Виктория Угрюмова

                        Путеводитель для гнома

 

 

     В простуженном  насмерть  городе  стояла  глухая ночь.  Туман был

похож на насквозь промокший грязно-серый носовой  платок:  висел  себе

над тротуаром,    затрудняя    видимость.    С   неба   капало   нечто

неудобопроизносимое.

     Только не  спрашивайте меня,  что именно я делала в два часа ночи

да на Владимирской горке;  во-первых,  это  не  важно,  во-вторых,  по

прошествии времени причин я и сама не помню. Помню только следствия...

Ну, короче, шагала себе, устало покачиваясь, мечтая добраться до дома,

оглушительно сморкаясь и протирая слезящиеся глаза.

     Пока не споткнулась обо что-то мягкое.

     - Осторожнее,  - проговорил едкий,  скрипучий голосок.  -  Валит

громадина такая напролом, и под ноги не глядит. Одно слово - человек!

     "Человек" прозвучало как ругательство.

     Я ошарашенно огляделась по сторонам.  Не было никого рядом,  хоть

тресни.  Возможности существования говорящей кошки я не  допускала;  и

зря - лучше бы я увидела кошку,  которая решила со мной поболтать. Но,

переведя взгляд вниз,  я обнаружила человечка,  ростом чуть выше моего

колена.  Глаза  у  него  были  огромные,  как грецкие орехи,  черные и

блестящие,  насколько я могла рассмотреть в том освещении. А освещения

было  всего-то  два  умирающих  естественной  смертью  фонаря да хилая

ущербная луна.

     Еще помню,  что  человечек был отчаянно бородат и одет в какой-то

неописуемый кафтанчик ярких расцветок и колпачок.  Словом,  его просто

не могло быть. Потому что это был гном.

     Если вы  встретили  ночью,  в  центре  города  бородатого гнома в

колпачке с помпончиком - это  плохая  примета:  видимо,  что-то  не  в

порядке с вашей психикой.  Сделав этот неутешительный вывод, я приняла

неотложные меры,  то  есть  чувствительно  ущипнула  себя  за  меховой

отворот  куртки.  Куртка  на щипок никак не отреагировала,  в глазах у

меня  не  прояснилось,  соответсвенно,  и  гном  не  исчез.   Пришлось

мобилизовать всю свою волю и приняться издавать членораздельные звуки.

     Признаюсь, что, выпучив глаза, я не придумала ничего лучше, кроме

как ахнуть в изумлении:

     - Господи! Кто Вы?

     - Гномские мы,  - ответил он с огромным достоинством. - Звать нас

Пфуффий. И неча ахать, будто гномей не видела...

     - Не  видела,  -  подтвердила  я  слабым  голосом.  - А Вы...кхм,

простите, настоящий?

     - Еще бы не настоящий!  - так и взвился Пфуффий.  - Подлинные мы;

высшей, можно сказать, пробы.

     Он еще что-то бурчал в темноте и слякоти,  а я хваталсь за слабую

надежду, что это либо розыгрыш,  либо галюцинация - но все лучше,  чем

вторгшийся в  нашу  реальность гном из сказочного,  невероятного мира.

Это было  прекрасно,  но  совершенно  меня  не  устраивало  по  многим

причинам... Галюцинация однако оказалась разговорчивой:

     - Путешествуем мы,  - доверительно сообщил  Пфуффий.  -  О  вашем

городе  у  нас  на  Брокене  рассказывают  великое множество сказочных

историй. И всякий порядочный существ с детства мечтает сюда попасть. А

нам  повезло,  -  похвастался  он,  -  мы  путевку в лотерею выиграли;

добрались вот и осматриваемся.

     Только теперь я поняла,  что гном упорно именовал себя на Вы и во

множественном числе; просто какой-то монарх в изгнании.

     Надеюсь, никто  меня  не осудит за то,  что я плюхнулась прямо на

мокрый бордюр и отчаянно потерла лоб, делая последнюю попытку привести

себя  в  чувство. Пфуффий с жалостью  наблюдал за моими манипуляциями,

склонив голову набок. Борода его торчала разлапистым веником.

