Уэлч Джейн – Властелин Некронда

(Книга Еда – 3)

Jane Welch, The Lord of Necrond (2000)

 

Библиотека Луки Бомануара — http://www.bomanuar.ru/

Spellcheck — Nayal

 

 

Уэлч Д. Властелин Некронда: Роман / Д. Уэлч; Пер. с англ. М. Виноградовой. — М.: ООО «Издательство ACT», 2003. — 622, [2] с. — (Век Дракона: коллекция).

ISBN 5-17-016386-Х

 

Это — мир, в яви которого причудливо переплетено многое и многое из того, что мы — люди — привыкли считать просто древними легендами.

Ибо живут и сражаются в мире том могущественные жрицы таинственной Богини-Матери.

Ибо обитают в горах мира того коварные кобольды, а в холмах — дивно прекрасные фэйри.

Ибо носится по лесным чащобам мира того страшная, неистовая Дикая Охота — и оживают глухими ночами обитатели высоких замков — химеры.

Мир «меча и магии». Мир героизма и волшебства.

Мир, в котором Каспар, молодой сын барона Торра-Альты, ставший поневоле хранителем магической Вещи Некронд, пытается ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ спастись от страшной силы Того, что вынужден хранить.

Мир, где отец Каспара из последних сил сражается в подземельях замка с черным магом, вступившим в ужасную сделку с Хранителями подземного мира.

Мир, в котором Добро и Зло должны сойтись в последнем бою. Ибо так — и только так — завершается сказание Книги Еда.

 

 

Моему любимому Ричарду

за помощь и поддержку

в написании этой книги.

 

Пролог

 

— Сделка, говоришь? — Тартарсус задумчиво глядел в окно высокой башни на простирающиеся вдаль леса Ри-Эрриш. — Мертвые сделок не заключают. Ты в Иномирье и будешь страдать под пыткой, покуда не согласишься по доброй воле уйти к забытью Аннуина, где каждый смертный получает перерождение.

— Ты заключишь сделку со мной! Пусть они страдают так же, как страдал я! Я сумею выносить любую боль от ваших рук, пока все мои недруги не будут ввергнуты в пучину несчастий. Я не откажусь от прошлой жизни, пока не посмеюсь вдоволь над их мукой и отчаянием!

Пленник напрягся, натягивая веревки, что привязывали его к креслу.

— Тогда твоя пытка продолжится.

Тартарсус повернулся. В желтых глазах искрились косые лучи струящегося в окно солнца.

Нагнувшись, он подобрал связку стальных обручей, пряжек и винтов со стола, куда бросил их после того, как содрал с волосатой морды узника, чтобы тот мог говорить. К металлическому кольцу, что опоясывало лоб, крепились два стальных наглазника. В центре каждого торчал тонкий винт с запекшейся на нем темной кровью и неровными ссохшимися комками мягкой слизи.

— Сайлле исцелила твои глаза, но я могу выдавить их снова и снова. Пытки в Ри-Эрриш весьма изобретательны. Ничто не мешает нам сколько угодно подвергать тебя мучениям третьей степени. — Тартарсус сам расхохотался над своими словами.

Существо, что некогда было человеком, но теперь наполовину превратилось в волка, кивнуло. В каждом движении его чувствовалась боль, голова бессильно свесилась на подлокотник.

— Перестань пытать меня, и я принесу тебе рубины. Я наполню твою башню солнечными рубинами, Тартарсус, такими, как этот.

Человек-волк неуклюже запустил руку в нагрудный карман. В коротких, кривых и покрытых шерстью пальцах сверкнул алый рубин. Сердцевина камня сияла ослепительно-желтым огнем.

Новый глава лесничих резко отвернулся от окна и уставился на рубин, глаза его запульсировали таким же пламенем. Едва дыша, он одним прыжком оказался на противоположном конце высокого чертога охотничьей башни — когда-то эта башня принадлежала Талоркану — и остановился перед узником.

Выхватив рубин, Тартарсус любовно поглаживал пальцами сверкающую поверхность. Глаза его лучились восхищением.

— Здесь, в сердцевине, кусочек Солнца, редкая магия, что усиливает мое волшебство.

Лесничий запрокинул голову, и с губ его сорвалась высокая звенящая трель. Кувшин вина на низком столике подле человека-волка задрожал и разбился. Тартарсус радостно рассмеялся и сильной жилистой рукой сдернул пленника с кресла.

— Дай их мне! Выполни свое обещание, наполни мою башню рубинами!

Человек-волк сглотнул, стараясь не проявлять эмоций. Он уже выиграл битву.

— Если хочешь рубинов, предоставь мне эту башню и свободу уходить и возвращаться, когда захочу. За одну ночь столько рубинов не достанешь, нужно привести в движение много разных колесиков, — шелковым голосом отозвался он, хотя никакая вкрадчивость не могла заглушить утробного волчьего рыка.

Лесничий кивнул.

— Это можно устроить — но, разумеется, тайно. Высокий Круг никогда не позволит подобного, они не должны ничего заподозрить, пока моя сила не обретет должную мощь. Эти глупцы правят Ри-Эрриш с тех дней, когда первый жалкий человечишка вылез из своей пещеры — и правят плохо. Старейшины воображают, что раз у них есть эти чудные крылышки, то они уж во всем превосходят простых лесничих. Ха! Талоркан был прав. Они недостойны править. Я обрету власть. Он любил красивых женщин, а у меня будут рубины!

— А этот обруч? С пытками покончено?

Тартарсус отпустил человека-волка.

— Если сумеешь достать рубины. Ты знаешь, как их искать?

Он алчно облизнул губы.

Пленник засмеялся и показал кольцо у себя на пальце. Вглядевшись, лесничий увидел, что туда вплетены три волоска, и нахмурился.

— Простое кольцо. Не чую в нем никакой магии.

Человек-волк криво усмехнулся.

— И вправду, кольцу грош цена, но вот волоски — дело иное. Они вырваны у того, кто все еще ступает дорогами мира живых, того, кто владеет величайшим и могущественным талисманом, который управляет каналами магии. Через эти тончайшие ниточки я вхожу в его сны и заставляю его служить мне. Согласен, метод не слишком надежный, но я в нем поднаторел. Последний раз, когда я перебрался через расщелину меж мирами, я не преследовал ни того, с чьей головы вырваны волоски, ни его сокровище. Ибо я нашел другое: предмет, что оставили жрицы, спасаясь от королевской инквизиции. Каждый человек, чье дыхание жизни попадает в этот предмет, дает мне силу перебраться через пропасть. Тартарсус пожал плечами.

— Наполни эту башню рубинами, — предупредил он, — или я скормлю тебя простолюдинам, и все твои никчемные погони и попытки отомстить уйдут в небытие вместе с твоей мелочной душонкой.

Узник поклонился.

— Я не подведу.

Рывком запрокинув голову и поднимая кольцо в вытянутой руке, он издал пронзительный, тоскливый вой волка-одиночки. Эхо этого вопля раскатилось по каналам магии, тревожа мир живых.

— Тартарсус, погоди! Еще кое-что!

— Ты требуешь большего? — с высокомерным презрением осведомился главный лесничий.

— Именно. Ты хочешь получить рубины, верно? Высокий Круг жестоко расправился с Талорканом, и расправится с тобой, коли не сумеешь превзойти их силой. — Человек-волк отвернулся и оскалился в гнусной усмешке. — Моя душа жаждет одного удовольствия. Позволь мне насладиться зрелищем пыточной камеры Абалона. Там есть кое-кто, чьими страданиями мне бы хотелось упиться вволю.

Тартарсус настороженно кивнул.

— Если хочешь попасть в застенок, тебе придется самому подвергнуться пытке, дабы Высокий Круг не заподозрил, что я заключил с тобой сделку. Разве стоит мучиться лишь ради того, чтобы видеть, как мучается кто-то другой?

— О да, да, стоит! Тысячу раз стоит! Я должен видеть ее боль! — бешено прорычал человек-волк.

— Тогда ступай. Мне все равно.

Тартарсус передал пленника одному из своих прислужников с подробным описанием, как именно надлежит его пытать в глубоких подземельях замка Абалон.

Человека-волка повели по липкому полу дымной пещеры, где на каждом шагу приходилось огибать корчащиеся тела. И вот, наконец, он завидел ту, которую искал. Там ему позволили остановиться, и человек-волк возликовал, учуяв запах горящей плоти и пролитой крови.

— Морригвэн, старуха, — тихонько окликнул он, упиваясь ее мучениями.

Женщина медленно открыла глаза. Во взгляде ее забрезжило смутное узнавание.

— Знай, что я наслаждаюсь твоими страданиями и сделаю все, чтобы те, кого ты любишь, оказались тут же, рядом, — прошипел человек-волк прежде, чем лесничий успел уволочь его к железному креслу.

Рядом уже калились на горящих углях стальные прутья, готовые пронзить ему глаза. Но, как и велел Тартарсус, палач чуть-чуть подождал, позволив узнику полюбоваться пыткой старой Карги.

Лесничий в зеленой куртке, вспотевший от жара огня, стоял над вспоротым телом, равнодушно взирая на свою жертву.

— Старуха, твое время истекло. Ступай! Иди! Тебя ждет блаженство! Тебя ждет новая жизнь.

Перед глазами висело алое марево. Морригвэн оцепенело глядела на расплывчатую фигуру рядом с собой, силясь воссоединиться с той бесплотной частицей души, что покинула тело. Приходилось отделяться от боли, невыносимой боли. Но она должна ее вынести. Должна вернуться. Те, кого оставила Морригвэн на земле, слишком молоды, слишком невинны, слишком безрассудны. Без ее помощи им не справиться.

Она уже не сдерживала криков. Сколько она кричала. Дни? Недели? Месяцы? Все превратилось в одну сплошную цепь боли.

Старуха холодно поглядела в желтые глаза своего мучителя.

— Жалкий глупец! — На губах ее пузырилась кровавая пена. — Я должна видеть Высокий Круг. Должна говорить с Нуйн. Она по крайней мере должна понять: необходимо найти новую Деву. Пути...

Голова качнулась в сторону, фраза закончилась пронзительным визгом, когда лесничий ощупал ее тело, выискивая еще не истерзанный пыткой участок. Острый кончик вертела, вроде тех, на которых жарят мясо, пронзил ей мочку уха.

— Женщина, присоединись к душам, что идут через лес.

— Никогда! — простонала она.

Отвечать было вовсе не обязательно, но это придавало Морригвэн мужества. А мужество требовалось так отчаянно. Палачи уже вырезали ей почки и силой запихнули их в рот человека напротив — изощренны пытки в застенках Абалона. Страх ни на миг не покидал ее. Ни на миг не покидал ни одну страдающую душу, что томилась в этом подземелье.

Голову Морригвэн закрепили в стальном обруче — теперь несчастная могла лишь дрожать, хватая ртом воздух. По тупому концу вертела ударил маленький молоточек, вгоняя острие все дальше в глубь уха жертвы. Морригвэн с трудом подавила крик. Небывалая боль разрывала мозг на части. Лесничие Иномирья отлично знали, как именно доставлять наивысшую муку. Тело Морригвэн билось в жесточайших судорогах.

Но надо держаться. Брид нужна помощь. Беспомощная маленькая девочка... Она так хорошо училась, скрывала все свои страхи под маской уверенности, столько трудилась, чтобы достичь высшего уровня, требующегося для жрицы. Нельзя подводить Брид.

Боль пронзила мозг Морригвэн.

— Сдайся, уйди — и все будет хорошо. Тебя ждет любовь, ждет блаженство.

— Никогда!

Вертел продвинулся дальше. Все тело Морригвэн раздирала безумная боль, пока наконец разум не накрыла милосердная завеса тьмы. Хотя лесничие умели причинять максимальную боль так, чтобы жертва оставалась в сознании, пробить самоконтроль старой жрицы не могли. За сто пятнадцать лет жизни она научилась впадать в состояние транса, уходить во внутренний мир, в котором душа отделяется от тела. Туда-то и отступила она сейчас.

Большую часть пыток Морригвэн переносила в таком состоянии и знала: в подвалах Абалона есть и другие, умеющие черпать силу в том же источнике. Подобное повергало палачей в замешательство — и потому они никогда не могли целиком и полностью подчинить себе человеческий дух.

Она плыла во тьме, в которой плясали и извивались полосы света. Все кругом было абстрактным и смутным. Для нее, Морригвэн, существовали вещи более важные, чем пребывание в круге жизни. Куда важнее общий круговорот: жизнь, смерть и перерождение. И так бесконечно. А ведь нашлись глупцы, нарушившие этот поток. Такие юные, такие пылкие, яростно рвущиеся к добру — и что из этого вышло! Морригвэн размышляла о них, все глубже погружаясь в спасительное забытье, дающее передышку от боли.

Великая Мать была права. Права, решив, что Ее слово на земле должны нести три женщины, три ее представительницы. Мужчины слишком жаждут славы. Они опасны. И эти застенки — наглядное тому доказательство. Как мало женщин и как много мужчин идут против круга жизни. И не потому, что женщины не способны выносить боль. Вот уж нет. Эту способность дает не физическая сила, а крепость Духа.

Вертел вытащили, и потускневший разум вновь наполнился красками. Желтоглазый лесничий отвлекся, глядел куда-то в другую сторону. Над многолюдным подземельем вдруг нависла тишина — даже стоны жертв стихли. В застенки вступила чья-то душа, новая душа, необычайно могущественная и сильная.

Тартарсус перегнулся через перила смотровой галереи. Пляшущие языки пламени осели, прильнули к углям, точно выводок дрессированных тигров при появлении своего господина. Хотя новоприбывший был невысок и хрупок, его окружал ореол величия.

— Талоркан! — склонился в насмешливом поклоне Тартарсус.

 

1

 

Каспар обхватил Май и крепко прижал к себе, телом прикрывая девушку от летящих сверху обломков. Стены подземелья тряслись. Острые камни больно барабанили по спине и плечам молодого воина.

— Выведи нас отсюда, — взмолилась Май.

— Выведу, не волнуйся, — отважно пообещал он, хотя понятия не имел, как спастись из этой ловушки — тайного лабиринта под древним замком Кастагвардия.

Земля под ногами содрогалась. Над полом клубилась удушающая пыль. Огромный пласт штукатурки сорвался с высокого сводчатого потолка и разбился о спину Руны, молодой белой волчицы. Скуля от страха, бедняжка прижалась к ногам Май.

Каспар прищурился, стараясь сквозь пыль разглядеть остальных и надеясь, что все они успели спрятаться под раскинутыми руками гигантского горовика — существа вдвое больше любого человека и с неровной, как гранит, серой кожей...

— Перрен! — завопил он, выискивая взглядом очертания исполина.

— Спар! — раздался в ответ рокочущий голос горовика.

Услышав хозяина, Трог, короткошерстый терьер Каспара, разразился ликующим тявканьем, а боевой конь пронзительно заржал.

Юноша облегченно вздохнул. Пыль постепенно оседала, и он наконец сумел разглядеть всех своих спутников. Урсула, Рейна, Элергиан и Папоротник скорчились под защитой Перрена.

— Надо выбираться отсюда, пока нас всех не завалило! — закричал Каспар.

И как, скажите на милость, ему, уроженцу Бельбидии, чужаку в болотистой и сырой Кеолотии, найти путь к бегству из враждебного, многолюдного города? Молодой воин молча и без малейшей злобы проклинал Май — ведь именно она заварила всю эту кашу. Спеша на выручку возлюбленной, он бросил свой отряд в Торра-Альте и пересек Ваалаку и добрую половину Кеолотии. И вот вместе со всеми спутниками заблудился в дворцовых подземельях, а наверху, по городу, рыщет в поисках беглецов разгневанный работорговец с отрядом солдат.

Земля вновь задрожала. Массивный кусок каменной кладки рухнул буквально в дюйме от Папоротника, чудом не придавив его. Трясущийся лёсик, больше всего похожий на гнома-заморыша, в панике обхватил руками Урсулу. Юная рабыня стояла совершенно спокойно, хотя обнаженные руки и ноги ее посерели от пыли, а в глазах застыл ужас.

— Куда теперь? — спросил Каспар, обращаясь сразу ко всем и со страхом гадая, отчего это земля так трясется.

— Только не вниз! — В голосе горовика звучало беспокойство. Каспар не верил своим ушам. На его памяти Перрен ни разу не дрогнул — даже перед глубинным червем. — Они идут!

Серая кожа горовика побледнела, он настороженно вертел во все стороны громадной круглой головой.

— Кто идет?

Каспар снова прикрыл Май руками. Следующий обломок угодил ему прямо в голову. На миг все потонуло в волне боли.

Рабыня Урсула, пригнувшись, бросилась к нему через весь зал.

— Господин, ты весь в крови!

Она ухватила Каспара за руку, и он заметил, что Урсула обменялась с Май взглядами если не откровенно враждебными, то полными глубокой неприязни. Не обращая внимания на соперниц, юноша повернулся к Рейне и ее престарелому магу, Элергиану. Уж они-то, с их давним знанием Кастагвардии, должны придумать безопасный маршрут бегства! Маг и его госпожа жались к ногам Перрена. Рейна обеими руками прикрывала живот, а Элергиан со всех сил старался оградить от камней ее и будущего ребенка. Хотя Рейна была уже далеко не молода, она носила под сердцем дитя и утверждала, что на этот-то раз родится сын, законный наследник обширных и богатых земель Кеолотии. Сейчас, в объятиях мага, она выглядела совсем слабой и хрупкой.

Элергиан в ужасе поглядел на завалы и оседающую пыль.

— Коню отсюда только один выход — назад, тем же путем, а потом прочь из города вдоль канала. Мамлюк наверняка уже ищет нас наверху, а может, и не один, а с другими работорговцами. Но если конь не подведет, всадник сумеет от них спастись. Остальным придется выбираться через переходы для прислуги и дальше наверх во дворец. Вы можете попасть туда через винные погреба.

Он махнул рукой на сводчатую дверь справа от огромного камина.

Каспар кивнул.

— А вы?

Элергиан показал на дверцу в дальней стене зала.

— Нам лучше всего разделиться. Маленькие группки менее заметны. Мы с Рейной отправимся через туннели в рудники Каланзира, где нас меньше всего ожидают. Нам знакомы там все ходы и выходы. Потом начнем собирать приверженцев нашего дела.

Каспар торопливо взвесил все возможности и, приняв решение, повернулся к лесику.

— Папоротник, бери Огнебоя. Я должен остаться с Май, так что выводить отсюда коня придется тебе.

Даже в самом отчаянном положении ему мучительно не хотелось покидать Огнебоя на попечение Папоротника. Благодаря приготовленному Рейной целебному отвару триночницы великолепный ориаксийский чистокровка уже полностью оправился от смертоносного яда. Каспар мог лишь молить судьбу, чтобы Папоротнику хватило сноровки совладать с норовистым и горячим жеребцом. Но все-таки лесик любил коня, а другого выбора у них не было.

Папоротник обладал даром понимать животных. Сам он в прошлой жизни был оленем, но, умирая, пожелал возродиться человеком — а такие желания всегда определяли облик, в котором душа вернется в мир при новом рождении. Каспар повстречал Папоротника, когда с тем происходили только первые, мучительные стадии преображения. Поскольку Папоротник не успел дождаться полного превращения в Иномирье, в мир живых он попал в промежуточном состоянии, хотя и стал более человеком, чем зверем.

В ответ на предложение Каспара лесик наморщил нос и, казалось, хотел возразить, но только спросил:

— А седельные сумки с зерном тоже можно взять?

— Забирай что хочешь! — еле сдерживаясь, закричал Каспар. — Только скачи! Встретимся за восточными стенами города. Удачи! — Он повернулся к остальным. — Чем меньше нас пойдет через дворец, тем лучше — меньше вызовем подозрений. Урсула, останешься с Рейной. Ты слишком отличаешься от кеолотианцев и внешностью, и одеждой, а Рейне как раз будешь очень полезна.

— Но, господин... — начала возражать Урсула. Каспар вскинул руку, не дав ей договорить.

— Делай, как я сказал. На споры нет времени. Он говорил резко, но ему предстояла важная и тяжелая миссия — нельзя ее загубить. Необходимо избавиться от Некронда, навеки спрятать его там, куда не добраться ни одному человеку. И чем меньше народу будет с ним в конце пути, тем лучше.

Земля вновь задрожала, и Рейна в страхе застонала, закрывая руками торчащий живот. Элергиан сорвался с места и, раздвигая плотную завесу пыльной паутины, что затягивала древний зал, бросился к двери, которая, по его словам, вела к винному погребу. Пыхтя от усилия, он отворил ее и сделал Каспару знак заходить.

— Сюда, Спар! Скорее! — поторапливал он. — Уходите! Вы подвергаете мою Рейну опасности. Идите!

Голос его звучал сочувственно, но в то же время и повелительно. Было ясно: маг готов наброситься на всякого, кто поставит под угрозу благополучие Рейны.

Каспар замешкался. Урсула все умоляла его взять ее с собой. Он никак не мог сосредоточиться, но тут на запястье у него сомкнулась тяжелая длань Перрена.

— Не зевай, глупый человек! Поторапливайся!

Времени прощаться уже не оставалось. Каспар надеялся, Рейна поймет, что он желал ей только добра. Надеялся, что она родит здорового ребенка и, несмотря на свой преклонный возраст, выдержит роды. Вот было бы хорошо, если бы короля Кеолотии свергли, а к власти пришел старинный род, чьи права на богатое королевство были так давно узурпированы. Только бы Рейне хватило сил выносить тринадцатую беременность и тем самым разбить проклятие, что удерживало ее с дочерьми в изгнании. Да, без сомнений, разумом и волей она тверда, однако, несмотря на постоянный прием хваленого снадобья, триночницы, тело ее принадлежало уже стареющей женщине.

— Уходи, — закричала Рейна, когда Каспар обернулся, чтобы еще раз напоследок взглянуть на нее. — Ты притягиваешь их к нам. Уходи скорее. Мой час пришел! Я подниму рабов Каланзира и сплочу их на защиту моего дела.

Перрен поднял искрящийся факел над головой и первым протиснулся в дверь. Крепко держа Май за руку, Каспар шагнул следом. Трог и Руна жались у ног. Юноша был рад, что уносит Некронд, надежно запертый в серебряном ларчике у него на шее, прочь от Рейны, Элергиана и Урсулы. Теперь он больше не подвергнет их опасности. Если не считать Перрена, поклявшегося помочь Каспару в его задаче, юноша собирался взять с собой одну только Май.

Надо бежать на восток, как можно дальше. Там, куда не ступала нога человека, он избавится от этого могущественного талисмана. Избавится, чтобы изгнанные в Иномирье души древних чудовищ не получили доступа на землю. Каспару безумно хотелось, чтобы они перестали денно и нощно маячить в глубине его сознания, хотелось заглушить пронзительные вопли и рыканья, что переливались через пропасть между мирами, разбивая заслоны между жизнью и смертью.

Он со всех ног мчался вверх по винтовой лестнице, волоча за собой Май. Девушка тяжело дышала, ее ладошка в его руке стала совсем горячей, легкие ноги звонко шлепали по камню. Довольно скоро торра-альтанец различил сзади звук чьих-то шагов и, обернувшись, увидел, что по пятам за ними мчится Урсула.

— Возвращайся! — велел он, остановившись и разворачиваясь к ней.

Заодно и Май получила лишнюю секунду передышки. А вот Урсула почти не запыхалась. Она вызывающе уставилась на юношу, темные глаза во мраке казались еще чернее. Он окинул ее быстрым взглядом: коротко стриженные волосы цвета воронова крыла, решительный подбородок, звериные шкуры едва прикрывают гибкое загорелое тело, на левом предплечье — три загадочные татуировки. Глаза девушки свидетельствовали о трудной жизни. Ну ладно, он хотя бы спас ее от Мамлюка.

— Я же велел тебе оставаться с Рейной.

— Велел! Куда ты идешь?

Урсула вцепилась в Каспара. Он оторвал от себя ее пальцы.

— На восток, к великому океану, о котором ты мне рассказывала. Я должен плыть за море.

— Но ты никогда не вернешься! — Рабыня пришла в ужас. — Вспомни, я же провела детство на восточном побережье Ориаксии, омываемом великим и неизведанным океаном Тетис. Ни один корабль, отплывший на восток, не вернулся. Оттуда нет пути назад! Над Тетисом ветер дует лишь в одну сторону. Не покидай меня!

— Возвращайся к Рейне. Там тебя ждет жизнь! — снова приказал Каспар.

Девушка улыбнулась и покачала головой.

— Господин, я не оставлю тебя.

Каспару было некогда спорить. В переходах царила тьма, звуки шагов гулко разносились меж осклизлых стен. Похоже, фундамент дворца был положен не слишком уж основательно, так что вода из каналов просачивалась сквозь кладку и струйками стекала на пол.

— Великая Мать все вернет себе, — с глубокой убежденностью в голосе заявил Перрен, шагая к ветхой двери. — Что бы существа с поверхности ни сделали с ней, она снова заберет все свое.

Массивный, почти квадратный горовик, ростом не выше человека, но по меньшей мере вдвое шире, чуть согнулся в талии и уперся плечом в дверь. Источенные сыростью доски легко слетели с проржавевших болтов и петель. Перрен ударом кулака отшвырнул дверь, и при свете чадящего факела взору беглецов предстала комната с низким потолком, сплошь уставленная огромными бочками. Полукруглая арка на другой стороне погреба выводила на лестницу. На ступеньках играли блики яркого солнечного света.

Юноша уже собирался бежать туда, как вдруг отпрыгнул, задвигая Май себе за спину. Пол под ногами пошел буграми, каменные плитки начали расходиться в стороны. Руна, молодая белая волчица, издала низкое рычание, от которого застыла кровь в жилах. Трог ощерился и рычал из-за ноги хозяина. Тяжело дыша, обе девушки стояли за спиной у Каспара, в ужасе взирая на происходящее. Только теперь Каспар понял, как ошибался. Будучи стражем Некронда, он представлял собой опасность для всех своих спутников — опасность для Май, которую так горячо любил. Он должен идти один.

— Трог, останься! Охраняй Май! Возвращайтесь к Рейне, все возвращайтесь к Рейне, — выкрикнул он и бросился вперед.

Земля ходила ходуном у него под ногами. В ушах звенели отчаянные вопли Урсулы:

— Нет, господин! Нет!

Огромная винная бочка взлетела в воздух и с грохотом разбилась о вздымающийся пол, наполнив воздух густым запахом брожения. Во все стороны брызнули струи розовой жидкости. Краем глаза Каспар заметил, что сбоку от него что-то движется, но сейчас он был весь нацелен на одно — лестницу в дальнем конце низкого погреба. Внезапно нога у него подогнулась и Каспар упал на руку, невольно заглянув при этом в растущую трещину на полу. Из тьмы на него таращился чей-то глаз, крючковатая лапа потянулась схватить беглеца. Юноша не знал, что это, — но не собирался выяснять.

Поднявшись на колени, он кое-как снова вскочил на ноги и побежал. Кругом грохотали и скрежетали разъезжающиеся камни. Сквозь этот гром прорезались крики девушек.

— Нет, господин, нет! Воротись! — визжала Урсула.

— Не покидай меня! Останься!

Потерянный, одинокий крик Май заставил Каспара на миг оглянуться через плечо. К его изумлению, Трог все же послушался приказа и яростным комком стоял рядом с ней, щерясь и рыча на существ под полом. А вот поведение Руны юношу ничуть не удивило — белая волчица всегда была преданна Май. Вот и сейчас она вытянулась в струнку с другой стороны от девушки, готовая прыгнуть на первого же нападающего.

Существа, которых, похоже, так боялся Перрен, оказались совсем невелики — примерно по пояс человеку, мохнатые и скрюченные. Огромные глаза придавали им до смешного детский вид. Кое-кто из них глядел на Каспара, но большая часть угрожающе надвигалась на горовика, за спиной которого прятались Урсула с Май.

Каспар вскинул руку над головой. В кулаке сверкнуло яркое серебро.

— Вот то, что вы ищете! — закричал он, зная, что Некронд непременно притянет их к себе.

Должно быть, решил он, это карлы — но почему же Перрен так испугался этих маленьких пещерных жителей?

Они, точно мотыльки на свет, потянулись к нему. Огромные глаза сверкали зеленым огнем. Каспар мгновение зачарованно глядел на них, дивясь, как эти крошечные, нелепые создания умудрились проломить каменный пол, а потом повернулся и снова бросился бежать. Сзади доносился дробный топоток и шорох торопливых лапок. Карлам был нужен именно он — нужен ради Друидского Яйца, известного под старинным названием Некронд.

Некогда Первый Друид заточил дыхание жизни древнейших, самых свирепых легендарных чудовищ в Яйцо, тем самым изгнав их в Иномирье. С тех пор менее опасные звери некоторое время еще свободно рыскали по земле. Но по мере того как человек становился все сильнее и хитрее, они отступали в самые темные закоулки земли, где, полузабытые, зализывали раны и проклинали человеческий род. Теперь же они выслеживали Каспара, алча силы, что смела их с пути разросшейся цивилизации людей.

Лестница впереди раздвоилась. Куда же сворачивать? Каспар понятия не имел. После недолгого колебания он рассудил, что справа ступени уже, а значит, ведут в более тихие покои замка. Инстинкт погнал юношу именно туда.

Но карлы, точно бегущие из затопленных выгребных ям крысы, догоняли его. Дверь! Впереди показалась дверь! Передние карлы уже тянули к нему руки. Бешено отбрыкиваясь, юноша торопливо схватился за расшатанную ручку двери. Проклятая щеколда заржавела! Каспар изо всех сил затряс ее, отчаянно пытаясь удержаться на ногах.

Щупленькие тела карликов от его ударов складывались пополам и отлетали на пол, где их тут же затаптывала следующая волна нападающих. Может, пустить в ход Некронд и вызвать на защиту какого-нибудь зверя посвирепее? Отчаявшийся разум охотно ухватился за столь заманчивую идею, но внутренний голос предостерегал: не надо, не делай этого. Каспар понимал: он сейчас слишком устал, кругом царит хаос — кто знает, сумеет ли он совладать с ситуацией? Вот как уже было: в тяжелую минуту он призвал черногривых волков, чтобы отразить от отцовского замка нападение ваалаканцев. И что же? Три года спустя эти самые волки стали грозой всей округи. Нет, Каспар твердо знал — он больше никогда, никогда не должен пользоваться Некрондом.

Наконец дверь поддалась. За ней оказалась новая винтовая лестница. Хлопнув дверью и прищемив ручонки нескольким карлам, юноша огромными прыжками понесся вверх по ступенькам. Мышцы отчаянно болели от перенапряжения, ноги точно налились свинцом, голова кружилась, дыхание со свистом вырывалось из груди.

Очередной шустрый карла умудрился догнать его и вцепиться в ногу. Отодрав прилипалу, Каспар развернулся и швырнул незадачливого преследователя прямо на головы его собратьям. Те покатились вниз по лестнице и сбились в один барахтающийся клубок рук и ног. Тем лучше — не скоро разберутся. Каспар повернулся, чтобы снова бежать, с неимоверным трудом поднимая ногу на следующую ступеньку.

Тут что-то не так. Что-то гнетет его, не дает идти. У юноши возникло странное ощущение, будто само Яйцо тянет его к земле, не желает позволить ему спастись.

Грубая каменная кладка стен сменилась кирпичной, потом пошел ровный слой побелки. В икру Каспару впились острые коготки. Юноша на бегу стряхнул карлу ударом ноги и продолжал бежать. Откуда-то доносился женский визг. Наконец лестница вывела торра-альтанца в коридор. Каспар свернул в первую же попавшуюся дверь. Последним усилием отшвырнул с полдюжины мелких чудовищ и задвинул засов. Но все же трое жалких существ успели протиснуться в комнату вслед за ним и облепили его.

Судя по всему, у них не было своего языка — но они пронзительно верещали и визжали, силясь добраться до горла своего врага. Юноша отчаянно пытался вырваться. Один из карл пребольно укусил его, другой намертво приклеился к руке, третий запрыгнул на загривок. Каспар сорвал его с шеи, под рукой с отвратительным хрустом треснули позвонки. Первый, кусачий карла рванулся ему на горло, вонзаясь острыми зубками в кожу.

Каспар одним ударом ножа перерубил его пополам. Нижняя половина тела карлы полетела на пол, но верхняя продолжала все так же прочно цепляться за своего врага, хотя из разреза хлестала водянистая кровь и сыпались внутренности. Юноше потребовалась добрая минута на то, чтобы разжать хватку острых, как у волчонка, зубов. На счастье, они прокусили только кожу и мышцы, но не задели никаких крупных сосудов.

В дверь с той стороны яростно барабанили, но она выдержала напор. Каспар с облегчением перевел дух, прикидывая, что делать дальше. Он оказался в какой-то длинной галерее, судя по всему, в самом центре дворца. Едва ли дворцовые слуги обратят на него внимание — такое смятение царило снаружи. Складывалось впечатление, будто весь город объят паникой.

Молодой воин на цыпочках вышел в роскошный зал. По стенам висели гобелены, пол мягко пружинил под ногами. Каспар удивленно поглядел вниз. Ковры! Ему и раньше приходилось слышать, будто у правителей стран, окружающих Кабалланское море, принято устилать дворцы коврами — но он весьма сомневался в практичности подобного обычая. У них, в залах Торра-Альты, прекрасно обходились соломой и тростником.

Из передней доносились какие-то голоса. Прячась за дверью, юноша осторожно выглянул и увидел группку слуг в длинных дворцовых одеяниях. Все они стояли к нему спиной, не отрываясь от застекленного окна. Женщины что-то испуганно причитали. Каспар не очень-то знал кеолотианское наречие, но все ж разобрал, что они молят своего бога Новой Веры защитить их от землетрясения.

Ровным и спокойным шагом — чтобы не привлечь внимания — Каспар подошел к высоким окнам на другом конце галереи и выглянул. Как же высоко, оказывается, он забрался! Далеко внизу, теряясь в сумраке лощины у основания черной башни, раскинулась Кастагвардия.

Хотя после отчаянной погони Каспара бросило в жар, однако при виде того, что открылось его взору, юношу пробрал холодок. Что это? Откуда? Ведь он совершенно точно не призывал из Иномирья подобных существ — откуда же взялись эти похожие на жутких призраков твари, что валом валили из подземелий у подножия башни? Вот почему дрожала земля. Вот кого боялся Перрен. И как только он, Каспар, выдумал, будто горовик мог испугаться каких-то карликов!

Из башни нескончаемым потоком лились смутные, расплывчатые призраки самых ужасных чудищ — двухголовых львов, саблезубых волков и еще каких-то голых жилистых тварей — должно быть, огромных хобгоблинов. Стражи и надсмотрщики выстраивали их в упорядоченные ряды. Каспара тоже охватил страх. Кто-то управлял этими тварями, кто-то — но не он. Вот только каким образом?

Юноша невольно прижал к груди ларчик с Некрондом, с ужасом глядя, как жуткие призраки маршируют на квадратную площадь, где присоединяются к уже выстроенным там шеренгам людей. Рабы в ужасе отшатнулись, но то ли дисциплина, то ли страх перед офицерами не дали им бежать. Не веря глазам, Каспар прилип к окну. В голове начинала пульсировать острая, одуряющая боль.

Она начиналась в самой макушке и разливалась по всему черепу, сжимая мозг, мешая соображать. Силясь сосредоточиться, юноша разглядывал собирающееся войско. Он, сызмальства воспитывавшийся, чтобы управлять пограничным замком, инстинктивно знал: эти люди идут на войну. Иные из них были еще в оковах и, судя по всему, попали сюда прямо из ям для рабов. Другие выглядели типичными горожанами. Третьи сжимали вилы, резаки и прочие крестьянские орудия — этих, без всяких сомнений, пригнали из окрестных деревень.

Кеолотия собирает армию! Из уроков истории, которые так тщательно вбивали ему в голову, Каспар помнил, что последние несколько тысяч лет кеолотианцы постоянно с кем-нибудь враждовали, главным образом с Лонисом и Салисой, но все больше по мелочам. Случались за это время и крупные войны — целых три, последняя около четырехсот лет назад, причем все три — с Бельбидией. Этот раздел истории юноша помнил особенно хорошо еще и потому, что его собственные предки активно отражали агрессора. И если кеолотианцы вновь собираются походом на его родину, он должен непременно что-нибудь предпринять!

Наверняка они, как и все кеолотианские армии в прошлые века, двинутся через Ваалаку, а затем свернут к югу, чтобы атаковать Торра-Альту, замок его отца, на северных границах Бельбидии. А ведь на сей раз он, Каспар, мог бы остановить их задолго до того, как прольются первые капли бельбидийской крови. Душу молодого лорда пронзило острое чувство вины. Отец оставил его командовать замком, он, и только он был в ответе за Торра-Альту и ее молодых защитников — и бросил их. Да, пусть поступок его диктовался высшими соображениями, но сути это не меняло. Надо что-то предпринять! И ведь у него есть сила — у него есть Некронд. Ну что стоит пустить Яйцо в ход? Он, Каспар, однажды уже повелевал драконами — что может быть труднее? Рука юноши сама собой потянулась к ларчику.

Но нет! Он поклялся матери более никогда и ни за что не применять Некронд. Нельзя нарушать клятву, столь торжественную, тем более данную высшей жрице. Для матери эта клятва слишком важна — ослушание просто немыслимо. Керидвэн руководствовалась самыми что ни на есть вескими побуждениями. Она и две другие высшие жрицы, Брид и Морригвэн, столько отчитывали и бранили юношу, что он успел на славу уяснить все их доводы. Похоже, что Некронд-то как раз и послужил причиной всех бед, и чем больше Каспар пользовался Друидским Яйцом, тем хуже становилась ситуация. Молодой воин мрачно взирал на толпу чудищ — средь них виднелся даже самый настоящий единорог.

Каспара вывели из задумчивости громкие вопли. Похоже, он оказался не столь незаметен, как хотелось бы. Кто-то из лакеев узнал в нем чужака и теперь орал во всю мочь, призывая подмогу. Не требовалось знать кеолотианский язык, чтобы различить в этих криках ярость. Каспар бросился наутек, но резко остановился в конце зала. Перед ним, за низкой аркой, открывался глубокий колодец, по сторонам которого шла лестница. Наверняка это путь к выходу! С проворством юности и ловкостью уроженца Торра-Альты, привычного к горным кручам, он поскакал вниз по ступеням.

Голова раскалывалась от боли, Некронд в руке казался таким непривычным и странным. От камня исходило теплое влажное мерцание, точно в руке Каспара трепетало живое сердце. Едва не теряя сознания, не в силах толком соображать, юноша схватился за темя. Рана так и не зажила. Надо бежать, выбраться из дворца и смешаться с толпой. В охваченном паникой городе его уже никто не найдет.

Огромная лестница вывела в бальный зал. Промчавшись через него, Каспар нашел в дальнем конце узкую служебную лестницу и продолжил спуск. Руку уже жгло огнем — на бегу юноша задевал за каменную стену, тормозя на резких поворотах.

Наконец он выбрался на свежий воздух! Не останавливаясь, чтобы отдышаться, юноша наугад побежал по какой-то аллее. Однако она привела как раз туда, куда ему меньше всего хотелось попасть: на квадратную площадь, где строилось войско. Там кишели солдаты, правда, хватало и простых горожан, среди которых можно было затеряться. А вдобавок теперь Каспар мог выбираться из города на восток по главной улице, не боясь заблудиться в проулках. На него и впрямь никто не обращал ни малейшего внимания. Все глаза были устремлены на зияющий проем у подножия черной башни. Из тьмы отверстия доносился глубокий рокот, подобный шуму надвигающегося прилива. Каспар остановился и в ужасе уставился на башню.

Стражники с пиками наготове рванулись вперед, навстречу тому, что должно было извергнуться из ворот, ведущих к печально известному руднику. Огромные черные боевые лошади ржали и закусывали удила. Закованные в броню всадники выстроились вдоль дороги к крепости. Земля дрожала, в воздухе перекатывался глухой гул.

Внезапно врата захлестнуло море серых, изнуренных лиц. На площадь хлынул поток оборванных, истощенных людей — мужчин и женщин. Они шагали с трудом, спотыкаясь и подслеповато щурясь от внезапного света. Иные простирали руки, точно моля о пощаде, другие в ужасе оглядывались на черную башню. Стражники немилосердно наставили на несчастных арбалеты и погнали на середину площади. Большинство испуганных насмерть рабов покорно шло, куда велено, хотя кое-кто, обезумев от ужаса, пытался прорваться сквозь ряды стражи. На глазах у Каспара несколько человек застрелили из арбалетов, а еще больше пало под копытами боевых скакунов.

Каспар знал — пора бежать отсюда. Но все никак не мог отвести глаз от псов с львиными головами и трехголовых чудищ, что огромными прыжками выскочили из врат у подножия башни.

Стражники во все горло выкрикивали приказы — и на кеолотианском наречии, и на бельбидийском, самом распространенном языке Кабаллана. При помощи угроз и острых копий им удалось выстроить рудничных рабов в несколько рядов рядом с теми, что уже стояли на площади.

— Стойте смирно! — прогремел один из стражников. — Они вас не тронут. Как и вы, они теперь входят в армию принца Тудвала.

Армия Тудвала!

Эти слова нарушили весь ход мыслей Каспара. Это ведь хорошо! Если Тудвал собирает армию, значит, ему с принцессой Кимбелин удалось спастись. Вот здорово! Должно быть, его отец вернулся из Фароны и выслал поисковую партию для спасения принца с принцессой.

Без сомнения, принц Тудвал собирал армию, чтобы искоренить разбойников, что устроили засаду на него и его сестру, принцессу Кимбелин, перебив почти весь их отряд. Принцесса Кимбелин как раз ехала в Бельбидию, чтобы стать женой короля Рэвика. После ее исчезновения кеолотианцы обвинили бельбидийский эскорт, не сумевший уберечь драгоценную принцессу. Король Дагонет, отец Кимбелин, угрожал королю Рэвику войной, если тот не сумеет поскорее вернуть ему дочь в добром здравии.

Все эти мысли промелькнули в голове Каспара и тут же исчезли — из темного портала, ведущего длинными туннелями к рудникам Каланзира, валом валили все новые и новые чудища, главным образом отвратительные хобгоблины.

Вид всех этих тварей повергал Каспара в дрожь. Страшно даже подумать, как пришли они в его мир. Конечно, Некронд слишком долго находился у Май — но неужели она могла невольно призвать столько чудовищ? Что-то не верится. И что теперь делать ему, Каспару? Надо ли попытаться властью Некронда загнать их обратно в Иномирье?

Мысли о Май вывели юношу из темного смятения, заставили на миг позабыть о Яйце. С каждым днем проклятущий камень все более и более наливался жизнью, понемногу превращаясь из пассивного предмета в вещь, наделенную собственной волей и мощью. Надо скорее унести его прочь от всех этих людей, туда, где никто его не достанет! Надо переправиться за море, найти бескрайнюю пустошь.

Каспар повернулся и побежал, проталкиваясь сквозь толпу.

— Эй! Стой! Ты! Вон ты! — заорал вдруг над ухом хриплый, до отвращения знакомый голос.

Каспар инстинктивно понял: кричат ему. Обернулся через плечо и обмер. Мамлюк, работорговец! Вот это невезение! В такой огромной толпе наткнуться прямиком на Мамлюка! Пригнув голову и съежившись, чтобы не выделяться из толпы, юноша рванулся к восточному выходу с площади. Рванулся — и оказался в запутанном лабиринте улиц и переулков. Ни одна дорога не вела прямо, вновь и вновь путь преграждал какой-нибудь канал или же улочка заканчивалась тупиком средь покосившихся лачуг и хижин. По мостовой струились потоки нечистот. Плешивые чесоточные псы, все в клоках вылезающей шерсти, провожали чужака злобным рычанием. В самом скором времени беглец уже безнадежно запутался в хитросплетении темных переулков и глухих задворков, куда не выходило ни единого окна.

Беспомощно озираясь по сторонам, он стоял посреди улицы, как вдруг из подворотни шмыгнул какой-то чумазый мальчуган в грязных обносках. Из лохмотьев, что обматывали ноги заморыша, торчали красные пальцы.

— Выход! Как мне добраться до восточных ворот? — воззвал Каспар, шаря по карманам в поисках монеты, и, найдя, даже не глянув на нее, швырнул сорванцу.

Это оказался золотой.

Мальчишка разинул рот, глаза у него засверкали.

— Похоже, у вас крупные неприятности, господин. — Он радостно разглядывал блестящую монету. — Идите за мной.

Выглядел мальчуган лет на десять, не больше, но у него были глаза глубокого старика.

— Сюда!

Он провел молодого лорда через разбитые ворота в задней стене высокого заброшенного дома в какой-то темный переулок. Сзади, по булыжной мостовой, загремели копыта. Каспар припустил за мальчишкой, искренне надеясь, что это не Мамлюк, невесть каким образом вновь напавший на его след.

— На этой неделе я вывел от работорговцев уж четырех человек. Здесь самый хороший путь, — запыхавшись, заверил его сорванец на бегу. — Вот, пришли.

Переулок внезапно вышвырнул их на открытую поляну у подножия высоких черных стен, что окружали город. Каспар резко остановился. Он, хоть убей, не видел никакого способа перебраться через неприступные стены.

— Канал. — Мальчишка показал куда-то влево. — Под стеной течет. Придется вам малость промокнуть. Вода стоит довольно высоко, а свод там низкий, но это самый лучший способ выбраться отсюда, притом самый близкий от восточных ворот.

Каспар благодарно улыбнулся ему и заторопился вдоль ряда полуразвалившихся хибарок к закованному в камень каналу. От густой, грязно-коричневой воды исходило зловоние, повсюду плавали какие-то обломки и куски мусора. Поежившись, Каспар присмотрелся к месту, где канал уходил под черную стену. Ни единого просвета. Стены достигали добрых тридцати футов в ширину. Оставалось только надеяться, что под сводами туннеля хватает места для воздуха. Юноша аккуратно сполз по стенке и с радостью обнаружил выступ, по которому можно было какое-то время пройти, прежде чем лезть в воду.

Он уже почти дошел до стен, как услышал крики и различил среди них пронзительный голос мальчишки, выкрикивавшего что-то по-кеолотиански. Не требовалось переводчика, чтобы понять: малолетний спаситель оказался предателем и послал по следу беглеца погоню.

Каспар проклинал свою наивность. И когда только он научится не доверять людям?

Ускорив шаг, юноша добрался до того места, где канал уходил под стену. Между поверхностью воды и каменным сводом оставалось не более шести дюймов. Каспара передернуло. Пловец из него был не бог весть какой.

По воде совсем рядом хлестнула стрела, другая отскочила от камня у самых ног. Более не раздумывая, юноша сорвал с плеч медвежью шкуру и сложил так, чтобы получилось нечто вроде бурдюка, поддерживающего его на плаву. Бросившись в канал, он ринулся на середину, где просвет над водой был шире всего.

Он отчаянно барахтался в воде, то приподнимаясь, то снова уходя под воду, задевая головой о склизкие камни свода. Но пока что шкура служила исправно, и Каспар надеялся, что, поскольку ему предстоит провести в воде совсем недолгое время, она не успеет намокнуть и утянуть его за собой. Хорошо еще, что он не потащил с собой Май! Только бы Перрену удалось безопасно вернуться вместе с ней к Рейне и найти другой путь из города!

Сзади гремели грозные крики. Копыта сминали дерн. Затем раздался всплеск — это кто-то из преследователей тоже бросился в воду. Каспар удвоил старания, судорожно глотая воздух и беспорядочно дергая ногами. Что-то ухватило его за лодыжку. Юноша брыкнул наугад и почувствовал, как нога с размаху ударила в мягкую плоть. Чьи-то руки силились снова схватить его, но не успели. Впереди раздался собачий лай. У Каспара упало сердце: на той стороне его уже ждут.

Возбужденное заливистое тявканье сплеталось с воплями преследователей. Средь всего этого шума внезапно прозвучал исполненный боли вой какого-то зверя, но Каспар не распознал по голосу, какого именно.

Проклиная мерзкого мальчишку-предателя, юноша все плыл по туннелю, предпочитая встретить опасность по ту сторону стен, чем остановиться и сразиться с преследователем в канале — едва ли в воде у него есть хоть какой-то шанс на победу.

Внезапно сверху хлынул поток дневного света. Каспару не пришлось даже прилагать усилий, чтобы выбраться на берег: кто-то подцепил его багром за пояс и бесцеремонно вытянул на сушу. Все еще сжимая отяжелевшую медвежью шкуру, юноша перевалился через обрыв и увидел прямо перед собой длинные стройные ноги боевого коня. Каспар отлично знал эту породу: такие чистые линии, могучая грудь могли быть только у потомка Демона Джека — одного из лучших племенных жеребцов отца, проданного несколько лет назад. Чтобы такой дивный конь, рожденный и вскормленный на дивных лугах Торра-Альты, попал в эту гнусную страну! Какая трагедия!

Взгляд Каспара скользнул выше. Длинные ноги, облаченные в плетеные сандалии, золотистые икры. Свисающий львиный хвост, выцветший и без волос. Каспар глядел прямо на Мамлюка, чьи раскосые глаза, один черный, второй светло-зеленый, взирали на пленника лениво и свысока.

Позади работорговца стояло какое-то приземистое и мохнатое зверообразное чудище с человеческими руками. Глаза у него сверкали красным — точь-в-точь как те, что видел Каспар под вздувшимся, расходящимся полом подземелья.

Губы Мамлюка искривились в довольной ухмылке.

— Не дайте ему сбежать, — прорычал он, обращаясь к стоявшим вокруг восьми стражникам. — Держите его вместе с девчонкой.

У Каспара сжалось сердце. Он знал, знал, кого имеет в виду Мамлюк. И точно, через минуту рядом с работорговцем появились еще три мохнатых существа. Самый крупный из них сжимал в лапищах Май. Каспар не знал, как называются эти звери. Он впился взглядом в того, что держал его возлюбленную. Чудище отдаленно напоминало человека, но очень уж грубо сложенного, с ужасающе толстыми лапами, массивным черепом и низким лбом. Глаза у него были кроткими, но исполненными глубокой печали.

Вот в этих глазах вспыхнул опасливый огонек — зверь явно ненавидел своего хозяина. Каким-то необъяснимым образом Каспар понял, что видит пред собой одно из существ, что населяют темные и сырые уголки земли, подвластные Некронду, но не исчезнувшие в Иномирье. На сей раз он не колебался, позволительно ли применять Яйцо. Под прикрытием рубашки он запустил руку в серебряный ларчик, где лежал Некронд.

— Убирайся прочь! — закричал он.

Чудище тупо поглядело на него, покачало головой и сильнее сжало Май.

— Отпусти ее! — велел Каспар, уже не на шутку испугавшись.

Надо же такому случиться — потерять власть над Яйцом как раз в тот миг, когда эта власть нужна ему, чтобы освободить Май!

— Отпустите ее! — Юноша повернулся к Мамлюку, стараясь говорить как можно тверже и убедительнее. — Теперь она вам не нужна. Отпустите ее и возьмите лучше меня.

— Ты и так уже у нас в руках, — захохотал Мамлюк. — А теперь давай поднимайся. Ты нужен ему живым.

Каспар чувствовал себя совсем разбитым. Голова кружилась. Набрасывая на спину промокшую медвежью шкуру, он обдумывал, не стоит ли попытаться с боем прорваться сквозь ряды врагов? Нет, конечно, ему не удастся уйти, но, быть может, он отвлечет их и сумеет чем-нибудь помочь Май?

Снова раздался собачий лай. Каспар успел уже забыть, что слышал его совсем недавно, но теперь юношу как озарило. Чтоб из одной и той же пасти вырывался то глубокий утробный рык, то смешное, визгливое поскуливание? Нет, это может быть только Трог!

Каспар более не раздумывал. Одна рука сама собой потянулась к поясу, вторая — к сапогу, в котором юноша прятал еще один охотничий нож. Пожалуй, Мамлюка ему все равно не убить — того надежно защищала львиная шкура, да и ножи Каспар, честно говоря, метал не слишком-то метко. Поэтому в мишени он выбрал жеребца. Клинок со свистом вонзился тому в грудь. Несчастное животное прянуло назад, подскочило — и рухнуло, придавив собой своего седока и одного из стражей.

Раздался взрыв криков, стонов и проклятий. В общую какофонию вновь влилось утробное рычание Трога. Пес, хотя короткий и приземистый, обладал удивительно большими для своего размера зубами, а уж рычал просто устрашающе. В обычное время ленивый и нахальный, на самом деле он был очень силен и предан хозяину. При виде того, что Май угрожает опасность, он превратился в разъяренного дьяволенка. Люди Мамлюка опасливо попятились — но все равно их оставалось целых шесть, так что Каспар не видел решительно никаких шансов справиться с ними.

Стражники сгрудились вокруг все еще распростертого под конем и отчаянно вопящего Мамлюка. Силясь извлечь своего господина, они словно бы растерялись, не зная, что делать без четких приказов. Каспар немедленно ухватился за представившуюся возможность. Ринувшись вперед, он всадил нож в руку косматого существа, что держало Май, и вырвал у него девушку. Выставив перед собой нож и угрожая заколоть первого, кто посмеет приблизиться, юноша начал медленно отступать, а потом побежал, волоча возлюбленную за собой.

Совсем близко раздался перезвон приближающихся копыт.

Каспар отчаянно искал взглядом хоть какое-то укрытие. Мохнатый человек, несмотря на рану, уже пустился в погоню, оставляя на земле позади себя кровавый след. Урча и покашливая, он медленно, но верно догонял их, поскольку Май не могла бежать быстро: она задыхалась, а длинная юбка путалась в ногах, сковывая движения. Люди Мамлюка что-то сбивчиво выкрикивали. Вот они неуверенно направились к пляшущим на привязи лошадям, и Каспар понял: через несколько секунд начнется погоня. Надо срочно придумать какой-нибудь план — но в следующий миг все было уже решено за него.

Огнебой! Сердце Каспара возликовало в груди. Прямо к нему скакал его огненный жеребец. Папоротник мчался рядом, держась за повод. Надо же! Каспар никогда не думал, что лесик придет ему на выручку — а уж тем более проявит такую отвагу.

— Папоротник! — восторженно завопил он. — Папоротник! Какой ты молодец!

Огнебой резко остановился рядом с хозяином. Папоротник беспомощно болтался на конце поводьев. Каспар зашвырнул Май на спину коня.

— Увози ее отсюда! — закричал он лесику. Папоротник повиновался, невзирая на протестующие вопли Май.

— Нет, Спар, нет! Я не брошу тебя! После всего, что с нами было!

Слова ее затихли в топоте копыт. Наследник Торра-Альты повернулся, лицом к лицу встречая своего косматого противника.

— Стой! Я твой хозяин! Повинуйся мне!

Чудище и не думало признавать его власть над собой. Не сбавляя скорости, оно врезалось прямо в юношу и сшибло его на землю. Ох! Все равно что оказаться на пути скачущей во весь опор лошади! Оглушенный, не в силах вздохнуть, Каспар встал на четвереньки в грязи, куда его отшвырнуло ударом, и помотал головой. Косматый получеловек глухо рычал, кровь из раны тонкой струйкой стекала прямо на Каспара. Не успел юноша отдышаться, как огромная волосатая лапа ухватила его за горло, вторая поднялась для удара. Но замерла. Похоже, чудище пришло в замешательство, все еще не решаясь убить человека.

Мамлюк тем временем успел выбраться из-под коня и теперь ковылял к ним, на ходу приказывая своим людям схватить беглеца.

Внезапно что-то сграбастало Каспара и его противника сзади, оторвало от земли. Полузверь-получеловек в ужасе завопил и выпустил свою жертву. Каспар почувствовал, что его сжимают руки еще более сильные. Над ухом, точно гром, прокатился странный гул, нечто среднее между рычанием и грохотом дробящихся скал.

— Перрен! — Юноша благодарно улыбнулся своему спасителю.

Горовик аккуратно отставил его в сторону, а потом одним ударом в висок уложил косматого получеловека на месте и снова подхватил Каспара под мышку.

Люди Мамлюка надвигались грозной стеной, но тут их отвлекло внезапное нападение с другой стороны. Толпа изнуренных, изможденных людей с кирками и ломами в руках яростно бросилась в атаку на стражников. Лица их заливала мертвенная, серая бледность — должно быть, все они были рабами с рудников. Каспар понял: восстание Рейны уже вспыхнуло и набирает силу.

Что за войско! Все оборванные, в лохмотьях, с въевшейся в руки и лица черной грязью! В первых рядах Каспар заметил Урсулу — она вооружилась дубинкой и с неестественным для женщины воодушевлением опустила ее на спину одного из солдат. Столь яростный удар убил бы любого на месте, но хорошо обученный воин сумел отклониться и почти не пострадал. На радость Каспара, уже в следующую секунду какой-то раб схватил Урсулу и оттащил назад, прежде чем ее успели ранить. Глаза ее поверх толпы встретились с глазами Каспара, и в них он прочел пожелание удачи. Юноша поднял руку в знак прощания.

Перрен длинными ровными шагами устремился за Огнебоем, унося с собой юношу, при каждом шаге стукавшегося о твердый бок горовика. На счастье, в паре миль от города Папоротник остановил жеребца, так что маленький отряд скоро воссоединился вновь. Кастагвардия стояла в пологой низине к югу от гор Каланзира. На плоском дне впадины там и сям сверкали серебром озера, на глади воды отражались серые облака, круглый год нависавшие над дождливой Кеолотией. Укрыться там было негде. Инстинкт гнал Каспара к холмам.

Юноша крикнул Перрену и Папоротнику поворачивать к северу.

Май тихонько причитала, зарывшись лицом в гриву жеребца. Каспар вспомнил, как она ненавидит ездить верхом, особенно на Огнебое, имевшем привычку неожиданно вставать на дыбы или брыкаться. Сам юноша любил ориаксийского чистокровку и считал его гордостью этой породы. Ему даже нравилось, что Огнебой такой норовистый. Но Май, в отличие от Девы Брид, совершенно не ладила с лошадьми.

Наконец беглецы добрались до полоски ив, что обрамляла берега стекающей с гор речушки, и, задыхаясь, остановились поглядеть назад, на город. Похоже, погони не было.

— Май, ты не ранена? — встревоженно спросил Каспар.

Перрен наконец-то выпустил его, и юноша спрыгнул на подушку мягких, похожих на мох растений, выстилающих берег. Под ногами захлюпала вода.

Бросившись к жеребцу, он бережно снял хрупкую всадницу с каштановыми волосами. Май беспомощным кулем свалилась ему в объятия. Обычно такая проворная и легкая, от страха девушка стала совсем неуклюжей. Всхлипывая, она цеплялась за Каспара, и он не в первый раз задумался, где же она взяла мужество, чтобы украсть Некронд и в полном одиночестве проделать весь путь в Кеолотию. Уму непостижимо.

— Это существо, — начал он. — Этот косматый урод...

— Тролль, — подсказал Перрен.

— Какой же он тролль? Я видел троллей в Ваалаке, — запротестовал наследник Торра-Альты. — Они же размером с быка, и шкура у них гладкая, и волос совсем нет, разве что щетинка, как у свиней, и...

Перрен бросил на него терпеливый взгляд.

— Кеолотианский тролль.

— Как бы там ни было, от Мамлюка мы оторвались.

Каспар с облегчением оглянулся назад, на равнину. Перрен пожал плечами.

— Пока — да. Но нас очень легко выследить. Нельзя терять времени. — Он помолчал, смотря на воду, что журчала под ногами у Каспара с Май, легонько касаясь его стоп, а потом поднял глаза на молодых людей и одарил Май каким-то очень странным взглядом. — Девочка, — наконец изрек он.

— Девочка? — засмеялся Каспар. — Что ты имеешь в виду? Ну конечно, она девочка. Девушка.

Перрен расхохотался.

— Как странно, наверное, быть человеком. У вас столько тайн друг от друга.

— Тайн?

Каспару очень не нравилось выражение, с каким горовик глядел на Май. Внезапно у него возникло ощущение, что то, что Перрен только собирается сказать, не понравится ему еще больше.

— Она носит девочку, — объявил Перрен.

Глаза у Май распахнулись. В них промелькнуло возбуждение, радость, а потом, когда она перевела взгляд на Каспара, — чуть ли не страх.

— Ты не говорила мне! — произнес он медленно и холодно, уязвленный до глубины души.

— Мне казалось, сейчас не время, — пролепетала Май. — Я… я... — Голос у нее оборвался.

Каспар знал: она умоляет его о любви. Но буря эмоций, охвативших его, была так сильна, что он и сам толком не знал, что именно чувствует. Он холодно напомнил себе, что тот, другой, мертв — пал от его руки. Так все же легче. И сам-то он кто такой, чтобы судить Май после всех тех ужасов, что ей пришлось перенести? Закоченело, с неимоверным трудом, юноша заставил себя протянуть руку и коснуться руки Май, хотя обнять девушку так и не смог.

— Прости. Я думала о тебе, — жалким голоском выговорила она.

— Обо мне!

Кровь вскипела и бросилась в голову. Лицо покраснело от гнева, выдержки вмиг словно и не бывало. Отстранив Май, юноша поднял руку и, чтобы скрыть свое выражение, почесал горбинку на переносице — в том месте, где Халь сломал ему нос много лет назад. Вот с Халем ничего такого в жизни не случилось бы! Скорее, юный дядя Каспара сам бы поставил кого другого в подобную ситуацию.

— Как ты могла, Май? — горько спросил он.

— Я пыталась защитить тебя от Некронда. — Она уже плакала в открытую, в глазах читалась мольба. — Я подумала, если отдамся Амариллису...

— Талоркану! — оборвал ее Каспар. — Его настоящее имя — Талоркан.

— Ну, хорошо, Талоркану, — еле слышно проговорила она, продолжая всхлипывать, но постепенно приходя в себя. — Я думала, что тогда уже не смогу поддаться искушению вернуться к тебе. Думала, уже не навлеку на тебя опасность. Боялась, вдруг, если я вернусь домой после того, как спрятала Яйцо, ты заставишь меня сказать, где именно я его спрятала. Я должна была увериться в том, что уже никогда не смогу вернуться.

Каспар не видел во всем это ни малейшей логики. Он сейчас знал только одно: что убил Талоркана по ошибке, принимая за одного из похитителей Некронда. И когда лесничий уже испускал последний вздох, единственное, что мог сделать Каспар, дабы хоть чем-то загладить свою вину, — это пообещать исполнить его последнюю просьбу. Талоркан попросил позаботиться о Май. И теперь Каспар знал почему. В груди его разверзлась черная припасть ревности. Он не мог даже глядеть на девушку. Ему уже пришлось однажды услышать из ее уст, что она любит Талоркана — но боль, которую испытал он тогда, была ничем по сравнению с нынешней болью. Ребенок. Май носила под сердцем дитя Талоркана. Он, Каспар, любил ее всем сердцем — и вот чем она отплатила ему.

Первая любовь Каспара, Брид, тоже принесла юноше немало страданий — не ответила на его чувство, а глядела лишь на Халя. С трудом, но Каспар сумел смириться и скоро понял, что любит Май, а та с самого начала не сводила с него преданных глаз. Он так долго ждал, чтобы сказать ей о своей любви, — и вот теперь, когда такая возможность ему наконец представилась, узнал: коварная уже отдалась другому.

Молодые люди стояли, не в силах взглянуть друг другу в глаза.

Перрен неловко кашлянул.

— Кажется, лучше бы я помолчал.

— Я все равно бы узнал, — гневно бросил Каспар. — Рано или поздно. Такую вещь долго не скроешь. Хотя тебе могло бы хватить порядочности признаться самой.

Он с горечью сверкнул глазами на Май.

— Да я вообще знаю, что беременна, только со слов этого говорящего камня. Откуда такая уверенность? — напустилась она на Перрена.

— Возможно, для горовика я совсем молод, но мы очень многое чувствуем через воду. — Он снова покосился на ноги. — Это дар Великой Матери: мы разделяем мысли всех вещей, что соединены Ее водами.

— Воистину так! — воскликнула Май. Выражение ее лица изменилось. Вытянувшись, она сложила руки на плоском животе, словно защищая его. Осиротевшая дочь дровосека надменно обернулась к баронскому сыну. — И ты не имеешь никаких прав сердиться.

Молодая волчица встала рядом с ним, рыча на Каспара — никогда прежде за ней такого не водилось.

— Тише, Руна, — с усилием проговорил он. — Я ее не трону.

— В самом деле! — Голос Май звучал безжизненно. — Знаешь, уж лучше бы ты пронзил меня мечом, а не разил таким презрительным отказом. Как будто сам такая святая невинность. Ха! А дома-то, дома о тебе все какого мнения! Ах, распрекрасный Каспар, великодушный Каспар, лучший из людей! Знаешь, там никогда, никогда не поверили бы, что ты обращаешься со мной так дурно. Там почему-то считают, будто в глубине души ты вовсе не такой избалованный, ревнивый ребенок, каким кажешься. Талоркан ради меня отдал все, претерпел забвение. А я нашла в себе силы дать ему душу.

Совесть Каспара была задета. Май права. В Торра-Альте все ждали бы от него большего благородства. Но ведь и он всего-навсего человек.

— Не ждал я от тебя такого предательства!

Ранящие, горькие слова исходили из самой израненной души Каспара.

Серые глаза Май сощурились. Девушка ядовито уставилась на него.

— Ты обвиняешь меня в предательстве? Ты, который столько лет не обращал на меня и капли внимания, увиваясь за Брид! И после этого смеешь рассчитывать, что я буду беречь себя ради тебя?

— Это совсем не то же самое.

— Все эти годы ты твердил, что с ума сходишь по Брид! — закричала она.

— Да, но я-то с ней не спал.

— Только потому, что она не звала тебя в свою постель.

И это, безусловно, была чистая правда. Каспар открыл было рот, чтобы возразить, но не смог придумать ответа. Май победоносно улыбнулась.

— Вот видишь!

— Но я мужчина. Это другое дело.

— Правда? — презрительно переспросила она.

В глазах ее более не читалось мольбы о прощении. Она повернулась к Каспару спиной.

 

2

 

Юношу глодала не только жгучая ревность, но и щемящая боль от сознания, что его отвергли. Как он хотел простить Май, прижать ее к себе, заверить, что произошедшее для него совершенно не важно! Но ему было важно. Очень важно!

Кеолотия вот уж много недель, как осталась позади. Смеркалось. Маленький отряд под предводительством Каспара как раз пересек неохраняемый проход из Салисы в Ориаксию. В лучах заходящего солнца безрадостный пейзаж — изъеденные ветром скалистые холмы — раскинулся причудливым узором. Темные пятна долин и ущелий перемежались пламенеющими вершинами.

У Каспара покалывало все тело. Повсюду в окружающей тьме мерещились странные шорохи. Само по себе это ощущение было ему не в новинку. И раньше всякий раз, когда ему доводилось носить при себе Некронд, юношу обуревала тревога, неприятное чувство, будто кругом так и рыщут духи чудовищ. Однако с тех пор, как он забрал Некронд у Май, это ощущение многократно усилилось.

За время странствий ему несколько раз удавалось выехать на Огнебое вперед и, вдали от вопросительных взглядов спутников, внимательно осмотреть мраморную скорлупу с тонкими синими прожилками. Увиденное привело его в ужас: по ровной глади Яйца тянулась черная зазубренная полоса. И как только Май допустила такой кошмар? Должно быть, именно этот изъян и нарушил магию Некронда.

Юноша задумчиво потер голову — тупая боль все не унималась. По спине пробежал внезапный холодок. Кругом так и кишели враждебные, злобные духи. Поплотнее закутавшись в плащ, наследник Торра-Альты покосился на Май, надеясь обрести хоть какое-то утешение. До чего же она хороша! Длинные каштановые волосы спадают вьющимися локонами, покачиваясь в такт размеренной поступи Перрена. От очередного приступа ревности у Каспара закружилась голова, кровь отхлынула со щек. Юноша горько отвернулся.

Май безотлучно находилась рядом — но он страдал от куда большего одиночества, чем в разлуке с ней. Недели шли, а через пропасть, что разделила их, не перекинулось даже самого узенького мостка. Поссорившиеся влюбленные практически не разговаривали, пока в одно прекрасное утро Май не проснулась, жалуясь на невыразимую дурноту.

— И ты еще ждешь от меня сочувствия? — огрызнулся Каспар, не в силах скрывать, как бесят его эти симптомы.

— И не думала, — чуть хрипловато отозвалась Май.

Голос ее так и не утратил мягкого, радующего слух лесного акцента — совсем как у Брид.

Когда Перрен перед началом дневного перехода усадил Май к себе на плечо, бедняжка вся позеленела. Но Каспар упорно отказывался ее жалеть. Еще бы ей не испытывать дурноты — она же беременна. Беременна от Талоркана!

Путешествие проходило в неуютном молчании — лишь Перрен что-то монотонно бубнил и напевал себе под нос. Каспар скакал впереди, пытаясь делать вид, что ему море по колено — хотя на самом деле юноше казалось, что его предали и бросили все, даже Руна. Белая волчица и впрямь уже не трусила за ним по пятам, как бывало раньше. Теперь она держалась у ног Перрена, то и дело поглядывая на Май.

Горовик заметно отощал с тех пор, как покинул безопасные пещеры глубоко под восточными отрогами Желтых гор. Там он вел не слишком-то подвижную жизнь, но, снявшись с места, полюбил странствия. Благодаря его отваге и неутомимости отряд быстро продвигался вперед. Каспар высокомерно скакал впереди на своем норовистом жеребце, взяв в седло Трога. Тупоносый задира-терьер быстро уставал и не мог долго идти на своих четырех.

Каспару мнилось, будто и Трог тоже разобижен тем, как Руна переметнулась к Май. Прежде волчица и пес были практически неразлучны, но стоило объявиться Май, как Руна буквально приклеилась к ней.

Каспар то и дело оглядывался проверить, как там Руна. Белая волчица значила для него очень много. Морригвэн, старая Карга, перед смертью предсказала Каспару, что Руна приведет их к новой Деве и благодаря этому Троица высших жриц продолжит существование. Но Морригвэн умерла раньше, чем нашлась новая Дева, — сила Троицы была утеряна. Новую Деву следовало искать среди сирот, поскольку закон гласил, что пройти посвящение может только дитя, лишенное родителей. Но Руна привела Каспара всего лишь к Май — а Май, хотя и сирота, уж теперь-то никак не могла принять сан Девы, как с кривой усмешкой подумал Каспар, презрительно покосившись на округлившийся живот неверной возлюбленной.

Приходилось признать свое поражение. Он, Каспар, не сумел выполнить волю Морригвэн и вынужден теперь, забыв о ее наказе, заняться собственной проблемой: Некрондом.

Необходимо спрятать Камень в таком месте, чтобы никто и никогда не смог более призвать чудовищные силы, власть на которыми давало Яйцо.

Юноша окинул взором раскинувшийся впереди пейзаж. До сих пор путешествие шло без сучка без задоринки. Позади остался поросший лесами Лонис, где отряд Каспара вдоволь запасся зерном и сладкими лепешками, которые обожал Папоротник, позади остались северные границы Салисы. Теперь впереди лежала Ориаксия, страна востока, страна солнца. Страна вечной жары.

Май выглядела совсем разбитой. Хотя она больше не жаловалась на тошноту, но сидела на плече у Перрена бледная и безучастная, слабо постанывая. Горовик время от времени ободряюще похлопывал ее по руке.

— Вот уж не думал, что вынашивать молодняк так тяжело, — пророкотал он.

— Расскажи мне еще какую-нибудь историю, — попросила Май. — Они меня отвлекают.

— С удовольствием! — Обрадованный донельзя, Перрен завел длинный рассказ о кроликах, что пробрались в глубинные бездны под Желтыми горами. — Как говорил мой прапрадед Лиас, сын Колосса, сына Камнепала и отец Боллона, отца Хиля, отца Тектона, отца Хама, отца Перрена — то бишь меня, — и по сию пору любой кролик может пробудить нас ото сна, всего лишь топнув лапкой и произнеся древний зов горовиков. Голосок у кроликов совсем тихий, так просто и не услышишь, но наше древнее имя гремит для нас громче грома, как бы тихо его ни произнесли. Вирлитос, — пробормотал он.

Каспару почти всерьез почудилось, будто по каменистой равнине пробежала глухая дрожь.

Пространное повествование горовика не отличалось особо замысловатым сюжетом, но видно было, до чего приятно Перрену говорить про ту сотню кроликов. Он в мельчайших подробностях описывал цвет, размер и число волосков в усах каждого из них. Каспар дивился памяти горовика — или его воображению.

Но, честно говоря, все эти истории у наследника Торра-Альты уже в зубах навязли. Он просто бесился — ну какого лешего Май выслушивает их с таким неослабным интересом! Юному ревнивцу страх как не нравилось, что она старается сделать горовику приятное — а тот, знай, ухмылялся во всю широченную физиономию да топорщил кустистые брови.

Зато самого Каспара Май в упор не замечала.

Несмотря на жару, отряд продвигался на восток с впечатляющей скоростью. И чем дальше шли путники, тем сильнее становилась жара. Скоро они достигли обрамленной холмами песчаной равнины, усеянной обломками скал. Там и сям виднелись куртинки сине-зеленой травы, по крупному плотному песку было легко идти, главное избегать участков бледного песка, на котором не росло ни травинки. Издалека казалось, будто такие низинки покрыты инеем, но, подойдя ближе, Каспар обнаружил, что это — соляной налет, твердая, покрытая сетью трещин корка. Вокруг гигантских одиночных скал, что высились на равнине, точно фигуры на шахматной доске, валялись окаменелые омары, морские ракушки, водоросли и прочие морские существа.

— А может, лучше обогнуть пустыню холмами? — спросила Май, указывая на лиловатые очертания, вырисовывавшиеся далеко на севере и на юге.

Каспар кивнул на гряду коричневатых холмов прямо на востоке. С виду до них было гораздо ближе.

— В обход будем тащиться целую вечность, а напрямик доберемся за несколько часов.

К его радости, никто не стал спорить, а посему маленький отряд двинулся прямиком через пустыню. Поскольку никакого убежища там найти было невозможно, Каспар стремился преодолеть ее как можно быстрее — пока солнце не начало палить вовсю. И поначалу казалось, им это удастся. Рожденный на юге скакун Каспара так и рвался вперед, ни разу не сбиваясь с рыси на шаг. Идущий налегке Папоротник бойко перебирал похожими на копытца голыми ножками, а Перрен шагал обманчиво длинными и ровными шагами.

Однако ближе к полудню горовик заметно сбавил скорость.

— Тут слишком жарко! — пыхтел он. — Я не могу без воды!

Вокруг простиралась сухая, испепеленная солнцем саванна, но разрозненных побуревших клочков травы вполне хватало на пропитание многочисленным стадам антилоп — они тут водились во множестве. Бок о бок с ними паслись и другие копытные, а через пару часов Каспар заметил бурую тень зверя, встречи с которым надеялся избежать, — льва.

Юноша с тревогой покосился на Май. На родине, в Торра-Альте, ему приходилось иметь дело с горными львами и проворными рысями; но он еще из детских книжек помнил, что львы Ориаксии, особенно самцы с горделивыми гривами, в добрых два раза крупнее. Первым инстинктом Каспара было защитить Май. На долю секунды молодой лорд забыл ревность и придержал коня, поджидая их с Перреном. Но девушка взглянула на него столь презрительно и надменно, что он со злобой ударил коня пяткой в бок. И что на него нашло? Май он не нужен, ее прекрасно защитит и Перрен. Папоротник — вот о ком и впрямь надо позаботиться.

Кто-то неотступно следовал за отрядом. Сперва Каспар думал, что ему просто мерещится, ведь этот знойный дикий край буквально кишел всякой живностью, вплоть до носорогов и буйволов, о которых юноше доводилось слышать лишь от Морригвэн. Но теперь он уже был уверен, что не ошибся.

Чуть отстав от спутников, он натянул лук. Лучше держаться наготове. Интересно, а Перрен чувствует преследование? Каспар как раз собирался спросить, как вдруг горовик пошатнулся и лишь с трудом удержался на ногах. Дурной признак, ведь до сих пор крепкие плоские ступни горовика ступали по горячему песку ровно и уверенно.

— Перрен? — окликнул Каспар. — Тебе не кажется, что что-то не так?

— Еще как кажется! — отозвался горовик с несвойственной ему раздражительностью. — Тут слишком жарко!

Каспар повернулся к Папоротнику. Ему пришла в голову ужасная мысль: человек-волк так упорно шел по следу Май — едва ли и теперь он просто взял и отказался от попыток выкрасть Яйцо.

— Папоротник, ты не чуешь ли в ветре его — ну, знаешь, человека-волка?

Папоротник покачал головой.

— Я думал, магия Талоркана изгнала его обратно в Иномирье.

Каспар поскреб в затылке. Говорить о Талоркане было просто невыносимо, но деваться некуда.

— Не думаю. Талоркан все еще боялся за Май, просил меня защитить ее. Он охранял ее от темного духа человека-волка всю дорогу от Торра-Альты и, даже умирая, все еще боялся за нее.

Юношу охватило чувство вины. Как же он подвел Май! Ведь именно его слабость, неспособность устоять перед манящей силой Некронда и вынудили девушку украсть камень, тем самым подвергаясь такой ужасной опасности. Будь он, Каспар, сильнее, она по сей день жила бы в Торра-Альте, в полнейшей безопасности.

— Кто-то идет по нашему следу, — настаивал он. — Если ты не чуешь волка, значит, это кто-то из его приспешников.

— Я чую льва, — выразительно ответил Папоротник, кивая на высокую траву. Она легонько колыхались, хотя ветра не было и в помине.

В этих сухих зарослях могло скрываться сколько угодно диких зверей. Каспару хотелось скорее добраться до открытой пустыни, что виднелась впереди. Только бы пересечь ее — а там уж холмы, а за холмами — море. Пока наследник Торра-Альты даже не задумывался, что они будут делать, когда доберутся до океана Тетис. Наверное, найдут какую-нибудь прибрежную деревушку и купят судно, чтобы покинуть эти берега.

Внезапно в голове у него раздался сигнал тревоги. Май нигде не было видно. Что случилось? Пришпорив коня, он помчался на розыски. Ни Май, ни Перрена. Внезапно земля буквально под копытами жеребца разверзлась и из трещины появилась серая фигура. Перрен! Он перевалился через край обрывчика и с виноватым видом вытащил Май.

— Не расшиблась? — встревоженно спросил горовик. Май испуганно провела рукой по слегка округлившемуся животу.

— Кажется, нет.

Какой-то крохотной частицей сознания Каспар хотел, чтобы после падения Май потеряла ребенка. Он сам ужаснулся, поймав себя на этой мысли, — как он только мог?! Руна испуганно тыкала девушку носом в бок. Май неуверенно поднялась на ноги, вытаскивая из волос сухие травинки.

Перрен в изнеможении присел на корточки.

— Далеко до следующей водной скважины? В жизни не думал, что солнце может так печь. В Кеолотии были изумительно, так сыро, так влажно. А здесь слишком уж сухо. Мне необходима вода, — заявил он Каспару, указывая на тыкву-горлянку у себя на шее. — Необходима. Я начинаю крошиться. Солнце слишком печет. Я так долго не протяну.

Каспар взял тыкву и встряхнул ее. Полупустая. Молодой воин оценивающе взглянул на полосу холмов, где наверняка удастся найти воду. До них оставалось всего несколько миль — но сейчас отряд двигался мучительно медленно. У самого Каспара еще оставалась в запасе одна тыква в седельной сумке, так что он вернул эту Перрену.

— Вот, выпей. Но больше у нас нет, — солгал он в надежде, что горовик сумеет обуздать себя.

Он слез с седла, чтобы помочь Перрену встать на ноги, но тот оказался невероятно тяжел. Все, чем смог помочь Каспар, — это усадить Май на Огнебоя.

Час спустя наследник Торра-Альты уже проклинал свое безрассудное решение пересечь пустыню. И зачем только он не послушался Май? Солнце палило просто немилосердно, ослепительное сияние песка выжигало глаза, губы у юноши потрескались. Перрен выпил содержимое фляги до последней капли, а новой водяной скважины им так и не попалось. Сухая трава сменилась песком и обломками скал. Путники стоически брели по раскаленной пустыне, мечтая достигнуть прохлады невысоких холмов.

Палящее солнце молотом било юношу по затылку. Он уже не мог думать ни о чем, кроме воды. Взгляд его не отрывался от желанных холмов — до них оставалось не больше лиги, но они казались недостижимо далекими. Убийственная жара даже Огнебоя заставила сбавить темп. Воздух обжигал легкие Каспара. Как юноша ни щурил глаза, они все равно болели. Язык во рту распух, каждая мышца ныла от усталости. Сухой мелкий песок расползался под ногами, так что юноша спотыкался на каждом шагу.

После долгого молчания Перрен опять принялся роптать, что не может терпеть.

— Воды, Спар. Мне необходима вода.

Только теперь Каспар вспомнил, что старые горовики из пещер Горы Старика советовали Перрену остерегаться солнечного зноя.

Дорога понемногу пошла в гору, песок под ногами осыпался, мешая идти. Каспар тоже изнывал от жажды и мог думать лишь о тыкве с водой у себя в седельной сумке. Если делить драгоценный запас на всех, его еле хватило бы. Нет, надо десять раз подумать, как лучше всего использовать воду. Ведь идти еще несколько часов. Даже если отдать сейчас всю воду Перрену, едва ли тот сумеет продержаться — горовик слабел и рассыпался буквально на глазах. А что будет с остальными? Каспар ни секунды не сомневался в том, что там, в холмах, им удастся найти воду. Он уже отсюда различал темные пятна на склонах — надо надеяться, кущи деревьев.

Разве что кому-нибудь из отряда поскакать на Огнебое вперед, споив жеребцу остатки из фляги, а потом запастись водой и вернуться? Если дать Папоротнику с Май передохнуть, они должны протянуть до его возвращения. Каспар от души надеялся, что и Трог с Руной тоже выдержат. Но вот Перрен... Весьма сомнительно. Но если ничего не предпринимать, горовик рано или поздно выпьет остатки воды — а потом погибнут все. Юноше отчаянно не хотелось покидать Май, но иного выхода он придумать не мог. Ей с Огнебоем не справиться, а Папоротник слишком непредсказуем, чтобы доверить ему миссию столь важную.

От жары плавились мозги. Каспар никак не мог принять решения. Знал, что должен, но не мог. Хотя по рождению ему была уготована роль предводителя, юноша давно понял, командирской жилки в нем нет. Интересно, а как бы поступил Халь? Вот кто наверняка принял бы верное решение. Однако как ни ломал Каспар голову, но так и не решил: какое именно. Спохватившись, что думает о совершенно посторонних вещах, наследник Торра-Альты крикнул всем останавливаться.

— Я не знаю, что делать, — честно признался он, посвятив их в суть проблемы.

— Ты хочешь сказать, что у тебя есть еще вода? Прямо здесь? — яростно обрушился на него Перрен. — Отдайте ее мне! Я не хочу умирать здесь, под этим солнцем. Я еще слишком молод. — Он отодвинул Каспара в сторону и, ухватив Огнебоя под уздцы, завопил: — Где она? Отдайте ее мне!

Горовик стащил Май с седла, так что она тяжело ударилась бедром о землю, и принялся неловко возиться с завязками седельной сумки. Раздался визг Трога, а потом каменный скрежет — это змеелов впился зубами в толстые серые пальцы. Перрен невольно отпустил уздечку и приостановился. Руна без малейших колебаний вцепилась ему в лодыжку.

Каспар чувствовал полнейшее бессилие. Единственный вариант, при котором погибнут все, — это если Перрен выпьет последнюю воду. Даже тогда горовику до холмов все равно не дотянуть. Он высыхал на глазах, но из последних сил снова кинулся на Огнебоя. Каспар оказался быстрее и успел отвести жеребца, но знал: с горовиком, что все настойчивее требует воду, ему не справиться. Времени больше нет. Если он не хочет, чтобы Перрен отобрал всю воду, надо бежать, немедленно скакать прочь — пусть даже Май еще не поднялась с колен. Решение было принято за него. Юноша вскочил в седло и погнал Огнебоя галопом к далеким холмам. Отъехав на безопасное расстояние от Перрена, он перевел коня на трусцу — чтобы тот не тратил зря силы.

— Нет! — зазвенел над пустыней голос Май. — Нет, не бросай меня! Спар, ты не можешь так поступить! Ребенок! Мне нужна вода! Я умру, а со мной умрет и мое дитя! Каспар, не надо, не смей!

— Отдохни! Не двигайся с места! — закричал в ответ Каспар. — Я вернусь с водой.

Больше он не оглядывался. Огнебой уже еле брел, пошатываясь и спотыкаясь, свесив голову между коленями. Но все же шел вперед. Каспар нежно поглаживал взмыленную шею жеребца, боясь, что тот рухнет прямо на ходу. Каждые десять минут юноша останавливался и давал коню глоток воды, и по возможности держался в тени причудливых одиноких скал, что здесь и там возвышались над песком.

Первые несколько миль всадник преодолел довольно быстро, но когда до спасительных холмов оставалось не больше мили, зной сделался совсем невыносимым. Даже Огнебой еле передвигал ноги. Жажда доводила юношу до безумия, поднимающееся над пустыней знойное марево сбивало с толку, дезориентировало. Однако он не пил — каждую каплю драгоценной влаги следует приберечь для коня.

В затуманенной голове пронеслась неясная мысль — как просто было бы сейчас воспользоваться Некрондом. Ведь ему, Каспару, уже доводилось вызывать драконов. Вот бы сейчас вызвать дракона, слетать за остальными — и в два счета добраться до воды. Легко, слишком легко. Молодой воин стиснул зубы. Ведь он обещал матери никогда больше не прибегать к силе Друидского Яйца. Только интересно, а хотела бы матушка, чтобы он выполнил свое обещание любой ценой, даже если послушание сулит ему верную смерть? Весьма сомнительно.

Так значит, все же воспользоваться Некрондом? Заманчивая идея начала крепнуть, но тут по всему телу Каспара пробежала холодная дрожь, виски запульсировали болью. Темные тени вокруг немедленно дали знать о себе. Они были тут, рядом, они ни на миг не теряли бдительности и только и ждали возможности вырваться на свободу. Внезапно за спиной раздалось тяжелое сопение. Каспар резко обернулся. Ложная тревога. Это оказался всего-навсего Папоротник — каким-то чудом он ухитрился не отставать от предводителя отряда. Это придало Каспару решимости. Если лесик еще в силах идти, сможет и он.

Все-таки матушка права: нельзя применять Некронд. Юноша ощущал присутствие чудищ где-то совсем рядом. И это ощущение физически давило его. По голове покатилась тонкая струйка крови — старая рана вновь открылась. Каспар вытер лоб и поглядел на пальцы — на них отчетливо виднелись следы гноя. Наследник Торра-Альты в ужасе попытался изгнать из сознания какие бы то ни было мысли о Яйце. Ему чудилось, будто уродливая лапа с обломанными когтями проникает через рану прямо в череп, терзая мозг. И лишь предельная сосредоточенность на непосредственной задаче помогала приглушить это отвратительное чувство.

Папоротник и Огнебой вдруг разом втянули ноздрями воздух и ускорили шаг. Вода! Каспар тоже почти чуял ее запах. Жеребец запрядал ушами и возбужденно заржал. Скоро песок под ногами сменился более темной почвой. Огнебой начал скрести землю копытом и громко фыркать. До воды явно было недалеко. Каспар с неимоверным облегчением допил последний глоток из тыквы и сполз с Огнебоя. Полоса темно-зеленых лаймовых деревьев взбегала вверх по склону вдоль скальной расщелины.

Отцепив от седла связку пустых тыкв-горлянок, юноша из последних сил поковылял к подножию скалы. Тыквы легонько постукивали его по спине. Раздвинув густые заросли папоротника, Каспар обнаружил прозрачный ручей, что струился по склизкой зеленой скале и разливался тенистой заводью. Вода, драгоценная вода! В Торра-Альте не знали в ней недостатка, так что Каспар никогда еще столь остро не осознавал цену живительной влаги. Он пил — и каждый глоток дарил отраду и исцеление спекшемуся, пересохшему горлу. Голова все еще слегка кружилась от обезвоживания. Каспар ненадолго прилег собраться с силами, хотя мучительно страдал от чувства вины. Он тут отлеживается, а тем временем спутники его умирают от жажды. Необходимо вернуться — и как можно быстрее.

Однако Огнебой все еще не утолил жажду. Юноша знал: надо набраться терпения. Конь должен напиться вдоволь — ведь ему предстоит еще дважды проделать весь этот путь через пески. Каспар ждал, и вот наконец жеребец фыркнул, встряхивая головой, так что вода выливалась у него изо рта и текла по морде. Молодой воин дал ему еще минутку и решил, что время пришло.

Огнебою решительно не хотелось поворачивать обратно в пустыню. Он плясал и артачился под седоком, высоко подняв хвост, раздувая ноздри и нюхая раскаленный воздух песков. В пронзительном ржании слышался вызов.

— Мы скоро, — пообещал Каспар Папоротнику.

Впрочем, тот никуда и не торопился. С довольным видом сидел, свесив ноги в заводь и глядя, как по его грубым черным пальцам течет вода.

Ослабив поводья, молодой воин пустил коня размашистым легким галопцем, излюбленным аллюром Огнебоя. Ехать было недалеко, но в пустыне поднялся ветер, воздух наполнился тучами песка. Каспару пришлось остановиться и обмотать морду Огнебоя своей рубашкой, чтобы тому не забило ноздри.

Жеребец нервничал, коротко всхрапывал и прял ушами. Постепенно страх коня передался и всаднику. Ведь Огнебой чистокровных ориаксийских кровей, пустыня для него — дом родной, пусть даже он и провел всю жизнь в иных краях. Чего же он так испугался? Пройдя еще немного, конь совсем заартачился, с отчаянным ржанием осадил назад, вздыбился, отказываясь повиноваться всаднику. Встревоженный, юноша никак не мог взять в толк, в чем дело, пока, подняв голову, не разглядел на горизонте какую-то тяжелую, клубящуюся тень. За считанные секунды, что он глядел на нее, тень эта заметно потемнела и выросла, стремительно катясь по пустыне прямиком к ним.

Никогда прежде, даже когда по пятам за ними неслась стая черногривых волков, Каспар не видел своего жеребца в такой панике. Однако сейчас Огнебой весь дрожал и пятился, грызя удила.

— Это же всего-навсего пыль, — попытался успокоить его Каспар, хотя и сам все больше поддавался страху.

Тучи пыли исполинскими чудовищами вздымались к самому небу. Каспару никогда не приходилось попадать в бурю в пустыне — только в снежные бури, когда колючий снег словно сдирает с тебя кожу, а ледяной холод пронзает легкие. Юноша не мог даже представить, каково это — дышать воздухом, в котором не осталось ничего, кроме песка. Однако поскольку конь инстинктивно боялся шквала пыли, Каспар понимал: наверняка это очень опасно.

Май! Что бы она ни совершила, но он знал, что любит ее. Скорее к ней! Совсем недалеко, над тем местом, где молодой воин оставил ослабевших спутников, тяжело кружили в коричневом небе стервятники.

Юноша с силой ударил коня по бокам. Тот вздрогнул, но не тронулся с места. Каспар несколько раз хлестнул поводьями по шее жеребца — столь же безрезультатно. В отчаянии он вытащил кинжал и легонько кольнул Огнебоя, испуская пронзительный боевой клич Торра-Альты, который применяли они, обучая коней. Наконец скакун заложил уши назад и пустился ровным галопом. Ветер хлестал Каспара в лицо, заставляя щуриться от боли.

Слева из тьмы выступила какая-то громоздкая тень, и Огнебой судорожно шарахнулся туда. Это оказалась всего-навсего огромная расщепленная скала, вокруг которой клубился песок. Без сомнения, конь надеялся найти там укрытие, но Каспар твердой рукой рванул поводья вправо. Сперва надо спасти Май.

Было ужасно плохо видно. Небо потемнело, солнце сделалось кроваво-красным и еле виднелось сквозь взметнувшиеся до самого неба смерчи. Но сквозь эту пелену Каспар наконец разглядел своих спутников. Вот они! Нашел! Сердце возликовало в груди. Однако радость мгновенно сменилась паникой. Юноша отчаянно пришпорил жеребца. Теперь, оказавшись близко, он видел: случилась беда.

Май больше не могла говорить. От жажды горло совсем пересохло. Девушка из последних сил молилась, чтобы Каспар не задержался надолго. Она ни на миг не усомнилась в нем. Простил он ее за то, что она возлегла с Талорканом, или не простил, любит он ее или не любит — это ничего не меняет.

Каспар сделает все, что в его силах, чтобы вернуться. Он — лорд Торра-Альты, он сызмальства приучен брать на себя ответственность за чужие жизни. Он ни за что и никогда не предаст своих людей.

Она глядела на тонкую полоску следов, которые уже начал заметать ветер. Они уводили на восток, к гряде бурых холмов. Только бы он отыскал там воду! Язык у Май распух, в голове мутилось.

Долго так не протянуть. Май прекрасно понимала это, но усиленно пыталась изгнать из головы пораженческие мысли. Тот, кто утратил надежду, умирает быстрее, а потому необходимо сохранять бодрость. От жары у бедняжки начало колоть и жечь глаза. Девушка опустила взгляд вниз, на стертые, распухшие ноги, а потом обернулась еще раз взглянуть на немилосердную пустыню.

Вот странно. Разве прежде на горизонте тянулась цепь темных холмов? Девушка нахмурилась и вгляделась пристальнее. Полоса словно бы становилась темнее и вздымалась над равниной. Непонятно. Наверное, подумала Май, это все от жары мерещится. Она поискала глазами Трога и Руну. Как там они? Трог лежал на боку, вывалив из пасти язык, широкая грудь так и ходила ходуном, точно кузнечные мехи. Руна все еще сидела прямо, хотя голова ее уже бессильно свешивалась, а изумрудные глаза, некогда такие яркие, начали тускнеть. Но она по-прежнему не сводила преданного взгляда с Май.

— Руна, милая Руна, ты была мне такой верной подругой, — пробормотала девушка.

Но больше всего она опасалась за Перрена. Она успела привязаться к этому диковинному существу, словно вытесанному из монолитной скалы. Он был так силен и так долго нес ее — а вот теперь бессильно осел на землю. Грубая кожа горовика на глазах белела, отслаивалась пластинками мела. А Май ничем не могла помочь другу. Ничем. Она подползла к нему.

— Я умираю, — простонал Перрен. — Умираю.

Серые, ввалившиеся глаза горовика скользнули мимо девушки и остановились на Троге. Перрен медленно, с усилием приподнялся.

Май уже так устала и вымоталась, что не могла толком соображать, и наблюдала за ним, точно все происходило во сне. Внезапно взгляд его стал каким-то острым, очень нацеленным. Горовик очень нравился Май, она успела полюбить его медлительность, неизменное ровное и спокойное расположение духа, пристрастие к незамысловатым историям и привычку вдаваться в мельчайшие подробности. Так мило, так по-детски — а ведь Перрен обладал исполинской силой. Однако теперь, на краю гибели, девушка внезапно осознала, что практически не знает его. И очень боится.

Ошеломленная, не веря собственной дикой догадке, она увидела, как тяжелая рука с неожиданным проворством метнулась к Трогу.

