кресту Косухин вышел под вечер, позднее, чем рассчитывал. Идти было нелегко - в голове шумело, к лицу приливала кровь, а по всему телу расползался озноб. Похоже, ночь у потухшего костра обошлась Степе недешево, но думать об этом покуда не приходилось. Косухин понимал, что иного выхода нет, - не дойди он до Семен-Креста, следующую ночь под ледяным небом станет последней. Да и упускать белых гадов не хотелось - слишком многим уже пришлось заплатить. Итак, Степа, отбросив ненужные мысли в сторону, упрямо шел мимо мрачных кедров, то спускаясь в небольшие балки, то вновь карабкаясь по заснеженным склонам. Ноги уже не слушались, в висках скопилась тупая тягучая боль, но Косухин все шел и шел, лишь время от времени поглядывая на проступившее сквозь тучи солнце - если оно не обманывало, он шел правильно.

Под конец идти стало невмочь. Косухин хотел было кинуть карабин - у него оставался верный наган, - но тут же одернул себя; он один, а беляков - минимум четверо. Карабин он оставил и предпочел выбросить вещевой мешок - все равно, он или доберется до места и встретит беглецов, или к следующему утру ему уже ничего не будет нужно...

Семен-Крест открылся неожиданно - Степа взобрался на очередную горку, деревья расступились, и он увидел небольшую заснеженную долину, которую с двух сторон обступали крутые холмы, серебристую неровную ленту замерзшей Оки, а прямо внизу - маленький черный квадратик, рядом с которым Косухин с трудом разглядел тень креста. Все-таки он дошел...

Спускаясь, Степа старался разглядеть, нет ли кого у дома, но сколько ни смотрел, все было тихо. Даже снег в долине лежал нетронутый. Очевидно, после ночного снегопада здесь никто не проезжал. Правда, и для Косухина снег был ни к чему - его следы могли тут же заметить. Поэтому, не доходя метров ста до избы, Степан остановился и стал размышлять.

Теперь уже было очевидно - дом пуст. Снег во дворе, у крыльца у входа в сарай лежал чистый, нетронутый. Огромный черный крест стоял чуть в стороне, около него снег тоже был цел. Итак, он успел первым. Оставалось решить, как удобнее подобраться к избе.

Вначале Степа подумал было схорониться в стороне и подождать беглецов где-нибудь за деревом, но потом понял, что попросту замерзнет. Он прикинул, что "гости" прибудут с востока, от верховьев Оки, и стал осторожно пробираться к дому с другой, противоположной стороны, надеясь, что с дороги его следы будут незаметны.

Косухин пробрался к крыльцу, сбросил лыжи и осторожно запрыгнул на него, минуя ступеньки. Дверь, как он и ожидал, была не заперта. Степа постоял на пороге, осторожно вслушиваясь в тишину пустого жилища, но ничего подозрительного не услышал.

было заходить.

Вначале Степа кинулся было к печке, но тут же обозвал себя дураком - дым из трубы заметят сразу. Он вздохнул, подышал в окоченевшие ладони, даже попрыгал, чтобы разошлась кровь в ногах, и решил, что пора готовиться. У него был карабин, наган и финский нож. Конечно, для такой встречи пригодилась бы и пара гранат - пугнуть контру, - но приходилось обходиться тем, что есть.

Он аккуратно зарядил карабин и положил его на лавку, подтянув ее к самой двери. Наган Косухин сунул за пояс и пристроился у небольшого окошка, которое выходило аккурат в долину. И почти сразу же увидел маленькую темную точку. Еще не веря в удачу, он всмотрелся и понял, что ошибки нет - прямо по замерзшему руслу Оки мчалась тройка. Степа вдруг со страхом подумал, что беляки могут попросту проехать мимо. В этом случае оставалось лупить по беглецам из карабина, а этого делать не хотелось. Но тройка, подъехав чуть поближе, замедлила ход и начала сворачивать прямо к избе. У Косухина отлегло от сердца, он схватил карабин, еще раз проверил затвор и стал внимательно наблюдать.

Лошади остановились метрах в тридцати. Очевидно, беляки были тоже с опытом, и просто так соваться в Степину засаду не собирались. Правда, уже темнело, и Косухин надеялся, что его следы на крыльце все-таки не заметят.

Из саней вышли четверо. Лиц было не разобрать, но гада Арцеулова Косухин приметил сразу. Троих мужчин он не знал, а четвертого - вернее, четвертую - узнавать было не нужно. Странная девушка из дома на Троицкой что-то говорила белому гаду, и Степе внезапно захотелось вышибить стекло и срезать проклятого беляка из "винтаря". Но Косухин сдержался и стал смотреть дальше. Пятый - немолодой бородатый мужчина, похожий на попа, остался в санях, а остальные о чем-то беседовали, показывая руками то на дом, то на сарай.

И тут Косухин сообразил: беляки могут сделать то, что двумя днями раньше не сообразил он сам - послать двоих к двери под прикрытием нескольких винтовок. В этом случае Степа, конечно, пропал. Но враги, ошиблись, так же как и сам Косухин. Очевидно, их сбил с толку снег во дворе. Бородатый, перекинувшись словами с высоким, стоявшим рядом с Арцеуловым, повел лошадей к сараю, а остальные не торопясь пошли к крыльцу.

Теперь надо было выждать. Степа замер, закусил губу и стал считать секунды. Пять, шесть, семь... Четверо - девушка, Арцеулов, высокий и очкарик, которого Косухин тоже помнил по дому на Троицкой, - подошли метров на десять к дому и остановились. Высокий что-то сказал остальным и, повернувшись, пошел к сараю, куда бородатый уже заводил лошадей.

"Черт! - подумал Косухин. - Двое, значит, у сарая... У высокого, чердынь-калуга, карабин. Чего делать-то?"

Даже если он задержит сейчас этих троих у крыльца, остальные легко снимут его первой же пулей. Конечно, пристрелить кого-нибудь, хотя бы высокого, но Степа не знал, кто из них - тот самый Лебедев, которого нужно задержать. Косухин вновь чертыхнулся и увидел, что трое - Арцеулов, девушка и худой парень в очках, - уже подходят к крыльцу. И тут Косухин понял, что должен делать. Ему стало заранее противно, но он знал, - иного пути нет. Он еще раз прикинул расстояние и шагнул к двери.

"Гад я, чердынь-калуга!" - подумал вдруг Степа, но в следующую секунду думать было уже некогда - Косухин распахнул дверь и выскочил на крыльцо, сжимая карабин.

- А ну стой, контра! - гаркнул он, щелкая затвором. - Ни с места, а то враз девку порешу! Оружие на снег!

Он рассчитал точно - ствол карабина смотрел прямо в грудь той, что так убивалась по пропавшей кошке. Трое у крыльца замерли.

- И вы там! - продолжал Степа, обращаясь к тем, что были возле сарая. - Бросай оружие!

Беляки молчали, ошарашенные неожиданностью. Надо было спешить, пока никто не опомнился и не сообразил, что красный командир Косухин один против пятерых.

- Кидай оружие, говорю! - вновь гаркнул Степа. - А то всех постреляю, чердынь-калуга!

Его глаза встретились с бешеным взглядом Арцеулова, и Косухину стало не по себе. Он отвел глаза и тут же услышал испуганно-недоуменное:

- Степан, это вы?

Девушка его узнала. Степе стало вдруг стыдно. Он попытался думать о революционном долге, но легче не становилось.

"Если дернутся - в нее стрелять не буду", - твердо решил он.

- Сволочь! - Арцеулов медленно снял с плеча карабин и кинул его в снег.

- Давай-давай, контрик! - Косухину сразу же стало легче. - И револьвер тоже.

Револьвер упал рядом, тут же утонув в глубоком снегу.

"Так, - мелькнуло в голове у Косухина. - Этот, в очках, похожее, не опасен. Значит, те двое..."

- А ну, вы, - продолжал он. - У сарая! Кидай винтари!..

Высокий, сняв карабин, бросил его, бородатый недоуменно пожал плечами и поднял руки.

- Валите сюда! - продолжал Степа, довольный, что дело пошло. - Да побыстрее, контрики, шевелись!

Двое переглянулись и медленно, увязая в снегу, двинулись в сторону крыльца. Внезапно Степа уловил какое-то движение и быстро перевел глаза на стоявших рядом. Вовремя - белый гад Арцеулов пытался сунуть руку за отворот полушубка.

- Ну, не балуй, беляк! - усмехнулся Косухин, приходя в хорошее настроение. - Мне тебя, гада, еще до трибунала довести надо!

Арцеулов дернулся, но замер. Степа рассчитал точно - беляк бросился бы, будь карабин направлен в грудь, но девушку он не мог подвергнуть опасности.

- Стой, стой, - подбодрил капитана Степан. - Померзни...

Сбоку послышались шаги - это подходили двое, бородатый и высокий. Степа, отведя глаза от Арцеулова, взглянул на них. Бородатый смотрел растерянно, вид его явно не внушал особых опасений, да и оружия, похоже, у него не было. Оставался высокий.

"Наверно, это и есть Лебедев, - понял Косухин. - Ну-ка, покажись полковник!"

Он взглянул в лицо тому, высокому, и вдруг почувствовал, что карабин валится из рук, а воздух застревает в горле.

- А-а... - только и мог проговорить он, медленно опуская оружие, которое вдруг показалось совершенно ненужным и бессмысленным.

И в ту же секунду Арцеулов прыгнул. Он рухнул прямо на Степу, вцепился в карабин и, не разжимая пальцев, ударил локтем Степу в висок. Косухин захрипел, падая на колени, и закрыл глаза. Капитан отскочил в сторону - и дуло захваченного карабина уставилось на Косухина, завалившегося на бок.

- Не надо, Ростислав Александрович! - крикнула Берг, хватая его за руку.

- Жалеете красную сволочь? - процедил Арцеулов, неохотно опуская оружие.

- Не надо, капитан! - Лебедев подошел к лежащему на земле Степе и опустился рядом с ним на корточки. - Уберите оружие!

Его тон был какой-то странный: решительный и одновременно виноватый.

- Да что это вы, господа! - возмутился Арцеулов. - Чем вам дорог этот краснопузый, в конце концов? Вы что, его знаете?

- Да, знаю, - кивнул полковник. - Оставьте его, господин Арцеулов. Это мой брат.

- Что?! - в один голос ахнули Ростислав и стоявшая рядом Берг.

- Мой брат Степан, Степан Косухин. Моя настоящая фамилия Косухин, господа. Это мой младший брат...

- Этот решительный молодой человек? - удивленно произнес Семирадский, подходя к крыльцу и с явным интересом глядя на неподвижно лежавшего Степу. - Но вы ведь, помнится, говорили, Николай Иванович, что ваш брат - еще школьник?

- Вырос, значит, - ответил вместо полковник Арцеулов, вынимая у Степы из-за пояса револьвер и нож. - По-моему этот молодой человек преследует нас достаточно последовательно. Видать, из-за родственных чувств...

- Прекратите, Ростислав Александрович, - перебила его Берг, осторожно щупая пульс на Степином запястье. - Что вы с ним сделали?

- Я?! - вновь возмутился капитан. - Ну знаете, сударыня, еще секунда - и он бы вас попросту пристрелил!

- Оставьте, - девушка повернулась к спутникам. - Господин профессор, Семен Александрович, его надо внести в дом...

- Да-да, - подхватил Лебедев. - Конечно, господа. Извините, я просто немного подрастерялся...

- А я его тоже знаю, - удивленно произнес Богораз, до этого не проронивший ни звука. - Этот господин из чеки, помнится, был крайне невежлив...

Арцеулов отошел в сторону, делая вид, будто все происходившее его не касается. Он ограничился тем, что подобрал свое оружие и заглянул в избу, убедившись, что объявившийся родственник полковника Лебедева не привел с собой десяток краснопузых. Нельзя сказать, что случившееся поразило Арцеулова. В конце концов, почему у полковника не может быть младшего брата, которого занесло аккурат к красным? Конечно, встреча посреди таежного моря была неожиданной, но за свою фронтовую жизнь Ростислав видел еще и не такое.

Покуда Степу, все еще не пришедшего в себя, втаскивали в дом, а затем заносили вещи, Арцеулов стоял у крыльца и курил "козью ногу", прикидывая, что делать с неожиданным пленником. Он уже понял - краснопузого не выведешь в расход. Но отпускать его капитан тоже не собирался - это значило немедленно "засветить" их маршрут, который и так находился под пристальным вниманием.

"Черт с ним! - решил в конце концов Арцеулов. - Пусть полковник решает сам! Связать бы этого родственничка и бросить здесь, чтоб поумнел чуток..."

 

Степа пришел в себя и первое, что он увидел, было лицо брата. Значит, ему не привиделось...

- Коля, - удивленно проговорил он, пытаясь привстать. - Коля, да ты же мертвый!

Николай улыбнулся и покачал головой. Косухин оглянулся и понял, что он лежит на лавке в избе, вокруг собралась странная компания, которую он выслеживал последние дни, и все происходящее, судя по всему, не сон.

- Я тебе все объясню, - сказал наконец брат. - Только ради Бога, Степан, почему ты решил, что я погиб?

- Так бумага же! - Степа встал, хлопнул себя по поясу и убедился, что револьвер у него забрали. Значит, он в плену...

- Какая бумага? - удивился Николай. - Вам должны были прислать уведомление, что я нахожусь в длительной командировке...

- Скажешь... командировке... Ты же пропал в Галиции, под Рава-Русской! Из разведки не вернулся, чердынь-калуга!

- Ничего не понимаю! - полковник даже руками развел и удивленно поглядел на профессора. - Как они могли?

- Обыкновенно, - отозвался Семирадский. - Обеспечение секретности, сударь мой! Правда, не думал, что дойдет до такого...

- Какой ужас! - сообразила Берг. - Значит, вашей семье сообщили, что вы погибли, господин полковник?

- Выходит, так... - Лебедев был поражен не меньше Степы. - Я же писал! Мне сообщили, что мои письма доходят. И от тебя приветы передавали... Я еще удивлялся, Степа, что ты мне не пишешь...

- Ага, на тот свет, - вздохнул Косухин. - Слушай, Николай, так ты, выходит, полковник?

- Как видишь. А что, красным не полагается иметь родственников-офицеров?

Степа не ответил. Выходит, он гнался за этими интеллигентами зря! Нет, конечно, не зря, чердынь-калуга, брата нашел, да еще живого! Но ведь он не искал полковника Косухина. Ему нужен полковник Лебедев!

- Коля, - обратился он к брату. - Объясни мне, чего тут творится? Мне нужен какой-то Лебедев, который золото увозит.

- Золото, молодой человек? - поразился Семирадский. - Похоже, вас в вашей чеке надули-с! Эка хватили!

- Лебедев - это я, Степа, - пояснил брат. - Я так значился в документах военного министерства. Только о каком золоте ты говоришь?

- Так ты - Лебедев? - это открытие поразило Степу едва ли меньше, чем неожиданное появление сгинувшего брата. - Ты?! Так значит, ты командуешь, чердынь-калуга, этим "Мономахом"!

- Ого, господин полковник! - заметил Арцеулов, входя в избу. - Все ваши тайны для краснопузых - секреты Полишинеля!

- Не понимаю, - пожал плечами Лебедев, - какое золото? Степа, "Владимир Мономах" - это научный проект!

- Ага, научный! - при виде белого гада Арцеулова Степа вновь почувствовал себя на боевом посту. - Видел я вашу науку, чердынь-калуга! Сколько ребят живьем сгорело! А я думал, Коля, что ты самолеты испытывал! А ты, выходит, полковник Лебедев!

- Я испытывал самолеты, Степа. А насчет прочего... Наверно, пришло время нам объясниться.

Покуда ставили чай, Степа познакомился с остальными. Правда, Арцеулов не собирался подавать руки Степе, да тот и не стремился - они были, сказать, знакомы. Семен Богораз не произвел на Косухина особого впечатления - худосочного студента с Троицкой он вспомнил сразу, а вот профессор понравился, несмотря на очевидную иронию, с которой тот воспринимал скромную Степину личность.

Руку Натальи Берг Косухин пожимал с явной боязнью. Больше всего ему хотелось немедленно извиниться перед девушкой, объяснив, что он не собирался стрелять. Но слова как-то не клеились. Тем более Наталья не придавала столь драматическому эпизоду особого значения.

- Ну, хорошо, - начал полковник, когда процедура знакомства была закончена. - По-моему, мы действительно заигрались с этими тайнами. Честное слово, мне неудобно перед вами, Ростислав Александрович! Наверно, надо было рассказать вам о "Мономахе" в первый же день. Но если бы вы знали, как все это обставлялось! Меня, как видите, даже переименовали...

- И даже похоронили, господин полковник, - вставил Арцеулов.

- Да... Степан, что тебе наплели о проекте "Мономах"? Если это, конечно, в свою очередь, не военная тайна.

- Да чего там! - буркнул Степа. - Сказали, что генерал Ирман вместе с полковником Лебедевым увезли куда-то часть золотого запаса. И что у вас пароль, этот... - Косухин напрягся и вспомнил: - "Рцы, мыслете, покой." Ну, буквы славянские...

- Да, "рцы, мыслете, покой", - кивнул полковник. - Р, М, П... Российская Междупланетная Программа.

- Как? - поразился Арцеулов. Степа вообще ничего не понял и недоуменно поглядел на брата.

- Программа эфирных полетов с использованием ракет, - не очень понятно для брата пояснил Николай Иванович.

- Постойте, постойте, господин полковник, - не выдержал Арцеулов. - Вы хотите сказать, что в России пытались создать ракету для эфирных полетов?

- Отчего же пытались, батенька! - ответил вместо Лебедева профессор. - Создали. Называется эта ракета "Владимир Мономах". И господин Лебедев, - уж извините, Николай Иванович, буду называть вас по-старому, привык, - один из первых ее испытателей.

- Да ты чего, Коля, - обалдело спросил Косухин-младший, до которого наконец, стало что-то доходить. - На Луну летал, да? Вот, чердынь-калуга...

- Нет, - улыбнулся старший. - На Луну не приходилось. Пока осваивали орбиту... Я летал вторым, в апреле 16-го. Первым был капитан Барятинский.

- Нет, давай по порядку, - попросил Степа. - Чего-то круто выходит...

- Постараюсь, - кивнул полковник. - Глеб Иннокентьевич, если я собьюсь, поправьте... Началось это, насколько я знаю, в начале 90-х по инициативе графа Витте.

- Ну не Витте и не графа, - тут же вмешался Семирадский. - Идея принадлежала господину Менделееву, а государю представлял проект тогдашний министр финансов Вышнеградский. Александр III сей проект благословил, и начались работы...

- Первый пуск был в мае 1909-го, - продолжал полковник. - Полет летчика-испытателя планировали на начало 13-го, к романовскому юбилею, но не успели. Тогда было несколько аварий, и решили не рисковать. В начале 14-го, когда стали готовить отряд испытателей, я был туда направлен. Официально считалось, что я преподаю в Качинской авиашколе. Ну, а потом война... В марте 16-го был первый пуск с испытателем на борту. Проект решили рассекретить после войны. Ну вот, пожалуй, и все...

- Сколько же вы были в эфире, господин полковник? - спросил Арцеулов, покуда Степа переваривал услышанное.

- Сутки... Признать, под конец стало невесело, - улыбнулся Лебедев. - Конечно, когда меня принимал государь, я уверил его, что полет доставил мне исключительное удовольствие. Правда, в какой-то степени так оно и было...

- Так тебя что, царь принимал, чердынь-калуга? - перебил его Степа, которого это обстоятельство поразило почему-то больше всего.

- Представь себе... Если тебе интересно, Степа, я был награжден в виде исключения, орденом Александра Невского. Кстати, нашему роду пожаловано наследственное дворянство, так что ты - дворянин, Степан. Поздравляю.

Косухин-младший не ответил. Это было уже чересчур.

- В семнадцатом наша группа распалась, - закончил рассказ полковник. - Не знаю, где сейчас Барятинский и все остальные...

- Мой дядя в Париже, - отозвалась Берг. - По-моему, там сейчас еще кое-кто из участников программы.

- Воз, - кивнул Косухин-старший. - В мае 18-го Сибирское правительство начало собирать тех, кто остался в России и уцелел. Работы возобновились, на январь 20-го мы готовили новый старт. При адмирале программу стал курировать генерал Ирман. Мы должны были испытать новый корабль - "Владимир Мономах-2"...

- Но почему тогда... - начал было Степа, но осекся. Рассказывать о товарище Венцлаве не тянуло. Однако брат его понял:

- Знаешь, Степа, для меня это тоже загадка. Тебе виднее. Зачем большевикам наши скромные персоны.

- Ладно, - принялся рассуждать вслух Степа. - Ну, допустим, чердынь-калуга, золото это для таких, как я, выдумали... Для дурачков. А остальное - это понятно. Эта... как ее... ракета - это же первое дело для войны!

- Молодой человек зрит в корень, - кивнул Семирадский. - Этого мы опасались с самого начала. Говорил я господину Менделееву, говорил!..

- Но ведь вся документация и так у большевиков, Степан, - возразила Берг. - Она хранилась в Петербурге, в Академии Наук. Да и кое-кто из нашей группы сейчас работает у вас. Мы-то зачем?

- Выходит, и вы нужны, - пожал плечами Косухин. - Да и ракету оприходовать надо.

- Ракета может только одно - взлететь, - заметил старший брат. - Мы и собираемся ее запустить для того, чтобы испытать новый корабль. Специально для этого полета господа Семирадский и Богораз подготовили уникальную аппаратуру. Мы должны были лететь втроем, - Георгий, светлая ему память, ваш покорный слуга и... Впрочем, это покуда неясно и мне... Но в любом случае, зачем большевикам мешать запуску?

- Не знаю! - заметил Степа. - Значит, для порядку, базу вашу под контроль взять. Для нужд пролетариата...

- А вот это невоз, Степан. База эфирных полетов находится не в России. Большевикам покуда до нее не добраться. Она в Китае...

Степан стал думать дальше. Пока все складывалось логично, включая даже то, о чем брат смолчал - об аэродроме на Сайхене. Вот, значит, куда они собирались лететь! Но почему товарищ Венцлав не сказал ему правды? Косухину было обидно - выходит его, посланца Сиббюро ЦК, попросту дурили? И зачем, в самом деле, охотились на его брата, если это дело - чисто научное? Нет, что-то тут не так...

- Не сходится, братан, - заявил он наконец. - Что-то ты мне не до конца рассказываешь...

Он заметил, что при этих словах бородатый профессор и худосочный молодой человек переглянулись.

- Остальное ты увидишь сам, Степа, - ответил полковник. - Ты поедешь с нами...

- Господин полковник! - Арцеулов вскочил, возмущенно глядя то на Лебедева, то на Степу. - Вы что, намереваетесь взять с собой...

- Намереваюсь, - перебил его Лебедев. - А у вас есть другие предложения?

- Да он вас ночью зарежет!

"Вот тебя точно порешу", - хотел было отреагировать на это Степа, но смолчал - переругиваться с недобитой контрой было ниже его достоинства.

- Степан, вы нас зарежете? - улыбнулась Берг.

Степа смолчал и насупился. Резать, конечно, он никого не собирался. Косухин вдруг понял, что теперь у него будет возсть действительно все увидеть своими глазами. Особенно, если брат прав, и этот загадочный "Мономах" находится не в России. Выходит, в этом случае он не просто выполнит приказ, но и узнает то, что столько лет было величайшей тайной Империи! Узнает и сможет рассказать товарищам по пролетарской партии!

- Господин полковник! - похоже, Арцеулов подумал о том же. - Прошу меня простить, но вы рассекречиваете проект! Красные будут все знать! Если вы не собираетесь подвергать своего брата пожизненному заключению...

- Не собираюсь, - улыбнулся полковник. - Я беру Степана с собой, во-первых, чтобы он не замерз здесь один. А во-вторых, чтобы его сумасшедшие комиссары не помешали запуску. Собственно, проекта больше нет. Мы запускаем второго "Мономаха", и на этом наша миссия, к сожалению, заканчивается. Если у большевиков будет желание, они вполне могут продолжать работу.

- Это было бы забавно, - заметил Семирадский. - Папуасы запускают эфирный корабль. Боюсь, его распилят на зажигалки...

- Или начинят тротилом, - кивнул Лебедев.

- Это кто еще здесь папуас! - не выдержал Степа. Так его еще не обзывали. - Если это так важно, чердынь-калуга, то обратились бы в совнарком! Власть рабочих и крестьян, между прочим, на науку денег не жалеет!

В ответ послышался достаточно обидный смех. Смеялись все, даже невозмутимый Семен Богораз, который внешне не прислушивался к разговору, греясь у разгорающейся печки.

- Едва ли, Степан, - отсмеявшись, заметила Берг. - Не знаю, может, лет через сорок ваши комиссары поумнеют...

Степа смолчал, решив, что поскольку попал в плен, пусть и в плен к собственному брату, он, красный командир Косухин, не должен терять достоинства. Пусть смеются, белая кость! Он свое дело сделает...

Между тем появился чай, и обстановка несколько разрядилась. Даже Степа оттаял и начал с интересом прислушиваться к очередным эскападам профессора, вспоминавшего о своем путешествии к дикарям Малаккского берега. Ему внимали с интересом все, кроме Семена Богораза, который равнодушно прихлебывал чай, думая о чем-то своем.

Арцеулов также слушал забавные россказни Семирадского, но внутренне оставался собран, и мысль продолжала работать четко. Ситуация Ростиславу определенно не нравилась. Он еще раз понял, до чего его спутники далеки от происходящего в горящей, залитой кровью стране. Для них красный командир был неожиданным, но по-своему приятным гостем, с которым вполне выпить чаю и побеседовать о жизни. То, что по-странному велению судьбы Косухин оказался родным братом полковника, еще более настраивало их на благодушный лад.

Арцеулов думал иначе. Может, он был бы и не против подобной идиллии, окажись Степан Косухин большевистским недоумком из мобилизованных, которых на фронте попросту переодевали в шинель с погонами, давали спирту и посылали в бой. Таким Косухин и показался вначале, когда агитировал их сдаться на милость победившего пролетариата. Но теперь, сидя против всякого своего желания рядом с неожиданным пленником, капитан сообразил, что здорово ошибался. Из короткого рассказа Степы он понял, с каким упорством и бесстрашием этот краснопузый искал их посреди заледенелой тайги. Арцеулов даже достал карту, попытавшись прикинуть маршрут младшего Косухина, после чего лишь покачал головой. Надо было здорово ненавидеть врагов, чтобы идти почти наугад по их следам в тридцатиградусный мороз. Таких людей Ростислав уважал, а если это были враги, уважал, ненавидел и опасался.

Он смотрел, как Степа спокойно прихлебывает чай, перебрасывается с братом короткими, порой понятными им одним, фразами, даже начинает изредка улыбаться, и понимал, что сейчас красный командир Косухин может быть опаснее, чем когда стоял на крыльце с карабином в руках. Арцеулову вдруг представилось, что бы сделал он сам, оказавшись волею судьбы на Степином месте, и ему стало не по себе. Капитан дал себе слово не спускать с краснопузого глаз. Даже если для этого понадобится не спать и эту ночь, и следующую. В бдительность своих спутников Ростислав верил слабо.

После чаю компания разошлась по углам. Профессор вместе с Богоразом и полковником стали что-то обсуждать над картой, Берг осталась сидеть у печки, поглядывая на огонь, а Степа присел на лавку и закрыл глаза - многодневная усталость давала о себе знать. Внезапно он почувствовал чье-то присутствие.

- Господин Косухин? - Наталья Берг незаметно для Степы уже успела подойти и присесть рядом. - Я вас ни от чего не отвлекла?

Степа ответил не сразу. К Берг после всего случившегося он и не знал, как относиться, к тому же "господином" бывать еще не приходилось.

- Нет... это... не отвлекли, Наталья Федоровна, - Косухин вовремя вспомнил имя-отчество девушки.

Берг рассмеялась.

- Слушайте, Степан, ну хоть вы не подражайте нашим ученым мужам и не именуйте меня с "ичем"! подумать, что я мадам Кюри, и мне по меньшей мере семьдесят лет!

Степан не знал, кто такая мадам Кюри, но смысл сказанного до него вполне дошел.

- Тогда вы это... и меня господином не дразните... Наталья...

- Нет, Наталья - плохо, - покачала головой девушка. - Прямо Карамзин какой-то! На "Натали" не претендую, зовите Наташей. Тем более, что несмотря на иноземную фамилию, я коренная русачка. А вам как больше нравится - Степа или Степан?

- А никак, - осмелел Косухин. - "Степа" - как-то обидно, а "Степан"... Ну чего, Разин я что ли?

- Тогда остановимся на "Косухине", - решила Берг. - По-моему, это очень современно. Так вот, Косухин, как там моя кошка?

- При кухне кошка, - сообщил Степа, благоразумно умолчав, что кухня эта - тюремная.

- Рада за нее, - кивнула девушка. - Не хотелось, чтобы эта бедолага разделила нашу судьбу. Я должна извиниться перед вами...

- За что? - удивился Степа.

- За Али-Эмете. Маскарад был, конечно, нелеп, но, честное слово, в чека мне нельзя было попадать. Еще повезло, что на квартиру налетели вы, а не ваш этот... Чудов. Он бы и Али-Эмете не помиловал.

Степа, вспомнив свой разговор с Провом Самсоновичем, вынужден был признать полную справедливость данного предположения.

- Вы меня тоже извините, Наташа. Я... Ну, в общем, я бы все равно не выстрелил. Некрасиво, конечно, чердынь-калуга...

- Я не испугалась, - серьезно ответила Берг, и Степа ей почему-то сразу поверил. - Я знала, что в меня вы стрелять не будете...

- Ага, - согласно кивнул он, желая закончить этот малоприятный для него разговор. - Наташа, а вы тоже эта... ну, лететь собрались?

- К сожалению, нет. Я буду на земле, Косухин... Хотя, видит Бог, с удовольствием променяла бы свое место в рубке на право быть рядом с вашим братом. Если бы вы видели "Мономаха"!

- А какой он? - заинтересовался Степа. - И вообще, Наташа, расскажите мне... ну... с самого начала.

- Постараюсь, - кивнула девушка. - Правда, скоро вы все сами увидите...

Перед сном Арцеулов хотел было предложить Лебедеву связать пленного, но в последний момент так и не решился. Конечно, полковник откажет... Капитан улегся поудобнее, твердо решив не спать. Верный "бульдог" он положил рядом с собою, а сам лег поближе к двери, чтобы Степа не мог попросту прыгнуть на него и придушить, как это сделал бы на его месте сам Арцеулов...

 

Утро началось странно. Лошади вдруг заупрямились, они испуганно ржали, отказываясь впрягаться в сани. Выехать смогли только через час и то благодаря тому, что на помощь профессору пришел Степа. Семирадский лишь пожимал плечами, сетуя на потерю кучерской квалификации, но Степан задумался всерьез.

"Волков чуют..." - решил он наконец, но промолчал.

Ехали медленно. Лошади то и дело останавливались, пряли ушами и испуганно дергались из стороны в сторону, норовя опрокинуть сани. Тут уж забеспокоились остальные, капитан на всякий случай предложил приготовить оружие и по возсти спешить. Встречаться с волками ночью посреди безмолвной мертвой тайги не хотелось даже такому храброму человеку, как Арцеулов.

Несмотря на все усилия, к Орлику - последнему селу перед Сайхеном - подъехали уже в сумерках. К удивлению всех, привыкших к спокойствию здешних забытых Богом и людьми мест, прямо у околицы их встретил вооруженный патруль. Косухин и Арцеулов невольно переглянулись, и рука капитана сама легла на затвор карабина. Но трое мужиков с охотничьими ружьями, поглядев на поздних гостей, безмолвно пропустили их. Полковник пожал плечами, велев ехать к одному из домов в центре села.

Встретил их очень высокий худой мужчина лет сорока с короткой, явно не крестьянской, бородкой. Да и по целым залежам книжек, которыми была завалена изба, становилось ясно, что они попали в гости к человеку образованному, и, похоже, нездешнему.

- Он местный учитель, - сообщил Лебедев своим спутникам, покуда хозяин помогал Семирадскому распрягать лошадей. - По-моему, из ссыльных. Мы у него уже останавливались.

Хозяин отрекомендовался Родионом Геннадиевичем. Услыхав слово "ссыльный" Степа не преминул присмотреться к сельскому интеллигенту. Спрашивать о его политических симпатиях не хотелось, но среди кучи книг Степа сразу же приметил несколько томиков Кропоткина.

"Никак, анарх", - решил Косухин.

Анархистов Степа не любил, хотя среди них был сам товарищ Каландарошвили - знаменитый вождь сибирских повстанцев. Впрочем, "анархи" были все же получше, чем эсеры или всякие там меньшевики.

О политике, однако, не говорили. Правда, Арцеулов не преминул справиться о встреченном ими патруле, но ответ его откровенно озадачил.

- Волки, господа, - пояснил Родион Геннадьевич. - Признаться, такого здесь еще не было на моей памяти. В селе паника. Уже трое погибли, вчера волки налетели прямо днем...

- То-то лошади бесились! - понял Степа.

- Ничего, - махнул ручищей профессор. - В крайнем случае дойдем пешком! До Сайхена рукой подать.

- Два дня пути, если пешком, - задумался Лебедев. - Лишний день не беда. Правда, надо достать лыжи...

- Лыжи достанем, это несложно, - заметил хозяин, и помолчав, внезапно заговорил совсем другим тоном. - Господа, вам лучше остаться! Здешние жители не из пугливых, но такими я их еще не видел. А ведь кержаков трудно напугать. Они уверены, что это не просто волки...

- И вы туда же, коллега! - возмутился Семирадский. - Вы же учитель, материалист! Помилуйте, как в ХХ-м веке пороть подобную, прошу прощения, ахинею! Февральские волки! Упыри! Оборотни! Призраки!

- Я не материалист, господин профессор, - негромко заметил Родион Геннадьевич, выждав момент, пока Семирадский переводил дух после очередной тирады.

- Как?! - чуть не подпрыгнул тот. - Простите, батенька, но вы же учитель! И, по-моему, извините, из политических!

- Не совсем так, - учитель неловко улыбнулся, будто лично провинился перед профессором. - Меня, собственно, сослали за религиозные убеждения...

- А, вы раскольник... или сектант, - Семирадский сразу же потерял интерес к собеседнику.

- Нет, - вновь улыбнулся тот. - Ни среди тех, ни среди этих не числюсь. Я, по глубокому убеждению бывших властей предержащих, самый настоящий язычник.

- Что?! Папуасы! - вскричал Семирадский. - Батенька, бросьте нас разыгрывать! Вы еще скажите, что вы - волхв!

- Увы, - развел руками Родион Геннадьевич. - Хотя было бы забавно... Нет, все проще. Вы слыхали о дхарах?

Все недоуменно переглянулись.

- Я слыхал, - внезапно заявил Богораз. - В 1916 году в "Известиях императорской Академии наук" была статья. Насколько я помню, дхары - древний народ неизвестного происхождения, который жил на севере Урала. У них, кажется, была своя письменность еще до русских... Извините, не помню подробностей.

- С этой письменности все и началось, - кивнул хозяин. - Я был народным учителем в селе Якша. Это в верховьях Печоры...

- Ну и глухомань, - с сочувствием заметил профессор. - Эк вас занесло!

- Родные места! Там еще живут остатки дхаров... Тогда, в начале века, я был, наверное, единственный дхар с незаконченным высшим образованием. Пытался рассказывать детям о нашей истории... У меня была неплохая коллекция образцов той самой письменности. В этом обвинить меня не могли, конечно... Зато прислали комиссию из синода. Тогда еще эти вопросы курировал сам господин Победоносцев. Вдобавок я составил письмо против планов нашего губернатора, который в порыве административного восторга хотел снести Дхори Арх - дхарское святилище. Ну, времена были тогда суровые, это было до 1905-го года...

- Сочувствую, коллега, - на этот раз вполне серьезно промолвил профессор. - Но все же насколько я понял, вашу эстафету поддержали? Кто-то же напечатал статью в "Известиях"...

- Это моя статья, - вновь улыбнулся Родион Геннадьевич. - К сожалению, дхарские древности больше никого не интересуют. Но я не об этом... Дхары еще не все забыли из своих древних знаний. И я, хотя учился в Петербургском университете, кое-что помню... Господа, сейчас в тайгу идти нельзя!

- Объяснитесь! - потребовал профессор. Все остальные сели поближе, почувствовав, что их хозяин не шутит.

- Не знаю, на каком языке с вами говорить, господа, - нерешительно начал учитель. - Я имею в виду не великий и могучий русский язык. Насколько я понял, вы люди науки... Будь вы мои соплеменники-дхары, я мог бы сказать, что наступает ночь Гургунх-эра, когда ярты покидают укрывища, и что оборотни вышли в этом году слишком рано из своего логова в царстве Смерти, а вагры не боятся даже священного огня...

- Красиво... - тихо прошептала Берг и вздрогнула.

- Но на этом языке вы меня не поймете. Что ж, это перевести так: в силу не до конца ясных климатических и прочих особенностей нынешней зимы, здешняя фауна внезапно стала проявлять несвойственные ей агрессивные наклонности, вдобавок не исключено появление некоторых очень редких явлений природы, пока необъяснимых до конца с точки зрения современной науки... Не ходите в тайгу, господа. Один из вас должен понимать, о чем я говорю...

- Если вы имеете в виду меня, коллега, то нет, - пожал плечами Семирадский. - Признаться, покорен вашим пассажем о - как бишь его? - Гургунх-эре, а также согласен с существованием неизученных природных явлений, но особой опасности все же не вижу.

- Во всяком случае к опасности подхватить воспаление легких добавляется перспектива оказаться в желудке какого-нибудь канис-люпус, - иронически, не без удовольствия отреагировал Богораз.

- Я имел в виду не вас, господа. Я обращаюсь к тому, кто носит Охс Вагре - Перстень Духов...

Только когда все вслед за хозяином поглядели на Арцеулова, капитан понял, что речь идет о нем.

- Помилуйте! - растерялся Ростислав. - Вообще-то это не совсем мой перстень. Вернее, совсем не мой... Странный перстень, признаться...

- Коллега, коллега, - предостерегающе заметил Семирадский. - Не идите неверным путем господина Богораза. Семен Аскольдович сложил уже целую сагу об этой безделушке...