     - Ты,  главное, не переживай так сильно. Это бывает, бывает. Иной

человек нас как увидит,  так умом и  повреждается  маленько.  А  потом

ничего,  потом  выдюживает.  Человек,  он сильный.  Он все вынесет - и

гнома,  и привидения какого,  и нежить  всякую.  А  женский  пол,  тот

супротив  мужеского  вообще  крепок рассудком,  все соображает.  Тебя,

примером, как звать-то?

     - Ликой, Гликерией то есть.

     - Ишь ты, - восхитился Пфуффий, - Гликерией. Не, Гликерья тебе не

идет,  а вот Лика в самый раз. Ты мне вот что скажи лучше, как же твой

домовой тебя в такую стынь да темь из дому выпустил?

     Я открыла было рот,  чтобы просветить его на  предмет  того,  что

домовых у нас нет,  но вовремя одумалась.  Еще полчаса тому я и гномов

считала сказочными персонажами.  Поэтому в свой ответ внесла некоторые

коррективы:

     - Нет у меня домового.

     Гном взглянул на меня горестно:

     - Сиротинушка, выходит. И давно?

     - Да сколько себя помню.

     - Что ж это делается, - посочувствовал Пфуффий. - И никто тебя не

подобрал. Показились все в городах, не иначе: людей на произвол судьбы

бросают.

     - А в какую  лотерею Вы выиграли? - поспешила я переменить тему.

     - Правильно угадал шесть ящериц из шести.  Их в мешок заклыдвают,

а потом вытягивают одну за другой.  И нужно определить, какая под руку

попадется. Редко  угадать  можно,  ежели  без ворожбы.  А ворожба-то и

запрещена, потому все телевизира насмотрелись  и  хотят  взаправдашнюю

игру играть.  А нам возьми и повези... Целая ночь в запредельности - в

людском городе загадочных славянских душ.

     Он шагнул в сторону,  и я увидела у самых  ног  гнома  крохотный,

кажущийся  игрушечным  чемоданчик.  Теперь  мне  кажется,  именно  вид

нехитрого его имущества и навел меня на  безумную  мысль  (  с  другой

стороны, это видение было самым интересным и завлекательным за всю мою

жизнь, и было бы преступлением против любимой себя - не прожить его до

конца).

     - А хотите я Вам Киев покажу? - спросила я в каком-то невероятном

азарте. Меня   так   и   подмывало  высунуть  язык  и  осведомиться  у

рациональной части меня: "Слабо?"

     - Правда?!   -   глаза   гнома   загорелись.   -   Взаправдашний,

всамделишный человечий город? И лавки, и рынки, и зверинец?

     - Нет, зверинец закрыт ночью. Магазины тоже, но это ведь не самое

главное. Мы что-нибудь придумаем.

     - Вот радостно,  вот хорошо-то,  - обрадовался гном, вцепившись в

мой указательный палец.  - Пошли. Коли ты с нами дружбу водить будешь,

зови нас Фуффи, и как одного, то ись - на "ты".

     Мы двинулись темным парком в  сторону  Андреевской  церкви.  Гном

семенил,  поспешая изо всех сил, но все равно мне пришлось практически

подолгу стоять на месте. Сперва я не сообразила, что это связано с его

ростом - простые вещи редко приходят в голову первыми - и осведомилась

у спутника:

     - Вам... тебе к церкви подходить можно?

     - Темнота!  -  рассердился  гном.  -  Вот  ужо  чудаки вы,  люди.

Удумали, видишь ли,  что вы - венец творения. И распоряжаетесь всем по

своему усмотрению:  и тварью живой, и тварью молчащей; и за Всевышнего

уже взялись.  Для Него мы все - дети.  Он нас не обидит.  А люди нас к

нечистой силе приписали, и это как нельзя более обидно.

     - Ну,  извини,  -  я  и  раньше  чувствовала  вину  за  весь  род

человеческий, а теперь и подавно.

     - Да ладно,  - неожиданно мягко молвил Фуффи.  - Забыто...  А вот

куда ты меня ведешь?

     - К дому Булгакова,  -  сорвалось  у  меня  с  языка.  И  тут  же

подумалось: "Что я плету? Откуда гномам знать о Булгакове?"