Руна оказалась быстрее. Волчица с рыком бросилась на Перрена, острые зубы скользнули по каменной коже. По пустыне разнесся громкий и резкий скрежет. Трог мгновенно очнулся и вырвался. Похоже, вопреки внешнему впечатлению, он еще не совсем издыхал.

Перрен окинул пса и волчицу оценивающим взглядом, а потом медленно развернулся к Май. Та вмиг поняла его намерения и обратилась в бегство — если это можно было назвать бегством. Почти теряя сознание, задыхаясь, ловя воздух пересохшим ртом, она еле ковыляла вперед. Мысль о ребенке помогала бороться, разгоняла опасное равнодушие, порожденное крайним изнеможением. Бедняжка падала на колени, но заставляла себя подниматься и двигаться дальше.

Последняя ее надежда состояла в том, что горовики приспособлены к выживанию в пустыне еще хуже, чем люди. Возможно, этот последний взрыв активности заставит Перрена снова рухнуть раньше, чем упадет она сама. Девушка все брела и брела. Вот перед ней оказалась дюна. Май поползла вверх по осыпающемуся склону. Силы быстро покидали ее. Огромная рука ухватила ее за лодыжку и потянула назад. Май кое-как обернулась и поглядела в безумные глаза Перрена — они стали совсем крошечными и твердыми, точно две бусины. Когда он моргал, раздавался глухой скрежет.

— Нет!

Пленница отчаянно брыкалась и вырывалась, но вторая жесткая ручища сжала ее кисть и рванула вверх.

Зубы горовика железной хваткой сомкнулись на руке Май. Бедняжка завизжала и попыталась вырваться. А в следующую секунду перед глазами у нее мелькнула белая молния. Руна бросилась Перрену прямо в лицо, изогнутые клыки впились ему в щеку. Конечно, волчица не смогла глубоко прокусить горовика, однако этой атаки хватило, чтобы тот пошатнулся, потерял равновесие и выпустил Май.

Прижимая руку к груди, оступаясь и чуть не падая, она бросилась прочь. В ушах шумело рычанье Руны и Трога. Рука ужасно болела, но, кажется, кость не сломана. Однако Май ничуть не сомневалась: Перрен в два счета оторвал бы ей руку напрочь. Он собирался высосать всю кровь из ее тела, как из чаши. Если бы не Руна, она была бы уже мертва!

Измученной жарой Май было все равно: умрет она или нет. Но ребенок! Только ужасная мысль, что горовик мог убить еще и ребенка, заставляла Май переставлять ноги. Девушка упорно шла вперед, но через несколько шагов все же рухнула, не в силах даже пошевелиться.

Руна все так же наседала на Перрена. Май не переставала дивиться отваге и верности белой волчицы. Девушка слабо приподняла голову проверить, далеко ли ее противник. Но вместо него увидела ту темную полосу на горизонте. Теперь она превратилась в огромную вздувшуюся тучу, что с невероятной скоростью надвигалась на них.

Задыхаясь, Май поползла, с болезненным усилием выбрасывая вперед руки для каждого нового броска. В голове мутилось. Чудится ли ей или и в самом деле из центра смерча показалась расплывчатая, неясная фигура? Май заморгала. Забитые песком глаза саднили. Да, это конь... очертания стройных ног дрожали и ломались в знойном мареве.

— Спар! — выдохнула она.

В долю секунды Каспар очутился рядом с любимой. Май жалобно прижимала к себе руку, по которой струилась кровь. Волчица и пес подняли такой шум, что юноша совершенно не мог ничего сообразить. Стоя бок о бок, они яростно рычали на Перрена — тот еле полз на коленях, кожа его потрескалась на ветру и начала слоиться.

— Воды! — прохрипел он, завидев Каспара, и умоляюще протянул к нему руки. — Воды!

Швырнув горовику несколько тяжелых фляг, юноша спрыгнул с коня к Май. Первым делом он дал ей тыкву с водой, а потом вытащил из сумки кусок брезента, расстелил на земле и вылил туда содержимое следующей тыквы — для животных.

— Он хотел... хотел... — еле выговорила Май в промежутках между глотками.

Она пила и никак не могла оторваться. Но карие глаза с ужасом глядели на Перрена.

— Скорее! Буря! — нетерпеливо перебил Каспар, пытаясь справиться с обезумевшим жеребцом. Огнебой пронзительно ржал и мотал головой, косясь на стремительно надвигающуюся стену черной пыли. Горовик уселся на песок, с идиотской ухмылкой озирая свои тыквы.

Май судорожно вцепилась в Каспара.

— Он... он...

Молодому воину было не до разговоров.

— Нет времени! Буря!

Он закинул Май на спину Огнебоя.

Конечно, добраться до безопасных гор они уже не успевают — но можно попробовать найти хоть какое-то убежище у той расщепленной скалы.

— Потом расскажешь.

Он подозвал животных и пришпорил Огнебоя. Жеребец во весь опор помчался к скале, до которой было не больше мили. Длинные волосы Май развевались на ветру, захлестывали вперед, лезли Каспару в лицо. Руна не отставала, в горле у нее по-прежнему клокотало грозное рычание. Заметно похолодало. Юноша закашлялся. Песок тучей вился вокруг, проникая под одежду, немилосердно въедаясь в кожу и, что хуже всего, забивая рот и ноздри.

Наконец беглецы добрались до скалы — огромной и почти квадратной. С подветренной стороны на ней зияла широкая черная расщелина. Вблизи она была куда больше, чем показалось Каспару. Тут хотя бы можно было укрыться от удушающего ветра.

Каспар торопливо спешился и потащил Май за собой к расселине, что уводила куда-то вниз, во тьму. Он сам не верил подобной удаче. Им повезло — внутри ждала укромная пещера. Хоть в этот раз судьба оказалась на их стороне. Огнебой храпел и рыл землю копытом, но без особых уговоров позволил завести себя в нишу.

В пещеру еще проникали слабые отсветы дня, но с каждой минутой становилось все темнее.

— Трог, пожалуйста, дойди сюда, сумей, — взмолился Каспар.

Он провел всех остальных глубже в пещеру и огляделся, выискивая, куда положить Май. Возле неровного, изрезанного непогодами входа лежали заносы песка, однако в глубине каменный пол оставался почти чистым. Похоже, никакие прежние пустынные бури не в силах были проникнуть сюда. На душе у молодого воина стало чуть поспокойнее. Кажется, тут они будут в безопасности.

Он торопливо перевязал руку Май, то и дело оглядываясь на царящее снаружи безумие и с трепетом ожидая — не появится ли Трог. Он знал, что псу потребуется лишь несколько минут, чтобы догнать их — но сейчас каждая секунда тянулась как вечность. Наконец пес показался в проеме. Он отчаянно кашлял, белая шкура посерела от пыли. Каспар втащил его глубже и прочистил нос от песка.

Май по-прежнему била неудержимая дрожь. Забыв про ссору, Каспар крепко обнял ее. Девушка начала всхлипывать:

— Он пытался сожрать меня, пытался высосать из меня кровь.

— Что? Перрен? — Каспар пришел в ужас. — Не может быть. Я не верю. Рукой шевелить можешь?

Май кивнула.

— Он меня не очень крепко схватил. Спар, он все твердил и твердил, что умрет без воды, что весь раскрошится и что он еще слишком молод, чтобы умирать. Сперва он попытался поймать Трога с Руной, только их поди слови, они шустрые.

Каспар участливо поднес к губам Май тыкву с водой, что ее хоть чуть-чуть успокоило. Оба молчали, зачарованно прислушиваясь к чудовищному реву бури. Потрясенный силой ветра, юноша через некоторое время встал проведать Огнебоя. Конь то пронзительно ржал, то хрипел, вставал на дыбы и так плясал на месте, что Каспар боялся: он ударится головой о каменные своды.

Наконец жеребец притих. Глядя на вихрящуюся мглу у входа в пещеру, Каспар вспомнил про Перрена. Горовик еще где-то там, среди буйства стихии. Сейчас юноша сам себя винил — и как это он не предусмотрел подобного поворота событий. Поскольку Перрен всегда жевал корешки и веточки, предпочитая их любому мясу, все привыкли считать его безобиднейшим вегетарианцем. Но Каспар-то ведь своими глазами видел пещеры горовиков в Горе Старика. И как он только забыл? Над подземной рекой тут и там торчали обглоданные скелеты тех несчастных животных, которые не смогли потешить пещерных жителей какой-нибудь интересной историей. Каспар тоскливо обернулся к Май, но, увы, сознание, что она спала с Талорканом, снова одолевало его, и, к своему стыду, юноша не смог заставить себя пойти и утешить бывшую возлюбленную.

Полностью поглощенный невеселыми, одинокими мыслями, он сидел, глядя на бурю, пока все тело у него не затекло. Каспар уже сам не знал толком — день сейчас или ночь. Черные тучи песка яростными вихрями бушевали в пустыне вот уже много часов, от непрестанного рева звенело в ушах. Этот рев поглощал все мысли юноши, сжигал эмоции. Темноту пещеры озаряло лишь неверное, дрожащее сияние — Май нашла в своих пожитках церемониальную свечку. Но даже от такого слабого огонька становилось чуть легче на душе.

Каспар с трудом пошевелился и обнаружил вдруг, что страшно замерз. В пещере не было ни сушняка, ни кустарничка — никакого топлива. Юноша начал дрожать и украдкой покосился на свою спутницу. Май с Руной и Трогом жались друг к другу в поисках тепла. В глубине души Каспара отчаянно тянуло туда, к ним.

Как же хотелось обнять ее, поцеловать. Но честь — честь не дозволяла. Май беременна от другого. Чувства Каспара были тем горше, что мучаться ревностью ему было не впервые. Он столько лет ревновал к Халю жрицу Брид, свою первую, страстную любовь. Возможно, не лелей он этого чувства, не упивайся так своими страданиями, сейчас ему легче было бы заглушить ревность нынешнюю. Наследник Торра-Альты презирал себя за мелочность и слабодушие, но всякий раз, лишь стоило ему представить Май в объятиях Талоркана, тугой узел ревности, что скручивал все его внутренности, завязывался еще сильнее.

Юноша знал: он все еще любит изменницу. Но теперь к этой любви примешивалась ненависть. Май причинила ему столько боли! А что еще хуже, на смену этой мысли шла следующая, еще более мучительная. Май украла у него Некронд. В голове у него зародилось и окрепло подозрение, мигом изгнавшее ревность. Когда они с Брид ненароком попали в Иномирье и столкнулись там с Талорканом, главный лесничий пытался через Брид овладеть Некрондом. А вдруг... вдруг он и с Май проделал то же самое? Возможно, и она, подобно Брид, подчинилась его колдовству... быть может, даже Яйцо украла по его наущению? Что, если все ее рассказы о том, что она взяла Некронд, чтобы защитить его, Каспара, просто-напросто ложь?

Он взял себя в руки. Нет, это уже просто смешно! Как бы Май ни обошлась лично с ним, она все еще остается прежней Май: любящей, честной и преданной. Она никогда не пошла бы против воли Великой Матери.

Лица ее Каспар не видел — лишь силуэт. Вот девушка обернулась к нему и, похоже, поняла, что он думает о ней. Молодой воин хотел было отвернуться, но передумал и, чтобы скрыть смущение, с холодной вежливостью справился, как ее рука.

— Надеюсь, ты отдохнула, и рука болит меньше. Тебе ничего не надо? Я как раз думал, не хочешь ли ты...

Май покачала головой.

— Нет, мастер Спар, благодарю вас. Я вполне способна сама о себе позаботиться.

Каспар отвернулся, ощупью пробрался к Огнебою и, велев коню лечь, прижался к теплому боку. Мало-помалу он погрузился в тяжелый сон, пронизанный постоянными кошмарами, в которых из его мозга вырывались потоки троллей и черногривых волков. Из ночи в ночь ему снились одни и те же жуткие сны — и он неизменно просыпался разбитым, а голова пульсировала тяжелой болью.

Разбудила его тишина. Свеча Май догорела, в темноте ночи не проглядывало ни намека на рассвет. Однако инстинкт подсказывал, что солнце взойдет уже скоро. Звезды слабым сиянием серебрили пески пустыни, но в самой пещере было темно, протяни руку — не увидишь пальцев. Каспару чудилось, что он каким-то непостижимым образом растворился, стал бестелесным. Лишь мерное дыхание спящих возвращало его к реальности.

Юноша напряг слух. В ночной тишине раздавались еще какие-то шорохи. Сперва он не был уверен, но теперь безошибочно различал ритмичные, чуть шаркающие шаги. В первый миг Каспар обрадовался: горовику удалось выдержать страшную бурю. Однако уже в следующий миг сердце юноши глухо стукнуло в груди: он услыхал надтреснутый голос Перрена:

— Вода! У этих обманщиков наверняка есть вода.

Звук шагов оборвался. Должно быть, догадался Каспар, Перрен все еще слаб. Затихающие порывы песчаного ветра вытягивали из его тела последние остатки влаги. Юноша испугался, что горовик поймает их здесь, в пещере, как в западне. Хотя у них была вода, чтобы поделиться с ним, в подобном состоянии Перрен просто опасен. Надо скорее уходить. Спар на цыпочках прокрался с Май и легонько потряс ее за плечо.

— Там Перрен. Я слышал, как он идет в темноте, — прошептал он.

Девушка отозвалась с неожиданной бодростью и успела собраться, пока Каспар седлал коня. Он подсадил ее на спину жеребца и заметил, как Май невольно поморщилась, хотя и старалась не показывать виду.

— Ты как?

Сочувствие вновь заставило его позабыть о гневе.

— Просто подташнивает, — стоически ответила Май. Рассыпчатый песок заглушал стук копыт Огнебоя. Выбравшись из пещеры, молодые люди осторожно огляделись.

— Вроде не видно, — выпалила Май.

Каспар замахал на нее рукой, чтобы она молчала.

— Когда он лежит на земле, его и при дневном-то свете не углядишь. Но без воды ему будет трудно ориентироваться. Это его стихия, и он очень многое чувствует именно через нее. А здесь, в пустыне, он теряется. Если мы поторопимся...

Сон освежил юношу, а выпитая вода принесла такое наслаждение, что даже заглушила голод. Ведя Огнебоя в поводу, юноша быстрым шагом направился по тропе к холмам. Сегодня казалось, до них рукой подать.

— Он где-то рядом, — внезапно произнесла Май. — Я чувствую, он совсем близко.

Руна держалась возле коня и, ощетинившись, нервно нюхала воздух, но Трог постоянно отставал, не в силах выдерживать такую скорость. Ветер все еще задувал, над землей витала поземка песка. Мелкие песчинки больно жалили кожу, у Каспара мгновенно заболели руки и щеки. Вдобавок идти сквозь такую поземку было все равно что через низко стелящийся туман. Она то вздымалась до пояса, то поднималась выше, застилая лицо, то вдруг затихала, рассыпаясь у ног путников неровным ковром.

На рыхлом, вязком песке ноги скользили и разъезжались. Каспар быстро начал уставать. На миг ветер чуть приутих, и юноша сделал остановку, чтобы посадить Руну и Трога на коня позади Май — повыше, где легче дышать. Тяжеловесный, неуклюжий Трог безжизненно обвис на руках, так что закинуть его наверх удалось лишь с помощью Май. Руна, хотя и выше змеелова, была поджарой и тощей, поднять ее не составляло труда — но вот сидеть в седле волчица наотрез оказалась. Возмущенно взлаяв, она тяпнула Каспара за палец, спрыгнула и, вся ощетинившись, глухо зарычала.

Каспар отскочил. Земля у него под ногами вдруг вздыбилась, зашевелилась, во все стороны посыпались реки песка. Перрен! Он каким-то образом умудрился подкараулить их, застать врасплох. Горовика было трудно узнать: круглое лицо осунулось, глаза ввалились, огромные ручищи обветрились. Он неровной походкой надвигался на своих бывших спутников.

— Воды! — с растрескавшегося лица слетело еще несколько бело-серых хлопьев.

— Перрен, друг мой, у нас есть вода! — Каспар поспешно отцепил от седла Огнебоя флягу и швырнул ее горовику. — Перрен, это я, Спар. Идти уже недалеко — а там у тебя будет сколько угодно воды. Осталось всего полмили.

Перрен одним глотком осушил тыкву.

— Еще! — прохрипел он.

Каспар кинул ему еще две тыквы и, наконец, последнюю, надеясь, что воды хватит, чтобы привести горовика в чувство. Но Перрен все так же, пошатываясь, брел вперед, слепо размахивая руками перед собой. Огнебой тревожно захрапел.

— Воды! — вскричал Перрен и, рванувшись вперед, ухватил коня под уздцы.

Жеребец поднялся на дыбы, отчаянно брыкаясь. Май завизжала, обхватывая обеими руками шею скакуна. Но уже в следующую секунду ее ухватила здоровенная грубая лапища. Бросившись на Перрена, Каспар молотил по нему кулаками, пока не разбил руки в кровь, — но все безрезультатно. Стащив Май с седла, Перрен вцепился зубами ей в ногу. Девушка вдруг обмякла, бессильно болтаясь, словно новорожденный ягненок в пасти свирепого волка.

Каспар инстинктивно потянулся к луку. Если попасть Перрену в глаз, возможно, это его проймет. Но юноша все не мог решиться. Стрелять слишком опасно, ведь так легко вместо горовика ранить Май. Может, Огнебой сумеет залягать врага?

Пока он стоял, не в силах решиться, Руна яростно вцепилась в горовика. Тот одним взмахом свободной руки отшвырнул ее. Волчица покатилась по песку, точно сухой листок, и, едва сумев остановиться, спружинила и вновь бросилась в атаку. Трог тем временем подпрыгнул и повис на руке у Перрена. Тоже безрезультатно. Горовик словно не замечал болтающегося на нем пса. Он поудобнее ухватил Май обеими руками и, похоже, собирался обглодать, как куриную ножку.

— Перрен! Нет! Отпусти ее! Это же мы! Это Спар. Не трогай ее! Перрен! Перрен!

Однако Перрен — если только существо, обитавшее в этой надтреснутой раковине, все еще было прежним Перреном! — не слышал. Каспар сейчас мог думать только о Май. Без всяких колебаний он мгновенно раскрыл висевший на шее ларчик и нащупал Яйцо. Он сам не знал, какого именно зверя собирается вызвать, не принимал никакого сознательно решения. Он просто молил о помощи.

В этот миг Перрен отбросил Май в сторону и ухватил Каспара за горло.

— Воды! — гремел он. — Принеси мне воды! Каспару казалось — Перрен вытрясет из него всю душу. В голове помутилось, все заволокла клубящаяся тьма. Прямо перед глазами у него оказалась круглая голова с огромным безгубым ртом. Рот распахнулся, Каспар заглянул туда — и увидел лишь море. Услышал рев волн, почувствовал вонь гниющих водорослей.

Внезапно он с головой ушел глубоко под воду. Он больше не был повелителем Яйца. Магия Некронда поглотила его, превратила в одно из существ, навеки изгнанных в Иномирье. Юноша барахтался в воде, силясь выбраться на поверхность. Легкие разрывались от недостатка воздуха. Каспар не сомневался, что очень скоро утонет. Он плыл вверх и вверх, но никакой поверхности не было и в помине. Перед глазами завертелись черные круги, сознание начало меркнуть. Каспар знал: ему полагалось уже сто раз утонуть, захлебнуться — однако тело его каким-то непостижимым образом сохраняло жизнь. Похоже, хотя он не мог дышать, но и утонуть тоже не мог.

В воде кругом кишели гигантские кальмары и осьминоги. Морские чудища ожесточенно боролись меж собой, игнорируя чужака, точно такое мелкое создание и внимания-то никакого не заслуживало. По мере того как он плыл все выше, вода постепенно становилась бледнее. Юноша ожидал вот-вот увидеть сияние солнца, но вместо этого сквозь толщу воды начало пробиваться слабое бледно-голубое свечение, которое он сперва принял за свет луны.

Каспара обуяло безумие. Сейчас для него существовала лишь одна цель, одна задача — выбраться на поверхность, добраться до этой луны, света жизни далеко вверху, маяка, что выведет его домой. Он заблудился. Юноша не знал, где находится, но понимал, что утонул в призрачном мире и останется там навсегда, если не сумеет достичь света. Он плыл все вверх мимо исполинских чудовищ, видел, как бьет хвостом легендарный кракен. Где-то над головой бурлила и пенилась поверхность моря, но юноша никак не мог добраться до света. О, если бы только подставить руки под луч! Милосердное сияние вернуло бы его обратно, в реальный мир!

Каспар попытался стряхнуть наваждение. В воде было ужасно холодно и это наконец его чуть отрезвило. А вместе с ясностью пришла и мысль о Некронде. Каспар потянулся к ларчику.

Яйцо! Можно воспользоваться им! Оно спасет отовсюду, куда бы его ни занесло. Но где же оно? Ларчик исчез. Пропал с шеи. Перрен! Наверное, это Перрен сдернул его, когда схватил Каспара. И уж конечно, воду призвал тоже не кто иной, как Перрен. Его воля каким-то образом открыла магический канал в Иномирье. И по этому каналу Каспара втянуло прямиком в ледяное море.

Изголодавшиеся легкие Каспара взывали о воздухе. Кругом плавали твари, одна страшнее другой. Яйцо! Яйцо перенесло его сюда — а значит, Яйцо сумеет и вернуть обратно. Но станет ли Перрен пытаться вызвать его из Иномирья?

Юноше только и оставалось, что плыть и плыть, вконец отчаявшись выбраться на свет. Внезапно что-то ощутимо толкнуло его сзади, чуть приподняло. Через миг Каспар оказался в самом центре клубка извивающихся щупальцев. Исполинский черный осьминог схватил его, немного повертел и пренебрежительно откинул в сторону.

Каспар из всех сил вцепился в ближайшее щупальце, осознав вдруг, что этот осьминог одержим тем же навязчивым желанием, что и он сам: выбраться на поверхность. Быть может, этакому чудищу хватит сил и энергии преодолеть подъем?

Осьминог рванулся вперед, унося юношу за собой. Вода кругом пенилась, боль в легких стала почти нестерпимой, леденящий холод усилился. Но Каспар знал: если он не сумеет достичь света, муки эти не прекратятся никогда. Лишь свет сулит ему избавление.

И вдруг он оказался на поверхности — задыхаясь, ловя ртом воздух. Однако воздух оказался разреженным и очень холодным. Он немилосердно пронзал легкие, не принося тепла жизни, на которое так уповал Каспар.

Молодой воин инстинктивно поднял глаза к луне — огромной, сияющей, совершенно невиданной. Она была даже больше, чем бывает луна, когда на нее смотришь высоко в горах ясной ночью.

Только вот это была вовсе не луна!

Юноша отчетливо видел нежную белую гладь с тоненькими голубыми прожилочками. Сейчас поперек них протянулась безобразная черная полоса. Вот она скрылась за набежавшим облачком.

То был Некронд... Некронд размером с луну.

 

3

 

Халь обнажил меч. Холодная белая сталь почти беззвучно скользнула по промасленной ткани, что выстилала ножны. Клинок был длинным, тяжелым — но Халь привык к этой тяжести и отлично сознавал, что являет собой отрадное взгляду зрелище: ладно скроенный, широкоплечий молодой воин, как раз начинающий входить в полную силу.

За деревьями справа что-то сверкнуло — скорее всего просто солнечный луч на глади лесного озера. Но долг требовал от Халя держаться настороже. Резвое воображение без всякой причины твердило, будто это сверкал рыцарский доспех или меч. Юноша по опыту знал: густые, поросшие ежевикой леса Западной Кеолотии — идеальное место для засады грабителей, что так и норовят поживиться за счет неосторожного путника.

Халь покрепче ухватил поводья Тайны и погладил блестящую гнедую шкуру, понукая кобылку. Та отчего-то не хотела идти по топкой тропинке, что вилась через Троллесье. Странно, обычно Тайна была такой кроткой и послушной. Непонятное поведение лошади лишь усилило беспокойство юноши.

Как ни вглядывался он в пляшущие пятна тени и света под кронами деревьев, ничего подозрительного там не обнаружилось. Отчитав себя за мнительность, Халь вложил меч в ножны. Можно ли позволять воображению выделывать с собой такие штуки? Когда они, наконец, выберутся из этой сумрачной и влажной лесной страны и окажутся на открытых, равнинах Козьего края, он сможет расслабиться. Отряд ехал через лес уже довольно давно. Наверняка до опушки рукой подать.

Звук копыт за спиной заставил Халя вихрем развернуться в седле. Однако у него тотчас же отлегло от сердца: просто-напросто этот неисправимый мальчишка, Пип, покинул отведенное ему место в арьергарде, где, уж верно, пытался произвести впечатление на принца Ренауда и лорда Хардвина. Поравнявшись с принцессой, дерзкий юнец учтиво кивнул ей, без сомнения, осведомляясь, как ее здоровье и не может ли он чем-нибудь услужить. Халь только головой покачал. Вот это храбрость! Взять и вот так, запросто, подъехать к самой принцессе! Молодой воин невольно усмехнулся, даже чуточку восхищаясь юным простолюдином, который столь откровенно насмеялся над этикетом.

Принцесса Кимбелин быстрым жестом отослала мальчика и снова опустила убитый взгляд. Обеими руками она держалась за отсыревшую гриву своего скакуна. Должно быть, предположил Халь, бедняжка все еще переживает за брата. Хотя Халю удалось вызволить принцессу из лап Тапвелла, старшего сына бельбидийского барона из Овиссии, брата ее ему спасти не удалось. Тудвала последний раз видели в руках предателей-овиссийцев.

Юноша все так же раздумчиво созерцал Кимбелин, когда Пип наконец поравнялся с ним. Кони их столкнулись боками. Откидывая с лица пряди волос, мальчишка яркими глазами уставился на Халя.

— Что-то не так? — жадно спросил он, увидев, что Халь не успел убрать руку с эфеса рунного меча. Сын лесоруба явно жаждал случая блеснуть доблестью и показать себя героем на глазах особ королевской крови.

— Нет-нет, все в порядке, — заверил его Халь. — И не строй таких кислых гримас. Я отлично знаю, ты спишь и видишь, как бы защитить принцессу Кимбелин и спасти принца Ренауда, чтобы они навечно остались в долгу пред тобой.

На лице молодого воина играла усмешка. Он и сам мечтал ровно о том же: добиться высокого положения, прославиться на всю Бельбидию, повлиять на судьбу целого народа и, в конце концов, быть воспетым в песнях как великий герой. Кто, как не он, мог оценить честолюбие мальчишки?

— Я просто подумал, вдруг вам понадобится моя помощь, — разочарованно пробормотал Пип.

— Так вот, она мне не нужна, — отрезал Халь суровее, чем собирался. — Твоя помощь! Ха! А тебе не кажется, что, возникни какая угроза, я бы сперва кликнул Абеляра или Кеовульфа?

Он кивнул через плечо в сторону бедно одетого лучника и высоченного калдейского рыцаря. Кеовульф выглядел весьма внушительно: копье, меч и поверх доспеха — сюрко в красно-белую клетку. Халь радовался, что два таких закаленных бойца едут по обе стороны от Брид. Он не мог бы пожелать для своей нареченной лучшей охраны. Юноша послал ей очаровательную улыбку, и девушка улыбнулась в ответ.

Однако через секунду Халю стало уже не до улыбок. Краем глаза он заметил, как сбоку снова что-то сверкнуло. Прищурившись, юноша принялся вглядываться в лесные тени, уже не сомневаясь: это блестел на солнце металл. Кровь неровными толчками бежала по жилам, чутье предупреждало об опасности, хотя голос разума и твердил, что это нелепо — вооруженный рыцарь не мог бы продираться через густой подлесок вдоль дороги и при этом не поднять шум на всю округу. Халь перевел взгляд на Пипа, гадая, заметил ли паренек что-то странное.

Заметил. Нахмурившись, он озирался по сторонам. Глаза Пипа медленно темнели от страха, лицо побледнело.

— Что нам делать? — еле выдавил он.

Такая реакция крайне удивила Халя. Пип был храбр до безрассудства — никто и никогда еще не видел его в такой панике.

— Для начала сомкнем ряды и выясним, кто что заметил, — хладнокровно ответил молодой воин, останавливая коня и поджидая Кеовульфа с Абеляром.

Абеляр покачал головой.

— Я так скажу, нам надо поскорее выехать на какой-нибудь пригорок и там занять оборону.

— Но как? — в ужасе спросил Пип. — Ведь их там столько...

— Я видел только одну, — улыбаясь в усы, отозвался Кеовульф. — И поскольку она не нападает, по-моему, нам всем надо бы смотреть себе под ноги.

— Да о чем, во имя всего святого, вы говорите? — насмешливо осведомилась Брид, хотя Халь отметил в ярко-зеленых глазах несвойственную для нее тень сомнения.

Девушка настороженно переводила взгляд с воинов на лес и обратно.

Тем временем принц Ренауд и лорд Хардвин разом задрожали и поспешили подъехать поближе. Халь озабоченно кусал себя за губу. Нельзя больше допускать никаких ошибок. Необходимо доставить принцессу Кимбелин в целости и невредимости к ее жениху, королю Рэвику — не то отец принцессы пойдет на Бельбидию войной.

Кеовульф уже держал копье наготове, однако упорно глядел вперед, на дорогу.

— Главное, помните: ни за что не глядите прямо на нее, — предупредил он.

Все кругом недоуменно загудели, не понимая, о чем это он. Неопределенность лишь усугубляла овладевший отрядом страх.

— На нее? — не выдержал Пип. — Уж тогда на них. И почему это на ваалаканцев нельзя глядеть?

— Да никакие это не ваалаканцы, паренек, — возразил Абеляр. — Ваалаканцев с кеолотианцами нипочем не спутаешь.

— Я узнаю ваалаканцев где угодно, — хрипло заявил Пип. — Они убили мою мать.

— Да ты погляди только на форму шлемов, на их забрала. Явные кеолотианцы. Скажу тебе, паренек, я этих дьяволов уж ни с кем не спутаю. Один из них меня и убил, — выразительно прибавил лучник, стискивая зубы. На виске его билась голубая жилка.

Халь на миг задумался — каково это, умереть? Хотя на вид Абеляру можно было дать чуть меньше сорока, он принадлежал к давно ушедшим годам. Герой, воспетый в балладах, отдавший жизнь, чтобы спасти остальных. Даже после смерти он сумел пойти против природы и вернуться из туннелей магии, что связывают этот мир с Иномирьем. Вернуться, чтобы помочь соотечественникам.

— Нет там никаких людей, — досадливо пробормотал Кеовульф. — Это же...

— Как это — нет? — перебил его Абеляр. — Конечно, есть, тут уж я с Пипом согласен. Да только это кеолотианцы, а никакие не ваалаканцы.

Халь совсем ничего не понимал. Сам он видел всего лишь серебристую вспышку, но сердце подсказывало: там, в кустах ехал конный рыцарь в полном вооружении, с тяжелой палицей, мечом и кинжалами. Машинально одернув на себе кожаную куртку, юноша обернулся к Брид.

— Там вообще никого нет, — хладнокровно произнесла она. — Только старайтесь держаться поближе друг к другу.

— Мы заблудились! — внезапно выпалил принц Ренауд, жалобно озираясь вокруг. — Все эти часы мы ходим по кругу. Брид покачала головой.

— Ничего подобного, солнце всегда оставалось слева, — спокойно заверила она.

— А откуда тогда тут взялась вот эта метка? Я сам сделал зарубку на дереве, когда мы проходили здесь в прошлый раз?

— Где? Какая еще метка? — недоверчиво переспросил Халь.

Ренауд кивнул на сосну, у подножия которой росло несколько грибов.

— Вот! Зарубка совсем свежая!

— Но... — начал было Халь, однако принц не желал слушать никаких увещеваний.

— Мы заблудились, — причитал он. — Говорю же вам, мы заблудились.

— На этом дереве нет никаких зарубок. И мы не заблудились, — произнесла Брид с ноткой огорчения в голосе.

— Я прекрасно знаю, что видел, и... Халь не договорил.

— Разве ты еще не понял? Ты видишь то, чего боишься. Принц Ренауд сходит с ума от страха заблудиться. Кеовульф считает, что на свете нет твари, опасней вивьерны, а Абеляр, разумеется, дрожит при виде кеолотианцев, особенно с луками, и...

— Я вовсе не... — Халь подавился своими словами.

Он чуть не объявил, что вовсе не боится одинокого рыцаря, но вовремя спохватился, как глупо это будет выглядеть. Все остальные боялись того, что чуть не погубило их — разве что страхи Ренауда, пожалуй, объяснялись каким-нибудь детским переживанием. Кто знает, может, какой-нибудь старший товарищ как-нибудь шутки ради бросил его в лесу, а шутка зашла слишком далеко? Но бояться одинокого рыцаря? Как унизительно! Щеки юноши запылали, хорошо еще смуглая кожа скрывала румянец стыда.

— Но, Брид, я точно что-то видел, — промолвил он таким тоном, точно обсуждал какой-то отвлеченный вопрос, имеющий чисто академический интерес. — Откуда тебе знать, что там ничего нет? Или ты хочешь сказать, что ничего не боишься, а потому ничего и не увидела там, где мы все навоображали всяких ужасов?

— Ну конечно, нет. Я видела... — как и Халь, она оборвала фразу на полуслове, не сказав, что именно видела. — Словом, не важно, но я знаю, что это невозможно.

— Чародеи, — догадался Кеовульф. — Это все наваждение, работа тех самых чародеев-призраков, с которыми мы столкнулись в черном замке, где Тапвелл держал в плену Кимбелин. Должно быть, он послал их за нами снова захватить принцессу.

Брид кивнула.

— Выходит, бояться нечего, — облегченно вздохнул рослый калдейский рыцарь. — Если все это — лишь их фокусы, надо просто-напросто не обращать внимания на всякие странности, только и делов.

— Мысль — сильное оружие. — Брид не склонна была столь легко сбрасывать чародеев со счетов. — Ладно, мы все устали. Мы уже много дней в пути, мы уже изодрали себе все руки и ноги этой разнесчастной ежевикой-переростком. Надо отдохнуть. Когда ты устал, тебя слишком легко сбить с толку.

Отряд заспешил вперед и наконец выехал на широкую прогалину. Ветви деревьев по краю опушки тяжело поникли от дождя. По предложению Брид там разбили лагерь, хотя Кеовульфу потребовалось немало времени, чтобы уговорить Хардвина спешиться. В результате второй сын барона Писцеры заставил себя слезть на землю и, поджав губы и подпрыгивая от каждого шороха, заспешил к костру.

Халь поднял голову. Кто-то окликнул его по имени. Юноша знал этот голос не хуже, чем свой. Спар! Но он-то откуда тут взялся? Вообще-то Халь полагал, будто Каспара держат в плену те самые овиссийцы, которым отдали Торра-Альту. При мысли о подобной подлости Халь аж зарычал. Король Рэвик обвинил барона Бранвульфа, старшего брата Халя, в похищении Кимбелин и потому заточил барона в темницу, конфисковал все его земли и отдал их барону Годафриду из Овиссии. Его величество, понятное дело, и не подозревал, что за предательским похищением стоял не кто иной, как сын барона Годафрида.

Неужели Каспар каким-то чудом сбежал и напал на след отряда? Халь растерянно заморгал. Яркий блеск слепил глаза. Юноша занялся конем, стараясь не думать о посторонних вещах. В виде утешения он повторил себе теорию Брид насчет чародеев. Но тут Спар заговорил снова.

— Халь! Ну посмотри же на меня!

Рыцаря, что стоял перед молодым воином, с головы до ног скрывали сверкающие доспехи, так что узнать Каспара можно было лишь по голосу да по коню под ним. Даже под белой попоной Халь безошибочно узнал Огнебоя. Другой боевой конь стоял бы как вкопанный, чуть напружинив задние ноги, готовый к броску. А этот тонконогий жеребец плясал и гарцевал так, что сбил бы с толку и самого лучшего всадника. Но Каспар, от рождения проворный, гибкий и ловкий, легко ладил с горячим скакуном. Племянник Халя, всего на три года младше дяди, ростом заметно уступал сверстникам, зато в последнее время сильно окреп и отличался поразительной для такого маленького роста силой.

Прищурившись, Халь смотрел на сверкающего рыцаря. Вот странно — вместо излюбленного Каспаром лука тот был вооружен копьем, мечом, булавой и метательными кинжалами. Конь, удерживаемый твердой рукой, плясал на месте, выжидая команды атаковать.

— Ты знал, что когда-нибудь я приду, — заговорил рыцарь. — Я должен был рано или поздно прийти за ней, и никто, кроме нас, не узнает, что именно произошло.

— Я не боюсь тебя, — выкрикнул Халь. Брид ласково коснулась его руки.

— Тут никого нет.

Однако Халь заметил, что она глядит прямо на рыцаря.

— Я готов биться с тобой на любых условиях, — продолжал вызывать тот.

Молодой воин сердито повернулся к Брид.

— Ты видишь его! Ты все еще его хочешь!

— Я никогда не хотела его.

— Сперва Талоркан, потом Спар. Да кончится ли это когда-нибудь? — безжалостно осведомился Халь.

— Это же просто наваждение, — возмутилась девушка.

— Да, наваждение, но ты тоже видишь его, а все остальные видят свои собственные страхи. — Мысли Халя неслись во весь опор. — А значит, ты тоже отчасти боишься Спара. Знаю, знаю, боишься, что совершила ошибку и выбрала меня, а не его, ведь он всегда был так предан тебе!

— Послушай, Халь, он так юн и невинен. Это было поклонение, а не любовь.

— Да, но он растет. И у вас всегда было так много общего.

— Он мне все равно что младший брат, — запротестовала Брид, однако Халю показалось, будто голос ее звучит неискренне. — Совсем как тебе.

Кеовульф кашлянул. Он старательно смотрел в землю, избегая поднимать взгляд на Каспара, который так и стоял, продолжая вызывать Халя на бой.

— Нельзя сражаться. Это все лиходейское колдовство. Нам надо просто развеять их магию. Все это ненастоящее. Ты должен верить, что это всего-навсего фокус, который они сыграли с твоим мозгом.

— Если ты такой умный, отчего тогда боишься поднять глаза? — спросил Халь.

— Вивьерна. — Кеовульф подавился кашлем. — Я знаю, что она невзаправдашняя, но ее глаза наводят такой страх, такой ужас, что мне достаточно будет просто вообразить это, чтобы свалиться замертво.

Брид потянула себя за косу, провела по ладони пушистой кисточкой волос.

— Страх убивает. Пусть все эти твари и воображаемые, но страх они вызывают самый что ни на есть настоящий. Халь с горечью поглядел на нее.

— Ты любишь меня, Брид. Я знаю, что любишь, и ничуть не сомневаюсь в тебе. Но еще я знаю, что ты всегда хотела, чтобы я был похож на него. Почему именно он? Почему? Я бы вынес все что угодно — но не это. Зачем ты заставляешь меня сражаться за тебя со Спаром? Я не хочу причинить ему вреда.

Халь умолчал о том, что боялся не только покалечить племянника. До сих пор он неизменно превосходил Спара. Но что, если юнец вырос и стал превосходить его? Вот это был бы позор — проиграть Спару, тому самому Спару, который, как верно сказала Брид, всегда был ему, Халю, за младшего брата. Оденьте Спара в доспехи — из него получится превосходный боец. Да, Спар ростом не вышел, зато он очень ловок и искусен.

— Халь! — резко прикрикнул на него Кеовульф, по-прежнему глядя в землю. — Прекрати! Не знаю, что там ты замышляешь, но все равно немедленно прекрати!

— Да? А давай сам прекрати. Взгляни в лицо своему страху.

Халь указал на Спара, который глазам Кеовульфа представал в образе вивьерны.

Калдейский рыцарь пожал плечами.

— Не могу. Говорю же, если я хоть чуть-чуть верю в то, что она настоящая, то под ее взглядом упаду замертво.

— Да, я вот, например, только что убедился, что мои страхи вполне реальные, — осклабился Халь в лицо Брид. — Она жалеет, что любит меня. Любит меня, а сама презирает. Считает, я не настоящий мужчина.

— Перестань! — Лицо Абеляра осунулось и побледнело. Он не сводил глаз с того же самого места в лесу. Рукой он прикрывал грудь — там, где ее пронзила сотни лет назад стрела, оборвавшая его жизнь. — Если чародеям удастся вот так парализовать нас нашими же собственными страхами, мы точно пропали.

Лучник казался очень усталым и — внезапно — очень старым. Руки у него тряслись.

— Что с тобой? — тихо спросила Брид.

— Мне четыреста тридцать два года, и сейчас я это чувствую.

Подавив свой собственный страх, Халь задумчиво обвел взглядом спутников.

Пип расхаживал взад и вперед, дергая за тетиву лука, точно никак не мог решиться на что-то. Хардвин, трясясь всем телом, скорчился на земле, его рвало. Но Кимбелин?.. Юноша никак не мог отгадать, чего же боится принцесса. Вид у нее тоже был бледный и напряженный, она непрестанно накручивала на палец прядь волос. Внезапно до Халя дошло, что выглядит она так, точно в чем-то виновата и боится, что вина откроется. Как ребенок, разбивший дорогую вещь и дрожащий в ожидании родительского гнева. Нет, пожалуй, не гнева. Тогда вид у нее был бы более вызывающий, словно она собралась с духом, готовясь к трепке. Нет-нет, она боялась, что в ней разочаруются.

А Ренауд? Халь огляделся, выискивая глазами принца. Ренауд исчез!

— Глупец! — вполголоса выругался молодой воин. — Мы все, кретины, так распереживались из-за этих наваждений, что позволили ему улизнуть. Но его терять нельзя, никак нельзя! Без Ренауда нам никогда не убедить короля в том, что Бранвульф невиновен.

— Куда он мог деться? — спросил Абеляр. — Далеко уйти он бы не успел. Тем более один. Принц на такое ни в жизнь не отважился бы.

— Он потерялся, — просто объяснил Пип. — До того боялся заблудиться, что так оно и получилось.

— Значит, надо идти на поиски, — встрепенулся Кеовульф. — Немедленно!

— Вам его не отыскать, — произнесла Брид медленно, точно все еще обдумывая ситуацию и постепенно приходя к какому-то решению. — Сперва мы должны разобраться с самими чародеями. Даже если Ренауд в двух шагах от нас, мы его все равно не увидим, поскольку верим, что он потерялся.

— Вот нелепо-то! — возмутился Абеляр, присаживаясь и растирая колени. Похоже, его снова начал донимать ревматизм.

— Я знаю, где он, — негромко произнес Халь. — Это ведь очевидно, правда? — Он поглядел вперед, на призрак своего племянника, все так же сидящего на коне с мечом в руке, готового к битве. — Он там. Позади всех наших страхов. Чтобы найти Ренауда, нам придется сперва сразиться с ними.

Молодой воин оглядел своих спутников. Их страхи были понятны ему — всех, кроме Кимбелин. Чего боится она, он и представления не имел. Необходимо найти Ренауда. Интересно, а она, случайно, его не видит?

Подойдя к принцессе, юноша взял ее за руку. Она вскинула на него испуганные глаза.

— Ты ведь не расскажешь, правда? Только не ему, не отцу. Не рассказывай ему, ни за что не рассказывай. Что он сделает? Что он сделает?

— Кимбелин, нет. Ваши страхи беспочвенны. Это все чародейские штучки. Они околдовали ваш разум.

— Все пошло не так, — напустилась она на него. — Они схватили Тудвала. Это все ты виноват. Что будет, когда отец это узнает? Что мне делать? — Она в отчаянии заламывала руки. — Я знаю, ты собираешься все ему рассказать! Это все твоя вина! Ты навлек на нас все эти несчастья! Ты все погубил!

Задвинув рыдающую принцессу себе за спину, Халь повернулся к сверкающему рыцарю. Тот все так же вызывал его на бой. Молодой воин стиснул зубы. Чего он так боится? Это же всего-навсего Спар!

Абеляр продолжал растирать колени. На лице у него застыла напряженная гримаса.

— Не могу. Не могу. Я знаю, что там никого нет, — но я-то вижу этих кеолотианских лучников. И как мне заставить их убраться с дороги? У меня ничего не выйдет.

— Тогда пойду я, — решительно заявила Брид. — Пустяки. Это же всего-навсего Спар.

Она шагнула вперед, но Абеляр ухватил ее и утянул назад.

— Госпожа моя, они убьют вас. Не ходите туда!

— Они не настоящие.

— Зато выглядят совсем настоящими, — настаивал Абеляр. — Я бы рискнул чем угодно, только не вами, моя госпожа. Я не пущу вас. Пусть идет кто угодно, только не вы, Брид, только не Дева.

С этим Халь согласился.

— Пойду я, — твердо произнес он, в мгновение ока вскочив в седло.

Стиснув икрами бока кобылки, Халь медленно поехал к рыцарю. Уж Спара-то он как-нибудь сумеет урезонить. Наверняка сумеет.

— Спар, — миролюбиво начал он, подъезжая, — поверь, у меня нет никакого желания драться с тобой.

— Ну, еще бы! — кивнул Каспар. — У тебя нет никакого желания проиграть.

— Я имел в виду совсем другое, — запротестовал Халь.

— Ты боишься, что твой маленький племянник побьет тебя, такого большого и сильного.

— Ничего подобного!

— Что ж, приготовься. Она сейчас у тебя. Я приехал забрать ее — и заберу.

— Спар, я люблю тебя как брата.

— Тогда прочь с дороги! — Голос Каспара гулко разносился из-под забрала. — Ты сам знаешь, я могу дать ей счастье, а ты...

— Мы с Брид уже доказали свою любовь! Моя душа смогла дотянуться до нее там, в Иномирье, когда ее хотели навеки оставить там, — заявил Халь, хотя на сердце у него стало совсем тяжело.

Да, он-то любил Брид, но трепетал, не зная, любит ли она его. С самого начала Каспар не сводил с девушки преданных глаз, а Халь всегда подозревал, что Брид отвечает ему взаимностью. Мальчишка и впрямь на диво хорош собой. Верно, это из-за него Халю так и не удалось заманить Брид в постель, а вся болтовня насчет религиозного служения, долга Девы — просто пустые отговорки. Брид ждала Каспара, сберегала себя для него.

— Если ты и впрямь любишь ее, то тем более уступишь мне. Ты же знаешь — я могу предложить ей гораздо больше. Она всегда получала больше удовольствия от моего общества, чем от твоего, разве нет? — вопросил Каспар.

С этим Халь не мог спорить. Пусть его племянник не пробуждал в Брид нежных чувств, зато с ним Брид всегда чувствовала себя непринужденнее, легче. Быть может, это и есть самое главное? Любовь — всего-навсего случайное, мимолетное чувство, не имеющее никакого отношения к настоящему счастью? Преданность и нежность Спара сулят Брид больше счастья, чем его, Халя, любовь.

— Не на жизнь, а на смерть! — провозгласил Каспар. В голосе его звучала ярость. Повернув коня, он приготовился к атаке. Халь, в свою очередь, развернул Тайну. Лицо Брид исказилось от волнения.

— Не волнуйся, со мной все будет хорошо, — пообещал Халь.

Она сверкнула на него глазами.

— Разумеется! Как же иначе! Ты одолеешь Спара в любом поединке. Тайна не сбросит тебя, а рунный меч, что подарила тебе Морригвэн, никогда не подведет. Нет, я больше беспокоюсь за Спара.

— Ха! — фыркнул Халь, разозленный этими словами.

Доехав до конца прогалины, он повернул лошадь к атаке. Рослая и широкогрудая Тайна предназначалась для рыцаря в полном боевом вооружении, а на Хале сейчас были лишь легкие кожаные штаны, металлическая туника с поперечными полосами на груди да кольчужные перчатки, чтобы защитить руки. И хотя Тайна отлично повиновалась командам, однако была малость медлительна и неповоротлива. Тем временем Каспар опустил копье и с пугающей, ошеломляющей скоростью помчался на своего противника.

Халь положил руку на рукоять меча — и впервые не ощутил исходящей от него силы. Он не мог поднять рунный меч против друга — Великая Мать не допустила бы этого. Хотя Халь прекрасно знал, что Спар — всего лишь иллюзия, но никак не мог до конца убедить себя в этом.

Тайна неуверенно переминалась с ноги на ногу, нервничая, что хозяин не дает ей никаких команд. Молодой воин сжал зубы. Ничего не поделаешь, придется. Пришпорив лошадку, он испустил боевой клич родных краев: «Торра-Альта! Торра-Альта!».

Тяжелое копье угодило ему под ребра. Хотя юноша почти успел увернуться, его пронзила резкая боль. Самая настоящая боль. Сложившись пополам, судорожно зажимая рукой бок, Халь развернул Тайну, торопясь нанести удар, пока Каспар не успел во второй раз поднять копье.

Однако юный рыцарь уже отбросил копье и с размаху опустил на плечо противнику боевую палицу. Халь едва подавил вопль боли. Благоразумно покинув поле боя, он поскакал назад, к друзьям.

— Мне нужны твой шлем, нагрудник и щит, — заявил он Кеовульфу, спешиваясь.

Калдеец без колебания снял доспехи. Тем временем Брид обработала раны Халя. И то, что она заранее знала, куда именно он ранен, убедило юношу в том, что призрак Каспара в каком-то смысле отнюдь не бесплотный дух, а вполне реальный противник.

Брид перевязывала Халю плечо. Он сжал кулаки, чтобы не застонать. Как ни болезненны раны, драться они ему не помешают. Во всяком случае, сегодня. Завтра, надо полагать, он и меча поднять не сможет — но сегодня биться вполне в состоянии.

Наконец снова изготовившись к бою, он взгромоздился на лошадь. Почему-то теперь, через прорезь в забрале, противник казался куда меньше: и конь, и всадник целиком виднелись сквозь узкую щель. Халь пришпорил Тайну. Под большим весом она чувствовала себя заметно увереннее.

Каспар тоже ринулся в атаку. На сей раз его копье скользнуло по нагруднику Халя, не причинив никакого вреда. Дав противнику проскакать мимо, Халь развернул лошадь и что есть силы рубанул мечом сзади по шее Спара. От силы удара тот перелетел через голову коня и неуклюже грянулся о землю. Но все еще шевелился.

Халь услышал, как за спиной сдавленно ахнула Брид. Она боялась не за него — за Спара. Остановив Тайну, молодой воин спешился. Плохо подогнанный стальной нагрудник сковывал движения.

— Племянник, я пришел биться с тобой на равных. Как мужчина с мужчиной. Здесь, пред лицом Брид.

Упавший рыцарь перекатился, вскочил на ноги и без предупреждения ринулся на врага, выкрикивая боевой клич Торра-Альты — песнь, под которую привык ходить в бой и сам Халь. Услышав, как собственный его клич обращен против него, молодой воин невольно остановился и шагнул назад. Спар стремительно наступал на него, с презрительной похвальбой сорвав с себя шлем.

— Ты бы рад отнять у меня все, Халь: и то, что принадлежит мне по праву рождения, и мою женщину. Возможно, прежде я и уступил бы тебе, но только не сейчас!

Тяжелый удар меча по шлему заставил Халя упасть на колени.

«Поднимись и сражайся, — звенел голос у него в ушах. — Уничтожь его. Это всего-навсего призрак».

С трудом встав на ноги, Халь занес меч и с размаху опустил его на Каспара, прорубив стальной доспех. Но даже сильная рана не остановила Спара, он все так же рвался в бой. Отбросив меч и шире расставив ноги, Халь схватился с налетевшим противником врукопашную. Он был сильнее и не сомневался, что легко сумеет уложить племянника на лопатки. Однако Каспар не поддавался и отчаянно молотил его кулаками. Не выдержав, Халь ударил юношу, потом еще — все сильнее и сильнее. В реальной жизни племянник с первого удара лишился бы чувств — сейчас же продолжал драться.

— Остановись! — закричал Халь. — Прекрати же ты, наконец!

По щекам его катились слезы. Он как заведенный снова и снова опускал одетые в железо кулаки на подставленное лицо друга, превращая его в бесформенное, кровавое месиво. Но Каспар не сдавался и не отступал.

— Прекрати! Прекрати! — рыдала Брид. — Халь, перестань! Что, если это как-то сказывается на настоящем Спаре? Вдруг этот призрак каким-то образом вытягивает из него жизнь через Некронд?

Весь во власти раскаяния и смятения, Халь отступил от Каспара и с ужасом увидел, как переломанное тело рванулось вперед, изувеченные пальцы потянулись к рукояти рунного меча. Халь рванулся вперед, но Каспар опередил его. Теперь даже шлем и нагрудник Кеовульфа едва ли могли послужить Халю надежной защитой. Молодой воин попятился.

— И что теперь, Брид? — холодно спросил он. — Спар тебе дороже меня?

— Ты же готов был убить его, — обвиняюще заявила она.

— Мне почему-то казалось, что именно это я и должен сделать, — отозвался он, осторожно отступая и благодаря судьбу, что Каспар не преследует его. — Ты сказала — уничтожить призрак. Но чем больше я сражался, тем реальнее он становился.

— Ты чуть не убил его! — не унималась Брид.

— Глядите! — вдруг завопил Кеовульф.

Похоже, шум боя, лязг стали опьянили его. Схватив копье, он обрушил его прямо на Каспара. Призрак испустил надрывный, пронзительный вопль, похожий на клекот орла, ужасающий и полный неизъяснимой тоски. Раздался грохот падающего тяжелого тела. Земля под ногами Халя содрогнулась.

Каспар исчез. На его месте корчилось по земле огромное чешуйчатое чудовище.

— Оно настоящее! — в ужасе воскликнула Брид.

Хардвин истерически вопил, но Пип перестал расхаживать взад и вперед и вместе с Халем, Кеовульфом и Абеляром приблизился к издыхающему монстру.

— Главное — это попасть в нужное место, — пояснил Кеовульф, разглядывая корчащуюся тварь.

— А я и не знал, что вивьерны покрыты чешуей, как драконы, — ошеломленно пробормотал Халь, пытаясь отдышаться.

Нагнувшись, он поднял с травы свой отброшенный меч.

— Драконы и вивьерны бывают самых разных видов. Это все равно что породы у кошек и собак.

Рыцарь осторожно потыкал чудовище копьем, а потом шагнул к нему с кинжалом в руке.

— Оно еще живое, — выдохнул Пип над ухом у Халя.

— Как это, живое? — изумился Халь. — Кеовульф только что перерезал ему горло.

— Гляди!

Пип показал на брюхо поверженного зверя.

Все, кроме Халя, в ужасе отскочили назад. Молодой воин остался стоять на вивьерной, угрожающе сжимая меч. Несколько мгновений все завороженно глядели на подрагивающее серебристое брюхо твари. Дрожь все усиливалась, перешла в судорожную пульсацию, точно там, изнутри, что-то колотилось о стенки тела. И вот кожа начала медленно расходиться, трескаться. Сперва из трещины хлынула струя водянистой красной жидкости, затем живот чудища разверзся, оттуда вывалился склизкий иссиня-серый комок внутренностей. Потом показалась рука — человечья рука с кольцами на пальцах. В одном из них мерцали два огромных рубина с ослепительно желтой сердцевиной.

Желудочный сок вивьерны успел уже разъесть серую кожу мертвеца... Вслед за рукой из трещины появилось плечо, одетое в тяжелую и крепкую кожаную куртку. Халь ахнул. Он с первого взгляда узнал эмблему королевского дома Кеолотии. Забыв осторожность, юноша ринулся к чудищу, чтобы вытащить тело.

— Тудвал! Тудвал! — истошно закричала Кимбелин, падая на колени, и лишилась чувств.

Никто не успел подхватить принцессу. Всем было не до того. Затаив дыхание, члены маленького отряда глядели, как Халь вытаскивает из утробы чудовища мертвое тело — зловонное, покрытое мерзкой слизью. Последний рывок — и оно выскользнуло наружу и упало на траву лицом вниз. Запыхавшись от усилия, Халь на секунду отвернулся перевести дух, а потом перекатил тело на спину. Но это оказался не Тудвал.

В первый миг Халь думал, что чародеям удалось вновь взять в плен юного принца, бежавшего с их черного острова на корабле. Но нет. Пока молодой воин вытирал о траву испачканные перчатки, остальные собрались в кружок, глядя на искаженное синевато-серое лицо. Рука трупа неестественно загибалась назад в локте — верно, сломалась, когда вивьерна заглотила несчастного целиком. Из груди трупа торчал кинжал с разукрашенной рукоятью.

— Кто это? — спросил Пип.

— Принц Турквин, наследник Кеолотии и всех ее богатств, — хладнокровно ответил Кеовульф.

Халь все еще не мог оправиться от потрясения. Не находя слов, он склонился над телом и взялся за кинжал, на который были устремлены все взоры. Вместе с клинком из груди принца вывалился большой сгусток темной запекшейся крови. Судя по всему, наследник погиб уже некоторое время назад.

— Бедный Турквин, — выдохнула Брид. — Однако в глазах короля Дагонета это нам не поможет. Как будто кто-то нарочно пытается извести всю королевскую семью Кеолотии. Тудвал похищен, Кимбелин тоже — хотя ее мы, хвала небесам, спасли. А теперь и бедный Турквин убит. Остается только простачок Туллис.

— И что теперь делать? — осведомился практичный Абеляр, подходя поближе, чтобы рассмотреть кинжал.

Короткое лезвие было сделано из светлой стали, рукоять украшала инкрустация из мелких солнечных рубинов и металлический крест.

— Что ты имеешь в виду? — уточнил Халь, все еще не в силах преодолеть комок в горле.

— Ну, после того, как найдем Ренауда.

— Как это что? Разумеется, как можно скорее отправился домой. При условии... если не...

Халь неуверенно огляделся по сторонам.

— Если не чародеи? — закончил за него Кеовульф. Юноша кивнул.

— Но что нам все-таки делать с Турквином? — настаивал Абеляр.

— Похороним, а его кольца отвезем домой в доказательство того, что говорим правду, — решительно произнесла Брид. — Знаю, со стороны это будет выглядеть малоприглядно. Мы — кого Дагонет винит во всех своих несчастьях — возвращаемся с известием о гибели его сына и наследника. Боюсь, он будет нами не слишком доволен. Но по крайней мере хотя бы Кимбелин сможет подтвердить наш рассказ.

Принцесса сидела на земле и глухо стенала, свесив голову на грудь и выдирая из себя волосы от горя. Брид, такая маленькая рядом с высокой статной Кимбелин, обняла ее и крепко прижала к себе. Халь думал — надменная принцесса оттолкнет девушку, но Кимбелин прижалась к жрице, точно малое дитя. Брид положила ее голову себе на грудь и тихонько покачивала взад и вперед.

Сквозь слезы принцесса выкрикивала какие-то неразборчивые фразы по-кеолотиански. Через несколько минут она словно закоченела, напряглась всем телом. Первый порыв горя сменился яростью. Вырвавшись из объятий Брид, она на четвереньках подползла к обезображенному трупу и с пронзительным воплем бросилась на покрытую слизью грудь, а потом села, баюкая голову брата у себя на груди. Внезапно выражение ее изменилось — так резко, что Халь даже удивился.

Она ахнула и обратила непонимающий взор на остальных.

— Турквин! — Голос ее звучал едва слышно. — Турквин. Но вы же сказали, это Тудвал.

Халь отчетливо помнил, что ничего подобного они не говорили. По щекам Кимбелин покатились тихие слезы. Она явно скорбела по брату — но это было уже отнюдь не то душераздирающее, яростное горе, что прежде. Стоя на коленях возле тела, она попыталась распрямить его руку — но кость, судя по всему, вышла из сустава и спружинила в прежнее положение. Принцесса в ужасе отпрянула.

Халь оттащил ее в сторону, стараясь скрыть гримасу отвращения, вызванную прикосновением заляпанного слизью платья.

— Простите. Нельзя было допускать, чтобы вы это увидели.

— Как это произошло, — запинаясь, пролепетала Кимбелин через несколько секунд, потрясенно переводя взгляд с вивьерны на искалеченное тело брата.

Халь пожал плечами.

— Кто может сказать? Разве только владелец этого кинжала.

Лицо Кимбелин побледнело, губы задрожали.

— Убийство! — Короткое слово само собой сорвалось с ее уст и Халь видел, как испугала девушку эта мысль.

Молодой воин внимательно осмотрел кинжал. На рукояти виднелось изображение: баран сплелся рогами с козлом. Вытерев лезвие, Халь бережно спрятал кинжал поглубже в свой мешок. Наверняка король Дагонет захочет увидеть его.

— Давайте похороним его. А потом начнем искать Ренауда, — негромко сказала Брид.

Кимбелин молча глядела, как ее брата опустили в неглубокую могилу. А потом отвернулась и зашагала прочь. Слезы ее высохли, но на лице читалось глубокое горе. Руки дрожали и принцесса отчаянно стискивала их.

Остальные тем временем совещались, что предпринять.

— Они явно играют с нами, — заключила Брид. — Сперва пугают каждого худшими его страхами, а потом, когда мы постепенно учимся преодолевать эти страхи, подсовывают нам реальную опасность, чтобы подорвать нашу уверенность в способности отличить реальное от воображаемого.

Пип вновь уставился на лес широкими от страха глазами. Рука его потянулась к мечу.

— Там ничего нет.

Халь успокаивающе взял его за руку. Однако стоило ему коснуться Пипа, как он тоже увидел трех ваалаканцев. Они размахивали топорами и выкрикивали гнусные оскорбления. Юноша отпустил руку Пипа — и они исчезли. Вновь коснулся — они появились вновь.

— Я тоже их вижу. Но не бойся.

— Я их и не боюсь, — заявил Пип с излишней поспешностью. На щеке у него подергивался мускул.

— Сейчас я им покажу, Пип! — великодушно заявил Халь и, угрожающе подняв над головой меч, закричал: — А ну, убирайтесь!

Ваалаканцы тут же пропали, хотя Халь изрядно удивился — надо же, как легко оказалось их прогнать.

Брид засмеялась.

— Ну что, Пип, они ушли?

— О да! В ту же секунду, как Халь поднял меч. Жрица дружески улыбнулась Халю.

— Призраки исчезли потому, что Пип перестал их бояться. И произошло это в тот миг, как ты пригрозил им — а все потому, что он свято убежден в твоей способности разделаться с ними.

— Давайте возьмемся за руки, — предложил молодой воин, — чтобы каждый из нас мог видеть страхи другого. Так мы можем рассчитывать на то, что остальные помогут им преодолеть эти страхи.

— Или, наоборот, усилят их, — предупредила Брид. — Мало кто не дрогнет при виде ваалаканских воинов.

— Все-таки попытаться стоит. Возможно, Ренауд находится за нашими страхами, прячась по ту сторону иллюзий, а ведь мы должны найти его, — стоял на своем Халь.

Они все выстроились в ряд, но Хардвин попятился.

— Иди к нам, — позвал Абеляр, протягивая ему мозолистую ладонь.

— Н-н-не м-могу, — пролепетал тот. — Я не могу пошевелиться. Тут крысы...

Халь нервно сглотнул. Он не очень-то любил крыс. Зато Брид — он твердо знал — никогда не боялась ни крыс, ни пауков, ни лягушек. Едва Абеляр взял Хардвина за одну руку, а Халь за другую, по ногам у юноши тотчас же пробежала крыса. Он весь передернулся от ее прикосновения.

— А что, если крыса тоже настоящая? — спросил он. — Мы ведь не видели вивьерну, потому что наши страхи блокировали ее, а вот Кеовульф увидел. Разве можно говорить, что и он боялся того, чего на самом деле не было?

— Не думаю, — возразила Брид. — Насколько мне представляется, чародеи надеялись сбить нас с толку внезапным появлением реальной угрозы.

Халь диву давался, глядя на нее. Как может она говорить столь небрежно, когда у нее под ногами скачут крысы? Целые полчища крыс.

— Это настоящие крысы? — повторил Халь и в тот же миг их стало вдвое больше.

— Нет, разумеется, нет, — засмеялась Брид. — Приглядись, это всего-навсего призраки трех крыс, только повторенных бесконечное число раз. Гляди — одна крупная крыса с белесым хвостом, вторая черномордая и третья — тощая.

Вглядевшись, Халь понял, что юная жрица права. В тот же миг крысы исчезли.

Хардвин крепче стиснул руку Халя, а потом вдруг засмеялся.

— Они пропали! Получилось!

— Однако найти Ренауда это не поможет, — справедливо заметила Брид. — Представьте себе, сколько у нас наберется страхов на каждого. Чародеи могут морочить нас ими целую вечность, а до Ренауда мы так и не доберемся.

— Об этом-то я и не подумал, — проворчал Халь.

— На самом-то деле мы все боимся заблудиться. Это ведь так естественно, — заявил Абеляр. Брид кивнула.

— Да, но не до потери рассудка. Мне всегда удавалось как-нибудь отыскать дорогу домой.

— Но вы ведь можете представить себе, как страшно заблудиться? — спросил Абеляр. Все дружно кивнули.

— Ну вот, если Ренауд заблудился, самый верный способ отыскать его — это тоже заблудиться, — предложил лучник.

— Слишком опасный план, — предостерегла Брид.

— И в самом деле! Слишком опасно! — поддержал ее Кеовульф.

— Но ведь нам надо как-то найти его, — не сдавался Абеляр. — Если мы будем держаться все вместе, то уж как-нибудь справимся с этими чародеями.

— Вот именно! — вскричал Халь. Идея захватила его. — Не собираюсь позволять каким-то трем призракам меня победить, пусть даже это призраки трех чародеев! Им со мной силой воли не тягаться!

— Возможно, но я все равно не думаю, что нам стоит отправляться туда всем вместе, — тихонько произнесла Брид. — Только не Хардвину и не Кимбелин.

— Думаешь, я такой слабак? — осведомился Хардвин.

— Прости, нам сейчас не до любезностей, — извинилась девушка. — Но да — я именно так и думаю.

Хардвин даже охнул, однако скорее с облегчением, чем от обиды.

— И не тебе, Абеляр, — продолжала жрица.

— Не мне?!

— Да! Я знаю, это звучит грубо. За эти годы ты стойко выдержал множество тяжких испытаний. Но в том-то и беда. Ты видел слишком много всего ужасного. Ты лучше нас всех вместе взятых представляешь себе все ужасы, сколько их ни есть во вселенной. Кроме того, кто-то должен остаться охранять Кимбелин и Хардвина, а едва ли Пип годится на эту роль.

— И то верно, — согласился Халь.

— Пожалуй, с этим не поспоришь, — признал Абеляр. — Вы правы. Юности страх неведом. Юность слишком невежественна и безответственна, чтобы чего-нибудь бояться.

Пип возмущенно шмыгнул носом, однако промолчал, очевидно, боясь, что возражениями навлечет на себя позор тоже остаться в лагере.

Халь, Брид, Кеовульф и Пип взялись за руки.

Пред Халем мгновенно предстала целая армия ваалаканцев под предводительством Каспара, а рядом — ряд епископов новой веры с пылающими факелами в руках. Четверка смельчаков решительно двинулась вперед.

— Ой, а они тоже не настоящие, — восторженно заявил Пип, повнимательнее приглядевшись к ваалаканцам. — Как те крысы — их тоже только три, просто повторяются много раз. И с епископами та же история.

Ряды призраков постепенно пропали.

— А вот мастер Спар только один, — продолжил Пип без малейшего страха. — Это что, значит, он-то как раз настоящий?

— Нет, не настоящий, — твердо заявила Брид, но голос ее предательски дрогнул.

— Ты боишься Спара! — обвиняюще заявил Халь.

— Ты тоже, — подтвердила Брид его сомнения.

— Ерунда какая. С чего бы кому из вас бояться... — Голос Кеовульфа вдруг оборвался. — Ну, конечно! Он ведь владеет Некрондом. Спар и в самом деле самый опасный человек в мире. Пип фыркнул.

— Это же просто смешно. Он ни за что не сделал бы никому из вас ничего плохого.

— Нарочно — да. Разумеется. Но нечаянно... — промолвила Брид.

— Все равно он не настоящий! — настаивал Пип.

— Откуда ты знаешь? — спросил Халь. — Он вполне мог бежать от овиссийцев и попасться этим чародеям, которые теперь управляют им и заставляют через Некронд творить всякое зло. Вполне даже правдоподобно.

— Коли вы так думаете, значит, вы совсем не знаете мастера Спара, хотя он вам и родня, — возмущенно заявил Пип. — Он никогда не пошел бы против нас. У него и причин-то нет желать нам зла.

— В самом деле?

Халь по-прежнему полагал, что Каспар пошел бы на что угодно, лишь бы заполучить Брид.

— Вот я вам докажу, что никакой он не настоящий!

Пип решительно зашагал прямо к направленному на него копью и непочтительно ухватился за острие. Призрак Каспара остался стоять, как стоял. Озадаченно нахмурившись, Пип подошел к коню и сердито шлепнул его по морде. Тот не шевельнулся. Халь расхохотался, и призрак мгновенно исчез. Конь оказался явно не Огнебоем — в ответ на подобное оскорбление Бой лягнул бы и искусал обидчика.

Халь подбежал вперед, к Пипу. Перед ними расстилался густой лес. Ни следа человека — лишь густой ковер кустов и трав под шелестящим пологом ветвей.

— Ренауд! — закричал Пип.

— Тише! — шикнула на него Брид. — Теперь давайте последуем совету Абеляра и постараемся представить, что мы заблудились. — Она отпустила руку Халя и улыбнулась. — С тобой я никогда не заблужусь.

Халь закрыл глаза, пытаясь припомнить случай, когда он заблудился или потерялся. Ничего не придумалось. Открыв глаза, юноша увидел, что остальные все так же стоят на прежнем месте, оглядываясь по сторонам. Халь снова зажмурился и отчетливо представил себе свою мать, леди Елизавету. Вот она шагает по стенам Торра-Альты вскоре после смерти отца и отчаянно спорит о чем-то с Бранвульфом. Через несколько дней после этого Халь с матерью переехали в Фарону, в просторный особняк на краю города. Конечно, на самом деле Халь вовсе не заблудился и не потерялся, он прекрасно знал дорогу до замка — но без Спара мальчик чувствовал себя таким одиноким, таким потерянным.

Теперь его окружали новые лица. Они критически разглядывали его, постоянно отчитывали за то, что он плохо себя ведет, не так одевается, не то говорит. А самому Халю жители Фароны казались брюзгливыми ханжами, чопорными и вздорными. В Торра-Альте пир был настоящим пиром, где ты вдоволь наедался, — вот и все. В Фароне же полагалось жеманно клевать крохотные кусочки всяких деликатесов — а в результате ты так и уходил восвояси голодным. В Фароне на пиру полагалось прикидываться, будто совсем не хочешь есть, — а не то, как бы не растянуть туго затянутый камзол или не залить вином новую тунику. Халь привык наслаждаться едой — а тут его за это поднимали на смех.

Как же он страдал целое лето — до того самого дня, когда мать, горячо любившая сына, хотя и не умеющая выражать свои чувства, не согласилась вернуться в Торра-Альту! Возвращение домой стало самым счастливым днем в жизни Халя. Какая радость! Снова быть со Спаром, привольно носиться по всей округе на косматом пони, а не разучивать последний новомодный поклон или манеру затыкать за обшлага носовой платок.

Жить при дворе в Фароне было равносильно тому, что потеряться, заблудиться в глухом лесу. Халя обуял страх вновь оказаться там, в обители сплошного притворства. Открыв глаза, он обнаружил вдруг, что остальных больше нет рядом. Он стоял подле стен укрепленного замка. Изнутри доносились воинственные выкрики и стук копыт. Очевидно, там шел турнир.

Халь неловко двинулся по подъемному мосту в замок, остро осознавая, как потрепана его дорожная одежда и заляпан грязью нижний край плаща из медвежьей шкуры. Через минуту он оказался на людной площади. Все кругом пихали и толкали его. Роскошно одетые рыцари небрежно отодвигали чужака с дороги, уверенной поступью шагая к своим скакунам. Хотя Халь был хорош собой, статен и высок, никто не удостаивал его вторым взглядом. Юноша болезненно ощущал свою отверженность.

Чувствуя себя совсем глупо, он вдруг осознал, что у него нет ни гроша, что он не знает, куда попал, и вдобавок умирает с голоду. Замок вокруг звенел от лязга стали и хриплых возгласов дуэлянтов. Халь усмехнулся про себя. Здесь столько воинов, а воина хлебом не корми, дай заключить пари. Вот верный способ заработать. Ведь он легко побьет любого из них.

— Подходи! — крикнул он, стараясь как можно чище выговаривать кеолотианские слова. — А ну, кто на меня? Ставлю три отличнейших охотничьих ножа из наилучшей стали, офидианской закалки, на то, что превзойду любого из вас в поединке на мечах.

— Юродивый! — загоготал кто-то.

Желая произвести впечатление, Халь выхватил меч — но тут же в ужасе уставился на него. Это был уже не сияющий клинок с выгравированными на нем рунами, не широкий и длинный меч из светлой стали, несокрушимо твердый и такой острый, что легко рассекал металл. Нет, молодой воин сжимал свой старый меч — причем изрядно заржавевший от небрежения. Руке, привычной к тяжести рунного меча, этот клинок казался таким легким и несерьезным.

— Этакой иголкой ты настоящий доспех даже и не поцарапаешь! — насмехалась толпа.

— Лучше выпроси-ка где-нибудь нитку да заштопай свою кольчужку! — смеялись они.

Халь почти не слышал издевок, все так же потрясенно взирая на свое жалкое оружие. Без рунного меча он чувствовал себя таким уязвимым. Меч неизменно придавал ему мужества, дарил мастерство и уверенность в схватке с врагом. И вот он исчез. Халь заставил себя встряхнуться. Это всего лишь кошмар, морок, что навели на него треклятые чародеи. Это все не взаправду. Но он все равно не мог прогнать наваждение и с ужасом понял, что попал в западню, пойман в этом несуществующем мире.

И тут сквозь многолюдную толпу он увидел ее.

— Брид! Брид! — Сердце его сжалось от нового страха.

Его нареченная даже не повернулась. Она шла прочь, бок о бок с высоким рыцарем в черных доспехах. Не помня себя от ярости, Халь протолкался через толпу и загородил им дорогу.

— Руки прочь от моей женщины! Рыцарь расхохотался.

— Тебе придется сразиться со мной за нее.

— Охотно! — вскричал Халь, но рыцарь лишь рассмеялся еще пуще и с размаху ударил его в пах. Юноша скрючился на грязной мостовой.

Это неправда! — стонал он про себя. — Неправда! Нельзя дать чародеям себя обмануть!

Брид глядела на него умоляющими глазами.

— Халь, спаси меня! Не отдавай меня им! Молодой воин зажмурился, пытаясь что-нибудь придумать. Надо разбить чары. Надо найти Ренауда.

— Ренауд! — завопил он во все горло. — Ренауд!

Он все кричал и кричал, пока толпа вокруг не расступилась и его не окружила дюжина пеших стражников под предводительством рыцаря на рослом коне. Они мигом отобрали у нарушителя спокойствия ржавый меч и ножи и поволокли по улицам к небольшой лужайке, где стояла дюжина колодок, предупредивших Халя о том, что сейчас произойдет.

Его грубо швырнули на колени и, рассадив кадык, пропихнули шею в ярмо. Как юноша ни вырывался, его держали за волосы, и он ничего не мог поделать. Доска опустилась, намертво защелкивая шею и запястья в колодках. Кто-то помочился поверх головы Халя. Пара ребятишек засмеялась. И вот он остался один. Молодой воин гневно кричал, пока не сорвал себе горло, но наконец умолк и принялся обдумывать ситуацию.

Он не знал, реально ли все происходящее. Не знал, была ли Брид, которую он видел, настоящей Брид или лишь призраком, рожденным его воображением. Но острая боль в запястьях и шее оказалась самой что ни на есть настоящей. Надо расслабиться и сохранять спокойствие. Барахтаться в колодках — только себе вредить. Халь закрыл глаза и попытался представить, будто лежит в постели, но безрезультатно. Замок вокруг продолжал жить своей жизнью. Мало кто из прохожих удостаивал арестанта хотя бы любопытным взглядом. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем спустилась ночь. Но даже и тогда никто не явился освободить узника.

Ночь оказалась долгой и ужасно холодной. Халь до боли жмурил глаза, силясь стереть спящий мир вокруг. Пропал, накрепко увяз в чересчур реальном мире воображения! Пришло утро — а с ним и стайка местных детишек. Они восторженно смеялись и черпали целые горсти грязи, из которой возводили на плечах юноши целые замки.

Халю хотелось кричать — но вместо этого он мысленно пел баллады, силясь вычеркнуть из разума боль и усталость. И вдруг замер, раскрыв глаза от изумления. К колодкам напротив тащили второго такого же бедолагу.

— Ренауд! Ренауд! — завопил Халь.

По крайней мере принца он нашел!

Тот поглядел на юношу безумными от страха глазами.

— Вытащи меня отсюда! — взмолился он.

— Сохраняйте спокойствие, — посоветовал Халь. — Скоро нас выпустят, а тогда мы выйдем из замка и вернемся в лес.

Ренауд стонал и хныкал, от его причитаний переносить наказание становилось все тяжелее. Лишь ближе к полудню пленникам принесли поесть. Халь возрадовался, думая, что теперь-то их и освободят. Но нет. На время еды его крепко привязали к столбу, потом на минуту отпустили в отхожее место и снова швырнули в колодки.

Он с трудом повернул голову и крепко выругался. В соседние колодки заковали очередную жертву.

— Мастер Халь! — приветствовал его Пип с поразительным оптимизмом. — Вы нашли принца Ренауда! Может, нам теперь пойти отсюда?

Халь попытался. Он все пытался и пытался до самого вечера, пока Пип не растерял весь свой оптимизм, а Ренауд не разразился слезами. И тогда объявился Кеовульф. На то, чтобы швырнуть могучего рыцаря на колени и удерживать, пока ярмо не захлопнется, потребовалось целых четыре человека.

— Это все неправда, — твердил себе Кеовульф, когда дети завязывали бантики у него в волосах, а какая-то старуха выплеснула ему в лицо ведро воды. Когда развлечение наконец прискучило милым крошкам, и они отошли, рыцарь повернул голову к Халю и сердито прорычал: — Плохая была идея!

— Где Брид? — Халя уже не волновали собственные беды. — Мы все угодили в эти невсамделишные колодки, все, кроме Брид.

— А по-моему, они очень даже всамделишные, — тихонько вставил Пип.

— Не мели чушь. Замок ненастоящий, — резко возразил Халь.

— Какой еще замок? — изумился Кеовульф. — Я вижу только большую ферму.

— Да нет же, город, а дома сплошь высокие, деревянные, крашенные белым и красным, — заявил, озираясь по сторонам, Пип.

— Но колодки мы все видим и ощущаем, верно? — уточнил Халь.

Все дружно закивали и заворчали в знак согласия. Сердце Халя бешено забилось в груди.

— Говорю же, они самые настоящие, — простонал Пип. — Мы просто попались в ловушку, что пришли сюда.

— Но где же Брид? Халь места себе не находил от тревоги. Вместо ответа Кеовульф кивнул, указывая на середину лужайки.

— Брид там нет, зато они есть. И уж они-то самые что ни на есть настоящие.

Халь проследил за его взглядом и заморгал. Там, в кругу тощих обнаженных гоблинов появились три чародея, склоненные над котлом.

Замок исчез, толпа исчезла, но чародеи остались.

 

4

 

Из горла Каспара вырвался вопль отчаяния. Высокие волны играли юношей, словно щепкой.

— Нет, Перрен, нет! — кричал он, хотя знал, что голос его не в силах преодолеть пропасть меж жизнью и смертью. — Не трогай ее!

Мысль о том, что может сделать обезумевший горовик с Май, приводила Каспара в настоящую панику. Однако что мог он сделать? Наверняка именно прикосновение жаждущего воды Перрена и исказило магию Некронда, забросило Каспара в морские бездны Иномирья. А что сталось с Май? Каспар боялся, что Перрен высосал из бедняжки кровь, и теперь она лежит, умирая, где-нибудь в пустыне, жалкая груда обтянутых кожей костей, пожива стервятников.

Он отчаянно барахтался на поверхности, стремясь обратно, к жизни, но уже понимая, что проиграл, безнадежно застрял в западне. Каспар ощущал царящую вокруг вечность безвременья. Юноша напряг все силы, чтобы приподняться над водой. Легкие мучительно болели от смертоносного, ледяного воздуха.

Огромная волна взметнулась, увлекая юношу за собой, и с гребня ее он разглядел вдалеке землю. Нет, это не путь к спасению. Куда ни кинь взгляд, тысячи морских чудищ поднимались на поверхность, выпрыгивали из воды, алча дотянуться до Некронда, воя от желания вернуться домой. Но, подобно Каспару, все они оставались здесь, в клокочущем месиве изгнанной за пределы мира жизни.

Юноша попытался взять себя в руки и хорошенько подумать. Наверняка можно что-то предпринять, чем-то помочь себе. Сперва Каспар дивился — почему это, перенесясь в параллельный мир, он из пустыни очутился прямиком в море. Однако потом вспомнил, как, бредя по пустыне, тяжело передвигал ноги по хрустящим, растрескавшимся солончакам, устало влачась мимо обломков камней с отпечатками морских рыб. В жизни ему еще не приходилось видеть столько окаменелостей. Должно быть, пустыня некогда была морским дном. Впрочем, это знание ничем ему не помогало. Каспар знал: если только кто-нибудь или что-нибудь не разыщет его через Яйцо, не вытащит, он так и останется навеки здесь, среди барахтающейся живой массы, чудовищного супа.

Страшная мысль словно подточила силы несчастного. Юноша снова с головой ушел в холодную, безжизненную воду, погружаясь все ниже и ниже, минуя на своем пути сотни извивающихся, лютых морских тварей, пока не ударился, наконец, о дно. Отныне его место здесь. Навсегда. Им овладела полная безнадежность. Прощай, жизнь. Прощай всё, что когда-то казалось важным. Ему суждено навеки остаться здесь. Что проку спорить с судьбой?

Каспар лежал, изнемогая от страха и горя, сходя с ума от мысли о вечности. С каждой минутой он все острее осознавал ужас своего положения. Серые тучи отчаяния затягивали разум, пока юноше не показалось, что он вот-вот взорвется, не в силах выносить этой муки.

Повсюду царило одиночество. Он выпал из цикла жизни. Рядом лежали и другие животные — гигантские кальмары, огромные киты, увенчанная рогом акула. Всех их объединяло одно и то же несчастье. Там, наверху, пока Каспар еще боролся, пытался вернуться домой, он обладал хотя бы волей к битве — и это было бесконечно лучше, чем нынешнее тупое безразличие. На поверхности у него еще оставалась надежда. А надежда — это все. Это главное.

Вот если бы находиться ближе к Некронду, чем прочие здешние твари, возможно, некий шанс еще был бы. Скажем, если бы Май случайно подобрала Яйцо, она бы могла отворить для него ворота домой. Юноша поднял голову и протянул руки наверх, вновь готовый к борьбе.

Но если чудовище, в которое превратился Перрен, сожрало Май — откуда ждать помощи? Руки Каспара безвольно опустились, голова поникла. И все же надежда остается всегда. Если непрестанно бороться, быть может, не сегодня, не завтра, не в этом году, но хотя бы через тысячи лет кто-нибудь поднимет Некронд и вытащит его, Каспара, отсюда. Да, его могут спасти — при условии, что он будет к Некронду ближе всех. Надо плыть и не терять надежды, потому что, как ни взгляни, обрести свободу через тысячу лет гораздо лучше, чем остаться здесь навеки. Вечность. Вечность гораздо длиннее тысяч, даже миллионов лет. Вечность — это что-то непредставимое. Юноша упрямо помотал головой. Кто-нибудь обязательно найдет его. Ему тут не место!

Ярость, гневная обида на несправедливость судьбы подстегнула волю Каспара. Он оттолкнулся от дна и поплыл наверх. Надежда вновь мало-помалу разгоралась в нем. А что, если попробовать покричать?

— Май! — вопль его прорезал толщу воды струйкой пузырьков. — Май, найди меня!

А вдруг она мертва? Да и вообще, с какой стати ей искать его, ведь он так грубо оттолкнул бывшую возлюбленную? Даже здесь, в бездне морей Иномирья жгучая горечь ревности все так же терзала сердце молодого торра-альтанца.

Если от Май помощи ждать не приходится — от кого же тогда? Остаются только Перрен и животные. Смешно и думать, что кто-то из них сумеет понять происшедшее. И все же внутренний голос подсказывал Каспару сделать ставку на Огнебоя. Верный скакун ни за что не покинет своего хозяина. Бой — единственный, кто безраздельно принадлежит ему, Каспару. Возможно, эти узы окажутся крепче прочих. Может, их хватит, чтобы преодолеть бездну. Тем более у Огнебоя больше всех шансов выжить в пустыне, даже если все остальные члены маленького отряда погибнут.

— Бой! — что есть сил закричал юноша. — Бой, услышь меня! Помоги мне!

Он рвался наверх, судорожно хватаясь за пронизанный брызгами воздух, пока удар чьего-то могучего хвоста не сшиб его обратно. Однако на сей раз Каспар не собирался так легко сдаваться. Он безгранично верил в своего скакуна. Огнебой один из всех наверняка услышит зов хозяина. Каспару всегда казалось, что лошади куда более остро реагируют на Некронд, чем люди. Энергично работая ногами, он подплыл к рогатому киту и залез на твердую, шершавую спину. Кит и не почувствовал столь ничтожного седока. Юноша стоял почти по пояс в воде. Холодный воздух рвал тело на куски. Зато определенного успеха Каспар все-таки добился: теперь он находился ближе к Некронду, чем все прочие морские твари.

Вытянувшись во весь рост, он снова принялся звать коня:

— Бой! Бой! Я здесь! Найди меня!

Каспар все звал и звал, прекрасно понимая, что вся его надежда — просто бред сумасшедшего: конь ни за что не сумеет правильно понять ситуацию, даже если и услышит его. Ну и пусть бред — все равно, кроме Огнебоя, ему сейчас надеяться не на кого, значит, остается цепляться за последнюю соломинку.

Подняв голову, он уставился на огромное око Некронда. Внезапно мраморную поверхность Камня прорезала яркая вспышка. Она молнией осветила все небо, пронзила тучи и ударила в далекий берег.

— Нет! Нет! — закричал Каспар, взывая к висевшему в вышине шару. Он-то надеялся, эта вспышка света ищет его. — Я здесь! Бой!

Внезапно сердце у него остановилось. К небу начал подниматься призрачный поток белого пара, а вслед за ним — темный смерч, что заострился, принял форму стрелы и скользнул в щель, что перечеркивала матовую гладь.

В висках Каспара вновь запульсировала боль. В полном отчаянии он рухнул обратно в воду.

 

Май завизжала. Все потемнело. Девушка ничего не видела, не слышала и не ощущала. Внезапно все пять чувств разом вернулись к ней. Очнувшись, она захлебнулась и закашлялась.

Повсюду крутом была вода. Вода падала с неба сплошным потоком, точно кто-то там, наверху, поливал землю из огромного ведра. Горовик отшвырнул девушку в сторону и принялся горстями ловить эту воду, жадно пить, лакать. Живот у него раздулся. Горовика начало рвать, он извергал мутную сероватую жидкость, но тотчас же снова принимался пить. Май закашлялась, давясь и задыхаясь, и потихоньку поползла в сторону. Нога от боли занемела и не двигалась.

Хорошо еще, кость уцелела и, кажется, могла выдерживать вес тела. Но при малейшей попытке согнуть ногу бедняжку пронзала мучительная боль. Еще по тем временам, когда Май помогала Морригвэн лечить молодых солдат после тренировок, она запомнила: сильные ссадины, раны мягких тканей, могут быть куда болезненнее иных переломов.

Беглянка оглянулась, выискивая глазами Руну и Трога. Волчица тянула ее зубами за край платья, призывая вставать, а вот Трог трусливо пытался удрать от сверхъестественного водопада. Небо словно разверзлось. Вода, что струилась по лицу Май, оказалась соленой. Май подстегивала себя мыслями о том, что должна спастись ради своего еще не рожденного ребенка — ребенка Талоркана. Хотя из-за этого ребенка Май утратила любовь Каспара, однако дитя было для нее дороже всего на свете.

Май огляделась по сторонам. Спар! Его нигде не было видно.

Как Май ни злилась на молодого дворянина, он был ей вовсе не безразличен. Конечно, он никогда не умел найти к ней правильного подхода: клялся в любви, а через миг уже страдал по своей ненаглядной Брид. Май не думала, что подобная жестокость, небрежение ее чувствами объясняются разницей в их общественном положении. Если подумать, то кто он и кто она? Наследник замка и простая служанка. Конечно, опекуном ее был сам барон, но все равно они с Пипом — дети дровосека, а дровосеки в глазах обитателей замка занимали самую низшую ступень социальной лестницы. Но Каспар не проявлял уважения к чувствам своей подруги вовсе не из-за ее низкого сословия. Слишком уж он был молод, неискушен в любви. Не умел еще разобраться в себе.

Будь это Халь, Май бы все поняла. Халем владело лишь откровенное и жгучее вожделение, совладать с которым он и не пытался. Вожделение — вещь более явная, более понятная, а потому в чем-то честнее тех сложных, запутанных чувств, что руководили Каспаром, его высокой любви.

— Спар! — снова закричала девушка. — Спар, где ты?

Она любила его, с самого начала любила. Она так долго ждала его — и вот, когда он уже готов был доказать свою любовь, сама же все испортила, отдавшись Талоркану.

— Спар!

Не переставая кричать, Май кинулась в набежавшее озерцо. Волчица, скуля от ужаса, бросилась за ней. Девушка чуть не по колено увязала в песке, но упорно рвалась к Спару, лежавшему лицом вниз в солоноватой воде.

— Спар! Очнись! Вставай! Май в страхе перекатила его на спину. Юноша не пошевелился.

Май попыталась вытащить его на берег — но не смогла, мешала раненая нога.

— Перрен, помоги!

Вместо Перрена на выручку примчался Трог. Ухватив хозяина за воротник, он что есть сил принялся тянуть — и даже умудрился слегка сдвинуть Каспара с места. Но на большее пса не хватило.

— Перрен, помоги! — Май надеялась, горовик уже пришел в себя. Однако тот уставился на нее вытаращенными глазами, вид у него был совершенно пьяный. Только сейчас девушка заметила у него в руках Некронд. Этот глупец вызвал воду из Иномирья. Что за безумие! — Перрен! Нам нужна твоя помощь!

Поддерживая Каспара, она прижала ухо к груди юноши. Он не дышал! Кожа приняла мертвенно-меловой оттенок, а невидящие глаза, не мигая, смотрели прямо в ослепительное небо.

— Спар!

Он не мог утонуть так быстро. С ним случилось что-то еще. Наверное, Огнебой, вырвавшись, лягнул копытом или, скорее, Перрен оглушил ударом тяжелого кулака, когда вырывал у него Некронд. Но как бы там ни было, Каспару нужна помощь, надо действовать.

Девушка панически призывала Перрена на помощь, но, похоже, вода ничуть не прояснила его ум. Горовик сидел на песке, подкидывая Яйцо в воздух, безудержно хихикая и все повторяя: «Воды! Воды!», точно нашел ключ к самой жизни.

До Май внезапно дошло, что Перрен на свой неуклюжий лад сумел овладеть магией Некронда. Быть может, его чары и сотворили все это с Каспаром?

— Где он? Что ты с ним сделал? — гневно спросила она.

— Что я с ним сделал, маленькая выдумщица? — все так же давился хихиканьем Перрен. — Да ничего! Он в безопасности, в полнейшей безопасности — внутри Яйца. Попался. Собирался призвать чудищ, самых гнусных чудищ, чтобы разделаться со мной, а мне всего-то и надо было, что капельку воды.

— Верни его мне, — взмолилась Май, не совсем понимая, что же произошло.

— А он не у меня. Он в воде.

— Безумие какое-то! — вскричала девушка. — Что ты с ним сделал?

— Он в воде, в морях Иномирья. Он там теперь живет, точно рыба. Ему не выбраться, пока кто-нибудь не призовет его обратно.

— Ничего не понимаю, — в отчаянии покачала головой Май.

— Не понимаю, не понимаю, — передразнил Перрен. — Какая же ты тупица. Он в Иномирье, на дне океана. Я чувствую его через воду.

— Вытащи его! — дико закричала Май, ковыляя к горовику.

— Не могу! Я не знаю как, — захохотал Перрен и, плюхнувшись в лужу, принялся брызгаться — ни дать ни взять, непослушный ребенок, которому строго-настрого запретили баловаться с водой.

— Дай мне Некронд! — приказала она.

Перрен покачал головой.

— Еще чего! Ты его не получишь. Ты остановишь воду, а мне она нужна. Вы все собирались бросить меня умирать в пустыне.

— Ты ведь хотел выпить мою кровь, — возразила девушка. — Перрен, ну, пожалуйста! Спаси Спара! Отдай мне Яйцо, чтобы я смогла отыскать его.

— Ни за что!

Ухмыляясь все той же идиотской ухмылкой, Перрен прижал Некронд к груди с видом упрямого ребенка, сознающего, что родители в полной его власти.

Май поняла: к горовику требуется аккуратный подход. Зная, что покуда они оба стоят в воде, он может читать ее мысли, она напустила на себя безразличие и бочком выбралась из лужи. Хвала небесам, горовик, похоже, настолько увлекся своими забавами — плескаться в воде, что и не волновался, что там она задумала.

— Послушай, Перрен, — коварно начала девушка, оказавшись на сухом песке, — расскажи мне истории, которые ты чувствуешь через воду. Перрен, расскажи мне что-нибудь.

Глаза у него расширились.

— О, тут столько всяких историй, столько ненависти и страданий. Вот, например, история единорогов, которых истребляли за то, что у них такой дорогой рог и такая блестящая белая шкура, и просто потому, что они соперничали с овцами за пастбища.

— О, дай мне увидеть это самой! — восторженно закричала Май. Глаза ее сияли. — Я не умею чувствовать такие истории через воду, как чувствуешь их ты, но, быть может, я сумею что-нибудь уловить через Некронд.

Глаза Перрена тоже вспыхнули энтузиазмом.

— Возможно. Гораздо лучше, когда можешь разделить с кем-нибудь историю. А ты всегда так хорошо слушала мои рассказы.

Он бесхитростно улыбнулся девушке и неожиданно швырнул ей Яйцо. Май легко поймала его левой рукой, живо вспомнив тот страх, что испытала перед тем, как впервые коснулась Некронда, и поспешно закрывая разум от вихря внезапных образов. Перрен по-прежнему был так увлечен водой, что не успел еще призвать в мир ни одного опасного зверя.

Торопливо, стараясь не касаться камнем голой кожи, она зажала Некронд на сгибе перевязанной правой руки. Во время бегства из Торра-Альты ей удалось силой воли вызвать быстроногого единорога. Только бы сейчас найти в себе те же силы! Главное — не думать о волках, сказала себе девушка, борясь с образами тысяч волков, рвущихся из Иномирья. Еще больше она боялась оборотня, что преследовал ее всю дорогу к Кеолотии.

— Ну, как, видишь? — жадно поинтересовался Перрен.

— О да! — пылко воскликнула девушка.

Сердце ее забилось чаще: она заметила, что каменный исполин начинает потихоньку проваливаться в намокший песок. Теперь выбраться ему будет непросто!