- Не настаиваю, - улыбнулся Родион Геннадьевич, но на этот раз очень грустно. - Не знаю, откуда у вас перстень. Не смею утомлять ваш слух очередной языческой легендой... Впрочем, - тут его голос окреп, - господин... Арцеулов, кажется?

- К вашим услугам, сударь, - капитан встал и, не удержавшись, поглядел на черненых извивающихся змеек, украшавших печатку. - Не откажусь от легенды. Даже языческой...

- Подойдите сюда!

Арцеулов шагнул к окну. Сквозь заиндевелое стекло тускло просвечивал ущербный месяц. Родион Геннадьевич секунду постоял, словно в нерешительности, а затем резко растворил раму. В избу ворвался ледяной ветер.

- Снимите перстень и посмотрите сквозь него на лунный свет! - голос учителя прозвучал настолько властно, что капитан немедленно подчинился.

Вначале в круглом серебряном ободке был виден лишь белый холодный лунный диск с заметным ущербом на правом боку. Арцеулов хотел было прекратить этот нелепый опыт, но вдруг лунная поверхность затуманилась. Сквозь тусклую пелену засветились маленькие синие огоньки, Ростислав невольно ахнул, но тут огни пропали, пелена раздвинулась, вместо лунного диска он увидел странную темную пещеру, в дальнем углу которой тусклым огнем светилась невысокая ниша. В пещере стояли двое. Одного - себя - он узнал сразу, второго рассмотреть не успел - изображение вновь затуманилось, сверкнул синий огонь, и капитан невольно закрыл глаза. Вновь взглянув сквозь ободок перстня, он увидел лишь серебряный свет луны...

Родион Геннадьевич, не сказав ни слова, закрыл окно. Все молчали, не понимая, что, собственно говоря, произошло.

- Я был бы очень вам признателен, господа, если бы вы проводили ваши опыты с меньшим риском для здоровья присутствующих, - проговорил наконец Богораз и закашлялся. - Я совершенно запустил свой бронхит...

Ему никто не ответил. Арцеулов медленно надел перстень на палец и сел в сторонке.

- Вы... вы что-то увидели? - негромко поинтересовалась Берг.

- Н-не знаю, - честно ответил Ростислав. - Может, почудилось...

- А что сей опыт должен означать? - вмешался Семирадский, иронически поглядывая на хозяина то и капитана.

- По преданию, так увидеть будущее. Можете назвать это дхарским фольклором, господин профессор, - спокойно ответил учитель.

- А мне взглянуть? - заинтересовалась Берг.

- Нет, - покачал головой Родион Геннадьевич. - Это может увидеть только владелец Охс Вагре. И то не каждый. Перстень высвечивает какой-то переломный момент будущего, от которого зависит судьба...

- Да-с, да-с, забавно, - снисходительно молвил Семирадский. - Но, несмотря на все это, рискну проявить материализм и умеренный оптимизм. Если наши иппосы завтра все-таки взбунтуются, голосую за пеший поход. Вот-с.

- Вы правы, Глеб Иннокентьевич, - поднял голову Лебедев, за весь разговор не проронивший ни слова. - О февральских волках судить не могу, - но нам надо быть в Сайхене хотя бы послезавтра к вечеру. Мы идем в любом случае. Разве что... Степа, раз так, ты можешь остаться.

- Господин полковник! - воскликнул Арцеулов, но Лебедев остановил его повелительным жестом.

Степа молчал, как будто сказанное вовсе его не касалось. Он даже в сторону отвернулся, поглядывая то на сумрачного Богораза, то на жизнерадостного профессора.

- Степан, - позвал брат. - Ты слышал меня?

- Не-а, - Косухин по-прежнему смотрел в сторону. - Не слышал...

- Я серьезно...

- А я нет, чердынь-калуга! Да и его благородие меня не отпустит...

И Степа соизволил взглянуть на мрачного Арцеулова. Тот нервно встал и отошел подальше, стараясь не смотреть на внешне спокойного и даже несколько беззаботного Косухина. Он понимал, что красный не уйдет и не бросит их. А значит, надо по-прежнему быть начеку...

 

После ужина Арцеулов отозвал Родиона Геннадьевича в сторону и рассказал о том, что увидел сквозь серебряный ободок перстня. Тот выслушал внимательно, но что-либо объяснить отказался.

- Я ведь не маг, господин Арцеулов. Просто вспомнил предание, а уж как сие толковать - вам, пожалуй, виднее... Почтенный господин Семирадский прав - все это лишь фольклор.

- Нет, - прервал его Ростислав. - Родион Геннадьевич, я, знаете, привык верить своим глазам. Не знаю насчет этого... Гургунх-эра, но кое-что увидеть довелось.

- Я тоже кое-что видел, - спокойно согласился учитель. - Вчера. И даже сегодня утром...

- Так объясните! Вы же что-то знаете!

- Не смогу... Мы действительно говорим на разных языках. Если бы вы могли мне просто поверить...

- Попытаюсь, - кивнул капитан. - Если что, сумею убедить полковника...

- Хорошо... - чуть подумав, согласился хозяин. - У меня три совета - знаете, совсем как в сказках... Волки - которые просто волки - думаю, вас не напугают. Но бойтесь тех, которые с красными глазами...

- Да... - хрипло ответил капитан. Учитель внимательно посмотрел на него и продолжил:

- До Сайхена путь длинный, придется ночевать. Ночуйте где хотите, но не заходите в церковь Святого Ильи, хотя она как раз на полдороге. Лучше пройдите лишние десять верст.

- Церковь? Но почему?

- Она давно заброшена... Здешние жители боятся того места. Есть предание, что там служил какой-то расстрига или самосвят. Будете смеяться, господин Арцеулов?

- Нет... Не буду. А какой третий совет?

- Если у вас кто-нибудь, не дай Господь, погибнет...

Учитель замолчал, словно не решаясь закончить. Ростислав терпеливо ждал.

- Нет... Не стоит, - покачал головой хозяин. - А то вы примете меня за неизвестно что...

- И все-таки, - не сдавался Арцеулов. - Прошу вас...

- Хорошо... В этом случае сразу же отделите его голову от тела.

Как ни странно, услышанное почему-то совсем не поразило капитана.

- Я вас понял, - кивнул он. - Остается надеяться, что ваши советы нам все-таки не пригодятся...

- Дай-то Бог... - каким-то странным голосом ответил хозяин. Было видно, что он явно желает сказать еще о чем-то, но не решается.

- Вы что-то знаете? - понял Арцеулов. - Послушайте, я никому не буду говорить. Но я должен знать.

- Не уверен... Это не должен знать никто. Ну хорошо... Не скажу, но намекну. Вы ведь военный, господин Арцеулов. Вы должны знать, что иногда у человека заметить на лице... Не знаю, как это назвать... Такое выражение... Когда ему грозит опасность...

- Мы называли это Взгляд Ангела.

- Вы знаете это предание! - удивился учитель.

- У нас его знал каждый. Говорят, Ангел уже приходил к этому человеку, и в глазах у него запечатлелся взгляд Оттуда...

- Что-то вроде этого. Кое-кому из вашей группы грозит опасность. Очень большая опасность. Больше ничего говорить не буду, извините...

- Спасибо, - вздохнул Ростислав. - Не очень оптимистично, конечно. Впрочем, в любом случае, благодарю вас.

 

Арцеулов долго не мог уснуть. Не то чтобы его до такой степени поразило услышанное. Капитан умел в подобные минуты заставить себя не думать о случившемся, отложив размышления до более удобного времени. Он просто запомнил все сказанное Родионом Геннадьевичем, решив по мере возсти следовать его советам. Что касаемо непонятной картины, увиденной сквозь ободок перстня, то Ростислав до конца не был уверен, что это не обман зрения. В общем, причина бессонницы была куда более прозаичной - Ростислав наблюдал над Косухиным. Он видел, что Степа, примостившийся в углу и укрывшийся с головой полушубком не спит, хотя и старается лежать неподвижно и дышать ровно, словно спящий.

"Навязался на голову, краснопузый! - зло думал капитан, стараясь тоже не выдать своего бодрствования. - Шлепнуть бы его, и вопросов не было! Интересно, его начальники знали, что посылают этого Косухина на поимку родного брата? Если знали, то они или идиоты... Или очень даже умные. А что? Полковник не даст брата в обиду, господин краснопузый увидит и услышит все, что надо, а потом шлепнет меня, а остальных попросту сагитирует. Ведь это ученые, что им политика? Пообещает господин Троцкий миллиард на очередного "Мономаха", и кто знает..."

Но рассудив, Арцеулов вдруг понял, что не сможет, даже будь на то его воля, прикончить Косухина именно сейчас. Тогда, у избушки - дело другое, тогда все было по-честному... В конце концов Ростислав решил, что попросту связал бы Степу, забрав полушубок, и оставил бы в этой деревне. Черт с ним, краснопузым, пусть дышит! Может, в следующий раз пощадит какого-нибудь офицера, все польза будет...

...Степа действительно не спал. Правда, он и не думал бежать или, к примеру, прирезать Арцеулова хозяйским хлебным ножом, который заприметил еще за ужином. Косухин видел, что капитан не спит, но лишь усмехнулся. Пусть не спит, белая кость, все равно не убережется, ежели чего! Но сейчас Косухину было не до капитана. Он почти не обратил внимание и на разговор с хозяином - все эти фольклорные предания, малопонятные намеки и ехидные реплики Семирадского были Степе малоинтересны. Правда, относительно волков он запомнил, пожалев, что у него забрали оружие. Случись чего, от серых сумеет отбиться разве что белый гад Арцеулов, а Степе останется лишь душить волков руками.

Впрочем, и о волках Степа размышлял как-то походя, без интересу. Степа думал о брате. В глубине души он никогда не верил, что Николай погиб - он не видел брата мертвым, а расспросив знакомых летчиков, знал, что у летунов всякое бывает. Уже не первый год, таясь от всех, он ждал что брат объявится откуда-нибудь из германского плена. Брат не погиб, но даже в страшном сне Косухин не ожидал, что встретит не вернувшегося из германского плена поручика, а белого полковника, за которым шла охота чуть ли не по всей Сибири. Правда, Николай уверял, что не воевал против красных и дня, но служил-то он все равно тем, с которыми уже не первый год сражался красный командир Косухин! Наука - вещь тоже классовая. Эту истину Степа усвоил еще с первого социал-демократического кружка на заводе.

Всего этого Косухину и так хватило бы за глаза, но был еще "Владимир Мономах", "эфирные полеты", которые, оказывается, совсем не то, что полеты на аэропланах и даже дирижаблях. Степан слабо мог представить себе те сотни верст, о которых говорила Берг, но от ее рассказа веяло жутью: его брат, его Коля, крутился вокруг Земли в какой-то стальной чушке среди дикого холода, темноты, да еще в "вакууме" - слово, которое Степа не понял, но запомнил.

"Спятили! - в очередной раз подумал Косухин. - Наука, чердынь-калуга! Собаку, что ль, запустили бы, если для науки нужно! Или кошку, опять же..."

Правда, то, что брат летал на этом "Мономахе", наполняло сердце Степы законной гордостью. Он вдруг подумал, что такого человека, как Николай, вполне могли бы запустить и первым, но этот Барятинский - небось, знатного рода, вот и сподобился... Не захотели великие князья запускать первым в "эфир" крестьянского сына!

В общем, мысли у Степы оказались несколько путаными. Твердо он знал лишь одно - брата не бросит и "Мономаха" этого увидит. Уже засыпая, Косухин подумал, что пришлось бы делать, будь Николай обыкновенным беляком, пробиравшимся от гнева пролетариата в Монголию. Но вопрос этот оказался слишком сложен, и Степа забылся сном, так и не решив его...

 

8. НОЧЬ ГУРГУНХ-ЭРА

 

Наутро все оказалось хуже, чем думалось. По селу ходили разговоры, что волчьи следы опять видели у околицы, вдобавок домой не вернулся один из соседей, ездивший с сыном на дальнюю заимку. Лошади были в мыле, к ним было опасно даже подходить, а не то, что пытаться запрячь в сани.

Впрочем, отступать было поздно. Родион Геннадиевич раздобыл где-то пять пар лыж - Степины догадались захватить с собой - вещи распределили по "сидорам", и полковник приказал выступать. Учитель провожал их молча, не перекрестив на дорогу, и лицо у него было таким мрачным, что это заметил даже Степа.

"Ишь, чердынь-калуга, - неодобрительно подумал он. - Никак хоронит нас, анарх недорезанный!"

В лесу было тихо. Тучи за ночь разошлись, на небе неярко светило бледное зимнее солнце, ветер стих, идти было не просто легко, но и почти приятно. "Почти" - потому что слова о волках крепко засели у всех в головах; вдобавок Арцеулов имел две лишние заботы - следить за Степой и не забывать странные советы учителя-дхара.

Косухин шел впереди, рядом с братом - лесная дорога была широка и позволяла идти вдвоем плечо к плечу. Белый гад Арцеулов оказался в арьергарде, что Степана вполне устраивало - беляк был здесь определенно самым толковым и, если что, смог бы прикрыть остальных с тылу. Степа же надеялся на карабин брата, который, случись чего, поможет ему отразить атаку с фронта.

Волчьи следы увидели почти сразу. Их было много - и на дороге, и в стороне, среди деревьев. Особенно часто встречались они на полянах; на одной из них, где на минуту остановились передохнуть, ночью побывало, по Степиным подсчетам, не меньше двух дюжин серых. Следы в основном попадались очень крупные, а некоторые оказались такого размера, что даже профессор удивленно качал головой.

- Слышь, Коля, - заметил Косухин, внимательно поглядывая по сторонам. - А чего это волки вами брезгуют?

- Это как? - засмеялся старший брат, не ожидавший такой постановки вопроса.

- А так. Идете вы уже не первый день, так?

- Так, - кивнул полковник.

- О волках слышите каждый день. Так?

- Я тебя понял, - усмехнулся брат. - Мы о них слышим, но ни разу не видели. Ну, мало ли что? Нас все-таки пять человек, с тобой теперь шесть. Волки - они, говорят, умные...

- Ага, - хмыкнул Степа. - А я вот один шел, так даже следов не видел.

- Ты это к чему? - удивился Николай.

- А пес его ведает! Знаешь, будь это не волки, а... ну, беляки, например, я бы подумал, что нас попросту заманивают...

- Ну ты даешь! - вновь рассмеялся полковник. - Расскажи это профессору, будет забавно...

Степа не ответил. При зрелом размышлении собственная мысль показалась Косухину и в самом деле дикой и невероятной. Но, с другой стороны, будь он, к примеру, волчьим командиром - буде у волков таковые имеются, то поступил бы именно так. Как ни крути, а в результате они идут по лесу пешком, с двумя карабинами, а вокруг ни души, - народ перепуган и сидит по избам или сторожит с ружьями околицы. Вдобавок никто из их группы врагов - то есть волков - в глаза не видел, а значит, потерял бдительность. В общем, засада выходила по всем правилам, если, конечно, волкам отчего-то были нужны именно они.

На обед остановились в маленькой пустой избушке с оторванной дверью, почти полностью занесенной снегом. Печь растопить даже не пытались - снег лежал не только на полу, но доставал до подоконников. Впрочем, никто особо не устал, напротив, все разгорелись и без особых проблем перекусили всухомятку. Лишь Семен Богораз в очередной раз помянул свой бронхит, категорически отказавшись выпить причитавшийся ему глоток спирта.

- Неплохо прошли, - удовлетворенно заметил полковник, глядя на карту. - Пожалуй, заночуем у святого Ильи. Холодно, конечно, зато все же крыша...

- Простите, господин полковник! - вскинулся Арцеулов, сразу же вспомнивший слова учителя.

- Это заброшенная церковь, - пояснил Лебедев. - Там пусто, ее бросили еще лет десять тому назад. Но нам, думаю, сойдет и она. Тем более, ночевать больше негде.

- Господин полковник, а это не опасно? - не удержался капитан.

- Нечистой силы испугались, молодой человек? - тут же заинтересовался Семирадский. - Между прочим, в самую точку угадали - про здешнюю церковь такое рассказывают, что к ночи лучше не поминать.

- Я не про это, - Арцеулов невольно покраснел, почувствовав, что объясняться с профессором, да и со всеми прочими, будет нелегко. - Просто... Это идеальное место для засады!

- Для чьей засады? - полковник невольно взглянул на брата.

Косухин ничего не сказал и даже отвернулся. Ему стало не по себе - вспомнились слова товарища Венцлава об их будущей встрече у Сайхена. А ведь этот Арцеулов, того и гляди, прав...

- Полноте, батенька, - вмешался Семирадский несколько более примирительным тоном. - Едва ли нас господа комиссары догонят. Разве что на аэроплане...

Арцеулов и сам не думал, что краснопузые сумеют каким-то образом пройти по зимней тайге из Иркутска им наперерез. Такое мог совершить только этот бешеный Косухин, но едва ли подобных фанатиков у большевиков избыток. Но мысль о засаде была хороша тем, что не поминать странные советы учителя.

- Извините, господин полковник, - настойчиво повторил он. - Я все же рискну настаивать. Кто бы нам не встретился на пути, он эту церковь не обойдет. Лучше нам туда не сворачивать...

- Но нам негде ночевать! - растерянно ответил Лебедев и вновь взглянул на карту. - Тут была охотничья избушка верстах в восьми к западу, но ее, помнится, сожгли еще год назад. Сделаем так - подойдем и посмотрим...

- Лучше спросите у своего брата... - буркнул капитан. - Или позвольте мне. Допрос военнопленного не противоречит Гаагской конвенции.

- Ростислав Александрович! - выдержала Берг, но капитан лишь упрямо мотнул головой.

- Я не намерен, господа, допрашивать родного брата, - спокойно и твердо ответил Лебедев. - Решено. Дойдем до места - увидим...

После этого разговора долгое время шли молча. Арцеулов был зол, причем не столько на неразговорчивого Косухина-младшего, сколько на самого себя. Он понял, что ничего не сможет объяснить своим скептическим спутникам. Арцеулов и сам ни за что не поверил бы подобной мистике, если б виденное им самим за последние дни не было, пожалуй, еще более невероятным. Красной засады он не особо боялся. Заглянув еще раз в карту, Ростислав прикинул, что у большевиков едва ли имелась физическая возсть обогнать их на пути к Сайхену. Разве что красные и в самом деле воспользовались аэропланом или дали радио какому-нибудь повстанческому отряду. Но ни в первое, ни во второе Арцеулову не верилось.

Между тем Степа, молча, с несколько насупленным видом, скользивший "финским" шагом рядом с братом, думал о том же, хотя и с несколько иными выводами. В нечисть Косухин верил слабо. Виденное им в Иркутске не могло не заставить задуматься, но Степа, считавший себя истинным марксистом-материалистом, с легкой совестью относил все к достижениям науки или к природным явлениям, которые эта самая наука еще не познала. Беспокоило другое. Он не стал отвечать при всех ни на провокационный вопрос белого гада Арцеулова, ни на намек брата. Похоже, они не поверили в возможную засаду. Косухин же чем дальше, тем больше начинал беспокоиться.

Он знал то, его не знали другие. Конечно, товарищ Чудов и местные дружинники не догонят отряд Лебедева. В Иркутске - это Степа тоже знал - имелись два "Фармана", но они находились в распоряжении уклониста и оппортуниста Федоровича, и едва ли такой головастый - хотя и откровенно не наш мужик - передаст аэропланы Чудову, оголив тем и без того слабую оборону. В повстанческое "радио", о котором думал Арцеулов, Степа не верил хотя бы потому, что по должности посланца Сиббюро неплохо знал расположения местных отрядов. Ни у Сайхена, ни в междуречье Китоя и Оки, повстанцев не было.

Зато Косухин помнил о том, как Венцлав и его странные бойцы с голубыми свастиками на шлемах прошли по ледяной тайге несколько сот верст. Прошли в легких шинелях и наверняка на голодном пайке. Конечно, даже бойцы 305-го, которых и пули не брали, все-таки не умели летать, но Степа не забыл слова Венцлава перед прощанием. Кроме того, Косухин хорошо запомнил жуткую красноглазую собаку - или волка, кто их разберет, - которая безошибочно вела его по ночному Иркутску. В общем, было над чем задуматься.

Степа помнил приказ и знал, что его брат, оказавшийся самим полковником Лебедевым, должен быть в интересах мирового пролетариата задержан. Значит, он, Косухин-младший, должен идти и помалкивать, тем более, его ни о чем не спрашивают. Степа помнил, что всех присутствующих (кроме, естественно, Арцеулова) надлежит брать живыми. Значит, его брату, Наташе, профессору и хилому интеллигенту Богоразу ничего не грозит. Даже за беляка Арцеулова Степа был готов заступиться перед трибуналом - ведь капитан, как ни кинь, выполнял приказ в интересах науки.

Все было бы проще, не помни Степа о другом - о товарище Венцлаве. Командир 305-го знал правду с самого начала, но врал ему, Косухину, как малолетке. Степан не забыл страшную ночь у могилы Ирмана, застрелившегося штабс-капитана Мережко, которого он спас - спас ли? - от посмертного допроса. Его брат может не захотеть отвечать Венцлаву. И тогда тот едва ли остановится перед своими "особыми" методами.

А самое главное, Косухин почти сразу сообразил, что группу, в которой он нежданно-негаданно очутился, вообще не имеет смысла задерживать. Ведь в любом случае ни Чудову, ни даже Венцлаву не достать до Китая, где находится "Мономах".

А раз так, куда надежнее просто попасть туда и увидеть все своими глазами. Если это в самом деле научный проект (а тут Степа верил брату), вреда для пролетарской революции не будет, а будет одна лишь польза, и немалая.

"Ну что, чердынь-калуга, - спросил сам себя Степа. - Сказать? Так ведь вроде измена выходит! Хотя какая измена..."

- Коля, - не вытерпел он. - Ты, эта...

Брат выжидательно повернул голову, Косухин вобрал в легкие побольше воздуха и резко выдохнул:

- В церковь не ходи... Ищут вас...

- Ты точно знаешь?

- Да ни черта я не знаю, чердынь-калуга, - огорчился Степа, уже жалея о сказанном. - Только не ходи, братан! В снегу переночуем, в конце концов, не помрем!

- Но ведь нас действительно не могли обогнать, тут профессор прав, - не особо уверенно возразил Лебедев.

- Да чего ваш профессор понимает! - окончательно расстроился Степа. - Найдут вас! Могут найти! Этот зверюга-капитан за карабин схватится - и положат вас всех рядком, без разбора! А мне чего потом делать, а?

- Ты же красный командир, - бледно улыбнулся Лебедев. - Ты же нас должен арестовать.

- А! - обиделся Степа и замолчал. Рассказывать брату о Венцлаве не хотелось - в такое сроду не поверишь...

 

Церковь открылась неожиданно - лесная дорога вывела на огромную поляну, посреди которой чернела небольшая церквушка, сложенная из почернелых от времени лиственниц. Рядом виднелись почти полностью утонувшие в снегу старые кресты заброшенного кладбища. При виде церкви маленький отряд немедленно остановился.

- Через час будет темнеть, - негромко заметил полковник. - Ваши предложения, господа?

Арцеулов не ответил, внимательно осматривая поляну. Человеческих следов он не заметил, только кое-где виднелись уже знакомые отпечатки волчьих лап.

- Снег шел два дня назад, - прикинул Семирадский, подумавший о том же. - Думаю, господа, если оставить версию о ведьмах на помеле...

- Они могли подойти с другой стороны, - Арцеулов говорил не очень уверенно, поскольку думал о другом. - Да и... вдруг здесь подземный ход!

- И пятнадцать человек на сундук мертвеца, - хмыкнул профессор.

- Жутковатое место, - внезапно заметила Берг. - Какая-то тишина здесь... странная, будто ненастоящая...

- Нервы, сударыня, вот что это! - наставительно заметил Семирадский. - Семен Аскольдович, вам тоже ведьмы мерещатся?

- Мне мерещится воспаление легких - ворчливо ответствовал Богораз, в очередной раз кашляя. - Впрочем, господа, среди нас двое, сказать, профессиональных военных. Я в этих делах - пас...

Арцеулов и Косухин невольно переглянулись.

- У вас, кажется, есть бинокль, господин полковник, - заметил Арцеулов, машинально отмечая, что взгляд красного командира был какой-то странный растерянный.

Полковник протянул Ростиславу цейссовский бинокль - и тот прильнул к окулярам.

Ничего особенного он не заметил. Увеличение лишь подтвердило уже увиденное - церквушка стояла, заметенная снегом почти по самые окна, даже перед дверью намело немалый сугроб, возле которого ничего похожего на следы не было. Окна оказались заколоченные досками, правда, в одном месте, ближе ко входу, несколько досок были сорваны. Капитан вгляделся внимательнее, - но перед окном никаких следов не обнаружил.

Он пожал плечами, подумал и неожиданно для себя протянул бинокль Косухину. Тот наблюдал долго, затем молча вернул "Цейсс" брату.

- Ничего не увидел, - честно отрапортовал Арцеулов. - Но, господа... Может, не будем рисковать?

- Отчего же, батенька? - нетерпеливо возразил Семирадский. - Этак и вправду замерзнуть !

- Наш хозяин... Родион Геннадьевич, - решился наконец Арцеулов. - Он не велел заходить сюда. Это место... Ну, плохое...

- Ага! - профессор произнес это таким тоном, что у капитана тут же пропала охота продолжать.

Между тем Степа лихорадочно соображал, вспоминая виденное. Будь он на месте Венцлава - или любого другого командира, посланного наперерез беглецам, - лучшего места для засады не придумать. Правда, церковь казалась безлюдной... Степа подумал и твердо решил, что будь он командиром, то ни за что бы не сунулся сюда. Мало ли, что следов не видать!

- Надо посмотреть с другой стороны... - проговорил он, взглянув на брата. - Там окна...

- Разрешите, господин полковник? - тут же отреагировал Арцеулов, не желавший отпускать краснопузого в разведку. Лебедев подумал и молча кивнул. Арцеулов приложил руку к шапке и легко заскользил по опушке леса к дальнему концу поляны.

- По-моему, это лишнее, - продолжал возмущаться профессор. - Господа, это похоже на манию преследования, честное слово!

- Плохое место, - буркнул Степа, ни к кому не обращаясь. Странная церквушка нравилась ему все меньше и меньше.

Арцеулов вернулся минут через двадцать. За это время профессор успел произнести целую речь о вреде суеверий и об антинаучном мышлении современной молодежи. Ему никто не возражал, но и не поддерживал, если, конечно, не считать поддержкой надрывный кашель Семена Аскольдовича. Полковник ждал молча, время от времени поглядывая в бинокль. Косухин топтался рядом, посматривая то на брата, то на Наташу Берг. Та тоже не проронила ни слова, но выглядела, как заметил Степа, встревоженной. Наконец показался Арцеулов, добросовестно объехавший поляну по периметру.

- Ни одного следа, - доложил он с несколько растерянным видом. - Сдаюсь, господа. Но... Не нравится мне все это!

Полковник кивнул и посмотрел на брата.

- Пес его знает, - пожал плечами Степа. - Может, и нет тут никого... Только место больно удобное. Могут окружить - и баста!

- Нас могут окружить просто в лесу, - резонно возразил профессор. - Здесь мы по крайней мере будем за стенами!

Спорить не приходилось. Полковник вновь кивнул и первым заскользил прямо через поляну. Степа попытался догнать брата, но Арцеулов, в свою очередь, прибавил скорость и занял место рядом с Лебедевым.

- Косухин, вам тоже это место не нравится? - Берг догнала Степу и оказалась рядом, отставая лишь на полшага.

- Не пойму я, Наташа, - честно ответил тот. - Вроде тихо все... Только чего-то не нравится, это вы в самую точку...

- Мне тоже, - согласилась девушка и невольно вздрогнула.

Косухин легко шел почти в затылок Арцеулову, пытаясь обмозговать свои сомнения. Ну, церковь как церковь, в случае чего и отсидеться , тут этот профессор прав... Но что-то заставляло Косухина вновь и вновь посматривать на приближавшиеся черные стены и забитые окна.

Нет, место определенно не нравилось. Будь он один или, к примеру, лишь с братом и даже с этим беляком-капитаном, точно бы ушел отсюда, пока не поздно, развел бы где-нибудь костер и перебедовал ночь...

"А может, и поздно, - вдруг подумал он. - Вон окно-то открыто! Сидит там кто ни есть и целит в рабов Божьих..."

Неподалеку от входа полковник велел остановиться. Он кивнул Арцеулову, тот, пробравшись через высокий сугроб, подтянулся и заглянул в выбитое окно. Затем спрыгнул в снег и махнул рукой.

Первыми к двери подъехали Лебедев с профессором и стали утаптывать валенками глубокий снег. Арцеулов стоял рядом, с сомнением поглядывая на дверь. То, что он успел заметить, заглянув в окно, немного успокоило: в церкви было не просто пусто, но, вдобавок, пол занесло тонким слоем снега, попавшего через окно, и на этом белом ковре не было видно ни следочка.

- Стойте! - внезапно произнес Степа, когда снег у двери был утоптан, и полковник собирался потянуть за полуоторванную ручку. - Эта... Подождите...

- В чем дело, молодой человек? - хмыкнул Семирадский уже предвкушавший вечерний отдых. - Вам был голос свыше?

- Не-а, - как спокойнее ответил Степа. - Тока эта... не спешите...

- А что там может быть, Степан? - удивился брат.

Косухин и сам не мог сказать толком, но в этот момент совершенно ясно понял, что входить внутрь опасно.

- Ну... эта... - попытался сообразить он. - Самострел могут приспособить. Веревку протянуть к курку... Или гранату подвесить...

"А ведь краснопузый прав, - тут же подумал Арцеулов. - Плохо, что я сам не сообразил."

Лебедев приказал отойти от дверей, Степа аккуратно потянул за ручку, тут же отпрыгнув в сторону и, прижавшись к бревенчатой стене. Дверь со скрипом отворилась, так и оставшись висеть, чуть колеблясь на рассохшихся петлях. Ничего не случилось.

- Ну, хватит! - решительно заявил Семирадский. - Будем считать, сегодня на нас всех напала нервная горячка! В знак посрамления суеверий вхожу первым!

- Стой, профессор! - закричал Степа, сам не понимая почему. - Не входи, чердынь!

Семирадский, не оглядываясь, помотал головой и перешагнул порог. Степа весь сжался и почему-то закрыл глаза. И тут же в уши ударил сухой короткий звук, затем еще и еще...

"Винтарь! - понял Косухин. - Ах ты, елы!.."

При первом же выстреле Арцеулов похолодел, сообразив, что они все-таки попались. Сорвав с плеча карабин, он оттолкнул полковника, стоявшего у самых дверей, и одним прыжком оказался внутри.

Вспышку третьего выстрела Ростислав успел заметить - били из-за алтаря. Четвертая пуля прошла над головой капитана, он упал на колени и тут же врезал прямо по вспышке. Он бил точно и расчетливо, остановившись лишь после того, как опустел магазин...

Невидимый враг не отвечал. В церкви вновь стало тихо, на белом снегу, покрывавшем пол, по-прежнему нельзя было заметить ни единого следа. Профессор лежал у входа ничком, и его поза сразу же не понравилась капитану. Еще на что-то надеясь, он перевернул тяжелое тело Глеба Иннокентьевича, хотел расстегнуть полушубок, но не стал этого делать.

Все было и так ясно - одна из пуль попала точно в горло, чуть ниже "адамова яблочка".

Арцеулов скрипнул зубами и стал аккуратно заряжать карабин. Тот, кто стрелял, мог и уцелеть, и капитан не хотел зря рисковать. Тем временем в церковь вошел Лебедев и тут же отшатнулся при виде мертвого тела.

- Погодите, господин полковник, - сморщился Арцеулов, щелкая затвором. - Я должен посмотреть...

Он взял оружие наизготовку и шагнул к алтарю. Если этот "кто-то" не носит железной брони, то сейчас он должен лежать там, за почернелыми ликами икон. Капитан знал, что едва ли мог промахнуться, впрочем, легче от этого не становилось. В случившемся был виноват прежде всего он. В этой компании интеллигентов он один понимал, что не все на войне определяется формальной логикой. Арцеулов не поверил этому ровному нетронутому снегу, но все же допустил, чтобы они сунулись в западню.

За алтарем было тихо, но Ростиславу показалось, что он слышит чье-то хрипловатое дыхание. Капитан сжал в руках карабин и ногой распахнул почерневшую резную дверцу.

Слабый неровный свет упал в дверной проем. На противоположной стороне темнели свежие пулевые отверстия, пахло порохом, но ни трупа, ни живого врага за алтарем не было.

- Спокойно, спокойно, - шептал Ростислав, осторожно оглядывая узкое тесное помещение. - Двери нет... люка нет... Да какой тут к шуту люк! Стоп, углы...

В углах лежала густая тень, но в этой тени человек, даже ребенок, спрятаться все же не мог. Арцеулов на всякий случай ткнул прикладом в один из углов, справа от себя, но металлическая прокладка лишь тупо ударилось о дерево.

- Все, сдаюсь! - безнадежно вздохнул капитан, на всякий случай делая шаг влево. И тут в черной глубине что-то шевельнулось. Арцеулов вскинул винтовку, но опоздал - нечто бесформенное, напоминающее сгусток темного тумана, пронеслось мимо него, обдав ледяным холодом. Ростислав бросился к резной дверце, но успел увидеть лишь серую тень, исчезающую в дверном проеме.

- Ах ты, чердынь! - серую тварь Степа распознал тут же, как только в темном проеме алтаря мелькнули горевшие красным огнем глаза. Остальное случилось слишком быстро - собака если (конечно, это была собака) молнией пронеслась к двери, проскользнув в полушаге от братьев. Еще не очень соображая, что делает, Косухин вырвал из рук полковника карабин и выстрелил навскидку. Серая тварь дернулась, но лишь ускорила бег.

Вторую пулю Косухин послал, уже прицелившись. Собака вновь дернулась, даже подпрыгнула, но, словно заговоренная, продолжала мчаться к опушке. Третью пулю Степа пожалел, сообразив, что свинец может пригодиться для тех, кто принимает его более всерьез. Он опустил оружие и нехотя повернулся.

Первое, что он увидел - это ствол карабина, целившийся ему прямо в лицо. Палец Арцеулова лежал на спуске.

- А-а! - понял Степа. - Да ну вас...

Он не спеша отдал оружие брату и отошел в сторону.

- Господа, что происходит? - послышался голос Берг. Наташа стояла в стороне, пытаясь подойти, но Богораз не подпускал ее к дверям. - Что с Глебом Иннокентьевичем?

Ей никто не ответил. Лебедев взглянул на капитана, тот медленно покачал головой.

- Позвольте, господа! - на этот раз не выдержал и Богораз. - Это не мое дело, но, по-моему, нам всем грозит опасность!

- Это я виноват, - выдавил из себя полковник. - Надо уходить...

- Позвольте! - не унимался Семен Аскольдович. - Я вынужден присоединиться к вопросу Натальи Федоровны! Что с господином профессором?

- Убит, - без всякого выражения сообщил Арцеулов и, взглянув в сторону покинутой опушки добавил, - а уходить, похоже, поздно...

...Там, где только что не было ничего, кроме нетронутого снега и черных стволов лиственниц, теперь темнела ровная цепь. Собаки стояли недвижно, повернув морды к людям, зримо показывая невозсть отступления.

- В церковь! - скомандовал капитан. - Теперь уж, похоже, все равно...

При виде тела Семирадского Берг вскрикнула, а Богораз мрачно насупился и неловко перекрестился. Степа, заходивший последним, плотно прикрыл дверь и задвинул засов.

- И все-таки я не понимаю, - растерянно проговорил Лебедев. - Господин капитан! Здесь же никого нет. Не было... Кроме собаки...

"Это не собака", - хотел ответить Арцеулов, но промолчал. Объяснять было долго, да и едва ли ему поверят. Он подошел к окну, заглянув в щель между досками, - собаки стояли там же не двигаясь.

- Теперь я поняла, Ростислав Александрович, о каких собаках вы говорили, - прошептала Берг. - Господи, какой ужас! Что же мы теперь будем делать... Без Глеба Иннокентьевича...

- Боюсь, что скоро мы будем ему завидовать, - сорвалось с языка у капитана, и он тут же пожалел о сказанном. Наташа отшатнулась, а Богораз втянул голову в плечи.

- Господин Арцеулов... Степа... - тихо проговорил полковник, поглядывая то на брата, то на мрачного насупившегося капитана. - Прекратите играть в красные-белые! Хотя бы на время, черт вас возьми! Речь ведь идет не только о наших с вами жизнях! Скажите, что нам делать?

- А я че? - спокойно ответил Косухин-младший, пожимая плечами. - Давай, братан, карабин, будем разбираться...

- Ни за что! - резко выдохнул Арцеулов. - Господин полковник, извините, но я не уверен, что ваш брат не с этими... этими...

- Дурак ты, капитан!.. - только и проговорил Степа, усаживаясь прямо на бревенчатый пол и поднимая воротник полушубка. Правда, он и сам не был уверен, как поступил бы на месте этого беляка. Или этот гад думает, что он отдаст Николая серым тварям?

- Отставить, капитан, - резко ответил Лебедев. - Вам должно быть стыдно, за свои слова! В любом случае, я старше вас по званию. Так что, под мою ответственность... Степан, бери оружие!

- Так точно. Под вашу ответственность, - холодно ответил Ростислав, поворачиваясь к братьям спиной и вновь подходя к окну. Степа, криво усмехнувшись, медленным ленивым движением взял оружие, тут же вскочил и занял позицию у другого окна.

- Что делать мне, господа? - полковник достал револьвер и провернул барабан, проверяя наличие патронов.

- Будете в резерве, господин полковник, - не оборачиваясь, ответил Арцеулов. - Займитесь Глебом Иннокентьевичем. И скажите господину Косухину, чтобы он выполнял мои приказы.

- Ага, - согласился Степа. - Рад стараться, твое благородие...

 

Тело Семирадского уложили неподалеку от алтаря, накрыв полушубком, а в изголовье поставили найденный возле одной из икон огарок свечи. Берг стояла рядом и неслышно шептала молитву. Бледный, нахохлившийся Богораз пристроился чуть сбоку, его очки сбились к самому носу, и весь его вид напоминал скорее замерзшего и совершенно несчастного мальчишку-гимназиста, чем выдающегося молодого ученого.