     - Ой!  - завопил Пфуффий на весь парк. - Это тот самый  сказитель,

который сложил повесть о Самом? - и он выразительно ткнул пальцем вниз.

     - Он самый, - поведала я.

     - И о Нем?

     - Именно так.

     - Волшебно,  -  закатил глаза гном.  - О такой экскурсии я мечтал

последние лет четыреста...

     Киев ночью неописуемо хорош.  Он и днем  хорош,  но  любой  город

ночью   приобретает   какие-то   ирреальные,  размытые  черты,  словно

переходит границу между явью и сном.  У меня складывалось впечатление,

что мы с Фуффи идем по ничейной полосе между двумя мирами: его и моим.

На  этом  крохотном  участке  пространства  быстро  обретаешь  друзей.

Никогда бы не подумала,  что смогу изливать душу гному.  Но как-то так

вышло,  что уже спустя час он знал обо мне больше,  чем самые близкие,

самые родные люди.

     Приблудившийся гном-турист  оказался  настоящим  кладезем  всякой

премудрости.  Особенно много и хорошо говорил он о первой,  а также  о

второй,   третьей   и  прочих  любовях;  сообщив  мне,  между  прочим,

трогательную повесть  о  гноме  Ромио  и  эльфийской  княжне  Юлиттте,

которые  не  смогли  преодолеть  разногласия  между  своими  семьями и

добровольно ушли  из  жизни.  Правда,  гномы  и  эльфы  -  практически

бессмертны,  и покончить с собой им было довольно сложно. Но! Терпение

и труд все перетрут:  Юлитта пала бездыханной на теплое  еще  тело  не

менее  бездыханного  Ромио,  а  гномы  и  эльфы  сложили  о них поэму,

многажды подчеркнув,  что захочешь - и бессмертного угробишь.  Кстати,

чуть  войну  не  начали  из-за  нескольких  строф...  Жалко  было  его

разочаровывать,  но пришлось,  и я упомянула о Шекспире. Негромко так,

чтобы  была  возможность  дать задний ход,  если вдруг выяснится,  что

Пфуффию уж очень  неприятно  слушать  об  этом  плагиате  (  замечу  в

скобках, что плагиаторами я полагала все же гномов).

     - А,  Вилли! - обрадовался наличию общих знакомых гномский гость.

-  Знаешь,  я ему рассказывал эту историйку.  Так он написал-таки свою

пьесу?  Никогда бы не подумал,  что у парня выйдет.  Видишь,  даже нам

свойственно  ошибаться.  Рад,  искренне  рад за него.  А ты не знаешь,

издавать будут?

     Я заверила Пфуффия, что уже издали не один раз и, вероятно, будут

еще.

     - Интерес к гномам у вашего народа велик, - подняв палец, сообщил

Пфуффий тоном знатока загадочных человеческих душ. А, может, так оно и

было?

     Чуть ниже  Андреевской  мы  столкнулись  лоб  в  лоб с чем-то или

кем-то голубым и полупрозрачным.  Днем раньше  я  бы  просто  потеряла

сознание, теперь же радостно изумилась при виде привидения.

     - Пфуффий!  Дружище!  - взревело оно, раскрывая холодные объятия.

Объятия на саван похожи не были, скорее уж на кольчугу.

     - Ася! - обрадовался гном и полез целоваться.

     Лобызались они долго и со  вкусом,  но  всему  хорошему  приходит

конец;  и внимание призрака обратилось на мою персону.  Оторвавшись от

Пфуффия,  привидение осмотрело меня льдинками глаз  и  озорно  кивнуло

приятелю:

     - А ты,  старый ловеллас,  все никак не уймешься!  Где ж ты такую

княгиню раздобыл?

     - Это она меня раздобыла,  - напыжился Фуффи от гордости. - Давай

я тебя представлю,  не  зыркай.  Ты,  Лика,  знакомься.  Это  Аскольд.

Странно, что вы раньше не встречались.

     Имя привидения вызвало у меня смутные подозрения.

     - Простите,  Вы случайно не князь Аскольд? - спросила я, немея от

собственной догадки   (нет,   утром   надо   выпить   бутылочку-другую

валерьянки, и месяц никаких газет и телевизора.  А то ведь свихнусь, и

вся недолга).

