ДЖОН УИНДЕМ

                     СТУПАЙ К МУРАВЬЮ.

                        Cодержание

Ступай   к муравью, пер. М. Бирман

Странно... пер. В. Ковалевского, Н. Штуцер

Где же ты теперь,   о где же ты, Пегги Мак-Рафферти?, пер. В.

Ковалевского, Н. Штуцер

Прореха во времени, пер. В. Ковалевского, Н. Штуцер

Поиски наугад, пер. Ю. Кривцова

Большой простофиля, пер. Ю. Кривцова

                      СТУПАЙ К МУРАВЬЮ

     Ничего, кроме меня самой, не существовало.

     Я висела в какой-то пустоте,   лишенной времени,   прост-

ранства и энергии. Было ни светло, ни темно. Я обладала сущ-

ностью,   но не формой, сознанием, но не памятью. Неужели это

"ничего" и есть моя душа?   - думала я. Мне казалось, что так

было всегда и будет длиться вечно...

     Однако такое состояние вне времени и пространства   про-

должалось недолго.   Я почувствовала,   что появилась какая-то

сила,   которая притягивает меня к себе.   Я обрадовалась, так

как хотелось двигаться,   поворачиваясь, словно иголка компа-

са, а затем провалиться в пустоту.

     Но в этом меня постигло разочарование. Никакого падения

не последовало, а вместо этого другие силы стали тянуть меня

в разные стороны.   Это качание все усиливалось,   пока, нако-

нец, ощущение борьбы не прекратилось совсем...

     - Все в порядке,   - послышался чей-то голос. - Реанима-

ция несколько затянулась по неизвестной нам   причине.   Пожа-

луйста,   отметьте это в ее медицинской карте.   В который раз

она к нам поступила?   А,   только в четвертый... Ну, ничего -

она уже приходит в себя.   Но все-таки не забудьте сделать об

этом отметку в карте.

     Голос, произносивший все это,   был женским, с несильным

незнакомым акцентом. Затем другой женский голос сказал:

     - Выпейте это.

     Чья-то рука приподняла мою голову,   а другая - поднесла

чашку к губам. Я выпила содержимое чашки и откинулась обрат-

но на подушку.   Потом я закрыла глаза и ненадолго задремала.

Проснувшись, я уже чувствовала себя немного крепче. Несколь-

ко минут я лежала, уставившись глазами в потолок и размышляя

о   том,   где я нахожусь.   Я не могла припомнить,   чтобы ког-

да-нибудь видела потолок, окрашенный в такой розовато-кремо-

вый цвет. И тут я внезапно с ужасом поняла - не только пото-

лок,   но и все, что окружало меня, мне совершенно незнакомо.

У   меня   был какой-то провал памяти - я не имела представле-

ния, кто я и где нахожусь; я не могла вспомнить, как и поче-

му сюда попала... Охваченная паникой, я попыталась сесть, но

чья-то рука заставила меня снова лечь и опять   поднесла   мне

чашку к губам.

     - Не волнуйтесь, с вами все в порядке, - проговорил уже

знакомый голос, - попытайтесь расслабиться и отдохнуть.

     Мне хотелось задать   массу   вопросов,   но   почему-то   я

чувствовала   себя очень усталой и отложила свои расспросы на

потом. Паника постепенно улеглась, и я впала в состояние ка-

кого-то безразличия.   Но все-таки я пыталась понять,   что же

случилось со мной - может быть, я попала в аварию? Или у ме-

ня   был сильный шок?   Я ничего не знала и в то же время даже

не очень-то задумывалась над всем - было ясно,   что за   мной

ухаживали. Это меня успокоило, и я снова уснула.

     Не знаю,   сколько я проспала - час или несколько минут,

но   когда   открыла   глаза,   уже чувствовала себя спокойнее и

крепче. Мною снова овладело любопытство - мне очень хотелось

узнать, где же я нахожусь. Я повернула голову и огляделась.

     Метрах в двух от меня я увидела странное сооружение   на

колесах   -   нечто среднее между кроватью и больничной катал-

кой.   На нем спала женщина таких гигантских размеров,   какие

мне никогда не приходилось видеть.   Затем я взглянула в дру-

гую сторону и увидела еще две каталки с такими же   огромными

женщинами.   Приглядевшись к той,   что была ближе ко мне, я с

удивлением обнаружила,   что она совсем молода: года двадцать

два,   двадцать три, не более. Лицо у нее было пухленькое, но

не жирное; по правде говоря, его свежий, здоровый цвет и ко-

ротко остриженные золотистые кудри позволяли даже назвать ее

красивой.   Я начала размышлять о том, какого рода гормональ-

ное нарушение могло вызвать столь серьезную аномалию в таком

молодом возрасте.

     Прошло минут десять, и я услышала, как кто-то деловитым

шагом приближается ко мне. Чей-то голос спросил:

     - Ну, как вы себя чувствуете сейчас?

     Я повернула голову и оказалась лицом к лицу с   ребенком

лет семи.   Однако при ближайшем рассмотрении обнаружила, что

лицо под белой шапочкой отнюдь не детское   и   его   владелице

лет тридцать, не менее. Не дожидаясь моего ответа, маленькая

женщина взяла меня за кисть и стала считать   пульс.   Видимо,

его частота удовлетворила ее, и она сказала:

     - Теперь у вас все пойдет хорошо, мамаша.

     Я уставилась на нее, ничего не понимая.

     - Перевозка стоит у самых дверей - как вы   думаете,   вы

сумеете сами дойти до нее?

     - Какая еще перевозка? - спросила я в недоумении.

     - Ну,   карета,   которая   отвезет вас домой.   Вставайте,

пошли. - И она откинула мое одеяло.

     То, что я увидела, потрясло меня. Я приподняла руку, но

это была не рука, а скорее диванный валик с крохотной ладош-

кой на конце.   Я смотрела на нее с ужасом. Затем я дико зак-

ричала и потеряла сознание...

     Придя в   себя,   я увидела рядом с кроватью женщину нор-

мального роста в белом халате и со стетоскопом на   шее.   Ма-

лышка в белой шапочке, которую я сначала приняла за ребенка,

стояла рядом, едва доставая ее локтя.

     - Не знаю, что на нее нашло, доктор. - Она вдруг завиз-

жала и потеряла сознание...

     - Что это?   Что случилось со мной? Я знаю, что я совсем

не такая - нет, нет! - прокричала я.

     Врач продолжала обескураженно смотреть на меня.

     - О чем это она? - спросила она сестру.

     - Понятия   не имею,   доктор,   - ответила сестра,   - это

случилось совершенно неожиданно, как будто у нее был шок.

     - Но ведь мы ее уже обследовали и выписали, так что она

не может здесь больше оставаться;   к тому же нам   нужна   эта

палата... Пожалуй, надо дать ей что-нибудь успокоительное.

     - Но что же случилось? Кто я? Тут что-то ужасно напута-

но   - я знаю,   что я совсем не такая!   Ради Бога,   объясните

мне, в чем дело?!

     Врачиха стала   меня успокаивать.   Она ласково потрепала

меня по плечу и сказала:

     - Все в порядке, мамаша, вам совершенно не о чем беспо-

коиться.   Старайтесь не принимать ничего близко к сердцу,   и

скоро вы будете дома.

     В это время подошла медсестра со шприцем в руке и пода-

ла его врачихе.

     - Не надо,   не надо! - закричала я. - Я хочу знать, где

я, кто вы и что же случилось со мной?

     Я попыталась вырвать шприц из рук   врача,   но   они   обе

прижали   меня   к   кровати   и все-таки умудрились сделать мне

укол в руку.

     Это действительно   было   что-то успокоительное.   Однако

оно не погрузило меня в сон, а лишь позволило мне как бы от-

решиться от самой себя и ясно оценивать все происходящее как

бы со стороны...

     Вне сомнения,   у меня была амнезия.   Очевидно, какой-то

шок привел,   как принято говорить, к "утрате памяти". Но эта

утрата была все же незначительной - я не помнила, кто я, что

я и где живу, и в то же время сохранила способность говорить

и думать; а подумать мне было о чем.

     Я была глубоко убеждена,   что все   происходящее   вокруг

было чем-то нереальным.   Так, я понимала, что никогда прежде

не видела этого места;   весьма необычным было и   присутствие

двух маленьких медсестер, а самое главное - я была абсолютно

уверена, что огромное тело, лежавшее на постели, не было мо-

им. Я не могла вспомнить, каким было мое лицо - обрамлено ли

оно светлыми или темными волосами, молодое оно или старое, -

но я ни минуты не сомневалась в том,   что оно никогда не яв-

лялось частью этого тела. К тому же рядом со мной находились

другие   молодые женщины столь же огромных размеров.   Поэтому

трудно было допустить,   что все мы страдали одним и   тем   же

гормональным   нарушением   -   иначе   зачем персонал собирался

благополучно отправить меня "домой",   хотя я понятия не име-

ла, где находится этот "дом"...

     Я все еще обдумывала сложившуюся ситуацию,   когда заме-

тила, что потолок над моей головой начала двигаться, и я по-

няла,   что меня куда-то везут. Дверь в конце комнаты отвори-

лась,   и   каталка слегка наклонилась подо мной по мере того,

как съезжала с небольшого пандуса.

     У подножия   пандуса стояла "карета" для перевозки боль-

ных,   окрашенная в розовый цвет;   ее задние дверцы были рас-

пахнуты. Бригада из восьми маленьких санитарок перенесла ме-

ня с каталки на кушетку в карете. Две санитарки накрыли меня

легким   одеялом и подсунули мне под голову еще одну подушку.

Затем они вышли,   захлопнули за собой дверцы, и через минуту

мы отправились в путь.

     Именно тогда (возможно,   под действием укола) я решила,

что,   по всей вероятности, еще не вполне пришла в себя после

какой-то аварии:   очевидно,   у меня было сотрясение мозга   и

то,   что я видела и чувствовала, было либо сном, либо галлю-

цинацией. Со временем я должна была проснуться в обстановке,

знакомой или по крайней мере доступной моему сознанию.   Меня

удивило,   как эта трезвая и утешительная мысль не пришла мне

в   голову   раньше и как глупо было с моей стороны поверить в

то, что я была каким-то Гулливером среди лилипутов.

     Это открытие   успокоило   меня и совершенно изменило мое

отношение к окружающему, так что я стала внимательно следить

за всем, что происходит вокруг.

     Внутренние стенки "кареты" были также окрашены в   блед-

но-розовый цвет,   в то время как потолок был нежно-голубым с

разбросанными по нему серебряными звездочками. По обе сторо-

ны от меня было по большому окну с раздвинутыми тюлевыми за-

навесками. Слегка поворачивая голову на подушке, я могла без

труда обозревать пейзаж. Он был довольно однообразен: по обе

стороны дороги высились трехэтажные дома, окруженные неболь-

шими лужайками.   Дома были стандартными, но каждый окрашен в

свой цвет,   а на окнах висели пестрые занавески.   Черепичные

крыши   выдавали   некоторое   влияние итальянской архитектуры.

Людей вокруг было мало - только кое-где   женщины   в   рабочей

одежде   либо подстригали лужайки,   либо ухаживали за цветами

на клумбах.

     За домами, в стороне от дороги, виднелись более высокие

здания с трубами - по всей вероятности, фабрики. Движение на

дороге   не   отличалось   интенсивностью,   в   основном это был

большой и малый грузовой транспорт. Все машины были окрашены

в один цвет и отличались лишь надписями на бортах.

     Мы продолжали двигаться по шоссе   на   средней   скорости

еще минут двадцать,   пока не доехали до участка дороги,   где

шел ремонт.   Карета замедлила ход, а работницы отошли в сто-

рону, чтобы дать нам проехать. По мере того, как мы медленно

продвигались по вскрытому асфальту, я смогла их хорошо расс-

мотреть.   Это   были   женщины   или девушки нормального роста,

одетые в холщовые брюки,   майки и рабочие сапоги.   Волосы   у

всех были коротко острижены, а у некоторых прикрыты соломен-

ными шляпами. Все они были высокими и широкоплечими, с креп-

кими руками,   покрытыми загаром. Мускулы на руках напоминали

мужские.

     Когда машина поравнялась с ними, они потянулись к окош-

ку, пытаясь взглянуть на меня, при этом приветливо улыбались

и   поднимали правую руку в знак приветствия.   Я улыбнулась в

ответ,   но,   очевидно, они ожидали чего-то большего. Тогда я

догадалась и тоже подняла правую руку. Этот жест имел успех,

хотя удивление не исчезло с их лиц.

     "Карета" двинулась дальше.   Может быть, эти дружелюбные

"амазонки" с лопатами вместо луков и   стрел   были   какими-то

символами из сновидений,   застрявшими в моем подсознании?   -

размышляла я.   Может, это было подавленное стремление власт-

вовать? Я так и не смогла решить для себя этот вопрос.

     А тем временем моя перевозка уже выехала за город.

     По цветам   на   клумбах   и едва распустившейся листве на

деревьях я понимала, что сейчас весна. По обе стороны от до-

роги   простирались зеленые луга и аккуратно вспаханные поля,

на которых поднимались всходы.   Солнце освещало на удивление

четко спланированный ландшафт, какого мне никогда не доводи-

лось видеть; то там, то тут пасущийся скот нарушал эту стро-

гую планировку.   Фермы и хозяйственные постройки тоже распо-

лагались,   как на чертеже, - все это каким-то странным обра-

зом напоминало игрушечную деревню...

     Мы продолжали наш путь мимо угодий еще минут сорок. За-

тем дорога свернула налево и вдоль нее потянулся ряд деревь-

ев. Аккуратно подстриженные, они производили впечатление вы-

сокого забора. Потом "карета" снова повернула налево и оста-

новилась перед высокими воротами, окрашенными в тот же неиз-

менный розовый цвет. Водитель посигналила, и женщина средних

лет в белой блузке и брючном костюме   вышла   из   сторожки   и

открыла ворота.   Увидев меня, она, как и "амазонки", подняла

руку в приветствии. По мере того, как она раздвигала ворота,

я   обратила   внимание   на то,   какая она маленькая - не выше

метра двадцати сантиметров.

     Ее вид   и   размеры маленькой сторожки снова навели меня

на мысль о символике - ведь мифология так богата легендами и

сказками   о различных гномах и прочем "малом люде",   которые

часто являются нам во сне. Так как я все еще не могла решить

этот вопрос, то отложила его на потом.

     Теперь мы ехали по аллее,   проложенной посреди   чего-то

среднего   между   городским сквером и новой пригородной заст-

ройкой. Кругом было много лужаек и клумб, а между ними стоя-

ли розовые трехэтажные дома. Группа амазонок в майках и брю-

ках сажала в свежевскопанную клумбу тюльпаны. Они доброжела-

тельно улыбнулись нам,   когда мы проезжали мимо. По одной из

лужаек парка прогуливалась огромная   женщина,   облаченная   в

розовые   покрывала.   Ее сопровождали три маленькие женщины в

белой форме,   которые по сравнению с ней казались детьми или

заводными куклами.

     Наконец мы подъехали к крыльцу,   ведущему в одно из ро-

зовых зданий. Оно было нормальных размеров, но ступеньки бы-

ли разделены центральной балюстрадой:   те, что располагались

налево, были обычными, а те, что направо, - пониже, и их бы-

ло побольше.

     Три гудка автомобиля возвестили о нашем приезде.   Через

несколько секунд шесть маленьких женщин выскочили из   дверей

и   побежали вниз по правой стороне крыльца.   Водитель машины

вышла им навстречу.   Она тоже была маленькой,   но не в белой

форме, как остальные, а в блестящем розовом костюме, похожем

на ливрею,   цвет которого совпадал с цветом   машины.   Они   о

чем-то   переговорили,   затем   открыли заднюю дверцу кареты и

чей-то голос приветливо сказал:

     - Добро пожаловать, мамаша Оркис! Вот вы и дома.

     Кушетка, на которой я лежала в карете,   соскользнула   с

полозьев   и медленно опустилась на землю.   Одна из маленьких

женщин подошла ко мне и участливо спросила:

     - Как вы думаете, вы сумеете сами идти, мамаша?

     В тот момент я не обратила внимания на эту форму   обра-

щения,   но   сейчас   было совершенно ясно,   что обращаются ко

мне, так как рядом со мной больше никого не было.

     - Идти?   - переспросила я.   - Конечно, смогу. - И, под-

держиваемая восемью руками, села на кушетке.

     Когда я сказала "конечно",   то переоценила свои возмож-

ности. И поняла это, как только мне помогли подняться на но-

ги. Даже с посторонней помощью такое небольшое усилие заста-

вило меня тяжело дышать.   Я с отвращением взглянула на свою,

словно надутую, фигуру, задрапированную в розовые покрывала,

и сделала робкий шаг вперед. Такое передвижение едва ли мож-

но   было назвать ходьбой.   Маленькие женщины,   достающие мне

только до локтя,   хлопотали вокруг, как встревоженные насед-

ки.   Но,   начав, я была полна решимости продолжать свой путь

по дорожке,   а затем,   сделав огромное усилие,   поднялась по

ступенькам левой стороны крыльца.

     Когда я наконец достигла вершины, вокруг раздался общий

вздох облегчения и радости.   Мы передохнули несколько минут,

а затем вошли в здание.   От самых дверей тянулся   коридор   с

закрытыми по обе стороны дверями. В конце коридора мы повер-

нули налево,   и тут в первый раз я увидела себя   в   зеркале.

Мне   потребовалось   все   мое   самообладание,   чтобы снова не

впасть в панику от того, что я там увидела. Передо мною была

ужасная   пародия на женщину:   слонообразная фигура,   которая

выглядела еще больше благодаря   розовым   покрывалам.   Хорошо

еще, что они скрывали все, кроме головы и рук, но и эти пос-

ледние тоже шокировали меня, так как руки были мягкими и ма-

ленькими,   а голова и лицо вполне могли принадлежать молодой

девушке,   к тому же красивой. Ей было не больше двадцати од-

ного   года;   ее курчавые светлые волосы с каштановым отливом

были коротко подстрижены. Цвет лица был кремово-розовым, рот

-   красивой формы,   а губы - ярко-красными без всяких следов

помады.   И это нежное лицо с полотна Фрагонара было посажено

на   чудовищное   тело - как если бы цветок фрезии распустился

на тыкве.

     Когда я   шевелила   губами,   она шевелила тоже;   когда я

сгибала руку - она повторяла мое движение,   и,   несмотря   на

это, как только мне удалось справиться с собой, она переста-

ла быть отражением:   ничто в ней не напоминало меня   настоя-

щую,   это была совершенно посторонняя женщина,   на которую я

теперь взирала с грустью и болью в   сердце.   Мне   захотелось

плакать   от   стыда   за   нее,   и слезы ручьем потекли из моих

глаз.

     Одна из   маленьких   женщин   тут   же подскочила ко мне и

взяла за руку.

     - Мамаша   Оркис,   дорогая,   в чем дело?   - спросила она

участливо.

     Но что я могли ей сказать,   когда сама ничего толком не

понимала?   Маленькие ручки гладили меня,   пытаясь успокоить,

тоненькие голоса подбадривали,   уговаривая двигаться дальше.

Наконец мы добрались до открытой двери и меня ввели в комна-

ту,   которая представляла собой нечто среднее между будуаром

и больничной палатой. Впечатление будуара усиливалось обили-

ем розовых ковриков,   одеял, подушечек, абажуров на лампах и

тюлевых занавесок на окнах. А больничную атмосферу создавали

шесть   кроватей-кушеток,   разделенных тумбочками и стульями.

Кушетки стояли по три у каждой стены,   так   что   в   середине

комнаты оставалось свободное пространство. Там было несколь-

ко широких кресел и стол с вазой и красивыми цветами посере-

дине.   В воздухе ощущался легкий,   приятный аромат,   а отку-

да-то доносились приглушенные звуки струнного квартета,   на-

игрывавшего какую-то сентиментальную мелодию.

     Пять из шести кушеток были уже заняты огромными женски-

ми телами, укрытыми атласными одеялами. Двое из сопровождав-

ших меня маленьких женщин поспешили к шестой,   свободной ку-

шетке, и откинули одеяло.

     Лица всех пятерых обитательниц комнаты были обращены ко

мне - трое смотрели доброжелательно,   а остальные две - без-

различно.

     - Привет,   Оркис,   - приветливо сказала одна из первых.

Затем,   заметив печальное выражение моего лица,   спросила   с

участием:

     - Что, трудно тебе пришлось?

     Я не нашлась,   что ответить, и смогла только улыбнуться

ей, когда направлялась к своей кушетке.

     Мой "конвой" уже стоял наготове у постели.   Общими уси-

лиями они помогли мне улечься и подложили под голову малень-

кую подушечку.   Все движения стоили мне изрядного напряжения

сил,   и я была рада, что наконец могла отдохнуть. В то время

как   две   маленькие санитарки укрывали меня одеялом,   третья

достала чистый носовой платок и осторожно вытерла пот с мое-

го лица.

     - Ну вот,   дорогуша,   - проговорила она   подбадривающим

тоном,   - вот вы и дома. Немножко отдохнете и совсем придете

в себя. А сейчас постарайтесь уснуть.

     - Что   там   с ней случилось?   - спросила одна из женщин

довольно резким тоном. - Не справилась, что ли?

     Маленькая женщина,   вытиравшая мне лицо (очевидно,   она

была старшей среди обслуживающего персонала), круто поверну-

лась к ней и проговорила:

     - К чему этот злой тон, мамаша Хейзел? Разве вы не зна-

ете, что мамаша Оркис родила четырех здоровеньких девочек? -

Не правда ли,   дорогая?   - добавила она, обращаясь ко мне. -

Просто она немного устала с дороги, вот и все.

     Женщина по имени Хейзел хмыкнула, но больше не пророни-

ла ни слова.

     Между тем,   суета вокруг меня продолжалась.   Мне подали

чашку   с   какой-то жидкостью,   похожей на простую воду,   но,

когда я,   пролив немного,   выпила ее,   мне стало значительно

лучше. Поправив еще раз одеяло и взбив подушки, моя "свита",

наконец, удалилась, оставив меня с глазу на глаз с остальны-

ми громадными женщинами, которые продолжали задумчиво созер-

цать меня.

     Затянувшееся было   молчание   прервала   молодая женщина,

которая первой приветствовала меня, когда я вошла в палату.

     - А где ты провела свой отпуск, Оркис? - спросила она.

     - Отпуск? - переспросила я, ничего не понимая.

     Все женщины посмотрели на меня с нескрываемым удивлени-

ем.

     - Понятия не имею, что вы имеете в виду, - сказала я.

     Молчание продолжалось.

     - Это,   должно быть, был очень короткий отпуск, - нако-

нец заметила одна. - Вот я, например, никогда не забуду свой

последний   отпуск:   меня послали к морю и дали мне маленький

автомобильчик,   чтобы я могла ездить,   куда хочу.   Все к нам

прекрасно   относились - нас было всего шесть мамаш,   включая

меня. Ты на каком курорте была - у моря или в горах?

     Они были   очень   любопытны,   и   рано или поздно мне все

равно пришлось бы им что-то сказать. Поэтому я выбрала прос-

тейший выход из положения:

     - Я абсолютно ничего не помню,   - сказала я,   -   должно

быть, у меня произошла потеря памяти.

     Нельзя сказать,   чтобы этот ответ был принят доброжела-

тельно.

     - А-а,   - удовлетворенно сказала та, которую звали Хей-

зел,   - я чувствовала,   что здесь что-то не так. И, наверно,

ты даже не припоминаешь,   были ли твои младенцы зачислены   в

группу А?

     - Не глупи,   Хейзел,   - возразила другая,   - если бы ее

дети не попали в группу А,   Оркис бы направили в Уайтвитч, а

не обратно сюда.

     - Когда же это случилось с тобой? - спросила она участ-

ливо.

     - Я-я...   не знаю...   Не могу вспомнить ничего,   что со

мной было до того,   как я пришла в себя в   больнице   сегодня

утром, - сказала я.

     - В больнице?! - воскликнула Хейзел.

     - Очевидно,   она имеет в виду наш Центр. Но хоть нас-то

ты помнишь, Оркис?

     - Нет, - ответила я, покачав головой. - Мне очень жаль,

но все, что было со мной до того, как я проснулась в боль...

то есть в Центре, так и не восстановилось в моей памяти.

     - Это очень странно, - сказал чей-то недоброжелательный

голос. - Но они-то, по крайней мере, знают об этом?

     Одна молодая женщина стала на мою сторону.

     - Они наверняка должны знать.   Но,   собственно,   это не

имеет никакого отношения к тому,   что   ее   девочки   родились

вполне полноценными и достойными группы А.   Но послушай, Ор-

кис...

     - Да дайте же ей немного отдохнуть,   - вмешалась другая

женщина. - Я сама всегда себя неважно чувствую после возвра-

щения из Центра.   Не слушай ты их, Оркис, а постарайся лучше

уснуть; а когда проснешься, все будет по-другому.

     Я с   благодарностью   последовала   ее   совету.   Все было

слишком сложно и запутанно,   чтобы можно было быстро   разоб-

раться,   да к тому же я действительно очень устала. Поблаго-

дарив женщину за участие,   я с облегчением откинулась на по-

душки и закрыла глаза.   И, если считать, что во время галлю-

цинаций можно спать, то я на самом деле уснула.

     В момент пробуждения у меня мелькнула надежда,   что мой

"мираж" рассеялся,   но,   к сожалению, это было не так. Прос-

нувшись окончательно, я увидела над собой лицо старшей сани-

тарки, которая спросила:

     - Ну, дорогая мамаша Оркис, как вы себя чувствуете пос-

ле сна?   Наверняка намного лучше!   Пора бы и съесть чего-ни-

будь!

     В это время к моей постели подошли две маленькие   сани-

тарки с большим подносом в руках.   Они поставили его поперек

кушетки мне на колени так,   чтобы я могла удобно все   доста-

вать. Боже! Никогда раньше я не видела, чтобы одному челове-

ку предлагали такое обилие пищи в один прием!   Сначала   меня

буквально затошнило при виде всего этого,   но потом какой-то

непонятный физиологический механизм внутри   моего   огромного

тела заставил меня почувствовать голод, и у меня даже слюнки

потекли.   Мой мозг,   пребывая в состоянии самоустранения   от

всего,   не   переставал удивляться тому,   с какой жадностью я

поглотила сначала две или три рыбины, затем целого цыпленка,

несколько   кусков мяса,   тарелку овощей и десерт из фруктов,

обильно политых взбитыми сливками.   Все это я запила   литром

свежего молока. Поглядывая по сторонам во время еды, я заме-

тила, что и остальные мамаши не страдали отсутствием аппети-

та.

     Зато я обратила внимание на то, что они время от време-

ни продолжали с любопытством поглядывать на меня. Я раздумы-

вала над тем,   как мне избежать дальнейшего "допроса", когда

мне   пришла   в голову мысль,   что,   будь у меня какая-нибудь

книжка или журнал,   я могла бы углубиться в   чтение   и   хоть

как-то, более или менее вежливо, отгородиться от них. Поэто-

му, когда санитарки вернулись за подносами, я попросила одну

из них дать мне что-нибудь почитать.   Эффект от моей просьбы

был потрясающий:   санитарки,   убиравшие мой поднос,   едва не

уронили   его,   а   та,   что стояла рядом со мной,   открыла от

изумления рот и не закрывала его до тех пор, пока немного не

собралась с мыслями. Она посмотрела на меня сначала подозри-

тельно, а потом озабоченно.

     - Вам опять немного не по себе? - наконец спросила она.

     - Наоборот, я чувствую себя вполне здоровой, - ответила

я.

     - На вашем месте я бы попробовала еще немного   поспать,

- заботливо посоветовала она.

     - Но мне совсем не хочется спать. Я бы предпочла просто

полежать и почитать что-нибудь.

     - Боюсь,   вы все-таки еще полностью не оправились после

трудных родов, мамаша. Но ничего - это скоро пройдет, - ска-

зала она, успокаивающе погладив меня по плечу.

     Я чувствовала, что во мне растет раздражение.

     - Но что плохого в том, что мне хочется почитать? - ре-

шительно спросила я.

     - Ну,   успокойтесь, успокойтесь... И кто это где-нибудь

слыхал, чтобы мамаша умела читать?

     С этими словами она поправила на мне   одеяло   и   вышла,

оставив   меня   на   растерзание моим пяти соседкам по палате.

Хейзел хмыкнула,   а остальные несколько минут хранили молча-

ние.

     В этом время я уже достигла стадии, когда начала сомне-

ваться,   действительно   ли все происходящее со мной и вокруг

меня галлюцинация.   Чувство отстраненности исчезло;   во всем

чувствовалась какая-то закономерность - например,   следствие

всегда вытекало из причины,   и мне думалось,   что, если коп-

нуть глубже, то все абсурдное найдет себе логическое обосно-

вание. Нельзя сказать, чтобы эти мысли способствовали ощуще-

нию душевного равновесия. Даже тот факт, что я поела и чувс-

твовала себя после еды намного лучше, подтверждал тревожащее

меня ощущение реальности...

     - Читать!   - внезапно воскликнула Хейзел со злорадством

в голосе. - Может, ты еще скажешь, что умеешь и писать?!

     - А почему бы и нет? - возразила я.

     Они все   внимательно следили за мной,   время от времени

обмениваясь многозначительными взглядами.

     - Да что же в этом плохого? - спросила я раздраженно. -

Разве здесь предполагается,   что женщине не   положено   уметь

читать и писать?

     - Оркис,   дорогая,   - сказала та, что была более других

расположена ко мне, - может быть, тебе следует посоветовать-

ся с врачом?

     - Нет,   - отрезала я.   - Я совершенно здорова. Просто я

пытаюсь понять, что тут происходит. Я прошу дать мне что-ни-

будь почитать,   а вы все смотрите на меня,   как на сумасшед-

шую. В чем дело?

     После неловкой паузы та же женщина проговорила,   словно

копируя медсестру:

     - Послушай,   Оркис, постарайся взять себя в руки. Ну на

что мамаше умение читать и писать? Разве от этого у нее ста-

нут рождаться более здоровые дети?

     - В мире существуют и другие интересы, кроме производс-

тва потомства, - заявила я.

     Если раньше мои слова вызывали у женщин лишь удивление,

то теперь они были просто потрясены. Даже Хейзел не нашлась,

что сказать.   Их идиотское изумление вывело меня из себя,   и

на   какое-то   время   я перестала смотреть на все,   как бы со

стороны.

     - Да черт возьми!   - воскликнула я.   - Что это за чушь?

"Мамаша Оркис,   мамаша Оркис" - что это значит, наконец? Где

я нахожусь? В сумасшедшем доме, что ли?

     Я со злостью взирала на них,   ненавидя их всех и подоз-

ревая,   что   они находятся в каком-то издевательском сговоре

против меня. Не знаю почему, но в глубине души я была твердо

убеждена,   что, кем бы я ни была на самом деле, в любом слу-

чае я не была матерью. Я высказала это своим соседкам по па-

лате и, сама не знаю почему, вдруг разрыдалась.

     Вытирая слезы рукавом,   я заметила,   что четверо из них

смотрят на меня с нескрываемым сочувствием. Кроме Хейзел.

     - Я же говорила,   что она какая-то странная!   - сказала

она,   торжествующе глядя на остальных.   - У нее не все дома,

вот и все.

     Та женщина, которая относилась ко мне с большим участи-

ем, чем остальные, снова попыталась меня вразумить.

     - Но Оркис,   дорогая,   конечно же, ты мамаша! Ты мамаша

класса А, и у тебя было четверо родов, включая последние. Ты

родила   двенадцать   превосходных   младенцев - ну,   как же ты

могли об этом забыть!

     Я снова начала плакать. У меня появилось ощущение, буд-

то что-то пытается пробиться сквозь пробел в моей памяти, но

я не могла определить,   что именно, и от этого почувствовала

себя ужасно несчастной.

     - О, как это все жестоко! - причитала я сквозь слезы. -

Почему это не пройдет и не   оставит   меня   в   покое?   Должно

быть,   это какая-то злая шутка,   но я не понимаю ее.   Что же

случилось со мной?

     Некоторое время   я   лежала с закрытыми глазами,   собрав

всю свою волю, чтобы рассеять галлюцинацию. Но она не исчез-

ла.   Когда я открыла глаза, они все еще лежали там, уставив-

шись на меня широко открытыми глазами,   словно красивые глу-

пые куклы.

     - Я не могу больше здесь находиться,   я должна уйти,   -

сказала я, с огромным трудом приняв сидячее положение. Затем

я попробовала спустить ноги с кушетки,   но они запутались   в

атласном   одеяле,   а   мои   руки не дотягивались до них.   Это

действительно было похоже на кошмарный сон.

     - Помогите!   Помогите же мне! - молила я. - Доналд, до-

рогой, пожалуйста, помоги мне!

     И внезапно   слово   "Доналд"   как бы освободило какую-то

пружинку у меня в мозгу.   Завеса над моей памятью   приподня-

лась, правда, еще не полностью, но вполне достаточно для то-

го, чтобы я наконец осознала, кто я на самом деле.

     Я взглянула   на   остальных   - они все еще обескураженно

глазели на меня.   Я больше не пыталась подняться,   а откину-

лась на подушку и сказала:

     - Хватит меня дурачить - теперь я знаю, кто я.

     - Но мамаша Оркис... - начала было одна.

     - Довольно,   - оборвала я ее. От жалости к себе я вдруг

перешла к какой-то мазохистской жестокости.

     - Никакая я не мамаша,   - резко сказала я,   - я   просто

женщина,   у   которой недолгое время был муж и которая надея-

лась - только надеялась, иметь от него детей.

     Последовала пауза - довольно странная пауза,   как будто

то,   что я только что сказала, не произвело на них ровно ни-

какого впечатления.

     Наконец та,   что была подружелюбней,   нарушила молчание

и, слегка наморщив лобик, робко спросила:

     - А что такое "муж"?

     Я перевела   взгляд   с одной из них на другую,   но ни на

одном лице не заметила и следов понимания.   Скорее там можно

было   обнаружить чисто детское любопытство.   Я почувствовала

себя на грани истерики,   но тут же решительно взяла   себя   в

руки.   Ну что ж,   подумала я,   если галлюцинация не покидает

меня,   я буду играть в эту игру по ее же правилам, и посмот-

рим, что из этого выйдет...

     Очень серьезно,   но в простейших выражениях,   я   начала

объяснять:

     - Муж - это мужчина, с которым женщина сходится...

     Однако моя просветительская деятельность не имела успе-

ха.   Прослушав несколько фраз, одна из женщин задала вопрос,

который, видимо, требовал немедленного разъяснения:

     - А что такое "мужчина"? - смущенно спросила она.

     Пришлось объяснить и это.

     После моей лекции в палате воцарилось враждебное молча-

ние.   Мне же до этого не было ровно никакого дела - мой мозг

был слишком занят попыткой прорваться дальше   сквозь   пелену

забвения, но за пределы определенной преграды дело не шло.

     Все же,   я теперь точно знала,   что меня   зовут   Джейн.

Раньше я была Джейн Соммерс,   но после того, как вышла замуж

за Доналда,   стала Джейн Уотерлей.   Мне было двадцать четыре

года, когда мы поженились, и двадцать пять, когда Доналд по-

гиб. На этом мои воспоминания заканчивались. Однако я хорошо

помнила   все,   что   было до того.   Я помнила моих родителей,

друзей,   школу, обучение в медицинском институте и работу во

Врейчестерской больнице.   Я хорошо помнила,   как увидела До-

налда в первый раз,   когда его однажды   вечером   привезли   в

больницу с поломанной ногой...

     Я даже могла теперь восстановить в памяти,   какое   лицо

должна была бы увидеть в зеркале, - совсем не похожее на то,

что я видела в трюмо,   висевшем в коридоре,   а более вытяну-

тое,   слегка загорелое,   с маленьким аккуратным ртом, обрам-

ленное естественно   вьющимися   каштановыми   волосами;   глаза

должны   были   быть   широко расставлены и несколько серьезны.

Вспомнила я и свое тело - стройное,   с длинными ногами и ма-

ленькими упругими грудями. Хорошее тело, на которое я раньше

не очень-то обращала внимание,   пока Доналд не   научил   меня

гордиться им...

     Я посмотрела на отвратительную гору, прикрытую атласным

одеялом, которая теперь была моим телом, и содрогнулась. Мне

хотелось,   чтобы Доналд утешил меня,   любил меня и уверил бы

меня,   что все это лишь сон, который обязательно кончится. В

то же время я была в ужасе от мысли,   что он   может   увидеть

меня такой толстой и неуклюжей.   Но тут я вспомнила,   что он

уже никогда,   никогда больше не увидит меня,   и слезы   вновь

покатились по моим щекам.

     Остальные обитательницы палаты продолжали   смотреть   на

меня с недоумением.   Прошло полчаса. Вдруг дверь отворилась,

и целый взвод маленьких женщин, одетых во все белое, вошли в

палату.   Они быстро разделились на пары, ставшие по обе сто-

роны каждой кушетки. Закатав рукава и сняв с нас одеяла, они

принялись за массаж.

     Сначала мне это понравилось и даже действовало несколь-

ко успокаивающе.   Потом стало нравиться все меньше и меньше,

а затем я нашла то,   что они делали,   неприличным и даже ос-

корбительным для себя.

     - Хватит!   - сказала я резко той,   что стояла справа от

меня.

     Она остановилась на минутку,   приветливо, но слегка не-

решительно улыбнулась мне, а затем продолжила свое дело.

     - Я же сказала,   хватит!   - воскликнула я и слегка   от-

толкнула ее.

     Она посмотрела на меня обиженно,   хотя на губах   у   нее

сохранялась все та же профессиональная улыбка.   Не зная, что

делать дальше, она переглянулась со своей партнершей по дру-

гую сторону постели.

     - И вы тоже не трогайте меня больше, - сказала я.

     Однако та и не думала останавливаться. Тогда я протяну-

ла руку и оттолкнула ее.   Но, очевидно, я не рассчитала силу

своей могучей руки,   и она отлетела на другой конец комнаты,

споткнулась и упала. Все застыли, глядя то на нее, то на ме-

ня.   Испуганная,   первая все же двинулась ко мне, в то время

как вторая, плача, поднималась с пола.

     - Лучше держитесь от меня подальше, маленькие бестии, -

проговорила я угрожающе.

     Это остановило их.   Они отошли в сторону и в расстроен-

ных чувствах переглянулись друг с другом. Тут в палату вошла

старшая санитарка.

     - В чем дело, мамаша Оркис? - спросила она.

     Я рассказала   ей обо всем.   Она удивленно посмотрела на

меня.

     - Но   это   же   обычная лечебная процедура,   - возразила

она.

     - Только   не для меня.   Мне это очень не нравится,   и я

больше этого не допущу.

     Старшая смущенно стояла, не зная, что делать дальше.

     В это время с другого конца комнаты раздался голос Хей-

зел:

     - Оркис свихнулась - она   нам   тут   рассказывала   такие

отвратительные вещи! Она настоящий псих!

     Старшая посмотрела на нее,   затем перевела взгляд на ее

соседку. Та утвердительно кивнула головой.

     - Идите и доложите обо всем,   что   здесь   произошло,   -

приказала   старшая санитарка двум ревущим массажисткам.   Они

удалились в слезах.   Старшая,   еще раз внимательно посмотрев

на меня, последовала за ними.

     Спустя несколько минут   остальные   массажистки   собрали

свои принадлежности и тоже покинули палату.

     - Это было просто гадко,   Оркис,   - сказала   Хейзел.   -

Ведь бедняжки только делали то,   что входило в их обязаннос-

ти.

     - Если у них такие обязанности, то мне они не нравятся,

- возразила я.

     - Ну, и чем это все кончится, как ты думаешь? Их просто

высекут,   вот и все.   Но,   наверно,   тут опять виновата твоя

плохая   память,   а   то ты бы помнила,   что прислуга,   чем-то

огорчившая мамашу, всегда подвергается наказанию, не так ли?

- спросила она ядовито.

     - Высекут?! - повторила я в полном недоумении.

     - Да,   высекут,   - передразнила меня Хейзел. - Но тебе,

конечно,   нет до этого никакого дела. Не знаю, что там с то-

бой случилось в Центре,   но результат получился отвратитель-

ный.   По правде сказать,   ты мне никогда не нравилась,   хотя

другие считали, что я не права. Но, теперь-то все убедились,

какая ты на самом деле.

     Все молчали,   и было ясно,   что они вполне разделяют ее

мнение.   Антагонизм нарастал,   но,   к счастью, в этот момент

дверь открылась и в сопровождении всех маленьких санитарок и

массажисток в палату вошла красивая женщина лет тридцати.   Я

с облегчением заметила,   что она была нормального человечес-

кого роста. У нее были темные волосы, а из-под белого халата

высовывался   край черной плиссированной юбки.   Старшая сани-

тарка, едва поспевая за ней, рассказывала на ходу что-то про

мои "фантазии" и закончила словами: "Она только сегодня вер-

нулась из Центра, доктор".

     Врач подошла к моей кушетке, сунула мне в рот градусник

и взяли мою руку,   чтобы сосчитать   пульс.   Оба   показателя,

очевидно, удовлетворили ее. Тогда она спросила:

     - Нет ли у вас головной боли или каких-либо других   бо-

лей и неприятных ощущений?

     Я ответила, что нет.

     Она внимательно смотрела на меня, а я - на нее.

     - Что... - начала было она.

     - Да она же сумасшедшая,   - вмешалась Хейзел, - она ут-

верждает, что лишилась памяти и не узнает нас.

     - И к тому же она нам рассказывала жуткие, отвратитель-

ные вещи, - добавила другая женщина.

     - У   нее   совершенно дикие фантазии.   Она считает,   что

умеет читать и писать! - снова вмешалась Хейзел.

     - Это правда? - спросила доктор с улыбкой.

     - А почему бы и нет? Но ведь это очень легко проверить,

- живо ответила я.

     Врачиха была несколько ошарашена, но затем быстро спра-

вилась с собой и снова снисходительно заулыбалась.

     - Хорошо,   - сказала она,   как бы потакая моей прихоти.

Она   вынула   из кармана халата блокнотик и карандаш и подала

их мне. Хотя мне было не очень удобно держать карандаш свои-

ми толстыми пальцами, я все же сумела написать:

     "Я совершенно уверена в том, что все это галлюцинация и

вы сами являетесь ее частью".

     Когда врач прочитала написанное, не могу сказать, что у

нее   отвалилась челюсть,   но улыбку как бы стерло с ее лица.

Она посмотрела на меня в упор. Все обитательницы палаты зас-

тыли и глядели на меня, как будто я совершила чудо. Врач по-

вернулась лицом к Хейзел и спросила:

     - Так что же она вам все-таки наговорила?

     - Жуткие вещи,   - немного помолчав,   выпалила Хейзел. -

Она   рассказала нам о существовании и поведении двух полов -

как будто мы не люди,   а скоты. Это было просто отвратитель-

но!

      Доктор поразмыслила некоторое время,   а затем приказала

старшей санитарке:

     - Переведите,   пожалуйста,   мамашу Оркис в изолятор - я

осмотрю ее там.

     Санитарки бросились исполнять приказание. Они придвину-

ли к моей кушетке низкую каталку, помогли мне перебраться на

нее и покатили меня прочь.

     - Ну,   - сказала врачиха строго, когда мы наконец оста-

лись одни,   - теперь скажите,   кто это наговорил вам столько

чепухи о существовании двух полов у человека?

     Она сидела на стуле рядом с моей кушеткой,   словно инк-

визитор,   допрашивающий еретика, и держала на коленях откры-

тый блокнот.

     У меня   не   было   никакого   желания быть с ней особенно

тактичной,   поэтому я ей прямо сказала,   чтобы она перестала

валять дурака.   Она была потрясена моими словами,   на минуту

покраснела от злости,   затем все же взяла себя в руки и про-

должала допрос:

     - После того как вы покинули клинику,   у   вас,   конечно

же, был отпуск. Куда вас послали?

     - Я не знаю.   Могу лишь повторить то, что говорила дру-

гим,   - вся эта галлюцинация,   или фантазия,   называйте, как

хотите, началась в больнице, которую здесь называют Центром.

     Мобилизовав все свое терпение, врач продолжала:

     - Послушайте,   Оркис,   вы же были совершенно   в   норме,

когда уехали отсюда шесть недель назад.   Вы поступили в кли-

нику и родили там своих детей тоже без осложнений. Но где-то

в промежутке между временем поступления и настоящим моментом

кто-то сумел набить вам голову этой чепухой,   да к   тому   же

научить вас читать и писать.   Теперь вы мне скажите, кто это

был. И предупреждаю вас, что со мной вы не отделаетесь сказ-

ками   о потере памяти.   Если вы помните все те гнусности,   о

которых вы рассказывали другим,   значит, вы должны помнить и

источник, откуда их почерпнули.

     - О, Господи, да давайте же говорить как цивилизованные

люди! - воскликнула я.

     Она снова покраснела.

     - Я могу узнать в Центре, куда вас посылали отдыхать, и

могу выяснить в доме отдыха, с кем вы там общались. Но у ме-

ня   нет   желания тратить на это время.   Лучше расскажите все

сами сейчас - а то у нас есть средства заставить   вас   гово-

рить, - заключила она многозначительно.

     Я отрицательно покачала головой.

     - Вы идете по ложному пути, - сказала я. - Что же каса-

ется меня,   то вся эта галлюцинация,   включая мое сходство с

этой Оркис, началась в Центре. Как это случилось, я не пони-

маю и не могу объяснить, так же как и сказать, что произошло

с ней самой.

     Она нахмурилась, озадаченная.

     - В   чем   же   выражается ваша галлюцинация?   - спросила

она, наконец, немного смягчаясь.

     - Ну, вся эта фантастическая обстановка, включая вас, а

потом - это мое громадное,   отвратительное тело,   эти женщи-

ны-лилипутки,   в общем,   все,   все вокруг. Очевидно, это ка-

кое-то искаженное отражение действительности в моем   подсоз-

нании, а состояние моей подкорки не может не тревожить меня.

     Врачиха продолжала пристально смотреть на меня,   но уже

несколько озабоченным взглядом.

     - Кто же мог вам рассказать о подсознании?   -   спросила

она удивленно.

     - Я не вижу причины,   почему даже во время галлюцинаций

на меня надо смотреть, как на неграмотную идиотку, - ответи-

ла я.

     - Но   ведь мамаши ничего не знают о подобных вещах - им

это просто ни к чему.