— Что именно ты видишь? — все так же увлеченно спросил Перрен.

Май отчаянно старалась не думать, перед мысленным взором ее текла лавина клыкастых черногривых волков.

— Я... я вижу единорогов, — солгала она.

Поток воды с неба почти прекратился. Перрен ушел уже по бедра в песок. Решив, что теперь можно и рискнуть, девушка вошла в лужу и пошлепала по краю воды к Каспару.

Перрен яростно взвыл, силясь вырваться из западни, но чем больше рвался, тем сильнее проваливался.

Стоило Май броситься на колени рядом с Каспаром, как все посторонние мысли пропали сами собой. Она могла думать сейчас только о нем. Сперва это было легко, и она не сомневалась в том, что запросто сумеет найти Каспара и вернуть его обратно из Иномирья.

Но вскоре девушка испуганно отдернула руку. Некронд изменился, реагировал на ее прикосновения совсем иначе, чем в прошлый раз. В голову внезапно хлынул целый поток образов, бушующее море жизни. Со страхом отступив, она спрятала Яйцо в серебряный ларчик, что висел на груди молодого торра-альтанца, и защелкнула замочек. Прижав руки к вздымающейся груди, она старалась успокоиться.

Похоже, Перрен слишком широко распахнул магический канал, и Каспар провалился туда. Сомнений более не оставалось. Май тревожно покосилась на горовика — тот вопил от ярости, но пока еще не сумел выбраться. Чуть придя в себя, она снова повернулась к юноше. Лицо его было мертвенно-бледным. Надо хотя бы убрать несчастного с палящего солнцепека, пока она не придумает, как вернуть его душу из Иномирья.

Однако вот этого-то как раз Май и не могла. До холмов, суливших тенистую прохладу, оставалось совсем немного, но девушка уже пришла в полное изнеможение, правая рука у нее почти не работала, а нога болела так, что хотелось кричать.

Огнебой! Надо поймать Огнебоя — да только где его искать? Май могла лишь еле-еле, дюйм за дюймом подтягивать бесчувственное тело Каспара все ближе к берегу. За ними в песке оставалась глубокая неровная полоса.

— Обманщица! Ты украла мою воду! — голосил ей вслед Перрен.

Опасаясь, что горовику скоро удастся вылезти, девушка напрягала все силы. Но безжизненное тело Каспара оказалось таким тяжелым, а она — такой маленькой и слабой. Одно хорошо: от напряжения нога вроде как разработалась и теперь двигалась легче.

Перрен судорожно барахтался в воде и вопил как разъяренный буйвол. Трясясь от слабости, Май решила еще раз попытать счастья с Некрондом. Откинув с лица волосы, торчавшие сухими копьями застывшей соли, она упала на колени, склоняясь над ларчиком. Мгновенно откинув крышку, вызвала перед мысленным взором образ Каспара — что было совсем нетрудно, поскольку его неподвижное лицо оказалось у нее прямо перед глазами, — и робко дотронулась одним пальцем до мраморной поверхности Яйца. И тотчас же в ужасе отпрянула: прямо в лицо ей метнулась оскаленная морда. Изображение растаяло, но напоследок успело полоснуть по большому пальцу Май острым клыком. Рука сразу залилась кровью. Вся дрожа, девушка умирала со страха, не зная, что делать, на что отважиться.

Обернув руку полоской ткани, оторванной от и без того рваного платья, Май заставила себя пошевелить пальцами раненой руки. От боли закружилась голова, по щекам поползли слезы отчаяния и жалости к себе. Стоя на коленях над Каспаром, она раскачивалась взад и вперед. Неужели она никогда не сумеет вернуть его?

Мокрый нос Трога толкнул ее под локоть. Девушка уныло обернулась к терьеру. Глаза жгло от зноя. Волчица стояла рядом, прикрывая хозяйку от солнца своим телом, и поскуливала, призывая ее идти.

— Уходите! Спасайтесь! Уходите отсюда, — прохрипела им Май.

Наверное, ей и самой следовало именно так и поступить — ради будущего ребенка. Но Май не могла заставить себя уйти, бросить Каспара в ловушке вечности, в Иномирье. Не могла оставить его тело высыхать в раскаленном зное пустыни.

Пес толкнул ее сильнее.

— Ну что еще? — рассердилась Май и вдруг почувствовала, как песок у нее под ногами слегка подрагивает. Девушка подняла взгляд. — Папоротник!

Она напрочь забыла о смешном человечке. Вот уж от кого помощи она не ждала! Но он пришел — и привел с собой Огнебоя.

— Папоротник! — выдохнула она, не помня себя от облегчения. — Папоротник! О, Папоротник, помоги мне, умоляю, помоги!

Лесик бегом бросился к ней, жеребец трусил рядом.

Май казалось, в жизни она никому так не радовалась.

— Надо взвалить его на Огнебоя.

— Что случилось? — недоуменно спросил Папоротник. — Мастер Спар велел мне ждать, я и ждал. Все ждал и ждал! А потом пустыню вдруг поглотили черные демоны, а еще потом прям из ясного неба забил фонтан, а теперь еще и мастер Спар! — Он осторожно принюхался к юноше. — Он мертв!

— Нет, он не умер! — настаивала Май. — У него пульс бьется, я же чувствую.

Папоротник нахмурился и приложил косматую голову к груди Каспара, а потом принюхался к его дыханию, но снова покачал головой.

— Это нервы подергиваются. Я сколько раз видал, как мертвые звери еще чуть дрыгаются после смерти. Он мертв. Не дышит, да и пахнет от него, как от мертвого. А запах никогда не обманывает. — Лесик с сожалением вздохнул. — Вот уж горе, так горе.

— Да он вовсе не мертв!

В горле у Май совсем пересохло. Оборачиваясь через плечо, не выбрался ли Перрен из зыбучего песка, Май пыталась как можно короче объяснить, что Каспар провалился в магический туннель. Ну как, скажите на милость, втолковать этому существу, что дух Каспара каким-то непостижимым образом затянуло в Яйцо? Едва ли такой простачок способен уяснить подобные тонкости.

— Поверь мне, он жив. А теперь помоги мне скорее. Похоже, нетерпеливый тон Май пришелся лесику не по вкусу. Папоротник возмущенно фыркнул.

— Я, милая барышня, разбираюсь в таких вещах получше твоего. Не забывай, я сам проходил по такому же туннелю, причем в обе стороны. У нас для этого была Свирель. Все не так просто, как тебе кажется. Уж я-то знаю, это дело хитрое. Нам, например, для этого была нужна Брид. А сейчас ее тут нет. Значит, надо найти кого-нибудь еще. Пойдем! Чего мы ждем? А где Перрен? Пусть поднимет мастера Спара на Огнебоя.

— Он завяз в песке, — начала объяснять Май, засовывая раненую руку за пазуху, чтобы она не болталась. — Он опасен. Взбесился от жажды.

Папоротник пожал плечами.

— Никогда не доверял этому типу. Представляешь, он ест мясо. — Лесик перевел взгляд на Каспара, сочувственно склонив голову набок. — Знаешь, мастер Спар был единственной душой на земле, кто мне небезразличен. Придется поднимать его своими силами.

Май понятия не имела, как бы им это сделать. Под конец совместными усилиями они закатали Каспара в медвежью шкуру и обвязали длинной веревкой, а веревку примотали к седлу Огнебоя, чтобы тот волок тело по земле. Вскоре они уже наслаждались прохладной тенью под холмами.

Оглянувшись, Май увидела, что Перрен практически целиком скрылся в песке. Усилием воли она заставила себя не думать о его неизбежной гибели. Он так по-детски радовался воде, но она довольно быстро испарится, а тогда горовик и сам быстро высохнет и мало-помалу рассыплется, смешается с песками пустыни.

Май ни капельки не жалела горовика. Он напал на нее, отправил Каспара в Иномирье. Выбросив Перрена из головы, она сосредоточилась на том, чтобы выбирать дорогу поровнее. Ведь тело Каспара и так все побьется о камни. Наконец они добрались до ручья, где Каспар оставил Папоротника.

Вода! Деревья! Прохладная тень! Не помня себя от неимоверного облегчения, девушка несколько секунд стояла в журчащей воде, глядя, как пенится вода вокруг ее разбитых башмаков, и блаженно улыбаясь, когда сквозь трещины начали просачиваться первые струйки. Оторвав от сорочки полоску ткани, Май обмакнула ее в заводь и выжала несколько капель в рот Каспару. Никакого эффекта. Тогда она стала плескать на него воду горстями, но он все равно не реагировал.

— Отдохнем, а потом двинемся дальше на восток и будем молиться, чтобы удалось найти помощь, — сказала Май Папоротнику.

Но кто может им помочь?

После короткого сна она почувствовала себя значительно бодрее и вскоре сообразила, что если связать Каспару запястья и перекинуть веревку через луку седла, можно попытаться затащить его на коня: она будет тянуть, а Папоротник — поддерживать тело с другой стороны.

— Трог! — окликнула Май, когда они поставили Огнебоя перед Каспаром. — Ты тоже можешь помочь. — Она кинула терьеру конец веревки. — Тяни!

Но Трог принялся яростно трепать веревку, точно душил змею.

— Да нет же, Трог! Не так!

Раздражение на пса придало девушке сил, и она с удвоенной энергией налегла на веревку. Со временем Трог тоже сообразил, что от него требуется, и вдвоем им удалось взгромоздить Каспара на спину Огнебою. Конь недовольно фыркал, но, похоже, понимал, что хозяин болен, и мужественно выстоял всю неприятную процедуру.

Боясь, как бы цепочка не соскользнула с шеи Каспара, девушка аккуратно убрала ларчик в одну из седельных сумок Огнебоя. Примерно через милю она осознала свою ошибку. Их кто-то преследовал. Мерцающие белые силуэты один за другим тянулись по краю долины, сливались с узором света и тени под куполом серебристых буков, что беспечно произрастали на этих скудных почвах. Вереница призрачных созданий напоминала сонм солнечных зайчиков. Девушка зажмурилась, гадая, все ли у нее в порядке со зрением. Но когда диковинные создания приблизились, она разглядела их получше: длинные стройные ноги, горделивые головы увенчаны величественными рогами. Единороги! Но рога у них были вдвое короче, чем у того, на котором она проехала всю Кеолотию, а шеи — не такие мускулистые, без могучего загривка, характерного для самцов. Выходит, это было стадо самок единорогов.

Должно быть, их вызвал Огнебой. Ну да, конечно: заполучив Некронд, конь силой мысли раздобыл себе самых прекрасных дам. В иных обстоятельствах Май это, быть может, и позабавило бы, но сейчас девушке было совсем не до смеха. Она поспешила к коню, чтобы забрать Некронд, но жеребец не подпустил ее и близко. Удар задних копыт разорвал ей юбку, хотя не коснулся тела.

Май отскочила назад. Нельзя рисковать ребенком!

Жеребец зафыркал и заржал, возбужденно вскидывая голову. Май испугалась, что безжизненное тело Каспара свалится с седла на пыльные скалы. Что еще хуже, стадо единорогов приблизилось. Девушка поражалась, как ловко Огнебой сумел их вызвать. Сколько усилий пришлось приложить ей в свое время для того, чтобы сосредоточиться на определенном звере. Он же справился с этим в два счета. Должно быть, недостаток воображения тут только помогает. Но что же теперь делать?

Бедняжка чувствовала себя такой невыразимо одинокой, беспомощной — и вместе с тем на нее давил груз ответственности: защитить Некронд, спасти Каспара, держаться самой, чтобы не навредить ребенку. А рядом только Трог, Руна и Папоротник, сам недалеко ушедший от простого животного. Так что думать обо всем придется ей, и только ей. Даже смешно: она, затерянная в пустошах Ориаксии в обществе коня, собаки, волчицы и лесика, вынуждена принимать решения, от которых зависит судьба всего мира. Ох, забиться бы в какую-нибудь нору и никогда, никогда больше оттуда не вылезать!

Май решительно взяла себя в руки. Сколько можно предаваться жалости к себе самой? Тем более что явно происходило что-то неладное. Точнее, более неладное, чем прежде. Огнебой прижимал уши к голове и яростно лягал воздух позади себя. Единороги жались почти вплотную к девушке, она ощущала их жаркое дыхание, слышала жалобное, напуганное ржание. На сцене появился кто-то еще. Хищник. Инстинкт мгновенно подсказал Май, что ОН снова напал на ее след — тот самый оборотень, человек-волк, как называл его Каспар.

В довершение ее страхов Папоротник залез на большой валун и замер, вытянув шею и подергивая носом.

— Огнебой призывает всяких зверей, — произнесла девушка как можно небрежнее. Болезненно осознавая, что без него ей не справиться с конем, она боялась, что лесик испугается и сбежит. — Папоротник, ты должен забрать у Огнебоя Яйцо. Меня он к себе не подпускает.

— Нет-нет, я его трогать не стану! — запищал Папоротник. — Не стану! Оно уже утянуло мастера Спара. А со мной оно что сделает? — Нос лесика быстро-быстро подергивался. — И еще там ОН. Если я возьму Яйцо, ОН может заметить и сцапать меня. Нет-нет, я не стану так рисковать.

Май знала, что должна что-то придумать. Она не умела ладить с лошадьми, но ведь в конце концов Огнебой ничем не отличается от прочих существ. Надо попробовать подкуп. У нее еще сохранились те забавные лепешки, что они купили в Лонисе. На ее вкус — чудовищно сладкие, но Папоротник их просто обожал. А значит, и Огнебой вполне может соблазниться. Догадка оказалась правильной. Едва Май начала рыться в своем мешке, жеребец фыркнул и в обычной своей манере нетерпеливо подтолкнул ее носом.

Это оказалось ошибкой. Как только жеребец отвлекся от единорогов, они в ужасе разбежались. Май слышала эхо их криков, чувствовала запах их страха. Они бежали, и она знала от кого: от волков, что пересекли пропасть между мирами, стоило лишь Огнебою ослабить внимание. Май сунула лепешки в пасть коню.

— Папоротник, быстро, хватай седельную сумку!

— Нет, ты!

Он не сводил глаз со сладкой лепешки в протянутой руке девушки.

В холмах вновь зазвучал грохот копыт, но теперь он раздавался ближе, громче. Май попятилась. Через несколько мгновений их вновь обступило кольцо взбудораженных, роющих копытами землю единорогов. Воля горячего жеребца удерживала их, не давала разбежаться, хотя они явно очень боялись. Вот один из них оступился, рухнул на подкосившихся ногах, вспарывая витым рогом текучую тень. Остальные стояли твердо, не смея ослушаться Огнебоя. Май вся дрожала, ежесекундно ожидая нападения самых ужасных тварей.

Кто же спасет ее теперь? Амариллиса больше нет... И все же какая-то ничтожно маленькая, крошечная часть ее существа упорно нашептывала, что он где-то здесь, совсем рядом. Май приложила руку к напрягшемуся, чуть вздувшемуся животу. Должно быть, это странное чувство относилось не к самому Амариллису, а к его ребенку — она чувствовала, как зреет в ней новая жизнь. Май пожала плечами. Ах, если бы Каспар питал к ней страсть хотя бы вполовину столь же бурную...

Папоротник все же исхитрился сдернуть седельную сумку с крупа коня и неловко уронил ее.

— Осторожнее! — вскрикнула Май.

На миг Некронд оказался на земле — ничей, никому не принадлежащий. Единороги, как один, повернулись к нему, опустив рога, а потом сплошной лавиной ринулись к камню власти. Девушка растерянно и испуганно глядела на них. Яйцо лежало у самых ее ног, но скорость наступающих зверей настолько ошеломляла, приводила в ужас, что Май опомнилась лишь в самый последний миг. Поспешно наклонившись, она схватила сумку. Единороги все так же наступали.

— Уходите! — выпалила она.

Настала внезапная тишина, леденящая даже в полуденную жару. Девушка заморгала, вглядываясь внимательнее. Среди почти неразличимых отпечатков копыт и облачков взвихренной пыли что-то блестело. Шагнув вперед, Май с замиранием сердца подняла изящный рог. Он был прекрасен — точно мерцающая сосулька.

Огнебой шумно втягивал ноздрями землю, с недоверием и разочарованием озираясь вокруг. С протяжным вздохом облегчения девушка заткнула рог за пояс и торопливо убрала Яйцо в ларчик, что все еще висел на шее Каспара.

Однако радость ее оказалась недолгой. Единороги исчезли — но вместе с ними и защита, что они давали. За стволами серебристых берез по-прежнему двигались какие-то тени. Май лихорадочно пыталась придумать, как быть. Да, пользоваться силой Яйца смертельно опасно — но все равно надо что-нибудь предпринять. Она повертела в руках рог. Вот уж что точно исполнено великой силы. Май задумалась. Единорог — животное Великой Матери. Рог его — символ Ее могущества. Вдруг он поможет им призвать помощь?

Девушке вспомнился рассказ Каспара о том, как однажды Брид сумела позвать Великую Мать на помощь, воткнув в землю кость из лошадиной челюсти. А вдруг можно проделать то же самое с рогом? Минуточку! Все не так просто. Нужно выбрать место, которое само по себе тоже является средоточием силы, где магия Матери поднимается к самой поверхности.

Но как найти такое место? Брид утверждала, что инстинктивно чувствует эти вещи, — но Май-то подобным даром не обладала! И тут Май вдруг осенило, сердце ее преисполнилось новой уверенности. Всякому ведь известно, беременная женщина достигает высот прозрения. Ну конечно, в мистическом смысле она сейчас сильнее всего — и плевать, что физически едва не умирает от усталости и жестоко страдает от тошноты и боли во всем теле. Психическая ее мощь сейчас в самом расцвете.

Май заново оглядела окрестности. Отсюда, со дна лощины, видно практически ничего не было, так что она поторопила Папоротника выше по склону.

Ага! Вот оно — место великой силы, средоточие Онда! Магическое место. Слева от тропы поднимались три изветренных непогодой пика, справа раскинулось каменистое плато, зато впереди, в обрамлении суровых гор, высился конический холм. На первый взгляд — ничего особенного, но на вершине холма росло одно-единственное дерево. Дуб. Май знала: сквозь корни этого дерева бьют из земли вверх силы Матери.

— Папоротник, скорее! Мы должны непременно добраться туда до темноты, пока волки не вошли в полную силу. Скорее!

Май не могла бежать: слишком устала, слишком измучилась. Похоже, Папоротник понял, в каком она состоянии, — он всячески помогал своей спутнице идти, тянул ее за собой. Руна ни на миг не покидала хозяйку. К тому времени как солнце коснулось края горизонта, поредевший отряд как раз добрался до подножия конического холма. Подъем оказался совсем не высок и не сложен с виду, но Май сильно сомневалась в том, что успеет преодолеть его до сумерек.

Бедняжка уже хорошо различала звуки погони. Враг был совсем рядом. Она боялась, что, по мере того как ночь будет все прочнее забирать власть над миром, мгла вольет во всех этих жутких зверей новые силы, придаст им жизни. Дыхание вырывалось из горла Май короткими резкими всхрипами, бок сводило резкой судорогой. Она успокаивала себя, что это просто колотье от быстрой ходьбы, но теперь любая боль в животе заставляла ее бояться за ребенка.

— Папоротник, бери этот рог! Его надо воткнуть в землю у подножия дерева. Он непременно призовет к нам помощь! Иначе...

Договаривать не требовалось. Без Амариллиса, Каспара и Перрена им ни за что не выдержать нападение черногривых волков. Папоротник помчался вперед, легконогой тенью скрываясь в сгущающихся тенях. Оставшись одна, Май с трудом справлялась с Огнебоем — жеребец храпел и натягивал поводья.

Она все еще воевала с конем, когда Папоротник воткнул в землю рог. Май мгновенно поняла: что-то произошло. Ребенок толкнулся во чреве, по телу пробежала дрожь. Солнце садилось прямо за холмом — и хотя Май не видела огромный красный шар, лучи его веером расходились по всему небу, пробиваясь из-за облаков. На фоне красной дымки вырисовывался темный силуэт могучего дуба, а рядом — маленькая фигурка Папоротника — лесик воздел руки ввысь в победоносном жесте. Только сейчас до Май дошло, что и сам Папоротник-то — существо в некотором роде волшебное, наделенное собственной магией. Он ведь смог вернуться в мир живых, преодолел смерть.

Шли секунды, но больше ничего не происходило. Папоротник все так же стоял под деревом, выжидая. На Май нахлынуло острое разочарование. Еле дыша, цепляясь за поводья Огнебоя, она кое-как добралась до вершины, но и там только и могла, что усесться на земле, пытаясь отдышаться, массируя уставшие ноги и разминая больную руку.

— Великая Мать, ответь на нашу мольбу! — вслух позвала она.

Последний краешек багрового солнца исчез на западе, над миром разлились сиреневые сумерки. Май схватила рог и снова вонзила его в землю. Ребенок внутри забился, а из тьмы гор на северо-востоке раздался протяжный низкий стон.

 

5

 

Темная тень пролегла через весь небосвод, устремилась к огромному и яркому, в полнеба, Некронду. Камень Друидов запульсировал огнем. Глядя на гигантскую тень, Каспар подивился тому, как похожа она на руку, протянутую к Яйцу. О, пылко взмолился он, только бы там, на земле, кто-нибудь взял Некронд и вытащил его, Каспара, домой!

С безумными криками юноша все тянулся и тянулся из воды к нависавшему над головой светилу, что правило этим миром. Напрасно.

Некронд пульсировал, каждое биение громом отдавалось в ушах Каспара, ускоряя темп, пока наконец из шара не вырвался и не ударил в море сноп сине-белого света. Там, где луч коснулся волн, вода зашипела, взметнулись яростные клубы пара. Поверхность моря вздыбилась, закрутилась тонкими, точно копья, смерчами. Они все росли и росли, вот превратились в колонны, вот — сплелись в единую грозную башню, что все тянулась ввысь, пока не слилась поцелуем с серебряной сферой. Все обитатели моря, что оказались рядом с этой башней, отталкивая друг друга, ринулись к ней, стремясь первыми прыгнуть в бурлящие воды. Каспар наблюдал за происходящим с изумлением — и надеждой.

Узкое основание исполинской изгибающейся спирали катилось по поверхности моря, втягивая в себя воду и разнообразных морских тварей: змей, осьминогов с акульими головами, серебристых нарвалов. Каспар не стал тратить времени даром. Возможно, это его единственный шанс.

Собрав воедино все силы, он поплыл туда. Отчаяние придало неумелым гребкам уверенности и мощи. Он должен, должен успеть! Юноша яростно продвигался вперед. Ах нет... сердце у него оборвалось. Башня стремительно удалялась. Но вдруг развернулась и, набирая скорость, покатилась обратно.

Последним усилием он рванулся вверх, надеясь, что смерч втянет его, всосет внутрь. И в следующий миг напор водоворота чуть не вышиб дух у него из груди. Чудовищная сила подхватила юношу, взметнула вверх, сжимая непреодолимой хваткой. А еще через миг хватка разжалась — и он полетел вниз, с силой ударился о воду и ушел глубоко в темные бездны моря, так и не достигнув Некронда. Задыхаясь от ярости, Каспар снова вынырнул на поверхность, но подходящий момент был упущен. Водяная башня исчезла, втянулась в Яйцо. Гигантская тень, омрачавшая Некронд, поблекла, точно тот, кто искал затерянного в этом мире друга, отчаялся и прекратил поиски.

— Нет! Нет! — закричал Каспар. — Я здесь, внизу! Попробуйте еще раз! Еще раз! Вы должны найти меня! Должны мне помочь! На помощь! На помощь!

Он кричал, пока не охрип, и снова бессильно поник на волнах.

Только теперь он понял: кто бы ни завладел Некрондом там, на земле, этот кто-то не умел обращаться с Камнем. Так вот почему так опасно пользоваться Некрондом, вот почему человек-волк не забрал его у Май — знал, что грозит неосторожному. Каспар наконец осознал, почему Керидвэн так боялась за душу сына. Он-то думал, она волнуется, что сила Камня совратит Каспара, но главная опасность крылась совсем в другом. Страж Некронда просто-напросто рисковал тем, что Яйцо сработает в обратную сторону, утянет его в Иномирье. И это было страшнее всего.

Море вокруг Каспара потихоньку успокоилось, диковинные твари, собратья юноши по изгнанию, вновь впали в прежнее тихое ожидание, предвкушение момента, когда из Яйца вырвется магический луч. Минуты превращались в часы, однако надежда не оставляла юношу и вдруг разгорелась с новой силой: свет Некронда понемногу начал становиться все ярче. Тот, кто владел Камнем теперь, должно быть, обладал немалой силой и магией и пользовался Некрондом куда менее суматошно и сумбурно. Из Яйца вновь выбился и коснулся воды луч. Сперва юноша думал, что этот луч ищет его, но луч застыл на месте. Каспар с запозданием сообразил: свет скорее всего должен послужить ему маяком.

Но он не единственный надеялся обрести в этом свете путь к возвращению. Кишащая кругом масса жизни пришла в движение, взвихрилась, замельтешила, точно стая гигантских головастиков в пересыхающей луже, сбиваясь в груду столь плотную, что не протиснуться даже молодому угрю.

Каспар удвоил старания. Путь ему преградила покрытая серовато-синей шкурой стена — верно, бок какого-нибудь кита. Юноша вытащил кинжал и принялся орудовать им, как ледорубом, взбираясь на ороговевшую неровную спину. Перебравшись на другую сторону, Каспар отважно ринулся на сплошной ковер извивающихся щупальцев, плавников, усиков. Им владело одно стремление: добраться до цели, до света — туда, где открывался путь домой. Не обращая внимания на препятствия, торра-альтанец рвался вперед. Сейчас ему не приходилось даже плыть: всю поверхность моря устилала лавина тел.

Юноша бежал, прыгал, полз, пока между ним и лучом не остался лишь один-единственный осьминог. Мягкая голова дернулась и погрузилась вниз под ногами Каспара, но сила инерции вынесла его вперед. Пальцы отчаянно вытянутой руки попали в полосу света, мир дрогнул и закружился, а толпы морских чудищ яростно рванулась вослед удачливому сопернику, сбивая и подминая его.

Каспар что было сил пытался вытянуться в струнку, стать тонким, как стрела, чтобы только войти, вместиться в магический туннель — но все напрасно. Чудища отталкивали его, мешали идти. И вот уже было слишком поздно. Луч внезапно исчез.

— Нет! Нет! — завопил Каспар. — Пожалуйста! Не бросайте меня здесь!

 

Несущийся с гор протяжный стон показался слуху напуганной Май воем волков.

Подкошенная паникой, она рухнула на землю, прикрывая руками живот и вглядываясь в сумерки. Не убежать — и спрятаться тоже негде. Завывания стали громче, приблизились, но бедняжка слегка успокоилась, обнаружив, что это вовсе не волки. Во тьме, ритмично покачиваясь в лад заунывной мелодии, вспыхнули огоньки. То выли не волки — то слышалось людское пение. Тихое, мелодичное, теперь оно казалось Май сладкой музыкой. Слова звучали на иностранном языке — после пребывания в рудниках Каланзира Май опознала в нем ориаксийский.

Трог зарычал, Руна теснее прижалась к госпоже. Одинокий конический холм, на котором они стояли, мгновенно был взят в кольцо, напевная колыбельная сменилась воинственным маршем. Огнебой угрожающе заскреб копытом землю. Тихонько выругавшись, Май крепче вцепилась в уздечку. Каспар все еще лежал в седле. Она знала: вздумай жеребец атаковать чужаков, она ничем не сможет ему помешать. Огнебой боевой, злобный и своевольный конь — и сейчас чуял запах битвы.

— Спокойнее, Огнебой, спокойнее! — испуганно прикрикнула она. — Папоротник! Папоротник, я его не удержу! Он сейчас мне руку оторвет!

Лесик мгновенно оказался возле нее, но вместо того, чтобы пытаться обуздать коня, неловкими пальцами расстегнул подпругу, так что седельные сумки и бесчувственное тело Каспара тяжелой грудой рухнули на землю. Юноша упал рядом с плоским камнем, но Май не бросилась к нему. Она медленно пятилась, пока не прижалась спиной к корявому стволу дуба. Кольцо покачивающихся фонарей приблизилось. Воздух кругом дрожал от мелькания палочек и рокота боевого барабана. Однако в свете фонарей Май с изумлением увидела не ориаксийские лица, а ряд масок с прорезями для глаз и рта.

Храпя, опустив голову, точно разъяренный бык, Огнебой бил копытом. Поведение коня вдохнуло в Май мужество. Выхватив кинжал, она оторвалась от дерева и встала над телом Каспара. Смешно, но какой-то древний инстинкт приказывал ей выдержать схватку. В конце концов она из Торра-Альты, а в Торра-Альте не привыкли сдаваться без боя.

Ориаксийцы, облаченные в белые одеяния воинствующих жрецов, подходили все ближе, пока не оказались в каких-то двадцати шагах от дуба. Огнебой пронзительно заржал и поднялся на дыбы. Кольцо фонарей дрогнуло и остановилось, слаженный хор оборвался в замешательстве. Лишь один голос продолжал петь, да и тот скоро замолк. Пение сменилось восхищенным, благоговейным бормотанием. Огнебой вновь заржал, и несколько человек из отряда попадали ниц.

— Папоротник, — прошипела Май, — ты не мог бы все-таки успокоить коня. Кажется...

Она не докончила фразы, пораженная новой мыслью.

Это ориаксийцы, а Огнебой — чистокровный ориаксийский конь, один из лучших образчиков своей породы. Возможно ли, что они увидели в нем воплощение какого-нибудь лошадиного бога? Морригвэн ведь говорила, что многие пустынники поклоняются коням.

Огнебой мотнул головой — и Папоротник беспомощно отлетел в сторону, все еще цепляясь за поводья. Лишь с трудом ему удалось встать на ноги, а потом дотянуться рукой до морды жеребца. Хотя характеры у лесика и коня были совсем разными, они прекрасно понимали друг друга. Вот и сейчас прикосновение Папоротника вроде бы чуть-чуть успокоило разъяренного жеребца.

Едва Огнебой притих, восторженный ропот зазвучал с новой силой, толпа чужаков придвинулась. На смену недавней воинственности пришло любопытство и восхищение.

— Мы не замышляем ничего плохого. Нам просто нужна помощь, — пролепетала Май, когда ориаксийцы обступили их, покачивая головами и возбужденно переговариваясь.

Радуясь, что они больше не выказывают враждебности, Май все еще нервничала из-за того, что не видит их лиц. Можно ли надеяться на помощь? Это ведь ориаксийцы, она не понимает ни слова, о чем они говорят. Сильные руки оторвали ее от земли, подняли, на шею Папоротнику под громкие радостные крики набросили красочные гирлянды.

Увлеченная вместе с лесиком в буйный, ликующий хоровод, Май только и могла, что дружески улыбаться в ответ. Странные люди плясали, притоптывали, ржали, точно лошади, и выделывали диковинные коленца. Центром всего этого веселья был Огнебой. Они то и дело склонялись у его копыт, издавая нелепые, похожие на лошадиное ржание звуки. Однако стоило им обратить внимание на Каспара, недавний трепет вновь вернулся к ним. Обыскав тело юноши, они уложили его на обломок скалы под деревом. Лишь когда ориаксийцы чуть отошли, Май с ужасом поняла, что это — что-то вроде алтаря.

— Нет! — завизжала она. — Нет! Это не жертва! Не трогайте его! — Бросившись к Каспару, она раскинула руки, защищая его. — Нет!

На миг среди облаченных в маски ориаксийцев воцарилось смятение. Прервав свои пляски, они стояли, глядя на нее и быстро-быстро лопоча что-то на своем неразборчивом наречии. А потом начали приближаться, подняв посохи.

— Нет! — повторила Май. — Нет!

Они остановились тесным кольцом. В свете фонарей Май различила, что на конце каждого посоха красовалась конское копыто. Двое жрецов, стоявших ближе всего к Каспару, с размаха опустили тяжелые дубины на алтарь. Май вздрогнула, но не отступила, все так же загораживая юношу. Она боялась, что дикари собираются размозжить тело жертвы в честь своего лошадиного бога.

А в следующую секунду ее уже отбросили в сторону. Руна с Трогом, угрожающе рыча ринулись на защиту хозяйки, вмиг располосовав руку первому же, кто стоял у них на пути. Однако с полдюжины разъяренных ориаксийцев схватили и оттащили их. Толпа вновь сомкнулась над Каспаром.

Май в ужасе закричала. Ориаксийцы начали грубо сдирать с юноши одежду, но, сорвав рубашку, внезапно остановились.

Возбужденные, кровожадные вопли перешли в удивленное бормотание. Попятившись, они осторожно указывали на серебряный ларчик у него на груди. Наконец какой-то смельчак метнулся вперед и распахнул его.

Май казалось, весь мир потонул в клокочущем тумане, и сквозь этот туман она бессильно наблюдала, как ориаксиец с пронзительным торжествующим криком поднял над головой Камень. Внезапно из корней дерева вырвалась яркая вспышка, небо прорезала ослепительная молния, а оглушительный раскат грома поверг ориаксийцев на землю. Над головами раздался жуткий, нечеловеческий крик. Все взоры с ужасом устремились в ночную мглу. В бледном ночном небе нависли тяжелые, гротескные тучи, похожие на невиданных чудищ.

А потом эти тучи посыпались вниз!

Бросившись на колени возле Каспара и прикрывая его своим телом, Май молилась лишь о том, чтобы крепкие ветви дуба защитили их. Земля дрожала от падающих немыслимо тяжелых тел. Распластавшись ниц, Май только вздрагивала от каждого нового удара. Неземные визги и вопли сотрясали воздух. Рискнув выглянуть в щелочку между пальцами, Май огляделась — и не поверила собственным глазам.

Повсюду кругом корчились и извивались гигантские рыбины и прочие склизкие глубоководные существа, беспорядочно размахивающие щупальца и плавники неистово молотили землю. Май съежилась в тугой комочек. Одно из чудищ, проломив ветви дуба, рухнуло буквально в дюйме от нее. Огромный хвост смахнул с полдюжины ориаксийцев, впечатав их в твердый бок другого дергающегося страшилища.

Что-то обвилось вокруг щиколотки Май, потянуло к разверстой пасти, похожей на пару крабьих клешней, выросших прямо в середине тела. Бедняжка панически завизжала, хватаясь руками за землю, силясь вырваться из хватки. Чудище держало добычу так крепко, что Май едва могла дышать. Но вдруг существо начало слабеть, щупальца обмякли и разжались. Теперь все кругом было усеяно бьющимися, умирающими морскими тварями, внезапно выброшенными на сушу. Но с неба сыпались и сыпались новые. Волоча за собой тело Каспара, Май поползла ближе к могучему стволу, ища укрытия от чудовищного ливня. Многие из этих созданий Иномирья при падении лопались, по земле струились потоки крови, тянулись грязные полосы вывалившихся внутренностей.

Вскочив на ноги, Май бросилась бежать, мечась то вправо, то влево, огибая тела распластанных страшилищ, которые тяжко стонали и хватали ртами воздух. Наконец она добралась до того места, где в последний раз видела Некронд. Ориаксиец, который так дерзновенно присвоил его, лежал, придавленный огромной ракушкой, все еще сжимая в бессильно откинутой руке Яйцо. Май без колебаний схватила Некронд.

— Прочь! Убирайтесь! — приказала она.

Завеса черных туч над головой мгновенно исчезла, умирающие морские твари растаяли прямо на глазах. По щекам девушки покатились слезы. Рухнув на колени возле Каспара, она поспешно спрятала Яйцо обратно в серебряный ларчик и яростно вытерла руки подолом разорванной юбки, словно стараясь избавиться от любых следов тлетворного прикосновения. Лежа на траве, она тяжело дышала, глядя сквозь просветы в поредевшей кроне дуба на яркие звезды. Раненая рука вновь дала знать о себе приливом нестерпимой боли. Май прикусила губу.

Внезапно она заметила, что на холме воцарилась неестественная тишина. Сев, Май обнаружила, что уцелевшие люди в белом бросили свои фонари и сбежали. Пара ламп перевернулась при падении, масло из них расплескалось, поджигая островки сухой травы.

Май снова откинулась назад, не в силах отдышаться, смутно гадая в наступившей тишине, что же ей делать дальше. И тут Папоротник что-то быстро и неразборчиво вскрикнул, указывая на возникшую над ней белую фигуру.

— Впечатляюще. Весьма впечатляюще. Если не ошибаюсь, из Бельбидии, причем довольно давно. Примечательно! Весьма примечательно. Да еще женщина, притом с такой неуправляемой силой. Ты говорить-то умеешь, бельбидийка?

— Я... я... — залепетала Май, уже и сама не зная, умеет ли она говорить.

Свет бил ей прямо в лицо, не позволяя хорошенько разглядеть черты склонившегося над ней старца. Отчетливо виднелась лишь заслоняющая звезды широкополая высокая шляпа да густая седая борода, что щекотала лицо Май.

Старец заговорил снова:

— Волшебница, зачем ты пришла в нашу святыню? Зачем принесла с собой жертву? Зачем призвала с неба чудовищ?

— Это не я! Я ничего не делала. Не знаю, как это получилось. Мне нужна помощь. Пожалуйста, пожалуйста, помогите мне! — молила она.

Незнакомец засмеялся.

— Воины убежали. Решили, ты — демоническая злая колдунья. Ты распознала средоточие силы. Ты принесла с собой... не знаю, как это называется. — Он показал на рог у нее за поясом.

— Рог единорога, — подсказала Май.

— Рог единорога. У тебя есть магический шар, магический рог и укротитель лошадей. — Он кивнул на Папоротника. — Воистину, немалая сила. А женщина в тягости достигает высот могущества. — Старец пристально поглядел на ее выпуклый живот. — Однако контролировать свое могущество ты не умеешь. Ха!

Он презрительно фыркнул.

— Мне нужна помощь! — Голос Май надломился. Она знала, нельзя никому доверять. Но положение было и впрямь отчаянным. — Я не волшебница, — заявила она и показала на Каспара, не зная, как бы попроще все объяснить. — Это он... ну... его волшебство дало сбой. Он страж силы, но такой, на которую нельзя полагаться.

— Любая магия может сработать против своего создателя. И все, кто углубляется во тьму мира магии, должны иметь доспех против нее. Давай-ка помоги мне с этим колдуном. — Старец показал на тело Каспара.

Май решила, что у нее нет иного выбора, кроме как довериться незнакомцу. Вдвоем они кое-как сумели усадить юношу в седло, пока Папоротник придерживал Огнебоя. Усилие вконец подорвало силы беременной Май. Прижав руку к животу, она пыталась перевести дыхание.

— Вся беда в том, что ты норовишь украсть силу у богов. А надо всегда обещать вернуть гораздо больше, чем берешь. Ты пыталась почерпнуть силу из этой пустяковины, но ничего не предложила взамен.

— Да у меня ничего и нет.

— У тебя есть конь и магический рог. Этого достаточно.

Луна зашла, настал самый темный час ночи, когда старец привел их в свое простое жилище на краю небольшой деревушки. Пробивающиеся из окон хижины лучи света выхватывали из тьмы крупные шары цветов на тонких высоких стеблях, в воздухе пряно пахло луком, шалфеем и тимьяном. Добравшись до двери, старик раздраженно выругался себе под нос. Крыльцо было усеяно мотыльками и ночными бабочками, что устремились на свет. Спеша на холм, он забыл затворить дверь и теперь вся прихожая кишела насекомыми.

Первобытный страх заставил Май передернуться.

— Моя старуха могла бы и закрыть дверь, — проворчал незнакомец.

С помощью Май сняв Каспара с седла, он взял метлу и принялся проворно сметать со стен насекомых.

— За домом, совсем близко, амбар, в нем много сена, да и вода рядом, — пренебрежительно бросил он Папоротнику. — Позаботься устроить коня поудобнее. Он обладает великой магией.

— Солас! — позвал он в приоткрытую дверь.

Через минуту из одной из задних комнат вылетела маленькая девочка с косичками и в коротенькой ночной рубашке, под которой ничего не было. Старец обратился к ней по-ориаксийски, и она торопливо разложила перед очагом подушки. Незнакомец осторожно опустил на них тело Каспара. Вслед за девочкой в комнату шмыгнула старуха. Бросив один только взгляд на царящую неразбериху, она поставила на огонь котелок, а сам присела в кресло-качалку дождаться, пока вода закипит, но через секунду задремала.

Руна опасливо косилась на огонь, но Трог уже принюхивался к неубранному столу. Вспрыгнув на стул, он мгновенно стащил корку хлеба и кость, а еще через пару секунд расколотил кувшин с вином. Однако Май и не думала следить за его поведением. Встревоженно присев рядом с Каспаром, она взяла руки юноши в свои.

— Он мертв! — объявил старец.

— Вот и я то ж говорю. — В комнату рысцой вбежал Папоротник. Обнюхав Каспара, он наморщил нос. — Он так и пропах Иномирьем.

Май положила руку на грудь Каспару. У нее у самой сердце так и скакало, громом отдаваясь в ушах, но все же она сумела различить ободряющее слабое-слабое биение.

— Он жив. Сердце бьется! — настаивала она.

— Это не одно и то же.

Странный незнакомец закатал просторные рукава, и Май только сейчас заметила, что одна рука у него высохшая.

Он мгновенно перехватил взгляд гостьи и полыхнул на нее гневным огнем.

— Давай пялься! — вызывающе сунул он руку к ее лицу. — Думаешь, сама такая из себя вся распрекрасная, а надо мной насмехаешься!

— Я вовсе не насмехаюсь, — извинилась Май. — Я просто обратила внимание.

— Выходит, ты не боишься?

— Да нет же, конечно, нет, — пылко заверила она.

— И не жалеешь меня?

— Нет, если только вам не больно.

Он улыбнулся, взмахнув тонкой, хрупкой рукой.

— Нет, не больно, — похоже, ее ответ пришелся ему по вкусу. — Ладно, надо разобраться с этими чарами. Расскажи, как все произошло.

Май по мере сил объяснила, как было дело. Выслушав ее, седобородый старец открыл ларчик, который Май положила на стол.

— Говоришь, он упал в эту вот игрушку?

Загадочный незнакомец натянул пару толстых рукавиц и вооружился каминными щипцами и лишь после этого осторожно выудил Яйцо из ларчика и опустил его на стол среди грязных тарелок. Оно покатилось и остановилось, наткнувшись на кусок хлеба. Склонившись над мраморным шаром, старик пристально вгляделся в него.

— Что-то не вижу я там твоего приятеля, — заметил он, придвигая поближе лампу и снова принимаясь разглядывать Некронд.

Старик просидел так всю ночь. Май, к своему стыду, заснула напротив старухи. Вскоре после рассвета девушку разбудило покашливание. Рывком приподнявшись, она увидела, что незнакомец трясет старуху за плечо.

Немедленно повернувшись к Каспару, Май ахнула: лицо юноши было залито кровью.

— Что вы с ним сделали?

— Это кровь коня. Я надеялся призвать силу великой небесной лошади.

— Вы убили Огнебоя!

Май в ужасе вскочила на ноги.

Старец покачал головой.

— Нет, всего-навсего пустил ему кровь, да и то самую малость. Однако кто знает, может, полная жертва еще и потребуется.

Старик отмахнулся от Май, как от вздорной истерички, и снова повернулся к жене, все еще не вставшей с кресла.

— Сидра.

Он наклонился поцеловать ее, однако старуха оттолкнула его и обняла девочку, которая залезла к ней на колени. Старики еще некоторое время о чем-то спорили на своем языке, а потом Сидра опустила девочку на пол и поднялась. Подковыляв к Май, она взяла гостью за подбородок, подняла ее голову и заглянула в глаза.

— Мой бестолковый муженек, который с тех пор, как не стало родителей Солас, ни о чем, кроме внучки, и говорить-то не может, ни с того ни с сего будит меня посреди ночи, чтобы я помогла ему оживить мертвеца. Пожалуй, лучше мне сперва одеться, а уж потом пытаться во всем этом разобраться.

Она, шаркая ногами, вышла из комнаты и скоро вернулась, выглядя значительно крепче и выше, чем прежде. Лицо Май просияло улыбкой.

— Вы мне поможете!

Поверх изумрудно-зеленого одеяния женщины был наброшен черный плащ, расшитый белыми рунами. Скрепляла плащ фибула: толстое кольцо, разделенное в центре на три сегмента изображением руны, символизирующей Великую Мать. Сложив большой и указательный пальцы, Май воздела руки, приветствуя вошедшую знаком Матери. Та тоже заулыбалась в ответ.

Упав на колени, Май поцеловала руку жрицы.

— Он хотел убить Огнебоя, но вы нам поможете, вы служите Матери. — Она показала на фибулу. Женщина улыбнулась ей в ответ.

— Я выужу твоего спутника. Он в Яйце, а Яйцо — из женского мира. — Она поднесла руки к Некронду и нахмурилась. — Весьма любопытная диковинка. Она вам нужна для прорицания? Вы читаете по ней будущее?

Май пожала плечами, но ее собеседница была слишком поглощена Яйцом и почти не обращала на нее внимания. Она уже тянулась к ножу.

— Так говоришь, он внутри? Надо раскрыть Яйцо и выпустить его дыхание жизни наружу.

— Нет! Нет! — всполошилась Май. — Тогда оттуда вырвутся всякие чудовища, вроде тех морских тварей, что сыпались с неба, и драконов, и других жутких зверей. Это будет конец рода человеческого. Мы все погибнем. Ни за что нельзя разбивать Яйцо.

— Тогда как же ты предлагаешь вызвать его дыхание? Сидра повернулась к гостье. Май пожала плечами.

— Я бы взяла его в руки и попыталась вызвать Каспара обратно, только это слишком опасно. Боюсь, у меня с магией тоже что-то не в порядке, и я скорее сама туда провалюсь, чем его вызволю.

— Ты хочешь вызвать его, но не касаясь Яйца голыми руками? — Женщина взяла перо — насколько могла судить Май по цвету и размеру, хвостовое перо орла — и срезала кончик, так чтобы им можно было писать. — Как его зовут?

— Спар, — тихо ответила Май. — Лорд Каспар, сын барона Бранвульфа из Торра-Альты, — добавила она.

— Слишком длинно, — покачала головой старуха. — Мы будем звать его Спаром. Ты, девочка, гляди ему в глаза и зови его, а я начертаю его имя на Яйце. Только тебе придется заплатить за это — отдельно мне, а отдельно Великой Матери.

Май кивнула и обнажила руку.

— У меня нет подношений иных, чем моя кровь или рог единорога. Возьмите, что пожелаете.

— Ребенок! — провозгласила женщина и вдруг предстала глазам Май совершенно иной: страшной, высокой и грозной. Мягкий рот затвердел, точно клюв, да и вся она сделалась необыкновенно похожей на стервятника. — Я исторгла из своего чрева множество сыновей, но ни одной дочери, чтобы передать ей свое искусство. Ты отдашь мне ребенка!

Май показалось — она вот-вот лишится чувств. Мысль о том, чтобы утратить ребенка, была столь ужасна, что она обеими руками схватилась за живот.

Руна с Трогом, почуяв страх госпожи, встали по бокам от нее, ощетинившись и скаля зубы. От угрожающего рычания кровь в жилах стыла. Выхватив рог единорога и выставив его перед собой как оружие, Май попятилась к двери. Со двора раздалось ржание и фырканье Огнебоя. Должно быть, Папоротник почуял грозящую опасность и вывел коня из конюшни, с облегчением подумала она. Резко развернувшись, девушка вылетела в дверь — и оказалась в кольце жутких масок минувшей ночи.

Кто-то захлопнул дверь перед самым носом Трога с Руной, отрезав их от Май.

— О, Великая Мать! — всхлипнула бедняжка в панике. — Помоги мне! Что же я натворила?

Она понимала, что навлекла на себя все эти несчастья собственной глупостью и опрометчивостью.

— Я могу извлечь дитя из твоего тела так, что обе вы останетесь живы, — пообещала Сидра, надвигаясь на нее.

Руна взвыла, как демон отчаяния, и бешено заскребла дверь лапами. Май закричала и бросилась бежать, но тотчас же попалась в руки людям в масках, служителям культа лошади. Они грубо швыряли ее во все стороны, а потом четверо из них крепко-накрепко ухватили ее за руки и ноги, пригвоздив к земле. Старуха неотвратимо приближалась, в руке у нее сверкал серп.

Внезапно земля под ногами черной жрицы зарокотала и разверзлась. Оттуда выскочила могучая каменная фигура и, легонько выдернув одной рукой молодое деревце, принялась размахивать им, как дубиной, сметая с пути ориаксийцев, что в ужасе бежали прочь.

— Перрен! — восторженно закричала Май. Она-то думала, горовик давно мертв, поглощен зыбучими песками. Однако казалось, что он полностью пришел в себя.

Рыча что-то на гортанном, жутковатом наречии, Перрен бросился в дом, подхватил Каспара и перебросил его через плечо. Трог и Руна выскочили во двор и, ощетинившись, заняли свои места по бокам от Май.

— Яйцо! — воскликнула она. — Нельзя оставлять его здесь!

— Я забрал его, — заверил ее горовик, спрятав Некронд в серебряный ларчик и облизав пальцы, точно их обожгло прикосновение к камню. — А теперь скорее!

Огнебой уже мчался прочь, в холмы. Из-под копыт его поднимались тучи пыли. Май схватила прильнувшего к земле Папоротника за руку и потянула за собой. Перрен, неся на одном плече Каспара, легонько подхватил Май и посадил ее на второе плечо.

— Я думала, ты погиб, — пробормотала она, когда горовик наконец замедлил шаг.

Конический холм с одиноким дубом остался далеко позади. Перрен аккуратно опустил ее на землю, чтобы Май могла немного пройтись, пока они не отыщут подходящее для привала место.

Горовик заметно исхудал, лицо его осунулось и покрылось трещинами, некогда серые глаза стали тускло-карими и утратили былой блеск. Он улыбнулся Май невеселой улыбкой того, кто раз и навсегда разучился радоваться жизни.

— Май, мне так стыдно. Не знаю, сможешь ли ты когда-нибудь простить меня. Это все солнце! Взрослые предупреждали, что солнце мне вредно, и так оно и оказалось. Оно свело меня с ума. Твоя рука! Я сам не знал, что делаю. Ты сможешь меня простить?

— Ты ранил меня и вполовину не так сильно, как мог бы, — заверила Май, мгновенно забыв всю злость и ярость на горовика. — А еще теперь я знаю, как вытащить мастера Спара, а ты нашел и спас нас, Перрен. — Она задумчиво поглядела на него. — Хотя ума не приложу, как тебе удалось нас отыскать.

— Ты поступила очень мудро, Май. — Перрен кивнул на холм. — Нашла место средоточия силы и вонзила этот рог в землю, так что вокруг по земле растеклись отголоски магии. Мне было совершенно не трудно найти вас. Но и человеку-волку это тоже проблем не составит. — Он покаянно поглядел на Каспара. — Что я натворил? Это все я виноват! Что нам теперь делать?

— Я как раз пыталась тебе сказать. Все так просто! Старуха мне показала. Вот только найдем безопасное место для привала — и я его освобожу, — задыхаясь, проговорила Май, ковыляя рядом с горовиком.

Теперь, когда ребенок сильно вырос, она стала такой неуклюжей. Не прошло и пяти минут, как она с готовностью позволила Перрену снова ее нести.

Пес и волчица трусили за ними по пятам. Склон холма, поросшего орешником и рябинками, вывел небольшой отряд к голому, открытому всем ветрам гребню. Впереди на много миль раскинулась зеленая равнина. Вдали смутно проглядывало море. Здесь путники и остановились. Выбрав подходящий обломок скалы, Перрен бережно снял Каспара с коня и уложил туда.

Пока Папоротник с Перреном разжигали костер, чтобы держать Каспара в тепле, девушка срезала веточку с одной из рябин чуть ниже по склону и заточила кончик так, что получилось нечто вроде пера. Потом, чувствуя легкую дурноту, закатала рукав и натянула кожу.

В порывах резкого ветра ей слышался голос Морригвэн, отчитывающей ее за слабонервность: «Мы таковы, какими сотворила нас Великая Мать, а значит, не пристало нам воротить нос при виде крови, плоти или костей».

Девушка глубоко вздохнула, разгоняя дурноту.

Сжав зубы, она полоснула по руке кинжалом, который извлекла из сапога Каспара. Боль была резкой — но не настолько, чтобы Май отдернула руку, не докончив надрез.

Потом, раскрыв ларчик, она аккуратно обмакнула веточку в капельки крови и начертала яркой жидкостью руны имени Каспара на Яйце.

Не сводя глаз с кремовой мраморной поверхности, Май замерла в напряженном ожидании.

 

Томясь на дне океана, почти утратив способность мыслить из-за чудовищного холода и одиночества, Каспар вдруг решил, что заснул и видит сон. Сквозь толщу воды, точно перо, парящее в неподвижном воздухе, спускался виток света. Он явился за ним, Каспаром. Не в силах пошевелиться, юноша наблюдал, как лучащаяся спираль упирается в морское дно прямо рядом с ним, а потом ширится, разбухает, чтобы вместить свою добычу.

Едва поток света обнял Каспара, на пленника Иномирья снизошел небывалый покой. Юношу потянуло вверх, к поверхности. В вышине ярко сиял Некронд, на сей раз к сиянию его примешивался пурпурный оттенок. Воздух вокруг был по-волшебному прекрасен, странный луч прорезал дрожащие капли, отражаясь золотыми, серебряными и алыми полукружиями. Вода, которая осталась в ладони Каспара, попав под луч, начала словно бы сгущаться, застывать — но не льдом, а тягучим стеклом совершенно дивного оттенка, блестящего и белоснежного. Но в тот миг юноша успел лишь мимолетно обратить на это внимание, зачарованно глядя на поток света, что уносил его ввысь, к похожей на луну сфере, зависшей в сочившемся кровью небе.

Воздух ворвался в его изголодавшиеся легкие и наполнил их теплом, дыханием жизни.

 

— Что это? — с любопытством спросил Перрен, заглядывая через плечо Май. — Просто руны? Май чуть отодвинулась.

— Письмена Богов способны протянуться сквозь измерения. Все так просто, если знать как. — Она не сводила глаз с Яйца. Сердце так и замирало в груди. — Но только вот не работает!

Перрен засмеялся.

— Он не выскочит из Яйца. Смотри на Спара, а не на этот булыжник.

Девушка перевела взгляд. Спар словно бы весь закоченел от боли или напряжения — обмякшие было руки судорожно сжались. Но дышать он так и не начал. Только пульс, биение сердца — и никакого дыхания. Это было так странно, так неестественно.

— Смотри, он что-то держит, — еле слышно выговорила Май, не смея верить, что чудо произошло.

Между стиснутыми пальцами Каспара пробивалось неяркое свечение. Заглядевшись, Май отвлеклась и чуть не вскочила в испуге, когда тело юноши резко дернулось.

— Спар! — вскричала она, вытирая слезы, что так и хлынули из глаз.

Юноша жадно схватил ртом воздух, но тут же закашлялся, извергая огромное количество воды. Его тошнило добрую минуту кряду, а потом он все кашлял, кашлял и кашлял, пока лицо его, только что безжизненно серое, сперва не покраснело, а потом не почернело от удушья. И наконец, дыхание восстановилось — мучительное, тяжелое, но регулярное. Каспар резко раскрыл глаза, в страхе озираясь по сторонам, но через несколько секунд вновь поперхнулся и начал давиться. Лицо его снова посинело.

— Нет! Нет! Нет! — Май принялась яростно трясти его за плечи.

Каспар беспомощно разевал рот, точно выброшенная на берег рыбка. Он перекатился на живот и, сложившись пополам, упал с камня на колени. Наконец ему удалось выплюнуть какой-то склизкий комок — судя по всему, водоросли.

— Май! — вымолвил он, устало протягивая к ней руки.

Девушка пылко сжала их, и оба удивленно опустили глаза — из ладони его что-то выпало и покатилось по земле.

— Луна! — произнес Каспар. — Осколок луны, пойманный в туннеле магии.

До чего же этот осколок был прекрасен — маленький хрустальный шарик, внутри которого клубились облака.

— Лунный камень, вроде того, в котором ты видел, где сейчас твоя мать, вроде того, что был у дракона, — ахнула Май, наклоняясь поднять его и вкладывая обратно в дрожащие руки Каспара.

Она чувствовала, что с нее пока магии хватит.

Юноша слабо кивнул. Трог с Руной жались к нему, возбужденно виляя хвостами и радуясь радости людей. Но Папоротник украдкой улизнул в сторонку проверить, как там Огнебой, а Перрен просто тактично удалился. Май напрочь забыла о них. Сейчас ее не волновало ничего, кроме того, что Каспар сжимает ее в объятиях и нежно заглядывает ей в лицо.

— Май, я думал, что потерял тебя навсегда.

На глаза Май навернулись слезы. Сколько лет потеряно зря, сколько страданий она перенесла, дожидаясь этого момента. Она все равно заплакала, уткнувшись лицом в грудь Каспара — но не от горя, а от счастья.

 

Не помня себя от неимоверного облегчения, Каспар все неистовее жался к Май. Одиночество еще преследовало его, он не смел даже глаз закрыть из страха, что к нему вновь вернется ледяное, опустошающее удушье иного мира. Теплое тело Май здесь, рядом, было сейчас для него важнее всего на свете. Жив! Он жив!

— Май, только говори со мной, говори, — попросил он. — Никогда не покидай меня! Никогда! Пожалуйста, не молчи, не молчи, — слабым голосом лепетал он.

Май прижала голову возлюбленного к груди, баюкая его, точно малого ребенка. Она часто-часто моргала, чтобы остановить слезы.

— Ну, наконец-то, милорд, вы мой, — пробормотала она, гладя любимого по волосам, обнимая теплыми руками за шею. — Все будет хорошо, Спар. Тебе больше ничего не грозит. Я люблю тебя.

Она поцеловала его в лоб.

— И я тебя, — отозвался он сонно.

Теперь, когда Каспар оказался в безопасности, истощение быстро брало свое.

— Тебе надо поспать, — с материнской заботой сказала Май.

— Не могу. Мне больше никогда не захочется спать. Я хочу в полной мере насладиться каждой секундой рядом с тобой. Хочу... — Голос его оборвался.

Каспар поймал на себе взгляд Перрена и содрогнулся, мгновенно вспомнив о предательстве горовика. Перрен глядел на юношу с таким видом, словно читал его мысли. На сером грубом лице вновь появилось то загадочное проницательное выражение, которое Каспар до сих пор видел всего один раз — когда они с горовиком оба стояли в воде, что напрямую связывала их разумы. Но сейчас-то никакой воды тут не было.

— Прости, — запинаясь, проговорил Перрен. — Старшие предупреждали меня насчет солнца, а я их не слушал. Меня одолело безумие, я не владел собой.

— Ты послал меня на вечное забвение и хотел сожрать Май! — обвиняюще заявил юноша. Перрен повесил голову.

— Знаю, — только и пробормотал он.

Впервые на памяти Каспара горовик молчал и сидел, понуро уставившись в землю. Он выглядел усталым и постаревшим, грудь его тяжело вздымалась, а кожа растрескалась.

— Не трогай его, он уже за все заплатил сполна, — вмешалась Май, гладя юношу по голове.

Перрен так и просидел, глядя в землю, пока не появился Папоротник с Огнебоем. К своему изумлению, Каспар обнаружил, что нежная ласка Май все-таки усыпила его: перестук копыт разбудил юношу, и он рывком вырвался из сна, в котором болтался на волнах, а снизу, из глубин, поднималось какое-то чудовище с огромной разинутой пастью. Потом чудовище превратилось в человека-волка, и Каспар проснулся с резкой болью, что расходилась от раны на голове.

Папоротник что-то прошептал Перрену, и горовик встревоженно встрепенулся.

— Где?

— Скорее! Скорее! Все, как один, матерые. И единороги теперь с ними. Как будто ими управляет та же сила.

Каспару не требовалось спрашивать, чтобы понять, о чем они говорят. Он знал: Папоротник видел волков. Растирая шрам на макушке, он спросил:

— Человек-волк? Папоротник кивнул.

— И с ним еще тени. Призраки людей. Воинов! Мастер Спар, доставайте Некронд! Прогоните их! — Он почти кричал. — Скорее! Скорее! Они движутся очень быстро!

И без предостережений матери Каспар знал: этого делать нельзя. Нельзя более пользоваться Некрондом. Этот камень и так чуть было не отправил его на вечное забвение. Нет, решение Каспара только окрепло: необходимо навсегда избавиться от Яйца Друида, унести его на край света, туда, где любимые и дорогие сердцу люди никогда его не найдут. Надо надеяться, что мир, как утверждают иные философы, и впрямь плоский, а значит, можно будет вышвырнуть проклятый Камень за край.

— Скорее к морю, — предложил Перрен. — Перебраться через море им будет не так-то легко.

Внезапная тревога придала Каспару энергии. Он успел проспать уже довольно долго, а страх вдохнул в него силы. Не теряя времени, юноша закинул Май в седло. Одной рукой она обхватила живот, другой так судорожно цеплялась за луку седла, что даже костяшки пальцев побелели.

— Перрен, понесешь Трога, — приказал Каспар, понимая, что иначе псу за ними нипочем не угнаться.

Горовик взвалил терьера на плечи, и маленький отряд помчался по крутым лесистым склонам, которые выводили на равнину. Каспар знал, что мог бы пустить Огнебоя и быстрее, но боялся за Май. Она крепко обхватила его за талию, и юноша вмиг почувствовал себя сильным и гордым — могучим защитником. Никогда еще он не любил Май так, как в эту минуту.

— Это не повредит ребенку? — прокричала Май, когда конь пустился вскачь.

Ветер уносил ее слова в сторону, так что Каспар едва разобрал их.

Молодой воин даже не стал задумываться над ее вопросом. Он знал лишь одно: ребенок для него — не главное. Куда важнее сама Май — и Некронд.

— Очень многие женщины ездят верхом во время беременности, — заверил он.

Море, что виднелось вдали узкой полоской серой дымки, приблизилось, заполонило чуть ли не полгоризонта, обрело цвет. Руна на бегу держалась так близко к коню, что Каспар несколько раз всерьез боялся задавить ее. Внезапно Перрен споткнулся. Юноша придержал коня, чтобы удостовериться, что с горовиком все в порядке.

— Не останавливайтесь! — одышливо пропыхтел тот. — Только возьмите немного к югу.

Каспару еще никогда не доводилось видеть, чтобы горовик запыхался. Должно быть, Перрен еще не окончательно оправился после жара пустыни. Юноша напомнил себе, что надо быть осторожнее.

— А почему к югу?

— Доверьтесь мне! — Не отпуская Трога, горовик широко взмахнул рукой. — Вам потребуется корабль, а чуть к югу отсюда есть порт.

— Откуда ты знаешь? — подозрительно выкрикнул Каспар, хотя у него не было иного выбора, кроме как следовать указаниям Перрена.

Нельзя терять времени! Забрав вправо, он пустил Огнебоя в галоп. Сзади доносились жуткие улюлюкающие вопли, от которых кровь в жилах стынет куда сильнее, чем от любого звериного рыка или потусторонних завываний. Звук охоты, крик кровожадной погони.

Папоротник, напуганный еще пуще прежнего, рванул вперед, как пришпоренный. Твердая каменистая почва по мере приближения к морю становилась все более рыхлой и песчаной. Кругом торчали куртинки пересохшей от зноя травы. Огнебой весь покрылся пеной, а уздечка повлажнела и сделалась скользкой от пота Каспара.

Местность пошла под уклон, в ложбинку. Море на некоторое время скрылось из виду, а когда появилось вновь, оказалось на удивление близко: искрящаяся синяя гладь, здесь и там испещренная пятнами буровато-коричневых участков поглубже. Берег был изрезан бухточками и заливчиками, галечные пляжи чередовались с глубоко врезающимися в воду утесами.

Пришпорив Огнебоя для последнего, решающего броска, Каспар опередил Перрена. Впереди уже виднелся обнесенный стенами порт и корабли — огромные судна, что деревянными крепостями высились над волнами гавани.

Юноша резко натянул поводья Огнебоя. Май тяжело ударилась ему в спину. Из-за стен неслись тревожные вопли верблюдов и звон набата. От городских ворот навстречу беглецам ринулась стая черных теней.

— О нет! — ахнула Май. — Они зашли спереди. Мы в ловушке!

Долю секунды Каспар ошеломленно глядел на приближающиеся тени, что на глазах приобретали волчьи очертания. Затем, испугавшись, что враги окружат их, торопливо принялся оглядываться, в какую сторону свернуть. Над равниной сзади звенели крики преследователей. Уповая на то, что остальные сумеют не слишком отстать, он вихрем погнал коня на юг, прочь от порта и от волков. Через некоторое время свернул к морю, надеясь, что пологий склон выведет его к самой воде.

Склон окончился крутым, осыпающимся обрывом. Внизу — зубья скал и острые камни. Зато там, за скалами, на галечном пляже у самой воды лежал ряд рыбацких лодок. Сам Каспар вполне мог бы спуститься даже по такому обрыву, однако Май это было бы куда труднее, а Огнебою так и вовсе невозможно. Оставалось лишь скакать вдоль обрыва в поисках спуска.

Подстегиваемые воем волков, беглецы мчались на умопомрачительной скорости, а с равнины лились потоки призрачных воинов верхом на единорогах. Единственное, что еще давало Каспару надежду на спасение, так это то, что когда погоня приблизилась, единороги остановились и воины спешились. Судя по всему, они не привыкли сражаться верхом и желали сойтись с врагом в пешем бою, рассчитывая, что волки возьмут беглецов в кольцо. Призраки двигались довольно неуклюже — кто с перебитой ногой, кто с рукой. Они скользили над серебристыми травами и скоро Каспар явственно различал их: крепко сбитые бойцы в звериных шкурах, сандалии на шнуровке до самого колена. На плечах болтались светлые боевые пледы. Воины были вооружены арбалетами и тяжелыми боевыми топорами.

Ваалаканцы! Ошибки быть не могло. Каспар стиснул зубы. Ветер бешеной скачки хлестал в лицо. Каким-то чудом мертвые ваалаканцы проскользнули в щель между мирами — скорее всего на крыльях сотворенного Некрондом магического вихря. Эти подробности сейчас совершенно не интересовали Каспара. Очевидно одно: все эти воины, покрытые следами ран, что некогда лишили их жизни, погибли по его, Каспара, приказу. Они ненавидят его каждой частицей души!

Воины приближались с неестественной скоростью. Волки наступали вместе с ними. Молодой воин отчаянно ударил пятками коня по бокам и вдруг с невыразимым облегчением увидел, что склон спускается к укромной бухточке. Отлив обнажил широкую полосу песка, так что Каспар надеялся выбраться на нее и, пустив коня во весь опор, вернуться к тем рыбачьим лодкам. Ох, только бы Перрену и всем остальным удалось спуститься с обрыва. Выйти бы в море — а там они все будут в безопасности!

Погоня шла за ними по пятам. Внезапно сзади раздался грозный рев, от которого у Каспара кровь в жилах стыла.

— Взять его! Взять! — гремел низкий рокочущий рык, ни волчий, ни человечий.

Голову Каспара пронзила невыносимая боль. Почти теряя сознание, он поник в седле. Лишь руки Май не дали ему упасть.

— Держись, Спар! Держись! — отчаянно кричала она.

Голова кружилась. Движения Огнебоя, что стремительно несся вниз, к берегу, казались какими-то странно отдаленными, нездешними. Пульсирующая боль в ране одурманивала юношу, больше всего хотелось броситься с седла и размозжить себе череп о камни, лишь бы покончить с этой мукой. Море! Лишь бы добраться до моря.

— Спар! — стонала Май. — Сделай же что-нибудь! Ваалаканцы, Спар!

Не дожидаясь приказа хозяина, Огнебой прыгнул на узкую полоску гальки, такой неровной, что на ней можно было в два счета переломать все ноги. Лишь самую чуточку замедлившись, благородный скакун помчался вперед, звонко стуча копытами по камням. Вот он достиг невысоких дюн и, прижав уши, устремился по плотному песку. От головной боли Каспар почти ничего не видел, но влажный морской воздух немного привел его в чувство. Юноша различил на мелководье очертания лодки под парусом. Она шла прямо к ним.

Порыв ветра донес собачий лай и Каспар понял, что Трог там, на борту. Похоже, стремясь окружить их с Май, волки не обратили на остальных никакого внимания, так что Перрену удалось спуститься с осыпающегося обрыва к рыбачьим лодкам. Не теряя времени даром, горовик поднял парус и пустился вдоль мыса на выручку друзьям.

Ободрившись, юноша снова пришпорил Огнебоя. Надежда на спасение слегка притупила боль. Теперь только бы дотянуть до лодки!

Призрачные ваалаканцы верхом на самых настоящих живых троллях почти догоняли их. Воздух потемнел от арбалетных стрел, что втыкались в песок, глубоко уходя в мягкую землю. Огнебой споткнулся и сбился с галопа. Ваалаканцы приблизились еще на несколько шагов. Очередная стрела ободрала Огнебою бок. Жеребец дернулся, но, как подобает вышколенному боевому коню, с новой силой рванулся вперед. Теперь скакать стало легче — под копытами скакуна потянулась полоса отлива, покрытая рядами морщин и складок, следами отступающих волн.

Следующая стрела просвистела над ухом у Май. Девушка завизжала. Однако до воды было уже рукой подать. Каспар воспрял духом. Волки тем временем начали заходить с боков, стараясь отрезать беглецов от лодки.

— Великая Мать, помоги нам! — вскричал молодой воин.

До лодки оставалось добрых двадцать шагов, а высокий киль не давал ей подойти ближе к берегу.

Перрен уже спешил на выручку. Утопая по грудь в воде и размахивая тяжелым веслом, он яростно обрушился на волков, что норовили напасть на юношу сбоку. Заботясь единственно о том, как бы спасти Май, Каспар промчался мимо горовика прямо к лодке.

Лодка болталась на мелководье, удерживаемая якорным канатом, что шел вниз за борт. Каспар одним движением схватил Май и зашвырнул на борт. Руна и Папоротник вскарабкались следом. Девушка с лесиком спустили за борт широкую доску и пытались втянуть по ней Огнебоя. Спрыгнув с коня, юноша принялся помогать подпихивать его сзади. Наконец их совместные усилия увенчались успехом — но лишь после того, как торра-альтанец раза три с головой окунулся в воду. Весь в синяках, выбившись из сил, он оглянулся посмотреть, где же Перрен.

Волки и призраки столпились на берегу, боясь войти в воду, но тролли кинулись в море, атакуя вооруженного веслом горовика. Один за другим нападавшие падали с разбитыми черепами, но на смену им по трупам упавших уже рвались следующие, так что Перрен только успевал махать своим импровизированным оружием. И все-таки в целом они продвигались. В борт утлого суденышка вонзилась стрела. Каспар невольно вздрогнул. Перрен обрушился на очередного тролля, который чуть не схватился за лодку.

— Поднимайте якорь! — закричал горовик.

— Скорее лезь в лодку! — торопила Май, сидя на корме и цепляясь за деревянную банку на корме. Руна прижималась к ней, а Трог лежал у ног. — Перрен, скорее!

Горовик отшвырнул тролля и зашлепал по воде к лодке.

— Спар, я до тебя доберусь! — пронзительно взвыла черная фигура с берега.

Перрен остановился и бросил на Каспара выразительный взгляд.

— Постарайся получше спрятать Некронд. — Горовик снова повернул к берегу.

— Нет! Нет! — выпрямившись, завопил юноша. — Перрен, мы все можем спастись!

Не обращая внимания, поднимая тучи брызг, тот бешено устремился к человеку-волку. На горовика с обеих сторон ринулись тролли. Над бухточкой неслись дикие крики. Тролли один за другим гибли с разорванными глотками, сраженные неукротимым Перреном.

Якорь тяжело стукнул о палубу. Налегая на весла, Каспар снял лодку с мели и вместе с Папоротником попытался развернуть ее. Внезапно паруса поймали ветер и лодка заскользила прочь. Вода вокруг вспенилась от очередного шквала стрел. Несколько из них вонзились в скатанную парусину позади Май. Девушка жалась к палубе.

— Перрен, торопись!

Каспар развернул лодку по ветру, чтобы держать ее на глубине и вне досягаемости стрел.

Но горовик и не думал поворачивать. Наконец тролли окружили его со всех сторон и, ухватив за руки и за ноги, поволокли на сушу, к своим бесплотным хозяевам. Там Перрен тотчас же оказался в кольце занесенных для удара топоров.

— Нет, нет, Перрен, — отчаянно кричала Май.

Горовик скрылся из виду под сплошной живой массой троллей, что облепили поверженного врага, точно мухи. Один из ваалаканцев щелкнул бичом, отгоняя их от добычи.

— Он еще шевелится, — простонала Май.

Огромные серые руки на миг взметнулись над головами врагов. Встав в круг, ваалаканцы поочередно заносили и опускали топоры. По бухте прокатился тяжкий гул, словно исходящий из самых недр земли. Громкое эхо тотчас подхватило его, многократно усиливая и повторяя.

Каспар вытянулся на качающейся палубе, молча салютуя отваге горовика.

6

 

Ночь за ночью Халь просыпался весь в поту. Ему снился один и тот же кошмар. Юноша встряхнул головой, силясь изгнать из разума дурноту, но все равно не мог отделаться от страха и смятения. Голова кружилась, тело неимоверно затекло и занемело. Он не в силах был пошевелить ни единым мускулом. Казалось, он не закован в колодки, а заперт в гробу.

Зеленую поляну окружала вихрящаяся дымная тьма, ноздри были забиты запахом прелой листвы. Повернув, насколько мог, голову, Халь обнаружил, что чародеи все так же ворожат над котлом, набрасывая на пленников дурманные чары. Зеленый дым беспрепятственно проходил через бесплотные тела. Злобные призраки вскидывали костлявые руки, ловя и втягивая в себя пустоту — как будто выдергивали из воздуха самые мысли своих жертв.

Его, Халя, мысли. Вот что бесило молодого воина сильнее всего. Враги крали его же собственные мысли и использовали против него. Нельзя даже замыслить побег так, чтобы чародеи не проведали о его планах. И где же Брид? Халь страшно боялся за нее.

Время шло, а он только и мог, что горько наблюдать за чародеями, мучаясь от боли и гадая, что же они, во имя всего святого, делают? Постепенно из пара, что поднимался над варевом, проступило видение — смутные очертания фигуры, что стояла на качающейся палубе, вскинув руки вверх, точно отдавая кому-то прощальный салют. Чародеи затянули какое-то монотонное заклятие, обходя видение хороводом. Халю чудилось, будто где-то за ними, исходя слюной от нетерпения, затаилось огромное черное чудовище.

Часы сменялись часами — молодой воин давно потерял им счет в тягостной пытке ужасных снов. Ночь за ночью чародеи вызывали все то же видение — и каждый раз Халь знал, что это Каспар. Вот и сейчас он видел изображение своего племянника — тот съежился на дне лодки и время от времени досадливо потирал голову. Потом Каспар неуверенно поднял глаза и прищурился — он глядел прямо на чародеев и, хотя не видел их, явно чувствовал вкруг себя присутствие некой зловещей силы. Злобные духи все так же водили свой нескончаемый хоровод, над котлом поднимался уже не зеленый, а пурпурный дым. Каспар снова улегся на дно лодки — изображение его скользнуло прочь, теряясь во мгле между тенями чародеев, дым сгустился — и Халь более ничего не видел.

— Спар! — попытался позвать он, но так и не получил ответа.

От отчаяния молодой воин заскрипел зубами. Близился миг начала еженощного кошмара. Черный туман вокруг полянки исчез, а вместе с ним — и колодки. Халь стоял посреди изрытого копытами ристалища. Дрожа от гнева, он наблюдал, как трое рыцарей тащат через все поле Брид и привязывают ее к столбу. И каждую ночь он слышал, как Брид кричит, умоляя его спасти ее. В этот момент сна в руке его неизменно появлялся старый меч — и Халь, точно разъяренный медведь, сражался с многочисленными подлыми негодяями, что приходили предъявить права на его прекрасную возлюбленную.

Вскоре через арену проскакал черный рыцарь, во всеуслышание требующий отдать Брид ему.

— Она станет моей! Моей! А уже потом можно и жечь! — издевался он. — Конечно, очень уж она мала, но все равно приятно будет перед ужином насладиться ее девственностью.

— О, ты, недостойный даже целовать подошвы ее башмаков! За столь грязные речи я разделаюсь с тобой! Прощайся с жизнью! — загремел Халь.

Развернув коня, рыцарь бросился в атаку, нацелив стальное копье прямо в горло юноше. Халь, не дрогнув, выдержал этот натиск. Наконечник царапнул его по плечу, молодой воин пошатнулся, но сумел сохранить равновесие и нанести удар. Безрезультатно. Рыцарь, громоздкая махина мышц и металла, вновь повернулся и во весь опор понесся на Халя, на сей раз направляя острие ему в грудь.

Бросившись наземь, чтобы увернуться, Халь с размаху подрубил ноги проносящемуся мимо скакуну. Земля вздрогнула. В падении конь подмял под себя незадачливого всадника, перекатываясь на нем.

Халь, пошатываясь, поднялся на ноги и, обеими руками сжимая меч, поднял его над головой, точно собираясь рубить дрова топором. Тяжелый клинок с размаху опустился на шею противника. Удар разрубил доспех и впился глубоко в тело врага. Из раны фонтаном забила алая кровь.

Отшатнувшись, Халь в ужасе глядел на поверженного противника. Ему уже доводилось убивать людей прежде — грязное, неприятное занятие. Но тогда, в пылу борьбы не на жизнь, а на смерть, его мало волновало зрелище хлынувшей крови. Сейчас это было отвратительно. Рыцарь корчился в доспехах и пронзительно выл, не до конца перерубленная шея подергивалась, точно туловище гигантского червя. Халь ударил еще раз, чтобы прекратить страдания несчастного, и, перекатив тело, обнаружил, что это уже не рыцарь, а костлявый гоблин с длинными руками и ногами.

Черный конь, в свою очередь, обернулся тремя извивающимися гоблинами.

Ночь за ночью эти самые существа атаковали его: Халь уже убедился на деле, что самый быстрый способ уничтожить противника — убить широкогрудого черного коня. И каждый раз прекрасный конь и могучий рыцарь превращались в визжащих полуголых гоблинов. Такие же гоблины потом оттаскивали тела своих погибших собратий прочь. А Брид к концу сражения неизменно исчезала, просто таяла на глазах.

Затем в одну из подобных ночей ему явился все тот же черный рыцарь, но на другом коне. На сей раз он восседал на гнедой кобылке Халя, Тайне. Молодой воин никогда не испытывал никаких сентиментальных чувств по отношению к лошадям, но Тайна — это же совсем другое дело. Безупречно обученная, сильная, верная и бесстрашная. Убить ее было бы невыносимо.

Но это не она, твердо сказал себе Халь.

Привязанная к столбу, Брид взывала о помощи.

— Отвези меня домой, к Керидвэн! — кричала она. — Если мы не вернемся домой с Кимбелин, все пропало.

Халь не знал, настоящая ли это Брид или же просто морок, насланный чародеями. И неопределенность сводила с ума.

Черный рыцарь уже скакал к нему. Тайна с невероятной скоростью несла своего седока к юноше, стройные крепкие копыта гулко стучали по земле. Халь поднял меч. Тайна настороженно приподняла уши, а глаза ее, милые добрые глаза, были полны доверия.

Но это же не настоящая Тайна, заверил себя юноша, отводя меч назад и готовясь пронзить ей грудь. Настоящая Тайна осталась с Абеляром. Покрепче упершись ногами в землю, он ждал атаки, а потом, в последний миг перед тем, как рыцарь врезался бы в него, отпрыгнул в сторону и ударил вслед. Лезвие рассекло грудную клетку и переднюю ногу кобылки. Из раны, пятная землю, потоком хлынула кровь, почти отсеченная от туловища нога подсеклась — и несчастная лошадь тяжело рухнула, подминая под себя седока.

Грудь Тайны была залита пенящейся кровью, кобылка отчаянно била копытами и пронзительно ржала от боли. Вот она с усилием перекатилась на грудь и приподнялась, но тотчас же упала снова, задев горячим твердым боком Халя — он еле успел отпрыгнуть. Халь в ужасе следил за ее агонией. Тайна еще два раза пыталась встать, но падала и, наконец, без сил распласталась на земле. Бока ее тяжело вздымались, в обезумевших глазах застыла мука.

Но в мерзких зеленых гоблинов она не превратилась.

— О нет, нет! О, Великая Мать, что я натворил? — еле слышно выдохнул юноша, глядя, как уволакивают прочь того гоблина, что играл роль рыцаря.

Лошадь так и осталась умирать на земле.

Чародеи разразились торжествующими и радостными криками.

— Видишь, Халь, тебе нипочем не отличить реальность от вымысла. С виду все совершенно одинаково.

Халь почти не слушал их. Слезы заволокли его взор. Стоя над умирающей кобылкой, он поднял меч, чтобы прекратить ее страдания, но длиннорукие гоблины уже схватили его и поволокли назад, к колодкам — во всяком случае, тому, что казалось ему колодками.

Весь тот день несчастный наблюдал, как медленно умирает Тайна. Весь день молился о том, чтобы агония ее наконец прекратилась. Накрепко закрывая глаза, он спрашивал себя, сколько продлится эта мука, уже заранее страшась предстоящей ночи. Кто в силах сказать — настоящая ли Брид будет привязана к столбу или нет?

Наконец Тайна испустила дух. Халь до последнего надеялся, что вот теперь-то она превратится в одного из этих отвратительных зеленых тварей. Но нет — пред ним по-прежнему лежала верная рослая боевая лошадь, которую он так любил. Халю хотелось неистовствовать, бить кулаками от гнева — но колодки не давали даже пошевелиться.

Настал вечер, а с ним и неизбежный кошмар. Изображение Каспара медленно растворилось в тенях, а Халь снова оказался на том же ристалище. Но на сей раз по красно-белому клетчатому сюрко он опознал в атакующем рыцаре Кеовульфа. Сердце Халя бешено подскочило в груди и застучало о стены своего узилища. Вчера он убил настоящую Тайну. А Кеовульф — настоящий? А привязанная к столбу девушка? Халь впился глазами в плененную красавицу: длинные каштановые локоны с медным отливом, манера вызывающе вскидывать округлый подбородок. Брид ли это? Или ему предстоит убить настоящего Кеовульфа в защиту гоблина, принявшего обличье Брид?

— Халь, я люблю тебя! — закричала девушка, поймав его взгляд.

Прежде она всякий раз кричала ему одно и то же — разными выражениями, но смысл не менялся.

— Спаси меня! Забери меня отсюда, мы должны вернуться домой. Мы не можем проиграть, мы должны вернуться, чтобы спасти Керидвэн.

Это было так похоже на Брид — волноваться не за себя, а за других. Однако сегодня она говорила иначе — и Халь дрогнул.

— Не трогай его, Халь. Ты не должен рисковать. Это Кеовульф, но он обезумел от пытки. Ты видишься ему гоблином — разум его затуманен. Отойди, он будет сражаться с тобой не на жизнь, а на смерть. Отойди, не становись у него на пути.

Халь не мог послушаться ее. Вдруг это настоящая Брид? Необходимо защитить возлюбленную. Он только и мог, что завопить во все горло:

— Кеовульф! Это я, Халь!

— Тебе его не образумить. Слух обмануть так же легко, как и зрение, — предупредила девушка у столба.

На противоположном конце ратного поля всадник развернул вороного скакуна и угрожающе понесся к юноше. Халю необходимо было принять какое-то решение. Настоящий ли это Кеовульф? Настоящая ли Брид? Или оба они именно те, кем кажутся? А ведь он даже не знал, сумеет ли справиться с Кеовульфом в открытом поединке. Ох, сомнительно. Но и жизнью Брид рисковать нельзя.

Халь в отчаянии воздел руки, моля о помощи:

— Великая Мать, дай мне сил! Научи, как быть!

Никакого ответа — лишь издевательский хохот чародеев, упивающихся его смятением. Халь стиснул зубы. Выхода нет. Придется сражаться с Кеовульфом, с его лучшим другом — ведь ставить Брид под угрозу нельзя.

В последнюю минуту он взмахнул мечом, решившись биться, и ударил вороного промеж передних ног. Меч скользнул по нагрудной пластине и вонзился в плоть. Могучий жеребец приподнял Халя над землей и пронес вперед еще несколько шагов, прежде чем закачался и рухнул. Всадник умудрился ловко скатиться в сторону. Отступив, Халь увидел, что натворил, и в полной мере осознал свою вину.

Вместо того чтобы скорчиться и распасться клубком зеленокожих гоблинов, скакун так и остался лежать на земле. Халь и в самом деле убил Чернокнижника, стройного вороного жеребца Кеовульфа. И кровь на груди жеребца была настоящей густо-красной кровью, а не той пурпурной водицей, что лилась из корчившихся колдовских прислужников. Юноша несколько секунд в ужасе взирал на дело своих рук, но тут на него вихрем налетел поднявшийся на ноги рыцарь в красно-белом сюрко.

— Гнусный гоблин, прочь от нее! Прочь от Брид! — яростно вопил рыцарь.

Если это и вправду Кеовульф, значит, Халь предстает его глазам врагом, гоблином. Юноша не сомневался: ради спасения Брид Кеовульф готов на все. Халь еле успел поднять меч и встать потверже, как сила обрушившегося удара буквально оглушила его. Ведь прежде они с Кеовульфом никогда не сражались всерьез и хотя не раз сходились в дружеском поединке, юноша всегда понимал: рыцарь бьется не в полную силу. Что ж, сейчас ему предстоит испробовать эту силу на деле.

Он думал, Кеовульф продолжит биться на мечах — но тот перебросил меч в левую руку, а правой выхватил боевой цеп. Тяжелый шар взметнулся вверх, готовый размозжить Халю голову.

Юноша пригнулся и вскинул меч, чтобы отбить удар, но не успел. Цепь захлестнула клинок, посылая тяжелый шар в левое плечо Халя. Не удержав меча, одурманенный болью, молодой воин упал на колени, прижимая раненую руку к груди.

Он знал: следующий удар его прикончит. Невыносимая, сокрушающая боль была слишком реальной. Хотя Халь и догадывался, что все происходит исключительно в иллюзорном мире, однако ж ничуть не сомневался: если представит себе, как умирает, то и вправду умрет. Кеовульф уже стоял над ним, обеими руками сжимая меч и собираясь разрубить поверженного противника надвое.

На миг в глазах рыцаря промелькнула нерешительность, но затем лезвие со свистом опустилось. Халь сделал вид, будто собирается отклониться вправо, и, зная, что рыцарь не успеет отгадать его намерение, резко перекатился влево, подминая под себя сломанную руку. От боли потемнело в глазах. Меч Кеовульфа сверкающей молнией прорезал воздух и вонзился в землю буквально в дюйме от уха Халя. Халь снова резко перекатился и метнулся к своему упавшему мечу. Теперь короткий выпад — и перерезать противнику сухожилия на ногах... но юноша, в свою очередь, заколебался.

Это же Кеовульф — настоящий Кеовульф: Халь видел, как в глазах рыцаря на долю секунды сверкнуло сомнение. Такой закаленный в боях наемник, как Кеовульф, никогда бы не стал колебаться прежде, чем поразить врага. А гоблин и тем паче напал бы без всяких раздумий — но рыцарь не мог побороть неуверенности, надо ли убивать противника. Халь задумался, как бы открыться другу, пробиться сквозь пелену магии, что, несомненно, окружала его, искажая его облик и являя его в глазах Кеовульфа врагом.

— Кеовульф! Стой! Это я, Халь! — закричал он, отбегая в сторону.

— Халь, осторожнее! — в смятении застонала Брид. Откуда нам знать, что он слышит именно то, что ты говоришь?

Похоже, она была права. Рванувшись вперед, Кеовульф яростно пнул Халя по ребрам и рубанул мечом, сильно ранив во вторую, еще здоровую руку. Выронив меч, Халь беспомощно смотрел на нависающего над ним грозного противника.

Обе руки юноши теперь висели, как плети, вдоль боков. Дрожа от боли, он взмолился:

— Великая Мать, покажи ему, кто я такой! — Он жалобно впился глазами в рыцаря. — Ради всего святого, Кеовульф, ублюдок ты этакий, погляди только, что ты со мной сделал!

Рыцарь попятился.

— Халь? Халь, это ты? Мне-то откуда знать? Я вижу лишь рыцаря в богатых доспехах с метательными кинжалами у пояса и ятаганом в руках. И этот рыцарь неутомимо нападает на меня, сколько бы я ни отражал его атаки. Халь, это и в самом деле ты?

— Я! Я! Кеовульф, это я.

Рыцарь ответил сокрушительным ударом тяжелого кованого сапога по ребрам Халя. Молодой воин услышал сухой треск ломаемых костей и невольно застонал. Он не пошевелился, но, судя по всему, Кеовульфу показалось, будто он потянулся к мечу или ножу.

Закрыв глаза, Халь снова взмолился:

— Великая Мать, — начал он, но передумал, решив, что знает Великую Мать не в пример хуже, чем Брид. — Брид! — закричал он во все горло. — Почему ты покинула меня? Почему, Брид? Уж кому-кому, а тебе должно хватить сил разбить этот морок.

Но нет: ведь Троицы больше не существовало.

Кеовульф занес меч для удара, но снова заколебался.

— Халь, ради всего святого, это ты?

Мужество покинуло Халя. Он отдал бы все на свете за доспех, чтобы защититься от меча Кеовульфа. Теперь он понял, что прежде недооценивал мастерство друга, его силу и боевой дух. Уж Каспар-то, пронеслось в голове юноши, начертал бы какой-нибудь рунический символ и тем самым развеял бы наваждение. Впрочем, было уже слишком поздно: ни одна рука у него не шевелилась.

— Мать! О, Великая Мать, заставь его услышать меня! — вскричал он, когда Кеовульф вновь обрушил боевой цеп на его разбитое плечо.

Все тело свело судорогой от боли, взор помутился. Юноша выгнулся дугой, ища спасения.

Почему Кеовульф не слышит имени Великой Матери? Почему? И вдруг из мук агонии явился ответ. Потому что Кеовульф — неверующий циник, он слишком хороший воин, чтобы допустить столь безоговорочную веру во что-либо. Да сколько раз рыцарь сам говаривал, что повидал столько кровопролитных схваток, что утратил веру в богов. Но если имя Великой Матери не несет ему утешения — что тогда? Ну, разумеется, имя его родной матери! О, только как же, как же ее зовут? Халь напряг последние силы, стараясь вспомнить.

— Алиция! — завопил он во все горло. Ну, конечно же! — Алиция!

Кеовульф отступил назад.

— О, Халь, клянусь землей милосердной!

Выронив меч и цеп, рыцарь бросился на колени рядом с другом, неуверенными руками ощупывая его раны. Затем, собравшись с мыслями, сорвал с себя рубаху и принялся раздирать ее на бинты.

— О небо! Рыцарь, с которым я сражался, был весь закован в доспехи. Я слышал лязг при каждом ударе. Я хотел лишь оглушить его. О, Халь, силы небесные, что же я сделал с тобой? — шептал он, спеша остановить Халю кровь из ран.

Юноше казалось, от боли его сейчас вырвет.

— Халь, ты жив?

Торра-альтанец невнятным рыком подтвердил, что жив, хотя сейчас и жалел об этом.

Правая рука была не так уж сильно изувечена: рана пусть и длинная, но неглубокая, разрез чистый. Зашить бы, но и так заживет. А вот с левым плечом и предплечьем дело обстояло гораздо хуже. Кеовульф приложил все усилия, чтобы промыть кровавое месиво и разобраться с торчащими обломками костей.

— Тут без Брид не обойдешься, — тяжело произнес он, поглядывая на столб, хотя изображение Брид уже давно пропало.

Халь крепко зажмурился, превозмогая боль.

— Брид, где ты? Ради тебя я пересек столько миров! Найди же меня теперь! — Он с отчаянием воззрился на Кеовульфа. — Где она?

— Тс-с, Халь, спокойнее. Мы не знаем, где она, и, если не найдем Брид в самом скором времени, мне придется отнять тебе руку — иначе ты умрешь.

— Не трогай меня! — прошипел Халь, дрожа от боли.

 

7

 

Май водила пальцем по зеленоватому полукругу синяков и ссадин у себя на руке — в том месте, где оставили свой отпечаток гигантские зубы горовика. Подумать только: эти следы — единственное, что осталось у них на память о Перрене. Губы у нее задрожали, глаза обожгли горячие слезы.

— Не могу поверить, что его больше нет. — Она несколько раз шмыгнула носом и наконец начала всхлипывать. — Он ведь мог успеть к нам. Почему он даже не попытался? О, Перрен!

Папоротник молча кивнул. Он как всегда что-то энергично жевал. Каспар заметил в руке лесика обвисший мешок с едой и резко вырвал его.

— Как ты можешь есть в такую минуту? Перрен погиб! Он за нас жизнь отдал — ты мог бы хотя бы проявить к нему хоть какое-то уважение!

Папоротник пожал плечами.

— Я уже оплакал его вчера. Правда, он мне никогда особо не нравился, но все равно жалко такое юное создание. Он был уже мертв.

— Что ты имеешь в виду? — Голос молодого торра-альтанца дрогнул.

— Вы не заметили? Он же знал наши мысли без всякой воды, когда нас ничто не связывало.

Юноша непонимающе уставился на лесика. Тот нетерпеливо фыркнул.

— Он чувствовал наши мысли через кости Великой Матери. Он знал, что близок срок вернуться к ней. Разве не помните? Он же рассказывал нам, что горовикам дарована такая привилегия, когда они слышат зов смерти. Похоже, пустыня его таки доконала: в чувство-то он пришел, но вот изнутри все равно рассыпался.

Каспар сглотнул, припомнив, как Перрен спотыкался и оступался, но до последнего старался помочь товарищам.

— Да и вообще, я за собой никакой вины не чувствую — он отдал жизнь не за меня, а за Некронд, — добавил лесик. Каспар пропустил его слова мимо ушей.

— Мы должны сделать все, чтобы его жертва не оказалась напрасной. Должны увезти Некронд подальше от этих берегов, в безопасное место. — Перегнувшись через поручень, он крикнул волнам: — Не бойся, Перрен, мы позаботимся о том, чтобы твою историю рассказывали. Мир узнает о твоем мужестве. Мы непременно допишем конец этой легенды!

Май всхлипнула.

— Он был такой добрый, такой благородный. А погиб под топорами ваалаканцев — совсем, как моя мать. Мы непременно доведем наше дело до конца, — тихонько промолвила она с мрачной убежденностью.

Каспар догадался: Май обещает это не только горовику, но и своей матери.

Кивнув, юноша поглядел на зеленые волны сквозь поволоку жалящих слез. Порывистый ветер гнал с берега жаркий пустынный воздух, над холодной водой вилась легкая дымка. Каспару приходилось изрядно трудиться, чтобы лодку не унесло на восток, в открытое море. Конечно, именно туда он и собирался плыть, но не без провианта же. Сперва Каспар собирался найти какую-нибудь небольшую рыбацкую деревушку, где можно разжиться припасами.

Нужно взять как можно больше воды и еды. Молодой воин покосился на Папоротника и Огнебоя. Вот у кого аппетит поистине неуемный! Пожалуй, он решил, что с ними делать.