     - К Вашим услугам, - расплылось по ветру прозрачное сияние.

     Видимо, за многие сотни лет Аскольд приобрел светские манеры.

     - На концерт идете?  - не спросил, а скорее, утвердил, призрачный

князь.  -  Сегодня  все  уважающие  себя киевляне стремятся попасть на

концерт.

     - Кто выступает?  -  деловито  осведомился  Пфуффий.  -  У  меня,

понимаешь, времени немного. А успеть надо - у-у-у.

     - Лист приедет с супругой,  - сказал Аскольд. - У вас с собой для

сугреву ничего  не найдется?  Стоял,  понимаешь,  за билетами,  замерз

окончательно. Могилу не отапливают... Безобразие кругом.

     - Для тебя - всегда!  - с готовностью молвил  гном,  извлекая  из

чемоданчика объемистую, пузатую бутыль зеленоватого стекла. Судя по ее

размерам, в чемоданчике больше ничего и не было.  - А что  Лист  здесь

потерял в такую погоду?

     - Ну, ты даешь, - привидение вроде слегка обиделось. - Он супругу

где себе раздобыл, смекаешь?

     Эта история была весьма популярной в свое время: великий музыкант

концертировал в Киеве, здесь влюбился и здесь же женился. Даже здание,

в  котором  он  выступал,  снести  еще  не  успели.  Просто  поражаюсь

неоперативности наших градостроителей.  Не знаю,  читал ли Аскольд мои

мысли,  или там и читать было нечего,  но он  подтвердил  сии  догадки

легким кивком.

     - Вот-вот,  супругу сюда тянет,  слов  нет.  И  Ференц  вынужден,

воленс-неволенс,  привозить  ее  время  от времени в стольный град.  А

чтобы  не  заскучать,  заодно  выступает  перед  своими  поклонниками.

Кстати, вы собрались идти или нет?

     Я так умоляюще глянула на Пфуффия, что он покатился со смеху:

     - Кто кому обещал город показывать, а? Ну, пойдем, пойдем.

     Я набрала в грудь  побольше  воздуха  и  обратилась  к  Аскольду,

твердо решив предполагать самое заманчивое и несбыточное:

     - А Куприн будет?

     - Должен, - ответило привидение. - Но гарантий не даю. Он, видите

ли,  давеча повздорил с Ольгой, с княгинюшкой нашей. Конечно, тут дело

житейское,  с ней не повздорить невозможно, у нее талант особый. Батый

днями  наведывался,  говорит  -  ностальгия  замучала.  А   княгинюшка

тряхнула стариной и замордовала его,  болезного. Он теперь кается, что

в сторону Киева поглядел.  Джихангиру-то я,  признаться,  и сам бывало

глаз-другой подбивал, потому не лезь на матушку-Русь; но старушка всем

кровь портит. Ей ведь памятничек воздвигли, а он возьми и не потрафь -

вот бабулька и бушует. Игорь опять же ведет себя не по-джентельменски,

- Аскольд  понизил  голос,  будто  выдавал  государственную  тайну,  -

"Гинессом" увлекся  и  "Хеннеси"  чрезмерно  потребляет.  Ольге  с ним

несладко...

     - Все равно ведьма, - флегматично бросил Пфуффий.

     - Возможно,  - согласилось привидение.  - Но нас это не касается;

нас интересует   концерт.   А   еще  больше  нас  занимает  содержимое

бутылки... бутылочки... - после раздалось невнятное бульканье.

     Бутылка была   оторвана   от  князя  деликатным,  но  решительным

движением, после чего перешла  в  полное  мое  пользование.  Вкус  был

неописуемый, и   необходимость   вернуть   емкость   непосредственному

владельцу заставила меня понять,  что чувствовали предки,  сдавая Киев

татарам...

     - Подвезем? - весело спросил кто-то, цокая рядом.

     Питье в пузатой бутылке (между прочим,  неисчерпаемой)  оказалось

крепчайшей  мальвазией урожая Бог весть какого года.  И приняв на свою

совесть около полу-литра этого легендарного напитка,  я уже ничему  не

удивлялась. Кентавр? Ну, пусть его будет кентавр. Кентавр?!!!