     - Послушайте,   я уже говорила вам, как и тем уродинам в

палате, что я н_е _м_а_м_а_ш_а_. Я просто несчастный б.м., у

которого какой-то кошмарный сон.

     - Б.м.? - переспросила она.

     - Ну да,   б.м. - бакалавр медицины и практикующий врач,

- объяснила я.

     Она продолжала   с   любопытством разглядывать меня и мое

огромное, бесформенное тело.

     - Так   вы   утверждаете,   что   вы медик?   - спросила она

удивленно.

     - Да, - согласилась я.

     С возмущенным и озадаченным видом она возразила:

     - Но это же абсолютная чепуха! Вас вырастили и воспита-

ли, чтобы вы были матерью - и вы действительно мамаша, стоит

только взглянуть на вас!

     - Да,   - сказала я с горечью   в   голосе,   -   достаточно

взглянуть на меня...   Но я думаю,   - продолжила я,   - что мы

ничего не добьемся,   если будем и дальше обвинять друг друга

в том,   что городим чепуху. Лучше расскажите мне, что это за

место,   где я нахожусь,   и кто, вы думаете, я такая на самом

деле.   Быть может,   это заставит чему-то шевельнуться в моей

памяти.

     - Нет,   -   парировала она,   - сначала вы расскажите мне

все,   что вы помните.   Это облегчит мне понимание того,   что

так удивляет вас.

     - Хорошо,   - сказала я и начала подробное повествование

о своей жизни, насколько я помнила ее до того момента, когда

узнала о том, что самолет Доналда разбился и сам он погиб.

     Конечно, я   очень   легко и глупо попалась в ее ловушку,

так как она и не думала что-либо мне объяснять. Выслушав мой

рассказ,   она просто ушла, оставив меня бессильно кипящей от

злости.   Я подождала,   пока все вокруг   успокоилось:   музыку

выключили,   какая-то   санитарка   заглянула ко мне в изолятор

просто для того, чтобы проверить, что все в порядке и я ни в

чем не нуждаюсь, а затем все стихло.

     Я подождала еще полчаса,   а потом с   превеликим   трудом

попыталась встать с постели. Самое большое усилие потребова-

лось, когда я захотела переменить сидячее положение на стоя-

чее. Это мне, в конечном счете, удалось, хоть потом и пыхте-

ла,   как паровоз. Ставши на ноги, я медленно подошла к двери

и   обнаружила,   что она не заперта.   Слегка приоткрыв ее,   я

прислушалась к звукам в коридоре,   но все было тихо. Тогда я

открыла дверь полностью,   вышла в коридор и отправилась обс-

ледовать здание.   Все двери по   обе   стороны   коридора   были

плотно закрыты,   но, приложив к одной из них ухо, я услышала

глубокое ровное дыхание.   Я повернула по коридору   несколько

раз, пока наконец не увидела перед собой входную дверь. Поп-

робовав задвижку,   я нашла, что она тоже не задвинута. Тогда

я потянула за ручку двери,   она открылась,   и я очутилась на

крыльце.

     Передо мной   расстилался   сад,   залитый   лунным светом.

Сквозь деревья справа от себя я   увидела   блестящую   поверх-

ность воды,   очевидно,   озера,   а налево - еще дом.   Ни одно

окошко в нем не светилось.

     Я стояла,   размышляя,   что же мне делать дальше. Заклю-

ченная в свою огромную тушу, как в клетку, я чувствовала се-

бя   совсем беспомощной,   но все же решила спуститься в сад и

воспользоваться предоставившимся   мне   случаем   узнать   хоть

немного больше о месте своего пребывания.   Я подошла к краю,

где начинались ступеньки, по которым я утром поднялась, ког-

да меня привезли,   и стала осторожно спускаться,   держась за

перила.

     - Мамаша,   - раздался вдруг резкий голос позади меня, -

что это вы тут делаете?

     Я обернулась и при свете луны увидела одну из маленьких

санитарок в белом комбинезоне.   Я ничего не ответила и спус-

тилась   еще на одну ступеньку.   Мне хотелось рыдать от собс-

твенной неуклюжести и невозможности ускорить свое   продвиже-

ние.

     - Вернитесь, вернитесь немедленно! - приказала санитар-

ка,   но я не обращала на нее ровно никакого внимания.   Тогда

она поспешила за мной и ухватилась за одно из покрывал, оку-

тывавших мое тело.

     - Мамаша! - повторила она. - Вы должны вернуться, иначе

простудитесь!

     Я попыталась сделать еще шаг,   но она   тянула   меня   за

одежду   назад,   чтобы   хоть как-то удержать.   Однако мой вес

оказался слишком велик для нее,   раздался треск рвущейся ма-

терии,   я   потеряла равновесие и покатилась вниз по ступень-

кам...

     Когда я открыла глаза, чей-то голос сказал:

     - Вот так-то лучше,   но это было очень нехорошо с вашей

стороны,   мамаша Оркис.   Вы еще легко отделались. Мне просто

стыдно за вас!

     Голова болела от ушибов,   и меня выводило из себя,   что

вся эта чепуха вокруг упорно продолжалась.   В   общем,   я   не

чувствовала   никакого   раскаяния   за свой поступок и послала

санитарку к черту.   Она сделалась строго официальной,   молча

налепила   мне   на   лоб кусок марли и пластырь и гордо удали-

лась.

     Одумавшись, я должна была признать, что она была совер-

шенно права. Огромная волна отвращения к себе и чувство бес-

помощности снова довели меня до слез;   я тосковала по своему

гибкому,   стройному телу,   я вспоминала,   как однажды Доналд

сравнил меня с деревцем,   колышущимся на ветру, и назвал его

моей сестрой; а только пару дней назад...

     И тут   внезапно   я сделала открытие,   которое заставило

меня резко сесть на постели.   Пробел в моей памяти восстано-

вился полностью,   и я теперь помнила все! У меня даже голова

закружилась от этого, и я была вынуждена снова опуститься на

подушку. Передохнув, я припомнила все детали, вплоть до того

момента,   когда иглу от шприца   вытянули   из   моей   руки,   и

кто-то помазал ранку йодом...

     Но что же случилось потом? Я ожидала всяческих сновиде-

ний и галлюцинаций, но не такого острого, яркого чувства ре-

альности! Что, во имя всего святого, они сотворили со мной?!

- подумала я.

     Потом, должно быть,   я снова заснула, потому что, когда

я открыла глаза,   уже было светло и свита из маленьких сани-

тарок прибыла,   чтобы заняться моим утренним   туалетом.   Они

расстелили на постели большие полотнища и, ловко переворачи-

вая меня с боку на бок, всю обмыли. После этого я почувство-

вала себя намного лучше, да и головная боль прошла.

     Когда омовение уже подходило к концу, в дверь решитель-

но   постучали и,   не дожидаясь приглашения,   в комнату вошли

две красивые женщины типа "амазонок",   одетые в черную форму

с   серебряными пуговицами.   Маленькие санитарки уронили все,

что у них было в руках,   и с криками ужаса сбились в кучу   в

дальнем углу комнаты.

     Вошедшие женщины   приветствовали   меня   обычным   жестом

правой руки и тоном,   одновременно авторитетным и почтитель-

ным, спросили:

     - Вы Оркис? Мамаша Оркис?

     - Да, так меня здесь называют, - ответила я.

     Одна из женщин помедлила,   а потом,   скорее прося,   чем

приказывая, сказала:

     - У нас имеется ордер на ваш арест, мамаша. Пройдемте с

нами, пожалуйста.

     В углу,   среди маленьких санитарок, послышались возбуж-

денные и удивленные восклицания. Женщина в форме заткнула им

рты одним только взглядом.

     - Оденьте мамашу и приготовьте ее к поездке,   - скоман-

довала она им.

     Санитарки нерешительно выбрались из своего угла и   нап-

равились ко мне.

     - Живее, живее! - подгоняла их женщина.

     Я уже   была   почти   закутана   в свои розовые покрывала,

когда в комнату вошла врач. Увидев двоих в черной форме, она

нахмурилась.

     - Что это значит? - спросила она. - Что вы тут делаете?

- голос ее был строг.

     Старшая из двоих объяснила.

     - Ордер на арест?!   - переспросила врачиха. - Да как вы

смеете арестовывать мамашу!   Никогда не слыхала подобной че-

пухи! В чем же ее обвиняют?

     - В реакционности, - ответила младшая из двух несколько

смущенно.

     Врач гневно уставилась на нее.

     - Мамаша-реакционер! Что вы еще выдумаете?

     - Но у нас есть приказ,   доктор, - сказала одна из жен-

щин.

     - Ерунда.   У вас нет никакой   власти.   Вы   когда-нибудь

слыхали, чтобы мамашу подвергли аресту?

     - Нет, доктор.

     - Ну, так не создавайте прецедента. Лучше уходите!

     Женщина в черной форме недовольно вздохнула. Затем, ви-

димо, ей пришла в голову мысль:

     - А что,   если вы нам дадите подписанный вами отказ   ее

выдать? - предложила она с надеждой в голосе.

     Когда обе женщины-полицейские ушли,   вполне   удовлетво-

ренные полученным ими листком бумаги, врач мрачно посмотрела

на маленьких санитарок.

     - Вы,   прислуга,   конечно   же,   не можете удержаться от

болтовни.   Стоит вам что-нибудь услышать,   как   это   тут   же

распространяется   повсюду   со   скоростью ветра.   Но,   если я

только услышу где-нибудь о том,   что здесь произошло, я буду

знать, от кого это исходит.

     Затем она обернулась ко мне:

     - А вы,   мамаша Оркис, пожалуйста, в дальнейшем ограни-

чивайтесь только словами "да" и   "нет"   в   присутствии   этих

глупых   болтушек!   Я скоро вас снова навещу - следует задать

вам еще несколько вопросов, - добавила она и удалилась.

     Как только санитарки убрали поднос, на котором они при-

носили мой гаргантюанский завтрак,   врач возвратилась,   и не

одна,   а   в   сопровождении   четырех женщин-медиков такого же

нормального вида, как и она.

     Санитарки притащили дополнительные стулья,   и все пяте-

ро, одетые в белые халаты, уселись около моей кушетки. Одной

было примерно столько же лет, как и мне, две другие выгляде-

ли лет на пятьдесят, а пятой было, наверно, шестьдесят, если

не больше.   Все они уставились на меня, как на редкий музей-

ный экспонат.

     - Ну,   мамаша   Оркис,   - сказала моя врач тоном,   каким

открывают судебные заседания,   - нам   совершенно   ясно,   что

произошло что-то из ряда вон выходящее.   Естественно, мы хо-

тим знать,   что же случилось.   Вам нет нужды беспокоиться   о

визите полиции сегодня утром - их появление здесь было прос-

то неприличным.   Нам надо только узнать, что все это значит,

с сугубо научной точки зрения.

     - Этот вопрос интересует меня не менее вас,   - ответила

я.

     Я посмотрела на них,   на комнату, в которой находилась,

и на свое массивное тело.

     - Я понимаю, - начала я, - что все это не что иное, как

галлюцинация,   но меня очень беспокоит тот факт, что в любой

галлюцинации всегда должно чего-то недоставать,   что хотя бы

один из органов чувств чего-то не должен воспринимать. Одна-

ко в данном случае этого не наблюдается.   Я полностью владею

всеми органами чувств, в то время как мои ощущения заключены

в очень крепкое, я бы даже сказала, плотное тело. Единствен-

ное, чего не хватает, на мой взгляд, так это какой-то причи-

ны,   какого-то обоснования, пусть даже символического, всему

этому.

     Четыре вновь пришедшие докторицы взирали на меня с отк-

рытыми   от   изумления ртами.   Моя врачиха бросила им взгляд,

который говорил: ну, теперь-то вы убедились, что все сказан-

ное мною правда? Затем снова обернулась ко мне.

     - Мы начнем с нескольких вопросов, - сказала она.

     - Прежде чем вы начнете,   - прервала я,   - мне бы хоте-

лось кое-что добавить к тому, что говорила вчера. Я вспомни-

ла еще некоторые вещи.

     - Возможно,   это результат ушиба головы, который вы по-

лучили,   когда упали с лестницы, - предположила врач, взгля-

нув на пластырь на моем лбу.   - Продолжайте,   пожалуйста,   -

сказала   она.   -   Вы говорили,   что были замужем,   и что ваш

э-э... муж погиб вскоре после этого. Что было дальше, вы уже

не могли припомнить.

     - Да, - сказала я, - мой муж был летчиком-испытателем и

погиб как раз за день до истечения контракта с фирмой. После

этого меня взяла к себе тетка, я прожила у нее несколько не-

дель,   но плохо помню этот период времени,   так как почти ни

на что не обращала внимания...

     Затем однажды   утром   я   проснулась   и взглянула на все

другими глазами.   Я поняла, что дальше так жить невозможно и

надо   начинать   работать,   чтобы   мой мозг был чем-то занят.

Доктор Хельер, главный врач Врейчестерского госпиталя, где я

работала до замужества,   сказал мне, что охотно возьмет меня

обратно на работу.   Таким образом,   я вернулась туда и очень

много   работала,   чтобы иметь поменьше свободного времени на

грустные размышления. Это было месяцев восемь назад.

     Однажды доктор   Хельер рассказал нам о новом препарате,

который синтезировал один его приятель.   Не   думаю,   что   он

действительно просил,   чтобы кто-либо из нас добровольно ис-

пытал его на себе,   но я предложила себя в качестве подопыт-

ного кролика. Все равно рано или поздно кто-то должен был бы

сделать это,   так почему не я? Мне нечего было терять, а тут

как   раз представился случай сделать что-то полезное для че-

ловечества.

     Председательствующая врачиха прервала меня и спросила:

     - А как назывался этот препарат?

     - Чуинжуатин,   -   сказала я,   - вы что-нибудь слышали о

нем?

     Она отрицательно покачала головой.

     - Я где-то видела это название,   - сказала пожилая док-

торица. - Что он собой представляет?

     - Это наркотик,   обладающий весьма ценными   свойствами.

Название происходит от дерева, которое растет, главным обра-

зом,   на юге Венесуэлы.   Индейское племя,   живущее там,   ка-

ким-то   образом наткнулось на специфическое действие сока из

листьев этого дерева и стало употреблять их во   время   своих

ритуальных оргий.   Во время них некоторые члены племени жуют

листья чуинжуатина,   пока постепенно не впадают   в   какой-то

зомбиподобный транс. Он длится три-четыре дня, в течение ко-

торых они совершенно беспомощны и абсолютно   неспособны   де-

лать   что-либо для себя,   так что соплеменники должны ухажи-

вать за ними и охранять их,   как если   бы   они   были   малыми

детьми.

     Охране придается особое значение,   так как согласно ин-

дейскому поверью, чуинжуатин освобождает дух человека от его

телесной оболочки, чтобы он мог свободно блуждать во времени

и пространстве, а в задачу охраняющего входит следить, чтобы

какой-нибудь другой блуждающий дух не проник   в   оставленное

тело, пока его подлинный хозяин отсутствует. Когда люди, же-

вавшие листья чуинжуатина,   наконец   приходят   в   себя,   они

рассказывают   об удивительных мистических явлениях,   которые

им пришлось пережить.   Никакого   отрицательного   физического

действия   на   организм при этом не наблюдается,   равно как и

привыкания к наркотику.   Но,   как утверждают очевидцы,   сами

мистические переживания очень насыщенны и хорошо запоминают-

ся.

     Доктор Хельер испытал синтезированный чуинжуатин на ла-

бораторных животных и высчитал дозы,   предел переносимости и

другие показатели,   но, конечно, ничего не мог сказать отно-

сительно достоверности переживаний,   о которых ему рассказы-

вали.   Вызывал   ли   наркотик ощущение наслаждения,   экстаза,

страха,   ужаса или оказывал какое-либо другое воздействие на

нервную систему, можно было узнать только после апробации на

человеческом организме. Вот я и вызвалась быть этим организ-

мом.

     Я закончила свой рассказ   и   посмотрела   на   серьезные,

озадаченные лица врачей,   а также на гору розовых покрывал и

драпировок, которые покрывали мое могучее тело.

     - По   правде говоря,   - заключила я,   - в результате мы

имеем сочетание непостижимого абсурда с гротеском.

     Врачихи были серьезными,   добросовестными медиками, ко-

торые не желали,   чтобы их уводили в сторону от основной за-

дачи - опровергнуть, если им удастся, мои "фантазии".

     - Хорошо, - сказала председательствующая тоном, показы-

вающим,   что она вполне разумно относится к делу, - а не на-

зовете ли вы нам время и число, когда проводился данный экс-

перимент?

     Я все помнила и ответила ей без промедления. Затем пос-

ледовали другие вопросы, на которые я послушно отвечала, но,

как только я пыталась что-нибудь спросить,   от моего вопроса

либо отмахивались, либо отвечали весьма поверхностно, как на

что-то второстепенное,   не имеющее непосредственного отноше-

ния   к   делу.   Так продолжалось,   пока мне не принесли обед.

Тогда они собрали свои записи и удалились, оставив меня, на-

конец,   в покое,   но без всякой информации,   в которой я так

нуждалась.

     После обеда я немного задремала,   но вскоре меня разбу-

дила орава маленьких санитарок,   которые притащили   с   собой

каталку,   быстро и ловко переложили меня не нее и покатили к

выходу.   У крыльца меня погрузили,   и в   сопровождении   трех

болтающих   без   умолку санитарок я снова отправилась в путь.

Ехали мы часа полтора по уже знакомой мне местности,   и я не

переставала удивляться устойчивому характеру моей галлюцина-

ции,   так как детали окружающего нас пейзажа ничуть не изме-

нились.

     Однако к концу пути мы не заехали в Центр,   откуда меня

увезли накануне, а пересекли по полуразвалившемуся мосту не-

большую речушку и через декоративные ворота въехали в   боль-

шой парк.

     Как и в усадьбе, где находился Дом для мамаш, здесь то-

же все было ухожено - лужайки аккуратно пострижены, а клумбы

полны весенних цветов.   Но здания тут были совсем   иные,   не

стандартные,   а   каждое   в   своем оригинальном архитектурном

стиле. Все это произвело большое впечатление на моих малень-

ких   спутниц - они перестали болтать и взирали на окружающее

с благоговейным страхом.

     Один раз водитель остановила машину, чтобы спросить до-

рогу у проходящей "амазонки",   одетой в комбинезон,   которая

тащила на плече ящик с каким-то строительным материалом.   Та

указала,   куда надо ехать,   и ободряюще улыбнулась мне через

окошко кареты.

     Наконец мы подъехали к подъезду небольшого двухэтажного

дома в стиле Регентства.   [Регентство - в Великобритании пе-

риод с 1810 по 1820 год] Здесь не было каталки,   и мои сани-

тарки с трудом помогли мне подняться по ступенькам и войти в

дом.   Там меня провели через холл,   а затем   я   оказалась   в

прекрасно обставленной комнате с мебелью, относящейся к тому

же периоду, что и архитектура дома.

     Седая женщина   в лиловом шелковом платье сидела в крес-

ле-качалке у горящего камина.   Ее лицо и руки выдавали прек-

лонный возраст, но глаза были живыми и зоркими.

     - Добро пожаловать,   дорогая, - сказала она без всякого

смущения в голосе.   Она указала мне взглядом на кресло,   но,

взглянув на меня еще раз,   передумала и предложила сесть   на

софу.

     Я посмотрела на этот хрупкий образец старинной мебели и

усомнилась, выдержит ли он мой огромный вес.

      - Думаю,   что выдержит, - сказала хозяйка не очень уве-

ренно.   Однако   моя "свита" сумела аккуратно уложить меня на

софу и,   убедившись,   что она не трещит подо   мной,   наконец

удалилась. Старая дама позвонила в серебряный колокольчик, и

крохотная горничная тотчас вбежала в комнату.

     - Пожалуйста,   принесите нам коричневого хересу,   Милд-

ред,   - распорядилась дама.   - Вы пьете   херес,   дорогая?   -

спросила она меня.

     - Да-да,   конечно,   благодарю вас,   - ответила я слабым

голосом. - Миссис - миссис? Я не знаю вашего имени...

     - Ах,   извините - я забыла   представиться.   Меня   зовут

просто Лаура,   без всяких там "мисс" или "миссис". А вы, как

мне сказали, Оркис, мамаша Оркис.

     - Да, так меня здесь называют, - ответила я без особого

энтузиазма.

     Некоторое время   мы молча изучали друг друга.   В первый

раз во время своей галлюцинации я заметила подлинное сочувс-

твие, даже жалость в чьих-то глазах. Я еще раз оглядела ком-

нату, восхищаясь изысканностью обстановки.

     - Я-я... случайно не свихнулась? - спросила я неуверен-

но.

     Лаура отрицательно покачала головой.

     В этот момент крохотная горничная возвратилась,   неся в

руках поднос с хрустальным графинчиком и бокалами. Когда она

наполняла бокалы,   я заметила, что старая дама бросает любо-

пытные   взгляды то на нее,   то на меня.   У нее было какое-то

странное выражение лица,   как будто она чего-то   ожидала   от

меня. Я сделала над собой усилие и спросила:

     - А вам не кажется,   что это вино скорее напоминает ма-

деру?

     Сначала она удивилась, затем заулыбалась и одобрительно

кивнула.

     - Мне думается,   один этот ваш вопрос выполнил назначе-

ние настоящего визита, - сказала она.

     Горничная вышла,   и мы поднесли бокалы к   губам.   Лаура

отхлебнула немного вина и поставила свой бокал на столик ря-

дом с креслом.

     - Но, тем не менее, мы все-таки побеседуем поподробнее,

- добавила она.   - Скажите,   дорогая, а врачи объяснили вам,

почему они послали вас ко мне?

     - Нет, - ответила я.

      - Это потому, что я историк, - сообщила она. - Доступ к

истории считается у нас особой привилегией,   которая предос-

тавляется   теперь далеко не каждому и не очень-то охотно.   К

счастью, еще существует мнение, что нельзя допустить полного

исчезновения кое-каких областей знаний,   хотя изучение неко-

торых из них и ставит исследователей под политическое подоз-

рение.

     Легкая презрительная улыбка тронула ее губы, и она про-

должила:

     - Поэтому,   когда требуется научное   подтверждение   че-

го-либо, надо обращаться к специалисту. Кстати, они дали вам

заключение о вашем обследовании?

     Я опять отрицательно покачала головой.

     - Я так и думала, - сказала Лаура. - Как характерно для

медиков, не правда ли? Ну, я расскажу вам, что они мне пере-

дали по телефону из Дома для мамаш и нам будет   легче   пони-

мать друг друга.

     Итак, мне сообщили,   что вы имели беседу с   несколькими

врачами,   которых вы заинтересовали, озадачили и, я подозре-

ваю,   даже сильно расстроили.   Видите ли,   ни одна из них не

имеет   даже смутного представления об истории!   Ну,   двое из

них считают,   что у вас просто шизофренический бред; осталь-

ные   трое   склоняются   к мнению,   что вы представляете собой

подлинный   случай   перемещения   личности.   Это   очень   редко

встречающееся явление.   Пока что имеются только три докумен-

тально подтвержденных случая и один сомнительный; но из пер-

вых   трех два связаны с приемом чуинжуатина,   в то время как

третий - с наркотиком аналогичного свойства.

     Те трое   врачей,   которые составили большинство,   нашли

ваши ответы на заданные вопросы, в основном, вразумительными

и очень обстоятельными.   Это означает,   что ничто из расска-

занного вами не противоречит тому, что им известно. Но, пос-

кольку   они очень слабо осведомлены о том,   что находится за

пределами их профессии,   многое показалось им невероятным   и

трудно доказуемым. Вот почему меня, как более сведущую, поп-

росили высказать свое мнение.

     Она замолчала   и внимательно посмотрела на меня.   Потом

заметила:

     - Я думаю,   что,   пожалуй, встреча с вами - это одно из

самых интересных событий в моей довольно долгой жизни...   Но

ваш бокал пуст, дорогая.

     - Перемещение личности, - задумчиво повторила я, протя-

гивая Лауре свой бокал,   - неужели это на самом деле возмож-

но?

     - В   отношении   _в_е_р_о_я_т_н_о_с_т_и_   такого явления

никаких сомнений нет. Те случаи, о которых я вам рассказала,

полностью подтверждают это.

     - Я допускаю такую возможность,   - согласилась я,   - но

кошмарный   характер   всех   моих так называемых "фантазий"...

Вот вы,   например,   мне кажетесь совершенно   нормальной,   но

сравните меня и вашу прислугу,   например, - полная несурази-

ца!   Мне _к_а_ж_е_т_с_я_,   что я сижу здесь и разговариваю с

вами, но это не так на самом деле, и где же я тогда вообще?

     - Я так много копалась в истории,   - сказала   Лаура,   -

что могу лучше, чем кто-либо другой, понять, насколько нере-

альным вам кажется наш мир. Вы когда родились?

     Я назвала год и число. Она на минуту задумалась.

     - Хм,   это,   должно быть, во времена Георга VI - но вы,

конечно, не помните Вторую мировую войну?

     - Нет, - согласилась я.

     - Но,   может,   вы помните коронацию следующего монарха?

Кто это был?

     - Елизавета   -   Елизавета   Вторая.   Моя мама взяла меня

тогда посмотреть на торжественную процессию по этому поводу.

     - Вы помните какие-нибудь подробности?

     - Нет,   ничего,   кроме того,   что весь день шел сильный

дождь.

     Мы продолжали разговор в том же духе еще некоторое вре-

мя, затем Лаура улыбнулась мне ободряюще и сказала:

     - Ну, я думаю, нам больше нет нужды обсуждать достовер-

ность ваших воспоминаний. Я сама слышала об этой коронации -

из вторых уст, конечно. Все, что происходило в Вестминстерс-

ком   аббатстве   в   то время,   должно было представлять собой

прекрасное зрелище! - она задумалась и вздохнула.

     - Вы были очень терпеливы со мной, дорогая, - продолжи-

ла она,   - и,   безусловно,   заслужили, чтобы и вам, наконец,

рассказали кое-что. Но приготовьтесь услышать некоторые, до-

вольно неприятные, вещи.

     - Мне кажется,   что после тридцати шести часов,   прове-

денных здесь,   меня уже ничто не может испугать - у меня вы-

работался какой-то "иммунитет", что ли, - заметила я.

     - Сомневаюсь, - сказала она, взглянув на меня с серьез-

ным выражением лица.

     - Ну, рассказывайте же, объясните мне, пожалуйста, все,

если можете.

     - Давайте-ка я налью вам еще вина,   тогда вам легче бу-

дет перенести самый трудный момент в моем повествовании.

     Она наполнила наши бокалы и начала:

     - Что больше всего поражает вас здесь?

     Немного подумав, я сказала:

     - Но тут так много странного...

     - А может быть, тот факт, что вы до сих пор не встрети-

ли ни одного мужчины?

     Я задумалась и вспомнила удивленный вопрос одной из ма-

маш: "А что такое мужчина?"

     - Безусловно. Но куда же они все подевались?

     Она печально покачала головой:

     - Их просто больше нет,   дорогая. Они больше не сущест-

вуют - вот и все.

     Я в ужасе уставилась на нее.   Выражение ее лица остава-

лось совершенно серьезным и сочувствующим.   На нем не было и

следа притворства или обмана,   в то   время   как   я   пыталась

осознать это сообщение.

     Наконец, немного овладев собой, я воскликнула:

     - Но   это же невозможно!   Где-нибудь должны были сохра-

ниться хотя бы единицы,   иначе...   иначе, как же вы умудряе-

тесь, то есть... - Я запуталась и сконфузилась.

     - Конечно,   вам это все кажется невероятным,   Джейн,   -

можно   я буду вас так называть?   - сказала она.   - Но за всю

свою долгую жизнь,   а мне уже скоро стукнет восемьдесят, мне

не   привелось видеть ни одного мужчины,   разве что на старых

фотографиях и картинках...   Пейте херес,   дорогая, вам будет

легче все это выслушивать.   Я отчасти понимаю, что вы сейчас

чувствуете. Ведь я изучала историю не только по книгам. Ког-

да   мне   было   лет   шестнадцать-семнадцать,   я часто слушала

рассказы моей бабушки. Ей было тогда столько же лет, сколько

мне сейчас, но она еще хорошо помнила времена своей молодос-

ти. Я очень легко представляла себе места, о которых она го-

ворила,   но они были частью настолько чуждого мне мира,   что

не трудно было понять ее переживания. Когда же она вспомина-

ла юношу,   с которым была когда-то обручена, по ее щекам ли-

лись слезы,   не только из сожаления о нем,   но   и   обо   всем

прошлом мире,   в котором она жила,   когда была девушкой. Мне

было очень жаль бабушку,   но понять ее   по-настоящему   я   не

могла. Теперь, когда я прожила столько лет и начиталась вся-

ких книг,   я понимаю ее чувства немного лучше... А вы, доро-

гая,   - спросила она меня с некоторым любопытством в голосе,

- были ли вы обручены с кем-нибудь, или, может, даже выходи-

ли замуж?

     - Да, я была замужем, но только недолго.

     Она задумалась на минуту, затем сказала:

     - Должно быть,   это очень странно   -   принадлежать   ко-

му-то...

     - Принадлежать?! - воскликнула я с удивлением.

     - Ну, быть у кого-то в подчинении, - сочувственно пояс-

нила она.

     Я смотрела на нее широко открытыми глазами.

     - Но... но это ведь было совсем не так! - запротестова-

ла я.   - Это было - не, как сказать... - но тут я замолчала,

так как слезы уже навертывались мне на глаза.   Чтобы переме-

нить разговор, я спросила: - Но что же все-таки случилось со

всеми мужчинами?

     - Они вымерли.   Заболели какой-то неизвестной болезнью,

и никто не смог их спасти. В течение года с небольшим не ос-

талось почти ни одного.

     - Но после этого все должно было рухнуть?

     - Конечно.   В основном, так оно и случилось. Было очень

плохо.   Наступил голод. Больше всего пострадали промышленные

районы. В более отсталых местностях женщины кое-как справля-

лись с примитивным   сельским   хозяйством,   чтобы   поддержать

свое   существование   и   существование своих детей,   но более

крупные предприятия остановились полностью.   Не стало транс-

порта:   кончился бензин;   уголь не добывался. Хотя женщин на

земле всегда было больше,   чем мужчин, они, в основном, были

потребительницами и покупательницами, поэтому положение было

отчаянным, так как женщины почти ничего не умели делать сами

-   ведь они всегда вели паразитический образ жизни,   как иг-

рушки, принадлежавшие мужчинам.

     Я попробовала протестовать, но Лаура отмахнулась от ме-

ня.

     - Их нельзя в этом винить, - продолжала она, - ведь это

явилось результатом длительного процесса, начавшегося на юге

Франции еще в одиннадцатом веке. Романтизм родился как изящ-

ное   и   забавное   времяпрепровождение   имущих,   неработающих

классов. Постепенно он проник во все слои общества, но толь-

ко   в   конце   девятнадцатого века предприниматели обнаружили

его потенциальные коммерческие возможности, а в двадцатом их

стали, наконец, использовать.

     В начале двадцатого века некоторые женщины начали вести

полезный, интересный, творческий образ жизни, но это не уст-

раивало коммерсантов:   женщины были нужны им скорее как пот-

ребительницы, чем производительницы. Тогда романтизм и взяли

на   вооружение - как средство борьбы с дальнейшим прогрессом

женской самостоятельности и как стимул расширенного   потреб-

ления.

     Женщинам ни на минуту не давали забыть свой пол,   в   то

время   как   всяческие   их   попытки стать наравне с мужчинами

пресекались. Кинуть клич "Назад к плите!" было бы непопуляр-

ной мерой для промышленников и торговцев, поэтому они приду-

мали новый вид профессии под названием   "домашняя   хозяйка".

Кухню стали воспевать и всячески совершенствовать дорогосто-

ящим оборудованием;   ее сделали предметом вожделения   каждой

женщины,   а путь к достижению этого "рая" лежал только через

замужество.

     Типографии печатали   сотни   тысяч еженедельных периоди-

ческих изданий, которые настойчиво фиксировали внимание жен-

щин   на   необходимости   продать   себя какому-нибудь мужчине,

чтобы иметь материальную возможность заполучить   рекламируе-

мый повсюду идеальный домашний очаг,   на который потом можно

было бы продолжать тратить деньги.

     Целые отрасли промышленности выработали навыки романти-

ческого подхода к покупательницам, что нашло особо яркое от-

ражение в рекламе.   Все, что только женщина могла бы купить,

- от предметов одежды до автомобиля,   было окружено романти-

ческим ореолом.   Воздух был наполнен томными вздохами и сто-

нами.   Женщины вопили перед микрофонами о своем желании "от-

даться" и "подчиниться",   обожать и быть обожаемыми.   Больше

всех поддерживал   эту   пропаганду   кинематограф,   убеждающий

большинство зрителей (а это были женщины) в том, что нет ни-

чего желаннее на свете,   чем слезы счастья на лице   женщины,

пассивно   лежащей   в   сильных объятиях романтического героя.

Давление на женскую психику было так велико, что большинство

молодых девушек проводило все свое время, мечтая о "романти-

ке" и способах ее достижения. Многие из них искренне верили,

что   принадлежать   мужчине   и быть посаженной им в маленькую

кирпичную коробочку, да еще вдобавок иметь возможность поку-

пать все,   что предприниматели им навязывают,   и есть высшее

счастье на земле...

     - Но не так,   не так это все было! - не выдержала я на-

конец. - Кое-что из того, что вы рассказываете, существовало

на самом деле, но далеко не все. И выглядело это совсем ина-

че - уж я-то знаю, я там жила тогда!

     Лаура укоризненно покачала головой.

     - Трудно дать правильную оценку   событию   или   явлению,

когда   находишься   слишком близко к нему.   На расстоянии все

выглядит правильнее.   Теперь мы можем сказать,   что это была

грубая,   бессердечная эксплуатация слабовольного большинства

населения более сильным меньшинством. Некоторые образованные

и   решительные женщины смогли ему противостоять,   но дорогой

ценой,   - за сопротивление всегда приходится платить, в дан-

ном случае своими созидательными способностями...

     - Я никогда еще не встречала такого искаженного   предс-

тавления   о своем мире,   - наконец-то вставила я.   - Оно мне

напоминает картину, в которой все вроде бы скопировано с на-

туры,   но пропорции нарушены. Что же касается так называемых

"созидательных способностей" наших женщин,   то,   может быть,

семьи и были не столь велики, но женщины все равно продолжа-

ли рожать детей, и население росло.

     Старая дама задумчиво смотрела на меня.

     - Вы,   Джейн, безусловно, "мыслящее дитя" своего време-

ни.   Так почему же вы думаете,   что в рождении на свет детей

есть что-то творческое?   Назвали ли бы вы растение "творчес-

ким" только потому, что оно производит семена? Это чисто ме-

ханический процесс и,   как все механические процессы,   лучше

всего осуществляется менее умными и развитыми. Вот вырастить

ребенка,     воспитать     его     так,     чтобы     он      стал

_л_и_ч_н_о_с_т_ь_ю_ - это подлинно созидательный, творческий

процесс. Но, к сожалению, в тот исторический период, о кото-

ром   мы   сейчас говорим,   женщины были хорошо подготовлены к

воспитанию своих дочерей лишь с целью сделать их   такими   же

потребительницами, как и они сами.

     - Но,   - опять запротестовала я,   - я ведь знаю _в_с_е_

об этом времени, это же было _м_о_е_ время. То, что вы гово-

рите,   представляет собой совершенно искаженную картину тог-

дашней действительности.

     Однако мои слова не произвели на Лауру   ровно   никакого

впечатления, и она продолжала в том же духе:

     - Историческая перспектива всегда более точна.   Но если

то,   что случилось,   все равно должно было случиться,   время

для этого выпало наиболее подходящее,   так   как   в   середине

двадцатого   столетия много женщин все еще предпочитали рабо-

тать,   а не сидеть дома.   Наибольшее число работающих женщин

были медиками,   а медицина оказалась наукой,   знание которой

было жизненно необходимо для выживания.

     Я не представительница этой профессии,   поэтому не могу

объяснить вам шаги,   которые   были   предприняты   для   этого.

Единственное,   что я могу сказать,   так это то,   что научные

исследования велись в направлении более   понятном   вам,   чем

мне.

     Всякий вид, включая homo sapiens обладает большой волей

к выживанию,   и врачи учли это в своих изысканиях.   Несмотря

на голод,   хаос и прочие трудности,   дети   каким-то   образом

продолжали появляться на свет. Так и должно было быть. Восс-

тановление народного хозяйства могло подождать - важнее было

создать   и   вырастить   новое поколение,   которое бы занялось

этим делом и смогло бы потом пожинать   плоды   своих   трудов.

Итак,   дети рождались: девочки выживали, а мальчики умирали.

Это было весьма неприятно,   и поэтому медики   скоро   сделали

так,   что   на свет стали появляться только девочки.   Как мне

рассказывали, в этом не было ничего сверхъестественного, ибо

такие явления наблюдаются в природе. Так самка саранчи может

продолжать производить саранчу   женского   пола   без   всякого

участия самца,   а тля размножается аналогичным образом в те-

чение восьми поколений.   Поэтому было бы глупо, если бы мы с

нашими   научными знаниями и исследовательскими способностями

оказались хуже саранчи или тли - не правда ли?

     Она замолчала,   ожидая моей реакции на свое объяснение.

Может, она думала, что я буду поражена или шокирована, - ес-

ли так, то я явно разочаровала ее, так как после расщепления

атома ничто уже больше не способно кого-либо удивить - все в

природе возможно, другое дело, нужно оно или нет.

     - Ну, и чего же вы добились, в конце концов? - спросила

я.

     - Мы выжили, - ответила она просто.

     - Физически,   - согласилась я,   - но какой ценой!   Куда

подевались любовь,   поэзия, искусство и простые человеческие

радости,   которыми   пришлось пожертвовать ради этого?   Какой

смысл в простом физическом выживании?

     - Я не задумывалась над смыслом,   но стремление к выжи-

ванию свойственно всем видам,   и человек не представляет со-

бой исключения.   Я абсолютно уверена в том,   что в двадцатом

веке смысл жизни был так же неясен, как и сейчас. Что же ка-

сается всего остального, то почему вы решили, что оно исчез-

ло? Разве Сапфо не писала стихи? Ваша уверенность в том, что

духовная жизнь человека зависит от наличия двух полов, прос-

то удивляет меня - ведь довольно часто говорилось, что между

полами всегда существовал конфликт, не так ли?

     - Но, как историк, изучавший мужчин, женщин и мотивацию

их поведения,   вы должна были бы глубже понять, что именно я

имею в виду, - сказала я.

     - Вы   в   значительной степени продукт воспитания вашего

времени,   дорогая, - сказала Лаура, - когда на всех уровнях,

начиная от трудов Фрейда и кончая самыми примитивными журна-

лами для женщин,   вам постоянно твердили,   что именно   секс,

облаченный в красивую одежду романтической любви, движет ми-

ром. Но мир продолжает существовать и для других видов - на-

секомых, рыб, птиц и животных, а что они знают о романтичес-

кой любви, даже во время непродолжительных брачных периодов?

Вас   просто   дурачили.   Все производители,   коммерсанты и их

прислужники направляли ваши интересы и стремления   по   кана-

лам, которые были им удобны, выгодны и почти безвредны с об-

щественной точки зрения.

     Я отрицательно покачала головой.

     - Нет,   не могу я поверить в это.   Вы, конечно, кое-что

знаете   о моем мире,   но лишь поверхностно.   Вы не понимаете

его,   и он не задевает вашу душу... Но, предположим, вы пра-

вы, что же тогда действительно движет миром?

     - О, на такой вопрос очень легко ответить. Эта движущая

сила   - власть.   Она в нас заложена с пеленок и не пропадает

до глубокой старости.   Она свойственна как мужчинам,   так   и

женщинам. Она более основательна и более желанна, чем секс!

     После того как мужчины все вымерли от болезни,   женщины

впервые в истории перестали быть эксплуатируемым классом.   В

отсутствии правителей-мужчин,   которые сбивали их с толку   и

отвлекали их внимание на всякие пустяки,   женщины,   наконец,

поняли,   что женское начало и есть подлинная   власть.   Самец

лишь выполнял свое недолгое полезное предназначение, остава-

ясь потом всю жизнь назойливым и дорогостоящим паразитом.

     Когда же   женщины   осознали собственную власть,   медики

первыми захватили ее в свои руки. Через двадцать лет они уже

управляли всем и всеми.   К ним присоединились немногочислен-

ные женщины-инженеры,   архитекторы, юристы и администраторы,

но   жизнь   и смерть людей были в руках врачей.   Будущее тоже

зависело от них, и, по мере того как жизнь начала постепенно

возрождаться,   они, вместе с представительницами других про-

фессий,   превратились в правящий класс, называемый "доктора-

том".   Докторат держал всю власть в своих руках;   он издавал

законы, и он же следил за их исполнением.

     Конечно, существовала   и оппозиция.   Однако перевес сил

был на стороне медиков,   так как   всякая   женщина,   желавшая

иметь ребенка,   должна была обратиться к ним. Они следили за

тем, чтобы ей было обеспечено надлежащее место в обществе, и

постепенно в мире установился порядок.

     Со временем оппозиция стала более организованной.   Поя-

вилась партия,   которая утверждала,   что болезнь, поразившая

всех мужчин, больше не представляет никакой опасности и сле-

довало бы восстановить равновесие полов.   Членов этой партии

стали называть "реакционерами", а сама партия была объявлена

вне закона - как ведущая преступную подрывную деятельность.

     Это, однако,   было лишь полумерой.   Вскоре стало   ясно,

что борьба шла, если можно так выразиться, лишь с симптомами

болезни,   а не с самим заболеванием.   Докторат вынужден   был

признать, что у него на руках находится неуравновешенное об-

щество,   то есть общество,   которое было способно продолжать

свое существование,   но чья структура соответствовала склон-

ности женщин к иерархии и социальному неравенству.   Поэтому,

чтобы   власть   была более стабильной,   надо было найти новые

формы, более подходящие к обстоятельствам.

     По натуре   женщина   - существо послушное - это особенно

относится к малообразованным и совсем необразованным   женщи-

нам.   Большинство   из   них наиболее счастливы при сохранении

ортодоксальности.   И каким бы странным это ни показалось   со

стороны, трудность в управлении нашим обществом, главным об-

разом,   состоит в установлении привычных ортодоксальных обы-

чаев   и   норм поведения.   Совершенно очевидно,   что система,

претендующая на успех, должна была учитывать эту и некоторые

другие особенности женской натуры. Нужна была такая система,

при которой взаимодействие различных сил сохраняло бы в   об-

ществе   равновесие   и уважение к властям.   Но выработка всех

мелких деталей этой организации была делом непростым.

     В течение   ряда   лет шло интенсивное изучение различных

социальных форм и порядков, однако каждый из них был отверг-

нут в силу того или иного недостатка.   Наконец, выбор пал на

устройство общества,   подсказанного Библией -   книгой,   хотя

еще   и   не   запрещенной в то время,   но вызывавшей некоторое

брожение умов.   Это изречение звучит примерно так: "Ступай к

муравью,   ленивец, посмотри на действия его, и будь мудрым".

[Ветхий завет. Притчи царя Соломона, гл.6.6. ]

     Совет доктората решил,   что эта идея,   модифицированная

соответствующим образом, может отвечать необходимым требова-

ниям   организации общества.   За основу была принята система,

состоящая из четырех классов, которые подвергались постепен-

ной дифференциации.   В результате мы теперь имеем докторат -

правящий класс,   пятьдесят процентов которого составляют ме-

дики. Затем следуют мамаши, название тут говорит само за се-

бя.   Потом идет прислуга, многочисленный класс, состоящий, в

силу психологических причин, из женщин маленького роста. Ра-

ботницы,   физически сильные и мускулистые женщины, выполняют

более   тяжелую работу.   Все три низших класса уважают власть

доктората.   Оба трудящихся класса почитают   мамаш.   Прислуга

считает   себя   удачливее   работниц,   так как выполняет более

легкую работу,   а работницы смотрят на малорослую прислугу с

легким, полудоброжелательным презрением.

     Таким образом,   как вы видите, дорогая, наконец-то было

достигнуто равновесие в обществе и,   хотя не все еще оконча-

тельно отработано, нет никаких сомнений в том, что положение

улучшится.

     Она продолжала подробно объяснять мне устройство их об-

щества,   а   до   меня   постепенно доходил весь его чудовищный

смысл.

     - Боже мой, муравьи! - наконец не выдержала я. - Так вы

что, взяли за образец муравьиную кучу?!

     Лаура несколько удивилась,   то ли моему тону, то ли то-

му,   что я так долго не воспринимала то, что она рассказыва-

ла.

     - А почему бы и нет? - возразила она. - Ведь муравейник

представляет   собой одну из самых древних социальных систем,

созданных природой;   конечно, она нуждается в некоторой кор-

ректировке, но...

     - Так вы говорите, что только мамаши могут иметь детей?

- спросила я.

     - Но почему же - члены доктората тоже могут,   когда за-

хотят, - сказала она. - Совет доктората определяет норму для

каждого класса.   Врачи в клинике осматривают каждую новорож-

денную и относят ее по физическим и прочим показателям к то-

му или иному классу общества.   После этого   все   зависит   от

назначаемой детям диеты,   гормонов и соответствующего воспи-

тания.

     - Но, - возмущенно воскликнула я, - к чему все это? Ка-

кой в этом смысл?   Что за радость жить на   свете   при   такой

системе?

     - Ну,   а в чем вообще смысл жизни,   скажите мне,   пожа-

луйста?

     - Мы же предназначены любить и быть любимыми   и   рожать

детей от любимого человека!

     - Вот опять в вас заговорило ваше воспитание - воспева-

ние и идеализация примитивного анимализма. Вы все-таки приз-

наете,   что мы стоим на более высокой ступени развития,   чем

животные?

     - Конечно, но...

     - Вот вы говорите о любви.   А что вы знаете о любви ма-

тери и дочери,   когда между ними нет мужчины,   возбуждающего

ревность? Или о чистой любви молодой девушки к своим младшим

сестренкам?

     - Нет,   вы все-таки не понимаете, что такое любовь, ис-

ходящая из самого сердца и пронизывающая все твое   существо.

