Михаил Успенский

Кого за смертью посылать (Там, где нас нет (книга 3))

Библиотека "Азбука fantasy". Издательство "Азбука", С.-Петербург. 1998 г.

& SpellCheck - Serjio Killinger.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

- Дело будет так, - начал я. - Вы будете счастливы, но однажды, путешествуя

под водой, наткнетесь на лысого мужчину, сидящего среди водорослей. Вы

подумаете, что это водяной царь, но он заговорит с вами по-русски. Вам

покажется, что вы поняли, о чем он говорит, но через некоторое время вы, к

своему великому ужасу, поймете, что ошиблись.

Рекс Стаут

Хорошо тому, кто умеет всю долгую многоборскую зиму проспать в берлоге, в

дупле, в норе под корнями. Неплохо ему! Никакой заботушки о дровах, о

припасах, о возможных гостях, а главное - не коснется его зимняя скука, когда

со двора выйти невозможно по причине метели, и приходится сидеть в душной

натопленной избе с дурной головой и выслушивать в сотый раз надоевшие байки от

домочадцев или нечаянных пришлых людей. Издалека-то ведь не придут, новостей

не доставят!

Зато весной засоне придется туговато: пробудится голодным и злым, а лягушкам,

змеям да ящеркам еще и оттаивать предстоит - дело довольно болезненное. Тут

человек по сравнению с десной тварью и нежитью в выигрыше окажется.

Лучше всех, конечно, устроились подводные жители. Душновато им подо льдом,

понятное дело, зато пребываешь в полусонном виде, когда никто никого почти не

ест.

...Для водяного Мутилы всякая весна начиналась одинаково. Когда лед у берегов

становился все тоньше, а озеро Гремучий Вир прибывало от многочисленных

ручьев, ему снился один и тот же сон: будто бы на берегу стоит на коленях

древний старик и зовет хриплым, рыдающим голосом:

- Ихтиандр! Ихтиандр! Сын мой!

Кто такой Ихтиандр, Мутило знать не знал, но крики эти спросонья полагал

относящимися к себе. Он вскакивал с лежанки, отбрасывал одеяло, сшитое из

драгоценного, по причине редкости, рыбьего меха, выскакивал из подводного

своего жилища и устремлялся вверх, к солнцу и небу. При этом он изо всех сил

врезался в недотаявший лед, и, если бы не тугие рожки, непременно расколотил

бы себе голову. Грязно человскаясь (это ведь только люди чертыхаются, а черти,

наоборот, человекаются), он осматривал окрестности своих владений, никакого

старика не находил, обиженно взвизгивал и нырял к себе на дно, где со злости

пинками пробуждал своих немногочисленных слуг - русалку да утопленника.

Но на этот раз водяной черт решил схитрить: пусть проклятый мнимый старик хоть

заорется про своего Ихтиандра - Мутило и пальцем не пошевелит, покуда зеркало

озера не освободится ото льда.

- Ихтиандр! Ихтиандр! Где ты там, в печенку, в жабры, в рыбий пузырь тебя!

Дороги просохли, а ты все дрыхнешь! Гостя встречай! - доносилось сверху.

Голос был вовсе не старческий. Мутило вздохнул, выскользнул из-под одеяла,

прошлепал плоскими широкими ступнями по холодным половицам, отворил дверь и

осторожно вышел.

Озеро действительно очистилось - так, редкие льдинки упорствовали еще, но на

них можно было не обращать внимания. Мутило крякнул, присел, оттолкнулся от

придонного плотно слежавшегося ила и помчался вверх, яростно помогая себе

руками, ногами и даже хвостом.

Да, немного плавало льдин, но водяному и одной хватило, поскольку опять он

ударился рогами в кусок замерзшей воды, расколол его и зажмурился от яркого

света.

А когда разожмурился, то увидел, что снова нет на берегу никакого старика.

Вместо старика на прогнивших мостках стоял здоровенный детина в алом княжеском

плаще и орал:

- Ты бы еще до Купального дня провалялся! Лесной хозяин уже весь в трудах, а у

тебя скоро и раки последние расползутся!

От удара в Мутилиной голове окончательно прояснело.

- Жихарь! - воскликнул он. - Княже многоборский! Чего так рано нынче-то? То ли

в кости не с кем сыграть?

Водяной быстро достиг мостков и вскарабкался на них.

Князь Жихарь подхватил его, как малое дитя, своими ручищами и поставил себе

пред светлые очи.

- Душа горит, - сказал он. - Мочи нет!

- Да, без души-то нашему брату спокойнее, - согласился Мутило.

Князь не побрезговал с ним облобызаться, распахнул полу плаща и показал

водяному здоровенную бутыль. Мутило присвистнул.

- Надо же, как тебя допекло, - сказал он. - С какой радости?

- Невместно князю с подданными горькую пить, - вздохнул Жихарь. - Да и от

княгини подальше, а то опять начнет... Веришь ли, всю-то зимушку - ни чарки,

ни ковша, ни капельки. Среди ночи, бывало, проснешься - а она заговор

нашептывает: "Звезды вы ясные, сойдите в чашу брачную, а в моей чаше вода из

заторного студенца. Месяц ты красный, сойди в мою клеть, а в моей клети ни

дна, ни покрышки. Солнышко ты привольное, взойди на мой двор, а на моем дворе

ни людей, ни зверей. Звезды, уймите супруга моего от вина; месяц, отврати

милого от вина; солнышко, усмири ясного от вина. Слово мое крепко!" Видишь,

наизусть вызубрил!

- Невыносимо, - сказал Мутило. - Ну, где пировать будем - у меня или прямо

тут?

- Боюсь, не полинял бы плащ, - сказал Жихарь. - Пойдем в развалюху, я уж там

все приготовил...

И они прошли в дряхлую рыбачью избушку, давным-давно стоящую без двери и с

выломанными ставнями. В избе Жихарь успел кое-как подмести и расчистить

столешницу. На ней стояли две чарки - серебряная и деревянная, для водяного -

поскольку нежить серебра не любит пуще железа. Такая забота умилила Мутилу.

- А где же свита твоя? - спросил он, мостясь на лавку.

- Там, в логу оставил, - сказал Жихарь, доставая из мешка домашние

постряпушки. - Сказал им так: мол, опять к печальным этим берегам меня влечет

неведомая сила. Тому нечего стыдиться, кому дома не сидится!

С этими словами князь вытащил зубами пробку и разлил зелено вино по чаркам.

- Со свиданьицем! - провозгласили оба враз и выпили. Крупное личико у князя

сразу сделалось красное, как всегда бывает у давно не угощавшихся людей, а у

водяника наоборот - пуще позеленело.

Воротившиеся из разных теплых краев птицы наперебой рассказывали друг дружке,

где были да что видели. Солнце припекало по-летнему. А комарам и мухам было

еще рано жить.

- Три года не виделись, - сказал Мутило. - С самой свадьбы твоей...

Да уж, богатырь постарался созвать на свадьбу всех, кто помогал ему в

странствиях. Демон Костяные Уши чуть крылья до самых плеч не изработал, пока

разносил приглашения. Сам же Мутило прибыл в Столенград весьма торжественно, в

расписной телеге, позаимствованной ради такого случая у Речного царя, сидел

при этом в новенькой дубовой кадушке, а русалка его стояла на хвосте,

размахивала вожжами и громко свистела. В этой же кадушке водяного и восвояси

увозили, чуть тепленького...

Сразу же, не откладывая, выпили по второй, заели пирогами.

- Каково княжествовать? - спросил Мутило. - Сладко ли?

Жихарь махнул рукой.

- Знатьё бы - так сроду не пошел. В первую зиму кое-как замирились с

кривлянами. Тесть-то мой и особенно теща названая, княгиня Апсурда, разнесли

по белу свету, что княжну Карину-де силой приневолили. Хорошо, что уговорил Лю

Седьмого перезимовать у меня.

Ой, хитер мудрец, мудер хитрец! Он им и Снегового Змея показывал, и огнями

цветными стращал, а слова говорил весьма ласковые да вежливые. Семивражье мы

поделили по-соседски.

- Ну и будь доволен, - сказал Мутило. - Последнее дело с родней в розни жить.

- Потом чайнец отбыл на родину - что-то там без него не ладилось. А летом

пришлось нам снова туговато: Мундук-хан со своими степняками пошел в набег.

Пока мы мечами препоясывались да копья вострили, он уже пять деревень

разграбил, не считая хуторов и заимок. Полетели мы вдогон, да степняков

попробуй настигни! Но тут мой побратим Сочиняй-багатур им в потылицу ударил,

прямо нам в лапы погнал. Мундук-хана удушили, завернувши в ковер, остальные к

Сочиняю под руку пошли. Он теперь Сочиняй-хан! Договор с ним заключили честь

по чести, да только случись в степи засуха - снова могут к нам полезть, не

посмотрят и на договор... Степняки же... Не хан погонит, так голодуха...

- Я помню одну засуху, - сказал Мутило. - Я на дне лежу, а из воды нос торчит

и все остальное...

Промочили горло, чтобы не было засухи.

- Тебе что ж, там и поговорить не с кем? - спросил водяной.

- А получается, что не с кем, - пригорюнился князь. - Окул Вязовый Лоб из

кузни не вылезает, постоянно денег требует - из нашей-то руды не всякая сталь

получается. Ругаемся до синевы. Беломор вечно своими делами занят...

Народ на дружинников жалуется. Я им толкую: не надо бояться человека с мечом!

Нет, все равно пугаются...

- А жена?

- А что жена? Жена есть жена... - Жихарь пуще пригорюнился.

- Жена есть жена, - передразнил Мутило. - Надобно и за нее выпить... Э,

самое-то главное не сказал: детки-то пошли у вас?

- Две дочки, - ответил Жихарь. - Нынче сына ждем. Непременно будет сын, все

бабки говорят. Она у меня и разумница, и обращение знает, и понятия всякие,

только ведь она природная княжна, а я...

- Нашел о чем печалиться, - хмыкнул Мутило. - Слава о тебе и под водой идет,

до морей уже добежала.

- Слава - не родословие, - сказал Жихарь. - Она, Карина моя, то ничего, а то

как возрыдает! Ищи, говорит, корни свои, иначе наследник безродный появится,

настоящие князья у него живо отнимут вотчину!

- Глупости какие, - скривился Мутило. - Как это вы, люди, любите сами себе

жизнь усложнять! Это бабские причуды - ведь и рыба с икрой, бывает, чудесит.

Жен-то воспитывать надо - что на суше, что в омуте. Вон по моей русалке разве

что печка не ходила, да и то потому, что не положено под водой печи

складывать. Зато теперь по одной половице плавает. А сперва-то как

причитывала: кабы не ты, изверг, говорит, была бы я теперь прекрасной ундиной

в Бонжурии! Врешь, отвечаю: кабы не я, ты бы сейчас на Туманном Острове в

холодном Несс-озере страшилой работала! Ей и возразить нечего...

- Богатырям женщин бить не полагается, - сказал Жихарь. - А князьям тем более.

Мы ведь не мужики сиволапые!

- Вон ты как заговорил, - хихикнул Мутило. - А откуда же взялась поговорка:

"Князьями не рождаются - князьями становятся"?

- Становятся, это верно, - ответил Жихарь. - У князей ведь и ум устроен не как

у прочих людей. Сам в себе замечаю перемены великие! Едешь, бывало, вдоль

рубежа, глянешь направо, на родное Многоборье, и думаешь: "Это мое".

Глянешь налево, на соседскую землю, и вдругорядь мыслишь: "А ведь и то, если

вдуматься, - мое же!" И страшно становится, и глядишь на себя, как на чужого

человека, к тому же противненького... Блин поминальный, да как тяжело-то! Одна

надежда - что сын вдруг возьмет и возмужает в один день. У меня такое уже

бывало. Тогда сложу я с себя знаки власти, посажу его на престол, а сам поеду

подвигов искать... Веришь ли - недели для себя не выкроишь! Ну, давай, за

княгиню, за дочерей...

Они еще раз подняли чарки, опростали их и оба задумались.

- Хорошо, когда только сам за себя и отвечаешь, - продолжил богатырь свои

страдания. - А тут об каждом думай! Это какую же голову иметь надо!

Чей-нибудь дитенок в яму сверзится - дура-мать не досмотрит - а ты мучаешься,

словно сам виноват...

- Это оттого, что у людей в нагрузку к душе еще и совесть прилагается,

- наставительно сказал Мутило. - То ли дело нам! Не хватало мне еще всякую

икринку обихаживать, в улиткины заботы вникать! Конечно, когда среди рыбы

замор начинается, надо что-то делать, так это же в редких случаях...

Чувствую, что не боятся тебя - отсюда и все беды.

- Я не Гога с Магогой, чтобы от меня людям шарахаться, - сказал Жихарь и чуть

не заплакал.

- Ладно, что-нибудь придумаем. Будь проще - и люди к тебе потянутся! - важно

сказал водяной черт, словно век занимался княжескими делами. - Как там Демон

существует? Оклемался или нет?

Жихарь невольно расхохотался и даже утешился. На свадьбе Демон Костяные Уши,

как старший по возрасту (свету белому ровесник), назначен был тысяцким;

побратимы же новоиспеченного князя пребывали в звании простых сватов и дружек.

От такой чести Демон возгордился неслыханно и взмыл в небо, да так высоко, что

достиг областей, где всякий воздух кончается и начинается вечный мороз. Там

Демон мигом застыл в ледышку и рухнул вниз, где ему суждено было разбиться на

мелкие кусочки. Но гуляли, к счастью, не в княжеских палатах, а на берегу

пруда - чтобы было где остужать хмельные головы. Демон туда и ухнул, а Мутило

кинулся доставать. К вечеру тысяцкий оттаял, пришел в себя, но стал малость

заговариваться, а демонята, уже приспособившиеся к почтовой службе, жаловались

потом, что, мол, папаша стали какой-то отмороженный.

- Оклемался, - сказал Жихарь. - Только во время разговора пальцы врастопыр

держит, - и показал, как именно держит нынче пальцы Демон Костяные Уши.

Выпили и за отмороженного. Водяник навалился на людскую стряпню - после зимней

спячки все равно чем брюхо набивать.

- Может, пару утушек изловить да зажарить? - предложил Мутило, видя, сколь

быстро изводится закуска.

- Не вздумай! - нахмурился рыжий князь. - Они сейчас гнезда вьют, я всякую

охоту на это время запретил...

- Это ты своим запретил, - сказал Мутило. - А щуке попробуй запрети!

Она такой визг подымет! У меня, гляди, вон какой рубец остался!

- Не боятся они тебя, - подковырнул Жихарь. - А ведь Гремучий Вир на моей

земле - стало быть, и законы мои...

- Под водой живут не законом, но обычаем, - заметил водяник. - Ладно, это все

пустословие, давай про родословие. Всякий князь, известное дело, свой род к

богам возводит. Вот и про тебя века через два-три сочинят, что, мол, Перуну

внучек, Яриле сыночек...

- Уже сочиняют, - нахмурился Жихарь. - Дескать, дочка мельника из-за меня

здесь утопилась, а сам мельник одичал с тоски и превратился в ворона здешних

мест...

Мутило хлестко всплеснул перепончатыми лапами:

- Ну люди! Ну ума у них! Откуда же на озере взяться мельнице с мельником!

Это же не запруда! Однако терпи, раз героем стал. Еще и не такое про себя

услышишь... Если доживешь до беззубых лет... Высоко залетел, надо быть

скромнее. Вот мне по молодости, помнится, предлагали одно озерко -

далеко-далеко на восходе. Там не озеро, а целое пресное море, по нему в бурю и

волны морские ходят. Так я отказался.

- А чего так?

- Волны, говорю, ходят в бурю человек знает какие и рыбацкие лодки

переворачивают в холодающую воду. Утопленников полно. А я здесь и с одним-то

замучился каждый день ему заделье придумывать, чтобы глаза мне не мозолил. Там

же таких целая ватага. Ну, мой-то старательный, скоро будет на чин водяного

испытание держать, найдут и ему водоем...

- Постой, постой! Так водяники, выходит... Вон как! Чего же про тебя говорили,

что ты полукровка, ведьмин сын?

- Люди говорили, - уточнил Мутило. - Люди. Вы вечно все переврете...

Сам ведь такой же... Брехло, хоть и князь... Не может у водяника с

человеческой бабой, даже и с ведьмой, быть потомства.

- Это верно, - согласился Жихарь и потряс бутылью, словно от этой тряски

зелена вина могло прибавиться. - Все мы врем и подвираем, а правду только вино

и способно выгнать на свет. Ведь и меня не ведьма поедучая в печку пихала, а

простая старушка. Квелый да чахлый был я во младенчестве, вот она меня из

разбойничьей избы забрала и к себе принесла лечить, а я по глупости на весь

лес орал: "Кот и Дрозд, спасите меня!" Бабка меня обмазала тестом и сунула на

лопате в печь - чтобы, значит, дошел до полной силы... После этого полагается

дитя еще поганым корытом накрыть, а потом из-под корыта достать, будто бы

заново народившегося. Но тут прибежали Кот с Дроздом, видят такое дело,

собрались бабку зарезать по обвинению в людоедстве, да она того не дожидалась:

в окошко сиганула, как молодая. А потом сочинили и про ведьму, и про мои

малолетние подвиги...

- Правда и без вина вылезет, - наставительно сказал Мутило. - Меня маленького

та же самая бабка сюда, на Гремучий Вир принесла от родимчика пользовать водою

с лунной дорожки. А люди подумали, что топить. Базлали так, что я перепугался,

со страху бабке чуть нос не откусил, затрепыхался и в воду ухнул. О чем,

кстати, не жалею. На земле бы я уже давным-давно состарился и помер. А в воде

и человек медленно движется, и время не скоро идет. Хорошая ведь бабушка была,

ославили ее зря...

Выпили за необоснованно ославленную бабушку. Зелено вино, употребленное в

достаточном количестве, помаленьку разогнало грусть-печаль. Жихарь этим решил

воспользоваться.

- Вот еще что, - сказал он. - Просьба к тебе от всего Многоборья. За боями и

трудами оскудела наша казна. Так вот, нельзя ли моим людям для поправки жизни

устроить на твоем озере рыбный промысел? Просеку прорубим, проторим прямую

дорогу, будем рыбу солить, коптить, торговать... Ну, тебе жертву каждую весну,

как положено - лучшего коня...

Мутило задумался. Потом показал Жихарю кулак - но не в смысле угрозы, а в

смысле отказа - просто из-за перепонок водяник не может собрать пальцы в

кукиш.

- Вот тебе - промысел, - сказал он, - Знаю я ваши промыслы. Во-первых, твои

ухари тут все выловят под метелочку. Сети сплетут такие, что малек не уйдет.

Потом, чтобы озеру не пропадать, начнут на берегу какие-нибудь пакости делать

- например, кожи дубить. И потечет в Гремучий Вир всякая дрянь, так что даже

лягушки отравятся. А под конец люди и сами поселятся - бани построят, отхожие

места возведут, начнут стирать, лишних котят да щенят топить...

- Не допущу! - грохнул кулаком Жихарь.

- Ты не вечный, - возразил водяник. - А озеру еще многие века быть! Эх, отчего

вы такие жадные?

Жихарь ничего не ответил и только глядел на водяника с большим изумлением.

Вместо придурковатого водяного черта перед ним вдруг предстал мудрый и твердый

вождь маленького племени, готовый за это племя биться до последней капли

зеленой крови. А он-то думал, что запросто уговорит Мутилу подмахнуть урядный

договор...

- Ну, сейчас, по весне, у вас голодуха, - смягчился Мутило. - Присылай людей с

возами, с коробами - насыплем, так и быть. Соседей надо выручать. А чтобы

строиться-селиться, даже не думайте. Деньги он замыслил на вольном озере

зарабатывать! Хорош друг!

Пристыженный Жихарь разлил последние капли.

- Сам видишь, что со мной престол делает, - пожаловался он. - Весь я не в себе

и себе не хозяин... Только где же денег купить?

Мутило опять задумался, но уже над другим.

- Утоплого, что ли, за вином сгонять... Эх! - неожиданно крикнул Мутило и даже

подпрыгнул на лавке. - Размять надо кости! И тебе, князенька, необходимо

развеяться! Пошли на Полелюеву Ярмарку! Давно я не ходил в люди, не красовался

в торгу!

- Вот говорят: Полелюева Ярмарка, Полелюева Ярмарка, - заметил Жихарь.

- Ото всех я слышал про нее, а сам ни разу не видел. Во младости все как-то

ноги не доходили, нынче дела замучили...

...Полелюева Ярмарка была ярмарка не простая, но чудесно обретенная. Много лет

назад парнишка по прозванию Полелюй нанялся на три года в ученики к известному

в те времена колдуну Орлыге. Орлыга простоватого парня до волшебных кощунов не

допускал, составлению снадобий не учил, а гонял три года по хозяйству, как

проклятого. Работником Полелюй оказался старательным, не вороватым по причине

все той же простоватости, и Орлыга, колдун в общем-то не самый вредный,

наградил его за труды расписным яйцом.

Наказал яйцо разбить только тогда, когда работник вернется в родное село.

Но простоватый Полелюй не утерпел и, сильно проголодавшись на обратном пути,

решил кокнуть яичко на лесной поляне, где и отдыхал. И стоило яйцу разбиться,

как вокруг изумленного паренька зашумела, загудела ярмарка, закрутились

карусели, воздвиглись лавки и загорланили лавочные сидельцы, расхваливая свой

нехитрый товар, забегали многочисленные покупатели вкупе с мелкими жуликами и

крупными воротилами. Главное - никто из этого народа не удивился, очутившись

вдруг в незнакомом лесу - Полелюй стоял среди пестрого и шумного торга,

разинув рот...

Если бы дело происходило в сказке, то к нему подошел бы неведомый человек и

предложил свернуть ярмарку обратно в яйцо, а взамен потребовал того, что

Полелюй дома не чаял. Так в сказках всегда бывает. А в жизни простоватый

парнишка рот захлопнул, пораскинул мозгами и объявил народу, что кабы не он,

Полелюй, то ярмарка бы продолжала томиться в скорлупе неведомо сколько, и

поэтому ему, Полелюю, полагается десятая часть со всякого барыша.

Сперва толпа хотела растерзать парня за дерзость, но потихоньку стали люди

припоминать, что да, тесновато было в яйце, торговля не расширялась,

перекладывали, по сути, деньги из одного кармана в другой, давненько не

завозили свежего товару, и даже монеты от частого хождения по рукам

давным-давно истерлись.

Кроме того, в силу чудесных свойств расписного яйца, поляна оказалась на

ничейной земле, непонятным образом раздвинув рубежи многоборских и прочих

владений. Стало быть, никакому князю ничего платить не надо - ни даней, ни

пошлин. Такие места по стародавнему обычаю именовали почему-то "обжорными

зонами". Сам Полелюй объявлять себя князем благоразумно не стал, а согласился

принять звание ярмарочного старосты, да вдруг и повел дело с таким размахом,

что ярмарка его имени скоро прославилась во всех окрестных землях, не

прекращаясь ни на день - кроме самых заповедных праздников...

Выходит, правильно колдун Орлыга не учил его чародейным делам, способности у

Полелюя были к другому, а до известного торгового заклинания "Товар идет -

деньги ведет, деньги идут - товар ведут", он и сам природным путем додумался.

Еще до того, как седая бородища выросла...

- На ярмарку... - Жихарь задумался. - Ну... Я как-то и не собирался даже...

И жену не предупредил... Мошна, опять же, пустая...

- Подарок привезешь - простит, - заверил его Мутило. - И народ там всякий

собирается - может, и узнаешь чего про свое родословие... Что же касается

денег - будут тебе и деньги, коли исполу со мной торговать согласишься...

- Да хоть лягушек бонжурцам продавать. Только надо бы вернуться, свиту мою

оповестить, - сказал Жихарь. - А то подумают еще, что утопился я в Гремучем

Виру с горя и безденежья... Я ведь из дому в больших сердцах уезжал...

- Князь во князьях, - с вреднейшей отравой в голосе сказал Мутило. Он вышел на

мостки и заорал: - Эй, господа караси! Изволите ли меня, владыку подводного,

на ярмарку отпустить? Согласия вашего спрашиваю!

Тотчас же поверхность озера покрылась множеством пятнышек: то были открытые

рыбьи ротики.

- Чего? - водяной приложил лапу к ушной дырке. - Не слышу! Молчат - стало

быть, согласны. Ну и человек с вами. Утоплый, за меня остаешься на

хозяйстве...

- Постой, - сказал посрамленный князь. - Полелюева Ярмарка - не ближний свет.

Если бы нам туда еще затемно выйти... А то явимся к шапочному разбору.

С этими словами богатырь повернулся лицом к лесу, приложил ко рту ладони и

крикнул:

- Калечина-Малечина, сколько часов до вечера?!

- Целая дюжина! - откликнулся из чащи визгливый голос.

(В тех краях, где Калечина-Малечина не водится, люди вынуждены узнавать время

с помощью всяких мудрых устройств, водяных капель и мелкого песка.)

- Всего-то? - огорчился Жихарь.

- Не гунди, не пешком пойдем, - дерзко утешил его Мутило. - Решил я тебе

полное доверие оказать...

Водяник, несмотря на перепонки, засунул два пальца в рот и оглушительно

свистнул.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Чуть не в каждой галерее Есть картина, где герой Порываясь в бой скорее,

Поднял меч над головой.

Генрих Гейне

Кони любят, когда человек их купает, зато плавать не ахти горазды. Конечно,

при нужде конная дружина реку пересечет - особенно если известны броды. А вот

когда река очень широкая, или если это не река даже, а море, тут и самый

дорогой и выносливый жеребец не сгодится. Попадет ему вода в уши - и все,

дальше пешком иди, коли сам, конечно, выплывешь.

Но в воде кроме рыб, раков и водяников с русалками водятся и свои водяные

кони. Есть они и в реках, и в морях, и земным лошадям с ними не равняться ни в

красоте, ни в резвости, ни в своенравии. Принц Яр-Тур в свое время немало

порассказал Жихарю про чудеса своей страны на Туманном Острове. Там идет

путник мимо реки и видит, что пасется на берегу конь королевских статей. Если

путник молод и смел, он, конечно, попытается на это чудо вскочить, обратать и

дальше двигаться верхом. Вскочить на себя водяной конь позволит, зато уж

потом! Будет носить бедолагу долго-долго по лесным дебрям, покуда всего не

растреплет о ветки да сучья, а коли не растреплет, то бросится вместе с

всадником в ту же реку. Только и видали всадника!

Водяной же конь будет ржать от злого веселья.

Зовут этих злодеев в той стране по-разному - келпи, ракушники, аванки, брэгги,

кабилл-ушти и даже эх-ушки. А в Многоборье их совсем никак не зовут - не

водятся они ни в реках, ни в озерах, без них жителей хватает. И несчастий

тоже.

...Жихарь даже дыхание где-то потерял, глядя на чудо, вышедшее из озера.

Хорошо еще, что не было с ним в товарищах Сочиняй-хана! Степняки любят лошадей

до беспамятства, и певец непременно окочурился бы от восхищения.

Все табуны свои отдал бы Сочиняй-хан за этого жеребца, и все равно остался бы

ханом...

Масти конь был вороной, но сзелена, и временами солнце сверкало на его боках

ярко, как на глади полуденного озера. Только по этой примете можно отличить

водяного коня от обычного. Ну и по стати, ясное дело.

- Ты его... это... где? - еле собрал слова Жихарь.

- В кости выиграл, - потупился Мутило. - После твоих рук кости совсем стали

счастливые. Что ж ты думал, мы дурней вас живем? У нас тоже свои ярмарки есть

и прочее...

- Он меня к себе и не подпустит, - усомнился богатырь.

- На, - водяник сунул ему в руку мокрые ветхие ремни. - Наденешь - твой

навеки.

Жихарь, не веря нежданной удаче, подошел к водяному коню (тот лишь повел

зеленым глазом) и осторожно, бережно взнуздал.

- Признал, - хмыкнул Мутило. - Вот на нем и поедем. Ты впереди, а я за тебя

уцеплюсь.

Жихарь крепко держал уздечку, ожидая, что чудо-жеребец в любой миг может

кинуться назад в озеро.

- Неловко в княжьем-то плаще, - сказал он наконец. - Да и тебе, брат,

знаешь... Зелененькому-то...

- Сам ты зелененький, - обиделся Мутило, трижды обернулся на беспятой лапе и

перекинулся в невысокого старичка в долгополом кафтане болотного цвета.

Запахнут кафтан был на бабью сторону, а с левой полы на траву помаленьку

капало.

Водяные действительно любят побродить по торговым рядам в базарный день, а уж

на ярмарках бывают непременно - на любой хоть одного да отыщешь по сырому

следу. Иначе откуда бы они так хорошо знали людскую жизнь?

- Добро, - сказал Жихарь. - Только как же мы туда без денег-то явимся?

У меня с собой казны - две полушки...

- Коня продадим и с деньгами будем, - зевнул Мутило.

- То есть как продадим? - закричал Жихарь. - Этакую красоту продадим? У тебя,

видать, все мозги водой разбавило!

Он еще сильнее вцепился в уздечку. В кои-то веки попался подлинно богатырский

конь - и сразу с ним расстаться!

- Мы ж его без уздечки продадим, - спокойно сказал Мутило. - Потому что без

уздечки не считается...

- Значит, он, Мара, уже в Окаянии не царствует? - ахнул Жихарь.

- Цыгана и на престоле не удержишь, - гордо ответил Мутило, словно и сам

принадлежал к бродячему племени. И человек, и водяник прикованы бывают к месту

жительства, поэтому они равно завидуют цыганской свободе: живет же хоть кто-то

на свете по вольной волюшке! - Цепи он потихоньку перегрыз и снова теперь по

лошадиной части подвизается...

- Ну, Стрибог ему в помощь, - великодушно разрешил князь. - Только как же мы

его обманем, когда он сам всех обманывает?

- Ты, главное, уздечку снять не забудь... Жихарь вспомнил, как коварный цыган

увел у них с Яр-Туром коней на полном скаку, и ожесточился. Так ему, Маре, и

надо будет!

- Все равно же только к вечеру поспеем... - сказал он.

- Да маленько пораньше, - ответил Мутило. - Без седла удержишься?

Богатырь побагровел и не стал отвечать на дурацкий вопрос.

Хоть Мутило и перекинулся человеком, нос его все-таки напоминал щучье рыло.

Этим рылом он повел по воздуху.

- Непогода идет, - вдруг сказал он, хотя солнце палило вовсю. - И не просто

непогода, а что-то похуже...

- Может, обгоним грозу, потягаемся с Перуновыми конями? - предложил богатырь.

- Да какая гроза, - с неожиданной тоской сказал Мутило. - Человек его побери,

все-таки он своего добивается... Эх, ладно, уводи, князь, коня, кличь его

Налимом, а я тут попробую отбиться...

- От кого?

- Уезжай, говорю, тут не про людей спор... Вот и съездил на ярмарку...

- Да в чем дело-то?

Вместо ответа водяник как-то жалко хлюпнул.

- Тебе бы озеро проиграл - не жалко, - сказал он. - А ему - так даром отдай!

Он же тут все до песка высосет, а потом всю мою живность где-нибудь над горами

рассыплет, где и рыбы живой не видели...

- Кто - он? - не унимался Жихарь.

- Ты еще здесь? Скачи, хоть коня спасешь...

- Ну уж нет, - сказал богатырь. - Тут моя земля, и я на ней всякого обязан

защитить - человек ли, нет ли...

- И далось вам всем мое озеро, - заныл Мутило. - Мало ли на свете иных озер...

У рыб самый икромет...

Стало трудно дышать даже князю, а водяник вовсе хватал воздух человеческим

ртом. Зашумели вековые сосны. Послышался гул и треск.

Богатырь вскинул голову. Выше деревьев, выворачивая их с корнями и разбрасывая

по сторонам, шел мутный кривой столб с воронковидным навершием, словно

огромная скособоченная бледная поганка решила прогуляться, творя свою

поганкину волю. От столба даже издали несло жаром.

- Видишь, в какой он нынче силе? - просипел водяник. - Засуха будет, он уже с

неба всю воду выпил, теперь земной добирает... Уводи коня, коня сбереги хоть у

себя на дворе в колодце... Конь ему на четверть глоточка...

Вот уже хлопнулась в озеро, размахивая широкими корнями, первая сосна.

Столб пошел вдоль берега, примеряясь, как ловчей зайти на середину Гремучего

Вира.

Убежать очень хотелось, причем как можно дальше. Жихарь закрыл глаза и стал

мысленно считать пальцы на руках и ногах у себя и у других, воображаемых

людей. Считал, покуда не вспомнил, что это за беда идет и как с ней предписано

бороться в ученых книгах. По книгам-то выходило довольно просто, а по жизни...

Меч здесь не годился.

Озерное зеркало затянуло рябью, раздался отвратительный звук всасываемой

влаги...

Жихарь выхватил засапожный нож - старый, надежный, заговоренный - и с полного

размаха метнул его в середину столба.

Раздался постыдный визг, и столб сгинул, рухнув в озеро потоками украденной

было воды, а вместе с водой в озеро пал некий человек и начал быстро-быстро

загребать одной рукой к берегу.

Сразу же, словно ниоткуда, налетели облака и пошел дождь.

- Ну, теперь-то уж нам точно конец, - пообещал Мутило. - Это же Зубатый

Опивец, из главных планетников...

Планетники, несмотря на громкое имя, никакого отношения к занебесным делам не

имеют. Они обретаются в тучах и устраивают на земле погоду. Или непогоду -

смотря по настроению. Ссориться с ними ни один человек в здравом уме не будет,

а будет выпрашивать солнышка либо дождя. Просить, конечно, принято богов -

того же Перуна, Ярилу или ветреного Стрибога. Но всякий жалобщик и ходатай

знает, что не главные начальники вершат дела, а их приказчики да управители.

То же самое и с погодой...

Выходят планетники из заложных мертвецов, которые еще при жизни решили доспеть

себе такую беспокойную участь и договорились на этот счет в Нави, принеся

кровавую жертву...

Зубатый Опивец выбрался на берег, даже не взглянув на протянутую Жихарем руку.

Рожа у него была желтая, редкобородая, глаза как два рыбьих пузыря, а по числу

зубов в широкой пасти он явно стремился догнать самого Мироеда. В левом плече

планетника была рана - из прорехи в длинной рубахе сочилась какая-то

малоприятная жидкость, заменяющая умрунам кровь.

- Ага, - прошептал Жихарь. - Я давно заметил, что самые страшные чудовища -

это которые с человеческим лицом...

Опивец пустил из пасти долгую водяную струю.

- Земной порядок, значит, нарушаем, - сказал он. - Срываем горы и создаем

моря... Понятно...

- Ну ты, - сказал Мутило. - Не вяжись к человеку. Это я за свое озеро

вступился...

- Нет, - сказал богатырь. - Я на этой земле князь. За все с меня ответ.

- Кня-язь, - насмешливо протянул планетник. - От меня императоры плачут и

дочерьми откупаются, а тут кня-язь...

- Давай перевяжу, - предложил Жихарь. - Сам посуди, как тебя было не

остановить - высосал бы озеро... Высушил ручьи...

- Кто бы говорил! - возмутился планетник. - Для меня вода - что для тебя

зелено вино: сосу и тем пьян бываю. А не приходило тебе в дурную твою голову,

что в вине тоже малые человечки алкалоиды живут, и в утробу к тебе лезут без

всякой радости? А? Вот так же и вы для меня. Буду жаловаться Перуну, он тебя

ужо громом-то шарахнет...

- Ну, Перун-то, положим, тебе на засуху полномочий не давал, - заметил Мутило.

- А ты почем знаешь? - взвился планетник Опивец. - Мне, может, кто поглавней

Перуна... - и, как бы спохватившись, захлопнул с лязгом зубастую пасть.

- Ась? - снова приложил лапу к ушной дырке Мутило. - Поглавней Перуна? Кто же

он такой будет?

- Это я так... к слову. Какую бы мне с человечка виру взять за урон здоровью?

- Меч возьми, - хмуро сказал Жихарь. Он-то ожидал честного боя, а тут всякие

разговоры да жалобы... Но рассеки он планетника мечом - все его собратья

оскорбятся и выморят Многоборье жарой либо водой... - Или меня головой возьми,

- тряхнул он кудрями.

- Водяного коня прими, - предложил Мутило. - Давай людей сюда не впутывать.

Все равно я его на ярмарку вел продавать...

- Больно нужен мне твой конь, - проворчал Опивец. - Больно нужен мне твой

князь... У него и дочки еще малолетние... На ярмарку собрались, говорите?

- На ярмарку, - хором ответили князь и водяник, подобно провинившимся

мальчишкам.

- Велено мне... Тьфу ты, - поправился планетник, - решил я так: пожертвуешь

мне от чистого сердца самую бесполезную покупку, тогда тебя и прощу...

Может быть... Не будешь другой раз в пьяном виде за нож хвататься! Кто на руку

резок, тот вдовец будет...

Несмотря на недавний раздор с женой, оставаться вдовцом молодому князю никак

не хотелось.

- Да я... - сказал Жихарь. - Да я тебе - хоть что! Пряников там, платков

пестрых... Княжье слово даю!

- Невелика цена княжьему слову, сам знаешь, князья первые вероломны, -

ухмыльнулся Опивец. - Ты мне лучше богатырское слово дай - так надежнее!

- Даю и богатырское! - махнул рукой Жихарь. - Самая бесполезная покупка

- твоя! Куда ее тебе представить?

- А хоть сюда же, - сказал планетник. - Я сам за ней приду в свое время.

Он шлепнул по Жихаревой ладони горячей рукой, отряхнулся, как собака, и

зашагал прямо в лес, не разбирая дороги.

- Эй, ты куда? - окликнул Опивца водяник. Все-таки они были родня, как ни

крути.

- С Боровым есть разговор! - крикнул планетник, не оборачиваясь. - Он,

сказывают, про меня обидную песню сложил...

- За меня еще добавь! - крикнул вслед Мутило. - А то завел обычай -

оскорбительные песни слагать, - пояснил он Жихарю. - Даже про Морского царя!

Да и своего собственного Лешего ни во что ставит этот Боровой! Один он

хороший!

Богатырь стоял в оцепенении.

- Дешево я отделался... - сказал он наконец.

- Как-то даже слишком дешево, - задумался Мутило. - Тут какой-то подвох...

Надо же - самую бесполезную покупку! С каких щей он так нынче раздобрился,

человек его задери?

- Знаешь что? - сказал хитрый Жихарь. - Как приедем на Полелюеву Ярмарку, ты

мне напомни, чтобы я первым делом самый черствый печатный пряник купил.

Пущай подавится на здоровье!

А потом снова взглянул на коня Налима - и позабыл про все на свете.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Хлеб - всему голова.

Пословица

Сопровождавшие Жихаря дружинники, числом трое, без всякого удовольствия

услышали, что князь в них более на сегодня не нуждается, поскольку собрался по

важному и секретному державному делу на ярмарку. Им предстояло нынче

объясняться с княгинею, а от нее, как от всякой женщины в тягости, можно было

ожидать чего угодно. Смертью, конечно, не казнит, но зато такого наслушаешься

- и обыденных слов, и тех, что она в своих книжках вычитала...

Дружинники поворчали, приняли алый плащ и позолоченный шлем и неспешно

потопали по лесной тропе, ведущей на дорогу.

Ехать на водяном коне, если он покорился седоку, не в пример приятней, чем на

обычном, даже и без седла. Ведь у водяного коня нет никакой хребтины, спина

мягкая, сулящая седалищу всадника большое облегчение. Словно бы несет тебя

речная стремнина...

- Так мы и вправду до вечера не доберемся, - рассердился Мутило,

пристроившийся за княжеской спиной и вцепившийся лапами в широкий кожаный пояс

Жихаря. - Тоже мне богатырь! Трюх-трюх, трюх-трюх... Не на водовозной кляче

едешь! Смелее надо! Отчего шпоры-то не надел? Тогда каблуками его изо всей

силы! Не бойся, не поранишь!

- Не начал бы конь ликовать, - сказал Жихарь. - Дело незнакомое... Да и лес

тут густой, влепит он нас в дерево за милую душу... Тебе-то что - ты только

рожу об мою кольчугу поцарапаешь, а мне каково придется?

- Как мы о своем княжьем здоровьице-то печемся! - сказал Мутило и пребольно,

даже сквозь кольчугу, ущипнул богатыря. - Давай тогда я сяду вперед, а ты,

главное, кафтан мне не порви - новый покупать будешь!

Этого Жихарь никак уж не мог стерпеть. Он свистнул отчаянным степным

посвистом, развел, сколько мог, ноги, и изо всех сил ударил коня Налима по

бокам.

Налим заржал - хотя ржание было не конское, а скорее человеческое, - и пошел

борзо, как и полагается водяному коню. При этом он ухитрялся миновать все

сосновые стволы, изгибался совершенно немыслимым образом, и богатырь

почувствовал себя как в какой-то многоколенной трубе, подхваченный бурным

потоком. Временами конь резко склонялся вбок, отчего седоки едва не бороздили

локтями землю. Жихарь намотал уздечку на правую руку, впился пальцами левой во

влажную гриву и мечтал только о том, чтобы не упасть.

Тошнота подступала к горлу, тяжелый майский жук, не успевший свернуть с

воздушной дорога, пребольно ударил богатыря в лоб.

- Хреновые из вас, людей, конники, - усугублял его страдания Мутило. - Русалка

моя и то крепче держится, хотя у нее, между прочим, хвост не раздвоенный...

Видишь, самую чащобу уже проскочили, теперь он веселей пойдет, на полную

ногу...

Куда ж еще веселей, испугался Жихарь. Впереди и вправду посветлело. Налим

прибавил ходу, и богатырь совсем перестал различать отдельные деревья - они

слились в сплошную золотисто-зеленую стену.

Всякую скорость привелось Жихарю испытать в жизни, но на этот раз и он

растерялся. Провалилась бы и Полелюева Ярмарка, и вся эта хмельная затея...

А тут даже хмель в его рыжей голове не вытерпел и улетучился от греха

подальше: мол, я не я и лошадь не моя...

- Терпи! - подбадривал Мутило. - Уже мало осталось!

Терпел Жихарь, терпел, да и притерпелся в конце концов: оставил в покое

конскую гриву и попробовал принять гордую княжескую посадку. Встречный воздух

ударил богатыря в грудь и забил дыхание, не дав возможности сказать водянику

все, что накипело во время скачки. Или хотя бы заорать песню для храбрости. А

водяник, надежно укрытый богатырской спиной, вредным голосом порочил

человеческий род за неуклюжесть и вообще неприспособленность к жизни на белом

свете.

- Это хорошо, - приговаривал Мутило. - Ты цыгану Маре так прямо и скажи: не по

мне этот конь, больно резвый, только тебе, мол, им и владеть... Не устоит

старый конокрад, поверит, увидев твое испуганное рыло, тряхнет мошной...

Жихарь взял себя в руки, усмирил страх и начал припоминать, как они с Яр-Туром

устроили конское ристалище - тоже ведь не худо скакали, только закончилось все

весьма пе...

Так закончилось и на этот раз - богатырь полетел шибче коня вперед, разглядел

несущийся прямо в лицо березовый пень и успел выкинуть руки. Удар едва не

сломал ему кисти, а сзади в спину добавил еще вострой головой Мутило.

...К разумной жизни вернул обоих все тот же конь Налим, обдав собственной

струёй, - к счастью, это была простая холодная вода.

Первым делом Жихарь изо всех сил тряхнул руками, вправляя кисти на место, - и

даже не почувствовал там боли, поскольку болело везде.

- Блин поминальный, - жалобно сказал он. - Скотина ты речная, безрогая... Ты

князя везешь или ты дрова везешь? Сам-то, главное дело, целехонький... Без

костей...

- Нынче у нас князьёв как дров, - огрызнулся вместо водяного коня водяной

черт. - Не мог Налим споткнуться ни с того ни с сего. Туг либо чары наложены,

либо ему кто-то прыткий в ноги кинулся...

От соприкосновения с кольчугой Мутилина рожа снова стала вся как бы в чешуе.

Лес тут был уже совсем редкий, трава еще не успела подняться в полный рост, и

падшие всадники начали глазами искать того прыткого, что кинулся в ноги

несравненному коню.

- Хорошо если конь волчару зашиб, - возмечтал Жихарь. - Или хоть лисичку на

воротник...

Мутило хотел было поведать, что он лично посоветовал бы Жихарю на воротник

вместо лисички, но сказал совсем другое:

- Вот он, гаденыш! Вот из-за кого мы чуть головы не потеряли!

Богатырь на коленях приблизился к месту, на которое указывал водяной.

В траве, примяв семейку ландышей, покоился грязно-серый шар величиной с

человеческую голову. Да он и походил на человеческую голову с маленькими

закрытыми глазками, с носиком не более прыща, со скорбно искривившимся

ротиком... Правда, у головы не бывает коротеньких ручек и ножек, а у этого

шарика они были...

- Та-ак, - зловеще сказал Жихарь. - Вот видишь. Мутило, мы еще не доехали до

ярмарки, а уж прославились! От дедушки с бабушкой он ушел, от лесных зверей

ушел, а к нам попался. За такое диво нам заморские купцы немало отвалят!

Мутило без всякой радости поглядел на добычу.

- А то они хлеба, вывалянного в пыли, не видели, - презрительно сказал он.

- Какого хлеба? - возмутился Жихарь. - Это же Колобок, тот самый!

И тут же рассказал пораженному водянику повесть о многотрудной судьбе Колобка,

что известна любому человеческому детенышу и вовсе не ведома подводным

жителям.

- Так что не только лисе - никому его поймать и съесть не довелось! - закончил

богатырь свой рассказ. - А нам он, можно сказать, сам под ноги прикатился...

Надо бы помочь ему очнуться, да заодно и умыть... Он, поди, с тех пор и не

умывался...

Конь Налим охотно оросил Колобка, а богатырь, достав из дорожной сумы тряпицу,

начал приводить пленника в товарный вид.

Сделавшись чистым, румяным и вполне пригожим, Колобок приоткрыл один глаз,

более похожий на черную изюмину.

- Не ешьте меня, - с ходу, не поздоровавшись даже, предложил Колобок. - Я вам

песенку спою...

- Ну уж нет, - сказал богатырь и наложил на лысину хитреца свою тяжелую руку.

- Песни твои мы знаем: заворожишь нас, а сам укатишься.

- Меня теперь даже есть нельзя, - вздохнул Колобок. - Я черствый.

Совсем очерствел от бродячей жизни. Об меня даже сам Мироед чуть зубы не

обломал...

- Ну! Так ты и Мироеда знаешь? - не поверил Жихарь.

- Кого я только не знаю... За мои-то годы... - сказал Колобок и махнул

маленькой ручкой. - Дернуло же меня через эту прогалину катиться... Думал,

успею, да у вас такой скакун...

- Других не держим, - похвастался Мутило. - Жихарь, давай я его к себе в озеро

заберу? Он там отойдет, размякнет...

- Не размякну! - вскричал Колобок. - Не дождетесь! Я моря переплывал, во чреве

китовом пребывал - ничего мне не поделалось. Я от дедушки ушел, да вы это и

сами знаете, и от лисицы ушел, и от тигра ушел, и от слона, и от енотовидной

собаки, и от восьмирукого осьминога, и от Гидры Лернейской, и от змея Апопа, и

от Бегемота с Левиафаном! Мне бы еще лапоточки новые кто сплел - так я бы до

самого светопреставления землю топтал! Не вам меня пленять! Я побродяга

всемирный, бесстрашный! У-у!

И выпучил для острастки свои изюминки, что твои сливы. А потом как-то

вывернулся и даже попробовал укусить богатыря.

- Хвастать мы и сами горазды, - сказал Жихарь. - И не кусайся - все равно

зубов нету. Ты, гляжу, и вправду старенький...

- Постарше прочих! - гордо сказал Колобок. - А зубы мне ни к чему, я в

пропитании не нуждаюсь. Я сам вроде того что пища бывшая...

- Ну, бывшую пищу не Колобком кличут, а совсем по-другому, - заметил Жихарь. -

Сколько же тебе лет?

- А сколько их было на свете - все мои! Ты, поди, и не знаешь, как звали деда

с бабкой, что меня испекли?

Жихарь впал в недоумение. И вправду никто никогда не задумывался насчет имен

обездоленных старичка со старушкой.

- Как же, по-твоему, их звали? - наконец сказал он.

- А в каждом народе по-своему! - ответил Колобок. - Потому что это были самые

первые люди на свете.

- Врет, - уверенно молвил Мутило. - Столько даже Колобки не живут.

- А вот живут! А вот живут!

И, утверждая свою жизненную силу, Колобок таки вырвался из-под богатырской

руки, но не укатился прочь, а запрыгал, да так высоко - с Мутилу, а Жихарю до

груди.

- Это я по-вашему, по-невежественному - Колобок, а вообще-то я самый первый

Гомункул!

- Тихо ты! - цыкнул Жихарь. - За такое слово в базарный день и прибить могут,

а мы как раз на ярмарку держим путь. Помалкивай уж, коли Гомункул, нечего этим

хвастать. Раз ты такой у нас вековечный, так и веди себя степенно, бороду

седую отрасти... Усы вислые...

- Минутное дело!

С этими словами Колобок оставил резвость, опустился на траву провел ручками

под ротиком и носиком - и полезли на белый свет в указанных местах сивые

волосы.

- Теперь лучше? - живо спросил он.

- Прямо неклюд Беломор, - похвалил Жихарь. - С такой бородой и козла, бывает,

за мудреца держат...

И бросился на беглеца. Колобок попробовал было откатиться, но сухая

прошлогодняя трава запуталась в новенькой бороде и помешала...

- Полезай, чудило круглое, в суму, - сказал богатырь. - Вот и будет княгине

бесплатный гостинец...

- Какой гостинец? Какой гостинец?! - завизжал Колобок уже из сумы. - Я же

сказал, что нельзя меня есть!

- А никто тебя есть и не станет, - ласково сказал Жихарь. - Жена у меня

ученая, многознатица. Будете с ней толковать о превыспреннем, а надоест - с

дочками играй во дворе, да не попадись мальчишкам, пинать еще придумают... Там

тебе будет хорошее житье, станешь всем любезен. Да я даже кузнецу Окулу

прикажу тебе железные зубы вставить от старой бороны - от собак, скажем,

отбиваться...