- Без него мы ничего не сделаем, - наконец выговорил он, сглотнув. - Теперь уже все равно...

Берг покачала головой, но ничего не ответила и лишь погладила Семена по плечу.

Собаки по-прежнему не двигались. Со стороны это выглядело жутковато - псы застыли, словно нелепые страшные скульптуры, поставленные зачем-то вдоль опушки. Степа, стоявший возле окна, уже пару раз порывался взять одну из них на мушку, но каждый раз сдерживал себя. Будь это даже обыкновенные волки, на всех все равно не хватит патронов.

Степа слышал, как Арцеулов подошел и стал рядом, заглядывая в проем, но не сдвинулся с места. Он вдруг заметил, что несколько собак задвигались, оглядываясь по сторонам, а затем отбежали влево и вправо, словно освобождая путь кому-то невидимому.

Ростислав тоже заметил это и понял, что обстановка - и без того невеселая - начинает меняться, причем едва ли в их пользу. Он неприязненно поглядел на Косухина, вновь подумав, как поведет себя краснопузый, если начнется приступ. Тем временем Степа начал медленно сдвигаться вправо и вскоре уже стоял перед оконным проемом, словно именно здесь было самое безопасное место.

"И не боится, - зло подумал Арцеулов. - А чего ему бояться, небось, своих увидел!"

Тут Ростислав был неправ. Степа был храбр, но осторожен, и ни в коем случае не стал бы "подставляться" в такой неясной ситуации. Он и не собирался этого делать. Как и Арцеулов, он заметил странный маневр серых тварей, и вдруг его непреодолимо потянуло прямо к окну.

"Чего это я? - вяло подумал Косухин, но сил сопротивляться не было. Он как прикованный застыл, глядя на поляну, механически отмечая, что собаки, отбежав в стороны, вновь замерли, как вкопанные. И тут в освободившемся промежутке воздух стал сгущаться, над сиреневым в закатном солнце снегом заклубился невысокий столбик тумана, сквозь который начало медленно проступать что-то темное. Степа испугался, поняв, что надо немедленно отодвинуться к безопасной стене, но невидимая сила по-прежнему прижимала его к оконному проему, подавляя волю и гася сознание.

"Сейчас знаки, небось, подавать начнет, - предположил капитан, вновь и вновь мысленно кроя солдатским трехэтажным излишнюю доверчивость полковника. - Хорошо б этого сейчас... из карабина..."

И вдруг его охватило чувство неведомой тревоги. Он удивился, не понимая, что могло еще случиться, но тут его правую руку пронзила боль - серебряный перстень внезапно сжался, сильно сдавив палец.

"А если..." - вдруг мелькнула и погасла короткая, тут же оборвавшаяся мысль. В то же мгновенье Арцеулов резким движением сбил Косухина на пол и, не устояв на ногах, упал прямо на него. Пуля, слегка задев одну из досок, закрывающих окно, со свистом вошла в деревянную стену над алтарем. Ростислав тут же перекатился в сторону и вскочил. Степа тоже был уже на ногах, но теперь оба прижимались к стене, стараясь держаться подальше от окна.

"Как же так? - поразился капитан, осторожно выглядывая в узкую щель и тут же отшатываясь. - Выходит, в него свои били? Или не распознали?"

Степа подумал о том же. Правда, он удивился несколько меньше, вспомнив товарища Венцлава. Он прикинул, что гибель уполномоченного Сиббюро Косухина будет смотреться вполне естественно и лишних вопросов ни у кого не вызовет. И тогда уже некому будет сообщать товарищу Троцкому о том непонятном, что довелось увидеть в Иркутске и не только в Иркутске.

"И про "Мономах" никто правды не скажет, - внезапно понял Степа. - Что ж это выходит? Измена?"

Впрочем, в эту минуту красного командира мучил и другой вопрос: должен ли он поблагодарить белого гада Арцеулова или беляк обойдется? В конце концов Степа хмуро поглядел на капитана и процедил:

- Благодарствую, гражданин Арцеулов.

- Не за что, мсье Косухин, - ответ был выдержан в том же тоне.

- Степа! Ты не ранен? - Лебедев неловко пригибаясь, тоже подошел к окну и теперь стоял рядом с братом.

Косухин не ответил. Он глядел в щель, пытаясь понять, что происходит на поляне. Арцеулов тоже глянул и тут же отшатнулся.

Столб тумана медленно двигался к церкви. Серые твари не спеша следовали за ним, ровно, словно соблюдая строй. Все происходило в полном молчании, будто кто-то, стоящий над всем этим, внезапно стер звук.

- Коля, назад! Иди назад! - вырвалось у Косухина.

- Но... - нерешительно проговорил полковник. - Что там?

- Гости, - ответил вместо Степы Арцеулов. - Господин полковник, прошу вас... И держите дверь под прицелом!

Лебедев, помешкав еще секунду, послушно отошел к алтарю, держа револьвер наготове.

- Косухин! Куст видите? - Арцеулов ткнул стволом в небольшой, почти полностью засыпанный снегом кустик метрах в пятнадцати от двери. - Подойдут - бейте!

- Ага, - кивнул Степа, чувствуя, как азарт боя, хотя и почти безнадежного, начинает овладевать им. - Пусть эти... на пол...

- Господа! - крикнул капитан, оборачиваясь назад и прикидывая, где лучше укрыться от пуль. - Как только начнем стрелять, падайте на пол! Господин полковник, вы тоже! И держите дверь!

Собаки были уже близко, их красные глаза горели, а пасти весело скалились. Серые твари чуяли близкую победу. То, что казалось клочьями тумана, внезапно стало таять, растворяясь в наступавших сумерках.

"Или привиделось?" - удивленно подумал Степа, и вдруг почувствовал, как ледяной холод, куда более страшный, чем уже привычный мороз, охватывает голову и кисти рук.

- Ах ты черт! - из рук Арцеулова внезапно выпал карабин, он схватился за голову, пытаясь сдержать подступившую к вискам невыносимую боль. В ту же секунду рука полковника бессильно разжалась, и револьвер с глухим стуком упал на пол.

Степа пытался схватить упавший карабин, но заледенелая ладонь не хотела сжиматься. Арцеулов тихо стонал, не в силах открыть глаза. И тут засов двери начал мелко дрожать и медленно пополз в сторону.

- Дверь... - безнадежно проговорил Степа. - Братан, дверь...

В эту секунду, как и в далеком детстве, ему вдруг показалось, что старший брат, такой сильный и смелый, никого и ничего не боящийся, обязательно поможет. Полковник, преодолевая охватившую его слабость, медленно встал, вновь сжимая в руке оружие.

- Не бойся, Степа, - лицо Лебедева стало спокойным, он даже попытался улыбнуться. - Я здесь...

Задвижка отошла в сторону, вывалилась из пазов, и негромко ударилась о бревна, покрывавшие пол. Дверь заскрипела и начала медленно отворяться. Полковник не спеша поднял револьвер и нажал на курок. Сухо клацнул спуск, но патрон остался в стволе. Лебедев, чуть подумав, сунул револьвер в карман и шагнул вперед.

Дверь, скрипя, отворилась и повисла на перекошенных петлях. В четырехугольном проеме, на фоне сиреневого снега, выросла высокая темная фигура в шинели и островерхом матерчатом шлеме.

- Что вам угодно? - голос полковника прозвучал неожиданно сильно и властно.

- Мне угодно войти, господин Лебедев, - высокий в шинели не спеша перешагнул порог и с интересом огляделся. - Господа, я не оригинален и не люблю стрельбы в упор. Надеюсь, вы будете благоразумны.

Он легко махнул рукой, и Арцеулов почувствовал, как боль отпускает его. Степа облегченно вздохнул и легко поднял с пола карабин.

- Можете считать меня парламентером, - продолжал гость. - Позвольте представиться - Венцлав, командир 305-го полка Рабоче-крестьянской Красной армии...

- Слушаю вас, - полковник невольно оправил полушубок и отряхнул налипшие на него снежинки. - Чем обязан?

- Многим... - Венцлав неторопливо шагнул мимо Лебедева и бросил беглый взгляд на прижавшегося к стене Степу. - Вы неплохо защищались и еще лучше удирали. Я не в обиде, господа. Но игра кончилась, вы окружены, и теперь самое время выслушать мои условия...

Он бросил иронический взгляд на Арцеулова, и очень внимательный, цепкий - на застывших возле мертвого тела профессора Берг и Богораза. В его глазах, как показалось Степе, сверкнул огонек злого удовлетворения.

- Итак, мои условия, господа. Прежде всего, вы освобождаете пленного...

Венцлав вновь поглядел на Степу, и тому вдруг почему-то чрезвычайно не захотелось освобождаться.

- Далее, вы сдаете оружие и отправляетесь в Иркутск, а оттуда через некоторое время в столицу. Там вам предоставят возсть для научной работы. Никто из вас, включая господина Арцеулова, не будет подвергнут судебным или внесудебным репрессиям...

- Итак, охота за нами нужна, чтобы определить нас на службу? - резко бросила Берг. - Не скромничайте, господин Венцлав!

- Мне незачем скромничать, - спокойно ответил комполка, внимательно глядя на девушку. - Моя цель не только в этом. "Мономах" не должен взлететь, сударыня!

"Выходит, он знал! - мелькнуло в голове у Степы, после чего его последние сомнения развеялись. - Все знал! Да что же это?"

Тем временем Арцеулов, не сводя глаз с краснолицего, незаметно сунул руку за отворот полушубка, где лежал "бульдог". Но в последний момент рука остановилась. Капитан вспомнил ночную улицу, выстрелы Казим-бека, а затем ровную шеренгу красноармейцев в высоких шлемах. Этого типа не берут пули... Зато ему очень не нравится перстень!

Ростислав осторожно поднял правую руку, прикидывая, что в этой ситуации сделать. Перстень способен испугать серых оборотней, пробивает Непускающую Стену. В старинных сказках перстнями заряжали ружья против Нечистого. Ну, что ж...

Капитан быстро снял кольцо, показавшееся ему необыкновенно тяжелым и холодным. Потом, взвесив его в руке, прикинул расстояние между собой и головой в суконном шлеме. Но он не успел - Венцлав резко повернулся, тонкая красная ладонь рассекла воздух, и выпавший из руки Ростислава перстень покатился по полу. Глаза краснолицего зло сверкнули, ладонь вновь мелькнула перед лицом в каком-то странном жесте:

- Я же говорил, что перстень вам больше не поможет! Сидите смирно, господин Арцеулов! Это в ваших интересах...

Он вновь отвернулся. Рука капитана метнулась к перстню, но пальцы лишь ударились о твердую невидимую преграду.

"Непускающая Стена, - вспомнил Арцеулов. - Ловко..."

Перстень лежал совсем рядом, но рука напрасно скользила по твердой, словно сталь, невидимой поверхности. Капитан, стараясь двигаться как тише, попытался добраться до перстня сбоку, но понял, что Непускающая Стена накрывает серебряный амулет, словно колпак. Похоже, краснолицый Венцлав знал, что делает...

Между тем на минуту-другую в церкви воцарилось молчание. Венцлав стоял неподвижно, заложив руки за спину и еле заметно покачиваясь с пятки на носок. Он ждал.

- Нам не о чем вести переговоры, - наконец ответил полковник. - Каждый из нас выполняет свое задание, господин Венцлав. Могу лишь удивиться, что власть большевиков ставит своей целью срыв важнейшего научного эксперимента. Боюсь, что слухи о вашем варварстве близки к истине. Что касаемо прочего, то мы намерены защищаться. Впрочем, я согласен отпустить господина Косухина, если, конечно, он сам захочет...

- Не-а, - перебил его Степа. - Я останусь...

- Боитесь за брата? - Венцлав, резко повернувшись на каблуках, пристально поглядел на Косухина. - Так поговорите с ним, Степан Иванович!

- О чем? - Степе было страшно, но он взглянул на спокойное лицо брата и набрался смелости. - О генерале Ирмане, чердынь-калуга?! Или о собачках ваших?

- Товарищ Косухин, - в голосе Венцлава, внешне равнодушном, мелькнуло что-то, похожее на тревогу. - Не забудьте, что существует понятие "измена". Я понимаю, что вы беспокоитесь за брата, но его жизнь зависит от вас. Может, вас не стоило вообще посылать на это задание, но настоящую фамилию господина Лебедева мы узнали только после вашего отбытия...

"А ведь он прикончит парня!" - вдруг отчетливо понял Арцеулов, и ему почему-то стало жаль Степу. Может, дело было не в самом Косухине, а в том человеке - да и человеке ли? - который требовал его выдачи. Ростислав взглянул на недоступный перстень и еле удержался от удивленного возгласа - серебро светилось. В затоплявших церковь сумерках свет казался ярким и очень резким, но его лучи бессильно отражались от невидимой преграды, создавая внутри нее светящуюся сферу. Ростислав протянул руку - Непускающая Стена, казалось, потеплела, но по-прежнему была неприступна.

- Итак, Степан Иванович? - поторопил Венцлав. - Я жду.

- Я остаюсь, - Степа отвернулся.

- Как хотите, - пожал плечами краснолицый. - В этом случае я в силу своих полномочий объявляю вас вне закона...

Внезапно он махнул в воздухе рукой, и полковник почувствовал, что его сковала неведомая сила, мешающая двинуть даже кончиком пальца. Венцлав усмехнулся тонкими ярко-красными губами. В следующую секунду у него в руке оказался револьвер. Ствол целил прямо в голову Степы.

"Падай, краснопузый!" - хотелось крикнуть Арцеулову, но голос застревал в горле, все тело охватила страшная слабость, а в виски вновь ударила боль.

- Господин Венцлав! - крикнул Лебедев, но палец краснолицего уже лежал на спусковом крючке.

- Убирайтесь в ад, Косухин! - процедил он, и щека его еле заметно дернулась.

Ударил выстрел, затем другой. Но стрелял не Венцлав. Он-то как раз и не успел выстрелить - пули пробили его кисть, и револьвер вывалился из разом повисшей руки. В ту же секунду Арцеулов почувствовал, как исчезли слабость и боль, а серебристое сияние, до этого запертое в тесной сфере, вырвалось на волю. Капитан схватил перстень и метнул его в краснолицего.

Удар пришелся по груди. Перстень, легко отскочив, упал на пол, и Арцеулову на миг показалось, что ничего так и не случилось. Но внезапно Венцлав зашатался, из горла вырвался хрип, а затем по серому сукну шинели проступили темные пятна. Запахло паленым. Венцлав дергался, пытаясь сбить левой рукой охватившее его пламя, но огонь разгорался, шинель пылала. Вспыхнул высокий суконный шлем, и через несколько секунд огонь охватил все его тело.

- О Господи! - прошептала Берг. Все остальные молчали, завороженно глядя на жуткое зрелище.

Кожа начала чернеть и отваливаться кусками. Венцлав по-прежнему стоял, но теперь обе руки висели неподвижно, затем тело зашаталось и с глухим неживым стуком рухнуло на пол. Внезапно огонь стих, все окуталось густым клубящимся дымом, который стал постепенно сгущаться, а затем потянулся к раскрытой двери. Через несколько секунд все было кончено - клочья тумана уползали в вечерние сумерки, а на полу остался лишь еле заметный след гари.

- Аминь, - хрипло проговорил Арцеулов, бросаясь к двери и закрывая засов. Степа шумно вздохнул и передернул затвор карабина.

- Господа, а кто стрелял-то? - вдруг сообразил Ростислав, удивленно оглядываясь.

- Семен Аскольдович, - ответила Берг, и в ее голосе мелькнуло удивление.

- Совершенно неинтеллектуальное занятие, - Богораз, брезгливо поглядев на револьвер, небрежно сунул его в карман полушубка. - Если бы этот монстр не целился в господина Косухина...

- Спасибо, Семен! - откликнулся Степа. - Выходит, выручил...

- Оставьте, господин Косухин, - скривился студент, поправляя сползавшие на нос очки. - С такого расстояния не попасть в запястье...

- Вы прекрасно стреляете, господин Богораз, - возразил полковник. - Но почему вы стреляли в руку?

Семен Аскольдович пожал плечами:

- Покойный Казим-бек пытался стрелять в сердце, насколько вы помните - безрезультатно. Я решил попробовать перебить кость. Ведь кем бы ни был этот монстр - он не призрак, значит, кости его скелета состоят из такого же кальция, как и у нас, грешных. Впрочем, в научном отношении куда любопытнее его реакция на ваш перстень, господин Арцеулов...

- Обсудим потом, господа, - вмешался Лебедев. - При всей невероятности происходящего надо все-таки подумать о дальнейшем.

- Коля, погляди, - перебил его Косухин, кивая на окно. - Только осторожно, не подставляйся...

Полковник, подойдя ближе, выглянул наружу. Через минуту он покачал головой и медленно отошел назад.

Там, где только что темнела окружавшая церковь собачья свора, теперь стояла ровная цепь бойцов в высоких суконных шлемах.

- Вот, значит, что это за собаки! - негромко проговорил Арцеулов. - Теперь понятно, кто стрелял в господина Семирадского... Эх, гранат нет...

- Ваш перстень, Ростислав Александрович, - напомнила Берг. - Положите его у дверей.

Арцеулов тут же последовал этому совету, но затем огляделся и с сомнением покачал головой:

- Окна... Право, не знаю, господа. Остается по примеру господина Богораза сокрушать им кости...

- Сколько их! - удивился Степа, пытаясь подсчитать темные силуэты. - Не меньше роты, чердынь-калуга!

- Странно. Они не двигаются, - заметил полковник. - Может растерялись без этого Венцлава?

- Они ждут, - возразила Берг и вздрогнула. - Вы чувствуете, господа? Что-то происходит...

Все замолчали и прислушались, но в старой церкви ничего не изменилось. Лишь темнота медленно затопляла все вокруг, отчего и без того невеселая обстановка казалась еще более мрачной.

- Не боись, Наташа, - бодро ответил Степа. - Сейчас мы свечи сообразим...

Он зажег несколько уцелевших огарков, огонь осветил темные лики икон, но маленькие островки мерцающего света лишь сгустили навалившуюся мглу. Берг нашла еще один огарок и поставила у изголовья Семирадского, рядом с уже погасшим.

- Хорошо бы продержаться до утра, - ни к кому не обращаясь, проговорил Лебедев.

- Утром могут подойти новые, как говорит господин Богораз, монстры, - возразил Арцеулов. - Да и вряд ли они доставят нам подобное удовольствие...

- Похоже, перстень господина Арцеулова все-таки их сдерживает, - с некоторым интересом заметил Богораз. - Очень, очень любопытно...

- Они хотят нас взять изнутри, - заметила Берг, осторожно оглядываясь. - Господа, неужели вы не чувствуете?

- Да ну, Наташа! - бодро заявил Степа, подходя поближе к девушке. - Отобьемся, чердынь-калуга!

- Спасибо, Косухин, - улыбнулась Берг. - Ну, конечно, с вами я спокойна...

Арцеулов покосился на Степу, но промолчал. Он, конечно, понимал, что Степа говорит вовсе не то, что думает, да и самому ему было невесело. Он вдруг вспомнил совет их странного знакомого Родиона Геннадьевича.

Арцеулов поглядел на неподвижное тело Семирадского, еле видное при слабом свете свечного огарка и вздрогнул. Надо отделить голову от туловища. Но зачем?

Ростислав посмотрел на Лебедева, затем на застывшую рядом с телом профессора девушку, на почти незаметного в темноте Богораза. Нет, он не сможет предложить им такое. Гибель профессора и так была для них трагедией. Правда, оставался еще этот краснопузый...

Арцеулову не хотелось разговаривать со Степой, но он догадывался, что только Косухин может что-то понимать в происходящем. Капитан чуть поморщился и подошел к Степе. Тот удивленно оглянулся.

- Господин Косухин, давайте отойдем в сторону...

Степа молча подчинился. Они шагнули в темный угол и остановились рядом с холодной стеной.

- Господин Косухин, - повторил капитан. - Вы... догадываетесь, что нам грозит?

- Да подожгут нас, чердынь-калуга, - недружелюбно ответил Степа, думавший об этом уже давно.

- Нет, я не об этом. Я имею в виду возсти этих... Нелюдей.

- Не знаю... Пули их, чердынь-калуга, не берут...

- Послушайте, господин красный командир! - резко заметил Ростислав. - Наша жизнь здесь не стоит и гроша, и вы это понимаете не хуже меня. Мне на вас наплевать, вам на меня - тоже. Но здесь ваш брат, госпожа Берг и господин Богораз, который, между прочим, только что спас вам жизнь!

- Ты на сознательность не дави, беляк! - зло бросил Степа. - Я что, чердынь-калуга, совсем дурак, не понимаю, что ли? Только сделать мы ничего не можем...

- О чем вы? - тут же переспросил капитан, чувствуя, что Степа действительно что-то знает.

- Этот Венцлав может мертвяков поднимать, - неохотно проговорил Косухин. - Сам видел...

- Значит, правда... Господин Косухин, мне сказали...

Он не договорил. Внезапно по всей церкви пронесся тихий стон, шедший, казалось, из-под земли. Стены задрожали. Вначале дрожь была мелкой, почти незаметной, но затем послышался треск, заскрипели сдвинутые с места иконы, потом послышался глухой стук - одна из икон, сорвавшись с места, упала на пол.

- Господа, к центру! - скомандовал Лебедев. - Ближе!

Они стали прямо под куполом, держась плечом к плечу. Арцеулов и Степа загородили собой Наташу, стараясь, чтобы девушка была посредине. Церковь продолжала дрожать, но к стуку дерева прибавился какой-то новый звук, похожий на скрежет. Он доносился отовсюду - и сверху, и с боков, но более всего - из-под бревен пола. Казалось, чьи-то гигантские когти скребут из-под земли, пытаясь добраться до людей. Затем послышался стук - кто-то бил в стены, от чего зашатались и начали сходить с мест доски, закрывавшие окна.

- Похоже на землетрясение, - голос полковника оставался спокойным. - Господа, ваши предложения?

- Уходить надо, - бросил Арцеулов. - Лучше уж к этим псам...

- Посмотрите! - рука Берг указывала куда-то в сторону, и вначале никто даже не понял, что случилось. Арцеулов лишь заметил какое-то странное движение там, где лежало тело профессора. Он всмотрелся в темноту - полушубок, которым был накрыт Семирадский, медленно сползал в сторону.

- О Господи! - полковник перекрестился. - Что же это?

Полушубок дернулся и упал. Тело Семирадского билось об пол, мертвые руки упали вдоль тела, закоченевшие пальцы начало сводить судорогой.

- Куда надо стрелять? - шепнул Арцеулов, склонившись к уху Степы.

- В голову, - Косухин сглотнул. - Только не знаю, поможет ли...

Мертвое тело продолжало биться, затем голова дернулась и начала медленно приподниматься. Берг тихо вскрикнула, но сдержалась, закрыв рот рукой. Богораз, растерянно сняв очки, протирал стекла, не очень доверяя собственным глазам. Арцеулов понял, что нужно действовать немедленно.

- Господа! Отойдите ближе к стене, - скомандовал он, доставая револьвер. - Наталья Федоровна, вам лучше отвернуться...

Мертвое тело профессора на миг застыло, затем руки со скрюченными пальцами стали медленно сгибаться в локтях. Мертвец уже не лежал, он полусидел, время от времени подаваясь вперед, словно какая-то неведомая сила поднимала его со смертного ложа.

- Что же это они делают? - прошептал полковник. - Степа, ты что-нибудь понимаешь?

Косухин не ответил. Вспомнилась страшная ночь на старом иркутском кладбище, мертвое лицо генерала Ирмана... Он поднял карабин и нерешительно поглядел на брата.

- Постойте, Косухин, - рука Берг коснулась его плеча. - Может Глеб Иннокентьевич жив... Ведь этого же... такого не бывает...

- К сожалению, бывает, - ответил вместо Степы капитан, вспомнив рассказ о тибетском монастыре. - Отойдите, господа, прошу вас!

Тело профессора уже сидело, затем мертвые руки мощно уперлись в почерневшие бревна пола, и покойник начал, чуть пошатываясь, вставать. На уже успевшем закоченеть лице что-то вздрогнуло, затрепетали посиневшие веки, медленно открылись глаза. Это были не добродушные и всегда ироничные глаза Семирадского - взгляд был тяжел и злобен, как будто кто-то другой смотрел через них на мир.

- Глеб Иннокентьевич! - растерянно произнес Богораз. - Если это вы...

- Подойдите сюда, Семен Аскольдович! - хриплый низкий голос ничем не напоминал профессорский, но Богораз, как завороженный, замер, а затем сделал шаг вперед.

- Семен! Куда? - Косухин потянул студента за рукав, но тот с неожиданной силой вырвался и шагнул к мертвецу. Побелевшие губы Семирадского дрогнули в нечеловеческой усмешке, скрюченные пальцы потянулись вперед. Богораз медленно, как будто через силу, сделал еще шаг. Мертвец, чуть покачиваясь, наклонился вперед, почти доставая кончиками пальцев до горла Семена.

- Господин полковник! - крикнул Арцеулов. - Держите же его!

Опомнившийся Лебедев, схватив Богораза за плечи, резко дернул на себя. Скрюченные руки мертвеца рванулись вперед, но поймали лишь пустоту. И тут Арцеулов выстрелил. Промахнуться даже в полутьме было невоз - пуля вошла прямо в лоб покойного, страшные глаза на миг закрылись, но в следующее мгновение мертвец вновь скривил губы в ухмылке и, бросив полный ненависти взгляд на капитана, шагнул вперед. Лебедев попытался загородить дорогу, но тяжелая рука с невиданной силой ударила его в плечо, отбросив в стороны.

- Профессор! - крикнула Берг, пытаясь заслонить собой Богораза. Мертвец медленно надвигался, держа полусогнутые руки перед собой, словно ощупывая воздух. Вторая пуля вошла в висок, но покойник даже не вздрогнул.

Степа незаметно подкрался сбоку и что есть силы ударил прикладом по шее мертвого, но рука со скрюченными пальцами с неожиданной ловкостью перехватила оружие и сильным движением чуть было не вырвала его. Степа вцепился в карабин и несколько секунд пытался удержать его, чувствуя, что вот-вот холодная рука мертвеца завладеет оружием. Арцеулов чертыхнулся - он не мог стрелять, опасаясь влепить пулю в голову Косухина. Наконец Степа изловчился и резко дернул карабин, вырвав его из мертвой хватки, но не удержался и сам упал на пол. Мертвый профессор, тут же потеряв к нему всякий интерес, бросился вперед. Его движения изменились - они стали заметно быстрее и точнее, словно к покойнику прибывали силы.

Наташа закричала, пытаясь оттолкнуть мертвеца и одновременно прикрывая собой замершего и словно онемевшего Богораза. Еще одна пуля, выпущенная из "бульдога", вошла в затылок, но покойник вновь не отреагировал и лишь негромко зарычал, словно предчувствуя победу. Огромные руки легли на плечи девушки, а затем медленно поползли к ее горлу.

Арцеулов и Лебедев растерянно стояли сзади, сжимая револьверы в руках. Стрелять они не могли - пули, не причинявшие вреда мертвецу, непременно попали бы в Наташу. Степа уже успел встать, карабин он держал по-прежнему в руках, но тоже не стрелял, лихорадочно пытаясь найти выход.

Руки мертвеца сомкнулись на горле Берг, она захрипела, пытаясь из последних сил оттолкнуть холодное закаменевшее тело. Арцеулов одним прыжком оказался рядом, схватил покойника за руку, пытаясь разжать скрюченную кисть. Впрочем, это было все равно, что сдвинуть каменную статую - мертвец даже не двинулся с места, лишь из пробитого пулей горла вновь донеслось хриплое рычание.

- Братан! - внезапно крикнул Косухин. - Коля, кинь мне нож!

Секунду-другую Лебедев непонимающе глядел на брата, затем быстро сунул руку за отворот полушубка и выхватил спрятанный там широкий нож. В тусклом свете догорающих свечей мелькнуло гладкое блестящее лезвие. Косухин ловко перехватил оружие на лету и бросился к мертвецу. Подскочив сзади, он быстро, почти не целясь, вонзил лезвие туда, где у живого бьется сердце.

Мертвые руки разжались, тяжелое тело зашаталось и упало навзничь. Нож Степа выхватить не успел, еле сообразив отскочить в сторону. Глаза мертвеца закрылись, но тело продолжало жить своей странной жизнью, оно билось и подергивалось, пытаясь сдвинуться с места. Острие ножа начало медленно выползать из груди, пробив грудную клетку насквозь.

- Наталья Федоровна, вы живы? - Арцеулов подхватил едва стоявшую на ногах Берг и помог ей присесть на брошенный Лебедевым полушубок.

- Да... - тихо проговорила девушка. - Руки у него... как лед...

- Господа, - растерянно произнес Богораз, удивленно моргая, словно пробудившись от глубокого сна. - Что здесь было? Я ничего не помню...

- Потом, - коротко ответил Лебедев. - Степа! Что там за дверью?

- Ах да! - Косухин подскочил к окну, выглянул и тут же отшатнулся. Прямо на него глядело еле различимое в темноте неподвижное лицо - те, кто окружали церковь, подошли совсем близко, но стояли по-прежнему недвижно, не пытаясь войти. Что-то сдерживало их - или серебряный перстень, лежавший у порога, или еще что-то, ведомое лишь им и их хозяину.

- Они тут! - крикнул Степа. - Че делать будем?

- Пока ничего, - устало ответил полковник. - У меня в рюкзаке фляга со спиртом, достань. Хлебнем по глотку...

 

Тело профессора вновь накрыли полушубком. Оно продолжало подрагивать, но все тише и тише, словно неведомая сила уходила, даруя мертвецу долгожданный покой. Спирт пришелся кстати - горячее тепло побежало по жилам, и в головах немного прояснилось.

- Странно, - наконец проговорил Богораз, несколько минут о чем-то напряженно размышлявший. - Я был, похоже, загипнотизирован...

- Что же тут странного? - удивился Арцеулов.

- Вообще-то я не поддаюсь гипнозу... Наталья Федоровна, мне очень совестно. Право, вы напрасно рисковали из-за меня жизнью!

- Оставьте, Семен Аскольдович! - резко ответила девушка. - Неужели вы не понимаете, что им были нужны прежде всего вы...

- Но почему господин Богораз? - удивился Арцеулов.

- "Мономах" не должен взлететь, - негромко, без всякого выражения повторила Берг слова Венцлава. - После смерти профессора Семен Аскольдович последний, кто разбирается в научной программе полета. Понятно теперь, почему первая пуля предназначалась Глебу Иннокентьевичу...

- Слушай, Семен, - достаточно невежливо обратился Степа к вновь впавшему в раздумье Богоразу. - Ты это тогда насчет руки... ну, костей... неплохо сообразил. А теперь стреляли в голову - и ничего...

- А почему вы решили, что нужно стрелять в голову? - спокойно осведомился Богораз, как будто речь шла о рутинном научном эксперименте.

- Семен Аскольдович, может, не надо об этом? - перебил его полковник. - Госпоже Берг плохо...

- Нет, спасибо, - слабо улыбнулась девушка. - Мне лучше. Кроме того, мы - ученые - как известно, люди ненормальные. Впрочем, Николай Иванович, когда у вас при заходе на посадку не сработал двигатель, вы предпочли не диктовать по радио завещание, а целый час описывали поломку.

- Ракета могла не вернуться, - пожал плечами Лебедев. - В этом случае программа была бы сорвана, а эти подробности могли помочь.

- Коля, а как ты... ну... вернулся? - испуганно спросил Косухин.

- Часа через два двигатель удалось починить. Наталья Федоровна, а вы откуда это знаете?

- Я читала ваш отчет, - вновь улыбнулась Берг. - Я ведь теперь... Ладно, не будем об этом. Вернемся к нашим жутким подробностям.

- Ну, мне этот Венцлав... - Степа замялся, но затем все же решился и вкратце рассказал о поведении краснолицего и о страшном "допросе" на кладбище.

- Степа... - растерянно проговорил полковник. - И ты служишь этим... этим нелюдям?

- Да при чем здесь Венцлав! - взвился Косухин. - То есть при чем, но...

Степа сник и замолчал.

- Не надо, Николай Иванович, - проговорила Берг и легко погладила Степу по плечу. - Не забывайте, что я обязана вашему брату жизнью. Если бы он не догадался ударить этого... в сердце...

- Я подумал, - нерешительно начал Косухин. - Ну вот Семен говорил, что они не призраки... Значит, он должен как-то двигаться, ну, кровь, стало быть... А если в сердце...

Степа окончательно запутался и замолк.

- Из вас получится неплохой естествоиспытатель, господин Косухин, - кивнул Богораз. - Вы рассудили верно. А что касается мозга... Мне кажется, что мозг должен оставаться нетронутым, если этому Венцлаву нужно поговорить с... ну, не знаю, как назвать... А вот теми, кого вы видели, и Глебом Иннокентьевичем, похоже, управляли со стороны. В таком случае мозг не нужен, во всяком случае, не все его области. Извините, господа, я плохо соображаю, к тому же я наверняка заработал воспаление легких...

Богоразу дали хлебнуть спирту, после чего он немного успокоился. Между тем Арцеулов, которого тема беседы не привела в хорошее расположение духа, уже несколько раз выглядывал в окно. Особых перемен он не заметил - недвижные фигуры в высоких шлемах стояли почти вплотную к церкви, но не двигались с места, как будто чего-то ожидали...

- Господин полковник, - Ростислав еще раз заглянул в окно и бросил озабоченный взгляд на дверную задвижку. - Покуда у нас есть время, надо что-то придумать.

- Может, подождем до утра, - предложила Берг. - При свете солнца эти твари потеряют свою силу...

- Едва ли, - поморщился капитан. - Вспомните Иркутск. Да и утром к ним может подойти подмога. Похоже, нас просто караулят.

- Все-таки подождем, - решил полковник. - Мы не прорвемся, капитан. Нас слишком мало...

В церкви воцарилось молчание. Было слышно, как поскрипывает какая-то потревоженная балка, вдали еле слышно шумели кроны лиственниц, изредка среди пустого мертвого леса раздавался крик какой-то ночной птицы. Последний огарок уже начал мигать, и Степа соорудил из обломков доски подобие факела. Старое дерево горело плохо, но все же неровный мигающий свет позволял хоть что-то увидеть среди подступавшей тьмы. Внезапно тишину прорезал жуткий скрежет. Кто-то - или что-то - пытался расшатать бревна пола.

- Спокойно, господа, - Лебедев достал револьвер, знаком велев всем отойти от опасного места. - Похоже, снова началось...

Скрежет повторился, затем в пол стали чем-то бить. Удары были невероятной силы, словно кто-то лупил из неведомого подземелья огромным молотом. Дерево трещало, во все стороны летела щепа, и вдруг одно из бревен выгнулось и с грохотом выскочило из пазов.

- Если кто появится - стреляйте! - велел полковник. Арцеулов и Степа, держа оружие наготове, ждали, напряженно глядя в образовавшуюся в полу глубокую черную щель.

Удары прекратились, в глубине что-то зашуршало, и над черным отверстием показалась рука. Степа, заранее положивший палец на спусковой крючок, невольно отшатнулся - то, что появилось из тьмы, не было рукой человека. Она была темного, черно-зеленого цвета - огромная, покрытая толстыми витыми жилами, с маленькой, почти круглой ладонью, из которой торчали шесть растопыренных пальцев с длинными изогнутыми на концах когтями.

Рука нащупала край соседнего бревна, резко рванула его, послышался жуткий, ни на что не похожий вой, а затем из провала вылезла вторая шестипалая конечность. Кто-то невидимый сильными рывками пытался выломать бревно.

Арцеулов выстрелил, но пуля, легко скользнув по черной кисти, рикошетом отлетела в сторону. Вой послышался снова, и невидимый враг стал расшатывать бревно с удвоенной силой.

Арцеулов оглянулся в поисках выхода, но понял, что уходить некуда. Их враг знал, что делал, - плотное кольцо окружало церковь снаружи, а кто-то невидимый, но грозный, был готов ворваться изнутри. В голове мелькнула и погасла мысль о капитуляции. Сам капитан не собирался сдаваться, но помнил о девушке и вечно хворающем студенте, которые не должны были погибать на этой войне. Впрочем, подумав секунду-другую, Ростислав понял, что тем нелюдям, кто охотился за ними, живыми сдаваться нельзя. И мертвыми, добавил он мысленно.

Степа Косухин не думал о смерти. Он тоже не привык сдаваться и втайне мечтал дожить если не до полного коммунизма - светлого будущего всего человечества, - то по крайней мере до освобождения Сибири от белых гадов. Теперь, когда из ниоткуда, нежданно-негаданно, появился сгинувший навеки брат, Степе совсем расхотелось погибать. К тому же он представлял свою смерть где-нибудь в чистом поле, впереди атакующей цепи красноармейцев, и пропадать в мерзкой западне от рук - или лап - неизвестно чего, он не собирался. В голове сам собой сложился план - выйти наружу и, отстреливаясь во все стороны из четырех стволов, уходить из лесу. Почему-то Косухин был уверен, что стрелять в них не станут. Ну, а если вновь появятся красноглазые твари, то белый гад Арцеулов может воспользоваться своей серебристой цацкой.

Он уже хотел было изложить свой план брату, как вдруг второе бревно, не выдержав нажима огромных рук, поддалось, с треском вырвалось из пазов и отлетело в сторону, отброшенное могучим ударом. Из провала вновь послышался леденящий душу вой, затем из-под земли стала медленно вырастать огромная, вдвое больше человечьей, голова с торчащей густой щетиной на макушке, острыми маленькими ушами и мощными надбровными дугами, под которыми зеленым цветом горели выпуклые глаза.

- Добро пожаловать! - пробормотал капитан, прицеливаясь прямо в глядевшее на него круглое зеленое око.

Но выстрелить он не успел. Внезапно что-то изменилось. Издали донесся непонятный звук, слегка напоминающий свист. Он был почти не слышен - скорее угадывался по чуть заметной вибрации воздуха. Повеяло легким ветром, затем свист повторился, страшная голова дрогнула, зеленые глаза засветились ненавистью и страхом, и в то же мгновенье страшный гость гость исчез. Он сгинул так внезапно, что никто не успел даже заметить, когда он пропал в черном провале.