     Я воззрилась на топотящее по улице создание с таким выражением на

лице, что оно (то есть создание) надо мной смилостивилось.

     - Китоврас я,  - сообщило создание ,  ладно вышагивая иноходью. -

Онисимом кличут.

     Хорошо, что тупость моя не простиралась до  непроходимости,  и  я

знала, что китоврасом кентавров называют на матушке-Руси. Другое дело,

что мне всегда казалось:  полукони-полулюди не имеют привычки украшать

бока шашечками,  как на такси. Пока я размышляла над этими, несомненно

важными вопросами, кентавра приметили и мои собутыльники.

     - Онисимушка! - рявкнул осчастливленный полбутылью Аскольд. - Как

дела сердечные?

     - Не спрашивай,  - махнул рукой полуконь.  - Я ей слово - она мне

десять. И все в отрицательном то есть смысле.

     - Не согласная? - изумился в свою очередь Пфуффий.

     - Такая вредная бабенка попалась,  - нажаловался  китоврас.  -  А

весу-то пудов шесть будет;  постыдилась бы... Вы на концерт? Я с вами;

ну его, этот извоз - настроение не то... Ну-ка, дай хлебнуть винца...

     - Глаза твои конячьи,  бесстыжие и мерзопакостные,  -  заголосило

сверху.

     Я подумала,  что концерт Листа мне ни к чему,  потому  что  такую

экспрессию редко где сыщешь.

     На помеле рядом со  мной  парила  полнотелая  женщина  -  вылитая

Солоха  -  и  крыла  кентавра  разными  словами.  Половину  из  них  я

процитировать вслух никогда  бы  не  решилась.  Зато  другую  половину

произнести не побоялась бы, потому что слыхом не слыхивала.

     - Бегемот    недотепистый,    петух     недоклеванный,     чучело

нераспотрошенное!  - визжала эксцентричная дама, - на кого же это меня

судьбинушка вывела;  что же я,  горемычная, делать дальше буду? Неужто

всю жизнь по концертам шляться выйдет?!!

     Неожиданно она обернулась ко мне:

     - Посудите  сами,  голубушка  -  то  Карузо вдруг решил попеть на

годовщине своего неприезда в  Киев;  то  Литольфа  в  парке  исполняют

двойным составом симфонического оркестра; то в Купеческом саду духовые

ностальгически тоскуют по несбыточному.  А личная жизнь когда  же?!  А

интим?

     - Может, Вам бы стоило подыскать себе более подходящего суженого,

- неуверенно произнесла я.

     - Лучшего нет! - отрезала Солоха.

     После мальвазии  мир для меня был слишком хорош,  чтобы мне вдруг

захотелось что-то усложнять.  Я жаждала  любить  всех  подряд  -  даже

ведьму  на  помеле.  Кстати,  хвост у нее имелся,  все честь по чести;

только вот соли на него сыпать не хотелось: ибо ведьма казалась милой,

хоть и какой-то неустроенной. И было мне ее искренне жаль.

     У "Дома Ричарда" шлялся бесхозный кот бегемотского размера,  и на

вежливые обращения в ус не  дул,  не  откликался.  На  примитивное  же

"кис-кис-кис" отреагировал  как  на  оскорбление,  уставившись на меня

зеленым злым глазом, и резко мяукнул. Не понравилось, видишь ли.

     У "Гончаров" прилепились мы еще раз к камням мостовой, и, сидя на

них, совершили обильное  возлияние  в  честь  вечной  дружбы  народов:

гномского, человеческого, китоврасского, ведьминского, привиденческого

и всякого прочего, каковой сыщется и выразит желание примкнуть.

     И выразили, и примкнули.

     Запах мальвазии  распространялся  по  спящему  городу  с пугающей

быстротой. Юный демоненок,  бегущий в школу,  располагающуюся на Лысой

горе, завернул  поприветствовать  Пфуффия и выхлебнуть пару глоточков.