Как эта любовь окрашивает все, о чем ты думаешь, все, что ты

делаешь,   все,   что ты слышишь и к чему прикасаешься...   Она

может   причинять ужасную боль,   но она может и озарять,   как

солнце,   все твое существование...   В   глазах   возлюбленного

можно   увидеть   отражение   всей Вселенной...   О,   если бы вы

только могли это понять и почувствовать!   Но,   к   сожалению,

вам этого не дано...   - О, Доналд, родной, воскликнула я про

себя,   как мне объяснить этой женщине то, что совершенно не-

доступно ее пониманию?

     За моей тирадой последовала долгая пауза.   Затем   Лаура

сказала:

     - Конечно,   в вашем обществе в вас выработали такую ре-

акцию   на отношения между полами,   но вы вряд ли можете ожи-

дать от нас,   чтобы мы пожертвовали своей свободой   и   вновь

вызвали к жизни своих угнетателей!

     - Нет, вы, наверно, никогда ничего не поймете. Ведь это

только   глупые   мужчины   и   женщины постоянно воевали друг с

другом. Большинство же были счастливыми, любящими парами, из

которых и формировалось общество.

     Лаура иронически улыбнулась.

     - Дорогая Джейн,   - сказала она, - или вы действительно

очень мало информированы о состоянии дел в обществе   в   ваше

время, или та глупость, о которой вы упомянули, была доволь-

но широко распространена.   Как историк и просто как женщина,

я не нахожу достаточно оснований для восстановления прежнего

порядка вещей.   Миновав стадию примитивного развития, мы те-

перь вступили в цивилизованный век. В прошлом женщина, сосуд

жизни,   имела несчастье зависеть от мужчины для   продолжения

рода.   Теперь, слава Богу, с этим покончено. Наш мир устраи-

вает нас намного больше - всех нас,   за исключением реакцио-

неров.   Вы видели нашу прислугу - эти маленькие женщины нем-

ного робки, но разве они выглядят грустными или угнетенными?

Разве они не щебечут весело друг с другом,   словно птички? А

работницы - те,   которых вы называете "амазонками",   - разве

они не выглядят сильными, здоровыми и довольными?

     - Но вы же лишаете их всех того,   что принадлежит им по

праву рождения, - воскликнула я. - Женщина должна иметь воз-

можность любить...

     Лауре, видимо, надоело слушать, и она меня прервала:

     - Вы повторяете мне все   пропагандистские   идеи   вашего

века. Та любовь, о которой вы говорите, дорогая, существова-

ла лишь в вашем маленьком,   защищенном мирке в силу утончен-

ных   и   одновременно выгодных условностей;   вам едва ли ког-

да-нибудь приходилось видеть ее другое лицо,   неприкрашенное

романтикой.   Вас лично никто никогда не покупал, не продавал

как скотину;   вам никогда не приходилось отдаваться   первому

встречному   за гроши только для того,   чтобы заработать себе

на жизнь,   вы никогда не были в числе тех несчастных женщин,

которых   во все времена насиловали захватчики чужих городов;

вы никогда не кидались в огонь, чтобы избежать этого позора;

вас никто не заставлял бросаться на тело умершего мужа, что-

бы быть кремированной вместе с ним; вы не провели всю жизнь,

как пленница в гареме; вас не везли в вонючем трюме работор-

говцы;   вы никогда не жили только для того,   чтобы услаждать

вашего мужа и господина...

     Такова оборотная сторона медали под названием "любовь".

У нас этого больше нет и не будет. Так что же, вы предлагае-

те вернуть мужчин для того, чтобы снова так страдать от них?

     - Но   ведь   со всем этим было давно покончено уже в мое

время,   - робко возразила я, - мир уже и так становился луч-

ше...

     - Вы в этом уверены?   А как насчет   женщин   в   городах,

захваченных противником во время Второй мировой войны? Разве

это не было варварством?

     - Но нельзя же избавляться от зла, одновременно лишаясь

и добра. Что же тогда останется?

     - Очень   и очень многое.   Мужчины были нужны только как

средство продолжения рода.   Вся остальная   их   жизнедеятель-

ность влекла за собой лишь одно зло.   Нам сейчас живется го-

раздо лучше без них.

     - Так вы действительно уверены в том, что исправили то,

что было задумано Природой?

     - Всякая   цивилизация есть улучшение и исправление При-

роды.   Разве вы хотели бы жить в пещере и видеть,   как   ваши

дети умирают во младенчестве?

     - Однако есть некоторые фундаментальные истины... - на-

чала было я,   но она остановила меня, дав понять, что должна

помолчать немного.

     За окном   сгущались   сумерки,   и   длинные тени деревьев

стелились по земле.   В вечерней тишине я услыхала хор поющих

женских голосов. Мы подождали, пока они окончили свою песню.

     - Восхитительно! - сказала старая дама. - Наверно, даже

ангелы не могут так чарующе петь... И какие у них счастливые

голоса!   Это все наши дети - две мои внучки   тоже   там.   Они

действительно   счастливы   и имеют на то все основания - ведь

их счастье не зависит от прихоти какого-то   мужчины.   Только

прислушайтесь к ним!

     Девушки затянули новую песню,   и ее ласкающие звуки до-

носились   к нам через открытые окна.   По моему лицу невольно

потекли слезы.

     - Почему   вы плачете,   Джейн?   - спросила Лаура,   когда

песня подошла к концу.

     - Это,   конечно,   очень глупо с моей стороны,   особенно

если принять во внимание,   что я не верю в реальность   всего

окружающего.   Но   я оплакиваю всех вас,   как если бы ваш мир

существовал на самом деле.   Мне так жаль вас!   Ведь там, под

деревьями,   должны были бы сидеть, держась за руки, влюблен-

ные,   но у вас нет влюбленных и никогда не будет...   Вы ког-

да-нибудь читали такие строчки из одного стихотворения: "Как

часто рождается цветок,   обреченный цвести в   одиночестве   и

испускать свой аромат в знойной безлюдной пустыне"?   Неужели

вы не чувствуете всю убогость и пустоту созданного вами   ми-

ра?   Неужели вы действительно ничего не понимаете?!   - воск-

ликнула я.

     Мы продолжали еще некоторое время беседу в том же духе,

пока не наступил вечер и в других домах   не   зажглись   огни,

мерцавшие   сквозь   густую   листву деревьев.   Все мои попытки

убедить Лауру в несовершенстве   созданного   женщинами   мира,

оказались тщетны.   Ее главным аргументом против моих доводов

было мое, так называемое, "воспитание", которое якобы мешало

мне видеть все в истинном свете.

     Наконец вошла маленькая горничная   и   сказала,   что   за

мной приехали и я могу уйти, когда мне будет удобно. Но я не

спешила. У меня остался невыясненным один важный вопрос, и я

задала его Лауре:

     - Как же все-таки все это случилось?   Я имею в виду ис-

чезновение мужчин? - спросила я.

     - Это была чистая случайность, дорогая. Проводились на-

учные   исследования,   которые неожиданно дали непредвиденные

побочные результаты.

     - Но как? - настаивала я.

     - Фамилия Перриган вам ничего не говорит?

     - Нет,   я никогда не слыхала ее - это, должно быть, до-

вольно редкая фамилия...

     - Но она приобрела весьма широкую известность,   - заве-

рила меня Лаура.

     - Доктор Перриган был биохимиком, он искал средство для

уничтожения крыс,   особенно бурой   крысы,   которая   наносила

большой   вред   народному хозяйству.   И он решил найти вирус,

который погубил бы этих неприятных животных,   взяв за основу

вирусную инфекцию,   смертельную для кроликов. Путем мутаций,

вызванных облучением   радиоактивными   веществами,   Перригану

удалось получить штамм этого вируса, смертельный и для крыс,

особенно бурых.   С этим вредным видом скоро было   покончено,

но где-то произошла накладка.   До сих пор остается загадкой,

подвергся ли полученный вирус новой мутации   или   на   ранней

стадии   экспериментов каким-то крысам-носителям болезни уда-

лось убежать из лаборатории,   но суть состоит в том, что не-

которые   штаммы вируса оказались опасными и для человека.   У

женщин обнаружился врожденный иммунитет к этой болезни, в то

время   как мужчины оказались очень восприимчивы к ней.   Лишь

очень немногие,   кто перенес ее, остались в живых. Небольшую

группу   мужчин изолировали и сохраняли со всяческими предос-

торожностями,   но нельзя же было вечно держать их   взаперти,

и, в конце концов, вирус добрался и до них.

     После этого рассказа у меня,   как профессионального ме-

дика,   возник ряд вопросов,   но Лаура не смогла на них отве-

тить и порекомендовала обратиться с ними к врачам.

     - Да,   я теперь понимаю,   - сказала я,   - скорее всего,

это была просто случайность, несчастный случай, так сказать.

     - Пожалуй,   - согласилась Лаура, - если только не расс-

матривать это, как провидение Божие.

     Тут появилась   моя   прислуга и помогла мне подняться на

ноги.   Я поблагодарила старую даму за ее доброту   ко   мне   и

долготерпение.

     - Это я должна вас благодарить, дорогая, - сказала она,

-   ведь   за   эти   два часа я узнала о воспитании и поведении

женщин в смешанном обществе больше, чем за долгие годы, про-

веденные за чтением литературы. Я все же надеюсь, что докто-

ра помогут вам найти способ забыть вашу прежнюю жизнь и жить

счастливо среди нас.

     Я попрощалась и пошла к двери,   но на пороге   останови-

лась и сказала:

     - Лаура, многие из ваших аргументов действительно обос-

нованны, но в целом вы глубоко, глубоко заблуждаетесь. Разве

вы никогда не читали о влюбленных?   Разве вы никогда, будучи

еще   девушкой,   не мечтали о каком-нибудь Ромео,   который бы

вам сказал: "Это восток, а Лаура - солнце!"?

     - По-моему,   нет, - ответила старая дама. - Я, конечно,

читала эту пьесу Шекспира - так, красивая идиллическая сказ-

ка...   Интересно,   скольким,   так называемым Джульеттам, она

причинила душевную боль?   Но я бы задала вам другой   вопрос,

дорогая   Джейн.   Вы   когда-нибудь   видели цикл офортов Гойи,

названный "Бедствия войны"?

     Я поняла, что переубедить ее невозможно.

     Меня не отправили обратно в Дом для мамаш. Вместо этого

розовая перевозка доставила   меня   к   более   величественному

зданию больничного типа,   где меня поместили в отдельную па-

лату.

     На следующее утро,   после обильного завтрака меня посе-

тили три незнакомых врача.   Они вели   себя   со   мной   вполне

по-светски,   совсем не как медики.   Очевидно,   они уже знали

содержание моего вчерашнего разговора с Лаурой и были готовы

отвечать на мои вопросы. Под конец нашей беседы одна из вра-

чей деловито сказала:

     - Вы,   конечно,   понимаете,   что ваше присутствие здесь

ставит нас в трудное положение.   Мы же не   можем   допустить,

чтобы   вы   продолжали заражать мамаш вашими реакционистскими

идеями - вы и так их достаточно шокировали.   К тому же,   эти

идеи   могут распространиться дальше,   что нас никоим образом

не устраивает.   С другой стороны,   мы не   представляем,   как

женщина с таким интеллектом и образованием, как у вас, может

свыкнуться со спокойной, "растительной" жизнью мамаш.

     Перспектива оставаться   до конца жизни розовой коровой,

периодически производящей на   свет   четверню   дочерей,   мало

улыбалась мне, и я спросила:

     - Так что же вы предлагаете?   Можете ли   вы   превратить

эту огромную тушу в нормальное женское тело?

     Она отрицательно покачала головой.

     - Где же тогда выход из этого положения? - спросила я.

     Она минутку поколебалась, затем осторожно предложила:

     - Единственное, что можно сделать - это подвергнуть вас

гипнотическому внушению,   чтобы вы смогли забыть ваше   прош-

лое.

     Когда смысл сказанного полностью дошел до моего   созна-

ния, меня охватила паника. Но я взяла себя в руки, сознавая,

что они пытаются найти какое-то мало-мальски разумное   реше-

ние возникшей проблемы и надо быть с ними терпеливой.   После

нескольких минут молчания я сказала:

     - То,   что вы предлагаете,   для меня равносильно самоу-

бийству.   Мой разум держится на моих воспоминаниях - если их

не будет, я умру, точно так же, как если бы вы убили мое те-

ло...

     Они не стали спорить со мной - да и как можно было?

     На свете есть только одно,   что придает какой-то   смысл

моей жизни, думала я, - это сознание, что ты любил меня, до-

рогой Доналд, любимый мой. Теперь ты остался жить лишь в мо-

ей памяти.   Если ты покинешь ее - я снова умру,   уже оконча-

тельно.

     - Нет! - сказала я им решительно. - Ни в коем случае!

     Дав мне сутки на размышление,   те же трое медиков снова

посетили меня.

     - Я многое поняла за эти двадцать четыре часа, - сказа-

ла я им.   - То,   что вы предлагаете мне, это полное забвение

вместо неизбежного нервного срыва,   после которого все равно

последует такое же забвение. И у вас нет другого выбора...

     - Да, это так, - подтвердила председатель, а две другие

врачихи кивнули головами в знак согласия.

     - Ну,   я   согласна на ваше предложение,   но с условием,

что сначала вы выполните одну мою просьбу.

     Они вопросительно взглянули на меня.

     - Так вот,   прежде чем вы примените гипноз, я прошу вас

сделать мне укол чуинжуатина в той же дозе,   в какой я полу-

чила его у нас в лаборатории - я вам ее назову.   Видите   ли,

если   это   все галлюцинация или что-то очень похожее на нее,

то она непременно связана с этим наркотиком,   так как прежде

ничего   подобного   со   мной не случалось.   И вот я подумала,

что,   если повторить эксперимент, то, может быть... Конечно,

это выглядит очень глупо,   но все-таки, а вдруг? Если же ни-

чего не получится,   то делайте со мной то, что решили, какая

мне разница...

     Все трое задумались.

     - Я не вижу причины ей отказать,   - наконец проговорила

одна. Две другие согласились с нею.

     - Я думаю, мы сумеем получить официальное разрешение на

проведение такого эксперимента,   - сказала   председатель.   -

Раз   вы этого хотите,   мы не имеем права вам отказать,   но я

слабо верю в успех этой попытки.

     Во второй   половине дня группа маленьких санитарок при-

нялась готовить комнату и меня к процедуре.   Затем такая   же

маленькая медсестра вкатила тележку, уставленную всякими бу-

тылочками и пробирками, и поставила ее возле моей постели.

     Снова появились те же три докторицы.   Главная серьезно,

но вместе с тем ласково, взглянула на меня и спросила:

     - Вы, конечно, понимаете, что это всего лишь авантюра с

минимальной вероятностью успеха?

     - Да,   я все понимаю, но это мой единственный шанс, и я

хочу им воспользоваться.

     Она кивнула,   взяла шприц и всадила иглу в мою огромную

руку, предварительно протертую спиртом.

     - Давайте,   нажимайте   на   шприц - мне все равно нечего

терять, - сказала я.

     Она кивнула еще раз и нажала на поршень...

     Я написала все вышеизложенное со специальной целью. Те-

перь я помещу рукопись в сейф в банке,   и там она будет   ле-

жать никем не прочитанная до тех пор, пока в этом не появит-

ся необходимость.

     Я никому не рассказывала о том,   что со мной произошло.

Мой отчет доктору Хельеру о действии чуинжуатина -   фальшив-

ка.   Я написала там, что просто ощущала, будто парю в прост-

ранстве,   и ничего более. Я скрыла правду потому, что, когда

снова   оказалась   в   собственном теле и моем привычном мире,

воспоминания о том,   что я пережила, продолжали преследовать

меня. Подробности той жизни были так ярки в моей памяти, что

я никак не могла отделаться от них.   Я не осмеливалась расс-

казать   обо всем доктору Хельеру из страха,   что он назначит

мне какое-нибудь лечение, а своим друзьям - из опасения, что

они   не   воспримут мои злоключения всерьез и превратят все в

предмет для насмешек,   интерпретируя виденное мной, как раз-

ного рода символы. Поэтому я продолжала молчать.

     Перебирая в уме все подробности того,   что мне довелось

пережить, я начала сердиться на себя за то, что не узнала от

старой дамы больше фактов и дат,   которые можно было бы про-

верить.   Но затем я вспомнила один факт, единственную инфор-

мацию,   которую все-таки можно было подвергнуть проверке,   и

начала наводить справки.   Теперь я сожалею об этом, но в тот

момент я чувствовала, что это необходимо.

     Итак, я   выяснила,   что   _д_о_к_т_о_р   _П_е_р_р_и_г_а_н

с_у_щ_е_с_т_в_у_е_т _н_а _с_а_м_о_м _д_е_л_е_,   _ч_т_о   _о_н

б_и_о_х_и_м_и_к_      и     _с_т_а_в_и_т     _о_п_ы_т_ы     _н_а

_к_р_о_л_и_к_а_х _и к_р_ы_с_а_х_. Он хорошо известен в науч-

ных   кругах и опубликовал несколько работ по борьбе с вреди-

телями. Ни для кого не является секретом, что он пытался вы-

вести новые штаммы вируса, способные убивать крыс...

     Но ведь я никогда не слыхала ничего об этом человеке   и

его изысканиях до того, как старая дама упомянула его имя во

время моей, так называемой, "галлюцинации"!

     Я много думала об этом. Что же я все-таки пережила? Ес-

ли это было своего рода   предвидение   неизбежного   будущего,

тогда никто и ничто не могло бы помочь избежать его.   Но мне

это показалось бессмысленным:   скорее,   могло   быть   большое

число различных будущих,   каждое из которых должно было пос-

ледовать за тем,   что происходит в данный момент.   Возможно,

находясь   под   действием   чуинжуатина,   я   и увидела одно из

них...

     Все это   можно   было рассматривать как предупреждение о

том, что может случиться, если вовремя не принять нужные ме-

ры. Идея гибели всех мужчин и образования чисто женского об-

щества казалась мне теперь столь чудовищной   и   отвратитель-

ной,   что   я посчитала своим долгом перед человечеством пре-

дотвратить это во что бы то ни стало.   Поэтому я решила, под

собственную ответственность, не доверяясь никому, самой сде-

лать так,   чтобы то,   что я пережила,   никогда не осуществи-

лось. Если же, паче чаяния, кого-либо другого обвинят в том,

что собираюсь сделать я,   или в том, что он помогал мне, эта

рукопись   послужит   ему оправданием.   Вот зачем я и написала

ее.

     Я сама пришла к заключению, что доктору Перригану нель-

зя позволить продолжать свои опыты.

                                    Подпись: Джейн Уотерлей.

     Адвокат несколько минут задумчиво смотрел   на   подпись,

затем кивнул головой.

     - Итак,   - сказал он, - она села в машину и отправилась

прямехонько к Перригану - со всеми вытекающими из этого тра-

гическими последствиями.

     - Насколько я ее знаю,   - сказал доктор Хельер,   -   мне

думается,   она   всеми   силами   старалась убедить его бросить

свои исследования,   хотя едва можно было надеяться на успех.

Трудно представить себе ученого, который бы согласился прек-

ратить дело, которому он посвятил много лет жизни, только на

основании каких-то гаданий на кофейной гуще.   Так что,   оче-

видно, она ехала к нему, уже заранее готовая применить, если

потребуется,   силу.   Похоже, полиция права в своем утвержде-

нии, что она застрелила Перригана преднамеренно, но не спра-

ведлива,   полагая,   что она подожгла его лабораторию, просто

чтобы замести следы преступления.   Совершенно ясно,   что она

сделала это, чтобы уничтожить результаты его исследований.

     Хельер покачал головой.

     - Несчастная молодая женщина!   - произнес он. - Из пос-

ледних страниц ее рукописи отчетливо видно, что ею руководи-

ло повышенное чувство долга,   подобное тому,   какое бывает у

великомучеников,   когда они совершают свои подвиги, невзирая

на последствия.   Ведь она и не отрицает, что застрелила его.

Единственное,   что она отказывается сказать - почему она это

сделала...

     Он задумался на минуту, затем продолжил:

      - Но,   так или иначе,   слава Богу,   что есть этот доку-

мент,   - он похлопал рукой по рукописи. - Это хотя бы спасет

ей жизнь.   Хорошо еще,   что она не успела отнести рукопись в

банк, как намеревалась.

     - Я в значительной степени чувствую себя виновным за ее

судьбу, - добавил Хельер. - Мне ни в коем случае не следова-

ло   разрешать   ей испытывать этот наркотик на себе,   но я-то

думал,   что шок, причиненный смертью мужа, уже прошел... Она

все время старалась быть чем-то занятой и поэтому предложила

себя в качестве подопытного кролика.   Вы видели ее и, навер-

но, заметили, какая она целеустремленная. В этом эксперимен-

те Джейн видела для себя возможность сделать что-то полезное

для науки.   Так оно и получилось в результате, но мне следо-

вало быть более чутким и обратить внимание на то,   что с ней

творилось   после того,   как она пришла в себя.   Это я должен

нести ответственность за все...

     - Хм,   - промычал адвокат,   - выдвигая такой мотив ей в

оправдание, вы можете сильно повредить себе профессионально,

вы это понимаете?

     - Да, конечно, но сейчас я думаю не об этом. Ведь я не-

су ответственность за нее, как руководитель коллектива, чле-

ном которого она является. Откажи я ей в возможности принять

участие в эксперименте, и несчастья могло бы и не произойти.

А посему,   мне думается,   в суде в качестве   оправдательного

документа следует выдвинуть временную невменяемость.   Получи

мы такой вердикт, и все окончится ее помещением в психиатри-

ческую   клинику и,   возможно,   весьма кратковременным курсом

лечения.

     - Ничего не могу вам сказать пока по этому поводу - все

зависит от того, какую позицию займет защитник.

     - Но ведь все это истинная правда,   - продолжал настаи-

вать Хельер.   - Такие люди, как Джейн, не совершают убийства

в здравом уме и твердой памяти - ну, разве только, когда они

оказываются загнанными в угол. Совершенно ясно, что наркотик

вызвал настолько яркую галлюцинацию,   что она перестала раз-

личать, где реальная жизнь, а где воображаемая. Она дошла до

такого состояния,   что поверила в реальность своего миража и

действовала сообразно с обстоятельствами.

     - Да-да,   - согласился адвокат,   - это вполне возможно.

Он снова взглянул на рукопись,   лежащую перед ним. - Во всем

этом   фантастическом   отчете   имеется одна весьма интересная

деталь - я имею в виду вымирание самцов.   Джейн считает   это

не столько невозможным,   сколько нежелательным.   Вот вы, как

специалист в области медицины,   считаете ли   это   вероятным,

хотя бы теоретически?

      Доктор настороженно посмотрел на адвоката.

     - Эй,   бросьте!   Ну   уж   не поверю,   чтобы вы,   опытный

юрист, вдруг поверили в какие-то фантазии! Во всяком случае,

если вы в них все-таки верите, то давайте допустим еще одну.

Поскольку Джейн, бедная девочка, уже покончила с этим делом,

у данной фантазии нет абсолютно никакого будущего.   Перриган

убит, а все результаты его работы превратились в дым.

     - Хм, - теперь промычал уже адвокат, - все-таки, на мой

взгляд,   было бы лучше, если бы мы узнали, что она пронюхала

про Перригана и его деятельность как-то иначе, чем вот таким

путем. - И он тоже похлопал рукой по рукописи. - Она случай-

но не интересовалась ветеринарией?

     - Нет, я совершенно в этом уверен, - сказал Хельер, от-

рицательно покачав головой.

     - Ну,   тогда остается лишь   один   тревожащий   меня   мо-

мент...   Жаль,   что Джейн более тщательно не навела справки,

прежде чем приступила к исполнению своего плана.

     - Что вы, собственно, имеете в виду?

     - Только то,   что она упустила из виду, что у Перригана

есть сын. Он тоже биохимик и тоже носит фамилию Перриган. Он

с большим интересом следил за исследованиями своего   отца   и

уже объявил, что намерен сделать все возможное, чтобы довес-

ти его дело до конца, работая с теми несколькими экземпляра-

ми животных, которых удалось спасти от огня...

                         СТРАННО...

   Когда в   конце   декабря 1958 года мистер Реджинальд Астер

явился по приглашению в контору юридической фирмы "Кропторн,

Даггит и Хоув",   что на Бедфорд Роу,   он был принят мистером

Фраттоном - приятным молодым человеком,   еле-еле перешагнув-

шим за порог третьего десятка, но уже успевшим сменить усоп-

ших мистеров К, Д и Х на посту директора этой фирмы.

   И когда мистер Фраттон известил мистера Астера, что, сог-

ласно условиям завещания покойного сэра Эндрью Винселла,   он

является   наследником шести тысяч однофунтовых акций "Бритиш

Винвинил",   у мистера Астера,   как   выразился   позже   мистер

Фраттон в разговоре со своим коллегой,   от удивления чуть не

перегорели все пробки.

   В соответствующем   пункте   завещания говорилось,   что дар

сделан "в знак благодарности за важную услугу, оказанную мне

в свое время". В чем состояла эта услуга - не указывалось, и

хотя в обязанности мистера Фраттона вовсе не входило   совать

нос в это дело,   можно сказать, однако, что покров, скрывав-

ший его любопытство, был весьма и весьма прозрачным.

   Свалившееся как   с неба наследство - тем более что каждая

акция в эти дни котировалась   по   восемьдесят   три   шиллинга

шесть   пенсов - оказалось как нельзя более своевременным для

мистера Астера. Продажа незначительной части акций позволила

ему решить парочку наиболее неотложных проблем, и в процессе

улаживания соответствующих формальностей наследнику и   адво-

кату   пришлось   несколько   раз встречаться друг с другом.   В

конце концов наступило мгновение, когда пришпориваемый любо-

пытством мистер Фраттон позволил себе подойти к границе про-

фессиональной деликатности несколько ближе,   чем   он   обычно

считал допустимым, и осторожно задал наводящий вопрос:

   - Вы ведь не были близко знакомы с сэром Эндрью,   не   так

ли?

   Если бы мистер Астер захотел,   он с легкостью мог бы дать

понять неуместность подобного намека, но он не сделал ни ма-

лейшей попытки его парировать.   Вместо этого он задумался   и

внимательно взглянул в лицо мистера Фраттона:

   - Я только раз встречался с сэром   Эндрью.   Наш   разговор

продолжался около полутора часов.

   - Примерно так я и предполагал,   - отозвался мистер Фрат-

тон,   разрешая   себе   показать глубину своего недоумения еще

отчетливее. - Надо полагать, что это произошло где-то в пос-

ледних числах прошлого июня, верно?

   - Двадцать пятого июня, - согласился мистер Астер.

   - А до этого вы не виделись?

   - Ни до этого, ни после.

   Мистер Фраттон покачал головой в полном недоумении.   Нем-

ного помолчав, мистер Астер произнес:

   - Знаете,   во всей этой истории есть нечто совершенно не-

понятное.

   Мистер Фраттон кивнул, но словами ничего не выразил. Тог-

да мистер Астер продолжил:

   - Я хотел бы... Послушайте, не найдется ли у вас времени,

чтобы пообедать со мной завтра?

   У мистера Фраттона время нашлось,   и когда обед кончился,

они уютно устроились в укромном уголке клубной гостиной,   за

кофе и сигарами. После нескольких минут задумчивого молчания

Астер сказал:

   - Должен признаться,   мне хотелось бы, чтоб вся история с

Винселлом не была столь запутанной.   Не понимаю...   В общем,

есть в ней нечто полностью сбивающее с толку. Пожалуй, стоит

рассказать вам об этом как на духу. Вот что со мной произош-

ло.

   Вечер 25 июня выдался просто восхитительным, тем более на

фоне в целом малоприятного лета.   Я наслаждался отличной по-

годой, не спеша возвращаясь домой.   Торопиться было незачем,

и я даже подумывал,   не завернуть ли   куданибудь   пропустить

стаканчик,   как   вдруг увидел этого старикана.   Он стоял на.

тротуаре Танет-стрит, крепко ухватившись за решетку огражде-

ния   одной   рукой и оглядываясь вокруг ошеломленным,   как бы

остекленелым взглядом.

   Ну, в нашей части Лондона, как вы знаете, особенно летом,

полным-полно приезжих со всех концов света,   и многие выгля-

дят какими-то растерянными.   Но этот старикан - ему было да-

леко за семьдесят,   насколько я мог судить - так вот, он был

совсем на них не похож.   Явно не из числа туристов. Элегант-

ность - вот то слово,   которое пришло мне на ум, когда я его

увидел.   У   него   была седая заостренная бородка,   тщательно

подстриженная;   черная фетровая шляпа безукоризненно начище-

на,   темный   костюм из дорогого материала и прекрасного пок-

роя,   туфли дорогие,   равно как и с виду скромный, но необы-

чайно изящный шелковый галстук.   Джентльмены такого типа из-

редка попадаются в наших краях,   но, как правило, они забре-

дают к нам, сбившись со своих обычных прогулочных маршрутов.

А уж такие одинокие,   да еще с остекленелым взглядом - поис-

тине диковинка.

   Кое-кто из прохожих, шедших мне навстречу, мельком бросал

на старика рассеянный взгляд,   рефлекторно оценивая его сос-

тояние,   и проходил мимо. Я же не прошел. На меня он не про-

изводил впечатление просто поднабравшегося...   скорее он ка-

зался испуганным...   Вот потому-то я и остановился возле не-

го.

   - Вы нездоровы? - спросил я. - Может быть, остановить вам

такси?

   Он обернулся на мой голос. Взгляд у него был озадаченный,

но   лицо умное,   чуть аскетичное,   чью природную худощавость

усугубляли густые седые брови. Мне показалось, что старику с

большим трудом удалось сосредоточить на мне взгляд.   Ответил

он тоже помедлив и явно делая над собой усилие.

   - Нет,   - сказал он как-то неуверенно,   - нет,   благодарю

вас. Я... Я не болен.

   Это явно было неправдой, но в ответе я не услышал и реши-

тельного отказа продолжать разговор, а потому, раз уж начав,

я вовсе не собирался бросить его на полдороге.

   - Наверно, вы испытали какой-то шок, - сказал я.

   Его глаза неотрывно следили за уличным движением. Он кив-

нул, но ничего не ответил.

   - В двух кварталах отсюда есть больница,   - начал было я,

но старик снова покачал головой.

   - Нет, - сказал он. - Через минуту-другую все будет в по-

рядке.

   Поскольку старик   не   приказал мне убираться прочь,   то у

меня сложилось впечатление,   будто он не хочет, чтобы я ухо-

дил.   Его   взгляд скользил то вправо,   то влево и,   наконец,

упал на собственные ноги.   Тут он как бы окаменел   и   замер,

разглядывая   свою одежду с таким удивлением,   которое нельзя

было спутать ни с каким другим чувством...   Старик   отпустил

поручень, поднял руку к лицу, чтобы получше разглядеть рукав

сюртука...   и вдруг увидел кисть собственной   руки   -   очень

красивую, ухоженную, но худую, с набухшими венами и утолщен-

ными суставами пальцев.   На мизинце был золотой   перстень   с

печаткой...

   Нам всем,   надо думать,   приходилось читать насчет   глаз,

вылезающих из орбит, но только один-единственный раз я дейс-

твительно увидел это в натуре.   Глаза у него и в самом   деле

чуть не выпали наружу,   а протянутая рука жутко задрожала. Я

даже испугался - уж не начинается ли у   старикана   сердечный

приступ.

   - Больница...   - начал было я,   но он снова покачал голо-

вой.

   Я растерялся и не знал,   что делать, но решил, что прежде

всего   ему следовало бы присесть;   нередко помогает и глоток

коньяку.   На мое предложение старик не ответил мне ни да   ни

нет, однако беспрекословно перешел со мной через улицу и во-

шел в отель "Уилберн". Я провел его к столику в баре и зака-

зал пару двойных бренди для нас обоих. Когда я перевел глаза

с бармена на моего нового знакомого,   то увидел,   как тот   с

ужасом   уставился   на что-то в дальнем конце зала.   Я быстро

взглянул туда же. Старик смотрел на себя самого. В зеркале.

   Он не   отвел   глаз   от   своего отражения даже пока снимал

шляпу и клал ее на стул,   стоявший рядом; потом поднял руку,

которая все еще тряслась, и потрогал сначала бороду, а затем

свою красивую снежно-белую шевелюру. После этого долго сидел

неподвижно, продолжая неотрывно смотреть в зеркало.

   Мне полегчало только когда принесли выпивку. И ему, види-

мо,   тоже.   Он чуть-чуть добавил содовой,   а затем выпил все

залпом.   Теперь его рука стала потверже,   на   щеках   заиграл

слабый румянец,   но старик продолжал глядеть прямо перед со-

бой. Потом с видом отчаянной решимости встал.

   - Извините меня,   я на минуту, - произнес он очень вежли-

во.

   Старик пересек зал и в течение по крайней мере двух минут

стоял,   изучая себя в зеркале с ближнего   расстояния.   Потом

повернулся и возвратился к столу. Еще и не полностью придя в

себя,   он приобрел более уверенный вид и подал бармену знак,

указав на наши стаканы.   Пытливо глядя на меня, старикан сел

и произнес:

   - Я   должен перед вами извиниться.   Вы были необыкновенно

добры ко мне.

   - Вовсе   нет,   - заверил я его.   - Просто рад помочь хоть

чем-то. Видно, что вы пережили какое-то сильное потрясение.

   - Э...   несколько потрясений,   - сознался он и добавил: -

Ужасно странно,   какими реальными могут   показаться   обрывки

сна, если он застает тебя врасплох.

   Мне трудно было найти подходящий ответ на подобное   сооб-

ражение, а потому я счел за лучшее промолчать.

   - Все это с непривычки ужасно действует на нервы, - доба-

вил старик с вымученным оживлением.

   - А что случилось?   - спросил я,   все еще ничего не пони-

мая.

    - Моя вина,   исключительно моя вина,   но,   видите   ли,   я

очень   торопился,   - объяснил он.   - Я стал переходить улицу

позади трамвая и вдруг увидел другой, идущий в противополож-

ном направлении,   который был уже совсем рядом со мной.   Ду-

маю, он сшиб меня.

   - О...   - пробормотал я.   - Э...   действительно ужасно...

э... А где же это случилось?

   - Да совсем рядом, на Танет-стрит.

   - А вы, кажется, не очень пострадали? - снова пробормотал

я.

   - Вроде бы нет,   - ответил он,   как бы сомневаясь. - Нет,

по-видимому, не пострадал.

   Он и в самом деле не пострадал;   даже не   запылился.   Его

костюм, как я уже упомянул, был великолепен, а кроме того...

трамвайные рельсы на Танет-стрит были сняты лет   эдак   двад-

цать пять тому назад.   Я подумал - не следует ли сообщить об

этом старикану,   но потом решил отложить на время.   Официант

принес нам бокалы. Старик покопался в своем жилетном кармане

и тут же в ужасе опустил глаза.

   - Мой кошелек! Мои часы! - вскричал он.

  Я рассчитался с официантом,   вручив ему фунтовую   бумажку.

Старикан   внимательно   наблюдал   за моими действиями.   Когда

официант подал мне сдачу и ушел, я сказал:

   - Извините   меня,   но у меня впечатление,   что потрясение

вызвало у вас частичную потерю памяти.   Вы...   э..   помните,

как вас зовут?

   Продолжая рыться пальцем в карманчике жилета и еще сохра-

няя в глазах определенную подозрительность,   он уставился на

меня.

   - Как меня зовут?   Еще бы!   Я - Эндрью Винселл.   Живу тут

поблизости на Харт-стрит.

   Я поколебался, потом все же сказал:

   - Харт-стрит действительно поблизости была.   Но ее переи-

меновали...   кажется в тридцатых годах;   во всяком случае до

войны.

   Кажущаяся уверенность в себе,   которую ему удалось обрес-

ти,   снова его покинула,   и на несколько минут старик как бы

онемел.   Затем порылся во внутреннем кармане пиджака и выта-

щил оттуда бумажник.   Бумажник был из дорогой кожи, по угол-

кам   окантован   золотом   и имел выгравированную монограмму с

буквами "А.   В." Старик с удивлением поглядел на бумажник   и

осторожно положил его на стол. Затем открыл. Из левого отде-

ления вытащил фунтовую бумажку и нахмурился. За ней последо-

вал пятифунтовый банкнот,   что, видимо, только усугубило его

удивление.

   Не говоря ни слова,   он снова порылся в кармане и вытащил

тоненькую книжечку,   явно изготовленную под пару   бумажнику.

На ней, в нижнем правом углу тоже стояли инициалы "А. В.", а

наверху было выдавлено:   "Записная книжка,   1958".   Старикан

подержал ее в руке,   долго и внимательно разглядывал, прежде

чем поднял глаза на меня.

   - 1958-й? - спросил он дрожащим голосом.

   - Да, - ответил я.

   После долгой паузы он сказал:

   - Я ничего не понимаю!   - Тон был почти как у ребенка.   -

Моя жизнь... Что случилось с моей жизнью?

   Его лицо выражало горе и полную растерянность.   Я придви-

нул   к   нему бокал,   и старикан выпил глоток бренди.   Открыв

книжку, он посмотрел на календарь, наклеенный внутри.

   - О   Боже!   -   прошептал   он.   - Все уж чересчур реально!

Что... что со мной произошло?

   Я сочувственно произнес:

   - Частичная потеря памяти нередко возникает после сильных

потрясений, как вы знаете. Через некоторое время, как прави-

ло, память возвращается полностью. Я предлагаю поискать там,

- тут я указал на бумажник, - весьма возможно, в нем найдет-

ся что-то, что напомнит вам о прошлом.

   Старик помешкал,   затем   стал   рыться в правом отделении.

Первым делом он вытащил цветную   любительскую   фотографию   -

видимо, семейную. В центре находился он сам, лет на пять мо-

ложе и в твидовом костюме; еще один мужчина лет сорока пяти,

явно похожий на него лицом,   две женщины чуть помоложе,   две

девочки и два мальчика   лет   десяти-одиннадцати.   На   заднем

плане виднелся дом восемнадцатого века, а дальше - прекрасно

выстриженная лужайка.

   - Не думаю, что вам стоит серьезно волноваться насчет ва-

шей жизни, - сказал я. - Совершенно очевидно, что она сложи-

лась у вас вполне удовлетворительно.

   Затем старик извлек из бумажника четыре визитные   карточ-

ки,   проложенные   листочками   бумаги,   с простой гравировкой

"Сэр Эндрью Вннселл",   но без адреса.   Был там еще   конверт,

адресованный: сэру Эндрью Винселлу, кавалеру Ордена Британс-

кой Империи, "Бритиш Винвинил Пластик", в лондонском Сити.

   Старикан недоуменно потряс головой,   принял еще маленькую

толику бренди,   снова поглядел на конверт и издал   невеселый

смешок.   Затем,   с   видимым усилием взял себя в руки и реши-

тельно сказал:

   - Какой глупый сон!   Как бы это проснуться?   - Он прикрыл

глаза и твердо объявил:   - Я - Эндрью Винселл.   Мне двадцать

три года.   Я живу в доме № 48 по Харт-стрит,   работаю у Пен-

берти и Трулла   -   лицензированных   бухгалтеров,   по   адресу

Блумсбери-сквер, 102. Сегодня 12 июня 1896 года. Утром этого

дня меня сбил трамвай на Танет-стрит. Меня, видимо, стукнуло

здорово, и я страдаю от галлюцинаций. Ну-ка, посмотрим!

   Он открыл глаза, и мне показалось, что он страшно удивил-

ся,   увидев,   что   я все еще сижу за столиком.   Старик снова

злобно поглядел на конверт,   и на его лице возникло брезгли-

вое выражение.

   - Сэр Эндрью Винселл!   - воскликнул он презрительно.   - И

какая-то "Винвинил Пластик"!   Что это может означать, во имя

всех чертей?!

   - А   вы не думаете.   - вступил я,   - что с полной вероят-

ностью мы можем предположить, будто вы являетесь членом фир-

мы... и, по-моему, скорее всего одним из ее директоров?

   - Но я же говорил вам... - он внезапно оборвал фразу. - А

что такое "пластик"?   Мне это ни о чем не напоминает,   разве

что о пластилине.   Во имя Господа Бога,   какое я могу   иметь

отношение к пластилину?

   Я колебался.   Похоже, шок, каковы бы ни были его причины,

вытравил   из   памяти   несчастного целый кусок протяженностью

лет в пятьдесят.   Может быть, подумал я, если мы поговорим с

ним о делах наверняка знакомых и важных для него,   это вско-

лыхнет его память.

   Я постучал по столешнице.

   - Ну, вот это, к примеру, и есть пластмасса, - сказал я.

   Старикан внимательно изучил покрытие стола и даже поцара-

пал его ногтем.

   - Я не назвал бы его пластичным. Оно очень прочное.

   Я постарался объяснить.

   - Это   вещество   было пластичным,   до того как отвердело.

Существует множество видов пластмасс.   Вот   эта   пепельница,

материал,   из   которого   изготовлено покрытие сиденья вашего

стула,   дождевик вон той дамы,   ее сумочка,   ручка ее зонти-

ка... десятки вещей, окружающих вас... даже моя рубашка и та

соткана из пластиковых нитей.

   Он не   отозвался сразу же,   а сидел,   со все возрастающим

интересом переводя взгляд с одного названного мной   предмета

на другой.   Наконец он снова повернулся ко мне.   На этот раз

его взгляд вонзился в мои глаза с необычайной   силой.   Голос

старика немного дрожал.

   - А это действительно 1958 год?

   - Конечно,   - заверил я его.   - А если вы не верите собс-

твенной записной книжке,   то вон там,   за стойкой бара висит

календарь.

   - Вот почему нет лошадей,   - прошептал он почти неслышно,

- И деревья в сквере стали такими большими... сон никогда не

бывает столь логичным... во всяком случае, до такой степени.

- После паузы он внезапно воскликнул:   - О Господи! Если это

действительно так... - Он снова повернулся ко мне, но в гла-

зах   у него теперь горела жажда знания.   - Расскажите мне об

этих пластмассах!

   Я ведь   не   химик   и в подобных делах разбираюсь не лучше

первого встречного. Однако поскольку старик явно заинтересо-

вался, а мне казалось, что знакомый вопрос может помочь раз-

будить его память,   то мне оставалось лишь продолжить   нача-

тое.

   Я указал на пепельницу.

   - Ну,   к примеру, этот материал похож на бакелит. Если не

ошибаюсь,   это одна из самых ранних   термореактивных   пласт-

масс. Некто по фамилии Бакеланд запатентовал ее, как мне ка-

жется,   около 1909 года. Имеет какое-то отношение к фенолу и

формальдегиду.

   - Термореактивная? Что это такое? - спросил старикан.

   Я постарался ответить как можно понятнее,   а затем попро-

бовал выложить то,   что знал понаслышке о молекулярных цепях

и   сочетаниях,   полимеризации и прочем,   упоминая попутно их

некоторые характеристики и виды использования.   При   этом   у

меня   отнюдь   не возникло ощущения,   будто я пытаюсь обучать

собственную прабабку.   Напротив, мой собеседник слушал с ог-

ромным   вниманием,   повторяя   время   от времени какое-нибудь

слово, как будто хотел зафиксировать его в своей памяти. По-

добное   внимание   к моим словам приятно щекотало мое самолю-

бие,   но я не замечал никаких признаков того,   что они   хоть

скольконибудь оживили память старика.

   Мы, вернее,   я,   должно быть,   говорили около часа, и все

это время он сидел внимательный и напряженный, крепко сжимая

руки.   Затем я заметил, что стимулирующее воздействие бренди

началб   истощаться,   и   старик опять выглядел далеко не так,

как хотелось бы.

   - Знаете,   я уверен, что мне следует проводить вас домой,

- сказал я ему. - Может, вспомните свой адрес?

   - Сорок восьмой номер на Харт-стрит.

   - Нет, я имею в виду ваш нынешний адрес, - настаивал я.

   Но он   уже   не слушал,   хотя его лицо сохраняло выражение

глубокой внутренней работы мысли.

   - Если бы я мог вспомнить... если бы я мог все это вспом-

нить,   когда проснусь, - бормотал старикан с отчаянием, ско-

рее про себя,   чем обращаясь ко мне. Затем он снова взглянул

на меня. - Как ваше имя?

   Я назвался.

   - Это я тоже не забуду,   если смогу,   - заверил   он   меня

вполне серьезно.

   Я наклонился вперед и раскрыл его записную книжку На пер-

вом   листке   было   записано   имя   старика и адрес на Верхней

Гросвенор-стрит.   Я сложил вместе книжку с бумажником и вло-

жил   их   ему   в руку.   Он автоматически спрятал их в карман,

после чего продолжал пребывать в полной отключке, пока швей-

цар не вызвал нам такси.

   Пожилая женщина, судя по всему домоправительница, открыла

дверь   роскошной квартиры.   Я посоветовал ей позвонить врачу

сэра Эндрью и остался там на то   время,   которое   потребова-

лось, чтобы объяснить ей всю ситуацию, и в результате задер-

жался до прихода доктора.

   На следующий   вечер я позвонил,   чтобы узнать о состоянии

здоровья сэра Эндрью.   Мне ответил   молодой   женский   голос.

Женщина   сказала,   что   сэр Эндрью хорошо выспался благодаря

принятому снотворному, проснулся несколько усталым, но впол-

не в здравом уме,   без всяких признаков провала памяти. Врач

не видит никаких причин для беспокойства.   Она поблагодарила

меня   за   заботу о нем и за то,   что доставил его домой.   На

этом все и кончилось.

   По правде   говоря,   я   практически забыл об этой истории,

пока не увидел в декабрьском номере газеты сообщение о смер-

ти старика.

   Мистер Фраттон   некоторое   время молчал,   затем затянулся

сигарой,   сделал добрый глоток кофе   и   выложил   не   слишком

конструктивную мысль:

   - Странное дело.

   - Вот так же подумал и я...   и так продолжаю думать и те-

перь, - отозвался мистер Астер.

   - Я   имею   в виду,   - продолжил мистер Фраттон,   - что вы

действительно оказали ему добрую услугу, но вряд ли, если вы

меня извините,   такую, за которую можно получить шесть тысяч

однофунтовых акций,   которые к тому же котируются сегодня по

восемьдесят три шиллинга, да еще шесть пенсов в придачу.

   - Точно, - согласился мистер Астер.

   - Еще удивительнее, - продолжал мистер Фраттон, - что эта

встреча имела место в конце прошлого лета. Однако завещание,

содержащее пункт   о вашем наследовании,   было подготовлено и

подписано семь лет назад. - Он опять задумчиво пососал сига-

ру. - И я не думаю, что нарушу чье-нибудь доверие, если ска-

жу,   что предшествовавшее завещание было написано за двенад-

цать лет до последнего, но и в нем уже содержался тот же са-

мый пункт. - Тут мистер Фраттон бросил на своего собеседника

задумчивый взгляд.