Степа подбежал к окну, каким-то чутьем догадываясь, что перемены произошли и здесь. Он не ошибся - там, где только что темнела шеренга в островерхих шлемах, было пусто. Враги исчезли...

Несколько минут все молчали, постепенно приходя в себя. Степа разыскал в одном из углов пару огарков, и в церкви стало немного светлее. Арцеулов достал пачку махорки и стал сворачивать "козью ногу", Косухин же извлек пачку японских папирос.

Ростислав покосился на давно не куренные папиросы, но гордость не позволяла угоститься у красного командира. Махорка сыпалась из неудачно свернутой самокрутки, приводя капитана в бешенство. Наконец, он бросил недокуренную "козью ногу" и тут только сообразил, что дымящий аппетитной папиросой Степа как ни в чем не бывало держит на коленях карабин.

- Косухин, отдайте оружие, - скучным голосом произнес Арцеулов и на всякий случай нащупал в кармане "бульдог".

Степа внешне не отреагировал, но в душе обиделся и, не желая ругаться с врагом революции, отвернулся.

- Ростислав Александрович, - вмешалась Берг. - Ну что вы, право!

- Он военнопленный, - все тем же скучным голосом пояснил капитан и встал. Косухин затоптал окурок и тоже лениво поднялся, держа карабин за цевье.

- Степан! - негромко произнес Лебедев. Косухин покосился на брата, хотел было сплюнуть, но сдержался и аккуратно поставил карабин в противоположный угол. Арцеулов удовлетворенно хмыкнул и стал смотреть в окно.

- Надо уходить, - заметил полковник. - Пока они не вернулись.

- Опасно, - пожал плечами Арцеулов. - Это может быть ловушкой.

- Не знаю... - неуверенно проговорил Лебедев. - Честно говоря, я в этом мало понимаю...

Арцеулов продолжал внимательно наблюдать. На поляне стало светлее - над горизонтом поднималась ущербная луна. В ее неярком свете было разглядеть ровный строй лиственниц на противоположной стороне поляны, засыпанные снегом кресты старого кладбища и множество следов - человечьих и звериных, покрывших пространство вокруг церкви. Внезапно в дальнем углу поляны капитан заметил какое-то движение. Через минуту он понял, что не ошибся - кто-то шел по дороге, шел быстро, легко скользя по снегу на лыжах.

- К нам гости, - проговорил Арцеулов, заряжая оружие. - Кажется, перерыв закончился.

- Так че, карабин брать? - обиженным голосом поинтересовался Степа и, не дожидаясь ответа, тоже подошел к окну.

Человек, шедший на лыжах, был один. Он быстро вышел на поляну, секунду постоял, а затем тем же легким шагом заскользил к церкви.

- Не стрелять, - приказал Лебедев. - Подождем немного.

Капитана и самого не тянуло нажимать спусковой крючок. Одного - будь это человек или даже не человек, - он не боялся. Да и этот лыжник был не похож на врага.

Лыжник был уже совсем близко. Теперь было разобрать, что он очень высокого роста, в полушубке и большой мохнатой шапке, с охотничьей двустволкой за плечами. Подойдя к самой двери, гость остановился и стал снимать лыжи.

- Постойте, постойте, - проговорил Арцеулов, всматриваясь. - Да ведь это наш хозяин!

- Родион Геннадьевич? - удивился полковник. - Странно...

- Точно, - уверенно кивнул капитан. - В таком случае, господа, я открою дверь.

Ему никто не возразил. Через несколько секунд дверь скрипнула, и поздний гость шагнул за порог. Хотя свет догоравшего факела и прилепленных у алтаря свечных огарков был слаб, сразу же стало ясно, что Арцеулов не ошибся. Родион Геннадьевич, ссыльный учитель, стоял на пороге и, сняв лохматую шапку, не спеша осматривал церковь.

- К сожалению, я опоздал, господа, - негромко и печально произнес он. - Мне надо было поторопиться. А лучше всего пойти с вами...

Ему не ответили. Учитель еще минуту постоял на пороге, затем подошел к телу Семирадского, откинул полушубок и перекрестился.

- Мы рады вас видеть, - наконец заговорил полковник. - Но, Родион Геннадьевич, здесь очень опасно...

- Знаю, - кивнул тот. - И предупреждал одного из вас. Впрочем, я так и думал, что мне не поверят. Я не должен был вмешиваться, наверно, но меня попросили... У некоторых из вас есть надежные заступники.

- Кого вы имеете в виду? - недоуменно поинтересовался полковник.

Дхар не ответил, а Арцеулов вдруг вспомнил странного чешского офицера - и Ксению. Мысль эта показалась ему дикой, но ничего другого в голову не приходило.

- Не буду спрашивать о том, что здесь было, - продолжал Родион Геннадьевич. - Жаль господина профессора, но он сам шел навстречу судьбе... Я пришел сказать, чтобы вы отдохнули до утра. Те, кто вас преследовал, ушли, по крайней мере, до завтра. Так что, господин Арцеулов, можете забрать свой перстень с порога. Вы поступили правильно, но лучше, если бы вы последовали моим советам...

- Родион Геннадьевич, - перебила его Берг. - Может, хоть вы объясните нам! Что здесь было?

- Нет, - покачал головой учитель. - Боюсь, вы не поймете. Что с того, если я скажу, что ваши враги прислали сюда стаю мхэру-цхоров, а затем напустили на вас Подземную Смерть - Гургунх-Эра? Вы все видели сами, и можете назвать это теми словами, которые вам понятны.

- Мы убили их главного, - сказал Арцеулов и вкратце рассказал о краснолицем Венцлаве. Дхар медленно покачал головой.

- Тот, кто назвал себя Венцлавом, не сгинет от огня. Он лишь сбросил свою мертвую плоть и вскоре вернется. Впрочем, думаю, до Сайхена вы доберетесь спокойно...

- А собаки... или волки, или что это там было? - спросил полковник.

- Я отогнал их, - чуть улыбнулся учитель. - То, что я сделал, спугнуло и Подземную Смерть, что рвалась к вам из-под земли. Признаться, и сам не очень верил, что поможет, но как видите...

- Родион Геннадьевич, - заговорил молчавший все это время Богораз, - вы нас очень обяжете, если все-таки объяснитесь. Вашего главного оппонента, к сожалению, нет в живых, а мы выслушаем вас с куда большим доверием, чем сутки назад. Уж поверьте.

- Ну, хорошо, - кивнул Родион Геннадьевич. - Все объяснить не смогу, но хотя бы это... Я не просто фольклорист. Мои предки были хармэ... По-русски что-то вроде волхвов. Я потомок великого Рхас-хармэ, который вручал Черный меч самому Ранхаю, сыну Фроата. Кое-что рассказывал мне дед. Мы - дхары, не боялись всей этой нечисти... В отличие от вас - асхаров...

- Асхары - это русские? - поинтересовалась Берг.

- Нет. Асхары - это люди. Хомо сапиенс, так сказать. Конечно, после Петербургского университета начинаешь иначе смотреть на многое. Долгое время то, что передал мне дед, казалось лишь фольклором. Я ведь и писал об этом... Дед передал мне Главное Заклятие хармэ. Против него не устоят ни оборотни, ни люди. Извините, господа, за несколько несвоевременную лекцию из области древнедхарской мифологии...

- Постойте, постойте, товарищ, - не удержался Степа. - Ну, про чертей да про ведьм нам с Колей... то есть с господином полковником, тоже бабка рассказывала. Тока вы все-таки больше на человека смахиваете. Ну, на этого... асхара, стало быть...

- Вы хотели ответа? Я ответил. Впрочем, ваша бабка могла рассказывать и о нас. Асхары называли нас чугами или чугайстрами...

- Погодите, - вмешалась Берг. - Чугайстры - это что-то вроде леших?

- Да, - кивнул Родион Геннадьевич. - Хотя дхары, естественно, ничего общего с фольклорными лешими не имеют. Во всяком случае, я еще не слыхал о лешем с высшим образованием. Впрочем, господа, это все не ко времени. Сейчас вам надо отдохнуть, а перед рассветом - уходите. Я покараулю...

Берг пыталась продолжить расспросы, да и остальные были не прочь поговорить с живым человеком после ночного кошмара, но Лебедев приказал отдыхать. До рассвета было еще несколько часов, и требовалось поспать перед завтрашним переходом. Несмотря на уверения учителя, что он сам будет на страже, Арцеулов решил обязательно выставить посты и вызвался лично караулить первый час. Втайне он надеялся еще что-нибудь узнать от Родиона Геннадьевича, но тот твердо, хоть и вежливо, пресек все попытки капитана. Пришлось сидеть молча при тусклом лунном свете, проникавшем в церковь через щели в окнах и утешаться самокруткой из осточертевшей махры...

...Они вышли на рассвете. Родион Геннадьевич обещал позаботиться о похоронах профессора и пожелал всем удачи. Впрочем, его глаза, как успел заметить Арцеулов, оставались тревожны и невеселы...

 

9. "ИЛЬЯ МУРОМЕЦ"

 

К Сайхену подошли около полудня, Степа сразу узнал невысокую гору, на которой торчала сторожевая вышка. В этих местах он уже бывал с повстанческим отрядом, и помнил, что за горкой, надежно защищенная тремя линиями постов, находится колчаковская военная база. Пару месяцев назад он лично наблюдал за кружившимися над нею аэропланами, составляя план диверсии, которую так и не удалось осуществить.

Берг также бывала в этих местах, а что касается Богораза, то студент держался совершенно невозмутимо, не проявляя ни малейших признаков удивления, или интереса. В общем, всерьез заинтересовался увиденным лишь Арцеулов. Он слыхал о какой-то тайной авиабазе, подчинявшейся лишь Верховному, но не был уверен, шла ли речь действительно о Сайхене.

Он первым заметил то, на что не обратили внимание ни полковник, ни его штатские спутники - вышка была пуста. Караульных не оказалось у подножья горы. Тут уж всерьез забеспокоился Лебедев - первая линия постов была брошена.

Они поднялись на гору, где нашли пустые заснеженные окопы - вторую линию постов. Здесь тоже не было ни души, и Степа с запоздалым сожалением подумал о том, что теперь неприступный Сайхен брать голыми руками.

Только на самой вершине полковник несколько успокоился - внизу лежал четкий четырехугольник аэродрома, на котором темнели силуэты нескольких аэропланов. Рядом, на высшей мачте, развевался трехцветный флаг.

- Кажется, пришли, - вздохнул Лебедев. - Слава Богу...

Их заметили уже у самого летного поля. Это был даже не патруль - просто какой-то офицер в белом полушубке наткнулся на них и тут же схватился за револьвер. К счастью, Лебедев вовремя узнал его, и тот, успокоенный и обрадованный, побежал звать начальство.

Их встретил пожилой бородатый полковник, показавшийся Степе чем-то похожим на покойного Ирмана. Полковник был начальником Особой авиационной части "Сайхен". Гостей пригласили в небольшой, жарко натопленный дом, где накормили обедом. После обеда Богораз немедленно задремал, а все остальные сели рядом с начальником базы и стали слушать его разговор с Лебедевым.

Случилось то, о чем уже догадывались Арцеулов, Степа, да и сам полковник. Гарнизон базы, узнав по радио об отречении Адмирала, разбежался. Остались лишь офицеры, уходить которым было некуда, да десятка полтора нижних чинов. С большим трудом удавалось держать взлетное поле чистым от снега. Караулить базу было фактически некому, и полковник давно уже собирался уходить с офицерами в близкую Монголию, но не мог, так как ждал группу Лебедева. Теперь же он был искренне рад не только тому, что сможет, наконец, выполнить приказ, но и возсти поскорее покинуть ставшую такой опасной страну.

- Мой самолет в порядке? - первым делом спросил Лебедев. - Заправлен?

Полковник успокоил его, сообщив, что "Илья Муромец", на котором прилетел Лебедев, не только в полном порядке, но и регулярно прогревается, чтобы не заклинило моторы.

- Улетаем через час, - кивнул Лебедев. - Распорядитесь все подготовить. После этого можете уходить. Базу уничтожить, аэроплан сжечь.

Полковник подтвердил, что все понял правильно, и поспешил выполнить приказ. Путешественники остались одни.

- Николай, слушай, - Косухин мрачно поглядел на брата, а затем перевел взгляд на Арцеулова. - Ну, наука, ладно... А зачем аэродром уничтожать? Ведь народное добро...

Арцеулов лишь зло усмехнулся. Лебедев минуту помолчал, затем негромко ответил:

- У меня есть приказ, Степа. Это военная база и военные аэропланы. К тому же твой Венцлав или кто-нибудь еще не сможет вылететь нам вслед.

На "твоего Венцлава" Степа обиделся и замолк. Полковник достал из планшета карту и расстелил ее на столе:

- Господа, настало время решать. Я, Наталья Федоровна и господин Богораз улетаем. Вы, господин Арцеулов, и ты, Степа, можете решать сами.

- Я лечу с вами, - тут же ответил капитан. Степа недоверчиво поглядел на него, но смолчал.

- Хорошо, - кивнул полковник. - В этом случае объясню ситуацию. Мы летим на Особый объект "Челкель" в Западном Китае. Это неподалеку от Яркенд-дарьи. Вот смотрите...

Красный карандаш ткнулся в карту, в синюю извилистую линию, изображавшую неведомую им Яркенд-дарью, в маленький неровный кружок, оказавшийся озером Челкель. Все невольно удивились.

- Господин полковник, но ведь это очень далеко! Как же мы сможем долететь? - Арцеулов невольно поглядел на масштаб карты и покачал головой. - Здесь же тысячи две километров!

- Две тысячи триста, - кивнул полковник. - Неблизко, конечно. Но я летал и не однажды. Мы полетим на "Муромце"...

- Это... - стал вспоминать Степа. - Он может лететь до тысячи километров, да? Но ведь все равно, не долетим!

- "Илья Муромец" может пролететь и больше тысячи, Степа. Такого аэроплана еще нет ни у кого в мире. Четыре мотора, по шестьсот лошадиных сил! Но нам не нужно будет устанавливать рекорды. В Монголии мы сядем и заправимся. Вот здесь, в Бодомган-хурэ...

Красный карандаш указал на маленький кружочек посреди желтого пятна, обозначавшего бескрайние степи Внешней Монголии.

- До Бодомган-хурэ тысяча километров. Пойдем на высоте около тысячи метров, это оптимально. Кстати, нам будет помогать холод...

- Я, кажется, понял, - заметил Арцеулов. - Второй принцип термодинамики!

- Да, открытие господина Нернста, закон к.п.д. теплового двигателя. При низких температурах он выше, значит, нам будет легче добираться. А от Бодомган-хурэ до Челкеля тысяча триста километров или чуть-чуть больше. В общем, лет десять назад это был бы рекорд, а теперь, господа, ничего особенного. Тем более, по сравнению с "Мономахом"! Плохо лишь, что придется лететь самому. Вообще-то нужен второй пилот, и я рассчитывал на Казим-бека...

- Но ведь здесь есть летчики? - удивился Арцеулов.

- Не имею права. И не только в силу приказа, но и потому, что это слишком опасно. Этот полет - мое дело. Ничего, долетим...

- Так у нас есть второй пилот, Николай Иванович, - раздался сонный голос Богораза. Студент неуверенно протирал очки, мигая красными от недосыпа глазами.

- Вы имеете в виду себя? - улыбнулся полковник.

- Себя? - удивился Богораз. - Вообще-то я летал на "Фарманах", но в такой ситуации не рискну. Зато среди нас есть человек, прошедший полный курс полетов на "Муромце"...

- Семен Аскольдович! - Берг смущенно взглянула на Богораза, а затем на пораженного услышанным Степу. - По-моему, в Качинской школе вы делали большие успехи, чем я.

- Постойте, постойте, - Лебедев встал и начал растерянно тереть лоб. - Вы учились в Качинской авиашколе?

- Почти весь шестнадцатый год, - подтвердила Берг. - Как раз там мы узнали о вашем полете. Господин Богораз прошел полную подготовку на легких аэропланах, а я предпочла бомбовозы. Я летала на "Святогоре" и "Муромце"...

- Сколько же вам было тогда лет?

- Целых восемнадцать, - засмеялась Берг. - Родители не отпускали, пришлось ехать якобы на лечение в Коктебель...

- Я, кажется, понимаю, - после некоторого молчания проговорил Лебедев. - Вы учились в Каче... А потом в Можайске?

- Только три месяца, - коротко ответила девушка. Полковник кивнул и больше на эту тему не заговаривал. И Степа, и Арцеулов знали о знаменитой на всю Россию авиационной школе в Каче, но чему учили в Можайске, не имели никакого понятия.

- Господин Богораз, значит, это вы должны лететь летчиком-исследователем? - Лебедев резко повернулся к студенту. Тот снял очки, покрутил в руках и вновь надел на нос.

- Во всяком случае, меня к этому готовили, - наконец произнес он. - Правда, не представляю, как я буду лететь с моим бронхитом...

- Черт знает что! - не выдержал полковник. - Многое не понимаю в разлюбезном отечестве, но временами начинает казаться, что все вокруг спятили! Сначала мне сообщают, что намечается испытание принципиально нового эфирного корабля. Затем выясняется, что будет проведен научный эксперимент, для чего будет послан летчик-исследователь. Вдобавок красным почему-то требуется сорвать запуск! И самое любопытное, что я ничего не знаю ни о новом корабле - мне даже не дали его как следует осмотреть! - ни об эксперименте, ни об экипаже!

- Я тоже не знаю, - спокойно ответила Берг. - Может, Семен Аскольдович нам что-нибудь объяснит, если, конечно, он вправе.

- Я? - удивился Богораз. - Не понимаю, что тут необычного. К вашему кораблю я отношения не имею, а что касается эксперимента, то речь идет об испытании системы эфирной связи. А насчет экипажа - тут, по-моему, обыкновенная российская расхлябанность. Вместо того, чтобы подготовить летчика, лететь предложили мне или господину Семирадскому. Я, конечно, понимаю, что такое долг ученого, но в этой истории мне, честное слово, приходится выступать, как лицо комическое...

Все это было сказано вполне убедительно. Во всяком случае, Арцеулов поверил, с сожалением поглядев на нескладного худого студента, который был менее всего похож на героя-первооткрывателя эфира. Но Степе тон Богораза показался каким-то нарочитым. Тем более, нелепый Семен Аскольдович, несмотря на свой кашель, очки и вечные жалобы, при случае недурно стрелял навскидку, окончил Качинскую школу да еще учился в этом самом Можайске, где, как сообразил Косухин и готовили экипаж "Мономаха".

"Ой, не простой студент, - подумал Степа. - А ведь таким придурком казался! Так ведь и Наташа, помнится, все кошку искала."

Беседа прекратилась. Богораз вновь впал в обычную апатию, Степа и капитан задумались, пытаясь, каждый по-своему, осмыслить услышанное. Берг разложила перед собой карту предстоящего полета и углубилась в ее изучение. Полковник, сославшись на необходимость взглянуть на аэроплан, вышел.

- Так я еще не летала, - внезапно проговорила Берг. - Семен Аскольдович, это будет почище, чем когда мы с вами летели из Пишпека.

- А-а, - вяло отозвался Богораз. - Надеюсь, такой болтанки все же не будет. Я не выдержу.

- Так вы уже были там, в этом Челкеле? - удивился Ростислав.

- Конечно, - улыбнулась девушка. - Мы были там два раза. Просто оба раза мы разминулись с господином Лебедевым...

Косухин промолчал, но мысль о том, что разминулись они с его братом далеко не случайно, все же посетила его. Похоже, кавалера ордена Александра Невского не особо посвящали в детали проекта. И Степа вдруг подумал, что у страшного Венцлава могут быть резоны не допустить старта "Мономаха"...

Где-то через полчаса вернулся Лебедев и пригласил всех на летное поле. Там было уже все готово - огромный "Муромец" стоял на расчищенной от снега полосе, а трое механиков заканчивали что-то подтягивать и довинчивать в его механическом нутре.

- Хорош, а? - не удержался полковник, похлопывая по обшивке борта. - Сколько ни летал, а лучше "Муромца" машины не видел! Представляете, господа, семнадцать лет назад братья Райт продержались в воздухе всего три минуты! Их аппарат не мог поднять и средних размеров чемодан! Если бы тогда кто-то сказал, что через несколько лет аэроплан будет поднимать до двух тонн нагрузки и лететь до полусуток без посадки, никто бы просто не поверил!

- Коля, за штурвал дашь подержаться, а? - непонятно в шутку или всерьез попросил Косухин.

Лебедев легко щелкнул брата по лбу, и оба рассмеялись. Арцеулов с некоторым удивлением поглядел на обычно спокойного и сдержанного полковника. Здесь, на летном поле, Лебедев стал совсем другим. Летчик был снова в родной стихии, там, где мог рассчитывать на свои силы и опыт. Капитан же, знавший и умевший все, что нужно на войне, рядом с многотонной машиной, которая унесет их за тысячи километров, почувствовал себя снова мальчишкой, впервые увидевшим аэроплан во время показательного полета знаменитого Уточкина над городским ипподромом.

- Это серийный "Муромец"? - поинтересовалась Берг.

- Это моя машина, - не без гордости ответил полковник. - Кое-что я усовершенствовал... Впрочем, не будем терять времени, прошу всех на борт...

 

Кабина "Муромца" показалась Арцеулову огромной - здесь свободно могли разместиться все пятеро. Степа, уже бывавший на борту бомбардировщика, лишь завистливо вздохнул, взглянув на недоступный штурвал. Богораз, не проявивший ни малейшего интереса, тут же отправился в хвост, заявив, чтобы его не будили без крайней необходимости. Берг быстро, но внимательно осмотрев кабину, задала полковнику несколько непонятных для остальных вопросов, указывая на какие-то приборы. Тот столь же непонятно ответил, употребив запомнившееся Степе странное слово "гирокомпас". Затем полковник показал на лежавшие рядом с приборной доской летные шлемы, от которых тянулись тонкие длинные проводки:

- Наталья Федоровна, вы с этим знакомы?

Берг, молча кивнув, быстро надела шлем.

- Внутренний телефон, - пояснил Лебедев. - разговаривать в полете. Там, в салоне, тоже есть гнезда, так что можете беседовать. К сожалению, не успели сделать шлемофоны на беспроволочной связи...

- Интересно, - наконец выговорил Арцеулов. - Господин полковник, а нам во время полета...

Он не договорил, но выразительно кивнул на кабину.

- Вы, наверно, сговорились со Степаном, - усмехнулся Лебедев. - К сожалению, господин капитан, здесь может находиться только экипаж. Так что придется удовлетвориться салоном. Я постарался, чтобы там было как удобнее...

В большом салоне, занимавшем почти всю хвостовую часть, было действительно уютно. Кроме нескольких розеток для переговорных устройств, там имелись четыре откидные койки, запас одеял и даже стопка детективов о похождениях бесстрашного Ника Картера, а также трактат Аристотеля "Метерологика" с оборванной политуркой. На одной из коек уже устроился Богораз, намеревавшийся предаться Морфею.

Ни Степе, ни Арцеулову спать не хотелось. Косухин пару раз летал на самолетах, но это были старые "Ньюпоры", похожие больше на мотоцикл с неумело приклеенными крыльями, чем на настоящий аэроплан. Арцеулову летать вообще не доводилось, и он испытывал странное чувство - то ли любопытство, то ли легкий страх.

Капитан откинул койку и уселся поудобнее, закутав ноги в одеяло - холод в кабине стоял невероятный. Степа покосился на Арцеулова, и сел в стороне. Вскоре в проеме двери показалась Берг.

- Меня выгнали! - сообщила она. - Ваш брат, Косухин, настоящий деспот.

Она присела рядом со Степой, накинула одеяло и поглядела в сторону Арцеулова.

- Ростислав Александрович, если вы не намерены подражать господину Богоразу, то прошу к нам.

Арцеулов хотел было гордо отказаться, но потом махнул рукой и присел рядом с девушкой. Та протянула своим спутникам по шлему и показала на розетку переговорного устройства. Степа тут же натянул шлем и начал приспосабливать проводки. Арцеулов поколебался и последовал его примеру.

- Готовы? - высокая фигура Лебедева появилась в дверях кабины. - Через минуту взлетаем.

- Николай Иванович, не забудьте нас, - заявила Берг. - В конце концов, вам же нужен штурман!

- Ладно, часа через два можете меня сменить... Ну, с Богом!

Обрадованная Наташа легко ткнула локтем Степу, и тот черно позавидовал девушке, которой позволено сесть за штурвал "Муромца". Арцеулов лишь вздохнул, подумав, не грозит ли ему страшная "воздушная болезнь", о которой наслышался от летчиков. Очень не хотелось терять лицо в подобной компании...

Загудели моторы, корпус самолета завибрировал, затем гул усилился, покрывая все иные звуки. Все поспешили застегнуть шлемы. Моторы ревели, и с непривычки казалось, что в этом грохоте нельзя пробыть и минуты.

- Почему не взлетаем? - завопил Степа в шлемофон.

- Не кричите, Косухин, - послышался голос Берг. - Это же телефон, вас и так слышно. Говорите нормально...

- А-а... - Степе стало неловко за свою необразованность.

- Моторы прогреваются, - пояснила девушка. - Сейчас зима, требуется больше времени. Зимой вообще летать опаснее...

Моторы продолжали реветь, затем их звук изменился, стал ровнее и четче, и самолет тронулся с места. За иллюминатором замелькали силуэты деревянных домиков, заснеженные деревья у края летного поля, далекие вершины Сайхенского хребта. Машина набирала ход, ее слегка тряхнуло.

- Взлетели, - прокомментировала Берг. - Ну, как самочувствие, господа?

- Самое то, - констатировал Степа.

Арцеулов ответил не сразу. В первую минуту ему стало не по себе, в животе появилась странная пустота, к горлу подкатил неприятный комок.

- Хорошо, - неуверенно проговорил он. - А... В какую сторону мы летим?

- Курс зюйд-вест, - сообщила девушка. - Минуть через двадцать пересечем границу Внешней Монголии...

Арцеулов вспомнил Нижнеудинск и разговоры в поезде Верховного. Тогда Монголия казалась чем-то недоступным, каким-то Беловодьем за тридевять земель. Но выходит, и так - двадцать минут, и постылая Совдепия, бывшая Великая Россия будет уже в прошлом. Ему уже не раз приходилось думать о том, как он будет покидать родину, если, конечно, сумеет вырваться из ее негостеприимных объятий. Почему-то чаще всего Ростиславу представлялся пароход, реже - узкая тропка в густой тайге, но он никогда не думал, что его эмиграция начнется с густого рева моторов и бесконечного белого пространства под крылом.

Самолет набирал высоту. Вершины Сайхена ушли вниз, почти сливаясь с зеленым океаном тайги. Горы быстро кончились, их сменили невысокие поросшие лесом холмы, тянувшиеся вдаль, насколько хватало глаз. Затем вдали мелькнул край огромного замерзшего озера.

- Байкал? - спросил Степа и тут же понял, что сморозил что-то не то.

- Двойка по географии, Косухин, - усмехнулась Наташа. - Байкал на востоке, а это озеро Хубсугул. Между прочим, где-то здесь граница...

"Вот и попал за кордон, - удовлетворенно подумал Степа, которого не мучил эмигрантский комплекс. - Как ни крути, а пофартило. Живым бы вернуться, чердынь-калуга!"

- Ну, господа, чем займемся? - поинтересовалась Берг. - Предлагаю не соблазняться Ником Картером, а побеседовать... Или сыграть.

- А карты есть? - простодушно поинтересовался Степа.

- Косухин! Порядочные девушки не играют в карты! Как вам не стыдно! - тон Наташи нельзя было назвать серьезным, но Степе все-таки стало стыдно:

- А во что играть-то?

- Ну, в "барыня прислал сто рублей". Знаете такую игру? Или почитайте нам кого-нибудь из пролетарских поэтов. Этого... Демьяна Голого.

- Бедного, - без особой нужды уточнил Косухин и немого насупился.

- Наталья Федоровна, а может, вы нам что-нибудь почитаете? - пришел на помощь Степе Арцеулов. Слушать Демьяна Бедного в исполнении краснопузого Косухина он не собирался ни в коем случае.

- Я никогда не запоминала стихи, что стоило мне постоянных неприятностей на уроках словесности. Наверно, именно поэтому я занялась физикой. Хотя постойте, я что-то помню из Некрасова. Что-то про лошадку, которая тянет в гору кабриолет...

Арцеулов рассмеялся, а бедный Степа стал добросовестно припоминать известные ему стихи поэта-демократа.

- Расскажите нам о "Мономахе", - внезапно предложил Арцеулов.

- О "Мономахе"? - удивилась девушка. - Но что именно? Вы же скоро сами все увидите.

- Ну хотя бы почему мы летим так далеко. Неужели нельзя запускать эфирные корабли откуда-нибудь поближе?

- Это скучно, - решительно заявила Берг. - Впрочем, если вас тянет на столь пресную материю... Все достаточно просто - чем ближе к экватору, тем запуск эффективнее, да и топлива требуется меньше. Идея пришла, кажется, самому Дмитрию Ивановичу Менделееву. Подробностей не помню, но на коронацию Государя приехал какой-то китайский принц, и тогда же был подписан договор. В секретной статье китайцы разрешали нам построить полигон в западном Синцзяне и отдали нам эту территорию в аренду. На пятьдесят лет, кажется...

- Неглупо, - согласился Арцеулов. - Подальше от родных осин. Похоже, господин Менделеев предусмотрел все, даже смуту. А китайцы?

- Что китайцы? - не поняла Берг.

- Договор соблюдают? У них ведь сейчас тоже война. Как бы их большевички не позарились на "Мономаха".

- Не знаю... В Синцзяне действуют войска братьев Мо. Покуда они вели себя вполне корректно...

Упоминание о китайских большевиках весьма заинтересовало Степу. Рассуждая о "Мономахе", он как-то забыл о главном факторе всемирной революции - о международной солидарности трудящегося пролетариата. Правда, в чисто практическом плане Степа не был уверен в некоторых важных подробностях, в частности, существует ли в Китае пролетариат вместе с большевистской партией, а также должен ли он, красный командир Косухин, защищать, буде придется, полигон в Челкеле от неизвестных ему братьев Мо, или напротив - помогать им...

Арцеулов, естественно, не догадывался о Степиных сомнениях, но и без того думал о нем не самым благоприятным образом. Дело было не только в алогичности происходящего - краснопузый летит на секретнейший объект Империи. К этому капитан как-то притерпелся. Но к такому глобальному обстоятельству прибавилась мелочь, хотя и существенная. Арцеулову давно уже не нравилось странное панибратство молодого ученого Натальи Федоровны Берг с чумазым красноармейцем.

Кровь потомственного дворянина Арцеулова вскипала при одной мысли о чем-то подобном, но приходилось держать язык за зубами. Внезапно до Ростислава дошло, что Степа - не просто краснопузая сволочь. Как ни крути, он - брат героя и, вдобавок, волею Государя - такой же дворянин, как и сам Арцеулов. От этой мысли Ростиславу стало совсем худо. В конце концов Арцеулов бросил на красного командира мрачный взгляд и взялся за детектив о Нике Картере. Степа, почесав затылок, принялся листать "Метерологику" Аристотеля.

 

Часа через полтора Берг молча встала и направилась в сторону кабины. Степа последовал за ней, надеясь хоть краем глаза взглянуть на рубку бомбардировщика в полете. То, что он увидел, поначалу ошеломило - сквозь прозрачный колпак кабины открывалось огромное белое пространство, освещенное неяркими лучами зимнего солнца. Лишь кое-где темнели какие-то странные пятна, похожие на пучки желтоватой травы. Присмотревшись, Степа сообразил, что это островки тайги, постепенно отступавшей на остающийся за кормой север. Зрелище было захватывающим и Степа, забыв, что зашел на секунду, замер у пустого кресла штурмана, вглядываясь в манящую белую даль.

Между тем Берг подошла к замершему у штурвала полковнику, надела свободный шлем и что-то проговорила, указывая на циферблат часов на приборной доске. Лебедев вначале, похоже, не соглашался, затем кивнул, что-то показывая на лежавшей рядом карте полета, и встал, уступив Наташе место. Та села поудобнее, скользнула глазами по приборам и спокойно положила тонкие руки на штурвал. Степа желчно позавидовал, но тут сильная рука брата увлекла его обратно в салон.

Степа хотел упросить Николая разрешить ему побыть в рубке, но тот ткнул его кулаком в бок и лег на койку, велев разбудить себя через пару часов. Косухин махнул рукой и улегся на откидную койку, набросив поверх тулупа пару одеял.

Он проснулся, когда за иллюминаторами уже начинало темнеть. На соседней койке спала Наташа, чуть дальше давил на массу белый гад Арцеулов, а напротив него, к крайнему Степиному удивлению, лежал брат. В голове тут же мелькнула дикая мысль о брошенном штурвале, но Косухин тут же сообразил, что к чему - койка Богораза была пуста.

Степа встал и поспешил в рубку, желая поглядеть на гнилого интеллигента в очках за штурвалом "Муромца". Теперь пространство за стеклами кабины уже не казалось белым. Оно потемнело, откуда-то слева наползала черная тень, и последние солнечные лучи не в силах были помочь увидеть подробности того, что лежало внизу. Степа вдруг понял, что вскоре лететь придется в полной темноте и немного испугался. Сразу же подумалось, что хилый интеллигент за штурвалом того и гляди наломает дров. Косухин взглянул на пилотское кресло и поневоле удивился.

Поначалу он даже не узнал Богораза. На лице немощного студента почему-то не было очков, да и лицо то ли из-за затоплявших кабину сумерек, то ли по какой-то другой причине, стало иным. У рта, казавшегося раньше каким-то безвольным, легли неожиданно резкие складки, холодным ровным блеском горели глаза, уже не прятавшиеся за нелепыми стеклышками, а главное, совсем неузнаваемым стало выражение лица. Встреть Косухин такого Богораза в Иркутске, он бы отнесся к нему с куда большей серьезностью. Семен Аскольдович теперь ничем не напоминал нелепого студента с бронхитом. Степа еще раз поглядел на твердую фигуру в пилотском кресле, на сильные руки, лежавшие на штурвале, и почему-то вспомнил белого гада Арцеулова.

"Да какой он к чертям собачьим студент! - внезапно сообразил Косухин. - Они же здесь все дурака валяют! Каппелевец, да и только!"

Он натянул на голову шлем с переговорным устройством и плюхнулся в свободное кресло. Богораз наконец-таки заметил его, и, как показалось Степе, слегка подмигнул. Теперь странный студент почему-то напомнил ему брата.

- Не спится, господин Косухин? - даже голос Богораза стал другим - жестким и чуть насмешливым.

Степа не знал, что ответить. Наконец, преодолев странную робость, поинтересовался, что будет, когда зайдет солнце.

- Пойдем по компасу, - Богораз сообщил это небрежно, будто только и делал, что летал на бомбардировщиках в полной темноте.

- А...а, ну да, - кивнул Степа. - Семен... Аскольдович! (называть Богораза только по имени он не решился) мне... за штурвал...

Богораз коротко рассмеялся - такого смеха Степа от него ни разу не слышал, отстегнул ремни и встал, кивнув Косухину на кресло. Тот еще не веря, поспешил туда и что есть силы ухватил еще теплый штурвал.

- Спокойно, Степан Иванович... руки не напрягайте, спину чуть ровнее... Вот так...

Степа послушно выполни указание и, еще не веря, что сам ведет самолет, взглянул вниз. Под колпаком рубки мелькнул невысокий холм, блеснуло в закатном солнце извилистое русло замерзшей реки, а дальше потянулась ровная заснеженная степь.

- Чуть левее, - командовал Богораз. - Еще... Хорошо...

Степа еще с минуту понаслаждался невероятным ощущением полета, вздохнул и освободил кресло. Семен Аскольдович легко хлопнул его по плечу и вновь сел за штурвал. Косухин покачал головой и поплелся обратно...

...Когда он проснулся, в салоне неярко горели лампы, за иллюминаторами стояла черная ночь, а в гудении моторов слышалось что-то новое, словно огромной машине стало не хватать воздуха. Никто не спал. Богораз и девушка сидели на одной койке, о чем-то беседуя. Арцеулова же в салоне не было.

- Что случилось? - поинтересовался Степа, надев шлем.

- Пока еще ничего... - спокойно сообщил Богораз. - Правда, я окончательно простудился.

И он весьма натурально кашлянул.

Косухин проигнорировал последние слова и вопросительно поглядел на Берг.

- Господин Арцеулов упросил вашего брата подержаться за штурвал, - улыбнулась девушка, и без всякого перехода добавила: - Бодомган не отвечает.

- Ага! - отозвался Степа не без оттенка удовольствия, но тут до него дошло. - То есть как это... не отвечает?

- Не знаю, - пожала плечами Наташа. - Мы вызывали по радио... Боюсь, у них что-то случилось.

Степа вскочил, накинул полушубок и поспешил в кабину, но на полпути встретился с возвратившимся оттуда Арцеуловым. Тот поглядел на Степу так, что Косухину расхотелось куда-либо идти, и надел шлем. Степа поспешил последовать его примеру.

- Мы над Бодомганом, - сообщил капитан. - Огней нет. Полковник будет садиться... Наталья Федоровна, он вас зовет...

Берг кивнула и встала. Степа поглядел на девушку и нерешительно поднялся.

- Сидите, Степан Иванович, - остановил его Богораз. - Там вы ничем не поможете.

- Но... как мы сядем? - совсем растерялся Степа.

- Снежный покров невелик. Если взлетная полоса не занята, сесть . К счастью, луна уже взошла...

Самолет внезапно изменил курс и стал снижаться, а затем начал описывать круг. Степа и Арцеулов поглядели на невозмутимого Богораза.

- Заходим на посадку, - прокомментировал тот. - Ладно, загляну-ка и я...

Он пружинисто встал и быстро прошел в пилотскую кабину. Ростислав и Косухин, не сговариваясь, пошли за ним.

За колпаком кабины было темным-темно, лишь над горизонтом слабо светил лунный серп. Под колесами машины мелькала белая, в темных разрывах степь. Внезапно внизу показались несколько одноэтажных домиков, какие-то сараи и решетчатая вышка.

Машина сделала еще круг, полковник сжал губы и чуть двинул штурвалом. "Муромец" взревел моторами и резко пошел на снижение.