- Зубы... - Колобок задумался и перестал возиться в суме. - Зубы - это дело.

Как же я сам до такого не додумался? Казалось бы, все на свете знаю... Так ты,

выходит, тот самый Жихарь, который...

- Тот самый, - сказал богатырь.

- Который, - подтвердил водяник. - Которее не бывает.

- Ну-ну, - сказал Колобок, высунувшись наружу. - Случалось мне с различными

героями подвизаться. Все они, в общем-то, на одну мерку скроены: твари

неблагодарные. Шагу без меня ступить не могли, поминутно советовались.

Царевну там добыть, меч ли кладенец, золотое ли руно... А как дело сделано -

катись на все четыре стороны! Ни слова доброго, ни воздаяния...

- Какого ж тебе воздаяния желательно? - удивился Жихарь.

- Ну... - задумался Колобок. - Любопытно бы мне в людском обличий пожить

какое-то время.

- Сделаем, - пообещал Жихарь. - Вот пойдут на нас войной, скажем, те же

заугольники. Они давно грозятся, да духу не хватает. Станем решать битву

поединком между князьями. Выедет мне навстречу могучий вождь по имени Тувалет

Хрустальный. Снесу я ему буйную голову мечом, а на ее место тебя и присобачим.

И станешь ты у нас не перекати-поле, а светлый князь... э-э...

Колополк - видишь, я уже и прозвание заготовил!

- Не торопись, - испугался грядущих перемен Колобок. - Я еще не решил, какого

полу мне желательно стать...

- Да я и не тороплюсь, - сказал Жихарь. - Поживи, подумай, чья доля на свете

слаще...

- Мы на ярмарку едем или нет?! - вскричал Мутило.

- За новыми лапоточками! - поддержал его голосок из сумы.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Таких ниндзей - за нунчаки да в музей!

Барон Хираока

Кто не мчался на волшебном коне по лесным дорогам с водяным за спиной да с

Колобком в дорожной суме, тот, считай, и не жил на свете - так думалось

богатырю. Даже самодвижущаяся телега, на которой он в свое время оставил

далеко позади страшную Дикую Охоту, отстала бы от Налима. Быстрей его

передвигался разве что Симеон Живая Нога - младший из семи братьев, известных

своими причудливыми умениями, но ведь и тот из-за чрезмерной скорости

постоянно опаздывал на год и более.

Лесное безлюдье кончилось, под копыта легла дорожная грязь, и полетела она

из-под копыт во все стороны, что никак не могло понравиться людям из торговых

обозов, тянувшихся на ярмарку. Но их проклятья и ругательства Жихарь мог

слышать не целиком, а только обрывками.

- Ладно, - сказал он, придержав Налима. - Не стоит обижать народ, а то потом

начнут к нам на ярмарке цепляться...

- Хлюздишъ - так и скажи, - подковырнул Мутило, но потом смилостивился.

- Так мы коня и вправду до кипения доведем - изойдет паром, потом жди, когда

он росой выпадет и снова в коня соберется... Меня так даже припекать начало.

- Всякому чуду полагается свой предел, - подтвердил из сумы Колобок. - Чудеса

тоже не без закона живут. Иначе что же получится?

- Молчи уж, - окоротил его богатырь.

- Не могу молчать! - воскликнул Колобок. - Намолчался за годы и века.

Во мне за время странствий столько слов накопилось, что надо бы сбросить, да

все некому было. Я и по-ученому могу разговаривать, и по матушке, и

по-бонжурски. Все языки понимаю. Умею посредничать на торгу, долю за то беру

небольшую, по совести...

- Вот как? - склонился к нему Жихарь. - Так, может, ты коня и загонишь

лукавому цыгану? Ведь он-то меня помнит...

- Торговцы из вас обоих, как из пыли веревка, - сказал Колобок. - Вам без меня

никуда. Посудите сами: примчитесь туда - и сразу в конный ряд. Всякий

догадается, что вам коня сбагрить невтерпеж, и никто настоящую цену не даст. А

въезжать в рынок надо неторопливо, с достоинством, дабы избежать потерь и

проторей. По вашим же мордам видно, что конь краденый.

- Выиграл я его на честном кону! - оскорбился Мутило.

- Это ты торговой страже рассказывать будешь, - посоветовал Колобок. - Они

враз поверят...

- Что - князю не поверят?! - ахнул Жихарь.

- На торгу князей не бывает, - ответил Колобок. - Вам сперва надо там походить

день-другой. Дорогие покупки делать, чтобы весь народ убедился - продают коня

люди серьезные, надежные, не теребень кабацкая. От вас же винищем разит - даже

я пропитался, словно бисквит какой. Коня же в нужный час следует выставить на

аукцион...

- Это что за зверь? - спросили самозванные конеторговцы.

- Это вот что за зверь: ты выводишь коня и начинаешь рассказывать, что за

порода такая, что за кровь, от каких родителей. Долго хвалишь, а потом

кричишь, как в лесу: "Ау, кто за коня три тысячи даст? Начальная цена - три

тысячи!" Найдется первый охотник, заорет:

"Три тысячи и еще сотня!" Ты его примечаешь, говоришь: "Ау, три тысячи сто

раз, три тысячи сто два..." Кто-нибудь непременно пожелает товар перенять и

выкрикнет: "Три тысячи двести!" Пока не доаукаешься до настоящей цены.

Поняли?

- Поняли, - кивнул Жихарь.

- Вот за три тысячи двести и продадим! - обрадовался Мутило. - Деньги хорошие,

немалые... Только откуда нам знать, кто у Налима родители и что за кровь? Да и

какая в нем кровь - одна вода...

- Вам не делами ворочать, - вздохнул Колобок, выпростал ручки, ухватился за

края сумы и до половины вылез. - Вам еще без штанов полагается двести лет

бегать и собак гонять. Странное дело - из теста вылеплен я, а мякинные головы

как раз у вас. Цену-то можно поднимать до тех пор, пока у покупателей деньги

не кончатся! Да и то они обязательн в займы, в долги полезут! Товар-то высшего

разбору!

- Я, честно сказать, еще ни разу не торговал, - признался Жихарь. - Вот в

долги залезал - это было. Правда, меня царь Соломон пытался учить...

- Нашел учителя, - скривился Колобок и плюнул. Колобочий плевок выглядел как

мелкий сухарик. - Помнится, я твоему Соломону грошовое колечко за Перстень

Мудрости выдал и продал. Снаружи нацарапал на колечке "Все проходит", а внутри

- "И это тоже пройдет". И прошло ведь за милую душу!

- Врешь, - сказал богатырь. - Перстень был самый настоящий. Я его вот в этих

самых руках держал.

- Конечно, - сказал Колобок. - После того случая, кошелек опроставши, и начал

царь над жизнью задумываться, мозгами пошевеливать. Вот к нему и пришла

мудрость. Так что все правильно.

- А зачем тебе деньги? - ехидно полюбопытствовал Мутило. - У тебя ведь ни

потребностей нет, ни кошелька...

- Так ведь деньги-то тоже я придумал! - гордо сказал Колобок. - До той поры

люди жили обменом или, как тогда выражались, по бартеру. Ну, пришлось им

помочь. Что же касается потребностей моих, то вам их понять не дано...

- Где же ты казну свою держишь? - проникновенно, чтобы не спугнуть, спросил

водяник.

- В самых разных местах, - сказал Колобок. - В основном у цюрихских гномов.

Они, конечно, жадные, но скрупулезные. И не спрашивают, откуда деньги взялись.

Если приплатить, конечно. Никто, кроме меня, получить тех денег не может. Так

что, дяденька мокрый, не мылься. Самые лютые злодеи пытались у меня вызнать

заветные слова, а я что? Простой плесневелой буханкой прикинусь, и все.

- Вот что, - сказал богатырь. - Ты бы мне мешка четыре золота не занял под

залог всего Многоборья? Я не успею - дети отдадут, внуки... Правнуки...

Прапра...

- Я лучше сделаю, - сказал Колобок, - Есть такая поговорка, что голодному надо

не рыбу дать, а рыболовную снасть. То есть ты под моим руководством сам всему

научишься.

- Я князь, а не купец!

- Купец главнее, - сказал Колобок. - Только пока не все это поняли...

Под такой разговор конь Налим перешел на неспешный шаг - словно обычный конь

на скачках. Стало видно, что приближается человеческое поселение. За годы

Полелюева Ярмарка обросла народом, который с этой ярмарки жил и кормился.

Продавцам и покупателям надо же где-то было ночевать, заключать сделки, пить

магарыч. Да и за порядком нужно было кому-то следить. Многие князья предлагали

в охрану своих дружинников, тайно мысля завладеть всем торжищем, но Полелюй

такие предложения неизменно отвергал, потихоньку набирая наемных воинов,

которым надоели кровопролитные битвы и неверная воинская удача. Набирал до тех

пор, пока князья не убедились, что с ярмаркой лучше не связываться...

Перевалило крепко за полдень. Но, если следовать Колобковым наставлением,

сегодня с конскими барышниками затеваться не стоило. Завтра будет день...

Да ведь и сегодняшний день надо как-то прожить, а в кармане всего две полушки.

- Слезайте с коня, - скомандовал Колобок. - Ведите в поводу, хольте и лелейте

напоказ...

Жихарь через плечо переглянулся с водяником. Тот вздохнул, признавая, что слаб

против недавнего пленника в торговом деле.

- В самую грязь, - вздохнул богатырь и подчинился.

Спешился и Мутило - он грязи не боялся.

- Ну и сам выкатывайся, - сказал Жихарь Колобку.

- С какой стати? Я нынче содержимое переметной сумы... И запомните - нет

теперь среди нас ни князей, ни водяных, а есть равноправные члены

торгово-промышленного товарищества "Колобок и сыновья"...

- Какие мы тебе сыновья? - разом взревели от обиды человек и водяник.

- Ну, должны же мы как-то называться. Вот мы и будем товарищи, поскольку товар

у нас общий... К тому же объявим, что мы - с ограниченной ответственностью, то

есть вообще ни за что не отвечаем!

- Мой товар-то... - булькнул Мутило.

- Тогда сам и торгуй... Козленка за два гроша...

- Быстро ты нас обратал, горбушка катючая, - проворчал богатырь. - Гляди,

люди-то добрые уже с ярмарки идут...

Действительно, впереди вдоль обочины, старательно обходя дорожную грязь,

которая так и норовила распостраниться пошире, двигались два рослых мужика,

тащили на плече толстое короткое бревно. Бревно было какое-то странное и

пестрое.

Вблизи бревно оказалось человеком, одетым в красный парчовый кафтан. Штаны у

него были короткие, ножки пухлые, лицо бритое, а голова венчалась длинными

кудрявыми волосами.

- Это что - невольника несут? - нахмурился Жихарь. В своем княжестве он

никакой работорговли не допускал, хоть и терял на этом немало.

Но мужики нисколько не походили на заморских купцов, охочих до здешних добрых

девиц и красных молодцов: обычные деревенские мужики, судя по платью,

зажиточные и не привыкшие тратить деньги на что попало.

- Невольников не носят, - сказал Мутило. - Невольники сами носилки таскают...

- Здравствуйте, люди, - сказал Жихарь и поклонился не по-княжески.

Кланяться по-княжески он так и не научился, сколько ни билась бедная Карина, -

запутался во всяких четвертьпоклонах, поклонах вполоборота и так далее.

- Здорово, коли не шутишь, - хмуро сказал старший из встречников (отец и сын,

догадался Жихарь). - Тоже грабить будете или по-хорошему разойдемся?

С этими словами он обернулся к младшему, они сняли ношу и поставили ее

столбом. Несомый застыл в этом положении. Волосы рассыпались у него по плечам

и оказались чуть не до пояса.

- А уже грабили? - обрадовался Жихарь случаю навести справедливость.

- Пробовали, - важно сказал старший, снял войлочную шапку и начал ей

обмахиваться от жары. - Сам Кидала пробовал, только ничего у него не вышло.

- Покупка ему наша не по нраву пришлась, - добавил младший и покосился на

отца: мол, по делу ли подал голос.

- Что за Кидала? - насупил брови богатырь.

- Скоро сам увидишь, - заверил старший. - Он там всегда стоит. Стража его

иногда гоняет, да ведь круглые сутки за ним не уследишь. Вот он и поджидает

пеший люд, да и конных не пропускает. Поэтому мимо него лучше ходить целым

обозом. На обозы он посягать боится.

- Разбойник? - уточнил Мутило.

- Тела у него на трех разбойников достанет. Немал-человек. Отберет у прохожего

казну или товар, а самого в колючие кусты как кинет! Пока из кустов

выцарапаешься, Кидалы и след простыл.

- Нас не кинет, - заверил Жихарь. - А это, что ли, ваша покупка и есть? Кто

таков? Кто велел людей продавать?

Мужик нахлобучил шапку на прежнее место.

- Лишних людей нам не надо: нас самих девать некуда. А мы, молодец, старинное

пророчество исполняем.

- Какое такое пророчество? - вскинулся на всякий случай многоборский князь.

- А вот жил в додревние года один провидец и стихотворец, очень любил мужика,

заботился о нем, князей же всячески срамил и порочил. И сложил заклятье такое:

эх, эх, придет ли времечко? Приди, приди, желанное!

- И пришло времечко-то?

- Да покамест нет, - досадливо сказал мужик. - Времечко придет, желанное наше,

когда мужик не Блюхера и не вот этого облома, а совсем других с базара

понесет. Как их... Имена какие-то чудные... Одно на белку похоже, другое на

утку... Но еще, видно, не пора... Блюхера мы уже носили с базара, он еще потом

врагом народа оказался, а вот с этим покуда не разобрались...

Жихарь и Мутило внимательным образом оглядели мужицкое приобретение, и даже

Колобок высунулся из сумы. Толстое лицо облома с пухлыми губами ничего

особенного не выражало, глаза были пустые и бесцветные.

- Эт-то кто же такой? - снова спросил Жихарь.

- Да гляди лучше - это же Милорд! Неуж-то не узнаешь?

- Какой Милорд?

- Глупый, какие же еще Милорды бывают? Мы нарочно просили, чтобы поглупее

выбрали...

- Выбрали что надо, - похвалил Мутило. - У иного пескаря морда умнее бывает...

- И какая от него польза? - не унимался Жихарь.

- А такая, что все надо делать по порядку: сперва Блюхера с базара понести,

потом Милорда Глупого, а уж после того придет желанное времечко, не раньше...

- И что будет?

- Вот привязался! - осерчал мужик. - Сказано тебе - пророчество исполняем!

Отцы наши так делали, и деды, и пращуры... Каждый год, как проклятые, таскаем

это добро с базара... Да что с вами разговаривать, все равно не поймете!

- Погоди! - Жихарь даже ухватил мужика за рукав. - А что он умеет?

- Все, что Глупому Милорду положено: ржаное вино пить, овсяную кашу лопать, в

кости играть, спорить на денежный заклад, верхом кататься, девок портить,

морями владычествовать, машину за машиной изобретать, чтоб работе помочь...

- Ну, таков-то я и сам Милорд, - сказал Жихарь. - А говорить-то он умеет?

Мужик почесал шею.

- Ну поговори, коли хочешь, денег не возьмем... Если речь его поймешь.

- Говори, говори, - зашептал Мутило, обрадовавшись дармовщине.

- Милорд, - сказал Жихарь. - Милорд... Кажется, знаю я, по-каковски с ним надо

разговаривать... Не зря с Яр-Туром столько времени горе мыкали...

Милорд, вонтаю ай ту ю один квесченз задать: ху ю ты такой есть итыз?

- Какие вы, люди, грубые, - посетовал Мутило. - Первый раз видишь Милорда, и

сразу такие гадостные словеса развел... Языки бы вам повырьшать!

Известно - нечисть не терпит человеческих ругательств.

Но Милорд был такой глупый, что ни капельки не обиделся, улыбнулся и открыл

рот: - У меня, джентльмены, всегда было доброе имя, и мне нож острый, когда

теперь, всякий раз, стоит мне перешагнуть порог дома, как то один, то другой

настырный лихоимщик хватает меня за рукав: "Вы не забыли о моем счете, сэр? За

вами должок - тысяча фунтов. Надеюсь, сэр, вы не заставите с ним долго ждать".

А приятно мне, когда ростовщики обмениваются моими векселями в пивных и

кофейных?

Жихарь худо-бедно язык Милорда понимал, про Колобка и говорить нечего - одно

слово, Гомункул! Мутило же и мужики недоуменно глядели друг на друга, как бы

ища поддержки.

Разговор про долги да займы богатырю не понравился: сразу вспомнилось, как

закладывал кабатчику Невзору свою славу. Поэтому он попробовал повернуть

беседу в другую сторону:

- А нау ли ю кинга вашего, какой ту ми бразером приходится?

И получил достойный ответ:

- Людям, особенно сангвинического темперамента, свойственно предаваться

надеждам, и среди различных перемен в ходе общественных событий надежды эти

редко не имеют под собой почвы; даже в безысходных обстоятельствах, когда,

казалось бы, нет никаких оснований на что-либо рассчитывать, они тем не менее

склонны делать вид, будто не все еще потеряно, и стараются заставить

противника думать, что располагают неведомыми ему ресурсами. Именно такую

позицию заняли в последние месяцы те, кого, за неимением лучшего выражения,

мне приходится называть членами поверженной партии. С момента ее падения

помянутые джентльмены тешат себя надеждами, действительными и мнимыми.

Когда убрали графа Сандерленда, они надеялись, что ее величество не пойдет на

дальнейшие изменения в составе кабинета, и осмелились исказить ее слова,

адресованные иноземным державам. Они надеялись, что не найдется человека,

который осмелился бы предложить роспуск парламента. Когда же произошло и это,

да к тому же еще некоторые перемещения при дворе, они попытались нанести удар

по государственным кредитам...

- Хватит! Хватит! Стоп! - закричал Жихарь. - Ай ю про кинга аскаю! Как хи там

ливствует, здоров ли?

Милорд недоуменно прокашлялся и сказал:

- Подданный далеко не всегда властен над поступками своих монархов и не всегда

может спросить, каких людей те понимают, какие партии приближают к себе. Так

пусть они не нарушают конституцию, пусть они правят по закону, чтобы тот, кто

им служит, не был замешан ни в одном противозаконном действии и чтобы от него

не требовали ничего не совместимого с правами и законами его страны...

- Вот говорил я побратиму: как станешь королем, так и начнешь не по правде

жить, - вздохнул Жихарь. - Не такой уж этот Милорд глупый, как может

показаться.

- Оставь его в покое, - посоветовал Колобок. - Речи его вполне разумны; жаль

только, что он не всегда отвечает впопад. Так уж их в ихнем парламенте учат.

По этому Милорду гадать хорошо, а разговаривать с ним толку нет.

- Кто это у вас в суме? - спросил младший.

- Вот такому же сопленосу любопытному башку отрезали, а она все не унимается,

- сказал Мутило и подмигнул старшему. Старший кивком одобрил воспитательный

ответ.

Поблагодарили мужиков за предупреждение, пожелали доброй дороги, помогли

взгромоздить Милорда на плечи.

- Вы его мне берегите, кормите овсом и пудингом! - посоветовал напоследок

Жихарь.

Впереди ждала встреча с грозным Кидалой. Поганить княжеский меч разбойничьей

кровью Жихарь не хотел, но и с подбитыми глазами гулять по ярмарке не

собирался. Мало ли какой ценой достанется победа?

- Хорошо бы подвернулся поблизости бочажок с вешней водой, - сказал Мутило,

размышлявший примерно о том же. - Тогда бы я его в два счета утопил.

- Не годится, - ответил Жихарь. - Я ведь сам разбойничий выкормыш. Сирота я,

небаюканный, нелюлюканный...

- А ты об этом почаще вслух говори, - сказал водяник. - Тогда будет у тебя

такое родословие...

- Твоя правда, - согласился Жихарь. - Надо выломать дубину...

Но выламывать дубину недостало времени: из колючих кустов выполз предреченный

Кидала и встал во весь немалый свой рост. Морда у него была щедро

поцарапанная, одежда прирванная: видно, не всегда получалось у него кидать

прохожих людей в колючки, временами и самого туда кидали.

- Матки-матки, чей допрос: смерть или живот? - предложил разбойник свой

немудрящий выбор.

- Живот! Живот! - закричал Мутило и наступил Жихарю на ногу, чтобы не

вмешивался.

Богатырь покраснел от стыда, но спорить не стал.

- Вот коня бери! - предложил Мутило, ловко снимая с Налима уздечку. - Видишь,

какой конь - хоть продать, хоть самому красоваться!

- А сума-то? - встревожился за третьего товарища Жихарь.

- Не пропадет твоя сума. Бери коня, не сомневайся, добрый человек, не

прогадаешь! Только нас не трожь, оставь на икру!

Красавец Налим так понравился пешему Кидале, что злодей даже не стал тратить

время на его хозяев: разбежался и прыгнул коню на спину. Налим попереступал

копытами по грязи, потом рванул в сторону от дороги.

Разбойник от неожиданности завопил, но крик его перебило верещание увозимого

Колобка, а потом все звуки заглушил треск лесного бурелома.

- У тебя по глоточку-то есть? - спросил Мутило. - Пока нашего кругляка нет, а

то разворчится, что, мол, пьяный не торговец...

- Как не быть, - откликнулся Жихарь. - Я же не лиходей себе.

Скляница была невелика, зато содержимое забористо.

- Сам Беломор делал, - выдохнул богатырь после глотка.

Они еще посидели на травке, потолковали о том, сколько рыбы можно вылавливать

в Гремучем Виру без ущерба для рыбьего поголовья, потом даже начали

беспокоиться за Налима и Колобка, но беспокоились недолго: водяной конь

выломился из леса на дорогу, весь в обрывках разбойничьего платья.

- Свиньи вы сивобрысые! - ругался из сумы Колобок. - Вы почему меня-то не

вытащили? Я же говорил - все герои сволочи!

- Остынь, - сказал Жихарь. - Сам подумай: начал бы я тебя на белый свет

тягать, а Кидала это увидел. Вдруг он умный и враз бы догадался, что ты дороже

всякого коня?

Сума задергалась - Колобок кивнул.

- Точно, - сказал он. - Умный был - одних мозгов четыре лопаты... Зато вы-то

каковы: злодея ухайдакали, а казну его не забрали! Иди теперь ищи ее в чащобе

по монетке! Нас же на ярмарку без денег не пустят, не говоря уж про торги.

Надо вам в товариществе пай уменьшить...

Жихарь и Мутило заслуженно пригорюнились.

- Колобочек, - ласково сказал водяной. - Не может того быть, чтобы ты без

гроша путешествовал.

- Сам же говорил - ни кошелей, ни карманов, - огрызнулся Колобок. - Ладно,

выручу вас на этот раз, но из барыша вычту. Придется денежку со счета

снимать...

С этими словами он у себя в суме заерзался и закряхтел, и кряхтел долго.

Потом наконец высунул ручонку с пригоршней серебра.

- Ваше счастье, что я без туловища, вот и пользуетесь, - сказал он. -

Но чтобы лапоточки мне нашли! Да смотрите у меня - до торгов ни капелюшечки!

- Само собой, - сказал Мутило, признавая его старшинство.

- Зелено вино ведь тоже на хлебе ставится, вот он и учуял, - объяснил

Колобкову догадливость богатырь.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Ума не приложу, где это достать такую Палестину денег.

Александр Герцен

Людей на дороге стало густо: иные шли навстречу, иные догоняли.

Знакомых лиц пока, к счастью, не попадалось.

- Деньги ты при себе держи, - сказал Жихарь. - А то у меня, мнится, дыра в

горсти - улетают денежки неведомо куда. Ведь я в Вавилоне взял добычу великую,

еле допер! И где она теперь?

- Надо было смету составлять, - сказал Колобок. - На хозяйство, на дружину, на

непредвиденные расходы...

- У меня все расходы получились непредвиденные, - вздохнул Жихарь. - Кабы

предвидел, разве я так бы казной распорядился?

- Про твое княженье даже под водой наслышаны, - наябедничал Мутило Колобку.

- Недоимки народу простил, от налогов на год избавил... Куда только жена

смотрела?

- Всю душу вынула, - сказал Жихарь. - Говорит: вы, многоборцы, привыкли

прохладно жить - вином полы моете, блинами избы конопатите, всякий прохожий

бродяга за дорогого гостя. Да уж не как вы, кривляне, отвечаю, у вас от

скупости уже все зубы смерзлись, вы с камня лыко дерете, из блохи голенище

кроите, из осьмины четвертину тянете, кашу едите - и то держите ложку над

горсточкой... Как мне было не дать людям леготу после Жупелова княжения,

Невзорова управления? В годину народных бедствий?

- Ты сам и есть главное народное бедствие, - объявил Колобок. - Кто помногу

хорошего хочет, всегда навредит. Откуда тебе знать, как народ живет?

- А я придумал, как узнать, - сказал Жихарь. - Собрал как-то утром всех

жителей, провел мечом по поляне черту и сказал: кто беден, становитесь по ту

сторону черты, кто в достатке - оставайтесь на месте.

- И что? - злее яда спросил глумливый Гомункул.

- Всем скопом ломанулись за черту бедности, - вздохнул незадачливый князь.

- Даже самые домовитые.

- Немудрено, что ты промотался на голую кость, - сказал Колобок. - Надо было

сперва назначить мытарей, чтобы проведали, кто как живет, а уж потом решать,

кому давать леготы, а кто и без них вытерпит.

Жихарь раскрыл суму, чтобы Колобок увидел написанное на богатырском лице

крайнее недоумение.

- Какой же многоборец по своей воле в мытари пойдет? У нас народ гордый,

обидчивый!

- А как при прежнем князе управлялись с налогами? - полюбопытствовал Колобок.

- Ну, у Жупела-то мытари как раз были, - ответил Жихарь. - Только в час

народного гнева, когда я вернулся из первого похода, люди их всех порешили!

Вывели окаянное семя!

- Было, было такое, - подтвердил Мутило. - Даже ко мне в озеро приносили

топить, но я не позволил. У меня не помойная яма, а приличный водоем...

- Держава устраивается не так, но совсем по-другому, - начал было объяснять

Колобок правильное устройство державы, но тут уже началась ярмарка.

Глазом ее было не охватить, и богатырь даже вскочил на коня, чтобы разглядеть

получше.

Перед ним раскинулся целый город - расписной, невыносимо шумный, окруженный

высоким частоколом и даже с каменными воротами. Над воротами висела вывеска:

"Купить - не купить, а поторговаться можно!"

Жихарь присвистнул от удивления и продолжал свистеть довольно долго - покуда

Мутило не одернул его, чтобы деньги не извелись от свиста.

Торговая стража вооружена была получше всякой княжеской дружины, сыто кормлена

и неразговорчива. Пришлось заплатить за вход. При этом один из стражников

хмуро осведомился о содержимом дорожной сумы.

- Каравай это, - ответил Жихарь. Стражник постучал по Колобку костяшкой

пальца:

- Ты, парень, видно, в дороге года три провел...

Колобок возмущенно фыркнул, и стражник поспешно выдернул руку из сумы.

Мутило тем временем приглядел канавку, присел в нее и ручейком просочился мимо

стражников, поскольку водяников не ведено пускать на ярмарки. Видимо, как раз

поэтому водяники туда так и стремятся.

Шляться с оружием на ярмарке не полагалось. Богатырь был вынужден отдать меч

на хранение - опять же не задаром. В обмен ему дали красную бирку.

Мутило, знавший здешние порядки, отвел коня Налима в конюшню, где тоже получил

бирку, но черную.

- Не испортили бы коня перед торгами, - нахмурился Жихарь.

- Тут строго, - сказал Мутило. - Тут с баловниками не нянькаются, для них

особый овраг имеется...

- А может, суму тоже оставим в конюшне? Круглый приглядит...

- Я пригляжу сейчас кому-то! - рявкнул Колобок. - Я так пригляжу! Вы же без

меня тут мигом голомызые останетесь: либо щами подавитесь, либо лапшой

захлебнетесь! Денежки - за щеку, так надежнее!

- А как торговаться? - удивился богатырь.

- Торговаться буду я! А вы сегодня просто походите, поглядите...

Весенняя ярмарка обычно не чета осенней, но поглядеть было на что. Товары

большей частью водились иноземные, незнакомые...

- Покупай духи из Бонжурии, да гляди, чтоб не обжулили! От этой от шанели все

бабы ошалели, а мужики нахлестались - все тверезы остались!

- Кому сапсабая? Кому сапсабая? Рожа рябая, пятки прямые, живот наоборот!

Мышей не ловит, зато не прекословит!

- А вот неспанский бальзам, хвалит себя сам на языке, понятном всяким волосам!

- Кому черного "мерседеса" из Брынского леса? В обращенье несложен, к тому же

растаможен!

- Продаю мыльный порошок, стирает хорошо: сама тетя Ася еле убереглася!

- Продается пихало дубовое, совсем новое, к труду и обороне готовое! Пихал бы

сам, да уступаю вам!

- Зубы береги, пройти мимо не моги! Есть "Орбит" без сахара - сама жевала да

ахала!

- Твой "Орбит" все зубы сгорбит! Жуйте "Джуси Фрут" - от него мухи мрут, а сам

кариес на елку залез!

- Панасоник жареный! Визжал-визжал, а от жаровни не убежал!

- Зюзюка, зюзюка с крылышками!

Жихарь вертел в руках непонятные красивые сверточки да коробочки и ворчал:

- На ярмарки уже затем ходить надобно, чтобы понять - как много на свете

вещей, без которых человек вполне может обойтись! Мудрено выбрать из них самую

бесполезную...

- Кто тут собрался покупать бесполезные вещи? - насторожился Колобок.

- Да так, обещал я одному сердитому дяденьке гостинец... - Подробности Жихарь

излагать не счел нужным.

Мутило же на торжище чувствовал себя не хуже, чем в родимой воде. Он хватал

всякий товар руками, пробовал на зуб, на язык, на сжатие и на разрыв, на

линючесть, на горючесть, на всхожесть, на свежесть, на вшивость, на яйца

глист, на просвет, на всякий случай, на здоровье, на добрую память. На всякое

слово продавца он отвечал десятью, торговался до пены из ушей, цену сбивал до

полной ничтожности, а потом вдруг отказывался от покупки.

Именно поэтому водяников и не ведено пускать на ярмарки.

- Живет в сырости, а жизнь лучше иных людей понимает! - одобрил

Мутилины дела Колобок.

Жихарь задержался у прилавка, на котором красовались многочисленные новенькие

лубки, посвященные какому-то неведомому герою по прозвищу Сопливый: "Заговор

Сопливого", "Выговор Сопливого", "Договор Сопливого", "Наговор Сопливого",

"Приговор Сопливого" и, наконец, "Платок для Сопливого". Их и разглядывать-то

не хотелось, но народ брал охотно.

К счастью своему и удовольствию, богатырь высмотрел в сопливой орде

пестренький лубок "Похождение Жихарево о змие" и, не обращая внимания на

громкие протесты, доносившиеся из сумы, заплатил за него целую монетку.

Тут удовольствие кончилось.

Лубок изображал какого-то гнусного заморыша с вострым носом, обряженного в

кургузый кафтанчик и сапожки с коротенькими голенищами. Заморыш обеими лапками

держал небольшую гадючку. Рядом с заморышем стоял хорошо вооруженный самовар с

усами и бородой - видимо, как раз так создатели лубка мыслили себе Яр-Тура в

латах. Посредством знаков, исходящих изо рта, заморыш почему-то жаловался: "На

что я, молодец, на свет родился, что по чужим странам волочился?", а

самоварный Яр-Тур выражал свое восхищение жизнью, восклицая по-иноземному:

"Wow!" Гадючка, олицетворявшая, как видно, Мирового Змея, тоже не молчала:

"Был я Змей Ермундганд, а ныне простой ползучий гад".

В общем, оскорбительный был лубок, и Жихарь даже хотел жестоко наказать

безвинного торговца-перекупшика, но для этого ведь требовалось прилюдно

открыть свое громкое имя, что никак не входило в тайные коварные планы

торгового товарищества "Колобок и сыновья".

Даже разодрать позорное изображение прижимистый Колобок не дал - утащил к себе

в суму и прибавил:

- Это хорошо, что не похож! Зато тебя тут никто не признает!

Бродить среди торговых рядов вприглядку богатырь был готов хоть дотемна, но у

водяника, негожего к длительному сухопутному хождению, устали ножки. Да и на

ночлег нужно было куда-то устраиваться.

- Могли бы и под забором переночевать! - вздыхал Колобок. - Но нельзя: мы же

зажиточные конеторговцы...

- Ищи лучший постоялый двор, - сказал Жихарь. - Мы с Мутилою все же владыки.

Понятно, что Колобок нашел заведение не первого разбора, но товарищам было уже

все равно.

Зашли под навес, где стояли длинные столы и лавки. Там уже сидели десятка два

людей, хлебали что-то из больших глиняных мисок, швыряли под стол кости.

Жихарь потребовал у хозяина щей с убоиной, бараний бок с гречневой кашей и

пирогов, Мутиле мясного не полагалось, он решил удоволь ствоваться вешними

мочеными грибами. Потом оба, не сговариваясь, звучно щелкнули пальцами по

кадыкам.

Сума, висевшая у Жихаря на боку, задергалась: то Колобок начал трястись над

каждой денежкой.

- Вас тут опоят, разденут и на дорогу выкинут, - предрекал он.

- Э, что там у тебя в суме? - спросил торговый человек в пестром халате и

подался на дальний конец лавки.

- Там у меня здравый смысл живет, - не растерялся Жихарь. - Он мне и

подсказывает, чего нельзя, а что можно.

- А зачем он хранится отдельно? - не отставал человек.

- Больно велик - в черепушку не лезет, - объяснил богатырь. - Зато в нужный

час его всегда можно убрать в уголок. Иногда и рассудку полезно помолчать!

- А-а, - позавидовал спросивший, но на прежнее место не пододвинулся.

Остальные вечерявшие тоже глядели на Жихаря с Мутилой опасливо: первый походил

на разбойника, второй - на мошенника.

- Косятся на нас, - тихонько прогудел богатырь в суму. - Надо слегка угостить

людей, а то как бы не вышло шуму...

- Разорители! Погубители! - завопил, забывшись, Колобок. - Сперва за чарочку,

а потом ковшом!

Все поглядели на товарищей с некоторым даже ужасом, но просвещенный Жихарем

торговец в пестром халате объяснил им насчет здравого смысла, отселенного в

суму.

- Ой, бедняга! - запричитали самые сердобольные. - Это же все равно что жену с

собой таскать!

- Так всю жизнь и мучаюсь, - признался богатырь. - Но я его сейчас под лавку

уберу - пусть там разоряется. Вот когда прикажу: "Сума, дай ума!", тогда и

вещай!

Гомункул осознал свое бессилие и затих, потому что у него даже зубов для

досадного скрипа не было.

Угостившийся народ перестал видеть в богатыре и водянике лиходеев,

провозглашал здравицы в их честь, хвалил за щедрость. Словом, началось вполне

веселое застолье, когда люди от каждого ковша только трезвее становятся.

На веселье не замедлили явиться песенники и гудошники. Двое играли на рожках,

третий пел:

В некотором месте, во одной деревне

Жили два брата - Эрос и Танатос.

Эрос был крив, а Танатос с бельмом.

Эрос был плешив, а Танатос шелудив.

На Эросе зипун, на Танатосе кафтан.

На Эросе шапка, на Танатосе колпак.

Пошел Эрос на рынок, а Танатос на базар.

У Эроса в мошне пусто, у Танатоса ничего.

Разгладили они усы да на пир пошли.

Эрос наливает, а Танатос подает.

Эрос пьет задаром, а Танатос - за так.

Стали их добрые люди бить:

Эроса дубиной, а Танатоса батогом,

Эрос кричит, а Танатос верещит.

Эрос в двери, Танатос в окно.

Эрос ушел, а Танатос убежал...

- Сколько можно! - закричали гости, прерывая неведомую Жихарю песню. - Который

год одно и то же!

Другие гости заступились за потешников, и быть бы, к богатырскому

удовольствию, драке, но тут под навес залетел воробей.

Опрокидывая лавки и столы, бросились ловить воробья и гнать его взашей.

- Птица в избу залетела - к покойнику! - кричал кто-то.

Песенники под шумок скрылись, унося в подолах рубах ухваченные со столов

куски.

Воробей тоже выпорхнул из-под навеса - подальше от дураков.

Наконец все успокоились и стали рядить, можно ли считать навес полноценной

избой и действенна ли в таком случае примета. Потом начали припоминать иные

приметы близкой смерти.

- Сад поздно зацветает - к смерти хозяина!

- Дятел мох долбит в избе - к покойнику!

- Петухи не вовремя распоются - к покойнику!

- Нетопырь залетит - к покойнику!

- Ворон каркает - к покойнику!

- Конь хозяина обнюхивает - убиту быть!

- Собачий вой - на вечный покой!

- Переносье чешется - о покойнике слышать!

- Мухи зимою в доме летают - к покойнику!

- Мыши платье изгрызут - к покойнику!

- Соломина к хвосту курицы пристала - покойник будет!

- Стук в доме от неизвестной причины - к смерти!

- Крошки изо рта валятся - к смерти!

Тут знатоки примет заткнулись, остановились и с ужасом поглядели друг на друга

- не валятся ли у какого бедолаги крошки изо рта?

- Полноте, - сказал из сумы Колобок. В перечислении смертоносных примет они с

Мутилой и Жихарем не участвовали. - Чего испугались? Всякой курице рано или

поздно соломина ко хвосту пристанет. Всякий человек рано или поздно помрет.

Всякие повторяющиеся события рано или поздно совпадут. Тому нас и Юнг

премудрый учит в книге "Синхронистичность"...

Все от этих слов успокоились, прекратили страшиться и с восхищением воззрились

на суму.

- Продай разум, - предложил кто-то. - На что он тебе, детинушка? Ты и так

здоровый, не пропадешь. А в торговом деле без здравого смысла никак...

- Продавай, продавай! - шепотом подсказал обрадованный Мутило.

- Нет, - гордо ответил Жихарь. - Не для того я свой разум лелеял и взбадривал

всяческими науками, чтобы он у вас подсчитывал прибыли да вычислял лихву.

Употребляю его лишь на великие дела, на благо народное... А на что вам,

торгованам, разум, коли есть жадность и хитрость?

Торговане отшатнулись, оскорбленные. Из их рядов, расталкивая прочих, полез

дюженыкий молодчик в меховой обдергайке, ростом богатырю не уступавший.

- Вот ты о нас как, значит, понимаешь? Бей его, братцы, в любовную кость и во

всю совесть!

- Не слушайте дурака, - подал голос Колобок, окончательно решивший взять на

себя обязанности богатырского разума. - Он еще молод, глуп, не сеял круп.

Говорит, что в башку взойдет, со мной не советуясь. Не прямота бранится, а

задор. Лучше тягайтесь на поясах, а то за драку здесь налагают большую виру!

Торговано разжали кулаки и как один схватились за кошели и другие места с

припрятанной казной.

Решили и вправду потягаться на поясах - сперва один на один с бойким молодцем,

а потом, после его поражения - с каждым по отдельности и со всеми вместе.

Жихарь, конечно, перетягал всех, но все же попросил прощения за грубые слова.

Поневоле пришлось пить мировую.

- Здоровья всему собранию! - послышался зычный голос у входа.

Жихарь оглянулся.

Под навес входил его давний знакомец - бродячий сказитель Рапсодище. Жихарь не

видел его несколько лет, с самой своей свадьбы - говорили, что Рапсодище ушел

за песнями в иные земли. Как видно, хождение пошло сказителю на пользу - он

загорел, помолодел, покрасил в черный цвет бороду, принарядился во все хорошее

и чистое и даже вставил себе новые зубы из белой заморской глины, что было и

вовсе дорогим удовольствием. Богатырь быстро вспомнил и без Колобка, что

следует скрывать свое имя, поэтому бросился к песнопевцу, как к самому

дорогому человеку:

- Рапсодище! Светел месяц, блин поминальный! А мне говорили, что тебя давно уж

злобный Нахир-шах отправил в Костяные Леса за правдивые словеса! Долго жить

будешь!

Обнимая сказителя, Жихарь прошептал:

- Имени моего отнюдь не называй, про княжеское титло и вовсе помалкивай!

Зови меня, к примеру, Шарапом из деревни Крутой Мэн, что в Калгании. Я тебя за

то отблагодарю по-княжески...

Рапсодище мигом сообразил, что к чему.

- Ну и рожа у тебя, Шарап! - воскликнул он вместо приветствия. - Где такую

отъел? Чуть не сломал мне новые гусли, волот дикошарый! Я за них в Неспании

знаешь сколько заплатил? Кому говорю - никто не верит...

Новые неспанские гусли не походили на обычные, а напоминали скорее звонкий

кельмандар Сочиняй-хана. Очертание у них было грушевидное, струн всего семь.

- Господа громада! - воскликнул Жихарь. - Радость какая! Сам Рапсодище к нам

пожаловал - первый певец на все наши земли! Мог себе пойти к торговым

старшинам, к первым богатеям, а он нами не побрезговал! Детям ведь

рассказывать будете, что самого Рапсодища слышать довелось! Сладкоголосую

птицу юности! Трубадура битвы, менестреля мирной жизни, скальда вечности,

барда мимолетности, акына хаоса, бояна гармонии!

Давешний молодец позволил было себе усомниться в певческом даре пришельца, но

богатырь дал ему такого щелчка, что молодец полетел с лавки, да прямо в лужу,

которая успела натечь из левой полы Мутилиного кафтана.

- Ну, не знаю, - молодец поднялся, щупая штаны и отряхиваясь, - может, и

вправду сладкоголосый...

Рапсодище понял себя хозяином положения:

- Тащи, Шарапка, вина и закуски! Натощак люди не смеются!

Жихарь охотно побежал исполнять приказ, не забыв и про себя с Мутилой.

- Горе, горе, где живешь? В кабаке за бочкой! - вздохнул у себя в суме

Колобок, но его никто не услышал.

Рапсодище на этот раз ел не торопясь, не глотая кусков, не вытирая жирных

пальцев о бороду, не чавкая и не рыгая - видно, где-то в дальних странствиях

научили его вежеству.

Столы и лавки отодвинули к загородкам, водрузили посередине табурет, ласково

просили певца потешить добрых людей в их безрадостной жизни.

- Не до песен - кадык тесен, - по обычаю отказался с первого раза Рапсодище.

Просили вдругорядь.

- Да я нынче не в голосе, - ответил певец.

Просили и в третий раз.

- Так и быть, - сказал Рапсодище. - Расскажу я вам устареллу неслыханную,

заморскую. Не сам я ее сочинил, врать не буду, пропел ее в глубокой древности

славный стихосложец по прозвищу Марьян Пузо. А я только переложил по-нашему.

Называется устарелла "Песня про тихого дона".

Он слегка тронул струны и начал:

Во краю заморском, далекиим, Во стране далекой, заморскией, Там стоял могуч

Новоёрков-град По-над быстрою Гудзон-реченькой.

Как во том ли граде Новоёрковом, Не то в Квинсе, братцы, не то в Бруклине, Не

то в бедном во Гарлеме в черномазыим, А не то на веселом Кони-Айленде, А и жил

там-поживал старинушка, Поживал там тот ли славный тихий дон, Славный тихий

дон Корлеонушка, Корлеонушка-сиротинушка Из далекой страны Сиццлии.

У того ли дона Корлеонушки Было трое сыновей, трое витязей, Еще дочь красавица

любимая, Еще прочей родни три тысячи, А дружине его и счету нет.

Вдов-сирот привечал Корлеонушка, Тороват на дела был на добрые, А дружинушка

его та хоробрая, Она, дружинушка, по городу похаживала, Берегла она лавки

купецкие От лихих людей, от тех разбойничков, И брала за то с купцов

дани-подати...

- Совсем как Полелюевы люди на ярмарке, - сказал кто-то.

На него шикнули, Рапсодище сверкнул оком и продолжал:

...Дани-подати брала немалые, Серебром брала, тем ли золотом.

Она делала купцу предложеньице, От которого неможно отказатися, Можно только

сразу согласитися...

"Хорошо устроился Корлеонушка, - думал Жихарь. - Чего ж тамошний князь

смотрел, ушами хлопал, сам дань не собирал? Или собирал, а Корлеонушка еще и

свою долю прихватывал?"

Жизнь в заморском государстве, воспетом Рапсодищем, была какая-то незнакомая и

от того любопытная. Богатырь заслушался и представил себе шумную свадьбу в

богатой усадьбе Корлеонушки, счастливых жениха и невесту, потом вдруг с

огорчением узнал, что были у тихого дона Корлеонушки злобные

земляки-соперники. Он даже ахнул от огорчения, когда услышал, что эти самые

соперники подослали к тихому дону наемных убийц и тяжко его ранили. И все за

то, что отказался торговать дурман-травой. Ладно, хоть сыновей наплодил, было

кому заступиться.

...Тут возговорнл Майкл, Корлеонов сын:

"Не хотел я, братцы, брать оружия, Не хотел я водить дружину в бой, Да пришла

такая, знать, судьбинушка, Что придется поратовать за батюшку, Постоять за

вольный тихий дон!

Он вы гой еси, други верные, Исполать тебе, дружинушка хоробрая, Исполать

тебе. Коза Нострая!

Уж мы, братцы, из-за пазухи вытащим Харалужные Смиты да Вессоны,

Смиты-Вессоны, Кольты-Магнумы, Уж мы ляжем, братцы, на матрасики, Полежим за

славу молодецкую, Полежим за родимую Мафию!"...

Жихарь еще загадал себе наперед спросить у Рапсодища, что такое Мафия, но тут

у входа остервенело зазвенел колокольчик.

Слушатели огорченно загалдели, потому что сразу поняли, в чем дело, а богатырь

был человек новый.

По здешним законам в полночь всякий шум и гульба на ярмарке прекращались, огни

гасились, а стражники с фонарями и колокольчиками начинали вершить обход.

Торгованы испуганно притихли, когда под навес вступил невысокий лысый старичок

в сермяге и лаптях. Все лицо у старичка было как у младенчика, зато глаза как

буравчики. В руке он держал фонарь.

- Сам Полелюй пожаловал, - тихо сказал Мутило. - Он с добром не ходит...

- Песня вся, больше петь нельзя, - густым голосом сказал хозяин ярмарки. -

Устарелла изрядная, сам бы еще слушал, но порядок есть порядок. На торгу два

дурака: один дешево дает, другой дорого просит. Чтобы не было завтра

разговоров, что, мол, с похмелья либо спросонья обмишурился - расходитесь

ночевать. Блох у нас не водится, спите спокойно. Завтра будет день, будет и

торговля. Будет вечер - будет и песня.

Торгованы нехотя подчинились, уговорив Рапсодища назавтра продолжить песню про

тихого дона, щедро давали задаток.

- А вас двоих я попрошу остаться, - сказал Полелюй, обращаясь к Жихарю и

Мутиле.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Конь взял и заплакал...

Федерико Гарсия Лорка

Хозяин ярмарки поставил фонарь на стол и уселся.

- Вы тоже садитесь, - предложил он, и Жихарь только тут сообразил, что стоит.

Мутило досадливо кряхтел.

- Нечего кряхтеть, - сказал Полелюй. - Сам виноват. Нарушаешь уговор. Будь и

тому рад, что тебя с ярмарки не гонят. Нет, он мошенничать вздумал, мое доброе

имя позорить...

- Чего мошенничать, чего мошенничать? - заерепенился Мутило. - Уж нельзя

честному водянику и по торговым рядам пройтись!

- В следующий раз, - сказал Полелюй, - я у каждого входа рядом со стражниками

поставлю по вонючему козлу. Вонь люди стерпят, зато тебе не будет ходу и

твоему обманному товару. Коня вашего я посмотрел, все понял...

- А что коня? Конь боевой, не леченый...

- Конь водяной, - сказал Полелюй. - Эту шутку мы уже знаем. Ее еще деды и

прадеды наши знали. А вы все не унимаетесь, держите нас за дураков, - с этими

словами старичок полез за пазуху, вытащил оттуда свиток, развернул и,

пододвинув фонарь, стал читать: - "В прошлом году в городе Багдаде водяной

джинн Солил ибн Коптил пытался продать водяного коня царевичу Лохмату, каковой

царевич Лохмат, уплатив восемь с половиной тысяч золотых динаров и четыре

штуки сяопинского шелку, сев на вышеозначенного коня, был едва им не утоплен в

реке Тигрис. Водяной джинн был разоблачен базарным старостой Джафаром, каковой

староста загнал джинна в медный сосуд, предварительно налив туда горькой

жидкости, именуемой тоником, и запечатал сей сосуд печатью халифа Мухопада ибн

Баламута" - хрен с ними обоими! Ясно? "В городе Стовратные Фивы..."

- А я-то при чем? - изумился Мутило. - Меня в этом Багдаде и близко не было!

- А при том! - заревел старичок так, что богатырь вздрогнул. - Ныне все ваши

воровские мокрые дела на ярмарках и базарах немедленно обнародуются и

сообщаются во все страны света! Думал, в нашей лесной глуши пройдет? Чтобы с

солнышком вашего духу здесь не было!

Богатырь тем временем пошарил под лавкой: вдруг Колобок чего подскажет.

Но сума хранила одну пустоту.

"Сперли Гомункула", - с досадой и жалостью подумал Жихарь.

- Что же я - своего коня не смею продать, честно выигранного в кости? - не

унимался Мутило.

- Отчего же не смеешь? Имеешь полное право. Но с уздечкой, понял? И поводья

передавать из полы в полу, как положено! Я сам на конный торг завтра выйду и

посмотрю.

- Я его цыгану Маре намеревался продать, - Мутило набычился, как нашкодивший

недолеток. - Его обмануть - святое дело! Скольких он обездолил - пусть-ка сам

пострадает!

- За Марой здесь тоже приглядывают, не сомневайся, - сказал Полелюй. -

Конечно, можешь его обмануть. Только не у меня на ярмарке. Выведи за ограду и

обманывай...

Жихарь поднялся, сделал несколько шагов и встал, обняв столб у выхода, словно

посторонний человек. В почерневшем небе проявлялись несметные звездные силы.

- А тебе, князь, и вовсе срамно участвовать в таком деле, - сказал Полелюй.

- Только не вздумай мне чужим именем назваться! Что люди скажут? С кем ты

связался?

- Перед тобой, отец, не стану прикидываться, - Жихарь повернулся к обличителю.