— Гляди! Мол! — радостно показала Май. — А что там на берегу? Кажется, мы наконец добрались до деревни.

— Какие-то решетки. — Каспар, прищурившись, глядел на песчаную полоску пляжа. Ему вспомнился рассказ Урсулы о том, как ее усыновили ловцы устриц с восточного побережья Ориаксии. — Надо думать, на этих отмелях полным-полно устриц, — с облегчением произнес он.

За последние несколько часов юноша вконец выбился из сил, сражаясь с непокорным суденышком. Как же здорово наконец причалить к твердой земле! Каспар не знал, долго ли смог бы еще выносить ворчание Папоротника — лесик терпеть не мог моря.

— Элергиан небось ничего подобного не допустил бы, — буркнул Папоротник, когда очередная волна захлестнула лодку, промочив всех до нитки.

Теплое солнце мгновенно высушило влагу, но кожа у мореплавателей уже давно покрылась коркой твердой соли и невыносимо чесалась и зудела.

Обогнув мыс, они увидели цепочку рыбачьих лодок вдоль побережья. За скальным выступом приютилась маленькая пестрая деревушка. Низкие домики стояли поодаль друг от друга, стены у них были выкрашены в зеленый цвет, двери и окна — в желтый. Должно быть, именно здесь когда-то жила Урсула. Вспомнив девушку, Каспар улыбнулся, молясь в душе, чтобы она сейчас была в безопасности, с Рейной. Юная рабыня и так натерпелась за свою короткую жизнь.

Каспар направился к каменному молу и попытался, следуя урокам Элергиана, спустить паруса. Однако моряк из него вышел никудышный — лодка врезалась в мол, так что пассажиров изрядно тряхнуло.

Май критически поглядела на юношу.

— Я делаю все, что в моих силах! — запротестовал он.

— Ребенок, — напомнила она. — Мы должны думать о ребенке.

Волчица с Трогом проворно спрыгнули на берег. Огнебой неуклюже прошел по сходням. Каспар поспешно отвел жеребца подальше от воды. У дальнего конца мола располагался трактир, а рядом — стойки для лошадей.

Приблизившись к молодому рыбаку, что разбирал устрицы, раскладывая их по разным корзинам, Каспар откашлялся.

— Вода и еда, — произнес он медленно и отчетливо. — Нам нужно воды и еды.

Рыбак, недоуменно нахмурившись, глядел на него, стараясь разобрать слова по губам, а потом пробормотал что-то по-ориаксийски, кинул последнюю устрицу в корзинку и повернулся уходить.

— Нет-нет, не уходите, нам нужны припасы! — вскричал Каспар, торопясь вслед за ним. Май схватила его за руку.

— Он сказал, чтобы мы подождали.

— Откуда ты знаешь? Девушка пожала плечами.

— По тону, каким он говорил.

Каспар ждал, чувствуя себя дурак дураком. Вокруг него уже собралась толпа. Селяне оживленно переговаривались и показывали на него пальцами.

— Добрый день! — приветливо произнес он, пытаясь завязать разговор. — Какая у вас красивая деревня.

Никто даже не удосужился ответить. Лишь через несколько минут молодой рыбак появился снова, ведя за собой мужчину постарше, всего увешанного ожерельями из ракушек и кораллов. Новоприбывший бросил толпе несколько коротких фраз — на слух Каспара они более всего напоминали овечье блеяние. Не понимая ни слова, юноша вытащил кошелек и потряс им.

— Мы хотим купить еды и питья, — медленно повторил он, но рыбаки глядели на него так же недоуменно.

— О, Великая Мать!

Май бросила на Каспара презрительный взгляд, точно на распоследнего идиота. Оттолкнув его, она живо изобразила, что пьет и ест. Радуясь, что наконец-то поняли чужестранцев, рыбаки засмеялись и загомонили, показывая на трактир, из распахнутой двери которого доносился многообещающий звон посуды. Май покачала головой и повторила свое представление, энергично показывая на лодку.

Наконец-то ее поняли! Однако рассмотрев содержимое кошелька Каспара, рыбаки разочарованно вернули его обратно, качая головами.

— Похоже, портреты короля Рэвика в Ориаксии не слишком ценят, — заметил Каспар Май, пока молодые люди вместе перерывали лодку в поисках предметов для мены.

На их счастье, рыбаки пришли в восторг от рога единорога и скоро к лодке уже вовсю катили бочки с пресной водой и тащили корзинки с сухарями, вяленой рыбой и финиками.

Когда все погрузили на борт, Папоротник перевел взгляд с Каспара на большой пыльный мешок, что так и остался стоять на причале.

— А как насчет зерна? — поинтересовался он, заглянув в него. — Почему его не грузят? Каспар покачал головой.

— Потому что оно понадобится вам с Огнебоем. И еще это. — Он всунул в руку лесика пригоршню монет.

— Но... — Папоротник тупо уставился на него.

— Я не могу взять вас, — напрямик заявил Каспар. — Нечестно было бы тащить за собой Огнебоя, а кто-то должен о нем позаботиться. Отведи его домой. Халь ему обрадуется.

— Халь не любит меня.

— Да брось ты, Папоротник, он прекрасно к тебе относится. Да и вообще, ты отвезешь ему весточку от меня. Скажешь, что я не вернусь. Как только мы потеряем из виду берега, ветер унесет нас за море и, как верно сказала Урсула, мы уже не сможем вернуться. Так что Торра-Альта в конце концов перейдет к Халю.

Папоротник несколько секунд обдумывал услышанное.

— Халь не любит меня, — повторил он. Каспар утомленно вздохнул.

— Во-первых, Папоротник, в такой маленькой лодке коня можно перевозить только на очень небольшое расстояние. А во-вторых, вы с Огнебоем слишком много едите. Мы просто не увезем столько провианта. Кто знает, сколько продолжится плавание?

Он говорил резко, стараясь не глядеть на коня. Ему невыносима была мысль оставить Огнебоя — но ничего иного не оставалось.

 

— Ты сделал сегодня зарубку на борту? — сварливо осведомилась Май.

Каспар не ответил.

— Так сделал или нет?

— Я вспоминаю, — сказал он, поправляя брезент, что натянул между мачтой и планширом, чтобы хоть как-то укрыться от палящего солнца.

Западный ветер все так же ровно и упорно наполнял паруса, играл густыми каштановыми волосами юноши.

— И как?

— Не помню. — В голове у него все мутилось. Дважды, когда головная боль становилась совсем невыносимой, он терял сознание и падал на раскаленную палубу. Молодой лорд поглядел на ряд зарубок. — Сорок два дня.

— Или сорок три.

— Или сорок три, — согласился он.

Запасы воды постепенно подходили к концу, хотя еды оставалось в избытке — неподвижный образ жизни напрочь приглушил у них аппетит: у всех, кроме Трога. Пес день-деньской просиживал возле корзинок с рыбой, от которых уже шла неимоверная вонь, и беспрестанно скулил, изводя Каспара с Май.

— Наверняка до земли уже недалеко, — произнес юноша, стараясь быть рассудительным. — Ведь Урсула как-то умудрилась добраться оттуда против ветра.

Он не стал говорить, что понятия не имеет, правдивы ли рассказы Урсулы о ее родине.

В жизни у Каспара не было столько свободного времени. Привалившись спиной к планширу, юноша задумчиво водил пальцем по костяной пластинке с вырезанной на ней руной волка. Эту пластинку когда-то дала ему Морригвэн. Поглядывая то на гладкую кость, то на Руну, что растянулась у ног Май, Каспар пытался постичь природу связи между руной и молоденькой белой волчицей. В голове у него проносились события последних лет — с тех самых пор, как в замок явился зверолов с телом волчицы-матери.

Морригвэн заявила, что необходимо найти волчат: один из них приведет ищущих к новой Деве. Из малышей выжила лишь одна Руна. Однако Морригвэн умерла, а пророчество так и не исполнилось. Никакой Девы Руна не встретила.

Сперва Каспар возликовал было, когда Руна нашла Нимуэ, больную девочку, которой они помогли вернуться из Иномирья, а затем — Лану, бедную сиротку, которую коварно заманили в банду овиссийцев, незаконно охотившихся на медведей Торра-Альты. Но в результате молодая волчица привела Каспара всего-навсего к Май — а уж из Май ни при каком раскладе новой Девы получиться не могло. Юноша старался не думать на неприятные темы, но не мог не замечать, как растет живот его спутницы. Тошнота, что досаждала Май в начале беременности, давным-давно прошла, зато вспыльчивость осталась. И все равно Каспар вынужден был признать: никогда еще Май не была так прекрасна. Он улыбнулся подруге, вопреки всему счастливый тем, что они вместе.

— Ветер по-прежнему дует нам в спину, да и компас показывает все то же. Наверняка мы очень скоро увидим землю, — обнадеживающе заметил он.

В ответ Май лишь неопределенно хмыкнула, пересчитывая зарубки на мачте.

— Иди сюда, садись, — ласково позвал юноша. Май отпихнула Трога с дороги и, подойдя к Каспару, критически поглядела на него.

— Как голова? Не промывал рану? Соленая вода обеззараживает.

Ее темный силуэт вырисовывался на фоне палящего неба.

— Голова чуть-чуть лучше, — соврал Каспар.

Первые пару недель на море рана почти не беспокоила его, но потом начала гудеть. Зуд мешал ему спать, но как раз это-то юношу и не раздражало: он боялся ночи и тишины, неизменной ее спутницы. С приходом вечера ветер всегда ослабевал, и глухой полуночью посреди неизведанного океана Тетис бывало довольно-таки мрачновато. К молодому торра-альтанцу снова вернулись былые кошмары.

Май склонилась над ним и неодобрительно скривила губы.

— Хватит расчесывать, так у тебя никогда ничего не заживет! — Смочив обрывок ткани в ведре соленой воды, она принялась протирать макушку Каспара. — Неужели мне еще и за тобой приглядывать?

Промыв рану юноши, она тяжело сползла на дно лодки и скорчилась в его объятиях, глядя на свой выпяченный живот. Май пролежала так до самого вечера, почти не говоря, лишь время от времени жалуясь на усталость. Однако с наступлением сумерек девушка поднялась и, как делала каждый вечер, встала лицом к востоку, поджидая восхода луны.

— Вот Она! — выдохнула девушка, когда блики серебристого сияния потянулись по волнам навстречу суденышку. — Что может быть прекраснее? Только под Ее ласковыми лучами эта постылая слабость меня покидает.

Каспар глядел на свою спутницу. Омытая лунным сиянием, она и сама словно светилась изнутри, восторженно подавшись всем телом в потоки танцующего белого света.

— Такое впечатление, будто луна тянется к нашей лодке, чтобы увести ее за собой, — заметил Каспар. — Я часто слыхал про путеводную звезду, так почему не может быть путеводной луны?

Май рассмеялась.

— А по-моему, нас несет течение. Не столько даже сам ветер — ведь он-то как раз часто утихает, а именно течение. Оно тут очень сильное — как будто все воды Великой Матери мчат нас туда.

— Хорошо бы, — вздохнул юноша. — У нас вот-вот кончится питьевая вода. Надо бы урезать наши нормы.

— Я не могу, — пожала плечами Май. Каспар кивнул.

— Я знаю. Ребенок!

Май снова легла, и он крепко обнял ее. Рядом с ней Каспару было куда спокойнее, особенно ночью, во сне. Он так боялся этих неотвязных кошмаров, боялся зловония, наполнявшего его сны, в которых таились в засаде тени. Боялся неумолчного тихого перестука лап невидимых чудищ, что следовали за ним по пятам, как бы быстро он ни бежал. Каспар пытался сосредоточиться на ритмичном поскрипывании мачты, но по мере того, как он погружался все глубже в сон, звук этот сменялся громовыми ударами, как будто кто-то со всей силы колотился в голову юноши, пытаясь пробить череп и добраться до мозга.

Май пошевелилась во сне, и он резко очнулся. Шею кололо, по всему телу проступил пот. Юноша панически глядел на ровную серебристую гладь океана. Почудилось ли ему — или он в самом деле расслышал в ветре волчий вой? Руна тоже приподнялась, густая шерсть на загривке у нее встала дыбом, верхняя губа дрожала от низкого утробного рыка. Каспар окинул взглядом лодку. Вроде бы ничего подозрительного — но все равно он не мог отделаться от чувства, что человек-волк где-то здесь, рядом, наблюдает и ждет.

Не смея больше заснуть, юноша так и просидел до рассвета, глядя за корму. Один раз ему померещилась в отдалении верхушка мачты, освещенная светом покачивающегося фонаря. Болящими от напряжения глазами Каспар следил за альбатросами и чайками, парящими на крыльях ветра. По рассказам Май, Талоркан считал, будто ни один злой дух не выносит соленой воды — но ведь если такой злой дух превратится в птицу, что помешает ему перелететь через море? Однако те немногочисленные птицы, которых удалось заметить Каспару, вели себя совершенно естественно. Впрочем, по большей части они виднелись лишь черными точками на фоне звездного неба.

Наконец из-за края сине-зеленых вод выкатился огромный жаркий шар солнца. Май со стоном распласталась по палубе — ранним утром она чувствовала себя хуже всего. Каспар же пристально вглядывался из-под руки вдаль, на восток. По коже у него пробежал непонятный холодок. Воздух казался каким-то другим, а море, как решил юноша после долгого размышления, стало чуть светлее. В двухстах ярдах от борта в воду с размаху нырнул черный баклан.

Каспар все продолжал всматриваться.

Сегодня видимость была хуже обычного. По воде стелилась туманная дымка, а на горизонте висела тяжелая туча.

— Это либо земля... — неуверенно начала Май.

Каспар, Май и Руна с Трогом сбились на носу лодки, затаив дыхание. Вот утлое суденышко плавно вошло в полосу стелящегося тумана. Теперь солнце впереди превратилось в расплывчатое белесое пятно, куда ни глянь, все равно видно было не дальше, чем пару ярдов.

— Либо край света, — докончил Каспар недоговоренную спутницей фразу.

Бледное солнце медленно поднималось, становилось все жарче — и вот, наконец, лучи его разогнали пелену тумана. Каспар с Май ахнули. Пред ними, совсем близко, раскинулась широкая полоса зеленой земли. Влюбленные с радостными криками бросились друг другу в объятия, голоса их эхом отражались от высоких крутых берегов. Трог восторженно ухватил Руну за ухо. Одна волчица осталась безмятежной и, как обычно, прижималась теплым боком к бедру Май.

Почему-то Каспар ожидал от этого неведомого континента за океаном Тетис чего-то куда более драматичного — изрыгающих лаву огромных вулканов или встающих над золотыми утесами дремучих лесов. Однако берег оказался как две капли воды похож на побережье Писцеры в Южной Бельбидии. Тысячи крошечных островков испещряли море вокруг, а впереди виднелся широкий эстуарий, длинными языками тянущийся далеко в глубь суши. Туда-то и гнало течение суденышко Каспара.

Над берегом висела почти давящая тишина. Каспар жадными глотками пил воздух, радуясь, что кругом не видно и следа цивилизации. По обе стороны залива, отражаясь в недвижной воде, поднимались покрытые густым лесом горы. Покой нарушал только плеск воды о борта суденышка. Жизнь тут текла день за днем мирно и безмятежно, подчиняясь естественному ритму, не знающему вмешательства человека. К северу над долиной кругами парили орлы, огромные птицы без всякого усилия скользили на воздушных потоках. Невдалеке по воде прошла рябь — то на миг коснулась поверхности серебристая спина крупной рыбины.

— Земля! — ахнула Май.

— Доплыли!

В порыве восторга Каспар обнял ее и оторвал от земли.

— Полегче ты! — прикрикнула она с напускной суровостью, но улыбаться так и не перестала.

Они отпраздновали конец плавания тем, что выпили по нескольку больших кружек воды. Все пили и пили, пока не почувствовали, что сейчас лопнут. Трог стоял передними лапами на борту и облаивал свое отражение, а Руна, уже превратившаяся из неуклюжего волчонка в высокого поджарого зверя с изумрудно-зелеными, ярко горящими в свете солнца глазами, задрала морду и вдруг завыла. Протяжный вой, перекрывая лай пса, пронесся над заливом, эхом отражаясь от горных склонов, и замер вдали. Последним его нотам вторило глухое раскатистое рычание. Май с Каспаром медленно опустили кружки.

— Что это? — напряженным шепотом спросила девушка. Каспар улыбнулся.

— Тролль, вивьерна, горный лев, неведомый зверь из неведомых земель, — пошутил он, объятый все той же эйфорией.

— Не смешно! — отрезала Май. — Мы тут одни-одинёшеньки.

— Да это просто-напросто медведь, — поспешил успокоить подругу юноша, жалея, что ненароком напугал ее. — Сюда, на лодку, они к нам и не сунутся.

— Медведи прекрасно плавают, — возразила она.

— Они не станут с нами связываться, — сказал Каспар. — Да и вообще ни одному медведю с торра-альтанским лучником нипочем не справиться. — Порывшись в тюках с вещами, он извлек лук. — Смотри, если тебе так спокойнее, я его натяну. Стрелки Торра-Альты — самые сноровистые лучники во всем Кабаллане, — беспечно добавил он.

Май фыркнула.

— А мы уже не в Кабаллане.

Суденышко вплыло в узкую теснину — казалось, море протягивает в глубь берега худой, корявый палец. Здесь было темно, отвесные утесы чуть не смыкались над головой и поросли густым лесом. Все чаще слышался медвежий рык.

Каспар неуверенно кашлянул, прочищая горло. Похоже, медведи тут и впрямь кишмя кишат. Конечно, если подумать, этого и следовало ожидать: ведь Урсула родом именно отсюда и всегда питала необъяснимое пристрастие к этим зверям. Но почему-то, хотя юноша так и не понимал почему, его это тревожило. Странно. Уж на что свирепы знаменитые торра-альтанские бурые медведи, а их он никогда не боялся. Трог прижал уши к голове и глухо заворчал.

— Что такое? — испуганно спросила Май.

— Нет-нет, ничего, — с напускной беззаботностью отозвался Каспар.

— Ты боишься, что они из Некронда? Юноша торопливо помотал головой. Резкое движение отозвалось слабой болью в макушке.

Май покосилась на него исподлобья.

— Похоже, тебя лихорадит. Тебе плохо?

— Ничего подобного, — отрезал Каспар. Грубить ему не хотелось, но вдруг навалилась сильная дурнота и слабость.

— У тебя опять припадок!

— Да нет же, я в полном порядке! — Он изо всех сил старался собраться. — Подержи-ка минутку руль.

Боясь, что его вот-вот вывернет наизнанку, Каспар всунул деревянный брусок в руки Май и поспешил к борту, но в спешке поскользнулся и с размаху ударился головой о поручень.

Глаза заволокло пеленой тьмы. И из этой тьмы вынырнула морда дракона. Алое пламя ударило в лицо Каспару, опаляя брови. Крик Май привел юношу в чувство.

— Спар, Спар! Твои глаза!

Несколько мгновений Каспар тяжело висел на борту. По лбу, по щекам у него струились ручейки крови. Глаза горели.

— У тебя кровь из глаз! — вскрикнула Май.

— Да нет же! — рявкнул он, от боли забывая про вежливость. — Просто разбил голову.

— Это он, верно? — холодно спросила Май, сжимая обеими руками плечи юноши. — Это оборотень, а без Амариллиса у нас нет ни малейшего шанса. Волк последовал за нами даже сюда.

— Обойдемся и без Талоркана, — высокомерно возразил Каспар. — И как-нибудь отыщем способ избавиться от Некронда.

— Но как, как? — тихонько спросила Май. — Если он идет за нами по пятам?

Ох, до чего же Каспару хотелось просто-напросто всучить Некронд какому-нибудь доверчивому, ничего не подозревающему простаку — да кому угодно, лишь бы избавиться от этой обузы.

— Это Некронд его к нам притягивает, — довольно громко пробормотал он. — Пока Некронд был у тебя, со мной никаких странностей не происходило, а теперь вот снова, просто прохода не дают. Если мы сумеем как-нибудь избавиться от Некронда, волк от нас тоже отстанет.

Наконец плыть дальше стало уже невозможно. Теснина оканчивалась водопадом высотой в добрые двести футов. Слева от водопада тянулся пляжик, усыпанный светлой галькой, — туда-то Каспар и решил пристать. Они с Май уложили оставшиеся припасы и приготовились лезть на горы пешком.

— Давай я перенесу тебя через пляж на руках, — предложил юноша.

— Как благородно — но только зачем?

— Все равно что перенести тебя через порог в новую жизнь. — Он поцеловал ее в щеку. — Ты прекрасна, Май.

— Очень может быть, скоро тебе придется и впрямь меня нести, — засмеялась она. — Если так и дальше пойдет, ходить я уже не смогу.

Кряхтя от натуги, Каспар перенес потяжелевшую Май через каменистый пляж и, усадив у подножия утеса, оглянулся на лодку.

— Боюсь, ты нам больше не понадобишься. Против этих ветров вернуться невозможно.

Руна с Трогом возбужденно обнюхивали влажную почву. Май задумчиво поглядела вверх, на пенящийся поток водопада.

— А как насчет медведей? — спросила она.

— Медведи первыми не нападают, разве что застать их врасплох. Они атакуют, только если чувствуют угрозу.

Молодые люди прошли вдоль пляжа почти к самому водопаду. Вода там ревела совсем оглушительно. Каспар задрал голову, выискивая местечко, где было бы подниматься полегче. По обеим сторонам потока тянулись заросли кустарников, особенно густых и сочных от постоянного легкого дождичка брызг. Юноша надеялся, что торчащие корни облегчат подъем по скользким, осыпающимся скалам.

На то, чтобы вскарабкаться на вершину, ушла добрая половина утра. В ушах у Каспара стоял неумолчный шум водопада, зато облако брызг смыло с путников корку въевшейся в кожу соли. Следуя вдоль русла петляющей речки в глубь побережья, они вскоре удалились от водопада настолько, что снова стало можно разговаривать. Тут и устроили привал. Май буквально рухнула навзничь, пытаясь отдышаться. Зато Трог с Руной резво носились вокруг огромными кругами, весело кусая друг друга за хвосты. Вокруг распевали незнакомые птицы.

— Интересно, он там, вверху? Он смотрит на нас? — Май уставилась в небо, все еще нервничая из-за человека-волка. — Вдруг он наверху, с орлами?

— Это не орлы, — возразил Каспар. — Это грифы-падальщики.

Хотя голова гудела, а в глазах мутилось, он все равно не мог спутать орла с грифом. Преодолевая боль, юноша постарался сосредоточиться и подумать. Наверняка оборотня к ним притягивает именно Некронд. Надо как можно скорее избавиться от Яйца!

— И почему только я просто-напросто не утопил Некронд в великом океане?

— Потому что океан полон жизни. Там Некронд может найти любое чудовище. Мы же это сколько раз уже обсуждали, — чуть раздраженно откликнулась Май.

Каспар кивнул и помог подруге подняться. Они вновь побрели по берегу, любуясь мчащейся мимо искрящейся водой с рваными отражениями нависающих над рекой высоченных елей. За проведенные на лодке недели Каспар отчаянно соскучился по виду земли, но сейчас кругом стоял такой непроходимый лес, что поле зрения все равно ограничивалось несколькими сотнями ярдов вперед по берегу.

Через четыре дня такой ходьбы лес и не думал кончаться, и Каспар уже не на шутку жалел, что оставил Огнебоя за морем. Последнее время Май могла ходить только по-утиному, вразвалочку и ужасно медленно. А может, в этих краях тоже водятся лошади? Олени тут есть, так почему бы не оказаться и лошадям? Оленей кругом и точно водилось без счета. Каспар с Май объедались олениной и до того избаловались, что, приготовив обед или ужин, просто-напросто бросали остатки туши — тащить их с собой не было никакой необходимости.

После очередной подобной трапезы Каспар облизал пальцы и вытер их о штаны.

— А хорошо, что с нами нет Папоротника, — лениво заметил он, собираясь подниматься, чтобы начать новый долгий переход.

— Что? А, да, — рассеянно кивнула Май и тут же нахмурилась. — Спар, нас кто-то преследует. Я точно знаю. У Руны шерсть на загривке дыбом стоит.

И в самом деле, оба их четвероногих спутника весь день то и дело оглядывались. Хотя юноша так никого и не увидел, но чувствовал себя куда как неуютно.

Когда начало смеркаться, он остановился и бодро заявил, стараясь поднять дух не только Май, но и себе самому:

— Разожгу-ка огонь побольше, и всласть попируем. Огонь любого дикого зверя отгонит.

Май натянуто улыбнулась, но на лице ее читалось беспокойство. Пока Каспар собирал хворост и разводил костер, она нацарапала на темной земле вокруг какие-то руны.

— Руны защиты.

Шагнув назад от весело потрескивающего костра, юноша оглядел ее творение.

— Руны защиты, — торжественно подтвердила она.

После еды молодые люди сели перед огнем, прижавшись друг к другу и слушая, как Трог могучими челюстями дробит кости. Руна шныряла туда-сюда и всякий раз, проходя мимо Май, прижималась к девушке, терлась мордой о ее шею или покусывала за ухо.

— Я тоже тебя люблю. — Май взъерошила шерсть на загривке волчицы.

Каспар улыбнулся при виде этой парочки, в который раз дивясь силе уз, что связали Май и Руну.

До конца дня путники сделали еще один переход и наконец вышли к опушке. Каспар обрадовался, что лес остается позади. Теперь перед ними раскинулся пейзаж, подобного которому юноша и вообразить не мог. Над травянистой равниной вздымались тонкие, точно иглы, шпили, напомнившие ему разве что сталагмиты пещер под Торра-Альтой. Между этими шпилями тут и там стояли ивы — выше и тоньше, чем их кабалланская разновидность. Корни деревьев уходили в темные омуты. Трог принюхался и повел носом с характерным выражением офидианского змеелова, а потом принялся возбужденно сновать взад и вперед.

Каспар глянул на непроглядную поверхность воды и передернулся.

— О нет! Только змей нам еще и не хватало!

Руна глядела на пса с отвращением, но Трог скакал, как одержимый. Юноше потребовалось добрых полминуты на то, чтобы его угомонить.

Май побелела как полотно.

— Змеи? — переспросила она. Каспар кивнул на Трога.

— Он их чует. Он так трясется, только если унюхает змею. Молодая женщина теснее прильнула к нему.

— Спар, ты ведь меня защитишь, правда?

— Я за тебя жизнь отдам, — серьезно отозвался он, но тотчас же снова ухмыльнулся. — Однако до этого сейчас не дойдет. Если, конечно, пойдем во-он там.

Он показал на темные, иссиня-серые каменные иглы, соединенные узкими полосами твердой земли. Все вместе образовывало нечто вроде переходов между топями.

— Смотри, там сухо, и мы сумеем пройти.

Май стала уже совсем неповоротливой и громоздкой. Огромный живот выпирал вперед. Принимая решение переправиться за море и отыскать пустынные земли, Каспар совершенно не учел, как скажется на Май беременность — и вот теперь проклинал свою непредусмотрительность. Им нужна помощь!

— Май, мы должны исполнить наш замысел — совершить то, что ты начала, а я продолжил. Она кивнула:

— Знаю.

— Мы должны найти место, где Некронд будет в безопасности. И скорее — пока он нас не настиг.

— Но где? Как?

— Наверняка есть какой-нибудь способ. Не может не быть, — раздосадованно буркнул юноша. — Уж Брид знала бы, что делать.

— Ты никогда ее не забудешь, — в отчаянии простонала Май. — Я думала, твоя любовь к ней рано или поздно пройдет, и мы сможем вместе строить новую жизнь. Увы, похоже, напрасные надежды.

— Это груз, нести который приходится нам обоим, — парировал он. — Я тоже не могу забыть Талоркана. — Он выразительно кивнул на живот Май. — Я ежедневно гляжу на плод вашего с ним знакомства, а ты хочешь, чтобы я даже не упоминал Брид!

Они продолжали путь молча. Каспар целиком погрузился в раздумья. Мысли его кружили, точно голодные ястребы, выглядывая хотя бы проблеск идеи, за которую можно уцепиться.

Земля под ногами хлюпала и чавкала. Мох был насквозь пропитан водой.

— Спар, я больше не могу, — окликнула отставшая Май. Каспар шел медленно, но все равно поражался тому, как быстро она устает.

— Спар, ребенок появится уже совсем скоро. Нам нужно найти какое-нибудь безопасное место, подальше от всяких змей и лесных зверей, — озабоченно произнесла она.

Юноша хмыкнул в знак согласия, хотя на самом деле почти и не слушал. Уже почти настала ночь, а им еще предстояло перебраться через неглубокую — по щиколотку, — но довольно широкую лужу, за которой виднелся сухой участок у подножия скалистых шпилей. Прежде чем ступать в воду, юноша потыкал туда палкой, надеясь распугать змей, если они там поджидают доверчивых путников. Ему тоже отчаянно хотелось найти безопасное укрытие — он устал, а над землей начинал подниматься туман.

Трог без устали вынюхивал змей, зато Руна была настроена очень игриво и вцепилась в палку Каспара, точно он предлагал веселую игру. Юноша ласково пристыдил волчицу и погладил длинный мех на загривке. Руна потерлась о его ногу и, в первый раз в жизни, лизнула ему руку. Каспар никогда не забывал о том, что она — дикое животное, и потому особенно растрогался доказательству, что наконец завоевал ее доверие.

— Последнее усилие — и мы выберемся из этого треклятого тумана, — ободряюще заметил он.

— Какого тумана? — удивилась Май. — Вечер такой ясный.

Каспар прищурился, вглядываясь в очертания черных шпилей, смутно маячивших в темноте впереди.

— Должно быть, я сплю на ходу, — простонал он, подавленный грузом своей ответственности.

— Надо пройти еще хотя бы немного, — заявила Май. — Каждый шаг приближает нас к цели, к освобождению от этого гнета.

— Ой, нет, только не сегодня. — Каспар аж сбился с шага.

— Что такое? — встревожилась Май.

— Не знаю.

Внезапно воздух кругом сделался каким-то тяжелым, давящим. Каспару стало трудно дышать — словно кто-то чужой пытался высасывать из него жизнь. Юноша торопливо зашлепал по мелководью, но, добравшись до твердой почвы, тут же свалился. Голова кружилась, сырая почва холодила щеку. Он лежал, моргая и стараясь побороть застившую глаза пелену, но голову снова пронзила невыносимая боль.

Откуда-то издалека послышался крик. Каспару показалось, будто он различает запах паленых волос, горелой кожи. Крики усилились, в них звучала невыразимая мука. С ними сливался леденящий лязг щипцов, скрип веревок. Юноша испугался, что сходит с ума. Он закашлялся, задыхаясь, отплевываясь от едкого дыма. Он узнал этот дым, этот запах — так пахло в подземельях Абалона. Неужели он каким-то образом попал на край меж мирами? Да, сомнений нет, это — вопли пытаемых душ. Затерянный в безграничном океане боли, Каспар уже не мог отличить явь от самых худших страхов своего подсознания.

— Я знал, что тебе хватит силы, Спар, — прорычал какой-то голос, шедший из глубины его разума, и Каспар увидел чудовищное существо, наполовину человека, наполовину волка. Оно сжимало когтями его мозг. — Мне нужна твоя сила. Она питает меня.

Какая боль! Каспар уже не мог ничего соображать. Казалось, это не закончится никогда. А затем алый туман, что застлал весь мир, пронзил тоненький лучик света. Вместе с ним донеслось тихое, успокаивающее пение. Боль притупилась, хотя и не исчезла совсем, но все-таки юноша снова обрел способность думать. Кругом царил невероятный шум. Визг свиней на бойне? Однако по мере того как поток света прояснял сознание, Каспар понял, что это кричит он сам.

Он стоял на четвереньках, опираясь на локти и колени, уткнувшись лицом в землю. Чьи-то руки обхватывали его за плечи. К своему ужасу, Каспар услышал тяжелое, глубокое дыхание какого-то огромного зверя, угрожающую поступь массивных лап, что кружили и кружили вокруг него.

— Спар! О, Спар! Что же я наделала?

— Май, нет!

Юноша слабо перевалился на бок. Май сжимала в руке Некронд!

— Ты так кричал! Кричал и кричал, без конца! Я думала, ты умираешь. Думала, ты бросишь меня здесь, в этом пустынном мире, одну-одинешеньку. А потом ты стал умолять меня воспользоваться Яйцом, говорить, что они завладели твоим разумом. Ты сам меня попросил!

— О, Май! Что ты натворила? — в отчаянии простонал Каспар, инстинктивно переводя взгляд на сгусток тьмы за выступом скалы.

Задвинув молодую женщину себе за спину, юноша схватил лук и одним движением приладил стрелу. Трог с Руной придвинулись поближе, загораживая телами хозяев.

Трог то скулил, то рычал, то заливисто тявкал. Шерсть у него на загривке встала дыбом. Руна замерла в суровом молчании, готовая в любую секунду броситься на врага. Напряжение животных передалось Каспару, и он заставил себя сделать несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Что, если Трог с Руной чуют человека-волка? Что, если он здесь, во плоти и крови?

Однако когда атака все же началась, все приключилось так быстро, что Каспар даже не успел ничего заметить. Что-то на огромной скорости вырвалось из тьмы, толкнуло его в грудь и сшибло на землю. Лишь затем юноша услышал рокочущий рык. Еще не до конца понимая, что произошло, молодой воин поднялся на ноги — и тут его словно громом поразило. Рядом душераздирающе кричала Май! Он лихорадочно обернулся, ища ее. Она бежала прочь, а за ней огромными скачками несся исполинский черный волк. Вот он вскочил на спину своей жертве, и они вместе скатились на мелководье.

Каспар с отчаянными воплями кинулся к ним.

— Отпусти ее! Убирайся! — яростно кричал он.

Трог, короткие, но сильные лапы которого на столь близком расстоянии обогнали даже легконогую Руну, успел туда первым и повис на загривке черного чудовища.

Вытаскивая на бегу нож, Каспар ринулся в бой. Клинок вошел в жесткую густую шерсть, проткнул кожу и остановился, заскрежетав о кость. Черный волк взвыл и обернулся, норовя дотянуться до юноши огромной пастью. Молодой воин ударил снова, но второй волк уже ухватил его за ногу и поволок прочь от Май. Торра-альтанец изогнулся, сделал выпад и по рукоять всадил нож в глаз чудищу.

Он снова вскочил, но не увидел Май за сплетенными в непримиримой борьбе телами волков и пса. Потом Каспар заметил слабую тонкую руку, цепляющуюся за шею черного волка. Май лежала в самом низу, придавленная этой грудой. Зверь уже тянулся к ней, разевая огромную пасть...

Рванувшись вперед, Руна втиснулась под шею волка, впилась зубами ему в морду. Пасти их сомкнулись друг на друге, Руна исчезла из виду, придавленная тяжестью злобного хищника. Раздался жуткий хруст костей.

Наверху кучи оказался Трог, так и не выпустивший загривка черного волка. Каспар вновь и вновь вонзал нож в бок чудовищу, пока, наконец, оно не рухнуло на землю.

— Май! — закричал юноша. — Май, где ты?

Трог жалобно скулил, но иного ответа не было. Над полем схватки повисла гнетущая тишина. Через некоторое время в этой тишине послышался тихий плач, и Каспар разглядел во тьме молодую женщину. Она лежала, обнимая волчицу.

— О, Руна, Руна! — всхлипывала она.

Выхватив из огня головню, Каспар осветил место трагедии. Гигантский черный волк лежал на земле бездыханный. Юноша пнул его ногой, чтобы убедиться, что тот окончательно мертв, но тело оказалось на удивление легким. Поднеся импровизированный факел поближе, торра-альтанец увидел, что это всего-навсего шкура и череп, пустые, не заполненные плотью. Оставив их валяться, Каспар с болью перевел взгляд на Май и Руну, инстинктивно зная, что тут уже ничем не поможешь. Всхлипывающая Май обнимала волчицу, грудь, шея и голова которой побагровели от крови.

— Она еще дышит, — еле выговорила Май сквозь слезы.

— Ну, значит, надежда еще не потеряна, — отозвался Каспар, опускаясь рядом с ними на колени.

Руки у него тряслись, он сглотнул, чтобы не дать прорваться рыданиям. Хотя он не говорил этого вслух, чтобы не огорчать Май, но вид жестоко изуродованной морды и черепа волчицы яснее всяких слов говорил: надежды нет. Юноша перевел взгляд с Руны на Май и вдруг обратил внимание, что та придерживает левой рукой правую.

— Ты же сама ранена!

Сосредоточенная лишь на Руне, Май даже не ответила, а когда Каспар попытался осмотреть ее руку, просто оттолкнула его. Юноше не оставалось ничего, кроме как, сдерживая горе, заняться своими ранами. На счастье, они оказались не глубоки — спасибо добротной коже на сапогах.

К утру Каспар с Май сделали уже все, что только могли, чтобы облегчить страдания Руны. Молодая женщина притихла, лицо у нее осунулось и побледнело. Она явно испытывала сильную боль. На коленях у нее лежала голова Руны. Раны на морде и шее волчицы промыли, изредка она слабо повиливала хвостом и тихонько поскуливала, но ничего не пила и не ела.

— Она спасла меня, — пробормотала Май. — Он тянулся к моему горлу, а Руна подставила свое. — Она гладила морду волчицы и той, казалось было приятно лежать на коленях любимой хозяйки, прижимаясь к ее округлому животу. — Боюсь, у нее вдобавок еще и сильное внутреннее кровотечение. Я дала бы ей настой донника, но она все равно не пьет. Я ничего не могу сделать, ничего.

— Она умирает, — негромко произнес Каспар, опускаясь на колени возле Руны и поглаживая теплую гладкую спину.

Надо всеми словно витала атмосфера тихого покоя, хотя молодые люди были объяты скорбью.

— Руна, мне так жаль, прости меня, прости, — снова и снова повторял Каспар. Морригвэн велела ему приглядывать за молодой волчицей, чтобы та смогла отыскать новую Деву. Старая жрица умерла с этой просьбой на устах, и он поклялся исполнить ее. — Прости.

Юноша обеспокоенно глядел на Май, которая так и не удосужилась заняться своей рукой. Наконец Каспар с трудом уговорил молодую женщину позволить ему взглянуть. Он ожидал обнаружить глубокие следы огромных волчьих клыков, но испытал настоящее потрясение при виде маленького полукруглого отпечатка, несомненно, оставленного зубами человека. Юноша в ужасе уставился на отметину и выпустил руку подруги.

— У него не было глаз, — равнодушно сообщила Май.

Каспар промолчал. Весь день и начало ночи они сидели с Руной. Над раздвоенной скалой взошла полная луна. В белом сиянии все кругом отбрасывало резкие тени, скалы, что часовыми застыли впереди, казались выше в этом магическом свете. Руна приподняла морду, потянулась навстречу лунному лучу. И когда он коснулся ее, она тихо вздохнула и снова уронила голову на живот Май.

Каспар плакал так, как не оплакивал ни Морригвэн, ни Перрена. Плакал о чести и верности души волчицы, о ее мужестве и самоотверженности. И еще плакал о себе — что не сумел выполнить своей задачи и позволил Руне погибнуть.

Май не проронила ни слезинки. Она молча глядела на луну всю ночь напролет, точно желала досыта напиться ее волшебством. Каспар не смог убедить подругу отпустить тело Руны — и Май держала волчицу на коленях до самой зари. Взошедшее солнце осветило Трога — пес сидел, склонив голову набок, в явной растерянности. Он легонько ткнул Руну носом, а не дождавшись ответа, попробовал приподнять ее голову, точно пытаясь разбудить. Когда же изувеченная морда волчицы снова безжизненно упала, терьер заскулил и принялся, как одержимый, носиться вокруг, словно силясь убежать от переполнявших его эмоций, понять которые он не мог.

— Май, мы должны оставить ее, — сказал Каспар, когда серый пейзаж кругом начали расцвечивать розовые блики зари.

Молодая женщина кивнула. Несмотря на печаль, к обоим на краткий миг снизошло чувство покоя. Руна прогнала человека-волка, и они более не ощущали себя затравленной дичью.

— Если бы не она, я бы сейчас была мертва, — все твердила Май.

Юноша поднял Руну, неожиданно оказавшуюся очень тяжелой. Голова ее свешивалась, синий язык покачивался в такт его шагам. Каспар с Май выбрали расщелину, отходившую от высокой острой скалы, и опустили туда тело волчицы. Это было укромное место — из тех, где волк сам бы предпочел отлеживаться во время жары, или, поджавшись, запрокинув голову, выть по ночам на луну.

Они завалили тело камнями, хотя Трог возмущенно лаял. Каждый раз, как Каспар пытался опустить на нее очередной камень, офидианский змеелов отталкивал камень носом и предостерегающе рычал на руку хозяина. В конце концов юноше пришлось привязать пса к дереву.

Пока Каспар возводил над могилой невысокий курган, пес безостановочно выл. Когда же молодой торра-альтанец уже подходил освободить его, Трог перегрыз веревку, кинулся к насыпи и принялся яростно раскапывать ее. Не успел Каспар остановить его, терьер уже высвободил лапу волчицы и потянул за нее.

— Трог, не надо! Оставь ее! — молил юноша. — Трог, она умерла. И этого изменить ты не в силах. Оставь ее! Трог! Трог!

Пес, чего еще ни разу не позволял себе прежде, щелкнул зубами на протянутую к нему руку и продолжил лихорадочные попытки освободить Руну. Май, вся в слезах, присела и обвила его руками:

— Трог, Трог, ее больше нет. Она умерла.

Но Трог не понимал, и в конце концов Каспару пришлось снова привязать его и утащить, воющего, прочь от кургана. Убитый горем отряд двинулся на восток.

 

8

 

Груду дров лизали языки красного, рыжего и синего пламени. Дым клубился у ног Брид, кольцами поднимался к лицу, забивал горло. Девушка извивалась, пытаясь высвободиться, до боли напрягала мускулы, задирая голову, снова и снова уворачиваясь от удушающего дыма. Саднящими глазами она глядела на огонь, тщетно убеждая себя, что все это — лишь обман чувств, игра ее воображения.

Жар подкрадывался к ступням, покалывал иголками пальцы. Скоро он превратится в нестерпимое жжение, заставит отчаянно биться в цепях. Именно так умерла ее мать. Брид видела ее агонию, видела, как пузырящаяся плоть обуглилась, ломкими слоями отвалилась от костей, да и те стали хрупкими почерневшими палочками и скоро рассыпались в прах.

Ужасные воспоминания затопили девушку. Она уже не могла сдерживать безумную панику.

— Халь! Халь! На помощь!

— Брид! — ответил его голос.

— Халь! Халь! Спаси меня, спаси!

— Брид, я спасу тебя! — загремел он, и сквозь пелену дыма Брид увидела, как он скачет к ней.

Но избавления все равно не было. Каждую ночь он пытался спасти ее — но попадал на расправу злобным хобгоблинам, мечи которых пронзали его сверкающие доспехи, точно они были из блестящей бумаги, а не из стали. Каждую ночь возлюбленного Брид рубили в куски у нее на глазах — и ничего ужаснее она себе и представить не могла.

От удушья и боли бедняжка потеряла сознание, а очнулась опять в промозглой и сырой келье, не в силах даже пошевелиться. Но думать по крайней мере могла. И как только она оказалась такой слабой? Почему позволяет чародеям манипулировать ее воображением? Где ее сила воли? Она же Брид — Дева, Одна-из-Трех. Но они все равно без труда справились с ней. Откуда-то из глубин разума поднимался назойливый, издевательский голосок: «Но Морригвэн мертва. Ты слишком слаба. Обычная смертная, а не Одна-из-Трех. Троица распалась».

И это была чистая правда. Брид знала — силы в ней не больше, чем в Май. Вот что самое ужасное! Пришло время взглянуть в лицо горькой правде, отринуть гордыню. Хотя Брид понимала, что так нельзя, но за все эти годы привыкла считать, будто сила, жившая в ее душе, — собственное ее достояние, а вовсе не дар Великой Матери. И что же? Какой горький урок! Чародеи поймали ее в ловушку так же легко, как Халя, заперли в клетке образов, страхов, порожденных ее же собственным воображением.

Вот оно! И как это она не подумала об этом раньше? Если воображение работает против нее, то точно так же может работать и за. Почему бы не представить, будто на помощь ей скачет не Халь, а Кеовульф? Кеовульф — рыцарь доблестный и могучий. Более того, в него-то она не влюблена, а значит, она будет меньше бояться за него и сон выйдет не таким жутким.

— О, Великая Мать, даруй мне силу, — взмолилась юная жрица, когда еженощный кошмар начался снова.

Пламя лизало ноги, а перед внутренним взором, как обычно, появился Халь. Неимоверным усилием воли девушка постаралась вычеркнуть, убрать его, заменив красивые черты молодого торра-альтанца суровым лицом Кеовульфа.

— Кеовульф! — закричала Брид и с восторгом поняла, что на сей раз к ней скачет именно он.

Рыцарь спасет ее, разорвет чары, сковавшие ее разум. Но, увы, в следующий же миг до девушки донесся резкий запах вивьерны. Должно быть, теперь кошмар Кеовульфа вытеснил, заглушил кошмар Брид — она перенеслась в его мир. А чудище уже рвалось к ней сквозь языки пламени, открыв свой жуткий клюв. Длинный узкий язык хлестнул девушку, острые когти вонзились в грудь, и все затопила дикая боль.

Брид очнулась все в том же сыром узилище, без звука, без проблеска света. Мысли скакали, обгоняя друг друга. Она изменила видение. И хотя исход оказался ничем не лучше, и вырваться из круга мучений не удалось, она по крайней мере сумела чего-то достичь. Все дело в том, что она, Брид, боялась вивьерны ничуть не меньше, чем Кеовульф, а потому не могла изгнать из его разума страх и тем самым покончить с иллюзиями. Надо поступить иначе. Надо присоединиться к видению кого-нибудь еще, так, чтобы самой ничего не бояться.

Новый кошмар, как и все предыдущие, начался резко, с места в карьер. Брид не успевала опомниться, как уже стояла, прикованная к столбу, а у ног ее пылало пламя. В прошлые ночи она инстинктивно начинала звать на помощь Халя — и он неизменно являлся, хотя и не мог спасти ее. Последний же раз она воззвала к Кеовульфу и тотчас оказалась в когтях вивьерны. Отказываясь признать поражение, девушка принялась обдумывать оставшиеся варианты. Пип или Абеляр.

Казалось бы, тут и раздумывать нечего. Конечно, Абеляр. Но что-то остановило Брид. Абеляр повидал на своем веку слишком много ужасов. Он познал боль настоящей смерти. Более всего он будет бояться бескрайнего одиночества, что следует за смертью. О нет, попасть в его кошмар она совсем не хотела! Зато Пип молод, более или менее невинен и совершенно бесшабашен. Что может придумать он такого, что напугало бы ее, Брид?

Решившись, девушка громко воскликнула:

— Пип, ты мне нужен! Где ты?

Завеса дыма тут же исчезла, бушующие языки пламени истаяли до одного-единственного неровного огонька. Девушка поняла, что перенеслась из своего сна в сон Пипа, где вот-вот столкнется лицом к лицу с его страхами. Она прищурилась, выжидая, пока глаза привыкнут к полумраку. Странно: она-то думала, что окажется в самой гуще битвы, под занесенной над головой ваалаканской секирой. Однако на деле Брид обнаружила, что лежит на кровати в собственной же спальне. Чего же Пип может тут-то бояться?

Брид уже собиралась встать и поискать его, как поняла, что совершенно обнажена и накрыта лишь тонкой прохладной простыней. Девушка огляделась по сторонам. В камине теплились полупотухшие угли. Свечи, обычно аккуратно расставленные на столе, валялись в углу, точно кто-то решил убрать все следы того, что здесь обитает не простая смертная, а высшая жрица.

Брид села. От этого движения простыня скользнула по ее телу вниз, на миг задержалась на груди и упала к бедрам.

— Пип, — услышала девушка собственный свой ласково-призывный голос.

Он стоял перед ней, полураздетый, в одних лишь кожаных штанах. Хоть для своих четырнадцати лет Пип был и высок, но шириной груди, конечно, не мог равняться с взрослым мужчиной. Зато держался совершенно как взрослый, и совершенно по-взрослому решительно шагнул к ней. Брид озадаченно нахмурилась, все еще недоумевая, почему он может ее бояться. Тем временем Пип сдернул накрывавшую ее простыню. Ничуть не опасаясь зеленого юнца, Брид даже не удосужилась натянуть ее обратно. Оказалось, однако, что во сне Пипа она лежала совершенно нагая, глядела на него в упор и смеялась.

Безудержное смущение сменилось на лице мальчика отчаянной решимостью. Он кинулся на нее, обеими руками схватив девушку за грудь и осыпая ее лицо мокрыми поцелуями. Брид попыталась оттолкнуть его, вырваться, но безуспешно. Пип оказался гораздо сильнее, чем она думала. Напуганная его жаркими поцелуями и неожиданно страстным натиском, она закричала:

— Халь! Халь!

В дверях вмиг вырос ее возлюбленный — в обычных кожаных штанах и просторной шерстяной рубахе. Сапоги его сияли черным огнем под стать черным, цвета воронова крыла, волосам. Двумя шагами он оказался возле кровати Брид, рывком сдернул Пипа с девушки и могучим ударом отшвырнул на голые доски пола у дальней стены. Рука уже нашаривала за поясом рукоять кинжала, но тут Халь одумался и вместо этого угрожающе сжал кулаки.

Лицо паренька исказилось от ужаса.

— Халь, нет! — взмолился он. — Это ошибка. Она сама меня позвала. Я просто не смог удержаться. Пожалуйста, Халь, верь мне. Я бы ни за что не стал так с тобой поступать.

Но тот не слушал. Схватив Пипа за горло, он с размаху впечатал его головой в каменную стену, а затем что было сил ударил по подбородку. Пип беспомощной грудой сполз на пол, изо рта у него текла кровь. Мальчик закашлялся, попытался заговорить, но не смог и лишь выплюнул четыре выбитых зуба.

Одно долгое мгновение Халь в ледяном молчании глядел в глаза своей жертвы, а затем взор его заволокло огненной яростью. Ринувшись на Пипа, он ухватил его за волосы и принялся что было сил молотить лицом об пол. Когда же наконец Халь выпустил несчастного и поднялся, лицо Пипа превратилось в кровавое месиво, из которого торчали раздробленные хрящи носа.

Кошмар Пипа развеялся, а Брид вновь возвратилась в свою темницу, безутешно гадая, неужели они все заперты здесь навсегда и никогда не сумеют отыскать путь к спасению. Она попыталась внушить себе, что холодная пустота вокруг — лишь плод ее воображения, что на самом деле все это наваждение, порожденное чарами трех чародеев. Однако если это чары, то слишком крепкие. Сейчас девушка не чувствовала рядом даже следа чародеев. Ах, будь она сильнее, обладай еще магическим могуществом Троицы, Брид с легкостью покинула бы свое тело — но теперь она была всего-навсего обычной крестьянской девушкой. Брид знала: необходимо внушить себе, твердо поверить, что она по-прежнему находится на поляне в Троллесье. Но все равно верила собственным глазам.

Что ж, не удается разубедить себя, надо пытаться развеять иллюзии, в плену которых находятся остальные ее спутники, товарищи по несчастью. Быть может, стряхнув колдовскую завесу хотя бы с одного из них, удастся освободить и всех прочих? Но как? Похоже, она взялась за дело не с того конца.

Сделав глубокий вздох, чтобы успокоиться и собраться с мыслями, девушка заставила себя терпеливо ждать, пока неизбежный кошмар начнется снова.

...Сладким голоском позвала его:

— Пип! О, Пип!

Она снова перенеслась в Торра-Альту и, обнаженная, лежала на резной деревянной кровати. Но сейчас Брид улыбалась, донельзя довольная своим планом, чудесной уверенностью в том, что способна изменить ход событий. Как все просто! И почему она раньше не догадалась?

Проворно сняв со стула платье, девушка оделась, чтобы не вводить пылкого паренька в искушение. Не станет же он домогаться ее, если не сочтет, что получил приглашение! На такое Пипу не хватит наглости.

Однако она ошибалась. Ее молчаливое сопротивление лишь распалило дерзкого юнца. Стиснув зубы, Брид сдерживала крики о помощи. Нет, она не станет звать Халя! Она сможет повлиять на ход событий, изменит исход сна Пипа! Но, увы! В пылу борьбы Пип поднял столько шума, что его хриплые возгласы очень скоро привлекли в комнату возлюбленного Брид. И Халь вновь зверски избил самонадеянного юнца.

Брид была близка к отчаянию. Что бы она ни делала, а помешать Халю напасть на Пипа была не в состоянии. На следующий раз она попробовала не вмешиваться в события, позволить им течь своим чередом. Когда же Пип вновь распростерся бесформенной грудой на полу, подбежала к нему и с мольбой заглянула в избитое лицо.

— Пип! Пип, гляди, ты жив! Это всего лишь сон. — Она легонько встряхнула его за плечо. — Пип, это всего лишь наваждение.

Ничего не изменилось. Девушка очутилась в гнетущем одиночестве промозглой кельи. Как же остановить этот кошмар? Она испробовала все, решительно все! Брид постаралась изгнать из разума страх и сомнения, дабы достичь полной сосредоточенности — только так возможно озарение.

Остается одно, последнее средство! Она снова позвала Пипа, вложив в этот зов все желание выйти на свободу.

— Я здесь, — нежно отозвался он.

Брид искренне любила славного паренька, восхищалась его мужеством и осуждала его шальные замашки отнюдь не так строго, как, должно быть, следовало. Но даже в самых диких фантазиях ей и в голову не пришло бы взять его в любовники, пусть он сравнялся бы опытностью и обаянием хоть с самим Кеовульфом. Она любила Халя — и этим было все сказано.

Как и прежде, она лежала в своей постели, нагая. На сей раз Брид не стала одеваться, а торопливо оглядела комнату в поисках оружия. Первой на глаза попалась груда вещей, которые Пип смел в сторону, освобождая место действия: плащи, книги, заячьи лапки, орлиные крылья, разные склянки. Все это валялось в пыли и паутине. Сзади стояли свечи. Взгляд девушки задержался было на массивных подсвечниках, но тотчас же скользнул дальше.

Ага! Нашла! Спрыгнув с постели, Брид принялась рыться среди завалов, пока торжествующе не извлекла оттуда свой жертвенный серп. Теперь она готова. Девушка решительно сжала зубы. Пип уже стоял под сводом каменной арки в дверях. Он с каким-то слегка растерянным выражением поглядел на пустую постель и слегка нахмурился, точно недоумевая, отчего Брид не там. Однако небольшое отступление от сценария не сбило его с толку. Сорвав рубашку и небрежно швырнув ее на пол, паренек шагнул вперед.

Держа серп за спиной наготове, Брид смерила Пипа суровым взглядом.

— А ну, не подходи! — прикрикнула она, но все же попыталась еще раз предупредить, воззвать к его разуму: — Пип, это все не взаправду. Это лишь сон, морок.

Не слушая, он попытался ухватить ее за грудь. Вместо того чтобы пустить в ход оружие, девушка устремилась к дверям, где уже пора было появиться Халю.

И он там был! Безумный от ярости, молодой воин рванулся вперед, но Брид опередила его. С яростным криком она ринулась на возлюбленного, занося серп.

— Брид! — в ужасе завопил он перед тем, как рука ее опустилась.

Острое лезвие рассекло щеку Халя. Он вскинул руки, защищаясь, и она принялась рубить их, чувствуя, как гладко входит сталь в живую плоть, до самых костей.

— Брид! Не надо! Брид, я люблю тебя! — стонал Халь, падая наземь.

По щекам девушки струились слезы. Кто-то пытался оттащить ее, но она все била и била наотмашь, нанося все новые и новые страшные раны. Сердце ее разрывалось при виде страданий возлюбленного, но Брид твердила себе, что все это лишь обман зрения. Настоящего же Халя в эту самую секунду наверняка терзает какой-то совсем иной кошмар.

— Брид, что ты делаешь? Прекрати! — кричал Пип. Сильные руки наконец оттащили ее в сторону. — Брид, это безумие. Прекрати!

Она вихрем развернулась к нему, поднимая серп, но паренек не дрогнул. Страх исчез из его глаз. Пип больше не собирался умирать.

— Он не напал на меня, — слабым голосом произнес он, глядя на истерзанное тело Халя. — Я цел и невредим.

Он засмеялся глупым смехом, глядя на свои руки, а потом перевел сияющий взгляд на Брид и тут же мучительно покраснел при виде ее наготы. Торопливо схватив платье, он протянул его девушке. Но радость возобладала над смущением, и паренек снова засмеялся, медленно отходя и осматриваясь по сторонам.

— Все исчезло. Комната исчезла. Колодки исчезли. Гляди! Деревья!

Брид поняла, что победила. Развеяла завесу иллюзий, что застилала глаза Пипа. Теперь чародеи не властны над ней.

Она побила их, причем их же собственным оружием. И без всякой магии, без силы Троицы. Лишь крепость ее разума, сила воли — вот что разбило чары!

Девушка торжествующе рассмеялась. Очертания комнаты вокруг нее начали медленно расплываться, плавно перетекая в силуэты дубов и огромной расщепленной молнией ивы, одна из могучих ветвей которой отломилась от ствола и упиралась в землю. Пахло папоротником. В листве шелестел ветер. Должно быть, недавно шел дождь: в воздухе веяло сыростью.

Но уже в следующую секунду Брид обнаружила, что не может сдвинуться с места. Свободными оставались лишь голова да кончики пальцев. Девушка поняла, что заживо зарыта в землю. Вот какова была ее темница! Наверное, во сне Брид бессознательно пыталась выбраться из неглубокой могилы и царапала землю ногтями — они были все в грязи. Судорожно барахтаясь и извиваясь, она кое-как вытащила одну руку и первым делом вытерла забитые землей рот и нос, а потом принялась рыть вокруг шеи, пока не высвободила плечи.

Вокруг пахло дымом. Силясь проморгаться и протирая глаза, Брид вытащила из могильного плена ноги и огляделась кругом. Чародеев нигде видно не было, но котел по-прежнему стоял посреди поляны. Над ним клубился ядовито-зеленый дым. Рядом валялись два полусгнивших лошадиных трупа. Девушка с болью узнала на них сбрую Тайны и Чернокнижника. На сердце у Брид стало еще тяжелее. Ведь лошади оставались на попечении Абеляра. Выходит, и он, и скорее всего Кимбелин, тоже в плену.

Она осторожно принюхалась к едкому чаду. Драконий дым! Он отравляет, делает человека уязвимым перед любым внушением или мороком. Так вот почему чародеям так легко удалось одержать над ней верх!

Интересно, где же сейчас сами чародеи? Надо думать, на то, чтобы удерживать под властью заклятий столько пленников сразу, призракам требовались неимоверная концентрация и мысленное напряжение. Брид предположила, что они лично присутствуют на поляне только в те часы, когда насылают на свои жертвы все эти ужасающие кошмары. А в долгие промежутки удаляются отдохнуть и восстановить силы, оставив пленников зарытыми в землю и одурманенными сонным зельем.

Раздавшееся сзади сдавленное бурчание заставило ее стремительно развернуться. Это оказался Пип. Он осторожно ощупывал себе нос и скулы. Поняв, что все цело и не разбито, юноша явно удивился, но нескрываемо обрадовался. Он перевел взгляд на Брид, однако чистосердечное облегчение у него на лице тут же сменилось смущенным румянцем. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но Брид прижала палец к губам.

— Ложись! Заройся в листья, — прошипела она.

Покалывание в затылке предупредило ее об опасности. Должно быть, она сохранила еще какие-то остатки былых способностей — во всяком случае, сейчас она ощущала, как по воздуху расходится что-то вроде невидимой ряби — ни дать ни взять, волна перед носом тяжелого корабля. Что-то приближалось к ним, двигалось по туннелям магии.

Чародеи возвращались.

Девушка кинулась обратно в могилу и затаила дыхание. Почему-то запах прелой листвы действовал на нее успокаивающе. К изумлению Брид, призраки даже не удосужились проверить, как там их жертвы, а сразу же сгрудились перед котлом и затянули в дыму диковинные заклинания на непонятном языке. Звуки этих заклинаний были словно бы даже и мелодичны, но лишены красоты и гармонии, как будто ноты песен составляли какую-то сложную математическую последовательность.

Брид прикидывала, не лучше ли просто-напросто вскочить и убежать, пока призраки не заметили, что она очнулась. Но нельзя же бросать друзей! Заставив себя лежать неподвижно, девушка отчаянно сражалась с черным колдовством. Перед глазами вновь и вновь возникали пылающие костры, и она старалась вытеснить их из сознания, перебирая в памяти любимые травяные сборы Морригвэн. Наконец видения поблекли, растаяли, и чародеи тоже исчезли. Лишь валящий из котла дым подтверждал, что они были тут.

Покрытые землей с головы до ног, Брид с Пипом снова выбрались из своих могил и принялись обшаривать поляну. Однако плотный слой хрустящих золотых листьев, дубовых и буковых, скрывал все следы недавно потревоженной земли. Дым из котла загустел, тяжелым туманом растекся вокруг, застилая землю, так что видно было очень плохо. Когда же Брид опустилась на колени, чтобы продолжить поиски, у нее мгновенно закружилась голова, потемнело в глазах.

Преодолевая дурноту, девушка продолжала руками разгребать листву. Через некоторое время она поняла, что беспомощно ползает по кругу. Дым снова помрачил ей рассудок! Часть листьев непонятным образом почернела и сморщилась, но Брид никак не могла понять, что это значит. Что же делать? Они ищут уже битый час, а так ничего и не нашли. Вот-вот чародеи вернутся снова!

Юная жрица поднялась и, пошатываясь, отошла к краю полянки, где воздух был чище. Там ей сразу же стало лучше, и она смогла думать. Необходима помощь! Но какую помощь можно найти здесь, в Троллесье?

— Кобольды! Вот, кто нам нужен, Пип, — пробормотала она. — Они нам помогут!

— Но как? — засомневался он. — Кобольды — бестолковейшие существа в мире. Да и потом, мы же их тут не видели.

Девушка пожала плечами.

— В таком глухом лесу их наверняка тысячи, так и кишат кругом, просто на глаза не показываются. Может, если написать на дюжине деревьев «на помощь» теми же древесными рунами, какими они сами общаются, они и вылезут из укрытий.

Онемевшими пальцами Брид вытащила нож и нацарапала руну на стволах нескольких буков поблизости. Их гладкую кожицу прорезать было куда легче, чем корявую, грубую кору дубов или огромной ивы. Сделав шаг назад, она полюбовалась своим произведением и вновь взялась за лихорадочные поиски. В голове крутились самые черные мысли. Брид горько корила себя за недостаток прозрения, истинного видения. Как могла она попасться в западню призраков? Почему сразу не распознала драконьего дыма? Девушка не сомневалась: случись все это раньше, до смерти Морригвэн, она бы не сплоховала. Но теперь уверенность в своих силах покинула ее. Брид задумалась: а не утратит ли Халь интерес к своей невесте, когда поймет, что у нее больше нет могущества, что она стала самой обычной девушкой, да к тому же незнатного рода?

Не придется удивляться, если он сочтет Кимбелин куда более заманчивой добычей. Мысль эта больно ранила девушку. Она любила Халя — любила, сама не зная, почему и за что. Конечно, спору нет, он весьма привлекателен: высокий, сильный, красивый своеобразной темной красотой. Ум и обходительность снискали ему популярность среди рядовых солдат, хотя Халь всегда следил, чтобы они обращались с ним почтительно, без панибратства.

Но почему же она, Брид, подпала именно под его обаяние? Кругом сколько угодно мужчин ничуть не хуже. Взять хоть Кеовульфа. Девушка завидовала любви Кибиллии к калдейскому рыцарю. Он ведь такой верный, покладистый, забавно-циничный, такой добродушный и так редко выходит из себя. А еще есть Спар — нежный, заботливый. Спара Брид понимала, но не любила. Все кругом дружно предполагали, будто Брид любит баронского сына, но сама девушка всегда знала, что слишком сильна для него. Она бы ни за что не полюбила человека, которого могла бы подчинить своей воле. Вот в чем все дело! А теперь, когда сила покинула Брид, когда она стала лишь самой собой, изменится ли что-нибудь? Тяжело сглотнув, девушка передернулась. Незаметно для нее самой мысли ее переместились с Халя все к той же печальной теме. Сомнения Брид в собственных силах все росли и росли...

С распадом Троицы она стала никем, простой крестьянской девушкой без каких бы то ни было особенных дарований, какого бы то ни было могущества. Но прежние знания все же остались при ней. Юная жрица по-прежнему умела творить чары рун, знала силы деревьев и целительные свойства трав. Но чутье, интуиция исчезли — исчезло прозрение, истинное видение, что поднимало ее над обычными смертными. Исчез дух Великой Матери, что жил в ее груди.

Заледенев от долгого ползания по сырой листве, девушка вгляделась в черную чащу. В голове гудело. Ну вот, теперь ей не удалось даже вызвать кобольдов, а казалось бы — такая простая задача.

— Сюда! На помощь! Скорее! — взволнованно позвал Пип.

Брид подбежала к нему как раз в ту секунду, когда он высвобождал из земли руку с массивным перстнем, на котором была выгравирована рыба.

— Хардвин! — разочарованно протянула девушка, помогая Пипу извлечь тело на поверхность.

Перевернув несчастного на спину, Брид уставилась в застывшее лицо. Хардвин пребывал в глубоком беспамятстве. Девушка вновь бросилась на колени, суетливо обшаривая окрестности. Вдруг Халь где-то рядом?

Нога! Пальцы Брид наткнулись на носок черного сапога. Девушка что есть сил потянула за ногу, но тут же застыла в тревоге. В лесу протрубил охотничий рог.

Пип схватил ее за плечо и потянул прочь.

— Скорее! Спрячемся в подлеске!

Оттолкнув паренька, Брид с удвоенной энергией принялась тащить за сапог. Однако при виде появившейся вслед за сапогом тощей ноги в груботканых штанах пыл девушки заметно угас. Опять не Халь!

Промедление оказалось роковым. Лес наполнился лаем охотничьих псов, в воздухе разлился запах страха. На поляну выскочила задыхающаяся, дрожащая лань, по пятам за ней мчалась свора собак. Внезапно они дружно взвыли и развернулись, бросив погоню. Все еще цепляясь за торчащую из земли ногу, в которой она опознала ногу Ренауда, Брид замерла.

Псы разом устремились к девушке и окружили, обдавая жарким дыханием. Один из них, верно, вожак, ухватил ее за край туники и потянул. В эту секунду из чащи показались разгоряченные преследованием охотники. При виде нежданной находки они разразились громкими криками, на полном скаку останавливая коней. Высокая гнедая кобылка осадила назад, взрывая копытами землю. Всадник ее, богато одетый молодой человек в выдубленной кожаной куртке без рукавов, не успев отдышаться, наклонился с седла и ахнул, изумленно переводя глаза с Брид на Пипа и обратно. От его взгляда, любопытного и внимательного, не укрылась ни точеная фигурка девушки, полуприкрытая измазанными лохмотьями, ни ее рука, по-прежнему сжимающая сапог наполовину откопанного Ренауда. Хардвин корчился на земле, точно одержимый бесами.

«Думай! Думай!» — понукала себя Брид. Придумай и скажи что-нибудь — что-нибудь правдоподобное. Но не успела она произнести ни слова, как охотник спешился и щелкнул хлыстом, отгоняя собак. Он был смуглее большинства кеолотианцев и не такого грубого сложения.

Из-за деревьев вылетела еще одна лошадь, вся в мыле от бешеной скачки. На ней сидел охотник постарше, грузный и с виду сварливый. Стоило ему увидеть Пипа с Брид, как лицо его исказилось от отвращения.

— Демоны! Осквернители могил! — заорал он по-кеолотиански.

 

9

 

Каспар с Май глядели на прекрасный, мирный, полный жизни пейзаж. Вдали в небеса уходили горы, увенчанные шапками облаков. Под ногами расстилался роскошный зелено-золотой ковер трав. И всюду, куда ни кинь взгляд — цветы, цветы, цветы. Они расцвечивали великолепием красок пологие курганы, тянулись желтыми лентами, разливались озерами всех оттенков синего, танцевали и покачивались под легким ветерком.

Нарвав небольшой букет, Май с любопытством оглядела свою добычу.

— Я и половины из них не знаю, — удивилась она. Впервые после гибели Руны молодая женщина заговорила о чем-то кроме своей утраты. Голос ее звучал напряженно и глухо. — Вот этот похож на веронику-переростка.

Она показала крупный цветок с пятью лепестками глубокого синего оттенка, в тон глаз Каспара.

Юноша рассеянно кивнул, озирая золотистую равнину в поисках следов человека.

Май словно читала его мысли.

— А где же коровы? Здесь очень похоже на гигантский луг в Бельбидии, так что должно было бы пастись множество коров, — вяло проговорила она. За последние дни бедняжка очень осунулась.

Взяв руку возлюбленной, Каспар крепко пожал ее.

— Не знаю. Но погляди кругом. Как здесь спокойно!

Она раздраженно оттолкнула его, и Каспар отодвинулся, думая, что Май все еще винит его в смерти Руны. Молодая женщина шла все медленнее и медленнее, пока наконец не сдалась и не позволила ему вести ее. Каспар не переставал оглядываться, и в какой-то момент ему показалось, будто он заметил пасущегося быка. Но тот находился так далеко, что юноша не смог толком ничего разглядеть. Впрочем, естественную красоту равнины уродовала резкая линия грубой каменной стены, что тянулась слева от путников.

— Я больше не могу, — простонала Май. — Давай остановимся.

— Здесь нельзя, — возразил Каспар, указывая на стену. — Слишком близко к людям.

— Люди? Где?

Юноше показалось, что она отреагировала на его сообщение с излишним энтузиазмом. Он пожал плечами.

— Точно не знаю, но где-то неподалеку. Кто-то ведь строил эту стену. А мы же не хотим ни с кем встречаться.

— Ну да, — снова угасая, согласилась Май с сомнением в голосе и остановилась перевести дух. — Хотя...

Она не докончила фразы.

Через несколько часов они заметили, что земля потихоньку начинает подниматься. Цветы здесь доходили почти до пояса. Каспар остановился, поджидая Трога, который все еще время от времени тявкал и поскуливал, оглядываясь назад, или заливисто лаял, словно подзывая Руну. Сердце у юноши сжалось. Чтобы отвлечься от горьких мыслей, он вновь принялся разглядывать окружающий пейзаж.

К югу ясное золото луга темнело, сменяясь оттенком медового вереска, а чуть дальше над застилавшей горизонт дымкой вздымались сланцевые горы. Молодые люди устало продолжали путь по холмистой местности, покуда земля не пошла круто вниз, в, поросшую дремучим лесом долину, где не было ни троп, ни дорог. Сквозь чащи петляли и извивались пять рек. К востоку и северу до самого горизонта уходил лес, а на юге извергал клубы дыма вулкан. Черные облака самых причудливых очертаний подступали к солнцу, придавая ему багровый оттенок, и походили на парящий в небе дальний берег неведомого континента.

Внезапно открывшаяся под ногами полоса голой земли заставила Каспара резко остановиться. Май отшатнулась в испуге, а Трог подозрительно припал носом к земле. На обнаженном слое почвы были вырезаны какие-то непонятные символы. Юноша понятия не имел, что они значат, но в них ему померещилось что-то смутно знакомое, внушающее беспокойство. Торра-альтанец сосредоточился, пытаясь вспомнить, где же видел эти странные знаки.

— Урсула! — с облегчением воскликнул он. — Ну, разумеется!

— О чем ты говоришь?

— Я уже видел эти символы. На руке Урсулы.

— Что они означают?

— Не знаю. Я не спрашивал. Думал, это какие-то работорговческие обозначения, — пояснил он.

— Работорговческие! — Май в страхе покосилась на лес.

— Нет-нет. Похоже, я ошибался. Должно быть, эти знаки относились к ее прежней жизни, еще до того, как она пересекла океан Тетис.

— Аа-а! Но тем более они должны означать что-то очень важное, — резонно заметила Май, беря юношу за руку и переступая через полосу рун, что тянулись в обе стороны, насколько хватало взгляда.

Каспара вдруг бросило в дрожь, и он сурово отчитал себя за мнительность. Мало ли какие шутки может сыграть с человеком не в меру распоясавшееся воображение! Просто он ожидал ощутить что-нибудь странное — вот и ощутил. Сам того не замечая, наследник Торра-Альты опустил руку в карман и сжал кость с вырезанной на ней руной волка, как будто она придавала ему уверенности.

Поддерживая Май, он помог молодой женщине спуститься по склону к лесу. Деревья тут стояли довольно редко, привольно раскидывая вокруг широкие кроны. Каспар залюбовался высокими хвойными деревьями, темнолистыми дубами и стройными тополями. Тут, как и на лугу, росло множество цветов, по изумрудной траве скользили быстрые тени пасущихся оленей.

— Нужно отыскать какое-нибудь пристанище, и как можно скорее, — пробормотала Май.

Она еле переставляла ноги, вид у нее был беспокойный и встревоженный.

Каспар кивнул. Вот где Некронд, без сомнений, будет в полной безопасности.

— Должно быть, та цепь рун обозначает границу цивилизации меж лугом и лесом.

Май кивнула с отсутствующим видом. Каспар на миг задумался, что же с ней такое, но тут же отвлекся. По лесу прокатился глубокий раскатистый рык. Май испуганно вцепилась в руку юноше.

— Это всего-навсего медведь, но все равно нам лучше идти, — сказал он, устремляясь вперед и задержавшись лишь для того, чтобы поднять лук.

Четыре дня кряду их усталые ноги прокладывали тропу по шелковистой траве в тени деревьев. По ночам Каспар разжигал яркий костер и на пару с Трогом караулил, лишь изредка украдкой задремывая, пока не светало настолько, чтобы можно было продолжить путь. Они с Май почти не разговаривали, но постоянно слышали вокруг фырканье, ворчание, а временами — рык, гулко разносившийся в лесной тишине.

— Они провожают нас? — как-то прошептала Май. Каспар покачал головой.

— Нет, не думаю.

Однако и ему ситуация казалась довольно странной: ведь они являли собой добычу куда более легкую; чем олени.

— Наверное, им не нравится запах людей.

Порой весь лес замолкал от чудовищного рева, за которым следовал вопль умирающего животного. Продвигаясь глубже в дебри, Май с Каспаром все чаще слышали справа и слева сопение и ворчание огромных зверей, сопровождаемые визгом убиваемой дичи. Но ни разу путники даже краем глаза не видели самих медведей. Каспар и не подозревал прежде, что эти животные бывают такими активными, но благоразумно не стал заговаривать об этом с Май. Наконец лес поредел, впереди раскинулась бесплодная равнина у подножия синих гор, голые склоны которых венчались зазубренными утесами. По дну долины прорезала себе путь мутная река, тихая и спокойная с виду. Судить о силе потока можно было лишь по тому, как легко, играючи он вертел и швырял тяжелые бревна.

Широкая река вынудила Каспара с Май свернуть к северу и увела к ущелью, по которому стекала с синих гор. Каспар задумчиво поглядел на скалистые пики.

— Похоже, нам сюда. По этим тропам явно уже тысячу лет никто не ходил. Зароем себе Некронд и проживем тихо-мирно до конца наших дней. Нарожаем детишек, да и устроим собственную секту Хранителей, стерегущих Яйцо, — взволнованно проговорил он, не сводя взгляда с гор. Там не виднелось ни малейших признаков жизни — ни птиц высоко в небе, ни следов на твердой земле.

Май указала на вершину впереди.

— Туда!

Каспар покачал головой.

— А может, лучше вон на той скале с двумя верхушками? Или на той — видишь, как рог? Или вон там, над черным обрывом? А то эта твоя вершина ну ничем среди остальных не выделяется. Красивая, конечно, на свой лад, но ничего особенного.

— Вот именно, — устало отозвалась Май. — Людям свойственно тянуться к живописным вершинам именно потому, что они такие особенные. Давай же придерживаться заурядного и, более того, не гор, а долин. Подыщем какую-нибудь пещеру у подножия холма.

— Вершины куда неприступнее, — возразил Каспар.

— Совершенно верно, — согласилась Май, ковыляя за ним так быстро, как только могла.

Однако юноша подозревал, что слова ее продиктованы скорее усталостью, чем благоразумием.

Мысль о том, что поход их близок к завершению, придала обоим бодрости. Скоро, скоро они исполнят свою миссию! Избавятся наконец от Некронда!

— Поскольку домой вернуться нам все равно никогда не суждено, давай даже говорить об этом не будем. И тогда тайна умрет вместе с нами, — предложил Каспар, подавая руку спутнице, чтобы помочь ей идти.

Они уже приближались к подножию облюбованной гряды, как вдруг оба замерли.

— Ой, — только и сказала Май.

У Каспара даже слов не нашлось, так велико было овладевшее им разочарование. Май наклонилась.

— Гляди-ка, совсем свежий. Даже зола еще не остыла.

— Наверное, это костер какого-нибудь одиночки, забредшего в эти края. Одинокий путник сам по себе еще никакой угрозы не представляет. Скорее всего он сюда никогда больше не вернется. Все равно это — самое пустынное место, что мы пока видели, — принялся спорить Каспар, не в силах отказаться от намеченного плана.

Молодые люди решили пока что придерживаться принятого решения, согласившись, что если других признаков жизни не обнаружится, эти горы подходят больше всех мест, где они уже побывали. Однако через некоторое время пришлось снова остановиться. Каспар в ужасе зажмурился — на земле валялась человеческая рука. Май с Каспаром обошли это место, но через несколько сотен ярдов наткнулись на ногу. Бедро было сильно обглодано, на кости болтались остатки мяса, изорванного могучими челюстями.

В страхе гадая, что же за зверь мог напасть на человека, хранители Некронда услышали тот же низкий рык, что леденил им душу в лесу.

— Если это все, что осталось от того, кто разводил костер, то его мы можем больше не бояться. И если зверь уже сожрал его, то нас трогать не станет. Надо идти, — произнес Каспар, стараясь найти в столь мрачной ситуации хоть что-то обнадеживающее. — Не волнуйся, мы скоро найдем подходящее место. Идем.

Он взял возлюбленную за руку и потянул за собой. Но Май заупрямилась.

— Я не могу идти.

— Но мы должны двигаться, — настаивал юноша, с тревогой вглядываясь в побледневшее лицо подруги. Она немного вспотела, расширенные глаза были словно бы устремлены внутрь себя. Каспар настойчиво тащил ее прочь. — Здесь не самое удачное место для привала.

— У меня нет выбора, — слабо проговорила Май, тяжело привалившись ему на грудь. — Ребенок...

— О! О нет! О, Великая Мать, нет, только не это! Не сейчас!

Всю дорогу Каспар отчаянно пытался вытеснить из головы мысли о близящихся родах Май. Каждую ночь, лежа в обнимку с возлюбленной, он подсознательно старался даже не касаться ее раздувшегося живота. Ради будущего счастья юноша прилагал огромные усилия забыть, что у нее будет ребенок от другого.

— Спар, это произойдет. Произойдет сейчас — хочешь ты того или не хочешь.

— Но мы должны найти более безопасное место. — Он лихорадочно озирался по сторонам. — Какую-нибудь пещеру.

Они заковыляли вперед. Май удивляла юношу тем, что упорно двигалась вперед, лишь раз в час или полчаса останавливалась и тихонько стонала. Каспар беспрестанно оглядывался, чувствуя, что за ними следят. Неясная тень метнулась от одного зубца неровной гряды булыжников наверху к другому и тут же пропала из виду. Чуть позже юноша заметил какое-то движение ниже по склону, и на сей раз сумел разглядеть огромного бурого медведя. Не желая встревожить Май еще больше, Спар не стал делиться с ней своими наблюдениями.

Молодая женщина тяжело дышала. Она заметно притихла и вымоталась. Наконец Каспар увидел впереди, на синих утесах над каменистой осыпью, несколько пещер. Когда путники приблизились туда, на глаза им попалась валявшаяся на земле изогнутая ручка от котелка, а потом и деревянная кружка. Оставалось лишь надеяться, что хотя бы сейчас эти пещеры никем не заняты.

Подталкивая Май сзади, Каспар ни на миг не мог забыть, что кругом рыщут медведи. Хорошо еще, до сих пор не нападали. Но все же было в их поведении что-то странное. Они вели себя не как медведи-одиночки его родины, а скорее, как стая волков, неотступно преследующих добычу. Торра-альтанец только и думал, как бы скорее отвести Май в пещеру, развести там огонь и встать на страже, пока она разберется со своими проблемами.

Скользя на осыпающемся склоне, он со всех сил подталкивал молодую женщину вперед, пока она наконец не очутилась в укрытии. Внизу, в долине оказалось вдоволь хвороста и валежника, так что Каспар сумел набрать дров, не отходя слишком далеко. За это время он несколько раз замечал медведей и удивлялся, почему они сидят, словно чего-то ждут, и не подходят ближе.

Им овладело странное спокойствие. Его женщина нуждается в помощи — и он мог защитить ее. Он рожден и воспитан именно для этого: стоять в обороне и сражаться. Такое положение было для него естественно и привычно, и хотя от возбуждения кровь в жилах струилась быстрее, страха Каспар не испытывал.

Май стояла у входа в пещеру. Она вся покрылась потом, лицо исказилось от боли. Каспару казалось, что ей полагается лежать, однако, не сумев убедить ее в этом, он занялся костром. Скоро огонь уже весело полыхал. Май медленно вышагивала по пещере, носившей следы того, что в ней уже останавливались люди, хотя, похоже, довольно давно. Близ входа чернело кострище, но кругом не было ни остатков пищи, ни следов постели, да и пахло довольно свежо.

Каспар гадал, может ли чем-нибудь помочь роженице, но решил, что она лучше знает, что делать. Ведь за эти годы Май часто помогала его матери и Брид принимать роды. Да и вообще, утешал себя он, женщины испокон веков рожают детей, значит, не такая уж это сложная штука. И почему только вокруг этого поднимают столько шума? Никто никогда не объяснял ему ничего на этот предмет — мужчины о таких вещах просто не говорят.

Дернув за тетиву, так что она зазвенела, юноша продолжал нести стражу. За спиной все так же раздавалась тихая поступь Май, легкий шорох, когда молодая женщина проводила рукой по каменной стене пещеры. Почему-то от этих звуков Каспару становилось все неуютнее и неуютнее.

Он все ждал. Медведи не подходили — должно быть, их отпугивал огонь. Май, еще недавно такая усталая, все продолжала бесконечное хождение по пещере.

— Не понимаю. Не понимаю. Ох, следовало мне быть повнимательнее, — время от времени тихонько бормотала она.

Молодая женщина разделась, оставшись в одной нижней рубашке, хотя Каспару казалось, что вечером в пещере сделалось холодновато. Но Май явно считала иначе. Юноша все нервничал из-за того, что она не ложится — ведь женщинам во время родов наверняка полагается лежать. И почему она все ходит и ходит?

— Май, может, тебе уже хватит ходить? — не выдержал он. — Разве тебе не следует лечь?

Она метнула на него ледяной взгляд и собиралась что-то сказать, но снова закрыла рот, точно у нее не осталось ни сил, ни времени на разъяснения, и продолжала кружить. Каспар заметил, что она начала бормотать молитвы Великой Матери. Вероятно, монотонный напев должен был облегчить процесс. Время словно замедлило ход, вечер с мучительной медлительностью перетекал в ночь. Движения Май изменились, она все чаще останавливалась и наотмашь била по стене, как будто пытаясь заглушить боль.

К ночи похолодало. Наконец Май легла. Тихие стоны и молитвы перешли в отчаянные крики боли.

— О, Великая Мать! — стенала она, сжимая кулаки и выгибаясь в отчаянных спазмах.

Теперь настал черед Каспара расхаживать по пещере. Он то и дело подходил к Май и пытался взять ее за руку, но она сердито отталкивала его. Пыхтя от натуги, молодая женщина чуть ли не каждую минуту отчаянно напрягалась. Но юношу более всего пугала не боль на бледном лице подруги, а тоска и страх в глазах. Он беспомощно опустился на колени подле страдалицы.

— Май, Май, что я могу сделать?

— Аа-а-а! — кричала и стонала она, выгибаясь всем телом и снова падая на пол. Руки Май били по камню, точно сражаясь с болью.

— Что я могу сделать? — повторил Спар.

— Помощь! — выкрикнула Май. Глаза ее потемнели от боли.

— Но я не знаю, что делать. Май, скажи мне!

— Помощь! Приведи помощь! — задыхаясь, успела выговорить она прежде, чем слова ее перешли в звериные вопли от нового приступа муки.

— Но откуда?

Май не ответила, с новой силой ударяя ладонями по каменному полу.

— Нет! Нет! Великая Мать, помоги мне! Каспар уже едва не метался по пещере. Нельзя же оставлять ее! И где найти помощь? И ведь кругом медведи!

— Помощь! — всхлипывала Май. — Спар, приведи помощь.

— Но я должен оставаться с тобой. Вокруг много медведей. Вдруг они нападут?

— Спар, приведи помощь! Я не боюсь никаких медведей. Все равно очень скоро они мне ничего плохого сделать уже не смогут. Я умру. Надо кого-то найти. Хоть кого-нибудь, хоть где-нибудь. Ребенок не выходит, что-то не так!

— А я не могу помочь? Скажи мне, что надо делать.

— Не знаю! — с отчаянием выдохнула она. — Керидвэн знала бы. — С губ ее вновь сорвался стон. — Я... я помогала... только в легких случаях... о, Спар, приведи помощь! Помоги мне! Аа-а! — ей не хватало воздуха. — Спар, я умираю!

Выхватив из костра горящую ветку, чтобы освещать себе путь, юноша выбежал из пещеры в неожиданно ясную и светлую ночь. На горизонте сияла огромная полная луна кроваво-красного оттенка. Каспар испугался, что это не слишком доброе предзнаменование для Май. В свете луны все кругом приобрело необыкновенно четкие очертания, гигантские зубцы горного кряжа врезались в небо подобно великанским надгробиям. Где же искать подмоги? Хотя по пути Каспару с Май время от времени попадались следы людей — вроде кострища или оторванной руки, — но ни разу не встречались жилища или хотя бы признаки, что поблизости могут жить люди. А если и удастся кого-то найти, кто сказал, что они помогут?

Вскарабкавшись на утес, откуда можно было заглянуть за хребет, Каспар впился глазами в открывшийся перед ним мир лунного сияния. По ту сторону горного кряжа искрилась серебром река, между деревьями там и сям пробирались медведи. И нигде — ни огня, ни костра, ни единого признака того, что где-то там, во тьме, спят люди. Но почему-то Каспар все равно знал: они здесь, неподалеку. Ведь те, кто останавливался в пещере, должны были куда-то идти. А если поблизости есть люди, то среди них непременно должна найтись какая-нибудь бабка-знахарка, знающая, как помочь Май.

Он поднял пылающую ветку как можно выше. Хоть огонек и невелик, но в ночи его будет видно за много миль. Сам горный житель, Каспар лучше, чем кто-либо иной, знал: в безмолвии этой ясной ночи любой, даже самый слабый звук полетит от вершины к вершине, разносясь над землей подобно кличу орла.

Набрав в грудь побольше воздуха, Каспар запрокинул голову и завопил во всю мочь:

— На помощь! Услышьте меня! На помощь! Сюда! Сюда!

Меж скал заплясало гулкое эхо. Когда последний отзвук замер в горах, юноша мучительно напряг слух, ожидая ответа. Первые несколько минут кругом царило гнетущее молчание, потом вновь раздалось медвежье урчание. Подняв факел над головой, Каспар принялся отчаянно размахивать им.

— На помощь! — снова заорал он. — На помощь!

Уж призыв к помощи должен быть понят на любом языке! Каспар кричал вновь и вновь и наконец услышал холодный и чистый голос рога, что дробился меж скал, так что невозможно было определить, откуда именно он звучит. Молодой торра-альтанец замахал факелом чуть медленнее, с замиранием сердца прислушиваясь к звукам рога. И вот с запада показался огонек. Он быстро приближался, точно несомый конем.

Оскальзываясь и спотыкаясь на склоне, Каспар бросился навстречу, но вскоре резко остановился, по-прежнему поднимая над головой горящую ветку. К нему подскакало четверо мужчин верхом на косматых пони. Голые пятки всадников болтались, свисая чуть не до самой земли. Взгляд юноши остановился на копьях — даже в лунном свете было видно, что они деревянные, довольно грубой работы. Лица незнакомцев диковинно светились и были выбелены мелом, отражавшим лунный свет. Каспар передернулся — до того эта раскраска напоминала череп. Четыре копья уставились прямо ему в грудь.

Но на страх времени не было.

— Помогите! Помогите! Моей женщине плохо! Она рожает. Копья придвинулись. Каспар почувствовал — его не понимают.

— Нет, нет! — отступив на шаг, он вскинул руки в классическом жесте мира. — Моя жена... — Он изобразил руками в воздухе очертания женщины. Белые лица-черепа с любопытством следили за его действиями. Юноша сложил руки перед животом, изображая живот беременной женщины. Всадники закивали, явно уловив смысл. Каспар показал, как качают новорожденного ребенка. Мужчины закивали и засмеялись, повторяя жест.

— Нам нужна помощь! — умоляюще произнес Каспар, гадая, как же изобразить, что Май не может разродиться.

Бросившись ничком на землю, он снова изобразил большой живот и принялся стонать и кричать.

Мужчины мигом перестали смеяться и принялись о чем-то тревожно переговариваться. Показав Каспару, чтобы ждал здесь, они развернулись и исчезли в ночи. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем они вернулись, и юноша с облегчением увидел, что они привезли с собой дряхлую скрюченную старуху. Спешившись, она заковыляла к нему, опираясь на посох и с трудом волоча тяжелую суму.

— Быстрее, быстрее! Надо спешить! — поторопил Спар.

Найти Май оказалось не трудно — крики ее разносились по всей долине. Старуха, удивительно шустрая для своего почтенного возраста, при помощи мужчин взобралась по склону довольно проворно. Едва войдя в пещеру, она отшвырнула плащ. Май раздирала на себе рубашку и кусала стиснутые кулаки, всхлипывая и стеная. Каспара бросило в дрожь от мысли, что он бросил ее в таком состоянии так надолго.

Под плащом на старухе оказалась лишь короткая звериная шкура, перехваченная на костлявом плече. Знахарка угрожающе замахала на мужчин клюкой и вытолкала их из пещеры.

Та же участь постигла и Каспара. Старухины спутники сгрудились вокруг костра, беззаботно болтая меж собой и во все глаза разглядывая юношу. Кто-то ободряюще похлопал его по плечу. Каспар постарался улыбнуться в ответ, но по-прежнему изнывал от беспокойства. Крики Май не утихали. Он вытащил из кармана костяную пластинку, данную ему Морригвэн. Вот и все, что осталось у него на память о высших жрицах, а если кто и мог помочь Май в эту минуту, так только они. Каспар провел пальцем по руне, что означала волка, а потом поднял лицо к луне и взмолился Великой Матери, чтобы та спасла Май.

Один из мужчин резко толкнул его в бок и проворчал что-то невнятное, жестами показывая, что Каспар должен идти в пещеру. Май так кричала, что юноша не мог даже думать. Страдалица обеими руками цеплялась за знахарку, моля о помощи. Старуха подтолкнула Каспара к изголовью грубого ложа и приложила его руки к запястьям роженицы. Выразительным взглядом старуха дала понять, что юноша должен как можно крепче держать Май.

Сама она заторопилась к ногам. Каспар отвернулся, не желая глядеть, а старуха запустила обе руки под подол Май и принялась энергично тянуть. Май выскользнула из рук юноши, а старуха сердито закричала на него и пихнула молодую женщину обратно. Было ясно, что он не справился со своей ролью. В глазах знахарки читалась настойчивость, означавшая только одно: если они не сделают то, что нужно, и не сделают быстро, Май умрет.

Огромные карие глаза молодой женщины с мукой глядели на Каспара.

— Прекратите! Не надо! Нет! Вы убьете меня! Великая Мать! Перестань, Спар! Хватит! — всхлипывала она, точно узник под пыткой. — Перестаньте! Вы разорвете меня! Нет!

Каспар сжал зубы.

— Держись, Май. Не сдавайся! Я люблю тебя! — закричал он срывающимся от эмоций голосом.

Стенания молодой женщины перешли в пронзительный вопль, она зажмурилась от натуги. Голос старухи зазвучал возбужденнее, она что-то приговаривала, подбадривая роженицу. Каспар изо всех сил удерживал Май, пока знахарка вытягивала ребенка.

И вот, наконец, раздался душераздирающий крик. Лицо Май побагровело от усилия. В крике прорезалась торжествующая нотка. Старуха держала на руках крошечное сморщенное существо, покрытое белой слизью и кровью. Май несколько мгновений смотрела на него, от изнеможения не в силах ни на какие выражения чувств, а потом обмякла и тяжело рухнула навзничь.

Не веря собственным глазам, Каспар поглядел сперва на крошечное существо, а потом на толстый лилово-красный сосуд, что торчал из живота младенца. Старухе перерезала пуповину и перевязала ее кожаным шнуром. Покончив с этим, она принялась ощупывать пальцем рот ребенка. Дитя не дышало! Почему?

Каспара охватило отчаяние.

— Сделай же что-нибудь! — завопил он на старуху, которая растирала спинку и грудку младенца.

Через несколько секунд младенец запищал и забулькал, дергая тонкими ножонками. У Каспара сердце едва не выскочило из груди от волнения, подобного которому юноше еще не доводилось испытывать.

— Май, он жив! Май, с ним все в порядке! — выдохнул он. — О, Май!

Он стиснул возлюбленную в объятиях, но та не отвечала. Старуха что-то коротко приказала, и ее люди бросились разводить в пещере костер, принесли воду из реки. Знахарка запеленала новорожденную и без особого почтения сунула ее в руки Каспару, сама же занялась Май.

Каспар не понимал, что происходит. Не понимал даже, как там Май. Все его внимание было приковано к малышке, что тоненько попискивала у него на руках. Два темно-синих глаза пристально уставились на него, и сердце юноши зашлось от восторга. Он бережно перехватил малютку так, чтобы удобнее было баюкать, и, не отрывая от нее глаз, подвинулся к теплу костра. Хотя он и замечал, что кругом царит всеобщая суета, но не обращал на нее внимания: сейчас у него была самая важная работа в мире.

Прошло довольно много времени прежде, чем Каспар услыхал стон Май и, наконец, поднял голову. Молодая мать открыла глаза, но была не в состоянии даже приподняться.

— Май, все хорошо, — тихонько произнес Каспар. — Чудесная девочка, и, кажется, с ней все в полном порядке. Я пересчитал пальчики на руках и ногах.

Май слабо кивнула и тотчас же протестующе застонала: старуха принялась приподнимать ее, подпирая скатанными одеялами и звериными шкурами. Потом знахарка осторожно взяла у Каспара новорожденную и приложила к груди Май. Юноша с тревогой увидел, что роженица настолько ослабела, что не в силах сама даже взять дитя. Он затаил дыхание, пока старуха пристраивала малютку поудобнее, и вот малышка принялась шумно сосать. По пещере прокатился общий вздох облегчения. Девочка энергично сосала, и стало ясно, что она сильная и крепенькая.