   - Сдаюсь,   - сказал мистер Астер, - но уж ежели вы решили

коллекционировать странности,   то можете, пожалуй, приобщить

к своей коллекции еще одну.   - Он достал записную   книжку   и

вынул   из   нее   газетную вырезку.   Заголовок вырезки гласил:

"НЕКРОЛОГ.   Сэр Эндрью Винселл - пионер производства   пласт-

масс". Мистер Астер отыскал абзац где-то в середине текста и

прочел:   "Любопытно отметить,   что в молодости сэр Эндрью не

проявлял   ни   малейшего интереса к главной сфере своей даль-

нейшей деятельности.   Более того,   одно время он был   членом

фирмы лицензированных бухгалтеров. Однако в возрасте двадца-

ти трех лет, летом 1906 года он внезапно и совершенно неожи-

данно для всех разорвал свой контракт и посвятил себя химии.

В течение ближайших нескольких лет он сделал все   свои   важ-

нейшие   открытия,   на   основании   которых и была воздвигнута

впоследствии его громадная компания".

   - Гм-м... - сказал мистер Фраттон, многозначительно возз-

рившись на мистера Астера.   - И он   действительно   был   сбит

трамваем   на   Танет-стрит   в   1906 году,   если уж вам угодно

знать.

   - Разумеется. Он сам сказал мне об этом, - ответил мистер

Астер.

   Мистер Фраттон удрученно покачал головой.

   - Все это в высшей степени странно, - заявил он.

   - Золотые ваши слова, - согласился мистер Астер.

               ГДЕ ЖЕ ТЫ ТЕПЕРЬ, О ГДЕ ЖЕ ТЫ,

                    ПЕГГИ МАК-РАФФЕРТИ?

   "О где же? - вот тот вопрос, которым постоянно задаются в

крошечном коттеджике,   что стоит на изумрудной травке Барра-

наклоха, там, где воды Слайв-Грэмпа стекают в болотистую ни-

зину.   - О где же наша Пег?   Где она - прелестная,   как юная

телочка,   что пасется на солоноватых болотах, с глазами, по-

добными двум голубым лужицам на торфяном мху, со щечками ро-

зовее пионов в садике отца О'Крэкигана и с такими   милыми   и

обворожительными манерами?! Сколько писем было написано ей с

тех пор, как ушла она из дому, но ни на одно из них не приш-

ло ответа,   ибо неизвестен был нам адрес, по которому следо-

вало слать ей эти письма. О горе нам! Горе!"

   А случилось все вот как.

   Однажды в коттеджик пришло письмо, адресованное мисс Мар-

гарет   Мак-Рафферти,   и,   после того как почтальон разъяснил

ей, что таково принятое в высших сферах написание имени Пег-

ги,   она взяла его, взяла даже с некоторым волнением, ибо до

сих пор еще никогда не получала личных писем.   Когда   Майкл,

что сшивается в Канаде, Патрик, живущий в Америке, Кэтлин из

Австралии и Брнджит из Ливерпуля в кои-то веки добирались до

чернильницы,   они всегда адресовали письма всем Мак-Рафферти

скопом, дабы облегчить себе непосильный труд.

   Кроме того,   адрес   был   напечатан на машинке.   Некоторое

время Пегги любовалась конвертом,   пока наконец Эйлин нетер-

пеливо не прикрикнула на нее:

   - От кого это?

   - Откуда   ж мне знать?   Я ведь его еще не распечатала,   -

огрызнулась Пегги.

   - О том и речь, - отозвалась Эйлин.

   Когда конверт был вскрыт, в нем оказалось не только пись-

мо,   но и денежное вложение в виде двадцати шиллингов. Расс-

мотрев все это, Пегги внимательно прочла письмо, начав с са-

мого верха, где было напечатано название: "Попьюлэр Амальге-

мейтед Телевижн,   лимитед",   и без перерыва до подписи внизу

страницы.

   - Ну и что там говорится? - потребовала информации Эйлин.

   - Какой-то парень хочет задать мне несколько вопросов,   -

ответила ей Пегги.

   - Из полиции?   - ни с того ни с сего спросила мама Пегги.

- Что ты там еще натворила? Ну-ка подай его сюда!

   В конце   концов им все же удалось уловить смысл послания.

Кто-то (не совсем ясно,   кто именно) сообщил   пишущему,   что

мисс   Маргарет   Мак-Рафферти,   возможно,   согласится принять

участие в конкурсе,   на котором   произойдет   раздача   весьма

ценных призов. Событие это будет иметь место в ратуше Балли-

лохриша. Пишущий надеялся, что мисс Маргарет сможет приехать

туда и добавил, что необходимые подробности сообщат по полу-

чении от нее ответа.   Пока же он просит   принять   один   фунт

стерлингов на покрытие дорожных расходов.

   - Но ведь билет на автобус до   Баллилохриша   стоит   всего

лишь три шиллинга шесть пенсов, - сказала Пегги с недоумени-

ем.

   - Ну,   остальное ты сможешь отдать ему при встрече, - по-

дала мысль Эйлин.   - Или,   что еще лучше,   - продолжила она,

подумав, - можно отдать не все. Хватит ему и двух шиллингов.

   - А предположим, я не смогу ответить на вопросы, что тог-

да? - забеспокоилась Пегги.

   - Прекрати,   ради Бога! Подумаешь, делов-то! Проезд обой-

дется в три шиллинга шесть пенсов,   ему отдать ради приличия

два,   еще три пенса уйдет на марку для   ответа,   это   значит

пять   шиллингов десять пенсов,   так что у тебя останется еще

четырнадцать шиллингов и три пенса только за то, что ты смо-

таешься на автобусе до Баллилохриша и обратно...

   - Но я терпеть не могу телевидения,   - возразила Пегги. -

Вот если бы это было кино...

   - Поди ты со своим кино! Вечно ты отстаешь от моды! В на-

ше время стать звездой телевидения любому охота.

   - А мне - нет,   - сказала Пегги.   - Мне вот   охота   стать

звездой кино.

   - Ну,   все равно,   самое-то главное,   чтоб тебя   увидели,

верно? Надо ж откуда-то начинать, - ответила ей Эйлин.

   Итак, Пегги сообщила,   что она принимает предложение. Од-

нако выяснилось,   что,   кроме ответов на вопросы,   процедура

включала еще кое-что. Во-первых, состоялось нечто вроде чай-

ной церемонии в местном отеле, где молодой ирландец, имевший

какое-то отношение ко всему этому делу, весьма мило ухаживал

за Пегги,   сидя справа от нее, а другой молодой человек, си-

девший слева, изо всех сил старался быть милым и услужливым,

хотя это удавалось ему с большим трудом, ибо он был англича-

нином. После чая они все вместе отправились в ратушу, битком

набитую проводами,   камерами,   слепящими прожекторами и всем

наличным населением Баллилохриша.

   К счастью,   очередь до Пегги дошла не сразу,   и она имела

возможность внимательно ознакомиться с тем, какого типа воп-

росы   задаются   ее   соперницам.   Вопросы   вовсе   не были так

страшны,   как она опасалась;   больше того, первый всегда был

очень прост,   второй - чуть потруднее, а третий еще трудней,

так что те,   кто не проваливался на первом,   оскользались на

втором,   и   Пегги здорово приободрилась.   Наконец подошла ее

очередь, и она заняла место на эстраде.

   Мистер Хэссоп - тот, что задавал вопросы, - улыбнулся ей.

   - Мисс Пегги Мак-Рафферти! Ну-с, Пегги, вам повезло - вам

выпал жребий отвечать на географические вопросы, так что ос-

тается надеяться,   что вы,   Пегги,   не лодырничали на уроках

географии в школе.

   - Да не так чтобы очень, - ответила Пегги, и ее ответ по-

чему-то, казалось, подогрел настроение аудитории.

   Отпустив еще пару шуточек,   мистер Хэссоп   наконец   выдал

свой первый вопрос:

   - Сколько графств вашей прекрасной страны все еще   стонут

под иноземным ярмом и как они называются?

   Ну, это было легче легкого. Аудитория бурно зааплодирова-

ла.

   - Так, а теперь переплываем море и отправимся в Англию. Я

хочу,   чтоб   вы   назвали мне пять английских университетских

городов.

   С этим делом Пегги разделалась более чем хорошо, посколь-

ку ей и в голову не пришло,   что Оксфорд-Кембридж   вовсе   не

один город,   а два, так что у нее в списке оказалось на один

город больше, чем надо.

   - Ну а теперь перейдем к Америке...

   Пегги сразу полегчало,   когда она услышала   про   Америку.

Отчасти потому,   что в Америке находится Голливуд,   но еще и

потому,   что помимо ее братишки Патрика,   собиравшего в Дет-

ройте автомобили,   два ее родных дяди состояли в рядах поли-

ции Нью-Йорка,   третий - в полиции   Бостона,   четвертый   был

пристрелен   в   Чикаго   еще в старые добрые времена,   а пятый

постоянно проживал в местечке, называемом Сан-Квентин*. Поэ-

тому она очень интересовалась Америкой и вопрос выслушала со

вниманием.

   - Соединенные Штаты, - начал мистер Хэссоп, - как вам из-

вестно и как свидетельствует само это название,   являются не

одной страной,   а союзом штатов.   Я не собираюсь просить вас

назвать их все - ха-ха!   - но мне хочется, чтобы вы сказали,

сколько   именно   штатов   входит в этот союз.   Не волнуйтесь.

Помните:   в этот вечер еще никто не ответил правильно на все

три вопроса.   Так что - вон там лежат призы, а вот тут - ваш

шанс получить их.   Итак,   сколько же штатов объединены   этим

названием - США?

   Пегги тщательно продумала свой ответ   и   теперь   кончиком

языка облизнула слегка пересохшие губы.

   - Сорок восемь, - произнесла она.

   Стеклянная кабинка, которая ограничивала возможность пуб-

лики давать соревнующимся подсказки,   защитила слух Пегги от

почти   единодушного вздоха разочарования.   Чарли Хэссоп тоже

натянул на лицо профессиональное выражение   огорчения.   Пос-

кольку он кое-что разумел в сфере общения с публикой, а так-

же потому,   что был человеком добродушным и расположенным   к

своим жертвам, то и решил подыграть своей противнице.

   - Вы сказали нам,   что в США входят сорок восемь   штатов.

Вы уверены,   что это именно то число, которое вы хотели наз-

вать?

   Пегги, сидя в своей стеклянной будочке, кивнула.

   - Разумеется...   но я не думаю,   что с вашей стороны дос-

тойно прибегать к подобным, подвохам!

   * Знаменитая тюрьма в США.

   Мистер Хэссоп изгнал появившееся было на его лице выраже-

ние жалости.

   - Не достойно?

   - Нет, - решительно отозвалась Пегги. - Разве не вы толь-

ко   что разглагольствовали,   будто у вас не будет вопросов с

подковыркой?   И разве сию минуту вы   не   пытались   хитростью

заставить меня произнести слово "пятьдесят"?

   Мистер Хэссоп молча взирал на нее.

   - Ну... - начал он было.

   - Я сказала сорок восемь штатов и продолжаю   это   утверж-

дать,   - стояла на своем Пегги.   - Сорок восемь штатов и две

самоуправляющиеся территории,   а также Федеральный округ Ко-

лумбия, - добавила она уверенно.

   Глаза мистера Хэссопа буквально   остекленели.   Он   открыл

было   рот для ответа,   поколебался и почел за лучшее промол-

чать.   Он знал, что именно написано в его вопроснике, но ве-

роятность   крайне   неприятных последствий внезапно предстала

перед ним во всей своей красе - она разверзлась волчьей ямой

прямо у его ног.   Взяв себя в руки,   мистер Хэссоп попытался

возвратить и былой апломб.

   - Минуточку!   - сказал он зрителям и быстро отошел в сто-

рону, дабы посоветоваться с кем следует.

   Когда весь спектакль кончился,   присутствовавшие отправи-

лись   обратно   в местный отель ужинать,   то есть все,   кроме

мистера Хэссопа, который удалился сразу же после того, как в

весьма осторожных выражениях, поздравил Пегги.

   - Мисс Мак-Рафферти,   - произнес милый молодой ирландский

джентльмен, который вновь оказался ее соседом, - я уже рань-

ше убедился, что вы обладаете повышенной концентрацией наше-

го   национального   обаяния,   так не могу ли я поздравить вас

еще и с другим нашим   даром   -   нашей   национальной   удачли-

востью?

   - Вы потрясно добры ко мне, хотя должна признаться, что и

остальные игроки почти все тоже были ирландцами,   - ответила

Пегги. - Кроме того, я знала, что права.

   - Точно, вы знали, чем и доказали, что так же умны, как и

прелестны,   - согласился молодой человек.   - Но   в   конце-то

концов вам могли бы задать и совсем другой вопрос.   - Он по-

мялся и хмыкнул:   - Бедный миляга Чарли. Как задавать хитрые

вопросы   он   уже навострился вполне,   а вот хитрый ответ для

него стал весьма малоприятным уроком,   и Чарли   оказался   на

волосок от гибели. Пришлось ведь звонить в американское кон-

сульство в Дублине, так что от Чарли до сих пор идет пар.

   - Вы что же, пытаетесь мне доказать, что его вопрос вовсе

не заключал в себе подвоха, так, что ли? - накинулась на не-

го Пегги.

   Молодой человек долго и оценивающе смотрел на нее   и   ре-

шил, что будет благоразумнее сменить тему разговора.

   - А что вы собираетесь делать со своей добычей? - спросил

он.

   - Ну,   - сказала она,   - у нас в   Барранаклохе   ведь   нет

электричества,   но думаю, что морозильник можно использовать

и просто для хранения кукурузы.

   - Без сомнения, - согласился тот.

   - Что же до бумажных салфеток,   так ведь это просто   при-

манка и все тут, - добавила Пегги.

   - Вы имеете в виду годовое бесплатное снабжение "Прозрач-

ными   Удаляющими Косметику Салфетками Титании"?   Я не вполне

понимаю...

   - А как же иначе! Разве не понятно, что они рассчитывают,

будто я потрачу все свои денежки на ихнюю косму...   косми...

косметику,   а они,   значит,   станут за это ее бесплатно уда-

лять. Ну а я ничего подобного делать не собираюсь. Вот это и

есть то, что в Америке зовут рэкетом, - объяснила она.

   - Ах,   об этом я не подумал,   - отозвался юноша.   - Ну   а

деньги? Надеюсь, тут-то все в порядке? - добавил он с беспо-

койством.

   Пегги достала   из   сумочки   чек,   положила   его на стол и

разгладила рукой. Ирландец, она и молодой англичанин, сидев-

ший   по другую руку от Пегги,   уважительно поглядели на* бу-

мажку.

   - Еще   бы!   Вот это действительно мило с их стороны.   Мое

драгоценное сокровище.   Половина куска,   как говорят у них в

Америке.

   - Пятьсот фунтов куда больше,   чем половина американского

куска,   и иметь их весьма приятно,   - согласился молодой ир-

ландец.   - Но назвать это сокровищем, извините меня, вряд ли

можно. В наши дни - тем более. И все же... без обложения на-

логами... в этом отношении мы даже впереди Америки. И что вы

с ними сделаете?

    - Ох,   я сама уберусь в Америку и постараюсь устроиться в

киноиндустрию - в киношку, как там говорят.

   Молодой ирландец неодобрительно покачал головой.

   - Вы   имеете в виду телевидение?   - сказал он.   - Фильмы,

они passes*, вульгарны, vieux-jeux**, старье.

   - Не   имею   я   в   виду телевидение.   Я имею в виду именно

фильмы! - твердо сказала Пегти.

   - Но послушайте... - воскликнул ирландец и принялся весь-

ма красноречиво защищать свои взгляды.

   Пегги слушала   его   спокойно   и внимательно,   но когда он

кончил, сказала:

   - Вы   верны   своим   нанимателям,   и   все же я имею в виду

именно фильмы.

   - Но вы хоть кого-нибудь там знаете? - спросил он.

   Пегги начала было цитировать длинный перечень своих дядей

и кузенов, однако молодой ирландец тут же прервал ее:

   - Нет,   я говорю о ком-нибудь внутри самой отрасли, в са-

мом Голливуде.   Понимаете, хотя пятьсот фунтов и симпатичная

сумма, но там вы на нее долго не продержитесь.

   Пегги пришлось признать, что, насколько ей известно, ник-

то из ее родственников в кинопромышленности не завязан.

   - Что ж...   - начал ирландец. Но именно в этот момент мо-

лодой англичанин,   который уже давно приглядывался к   Пегги,

хоть и молчал, вдруг вклинился в разговор:

   - Вы это серьезно - насчет кино?   Там,   знаете ли,   очень

суровая жизнь.

   - А может быть, я буду лучше подготовлена к легкой жизни,

если немножко постараюсь, - ответила Пегги.

   - Весь Голливуд битком набит будущими   звездами,   которые

пока что вынуждены принимать шляпы в гардеробах.

   - И кое-кем, кому этого делать не пришлось, - смело пари-

ровала Пегги.

   Молодой человек погрузился в задумчивость, но тут же вер-

нулся к теме разговора.

   - Слушайте, - сказал он, - вы вряд ли хорошо представляе-

те себе, что вас ждет и во сколько это обойдется. А не лучше

ли вам попробовать пробиться в английскую   кинематографию   и

уж ее превратить в плацдарм для дальнейшего наступления?

   - А это разве легче?

   - Возможно. Случайно я знаком с одним режиссером.

  * Устарели (фр.).

  ** Барахло (фр.).

   - Ну-ну,   - вмешался ирландец,   - такой способ ухаживания

давно ходит с бородой...

   Англичанин игнорировал реплику.

   - Его имя, - продолжал он, - Джордж Флойд...

   - О да! Я о нем слышала, - сказала Пегги с явно возросшим

интересом; - Это он сделал в Италии "Страсть на троих", да?

   - Тот самый. Я могу представить вас ему. Конечно, я абсо-

лютно   ничего не в силах гарантировать,   но из того,   что он

говорил вчера, я делаю вывод, что, возможно, вам стоило бы с

ним познакомиться, если у вас есть желание.

   - Ну еще бы! - воскликнула Пегги с восторгом.

   - Э...   послушай-ка,   старина... - начал другой юноша, но

англичанин решительно повернулся к нему:

   - Не будь идиотом, Майкл! Разве ты не видишь, как складно

все получается?   Если Джордж Флойд возьмет ее,   то это будет

значить, что "Попьюлэр Амальгемейтед Телевижн" раскопала но-

вую звезду экрана.   И каждый раз,   как будет упоминаться   ее

имя,   сразу   же   после него будут сообщать,   что это находка

Поп.   Ам.   Теле. А это, знаешь ли, уже не шутка!.. Во всяком

случае,   вам   стоит пока пойти на риск и поддержать девушку,

доставить -в Лондон и на недельку поместить в хороший отель.

Даже если Джордж ее не возьмет, твоя компания получит непло-

хую рекламу и таким образом ни пенни   не   потеряет   на   этой

комбинации. Хотя полагаю, что Джордж возьмет наживку. По то-

му, что он говорил, можно заключить, что Пегги - как раз то,

в чем он сейчас нуждается.   И она фотогенична - я ведь смот-

рел по монитору.

   Оба повернулись   и   долго   изучали Пегги,   на этот раз со

строго профессиональных позиций.   Наконец   молодой   ирландец

сказал:

   - Знаешь,   а ведь у нее действительно кое-что есть! - и в

его голосе прозвучала такая убежденность, что Пегги вспыхну-

ла и продолжала краснеть до тех пор, пока не поняла, что тот

обращался вовсе не к ней, а к своему коллеге.

   Неделю спустя пришло другое и тоже напечатанное на машин-

ке письмо, но только гораздо длиннее первого. После поздрав-

лений   по   поводу   одержанной Пегги победы се извещали,   что

предложение,   представленное на обсуждение Совета   "Попьюлэр

Амальгемейтед Телевижн, лимитед" мистером Робинсом, которого

она,   без сомнения, не забыла, было одобрено. Поэтому Компа-

ния имеет удовольствие пригласить ее...   и т. д. и т. п... и

надеется, что следующие условия будут сочтены подходящими...

машина   заедет   за   ней   в Барранаклох в восемь утра в среду

16-го...

   К письму   был   приложен авиабилет от Дублина до Лондона с

прикрепленной к нему записочкой от   руки,   гласившей:   "Пока

все   идет как по маслу.   Растормоши своего Иетса.   Встречу в

лондонском аэропорту. Билл Робинс".

   Деревушку затопила    волна   возбуждения,   которое   слегка

сдерживалось всеобщей неспособностью установить,   что это за

штука такая у Пегги - Йетс?*

   - Не важно, - сказала Эйлин после долгого раздумья, - по-

хоже," это английская манера называть перманент. А им я зай-

мусь лично.

   В среду,   как   и сообщалось в письме,   прибыла машина,   и

Пегги укатила в ней куда элегантнее,   чем кто-либо из   более

ранних эмигрантов, покидавших Барранаклох.

   В вестибюле лондонского аэропорта Пегги ожидал мистер Ро-

бине,   махавший   ей   рукой   и пробившийся к ней сквозь поток

пассажиров, чтобы поздороваться.

   Пугающе ярко блеснула чья-то фотовспышка,   и тут же Пегги

была представлена крупной, весьма добродушно выглядевшей ле-

ди в черном костюме и боа из серебристой чернобурки.

   - Миссис Трамп,   - объяснил мистер Робине. - Функции мис-

сис   Трамп - быть вашим гидом,   советником,   приглядывать за

вами вообще и отпугивать кобелей.

   - Кобелей? - ошеломленно спросила Пегги.

   - Кобелей,   - подтвердил молодой человек. - Тут они кишмя

кишат.

   Теперь дошло и до Пегги.

   - О,   понимаю!   Вы имеете в виду тех американцев, которые

свистят? - спросила она.

   - Ну с этого они только начинают.   Хотя,   должен вас пре-

дупредить, тут они ходят под всеми флагами.

   Затем Пегги,   мистер Робине, миссис Трамп и еще один нес-

частного вида человечек с фотокамерой,   откликавшийся на имя

Берт, набились в огромную машину и тронулись в путь.

   * Йетс (Йитс) Уильям Батлер (1865-1939) - ирландский поэт

и драматург.

   - Наша публика здорово клюет на   такие   штуки,   -   сказал

мистер Робине.   - Примерно через час вам предстоит встреча с

прессой.   На послезавтра я договорился о свидании с Джорджем

Флойдом.   Но   смотрите,   ни   единого слова о Флойде парням и

девчонкам из прессы!   Будьте осторожны и   не   проболтайтесь.

Нельзя,   чтобы Флойду показалось,   будто мы на него давим. А

еще у нас предусмотрено одноминутное интервью в вашей   прог-

рамме завтра вечером.

   Однако нам необходимо получить кое-какие сведения о   вас,

каковые следует вручить прессе. Например, что мы можем сооб-

щить им о вашей семье? Не играла ли она славной роли в исто-

рии? Может, в качестве солдат? Моряков? Исследователей?

   Пегги подумала.

   - Был у меня прапрапрадед.   Его отправили в ссылку на ка-

кую-то там землю. Может, это сойдет за исследование?

   - В   общепринятом сейчас смысле - вряд ли.   Да и прежде -

тоже. Нет ли чего посовременнее?

   Пегги снова задумалась.

   - Может, сойдут братья моей мамаши? Они здорово насобачи-

лись поджигать дома англичан!

   - Ну,   пожалуй,   это не совсем та точка зрения; подумайте

еще, - уговаривал мистер Робине.

   - Не знаю...   О,   конечно! Мой дядюшка Шон! Он так знаме-

нит!

   - А что он сделал? Уж не по фотографической ли части? - с

надеждой спросил Берт.

   - Не думаю.   Но в конечном счете он позволил   пристрелить

себя другому очень знаменитому человеку по имени Аль Капоне,

- сказала Пегги.

   Отель "Консорт", куда они прибыли, действительно оказался

весьма респектабельным заведением,   но через фойе они проле-

тели будто безукоризненно слаженный авиационный   клин,   дабы

избежать встречи с каким-нибудь дошлым журналистом,   который

мог попытаться захватить их врасплох;   а потому они взлетели

в лифте наверх, прежде чем Пегги удалось разглядеть фойе как

следует.

   - Неужто это и есть подъемник? - спросила она с любопытс-

твом.

   - Пожалуй,   хотя, если бы американцы и в самом деле изоб-

рели его,   он мог бы теперь именоваться Вертикальным Распре-

делителем Населения. Но мы называем его лифтом, - ответил ей

Берт.

   Пройдя по коридору,   покрытому толстой ковровой дорожкой,

они остановились у двери с номером, где миссис Трамп внезап-

но впервые подала голос.

   - Ну а теперь вы оба дуйте себе в гостиную.   И   постарай-

тесь не напиваться, - посоветовала она.

   - У тебя есть только полчаса, Далей, не более, - напомнил

ей мистер Робинс.

   Они вошли в великолепную комнату, выдержанную преимущест-

венно   в серо-зеленых тонах с золотыми блестками.   В ней уже

была девушка в скромном черном платье,   которая   выкладывала

на радужное переливчатое пуховое одеяло постели отличный се-

рый костюм,   зеленое шелковое платье и   ослепительный   белый

вечерний туалет со шлейфом.

   - Ну-ка, чтоб одна нога здесь, другая - там, Онор, - ска-

зала миссис Трамп.   - Наливай ванну. А ей лучше надеть зеле-

ное.

   Пегги подошла к кровати, взяла зеленое платье и приложила

его к груди.

   - Чудненькое платьице,   миссис Трамп,   и как раз на меня.

Откуда вы узнали размеры?

   - Мистер   Робинс сообщил нам,   а заодно и цвета,   которые

тебе идут. Вот мы и рискнули.

   - Как это умно с вашей стороны!   У вас,   должно быть, ог-

ромный опыт обращения с такими девчонками, как я.

   - Ну, не даром же у меня за плечами двенадцать лет работы

с женщинами!   - ответила миссис Трамп,   с усилием   стаскивая

свой жакет и готовясь к дальнейшим действиям.

   - Наверное, в Женском королевском корпусе?

   - Нет,   в Холлоуэй*,   - ответила миссис Трамп. - А теперь

пошли, милочка, у нас слишком мало времени.

   - Стой спокойно! - давал указания Берт, продолжая прыгать

по ковру на четвереньках и даже ползать на животе.

   * Крупнейшая лондонская женская тюрьма.

   - Ритуальный танец модерновых фотографов, - объяснил мис-

тер Робинсон.

   - Не надо поворачиваться ко мне   всем   лицом,   -   говорил

Берт,   стоя на коленях, - мне нужен поворот на три четверти.

Вот так!   - Он поелозил вокруг Пегги еще немного. - А теперь

прими позу!

   Пегги застыла в неподвижности.   Берт устало опустил каме-

ру.

   - Слушай,   не стесняйся меня. У вас в вашем Барранаклохе,

что, никто и никогда камер не видал? - спросил он.

   - Именно, - ответила Пегги.

   - Ладно.   Тогда начнем с общих принципов.   Стой там,   где

стоишь.   Заложи руки за спину.   Сожми   их   покрепче.   Теперь

глянь в камеру. Вот так. А теперь постарайся как можно ближе

свести локти и улыбнись.   Нет,   нет,   пошире,   покажи   всем,

сколько   у   тебя зубов.   Тебе кажется,   будто выходит что-то

вроде ухмылки мертвеца? Не обращай внимания! Издатели журна-

лов   по   искусству лучше тебя разбираются в таких делах.   Ну

вот,   другое дело!   Продолжай сводить локти, теперь глубокий

вдох - самый глубокий,   на какой способна.   А получше не мо-

жешь? Ладно, глядится вроде нормально... а, сойдет...

   Последовала ослепительная вспышка. Пегги расслабилась.

   - Все в порядке?

   - Ты не поверишь,   - сказал Берт, - но мы можем дать При-

роде пару-другую очков вперед, это уж точно.

   - Сколько шуму из-за какой-то фотки, - сказала Пегги.

   Берт поглядел на нее:

   - Mavourneen*, да ты хоть разок видела настоящую фотогра-

фию?   - Он вытащил фотожурнал для знатоков и перелистал нес-

колько страниц. - Voila!** - воскликнул он и передал ей жур-

нал.

   - О! - воскликнула девушка. - Уж не хочешь ли ты сказать,

что и я буду выглядеть таким же образом?!

   - Именно, черт побери, - заверил ее Берт.

   Пегги не могла оторвать глаз от фото.

   * Моя милочка   (ирл.).

   ** Вот, пожалуйста! (фр.)

   - Надо   думать,   что   после   таких   упражнений она сейчас

сильно страдает - это ведь называется,   кажется, болезненной

деформацией?

   - Это,   -   сурово    ответил    ей    Берт,    -    называется

"шик-блеск",   и если я еще раз услышу от вас, юная дева, по-

добную ересь и богохульство, я велю посадить вас на кол.

   - Это то,   что в Америке называется "палка в заднице"?   -

спросила Пегги.

   Тут вмешался мистер Робинс.

   - Пошли,   - сказал он, - есть еще одно преступление, зас-

луживающее палки в задницу, - это заставить прессу ждать те-

бя.   Ну а теперь вспомните,   о чем мы говорили в   машине.   И

держитесь подальше от выпивки.   Она тут для того, чтобы раз-

мягчить их, а отнюдь не нас.

   - Что ж,   - сказал мистер Робинс,   позволив себе   рассла-

биться,   -   вот   и   все.   Теперь можно и нам выпить.   Миссис

Трамп? Мисс Мак-Рафферти?

   - Чуточку портвейна с лимоном, пожалуйста, - сказала мис-

сис Трамп.

   - Хайбол с хлебной водкой, - сказала Пегги.

   Мистер Робинс нахмурился:

   - Мисс Мак-Рафферти, ваши познания, видимо, весьма обшир-

ны,   но они несколько бессистемны.   Вам не следует смешивать

продукты из разных стран. Я не стану об этом распространять-

ся, а просто порекомендую вам продукцию нашего с вами сопле-

менника мистера Пимма*.

   Когда напитки доставили,   Робине с наслаждением проглотил

половину своей тройной порции виски.

   - Недурно, Берт? - спросил он.

   - Прилично, - согласился фотограф, правда без особого эн-

тузиазма.   - В общем не так уж плохо.   Вы были весьма   милы,

mavourneen. Вас приняли.

   Пегги слегка просветлела.

   - Правда?   В самом деле?   А мне показалось, что большинс-

тво... самые главные... даже не заметили меня..

   - Не   верьте   глазам   своим,   милочка.   Они вас заметили.

Впрочем,   реакция мужчин не так уж важна.   Вам следует   опа-

саться своих сестричек, причем особенно тогда, когда

    * Пиммз   -   фирменное   название ирландского алкогольного

напитка на основе джина с различными добавками.

они с вами любезны.   А они этого как раз и не делали. - Берт

опорожнил стакан и протянул его, чтоб получить новую порцию.

- Забавно наблюдать проделки этих   девиц.   Существуют   типы,

которые выпускают когти уже за пятьдесят ярдов от вас;   иные

морщат нос,   не доходя и двадцати; а подавляющее большинство

вообще никак не выражает своего отношения, для них вы - все-

го лишь новое зерно,   идущее на старые   жернова.   Но   иногда

вдруг   появляется   кто-то,   кто   на мгновение отшибает у них

напрочь мозги...   Потрясно видеть,   что даже у такой публики

вдруг   вспыхивает   искра   священного огня.   Sic transit tre-

viter gloria mundi!* - Берт вздохнул.

   - In vino morbida**, - лениво отозвался мистер Робине.

   - Ты хочешь сказать tristitia***, - поправил его Берт.

   - Интересно,   что означает эта бессмысленная болтовня?   -

фыркнула Пегги.

   - Мгновения быстротечны,   моя дорогая,   - отозвался Берт.

Он сел на пол прямо возле своего стула и поднял камеру. - Но

несмотря на их быстрый полет, я все же могу зафиксировать их

тень. И вот сейчас я хочу сделать два-три настоящих снимка.

   - О Боже, я думала, все это уже позади, - взмолилась Пег-

ги.

   - Может,   скоро   и будет...   но только не сейчас...   и не

совсем... - бормотал Берт, глядя в свой экспонометр.

   Что ж, хоть все англичане и немного полоумные, но они все

же были к ней добры и милы.   Поэтому   Пегги   отставила   свой

стакан и поднялась. Она разгладила юбку, прошлась ладонью по

волосам и приняла ту самую позу

   - Вот так? - спросила она Берта.

   - Нет!   - отозвался Берт.   - Как   угодно,   но   только   не

так!..

   На следующий день у Пегги было интервью на телевидении, и

она надела свое белое парчовое платье. "Наша последняя побе-

дительница в конкурсе, которая вскоре будет одерживать побе-

ды и на экране"... И все опять были

  * Так скоропалительно проходит слава мирская! {лат.)

  ** В вине болезнь (лат.).

  *** Тоска, грусть (лат.).

добры и милы с ней, так что казалось, будто все идет как на-

до.

   Затем, уже на другой день,   состоялся разговор с мистером

Флойдом,   который тоже оказался очень симпатичным,   хоть сам

визит безусловно был чем-то большим,   чем обычное   интервью.

Пегги не ожидала,   что ей без всякой подготовки придется хо-

дить по комнате,   садиться,   вставать и делать то   одно,   то

другое перед кинокамерами, однако мистер Флойд удовлетворен-

но улыбался,   а мистер Робине,   когда они вышли, потрепал ее

по, плечу и сказал:

   - Молодчина! Сейчас мне очень хочется выглядеть так, буд-

то   по тринадцатому каналу мне показали царство фей,   но бо-

юсь, меня все равно не поймут.

   Жестом, великолепно известным в кино, Джордж Флойд запус-

тил пальцы в пышную седеющую шевелюру.

   - После   этих проб вы просто не вправе не увидеть - в ней

что-то есть,   - настаивал он.   - Она безусловно фотогенична,

неплохо   двигается,   и еще в ней сквозит свежесть.   Если она

пока что мало знает об актерском мастерстве,   так ведь и все

прочие   имеют об этом весьма отдаленное представление,   зато

девчонка еще не успела понахвататься   дурацких   наигрышей   и

штампов.   Она умеет уловить мысль режиссера,   во всяком слу-

чае,   пытается это сделать.   А главное - в ней есть обаяние.

Нет, перспективная девчонка, и я хотел бы ее использовать.

   Солли де Копф вытащил изо рта сигару.

   - Согласен,   в некоторых отношениях она по-своему хороша,

но она не выглядит достаточно современной,   а   публика   ждет

именно этого. Да и говорит она как-то чудно, - добавил он.

   - Несколько уроков дикции вполне справятся с этим   недос-

татком. Девчонка - не дура, - ответил Джордж.

   - Возможно. А что ты думаешь о ней, Аль? - обратился Сол-

ли к своему главному подручному.

   Аль Форстер произнес,   взвешивая каждое слово, будто про-

износил приговор:

   - Смотрится она ничего себе.   Рост подходящий, ножки пер-

вый сорт.   Но,   как вы и сказали, шеф, выглядит не современ-

ной. Хотя талия подходящая - около двадцати двух дюймов, по-

лагаю.   Это   важно,   остальные-то размерности подогнать куда

легче. Я сказал бы, что она может подойти, шеф. Хотя, конеч-

но, до Лолы ей далеко.

   - Черт побери,   да на   фиг   ей   быть   Лолой!   -   изумился

Джордж.

   - Поддельные Лолы - главная статья   итальянского   экспор-

та!.. Самое времечко выбросить на рынок кое-что новенькое, и

она как раз может подойти.

   - Новенькое? - с подозрением спросил Солли.

   - Новенькое!   - твердо повторил Джордж. - Приходит время,

когда подобные вещи сами изживают себя. Это ты должен знать,

Солли, - вспомни, что случилось с "Освети мое сердце прожек-

тором".   Казалось - верняк, этакое эпическое повествование о

звезде из ночного клуба.   Да только верняка не получилось   -

это была твоя девятая картина подобного рода. Знаете, сейчас

самое время дать итальянской романтике чуток отдохнуть.

   - Но ведь Италия себя еще не изжила! Она все еще приносит

неплохие денежки!   - запротестовал Солли де Копф.   - Как раз

сейчас Аль разыскивает подходы к штучке под названием "Камни

Венеции",   которую мы намечаем купить сразу же,   едва только

раздобудем копию и заставим автора подписать контракт.   Ну а

пока   нам   предстоит   подобрать    актеров    для    очередного

секс-шоу, которое мы, можно сказать, уже заарканили. Понима-

ешь, у римлян - я говорю о древних римлянах, а не о нынешнем

сброде - почему-то возник дефицит в бабах, так что они свар-

ганили планчик - пригласили всю шпану из   соседнего   городка

вроде   как на пикник для гомиков,   а сами послали отряд сол-

датни,   который окружил жен тех парней и уволок их с   собой.

Здорово перспективный матерьяльчик, да к тому же еще и исто-

рический.   Я это дело проверил: чистая классика и вообще все

о'кей. Конечно, придется подобрать новое название. Прямо бе-

зобразие,   что этим писакам разрешается охранять свои   заго-

ловки   -   ты только представь себе,   разве кто-нибудь мог бы

пройти мимо фильма,   который называется "Изнасилование саби-

нянок"?

   - Что ж, - слегка отступил от своих позиций Джордж, - ес-

ли тебе удастся поспеть вовремя,   то зрелище целой сотни Ло-

лочек, носящихся взад и вперед с воплями ужаса, да еще почти

голых, даст нашей молодежи хороший повод для кайфа.

   - Никаких сомнений и быть не может, Джордж. Это ведь вещь

историческая, вроде как "Десять заповедей", ну и все осталь-

ное при ней! Сработает без промаха!

   - Возможно, ты на этот раз и прав, Солли, но если ты про-

валандаешься в Италии дольше,   чем следует, то получишь вто-

рой "Прожектор". Пришло время искать новый поворот!

   Солли де Копф тяжело задумался.

   - Что скажешь, Аль?

   - Да может,   оно и так,   шеф.   Бывает ведь,   что кажется,

будто   они   этот   корм станут клевать вечно,   а вдруг в один

прекрасный день - бац,   и все кончилось!   - признал   правоту

противника Аль.

   - И мы снова окажемся на мели,   - добавил Джордж.   - Слу-

шай, Солли, когда-то нам удалось заставить публику всех воз-

растов и размеров год за годом ходить в киношку по два   раза

в неделю. А взгляни-ка на нашу промышленность сейчас!

   - Ха! Долбаное телевидение! - прорычал Солли с застарелой

ненавистью.

   - А что мы сделали,   чтоб побить   телевидение?   Черт,   да

ведь   у них самих далеко не все ладно!   Но постарались ли мы

сохранить свою публику и удержать ее в кинотеатрах?

   - Конечно,   постарались! Разве мы им не дали широкого эк-

рана и супервидения?

   - Все, что мы дали, - это несколько технических фокусов и

приемчиков для завлечения неискушенной молодежи. Мы сосредо-

точились   на зеленых подростках и умственно недоразвитых,   и

вот эта публика у нас только и осталась,   если исключить ау-

диторию   нескольких   по-настоящему значительных фильмов.   Мы

позволили всей массе зрителей среднего возраста уйти от   нас

и не сделали ни единой серьезной попытки удержать их при се-

бе.

   - И что же? Ты, как всегда, преувеличиваешь, Джордж, но в

том, что ты говоришь, смысл все же есть.

   - А вот что,   Солли.   В мире еще существуют люди среднего

возраста, фактически их численность даже больше, чем раньше,

но на них никто не обращает внимания.   Все дерутся между со-

бой за право стричь юных барашков: ми, звукозапись, безголо-

сые певцы с микрофонами,   владельцы экспресс-баров, пнзнушек

с джазом, порыожурнальЧИКОБ, я даже не исключаю, что телеви-

дение   тоже наворачивает немалый процент дерьма для подрост-

ков.   А рядом лежит колоссальный рынок - огромный слой пожи-

лых,   для которых практически никто ничего не делает. А ведь

это та самая возрастная категория,   что принесла нашей   про-

мышленности   миллионы,   штурмуя   кинозалы   и проливая слезы!

Вспомните:   "Живи с улыбкой",   "Роза Трайли", "Лилия из Кил-

ларни",   "Дядюшка   Долгоног",   "Вечером во ржи" и так далее.

Этого они жаждут и сейчас, Солли, - комка в горле, слез уми-

ления,   чьей-то доброй руки на сердечных струнах. Дай им то,

чего они хотят, и они проглотят наживку вместе с крючком. Мы

вернем их в кинотеатры, и они будут рыдать, стоя в проходах!

И думаю, эта девчонка нам поможет.

   - Ты имеешь в виду ремейки*? - произнес Солли задумчиво.

   - Нет, - ответил Джордж, - это была бы ошибка, за которую

многие уже поплатились. Возрастная группа, на которую мы на-

целены,   осталась прежней, с теми же эмоциональными фактора-

ми, но она вышла уже из другого поколения, так что спусковые

механизмы эмоций тут иные,   не совсем те, что были у прежних

взрослых.   Нам еще предстоит вычислить, каковы эти механизмы

- иначе мы получим просто сентиментальную белиберду.

   - Ха! - снова произнес Солли, отнюдь еще не убежденный. -

А ты что думаешь, Аль?

   - Что-то в этом есть, шеф, - произнес Аль. Он с интересом

поглядел на Джорджа. - Значит, предлагаешь делать фильмы про

любовь, но не сексуальные, а романтические? Что ж, такой по-

ворот не исключен.

   - Еще бы не исключен!   Женщина, способная рыдать на собс-

твенной свадьбе, - фигура почти фольклорная. Как я уже гово-

рил, мы не собираемся возбуждать сладкую сердечную боль теми

же самыми средствами,   которыми пользовались в двадцатых го-

дах,   но я чертовски уверен,   что если найти нужный поворот,

благодаря которому удастся возродить извечную кельтскую нос-

тальгию, удача придет наверняка.

   - Гм-м...   Вряд ли тебе добиться штурма билетных   касс   с

таким именем,   как Маргарет Мак-Рафферти, верно ведь, Аль? -

заметил Солли.

   - Это уж точно,   шеф,   - поддержал его,   Аль. - Ну а как,

скажем, насчет Конни O'Mapa? - предложил он.

   * Ремейк (жаргон) - заново переснятый старый фильм.

   - Нет, - решительно возразил Джордж, - это именно то, че-

го мы должны всячески избегать. Такое имя имеет определенную

временную привязку,   подобно Пегги О'Нил,   Грейси   Филд   или

Китти О'Ши.   Слишком простонародно.   Имя должно иметь шарм и

даже оттенок чего-то сказочного... Но вы себя не утруждайте.

Я его уже выбрал.

   - И как же? - спросил Аль.

   - Дейрдра Шилшон, - торжественно объявил Джордж.

   - А ну-ка, еще раз, - попросил де Копф.

   Джордж написал   имя   крупными печатными буквами и передал

карточку Солли. Солли де Копф сосредоточенно нахмурил брови.

   - Аль,   я не понимаю,   как из такого сочетания букв, как,

например, "seen", получается окончание "шон", - обратился он

к своему помощнику, заглядывавшему ему через плечо.

   - Ирландцы большие мастера   на   эти   штучки,   -   объяснил

Джордж.

   - Да,   в этом имени есть класс,   - согласился Аль,   -   но

только оно никуда не годится. Безнадега! Ты только посмотри,

как ирландцы произносят имя Диана...   впрочем, это еще ниче-

го...   а имя Мэри,   уж если на то пошло!   Маленькое смещение

акцента, и наша девица превратится в Да-а-йдрии Ши-и-лсин.

   Де Копф, однако, все еще продолжал изучать карточку.

   - А мне нравится, - сказал он. - Отлично смотрится!

   - Но, шеф...

   - Я знаю, Аль. Остынь. Если клиенты хотят именовать Диану

Дайаанн, а эту - Даай-дрии, то какого черта! Они выкладывают

денежки и за это имеют право называть артистов как им   взду-

мается, верно? А смотрится отлично!

   - Что ж,   вам решать,   шеф.   Однако есть вещи и   поважнее

имени, - отозвался Аль.

   - Она готова отправиться в Маринштейн,   - тут же   перебил

его Джордж.

   - Ха! На это все готовы! - заметил де Копф.

   - И   готова оплатить тамошний курс обучения,   - продолжал

Джордж.

   - Вот это уже лучше, - оживился Солли.

   - Но на оплату издержек на проживание у нее денег не хва-

тит.

   - Вот это жаль! - сказал Солли де Копф.

   - Однако "Поп. Амаль. Теле." готова оплатить их в качест-

ве своего будущего взноса, - закончил Джордж.

   Брови Солли де Копфа поползли вниз и сошлись на переноси-

це.

   - А какого дьявола они лезут в это дело?   - требовательно

вопросил он.

   - Так   ведь   они   открыли ее на одном из своих конкурсов,

-пояснил Джордж.

   Солли продолжал хмуриться.

   - Стало быть,   они собираются прикарманивать наших   звезд

еще до того, как те станут звездами? - взревел он. - Черта с

два у них пройдет такой номер!   Аль, присмотри, чтоб эта де-

ваха получила контракт - опционный*,   разумеется,   зависящий

от получения ею маринштейнского диплома и   нашего   конечного

одобрения - это чтоб себе особо рук не связывать. Оплатим ей

проживание, и позаботься, чтоб это действительно был хороший

отель,   а не та дыра, которую выбрала бы ей шпана из "Теле."

Запиши девчонку на соответствующий курс и   вели   ребятам   из

рекламы,   пусть тотчас начинают над ней работать.   Да не за-

будь дать знать в Маринштейн,   что мы ожидаем десятипроцент-

ной скидки! Все усек?

   - Еще бы,   шеф. Сию минуту, шеф, - сказал Аль уже от две-

рей.

   Солли де Копф повернулся к Джорджу.

   - Ну, получай свою звезду, - сказал он. - А какой сюжет у

тебя для нее подготовлен?