- Не от хорошей жизни это... Прошлый год в моем княжестве одни мухоморы только

и уродились - хоть косой их коси!

- Вот и накосили бы, насушили, да нынче варягам и продали с великим прибытком!

- сказал Полелюй.

- Был бы в твоих годах, так и сам бы догадался, - ответил Жихарь. - В общем,

даю тебе княжеское и богатырское слово, что коня продадим как положено, с

уздечкой и с поводьями из полы в полу. Деньги нужны неотступно.

- Слово дано - свидетелей мне не нужно, - сказал хозяин ярмарки и, пожелав

доброй ночи, исчез во тьме вместе с фонарем.

- Ты с ума сошел, - сказал Мутило. - У этого Полелюя везде глаза и уши. Что -

вот так, за здорово живешь, отдадим Маре нашего Налима?

- За здорово живешь не отдадим, - послышался голос Колобка. - Меня тут, в

уголку, кое-какие мысли посетили.

- Ты где был? - ахнул Жихарь.

- Да так, прокатился вокруг, - сказал Колобок. - Устареллу эту я в оригинале

слышал и даже видел... Очень жизненная вещь... Мы, господа товарищество,

действительно сделаем все по-честному, только не будет цыгану Маре от этой

покупки радости... А вот вам спокойной ночи не пожелаю, потому что...

И он не спеша, загибая пухлые пальчики на маленькой лапке, стал объяснять

товарищам, что именно они должны сделать до рассвета.

- Как же их всех в темноте поймать? Это невозможно! - не согласился Жихарь.

- Лучше уж как положено - из полы в полу...

- Воистину - дай вору золотую гору, он и ту промотает, - вздохнул Колобок.

- Вы только наловите, а я уж договорюсь с ними по-своему. Это честную работу

можно выполнять спустя рукава, а мошенничать следует на совесть...

- Аукцион! - догадался Мутило.

- Верно, - сказал Колобок. - Даже два аукциона: один вверх, другой вниз...

...Для того, чтобы изменить внешность, богатырю не требовалось множественных

усилий. Достаточно было просто прикинуться дурачком, а делать это он умел и

любил: расчесал рыжие кудри на прямой пробор, насовал в бороду веточек и

щепочек, разул правую ногу, оставив левую в сапоге, вытаращил глаза и разинул

рот. Теперь никто не подумает, что князь.

Жихарю как-то довелось услышать рассказ об одном заморском королевиче из

Подгнившего Королевства. Тот, чтобы вывести на чистую воду своего дядюшку,

через убийство родного брата взошедшего на престол, вот так же прикинулся

дурачком, и все у него получилось как надо, за исключением одного: всех убил,

но и сам в живых не остался, напоровшись на отравленный клинок. А на престол

вскарабкался какой-то через тридцать три колена племянник...

Конское торжище огорожено было плетнем и делилось на две части: в одной стояли

продавцы со своими скакунами, в другой толпились покупатели.

Кони были самые разные - от толстоногих битюгов до точеных скакунов, от старых

одров до жеребят, от вороных до белоснежных, от мохнатых степных лошадок до

гордых пустынных аргамаков.

Торговля тоже шла на разных языках, а то и вовсе на пальцах.

Покупатели швыряли шапки оземь, продавцы клялись своими богами, покупатели в

гневе делали вид, что уходят, продавцы хватали их за руки.

Цыгана Мару было видно издали по красной рубахе. Он самолично не подходил к

коням - к нему их подводили бойкие цыганята, повинуясь указующему персту,

венчавшему длиннющую руку. Великий знаток лошадей даже не снисходил до

ощупывания бабок и в зубы не заглядывал. Он то и дело морщился, сбивая цену,

хотя рядом с ним стоял под присмотром тех же цыганят туго набитый мешок.

Жихарь входил в ограду, поотстав от Мутилы, высокомерно шествующего с Налимом

в поводу. В левую полу кафтана Мутилы была ночью предусмотрительно зашита

губка, впитывающая влагу. Жихарь на одном плече нес суму с Колобком,

вытаращенным глазом следил, наблюдает ли за ними Полелюй.

Хозяин ярмарки действительно поджидал их, усевшись на широком дубовом чурбаке.

Рядом с Полелюем стоял стражник, державший веревку, на которую привязан был

большой черный козел.

Полелюй встретился взглядом с водяником и напоминающе мотнул головой в сторону

козла. Мутило съежился и подобострастно закивал, разводя руками в знак

безусловной честности своих намерений.

Когда Налим ступил на торг, всякие разговоры на словах и на пальцах

прекратились. Продающие и покупающие, вослед за Жихарем, поразинули рты, но не

надолго, потому что народ подобрался тертый, не полоротый.

Мутиле даже не пришлось, подобно остальным продавцам, громким голосом

выкрикивать, нахваливая достоинства своего товара: поскоки горностаевы,

повороты заячьи да полеты соколиные. Все и так были не без глаз. Даже гордый

цыган превозмог себя: самолично подошел к Налиму, похлопал его по бокам,

поползал в ногах, завернул губу, прощелкал ногтем зубы и аж поцеловал от

восторга.

Начался, как и задумал Колобок, аукцион. Длился он недолго: Мара, видя, что

народ собрался вовсе не бедный, после третьего или четвертого повышающего цену

ауканья назвал число столь великое, что никто после этого аукать не решился.

На эти деньги можно было прикупить небольшое княжество. А Полелюй у себя на

чурбаке даже подпрыгнул, поскольку со всякой крупной сделки полагалась ему

доля.

Мутило начал стаскивать с Налимовой морды уздечку.

Полелюй в гневе привстал.

- Э, нет, - сказал цыган Мара, - Уважь, дорогой, продай вместе с уздечкой...

- Да разве это уздечка? - удивился Мутило. - Да она же давно отрухлявела!

Стыдно знатоку с такой на люди показаться! Это уж я по бедности своей никак на

новую не наскребу...

- Друг любезный, мне и старенькая сойдет!

- Понимает, что к чему, - объяснил Колобок из сумы. - Прекрасно он сообразил,

что за конь, не впервые такого покупает...

- Что ему за корысть? - спросил Жихарь. - Ветхая уздечка рано или поздно

порвется, и уйдет Налим, словно рыба сквозь дырявую вершу...

- Хе, - сказал Колобок. - Сперва цыган потешит себя вволю - ведь загнать до

смерти водяного коня нельзя, да и покалечиться он не может. А потом продаст

его втридорога где-нибудь в полуденных странах какому-нибудь владыке. Среди

них такие любители водятся, что жен и детей отдадут в заклад, не говоря уже о

державе, чтобы достать себе подобное чудо...

Тем временем торговый договор свершился, поводья Налима были бережно переданы

из полы в полу. Цыган Мара начал отсчитывать золотые кругляши, отгоняя цыганят

от мешка. Мутило ему охотно помогал в этом.

Не спеша подошел ярмарочный староста Полелюй - приглядеть за добросовестностью

расчета, получить причитающееся.

- Налог с продаж - не захочешь, да отдашь! - приговаривал он.

Налог был здесь устроен так хитро, что пришлось доплачивать и Мутиле, и

цыгану, что несколько отравило обоим радость от сделки.

Мара, впрочем, быстро утешился, вскочив на новообретенного коня. Толпа

раздалась к ограде, и великий наездник показал, на что они в паре с таким

скакуном способны. Налим помчался вдоль ограды, прилегая на поворотах к земле,

но всадник без седла и стремян держался прочно. Жихарь вспомнил свой

собственный страх во время скачки по лесу и покраснел.

Мара тем временем прыгнул коню на спину и стал отбивать чечетку, выкрикивая:

- Ай, жги, черноголовый!

Потом подскочил, перевернулся в воздухе и встал на руки. Налим бежал с прежней

резвостью. Заядлые лошадники закричали здравицы коню и всаднику: такое даже за

деньги и на ярмарке не часто увидишь.

- Даже жалко его коня лишать, - сказал Жихарь Колобку. - Уж как я на Мару зол,

а все равно жалко. Теперь меня Налим совсем уважать не будет...

- Ничего, - откликнулся Гомункул. - Выучишься со временем не хуже. А проучить

его надо, да и Полелюя тоже.

- За что Полелюя-то? Он же честный!

- Он не честный, - вздохнул Колобок. - Он принципиальный.

- Это как?

- А вот так. Принципиальность - это та же честность, только себе на выгоду.

Понял разницу?

Жихарь кивнул. Он и раньше эту разницу понимал, но не знал, как она

называется. Теперь узнал.

Тем временем цыган снова уселся на конскую спину, несколько раз поднял Налима

на дыбы, после крикнул Мутиле: "Продешевил, родимый!", - разогнал коня,

перемахнул сперва через ограду торга (толпа за оградой раздалась в стороны),

потом через куда более высокий частокол, что обычному коню было бы, конечно,

не под силу...

- Поминай как звали! - ахнул богатырь.

- Вернется, никуда не денется, - сказал Колобок. - Это конь не притомится, а

цыган не железный. Ты давай-ка помоги Мутиле дотащить денежный мешок до

постоялого двора и сразу сюда возвращайся. Все делай, как уговорились, понял?

В толпе никого, кстати, не удивило, что дурачок толкует о чем-то с собственной

сумой: а с кем ему еще толковать?

Богатырь протолкался к водянику, с кряканьем закинул добычу за спину и под

покрасневшими от зависти очами людей потащил к постоялому двору.

Полелюй нагнал их у самого крыльца. Был он уже без стражника и без козла.

- Вот можешь ведь честным быть, если захочешь! - похвалил он водяника.

- Всегда бы так.

- Могу, - сказал Мутило. - Хоть под водой, хоть на суше.

- А коня-то жалко, - поддразнил Полелюй.

- Жалко, - сказал Мутило. - Только готов биться об заклад, что конь к вечеру

снова наш будет. И без всякого мошенничества, на чистом разуме! Добром

возьмем, по-хорошему!

- Об заклад... - задумался Полелюй. - А велик ли заклад?

- Да вот же он! - Мутило показал на Жихаря с мешком.

Полелюевы глазки (тоже, кстати, покрасневшие) мгновенно загорелись.

- Была не была - бьюсь! Но если чего замечу, вы и этих-то барышей у меня мигом

лишитесь!

Побились при свидетелях.

Жихарь вернулся на конское торжище. Торги приувяли, шли неходко: все

вспоминали недавнюю сделку и были недовольны собой.

Вскорости вернулся и цыган Мара. Он вспотел и, чтобы не застудиться на ветру,

вел Налима мелкой рысцой.

- Добрый конь, дяденька, - тонким голосом сказал Жихарь. - Дай покататься!

Мара спешился, поглядел на рыжего дурачка с сожалением, пошарил в карманах, но

пряника не нашел и для утешения щелкнул богатыря в лоб.

Жихарь не показал обиды и молвил:

- Только чтой-то конь тебя обнюхивает?

- Где? - не поверил Мара, оглянулся и увидел, что Налим, раздувая ноздри,

вправду втягивает в себя воздух. Конь обнюхал нового хозяина с ног до головы,

потом жалобно заржал.

Цыган помрачнел.

- Дяденька, а правду ли сказывают: кого конь понюхает, тот сегодня же помрет?

- спросил богатырь все тем же придуренным голосом.

- Одни бабы такое болтают, да еще вот сущеглупые, вроде тебя, - проворчал

цыган.

По конской морде покатились крупные, с гусиное яйцо, слезы.

- Видишь, баро, - он тебя уже и оплакивает, - сказал Жихарь. - Купил лошадку,

а покататься всласть и не придется...

И сам заплакал, предварительно себя же ущипнув как следует.

- Вздор говоришь, гаджо, - утешил его цыган. Правда, в голосе его уверенности

не водилось.

Тут сверху послышались отвратительные звуки. Мара задрал голову. Над ним

кружился большой черный ворон, непрерывно разевая клюв и хрипло каркая.

Чтобы ни у кого не возникло сомнений, кому именно предназначено карканье,

ворон еще и опростался на красную рубаху.

Мара вскинул вверх долгие свои руки, но черный оскорбитель уже был таков.

- Ой-ой, - сказал Жихарь. - Это уже точно к покойнику.

Мара, ругаясь по-своему, оттирал рукав. Где-то в глубине ярмарки ни с того ни

с сего заорали петухи.

- Дяденька баро, берегись! Где-то смерть твоя ходит!

Дурачков бить не принято, а вот прислушиваться к ним люди прислушиваются,

сколь отважны бы они ни были.

- Дяденька, у меня, на тебя глядючи, переносье чешется! - испуганно воскликнул

богатырь. - Значит, о скорой смерти слышать!

Вокруг них начали собираться люди. Цыганки из Марииого табора, услышав, в чем

дело, начали потихоньку тревожиться.

- У тебя нынче сад, дяденька, не поздно ли зацвел? - продолжал неугомонный

дурачок.

- Откуда у цыгана сад? - огрызнулся Мара и грубо отпихнул Налима, который

продолжал его обнюхивать.

Прибежал маленький, рыжий, как Жихарь, лохматый песик, сел возле цыганских

блестящих сапог, склонил мордочку вниз и завыл так пронзительно, как воют

собаки только по ночам, да к тому же далеко не всякой ночью.

Цыганки словно того и ждали - подхватили.

Бесшумно выпорхнул откуда-то нетопырь, которому среди бела дня вовсе не

полагается летать, сделал круг возле цыганской головы и сгинул.

Приковыляла, наконец, и сбежавшая от продажи рябая курица. К хвосту ее

прилипла здоровенная соломина. Она поклевала Мару в сапог и запела петухом.

- О-о-ой! - стонал Жихарь. - Не к добру ты, дяденька, этого коня купил! Ты

через него смерть примешь! Такое, дяденька, даже с вещими князьями бывало...

Бедный цыган оказался как бы в некоем роковом круге. Он озирался, не зная, как

унять худые предзнаменования.

- И еще мыши тебе портки прогрызли, - добил его Жихарь. - Эх, закрылись все

радости, встретились напасти...

Мара задрал подол длинной рубахи, поглядел на свежую дырку в атласных штанах и

схватился за голову. Цыганки окружили его, оттеснив богатыря, залопотали.

"Дело сделано", - сказал себе Жихарь и отдалился за ограду, но красную рубаху

из виду не выпускал.

Через какое-то время он увидел, что Мара схватил за рукав купца в полосатом

одеянии и с повязкой на голове. Цыган показывал на коня, махал руками.

Купец долго не понимал, в чем дело, а когда понял, запрыгал от нежданной

удачи. Чего уж там ему Мара наплел, как сумел объяснить внезапную продажу себе

в убыток драгоценного жеребца - слышно не было. Били по рукам, передавали

поводья...

Цыган с пестрьм своим и шумным окружением споро собрался и подался прочь,

оглядываясь на курицу с песиком.

Налим лизнул купца в ухо и тоже стал обнюхивать.

Жихарь запрыгал на босой ноге к новому коневладельцу:

- Дяденька, дяденька!

Снова в той же последовательности стали появляться ворон, песик, нетопырь,

курица и незаметные под ногами, но острозубые мыши. У богатыря даже нашлись и

бесплатные помощники из тех, кто заявился на ярмарку просто поглазеть.

Они тоже знали множество смертоносных примет. Купец, у которого, оказывается,

в далеком Чуроканде и вправду поздно зацвел персиковый сад, быстро раскаялся в

своей опрометчивой покупке и начал высматривать, кому бы сбагрить такого

неудобного коня...

Дальше Жихарю и вмешиваться не пришлось - доброхотов было навалом. Он

приглядывал издали. Пернатые и четвероногие участники заговора честно

отрабатывали обещанную награду. Налим то и дело переходил из рук в руки,

всякий раз стремительно теряя цену (хотя каждая сделка и отслеживалась

Полелюевыми помощниками, неукоснительно собиравшими все скудеющий налог), и

богатырь всякий раз опасался, что нарвется Налим на такого покупателя, который

не верит ни в сон, ни в чох, ни в вороний грай.

Такового, к счастью, не обнаружилось.

Последним владельцем Налима стал совсем молодой парнишка из степняков. Он

растерянно оглядывался и всхлипывал, поскольку степняцкие приметы, за

небольшим исключением, совпадают с лесными. На приобретенного коня он смотрел

с ужасом, ожидая немедленной кончины.

- Не плачь, сынок, - великодушно сказал богатырь. - Я тебе найду покупателя.

И повел Налима вместе с плачущим степняком на постоялый двор.

Ярмарочный староста, водяник и Колобок сидели за столом, спорили о чем-то.

Колобок, впрочем, сидел на столе, свесив ножки в новеньких лапоточках.

Юному степняку предложили цену вдвое больше той, что заплатил он сам, так что

придраться Полелюй ни к чему не смог, хоть и старался. Добрый Жихарь даже

заплатил за парнишку налог с продаж. Полелюй тряс головой, отгоняя наваждение.

- Не головой тряси, а мошной, - тихонько сказал богатырь. - Мы уж, так и быть,

про заклад никому говорить не будем, чтобы тебя не позорить, а свидетели,

небось, твои люди - не проболтаются...

- Хоть половину уступите, - попросил Полелюй. - Иначе расстанемся врагами...

- Прежде надо было глядеть, - сурово сказал Колобок.

В конце концов сошлись на трети заклада. Староста и тому был рад.

- Ты, конечно, нам на обратном пути устроишь засаду, - сказал Мутило. - Я тебя

знаю. Так лучше побереги людей...

- Да как вы на меня подумать могли! - вскричал Полелюй. - Да я за столько лет!

Да вы! Да я!

- Мировую, - подвел всему итог богатырь.

...На мировую он расщедрился - благо было с чего. Люди на ярмарке удивлялись,

что староста среди бела дня перестал надзирать за торгом и сидит в кабаке,

словно все прочие, поедая копченого гуся и запивая его ковшами вина и зимнего

пива.

Отсутствием Полелюя немедленно воспользовались злодеи, потому что с улицы в

кабак стали доноситься возмущенные вопли:

- На море на океане на острове на Буяне стоит железный сундук, а в железном

сундуке лежат ножи булатные! Подите вы, ножи булатные, к такому и сякому вору,

рубите его тело, колите его сердце, чтобы он, вор, воротил покражу купца

Злыдаря, чтобы он не утаил ни синя пороха, а выдал бы все сполна.

Будь ты, вор, проклят моим сильным заговором в землю преисподнюю, за горы

Араратские, в смолу кипучую, в золу горючую, в тину болотную, в плотину

мельничную, в дом бездонный, в кувшин банный! Будь прибит к притолоке осиновым

колом, иссушен суше травы, заморожен пуще льда! Окривей, охромей, ошалей,

одеревяней, одурей, обезручей, оголодай, отощай, в грязи валяйся, с людьми не

смыкайся и не своей смертию умри!

Крепкий был заговор - такой, что даже людям, не имевшим ни малейшего

касательства к покраже, стало не по себе. Каково же тогда приходилось вору?

- Разберутся! - махнул рукой Полелюй и снова начал втолковывать Жихарю насчет

каких-то неведомых прямых поставок, от которых Многоборью случится немалая

прибыль.

- Хватит о делах! - подал голос Колобок. В пище он и вправду не нуждался, зато

вино, оказывается, мог употреблять не хуже человека или водяника. - Выпить

вина - прибавить ума...

- Куда тебе еще прибавлять, - сказал Мутило. - И так уже поперек глазу пальца

не видишь.

- Нонсенс, абсурд, реникса! - заругался Колобок. - Я на бражке мешан, на

крепком меду ставлен!

- Попей, попей - увидишь чертей, - пообещал богатырь.

- Я вас и так вижу который день, - сказал Гомункул. - Всех шестерых.

- Вот сколь светел стал! - изумился Жихарь. - И с чего бы?

- А с того, что лишь дурацкую голову хмель не берет! - не растерялся Колобок.

Потом обхватил толстые щеки лапками и затянул:

Вы не вейтесь, враждебные вихри,

Над моею больной головой!

Не гнетите, о темные силы,

Вы так злобно народ трудовой!

Над седою равниною моря

Ветер тучи собрать норовит,

Но певец, со стихиею споря,

Всех утешит и оздоровит!

Эту песню, подобную стону,

Я не с бухты-барахты сложил:

Наблюдал я пучину бездонну,

На вершинах, случалося, жил.

Но в какой стороне я ни буду,

Не остануся я в стороне:

Помогу угнетенному люду,

Он заплачет еще обо мне!

- На мешке с золотом сидит, а сам горюет, - завистливо сказал Полелюй.

- Чего плачешь-то?

- Людей жалко... - прорыдал Колобок. - Бабку с дедом особенно... Как они без

меня там?

- И мне людей жалко, - неожиданно присоединился к нему водяник. - Живут

помалу, мучаются помногу... В воде захлебываются... - И тоже заплакал -

пресными слезами.

Наконец даже людям стало жалко самих себя.

- Жизнь мимо меня прошла, - тосковал Полелюй. - Весь свой век на ярмарке

провел, для себя и не посуществовал... Только во сне сдалося, что на свете

жилося...

- А я сирота - меня всякий обидеть норовит! - вспомнил Жихарь все свои давние

огорчения.

- Так давай я тебя усыновлю! - расщедрился Полелюй. - А то на кого же мне

ярмарку оставить, когда Безносая в темечко клюнет?

- Спасибо, - сказал Жихарь. - Но мне ведь княжеское родословие надобно,

высокое происхождение. Чтобы за глаза не кликали подзаборником... Дедушка

Полелюй, ты ведь здесь, на месте сидючи, получаешь от торговых гостей вести со

всего света. Может, слыхал что-либо о моих младенческих годах? Мне ведь Кот и

Дрозд ничего не рассказывали, да я по глупости и не спрашивал... А потом они

сгинули, пропали неведомо куда.

Полелюй отер слезы концом бороды, задумался.

- Кот и Дрозд? - спросил он.

- Они самые, - подтвердил Жихарь.

- Разбойники? - уточнил староста.

- Сущие разбойники, - сказал богатырь.

- Хе, - сказал Полелюй. - Никуда они не сгинули. Здесь они, неподалеку

- Да ты что? - подскочил Жихарь.

- Пошли, - засобирался Полелюй. - Только сам понимаешь... Добрые вести - они

дорогого стоят...

От этих слов Колобок пришел в себя и стянул края денежного мешка в тугой узел.

- Рыдает, а про выгоду не забывает, - пробормотал Мутило. - А я-то думал - он

уже до зеленых людей допился...

- Сочтемся, коли толк выйдет, - сказал Жихарь, который тоже не собирался

швыряться нежданной прибылью.

Полелюй свистнул стражников и приставил их к мешку. Потом снял шапку, вынул из

нее иглу с ниткой и неверной рукой зашил караульщикам поместительные карманы.

- Ты им и губы зашей, - посоветовал богатырь. - А то за обе щеки понапихают.

- Я остаюсь, - объявил Колобок. - Я хоть и без зубов пока, но руки шаловливые

любому отгрызу.

- Оставайся, куда тебя такого в люди вести, - разрешил Жихарь.

- И я остаюсь, - сказал Мутило. - Потому что мало ли что.

Так одни остались, а другие пошли прочь.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

То были трупы двух титанов, Двух славных братьев-атаманов...

Александр Пушкин

На Полелюевой Ярмарке за долгие годы было понастроено много чего кроме

торговых рядов.

Была особая палата, где знающие люди проверяли мясо и птицу на гожесть,

припечатывая синей печатью.

Была лечебница с опытными знахарями на случай, если кто из гостей расхворался

в дальней дороге.

Был Дом Веселья с бесстыжими девками, которые слетались сюда со всех сторон за

легкой добычей, - на всякий случай его воздвигли рядом с лечебницей.

Был Меняльный дом - там оценивали деньги разных стран, какая чего стоит.

Был Дом Быка и Медведя, в котором перекупщики и приказчики самых богатых

купцов торговались на пальцах, ухитряясь извлекать барыш неведомо из чего.

На речном берегу поставили, конечно, несколько бань, чтобы не разводилось

заразы.

Про каменные склады да просторные конюшни и говорить нечего.

И был еще Дом Старого Разбойника, о котором мало кто знал.

Когда Полелюева Ярмарка внезапно возникла из яйца на голом месте, с лихими

людьми стало много забот. Они поначалу обрадовались, приладились грабить

проезжавших торговых гостей. Появилась стража, случались стычки и целью

кровопролитные войны, разорявшие дело.

Тогда Полелюй, молодой еще и отважный, в одиночку и без оружия углубился в

лес, обходя разбойничьи станы.

Семьи разбойник не имеет, век его короток, а старость, ежели до таковой

дожить, безрадостна: либо молодой соперник зарежет ослабевшего вожака, либо

ограбленный купец признает и потащит на суд, либо, если очень уж повезет,

просто окочуришься под забором от голода и холода.

Вот Полелюй и предложил лиходеям поставить на неприкосновенной ярмарочной

земле просторный терем, где они могли бы спокойно, ни в чем не нуждаясь, хоть

и без особой роскоши, заканчивать свое земное поприще возле теплой печки с

кружкой браги в обществе себе подобных. Для увеселения там оборудовали даже

голубятню. Староста обещал разбойникам безымянность и безопасность, а взамен

требовал вот чего: оставить в покое купеческие обозы, не тревожить, как

прежде, стольные города и богатые деревни да платить из награбленного ему,

Полелюю, взносы на грядущую тихую старость.

Сверкали ножи, взлетали дубины: не всем приходилось по нраву такое

предложение, но верх, как обычно бывает, взяли благоразумные, а отчаянные

сильно поубавились в числе.

Нельзя сказать, что разбой прекратился сразу и вовсе - до сих пор появлялись

дерзкие одиночки вроде покойного Кидалы, - но дороги, ведущие к Полелюевой

Ярмарке, прослыли самыми безопасными.

Сам староста оказался в большом выигрыше, поскольку взносы платили все, а до

седин, как сказано выше, доживали немногие. Кроме того, он разрешал и даже

приказывал грабить тех, кого по разным причинам не хотел больше видеть на

своей ярмарке.

Давал Полелюй и недолгое, до месяца, убежище еще действующим лиходеям. Так

туда и попали спасавшиеся от погони Кот и Дрозд. Они пересидели сколько-то

времени, потом воротились в лесную избушку, малого Жихарку не нашли на месте,

погоревали и решили, что довольно уже потрудились для общества на большой

дороге. Побрели обратно на ярмарку, поклонились старосте немалой общей казной

и осели в Доме Старого Разбойника. Бодрым еще дедам и на ум не приходило, что

нынешний молодой многоборский князь - их воспитанник.

Все это рассказал Полелюй Жихарю по дороге и предупредил, что разговаривать с

лихими людьми - дело нелегкое и требующее сноровки.

Ремесло делает лесных разбойников (как и конокрадов, кстати) суеверными.

Они внимательно следят за природными приметами и чрезвычайно воздержанны на

язык, хоть и ругаются премного. Но никогда настоящий разбойник не назовет

золота золотом, чтобы не сглазить и не превратить в черепки, а всегда скромно

скажет: "металл желтого цвета". Княжеских стражников злодеи между собой не

обзывают "псами", "легавыми" и "мусорами", как те того заслуживают, но весьма

уважительно величают "сотрудниками правоохранительных органов". Даже тюрьму,

когда случается туда угодить, зовут не острогом, не кутузкой, не узилищем, не

темницей, а красивым именем "изолятор временного содержания" - чтобы не

исключить неосторожным словом возможность побега. И каторга у них не каторга -

зовется она, матушка, "исправительно-трудовым учреждением", хотя исправившийся

на каторге разбойник встречается не чаще, чем кукушечье гнездо...

Тайный разбойничий язык еще и тем хорош, что непонятен постороннему человеку и

не может перед ним обличить их лиходейскую сущность.

- ...Стою это я, братцы, на участке дороги "Теплоград - Косоруково" посреди

зоны лесонасаждения, держу в правой руке орудие преступления, то есть тяжелый

да тупой предмет, в скобках - предположительно дубину. Навстречь мне, гляжу,

движется потерпевший - богатый сучкорез, тащит на спине в мешке свое личное

имущество граждан. Ну, я выхожу из близлежащего кустарника и предлагаю ему в

устной форме отчуждать это имущество в мою пользу.

Потерпевший отказывается. Делать нечего - пришлось соединить нападение с

насилием, опасным для жизни и здоровья потерпевшего или с угрозой применения

такого насилия...

- Чистый разбой!

- Разбой и есть. Угроза действия не возымела - совершаю нападение с насилием.

Размахнулся тяжелым тупым предметом да умышленно как нанесу потерпевшему менее

тяжкое телесное повреждение! А он в мешок вцепился, не отдает! Тогда я прихожу

в состояние сильного душевного волнения и тем же тупым тяжелым предметом

наношу, опять же умышленно, еще более тяжкое телесное повреждение,

несовместимое с жизнью! Из него и дух вон! Завладел я его имуществом и скрылся

с места преступления в неизвестном направлении...

- Это дело. А вот у меня был, помнится, случаи в горах. Думал я там, за

хребтом Кавказа, укрыться от всяких царей. И вот решил однажды содеять

преступление, составляющее пережитки местных обычаев. Встал перед выбором:

то ли уклониться от примирения и не отказаться совершить кровную месть за

убийство, то ли уплатить и принять выкуп за невесту деньгами, скотом или

другим каким имуществом. А может, даже принудить женщину ко вступлению в

брак... Или наоборот, этому вступлению воспрепятствовать - сейчас уже и не

помню...

- Надо же! Вон до чего дошло!

- ...И вот так целыми днями! - вздохнул Полелюй, открывая дверь. Они с Жихарем

уже давно стояли на крыльце и выслушивали пьяную староразбойничью похвальбу. -

И болтают, и болтают... Потом драться начнут... Ножей мы им, конечно, не даем,

так они, представляешь, навострились в деревянные ложки заливать свинец и друг

дружку лобанить!

- Боевые старички, - одобрил богатырь. - Где же мои наставники? Не поубивали

еще там всех?

- Кот и Дрозд у нас тихие. Сейчас сам увидишь...

В просторной горнице за чисто выскобленными столами сидели ветхие сивые люди,

зачастую кривые, одноухие, однорукие или одноногие. По стенам развешано было

различное оружие - выполненное, впрочем, из дерева.

- Дерево заморское, бесценное, - пояснил староста. - Очень легкое - там из

него делают плоты и даже выходят в море. Таким хоть целый день по башке колоти

- ничего не будет. Дерево, конечно, дорогое. Но мне для моих постояльцев

злата-серебра не жалко - правда, ребята?

Отставные злодеи поглядели на Полелюя так, что любого другого на его месте

испекло бы в пепел, но вслух закричали:

- Правда, батюшка! Правда, благодетель! Дом - это наша большая семья! У нас

сытое житье, у нас чистое белье! Мы бодры, веселы, котелки у нас полны, в

каждой чашке - кашка, в каждой кружке - бражка, а по праздничным по дням мы и

девок трям-трям-трям...

- Знают порядок, - шепнул Полелюй. - Я сюда иногда молодых разбойников привожу

- показать, как им хорошо и уютно будет у меня в старости. Вот они увидели

тебя и подумали... Ребятушки, а где-ка у нас Кот с Дроздом, почему не вижу?

- Полезли на крышу - голубей гонять, - отозвался безносый дедуля.

- А почему мы их со двора на крыше не узрели?

- Так ведь чердак - не ближний свет. К тому же вверх карабкаться... После

завтрака ушли, к обеду велели ждать... Они, поди, еще до лестницы не

добрались...

- Не буду я ждать, - сказал Жихарь. - Где у вас голубятня?

По дороге на голубятню богатырь думал, что на месте молодого разбойника

нипочем бы не соблазнился здешним житьем. Это какое же благоразумие и

предусмотрительность надо иметь! Бражку тут явно дают не вволю, а по мерке,

насчет же девок и вовсе сомнения огромнейшие...

- Лучше в поле голову потерять! - вслух решил он и высунул голову из

чердачного окошка.

- Правду говоришь, родимый! - сказал старичок, который стоял на карачках,

дугой выгнув спину. Глаза у старичка с годами не выцвели, сохранили зеленый

оттенок и продольный зрачок. На гнутой спине у этого старичка стоял босиком

другой, столь же древний, и пытался, помогая себе длинным и вострым носом,

отпереть засов на голубятне.

- Кот и Дрозд, спасите меня! - дитячьим голосом сказал Жихарь.

Верхний старичок зашатался и полетел вниз, но не убился, а рассмеялся,

подхваченный богатырской рукой...

...Прославленные разбойники даже не удивились, узнав, что их питомец не пал

жертвой хищных зверей, не был растерзан поедучими ведьмами, и даже наоборот -

прославился и возвысился. В таком возрасте обычно уже ничему не удивляются.

- Говорил же я тебе, старому дураку, - не пропадет! - сказал Дрозд Коту. -

После нашей-то науки!

- И я тебе, старому дураку, то же самое толковал! - промурлыкал Кот. Он

потерся об Жихаря спиной и разразился хриплым мявом, означавшим не то смех, не

то плач.

Порадовавшись встрече и всплакнув, разбойные деды принялись наперебой

жаловаться богатырю, что здесь, у Полелюя, им не дают развернуться во всю ширь

молодецкую, что проклятый староста загубил за их же деньги ихнюю вольную

волюшку, оставив только горькую долюшку...

- У них и зелено вино какое-то сухое, - пожаловался Дрозд. - Мочишь, мочишь

горло, а промочить никак не можешь. Налицо явные хищения общественной

собственности в особо крупных размерах, совершаемые группой лиц по

предварительному сговору с особой жестокостью...

- При отягчающих обстоятельствах! - сказал Кот, но вдруг замолк, потому что

внизу по всему терему пошел какой-то странный гул, от которого заложило уши.

- Это еще что? - встревожился богатырь.

- Это Соловей Одихмантьевич, - сказал Дрозд. - Весна же - он свистеть

начинает, Соловьиху манить. Да где теперь та Соловьиха, кто ей целует пальцы?

Неужто найдется такой придурок?

- И зубы уже не свои, - добавил Кот. - Вот настоящего свисту и не получается.

А то бы он им нащепал лучины!

- Так Соловей до сих пор жив?

- Чего ж ему сделается? Выбитое око заткнул соломой, окосицу прикрыл бляхой из

металла желтого цвета - и живет себе. Конечно, на семи-то дубах ему было

просторнее, зато здесь никто не тронет. Экстрадикции не подлежит: отсюда

выдачи нет! - вздохнул Дрозд, упомянув единственное тутошнее утешение.

Впрочем, не единственное: Жихарь отворил голубятню, стал вытаскивать птиц по

одной и подбрасывать в воздух. Кот схватил шест с привязанной к нему алой

тряпкой и начал, шипя от боли в суставах, размахивать им в воздухе.

Дрозд засвистел - но тоже не так лихо, как прежде, и богатырю пришлось

помогать.

Побаловав престарелых лиходеев любимым зрелищем и подождав, покуда голуби,

накружившись вольно в ясном небе, вернутся на дармовую жратву, он задвинул

засов и сказал:

- Не горюйте, Кот и Дрозд! Вы меня в беспомощности не покинули, и я вас не

оставлю, заберу к себе в Столенград!

- Что та, что ты! - замахали руками разбойники. - Нас же там сразу признают и

повесят!

- А вот и нет! - Жихарь гордо вскинул голову. - Во-первых, у нас в Многоборье

нынче торжествует закон - моей же, кстати, супругой составленный. И в том

законе для таких, как вы, есть понятие срока давности... Во-вторых, я теперь

князь - что хочу, то и ворочу! А в-третьих, у меня скоро появится сын, тоже

богатырь. Не бабам же его воспитывать!

- Не бабам! - дружно воскликнули старики. - Может и сын героем стать, если

отец герой!

- До поры Полелюю ни слова, и вообще - никому, - предупредил Жихарь. -

Давайте-ка сядем сюда, в тень, и поговорим. Мне у вас много о чем нужно

спросить...

- Нам бы лучше на солнышко, - попросили Кот и Дрозд, и богатырь их уважил.

Жихарь в чердачное окно велел принести вина и лучшей закуски. Полелюй, в

надежде на богатую награду, подавал сам, на подносе с чистым полотенцем. Он

хотел было присоседиться к собранию на крыше, но богатырь вежливо, хоть и

убедительно, попросил его ступать вниз, приглядеть за ярмаркой.

- Ну, отцы мои, - сказал он, когда старики угостились, - настал, хоть и с

запозданием, час рассказать вам, где вы меня нашли и при каких

обстоятельствах.

- Мы, нижеподписавшиеся, - привычно, как на допросе, забубнил Дрозд, - выйдя

из рабочего помещения по естественным надобностям, услышали странные звуки и

после тщательного осмотра места происшествия обнаружили...

- Да брось ты, дядюшка Дрозд! Говори свободно, нас туг никто не услышит. Я вот

сейчас лестницу вытащу на всякий случай...

Решение было правильное: вытаскивая лестницу, богатырь стряхнул с нее

Полелюева наушника из здешних постояльцев.

- Теперь говорите!

- Значит, так: мороз крепчал... - начал Дрозд.

- Дождь лил как из ведра, - добавил Кот.

- При полуденном солнышке...

- Как раз в полнолуние...

- Ясным ли днем...

- Темной ли ночкою...

- Светало...

- Смеркалось...

Словом, выяснилось, что ни времени года, ни времени дня старички припомнить не

могут. Ладно, хоть кое-что у них в головах осталось!

- Только портки натянул, смотрю - лежит передо мной изукрашенная колыбелька!

- Почему лежит? Она же по ручью плыла, за куст зацепилась!

- Сам ты куст, котяра! Как же она могла плыть, коли была железная?

- Это у меня терпение железное - тебя переносить! Она же внутри пустая - вот и

плыла!

- Голова твоя внутри пустая! Лежала колыбелька на тропе! Чтобы мы случайно

мимо не прошли!

- Постойте, отцы! - не выдержал богатырь, норовя ухватить тайну хотя бы за

хвостик. - Объясните подробно, что за колыбелька такая была?

- Обычная колыбелька, плетеная...

- Ну да! Плетеная, только из железных прутьев! Иначе как бы мы ее потом

продали кузнецу?

- Не кузнецу, а старьевщику! А плашку из металла желтого цвета уже много позже

прогуляли!

- Стой! - поднял руку Жихарь. - Какую такую плашку?

Разбойники недоуменно поглядели на него.

- Вестимо какую, - сказал Кот. - Ту самую, которую твой батюшка, должно быть,

выковал и надписал...

- А матушка, должно быть, слезыньками полила, - уточнил Дрозд и пальцами

показал, какого размера и толщины была плашка.

- Как же вы... эти... как посмели ее прогулять? - вскричал Жихарь, чуя, что

хвостик тайны выскальзывает из рук, словно намыленный.

- Сам посуди - она ведь из металла желтого цвета, слыханное ли дело было не

прогулять ее? Да и тебе молочко требовалось, - сказал Кот и даже облизнулся. -

Молочко же в те времена было дорогое...

- А семечки еще дороже, - подтвердил Дрозд.

- Ну вы, блин поминальный, распорядились, - безнадежно сказал богатырь.

- Ведь за такой кусок золота меня в этом молоке утопить можно было!

- Да мы и так тебя в нем чуть не утопили, - захихикал Дрозд. - Мы ведь не

свычны были с младенцами обращаться...

- А семечками чуть не задавили, - сказал Жихарь. - Понятно. Что за знаки были

на пластинке? Уж не рыцарский ли герб?

- Не было там ни герба, ни клеима. Только знаки. Нам их плешивый неклюд

растолковал в кабаке, когда мы от плашки только один кусочек и потратили, -

сказал Кот. - Ма-ахонь-кий такой кусочек... Всего ничего...

- Что же он вам растолковал?!! - заорал богатырь так, что лихие старцы втянули

седые головы в плечи.

Потом Кот кое-как вытянул голову вверх, чтобы обрести возможность пожать

плечами.

- Да ничего особенного... Может ты, Дрозд, помнишь? - с надеждой взглянул он

на сообщника.

- А что я? - удивился Дрозд. - Я что - моложе тебя?

- Лучше бы вы меня тогда убили, чем сейчас жилы тянуть, - сквозь зубы сказал

Жихарь.

- Успокойся, - сказал Дрозд. - Ничего особенного там и не было написано - так,

дрянь всякая. Что-то про могучего владыку, про единственного наследника... Да

не убивайся - неизвестно ведь, что за владыка, из какой страны...

- Не из страны, а из планеты, - поправил Кот. - Как сейчас помню - планета

Криптон. Сколько я потом на небо глаза пучил - никакого Криптона там нету...

- Еще бы ты видел! - с презрением сказал Дрозд. - Там ведь ясно было написано,

что рассыпалась планета эта самая, Криптон, в мелкие дребезги, потому Жихарку

и отправили сюда, чтобы уберечь... Слушай, Кот, может, та бабка чего знает?

- Какая еще бабка? - простонал богатырь.

- А та самая бабка, - сказал Кот, - которая тебя под видом лечения собиралась

в печке зажарить и съесть... Вот она-то, к слову, и могла кое-что знать, она

эту плашку даже пробовала украсть, но мы ее берегли пуще глаза... А бабка

после своего злодейства, должно быть, убежала за Зимние Горы.

- Спасибо, что сберегли, - сказал Жихарь и даже поклонился. - А кроме плашки

было там что-нибудь такое, чего вы пропить не смогли?

- Было, конечно, - сказал Кот. - Была пеленка твоя. Тебя же не голяком туда

запихали. И одеяльце было атласное, мы тебя им укрывали, покуда не истлело...

- А на пеленке-то, - сказал Жихарь, с трудом удерживаясь от побоев, - на

пеленке-то не было ли чего вышито? У знатных подкидышей всегда на пеленке

вышивают чего-нибудь, чтобы потом при случае найти и возвеличить!

- Не помню, - сказал Дрозд. - Да если хочешь - сам посмотри...

- Что-о? Так она у вас сохранилась? Побежали вниз, покажите мне ее сейчас же!

- Некуда бежать, - удержал его Кот. - Тут она, на голубятне. Мы здесь все свои

личные вещи храним, потому что сюда никто, кроме нас, забраться не в силах...

- Внизу оставить никак нельзя, - пояснил Дрозд. - Сам же видел - там разбойник

на разбойнике лежит, разбойником укрывается, и в головах опять же разбойник...

Дрозд поднялся, покопался у подножия голубятни, отворотил какую-то доску и

вытащил старую кожаную сумку.

- Тут у нас и щетки зубовные, и мыло душистое, и мочалки, и шершавый камень -

пятки тереть, и пихтовое масло - на каменку плескать, и еще много чего...

Все наше, собственное! Где же эта окаянная пеленка? Я как знал - не выбросил

ее и на портянку не извел. Была бы пара пеленок - были бы у меня мягкие

портянки... Или была бы у меня одна нога... А так - куда ее? Нет, думаю,

вырастет Жихарка, мы ему все и обскажем толком, и доказательство представим...

- Ну, допустим, я вырос, - сказал богатырь. - А толком ничего так и не

услышал. Где пеленка?

- Дроздило бестолковое! - мявкнул Кот. - Ковыряешься в мешке, а сам не

помнишь, что мы ее приспособили голубей гонять! Вон же она - к шесту

привязана!

- Еще раз спасибо за полную сохранность, отцы мои, милостивцы...

Жихарь нетерпеливо отвязал тряпицу от шеста, развернул...

- Можно было бы и постирать с тех пор хоть разок, - заметил он.

Ткань была плотная, на удивление долговечная, и если выцвела, то лишь самую

малость.

Посреди пеленки черным, до сих пор блестящим шелком был искусно вьппит

один-един-ственный змееподобный знак "S", вписанный в перевернутый

пятиугольник.

- Хорошо, - безнадежно сказал богатырь, хотя ничего хорошего пока что не

видел. - А в ту ночь, как меня найти, не шатались ли по лесу вокруг избушки

какие-нибудь люди, не слышались ли голоса?

- Нет, конечно, - ответил Кот. - Кому бы в голову пришло шататься по нашему

ужас наводящему разбойничьему лесу, когда всю ночь ревело и гудело в небесах,

а звезды оттуда сыпались целыми пригоршнями? Мы сами-то сидели за печкой,

приужахнувшись, только под утро осмелились выползти, когда невтерпеж стало -

не поганить же избу!

- Звезды падали... - зачарованно прошептал Жихарь. - А с ними и я оттуда

грохнулся... Вон я, значит, кто! Ух ты! Блин поминальный! Грин зеленый!

Всех убью - один останусь!

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Кончил "Всадника без головы". Такая динамика в романе, что умный пожилой

человек с величайшим волнением следит за судьбой дураков.

Михаил Пришвин

Богатырю не раз приходилось слышать, как люди, перевалившие на вторую половину

жизни, говорят, что они уже едут с ярмарки, оттого и печальны.

Оказалось, что ехать с ярмарки невесело в любом возрасте.

Причину богатырской печали ни Мутило, ни Колобок понять не могли и не хотели,

потому что не ведали сроков своего обретания на земле и тем более - половины

его.

- Туда скакали втроем на одном коне, а ворочаемся с обозом! - хвалился Мутило,

который, можно сказать, стоял у истоков этого успешного предприятия.

- Что ты с этими деньгами делать-то будешь в своем озере? - спросил Жихарь.

Все трое валялись на возу в куче ярких заморских тканей и прочего мягкого

товара. Воз неспешно волок буланый северный битюг, а скоробежный Налим был

привязан к возу, потому что торопиться теперь было некуда. За хозяйским

тянулись остальные возы, руководимые наемными возницами. Им Колобок не

доверял, время от времени прыгал из телеги в телегу, проверял - все ли на

месте. На старых разбойников, которых богатырь, как и обещал, прихватил с

собой, Гомункул тоже не надеялся...

- Сперва я думал выстелить дно Гремучего Вира изразцами, - сказал водяник.

- Но потом понял, что худо придется водорослям. Да и раствор в воде не

схватывается... Можно, конечно, выписать красивых рыбок из Чайной Земли, но

ведь мои караси обидятся, возревнуют. Опять же и моржам у меня жарко

покажется... Наверное, закопаю в ил, пусть в озере собственный клад будет -

через тысячу лет люди станут искать, стараться... То-то посмеюсь!

- Сколько тебе раз говорить: давай лучше переведу твою долю цюрихским гномам,

- сказал Колобок. - За тысячу лет она знаешь как возрастет!

- Этим поганцам богатеть за мой счет не дам! - решительно заявил Мутило. -

Человека им лысого, а не деньги! Потому что они и так обленились - кайло не

могут поднять...

- Псу под хвост, - вздохнул Колобок. Он, бедный, так уж старался в продолжение

всей седмицы, проведенной на ярмарке, приумножая полученные от цыгана и

Полелюя доходы: торчал целыми днями в Доме Быка и Медведя, участвовал в

удивительных тамошних торгах без товара; покупал за морем пшеницу и продавал

здешние холсты; всучил северным людям-самоедам три воза ненужных им лаптей,

которые еще только предстояло сплести кривлянам; удачно поменял с южными

чернокожими купцами ихние сладкие фиги на горькие наши кукиши; заключил с

неспанцами договор о поставках болотного пара на семьдесят семь годов (причем

без ведома Совета болотных кикимор); втридорога продал варягам право на

многоборские мухоморы, сатанинские грибы, бледные поганки и ложные опята (а

коли по ошибке срежут белый гриб либо подберезовик - вира великая); для себя

лично приобрел громадный грильбарский ковер, чтобы кататься по нему вволюшку;

вставил себе, не дожидаясь Жихаревых милостей, великолепные золотые зубы и

препоясался золотой же цепью, чтобы народ уважал.

Ошеломленный Жихарь устал сверх меры, потому что все эти хитрые действия

пришлось производить именно ему под руководством голоса из сумы - ведь

самого-то Колобка в такой толкучке затоптали бы сразу. Никому не ведомый Шарап

из деревни Крутой Мэн внезапно стал самым известным на ярмарке человеком.

Тем временем Мутило тоже без дела не сидел, с помощью заветных костей

приумножая свое богатство. И следить за безопасностью водяника тоже

приходилось богатырю, и мешки с золотом таскать.

Но дивное дело - такая удача отчего-то не радовала многоборского князя и даже

тревожила.

- То ли дома беда? - спрашивал он время от времени пустой воздух, но битюга не

поторапливал.

Никакой беды дома не было, иначе богатырь давно бы об этом узнал. В последний

ярмарочный день, когда все труды были окончены, Жихарь углядел лежащего под

забором знакомого человека. То был Симеон Живая Нога, один из семи

братьев-однобрюшников. Братья к тому времени разошлись в разные стороны -

пытать счастья поодиночке. Симеон, попав на Полелюеву Ярмарку, всем предлагал

свои услуги скороспепшого гонца, но никто его не нанимал - все знали, что

бегает-то он быстро, но вот возвращения его не дождешься по причине полной

относительности.

Колобок назвал Симеона-младшенького, а заодно и всех остальных людей,

долбодырыми пустогромами и велел послать за ярмарочным кузнецом, чтобы тот

отлил для незадачливого гонца чугунные башмаки, да потяжелее, - пусть не

превышает чересчур шустрый паренек скорости света.

Для начала Жихарь предложил скороходу сбегать в Столенград - отнести княгине

Карине гостинец. На возвращение Симеона в нынешнем году богатырь не надеялся,

поэтому для подарка избрал простой недорогой платок, кое-как украшенный

разляпистьми линючими цветами. В таких платках здесь щеголяли девки из

Веселого Дома. Пропадет - так не жалко.

Но не успел заботливый супруг осушить чару, как посланец воротился, сотрясая

землю тяжкими ударами чугунной обуви. Симеон был красен, испуган и в обеих

руках держал половинки разодранного подарка. Княгиня Карина, сказал он, велела

передать, что окаянный Жихарь, очевидно, с кем-то ее перепутал, что может

означенный пропойца домой вовсе не заезжать, а может он, подлец, на Полелюевой

Ярмарке оставаться навечно и княжить в самом распоследнем кабаке, покуда

вышибала не выкинет его за порог, на частый дождичек. Сыну же будущему, так и

быть, она скажет, что отец со славою пал в неравном бою со змием цвета

весенней листвы...

Жихарь, охая от ужаса, напраслины и позора, побежал по рядам, скупая самые

дорогие ткани, меха и наряды, самые сладкие восточные лакомства, самые редкие

колдовские книги в железных переплетах. Прихватил даже под горячую руку все

лубки про Сопливого. Узел с новыми дарами вышел столь тяжелый, что нагруженный

им Симеон вернулся не так скоро как в первый раз.