- Арцеулов! - донеслось сквозь шум мотора. Капитан на секунду замешкался и надел шлем.

- Капитан, уведите мальчишку и не пускайте его в кабину! Как поняли?

- Так точно, - Арцеулов снял шлем и кивнул Косухину. Тот хотел было заартачиться, но поймал взгляд брата и покорно пошел, конвоируемый капитаном. Пройдя несколько шагов, он остановился.

- Нет! - крикнул он сквозь рев двигателей. - Я вернусь!

- Прекратите! - закричал в ответ Арцеулов, потянув упиравшегося Степу в салон. Тот поспешил надеть на голову шлем.

- Косухин, не выдумывайте, - осадил его капитан, тоже подключившись к внутреннему телефону. - Мы с вами там только мешаем.

- Да не мешаем мы, чердынь-калуга! - возмутился Степа. - Просто если гробанемся, те, кто в хвосте, могут уцелеть... Будто я маленький, не понимаю...

Арцеулов не знал этой очевидной авиационной истины. Он взглянул на растерянного и возмущенного Косухина и внезапно подумал, что краснопузый ему чем-то симпатичен. Не то чтобы очень, но в эту минуту Ростислав его прекрасно понимал.

- Успокойтесь, - произнес он по возсти вежливее. - Ваш брат - превосходный летчик. Все будет в порядке, вот увидите.

Степа ничего не ответил и стал глядеть в иллюминатор. Дверь в рубку отворилась, и на пороге появилась Берг.

- Меня выгнали, - сообщила та. - По-моему, это дискриминация слабого пола. Мы садимся, господа...

Самолет мчал уже над самой землей. Арцеулов видел, как с каждым мгновением приближается ровная, покрытая сухой травой степь. Снега, как он заметил, почти не было - только местами мелькали небольшие пятна.

Легкий толчок возвестил о том, что многотонная машина коснулась взлетной полосы. Почти сразу же самолет стал подрагивать, резко бросаясь из стороны в сторону. Это продолжалось несколько долгих минут. Наконец, "Муромец" замедлил ход и не спеша, как бы неохотно, остановился.

Их встретила тишина. Даже ветра не было слышно. Вокруг лежала тьма, не горело ни огонька, и здания аэродрома еле проглядывали сквозь черноту ночи.

- Не понимаю, - растерянно произнес полковник. - Куда все исчезли?

- Надо взять оружие, - Арцеулов почувствовал себя вновь привычной обстановке. - Господин полковник, что нам здесь надо?

- Горючее... Надо заправиться, капитан. Это российская авиабаза еще с тринадцатого года. Месяц назад здесь все было в полном порядке...

- Месяц назад еще не пал Иркутск, - Ростислав поспешил достать из машины оба карабина.

Впрочем, оружие им не понадобилось. Огромный аэродром был пуст. В заброшенных домах остались забытые вещи, двери складов были открыты настежь, а сорванный трехцветный флаг лежал неподалеку от поваленной мачты. Похоже, аэродром попросту бросили.

В одном из складов удалось найти несколько бочек с бензином. Полковник завел моторы и подрулил прямо к складу, после чего пришлось долго возиться с намертво запаянными бочками. Лишь через несколько часов удалось заправить баки, - правда, теперь все, включая Берг, благоухали бензином и маслом, перепачкав не только рукавицы, но и полушубки.

- Отдохнем? - не выдержала Наташа, кивая на казавшийся теперь таким гостеприимным салон "Муромца".

- Да, конечно, - кивнул полковник. - Отдыхайте, господа...

- Коля, мы прямо сейчас взлетим? Ночь же! - поразился Степа.

- Ничего, - улыбнулся Лебедев. - Авось не заблудимся! Я бы и сам предпочел дождаться рассвета, но барометр мне не нравится...

- А че с ним? - удивился Косухин, слабо разбиравшийся в барометрах.

- Падает, - коротко ответил полковник и кивнув на люк, предложил:

- Прошу, господа. Взлетаем...

Оказавшись в салоне, Степа поспешил забраться на койку. Вновь захотелось спать - сказывалось напряжение последних нескольких дней.

Его разбудила Берг. В кабине было уже светло. В лучах утреннего солнца лицо девушки показалось Степе утомленным и немного растерянным.

- Ну и спите же вы, Косухин!

- А... ну да... - смутился он. - А вы не спали, Наташа?

- Немного... Мы менялись за штурвалом. Осталось часа два...

- Ух ты, хорошо! - обрадовался Степа, но девушка вздохнула и покачала головой:

- Впереди облачный фронт. Это плохо, Косухин. Очень плохо...

Слово "фронт" было более чем понятно. Правда, фронт назывался обычно Восточным или Западным, куда следовало регулярно посылать лучших товарищей-коммунистов. О существовании облачного фронта Степа до сего дня не подозревал, но сразу же почувствовал серьезность момента. Он вскочил, и несмотря на возражения девушки, поспешил в кабину.

...Под колпаком машины тянулась ровная желтая степь, покрытая невысокими холмами. Мелькнуло что-то маленькое, похожее на каплю странной формы, и Степа с трудом сообразил, что это юрта. Впрочем, незнакомый пейзаж почти не заинтересовал Косухина - он смотрел на небо.

Оно было обычным, бледным, а совсем высоко плыли маленькие, похожие на рыбок облака. Но впереди, у самого горизонта, темнело что-то, напоминающее серо-желтую башню, опускающуюся почти до самой земли. Эта "башня" была еще далеко, но с каждой секундой росла, словно разворачиваясь и раздуваясь. Лебедев заметил брата и что-то сказал. Степа поспешил надеть шлем.

- Выспался? - повторил брат и, не дожидаясь ответа, бросил: - Давай обратно! Пристегнись, в салоне есть ремни. И другим скажи.

- Ага, - кивнул Степа, хотя слово "пристегнись" ему совсем не понравилось. - Коля, а нельзя этот... фронт... ну, обойти? Или выше подняться?

Брат коротко рассмеялся и покачал головой:

- Мало топлива. Боюсь, не долетим. А выше мы просто не потянем. Какой потолок у "Муромца", помнишь?

- Ну... километра два.

- Совершенно верно. А тут раза в три повыше. Так что дуй отсюда и не мешай, ясно?

- Чего уж, - обиделся Степа и пошел обратно в салон.

Он даже не стал надевать шлема, - разговаривать ни с кем не хотелось. Оставалось прилечь на койку.

Степа, естественно, не собирался спать, но внезапно его сморило. То есть даже не сморило, просто кто-то опустил перед ним темную завесу, и Косухин начал проваливаться, словно в пропасть. Он долго падал в бесконечную черноту, и вдруг все вновь переменилось. Перед ним засверкал желтоватый свет, темная завеса лопнула и разлетелась в клочья. Косухин увидел себя на какой-то каменистой площадке между двумя уродливыми, источенными ветром скалами. Под ногами хрустели мелкие камешки, а во рту он внезапно ощутил неприятный привкус крови.

Степа поразился реальности сна - в том, что он спит, сомнений не было, - и тут увидел "Муромца". Аэроплан был совсем рядом, шагах в двадцати, Косухин с интересом вгляделся и ахнул.

Кабины у самолета не было. Она исчезла, сжатая почти в гармошку. "Муромец" стоял, накренившись и уткнувшись носом в скалу. Один из моторов - крайний на левом крыле, - обгорел и дымился, по корпусу прошли глубокие трещины. Рядом с открытым люком лежало несколько вещевых мешков, к которым был прислонен карабин. Косухин посмотрел направо и с облегчением вздохнул - он увидел самого себя. Тот, другой Степа, стоял рядом с Берг и Богоразом, чуть дальше он заметил Арцеулова с перевязанной головой, брата почему-то не было. Степа вгляделся пристальнее и похолодел - все четверо стояли у невысокого могильного холма, рядом валялись две лопаты, а поверх наспех набросанной серо-желтой земли лежал черный летный шлем.

- Фу ты бред, - подумал растерянный и перепуганный Степа. - Ну и сон, чердынь-калуга!

И тут Косухин почувствовал, что он не один. Рядом стояла женщина в платье сестры милосердия, которую Степа уже встречал, если конечно, это назвать встречей.

- Ксения... вы... - начал было он, но не договорил и нерешительно умолк. Женщина, глядевшая на него - стоявшего у могилы, - медленно повернула голову:

- Мне очень жаль, Степан. Я могла бы что-то сделать на земле, но в небесах нет опоры. Даже таким, как я...

"Это сон, черт его побери!" - хотел было заявить Степа, но почему-то смолчал. Женщина, похоже, поняла и чуть заметно покачала головой.

- Чего ж делать-то? - растерянно пробормотал Косухин. - Ксения, ну помогите же! Ведь Николай... За что же его?..

- Подумайте сами, Степан. Ростислав и вы воюете между собой, но погибает ваш брат. Выходит, вы и воюете для того, чтобы погибали такие, как он. Я не могу вам помочь. Но вы когда-то спасли Ростислава, попросите его. Пусть отдаст перстень вашему брату, пока вы в воздухе. Прощайте...

Внезапно перед глазами закружились какие-то черные клочья, затем все погрузилось во тьму, и тут сильный толчок чуть не сбросил Степу с койки.

- А! - дернулся он, открывая глаза. Самолет вновь швырнуло, он заглянул в иллюминатор, увидев что-то темно-серое, клубящееся, исходящее каплями влаги, покрывшими толстое стекло.

Берг что-то прокричала, но Степа ничего не услышал сквозь шум моторов. Он огляделся - Богораза в салоне не было, а капитан сидел на своей койке, листая Ника Картера. Степа поспешил надеть шлем.

- Ну и нервы у вас, Косухин! - сказала Берг веселым тоном, хотя в голосе чувствовалась какая-то неестественная напряженность. - Спите тут, словно на сеновале! Когда снова будете ложиться, на всякий случай наденьте парашют... Хороши джентльмены - бросили даму одну!

- Сморило, - пробормотал Степа, не зная верить или не верить тому, что только что увидел во сне. Он поглядел на Арцеулова - беляк углубился в книженцию, очевидно, желая отвлечься от происходящего. На пальце его правой руки тускло блестел перстень.

"Не поверит же, гад!" - безнадежно подумал Косухин, но все же встал и, едва не упав при следующем толчке, подсел к капитану.

Арцеулов его не заметил. Степа подключил проводки шлема в ближайшую розетку и кашлянул. Капитан поднял голову, не без удивления поглядев на Степу.

- Ты... эта... поговорить надо, - начал Косухин.

- Слушаю вас, господин красный командир, - тон беляка не обещал ничего доброго, но Степа все же решился.

- Ты, Арцеулов, в сны веришь?

- Что? - поразился Ростислав. Разговаривать с краснопузым было не о чем, а такой вопрос и вовсе показался дурацким. Он уже хотел было съязвить что-нибудь подходящее к случаю и закончить ненужную беседу, но взглянул на растерянное лицо Косухина и сдержался. Он вдруг вспомнил свой сон в Нижнеудинске. Интересно, что этот красный имеет в виду?

- Не очень, - признался капитан, заметив, что при этих словах Степа растерялся еще более, и вдруг понял - краснопузый и не думает шутить. Внезапно стало тревожно.

- Чем я могу помочь? - спросил он совсем не то, что вначале собирался.

- Перстень... Отдай брату. Пока мы не сели...

Арцеулов удивился еще более, автоматически взглянул на черненых змеек на массивной печатке. В словах Косухина была логика. В отличие от Степы, Арцеулов прекрасно знал, что такое атмосферный фронт. Лебедев, сидевший за штурвалом аэроплана, сейчас как никогда нуждался в удаче. И если перстень в самом деле может помочь...

Внезапно вспомнились слова странного чеха. "Никогда не снимай перстня..." Но ведь он снимал перстень тогда, в церкви, чтобы не пустить нелюдей за порог?

"А ведь если что, перстень и мне самому пригодится", - мелькнула вполне резонная мысль, но капитан уже встал, снял шлем и решительно направился в кабину. Степа вскочил и пошел следом.

...Полковник Лебедев был внешне совершенно спокоен. Даже его широкие кисти не держали штурвала, а, казалось, лишь лежали на нем. Только сжатые губы и маленькая капля пота, стекавшая по лицу, выдавали его чувства. Богораз сидел в соседнем кресле, очки исчезли, серые глаза смотрели строго, почти сурово, губы изредка шевелились - студент что-то говорил Лебедеву, а тот чуть заметно кивал, не отводя глаз от того, что было за стеклом кабины.

Там клубилась тьма, у которой не было ни верха ни низа, по стеклу текла вода, и было просто непонятно, как эти двое могут находить в таком месиве дорогу.

Лебедев оглянулся, увидел непрошеный гостей и мотнул головой. Все было ясно и без слов, но Арцеулов твердо подошел к приборной доске, взял свободный шлем и что-то сказал полковнику.

Степа видел, как брат удивленно поднял брови, затем нахмурился и произнес что-то резкое. Арцеулов вновь заговорил, затем повернулся, кивнул на Степу и снял с пальца перстень. Брат тоже оглянулся, и вдруг его лицо изменилось, на миг смягчившись улыбкой. Полковник успокаивающе кивнул Степе и надел перстень на безымянный палец.

Арцеулов тут же отошел к двери и поманил Степу. Косухин вздохнул и уже собрался было уходить, как вдруг что-то изменилось. Мгла перед колпаком кабины поредела, где-то вверху мелькнул клочок голубого неба, и тут серая завеса разорвалась. Сквозь мокрые стекла кабины стала видна желтая неровная поверхность земли, мелькнуло русло высохшей реки, но это продолжалось не больше минуты. Громадная туча, еще темнее и больше прежней, надвигалась с юга. Ее неровные края шевелились, казалось, она дышала, мерно и глубоко, и этот нечеловеческий ритм таил в себе что-то неведомое и жуткое.

Степа и Арцеулов замерли, глядя на приближавшуюся с каждым мигом темно-серую громаду. Внезапно им показалось, что туча стала прозрачной, как будто засветился экран гигантского синематографа. На этом экране, чуть подсвеченное странным, неземным огнем, стало проступать гигантское лицо, занимая почти полнеба. Обозначились неясные контуры, проступил тонкий брезгливо сжатый рот, резкие скулы и чуть прищуренные бесцветные глаза. Степа и капитан невольно переглянулись - не узнать того, с кем им обоим уже приходилось встречаться, было невоз.

Косухин взглянул на брата и понял - тот тоже видит. Руки, прежде лежавшие спокойно, теперь впились в штурвал, а вся фигура как бы сжалась, чувствуя неведомую опасность. Богораз откинулся в кресло, закусил губу, а серые глаза, казалось, превратились в щелки.

Страшное лицо росло, теперь оно занимало почти все небо, и вдруг ярко-красные губы призрака дернулись. Не было слышно ни звука, но Косухину показалось, что в голове его медленно начинает звучать хриплый голос, произносящий непонятные слова. Степа скосил глаза на Арцеулова, и заметил, что тот быстро перекрестился. Хриплые слова продолжали звучать, и Косухину почудилось, что он различает что-то странно знакомое:

"Бааль зебуб... бааль зебуб..."

Внезапно захотелось тоже осенить себя крестом, но Степа одолел это недостойное для большевика желание и лишь сердито нахмурился. В ушах раздался злой хриплый смех, и в ту же секунду лицо сгинуло, а на стекла кабины обрушился мокрый шквал. Аэроплан резко кинуло влево, Арцеулов едва удержался на ногах, а Степу бросило на стенку кабины. "Муромец" вновь тряхнуло, и самолет стал заваливаться на левое крыло. Полковник быстро взглянул туда, что-то быстро сказал в шлемофон, и невозмутимое лицо Богораза внезапно стало пепельным. Арцеулов и Косухин невольно поглядели туда же и сквозь мокрую пелену разглядели клубы черного дыма.

- Левый мотор!

Степа вспомнил свой сон и похолодел. Арцеулов, еще не понимавший, что случилось, тоже почувствовал беду. Вновь, уже не в первый раз за время полета, капитан остро осознал свое бессилие. Он, водивший цепи в штыковую, не боявшийся вставать в полный рост на большевистские пулеметы, был теперь бессилен и слаб, как ребенок.

Полковник что-то сказал Богоразу, тот отрицательно покачал головой, но Лебедев, нахмурившись, вновь отдал команду. Студент отстегнул ремень и резко встал. Полковник оглянулся и вновь недвусмысленно кивнул на дверь. "К черту! - подумал Арцеулов. - Не уйду!"

Степа подумал приблизительно то же самое, но Богораз, с неожиданной для его худой фигуры силой, схватил Косухина за плечи и буквально выкинул из кабины. Арцеулов резко пожал плечами и предпочел отступить сам.

В салоне Семен Аскольдович тут же подошел к сжавшейся на койке Берг и показал ей на висевшие рядом ремни. Та быстро кивнула и стала нервными движениями застегивать их на груди. Богораз кивнул в ответ, проверил крепление и повернулся к остальным.

Ни Ростислав, ни Косухин никогда не имели дело с ремнями безопасности, и дело шло туго. Самолет продолжал заваливаться влево, в салоне запахло гарью, а мгла за иллюминаторами стала пузыриться чем-то черным и липким. Студент быстрыми движениями помог обоим справиться с ремнями, после чего ловко проскользнул к своей койке и пристегнулся сам.

- Что случилось? - в наушниках прозвучал взволнованный голос девушки. - Что-то с мотором?

- Что-то с маслом, - скучным голосом ответил Богораз. - Пустяки, Наталья Федоровна...

Ни Степа, ни Арцеулов не стали разуверять Наташу. Девушка быстро взглянула в левый иллюминатор, сквозь который были хорошо видны клочья дыма, и невесело улыбнулась. Косухин хотел сказать что-то ободряющее, но говорить было нечего.

Гул моторов стал другим - неровным, как бы неуверенным. Аэроплан уже не мчал, а полз сквозь липкие тучи.

"Какой уж тут перстень! - невесело подумал Степа. - Гробанемся за милую душу, и костей ворон не соберет..."

Вновь вспомнился странный сон, и тут Косухин внезапно подумал о том, на что вначале не обратил внимания. Ксения сказала, что он спас ее мужа, этого белого гада. Странно, Косухин мог поручиться, что чем-чем, а спасением колчаковских офицеров никогда не занимался.

"Ладно, - решил он. - Мало ли чего причудится! Во сне того и гляди корешем самому Колчаку станешь, чердынь-калуга..."

Между тем самолет дернулся и начал медленно выпрямляться. Тут же к горлу подкатил комок, а в животе стало холодно и пусто.

- Полковник выключил правый мотор, - негромко произнесла Берг, прислушиваясь. - Семен, что там внизу?

- Степь... - неуверенно проговорил Богораз. - Точнее, полупустыня. В общем, ровно, но иногда встречаются скалы...

Косухин вновь вспомнил свой сон - накренившийся "Муромец", ткнувшийся носом в желтую скалу.

- Помоги нам, Господи, - тихо проговорила девушка. - Косухин, помолитесь за меня...

Степа удивленно поднял брови и хотел было сообщить о своем непробиваемом атеизме, но смолчал. Это было бы явно не ко времени.

Самолет вновь закачало, он резко накренился, затем выпрямился. Моторы уже не гудели, а хрипели - неровно и прерывисто. К гулу прибавился свист - "Муромец" падал. Казалось, воздух, до этого столь послушный и гостеприимный, отказывается теперь держать тяжелую ношу.

Степа не удержался и, дотянувшись до иллюминатора, выглянул. Земля была совсем рядом - желтая, неровная, покрытая источенными ветром камнями. Он уже видел это. Косухин закрыл глаза и вдруг подумал о брате. Николай был за штурвалом, и ему нечем помочь...

"Господи! - вдруг прошептал Степа, напрочь забыв про идеи единственного верного на земле учения. - Господи, помоги рабу твоему Николаю! У меня же больше никого нет, Господи!.."

- Внимание! - вдруг резко произнес Богораз. - Держитесь!

И тут самолет ударило. Удар был слабый, всех лишь подбросило на сиденьях, но через секунду машину вновь тряхнуло, на этот раз сильнее. Послышался страшный треск, со звоном разлетелось стекло одного из иллюминаторов, аэроплан резко бросило в сторону - и тут-то "Муромца" ударило уже по-настоящему.

Обшивка треснула, послышался грохот срывавшегося с места оборудования, людей подкинуло вверх, но ремни выдержали. Косухин успел подумать, что удалось отделаться легким испугом, и тут вновь послышался треск, удар невиданной силы обрушился на салон...

Косухину повезло. Он слегка прикусил губу (кровь тут же потекла в рот), вдобавок ударился головой, но не сильно - войлок обшивки смягчил удар. Уже через секунду он открыл глаза и понял, что жив.

Салон смяло почти в гармошку, по корпусу прошли глубокие сквозные трещины, на полу блестели выбитые стекла, но все внутри салона, как показалось Степе, уцелели. Берг сидела на койке, бессильно откинувшись назад. Богораз уже пришел в себя и с очумелым видом мотал головой. Косухин поглядел туда, где было место белого гада Арцеулова и вдруг увидел, что капитана нет, лишь обрывки ремней бессильно покачивались, свисая со стены.

"Ого! - только и подумал Степа. - Не повезло беляку!"

И тут же мысль о брате заставила рвануть застежку ремня. Косухин вскочил и увидел Арцеулова - капитан лежал в углу, лицо залито кровью, а голова бессильно застыла, откинувшись назад.

"А ведь он перстень снял!" - мелькнула в сознании, но Степа решил заняться беляком позже. Чуть покачиваясь, он сделал шаг в сторону кабины, краем глаза заметив, что девушка открыла глаза и испуганно смотрит в разбитый салон.

"Потом, потом!" - подумал Степа и тут же увидел брата.

Николай стоял в дверях, на лице - прямо под старым шрамом, - краснел глубокий порез, шлем с оборванными проводками сбился набок, но полковник улыбался.

- С прибытием, господа! Мягкой посадки не получилось, но чертовски рад, что мы все-таки сели...

- Взаимно, - без особых эмоций отозвался Богораз, выпутываясь из ремней. - Самолет - полностью?

- Почти что вдребезги. Сейчас поглядите сами...

Степа стоял, не говоря ни слова и понимая лишь одно - брат жив. И все они живы, а значит, нечего верить дурацким снам. И тут он вспомнил о перстне - и об Арцеулове.

- Братан, - проговорил он, кивнув туда, где лежало тело капитана. - Тащи аптеку...

- Ах черт! - полковник мельком взглянул на Арцеулова и скрылся в кабине. Косухин подошел к раненому и осторожно приподнял ему голову. Рука тут же испачкалась кровью. Арцеулов застонал, но Степа почти сразу успокоился - капитан жив и, кажется, ранен несерьезно.

- Что с Ростиславом Александровичем? - Берг подошла сзади и неуверенно дотронулась до бледного, заляпанного кровью лба.

- Ниче! - уверенно заявил Степа. - Башкой долбанулся, беляк! Сейчас перевяжем...

- Разрешите? - Богораз чуть потеснил Косухина и присел рядом.

- Ты, Семен, в медицине кумекаешь? - недоверчиво поинтересовался Степа.

- Немного, - проговорил студент, думая, похоже, совсем о другом. - Надеюсь, сотрясения нет... Ага, бинты!

Он взял принесенную полковником коробку с медикаментами, кивнул Косухину, чтобы тот помог, и начал быстро и умело перевязывать раненого.

- Что с ним? - повторила Берг. - Кости целы?

- Порядок, - невозмутимо заметил Богораз, бинтуя голову. - И как это ремни не выдержали, не понимаю?..

 

Арцеулов открыл глаза и тут же почувствовал боль. Болела голова, во рту скопилась густая соленая кровь, ныла ушибленная спина, но он был жив. Эта мысль доставила ему мгновенное удовлетворение. Правда, настроение тут же испортилось - прямо перед ним сидел на корточках краснопузый Косухин и нахально ухмылялся.

- Ну чего, жив, беляк? - вопрос был чисто риторический, и Ростислав решил не отвечать. Наглая физиономия Косухина его раздражала, он не особо понимал, чему тот улыбается - тому, что Арцеулов жив, или зрелищу валяющегося на полу кабины офицера российской армии.

- Капитан, как вы? - физиономия Косухина исчезла, и над Арцеуловым склонился Лебедев.

- Благодарю... Кажется, ушибся, - разговаривать было трудно, болела челюсть, но капитан чувствовал, что вполне может двигаться. Он привстал, и, оглядевшись, покачал головой.

- Да, крепко досталось, - понял его полковник. - Вы еще кабину не видели... Встать сможете?

Арцеулов кивнул и через секунду уже был на ногах. Голова продолжала болеть, кровь сочилась через бинты, но в остальном все постепенно приходило в норму.

- Все из машины, - распорядился Лебедев. - Баки, конечно, пустые, но от греха подальше...

Когда они заглянули в кабину, то невольно замерли, а Берг не удержалась от громкого вздоха - кабины не было. Грязно-желтая скала буквально вдавилась внутрь самолета, разнеся фонарь, приборную доску и задержавшись в каком-то сантиметре от пилотского кресла.

- Да, неплохо, - прокомментировал полковник. - Ваш перстень помог, капитан!

Арцеулов не стал спорить, хотя мысль показалось просто нелепой.

Вокруг бессильно ткнувшегося в скалу самолета простиралась желтая бесснежная степь, абсолютно голая, если не считать множества больших и малых каменных глыб, таких же желтых, занесенных легкой летучей пылью.

- Николай Иванович, как же вы сели? - поразилась Берг. - Здесь и "Фарману"-то негде...

Остальные молча оглядывались, поражаясь тому, как полковнику удалось посадить многотонный "Муромец". Лебедев чуть развел руками:

- К сожалению, все-таки гробанул машину. В общем, двойка... Наверно, если бы не ваш перстень, господин Арцеулов...

Он вновь улыбнулся и протянул серебряный амулет капитану.

- Это не перстень, - уверенно произнес Ростислав. - Нас спасли вы, господин полковник...

- Полноте, - чуть скривился Лебедев. - Мне бы в Каче за такую посадку... Хорошо, еще, что мы почти прилетели. Степа, да что с тобой?

Косухин стоял, как завороженный, не в силах сдвинуться с места. Все, что он видел во сне, теперь было наяву - разбитый самолет у желто-серой скалы, дымящийся почернелый мотор, унылая каменистая степь. Все - кроме одного. Никто не лежал в могиле.

- Ниче, братан, - выдавил из себя Косухин. - Закурить бы...

Он несмело взглянул на вражину Арцеулова. Тот усмехнулся не без злорадства и протянул Степе кисет с махоркой.

Постепенно все пришли в себя. Полковник разостлал прямо на земле полетную карту и вместе с Богоразом стал внимательно вглядываться в неясные для непосвященных пометки.

- Чуток не долетели, - наконец заявил он. - Как раз перемахнули Яркенд-дарью. До ночи не доберемся, но завтра к полудню как раз... Это будет...

- Девятнадцатое января, - подсказал Арцеулов. - Похоже, успеваем...

Перекусив, начали собирать вещи. К счастью, в машине оказался изрядный неприкосновенный запас, продуктов должно было хватить на двое-трое суток. Снега не было, и валенки пришлось сменить на унты. Оружие взяли с собой - до Челкеля путь неблизок...

 

Шли не спеша. Полет всех вымотал. Под ногами то и дело попадались камни, которые приходилось обходить или перешагивать. Вокруг тянулся все тот же пейзаж - желтая ровная степь, покрытая изветрившимися скалами. Справа открылась небольшая, почти пересохшая речушка.

- Яркенд, - пояснил полковник. - Нам еще повезло, что сейчас зима. Ведь слева от нас - Такла-Макан.

Арцеулов кивнул - географию в гимназических пределах он еще помнил. Степа же недоуменно покосился на бескрайнюю степь, вопросительно взглянув на брата.

- Пустыня, - пояснил тот. - И довольно страшная, почище наших Каракумов. Летом туда вообще лучше не соваться - барханы до трехсот метров. Да еще двигаются. Представляешь?

Степа такого представить не мог, но ему поневоле стало не по себе.

- Говорят, там много древних городов, - добавила Берг. - Сейчас их не найти - засыпаны песком...

- А чьи это были города? - поинтересовался Арцеулов, с любопытством поглядывая налево, где лежала загадочная пустыня.

- Не знаю... Это было очень давно, еще до монголов. Говорят, здесь до сих пор появляются призраки...

- Конница Гэсэр-хана, - внезапно произнес Богораз.

- Да, - кивнула Берг и замолчала.

Все, даже Лебедев, немедленно заинтересовались, потребовав от студента объяснений. Он недоуменно развел руками:

- Ну, господа, я же не фольклорист! Какой-то очередной народный герой, тибетский, кажется. Или монгольский... Владыка десяти стран света, искоренитель десяти зол, побеждал всяких чудищ, где-то здесь, например, прикончил людоеда Лубсана. Естественно, чародей... Иногда появляется из глубины Такла-Макана со своими нукерами. То ли карать зло, то ли его творить, уж не знаю.

- А ты его видел? - тут же спросил Степа, чувствуя, что равнодушный тон студента явно напускной.

- Я? - без особой охоты откликнулся Богораз. - Видел. Ну всадники как всадники...

Несмотря на всеобщий интерес, студент решительно заявил, что ровным счетом ничего не понимает в привидениях, ни в кавалерии, и от дальнейших пояснений отказался. Полковник лишь посмеялся. Берг внешне никак не реагировала на эту байку, а Арцеулов вдруг почему-то поверил. Ему даже показалось, что где-то там, у горизонта, беззвучно промелькнул полупрозрачный силуэт гигантского всадника...

Степа в призраков не верил, но еще раз подумал, что странный студент с вечным бронхитом явно не прост. Здесь, в степи, Богораз вновь напялил на нос нелепые очки, то и дело надрывно кашлял, поминая свою болячку, но Косухин помнил, каким был Семен за штурвалом самолета.

"Ишь, дурака валяет, - вновь подумал Степа. - Бронхит у него! Призраков, понимаешь, видел! Эх, не раскусил я его тогда, на Троицкой..."

Они шли до самого вечера, держась вдоль русла Яркенда. Как объяснил полковник, река вскоре свернет налево, к озеру Челкель, куда они и добирались.

Идти становилось труднее. Степь взгорбилась высокими холмами, твердую сухую землю то и дело сменяли островки вязкого песка, и по-прежнему всюду лежали камни - их было много, словно кто-то специально постарался сделать эти места как менее уютными.

- Пожалуй, хватит, - заявил Лебедев, когда они подошли к подножию большого пологого холма. - Станем здесь...

Место, действительно, оказалось удобным. Река была рядом, а на склоне холма чудом уцелели несколько сухих деревьев, вполне пригодных для костра. Полковник назвал этих представителей здешней флоры диковинным словом "тограк", но сухие колючие ветки горели не хуже березовых, у костра сразу же стало уютно. Лебедев пустил по кругу прихваченную из самолета флягу со спиртом. Пару дней назад, среди мертвой ледяной тайги, обжигающая жидкость лишь немного бодрила, прогоняя усталость, но здесь спирт ударил у голову, расслабляя нервы и рассеивая мрачные воспоминания.

Арцеулов сел поближе к огню, засунув руки в карманы полушубка. Хотелось курить, но лень было крутить "козью ногу". На холмы опускался тихий беззвучный вечер, языки огня весело плясали, вздымаясь к черному, покрытому звездной пылью небу. Ростиславу стало хорошо, как давно уже не бывало. Казалось, все страшное уже позади, кончилась проклятая война, и он сидит с дружной компанией старых приятелей, выехавших на увлекательную прогулку на берег загадочной реки. Даже краснопузый Косухин, не поленившийся свернуть гигантскую самокрутку и удовлетворенно пускавший в звездное небо кольца сизого дыма, внезапно показался не смертным врагом, по дикому недоразумению оказавшимся в составе секретнейшей экспедиции, а обыкновенным симпатичным парнем, немного забавным, но смелым и надежным, который не струсит и не предаст в минуту опасности.

Но Арцеулов не позволял себе долго предаваться благодушным мечтаниям. Его война не кончилась, и самое главное еще впереди. Рядом с ним был не славный парень Степа, а опасный умный враг, который выполнял свое задание, не жалея жизни - своей, а если понадобится, и их жизней тоже. Капитан вдруг подумал, что если бы не дикая случайность, и Косухин не оказался братом полковника, он застрелил бы его здесь же, у этого костра. Застрелил бы не из слепой ненависти - такой ненависти к Степе Арцеулов уже не чувствовал, - а по жестокой логике войны. Он представил себе мертвого Косухина, лежавшего здесь, на склоне холма, и внезапно для самого себя обрадовался, что краснопузый и сегодня окажется в живых.

Степа же не ведал о мрачных размышлениях Арцеулова. Ему было просто хорошо. Он жив, брат - в чье воскрешение он никак не мог поверить, как раньше не верил в гибель, - был рядом, а остальное могло подождать до утра...

Берг внезапно рассмеялась и, взвесив в руке фляжку со спиртом, из которой только что отхлебнула, покачала головой:

- Какая экзотика! Воспитанная девушка из хорошей семьи хлещет спирт в компании трех подозрительных мужчин! Ужас, господа!

- А кого из нас вы не посчитали? - поинтересовался Арцеулов.

- Не вас, - вновь рассмеялась Наташа. - Вы, Ростислав Александрович, с вашим вечно мрачным видом немного напоминаете корсиканского разбойника. Я не посчитала господина полковника. Во-первых, потому, что он остается джентльменом даже в пустыне, а во-вторых, всегда благоговела перед кавалерами ордена Александра Невского...

Лебедев чуть смутился, хотя всем было понятно, что девушка шутит. Даже Арцеулову подобное корсиканское сравнение не показалось обидным. Наверно, со стороны он действительно не выглядит особым оптимистом. Между тем девушка передала флягу Степе и вновь покачала головой:

- Представляю, что бы сказал Гастон...

Заметив, что мужчины едва заметно переглянулись, она поспешила уточнить:

- Это мой жених, господа. Гастон Сен-Луи. Хороший физик и очень воспитанный человек, Он работает у мадам Кюри в Париже...

- А! - неопределенно произнес Богораз, похоже, имея некоторые сомнения то ли по поводу таланта, то ли по поводу воспитанности упомянутого Гастона.

- Как же он вас отпустил? - удивился Арцеулов. - Я бы на его месте не рискнул.

Берг не ответила, лишь вновь усмехнулась, на этот раз не очень весело. У костра повисло молчание.

"Так у нее жених, чердынь-калуга! - растерялся Степа, но тут же пришел в себя. - А чего нет, в самом деле? Только этот беляк прав - куда было ее отпускать в такие гиблые места! Сам бы, что ли, поехал, этот Гастон!"

Жених мадемуазель Берг отчего-то представился ему хлипким мерзким типом совершенно буржуйского вида и в очках. Вроде Богораза, только хуже. Семен Аскольдович, по крайней мере, был здесь, а не в Париже...

Когда все собирались спать, Арцеулов настоял, чтобы выставить дежурство. Пустыня - пустыней, а капитан не любил быть застигнутым врасплох. Он остался сторожить первым, и, когда тьма сгустилась до угольной черноты, вдруг заметил прямо над холмом легкое, чуть мерцающее сияние. Не выдержав, он растолкал Лебедева, но тот улыбнулся и велел ни о чем не беспокоиться...

 

Рано утром, наскоро перекусив, они стали подниматься на холм. Капитан хотел расспросить полковника о том, что видел ночью, но на вершине понял, что в это уже нет нужды. Прямо перед глазами блеснула голубая даль озера, а за ним в ярких солнечных лучах отсвечивали серебром огромные, различимые даже за несколько километров, решетчатые конструкции. Посреди них возвышалось что-то высокое с острым, выкрашенным в ярко-красный цвет навершием, похожее на невероятных размеров карандаш, поставленный острием в зенит. Чуть дальше было различить небольшие домики и длинные продолговатые здания, обнесенные почти незаметной с такого расстояния оградой.

- Прошу, господа! Челкель, - голос полковника невольно дрогнул. Все, даже бывавшие здесь Богораз и Берг, остановились, молча разглядывая то, что вполне могло показаться просто невероятным миражом, возникшим среди скалистой пустыни.

- Господин полковник - это ракета? - спросил Арцеулов, поражаясь размерами серебристого "карандаша".

- "Мономах" - кивнул Лебедев. - Здорово смотрится, правда? Эх, жаль, вы не видели - пять лет назад здесь стояло три ракеты. Это уже последняя... Степа, нравится?

- Ага, - выдохнул Косухин. - И это все... взлетит, да?

- Ну, не все, - рассмеялся Лебедев. - Взлетит ракета. Рядом - фермы обслуживания, чуть дальше склады, городок... Ну, пошли...

Они двинулись вдоль берега Челкеля и начали постепенно приближаться к полигону. Серебряный "карандаш" медленно рос. Арцеулов прикинул, во сколько раз ракета выше, к примеру, Александровской колонны - и лишь покачал головой. Косухин, Александровскую колонну не видевший, во все глаза глядел на невиданное диво.

- Наташа, - наконец не выдержал он. - И это все, ну... взлетит в этот... эфир?

- Я же вам рассказывала, Косухин, - улыбнулась девушка. - Это называется "ракетный поезд". Там как бы три "вагона" - три ракеты, одна за другой. Нижняя вначале толкает верхние, потом там выгорает топливо. Ну, помните?..

- Ага, - сообразил Косухин. - И в этот эфир попадает то, красное?

Он указал на верхнюю часть ракеты.

- Это и есть эфирный корабль, - кивнул шедший впереди полковник. - Эфирный корабль "Владимир Мономах-2".

- И ты там будешь? Ну, внутри?

- Да, - коротко ответил Лебедев. - Надеюсь...

Они прошли еще несколько километров. "Мономах" занимал теперь почти полнеба. было уже разглядеть небольшой городок, расположенный правее от стартовой площадки, высокий каменный забор и вышки охраны.

"Сколько же тут их будет? - стал смекать Степа, рассматривая продолговатые здания, походившие на казармы. - Батальон? Пожалуй, даже больше..."

Арцеулов подумал приблизительно о том же, наметанным взглядом отметив внушительный вид оборонительных сооружений. Полигон стоял посреди ровной степи, лишь частично прикрытый озером, но подойти к нему было не так легко. Особенно, если часть подходов, к примеру, заминировать. Ростислав поделился своими мыслями с Лебедевым, и тот подтвердил, что так оно и есть, а посему с дороги лучше не сходить. Дорога, насколько он помнил, была безопасна и охранялась патрулями...