   - Его еще предстоит написать, - сознался Джордж. - Но это

нетрудно.   Самое главное - мне нужна она. Это будет прелест-

ная colleen** с непосредственностью ребенка, с золотым серд-

цем и так далее и тому подобное на   фоне   изумрудных   полей,

пурпурных туманов,   ползущих со склонов гор,   и голубых дым-

ков, поднимающихся с крыш домишек. Она легкоранима и бесхит-

ростна, она поет грустные песенки, пока доит коров, но в ней

присутствует наследственная врожденная   мудрость,   понимание

тайн жизни н смерти,   способность дарить нежную любовь овеч-

кам и верить в реальность гномов. У нес будет брат - буйный,

беспутный малый, который попадает в неприятную историю, свя-

занную с контрабандой бомб через границу, и она -

   * Необязательный,   с рядом оговорок, дающий одной из сто-

рон право выбора.

   ** Девушка   (up л.).

осиротевшая, невинная, измученная, с горестными воплями пой-

дет молить за него. И когда она увидит этого офицера...

   - Какого еще офицера? - осведомился Солли де Копф.

   - Того,   который арестовывал брата, разумеется!.. И когда

она встречает его, старая, как сама жизнь, искра..

   - А вот и он,   - сказала девушка, сидевшая рядом с Пегги.

- Вот это и есть Маринштейн!

   Пегги поглядела в иллюминатор.   Под чуть наклоненным кры-

лом самолета лежала россыпь белоснежных домиков   с   розовыми

крышами, жмущаяся к берегу широкой излучины реки. На некото-

ром расстоянии от реки поднимался к небу огромный обрывистый

каменный массив, а из него вырастал замок с башнями и башен-

ками,   амбразурами и знаменами,   развеваемыми ветерком.   Это

был замок Маринштейн, охраняющий уже более двенадцати столе-

тий свой город и все десять квадратных миль княжеских владе-

ний.

   - Прямо   дух   захватывает,   верно?   Маринштейн,   подумать

только! - выдала на одном дыхании соседка Пегги.

   Самолет коснулся земли, помчался по бетонной полосе и ос-

тановился перед зданием аэровокзала.   Послышались   возгласы,

заглушавшие шум сбора вещей, и пассажиры начали выходить на-

ружу. Сойдя с трапа, Пегги замерла и огляделась.

   Вид был волшебный,   залитый ярким и теплым солнечным све-

том. На заднем плане высилась каменная скала и замок на ней,

доминировавшие   над всем остальным ландшафтом.   На первом же

плане стояло белое,   сверкающее, как коралловый песок, раня-

щее своей белизной глаза здание аэровокзала, чью центральную

башню украшала гигантская,   но при этом здорово похудевшая и

постройневшая версия Венеры Милосской. Перед аэровокзалом на

высоком флагштоке колыхался герцогский штандарт, а вдоль ос-

лепительного фасада бежала надпись на двух языках:

                  BIENVENU A MARINSTEIN    -

                Маринштейн -   город красоты

                       SITE DE BEAUTE

                    -   приветствует вас

   В багажном   зале   кишели   товарки   Пегги   по путешествию.

Единственными мужчинами,   которые изредка попадались в   поле

зрения, были носильщики в белых куртках. Один из них заметил

яркие наклейки на чемоданах Пегги,   кинулся к ней и   повел.к

выходу.

   - La voiture de ma'mselle Shilsen!* - внушительно возопил

он.

   Чуть ли не половина   присутствовавших   при   этом   зрелище

прекратила   болтовню и выпучилась на Пегги с выражением бла-

гоговейного трепета,   зависти или трезвого расчета.   Реклама

прожужжала   все   уши о новой находке "Плантагенет Филмз",   а

фотографии Пегги широко   циркулировали   повсюду.   Сообщались

детали контракта Пегги, которые в газетах выглядели куда со-

лиднее,   чем в соглашении,   подписанном ею с фирмой. Поэтому

имя "Дейрдра Шилшон" уже приобрело широкую известность среди

тех, кто внимательно следит за делами такого рода.

   Шикарная машина   подкатила   к   тротуару.   Носильщик помог

Пегги войти в нее,   а через мгновение она уже   подъезжала   к

"Гранд Отель Нарцисс", который прилепился к склону горы чуть

пониже самого замка.   Там ее ввели   в   изысканно   отделанную

комнату с балконом, утопающим в цветах, с которого открывал-

ся вид на город, на его заречную часть и на широкую равнину,

лежавшую за рекой. А еще там была ванная комната цвета розо-

вых лепестков,   с большими банками цветных солей,   флаконами

эссенций,   бочоночками пудры, сверкающая хромированной арма-

турой и с огромными,   всегда подогретыми полотенцами.   Такое

великолепие превосходило все, что Пегги когда-либо могла во-

образить себе.   Горничная тут же принялась наполнять   ванну.

Пегги сбросила одежду и вытянулась в ванне,   похожей на пер-

ламутровую внутреннюю поверхность раковины,   ощущая   никогда

еще не испытанное блаженство...

   Звук гонга заставил ее с сожалением покинуть ванну. Войдя

в   спальню,   Пегги надела длинное белое платье,   которое она

носила во время своего телевизионного интервью, и спустилась

вниз к обеду.

   Ужасно непривычно сидеть в роскошной столовой, где мужчи-

нами были одни официанты, а все леди проводили время в более

или менее явном рассматривании друг дружки!..   Впрочем,   все

это быстро надоедало. Поэтому, когда официант предложил Пег-

ги выпить кофе на террасе,   она охотно последовала его сове-

ту.

   Солнце уже час как зашло.   Лунный серп стоял совсем высо-

ко,   и   река   отражала его блеск.   На острове посредине реки

возвышался изящный дворец,   где скрытые огни освещали   снеж-

но-белую статую, стоявшую как бы в нереши-

     * Автомобиль мадемуазель Шильсен! (фр.)

тельности и   державшую   в   руке яблоко.   Пегги приняла ее за

Еву,   но хотя скульптор имел в виду Атланту,   ошибка была не

так уж велика.

   Сам город сиял светлячками огоньков;   небольшие   неоновые

вывески, слишком далекие, чтоб их можно было прочесть, весе-

ло подмигивали Пегги.   Еще дальше залитая светом   Венера   на

башне аэропорта вставала над городом,   как призрак. А за ней

- черная громада скалы и освещенные башни замка,   будто   по-

висшие в небе. Пегги радостно вздохнула.

   - Все это похоже на волшебство...   Впрочем,   должно быть,

так оно и есть, - прошептала она.

   Одинокая, заметно более пожилая женщина,   сидевшая за со-

седним столиком, небрежно оглядела Пегги.

   - Вы тут, должно быть, недавно? - спросила она.

   Пегги призналась, что только что приехала.

   - Хотела бы я быть на вашем месте...   А еще лучше не   ви-

деть   всего   этого никогда в жизни,   - сказала леди.   - Я-то

здесь в седьмой раз - больше чем достаточно!

   - А мне кажется,   тут славно, - ответила Пегги, - но если

вам здесь не нравится, зачем же вообще сюда возвращаться?

   - Потому   что   сюда   приехали   мои друзья - для ежегодной

"подгонки". Возможно, вы слышали о Джонсах?

   - Не   знаю я никаких Джонсов,   - ответила Пегги.   - Это и

есть ваши друзья?

   - Это   люди,   с   которыми мне приходится жить,   - сказала

женщина.   Она снова поглядела на Пегги. - Вы еще очень моло-

ды,   моя милая, поэтому пока они для вас не представляют ин-

тереса, но позже вы с ними обязательно познакомитесь где-ни-

будь в обществе.

   Пегги поняла, что ответа от нее не ждут, а потому сменила

тему.

   - Вы американка? - спросила она. - Должно быть, это прек-

расно   - быть американкой.   У меня там уймища родственников,

которых я никогда не видала.   Однако я жуть как надеюсь, что

скоро попаду в Америку.

   - Можете забрать ее себе целиком, - ответила леди. - Лич-

но я предпочитаю Париж.

   Внезапно освещение изменилось,   и,   взглянув вверх, Пегги

увидела, что замок теперь окутан персиковым сиянием.

   - О,   как это прекрасно!.. Совсем будто сказочный дворец!

- воскликнула она.

   - Еще бы! - ответила леди без всякого энтузиазма. - Таков

замысел.

   - Как все это романтично, - отозвалась Пегти. - Луна... и

эта   река...   и освещение...   и удивительный запах всех этих

цветов...

   - По пятничным вечерам они дают "Шани" номер семь, - объ-

яснила леди.   - Завтра же будет ревиганоская "Ярость" - нем-

ного вульгарно,   но,   полагаю, в субботние вечера вообще все

деградирует,   не так ли? Думаю, это связано с возросшим пот-

ребительским потенциалом слоев населения с низкими доходами.

Воскресенья всегда лучше - дают котинсоновского   "Истиннове-

рующего"*, а это как-то очищает. Духи распыляются из бойниц,

- пояснила она,   - за исключением того времени,   когда ветер

дует   в другую сторону.   Тогда распыление идет с башни аэро-

порта.

   "Наша великая профессия (так незабываемо выразилась мадам

Петиция   Шалин   в своей речи на торжественном ужине Междуна-

родной Ассоциации Практикующих Косметологов),   наше   высокое

Призвание, есть нечто несравненно более значительное, нежели

просто отрасль промышленности.   Действительно, ее можно наз-

вать   Духовной   Силой,   которая   пробуждает в женщинах Веру.

Слезно, слезно, еще со времен, предшествовавших первым лучам

рассвета   нашей   истории,   возносили   свои мольбы несчастные

женщины о ниспослании им Красоты...   но   эти   молитвы   редко

воплощались в реальность... Однако теперь именно нам вручена

сила,   способная осуществить эти мольбы и дать покой миллио-

нам   наших   бедных   сестер,   И   эта   возвышенная мысль,   мои

друзья..."

   Доказательством существования новой Веры являются флакон-

чики,   горшочки, коробочки и тюбики фирмы "Соратники Красоты

Летиции Шалин", украшающие витрины магазинов, туалетные сто-

лики и дамские косметички от Сиэтла до Хельсинки и от Лисса-

бона до Токио;   их можно обнаружить даже (хотя только марки,

вышедшие из моды,   и совсем по другим ценам) в   каком-нибудь

Омске.   Элегантные   святилища Шалин,   расположенные с точным

учетом цен на недвижимость, соблазнительно сверкают в Нью-

   * Все три названия - переделка названий знаменитых парфю-

мерных фирм: "Шанель", ":Лориган", ""Коти".

Йорке, Лондоне,   Рио, Париже, Риме и еще в дюжине крупнейших

городов мира;   это административные центры Империи,   которая

бешено ненавидит конкурентов,   но уже не находит новых миров

для завоевания.

   В офисах   и салонах этих зданий работа по воплощению Кра-

соты идет в лихорадочном и истощающем нервы темпе, ибо здесь

всегда существует возможность,   что лично Летиция Шалин (она

же Леттис Шукельман, согласно паспортным данным) в любую ми-

нуту   может   свалиться   с чистого неба в сопровождении своих

палачей и необыкновенно эффективных экспертов.

   И все же,   несмотря на наличие эффективнейшей системы уп-

равления и доведенного до блеска   умения   выдавливать   соки,

предел экспансии (если не считать незначительных подвижек, в

результате поедания какого-нибудь зазевавшегося мелкого кон-

курента)   был достигнут.   Во всяком случае,   так казалось до

тех пор,   пока дочка Летиции - мисс Кэти Шукельман (или   Ша-

лин) не вышла замуж за обедневшего европейца и таким образом

не превратилась в Ее Светлость   Великую   Герцогиню   Катерину

Маринштейнскую.

   Кэти не довелось повидать   Маринштейн   до   того,   как.она

вышла замуж за герцога, а когда она его увидела, то испытала

чувство,   близкое к шоку.   У замка был весьма   романтический

облик, но в смысле комфорта он подходил для жилья не больше,

чем квартира, переделанная из нескольких пещер. Да и сам го-

родок пришел в полный упадок, и его жители были заняты почти

исключительно попрошайничеством, сном, совокуплением и бесп-

робудным пьянством. На остальной территории герцогства поло-

жение было не лучше, за исключением того, что просить милос-

тыню там вообще было не у кого.

   Других Великих Герцогинь   в   аналогичной   ситуации   прос-

то-напросто   стошнило   бы   и они поспешили бы убраться в ка-

кой-нибудь более оборудованный для красивой жизни город.   Но

Кэти   происходила   из   предприимчивой   семейки.   Еще сидя на

пользующихся всемирной известностью материнских коленях, она

впитала в себя не только религию Красоты, но и весьма полез-

ные рабочие принципы Большого Бизнеса,   необходимые для той,

кому   позднее   надлежало   стать   владетельницей значительной

части капитала "Петиция   Шалин"   и   многочисленных   дочерних

предприятий.

   И когда она,   устроившись в амбразуре башни своего замка,

глядела   на   обветшалый   Маринштейн,   в душе герцогини вдруг

зазвучало эхо того предпринимательского   идеализма,   который

когда-то   воодушевил ее мать излить благословение Красоты на

женщин всего мира. После часового раздумья Кэти нашла точнее

решение своей проблемы.

   - Мамаша,   - сказала она, обращаясь к отсутствовавшей ро-

дительнице с помощью Мирового Духа,   - мамаша, лапочка, хоть

ты и не дура,   но думаю, и у тебя есть кое-какие незаштопан-

ные прорехи в делах. Пока, во всяком случае.

   И она тотчас велела позвать к   себе   секретаршу,   которой

тут же начала диктовать письма.

   Уже через три месяца место для   будущего   аэропорта   было

выровнено и началась укладка бетонной полосы; Великая Герцо-

гиня торжественно заложила камень в фундамент своего первого

первоклассного отеля;   невиданные здесь. машины начали прок-

ладывать дренажные канавы вдоль улиц, а обыватели Маринштей-

на   стали   посещать курсы по проблемам гигиены и гражданских

обязанностей.

   Через пять лет в дополнение к двум первоклассным отелям в

городе появились два второклассных и еще три строились,   так

как Великой Герцогине пришло в голову,   что наряду со Всеох-

ватывающей Красотой она может   обеспечивать   клиентов   более

узкоспециализированными частными красотами, а также обучать,

как ими пользоваться и развивать их.   Таким-то   образом   тут

появилось более полудюжины salles*, cliniques** и ecoles***,

как временных, так и постоянных, а маринштейнцы после весьма

сурового   обучения   стали проникаться основами экономической

теории, провозглашающей важность охраны тайны источников по-

явления золотых яиц.

   Через десять лет это был чистенький,   но все еще живопис-

ный   городок - Университет Красоты с международной репутаци-

ей,   богатейшей клиентурой и всемирно   известным   стандартом

постановки образования в различных областях Красоты, и с ре-

гулярными рейсами, обеспечиваемыми крупнейшими мировыми ави-

акомпаниями.   По всему капиталистическому миру голова Венеры

Ботичелли глядела с прейскурантов   моднейших   парикмахерских

салонов, с рек-

  * Салоны (фр.}.

  ** Клиники (фр.).

*** Школы, училища   (фр.).

ламных плакатов   элитных   агентств путешествий,   с глянцевых

обложек дамских журналов,   призывая всех,   кто   нуждается   в

Красоте, искать ее и находить в самом первоисточнике Красоты

- в Маринштейне.   К этому времени все   прежние   злопыхатели,

сулившие новому предприятию неизбежный крах, уже давно зани-

мались лишь обдумыванием способов, с помощью которых их про-

дукция   попала бы на рынок Маринштейна,   добровольно призна-

вая, что его Великая Герцогиня, это, знаете ли, та еще штуч-

ка.

   Именно поэтому,   когда Пегги Мак-Рафферти после завтрака,

обладавшего   прелестью новизны,   но вряд ли соответствующего

ирландскому стандарту сытости,   вышла из "Гранд   Отель   Нар-

цисс", она увидела дочиста отшвабренную брусчатку улицы, бе-

лейшие домики со свежевыкрашенными ставнями, цветы, вьющиеся

по стенам,   яркие полосатые навесы над витринами магазинов и

солнце, своими лучами золотившее все это. Она уже собиралась

подозвать жестом одно из такси,   стоявших в очереди, как тут

другая девушка, вышедшая вслед за ней из дверей отеля, види-

мо,   собралась сделать то же самое,   но поглядела на Пегги и

воскликнула:

   - О, какое прелестное, какое изумительное место, не прав-

да ли? Пожалуй, лучше пойти пешком, чтоб полюбоваться красо-

той!

   Это было столь приятной встречей в сравнении со вчерашней

пресыщенной леди,   что сердце Пегги потянулось к девушке,   и

они вместе отправились бродить по городу.

   На южной стороне площади Артемиды (бывшая Хохгеборенприн-

цадельбертплатц) стояло изящное здание с колоннами и   вывес-

кой ENREGISTREMENTS*. -

   - Думаю,   это оно и есть,   - сказала   спутница   Пегги.   -

Чувствуешь себя так, будто снова идешь на экзамен, правда?

   У огромного барьера в холле надменная леди приняла   их   с

несколько разочаровывающей холодностью.

   - Общественная сфера? - спросила она. - Сцена? Экран? Мо-

дельерное дело? Телевидение? Свободное предпринимательство?

   - Экран,   - ответила Пегги и другая девица почти одновре-

менно.

   Надменная леди сделала знак крошечному пажу.

   - Отведите дам к мисс Кардью.

* Регистрация (фр.).

   - Я   рада,   что ты тоже в кино,   - сказала новая знакомая

Пегги. - Меня зовут Пат... я хочу сказать, Карла Карлита.

   - А меня... э-э... Дейрдра Шилшон.

   Глаза девушки широко распахнулись.

   - Ох,   ну бывает же так! Я о тебе читала! Это ведь ты по-

лучила настоящий контракт с "Плантагенет Филмз"?   В самолете

только   об   этом и говорили.   Они там все просто зеленели от

зависти.   Ну и я тоже,   понятное дело.   Ох, я думаю, замеча-

тельно...

   Она замолчала на полуслове, так как мальчик ввел их в ка-

кую-то комнату и объявил:

    - Две леди желают видеть мисс Кардью.

   На первый   взгляд   в   комнате не было ничего,   кроме пары

кресел,   великолепного ковра и буйных цветочных зарослей   на

большом письменном столе.   Оттуда,   однако,   выглянуло лицо,

сказавшее:

   - Прошу   вас, присядьте.

   Пегги так и сделала,   и с этой позиции она   могла   видеть

ничем не загруженный угол стола, а также небольшую карточку,

объявлявшую:   "Цветочно-тональные поэмы Персистенс Фрей,   Рю

де ла Помпадур,   10 (индивидуальное обучение)". Девушки наз-

вали свои имена,   и мисс Кардью стала что-то искать в запис-

ной книжке.

   - Ах да,   - сказала она, - вы обе записаны у нас на прог-

рамму.   Занятия   будут   проходить индивидуально и в классах.

Чтобы выяснить детали,   вам следует повидаться с мисс Арбут-

нот в Гимнастическом зале...

   За сим следовал длиннейший список преподавателей и дирек-

торов, завершившийся некой мисс Хиггинс, преподавателем дик-

ции.

   - Мисс Хиггинс!   - вскричала Пегги.   - А она, случаем, не

ирландка?

   - Этого я вам сказать не могу,   - призналась мисс Кардью,

- но она,   точно так же как и все состоящие у нас   в   штате,

является   экспертом в своей области - она внучка знаменитого

профессора Генри Хиггинса*.   Ну а теперь я позвоню мисс   Ар-

бутнот   и   постараюсь организовать вам встречу с ней сегодня

же.

   Пегги и   Карла   купили   несколько   марок   с очень хорошим

изображением головы Венеры Ботичелли,   почему-то исполненной

в розовато-лиловом тоне, а затем провели около

   * Персонаж из комедии Б. Шоу "Пигмалион"

часа, заходя   в   различные   boutiques*,   салоны,   maisons**,

ателье, coins*** и даже etals****, после чего обрели приста-

нище   на   берегу реки в ресторане,   называвшемся "Aux Milles

Bateaux****** и находившемся почти в конце Boule- vard de la

Belle Helene******,   где они решили провести время до назна-

ченного им приема. Говорили они преимущественно о фильмах, и

Карла   выказала лестный для Пегги интерес ко всем деталям ее

контракта.

   Мисс Арбутнот   из   Гимнастического зала оказалась дамой с

весьма суровыми чертами лица, под взором которой вы неизбеж-

но начинали чувствовать себя совершенно бесформенными.

   - Гм-м.. - сказала она, подумав.

   Пегги тут же начала, нервничая:

   - Ох, я знаю, мои главные размерности не вполне...

   Но мисс Арбутнот ее сейчас же осадила:

   - Боюсь,   это не тот термин, который мы здесь одобряем. В

Маринштейне   мы   предпочитаем   говорить об индексах красоты.

Вашу талию я классифицирую как удовлетворительную - 22   дюй-

ма, но вам нужно будет уделить серьезнейшее внимание необхо-

димости достичь соотношения 42-22-38.

   - Сорок два! - воскликнула Пегги. - О, мне кажется...

   - Здесь речь идет не о чьем-то личном вкусе,   -   отрубила

мисс Арбутнот.   - Как часто указывает нам Великая Герцогиня,

говоря о долге перед Обществом,   носить   прошлогоднюю   форму

тела еще хуже,   чем водить вышедшую из моды прошлогоднюю мо-

дель машины. Тот, кто собирается посвятить себя кино, должен

со всем вниманием отнестись к этой проблеме. Согласно совре-

менным требованиям киноиндустрии,   Красота -   это   42-22-38.

Все прочее - не Красота.

   - Но сорок два!.. - протестовала Пегги.

   - О,   добьемся. В конце концов, для чего мы здесь сущест-

вуем, как не для этого!

   Пегги, хоть и без большой убежденности, принуждена была с

ней согласиться.

   * Небольшие модные лавки (фр.).

   ** Фирменные   модные магазины (фр.).

   *** Крошечные лавочки, "уголки" (фр.).

   **** Мясные   лавки, кулинария (фр.).

   ***** "У тысячи лодок" (фр.).

   ****** Бульвар Прекрасной Елены (фр).

   - А теперь,   - сказала мисс Арбутнот, вручив Пегги распи-

сание ее занятий в Гимнастическом зале, - я думаю, вы хотите

повидаться   с мисс Карнеги,   вашим визажистом и инструктором

по имиджу.

   Уходя, Пегги   увидела приемную,   набитую ожидающими своей

очереди девушками.   Когда Пегги и Карла проходили мимо,   они

слышали, как некоторые из девушек повторяют новое имя Пегги.

Наверно, это должно было польстить ей, но почему-то удовлет-

ворения она не почувствовала;   девушки же смотрели на нее во

все глаза.

   - Жизнерадостность   и   еще раз жизнерадостность - вот что

вам следует повторять про себя всегда, когда вы не заняты...

и даже когда заняты.

   - Но неужели это действительно   моя   сущность?   Настоящее

мое "я"? - спросила Пегги.

   Мисс Карнеги высоко подняла брови.

   - Ваша сущность?   - повторила она,   а затем улыбнулась. -

О,   дорогая,   вам предстоит еще многому научиться, не правда

ли?   Боюсь,   вы путаете нас с телевидением.   В кино проблема

индивидуальности понимается совершенно иначе.   Да-да, именно

так!   Несколько лет назад в моде была Страстность, затем ко-

роткое время - Искрометность,   потом пришла очередь   Искрен-

ности... Подождите-ка,   дайте   вспомнить,   что же было после

этого...   О да - Огонь Жизни под Пеплом   Переживаний   и   (на

очень короткий период) Изобретательность. Однако современную

зрительскую аудиторию все это уже не интересует, так что бы-

ло бы просто глупо пытаться...   Затем какое-то время удержи-

вались Чары Подавленной Страсти - определенная часть   зрите-

лей любила этот имидж, но другую часть он быстро утомил.

   Ну а гвоздь нынешнего   сезона   -   Беспечная   Жизнерадост-

ность.   Так   что продолжайте твердить это про себя,   пока не

придете ко мне в следующий четверг. Жизнерадостность! Жизне-

радостность!   Попытайтесь   также при ходьбе переносить центр

тяжести на пальцы ног,   это безусловно вам поможет.   Итак   -

жизнерадостность и еще раз жизнерадостность!

   За мисс Карнеги последовали визиты к парикмахеру,   к спе-

циалисту   по макияжу,   к инструктору по манере поведения,   к

диетологу и ко многим другим,   и наконец-то к мисс   Хиггинс,

которую Пегги застала как раз в тот момент,   когда та закан-

чивала инструктаж Карлы.

   - Да,   -   говорила   мисс Хиггинс,   - у вас отличный слух.

Вряд ли вам от меня понадобится   большая   помощь.   Мы   легко

сможем улучшить произношение звука "р". Что вам больше всего

нужно,   так это искоренить привычку перекрикивать   других   в

обычном разговоре.   Это особенно плохо звучит на магнитофон-

ных записях.   Кроме того, настоящая леди, если только она не

живет в Кенсингтоне*, никогда не повышает голоса.

   Когда Карла ушла,   наступила очередь Пегги.   Мисс Хиггинс

попросила ее прочесть отрывок текста,   напечатанного на кар-

точке, и завороженно слушала ее чтение.

   - Чудесно!   -   воскликнула   мисс Хиггинс.   - Мне придется

просить вас сделать несколько записей,   прежде чем мы начнем

портить ваш акцент.   Эти протяжные "и-и"!.. Пожалуйста, пов-

торите за мной: "Би-и Би-и Си-и вели-ит чи-итать моли-итвы".

   В течение   следующих   десяти   минут Пегги демонстрировала

свое произношение гласных.   Когда она кончила,   мисс Хиггинс

поглядела   на   нее с той радостью,   которую ощущает человек,

получивший наконец задание, достойное его таланта.

   - Вот это работа, которая пришлась бы по сердцу моему де-

душке! - сказала она. - А для вас это означает тяжелый труд,

моя дорогая, и, боюсь, куда больший, чем для всех прочих.

   - Всех прочих? - переспросила Пегги.

   - Так   ведь   вас   на   курсе   Красавиц Кино будет тридцать

шесть,   эта профессия отличается высоким уровнем   конкурент-

ности, как вам известно.

   - Но ведь у меня контракт, мисс Хиггинс!

   - Опционный контракт,   как я понимаю, - поправила ее мисс

Хиггинс,   - что должно стать для вас дополнительным стимулом

в борьбе.   Думаю, вы пока не знакомы с вашими конкурентками,

но они о вас знают все.   И что же из этого проистекает? Чет-

веро   уже попросили,   чтоб их речи придали слабый ирландский

акцент, и я не сомне-

   * Район в южной   части   центрального   Лондона,   считается

прибежищем обедневшей британской аристократии.

ваюсь, что еще многие захотят того же. Поэтому сами понимае-

те...

   Пегги с негодованием уставилась на мисс Хиггинс.

   - Вот как!   Так значит,   они надеются стибрить мой   конт-

ракт?!

   - Во всяком случае, их поведение указывает нам, куда дует

ветер,   - согласилась мисс Хиггинс. - Но конечно, - добавила

она успокаивающе,   - их требования совершенно не   выполнимы.

На нашем курсе, естественно, нельзя учить ничего, кроме чис-

того англо-американского произношения. И все же это указыва-

ет...

   - Но если тут изменят мою фигуру, изменят мой рост, дадут

мне новые волосы, новое лицо, как все обещают, то что же ос-

танется от меня самой? - спросила недоуменно Пегги.

   - Существует,   знаете ли, долг перед публикой, - ответила

мисс Хиггинс, - или, вернее будет сказать, у киношников есть

обязанность перед зрителями.   Необходимо приспособить себя к

массовому вкусу и к тому,   как лучше всего работать в грани-

цах этого вкуса.   Это требуется от каждого настоящего артис-

та, разве не так?

   Пегги без энтузиазма принуждена была согласиться.

   - А теперь перестаньте волноваться,   моя милая, - посове-

товала мисс Хиггинс.   - Мы проведем вас через все процедуры,

и вы заработаете свой диплом.   Вам только и надо что   прийти

сюда   утром   в   понедельник после занятий гимнастикой,   и мы

примемся за дело. Вы попадете на экран, все будет в порядке,

не сомневайтесь.

   Джордж Флойд   ввалился   в   огромный офис мистера Солли де

Копфа и рухнул в глубокое кресло.

   - Что с тобой случилось? - спросил Солли, поднимая на не-

го глаза.

   - Мне необходимо выпить, - ответил Джордж, - и побольше.

   Аль с ловкостью фокусника добыл полный стакан и   поставил

его рядом с Флойдом.

   - Что случилось?   Я думал,   ты поехал ее встречать. Уж не

хочешь   ли   ты сказать,   что самолет из Маринштейна потерпел

аварию?

   - О нет, он прибыл вовремя. Все было готово - пресса, ра-

дио, телевидение, словом, вся бражка на месте.

   - Значит, там не оказалось только ее?

   - Да нет, и она была. Во всяком случае, мне так кажется.

   Солли де Копф поглядел на него с тревогой.

   - Джордж,   тебе надо взять себя в руки.   Ты поехал, чтобы

встретить ее,   проследить,   чтобы ее сняли как следует и все

такое, и привезти сюда. Ну, так где же она?

   Джордж печально вздохнул:

   - Не знаю, Солли. Я так думаю, она испарилась.

   - Аль,   - едва выговорил Солли,   - спроси его, что случи-

лось?!

   - Ладно, шеф. Слушай, Джордж, ты сказал, что самолет при-

был. Так в чем же дело?

   - А в том, что вышло наружу из этого самолета!

   - Ну а что из него вышло?

   - Лолы,   -   с тоской проговорил Джордж,   - тридцать шесть

сделанных как по заказу Лол.   Не было даже признака той   ир-

ландской   colleen,   или Розы Ирландии,   среди них.   Тридцать

шесть Лол,   все с   дипломами   соответствия   маринштейновским

стандартам,   все заявляют, что они Дейрдра Шилшон, все гово-

рят, что у них с нами контракт. Мое сердце разбито навсегда.

   - Ты хочешь сказать, что не знаешь, какая из них - она? -

спросил Аль.

   - Ты   лучше   сам попытайся...   они там все в нашем нижнем

холле.   Впрочем,   если тебе это удастся,   то все   равно   уже

поздно.   О,   голубые горы, изумрудные торфяники, серебристые

озера...   и милая скромная девочка со смеющимися   глазами...

Все сгинуло... Все исчезло... Ничего, кроме Лол. - Флойд еще

глубже забился в кресло, излучая такую тоску, что даже Солли

де Копф был тронут.

   Аль, однако,   сохранил способность независимого мышления,

и его лицо внезапно просветлело.

   - Послушайте, шеф!

   - Ну? - буркнул Солли.

   - Я подумал, шеф, что, может быть, вся эта ирландская че-

пуховина   окажется вовсе не такой уж находкой - дело-то рис-

кованное,   да и не в нашем духе.   Но у нас в руках   все   еще

есть сценарий,   что бьет без промаха, - помните, тот, насчет

своры римских кобельков и сабинянок?

   Солли де Копф какое-то время сидел молча,   вцепившись зу-

бами в толстую сигару,   затем втянул в легкие дым,   и   глаза

его сверкнули..

    - И тридцать шесть Лол ждут в нашем холле! Аль, ты молод-

чага!   Чего же мы ждем? Беги вниз, заставь их всех подписать

контракты.   Только помни - опционные... И без каких-либо оп-

ределенных цифр!

   - Будет сделано, шеф, - сказал Аль, рванув к двери.

   Вот почему так голосят в коттеджике Барранаклоха на бере-

гах Слайв-Грампа по бедной Пегги Мак-Рафферти,   по той,   что

была гибка,   словно камыш на болотах,   по той, что славилась

своим милым доверчивым характером,   по той, которой уж никто

не увидит здесь снова. О горе!..

                     ПРОРЕХА ВО ВРЕМЕНИ

   На дальней,   укрытой с дороги половине дома солнце   грело

особенно   сильно.   Сидевшая   почти у самого широко открытого

французского окна миссис Долдерсон отодвинула свой   стул   на

несколько   дюймов,   так чтобы ее голова оказалась в тени,   а

тело могло бы наслаждаться приятным теплом.   Затем она отки-

нула голову на подушку и выглянула наружу.

   Открывшаяся перед ней картина казалась   миссис   Долдерсон

вечной и неизменной.

   На ухоженной лужайке стоял кедр - точно так   же,   как   он

стоял   всегда.   Его   плоские,   горизонтально вытянутые ветви

сейчас стали немного длиннее,   чем были в ее детстве, но это

почти незаметно;   дерево и тогда казалось огромным, таким же

оно видится и сейчас.

   Живая изгородь за кедром выглядела неизменно аккуратной и

хорошо подстриженной.   По бокам калитки,   выходившей в рощу,

как   и   прежде,   сидели две выстриженные из кустарника птицы

неизвестной породы - Коки и Олли;   удивительно,   что они все

еще здесь,   хотя "перья" на хвосте Олли с возрастом так раз-

рослись, что сучки торчат во все стороны.

   Левая клумба,   та, что вблизи изгороди, так же горит раз-

ноцветьем,   как и раньше...   Ну,   может,   цветы чуть поярче;

миссис Долдерсон казалось, что расцветка цветов теперь стала

более грубоватой и резкой,   чем прежде,   но цветы все   равно

восхитительны.   Роща   за живой изгородью изменилась немножко

сильнее - молодой поросли стало больше,   многие   старые   де-

ревья погибли. В просветах древесных крон можно было увидеть

кусочки красноватой крыши там,   где в былые дни никакими со-

седями и не пахло. Но если отвлечься от этого, все выглядело

так,   будто между прошлым   и   настоящим   не   пролегла   целая

жизнь.

   Стояло дремотное послеполуденное время, когда птицы отды-

хают,   деловито   жужжат пчелы,   лениво шепчутся листья,   а с

теннисного корта,   что за углом дома, доносится постукивание

мяча,   да изредка звук голоса,   объявляющего счет Такие сол-

нечные деньки встречались в любом из пятидесяти или шестиде-

сяти прошлых лет.

   Миссис Долдерсон улыбнулась этим дням - она   их   обожала;

обожала, когда была девочкой, и еще больше сейчас.

   В этом доме она родилась,   в нем выросла,   из него   вышла

замуж,   потом снова вернулась сюда,   когда умер отец;   здесь

родила двух детей и в нем же состарилась.   Спустя   несколько

лет   после   второй   мировой   войны она чуть было не потеряла

этот дом...   Однако чуть-чуть не считается. Ведь она все еще

здесь...

   Благодаря Гарольду.   Умный мальчик и удивительно   хороший

сын...   Когда   стало   совершенно ясно,   что дальше содержать

этот дом ей не по карману и что его неизбежно придется   про-

дать,   именно Гарольд убедил свою фирму купить его. Их инте-

ресует, сказал он, не дом, а земельный участок, впрочем, как

и   большинство   современных   покупателей.   Сам дом сейчас не

представляет никакой   ценности,   но   местоположение   участка

очень   удобное.   В качестве одного из условий продажи четыре

комнаты в южном крыле дома были превращены в отдельную квар-

тиру,   которая   пожизненно предоставлялась миссис Долдерсон.

Остальная же часть дома стала общежитием для   двух   десятков

молодых   людей,   работавших   в лабораториях и офисах - фирма

построила их в северной части поместья,   на территории,   где

раньше располагались конюшни и луг для выгула лошадей.   Мис-

сис Долдерсон знала,   что когда-нибудь старый дом будет сне-

сен;   ей даже приходилось видеть планы новой разбивки терри-

тории, но сейчас, во всяком случае, пока она жива, дом и сад

в   южной   и западной стороне поместья останутся нетронутыми.

Гарольд заверил ее,   что эта земля потребуется фирме   только

лет через пятнадцать-двадцать,   то есть тогда,   когда миссис

Долдерсон уже вряд ли будет нуждаться в старом крове.

   Да и   вряд ли она сама будет так уж сильно горевать из-за

приближающейся смерти.   Рано или поздно   человек   все   равно

становится бесполезным, и теперь, когда она прикована к сво-

ему креслу-коляске, понемногу превращается для всех просто в

обузу.

   А кроме того,   у нее недавно появилось ощущение   какой-то

отчужденности   - она стала чужой в мире окружающих ее людей.

Ведь в мире все так сильно изменилось, произошли такие пере-

мены,   которые сначала казались ей необъяснимыми,   а затем -

не стоящими того,   чтобы искать им объяснения. Не удивитель-

но,   размышляла миссис Долдерсон, что старики так привязыва-

ются к вещам; они льнут к предметам, связывающим их с миром,

который был им понятен...

   Гарольд, конечно, милый мальчик, и ради него она изо всех

сил старается казаться не слишком глупой... Только часто это

оказывается ужасно затруднительным...   Сегодня за завтраком,

например,   Гарольд   был   невероятно   возбужден в связи с ка-

ким-то экспериментом,   который должен был проводиться в   тот

же день, после полудня. Ему просто требовалось выговориться,

хотя он,   разумеется,   отлично понимал, что практически все,

произнесенное им,   не доходит до ее сознания. Речь шла опять

о каких-то измерениях (столько-то она поняла), и миссис Дол-

дерсон согласно кивала головой, не будучи в силах вникнуть в

глубинный смысл слов сына.   А в тот последний раз, когда об-

суждался сходный вопрос, она имела неосторожность высказать-

ся в том смысле,   что в ее юности измерений было только три,

и   что она никак не может понять,   несмотря на весь нынешний

прогресс, каким образом их вдруг стало больше. Эти слова да-

ли   Гарольду повод прочесть ей целую лекцию касательно мате-

матического взгляда на мир, согласно которому можно было до-

пустить существование целой уймы измерений.   Даже каждый от-

дельно взятый момент существования являлся,   по   их   мнению,

определенным измерением по отношению к остальному времени. С

философской точки зрения,   начал объяснять ей Гарольд...   но

тут   она окончательно отключилась и потеряла нить разговора.

Миссис Долдерсон чувствовала себя в тупике.   В дни ее   моло-

дости философия,   математика и метафизика были самостоятель-

ными науками,   но теперь они вдруг необъяснимо   перепутались

между собой. Поэтому сегодня она лишь делала вид, что слуша-

ет, издавая время от времени тихие возгласы одобрения,   пока

наконец Гарольд не усмехнулся смущенно и не сказал,   что она

милочка и бесконечно терпелива.   Потом обошел вокруг   стола,

нежно поцеловал ее в щеку, обнял одной рукой, а она от всего

сердца пожелала ему успеха в сегодняшнем таинственном экспе-

рименте.   И   тут же в комнату вошла Дженни,   чтобы убрать со

стола и подкатить ее кресло поближе к окну...

   Расслабляющая жара   дремотного   послеполуденного   времени

постепенно погружала миссис Долдерсон в полусонное состояние

и   уносила   ее   на пятьдесят лет назад в такой же вот летний

день,   когда она сидела у того же самого окна (разумеется, и

не   помышляя   о кресле-коляске) и ждала Артура...   Она ждала

его с мучительно замиравшим сердцем... а он... он так никог-

да и не пришел...

   Странно все-таки, как внезапно меняются расклады событий.

Если бы Артур в тот день пришел, она, без сомнения, вышла бы

за него замуж. И тогда ни Гарольд, ни Синтия не появились бы

на свет.   Конечно,   у нее были бы дети, но только уже не Га-

рольд и не Синтия... Какая странная, какая неустойчивая вещь

наша действительность...   Стоит женщине сказать "нет" одному

мужчине и "да" другому,   и на свет может появиться   потенци-

альный   убийца...   Какие   глупцы эти нынешние - пытаются все

заорганизовать, сделать жизнь безопасной... а за спиной-то у

них   -   в прошлом - тянется длинная цепочка женщин,   которые

говорили "да" или "нет" в зависимости от причуды или настро-

ения.

   А странно,   что она вдруг вспомнила Артура.   Должно быть,

прошли   целые годы,   с тех пор как он в последний раз пришел

ей на память...

   Она была совершенно уверена,   что в тот день он собирался

сделать ей предложение.   Ведь это было задолго до того,   как

она   впервые услышала имя Колина Долдерсона,   она непременно

согласилась бы.   О да, она безусловно приняла бы предложение

Артура.

   Никакого объяснения его исчезновения не последовало.   Она

так никогда и не узнала, почему он не пришел в тот день. Да-

же не написал ей ничего.   Дней через десять,   а может, через

неделю пришла весьма сухая записка от матери Артура, в кото-

рой сообщалось,   что Артур заболел и что врачи   посоветовали

отправить его за границу.   А после этого - ничего, вплоть до

того дня, когда она наткнулась на его фамилию в газете - го-

да через два примерно.

   Разумеется, тогда она очень рассердилась - у   каждой   де-

вушки есть   своя   гордость - ив течение какого-то времени ее

рана не заживала...   Но может ли кто-нибудь поручиться,   что

это,   в конце концов,   не было к лучшему? Может, дети Артура

не были бы так дороги ей и не были бы так   добры   или   умны,

как Синтия и Гарольд?   Такое множество вариантов... со всеми

этими генами и прочими штучками, о которых столько болтают в

нынешние времена...

   Постукивание теннисных мячей прекратилось,   видно, игроки

ушли - вернулись к своей маловразумительной работе, надо по-

лагать.   Пчелы продолжали свое настойчивое   целенаправленное

гудение среди цветов;   с полдесятка бабочек тоже вились там,

но вид у них был какой-то дилетантский,-абсолютно   не   рабо-

чий.   Листва   дальнего   дерева поблескивала в струйках жарко

нагретого воздуха.

   Сопротивление дремоте   ослабело.   Миссис Долдерсон просто

не могла с ней больше бороться.   Она откинула голову на   по-

душку,   ощущая лишь в подсознании, что откуда-то начал доно-

ситься сходный с гудением звук,   только более пронзительный,

чем гудение пчел; впрочем, он был недостаточно громок, чтобы

стать помехой. Она позволила себе закрыть глаза...

   Внезапно, всего   в   нескольких ярдах от нее,   в том месте

дорожки,   куда не проникал ее взгляд,   раздались   шаги.   Они

возникли как-то внезапно,   как будто кто-то вдруг вступил на

дорожку с травяного газона...   чего быть не могло,   так   как

она непременно увидела бы того, кто шел по траве Одновремен-

но раздался чей-то баритон, весело напевавший только для се-

бя.   Этот голос возник тоже неожиданно - на полуслове, можно

сказать:   "...делают все люди,   это делают   все   люди..."   И

вдруг пение оборвалось. Одновременно смолк и шум шагов.

   Теперь глаза миссис Долдерсон были открыты, причем откры-

ты   очень широко.   Ее высохшие пальцы впились в подлокотники

кресла.   Она помнила этот мотив;   более того,   она узнала   и

этот голос. Узнала, несмотря на долгие, долгие годы... Какой

глупый сон! Она вспоминала об Артуре всего лишь за несколько

минут до того, как прикрыла веки...

   Но ведь она ни в малейшей степени не ощущает   сонливости!

Все   вокруг   видится ясно и резко и кажется таким естествен-

ным,   а пальцы отлично ощущают твердость древесины подлокот-

ника.

   И тут у нее мелькнула новая мысль. Должно быть, она умер-

ла. Вот почему все так не похоже на обычный сон. Сидя тут на

солнышке,   она тихо отошла прямо во сне.   Доктор предупредил

ведь ее,   что это может произойти с ней совершенно неожидан-

но... Вот и произошло.

   Миссис Долдерсон почувствовала мгновенное облегчение. Ни-

как не скажешь,   что она боялась смерти, но все же ее не ос-

тавляло ощущение неизбежности предстоящего испытания. Теперь

все осталось позади - и никакого испытания! Просто заснула и

все! Неожиданно она почувствовала себя счастливой; нет, ско-

рее весело возбужденной...   Хотя странно все-таки,   что   она

по-прежнему как будто привязана к своему креслу.

   Раздался скрип гравия под переминающимися   ногами.   Изум-

ленный голос воскликнул:

   - Чушь какая-то!   Ничего не пойму!   Что за чертовщина тут

произошла?

   Миссис Долдерсон неподвижно застыла в своем кресле. У нее

не осталось сомнений в том, чей это голос.

   Снова безмолвие. Ноги топтались на месте, будто их хозяин

испытывал   некие душевные терзания.   Затем опять послышались

шаги,   но очень медленные,   нерешительные.   Они вынесли пред

очи миссис Долдерсон какого-то молодого человека.   О,   каким

юным, каким молодым он казался! Ее гортань перехватила судо-

рога.

   Молодой человек был одет в полосатый   клубный   блейзер   и

белоснежные фланелевые брюки.   Его шею обвивал шелковый пла-

ток,   а на голове,   слегка сдвинутая на затылок, красовалась

соломенная   шляпа   с яркой цветной лентой.   Руки он держал в

карманах брюк,   а левым локтем прижимал к боку теннисную ра-

кетку.

   Она увидела его сначала в профиль - отнюдь   не   в   лучшем

ракурсе,   так   как   на лице у него было написано глубочайшее

изумление,   рот широко открыт, а глаза неподвижно уставились

на рощу и видневшиеся за ней розовые крыши домов.

   - Артур! - мягко позвала миссис Долдерсон.

   Он вздрогнул. Ракетка выпала у него из-под руки и со сту-

ком ударилась о гравий дорожки.   Он   попытался   одновременно

сделать три дела - поднять ракетку,   снять шляпу и сохранить

достойный вид,   но эта попытка завершилась полной   неудачей.

Когда он выпрямился,   лицо его пылало и выражало глубочайшее

смущение.

   Молодой человек   взглянул на старую леди в кресле,   на ее

колени, укрытые пледом и на ее тонкие слабые пальцы, вцепив-

шиеся в подлокотники.   Его взгляд проник еще дальше - в глу-

бину комнаты за спиной у сидящей.   Смущение юноши   усилилось

еще   больше,   и   в нем появились нотки явного страха.   Глаза

снова обратились на пожилую леди.   Она со своей стороны вни-

мательно всматривалась в него. Он же никак не мог вспомнить,

что когда-либо встречался с ней и даже не   мог   представить,

кто она такая...   И все же в ее глазах он,   казалось,   читал

нечто...   нечто,   напоминавшее ему о чем-то отдаленно знако-

мом.

   Миссис Долдерсон опустила   взгляд   на   кисть   собственной

правой руки.   Какое-то время она,   казалось, изучала ее, как

будто это было нечто удивительное,   затем снова подняла гла-

за, как бы ища взгляда пришельца.

   - Ты не узнаешь меня, Артур? - спросила она очень тихо.

   В ее голосе звучала печаль,   которую он принял за разоча-

рование,   смешанное с некоторым раздражением.   Юноша   сделал

усилие, стараясь взять себя в руки.