Разгневанная Карина, по его словам, несколько утешилась, только не велела

больше тратить деньги на что попало, но покупать по списку, наскоро ей

составленному (Колобок, глянув на этот список, даже присвистнул, пользуясь

новыми зубами).

Кроме того, она просила посмотреть, нет ли в продаже лубков про красавицу

Крошечку-Хаврошечку: "Поцелуй Крошечки-Хаврошечки", "Пламенная страсть

Крошечки-Хаврошечки", "Крошечка-Хаврошечка и ее любовники", "Поруганная честь

Крошечки-Хаврошечки", "Что сказал покойник Крошечке-Хаврошечке", "Никаких

орхидей для Крошечки-Хаврошечки" и других - всего двадцать семь названий.

Жихарь снова поплелся по рядам. Конец списка волочился по земле, путался под

ногами.

Купцы, убедившись в чудесных свойствах Симеона, стали наперебой приглашать его

к себе в службу, Полелюй предложил ему постоянную работу, но Мутило, наущенный

Колобком, заявил, что скороход теперь собственность торгово-промышленного

товарищества и в наймы никому не сдается. Сам скороход только кивал согласно,

потому что боялся и уважал Жихаря еще со времени их первой встречи.

Несомненно, Симеон Живая Нога был самым полезньм приобретением из всех...

Потом богатырь вспомнил и о бесполезных приобретениях, о своей богатырской

клятве.

Но совершенно никчемных товаров не бывает, коль скоро они стали товарами.

Тяжелые вещи всегда сгодятся хоть гвозди заколачивать, легкие можно пускать по

воде и любоваться. Поэтому Жихарь на всякий случай, не торгуясь, купил целый

короб разного барахла у старьевщика - потом будет время найти там самое

бесполезное...

Заказы княгини так и не удалось выполнить целиком - чего нет, того негде

взять.

Жихарь в третий раз отправил гонца в Столенград, наказав сидеть там и

дожидаться обоза. Ну, а если там вдруг чего случится - лететь за богатырем со

всех ног...

Так что дома-то было все спокойно, а вот на душе не очень. Бывает такое, когда

в ясный день проскользит по земле мимолетная чья-то тень, и вроде бы даже

похолодает, и беспечальная беседа внезапно прервется, и рука поставит

непригубленную чарку обратно на стол, и беззаботные друзья вдруг переглянутся

между собой, вспомнив, что они здесь не навсегда...

- Не понравился мне этот старьевщик, - вдруг ни с того ни с сего вспомнил

Мутило.

- Я к нему не присматривался, - сказал Жихарь. - Не до того было.

- На Ырку похож, - продолжал водяник.

- Ырка днем не ходит, - подал голос Колобок. - Ночь его время.

- Не случалось мне видеть его, - сказал богатырь.

- Хоть он из наших, из заложных покойников, - сказал Мутило, - а не жалуем мы

все-таки Ырку. Вредный, злобный, ни выпить, ни потолковать... И вашего брата

губит занапрасно, человек его задери... Ты, Жихарь, чуял когда-нибудь, что за

тобой ночью кто-то идет? Особенно когда возвращаешься из застолья?

- Конечно, - сказал князь. - Многажды. Да ведь я не оглядывался, я порядок

знаю. Или вот когда ходил во Время Оно - тоже за мной некто следовал, только

это был не Ырка, а Сочиняй-багатур, и очень он меня тогда выручил.

- Ырка бы тебя так выручил, что больше не надо! - сказал водяник. - Он ведь до

земного срока не дотерпел - зарезался тупым ножом, удавился ветхой веревкой,

отравился выдохшимся ядом. Поэтому он и пьет из людей жизнь, чтобы дожить

свое...

- Ночью, только ночью, - напомнил Гомункул. - Днем он бессилен. Мало того -

днем его и увидеть нельзя...

- А вот все-таки это Ырка был, - утвердился на своем Мутило. - Он еще рожу от

меня прятал, да ловленного карася не проведешь.

- ...но если Ырку видели днем, - продолжил Колобок, - значит, ходил он не сам

по себе, его послал кто-то посильнее...

- Ладно, не запугают, - сказал Жихарь и поглядел на черные ели по краям

дороги. Вот из-за них, видно, и пала смута на душу. В березняке веселиться, в

сосняке молиться, в ельнике удавиться...

Богатырь тряхнул головой и начал думать о хорошем: вот родится сын, и тогда

непременно объявится из потаенных занебесных глубин на белый свет родимый

Жихарев батюшка, повелитель планеты Криптон, с супругой - поглядеть на внука.

И встанет во весь свой немалый рост - от земли до неба. И все князья, цари,

шахи, ханы да императоры сразу поймут со стыдом и запоздалым раскаянием, что

против Жихаря они - сброд безродный, беспородный...

- Извиняться будут! - вслух сказал он. - В том числе и планетник Опивец...

- Снова ты за свое, - сморщился Колобок. - Я же тебе говорю: если бы ты был

младенцем с Криптона, то умел бы, к примеру, летать...

- Я не раз летал, - с достоинством ответил Жихарь. - Я целых два раза летал

посредством горячего воздуха. Правда, второй раз в полном беспамятстве...

- Посредством горячего воздуха нынче только ленивый не летает, - сказал

Колобок. - Нет, тебе бы полагалось лететь без пара и без крыльев, одною силою

духа. А также сдвигать горы, разрушать дворцы одним прикосновением...

Я знаю, я видел.

- Ну, я любую избу запросто развалю. Даже терем. Да и скале не поздоровится,

особенно когда поем как следует. Не станут же Кот и Дрозд врать, они уже

седые...

- Жалеют они тебя, - сказал Гомункул. - Вот и врут, жалеючи. Обыкновенный ты

человек, хоть и рыжий. Но это, знаешь, тоже неплохо...

- А как же пеленка? - возмутился Жихарь. - Ее, к примеру, порвать

невозможно...

- Пеленку стащили из-под настоящего криптонского принца, - безжалостно молвил

Колобок.

Богатырь пригорюнился еще пуще. Вот всегда так: обязательно найдется кому

развеять нечаянную радость, бросить в ковшик с душистой медовухой лесного

клопа!

Колобок понял свою вину, похлопал Жихаря по пузу и, желая подвеселить

товарищество, затянул песню:

Жил отважный Капитал,

В древних банках обитал,

И не раз он попирал Идеал,

Но однажды дед седой,

Потрясая бородой,

Написал, что Капитал - совсем худой!

Что в труде

И в бою

Он присваивает долю не свою...

Услыхав песню, Кот и Дрозд, которые тряслись позади через два воза, внезапно

грянули припев:

Капитал, Капитал, улыбнися

И судьбу свою достойно прими!

Капитал, Капитал, поделися

Между всеми, всеми добрыми людьми!

Оказывается, это была старая разбойничья песня.

Хоть давно народным стал

Этот самый Капитал,

Люди гибнут, как всегда, за металл...

- Тихо! - вскричал Мутило и предостерегающе вскинул лапы.

Певцы замолчали.

- Засада? - не разжимая губ, спросил Жихарь.

- Да какая там засада! Гремучий Вир близко, рыба у меня икру мечет, а вы тут

разорались!! Человеки полосатые!!! Икринки же пугаются, могут вовсе не

вылупиться!!!

- Почти приехали, - вздохнул богатырь, слез с воза, прихватил оттуда короб с

бесполезностями.

Мутило тоже слез, на ходу с облегчением принимая привычный облик, и пошлепал

за богатырем. Сундук с водяниковой долей был тяжек, в грязи оставались

глубокие следы перепончатых лап.

- Прощевай, Гомункул! Может, еще свидимся...

Тропинка скоро вывела их к лесному озеру. В воздухе дрожал противный звон.

- Развел комара, - проворчал Жихарь. - Как еще потеплеет, так сюда лучше и не

соваться...

- Вот и хорошо, - сказал Мутило. - Нечего здесь людям околачиваться... кроме

некоторых... Не станет комара - чем я малых рыбят буду кормить?

- Значит, Налима ты мне оставляешь? - спросил богатырь, не веря своей удаче.

- Обещал же, - обиделся Мутило. - Думал, слово водяника - что вода текучая?

Ну, буду его брать раз в год, на Купальный день, к начальству с докладом

ездить...

- Везде начальство, даже у вас...

- Зима у нас долгая, тоскливо коню подо льдом, - объяснил Мутило причину своей

щедрости.

- А у меня он зимой в ледышку не обратится? - поспешно спросил богатырь. - И

как за ним ходить?

- Гоняй его почаще, вот и весь уход.

Русалка высунулась из воды по пояс и приветственно махала руками.

- Соскучилась, рыбья холера, - осклабился водяник. - Подождешь, не княгиня...

Жихарь вывалил содержимое короба на траву и стал раскладывать бестолковый

товар в поисках самой бесполезной вещи. Он повертел зюзюку, попробовал

расправить ей крылышки - ничего не вышло. Зюзюка только мелко дрожала и

норовила рассыпаться.

Молоток с обратным ходом был не только бесполезен, но даже и вреден: с ним

недолго самому себе продолбить голову, а гвоздь так и не войдет в дерево.

Были, кстати, и ржавые гвозди, но все, как один, для левой стены.

На знаменитый, хотя и потертый мешочек со смехом богатырь поглядел с глубоким

презрением, поскольку смех оттуда раздавался без всякой причины, а это дурной

признак.

Разноцветные рыбьи зонтики Мутило признал отнюдь не бесполезными и сграбастал

в свою пользу.

Было там и тележное колесо, по уверениям старьевщика, как раз Пятое, но на вид

- самая обыкновенная запаска, необходимая в дороге.

К Пятому колесу прилагался и тележный скрип в берестяном туеске, чтобы пугать

самых зачуханных и трусливых.

- Придумают же люди! - не то восторгался, не то насмехался водяник.

Ручка гребешка для плешивых была когда-то украшена самоцветами, но их давно

повыковыряли.

А значение большинства вещей в этой куче Жихарь и вовсе не способен был

понять. Иные грюкали, иные звякали, иные просто лежали тихонечко лежмя и не

просили есть.

Наконец блеснул на солнце какой-то чудной серп - маленький, тонкий, совсем не

заржавленный. Правда, деревянная рукоятка у него щетинилась пробившимися

липкими зелеными листочками.

- Пригодится - пусть дети учатся жито жать! - сказал богатырь и попытался

оборвать листочки.

Серп выскользнул у него из рук, чиркнул по ладони лезвием и рассек ее -

неожиданно глубоко.

- Блин поминальный! - вскрикнул в сердцах Жихарь и отбросил серп от себя

подальше. - Забирай его, Опивец, - может, тоже отрежешь себе чего-нибудь!

Мерзопакость какая!

Серп не упал в груду бесполезной своей братии, а повис в воздухе, вращаясь

сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее. Наконец вокруг него

образовался маленький вихрь, поднявший пыль из короба старьевщика, рыжую хвою,

бурые прошлогодние листья и обрывки высохших водорослей.

- Смотри-ка - принял, - сказал Мутило, внимательно наблюдавший действия

богатыря. Тот ничего не ответил, потому что зализывал ранку.

Вихрь оторвал свой тонкий хвостик от земли и начал подниматься вверх, тихонько

завывая.

- Ну вот и в расчете, - выдохнул богатырь, пошарил глазами по земле, сорвал

листок подорожника и залепил порез. Потом он старательно собрал оставшееся

барахло обратно в короб и отнес его в рыбачью развалюшку. Не тащить же на

княжий двор!

Прощание с водяником не затянулось - за дорогу все разговоры переговорили.

- Спасибо тебе за все, страхоил мокроживущий! - сказал Жихарь. - Без тебя

никогда бы мне не разбогатеть.

- Шелешпер ты безжаберный, бесхвостый! - в лад ему ответил Мутило. - Колобка

благодари. Вы его там смотрите не слопайте с голодухи!

- Какая теперь голодуха! - хохотнул Жихарь, тряхнул водяника за плечи,

повернулся и пошел по тропе к дороге.

- Ох, не нравится мне все это, - негромко сказал Мутило не то Жихарю, не то

русалке, не то самому себе.

Богатырю тоже было как-то невесело, и Гомункул сразу это заметил, начал

приставать с расспросами, как да что получилось с Опивцем.

- ...в общем, вышло все так, что я сам ему повинный подарок выбрал, - закончил

Жихарь свой рассказ. - А вещь диковинная - свежие листики на сухом черенке...

Колобок вдруг замычал, закатался по узлам и сверткам, выдрал из бородки клок

седых волос.

- Ох, почему же я с тобой не покатился, не удержал? Ведь тебе в руки попала

такая вещь, а ты ее сам, по доброй воле, отдал окаянному планетнику! Мало ли

что он с ней утворит?

- Да что за вещь-то? - испугался Жихарь. - Неужели я опять какую-то глупость

учинил?

- Да еще каку-ую! - провыл Колобок. Из маленьких его глазок покатились сухие

хлебные крошки. - Дуракам счастье! Тюх-тюх, перепентюх! Лучше с умным

потерять, чем с дураком найти! Это такая вещь, такая... Да ты не поймешь...

- Скажи толком, - потребовал Жихарь и понял, что боится ответа.

- За Зимними Горами зовется она ваджрой, - сказал Колобок. - А у вас не знаю

как.

- В третий раз приходила в руки... - прошептал богатырь.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Мы ничего не можем сказать решительного о влиянии Дельфийского оракула на

семейную жизнь русского народа.

Иван Сахаров

"Лю Седьмой, временно занимающий пост Мужа обширных познаний при Отделении

четырех дверей Университета сынов отечества, имеет честь обратиться к Его

Светлости князю Многоборья Жи Хану с письмом и братским приветом.

Вас, должно быть, удивит, что я, давший себе зарок не вмешиваться в мирские

дела и затвориться на две сотни лет в уединенной горной хижине над бушующим

потоком, снова попираю недостойной стопой яшмовые плиты дворцовых покоев,

освежая в слабеющей памяти все триста двадцать шесть видов поклонов,

приседаний и ползьбы, полагающихся при лицезрении Сына Неба.

Увы! Среди мужей ученых и благородных, достойных славы за свои таланты, при

жизни становится знаменитым тот лишь, кто в Поднебесной пользуется

покровительством высокого лица. Среди мужей ученых и благородных лишь тот

может славу передать потомкам, кто в Поднебесной имеет опору среди

могущественных продолжателей своего дела, озаряющих имя его вечным блеском.

Тот, кто не имеет знатных покровителей, сгинет в неизвестности, как бы ни был

ум его высок. Тот, кто не обрел последователей, как бы ни был он могуществен

при жизни, не прославится в веках.

Вернулся я ко двору следующим образом. Однажды молодой Государь сказал

Главному Евнуху:

- Вы уже в преклонных годах. Нет ли среди ваших друзей и знакомых кого-нибудь,

кого бы я мог послать на поиски невесты, достойной звания Государыни? Пора бы

мне остепениться, а среди моих многочисленных наложниц я не вижу той, что

могла бы мне обеспечить спокойное существование.

- Хорошую невесту можно опознать по стати и взгляду, по костям и мускулам, -

ответил Главный Евнух. - Но лучшая невеста Поднебесной как бы невидима, как бы

неуловима, как бы не существует, как бы пропала. Такая невеста не поднимает

лишнего шума, не оставляет следов ногтей на лице. У моих знакомых при дворе

способности небольшие. Они могут узнать неплохую невесту, но не лучшую невесту

в Поднебесной. Но я знаю человека, который разбирается в женщинах не хуже

вашего покорного слуги. Когда-то мы с ним на пару шили шубы из меха

лисов-оборотней и разводили соломенных псов. Его зовут Лю Седьмой. Прошу вас

призвать его к себе.

И молодой Государь призвал меня к себе и послал на поиски невесты, выдав на

расходы дюжину дюжин связок серебряных монет.

Спустя всего три месяца я вернулся и снова предстал перед повелителем.

- Я нашел то, что нужно, в уезде Няньлянь. Там в доме, украшенном изображением

трехногого Единорога, ждет ваша невеста.

- Кто же она?

- Двенадцатилетняя дочь сборщика налогов.

Государь велел пойти в указанное место и привести девушку. Но в доме,

украшенном изображением трехногого Единорога, проживал только пятидесятилетний

хромой и кривой скупщик краденого.

Государь сильно опечалился, бросил меня в темницу и снова призвал Главного

Евнуха.

- Оказывается, тот, кого мы послали отбирать невесту, ни на что не годен.

Он не может даже отличить мужчину от женщины, не разбирает возрастов! Что он

может знать про женщин!

Тут Главный Евнух восхищенно вздохнул:

- Так вот, значит, чего он достиг! Как раз поэтому он стоит тысячи, десяти

тысяч, всех в мире знатоков, подобных мне. Такие люди, как Лю, прозревают

Небесный исток жизни, они схватывают суть и забывают о ненужном, пребывают во

внутреннем и отрешаются от внешнего. Такие, как он, в женщинах видят нечто

куда более важное, чем женщина.

Государя это мало утешило, и он послал за мной в темницу, где я, скорчившись в

деревянной колодке, вспоминал о том, как весело потратил казенные деньги с

певичками квартала Увядших Хризантем. Надо ли говорить вам, достойнейший

побратим, что я провел в этом квартале назначенные мне для поисков три месяца!

Сын Неба сказал:

- Уж лучше было бы вам, достопочтенный Лю, засунуть себе за пазуху камень и

броситься в воды реки Мило, чтобы схорониться в животах живущих там рыб, чем

навлекать на себя наш гнев. Как могу я сочетаться браком с каким-то скупщиком

краденого, тем более немолодым и увечным? Поистине вы, уважаемый, способны

вызвать смуту в мире. Поставь вас лицом к северу - навлечете бедствия. Посади

вас лицом к югу - станете разбойником...

Я смело отвечал:

- Ваш покорный слуга не из тех, что в одиночестве щиплют струны и печально

поют, торгуя в мире своим именем. Небо свидетель, нет лучшей жены для

Государя, чем хромой, кривой и пожилой скупщик краденого, потому что этот

скупщик скрывает в себе девятьсот девять достоинств.

Первое его достоинство в том, что он, в силу своего пола, возраста и внешнего

вида, не возбудит ревности и зависти в прочих женах и наложницах.

Появляясь на людях, не вызовет народной ненависти.

Второе его достоинство - он не станет принимать участия в дворцовых интригах,

поскольку и без того имеет постоянное занятие, которое пригождается и в мирное

время, и в пору смуты и нестроения.

Третье достоинство - скупщик краденого обычно не заботится о яркой внешности,

не требует драгоценных тканей, румян, мазей и притираний, не чернит зубы и не

выщипывает бровей, одевается скромно, ведет уединенный образ жизни, опасаясь

привлечь к себе внимание молодцев из Уголовной канцелярии.

Четвертое достоинство скупщика краденого состоит в том, что Государю не будет

нужды расточать с ним на ложе свою жизненную силу, сберегая ее для появления

наследника от любой из наложниц.

Пятое, и главнейшее достоинство такого союза для государственных интересов

заключается в том, что все наиболее ценные вещи, украшения и ювелирные

изделия, украденные в Поднебесной, будут неизбежно попадать в императорский

дворец и приобретаться Государыней задешево, поскольку она пользуется

заслуженным доверием всех воров и грабителей.

Шестое достоинство...

- Прекрасный ответ! - вскричал, не дослушав оставшихся девятиста четырех

достоинств, молодой Государь. - Раньше я думал, что в Поднебесной есть только

один человек, а теперь узнал, что есть в ней еще один! Назначаю вас Мужем

обширных познаний и жалую тысячей связок серебряных денег!

Так я снова оказался при дворе. Отныне Государю суждено наслаждаться миром и

покоем до тех пор, пока не придет ему пора сесть в золотую повозку и

возвратиться к Трем Источникам и Трем Составным Частям..."

Жихарь читал вслух письмо побратима, доставленное в Столенград шустрым

почтовым демоненком и дожидавшееся его возвращения.

Знаки Чайной Страны разбирал он с огромным трудом, водил по ним сверху вниз

пальцем, то и дело искажал их подлинный смысл, обливался потом от великого

старания.

- За то время, что ты прошлялся по ярмаркам, можно было выучить пятьсот новых

иероглифов! - сказала княгиня Карина.

Она стояла перед огромным зеркалом (чтобы доставить его, пришлось взять особый

воз и кучу соломы) и прикладывала к груди привезенные мужем обновки и

разнообразные ткани.

- Вот разнесет меня после родов, так ничего и не налезет! - загодя огорчалась

княгиня.

К счастью, это были единственные упреки из множества возможных. Жихарь так

обрадовался, что на какое-то время забыл про утраченную ваджру.

- Только где же ты НА САМОМ ДЕЛЕ деньги взял? - Супруга повернулась к нему,

уронила очередной сарафан на пол и уперла руки в боки.

- Снова-здорово! - Богатырь с облегчением отложил недочитанное послание. - Я

же тебе еще с порога объяснил...

- Так я и поверила! Из вас с Мутилой торговцы - как из кузнеца Окула скоморох!

- Да ведь нас Колобочек на ум наставил!

- Ага! Вон твой Колобочек - хуже дурного щенка резвится!

Как раз в это время в светлицу скатились по лестнице маленькие княжны - Ляля и

Доля. Перед ними прыгал чуть ли не до потолочных балок хитрый Гомункул,

истошно верещал при этом и хихикал. Куда только вся премудрость девалась?

Должно быть, впал вековечный бродяга в детство. Просто удивительно, сколько

шума и грома производила эта мелкая троица, покуда не выкатилась во двор.

Когда женщина в тягости, не следует ей перечить, потому что и ребенок тогда

может пойти поперек, но богатырь все же проворчал:

- В других семьях муж вернется весь в крови по самые уши, притащит всей добычи

- пригоршню меди, так его жена добытчиком и голубчиком навеличивает...

- Ладно, голубчик, - Карина подошла к мужу и обхватила его голову рукой. -

Хорошо потрудился, прямо даже не верится. Чудеса тебе, видно, сами в руки

идут...

Лучше бы не напоминала!

- А дедов твоих куда определим?

- Будут воспитывать сына, - важно сказал Жихарь. - Научат его драться, опасно

ходить по лесу, заговаривать клады, петь лихие песни - то есть всему, что

полагается знать доброму молодцу. А Колобок наставит в науках.

Ты не гляди, что он сейчас балуется - надо же и ему от вечных раздумий

передохнуть!

Княгиня вдруг погрустнела.

- Неудобно получается, - сказала она. - Я, пока тебя не было, выписала для

детей заграничную гуверняньку... Очень, очень строгая и ученая женщина.

Только вот сказки рассказывает какие-то страшные. Так ведь она недаром и

зовется Апокалипсия Армагеддоновна! Боюсь, не уживется она с этими... Котом и

Дроздом...

- Жалованье повысить - так и с Лихом Одноглазым уживется, - сказал Жихарь,

после ярмарки поверивший во всевластие денег.

- Спасибо тебе, дурачок мой, - неожиданно сказала Карина. - А то дела наши

были совсем худые... Теперь для нас главное - употребить деньги с пользой.

Зови сюда своего Колобка, погляжу, какой из него хозяйственник...

Но звать Колобка не пришлось - на крыльце завизжало, застучало босыми пятками

- Ляля и Доля все никак не могли словить проворного Гомункула.

Жихарь поймал всех на ходу, отделил Колобка от малышек, посадил дочерей на

плечи и закружился по комнате. Потом стал с ними подниматься в горницу.

- Пусть мать делом займется, - шепнул он. - А мы тихонько наверху посидим.

Дочери у Жихаря получились, конечно, рыжие и конопатые, только глаза у них

были карие и большие. Отличить их друг от дружки можно было единственно по

цвету ленточек в волосах, и то в бессловесном возрасте, а потом Ляля и Доля

додумались этими ленточками меняться, ввергая весь дом в головную боль.

Княгиня вздыхала, что на рыжих невест никаких женихов не сыщешь, а князь

возражал, что для женихов, гляди, еще придется расширять дворовую ограду.

- Ну, чему вы тут без меня выучились? - сказал богатырь, стряхивая близняшек

на ковер, усыпанный гостинцами. - Всех ли кошек на деревья загнали, всем ли

собакам хвосты накрутили?

- Батюшка, батюшка! - наперебой затарахтели Ляля и Доля. - Некогда нам

глупостями заниматься, нас Апокалипсия Армагеддоновна в строгости держит!

- В какой строгости? - насторожился богатырь.

- Не велит бегать босиком, перебивать старших, рисовать на заборе куриную

лапку в кружочке, стирать цыплят в корыте и добывать козюли из носу, а велит

вместо того чистить зубы и ножки мыть перед сном!

- Вот так строгость, - сказал Жихарь. - Разве не тому ли мы с матерью вас

учим?

- Так то вы-ы! - завыли дочки. - А то она-а! Она нас целых три дня заставляла

свое имя выговаривать без запинки!

- Но ведь научились же! Теперь вам никакой иноземный посол не страшен, сразу

проименуете, и о вашей учености пойдет повсюду добрая слава... А еще в чем она

вас наставляет?

- Мы уже по-бонжурски знаем три слова: мезальянс, адюльтер и кобеляж!

- О! - изумился счастливый отец. - Ловко! С вами теперь и при королевских

дворах не опозоришься. Да вы рассказывайте, рассказывайте!

- Еще мы научились вот так глазками делать: на бок, на нос, на предмет!

- Великое дело для красной девицы! - сказал богатырь. - А простую загадку

разгадать можете?

- Да хоть десять! - подбоченились ученые дочки.

- Тогда слушайте: поле не меряно, овцы не считаны, а пастух рогатый?

- А! Ведаем! Это про наше княжество! Маменька все время говорит, что в

Многоборье ничему меры не знают и счета не ведут. Только вот про пастуха

неправда: наш пастух Звонило еще не женат, вот рога у него покамест и не

выросли...

Жихарь схватился за голову:

- Ох, просветлила вас гувернянька!

- Батюшка, а мы еще у нее научились сказки складывать!

- Какие сказки?

- Страшные-страшные! Вот послушай: жили в одном доме мама, папа, дочь и сын. И

вот однажды мама и говорит отцу: "Сходи в лавку и купи мне новые башмачки, у

меня совсем их не осталось". Вот пошел он в лавку. Видит:

продаются очень красивые красные башмачки. Купил он их. Принес домой. Мама их

надела, и они очень ей понравились. И стала она везде в них ходить - и на

работу, и гулять, и везде вообще. И почему-то с каждым днем она все худела и

тощела. И вот под конец она от потощения умерла. Похоронили ее. А башмачки

начала носить ее дочь, так как она была большая и они ей были как раз. Никто

не замечал, что башмачки начали толстеть. Девочка начинала худеть и

становилась все тоньше и тоньше. И под конец она тоже умерла.

Похоронили ее, а башмачки начал носить мальчик. С ним случилось то же самое, и

он умер. И вот отец заподозрил неладное. Отнес башмачки к сапожнику, чтобы

посмотрел. И вышло так, что в каждом башмачке было по иголочке. Они так были

оборудованы, что высасывали кровь!

Жихарь еще раз ухватился за голову, чтобы показать, какая страшная получилась

сказка.

- Сколько я по свету скитался, - сказал он, - а подобного ужаса слышать не

доводилось. Какой у них отец умудренный был: заподозрил-таки неладное! Не

напялил сдуру башмачки на свои ноги! Вот бы мне такого догаду в советники!

Хорошо, я вам тоже привез с ярмарки красные башмачки - во-он в том свертке.

Давайте-ка их сразу выбросим: вдруг и они кровожадные?

Ляля и Доля развернули сверток, ахнули и никак не пожелали расстаться с

обновками:

- Нету здесь никаких иголочек! Это правдашние башмачки! Не дадим их

выкидывать!

- Как хотите, - пожал плечами Жихарь. - Только потом у меня чур не худеть! А

простые сказки она вам рассказывает? Про царевну-лягушку, к примеру?

Ляля и Доля охотно поведали батюшке про трех царевичей и про то, как они

искали себе жен, пустив по стреле из луков. Жихарь эту сказку слышал еще от

Кота, но дочки сообщили ему совсем другой извод: когда завистницы-золовки

выбросили лягушачью шкурку в печь, царевна вовсе не вылетела в окно,

обернувшись сорокой. Нет, она осталась в людском обличье - правда, с

лягушечьими мозгами. И теперь могла только скакать и квакать, отчего ее и

пришлось запереть в подземелье - охранять царскую казну...

И такой ужас охватил бедного богатыря после этой сказочки, что даже ледяные

мурашки, невольно пробежавшие у него по спине, выскочили из-под рубахи,

поронялись на пол и, дрожа, забились в еле видимые щели между половицами.

Жихарь сграбастал дочек в охапку, желая уберечь от всякой опасности. Но Ляля и

Доля только смеялись над боязливым батюшкой.

- Что же вам, пигалицы, не жалко царевну?

- Чего ее жалеть? Это же все про неправду! Богатырь встал, ухватил близняшек

за ручки и решительно повел к лестнице.

- Я гляжу, нельзя дом даже на седмицу оставить! - гремел он на ходу. -

Гувернянек всяких развели, детей пугают! Сказки портят! Где эта ваша, как

ее... Демигоргоновна?!

Княгиня тем временем толковала с Колобком, записьшала на свиток его мудрые

советы.

Она оторвалась от писанины и внимательно посмотрела на мужа:

- Успокойся, дружок. Да, Апокалипсия Армагеддоновна, конечно, особа

своеобразная, но дело свое знает. Мне стоило немалых трудов уговорить ее

приехать к нам - с нашими краями у нее связаны какие-то дурные воспоминания...

Когда Карина хотела показать мужу, что он глубоко не прав, она начинала

говорить с ним по-книжному, по-ученому, чтобы не забывал безродный сирота

разницы между ними.

- Да я ничего, - сказал Жихарь. - Я только говорю - сказки очень страшные для

таких маленьких...

- Жизнь еще страшнее, - вздохнула княгиня. - Гувернянька говорит - пусть

готовятся к ней сызмальства.

- Батюшка, не прогоняй Армагеддоновну! - заревели пигалицы. - Она только

снаружи злая, а внутри добрая!

- Ну вот, - растерялся богатырь. - То на строгости жалуетесь, то - не

прогоняй...

- У нее, батюшка, жизнь тяжелая была... А вот ты сам отгадай лучше загадку: в

море-океане плавает утоплый мертвого человека труп?

Жихарь ответ знал и хотел сказать, но тут со двора послышались истошные крики:

- Убью!

- Расточу!

- Попалась, ведьма!

- Помогите!

Жихарь вскочил с лавки и даже кинулся к стене, мысля схватить висевший на

крюке меч, - не набег ли внезапный?

Дверь с визгом распахнулась, внутрь влетела небольшая бабушка во всем черном.

Богатырь не успел толком разглядеть ее - бабушка кинулась княгине в ноги и

заползла под лавку.

Вслед за бабушкой вломились, застряв в дверном проеме, Кот и Дрозд. В руках у

каждого было по полену.

- Разоблачили мы ее, Жихарка - победно вскричал Кот. - Столько лет от

правосудия скрывалась!

- Детоубийцам срока давности нет! - добавил Дрозд.

Княгиня тяжело поднялась.

- Где это вы тут детоубийц нашли? Это же почтеннейшая Апокалипсия

Армагеддоновна!

- Почтеннейшая? - зашипел Кот. - Она твоего мужа в печку на лопате пихала, да

мы подоспели!

- Положите поленья! - приказал Жихарь.

Старые разбойники подчинились.

- Совсем из ума выжили, - оправдал богатырь своих воспитателей. Ведь еще тогда

же выяснили, что она меня таким образом лечила от хилости...

Ляля и Доля тихонько извлекли свою гуверняньку из-под лавки.

Гувернянька была, конечно, страшненькая, но не как ягая баба: у той, как

известно, нос крючком, а у этой наоборот - вытянутый.

Жихаревы дочки стали ладошками отряхать старушку, хотя полы были чисто вымыты.

Колобок прокатился вокруг бабушки и сказал:

- А! Знаю! я и от нее уходил.

- Позвольте, уважаемая Апокалипсия Армагеддоновна, представить вам моего

супруга Жихаря, - сказала княгиня.

Бабушка в черном, ни слова не говоря, подошла к богатырю, внимательно его

осмотрела, потрогала везде руками и осталась недовольна.

- Недодержала я его в печке, - сказала она толстым голосом. - Не дошел как

следует. А все вы! Если бы вы мне тогда не помешали, получился бы из ребенка

полный Супермен, как в книгах пишут...

Княгиня Карина ахнула.

- Да, - продолжала Армагеддоновна. - И умел бы он в трудную минуту летать,

поднимать дома с обитателями, перегораживать реки во мгновение ока, побивать

одной рукой многотысячные рати, спасать мир по мере надобности...

- А я чем, по-твоему, занимаюсь? - возмутился Жихарь. - Только тем и

занимаюсь, делать мне больше нечего...

И вдруг защемило богатырское сердце по причине утраченных возможностей.

Старые разбойники, почуяв его неудовольствие, решили перейти в наступление:

- Врет она все!

- Так индюшек лечат: обмажут тестом, да в огонь!

- Доказательства где?

От этих наглых слов бабушка Армагеддоновна словно бы помолодела, выпрямилась и

даже стала выше ростом.

- Доказательства вам? Вот они, доказательства!

С этими словами старуха села на лавку, разула костяную ногу и перевернула

подшитый кожей валенок. Из валенка посыпались пучки сухих трав, лягушечья

вилка, сушеная печень пьяницы, соленый огурец, заячья лапка, куриная слепота,

волчьи ягоды, медвежьи ушки, змеиные яйца, мышиный горошек, бобровая струя,

телячьи нежности, собачье дело и еще много чего. Ляля и Доля с восхищением

следили за своей наставницей.

Из кучи колдовского мусора, возникшей на чистом полу, выпорхнула толстая

ночная бабочка и сразу метнулась за печь, в темноту.

- Во-от! - торжествующе прогудела бабушка Армагеддоновна и потрясла в воздухе

куском пергамента.

Жихарь взял пергамент и развернул. Поверхность его была зачернена углем и,

видно, полита некой закрепляющей смесью, потому что уголь за годы пребывания в

валенке не осыпался. Можно было различить какие-то знаки - в том числе и тот,

что красовался на алой пеленке.

Богатырь для порядка повертел пергамент и отдал его жене.

- Я успела снять надпись до того, как эти старые мерзавцы пропили

сопроводительное послание, - сказала Армагеддоновна. - Плашка, кстати сказать,

была не золотая, расплавить ее невозможно... Она где-то до сих пор должна

обретаться. У-у, идолы! - Она замахнулась на Кота и Дрозда сухоньким кулачком,

и разбойники даже присели - впрочем, нашаривая брошенные поленья.

Тем временем княгиня и примкнувший к ней Колобок изучали надпись.

- Не может быть, - сказала наконец Карина. - Выходит, ты действительно

наследный принц Криптонский?

- А то! - сказал Жихарь. - Оттого-то мне всю жизнь и мнилось, что я не от мира

сего, но небесный посланник. Погодите ужо, вот прилетят батюшка с матушкой -

запоют тогда все мои обидчики свиным голосом...

- Не прилетят, - вздохнул Колобок. - Там, где плыла в занебесном пространстве

планета Криптон, ныне пустое место. Мироед заел твою планету вместе с

обитателями...

Жихарь вспомнил, как случилось ему заглянуть в отверстую Мироедову пасть - там

и в самом деле кружились проглоченные миры...

- Доберусь я в конце концов до Культяпого, - решил он вслух. - Хоть и говорит

мудрый Лю, что нельзя его уничтожить, но брюхо-то вспороть можно...

И словно увидел перед собой сверкающее лезвие утраченной ваджры.

- Не грусти, милый, - сказала Карина. - Вздор это все - родословие, гербы и

знаки...

- Вас, бабы, не поймешь, - сказал Жихарь. - То жить не могла без моего

высокого происхождения, то тебе родословие - вздор...

Ляля и Доля тем временем собирали рассыпанное хозяйство Армагеддоновны обратно

в валенок - и где в нем костяная нога-то помещалась?

- Слышь, Гвидоновна, - тихонько сказал Дрозд. - Ты на нас не обижайся: мы ведь

и вправду полагали, что ты Жихарку слопать собралась...

- Молодые были, глупые, - поддакнул Кот.

- Да так с тех пор ума и не нажили, - сурово откликнулась Армагеддоновна.

- И ты молодая еще была, - льстиво напомнил Кот. - Краси-ивая...

- Ну-ну, - сказала старуха чуть менее сурово. - Чертовски была привлекательна.

Как ведьме и полагается. Идите-ка вы в баню оба, да прихватите Жихаря - вы

ведь с дороги... Только зачем вы, старые дураки, поленницу развалили?

- А мне в баню нельзя, - всхлипнул Колобок. - Я там раскисну, стану квашня

квашней... Ляля! Доля! - завопил он. - Которая из вас меня догонит, той и

доверю пошить мне малиновый кафтанчик!

Он соскочил с коленей княгини и запрыгал к двери, звеня золотой цепью и

сверкая зубами из того же металла желтого цвета.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Кур для жарения нужно брать молодых; старых можно использовать для варки или

приготовления рубленых котлет.

Книшга о вкусной и здоровой пище.

В этот день князь Многоборья остался не у дел.

Столенградские плотники сколачивали длинные столы и лавки для грядущего пира,

вышивальщицы украшали свежевытканные холсты надлежащими узорами, молодежь

обоего полу разучивала полагающиеся к торжеству песни и пляски, стряпухи прямо

на улице готовили угощение в больших котлах, кабацкие служки выкатывали из

подвалов поместительные дубовые бочки, а счетоводы во главе с Колобком

тихонько щелкали костяшками и громко рыдали, подсчитывая затраты.

Симеон Живая Нога уже успел оповестить всех, кого Жихарь желал бы видеть на

празднике, - никак не мог найти только Яр-Тура и Беломора.

Мальчишки, оседлавшие все крыши и деревья, высматривали прибывавших гостей,

потому что многие из них добирались до многоборской столицы весьма чудесными

способами.

Девчонки, предводительствуемые Лялей и Долей, развешивали на домах и заборах

березовые ветви и разноцветные венки.

Молоденький домовой со своим дворовым пособником носились по терему и двору,

всех торопили и понужали - не хотелось маленьким опозориться перед гостями.

Даже новорожденный сын князя, покуда безымянный, был занят самым важным делом:

учился жить на белом свете, орать и яростно сучить ручками и ножками.

Отдыхала только княгиня Карина, и повивальные бабки, шнырявшие вокруг

княжеской бани, тревожились, что спит она слишком долго.

Один Жихарь пребывал одновременно в радости, тревоге и безделье.

Тревога не отпускала его уже много дней, радость прорезалась вместе с первым

воплем младенца нынешней ночью, а безделье было вынужденным - кому бы богатырь

ни подряжался пособить, все его вежливо отгоняли, приговаривая, что не

княжеское это дело.

Княжеских дел в этот день не было и не могло быть. В такой день и

могущественный государь, и простой землепашец равны, потому что на белый свет

явился тот, кому суждено либо продолжить отцовский путь, либо круто повернуть

в сторону.

Когда человек рождается, возле бани, где это обычно происходит, обязательно

крутятся три Суденицы - старуха, средолетка и юная девица. Они решают меж

собой, сколько человеку суждено прожить, кем в жизни быть и как помереть.

Редко кому удается подслушать этот приговор: матери с отцом не до того, а

постороннему человеку до чужой судьбы дела мало, да и опасное это занятие:

оскорбленные Суденицы могут заметить его и отнять язык.

Колобок же был и не человек, и не посторонний - он всю ночь подстерегал

Судениц и успел-таки услыхать про долгий век княжеского сына прежде, чем был

обнаружен. Заклятья Судениц на Гомункула не подействовали, так окаянные бабы

пинками прогнали обнаглевшее, как они выразились, хлебобулочное.

- Все-таки лучше, чем ничего, - похвалился разведчик, отряхивая малиновый

кафтанчик.

- Ты бы хоть цепь снял, - попенял ему богатырь. - Они же не глухие, враз тебя

и раскрыли...

- Ага, чтобы Кот с Дроздом ее похитили! Ничего, другие и века своего не

ведают...

А с утра и Колобок нашел занятие, и остался Жихарь один.

Он сидел на берегу пруда и смотрел, как плещется в воде конь Налим - тот умел

мыться без помощи человека.

Сына богатырю сунули в руки только на краткое время, чтобы всенародно признал

дитя своим, а потом сразу же утащили в теплую баню, к спящей матери.

Из гостей прибыл пока что один Сочиняй-багатур - его табуны в поисках высокой

травы прикочевали к лесному порубежью, и это было во благо обоим народам -

степняцкие стада тучнели, а многоборские границы обрели дополнительную защиту.

Сам певучий побратим Жихаревых переживаний не понимал и понимать не хотел,

потому что сыновей этих у Сочиняя получилось даже с избытком - хватило бы

только степи для всех. Вечный воспеватель девичьей красоты относился к

появлению наследников примерно так же, как к овечьему окоту. Что и побратиму

советовал.

Сочиняй и так, и этак пробовал развеселить богатыря, но потом плюнул и пошел к

новому приятелю, Рапсодищу, чтобы поделиться с ним высокими песенными

замыслами и потягаться в силе голоса. Но при первых же звуках состязания

повивальные бабки прогнали певцов как можно дальше, в густой садик, откуда

время от времени доносились до Жихаря то истошный визг, то мрачное гудение, то

вопль предсмертный лопнувшей струны.

Во время странствий богатырю довелось погостить в диком бесштанном племени

туруру и наблюдать там удивительный обычай. Во время родов женщину со

сведущими старухами изгоняли из деревни на выселки, отец же будущего ребенка

оставался в своей хижине, освобождался от всяких трудов и катался по полу с

отчаянными криками, словно сам в тяжких муках рожал. Другие туруруйские мужики

всячески его поддерживали и утешали, а по исходе благополучных родов

поздравляли и приносили богатые подарки. Более того, наглый папаша после того

еще отлеживался несколько дней, тогда как несчастная мать кое-как поднималась

и шла в поле срезать колоски. Вот так в этом племени понимали поговорку насчет

того, что без опары тесто не поднимется...

Многоборцы же в таких случаях открывали настежь все двери и окна, распахивали

городские ворота, отворяли сундуки и клети, снимали даже печные заслонки,

развязывали все узлы - чтобы роды прошли нестесненно. Подарки же приносили

именно младенцу, да не сразу, а после того, как прорежется первый зуб.

Как обставляют деторождение в королевстве Яр-Тура, Жихарь не знал, поскольку

король Камелота наследников покуда не имел, тянул чего-то - или королева ему

досталась такая, пустопорожняя.

Что же случилось с Яр-Туром? Симеон Живая Нога докладывал, что дворец в

Камелоте стоит пуст, если не считать немногочисленной и неразговорчивой

стражи, что за Круглым Столом, за которым могут поместиться сто рыцарей и еще

полста, никто не пирует, а простой народ печален и ждет каких-то напастей,

потому что некому стало защищать его от великанов и колдунов.

"Вот отпразднуем родины - оседлаю Налима и помчусь туда, - решил про себя

богатырь. - Вдруг это племянничек Мордред им что-то напакостил?"

Но потом подумал-подумал и понял, что уезжать сейчас никак нельзя: соседи,

прослышав о неслыханном многоборском богатстве, непременно попытают счастье

его присвоить. Да и Яр-Тур может внезапно обидеться, что вмешиваются в его

дела, - ведь у рыцарей капризов еще больше, чем у баб. Вдруг король Камелота с

дружиною просто отправились охотиться в глухие чащобы?

А с Беломором еще непонятнее. В избе на речном острове его нет, да и не жил он

там в последние дни: тоже о чем-то тревожился, обходил город вдоль частокола,

волхвовал.

Карина сказала, что накануне Жихарева приезда старик, по словам стражников,

встал до света и, никому ни слова не молвив, ушел в лес без припасов и без

чародейных причиндалов, даже босиком. Леший с Боровым тоже ничего не

прояснили, потому что трое суток безвылазно играли в кости на пузатых

жуков-рогоносцев и лесные обязанности свои оставили в забвении.

Жихарь уговорил Апокалипсию Армагеддо-новну посмотреть на талую воду,

сохраненную для такого случая в липовом ковшике: вдруг да чего покажут? Но

сколько дошлая гувернянька ни шептала над водой, ничего на поверхности не

объявлялось, кроме чистого неба, - а по настоящему небу в час гаданья как раз

шли облака. Не птицей же он улетел, хотя с Беломора станется...

Была еще слабая надежда узнать что-нибудь от Демона Костяные Уши, но он

покамест еще не прибыл.

Из садика выбрели к пруду охрипшие Сочиняй-багатур и Рапсодище. Рапсодище

притащил с собой лукошко с яйцами, позаимствованное у возмущенных стряпух.

Время от времени певцы опорожняли содержимое яиц себе в глотки для крепости

голоса.

- Еще одно хорошее имя вспомнил - Оброслан! - сказал Сочиняй. - Самое

счастливое имя. У хозяина с таким именем овцы часто-часто плодись, волки

далеко-далеко обходи...

Степной хан, ежегодно гостивший в Многоборье, говорил уже почти правильно и

даже пробовал слагать на чужом языке песни.

- Запомним, - вяло откликнулся Жихарь. В поисках имени для сына он с

завязанными глазами наугад тыкал пальцем в строчки книги "Ономастикон", но

всякий раз выпадал то Дурло, то Грузило, то Еболдай, то что-нибудь похуже.

- Назови-ка его лучше Терминатор, - посоветовал умудренный странствиями

Рапсодище. - Тогда его и кирпичом не убьешь. Про Терминатора особое сказание

сложено, называется "Повесть о ненастоящем человеке"...

И немедленно заголосил:

Ой, во том ли во светлыим будущем Все махины на людей исполчилися, Извести

решили весь род людской...

- Тихо ты, - сказал богатырь. - Какой же он ненастоящий? Тогда бы у него пупка

не было, а у моего все на месте... Скажешь тоже... Терминатор... Вы

скорлупу-то в пруд не бросайте, я за вами не нанимался убирать!

- Мое дело - предложить, - огорчился Рапсодище.

Притащилась на уютный зеленый берег еще парочка бездельников - Кот и Дрозд.

Разбойники тоже прибыли не с пустыми руками - прикатили, скрывая в высокой

траве, небольшой бочонок. Угощение, видно, не далось им даром: нос у Дрозда

слегка загнулся набок, покатый лоб Кота оживился свежей царапиной.

- И чего жадничают? - удивлялся Дрозд. - Все равно к вечеру рекой польется...

- Только бы Карине не донесли, - сказал Жихарь и выбил пробку. - Как она там,

не слыхали?

- Молочко есть! - радостно доложил Кот. - Она покуда еще спит, но кормить уже

кормит.

- Перед свадьбой бывает мальчишник, - сказал Рапсодище. - А для наших

посиделок названия еще не придумали.

- Чего думать - глоткам освежай делаем сказал степняк. - Когда багатур аракчи

- всякий жена молчи!

Жихарь пошарился в траве, вытащил несколько берестяных плошек - место у пруда

заветное, испробованное.

- За материнство и детство! - провозгласил Рапсодище. Голос к нему уже

вернулся.

- А-а! - послышалось в траве. - Без меня-а! Сейчас выкажу! Сказано - наказано!

- Совсем дите стал наш Гомункул, вздохнул Жихарь.

- У детей такого нюха на хмель не бывает, - возразил Кот. - Надо же - откуда

учуял! Чего тебе в тереме не сиделось, не считалось?

- А, Каравай-багатур! - обрадовался степной певец. - Закуси-хан! Отломи-джан!

- Дурацкие у вас в степи шутки, - сказал Колобок. - Баланс я подвел, сальдо с

бульдом сравнил... Старуха эта вредная меня чуть щами не обварила... Вот,

глядите на кафтанчике - я пятно солью засыпал. И все в один голос: не крутись

под ногами, не крутись под ногами! Но несколько рыбок я все-таки уволок...

Полелюй еще не приехал?

Стали гадать, осмелится ли староста оставить ярмарку без своего надзора, какие

вести принесет Демон, не соберется ли к вечеру дождь, не подгорят ли пироги у

нерадивых стряпух.

Пить из берестянок вкусно, а чокаться нельзя, поэтому приходилось только

щелкать языками и прикрякивать.

- Останусь я у вас годочков этак на двести, - сказал разомлевший Колобок, - а

потом дальше покачусь...

- Только поберегись - Голодный Степь не закатись, - предостерег его Сочиняй. -

Там не смотрят: говорящий, неговорящий...

От безделья устают сильнее всего, и вот уже пошла дрема кругами возле высокого

собрания, отвалились добры молодцы и старые старцы на травушку, посмотрели в

голое небушко, заскучали и опочили каждый своим сном.

Колобок поглядел-поглядел на это сонное царство, зевнул с завыванием,

закатился к Жихарю под бочок и засвистел крошечными ноздрями.

Тихо сделалось в мире, как всегда бывает перед большой бедой.

...По глади пруда скользил длинный и узкий челнок с лебединым изгибом носа.

В челне лежал, скрестив на груди руки, король Яр-Тур - лицо у побратима было

белое-белое. В ногах у короля сидела женщина в черном и бросала ему на грудь

желтые цветы.

На противолежащий берег пруда выехал верхом на горбатом и мохнатом красном

быке Лю Седьмой в дорогом парчовом халате зеленого цвета. Бедный Монах громким

голосом читал стихи, отмахивая лад правой рукой, а левой бережно прижимал к

себе глиняный жбан.

Увидев челнок. Бедный Монах соскользнул с бычьего горба, сделал несколько

шагов и пошел прямо по воде. Яр-Тур поднялся в челне во весь рост, словно

доска...

- ...Вот где все лодыри собрались! Вот они где прохлаждаются! Любуйтесь, ваше

величество! Вот как наш князенька дорогих гостей встречает! Уже хороши, еще за

стол не садившись!

Богатырь тряхнул головой.

К нему - вполне наяву - приближались настоящий Яр-Тур и настоящий Лю.

Никакой женщины в челноке, уже вытащенном на берег, не было, и бык, привезший

Бедного Монаха, был не красный, а самый обыкновенный, бурый.

Только вот лицо у короля осталось белым.

За побратимами мелкими шагами поспешала гувернянька Апокалипсия Армагеддоновна

с хворостиной в руке. Ради праздничка ведьма принарядилась в платье с

петухами. Голову же она украсила немыслимой прической в виде корабля с

парусами.