Убредал он на четвереньках,  напоминая  маленького  козлика.  Я  глупо

захихикала. Несколько варягов примаршировали побеседовать с Аскольдом,

а заодно и со всей компанией, по душам. Мальвазия пришлась  им  не  по

вкусу, напомнив не то духи,  не то одеколон. Из-под складок призрачных

плащей и  пластин  несуществующих  уже  доспехов  они  добыли   добрый

варяжский эль  и  приложились  к  нему от души.  Предложили и мне,  но

Пфуффий и Аскольд,  а также китоврас со своей зазнобой  настрого  и  в

один голос запретили мне мешать божественную мальвазию с адским кислым

пойлом. Варяги обиделись конкретно  на  Аскольда,  который  при  жизни

только эль  и  пил,  даже от меда отказывался.  Это уже позже летописи

немного приврали в сторону осветления его образа.

     Пфуффий веселился  от  души.  Он  уже утратил надежду как следует

осмотреть Киев;  зато искренне радовался возможности  повидать  старых

друзей. У  меня  хватило  благоразумия не расспрашивать их всех о том,

как, где и когда они познакомились.

     - Лика!  - возгласил он в перерывах между двумя тостами. - Ты мне

должная одно обещание - город-то не показала.

     - Выполню,   -   произнесла  я,  больше  обеспокоенная  четкостью

произношения, нежели смыслом сказанного - и  зря.  Но  это  выяснилось

немного позднее.

     - Город ваш знаменит,  а путеводителя для нас нету. Нам ведь ваши

людские интересы ни к чему - ни рестораны, ни кафе, ни метро...

     Пфуффий оказался  довольно-таки  современным  господином,   и   я

слушала его спокойно до тех пор, пока он не заговорил о метрополитене.

Почему-то именно за него стало мне  обидно,  хотя  ничего особенного в

киевском метро нет.

     - Чем оно тебе не угодило, Фуффи? - спросила я.

     Ответил мне кентавр:

     - Так ить их  в  смысле  кобольды  таких  дырок  и  нор  в  земле

понаделают, что наши метростроевцы свихнутся,  разбираясь.  Чего гном

в подземке потерял, когда она -  просто большая нора?

     Я признала  справедливость  этих  слов,  и  мир  был  моментально

восстановлен, а также отмечен  парой  глоточков.  Только  не  говорите

никому, что  спаивали  меня ведьмы,  привидения и гномы - все равно не

поверят. Пусть это лучше останется великой гномской тайной.

     - Так  вот,  - возгласил Фуффи.  - Я требую,  чтобы ты,  Ликерья,

написала подробный и обстоятельный путеводитель для гномов,  кобольдов

там всяких; можешь и для эльфов, коли охота выйдет. Обещаешь?

     Наверное, тогда я и подписала себе бессрочный приговор.

     - Обещаю!

     - Герой   ты,   -  сочувственно-восхищенно  отметил  какой-то  из

варягов, наслаждавшихся нашим обществом. - Для гномов писать - это все

одно, что Рим взять приступом.

     Я задумалась, но было уже поздно.

     На концерт мы,  конечно, припозднились. Вывалившись шумной толпой

на Сагайдачного,  увидели молоденького милиционера,  который никак  не

мог  для себя решить:  снимся мы ему или нет.  Неизвестно,  что бы ему

пришло в голову на этот счет, и как бы в связи с этим закончилась ночь

для меня (я-то была реальной и уязвимой),  но тут пронесся мимо экипаж

Фундуклеева,  сопровождаемый двумя вестовыми,  и милиционер лихо отдал

честь,  весь  подтянувшись  и  засияв  в  ночи.  После он ошалело стал

соображать,  привиделся ли ему еще  и  экипаж,  но  мы  не  дожидались

результатов - прошмыгнули себе в сторону Контрактовой площади.

     Великий венгр уже привел публику в восторг и  собирался  уезжать.

Странное  дело,  я  даже  не  была  слишком расстроена;  а варяги - те

откровенно ликовали за компанию с  ведьмой.  До  музыки  они  были  не

слишком охочи. Из Контрактового дома валила музыкально-удволетворенная

толпа разнообразнейших существ.

     - Ты, Пфуффий, пропустил удивительное слышище, - сказал маленький

мохнатый человечек в золотом пенсне и фетровой шляпке.