   - Я...   боюсь, что нет. Видите ли, я... э-э... вы... - Он

запнулся и с отчаянием закончил:   - Вы, должно быть, тетушка

Тельмы... мисс Килдер?

   Несколько мгновений она молча смотрела на него.   Он никак

не мог понять выражения ее лица. И тогда она сказала:

   - Нет. Я не тетушка Тельмы.

   И снова его взгляд,   минуя ее,   проник в комнату. На этот

раз юноша недоуменно потряс головой.

   - Тут все изменилось...   Нет,   изменилось   наполовину,   -

произнес он как в забытьи. - Слушайте, может, я попал не ту-

да, куда нужно?.. Нет, дело явно не в этом, - решительно от-

ветил он на свой вопрос. - Что-то... Что-то случилось?

   Он уже не просто удивлялся - казалось, он был потрясен до

глубины души.   Его испуганные глаза снова вернулись к миссис

Долдерсон.

   - Пожалуйста...   Я   ничего   не понимаю...   откуда вы меня

знаете?

   Его возрастающая   нервозность   очень беспокоила ее и зас-

тавляла соблюдать еще большую осторожность.

   - Я узнала вас,   Артур.   Мы, видите ли, когда-то встреча-

лись с вами.

   - Вот как?   Я не помню...   Извините меня,   я ужасно сожа-

лею...

   - Вы   плохо выглядите,   Артур.   Придвиньте вон тот стул и

отдохните немножко.

   - Благодарю вас, миссис... э... миссис...

   - Долдерсон, - назвалась она.

   - Благодарю   вас,   миссис Долдерсон,   - сказал он,   хмуря

брови в попытке припомнить, кто она такая.

   Она смотрела, как молодой человек придвигает стул. Каждое

его движение,   каждая его черточка были ей знакомы - даже та

прядь   волос,   что   падала ему на лоб,   когда он наклонялся.

Юноша сел и некоторое время молчал,   хмуро глядя на лежавший

за окном сад.

   Миссис Долдерсон тоже не двигалась. Она была поражена ни-

чуть не меньше, чем Артур, хотя и старалась этого не выдать.

Очевидно, мысль, будто она умерла, оказалась глупой ошибкой.

Она чувствовала себя так же,   как всегда, она все еще сидела

в своем кресле, все еще страдала от ставшей привычной боли в

спине   и   все еще находила в себе силы сжать пальцами подло-

котник кресла и ощутить его неподатливую твердость. И все же

это   был   и   не сон - все казалось слишком прочным,   слишком

крепким,   слишком реальным - такими никогда не бывают   вещи,

снящиеся по ночам...   К тому же происходящее как-то уж слиш-

ком логично - было бы куда проще,   если б возле нее оказался

какой-нибудь другой молодой человек, не Артур...

   А может,   это просто галлюцинация? Фокус ее сознания, пе-

ренесшего   черты   Артура на совершенно непохожее лицо незна-

комца?

   Она взглянула на юношу. Нет, это предположение не годится

- он же отозвался на имя Артур.   Значит, без сомнения, это и

есть Артур...   к тому же он носил блейзер Артура...   сейчас,

правда, тоже шьют блейзеры такого фасона, но прошло уже мно-

го лет с того времени, когда она в последний раз видела юно-

шей в соломенных шляпах...

   Так, может,   привидение? Но нет, он же вполне материален.

Вон и стул затрещал под ним, когда он садился, а его подошвы

скрипели,   касаясь гравия... Кроме того, кто вообще слышал о

привидении в образе абсолютно ничего не понимающего молодого

человека, да еще такого, который порезался во время бритья?

   Он прервал течение ее мыслей, круто обернувшись:

   - Я   думал застать тут Тельму,   она обещала мне быть тут.

Пожалуйста, скажите, где она?

   Как он   похож на испуганного мальчугана,   подумала миссис

Долдерсон. Ей хотелось успокоить юношу и ни в коем случае не

усугублять   его   тревогу.   Но она не смогла придумать ничего

другого, кроме:

   - Тельма недалеко.

   - Я должен найти ее. Она, наверное, сможет объяснить мне,

что тут произошло. - Он сделал попытку встать.

   Она положила пальцы на его рукав и тихонько удержала.

   - Подождите минутку,   скажите, что, по-вашему, тут случи-

лось? Что так сильно вас встревожило?

   - Вот это, - сказал молодой человек, широким жестом охва-

тывая все, что окружало их. - Все тут иное... и одновременно

то   же самое...   и все же...   я чувствую,   будто...   будто я

слегка спятил.

   Она твердо посмотрела ему в глаза и покачала головой:

   - Вряд ли. Скажите, в чем вы видите какие-то странности?

   - Я   пришел   сюда поиграть в теннис и...   ну,   и повидать

Тельму...   - поправился он. - Все было как раньше, как обыч-

но...   Проехал по подъездной дорожке и прислонил велосипед к

большой елке там, где начинается тропинка. Только я двинулся

по ней,   как вдруг,   едва я достиг угла дома,   как все пошло

как-то не так, стало странным...

   - Стало   странным?   -   спросила   миссис Долдерсон.   - Что

именно стало странным?

   - Ну...   почти все. Солнце в небе будто дрогнуло. Деревья

вдруг стали выше и вообще другими.   Цветы вон на той   клумбе

приобрели совсем иную окраску.   Оказалось, что плющ, который

раньше оплетал всю стену,   теперь еле достигает половины   ее

высоты,   и, похоже, он принадлежит совсем к другой разновид-

ности. И появились дома, которых не было. Я их никогда рань-

ше не видел - за рощей ведь лежит открытое поле. Даже гравий

на дорожке более желтый,   чем мне помнится. И эта комната...

Это   ведь   та же комната.   Я знаю этот письменный стол и ка-

мин...   и две картины... Но обои теперь другие. Я никогда их

не видел, хотя они явно не новые... Пожалуйста, скажите мне,

где Тельма?   Я хочу объясниться с ней... Наверно, я все-таки

немного не в своем уме...

   Миссис Долдерсон крепко сжала его руку.

   - Нет, - сказала она рассудительно. - Что бы это ни было,

это не то, что вы думаете.

   - Тогда   что же?   - Он резко оборвал фразу и прислушался,

слегка наклонив голову. Звук разрастался. - Что это? - спро-

сил юноша с тревогой.

   Рука миссис Долдерсон еще крепче сжала его руку.

   - Не бойтесь,   - сказала она ему как ребенку, - все в по-

рядке, Артур.

   Машина прошла   над   ними на высоте не более тысячи футов,

ее двигатели ревели, оставляя за собой воздушную волну, рас-

катывающую   этот   грохот во все стороны,   пока он наконец не

умолк.

   Артур увидел самолет и наблюдал, как он исчезает. Его ли-

цо, когда он повернулся к ней, было белым как мел и испуган-

ным. Дрожащим голосом он спросил:

   - Что?.. Что это было?

   Совсем тихо,   будто пытаясь чуть ли не силой навязать ему

спокойствие, миссис Долдерсон произнесла:

   - Обыкновенный аэроплан, Артур. Ужасно противные и шумные

машины.

   Он посмотрел в ту сторону,   где исчез самолет,   и покачал

головой.

   - Но я видел аэропланы и слышал их.   Они совсем не такие.

Их мотор работает,   как у мотоцикла, чуть-чуть громче. А это

было что-то страшное!   Не понимаю... Не понимаю, что со мной

случилось... - В его голосе звучала тоска.

   Миссис Долдерсон попыталась что-то сказать,   но промолча-

ла,   ибо вдруг пришла мысль, вернее, у нее возникло воспоми-

нание о Гарольде,   говорящем что-то об измерениях, о возмож-

ности их свертывать и развертывать   в   разных   направлениях,

причем   о   времени он отзывался так,   будто это тоже одно из

измерений. И как шок вдруг возникло интуитивное понимание...

Нет,   понимание   -   это   слишком сильно сказано...   скорее -

прозрение.

   "Тело юноши   сотрясала   крупная дрожь.   Он явно находился

под стрессом веры в свое окончательное безумие.   Ей придется

помочь ему остановиться. Сделать это безболезненно не удаст-

ся, но надо постараться причинить ему как можно меньше боли.

   - Артур! - резко сказала миссис Долдерсон.

   Он поднял на нее мутные глаза. Теперь она намеренно гово-

рила с ним резко и деловито.

   - В буфете ты найдешь бутылку бренди. Пожалуйста, принеси

ее... и два бокала.

   Он повиновался, действуя подобно-лунатику.

   Она на треть наполнила его бокал и налила немного в свой.

Юноша заколебался.

   - Пей же!   - скомандовала миссис Долдерсон.   - Ты перенес

сильное потрясение. Бренди тебе поможет. Я хочу поговорить с

тобой, но вряд ли смогу добиться толку, если ты будешь вести

себя как полоумный.

   Он выпил, подавился алкоголем и поставил бокал на стол.

   - Допей,   - твердо сказала она. Он послушно допил до дна.

- Ну, получше?

   Он молча кивнул.

   Теперь миссис Долдерсон знала,   что делать, и набрала по-

больше воздуха в легкие.   Полностью изгнав из   голоса   былую

резкость, она спросила:

   - Артур, скажи мне, какой сегодня день?

   - День?   - повторил он удивленно.   - ну, как же - сегодня

пятница... а число... э-э... двадцать седьмое июня.

   - А какой год, Артур? Какой год?

   Теперь он повернулся к ней всем телом.

   - Знаете,   я не настолько ополоумел. Я помню, кто я такой

и где нахожусь...   Во всяком случае,   мне так кажется... Это

весь мир сошел с ума,   а вовсе не я. Я могу рассказать о се-

бе...

   - Все,   что я хочу услышать от тебя,   Артур,   так это то,

какой у нас сейчас год.   - В голосе миссис   Долдерсон   снова

зазвучали приказные интонации.

   - 1913-й, разумеется, - ответил он.

   Взор миссис Долдерсон вновь упал на лужайку и цветы.   Она

слегка кивнула.   Тот самый   год...   И   именно   пятница.   Как

странно,   что она помнит все эти мелочи...   Вполне возможно,

что и число было то же самое - двадцать   седьмое   июня...   а

вот   что   пятница 1913-го,   так это бесспорно.   И он не при-

шел... Как давно, как давно это было...

   Его голос   вернул   ее   к действительности.   В нем звучала

тревога.

   - Но   почему...   почему вы спрашиваете меня об этом...   я

хочу сказать, насчет года?

   Лоб миссис Долдерсон избороздили морщины,   глаза выдавали

беспокойство. Ее сердце томилось от жалости. Она снова поло-

жила свою иссохшую,   почти невесомую ладонь на сильную креп-

кую руку юноши.

   - Мне кажется...   мне кажется, я понимаю, - проговорил он

дрожащим голосом.   - Со мной   произошло   что-то   загадочное,

верно? Каким-то образом это больше не 1913 год, вы это хоти-

те сказать?   Потому что деревья стали не   такие...   аэропла-

ны...   - Молодой человек замолчал,   глядя на нее широко рас-

пахнутыми глазами.   - Вы обязаны сказать мне...   пожалуйста,

пожалуйста,   скажите,   что   же со мной случилось?   Где я те-

перь... где этот...

   - Бедный мальчик, - пробормотала она.

   - О, ради Бога...

   "Таймс" с   частично решенным кроссвордом валялся на стуле

рядом с креслом. Миссис Долдерсон нерешительно подняла газе-

ту, сложила ее заголовком наружу и протянула юноше. Его рука

дрожала, принимая газету.

   - Лондон,   понедельник,   первое июля, - прочел он вслух и

пораженным шепотом добавил:   - Тысяча   девятьсот   шестьдесят

третий!

   Он уронил газету и с мольбой посмотрел на миссис   Долдер-

сон.   Она   дважды медленно кивнула.   Они долго сидели молча,

глядя друг на друга.

   Постепенно выражение его лица изменилось.   Брови сошлись,

как будто он испытывал острую   боль.   Он   нервно   огляделся,

глаза бегали взад и вперед, будто в поисках выхода из ловуш-

ки.   Затем они вернулись к миссис   Долдерсон.   На   мгновение

юноша   крепко   зажмурился   и снова открыл их,   полные боли и

страха.

   - О нет...   нет!   Нет!   Вы не...   вы не можете быть... Вы

сказали...   вы сказали мне... вы же миссис Долдерсон, верно?

Вы   же   сами   сказали так...   вы не...   вы не можете быть...

Тельмой...

   Миссис Долдерсон промолчала. Они продолжали смотреть друг

на друга.   И вдруг лицо его исказилось как у готового запла-

кать маленького ребенка.

   - Боже! О-о-о... - выдавил он и спрятал лицо в ладонях.

   Миссис Долдерсон   с   горечью смотрела на трясущиеся плечи

юноши.   Ее худая, покрытая голубыми венами левая рука протя-

нулась   к   его   опущенной голове и нежно погладила белокурую

шапку волос.

   Правая же рука нащупала на столе кнопку звонка. Она нажа-

ла на кнопку и долго-долго не отрывала от нее палец.

   Шорох движения заставил ее   открыть   глаза.   Венецианские

шторы затеняли комнату, пропуская, однако, достаточно света,

чтобы она могла узнать Гарольда, стоявшего около постели.

   - Я не хотел будить тебя, мама.

   - Ты не разбудил меня,   Гарольд.   Я только дремала,   а не

спала. Садись рядом, милый, я хочу поговорить с тобой.

   - Ты не должна переутомляться.   У тебя ведь был небольшой

приступ, как ты знаешь.

   - Еще бы! Но для меня более утомительно гадать, чем знать

наверняка. Я не задержу тебя долго.

   - Отлично,   ма.   - Он пододвинул стул поближе к кровати и

сел,   взяв в руки ее ладонь.   Она смутно различала черты его

лица в сумраке комнаты.

   - Ведь это все твои проделки,   Гарольд, не так ли? Именно

твой эксперимент доставил сюда несчастного Артура?

   - Это была непредвиденная случайность, мама.

   - Расскажи подробнее.

   - Мы долго работали. Эксперимент был нашим первым опытом.

Теоретически же мы считали это дело вполне осуществимым.   Мы

доказали,   что если...   Ох, дорогая, это так трудно выразить

обычными словами... Что если мы сможем... ну, свернуть изме-

рение,   вроде   как бы сложить и наложить его на самого себя,

тогда две точки,   в нормальных условиях   отстоящие   друг   от

друга,   смогут совпасть...   Боюсь,   я говорю не очень понят-

но...

   - Не обращай внимания, милый. Продолжай.

   - Так вот, когда мы запустили наш генератор, свертывающий

поле,   мы попытались совместить две точки,   нормально разде-

ленные пятьюдесятью годами.   Представь себе   лист   бумаги   с

двумя   нанесенными   на него точками,   который сгибается так,

чтобы точки совпали.

   - Ну, и?..

   - Тут много случайного.   Мы могли выбрать интервал в   де-

сять лет,   могли в сто, но почему-то остановились на пятиде-

сяти. И,   знаешь,   точность получилась просто потрясающая   -

ошибка   составила всего лишь четыре календарных дня на пять-

десят лет. Потрясающе! Теперь нам придется отыскивать источ-

ник этой ошибки, но если ты спросишь, готов ли кто-нибудь из

нас биться об заклад...

    - Да,   милый,   я уверена, что это просто замечательно. Но

все-таки, что же именно произошло?

   - Ох,   извини. Итак, как я уже говорил, имел место просто

несчастный случай.   Мы включили эту штуковину только на   три

или четыре секунды, но бедняга, должно быть, умудрился войти

в поле совмещения как раз в этот крошечный промежуток време-

ни.   Невероятно!   Один шанс на миллион! Мне ужасно жаль, что

так получилось, но мы никак не могли предположить...

   Голова на подушке слегка отвернулась.

   - Нет, разумеется, не могли, - согласилась миссис Долдер-

сон, - Ну, и что же было потом?

   - Да ничего особенного.   Мы ни о чем не подозревали, пока

Дженни не прибежала на твой звонок и не нашла тебя в обморо-

ке,   а этого парня - Артура - в полной истерике,   Тогда   она

послала за мной...

   Одна из наших девочек помогла   уложить   тебя   в   постель.

Приехал доктор Соул и занялся тобой. Затем он накачал транк-

вилизаторами Артура.   Бедолага очень нуждался в этом - это ж

надо, попасть в такую передрягу, когда всего-то и ждешь, что

сыграешь с любимой девушкой партию в теннис!

   Когда он наконец несколько утихомирился,   то смог расска-

зать нам,   кто он такой и откуда прибыл.   Вот это был номер!

Живое доказательство удачи первого же испытания!

   Но все, чего он хотел, - это вернуться в свое время, при-

чем как можно скорее. Бедняга был жутко выбит из колеи. Док-

тор Соул полагал,   что его необходимо взять под   наблюдение,

не то дело может кончиться сумасшествием. Похоже, все к тому

шло,   и нам даже казалось, что ему вряд ли сильно полегчает,

даже если он быстренько попадет к себе.

   Но мы не знали, сумеем ли послать его обратно. Передвиже-

ние "вперед", грубо говоря, может рассматриваться как резкая

акселерация естественной прогрессии,   но   идея   передвижения

"назад", если подумать хорошенько, вызывает множество трудно

представимых осложнений. Возник весьма продолжительный спор,

но доктор Соул его прекратил. Если существует хоть какой-ни-

будь шанс, сказал он, то этот парень имеет право им восполь-

зоваться,   а мы обязаны исправить нанесенный ему вред. Кроме

того,   если мы не попытаемся это сделать,   то нам безусловно

придется объяснять властям,   как это у нас на руках оказался

буйнопомешанный и каким образом он,   так сказать,   сбился на

пятьдесят лет со своего жизненного курса.

   Мы попробовали объяснить этому Артуру,   что не уверены   в

том,   сработает   ли процесс в обратном направлении,   и что в

любом случае тут имеет место четырехдневная ошибка во време-

ни,   так   что и в самом лучшем варианте необходимая точность

не ,будет достигнута.   Не думаю,   чтодо него дошло.   Бедняга

был в жутком состоянии;   все, чего он хотел, - получить свой

шанс,   хоть самый ничтожный,   и убраться отсюда.   На этом он

прямо зациклился.

   Ну, мы и решили рискнуть - в конце-то концов,   если   ока-

жется,   что ничего не получилось... ну, он все равно об этом

никогда не узнает... а может, и вообще выпадет пустышка.

   Генератор был готов и стоял на той же отметке. Мы приста-

вили к нему одного парня,   а сами отвели Артура на дорожку -

на   то   место,   где она кончается у дверей твоей комнаты,   и

поставили его там.

   "А теперь   шагайте!   - сказали мы.   - Идите точно так же,

как шли в тот момент, когда все это с вами случилось". И тут

же подали сигнал включить генератор.   Учитывая наркотик док-

тора и прочие обстоятельства,   Артур был в Полном   затмении,

но   тем   не   менее сделал все,   что было в его силах,   чтобы

взять себя в руки.   Он двинулся вперед как бы в   ступоре.   И

несмотря на это,   парень отлично выполнил все наши указания.

Чудом удерживаясь от рыданий, он умудрился каким-то противо-

естественным   голосом запеть:   "...это делают все люди,   это

делают все люди..." И вдруг исчез - просто испарился,   и все

тут!

   Гарольд помолчал и с сожалением добавил:

   - Оставшиеся доказательства не слишком впечатляющи - тен-

нисная ракетка,   почти новая,   но в то же время, безусловно,

изготовленная десятки лет назад, и соломенная шляпа в том же

состоянии.

   Миссис Долдерсон все еще молчала. Тогда он сказал:

   - Мы сделали   все, что могли, мама.

   - Конечно,   конечно, милый. И вполне успешно. Не ваша ви-

на,   что нанесенный ущерб был возмещен не полностью...   Нет,

мне просто любопытно, что случилось бы, включи вы свою маши-

ну несколькими минутами раньше...   или позже.   Но я подозре-

ваю,   что   этого произойти никак не могло...   Тебя тут бы не

оказалось, если бы подобное было возможно.

   Гарольд с недоумением взглянул на нее:

   - О чем ты, мама?

   - Не обращай внимания, дорогой. Как ты и говорил, это был

всего лишь несчастный случай.   Так   мне   представляется,   по

крайней мере... Хотя такое множество важных событий на самом

деле являются случайными,   что приходится удивляться, не за-

писаны ли они на самом деле где-то там - далеко-далеко.

   Гарольд смотрел на нее,   пытаясь понять смысл этой фразы,

а потом решился задать вопрос:

   - Но что заставляет тебя думать, что мы успешно рнули его

назад, мама?

   - О,   я знаю, что вам это удалось. Во-первых, я отчетливо

помню тот день, когда я прочла в газете, что лейтенант Артур

Уоринг Бэтли награжден орденом за выдающиеся заслуги. По-мо-

ему, это произошло где-то в ноябре 1915 года. А во-вторых, я

только что получила письмо от твоей сестры.

   - От Синтии?   Какое она может иметь отношение к этому де-

лу?

   - Она   хочет   приехать навестить нас.   Она намерена снова

выйти замуж и хотела бы привезти с собой этого молодого   че-

ловека... хотя мне кажется, что он не так уж и молод... что-

бы показать его нам.

   - Все это так, но я не вижу...

   - Она думает, что тебе будет интересно с ним познакомить-

ся. Он физик.

   - Но...

   Миссис Долдерсон даже не заметила,   что ее прервали.   Она

продолжала:

   - Синтия говорит, что его зовут Бэтли... и он сын полков-

ника Артура Уоринга Бэтли,   кавалера   Ордена   за   выдающиеся

заслуги, живущего в Найроби, в Кении.

   - Ты хочешь сказать, что он сын?..

   - Так мне кажется, милый. Странно, не правда ли? - Миссис

Долдерсон немножко подумала и добавила:   - Если все эти вещи

действительно записаны где-то,   они,   видимо, записываются в

каком-то весьма странном неряшливом беспорядке.   Ты согласен

со мной, милый?

                       ПОИСКИ НАУГАД

   Звук затормозившей по гравию машины заставил доктора Хар-

шома взглянуть на часы.   Он захлопнул блокнот, положил его в

ящик стола и стал прислушиваться,   поджидая.   Наконец Стефан

открыл дверь и произнес:

   - Мистер Трэффорд, сэр!

   Доктор встал с кресла и внимательно посмотрел на вошедше-

го молодого человека.

   Мистер Колин Трэффорд оказался представительным тридцати-

летним   мужчиной   со слегка вьющимися каштановыми волосами и

чисто выбритыми щеками. На нем были хорошо сшитый из дорого-

го твида костюм и соответствующая обувь.   Внешность распола-

гающая,   но довольно обычная.   Наверное, он похож на каждого

второго из тех молодых людей,   которых мы встречаем ежеднев-

но. Приглядевшись поближе, доктор заметил следы усталости на

его лице, выражение тревоги и напряженного упорства в склад-

ке рта.

   Они пожали руки друг другу.

   - Вы, наверное, долго добирались сюда, - сказал доктор. -

Думаю,   не возражаете против глотка виски? До обеда еще пол-

часа.

   Молодой человек сел и поблагодарил:

   - Вы были очень любезны, пригласив меня сюда, доктор Хар-

шом.

   - Я сделал это небескорыстно:   по мне, лучше поговорить с

человеком,   чем заводить переписку.   Более того, отказавшись

от нудной сельской практики,   я стал дотошным,   мистер Трэф-

форд,   а   уж в тех редких случаях,   когда мне удается столк-

нуться с настоящей тайной, я не отвяжусь, пока мое любопытс-

тво не будет удовлетворено до конца,   - сказал доктор Харшом

и тоже сел.

   - С тайной? - повторил молодой человек.

   - С тайной, - кивнул доктор.

   Молодой человек отпил виски.

   - Наводимые мною справки такого свойства,   что... они под

стать любому юристу, не правда ли?

   - Но вы же не юрист, мистер Трэффорд, - сказал доктор.

   - Да, - согласился тот.

   - Что же заставило вас наводить эти   справки?   Нужда   или

досужее любопытство?   В этом-то и заключается тайна - искать

человека,   в существовании которого вы и сами не уверены и о

котором нет никаких данных, даже в "Сомерсет Хаусе".

   Молодой человек с интересом разглядывал доктора,   который

продолжал:

   - Откуда мне известно,   что вы не уверены в существовании

разыскиваемого лица?   Да просто подобные поиски предпринима-

ются только в этом случае. Будь у вас свидетельство о рожде-

нии данного человека,   вы бы так не поступали. В самом деле,

откуда эта непонятная решимость найти того,   кто   официально

не существует?   И тут я сказал себе: "Когда этот упрямец об-

ратится ко мне, я попытаюсь разгадать его тайну".

   Молодой человек нахмурился:

   - Вы хотите сказать,   что это пришло вам в голову еще   до

того, как вы получили мое письмо?

   - Мой дорогой, Харшом - не обычная фамилия, она проиходит

еще от Харвестов, если это вас интересует, - и действительно

я никогда не слышал о Харшоме,   который бы не имел отношения

к   этой древней фамилии.   Поэтому в той или иной степени все

мы, Харшомы, связаны друг с другом, и вторжение молодого не-

известного нам человека, настойчиво перебирающего всех нас и

пристающего к каждому со своими расспросами относительно ка-

кой-то таинственной мисс Харшом, вполне естественно, возбуж-

дает наш интерес.

   Поскольку я сам, как мне кажется, нахожусь в конце вашего

списка Харшомов,   то я и решил,   со своей стороны,   заняться

некоторыми исследованиями.

   - Но почему вы считаете,   что находитесь   в   конце   моего

списка? - прервал его Колин Трэффорд.

   - Потому что вы,   очевидно, придерживаетесь определенного

принципа, в данном случае - географического. Вы начали поис-

ки Харшомов в центральном районе Лондона и продолжали расши-

рять их от центра,   пока не добрели до Хирфордшира. Теперь в

вашем списке осталось только два Харшома: Питер, который жи-

вет на крайнем мысу Корнуолла,   и Гарольд - в нескольких ми-

лях от Дарема, не так ли?

   Колин Трэффорд кивнул с чувством недовольства.

   - Верно, - согласился он.

   Доктор Харшом улыбнулся.

   - Так я и думал.   Предположим...   - начал он,   но молодой

человек прервал его опять:

   - В своем письме вы пригласили меня сюда,   но при этом не

ответили на мой вопрос.

   - Это верно.   Я ответил на него теперь, заявив, что лицо,

которое вы разыскиваете, не только не существует, но никогда

и не существовало.

   - Если вы так уверены в этом, зачем вы вообще позвали ме-

ня сюда?

   - Затем,   чтобы...   - Слова доктора прервал звук гонга. -

Простите, Филиппе дает нам десять минут на туалет перед обе-

дом. Позвольте мне показать вам вашу комнату, и мы продолжим

беседу за столом.

   Чуть позже, когда суп был подан, доктор продолжал:

   - Вы спрашивали меня,   почему я пригласил вас сюда. Пола-

гаю, ответ заключается в следующем. Если вы чувствуете право

проявлять любопытство к моей гипотетической родственнице,   я

имею   не меньшее право интересоваться причинами,   вызвавшими

ваше любопытство. Резонно, не правда ли?

   - Едва ли, - ответил мистер Трэффорд, подумав. - Я допус-

каю,   что выяснять мотивы моих поисков было бы   оправданным,

если бы вы знали, что объект поисков существует. Но посколь-

ку вы уверяете меня, что его нет, то вопрос о мотивах стано-

вится чисто академическим.

   - Но мой интерес и носит   чисто   академический   характер,

дружище,   хотя и не лишен практического смысла. Возможно, мы

продвинемся несколько вперед,   если   вы   позволите   осветить

проблему так, как она мне представляется.

   Трэффорд кивнул, и доктор продолжал:

   - Итак,   обрисуем обстановку: около семи или восьми меся-

цев назад молодой человек,   совсем неизвестный нам, начинает

целую серию попыток завязать контакт с моими родственниками.

Его намерения, по его словам, заключаются в выяснении всего,

что касается Оттилии Харшом. Он полагает, что она родилась в

1928 году или около того.   Конечно,   она могла принять после

замужества другую фамилию.   Тон его первых писем был довери-

тельным, что предполагало наличие чувств, которые легко мож-

но понять.   Но после того как один за другим Харшомы отказы-

вались опознать среди родственников предмет розыска, тон пи-

сем стал менее доверительным, хотя и не менее настойчивым. В

одном или двух случаях он   встречался,   видимо,   с   молодыми

представительницами рода Харшомов, правда, не Оттилиями, тем

не менее он пристально их изучал.   Может быть,   он так же не

уверен в ее имени, как и во всем, что касается ее? Вероятно,

ни одна из тех дам не отвечала его представлениям об Оттилии

Харшом,   потому что он продолжает свои поиски. Его решимость

вывернуть наизнанку этих Харшомов все растет, и тут он прес-

тупает грань разумного. Кто он - сумасшедший, страдающий ма-

нией любопытства?

   Однако, по крайней мере,   до весны 1953 года он,   видимо,

был абсолютно нормальным молодым человеком. Его полное имя -

Колин Вейланд Трэффорд.   Он родился в 1921 году в Солихалле.

Сын юриста.   Поступил в школу в Чартоу в 1934 году. В 1939-м

был призван в армию и в 1945 году демобилизовался в чине ка-

питана.   Поступил в Кембриджский университет. Получил в 1949

году   диплом физика и в том же году занял ответственный пост

в "Электро-физикал индастри компани".   Женился на Делле Сти-

вене в 1950-м. Овдовел в 1951-м. В начале 1953 года во время

лабораторных опытов произошел несчастный случай,   он постра-

дал   и   целых пять недель провел в больнице святого Меррина.

Примерно через месяц появляются его первые   письма   Харшомам

относительно Оттилии Харшом.

   Колин Трэффорд заметил:

   - Вы очень неплохо осведомлены, доктор Харшом.

   Доктор слегка пожал плечами:

    - Ваша   собственная   информация   о Харшомах теперь должна

быть просто исчерпывающей.   Чего же вам обижаться на то, что

и нам известно кое-что о вас?

   Колин не ответил.   Он пристально глядел на скатерть,   как

бы изучая ее. Доктор заключил:

   - Я только что сказал:   не мания ли это у него? И ответил

бы: да, это стало манией с марта прошлого года. До того вре-

мени никаких расспросов относительно мисс Оттилии Харшом   не

было.   И вот,   когда я уяснил себе эти обстоятельства, я по-

чувствовал,   что нахожусь в преддверии куда более удивитель-

ной тайны, чем можно было предположить ранее.

   Доктор сделал паузу.

   - Я хотел бы спросить вас,   мистер Трэффорд,   было ли вам

известно имя Оттилии Харшом до прошлого года?

   Молодой человек колебался. Затем с трудом произнес:

   - Возможно ли и как вам на это ответить? Количество самых

разных имен бесчисленно.   Одни запоминаются, другие хранятся

в подсознании,   а некоторые, очевидно, проходят незамеченны-

ми. На этот вопрос нельзя ответить определенно.

   - Допускаю.   Но получается любопытная ситуация: до января

Оттилия   Харшом   была вне вашего сознания,   однако начиная с

марта без видимых на то причин она овладела всеми вашими по-

мыслами.   Поэтому-то я и спрашиваю себя, что могло случиться

между январем и мартом?

   Как известно,   я занимаюсь медициной.   И я берусь связать

воедино ряд внешних факторов чисто логически.

   В конце   января   вас вместе с другими приглашают присутс-

твовать при демонстрации опытов в одну из лабораторий   вашей

компании.   Мне не объяснили деталей,   да и сомневаюсь, что я

понял бы их.   Но я знаю, что во время демонстрации произошло

что-то неладное.   Был взрыв или, может быть, подобие спрово-

цированного излучения пучка электронов.   Во всяком случае, в

лаборатории произошла авария. Один был убит на месте, другой

скончался позднее,   несколько человек ранены.   Вы пострадали

не очень сильно:   несколько синяков и порезов - ничего серь-

езного,   но вас сбило с ног.   Это был основательный удар: вы

пролежали без сознания двадцать четыре дня... И когда вы на-

конец пришли в себя,   у вас появились признаки значительного

психического   расстройства - более сильного,   чем можно было

ожидать от пациента вашего возраста и комплекции.   Вам   дали

успокаивающее.   Следующую ночь вы спали беспокойно, вы вновь

и вновь звали кого-то по имени Оттилия.

   В больнице пытались разыскать Оттилию,   но никто из ваших

друзей и родственников не знал никакой   Оттилии,   имеющей   к

вам отношение.   Вы начали поправляться,   хотя было ясно: ка-

кие-то серьезные изменения произошли в вашем сознании.

   Вы отказались   дать   разъяснения,   но уговорили одного из

врачей попросить секретаршу поискать имя   Оттилии   Харшом   в

справочнике.   Когда   имя   обнаружить не удалось,   вы впали в

депрессию, однако опять не объяснили ее причины. После выхо-

да из больницы вы пустились на поиски Оттилии Харшом,   кото-

рые вы продолжаете,   несмотря   на   явную   их   безнадежность.

Итак, какое же заключение можно сделать из этого?

   Доктор замолчал,   чтобы взглянуть на своего гостя.   Левая

бровь его вопросительно приподнялась.

   - Заключение?   - недовольно буркнул Колин.   - Что вам из-

вестно больше,   чем я предполагал. И что вам пристало бы за-

ниматься подобными расспросами, если бы я лечился у вас, но,

поскольку   я   не   ваш пациент и не имею ни малейшего желания

консультироваться у вас как у профессионала,   ваши   действия

представляются мне вмешательством в чужие дела,   что неэтич-

но.

   Если молодой человек предполагал,   что хозяин будет выбит

из седла сказанным,   то ему пришлось разочароваться.   Доктор

все так же заинтересованно разглядывал его.

   - Я не убежден еще, что вы можете обойтись без наблюдения

врача,   - заметил он. - Однако позвольте мне сказать, почему

именно я,   а не кто-либо другой из Харшомов серьезно занялся

всем   этим.   Может,   тогда   вы   не будете считать мои усилия

столь неуместными.   Но я заранее предупреждаю   во   избежание

ложных надежд: вы должны понять, что Оттилии Харшом, которую

вы ищете, нет и не было.

   Тем не менее, во всем этом есть одно обстоятельство,   ко-

торое сильно интригует и удивляет меня и которое я   не   могу

отнести к разряду совпадений.   Видите ли,   имя "Оттилия Хар-

шом" не совсем безызвестно мне.   Нет!..   - он поднял руку. -

Повторяю - без ложных надежд! Оттилии Харшом нет, однако бы-

ла - или скорее были в прошлом две Оттилии Харшом.

   Обида и недовольство Колина полностью улетучились. Он си-

дел, слегка наклонясь вперед, внимательно следя за хозяином.

   - Но, - подчеркнул доктор, - это было очень давно. Первой

из Оттилии была моя бабушка. Она родилась в 1832 году, вышла

замуж   за   дедушку Харшома в 1861 году и умерла в 1866 году.

Второй была моя сестра:   она,   бедняжка, родилась в 1884-м и

умерла в 1890 году.

   Он прервал рассказ. Колин молчал. Доктор продолжал:

   - Я единственный, кто остался в живых из нашей ветви Хар-

шомов, поэтому неудивительно, что другие забыли о том, что в

нашем   роду было имя Оттилия.   Когда я услышал о ваших поис-

ках, я сказал себе: в этом есть что-то необычное. Оттилия не

самое редкое из имен,   но потребовалось бы очень много поко-

лений,   чтобы появилась еще одна Оттилия Харшом   -   согласи-

тесь,   фамилия Харшом встречается крайне редко.   Вероятность

такого совпадения имени и фамилии ничтожна,   и для выражения

этой вероятности потребуются астрономические числа, настоль-

ко большие,   что я не могу поверить в случай;   где-то помимо

случая должно быть звено связи,   какая-то причина.   Итак,   я

послал приглашение, чтобы выяснить, почему какой-то Трэффорд

одержим   таким   невероятным совпадением имени и фамилии.   Не

поможете ли вы мне разобраться в этом?

   Колин смотрел на доктора в упор, но молчал.

   - Не хотите?   Ну ладно.   Так вот,   я собрал все доступные

данные и пришел к такому заключению: в результате несчастно-

го случая и травмы вы пережили потрясение небывалой   силы   и

необычного свойства.   Что потрясение было сильное,   явствует

из того упорства,   с которым вы добиваетесь определенной це-

ли; необычность же его проявилась в том, что вы пришли в се-

бя уже в состоянии умопомешательства,   и в том,   с каким уп-

рямством   вы отказывались вспомнить хоть что-нибудь из того,

что с вами было с момента удара до пробуждения.

   Почему же   в   момент пробуждения вы оказались в состоянии

умопомешательства?   Объяснить это можно воспоминаниями, воз-

никшими в тот самый момент у вас в голове. И если эти воспо-

минания не более чем отражение снов,   то почему вы не хотите

о них говорить? Очевидно, потому, что все связанное с именем

Оттилии Харшом имеет для вас огромное значение - и в настоя-

щем и в будущем.

   Итак, мистер Трэффорд, что вы скажете о моих рассуждениях

и выводах?   Как врач,   я полагаю,   что подобные задачи можно

решать лишь сообща.

   Колин задумался,   но, поскольку он все еще медлил с отве-

том, доктор добавил:

   - Вы уже у финиша ваших поисков.   Осталось только два не-

опрошенных Харшома, и, я уверяю, они не смогут помочь вам. И

что тогда?

   - Наверное,   вы правы, - вяло ответил Колин. - Вам виднее

Но   все равно я должен поговорить с ними.   Может быть,   хоть

что-нибудь... Я не могу пренебречь ни единой возможностью. Я

и   так   почти ни на что не рассчитывал,   когда вы пригласили

меня. Я знал, что у вас была семья...

   - Была, - тихо произнес доктор. - Мой сын Малкольм убит в

1927 году.   Он не был женат.   Дочь была замужем, но не имела

детей.   Она погибла в 1941 году во время бомбежки Лондона...

Вот и все... - Доктор медленно опустил голову.

   - Простите... - сказал Колин. - Вы не разрешите взглянуть

на портрет вашей дочери?

   - Но ведь она далеко не ровесница той, кого вы ищете!

   - Я понимаю, но все-таки...

   - Хорошо,   я покажу фотографию, когда вернемся в кабинет.

А пока что вы не сказали, что вы думаете о ходе моих рассуж-

дений.

   - О, они вполне логичны!

   - Но   вы   продолжаете отмалчиваться?   Тогда я еще немного

порассуждаю.   Судя по всему,   то,   что произошло с вами,   не

должно   было оставить у вас в душе осадок стыда или отвраще-

ния.   Иначе вы любым способом постарались бы приукрасить это

событие. Вы этого явно не делаете. Поэтому скорее всего при-

чиной вашего молчания является страх. Что-то пугает вас, ме-

шает   вам говорить о случившемся.   К счастью,   вы не боитесь

моих рассуждений.   Вам страшно поделиться своими   мыслями   с

другими,   ибо   это может привести к каким-то осложнениям.   И

осложнения эти коснутся в первую очередь вас   самого,   а   не

того, другого, человека...

   Колин продолжал безучастно рассматривать   доктора,   затем

откинулся на спинку кресла и впервые слабо улыбнулся.

   - Ну вот вы и высказались,   доктор,   не так ли?   Извините

меня,   но ваши рассуждения по-немецки тяжеловесны.   На самом

деле все гораздо проще и сводится к следующему.   Любой чело-

век,   утверждающий истинность чувств и восприятий,   не соот-

ветствующих общепринятым,   будет признан не совсем   нормаль-

ным,   верно?   А если он не совсем нормальный, разве можно на

него вообще полагаться? Вы скажете, можно, но не разумнее ли

будет передать ключевые позиции в руки нормального человека?

Это лучше и надежней.   И вот он уже обойден. Его неудачи за-

мечают.   Над ним сгущаются тучи.   Все это еще несущественно,

малозаметно для него,   но постоянно омрачает его существова-

ние.

   Вообще-то, мне кажется,   что людей совсем нормальных нет,

есть лишь распространенное убеждение, что они должны быть. В

любом организованном обществе существует   понятие   человека,

который   необходим   данному обществу.   Представление о таком

человеке и выдается за эталон "нормального человека". Каждый

член   общества стремится соответствовать данному эталону,   и

всякий человек,   который в частной ли жизни или на службе   в

значительной   мере отступает от него,   грозит испортить себе

карьеру.   В этом-то и заключается мой страх:   я просто боюсь

осложнений.

    - Пожалуй,   верно,   - согласился доктор.   - Но вы ведь не

пытаетесь скрыть своих странных поисков Оттилии Харшом?

   - А зачем?   Что может быть обычнее положения "мужчина ра-

зыскивает   девушку"?   Я   подвел под это такую базу,   которая

удовлетворяет не только моих любопытных друзей, но и некото-

рых Харшомов.

   - Пожалуй.   Только никто из них не знает   о   "счастливом"

совпадении имени "Оттилия" с фамилией "Харшом". Об этом знаю

лишь я.

   Доктор подождал   ответа   Колина Трэффорда,   но,   так и не

дождавшись, продолжал:

   - Послушайте,   дорогой мой. Эта проблема тяжелым бременем

лежит у вас на сердце.   Нас тут всего двое.   У меня с   вашей

фирмой нет абсолютно никаких контактов. Моя профессия должна

убедить вас в том, что все останется между нами, и, если хо-

тите,   я   дам вам особые гарантии.   В результате вы сбросите

тяжкое бремя со своей души, а я наконец доберусь до сути...

   Колин покачал головой:

   - Ничего у вас не получится.   Если бы даже я решился   из-

лить душу,   непонятного для вас стало бы больше.   Я это знаю

по себе.

   - Одна голова хорошо,   а две лучше.   Давайте попробуем, -

сказал доктор и снова поглядел на Колина.

   Некоторое время   Колин   размышлял,   потом   поднял глаза и

уверенно встретил взгляд доктора.

   - Ну   хорошо.   Я пытался разобраться во всем сам.   Теперь

попытайтесь и вы. Но прежде покажите мне портрет вашей доче-

ри. Когда ей было двадцать пять дет. Есть у вас такой?

   Они встали из-за стола и вернулись в кабинет. Доктор жес-

том предложил Колину сесть,   а сам направился в дальний угол

комнаты,   к шкафу.   Достал пачку фотографий,   просмотрел   их

бегло, отобрал три. Несколько секунд внимательно вглядывался

в них,   затем протянул Колину. Пока Колин изучал фотографии,

доктор разливал бренди.

   Но вот Колин кончил рассматривать фотографии.

   - Нет,   - сказал он. - Хотя все-таки что-то в них есть...

- Он попробовал закрывать рукой на фотографии   сначала   лоб,

потом нос,   губы.   - Похожи разрез и постановка глаз,   но не

совсем. Может быть, брови... Прическа другая, это мешает оп-

ределить точно... - Он еще немного подумал, затем вернул фо-

тографии. - Спасибо, что позволили мне взглянуть на них.

   Доктор вытащил из пачки еще одну фотографию и протянул ее

Колину.

   - Это Малкольм, мой сын.

   На ней молодой человек стоял,   смеясь, возле машины, оку-

танный выхлопными газами, и пытался ремнями стянуть капот.

   - Он любил эту машину,   - сказал доктор.   - Но для старой

дороги у нее была слишком большая скорость. Машина перелете-

ла через барьер и ударилась в дерево.

   Он положил фотографии на место и протянул Колину стакан с

бренди.

   Некоторое время   оба молчали.   Потом Колин отпил бренди и

закурил сигарету.

   - Ну что ж, - произнес он. - Попробую рассказать. Было ли

это в действительности или только в моем воображении, неваж-

но. Подробности мы рассмотрим позже, если вы захотите...

   - Хорошо,   - согласился доктор.   - Но прежде скажите: все

началось с того несчастного случая или было что-то еще рань-

ше?

   - Нет, -   ответил Колин, - С него все и началось.

   Это был самый обычный день, выделявшийся из череды анало-

гичных   разве   что тем самым экспериментом в лаборатории.   В

чем он заключался, не стоит говорить. Это не мой личный сек-

рет,   да и к делу никакого отношения не имеет. Все мы собра-

лись вокруг установки.

   Дикин - он дежурил - врубил ток.   Что-то загудело,   потом

взвыло,   будто мотор, набирающий обороты. Вой постепенно пе-

решел в визг; секунду или две казалось, что не вынесешь это-

го звука,   достигшего порога слышимости. И вдруг чувство об-

легчения, потому что он прекратился,   и, все вроде опять ус-

покоилось.   Я смотрел на Дикина,   наблюдавшего за поведением

приборов,   готового в любой момент отключить их, когда в ла-

боратории ярко полыхнул огнем.   Я ничего не услышал и не по-

чувствовал;   зафиксировал   только поразительную белую вспыш-

ку... Потом - провал, сплошная чернота... Я слышал, как кри-

чали люди, женский голос, истеричный женский голос...

   Что-то очень тяжелое придавило меня. Я открыл глаза и был

ослеплен   острой болью.   Я постарался освободиться от прида-

вившей меня тяжести и тут обнаружил,   что лежу на земле и на

меня навалились два или три человека. Мне удалось сбросить с

себя двоих и сесть.   Вокруг валялись люди; несколько человек

уже подымались. В двух футах слеза от себя я увидел огромное

колесо.   Посмотрев вверх,   я понял, что это колесо автобуса,

автобуса, который возвышался надо мной как красный небоскреб

и,   более того, стоял наклонно. и явно собирался повалиться.

Это   заставило меня подхватить молодую женщину,   лежавшую на

моих ногах,   быстро вскочить и убраться вместе с нею в безо-

пасное место. Она была без сознания, лицо ее было смертельно

бледным.

   Я огляделся.   Нетрудно было понять,   что здесь случилось.

Автобус,   шедший с большой скоростью, видимо, потерял управ-

ление, въехал на переполненный тротуар и в витрину магазина.

Переднюю часть его верхнего яруса сплющило стеной здания,   и

именно   оттуда доносился истеричный женский крик.   Несколько

человек все еще оставались на земле: женщина подавала слабые

признаки жизни,   стонал мужчина, а двое или трое лежали сов-

сем неподвижно. Три струйки крови медленно текли по асфальту

среди кристалликов разбитого стекла. Движение на улице оста-

новилось,   и я заметил два полицейских шлема, медленно прод-

вигающихся над собравшейся толпой.

   Я пробовал пошевелить руками, ногами. Они действовали бе-

зупречно и безболезненно.   Но я чувствовал головокружение, и

в голове стучало. Я ощупал голову и нашел крошечную ранку на

левом виске: падая, я, видимо, ударился обо что-то острое.