- Нет слов сказать, как я рад вас видеть, сэр Джихар! - тихо сказал король и

попробовал поклониться, но чуть не споткнулся. Лю Седьмой успел поддержать

его.

Жихарь вскочил, подбежал к побратимам, обхватил их за плечи. Тут же к нему

присоединился Сочиняй-багатур.

- Что с тобой, братка? - вместо привета вскричал Жихарь.

- Достойный Яо Тун утомился с дороги, - пояснил Бедный Монах.

- Ха! - воскликнул Сочиняй. - Говори! Сочиняй все видит: Камелот-каган у себя

много крови пролил! Сейчас лечить буду, трава баш-кильдым варить, баранья

мозга кормить!

- Успокойтесь, сэр Сочиняй! - улыбнулся Яр-Тур. - Сэр Лю внимательно осмотрел

эту пустяковую царапину...

- Да, - склонил голову Бедный Монах. - Яо Тун-ван уже не нуждается ни в каком

лечении...

- Сейчас мы его в баньке попарим, - сказал Жихарь.

- Оставьте, сэр брат. Боюсь, что баня не пойдет мне на пользу, - улыбка у

короля тоже была какая-то бледная. - Поздравляю вас с наследником. Теперь вы

можете быть спокойны за судьбу державы... В отличие от меня...

- Как добрались до меня в одночасье? - спросил Жихарь. - Договорились, что ли?

- Шествующие незримыми путями неизбежно встречаются, - объяснил Лю Седьмой.

- Друг мой, - добавил он шепотом, - не тревожьте покуда Яо Туна вопросами. Ему

нужен покой. Когда-нибудь я вам все растолкую или вы сами догадаетесь. О, кто

эти достойные старцы?

- Мои наставники, - гордо представил Жихарь Кота и Дрозда. - Страшные, ужасные

разбойники! Счастье ваше, что нынче не промышляют они на незримых путях, да и

на зримых больших дорогах...

- А я? А меня? - обиделся Колобок из травы и подпрыгнул, чтобы гости смогли

его разглядеть.

- Какая радость! - воскликнул Бедный Монах. - Вот она, подлинная сущность

человека, избавившегося от всего лишнего! Смел ли я надеяться, что увижу такое

собственными глазами!

- Это Колобок, гордость наша, - сказал Жихарь. - Он, братка, постарше тебя

будет!

Лю Седьмой почтил Гомункула особенным каким-то поклоном.

Рапсодище тоже не стал дожидаться, покуда его представят, схватил гусли и

грянул по струнам.

- Нишкни! - прорезалась наконец и гувернянька. - Я ведь чего пришла? Вы здесь

тунеядствуете, герои, а кто будет кур резать? Ляля и Доля? Ну-ка ступайте все

на птичий двор, там показывайте свою доблесть!

- Добрая старушка права! - воскликнул Яр-Тур. - Мы не имеем права обременять

дам кровавой работой...

И все дружной толпой двинулись на куробойство, причем Кота и Дрозда вредная

бабка подгоняла хворостиной, а разбойники уклонялись от ударов, подскакивая.

- Зачем вся орда ходи? - удивился Сочиняй. - Надо одному Каравай-багатуру

ножик дать. Он как раз ростом с курицу - честный поединок будет,

секим-башка...

- Я тебе не гладиатор наемный! - возразил Колобок. - Да и куры тут какие-то

вечно голодные: того и гляди последнюю изюминку из меня выклюют... Не к лицу

Вечному Герою будет сложить голову в битве с курями.

Насельщицы большого курятника тем временем почувствовали надвигающуюся беду и

решили побороться за жизнь: собрались в кучу, вышибли ворота и рассыпались

далеко за пределы птичьего двора. Петухи же предусмотрительно попрятались.

Сочиняй взял главенство на себя, расставил мужиков в цепь и велел гнать добычу

к нему. Хоть и говорят, что курица не птица, но многоборская курица именно что

птица - поджарая, закаленная, отчаянная. Прошлым летом, например, забрался

ночью в княжеский курятник вор, так они его чуть не до смерти заклевали...

Яр-Тур снял с пояса охотничий рог и затрубил. Лю Седьмой вынул из бездонного

рукава бронзовый колокольчик и стал размахивать им над головой.

Остальные просто улюлюкали.

- Надо было их прежде маком накормить, - сказал Колобок. На всякий случай он

вооружился острой щепкой. - Они бы и уснули...

- Богатыри спящих да лежачих не бьют! Апокалипсия Армагеддоновна стояла и

скалила немногочисленные зубы:

- Охотнички бесталанные! Пока зайца убьют, вола съедят!

Наконец загнали-таки в цепкие руки Сочиняй-багатура одну-единственную черную

курицу. Степной витязь одним взмахом ножа обезглавил бедняжку, другим выпустил

ей потроха, третьим движением отбросил жертву в сторону.

- Хозяин режет - бабы перья выдергай! - пояснил он.

Кое-как загнали кур в загородку, взялись за ножи.

Тут выяснилось, что жуткие душегубы Кот и Дрозд не могут даже курицу зарезать.

- Как же вы на большой дороге промышляли? - ахнула Армагеддоновна.

- Мы со всеми по-хорошему договаривались, - разом отвечали Кот и Дрозд.

- За нами грозная молва стояла, мнение народное. Ты лучше стряпух веди своих,

пусть перья дергают...

Лю Седьмой расправлялся с курами не глядя - следил только, чтобы не запачкать

нарядный халат. Король Яр-Тур делал свое дело с отсутствующим видом. Жихарь

старался не смотреть казнимым птицам в глаза.

- Закончим, а потом все-таки в баню надо, - говорил он Яр-Туру. - Что ты,

братка, в самом деле? Я вон даже Сочиняя уломал, хоть ему и не позволяет

дедовский обычай...

Яр-Тур хотел что-то сказать, но тут страшный визг распорол воздух, и король

Камелота даже выронил недорезанную птицу.

Визжали и вопили собравшиеся стряпухи.

Куриные каратели переглянулись, потом поглядели перед собой и чуть было хором

не присоединились к вопленницам.

Безголовые и выпотрошенные куры продолжали ходить по двору и даже пытались

что-то найти на земле, двигая пустыми шеями.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Но не тем холодным сном могилы...

Михаил Лермонтов

Хитрый Митрий - умер, а поглядывает.

Поговорка

...Ее уход заметили не сразу и не все.

Потом кто-то чистил репу ножом, порезал палец, а кровь не пошла. Другой

строгал доску, загнал в ладонь занозу, а боли не почувствовал. Третий по

пьяному делу улетел с обрыва на камни, но не затих, раскроив голову, а встал

и, ничего пока еще не сообразив, пошел дальше, соря мозгами и прихрамывая на

сломанную в двух местах ногу.

Издержавшие здоровье в трудах и боях старики просыпались среди ночи и с

удивлением чуяли - нигде не свербит, не ноет, не стреляет, не колет, не

отдает, не мозжит, не стучат в висках привычные молоточки, не скрипят суставы

и пальцы хорошо гнутся... Должно быть, погода хорошая, вот везде и

отпустило...

Но нехорошая была погода, поднялся ветер, перевернул лодку кривлянского

рыбака, тот растерялся, пошел на дно и вдруг обнаружил, что под водой очень

даже можно дышать. Так и добрел до берега по дну, и вышел, и даже сеть

вытащил, и отправился в деревню, пуская струйки из носа.

Прославленный охотник-жиганин Ухомор подстерег в заповедном княжеском лесу

лося и поразил его стрелой точно в глаз; сохатый этого как бы даже и не

заметил, помчался прочь, унося с собой стрелу, а Ухомор от стыда спрятался на

дальней заимке.

В стольном городе кривлян вешали знаменитого вора и растлителя Зворыку.

Зворыка подергался-подергался в петле и затих; а когда ночью пришли другие

лихие люди, чтобы отрезать у казненного руку (если в руку повешенного вложить

зажженную свечу, можно смело заходить ночью в любой дом - хозяева не

проснутся), то открылось, что не умер проклятый Зворыка - будучи вынут из

петли, стал ходить, замахиваться на снявших его злодеев, только говорить не

мог, хрипел, голову клонил на плечо и никак не мог втянуть обратно язык,

вывалившийся чуть не до пуза. Грабежей в эту ночь никаких не было.

Под утро на Вороньем Поле сошлись по договоренности драться дружины вековечных

врагов - правичей и левичей, выставили для затравки поединщиков.

Сперва поединщики всласть друг друга оскорбили, потом взялись за топоры.

Махались долго, так что дружины с обеих сторон приблизились с целью

посмотреть, чего поединщики так долго возятся. Кольчуги на витязях были

изрублены, шеломы расколоты, черева распороты, крови не видно. Потом

подзуженные товарищами поединщики заревели и с новой силой друг на друга

набросились: в правую сторону отлетела рука левича, в левую - голова правича,

но рука продолжала и в траве махать топором, а изо рта головы все еще

доносились самые тяжкие ругательства. Обе дружины подумали-подумали и в ужасе

разбежались, не добыв никому ни чести, ни славы, а безголовый с одноруким

остались выяснять отношения.

Всех чудес на свете не переглядишь, всякое бывает. Слухи носились из села в

село, из града в град, из державы в державу. Дивились люди, кололи себя

шильями для проверки - боли и вправду не было. Ну, стало быть, смилостивился

кто-то там, наверху, решил побаловать человеков...

Схватились за головы винокуры: бражка в бочках перестала бродить, хоть и

следили они внимательно за тем, чтобы не попала в бражку плесень, и меду вроде

не жалели. Но ведь и старое вино перестало почему-то шибать в голову и валить

навзничь...

Лекари, знахари, костоправы и повитухи сидели в своих избах на отшибе и

напрасно ждали - больных и рожениц не объявлялось.

Случайные домашние раны не болели, но и не заживали.

Первыми встревожились Перуновы волхвы - потому что жертвенные животные вовсе и

не думали истекать кровью под ножом, наоборот - бараны с перерезанными

глотками вырывались и убегали в лес, где их до косточек обгладывали волки, но

косточки соединялись в бараний остов и по-прежнему бегали, только что блеять

не могли.

Значит, не благословение это, а совсем наоборот: боги брезгуют животной

жертвой, требуют человеческой...

Так ведь и человеческой не принесешь - пробовали, не получается.

Но главный шум подняли оставшиеся без работы гроботесы и могильщики - выходили

под окна княжеских теремов, стучали лопатами, требовали от князей взять

какие-нибудь меры к их бедствию. Князья, которые помудрее, разводили руками и

просили потерпеть до полного выяснения обстоятельств, а князья глупые пытались

учить дерзецов плеткой, но гроботесы боли не чуяли, а обиды не понимали - они

же не богатыри, чести не блюдут.

На Полелюевой Ярмарке уже почти и не торговали - только пили без толку

непьяное вино и пересказывали друг другу вести из далеких краев.

Вести были страшные.

Что там неудавшаяся битва правичей и левичей - огромное войско Нахир-Шаха

столкнулось с соединенной конницей бонжурцев и неспанцев в борьбе за

приморский город Старые Портки, и горячие южные воины не проявили северного

благоразумия, не разбежались, а гвоздили друг друга до полной потери сил.

Нынче, сказывали, ползают по всему побережью человеческие обрубки, бегают

покалеченные кони, шевелятся отсеченные конечности, но не портятся, не гниют,

не чернеют, и даже вороны отказываются их клевать, вот до чего дошло!

Возвращаются домой оставшиеся при ногах безголовые витязи, пронзенные витязи,

перерубленные до седла витязи, а которые без ног, все равно когда-нибудь

доберутся до родного очага, на руках доковыляют, пугая и отвращая от себя

близких...

Сами собой прекращаются войны, раздоры и даже простые драки.

"Смерти нет, ребята!" - кричал, бывало, полководец, поднимая свое войско на

приступ.

Нынче не крикнешь, поскольку Смерти и вправду нет.

Ушла она, никому не сказавшись, ни у кого не отпросившись, не предупредив

никого за две седмицы до ухода, как полагается исправному работнику, а уж

такого исправного, какова она была, на земле не найдешь - делала старуха свое

дело без устатку, без перерыву, без обеда и без праздников.

От начала времен люди ее ненавидели, проклинали, отгоняли, умоляли, ускользали

от нее, обводили, случалось, вокруг пальца, оставляли с носом Безносую или,

напротив, отпугивали своим мужеством либо знахарским умением

- и вот, наконец, нежданно-негаданно своего добились.

А может быть, просто устала она сама, вечная утешительница уставших, устала от

того, что люди на всех морях и землях чекрыжили сами друг дружку, осуждали на

казни, изводили под корень целыми племенами и народами на всех землях и морях,

поставили человеческую жизнь ни во что - а значит, и Смерти цена была

невысока.

Даже мудрец втайне надеется на бессмертие, что уж говорить про дураков. Но

чтобы так, вдруг, даром, внезапно и тем более для всех - это даже как-то

обидно получается. Ладно я вечно жить буду, так ведь и у врага такая же доля!

Куда это годится? Где справедливость? Ведь была же единственная на весь свет

справедливость - уходили в Костяные Леса и богач и бедняк, и герой и подлец, и

царь и побирушка, и старец и младенец, и добрый и злой - а как теперь-то быть?

Значит, теперь и эту горькую справедливость у людей отнимают?

...Наконец из жарких песков, из тех мест, где скитался Жихарь во Время Оно,

пришло известие: на громадной гробнице со сходящимися наверху треугольными

каменными стенами появилась громадная же надпись, нанесенная черной,

разведенной на рыбьем клею, сажей:

"ЗЛЫЕ ВЫ. УЙДУ Я ОТ ВАС".

Но поскольку почерка Смерти никто не знает, то вполне может статься, что

глумливую надпись эту намалевали сами люди - благо дерзости и времени у них

теперь было навалом.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Живем не на радость, и пришибить некому.

Поговорка

- Не просыпается? - спросил Жихарь.

Бабка Армагеддоновна, злокачественная старушка, развела руками и вдруг

заплакала от злости. Все ее знания и умения враз сделались никчемными.

- Странно, - сказал Жихарь. - Боли нет, а горе осталось. Только за него теперь

и можно держаться.

Он теперь и тело свое ощущал как-то по-иному - кровь по нему ходила лениво,

медленно, нехотя, единственно по непонятной обязанности. И Смерти нет, и живым

назвать трудно. Словно не человек ты, а кусок солонины или копченой рыбы.

И все вокруг ходили сонные, вялые, квелые. Даже Ляля и Доля не галдели, а

целыми днями хоронили в саду своих многочисленных куколок, плача и причитая

над ними, как взрослые.

В княжеском тереме никто не убирался, не мел полы - один Колобок катался из

угла в угол, подбирал в берестяную коробушку мышей, удавленных котами.

Мыши пищали и шевелились.

- Ждать надо, - приговаривал Колобок. - Так быть не может - значит, и не

будет.

- Сколько ждать-то? - полюбопытствовал богатырь.

- Недолго, - успокоил его Гомункул. - Скоро Конец Света. Так всегда перед

Концом Света бывает, я знаю...

- Я знаю, я видал... - передразнил его Жихарь. - Ну и куда ты теперь своих

мышей дурацких денешь?

- В печку брошу! Они мне не дают спать, норовят отгрызть кусочек...

- Ага, додумался! Закопай лучше!

- Так ведь шебуршиться будут, выкопаются...

- Вот нашел заделье! Ты у нас, можно сказать, один мудрец остался, так вот и

думай, что делать!

- Сначала надо определить, кто виноват, - с достоинством ответил Колобок. - А

мудрецов у тебя нынче полный кабак...

Зелено вино в Многоборье, как и повсюду, утратило свою силу, а вот Мозголомная

Брага, секретом которой Беломор все-таки поделился с обществом, еще худо-бедно

действовала, дурманила голову, позволяла на время забыть о происходящем. День

и ночь гудело пламя под перегонньм котлом. Мозголомку кузнец Окул даже не

перегонял по второму, а тем более по третьему разу - жбаны с мутным и вонючим

первачом кабацкие служители вытаскивали сразу и тащили на столы.

Народу в кабаке было полно, но не местного, не столенградского, а гостевого.

Мало того, что не ушли восвояси пораженные произошедшим побратимы - идти было

нынче некуда и незачем, - но все окрестные князья и волхвы, не шибко даже

дружественные, не сговариваясь, потихоньку, поодиночке потянулись к Жихарю,

признав тем самым его несомненное главенство и богатый опыт по спасению белого

света от всяческих напастей.

Пиром это назвать никак было нельзя, дружеским весельицем - тем более.

Мозголомка не брала одного Яр-Тура - он сидел по-прежнему бледный, но не

опухший, не запущенный, в отличие от Лю Седьмого и Сочиняй-багатура, которые

даже и умываться забыли, только подливали в знакомый глиняный жбан воду,

которая там превращалась в персиковую настойку, а она была хоть и слабже, но

все же вкуснее скорогонного пойла.

В узкий круг друзей жбана был допущен почему-то сказитель Рапсодище, уже

успевший потерять иноземный лоск заодно с парочкой вставленных зубов и

вернувшийся в привычное для многоборцев состояние. Свои чудные крутобокие

гусли он каким-то высшим промыслом еще не успел расколотить ни обо чью голову.

Рапсодище на ходу складывал свежую песню:

Я люблю тебя, Смерть,

Я люблю тебя снова и снова!

Если глубже смотреть,

Без тебя-то ведь тоже хреново!

С ревом жарится вол,

А в ухе тихо плещется рыба -

За такой произвол

Никому мы не скажем спасибо!

И в положенный час

На исходе людского заката

Ве уводишь ты нас

В край, откуда уж нету возврата!

Ты давай: воротись,

Не бросай своего урожаю!

Хоть и люба мне Жизнь,

Но и Смерть я вполне уважаю!

- Какой поэт погибает в безвестности! - восклицал Лю Седьмой. - Как тонко

чувствует он трагедию разлученных Сунь И Вынь!

Сочиняй-багатур пробовал подыграть Рапсодищу на звонком кельмандаре, но пальцы

не слушались.

А ведь задумывалось поначалу все это кабацкое сидение как совет мудрейших,

достойнейших мужей, славных героев, ответственных вождей!

Жихарь в эти дни бывал в кабаке только набегом - превозмогая себя, ходил по

городу, объезжал на водяном коне ближние и дальние поселения, следил, чтобы

люди сдуру не калечили друг друга и не забывали прежнего порядка жизни, потом

возвращался, отдыхал маленько, любуясь на безмятежного и безымянного все еще

сына, заглядывал в кабак, убеждался, что никто от мозголомки не просветлел для

дельного совета, снова садился в седло...

Он распахнул дверь, потом подумал и вовсе сорвал ее с петель - а то ведь и не

заметят, как задохнутся! От живых умрунов и вовсе никакого толку не добьешься!

- Эй! - заорал он, - Избранники судьбы! Сидите тут, хмелевую шишку тешите, а

того не знаете, что на свете творится!

Пресекся струнный звон, оборвались бессмысленные беседы.

- И чего уж там такого творится, чтобы мы не знали, сэр брат? - спросил

Яр-Тур.

- То и творится! Скоро того и гляди, что костьё в могилах запрядает!

Это он приврал. Те, кто помер до рокового часа, лежали в земле как положено.

Даже покойные любители побродить ночью и то притихли в испуге от перемен.

- Что же все-таки творится? - не отставал

- Листопад начался, - сказал Жихарь. - Зеленый листопад. Среди лета.

Премудрые гуляки высыпали на улицу.

По всему притихшему городу слышался шорох - облетал с деревьев лист в садах и

палисадниках, не меняя цвета и даже не собираясь желтеть.

Шорох был не такой, как осенью, не сухой - листья падали тяжело, сок

переполнял их, а под ногами они размазывались в зеленую кашу.

- Ничего, - сказал Жихарев тесть, кривлянский князь Перебор Недосветович. -

Чего уж теперь. Как-нибудь приспособимся. Живут же на полуночи люди в домах из

снега, солнца не видят половину года, а до сих пор не вымерли.

- Так ведь нынче и жито не созреет, - сказал Жихарь. - Урожая не будет.

Совсем не будет.

- Ничего, - снова сказал умный тесть. - С голоду, небось, никто не помрет,

даже если очень захочет. Мы вот вора Зворыку и голодом пробовали уморить, воды

не давали - не помер. На куски разрубили, так он руками все сгреб в кучу и

опять получился - правда, корявый такой, но передвигаться мог.

Апсурда на него все яды извела - никоторый не берет. Тогда решили мы его

сжечь...

- Представляю, - вздохнул Жихарь.

- Чего ты там, милый зять, представляешь? Даже золу растолкли! Теперь он у нас

вроде как пыльное такое облачко с человеческими очертаниями, но все равно

пытается по чужим клетям лазить...

Огонь многоборцы попробовали сразу - пожгли в кузне Окула всех бессмертных кур

и убедились сами, что и в пепле Смерти нет, шевелится пепел, машет черными

полупрозрачными крыльями и вроде бы даже кудахчет...

На вольном воздухе повынесло из головушек хмель, и потянулись мудрейшие с

отважнейшими назад в кабак, чтобы не задумываться над происходящим.

В кабак тем временем прикатился Колобок. Он сидел на прилавке и надсмехался

над кабатчиком Бабурой:

- Собирай, собирай денежки! Веди им счет! Глядишь, на Смерть и насобираешь!

- А что? - нахмурился кабатчик. - Может, и прав Колобок? Как ты, княже,

мыслишь? Может, какой злодей похитил нашу Смертушку, а теперь подождет, когда

народ впадет в полное отчаяние, да и потребует за нее неслыханный выкуп?

Скажет, давайте-ка сюда все деньги, сколько их у вас накопилось! И ведь

отдадим! Рыдать будем, но отдадим!

Предположение Бабуры повергло собравшихся в большое замешательство, потому что

жадин и злодеев на свете хватает с избытком. Правда, таких отчаянных, чтобы

посягнуть на самое Смерть, среди них не водится...

- Начнем с того, что никакой Смерти вообще нет! - объявил Лю Седьмой.

Люди загудели:

- Ну ты сказанул, Бедный Монах!

- Кабы люди не мерли - земле бы их не сносить!

Лю подождал, пока мудрые мысли иссякнут, и продолжил:

- Есть только переход из одного состояния в другое. Все сущее сменяет друг

друга в неисчерпаемом многообразии, и всякая вещь возвращается к истоку! Но

нынче все стало не так: в небесных парах нет согласия, в земных испарениях -

застой, шесть видов энергии вышли из равновесия, в смене времен года нет

порядка. Такое впечатление, что из сложнейшего механизма бытия кто-то вытащил

самую необходимую часть, словно шкворень из телеги...

"Сказать ли ему про ваджру? - задумался богатырь. - Ведь я ее и впрямь вместо

шкворня некогда использовал... Да нет, где ваджра - и где Смерть!

Тут что-то не сходится..."

Собравшиеся снова зашумели. Богатырь поднял руку, добиваясь тишины.

- Много чего мы здесь наговорили и даже напели. Одно только непонятно -

делать-то чего?

- Для начала следует определить, что такое Смерть, - предложил кто-то из

волхвов. - Какого она рода?

- Смерть - это то, что отличает богов от людей!

- Она - детям утеха!

- Она - старым отдых!

- Она - рабам свобода!

- Она - должникам льгота!

- Она - трудящимся покой!

- Никто от нее не уходил, не минул!

- Слыхали уже!!! - сильнее грома крикнул Жихарь. - По сотому кругу идем!

Без определений обойдемся! Коркисы-Боркисы нашлись, тоже мне! Был бы с нами

Беломор - враз бы все растолковал...

К неклюду Беломору князья и волхвы относились по-разному, но все признавали,

что у старика с беглянкой (или полонянкой?) были особые, едва ли не

родственные отношения. Не подозрительно ли, что оба пропали чуть не разом?

- Не знаю, добрые сэры, - сказал молчавший дотоле король Яр-Тур. - Во многих

языках, хотя бы и в моем, Смерть мужского рода...

- Ну да! Разве бы мужик такое гадство учинил, разве бросил бы свое хозяйство?

Явно бабий поступок: сделали либо сказали что-то не по ней, она и пошла

подолом крутить... - возразил князь Перебор Недосветович.

- Ты всех-то со своей Апсурдой не равняй! - поднялись на него. - А наша

Смертынька была серьезная, рассудительная...

- Зря никого не прибирала...

- Богатеям потачки не давала...

И опять много хороших слов сказано было про Безносую (хотя никто ее так не

величал), словно бы стремились воротить пропажу добрым к ней отношением.

- Да, - сказал Колобок, когда славословия иссякли. - Думается мне, что сейчас

во многих местах сидят люди, вот так же, как мы, и гадают, что делать. Может,

где-нибудь уже и догадались. Тем более что мозголомку вашу не жрут...

- Трезвенник великий! - сказал Жихарь. - А вы знаете, что нынче на Купальный

день парни за девками не гонялись, по траве нагишом с ними не кувыркались? Так

и просидели всю ночь у костров... Даже не дрались из-за девок! Все плетни и

заборы целые стоят!

- Да ты что? Быть не может! - ужаснулись собравшиеся.

- Точно! Ляля и Доля бегали подглядывать за ними, да так ничего особенного и

не подглядели...

Князья, волхвы, короли и ханы смущенно закашлялись. Народ собрался взросльй,

каждый по себе заметил, что как-то сама собой сошла потихоньку на нет всякая

тяга к румяным ланитам, сахарным устам да бельм грудям, но только каждый же

надеялся, что это его собственная беда в собственных штанах.

Ан нет, теперь всякая беда - общая...

- Все правильно, - сказал Колобок. - А чего ж вы хотели? Если нет Смерти - нет

и нужды плодиться-размножаться. И листьям зеленеть ни к чему, дерево засохнет,

но жить будет. Так и человек - в землю не сойдет, но и плодов не даст. А даже

пусть и сойдет, все равно там не испортится, не станет удобрением земли, ей

это теперь ни к чему...

- Вселенная пришла к своему концу, - подхватил Лю Седьмой. - Учители древности

полагали, что мир погибнет во мгновенной вспышке и возродится снова в такой же

вспышке, а он, оказывается, просто-напросто увянет и с веками рассыплется в

прах - пусть даже и живой прах. Но никогда его частицы уже не соединятся для

образования новой жизни. Зима ничего не умертвит, но и весна ничего не

воскресит. Такого конца не предполагал никто. Исчезли тени - и вот уже глаза

наши не видят света. Исчезла тишина - и мы не воспринимаем звуков. Небо

потеряло власть над землей, но, как видно, не скорбит о потере... Никакой

Смерти в мире не было, друзья мои, только теперь она и пришла - Настоящая

Смерть!

Народ в который уже раз пригорюнился и приложился в поминальном молчании к

ковшам.

- Хэй! - раздалось у порога. - Сиднями сидите, а мы за вас стараемся!

Жихарь недовольно оглянулся на внезапного весельчака.

В проеме стояли, с трудом удерживая в дряхлых руках рогожный мешок, старые

разбойники - Кот и Дрозд.

- О, это, кажется, ваши морганатические родители, сэр Джихар? - сказал король

Яр-Тур.

- Вы чего, отцы, притащили? - спросил Жихарь.

- Можно сказать. Смерть и притащили! - бодро доложился Кот. - Видим, что на

вас, молодежь, надежды никакой, вот и пораскинули умом, приложили немалые

труды... Дрозда благодари, он это все придумал...

- Да чего придумал-то?

Мешок замычал и задергался. Разбойники раскачали его и бросили к Жихаревым

ногам.

- Кто у вас там? - испугался богатырь.

- А Кощей Бессмертный! - сказал Дрозд и легонько пнул мешок. - Сколько веков

был народным вредителем, разлучал супругов! Девушек красных похищал прямо со

свадьбы! Теперь пусть послужит обществу...

Новость была столь поразительна, что главная беда как-то забылась.

- Ну, отцы... - сказал Жихарь. - Льзя ли поверить: чтобы два почтенных старца

одолели такое чудовище? Да как вам это удалось?

Кот потянулся с урчанием.

- Вы сперва добрых молодцов накормите, напоите... - начал он.

- Это само собой, - сказал богатырь. - Только полно, Кощей ли там? Ведь никому

еще не удавалось его... этак-то... в мешке...

Все поднялимь с лавок и обступили добычу.

Старцы хватили по ковшу мозголомки, даже не поблагодарив подносивших, и стали

развязывать узлы.

- Вот он, радостный наш! Поднимайся, нравственный урод!

Из мешка поднялся никакой не урод, а кудрявый словно Лель, и такой же румяный

юноша в богатых, но здорово порванных и запачканных одеждах. Изо рта юноши

торчала тугая грязная тряпка.

- Обзывался и кусался, - пояснил Дрозд. - Мы, Жихарка его логово давным-давно

еще выследили. Но не трогали до поры. Думали, вырастим богатыря Жихаря, его на

подвиг и отправим чтобы прославился сразу, с младых ногтей. Но ты пропал, а мы

потом и запамятовали: нам-то он на кой нужен? А сейчас припомнили.

Для верности позвали с собой Мутилу, он его и вылил, как суслика, из норы, а

тут мы с мешком...

- Да какой же это Кощей? - сказал Жихарь. - Кощей должен быть древний,

ветхий... Чахлый, одним словом.

Кот посмотрел на воспитанника с сожалением.

- Сам ты чахлый, - сказал он. - Слово "кощей" что, по-твоему, означает?

- Ну... - богатырь растерялся. - Ну, раб... пленник...

- Жихарь-багатур правду плетет, - кивнул Сочиняй. - Кошчи - пленник, на

продажу... Молодой пленник, совсем отрок - старого кто купит?

- Вот! - гордо сказал Дрозд. - Степняк, а лучше тебя соображает!

Он вытащил кляп изо рта пленника. Но вместо проклятий слышалось все то же

мычание - язык во рту затек.

- Блым-блым-блым-блым, - сказал юноша. - Вот же изверги седатые! Взяли

обманом, огрели на выходе дубиной! Я не воды испугался - мне заморских портков

жалко стало... Опять же кафтан твидовый - память о родине...

- Про портки потом, - нетерпеливо сказал Жихарь. - Говори, кто ты таков?

- Ну, Кощей, - неохотно сказал Кощей. - Руки-ноги-то развяжите, не убегу,

некуда бежать...

- Позвольте, достойнейшие лорды и визарды! - воскликнул Яр-Тур. - Это же вечно

юный сэр Питер Пэн!

- Йес, ай эм, сэр! - воскликнул юноша. - Дернула же меня нелегкая посмотреть

на здешние края! Сразу туземцы прилепили мне эту дурацкую кличку, стали

обвинять черт знает в чем...

- Это, что ли, твой подданный? - спросил Жихарь. - Тогда извини...

- О нет, - сказал король. - Питер Пэн ничей не подданный, он сам правитель

своего чудесного острова...

- Блин поминальный, одни правители собрались, - сказал богатырь. - Только что

нам до него? Хороводы вокруг него водить?

- Какие хороводы? - обиделся Кот. - Он же Бессмертный!

- Нынче мы все бессмертные, ты дело говори...

- А вот и дело, - сказал Дрозд. - Смерть-то у него где? В яйце. Яйцо в утке,

утка в зайце, заяц в сундуке, сундук на дубе, дуб на острове Буяне. Ну, как до

острова добраться, он нам сейчас скажет. Пошлешь туда Симеона Живую Ногу - от

него никакой заяц не убежит. Принесет гонец зайца, достанем яйцо, и снова

заживем как люди...

- Погоди, - сказал Жихарь. - Что с яйцом-то делать?

- А ты не догадываешься? Молод еще? Яйцо мы подложим под курицу - их немало

уцелело. Хохлатка нам и высидит за милую душу новую, молоденькую Смертушку...

Она, матушка, у нас окрепнет, заматереет, пойдет сызнова косой помахивать...

- Старый, ты чего гонишь? - Кощей стряхнул разрезанные веревки. - Там, в яйце,

только моя смерть, личная. К вам она никакого отношения не имеет. Ведь в яйце

нет ни белка, ни желтка - только иголка, да и то это не иголка, а символ.

Сколько ни высиживай, из нее даже лом не вырастет... Да и не скажу я вам про

остров, хоть на куски порежьте...

- Он говорит правду, добрые сэры. Мерлин рассказывал мне историю этого

мальчика, и весьма печальную... Он никогда не повзрослеет...

- Зато сам он живет беспечально! - вскричал Кот. - Молодушек ворует!

- Дед, да ты сам подумай, - с бесконечным, вековечным терпением сказал Кощей.

- Для чего мне их воровать, когда они сами приходят? А мужу или родителям об

этом ни за что не скажут. Будут плакать: похитил, похитил...

- Отчего же тогда тебя представляют старцем? - нахмурился Жихарь.

- Да чтобы чести мужней не уронить. Дескать, старец - что он может? Так

только, вприглядку... Муж и утешится... И никакого золота у меня нет, разве

что сундук-другой...

Кот и Дрозд поглядели друг на друга с ненавистью и разом вскричали:

- А ты куда смотрел, старый слеподыр?! На меня понадеялся?

- Благодарю за службу, отцы, - сказал Жихарь. - Понятно, что вы хорошего

хотели. Да не вышло.

- И ты ему веришь? - взвился Кот.

- Потому что правда, - сказал Кощей. - Я, может, не меньше вашего переживаю.

Был я Бессмертный, а теперь не пойми кто... А самое обидное, что... - Тут

голос его предательски дрогнул.

- Зато юный сэр Питер обладает умением летать, - сказал король.

Кощей вздохнул, невысоко подпрыгнул и повис над полом.

- Тяжеловато, - сказал он. - Должно быть, и с этим у меня тоже разладилось...

- Ну ты не сердись на стариков, - сказал Жихарь. - Свободен. Лети куда глаза

глядят...

- Тоскливо мне одному, - признался Кощей и опустился. - В такие времена лучше

быть поближе к людям...

- К девкам да чужим бабам, - уточнил ревнивый Перебор Недосветович.

Кощей только рукой махнул и заплакал. Из одного глаза полились, что вода,

скорые детские слезы, на другой наворачивались скупые мужские.

- Успокойтесь, сэр Питер, - сказал Яр-Тур. - И, кстати, расскажите нам, где и

при каких обстоятельствах вы встретились со Смертью, чтобы заключить договор?

Слезы на красавце мгновенно просохли.

- Никакого договора я не заключал, - испуганно сказал он. - Вы хоть у ребят

спросите... Да я ее в глаза не видел! Нужна она мне - одни кости! Сдуру сказал

один раз - не хочу, мол, взрослеть... Это еще давно было...

- Отвяжитесь от ребенка, - подал голос Колобок. - Его просто поймали на слове,

так иногда бывает... Просто ради забавы исполнили его желание, а потом

забыли...

Кощей, не разжимая губ, закивал: угу, угу. Потом попросил выпить.

- Еще чего! Молодой, обождешь! Успеешь еще отравы этой нахлебаться! - зашумели

потаенные мужи.

- И вот так всю жизнь! - снова заплакал Кощей.

- Сэр Бабура, не найдется ли у вас детского зля? - обратился Яр-Тур к

кабатчику.

Бабура посмотрел на короля как на заговорившую табуретку.

- Хотя что это я, - сказал Яр-Тур. - Но помяните мое слово - из парня выйдет

добрый оруженосец!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Те, которые были,

Те, кого уже нет,

Те, которые жили

Много ли, мало ли лет,

Те, кого уж забыли,

Может, где-то живут.

Но не тут.

Борис Смирнов

- ...На третий день въезжает Дурак-царевич в темный лес. Глядь - навстречу ему

лежит в гробу, насосавшись кровушки, сам граф Дракула. Взмахнул царевич

осиновым колом, как его Яга Прекрасная учила, а граф взмолился человеческим

голосом:

- Не бей меня колом. Дурак-царевич, без меня все сочинители с голоду пропадут,

а я тебе в трудный час пригожусь!

Пожалел Дракулу царевич, засунул вместе с гробом в торбу и дальше поехал.

Едет-едет и видит - сидит Немал-человек, весь из чужих кусков сшитый суровой

ниткой, ищет погубить своего батюшку, доктора Франкенштейна.

Дурак-царевич и его пожалел, хотел добить, чтобы не мучился, а чудовище его

просит:

- Не трогай меня. Дурак-царевич, без меня никакого романтизму не будет, все

лицедеи без работы останутся! А я тебе в досужий час пригожусь!

Помиловал царевич и его, посадил в торбу и дальше двинулся. Выезжает на

поляну, а там какой-то неопознанный злодей гулящих девок острым ножичком

потрошит, на печенки и селезенки разбирает.

Вытащил Дурак меч-кладенец, хотел снести Потрошителю безумную голову, так тот

возражает:

- Нельзя меня рубить, Дурак-даревич, меня Джеком зовут! Без меня сыщикам

нечего делать станет, начнут они сами дела придумывать да невинных привлекать!

Я тебе, когда понадобится, помощь окажу!

- Блин с тобой, полезай в торбу, да никого там не трогай...

Ехал, ехал царевич и приехал в город Голливуд. У ворот стоит Великий Немой и

кричит...

...Жихарь подошел тихонько сзади и рявкнул. Апокалипсия Армагеддоновна

полетела с завалинки, а Ляля и Доля, слушавшие сказку, рассмеялись и

заступились за гуверняньку:

- Батюшка, Дурак-царевич - это не про тебя!

- Сколько тебя, злокачественная старушка, предупреждать? - вздохнул богатырь.

- Ну зачем ты детей пугаешь?

Гувернянька с достоинством поднялась.

- Дневные сказки избывают ночные страхи! - важно сказала она, хотя Жихарь так

и не понял, кто кого избывает.

- Сходите, дочери любезные, проведайте братца - он проснулся, хочет вас

видеть... Ляля и Доля умчались.

- Спит по-прежнему, - сказала Апокалипсия Армагеддоновна, не дожидаясь

вопроса. - Вы там до чего досоветовались?

- Перегонный котел от натуги взорвался, - ответил богатырь. - Головы уцелели,

умы прояснились. Сейчас решаем, кого за Смертью посылать.

- Все равно же сам пойдешь. А куда хоть, знаешь?

- В Костяные Леса, конечно, - сказал Жихарь. - Только как теперь туда

проникнуть, живому-то? Не отравишься, не удавишься... Разве что... - Он

задумался.

- Вот слушай, - сказала гувернянька. - То есть больше никого не слушай, кроме

меня. Людей с собой не бери, прихвати одного Колобка - невелика тяжесть.

Поезжай прямо сейчас, чтобы никто не знал, не то начнут отговаривать. А когда

вернешься, они, поди, и не заметят...

- А на что мне Колобок?

- Он многое знает, если потрясти как следует. Значит, слушай... Только больше

меня злокачественной не обзывай!

- Не буду, - кивнул Жихарь.

- Сыну на всякий случай имя оставь...

- Нет, - сказал Жихарь. - Когда вернусь с победой, тогда и нареку. А иначе

ведь все равно он не вырастет, так и будет младенец...

- Как хочешь... Стало быть, сгоняла я нынче Симеона Живую Ногу в одно место...

...Когда-то скифы были многочисленным и могущественным племенем, ходили в

дальние походы, покоряли царства и государства, свозили в свои холмистые земли

несметные богатства. От хорошей жизни скифы обленились, переложили все дела на

рабов, а сами предались развлечениям.

Развлечений у скифов было два. Первое заключалось вот в чем: знатный воин

залезал на одинокое дерево либо на высокий столб, нарочно для этого вкопанный

в землю. Слуги подводили под дерево оседланного коня, скиф примеривался к

конской спине и прыгал, растопыриваясь в воздухе. Если, рухнув в седло, скиф

ломал коню крестец, то считался победителем и прославлялся вовеки. Если не

ломал, то подвергался насмешкам и понуро шел в свой шатер, чтобы с помощью

обильной пищи набрать вес для следующего состязания.

В шатре его ждало и другое развлечение - усмирять строптивых рабынь. Но после

подобного прыжка - неважно, удачного или нет - усмирять было очень трудно,

поскольку у прыгуна все там было отбито. Так что участвовать последовательно в

двух развлечениях удавалось только самым выносливым.

С годами конское поголовье у скифов сильно сократилось, рабыни же сделались не

то что строптивыми, а откровенно наглыми. Помыкали толстыми витязями как

хотели.

Те, кто поумнее, отказывались от дедовских обычаев: не калечили коней и не

мучили зря рабынь - они потихоньку уходили в леса, научились ставить избы,

сеять жито. Так и появились на свет многоборцы, и сердились многоборцы, когда

напоминали им о скифском происхождении. Тем более что и глаза у них стали уже

не раскосые и не жадные, в отличие от предков.

Соседи - те же степные орды - давно бы искоренили это древнее племя, но была у

скифов одна верная выручка. Научились они в трудный час отправлять к своим

скифским богам гонцов, чтобы жаловаться непосредственно самому вышнему

начальству. Для этого рыли глубокую яму, складывали туда обильные припасы на

долгую дорогу, закалывали доброго коня, парочку отроков и служанок, а потом

выбирали после известных состязаний лучшего воина и в награду удавливали его,

плача и рыдая. Укладывали героя на ложе из трав, накатывали над ямой бревна и

насыпали поверх бревен высокий курган. Герой попадал куда следует, излагал

требования племени и указывал на обидчиков.

Опасаясь небесного гнева, соседи со скифами не связывались.

Впрочем, точно так же провожали в Костяные Леса умерших или убитых вождей.

Быстроногий Симеон выяснил, что последний вождь по имени Карбасай умер от

пузяного вздутия еще на исходе зимы и до сих пор не похоронен - прощальные

обряды и пиры заняли много времени, а тут еще и Смерть куда-то подевалась...

Некому стало нынче провожать вождя...

Поэтому примчавшегося на необыкновенном коне Жихаря скифы встретили весьма

радушно - не помнили такого в племени, чтобы кто-нибудь по доброй воле

согласился сойти в могильную яму.

Здесь, в степи, отсутствие Смерти почти не замечалось, трава успела вымахать

выше пояса, И что в ней творилось, никто не видел. Разве что по небу иногда

пролетал гусь, пронзенный меткой стрелой. Да еще солнце в безоблачном

полуденном небе чуть покраснело, как бывает при тумане или при пожаре, хотя

степь нигде не горела. Там, на солнце, тоже было не все в порядке.

Кузнец Окул пожаловался Жихарю, что дров и угля при работе тратится больше,

чем в прежние времена, потому что горят они не так жарко. Жихарь на это не

обратил внимания, а Колобок встревожился. Он сказал, что вот так, незаметно,

земля остынет, потому что все ее тепло уйдет в небесную пустоту, а взять

нового теперь негде. То есть на смену обычной Смерти придет иная, тепловая...

Лю Седьмой слегка утешил Колобка, сказав, что еще допрежь остывания станет

нечем дышать - ведь воздух очищается через зеленые листья, а они нынче никуда

не годятся. Люди, конечно, не умрут, но все задохнутся, станут синие и

угорелые, совершенно безумные, и если Смерть все-таки соизволит вернуться, то

работы для себя уже не найдет даже по части мелких жуколиц - все, что

шевелится, неизбежно подохнет.

Колобок щедро отпустил белому свету на остывание несколько веков, Лю Седьмой

на задыхание - от силы несколько лет, а то и месяцев.

- Чего ж я один-то среди вас, безжизненных, делать буду? - сокрушался Колобок.

- И от кого мне тогда уходить?

Гомункул на эту поездку решительно отказался париться в дорожной суме. Ляля И

Доля сшили ему из кожаных ремешков такую ловкую сбруйку, чтобы Жихарь мог

навешивать ее на шею. Богатырь поворчал, но согласился. Колобок был легкий,

высохший. Золотую цепь он перед дорогой снял и отдал на хранение домовому,

посулив содрать с того в случае пропажи три шкуры. Гомункул знал, что у скифов

бывают золотые украшения и понаряднее - со зверями и всадниками.

Умели ведь когда-то...

Сейчас они умели только вспоминать былое величие, рассказывать друг другу одни

и те же старые сказки, пить ставшее непьяным кислое кобылье молоко да, как

было сказано выше, губить коней. Усмирение рабынь вовсе сошло на нет...

- Почему голову врага на груди носишь, а не у седла? - спросил Жихаря молодой

вождь. Предводителей здесь выбирали, понятное дело, по весу.

- Это друг и советчик! - обиделся Жихарь, и скифы стали глядеть на него

почтительно: надо же, до чего жесток многоборский князь!

Сам Колобок, против своего обычая, не обиделся и не стал ничего объяснять.

Пышных хлебов здесь не пекут, знают лишь плоские пресные лепешки...

К погребению все было готово. Скифский жрец давал покойному вождю последние

напутствия - к кому обратиться да чего сказать, скольких предков приветить,

скольким врагам и на том свете задать хорошую взбучку. При этом он нет-нет да

и взглядывал в сторону Жихаря - мертвец хорошо, а на живого все-таки надежды

больше.

- Еды на троих кладите! - потребовал Колобок.

- Тебе-то зачем? - шепотом спросил Богатырь.

- Положено - отдай! - строго сказал Гомункул. - Хлеб, знаешь ли, сам себя

несет...

Воины в высоких колпаках глядели на Жихаря с благодарностью: хоть Смерти и

нет, но кому охота коротать вечность в душном подземелье?

Покойного вождя жрецы своевременно подготовили к длительному хранению -

вытащили скудные мозги и обильные внутренности, пропитали смолой и травяными

настоями, - но работу эту, наряду с прочими, выполнили кое-как, отчего славный

Карбаксай явственно пованивал. Ладно еще, что и нюх у людей притупился...

Плача не слышалось: за месяцы прощания со своим главарем всё выплакали, а до

Жихаря с Колобком никому дела не было, сами напросились...

- Коня берегите, - сказал напоследок Жихарь. - Вернусь - спрошу!

- Продай, а? - сказал вождь. - Проверим, крестец у него крепок ли?

- Проверь! - великодушно разрешил богатырь и захохотал. Потом спустился по

бревну с поперечинами в яму.

Скифы споро, пока странный гость не передумал, настелили над ямой бревна.

- Плотней, плотней! - командовал Жихарь. - Не желаю пыль глотать!

Наконец последний солнечный лучик над головой его истончился, поиграл на

бревенчатой стене и угас.

Полетели первые комья земли. Удары становились все глуше и глуше.

- Так они курган целую неделю будут насыпать, - сказал богатырь и закашлялся.

- Жалко, что нельзя раздвоиться: я бы до вечера управился, хорошенько

поевши...

И почувствовал, что есть не хочется. И пить. И спать. На земле он этого не

замечал. То есть замечал, но не хотел подробно думать.

- Ничего, - сказал Колобок. - Сейчас должно подействовать. Курган - это ведь

для людей, для памяти...

- Душно становится, - пожаловался богатырь и закашлялся. - И запах этот... И

темно...

- Лю мне подарил фонарик, - сказал Колобок. - Единственный умный человек среди

вас, обломов. Даже непонятно, почему он с вами связался.

- А ты чего связался?

- У меня своя выгода...

- Зажигай свой фонарик, деловой...

В синем свете фонарика появились из тьмы высокие кувшины с пивом и квашеным

молоком, связки конской колбасы, кабаньи окорока, головы сыра, стопы лепешек.

- Ты поешь, - велел Колобок. - Непременно. А то проголодаешься в Костяных

Лесах, отведаешь тамошней пищи...

- Да я помню, - ответил богатырь. - Помню, что нельзя. Только кусок в рот не

лезет, да и едят люди нынче больше по привычке... Скоро совсем разучимся...

Он подчинился, отведал скифской еды. Но то ли она безвкусной была, то ли вкус

тоже подался вдогонку за Смертью.

- А вот эта золотая бляха с оленем умруну ни к чему, - сказал Колобок.

- И гребешок этот со всадником и пешими воинами... Поднеси-ка меня поближе...

- Еще мы мертвяков не обирали, - оскорбился Жихарь. - Добро бы я его в

поединке уложил...

- Ладно, я сам...

И Колобок начал было выпрастываться из своей сбруйки, но вдруг тоненько

взвизгнул, крутнулся и вцепился лапками в ворот Жихаревой рубахи.

- Чего ты, чумной?

- А зачем он глядит!

На лице скифского вождя в самом деле открылись две черные дырки, но света не

отражали.

- Не дрожи ты! - досадливо сказал богатырь. - Подумаешь, умрун поднимается!

То ли мы видели!

- Это ты сам дрожишь, - шепнул Колобок. - А на меня спираешь...

Дрожали, конечно, оба - не могут ни люди, ни колобки привыкнуть к такому, да и

не надо им к такому привыкать...

Звякнули золотые пластины. Карбаксай пошевелился и молчком сел на своем ложе.

Жихарь ожидал, что умрун будет подниматься с великим кряхтением, но все звуки

были внешними.

Заскрипели сапоги - покойник спустил ноги на деревянный настил, потом

выпрямился...

- Осинки-то не припасли, - сказал Колобок.

- У меня оберег серебряный, - ответил богатырь.

Но мертвец не обратил на них никакого внимания, так что и оберег не

понадобился.

Карбаксай подошел к бревенчатой стене и трижды ударил в нее кулаком.

- Оволс! - потребовал кто-то из-за стены басом.

Мертвый скиф выкрикнул бессмыслицу:

- Сенсация: поп яйца снес!

Но не такая уж это была и бессмыслица - бревна словно бы лопнули посередине,

подались внутрь земли, открывая образовавшийся в ней проход.

Толстый вождь с трудом протиснулся внутрь. Богатырь кинулся за ним, но бревна

сразу же вернулись на место.

- Как же так? - растерялся Жихарь. - Что теперь делать?

- Стучи давай!

Богатырь троекратно грохнул по бревнам, так что сверху посыпалась земля.

- Оволс! - раздался все тот же голос.

- Какой оволс? Я дяденьку сопровождаю! Мне положено! - возопил богатырь.

- Оволс! - настаивал незримый страж.

- Повтори, что мертвяк сказал! - посоветовал Колобок.

Жихарь, как мог, воспроизвел нелепицу.

- Оволс еовс! - отозвался привратник, а стена не колыхнулась.

- Блин поминальный! Что ему нужно? Бабка про это ничего не говорила!

Вот влетели!

- Тихо ты! Я все понял! Надо ему палиндром сказать!

- Какой палиндром?

- Такой, чтобы в обе стороны одинаковый! Ведь в Костяных Лесах и говорят

навыворот! А на границе как раз надо палиндром предъявить!