Первый патруль они увидели километрах в трех от вышек охраны. Четверо всадников в длинных серых шинелях выехали из-за ближайшего холма, и, чуть постояв, рысью направились прямо к ним. Короткие кавалерийские карабины смотрели на гостей.

Им было предложено остановиться и бросить оружие. Лебедев представился и хотел показать свои документы, но приказ был тут же повторен, причем самым категорическим тоном. Пришлось подчиниться. Правда, всадники ограничились тем, что забрали карабин, не поинтересовавшись, имеют ли путешественники еще что-либо в запасе. Арцеулова и Степу это сразу же насторожило. Красный командир Косухин мысленно обозвал патрульных раззявами, поскольку действуют они явно спустя рукава, а капитан приметил то, что ускользнуло от Степы - среди патрульных не было офицера.

Когда узкая, едва заметная среди камней дорога перевалила через очередной бугор, всем стало понятно, что сюрпризы далеко не кончились. Прямо перед ними, за большими железными воротами, стояло двухэтажно здание из желтого камня, рядом с которым высилась мачта с развевающимся по ветру флагом. Флаг был красный...

 

10. ЧЕЛКЕЛЬ

 

Отступать было некуда - навстречу от ворот спешили еще несколько солдат, держа наперевес уже не карабины, а трехлинейки с примкнутыми штыками. Полковник и Ростислав невольно переглянулись, но Лебедев, поняв немой вопрос Арцеулова, покачал головой. Действительно, сопротивляться было бессмысленно. Степа же недоуменно оглядывался, пытаясь осмыслить неожиданное зрелище. Значит, покуда его братан ездил в Иркутск да собирал господ интеллигентов, тут кое-что переменилось. И хотя зрелище родного флага должно было настроить красного командира на оптимистический лад, он почему-то насторожился и решил быть начеку.

Их остановили у ворот. Солдаты перекинулись несколькими словами с патрульным, а затем направились прямо к ним. Впереди шел невысокий унтер с повязкой дежурного на рукаве.

- Кто такие, граждане? - поинтересовался он, поднося руку к фуражке. Николай Иванович шагнул вперед:

- Полковник Лебедев. Со мною группа специалистов. Что у вас тут случилось?

Он достал из кармана летной куртки какие-то бумаги и протянул унтеру. Тот поглядел на них, потом на полковника, о чем-то пошептался с одним из солдат, а затем опять козырнул:

- Здравия желаю, господин полковник! Извините, сразу не узнал. Пройдемте в штаб...

- Какой штаб? - удивился Лебедев. - Мне нужно к генералу Боярышникову!

- Генерала нет. Пройдемте, граждане...

Пришлось вновь подчиниться, хотя Арцеулова так и тянуло достать "бульдог" и объяснить "гражданам", как нужно обращаться с офицером. Степа же глядел на солдат с явным недоверием - в январе 20-го обращение "граждане" уже начинало выходить из употребления. Во всяком случае, слово звучало не особо по-большевистски.

Они прошли через ворота и направились к двухэтажному зданию, возле которого слонялись без дела десятка два солдат с оружием, принявшихся тут же с любопытством разглядывать гостей. Ни одного офицера - это уже заметили все - тут тоже не оказалось, и происходящее мало напоминало налаженный порядок военной части.

В здании, где также были лишь солдаты и унтера, причем все с оружием, гостей отвели на второй этаж, в комнату, на двери которой красовалась небрежно выполненная на клочке бумаги надпись:

"Революционный штаб авиаотряда Челкель"

За дверью стоял густой сизый дым от горевших самокруток, сразу показавшийся Степе родным и привычным. За большим столом находилось несколько солдат и унтер-офицеров, а в углу верхом на стуле пристроился единственный офицер-прапорщик в погонах, но с красной повязкой на рукаве. При виде вошедших все встали, а некоторые даже попытались отдать честь.

- Кто у вас здесь старший? - спросил Лебедев таким тоном, что Степа даже удивился.

- Фельдфебель Гаврилов, - представился один из сидевших за столом. - Начальник штаба. Это - члены штаба, ваше... то есть гражданин полковник. Здравствуйте, Николай Иванович Вы меня, может, помните?..

- А, Гаврилов... - всмотрелся Лебедев. - Здравствуйте. Вы, кажется, из команды обслуживания? Слушайте, что у вас произошло?

- Пока ничего трагичного, господин полковник, - ответил вместо Гаврилова прапорщик с красной повязкой. - Разрешите представиться - прапорщик Остроумов. Граждане, здесь женщина, уступите место...

Один из унтеров тут же уступил свой стул, другой был предложен полковнику. Берг кивнула и села, с интересом оглядывая присутствующих. Полковник садиться не стал и лишь облокотился на спинку стула.

- Гарнизон особого авиаотряда Челкель, узнав об отречении Колчака, постановил перейти на сторону советской власти, - продолжал прапорщик. - На общем митинге был избран штаб для временного руководства отрядом и полигоном. Гражданин Гаврилов - начальник, я его заместитель...

- А где остальные? - не выдержал Лебедев. - Где офицеры, техники?

- Часть техников перешла на нашу сторону. Что касается офицеров, то мои коллеги проявили совершенно бессмысленный консерватизм...

Арцеулов скрипнул зубами: он хорошо помнил семнадцатый год и то, что делала солдатня с проявившими консерватизм людьми в золотых погонах. Похоже, Лебедев подумал о том же.

- К счастью, обошлось без жертв, - рассеял их опасения Остроумов. - Командующий отрядом генерал Боярышников бежал, а остальные забаррикадировались в бункере на полигоне. Мы ведем переговоры, но пока безуспешно. Мы не хотим крови, господин полковник...

"Либералишки, - прокомментировал про себя Степа. - Эсеровщиной попахивает."

Впрочем, он и сам был не против такого развития событий. В конце концов, война действительно кончалась, а советская власть, как известно, всегда отличалась пролетарским гуманизмом.

- Позвольте, - растерянно произнес полковник. - Но ведь на завтра... В крайнем случае, на послезавтра назначен запуск "Мономаха"!

- Так точно! - подтвердил фельдфебель Гаврилов. - Только, гражданин полковник, тут такая петрушка... Вы не подумайте, мы ведь все добровольцы, так что понимаем... "Мономаха" мы чуть не год готовили. Только такое дело получается...

Он замялся, а затем предложил выпить чаю. Никто, даже Арцеулов, не возражал. Чай был разлит в жестяные кружки, откуда-то появились ржаные сухари, а из соседней комнаты были принесены недостающие стулья. В дверь то и дело просовывались любопытные физиономии, но Гаврилов каждый раз решительно приказывал не мешать.

Хлебнув чаю - чай был незнакомый, желтый - фельдфебель начал рассказ, время от времени дополняемый репликами Остроумова и членов штаба. Почти сразу стало ясно, что положение действительно очень непростое.

После бегства генерала Боярышникова революционный штаб постановил обратиться по радио к совету народных комиссаров с просьбой прислать уполномоченного для передачи Челкеля в ведение Республики. Покуда же было решено продолжить подготовку к старту, ввиду того, что Совреспублика должна быть заинтересована в продолжении столь важных научных исследований. Однако большинство офицеров заперлось в бункер и пригрозило взорвать полигон, если их попытаются выкурить силой.

Переговоры ничего не дали. Ни Столица, ни Иркутск не отвечали, хотя радио было несколько раз продублировано. Работы на стартовой площадке, естественно, остановились. Это было еще не главной бедой - подготовка почти завершена, оставалось лишь доделать некоторые мелочи, но два дня назад обстановка резко обострилась. Отряды генерала Мо, все предыдущие месяцы строго сохранявшие нейтралитет, внезапно подошли с юга, блокировав путь на город Яркенд и отрезав Челкель от российского Туркестана. Генерал Мо через парламентера приказал в трехдневный срок передать ему полигон со всем имуществом, в противном случае обещая начать штурм. Уходить было некуда - единственная дорога вдоль Такла-Макана, по которой и прошла группа Лебедева, вела вглубь Китая, вдобавок войска братьев Мо перехватывали ее, к счастью, значительно восточнее. Оборона базы была способна какое-то время сдержать атакующих, тем более те покуда не имели артиллерии, но запасы боеприпасов хранились в бункере, где держали оборону офицеры. Штаб обещал генералу Мо дать ответ на третий день, надеясь за это время получить распоряжение из Столицы или, в крайнем случае, прорываться через пустыню на запад.

- Ерунда какая-то, - не выдержал Арцеулов. - Нашли время митинговать, господа! Если вам наплевать на полигон, подумали бы о собственной шкуре, прежде чем на офицеров охотиться!

Ему довольно обидчиво ответили, что никакого зла на офицеров не держат, поскольку здешние офицеры - тоже добровольцы, вдобавок, люди образованные и культурные. Более того, штаб готов всячески ходатайствовать перед Соввластью, чтобы разрешить офицерам вновь приступить к своим обязанностям и успешно завершить запуск, а после, если потребуется, защищать Челкель. Однако, офицеры штабу не верят и считают бунтовщиками, не желая идти на переговоры.

Путешественники переглянулись. Лебедев был явно растерян, Арцеулов шипел от злости, Берг о чем-то лихорадочно размышляла, лишь Богораз и Степа казались невозмутимыми. О чем думал Семен Аскольдович, так и осталось в тайне, а Степа, дожевав сухарь и аккуратно поставив на стол пустую кружку, оправил полушубок и решительно встал. Взоры всех, кто был в комнате, немедленно обратились на него.

- Ну вот чего, мужики, - с достоинством начал Косухин. - Поговорили - и будя. А теперь слушай меня...

Он достал из кармана гимнастерки тонкий лист пергаментной бумаги, украшенной огромной синей печатью Сиббюро и положил его на стол:

- Я, стало быть, Степан Косухин, представитель Сибирского бюро ЦК. Что такое Сиббюро, слыхали, товарищи?

Удостоверение обошло всех присутствующих и было возвращено при почтительном молчании. Похоже, о Сиббюро были наслышаны даже здесь.

- Так вот, - удовлетворенно продолжал Косухин, чувствуя, что начинает овладевать ситуацией. - Полномочий у меня на три ваши авиаотряда хватает, а посему объявляю себя комиссаром Челкеля. Возражения есть?

Возражений не последовало. Члены штаба растерянно и даже с некоторым испугом смотрели на пришедшего прямо из Такла-Макана посланца грозного Сиббюро. Брат глядел на Степу чуть прищурившись, начиная что-то понимать. Если кто и был в бешенстве, так это, конечно, Арцеулов. Ростислав вновь ощущал себя лишним и бесполезным, как на борту "Муромца". Он понимал, что если кто сможет разобраться в нелепой ситуации и опасной обстановке, то это, без сомнения, не он, а этот краснопузый. И капитан вдруг почувствовал нечто вроде зависти.

- Возражений нет, - констатировал Степа. - А распоряжения такие... Караулы выставлены?

- Так точно, гражданин комиссар, - поспешил доложить Гаврилов.

- Товарищ комиссар, - внушительно поправил Степа. - Хреновые у вас караулы, хоть пулемет пронести... Значит, охранять базу, как зеницу ока, потому она теперь собственность трудового народа. Это понятно?

Члены штаба согласно зашумели. Выражение "собственность трудового народа" им понравилось.

- Подготовку к этому... старту, в виду его научного значения для дела мирового пролетариата будем продолжать. А для этого посылаем делегацию в бункер. Пойдут гражданин полковник Лебедев и другие граждане ученые. Договоримся так: офицеры сдают бункер и возвращаются к своим обязанностям. Оружие им оставить в виду военной обстановки. Штаб будет руководить обороной. Вопросы?

- Они могут не согласиться, товарищ Косухин, - заметил один из членов штаба. - Боятся...

- Ниче, - заявил Степа, взглянув на мрачного Арцеулова. - А мы их попросим...

Предложение было принято, и члены штаба стали совещаться о составе делегации. Путешественники получили возсть обменяться несколькими фразами.

- Вы молодец, Косухин, - решительно заявила Берг. - Я бы вас даже поцеловала, но вы слишком небритый...

- Думаешь, они будут тебя слушать, Степан? - Лебедев настороженно поглядывал на шумевших солдат. - Ты это хорошо, конечно, придумал, спасибо. Но, боюсь, мы не договоримся...

- Ниче, Николай, - спокойно ответил Степа, заворачивая гарнизонную "козью ногу". - Уж как-нибудь... Они здесь непуганные...

Полковник не понял и удивленно посмотрел на брата. Арцеулов же, услышав краем уха последнюю фразу, тоже сперва удивился, а потом сообразил. Краснопузый прав - гарнизон Челкеля не участвовал в смуте. Здесь не знали, как поднимать восстание, идти на штурм и провозглашать совдепы. Все, на что хватало здешней солдатни - это поднять красную тряпку над казармой и потребовать подчинения большевистскому правительству. И даже в этом чувствовалась логика - Челкель подчинялся российским властям, а другой власти в стране, после отречения адмирала, уже не было. Неудивительно, что на Степу с мандатом Сиббюро здесь смотрели не как на пленного партизана, а как на полномочного посланца грозной Совдепии.

Косухин, несмотря на внешнюю уверенность, сам был в некоторой растерянности от своей наглости. Ни о чем подобном он вначале не думал, но, слушая нестройную толпу "штабных", понял, что дела не будет. Слишком много Степа насмотрелся на всякого рода митинги, после которых полки бросали позиции, на выбранные "штабы" и "комитеты", тянувшие в разные стороны. Оставалось одно - рискнуть. Тем более, это была единственная возсть помочь брату.

Между тем штаб выбрал делегацию, куда вошел, естественно, фельдфебель Гаврилов и прапорщик с красной повязкой. Посовещавшись со Степой, Лебедев решил взять всех остальных, кроме самого Косухина - новоиспеченный комиссар решил, не тратя времени, начать организацию власти. Арцеулов вначале тоже решил остаться - уговаривать осажденных офицеров не тянуло, - но потом понял, что полковник прав. Ведь именно он получил приказ адмирала.

 

Перед бункером - мощным, врубленным в каменистую землю сооружением, - лежали мешки с песком, между которыми торчало дуло "Максима". Впрочем, делегацию подпустили к самому входу. Вначале командовавший заслоном поручик встретил пришедших достаточно сурово, но, увидев Лебедева, очень обрадовался и поспешил, позвонив куда-то по телефону, пропустить всех вовнутрь.

Их тут же окружила толпа офицеров. Полковника узнали и начали закидывать вопросами, главным из которых был один - что им всем теперь делать. Арцеулов, молча наблюдавший за происходящим, заметил, что кое-кто здесь знаком и с Богоразом, а некоторые явно знали Берг. Итак, и тут к гостям с "большой земли" отнеслись как к последней инстанции.

Наконец офицеры успокоились и, собравшись в большом подземном зале, освещенном огромными желтоватыми лампами, устроили нечто вроде общего собрания. Старшим здесь был молодой полковник, заменивший бежавшего командующего. Арцеулова поразило, что офицеры выглядят куда более нерешительными, чем недавно виденная им солдатня. Впрочем, это было понятно - офицеры полигона были большей частью техниками, никогда не воевавшими и не знавшими строевой службы. Они привыкли к спокойной работе с нижними чинами и теперь просто не знали, что делать.

Вначале говорил Лебедев, затем пришлось выступить и Арцеулову. Капитан кратко рассказал о последнем приказе Верховного, для верности продемонстрировав письмо с подписью адмирала. Это прозвучало убедительно, но офицеры по-прежнему не знали, как этот приказ выполнять. Восставших боялись. Капитан понял, что многие тоже не прочь перейти на сторону совдепов, но "по всей форме", с присылкой полномочной комиссии, которая бы приняла этот важнейший для страны объект.

Тогда слово вновь взял Лебедев. Он предложил уже известный компромисс - офицеры возвращаются на объект и вместе во всеми готовят "Мономах" к пуску. "Революционный штаб" занимается лишь солдатскими нуждами, а также руководит обороной полигона. После пуска "Мономаха" гарнизон запрашивает большевиков об условиях передачи объекта, а все желающие уходят на запад - к Анненкову или на север к Семенову. В случае наступления китайцев - держать оборону, а затем взрывать объект и прорываться в Туркестан.

Арцеулов больше не вмешивался в обсуждение. Он присел в сторонке, почти не интересуясь происходящим. Сам бы капитан ни за что не вступил в соглашения с бунтующей солдатней, но сейчас, он это хорошо понимал, иного выхода нет. Только так будет выполнить приказ адмирала и завершить проект "Мономах". А через сутки все закончится, и просто уйти - сдаваться совдепам Ростислав не собирался.

Офицеры начали колебаться, и в конце концов решили позвать Степу, о прибытии которого уже успели узнать. Косухин явился суровый, продемонстрировал свой мандат и веско обещал от имени большевистской власти полную неприкосновенность тем, кто будет выполнять его приказы. Офицеры смотрели на Степу с абсолютно растерянным видом - ранее ни одного комиссара встречать им не приходилось. Кто-то заикнулся было о гарантиях, но Косухин так поглядел на вопрошающего, что тот предпочел не настаивать.

В конце концов офицеры согласились. Баррикада у входа в бункер была разобрана, и осажденные стали выбираться наружу, нерешительно оглядываясь. Ничего страшного не произошло - часть солдат уже была на границе полигона, укрепляя линию обороны, а остальные ждали приказа, чтобы вместе с офицерами готовиться к пуску "Мономаха". Степа, убедившись, что все идет в нужном направлении, забрал с собою наиболее решительных членов революционного штаба и направился туда, где мог заняться знакомым делом - копать окопы и пристреливать пулеметные точки. Полковник, Берг и Семен Аскольдович вместе с офицерами и техниками двинулись на полигон, а оставшийся не у дел Арцеулов нашел свободную койку в одном из офицерских домиков и завалился спать, рассудив, что толку от него все равно покуда нет...

 

Ростислава разбудили поздно вечером - Лебедев занял его офицерский бункер. Полковник был там не один - с ним находился как всегда невозмутимый Богораз в черном, испачканном маслом, комбинезоне. Лебедев был возбужден - дело продвигалось успешно, и к завтрашнему утру корабль будет готов у пуску. Правда, он мельком заметил, что одна важная проблема по-прежнему не решена. Арцеулов попытался переспросить, но полковник предложил подождать Берг.

Девушка пришла где-то через час. Она сообщила, что занималась "рубкой управления", (как понял Ростислав, пунктом, откуда производится запуск). Наташа и Лебедев переглянулись, после чего полковник предложил выйти погулять на свежем воздухе.

Они прошли на полигон и стали у подножья "Мономаха". Вблизи ракета поражала - нижнее основание имело не менее двух десятков метров в диаметре, а вершина - красный конус, внутри которого находился эфирный корабль, - была почти неразличима, теряясь в подступавших сумерках. Ракету окружали многочисленные решетчатые фермы, по которым проходили трубопроводы, лифты для экипажа и обслуживающего персонала, системы контроля. Лебедев сообщил, что уже успел осмотреть новый корабль, и кое-что его весьма удивило. Говоря это, полковник как бы невзначай поглядел на Богораза, но тот никак не отреагировал. Тогда Лебедев огляделся, убедившись, что поблизости никого нет, и начал:

- Господа, мне надо с вами посоветоваться. Ракета готова к запуску, и к полудню мы могли бы начать. Господин Богораз проверил новое оборудование и тоже готов...

- Так в чем же проблема? - удивился Арцеулов. - По-моему ваш брат, надо отдать ему должное, сумел укротить здешних бунтарей...

- Проблема не в этом. Мы сделали все, что могли, но корабль запустить невоз...

- То есть? - удивился Арцеулов.

- Вспомните, Ростислав Александрович, что говорил вам Колчак?

- Постойте, постойте, - напрягся капитан. - К двадцатому... то есть к завтрашнему числу... Ага, Руководитель Проекта! Но его же нет!

- К сожалению... Без него я не имею права давать команду на запуск.

- Помилуйте, господин полковник, - грустно улыбнулся Ростислав. - В нашем положении нелепо ждать каких-то указаний! По мне, так ждать никого не нужно, а то еще дождемся... Господа китайцы под боком, а то того и гляди Венцлав пожалует...

- Я бы и не ждал, - кивнул полковник. - Но тут есть одна деталь...

- Ракета не может стартовать, - пояснила Берг. - В рубке управления заблокирована система зажигания. Там стоит шифр...

- Какой шифр? - удивился Арцеулов.

- Вроде сейфового, только посложнее. Этот шифр должен знать Руководитель Проекта.

- А кто он, этот Руководитель?

- Я его не знаю, - покачал головой Лебедев. - Кажется, с ним был знаком господин Семирадский, но мне он ничего не успел сказать. Руководитель должен прибыть завтра к полудню и привезти с собой письменный приказ адмирала на запуск. Кроме того, он должен назвать шифр системы зажигания...

- Ясно, - кивнул Арцеулов. - А если его не будет?

- Подождем пару дней, - нерешительно заметил полковник. - Правда, долго ждать нельзя - день пуска связан с положением Земли относительно Солнца, и потом стартовать просто опасно...

- У нас еще будет три дня, - заметил молчавший все это время Богораз. - Если мы задержимся даже на сутки, есть риск не выйти на нужную орбиту...

- Ясно, - чуть подумав заявил Арцеулов. - Господин полковник, боюсь, проблема не только в астрономии. Полигон блокирован, и если китайцы будут наступать...

Он не договорил, но все и так было ясно. Полковник кивнул, и они зашагали обратно. Внезапно из темноты вынырнула невысокая фигура с карабином за плечом.

- Косухин! - первым узнала неизвестного Берг. - Где вы пропадали? У вас такой воинственный вид...

- Ага, - кивнул Степа, - какой есть... Че, братан, готова твоя ракета?

- Готова, - коротко сообщил Лебедев, не желая вдаваться в подробности.

- Ну тогда поторопиться надо, - озабоченно заметил Степа. - Я только что с Восточного участка. Худо дело...

- Что там? - встревожился полковник.

- Значит, так, - Косухин свернул самокрутку и с удовольствием затянулся. - Окопы мы привели в божеский вид, пулеметы поставили. В общем, чердынь-калуга, держаться... Два раза китайцы парламентеров слали - чтоб, мол, сдавались. Их там полка два, не меньше...

- День еще продержимся?

- Больше продержались бы, - вздохнул Косухин, пуская кольцо дыма. - Позиция неплохая. Да только... Пушки они подвезли - батареи четыре, трехдюймовки. Похоже, завтра начнут... А у нас кроме пулеметов - ничего.

Полковник и Арцеулов переглянулись. Капитан подумал, что ему следовало не валяться на койке, а тоже быть на позициях. Впрочем, краснопузому Косухину доверять. В любом случае, неполный батальон не сможет долго продержаться против двух полков с трехдюймовками.

- Надо готовиться к эвакуации, - помолчав, решил Лебедев. - Если завтра к полудню не прибудет Руководитель, ждем до вечера, - и уходим на запад. Мне сказали, что у нас есть проводники. Дня через три выйдем к границе. Жаль, если "Мономах" придется взорвать...

- До вечера не продержимся, - покачал головой Степа. - Если они утром начнут, то к полудню будут здесь. Даже если мы задержим их на второй линии, они смогут раздолбать полигон. Закатят трехдюймовки на горку и амба...

- Николай Иванович, - встревоженно проговорила Берг. - Что же нам делать? Я не смогу включить зажигание. Семен Аскольдович, что же вы молчите?

- А? Что? - встрепенулся Богораз. - Помилуйте, Наталья Федоровна, мне-то откуда знать? И вообще, у меня голова прямо раскалывается. Давление, не иначе. Здесь такой ветер!..

Степа покосился на студента, едва удержавшись, чтобы не высказаться. Порой Богораз становился невыносим. Берг сверкнула глазами, но тоже смолчала и повернулась к Степе:

- Косухин, выручите нас! Я знаю, вы сможете! Придумайте что-нибудь! Ростислав Александрович, а вы? Да что же вы все молчите?

- Наталья Федоровна, - Арцеулов выпрямился, стараясь говорить как увереннее и спокойнее, - ручаюсь вам, что ни один волос не упадет с вашей головы...

- Да при чем здесь я! Об этом мог бы позаботиться Гастон, но он предпочел остаться в Париже... Помогите нам завершить проект! Ведь это будет просто нечестно! Георгий и Глеб Иннокентьевич погибли... Неужели все зря?

- Вы вот чего... - не очень уверенно начал Степа. - Я завтра утром что-нибудь соображу. С китайцами этими... Может, продержимся до полудня. А уж потом - не знаю... Так что, к полудню надо вам управиться - а то всех накроют...

- К полудню, - задумчиво повторил полковник. - Хорошо, Степан, мы попробуем...

 

Ночь Степа провел на позициях у костра, рядом со своими новыми товарищами. Пришлось отвечать на десятки самых разных вопросов. Солдаты служили здесь уже четвертый год, и о том, что творилось в России, знали лишь из коротких радиограмм, иногда приходивших в Челкель, да из неясных слухов, передаваемых китайцами. В конце концов, Степа, собрав вокруг себя всех, кто не был на посту, принялся рассказывать о боях на Восточном фронте, о том, как вместе с повстанцами громил гарнизоны белого гада Колчака, о восставшем Иркутске и двурушниках-чехах. Его слушали, раскрыв рты, а когда Косухин пытался расспрашивать о стартах эфирных ракет, ему отвечали нехотя, как о вещах хорошо известных и даже поднадоевших. Для обитателей Челкеля это была привычная рутина. Старшего Косухина - здесь его тоже называли Лебедевым - помнили и относились к полковнику с большой симпатией, как и к другим летчикам-испытателям. Степа вновь почувствовал гордость за брата - все-таки не у каждого красного командира старший брат испытывает такую невиданную вещь, как эфирные корабли.

Наутро вновь явились парламентеры, требуя, чтобы их допустили на полигон. Степа решительно отказал, решив тянуть время, и потребовал, чтобы на переговоры явился кто-нибудь постарше званием. Китайцы ушли, обещав вернуться через час, а еще через полчаса явился вестовой от Лебедева - полковник приглашал Степу на полигон.

Брата он нашел возле бункера. Полковник был не один - рядом стоял Богораз в непременных очках и с совершенно сонным выражением лица. Было похоже, что ни он, ни Лебедев в эту ночь не сомкнули глаз.

Косухин вкратце рассказал о положении на позициях, брат кивнул и сообщил, что ракета готова к пуску. Степан обрадовался, но Лебедев оставался явно чем-то обеспокоен.

- Утром мы получили радио, - наконец сказал он. - Приказано приостановить работы и ждать Руководителя Проекта. Он уже вылетел.

- А кто этот... Руководитель? - удивился ничего не ведавший Степа.

Полковник коротко рассказал то, что было известно ему самому. Степан помрачнел:

- Так значит, этот Руководитель от Колчака... А тебе, выходит, не доверяют?

- Да почему же, Степа! Доверяют. Но я ведь обыкновенный летчик, мне и не положено знать шифр запуска. Раньше Руководитель прибывал заранее, но теперь сам видишь, какие дела...

- Дела, дела! - Степу это совсем не успокоило. - Он может отменить запуск?

- Да что ты! Отменять запуск? Ведь его столько готовили! Правда, непонятно, зачем приостанавливать работы... Ну ничего, мы все закончили. В полдень - старт!

Из бункера вышла Берг. Вид у нее тоже был невыспавшийся и немного встревоженный.

- Николай Иванович, рубка управления готова. Кроме системы зажигания, конечно... А, здравствуйте, Косухин! Не смотрите, у меня кошмарный вид...

- Ну чего там кошмарный... - смутился Степа.

Внезапно где-то на краю летного поля завыла сирена. Все невольно оглянулись. От небольшого домика, где располагался наблюдательный пункт, к ним спешил офицер.

- Господин полковник! - крикнул он, подбрасывая руку к козырьку фуражки. - С востока аэроплан...

- Это он, - кивнул Лебедев. - Пойдемте, господа...

Они прошли к летному полю и остановились у края. Известие о приближавшемся аэроплане уже успело распространиться по базе, поскольку к ним тут же подошли несколько офицеров во главе с молодым полковником, исполнявшим обязанности начальника объекта. От солдатских казарм спешили трое членов "революционного штаба".

Самолет появился неожиданно, вынырнув откуда-то из-за холмов и резко пошел на снижение. Все ахнули, но тот, кто был за штурвалом, уверенно направил машину прямо на свободную взлетную полосу.

- Лихо он это! - пробормотал Лебедев. - Я бы не рискнул...

Аэроплан - Степа уже успел узнать в нем знакомую модель "Фармана", - коснулся колесами земли и побежал по полосе, постепенно замедляя ход. Ожидавшие переглянулись и направились к центру поля. В последний момент к ним присоединился Арцеулов, который все это время был в рубке управления, осматривая неведомую ему доселе технику.

"Фарман" остановился, но колпак кабины оставался закрытым. Только когда Лебедев и те, кто его сопровождали, подошли совсем близко, козырек в верхней части кабины откинулся, и на землю легко спрыгнул невысокий человек в летном комбинезоне. Все с интересом отметили, что таинственный Руководитель прилетел сам, без пилота.

Неизвестный снял большие летные очки и перчатки с широкими раструбами. Лебедев подождал несколько секунд, а затем вскинул руку к летному шлему и представился.

- Здравствуйте, полковник, - голос прилетевшего был спокоен и тверд. - С вами, кажется, господин Богораз? Здравствуйте, Семен Аскольдович. Здравствуйте, господа!

Степа внимательно наблюдал за гостем, но ничего особенного не приметил. Лицо у того было самым обыкновенным, совершенно невыразительным, лишь небольшие светлые глаза смотрели строго и решительно.

"Глаза приметные, чердынь-калуга, - мелькнуло в голове у Косухина. - Вроде как... Точно..."

Спутать было трудно - у Руководителя Проекта были такие же светлые глаза, как у командира легендарного Полка Бессмертных Красных героев.

"Ну и чего? - рассудил Степа. - Мало ли у кого глаза похожи?"

Но все же беспокойство, овладевшее им уже давно, лишь усилилось.

Арцеулов глядел на Руководителя Проекта без особых эмоций. Он лишь мельком отметил, что этот человек совершенно не похож на офицера. "Штафирок", которые лезут командовать военными, капитан не любил. И тут взгляд таинственного гостя скользнул по Арцеулову, на мгновение задержавшись на его правой руке.

"Перстень, - понял капитан. - Он заметил перстень! Но откуда ему знать? Вот черт..."

Между тем Руководитель Проекта велел отойти всем, кроме Лебедева и Богораза. Полковник - начальник объекта и кто-то из членов "штаба" пробовали возразить, но тот оставался непреклонен. Пришлось подчиниться. Правда, Степа стал так, чтобы краем уха слышать разговор. Арцеулов и Берг пристроились рядом.

- Я, кажется, успел вовремя, господа, - начал гость, внимательно глядя то на полковника, то на студента. - Вы приостановили работы?

- Простите... Я бы хотел ознакомиться с вашими полномочиями, господин...

Лебедев выжидательно замолк, но Руководитель не понял намека. Он промолчал, а затем достал из нагрудного кармана сложенную вчетверо бумагу:

- Прошу вас, Николай Иванович...

Лебедев внимательно прочитал документ, затем передал его Богоразу. Тот взглянул на него лишь мельком и пожал плечами.

- Господин капитан! - внезапно позвал Лебедев. Арцеулов поспешил подойти.

- Ростислав Александрович, вы помните руку Верховного?

Арцеулов взял руки бумагу и стал читать. Почерком, очень похожим на хорошо знакомый ему почерк адмирала, сообщалось, что "предъявитель сего" является Руководителем Проекта "Владимир Мономах" и что все его приказы обязательны к исполнению. Внизу стояла подпись "Александр Колчак".

- Почерк похож, - кивнул Арцеулов. - Правда, почему-то нет фамилии предъявителя. Кроме того, обычно такие документы печатались на бланке...

- Благодарю вас, капитан, - кивнул Лебедев, быстро переглянувшись с Богоразом. - Мы слушаем вас, господин Руководитель Проекта...

Тот быстро поглядел сначала на невозмутимого студента, затем на полковника и начал:

- Господа, в силу имеющихся у меня полномочий я приказываю отменить старт "Мономаха" и передать полигон под контроль местных властей...

- Но почему? - поразился Лебедев. - К старту все готово!

- Это приказ. Я не обязан отчитываться перед вами...

- Понятно, - неопределенно проговорил полковник и хотел что-то добавить, но его опередил Степа.

- Здравия желаю, господин хороший, - Косухин по всем правилам отдал честь, хмыкнув прямо в лицо гостю. - Дозвольте представиться - комиссар авиабазы Косухин. Дайте-ка мне ваш документик...

- Ваш брат уже осмотрел его, Степан Иванович, - спокойно ответил неизвестный.

Степа на мгновенье оторопел. Значит, этот тип знает его? Но откуда?

- Ага, - кивнул он. - Ну, документик - это дело пятое... Только дозвольте спросить - откуда вы, такой хороший, прилетели? Уж не из России ли?

- Из России, - отрезал неизвестный. - Что вас еще интересует?

- Да многое. Ежели из России, значит, прямо на "Фармане" - и оттуда?

- А какое это имеет значение? - голос Руководителя был по-прежнему спокоен, но его тон чем-то неуловимо изменился.

- Мой брат имеет в виду, что дальность вашего аэроплана - не больше двухсот километров, - вступил в разговор полковник. - Вы летели с востока. Интересно все же, откуда?

- Во-во, и я о том же, - кивнул довольный таким оборотом Степа.

Арцеулов уловил суть разговора, расстегнул кобуру и шагнул вперед.

- Это еще не все, Степан, - усмехнулся полковник. - В этой бумаге нет условного знака, да и составлена она, как верно отметил Ростислав Александрович, не по форме. Иногда наша российская бюрократия бывает небесполезна.

- Документ составлялся в последний момент, - все с тем же спокойствием ответил неизвестный. - Я летел с секретной авиабазы. Если хотите, объясню вам все подробнее...

- Кроме одного, милостивый государь, - перебил его Богораз. - Я знаю Руководителя Проекта. Настоящего, естественно...

- Господин полковник, разрешите? - Арцеулов достал револьвер и поглядел на Лебедева. Степа снял с плеча карабин и тоже посмотрел на брата.

- Есть еще одна проверка, - Берг тоже подошла поближе, с интересом рассматривая неизвестного. - Если этот господин знает шифр системы зажигания...

- Хорошо, - кивнул тот, кто называл себя Руководителе Проекта. - Придется кое-что объяснить. Господин Лебедев, я должен поговорить с вами наедине...

- Ни за что! - решительно возразил Степа. Все остальные промолчали, но вид у них был вполне недвусмысленный. Неизвестный усмехнулся и кивнул:

- Ладно... Может, так будет лучше. Господа, вас обманули. И прежде всего вас, господин Лебедев.

- То есть? - удивился полковник. - В каком смысле, позвольте узнать?

- Вам сказали, что запуск "Мономаха" преследует научные цели, что это испытание нового типа корабля... Так?

Полковник молча кивнул, все остальные удивленно переглянулись.

- Вас обманули, - повторил человек в летной куртке. - Это не научный проект. Старт "Мономаха-2" преследует военные цели...

- Что? - вырвалось у Берг. Остальные промолчали, но было похоже, что новость никого не оставила равнодушным. Лишь Богораз оставался совершенно невозмутим.

- Вы были на борту корабля. Вас не поразила та аппаратура, которая там находится? Вы не задумывались, зачем она нужна?

- Там действительно есть аппаратура, - согласился Лебедев. - Но ни пушек, ни пулеметов, смею вас уверить, не имеется...

- Есть оружие и похуже. Вас заставляют участвовать в очень опасном эксперименте, который в случае удачи на много лет продлит эту войну...

"Ах ты, чердынь-калуга! - мелькнуло в голове у Степы. - Тогда все понятно! Вот дела-то... А я хорош!"

- Все равно не понимаю, - упрямо мотнул головой полковник. - Насколько мне объяснил господин Богораз, на "Мономахе" установлен двигатель нового типа и система связи...

- И это все, что он вам объяснил? - поинтересовался гость, и в голосе его послышалась нескрываемая ирония. - И ничего не сказал о планете под названием Тускула и о так называемом проекте "Надежда"?

- Да он вам голову морочит! - не выдержал Арцеулов. - Какая еще планета, господин полковник! Семен Аскольдович, а вы что молчите?

- Планета Тускула находится у небольшой желтой звезды примерно в двадцати световых годах от Земли, - спокойно ответил Богораз, снимая свои нелепые очки. - Она была открыта перед войной академиком Глазенапом благодаря совершенно новой аппаратуре, получившей название "Пространственный луч". По некоторым характеристикам Тускула очень напоминает Землю...

- Вы мне ничего не говорили об этом, господин Богораз, - растерянно прервал его полковник. - Но в любом случае... Разве полет имеет военные цели?

- Нет, конечно! - усмехнулся студент. - Война тут совершенно ни при чем. Правда, здесь затронуто кое-что другое... Я так и знал, что кое-кто из них попробует помешать запуску...

"Из кого это - из них?" - подумал Степа. Услыхав о неизвестной планете, которая вдобавок находится где-то в диком далеке, он совершенно успокоился. Происками белогвардейцев тут явно не пахло.

- "Мономах" не должен взлететь, - решительно произнес неизвестный, и Степа (да и не он один) тут же вспомнил слова Венцлава.

- У вас все? - спокойно поинтересовался Лебедев. - Если все, то вынужден вас покинуть. Запуск состоится через четыре часа.

- Вы не посмеете! - резко бросил гость. - Товарищ Косухин, я передаю вам приказ Реввоенсовета - вы должны помешать пуску!

- Эге! - заинтересовался Степа. - Так вы, товарищ, прошу прощения, от Реввоенсовета или все-таки от Колчака?

- Я прибыл из Столицы, - быстро заговорил неизвестный. - Белогвардейцы готовят себе убежище на Тускуле. Вы должны им помешать. Если они запустят "Мономах", пролетарская революция будет под угрозой...

- Убежище? - Степа плохо знал астрономию, равно как прочие науки, но не любил, когда из него делали дурака. - Так ведь ракеты, товарищ не знаю как вас, только до этой, как ее, орбиты и летают. Какое уж тут убежище!