   Полицейские продирались сквозь толпу к автобусу.   Один из

них   стал расталкивать орущих зевак,   второй занялся постра-

давшими, оставшимися лежать на дороге. Появился третий и по-

лез на второй ярус автобуса узнать, кто там кричит.

   Я осмотрелся. Мы находились на Риджент-стрит, недалеко от

Пиккадилли;   разбитая   витрина   принадлежала Остину Риду.   Я

опять посмотрел на автобус.   Он действительно наклонился, но

не   было опасения,   что он упадет:   его накрепко заклинило в

витрине в каком-нибудь ярде от   слова   "Дженерал",   золотыми

буквами горевшего на алом боку автобуса.

   В этот момент до меня дошло,   что если я сейчас же отсюда

не уберусь,   то буду вовлечен в это дело в качестве свидете-

ля; не то чтобы я вообще не считал для себя возможным высту-

пать свидетелем, Но только при обычных обстоятельствах и ес-

ли это было кому-нибудь на пользу.   А тут я вдруг ясно осоз-

нал, что обстоятельства далеко не обычные. Во-первых, единс-

твенное,   свидетелем чего я был,- это печальные   последствия

катастрофы,   а   во-вторых - что я тут делаю?..   Только что я

наблюдал демонстрацию опыта в Уотфорде и вдруг   оказался   на

Риджентстрит... Какого черта?

   Потихоньку я смешался с толпой.   Петляя среди   остановив-

шихся машин, перешел на другую сторону улицы к кафе "Ройал".

Кажется,   с тех пор как я был у них года два назад, они здо-

рово   перестроились,   но   моей главной задачей было отыскать

бар, что я и сделал без особого труда.

   - Двойной бренди с содой, - заказал я бармену.

   Он налил мне бренди и пододвинул сифон. Я вынул из карма-

на деньги - оказалась какая-то мелочь, серебро и медь. Полез

за чековой книжкой.

   - Полкроны,   сэр,   - как бы предупреждая мой жест, сказал

бармен.

   Я вылупил на него глаза.   Но цену назначил он. Я протянул

ему три шиллинга. Он с благодарностью принял их.

   Я разбавил   бренди   содовой   и с наслаждением выпил.   Это

случилось в тот момент, когда я ставил стакан на прилавок: в

зеркале за спиной бармена я увидел свое отображение.

   Было время, я носил усы - когда я вернулся из армии, нап-

ример.   Но,   поступив в Кембридж, я сбрил их. А теперь - вот

они,   может быть,   не такие пышные,   но вновь воскресшие.   Я

потрогал их.   Никакого обмана,   усы настоящие Почти тут же я

заметил,   какой на мне костюм.   В таком костюме я ходил нес-

колько лет назад,   но мы,   служащие "Электро-физикал индаст-

ри", не носили ничего подобного.

   Все поплыло у меня перед глазами, я поспешил выпить брен-

ди и немного неуверенно полез в карман за сигаретой Из   кар-

мана я вытащил пачку совершенно незнакомых мне сигарет. Слы-

шали вы когда-нибудь о сигаретах "Маринер"? Нет? Не слышал о

них и я, но достал одну и трясущейся рукой закурил. Головок-

ружение не проходило, напротив, оно быстро нарастало.

   Я пощупал внутренний карман. Кошелька в нем не было. Хотя

он должен был находиться там,   если только какой-нибудь пар-

шивец в толпе возле автобуса не прихватил его...   Я проверил

остальные карманы: вечное перо, связка ключей, две квитанции

от   "Харродз",   чековая книжка - в ней чеки на Найтбриджское

отделение Уэстминстерского банка.   Так,   банк мой, но почему

Найтбриджское отделение? Я живу в Хэмпстеде...

   Чтобы найти объяснение всему этому, я попытался восстано-

вить   в   памяти события,   начиная с того мгновения,   когда я

открыл глаза и увидел возвышающийся   надо   мной   автобус.   Я

вспомнил   острое   ощущение   опасности от нависшего надо мной

алого автобуса с золотыми буквами "Дженерал", ярко пылающими

на его боку...   Да, да, золотыми буквами, а вы должны знать,

что слово "Дженерал" исчезло с лондонских   автобусов   еще   в

1933   году,   когда   оно было заменено словами "Лондон транс-

порт".

   Тут я, признаюсь, испугался немного и стал искать что-ни-

будь в баре,   что помогло бы мне вернуть равновесие. На сто-

лике   я   заметил   оставленную кем-то газету.   Я пересек бар,

чтобы взять газету,   и вернулся на свое место к   стойке,   не

взглянув на нее. Только после этого я сделал глубокий вдох и

посмотрел на первую страницу. Сначала я испугался: всю стра-

ницу   занимали реклама и объявления.   Но некоторым утешением

для меня послужила строчка на верху страницы:   "Дейли   Мейл,

Лондон.   Суббота 27 января 1953 года".   Ну хотя бы дата была

соответствующая: именно на этот день намечалась демонстрация

опыта в лаборатории.

   Я перевернул страницу и прочитал: "Беспорядок в Дели. Од-

но из грандиознейших гражданских волнений в Индии за послед-

нее время имело место сегодня в связи с   требованием   немед-

ленного освобождения из тюрьмы Неру. На целый день город за-

мер".

   Мое внимание привлек заголовок соседней колонки: "Отвечая

на вопросы оппозиции,   премьер-министр Ватлер заверил палату

представителей   в том,   что правительство проводит серьезное

рассмотрение..."

   Голова кружилась. Я взглянул на верхнюю рамку газеты - та

же дата,   что и на первом листе:   27 января 1953 года, и тут

же,   под рамкой,   фото с подписью "Сцена из вчерашней поста-

новки театра Лаутон "Ее любовники",   в которой мисс   Агланда

Коуворд   играет   главную роль в последней музыкальной поста-

новке ее отца. "Ее любовники" была подготовлена к постановке

за несколько дней до смерти Ноэля Коуворда в августе прошло-

го года.   После представления мистер Айвор Новелло,   руково-

дивший постановкой, произнес трогательную речь в честь усоп-

шего".

   Я прочел   еще   раз.   Затем   для уверенности осмотрелся по

сторонам.   Мои соседи по бару,   обстановка,   бармен, бутылки

были несомненно реальны.

   Я положил газету на стойку и допил остаток бренди.   Я хо-

тел   повторить   заказ,   но   было бы неловко,   если бы бармен

вздумал назначить большую, чем раньше, цену - денег осталось

в обрез.

   Я взглянул на свои часы - и опять что за чертовщина!   Это

были   хорошие   золотые часы с ремешком из крокодиловой кожи,

стрелки показывали половину первого,   но никогда раньше я не

видел   этих часов.   Я снял часы и посмотрел снизу.   Там было

выгравировано: "К. навеки от О. 10.Х.50". Это поразило меня,

ведь в 1950 году я женился,   хотя и не в октябре,   и не знал

никого,   чье имя начиналось бы с буквы "О".   Мою жену   звали

Деллой.   Я механически застегнул часы на руке и вышел из ба-

ра.

   Виски и   эта маленькая передышка подействовали к лучшему.

Вернувшись на Риджент-стрит,   я чувствовал себя менее расте-

рянным. Боль в голове стихла, и я мог осмотреться вокруг бо-

лее внимательно.

   Кольцо Пиккадилли на первый взгляд было обычным, и тем не

менее казалось,   будто что-то тут не так.   Я. догадался, что

необычны   люди и машины.   Много мужчин и женщин были в поно-

шенных костюмах,   цветочницы под статуей Эроса были   тоже   в

каких-то   лохмотьях.   Я   посмотрел   на прилично одетых дам и

удивился.   Почти все без исключения носили плоские широкопо-

лые шляпы,   приколотые булавками к прическам,   юбки длинные,

почти до лодыжек.   Был полдень, но дамы почему-то вырядились

в меховые накидки, производившие впечатление вечерних туале-

тов. Узконосые туфли на тонких каблуках-шпильках с излишними

украшениями выглядели на мой вкус уродливо. Крик моды всегда

смешон для неподготовленного,   к   нему   приходят   исподволь,

постепенно.

   Я чувствовал бы себя Рипом ван Винклем после пробуждения,

если бы не эти вполне современные заголовки в газетах... Ав-

томашины - короткие,   высокие,   без   привычной   обтекаемости

форм - тоже казались смешными. Присмотревшись, я понял, что,

кроме двух явных "роллс-ройсов",   все остальные марки   машин

мне незнакомы.

   Пока я удивленно таращил глаза,   одна из   дам   в   плоской

шляпе и поношенных мехах встала передо мной и мрачно обрати-

лась ко мне,   назвав "дорогушей".   Я сбежал от нее на Пикка-

дилли.   Между прочим,   я обратил внимание на церковь святого

Джеймса.   Когда я видел ее в последний раз,   она вся была   в

лесах. Материалы для перестройки и укрепления фундамента бы-

ли подвезены в сад и огорожены временным забором.   Это   было

две недели назад. Но теперь все исчезло, будто церковь вовсе

не пострадала в свое время от бомбежек.   Я   пересек   дорогу,

присмотрелся   внимательнее и крайне удивился мастерству рес-

тавраторов.

   Я остановился   перед витриной магазина Хатгарда и оглядел

выставленные книги.   Некоторых авторов я знал:   Пристли, Ль-

юис,   Бертран Рассел,   Т. С. Элиот, но редкие из заглавий их

книг были мне знакомы.   И вдруг внизу,   в центре витрины,   я

увидел   книжонку в суперобложке розовых тонов "Юные дни жиз-

ни", роман Колина Трэффорда.

   Я уставился на книгу,   наверное,   с открытым ртом.   Приз-

наться, у меня были одно время потуги самолюбия в литератур-

ном направлении.   Если бы не война,   я бы, вероятно, получил

образование в области искусства и попробовал бы в   нем   свои

силы. Но случилось так, что мой приятель по полку убедил ме-

ня заняться наукой, а потом я поступил на работу в ЭФИ.

   Поэтому, увидев свое имя на обложке книги, минуту или две

я пытался разобраться в сумбурном потоке своих мыслей и ощу-

щений. Любопытство заставило меня зайти в магазин.

   На столе я заметил в стопке полдюжину   экземпляров   "Юных

дней жизни". Я взял верхнюю и раскрыл. На обложке четко сто-

яло имя автора, на обороте титула - перечень семи других его

произведений.   Затем шло незнакомое мне название издательст-

ва. Рядом отмечалось: "Первое издание - январь 1953 года".

   Я взглянул   на заднюю сторону суперобложки и чуть не уро-

нил книгу:   там красовался портрет   автора,   несомненно   мой

портрет, и с усами! Пол у меня под ногами дрогнул...

   Где-то у себя за плечом я услышал показавшийся мне знако-

мым голос:

   - Рад встрече,   Нарцисс! Смотришь, как идет продажа? Ну и

как?

   - Мартин! - вскрикнул я от неожиданности. Никогда в жизни

я так не радовался встрече с приятелем. - Мартин, сколько мы

не виделись с тобой?

   - Сколько?   Да дня три,   старик! - услышал я слегка удив-

ленный голос.

   Три дня!   Я встречался с Мартином, и не раз, в Кембридже.

Но это было не меньше двух лет назад. Однако он продолжал:

   - Как насчет перекуса, если ты не занят?

   И опять - странно:   я уже   много   лет   не   слышал,   чтобы

кто-нибудь говорил "перекус". Я постарался убедить себя, что

все в порядке вещей.

   - Отлично, - согласился я, - но платить тебе, у меня ста-

щили кошелек.

   Он щелкнул   языком:

   - Надеюсь,   в нем было не так уж много.   А если   пойти   в

клуб? Они примут к оплате чек.

   Я положил книгу,   которую все еще держал в   руках,   и   мы

вышли.

   - Забавная штука,   - сказал Мартин. - Только что встретил

Томми - Томми Вестхауза.   Он вроде порхающего мотылька - на-

деется на своего американского издателя.   Ты помнишь его ду-

рацкую вещь "Розы в шипах"? Как Бен-Гур встречает Клеопатру,

а им мешает Синяя Борода? Так вот его издатель не лучше...

   Он болтал,   пересыпая рассказ профессиональными шутками и

неизвестными мне именами.   И я его, признаться, почти не по-

нимал.   Мы прошли так несколько кварталов почти до Пол-Мола.

Он спросил:

   - Ты   так   и   не   сказал мне,   как идут "Юные дни жизни".

Кое-кто говорит,   что книгу переоценили. Видел "Вечлит"? Там

тебя поругивают.   Самому прочесть книгу не привелось. хлопот

куча!

   Я предпочел   отвечать   уклончиво   и   сказал,   что продажа

идет, как и ожидали, средне.

   Мы пришли в клуб. Это оказался "Сэвидж-клаб". И хоть я не

член его,   швейцар приветствовал меня по имени,   как будто я

был их ежедневным посетителем.

   Меня мучили сомнения,   но все обошлось хорошо, и во время

завтрака   я старался быть на высоте и придерживаться принци-

па:   веди себя как все, потому что если что-то кажется людям

необычным, то они скорее посчитают тебя сумасшедшим, чем по-

могут тебе.

   Боюсь, мне это не всегда удавалось. Я не раз замечал, что

Мартин странно поглядывает на меня.   Один раз   даже   спросил

меня:

   - Как ты себя чувствуешь, старик?

   Но самое   страшное случилось позднее,   когда он потянулся

левой рукой за сельдереем. Я увидел золотое кольцо-печатку у

него на безымянном пальце,   и это поразило меня. Дело в том,

что у Мартина на левой руке не было   мизинца   и   безымянного

пальца.   Он   их   потерял во время войны в 1945 году где-то в

боях у Рейна.

   - Боже мой! - невольно воскликнул я.

    Он повернулся,ко мне:

   - Какого черта, старик, что стряслось? Ты побелел как по-

лотно!

   - Твоя рука... - пролепетал я.

   Он с удивлением посмотрел на руку, потом на меня.

   - По-моему,   все   в порядке.   - Глаза его испытующе сузи-

лись.

   - Но... Но ведь ты потерял два пальца на войне!

   У Мартина брови поползли вверх   от   удивления,   затем   он

нахмурился. В глазах сквозила озабоченность.

   - Ты что-то путаешь,   старик! Ведь война кончилась еще до

моего рождения.

   Ну, после этого в моей голове поплыл туман,   а   когда   он

прошел,   я полулежал в большом кресле.   Мартин сидел рядом и

наставлял меня такими словами:

   - Итак,   старик, прими мой совет. Топай-ка ты к врачу се-

годня же.   Наверное, ты перебрал малость. Как ни смешно - за

мозгами тоже нужно присматривать.   А теперь мне надо бежать,

обещал. Только смотри не откладывай! Дай мне знать, как пой-

дут дела.

   И он ушел.

   Я расслабился в кресле. Как ни странно, я чувствовал себя

самим собой в большей степени,   чем за все время после того,

как   пришел   в сознание на тротуаре Риджентстрит.   Как будто

сильнейший удар выбил меня из   состояния   замешательства,   и

теперь мозги приходили в порядок... Я был рад, что отделался

от Мартина и мог спокойно подумать.

   Я осмотрелся вокруг. Я не был членом клуба и плохо предс-

тавлял расположение и обстановку дома.   И все же   обстановка

казалась мне несколько необычной. Ковры, освещение - все бы-

ло другим, чем я видел в последний раз.

   Народу было   немного.   Двое беседовали в углу зала,   трое

дремали,   и еще двое читали газеты. Никто не обратил на меня

внимания. Я подошел к столу с газетами и журналами и вернул-

ся в кресло,   взяв "Нью Стейшн", датированную 22 января 1953

года. Передовая призывала для прекращения безработицы нацио-

нализировать средства транспорта в качестве первого шага   по

передаче в руки народа средств производства.   Это вызвало во

мне чувства, похожие на ностальгию. Я перевернул страницу и,

просматривая статьи,   был удивлен скудостью их содержания. Я

обрадовался, найдя   раздел   "Современное   обозрение".   Среди

других   вопросов,   которых касался обзор,   было упоминание о

важных физических экспериментальных   работах,   проводимых   в

Германии. Опасения обозревателя,   разделяемые, видимо, неко-

торыми видными учеными,   сводились к следующему: в настоящее

время почти нет сомнений в теоретической возможности ядерно-

го расщепления. Предлагаемые же методы управлении этой реак-

цией слабы и ненадежны. Имеется угроза цепной реакции, кото-

рая может вызвать катастрофу космических масштабов.   Консор-

циум, в котором принимают участие знаменитые ученые, писате-

ли и деятели искусства, собирается обратиться в Лигу наций с

жалобой на правительство Германии,   которое во имя всего че-

ловечества должно прекратить свои   безрассудные   эксперимен-

ты...

   Так, так!..

   Мало-помалу, словно в тумане, кое-что начинало прояснять-

ся...   Совсем неясными оставались все "как" и "почему",   - я

еще не имел своей разумной концепции случившегося.   Но я уже

понимал,   что предположительно могло произойти. Даже мне все

представлялось   противоречивым,   может быть,   оттого,   что я

знал:   случайный нейтрон при   одних   условиях   захватывается

атомом урана, а при других - нет... Это, конечно, противоре-

чит Эйнштейну и его теории относительности,   которая, как вы

знаете,   отрицает возможность абсолютного определения движе-

ния и,   следовательно,   приводит к идее четырехмерной прост-

ранственновременной системы измерений. И поскольку вы не мо-

жетеопределить движение элементов   континуума,   любой   образ

или   картина движения должна быть по сути своей иррациональ-

ной или иллюзорной,   а потому   и   последствия   не   поддаются

строгому определению и могут быть различны.

   Однако там,   где исходные факторы близки или   похожи,   то

есть состоят из одинаковых элементов,   скажем, атомов, нахо-

дящихся в примерно одинаковых соотношениях,   можно ожидать и

похожих последствий. Они, конечно, никогда не будут идентич-

ными,   в противном случае определение движения было бы   воз-

можно.   Но   они могут оказаться весьма схожими и,   выражаясь

языком специальной теории относительности   Эйнштейна,   "дос-

тупными для рассмотрения и могут быть в дальнейшем описаны с

помощью системы близких друг к другу определителей".

   Иными словами, хотя бы одно из бесконечных обстоятельств,

которое мы относим по, времени, например, к 1953 году, долж-

но произойти еще где-то в континууме.   Оно существует только

относительно определенного наблюдателя и появляется в одина-

ковых опосредствованиях с окружающим для нескольких наблюда-

телей,   занимающих похожий (в комбинации пространства и вре-

мени)   угол   зрения или координаты отсчета.   Однако заметим,

что, поскольку два наблюдателя не могут быть совсем идентич-

ными,   каждый из них должен по-разному воспринимать прошлое,

настоящее и будущее.   Следовательно,   все,   что воспринимает

наблюдатель,   возникает на базе его отношений к континууму и

действительно существует только для него одного. Таким обра-

зом, я пришел к пониманию того, что произошло, а именно: ка-

ким-то образом - я еще не догадывался каким - я был   переве-

ден в положение другого наблюдателя,   координаты и угол зре-

ния которого были отличными от моих,   но не настолько, чтобы

окружающее   было совсем недоступно моему пониманию.   Другими

словами,   мой двойник жил в мире,   реальном для него, так же

как   я жил в своем мире,   пока не случилась эта удивительная

рокировка, позволившая мне наблюдать его мир со свойственным

ему восприятием прошлого и будущего,   вместо тех,   к которым

привык я.

   Поймите, это кажется так просто,   когда все обдумаешь, но

я,   конечно, не мог сначала охватить все в целом и сформули-

ровать происходящее для себя сразу. Однако в своих рассужде-

ниях я близко подошел к пониманию отношений между мной и мо-

им   двойником   и решил,   что,   несмотря на всю невероятность

происшедшего,   мои мозги, по крайней мере, в порядке. Беда в

том,   что они попали в непривычную обстановку, что они восп-

ринимали то,   что не было адресовано   им,   -   как   приемник,

настроенный на чужую волну. Это было неудобно, плохо, но все

же намного лучше, чем испорченный приемник.

   Я сидел там довольно долго,   пытаясь сообразить,   что мне

делать,   пока не кончилась пачка сигарет "Маринер".   Тогда я

поднялся и пошел к телефону.

   Сначала я позвонил в "Электро-физикал индастри". Никакого

ответа. Я заглянул для верности в телефонный справочник. Но-

мер оказался совсем другим. Я набрал номер, попросил "1-33",

но, подумав, назвал свой отдел. "О! Вам нужен 59!" - отозва-

лась телефонистка и соединила меня. Кто-то ответил, и я ска-

зал: "Позовите мистера Колина Трэффорда!" - "Простите, - до-

неслось с того конца, - я не могу найти этой фамилии в спис-

ках".

   Я повесил трубку. Стало очевидно, что я не работаю в инс-

титуте.   Поразмыслив минуту,   я позвонил к себе на Уормстер.

Бодрый голос ответил тут же: "Уникальные пояса и корсеты". Я

опустил трубку.

   Я поискал в справочнике себя. Нашел: "Трэффорд, Колин У.,

54 Хогарт-Корт,   Дачис Гарденс,   С.У.7. 67021". Я набрал но-

мер. Телефон на том конце звонил, но никто не снимал трубку.

   Я вышел из телефонной будки,'соображая,   что делать даль-

ше. Странно чувствовать себя иностранцем в своем городе, по-

терять ориентировку и не иметь даже комнаты в гостинице.

   Подумав еще с минуту, я решил, что вернее и логичней все-

го   поступать   так,   как поступил бы здешний Колин Трэффорд.

Если он не работает в институте, то, по крайней мере, у него

есть дом, куда он может направить свои стопы!..

   Хогарт-Корт - прекрасный жилой квартал.   Упругий ковер   и

цветочные узоры по потолку и стенам украшали вестибюль моегц

дома.   Швейцара не оказалось,   и я прошел прямо в лифт.   Дом

производил впечатление маловатого для того, чтобы вместить в

себя пятьдесят четыре квартиры,   и я нажал   верхнюю   кнопку,

предполагая попасть на свой этаж.   Выйдя из лифта,   я увидел

прямо перед собой квартиру № 54. Я вынул связку ключей, выб-

рал, на мой взгляд, подходящий и угадал.

   Сразу же за дверью оказалась маленькая   передняя.   Ничего

особенного:   белые   с давленым рисунком обои.   Коричневый на

весь пол ковер,   столик с телефоном и вазой,   в ней   немного

цветов. Зеркало в приятной золоченой оправе. Рядом со столи-

ком жесткое кресло.   В коридорчик выходило несколько дверей.

Я подождал.

   - Алло!   - позвал я громко и повторил несколько   тише:   -

Алло, есть кто дома?

   Никто не ответил. Я закрыл за собой дверь. Что дальше? А,

да что там, ведь я был, да и есть, Колин Трэффорд!..

   Я снял пальто.   Оказалось, что положить его некуда. Заме-

тил   стенной   шкаф.   Там   висело несколько вещей - мужских и

женских. Повесил пальто туда же.

   Я решил посмотреть,   что собой представляет квартира.   Не

буду описывать обстановку, но в целом это была славная квар-

тира и по размерам больше, чем мне сначала показалось. Хоро-

шо и продуманно обставленная,   без излишней экстравагантнос-

ти, но и не бедно, - все в ней свидетельствовало о вкусе хо-

зяев.   Правда,   отличном от моего.   Но что такое вкус?   Либо

дань времени, либо утонченное отклонение от нормы. Я почувс-

твовал здесь второе.   Хотя стиль показался странным и потому

не очень привлекательным.

   Забавно выглядела кухня.   Под краном в нише раковина   без

отделения   для мойки посуды,   без обычной сушилки,   никакого

распылителя на кране.   Пакет с мыльным порошком.   Нет пласт-

массовых   щеток   для   мытья посуды или других приспособлений

для смешивания напитков.

   Электрическая старомодная плита,   забавная панель освеще-

ния в три квадратных фута, вделанная в стену...

   Гостиная просторная,   с удобными креслами.   В конструкции

мебели ни единой тонкой детали в виде прута или рейки. Боль-

шая,   витиевато украшенная радиола. На панели управления ни-

каких признаков приема частотно-модулированных радиопередач.

Освещение,   как и в кухне,   световыми, плоскими, похожими на

стеклянные вафли панелями,   установленными   на   стойках   или

вделанными в стены. Телевизора нет.

   Я обошел всю квартиру. Женская спальня обставлена строго.

Двуспальные кровати, ванная в мягких светлых тонах, дополни-

тельная спальня с небольшой двуспальной кроватью.   И так да-

лее.   Больше всего меня заинтересовала комната в конце кори-

дора.   Подобие кабинета.   Одна стена сплошь занята полками с

книгами.   Некоторые книги,   особенно старые,   я знал, другие

видел впервые.   Просторное кресло, кресло поменьше, у окна -

широкий, покрытый кожей письменный стол. В окно сквозь голые

ветви деревьев смотрело огромное пространство облаков и   не-

ба.   На столе пишущая машинка,   прикрытая легким чехлом, пе-

редвижная настольная лампа,   несколько пачек   бумаги,   пачка

сигарет,   металлическая пепельница, пустая и чистая, и фото-

портрет в кожаной рамке.

   Я внимательно рассмотрел фотографию.   Очаровательная жен-

щина.   Ей можно было дать двадцать четыре   -   двадцать   пять

лет.   Интеллигентное, совсем незнакомое жизнерадостное лицо,

на которое хотелось смотреть и смотреть.

   Слева у стола стояла тумбочка, а на ней застекленная эта-

жерка с восемью вертикальными секциями для книг.   Книги были

в   ярких суперобложках и выглядели новыми.   Справа стояла та

самая,   что я видел утром в магазине Хатгарда   -   "Юные   дни

жизни".

   Остальные также принадлежали перу Колина Трэффорда. Я сел

в   кресло   и   некоторое время рассматривал их сквозь стекло.

Затем с трепетным любопытством взял и открыл "Юные дни   жиз-

ни"...

   Звук открываемой ключом двери я   услышал   примерно   через

полчаса. Я решил, что лучше показаться самому, чем быть нео-

жиданно обнаруженным, и открыл дверь кабинета: в конце кори-

дора у столика я увидел женщину в замшевом плаще;   она скла-

дывала на столик принесенные свертки.   На звук шагов женщина

повернула   ко   мне голову.   Это была она,   правда,   не в том

настроении,   что на фото.   Когда я подошел, она взглянула на

меня   с   удивлением.   В   выражении ее лица не было и подобия

доброго приветствия любящей жены.

   - О! Ты дома? Что случилось?

   - Случилось? - повторил я, пытаясь поддержать разговор.

   - Ну   насколько   я понимаю,   у тебя в это время назначена

одна из столь важных встреч с Дикки,   - сказала она с усмеш-

кой.

   - О!   Ах это..,,   да.   Ему пришлось отложить свидание,   -

растерянно промямлил я в ответ.

   Она спокойно осмотрела меня. Я стоял, уставившись на нее,

не зная, что делать, сожалея о том, что не подумал заранее о

неизбежной встрече.   Дурак, не попытался даже узнать имя же-

ны,   вместо   того чтобы читать "Юные дни жизни".   Было ясно,

что и сказал я что-то не то и невпопад. Кроме того, ее реак-

ция на мой ответ совсем выбила меня из равновесия. Такого со

мной никогда не случалось...   Когда тебе тридцать   три,   по-

пасть в такое безнадежно дурацкое положение нелегко и совсем

не приятно.

   Так мы стояли,   уставившись друг на друга:   она неодобри-

тельно-хмуро,   я - пытаясь совладать со своей растерянностью

и не в силах вымолвить ни слова.

   Она начала медленно расстегивать плащ. Уверенности ей то-

же не хватало.

   - Если... - начала она.

   Но в   этот момент зазвонил телефон.   Казалось,   довольная

отсрочкой,   она подняла трубку.   В тишине я различил женский

голос, спрашивающий Колина.

   - Да, - сказала она. - Он здесь.

   И она протянула мне трубку, с любопытством глядя на меня.

   - Хэлло. Колин слушает, - произнес я.

   - О,   в самом деле, - ответил голос. - Разрешите спросить

почему?

   - Э-э... я не вполне... - начал я, но она прервала.

   - Слушай,   Колин.   Я уже битый час жду тебя, полагая, что

если ты не можешь прийти, то догадаешься хоть позвонить. Те-

перь выясняется, что ты торчишь дома. Очень мило, дорогой.

   - Я...   Кто это?   Кто говорит?   - Это все, что я мог ска-

зать. Я скорее почувствовал, чем увидел, как молодая женщина

рядом замерла, наполовину сняв плащ.

   - Ради Бога,   - в трубке звучало раздражение.   -   Что   за

глупая игра? Кто это, как ты думаешь?

   - Это я как раз и пытаюсь выяснить! - сказал я.

   - О,   перестань паясничать,   Колин...   Это ты потому, что

Оттилия рядом?   Готова поспорить,   что так,   а ты идиот. Она

первая подняла трубку, так что прекрасно знает, что это я.

   - Так,   может, мне лучше спросить ее, кто вы? - предложил

я.

   - О,   ты и впрямь туп как олух.   Иди и отоспись.   -   Она,

очевидно, бросила трубку, и телефон замолк.

   Я, в свою очередь,   положил трубку. Молодая женщина смот-

рела на меня в замешательстве. Она, разумеется, слышала все,

что говорилось по телефону,   почти так же ясно,   как я.   Она

отвернулась,   медленно   сняла плащ и не спеша повесила его в

шкаф.   Когда с этим было покончено, она снова повернулась ко

мне.

   - Не могу понять,   может,   ты и в самом деле обалдел? Что

все это значит? Что натворила драгоценная Дикки?

   - Дикки? - спросил я, желая узнать побольше.

   Легкая морщинка между ее бровей стала глубже.

   - О Колин,   неужели ты думаешь,   что я до сего времени не

узнаю голос Дикки по телефону?

   Это была   моя   грубейшая   ошибка.   Действительно,   трудно

представить себе, что можно не отличить по голосу мужчину от

женщины.   И поскольку мне не хотелось казаться спятившим,   я

должен был разрядить обстановку.

   - Слушай,   не пройти ли нам в гостиную? Мне нужно кое-что

рассказать тебе! - предложил я.

   Я сел в кресло и задумался - с чего начать?   Если бы даже

мне самому было ясно все, что произошло, - задача была не из

легких. Но как доказать ей, что, хоть я и обладаю физической

оболочкой Колина Трэффорда и сам являюсь Колином Трэффордом,

все же я не тот Колин Трэффорд,   который написал книги и же-

нат на ней,   что я всего лишь разновидность Колина Трэффорда

из другого,   альтернативного мира? Необходимо было придумать

какойто   подход,   чтобы объяснение не привело к немедленному

вызову врача-психиатра.

   - Итак, что ты скажешь? - снова спросила моя жена.

   - Трудно объяснить... - Я сознательно медлил.

   - Конечно, трудно! - сказала она без тени одобрения и до-

бавила: - Было бы, наверное, легче, если бы ты не смотрел на

меня. Так. И мне было бы лучше.

   - Со мною произошли весьма странные превращения,   - начал

я.

   - О дорогой,   опять?! - воскликнула она. - Чего ты хочешь

- моего сочувствия или еще чего-нибудь?

   Я остановился, несколько смешавшись.

   - А что,   разве с ним это случалось и раньше?   -- спросил

я.

   Она холодно взглянула на меня:

   - "С ним"?   С кем "с ним"? Мне казалось, ты говорил о се-

бе. А я имела в виду на этот раз Дикки, а перед этим - Фрэн-

сис,   а перед ней Люси...   А теперь самый странный и   удиви-

тельный отказ от Дикки... По-твоему, мне нечему удивляться?

   Я быстро и много узнавал о своем двойнике. Но что мне

до него -   он из другого   мира. Я сделал попытку про-

должить объяснение:

   - Нет, ты не понимаешь. Речь идет совсем о другом.

   - Конечно,   я не понимаю. Разве жены способны понимать? У

вас   всегда   все другое.   Ну да ладно,   если это для вас так

важно... - и она начала подниматься с кресла.

   - Не уходи, пожалуйста! - с волнением сказал я.

   Она сдерживалась,   рассматривая меня.   Морщинка появилась

снова.

   - Нет!   Я думаю,   мне тебя не понять.   Наконец, я не смо-

гу...

   Она продолжала вглядываться в меня с тревогой и,   как мне

показалось, с некоторой неуверенностью.

   Когда вы ищете понимания,   сочувствия, обращаться к чело-

веку в безличной форме нельзя. Но если вы не знаете, как об-

ратиться - "дорогая",   "моя хорошая",   просто по   имени   или

ласково,   с детским уменьшительным именем - ваше дело совсем

дрянь, особенно если вы и раньше не понимали друг друга.

   - Оттилия,   милая,   - начал я и сразу понял, что это была

непривычная для нее форма обращения. Ее глаза мгновенно рас-

ширились,   но я пошел напролом: - Это совсем не то, о чем ты

думаешь,   ни капельки.   Дело в том,   что я,   ну, в общем, не

совсем тот человек...

   Она снова приняла свой тон:

   - Довольно странно,   но мне порой казалось то же самое. И

я припоминаю,   что ты говорил что-то подобное не раз и рань-

ше.   Ну хорошо,   позволь продолжить вместо тебя. Итак, ты не

тот человек,   за кого я вышла замуж,   и тебе нужен развод, и

ты,   наверное,   боишься,   что муж Дикки подаст в суд и будет

скандал. Или... О Господи, как мне надоело все это...

   - Нет,   нет!   - в отчаянии воскликнул я. - Совсем, совсем

не то.   Наберись,   пожалуйста,   терпения. Эти вещи объяснить

чрезвычайно трудно...

   Я помолчал, наблюдая за ней. Оттилия смотрела на меня, и,

хотя   морщина   не разгладилась,   глаза выражали скорее уста-

лость, чем недовольство.

    - Что же случилось с тобой?.. - напомнила она.

   - Это я и хочу рассказать тебе.

   Но я сомневался,   слушает ли она. Глаза ее вдруг расшири-

лись, она отвела взгляд.

   - Нет! - словно выдохнула Оттилия. - Нет и нет!

   Казалось, она вот-вот заплачет. Она плотно сжала коленями

свои ладони и прошептала:

   - О нет,   о,   будь милостив,   Боже - нет! Только не нужно

опять... Да хватит же терзать меня!.. Не надо... не надо!

   Она вскочила и,   прежде чем я успел подняться   с   кресла,

выбежала из комнаты.

   Колин Трэффорд умолк, закурил новую сигарету и повременил

немного, прежде чем продолжать:

   - Итак, вы, наверное, уже поняли, что миссис Трэффорд бы-

ла урожденной Оттилией Харшом.   Родилась она в 1928 году,   а

замуж вышла в 1949-м. Ее отец погиб в авиационной катастрофе

в 1938 году, Я не помню, к сожалению, чтобы она называла от-

ца по имени.   Если бы я знал,   что вернусь в этот мир,   я бы

расспросил и записал массу событий и имен. Но, увы, я не мог

предполагать,   что   подобное   невероятное   превращение может

случиться дважды...

   Я сделал   все   возможное,   и не только для удовлетворения

своего любопытства,   чтобы установить время, когда произошел

раскол миров. Должна была быть, как я понимаю, некоторая ис-

ходная точка,   когда произошли основные события.   Поиск этой

точки приблизил бы нас к определению того момента, когда был

расщеплен сам элемент времени и время стало течь уже по двум

различным каналам.

   Может, такое происходит всегда, но мы этого просто не за-

мечаем. Непрерывное раздвоение одного измерения на неопреде-

ленное количество каналов приводит   к   незаметным   вариациям

обстановки   в   одних случаях и к заметным - в других.   Может

быть, такие случайные разветвления в истории и привели к по-

ражению Александра Македонского, разбитого персами, к победе

Ганнибала,   к тому, что Цезарь не перешел Рубикон. Бесконеч-

ное   множество   случайных   расхождений и обратных самопроиз-

вольных соединений потоков времени...   Кто знает?   Может,   и

вся Вселенная, которую мы теперь знаем, - это результат ком-

бинации случайных совпадений.   А почему бы и нет?   Но   я   не

смог достаточно точно определить,   когда произошло расщепле-

ние времени в моем случае.

   Это было, представляется мне, где-то в конце 1926-го, на-

чале 1927 года,   не позднее, исходя из сравнения дат различ-

ных событий, записи о которых имелись.

   Именно в это время что-то   произошло   или,   наоборот,   не

произошло из того,   что должно было произойти.   Это привело,

помимо всего прочего, к тому, что Гитлер не пришел к власти,

что   не было второй мировой войны,   и это задержало осущест-

вление расщепления ядра.

   Для меня,   как я уже сказал,   все это было тогда не более

чем любопытно.   Мои непосредственные действия и   мысли   были

заняты главным для меня, вы понимаете - Оттилией.

   Вам известно,   что я был женат и обожал свою жену. Мы бы-

ли,   как говорится,   счастливой парой, и я никогда не сомне-

вался в этом, пока... пока со мною не случилось всего этого.

   Я не хочу ничего сказать против Деллы, и, думаю, она была

вполне счастлива,   но я несказанно благодарен одному   -   что

все это произошло уже не при ее жизни.   Она так никогда и не

узнала, что была для меня "не той женщиной".

   И Оттилия   вышла   замуж не за того человека...   Или лучше

сказать - она не встретила предназначенного именно ей   чело-

века.   Она влюбилась в другого.   И вначале, нет сомнения, он

тоже любил ее.   Но через год она почувствовала не только лю-

бовь,   но и ненависть к нему. Ее Колин Трэффорд выглядел со-

вершенно как я - вплоть до шрама на большом пальце левой ру-

ки,   изуродованной электрическим вентилятором. Это доказыва-

ло, что до 1926 - 1927 годов он был собственно мной.

   Я понимал,   что   общими у нас были и некоторые манеры,   и

голос. Мы отличались запасом слов и произношением, как я за-

метил,   прослушивая   его голос на магнитофоне.   Существовала

разница и в других незначительных деталях - манере   причесы-

ваться, подстригать усы. Но было ясно, что я - это он и он -

это я. Те же родители, та же наследственность, та же биогра-

фия.   И,   если   я правильно определил время превращения,   мы

должны были иметь одинаковые воспоминания,   по крайней мере,

до   пятилетнего возраста.   Позднее уже прослеживались разли-

чия.   Окружение или жизненный опыт привели постепенно к   за-

метной разнице.

   Мне кажется это объяснение логичным,   как по-вашему? Ведь

жизнь всегда начинается похоже, и только позднее человек ме-

няется под воздействием среды.   Как все происходило с   этим,

другим,   Колином Трэффордом,   я не знаю, но мне было немного

больно прослеживать развитие моего второго "я",   как будто я

разглядывал   себя   в   постепенно и неожиданно искривляющихся

зеркалах.

   Была какая-то   сдержанность и осторожность,   ожидание че-

го-то в глазах и голосе Оттилии,   когда она рассказывала мне

о нем. Более того: через несколько дней я внимательно прочел

книги, написанные Трэффордом. Ранние произведения не вызыва-

ли   неприязни.   Однако   последующие   нравились   все меньше и

меньше.

   Без сомнения,   все растущее внимание к извращениям и опи-

сания все большего   числа   жестокостей   свидетельствовали   о

расчете на сенсацию,   а следовательно, на успех книги. Более

того, с каждой книгой мое имя на обложках печаталось все бо-

лее крупным шрифтом.

   Я обнаружил и последние рукописи.   Я бы мог издать их, но

я знал,   что не стану этого делать.   Уж если бы я решил про-

должать литературную карьеру, я написал бы свою книгу. В лю-

бом   случае   мне   не приходилось беспокоиться о куске хлеба:

все, что касалось войны, могло дать большие доходы. Достиже-

ния в области физики,   известные мне,   обгоняли их знания на

целое поколение. Если они и имели радар, то он, видимо, пока

что   был   засекречен   военными.   Моих знаний хватало,   чтобы

прослыть гением и обеспечить свое будущее. Стоило захотеть.

   Он улыбнулся, встряхнул головой и продолжал:

   - Поскольку первый шок прошел и   я   начал   разбираться   в

происшедшем,   причин   для   особых тревог не было,   я наконец

встретил Оттилию и потому ни о чем не жалел. Оставалось лишь

приспособиться к обстановке.   В общем,   было полезно настро-

иться в поведении на предвоенные годы. В деталях трудно было

разобраться:   тут   и неузнанные тобой знакомые,   и приятели,

которые не узнавали тебя.   У всех неизвестное тебе   прошлое:

кое у кого из них мужья и жены,   которых я знал, у некоторых

- совсем неожиданные партнеры.

   Бывали удивительные   случаи.   За   стойкой   бара   в   отеле

Гайд-парка я встретил бармена - кудрявого весельчака,   кото-

рого я видел в последний раз мертвым с простреленной навылет

головой.   Я видел и Деллу,   мою жену, выходящей из ресторана

под руку с каким-то долговязым типом. Она выглядела веселой,

и мне было не по себе,   когда она безучастно   посмотрела   на

меня как на постороннего. Мне казалось в тот момент, что оба

мы привидения.   Но было радостно, что она жива-здорова и пе-

режила свой смертный час 1951 года хотя бы в этом измерении.

   Наибольшую неловкость я   испытывал,   когда   встречался   с

незнакомыми людьми, которых, как потом оказывалось, я должен

был знать. Круг знакомых моего двойника был обширен и удиви-

телен.   Я уже подумывал, не объявить ли себя психически нез-

доровым, перетрудившимся - это бы мне помогло при встречах с

людьми.

   И единственная вещь,   которая не пришла тогда мне в голо-

ву,   -   это возможность еще одного сдвига времен,   только на

этот раз в обратном направлении.

   Впрочем, я   рад,   что тогда не додумался до этого.   Иначе

были бы испорчены три самые счастливые недели моей жизни.

   Я пытался   объяснить Оттилии,   что произошло со мной,   но

для нее это ничего не значило,   и я оставил свои объяснения.

По-моему,   она решила про себя, что со мною что-то случилось

на- почве переутомления и что теперь я опять   чувствую   себя

лучше и снова становлюсь самим собою...   каким она знала ме-

ня... что-то в этом роде... Впрочем, объяснение не очень за-

нимало ее - важны были последствия...

   И я согласен с нею. Как она была права! В жизни нет ниче-

го значительнее, чем любовь двух людей друг к другу. По-мое-

му,   ничего.   А я любил.   Неважно,   как я нашел единственную

незнакомку,   о которой мечтал всю жизнь.   Я ее нашел.   Я был

так счастлив,   как раньше и представить себе не мог. Поверь-

те, обычными словами этого не объяснишь, но на моей "вершине

мира" стало все удивительно светло и ярко.   Я был полон лег-

кости и уверенности,   как будто слегка опьянен. Я 'мог спра-

виться с чем угодно. Думаю, и она чувствовала то же. Да, я в

этом уверен.   Она быстро освобождалась от тяжелых воспомина-

ний прошлых лет. Ее вера в счастливое будущее росла с каждым

днем...   Если бы я знал!   Но разве мог я знать?   И что я мог

поделать?..

   Он снова прервал свой .рассказ,   глядя в огонь камина. На

этот раз он молчал долго.   Доктор, чтобы привлечь его внима-

ние, заерзал в кресле и спросил:

   - Что же случилось потом?

   Колин Трэффорд посмотрел на него отсутствующим взглядом.

   - Случилось?   - повторил он. - Если бы я знал, я бы, воз-

можно... Но я ке знаю... Нечего тут знать... Все это беспри-

чинно,   вдруг... Однажды я уснул вечером рядом с Оттилией, а

проснулся утром на койке в больнице снова в этом мире... Вот

и все... Все это... да, случайно, необъяснимо, все наугад.

   Во время   длительной   паузы   доктор Харшом не спеша набил

табаком трубку,   тщательно раскурил ее,   поудобнее уселся   в

кресле и сказал тоном,   не допускающим возражений:   расцвели

его таланты? А что было бы с нашей доброй старушкой - лейбо-

ристской партией? Возникают бесчисленные вопросы...

   На следующее   утро после позднего завтрака доктор Харшом,

подавая пальто Колину, проводил гостя словами напутствия:

   - Я провел остаток ночи,   обдумывая все происшедшее с ва-

ми.   Какое бы ни было объяснение,   вам следует все записать,

каждую деталь, которую вы помните. Если хотите, без указания

на действительных лиц, но обязательно запишите. Возможно, со

временем   это   уже   не будет казаться чудом и подтвердит еще

чьи-нибудь опыты или теоретические разработки. Так что запи-

шите все, а уж потом выкиньте из головы. Постарайтесь забыть

ваши идиллические предположения. Ее не существует. Существо-

вавшие   в   этом мире Оттилии Харшом давным-давно скончались.

Забудьте ее.   Спасибо вам за доверие. Я хоть и любознателен,

но   умею хранить секреты.   Если понадобится,   я готов помочь

вам...

   Он проводил   взглядом   отъезжающую машину.   Колин помахал

ему рукой у поворота за угол. Доктор Харшом покачал головой.

Он понимал,   что мог бы сдержаться при расставании,   промол-

чать,   но чувство долга оказалось сильнее.   Он нахмурился   и

направился в дом. Как ни фантастична эта одержимость молодо-

го человека, было почти ясно: рано или поздно он загонит се-

бя вконец.

   В течение   нескольких последующих недель доктор Харшом не

имел известий о Колине,   он узнал только, что Колин Трэффорд

не последовал его советам и продолжает поиски.   Питер Харшом

в Корнуолле и Гарольд Харшом в Дареме получили запросы отно-

сительно мисс Оттилии Харшом,   которой,   по их сведениям, не

существует.

   Прошло еще несколько месяцев. И вдруг - почтовая открытка

из Канады. На одной стороне - вид на здание парламента в От-

таве,   на обороте - краткое сообщение "Нашел.   Поздравляйте.

К. Т.".

   Доктор Харшом разглядывал открытку и улыбался.   Было при-

ятно. Значит, он правильно оценил Колина, этого милого моло-

дого человека. Было бы жаль, если бы он плохо кончил со сво-

ими бесполезными поисками.   Конечно, трудно поверить даже на

минуту... Но если нашлась разумная молодая женщина, сумевшая

убедить его,   что она и есть перевоплощение его любимой,   то

это хорошо для них обоих. Навязчивая идея развеялась.

   Доктор хотел немедленно откликнуться поздравлением, но на

открытке не было обратного адреса.