В ту ночь Каспар не спал. Май недвижно лежала перед огнем, а ребенок был отдан на попечение юноши. Всякий раз, как малышка начинала плакать, знахарка прикладывала ее к груди Май, но та словно бы даже не замечала.

Юноша думал, что к утру, после того как Май немного поспит, ей станет лучше. Старуха неустанно согревала ее и пыталась покормить с ложки, но молодая женщина не реагировала. Одуревший от недосыпа Каспар расхаживал по пещере, руки у него чуть не отваливались. Позже, днем, когда знахарка в очередной раз приложила ребенка к груди Май, та задрожала и закричала от боли, однако старуха упорствовала, глухая к страданиям молодой матери.

Теперь было ясно: старуха считала, что Май умирает, и каждый лишний день, что ребенок получает ее молоко, для него означает лишний день жизни. Задыхаясь от ужаса, Каспар глядел на возлюбленную и не знал, что сказать.

— Чудесная малышка, — заверил он, но Май словно бы не слышала.

Юноша сел в сторонке, баюкая новорожденную, и внушая себе, что ради ребенка он должен оставаться сильным. Но мысль о том, чтобы потерять Май, была невыносима. Единственным утешением для Каспара стал Трог: пес возбужденно вертелся вокруг, обнюхивал малышку и бешено вилял хвостом.

Старуха и четыре ее провожатых остались в пещере, и три дня спустя знахарка все так же настойчиво забирала крошку у Каспара и подносила ее к груди Май. По мере того как Май слабела, слабела и малышка, и юноша боялся, что ей не хватает молока. Он отчаянно молился о выздоровлении возлюбленной. Хотя ему приходилось слышать, что женщины иногда умирают в родах, но он не мог поверить, чтобы это случилось с Май — только не теперь, не здесь, после всего, что они вынесли вместе.

Мужчины ненадолго ушли и вернулись с припасами. С неимоверным усилием Каспар заставил себя благодарно кивнуть им. К своему удивлению, он обнаружил, что понимает пару слов из их языка — это значительно облегчило общение. После того как юноша перестал обращать внимание на непривычные прищелкивания и ворчания, он понял, что все остальные слова не так уж отличаются от древнего языка Кабаллана. Он рассеянно подумал, не приплыл ли этот Затетисный народ, как они сами себя называли, из того же мира, откуда был родом и сам Каспар.

На седьмой день, когда Май уже несколько часов лежала, не шелохнувшись, один из дикарей привел с собой молодую женщину с младенцем за спиной. Она съела протянутый ей кус мяса и принялась кормить грудью ребенка, крупного белокурого мальчугана. Когда тот заснул, она положила его на колени и протянула руки к Каспару, приглашая его дать ей малышку Май. Та была уже совсем вялой и сонной.

Каспар знал: это поражение. Позволить дикарке кормить ребенка Май было равносильно признанию, что Май умрет. Он судорожно прижал малютку к груди и отпустил, лишь когда старуха мягко вынула ее у него из рук. Знахарка передала малышку опытной матери, и та тотчас же приложила ее к груди. Крошка жадно зачмокала, и юноша понял, что по отношению к ней они поступают правильно. Если Май умрет, придется оставить малютку здесь, с женщинами, которые сумеют о ней позаботиться.

Чудовищная правда постепенно доходила до его сознания. Теперь, когда уже не надо было крепиться ради ребенка, юноша уронил голову на руки и заморгал, чтобы сдержать слезы. Кое-как совладав с собой, он сел рядом с Май и, взяв ее безжизненную руку, прижал ее к щеке. Зрелище кормящей матери, баюкающей его ребенка — ведь он уже привык думать о крошке, как о своей! — вновь утверждало Каспара в мысли, что Май умирает. Невыносимо! Немыслимо! Он обнял возлюбленную и прижал к груди.

Трог, все это время сидевший подле Май, занял новую позицию, подозрительно поглядывая на дикарку, что держала ребенка Май.

— О, Май! Я люблю тебя! Не покидай меня! Май, пожалуйста! Я без тебя не могу! — взмолился Каспар, глядя на изнуренное лицо молодой женщины, на ее свалявшиеся волосы, прилипшие к влажной коже.

Она не открыла глаз, но слабо улыбнулась и пробормотала:

— Я тоже тебя люблю.

— Май! Май! — вскричал он, не помня себя от счастья. — Ты снова заговорила!

Старуха торопливо отпихнула его и поднесла к губам Май чашку с водой.

— А мой ребенок? — спросила вдруг Май. — Где мой ребенок? Где?

В голосе ее звучала паника, и Каспар бросился к няньке и, выхватив у нее малышку, бережно подал Май. Крошка припала к материнской груди, и по лицу молодой женщины разлилась блаженная улыбка. Она глубоко вздохнула.

— Моя маленькая...

Закрыв глаза, Май повернулась на бок, чтобы кормить малышку, не придерживая ее.

— Я думал, ты умираешь. Голос Каспара дрожал.

— Я тоже. Какая боль! Я и не представляла, что может быть так больно.

— Нет, потом.

— Потом? — удивилась Май.

— Ты пролежала без памяти целую неделю.

— Неделю!

Май ахнула и впервые за все это время обратила внимание на незнакомые лица вокруг. В испуге молодая женщина подтянула ноги, инстинктивно загораживая своего ребенка. Дикари добродушно расхохотались и протянули ей краюху плотного черного хлеба и рог с водой. Май жадно выпила воду, но к хлебу едва прикоснулась.

Лесные жители провели в пещере еще три дня, выхаживая Май, пока она не встала на ноги и не смогла сама ходить и заниматься ребенком. Теперь, когда всеподавляющий страх за Май миновал, на Каспара навалилось изнеможение. Вернулась и ноющая боль в голове. И вот, наутро одиннадцатого дня, проснувшись, юноша обнаружил, что дикари ушли. Май уже проснулась и, судя по всему, совершенно не тревожилась из-за их ухода. Нежно глядя в глаза дочурке, она напевала тихую колыбельную.

— Как ты ее назовешь? — спросил он. Май просияла и обожающе поцеловала крошечный сморщенный лобик.

— Изольдой, в честь моей бабушки.

Каспар обвел пещеру взглядом. Теперь, когда их спасители ушли, он вдруг ощутил странную незащищенность. Подумать только — эти дикари им так помогли, и притом без всякой корысти, лишь по доброте душевной. Когда бы не они, ни Май, ни ребенок не выжили бы.

— Надо отблагодарить их, — произнес он.

— Но как можно отблагодарить их за все то, что они для нас сделали? — спросила Май, все так же склоняясь над малышкой.

Выглянув из пещеры, Каспар увидел след пони, что уводил по дну долины на север.

— Все равно мы должны непременно что-нибудь для них сделать, — твердо заявил он, заметив направление и решив, что они с Май двинутся следом. Да и нельзя больше оставаться в пещере. Возможно, тут и жили когда-то люди, и, может быть, медведи их не трогали. Но он, Каспар, не должен рисковать. Теперь ему надо заботиться о безопасности грудного младенца. Нет, здесь больше оставаться нельзя.

Разорвав на несколько полос подстилку, оставленную лесными жителями, Май сделала перевязь для Изольды, чтобы легче было нести. Когда путники двинулись вперед, Каспар снова почувствовал, что за ними наблюдает множество глаз. У подножия холмов колыхались косматые тени — там все так же рыскали медведи. Но юноша снова не стал говорить об этом Май, чтобы не тревожить ее. Сама-то она ничего не замечала: все ее внимание было приковано к малютке.

— Спар, гляди! Ей нравится перевязь! Гляди!

Каспару пришлось признать, что лично он совершенно не понимает, что нравится Изольде, а что не нравится. Насколько он мог судить, она либо ела, либо спала, либо орала. Хорошо еще, что именно сейчас она как раз спала, убаюканная мерным шагом матери. Не то плач младенца мог бы привлечь к ним хищников всех мастей и размеров.

Тишину леса нарушало урчание медведей и пронзительные крики стервятников, что лениво парили в небесах на огромных крыльях. Молодые люди шли по узкой тропинке, что петляла из одной долинки в другую. Синие горы постепенно становились все ниже и перешли в холмистую равнину, не изуродованную ни стенами, ни изгородями, ни полосами возделанной земли. На полянах меж зарослями кустарника радовало глаз множество цветов. Воздух полнился журчанием воды и фырканьем бесчисленных стад оленей и диких ослов, беззаботно пасущихся на сочных пастбищах. Примерно в лиге впереди из-за рощицы поднималась в недвижном воздухе струйка дыма.

— Лакомая дичь, — высказал вслух свои мысли Каспар. — Вот что будет для них достойным подарком.

Он не сомневался, что дикарям придется по нраву подобное подношение.

— Спар, что это было? — встревоженно спросила Май.

Из зарослей слева от тропинки раздалось урчание пробирающегося сквозь кустарник крупного зверя, затем громкий визг — и тишина. Через несколько минут такое же ворчание наполнило всю долину, и Каспар с ужасом осознал, что кругом рыщут, подбираясь к добыче, не меньше дюжины медведей. Никогда ему не доводилось слышать, чтобы эти животные так себя вели.

— Почему они не нападают? — спросила Май. — В смысле, почему они не нападают на нас? Ведь другую добычу они убивают, и еще как.

— Должно быть, они вообще не нападают на людей, — предположил Каспар, но, приблизившись к деревне, понял, что это не так. Из-за высокого частокола виднелись только выстланные соломой крыши домов, а на некотором удалении от забора шло еще одно кольцо наклонно вбитых в землю заостренных шестов, совсем как выставляют перед собой лучники, чтобы защититься от атакующей кавалерии.

Оглядевшись кругом, Каспар с радостью убедился, что хотя олени и разбежались, поодаль от медвежьей рощицы еще паслось стадо диких ослов. При приближении юноши они подняли головы, но и не думали убегать, явно считая, что на таком расстоянии он не представляет для них угрозы. Скоро они вновь принялись щипать траву. Каспар без труда подстрелил намеченную добычу за несколько сотен ярдов: с такой дистанции его лук пробивал доспехи. Стадо рассеялось, оставив мертвого осла валяться за земле. Из горла животного торчало древко стрелы.

Поспешив туда с ножом наготове, юноша отогнал Трога и, умиротворив пса грудой дымящихся внутренностей, успел выпотрошить осла даже раньше, чем в небесах собралась стая стервятников. Связав ноги осла поясом, Каспар поволок добычу к деревне. Трудная задача, но, на счастье, густая трава была влажной от росы и туша, хоть и очень тяжелая, скользила более или менее легко.

— Привет! — закричал он на языке дикарей, не сумев, правда, воспроизвести характерное пощелкивание в конце слова. — Привет!

Он остановился перед переплетенными сучьями, образовывавшими ворота.

В землю у самых его ног вонзилось деревянное копье с кремневым наконечником.

Попятившись, Каспар вскинул руки и показал на тушу осла.

— Мы принесли подарок! — пояснил он, надеясь, что не перепутал слова.

Ворота со скрипом отворились, и путникам был дан знак заходить. Каспар втащил за собой осла. Встретившая гостей старуха поглядела на тушу и радостно захлопала в ладоши. Несколько молодых людей поспешили освободить Каспара от ноши.

— Мы просто хотели поблагодарить вас, — сказал юноша, но, судя по всему, дикари не понимали его произношения и лишь тупо глядели на него. Тогда он попытался объясниться знаками. Некоторые вещи вполне легко выразить на языке жестов, но поди-ка изобрази, что ты принес дар. Каспар показал на осла, потом поднес пальцы ко рту, словно что-то ест, а потом обвел кругом собравшихся. Те разразились радостными криками. Каспару было приятно, что они с Май могут хоть чем-то выразить свою признательность за то, что сделали для них эти люди.

Их провели за внутренний частокол, к скопищу глиняных мазанок, приземистых и словно бы сдавленных под тяжестью соломенных шляп. Однако зрелище, открывшееся взорам гостей, заставило их в ужасе отшатнуться. Каспар с Май переглянулись, раскрыв рты от изумления. Невероятно — неужели с этими людьми они спали рядом, делили столько дней пищу и кров?

В центре деревни возвышалась над всем окружающим огромная деревянная скульптура стоящего медведя, выполненная с неожиданным мастерством. У ног его лежала плоская каменная плита, а на ней — обнаженное тело девушки. Длинные черные волосы разметались по бледному лицу, на месте сердца зияла кровавая рана.

Май, вся дрожа, крепче прижала младенца к груди.

— Ведь эта самая старуха, должно быть, помогала этой несчастной появиться на свет, — ахнула она. Каспар успокаивающе обнял ее за плечи.

— Не думаю. Видишь, в этом племени все светловолосые, а у девушки волосы куда как темнее.

Однако из благоразумия он сохранил на лице самую приятную улыбку и покрепче сжал лук.

— Ты же не думаешь, что они охотятся за чужаками и приносят их в жертву медведям, правда? — спросила Май, никак не в силах поверить красноречивому свидетельству, что лежало у нее перед глазами.

— Боюсь, так оно и есть, — отвечал Каспар, думая про себя, что предпочитает иметь дело с медведями, а не с людьми, которые приносят им жертвы.

Он потихоньку попятился, увлекая Май за собой. Обитатели деревни поглядывали на них с любопытством, но ничем не препятствовали. Каспар начал с небрежным видом пробираться к выходу, на ходу продолжая благодарно кивать и притворяясь, будто увиденное его ни капельки не шокировало. Они уже приближались к воротам и Каспар начал думать, что удастся выбраться беспрепятственно, как вдруг путь им преградили четверо полуобнаженных мужчин.

Юноша дружелюбно улыбнулся одному из них, широкоплечему здоровяку с красновато-коричневой кожей, облаченному лишь в набедренную повязку и перекинутую через плечо полосу медвежьей шкуры.

— Мы не хотим ничего плохого, друг, — выговорил он на их наречии, как всегда жалея, что не унаследовал отцовского или дядиного присутствия духа.

Но, увы! Дикари его ничуть не боялись. Юноша попытался обогнуть их, но те словно вросли в землю, а сзади уже раздавалось какое-то постукивание и побрякивание.

— Спар, — проскрежетал старческий голос. Остальные слова юноша не разобрал.

Обернувшись, юноша не сумел скрыть гримасы отвращения при виде старухи-знахарки. Должно быть, эти самые руки, что помогли явиться на свет их драгоценной малышке, вырвали сердце из груди той девушки на каменном алтаре. Знахарка улыбалась, и Каспар слегка расслабился. Она заговорила помедленнее, так что по отдельным словам и жестам он понял: старуха благодарит его за подношение и надеется, что у них все хорошо.

Ласково похлопав ребенка Май, знахарка обернулась и что-то быстро затрещала, обращаясь к одному из молодых людей помладше. Тот убежал и очень скоро вернулся, ведя в поводу двух тощих пони. Седел на них не было — только грубые уздечки, натиравшие им носы и щеки. Старуха, кивая и улыбаясь, вручила поводья Каспару и показала, что это — ответный дар.

— Мы должны заботиться о вас. Такова воля Великого Медведя, — произнесла она загадочную фразу.

Каспар с благодарностью взял у нее уздечки, дивясь про себя: отчего вдруг эта женщина, явно старейшина дикарского племени, решила подружиться с ними? Однако ждать, пока эта загадка прояснится, он был не намерен. Поспешно подсадив Май на пони, он повел в поводу второго и быстро, хотя и с внешней неторопливостью, направился прочь из деревни на восток. От опасений волосы у него на затылке стояли дыбом.

Старуха в нескрываемом смятении бросилась им вслед. Она яростно трясла головой и показывала на запад, неистово жестикулируя, словно умоляя его свернуть в другую сторону. Каспар, хоть и удивленный, вежливо улыбнулся и осторожно снял руки старухи с поводьев. Вот уж хорошее предзнаменование: если этого места так боятся, то наверняка прятать Некронд следует именно там. Помахав на прощание, он зашагал прочь, чувствуя спиной, что знахарка так и стоит, глядя им вслед.

Отойдя от деревушки, он увеличил скорость. Впереди возвышались конусы гор, очень широких снизу и узких вверху. За ними снова расстилалась равнина. В пятнах тени паслись длинноногие олени и бизоны. Однако скоро трава сменилась золой, пейзаж сделался мрачным и унылым. Граница меж травой и золой была очень резкой, и Каспар дивился, что же за пожар бушевал в этих краях. Юноша предусмотрительно наполнил все фляги водой.

— Наверняка нам осталось уже недалеко, — вздохнула Май. — Погляди только на эти земли, тут никто не выживет.

Каспар кивнул. Похоже, лучше всего было придерживаться плана, что принял он над телом Морригвэн, и идти дальше на восток. Юноша с новой решимостью двинулся в путь. Повезло им с этими пони — один тащит поклажу, второй везет Май с Изольдой.

Прошел день, а кругом простирался все тот же черный пейзаж. Путники провели две холодных ночи без костра, уповая только, что в скором времени удастся найти воду. Незадолго до того, как остановиться на ночлег третьего дня, Каспар различил вдали неясные очертания новых гор и понадеялся, что они означают конец пепелища — так они с Май стали называть меж собой выгоревшие земли. В полном изнеможении он снял Май с седла, и Изольда мигом подняла рев. Похоже, ей нравилось движение.

— С ней что-то не в порядке? Не должна же она так орать? — забеспокоился Каспар.

— Почти все дети плачут по вечерам, — отрезала Май, на характере которой этот докучливый шум сказывался не лучшим образом.

Каспару просто не верилось, что такое крошечное существо может так громко вопить. Крики малышки не только действовали им обоим на нервы, но и усиливали его постоянную головную боль.

На следующий день путники добрались до подножия холмов. Зола наконец сменилась кустиками жесткой травы. Песчаная почва с обломками скал поднималась к крутому откосу. Взобравшись туда, Каспар с Май увидели впереди гряду гор из песчаника. На пологих отрогах блестели озера, по широким долинам катились неспешные реки.

Резкий ветер швырял в лицо путникам пригоршни пыли. Сощурившись, Каспар поглядел на причудливые силуэты гор на фоне неба. Богатому воображению юноши одна гора представилась великаном, присевшим возле мешка с сокровищами, другая — наковальней, третья — поваленной башней. Эти края, во всяком случае, выглядели достаточно безлюдными и суровыми — тут можно спрятать Яйцо.

На полпути к большим горам, средь скал из песчаника, искрилось на солнце серебристое озеро. Над ним притулилась скала, похожая на принюхивающегося к ветру пса.

— Вон там, — произнес Каспар. — Сегодня переночуем тут, а завтра отправимся туда.

Он очень устал и страстно желал избавиться от Яйца, чтобы наконец мирно спать по ночам и не страдать больше от головной боли. Она измучила его, извела. Он так мечтал освободиться от своей ноши.

Май покачала головой и поглядела на воркующую малютку, проснувшуюся в ту же секунду, как они остановились.

— Нет, только не на вершине, — решительно сказала она. — В озере. Бросим его в озеро. Ты думаешь о горах просто потому, что нашел его в горах. А озеро подходит куда лучше.

Каспар улыбнулся.

— Как тебе больше нравится, Май.

Молодая женщина прижала дочурку к груди и, высвободив одну руку, сжала его ладонь.

— У меня есть все, Спар. У меня есть Изольда. И ты.

Он хотел поцеловать ее, но в эту секунду Изольда опять подняла рев.

 

10

 

Пип храбро загородил собой Брид. Кольцо взмыленных лошадей смыкалось — морда к морде, бок к боку. И некуда бежать, не протолкнешься. Охотники торжествующе улюлюкали. Хлысты щелкали, отгоняя собак.

На Пипа навалилось разом пятеро противников. Паренек вырывался, брыкался, даже кусался — но все равно не смог помешать одному из всадников — тому самому, широкоплечему мрачному здоровяку — ухватить Брид за шиворот и вздернуть в воздух. Девушка невольно отпустила Ренауда. Хотя она сопротивлялась и барахталась, точно дикий кролик, но что может сделать такая тростинка? Силач без малейших усилий швырнул ее поперек седла. Острая лука впилась девушке в живот, да так, что аж дух перехватило.

Брид впилась зубами в ногу всадника. Без толку, толстая кожа штанов надежно защищала его. Тогда девушка укусила коня. Тот заржал и взвился на дыбы, и она стиснула зубы еще сильнее — но была награждена таким ударом по затылку, что ее затошнило от боли. Голова Брид мотнулась и тяжело стукнулась о бок коня. От резкого движения девушка прокусила себе щеку, во рту появился вкус крови.

Ее крики потонули в негодующих воплях Пипа.

— Паршивые ублюдки! — ревел он, пока всадники пытались скрутить его. — Да что за гнусная земля такая? Куда ни пойди, всюду вы, кеолотианцы, нам проходу не даете!

— Отец, слышите? — воскликнул молодой дворянин. — Эти эльфы, эти осквернители могил родом-то из Бельбидии.

Брид смутно удивилась тому, что кто-то мог принять Пипа за эльфа.

Забросив погоню за оленем, охотники принялись дружно выкапывать из земли Ренауда. Оправившись от потрясения, что он, оказывается, жив, они взгромоздили его на круп коня. Принц так вопил от ужаса, что мог бы напугать и самое отважное сердце. С Хардвином кеолотианцы обошлись тем же манером и, созвав псов, пустились в обратный путь к тракту.

Брид так и болталась вниз головой. От тряской рысцы коня бедняжку затошнило, кровь гулко застучала в ушах, перед глазами мелькала, сливаясь в одно пятно, палая листва. Через какое-то время отряд замедлился, тропа резко пошла вверх. Из земли тут и там выпирали кривые корни. Лошади тяжко храпели и фыркали, неуверенно нащупывая дорогу вверх по круче. Брид обратила внимание, что деревья вроде бы стали редеть, корней тоже стало меньше, да и те скрывались в траве.

Скоро подъем кончился, пленницу обдало внезапным порывом свежего воздуха.

Она попыталась поднять голову. Отряд выехал на плоскую вершину холма, откуда открывался превосходный вид на лесистую равнину. Меж деревьев петляла темная река. Но как ни изгибалась Брид, все же не смогла разглядеть за потной шеей жеребца, что же там, впереди. Внезапно дворянин резко вздернул пленницу наверх — и она увидела прямо перед собой серую отвесную стену. Над опускной решеткой ворот пронзала небо узкая башенка.

Барбакан был украшен ярким крестом. На врезанном в камень щите изображались баран и козел, сплетшиеся рогами в жестоком поединке. Брид немедленно вспомнила, что на кинжале, торчавшем из груди Турквина, красовался ровно тот же герб. Хотя эти земли находились еще в Троллесье, отсюда недалеко было и до Козьего Края. Должно быть, предположила девушка, замок — что-то вроде пограничной заставы во владениях какой-нибудь очень важной персоны. Ворота открылись, и навстречу охотником выбежали крупные черномордые псы.

После приглушенного стука по мягкой лесной подстилке копыта коней особенно громко зазвенели по камням мостовой. Пустая площадь в центре замка заполнилась этим звоном. Ему вторил торопливый перестук шагов — то слуги ринулись принять у господ поводья рвущихся к яслям скакунов. Брид обратила внимание на то, что слуги величают старшего дворянина бароном Кульфридом, а его сына — сиром Ирвальдом.

Барон бесцеремонно поволок за собой Брид, а двое самых рослых слуг ухватили Пипа. Мальчик уставился на одного из кеолотианцев с таким видом, точно видел его не впервые. Проследив за его взором, Брид сумела разглядеть высокого мужчину, что наблюдал за ними с другой стороны двора. Взгляды их встретились. Незнакомец быстро потупился и спешно ушел.

Пытаясь оценить, куда же они попали, девушка обвела взглядом двор — и натолкнулась на пристальный взгляд баронского сына. Она улыбнулась про себя: вот где таится путь к спасению. Как и полагается юной леди в подобных обстоятельствах, она обратила к нему огромные, залитые слезами зеленые глаза и по-кеолотиански взмолилась о помощи.

Похоже, в теле воина обитала душа нежная и чувствительная. Наследник крепости не отрываясь смотрел в ясные очи пленницы.

— Пожалуйста, — снова взмолилась она, но сир Ирвальд уже отвернулся, получив какие-то указания от своего хмурого папаши, который по-прежнему пребольно сжимал плечо Брид.

Барон Кульфрид поднял пленницу повыше, демонстрируя объект своей ярости собравшимся челядинцам и дворянам.

— Гнусная фея, нелюдь, в моих же собственных владениях! — прогремел он. — И как мы поступаем с подобным отродьем? Устраиваем потеху и выставляем вон из наших земель! — Он одним рывком разорвал тунику девушки. — Что там под грязью, плоть или деревяшка?

При виде нежной бледной кожи и соблазнительных округлостей женского тела барон аж заурчал. Мотнув головой, Брид наконец умудрилась яростно укусить его за палец.

— В темницу, со всеми прочими! — прорычал Кульфрид. — Денек-другой в камере укротит эту злючку, научит ее доставлять удовольствие, а не боль.

Не дрогнув и не сопротивляясь, девушка позволила отвести себя глубоко в подземелья замка. Она уже знала, что делать. Главное — отыскать остальных, тех, кто еще закопан в могилах, а потом вместе с Кимбелин и Ренаудом вернуться домой, чтобы освободить Керидвэн — ну и, конечно, Бранвульфа. Брид стиснула зубы. Что за невезение: спастись от чародеев только для того, чтобы тут же угодить в лапы какого-то неотесанного кеолотианского барона.

Но нет, нельзя предаваться такой роскоши, как жалость к себе. Морригвэн учила цепляться за любую возможность обратить зло в добро. Да и у нее самой, у Брид, еще остались кое-какие способности. Пусть сила высшей жрицы и покинула ее, зато женская сила достигла расцвета.

Брид всегда радовалась тому, что красива. И вовсе не потому, что ею восхищались, не из-за власти над людьми, которую дарила красота, — а просто из любви к природе, что так щедро одарила ее.

Пленников швырнули в холодную камеру с высоким сводчатым потолком. Стены испещряли надписи, выцарапанные прежними узниками. Хардвин согнулся, его начало рвать. Кеолотианский барон и его сын, пожелавшие лично проследить, чтобы темницу хорошенько заперли, глядели на него в ужасе.

— У этих двоих, кажись, трясучка. Но мальчишка и эта девка? Вдруг они какие-нибудь небывалые расхитители гробниц или, того почище, лесные демоны, порождения могильной земли? Может, вызвать священника, чтобы почитал над ними молитвы? — встревоженно спросил сир Ирвальд по-кеолотиански.

— Пфа! Чего доброго, священник велит их сжечь, а я этого не хочу. Кем бы они ни были, они — бельбидийцы, а значит — шпионы. Уж я-то выведаю, зачем они сюда явились, недели не пройдет, как выведаю! — прогрохотал владелец замка.

У его сына вид был более обеспокоенный. Молодой дворянин открыл рот, точно собираясь что-то сказать, но, видно, предпочел оставить свои мысли при себе и промолчал. Брид украдкой кинула на него выразительный взгляд. Сир Ирвальд нервно улыбнулся в ответ, но тут же нервно дернул головой: Хардвин привалился к стене и сполз по ней на пол. На губах его выступила пена.

— Что с ним за напасть? — в ужасе спросил Пип. Брид попыталась было успокоить писцерийца, но при ее приближении несчастный лишь сильнее развопился.

Девушка пожала плечами и отошла.

— Не знаю. Мы с тобой просыпались медленно и вдвоем, при этом понимая, что все, что нам пришлось пережить, — лишь наваждение. А Хардвина мы вытащили спящего и он, кажется, все еще околдован.

— Совсем спятил, да? — уточнил Пип. Брид печально кивнула, глядя на Хардвина, который в страхе лопотал что-то неразборчивое.

— Прости отец, — стонал он, судорожно размахивая руками, как будто тонет и никак не может выбраться на поверхность. — Прости. Я тебя разочаровал.

Его бред подействовал и на Ренауда. Тот, правда, не вопил, зато весь затрясся и уставился себе под ноги. Брид от всей души жалела принца и молодого писцерийского дворянина, но ей было не до них. Внутри разрастался свой собственный страх. Горло сжалось, стало трудно дышать. Халь, Халь все еще лежит где-то там, под землей.

— Брид, что нам делать?

Пип напряженно ждал ответа юной жрицы. Но как раз ответа-то у нее и не было.

— Разве ты не можешь хотя бы помолиться? — сердито прошипел паренек, злясь на ее молчание. — Уж тебя-то Великая Мать должна послушать.

Девушка поглядела на него, стараясь улыбаться как можно загадочнее. О, если бы только люди поняли... Великая Мать не откликается на каждый скулеж о помощи. Она дала людям жизнь, а эти неблагодарные смели вообразить, будто могут просить о чем-то еще. Смешно!

— Нет, Пип, молитва — дело совсем другое. Это скорее вроде честного разговора с самим собой, когда стараешься овладеть своими внутренними резервами и сосредоточиться на том, что тебе действительно надо. Это учит тебя жить и достигать чаемого. Молитва — средство избежать самообмана.

— Ты хочешь сказать, что нет никакого толку молиться?

Брид раздраженно фыркнула.

— Ну, разумеется, есть! Во-первых — и это главное! — дабы воздать хвалу и благодарность Великой Матери. Дабы напомнить себе, что мы отнюдь не хозяева этого мира, что лишь Великая Мать даровала нам милость ступать по Ее землям и наслаждаться Ее благодатью. Мы молимся, дабы покрепче усвоить, как мы малы и ничтожны.

По этой части у самой Брид были немалые проблемы, хотя она старалась каждый день напоминать себе сию простую истину. Да, она знала, что является всего-навсего мельчайшим зубчиком колеса человечьих судеб. Но ведь она — Одна-из-Трех. Брид сознавала, что власть и сила дарованы ей лишь для того, чтобы служить остальным во славу Великой Матери, а не чтобы поклонялись ей самой. Но иной раз так трудно не порадоваться, что тобой восхищаются...

Потому-то Брид и боялась Спара. Каждую минуту, каждую секунду, что они проводили вместе, он вводил ее во грех, учил тщеславию. Он боготворил ее. А вот Халь — нет. Халь ее вожделел. Халь смеялся над ней. Халь с ней препирался и пикировался. Он пытался превзойти ее, победить, взять над ней верх — и девушка наслаждалась подобным вызовом. За это она и любила его не только как женщина, но и как равный равного. Он смел и бесшабашен. Спар тоже... но только не с ней.

И все же Брид любила Спара, восхищалась им. В глубине сердца она виновато признавалась себе — хорошо бы Халь кое в чем походил на своего племянника. Но тогда Халь был бы уже не Халем. И тоже неизбежно начал бы поклоняться ей — еще чего не хватало! Ох, как же она его любила!

До головокружения волнуясь за жениха, Брид глядела на хнычущих Хардвина с Ренаудом. А вдруг, если ей и удастся найти Халя, он будет в таком же жалком состоянии?

— Этот тип! — внезапно выпалил Пип, выводя ее из задумчивости.

— Какой еще тип? — не поняла Брид.

— Да тот, во дворе. Я вспомнил, где уже видел эту рожу. Заметила — этакий тощий верзила? Он входил в отряд эскорта.

— Не может быть! — запротестовала Брид. — Их же всех перебили.

— Кроме тех, кто сидел в засаде, — напомнил ей паренек. — Должно быть, он один из людей Тапвелла, которые присоединились к разбойникам и помогли похитить принцессу Кимбелин.

При звуке имени Тапвелла Ренауд пронзительно закричал, и тощий верзила вылетел у девушки из головы. Брид хмуро поглядела на принца. И что же его так терзает? Судя по всему, Хардвин с Ренаудом страдали от новых кошмаров, еще более тяжких, чем прежде. Похоже, Хардвин боялся воды. То-то был бы позор для его отца, ведь барон Писцеры в буквальном смысле слова выудил свое богатство из штормовых морей западного побережья Бельбидии. С ним-то все ясно — но какой же кошмар преследует Ренауда? Змеи? Огонь? Во всяком случае, что-то совсем у него под ногами. Ах вот оно в чем дело! Страх высоты. Принцу казалось, он вот-вот сорвется и упадет. Надо что-то сделать, чем-то ему помочь!

— Ренауд, — негромко позвала девушка.

Принц вскинул голову, словно какой-то частицей разума чуя ее присутствие, но колени у него тотчас же подогнулись, и он вновь уставился под ноги. Пип, преисполненный желания помочь, осторожно положил ему руку на плечо.

Несчастный в ужасе заорал:

— Нет! Нет! Не толкай меня! Отойди!

Похоже, ничем помочь ему Брид с Пипом не могли. Девушка села в уголке, надеясь, что ее вот-вот осенит. А вот Пип не сдавался. Он повернулся к Хардвину.

— Дурак ты, дурак. Вовсе ты и не тонешь. Просто навоображал себе невесть чего — вот и все.

Для вящей убедительности паренек даже встряхнул Хардвина, но тот, не глядя на него, прижался к стене, отчаянно вереща. Пип снова подскочил к Ренауду.

— Сир, поверьте мне. Нет тут никакой пропасти.

— Отстань! Пошел вон! — в панике завизжал принц.

Крики Хардвина внезапно оборвались. Встревоженная Брид вскочила и бросилась к нему. Писцериец сидел, привалившись к стене и свесив голову на грудь. И не дышал! На глазах потрясенной девушки губы Хардвина посинели, а потом полиловели. Он умирал! Брид звонко хлопнула его по щекам, чтобы привести в чувство. И как только она позволила Пипу вмешиваться? Мальчишка лишь усилил кошмар до той стадии, когда Хардвин не мог более ничего выносить.

Разорвав ворот рубахи дворянина, Брид открыла ему рот и, припав губами к его губам, принялась вдыхать воздух в грудь несчастного. Но Хардвин не шевельнулся. Лицо его залилось синевато-серой бледностью, руки в руках девушки висели безжизненно и холодели с каждой секундой. Брид с ужасом глядела на него. Умер! Умер от страха, думая, будто тонет.

— Ах ты, идиот! — набросилась она на Пипа.

— Я тут ни при чем, — пролепетал он, силясь снять с себя вину.

— В самом деле? — Брид понимала, что несправедлива к пареньку, но не могла сдержаться. — Ты напугал его.

— Я пытался помочь!

— Что ж, больше не пытайся.

Паренек надулся и отошел в дальний угол камеры, к двери. Брид стало его жалко. Он и впрямь не виноват — вся вина на ней. Почему она не отследила ситуацию? Разве можно надеяться, что такой мальчишка, как Пип, не наделает глупостей? Она должна была предвидеть последствия его поступков. Девушка печально поглядела на Хардвина, откидывая волосы с его пухлого лица.

— Бедняга. Он ведь так старался. Он был славным человеком, стойким и верным, настоящим бельбидийцем...

Отчаянные вопли стражников за дверью заставили ее замолчать.

— Они думают, это ты его убила! — воскликнул Пип. — Думают, ты высосала из него жизнь. Ну, вот и все! Теперь они точно решат, будто ты — злой дух. Сожгут тебя, не иначе.

Слова его звучали безжалостно, но в голосе Брид расслышала самый настоящий страх за ее жизнь.

На крики стражников явился сам барон Кульфрид. Приказав солдатам убрать тело Хардвина, он сшиб Ренауда на пол, где тот и остался лежать, цепляясь за трещины в каменных плитах, точно это был отвесный утес. А барон уже напустился на Брид:

— Ведьма! Ведьма, убийца, лазутчица! — проревел он по-бельбидийски, обвиняюще указывая на нее. Брид подивилась, как бегло он говорит на ее языке — она и не думала, что кеолотианец может достичь такого совершенства в бельбидийском. — Кто, как не лазутчица! Бельбидийцам нечего делать в моих лесах, и бельбидийцам нечего учить наш кеолотианский язык. Всяк знает, что бельбидийцы никогда не разговаривают на чужих языках, разве что какие книжники, а их раз, два и обчелся. Значит, ты специально явилась сюда шпионить да вынюхивать!

Он сгреб Пипа за ворот и отшвырнул в сторону, а потом, одной рукой ухватив Брид, прижал ее к стене, угрожающе заглядывая в глаза пленницы.

— Лазутчики! — повторил он.

Девушка лихорадочно соображала. Почему вдруг барон так убежден, что они лазутчики? И почему в его глазах плещется страх? Уж не боится ли он, что они обнаружили его кинжал, которым было совершено преступление?

— Помогите! Помогите! — вопил Ренауд, прижимаясь к полу. — Умоляю, не скидывайте меня! Втяните меня обратно! Умоляю! Втяните меня наверх, к остальным, я не хочу падать!

Выпустив девушку, барон Кульфрид подозрительно уставился на Ренауда.

— Остальные! Эта ведьма со своим подручным небось зарыли еще многих. Надо найти их! Я вызнаю, что замышляют эти шпионы! Все эти припадки, безумие и язычество — лишь маскировка, притворство, чтобы я испугался их и отпустил на волю. Надо найти остальных! Обыщите лес, — рявкнул он на солдат.

Запертые в холодном подвале, куда пробивался лишь крошечный лучик тусклого света, Брид с Пипом уныло слушали стенания Ренауда. Его крики буквально сводили с ума. Даже собаки по всему замку и те развылись. Все эти тоскливые завывания угнетали Брид, усиливали ее душевные муки. О, вдруг кеолотианцы найдут Халя и бросят его сюда — такого же, как Ренауда: со сломанным, потерянным духом, затуманенным разумом!

— Ренауд, ну пожалуйста, — взмолилась она. — Пожалуйста, послушай. Бояться совершенно нечего.

Принц не отозвался. Может, хоть песню-то он услышит? Ведь плачущий ребенок, не слушающий никаких увещеваний, так часто отвлекается на песню, успокаивается и уже способен выслушать доводы разума. Брид знала — голос у нее ничуть не хуже лица, такой же обезоруживающе прекрасный. Быть может, песня, которую пела принцу его мать... Брид лихорадочно вспоминала какую-нибудь колыбельную.

 

Луч солнца ласкал, а дождь поливал

Колосья, что вызрели в поле.

Спи, мой родной, под ясной луной

Волки...

 

Но при первом же упоминании о волках Ренауд завопил с новой силой. Похоже, его кошмар достиг новых высот ужаса.

— О нет! Нет! Волки! Повсюду волки! Помогите! Кто-нибудь, помогите мне!

— Да не волки это. Собаки, — досадливо произнес Пип. — Обычные собаки.

Брид как-то не думала об этом, но в замке и впрямь было невероятно много собак. Помимо дирхаундов девушка видела крупных черномордых псов, выведенных не иначе как для медвежьей охоты.

— Пип, — горестно промолвила девушка, прижимаясь к пареньку, чтобы согреться, — что же нам делать? Он обнял ее.

— Не волнуйся, Брид, я тебя защищу. Ты ведь родом из леса, как моя сестра Май, а я никогда не позволю обидеть ни одну девушку из Кабаньего Лова, — беззаботно проговорил он, пытаясь скрыть смущение: Брид в его объятиях после того наваждения, коему стала невольной свидетельницей.

Девушка прильнула к нему. Какой же маленькой и беспомощной она себя чувствовала! И даже чуть-чуть смешной — ну, в самом деле, не смешно ли черпать силу из простого мальчика. Всю эту ночь они то засыпали, то просыпались, со страхом прислушиваясь, не вернулся ли поисковый отряд. Однако начало светать, а кеолотианцы не объявились. Ренауд все так же цеплялся за щели в полу, пальцы у него побелели от напряжения.

— Я больше не могу! Внизу волки, черногривые волки. Рэвик, я же говорил тебе, не надо облагать народ такими налогами, это добром не кончится. Погляди только, что со мной сталось! Брат, послушай меня. Я говорил, что они люди хорошие, ничем не хуже остальных бельбидийцев, а ты допустил, чтобы королевство распалось на два лагеря. Помоги мне, Рэвик, помоги. Не дай им сбросить меня со стены волкам на растерзание!

— Ему мерещится, будто он в Торра-Альте, — завистливо протянул Пип. — Эх, мне бы такой дивный сон.

Рог протрубил сигнал тревоги, и двор над темницей наполнился стуком подков и топотом бегущих ног. У Брид сердце готово было выскочить из груди. Халь где-то здесь, рядом. Для нее близость возлюбленного воспринималась, как если бы по замку расходился гул магии, дрожь, отдающаяся в самих каменных стенах, как будто воздух кругом пел — рунный меч близко.

— О, Великая Мать, — промолвила девушка, прикладывая ладонь к каменному полу, — благодарю Тебя за это прозрение.

Как же она скучала по этому дару! После смерти Морригвэн подобные способности словно утекли от нее. Сокровенное знание того, как движется мир, было утрачено — и Брид оплакивала потерю. Но ни она, ни Керидвэн не жаловались вслух. Не сговариваясь, они инстинктивно поняли: народ не должен заподозрить, что Жрицы лишились силы. И потому обе — и Дева, и Мать — сокрыли свою внезапную слабость под покрывалом апломба.

Брид, затаив дыхание, вслушивалась, не раздастся ли голос Халя, Кеовульфа, Кимбелин или Абеляра — но тщетно. Кеолотианцы кричали только о могучем мече.

— О, Великая Мать! — снова выдохнула Брид, но теперь уже в ужасе. — Они нашли меч, но не Халя.

А что же с Халем? Девушка сгорала от тревоги, эмоции готовы были захлестнуть ее. Опустившись на колени, она помолилась за своего любимого. Должно быть, он все еще томится в плену жутких кошмаров. В мозгу промелькнуло острое, как нож, видение: вот Халь стоит на бранном поле, сражаясь не на жизнь, а на смерть — одна рука уже бессильно повисла, рассеченная вражеским ударом, пред глазами — острие меча рыцаря в тяжелых доспехах...

От нового взрыва воплей мысленный образ померк.

Не успел отстучать звон подков первого отряда, как на подъезде к замку уже снова гремели копытами кони, звонко пели рожки. Вот топот копыт уже гулко отдавался на подвесном мосту, вот со двора раздались неистовые крики. Брид со всех сил старалась разобрать, о чем идет речь. Пип помрачнел.

— Война? Девушка кивнула.

— Барона Кульфрида призывают к оружию.

— Против Бельбидии?

Она снова кивнула.

В замке поднялась суета. Про пленников все вдруг напрочь позабыли. Брид сидела в углу, рассеянно засовывая палец в дыру на башмаке и снова вытаскивая его. В горах башмаки долго не живут, а за последние месяцы ей пришлось много ходить. Что же делать? Халь, нужен Халь! Брид чувствовала, что больше не может принимать решения в одиночку. Способность судить и выносить решения у нее уже не та, что раньше. Девой-Жрицей она обладала прозрением, более глубоким пониманием хода событий, чем у простых смертных, и потому знала, что всегда сделает правильный выбор. Но теперь — теперь она в этом смысле ничем не отличалась от Пипа. Хорошо, что хоть он с ней!

Интересно, а принц Ренауд отдает себе отчет, скольким обязан сыну дровосека? Ведь парнишка без устали пытался хоть чем-то облегчить положение бредящего принца, заговаривал с ним, надеясь вывести из плена наваждения. Брид отдавала себе отчет в том, что сама отнюдь не сделала все, что в ее силах. На нее накатило ощущение беспомощности, полной никчемности. Всю жизнь она гордилась своим самообладанием, умением сохранять присутствие духа. И что же? Оказалось, это одно лишь притворство!

Одно хорошо — при нынешних обстоятельствах барон Кульфрид, похоже, начисто забыл о пленниках. Собственно, во всем замке поднялась такая суматоха, что о них никто и не вспомнил, даже поесть за целый день так и не принесли. Голод досаждал все сильнее. Не выдержав, Пип принялся стучать в дверь, во все горло выкрикивая известные ему кеолотианские ругательства. Брид же пыталась успокоить принца и избавить его от страхов.

Наконец принесли еду. На удивление девушке, Ренауд наклонился к своей тарелке.

— Вороньи яйца! — вскричал он, глядя на ломоть хлеба.

Должно быть, поскольку он воображал, что находится высоко в горах, разум его как-то рационализировал ситуацию. И в самом деле, откуда в горах взяться тарелке с хлебом? Брид порадовалась, что он хоть что-то поел.

— Они собрались и готовятся выступать, — сообщил Пип, по своему обыкновению припав ухом к двери.

— Похоже, они не знают, что с нами делать, — заключила Брид. — Не то уже сделали бы. Убивать не хотят — а ну как мы можем сказать что-то важное, и...

Она запнулась, взвешивая положение вещей.

— Пока они толком и не пытались заставить нас говорить, — резонно заметил Пип.

— Вот и я о том же подумала. Верно, боятся подходить к нам из-за «трясучки», как они ее называют. — Она кивнула в сторону Ренауда. — Крестовник, — медленно произнесла девушка. — Ну конечно! Он вызывает подобное состояние у скота. Может статься...

Она не договорила. Если крестовник вызывает симптомы весьма схожие с этими колдовскими наваждениями и страхами, то он может и исцелить их. Крошечная доза укрепит пострадавших против его воздействия и, вполне вероятно, им удастся преодолеть ужас. Впрочем, в тюрьме никакого крестовника достать все равно нельзя. О, как нужна помощь! Надо добраться домой, и девушка могла придумать лишь один путь к спасению: сир Ирвальд.

Обняв руками колени, она заговорила вслух, как будто Халь был здесь и мог ее слышать:

— Халь, я люблю тебя, честное слово, люблю и делаю это ради тебя. Я должна доставить тебя домой. В глубине сердца ты ведь знаешь, что я люблю тебя больше всех на свете, больше себя самой. — По щекам ее покатились слезы. — Прости меня, но я делаю это ради тебя.

— Что это ты делаешь? — подозрительно осведомился Пип.

— Я должна доставить нас всех домой, — промолвила Брид. — Нам необходимо выбраться отсюда и найти остальных. Ирвальд нам поможет. Я должна завоевать его доверие.

— И каким это образом, позволь спросить? — Пип обжег ее взглядом.

— Да самым обычным, — легкомысленно отозвалась она. Пип схватил девушку за плечо и развернул к себе.

— Брид, ты этого не сделаешь!

— Я тебе не принадлежу, хотя, очень может быть, тебе этого и хотелось бы, — безжалостно заявила девушка, надеясь, что он отпустит ее.

Так и вышло. Оскорбленный в лучших чувствах, Пип отшатнулся. Девушка подбежала к двери и принялась отчаянно стучать и слезно звать стражу. Она терпеть не могла кеолотианский язык, но могла вполне сносно на нем изъясняться. Не так уж сильно он отличается от бельбидийского — главным образом, интонациями и порядком слов. Хуже другое: ему не хватало выразительности, эмоциональности. У кеолотианцев человек либо шел, либо бежал — только не мчался стремглав и не плелся. Они не видели никакого смысла в точных, разъясняющих словах. Слово, которым они обозначали близость между мужчиной и женщиной, было таким бесчувственным, что иного перевода, как «размножение», Брид ему и придумать не могла. Но все равно разговаривать по-кеолотиански ей это не мешало. И пусть большую часть своих эзотерических талантов юная жрица потеряла, но не сомневалась: таланты женские у нее, как всегда, на высоте.

Первой жертвой стал стражник у двери.

Брид лучезарно улыбнулась ему.

— Сир, прошу вас, сир, — нежно позвала она еле слышным шепотом.

— Не надо! — Пип снова схватил ее за руку. — Перестань.

Он оттащил ее в сторону, и девушка споткнулась о Ренауда. Принц поднял голову.

— Сокол, какой прекрасный сокол. Никогда не видел у соколов таких зеленых глаз.

Брид начала терять терпение.

— Пип, — прошипела она, — а ну, пусти меня.

— Не пущу! Не позволю!

— Пип, да разве это так важно? Мы должны добраться домой, я должна спасти Халя. Подумай об этом. То, что я собираюсь сделать, — такая маленькая жертва по сравнению с нашей целью.

— Халь убьет меня, если я позволю тебе. Это еще хуже моего кошмара, — в отчаянии простонал паренек.

— Зато если я этого не сделаю, он тебя никогда не убьет — просто потому, что так и не очнется, — возразила Брид. — А теперь отпусти меня. У тебя нет выбора. Ты можешь придумать план получше? Ты же знаешь, Пип, мой замысел сулит успех. Сам видел, какими глазами смотрел на меня Ирвальд.

Пип неохотно кивнул.

Девушка ткнула его пальцем в грудь.

— Отойди-ка. Пора заняться делом.

Она подавленно повернулась к двери. Все это и так тяжело, а тут еще Пип глаз не сводит.

— Господин страж, — жалобно окликнула она по-кеолотиански.

Тот бросил на нее сердитый взгляд. Девушка улыбнулась, хлопая длинными загнутыми ресницами. Солдат чуть заметно покраснел. Хотя битва, можно сказать, только началась, Брид поняла: это сражение она выиграла.

— Я больше не вынесу! — Она принялась картинно всхлипывать. — Я расскажу вашему господину все, что он только захочет.

Лицо стражника озарилось торжествующей улыбкой, а Брид торопливо прибавила:

— Только не барону. Я его боюсь. Да и потом, все равно он наверняка слишком занят подготовкой к походу. — Девушка сделала паузу, давая стражнику время обдумать эту мысль и прийти к выводу, что барона ему тревожить и впрямь неохота. — Передайте сиру Ирвальду, что я все расскажу. Он щедро наградит вас за эту весть.

Стражник кивнул и заспешил прочь. Брид подумала, что баронского сына долго ждать не придется.

— Но почему он? Почему Ирвальд? — удивился Пип.

— Разве не очевидно?

Вдаваться в объяснения было недосуг. Но сиром Ирвальдом, без сомнения, манипулировать куда проще, чем его отцом. Тем более что барону и впрямь сейчас не до того. А у Ирвальда и глаза очень даже добрые — для кеолотианца.

— А теперь, Пип, мне нужна твоя помощь. Дождавшись, пока на лестнице застучали шаги, девушка повернулась к Пипу.

— Прости, но тебе придется взять вину на себя. Больше некому. — Она засмеялась. — Хотя, конечно, ты еще малость не дорос.

Прижавшись к стене, она расстегнула блузку и разорвала нижнюю сорочку так, чтобы обнажились округлые всхолмья груди.

— Обними меня!

— Но, Брид! Как я могу?

— Разве ты не об этом мечтал? Давай же, давай, это на благо нас всех. — Схватив его руку, девушка прижала ее к своей груди. — Давай же, не стой, как чурбан. Поцелуй меня.

Он повиновался, хотя и довольно-таки вяло. Ничего, она возместит это отчаянными криками. Для вящего эффекта еще и Ренауд начал вопить с новой силой.

— Эй, парень, а ну убери от нее свои грязные руки! — заорал страж.

Пип наконец вышел из ступора и вполне натурально стиснул девушку за талию, прижимая к себе и жарко целуя в шею. Заломив руки Брид за спину, он вклинился бедром ей между ног.

Брид стало даже слегка не по себе от его силы. Тем более Пип, хотя ей казалось, что ему еще рановато, явно знал, что делает. Его ласки были требовательными и властными. Стражник одним рывком отодрал паренька от нее, отшвырнул на пол и с силой пнул в живот.

Горло Брид сжалось от жалости. Но отвлекаться на посторонние чувства сейчас она не могла. Ирвальд стоял в дверях, озабоченно глядя на пленницу. Настал ее единственный шанс!

Со всех ног бросившись к баронскому сыну, Брид рухнула ему на грудь.

— Смилуйтесь! — молила она. В огромных зеленых глазах стояли слезы. — Не оставляйте меня больше здесь с этими людьми!

От нее не укрылось, что взгляд Ирвальда скользнул с ее лица ниже, на полуобнаженную грудь.

— Ее надо перевести в безопасное место, — громко объявил наследник замка стражникам, которые откровенно пялились на эту сцену. — Пойдем, девушка, я отведу тебя к себе. Там тебя никто не тронет. Я распоряжусь, чтобы женщины о тебе как следует позаботились.

О ней и впрямь позаботились — вымыли лавандовой водой и усадили перед огнем просушить волосы. Брид ожидала, что Ирвальд останется поглядеть, но он ушел. Расчесывая длинные локоны, Брид обдумывала свой план. Чтобы снискать благосклонность этого человека, придется лечь с ним — но не с чрезмерной готовностью, не сразу, чтобы его интерес не остыл.

Наверняка у сына владельца замка нет недостатка в красавицах, согревающих ложе. Брид знала, что хороша собой — но все же не настолько, чтобы заставить сына пойти против отца.

Слуги заперли ее в покоях сира Ирвальда. Первым девушке бросилось в глаза обилие драгоценностей. Всю мебель украшали пышные инкрустации, даже ошейник пса, валявшегося перед огнем, сиял рубинами. Волкодав с любопытством обнюхал пленницу, а она ласково потрепала его по шее. Пес повилял хвостом и вновь растянулся в тепле у камелька. Справа от камина виднелась невысокая дверца, запертая, что необычно, сразу на три замка: сверху, снизу и посередине. Брид подергала ручку, но дверь не поддалась, а волкодав тотчас же угрожающе зарычал.

Ирвальд вернулся позже, чем ожидала девушка. Зато, как она и думала, неумытый и разящий элем. Ведь он все-таки кеолотианец, а не бельбидиец — на какое еще уважение к себе она могла рассчитывать?

 

11

 

Что-то тяжело навалилось на спину. Каспар попытался стряхнуть неизвестного врага, но ничего не получалось. Юноша беспомощно вертелся — ни дать ни взять, собака, что гоняется за собственным хвостом. Подлая тварь на спине без устали молотила его по голове. Каспар бросился бежать — и с размаху впечатался лбом в скалу. Длинные костяные пальцы вонзились ему в глаза, зашарили в голове, проникая в мозг.

Каспар слепо шарил вокруг руками. Пальцы сомкнулись на горячем крае котла, в котором булькало кипящее варево. Объятый безумием, юноша сунул туда голову. Дикий жар обдал его, сдирая с черепа кожу, выжигая мозги. Но способность думать осталась. Только тут Каспар понял, что, должно быть, это все-таки сон.

Проснувшись в кромешной ночи, обливаясь потом, он прижал руку к голове. Пальцы увлажнились кровью. Он вытер ее тряпкой и позволил Май — та тоже не спала из-за ребенка — положить на шрам припарку из грязи пополам с водой.

— Пора избавляться от Некронда! — Молодого воина так и трясло. — Долго я так не выдержу.

Он оглянулся через плечо, не в силах отделаться от неприятного чувства, будто за ними следят.

Перед самым рассветом путники снова тронулись в путь, держа курс к похожей на собаку скале, которую наметили накануне. Горный воздух был свеж и прохладен, а ходьба хоть немного помогала согреться.

Май все волновалась из-за Изольды.

— Как ты думаешь, сырой воздух ей не повредит?

— Уверен, с ней все распрекрасно. Когда она хочет, орет очень даже громко.

— Ну, во всяком случае, она хотя бы тепленькая, — согласилась Май, в третий раз проверив малышку и не спуская с нее обожающих глаз.

Копыта пони стучали по неровному осыпающемуся склону. Кое-где в трещинах меж камней росли куртинки колючей травы и чахлые кустарнички. Ветер нес с запада облака одуванчиковой пыльцы.

— По-моему, кто-то идет за нами следом, — проговорил Каспар.

— Что-то? — Май почти не слушала.

— Я сказал, кажется, за нами кто-то идет, — повторил он. — Я чувствую это с тех самых пор, как мы сошли с баркаса. Ты разве не замечала?

Он сам не знал, зачем спрашивает: Май явно не видела ничего, кроме своего ребенка.

Молодая мать поглядела на Трога. Тот мирно трусил рядышком. С тех пор, как они покинули Торра-Альту, пес заметно похудел и прибавил прыти.

— А Трог вроде бы ничего такого не чует. Правда, малыш?

Трог задрал голову и завилял хвостом.

— Ты не тревожился с тех пор, как... — Она задохнулась от горя и откашлялась, чтобы продолжать. — Мне казалось, нас больше не преследуют — с тех самых пор, как Руна отдала за меня свою жизнь и прогнала его.

Молодая женщина резко втянула в себя воздух, шмыгнула носом, покрепче стиснула ребенка и, желая сменить тему, произнесла с наигранной бодростью:

— Знаешь, Спар, вот избавимся наконец от нашей ноши, выберемся из этого пепелища и отыщем себе зеленую долину среди пологих холмов. Поселимся там и будем жить счастливо-счастливо. Нарожаем кучу ребятишек.

Подобная перспектива, честно говоря, Каспара не слишком обрадовала. Он и так уже чуть не потерял Май при родах — рисковать снова вовсе не хотелось. И все-таки до чего приятно вновь видеть любимое личико оживленным. Странно, но, несмотря на все бедствия пути, несмотря на нависшую опасность и легшую на плечи тяжкую ношу, сейчас, фактически утратив все, что прежде составляло его жизнь, Каспар ощущал себя куда менее одиноким, чем когда-либо на своем недолгом веку.

— Выстроим себе хижину, — продолжала мечтать Май.

— Да мне в жизни ничего не выстроить, — честно предупредил юноша.

— Ничего-ничего. Вот увидишь, если как следует все обдумаешь, у тебя получится чудесная уютная хижина.

Каспар улыбнулся. Лестно, что Май в нем так уверена, но дела это не меняет. Он никогда еще ничего не строил. Ну да, конечно, любой дровосек в два счета справился бы с подобной задачей, но от этого она легче не становится. Всевозможные премудрости военного искусства давались юноше легко — еще бы, к этому его всю жизнь и готовили. Но искусство быть хорошем мужем? Умение строить дома? В этом он ничегошеньки не смыслил.

До подножия собачьей горы оставался примерно час ходьбы. Рассыпчатые скалы наконец-то начали затягиваться островками жесткой травой.

— А поселимся мы в дубраве, — мечтательно пробормотала Май. — В лесу я буду чувствовать себя как дома.

— И чтобы кругом непременно паслись олени, в лесу росло побольше ягод, а в речке водилась форель, — подхватил юноша.

— А Трог разжиреет и будет играть с деткой, — продолжила Май игру.

— Тс-с! — прервал Каспар. — За нами кто-то идет. Я уверен.

Он обернулся. Как назло, они как раз спускались с очередного холма и что происходит там, за гребнем, не могли видеть. Что-то легонько прошелестело по осыпающейся земле — возможно, какой-нибудь мелкий грызун, или просто ветер задел ветку сухого кустарника. Однако охотничий инстинкт подсказывал Каспару: тут что-то неладно.

Ладонью прикрывая глаза от солнца, юноша внимательно разглядывал местность, по которой они только что прошли. За каждым обломком скалы, в каждой низинке могла таиться опасность. Но долго смотреть ему не дали: ребенок проснулся. Маленькое сморщенное личико покраснело и раздулось в тугой шар, а в следующую секунду из непомерно широкого рта извергся пронзительный вопль. И извергался больше часа. Май перехватывала Изольду то так, то этак, беспрестанно предлагая ей грудь, но все без толку.

— Сунь ей какую-нибудь игрушку, — предложил Каспар, раздосадованный тем, что так и не смог выяснить причину своего беспокойства.

Все их котелки и сковородки стали уже не просто утварью, а игрушками Изольды. Равно как шнурки, веревочки и тряпочки. Собственно, абсолютно вся жизнь Каспара с Май теперь подчинялась лишь одной цели: ублаготворить несносного младенца. Но Изольда все вопила. Май поглядела на Каспара и пожала плечами. Внезапно оба рассмеялись.

— Нет, ну как она может так зверски орать? — пожаловался юноша вслух.

Малышка перестала кричать так же внезапно, как и начала. Заглянув Май через плечо, он убедился, что Изольда снова уснула.

— И как может засыпать после такого гама?

— Понятия не имею. — Май была изрядно на взводе, но облегчение, что малышка унялась, все же возобладало. — Только не сопи на нее, еще разбудишь.

— Не могу с собой справиться, — признался Каспар. — Она такая миленькая — когда спит.

Наконец они добрались до подножия собачьей горы и заглянули в серебристое озеро. Каспар не сдержал стона. Тут Некронд не спрячешь! Озеро оказалось совсем мелким и просматривалось до самого дна, на котором средь темно-зеленых валунов белели скелеты быков и оленей.

— Они, верно, спасались от пожара, что выжег весь этот край, — предположил юноша.

— Если мы хотим бросить Яйцо в озеро, оно должно быть глубоким.

Май разочарованно глядела на воду, а потом подняла голову, с надеждой озирая простирающийся впереди горный кряж. Каспар проследил за ее взглядом. Теперь, когда молодые люди решили выкинуть Некронд в озеро, никому не хотелось отступать от этой идеи.

Они уныло поволоклись дальше через горы. В царящем безмолвии копыта их верных осликов особенно гулко стучали по камням. Подъем к изветренному непогодой перевалу тянулся целую вечность. Растительности кругом почти не было, никаких признаков жизни — тоже. Лишь бесконечные скалы да расщелины. И вот путники оказались наверху. Оба замерли, в изумлении глядя на небывалый пейзаж по ту сторону гор.

— Как стекло! — воскликнула Май.

— Или бриллиант, — добавил Каспар. — В жизни не видел ничего подобного.

Резкий ветер трепал их волосы, уносил прочь слова. Стоя над обрывом, Каспар с Май не могли отвести глаз от сияюще-белой скалы, что высокой тонкой стрелой стояла в кольце черных булыжников.

— Точно чародеи в черных мантиях, склоненные пред облаченной в белое жрицей, — пробормотала Май. — И гляди-ка! Озера. Вот уж точно, магическое место. Наверняка одно из озер окажется подходящим.

Каспар кивнул, в безмолвном изумлении глядя на сеть серебристо-черных озер, раскинувшихся у основания мерцающей в лучах солнца хрустально-белой скалы. Земля вокруг стала светлее, а на юге облачками дыма появились первые полоски лесов. Юноша устало улыбнулся. Похоже, пепелище подходит к концу.

Взгляд его скользнул обратно к сияющей вершине, что словно бы любовалась своим отражением в многочисленных каналах и озерах. И каждое озеро было таким же темным и непроглядным, как соседнее, бездонное и недоступное.

Каспар практически не сомневался: никакой жизни тут нет. В небе над головой не видно ни одной птицы. А раз здесь нет ни орлов, ни стервятников, значит, и во всех этих расщелинах и лощинках внизу не водится никакой дичи. Вот на родине, в Торра-Альте, такую скалистую неприступную местность непременно облюбовали бы орлы — самое милое дело для гнезд. А в этих краях небеса оставались пустынны.

— Дождемся темноты, просто на всякий случай, а потом и кинем, — сказала Май, освобождая Каспара от необходимости принимать решение.

Юноша кивнул. Ему не терпелось избавиться от Некронда, но какая-то крошечная частица разума сомневалась — не пытается ли он просто-напросто уклониться от ответственности? Великая Мать доверила ему Некронд. Не нарушает ли он это доверие?

Они расположились лагерем под прикрытием скал и поплотнее закутались в медвежьи шкуры, радуясь даже жаркому дыханию Трога, что согревало лица. Высоко в горах было невыносимо холодно, над зазубренными вершинами завывал ветер. Май не переставала волноваться за Изольду, Каспар же не слишком переживал. Хотя носик у малютки слегка покраснел, выглядела она очень даже бойкой и здоровенькой.

А потом начало моросить.

Почему-то молодой торра-альтанец совсем не ожидал дождя. Стемнело, в просветы меж тяжелых катящихся туч проглядывали кусочки звездного неба. Холодные капли катились по носу Каспара — единственной части его тела, что торчала из-под капюшона.

— В какое озеро? — спросил юноша, не желая брать ответственность за решение на себя.

— Разве могут быть вопросы? Разумеется, в то, в котором отражается месяц, — ответила Май с таким видом, будто тут и спрашивать нечего.

И как только он сам не додумался? Конечно, во всех важных вопросах куда надежнее слушать подсказки богов, чем искать иных советников.

Луна, полная в день рождения Изольды, успела сойти на нет и теперь потихоньку начала нарастать вновь. На глади озер дрожали серебристые отблески. Но если смотреть из лагеря, серп лениво купался почти в самом центре овального озерца. Каспар отметил это место, но решил подождать до полуночи и позволил себе несколько часов подремать.

— Готова? — спросил он Май, проснувшись. Молодая женщина покачала головой.

— Пожалуй, я лучше останусь. Слишком уж темно, ветрено и сыро, чтобы карабкаться по этим осыпям с ребенком на руках. Без меня ты управишься куда быстрее и легче.

— Что верно, то верно, — признал юноша. — Но очень уж не хочется бросать тебя одну.

— Со мной останется Трог, — ободряюще улыбнулась Май.

Лунное сияние заливало ее лицо, пробивалось сквозь облачко волос.

Изольда, личико которой казалось в лунном свете совсем белым, протянула ручку и ухватила Каспара за палец с цепкостью и силой, достойными бывалого лучника. Растроганный, юноша несколько мгновений с улыбкой глядел на нее, а потом кивнул Май. Должно быть, она права, только... только откуда эта смутная тревога на сердце?

Проверив, как там пони, он дал каждому по горсти овса — чтобы Май не пришлось возиться самой. Велел Трогу «охранять». И, нежно поцеловав любимую в лоб, решительно зашагал прочь.

Но, не пройдя и четырех шагов, обернулся. Все не так, все неправильно.

— Все равно не хочу тебя оставлять.

— Ничего со мной не случится. А то Изольда замерзнет, а я буду тебя только замедлять.

Каспар вынужден был согласиться. Лицо у него уже успело задубеть от ветра. Он во второй раз подумал, что, наверное, Май права. Ей лучше никуда не ходить.

— Я люблю тебя, Май, — негромко произнес он.

— Я тоже тебя люблю. А теперь, поторапливайся!

Едва юноша пустился в путь, как уверенности в нем сразу поприбавилось. Оскальзываясь на мокром склоне, он сохранял равновесие только тем, что ни на секунду не останавливался. Скоро место, где он оставил Май, превратилось просто во всего-навсего еще одну причудливую тень на фоне ночного неба. Крепко сжимая серебряный ларчик, юноша спешил к выбранному озерцу. Момент настал. Необходимо сосредоточить все силы на предстоящей задаче.

Казалось, спуск растянулся на целое столетие. Но наконец молодой торра-альтанец протиснулся меж двумя черными валунами, что стояли в кругу часовых подле хрустальной башни. Блестящая поверхность диковинной скалы искрилась в свете луны. Преодолев топкий участок, Каспар вступил в холодную, точно лед, воду отмелей. И вот остановился на краю озера. Тут, внизу, все выглядело слегка иначе, чем сверху, так что юноша даже слегка заколебался — а какое именно озерцо они выбрали. Приглядевшись повнимательнее, он отыскал овальный водоем близ самого центра и двинулся туда.

В темноте ночи оценить расстояние было практически невозможно. Каспар поминутно оступался и спотыкался на неровной поверхности. Яйцо с необычайной силой давало знать о себе. Над сумрачным краем звенела его потусторонняя песнь — надменная, пылающая песнь магии и нерасторжимых уз, что эта магия накладывает. Юноша заколебался. Как-то неправильно — взять и попросту зашвырнуть такой могущественный талисман, как Некронд, в воду, даже без какого-никакого ритуала. Каспар остановился, подбирая слова, чтобы хоть как-то проводить Камень.

Волна воздуха обдала его шею. Юноша стремительно обернулся. Ничего. Кругом темнота. Он так ничего и не увидел, зато ощутил еще одно биение воздуха и услышал какой-то тихий хлопок. Сверху пролетело что-то очень крупное!

Должно быть, одно из древних чудовищ, привлеченных Яйцом, и, надо надеяться, не более чем бесплотный дух. Но ведь на земле осталось немало древних существ — вивьерны из пустыни Глайн, горовики, обитающие глубоко под горами, пещерные гоблины, кракены. Все они чувствовали Яйцо, оно их притягивало. Молодому воину вдруг стало ужасно неуютно при мысли о том, что этот безлюдный край — самое подходящее место для подобных чудовищ.

Звездное небо вновь затмилось, воздух сотряс взмах гигантских крыльев. Какая-то черная тень пронеслась над озерами и с фантастической скоростью устремилась к горам, без малейшего усилия паря в воздухе. Каспар и думать забыл о Некронде. Май там, одна! Меся ногами мокрую землю, он кинулся бежать.

Каким же долгим оказался подъем! Если спуск показался Каспару бесконечным, то взбираться обратно было вовсе невыносимо. Небо уже начало светлеть, быстро разгоралась заря. Резкие рассветные тени превратили мир вокруг в сложный черно-белый узор, но идти стало чуть легче. Юноша упорно карабкался в гору, ужасаясь — как же далеко он успел уйти от Май. Правда, покуда никакой опасности видно не было, но с него хватило и той тени, что пронеслась над озером. Скорее, скорее вернуться к возлюбленной!

И тут тень вернулась. Стремительно снижаясь, она пронеслась над перевалом, где оставалась Май. Пронзительно закричали перепуганные ослы, но их ржание потонуло в пронзительном вопле — похожем на клич орла, только гораздо громче. И в ответ откликнулось еще несколько таких же жутких голосов.

Прикрывая глаза против сияния занимающейся зари, Каспар поглядел на небо и увидел диковинных существ, что собирались над перевалом. Голова и крылья орла и туловище льва. Грифоны! Широкие зеленые крылья оттенка молодого папоротника по меньшей мере втрое превосходили размахом орлиные. Львиные тела полыхали красно-золотым огнем. Лучи восхода высветили их яркие спины, и Каспар аж зажмурился, так разителен был контраст этих сверкающих созданий и черного мира внизу. Неудивительно, что в здешних краях не водилось орлов: всех распугали эти могучие хищники. Трое грифонов спикировали на ослов. Несчастные животные сорвались с привязи и, обезумев от страха, носились по узкому перевалу, точно дикие кролики.

— Май!

В жизни Каспар не бегал так, как сейчас, когда его подгонял страх за возлюбленную.

Грифоны то камнем падали вниз, то снова поднимались, описывая в воздухе широкие круги. Они словно издевались над перепуганными лошадками. Наскучив этой игрой, одно из чудовищ резко нырнуло вниз, выставляя вперед огромные загнутые когти, и подхватило ослика. Бедное животное отчаянно брыкалось и кричало. Грифон взмахнул крыльями и набрал высоту. Каспар выстрелил в него из лука, но промахнулся: чудовище с невероятным проворством увернулось и поднялось еще выше. Другой грифон в отместку спикировал на отважного торра-альтанца. Юноша едва успел спустить тетиву, дивясь и ужасаясь скорости, с которой крылатая тварь отпрянула от стрелы в сторону.

Следя за маневрами этого грифона, Каспар не заметил, как со спины налетел третий — юношу спасло только то, что в последний миг чудище не удержалось от тонкого высокого крика. Торра-альтанец бросился ничком на землю, и враг пролетел мимо, лишь полоснув одной лапой Каспара по плечу. Молодой воин перекатился и поднялся, сжимая лук наготове. Оба грифона кружили над тем местом, где он оставил Май.

Стрела Каспара пронзила одному из них шею. С пронзительным воплем чудище тяжело грянулось оземь совсем рядом со скорчившейся фигуркой Май. В агонии грифон раздирал огромным крючковатым клювом рану, жестоко терзая свое же собственное тело. Юноша аж поледенел, увидев, как извивающаяся бестия подмяла под себя Май. Наконец грифон затих и остался лежать, судорожно дыша. Двое других вместе напали на Каспара. Он посылал в них стрелу за стрелой, однако мифические существа двигались с такой скоростью, что лишь с четвертого выстрела ему удалось сбить одного из них.

Из-за гребня холма вдруг появился четвертый грифон. Заставив себя дышать ровно, Каспар сфокусировался на золотом оперении на груди чудовища, прикидывая, в какую сторону тот попытается свернуть — и на сей раз поразил цель с первой же попытки.

От душераздирающего крика падающего грифона содрогнулись скалы. Сверкающее тело рухнуло на острые камни. Последний оставшийся в живых хищник сложил крылья и камнем полетел вниз. Почти касаясь земли, он подхватил что-то острыми когтями, вновь взмыл в небеса и заскользил к вершине диковинной стеклянной скалы.

Каспар мчался к Май. Сердце у него подкатило к горлу и так и норовило выпрыгнуть из груди. Последний грифон сжимал в когтях какой-то небольшой сверток, и едва ли можно было надеяться, что это просто выдранный у Май клок одежды. Трог, отчаянно лая, мчался вслед за чудовищем.

Хватая ртом воздух, юноша добежал до Май — та отчаянно пыталась выбраться из-под огромной туши. Лицо молодой женщины исказилось от невыносимой муки.

— Моя крошка! Нет! О нет! — истерически всхлипывала она. Каспар помог ей высвободиться. Май оттолкнула его, бессильно показывая на небо.

— Моя малышка! Малышка! Эта тварь утащила мою малышку!

Вдалеке еще виднелся улетающий грифон. Неторопливо взмахивая крыльями, он легко парил над озерами, держа курс к шпилю стеклянной скалы, над которой кружили темные силуэты его сородичей.

Крики и рыдания Май утихли, сменившись тихим плачем отчаяния и страха.

— Моя детка, детка моя...

Каспар думал, несчастная мать бросится на землю, в кровь разбивая руки о камни. Ничего подобного. На лице Май появилось ледяное, решительное выражение, и она целеустремленно зашагала прочь. В стоптанных, разбитых башмаках, изодранном платье, она казалась нищенкой, однако в хрупкой разъяренной фигурке угадывалась воля богини.

Юноша поплелся следом. Живот сводило судорогой. Каспар все никак не мог поверить, что случилось самое страшное: Изольда мертва.

Он пытался еще образумить Май:

— Все уже бесполезно. Она умрет быстро и безболезненно. Остановись. Это безумие. Они убьют еще и тебя!

— Я слышала ее крик. Она была жива. И я ее отыщу.

— Возможно, в тот миг она и была жива, но если у этих тварей повадки такие же, как у орлов...

Он умолк, не в силах продолжать. Как скажешь матери, что грифоны отнесут ее младенца в гнездо, разорвут на кусочки и скормят птенцам?

— Можешь меня не щадить, — холодно произнесла Май. — Я знаю, что они ее съедят. Но иным хищникам нравится, чтобы добыча была живая и дергалась. Ослов-то они не убили, а унесли живыми. Скорее всего их им хватит на некоторое время, прежде чем они возьмутся за моего ребенка. Как знать? — Голос ее звучал совершенно бесстрастно. Молодая женщина на опасной скорости спускалась по осыпающемуся склону. — Но пока у меня есть хоть один шанс спасти ее, я не сдамся. Она — моя дочь. Теперь я знаю, как легко было моей матери пожертвовать собой. Ее жизнь не значила ничего по сравнению с моей жизнью и жизнью Пипа. Ничего.

Охваченный горем Каспар мрачно поглядел на хрустальный шпиль. Юноша никоим образом не разделял надежд Май. Подумать хотя бы, сколько времени им потребуется на то, чтобы преодолеть залитую водой пустошь, над которой грифоны промчались за несколько секунд. Но Май не сбавляла темпа. Она то бежала, то шла быстрым шагом, не разменивая сил на разговоры. Сейчас никто не мог бы сравниться с ней упорством и силой воли.

Пошатываясь от изнеможения, загнанно дыша, молодые люди наконец остановились у основания сверкающей скалы. Землю кругом усеивали обглоданные скелеты всевозможных животных, а высоко над головой реяли распростертые зеленые крылья грифона, охраняющего гнездо. Пригибаясь к земле и прячась в тени упавших с вершины стекловидных булыжников, Каспар с Май подобрались ближе к скале и смогли получше рассмотреть странную породу, из которой она состояла. Похоже, некогда жар земных недр расплавил огромный кусок песчаника и выдавил его наверх, вознеся над равниной. Многочисленные трещины и сколы отражали и дробили танцующие лучи света.

Молодые люди продолжили подъем. Сперва путь их лежал по насыпи переливающихся, хрустящих под ногами кристаллов, потом уже приходилось прыгать и карабкаться с выступа на выступ. И вот прямо перед глазами поднялась неприступная хрустальная стена.

Каспар попытался было ухватиться за какую-нибудь неровность, но руки просто соскальзывали с гладкой поверхности. Трог отчаянно скреб лапами камень, но тоже безрезультатно. Сверху послышался тоненький писк детенышей грифона, и Каспар прекратил бесплодные попытки.

— У нас ничего не выйдет! Скала слишком ровная и скользкая,— твердо заявил он. — А Изольда уже мертва. Только послушай их.

Май упрямо покачала головой.

— Великая Мать не допустит этого. Изольда такая красивая, такая чудесная. Она не может умереть.

— Ну, подумай сама! — Каспар привлек ее к себе. — Эта скала — настоящая крепость, мы не можем взять ее приступом. Нам нужен план.

— Халь бы знал, что делать, — выпалила Май. — Халь, Халь!

Она повторяла это имя, точно черпала из него внутренние силы.

Молодой торра-альтанец положил руку на плечо возлюбленной, лихорадочно пытаясь выработать план. Май права — до чего же не хватает Халя! Как бы он поступил? Ну, во-первых, просто не допустил бы ничего подобного. Каспар сознавал, что должен что-нибудь предпринять, но придумывалось только одно. Он медленно вытащил Некронд.

Май мгновенно уловила неуверенность юноши.

— Тебе нельзя! Ты же говорил...

— Знаю. Если что не так — опять в безвременье. В прошлый раз меня затянуло в бездны океана Иномирья, и я мог бы оставаться там до сих пор.

Май выхватила Яйцо у него из рук — Каспар и охнуть не успел.

— Тебе нельзя. Зато мне можно. Мне плевать на последствия. Что угодно, лишь бы спасти моего ребенка.

Молодая женщина закрыла глаза с таким истовым пылом, что уже через несколько секунд у ее ног появился коричневый неповоротливый дракон с зияющей гноящейся раной на груди, откуда торчало древко зазубренного копья. Чудовище невыносимо смердело. Май подчинила его своей воле и вызвала из небытия так быстро, что Каспара отбросило в сторону хлопком воздуха, с которым материализовался дракон.

Захлопав глазами от удивления, молодой воин бросился к подруге, но массивная лапа чудища ненароком сшибла его. Рухнув на колени, юноша наблюдал, как дракон опускает морду, чтобы Май могла вскарабкаться ему на шею и усесться там, ухватившись за роговые шипы на загривке. Лениво взмахнув крыльями, древняя тварь взмыла в воздух.

Трог заливался отчаянным лаем и прыгал вокруг. Подобно псу, юноша остро ощущал свою беспомощность: он остался на земле и мог лишь мучительно наблюдать за битвой в воздухе. Он запрокинул голову и прищурился, чтобы ничего не пропустить. Грифоны целой стаей высыпали навстречу незваным гостям. Дракон выпустил струю синего пламени, мгновенно охватившего двух грифонов. Небо точно взорвалось яростными воплями. Два огромных факела стремительно рухнули на землю и глубоко зарылись в мягкую землю от силы удара. Крики Май разносились над землей, точно вой баньши.

— Мой ребенок! Отдайте мне моего ребенка!

Дракон пыхал во все стороны огнем, но уже начинал таять — похоже, изрыгание пламени подточило его силы. Вот он резко ушел в сторону, уворачиваясь от когтей грифонов, и стрелой помчался к вершине скалы. Май сползла с его спины и скрылась из виду. В следующую секунду Каспар увидел ее уже со свертком в руках среди оравы прожорливых птенцов. Дракон ухватил молодую женщину за руку и, заскользив вниз, тяжело приземлился на выступ хрустальной скалы чуть ниже гнезда, средь валунов и расщелин.

Май с криком покатилась по камням и исчезла. Грифоны один за другим пикировали к выступу, делая угрожающие выпады в сторону беглянки, но все еще держались на безопасном расстоянии от призрачного дракона, который становился все бесплотнее и бесплотнее.

Каспар схватился за лук. Пятью выстрелами ему удалось сбить трех грифонов. Но что же предпринять — ведь дракон вот-вот совсем растает? Однако в воздухе раздался очередной мощный хлопок, сверху донеслись пронзительные звуки устрашающей песни магии. Каспар и вообразить не мог, какого нового зверя вызвала Май. А потом крошечная точка, что вдруг появилась в небе, принялась расти и расти, и оттуда вырвался крылатый конь. На спине его сидел златовласый всадник в зеленом одеянии. Он выпустил в грифонов поток золотых стрел и сбил еще двух тварей. Призрачный скакун легко сновал в воздухе, уворачиваясь от хлещущих когтей чудищ.

— Талоркан! — вскричал Каспар, разрываясь от радости и тревоги.

Талоркан! Тот самый лесник, которого он убил его собственной стрелой.

И откуда только силы взялись? Юноша принялся как одержимый карабкаться по острым скалам, перепрыгивая с уступа на уступ навстречу Май. Призрак Талоркана тем временем отгонял грифонов. Крылатый скакун так и плясал в небе. Разбиваясь, режа в кровь руки и ноги, торра-альтанец скакал меж острых конусов и шпилей, все выше поднимаясь по-предательски скользкому склону. Взобравшись по очередной трещине и протиснувшись между двумя валунами, он наконец увидел Май — прижимая к себе ребенка, она бежала по выступу. Но их разделяла пропасть, расщелина в добрых десять футов шириной.

— Май! Май!

— Спар!

Через минуту они уже стояли напротив друг друга. Однако если юношу защищали нависавшие сверху скалы, широкий выступ, на котором оказалась Май, не предоставлял никакого укрытия от атаки сверху.

В небе заходились яростными воплями грифоны, но Каспар не мог отвести глаз от возлюбленной. Протягивая к ней руки, он умолял ее прыгать. Молодая женщина неуверенно поглядела вниз — там, в сорока футах внизу, угрожающе торчали острия стеклянных скал.

Одному из грифонов удалось прорвать линию обороны Талоркана. Воздушный охотник тоже начал терять четкость очертаний и таять. Должно быть, Май слабела, и Яйцо переставало повиноваться ей.

— Давай же, Май! Давай! Прыгай!

Ей предстояло перепрыгнуть через пропасть шириной десять футов. Беглянка смотрела на Каспара, потом на обрыв, потом вверх — там реяли уже два грифона. Май снова взглянула на юношу. На лице ее застыли отчаяние и неколебимая решимость. Взгляды молодых людей схлестнулись в незримом поединке воль.

— Спар, обещай, что позаботишься о ней! — попросила Май и, к ужасу Каспара, кинула ему ребенка.

Взглядом попрощавшись с любимым, она подняла руки жестом безоговорочного смирения пред нападающими грифонами. Каспар впился глазами в брошенный ему сверток. Май тоже неотрывно следила за полетом ребенка весь тот мучительно долгий миг, пока маленькое тельце неслось над пропастью. Выбившаяся из-под одеяльца крохотная ручка болталась в воздухе.

Поймал! Каспар прижал к груди мягкий сверток, судорожно обнимая Изольду, ровно в то же мгновение, как с другой стороны расщелины прозвучал душераздирающий, пронзительный крик.

Грифон сложил крылья и камнем ринулся в атаку.

Каспар умирал от полной беспомощности. Отделенный от возлюбленной пропастью, обеими руками сжимая ребенка, он ничего не мог сделать. Совсем ничего. Острые когти впились в шею Май, дернули вверх. Юноша слышал резкий треск хрустнувшего позвоночника. Болтаясь, точно тряпичная кукла, молодая женщина неловко выскользнула из лап хищника и, переворачиваясь, полетела вниз. Разодранная одежда хлопала и болталась вокруг. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем тело Май с размаху ударилось о выступ скалы, начало кувыркаться с одного хрустального острия на другое и скрылось из виду во тьме расщелины за спиной у Каспара.

Стеклянный звон продолжался и продолжался, но вот наконец наступила тишина.

От потрясения Каспар начисто утратил способность соображать.

— Май! — задыхался он, сжимаясь на утесе, чтобы защитить ребенка.

Спрятав Изольду под куртку и придерживая ее одной рукой, он заглянул в расщелину. Как же теперь спуститься? Грифоны все еще носились вокруг крылатого коня, но Каспар практически не замечал этого. В голове у него помутилось, разум что есть сил сражался со страшной правдой. Май мертва!

Грифоны описывали круги над хрустальной вершиной, пронзительно вереща и выписывая в воздухе сложные фигуры, точно ожидая, пока Каспар выберется на открытое место, где станет легкой добычей. Но скоро один из них возбужденно заклёкотал и вся стая унеслась в погоне за новой дичью. Вытянув шею, юноша попытался разобрать сквозь трещину в скале, что же их отвлекло. У подножия скалы поднимались клубы пыли. Вот охваченное паникой стадо метнулось в сторону, и Каспар смог разглядеть диковинных животных получше. Рога! В отличие от статных, как лошади, равнинных единорогов, их горные сородичи скорее напоминали хрупких козлов. Настоящее пиршество для грифонов! Должно быть, Май вызвала их в последнюю секунду перед гибелью.

Юноша вновь поглядел во тьму ущелья. Пожалуй, лучше спуститься тем же путем, что он и взбирался, а потом обогнуть скалу и отыскать внизу тело Май. Необходимо найти ее. У нее же Яйцо! Только не допустить, чтобы Некронд попал в лапы грифонам! Каспар кое-как выбрался из трещины и, неуклюже скользя по камням, наконец оказался у основания скалы, там, где расплавленный песчаник плавно переходил в менее примечательную породу. Грифоны, теперь уже лишь дальние полосы алого и зеленого пламени, все еще преследовали единорогов.

— Май!

Каспар полз под низкой аркой, которой расщелина открывалась на равнину. Трог опередил его и, жалобно поскуливая, свесив голову набок, глядел куда-то наверх. Май висела, зацепившись за выступ футах в четырех над дном ущелья. Тело ее изогнулось под жутким, неестественным углом. Каспар бросился к молодой женщине, но тут же отпрянул, устрашенный видом посиневшего лица. Смерть была быстрой, но невероятно мучительной. Плечи юноши сотрясались от рыданий. Положив Изольду на землю, он стащил тело Май с камней, прижал к груди. Но голова ее безжизненно свешивалась, и юношу охватило жуткое чувство, что он сжимает в объятиях лишь пустую оболочку, покинутую душой плоть. Слишком потрясенный, чтобы излить горе в рыданиях, он сосредоточился на единственном, что должен теперь делать: выжить. Выжить — ради ребенка. Изольда заходилась плачем на земле, суча ручками и ножками, но была цела и невредима.

Некронд! Если найти Некронд, еще можно что-нибудь предпринять. Юноша принялся рыться в одежде Май. Внезапно забыв все почтение перед мертвой, он лихорадочно раздирал на ней платье. Где же Яйцо? Пропало!

В панике Каспар кинулся к кричащей малышке и распахнул на ней шаль. Вот оно! Зарыто среди пеленок. Не помня себя от облегчения, Каспар оставил покуда серебряный ларчик на прежнем месте, в безопасности — на тельце невинного дитя. По щекам у юноши катились слезы. Он снял с шеи любимой мешочек с рунами, срезал локон на память, аккуратно отвязал с изломанных плеч детскую перевязь. Запрокинув голову, Каспар испустил хриплый вопль неизбывной муки, а потом тихо опустил тело возлюбленной на грязное дно ущелья.

Хоронить ее времени не было. Стая грифонов вдалеке начала снижаться, сбившись в клокочущий узел над визжащими в ужасе единорогами. Каспар понятия не имел, много ли времени потребуется хищникам на то, чтобы расправиться с беспомощными жертвами, — но не собирался ждать и выяснять это на практике.

Деревья! С вершины виднелись деревья. Только бы добраться до них! Это его единственная надежда. Орлы не могут охотиться в лесах — значит, и этим тварям с их широкими крыльями там будет негде развернуться. До туда около двух миль — двадцать минут бегом. Уж верно, грифоны продолжат терзать единорогов и не обратят внимания на Каспара.

Подхватив малышку, юноша бросился бежать. Трог за ним. Нельзя было терять ни секунды: грифоны пока еще заняты добычей, иной возможности пересечь открытый участок не представится. Сейчас требовались все силы, даже ужас гибели Май отступил куда-то на задний план.

Он мчался во весь дух, огибая озера, продираясь по мелководью. Вот уже кольцо валунов осталось позади. Бежать с ребенком было куда труднее, легкие Каспара раздувались, точно кузнечные мехи, каждый вздох пронзал их острой болью. Трог сильно отстал, но ждать пса сейчас юноша не мог. До деревьев оставалось не более полумили. Торра-альтанец из последних сил переставлял ноги. Страх и верность памяти Май гнали его вперед, не давали в изнеможении рухнуть на землю.

Внезапно он ощутил: что-то еще придает ему сил. Кто-то бежит вместе с ним. Хотя юноша никого не видел, но чувствовал, как чужая воля подгоняет его, заставляет бороться до последнего. Вот рядом замаячили какие-то золотые блики, из них смутно вырисовалась расплывчатая фигура. Она становилась все отчетливее, ярче — и, наконец, обрела ясную форму. Это дух Талоркана мчался рядом, тащил Каспара вперед — юноше показалось, будто он буквально пролетел оставшееся до леса расстояние.

Когда беглец нырнул под деревья, лесничий развернулся, вскинул свой короткий лук и выстрелами отогнал атакующих грифонов, дав и Трогу время добраться до спасительных зарослей. Пыхтя, задыхаясь, пес рухнул рядом с хозяином. Талоркан выпустил в воздух последнюю стрелу. Один из грифонов полетел на землю, а остальные в испуге взмыли ввысь, кружа над лесом, точно гигантские стервятники.

Мерцающий дух закинул лук на плечо и обернулся к Каспару. У юноши от усталости и напряжения подкашивались ноги. Он поднял руку, приветствуя лесничего, но Талоркан словно не замечал его. Улыбаясь, призрак протянул руку, коснулся лобика дочери. Та радостно задрыгала ножками.

Не веря глазам, Каспар смотрел на Талоркана. В груди лесничего, там, где ее пронзила стрела, что оборвала его жизнь, зияла глубокая рана.

— Позаботься о ней. — Голос духа звучал не громче ветерка в траве. — Защити мое дитя. Помни, ты передо мной в долгу. Это самое меньшее, что ты можешь сделать.

Каспар кивнул и вдруг вспомнил, что в первую очередь должен избавить Изольду от тяжкой ноши обладания Некрондом. Развернув шаль, он протянул руку к Яйцу. Малышка протестующе завопила, от возмущения личико ее превратилось в тугой красный шарик. Стоило Каспару взять Некронд, и Талоркан исчез.

Юноша засунул Яйцо за пазуху и сел на корточки, мрачно глядя на двух своих товарищей по несчастью.

До сих пор необходимость бежать, мчаться, спасать Изольду отнимали у него все силы души и тела, не давали возможности осознать, прочувствовать боль утраты. Теперь же горе буквально навалилось на него, мешая дышать. Май мертва.

Каспар повалился на кочку и зарыдал.

— О, Мать, Великая Мать, как ты могла так со мной поступить? Май! Ты забрала мою Май!

Он колотил кулаками землю, пока у него не кончились все слезы, и когда перестал рыдать, услышал совсем рядом другой плач, полный страдания, ярости... и голода. Голода! Все беды и горести Каспара померкли перед настоятельными потребностями ребенка. Но чем же накормить этакую кроху?

Малютка надрывалась от крика. Что же делать? Это хрупкое тельце без еды долго не протянет. Попробовать дать ей воды? Вытащив из заплечного мешка флягу, юноша попытался влить тонкую струйку в ротик девочке, но Изольда захлебнулась и закашлялась.

— Тебе надо попить! — сердито заявил ей Каспар, в страхе гадая, как же быть.

Он сунул палец в воду и вложил в рот малышке. Хвала небесам, Изольда жадно зачмокала. Идея! Молодой воин оторвал лоскут от рубашки и намочил. Самодельная соска пришлась малютке по вкусу, так что Каспар все мочил и мочил лоскут, пока девочка не напилась. Но через несколько минут она вновь расплакалась, да так громко, что у него голова пошла кругом. В новом приливе паники он сообразил, что ребенку нужна женская забота — но до деревни добираться по меньшей мере дня три. Вынесет ли столько Изольда? Молоко — младенцы пьют молоко. Да только где его взять?

Сейчас весна. В лесах должны водиться оленихи с детенышами. У них есть молоко. Повесив на плечо лук, Каспар привязал Изольду перед собой — как носила ее Май. К неимоверному его облегчению, пока он шел, малышка молчала.

Не успел он отыскать следы оленей, как в ужасе остановился перед отпечатком медвежьей лапы. Эта зверюга была раза в полтора крупнее бурых медведей Торра-Альты. Каспар поспешил свернуть на другую тропинку. Трог обнюхал след, поджал хвост и шмыгнул за хозяином. Каспар уже шатался от усталости, голова кружилась, ноги еле-еле поднимались. Ежеминутно приходилось смахивать с глаз слезы — хотя тревога за ребенка отчасти и вытесняла горе из-за гибели Май, ужасное осознание произошедшего постепенно начинало подниматься из глубин сознания на поверхность.

Наконец меж деревьев показалось стадо оленей. У трех маток были сосунки. Каспар вскинул лук, но тотчас же опустил его. У мертвой оленихи молока не нацедишь.

— О, Великая Мать, прости меня, — пробормотал он, покрепче укутывая малютку и устраивая ей гнездышко меж корней дерева, у самого ствола. На ум вдруг пришли старые сказки о волках, выкармливающих брошенного в лесу человечьего младенца. Ох, если бы это было правдой! Ведь у волков очень силен родительский инстинкт, они всегда помогают друг другу выхаживать малышей. Вот многие и считают, что волчица запросто могла бы выкормить и человечьего детеныша. Как бы сейчас пригодилась ему, Каспару, такая волчица. Но, увы, перед ним была лишь олениха — и ее предстояло поймать, подоить, а потом убить.

Нужна веревка. Оглядевшись, юноша пошарил в подлеске, пока не нашел заросли крапивы. Спустив рукава на ладони, нарвал охапку, ободрал листья со стеблей, а сами листья сплел в некое подобие веревки — довольно жесткой, зато прочной.

Из трех маток выбрал ту, у которой был самый старший олененок. Да, убивать кормящую мать — преступление, но этот олененок крепкий, он, верно, выживет и без матери. А его, Каспара, ребенок — юноша привык считать Изольду своей — умрет, если не получит еды. Выстрелом перебив коленное сухожилие оленихи, юноша помчался к ней с веревкой в руке. Остальное стадо в ужасе разбежалось. Самому Каспару никогда еще не доводилось иметь дело с рогатым скотом, хотя он не раз наблюдал, как Бульбак и его сыновья управляются с быками. Тут немалая сила требуется.

Раненая олениха отчаянно брыкалась и вырывалась, пребольно засадив охотнику по голове и челюсти. Не думая о том, как зверски обращается с несчастным животным, он кое-как привязал ее задние ноги к одному дереву, а передние к другому, чтобы можно было подобраться к вымени. Надоить удалось не больше чашки молока: животное было слишком испугано, а он — слишком неопытен в этом деле.

Выжав из злополучной оленихи все, что мог, юноша торопливо перерезал ей горло, избавляя от страданий. Теперь — как накормить ребенка? Он снова использовал лоскут вместо соски и радостно улыбнулся: все сделано правильно. Изольда напилась, закатила глазки и тотчас уснула. Устроив ей постельку из своей медвежьей шкуры, он снова занялся оленихой. Потрошить не стал, просто вырезал куски мяса из бедер и позволил Трогу самому позаботиться о своем пропитании. Пес, как то водится у собак, более всего ценил требуху и зарылся мордой в окровавленное брюхо оленихи.