- Где же я его возьму?

- Погоди, сейчас вспомню... А! Течет море-не ром течет!

Стена бесшумно раздалась, и богатырь увидел далеко впереди удаляющуюся тень

скифа.

- Сейчас догоню! - пообещал он Колобку и рванул в проход.

- Не поспели вовремя с него побрякушки снять! - пропыхтел Гомункул.

- А ты-то чего пыхтишь? - возмутился Жихарь. - Это же я бегу!

- А я помогаю!

- Ну, спасибо!

Богатырю приходилось бегать подземными ходами - душно, правда, но в остальном

все как и на земле. А тут и душно, и вязко, и движения какие-то неуклюжие, и

ноги тяжелые...

Еще недавно Жихарь даже уснуть как следует не мог - здесь же едва не терял

сознание.

Наконец настигли Карбаксая, ухватили за плечо:

- Дядя умрун, долго ли идти?

Ничего мертвец не ответил, не обернулся даже, только сбросил богатырскую руку

и продолжал шагать ровно и размеренно.

- Слушай, может, тут еще и грамоты какие-нибудь спрашивают? - забеспокоился

Жихарь. - Мы же с голыми руками!

- Надеюсь, до этого дело еще не дошло...

- И я надеюсь, хоть и не слишком. Ведь человеку везде норовят препоны

поставить... О! Свет впереди! Гаси фонарь!

- Это не свет... Это тьма такая... Как бы разжиженная...

Они вышли в тусклый туман, в котором стены и свод растворились.

От тишины заложило уши, и богатырь хотел даже крикнуть: "Есть кто живой?"; но

тут же понял, что выйдет полная глупость. И боевой клич "Всех убью, один

останусь!" тоже не провозгласишь...

В Навьем Царстве не было видно ни просторов, ни гор, ни морей, ни неба над

головой, ни земли под ногами - только мерзкий сырой туман вокруг. Покойник

шагал вперед уверенно.

- Слушай, мы, кажется, на земле что-то нужное забыли, - сказал Жихарь.

- Я чувствую какую-то потерю. Так бывает в походе: думаешь, думаешь, что же я

оставил? Потом вспомнишь - либо соль, либо огниво, либо наконечники для

стрел...

- Ничего не забыли. Здесь, как я и ожидал, нет Времени... Ох, нехорошо это,

опасно...

Жихарь усомнился - как так нет Времени? Он попробовал считать про себя шаги,

но сразу же начал сбиваться. Попытался вести счет ударам сердца - и снова

обсчитался. Стал загибать при каждом шаге пальцы, так и того не сумел... А

Калечину-Малечину здесь звать бесполезно, да и звук вязнет в тумане.

- Надо торопиться, - сказал Колобок. - Не то вернемся домой к шапочному

разбору, когда наша служба уже никому не понадобится...

- Зря мы всех желающих не взяли, - откликнулся богатырь. - Ты не подумай, что

я тут чего-нибудь боюсь, только тоскливо одним будет в Костяных Лесах.

- Не так уж много их было, желающих, - усмехнулся Гомункул.

- А побратимы-то?

- Тем и наверху хватит заботы... Что-то наш мертвяк лениво идет, не торопится.

Как бы его подбодрить?

- Сейчас попробую...

Жихарь нагнал покойного вождя и дал ему тычка в шею. Карбаксай не обратил на

это внимания.

- Давай обгоним, - предложил Жихарь. - Все равно ведь куда-то да придем...

Только почему здесь все не так, как сказывали волхвы? Где, к примеру, река?

Где ладья со злобным перевозчиком? Где старуха, где палач, где воин?

- Здесь нет двух одинаковых дорог, - сказал Колобок. - Как нет на свете двух

одинаковых людей...

- А-а! - Жихарь сделал вид, что понял - хотя ведь и понял кое-что!

Вдруг подошва его сапога шаркнула по чему-то твердому и определенному, словно

корабельный киль по гибельной мели или по долгожданной береговой отмели. Он

глянул под ноги. Там было что-то вроде мелкого белого песка.

Богатырь оглянулся по сторонам. Туман редел и рассеивался. Над головой, почти

касаясь макушки, простирался потолок из такого же мелкого песка, только на вид

более плотного. Хихарь поднял руку - рука прошла в верхний песок

беспрепятственно.

- Не крути башкой, - скомандовал Колобок. - Не отвлекайся. Следуй за нашим

проводником.

- Что-то не торопятся его встречать с цветами и плясками...

И ошибся. Впереди послышался шум и даже, кажется, звуки трубы.

- Вот и вышли на простор, - сказал Колобок.

Они оказались в обширном зале, где густо толпился покойный народ. Сперва-то

богатырю показалось, что перед ним обычные люди, но потом он присмотрелся...

- Чего они похожие такие?

- Ну, не совсем похожие, - сказал Гомункул. - Пообтерлись тут, словно галька в

прибое, утратили индивидуальность...

- Чего утратили?

- Перестали быть сами собой. Стали как все. Ты не забыл, что здесь говорят

навыворот? Сумеешь понять и объясниться, или снова мне за тебя отдуваться?

- В детстве приходилось баловаться, взрослых дразнить... Гляди, гляди -

Карбаксая чествуют!

Насельники Навьего Царства обступили мертвого скифа, сгрудились, стали его

обнимать, целовать, колотить по могучей спине, пихать в могучий живот.

- Пополнение пришло!

- Нашего полку прибыло!

- Ну, держись, сынок!

- У него еще мамкины пирожки в кишках играют!

- Ничего, повытрясем!

- Получишь сейчас Навью прописку!

- Чтоб Небытие медом не казалось!

"Ничего себе - встречают, как новобранца в дружине!" - хмыкнул про себя

Жихарь.

- Как новичка в тюремном застенке! - сказал, точно угадав его мысли, Колобок.

А покойники продолжали галдеть, вызнавать у пришлеца новости:

- Ну, как там - стоит земля?

- Вертится ли?

- Красуется ли Рим, Вечный Город?

- Как наши с "Реалом" сыграли?

- Кто убил Кеннеди?

- Кому на Руси жить хорошо?

- Кто да кто открыл закон Бойля-Мариотта?

- Есть ли жизнь на Марсе?

- Видел ли ты когда-нибудь дождь?

- Как был завоеван Запад?

- Как быть любимой?

- Как вам это понравится?

- Как украсть миллион?

- Как закалялась сталь?

- Как молоды мы были?

- Как царь Петр арапа женил?

- Как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем?

- Когда дождь и ветер стучат в окно?

- Когда деревья были большими?

- Когда казаки плачут?

- Кто вы, доктор Зорге?

- Кто кого?

- Кто смеется последним?

- Кто пролетел над гнездом кукушки?

- По ком звонит колокол?

- По осени считают?

- Почему Карло не вылез из мешка?

- Что вообще творится?

Жихарь не выдержал и отбежал в сторонку.

- Ничего не поделаешь - вечные вопросы, - объяснил Колобок. - Их ведь за

тысячелетия много накопилось...

- На пару-тройку я бы запросто ответил, - сказал богатырь. - Про закаленную

сталь и про доктора Зорге, например...

- Нет нужды, здесь просто порядок такой. Когда же до нас дело дойдет?

Жихарь расправил грудь, громко хакнул - так, что тихоголосые умруны примолкли.

Богатырь вышел вперед и отвесил покойникам глубокий поклон.

- Хлеб да соль! - воскликнул он.

- Астрал да ментал... - зловеще отозвался кто-то.

- Кто... здесь... гостей... принимает? - спросил Жихарь. Говорил он медленно,

потому что слова-то надо в уме переворачивать!

- У нас, любезный друг, гостей не бывает... У нас коли попал, так выхода

нету...

- Умруны добрые, ужели не чуете? Живым воняет! Как от кучи навозной прет!

Отойди, плоть смердящая!

- Да вы что? - обиделся Жихарь. - Я только вчера в бане мылся с дресвой и

щелоком!

При упоминании бани умруны брезгливо сморщились, словно услышали про давно не

чищенное отхожее место.

- Гоните его вон! Как бы он сюда заразы не натащил!

- Пошел вон! Не хрен здесь нахально жить на глазах у мертвых людей! Тут не

существуют!

- А я слышал, что мертвые не знают о Смерти, - усмехнулся Жихарь.

- Еще и дразнится, мразь дышащая, теплокровная!

- Я не только дразниться умею, - пообещал богатырь. - Я еще и невеж учить

мастер. Неужели за гробом отменяются все людские законы? Я хоть и живой, но

все равно гость, тем более редкий... Опять же князь...

Услышав титул, мертвецы перестали выкрикивать оскорбления, но все равно

остались недовольны, начали жаловаться Жихарю уже как должностному лицу:

- Почему который день пополнения не присылают?

- Почему жертвы не приносят?

- Вы предков не почитаете! Перечеркиваете наши достижения!

- Вы что там, у себя наверху, перестали скотину резать, птицу бить, рыбу

вылавливать?

- Муравья ни одного не раздавили, таракана со стола не стряхнули, комара не

прихлопнули!

- Микробов, и тех у вас нет!

- Что вы там, у себя наверху, думаете? Отчего порядок нарушаете?

- Мы уже подписи трудящихся собираем с непредсказуемыми последствиями!

- Думаете, живые - так и управы на вас нет? Управимся - нас ведь больше

вашего!

Колобок подтянулся на своих постромках и шепнул Жихарю прямо в ухо:

- Видишь, все-таки не знают они Смерти, иначе бы не спрашивали...

- Надо искать главного, - сказал богатырь. - Только как бы через эту толпу

пробиться, неужели с ними драться?

- В крови по грудь, мы бьемся с мертвецами, - мрачно сказал Гомункул.

- Чего?

- Стихи такие. Ох, провозимся мы тут, застрянем надолго...

- Ладно ты мне посоветовал подкрепиться перед походом. Теперь я их раскидаю...

Одного ухвачу за ноги и раскидаю... Где улица, где переулочек...

Но, к счастью мертвецов, раскидывать никого не пришлось. Умруны и умрунихи

вдруг раздались в стороны, пропуская вперед кого-то очень знакомого...

Грохоча и лязгая на ходу, к Жихарю шел король Яр-Тур - совсем такой же,

который остался в столенградском кабаке, только доспехи на нем были жестоко

изрублены.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Недавно я ходил по астралу и наткнулся на блокированные уровни.

Василий Головачев

...Когда Жихарю случалось попасть во что-нибудь непонятное (а было это

многажды), он каждый раз вспоминал свою недолгую, но причудливую жизнь в диком

племени туруру. Жихарь честно признавал, что и многоборцы, и соседи ихние, и

люди прочих земель ушли от туруруйцев не слишком-то далеко. Ясно, что стальной

меч лучше дубины, а стальной топор надежнее каменного. Но в остальном-то

человек остается человеком! Что в наши дни, что во Время Оно - порядки

примерно схожие: сильный давит слабого, богатый - бедного, дурак - умного.

Нигде хлеб не дается даром, нигде сын отцу не указывает, нигде вода в гору не

течет.

Только туруруйцы, видать, так долго жили вдали от иных племен, что сохранили

странные понятия и обычаи.

Они, к примеру, полагали, что кроме них никто больше на белом свете не живет,

а проломившегося к ним сквозь лесные заросли Жихаря долгое время считали

смышленым зверем, безволосой обезьяной.

Они не верили, что хворобу на людей наносит поветрием, что может она

получиться от холодной погоды или тухлой воды, что охотника запросто способен

задрать лесной хищник, что на скользком камне легко подвернуть ногу. Нет,

говорили туруруйцы, это все от злого колдовства - и болезни, и хищник, и

досадный камень. И начинали такого колдуна искать, и находили, и наказывали

дубиной по голове. В иные годы изводили чуть не половину племени...

Еще туруруйцы считали, что они не только люди, но одновременно и красные

попугаи ара-ра. И сколько не надсажал богатырь голос, восклицая: "Где - вы, а

где - попугаи?" - дикари мнения своего не меняли.

Были, конечно, и весьма разумные законы, которые не грех бы перенять и другим

людям: так, зять в течение всей жизни не имел права разговаривать с тещей. О

хозяйственных делах можно было потолковать и при помощи рук, а без слов мир в

семье сохранялся надежнее.

Но более всего удивило богатыря отношение бесштанных охотников к своим

охотничьим собакам. Псы у туруруйцев водились крупные, смышленые, неутомимые,

надежные - часто даже сами приносили добычу.

Но когда собака вдруг начинала притаскивать пойманных зверят и птиц в больших

количествах, охотник брал дубину, уводил друга-добытчика в лес и там,

причитая, приканчивал.

Жихаря сперва возмутила такая жестокая неблагодарность. Но потом ему

растолковали, что вот эта собака, благодаря своему нюху, чует близкую смерть

хозяина, и поэтому старается заготовить побольше еды для поминального пира.

Вот ее и того...

Но встречались и ленивые псы. Таких опять, к удивлению чужеземца, потчевали

дубиной. А вот эта собака, говорили туруруйцы, тоже чует погибель своему

владельцу, оттого и перестает выполнять свои обязанности - чего стараться-то?

Вот ее и того...

Колобок потом объяснил Жихарю, что дикие туруруйцы таким образом, намного

опередив знаменитых любомудров, открыли закон диалектики, при котором у

всякого явления оказывается две стороны: вот это хорошо, да не очень. И

наоборот: вот это плохо, да не очень. Спорщик, владеющий диалектикой, всегда

выигрывает - подобно борцу, который коварно намазался маслом и выскальзывает

из самого крепкого захвата.

...Без диалектики объяснить появления Яр-Тура в Навьем Царстве было никак

нельзя.

- Да, дорогой сэр Джихар, представьте себе - я здесь разговариваю с вами и

одновременно нахожусь в Яви, уныло пируя в обществе сэра Лю, сэра Сочиняя и

других достойных людей. Вот как раз сейчас мы слушаем, как ваш придворный бард

исполняет старинную эльфийскую балладу о могучем Танкодроме, сыне Номинатора,

полюбившем прекрасную Электродрель...

- Не крути, - сказал Жихарь. - Что с твоими латами? Из какой сечи тебя сюда

забрали? Что с моим городом? С моей семьей?

- Сэр брат! Да вы мне не верите! Сэр Хонипай, подтвердите правдивость моих

слов!

- А что я? - отозвался Колобок. - Я тоже ничего не понимаю. Либо Смерть снова

вернулась в мир и мы закопались под землю напрасно, либо...

- Лучше не знать вам сейчас правды, дорогой Джихар, - это может отвлечь вас от

поисков...

Они стояли перед невысокой дверью, обитой медными пластинами. Дверной проем

был словно бы вырезан в тумане, по-прежнему влажном и холодном.

- Откуда мне знать, кто ты на самом деле? - сказал Жихарь. Он, как ни

всматривался, не мог отличить этого Яр-Тура от того, с кем попрощался на своем

подворье.

- Помнится, в подземельях Вавилона мы вам поверили, - сказал король. -

А ваше тогдашнее положение было в чем-то подобно моему нынешнему...

- Может, ты меня в спину ударишь? Я здешних порядков не знаю... Те, кто нас

встретил, мне сильно не понравились...

- Это бывший человеческий сброд, сэр Джихар, - толпа, ждущая подачки от живых

родственников. Они и при жизни норовили устроиться за чужой счет, и здесь

могут только горланить и требовать. Настоящие люди и в здешнем царстве

остаются при деле - иные охотятся, иные упражняются в воинских искусствах и

полезных ремеслах, иные спорят о загадках мироздания. Но мы сейчас напрасно

тратим время...

- Чего ж ты меня на земле не предупредил, что встретишь здесь?

- Я полагал, что вы догадались, - вздохнул Яр-Тур.

- О чем? - заорал Жихарь.

- Добрый сэр Лю ничего вам не объяснил?

- Ничего... А чего объяснять?

- Понятно, - сказал король. - Он не захотел отягощать вас еще одной заботой...

Возможно, он был прав - то, что я вам сейчас скажу, не ослабит уже ни вашей

руки, ни вашей решимости...

- А говорил - время дорого, - напомнил Жихарь.

- Сэр брат, в тот самый миг, когда мой презренный племянник, предатель и

мятежник Мордред, уже насаженный на мое копье по самое кольцо рукояти, ударил

своего короля сбоку по голове, и рассек меч преграду шлема и черепную кость, -

в тот самый миг Смерть и покинула наш мир. А я остался один-одинешенек между

мертвыми и живыми... Если только про человека, одновременно существующего в

двух мирах, можно так сказать - один-одинешенек... Легче вам стало от этой

правды, сэр Джихар?

- Чего ж ты за мной не послал, если начался мятеж? - вот и все, что нашел в

ответ Жихарь.

- Это было сугубо семейное дело, брат... Внутреннее...

- Я, выходит, посторонний... Значит, если суждено мне отыскать и воротить в

мир Смерть, то ты тогда...

- Не думайте об этом, сэр Джихар! Я не стал бы совсем показываться вам здесь

на глаза, если бы не боялся, что вы с вашим спутником заблудитесь в тумане...

- А может, и нет, - вдруг сказал Колобок.

- Что - нет? - Побратимы уставились на Гомункула.

- Я говорю - может, король потом с нами останется. На нашей стороне.

- Да! Конечно! - с подозрительной радостью отозвался Яр-Тур. - Потом сэр Лю с

этой славной старушкой поставят меня на ноги, и мы совершим еще немало славных

подвигов...

- Все! - сказал Колобок. - Я черствый. Я бессердечный. Мне наплевать на ваши

людские дела. Мы зачем сюда пришли? За Смертью. Вот и давайте ее искать. А то

бороду вырву - мне сподручно! - пригрозил он богатырю.

Жихарь скрипнул зубами, зажмурился и попробовал сосчитать до десяти, но опять

не смог.

- Что за дверью? - спросил он.

- Здешний владыка - лорд Наволод, - ответил король. - Он здесь первое лицо...

- А ты видел это лицо? - спросил Жихарь. - Может, он с живым и разговаривать

не станет? Да и откроется ли дверь? Да и пропустят ли нас к нему?

- Дверь не закрыта, - сказал король. - Но мертвецы туда почему-то не суются. А

лорда Наволода я не видел, да и никто из здешних, насколько я знаю, не

видел...

- Заодно и познакомимся, - сказал богатырь и толкнул дверь.

Место, где они очутились, не походило ни на что, виданное ими доселе.

- Это лес? - спросил Жихарь.

- Больше похоже на корабельную верфь, - сказал Яр-Тур. - Но откуда столько

пыли?

- Эх, люди! - ухмыльнулся Колобок. - Это же полки для бумаг, просто очень

длинные и высокие. Архив какой-нибудь... Значит, тут и пыль должна быть, и

паутина, и мыши эти мерзкие...

- Хозяин! Эй, хозяин! - закричал Жихарь, не больно-то и сам заботясь о

вежливости.

Никто ему не откликнулся.

- В какую сторону идти? - озадачился богатырь.

- Не имеет значения, - пожал плечами Яр-Тур. - Полки тянутся и направо, и

налево.

- Поглядите под ноги - нет ли следов? - подсказал Колобок и погасил свой

фонарик.

Следы скоро нашлись - обыкновенные человеческие следы, не какие-нибудь там

копыта или лапы с перепонками и когтями, а невеликие, неглубокие, без каблуков

- вроде как домашние тапочки.

- Не может быть, чтобы владыка мертвых да без сапог щеголял - это кто-нибудь

из слуг наследил, - предположил богатырь. - Здешний хозяин должен быть высок

ростом - вон полки-то куда уходят!

- Что гадать - пошли по следам, - сказал король.

Жихарю страсть хотелось узнать, что за грамоты пылятся на полках - старинные

летописи, указы, новеллы, устареллы? Но следовало торопиться.

"Верно мне Карина говорила, что я равнодушный и бесчувственный, - думал

Жихарь. - Кабы она не спала, то враз бы догадалась, что с побратимом неладно.

Поэтому он и в баню не пошел - не желал показать смертельные раны... Да ведь и

Лю говорил, что Яр-Туру не нужны уже никакие лекари... Но для дураков, видно,

надо все объяснять прямыми словами - намеков мы не понимаем..."

Наконец пыли в богатырский нос понабилось столько, что Жихарь открыл рот и

трижды чихнул.

Чиханье, тем более троекратное, и на земле бывает неспроста, оно предвещает

всякие неожиданные события...

- Тихо! - сказал Колобок. - Впереди я слышу голос...

- Я, кажется, тоже, - отозвался король.

- ...Три миллиарда восемьсот сорок миллионов двести двадцать семь тысяч сто

девяносто пять... Три миллиарда восемьсот сорок миллионов двести двадцать семь

тысяч сто девяносто шесть...

- Видите его? - шепнул Колобок.

Впереди, опершись на полку и задрав вверх лысую голову, стоял человек

низменного роста в полосатых портках, серой рубахе и меховой бабьей

душегрейке. На немалом носу человека сидели стеклышки в оправе. И обут он был

именно в тапочки.

"А вот он считает - и у него получается!" - удивился Жихарь. И кашлянул в

сторонку - как бы тоже от пыли.

Человек не испугался, не вздрогнул - лениво повернул голову, склонил небритый

подбородок и поверх стекол уставился на пришельцев.

- Надо же! - воскликнул небритый. - Представляете - количество умерших от

голода в сто девяносто тысяч раз превышает количество скончавшихся от

переедания!

- Здравствуйте, сэр! - поспешно, чтобы Жихарь чего-нибудь не ляпнул,

воскликнул Яр-Тур.

- Желать здоровья в этих местах бессмысленно, но все равно спасибо, - сказал

человек. - И сдается мне, что вы, как бы сказать, не совсем...

- Верно, добрый сэр! Князь Джихар, - он тычком в спину заставил богатыря

поклониться, - так вообще живой, да и я частично... Мы ищем сэра Наволода...

- Это я и есть, - сказал владыка мертвых. - Вообще-то сюда входить запрещено,

да и никто не осмеливался - вот я и снял стражу с дверей и задействовал ее для

учета... Знаете, многие мне не верят, но Смерть - это прежде всего учет!

Строжайший учет!

- Да мы, твое княжеское величие, и пришли сюда за Смертью, - сразу приступил к

делу Жихарь. - Где она тут у вас прохлаждается?

Он очень обрадовался, что повелитель Навьего Царства не оказался рогатым

драконом или там большой черной жабой.

Наволод и засмеялся совсем по-человечески:

- Как это - где? Да вот же она - повсюду! И налево она! И направо она! И

вверху - она! Во всех видах, в любых качествах! Вам какую именно надо? И чью?

Соседа, друга, врага, предка, свою собственную? Справок мы не выдаем, но

познакомиться с делом - почему бы и нет?

- Нам ничью, - сказал Жихарь. - Нам - вообще.

- Нам - ту самую, - уточнил Яр-Тур. - С косой, с песочными часами...

- Особые приметы - безносая, - вспомнил Жихарь.

- Не слушайте их, князь, - вмешался Колобок. - Мы пришли сюда выяснить, отчего

все живое на земле перестало умирать, а существование белковых тел ничем не

ограничено...

Наволод снял очки с носа и поднес их вплотную к Гомункулу - то есть к

Жихаревой груди. Мертвечиной от князя не пахло.

- Это что такое? Говорящий ноутбук? Какая забавная вещь!

- Я не вещь, князь, - поморщился Колобок. - Неужели вы, здешний владыка,

ничего не знаете? Что произошло со Смертью?

Князь Наволод водрузил очки на нос и улыбнулся.

- А, вот вы о чем, - сказал он. - Действительно, в последнее время что-то не

пополняются ряды моих подданных... Разумеется, я не мог не заметить этого! Но

нет худа без добра - теперь у меня появилась возможность привести все умертвия

в систему, разделить на классы и разряды... О, я уже многое успел! Вот,

извольте сами полюбоваться...

Он запросто подхватил короля и Жихаря под локотки и повлек вдоль рядов полок.

- Вот здесь, - кивнул он влево, - у меня те, кто умер насильственной смертью.

А в тех рядах, так сказать, естественники... Их, как вы можете видеть, гораздо

меньше.

- А и много же народу скончалось! - ахнул Жихарь. - Кабы люди не мерли - земле

бы не сносить!

- Да, количество дел поначалу подавляет, - кивнул Наволод. - Я сперва даже не

знал, как подступиться... Но число папок отнюдь не соответствует количеству

покойников, потому что с каждого дела снимается несколько копий в другие

разделы - по возрастам, по эпохам, по странам... Скажем, великий Сенека,

вскрывший себе вены по приказу Нерона, одновременно значится и в классе

погибших насильственной смертью, и в семействе пораженных холодным оружием, и

в отряде самоубийц, и в разряде жертв тирании, и в демографическом отчете по

Римской империи, и в алфавитном каталоге, и в картотеке выдающихся личностей,

и...

Жихарь обвел взглядом бесчисленные полки, и у него потемнело в глазах.

- Да как ты не путаешься в этих грамотах, князь? - решил на всякий случай

польстить он Наволоду, - Я и живых-то своих подданных переписать все никак не

удосужусь... Голова!

- Стараюсь, - скромно сказал владыка мертвых. - Должен же кто-то этим

заниматься. У меня порядок! А будет еще лучше!

- Кому? - печально спросил Яр-Тур.

- Людям! Кому же еще? Здесь собраны полные, исчерпывающие сведения. Никаких

загадок истории я не признаю. В делах названы имена всех убийц - прямых и

косвенных. Любой обитатель Навьего Царства легко может выяснить, кто шарахнул

его сзади дубиной, или переехал на тракторе, или накапал отравы в утренний

кофе...

- И много желающих? - гадким голосом спросил Колобок.

Наволод несколько смутился.

- Вообще-то сюда никто не допускается, - сказал он. - Во избежание беспорядков

среди спецконтингента. И так безобразий хватает... Чистое знание мало кого

интересует. Кроме того, существует принципиальная возможность изъять свое

собственное дело, а оно может послужить пропуском наверх...

- Мотай на ус! - шепнул Жихарю Колобок. А вслух добавил: - Совершенно

правильное решение, князь. Нечего здесь посторонним шляться!

- Кроме того, это необыкновенно интересное занятие, - продолжал владыка

мертвых. - Знаете, к примеру, какой вид самоубийства считается самым редким?

Угадайте навскидку?

- Во-от такенной жемчужиной подавиться! - не растерялся богатырь.

- А вот и нет! - хихикнул князь Наволод. - Самый редкий у меня самоубийца -

Жужупалов Анатолий Витальевич, тридцати одного года, без определенных занятий,

- он с пешеходного виадука помочился на провода высокого напряжения!

Богатырь ничетошеньки в этой смерти не понял, но про себя решил, что отныне

справлять малую нужду будет только в отведенных для этого местах.

- Здесь, под красной меткой, у меня отказники, тут невозвращенцы, а вот эти -

без вести пропавшие...

- Разве так бывает? - насторожился Яр-Тур.

- Редко, но бывает, - сказал Наволод. - Бывает так, что мир живых человек

покинет, а досюда не доберется... Ищем, розыск объявляем... Облавы

устраиваем... Явь прочесываем, даже в Правь, бывает, забираемся...

Жихарь собрался было спросить насчет Кощея, но вовремя спохватился, страшась

сдуру подвести парнишку.

- А отказники - кто такие? - вместо этого спросил он.

- Это которые умирать не хотят, - просто ответил владыка мертвых.

- Новое дело, - сказал Жихарь. - Как будто кто-то хочет! Мало ли чего человек

хочет или не хочет!

- Они ОЧЕНЬ не хотят, - пояснил князь Наволод, да только яснее не стало.

- А невозвращенцы? - спросил Колобок.

- Это просто негодяи, - насупился навий князь. - Мы их за хорошее поведение

поощряем отпуском на родину, а они, неблагодарные... - Он махнул рукой. - О

них и говорить не стоит. Хотя на первый взгляд казались вполне порядочными

людьми - Белая Дама, Палач Города Праги, Блоксхолмское Привидение, сэр Ральф

Ричардсон, Семеновна-Покойница... Даже, можете себе представить, Майкл

Фарадей! Казалось бы, ученый, материалист - а любит побродить по лабораториям

Королевской ассоциации, вмешивается в эксперименты...

- Нигде порядка нет, - посочувствовал Жихарь. - Но вот скажи нам, в конце-то

концов, куда Смерть подевалась? Честно скажи, как князь князю!

- Да я уже и сам начинаю беспокоиться, - сказал Наволод. - Я ведь ей не

начальник. Я здесь так... Вроде главного тюремщика. Мое дело - обеспечить

учет, питание, обмундирование, режим. Тюремщики же судьями не распоряжаются...

Да бросьте вы о ней да о ней! Здесь такие разговоры считаются неприличными. Вы

лучше сами по архиву погуляйте, поглядите, как я все тут славно устроил...

Вот, смотрите - на этой полочке у меня те, кого растерзали разгневанные

женщины. В основном тут греки: Орфей, Дионис-Загрей, Мавроди Сергей

Пантелеевич... О! Я вам сейчас дело Каспара Хаузера покажу! Мне же тоже

похвалиться охота...

- Удивляюсь, как ты в князья-то попал, - сказал Жихарь.

- Да, сэр Наволод, не в обиду вам будь сказано, вы не слишком походите на

сюзерена... Скорее на сенешаля...

- Да уж так получилось, - развел руками навий князь. - Пришел мой час, мне и

предложили вместо Смерти эту должность... Я ведь на земле был выдающийся

статистик! Мои картотеки славились повсеместно!

- Постой-постой, так ты что - живой, что ли? - догадался богатырь.

- Живой, разумеется. Я и разговариваю с вами по-человечески, а не навыворот -

разве не заметили? Честно говоря, меня вполне бы устроила должность Главного

Архивариуса, а княжение мне в тягость...

- И мне, - признался Жихарь. - Родная душа, выходит. Только помог бы ты нам

Смерть вернуть, а? К кому же обращаться, как не к тебе?

- Да я бы и рад... Ребята, бросьте это дело! Пойдем в мои палаты, попируем

всласть, потом я вас по Костяным Лесам прогуляю - встретитесь с замечательными

покойниками, поглядите на наши порядки, выскажете замечания и предложения...

- Здесь можно бродить веками и эонами, - сказал Колобок. - Но нам нужно

возвращаться. Все понятно - зря нас сюда наладила твоя старушенция, попала

пальцем в небо... То есть в землю...

Конечно, Жихарю страх хотелось погулять по Нави, увидеть того же хитроумного

Дыр-Танана или хотя бы знакомцев по Времени Оному, сравнить увиденное с

рассказами бывалых здесь людей... Хорошо побратиму: он еще досыта в Костяных

Лесах побродит... Какие, однако, глупости приходят в голову! Нашел кому

завидовать!

- Боюсь, на выходе у вас могут возникнуть затруднения, - сказал навий князь. -

Все равно вернетесь ко мне. Не выпустят вас отсюда, из одной лишь зависти не

выпустят...

- Прорвемся, - пообещал Жихарь. - Ну нету, княже, у нас времени! Понимаешь?

- Конечно, понимаю. Здесь вообще нету Времени.

- Да и нынешней жизни на земле не позавидуешь: скоро она ничем не будет

отличаться от здешней, - сказал Яр-Тур.

- Пошли, пошли, - торопил Колобок и даже весь напрягся в своих постромках,

словно мог утянуть богатыря за собой.

- Постой маленько, - сказал Жихарь. - Князь Наволод, если ничем больше помочь

не сможешь, так скажи хотя бы - где неклюд Беломор? У тебя он или еще нет?

Навий князь наморщил лоб, пощелкал пальцами в пыльном воздухе, прислушался к

неким мнимым звукам.

Потом покачал головой.

- Нету его здесь, - сказал он. - Жив ваш Беломор. Но встретиться с ним вряд ли

кому удастся...

- Это почему?

- Сами посмотрите...

С этими словами владыка мертвых запрокинул голову и снял очки.

Жихарь, Колобок и Яр-Тур тоже поглядели вверх. Над рядами высоченных полок

висел полный месяц, и был он, по сравнению с земным, близко-близко - впрочем,

богатырю и королю уже доводилось такое видеть, когда на самодвижущейся телеге

они неслись по небу, преследуя Дикую Охоту. Ясно различались кольцевые горы,

белые сверкающие пятна, серые равнины, черные тени и провалы...

- Смотри-ка - здесь тоже Луна, а я и не знал! - воскликнул уязвленный своим

внезапным невежеством Гомункул.

- Увы, ненадолго, - сказал Наволод. - Луна светит нам только в ваши безлунные

ночи...

- Да это понятно, - нетерпеливо сказал Жихарь. - Но вот где же там Беломор?

- Странно, - сказал Наволод. - Глаза у вас вроде бы молодые... Да вон же он!

Видите - пятнышко в четвертом квадранте, ближе к краю... Должно быть, на

другую сторону торопится - там легче дышать...

- Вижу! - объявил король.

- И я! - обрадовался Колобок. - Верно, ползет какой-то старичок, посохом

подпирается... Лысый, совсем как я!

Но Жихарь, как ни щурил глаза, как ни выпучивал их, ничего узреть не мог.

Потом все-таки различил на самом краю ничтожную фитюлечку...

- Ну-ка лучше я полезу да посмотрю, - решительно сказал он, подошел к

ближайшему стояку, поставил ногу на самую нижнюю полку и вознамерился

карабкаться дальше.

- Сэр брат, до Луны весьма далеко! - позвал его Яр-Тур. - Это лишь кажется,

что до нее рукой подать! Вернитесь, дружище!

- Назад! Уходим! - вякнул Колобок.

- Это бессмысленно! - крикнул владыка мертвых. - До нее триста тысяч

километров!

Но Жихарь никого не слушал. Он озверел от долгого бездействия, от напрасных

разговоров, от ожидания...

- Дубина! - стонал Колобок. - Слезай вниз! Уходим скорее!

- Помалкивай, горбушка! - огрызнулся богатырь.

Колобок вывернулся в своей сбруйке, уперся ножками в богатырскую грудь, а

лапки его неожиданно вытянулись и с неожиданной же силой вцепились в

богатырское горло.

- Эк! Эк! - только и мог сказать Жихарь перед тем, как серебряный шар наверху

погас и все погрузилось в безмолвную тьму...

- Просыпайся! Задохнешься! Что я с тобой, с полумертвым, делать буду? Очнись!

Воздуха совсем мало осталось! Обманула нас твоя Армагеддоновна! Нарочно

пустила по ложному следу!

Ладошки Гомункула больно колотили Жихаря по щекам, дергали за бороду, щипались

и царапались.

- Встань! Заберись повыше! Там еще маленько дыхания осталось! - орал Колобок.

Потом силком поднял богатырю веки. В синем свете фонарика показалась все та же

погребальная камера, смертное ложе, скифские дорожные припасы...

- Да отцепись ты! - Жихарь вскочил, сделал несколько глубоких вздохов.

Кровь колотилась в висках. - Так мы никуда не ходили! - с ужасом догадался он.

- Вот именно! Давай скорей вылезать! Хватит у тебя силы, должно хватить! Я

недаром велел положить много еды! Жри давай! Набирай свою хваленую Святогорову

силу!

Все прочие беды и несчастья мигом вылетели из головы многоборского князя,

когда он представил, что придется здесь застрять навеки в обществе болтливого

черствого хлеба.

Он не стал даже доставать кинжал - схватил первый попавшийся окорок, впился в

него зубами. Колобок заботливо подсовывал ему просяные лепешки - свою лишенную

разума родню. Покончив с первым окороком, богатырь осушил огромный кувшин

пива, потом снова принялся за мясо, запивая его кислым молоком и не думая, что

от этого может приключиться в животе, ел, словно мчался в бой или взбегал на

крутую гору, как будто хотел уважить гостеприимного друга или обожрать

врага...

- Никто на свете так много и так быстро не ел - разве что огонь! - похвалил

его Колобок.

...А на вершине свеженасьшанного кургана беспечные скифы тоже пировали,

справляя тризну по ушедшему вожаку, причем пировали стоя. После безуспешных

попыток сломать крестец водяному коню Налиму у них все ныло и мозжило. Даже

переминаясь с ноги на ногу, степные витязи кряхтели от боли.

Сам конь Налим с невинным видом отдыхал у подножия кургана, дожидаясь по

уговору хозяина.

И тут, как мог бы выразиться сказитель Рапсодище, "мать-земля под ними

всколебалася".

Сперва скифы на это даже ухом не повели - решили, что их просто покачивает от

пива, взбодренного мозголомкой - Жихарь поклонился им целым бочонком. А потом,

изумленно поглядев друг на друга раскосыми и жадными очами, не устояли и

покатились по склону кургана.

Покатились они вовремя - из-под земли полетели толстые бревна наката,

послышался нелюдской рев и пронзительное пищание - то помогал богатырю голосом

Колобок.

- Всех убью, один останусь!

- Правду и в земле не скроешь! Богатырь распахнул курган изнутри - как крышку

котла отворил.

От свежего воздуха ему сперва стало еще хуже, он опустился на могильную землю

и лег, раскинув руки.

Колобок поудобнее уселся ему на грудь. Жихарь раздышался и все вспомнил.

- Значит, не были мы в Навьем Царстве? - спросил он первым делом. От яростного

жевания ныли скулы.

- Значит, не были, - всхлипнул Колобок.

- А как же вопрошающие покойники? Князь Наволод? А Яр-Тур мой где? Там

остался?

- Не было никакого Яр-Тура, - признался Колобок. - Мы ждали-ждали, да и

уснули. Мне, к примеру, опять всякие детские ужасы снились - заяц, волк,

медведь, лиса-гадина... Успела-таки хватить меня зубами за бочок, я проснулся

и давай тебя будить...

- Постой, - сказал Жихарь. - Я же не мог сам такого придумать, чтобы мертвецов

распределять по разрядам. А сколько неведомых имен услышал! А Беломора на Луне

увидел!

- Это все твое подсознание, - снисходительно объяснил Колобок. - Или, проще

сказать, коллективное бессознательное. У всякого свое представление о

посмертном существовании. Бытие определяет сознание - так?

- Так! - согласился Жихарь, потому что слов для спора не нашел.

- Ну вот. А небытие, стало быть, определяет подсознание. Очень просто.

- Спасибо, просветил. Значит, не ходили мы в Навь?

- Ну... это как посмотреть...

- Так ходили или нет? - Богатырь начал уже серчать.

- Скорее всего - нет...

- Ха! - воскликнул Жихарь. - Катючая бездна премудрости! Теперь-то я понял,

почему самого большого дурака называют круглым! Вон от кого это выражение

пошло!

- В чем дело? - взвился Колобок.

- А в том дело, - масляным голосом сказал богатырь, - что проводника нашего,

Карбаксая, в могиле нет!

Гомункул выбрался из своей упряжи, подкатился к рубежу образовавшейся ямы и

заглянул вниз.

Смертное ложе скифского вождя было пусто...

Жихарь поднялся и потянулся.

- Пора, - сказал он. - Отдохнули, надо и в путь. Время не терпит!

Он побежал по склону, глубоко проваливаясь в рыхлую землю.

Гомункул покатился следом, но поражения своего признавать никак не желал:

- Откуда я знаю, куда умрун девался? Может, ты его тоже сметелил под горячую

руку?

Жихарь на бегу нагнулся и ухватил Колобка за ворот кафтанчика.

- Я же только что плотно пообедал, - укоризненно сказал многоборский князь.

ГЛАВА ПЯТАЯ

- ...Он дал собаке понюхать его, когда наводил ее на след сэра Генри, и так и

убежал с ним, а потом бросил.

Артур Конан Дойл.

- ...Никому ничего доверить нельзя! У Окула на кузне подмастерье руку сломал -

так и ходит, кость торчит наружу! Лекарей полон двор, а двух плашек наложить

некому! За собой совсем перестали следить! Я же приказывал жить прежним

порядком, несмотря ни на что! Людей, видно, ничем, кроме боли, не проймешь, а

не стало ее - вот вы и распустились!

Хихарь бушевал посреди двора, потрясая новорожденным сыном, а мамки и няньки

во главе с Армагеддоновной сбились в кучку и трепетали по привычке.

Младенец же безымянный весело смеялся - сообразил, видно, что пребывать в

беспечальной поре ему придется изрядно...

Народ за время недолгого отсутствия начальства и впрямь распустился - ходить

стали еще медленнее, говорили нараспев, долго собираясь с немудрящими мыслями.

Питались чем попало, да и о еде частенько забывали.

Перебирали прошлое, завтрашнего дня не предполагали вовсе...

Жихарь поглядел на сына, рыкнул, успокоился, отдал младенца какой-то бабке и

движением руки разогнал дворню.

Из-под терема тоже доносилась черная ругань:

Колобок, принимавший у домового по описи свое золотишко, ни с того ни с сего

решил, что золотая цепь стала ему тесна:

- Выкусили щипцами звенышко! Или даже два! И расплавили, чтобы улик не

осталось! Кому верить? На что тебе, косматому, золото? Плошку позолотить?

- Никто ничего не выкусывал! Ты сам на чужих дармовых харчах рожу наел

- в подполье не пролазит! - упирался домовой.

Перед Жихарем осталась только повинная гувернянька.

- Ну и что мне с тобой делать? - сказал богатырь. - Что мы там узнали?

- Ты, батюшка, не гневись, а выслушай! - взмолилась старушка. - Во-первых, ты

узнал, что в Навьем Царстве Смерти нет. Во-вторых, увидел на Луне Беломора...

- То ли увидел, то ли нет... - насупился Жихарь. - Тут бабка надвое сказала...

- Не надвое! Не надвое! Увидел-увидел! - замахала руками Апокалипсия

Армагеддоновна. - И по всем гаданиям так выходит, а гадала я и на книге "Эфиоп

Мракообразный", и на решете, и на яйцах, и на иглах, и на воске, и на свинце,

и в зеркале, и на воде, и на бобах, и всякий раз выходило одно и то же -

месяц, змея, ложная весть, спор и наказание...

- Правильно! - гаркнул Жихарь. - Скоро месяц уже, как из-за твоей, змея,

ложной вести у нас сплошные споры и наказания!

- Все-таки не допекла я тебя в свое время, - сокрушенно сказала

Армагеддоновна. - Головку не прожарила как следует... Вот ты и получился без

понятия...

- Да ладно тебе! Рассказывай лучше, что разузнал еще Симеон...

Бабка только руками всплеснула:

- Да он не лучше тебя! Бегает быстро, а в чертежах земных разбираться не

умеет! Я его наугад посылаю, во все четыре стороны. И по всей земле,

оказывается, одно и то же - люди сдурели, осмелели, оставили страх и сами себе

непрерывно вредят. Только у нас и остался какой-то порядок под твоим, княже,

руководством...

- Да, - кивнул Жихарь. - Без меня бы вы давно уже друг дружке головы

пооттяпывали... И остался бы я, когда Смерть воротится, княжить над

покойниками, как тот Наволод...

- Ага! - ухватилась за слово гувернянька. - Значит, веришь ты сам, что

вернется прежнее время! Тогда не все потеряно!

- Как же не верить, - вздохнул Жихарь. - Только и осталось, что верить и

надеяться...

- И любить! - подхватила старушка. - Княгиня тебя из смертного сна вытащила -

теперь ты ее, как хочешь, вытаскивай! Не стой на месте, что-нибудь делай! Ищи

Беломора - у него все концы!

- Далековато, - сказал Жихарь и посмотрел в небо. Потом кликнул Колобка и

пошагал в кабак за новостями.

Новостей было много, но все какие-то бесполезные и страшные.

Прибавилось и народу - приковылял из Гремучего Вира Мутило, прилетел Демон

Костяные Уши. Жихарь как-то холодно поприветствовал их и сразу подошел к

Яр-Туру.

- Все про тебя знаю, брат, - сказал он. - Как же ты не уберегся? Что же у тебя

теперь на сердце делается? Скучно в Навьем Царстве, тоскливо и пыльно...

- Здесь не веселее, уверяю вас, сэр Джихар, - равнодушно сказал Яр-Тур.

- Только вы один и сохраняете какие-то остатки жизни...

- Достойный Яо Тун, видимо, не был знаком с "Наставлением полководцу",

начертанным великим Тай-Гуном, - вмешался Лю Седьмой. - А там говорится:

"Не позволяйте себе умереть, ибо вы облечены огромной ответственностью..."

- Король не имеет права прятаться за спинами своих рыцарей, - возразил Яр-Тур.

- Все! - Жихарь хлопнул по столу, призывая к тишине. Потом встал и

обстоятельно доложил о своем странствии в Навь. Колобок постоянно поддакивал -

добавить от себя ему было нечего, колобочья Навь людям не нужна...

- Теперь вас послушаю, - сказал Жихарь. - Говори, братка. - Сэр Демон привез

весть от моего наставника Мерлина, - сказал Яр-Тур. - Все друиды ищут выход из

наших тяжких обстоятельств. Кажется, им удалось решить вопрос с

размножением...

Мудрецы и герои вытянули шеи: неухто снова станет возможно ласкать подруг и

плодить наследников? Более всех обрадовался младой Кощей.

- Пока что опыты проведены только на овцах, - охладил владыка Камелота

разгорячившиеся было умы и мечты. - У овцы по прозвищу Долли отрезали кусочек

мяса и вырастили из него в особом сосуде точно такую же овцу...

Когда этот способ доведут до совершенства, можно переходить и к людям...

По кабаку тяжко протопало общее разочарование.

- Ясно, - кивнул Жихарь. - Настрогаем себе уйму близнецов, а дальше что?

- Это лучше, чем ничего, - сказал король. - По крайней мере, мои люди сделали

все, что могли.

- Запретить к человекам собачьим такие опыты! - выкрикнул Мутило. - Под водой

и так становится нечем дышать - водоросли побурели, никто никого не жрет, икра

без пользы пропадает, хотя и не портится... Уже и ракам сделалось тошно жить:

ходят вперед головой для разнообразия! Не озеро, а живое кладбище!

Жихарев тесть, Перебор Недосветович, прокашлялся.

- Тут мне Апсурда моя передает, что придумала выход, - сказал он и переждал

гул неодобрения - чего хорошего можно ждать от злодейки и отравительницы? -

Надобно наварить побольше сонного зелья, пока сохранился еще кое-какой сок в

травах. Потом по команде нахлебаться всем и уснуть, и так во сне дожидаться,

пока кто-нибудь все наладит...

- Узнаю любезную тещу, - сказал Жихарь. - А пока мы будем спать в ожидании

героя, крысы да вороны нас обгрызут и расклюют - не с голодухи, а по привычке.

- Неглупый ход, - сказал посланец от варягов. - Наши колдуны решили сделать

примерно так же: всем уйти далеко на Север, в Йотунхейм, пробить большую

прорубь и заморозиться во льду до лучших времен...

- Узнаю горячих варяжских парней, - усмехнулся Жихарь. - Покуда Смерть была -

ее не боялись, а без нее растерялись. Передай своим: задумали не дело, никто

вас потом изо льда вьколупывать да размораживать не станет, разве что белые

медведи. Во льду только Мозголомную Брагу следует держать, чтобы шла

веселей...

- Котел, кстати, заклепали, - доложил Окул Вязовый Лоб. - Мозголомку

наловчились пропускать через древесный уголь...

- Да, неуемна мысль человеческая! - сказал богатырь. - Забирает еще

мозголомка-то, греет кровь?

- А проверь... Только гнать скоро станет не из чего, старая бражка

кончается...

- Тем более, - многозначительно поднял палец Жихарь.

Проверять, конечно, стали все вместе.

Снова собрание распалось на двойки-тройки, заговорили о постороннем, а король

Яр-Тур, тоскуя по родине, в который раз потребовал от Рапсодища спеть

трогательную эльфийскую балладу.

Рапсодища долго уговаривать не надо.

О Танкодром! Электродрель!

Люби, Адель, мою свирель!

Бери, Адель, свою шинель,

Пошли домой скорей отсель,

Туда, где наша цитадель,

Где всех перворожденных цель

Сияет в бурю и в метель,

Где сто вторая параллель,

Где в доппель-кюммель брошен хмель!

К ручьям, где плещется форель,

К морям, где плавает макрель,

Где королева Нонпарель

Сучит прозрачную кудель,

Где звездный варится кисель,

Где слышна жаворонка трель,

Где коростель и свиристель

Трубят в одну виолончель,

Где ночью мадемуазель,

Надев зеленую фланель,

Легко, бесшумно, как газель

Иль даже Сильвия Кристель,

Выходит на свою панель,

Чтоб путника увлечь в мотель!

В угодья, где сельхозартель,

Объединенная в картель,

Выращивает каротель

И тянет, тянет канитель...

- Сейчас струны порву! - посулил Жихарь.

Рапсодище проглотил оставшиеся слова и принялся утешать рыдающего Яр-Тура.

- Разнесу я всю деревню до последнего венца! Не пой, сын, военных песен, не

расстраивай отца! - пояснил богатырь свою суровость. И в который уже раз

потребовал тишины: - Думайте, думайте, не отвлекайтесь! Вот вы, господа

нежить, что можете предложить? Какие среди вас ходят толки?

Мутило и Демон подняли головы.

- Мы-то нежить, - вызывающе сказал водяник, - зато вы теперь - несмерть! Из

нас душу не исторгают, поскольку нечего исторгать. Мы уж как-нибудь докоптим,

дотлеем... Но и нам такое существование не в радость! А Смерть - дело живое,

человеческое, мы в нем не помощники.

- Ну, - подтвердил Демон. - Сами упустили - сами ловите.

- Ладно, блин с вами, - хмуро сказал многоборский князь. - Подойдем к нашей

беде с другого конца. Надо найти Беломора! Как его занесло на Луну? Всех ли

опросили про его уход? Может быть, кто-то что-то видел? Не пешком же он туда

ушел?

- Да весь город перетрясли, князь-батюшка! - ударил себя кулаком в грудь

кузнец Окул. - Никто ничего, и скарб его весь на месте, только чародейного

посоха нет.

- Верно, - вспомнил Жихарь. - Колобок его там видел как раз с посохом...

- Да чего я там видел, - проворчал Гомункул. - Это не я видел, а тот Колобок,

который тебе снился...

- Помалкивай - и так народ в отчаянии! Стало быть, надо и нам отправляться на

Луну, на ясный Месяц. По небесным странствиям у нас главный - Демон Костяные

Уши. Сказывай, летает ли ваша братия туда?

- Холодно, - сказал Демон. - Сам знаешь. На свадьбе. Хотел невесте подарить

Луну с неба. Дальше не помню.