     - Может,  поздравствуемся,  Парфеноний? - спросил гном, надуваясь

торжественностью.

     - Здравствовать  тебе  еще  тыщу  лет,  -  церемонно  поклонилось

существо, обозванное Парфенонием. - Представь даме, невежа.

     - Знакомься,  Лика,  - широко повел Фуффи  ручкой.  -  Это  самый

страшный зануда не только в вашем городе,  но и на всей планете.  Зато

он же - самый надежный и верный друг,  с которым мы пережили волнующие

приключения, домовой Парфеноний!

     - Имею  честь  увлекаться  греческой  стариной,   -   раскланялся

домовичок.

     - Почему именно греческой? - спросила я с огромным интересом.

     - Случилось  около  двух  сотен  лет  служить храмовым  домовым в

обиталище совоокой Афины,  - пояснил  мохнатик.  -  Меня  тогда  звали

как-то иначе,  но теперь я и сам не помню, как. С гордостью ношу новое

имя Парфеноний...

     - Пошел излагать,  - сказал Аскольд.  - Не остановишь. Но яичницу

делает знатнейшую, особенно, если с ветчиной.

     - Яичница  -  это дело,  - радостно согласился китоврас.  Пока мы

беседовали с домовым,  он целовался со своей ведьмой;  она моментально

подобрела и смотрела на него счастливыми, молодыми глазами.

     - Онисимушка,  поедем,  я тебе завтрак приготовлю, - пропела, тая

от нахлынувших чувств.

     - Повременим,  радость  моя.  Скоро   рассвет,   полюбуемся   еще

городом...

     Я осмотрелась по сторонам.

     - Но  ведь  этого  все  равно не может быть?  - кажется голос мой

звучал жалобно и даже  просительно:  рассудок  отчаянно  сопротивлялся

органам чувств, пытаясь убедить их в том, что им грезится.

     - Понедельник,  - охотно разъяснил Пфуффий,  - тринадцатое число.

Мы находимся под тринадцатым созвездием загадочного Змееносца;  к тому

же повстречались на его территории. Отчего же не может?

     Гном говорил  абсолютную  правду - Владимирская горка находится в

знаке Змееносца,  тринадцатом и исключительном.  Вот и не  верь  после

этого в чудеса...

     Даже петуха они где-то умудрились раздобыть;  для порядка  -  как

пояснили мне педантичные варяги.  Это было тем более удивительно,  что

их я всегда представляла волосатыми разгильдяями,  но действительность

оказалась иной.  Какой-то  из  призраков смылся незаметно на время,  и

вернулся с   ослепительно-белым   петухом,   замотанным    в    клочья

предутреннего тумана,   как   в   авоську.  Птица  вертела  головой  с

любопытством, но без малейших признаков тревоги.

     - Привычный он,  - пояснил Аскольд,  - мы его часто заимствуем на

пирушки там, юбилеи всякие; чтобы не прозевать урочный час.

     Петух поглядел мне прямо в глаза и кивнул утвердительно...

     - Ну, - молвил Пфуффий, - хорошая вышла поездка. Я постараюсь еще

наведаться, ты  жди,  Лика;  только  обязательно  жди и не считай меня

видением. И путеводитель пиши, очень тебя прошу.

     Мы крепко обнялись,  для чего мне пришлось поднять гнома на руки.

Я чмокнула его в курносый нос, и Фуффи заалел щеками.

     Аскольд приглашал  на  могилу  -  в  гости.  Я  оставила  адрес и

телефон, понимая, что какие-то границы безумия  уже перешагнула.

     Варяги щедро  одарили  безделушками,  лихо  отрывая  их  от своих

призрачных одеяний.  Любопытно,  что бронзовые и серебряные колечки  и

серьги становились осязаемыми, как только переходили в мои руки.

     Китоврас преподнес подкову на счастье,  а ведьма шепнула на  ухо,

что попозже  сама  меня  сыщет.  Я на всякий случай произнесла формулу

приглашения.