Каспар отыскал тихую поляну, где из чистой заводи вытекал прозрачный ручей, и развел на берегу огонь, чтобы приготовить мясо. Жадно поев, он тщательно разжевал немного оленины и попытался накормить Изольду. Малышка даже вроде бы что-то проглотила, чем несказанно его порадовала. Укачивая ее, юноша размышлял, каким же неприспособленным сделало его это вот крохотное беспомощное существо. Она-то сейчас насытилась, а вот ему настоятельно требовался отдых, чтобы с новыми силами отправиться в путь. Все тело от головы до ног болело и саднило, было покрыто синяками и ссадинами.

Свернувшись рядышком с малышкой, Каспар заснул и проспал долго, но все время видел во сне Май в когтях грифона. Проснувшись с криком, он сел, скорбно взирая на свое отражение в ручье, и просидел так, пока не проснулась Изольда. Все тело у него занемело от неудобной позы, по щекам катились слезы — даже во сне он не переставал оплакивать Май.

С приходом утра времени предаваться горю уже не осталось. С тяжелым сердцем пришлось приниматься за работу. Каспар неумело перепеленал Изольду в свежие тряпки, дивясь, как это Май справлялась со столь тяжкой задачей без жалоб. У него лично все постоянно развязывалось и сползало. После долгих стараний, весь покрывшись потом, он умудрился намотать основную часть ткани на бедра малышке и счел, что этого вполне хватит. Стирка использованного тряпья, занятие малоприятное, хоть немного отвлекла его от боли утраты.

На миг юноше почудилось, будто Май стоит здесь, рядом, наблюдая за ним и подбадривая.

— Я не подведу тебя, — пообещал он, глядя на воду, где словно бы проглядывало отражение любимой. — Я люблю тебя, Май. Я с самого начала любил тебя. И мне жаль, что я причинил тебе столько боли. Мне плохо без тебя.

Затем он выследил еще одну кормящую олениху и отловил ее точно так же, как накануне. Теперь можно и собираться в обратный путь через выжженную равнину. Но сперва надо сделать крут по лесу, чтобы обойти хрустальный трон, где несут дозор грифоны. Юноша поднял Изольду и легонько покачал ее. Сердце его разрывалось от горя. Трог вскочил передними лапами на плечи хозяину и нежно, хотя и чувствительно, куснул за ухо. Каспар поморщился, но слабо улыбнулся четвероногому другу.

— Я могу некоторое время сохранять Изольде жизнь, но только недолго, — признался он псу. — Ей все равно понадобится хорошее молоко, не то она заболеет, а я ведь обещал Май позаботиться о ней.

Изольда с силой схватила его за палец и уставилась прямо в лицо огромными темно-синими глазами, которые, кажется, начали потихоньку светлеть. Каспар когда-то слышал, что от рождения у всех детей глаза темно-синие, а потом уже приобретают настоящий цвет.

— Я позабочусь о тебе, — сказал он малышке.

Изольда крепче сжала его палец и задрыгала ножонками. Каспар улыбнулся, а она вдруг раскричалась. Когда он покормил ее жеваной олениной и напоил водичкой, малышка чуть притихла, но окончательно успокоилась лишь после того, как он привязал ее к груди и тронулся в путь. В спину ему колотилась тяжелая флага с водой.

 

Хрустальная гора осталась далеко позади, занималось утро третьего дня. Каспар обратил внимание на то, что Изольда начинает слабеть. Похоже, ее нежный желудок еще не в состоянии как следует переваривать оленину. Плач, еще недавно такой громкий и настойчивый, превратился в слабое хныканье. По щекам юноши покатились слезы. Он ускорил бег, оставив Трога далеко за спиной. В тот же день, поздно вечером он добрался до деревни. Дикари как раз загоняли черных коз в загон. Когда, шатаясь, Каспар остановился у ворот, малышка уже едва шевелилась. Откинув плетеные створки, он закричал во все горло, зовя на помощь.

Из хижин, возбужденно крича, высыпала орава людей в звериных шкурах.

Каспар из последних сил поковылял им навстречу. Он был весь покрыт царапинами и синяками, глаза покраснели от недосыпа, одежда порвалась в клочья.

— Мне нужна помощь! Ребенок! — прохрипел он. — Где знахарка? Помогите! Во имя Великой Матери, помогите!

Старуха торопливо выбежала ему навстречу, возвещая о своем приближении дребезжанием костей, привязанных к верхушке тяжелого посоха. Бросив один-единственный взгляд на пришлеца, она защелкала пальцами, выкрикивая приказания. В считанные секунды Каспара провели в хижину, а ребенка передали кормящей матери. Сидя на полу и приложив Изольду к груди, молодая дикарка раскачивалась взад и вперед. Трог поскуливал у ее ног.

Каспар уставился в пол, но не знал, что и думать — не мог думать от душевной боли. Старуха похлопала его по плечу. Выйдя из хижины, юноша уселся перед алтарем, на котором запеклась кровь веков. Глядя в глаза высеченному из камня медведю, он благодарил его за то, что хоть кто-то мог поселиться в жестоком краю, что уже забрал жизнь Май, а теперь грозил забрать и ребенка.

— Великая Мать, я знаю, это святилище не твое, а медведя, но другого здесь нет...

Вытащив нож, он сделал надрез у себя на руке — так у него на глазах делала Брид, когда ей отчаянно требовалась помощь Великой Матери. Кожа настолько задубела, что пришлось продолжить разрез глубже, пока не полилась кровь. Он поднял руку и капнул кровью на холодный камень.

— О, Великая Мать, услышь меня! Спаси ребенка!

Вокруг собралась толпа дикарей. Они что-то гудели и распевно причитали — должно быть, решили, что он приносит жертву великому медведю, и присоединились к его мольбам. Каспар решил, что Великая Мать поймет и не обидится. В конце-то концов огромный медведь — одно из Ее созданий.

Он ничем не мог помочь Изольде — лишь ждать и надеяться, что молоко кормилицы сделает свое дело. Каспар сел на алтаре, глядя на запад, на солнце, садившееся за причудливые горы, которыми так богат был этот край. Он просидел так всю ночь, молясь за жизнь Изольды.

К утру, уже буквально падая с ног от изнеможения, он поднялся и принялся нетерпеливо расхаживать по улице, дожидаясь новостей. Из хижины кормилицы послышались какие-то шорохи. Не выдержав, Каспар заглянул туда. Малышка мирно спала рядом с дикаркой, уткнувшись мордашкой ей в грудь. Он осторожно подобрался поближе и улыбнулся, счастливый — бледные щечки Изольды вновь порозовели. Выбравшись из хижины, юноша вознес хвалы Великой Матери и, наконец, рухнул наземь и заснул.

Когда же проснулся, день был уже в разгаре. Приемная мать, привязав Изольду к спине, ворковала с собственным малышом и толкла какие-то семена в ступке. Трог лениво развалился в грязи неподалеку, приоткрыв глаза ровно настолько, чтобы приглядывать за малышкой.

Присев в уголке, Каспар всерьез задумался, как же быть с ребенком. Да и без долгих размышлений ясно: малышке лучше и безопаснее оставаться здесь, чем отправляться вместе с ним в тяжелый поход. Да, если он погибнет, пытаясь избавиться от Некронда, девочке придется расти в грязной хижине, поклоняясь медведю, — но бывают в жизни вещи и пострашнее. Гораздо честнее оставить ее здесь. Размышляя, юноша окончательно убедил себя, что именно таким образом и выполняет данное Май обещание позаботиться об Изольде.

Он провел в деревне еще одну ночь, чтобы набраться сил, а заодно убедиться, что Изольда и впрямь окончательно выздоровела. На рассвете он пришел проведать ее. Малютка лежала на груди у кормилицы. Каспара внезапно охватила ревность. Он любил этого ребенка, он был рядом с Май во время родов, потом столько претерпел, чтобы сохранить Изольде жизнь — а теперь кто-то чужой спит рядом с этим крохотным, тепленьким, обожаемым тельцем.

Но все же решение принято. Надо уходить. Юноша глубоко вздохнул. Хорошо бы оставить Изольде что-то на память, чтобы она знала, кто она такая и откуда пришла. Он порылся в карманах, подыскивая подходящий предмет. Лунный камень из Иномирья? Нет, он слишком прекрасен, он так таинственно и красиво светится, что ребятишки постарше, а не то и сама кормилица, непременно отберут его у малышки. Каспар спрятал лунный камень обратно и продолжил поиски.

Он с удивлением обнаружил в нагрудном кармане три флакона из-под триночницы. Стекло еще пахло остатками драгоценного лекарства. Но стеклянный флакон — не самая подходящая вещица для маленького ребенка. В результате Каспар остановился на мешочке с рунами Май и ее локоне.

А что же оставить Изольде от себя? Самое важное, что у него еще сохранилось, — это руна волка. Он привязал костяную руну к узкому кожаному шнурку, надел на шею малышке и нежно погладил ее по головке.

Прощание было закончено. Каспар свистнул Трогу и зашагал к выходу, чувствуя на себе многочисленные взгляды дикарей.

 

12

 

Каспар раздраженно покосился на темный проем входа под тяжелой соломенной крышей хижины и свистнул еще раз, громче и настойчивее. Остановившись, подождал, когда же из тени высунется тупорылая белая морда пса. Подождал еще. Напрасно.

Непослушание Трога стало последней каплей. Каспару и без того было хуже некуда. Так хотелось скорее уйти, не думать, что Изольда осталась у чужих людей. И как только бросить такую малышку? Она ведь для него дороже всего на свете! Но разве есть выбор? Сам он заботиться о грудном младенце не в состоянии. Закусив губу, чтобы унять дрожь, юноша сердито позвал пса.

— Трог, сюда! — Голос его срывался. — Ах ты, противная, непослушная псина!

Но Трог так и не покинул хижины, где спала маленькая Изольда. Лишь когда Каспар со слезами на глазах отвернулся, решив уходить один, пес выскочил на улицу.

— Нет! Фу! Прекрати!

Вместо того чтобы послушно трусить у ноги хозяина, терьер вцепился ему в штаны и принялся тянуть обратно к хижине.

Каспар со злости ударил его по носу. Пес отпустил. Но стоило юноше двинуться дальше, широкогрудый змеелов преградил ему путь и приподнял верхнюю губу, демонстрируя зловещие клыки и розовые крепкие десны. Из горла его вырывалось угрожающее рычание.

Никогда прежде Трог не рычал на хозяина. Молодой торра-альтанец был потрясен и даже, к стыду своему, слегка струхнул. Выглядел Трог сейчас весьма устрашающе, а Каспар как никто другой сознавал силу своего пса. Сколько раз он видел, как Трог в два счета разгрызает толстенные бычьи кости, которых дирхаундам хватило бы на несколько часов.

Собравшись с духом, он шагнул вперед. Трог зарычал и даже прихватил его за лодыжку, но всерьез не кусал. Когда же на улице показался один из закутанных в меха дикарей, пес стрелой рванулся назад и скрылся в хижине, оберегая ребенка.

— Да не бросаю я ее, Трог, — воззвал Каспар вслед псу, чувствуя себя обязанным объясниться, пусть даже и перед бессловесным животным. — Я не могу позаботиться о ней, а вот женщина сможет.

Он прикусил губу. Ну не глупо ли — стоять и оправдываться перед собакой? Резко повернувшись, он зашагал прочь.

Ужасно, конечно, уходить без Трога, но как заставишь непослушное животное повиноваться? Можно уволочь его силой — но если Трог не хочет уйти, он попросту убежит обратно при первой возможности. Стиснув зубы, юноша продолжал путь.

Но тут на душе у него стало совсем тяжело. Ребенок начал кричать — громко и яростно. Каспару казалось — Изольда плачет из-за него. Слышно было, как кормилица пытается утешить разбушевавшуюся малышку — но тщетно. Сердце Каспара сжималось от боли, но юноша заставлял себя идти. Сейчас для него существует только одна цель, одна задача — избавиться от Некронда.

Стремясь поскорее выбраться из деревни, не слышать больше надрывного плача, юноша перешел на бег и бежал, пока не оказался далеко в глубине выжженной территории. Там стонал и завывал ветер, вздымая тучи гари, хлеща по ногам. Но юноша почти не замечал этого — так давил груз взятой ответственности.

Не в силах приближаться к гнезду грифонов и телу Май, он свернул на север. Но скоро поймал себя на том, что думает лишь о погибшей. Теперь, когда заботиться о ребенке было уже не нужно, ничто не могло заполнить зияющую пустоту утраты. Юноша смутно подумывал продолжать идти на север, в неизведанные края, пока не найдет места, чтобы спрятать Некронд — зарыть или утопить в глубоком озере. Но толком сосредоточиться на этой проблеме он так и не мог. Перед глазами неотступно стояло истерзанное, разбитое тело Май.

Она ушла. Он остался один. Запрокинув голову, юноша завыл в лицо ветру, силясь излить накопившуюся боль. Опять перешел на бег, безотчетно уповая расстоянием смягчить горечь вечной разлуки. Май умерла. Умерла потому, что он не слушал советов матери. Каспаром владело безысходное одиночество. И страх. Вся тяжесть мира лежала у него на груди, но теперь мир стал так далек, так незначителен.

Много дней он брел вперед все в том же горестном оцепенении, от зари до глубокой ночи, останавливаясь передохнуть, лишь когда усталость валила с ног. И всякий раз, стоило заснуть, голос Май звал его, и в ушах звучал детский плач.

— О, Великая Мать, какое зло совершил я, что заслужил эту муку? Неужели и Твои надежды я не оправдал, как не оправдал ничьих надежд? — кричал он на рассвете, приходя в себя после тягостных снов.

Примерно через неделю Каспар взглянул на сбитые ноги и понял, что абсолютно не представляет, ни где находится, ни как его сюда занесло. Он так погряз в своих несчастьях, что шел и шел, тупо уставившись в землю и не замечая ничего кругом, кроме пары ярдов прямо перед собой.

— Май, прости меня, прости! — время от времени выкликал он, почти ожидая, что она ответит ему.

Порой он ощущал ее присутствие рядом с собой, порой же слышал лишь собственное хриплое дыхание. И вот теперь обнаружил, что стоит посреди топких зыбей и лесистых островков, вокруг которых плескалась вода. Безрадостная картина. Каспар понуро повесил плечи. Участки суши соединяла гать, плетенная из ореховых прутьев и тростника.

Каспар сам не понимал, что именно вывело его из транса. Должно быть, какое-то безотчетное ощущение опасности. Склонив голову набок, он прислушался, потом огляделся.

Ну неужели на всей земле и уголка нет, где он не отыщет следов человека? Каспар разозлился. Ну надо ж — продраться сквозь пепелище лишь затем, чтобы попасть в очередное населенное место! И вот, бредет-спотыкается под грузом ответственности, нести которую ему явно не хватает мудрости.

Юноша так и продолжал ругать себя, как вдруг снова услышал звук, который, должно быть, и насторожил его раньше. Теперь звук этот раздался ближе и отчетливее. Голос человека. Предупреждающий крик — предупреждающий, без сомнения, о его, Каспара, присутствии. Держа наготове лук, юноша снова огляделся. Куда идти? И тут из ниоткуда ярдах в двадцати от него возникло трое низкорослых, широкоплечих дикарей, бородатых и в медвежьих шкурах. Каспар встревоженно покосился на их дротики и каменные топоры. Дикари что-то заворчали.

Оглянувшись, он обнаружил за спиной еще четверых. Путь к отступлению отрезан. Двое дикарей уже подняли дротики.

Юноша, не раздумывая, прыгнул в болото. Вода доходила до пояса, идти было трудно. Потом пришлось плыть. Одной рукой юноша поднимал над головой лук, чтобы не замочить тетивы. Слева, подняв тучу брызг, упал дротик, за ним второй — на сей раз до противного близко.

Нащупав почву, Каспар повернулся и, держа лук плашмя над поверхностью воды, трижды спустил тетиву. Двое преследователей упали, остальные куда-то попрятались. Юноша попытался ускориться. Очередной дротик задел руку, но в следующий миг торра-альтанец уже добрался до раскидистой ивы, свисающие до самой воды ветви которой обещали хоть какое-то укрытие.

Он замер, прислушиваясь. Где-то неподалеку шлепали по мокрому дереву мягкие башмаки. Должно быть, преследователи бежали параллельно ему по одной из этих плетеных дорожек-гатей. Однако все загораживали деревья.

Вода была неглубокой, но очень грязной. Юноша высоко поднимал ноги. Похоже, от погони уйти все же удастся — дикарям явно неохота сходить с тропы.

Внезапно он остановился. Дорогу ему заступил медведь — но не обычный, а гигантский. Высился мрачной башней, стоя на задних лапах и угрожающе помахивая передними в воздухе. Темно-шоколадный мех на спине чуть подернулся сединой. Очень-очень осторожно и плавно Каспар поднял лук, готовый стрелять в ту же секунду, как зверь бросится на него. Топот бегущих ног за спиной стал громче: должно быть, дикари отыскали новую гать, что вела в нужном направлении. Кажется, он в западне!

Из-за деревьев с обеих сторон от юноши раздалось ворчание, звуки тяжелой поступи. Еще трое медведей вышли из зарослей и присоединились к огромному вожаку. Каспар оглянулся на преследователей. Те так и замерли на месте — похоже, не рассчитывали на встречу с хозяевами леса. На лицах их читался неприкрытый страх. Медведь шагнул вперед, и Каспар попятился, но тут же остановился в ужасе.

— Не беги, господин! — произнес из-за спины медведя негромкий, мелодичный голос.

— Урсула! — не веря своим глазам, выдохнул юноша, вглядываясь в тень под сводами леса.

Оттуда, шлепая когтистыми лапами по воде, появились еще три медведя. А на одном из них — огромном звере с серебристо-седой спиной — восседала сильная гибкая женщина. С неторопливой тяжеловесной грацией гигантский медведь шагнул в болото и неторопливо двинулся к Каспару.

Дикари разразились громкими воплями, бросились в гати в трясину и, стоя по грудь в воде, протягивая вперед руки, принялись бормотать молитвы, долженствующие умилостивить медведей. Урсула Что-то резко и повелительно произнесла на их языке. Дикари закланялись еще пуще, смиренно залопотали что-то в ответ, а потом торопливо развернулись, вылезли на плетеную тропу и побежали прочь. С них потоками текла грязь.

Урсула приблизилась к молодому воину. Но как же она изменилась! Блестящие черные волосы, успевшие слегка отрасти, придерживал золотой обруч, на смену львиному плащу пришла шкура огромного медведя. Глаза ее сияли. Сейчас Урсула выглядела могущественной, даже величественной. Вокруг бывшей рабыни шагал надежный эскорт из дюжины воинов со стальным оружием, а впереди — еще три медведя-исполина.

Урсула произнесла какую-то отрывистую команду, и Каспар подивился тому, с какой легкостью изъясняется она на варварском наречии. Сам он так и не овладел до конца всеми этими прищелкиваниями и порыкиваниями, хотя и успел поднатореть в языке дикарей остаточно, чтобы понять хотя бы основной смысл сказанного.

Девушка остановилась перед ним. Юноша в изумлении поглядел на нее, а потом подозрительно покосился на вытянутую морду медведя, оказавшуюся в опасной близости от его головы. Урсула приветственно протянула руку — и он ощутил, сколько силы в пожатии тонких пальцев.

— Окажешь ли мне честь сесть позади меня?

Юноша усмехнулся — с непривычки улыбка его походила скорее на гримасу на осунувшемся от горя лице — и залез на медведя позади нее.

— Рада, что с тобой ничего не случилось, господин, — тихо и сочувственно сказала девушка.

— Случилось... Май... Май... она...

— Знаю. — Урсула избавила его от мучительной необходимости произнести эти слова вслух. — Я слышала. Я пыталась отыскать тебя раньше, но тут такое творилось! Я послала гонцов во все пограничные поселения, приказывая, чтобы вам повсюду оказывали гостеприимство. Я отравила на поиски медведей, но все равно опоздала.

— Это не твоя вина, — ошеломленно возразил Каспар.

Неужели Урсула хочет сказать, что старуха-знахарка помогала им по ее приказанию?

Он обхватил Урсулу за талию, наслаждаясь прикосновением теплого тела. Урсула так и замерла в его объятиях, но он слишком устал и ничего не заметил.

Один из спутников девушки вернулся с сообщением, что отыскал деревню, куда бежали преследовавшие Каспара дикари.

— Едем, господин, тебе надо поесть и отдохнуть. И я должна позаботиться, чтобы эта деревня тихо и мирно вернулась в мое королевство и признала мою власть, — произнесла Урсула, одергивая красную тунику, расшитую теми же странными рунами, что были изображены у нее на руке.

Маленький отряд двинулся вперед по плетеной гати. Под тяжестью огромных медведей прутья пружинили и прогибались. Тропа уводила все глубже в болото, то и дело пересекаясь с другими дорожками, что образовывали сложный лабиринт меж зарослей плакучих ив и орешника.

За деревьями, на возвышавшемся над топью пригорке, жалась друг к другу кучка жалких лачуг. Как и в селении, где Каспар оставил Изольду, центральное место занимало резное изображение медведя. Учитывая, сколько тут водилось этих могучих зверей, Каспар ничуть не удивлялся, что примитивные местные племена поклоняются им. Однако прием, оказанный отряду Урсулы, юношу слегка обескуражил.

Деревня потонула в громе истерических криков. Женщины в панике простирались ниц перед дверями лачуг, а шестеро мужчин поспешно вытащили из загона громко блеющую козу, оттащили ее к алтарю и, не теряя ни секунды, перерезали ей горло.

Урсула застонала от досады:

— Они смертельно боятся медведей и пытаются задобрить их всеми этими жертвоприношениями, порой даже человеческими. Глупцы! Если бы они не делали этого, медведи в деревни и носа бы не показывали. А от постоянных подачек они разохотились на человечинку и домашний скот. Привыкли, что в деревнях всегда угостят чем-нибудь вкусненьким.

У юноши голова шла кругом, он почти не вникал в слова спутницы. Урсула велела эскорту унять беспорядки, и очень скоро молодые люди уже сидели перед весело потрескивающим огнем. Хотя Каспар был голоден, но есть не мог и лишь вяло отщипывал кусочки пищи.

Урсула внимательно поглядела на него.

— Пожалуй, новая роль подходит тебе больше.

— Правда?

Бывшая рабыня бойко обгладывала козлиную кость. Огонь сильно чадил, все кругом изрядно отсырело, да и сухие дрова, похоже, раздобыть здесь было нелегко.

Юноша пожал плечами, но не стал развивать свою мысль. И все же, как уверенно бывшая рабыня отдавала приказания своим солдатам: спокойно, решительно, но не резко. По всему видно, они готовы пойти за ней в огонь и воду. Но почему они выбрали Урсулу в предводительницы? Каспар просто понять не мог. Да и вообще, как она оказалась здесь? Зачем?

— Ешь, господин, — настойчиво сказала она.

— Я не господин тебе.

— Ты всегда останешься моим господином, — вкрадчиво произнесла девушка. — Как ты думаешь, почему я пришла сюда?

Каспар недоуменно поглядел на нее и заставил себя откусить кусок недопеченного хлеба.

— Не знаю. Я думал, что после того, как мы расстались, ты отправишься к Рейне. Но ты, судя по всему, решила вернуться на родину.

Урсула рассмеялась. Каспар улыбнулся ей и сам подивился тому, насколько легче стало у него на душе. Они так и улыбались, глядя друг на друга. Огромные карие глаза девушки радостно засверкали.

— Что тебя так смешит? — поинтересовался он.

— Да ты же и смешишь. Я понятия не имела, где моя родина. Я всего лишь следовала за тобой. Я волновалась за тебя.

— За меня? — изумился юноша.

— Ну да, господин. Я в долгу пред тобой.

— Ерунда! — торопливо выпалил Каспар, побаиваясь подобной ответственности.

— Я последовала за тобой — и пересекла линию рун. Они тянулись по земле в обе стороны, на много миль.

— Линия рун, — тупо повторил Каспар, внезапно вспомнив эту черту.

— Вот этих самых рун. — Урсула постучала себя по предплечью, изгибаясь, чтобы получше разглядеть таинственные значки на гладкой упругой коже. — Все, что осталось от меня, настоящей меня. Понимаешь, сначала я их не заметила. Почувствовала. Оказывается, я стояла прямо на них — и поглядела вниз. Все тело вдруг стало так странно покалывать, и я ощутила... Знаешь, звучит глупо, но я внезапно ощутила себя медведем. А потом вспомнила! Вспомнила, как уже стояла на том самом месте. Вспомнила лес и этот вулкан. Я держалась за чью-то руку, и все кругом чего-то боялись, ужасно боялись. Мы обернулись поглядеть назад, на родные края. Чудно, но все эти годы я помнила только руку.

Каспара пробрала дрожь. Ну до чего же ему это знакомо! Все детство его тоже преследовало ощущение, будто он забыл что-то важное и вот-вот вспомнит. Но воспоминания упорно ускользали. В два года он лишился матери и вновь обрел ее лишь в четырнадцать, а до того невыносимо страдал от одиночества, чувствуя себя заброшенным и никому не нужным.

Он тихонько сжал руку Урсулы, прекрасно понимая ее боль.

Девушка ответила ему удивительно сильным, яростным пожатием.

— Я всегда была никем. У меня даже имени своего не было. Лишь эти вот руны. И тут вдруг я их нахожу! И все вспоминаю! Поэтому-то я и сошла с твоего следа. Прости. — Она пристыженно опустила голову. — Вид этих черных гор и этого вулкана так взволновал меня, что я не могла думать ни о чем другом и бросила тебя в беде. Понимаешь, мне казалось, я тебе не нужна, ведь у тебя была Май.

Каспар молча сглотнул. Горло так сжалось, что он не мог вымолвить ни слова.

— Прости. Я все понимаю. — Не выпуская руки юноши, Урсула продолжала рассказ: — Я отправилась домой. Город стоит высоко в горах, на голых утесах, что поднимаются над густыми чащобами. Но я откуда-то знала все тропы в лесу. И когда я вошла в лес, все кругом притихло. Я чувствовала, что вокруг кишат медведи, слышала, как они ровно дышат, прислушиваясь к моему дыханию. Чувствовала их радость. Они медленно вышли ко мне. Меня всю жизнь любят медведи, но эти оказались особенными. Огромные медведи, мощные, красивые. Богоподобные медведи. Они приветствовали меня, как будто я вернулась домой. И когда я, наконец, дошла до цитадели, что стоит среди гор, рядом со мной шла добрая дюжина медведей.

На лице Урсулы застыл неземной восторг. Каспар не сдержал усмешки.

— Ты хотела бы вновь увидеть лица горожан? — закончил он за нее. Она кивнула.

— Но я сразу поняла — что-то не так. В этом прекрасном городе люди носили лишь звериные шкуры, пользовались самым примитивным оружием. Сверкающие черные камни строений растрескались, обвалились. Улицы, некогда такие красивые, превратились в горы руин. Лишь цитадель высилась, как и прежде.

Несколько минут она печально глядела в огонь, а потом продолжила:

— Эти дикари разговаривали на необычном, каком-то ворчащем, языке, но я сразу узнала его. При виде меня все они дрожали и бросались ниц у порогов своих жилищ, страшась, что я привела медведей, дабы отомстить. Не успела я понять, в чем дело, как они уже схватили двоих юношей и перерезали ИМ глотки, дабы умилостивить меня.

— Какой ужас!

Урсула кивнула. Однако, похоже, она была потрясена не так сильно, как была бы на ее месте любая кабалланка. Должно быть, томясь в рабстве, бедняжка повидала столько зверств, что теперь считала их неотъемлемой частью жизни.

— Ну вот, — продолжала она, — говоря в двух словах, они сделали меня своей предводительницей и все это, — она широко развела руками, словно обхватывая всю землю от горизонта до горизонта, — все это — мое королевство. На всем этом континенте лишь Императрица Оранская повелевает большей территорией.

Брови у Каспара поползли вверх. Слова Урсулы крепко его впечатлили.

— Внезапно я оказалась во главе королевства, которое надо приводить в порядок. Я все-таки послала людей и медведей искать тебя, но они сбились со следа в пустыне, где лежит только прах и пепел. Прости.

В ответ на ее сочувствие юноша лишь коротко кивнул. Но Урсула все продолжала извиняться.

— Думала, тебе ничего не грозит, а я неожиданно вернулась на родину. Разве ты не поступил бы на моем месте точно так же?

— Разумеется, — согласился он. — Так что там случилось?

— В смысле где?

— С самого начала. Как ты оказалась посреди океана?

— Судя по всему, выдалось несколько плохих лет подряд. Вулкан, что мирно спал много веков подряд, вдруг начал рокотать и испускать дым. Потом ветер переменился и принес с востока моровое поветрие, что убивало медведей и губило урожай. Медведи перестали представлять опасность для людей, а значит, и правящая династия, обладающая природным даром повелевать медведями, стала совсем не так необходима для выживания всего народа.

— Это и была твоя семья? — догадался молодой воин.

— Похоже на то. А потом с юга явилось жестокое и воинственное племя. Началась война. Правители — моя семья — оказались отнюдь не такими великими вождями, как твои родичи, и не могли отразить нападение без верных медведей. Погибло очень много народу. Разумеется, разразился мятеж. К власти пришли заговорщики, считающие, будто только они способны справиться с южными варварами. Мою семью бросили в темницу...

Урсула снова замолчала, глядя в землю, и сердито пнула мелкий камешек. Вздохнув, она перевела взгляд на огонь, словно вспоминая.

— Я тогда была совсем еще крошкой. Мать, желая спасти меня, убедила одну из женщин, что приносили нам пищу, вынести меня под платком. Тюремщица отдала меня няньке, а та повела через горы к морю и усадила на плот, надеясь, что течение отнесет меня на север, в соседнюю страну. Глупая женщина наслушалась всяких сказок про младенцев, которых отпускали по водам в ларце. В сказках эти младенцы всегда находили счастье — вот она и решила, что со мной будет так же.

Лицо девушки потемнело.

— Продолжай, продолжай, — попросил Каспар. Она невесело рассмеялась.

— Те самые ветра, что напустили на медведей мор и привели толпы варваров, обратили вспять могучее течение океана. Они так и продолжали дуть на запад, пока не перенесли меня через Тетис. Сама не знаю, как я выжила в этом долгом плавании. Мой плот выбросило на берег в Ориаксии. Один из сборщиков устриц взял меня к себе в семью, и я полюбила его, как родного отца. Но он предал мою любовь. Именно он продал меня в рабство Мамлюку.

— А твоя семья? — осторожно поинтересовался Каспар.

— Их всех казнили, чтобы задобрить варваров, — безжизненно ответила Урсула.

— Прости. Мне так жаль. Бывшая рабыня пожала плечами.

— Со временем ветер переменился. Медведи перестали болеть и вновь расплодились. Но уже некому было отгонять их от городов. Варвары, научившие мой народ приносить в жертву людей и животных, бежали восвояси. Само собой, жертвоприношения отнюдь не отпугнули медведей, и они принялись разорять всю страну, словно мстя за убийство моих родных. Гордая цивилизация, что простояла много тысячелетий, рухнула.

Каспар кивнул. Нетрудно вообразить, какой хаос воцарился в этих краях.

Урсула провела рукой по волосам и печально вздохнула.

— В страхе перед медведями люди бежали к озерам, в болота и пустыни. Но жертв приносить не перестали, а потому медведи потянулись за ними — точь-в-точь как бездомные псы за повозкой с отбросами.

Она сокрушенно покачала головой. Захваченный рассказом о трагедии девушки, Каспар даже забыл на время о собственных несчастьях.

Девушка оглянулась на жителей села — те сидели на почтительном расстоянии от огня, ожидая ее приказаний.

— Теперь мой народ рассеян по всем этим землям. И я должна заставить их прекратить жертвоприношения.

— А как ты управляешь медведями? — спросил молодой торра-альтанец.

— Сама не знаю. Да и никто не знает. Я спрашивала, но все говорят лишь, что мой отец, и отец моего отца, и мать отца моего отца от природы обладали теми же знаками, что и я. Судя по всему, моя семья наделена была неким даром. В каждом поколении непременно рождался ребенок с такими символами — он и наследовал этот дар. Идем, тебе надо отдохнуть и выспаться. У тебя очень усталый вид.

Урсула отвела юношу в хижину и молча остановилась, не сводя с собеседника глаз, словно ждала от него каких-то слов — или поступков. Стоя у порога, Каспар неуютно переминался с ноги на ногу.

Наконец девушка нарушила неловкое молчание.

— Мне так жаль Май.

Не поднимая взгляда, он кивнул.

— Мне тоже.

Спалось ему плохо. Юноша ворочался и метался на жестком ложе, прислушиваясь к рыку и урчанию медведей за стеной. Снова и снова во снах ему являлась мертвая Май и ее дочь, безжизненно лежащая на каменном алтаре. Старуха-знахарка стояла над ней, сжимая крохотное трепещущее сердечко. Невыносимый кошмар сменился иным сном, в котором какая-то женщина — Каспар мог разглядеть лишь ее силуэт — склонялась над спящим, тянулась к его груди, где покоился Некронд.

Юноша проснулся в поту, судорожно сжимая серебряный ларчик. Стояла глухая ночь. В хижине еще витал запах благовоний Урсулы. Но теперь Каспар твердо знал: этот сон — предупреждение и игнорировать его нельзя. Юноша натянул сапоги, закутался в медвежью шкуру и выскользнул во тьму.

Деревню окружало кольцо мерцающих огоньков — то тускло светились факелы дозорных. За ними вырисовывались огромные силуэты медведей, что бродили вокруг лагеря, точно гигантские сторожевые псы. В этих краях оставаться опасно — Некронду не место здесь, где бушует гражданская война. Урсула пытается собрать свой народ воедино, Яйцо ей куда как пригодилось бы.

Ясно одно: необходимо уходить, причем срочно. Существовала на то и вторая причина, не менее важная. При одной мысли о том, что могло случиться с Изольдой, у Каспара аж ладони вспотели, стало трудно дышать. Как он мог бросить малышку? Должно быть, горе затуманило ему рассудок! Юношу до сих пор трясло от ночного кошмара, в голове билась одна мысль. Вернуться к малютке! Нельзя терять ни минуты!

С трудом сдерживая себя, он принял самый небрежный вид и зашагал по деревне, глядя на звезды. Не спится человеку, ну что тут такого? Обменявшись приветственным кивком с одним из часовых, он побрел к загону в дальнем конце деревне. Надо надеяться, там найдется лошадь.

 

* * *

 

Над пепелищем витал ветер, поднимая тучи пепла, швыряя его в лицо всаднику. Саднящими от напряжения глазами Каспар наконец различил на горизонте синие силуэты гор. Юноша благодарно потрепал по холке косматую коротконогую лошадку. Надо же, такая неказистая доходяга, а несет его по ухабистой равнине и шаг не сбавляет.

В загоне для скота нашлось только четыре пони, судя по оставленным плохо пригнанной сбруей болячкам на шеях — тягловых. Каспар выбрал самую тощую, кинул в ее ясли горсть монет и украдкой выбрался из деревни. Только бы Урсула не держала на него зла за внезапный уход!

В глубине сердца он не хотел расставаться с Урсулой, но знал: нельзя рисковать. Нельзя оставаться рядом с той, что обладает такой властью и влиянием. А вдруг всю дорогу он чувствовал слежку именно Урсулы или ее прислужников? Вдруг она с самого начала охотится за Некрондом? И хотя Каспар не хотел этому верить, но всю ночь подхлестывал и подхлестывал пони. К утру дым деревни, где оставалась Изольда, уже вполне отчетливо вырисовывался над равниной.

Натянув лук, молодой воин огляделся, выискивая стадо диких ослов. Через час один из них, приношение племени, был уже убит и выпотрошен. Немного подумав, юноша вырезал у него мочевой пузырь, длинную жилку и обломок нижнего ребра. Ребро расщепил ножом и долго обтачивал, пока не получил примитивную иглу, которую и спрятал в карман. Остальное завернул в кусок шкуры, чтобы очистить на досуге.

Закинув осла на круп приземистой лошадки, он скоро достиг внешнего частокола вокруг деревни. Сердце так и подпрыгнуло в груди. У ворот поджидал Трог! Увидев хозяина, пес бросился вперед. Каспар присел на колени ему навстречу — и тотчас же полетел на спину, с такой силой впечатались ему в грудь мощные лапы обезумевшего от радости терьера.

— Трог! Уф! Перестань! — Мокрый язык неистово вылизывал лицо юноши. — Да фу же, Трог! Ну, как ты себя ведешь?

Каспар крепко обнял пса. Но тот уже отпихнул его и кинулся к дичи. Каспар хлопнул нахала по носу.

— А ну, отстань! Не про твою честь! Пес со свойственной ему несносной своевольностью продолжал тормошить окорок. Но Каспару было уже не до того.

— Ну, пойдем же! Где Изольда?

Крепко сжимая в руке уздечку, он быстро зашагал в деревню. Трог трусил за ним по пятам. Детишки на улице указывали на Каспара пальцами, взрослые изумленно глядели ему вслед. Не обращая ни на кого внимания, Каспар твердыми шагами подошел к хижине, где оставил Изольду. Отшвырнул занавеску у входа, недоверчиво оглядел кольцо народа, что собралось перед дочуркой Май. Схватил малышку и крепко прижал ее к груди.

— Я ее забираю, — с ледяным спокойствием в голосе заявил Каспар. — И с ней козу.

Его неожиданное появление и непреклонная решимость так напугали дикарей, что они даже слова не сказали, когда он показал им убитого осла, забрал козу и немедленно покинул деревню. Никто не побежал — должно быть, подобный выкуп их вполне устраивал. А может, они все еще подчинялись приказу Урсулы: ни в чем ему не препятствовать. Понимая, что должен как можно скорее выбраться из владений бывшей рабыни, юноша ударил пятками бока пони, на скаку осматривая Изольду.

Она оказалась пухленькой и чистенькой, аккуратно завернутой в теплые шкурки. На шее по-прежнему висела руна волка. Кормилица даже смастерила крохотный чепчик, чтобы прикрыть головку малышки, где начали пробиваться золотисто-рыжие кудряшки. Каспар поцеловал Изольду в лобик.

Когда деревня скрылась из виду, он устроил привал и принялся очищать мочевой пузырь и кусок жилы, что заранее вырезал у убитого осла. Покончив с этим делом, попробовал подоить козу. С непривычки в два счета разболелись пальцы, особенно большой. Коза, как ни странно, проявляла ко всей этой возне завидное равнодушие, хотя и умудрилась пару раз отдавить юноше ноги, задумчиво куснуть за плечо и дернуть за волосы. Скоро у него было уже вдоволь молока. Используя жилу как толстую нитку, новоявленный «нянька» кое-как зашил пузырь, превратив его в грубое подобие соски, а потом наполнил молоком и полюбовался произведением своих рук. Чуть-чуть молока просачивалось в дырки от иглы, но во всем остальном соска работала просто великолепно и Изольда жадно к ней присосалась.

Каспар привязал малышку себе на грудь, как это делала Май. Две маленькие ручонки цепко впились в одежду, малышка улыбнулась и лукаво заворковала. Юноша прижал ее к себе, и она заворковала еще веселее.

С легкой душой он двинулся в путь. Мерная поступь пони очень скоро укачала обоих, и, подремывая в седле, Каспар почувствовал, что теперь, когда на руках у него лежит ребенок Май, боль утраты стала чуть меньше.

— Прости, Изольда, я думал, что поступаю правильно, оставив тебя на попечение женщин, — виновато пробормотал он.

Трог беспрестанно задирал козу. В конце концов, выведенный из себя, Каспар ухватил пса за шкирку и втянул в седло. Но даже и там терьер барахтался, скулил и хищно поглядывал на козу.

— Трог, а ну, перестань! — рявкнул торра-альтанец.

До него постепенно начало доходить, что на самом-то деле больше всего его раздражает постоянный плач малышки. Хотя юноша кормил ее, менял пеленки и пытался развеселить, легонько подбрасывая перед собой, девочка не умолкала. Когда ему начало казаться, что все, больше он не вынесет, малютка внезапно уснула. Теперь можно было ненадолго расслабиться и спокойно подумать, хотя коза постоянно шарахалась от Трога и натягивала поводок, а коротконогая лошадка сердито брыкалась. Но вот как раз за пони-то он и не волновался — такая крепкая ширококостная животинка могла легко снести и большую тяжесть.

— Ну вот, Изольда, — произнес Каспар вслух, радуясь, что ему снова есть с кем поговорить. — Что делать-то будем?

Вообще-то ему нередко приходилось беседовать с Трогом, но человек, пусть даже неразумный младенец, который все равно спит и ничегошеньки не понимает, это же совсем другое дело. Однако когда Изольда проснулась, он начал подозревать, что она понимает большую часть его слов. Эти глаза, огромные детские глаза следили за ним так пристально и так живо, что становилось даже как-то не по себе. Их цвет заметно изменился, приобрел занятное сходство с Брид — у той тоже были такие же большущие, ярко-зеленые глазищи.

Вот у Май глаза были карими. Вообще-то Каспар надеялся, что Изольда будет похожа на мать, надеялся, что какая-то частица души Май вдруг выглянет на него из глаз ее ребенка. Но нет. Изольда вышла совсем особенной, ни на кого не похожей. Она лежала у него на руках — такая тепленькая, уютная, он всю дорогу баюкал ее и любовался маленьким личиком. Теперь Каспар не намечал никакого маршрута, а предоставил волю лошадке и постепенно заметил, что они направляются на запад, обратно к побережью. Через два дня они взобрались на гряду голых холмов и пересекли линию вырезанных на земле непонятных символов. Здесь кончались владения Урсулы. Каспар облегченно вздохнул, хотя сердце его и сжалось на миг от печали.

— Я думал, что поступаю правильно, но на самом деле не должен был бросать тебя одну ни на минуту, — сообщил он малышке.

Головка ее постукивалась о его грудь, щечка прижималась к рубашке.

— Но места, где бы оставить ЕГО, я так и не нашел, — продолжал юноша, высказывая вслух свои мысли, что снова и снова обращались к Некронду и тяжкой участи стража Яйца.

Еще несколько дней спустя Каспар вдруг придержал коня и сощурился. Море! Невольно, сам того не желая, он вернулся к побережью и глядел теперь на великий Тетис.

— Ох, Изольда, коли уж я не могу найти надежного места, чтобы оставить Некронд, единственное, что остается, — отвезти его домой. Там он был в большей безопасности, чем где-либо еще. По крайней мере мама хотя бы подскажет мне, что делать дальше. Мама...

Он посмотрел на ребенка, всем сердцем вдруг понимая: надо отвезти Изольду к его матери. Только она способна достойно позаботиться о девочке. Надо вернуться домой!

Сидя на вершине утеса и заботливо прикрывая Изольду от ветра, торра-альтанец тоскливо глядел на запад. Огромные волны гулко бились о скалы внизу. И ветер, что поднимал эти волны, всегда дул лишь с запада. Но должен, должен найтись какой-то способ!

— О, Великая Мать, как мне добраться домой? — спросил юноша у ветра, оглядывая побережье.

Урсула, помнится, рассказывала, как нянька пустила ее по воле волн, надеясь, что девочку прибьет к какой-нибудь рыбацкой деревушке на севере. Где есть деревня, там найдется и лодка. А лодка — надежда на возвращение.

Неделю спустя, обогнув несколько совсем крошечных селений, молодой воин наконец набрел на деревню вполне приличных размеров. Сделав глубокий вдох, он решительно поскакал туда. Стук копыт пони по твердой, наезженной земле заглушали пронзительные крики серебристых чаек, что ссорились над отходами, выброшенными с рыбачьих лодок после недавнего улова.

Жители деревушки оказались пониже и похлипче народа Урсулы, зато не в пример цивилизованней и ухоженней лесных дикарей. Они улыбались, кивали и вообще производили впечатление людей дружелюбных, чему Каспар от души порадовался. Вот только любопытством они отличались невероятным. Юноше было практически нечего предложить им в уплату за гостеприимство, но ему и так распростерли объятия и надавали уйму всякой еды, даже рыбную похлебку для малышки.

Радушие этого народа просто поражало, но рыбаки и друг с другом держались точно так же: открыто и дружелюбно. Вскоре Каспар уже настолько освоился, что посвятил их в свои планы. Ему нужна лодка. Он указал на крохотное парусное суденышко и вытащил из кармана несколько золотых монет. Рыбаки вежливо пожали плечами, но никакого интереса к его словам не проявили.

— Мне нужна лодка, — старательно выговорил торра-альтанец на их языке. — Нужно переплыть Тетис.

Для вящего эффекта он несколько раз показал на запад, на себя и снова на запад.

Рыбаки яростно затрясли головами. Несколько человек поднялись с места и принялись разыгрывать целую пантомиму: усердно раздували щеки и поднимали руки, изображая ветер и морское течение, что не позволяет странствовать в том направлении. Один из них на минуту выбежал и вернулся с большим обломком доски. Каспар с интересом увидел, что там вырезано название: «Королева морей Ории». Судя по названию, доска эта осталась от какого-то ориаксийского судна, что потерпело крушение посреди океана.

Похоже, умы рыбаков необыкновенно будоражила эта находка, приплывшая по безбрежным водам из неведомой земли, куда им никогда не суждено попасть. Лишь крохотное послание иного мира добралось к ним по воле прилива и вечно дующих на восток ветров.

Помимо обломка доски к их берегу прибило и несколько бочонков — предмет особой радости рыбаков. По виду бочек Каспар мгновенно понял, что там хранится пиво или вино. Должно быть, их во время шторма просто смыло за борт волной.

Старейшина деревни любовно похлопал по бочонку, вытащил длинную тонкую затычку, нацедил в деревянный кубок темно-золотистой жидкости и с поклоном протянул Каспару. Юноша осторожно глотнул. Крепкий свежий напиток обдирал горло. Но все равно, здорово.

— Ориаксийский мед, — вынес вердикт юноша. — Любимый напиток борона Бульбака. Ценится по всему королевству.

Само собой, рыбаки не поняли ни слова, но ему было так приятно произнести это вслух. Точно весточка с родины.

Гостеприимные селяне принесли еще еды, а детишки сбежались поиграть с маленькой. Трог деловито сновал взад и вперед по берегу, обнюхивая каждый камень, нет ли под ним морских змей. Пока что поиски, к глубокому удовлетворению Каспара, успехом не увенчались.

— Пробудем здесь еще три дня, — сказал юноша Изольде. — Пока луна не станет полной.

Малышка следила за ним с пристальным интересом. Он опустил ее на песок, но Изольда все пробовала запихивать его в рот, а когда Каспар снова взял ее на руки, сердито расплакалась.

— Ну-ну, сейчас мы найдем, чем тебе поиграть, — пообещал он, скидывая медвежью шкуру, чтобы уберечь крошку от песка. — Хочешь свою руну?

Юноша снял с шеи малышки шнурок и, глядя, как Изольда забавляется с руной, ощутил вдруг непонятное умиротворение. Пусть он все не мог придумать способ вернуться домой, общество ребенка приносило ему огромное облегчение. Изольда то вертела руну в ручках, то принималась ее сосать.

Каспар все пытался придумать, как обхитрить силу ветра. Сперва Изольда играла руной, но скоро снова отвлеклась и раскапризничалась. Каспар испробовал все приемы, выработанные им с Май для увеселения малышки, но ни один не сработал. Она немножко попила и снова захныкала. Пришлось пускать в ход игрушки. Как ни любила Изольда руну, но все же явно нуждалась в разнообразии. Юноша привязал к шнурку несколько лоскутиков и ложку, но Изольда их гордо проигнорировала.

— А вот, по-моему, просто здорово, — обиделся Каспар за свое творение.

Малышка вяло покачала шнурок в ручке и выронила. Не успел Каспар подобрать его, как Трог, не теряя времени, выхватил игрушку у него из-под рук и весело помчался прочь, прыгая и мотая головой. Ложка при этом молотила его по лбу, от чего он расходился еще больше.

Толку бежать вдогонку не было ни малейшего. Каспар знал: Трог не отдаст добычу, пока не разорвет на клочки. Не тратя сил понапрасну, юноша снова начал перебирать пожитки, прикидывая, чем бы развлечь Изольду. Отвергнув по очереди ножи, стрелы и пустые флаконы, как слишком опасные предметы, а также лук, как слишком ценный, он полез во внутренние карманы и нашел там две вещи: мешочек рун, снятый с тела Май, и лунный камень из Иномирья.

При взгляде на лунный камень юноше сделалось не по себе. Ему не нравилось ничего, что напоминало об Иномирье. Уж не этот ли камушек принес ему злую удачу? Однако глаза малышки так и вспыхнули. Что есть силы суча ножками, она потянулась к сверкающему камню. Каспар еще не видел, чтобы она что-нибудь сжимала обеими ручками с такой жадностью. Заполучив камень, крошка торжествующе засмеялась и немедленно потянула добычу в рот. На счастье, лунный камень был довольно велик, размером с куриное яйцо.

Каспар обрадовался — приятно, когда малютка такая веселая.

— Знаешь, — вздохнул он, — я и не представлял, сколько сил требуется матерям на возню с детьми. Я-то думал, полеживай себе день-деньской и горя не знай.

Изольда позвякивала мешочком с рунами и обсасывала лунный камень. Каспар сидел рядом, глядя на запад. Как же теперь быть? Сам того не замечая, он вытащил серебряный ларчик и принялся поглаживать холодный металл. Но поймав себя на этом, торопливо спрятал ларчик обратно. Опять тянет к проклятому Некронду!

Шрам на голове вновь зачесался. Каспар настороженно огляделся по сторонам.

Трог вдруг зарычал, и малышка запищала от страха, напрягшись всем телом. Ручки у нее затряслись. Юноша подхватил ее, выронив мешочек с рунами и лунный камень на землю.

— Ну что ты, что ты. Просто Трог зарычал немножко. Просто Трог, только и всего, — заворковал он, впрочем, не слишком тревожась.

Он уже слышал, как она так пищала, когда напугалась его громкого чиха. Молодой воин крепче прижал девочку к себе, но она замолчала, лишь когда он снова отдал ей лунный камень.

Слегка опьянев от меда, он растянулся на теплом песке, убаюканный довольным воркованием малышки и лениво размышляя, всегда ли гул моря и ветра так усыпляет. Но долго пролежать ему не удалось.

— Трог, фу! Брось! Трог, это Изольдино! — сердито прикрикнул он, когда терьер вырвал из рук малышки лунный камень и, счастливый донельзя, огромными прыжками понесся прочь.

Скача по мелководью, пес подбрасывал камень пастью и снова ловил его, от души наслаждаясь забавой. Но вдруг замер на месте, поджал хвост и кинулся обратно на пляж.

 

13

 

Распущенные волосы Брид, рыжеватые в отблесках огня из камина, веером струились по пышной подушке... Прохладные простыни, гладкие и шелковистые, ласкали обнаженное тело девушки. Только вот пахли, на ее вкус, гнусно — сиром Ирвальдом. Подавив отвращение, Брид откинулась, сложив губы в соблазнительную полуулыбку и томно глядя на приближающегося кеолотианца.

Не дойдя каких-то двух шагов, он вдруг остановился.

— Ну, что ж!

Девушка глядела на него распахнутыми беззащитными глазами, трепетно и доверчиво. На плечах дворянина висела шкура волка — волка из Желтых гор. На руках блестело множество тяжелых перстней с крупными, глубоко посаженными алыми самоцветами. Из алых глубин пробивались ярко-желтые вспышки.

Внутренне содрогаясь, Брид чуть шевельнулась. Простыня сползла, приоткрывая начало груди. Розовые соски просвечивали под тонкой тканью, но все еще скрывались под ней.

Ирвальд не мог оторвать от прекрасной пленницы глаз. Руки его сами собой потянулись к ней, но приостановились, точно наслаждаясь моментом предвкушения.

— Я видел, что ты красива — красива даже в этих нелепых шкурах, вся в грязи... но чтоб настолько...

На запястьях Брид поблескивали браслеты, на голове — золотой обруч. Все церемониальное убранство, что носила младшая жрица под одеждой, теперь украшало ее обнаженное тело.

Кеолотианец рухнул на колени у ее ног.

— О, госпожа, все кругом думают, что я наслажусь твоей красотой, но я не могу.

Не может? Брид удивилась, но благоразумно промолчала. Мало ли какие причины столь странного поведения. Физическая немощь, страх перед женщинами — а не то и вовсе любовь к мужчинам. Как знать?

На краткий миг она усомнилась, не подурнела ли вдруг, но сочла эту мысль полной глупостью. Напротив, она в самом расцвете своей красоты — гибкая и сильная, с тяжелой, но высокой грудью и округлым животом. Но главное ее достоинство в другом. Более всего мужчин всегда завораживали зеленые бездны ее глаз. И все же этот невежа и не прикоснулся к ней — а ведь она лежит в его постели, абсолютно раздетая.

— Я замерзла, — тихонько пожаловалась она. — Иди же, согрей меня.

Голос ее звучал так маняще, глаза потемнели от страсти — в душе же она питала к баронскому сыну лишь омерзение и горько оплакивала волка, погибшего, чтобы шкура его пошла на плащ знатному кеолотианцу.

Лицо сира Ирвальда перекосилось.

— Да говорю же тебе, не могу я... — злобно прошипел он.

Бросившись на пленницу он, к ужасу и изумлению девушки, сдернул ее с кровати и поволок к таинственной запертой дверце в глубине спальни. Брид вырывалась и отбивалась, но он сумел кое-как отпереть три замка — каждый особым ключом. Дерево вокруг скважин было еще совсем светлым — что бы ни таилось за дверью, секрет этот явно имел недавнее происхождение.

Не отпуская запястья Брид, Ирвальд пригнулся, чтобы не задеть головой о косяк, шагнул вперед, утягивая за собой девушку, и захлопнул дверь. Бедняжка вся покрылась гусиной кожей от страха, слабое позвякивание ожерелья на шее показалось таким громким в приглушенной тишине потайных покоев. Тяжелые ставни почти не пропускали света, толстые гобелены на стенах заглушали все звуки мира за пределами комнаты. Лишь несколько свечей бросали тусклые отсветы на обстановку. Сильно пахло травами и благовониями. Опытный нос младшей жрицы тотчас же распознал густой аромат масел для бальзамирования. Но даже они не могли скрыть тлетворный запах смерти.

Ирвальд подтянул девушку к себе. Жесткая рука, что сжимала ее запястье, дрожала крупной дрожью. В дальнем конце комнаты на низком деревянном столе лежало тело Хардвина. Внутренности вырезаны, мясо с груди ободрано, обнажая ребра. В грудной полости блестело что-то золотое. На табуретках вокруг стола сидели три уродливые старухи.

Пол устилали волчьи шкуры, позади стола на копьях торчали семь волчьих голов. В углу съежился какой-то человек с паршивой, темно-коричневой дворнягой на цепочке. На правой руке у него не хватало нескольких пальцев, лицо было изуродовано многочисленными шрамами. Он со своей собакой, по всей видимости, сторожил пятерых прикованных к стене юношей, почти мальчиков, бледных и поникших.

Ирвальд щелкнул сторожу пальцами. Тот, хромая, заковылял к шкафу и достал оттуда заткнутую пробкой флягу. Старухи проворно вскочили и обступили Брид. Одна ухватила бедняжку за волосы, запрокидывая ей голову назад, другая двумя пальцами сжала ей нос, вынуждая открыть рот. По горлу заструилась горькая жидкость. Кто-то закутал обнаженное тело девушки в волчью шкуру.

Брид расплывающимся взором уставилась на шрамы, что покрывали лицо и грудь сторожа с собакой. До нее медленно начало доходить. Да ведь это же тот самый овиссиец, Палец, который похитил Пипа с Броком и так жестоко с ними обходился. Трог чуть не убил его, а после засады на Кимбелин овиссийца все сочли мертвым и выбросили из головы. Так же смутно девушка подумала, что, должно быть, Палец, как и тот тощий верзила, участвовал в заговоре Тапвелла. Но мысли не слушались и толком сосредоточиться, чтобы подумать, она не могла.

Опоили! Мир вокруг зашатался и куда-то поплыл. Даже ледяной ужас, пронизывающий всю эту комнату, не мог привести девушку в чувство. Не в силах даже держать голову прямо, Брид задыхалась. Хотя ритуальные и гадальные принадлежности сами по себе были достаточно зловещими, их одних не хватило бы, чтобы нагнать на нее такой холод. Нет, в зловонном воздухе комнаты нависло что-то совсем жуткое, убийственное, смертоносное. Однако Брид была уверена: ощущение это исходит не от кого-либо из людей, что собрались здесь.

В голове ее пронесся смутный вихрь разрозненных непонятных видений.

— Жизнь, — слабо пробормотала девушка. — Я жива и поклоняюсь славе Жизни.

Ирвальд склонился перед алтарем.

— Я принес великое подношение!

Брид уже почти ничего не видела, но чуяла присутствие тьмы. Но не холодное зло какого-нибудь давно забытого бога. Нет, Ирвальд поклонялся какому-то человеческому духу. Девушка улавливала одиночество, безмерную жалость и отвращение к себе — но вместе с ними могущество и честолюбие. Теперь она понимала, почему наследник замка не пожелал овладеть ею. Он слишком боялся чудовищной силы, обитающей в тайном чертоге, — а эта сила могла найти пленнице иное применение.

Меч! Меч Халя! Голова Брид тяжело ударилась о пол, взор померк. Но за долю секунды, уже падая, она успела разглядеть меч Халя в руке сира Ирвальда.

 

Голова ее свисала, в ушах шумело от прилива крови. Перед помутненным взглядом разыгрывалась совершенно нереальная сцена. Душераздирающий крик заставил Брид открыть глаза, вырвал из пелены наркотического сна.

— Нам нужны тела! — Ирвальд с силой ударил по алтарю. — Они нужны Ему!

— Дай ему дыханье жизни! Дай ему отведать Онда! — заклинали три ведьмы.

— Кощунственное это дело! — прорычал Палец, снимая оковы с ближнего паренька, слишком одурманенного, чтобы сопротивляться.

— Не заткнешься, будешь следующим! — рявкнул на него Ирвальд. — Как твой жадный дружок Всадник. А ну, делай что велено. Он должен получить жизнь. Энергия последнего предсмертного вздоха копится, — тут он показал на грудь Хардвина, — и придает Ему сил.

Брид отупело гадала, что он имеет в виду.

Голову мальчика оттянули назад, обнажая горло. Старухи провели маленький, неглубокий надрез, тщательно контролируя кровотечение. Несчастный извивался и вырывался, умирая мучительно медленно, старухи же все время держали его над грудью Хардвина, словно пытаясь направить предсмертное дыхание жертвы в тело мертвеца. Только вот зачем? Брид терялась в догадках. Да и соображать толком она сейчас все равно не могла. Голова кружилась, перед глазами плясали цветные пятна... Быстрее, быстрее, быстрее — и пленница вновь погрузилась в тихий мир снов без видений.

Раз или два за все это бесконечное время она пыталась открыть глаза, но отяжелевшие веки напоминали огромную решетку на воротах замка, к которой напрочь забыли прикрепить подъемный механизм. Брид втянула носом воздух — запах в комнате изменился. Она достаточно долго изучала пути природы, чтобы инстинктивно понимать: прошло немало часов. Казалось, сменилось даже время года. Где-то рядом толпились люди — она чуяла их страх.

Тяжелое одурение держало, не выпускало из цепких объятий. Мысли являлись лишь бессвязными обрывками. Пронзительный визг очередной жертвы Ирвальда вынудил девушку все же открыть глаза. В душе клубился смертельный холод. Проморгавшись, Брид наконец обрела ясность зрения.

На земле рядом с ее ногами вытянулись еще две пары ног: одни в роскошных дорогих сапогах, другие в сбитых и изношенных башмаках попроще. Пип! Разум девушки чуть прояснился, она быстрым взглядом окинула это преддверие ада. Из тех несчастных, что были прикованы к стене, когда Брид только попала сюда, не осталось никого, место их заняли новые жертвы, обреченные отдать жизнь неизвестному духу из Иномирья.

Яркая полоска металла приковала к себе ее взгляд. Древний рунный меч лежал на низком деревянном столе, по клинку его стекала кровь. В воздухе еще звенела голодная, алчная песнь смерти. Меч! Так, значит, он не привиделся Брид, он и в самом деле здесь. Сердце ее сковал ледяной страх.

— Теперь ее! — торжественно провозгласил кеолотианец.

Где же Халь? Где он? И почему ее разум более не отуманен зельем? Дабы в предсмертном дыхании было больше силы? Итак, настал ее час. Она станет следующей жертвой. Кто-то выплеснул на девушку ведро холодной воды, она ахнула и от неожиданности рванулась вперед.

Сторож, в котором Брид узнала Пальца, рывком поднял ее на ноги. Но стоять она не могла — занемевшие ступни пронзала резкая боль, тело сковывала мучительная слабость. Девушка рухнула на колени. Слабо сопротивляющуюся, ее поволокли к столу, исполнявшему роль алтаря.

Тело Хардвина уже начало гнить, от него исходило отвратительное зловоние. Разверзнутая грудная клетка выглядела так, точно ее опалило жаркое пламя. В глаза Брид ударил луч золотого света, и девушка невольно зажмурилась, сама не понимая, что же увидела. Несколько мгновений спустя глаза ее привыкли, и она сумела разглядеть маленькую золотую чашу, что покоилась в полости на груди Хардвина.

Небольшая золотая чаша, не шире ладони. По краю бежали ряды загадочных рун. Хотя Брид ни разу не видела ее прежде, но мгновенно узнала. Сколько раз Морригвэн описывала ей этот сосуд!

Чаша Онда! Она наделена способностью запасать и концентрировать Онд, дыхание жизни, эссенцию бытия и природной магии. Голова у Брид пошла кругом. Помнится, жрицы древности использовали чашу, дабы передавать силу чистого, сконцентрированного Онда тем или иным предметам. В чашу наливали воду и помешивали ее каким-нибудь могущественным талисманом, дабы вода вобрала в себя силу Онда. Следующий же предмет, что помещался туда, также обретал часть этой силы.

Однако сейчас магический сосуд был сух и, с проколотым донцем, покоился в груди мертвеца. Кто-то, равный юной жрице по силам, или даже превосходящий ее, нашел древней чаше новое применение. Все эти мысли молнией пронеслись в мозгу Брид, а вслед за ними на нее снизошло озарение. Вот оно, в чем дело! Предсмертное дыхание, квинтэссенция жизненной энергии лилась сквозь чашу в грудь мертвеца, а оттуда туннелями магии уходила к душе по ту сторону смерти, напитывая ее жизненными силами.

Но если жертвоприношение свершали рунным мечом, чары многократно усиливались. Совместное действие двух могущественных талисманов всегда порождает магию, несравненно большую, чем можно достичь просто сложением их сил по отдельности. Брид догадалась, что дух жертвы, двигаясь в Иномирье, несясь по туннелям, что ведут от жизни к смерти, теперь открывает проход, дает возможность духу, ждущему на той стороне, проскользнуть обратно на крыльях зловещего призрачного ветра. Тут явно чувствовалась работа какого-то колдуна, в совершенстве овладевшего темным искусством и постигшего самую тонкую взаимосвязь сущего.

Палец рванул девушку за волосы, сорвал волчью шкуру с ее обнаженного тела. Жесткие руки схватили пленницу, наклонили над Хардвином, прижимая лицом к зловонному трупу. Дыхание ее отражалось от стен чаши. На дне сверкал тонкий золотой лучик, Брид завороженно впилась в него глазами. Мучители откинули локоны девушки с ее шеи, к бледной коже спины прикоснулась холодная сталь меча.

«Я не испытываю страха, — твердила себе Брид, хотя ее била дрожь. — Я служительница Великой Матери. Она не покинет меня. Я служительница Великой Матери. Она меня защитит».

Брид упорно повторяла это, как заклинание, но потом мольба ее изменилась.

— О, Халь, милый, дорогой Халь, — бессильно прошептала бедняжка.

Ирвальд речитативом завел какое-то длинное и мрачное заклинание. Брид чувствовала, как мысли ее словно всасываются в водоворот на дне чаши, падают в бездонную пропасть, а тонкий лучик света, сияющий из недостижимых глубин, разгорается все ярче и ярче.

Вот уже свет заполонил все вокруг. Глядя в колодец, что уносил ее прочь, девушка увидела огромную раскрытую пасть, гигантские желтые волчьи клыки, язык, дрожащий от предвкушения новой порции дыхания жизни. Кончик легендарного меча кольнул ее под лопаткой, нащупывая подходящее место, чтобы пронзить ребра и добраться до сердца.

И вдруг волк исчез. Какая-то женщина с гривой темно-рыжих волос неистово выкрикивала имя Брид, притягивая магическую силу чаши к себе. Что-то царапнуло туго натянутую кожу на шее девушки. Брид закричала и забилась, короткий предсмертный вопль перешел в крик, горло заполнилось кровью. А затем пришла боль, острая, раздирающая грудь — но все произошло быстро, смерть оказалась такой короткой.

 

— Брид! Нет! Нет! — яростно кричал Пип, пытаясь вырваться из цепей.

Конец всему. Конец надеждам. Брид означала жизнь, означала красоту, означала для него весь мир. Мальчик боготворил ее каждой клеточкой своего существа.

— Брид, нет, пожалуйста, нет! — стонал он, не веря своим глазам, с ужасом глядя, как лезвие пронзает спину Брид и выходит в ложбинке меж двух всхолмий обнаженной груди.

 

* * *

 

— Халь! Халь, любимый! Любовь моя! — выкрикивала Брид, омываемая болью и отчаянием. Мозг разрывался от осознания кошмарной правды случившегося...

Но она еще летела по туннелю между мирами. Волосы ее развивались в вихре магического ветра. Халь еще в состоянии вернуть ее. Не может быть, что это уже конец — конец всего, не только лично ее, Брид, но и надежды на воскрешение единства Троицы.

Вокруг звенел и разносился ее предсмертный вопль. Ему эхом вторили летящие в бесконечности крики других умерших. Душераздирающие, исполненные страха стенания тех, кто был взят из жизни внезапно, сливались с более спокойными вздохами тех, кто ушел из мира от старости или долгой болезни. И вдруг навстречу девушке устремился какой-то невероятно быстрый, пронзительно завывающий, точно демон, вихрь. Брид думала вновь увидеть оскаленную волчью пасть, но нет. За тот краткий миг, что дух пролетал мимо, она успела разглядеть лишь два ярких синих глаза — и вдруг почудилось, будто кто-то желает ей надежды и силы.

Не подведи! Не сдайся! Ты можешь!

Может — что? Кувыркаясь сквозь тьму, девушка не понимала, что же происходит, и лишь радовалась, что жуткая боль в груди исчезла. Внезапно полет оборвался. Мгла вокруг превратилась в клубы удушающего дыма, в воздухе повисла едкая вонь горелого мяса. Боль вернулась — но уже совсем иная. Пронизывающая, слепящая, всепоглощающая боль, что исходила откуда-то из живота.

Из горла вырвался хриплый звериный крик. Вот так, должно быть, страдает женщина в мучительных родах, когда дитя никак не покинет чрево. Казалось, тело вот-вот разорвется надвое.

Какие-то люди орали на Брид... Выл волк... Воздух полнился воплями пытаемых узников... И боль... бесконечная боль...

— Нет! Пожалуйста, не надо! Хватит! Я больше не вынесу, — всхлипывая, простонала девушка.

К ее изумлению, боль и впрямь прекратилась.

— Ты вправду готова уйти? Готова отказаться от притязаний на жизнь? — спросил вкрадчивый мужской голос.

— Что? — пролепетала Брид не своим голосом и с усилием открыла глаза.

Она лежала в огромном чертоге. Потолок тонул в густой поволоке дыма, сверху свисали массивные железные цепи. На балках, которыми эти цепи оканчивались, были распяты люди. Обожженные ноги их поджаривались на медленном огне. Меж узников деловито сновали невысокие люди, зеленоглазые и златокудрые, с пылающими факелами, раскаленными щипцами и прочими орудиями пыток в руках. Визгливо скрипели веревки на блоках, слышались вопли растягиваемой на дыбе жертвы.

Так вот, куда она попала, поняла Брид. Застенки под замком Абалон! Ее пытают за отказ идти к новой жизни. Девушка закричала от ужаса и горя по всему, что утратила. О нет, она еще не готова умереть. От нее зависит столько людей! И столько осталось нерастраченной любви. Халь...

Один из лесничих заглянул ей в глаза и нахмурился.

— Ты столько времени сопротивлялась нам, а теперь вдруг молишь о пощаде? Так ты, наконец, согласна идти? Брид сама не знала.

— Высокий Круг! Я должна видеть Высокий Круг! Моя смерть — ошибка. Я должна вернуться. Я нужна им!

— Сколько можно повторять, старуха, ты прожила достаточно долгую жизнь, чтобы выполнить свое предназначение на земле. Сто пятнадцать лет — многие ли проживают сей срок? Если ты за все эти годы не справилась со своей задачей, едва ли преуспеешь и впредь.

В голосе его насмешка боролась со скукой.

— Да нет же, я... — Брид не знала, что и думать. — Я должна увидеть Высокий Круг. Я должна вернуться. Скажите им, меня привела сюда злая магия. Какое-то странное существо, вроде волка, украло мое дыхание, чтобы выпить жизнь и прорваться обратно на Землю.

— Старуха, что за вздорные басни?

Почему они упорно называют ее старухой? Неужели после смерти она вдруг постарела? В отчаянии Брид принялась взывать к Халю. Душа ее тосковала о нем. Быть может, она каким-то неведомым образом сумеет до него докричаться?

— Халь! Халь! Любимый!

Но это был не ее голос.

И снова невыносимая боль. Извиваясь на острых крючках, что пронзили ее располосованный живот, Брид с ужасом смотрела, как мучители вытягивают из нее внутренности и завязывают их узлами.

— Испытание! Я требую честного испытания! Это неправильно! Я не могу умереть прямо сейчас!

Она не желала отказаться от жизни. Ее убили неправильно. Она никогда, никогда не перестанет сражаться! Не покинет Халя. Он придет, непременно придет ей на выручку. Она должна вернуться. Чем крепче становилась воля девушки, тем слабее, терпимее делалась боль.

Брид скинули с холодного каменного алтаря и вздернули на ноги. В лицо ей обескураженно глядели два существа Ри-Эрриш. Один — лесничий высшего ранга, другой же — старейшина Высокого Круга. Зловещий посох из терна позволял без труда опознать в нем Страйфа.

Он шагнул вперед, почти вплотную приникнув темным лицом к ее лицу.

— Не бывать по-твоему, женщина. Мы с Тартарсусом об этом позаботимся. — Он натянуто усмехнулся. — Тартарсус сделает так, что Нуйн с Дуйром никогда больше не возьмут надо мной верх. Со мной никто не справится!

Он сделал шаг в сторону — тогда-то Брид и увидела, кто стоит у него за спиной. Чудовищный волк. Глаз у него не было — на их месте находилась бесформенное месиво. Крошки желеобразной слизи сливались в два колышка, торчащие из глазниц. Но даже слепой, волк явно чуял ее присутствие.

— Морригвэн! — безумно взвыл он. — О, Морригвэн, стоит помучиться под пытками, чтобы услышать и твои вопли.

Брид тяжко осела на руках тюремщиков, слабея от внезапной догадки. Неужели дух, проскользнувший мимо нее, был духом Морригвэн? И если она мертва — значит, Морригвэн жива!

 

Крики Пипа замерли у него на губах. Ирвальд стоял над окровавленным телом Брид.

— Господин, мы призвали тебя сюда!

Он выдернул меч из спины девушки, и кровотечение тотчас же прекратилось. Брид поднялась на ноги.

Пип готов был разорвать гнусного кеолотианца в клочья. Брид мертва, в ее тело кто-то вселился.

— Чернокнижник! Колдун! — прохрипел паренек.

Тело запустило руки в распростертое на столе гниющее тело, выдернуло оттуда маленькую золотую чашу. А потом повернулось к Ирвальду.

— Отпусти их, — повелело оно нежными губами Брид. — Они мне не нужны.

Одной рукой прижимая чашу к груди, существо подступило вплотную к наследнику замка, ухватило цепочку, висевшую у него на шее, и со всей силы затянула ее. Ирвальд начал задыхаться. Оттолкнув кеолотианца и словно бы потеряв к нему интерес, существо повернулось к алтарю. Рука Брид зависла над кинжалом. Внезапно схватив его, девушка вихрем обернулась и, одним прыжком оказавшись рядом с Ирвальдом, перерезала ему горло.

— Дьявол! Ты убил ее! Убил мою Брид!

Ничего не понимая, Пип глядел, как кеолотианец валится на пол.

Вселившееся в Брид существо переключилось на овиссийского зверолова. Тот так и вжимался в стену.

— Уведи отсюда этих несчастных мальчиков! — прорычало оно, поднимая кулак для удара.

Весь трясясь, Палец достал ключи, а тело младшей жрицы яростно повернулось к старухам, уже бежавшим из комнаты. Закрыв за ними дверь, Брид закуталась в волчью шкуру и распахнула ставни, впуская в комнату яркий солнечный свет, изгоняя черное зло. Потом обеими руками схватила рунный меч и стащила его со стола. Острие меча с лязгом ударилось об пол.

— И как только Халь таскает этакую тяжесть, — недовольно пробормотала девушка.

Освобожденный Пип бросился ей на помощь. Брид неохотно отдала ему меч.

— Смотри, стереги хорошенько!

— Но ты же не отпустишь этого гада просто так! — вскричал Пип, свободной рукой показывая на убегающего Пальца.

— Молчи, мальчик! — Голос Брид приобрел пугающую властность. — Теперь, когда Ирвальд мертв, этот человек уже не играет никакой роли. А мы должны сосредоточиться на нашей задаче. Если Брид не одержит верх, силы Керидвэн иссякнут. Иссякнут... — повторила она каким-то далеким потусторонним голосом. — Ведь даже в Иномирье нити жизни еще тянутся к ней, связывая нас воедино. — Она несколько секунд помолчала, а потом продолжила: — Но она так молода, ей не всегда хватает мудрости. Я должна вернуть ее. Халь... — Жрица огляделась по сторонам, словно не совсем понимая, где находится. — Взгляд ее остановился на Пипе. — Где мы?

— В замке, — растерянно ответил он. — Да ты же помнишь! Нас захватили чародеи. А Кеовульф, Абеляр, Халь и Кимбелин так и спят где-то там, в лесу. Мы не смогли их найти. И Ренауда разбудить не смогли.

Девушка качнула головой в сторону хрупкого принца. Тот весь скорчился от страха, изо рта у него текла струйка слюны.

— Ах да, Ренауд, — произнесла младшая жрица, точно отмечая про себя его состояние.

— Но, Брид, что же с тобой произошло? — не утерпел Пип.

— Да ничего особенного! А теперь помолчи, пока мы отсюда не выберемся. У меня нет времени отвечать на глупые вопросы. Давай поднимай Ренауда. Мы должны найти остальных и отвезти Кимбелин в Фарону.

Пипу все равно было как-то не по себе.

— Брид, я не понимаю. Что с тобой произошло? Девушка погладила его по голове, точно маленького ребенка, который и ходить-то еще толком не научился.

— Не приставай ко мне, дитя, да еще в такое время. Просто делай что я сказала. — Повернувшись, она сжала белую руку Ренауда. — Ну же, Ренауд, мы не можем уйти без тебя. Хватит мычать, глупыш ты этакий.

Принц виновато кивнул и заспешил вслед за Брид. Девушка провела их покоями безлюдного замка и по запаху отыскала конюшню. Во дворе трое мальчишек, пленников черной комнаты, истерически вопили о демонах. Брид подождала, пока двое конюхов не выбегут из конюшни на весь этот шум, поглядеть в чем дело. Поднялся общий переполох. Пип сомневался, что в подобной шумихе, да еще после смерти Ирвальда, немногие оставшиеся в замке обитатели — да и те в основном женщины и старики — посмеют препятствовать беглецам.

Пока Брид стояла на страже, паренек торопливо оседлал двух смирных с виду лошадок. А через миг всадники уже выехали из замка и поскакали к лесу. Ренауд сидел на крупе коня позади Брид.

Пип хмурился. В Брид появилась какая-то кипучая, едкая энергия, которой он прежде никогда не замечал в девушке. Да и на Ренауда она раньше не оказывала столь благотворного влияния. С ней произошла какая-то перемена. Младшая жрица стала другой, гораздо более уверенной в себе — она внушала ему страх.

— Нет, нет, я туда не пойду. Не могу. Там страшно. Всюду дикие звери и гоблины. Мы заблудимся, — запричитал Ренауд, судорожно цепляясь за Брид.

Девушка похлопала его по руке.

— Напротив, в лесу всегда можно обрести покой и приют, — ласково проговорила она, направляя коня под своды деревьев. — Даже для городского неженки лес — самое безопасное место. А как же иначе? Ведь он наполнен магией деревьев, она защитит нас. Со мной тебе нечего бояться.

Похоже, эти слова убедили Ренауда, хотя Пип подозревал, что больше всего принца успокаивало поведение Брид, а не доводы разума. Паренек трусил следом, размышляя, что девушка и впрямь выглядит гораздо мудрее.

— Пип, не лови ворон! — прикрикнула она. — Пип... какое глупое имя. Радостная Луна говорила, твоя мать хотела назвать тебя по-другому, да отец воспротивился, сказал, дескать, простому люду пристало носить простые имена.

— Пипероль, — невольно выпалил Пип, хотя совсем и не собирался. — Сир Пипероль, вот здорово бы звучало! А сира Пипа из меня никогда не выйдет.

— Вот это точно! — засмеялась Брид, хотя после всего случившегося паренек никак не ожидал от нее веселого смеха.

— Халь, мы должны найти Халя. Иначе она пропадет, — пробормотала тем временем девушка.

— Что-что?

Пип опять не понимал, о чем это она.

— Он уже вернул ее один раз, вернет и второй. А теперь, Пип, поторопись, — строго приказала младшая жрица. — Подгони ты свою клячу! Это очень важно!

— Да я сам знаю, что важно, — робко огрызнулся Пип.

На душе было по-прежнему тяжело. А что, если Халь узнает, какие сны видел мальчик про его возлюбленную Брид? Паренек снова покосился на свою спутницу. Гибкое тело, роскошные волосы — все то же, что и прежде. Вот почему только его к ней больше не влечет? Должно быть, страх притушил огонь страсти.

— Сюда! — позвал Пип. — Помню, мы переезжали через этот ручей. А потом, кажется, вот по этой тропе, за дубом.

— Так по этой или по другой? — сварливо осведомилась Брид. — Ты что, внимания не обратил?

— А ты? — парировал он.

— Ну, разумеется, нет. Не мели чушь!

Пожав плечами, Пип в меру своего разумения повел спутников через чащу. Он родился и рос в лесу, а потому прекрасно разбирался в жизни деревьев, умел замечать мельчайшие детали, каких нипочем не различил бы ни горожанин, ни горец, ни крестьянин: поганку, похожую на оленьи рога корягу, след отбившегося от матери олененка. И все эти однообразные ряды дубов, буков и елей в его глазах разительно отличались друг от друга.

— Старая ива, — время от времени бормотала Брид, но Пип не понимал — к чему это. Похоже, пережитое здорово выбило девушку из колеи.

Выпустив поводья, жрица с неистовым ликованием воздела руки к небу.

— Не думала, что мне суждено когда-либо вновь испытать, это, — прошептала она, а потом вдруг закричала во все горло: — О, радость! Жизнь без боли!

Девушка перевела взгляд на обхватившие ее талию руки Ренауда.

— Жизнь без страха, Ренауд, — добавила она. — Надо только поверить. Перестань думать, начни чувствовать. Ощути жизнь вокруг. Пойми ее. Познай. И не бойся — ибо мы все ее часть. — Подскакав к ясеню, она приложила руку к шершавой коре, взглянула на колышущиеся в легком ветерке тонкие листья. — Почувствуй Онд!

— Здесь! — решительно произнес Пип, когда отряд проехал чуть дальше. — Вот эта поляна. Только осторожнее. Чародеи могут появиться в любой момент.

Морригвэн пренебрежительно отмахнулась и понюхала воздух.

— Глупое дитя, и как это она не учуяла? Пип гадал, кого же имеет в виду Брид, но спросить не посмел.

— Не учуяла что? — только и поинтересовался он.

— Чародеев. У них такой особенный запах — химический. От всяких снадобий. Они вечно возятся с разными смесями, выдумывают новые рецепты, один другого противоестественнее. Вонища получается редкостная. Погляди только, как завял этот лист. — Она сорвала с дуба почерневший листок. — Кто-то из них к нему притронулся.

Пип уставился на булькающий котел. От дыма уже снова кружилась голова, становилось трудно соображать. Проследив его взгляд, Брид резко щелкнула пальцами.

— Скорее! Зажми рот и нос и уведи с поляны лошадей. А потом поможешь мне разобраться с дымом.

Пип повиновался, но медленно — проклятый дым снова затуманивал мозг. Однако Брид уже нарвала несколько горстей мокрого мха. Набрав в грудь побольше воздуха, она выбежала на середину полянки, швырнула мох в котел, палкой расшвыряла угли и затушила костер. Паренек протер глаза и помотал головой, силясь разогнать дурь. А младшая жрица тем временем пристально разглядывала землю.

— Ага! — торжествующе прищелкнула пальцами она. — Гляди! Виден почерневший след. Должно быть, все зарыты на краю поляны — иначе кеолотианцы ни за что не нашли бы меч.

Теперь, когда голова перестала болеть, Пип тоже разглядел на земле красноречивые отметины — почерневшие и скукоженные листья. А вот и четыре невысоких кургана на краю поляны. Теперь он лишь диву давался — и как же они с Брид с самого начала не догадались потушить огонь. И остальных бы нашли, и в лапы кеолотианского барона не попали бы. Теперь же через считанные секунды четыре спящих тела были вытащены на поверхность земли. Все четверо заледенели и посинели от долгого пребывания в холодных могилах.

Пип старался не смотреть на них. Лица спящих были искажены гримасами неземного страха, руки и ноги чуть подергивались, как у собак, когда им что-то снится. Кимбелин плакала, на щеках у нее виднелись глубокие царапины — видно, в плену кошмара она изорвала лицо ногтями. Кеовульф яростно хрипел что-то, точно в пылу битвы, а Халь... Халь был весь покрыт запекшейся кровью!

— Что у него с рукой? — в ужасе вскричал Пип.

Подойдя к молодому воину, Брид опустилась рядом с ним на колени и торопливо сорвала повязку, ища рану, — но кожа уже затянулась. Бережно приподняв руку спящего, она показала Пипу длинный неровный шрам. Плечо Халя было покрыто черными и желтыми разводами старых синяков.

— Я постоянно видел во сне, будто мне разбивают и уродуют лицо, — задумчиво проговорил сын дровосека. — Но проснулся без единой царапины. Почему же тогда...

— Должно быть, чтобы сделать кошмары Халя еще более реальными, чародеи вытаскивали его из земли и заставляли, одурманенного, с кем-то биться, — предположила Брид.

Она оглядела руку Халя повнимательнее.

— Да, рана жуткая, но уже успела вполне зажить и сама по себе. Хотя, не сомневаюсь, еще сильно болит. — Она ощупала плечо. — Такое впечатление, будто кости были переломаны, но, похоже, несколько недель назад, потому что сейчас уже почти срослось. Надо их разбудить. Мы и так потеряли много времени. Слишком много времени, — горестно добавила она. — Кто знает, что могло случиться с Керидвэн. Или со Спаром. И как только мы все это допустили? Ну-ка, Пип, собери хвороста и разожги огонь. Предстоит много работы.

Долгую минуту она неподвижно стояла, глядя на спящих.

— Гнусные чародеи воздействуют на рассудок. Черное дело, воистину черное дело. Ну же, Пип, где костер? Ренауд, сиди здесь и прекрати скулить. Слезами горю не поможешь. — Она снова поглядела на тела одурманенных и покачала головой. — Поверить не могу, что я бросила вас всех такими неподготовленными к встрече с настоящей опасностью. Ну же, Абеляр, славный лучник, — она похлопала его по руке, — ты знаешь истинный страх. Так не тревожься больше. Все скоро пройдет! Пип! Да пошевеливайся же! Принеси мне дуб, чтобы защитить нас от врагов, и остролист, чтобы укрепить в битве. Сожжем их вместе с орешником, что проясняет разум. Нужно многое сделать, дабы облегчить им пробуждение.

Они с Пипом разожгли высокий костер и подтащили к нему беспробудные тела. Девушка улыбнулась Пипу.

— Ты почти такой же хороший помощник, как милая Радостная Луна. Она вздохнула.

— А я-то думал, ты недолюбливаешь Май. Брид нахмурилась.

— Что за вздор. Ну конечно, я очень люблю Радостную Луну. Такая внимательная девочка. И так любит слушать всякие истории. А это кто? Кеовульф?

Пип опешил.

— Ну, да. Кто же еще? Юная жрица улыбнулась.

— Вот уж не думала, что он так хорош собой. Ну, что ж! Доблестный Кеовульф. Великий человек. Благородный, но печальный. Погляди, сколько скорби на его челе. Не таким я его представляла. О, сколько же я потеряла. — Она погладила рыцаря по щеке. — Я знала похожего на него человека. О, эти годы, потерянные годы. Сколько времени потрачено зря!

— Брид, ты знаешь, что делаешь? Брид...

— Пип, — непререкаемым тоном прервала девушка. — Найди мне крестовник.

— Да он же ядовитый! — Подозрения Пипа все усиливались и усиливались. — Не станешь же ты давать им отраву! Брид, с тобой что-то стряслось, и теперь ты сама не знаешь, что делаешь.

— Мне нужен крестовник, Пип. Я — женщина, благословленная Великой Матерью. В моей душе живет Ее мудрость. Крестовник называют еще шатухой, потому что объевшийся его скот начинает шататься от страха. Именно то, что мне сейчас нужно. Принеси его мне! Или будешь сидеть и смотреть, как твои друзья умирают от ужаса?

— Не такое это быстрое дело, найти крестовник, — предупредил Пип.

— Тогда тем более поторапливайся. Хватит терять время.

Прошло добрых полчаса, прежде чем Пип сумел найти заросли знакомой травы с рваными листьями и желтыми крестиками цветов. Набрав охапку, паренек бегом бросился обратно сквозь чащу, страшась, что же могло произойти на поляне за время его отсутствия. Все это еще кошмарнее, чем его самые жуткие сны!

Запыхавшись от бега, он вынырнул из-под зеленого свода ветвей и очутился на поляне. Брид уложила тела спящих в форме креста, головами к центру, и теперь вычерчивала круг на земле вокруг них.

— Ренауд, пой! Так тебе будет легче, — приказала она.

— А чародеи? Разве они не вернутся? — выпалил Пип.

— Дитя, не поднимай панику. В ближайшее время — не вернутся. Перемены и непокой в туннелях магии приведут их в такое смятение, что им будет не до меня. И теперь у меня есть чаша! — Она любовно погладила золотой сосуд. — Мне давным-давно следовало бы озаботиться розысками чаши, но я не волновалась, потому что меч был у Халя.

Нет, и впрямь свихнулась! Пип недоуменно покосился на чашу. Небольшая — ладонью прикроешь, зато яркая, из блестящего металла, и очень замысловато украшенная. Высокие деревья с пышными кронами, а у их подножия извиваются и стонут пойманные цепкими корнями души. Искаженные страданием лица умирающих от голода людей, торчащие из земли руки. И все тянутся к свободе, к небу. По ободку чаши вилась вязь рунных символов.

Брид водила по ним пальцами, ощупывая узор так трепетно и тщательно, точно вдруг ослепла и пыталась без помощи зрения понять смысл изображения.

— По глупости я воображала, будто раз уж меч в надежных руках, то Чаша Онда не представляет для нас никакой опасности. Ох, как же я ошибалась. — Она горько вздохнула. — Пип, ты еще слишком молод, чтобы знать, что такое по-настоящему ошибаться. Нельзя совершить серьезной ошибки, пока на тебе не лежит никакой ответственности. Только когда твои решения влияют на судьбы других людей, ты можешь причинить серьезный вред. А до того все ошибки — не более чем досадная случайность, мелкая неприятность, как будто щенок погрыз любимые сапоги хозяина.

Она обвела рукой поляну.

— Все это — моя вина. Понимаешь, Пип, одна только я могла остановить все с самого начала. Я должна, должна была проявить больше прозорливости. Должна была понять, что происходит. Мне не хватило любви именно тогда, когда моя любовь была так необходима, — и вот результат. — В уголках ее глаз блеснули слезы. Девушка торопливо смахнула их и хлюпнула носом. — Ну, да ладно, жалеть себя — никчемное занятие, глупое и эгоистическое. Ты небось удивляешься, что это я так разнылась. Давай-ка лучше приготовь настой из крестовника.

— Но я...

— Прости, детка, я и забыла, что ты так мало знаешь. Думала, ты научился чему-нибудь дельному от твоей бедной сестры.

— Чему еще? — оскорбился паренек. — Только у девчонок учиться не хватало! — Он самодовольно похлопал по рукояти меча. — И вообще, я умею гораздо больше, чем она.

— В военном деле — да, разумеется. Все эти способы отнимать жизнь. А твоя сестра, наоборот, училась дарить жизнь. Вот я и думаю — кто из вас умеет больше?

Пип надулся.

— Вот твой крестовник. Сама и готовь настой.

Брид фыркнула и провела по траве рукой. Пипу снова пришло в голову, что девушка во многом ведет себя, точно слепая, хотя зрение ей явно не изменяло. Она все с таким же непонятным ликованием глядела вокруг и улыбалась. А самое странное, Брид больше всего хлопотала над Кеовульфом, Халю же уделяла не больше внимания, чем всем остальным.

Несмотря на все эти чудеса, Пип понимал: от него самого сейчас проку никакого. Прислонившись к дереву, паренек наблюдал, как жрица расхаживает вокруг лежащих тел.

Ренауд семенил за ней по пятам словно собачонка.

— Но без тебя мне слишком одиноко, — захныкал он, когда Брид велела ему сидеть смирно. — Как будто... Понимаешь, моя мать никогда не отличалась здоровьем. Между старшим братом и мной у нее родилось много детей, но ни один не выжил. После каждых родов она тяжело болела, и хотя я чудом уцелел, мать так толком и не оправилась. Я постоянно боялся потерять ее. Наверное, будь она покрепче, меня бы не обуревали постоянные страхи, один другого хуже.

Слушая эти чистосердечные излияния, Пип только диву давался: и как Халь мог хотя бы предположить, будто Ренауд способен на заговор против брата. Правда, слабые люди зачастую бывают особенно опасны — они жаждут власти, чтобы стать сильнее и сквитаться с обидчиками. Паренек со стыдом признался себе: а ведь и он слаб. Никто и звать никак, пустое место, только и может, что мечтать выбиться в люди. До чего же тяжело быть сиротой, сыном простого дровосека! Ни рыба ни мясо! Бранвульф взял его в свою свиту, но в результате Пип чувствовал себя чужим везде — и среди гарнизона замка, и среди простолюдинов.

Разве ж он ровня солдатам? Они — люди благородные, их все уважают. У них свое место в жизни, свое положение. А у него? Даже прав никаких нет. Все, что он имеет, дано ему из милости, за все он должен быть смиренно благодарен. В вечном долгу и без малейшей надежды расплатиться.

— Пип, иди сюда, сделай хоть что-нибудь полезное, — резко окликнула его Брид, на миг прерывая заклинания.

Она уже битых полчаса ходила вокруг спящих, а те и не шелохнулись. Пип видел — жрица очень раздосадована.

Девушка метнула на него сердитый взор.

— Вмешательство в разум! Как они только смели! Да еще и этот олух, — она ткнула пальцем в сторону Ренауда, — под ногами путается и не дает сосредоточиться. Посиди с ним, поуспокаивай. Скажи, что все будет хорошо.

— И что в этом проку? — кисло спросил Пип, но в глубине души обрадовался поводу немного посидеть с Ренаудом наедине.

Пусть принц сейчас и невменяем, кто знает — вдруг он все-таки обратит внимание на услужливого паренька. А благосклонность особы королевской крови — штука ценная, ее не так-то легко снискать.

Поначалу чувствуя себя слегка глупо, он принялся рассказывать Ренауду о себе и своих любимых вещах.

— Мне страсть как нравится стрелять, — заявил он, показывая принцу лук. — Хотя, конечно, стрелок из меня не ахти какой. Слишком поздно начал, чтобы сравняться с мастером Халем или мастером Спаром. Когда их ровесники тешились погремушками, они уже забавлялись луками. А вот я — топором. Несколько раз чуть палец себе не отрубил, зато теперь только дайте мне топор, а уж я не оплошаю. Мама моя, помнится, просто из себя выходила. — Голос его смягчился. — Она умерла от рук ваалаканцев.

— Пип! — одернула его Брид. — Рассказывай что-нибудь радостное.

— Зато моя мать была счастлива, — обиженно огрызнулся он. — И красивее любой высшей жрицы.

К его удивлению, Брид лишь кротко улыбнулась.

— Ну, конечно, Пип. Элайна была редкостной красавицей. Но сейчас ты должен ободрить Ренауда.

Обезоруженный ее ответом, паренек кивнул и повернулся к дрожащему принцу.

— Кухаркины пироги! — выпалил он, отчаянно пытаясь придумать что-нибудь душесогревательное. — Знаете, во всем Кабаллане никто таких медовиков не печет. Вот закончится это все, приедем в Торра-Альту, она непременно вам таких пирожков наготовит — пальчики оближете.

— Да нет, мне туда не взобраться, духу не хватит, — честно признался принц. — Я так боюсь, всего на свете боюсь.

— А еще у нас там самые лучшие кони. А конюшни у подножия Тора, — продолжил Пип, решив отвлечь Ренауда новой темой.

— Вообще-то я всегда говорил, что не люблю ездить верхом, потому что потом вся одежда лошадьми воняет, но на самом деле я и лошадей-то боюсь, — простонал несчастный.

— А вот и не боялись бы, кабы позволили мастеру Спару поучить вас ездить. Он кого хошь научит. Даже сестру мою выучил, а уж она-то всегда лошадей терпеть не могла. А меня он учил стрелять из лука...

Продолжая болтать, что в голову взбредет, Пип понял: больше всего он вдохновляется, рассказывая, как увлекательно было расставлять мишени для стрельбы именно так, как нравится барону Бранвульфу.

Краем глаза он постоянно поглядывал на Брид, надеясь, что она не прислушивается к его болтовне. Юная жрица смешала зелье, вычертила несколько кругов с рунами и теперь принялась нараспев произносить какие-то заклятия, выкликая свое имя и имя Керидвэн, призывая Великую Мать и Ее силу. В самый центр круга она поставила Чашу Онда, так что все спящие касались головами магического сосуда. Затем девушка взяла кувшин с приготовленным настоем и вбрызнула в рот каждому из спящих по несколько капель темно-зеленой жидкости.

— Небольшая доза этого снадобья, самая чуточка, способна помочь им победить недуг. Будем молиться, и ежели нам повезет, они и сами выйдут из оцепенения, — пробормотала она.

Прошло с четверть часа. Истощив запас тем для болтовни, Пип просто сидел и ждал. Ренауд в ужасе взирал на распростертые посреди поляны тела. Халь, Кеовульф, Абеляр и Кимбелин дрожали во сне и время от времени кричали от муки.