   Через несколько недель пришла еще открытка из   Венеции   с

изображением площади святого Марка.   Послание было опять ла-

коничным,   но с обратным адресом гостиницы:   "Медовый месяц.

Можно потом привезти ее к вам?"

   Доктор Харшом колебался. Как врач, он готов был отказать.

Не следовало напоминать молодому человеку о его прошлом сос-

тоянии.   С другой стороны,   отказ   прозвучал   бы   не   только

странно,   но   и   бесчеловечно.   В конце концов он ответил на

открытке с изображением   Хирфордского   собора:   "Приезжайте.

Когда?"

   Только в конце августа появился Колин.   Он приехал на ма-

шине,   загорелый и бодрый.   Выглядел он гораздо лучше, чем в

первый свой визит.   Доктор Харшом был рад ему,   но удивился,

что молодой человек в машине один.

   - Как   я   понял из вашей открытки,   вы собирались прибыть

сюда с невестой, - запротестовал он.

   - Да-да, так было, так оно и есть, - заверил Колин. - Она

в отеле.   Я...   я просто хотел   сначала   кое-что   рассказать

вам...

   - Располагайтесь свободно, - пригласил доктор.

   Колин сел на край кресла, локти на колени, кисти рук све-

сил между колен.

   - Главное для меня - это поблагодарить вас, доктор. Прав-

да,   я никогда не сумею отблагодарить вас как следует.   Если

бы вы не пригласили меня тогда, я едва ли нашел бы ее.

   Доктор Харшом нахмурился:

   - По-моему,   все,   что я делал, - это слушал и предлагал,

как мне казалось,   для вашей же пользы то, что было вам неп-

риятно и что вы отвергли.

   - И мне тогда так казалось,   - согласился Колин.   - Каза-

лось,   вы захлопнули передо мной все двери и выхода не оста-

вили.   И именно тогда я осмотрелся и увидел одинединственный

путь, сулящий надежду.

   - Не помню, чтобы я оставил вам какую-либо лазейку, - от-

ветил доктор.

   - Конечно,   нет, вы правы, и все-таки выход был. Вы наме-

тили   мне самую последнюю и узенькую тропинку,   и я пошел по

ней.   Сейчас вы узнаете, если немного потерпите. Когда я по-

нял, как ничтожно малы мои возможности, я прибегнул к помощи

профессионалов.

   Они - дельный народ,   они отметут все, что не обещает де-

лового успеха.   Они мне и не сказали ничего по   сути,   кроме

того, что один из потерянных следов ее родителей ведет в Ка-

наду. Тогда я обратился к профессионалам в Канаде. Это боль-

шая страна. Много людей туда переселилось. В ней каждодневно

ведутся самые разнообразные поиски.   Пошли безнадежные отве-

ты,   и стало совсем грустно. Но вот они нащупали путь, а уже

на следующей неделе мне сообщили,   что очень похожая женщина

работает   секретарем в одной из юридических контор в Оттаве.

Тогда я сообщил в ЭФИ,   что мне нужен отпуск за свой счет, а

позже, с новыми силами...

   - Минутку,   - прервал его доктор,   - если бы вы   спросили

меня, то я бы сказал вам, что в Канаде нет никого из семейс-

тва Харшомов. Иначе я бы знал, поскольку...

   - О, я так и думал. Ее фамилия была не Харшом, она носила

фамилию Гейл, - прервал Колин, как бы извиняясь.

   - Ах вот как!   Надеюсь,   и звали ее не Оттилией? - мрачно

спросил доктор

   - Нет, ее звали мисс Белиндой, - ответил Колин.

   Доктор поморгал, открыл было рот, но решил промолчать.

   Колин продолжал:

   - И тогда я перелетел через океан,   чтобы убедиться.   Это

был самый сумасшедший перелет из всех,   что я помню.   Но там

все обернулось хорошо.   Стоило мне увидеть ее издали.   Я   не

мог ошибиться - это была она. Я мог бы узнать ее и среди де-

сятков тысяч.   Даже если бы ее волосы и одежда   были   совсем

другими. - Он намеренно остановился, следя за выражением ли-

ца доктора.   - Как бы то ни было,   - продолжал   Колин,   -   я

знал! И было чертовски трудно остановить себя, чтобы не бро-

ситься к ней.   Но у меня хватило ума воздержаться. Следовало

подумать,   как ей представиться.   Потом нас представили, или

что-то в этом духе.

   Любопытство вынудило доктора спросить:

   - Так, так! Все это легко и забавно, как в кино! А что же

ее муж?

   - Муж? - мгновенно насторожился Колин.

   - Ну да,   вы же сказали,   что фамилия ее Гейл,   - заметил

доктор.

   - Я,   кажется,   сказал: "мисс Белинда Гейл". Она была од-

нажды обручена, но никогда не выходила замуж. Уверяю вас - в

этом есть веление судьбы, как говорят греки.

   - Ну а если... - начал доктор Харшом и сразу же помедлил,

контролируя свои слова.

   - Ничего бы не изменилось,   если бы она и была замужем, -

заявил с беспардонной уверенностью Колин.   - Он бы все равно

был не тем человеком для нее.

   Доктор не стал возражать, и Колин продолжал свой рассказ:

   - Никаких затруднений или сложностей не возникло. Она жи-

ла в квартире с матерью.   Вполне прилично зарабатывала. Мать

ее была одинока, получала пенсию за мужа, канадского военно-

го летчика,   погибшего в войну под Берлином. Так что матери-

ально их жизнь была хорошо обеспеченной.

   Ну вот, как видите, ничего особенного. Ее мать не слишком

радостно встретила меня. Но она оказалась благоразумной жен-

щиной и,   очевидно,   поняла,   что мы поладим.   Так что и эта

часть моего представления прошла проще,   чем можно было ожи-

дать.

   Колин сделал паузу, и доктор успел заметить:

   - Конечно,   мне приятно это слышать. Но признаюсь, мне не

совсем ясно, почему вы приехали без жены?

   Колин посерьезнел:

   - Видите ли,   по-моему,   она думает...   Нет, я еще не все

рассказал. Это деликатный вопрос...

   - Не спешите, я сдаюсь! - дружелюбно сказал доктор.

   Колин колебался.

   - Ладно. Так будет честнее перед миссис Гейл. Я сам расс-

кажу...   Понимаете, я не хотел рассказывать им обо всем про-

исшедшем,   то есть о том,   почему   я   отправился   в   Оттаву.

Как-нибудь потом.   Вы единственный человек, которому я раск-

рыл душу.   Мне не хотелось,   чтобы они думали,   что я слегка

чокнутый. Все шло как надо, пока я не проговорился.

   Это случилось накануне нашей помолвки.   Белинды в комнате

не было.   Она занималась последними приготовлениями. Мы были

наедине с моей будущей тещей,   и я старался всячески успоко-

ить ее разговорами.

   И, помнится,   вот что я сказал:   "Моя работа в   институте

вполне   устраивает меня,   весьма перспективна и имеет непос-

редственное отношение к Канаде,   а поэтому смею уверить вас,

что, если Оттилии не понравится жизнь в Англии..."

   Я сразу остановился, так как миссис Гейл вздрогнула, вып-

рямилась в кресле и уставилась на меня с отвисшей от изумле-

ния челюстью.   Затем она неуверенно спросила: "Что вы сказа-

ли?"

   Я заметил свою ошибку,   но слишком поздно.   Чтобы   испра-

виться,   я пояснил: "Я сказал, что если Белинде не понравит-

ся..." Она прервала меня:   "Вы не сказали "Белинде", вы ска-

зали "Оттилии"".   - "Э-э,   может быть, оговорился, - заметил

я,   - но я имел в виду,   что если ей не понравится..." - "Но

почему вы назвали ее Оттилией?"

   Она настаивала, и мне некуда было деваться.

   "Знаете ли, просто так я называю ее про себя", - признал-

ся я.

   "Но почему,   почему вы называете ее про себя Оттилией?" -

добивалась она.

   Я вгляделся в нее повнимательнее.   Она побледнела, и рука

ее дрожала. Она была потрясена и напугана. Я перестал водить

ее за нос.

   "Я не думал, что так получится", - сказал я.

   Она посмотрела на меня испытующе и немного спокойней.

   "Но почему - вы должны сказать мне. Что вы знаете о нас?"

- "Просто при других обстоятельствах она бы не была Белиндой

Гейл. Она была бы Оттилией Харшом".

   Миссис Гейл   продолжала   всматриваться в мое лицо,   в мои

глаза, долго и пристально, все еще бледная и встревоженная.

   "Я не могу понять,   - сказала она как бы про себя.   - Вам

известно о Харшоме... да, вы могли это узнать от кого-то или

угадать... Или она вам сказала?"

   Я отрицательно покачал головой.

   "Неважно, вы могли узнать, - продолжала она, - но имя От-

тилия...   Никто, кроме меня, не знает истории этого имени...

- И она покачала головой.   - Я не говорила об этом даже Рег-

ги,   моему мужу. Когда он спросил меня, не назвать ли ее Бе-

линдой, я согласилась с ним. Он был так добр ко мне. Ему и в

голову не приходило, что я хотела назвать ее Оттилией. Я ни-

кому и словом не обмолвилась ни раньше, ни потом. Так как же

вы узнали?"

   Я взял ее руку,   сжал ее,   стараясь успокоить.

   "Нет причин волноваться Считайте,   что это   я   увидел   во

сне,   просто во сне, ну представилось мне, что ли. Просто я,

мне кажется, знаю."

   Она качнула головой, не соглашаясь, и после короткой пау-

зы сказала уже спокойно

   "Никто, кроме меня, не знал. Это было летом 1927 года. Мы

были на реке,   в лодке,   привязанной под   ивой   Белый   катер

скользил мимо нас, мы посмотрели ему вслед и прочитали имя у

него на борту. Малкольм сказал..."

   Если Колин   и   заметил,   как   неожиданно вздрогнул доктор

Харшом,   то выдал это только тем, что повторил два последних

слова:

   "Малкольм сказал: "Оттилия - отличное имя, не так ли? Оно

уже   есть   в нашей семье.   У моего отца была сестра Оттилия,

она умерла, когда была еще маленькой девочкой. Если бы у ме-

ня родилась дочь, я хотел бы назвать ее Оттилией...""

   Колин Трэффорд прервал рассказ и   посмотрел   на   доктора.

Затем продолжил:

   - После этого миссис Гейл долго молчала,   потом   сказала:

"Он   так   никогда   и не узнал этого.   Бедный Малкольм погиб,

прежде чем я поняла,   что у нас будет ребенок. Мне так хоте-

лось,   помня его, назвать ее Оттилией. Он этого хотел... И я

бы хотела..."

   И она тихо заплакала...

   Доктор Харшом оперся на стол локтем   одной   руки,   второй

рукой прикрыл глаза. Он оставался некоторое время недвижим.

   Наконец он вытащил носовой платок и решительно   прочистил

нос:

   - Я слышал, что там была девочка, и даже наводил справки,

но мне сказали, что она вскоре вышла замуж. Я думал о ней...

Но почему она не обратилась ко мне? Я бы позаботился о них.

   - Она не знала об этом.   Она обожала Регги Гейла. И он ее

любил и хотел, чтоб ребенок носил его имя! - заключил Колин.

   Он встал и подошел к окну Он простоял так спиной к докто-

ру довольно долго,   больше минуты,   пока не услышал движение

позади себя. Доктор Харшом поднялся и направился к буфету.

   - Мне бы хотелось выпить рюмку. Предлагаю тост за восста-

новление порядка и гибель случайного.

   - Согласен, - сказал Колин. - Остается лишь добавить, что

вы были в конце концов правы.   Оттилии Харшом не существует,

и пора мне представить вам вашу внучку,   миссис Колин   Трэф-

форд.

                     БОЛЬШОЙ ПРОСТОФИЛЯ

     - Знаешь,   - с удовлетворенным видом воскликнул Стефен,

- если запустить эту ленту таким вот образом, мы услышим мой

голос, только шиворот-навыворот.

     Дайлис отложила книгу,   взглянула на мужа. На столе пе-

ред ним стояли магнитофон, усилитель и всякие другие мелочи.

Путаница проводов соединяла все это между   собой,   со   штеп-

сельной розеткой,   с огромным репродуктором в углу и с науш-

никами на голове Стефена. Куски магнитофонной ленты устилали

пол.

     - Новое достижение науки,   - холодно сказала Дайлис.   -

По-моему,   ты собирался всего-навсего подправить запись вче-

рашней вечеринки и послать Майре. Она ей очень нужна, я уве-

рена, только без всех этих фокусов.

     - Да, но эта мысль пришла мне в голову только что!..

     - Боже,   посмотри,   что   ты тут натворил!   Словно здесь

устраивали бал телеграфной аппаратуры. Что хоть это такое?

     Стефен поглядел   на обрывки и кольца магнитофонной лен-

ты.

     - О, здесь записано, как все вдруг принимаются говорить

разом,   есть   куски   нудного рассказа,   который Чарльз вечно

всем навязывает... Есть нескромности... и всякая всячина...

     - Судя по записи,   нескромностей на этой вечеринке было

гораздо   больше,   чем нам тогда казалось,   - сказала она.   -

Прибери-ка ты тут, пока я приготовлю чай.

     - Но почему бы тебе не прослушать пленку?   - воскликнул

Стефен.

     Дайлис остановилась в дверях.

     - Ну,   скажи на милость, с какой стати я должна слушать

твой голос да еще шиворот-навыворот? - спросила она и вышла.

     Оставшись один, Стефен не стал наводить порядок. Вместо

этого   он   нажал   пусковую кнопку и стал с интересом слушать

забавную белиберду - запись его собственного   голоса,   запу-

щенную задом наперед. Потом он выключил магнитофон, снял на-

ушники и переключил звук на репродуктор.   Он   заметил,   что,

хотя в интонациях голоса сохранялось что-то европейское, ра-

зобрать это в каскаде бессмысленных звуков было нелегко. Ра-

ди   опыта   Стефен   вдвое   сократил скорость и увеличил гром-

кость.   Голос, теперь на октаву ниже, принялся выводить глу-

бокие, раздумчивые, невероятные звукосочетания. Стефен одоб-

рительно кивнул и откинул голову назад, вслушиваясь в сочное

рокотание.

     Вдруг раздался шипящий звук, как будто паровоз выпустил

струю сжатого пара,   и налетела волна теплого воздуха,   пах-

нувшего горячим шлаком.

     От неожиданности Стефен подпрыгнул и чуть не перевернул

стул.   Опомнившись, он схватился за магнитофон, поспешно на-

жимая кнопки, щелкая переключателями. Сразу замолк репродук-

тор.   Стефен с беспокойством обследовал аппаратуру в поисках

повреждения, но все было в порядке. Он вздохнул с облегчени-

ем,   и именно в этот момент каким-то непонятным образом   по-

чувствовал,   что он уже не один в комнате.   Стефен резко по-

вернулся.   Челюсть его отвалилась почти на дюйм,   и он   сел,

рассматривая человека, стоявшего в двух шагах от него.

     Человек стоял навытяжку, держа руки по швам. Он был вы-

сок   -   верных шесть футов - и казался еще выше из-за своего

головного убора - цилиндра невероятной высоты с узкими поля-

ми. На   незнакомце   были высокий накрахмаленный воротничок с

острыми углами,   серый шелковый шарф,   длинный темный фрак с

шелковой окантовкой и лилово-серые брюки, из-под которых вы-

совывались блестящие черные туфли.   Стефену пришлось задрать

голову, чтобы рассмотреть его лицо. Оно было приятное на вид

и смуглое,   словно загорело под   средиземноморским   солнцем.

Глаза были большие и темные. Роскошные усы вразлет сливались

с хорошо ухоженными бакенбардами.   Подбородок и нижняя часть

щек   были   гладко выбриты.   Черты его лица вызывали в памяти

смутные воспоминания об ассирийских скульптурах.

     Даже в первый момент - момент растерянности - у Стефена

возникло впечатление, что при всей нелепости такого наряда в

нынешних   обстоятельствах   в надлежащее время и в надлежащем

месте он считался бы вполне солидным и даже элегантным.

     Незнакомец заговорил.

     - Я пришел, - заявил он довольно торжественно.

      - Э-э...   да-да...   - сказал Стефен.   - Я... э-э-э... я

это вижу, но я как-то не совсем...

     - Вы звали меня.   Я пришел,   - повторил человек с таким

видом, будто его слова должны были все объяснить.

     Вместе с   замешательством Стефен почувствовал раздраже-

ние.

     - Но я не произнес ни слова,   - возразил он. - Я просто

сидел здесь и...

     - Не волнуйтесь.   Вот увидите,   вам не придется раскаи-

ваться, - сказал незнакомец.

     - Я не волнуюсь,   я просто сбит с толку,   - сказал Сте-

фен. - Я не понимаю...

     Незнакомец ответил   с оттенком нетерпения,   без всякого

пафоса на сей раз:

     - Разве вы не построили железную Пентограмму? - Остава-

ясь неподвижным,   он сложил три пальца правой руки таким об-

разом,   что указательный,   затянутый в лилово-серую перчатку

палец вытянулся,   указуя вниз.   - И разве вы   не   произнесли

Слово Власти? - добавил он.

     Стефен взглянул туда,   куда показывал   палец.   Пожалуй,

подумал   он,   несколько кусков ленты на полу и образуют гео-

метрическую фигуру,   имеющую сходство с   пятиугольником.   Но

железная пентограмма,   сказал этот тип... Ах да, ну, конечно

же,   ферритовая пленка...   Хм, ну хорошо, допустим... что-то

тут есть...

     Хотя Слово Власти...   Впрочем,   голос,   говорящий задом

наперед, мог набрести на какое угодно слово.

     - Мне кажется,   - сказал Стефен, - тут какая-то ошибка,

совпадение.

     - Странное совпадение, - скептически заметил человек.

     - Что тут странного?   Ведь совпадения иногда случаются,

- сказал Стефен.

     - Никогда не слышал,   чтобы такое случалось. Никогда, -

сказал незнакомец.   - Если уж меня или моих друзей   вызывают

подобным   образом,   то всегда ради какого-нибудь дела.   А уж

дело свое мы знаем!..

     - Дело? - переспросил Стефен.

     - Дело,   - подтвердил человек.   -   Мы   с   удовольствием

удовлетворим любое ваше желание. А у вас есть собственность,

которую мы с удовольствием приобщим к нашей   коллекции.   Для

этого   нужно   всего лишь договориться об условиях.   Затем вы

подписываете договор - своею кровью,   разумеется, - и дело в

шляпе.

     Именно слово "договор" приоткрыло немного завесу.   Сте-

фен вспомнил запашок горячего шлака, наполнивший комнату при

появлении незнакомца.

     - Ага,   начинаю   понимать,   - сказал Стефен.   - Ваш ви-

зит... Значит, я вызвал духа. Вы не кто иной, как сам Са...

     Незнакомец, сдвинув брови, прервал его:

     - Меня зовут Бэтруэл. Я один из доверенных представите-

лей моего Господина и располагаю всеми полномочиями для зак-

лючения договора.   А теперь,   если вы будете столь любезны и

освободите   меня   от   этого пятиугольника,   слишком для меня

тесного, мы со всеми удобствами обсудим с вами условия дого-

вора.

     Некоторое время Стефен рассматривал   незнакомца,   потом

отрицательно покачал головой.

     - Ха-ха! - произнес он. - Ха-ха-ха!

     Глаза гостя расширились. Он выглядел оскорбленным.

     - Я попрошу!.. - произнес он.

     - Послушайте,   - сказал Стефен,   - извините меня за до-

садный случай,   который привел вас сюда.   Но поймите,   здесь

вам делать нечего, абсолютно нечего, независимо от того, что

вы собираетесь предложить.

     Некоторое время   Бэтруэл в задумчивости изучал Стефена.

Затем он слегка поднял голову, и ноздри его затрепетали.

     - Очень странно,   - заметил он.   - Святостью здесь и не

пахнет.

     - О, не в этом дело, - заверил его Стефен. - Просто не-

которые из ваших делишек хорошо нам известны, и - что весьма

существенно - известны и последствия:   не было случая, чтобы

вступивший с вами в союз рано или поздно не пожалел об этом.

     - Да вы только подумайте, что я могу вам предложить!

     Стефен отрицательно покачал головой.

     - Не старайтесь,   право,   - сказал он.   - Я ведь привык

отбиваться от вполне современных   назойливых   коммивояжеров.

Мне приходится иметь с ними дело каждый божий день.

     Бэтруэл посмотрел на Стефена опечаленными глазами.

     - Я больше привык иметь дело с назойливыми клиентами, -

признался он. - Ну что ж, если вы уверены, что все это прос-

тое недоразумение,   мне остается только вернуться восвояси и

дать объяснения. Признаться, ничего подобного со мной раньше

не   происходило,   хотя   по закону вероятностей и должно было

произойти...   Не повезло!   Ну да ладно.   До свидания - тьфу,

черт, что я говорю, - прощайте, мой друг, я готов.

     Бэтруэл замер, как мумия, и закрыл глаза: теперь и лицо

его одеревенело.

     Но ничего не произошло.

     У Бэтруэла отвалилась челюсть.

     - Ну произносите же! - воскликнул он раздраженно.

     - Что произносить? - спросил Стефен.

     - Слово Власти! Освобождение!

     - Но я его не знаю!   Я понятия не имею о Словах Власти,

- возразил Стефен.

     Брови Бэтруэла опустились и сошлись у переносицы.

     - Вы хотите сказать, что не можете отослать меня обрат-

но? - спросил он.

     - Если для этого необходимо Слово Власти, то, ясное де-

ло, не могу, - сказал Стефен.

     Ужас тенью лег на лицо Бэтруэла.

     - Неслыханное дело!..   Как же мне быть?   Мне совершенно

необходимо получить от вас или Слово Освобождения,   или под-

писанный договор.

     - Ну что ж, скажите мне это слово, и я его произнесу, -

предложил Стефен.

     - Да откуда же мне его знать?   - рассердился Бэтруэл. -

Я   никогда его не слышал.   До сих пор те,   кто вызывал меня,

спешили поскорее состряпать дельце и подписать договор...   -

Он   помолчал.   - Все было бы гораздо проще,   если бы и вы...

Нет?   Это просто ужасно, клянусь вам. Я .просто не представ-

ляю себе, что тут делать.

     В дверь носком туфли постучала Дайлис, давая знать, что

несет поднос с чаем. Стефен подошел к двери и приоткрыл ее.

     - У нас гость,   - предупредил он супругу: ему совсем не

хотелось, чтобы она от удивления уронила поднос.

     - Как же?..   - начала было Дайлис, но когда Стефен отк-

рыл дверь пошире,   она действительно чуть не выронила подно-

са.   Стефен подхватил его, пока она таращила глаза, и благо-

получно поставил на место.

     - Дорогая,   это м-р Бэтруэл...   Моя жена,   - представил

он.

     Бзтруэл, все еще стоявший навытяжку,   явно смутился. Он

повернулся к Дайлис, чуть заметно наклонив голову.

     - Очарован,   мэм, - произнес он. - Надеюсь, вы извините

мои манеры.   К несчастью,   движения мои ограничены.   Если бы

ваш муж был настолько любезен и разрушил эту пентограмму...

     Дайлис продолжала рассматривать его, оценивающим взгля-

дом окидывая его одежду.

     - Боюсь...   боюсь,   что я ничего не понимаю,   - жалобно

произнесла она.

     Стефен постарался наилучшим образом объяснить ей ситуа-

цию. В конце концов она сказала:

     - Ну, я не знаю... Следует подумать, что тут можно сде-

лать,   верно? Это не так уж просто - ведь он не какое-нибудь

перемещенное лицо. - Она в задумчивости посмотрела на Бэтру-

эла и добавила:   - Стив,   поскольку ты уже сказал, что мы не

собираемся ничего с ним подписывать,   может быть, можно раз-

решить ему выйти из этого?.. Ему там неловко.

     - Благодарю вас,   мэм,   мне здесь действительно страшно

неудобно, - с чувством сказал Бэтруэл.

     Стефен в задумчивости помолчал.

     - Ну что ж,   раз он все равно здесь и мы все о нем зна-

ем, особого вреда от этого не будет, - согласился он.

     Стефен наклонился и отбросил в сторону куски   ленты   на

полу.

     Бэтруэл вышел из разорванного пятиугольника. Правой ру-

кой он снял с себя шляпу, левой коснулся шарфа на груди. За-

тем он повернулся к Дайлис, отвесил ей поклон - и сделал это

превосходно:   отставил носок ботинка, левой рукой будто опи-

раясь на несуществующий эфес шпаги,   правой   держа   шляпу   у

сердца.

     - Ваш покорный слуга, мэм.

     Затем повторил это упражнение для Стефена:

     - Ваш слуга, сэр.

     Стефен ответил на это со всем старанием,   сознавая, од-

нако, что до элегантности гостя ему далеко.

     Наступила неловкая пауза.   Дайлис нарушила ее,   предло-

жив:

     - Принесу-ка я еще чашечку.

     Она вышла, вернулась и повела светскую беседу:

     - Вы...   э-э-э... вы давно не бывали в Англии, м-р Бэт-

руэл?

     Бэтруэл, казалось, немного удивился.

     - Что вас навело на эту мысль,   м-с Трэмон?   -   спросил

он.

     - О, я... я подумала... - смутилась Дайлис.

     - Мою жену приводит в недоумение ваш костюм, - объяснил

Стефен.   - Кроме всего прочего,   простите мою   нескромность,

мне кажется, вы перепутали различные периоды истории. Напри-

мер,   стиль вашего приветствия   примерно   поколения   на   два

предшествует вашему костюму.

     Бэтруэл, по-видимому,   был слегка озадачен.   Он оглядел

свой костюм.

     - Последний раз,   когда я был здесь,   я особенно внима-

тельно приглядывался к модам, - разочарованно сказал он.

     В разговор снова вмешалась Дайлис:

     - Пусть   это   не расстраивает вас,   м-р Бэтруэл.   У вас

прекрасный костюм. А какой материал!

     - Но   не   совсем   в современном стиле?   - проникновенно

спросил Бэтруэл.

     - Да,   пожалуй,   - согласилась Дайлис.   - Вы, наверное,

все слегка отстали от моды там... где вы... живете.

     - Возможно,   - признался Бэтруэл. - В XVII-XVIII веке у

нас было много дел в этой части света,   но уже в   XIX   коли-

чество   их   прискорбно сократилось.   Вообще-то всегда бывают

вызовы, но ведь дело случая, кого потребуют и в какой район.

И так уж получилось, что в течение XIX века мне пришлось по-

бывать здесь всего лишь раз, а в этом веке - и совсем ни ра-

зу.   Так что можете представить себе, какую радость доставил

мне вызов вашего мужа, с какими огромными надеждами на взаи-

мовыгодную сделку я сюда явился...

     - Ну-ну! Хватит об этом! - прервал его Стефон.

     - О да,   конечно,   примите мои извинения. Старый боевой

конь чует запах битвы, вы же понимаете.

     Снова наступила   пауза.   Дайлис   задумчиво   смотрела на

гостя. Всякому, что знал ее так же хорошо, как ее муж, сразу

стало бы ясно, что в сердце ее идет борьба и что любопытство

берет верх.

     Наконец она сказала:

     - Надеюсь,   ваши... э-э-э... командировки в Англию при-

носят вам не только разочарования, м-р Бэтруэл?

     - О, ни в коей мере, мэм. О визитах в вашу страну у ме-

ня сохранились самые теплые воспоминания.

     Помню вызов одного алхимика - он жил возле   Винчестера,

- это случилось,   по- моему,   в середине XVI века.   Он хотел

получить хорошее имение,   титул,   добрую, но родовитую жену.

Мы   выбрали для него прелестное местечко недалеко от Дорчес-

тера - его потомки проживают там до сих пор,   насколько   мне

известно.   Потом,   в начале XVII века, был еще один довольно

молодой человек. На того напала охота обеспечить себя посто-

янным   приличным доходом и,   женившись,   проникнуть в высшее

общество.   Мы его удовлетворили,   и теперь его кровь течет в

жилах   весьма   известных персон.   А несколькими годами позже

еще один молодой   человек   (надо   признаться,   тупой   малый)

просто   захотел   стать знаменитым драматургом и острословом.

Это было куда труднее сделать,   но нам   и   это   удалось!   Не

удивлюсь, если его имя помнят до сих пор. Это был...

     - Все это очень хорошо,   - снова прервал его Стефен.   -

Для потомков это одно удовольствие. Но каково предкам?

     Бэтруэл пожал плечами.

     - Сделка есть сделка. Контракт заключается добровольно,

- убежденно сказал он.   - Хотя я здесь давно не был,   - про-

должал   он,   - но от своих сослуживцев знаю,   что требования

клиентов,   хотя и изменились в деталях, по существу остались

теми же.   По-прежнему ценятся титулы, особенно женами клиен-

тов; положение в обществе, хотя бы и в таком, каким оно ста-

ло теперь.   Ну и, конечно, приличная загородная вилла в Мей-

фере, - теперь мы оборудуем в. у. и рied-deterre (1). Вместо

конюшни мы теперь можем предложить закрытый "бент-роллслей",

даже личный самолет...   - с мечтательным выражением на   лице

говорил Бэтруэл.

     Стефен почувствовал, что самое время вмешаться в разго-

вор.

     - Подумаешь,   "бент-роллслей"! В следующий раз повнима-

тельнее изучите "Справочник потребителя". И я вам буду очень

обязан, если вы перестанете искушать мою жену. Не ей придет-

ся расплачиваться за это.

     - Нет,   конечно,   - согласился Бэтруэл. - Между прочим,

это весьма характерно для женщины. Она платит за то, что по-

лучает, но чем больше она получает, тем меньше платит. У ва-

шей жены жизнь стала бы куда легче: никакой работы, слуги...

     - Пожалуйста, перестаньте! - взмолился Стефен. - Пойми-

те, ваша система устарела. Мы поумнели. Ваша система потеря-

ла всякую притягательную силу.

     На лице Бэтруэла отразилось сомнение.

     - Если судить по нашим отчетам, мир еще далеко не безг-

решен, - возразил он.

     - Предположим.   И все-таки даже   самая   безнравственная

часть   его   не   нуждается в ваших старомодных услугах.   Люди

предпочитают получить побольше,   заплатив поменьше,   если уж

приходится платить.

     - Это же не этично,   - пробормотал Бэтруэл. - Должны же

быть моральные устои!

     - Возможно, но тем не менее это так. Кроме того, мы те-

перь более тесно связаны друг с другом.   Ну,   например, как,

по-вашему,   согласовать неожиданное получение мною титута   с

именным указателем Дебре? Или внезапное обогащение с инспек-

цией Подоходного налога?   Или даже появление нового особняка

с Городским Управлением?   Нужно уметь смотреть фактам в гла-

за.

     - О, думаю, все это можно уладить, - сказал Бэтруэл.

     - Ничего у вас не выйдет. Сейчас существует только один

способ разбогатеть - это... Постой... - Он резко оборвал се-

бя и погрузился в размышления.

     Бэтруэл обратился к Дайлис:

      - Какая жалость, что ваш муж так несправедлив к себе. У

него   же незаурядные способности.   Это же просто бросается в

глаза. Если он станет обладателем небольшого капитала, какие

перспективы   перед   ним   откроются!..   А сколько в этом мире

приятного для богатого человека и,   конечно,   для его   жены:

всеобщее уважение, авторитет, океанские яхты. Просто жалость

берет, что он растрачивает себя по пустякам.

     Дайлис взглянула на своего задумавшегося супруга.

     - Вы тоже так думаете?   Мне всегда казалось,   что фирма

его недооценивает.

     - Все это происки мелких интриганов, конечно, - сочувс-

твенно произнес Бэтруэл. - Немало молодых дарований загубле-

но ими.   Но при известной независимости и, смею сказать, под

руководством разумной и прелестной молодой жены я, право, не

вижу причин, почему бы ему...

     Но тут Стефен вернулся к действительности.

     - Учебник Искушения, глава первая, не так ли? - презри-

тельно фыркнул он. - А теперь не пора ли кончать с этим? Ес-

ли вы сумеете реально посмотреть на вещи, я готов поговорить

с вами о делах.

     Бэтруэл просветлел лицом.

     - Ага! - воскликнул он. - Я так и знал, стоит вам обду-

мать хорошенько все выгоды нашего предложения...

     Стефен остановил его.

     - Постойте,   - сказал он.   - Итак,   о реальных вещах...

Во-первых, вы должны зарубить себе на носу, что я не собира-

юсь обсуждать с вами никаких условий, так что можете прекра-

тить заигрывание с моей женой.   Во-вторых - и это главное, -

влипли-то вы,   а не я.   К примеру,   как вы думаете вернуться

в... э... ну, туда, откуда вы явились, если я не помогу вам?

     - Мое предложение:   помогая мне,   помогите себе, - тор-

жественно заявил Бэтруэл.

     - Это всего лишь одна сторона дела,   не   правда   ли?   А

сейчас слушайте меня. Перед нами три возможных пути. Первый:

мы разыскиваем кого-то, кто подскажет нам нужное заклинание.

Вы можете сделать это?   Нет?   И я тоже.   Второй путь: я могу

попросить священника изгнать вас.   Думаю, он был бы рад ока-

зать эту услугу.   Ведь впоследствии его могли бы канонизиро-

вать за стойкость в борьбе с искушениями...

     Бэтруэл содрогнулся.

     - Только не это,   - запротестовал он.   - В XVI веке так

обошлись с одним моим другом.   Это была мучительная процеду-

ра,   он до сих пор никак не оправится. Потерял всякую веру в

себя.

     - Чудесно. В таком случае у нас есть еще третья возмож-

ность.   Имея в наличии кругленькую сумму денег, я (не связы-

вая себя никакими обязательствами,   разумеется) берусь найти

человека,   который   согласится   заключить с вами договор.   И

тогда,   имея на руках скрепленный подписями договор, вы смо-

жете   смело доложить у себя там,   что ваша миссия увенчалась

успехом. Как вам нравится такой вариант?

     - Ничего   хорошего   в   нем не нахожу,   - быстро ответил

Бэтруэл. - Вы просто хотите получить у нас сразу две концес-

сии за полцены. Наша бухгалтерия никогда не пойдет на это.

     Стефен печально покачал головой.

     - Не удивительно,   что ваша фирма прогорает.   За тысячи

лет своего существования она,   кажется,   и шагу   не   сделала

вперед   от идеи обыкновенного заклада.   И вы уже готовы вло-

жить собственный капитал там,   где вам предоставляется   воз-

можность   взять чужой.   Так вы далеко не уйдете.   Послушайте

мой план:   вы ссужаете меня небольшой суммой, получаете свой

договор,   и единственный капитал,   который вам при этом при-

дется выложить, это каких-нибудь несколько шиллингов и то из

моего кармана.

     - Не понимаю, каким образом это можно сделать, - с сом-

нением произнес Бэтруэл.

     - Можно,   уверяю вас.   Правда, вам придется задержаться

здесь   на   несколько недель.   Будете жить у нас...   А теперь

скажите, вы умеете играть в футбол?

     - В   футбол?   -   растерянно повторил Бэтруэл.   - Не ду-

маю... Что это такое?

      - Вы должны будете досконально изучить правила и такти-

ку игры.   Самое главное в ней - это точность удара по   мячу.

Если мяч попадает не совсем туда, куда предполагал направить

его игрок,   мяч потерян, потерян шанс, не исключено, что та-

ким образом проиграна и игра. Понятно?

     - Да, пожалуй.

     - Тогда   вы должны понять и то,   что даже легкий толчок

локтем - всего на какой-нибудь дюйм - в   критический   момент

может многое изменить. И тогда не будет никакой нужды в нес-

портивной грубости,   телесных повреждениях. Нужных результа-

тов можно достигнуть,   не вызывая никаких подозрений.   А для

этого нужно только,   чтобы один из ваших чертенят - из   тех,

которых   вы используете для своих шуточек,   - своевременно и

кого надо чуть-чуть подтолкнул под локоть.   Устроить это   не

так уж трудно для вас.

     - Да,   это совсем просто,   - согласился Бэтруэл. - Но я

все-таки не понимаю...

     - Ваша беда, старина, что вы безнадежно отстали от вре-

мени,   -   сказал Стефен.   - Дайлис,   где у нас справочник по

спортивным играм?

     Через полчаса Бэтруэл уже проявлял ощутимое знание игры

и ее возможностей.

     - Действительно,   - сказал он, - стоит немного подучить

технику,   и тогда ничего не стоит устроить ничью,   или   даже

поражение нужной команде... ничего не стоит.

     - Точно!   - радостно воскликнул Стефен. - И вот как это

делается.   Я   заполняю   купон,   выкладываю на него несколько

шиллингов, чтобы все было честь-честью. Вы ведете матчи, а я

огребаю   в тотализаторе приличные суммы - и никаких дурацких

вопросов со стороны инспектора по налогам.

     - Все это,   конечно, хорошо для вас, - заметил Бэтруэл.

- Ну, а я-то, как я получу свой договор? Если вы, конечно...

     - Ага,   вот тут мы подходим к следующей стадии, - отве-

тил Стефен.   - В уплату за мои выигрыши я берусь   найти   вам

клиента,   скажем,   в течение шести недель,   а? Договорились?

Тогда давайте заключим соглашение.   Дайлис,   дорогая, прине-

си-ка нам лист бумаги и немного крови...   о, какой же я бол-

ван, кровь-то у меня есть, своя...

     Пять недель спустя Стефен подкатил на своем "бентлее" к

подъезду Нортпарк Отеля,   а минутой позже из подъезда   вышел

Бэтруэл.   Идею о том,   чтобы поселить Бэтруэла в своем доме,

пришлось отвергнуть после первых же двух дней   знакомства   с

ним.   Жажда искушать была второй,   совершенно не поддающейся

контролю натурой Бэтруэла. Это оказалось несовместимым с се-

мейным спокойствием,   поэтому Бэтруэла перевели в отель, где

искушать было куда менее затруднительно и где перед ним отк-

рылись широчайшие возможности.

     Теперь, выйдя из вращающихся дверей отеля,   он предстал

человеком,   непохожим   на   того   Бэтруэла,   каким он впервые

явился в гостиной Стефена.   Хотя роскошные усы остались, ба-

кенбард   уже не было.   Фрак уступил место серому сюртуку от-

личного покроя,   потрясающий цилиндр - серой фетровой шляпе,

а серый шарф - полосатому галстуку, который решительно ничем

не напоминал гвардейский.   Теперь это был зажиточный мужчина

лет сорока,   привлекательной наружности и,   несомненно, при-

надлежащий ко второй половине двадцатого века.

     - Лезьте в машину,   - предложил ему Стефен. - Бланк до-

говора с вами?

     Бэтруэл похлопал себя по карману.

     - Он у меня всегда с собой.   На всякий, знаете ли, слу-

чай... - произнес он, когда машина тронулась.

     Первый тройной выигрыш Стефена вопреки его надеждам   не

остался незамеченным. Попробуйте скрыть от людей неожиданное

наследство в двести двадцать тысяч фунтов стерлингов!   Перед

следующей   победой   Стефен и Дайлис приняли все меры к тому,

чтобы выигрыш остался неизвестен, - а он составил еще двести

десять тысяч фунтов стерлингов. Когда же пришло время выпла-

тить Стефену по третьему чеку - двести двадцать пять   тысяч,

-   у   администрации   возникло некоторое сомнение - она не то

чтобы отказывалась платить,   об этом не могло быть   и   речи:

предсказание   на купоне было написано чин-чином - чернилами,

по всей форме, - но тем не менее администрация призадумалась

и   решила   послать   к Стефену своих представителей.   Один из

них, серьезный молодой человек в очках, принялся растолковы-

вать   Стефену   закон вероятности и вывел число с потрясающим

количеством нулей,   представляющее якобы количество   доводов

против возможности выиграть подряд три раза тройную сумму.

     Стефена это явно заинтересовало.   Его   система,   заявил

он,   оказалась   лучше,   чем он предполагал,   раз она устояла

против невероятности,   выраженной таким астрономическим чис-

лом.

     Молодой человек пожелал познакомиться с системой Стефе-

на.   Стефен отказался говорить о ней,   но признался,   что не

прочь обсудить некоторые ее детали с главой   Стадиона   м-ром

Грипшоу.

     И вот они едут на беседу с самим Сэмом Грипшоу.

     Главное управление   Стадиона   располагалось возле одной

из новых магистралей,   немного в глубине, за ровной лужайкой

и   клумбой   с   цветущими сальвиями.   Швейцар в галунах отдал

честь и открыл дверцу машины.   Через несколько минут их про-

вели в просторный кабинет,   где Сэм Грипшоу стоя приветство-

вал их.   Стефен пожал ему руку и представил своего   компань-

она.

     - М-р Бэтруэл,   мой советник, - пояснил он. Сэм Грипшоу

бросил беглый взгляд на Бэтруэла,   затем вгляделся присталь-

нее.   На какой-то момент глава Стадиона будто   призадумался.

Потом он снова обратился к Стефену:

     - Итак, прежде всего должен поздравить вас, молодой че-

ловек. Вы величайший победитель за всю историю нашего Стади-

она.   Говорят, шестьсот пятьдесят пять тысяч фунтов... Круг-

ленькая сумма,   весьма кругленькая,   в самом деле. Однако, -

покачал он головой,   - вы же понимаете,   так дальше   продол-

жаться не может. Не может продолжаться...

     - О,   почему бы и нет? - дружески заметил Стефен, когда

все сели.

     Сэм Грипшоу опять покачал головой.

     - Один раз - удача,   второй раз - необыкновенная удача,

третий уже   дурно   пахнет,   четвертый   может   пошатнуть   все

предприятие,   пятый будет означать почти банкротство.   Никто

ведь не поставит и шиллинга против дохлого дела.   Это же яс-

но... Итак, у вас есть своя система?

     - У нас есть система,   - поправил Стефен.   - Мой   друг,

м-р Бэтруэл...

     - Ах, да, м-р Бэтруэл, - сказал Сэм Грипшоу, снова вни-

мательно   его разглядывая.   - Полагаю,   вам не очень хочется

посвящать меня в вашу систему?

     - А как вы думаете? - спросил Стефен.

     - Думаю, что нет, - сказал Сэм Грипшоу. - Но и вы... Не

можете же вы до бесконечности продолжать это...

     - Только потому,   что это разорило бы вас?   Разумеется,

это нам абсолютно ни к чему. Честно говоря, в этом и состоит

причина нашего визита к   вам.   М-р   Бэтруэл   собирается   вам

что-то предложить.

     - Послушаем, - сказал м-р Грипшоу.

     Бэтруэл встал.

     - М-р Грипшоу,   у вас прекрасное дело.   И будет чрезвы-

чайно   обидно,   если   публика   вдруг потеряет интерес к вам,

обидно и за публику и за вас.   Останавливаться на   этом   нет

надобности   хотя бы потому,   что я знаю,   вы воздержались от

широкого оповещения публики о третьем выигрыше   моего   друга

м-ра Трэмона.   Смею сказать,   вы поступили мудро,   сэр.   Это

могло бы вызвать некоторое охлаждение,   уныние...   Однако   я

могу   предложить вам способ,   с помощью которого вы навсегда

освободитесь от угрозы возникновения   подобной   ситуации.   И

это не будет стоить вам ни пенни.   Но все-таки... - Здесь им

овладел дух искушения, и он стал похож на художника, который

взял в руки свою любимую кисть.

     Сэм Грипшоу терпеливо выслушал его вплоть   до   заключи-

тельных слов:

     - ...и в уплату за это - за эту пустую формальность,   я

бы сказал,   - я обязуюсь не помогать больше ни нашему другу,

м-ру Стефену Трэмону,   ни кому-либо   другому   в...   э-э-э...

предсказаниях. С кризисом, таким образом, будет покончено, и

вы сможете продолжать свое дело с той   убежденностью,   кото-

рой, я уверен, ваше дело заслуживает.

     Роскошным жестом он достал из кармана бланк договора   и

положил его на стол.

     Сэм Грипшоу взял договор и просмотрел его.   К несказуе-

мому удивлению Стефена, он согласился, не колеблясь ни мину-

ты.

     - Вроде бы все так.   Боюсь, мне нечего возразить. Хоро-

шо, подписываю.

     Бэтруэл счастливо   улыбнулся.   Он выступил вперед с ма-

леньким аккуратным перочинным ножичком в руке.

     Поставив подпись,   Сэм   Грипшоу   обернул чистым платком

свое запястье.   Бэтруэл взял договор, отступил на шаг, пома-

хивая бумагой,   чтобы высохла подпись.   Затем с видимым удо-

вольствием рассмотрел ее, осторожно сложил договор и положил

его в карман.

     Он посмотрел на них, сияя улыбкой. От восторга он снова

потерял   представление   о   времени и отвесил свой элегантный

поклон в стиле восемнадцатого века.

     - Ваш слуга,   джентльмены! - и исчез неожиданно, не ос-

тавив после себя ничего,   кроме слабого запаха серы в возду-

хе.

     Последовавшее за этим молчание прервал Сэм Грипшоу.

     - Ну   вот,   от   него   мы   избавились...   он не появится

здесь, пока кто-нибудь еще не вызовет его,   - с удовлетворе-

нием сказал он и с задумчивым видом повернулся к Стефену.   -

Итак, вы не в проигрыше, молодой человек, верно? Вы положили

в карман более полумиллиона,   продав ему мою душу. Вот это я

понимаю, деловые способности! Мне бы ваши способности, когда

я был молод.

     - Вы,   однако,   не очень-то расстроены, а? - со вздохом

облегчения заметил Стефен.

     - Да, этот договор меня нисколько не беспокоит, - отве-

тил м-р Грипшоу.   - Пусть беспокоится он там. А вам и невдо-

мек, а? Вот уже тысячи лет, как он и ему подобные занимаются

этим   делом,   и до сих пор никакой системы.   А ведь сейчас в

любом деле самое главное - это организация,   то   есть   чтобы

все нити были в ваших руках и вы бы знали,   что к чему и где

что.   А э т и...   они просто старомодны.   Много воды утечет,

прежде чем они постигнут самое главное.

     - Да,   не особенно искусны,   - согласился Стефен.   - Но

признайтесь, то, чего он добивался, он все-таки получил.

     - Ха!   Дайте срок.   Он еще заглянет в картотеку,   если,

конечно,   они   имеют   представление   о картотеке...   Откуда,

по-вашему, я взял капитал для своего Стадиона?..

   (1) в. у. - всеми усовершенствованиями,

   рied-deterre(франц.} - участок земли (прим. переводчика).