     Домовой о чем-то долго переговаривался с Пфуффием,  затем  быстро

распрощался со всеми и,  сославшись на безмерную занятость,  исчез. На

меня он почти не обратил внимания,  откланявшись напоследок, и я вдруг

отметила, что мне это не безразлично; и даже, напротив, обидно. Ничего

никому говорить не стала.  Однако  в  груди  моментально  образовалась

крохотная такая пустота;  даже не пустота - так себе, пустотка. Просто

трудно в одну ночь обрести и снова потерять настоящего, взаправдашнего

домового.

     Неотвратимо приближался  рассвет,  отнимая  у  меня  вымечтанную,

выстраданную сказку, не успела я в нее поверить.

     Печалиться было неприлично. Все целовались и обнимались до упаду;

гном  от  меня  более  не  отходил  и  на  самом-самом последнем этапе

прощания вручил мне бутыль из-под мальвазии.  С  окончанием  волшебной

ночи   она  утратила  свои  небывалые  свойства  и  обратилась  пустой

бутылкой,  но и так оставалась редкостью - темного,  густого  зеленого

цвета,  пропыленная,  испещренная  незнакомыми рунами (Господи!  Будто

руны бывают мне знакомы).  Я бережно засунула ее во внутренний  карман

куртки.

     Пфуффий запер свой чемоданчик,  звонко защелкнув замочки; помахал

мне рукой.  Я стояла,  опираясь на широкую спину китовраса,  а  позади

нас, на помеле, висела в воздухе китоврасья возлюбленная.

     И тут заорал петух.

     Заорал, сказала  бы  я,  немузыкально.  Но  зато  по  существу  и

конкретно.  Так  что  все  сразу закончилось - и гном,  и призраки,  и

кентавр.  Зато   образовался   рассеянный   утренний   свет,   молодой

милиционер,  осуждающе на меня глядящий из-под козырька холодной не по

сезону фуражки;  да независимый петух,  который бодро шагал  вверх  по

улице.

     Позади что-то  зашаркало  и  заскребло  асфальт.  Я обернулась на

звук. Китоврасья ведьма в сером  зипунчике  отчаянно  подметала  улицу

своим заговоренным  помелом.  Лицо ее было свирепо,  углы рта опущены,

поза называлась "Не подходи  -  убью".  Я  разглядывала  ее  несколько

секунд, и тут она подняла голову и озорно мне подмигнула:

     - Ступай домой! Навещу на днях!

     Я медленно  закрыла  оба глаза и так же медленно их открыла.  Это

обозначало полную  солидарность,  а  заодно  давало  мне   возможность

убедиться, что я не грежу.

     Город стал проявлять первые признаки  жизни:  зашумел  транспорт,

заголосили полусонные  птицы,  погасли  фонари,  и,  как альтернатива,

зажглись окна в домах. В моей квартире тоже было светло, и это привело

меня в состояние усталого негодования:  я с ног валюсь,  хочу спать, а

тут грабители шастают в моем собственном  обиталище.  Варягов  на  них

нет... Взяв,  как  дубинку,  увесистую  бутылку  из-под  мальвазии,  я

решительно распахнула двери.  Сейчас я им расскажу все,  что знаю  про

Кузькину... Стоп! Из кухни ошеломительно потянуло аппетитными запахами

- похоже,  яичница с ветчиной.  Ветчины в моем холодильнике месяца два

как не  водилось.  И  все эти детали наводили меня на одну невероятную

догадку. Я не успела ее сформулировать, я не успела даже поверить сама

себе.

     Из кухни вышел мохнатый,  круглоухий Парфеноний в голубом фартуке

в мелкий  цветочек, с  большим  ножом в одной лапке и пачкой масла - в

другой. Золотое пенсне его внушительно поблескивало.

     - Значит так,  Гликерья, - сказал он весомо. - Садись завтракать;

а за завтраком усваивай вместе с витаминами одну простую  истину:  это

ты в последний раз без присмотра шаталась ночью в компании с гномом...

     ... Прошло с тех пор несколько месяцев.

     На кухне  готовится  курица  с  черносливом.  Парфеноний шуршит в

кабинете - не то вытирает пыль,  не то  читает  энциклопедию.  Ждем  в

гости китовраса с ведьмой и славного князя. Я работаю.

     А что?

     Пишу вот гномский путеводитель по Киеву.