- Ну, холод - не беда. Ты думаешь, у нас на многоборском престоле дураки одни

сидят? Я же тулуп надену, валенки, рукавицы... Да и полечу с утра, пока

солнышко пригревает.

- Тулуп, - хмыкнул Демон. - Смешно.

- Подняться на Луну можно с помощью гиппогрифа, - подсказал король Яр-Тур.

- Это существо наподобие крылатого коня, но не Пегас...

- Гиппогрифу - тоже тулуп! И четыре валенка! Там дышать нету-у! - сказал Демон

и выпучил глаза, как бы задыхаясь,

- Тогда и крылья не помогут - ими в превыспренних сферах нечего загребать, -

вздохнул кузнец. Он, как и большинство других кузнецов, втайне мастерил крылья

и по ночам, нацепив их, прыгал с бани. - А вот с морозом справиться можно...

- Как?

- Очень просто и дешево: надо перечислить тридевять лысых, чтобы мороз на

тридевятую плешь перевести... Сразу потеплеет...

Тут мудрецы и герои обрадовались и наперебой стали припоминать всех знакомых

плешивцев, и насчитали их сотни три, и только тогда опомнились: вверх-то не

упадешь...

- Луну поймай надо, - сказал Сочиняй-багатур. - Все веревка собирай, один

аркан плети. Сочиняй кинет, а Жихарь подтяни ее сюда...

- Да, нам еще потопа для полного счастья не хватало, - скривился водяник. - Вы

на земле живете и ничего не знаете, а в озере-то очень даже чувствуется, как

Луна воду на себя тянет!

- Стебли некоторых священных растений из семейства бобовых способны дорасти до

Луны, - задумчиво сказал Лю Седьмой. - Именно так попал туда мистический заяц,

который толчет в ступе средство для достижения бессмертия. Но коль скоро

плодородие утрачено, то и этот способ не годится...

- Ведь Беломор попал же, - настаивал Жихарь. Сам он в это не слишком верил, но

ведь надо людей воодушевить... Да и прославиться можно напоследок... - Эй,

Колобок, ну-ка подтверди!

Но Гомункул не откликнулся.

- Понятно, - сказал Мутило. - Промолчать ему, премудрому, стыдно, а сказать

нечего. Вот он и укатился...

Жихарь некоторое время еще выслушивал советы, один дичее другого (Кот и Дрозд,

например, предложили, чтобы Армагеддоновна еще разок сунула Жихарку в печь на

лопате - глядишь, и проявятся способности Супермена), потом вдруг понял, что

сидеть они здесь будут и колотить языками до конца времен.

- Довольно мечтать! - воскликнул он. - У нас одна задача - найти Беломора.

На Луне ли он, ко вдовушке ли которой подженился - неважно. Важно проследить

его путь из терема...

- Сто раз тебе говорил, - досадливо прохрипел кузнец. - Домовой в ту ночь не

сторожил - всю ночь гонял Чубарого. Дворовой просто ничего не помнит, у него

память как у этого... как его...

- Домовой, дворовой... А часовые-то где были? Или вы их выставляете только при

мне?

- Так часовым он глаза отвел!

- Это он может, - согласился Жихарь. - Только к чему такие тайны напускать?

Он же не Мара-конокрад!

- А ушел босиком...

Дверь в кабак так и не навесили, поэтому Колобок с княжнами влетели туда

внезапно.

- Что такое? - возмутился Перебор Недосветович. - Место ли княжеским внучкам в

кабаке? Тут и пьют, тут и всяко... Думай, круглая голова, что делаешь!

Ляля и Доля смущенно остановились. Они держались за руки, а Колобок сидел у

них словно на качелях и очень радовался.

- Известно, что именно ребенок крикнул: "А король-то голый!" - сказал Колобок.

- Только детская непосредственность и невинность укажут нам правильный путь!

Говорите, конопатые!

Конопатые молчали.

- Здорово их гувернянька воспитала, - сказал Жихарь. - Знают, что при живом

отце можно говорить только с его соизволения. Соизволяю!

- Батюшка, батюшка! - прорвало Лялю и Долю. - А мы ведь той ночью деда

Беломора видели, только сказать боялись!

- И чего же вы боялись? - нахмурился гроза-отец.

- Что накажут!

- За что накажут?

- А за то, что встали среди ночи! А мы всего-то и хотели Апокалипсии

Армагеддоновне приклеить, пока спит, усы из пакли! А что она анфанами

терриблями обзывается! А пакля в сарае! А сарай на дворе!

- И что?

- Видим - идет по двору дед Беломор, весь в белом, и посохом вот так делает!

Вы куда, спрашивает! Мы повинились про паклю. Он нашу затею похвалил, еще

подсказал, как покрепче клей заварить, чтобы на всю жизнь...

А мы его спрашиваем: а ты куда? А дед Беломор отвечает: куда-куда - на Луну!

Мы подумали, он шутит! А он идет да идет! Мы ему еще помогли через забор

перелезть, мы знаешь какие сильные! Мы запросто перелезаем! И мы его до самого

леса проследили... У него, наверное, в лесу штаб, как у мальчишек, или он там

секретики закапывает...

- А потом?

- А потом в лесу кто-то как заухает! А мы домой побежали!

- Добро, - сказал счастливый отец. - Место, где он входил в лес, запомнили?

- Запросто!

- Покажете?

- Хоть сейчас...

- Мо-лод-цы! То есть я имел в виду - де-ви-цы! Будет вам впоследствии

гостинец, а часовым - другой гостинец, уже не такой сладкий. Да, я про главное

забыл: усы-то приклеили?

- Нет, батюшка! - заревели близняшки. - Лялька, дура, горшок с клеем

опрокинула! Долька, дура, свечку уронила! У гуверняньки подушка загорелась, а

мы из ее светлицы убежать не можем - к полу прилипли!

- Вот оно, утешение отцовское! - объявил Жихарь. - Вот она, отрада дедовская!

Я так когда-нибудь из похода на пепелище вернусь! Перебор Недосветыч, мог ли

ты вообразить, что вот такие умилительные чада твою старость покоить будут!

- А ведь еще младенец вырастет! - в ужасе сказал княжий тесть. Жихарь

насупился.

- Если вырастет... Теперь в лесу и лучший охотник не найдет следа.

Ясно, что у Беломора там был спрятан какой-нибудь летучий корабль. Или ручной

огненный змей. Неклюд, пока у нас жил, в тереме не волхвовал, а вот в лес

отлучался частенько...

- След всегда можно найти. Хоть год. Хоть десять, - неожиданно прогудел Демон

Костяные Уши. - Собака не возьмет. Я возьму.

- Да, сэр Джихар! - вскочил король Яр-Тур, - Мы бы и сами могли догадаться!

Помните, как сэр Демон выследил нас в каменной пустыне, среди тумана? Чтобы

спасти от голодной смерти?

- Ну, Демон, - сказал Жихарь. - Ну, благодетель! А еще говорил, что от тебя

толку нам не будет! Тогда пойдем, господа побратимы!

- Надо его запах. Рубаху. Сапог, - потребовал Демон.

- Портяночка лучше всего подойдет! - подсказал Мутило, возревновавший к чужому

успеху - к тому же еще и представителя другой стихии.

Собирались быстро, но с умом. Нашли и портяночку Беломора, набили дорожные

мешки, проверили оружие.

- Нет, - сказал богатырь, когда из кабака высыпали все гости. - Пойду только я

с побратимами. А вы сидите и ждите.

Посланец от варягов, которого звали Аскольд Волосатая Кобра, счел было отказ

за оскорбление, но Жихарь отвел варяга в сторонку и нашептал ему на ушко, что,

дескать, он, Аскольд, из всей толпы один настоящий воин и многоборский князь

может доверить порядок только ему. Потом богатырь отловил Армагеддоновну и

велел проследить, чтобы не увязались Ляля и Доля.

Собирались быстро, но на проводы заявился чуть ли не весь город.

Жихарь поднялся на крыльцо и сказал:

- Многоборцы и гости нашего княжества! Может, мы вернемся еще до ночи, может,

вовсе не вернемся. Прошу об одном: живите, как при мне жили, утром вставайте,

вечером ложитесь спать. Даже в шутку не деритесь - всякая рана впоследствии

может открыться. Не забывайте садиться за стол, подъедайте старые припасы,

потому что свеженины пока не предвидится - сами видите, нынче даже свиные

отбивные со сковороды убежать норовят. Храните себя для светлого будущего, в

которое приказываю верить. Кот и Дрозд, берегите детей. Соберите по деревням

народ, запритесь в городе и никого не пускайте.

Мало ли кто в такие времена по дорогам шляется! Господа дружина!

Разъезжайтесь по заставам, перекройте все пути в Многоборье, как полагается

при моровом поветрии. У дружинников за старшего будет Окул, и не спорить!

Сочиняй, передай Окулу свою ханскую бляху, пусть степняки в случае чего будут

с нами заодно. Гостей ни в чем не неволю - кто хочет, уезжай восвояси, кто

хочет - оставайся. Бабура, заколоти досками дверь в кабак!

Юноши и девушки, берегите стариков и наоборот! Не озорничайте, не время!

Потом натешитесь!

- А будет ли "потом" - как мы узнаем? - спросили из толпы.

Сперва Жихарь хотел отрубить себе мизиниый палец и приколотить его над

княжеским крыльцом - мол, если кровь закапает, стало быть, мы победили. Но

даже мизинца стало ему жалко.

- А так, - сказал он. - У нас самый ярый да чувствительный кто? Младой Кощей.

Он это первым почует. Как только он какую девку за белую грудь ухватит -

значит, жизнь налаживается!

- Ничего себе барометр! - сказал Колобок. Пока Жихарь возвещал свою княжескую

волю, настырный Гомункул вскарабкался ему на шею и начал прилаживать свою

сбруйку.

- Да уж оставался бы тут, - сказал богатырь. - Мы, может, на верную гибель...

Тьфу ты!

- Не на гибель, а за гибелью, - поправил его Колобок. - Как же мне не пойти? Я

ведь только на Луне и не бывал, хотя и пробовал туда доехать с оказией. Да

только меня не взяли: мол, в невесомости крошки могут попасть в дыхательное

горло...

- Зверье, - сочувственно сказал Жихарь, повернулся и побежал в дом.

Карина чему-то улыбалась во сне. Безымянный сын посапывал рядом. Ляля и Доля

сидели на лавочке, опасно притихнув.

- Я скоро, - сказал богатырь. - Ты не думай, я обязательно вернусь...

Ты откроешь глаза, а я уже тут...

- Колобок, береги батюшку. Батюшка, береги Колобка, - прошептали Ляля и Доля.

Жихарь поцеловал всех и вышел. Что бы ни ждало его на следу Беломора, он решил

без победы домой не возвращаться. Так жить никакого сердца не хватит.

...Демоны, как и водяники, не умельцы ходить по земле - крылья мотаются за

спиной и мешают сохранять равновесие. Демон Костяные Уши еще и пригнулся к

самой траве, громко сопел, принюхиваясь. Время от времени он поверял себя с

помощью портянки. Хвост его ходил из стороны в сторону. Когда уходили, Мутило

не удержался и вдогонку посоветовал надеть на следопыта поводок, так их еле

растащили.

Да и сам Жихарь то и дело себя осаживал, чтобы не сказать какую-нибудь

глупость вроде: "Ищи, ищи! Умница!" Демон то и дело запинался за всякие

корневища и утыкивался рылом в землю. Потом Жихарь и Сочиняй по очереди просто

тащили его на руках с наклоном вперед, как слепец палку. Бедный Монах и Яр-Тур

молча шли сзади. Помалкивал и Колобок - видно, его на ремнях убаюкало. Уже

начало вечереть.

А ведь можно просто-напросто сбежать во Время Оно, думал богатырь.

Место в развалинах он запомнил, заклинание тоже. Забрать семью и податься

туда.

Там-то наверняка все по-прежнему. Живут, а потом умирают. Иаков всегда

приютит, да и в Вавилоне ему рады будут... Нет, в Вавилоне вряд ли, Вавилон

они ограбили так, что за тысячу лет не забудется... Но жарко там, в песках, и

водоносного платка больше нет. И друзей старых нет. Яр-Тур туда наверняка не

пойдет, он сказал, что вернется в Камелот в любом случае. А в Столенграде люди

станут ждать. Потом забудут, кого и чего ждут, по том даже имен своих не

вспомнят. Высохнут до костей и будут бессмысленно бродить по улицам...

- Спишь, человек полосатый! - гаркнул Демон. - Пенек!

- Ой, прости! - очнулся Жихарь и понял, что пенек вовсе не он, а настоящий

пенек - об него и стукнулся Демон.

Они шли через осыпавшийся ельник. Над самыми верхушками голых деревьев висела

Луна, идущая на ущерб. А в Нави она была полная...

- Все, - сказал Демон. - Пришли. Ставь на лапы.

Перед ними едва возвышался холмик, закиданный ветками. Но хвоя давно опала,

под ней обозначились доски, и стало понятно, что это всего-навсего землянка.

Жихарь толкнул дверь. Она была заперта изнутри. Значит, не выходил оттуда

неклюд.

Богатырь отошел, чтобы с разбегу вышибить дверь, но Сочиняй-багатур опередил

его - поковырялся кинжалом да открыл засов.

- Прощайте, - сказал Демон. - Сынам эфира нельзя под землю.

Жихарь хотел ответить ему что-нибудь хорошее, но суровый дух изгнанья резко

взметнул крыльями хвою и через мгновение уже обозначился густой черной тенью

на лунном диске.

- Сынам эфира нельзя, - сказал богатырь. - А вот я, как проклятый, как

рудокоп, из-под земли не вылажу. То Бессудная Яма. То Адские Вертепы. То

вавилонские темницы. То курган-могила.

- Земля символизирует материнское чрево, - зевая, сказал Колобок. - А также

хтонический мир, населенный чудовищами...

Вниз уходили земляные ступеньки. На досках двери с обратной стороны был грубо

намалеван знак - красная стрела, указывающая на белый серп.

- Если я что-нибудь понимаю в символике, - сказал король Яр-Тур, - то этот

подземный ход ведет на Луну...

ГЛАВА ШЕСТАЯ

- Я видел... я видел: на хромом зайце ехал бородатый старик без макушки,

шибко, шибко, шибко, оставил свою гору, оставил чужую, оставил сорочью гору,

оставил снежную и переехал за ледяную, и тут сидел другой старик с белою

бородой и сшивал ремнями дорогу, а с месяца свет ему капал в железный кувшин.

Николай Лесков

"И на Луне, поди, люди живут", - думал Жихарь. Он шел впереди, а Колобок,

наклонившись вперед, освещал фонариком дорогу: отрабатывал свое участие и

бесплатную езду на богатырской шее.

Ход был узкий и низкий, не укрепленный, земля влажная и тяжелая. Жихарю и

Яр-Туру приходилось нагибаться, потому что даже Лю Седьмой и Сочиняй-багатур

то и дело чиркали макушками по потолку, и каждый раз все замирали и

останавливались в тревожном ожидании - не осыплется ли земля спереди или

сзади.

Понятно, что не Индрик-зверь прокладывал этот ход - походил он скорее на

подкоп из темницы.

Особенно неуютно было Сочиняю, привыкшему к степным просторам.

- Там должно быть все, необходимое для жизни, - утешал спутников Бедный Монах.

- Там встретит нас лунная богиня Гуань-Инь, проведет во дворец, а священный

заяц поделится содержимым своей ступки - толченой травой бессмертия...

- Как-нибудь приспособимся, - сказал Жи-харь. - Человек везде

приспосабливается. Даже нежить - и та на чужбине умеет устроиться...

- Да, уж эти ребята нигде не пропадут! - засмеялся Колобок. - Мне давеча

рассказывал домовой, что после твоей свадьбы несколько многоборских Банников,

у которых еще своей бани нет, а работают они на подхвате у старших, увязались

за королем, решив поискать счастья в Туманном Альбионе...

- Сэр Хонипай, никто за мной не увязывался! - воскликнул Яр-Тур. - Если бы я

кого и взял с удовольствием, так это сэра Окула, но он остался верным своему

повелителю...

- Вы, ваше величество, захватили с собой березовый веник, - пояснил Колобок.

- Да, Мерлин просил меня привезти несколько многоборских диковин...

- Вот они в венике и устроились - много ли им места надо, - продолжал

Гомункул. - Ну, приехали. Кругом все чужое - эльфы, гоблины, лепрекуны, феи,

сиды... Народ гордый, чопорный, на ваших смотрят свысока. Ни в один клуб не

записывают, на чашку чая не зовут. Кличут нежелательными иностранцами. Самое

неприятное - что жить негде, не складывают тамошние жители баньки, не знают

такого искусства, моются изредка...

Яр-Тур закашлялся.

- Достойный Гомункул, я, конечно, признаю, что Логрия при мне далека была от

совершенства, - сказал он. - Тем не менее в Камелоте любой путник имел

возможность получить бочку горячей воды для омовения после долгой дороги и

кровавых подвигов. Я сам стоял у входа в Зал Круглого Стола и проверял чистоту

рук и ногтей у рыцарей. Иногда в такую бочку удавалось запихать даже сэра

Белианса Надменного. Для этого кому-нибудь из рыцарей приходилось вызвать его

на поединок. Если сэр Белианс проигрывал, он погружался в воду без всяких

возражений... Не надо представлять моих подданных дикарями!

- Язык у тебя... - покосился Жихарь на Колобка, но тот не унимался:

- Словом, жить негде. Ни в домах, ни в холмах, ни под мостами, ни при ручьях,

ни на мельницах - везде все занято. И никакого дела себе найти не могут, а без

дела нечисти и нежити жить никак нельзя, надо либо приносить людям пользу,

либо вредить, либо шутки над ними шутить. У банников какие шутки - разве что

запарить кого-нибудь до смерти или шкуру ободрать. И назад дороги нет, там же

остров. За перевоз платить нечем, и домой возвращаться с позором неохота. Но

не таков многоборский банник, чтобы пропасть ни за грош.

Долго они думали и придумали, наконец, заделаться провозвестниками Смерти...

Они же все, мохнатики, ее чуют загодя. Подходят ночью к дому или там к замку и

начинают вопить по-черному...

- Вы говорите о баньши, сэр Хонипай?

- Ну да - в такое слово там здешних банников переделали. А жить они устроились

в кустах и зарослях. Если человек там заплутает, они его жаром опыхивают...

- Верно, баньши в наших местах появились сравнительно недавно, - сказал

Яр-Тур. - И накануне последнего сражения я слышал их истошные вопли. По

крайней мере хоть такая память останется о несчастном логрийском короле...

- О многоборцах везде идет добрая слава, - гордо сказал Жихарь. Потом понял,

каково сейчас побратиму, и спросил осторожно: - Как же у вас до усобицы дошло?

Чего не поделили?

- Это долгая история, сэр брат...

- Так ведь и Луна не близко! К слову, давно уж пора нам передохнуть и

подкрепиться... Смотри-ка - дома через силу глотал, а тут так и сосет в

животе...

- А я еще давно ни один жена не видел, - ни с того ни с сего вспомнил

Сочиняй-багатур.

- Это хорошо, - сказал Колобок. - Значит, земные законы теряют свою силу.

Мы на верном пути!

Они остановились, уселись вдоль стены, причем Жихарь долго не умел пристроить

ноги.

- А чарка-то как весело пьется! - сказал он через некоторое время.

- Значит, кончилось межеумочное состояние! - воскликнул Бедный Монах. - Мы

снова смертны, и заячье снадобье нам пригодится!

- Если и вправду есть там отмогильное зелье - непременно найдем его для тебя,

братка! - загорелся Жихарь. - Но вот сам я его даже не пригублю. Незачем зря

Смерть обманывать...

- Было бы кого обманывать... - вздохнул Колобок.

- Вы очень любезны, сэр Джихар, - сказал Яр-Тур. - Но мой земной путь, увы,

пройден, и держусь я из последних сил. Если земная Смерть меня не берет, то,

возможно, ее лунная сестра...

- Нет, - сказал Колобок. - Ты ранен на земле. Лунная Смерть не должна иметь к

тебе никакого отношения...

- Ступайте дальше без меня, не хочу быть обузой. Сон одолевает меня...

- Ну поспи... Мы подождем... - неуверенно сказал богатырь.

- Нельзя поспи! Никуда подожди! - крикнул Сочиняй. - Надо кургуз-трава жевать,

Сочиняй захвати!

Степной хан вытащил из-за пазухи пучок сухих стеблей и через Бедного Монаха

передал зелье королю. Бедный Монах понюхал траву, одобрительно кивнул и от

себя прибавил какой-то бурый шарик.

- Пепел Феникса, - пояснил он. Но Яр-Тур уже вовсю спал, и снадобья пришлось

впихивать в него силой.

- Вот, запей для верности, - сказал Жихарь, когда побратим открыл глаза. -

Вздумал покинуть товарищей на половине дороги!

Яр-Тур тряхнул головой.

- В самом деле, я действительно чувствую прилив сил!

- А то! - сказал Жихарь. - Ты рассказывай, рассказывай - потом, может, поры

свободной не выпадет...

- Что ж, - начал Яр-Тур. - Я уже писал вам, сэр брат, что королева Джиневра

никак не могла принести королю Артуру наследника, что весьма оного огорчало. И

Мерлин вызвался помочь этому горю с помощью нездешних лекарей, и король Артур

сказал ему: "Грамерси". И Мерлин взял королеву за руку, и они исчезли, и это

было весьма удивительно, так что все высокородные дамы и доблестные рыцари

немало тому давились. И Мерлин с Джиневрой отсутствовали три месяца,

вернувшись только к Уинстонову дню.

А когда они вернулись, увидел король, что Мерлин горько плачет, сокрушаясь о

своей неудаче, а королева Джиневра одета в мужские штаны синего цвета и

вязаную из шерсти рубаху, словно деревенская девка с распущенными волосами.

- Моя прекрасная госпожа, - сказал король. - Немедля ступайте к себе и

облачитесь в подобающие одежды, ибо недолжно королеве быть одетой таким

образом, да еще в Уинстонов день.

- А я не назову, - она отвечала, - вас своим господином, потому что вы грязный

мужской шовинист и нарушитель прав человека. Вы смотрите на женщину, как на

сосуд для деторождения, а между тем у нее такие же права, как и у вас! Когда

мне заблагорассудится, тогда и будет у меня ребенок от того, кого я выберу ему

в отцы!

- Тогда, - говорит король, - отправляйтесь отсюда прочь к своему отцу, королю

Лодегрансу, ибо не хочу я вас больше видеть!

- В таком случае, - отвечает Джиневра, - я отсужу у вас и замок Камелот, и

Карлион, и Лондондерри, и Оркнейские острова, и даже Фолклендские, хотя вы о

них еще слыхом не слыхивали! Немалыми покажутся вам такие алименты!

Остальное вам объяснит мой адвокат!

Такие неслыханные речи привели короля в великий гнев, и он обратился к

Мерлину:

- Напрасно сказал я тебе тогда "Грамерси", ты обманул меня - королева не

только не излечилась от бесплодия, но и впала в безумие! Позор тебе!

- Господин, - сказал Мерлин, - напрасно ты гневаешься. Королева прошла курс

лечения у лучших лекарей Калифорнии и совершенно готова подарить вам

наследника. И дали мы ей все снадобья, какие только можно было закупить за

золото и серебро. Но потом ей вздумалось посетить двор тамошнего короля, сэра

Президента Республиканского, где принимали ее с великими почестями, которые

будут существовать в те времена. О ней говорили и писали не меньше, чем о

несчастной принцессе Диане, а сэр Майкл Отмытый Добела даже сложил в ее честь

песню, сразу ставшую хитом сезона. Только нравы, порядки и законы,

существующие в этом королевстве, настолько отличны от наших, что даже более

могучий ум может смутиться. Окружите ее лаской и любовью, и, уверяю вас, все

встанет на свои места.

И король успокоился, и простил супруге дерзкие речи, и отпустил ее с миром,

велев притом своим рыцарям искать по всем дорогам сэра Адвоката Алиментского,

дабы вызвать его на поединок.

Мы же теперь обратимся к королеве Джиневре. Она собрала своих придворных дам,

чтобы рассказать им о том, как прекрасно живут женщины в королевстве

Президента, и дамы пришли в великий восторг, и постановили завести в Камелоте

такие же порядки. Король же тем временем уехал со своими рыцарями в Бенилюкс,

чтобы завоевать там все герцогства и графства.

Когда же они вернулись, все в Камелоте было уже устроено по-новому, так что

королевский сенешаль сэр Кэй впал в совершенное отчаяние. Дамы скоро объяснили

вернувшимся мужьям и возлюбленным, каковы их подлинные права и обязанности.

Сколь ни пытался мудрый Мерлин изгнать из королевства злого духа Феминизма,

ничего не помогало. Восторжествовало повсюду Правовое Государство.

Отньше доблестный рыцарь не только не осмеливался нанести своей даме поцелуй,

но и просто подать руку без того, чтобы его не обвинили в самых низменных и

позорных домогательствах и не наложили за то огромный выкуп.

Даже невинная шутка влекла за собой тяжелые последствия и поединки, первой

жертвой которых пал известный сэр Дайнадэн-Шутник.

И рыцари ходили по Камелоту молча, ибо дамы наложили на них обет Политической

Корректности, по которому нельзя было назвать подлеца подлецом, вора - вором,

разбойника - разбойником, ведьму - ведьмой, людоеда - людоедом. И говорили про

безумца: "Он неадекватен", и величали главаря разбойничьей шайки "полевым

командиром", а саму шайку - "вооруженным формированием", ведьмы стали

"народными целительницами", людоеды - "лицами, практикующими каннибализм".

Чернолицего арапа отныне называли "афробританцем", и даже самый обычный дурак

стал теперь "представителем интеллектуального большинства".

И не мог Артур развестись с супругой без веской причины, потому что адвокаты

забрали в королевстве великую силу. И пришел за советом к Мерлину, и Мерлин

сказал:

- Клин клином вышибают. Надобно нам найти рыцаря без страха и упрека с тем,

чтобы королева в него влюбилась и учинила вам измену при свидетелях. С этим

можно выходить против самого лютого адвоката!

- Но, - сказал Артур, - это же будет великою порухой моей супружеской чести!

Вряд ли кто из Рыцарей Круглого Стола согласится на такое.

- Не печальтесь, рыцарь будет мнимый, - отвечает Мерлин. - Ехал к вам на

службу некий сэр Ланселот Озерный, но не доехал, потому что его похитили феи.

Мы воспользуемся его именем, доспехами и грамотами.

- Но, - сказал Артур, - кто же наденет эти доспехи?

И сказал ему Мерлин так:

- Сэр, возвеселитесь духом, ибо у вас нет и не будет причины к унынию. Вы сами

и станете совершать все деяния под именем Ланселота. Я с помощью волшебства

устрою все так, что вы сможете незримо переноситься из одних доспехов в

другие, и дам вам другое лицо и другой голос.

И король Артур согласился, и это было началом конца его королевства, ибо сын

его сестры Морриган, злобный выродок Мордред, под видом борьбы за честь своего

дяди...

Тут Яр-Тур замолчал и закрылся рукавом. - Ну, ясно, - сказал наконец Жихарь. -

На этих волшебников только положись... Поднимаемся, друзья, потопали дальше...

Больше никто ничего не сказал, даже Колобок.

Жихарь вспомнил о давней встрече с мрачной и прекрасной сестрой Яр-Тура, и его

передернуло от давнего стыда и сиюминутного ужаса.

Ход сделался еще уже и ниже. Жихарь, как ни пригибался, стал все чаще задевать

за своды, а потом сообразил, что движется вприпрыжку...

- Стой, - велел он. - Что-то не так...

- Легко иди, как верхом скачи, - сказал замыкающий Сочиняй.

- Земля совсем утрачивает власть над нами, скоро ее сила уравновесится с

лунной, - предположил Лю Седьмой.

- Понял! - закричал Жихарь. - Помнишь, братка, как мы с тобой наелись

перелет-травы и ноги более не трудили?

Через несколько шагов он почувствовал, что тело совсем утратило вес.

- Делай как я! - с этими словами богатырь нырнул вперед, оттолкнулся руками от

стенок и полетел дальше.

- Осторожно! - вопил Колобок. - У тебя навыка нет!

Но Жихарь, а за ним и остальные побратимы вдруг позабыли про все на свете,

превратившись в легкодумных озорников, несущихся с ледяной горки к обрыву.

Любое касание бросало тело то на пол, то на стенку, то на потолок, но правила

движения выработались сами собой.

- Р-разойдись - зашибу! - предупреждал богатырь всех возможных встречных.

Колобок перебрался к нему на загривок, чтобы свет фонарика видели остальные.

- За Камелот! За добрую старую Англию! - вторил богатырю Яр-Тур.

- Вань-суй! Вань-вань-суй! - распевал Лю Седьмой.

- Ёкаргана! - визжал Сочиняй-хан. Он попытался перегнать для начала Бедного

Монаха, но ход был слишком тесный.

Полет все ускорялся, и Жихарь даже придумал, вернувшись домой, соорудить для

сына с товарищами похожую забаву: надолбить из бревен желобов да пустить по

желобам воду, да на эту водяную горку забираться и стремительно скользить,

упадая под конец в пруд, чтобы вышло много крику и радости...

Потом все повторилось в обратном порядке - ход расширился, ноги стали

потихоньку тяжелеть.

Наконец впереди показалась такая же, как на входе в землянку, дверь, только

распахнутая.

В проем полезли все четверо, слегка придавив Гомункула.

Внизу лежала Луна - такого же бледно-голубого цвета, какой видится с земли.

Луна была усыпана камнями и скалами, холодными даже на вид. Побратимы глядели

на нее словно с крыши терема.

- Высоковато, - сказал сплюснутый Колобок.

- Аркан имеем, - нашелся Сочиняй, снял с плеча моток сплетенной неведомо из

чего веревки. Тот конец, который с петлей, он сбросил вниз, а другой пропустил

в дверную скобу и привязал хитрым узлом. Потом отодвинул плечом Жихаря и начал

спускаться так ловко, словно был горным, а не степным жителем. Остальные

наблюдали. Сочиняй достиг каменистой проверхности, подпрыгнул выше своего

роста, медленно опустился, огляделся, выбрал торчащий, словно палец, камень,

обернул вокруг камня петлю, затянул и без труда опрокинул камень набок, чтобы

аркан не соскользнул.

- По одной ходи! - предложил он. Наконец четверо людей и один Гомункул

оказались на Луне и сразу принялись совершать огромные прыжки и даже

кувыркаться.

- Дураки, ноги поломаете! - строжился Колобок.

Небо над ними было совсем черное, звезды с горошину, а вместо Луны в нем висел

голубой с зеленым кубарь.

- Это наша земля, - сказал Лю Седьмой. - Странно, ведь земля квадратная, а

небо круглое... Неужели совершенномудрые ошибались? Поверят ли этому ученые

мужи из Отделения четырех дверей при Университете сынов отечества? Не лишат ли

меня звания Мужа обширных познаний?

- Хорошо-то на Луне как! - сказал Жихарь. - Знали бы люди, как тут легко

живется, так давно бы перебрались сюда...

- А вы заметили, сэр брат, что мы, совершая воистину молодецкие прыжки, не

поднимаем пыли?

Богатырь удивленно поглядел под ноги. Действительно, - следы в толстом слое

пыли отпечатывались явственно, а сама пыль не клубилась, лежала на месте...

- Значит, здесь нет воздуха, - упавшим голосом сказал Лю. - Значит, мы еще

там, в подземном ходе, задохнулись...

- Глупости, - недовольно сказал Колобок. - Тогда бы на вас было страшно

смотреть, вас бы раздуло изнутри, словно глубоководных рыб, поднятых на

поверхность.

- Но законы природы... - робко начал Яр-Тур.

- Коли есть у природы закон, должен быть и произвол! - постановил Колобок.

- Вот этим произволом мы и дышим...

- Вот как худо быть ученым, - сказал Жихарь Сочиняю. - По ихним законам и

задохнуться недолго... Эх! - закричал он. - Оплошали! Истоптали здесь все, как

найдем следы Беломора?

- Так он же босиком был, - сказал Колобок. - Дай-ка я посмотрю...

Гомункул развязал постромки и плавно упал вниз. Ручки и ножки он втянул в себя

и катился беспрепятственно, почти не оставляя следа. Катился он по всем

правилам поиска, кругами, и каждый раз круг расширялся.

- Нашел! - раздался торжествующий писк. - В гору ваш Беломор идет!

- Попрыгали, - сказал Жихарь. Они быстро догнали Колобка и сами увидели следы

босых ног, действительно ведших вверх по склону громадной горы.

- И еще высматривайте следы зайца! - сказал Бедный Монах.

- Боюсь, нет здесь никакого зайца, - сказал Жихарь. - Ни травы, ни деревьев,

ни капусты, ни морковки...

И только сейчас понял, какая Луна мертвая, чужая, равнодушная, как беспомощен

он сам и его спутники под этим черным небом... Он оглянулся назад, на место

высадки. Прямо из неба спускалась веревка...

- Да найдем, найдем, по своим следам найдем, - успокоил его Колобок.

- Не понимаю я все-таки, братцы, как это мы ушли под землю, а вышли вон где, -

не унимался богатырь. - Ведь это даже не чары, это что-то похуже.

- На Луну всегда так ходи, - сказал Сочиняй. Его ничем нельзя было смутить.

- Может, здешние люди там, внутри живут? - рассуждал Жихарь.

- Тогда бы и Беломор пошел куда-нибудь внутрь, - ответил Колобок.

- Ну да! Не знаешь ты старика! Он и на земле норовил держаться от людей

подальше. Одно слово - неклюд!

- Давайте шибче прыгать, - сказал Колобок. - Пока солнце не взошло. Думаю,

тогда нам жарковато придется...

- Покуда мне ни жарко, ни холодно, - пожал плечами богатырь.

- Так я же и говорю - произвол антинаучный... Все оттого, что темные вы!

Но, похоже, здесь незнание законов природы освобождает от ответственности,

иначе давно бы вы задохнулись и замерзли, а я остался бы, бедненький, один

горе мыкать...

Всякое любопытство из богатыря улетучилось, хотелось побыстрее найти Беломора

и вернуться домой - даже то безобразие, что творилось нынче на земле, стало

казаться родным и близким...

Ни ветра, ни дождя... Ни снега, ни урагана...

Теперь он смотрел только под ноги, как тогда, во Времени Оном, пересекая

пустыню. Да и остальным было не по себе.

Катиться вверх Колобок не мог даже здесь - теперь он оставлял крошечные

следочки в елочку. Его яркий кафтанчик мелькал где-то далеко впереди.

...Старый неклюд лежал под наклоненной скалой, сложив руки на груди - только

свечки не хватало. Глаза Беломора бьми широко открыты и устремлены на далекую

Землю.

Не было у Жихаря ни радости от встречи, ни тревоги за старика - не помер ли?

Побратимы обступили старика. Беломор недобро зыркнул из-под густых бровей,

потом, не поднимаясь, сказал:

- Нашли все-таки! Догадались, кто виноват! Теперь судите старого дурака,

казните его!

- За что? - хмуро спросил богатырь. - Никто тебя ни в чем не винит, думали

искать у тебя совета... Думали, не случилось ли с тобой худого...

- Случилось, - сказал Беломор. - Погубил весь белый свет. Поэтому не

возвращался. Стыдно было. Рассказывать не хочется, да и сделать уже ничего

нельзя...

- Сэр Беломор, не на одного вас нашла проруха, - мягко сказал Яр-Тур. - Тут

даже мой Мерлин крупно ошибся, а про меня и говорить нечего. Должно быть,

такие дни наступили, чтобы всем ошибаться.

- Тот, кто знает про свою глупость, уже не такой большой глупец, - сказал Лю.

- Тот, кто знает про свои заблуждения, заблуждается не так уж глубоко.

Древние государи за все доброе благодарили народ, а во всех бедах винили себя;

всё истинное видели в народе, а все заблуждения находили в себе.

- Есть старик - убить бы его, нет старик - купить бы его, - объявил Сочиняй.

- Не утешайте, - сказал Беломор. - Лучше сразу пришибите.

- Рассказывай, отец, - велел Жихарь. - Чего уж теперь. Что там у тебя со

Смертью получилось, чем ты ее прогневил? Я ведь знаю, что вы с ней чуть не

родственники...

- А знаешь - так тем более... В общем, пристала она ко мне: наточи да наточи

косу. Я уже давненько подрядился ей косу точить, оттого и живу долго. Вот и

все родство, а вы что подумали?

- Но ты же тогда на острове намекал...

- Это я на тебя хотел страху нагнать. Короче, зудела она лет триста: коса,

мол, уже стала тупая, как обух. Да вы, наверное, и сами заметили - давно не

было великих войн, землетрясений, моровых поветрий, люди мерли обычным

порядком.

А для того, чтобы ей косу наточить, оселок нужен не простой, только из лунного

камня. У меня такой был, да уже весь сточился. Я бы с этим обмылком несколько

лет возился, а коса-то ей каждый день нужна! Каждую ночь! Ну, пару деньков,

конечно, может и Смерть потерпеть, так уже бывало в старину.

Сизиф ее на цепь сажал, потом еще кто-то в березовый туесок запирал, в гроб

заколачивали обручами, но всё ненадолго.

А я решил изготовить не торопясь новый добрый оселок, косу довести, опять же

не впопыхах, до полного ума. Чтобы Безносая меня потом долго не тревожила и

нового точильщика себе не искала.

Вот и задумался, чем ей косу заменить на то время, пока я буду камень искать и

заточкой заниматься. Тут мне ты, Жихарь, и подвернулся...

- А при чем тут я? - взвился Жихарь. - Ты же меня посылал на великие подвиги и

ничего про свое точило не говорил...

- Потому что ты, рыжая твоя башка, есть воплощение Рудры - да тебе ведь кто-то

уже об этом говорил!

- Я сам свое воплощение, - проворчал богатырь.

- Мне лучше знать, - продолжал неклюд. - А коли так, то ваджра должна попасть

к тебе в руки трижды. Сперва в виде золотой ложки...

- Что же ты мне об этом сразу не сказал?

- Да вот... Задумал как раз тогда провернуть все эти дела с косой. Первая

ваджра помогла тебе добыть Полуденную Росу и справиться с Мировым Змеем,

вторая позволила победить Мироеда и покончить с Вавилонской башней. А для

третьей, по моим предсказаниям, никакого подходящего дела не находилось.

Вот я и решил ее использовать для себя - передать Смерти вместо косы, потому

что третья ваджра - это власть над Жизнью и Смертью... У нее, как ты видел,

два конца - серп и зеленая ветка. Но ваджра может приобрести силу лишь в твоих

руках, и передать ее другому можно лишь добровольно - ни украсть, ни отобрать,

сила сразу тогда пропадет. Я и устроил все как надо...

Беломор все-таки поднялся на своем каменном ложе, и Лю Седьмой тут же

услужливо протянул ему чашку с персиковой настойкой.

- ...Все устроил как надо - и встречу с Мутилой, и Опивца снарядил, и

предвидел, что ты планетника поразишь, и посулишь отдать самую ненужную

покупку, и послал на Полелюеву Ярмарку самого зачуханного Ырку с коробом

барахла, и все шло по моим расчетам, и планетник Опивец мне доложил, что

передал ваджру Смерти в самые костлявые руки... И отправился я, старый дурак,

за лунным камнем...

Он замолчал и снова устремил глаза на покинутую Землю.

- И что? - затаив дыхание, спросил Жихарь.

- А то, - сердито буркнул неклюд, - что Опивец дураком оказался, передал

вадхру не Смерти, а прикинувшемуся ей Мироеду! Смерть осталась без защиты.

Мироед ее и проглотил! Вот и все, теперь убивайте меня! Только тем серпом и

можно было проклятому вспороть брюхо, а теперь ваджра без силы, поскольку

взята обманом...

- Объяснение весьма глупое, оттого и представляется мне правдивым. И даже

хорошо, что третье воплощение жезла Жуй потеряло силу, - сказал Бедный Монах.

- Иначе Мяо Ен давно бы уничтожил все живое в Поднебесной. И у нас нет

необходимости искать жезл, потому что такие поиски могли бы растянуться на

вечность.

- Так, - сказал Жихарь. - Возвращаемся домой, ищем Мироеда, потрошим... Я уж

найду чем! Не ждал я, что он так быстро вернется...

- Так и я не ждал! - подхватил Беломор. - Я-то думал, он еще сто лет не

объявится! Я на него даже не загадывал!

Лю Седьмой покачал головой.

- Что-то не получается, - сказал он. - По всем правилам получается так: если

Жи Хан не использовал жезл, то жезл должен попасть к нему в руки еще раз,

иначе будет нарушено равновесие...

Беломор возразил Бедному Монаху, и они начали обмениваться непонятными словами

и рисовать в пыли зловещие знаки.

- Некогда спорить, пошли! - Жихарь поднял старого неклюда и повел, бережно

поддерживая и приговаривая: - С кем не бывает... Конь о четырех ногах...

Кто не пашет, у того и огрехов нет... И солнце не без пятен...

Вспомнил про солнце и глянул вверх - не восходит ли?

Над головой висели сразу четыре маленьких красных солнышка, и они согласно шли

вниз.

- Кто-то здесь все-таки живет! - сказал Жихарь.

- Я знаю, что это, - сказал Колобок. - Я видел.

На четырех огненных столбах спускалась на лунные камни большая железная

раскоряка.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Не знаю уж, для чего нужна русская художественная проза, только не для

развлечения.

Роберт Хайнлайн

- ...Сегодня третье февраля тысяча девятьсот семьдесят первого года. Лунный

модуль "Аполлона-14" находится на склоне кратера Фра Мауро. Хьюстон, у нас все

нормально. Пробы грунта взяты в радиусе пятисот футов. "Гном" выгружен.

Приступаем к выполнению миссии "Шейкер". Вас понял. Вас понял. Конец связи.

- Ал, давай все-таки понесем "Гнома" вместе. Мало ли что?

- Пока не включен таймер, это просто кусок металла. Можешь его пнуть, но лучше

не надо - отлетишь во-он за тот камень.

- Ал, а вдруг мы не успеем улететь?

- Это не имеет значения. Не трахай мне мозги. Прежде чем таймер сработает, мы

двести раз успеем задохнуться. В НАСА тоже не дураки сидят.

- Вас понял, сэр. Слушаюсь, сэр. А если какой-нибудь долбаный метеорит

долбанет в этот долбаный ящик?

- Не бери в голову, Эд. Мы об этом уже не узнаем. А в Хьюстоне скажут, что два

немолодых уже ублюдка не сумели справиться с заданием для даунов. Они

посмеются над нами, Эд. Да, вот так, держи двумя руками. Грыжа не выпадет.

Неудобно? Ты сто раз делал это на тренировках. Подумай, каково было Нилу и

Баззу, а у них все получилось.

- Да, в павильоне, конечно, ловчее...

- Не говори об этом даже в шутку. Никогда. Просто мы слишком мало знаем о

Луне. Может быть, бывают периоды, когда физические законы здесь действуют

по-другому.

- Ал, я топаю ногой. Вот. Где клубы пыли? А в фильме из-под Базза летела пыль,

так что ног не было видно. И прыгал он, как беременная бегемотиха.

- Держи контейнер на вытянутых руках, иначе отобьешь себе яйца. Или облучишь.

Угадай с трех раз, что приятнее?

- Так разве контейнер не...

- Защищен, конечно. В необходимой степени. Но садиться на него не

рекомендуется. Особенно в момент взрыва.

- Не повезло нам. Ал. Если бы Чарли с твоим тезкой установили в свое время эту

штуку, я бы здесь не изображал человека-краба с Марса.

- Им не повезло еще больше. Посмотрел бы я на тебя, если бы у нас тоже

взорвался кислородный баллон. У них просто не хватило времени установить

датчики. А без датчиков вся эта долбаная затея ничего не стоит. Думаешь, мне

удобно их тащить? А потом устанавливать? В скафандре-то? Это все равно что

заниматься любовью с "Мисс Универсум" в презервативе из толстого фетра. Чести

много, а удовольствия никакого.

- Ал, а наши действия не подпадают под статью Договора о запрещении ядерных

испытаний?

- А ведь я когда-то завидовал твоему Ай Кью, Эд. Это будет не надземный, а

надлунный взрыв. Воздуха и воды здесь тоже нет. Зато мы узнаем, что у нее

внутри. Стой. Вот здесь будет в самый раз. Долбаная железяка. Траханая

электроника.

- Да я к тому. Ал, что... Ну, имеем ли мы право? Тут все такое девственное,

нетронутое... Тишина, покой... И вдруг бабах! Получается какое-то барбекью с

фейерверком на травке Арлингтонского кладбища.

- На войне, парень, случалось занимать оборону и на кладбищах. Отличные

огневые точки получались из склепов на Лусоне. Здесь, по крайней мере, нет ни

камикадзе, ни акул. И никто не собирается тебя убить - во всяком случае,

сознательно и во славу микадо. А что касается покоя... Твои долбаные метеориты

долбят эту долбаную Луну двадцать семь часов в сутки. Без шума и пыли.

Заткнись. Хюстон, Хьюстон, здесь Шепард и Митчелл. Установлен первый датчик.

Мы в порядке. Вас понял. Отбой. Пошли дальше. Мы наверняка поставим рекорд по

лунной ходьбе. Марафонский заход.

- Слушай, а что мешало им сделать контейнер с одной ручкой, вроде чемодана?

- Устав мешал. Не положено. Яйцеголовые тоже по-своему тупой народец. Счастье

наше, что их пока не берут на борт. Они бы нам налетали!

- Да, только в морской авиации и сохраняется какое-то отвратительное подобие

порядка... И знаешь, что я еще думаю. Ал? Вот русские даже не пытались

высадить человека на Луну. Это неспроста. Либо они что-то знают, чего не знаем

мы, либо у них тут уже давно оборудована база. И вдоль колючей проволоки

порхает Ванья в красном скафандре с "Калашниковым" наперевес.

- Не будет такого, парень. Русские либо умные, либо бедные, либо то и другое

разом. Каждый наш полет - буквально на вес золота. Буквально, Эд! Включая наши

потроха вместе с дерьмом. Мы посылаем сюда вагон, а они маленькую тележку. С

тем же результатом.

- Но ведь русские запросто могли бы тоже устроить инсценировку...

- Заткнись и не смей даже думать об этом. Как ты прошмыгнул мимо психиатров -

ума не приложу. Да хотя бы и так. Победителей не судят. Даже липовых

победителей. Кто не успел - тот опоздал. Стоп.

- Можно я пока поставлю контейнер?

- Держи!

- Долбаный контейнер, долбаная миссия, долбаная сейсмография, долбаный Фра

Мауро... Кстати, кто такой этот Фра Мауро?

- Этот долбаный Фра Мауро - кратер.

- Я не в том смысле. Я в том смысле, кто был такой Фра Мауро, что в честь него

назвали этот долбаный кратер?

- Не знаю. Итальяшка, наверное. Футболист или художник. Или тенор. Или правнук

Галилея. Но точно не автогонщик. Ты еще спроси, кто такой Аполлон. А теперь

помолчи. Хьюстон, Хьюстон, здесь Шепард и Митчелл. Установлен второй датчик.

Без проблем. Мы в большом порядке. Спасибо, сэр. Нет нужды, сэр. Скоро Стюарт

выйдет на связь. Миссия "Шейкер" выполняется успешно, сэр. Конец связи. Пошли.

- Ал, смотри, какая чудная скала! Вот так и возникают дешевые сенсации. Я ее

даже фотографировать не буду... Или все-таки снять? А, отсюда уже не то...

- Не отвлекайся, споткнешься. Ну, вот здесь и попрыгать можно... Да не тебе!

Ты неси "Гнома"! Напрыгаешься еще... Представь, что ты возишься с этой штукой

на Земле - и тебе сразу станет легче...

- А все-таки хорошо, что мы не первые. Как-то спокойнее. И не надо придумывать

исторические фразы.

- Давай, давай, мало осталось. Я уже вижу подходящую ложбинку... Даже ямку...

А вот теперь можешь и прыгнуть. Да, ты не Боб Бимон. Но все равно неплохо. Вот

так, вот так, опускай. Все! Слава Богу! Теперь воздержись от комментариев.

Хьюстон, Хьюстон, здесь Шепард и Митчелл. "Гном" в норке. Включаю таймер.

Отсчет пошел. Задание выполнено, возвращаемся к модулю. Да, сэр. Так точно,

сэр. Спасибо, мистер Президент. Никак нет, мистер Президент. Это не похоже на

площадку для гольфа, мистер Президент. И вам того же, мистер Президент. Связь

закончена. Эд, мы сделали это! Кстати, Президент спросил меня, адекватен ли

полковник Митчелл. Пока я ответил утвердительно...

- Они что, подслушивают нас?

- Не удивлюсь. Если и не сам Дик, то кто-нибудь из его людей. Попадется он

когда-нибудь на этих "жучках"... А теперь в течение целой минуты насладимся в

молчании величием этой самой минуты... Насладился? Пошли...

- Ал, ты читал в детстве "Первых людей на Луне"?

- Это где про Великого Лунария? Тогда читал.

- Там эти придурки первым делом заблудились и потеряли из виду корабль. Вот

только не помню, было ли в книжке про пыль?

- Про пыль было у Кларка. К чему это ты?

- Да к тому, что им надо было просто-напросто вернуться по собственным следам.

- Тогда бы и никаких приключений не было. Вот как у нас. Ненавижу приключения.

Читать о чужих - пожалуйста.

- Что-то вокруг не так, Ал. Что-то мне здесь не нравится.

- Успокойся. Все нормально.

- А где твои долбаные датчики? Мы уже должны дойти до первого.

- Да вот же он... Хотя нет, это тень...

- Ал, это не наши следы! Их слишком много!

- Не надо было топтаться и стоять на месте...

- Ал, здесь прошло по крайней мере трое! Следы разного размера! Это не наши

сапоги! Подошва не рифленая. Вот, смотри, сравни...

- Просто смазанный след... Что за дьявол? Давай-ка вернемся к "Гному", мало ли

что, а оттуда ухе сориентируемся. Поднимись на этот валун и посмотри, не виден

ли модуль.

- Я не вижу наш долбаньгй модуль. Я не вижу сигнального фонаря. Я вообще

ничего не вижу, кроме этих траханых камней. Я не вижу этот долбаный контейнер.

А вот чужие следы я вижу!

- Ты хочешь сказать, что мы заблудились?