- Да, "Мономах" выше не поднимется. Точнее, не мог подняться, если бы не то, что придумали профессор Семирадский и профессор Богораз...

"Профессор? - поразился Степа. - Так он же студент, чердынь-калуга!"

- На "Мономахе" установлен новый двигатель, системы "Пространственный луч". Он способен искривить пространство и доставить корабль прямо к Тускуле...

- Чего-чего? - Степа уже совершенно ничего не понимал. Впрочем, как и все остальные, - кроме, по-прежнему спокойного и невозмутимого Богораза.

- Вы выполните приказ? - глаза неизвестного встретились с глазами Косухина, и Степа вдруг почувствовал как все вокруг начинает плыть, а он словно растворяется в холодном воздухе.

- Косухин! - ладонь Арцеулова легла ему на плечо, и Степа тут же пришел в себя. Руки сами собой сжали карабин, и ствол дернулся прямо в сторону гостя. В ту же секунду неизвестный выхватил что-то, напоминающее пистолет, но с коротким и очень широким дулом, и направил оружие на Богораза. Но выстрела не последовало - Арцеулов уже стоял между ним и студентом. Лицо неизвестного дернулось:

- Вы думаете, ваш перстень вновь поможет вам, капитан?

Короткий ствол вздрогнул, но в ту же секунду Косухин двинул по руке, державшей оружие, прикладом. Странный пистолет упал на землю, а ствол карабина смотрел человеку в летной куртке прямо в лицо.

- Напрасно, господа... - неизвестный отступил на шаг, на губах его мелькнула недобрая улыбка. - Вы еще не понимаете, с какой силой пробуете тягаться. Могу лишь обещать, что вы все умрете. И умрете плохой смертью. Тускула вам не поможет, прощайте...

- Ладно, ладно, - проговорил Косухин, не любивший, когда ему грозят, но тут фигуру неизвестного окутал радужный туман, сверкнуло яркое, холодное пламя, и человек исчез. Там, где он стоял, остались лишь несколько кристалликов льда. Туман рассеялся, и только стоявший на взлетной полосе самолет напоминал, что случившееся - не сон и не галлюцинация.

- Помните собак? - Арцеулов первый пришел в себя. - Похоже, он из этих... Господин полковник, нам надо спешить.

- Да, - кивнул Лебедев. - Конечно... Не понимаю, что он тут наговорил. Но, господа, что делать? Ведь шифр системы зажигания нам по-прежнему неизвестен?

- Да, странно, - кивнула Берг. - Зачем этот таинственный джентльмен соблазнял моего Косухина, когда мы все равно не сможем запустить "Мономаха"?

Степа зарделся, поймал негодующий взгляд Арцеулова и смутился окончательно.

- Это не проблема, Наталья Федоровна, - спокойным равнодушным голосом откликнулся Богораз, вновь надевая очки. - Шифр я знаю... Пойдемте, господа, времени мало...

Он повернулся, чтобы уходить, но его тут же обступили.

- Позвольте, Семен Аскольдович! - растерянно проговорил полковник - начальник объекта. - Так это вы... Руководитель?

- Какое это имеет значение? - дернул плечом Богораз. - Сейчас несколько не ко времени играть в эти игры.

- Игры? - обиделся молодой полковник. - Семен Аскольдович, я человек военный. Приказ на старт "Мономаха" может отдать лишь Руководитель Проекта.

- О Господи! - Богораз, тоскливо вздохнув, пошарил в кармане и достал сложенный вчетверо носовой платок. - Если это прогладить утюгом, то там вы найдете нечто вроде верительных грамот. По-моему, глупость редкая...

Офицеры, а также члены "революционного штаба", начали разглядывать абсолютно белый кусок материи, покуда полковник не пресек их любопытство и бережно спрятал странное удостоверение.

- Я пошел, господа, - Богораз поправил свои нелепые очки и зашагал в сторону бункера.

- У нас есть утюг? - спросил, ни к кому не обращаясь, начальник базы, а затем махнул рукой и направился вслед за Богоразом. Все остальные, возбужденно переговариваясь, последовали за ним.

Степа прибавил ходу и догнал Семена Аскольдовича. Тот даже не повернул голову.

- Слышь, Семен... э-э-э, Аскольдович, - нерешительно начал Косухин.

- Что, Степан Иванович, хотите меня арестовать? - на лице странного студента мелькнуло что-то, похожее на ироническую усмешку.

- Ну скажешь! - обиделся Степа. - А между прочим, ты хорош - валял дурака. Очки эти дурацкие...

- Очки? - вновь усмехнулся Богораз. - Ах да!..

Он сдернул с носа бесполезные стеклышки и сунул в карман.

- Остались с детства... Лет в пять что-то пошаливало зрение. А насчет валяния дурака - так ведь это у вас, Степан Иванович, называется, конспирацией. Как сами видите, вещь небесполезная...

- А чего тебе конспирировать? - удивился Степа. - Если ты в самом деле против Советской власти...

- Как? - Богораз даже приостановился. - Ох, Степан Иванович, далась вам эта советская власть! Да вашим рабочим и крестьянам покуда чихать на "Мономаха" и эфирные полеты! Эта самая власть тут ни при чем. А вот господин Венцлав и те, кто за ним стоят... Тут бы я на вашем месте заинтересовался. Интересно, чем им мешает проект "Надежда"?

- Так это правда? - поразился Степа.

- Что правда?

- Ну, эта... Тускула... "Пространственный луч"... И насчет убежища...

Богораз бросил на Косухина внимательный взгляд и медленно, словно нехотя, заговорил:

- Это правда, Степан Иванович. Благодаря изобретению господина Семирадского и моего однокурсника Александра Тернема система "Пространственный луч" позволяет достигать очень отдаленных объектов без всяких эфирных ракет. Сейчас на Тускуле имеется небольшая колония наших соотечественников. К сожалению, по причинам, о которых лучше знает Венцлав, связь с ними прервалась. Поэтому мы решили поднять "Мономаха" на орбиту, а затем благодаря "Пространственному лучу" перебросить его к Тускуле. На борту корабля имеется аппаратура, которая позволит наладить постоянный мост между Тускулой и Землей, чтобы уже не зависеть от всяких, скажем так, случайностей. А вот почему это не нравится кое-кому из ваших упырей, не знаю...

- Да чего там, упырей... - пробормотал Степа, и тут до него дошло:

- Так значит, Николай... он не вернется, да?

- Почему не вернется? Просто полет займет не пару суток, а несколько месяцев по земному времени. Когда мы установим аппаратуру на Тускуле, он сможет вернуться совершенно безопасно и даже с комфортом... Да, чтобы не забыть, о нас вы сможете узнать у дяди Натальи Федоровны - Карла Берга, он сейчас в Париже... У вас есть еще вопросы?

- А... ты действительно профессор? - ляпнул Степа, поскольку ничего больше в голову не приходило.

- По нашим российским меркам - нет, - пожал плечами Семен Аскольдович. - Профессора мне присудили в Геттингене два года назад. Ладно, Степан Иванович, скажу вам напоследок вот что... В руководстве вашей большевистской партии имеется какая-то непонятная группа, которая связана с типами, подобными Венцлаву. Похоже, они и заварили эту кашу. Зачем и как - покуда не знаю. Имейте в виду, может пригодиться...

Степа хотел продолжать разговор, но Богораз, кивнув, стал спускаться в бункер.

 

Степа в растерянности переминался с ноги на ногу, когда его окружили несколько офицеров и членов "штаба". Вначале он даже не понял, что от него хотят, и с трудом сообразил, что гарнизон Челкеля ждет распоряжений своего комиссара.

- Господин Лебедев дал приказ держать оборону до полудня, - говорил начальник объекта. - Как только "Мономах" стартует, надо немедленно уходить. Мы подготовили несколько грузовых авто с провиантом...

- Да... эта... - вздохнул Косухин приходя в себя. - Давай карту...

Карту расстелили прямо на земле, и Степа начал вникать в диспозицию. Вскоре он убедился, что офицеры Челкеля вполне разобрались и без него. План молодого полковника был прост и удачен. Сразу же после запуска "Мономаха" весь состав службы обеспечения полигона на грузовиках уходит на юго-запад, к небольшому ущелью, где быстро организовать оборону. Те же, кто находится на позициях, будут отступать на юг, обходя полигон. Возле ущелья оба отряда соединяются и начинают рейд к туркестанской границе.

- Годится, - согласился Степа. - А на полигоне - никого не оставим?

- Нет... - растерялся полковник. - По-моему, нет... Я правда, не знаю относительно тех, кто будет в рубке управления...

Степа велел готовить грузовики, отправил офицеров, не занятых подготовкой к запуску, на позиции, а сам поспешил к брату. Лебедев был возле рубки, рядом с ним стояла Берг.

- Степа! - обрадовался он. - Я уже боялся, что не увидимся. Мне пора готовиться.

- Ага, - кивнул Косухин. - Николай, Наташа, после запуска на полигоне никого не останется? Все успеют уйти?

Полковник и девушка быстро переглянулись.

- Мне придется остаться, Косухин, - чуть помолчав, ответила Берг. - Пока "Мономах" не вышел на орбиту, мне придется держать связь. Так что я вас догоню...

- Так значит, эта... - помрачнел Степа. - А кроме вас, Наташа, некому?

- Увы, некому, - рассмеялась девушка. - Вот какая я незаменимая! Цените, Косухин!

- Ладно, - мотнул головой Степа, - придумаем чего... Ну, значит, пора мне, а то того гляди полезут.

- Ну что, Степан, - Лебедев взял брата за плечи, и, усмехнувшись, легко дернул за ухо. - Веди себя хорошо, слушай старших... А главное, Степка, постарайся остаться в живых, ладно?

- Да чего ты, в самом деле, - Косухин смутился и отвел глаза. - Ты сам... эта... не геройствуй. Обойдемся без второго ордена. И хоть весточку дай, когда вернешься...

- Париж, Рю Гош Матье, 15, Карл Берг. Иной связи покуда нет. Постараюсь вернуться побыстрее, Степа. Так что сам не геройствуй. Если предложат делать мировую революцию где-нибудь в Сенегале, откажись... Хотя бы до моего возвращения...

- Ага, - кивнул Косухин. Очень хотелось обнять брата, но он не решался. Николай засмеялся, щелкнул его по лбу, а затем наклонился и быстро поцеловал в щеку.

- Я пошел, Степка. Ни пуха тебе...

- К черту, - механически ответил Косухин и, проводив брата взглядом, повернулся и зашагал обратно. Внезапно он услышал шаги сзади. Его догоняла Берг.

- Косухин, а со мной вы не хотите прощаться?

- А мы не прощаемся, - пожал плечами Степа, - нам еще в Синцзян топать...

- И все-таки, - голос Берг внезапно дрогнул. - На всякий случай...

- Еще чего! - буркнул Косухин. - Какой-такой случай! Увидимся...

Он ускорил шаг и вскоре догнал группу офицеров и солдат, спешивших к грузовому авто. Степа взглянул на гигантский серебристый силуэт замершего на стартовой площадке "Мономаха" и полез в кузов.

 

11. "МОНОМАХ"

 

Арцеулов томился. Ему совершенно нечего было делать, и он в который раз почувствовал себя ненужным и бесполезным. Ростислав уже успел обойти стартовую площадку, поднялся на лифте на одну из ферм, окружавших "Мономаха", тщательно осмотрел рубку управления. Ракета поразила его своими размерами. Рядом с нею было просто страшно находиться, и капитан никак не мог представить себе, что эта громадина поднимется в небо. Рубка - небольшой вырубленный в склоне холма бункер - сверкала сотнями лампочек. На пульте управления тускло светились непонятные Ростиславу приборы, что-то гудело и даже жужжало. Здесь было тоже не до него - Богораз устанавливал длинную цифровую комбинацию на большой металлической плите, похожей на банковский сейф, а несколько офицеров-техников зачаровано следили за его движениями. В конце концов Арцеулов обругал себя дезертиром, и, проверив патроны в двух своих револьверах, решил направиться на позиции под начало краснопузого комиссара Косухина. Но сделать этого не успел. Начальник объекта, остановив его, поинтересовался, понимает ли он что-нибудь в подрывном деле.

Еще на Германской капитан - тогда еще подпоручик - закончил специальные курсы подрывников, поэтому охотно вызвался помочь. Арцеулову выделили унтера и нескольких солдат, поручив его вниманию главные объекты - склады с топливом и боеприпасами, лаборатории и саму рубку. Заряды были установлены там уже давно, а капитану следовало проверить их готовность и, если требовалось, исправить возможные огрехи.

Арцеулов обрадовался, что и для него нашлась работа. Она оказалась нетрудной - проверить контакты электрических взрывателей - но заняла много времени. Приходилось шагать от одного объекта к другому, делая каждый раз по полкилометра и более. Наконец, когда солнце уже стояло высоко, все было закончено. Заряды проверены, все провода сведены к главному взрывателю, находившемуся в небольшом домике в ста метрах от рубки управления. Капитан лично проверил контакты, запер обитую железом дверь и поспешил к "Мономаху".

Возле ракеты стояла небольшая группа офицеров и техников, окружая двоих людей в странных, похожих на водолазные скафандры, костюмах. Полковник был спокоен и даже улыбался, а Семен Аскольдович казался почему-то хмурым и неразговорчивым.

- Ну что, капитан, - усмехнулся Лебедев, увидев Арцеулова. - Пожелайте мне удачи!

- Счастливо вам, господин полковник! Счастливо, Семен Аскольдович! - Арцеулов тоже попытался улыбнуться, пожимая руки в огромных тяжелых перчатках. - Значит все-таки не зря? "Рцы, мыслете, покой"...

- Да, - кивнул Лебедев, и лицо его стало серьезным. - Не зря, Ростислав Александрович. Жаль Георгия, он ведь должен был лететь вместе с нами. И профессора жаль. Этот полет, как я понял, - его заслуга...

Полковник стал прощаться с Берг, уточняя, как лучше им встретиться у ее дяди в Париже, как вдруг взгляд Арцеулова скользнул по серебряной печатке с извивающимися змеями. Перстень Ксении, приносящий удачу... Как говорил странный учитель - Охс Вагре, дхарский Перстень Духов. Он, капитан Арцеулов, свое дело сделал, и удача ему не понадобится. Ему не надо прорезать атмосферу в тесной кабине, плыть по черному безмолвию эфира, а потом неведомым и непонятным путем добираться до далекой планеты Тускула, которая, оказывается, так похожа на Землю...

"Никогда не снимай..." - вновь вспомнились слова чешского подпоручика, но рука уже потянулась к перстню.

- Возьмите, господин полковник. На счастье.

Лебедев оживленно повертел в руках тяжелую серебряную безделушку и, отрицательно покачав головой, хотел вернуть ее капитану.

- Вернете потом, - решительно заявил Ростислав. - Когда вернетесь, Николай Иванович... Я вас прошу!

Он вдруг понял, что полковнику этот талисман сейчас будет куда нужнее. И что он, Арцеулов, поступает правильно.

Лебедев развел руками и, шутя, попытался надеть перстень на перчатку. Ростислав покачал головой - пальцы перчатки были толще человеческих раза в два, но вдруг обомлел - маленький серебряный обруч легко наделся на средний палец и застыл, как влитой. Полковник попытался его снять, но так и не сумел.

- Хорошо, - перчатка с перстнем поднялась вверх в прощальном приветствии. - Верну в Париже, капитан. До свиданья! Счастливо всем, господа!

Он еще раз махнул провожающим и шагнул к лифту. Внезапно Богораз повернулся к Арцеулову, протянул руку и тихо проговорил:

- Берг останется одна, Ростислав Александрович. Не бросайте ее...

- Не волнуйтесь, - капитан пожал жесткую перчатку, Богораз кивнул и, махнув на прощанье, повернулся, чтобы идти к открытой кабине лифта.

 

Руководитель старта - немолодой бородатый подполковник - приказал всем уходить в бункер. Арцеулов еще раз оглянулся на опустевшее пространство у подножия "Мономаха", проводил взглядом взлетевший вверх по решетчатым фермам лифт и тут же подумал о Берг. Девушки рядом не было. Вспомнив, что ее место - в кресле рубки управления, Ростислав подождал, пока провожающие проследовали к главному бункеру, и направился вслед за ними.

Его пропустили, думая, что капитан еще не закончил свои взрывные дела. В рубке было людно. Напротив огромного пульта, посреди которого светилось толстое стекло, открывавшее вид на застывшую в ожидании ракету, в глубоких удобных креслах сидели несколько техников, лихорадочно щелкая многочисленными переключателями и кнопками. Наташа устроилась посредине возле большого динамика, над которым светилась одинокая синяя лампа.

Арцеулов не стал мешать и присел на свободное кресло.

- Внимание, господа, - негромко произнесла Берг. - Начинаем...

Синяя лампочка несколько раз мигнула, Наташа щелкнула каким-то рычажком, и в динамике послышался ровный механический шум.

- "Мономах", "Мономах", - голос девушки оставался спокойным, хотя лицо побледнело, а лоб прорезала тонкая резкая морщинка. - Как слышите....

- Я "Мономах", - загремел в рубке усиленный динамиком голос Лебедева. - Мы на борту. Люк задраен. Начинаем подключать скафандры. Сколько у нас времени?

- Девятнадцать минут, - Берг мельком взглянула на какие-то табло и кивнула. - Все по графику...

И почти сразу же за толстым стеклом беззвучно вспыхнул столб пламени. Земля дрогнула, через несколько секунд послышался оглушительный грохот.

"Снаряд! - первым понял Арцеулов. - Они начали обстрел!"

- "Мономах"! - крикнула Берг. - Вы слышите? У вас все в порядке?

- Действуем по графику, - ответил спокойный голос Лебедева. - Что происходит: Наталья Федоровна?

- Генерал Мо начал обстрел. Снаряд разорвался рядом с рубкой...

Ее голос заглушил грохот второго разрыва - на этот раз снаряд упал неподалеку от решетчатой фермы, закрывающей нижнюю часть ракеты.

"Целят в "Мономаха" - Арцеулов стиснул зубы. - Вот сволочи!"

Третий снаряд упал далеко в стороне, попав в невысокое бетонное сооружение, В то же мгновение над плоской железной крышей вспучилось кипящее желтое пламя, ввысь ударил столб черного дыма, и земля мелко задрожала.

"Топливохранилище, - вспомнил капитан, лично проверявший там взрыватели за полчаса до этого. - Ловко угадали!"

- "Мономах", что у вас? - негромко проговорила Берг. Было заметно, что каждое слово она произносит буквально через силу. Не дождавшись ответа, девушка повторила вопрос, быстро провела рукой по лицу, а затем достала очки. Ростислав удивился: Наташа второй раз на его памяти надевала их, первый был еще в Иркутске, когда он пришел на Троицкую...

- Все нормально, - раздался в динамике немного раздраженный голос Богораза. - Наталья Федоровна, не дергайте нас!..

- Извините, Семен Аскольдович, - девушка откинулась на спинку кресла, и почти тут же очередной снаряд ударил совсем рядом с рубкой. На мгновенье часть ламп погасла, выключилось освещение, а с потолка посыпалась цементная пыль.

"У них что, снаряды с глазами?" - поразился Арцеулов, вскакивая со своего места и оглядываясь. Но его помощь не понадобилась - все, сидевшие у пульта, не пострадали; через секунду загорелся свет, и люди вновь занялись делом.

- Как вы там? - послышался голос полковника. - Не задело?

- Немного, - Берг даже улыбнулась, стряхивая с волос мелкие кусочки штукатурки. - Осталось десять минут...

- Вас понял, подключение заканчиваем. Проверьте...

Берг взглянула на какие-то непонятные Арцеулову верньеры, щелкнула переключателем, а затем повернулась к одному из техников. Тот, взглянув на горевшее перед ним табло, кивнул.

- Все в порядке, - сообщила Берг в микрофон. - Все системы работают... Восемь минут...

Следующие два снаряда взорвались почти одновременно - первый угодил прямо в казарму, второй упал возле самой ракеты. Берг вздрогнула, быстро сняла очки и принялась яростно их протирать, продолжая следить за пультом.

- У нас не включается подача кислорода, - послышался голос полковника. - Проверьте, Наталья Федоровна...

- Сейчас... - девушка быстро перещелкнула какой-то тумблер, взглянула на вспыхнувшую лампочку, затем вновь щелкнула переключателем:

- Должно включиться. Попробуйте еще раз, Николай Иванович...

Следующий снаряд упал где-то далеко, и на отдаленный разрыв никто даже не среагировал. Похоже, к обстрелу начинали привыкать.

- Все в порядке, "Мономах", осталось пять минут...

Теперь снаряды падали совсем близко. Один разнес небольшое строение метрах в трехстах от ракеты, второй взорвался за рубкой. Свет на мгновенье погас, затем снова загорелся. Кто-то не выдержал и закурил. Арцеулов достал кисет и нож, но сдержался - оставалось совсем немного времени, и потерпеть...

- Три минуты, - сообщила Берг. - "Мономах", вы готовы? Начинаю отсчет...

- У нас все готово, - подтвердил Лебедев. - С Богом!

Берг включила очередной тумблер. На панели управления загорелась очередная лампа, на этот раз зеленая. На небольшом табло начали выскакивать цифры в убывающей последовательности: 175... 174... 173...

Обстрел на какое-то время прекратился. Арцеулов облегченно вздохнул и достал собственные часы. На циферблате серебряного "Буре" был без двух минут полдень.

- Включаю системы зажигания, - негромко проговорила девушка, поворачивая какой-то тумблер. Через мгновенье в нижней части ракеты из огромных сопел ударили фонтанчики огня. Послышался низкий мощный гул. На табло по-прежнему выскакивали цифры: 63... 62... 61...

- Минута, - почти крикнула девушка. - Система зажигания работает! "Мономах", как у вас?

- Полный порядок, - на этот раз ответил Семен Аскольдович. - Наталья Федоровна, вы кнопки не перепутаете?

Трудно было понять по тону, шутит ли Богораз или говорит всерьез. Впрочем, Берг, лучше других знавшая странного студента, усмехнулась и стала быстро переключать какие-то тумблеры, отчего зеленая лампа погасла, а на смену ей зажглась красная. Гул двигателей усилился, языки пламени теперь достигали земли. Бетон стартовой площадки почернел и начал дымиться. 20... 19... 18... - отсчитывало табло.

И тут вновь ударили невидимые пушки. На этот раз они били часто, словно боясь не успеть. Цепь разрывов прошла по полигону, один снаряд задел решетчатую ферму, и Арцеулову показалось, что громада "Мономаха" еле заметно содрогнулась.

10... 9... 8... Ростислав ждал, что девушка и в самом деле будет нажимать на какую-то кнопку, но она достала из маленького шкафчика длинный плоский ключ и осторожно вставила в гнездо, скрытое между двумя тускло мигающими лампами.

- Зажигание, - громко сказала она и резко повернула ключ. В уши ударил грохот. Из сопел ракеты хлынуло темное, густое пламя, нижняя часть "Мономаха" начала окутываться белым паром. Огромный корпус ракеты дрогнул.

- Есть! - послышался еле различимый сквозь шум голос Лебедева. - Движемся!

Сквозь облако пара было заметно, как "Мономах" медленно, как бы нехотя, приподнялся и словно повис, не решаясь расставаться с землей. Но струи огня ударили гуще, и ракета, окутанная струями пара, стала неторопливо подниматься ввысь. Казалось, она росла - гигантский дымящийся столб пламени делал ее еще выше. Земля гудела, стены рубки мелко подрагивали, лампы на пульте мигали, словно передавая какой-то неведомый сигнал.

- Старт прошел нормально, - прокричала Берг в микрофон. - Счастливо, "Мономах"!

- Счастливо, Земля! - послышался слабый, еле различимый сквозь грохот голос Лебедева. - До встречи!

- Счастливо! - донесся голос Богораза. - Мы обязательно вернемся! Мы...

Грохот заглушил его слова. Ракета уже была высоко. Сквозь толстое стекло было видеть лишь объятую огнем и дымом стартовую площадку. Берг, придвинув окуляр перископа, продолжала наблюдать, что-то быстро записывая на клочке бумаги. Перископов в рубке оказалось несколько, и участники пуска теперь имели возсть видеть уходящую в небо ракету.

Арцеулову перископа, естественно, не досталось. Он хотел выскочить наружу, но сдержался. Для праздного любопытства времени не оставалось.

- Поздравляю, господа, - Берг улыбнулась и спрятала уже ненужные очки. - Кажется, удалось...

Все зашумели, бородатый подполковник - руководитель старта, - поцеловал девушке руку, остальные окружили Наташу, что-то возбужденно говоря. Впрочем, в наступившем шуме что-либо уловить было трудно.

Арцеулову и самому хотелось подойти поближе, поздравить Наташу и всех остальных, но разрыв очередного снаряда тут же вернул его к реальности.

- Господа! - крикнул он. На мгновение в рубке воцарилась тишина. - Полигон под обстрелом. Предлагаю немедленно начать эвакуацию!

- Да-да, - закивал подполковник, как-то странно взглянув на Берг. - Надо собираться, господа! Нас ждет грузовое авто...

- Уходите, - продолжал Арцеулов. - Через несколько минут я взрываю объект...

- Меня не надо, - Берг улыбнулась, но улыбка вышла невеселой.

- Наталья Федоровна, - удивился капитан, - надо уходить! Нас ждут. Все в порядке, "Мономах" взлетел...

- Я останусь... - Берг покачала головой и перевела взгляд на мигающие огоньки и на табло, где лампочка высвечивала какие-то цифры. - Я должна убедиться, что "Мономах" вышел на орбиту. Если что, я смогу им помочь...

- А-а... Сколько понадобится времени? - Арцеулов взглянул на часы, прикинул расстояние между полигоном и позициями, которые до полудня должен защищать красный командир Косухин, и понял, что у них есть едва ли полчаса.

- Минут двадцать... Может, больше... Уходите, Ростислав Александрович, я все равно остаюсь...

- Ладно, - Арцеулов повернулся к подполковнику, растерянно посматривавшему то на него, то на светящийся лампочками пульт. - Уходите, господа. У вас еще остался какой-нибудь транспорт?

- Мотоциклет, - сообщил кто-то из техников. - Я могу подогнать его к выходу.

- Хорошо. Уходите. Ждите нас с мадемуазель Берг до... часу дня. Если нет - значит, не судьба...

- Я останусь, - решительно заявил бородатый подполковник. Некоторые из офицеров согласно кивнули, но другие стали переглядываться, посматривая в сторону выхода.

Надо было что-то решать. Арцеулов оглянулся на Берг, по-прежнему не отрывавшую глаз от пульта, и отозвал подполковника в сторону:

- Уводите людей, господин подполковник. Здесь вы уже ничем не поможете. Против китайского полка ваши люди не продержатся и минуты.

- Понимаю, - тихо ответил офицер, стараясь, чтобы не услышала девушка. - Но я считал бы бесчестным, господин капитан...

- А за своих людей вы разве не отвечаете? Уходите, мы вас догоним...

Подполковник подумал, затем кивнул и приказал всем уходить. Через минуту в рубке остались только Ростислав и Наташа.

- Вы что, вообразили себя Ланцелотом? - поинтересовалась девушка, не поворачивая головы.

- Представьте себе, - капитан принялся не спеша сворачивать самокрутку. - А вы принимали меня за кого-то другого?

- Не задавайтесь, - Берг на мгновение обернулась, и Ростислав заметил, что от прежнего волнения на ее лице не осталось и следа. - Вы даже на Дон Кихота не тянете, Ростислав Александрович, - слишком мрачны...

- Зато ваш Косухин - весельчак! - ляпнул капитан.

- Мой Косухин, - мечтательно повторила девушка и рассмеялась. - Господи, какие вы все еще мальчишки!..

Арцеулов, невнятно пробормотав о желании покурить на свежем воздухе, поспешил подняться наверх.

У рубки было пусто и тихо. Обстрел прекратился, над полигоном повисла звенящая, почти невероятная тишина. Внезапно где-то совсем рядом послышался стук металла. Капитан резко оглянулся и увидел бородатого подполковника - тот сидел на корточках возле пулемета, без особого успеха пытаясь вставить ленту.

- Я отправил всех на авто, - сообщил он, уловив взгляд Арцеулова. - Господин капитан, вы не поможете? Честно говоря, я не занимался этим делом еще с училища...

Арцеулов вздохнул и пошел к пулемету, прикидывая, где лучше будет его установить.

 

Позиция Косухину сразу же не понравилась. Кто-то, организовавший оборону полигона, явно дал маху, проведя линию окопов прямо перед грядой невысоких холмов. В результате китайцы оказались в явном преимуществе, имея возсть обстреливать защитников Челкеля с высот.

Степа не терял времени, приказав установить под покровом ночи несколько рядов мин, оставив - на всякий случай - лишь неширокий проход, обозначенный ветками. Именно по этому проходу аккуратно пробирались парламентеры - двое солдат в серых шинелях с меховым воротником и офицер в такой же шинели, но с большими красными петлицами и в меховом кепи. Офицер - командир батальона - сносно говорил по-русски, и Косухин имел возсть кое-что понять помимо повторявшегося каждый раз требования сдать полигон.

Генерал Мо не спешил. Степе даже показалось, что китайский милитарист - а этот Мо явно из их числа - вообще не желает связываться с русскими, ограничиваясь лишь формальным выполнением приказа. А может, генерал просто не желал терять своих людей, ожидая, покуда защитники Челкеля уйдут сами.

Степа не унывал. Он поставил к пулеметам членов "штаба" и троих офицеров-фронтовиков, раздал подвезенные с полигона гранаты и, чтобы не дать личному составу расхолодиться, велел углублять траншеи и рыть "лисьи норы" на случай обстрела. Время шло, китайцы молчали, Косухин приказал всем укрыться в окопах, - и вовремя. Что-то грохнуло, затем еще, и на позиции обрушились первые снаряды.

Кое-кто сплоховал. Несколько солдат выскочили наружу и тут же были скошены осколками очередного взрыва. Кто-то завопил, и над окопами пронеслась хорошо знакомая Косухину бессмысленная и страшная фраза: "Братва! Окружают!"

Их, конечно, не окружали, но китайская батарея стреляла точно и метко. Часть снарядов проносилась высоко над головой, и Степа понял, что еще одна батарея начала обстрел полигона.

Косухин разослал по окопам всех членов "штаба" и троих обстрелянных офицеров, надеясь погасить панику. Удалось это лишь частично. Снаряды продолжали рваться, то и дело поражая солдат, и даже для опытных фронтовиков положение выглядело далеко не блестящим. Впрочем, сработал инстинкт самосохранения - из окопов уже никто не выскакивал, лица ожесточились, и кое-кто уже стал постреливать из трехлинеек в сторону невидимого противника.

Обстрел начал понемногу стихать. Косухин обрадовался, но вновь выглянув из траншеи, увидел, что положение изменилось - китайцы быстро и деловито занимали позиции прямо по гребню холмов. Теперь окопы были под прицелом вражеских пулеметов, а выкурить неприятеля оттуда не представлялось возможным.

Степа, устав ругаться и агитировать, присел траншее и задымил "козьей ногой". Здесь его и нашел фельдфебель Гаврилов. Председатель "революционного штаба" был изрядно напуган и поспешил сообщить, что уже без пяти минут двенадцать, а значит, пора начинать эвакуацию. Слово "эвакуация" было произнесено особо выразительно.

Косухин взглянул на вождя здешних революционеров так, что тот мгновенно прикусил язык. Будь это, к примеру, где-нибудь под Черемховым, Степа предпочел бы не заниматься педагогикой, а уложить "напоминальщика" на месте. Но случай был особый, и Косухин напомнил, что им предстоит держаться до самого запуска "Мономаха", а все паникеры будут, как и положено в подобных случаях, отправлены прямиком "в штаб Духонина".

Гаврилов не понял, и Степе довелось уделить минуту-другую истории славных событий 17-го года, после чего он, вняв просьбе фельдфебеля, согласился взглянуть на карту.

В план приходилось вносить коррективы. В отряде было десятка полтора раненых. Их грузили в авто, стоявшее в овраге. Гаврилов, не без сожаления взглянув на желтую поверхность карты, предложил Степе, как комиссару, уходить на машине, дабы вовремя - слово "вовремя" было выделено особо - успеть к месту встречи и пресечь возможные эксцессы со стороны офицеров.

Косухин хотел популярно объяснить бестолковому фельдфебелю, где место комиссара при отступлении, но очередной разрыв снаряда обильно посыпал их сухим красноватым песком, и читать политграмоту расхотелось. Он приказал фельдфебелю лично прикрывать отступление отряда. Вести людей должен был один из офицеров-фронтовиков, а с ранеными на место встречи Степа велел отправить прапорщика Остроумова. На вопрос, где он собирается находиться сам, Косухин отвечать не собирался.

Разобравшись с раненым, Степа хотел было пройтись по окопам, дабы лично подбодрить народ и укоротить паникеров, как вдруг сообразил, что уже полдень. Часов у Степы не было, и он хотел спросить у одного из офицеров, возившегося поблизости с непослушной пулеметной лентой, который час, как вдруг почувствовал, что земля начала мелко дрожать. В первую секунду подумалось об очередном обстреле, но затем откуда-то сзади донесся низкий протяжный гул.

"Мономах"!

Забыв об опасности, Степа высунулся из окопа и обомлел. Стройный силуэт ракеты был окутан паром, воздух дрожал, и ракета, казалось, расплывается в неярком зимнем небе. Потом сверкнуло пламя, и Косухин вдруг понял, что там сейчас находится его брат. Испугаться Степа не успел - "Мономах" дрогнул и, медленно начал подниматься над окружавшими его стальными фермами.

Стрельба стихла, все покрыл грохот работающих двигателей. Теперь уже весь отряд, - кто выглядывая из окопов, кто даже выскочив на бруствер, - смотрел на величественно поднимавшегося ввысь серебристого гиганта. Степа оглянулся: китайцы, забыв о противнике, тоже глядели на полигон.

"Мономах" уже стоял, он поднимался под землей, из сопел било невыносимо яркое пламя. Ракета уносилась ввысь. Кто-то крикнул "ура!", крик подхватили, солдаты, забыв обо всем, размахивали винтовками, послышались беспорядочные выстрелы в воздух. Сзади послышался ответный крик - китайцы махали руками, кто-то даже подкидывал вверх шапку с меховой опушкой.

Там, где только что была ракета, теперь клубился дым, в небе расплывался яркий белый след, ведущий прямо в зенит, То, что было минуту назад стройной серебристой громадиной, превратилось в еле заметную искру, тающую в белесом пространстве...

"Счастливо, братан..." - подумал Степа и оглянулся. Солдаты спрыгивали обратно в окопы, возбужденно переговариваясь, кое-кто уже надевал вещевые мешки и закидывал за плечо винтовки. Степа поглядел на китайцев, деловито занимавших позицию, и понял, что для него самое трудное только начинается.

К нему спешил Гаврилов, а вместе с фельдфебелем еще с полдесятка возбужденных солдат.

- Комиссар! Надо уходить! Пора!

В голосе фельдфебеля еще чувствовалось возбуждение от увиденного, но сквозь него уже проступал страх.

Солдаты поддержали начальника "революционного штаба" радостным гулом. Степа покачал головой и достал наган. Крики немедленно стихли.

- Значит так, чердынь-калуга! На полигоне еще остались люди. Будем держаться, пока сможем. Вопросы?

Вопросов не было, но многие смотрели на Степу так, что он не пожалел о заранее приготовленном оружии. Один из солдат двинулся прямо на Косухина, что-то злобно бормоча. Степа выстрелил навскидку - с солдата слетела шапка и он испуганно присел, бросив оружие.

- Назад! - рявкнул Косухин, и все послушно попятились. - Кто побежит - пристрелю! Ясно?

Теперь уже действительно все стало ясно. Ворчащие солдаты разошлись по местам, Гаврилов куда-то пропал, и Степа вновь занял место у бойницы.

Не успели солдаты немного прийти в себя и занять позиции, как к Степе подошел один из офицеров-фронтовиков - худой штабс-капитан с солдатским Георгием.

- Господин комиссар, разрешите?

Степа механически отметил совершенно нелепое обращение, но протестовать не стал, почувствовав, что офицер подошел не зря.

- Прошу не считать меня паникером, господин комиссар, - негромко продолжал штабс-капитан. - Но, по-моему, нас обходят...

Степа не стал задавать приличествующих случаю вопросов типа: "Панику поднимаешь, шкура офицерская?" Он оглянулся и коротко бросил: "Продолжайте."

- С севера, там где озеро - минные поля. Уже минут пятнадцать там что-то взрывается. Вначале думал, снаряды, но потом понял: мины. Они расчищают проход.

- Так, - кивнул Степа, удивляясь лишь, отчего китайцы не сделали этого раньше. О подобной возсти он подумал сразу и очень надеялся, что неведомый ему генерал Мо по своей ограниченной классовой сущности окажется несообразительным. Как оказалось, надеялся зря.

- Минут пять назад разрывы стихли, - закончил офицер. - Вы, как я понял, воевали, господин комиссар, так что оценивайте сами...

- Через сколько времени они будут здесь? - Степа вдруг сообразил, что китайцы скорее всего двинутся прямо на беззащитный полигон.

- Минут через десять. Может, даже меньше. Разрешите идти?

Степа кивнул, думая уже о другом. Через несколько минут отряд будет отрезан со всех сторон. Тем, кто на полигоне, помочь уже нечем. Степа подумал о Берг, понадеявшись, что у тех, кто остался в рубке, будет какой-нибудь транспорт, чтобы успеть вырваться.

"А если нет? - вдруг подумал Косухин. - Если Наташе еще нельзя уходить? Она ведь говорила, что будет ждать, пока "Мономах" на эту, чердынь ее, орбиту не вытянет!.."

- Подготовиться к отходу! - крикнул Степа, хлопая себя по карманам в поисках патронов. У него был карабин, две обоймы и револьвер. На короткий бой хватит, а на большее он не рассчитывал.

Приказа, похоже, ждали. Вещевые мешки были уже за плечами, солдаты привычно разбивались по взводам, откуда-то вынырнул Гаврилов, но увидев Степу, поспешил пристроиться там, где ему велено, в арьергарде.