Халь звал Брид. Пип бросил на девушку негодующий взгляд.

— Почему ты его не утешаешь? Что, так трудно сказать, что ты здесь, цела и невредима? Вдруг это достигло бы его подсознания?

— Нет, Пип, это ничего бы не изменило, — печально отозвалась Брид. — Сейчас нам остается лишь ждать, не подействует ли крестовник.

Она просидела в ожидании еще с четверть часа. Пип боролся с собой, не желая критиковать ее действия, но наконец не утерпел:

— Брид, это же глупо. Видишь, не помогает. И чародеи наверняка уже скоро придут.

К его удивлению, младшая жрица согласилась.

— Ты прав, моим чарам не хватило силы.

Она с отвращением поглядела себе на руки, точно это они были во всем виноваты. Пипу показалось даже, будто на глазах у нее блеснули слезы. Торопливо смахнув их, Брид страстно и пылко вскричала:

— О, Великая Мать! Чего ты хочешь от меня? Я должна их спасти!

 

14

 

— О, Великая Мать!

Широко раскрыв глаза, Каспар с почтительным трепетом глядел на море.

Игравшие на пляже дети разбежались, ища укрытия в деревне, но юноша от потрясения не мог сдвинуться с места. Словно приросши к песку, он не сводил глаз с трех огромных белых гребней и зазубренного хвоста, что бороздили поверхность воды в миле от берега. Мгновение — и вот они уже появились на мелководье. Скорость, с которой чудовище скользило по волнам, просто поражала.

Бешено тявкая, Трог подбежал к хозяину. Это наконец вывело Каспара из прострации. Поспешно запихнув Изольду в перевязь, чтобы обе руки оставались свободны, юноша стиснул лук. Он с первой секунды узнал характерные очертания этого хвоста.

— Трог, — тихо прошипел он, — дай сюда.

Пес, не сопротивляясь, позволил взять у себя из пасти мерцающий шар. Юноша вытер лунный камень от слюны пса и дрожащей рукой поднял над головой. Камень сверкнул в солнечных лучах, покачиваясь на кожаном шнурке.

Лунный камень! Молодой воин знал, в чем тут дело. Древний дракон из горных недр Торра-Альты питал непреодолимую страсть к хранящемуся в замке лунному камню. А у Каспара сейчас имелся почти такой же самоцвет. Дракон умеет плавать и жаждет заполучить сокровище. Не отвезет ли он их домой за такую цену?

— Эй! — заорал юноша, поднимая предмет торга как можно выше. — О, последний из великих зверей Торра-Альты, гляди, вот у меня лунный камень. Отвези меня домой, перевези меня через море — и он твой во веки веков.

Каспар сделал шаг назад. Зазубренный хвост яростно хлестнул по воде, и на поверхности показалась увенчанная рядом роговых зубцов шея. Из гигантской морды вырвались две струи пара. Каспар и не помнил, что дракон настолько огромен. Рога и зубцы на голове чудовища обросли водорослями, свисавшими, точно накладная борода.

Несмотря на страх, молодой торра-альтанец не сдвинулся с места. Вздымаясь на волнах, исполинский змий плыл прямо к нему. Вот чудище, должно быть, достигло отмели и коснулось ногами дна — весь берег дрогнул, как от землетрясения.

— Оно идет сюда! Выходит на пляж! — вопили рыбаки. Каспар медленно попятился, но все так же сжимал в поднятой руке лунный камень.

— Отвези меня домой — и он твой.

Дракон закинул голову назад, готовясь к удару. Рядом с Каспаром пронеслась струя жидкости. Ядовитые брызги обожгли руку юноши, точно прикосновение к медузе. Кожа мгновенно покрылась волдырями.

— Не дури! Скорее сматывайся! — донесся отчаянный вопль из деревни.

Дракон медленно шел к берегу, яростно хлеща хвостом по воде и поднимая громадные волны. Но через несколько шагов ноги чудища, слишком тонкие и хрупкие для непомерного тела, подкосились, и оно тяжело рухнуло на мелководье. Лежа там, дракон напоминал гигантского моржа, неспособного передвигаться по суше. Он отчаянно скреб передними лапами песок, хлестал во все стороны хвостом и гулко трубил.

Несколько смельчаков выскочили на пляж на выручку Каспару. Они осыпали дракона градом копий и багров, но тот скользнул под воду и вскоре, целый и невредимый, уже нырял в волнах далеко в море.

— Быстрее, пока эта тварь не вздумала напасть снова! Рыбаки чуть не силком потащили юношу в поселок.

— Безумец! Безответственный, безмозглый дурак! — сурово набросилась на него какая-то женщина.

Глаза Каспара потускнели. Он ждал, что на его голову обрушатся сонмы проклятий за то, что он вызвал из бездны морское чудовище, но ничего подобного. Рыбачка лишь волновалась за ребенка.

— Слыханное ли дело, оставлять такую малютку на пляже! Только погляди на нее, бедняжка вся в песке! Да ты ее кормил им, что ли?

— Ничего я не кормил, — запинаясь, попробовал оправдаться юноша. — Вы бы сами попробовали помешать младенцу наесться песка.

— Тогда нечего было носить ее на пляж! — не унималась женщина. Она была высокого роста, со слегка красноватой кожей, что, по наблюдениям Каспара, являлось характерной приметой всех рыбаков. Должно быть, они натирались жиром и охрой, чтобы защититься от постоянных соленых брызг и немилосердного солнца. — Ребенка надо беречь и защищать! Да что ты за отец такой?

— Я ей не отец.

— Вот как?

В голосе женщины послышались скверные нотки, глаза сузились. Как ни глупо, но у Каспара сложилось впечатление, будто его подозревают в краже младенца.

— Я ее опекун. Ее мать умерла, а перед смертью доверила малышку мне.

— Нечего сказать, оправдал доверие! Выйти с ребенком на пляж в такую погоду!

— Мне надо вернуться на родину.

Каспар неопределенно махнул рукой на запад, за море.

Женщина расхохоталась.

— Хочешь преодолеть прилив, волны и ветер? Ха! Изольда запищала, и Каспар, прижав ее к груди, покачался с ноги на ногу, чтобы унять плач.

— У меня нет выбора.

— Этот мальчишка хочет вернуться на родину, — во всеуслышание заявила рыбачка, оглядываясь вокруг. — И потому сидит на берегу и ждет, пока ветер переменится.

Рыбаки покатились со смеху.

— Океанские ветра всегда дуют только с запада, — сжалилась какая-то добрая душа, покуда все остальные дружно ржали над этакой глупостью — ждать перемены ветра.

— Но мне надо вернуться домой! — с мукой в голосе произнес молодой воин.

Рослая рыбачка снова повернулась к нему и показала на север.

— Говорят, путь только там.

Каспар недоуменно вытаращился на нее.

— В смысле?

— Тебе надо отправиться в Неграферр, а там сесть на корабль, плывущий к Императрице Оранской. Вскоре очень многие торговцы потянутся к северу, ловя знойный пустынный ветер, что всегда дует вдоль побережья в это время года.

— Но моя-то родина на западе, — запротестовал торра-альтанец.

— Милый мой мальчик, — терпеливо промолвила женщина. — Не расспрашивай меня, как, да почему, а просто поверь на слово. Я прожила здесь пятьдесят пять лет и только один раз, в год великих поветрий и войн, ветер подул с востока. Скоро на горизонте появятся торговые суда, что спешат воспользоваться свирепыми ветрами, которые дуют до времени летних бурь. Эти суда поплывут на север, к Императрице. Рассказывают, что она отыскала путь на запад. Это твоя единственная надежда выбраться отсюда.

 

Каспар выехал на проселок, что вел из деревни, и ударил косматого пони пятками по бокам, пустив его тряской рысцой. Коза семенила следом со скорбным блеянием, а Трог рыскал вокруг, принюхиваясь к влажному соленому воздуху. Над землей веяло холодом. Путники продвигались на удивление быстро, только вот приходилось часто останавливаться — покормить малышку. Сшитая юношей соска начала вовсю протекать по шву, но, на счастье, Изольда научилась более или менее сносно пить из чашечки, которую приемный отец смастерил для нее из рога.

Девочка все меньше спала, даже в перевязи. Каспар уж и песни ей пел, и самые разные игрушки придумывал, но единственным предметом, который мог занимать и развлекать ее сколько угодно, оказался серебряный ларчик с Некрондом. Изольда с ларчиком столько дней вместе лежали на груди у Каспара все время пути, что малышка, похоже, начала воспринимать вместилище Камня как личное свое достояние, лучшую игрушку. Она часами могла хихикать, разглядывая свое искаженное отражение на гладком металле. Несколько раз юноша пытался отобрать у нее ларец, но она поднимала такой рев, что Каспар сдался.

Через пять дней пути он совершенно вымотался. Малышка простудилась, стала совсем капризной и всю ночь проплакала, требуя, чтобы ее укачивали на руках. Под конец Каспар отказался от попыток заснуть и так и просидел до тех пор, пока не рассеялся влажный утренний туман. Встало солнце, юноша снова двинулся в путь и очень скоро заметил две вещи: во-первых, горизонт на юго-западе потемнел от громоздящихся над морем черных туч в форме наковальни, а во-вторых, на дороге, доселе практически пустынной, стало появляться все больше народа.

Первая группа, которую он обогнал, состояла из простых пастухов, что гнали стадо овец и мелких пятнистых коров. Затем начали попадаться телеги, груженные зерном и клетками с курами и поросятами, а также много повозок с бочками.

Одинокая женщина, худая до полупрозрачности, торопливо посторонилась, пропуская трех молодых всадников. Ее лицо скрывалось под капюшоном нищенского плаща, всадники же, напротив, щеголяли доспехами из диковинного черного металла. Они громко и возбужденно обсуждали между собой, как горячо встретят их в армии императрицы.

Вдали показался порт, народу на дороге все прибывало. Характерными чертами Неграферра являлось скопление кораблей в заливе и ряды аккуратных кремовых и терракотовых домиков на пологих склонах, ведущих к морю. Чуть дальше от берега огромные трубы обхватом с добрую колокольню извергали столпы красновато-бурого дыма. Трубы высились у подножия бледно-лиловых гор, обветренные вершины которых терялись в облаках. К спешащим на рынок фермерам присоединилось множество закопченных здоровяков, шумно обсуждавших всевозможные способы выплавки и закалки стали, а также наилучшую толщину брони для рыцарей и пехотинцев. В жизни Каспару не приходилось встречать столько кузнецов разом.

Все больше наблюдалось и юношей, пылко болтающих о новой войне. Каспара удивило одно весьма загадочное обстоятельство. Хотя кони у юнцов были самыми что ни на есть непримечательными, обувь — стоптанной, а штаны — из грубой холстины или старой потертой кожи, зато каждый из них мог похвастаться такими же сверкающе черными доспехами, как у тех новобранцев, которые первыми встретились торра-альтанцу с утра.

Путники вежливо кивали друг другу и здоровались. Похоже, народ в целом отличался приветливостью и добродушием. А потом с боковой дороги выехал и поравнялся с Каспаром отряд молодых солдат в зеленых туниках, зеленых штанах и легких полудоспехах все из того же металла. Нагрудник, наплечники и ратные перчатки одного из них выделялись тонкой работой и тщательностью отделки. Рядом с конем молодого воина трусила красивая гладкошерстная гончая нежного кремового цвета.

Мало-помалу Каспар заметил, что солдаты пересмеиваются, поглядывая на него. Трог недовольно заворчал.

Торра-альтанец велел себе не обращать внимания. Что ему за дело до насмешек сборища никчемных сопляков? Мало, что ли, более важных проблем? Но отрешиться от обидных мыслей не удавалось. Юноша пришпорил пони, надеясь обогнать отряд.

Коза жалобно заблеяла, волочась на веревке за всадником, лошадка оскорбленно грызла удила. От тряской езды дыхание вырывалось из груди торра-альтанца резкими рывками. Опасаясь за Изольду, он сбавил темп.

Отряд поравнялся с ним. Пара-тройка юнцов фыркали, чтобы не рассмеяться вслух. Не поднимая головы, Каспар твердил себе, что ему решительно наплевать на мнение этих выскочек. Придержав поводья, он съехал к обочине, пропуская их вперед. Ну, как они держат ноги? Слишком прямо — небось к вечеру будут вовсю хромать. А кони? Лично ему такие рослые кони не по душе.

И вообще, с какой стати ему стыдиться? Вот Халь — тот бы давно извелся и сгорел со стыда, но ведь Халь всегда был болезненно чувствителен к мнению окружающих. А ему, Каспару, сейчас важно одно — вернуться на родину. Юноша усмехнулся. Если подумать, так обладание Некрондом делает его самым могущественным человеком на всей земле. А тут горстка каких-то зеленых мальчишек вздумала потешаться над ним!

Отряд проехал, и Каспар вздохнул свободнее. И вдруг обнаружил, что Трог пропал.

Верный пес прошел с ним столько дорог. Это они, насмешники, его украли! Торра-альтанец пришел в ярость. Трог — единственный его спутник, если не считать младенца! Он, Каспар, вместе с Халем и Брид некогда спасли пса от злодеев, промышляющих собачьими боями. Терьер давно уже стал частью Торра-Альты.

— Эй! — заорал юноша в спины удаляющимся солдатам. — Как вы смеете?

Внутренний голос подсказывал: лучше бы все же воздержаться от ссор на дороге, пусть даже это означает потерю собаки. Сейчас главное — малышка. Нельзя рисковать. Права, права та рыбачка — очень уж он безответственен. Но ведь Каспар любил Трога и считал себя ответственным за него.

— Верните мне пса! Как вы смели его забрать?

— Ты что, обвиняешь нас в воровстве? Ах ты, наглец! Дьяволенок!

Предводитель отряда развернулся и пробился к юноше.

— Да, обвиняю, — прямо ответил Каспар, не собираясь сдерживаться. — Верните мне моего пса!

И только тут он заметил, что ошибся. Трог находился в передней части отряда — но едва ли его удерживали там насильно. Более того, его оттуда усиленно гнали. Молодой солдат в красивом доспехе спрыгнул с коня и безуспешно пытался отогнать Трога от своей собаки. Та же, породистая красотка с шелковистой серой шкурой, выразительными синими глазами, поджарым брюхом и переливающимися мускулами, неистово виляла низенькому терьеру хвостом. Они носились огромными кругами, обнюхивая друг друга.

— Это и есть твой пес? — холодно осведомился молодой солдат.

Он все пытался подозвать свою собаку, но она не шла на свист.

Каспар дружелюбно рассмеялся.

— Ага, он самый. Прости...

— Тогда убери его от нее! — прорычал узколицый парень. — Если он только притронется к ней...

— Вижу, сука ценная, — умиротворяюще согласился Каспар. — Трог! Ко мне!

Он громко засвистел, подзывая пса. Тот прижал уши и прикинулся, будто ничего не слышит.

— Обзываешь меня вором, а сам даже своего кобеля отозвать не можешь! — вскричал хозяин гончей.

На виске у него, под коротко стриженными волосами, бешено билась синяя жилка.

Трог буквально сходил с ума — должно быть, у суки была течка. Каспар знал: еще чуть-чуть, и он уже не сумеет унять пса. А с ребенком на груди не станешь же гоняться за собаками и силком оттаскивать их друг от друга.

Просвистел хлыст, и Трог взвыл от боли и удивления. На белой шкуре проступила красная полоса. Терьер кинулся на обидчика, конь молодого солдата взвился на дыбы и Каспар испугался даже, что всадник вылетит из седла. Несколько зевак остановилось поглазеть, в чем дело. Надо что-то предпринять! Но юноша только и мог, что бессильно орать на непослушного пса.

Кто-то потянул его за руку. Каспар оглянулся — и увидел ту самую худую босоногую нищенку, которую обогнал чуть раньше. Капюшон ее плаща сейчас был откинут, открывая юное личико с большими томными глазами. Волосы у девушки оказались невероятно светлыми для такой смуглой кожи, зато были тщательно причесаны, да и одежда, хотя старенькая, аккуратно залатана.

— Сэр, вам нужна помощь. Позвольте мне!

Нищенка протянула руки к Изольде. Малышка хныкала, крепко сжимая любимую игрушку, серебряный ларчик. Каспар лишь миг обдумывал сложившуюся ситуацию. Нужно поймать пса, пока не началась потасовка. Он бережно вытащил малютку из перевязи. Девочка все так же цеплялась за ларчик. Ну, ладно, все равно времени нет, а это ведь только на минуточку, зато Изольда не будет расстраиваться. Каспар надел ей на шею серебряную цепочку. Наверняка женщина решит, что это обычная погремушка — никто же не станет оставлять в руках младенца ничего по-настоящему ценного. Спешившись, юноша вручил девочку бродяжке и побежал за Трогом.

Увы, слишком поздно. Трог уже добился своего. Владелец суки рвал и метал. Хлыст, недавно ударивший Трога, взметнулся навстречу Каспару — юноша еле успел вскинуть руку. Кожаная плеть больно ударила по запястью и обмоталась вокруг него.

Каспар сумел не показать, что ему больно.

— Хочешь драки? Давай сразимся. Но не смей бить меня хлыстом! — вызывающе закричал он.

— Драться с тобой? Мальчишкой вдвое меньше меня? Ха!

Каспар оглядел наглеца с ног до головы и решил, что, несмотря на затейливые доспехи, бой выйдет не таким уж и неравным. Или неравным в другую сторону. Хотя противник был высок и строен, а в глазах его поблескивал живой ум, зато в руках явно не хватало силы, а в движениях — непринужденной мощи и уверенности бывалого бойца. Широкий рот и вяловатый подбородок намекали о нехватке стойкости.

Но все же, сказал себе Каспар, в драку ввязываться нельзя. Решив уладить дело миром, он предложил:

— Я заплачу за твою собаку.

— Да ты и понятия не имеешь, сколько она стоит. А теперь у нее будут щенки от твоего безродного ублюдка! — Отшвырнув хлыст, разгневанный парень надвигался на Каспара, угрожающе сжав кулаки. — И деньгами тут не поможешь. Моя красавица предназначалась в дар той, что правит всеми этими землями, от страны медведей до дальнего севера! Я собирался преподнести собаку самой Императрице Оранской! Не могу же я теперь подарить ей щенную суку! Особенно если родятся гнусные уродцы. Она же военная собака!

— Военная собака! — повторил Каспар. — Это точно.

Собака и впрямь была крупной и длиннолапой — такая легко сумеет идти в атаку вместе с кавалерией и причинить врагу немалый урон.

— Она была моим пропуском на личную службу Императрице! Живым доказательством, что я могу разводить отличных боевых псов. А у нее родятся свиноподобные дворняги. — Парень с ненавистью покосился на Трога. — Ты меня погубил!

Он весь подобрался, готовясь к прыжку. Каспар скинул плащ из медвежьей шкуры и остался лишь в видавших виды кожаных штанах и куртке. Штаны продрались на колене, куртка — на локте. Торчавшая в просвете рубаха, некогда белая, сделалась серой от грязи и пепла выжженной равнины.

— Собаки есть собаки. Кто знает, может, щенки окажутся куда лучше, чем ты предполагаешь, — предпринял торра-альтанец последнюю попытку мирно договориться.

Остальные солдаты начали недовольно ворчать.

— Давай, Пеннард, что ты тянешь? Не станешь же ты спускать с рук этакую наглость!

Парень бросил взгляд на своих товарищей и снова в упор уставился на Каспара. Размахивая кулаками, он с неправдоподобной скоростью ринулся в атаку. Торра-альтанец устоял и легко отразил нападение. И вправду, справиться с этим невежей не составит труда! Парень бросился снова. На сей раз ему повезло, и он сумел задеть Каспара — правда, совсем не больно, зато тот воспользовался этим и врезал противнику сзади по шее. Нападающий полетел лицом в дорожную пыль.

— Хватит! — воскликнул Каспар. — Мне вовсе не хочется тебя бить, просто оставь меня в покое.

Но Пеннард уже поднялся и, ладонью вытерев грязь со рта, кинулся снова — и снова рухнул, напоровшись подбородком на твердый кулак молодого воина. Вот чего Каспар совсем не ждал, так это оглушительного удара по затылку. Юноша упал на колени, в голове помутилось.

— Оставьте его! — яростно завопил валявшийся в грязи Пеннард. — Он мой!

— Прости, приятель! — проворчал голос сзади торра-альтанца. — Но ведь тебя крепко вздули.

— И совершенно по-честному! Я дрался честно, а ты меня опозорил!

Каспар не слушал. Похоже, новобранцы вот-вот передерутся меж собой, но его это уже не волновало.

— Где девушка? — хрипло простонал он. Никто не обратил на него никакого внимания.

— Куда она ушла? — в панике закричал он. — Где девушка? Она украла моего ребенка!

Весь отряд мгновенно замолк, солдаты растерянно переглядывались меж собой.

— Нет! — завопил Каспар пронзительным от ужаса и горя голосом. — Моя крошка! Найдите ее!

— Спокойнее! — Хозяин собаки положил руку ему на плечо. — Мы найдем ее, найдем, не волнуйся. Люди, рассеяться!

В голосе его звучала какая-то угрюмая нотка, от которой торра-альтанцу стало отнюдь не легче.

Юноша понимал: самому организовать поиски ему не под силу. А потому, хотя внутренности у него сжимались в тугой комок от страха, предоставил распоряжаться солдатам. Во рту у него пересохло, кончики пальцев заледенели, он вертелся во все стороны, безрезультатно ища глазами нищенку.

— Если в порту ее не окажется, пиши пропало, — донесся до него чей-то громкий шепот.

Сердце юноши сжалось от невыносимого ужаса.

— Кто-нибудь, дайте ему коня получше, — приказал Пеннард.

Взлетев в седло, Каспар поскакал за остальными. Было трудно дышать, на глаза наворачивались слезы, перед мысленным взором стояла его малышка — как она плачет без него. Юноша все сильнее и сильнее терзал пятками бока лошади, плащ развевался у него за спиной. Едва по бокам потянулись светлые домики с яркими черепичными крышами, Каспар снова начал громко кричать о пропаже ребенка. Фасады домов слепо уставились на него деревянными ставнями окон. Копыта коней громко и тревожно стучали по гладким камням мостовой. Немногие горожане, что показались из своих домов на крики иноземца, по большей части носили черные одеяния. При приближении отряда они торопливо шарахались к стенам и дверям.

— Мой ребенок! — закричал Каспар на местном наречии. — Какая-то женщина украла у меня ребенка! Худая, светловолосая.

Он попытался более или менее внятно описать внешность похитительницы, но это оказалось на удивление трудно.

Солдаты вихрем свернули в переплетение улиц. Пеннард кивнул Каспару:

— Надо выехать на площадь перед гаванью.

Рыбный рынок уже опустел — рыбаки распродали весь улов, лишь кое-где на дне корзин еще копошилась парочка крабов. Однако на поднятую отрядом шумиху скоро сбежался народ. Пеннард вспрыгнул на возвышение и закричал о пропаже ребенка. Скоро кругом воцарилось настоящее столпотворение.

Парень взял Каспара за руку.

— Пока больше ничего сделать нельзя. Только ждать. Сам он не уставал повторять сочувствующим горожанам приметы нищенки.

У торра-альтанца тряслись руки.

— Что... что она сделала с моим ребенком? — хрипло спросил он. — Я умру, если с Изольдой что-нибудь случится. Она — вся моя жизнь.

Никогда еще он не испытывал ничего подобного. Никакие ужасы не могли сравниться с потерей Изольды. И не важно, что девочка ему не родная — все эти недели он заботился о ней, а малышка улыбалась ему, радостно дрыгала ножками и самозабвенно дергала его каштановые волосы, что теперь отросли ниже плеч.

— Пойдем выпьем, — позвал Пеннард. — Тебе сейчас надо выпить. Не волнуйся, ее найдут.

— Я лучше еще сам поищу, — не согласился юноша.

Какой-то солдат привел к нему косматого пони и козу, а скоро на площадь с воем выбежал Трог. Каспар бросился к нему. Пес старательно нюхал землю, но не мог взять след. Да и что удивительного — пес никогда не умел находить по запаху ничего, кроме пирогов, колбасок и морских змей.

— Моя малышка! — стенал юноша. — Где она?

На него накатило отчаяние. В мозгу мелькали самые жуткие, невыразимые вещи, что могли приключиться с девочкой. Он взмолился о том, чтобы ее не утащили обратно в деревню медведей и не принесли в жертву на зловещем каменном алтаре. А может, ее собираются продать в рабство. Или сейчас она у какой-то сумасшедшей, которая не сумеет ни накормить, ни обогреть бедняжку, а не то — бросит в глуши на растерзание диким псам. Колени у юноши подкосились, ему пришлось сесть.

— Послушай, не волнуйся, мы найдем ее, — ободряюще повторил хозяин суки.

Ему вторила какая-то старуха:

— Да-да, посиди. Что толку бегать взад и вперед, точно безумный? Нам нужно, чтобы ты был тут, когда мы отыщем девочку. Ведь ты и города-то не знаешь, как ты будешь искать? Нет, парень, от твоих метаний добра не выйдет. Ты нужен нам здоровым и сильным. Сейчас тебе принесут чая из морских водорослей. Не стой на ветру. В «Приюте оружейника» тебе будет тепло и уютно.

Но Каспар не мог ее послушаться. Он так и стоял перед трактиром, ожидая, с надеждой глядя по сторонам и прислушиваясь к шуму голосов. Представители властей то приходили, то уходили, население разделилось на группы, обыскивающие разные кварталы города, по всему заливу сновали лодки. Юноша изумлялся быстроте и тщательности, с которой были организованы поиски, и всеобщему желанию помочь. Время от времени кто-нибудь подходил к нему и сочувственно похлопывал по спине.

Старуха ни на минуту не отходила от него.

— Никто не сможет украсть ребенка и скрыться с ним. Не волнуйся, мы вернем ее. Вот, накинь-ка плащ. Ну, чего ты добьешься, если замерзнешь и заболеешь? Ей же самой от этого будет только хуже, правда?

— Ну да, конечно, — глупо ответил Каспар, толком не вдумываясь в то, что говорит.

Он даже не замечал хлещущего по площади яростного холодного ветра. Трог сидел у ног хозяина, поджав хвост и прижав уши.

— Не волнуйся, — повторяла старуха. — Воровка будет заботиться о твоей малышке. Наверняка это не... — Голос ее дрогнул и она не закончила фразы, а потом произнесла с искусственной бодростью: — Наверняка это просто какая-нибудь обезумевшая от горя мать, потерявшая своего ребенка. Она будет смотреть за крошкой так, как и родная мать не смогла бы.

Каспара передернуло, но он понимал: старуха всего лишь пытается его утешить.

— Ее мать умерла, — проговорил он.

— Прости, — тихонько отозвалась женщина.

Несмотря на волнение, Каспар все ж обратил внимание на то, что люди во всем порту бросали дела ради поисков Изольды. Юноша был тронут — вот только в глазах всех этих людей он читал такой затаенный страх, что медленно начал понимать: дело куда серьезнее, чем простая кража ребенка.

— Вот увидишь, это просто какая-то дуреха, потерявшая собственного ребенка. Вот увидишь! У нас такое уже было в прошлом году. — Старуха потрепала Каспара по плечу. — Мы нашли ее за пару часов. И с ребенком было все в порядке.

Дрожа, Каспар отхлебнул глоток дымящейся похлебки, которую женщина поднесла к его губам. Но горло так сжалось, что проглотить он не мог и выплюнул. Просто не верится — и как он мог быть таким идиотом! Как мог доверить ребенка совершенно чужому человеку? Что за наивность — довериться незнакомке лишь потому, что она женщина!

— О, Май, прости меня, — простонал он. — Прости.

К вечеру выражение на лицах горожан начало меняться. Решительные, сосредоточенные лица теперь отражали все более явный страх. И только тут Каспар вспомнил: пропала-то не только Изольда, пропал и Некронд. Странно, но сейчас это его почти не заботило, он боялся лишь за девочку.

У него уже кончились слезы, когда на площади вновь появился его утренний знакомец, Пеннард. Собака новобранца жалась к его ногам, вся ощетинившись, точно ощущая тень ужаса, нависшую над сырыми улицами города. Пеннард мрачно встал рядом с торра-альтанцем. Словно для того, чтобы усугубить тяжелую атмосферу, над свинцовым морем повис клубящийся туман. Серо-зеленая мгла заволокла залив и потянулась мокрыми лапами к берегу.

— Опять началось, — чуть слышно выдохнула старуха, взглянув на лица возвращающихся.

Какой-то человек шагал к ним, сжимая маленький сверток — маленький грязный сверток. Каспар мгновенно узнал эти тряпки! Но угрюмое выражение на лице мужчины без всяких слов говорило: случилось что-то очень плохое.

Юноша бросился бежать. Скользя по камням мостовой, он подбежал к мужчине, но остановился и даже попятился, боясь заглянуть в сверток. Изольда мертва! Наверняка мертва — это читалось в глазах горожан. Мертва! Но все же он должен убедиться в этом собственными глазами.

Мужчина остановился и поглядел Каспару в лицо.

— Мне очень жаль, — выдавил он. — Все началось вновь.

По-прежнему не в силах заставить себя подойти, юноша вытянул шею, пытаясь заглянуть в одеяльце. Воображение рисовало синие губы, остекленевшие глаза малютки.

— Но... — срывающимся голосом начал он, почти теряя сознание. Пеннард подхватил его. — Что они с ней сделали?

Однако в следующее мгновение юноша даже засмеялся от облегчения:

— Это же не она!

— А одеяло ее? — спросил горожанин.

Молодой воин кивнул, с отвращением разглядывая зеленовато-коричневое существо, закутанное в пеленки Изольды. Он с ужасом обвел глазами окружавших его мужчин и только теперь заметил, что женщины и дети давно разбежались и попрятались по домам.

— Все началось снова! — панически закричал какой-то старик.

Каспар непонимающе смотрел на маленького уродца.

— Что это?

Голос с трудом повиновался ему. Горло так сжалось, что слова не шли.

— Они с гор, — объяснил кто-то. — Это подменыш с гор. Они живут в глубоком ущелье среди огромных ясеней. Такое уже случалось — ребенок пропадает, а скоро вместо него появляется один из ихних. Они великаны!

Каспар с сомнением поглядел на сморщенное существо. Что-то маловат для детеныша великанов. Из одного глаза уродца сочился желтый гной, тельце было таким тощеньким и хрупким, что больно смотреть.

— Тогда надо пойти в то ущелье и найти ее! Я должен ее вернуть.

Горожане дружно покачали головами.

— Ничего не выйдет. Эти великаны — настоящие чудовища.

Старик сунул больного младенца в руки Каспара. Первой реакцией юноши было отшвырнуть гнусную тварь, но он оцепенело прижал сверток к себе и снова поглядел на бедняжку. В глубине сердца у него что-то дрогнуло.

— Ты-то ведь ни в чем не виноват, — прохрипел он.

Что же теперь делать? Он лихорадочно пытался выработать план. Надо как следует позаботиться о ребенке. Ведь есть же в мире справедливость — и если хорошо обращаться с подменышем, возможно, те существа тоже приглядят за Изольдой.

— О, Великая Мать! — взмолился он. — Дорогая Мать, сохрани моего ребенка!

Горожане начали пугливо расходиться. Двери закрылись, окна спрятались под тяжелыми ставнями. На улицах зажглось множество фонарей. Над городом повисла тягостная атмосфера страха. Скоро рядом с Каспаром остался один лишь Пеннард.

— Это моя вина, — горестно произнес он. — Не разозлись я так из-за собаки, ничего не случилось бы.

— Нет, — покачал головой Каспар. — Виноват только я один. Как мог я быть так глуп?

Он снова поглядел на больного младенца.

— Бедняжка...

Как же вернуть Изольду? Нельзя терять надежды. Надежда остается всегда. Всегда. Его, Каспара, родная мать, двенадцать лет томилась в заточении. Что ж, если ему потребуется двенадцать лет на то, чтобы найти девочку, — пусть будет так. Только бы все же найти!

— Ты знаешь, где это ущелье? — спросил он Пеннарда.

Парень стоял с убитым видом и весь дрожал. Каспар удивился — ведь до сих пор тот проявлял потрясающее хладнокровие и самообладание.

— Да. — Голос Пеннарда звенел от страха, глаза затуманились, словно он глядел куда-то внутрь себя. — Да, знаю.

— Отведешь меня туда! Парень затряс головой.

— Нет!

— Почему? — страстно воскликнул торра-альтанец. — Я должен вернуть своего ребенка. Должен! Ты понимаешь?

— Ничего не выйдет, — безжизненно отозвался Пеннард. — Прости. Мы ничего не можем сделать. Ничего.

Младенец на руках Каспара слабо закопошился. Юноша почти автоматически повернулся к козе.

Привычными, загрубелыми пальцами подоил ее, налил молока в Изольдину роговую чашечку. Существо отпило глоточек и снова впало в беспокойную дремоту. Но стойте! Внезапно Каспар вспомнил о триночнице!

Рейна дала ему три флакона снадобья для коня — и он использовал все три, а потом просто-напросто запихнул пустые склянки в карман и напрочь позабыл о них. Но они до сих пор пахли липким лекарством. Наверное, такой крохе даже этих остатков хватит!

Он налил во флаконы молока и взболтал, а потом разбудил подменыша. Проявляя более досады, нежели терпения, умудрился споить ему половину порции, прежде чем тот снова заснул, а остальное оставил на потом.

Каспар повернулся к Пеннарду.

— Скажи мне хотя бы, где это ущелье.

Некогда спорить. Если парень трусит и сам помощи не предлагает, то и уговаривать его нечего — от такого больше вреда, чем пользы.

— Не скажу. Ты только сам погибнешь, а ребенка все равно не спасешь.

— Не твое дело, — угрожающе настаивал Каспар. — И ты мне скажешь. Я потерял малышку, которая была для меня всем на свете. И не успокоюсь, пока не верну ее.

— Они убьют тебя, как... — Парень на миг замолчал, закашлялся, а потом невыразительным голосом докончил: — Как моего отца.

Каспар мгновенно понял: чтобы хоть чего-то добиться от Пеннарда, надо узнать его историю.

— Расскажи мне, как это было! Пойдем, давай отыщем какую-нибудь тихую комнатку, чтобы ребенок не мерз.

Трактирщик «Приюта оружейников» захлопнул дверь у них перед носом:

— Не смейте тащить сюда эту тварь! Поступите с ней так, как мы всегда поступаем с ними — оставьте у источника на окраине города. К утру волки с ней разберутся.

— Надо уйти отсюда, — сказал Каспар Пеннарду. — Выбраться из города, подальше от всей этой истерии. Там я смогу думать спокойно.

Необходимость действовать вновь укрепила его разум. Надо поесть, надо выспаться — чтобы набраться сил для завтрашнего дня, для спасения Изольды.

— Не мог бы ты раздобыть какой-нибудь еды? — попросил юноша, всовывая в руку Пеннарда пригоршню монет.

Тот уставился на него с изумлением и подозрением в глазах.

— Откуда это у бродяги вроде тебя столько денег?

Каспар не удосужился объяснять, да, похоже, Пеннард и не ждал ответа, а лишь утвердился в своих предположениях. Умчавшись прочь, он скоро вернулся с мешком припасов.

— Спасибо, — буркнул торра-альтанец, разворачивая пони.

Коза с блеянием бежала следом. Пеннард и его выдрессированная псина без всяких уговоров и просьб двинулись за ними, что удивило юношу, — но он промолчал.

В пригородах Неграферра они проехали множество кузниц и оружейных мастерских, а в окрестных лесах повсюду встречались углежоги, присматривающие за круглыми курганчиками дымящихся поленьев. Дальше, милях в двух от порта, показались высокие кирпичные печи, из труб которых валил красно-бурый дым. На радость Каспару, ветер сносил этот дым в другую сторону. Пейзаж кругом был обезображен коричневыми пятнами увядания, а рев пламени слышался даже на таком расстоянии.

Ничего подобного юноше видеть еще не доводилось.

— Что это?

— Плавильни, — ответил Пеннард.

Каспар кивнул, вспоминая, сколько кузниц попалось им по пути.

— Мы делаем лучшее оружие в мире, — расхвастался его спутник. — Черные доспехи Неграферра.

— Но ведь это даже на железо не похоже.

— Потому что туда добавляют неграферр, — пояснил парень. — Порт назван в честь открытого здесь металла. В окрестностях города лежат богатые месторождения. Только вот ковать его — дело очень тонкое, это секрет наших кузнецов. Минерал добывают у подножия вот тех лиловых гор, — он махнул рукой в сторону, — а потом привозят в плавильни, добавляют в сталь и нагревают до нужной температуры. Наши кузнецы делают из этого сплава самое знаменитое оружие — тверже алмаза.

— Но оно же черное, — скривил губы Каспар. — А рыцарю полагается ходить в сверкающих доспехах и с ярким мечом.

Но тут же ему вспомнился меч Кеовульфа — безусловно, очень древний, могучий и тоже черный. Уж не прибыл ли он в Кабаллан с этих далеких берегов?

Они миновали плавильни и оказались с подветренной стороны от труб. Густой бурый дым одеялом окутывал местность. Приземистые, стелящиеся деревья свидетельствовали о бурях, что, должно быть, бушуют над равниной у подножия лиловых гор зимней порой. Запах фабричных выбросов оказался неожиданно сладким, хотя глаза у Каспара защипало, и юноша обрадовался, когда дорога увела их прочь, туда, где дым уже не растекался по земле, а тяжелыми тучами уходил в небо.

— Нужно найти убежище на ночь, — скоро заметил торра-альтанец, оглядываясь в поисках дерева с достаточно густой кроной, под которой можно было бы укрыться от ветра и дождя.

Кажется, идея ночевать под открытым небом привела Пеннарда в ужас — Каспар не обратил на это внимания, как почти не замечал и Трога. Тот, впрочем, пребывал в полном экстазе от общества суки. Собаки идиллически держались рядом друг с дружкой, ласково хлопаясь крупами, и являли собой препотешное зрелище: высокая, стройная гончая, элегантно бегущая бок о бок с семенящим и задыхающимся низкорослым терьером.

— Вот в этот лесок, — предложил Каспар.

Дубы, что росли по периметру рощи, сулили прибежище, а в высокие кучи опавшей листвы можно было зарыться, чтобы не мерзнуть ночью. Юноша споил подкидышу остатки молока с триночницей и немножко свежего, хотя дитя пило очень мало. Оно все дрожало, а второй глаз тоже загноился. Каспар развернул пеленки и обнаружил, что это девочка. К его ужасу, под мышками у нее чернели отвратительные пузыри. Чума?

Сердце у него забилось, как бешеное, на миг мелькнула трусоватая мысль — может, и вправду, просто-напросто кинуть маленькое чудище на произвол судьбы?

Но останется ли тогда шанс вернуть Изольду? На колебания ушло не дольше секунды — и Каспар поставил на огонь котелок с водой. Взяв нож, вымыл его кипятком и принялся методично надрезать пузыри, выпуская гной и заразу из тела.

Покончив с этим, молодой воин присел под дерево и, баюкая больную малышку, попросил Пеннарда рассказать свою историю. Чтобы спасти Изольду, надо знать как можно больше. Халь всегда говорил племяннику, что в непредвиденных и критических ситуациях мозги у того отказывают напрочь, да Каспар и сам с этим не спорил, — но кроме него об Изольде позаботиться некому. Придется думать.

Проследив, как Каспар устраивается на груде листвы, Пеннард последовал его примеру.

— Тогда я жил в Неграферре. Дело происходило после суровой зимы — над побережьем три месяца кряду бушевали шторма. Императрица, как всегда, воевала, и мы этому радовались: будут хорошие прибыли. Отцу хорошо заплатили за работу, и он отправил свои изделия на корабле в Оран. В тот год у моей матери родилась первая девочка: я был старшим сыном, а после меня шли еще трое мальчишек — мама мечтала о дочери. В конце зимы малышка как раз начала ползать.

— Совсем как моя крошка, — негромко произнес Каспар. Пеннард кивнул.

— Такого не случалось уже многие годы. Но вот однажды мама проснулась довольно поздно и встревожилась, что Придди не разбудила ее гораздо раньше. Помню душераздирающий крик. Мне тогда было только двенадцать, но и по сей день, закрывая глаза, я слышу порой эхо этого крика. Мы повскакали с постелей взглянуть, в чем дело. Мама стояла у колыбельки Придди и рыдала. Ну да, конечно: моя сестренка, завернутая в только что связанный мамой платок с вышитым на нем именем Придди, исчезла. Вместо нее в колыбельке лежал один из этих буро-зеленых уродцев. Отец побагровел от ярости. Мы обыскали город, но ничего не нашли и с пустыми руками вернулись домой. Зеленое чудище приводило нас в ужас. Отец сказал, что отнесет его в лес на краю города, но не успел: через час это существо умерло. Он было такое худое, такое холодное. И эти желтые гноящиеся глаза!

Парень с отвращением покосился на подменыша на руках у Каспара и скривился.

— Фу! Не понимаю, как ты можешь прикасаться к нему! Как бы там ни было, нетрудно представить, что мама билась в истерике и требовала, чтобы папа отправился и вернул сестренку назад. Он взял меня с собой — я был уже достаточно взрослым. Мы поскакали к ущелью.

Пеннард опустил голову и принялся завязывать шнурки.

— К нам присоединился и дядя со своими старшими сыновьями, всего нас получилось пятеро. Но спаслись только двое: я и один из двоюродных братьев. Когда мы добрались до ясеней, отец запретил мне ехать дальше и оставил одного из двоюродных сторожить меня на случай, если я вздумаю ослушаться.

Он вздохнул.

— Мы услышали жуткие крики, и кузен рванулся туда. Вернулся он только через два часа и едва мог говорить. — Парень покачал головой и откашлялся, прочищая пересохшее горло. — Городские власти отправили в лес еще отряд, но не успел он проехать по лесу и нескольких сотен ярдов, как один из солдат пропал и все вернулись ни с чем. Только рассказывали что-то невнятное про каких-то исполинов и стрелы, вылетающие прямо из древесных стволов.

— Как грустно, — сочувственно сказал Каспар, гадая, что же на самом деле видели эти люди.

Одно он знал наверняка: сами собой стрелы из ясеней не вылетают.

Пеннард кивнул.

— Это случилось девять лет назад. Отец так и не вернулся, а мать сошла с ума от горя — сдается мне, не столько из-за папы, сколько из-за маленькой дочки. Она так и не сумела перенести утраты и отправила нас всех к своей сестре, что жила в нескольких дюжинах миль от Неграферра.

— Как грустно, — повторил Каспар, не зная, что и сказать.

Его собеседник тяжко вздохнул.

— Так что, сам посуди, я могу объяснить тебе, где находится это ущелье, но туда идти нельзя.

— Я должен туда пойти — и пойду. — Каспар умирал от страха за своего ребенка, никакая опасность его уже не волновала. — А подменыша возьму с собой. Они не станут нападать, если поймут, что у меня их дитя.

— Не будь так уверен. Младенец им явно не нужен — иначе они не взяли бы твоего и не оставили бы этого умирать.

Что-то ворча, Пеннард отвернулся и свистнул свою собаку. Вслед за той, обнюхивая ей хвост, примчался и Трог.

К удивлению торра-альтанца, узколицый юноша вытащил из мешка щетку и с самым важным видом принялся энергично расчесывать псину. Та только что не мурлыкала.

— Так шерсть шелковистей становится, — пропыхтел ярый собаковод. — Но работенка не из легких.

Упарившись, он поднялся, чтобы отстегнуть нагрудную пластину и наколенники. Каспар заметил, что сложения Пеннард довольно хрупкого.

— А ты всегда носишь такие доспехи? — поинтересовался молодой воин. Лишь разговоры сейчас не давали ему соскользнуть в черное море отчаяния и страха. — А не тяжело?

— Тяжеловато малость, но быстро привыкаешь. Кроме того, без них Императрица на тебя и внимания не обратит. Коли у тебя нет хорошего оружия и доспехов, ты — никто.

Каспар пожал плечами.

— Вы бы поладили с моим дядей.

— Сам видишь, я думал, что с этой собакой смогу заработать неплохие деньги. А ты вон что натворил. Я стану всеобщим посмешищем.

— Похоже на то, — согласился торра-альтанец без тени извинения в голосе.

Он подметил, что выражение, с которым Пеннард глядит на Трога, изменилось, теперь в его взгляде читалось едва ли не восхищение.

— Волевой пес, — промолвил собаковод, кивая на змеелова, — хотя и слегка своевольный. Но хорошая дрессировка это из него быстро повыбьет.

— Ха! — подобный оптимизм рассмешил Каспара. — Дрессировка! Да ему хоть кол на голове теши. Упрямый пес считает себя почти человеком. Ужимок у него — умереть можно.

Он рассеянно погладил подменыша по голове. Пеннард снова передернулся.

— Фу!

— Ей тоже нужна ласка, бедняжке. — Такая реакция даже слегка пугала Каспара. — Это же всего лишь ребенок.

— Ничего подобного. Это одно из чудовищ с гор.

— Такая холодная, — озабоченно заметил юноша.

Крепко прижимая малышку к себе, он снова покормил ее и засунул под куртку, поближе к телу. Он не уставал молиться о том, чтобы и о его бедной Изольде кто-нибудь вот так позаботился, чтобы хоть кто-нибудь ее пожалел.

Каспар закрыл глаза, твердо решив уснуть, но не смог. Потрясение не давало успокоиться, мозг продолжал лихорадочно работать. И как только он не заметил ничего странного в нищенке, что украла его ребенка? С трудом подавив душившие рыдания, Каспар снова и снова воскрешал тот миг, когда вручил крошку незнакомке. Бороться с отчаянием становилось все труднее. О, Май, я предал тебя! Борясь с упадком духа, он заставлял себя думать. Но чтобы выработать четкий план, нужно получить ответы еще на некоторые вопросы.

Он растолкал Пеннарда.

— А зачем они крадут детей? Тот протестующе застонал.

— Чего-чего? — Откинув волосы с лица, сын оружейника потер виски. — Почем мне знать? Продавать в рабство? На северном побережье работорговля цветет вовсю. Или приносить в жертву. На юге и в центральных районах это дело обычное. Или просто, чтобы внести новую кровь в племя. Кто знает? Больной народ, ясное дело. Да никто не знает, можно только догадки строить.

— Хм-м... — проворчал Каспар и снова осмотрел малышку. — А мне-то что делать прикажете?

Он все обдумывал и обдумывал эту проблему.

— Но ведь они их не крадут, — вдруг выпалил он. — Они их обменивают.

— Да никакой это не обмен. Забирают здоровых детей, а на их место кладут умирающих. Они ведь всегда умирают, иногда уже через пару часов, но всегда в течение дня. Если, конечно, кому-нибудь хватает духа с ними нянчиться.

Лично Каспару необходимость нянчиться с подменышем никакой сложности не представляла. Он промыл глаза малышки, прочистил гнойники на тельце — они, кстати, стали заметно меньше. Юноша старательно следил, чтобы девочка не мерзла, и при каждой возможности старался покормить козьим молоком. В глубине сердца он был уверен: во что бы то ни стало надо сохранить девочке жизнь. Как иначе войти в ущелье и не погибнуть?

Он немного поспал, но на рассвете резко проснулся. Подменыша рвало. Каспар сделал все, что мог: поменял промокшие от рвоты и пота пеленки, обмыл кожу и опять напоил малышку молоком, чтобы возместить потерю жидкости. Трог с интересом обнюхивал грязное тряпье. К утру Каспар уже совершенно выбился из сил, постоянно перепеленывая и моя ребенка, — но подменыш оставался жив. Кстати, для отпрыска великанов девочка была что-то слишком худа и мала. Да и нищенка, похитившая Изольду, тоже не слишком-то напоминала чудовище.

— Пойдем, пора в дорогу, — хмуро окликнул он, привязывая ребенка к груди.

— Она жива! — поразился Пеннард. Каспар кивнул. Они бодро тронулись с места. Через некоторое время торра-альтанец снова начал заводить беседу:

— Так твой дядя был специалистом по собакам? — поинтересовался он, зарываясь пальцами в линялую гриву пони.

— Да нет, в собаках он вообще не разбирался, ни вот настолечко. Как все, в наших краях, понимал только в оружейном деле. Заставлял меня работать в кузнице от зари до зари. А я делал кольчугу вдвое быстрее, чем он. С глазами у него было плоховато, да и ныл он все время, мол, пальцы болят. Сыновей у него не народилось, вот он и хотел, чтобы я взял все его дело на себя.

— По мне, так весьма разумная мысль, — заметил Каспар, — и вполне нормальная. А что ты возражал-то?

— Он ведь мне не родной отец. Он не заботился обо мне. Просто хотел, чтобы я взял на себя все обязанности. А он бы мог спокойно отойти от дел и жить на то, что я заработаю. Только представь — весь день напролет гнуть спину в душной кузнице, истекая потом от жара. Да и вообще, он всегда пропивал выручку. Чем больше я вкалывал, тем больше он пил. Говорил, коли уж я свалился к нему на шею, должен хотя бы отрабатывать свое пропитание. Но он просто использовал меня. Единственная радость, которой он меня не лишил, — это собаки.

Пеннард звонко хлопнул себя по стальному нагруднику.

— Я трудился над этим доспехом несколько месяцев. Он предназначался для одного из генералов самой Императрицы. Я три месяца из кузни не выходил. Отличная работа, а? Одна только отделка чего стоит!

Он любовно погладил черный металл.

Каспар промолчал.

— Ну, вот, а в конце концов, — Пеннарда уже не требовалось поощрять, он сам продолжил рассказ, — я просто взял доспех в уплату за все эти годы тяжкого труда, и вместе с лучшей собакой отправился к Императрице, доказать ей, как я умею дрессировать. Представь только, как могут пригодиться такие звери. Например, разносить приказы и донесения на поле битвы. Чудесные создания.

— Да, — рассеянно согласился молодой воин. — А ты когда-нибудь видел поле боя?

— Нет, — покачал головой Пеннард.

Каспару не хотелось огорчать юношу, сообщая, что милые его сердцу псы на поле битвы долго не протянули бы. Враг вмиг разузнал бы о роли, что они играют, и убивал бы на месте, как только видел. Юноша еще раз окинул взглядом своего спутника: узкое лицо под ежиком коротко стриженных волос, близко посаженные, но умные глаза, ловкие пальцы.

Дорога мало-помалу пошла вверх, стало чуть-чуть прохладнее. У подножия гор раскинулась череда поросших вереском холмов, переливы оттенков радовали глаз. Чуть выше тянулась зеленая лента лесов, что вновь сменялись вереском, взбегавшим по крутым склонам, — он-то и придавал горам характерный лиловый оттенок. В воздухе висел сладковатый запах — Каспар сразу вспомнил выбросы из плавилен и обратил внимание, что кончики листьев на деревьях вокруг потемнели и съежились, точно тронутые ранними заморозками. Уж нет ли тут тоже плавилен? Неподходящее вроде бы место. Но юноша тотчас сообразил: ядовитые выбросы просто-напросто приплыли сюда из Неграффера на крыльях ветра.

Деревья сменились участком невысокой травы. Сквозь слой почвы пробивались обломки скал, по которым карабкался все тот же неутомимый вереск. Далее снова начинался лес — на сей раз взгляду Каспара предстали лишь высокие ясени. У подножия их росли чахлые желтые цветы и негустая трава.

Над головой витали разводы бурого дыма — они неспешно дрейфовали по воздуху, пока не оседали на горных склонах.

Молодые люди выехали на открытое пространство. Каспар воспользовался последней паузой, чтобы переодеть подменыша. Крошке по крайней мере не становилось хуже. Юноше даже показалось, что дышит она чуть спокойнее и ровнее. Коза с блаженным видом щипала траву, среди которой виднелось множество колокольчиков. Правда, часть из них также съежилась и увяла. Видневшийся впереди ясеневый лес наводил на мысль, что ущелье великанов уже близко.

Повернувшись к Пеннарду, юноша поразился тому, что хотя тот и заметно нервничал, постоянно поправляя доспех и оглядываясь во все стороны, однако и не думал поворачивать вспять. На лице неграферрца появилось новое, решительное выражение, подбородок упрямо выпятился вперед.

— Теперь я и сам найду дорогу, — заверил его Каспар. — К чему нам обоим рисковать жизнью? Спасибо, ты мне очень помог. Удачи! Пусть тебе повезет с твоей псиной!

Пеннард замялся в нерешительности.

— Послушай, я не трус.

— Ты же сам говорил, что я дурак.

— Ну, да, дурак — но храбрый дурак. И я покажу тебе, что тоже не из пугливых... Мой отец отважно поскакал в этот лес — я вырос, стал мужчиной и не посрамлю его память. — Он похлопал себя по броне и улыбнулся Каспару своей широкой улыбкой. — Я, знаешь ли, делаю лучшие доспехи во всей стране. Наилучшие.

— Ничуть не сомневаюсь, — согласился торра-альтанец, направляя косматого скакунка по ковру колокольчиков.

Забавно — он почти слышал тоненький заливистый перезвон. По коже вдруг пробежали мурашки: юноша ощутил, что за ним следят, несомненно, следят. Кругом не было заметно ничего необычного — лишь как-то причудливо изгибались деревья, да птицы примолкли, точно чего-то выжидая.

Он откинул плащ, выставляя на обозрение ребенка в перевязи, и закричал во всю мочь:

— Я пришел с миром! Я принес вашего ребенка.

Ясеневый лес вдруг снова наполнился птичьими голосами. Пронзительные крики потревоженных куропаток смешивались с треском сорок. Казалось даже, будто они перекликаются друг с другом — что было совсем уж неестественно. Сжав зубы, юноша ехал вперед. Листва шелестела, шепча о вторжении чужаков, под зелеными сводами колыхались непонятные тени, сливающиеся с тенями самих деревьев.

— Ваш ребенок здоров! — снова прокричал торра-альтанец.

Из деревьев вылетело вдруг пять стрел без наконечников. Дрожа, они впились в землю под копытами пони. Подменыш пронзительно заплакал.

 

15

 

— О, Халь! Я так боюсь, что не оправдываю вашего доверия, — убито пробормотал Пип, склоняясь над подергивающимся телом молодого дворянина.

Он украдкой покосился на Брид, гадая: не перестать ли ее слушаться? Младшая жрица казалась обескураженной и подавленной, раздраженно дергала себя за волосы, пытаясь придумать чары, способные освободить друзей из колдовского сна. Сколько еще придется сидеть тут и ждать, пока она признает свое бессилие?

Не попытаться ли овладеть ситуацией, взять дело в свои руки? Может, не обращая внимания на Брид, отыскать пропавших лошадей и повести Халя и остальных прямиком домой? Хотя полуобглоданные тела Чернокнижника и Тайны лежат на поляне, это еще не значит, что остальные лошади тоже погибли. Решившись, Пип предложил Брид этот выход из затруднительного положения.

— Если мы попробуем перевозить их, они могут окончательно сойти с ума, — возразила девушка. — А мне нужен Халь! Без него ей не выжить!

Кому «ей»? Пип ничего не понимал, а Брид просто-напросто отмахивалась от его вопросов, стоя над Халем и хладнокровно наблюдая, как изнуренное лицо молодого воина кривится от боли и страха. Внутри Пипа что-то щелкнуло. Он сидит тут уже почти час, а Брид так ничего и не добилась! Ухватив девушку за воротник, паренек хотел встряхнуть ее, заставить выслушать — но был изумлен силой, с которой она отшвырнула его в сторону.

— Отстань, безмозглый мальчишка, — прошипела она.

Пип поглядел на Халя, поглядел на Брид — и понурился. Он не в силах ничем помочь Халю, человеку, которым восхищается больше всех в мире — если, конечно, не считать самого барона Бранвульфа.

— Да кто ты такая? Лесная девка, вот и все! — с издевкой выкрикнул он.

— Ха! — расхохоталась она в ответ. — Ты ничего не знаешь обо мне! Ничего!

Брид резко повернулась к нему спиной, теребя в руках шнурок от мешочка с рунами. Встряхнув костяные пластинки на ладони, она как-то странно, даже неуверенно поглядела на них.

— Хм-м... — Жрица провела по ним пальцем, точно они были ей незнакомы. — Но многого еще недостает.

Внезапно решившись, она закатала рукав, извлекла из-за пояса серп и провела тонкий надрез пониже локтя, подняв руку, чтобы кровь стекала в ямку. Обмакнув в кровь палец, она прочертила на лбах всех четырех спящих руну Великой Матери и, довольная проделанным, уселась на корточки и принялась декламировать заклинания.

— Я Одна, но во мне Трое. Я собрала их в себе. Мать, Великая Мать, воплотись во мне! Мне нужна твоя помощь!

Ренауд подбежал к Пипу и прижался к нему, обхватив обеими руками.

— Земля дрожит! Я же чувствую!

Пип решил, что у принца просто расшалились нервы, но деревья вокруг и впрямь закачались, склоняясь, словно отдавая почести Брид. На миг девушку охватило голубое сияние, сияние силы — охватило и тут же угасло.

Жрица с досадой отшвырнула серп.

— Великая Мать! Она же еще в Иномирье, она еще не ушла в Аннуин. Дух ее еще с нами. Нас все еще Трое. Дай мне свою силу. Я должна привести Халя в чувство. Лишь он способен вернуть ее к нам. Она нам так нужна!

Всхлипывая, девушка бессильно осела на колени и, опираясь на руки, склонилась к самой земле, выкрикивая в нее мольбы.

Потом замолчала и несколько мучительно долгих секунд прислушивалась. Откинула с лица длинные локоны — прелестные локоны Брид, что за последние дни свалялись в неопрятные колтуны, в которых застряли веточки, листья и всякий лесной сор. Сжала в руках по горсти земли и вскочила на ноги, сыпля землю между скрюченных пальцев. Воздела руки к небу, сжимая что-то невидимое, как будто ловила мысли из воздуха и притягивала к себе.

— Но у меня есть то, что нужно! Конечно! Последняя жертва!

Она погладила свое гибкое тонкое тело, скользя пальцами по груди, по тонкой талии. Глаза ее лукаво сверкнули.

Пип передернулся.

Алые губы Брид сложились в полуулыбке.

— Я же Брид, Дева, — произнесла она таким тоном, будто мысль эта была ей непривычна. — И мне есть что отдать ради силы. Я не обижу Великую Мать, а она не обидит меня.

— Брид, ты нездорова, — прошептал Пип, пугаясь безумного выражения глаз юной жрицы.

Девушка подняла руку — струйка крови тонкой змейкой обвилась вокруг ее предплечья.

— О, Великая Мать. Услышь меня!

Она бросилась ниц, яростно извиваясь по влажной лесной подстилке. Почему-то чем растрепаннее и грязнее становилась младшая жрица, тем сильнее Пип желал ее сильное и восхитительно женственное тело.

— Я Дева, я могу предложить величайшую магию первого посвящения! — Внезапно безумное выражение исчезло с ее лица. — Вот именно! И распоряжусь этой магией с умом!

Она огляделась.

— Но кого же выбрать? Халь, Кеовульф и Абеляр — все отважны, все достойны. — Девушка смерила внимательным взглядом Ренауда. — И принц — хотя у него, боюсь, духа не хватит.

Глаза ее скользнули по Пипу и, ни на миг не задержавшись на нем, вернулись к Халю.

— Она не простит меня, — произнесла младшая жрица, обращаясь к молодому воину. — Кабы ты бодрствовал, то принял бы участие с должным пылом, но ты, увы, спишь. Остается лишь один выбор. О, дитя, прости меня, я причиню тебе боль — но я должна действовать.

Она обвела взглядом лес, чуть прищурившись, точно выискивала что-то в тени деревьев.

— О да, пахнет кобольдами! Она молодец, что призвала их. Значит, и он придет. — Брид щелкнула пальцами. — Пип, идем к иве. Оставь меч рядом с Халем и пойдем со мной.

Пип отгадал, что она задумала. Неужели она избрала его? А почему бы и нет? Ведь из него так и брызжет юношеская энергия! Паренек с пересохшим горлом припустил за юной жрицей и неуверенно остановился в нескольких шагах от ивы. Брид коснулась рукой корявого ствола и окликнула дерево:

— Сайлле Земли, Ведунья-Ива. Дождемся ночи и восхода луны — в тот час магия ивы сильнее всего.

Пип нервно покосился на котел чародеев. А ну как призраки вернутся? Правда, Брид говорила, что этого можно не опасаться, но все-таки...

Время тянулось медленно, жрица ничего не предпринимала, выжидая, пока сядет солнце. Мало-помалу любовный пыл Пипа поубавился, паренек отошел в сторону и сел на бревно, жуя веточку. Брид все так же безмолвно несла стражу под деревом.

Темнота подкралась незаметно. Пип даже удивился, обнаружив, что уже настала ночь, а над деревьями поднялась луна. Брид наконец-то проявила признаки жизни. Паренек поглядел на прибывающую луну. Хотя она еще не округлилась окончательно, но Пип в жизни не видел, чтобы она была такой яркой и большой. Брид запела — глубокий сильный голос торжественно разносился под сводами леса.

Внезапно паренек разинул рот, роняя изгрызенную веточку.

— Ты призвала меня! — раздался из тьмы под ивой надтреснутый старушечий голос. — Много воды утекло. Не думала увидеть тебя в столь добром здравии. И такой молодой! Твоя магия гораздо, гораздо сильнее, чем я полагала.

— И все же не такая сильная, как мне бы хотелось. У меня осталась только одна возможность — и я выжму все, что могу, из этой силы, из этой жертвы.

Согбенная фигура выступила из тени и, шаркая, шагнула вперед. Пип сразу же узнал странную старуху, что помогала тушить пожар в Хобомани, когда кобольдам грозила гибель в огне.

Она кивнула, откидывая с головы свисающие края капюшона и подставляя лицо потокам лунного света. Зашагала вокруг расколотой ивы.

— Приятно, что ты меня не забыла. Давно уже Троица не выбирала никого из нашего рода. Слишком часто жрицы подчинялись зову лишь собственных своих страстей.

Старуха со свистом вобрала в себя воздух. Пип ждал, что она завоет по-звериному, но из горла ее вырвался звук, более напоминающий глубокий стон, переходящий в рев. Откуда ни возьмись, налетел резкий ветер — он пел и шумел в ветвях древнего дерева, вихрем налетал на старуху. И вот в ответ вдали раздался ясный, безошибочно узнаваемый трубный рев могучего оленя, гулкий и звучный. Брид воздела руки.

— Да начнется танец жизни!

Жрица поставила к ногам золотую чашу. Старуха сорвала у основания ивы несколько тонких, гибких, как хлыст, побегов, выложила из них кольцо вокруг Брид и принялась медленно, торжественно выхаживать по периметру этого круга.

— Да родит сия магия великую жизнь! Да будет жизнь!

Она обошла поляну, прикасаясь к ветвям деревьев, что росли по краю. И в ответ из стволов начали выходить новые темные фигуры, такие же старые и согбенные, как и она сама. Пип протер глаза. От этого хождения по кругу у него уже голова закружилась. Казалось, даже деревья присоединились к пляске, качая ветвями в ритм пения дряхлых и сморщенных старцев и старух, что, в свою очередь, раскачивали руками, точно подражая деревьям.

— О жизнь! Великая жизнь! — пели они. — Мы рождены Землей, мы деревья Земли, и мы будем жить!

Невообразимый хоровод кружился по поляне, все разрастаясь и призывая в свои ряды новых и новых диковинных созданий.

Пип съежился: из леса валом повалили звери: барсуки, кабаны, лисы, кролики — все они вливались в великий танец жизни. Вращаясь в центре круга, Брид повелительно щелкнула пальцами:

— И ты, Пип. Танцуй! А зачем еще ты здесь, скажи на милость?

В следующую секунду на поляну выскочил легконогий олененок, а за ним — огромный белый олень. Могучий, величественный, он возбужденно трубил, угрожающе наставляя ветвистые рога на всякого, кто смел заступить ему дорогу. Одним прыжком он перелетел через кольцо ивовых прутьев — и Пип ахнул. В центре поляны стоял уже не олень, а человек — высокий мужчина с длинным луком в руках, красивый, но очень уж своеобразной, сугубо земной красотой. Такой же крестьянин, как и сам Пип. Одет он был в кожаные штаны и зеленую тунику, длинные нечесаные волосы спадали на плечи.

— Добро пожаловать, Харле! — приветствовала его Брид.

Они начали кружить друг возле друга. Лесной великан отбросил лук и сорвал с себя тунику, оставшись голым выше пояса. Смуглый, мускулистый, он двигался грациозно и энергично, рыча на любое животное, что смело подойти слишком близко, возбужденно фыркая и вбирая аромат вожделения, что окутал поляну. Взяв из рук девушки серп, Харле рассек на ней платье, скинул с ее плеч. Обнаженное тело юной жрицы сверкнуло в лунном сиянии.

Сейчас не было места ни скромности, ни целомудрию. Наблюдатели пели громче и громче, быстрее и быстрее, понуждая к совокуплению. Харле скинул штаны и, огромный, обнаженный, подступил к Деве. Со звериным рыком схватил ее, кинул лицом вниз наземь. Он упал на нее, как лев, что жаждет овладеть львицей, кусая девушку за шею, крепко прижимая к себе.

Что было дальше, Пип не видел. Его бросило в жар от неистового возбуждения, ритмы заклинаний подчинили всех на поляне ритму любви, и страсть участников танца поддавала жару царящей кругом атмосфере, заряжая воздух энергией.

Нет, он должен, должен это увидеть! Пробиваясь сквозь толпу танцующих, ныряя под переплетенные руки самых невообразимых созданий, паренек пробрался к ивовому кругу.

Брид закричала от боли.

— Великая Мать! — простонала она. — Я предлагаю Тебе магию первого союза. Освободи разумы этих несчастных от колдовского наваждения! Освободи их из темницы кошмарных сновидений! Освободи их! Освободи! — выкрикивала она, пока Харле, сладострастно урча, входил в нее.

Пип не мог оторвать от этого зрелища глаз, слишком потрясенный и слишком захваченный пульсирующей песней, чтобы испытывать отвращение или страх. Сейчас над Брид возвышался уже не человек, но и не олень, а что-то среднее: белая изморозь шерсти на мускулистых человеческих плечах, огромные ветвистые рога над головой. Нечленораздельно урча, чудовище двигалось в такт с Брид. Запрокинув шею, Харле овладевал Брид, как олень своей самкой, быстро и резко вонзаясь в нее под мерный топот танцующих ног.

— Освободи их! — снова вскричала Брид. — Освободи!

Бедра Харле ходили все быстрее и быстрее. С протяжным стоном он притискивал Брид к себе. Древние лесные существа стучали по земле деревянными посохами.

— Магия! Магия! Магия! — твердили они. — Да породит она жизнь!

Заклинания их прорезал душераздирающий вопль.

Падая, Пип сперва не понял, что отшвырнуло его. По лесу раскатился отчаянный визг, звери вмиг рассыпались, спасаясь, кто куда. Поляна опустела. Лишь в центре ивового круга остались две сплетенные фигуры.

А рядом, дрожа от гнева, стоял Халь с рунным мечом в руках. С неистовым ревом он отшвырнул от возлюбленной полузверя-получеловека. Харле оборонительно наставил на молодого воина рога.

— Ты не тронешь его, — холодно заявила Брид Халю.

— Как ты могла? Я любил тебя, одну тебя. Ты тысячи раз отказывала мне — а потом отдалась зверю. Распутница! — обрушился на нее Халь. Голос его срывался, челюсть тряслась от душевной муки.

— Лишь так я могла пробудить тебя от сна, — невозмутимо произнесла Брид, не выказывая ни тени страданий загубленной любви. Она преспокойно стояла на месте преступления, не думая ни оправдываться, ни объяснять свои поступки. — Халь, отойди. Ты не понимаешь.

— Все я прекрасно понимаю! В тебе говорила похоть! Не отрывая глаз от Халя, Брид наклонилась и подняла чашу.

— Харле, уходи! — велела она с устрашающей властностью.

— Я не могу оставить тебя с этим человеком, — проворчал тот. — Он убьет тебя.

— Я уже мертва, — возразила жрица. — А теперь уходи!

Харле повернулся, перемахнул через кольцо — и Пип увидел исчезающего в чаще белоснежного красавца-оленя.

Все еще обнаженная, залитая серебристым лунным светом, Брид поглядела на Халя.

— Другого способа не было. Мне пришлось пустить в ход эту магию. Мне жаль, что ты так страдаешь, но ты должен понять и простить. Она ни в чем не виновата.

Халь зажмурился. Слушать он не мог. Пип тоже был глубоко потрясен случившимся, однако понимал: надо немедленно что-то предпринять. Кеовульф с Абеляром тоже поднялись на ноги, хотя еще и покачивались.

— Спокойнее, Халь, спокойнее, — урезонивающе проговорил рыцарь. — Повремени. Нельзя судить второпях. Брид не шелохнулась.

— У меня не было выбора, — тихонько повторила она.

Взгляд девушки был устремлен на острие рунного меча, который Халь грозно наставлял на нее. В глазах не было страха — лишь напряженное ожидание.

— Нет! — завопил Пип, одним прыжком оказываясь рядом с Халем и хватая молодого воина за руку с мечом. — С ней что-то произошло. Она была не в себе. Не вини ее! Она сделала это ради тебя!

Пытаясь вырваться, Халь с силой ударил неожиданного заступника рукоятью меча в висок. Но Пип не отпускал.

— Халь, умоляю!

Следующий удар отшвырнул его на землю, но паренек не сдавался. Он обхватил ноги Халя — и почувствовал, как в руку ему впилось лезвие рунного меча. Зажимая рану, Пип закричал от боли.

— Прочь с дороги, мальчишка! — прорычал Халь. — Я любил ее. Она принадлежала мне. И только мне!

— Халь, нет же! Она сделала это, чтобы спасти тебя. Ей нужна была очень сильная магия.

— Это меня спасет? Предательство? Лучше бы я умер! Она была моей!

Не в силах смотреть, Пип в ужасе скорчился на земле, оберегая раненую руку. Послышался глухой звук ударов — Халь с нарастающей яростью бил Брид по голове рукоятью меча, пока девушка не рухнула к его ногам. Как ни старались Кеовульф с Абеляром оттащить обезумевшего ревнивца прочь, но они еще не пришли в себя от пережитого и он без труда расшвырял их в стороны.

— Моя! — гремел он, пиная девушку ногами. Даже не пытаясь защититься, юная жрица лежала, прижимая к себе золотую чашу.

— Скажи что-нибудь, ведьма! — прорычал Халь.

Но Брид молчала и лишь глядела на него, точно нарочно распаляя ярость молодого воина, доводя его до безумия. Потеряв рассудок, Халь занес меч, целя в грудь девушки.

— Нет! Нет! — отчаянно завопил Пип. — Не надо!

— Умри! — Халь с силой опустил меч. По лесу раскатился смертельный звон. Острый клинок легко прошел через середину чаши и вонзился в мягкую плоть под ней. Халь все продолжал нажимать, пока эфес меча не уперся в золотой ободок чаши. И только тут молодого воина словно отпустило.

Бессильно упав на колени рядом с возлюбленной, он глядел на нее полными слез глазами.

— Зачем, Брид, зачем? Брид, любимая, зачем ты сделала это с нами?

Девушка извивалась и билась на земле, изо рта и ноздрей у нее хлынула кровавая пена. Она задыхалась, пытаясь что-то сказать:

— Халь, прости... Попытайся понять, это вовсе не...

Договорить она не успела. Челюсть дернулась, открытый рот застыл, глаза помутнели и подернулись молочной пеленой — искра жизни покинула их.

Рухнув ниц, молодой воин рыдал, в муке и ярости колотя кулаками землю.

— Она была моей любовью, всей моей жизнью... Халь поднес еще не остывшую руку Брид к губам.

— О Мать, Великая Мать, что я натворил? Что за безумие обуяло нас всех? — в отчаянии вопрошал он. — Как она могла? Гнусное, противоестественное действо, необузданная оргия.

Он ненавидел Брид — и все же любил больше, чем саму жизнь. И вот — убил ее. В глубине души Халь понимал: никто, никогда не простит его. Он убил Одну-из-Трех, навеки покончил со Старой Верой — но сердце его сейчас оплакивало лишь личную утрату. Как будто кто-то вставил ему в горло острый длинный крюк и теперь пытается выворотить все внутренности. Душа юноши надрывалась от крика, так мучительна была боль потери.

Раскачиваясь и стеная, Халь сидел подле тела Брид. Внезапный удар по голове свалил его набок. Следующий удар пришелся по спине. Инстинкт безупречно выученного бойца взял верх — юноша перекатился и вскочил на ноги, готовый дать противнику отпор. Абеляр снова налетел на него с яростью раненого кабана и принялся молотить кулаками по животу. Молодой воин и не хотел бить в ответ — но инстинктивно выбросил руку, заехав лучнику по челюсти.

Абеляр отлетел назад, потеряв равновесие, упал на одно колено, но тотчас же снова ринулся в атаку. Краем глаза Халь заметил, что остальные бегут разнимать их. Кеовульф обхватил Абеляра поперек туловища, а Пип повис на руках. Вдвоем им кое-как удалось оттащить легендарного героя.

Разведенные в разные стороны противники мерили друг друга злобными взглядами. Халь знал, что мог бы избить лучника до потери сознания, но у него не нашлось бы ни энергии, ни воли к победе. Все обвинения и проклятия, которыми осыпал его Абеляр, были абсолютно справедливы — и за это молодой воин ненавидел его еще больше.

— Прекратите!

В голосе Кеовульфа зазвучали вдруг такие пронзительные, тревожные нотки, что оба они повернулись к рыцарю. Тот горестно склонился над Брид, обнимая дрожащей ладонью ее щеку. Добрые полминуты он, не отрываясь, смотрел на грудь девушки. Напряженная, натянутая, точно струна, фигура отражала недоверие и надежду одновременно.

— Абеляр, не подпускай его! — приказал Кеовульф, кивком указывая на Халя.

Но мог бы ничего и не говорить. Халь сам отошел прочь, остановился на краю круга. Лицо его потемнело от отвращения к самому себе.

— Халь, — еле слышным шепотом слетело с губ Брид. — Передайте ему, что я его люблю... Она застонала.

— О, какая боль, ужасная боль... Морригвэн терпит все эти страдания, и даже еще более худшие...

— Жива! — с радостным изумлением заорал Пип. Ловя ртом воздух, Брид чуть приподнялась и с ужасом уставилась на торчащий из груди меч.

Кеовульф метнул на Халя ледяной уничижительный взгляд.

— Принеси дров! Разведи огонь. Девочка, оказывается, куда крепче любого из нас, она еще жива.

Потрясенный, сбитый с толку, постепенно начиная осознавать странную боль в руках и плечах, Халь торопливо подвинул горящие поленья поближе к Кеовульфу. Но глядеть на Брид так и не мог. Стоя поодаль, трясясь всем телом, он смотрел, как остальные ухаживают за той, которую он любил превыше всего на свете. Его любовь, его жизнь — но она предала его. Молодым воином владел мучительный душевный разлад. О, пусть предательница умрет! Но ведь он любит ее, любит — пусть она останется жить!

Не в силах более выносить этой боли, Халь повернулся и опрометью, не разбирая дороги, кинулся в лес. Ветки ив хлестали его по лицу, остролист обдирал спину.

Наконец он очутился на полянке у сонной реки. Серебристое лунное сияние, чуть покачивающиеся лесные цветы и травы... Тишина и покой — как в сказке. Халь окунул голову в воду, надеясь, что холод вернет ясность его разуму. Чародейское наваждение еще не до конца оставило его, еще свежи были и боль, и страх, и ощущение полной беспомощности. Теперь он проснулся, но действительность оказалась несравненно хуже любого кошмара — тот зверь, овладевший Брид, не был сном!

Желудок скрутило от тошной муки, перед внутренним взором навеки застыла чудовищная картина. От ярости молодой воин все никак не мог осознать, какое же непоправимое зло сотворил — но где-то в глубине души постепенно нарастало, ширилось чувство вины. Обессилев, он бросился ничком на землю, плечи его сотрясались от рыданий. В глазах стоял образ Брид, пронзенной мечом.

— Брид, моя Брид...

Очень не скоро юноша вновь обрел способность думать. А когда наконец открыл глаза, перед ним, откидывая с лица гриву седых волос, стояла дряхлая сгорбленная старуха.

— Сколько страданий по совершенно пустячному поводу! Ну что ты так убиваешься? Она ведь высшая жрица, она принадлежит Великой Матери. Знаю, тебе трудно понять, но в общем итоге все это не будет играть решительно никакой роли.

Безотчетно оберегая левую руку, Халь взглянул сквозь слезы на старуху и, как прежде Пип, сразу узнал ее. А узнав, отпрянул, объятый отвращением.

— Твой сын обесчестил ее!

— Едва ли. Это был магический ритуал, а не акт любви. Притом ритуал, необходимый, дабы исцелить тебя, Халь. Только то была вовсе не Брид. — Старуха кивнула на его руку. — Сильно болит? Дай-ка гляну, я — целительница умелая.

Халь машинально повиновался. Что-что, а собственные увечья сейчас занимали его меньше всего.

— Что ты хочешь сказать? Как это — не Брид? Выступала ли она в роли жрицы или сама по себе, это все равно была Брид. Ой!

Пальцы ведуньи пребольно ощупывали его руку.

— Старая рана. Кости уже срослись, только вот кривовато, потому и болит. Боюсь, тут уж ничего не поделаешь, разве что жуй ивовую кору — так будет легче.

— Предпочитаю терпеть боль, — прорычал юноша. — Она напоминает мне о том, что я натворил.

— Но это же была не Брид, Халь. Не Брид — Морригвэн.

— Ха! Как будто кто-нибудь в состоянии перепутать Брид с Морригвэн. Кроме того, старая Карга давно уже умерла.

— Уж я-то способна узнать Морригвэн, когда вижу ее, какой бы облик она ни приняла. Это была Морригвэн, — гнула свое мать Харле.

— А где же Брид?

— О да, теперь-то это Брид. Морригвэн была с Харле. А когда ты ткнул Морригвэн мечом, вернулась Брид. Рунный меч Великой Матери пронзил Чашу Онда — это необыкновенно символическое действо. Оно открыло путь между мирами. Морригвэн ушла, а Брид вернулась.

У Халя голова пошла кругом. Что ж это получается? Он убил Морригвэн, которая и так давным-давно мертва, а теперь Брид, хотя еще жива, лежит с мечом в груди.

— Идем, Халь. — Голос матери Харле не дал ему додумать эту мысль до конца. — Я уже сделала для нее все, что могла. Ей нужен ты.

Скованно и неловко, ковыляя на негнущихся ногах, точно побитый щенок, молодой воин побрел за старой ведуньей. Весь маленький отряд собрался на поляне перед костром. Кимбелин сидела чуть поодаль от остальных, заламывая руки от тревоги. Как выяснилось, мать Харле умудрилась-таки извлечь меч из груди юной жрицы. Кеовульф держал девушку на руках, а Абеляр метался туда-сюда, точно взволнованный муж, когда жена рожает. Увидев Халя, он глухо зарычал — с такой ненавистью и яростью, что юноше стало даже страшновато. В глазах Халя стояла темнота, мир кругом сливался в одно смутное пятно. Даже Брид, всегда представавшая ему светлым лучом, теперь стала какой-то темно-лиловой. Ведь она больше не была его Брид.

Он так толком и не понимал всего произошедшего, но даже если и впрямь гнусное действо свершила именно Морригвэн — воспользовалась-то она все равно телом Брид. И вот теперь изменница покоилась на руках Кеовульфа.

Халь подошел к огню.

— Как она? — хриплым от слез голосом спросил он. — Будет жить — или я убил ее?

Сейчас, пребывая в этой бездне горя, он был предельно честен с собой и окружающими. Да, он совершил худшее преступление.

— Не знаю, — признался Кеовульф. — Вообще-то я повидал немало ран. Такой удар должен был неминуемо ее прикончить. И все же она жива.

— Тс-с. — Старуха приложила палец к губам. — Это нечто неизмеримо большее, нежели обычная рана. Это сплошная магия. Я не верю, что Великая Мать позволила бы, чтобы одно из ее орудий обратилось против высшей жрицы, когда бы в том не было крайней необходимости. Возможно, рана не такова, какой кажется, — ведь на самом деле Халь убил не Брид, а Морригвэн.

Пип яростно затряс головой.

— Нелепость какая-то! Морригвэн уж сколько месяцев, как скончалась... Хотя что-то здесь и вправду не так. Он весь передернулся, вспоминая пережитое.

— Халь, в Брид и впрямь было что-то очень и очень странное, — начал он, все еще не отнимая ладони от повязки на руке.

Торопясь, захлебываясь словами, паренек попытался пересказать диковинные события, произошедшие в покоях Ирвальда.

— Тсс! Не шумите. Потише! — попросила мать Харле, гладя девушку по голове. — Халь, ты ей нужен. Утешь ее, успокой. Возьми ее за руку.

Хотя все внутренности у него сводило резкой судорогой, молодой воин заставил себя взять безжизненную руку Брид. Теперь, когда ярость улетучилась, а вместе с ней — и рожденная ею сила, даже такое простое движение причинило ему острую боль в месте перелома. Девушка чуть пошевелилась, тело ее закостенело от мучительного спазма.

— Оберегайте ее, следите, чтобы ей было тепло, — посоветовала ведунья. — А я сделала все, что могла.

Халь хотел было протестовать, хотел молить старуху, чтобы она осталась, но, обернувшись, обнаружил, что мать Харле уже исчезла. Старая ива на другом конце поляны раскачивалась и махала ветвями, словно от сильного ветра, хотя остальные деревья стояли спокойно.

Кеовульф бережно передал Брид Халю. Молодой торра-альтанец сел, скрестив ноги, точно качал малое дитя. Просторный плащ окутывал его и его возлюбленную. По щекам юноши струились слезы.

— О, Брид, — пробормотал он. — Я люблю тебя больше всего на свете — и все-таки никогда уже не смогу взглянуть на тебя прежними глазами.

Абеляр сжал кулаки, пылая ненавистью.

— Нельзя подпускать его к ней. Он не имеет права находиться рядом с Брид. Подумайте, что он с ней сделал!

— Полегче, Абеляр, полегче, — хладнокровно отозвался Кеовульф. — Вспомни, ведь Морригвэн сама все подстроила именно таким образом. Насколько мы можем судить, она рассчитывала, что ревность Халя заставит его поднять против нее меч. Наверняка она знала: когда он пронзит чашу, Брид вернется. И так оно и вышло. Так что Халь не сделал ничего плохого. Он спас ей жизнь — а не отнял.

— На практике, может, оно и так. Но ведь он стремился убить ее. Все из-за его мелочной ревности, — прорычал Абеляр.

— Мелочной? Гм, не знаю, как бы отреагировал я сам, обнаружь Кибелию в объятиях другого.

— Но это был всего-навсего религиозный обряд, — возразил Абеляр. — Как мог он ревновать?

— Да полно тебе, Абеляр! — не выдержал Пип. — Не станешь же ты всерьез утверждать, будто для ревности не было повода!

Молодому воину приятно было слышать, что друзья встают на его защиту. Однако сам себе прощения он не находил. Ведь Абеляр прав. Кто бы ни находился на поляне с Харле — Брид или Морригвэн, он, Халь, метил в грудь Брид. Вот что самое гнусное. Пристыженный, опозоренный, он не мог придумать ни единого способа загладить содеянное.

Чувство вины заглушило ярость, истощило силы юноши. Он все клонился к земле и наконец тяжело сполз на траву, скорчившись рядом с возлюбленной. Через некоторое время до сознания его смутно, точно сквозь вату, донеслись радостные крики Пипа, возвещавшие о том, что нашлись кони Хардвина и Ренауда. Но, должно быть, потом Халь снова заснул. Проснулся же резко, рывком. Брид кричала и звала на помощь. Все остальные тоже проснулись и подбежали к ним.

— Халь, — стонала несчастная, — Халь, отвези меня домой. Отвези меня к Керидвэн. Отвези меня домой... — Она еще некоторое время бормотала что-то неразборчивое, а потом вдруг выкрикнула: — Я должна рассказать ей про Каргу — она так страдает... страдает...

— О, силы небесные! — воскликнул Абеляр. — Должно быть, Морригвэн томится в застенках Абалона! — Лицо его побелело. — Мы должны выполнить просьбу Брид.

— Сир! — Пип с готовностью отсалютовал Халю. — Я нашел свою лошадь, а также коней Хардвина и Ренауда. Тайна и Чернокнижник мертвы, а остальные разбежались. Поезжайте на моей кобылке — она у меня смирненькая, так что вы сможете повезти Брид. А я позабочусь о принцессе, — с надеждой добавил он, радостно улыбаясь.

— Нет, Пип. Абеляр прав. Нельзя доверять Брид мне — ведь я ее предал.

Абеляр удовлетворенно кивнул, но потом повернулся к Кеовульфу:

— Я тоже не справлюсь, всадник из меня никудышный. Придется тебе.

— Согласен, — кивнул калдеанский рыцарь. — Но, Пип, и думать не смей, что тебе доверят принцессу. Она слишком ценна для нас!

Халь с тяжелым сердцем поднял свой меч — и немедленно на него накатила дурнота. Хотя древнее оружие все еще заряжало его энергией, он более не мог владеть им. Он поднял этот клинок на Брид — и в ушах все еще звенела торжествующая песнь напившегося крови рунного меча. Сжав зубы от боли, Халь убрал клинок в отделанные мехом ножны и тут заметил почти на самом острие маленькую зазубринку — но не придал ей значения, а передал оружие на хранение Кеовульфу.

Приторочив к седлу Чашу Онда и беспрестанно жуя ивовую кору, чтобы облегчить боль, Халь посадил Кимбелин позади себя и пустился в дорогу. Кеовульф вез Брид, бережно держа ее на груди. Голова раненой бессильно болталась у его плеча. Так они ехали четыре дня, и за это время Пип успел много раз во всех подробностях поведать каждому желающему небывалую историю их заточения в замке барона Кульфрида и кровопролитных жертвоприношений, совершенных безумным сыном барона, Ирвальдом.

Рассказ мальчика немало озадачил Халя, хотя молодому воину было трудно думать — стоны Брид становились все громче, гортаннее, бедняжка, не приходя в сознание, начала вырываться и извиваться от боли. Кеовульфу делалось все труднее везти ее, а потому на четвертый день отряд рано встал на ночлег. Огонь развели побольше — ночи были холодными.

Под утро Кеовульф окликнул молодого торра-альтанца:

— Халь, она приходит в себя.

Юноша подошел поближе. Юная жрица и впрямь звала его, протягивая к нему руки.

— Халь... Халь... — задыхаясь, простонала она. — Халь, какая боль... ты и представить себе не можешь... Одолжи мне частицу твоей силы. Я была в Иномирье. Что произошло? Халь, почему ты не обнимешь меня? Что случилось? Что со мной?

Молодой воин попятился, отошел в глубокую тень, обрамлявшую круг яркого света костра. На душе было темно и уныло. Казалось, только здесь, в тени, ему и место. Отныне он принадлежит миру трусливо бегущих теней. Несколько мгновений юноша даже думать ни о чем не мог — лишь переживал всю полноту мук ревности и вины. Наконец рассудок все же возобладал над чувствами. Халь взял из седельной сумки чашу и отнес ее Брид. Девушка изумленно взглянула на нее.

— Чаша Онда! — прохрипела младшая жрица. — Но только погляди на нее! Какая дыра! Но это же невозможно: чаша сделана из того же металла, что и рунный меч. Ее ничем не пробьешь.

Столь долгая речь утомила ее, бедняжке не хватало дыхания.

— Пробьешь — рунным мечом. Абеляр, расскажи ей, — промолвил Халь с тихой покорностью судьбе.

— Охотно!

Голос лучника сочился ядом.

— Нет, Халь, не покидай меня, — взмолилась Брид.

— Я должен, — возразил ее жених. — Когда ты все услышишь, то первая не захочешь, чтобы я и близко к тебе подходил.

Не в силах слушать, что скажет его возлюбленная, узнав всю правду, он вновь отступил в тень и невидящим взором уставился на спрятанный в ножны рунный меч, притороченный к седлу Кеовульфа. Глядел — но не видел: перед глазами стояло лишь все то же ненавистное видение, Харле и Брид. Через некоторое время, вернувшись к осознанию окружающего, Халь вспомнил о зазубрине на лезвии меча, но снова не удосужился поразмыслить, что она означает. Юноша с головой ушел в созерцание собственных несчастий и все не мог отделаться от образа возлюбленной, отдающейся зверю.

Плечо и рука по-прежнему ныли, но этому Халь даже радовался: его не оставляло жуткое ощущение, что если не проверять постоянно руку, она возьмет да исчезнет. Видать, здорово подкосил его тот кошмар, в котором Кеовульф ампутировал его руку.

Брид в ужасе зарыдала. Халь отвернулся, краем глаза уловив какое-то движение в еще более густой тени. Кимбелин, все эти дни державшаяся тише воды, ниже травы, внимательно глядела на него, склонив голову набок. Молодой воин улыбнулся ей, она улыбнулась в ответ. Такая прекрасная, такая чуткая, она, казалось, жаждала его общества. Принцесса была обворожительна, но Халь знал: он не любит ее. Что ж, тем лучше — зато и боли она ему не причинит. С ней он никогда не испытает этой душераздирающей боли оскверненной любви. Она никогда не возбудит в нем этой ревности, ревности, что выворачивает внутренности и толкает на самые чудовищные преступления.

Ободренная улыбкой торра-альтанца, Кимбелин подошла ближе.

— Великая Мать никогда не простит меня, — промолвил Халь, радуясь, что хоть кто-то готов выслушать его исповедь.

— Не стоит так винить себя, — сочувственно покачала головой принцесса. — Вспомни, что она натворила. Ни один кеолотианец не потерпел бы, чтобы его женщина совершила этакую гнусность.

Халь мрачно кивнул. Кимбелин казалась ему прекраснее обычного. Голос ее звучал так мягко, волосы были аккуратно расчесаны и уложены, хотя избавиться от грязи, облепившей одежду, принцесса так и не смогла.

Она улыбнулась ему.

— Если с кем тут и обошлись нечестно, так это с тобой. Не поверил же ты и в самом деле в этот фокус-покус, будто ее душа временно поменялась с кем-то местами.

Кимбелин залилась серебристым смехом.

— Напротив, вполне поверил, — сухо возразил Халь, хотя лицо его потемнело. Вся эта история звучала и впрямь малоправдоподобно.

Кимбелин коснулась его плеча.

— Она же простая крестьянка. Чего еще от такой ожидать?

Принцесса еще немного придвинулась к Халю. Дыхание ее было таким свежим и сладким...

Остальные их спутники уже седлали лошадей, собираясь ехать дальше. Халь галантно повел Кимбелин к своему скакуну.

— Я просто хочу знать, почему она выбрала Харле. Неужели нельзя было использовать в магическом обряде меня?

— Тоже мне, магический обряд! Самое обычное скотство! Я же все видела.

Они поскакали дальше через лес, держа курс на запад, к побережью. Почему-то от ощущения теплого тела, прильнувшего к его спине, Халю становилось чуть легче.

— Ненавижу плавать на кораблях! — громко пожаловалась Кимбелин. — Почему нам нельзя ехать сушей, через Ваалаку?

— Простите, но морем до Фароны куда ближе и быстра, — объяснил Кеовульф. — Кроме того, приближаться к Торра-Альте слишком опасно. Как вы помните, король Рэвик отдал ее овиссийцам, а ведь вас похитил именно Тапвелл. Нет-нет, лучше не привлекать к себе излишнего внимания, пока не доберемся до Фароны. Кто знает, вдруг на вас готовится очередная засада?

— Через Торра-Альту ехать нельзя ни за что, — вмешался Пип. Из-за раны он держал уздечку одной рукой. — Я же вам рассказывал: на службе у барона Кульфрида был один овиссиец — тощий верзила, который тайком встречался с Всадником и Пальцем. Не говоря уж о самом Пальце! — Глаза паренька сверкали от возбуждения. — Палец, тот самый, что взял нас с Броком в плен.

— Он был среди тех людей, которых я отдал на попечение Тапвелла? — осведомился Халь, на миг даже забывая о своих несчастьях. Кусочек головоломки наконец встал на свое место. — Ну конечно! Я ведь еще никак понять не мог, откуда Тапвелл столько знает про ту землю, когда мы ехали через Кеолотию. А он мне сказал, мол, у него в этих краях родня живет. Наверное, Годафрид с Кульфридом — Он застонал от ярости. — Подумать только, я собственными руками отдал Тапвеллу одного из его наемников.

— Ты ни в чем не виноват, — возразил Кеовульф. — В то время никто из нас и не подозревал, что задумал Тапвелл.

— Хм-м, — промычал юноша. — Все равно что-то не складывается. Допустим, они в родстве. Но с какой стати Кульфриду присоединяться к Тапвеллу в заговоре против собственного же законного короля?

— Может, Тапвелл ему хорошо заплатил? — предположил Пип. — Замок Кульфрида так и сверкает от солнечных рубинов.

Халь нахмурился, взвешивая эту гипотезу. Все равно что-то не то. Допустим, Тапвелл мечтал заполучить Торра-Альту ради солнечных рубинов, что добывают в горах. Тогда понятно, как преступник задумал похитить принцессу Кимбелин и обвинить во всем торра-альтанцев, чтобы великий замок отдали на попечение его, Тапвелла, отцу. Непонятно одно: мотивы барона Кульфрида во всем этом предприятии.

— Тапвелл мог посулить Кульфриду и Ирвальду хоть горы солнечных рубинов, — выразил он свои сомнения вслух. — Но ведь король Дагонет наверняка дал бы втрое больше за любые сведения, что помогли бы спасти его дочь и схватить похитителей. У Кульфрида должны были иметься какие-то более веские причины, чтобы пойти против своего короля.

Руки Кимбелин на талии молодого воина судорожно сжались.

 

16

 

Поджав хвост и забившись под ноги пони, Трог рычал и клацал зубами на еще дрожащие стрелы.

— Говорил же я, тут сами деревья опасны, — в испуге завопил Пеннард.

— Не мели чушь! — резко оборвал его Каспар.

Оторвав взгляд от глубоко зарывшихся в мягкую почву стрел, он обвел глазами лес. Но нападавших не было и следа. Под низкими зелеными кронами древних ясеней плясали пятна солнца и тени, куда ни глянь — ровные стволы да могучие ветви. Пожалуй, понятно, почему люди Неграффера так верят, будто в этих лесах сами деревья способны обрушивать на чужаков праведный гнев.

Больная малышка так громко плакала, что думать было затруднительно. Зато эти крики по крайней мере оповещали ее сородичей, что девочка жива и невредима. Рассудив, что ее вопли предотвратят дальнейшие атаки, торра-альтанец вновь тронул пони с места. В ту же секунду лес снова наполнился трескучими разбойничьими криками вконец распоясавшихся сорок.

Обе собаки скулили и трусовато тявкали на тени по сторонам, даже коза натягивала поводок и рвалась прочь. Пеннард перевел взгляд с встревоженных четвероногих на ясени.

— Я же предупреждал — это все деревья.

— Ничего не деревья, — сердито прикрикнул на него молодой воин, хотя и сам не мог разглядеть ни малейших доказательств своей правоты.