- Да! Да! Это я и хочу сказать!

- Прекрати панику!

- А если здесь действительно русские?

- Эд, ты идиот. Да, мы действительно слегка сбились с курса. Наши глаза еще не

приноровились к здешнему пейзажу.

- ...Кислорода у нас еще часа на два. Стюарт будет ждать до последнего. Кто бы

мог представить себе такое - два воздушных аса заблудились в кучке булыжников!

- Ал, я не понимаю, где же тогда датчики и "Гном"? Хоть куда-то мы должны были

выйти?

- Сядь и успокойся. Надо подумать. Всегда есть выход. За два часа можно

смастерить ранцевый двигатель, подняться и осмотреться.

- Это в кино можно.

- Стюарт нас отыщет сверху. Надо только выйти на открытое место. Ты же знаешь,

что в невесомости зрение обостряется. Все будет нормально. Мы еще будем водить

в этот долбаный лабиринт новичков и смеяться над ними.

- Я бы предпочел, чтобы это были павильонные съемки. Пойдем назад. Вот это уж

точно наши следы... Господи Иисусе! Ал, ты видишь эту штуку? Это же гамбургер!

Старый добрый Бит-Мак!

- У тебя галлюцина... Да. Будь я проклят, это гамбургер. Только без начинки.

Ледяной гамбургер... Только обертка у него какая-то странная...

- Значит, это все-таки съемки! Ал, мы спасены! Это съемки! Теперь я понял,

почему Нил и Базз так странно себя ведут!

- Что ты несешь? Как на Земле можно создать пониженное тяготение?

- Да очень просто! Они добавили нам ЛСД в апельсиновый сок! Вот нам и кажется,

что мы порхаем! Я все понял! Нас с тобой даже специально объединили для

имитации высадки, из-за наших имен!

- Эд, прекрати. Наше положение и без того хреновое. Мы по уши в дерьме. При

чем тут имена?

- Эдгар и Алан, допер? Эдгар Алан По! Мистификация! Полет к Луне на воздушном

шаре! Человек с мозгами поймет, что наш полет - мистификация, а гамбургер

оставил кто-то из киношников... Мало ему не покажется...

- Насчет мистификации - бред, а вот Биг-Мак уже на другом месте...

- Так всегда бывает, когда путешествуешь...

- В смысле?

- Ну, наглотаешься "кислоты". Тогда кажется, что мебель двигается, а вилки и

ложки разговаривают. Вот, смотри, сейчас я возьму этот траханый гамбургер,

сниму шлем и сожру, даже без начинки. Ха, да он убегает!

- Сожрешь шлем?

- Гамбургер! Где же он?

- Групповых галлюцинаций не бывает.

- А индийский фокус с веревкой?

- Это другое дело. Сейчас не до фокусов. Сейчас я выйду на связь с Хьюстоном и

дам "Мэйдэй".

- Боже, они наблюдают за нами из-за камней!

- Сядь. У тебя нервное расстройство.

- Их по меньшей мере пятеро! Впереди идет босой старик, потом, кажется,

какой-то китаец... Да ведь они без скафандров! Ал, старина, конечно, это

долбаный кинопавильон, и эти долбаные статисты в перерыве шляются где

попало...

- Во-первых, тот павильон находился вовсе не в Голливуде, а во-вторых...

- Ага! Все-таки признаешь, что Армстронг никуда не летал?

- Эд, я не знаю, в чем дело. Я тоже вижу этих людей. Действительно, они одеты

как для съемок фильма о Распутине. Наш гамбургер, кстати, сидит у этого

громилы на плече... И ножки свесил... Эд! Фотографируй их! Фотографируй! Иначе

нам никто не поверит! Хьюстон! Хьюстон! К нам приближаются какие-то

человекообразные существа! Это люди, и они без скафандров! Да, сэр! Нет, сэр!

Чем, голыми руками, сэр? Нет, мы их не слышим, сэр... Да, Митчелл их

фотографирует... Кажется, они собираются вывести нас отсюда, сэр. Ну, не

совсем чтобы заблудились. Слегка. С ними какое-то небольшое существо,

шарообразное... Мы называем его "гамбургером", сэр.

- Полегче, полегче, парень. Ну у тебя и лапа! Да вы не бойтесь, это вспышка!

Отдай! Ал, у меня отобрали фотоаппарат. Ясно, это русские.

- Хьюстон, чужие ведут себя агрессивно. Да, сэр. Отобрали фотоаппарат. Видимо,

здесь нельзя снимать. Эд, идем за ними, не упирайся, долбаный... Это я не вам,

сэр. Мы и не оказываем, сэр. Один парень чистый монгол, другой китаец. Нет,

японца я отличу за милю. Остальные, кажется, русские, сэр. Одеты как музыканты

в русском ресторане. Усы, борода. Нет, ни мундиров, ни знаков различия. Оружие

холодное. Да, лук и стрелы! Сэр, этот долбаный гамбургер с ними разговаривает!

Он смеется! Нет, не мешают. Они, видимо, даже об этом не догадываются. Есть

поддерживать связь, сэр.

- Да не надо мне помогать, я сам иду. Дай-ка мне рассмотреть эту штуку... О,

какой ты шустрый! У тебя и глазки есть? Ал, у гамбургера золотые зубы. Они

добывают тут золото. Для русских...

- Да! Видим модуль, сэр! Он совсем недалеко! Они ведут нас прямо к нему. Какая

жалость, что Митчелл не глухонемой: они пытаются нам что-то сказать... Он бы

мог прочесть по губам... Нет, сэр. По-китайски тоже не понимаю, сэр. Начертить

на пыли, сэр? Попробую... Извини, парень, в долбаных иероглифах я не

разбираюсь. Это я не вам, сэр.

- Ну, спасибо, комиссар. Что его бояться, он не стреляет, только вспышку дает!

Вот, я снимаю своего товарища... Подойди, подойди к нему, я вас вместе

щелкну...

- Хьюстон, они вернули камеру. Кажется, с ними можно договориться... Да,

чернобородый концом ножен пробует что-то начертить. "Артур. Камелот".

Разрешите мне написать свое имя, сэр? Хм, Камелот... Артур... Это я - Алан...

А мой товарищ - Эдгар... Хьюстон, поговорите с Митчеллом, мне пора связаться

со Стюартом...

- Хьюстон, здесь Митчелл. Кажется, это нормальные парни, только могут

обходиться без воздуха и обогрева... Я думаю, это тот свет, сэр. Или даже рай.

Куда же еще мог уйти король Артур? Нет, сэр, никаких посторонних продуктов на

борту не было. Сейчас я их сниму всех вместе... Да, да, гамбургера в

середину... Конечно, пришлю. Со следующим "Аполлоном". Как будто что-то

понимают...

- Скоро улетим. Ж-ж-ж - и в небо, понял? Как тебя, Джихар? Сэр, может быть...

Да нет, это я рассуждаю вслух. Нужно что-то взять у них в доказательство. И

оставить что-нибудь взамен. Например, сумку для образцов... Китаец снимает

свой амулет, сэр. Нефритовый заяц. Не знаю, сэр. Потом вы мне скажете, что в

любом Чайнатауне таких полно, и я пронес его на борт в собственной заднице...

Нет, сэр, вряд ли они отдадут свой говорящий гамбургер в малиновом смокинге.

Силой не получится, мы слишком неуклюжи... Да, если сумею ему объяснить...

Подождите, этот громила снимает с плеча мешок. Может быть... Боже! Это же наш

"Гном"! И датчики! Они решили, что мы их потеряли! Нет-нет, парень! Верни на

место! Бабах! Смотри - этот ящик - много-много минут - бабах! Сэр, они не

понимают. Они будут таскать эту штуку, пока не взорвутся. Да я нарисовал... И

взрыв, и череп с костями... Что? Джихар - арабское имя? Нет, сэр, он рыжий.

Нет, не похож. Он благодарит нас, сэр! Благодарит за "Гнома"! Как тем лучше?

Они же погибнут. Они принесут "Гнома" в свое жилище, попытаются разобрать...

Слушаюсь, сэр. Есть стартовать, сэр.

- Ал, нельзя же их так оставлять... Это же все равно что разбрасывать

мины-игрушки... Они уходят, командир!

- Ничего нельзя сделать, парень. Приказ есть приказ. Будем молить Бога, чтобы

они оказались наркотическим видением. Эд, угадай с трех раз, что лучше -

психушка или военный суд?

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Пономарь пройдет ли пеший,

Псарь проедет ли верхом,

Всяк, крестяся, молвит:

"Леший Загулял не пред добром!"

Леонид Якубович, но не тот, о котором вы срезу подумали.

В многоборских дебрях было сразу два хозяина: собственно Леший и Боровой.

Долгие, долгие годы велся между ними спор насчет того, где кончается лес и

начинается бор, чем лес отличается от бора, кому должны подчиняться звери,

птицы и насекомые, которые никаких границ не признают. Поздней осенью, перед

тем как залечь в спячку, Леший с Боровым устраивали между собой настоящее

побоище: поднимались в росте до самых высоких деревьев и под вой ветра,

выворачивающего стволы из земли, начинали со щелчка, а доходили до кулака, так

дрались, что волоса в кулаках оставались, награждали друг дружку зуботычинами,

затрещинами, оплеухами, пинками, тычками, били под микитки, по сусалам, под

дых, сворачивали скулы, пересчитывали ребра, чужую бороду драли, а свою

подставляли, задавали чесу, высекали искры из глаз.

После чего, обессилев, составляли в очередной раз разметную грамоту, соблюдать

которую ни тот, ни другой не собирались.

В такие дни умные люди со двора не выходили, и даже дураки не решались казать

нос из дома.

Потом, битые да измученные, расходились Леший и Боровой по берлогам, в

глубоком сне забывали старые побои и грезили о новых.

Весной старые обиды как-то сами собой забывались. Соперники вылезали на

солнышко, сладко потягивались и даже начинали спрашивать друг дружку о

здоровье, посылали четвероногих гонцов в столенградский кабак, глухо чокались

бочонками, клялись в вечной дружбе, вместе наводили порядок в самых глухих

чащобах и, наконец, садились маленько поиграть в кости. Чем заканчивалась

игра, уже понятно.

Но сейчас, после загадочного исчезновения Смерти, лесные хозяева, хоть и не

так скоро, как люди, но спохватились, а уж беду почувствовали куда глубже, чем

люди. Леший накладывал лапу на березовый ствол и слышал, что дерево хоть и не

умирает, но и не живет, как положено, не тянет влагу из земли, не желает

шуметь листьями и стряхивает их, словно тягостную ношу. А листья прошлогодние

не преют, не перегнивают, не рассыпаются в жирный земной прах, дающий силу

семенам для прорастания, и семена, благополучно перезимовавшие, не дают

побегов, не подставляют солнцу узкие зеленые ладошки за другой, светоносной

силой, лежат напрасно в земле, словно мертвые камушки.

Птицы успели свить гнезда и снести яйца, но только зря сидели на них в

недоумении, потому что птенцы не желали разбивать скорлупу и обсыхать на

солнце с разинутыми ротиками в ожидании вкусных червячков. Птицы тревожно

перекликивались межцу собой и убеждались, что у соседей и родственников

происходит то же самое. Одна кукушка, распределив свое потомство по чужим

домам, беззаботно считала людям и зверям несметные будущие годы.

Пчелы, у которых соображения еще меньше, чем у птиц, собирали по привычке мед,

исправно заполняли соты, но кормить их сладким золотым содержимым было некого

- пчелиные царицы дремали, не желая выводить потомство.

Металась между деревьями испуганная волчица - наступило уже время учить детей

правилам лесной жизни, но волчата продолжали оставаться слепыми и еле-еле

передвигались на разъезжающихся некрепнущих лапках.

Волк своими пронзительньши глазами смотрел, как уходит от него олень с

перегрызенной глоткой, как трепыхаются на траве остатки недавно пойманного

зайца, как деловито взбегает на дерево дочиста обглоданный скелетик бурундука.

Медведь разрывал муравейник, желая полакомиться муравьиными яйцами, но

убеждался, что в куче хвоинок и палочек ничего нет, а сами муравьи

выстраиваются в полки и дружины и направляются куда-то на восход в надежде

найти правильную землю.

Лесные жители мало-помалу отвыкли есть друг друга, хищничали тоже единственно

по привычке, и Лешему с Боровым пришлось объявить в своих владениях перемирие,

которое бывает лишь во время больших пожаров - чтобы зверье не калечилось

понапрасну. И звери в этом оказались умнее и послушнее людей. Они сбивались в

стаи и сидели, поджав хвосты, в ожидании. Никто не выл, не ревел, не тявкал и

не верещал - только птицы, как заведенные, исполняли свои песни, но веселья

это не прибавляло.

Лес перестал жить - он просто существовал.

...В такой лес и вышли лунные странники из Беломоровой землянки.

- Ума не дам - чего они своего собственного сундучка так испугались? - сказал

Жихарь и хотел было сесть на этот самый сундучок.

- Не смей! - крикнул Колобок. - Видишь - три черных лепестка в желтом

кружочке? Я же говорил - там Смерть.

- Что-то не видел я в нем никакой Смерти. Так, что-то стукает, грюкает,

буковки огненные мельтесят...

- А то и мельтесят, - сказал Колобок, - что через три дня этот сундучок ка-ак

грохнет! И все вокруг сгорит!

- Так, значит, это всего лишь оружие? - спросил Яр-Тур.

- Не совсем, - сказал Колобок. - Это не простая Смерть, а Ядерная. В каждом

самом мелком теле есть ядро, в ядре - сила, и если эту силу враз выпустить...

- О таком оружии повествуют древние книги, - сказал Лю Седьмой. - Оно способно

убивать и после удара, на расстоянии.

- Кого теперь убивать... - махнул рукой богатырь, но садиться на сундучок

все-таки не стал.

- Какой великой отваги эти рыцари - сэр Алан и сэр Эдгар! - воскликнул король.

- Отправиться на Луну, не заручившись магической поддержкой, надеясь лишь на

удачу и на крепость металла! Ведь для них не было там ни тепла, ни воздуха.

Поэтому на них были такие безобразные доспехи. Надеюсь, что по возвращении они

получат заслуженную награду. И я догадываюсь, почему они привезли туда этот

таинственный ящик! Значит, он содержит оружие такой силы, что его нельзя

применять на земле...

- Еще как применяли, - сказал Колобок. - Помню, качусь это я по степи, ковыли

шумят. Потом взлетаю вверх, еле успел свои изюминки закрыть. Уши заложило,

правый бок обуглился. А в земле такая дыра, что целый город войдет...

- Что нам с того, - сказал богатырь. - Нет такого врага на свете, против

которого... А смешно эти молодчики на Луне разговаривали, словно лягушки:

"фак-фак-фак!"

- Постой-ка, парнище, - сказал Беломор. До тех пор он пребывал в скорбном и

повинном молчании, хотя никто его ничем не попрекал. - А ведь есть такой враг.

Жихарь мигом припомнил, как в Адских Вертепах влетел в бездонное чрево Мироеда

Красный Петух Будимир, как в темнице Вавилона туда же отправился переменчивый

меч Симулякр...

- Точно! - сказал он. - Такого ему не переварить... Только ведь и Смертушка не

уцелеет, испепелится!

- Она-то уцелеет, не бойся. Я ее знаю. Она вечная, как и сам Мироед. Ох и

задаст она мне, ох и взбутетенит!

- Сам виноват, - сказал Жихарь. - Нечего было тайны разводить. Не люблю, когда

меня используют втемную. Только как нам сундучок переправить ему в пасть? Он

ведь тоже кое-чего соображает. Тебя ведь перехитрил...

- Ему шея аркан захватить, - предложил Сочиняй-багатур. - Он рота открывать,

ты туда бросать...

- Может быть, удивить злонравного сэра Мироеда каким-нибудь чудом, чтобы он

разинул пасть?

- Для этого сперва надо найти Мироеда, - сказал Жихарь. - Индрик-зверь во

второй раз не повезет нас в Адские Вертепы. Даже если и согласится - где того

Индрика найдешь?

- Думаю, что он сам нас найдет в свое время, - сказал Лю Седьмой. - Он не

упустит случая поглумиться и позлорадствовать над своими врагами... Так что

надо ждать...

- Три дня, - напомнил Колобок. - А потом - вспышка справа! Вспышка слева! И мы

носимся над землей в виде облаков пепла!

- Почем ты знаешь, хвастливая горбушка?

- Так буковки-то красные! Верней, цифирки! Которые пляшут и меняются!

- И о чем они говорят, сэр Гомункул?

- Это такое устройство - вроде нашей Калечины-Малечины, они определяют время.

Но Калечина-Малечина отсчитывает только часы, да и то приблизительно, а тут

всякое мгновение на учете. Вот по цифрам и выходит - три дня с небольшим...

Иначе надо этот сундучок уносить как можно дальше, в нежилые каменные места, и

бежать от него сломя голову...

- Никуда я бежать не буду, - сказал Жихарь. - Лучше наоборот, собрать всех

людей на свете вокруг смертоносного сундучка, да всем и пойти на распыл, чтобы

не мучиться.

- И времени на то нет, и люди своей волей не соберутся, - сказал Беломор. -

Многие, пожалуй, еще и не поняли, что произошло...

- Увы, это так, - сказал Лю Седьмой, отпил из своего жбана персиковой настойки

и пустил посудину по кругу. - Жизнь человека между Небом и Землей - как прыжок

скакуна через расщелину: в одно мгновение она промелькнет и исчезнет

бесследно. Сами собой, неведомо как, вещи приходят оттуда. Сами по себе,

неприметно, уходят туда. Одно превращение - и вот она. Жизнь. Еще одно

превращение - и вот она. Смерть, Все живое об этом печалится, род людской об

этом горюет. Но то лишь разрывается данный нам Небом чехол, падают наземь

ножны Небес. Наши светлые и темные души улетают куда-то, и тело влечется за

ними. Вот когда наступает для нас Великое Возвращение!

Это исчезновение формы в бесформенном и придание бесформенному формы известно

всем людям, но человек, устремленный к Пути, о том не заботится. Все люди о

том судят, а человек. Путь постигший, не судит. А если судит - значит, Путь не

постиг. Так было всегда, но ныне Путь прервался, и мудрец приравнялся к

невежде...

- Слушай, тогда, получается, Мироед против всех законов попер? - сказал

Жихарь. - Что он один в пустоте делать-то думает? Песни петь и пляски плясать?

- Чем выше возможности, тем мельче душа, - ответил Бедный Монах. - При

возможностях неограниченных душа вовсе сходит на нет. Видимо, некогда этот Мяо

Ен был великим воином и выдающимся ученым. Достигая совершенства, он забыл о

равновесии, решил быть Светом без Тьмы или Тьмой без Света. Вздумал поглотить

всю Вселенную с тем, чтобы потом породить новую. Высокий замысел, низкая

натура! Сейчас он просто разбойник и пакостник, подобный испорченному

мальчишке, бросившему жарким полднем горшок с дрожжами в отхожее место.

Впрочем, скоро даже таких низменных стремлений в нем не останется. Вселенная,

конечно, возродится, но уже без нас, и жить она будет по каким-то другим,

невообразимым законам...

- Спасибо, утешил! - сказал Жихарь. - Значит, если я тебя правильно понял.

Мироед становится все глупее и глупее?

- Не совсем так, - сказал Лю. - Просто он себя считает все умнее и умнее.

- Так на так и выходит! - обрадовался богатырь. - Только бы нам до него

добраться...

Затрещали ветки. Никто даже не шелохнулся - такие после хождения на Луну все

сделались бесстрашные.

К землянке выбрел Леший - весь какой-то согбенный, замученный, в рваном зипуне

и бывших когда-то красными штанах.

- Вы... это... того! - прогудел он, тыча пальцем в сторону сундучка.

- Здороваться надо! - обернулся Жихарь. Леший ему, конечно, был не

подчиненный, но должен же мохноногий к местной власти почтение иметь!

- Здорово, кого не видел! - поправился лесной хозяин. - Только вы это...

того... уберите! Оно плохое! Нельзя! Далеко унесите, значит! А то не выйдете

из лесу!

- Нас с Яр-Туром один твой собрат тоже водил, - напомнил Жихарь. - Да мы все

же вышли...

О том, как пришлось унижаться перед тем Лешим, богатырь умолчал.

Но при этом воспоминании в голове у него что-то произошло, и все, что в

богатырской жизни приключилось, все обрывки и осколки воспоминаний сложились в

одно целое...

Даже и те воспоминания вернулись, которые забрал в свое время Мироед...

Дымное ущелье...

Полуденная Роса...

Колючая проволока...

- Лесной, а лесной, - сказал он. - А ты, когда человека по лесу кружишь, в

любое место можешь его завести или как получится?

Леший выпучил бельма и задумался, и думал до тех пор, пока Бедный Монах не

догадался угостить его из жбанчика.

- Ну, - сказал он. - Только лучше вдвоем. Я вожу вдоль, а Боровой - поперек.

Или наоборот. Я по широте, он по долготе... А эту гадость ты того... из лесу

вон!

- Унесу, унесу, - пообещал Жихарь. - Но где же нам взять широту и долготу?

- Достойный Жи Хан, это мое дело, - вмешался Лю Седьмой. - Когда я скучал у

входа в ущелье Полуденной Росы, ожидая возвращения своих побратимов, я от

нечего делать извлекал из рукава старинную бронзовую астролябию, на

лазуритовом основании которой был начертан древними иероглифами девиз "Сама

меряет, было бы что мерять". Я тогда собирался писать книгу о нашем

путешествии и хотел приложить к ней карту. А своих записей я никогда не

выбрасываю...

- Куда это вы собрались, сэр брат? - поднялся Яр-Тур.

- Везде вместе ходи! - сказал Сочиняй.

Лю Седьмой что-то объяснял Лешему, а тот согласно кивал.

- Нет, - сказал Жихарь. - Я пойду один.

- Вы не имеете права, сэр брат...

- Это вы не имеете права оставлять свои царства-государства, - сказал

богатырь. - Возвращайтесь по домам. Смотрите за порядком и ждите. Я знаю, что

делаю. Яр-Тур, ты мне сейчас не помощник. Ты на смертном рубеже. Сочиняй, без

тебя степь разбежится в разные стороны. Без мудрых советов брата Лю император

наделает глупостей. А в Многоборье, старый неклюд, нынче только тебя и будут

слушаться. Колобка с собой захвати... Если больше не встретимся...

Никто не возразил, признав правоту многоборского князя.

- Ну нет, я с тобой, - сказал Колобок и стал поправлять и потуже затягивать

свои постромки на чужой шее.

- Два раза тебе повторять? - сказал Жихарь и собрался было ссадить круглого

седока.

- А кто же тебе время в сундучке определять будет? - спросил Гомункул.

- К тому же родни у меня нет, плакать некому...

- А Ляля с Долей? Изревутся ведь...

- Я тоже изревусь, если у них озорное детство затянется до бесконечности, -

напомнил Колобок. - Невелика я тяжесть.

- Тогда прощаемся, - предложил богатырь.

- "При жизни друг друга жалеть, по смерти друг друга покидать" - в этой

древней пословице заключена истина, - сказал Лю Седьмой. - "Жалеть друг друга"

не значит только сочувствовать другим. Если человек устал, нужно дать ему

отдохнуть, если он голоден, нужно накормить его, если он замерз, нужно согреть

его, а если он попал в беду, нужно вызволить его. "Друг друга покидать" не

значит не скорбеть о покойном. Но не следует одевать его в парчовые одежды,

класть ему в рот жемчуг, приносить ему жертвы и жаловать ему поминальные

предметы...

- А врагу можно положить в рот поминальный предмет? - спросил Жихарь и легко

поднял над головой стальной сундучок.

Но никто не засмеялся.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Поначалу мне казался Безысходным этот мрак, Все ж я вытерпел, не сдался, Но не

спрашивайте как.

Генрих Гейне

В ущелье было тихо, удушливый дым стелился низко, не поднимаясь выше колен.

Тучи над головой чернели по-грозовому, но покуда сверху не падали ни капли, ни

молнии. Жихарь пристраивал свой опасный груз то так, то этак, и все было

неудобно.

Колобок время от времени забирался ему на плечо, вглядывался вдаль из-под

ладошки и приказывал:

- Не кантовать!

- Беречь от сырости и прямых солнечных лучей!

- Осторожно, стекло!

- Держись правой стороны!

- При обстреле эта сторона улицы особенно опасна!

- Не влезай - убьет!

- Хранить в местах, недоступных для детей!

- С горки не спускать!

- Не сифонь! Закрой поддувало!

- Пользуясь лебедкой, не тяни за конец!

- Не оставляй секретных документов в местах, не обеспечивающих их сохранность

и доступ к ним посторонних лиц!

- Хватит тебе, - сказал богатырь. - И без того тошно.

- Потому и кричу, что тошно, - оправдался Гомункул. - Если впереди кто есть -

пусть бережется!

- Они как меня увидят, сами разбегутся, - сказал Жихарь. - Не забыли, поди,

как я их тут бушлатом по зоне гонял.

- Кого гонял? - не понял Колобок.

- А паханов. Это такие, вроде людей... Хотели нам с Яр-Туром "прописку"

устроить. Я сперва-то не уберегся, два зуба потерял... А потом ничего, загнали

их под нары. Потом еще много чего было - барак спалили, "кума" в женскую зону

забрасывали, вертухаев в "петушатник" посадили... У них "петух", представь

себе, ругательное слово! Слышал бы о том Будимир! Меня почетными наколками

наградили - чистые дикари, блин поминальный... Теперь не выведешь!

- Авторитетами стали, - уточнил Колобок.

- Вроде того. Ай, даже вспоминать неохота, - скривился богатырь. - Мироед

надеялся, что мы оттуда живые не выйдем... Вышли, как видишь, совершили все,

что положено...

- Что же это за страна такая? Никогда не случалось сюда закатываться!

- Вот и хорошо, что не случалось: тут за хлебную пайку запросто могут голову

оторвать. Я тоже нынче всю дорогу размышляю - что за страна? Не мое ли

Многоборье таким было? Или еще будет?

По ущелью пошел низовой ветер, разогнал дым. Впереди тоже прояснилось,

показались широко распахнутые железные ворота, столбы, с которых свисали мотки

ржавой и рваной проволоки, длинные приземистые здания с узкими зарешеченными

окошками.

- Никого не видно, - объявил Колобок.

- Это даже хорошо, - сказал Жихарь. - А то бы набежали - есть бацилла? Есть

подогрев? Есть ханка? Должно быть, все здешние обитатели вслед за нами рванули

в побег...

- Сто лет назад, - добавил Гомункул. - Тут все старое такое, трухлявое...

- Посмотрим, - сказал богатырь. Он свернул к ближайшему зданию, раскидал доски

прогнившего крыльца, взялся за дверную ручку - ручка отвалилась, сама дверь

упала внутрь.

- Действительно сто лет, - сказал Жихарь. - Только воняет...

Богатырь вошел в проход между нарами, поставил сундучок на пол, огляделся.

- Не задержались мы тут, - хихикнул он. - Из-за нас сюда даже хотели целое

войско ввести на железньк ползунах.

Послышался какой-то шорох и гудение.

- Ай! - пискнул Колобок. - По мне кто-то ползет...

Жихарь мигом подхватил ношу, выскочил наружу, отбежал подальше и только тогда

стал отряхиваться.

- Как же я забыл, - приговаривал он, с омерзением колотя ладонью по плащу.

- Клопы-то остались! Новых постояльцев дожидаются!

На ближайшем столбе уньшо висел колокол без языка. Жихарь толкнул столб рукой,

желая уронить, но столб не упал, а из колокола кто-то запел:

- "Не такой уж горький я пропойца..." Хотя по голосу было слышно, что именно

такой.

- Где же Мироед? - сказал Колобок. - Время-то поджимает...

- Да он сюда редко заглядывает... Его любимые места лежат подальше...

- Давай-ка бегом, а то... Жихарь подчинился и побежал, иногда перебрасывая

сундучок из руки в руку.

- Что это, Жихарка?

- Это другой лагерь... А это печи... Тут людей жгли, на мыло переводили...

Дальше еще страшней...

Были там и деревья, увешанные скелетами, и многоместные виселицы, и железные

клетки с обугленными костями, и непонятные, но страшные устройства, которые

ничего хорошего явно делать не могли. На ветру звенели ржавые цепи, скрежетали

зубчатые колеса, рассекали воздух исщербленные лезвия...

- Может, это и хорошо, что Мироед у вас память забрал, - сказал Колобок. - Как

вы через все это прошли?

- А считали за чужой сон, вот и прошли... Он нам хотел показать, что с

человеком можно сделать. Но братка-то гордый, а я - вредный...

- Всех убили - одни остались? - догадался Колобок.

- Да не всех... Всех и не надо, только главных, а там люди сами сообразят, как

дальше жить. Вот бы всех начальников перевешать! - вспомнил Жихарь свою давнюю

мечту.

- Князей особенно, - сказал Гомункул. Жихарь перешел на шаг, чтобы маленько

отдышаться.

- А что? - сказал он. - Я бы и сам в петлю залез, кабы знал, что все прочие

владыки поступят точно так же. За свободу людей можно и пострадать!

- Никак ты ума не наживаешь, - сказал Колобок. - Учит тебя судьба, учит -

никакого толку...

Жихарь сделал вид, что не услышал или не понял

- А вот отсюда начинается такое, чего быть не может... Раки свистят... Медведи

летают... За комаром с топором бегают... Реки вспять текут... Огурцы растут

такие, что зарезаться можно... Папоротник круглый год цветет... Уши выше лба

растут... Яйца курицу учат... Тут и собирал я Полуденную Росу...

- Поглядеть бы! - загорелся Колобок.

- Сам же говорил - некогда! Но на обратном пути непременно полюбуемся...

Сам Жихарь, хотя и вспомнил, что с ними тут творилось, разбирать эти

воспоминания не хотел. Он хотел только, чтобы все поскорее кончилось - все

равно как. То ли дело была обратная дорога - через жаркие страны и иные земли!

Вот где потешились!

- Где же Мироед? - рассуждал он вслух. - Может, послушал нас, перепугался и

сбежал мышиной норой, собачьей тропой? Боится, что опять зевло набьют...

- А мне так его даже жалко, - пыхтел Колобок. - Ходит, ходит по свету - ни

родных, ни друзей... Сеет, сеет зло, а ничего не всходит...

Они выбежали на каменистую равнину - то есть выбежал богатырь, а Гомункул

приехал или прискакал. Впереди высились две похожие между собой горы -

гладкие, черные, блестящие, как бы два оплывших книзу столба.

- А вот этого здесь раньше не было... - растерянно сказал Жихарь.

Над головой загрохотало. Все-таки гроза собралась...

- Дай-ка я в сундучок загляну, - потребовал Колобок.

Богатырь остановился, поставил ношу на колено и приоткрыл крышку.

- Ой-ой, - сказал Гомункул. - Время на исходе. Бросаем эту беду и прячемся в

складках местности...

Грохот не прекращался, и богатырь вдруг понял, что это никакая не гроза.

Смех доносился сверху - каменный, раскатистый, леденящий душу.

Жихарь посмотрел вверх и понял, что перед ними отнюдь не горы, а ноги в

начищенных сапогах. Над сапогами уходила в вышину и остальная туша, а голова

различалась уже с трудом.

- Нашли! - с великой радостью воскликнул Жихарь, словно бежал спасать

заколдованную царевну. - Никуда он не спрятался, проявил личное мужество,

решил с пастью честь... Тьфу, то есть с честью пасть! Эк тебя разнесло,

приятель! Куда Святогору!

- Что ты там пищишь, жалкая тварь? - собрались из грохота осмысленные слова.

Мироед наклонился, протянул руку...

- Смотри не переломись! Пожалей спину! У меня последние холопы так не

кланяются! - крикнул Жихарь.

- Почему один пришел? - сказал Мироед. - Где твои сообщники?

- Испугать тебя боялись кучей-то! - объяснил богатырь. - Решили, что с тобой

надо по-честному, один на один...

- А меня как бы и нет, - вздохнул Колобок. Мироед выпрямился и начал,

содрогаясь, сокращаться в размерах, пока не сравнялся с Жихарем. Был он, как и

в первую их встречу, одет во все черное, только морда стала пошире и от этого

утратила свою зловещую мрачность.

- Как брюхо? - участливо спросил Жихарь. - Кидают ведь тебе туда всякую дрянь

все, кому не лень...

- Не жалуюсь, - сказал Мироед. - Это ты сейчас начнешь жаловаться и умолять...

Э, что это у тебя на шее? Вторая голова?

- Конечно, - ответил богатырь. - Запас карман не тянет. Одну сложу, вторая

останется и отомстит...

Мироед захохотал, но уже, конечно, не так грозно получилось. У него даже голос

сорвался.

- Ну, с чем пожаловал? Опять за людей просить? Нет им моего прощения на этот

раз!

- Да разве ж я тебя когда о чем просил? - удивился Жихарь. - Вот ты просил

отозвать петуха Будимира из своего брюха, это было... Только зря я тебя тогда

пожалел. Культяпый ведь... Мы-то думали - поймешь, осознаешь, повернешься к

людям всей душой... Займешься полезным делом - каналы в земле прогрызать

начнешь...

- Время, время, - тихонько подсказал Колобок.

- Ну, наглец, - сказал Мироед. - Знаешь, что Смерти нет, вот и наглеешь...

- Так я насчет этого и пришел! - обрадовался Жихарь. - Если ты, как говорят,

Смерть проглотил, кто же тогда у меня в сундучке обретается?

Мироед озабоченно ощупал брюхо.

- Да нет, на месте, - сказал он. - Впрочем, что это я тебя слушаю? Ради чего?

Кто ты такой?

- Я вот кто! - воскликнул Жихарь и распахнул плащ. Поверх рубахи у него на

груди была приживулена булавками алая пеленка с черной буквой "S" в сплюснутом

пятиугольнике.

Мироед даже отступил на шаг.

- А, узнал? - Голос у богатыря загрохотал не хуже, чем у Мироеда в великанском

состоянии. - Ты думал, некому рассчитаться с тобой за родимую планету Криптон?

Жихарь сейчас и сам верил в загубленную планету Криптон, чтобы злость и обида

придали еще смелости.

- Судить тебя будем! - выкрикнул Колобок. - Велено тебя доставить во

Вселенский Трибунал в принудительном порядке!

- Чего несешь? - шепнул Жихарь.

- Вот и ордер на обыск и арест! - с этими словами Гомункул добыл из кафтанчика

какую-то бумагу.

Эти слова возымели такое действие, что Мироед втянул голову в плечи и быстро

осмотрелся по сторонам.

- Руки на стену, ноги расставить! - поддержал Колобка богатырь.

Мироед чуть было не подчинился, но все-таки опомнился, побагровел, упер руки в

бока, наклонился вперед и распахнул свою бездонную пасть.

- Добра-то! - крикнул Колобок. - У меня вон золотые зубы, и то не хвастаюсь...

Давай!

Жихарь метнулся вперед, держа сундучок на вытянутых руках. Он чуть было сам не

улетел в разверзшуюся бездну, но Мироед успел-таки сократить глотку, и

сундучок застрял у него в пасти. Мироед замычал, задергался и стал знаками

просить Жихаря вынуть стальную затычку. И насулил ему на пальцах множество

благ земных, а Колобку - зубы из самоцветов.

- А теперь - даем деру! - сказал Колобок и замолотил по Жихаревой груди

ручками и ножками. - Скорей-скорей-скорей! Тебе моя жизнь доверена!

- В большой семье народов зевлом не щелкай! - подарил на прощание Культяпого

добрым советом Жихарь и помчался без оглядки. Мироед выл и, судя по звуку,

колотился головой о камень, чтобы выплюнуть страшный подарок.

- Ямку, ямку ищи! - кричал Колобок. - Обидно будет сгореть в час победы!

- Эта годится?

- Самое то! Теперь падай ногами к Мироеду, закрой глаза и спрячь меня к себе

под живот! Таких, как ты, бабы еще миллион нарожают, а я неповторимый...

И больше ничего не сказал Колобок, потому что вес у Жихаря был немалый.

Как рванул гостинец с Луны, богатырь не слышал - почувствовал только, как

застучали по спине мелкие камни, а потом прилетели и очень даже крупные...

..."Болит, - подумал Жихарь. - Опять болит. Ой, да ведь все болит!

Давно я никакой боли не слышал, а ведь за это время и ударялся, и мозголомку

пил ковшами, и прошел вон сколько..."

Он попробовал приподняться на руках. Гранитная плита соскользнула со спины и

краем шарахнула по мизинцу. Богатырь заорал и потащил пришибленный палец в

рот. Во рту стало солоно.

- Вот скотина человеческая, неуклюжая! - проскулил внизу Колобок. -

Тебе спасать меня велено, а не давить! Вся корочка потрескалась, чуть не

переломился!

- Кровь течет! - не слышал его Жихарь. - Бежит по жилам! Жрать охота! Пить

охота! Жить охота!

- Значит, Смерть пришла, - рассудил Колобок и выбрался из-под обломков.

- Кафтанчик новый сошьете, - сварливо добавил он. - Из рытого бархата. За ваш

счет.

- Шел в поход, а разоделся как на гулянку! - сказал Жихарь, вытащил ноги,

ощупал их и застонал. Потом посмотрел на Гомункула и расхохотался: тот походил

сейчас на пресловутый первый блин.

- Ну что, герои? - раздался веселый звонкий голос. - Ходить можете?

На краю ямы стояла девчонка в пестром сарафане.

Жихарь протер глаза от каменной пыли.

Девчонка была хорошенькая, тоненькая, белозубая. Цветы на сарафане все время

менялись: только что были ромашки, а теперь уже анютины глазки, а теперь цвет

шиповника...

- Здорово, - сказал Жихарь. - Ты, что ли, Смерть будешь?

- Нет, - засмеялась девчонка. - Смерть вот какая...

И сразу же превратилась в высокую старуху с белым лицом в сером балахоне.

Все зубы у старухи были наружу.

- Вот я какая, - сказала Смерть хрипло. - Признали?

Жихарь погрустнел.

- Не убереглись мы, значит, - сказал он. - Ну, веди - вот тебе рука.

Он ухватился за протянутую голую кость, и под его пальцами кость снова обросла

молодой крепкой плотью.

- Признали? - снова спросила девчонка.

- Так ты, значит...

- Да! - крикнула девчонка и закружилась вокруг него. - И она - это я, и сама я

- это я! Как же ты до сих пор не понял?

Она достала из-за спины ту самую бесполезную покупку - серп на цветущей ветви.

Потом подскочила к богатырю и поцеловала так, что стихла всякая боль, сгинула

усталость, расправились плечи и загорелись очи.

- А меня! А меня! - подпрыгивал плоский Колобок.

Девчонка опечалилась.

- Второй раз по-другому поцелую, - предупредила она.

- Знаю. Понял, - кивнул Жихарь.

- А хочешь - совсем за тобой не приду?

- Раньше бы обязательно сказал - хочу... Но я же не Кощей.

- Умница, - сказала она. - А Кощея мне так жалко стало - больно уж он

пригожий!

- Только ты смотри, - сказал Жихарь. - Предупреди как-нибудь!

- Чтобы мыши одежду изгрызли? - засмеялась девчонка. - Ладно, будет тебе

знак...

- А я-то! А я-то! - надрывался Колобок. Она подняла Гомункула и звонко

чмокнула промеж изюминок.

Колобок немедля округлился, зарумянился и начал пыхать жаром, словно только

что из печки.

- И еще, - сказал Жихарь. - Яр-Тур... С ним как теперь будет?

Перед ним снова возникло безносое белое лицо.

- Я его забрать не могу, - сказала Смерть. И вздохнула - уже девчонкой.

- А я его на свете оставить не могу, - сказала Жизнь. - Придется ему теперь

спать на невидимом острове до тревожного часа... Ладно, заговорилась я с вами,

а у меня ведь столько дел накопилось - души вынимать и души вкладывать, сеять

и убирать, валить и поднимать, сушить и соками наливать, губить и родить, из

земли вытаскивать и в землю загонять, жечь и леденить, ранить и лечить,

здороваться и прощаться, встречать и провожать, расцветать и вянуть...

- А что с Мироедом-то? - решил уточнить Жихарь.

- Ему теперь долго придется себя по кускам собирать!

Жихарь кивнул - но с большим недоверием.

- Ну, я пошла. Спасибо за все...

- Погоди! - крикнул богатырь. - Нам ведь по дороге!

Девчонка округлила глаза.

- А коса-то? - напомнил Жихарь. - Беломор ее, небось, три ночи напролет

точилом наяривал!

Девчонка развела руками.

- Ну ты, парень, горазд! - сказала она. - Никак от тебя не отвяжешься!

И подмигнула.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Кто книгу прочел, пусть вина поставит, А коли нет денег, закладывай платье.

"Песнь о моем Сиде"

- Конечно, нам за ней не угнаться, - сказал Колобок, прихорашиваясь. - За ней

только Симеону бегать...

- Вот вроде все сделали, - сказал Жихарь. - А как-то тревожно.

- Вот чудак! Да нам теперь люди по земле ступить не дадут - на руках будут

носить! В каждом доме портреты повесят! Встретят с песнями и цветами!

Но покуда их встретили только Леший да Боровой - без цветов, без песен.

Лесные хозяева выглядели повеселее прежнего, но смотрели на вернувшихся

победителей с каким-то сожалением.

- Выводите прямо в город, - сказал Жихарь. - Нас там ждут.

- Ждут, - повторил Леший.

- Все жданки съели, - добавил Боровой.

- Угрюмый народ эти лесные, - сказал Колобок. - Природа ликует, возрождаясь,

кругом вторая весна наступила, а они - бу-бу, бу-бу...

И в самом деле - те листья, что лежали на земле, пожелтели и свернулись, а на

ветвях и на кустах пробивались новые, блестящие и липкие. Птицы старались

переорать друг друга, гоняясь за комарами и мышами. Зайцы порскали прямо

из-под ног, уходя от проголодавшихся лисиц и волков. Колобок всем зверям

показывал средний пальчик на кулачке и приговаривал:

- Съели? Съели?

- Ну ты и злопамятен! - сказал Жихарь. Леший повернулся к ним.

- Спасибо, - сказал он и обвел свои владения лапой.

- Старались, - ответил Жихарь.

- Первым делом закажу себе золотую карету, - предполагал Колобок. - Выпишу

карликовых лошадок. Найму троих мелких арапчат - один за кучера, двое на

запятках. Приоденусь как следует. Выкуплю у тех мужиков Глупого Милорда, чтобы

гостей встречал... Ах, ведь мне еще домик нужен!

- Так и быть, пожертвую тебе собачью будку, - сказал Жихарь. - А я трое суток

буду отсыпаться... Как жить-то хорошо!

- Помирать не надо, - согласился Гомункул.

- Ну, если баня не топлена, - сказал Жихарь. - Ох я всех разгоню! Ох я вложу

ума! Ну да Кот с Дроздом такого не допустят...

Из сплошной зелени послышался свист. Леший откликнулся совиньм уханьем.

- Ты куда это нас привел? - закричал Жихарь. - Или мы тебя обидели?

- Тихо, - сказал Леший. - Не хватало еще людей сюда навести...

- Да вы что, сдурели?

Леший вывел их на поляну, к той самой разбойничьей избушке, где прошло детство

богатыря. Ярко светились новые оконные рамы. На крыше сидел Кот и что-то там

прилаживал. Из-за избы доносился визг пилы.

- Пришли, - сказал Леший и растворился среди веток.

- Ох, - сказал богатырь.

С противоположной стороны на поляну выбрел кузнец Окул, волоча за собой

толстенную сосновую лесину. Увидел князя и пошел навстречу. Руки у него были

все в смоле.

- Что случилось? - спросил Жихарь и понял вдруг, что за всякую победу нужно

платить.

- Все живы, - сказал Окул. - Главное, что все живы.

- Да где же они? - закричал богатырь.

- Тихо. Спят они. В избе. Мы всю ночь сюда добирались... Если бы не Леший...

- Да ты можешь объяснить толком? - прошипел Жихарь.

- Я понял, - сказал Колобок. - Понял, что вместо золотой кареты будет мне

медный таз...

- Вот так, - сказал кузнец. - А ты что думал? Что будут ковры под ноги

стелить?

- Что случилось в городе, прокопченная душа?

- Княжеский терем сожгли, - сказал Окул. - И всех твоих там хотели сжечь.

Спасибо старым разбойникам, я бы один без них не отмахался. И места этого в

лесу не нашел бы.

- Набег? - воскликнул Жихарь.

- Кабы набег. Свои. Наши, столенградские.

- А дружина куда смотрела?

- Ты же всех на заставы отправил. Да и не стал бы я надеяться на дружину.

Не будут они тебе больше подчиняться. Там теперь указчиками Заломай и Завид.

Не казнил ты их в свое время, пожалел.

- А народ-то что же? Против законного князя пошел?

- Был ты народу добрый князь, а теперь ты народу первый враг.

- Это почему же?

- А кого за Смертью посылали? Кто ее снова в мир привел?

У Жихаря от обиды и ярости перехватило глотку.

- Так я же для них...

- Объясняй теперь. Когда Смерть воротилась, многие попадали замертво. Ну,

кому-то от старости уже было положено, кто-то себе сдуру шею свернул, кого-то

тюкнули сгоряча по темечку... Ты думал, они станут твои заветы блюсти?

- А Беломор что делал?

- Да косу эту дурацкую точил дурацким камнем. На него первого и набросились.

Выживет ли, неведомо.

- Выживет, - сказал Жихарь. - Она к нему теперь добрая.

- Как белены объелись, - продолжал кузнец. - Мужики, бабы, детишки, старики...

Орут: "Смерть Жихарю! Смерть пособнику Смерти!" Только могильщики да гроботесы

за тебя заступались, но им тоже досталось. Княгиня хотела к народу выйти, да я

не позволил, вывел через тайный погреб ее с княжнами и маленьким.

- Они-то чем виноваты?

- Вражеское семя потому что! - сказал Окул. - Когда терем жгли, казну твою

растащили. Тут и дружина подоспела, мужиков раскидали, посекли, сами стали

золото делить. Друг дружку тоже посекли, так что побитым гроботесам работы

досталось много. Опять же ветер поднялся, сгорело чуть не полгорода.

- Ой, дураки, - сказал Жихарь. - А если соседи сделают набег? Кто их в бой

поведет?

- Есть такое мнение, что снова надо звать на княжение Жупела-Кипучую Серу.

Образы его в каждой избе, даже на улицах намалеваны. Стоят вокруг зеленой

лужи, той самой, из которой он народился, зовут, кличут, причитают... И,

сказывают, бурлит что-то в луже, пена идет...

- А Карина к отцу ехать не захотела?

- Там же мачеха, - сказал кузнец. - Вот когда Жупел вылезет снова из грязи в

князи, то Апсурда, конечно, к нему переметнется. А пока нечего у кривлян

делать. Да и со степняками нашли время поссориться - договор разодрали,

Сочиняевы гусли разбили. Теперь нас с восхода некому прикрывать.

Снова Жихарь оказался виноват перед всем белым светом.

- А твои-то как? Семья, подмастерья?

- На заимке, - сказал кузнец. - Где угольные ямы. Кузнецов, сам знаешь, от

колдунов не отличают... Ох, Жихарь, как бы наш старый черт с крыши не

сверзился!

Еле успели добежать до избы - почтенный разбойник действительно сверзился, да

еще на лету заехал конопаткой по голове подхватившему его Жихарю.

- Вот, - сказал Кот, указуя на избу. - Теперь так не строят. Видишь, Жихарка,

что творится? Правильно мы этих многоборцев всю жизнь грабили! И еще будем

грабить! Вот у Дрозда ключица заживет - и пойдем опять по большим дорогам

купцов досматривать!

- С вами, отцы, не пропадешь, - сказал богатырь, почесывая пораженную голову.

- Это так, - важно согласился Кот.

- Они с Дроздом чуть из-за бабки не подрались! - донес кузнец и подавился

смехом.

- Круто наша полоняночка за дело взялась! - сказал Колобок. - Ликование в

природе происходит. А всё мы! Так что не горюй! Случалось мне и во дворцах

жить, и в хижинах убогих. Зато ты теперь понял, какие люди неблагодарные!

- Да нет, - сказал богатырь. - Они просто глупые, и даже не глупые, а... как

бы это сказать... Ну, не выросли, что ли? Я бы, может, и сам несколько лет

назад громче всех глотку драл у княжеского терема.

- Тоскуют по бессмертному житью, - сказал Окул. - Работать нужды не было, есть

не хотелось... Можно было даже не дышать... А ты взял и враз их этого лишил!

- Да, - вспомнил Жихарь. - Кощей успел уйти?

- Еще как успел-то! Пятерых молодок за собой увел! - сказал Кот.

Кузнец вдруг помрачнел лицом:

- А вот сказитель Рапсодище не успел. Повесили его. Сочинителей всегда первых

вешают, чтобы не сочиняли.

- Как же вы допустили...

- Не разорваться же было! И главное, кто? Те же, что вчера его песни слушали!

- Кого же они теперь-то слушать будут? Вот не ждал, не гадал, никогда за него

душа не болела...

- Не терзайся, - сказал Окул. - Живучи на погосте, всех не оплачешь. Иди лучше

к своим, только разбуди их тихонечко...

Жихарь снял с шеи Колобка и пошел в избу. Дверь Окул укрепил железными

скобами, петли смазал - отворилась она бесшумно.

В сенях спал Дрозд, у самого порога, так что пришлось через него перешагнуть.

Окошко в избе было завешено темной тряпицей, сквозь которую солнце еле

пробивалось. Карина лежала на лавке, такая же спящая, какой богатырь ее видел

в последний раз, только сон был другой - тревожный, маетный. Ляля и Доля

лежали в обнимку под столом на старой шубе, лица у близняшек были чумазые.

Сын-младенец устроился в колыбели - в той самой, которую некогда сколотил для

Жихарки на скорую руку Кот или Дрозд. Он не спал, а внимательно смотрел на

отца. Даже с каким-то укором.

- Блин поминальный! - прошептал Жихарь. - Да ведь я за всеми за этими мелкими

делами про имя-то позабыл!

Он осторожно вынул младенца из колыбели, подошел к окну и, улыбаясь неведомо

чему, стал тихим голосом перечислять-напевать все известные и дорогие ему

имена.

На какое имя дитя откликнется - то ему и носить.

Красноярск, 1998 г.