Косухин отправил Остроумова к грузовику, приказав немедленно уезжать на условленное место встречи, напомнил офицерам и членам "штаба" маршрут, который они и без него знали, и вдруг понял, что сам уходить не должен. Там, где еще недавно стоял "Мономах", оставались люди, которых он не смог защитить. Там была Наташа. Степа медлил, солдаты нетерпеливо поглядывали на него, то на Гаврилова, и вдруг по траншее прошелестело: "Обошли!" Косухин выглядел из окопа и увидел, как с севера, отрезая путь на полигон, быстро движется ровная густая цепь. Времени на размышление не оставалось.

Степа скомандовал отход, а сам отошел в боковой ход сообщения, пропуская пробегавших мимо него солдат. О нем не забыли - несколько рядовых и все офицеры окликали его, советуя поторопиться, но Косухин лишь кивал, продолжая ждать. По окопу проскочил последний - арьергардный - взвод, и в ход сообщения заглянула испуганная физиономия Гаврилова.

- Товарищ комиссар! Скорее! - мыслями председатель штаба был уже где-нибудь в верстах в двадцати отсюда, а может, и на границе с русским Туркестаном.

- Уходите, товарищ Гаврилов, - как суше произнес Степа. - Я догоню. Мне на полигон надо...

- А-а... - протянул фельдфебель, но вступать в разговор не стал, решив, что комиссарам положено совершать нелепые, но героические поступки. Через минуту топот тяжелых сапог затих, наступила тишина.

"Все, - понял Степа, - теперь пора..."

Он быстро, чтоб не заметили раньше времени, выглянул из окопа. Китайцы на холмах по-прежнему не двигались, похоже, еще не сообразив, что отряд покинул позицию. Те, кто шел от озера, уже разворачивались, окружая полигон. На Степу никто не обращал внимания.

- Айда! - Косухин скинул шинель, схватил карабин за цевье и выскочил из окопа. Он ожидал выстрелов в спину, но китайцы молчали, очевидно, не принимая одинокого русского за достойную цель. Степа вздохнул, пожалев, что на нем тяжелые унты, а не что-либо более подходящее, и рванул туда, где виднелась окутанная легким, уже почти незаметным дымком, стартовая площадка...

 

12. ПРИ ПОПЫТКЕ К БЕГСТВУ

 

Пулемет поставили прямо перед входом в рубку управления. Место было удобное - простреливалось не только пространство перед бункером, но и подходы к домику, где находился главный взрыватель. В случае крайней опасности Арцеулов надеялся под прикрытием пулемета успеть проскочить туда и повернуть черную рукоятку, соединяющую электрическую цепь.

Правда, его напарник - пожилой подполковник, которого, как выяснилось звали Сергей Георгиевич, - едва ли смог бы как следует распорядиться цинком патронов. О пулемете он имел чисто теоретическое представление. Как понял Ростислав, подполковник уже около двадцати лет занимался вопросами радиосвязи, начав работать еще с самим Поповым. С тринадцатого года Сергей Георгиевич был на Челкеле, руководя сооружением сердца полигона - рубки управления. О фронтовой прозе, включая зарядку лент в "Максим", ему узнать не довелось.

Капитан с удовольствием расспросил бы своего нового знакомого о Челкеле и "Мономахе", но пришлось вместо этого проводить занятие, посвященное обязанностям второго номера пулеметного расчета. Правда, техническое образование и опыт помогали - Сергей Георгиевич схватывал на лету. Лишь на минуту Арцеулов отлучился, спустившись в рубку. Берг сидела у светящегося огоньками пульта и, не отрывая глаз, следила за табло, на котором высвечивалась странная неровная линия. На вопрос Ростислава она лишь кивнула, коротко бросив: "Еще нет".

Итак, приходилось ждать. Более того, Ростислав догадывался о простой вещи - даже если все пройдет удачно, на мотоцикле подполковника смогут уехать лишь двое. Так что в любом случае спешить было некуда...

Закончив разъяснения и проведя короткую проверку усвоенных знаний, капитан, удовлетворенно вздохнув, посадил Сергея Георгиевича за пулемет, а сам решил совершить небольшую рекогносцировку. Он прошел полсотни метров в сторону почерневшей от огня стартовой площадки и огляделся.

Полигон был пуст и тих. Эта тишина сразу же не понравилась Арцеулову - весь его опыт говорил, что подобное затишье кончается быстро и далеко не лучшим образом. Он настроил взятый у полковника бинокль, бросив взгляд на север, где проход со стороны озера оставался незащищенным, и тут же опустил тяжелый "цейсс". Бинокль уже не был нужен - даже невооруженным глазом было заметить цепь, наступавшую с той самой стороны, откуда они вчера сами добирались до Челкеля. Итак, уйти они не успеют. Оставалось минут десять, столько же будет продержаться за пулеметом, ну а там - как выйдет...

Капитан поглядел на восток, но там было тихо. Похоже, краснопузый Косухин все-таки задержал генерала Мо. Арцеулов повернулся, чтобы идти к пулемету, как вдруг заметил бегущего прямо к нему человека. Бегущий, насколько смог заметить капитан, был без шинели, зато с карабином, который он то держал в руке, то, на мгновенье остановившись, закидывал за плечи. Бежал он явно издалека, силы были, похоже, на исходе.

"Наш, с позиций, - понял Ростислав. - Но зачем? Ведь они должны отступать на юг! Интересно, кто это?"

Человек пробежал еще полсотни метров, остановился, глотнул воздуха и вновь упрямо, чуть пошатываясь на ходу, побежал дальше. Капитан отметил, что карабина незнакомец не бросает, одобрительно кивнул и вдруг понял, что узнает его. Даже странно, что Ростислав не признал сразу - а если и не узнал, то вполне мог догадаться...

 

Косухин бегал легко. Ему ничего не стоило пробежать несколько километров, а затем прыгнуть в окоп и лупить по врагу из "винтаря".

Правда, теперь на нем были непривычные и немного не по размеру унты, а за плечами - бессонная ночь. Впрочем, Степа старался не обращать на это внимания - на счету была каждая секунда. Подойди китайцы чуть ближе, его попросту могут срезать с первого же выстрела. Кроме того, если он опоздает, его безрассудный поступок вообще не будет иметь смысла.

У Степы был свой маленький секрет, помогавший в подобных трудных случаях. Он начинал думать о чем-то постороннем. Сразу становилось легче - ноги выбирали не только путь, но и ритм, в котором надо передвигаться. Если бы не карабин, который после первого же километра стал казаться сделанным из чугуна, дистанция до пусковой площадки "Мономаха" не представлялась особо трудной.

Сердце билось часто, но ровно, перед глазами мелькали желтые проплешины, поросшие тонкой высохшей травой, а Степа думал совсем о другом. Он еще раз прикинул свой нехитрый план - забрать Наташу и всех, кто оставался с нею и немедленно уходить на юг, на условленное место встречи. Ну, а если он все-таки не успеет или появится у рубки одновременно с китайцами, то план остается прежним, с одной только поправкой - он сам будет в заслоне и покажет китайским белогвардейцам кое-что из опыта российской революции.

Затем Степа подумал о брате, сообразив, что едва ли сможет узнать, чем завершился полет. Странный адрес в Париже он запомнил с ходу, но как добраться туда, да еще одному, без помощи Рабоче-Крестьянской Красной армии, Косухин представлял слабо. Вдобавок оставалось непонятным, почему сведения о "Мономахе" должен первым получить этот Карл Берг, когда, если верить рассказам его племянницы, эфирные ракеты садятся где-нибудь в степи, а отнюдь не в столице буржуазной Франции. Степа в очередной раз пожалел, что не расспросил брата, решив первым делом поговорить об этом с Наташей. Тем более становилось ясно, что в соревновании по бегу он явно опередил солдат генерала Мо и финиширует у рубки управления первым.

Арцеулова Степа узнал сразу и в первую секунду здорово перепугался, представив себе, как белый гад лихо, навскидку срезает его выстрелом из "бульдога". Впрочем, ни поворачивать, ни замедлять ход Косухин не собирался - гордость не позволяла, - да и укрыться в степи негде...

 

Арцеулов с бесстрастным лицом наблюдал за приближавшимся Степой, прикидывая, какого черта надо здесь краснопузому. Мелькнула мысль, что комиссар Челкеля решил поквитаться с ним напоследок, для чего и тащит с собой карабин, без которого бежать гораздо удобнее. Мысль была нелепой, но придумать что-либо более подходящее Арцеулов никак не мог. Разве что Степа решил зачем-то лично предупредить о приближающихся китайцах, но это, пожалуй, еще более нелепо...

Шагах в пяти от капитана Степа затормозил, скинул с плеча карабин и едва устоял на ногах - длинная дистанция явно давала о себе знать. Он вспомнил советы брата и начал медленно делать круговые движения левой рукой - правая держала карабин, - стараясь дышать через нос.

- Сразу не останавливайтесь, - посоветовал Арцеулов, мгновенно входя в роль ротного командира, обучающего новобранцев. - Несколько шагов вперед... Медленно... Не дышите ртом... Вот так...

Степа отчаянно махнул свободной рукой - говорить он еще не мог и ткнул стволом карабина в сторону приближавшихся солдат в серых шинелях.

- Вижу, - не особенно дружелюбно откликнулся Ростислав. - Кой черт вас принес, господин комиссар? Почему вы не с вашими инсургентами?

- Наташа... - наконец смог выговорить Косухин. - Она... здесь?

"Пристрелить его, что ли? - подумал Арцеулов. - Но ведь сюда прибежал, краснопузый! Не побоялся..."

- Наталья Федоровна, - имя-отчество капитан выделил особо. - Сейчас в рубке управления и просит не беспокоить... Мотайте отсюда, Косухин. Бегаете вы хорошо, еще успеете.

- А пошел ты, беляк! - беззлобно ответил Степа и, вскинув карабин на плечо, зашагал прямо к рубке. Арцеулов хотел крикнуть "стой", но сдержался и двинулся следом.

Впрочем, они дошли только до пулемета, возле которого сидел в полной боевой готовности Сергей Георгиевич. Он удивленно поглядел на появившегося неизвестно откуда страшного посланца большевиков и открыл рот, чтобы высказать свое недоумение, но не успел. Послышались легкие шаги, на пороге бункера появилась Берг. Она улыбалась.

- "Мономах" на орбите, господа! - крикнула она и тут только заметила Степу. - Косухин!.. Вы-то откуда?

- Наталья Федоровна, уходить? - перебил Арцеулов, бросив быстрый взгляд на приближавшихся китайцев.

- Да... Я вообще-то закончила. Николай Иванович передает всем привет и... Но мне надо выключить аппаратуру...

- Выключу сам, - усмехнулся Арцеулов. - Все туда, быстро!

Он ткнул стволом револьвера в направлении домика, где был установлен взрыватель.

- Но... - начала было девушка.

- Да бегите же, - крикнул капитан. Очевидно, его голос прозвучал вполне убедительно. Берг схватила Степу за руку, они помчались к зловещей будке. Подполковник тоже попытался сделать несколько шагов, но нерешительно остановился.

- Мотоциклет...

- Заводите его - и туда! - распорядился Арцеулов. - Да побыстрее! Догоняйте!

Он еще раз измерил расстояние до приближающихся китайцев и быстро, по-спринтерски, бросился вслед за убегавшими. И почти сразу ударили сухие хлопки выстрелов...

Бежать под пулями было неприятно, но привычно. Ростислав сделал несколько зигзагов, не давая врагу прицелиться и с удовлетворением отметил, что краснопузый, продолжая держать девушку за руку, последовал его примеру. Пара пуль просвистела мимо ушей, еще одна чуть не сбила шапку с бегущего впереди Степы, но домик был уже рядом. Косухин и Наташа влетели внутрь, через пару секунд к ним присоединился Ростислав.

- Дверь! - крикнул он, но тут же одернул себя. - Где этот подполковник, язви его...

Он выглянул в маленькое зарешеченное окошко и увидел, что Сергей Георгиевич возится с мотоциклетом. Машина трещала, но не заводилась. Наконец, мотор заработал, подполковник неловко взобрался на сиденье и тронулся с места.

- Скорее, Сергей Георгиевич! - крикнул Ростислав. Мотоциклист, похоже, услышав, дал газу. Оставалось метров двадцать, но тут вновь ударил залп. Мотоцикл, резко дернувшись, завалился набок.

Берг вскрикнула. Машина перевернулась и замерла, лишь переднее колесо продолжало бессмысленно вращаться. Подполковник лежал неподвижно, и его поза не оставляла ни малейших сомнений в том, что произошло. Капитан подумал было выскочить наружу, но еще несколько пуль ударилось в стену, и Арцеулов захлопнул обитую железом дверь.

- Все, - произнес он как спокойнее. - Теперь - прощальный салют...

Он подошел к взрывателю и положил пальцы на черную рукоять.

- Не надо, - крикнул Косухин. - Зачем, чердынь-калуга?

- Смена караула, - мрачно усмехнулся капитан. - Шиш получат китаезы вместо русского полигона! Не хнычьте, красный командир!

Рукоять повернулась легко. Маленький домик дрогнул...

- Прощай, Челкель, - тихо проговорила Берг. - Господи, как жалко!..

Степе тоже было жалко Челкеля. Он так и не понял, в чем состоит интерес мировой революции - в том, чтобы сохранить полигон, даже отдав его китайским белогвардейцам, или в том, чтобы пустить все в небо, превратив пусковую площадку, рубку, склады и лаборатории в клубы рвущегося к небу дыма. Арцеулов же глядел на дело рук своих не без удовольствия, даже пожалев, что в оставшейся так далеко России не удалось сделать то же со всем, что досталось большевикам. Но в глубине души и ему было жаль Челкеля. Может, надо поступить как-нибудь по-другому, но думать об этом уже поздно...

 

Китайцы, пораженные и оглушенные рвущимися со всех сторон зарядами, залегли, время от времени беспорядочно стреляя в сторону домика. Капитан уже подумал выскочить к мотоциклу, но издалека донеслась резкая короткая команда, солдаты вскочили и побежали вперед.

- Дайте карабин, Косухин! - крикнул Ростислав, прикидывая как бы срезать кого-нибудь из офицеров. Но различить их было трудно - на всех надеты шинели с меховыми воротниками и странные меховые шапки с коротким козырьком.

Он протянул руку, но Степа отодвинулся подальше.

- Карабин! Черт вас подери, Косухин!

- Остынь, беляк, - буркнул Степа. - А Наташу куда? Порешат ведь!

Арцеулов резко выдохнул воздух и скрипнул зубами. Он должен был сообразить сам. Открой он стрельбу, едва ли их станут брать живыми. На себя и краснопузого Ростиславу было наплевать, но с ними Берг, и рисковать не следовало, покуда имелся хоть один шанс.

- Ладно, - нехотя проговорил он, - подождем...

Китайцы окружили домик. Стрельба прекратилась, несколько прикладов ударили в дверь. Железная обивка выдержала. Китайцы что-то кричали, заглядывая в окна, а затем все неожиданно стихло.

- Я... не хочу... - прошептала Берг, в ее руке появился револьвер. - Косухин, ну придумайте что-нибудь!

Степа хотел было сказать что-нибудь ободряющее, но слова не шли. Внезапно за дверью послышался резкий высокий голос, произнесший какую-то длинную фразу. Сразу же другой голос - такой же непривычный, - начал выкрикивать узнаваемые, хотя и искаженные чужим выговором слова:

- Офицер армия Чжунго... приказывать... скласть оружие... гарантировать жизень... хорошее образование... Повторять...

- У вас есть белый флаг, комиссар? - зло проговорил Арцеулов, вертя в руках бесполезный револьвер. Мелькнула и пропала мысль о самоубийстве - если Наташа попадет в плен одна, ей будет еще хуже.

- Господа, - растерянно проговорила девушка. - Может... лучше не сдаваться? Я... Не знаю...

Она со страхом посмотрела на револьвер и начала подносить его к виску. В ту же секунду рука Степы вырвала оружие, и Берг неподвижно застыла. Косухин встал и подошел к двери.

- Эй вы! - крикнул он, прерывая переводчика. - Я комиссар Челкеля Косухин! Слышите меня?

Воцарилась тишина. Степа отбросил засов и резко открыл дверь.

- Кто тут у вас старший? А ну выходь!

Тон был достаточно внушительный. Солдаты невольно попятились, переводчик что-то залопотал, и вперед вышел невысокий китаец в такой же форме, как и остальные, но с широкими синими нашивками. Он что-то быстро проговорил.

- Генерал Мо... приказывать... брать всех живыми... Сдавайте оружие, господин комиссар... - старался переводчик.

- Что значит "сдавайте оружие!" - возмутился Косухин, входя в кураж. - Это российский военный объект, а значит, собственность республики Советов! По какому, чердынь-калуга, праву?

Переводчик что-то пробормотал, офицер бесстрастно поглядел на Степу и вновь заговорил. Переводчик поспешил растолковать:

- Приказ... генерал Мо... Гарантировать жизнь и возвращения в Россия...

- У, бестии!.. - Степа оглянулся, как веселее кивнул замершей в испуге девушке и бросил карабин под ноги солдат. Туда же полетел револьвер и обе обоймы.

Двое китайцев тут же схватили Степу за руки, а третий быстро, но решительно обыскал его, после чего Косухина отпустили.

- Хорошо, комиссар! - сообщил переводчик. - Остальные...

Берг нерешительно шагнула за порог. Двое солдат тут же направились к ней, но Степа крикнул: "А ну назад!" и те нерешительно остановились. Офицер усмехнулся и заговорил снова:

- Русская девушка... давать слово... нет оружия...

- Нет у меня оружия, - грустно улыбнулась Берг. - Безоговорочная капитуляция...

Офицер услышал перевод, вновь усмехнулся и поднес руку к козырьку шапки. Берг оставили в покое, она тут же подошла к Степе и прислонилась к его плечу. Между тем Арцеулов не выходил.

- Вылазь, беляк! - крикнул Степа, но капитан не ответил. Китайцы переглянулись, подняли винтовки.

Арцеулов стоял, прижавшись к стене. Может, впервые за всю жизнь он был в растерянности. Будь здесь красные, капитан не сомневался бы ни секунды - патронов в обоих револьверах хватало, а как велит долг поступать с последней пулей, сомнений не было. Но тут были не краснопузые, а какие-то китайцы, к тому же Ростислав не знал, как они поступят с девушкой, окажи он сопротивление. Арцеулов без всякой симпатии подумал о Степе, поспешившим капитулировать, но тут же понял, - тот поступил верно. В конце концов он, капитан Арцеулов, выполнил свой долг, а если китайцы не сдержат слово, то на душе его по крайней мере не будет лишнего греха. К тому же, если говорить честно, Ростиславу очень не хотелось умирать.

Он бросил на пол оба револьвера и нож, чтобы не сдавать оружие врагу и, набрав побольше воздуха, шагнул за порог. Ничего страшного не случилось. Его обыскали, забрали офицерскую книжку и оставили в покое.

Солдаты осмотрели домик, после чего офицер вежливо приложил руку к козырьку.

- Вы есть... временно интернированные... какие имеются просьбы?..

- Папирос дайте! - потребовал Косухин, не дослушав переводчика. Офицер вручил Степе пачку папирос с изображением дракона, после чего им было предложено следовать за караулом. Спорить не приходилось, и все трое медленно зашагали к стоявшей в отдалении полусожженной казарме...

 

Их поместили в одной из уцелевших комнат, но втроем им пришлось пробыть всего несколько минут. Все тот же офицер вежливо пригласил Берг пройти с ним, после чего дверь заперли, и Степа с Арцеуловым остались одни. Вначале они не особо волновались, решив, что девушку вызвали на допрос, но ни через час, ни к вечеру, Наташа не вернулась. Степа пытался протестовать, но караульные были немы и лишь один раз отворили дверь, вручив арестованным по миске совершенно несъедобной каши из какого-то странного пшена и по кружке желтого ароматного чая.

Ни Косухин, ни Арцеулов не разговаривали. Беседовать было не о чем, к тому же Степа медленно сочинял длинную речь, которую он собирался произнести, буде попадет на допрос, а заодно прикидывал как лучше вести революционную агитацию при полном незнании китайского языка.

Ростислава эти проблемы не мучили. Он почему-то успокоился. В конце концов, им сделано все, что в человеческих силах. Бороться было не с кем, да и незачем. Беспокоила судьба Берг, но об этом он решил спросить на неизбежном допросе.

Их действительно вызвали, причем обоих сразу. В небольшой комнате первого этажа Степа и Арцеулова ждали уже знакомый им переводчик и какой-то офицер, принявшийся задавать обычные в таких случаях вопросы. Единственным отличием в этой стандартной процедуре было то, что заполняемый офицером протокол выглядел странно - это был длинный лист бумаги, на котором выстраивались сверху вниз цепочки затейливых иероглифов.

Узнав фамилии, звания и должности, китаец долго писал, время о времени переспрашивая переводчика, а затем замолчал, словно чего-то ожидая.

Косухин уже собрался произнести заготовленную речь, как вдруг дверь отворилась, и в комнату вошел высокий офицер в такой же форме, как и у всех остальных, но с маленькой серебряной медалью на груди. При виде его китайцы вскочили, Арцеулов и Степа переглянулись и тоже встали. Высокий движением головы выслал обоих китайцев из комнаты и неторопливо сел за стол.

- Присаживайтесь, господа - произнес он почти без акцента. - Разрешите представиться - генерал Мо, командующий Синцзянским военным округом. Ваши фамилии мне известны, так что обойдемся без лишних формальностей. У вас есть жалобы на обращение?

- А то! - пришел в себя Степа. - А по какому, собственно, праву нас заарестовали? Здесь советский объект, чердынь-калуга. Я, эта... протестую!

- Ваш протест отклонен, господин комиссар. Эта территория суверенного Китая, к тому же мы не признаем большевистской власти...

- Ах так! - взъярился Степа. - А договор! Ваш же этот... принц его подписал! Это российская территория, а значит, советская! И насчет большевиков - постереглись бы. А то не ровен час...

- Вы хорошо информированы, Степан Иванович, - кивнул генерал. - Согласно договору, подписанному покойным господином Ли Хунчжаном в 1896 году, территория возле озера Челкель передана в аренду России на пятьдесят лет. Все эти годы мы честно придерживались договоренности.

- Это называется честно? - поразился Степа.

- Да, - кивнул Мо. - Именно так. Несмотря на то, что ни правительство в Бэйлине, ни власти Кантона не признают ни белых, ни большевиков...

- Ах, не признают!

Степа наконец-то получил возсть высказаться. Сначала он проинформировал генерала по поводу сущности китайского милитаризма и белогвардейщины, представителем которых генерал Мо непосредственно являлся. Вслед за этим Косухин поделился своими соображениями по поводу мощи победоносной рабоче-крестьянской Красной армии, руководимой Львом Революции товарищем Троцким. И наконец, последовала короткая, но яркая картина неизбежного, по мнению Степы, будущего, когда беднейшее крестьянство Китая в союзе с китайским пролетариатом и при помощи вышеупомянутой непобедимой рабоче-крестьянской окончательно разберется с местными буржуями и помещиками, а уж заодно и с их наймитами, включая, естественно, и командующих военным округами.

Арцеулову эта речь, несмотря на явно чуждую классовую направленность, неожиданно понравилась, Он даже слегка испугался за краснопузого. Впрочем, генерал слушал совершенно спокойно и даже время от времени кивал.

- Благодарю вас, господин Косухин, - заявил он, когда раскрасневшийся Степа наконец умолк. - Вы были весьма откровенны. Что ж, откровенность за откровенность. Я мог бы, конечно, заявить, что я военный и выполняю приказы, и между прочим, это чистая правда. Но я не хотел бы оставлять вас в явном заблуждении... Итак, мы не трогали Челкель. Более того, проводимые там научные эксперименты - о них мы, естественно, осведомлены - приводили нас в восхищение. Поэтому мы вполне благоприятно реагировали на просьбы Колчака, связанные с их осуществлением, и даже обеспечивали внешнее кольцо охраны. Ведь места здесь опасные. Но Колчак отрекся. Единственной реальной властью в России осталась власть Совета народных комиссаров, как вы только что верно указали, господин Косухин...

Он чуть иронично поглядел на Степу. Тот нахмурился и отвернулся.

- ...Итак, мы ждали распоряжении вашего руководства по поводу Челкеля. Они последовали быстро и были достаточно неожиданны. Для меня, во всяком случае. Их суть вам уже ясна...

- Большевики приказали уничтожить Челкель? - переспросил Арцеулов, хотя и так все было ясно.

- Именно уничтожить, господин капитан. Честно говоря, я не хотел заниматься подобным делом и несколько затянул исполнение приказа. Но вчера вечером он был продублирован, причем самым решительным образом. Не знаю уж, как господа большевики сумели надавить на наше правительство. Я и так выполнил приказ лишь частично - помешать запуску "Мономаха" я не смог, да и не хотел. Полигон же уничтожили вы сами. Вероятно, господин Косухин, ваше руководство держало вас в неведении по поводу этих планов...

"Венцлав, - вспомнил Степа. - Но ведь переговоры с китайцами вел не Венцлав, а наверняка кто-то повыше. Вот дела!.."

- Теперь - второе... - Мо несколько секунд помолчал, а затем продолжил. - Вы поступили разумно, сложив оружие. Мои подчиненные обещали вам отправку на Родину и делали это по моему приказу...

Он вновь замолчал, как бы не решаясь продолжать. Впрочем, кое-что Степа и Арцеулов уже начинали понимать.

- Они пошутили? - поинтересовался капитан. - Или это вы шутки шутите?

- Я не шучу. Я не мог предвидеть, что все трое, попавшие в плен, то есть точнее сказать, интернированные, оказались в том списке, который я получил сегодня утром. Вы были крайне неосторожны, господа...

- Что будет с госпожой Берг? - перебил Арцеулов.

- С ней как раз ничего страшного. Завтра утром за ней прибудет аэроплан, а о дальнейшем меня не информировали. Речь не о ней, речь о вас...

- Интересно получается, - вновь прервал его Ростислав. - Я - офицер русской, то есть белой, армии. Господин Косухин - красный командир, а этот ваш приказ - один на всех?

- Да, - кивнул Мо. - Разве что лично у вас мне приказано изъять какой-то серебряный перстень. Впрочем, я не мародер, и заниматься этим в любом случае не собираюсь...

Тут уж Косухин не выдержал и недоуменно покрутил головой. Арцеулов лишь усмехнулся - выходит, он распорядился перстнем более чем разумно. В том, кто стоял за этим приказом, сомневаться не приходилось.

- Я сожалею, господа - проговорил генерал, вставая. - Все, что я мог, это поставить вас в известность о том, что знаю сам. Вам виднее, господин Косухин, отчего ваши руководители так, а не иначе, распорядились вашей судьбой...

- Когда... - начал было Арцеулов, но не договорил. Впрочем, генерал понял:

- Часов через шесть. Перед рассветом... Прощайте.

Он встал, резко кивнул и вышел из комнаты.

- Забавно, - пробормотал Ростислав, хотя ничего забавного в происходящем, пожалуй, и не было.

Их заперли в комнатушке на первом этаже. В разбитое окно дуло, и Степа, оставшийся без полушубка, начал изрядно мерзнуть. Это не особо беспокоило красного командира. Не обращая внимания на холод, Косухин присел на разбитый табурет, сунул руки в карманы и застыл, о чем-то напряженно размышляя.

Арцеулову табурета не досталось, и он медленно ходил из угла в угол, чтобы не замерзнуть.

"Забавно, - вновь повторил капитан столь неподходящее слово, правда, на этот раз не вслух, а про себя. - Похоже, придется помирать вместе с этим краснопузым. Что ж приказ адмирала я выполнил, а вот со всем остальным вышла неувязка..."

До дня рождения оставалась пара недель, но теперь этот небольшой срок воспринимался уже чисто теоретически. С красным капитан тоже не успел расквитаться полной мерой, и уже, пожалуй, не доведется. Вдобавок еще оставалась фляжка с шустовским коньяком, которую он так и не вернет хозяину...

Ростислав хлопнул себя по поясу - фляжка была на месте. Странно, он умудрился не потерять ее, несмотря на невероятные события последних недель.

- Их обманули! - вдруг громко произнес Степа. Арцеулов остановился и не без удивления посмотрел на него.

- Обманули! - решительно повторил Косухин. - Товарищей Ленина и Троцкого! Семен прав - банда, вроде этого Венцлава...

Арцеулов не стал спорить, хотя в его глазах все большевики были одной большой бандой.

- Надо бежать, чердынь-калуга! - продолжал Степа, вынимая замерзшие руки из карманов и ожесточенно массируя покрасневшие пальцы. - Надо добраться до Столицы, и все рассказать!

Он взглянул на зарешеченное оконце, потом на дверь, за которой толпились караульные, и вздохнул.

- Про что рассказать? - без особого интереса поинтересовался капитан. - Про Венцлава и про собачек?

- И про это! - Косухин вскочил, подышал в холодные ладони и вновь сунул руки в карманы. В голове мелькали самые невероятные планы побега, хотя Степа, конечно, понимал, что бежать едва ли удастся. Косухин не боялся рассвета и того, что должно произойти с ним. Его душила злость. Он должен сообщить в ЦК. И о Венцлаве, и о 305-м полку, и о том, кто был так похож на Федю Княжко. Он должен рассказать и о Челкеле, и об эфирных полетах - ведь это важнейшее научное открытие, такое нужное для диктатуры пролетариата! И он должен помочь Наташе Берг...

- Ее... куда-то отправляют, значит... - произнес он неуверенно.

Арцеулов понял.

- Да... Похоже, в ней заинтересованы больше, чем в нас с вами. Надеюсь, ничего плохого Наталье Федоровне не сделают...

- Нужно ее освободить! - решительно заявил Степа. - Ах ты, чердынь!..

Он вновь плюхнулся на табуретку и замер. Арцеулов невесело усмехнулся, выдохнул воздух - перед лицом тут же заклубилась струйка пара - и решительно достал флягу.

- Косухин, выпить хотите?

- Не, - помотал головой занятый своими мыслями Степа. - Для храбрости пусть гимназисты пьют! Обойдемся...

Капитан открутил металлическую пробку, взвесил в руке тяжелую флягу и пожал плечами.

- Как хотите. Только вы, Косухин, уже синий. Еще подумают, что вы и вправду струсили...

- А! - Степа взяв фляжку, плеснул коньяк в кружку из-под чая. - Это чего? Не водка?

- Это шустовский коньяк, господин комиссар! - Арцеулов несколько даже обиделся. - Если вы, конечно, знаете, что такое коньяк...

- Чего уж... пивали... - на этот раз обиделся Степа и, выглотав содержимое кружки залпом, вернул флягу капитану.

Коньяк действительно пришелся к месту. Арцеулов с удовольствием выпил, но не залпом, как неотесанный Степа, а маленькими глоточками, смакуя, после чего вновь протянул емкость Косухину.

- Хороша фляжка! - одобрил Степа, порозовевший и даже слегка воспрявший духом. - Вроде моей. Была у меня такая, посеял где-то...

Арцеулов пропустил эти слова мимо ушей. Мало ли кто и почему теряет такие полезные вещи, как, например, фляга!

- Точно, как моя, - продолжал Степа, наливая в кружку новую порцию. - А посеял я ее, помнится, в начале мая, стало быть, прошлого года, аккурат на реке Белой. Когда мы Каппеля лупили...

- Это еще кто кого лупил! - начал было Арцеулов, но тут же осекся. - На Белой? Вы там воевали?

- А как же! - тут же загордился Степа. - За Белую мне сам товарищ Троцкий орден вручал! А фляжку жаль... Я ведь даже ее пометил, чтоб не сперли...

- Буквы "С. К."? - Ростислав почувствовал, как холодеет. - Там, у горлышка...

- Да... "С.К." - Степан Косухин, - Степа расстегнул чехол.

Последовал удивленный свист:

- Вот это да! Во, чердынь-калуга, никак она! Где ты ее нашел, гражданин Арцеулов?

- Я ее не находил, - стараясь быть спокойным, ответил капитан.

- Ну это ты брось! Как же не находил, когда я ее посеял...

- Вы ее не теряли... - Ростиславу хотелось закричать, схватить краснопузого за горло, но он сдержался. - Вы отдали ее раненому... умирающему офицеру. Он хотел пить... Помните?

Степа задумался.

- Не, - заявил он. - Не помню. Какому еще офицеру? Еще чего...

- Это было на самом берегу Белой. Там была еще женщина в форме прапорщика. Вы сорвали с нее погоны и орден... Георгиевский крест... Вы хотели застрелить раненого, но она упросила вас...

- Да, ерунда! - махнул рукой Косухин. - Какая женщина...

И тут он замолчал. Вспомнилось красивое женское лицо, сверкающий снег, умирающие угли костра... Затем то же лицо - а рядом ткнувшийся в желтую скалу аэроплан, и он сам возле свежей могилы, на которой лежит черный летный шлем... "Вы когда-то спасли Ростислава..." Ксения Арцеулова!

Он испуганно вгляделся в напряженное лицо офицера, но вспомнить так и не смог. Тогда, на Белой, они не выходили из боев две недели, и все смешалось в какой-то страшный кровавый клубок...

- Никак, это ты был, беляк? - выговорил он наконец.

- Вспомнил, краснопузый? - у Арцеулова дернулась щека, он заговорил тихо, почти шепотом. - Вспомнил?

- Нет. Не помню, - спокойно ответил Степа. - Жена-то твоя... Ее Ксенией звали, да?

- Откуда знаешь? - Арцеулов взял себя в руки. - От Венцлава, что ли?

- От Венцлава...

Ростислав кивнул. Выходит, те, кто охотился за ним и за его товарищами, узнали даже это. Узнали и не поленились вести переговоры с Бэйлином, чтобы генерал Мо забрал у него дхарский перстень. Впрочем, это было уже не так важно. Арцеулов попытался вспомнить жуткого монстра, что надвигался на него сквозь кровавое марево. И лицо, которое он успел заметить в минуту просветления. Нет, он не узнавал Косухина. Наверно, и этот краснопузый не запомнил его, не придав значения тому, что оставил флягу с водой умирающему офицеру...

Итак, фляга все-таки вернулась к хозяину. Правда, вернулась не так, как надеялся капитан. Косухина нельзя было пугнуть до полусмерти, а затем одарить шустовским коньяком и отпустить, надавав по шее. Краснопузый Косухин, потомственный дворянин и брат отважного летчика-испытателя Николая Ивановича Лебедева, умрет вместе с ним, Арцеуловым, через несколько часов, перед рассветом...

Вспомнился сон, странный сон, привидевшийся в Нижнеудинске. Тогда Ксения сказала, что ему поможет тот, кто уже сделал ему добро, желая зла. Что ж, в этом сон сбылся. Если бы не краснопузый, едва ли "Мономах" сумел подняться в холодное зимнее небо. Арцеулову внезапно захотелось все рассказать этому парню, которого он уже устал ненавидеть - и про Ксению, и про приказ Верховного, и про то невероятное, что пришлось увидеть. Но он сдержался: ни к чему. Ни ему, ни Степе эти тайны уже не понадобятся...

 

Они допили коньяк, Арцеулов пытался отдать флягу Степе, но тот отмахнулся и, свернувшись калачиком, лег прямо на холодный пол, решив подремать часок-другой. Ростислав, не желая мешать, сел на освободившийся табурет и стал молча смотреть в окошко, за которым сверкало звездами далекое недоступное небо. Степа что-то бормотал во сне, съеживаясь в комок. Арцеулов снял с плеч полушубок и укрыл красного командира, а сам достал из пачки с драконом папиросину и щелкнул зажигалкой...

...За ними пришли в начале седьмого, когда на востоке только начинало белеть. Степа мгновенно проснулся, удивленно взглянул на полушубок и молча отдал его капитану. Арцеулов накинул одежду на плечи и даже не стал застегивать крючки. Ни он, ни Степа, ни те, кто пришли за ними, не сказали ни слова.

Полигон казался бесконечным, и Степа, несмотря на попытки заставить себя думать о неизбежной победе мировой революции, успел изрядно замерзнуть. О революции, несмотря на все усилия, не думалось. Вспоминался брат, смеющаяся Наташа Берг, трехцветная генеральская кошка и почему-то Семен Богораз. Арцеулов не думал ни о чем - на душе было пусто и черно.

На северном краю полигона, немного в стороне от дороги, по которой они пришли в Челкель, их ждали несколько человек. Среди них Арцеулов сразу же узнал генерала Мо и мрачно усмехнулся.

Генерал подошел к ним, несколько секунд смотрел, не говоря ни слова, затем что-то коротко приказал. Один из конвойных снял шинель и накинул ее на плечи продрогшего Степы.

- Господа, - голос Мо был спокоен и бесстрастен. - В приказе сообщается, что вы должны погибнуть при попытке к бегству. Я не могу нарушить приказ. Единственное, что могу сделать - выполнить его буквально. Эта тропинка ведет к небольшому ущелью. Спрятаться там негде, а сходить с тропы нельзя - мины. У вас есть два часа, затем я пошлю погоню. Если вы верите в Бога Христа или в других богов, может, они помогут вам... Прощайте.

Он резко повернулся и пошел в сторону полигона. Свита потянулась за ним, остались лишь трое конвоиров. Они о чем-то переговаривались между собой, после чего один с нашивками офицера вынул револьвер и лениво кивнул на почти незаметную в темноте тропу.

Несколько минут они ждали выстрелов в спину, но сзади было тихо - генерал Мо держал слово. Метров двести прошли молча, после чего остановились, чтобы перевести дух.

- А вы ведь неверующий, Косухин? - поинтересовался капитан, вспомнив слова китайца.

- Не-а, - Степан явно не уловил иронии. - Неверующий... Ну чего, беляк, прогуляемся напоследок?

- Придется, - кивнул Арцеулов и внезапно протянул Степе руку:

- Меня зовут Ростислав...

- Степан... - Косухин пожал тонкую сильную ладонь капитана, вздохнул и поправил шинель.

- Ну чего, пошли, что ли, Ростислав...

Арцеулов кивнул, застегнул полушубок и молча зашагал по тропе. Степан на мгновение задержался, оглянулся на оставшийся за спиной полигон, покачал головой и шагнул следом. Арцеулов шел быстро, и чтобы догнать его, Степе пришлось пробежать несколько метров. Поравнявшись с капитаном, Косухин сбавил ход и пошел рядом, почти плечом к плечу.

...Двое мужчин уходили все дальше и дальше по узкой, терявшейся среди камней и песка тропе, пока не исчезли в предрассветной мгле.