Но до ущелья, похоже, уже было рукой подать. Чем забивать голову и тревожиться о том, что ему все равно неподвластно, лучше следить, чтобы пони не споткнулся на узкой каменистой тропинке.

Псина Пеннарда завыла, вторя надрывному реву младенца. Чтобы хоть чуть-чуть унять малышку, Каспар прижал ее покрепче к себе. Но как бы ни успокаивал он себя, от напряженного ожидания все мышцы сводило мучительной судорогой.

Мало-помалу лес начал редеть. Щурясь на солнечный свет, юноши выехали на опушку — и оказались над высоким обрывом. Сороки притихли, и всё кругом наполнила неестественная, точно перед грозой, тишина. Казалось, сотни невидимых глаз наблюдают за смельчаками, рискнувшими явиться сюда из мира людей.

Каспар с Пеннардом осторожно подъехали к краю и заглянули в ущелье внизу.

По дну потайной долины, петляя среди лугов и разрозненных рощиц, вилась серебристая лента реки. Идилличнее места и не придумаешь — кабы не нездоровый желтоватый оттенок травы. У Каспара защемило сердце от тоски по родине — Тор в Торра-Альте поднимался ровно из такой вот долины, и все кругом живо напомнило юноше далекий дом.

— Тихий рай, — выдохнул юноша, выискивая спуск вниз.

У самых ног открывалась узкая лощина, скалистыми уступами прорезающая себе путь к самому дну ущелья. Пеший прошел бы по ней без труда, зато всадник — только очень искусный. Каспар, не раздумывая, направил пони туда.

Пеннард неохотно потянулся за ним.

— Эх, чуяло мое сердце, не надо нам сюда соваться.

Не обращая на него внимания, Каспар снова закричал, на сей раз вниз, в ущелье:

— Я принес вашего ребенка назад.

Он поднял над головой запеленатую крошку, но она так завопила, что он поспешно сунул ее снова в перевязь, боясь уронить. С трудом сглотнув, толкнул пони пятками, подгоняя к каменистой тропке. Животное заартачилось, дернуло головой. Каспар сильнее огрел его по бокам.

— Ничего с тобой не случится, — ободряюще произнес юноша.

На родине случалось ему спускаться по дорожкам и покруче этой, высота его ничуть не пугала. Краем глаза Каспар заметил, что Пеннард спешился и оставил коня наверху, явно предпочитая спускаться на своих двоих.

— Смелость — это одно, а безрассудство — совсем другое, — пробормотал под нос сын оружейника. — Вот уж не хотелось бы сверзиться с самой кручи.

— Ваш ребенок у меня! — продолжал время от времени выкрикивать Каспар.

Вокруг слышались шорохи торопливых ног, перестук осыпающихся мелких камешков, но видно так никого и не было. Каспар наморщил нос и втянул в себя воздух. Какой сладкий запах! Лаванда и розмарин.

Тропинка оказалась и впрямь крутой, приходилось всецело сосредоточиться на спуске. Юноша сдвинулся назад в седле, чтобы облегчить нагрузку на передние копыта косматого конька. Тихие шорохи вокруг не утихали, но Каспар по-прежнему никого не видел вплоть до того, как наконец оказался на дне ущелья.

Он резко натянул поводья. Прямо перед ним, откуда ни возьмись, вырос вдруг полукруг фигур. Такое впечатление, будто они просто материализовались из воздуха. Захлопав глазами от неожиданности, юноша почел за лучшее слезть с пони.

— О, силы небесные! Вот это да! — В голосе Пеннарда звучало больше благоговения, чем страха. Он растерянно и недоуменно глядел на часовых неведомой долины. — Прямо не верю, что эти неземные создания убили моего отца!

Не удостоив этот непосредственный возглас вниманием, одна из гибких фигур плавно скользнула вперед. Каспар ничего не мог с собой поделать, пожирая эти роскошные формы глазами. Женщина. И невероятно, умопомрачительно хороша. Серебристую массу спадавших на плечи пышных кудрей удерживал серебряный обруч. Широко расставленные глаза. Чуть заостренные уши. Незнакомка отличалась неестественной тонкостью, но в этой тонкости не было абсолютно ничего болезненного, слабого. Глаза ее тоже отливали серебром, а движения напомнили Каспару жимолость, колеблемую легким ветром. Сам воздух вокруг нее благоухал цветами. Торра-альтанцу в жизни не приходилось видеть такой красавицы!

Юноша с трудом перевел взгляд на остальных и обнаружил, что их с Пеннардом окружило около дюжины женщин, все как одна облаченные в зеленые обтягивающие брючки и корсажи, туго схватывающие тонкие талии. Обуви они не носили, и восхитительные узкие ступни и стройные лодыжки незнакомок были обнажены. У всех — та же бледная серебристая кожа и вьющиеся серебристые волосы. И все без исключения обладали непостижимой красотой, исполненной невероятного соблазна.

Каспар облизал вмиг пересохшие губы и тут обнаружил, что самым неучтивым образом пялится на высокую грудь предводительницы.

Медленно и аккуратно, чтобы не возбудить подозрений, торра-альтанец вынул малышку из перевязи и протянул незнакомке. Но та отшатнулась и предостерегающе вскинула руки.

— Зачем вы явились сюда? Отравить нас? Вы принесли в нашу долину черный металл! — обвиняюще заявила она и прицелилась в Пеннарда из лука.

Каспар, заядлый лучник, уже успел обратить внимание на необыкновенно легкие луки и короткие примитивные стрелы воительниц. Воистину, близко же они должны были подобраться к ним с Пеннардом, чтобы всадить эти стрелы перед копытами коней!

— Нет-нет, мы хотим всего лишь вернуть вашего ребенка и найти моего, — заверил он и краешками губ прошипел Пеннарду: — Ради всего святого, сними ты эти доспехи. Видно же, они этого не выносят.

— Снять доспехи? Совсем спятил? Да наверняка я до сих пор жив только благодаря им, — возразил тот. — Забыл разве? Ты разговариваешь с убийцами и похитительницами детей.

— Сними их! — приказала незнакомка.

Голос ее звучал певуче, почти дразняще — но в то же время в нем безошибочно ощущалась угроза. В голову Пеннарду было нацелено двенадцать луков. Сын оружейника поднял руки в знак того, что сдается, и поспешил разоблачиться.

— Приведите мать девочки! — велела предводительница хрупкой женщине справа от себя.

— Да, Изелла, — шелковым голоском отозвалась та и, повернувшись, заскользила по траве, точно гонимый ветром лист. В ожидании Каспар неловко переминался с ноги на ногу.

— Вот видишь, Пеннард, никакие это не великаны и не деревья, а просто очень красивые женщины.

— Мы не женщины, мы — охотницы Ясеня, — чопорно возразила прекрасная предводительница, но юноша уже не слушал.

— А кто сказал, что тут не водится еще и великанов? — пробурчал Пеннард.

Слова его подтвердились самым неожиданным образом. Хрупкая посланница возвратилась в сопровождении еще одной миниатюрной женщины и двух дюжин настоящих гигантов. Они приближались с устрашающей скоростью и в считанные секунды образовали внешнее кольцо стражи за спинами охотниц Ясеня.

Каспар потрясение уставился на исполинских мужчин со зверскими физиономиями — каждый достигал по меньшей мере семи футов роста, да и талией обладал соответствующей. На бычьих шеях перекатывались бугры мускулов. Как и у охотниц, волосы у гигантов были серебристые, а кожа очень бледная, словно подернутая инеем. По пояс обнаженные, с переливающимися литыми мышцами, они являли собой поистине устрашающее зрелище. Вот только тусклым глазам великанов недоставало живости и осмысленности, да и стоя в кругу, эти могучие здоровяки слегка покачивались на огромных босых ножищах, точно энергии у них не оставалось ни капли.

В тишине громко раздавалось учащенное дыхание Пеннарда. Каспар кое-как держал себя в руках, не выказывая признаков страха. Боялся он лишь за Изольду. Все внимание его было приковано к крошечной женщине. Ее платье плотно обтягивало грудь, талию и бедра, а ниже расходилось широкими, пышными складками. Юноша не мог бы сказать, зеленого оно цвета или же серебряного, потому что ткань меняла цвет с каждым шагом женщины. Пришитые по рукавам крошечные колокольчики наигрывали нежнейшие мелодии в такт движениям ее рук. Но на лице красавицы читалась такая тревога, что молодой воин сразу понял, кто она.

— Твое дитя у меня, — произнес он, протягивая ей малышку.

— Мое дитя? — недоверчиво повторила она. Из глаз ее катились огромные слезы. — Мое?

Рванувшись вперед, мать подкидыша впилась глазами в сверток на руках Каспара. Великаны, сопровождавшие ее, ощетинились, точно не желая подпускать ее к чужаку. Протянув тонкие дрожащие руки, женщина внезапным рывком выхватила малышку, взглянула на нее и всхлипнула с невыразимым облегчением:

— Она жива! Жива!

— А моя девочка? Где она?

Выдержка покинула Каспара, в голосе отчетливо проступила злость. Среброкожие великаны заворчали и угрожающе пододвинулись.

Женщина словно ничего не заметила.

— Ты принес назад мою крошку! Она жива! — твердила она, заливаясь слезами.

Изелла погладила ее по плечу.

— Рада за тебя, Мирандель, — пробормотала она, хотя в голосе ее слышалась горечь.

Каспар кивнул, прекрасно понимая страстную любовь, что питала Мирандель к обретенной дочери.

— Да, да, она жива.

Осчастливленная мать бросилась к нему на шею, с пылкой благодарностью обнимая спасителя малютки.

— Спасибо, о, спасибо! Ты вернул ее! Вернул мою девочку! Теперь настала очередь Каспара дрожать.

— А моя?

— Твоя?

— Моя малышка.

Умирая от тревоги и страха, он заглядывал в глаза женщины, ища в них ответ.

— Но ты же мужчина.

— И что? Мне нужна моя девочка. Она здорова?

— Ну конечно, здорова. — Мирандель не отводила взгляда от своей малютки. — Играет себе в саду.

— Отведите меня к ней! — потребовал Каспар. — Скорее!

Гиганты не обратили на требование Каспара ни малейшего внимания. Часть из них бесцельно бродила взад и вперед, остальные улеглись на травку и принялись тихонько ворковать, точно довольные дети. Только один последовал за женщиной, когда она повела юношу вдоль реки.

На зеленом лугу, рассеченном надвое тенью высоких утесов, там и сям пестрели стройные ясени. Узкая река бурлила и стремительно неслась вдаль меж сковывающих ее берегов.

Однако ущелье это, несомненно, было изначально прорезано другим, куда более бурным и могучим потоком. Со скал свисали ветви плакучих ив и папоротник, что ласкал падающие на каменные стены пятна солнечного света. Какие-то ярко-желтые и золотые цветы доходили Каспару до пояса, но он даже не замечал их, безжалостно сминая на своем пути. Впереди раздался детский писк — знакомый и родной, как звуки собственного дыхания.

Трог взлаял и рванулся вперед.

Обогнув вслед за своей провожатой очередную рощицу, торра-альтанец оказался в виду странной деревушки и, не сбавляя шага, одним взглядом вобрал ее в себя. Ровную поверхность поросшего невысокой травой луга нарушали диковинные земляные курганы, больше всего напоминающие этакие гигантские кротовьи холмики. Подойдя ближе, юноша обнаружил, что земля этих курганов довольно плотная, а сами они выполнены в форме улиток с закрученным домиком, украшены спиралями кустарничков и достигают высоты по меньшей мере в два человеческих роста. Всего насыпей насчитывалось около двадцати, над тремя из них вился дымок. В центре поселения рос самый большой ясень, какой когда-либо видел Каспар.

Войдя в круг курганов, юноша увидел также, что в каждом из них имеется обращенная в сторону ясеня сводчатая дверь из крепкого дерева. На каждой двери висел маленький молоточек — какой можно увидеть на любом доме в Фароне. Здесь же, в столь таинственном поселении, эти молоточки выглядели по меньшей мере странно.

Каспар так и мчался вперед — до него уже доносился голос Изольды. Припустив, молодой воин увидел обрамленный лавандой садик между двумя курганами. Юноша закрыл глаза, пытаясь справиться со слезами. Вот она! Заливаясь смехом, его малышка ползла к одетой в зеленое платьице девочке постарше, лет семи-восьми. Для своего небольшого возраста двигалась эта девчушка удивительно плавно и грациозно. Звонко смеясь, она возилась с Изольдой. Они катали друг к другу резной деревянный шар.

Несколько мгновений Каспар стоял, силясь взять себя в руки, чтобы не перепугать Изольду резким взрывом эмоций. Старшая девочка при их приближении подняла голову — и юноша мгновенно понял, что это и есть сестра Пеннарда. То же узкое личико, те же близко посаженные задумчивые глаза и та же широкая улыбка, что придавала юноше слегка слабовольный вид, а у нее же была донельзя очаровательна.

Взгляд девочки остановился на Пеннарде. Улыбка ее погасла, лицо стало каким-то отстраненным, точно она пыталась вспомнить что-то, что вспомнить никогда не суждено.

Мирандель, прекрасная мать больной малютки, сжала плечо Каспара. Колокольчики у нее на рукавах позвякивали, словно ледяная вода, струящаяся по гладким камням.

— Спасибо за мою дочурку. Прошу, останься с нами, прими участие в пиршестве, — попросила она, лучезарно улыбаясь сквозь слезы. — У нас будет пир! Ни разу еще люди, наславшие бурый туман, не возвращали никого из наших детей.

Каспар заметил, что вокруг уже собралось более сотни жителей долины. Большинство из них было похоже на красивую, но какую-то диковатую Мирандель, иные — на охотницу Изеллу. Часть, подобно сестре Пеннарда и той молодой женщине, что украла Изольду, явно принадлежали к роду людей, но приобрели многие черты своих воспитательниц. Двигались они все с невыразимой грацией. Иногда пришитые к их одежде колокольчики певуче звенели, чаще же походка и жесты отличались такой плавностью, что колокольчики молчали. Каспар взирал на женщин и девушек в немом изумлении. До чего дивный народ! А в какой гармонии они находятся с покачивающимися деревьями, как легко сливаются с пляшущими тенями — захочешь, а все равно не разглядишь. Сами они называли себя народом Ясеня.

Ликуя из-за возвращения ребенка, они принялись петь. Одна выводила куплет, а остальные хором подхватывали. Песнь была живой и невообразимо прекрасной, но Каспар даже не слушал, всецело сосредоточившись на Изольде. Малышка сидела, оглядываясь по сторонам и радуясь пению. Внезапно взгляд ее скользнул по Каспару и, к огромному удовольствию юноши, она восторженно завизжала и затрясла свой деревянный шар.

— Тсс, Изольда, счастье мое. Тсс, все хорошо, — произнес он как можно более спокойным тоном.

Хотя Каспар впервые видел этот деревянный шар, но ни секунды не сомневался, что там. Разумеется, Некронд. По коже пробежали мурашки, пульс участился.

За страхом и волнениями последних дней он сумел-таки обратить внимание на то, что разум его куда менее озабочен судьбой талисмана. Теперь же, когда Каспар вновь увидел его, на сердце вновь лег тяжкий груз ответственности. Воздух словно погустел от незримого присутствия потусторонних существ. Куда бы ни оборачивался Каспар, всюду ему мерещились подступающие призрачные тени. Интересно, а этот странный серебристый народ видит их или нет? Во всяком случае, внимания никто на них не обращал.

Малышка снова загремела шаром. У Каспара сердце подскочило к горлу от страха, что Яйцо возьмет и разобьется. Он знал, что ларец, в котором покоится талисман, обит изнутри мягкой тканью, но все равно — это же не игрушка. Улыбаясь до ушей, Изольда опять встряхнула шар.

Каспар приблизился к ней, как укрощают необъезженного коня, плавно и осторожно.

— Тише, тише, спокойнее.

К огромному его облегчению девочка не отшвырнула шар, а мягко опустила на землю и радостно протянула ручонки к приемному отцу, чтобы он взял ее на руки. Сердце Каспара переполнилось любовью. Он подхватил Изольду, но через секунду-другую все же нагнулся, чтобы подобрать и Некронд. Девчушка в зеленом платье поднялась и озадаченно склонила головку набок, с любопытством глядя на шар. Должно быть, поведение чужеземца навело ее на мысль, что это все-таки не просто погремушка.

Пеннард, хмурясь, все разглядывал сестру. Несколько долгих мгновений они пристально глядели друг другу в глаза.

— Придди? Придди, сестренка? Ты точно Придди, ты так похожа на нашу матушку, — запинаясь, пролепетал он, глядя на лоскут одеяла, в который была завернута одна из игрушек.

На грязной тряпке болтались яркие нити вышивки. Каспар догадался: на этом самом одеяльце матушка Придди заботливо вышила имя своей дочурки.

Отстраненное, самоуглубленное выражение на личике девочки сменилось откровенным презрением.

— Ты не родня мне, убийца! — выплюнула она.

— Я в жизни никому не причинил вреда! — запротестовал неграферрец. — А эти люди убили нашего отца!

— Ха! Все вы убийцы, весь ваш род. Сегодня заболело еще шесть малышей, а скоро они умрут — и все из-за вас.

Гневная вспышка девочки изумила Каспара. Он дернул Пеннарда за рукав, призывая вести себя потише, хотя в глубине души отлично понимал гневную ненависть, которую сын оружейника испытывал к этому народу.

— Силы сейчас слишком неравные, — прошептал торра-альтанец на ухо парню.

— Не убивайся так, Придди, — ласково обратилась к сестре Пеннарда Мирандель. — Не убивайся так, любовь моя, теперь все обязательно будет лучше. Они принесли мою малышку домой, живой и невредимой. Она почти выздоровела. Насморк еще остался, но гнойные пузыри прошли. Никогда еще мне не доводилось видеть, чтобы выздоравливали после того, как пойдут пузыри. Но, хвала деревьям, моя малютка жива!

Собравшиеся загудели, оживленно обсуждая это счастливое событие. Каспар оказался в центре всеобщего внимания, о Пеннарде с сестрой как-то забыли.

Мирандель схватила торра-альтанца за руку.

— Сразу видно, ты родом не с побережья. Кожа у тебя куда светлее, да и глаза синие. Если бы я только знала, мы бы не стали забирать у тебя ребенка.

— Лучше бы вам ничьих детей не красть, — осторожно заметил юноша.

— Мы берем их взамен. Мера за меру. Мы очень любим людских детишек и выращиваем их, как родных, но все равно утрату своей кровиночки ничем не возместишь. Мне никаких слов не хватит, чтобы отблагодарить тебя за спасение моего ребенка.

— Да, пожалуй, — рассеянно согласился Каспар. Он так залюбовался Изольдой, что ничего, кроме нее, почти и не замечал.

Мирандель повелительно щелкнула пальцами, подзывая стоящих рядом женщин.

— Идите, идите же скорее! Наш гость заслужил самый радушный и щедрый прием.

На это предложение Пеннард проворчал что-то неразборчивое, но нелицеприятное.

Каспар наконец обратил внимание на одно странное обстоятельство. Хотя женщин кругом сновало столько, что и не перечесть, мужчин наблюдалось только семеро. Тяжело осев, точно окончательно выбившись из сил, они тупо таращились на огонь. Несколько их соплеменниц поспешили вложить в руки гигантам дымящиеся кубки с горьковато пахнущим варевом. Другие проворно носили из курганов — должно быть, это и были их подземные жилища — примитивно обработанные столы и стулья. На решетке зашкворчали куски мяса, чаши наполнились желтоватыми лепестками для народа Ясеня, кубки — вином.

Каспар радовался, что разожгли огонь. Он постоянно подмерзал под этими угрюмыми небесами, хотя в целом климат на континенте был очень теплым.

Он невольно покосился на небо. Мирандель проследила его взгляд и горько вздохнула.

— Нам-то еще ничего, хотя и крайне утомляет, а вот дети наши болеют — отравлены народом побережья.

— Вздор! Мы вас не трогаем. И не думаем даже! — взвился Пеннард. — А вот вы убили моего отца и крадете наших детей.

— А вы убиваете наших! — яростно возразила Мирандель. — Очень многие рождаются хилыми и больными, мало кому удается выжить. И все ваша вина — ведь по вашей милости над землей висят бурые тучи. — Она повернулась к Каспару, и выражение ее лица тут же смягчилось. — Но ты чудотворец. Ты исцелишь нас.

Прижав руки к груди, юноша нервно поднялся.

— Как это я? Да я ничего не делал.

— Моя дочь умирала, а ты принес ее обратно живой.

— Я ничего такого не делал, — пробормотал он, хотя не сомневался: ребенка исцелила триночница.

Но разве можно сказать отчаявшимся матерям, что ты вылечил одного младенца, но не в состоянии исцелить остальных умирающих малышей?

— Еще как делал. Ты спас ее. Наверняка ты знаешь какой-то секрет, — настаивала Мирандель.

— Я просто-напросто кормил ее и держал в тепле, — запротестовал Каспар.

В кругу пирующих появилось несколько всхлипывающих женщин с детьми, глаза которых сочились желтым гноем. Несчастные матери умоляюще глядели на торра-альтанца, но он только и мог, что беспомощно смотреть на них в ответ.

— Отчего они умирают? — спросил он Мирандель. Вместо ответа его прекрасная собеседница протянула руку и поймала первые капли начинающегося дождя. Каспара изумило, с какой скоростью пирующие собрали все кругом и скрылись в подземных жилищах.

— Да не стой же столбом! — напустилась на юношу Изелла. — Бери скорей ребенка и в дом!

Одна из охотниц отвела пони и козу под навес густых ветвей раскидистого ясеня, а Каспар бегом пустился к двери, прикрывая голову Изольды ладонью. Вступив вслед за народом Ясеня в сумрак подземного убежища, он с удивлением увидел, как матери торопливо натирают детей густыми зелеными маслами. Похоже, нездоровый оттенок кожи больных младенцев вызывался скорее этой мазью, нежели самой болезнью.

Мирандель с потухшим лицом снова повернулась к Каспару.

— Я думала, ты можешь спасти их — ведь ты обладаешь такой силой!

Сердце у Каспара подкатило к горлу. Юноша заметил, как насторожился при этих словах Пеннард.

— Какой еще силой? — тотчас же встрял сын оружейника.

— Да никакой, — отрезал молодой воин. — Абсолютно никакой.

— Она повсюду вокруг тебя. Повсюду! — авторитетно заявила прекрасная дочь Ясеня. — Ты сам знаешь, что мог бы исцелить наших детей.

— Но я не могу.

— Еще как можешь. Ты ведь исцелил одну малышку, чтобы заполучить обратно свою. Так почему теперь отказываешься лечить остальных?

Каспар лихорадочно думал, что бы сказать.

— Возможно, мне будет легче помочь вам, если я хотя бы пойму, из-за чего умирают дети.

— Из-за дождя!

— Что ты имеешь в виду? Мирандель вздохнула.

— Люди побережья, которые богатеют продажей оружия и доспехов Императрице, сжигают в своих печах что-то ядовитое. Если ты заметил, эти плавильни они строят так, чтобы к их-то домам выбросов не несло: все печи расположены в глубине материка и с подветренной стороны от города. Ядовитый дым облаками плывет прямиком над нами и собирается в горах. А дождь из этих туч льется на нас, полнит нашу реку, просачивается сквозь почву в родниковые ключи, что бьют в нашей долине. Эта вода для нас — яд.

— Ну, этой беде помочь нетрудно, — начал Каспар.

— Переселиться? — перебила она. — О нет. Хотя мы, взрослые, сильны и выносливы, но наши детишки куда слабее ваших. Нас так легко отравить. Это ущелье — одно из немногих мест на земле, где мы можем жить. Нам нужно гораздо больше воды, чем вам, и сама вода должна быть очень чистой. А еще мы не можем обходиться без листьев ясеня и лепестков орхидей Тетиса — они для нас все равно что для вас пшеница и мясо. На всем белом свете так мало уголков, где они растут вместе. И наша дивная долина — один из этих заповедных краев.

Юноша мрачно глядел в окно на дождь, а Мирандель продолжила свой рассказ:

— Корень всех зол — черный металл неграферр, что плавят они в своих печах. И каждый раз, как Императрица начинает новую войну, кузнецы утраивают производство. Некоторое время она жила в мире, и мы успели немного оправиться, но вот снова трубы коптят во всю мощь. Город процветает, а мы вымираем.

— Но разве они сами берут воду не из этой же самой реки? — спросил молодой воин.

— О да, но людские дети гораздо крепче и пьют меньше воды. Но все равно со временем эффект накапливается. Возможно, сейчас у них все в порядке, но девушки, что столько лет пьют эту воду, будут рождать все более слабых детей. Скоро у них начнут являться на свет хрупкие, болезненные отпрыски — и, без сомнения, они во всем обвинят нас, ведь мы живем выше их по течению. Тогда они явятся к нам со своими копьями из черного металла и уничтожат весь наш род.

— Им нас не уничтожить! — Один из мужчин-исполинов поднялся и мотнулся вперед, силясь продрать глаза от тяжелой дремы. — И я тому порукой!

Взор его прояснился, голос наполнился вдруг силой и энергией — видимо, вдохновленными мыслью о битве.

— А он выпил свой чай? — озабоченно спросила одна из женщин. — Впредь надо давать ему побольше.

Каспар нахмурился — что за странности? Но женщины явно заботились, как бы гигантский воин не перевозбудился. В руки ему тотчас же всунули очередной кубок с дымящимся напитком. Великан с ворчанием припал к нему и вскоре задремал, привалившись к стене и сонно бормоча что-то себе под нос.

— Ты можешь нам помочь! — твердо заявила Мирандель торра-альтанцу. — Убеди их прекратить производство этой стали. Она предназначена для войны, что происходит далеко на севере и тянется вот уже более тридцати лет. И протянется еще столько же, какое бы оружие и доспехи ни были у воюющих сторон. Зато горожане Неграферра набивают карманы — вот и вся разница. Они богатеют — но какой ценой? Ты остановишь их.

— У меня ничего не выйдет, — хрипло выговорил Каспар.

Ему было от души жаль этот народ, но ведь и он всего-навсего человек. Что может сделать один человек? Больше всего ему хотелось поскорее забрать Изольду из этой отравленной атмосферы.

— Ни один город не откажется от источника своего благосостояния ради какого-то странного, тайного племени, что живет за много миль оттуда.

— Все у тебя получится, — настаивала Мирандель. — У тебя есть сила.

Голос ее звучал холодно. Каспар крепче прижал Изольду к груди.

Пеннард придвинулся к ним.

— Так о какой силе все-таки речь? — прошипел он.

Тем временем Мирандель жестом приказала молодым людям следовать за ней во тьму подземной пещеры. Раздался громкий стук, по узкому туннелю прокатилась волна воздуха — то затворилась наружная дверь, накрепко отрезав их от верхнего мира. Кто-то зажег факел, и юноша отшатнулся от представшего его глазам зрелища. Из тьмы выпрыгивали лица женщин и жалкие, плачущие младенцы.

— Полюбуйся, какие страдания приходится нам испытывать! — промолвила Мирандель и повела его дальше.

На стенах вдруг проступили новые лица — зловещие, ухмыляющиеся, безобразные. Испуганно шарахнувшись в сторону, Каспар с запозданием осознал, что это всего лишь изображения. Туннели шли через слой глины, и эти лица были просто-напросто вылеплены и прикреплены к стенам по обоим бокам прохода. Вскоре коридор вывел в просторный чертог, обставленный совсем иначе, чем можно было предположить по образу жизни народа Ясеня наверху, на поверхности земли.

Простая мебель, незамысловатые кушанья навели Каспара на мысль, что он имеет дело с примитивным лесным народом. Похоже, мысль оказалась неверной. Понизу стены чертога были украшены роскошными гобеленами нежных переливающихся тонов — подобную красоту молодой воин видал разве что в личных покоях короля Рэвика. Искусно изображенные лесные пейзажи, укромные долины, прозрачные озера, по берегам которых хрупкие маленькие домики гнездились в тени высоких ясеней, украшенных гирляндами фонариков... Рядом усердно трудились те, кто всю эту красоту создавал: множество женщин склонилось над прялками и ткацкими станками. Работа так и кипела.

Но в первую очередь Каспару бросились в глаза огромные луки — они висели на стенах рядом с великанскими мечами. Какая же сила нужна, чтобы владеть этим оружием!

Особняком от весело болтающих мастериц восседали пять древних старух, у каждой в руках — резной деревянный посох. Должно быть, посохи являлись признаком общественного положения, а старухи играли в этом племени роль жриц и старейшин. Рядом, склонившись к старухам, что-то оживленно рассказывая и указывая в сторону чужаков, стояла охотница Изелла, та самая, что первой встретила Каспара. В ответ на любопытные взгляды Каспар поклонился и поспешил с достоинством отойти.

Круглый купол крыши над головой был образован корнями гигантского ясеня — того самого дерева, вокруг которого строилась вся деревня. Могучий главный корень стал центральной колонной чертога, боковые корни бежали по стенам, напоминая кровеносные сосуды земли — крупные вены и артерии делились, образовывая тонкие сосудики и капилляры.

В обмазанных глиной углублениях горело три костра, обнесенных низкой плетеной оградкой, чтобы туда не свалились ползающие маленькие девочки, что копошились вокруг. А огромные, яростно вопящие мальчики содержались в манежиках и уже тузили друг друга в попытках выбраться на волю. Хорошо утоптанный земляной пол устилали плетеные циновки из камыша, а вбитые в землю скамейки были накрыты шкурами самых разных животных: лисы, оленя, барсука, лошади. Каспара учтиво усадили на одну из этих скамей.

Юноша воспользовался паузой, чтобы покачать Изольду и накормить ее козьим молоком, что заранее припас во фляге. Его радовало, что теперь малютка уже способна есть многое из обычной еды, если хорошенько сперва разжевать — только до чего же это муторное и утомительное занятие! А уж когда он дал крошке свой ремень и позволил играть пряжкой, для полного счастья ей ничего больше и не требовалось. Изольда возилась и возилась с ремнем, заливаясь своим особенным, гортанным смешком.

Пока малышка забавлялась, лежа под одеяльцем, Каспар смог, наконец, как следует разглядеть резной деревянный шар, с которым она играла в саду. Как выяснилось, шар этот одним легким поворотом разделялся на две половинки — внутри же лежал серебряный ларец. Едва молодой воин открыл шар, Изольда, точно понимая, что это он делает, заверещала и засучила ножками, пытаясь ухватить то, что считала своей законной игрушкой. Боясь, что малютка совсем уж присвоит ларец, Каспар поторопился спрятать его за пазуху, хотя и не хотелось ни в чем отказывать своей любимице.

Скоро к нему бочком подобралась Придди и с тихой улыбкой предложила поиграть с Изольдой. Каспар охотно согласился, но потребовал, чтобы она не отходила от него дальше ярда. Пять старейшин, шаркая, поднесли гостю кубок с вином, и юноша благодарно кивнул. Напиток, свежий и прохладный, сильно пах жимолостью. Торра-альтанец осторожно пригубил его. Кто знает, что они туда добавили? Женщины народа Ясеня явно подмешивали своим мужчинам что-то успокоительное. Не хотелось бы разделить судьбу этих бедолаг.

Одна из старейшин улыбнулась, но улыбке этой не хватало тепла.

— Пей и ничего не бойся. Я не настолько глупа, чтобы делать твое пребывание у нас неприятным. Но предупреждаю: ты не уйдешь отсюда, пока не поможешь нам.

— И что, по-вашему, я должен сделать? — осведомился Каспар.

— Пустить в ход твою силу.

— Нет у меня никакой силы.

Тот самый воин, что недавно буянил, снова взревел.

— Он лжет! — Язык у него заплетался. — Вы, женщины, свое уже сказали, а теперь пора действовать.

Гигант начал было приподниматься, но грузно хлопнулся обратно на скамью, кряхтя и держась за голову.

Изелла наморщила носик и глянула на воина, поджав губы. Теперь, когда Каспар больше не волновался за Изольду, он смог на досуге разглядеть прекрасную воительницу повнимательнее. Серебристые волосы на концах перехватывали цветные ленты, гибкая фигурка была сильной, но в то же время невыразимо женственной. Молодой торра-альтанец в жизни не видел таких стройных и длинных ног, грациозных изгибов и тонкой-претонкой талии — ладонями обхватишь. Но более всего завораживали взгляд ее движения. У Каспара аж глаза заныли — так напряженно смотрел он, как колышутся ее бедра, когда Изелла плавно направилась к нему. Она шла непринужденно, но в каждом шаге чувствовалась скрытая сила — точно в сжатой пружине, точно в пантере перед прыжком. Та же затаенная мощь исходила и от всех остальных дочерей Ясеня.

Хотя хрупкая с виду Изелла была вдвое меньше беспокойного воина, но что-то в их выражении, в прозрачных серебристых глазах настолько напоминало друг друга, что не оставалось ни малейших сомнений — они единоутробные брат и сестра.

— А вот я согласна с Изеном, — жестко заявила Изелла. — Вам лучше бы постоять в сторонке, пока воины займутся своей работой и заставят этого человека помочь нам.

— Изелла, тебя все это совершенно не касается. Не ты тут решаешь, — гневно оборвала ее одна из старейшин.

— Коли вы не позволяете воинам сражаться, то дайте хотя бы охотницам заняться делом. А вы только и умеете, что болтать попусту! Заставьте его пустить в ход свою силу!

Юной бунтарке, на взгляд Каспара, было не больше двадцати лет. То есть гибкая фигурка-то и гладкое личико выглядели еще моложе, но вот в глазах уже успела появиться настороженность и опаска, что приходят с опытом лишь через несколько лет после окончания безумств отрочества.

— Твоя сила, юноша, где ты украл ее? — властно спросила она у Каспара. — Можешь ли ты владеть ею?

— Я ничего не крал. Я страж этой силы, но пользоваться ею не могу, — выпалил молодой воин.

Что толку скрывать про Некронд? Вот только странно, что народ Ясеня до сих пор не попытался сам завладеть Яйцом. Похоже, остальным собравшимся в подземном чертоге надоело слушать все эти разговоры. Работницы постепенно вновь взялись за свои прялки или принялись вплетать тонкие, как паутинка, нити в ткань гобеленов.

— Проходи, садись, — коснулась Мирандель обнаженного плеча охотницы. — Он был добр к нам.

— Ну, да, Мирандель, твой-то ребенок к тебе вернулся — а вот я своего потеряла! — ядовито отозвалась Изелла. — Мы заставим его нам помочь!

— Делай что она велит! — прогремел брат охотницы, нависая над Каспаром.

— Не могу, — ровным голосом произнес тот. — Эта сила слишком велика для меня. Я не совладаю с ней.

— Ну, да, все ясно. Сила-то есть, а вот мудрости не хватает! — презрительно фыркнула Изелла. Каспар пропустил подначку мимо ушей.

— Это слишком опасно. Чудовища с той стороны ополчились на меня. Разве вы не ощущаете их присутствия?

— И правда, — согласилась Изелла. — В тот миг, как ты нашел свою дочь, из камня начали выходить тени. Они преследуют тебя.

Каспар передернулся.

— Почему бы вам не попробовать разобраться с вашими проблемами самостоятельно? Почему бы не послать ваших воинов?

Весь народ Ясеня уставился на него в полном остолбенении, даже человечьи подменыши, сидевшие возле огня, замерли и прекратили болтать.

— Воины ни за что не должны сражаться! — пояснила Мирандель Каспару, точно говоря что-то само собой разумеющееся и очевидное.

— И на что тогда они вообще нужны? — начал спорить юноша, но старухи с угрожающим видом подобрались ближе, и он умолк.

— Ты не выйдешь отсюда, пока не поможешь нам. Так что поразмысли немного в тишине и покое вон там.

Одна из них показала на соседнюю комнату и повелительно щелкнула пальцами Изену.

Гигант, кряхтя, поднялся на ноги и, схватив юношу, прижал ему обе руки к бокам и отнес в маленькую круглую комнатку с тяжелой деревянной дверью. Там у Каспара отобрали кинжал, нож и стрелы, а потом заперли, на счастье, позволив оставить у себя Изольду. В комнатке обнаружилась кровать, колыбелька для малышки, еда и питье.

Пленника продержали в этой каморке три дня и две ночи, во время которых он и дремал-то украдкой, прижимая к себе Некронд, чтобы его никто не украл. А на третью ночь к нему прислали Изеллу. Едва стройная красавица показалась в дверном проеме, омытая светом свечи, сразу стало ясно, что именно она предлагает.

Юноша неуютно зашевелился и сел на кровати, чувствуя себя глупо-преглупо.

— Но ты же охотница...

— Да. — Голос ее звучал нежнее шелка. — А ты — моя добыча.

Изелла взъерошила ему волосы и толкнула обратно на постель, а сама уселась верхом ему на бедра, расстегивая лиф. Грудь ее оказалась большой, куда больше, чем можно было предположить с первого взгляда. Юноша вывернулся и оттолкнул соблазнительницу.

— Нет, — возразил он. — Ты прекрасна, но меня ты не завоюешь.

Что греха таить — искушение было велико. Но ведь совсем рядом, в отделанной мехом люльке мирно сопела Изольда. Каспару казалось — было бы предательством по отношению к матери крошки наслаждаться близостью с другой женщиной сейчас, так скоро после ее гибели. Где-то на задворках сознания звучал издевательский голос Халя — нельзя же, в самом деле, быть таким сентиментальным глупцом. Изелла прекрасна, обворожительна. Наверняка он отвергает предложение, которое делается раз в жизни. От властной манеры охотницы у Каспара захватывало дух. Но все же ответственность перед ребенком, память о Май и долг стража Некронда перевесили. Молодой воин отстранился.

Красавица с отвращением вскочила и с неожиданной в столь хрупком создании силой негодующе толкнула юношу на кровать.

— Ты выставил меня на посмешище! — вскричала она.

— Как? — изумился Каспар, силясь собрать остатки чувства собственного достоинства и поспешно хватая штаны.

— Все будут смеяться надо мной! Скажут, я не настоящая дочь Ясеня. И только подумать, я же сама вызвалась! Остальные сочли тебя отвратительным слабаком.

— Слабаком! — фыркнул молодой воин оскорбленно.

Правда, приходилось признать: статью он и впрямь изрядно уступал мужчинам этого племени.

К несказанному его удивлению, Изелла заплакала. Он робко обнял ее за плечи.

— Госпожа моя, даже если бы тебе и удалось меня соблазнить, я бы все равно не стал пускать в ход мою силу.

— Ха! — засмеялась она. — Вот голос того, кому не доводилось возлечь с женщиной из народа Ясеня. Мне сказали, для обычного человека поцелуй одной из нас превыше любого блаженства и за новые ласки ты сделаешь все, что я ни попрошу.

— Я повидал в жизни многое, но не видел никого прекраснее и обольстительнее тебя. И все равно это ничего не изменило бы. Даже попытайся я воспользоваться этой силой, у меня ничего бы не вышло. Это мне не по зубам.

Он беспокойно поднялся, глядя на Изеллу. Та рассеянно свесила ноги с кровати и тоскливо уставилась прямо в пол. Юноша торопливо накинул на нее плащ. Он мог не бояться, что решимость его ослабеет. Слишком уж прекрасна была дочь Ясеня, слишком потрясающа. Она пугала его, вгоняла в ступор.

— Знаешь, мне очень жалко вас, народ Ясеня, но я ничем не могу помочь. Придется вам справляться собственными силами.

Охотница смерила долгим оценивающим взглядом сперва его, а потом лук, который ему позволили оставить.

— Какое грубое оружие, — пренебрежительно сморщила носик она. — Ты странный человек. Тебя окружает атмосфера знания и власти, а одет ты, как простой крестьянин, и держишься так смиренно.

Она без малейшего усилия согнула тугой лук и погладила изгиб дерева.

— Остролист. Ну, разве кто делает луки из остролиста?

— Хорош для битвы, — ответил Каспар. — Это не охотничий лук, а боевой.

— Боево-ой? — протянула она. — Неужели ты воин? Каспар оскорбился.

— Поверь, мне хватило бы духу натянуть лук любого из ваших воинов.

Девушка расхохоталась так, точно он и понятия не имел, какую нелепицу сказал.

— Да ты себе пальцы бы тетивой отрезал.

— Очень сомневаюсь, но уж из своего лука я победил бы в стрельбе любого вашего воина. Изелла понимающе улыбнулась.

— Вот уж похвальба, так похвальба. Забавно было бы поглядеть.

Она вышла, высокомерно смеясь.

Каспар сел и подождал, что будет дальше. Но прошло много часов, а он все так и сидел, гадая, как же отсюда выбраться. Наконец к нему явился следующий гость. Пеннард. Сын оружейника был темен, как туча.

— Это моя сестра, моя родная сестра, говорю тебе, — бушевал он. — А она утверждает, что наш народ должен умереть. Эти убийцы заморочили ее, завладели ее рассудком. Будь ты таким великим колдуном, как они утверждают, ты бы сделал что-нибудь, чтобы вытащить нас отсюда! И где, крестьянин, украл ты такой могущественный талисман?

— Я ничего не крал, — холодно ответил Каспар.

— Не станешь же ты утверждать, будто оборванец вроде тебя владеет такой силой по праву?

— И почему только, когда я всего-то и хочу, что побыть один и подумать, ко мне являются все, кто ни попадя, и полагают, будто в полном праве орать на меня? — сердито поинтересовался юноша. — А теперь выматывайся и оставь меня в покое.

— Не могу. Они забрали собак и заперли меня здесь вместе с тобой. Сказали, я никогда не вернусь домой, если не уговорю тебя им помочь. Разве ты не можешь просто-напросто пустить в ход этот свой талисман, чем бы там он ни был, и вытащить нас отсюда? — хмуро спросил Пеннард. В голосе его зазвучала горечь. — Меня привела сюда благородная цель: найти сестру и отомстить за гибель отца. Ха! И вот какая-то кучка баб запирает меня в пещере, а моя же собственная собака — и та больше меня не слушается. Эх, надо мне было придерживаться своего плана. А что хуже всего, этак я пропущу возможность попасть к императрице. Через неделю-другую ветер переменится, и мне придется возвращаться к дяде, несолоно хлебавши.

Сын оружейника надулся и несколько минут сидел, глядя на свои руки, но потом любопытство все-таки пересилило, и он перестал хмуриться.

— Но все-таки: где ты украл свой талисман?

— Не крал я его! Сколько раз можно повторять! — прорычал Каспар.

— Но бродяга вроде тебя...

— Я не бродяга, — устало произнес юноша.

— Как знаешь, — пожал плечами Пеннард. — Я и сам почти что нищий бродяга, только пытаюсь все-таки выбиться в люди и сделать карьеру. Карьеру, которую, к слову сказать, ты со своим чертовым псом загубил на корню. Так хотя бы вытащи нас отсюда!

Каспар старался не обращать на навязчивого парня внимания, и тот в конце концов забился в угол, однако и там не оставлял торра-альтанца в покое. Потом вернулась Изелла, но, к вящему облегчению юноши, на сей раз привела с собой Придди и своего брата.

— Еда и вино, — сообщила она. — Вино очень, очень вкусное. Виноград в нашей долине растет отменный.

Слишком усталый, чтобы отказываться, Каспар с благодарностью взял у нее поднос и молча воздал должное и еде, и вину. Придди нянчилась с малышкой, а близнецы пристально наблюдали за пленником. Скоро голова у него отяжелела от сна.

— Что... что вы... со мной... сделали? — заплетающимся языком пробормотал он, оседая на пол.

Изен мгновенно оказался рядом. Подхватив Каспара под мышки, он опустил его на кровать. Юноша впал в странное состояние, нечто среднее между сном и глубоким свинцовым оцепенением. Он все видел и слышал, но не мог и пальцем пошевелить. Два лица склонились над ним.

— Пора. Он спит. Заберем это у него, — прошипела Изелла.

Каспар хотел запротестовать, закричать, но с губ не слетело ни звука. При мысли об ужасном деле, что задумали брат с сестрой, мозг несчастного сжала невыносимая боль.

— Ты уверена? — спросил Изен.

Похоже, план внушал-таки ему некоторые сомнения.

— Еще бы не уверена! — рассердилась сестра. — Мы наконец-то получили возможность хоть что-то предпринять, чтобы спасти весь народ. Надо действовать. Пара-другая чудовищ по нашему приказу разнесут все кузницы на куски. Лучше всего подойдут великаны-людоеды.

«Нет!» — безмолвно вопил Каспар. Кошмар забвения в Иномирье пронзал его, точно раскаленный докрасна кинжал.

— Не трогайте его! — закричал из тьмы голос Пеннарда. — Оставьте его в покое!

Изен угрожающе повернулся к нему.

— Не подходи!

Раздался яростный вопль, и Пеннард набросился на Изена, что есть сил молотя его кулаками по груди. Но гигантский сын Ясеня одним взмахом руки отшвырнул его на пол.

— Быстрее! — зашипела Изелла брату. — Быстрее! Пока никто не пришел.

Изен разорвал тунику на Каспаре, но снова заколебался.

— Ведь старейшины предостерегали нас против этого.

— Ха! Бессильные старые дуры. Я же велела тебе не пить их чай. Старость научила их трусости. Но я больше не собираюсь терять детей. Люди Неграферра заплатят мне за смерть моей малютки. — Охотница порывисто всхлипнула. — Прочь с дороги! Пусти, Изен, я сама.

Она даже не удосужилась перерезать тесемки, на которых висел серебряный ларец, а попросту раскрыла его и запустила внутрь руки.

— Три великана! — вскричала она.

Каспар мгновенно ощутил их появление, но в следующую секунду разум его захлестнула опустошающая тьма.

— Во имя всего святого, это еще что? — сдавленно пролепетал Пеннард.

— Госпожа, что тебе угодно? — пророкотал гулкий голос.

— Плавильни близ Неграферра, уничтожьте их! — пронзительно выкрикнула Изелла, и три огромных призрачных великана тотчас исчезли, точно просочившись сквозь твердь земли.

Сражаясь с болью, Каспар услышал устрашающий рык. Внутри у него появилось и начало расти нечто огромное и жуткое. Несчастному казалось, он вот-вот разорвется. Юноша закашлялся, давясь, не в силах вздохнуть. Что-то волосатое поднялось по его горлу, разомкнуло челюсти и выползло наружу. Терзаясь от невыносимой боли, молодой воин глухо стонал. Рот его наполнился кровью, нижняя челюсть вышла из сустава и отвисла.

— Что вы наделали? — вскричал чей-то новый голос. — Какие ужасы тут произошли?

В воздухе витал отвратительный запах смерти. Каспар мгновенно понял: человек-волк вновь вырвался на волю.

Внезапно вокруг воцарилась гробовая тишина. Лежа на кровати, торра-альтанец испытывал дикую муку — как будто тысячи мечей пронзали его глаза и втыкались в мозг.

— Воины! — прогремел крик старейшин. — Воины! Пробудитесь!

Комната вмиг опустела. Слышалось лишь тихое воркование — то Придди играла с Изольдой. Пеннард воспользовался случаем сбежать из плена. Изелла с Изеном также ушли, и юноша стонал, оставшись наедине со своими страданиями и слушая хлопотливое бормотание старейшин за открытой дверью. Земля наверху задрожала, раздался новый взрыв криков и воплей — и, наконец, тишина. Молодой воин не знал, сколько пролежал там, пока рядом снова не прозвучал легкий шелест шагов.

— Надо отнести его к старой ведунье.

Изелла чуть задыхалась, как будто после долгого бега.

— Никто из ныне живущих никогда еще не видел ее. Она скрывается от всех, — возразили старейшины.

— Я сделала то, что не должна была делать, — честно призналась Изелла. — Теперь все плохо. Я должна как-нибудь поправить положение. Только ведунья в состоянии нам помочь. Я чувствую боль, что исходит от его головы. Он умрет, если мы не поможем ему.

— Тогда иди, — с хладнокровной властностью повелела одна из старейшин. — Отнеси его к старой ведунье. Нельзя, чтобы он умирал — похоже, в его власти спасти наш народ.

Кто-то — должно быть, Изен — поднял несчастного с кровати, вынес из комнаты и зашагал куда-то по гулкому коридору. Сквозь боль юноша смутно чувствовал, что дорога уходит вниз, все глубже и глубже в холодную твердь земли. Наконец послышалось ласковое журчание воды, падающей в подземную заводь. Каспара опустили на жесткий пол. Глухое биение в висках не утихало.

— Что вы натворили? — гневно спросил чей-то древний голос, и юноша, теряя сознание, погрузился во тьму.

 

17

 

Еще не окончательно придя в себя от боли, Каспар огляделся по сторонам. Он находился в подземном зале с низким потолком. Пол устилали теплые ковры из шкур барсука, оленя и лисицы. В тихое озерцо посреди помещения задумчиво глядела какая-то старая женщина. За ней виднелась огромная косматая фигура, поникшая в большом резном кресле с высокой спинкой. Каспар нервно рассмеялся, на миг приняв массивную фигуру за медведя.

Челюсть еще тупо ныла, но, на счастье, двигалась. Должно быть, с облегчением подумал юноша, ее успели вправить на место. Сзади доносились повизгивания и воркотня Изольды. Придди тихонько пыталась унять ее. Изольда жива и здорова! Каспар вознес благодарственную молитву Великой Матери за спасение девочки. Теперь, выяснив самое главное, он снова попытался понять, куда же попал.

Существо, которое он принял за медведя, при более подробном рассмотрении оказалось очень крупным мужчиной в медвежьей шкуре, очень похожей на медвежью шкуру Каспара — только что мех на конце черный. Незнакомец устремил на торра-альтанца взгляд затуманенных тусклых глаз и слабо попробовал зарычать. Как и воины Ясеня, он был настоящим исполином.

— Мой сын Артнау, — произнесла старуха, чуть заметно кивнув головой на фигуру в кресле.

Каспар пробормотал что-то в ответ и извернулся, чтобы лучше рассмотреть старуху. Она и сама была высока, но стройнее и тоньше своего сына. Светлые волосы крупными кудрями спадали до талии, что у существа столь старого казалось странным и неестественным. Морщинистая серовато-коричневая кожа чем-то напоминала кору дерева, и юноше померещилось в старой ведунье что-то очень знакомое, неуловимо похожее на мать Харле. Однако мать Харле так и лучилась силой, эта же старуха казалась слабой и хрупкой. Она сильно сутулилась и постоянно бросала тревожные взгляды на Артнау, который недвижно обмяк в своем кресле.

Каспар внимательнее оглядел комнату. Должно быть, подземный чертог находился ровнехонько под общей залой народа Ясеня — в центре его проходил все тот же могучий корень, только гораздо тоньше. Вьющийся конец его уходил в озерцо, куда гляделась старуха. Ведунья тем временем опустила руку в воду, задумчиво покачивая ею взад и вперед.

По поблекшему лицу скользнула слабая улыбка.

— Ну же, сын Керидвэн, и что подвигло тебя на подобную глупость? Надо вернуть тебя домой. — Взгляд ведуньи упал на серебряный ларчик на груди юноши. — Случилось нечто ужасное. Ужасное! — Она помешала воду рукой. — Здесь, у корней священного Ясеня, что так глубоко уходит в недра Великой Матери, я узнаю многое о мире. Видишь ли, ясень...

— Это дерево, связующее все части мироздания. Корни его погружены в землю, а ветви тянутся к небу. Изучая это дерево, мы познаем, как связано между собой все сущее, и учимся понимать, что наши поступки, пусть даже самые незначительные, являются частью великой бесконечной цепи происходящего, — перебил старуху Каспар.

Та улыбнулась.

— А ты, похоже, мудрее, чем я полагала. И все же, пусть голова твоя набита знаниями, здравого смысла тебе крайне недостает. — Улыбка ее поблекла. — Мой народ страдает.

Люди Ясеня зависят от точного баланса самых чистых элементов, ядовитый бурый дым плавилен губит их. Отбросы топок загрязнили и воды, что сочатся ко мне из всех уголков земли, рассказывая вести издалека. Но теперь корни побурели, а мое зрение померкло. — Она вздохнула. — А мой сын умирает. Если я потеряю его, то тоже умру.

— О, Ведунья Ясеня, мы думали, этот человек может воспользоваться своей силой, чтобы помочь нам, — вмешалась Изелла, выступая с братом вперед.

— Наша судьба — не его судьба. Это лишь собственные наши проблемы, — строго возразила старуха Ясеня, протирая глаза — видимо, они сильно болели, даже касаться их было мучительно. Она гневно вскинулась на прекрасную охотницу. — Как тебе только хватило глупости пытаться завладеть подобной силой?

Никто не успел ответить. Сверху раздался быстрый топоток бегущих ног и в чертог, запыхавшись, ворвались три охотницы.

— О, Ведунья Ясеня, мы гнались за ним через весь лес, но этот юноша из Неграферра получил слишком хорошую фору и все-таки ушел.

— Он поведет их на нас! — продребезжала старуха. — Люди Неграферра нападут на нас, и тут я ничем не могу помочь вам.

— Мы должны драться! — заявил Каспар. — Я буду биться бок о бок с вами.

— Но ты же один из них! — изумленно вскричал Изен.

— То, что они делают, — неправильно, — просто отозвался юноша. — Моя мать — высшая жрица Великой Матери, она почитает за святую свою обязанность защищать порядки, что заведены самой природой. То, что эти люди творят со своими топками, — прямое святотатство.

Он твердо уставился в глаза ведунье.

— Но я не хочу видеть, как они умирают. Вполне достаточно просто покарать их.

— Мы будем рады твоей помощи, сын Керидвэн. Наши познания в военном искусстве утрачены. Руководи нами. Каспар старался сдержать улыбку.

— Помочь вам — мой долг, — сказал он со всей важностью, что только мог подпустить в голос.

Старуха Ясеня слабо улыбнулась и продолжила:

— Теперь, когда Изелла натравила на них великанов, они нападут непременно. Одного появления людоедов уже хватило бы, чтобы народ Неграферра преодолел суеверный страх перед нами. Более того, брат Придди им все расскажет, и они явятся, чтобы смести наш народ с лица земли. Я не права, Каспар? Скажи мне, если людские порядки не таковы.

Юноша кивнул.

— Да, это люди. Они не придут спасать ребенка, но непременно явятся, если под угрозой окажется их заработок. Ведунья Ясеня продолжала:

— Их тысячи, а нас не более нескольких сотен. Они явятся из плавилен и из города, и мы никак не сможем остановить их.

— Я могу остановить их — только не Некрондом. — Каспар вздохнул, понимая, что должен сделать это. Ведь он имеет дело с древним народом Великой Матери, нельзя допустить, чтобы все племя перебили.

— И как же? — скептически осведомился Изен.

Каспар кашлянул и осторожно ощупал челюсть. Ему хватало познаний в военном деле, чтобы придумать надежный тактический способ обороны, но он еще не связал концы с концами. Кроме того, ведь сделать понадобится гораздо большее: надо предотвратить любую будущую угрозу. Слишком уж страшна мысль о том, что народ побережья вырежет женщин и детей, прячущихся в домах в поисках спасения.

— Сперва, — начал он рассуждать вслух, — мы должны выжать как можно больше из вашей зловещей репутации. Старейшины дружно закивали в ответ.

— Пусть охотницы спрячутся в деревьях и ударят по нападающим с флангов. Поверьте мне, это в высшей степени неприятное ощущение, боевого духа оно лишает здорово! Это напугает врагов и слегка проредит их ряды, но, уверен, уж собравшись на войну, они выступят огромным полчищем. Вы убьете многих, но все же не сможете остановить всех, и они отыщут ваши дома и...

Больше говорить и не требовалось.

— Мы слушаем, — заверила его Ведунья Ясеня. Каспар потер подбородок.

— Надо вооружить воинов и возвести укрепления. Изелла немедленно отыскала уязвимое место в его плане.

— Даже наши воины не в состоянии совладать с целой армией Неграферра, особенно если присоединятся рабочие с рудников и солдаты, что едут в Оран. Нас мало, а охотничьи стрелы бесполезны против их доспехов, — заметила она.

— Да, но вы заставили Пеннарда оставить его доспехи у подножия утеса у входа в долину. Можно расплавить их и заострить наконечники стрел.

Изелла покачала головой.

— Нет, не выйдет. Мы не можем касаться черного металла. Он нас обжигает.

— Ох, — приуныл Каспар. Что бы такое придумать? — Но вы же по крайней мере можете выбить всех, на ком не будет доспехов.

— Ты уверен, что знаешь, что делаешь? — осведомилась старуха Ясеня, подрывая его и без того шаткую уверенность в себе.

Однако, хотя сердце ушло в пятки, юноша браво кивнул.

— Я же сын владельца крепости. Мой род уже тысячу лет держит пограничный замок, отбивая малыми силами нападения несметных воинств. И все благодаря лукам.

Изен ухмыльнулся и что-то одобрительно пророкотал. В глазах его появился огонек, движения стали не такими рассеянными и бесцельными.

Каспар устало улыбнулся в ответ, подавляя собственные сомнения и страхи. Пора переходить к приказам.

— Изелла, пошли кого-нибудь отыскать те доспехи. Возможно, они мне все-таки понадобятся. — Он вскинул руку, предотвращая ее возражения. — Вели им тащить доспехи на палках, чтобы не пришлось самим прикасаться к металлу. Затем пошли трёх охотниц к Неграферру с приказом тотчас же донести, едва завидят, что из города вышло войско.

Изелла кивнула и тут же исчезла.

— Каспар повернулся к собравшимся сзади старейшинам.

— Разбудите воинов. Пусть с помощью женщин нарубят толстые столбы и заострят их с обеих сторон. Надо построить хоть какие-то укрепления. Изен, — повернулся он к рослому сыну Ясеня, — я хочу взглянуть на ваше оружие.

Одна из старейшин, беспокойно бормоча, настояла на том, чтобы идти вместе с ними в общий чертог. Каспар от изумления раскрыл рот. Ну и луки! Такие длинные и толстые — ему нипочем не согнуть. А мечи! Тяжеленные, только вот, увы, ржавые-прержавые.

— А вы пользоваться-то ими умеете? — спросил торра-альтанец у Изена.

— Разумеется, нет! — резко вмешалась старуха.

— Очень даже умеем. Мы регулярно упражняемся, — рыкнул на нее великан.

Каспар нахмурился, не зная, как все это понимать.

— Это не настоящие упражнения, всего-навсего церемониал, не более того. Я решительно против всей этой затеи. — Старейшина качнула посохом в сторону Каспара. — Охотницам и молодым матерям ничего толком не рассказывали, но мы-то, старейшины, отлично все знаем.

— И хотите, чтобы нас всех перебили? — обрушился на нее Изен, хватая со стены исполинский меч и легко, точно пушинку, вертя его над головой.

В глазах его разгорелось жутковатое пламя. Окончив демонстрацию силы, великан с нежностью погладил клинок.

— Видите, я прекрасно могу использовать его по назначению, — проворчал он. — Обычно нам это запрещают, лишь во тьме новорожденной луны, когда Боги не видят нас, мы можем снимать мечи со стены.

— А луки?

Изен кивнул и ухмыльнулся.

— Еженедельно. Чуть меньше — и мы вовсе утратим навыки.

Он повел юношу в каморку, уставленную корзинами из ивовых ветвей, где хранились заостренные деревянные копья футов четырех в длину и по крайней мере впятеро толще торра-альтанских стрел. Этакие снаряды, да еще выпущенные с соответствующей силой, даже без стальных наконечников пробьют доспехи и нанесут тяжелые раны.

— И метко ли вы стреляете? — поинтересовался Каспар. Гигант хитро улыбнулся.

— Неплохо. Все попадаем в цель.

— Это не цель! — снова взвилась старейшина. — Просто-напросто метка, в которую стреляют во время религиозного обряда в напоминание об ужасах войны. Мужчинам запрещено пользоваться оружием. Нельзя позволить им сражаться!

Каспар приподнял брови.

— Тогда вы умрете, — с напускным хладнокровием произнес он, хотя внутри у него все так и кричало от досады. — Почему им нельзя сражаться? Почему это запрещено?

Старуха протерла глаза, затуманенные желтой пленкой, и повела юношу обратно в общий чертог, где на земляных стенах висели великолепные гобелены.

— Взгляни же, как мы жили встарь, — промолвила она, указывая на один из них, где изображалась уютная ярко освещенная деревушка, вкруг которой росли могучие ясени.

— Мы — народ Ясеня, — продолжала старуха. — И некогда были многочисленны, как эти деревья. Наши обычаи и образ жизни не похожи на ваши. У нас рождается много девочек и совсем мало мальчиков, зато каждый мальчик вырастает в рослого, сильного и любвеобильного мужчину, которому просто не хватит одной-единственной жены. Но сила эта несет с собой алчность и свирепость. Наши мужчины сражались, точно олени весной. Жаждали битв, любили их. И задолго до того, как по миру расселилось ваше племя, война началась.

Она говорила, точно рассказывая затверженный урок.

— Некий воин не захотел довольствоваться положенными по закону тремя женами. Он похитил жену своего брата, а тот в отместку убил его и забрал назад как свою жену, так и остальных жен погибшего. Сперва мужчины дрались лишь из-за женщин, совсем как олени в лесу. Потом начались распри из-за земель. Так оно и продолжалось. Мужчины убивали друг друга и постепенно начали объединяться в отряды, которым требовалось все больше и больше земли, чтобы прокормить многочисленных жен и детей.

Старуха умолкла, но Каспар, чувствуя, что рассказ еще не окончен, кивнул ей, прося продолжать.

— Скоро они сражались просто потому, что не знали ничего иного, и собирались в огромные армии. Осталось два великих вождя — один на севере, а другой на юге, и каждый желал отвоевать владения другого. Они сражались сотни лет, и вот уже никто не в силах был припомнить ничего, кроме войны и разрухи. В безумии своем они уничтожали посевы и припасы друг друга. Начался голод, мор. Тысячи, сотни тысяч погибли, а все из-за жажды войны. И хотя мы, женщины, восстали и протестовали против бесконечных сражений, но ничего не могли поделать, покуда число мужчин не сократилось настолько, что они сами узрели всю опрометчивость своей агрессии и не сложили оружие добровольно.

Рассказчица тяжело вздохнула.

— К тому времени от нас остались лишь разрозненные группки в разных уголках мира. Наши мужчины никогда более не брались за оружие, а мы ежечасно поим их успокаивающим зельем, дабы утихомирить их буйный нрав. Однако характер у них все столь же воинственен, их опасно даже подпускать к детям.

Каспар в ужасе уставился на Изена.

— Что ж! — ни к селу ни к городу произнес он. — А теперь, когда я все знаю, давай-ка посмотрим, ловко ли ты умеешь обращаться с этими стрелами. На какое расстояние ты стреляешь?

Серебристая кожа Изена аж потемнела, когда гигантский воин с истовостью обладателя неземного сокровища глянул на лук и проверил пальцем остроту стрелы. С огнем в глазах он повернулся к Каспару.

— Двести шагов, двести шагов воина. Среди нас ни один не промахнется.

Он горделиво ухмыльнулся.

— Ничего себе!

Каспар проникся уважением.

— Идем покажу!

Изен вывел юношу наружу и повел вдоль реки по длинной и широкой ясеневой аллее.

— Видишь?

Каспар заметил плоский камень, трава вокруг которого была вытоптана и объедена пасущимся скотом. Позади, ярдах этак в четырехстах, с ветви большого ясеня свисала свиная туша.

— Мы меняем чучела каждую неделю, — пояснил Изен.

— Что, и вы все попадаете? — Торра-альтанец был впечатлен.

Гигант кивнул.

— Без исключения. Даже под воздействием пойла.

— Ну-ка покажи.

Юноша протянул ему увесистую стрелу.

Изен шагнул к камню и без малейшего видимого усилия натянул исполинский лук. Под серебристой кожей на груди и руках перекатывались бугры мускулов, жилы на шее проступили, точно канаты. Он выпустил стрелу — движение вышло плавным и ловким, но без продуманности. С детским восторгом огромный воин следил, как стрела пронзила чучело. Остекленевшие глаза выдавали крайнюю степень наслаждения. Не замечая ничего кругом, он устремился к мишени, выхватил меч и одним взмахом рассек тушу напополам. Каспар содрогнулся при виде могущества сына Ясеня и буйной радости, с которой он пускал в ход оружие.

— Великолепно! — похвалил торра-альтанец, когда Изен вернулся. — А теперь сделай десять шагов назад и попади в то, что осталось от мишени.

— Но зачем?

— Хочу проверить твое мастерство и дальнобойность.

— Дальнобойность? — недоуменно нахмурился Изен.

— Не важно. Просто сделай, что я попросил, — призвав на помощь все свое терпение, сказал Каспар.

Воин повиновался и одним движением поднял лук и спустил тетиву. Стрела упала, не долетая двадцати шагов до мишени. Не веря глазам, юноша глядел на воина Ясеня, а потом подошел к плоскому камню, от которого Изен стрелял в первый раз.

— Давай разберемся. Вы всегда стоите на этом месте и стреляете в ту мишень, и только в нее? Изен кивнул.

— И никогда не промахиваемся.

— Я думаю, — тихонько пробормотал молодой лорд и повернулся к Изелле. — Скажи, ведь охотницы умеют попадать в движущуюся мишень?

Изелла согласно качнула головой.

— Да. Но только вблизи. Мы ловкий народ и умеем подбираться чуть ли не вплотную.

— И какова ваша дальнобойность? Прекрасная охотница пожала плечами.

— Ну, вон в то дерево попаду. — Она показала на дерево в двадцати шагах. — Возможно, и в следующее прямо за ним.

Каспар сглотнул. Да уж, дело предстоит не из легких. Его предки всегда заботились о том, чтобы воины Торра-Альты практиковались в стрельбе на самых разных дистанциях и по движущимся мишеням. Интересно, сколько времени потребуется людям Неграферра на то, чтобы собрать карательный отряд? Уж верно, остаток дня и ночь в запасе еще есть, но больше вряд ли. Надо уложиться и все подготовить за этот срок.

— От вас потребуется снять как можно больше вражеских ключевых фигур. Сумеете подобраться достаточно близко? Изелла кивнула.

— Суметь-то сумеем. Когда мы хотим, вашему народу нас нипочем не заметить. Но ты говоришь, наши стрелы не пронзят их броню.

— Я надеюсь на доспехи Пеннарда, — напомнил он. — Из них выйдет множество наконечников.

— Я же говорила: мы не можем касаться их металла. Для нас он — яд, — возразила охотница. — Пожалуй, мы бы еще как-то умудрились доставать стрелы из колчана и стрелять, не дотрагиваясь до наконечников, но с металлом работать все равно не сможем. Испарения расплавленных доспехов для нас смертельны.

Каспар уже успел обдумать эту проблему и пришел к очень простому решению.

— Верно, для вас — но не для людских детей, которых вы воспитываете.

Он велел отсчитать во всех направлениях от подземных жилищ ровно по двести шагов — отличная боевая дистанция! — и начертить на земле круг.

— Отлично! А теперь надо кое-что сделать, — авторитетно заявил он своим добровольным помощникам. — Нужно остановить врага ровно на этом расстоянии. "Если удастся задержать их там и с первого же мгновения внести в их ряды панику, будем надеяться, остальные обратятся в бегство, а на том — и конец кровопролитию. Принесите колья! — распорядился он. — Вонзите их в землю чуть наклонно, остриями наружу, ровно на отмеченной линии.

Как только был установлен первый кол, Каспар повернулся к Изену:

— Ну-ка, сшиби его.

Воин с прежней небрежной легкостью вскинул лук. К радости Каспара, стрела безошибочно нашла цель. Юноша радостно хлопнул Изена по широкой спине.

— Отличный выстрел!

Приказав втыкать остальные колья, он снова взглянул на Изеллу.

— Ваши женщины сумеют их замаскировать? Я хочу, чтобы армия Неграферра напоролась на эти колья со всего маху.

Изелла кивнула и созвала охотниц.

Через считанные минуты кругом уже кипела работа. Дочери Ясеня вырезали колья из стволов молодых деревьев в лесу. Трудясь всю ночь, они вбили их в землю, остриями против предполагаемой атаки, и заложили ветками и зеленью, чтобы скрасить резкие контуры. Придирчивым взором окинув получившееся кольцо, Каспар был впечатлен. Женщины Ясеня обладали поразительным даром чувствовать и понимать деревья, а потому сумели замаскировать даже частокол вокруг селения. В самом центре, близ гигантского ясеня, была воздвигнута сторожевая башня.

Потрясенный тем, как споро и яростно работают сыновья Ясеня теперь, когда их не заставляют пить успокоительный настой, Каспар сосредоточился на главной своей задаче. Созвав на помощь старших людских детишек, он развел с подветренной стороны от поселка огонь и принялся обмакивать в расплавленную сталь Пеннардового доспеха концы деревянных стрел. Девочки считали себя настоящими дочерьми Ясеня — ни у одной из них не возникло ни малейших сомнений касательно того, чтобы изготовлять оружие, кое обращено будет против их же соплеменников. Каспар оглядел полученные стрелы. Наконечники теперь были сделаны из того же материала, что и доспехи людей Неграферра, а потому наверняка могли их пробить.

К утру все валились с ног от усталости, зато приготовились отражать атаку. Малыши с матерями спустились в самые глубокие пещеры под надзором Ведуньи Ясеня, а Изелла и ее охотницы рассыпались среди деревьев, дабы проредить неприятельское войско и посеять в нем панику.

Через некоторое время Изелла вернулась с добрыми вестями: разведчицы сообщили, что отряд в порту еще только собирается и не достиг даже края гор. Но они принесли также вести и хуже: шахтеры предгорий спешили присоединиться к карательной экспедиции. По прикидкам Каспара, у него в запасе оставалась добрая пара часов. Но надо было еще расставить воинов по местам.

Однако еще одно неотложное дело влекло его в глубь подземелий. Юноша заторопился вниз по лабиринту пересекающихся туннелей в холодный сумрак. Лишь кое-где на земляных стенах тускло светились маленькие фонарики. Изольда по-прежнему находилась под присмотром заботливой Придди. Каспар обнял малышку и прижал к себе, тихонько шепча ей, как же он ее любит. А потом отвел их с Придди ко всем остальным женщинам, что укрывались в сводчатом чертоге у корней ясеня.

Ведунья Ясеня все так же хлопотала вокруг своего сына. Великан стонал, пытаясь встать и присоединиться к прочим воинам, но ему не хватало сил даже приподняться.

— Ведунья Ясеня, позаботься о моей малышке, — попросил Каспар.

— Охотно! Я позабочусь о ней, — важно пообещала старуха. — Иди, Придди, погрейтесь вместе с крошкой у моего очага.

— Трог! Охраняй! — велел торра-альтанец.

Пес завилял хвостом, задевая о стены, и прижался к Изольде. Малютка от избытка чувств вцепилась бедняге в ухо, но Трогу, кажется, только нравилось такое обращение.

Каспар поспешил обратно наверх, дабы занять ключевой пост в деревянной крепости, и обнаружил, что Изелла еще не ушла в лес к своим охотницам, а дожидается его.

— Просто хотела поблагодарить тебя прямо сейчас. На всякий случай...

Юноша ласково улыбнулся ей, но тотчас же постарался, чтобы его лицо приняло суровое и властное выражение.

— Я хочу, чтобы, выпустив все стрелы, вы оставались под прикрытием деревьев. Оставьте ближний бой воинам. Женщины будут только мешаться под ногами.

Изелла коротко кивнула в ответ и, стиснув зубы, проскользнула сквозь линию заграждений.

Теперь оставалось лишь ждать. В воздухе сгустилась тягостная тишина. Лихорадочная суета минувшей ночи сменилась томительным затишьем. Атмосфера была напряженной, слишком напряженной. Каспар чувствовал, как в сердца воинов закрадывается и рвется наружу страх перед бездействием. Сыны Ясеня не привыкли выжидать. Вот в чем заключался роковой просчет плана юноши! Гиганты не справятся со своей задачей! Расстреляют все стрелы прежде времени! Надо как-то унять их нетерпение, внушить им дисциплину. Но как?

В лесу прозвенел первый вопль боли и ужаса. Изелла начала атаку. Каспар оглядел кольцо могучих воинов. Изен судорожно сжимал лук, добела закусив губу. Как же быть? Торра-альтанец боялся, что его невымуштрованное войско нарушит ряды и ломанется на помощь охотницам. Что бы предпринял на месте Каспара его отец? Ну да, конечно, торра-альтанцы были вышколены на славу. Немыслимо и представить себе, чтобы они отказались повиноваться барону. Но воины Ясеня скроены из более независимого и непокладистого материала. Юноша скрипнул зубами. Как бы поступили у него на родине? Что давало торра-альтанцам бесстрашие и хладнокровие, внушавшее такой ужас врагам?

Несомненная отвага защитников горной крепости славилась по всей стране. Все знали: торра-альтанцы стоят до конца. Все страшились их мужества. И мужество это было рождено дисциплиной. Оно возникало потому, что каждый солдат маленького гарнизона твердо знал: все они стоят плечо к плечу, и никто не нарушит строй. Именно об этом пели они в один голос перед битвой. Ага! Вот оно! Песня! Боевая песнь его народа, передающаяся через века.

— Изен, — спросил Каспар, — а у вас нет никаких военных песен?

— Как это нет? Множество! Это единственная, еще доступная нам утеха.

— Тогда пойте! — велел юноша.

Зычный хор смешался с доносящимися из леса криками и воплями, что не смолкали несколько минут. Когда крики затихли, Каспар приказал замолчать. Теперь до его ушей долетал лишь топот пробирающихся меж деревьев людей. Каспар набрал в грудь побольше воздуха, готовясь к бою, но тут возле его плеча внезапно появилась Изелла, а с ней — остальные запыхавшиеся от быстрого бега охотницы.

— Я же говорил вам спрятаться в лесу! — в отчаянии воскликнул юноша.

— Мне не станем отсиживаться в укрытии, если от нас может быть еще какая-то польза здесь! — решительно ответила Изелла. — У нас есть ножи!

— Женщины не должны сражаться, — проворчал торра-альтанец, прекрасно понимая, что все равно уже поздно спорить. — Ладно, рассказывай! Сколько их там? Чего вам удалось добиться?

— Всего их там, в лесу около восьмисот человек. Кузнецы, горожане, рабочие с плавилен, а еще больше — с рудников. А ведет всех отряд солдат в черных доспехах. — Охотница усмехнулась. — Только теперь это совсем небольшой отряд.

— Вы молодцы, — похвалил Каспар. — А теперь уйдите-ка отсюда, чтобы не мешать воинам драться. Спускайтесь в подземелья.

Девушка покачала головой.

— Говорю же, у нас еще есть ножи, и мы должны сделать все, что в наших силах.

Каспар понял: это сражение он проиграл.

— Как знаете, — смиряясь, пожал он плечами.

Исполинские воины Ясеня сомкнулись в тесное кольцо вокруг охотниц и входа в подземелья. Молодой лорд гордился и собой, и ими. Какой могучий народ — сильный, страстный, неистовый. Большая честь вести таких бойцов в битву.

— Пойте! — вновь закричал он. — Пойте!

Голоса гигантов вибрировали от мощи. Каспар не сомневался: эти грозные звуки устрашат даже самого бесстрашного врага. У самого же него в голове звучал лишь незамысловатый боевой клич родины: «Торра-Альта! Торра-Альта!».

— Собраться! — предупредил Каспар, бросив взгляд на спуск в долину и завидев там первые блики солнца на черной стали. — Берегите стрелы, пока враг не приблизится к самым кольям.

Он обежал глазами приближающееся войско. Неграферрцы маршировали длинной и довольно-таки стройной колонной, но он сильно подозревал: лишь немногие в этой колонне и в самом деле бывалые бойцы. Ведь и Изелла говорила, что больше всего там шахтеров и кузнецов. Ремесленники — не воины. Они привыкли ковать оружие, а не пускать его в ход — когда будет уничтожен закованный в черную броню авангард, остальное войско само пустится наутек.

Юноша ощутил прилив ликующего возбуждения. Ему и не грезилось, что все обернется так. Он знал, что и как делать — как подчинить бойцов дисциплине, как вести их. Он не испытывал страха. Наконец он стал мужчиной! Каспар представил себе гордую улыбку на лице отца, когда барон станет слушать рассказ о подвигах сына. Вот Халю, например, никогда не доводилось вести людей на большую битву. Только на всякие стычки, где с каждой стороны участвует с полдюжины человек. Спору нет, Халь неизменно доказывал свое мастерство и блистал отвагой — но вот проявить себя в качестве настоящего полководца ему случая не представилось. А от полководческих талантов Каспара сейчас целиком и полностью зависит все племя Ясеня. Они ничего не смыслят в тактике — зато он отлично в ней разбирается!

— Враги не пройдут! — во все горло прокричал юноша, преисполняясь дерзкой уверенности при виде разгоревшихся глаз Изена.

С тех пор как гигантскому воину доверили оружие, выражение его кардинально изменилось. На лице его была начертана слепая жажда крови, подпитываемая кипящим гневом, всепоглощающее стремление победить, выжить, сокрушить врага и уцелеть самому.

На взгляд Каспара, все это являлось отнюдь не страшным пороком, а великой силой. Еще бы не силой! Каждому воину Торра-Альты позарез нужно именно это: знать, что убивая, ты убиваешь с полным правом.

С юга в долину ворвался порыв ветра, неся с собой лязг доспехов и стали. На стан воинов Ясеня пала тишина. Каспар ощущал повисшее в воздухе напряжение.

На миг сердце его исполнилось сомнения — уж больно велики и страшны на вид оказались кирки и топоры шахтеров. Юноша покосился на хрупкие женственные фигурки охотниц Изеллы — жутко представить, как зловещее оружие обрушится на этих невесомых созданий, разнося их на куски. Все, все погибнут лютой смертью: разъяренные солдаты, шахтеры и кузнецы не пощадят никого. Каспар стиснул зубы, изгоняя из мыслей страх.

Неграферрцы рассыпались широкой цепью. Хотя им и не хватало выучки профессиональных солдат, зато они были сильны и привыкли обращаться со своими смертоносными орудиями. Впереди скакал отряд кавалерии. Иные из солдат с головы до ног были закованы в доспехи, черная сталь блистала на солнце. Прищурившись, юноша смерил их пристальным взором. Вот кого воинам Ясеня предстояло снять своими тяжелыми, точно копья, стрелами в первую очередь.

До того, как наемники окажутся возле замаскированных кольев, оставались считанные секунды. Внутренности Каспара скрутились в тугой комок. А вдруг его недисциплинированные подчиненные не выдержат, ринутся в атаку, нарушат сплоченный ряд обороны? Как ни сильны они, как ни храбры, но если шеренга разомкнется, неграферрцы прорвутся к охотницам Изеллы, а потом, затоптав их, ринутся в подземелье.

Единство рождает мужество, яростно сказал себе Каспар и ясным звонким голосом запел любимую балладу о героях и воителях древности. Само собой, он пел на родном языке, ибо звуки баллады наполняли его сердце мужеством и мысленно он слышал голоса предков, могучий хор, что подхватил старинный напев. Воины Ясеня последовали примеру молодого предводителя и взревели свои боевые песни. И в ту же секунду неграферрцы ринулись в последний бросок.

Неистовый топот копыт сотрясал землю. Пронзительно ржали кони, вопили люди. Наемники вихрем обрушились на защитников деревянной крепости. С этого мгновения Каспар словно бы наблюдал за всем происходящим со стороны. Разум его был ясен и холоден, все страхи куда-то улетучились. Он был рожден и взращен для подобных битв — и прекрасно знал, что делать.

— Защитники, стоять крепче! — вскричал юноша, выйдя в центр крепости, чтобы его было лучше слышно. — Держитесь! Ни одной стрелы в воздухе, пока я не велю!

Он и сам держал лук наготове. В принципе Каспар мог бы ссадить с седла любого из нападающих рыцарей за добрых пятьдесят шагов до частокола. Но это был бы дурной пример для воинов Ясеня. Не выдержав, они бы начали стрелять прежде времени и растратили бы все стрелы, не свалив ни единого врага.

Взяв себя в руки, Каспар ждал, гадая, когда же всадники заметят преграду. Зря беспокоился — охотницы постарались на славу. Передняя шеренга лошадей напоролась прямо на колья, а задняя тотчас же врезалась в переднюю, загоняя несчастных еще дальше на острия.

Небо потемнело от стрел воинов Ясеня.

Каспар не слышал криков. Он знал, что воздух вокруг разрывается от душераздирающих воплей и стонов умирающих, — но воспринимал все это словно издалека, точно играл в какую-то настольную игру в деревенском трактире. А по телам упавших уже наступали горожане.

Сперва прорваться не удавалось ни одному человеку. Воины Ясеня были смертельно точны. Огромные стрелы пронзали плоть и кости, дробили черепа, ломали нагрудники доспехов вместе с ребрами, с небывалой силой скидывали всадников наземь. Другие стрелы косили скакунов прямо под рыцарями — едва ли хотя бы одна не нашла цели.

Однако численное превосходство постепенно смещало чашу весов в пользу нападающих. Горожане волна за волной прокатывались по телам павших собратьев, и воины Ясеня не успевали спускать тетиву достаточно быстро, чтобы остановить их всех.

Сперва преодолеть заслон удалось лишь жалкой горсточке неграферрцев, да и эти только и могли, что броситься ничком на землю, прячась от града стрел. Но вот запас стрел иссяк, и горожане с новой силой рванулись вперед. Каспар с холодной продуманностью выбил с полдюжины зачинщиков атаки из передних рядов. Но сейчас он оставался единственным лучником, и численность нападавших играла против него.

— Изелла, ради всего святого! — вскричал юноша. — Уводи охотниц вниз, расчисти место для боя!

Дочь Ясеня и головы не повернула в его сторону. Первый десяток нападавших налетел на кольцо воинов, и те в два счета изрубили их тяжелыми мечами. Однако на смену погибшим шли новые и новые. Израсходовав все стрелы, торра-альтанец поневоле откинул свой верный лук и, соскочив с башни, выхватил меч. Значительно уступая воинам Ясеня габаритами, он казался неграферрцам легкой добычей — но у него за плечами была выучка Торра-Альты, а горожане, как ни пылали яростью и жаждой мести, все же не могли тягаться с настоящим бойцом.

Волна за волной неистово вопящих и размахивающих оружием врагов разбивалась о кольцо воинов Ясеня, как вдруг один из гигантов не выдержал и с устрашающим ревом бросился вперед.

— Нет! Нет! Стойте на месте! — закричал Каспар. — Не нарушайте строй!

Никто не услышал его. Едва первый сын Ясеня вырвался из рядов, остальные как будто обезумели. Не помня себя, они ринулись навстречу неграферрцам.

А жаль. Победа была бы такой легкой! Горожане нипочем не прорвали бы оборону гигантов. И ведь до сих пор сыновья Ясеня держались так хорошо... Стреляли по команде, держали строй. Но теперь кольцо воинов распалось.

Около дюжины кузнецов и шахтеров уже яростно размахивали оружием среди женщин. Расталкивая охотниц, Каспар кинулся на мародеров — одного проткнул со спины, другому всадил меч под лопатку.

— Берегись! — выкрикнула одна из охотниц, когда Каспар погрузил клинок в грудь следующего.

Как назло, меч застрял. Упершись ногой в ребра поверженному противнику, юноша со всей силы рванул рукоять и успел вскинуть клинок как раз вовремя, чтобы отразить чудовищный замах секиры. Сила удара обрушила его на колени. Перекатившись, торра-альтанец пружиной вскочил на ноги и заученным молниеносным выпадом снизу пронзил нападавшему горло.

На поле битвы воцарился полнейший хаос. Все больше врагов металось среди визжащих охотниц, которые так и не подчинились приказу укрыться в убежище. Раздался громкий треск — то вооруженные топорами неграферрцы взламывали деревянные двери, что вели в подземелье.

Изнемогая от усталости, Каспар продолжал сражать врагов одного за другим, уже не в силах отслеживать ход битвы. В ушах звучало лишь собственное тяжелое дыхание да хрипы и выкрики противников. Вот на него налетело сразу трое — и рядом тотчас же оказалась Изелла с ножом в руке.

— Посторонись! Дай мне место! — прорычал он.

— Ты же с ног валишься! — закричала она в ответ.

Чистая правда. Все мускулы у него дрожали и ныли от изнеможения, но присутствие под боком женщины мешало даже думать как следует. Хотя Каспар опять рыкнул на нее, она осталась на месте и тут уж ничего поделать было нельзя. Первый шахтер ринулся на молодого воина. Юноша косым ударом меча отразил нападение и отшвырнул врага. Но тут же на него налетел второй. Торра-альтанец уже замахнулся, чтобы описать широкую дугу и отсечь противнику голову, но краем глаза заметил рядом Изеллу и побоялся невзначай задеть ее. Рубанул вполсилы, пробить прочную кольчугу не сумел и остался совершенно беззащитен перед натиском третьего неграферрца.

Бок Каспара был открыт для удара — но его не последовало. Топор не спешил опускаться. По рядам шахтеров пронесся вопль паники. Не прошло и нескольких секунд, как все побросали оружие и пустились наутек. За ними — кузнецы и горожане.

Каспар зашатался и рухнул на колени, упершись подбородком в рукоять меча. Ну и зрелище! По всему полю битвы воины Ясеня безжалостно разили бегущих врагов.

Можно было не ломать голову, что же обратило в бегство неграферрцев. Сквозь толщу земли под ногами юноши прорезался странный животный крик, пронзительный и визгливый. Шахтеры мгновенно узнали этот звук. Тощие зеленые фигуры уже появились из-под земли и заскользили по траве к сражающимся. Пещерные гоблины!

Голова Каспара поникла на грудь. Сила Некронда обращена против него. Пещерные гоблины чуяли Яйцо, явились за ним — но не этого так страшился юноша. Поток зеленых чудищ извергался из похожих на раковины курганов, где находился вход в подземелье. Неудивительно, что шахтеры бежали при первом же крике гоблинов, заразив паникой солдат и кузнецов. Шахтеры испокон века боялись этих обитателей подземелий — те, дескать, обрушивают туннели и пожирают заблудившихся или отбившихся от своих рабочих. Правда, из наземных жителей подобным байкам мало кто верил. Самому Каспару уже доводилось встречаться с пещерными гоблинами и он тоже боялся — но не за себя.

— Изольда! — хрипло выкрикнул он, бросаясь к входу в туннели.

Около плеча снова выросла Изелла. Около тридцати охотниц Ясеня бежали впереди, тоже спеша на выручку родне. Влившись в их поток, торра-альтанец не то прыгнул, не то рухнул в подземелье и единым духом преодолел все изгибы вьющейся вниз спирали. Вот и самый глубокий чертог, где укрывались под надзором Ведуньи Ясеня женщины и дети. К своему ужасу, юноша увидел, что там уже кишат толпы пещерных гоблинов. Маленькие сыновья Ясеня, иные совсем еще младенцы, уже сражались с ними, яростно впиваясь зубами в зеленых чудищ.

Каспар обшаривал глазами темноту. Изольда — где же она? Нигде не видно! Но где-то совсем неподалеку свирепо рычал Трог. Внезапно — странное дело! — юноша увидел Пеннарда. Стоя над Придди, сын оружейника, как одержимый, разил гоблинов. Меч его перерубал тоненькие тела с одного взмаха. Не отставал от него и Трог — на глазах хозяина пес разорвал на части троих склизких жителей пещер.

Молясь о том, чтобы Изольда была с Придди, Каспар принялся пробиваться к ним. Малютка и впрямь оказалась там: согнувшись в три погибели, девочка защищала ее своим телом. Юноша встал бок о бок с Пеннардом — и вдвоем они кололи, рубили и крошили врагов, пока ему не показалось, что он вот-вот выронит меч от усталости.

К тому моменту, когда в чертог ворвался первый воин Ясеня, прошло, должно быть, не более десяти минут, но Каспар уже шатался, с неимоверным трудом поднимая меч для каждого нового удара. Сколько он еще сможет сдерживать натиск гоблинов, прежде чем они сметут его? Однако стоило лишь одному из гигантов появиться на пороге, пещерные жители вмиг исчезли.

Вслед за первым исполином появился второй и они вместе со страшным ревом принялись метаться по комнате, выискивая, кого бы еще убить. Скоро в укрытие влетело еще пятеро воинов в точно таком же безумии битвы. Один из них на ходу ударил кричащего ребенка — маленькое тельце взметнулось в воздух и отлетело на другой конец комнаты. Воинственно нагнув головы, точно разъяренные быки, исполинские сыновья Ясеня кружили по комнате. Женщины и дети вокруг в страхе пятились и жались к стенам. Наконец жажда крови угасла.

Пещерные гоблины попрятались, неграферрцы бежали. Подземелье наполнила странная тишина. В ней начал тихонько всхлипывать какой-то ребенок, застонала раненая старейшина. Битва закончилась.

— Моя малютка!

Каспар умоляюще повернулся к Придди.

Та с улыбкой вручила ему Изольду. Каспар лихорадочно прижал крошку к себе, твердя ей, что все будет хорошо, — хотя, честно сказать, похоже, все это светопреставление вокруг ничуть не испугало малышку. Весело хихикая, Изольда ткнула теплым пальчиком в подбородок приемного отца.

Юноша сглотнул слезы.

— Я так боялся за тебя! Он протянул руку Пеннарду:

— От всей души спасибо. Не знаю, зачем ты здесь, но все равно я тебе безмерно благодарен.

— Я пришел спасти Придди, — просто ответил сын оружейника.

Каспар кивнул, хотя все равно ничего не понял.

— Но ведь ее не надо было спасать от людей Неграферра.

— Я бы ни за что не побежал предупреждать Неграферр о том, что Изелла собирается разрушить плавильни, коли бы знал, что этим навлеку опасность и на Придди, — объяснил Пеннард. — Но когда я туда добрался, было уже поздно: великаны успели разнести печи по камушкам и перебить множество народу из окрестных деревень. Горожане пылали жаждой мести. Я умолял их не трогать живущих в долине людских детей. Но когда сказал, что Придди считает меня убийцей, они завопили, что разорвут на клочки всех, люди то или не люди. Я твердил, что со временем этих детей удастся вернуть к нашим обычаям, но все были так злы, что и слушать не стали. Сказали: эти дети все равно околдованы, и их тоже надо убить. Вот я и отправился со всеми вместе, надеясь прорваться в туннели и защитить Придди от ее же собственных соплеменников.

— Слов не хватает выразить, как я тебе признателен, — повторил Каспар.

Он чуть ли не целую минуту осматривал Изольду, чтобы убедиться, что та невредима, а потом бережно посадил ее в перевязь.

Лишь теперь Каспар смог оглядеться по сторонам. Кто-то зажег светильники. Женщины сновали туда-сюда, собирая детишек и разнимая маленьких мальчиков, которые уже начали вовсю тузить друг друга. Забияк поспешно распихивали по их манежикам. Ошеломленный и усталый, Каспар медленно брел посреди всей этой суеты, пытаясь отыскать выход на поверхность, как вдруг его остановили. Ведунья Ясеня медленно ковыляла к нему, опираясь на плечо Мирандель.

Старуха протянула руку к торра-альтанцу.

— Спасибо, мой мальчик. Ты просто молодец, мы в долгу перед тобой.

Она повела юношу к выходу, и тут сумрачную тишину подземелья прорезал странный крик. Множество голосов подхватило его, усилило, и вот он уже превратился в дикую, но ритмичную песнь. Каспар увидел, что воины Ясеня выстроились в круг и с мощным гиканьем завели ликующую пляску.

Древняя ведунья печально поглядела на юношу.

— Вот они, мой народ, которому нет более места в этом мире. Некогда земля была полна опасностей: кругом рыскали медведи, грифоны и драконы, и мы радовались бесстрашию наших мужчин. Ныне же мир стал ручным и спокойным, ему не нужны мои воины.

Ее взгляд, обращенный на пляшущих гигантов, был исполнен любви и печали.

— И все-таки до чего приятно видеть, как они танцуют. Они рождены сражаться, а после слагать песни о своих подвигах. Ярость битвы у них в крови. Грустно, что приходится опаивать их успокоительным зельем.

Она вздохнула, и Каспар прекрасно понимал ее скорбь.

— Да неужели? — фыркнула Мирандель. — Они убили пятерых детей.

— Зато спасли всех остальных. Кабы не эта их слепая ярость, мы все сейчас были бы мертвы, — как можно мягче возразил юноша.

— Мужчина! Вот речь типичного мужчины! Ты бы запел иначе, если бы погиб именно твой ребенок! — ответила она.

— Идемте! Разожжем костры, устроим праздник! Печей более нет, мы освободимся от наших недугов, — позвала их какая-то женщина.

Ведунья снова вздохнула.

— Мой народ тяжко пострадал. И исцеления нет — во всяком случае, пока. Наверное, новорожденные выживут, но у остальных из нас по жилам течет уже отравленная кровь.

— Триночница! — выпалил Каспар. — Я не говорил вам прежде, но на самом деле я дал ребенку Мирандель чудодейственное лекарство, которое называется триночница. Просто не хотел понапрасну обнадеживать вас — это была последняя капля, я добыл ее, ополоснув пустые флаконы. И больше взять мне ее неоткуда. Народ побережья утверждает, что добраться назад, на мою родину, совершенно невозможно.

— Ты должен принести нам еще этого средства, — просто и безапелляционно произнесла старуха.

— Но мне негде его взять! — повторил торра-альтанец с нажимом. — Я знаю только одну женщину, которая его готовит, но она живет за океаном — а я не могу вернуться домой.

— Да все ты прекрасно можешь, — засмеялась Ведунья Ясеня.

— Но ветер дует всегда с запада и...

— Ты должен идти на север и перебраться через макушку мира, — возбужденно перебила его старуха, но вдруг сникла. — Только ты слишком хрупок и слаб — ты не вынесешь путешествия.

— Слаб! Ничего я не слаб! — взвился Каспар, но тут же умолк.

Глаза ведуньи были устремлены на малютку Изольду.

— Она слишком мала для столь сурового похода.

 

18

 

Весь мир Брид целиком и полностью сосредоточился в водовороте боли, что разрывала ей грудь. Из мучительной тьмы девушка вдруг перенеслась в какое-то иное измерение, где кругом порхало множество сверкающих прекрасных женщин — шелковистые волосы сияли звездным огнем, гибкие обнаженные тела прикрывали лишь тонкие, как паутинка, покрывала, что ловили солнечный свет и отражали его мириадами крошечных радуг.

Ундины, дочери Земли. Брид узнала их с первого взгляда и попыталась приветствовать, но не смогла, слишком велика была боль.

— Мы с тобой, Брид, — пропела одна из них, склоняясь над страдалицей. — Ты нужна нам, нужна всему миру. Не теряй веры, не теряй веры в себя. Ты сумеешь преодолеть боль.

— Керидвэн, — взмолилась несчастная. — Она мне нужна. Ужасно нужна.

Ундины плясали вокруг, а несколько из них сели вокруг Брид, качая ее и прижимая к себе, приподняли ее голову, чтобы бедняжке было удобнее лежать.

— Тс-с, маленькая, тс-с, тише. Для всех нас ты — олицетворение Великой Матери. Ощути Ее силу.

— Не могу. Я ощущаю лишь боль, — созналась Брид.

Но ужаснее всех физических мук было сознание, что Халь пытался убить ее.

Много дней она покоилась в объятиях ундин, благодарная хотя бы за то мизерное облегчение, что они дарили ее измученному телу и разуму. Иногда, на краткие моменты, наступало прояснение — тогда ундины отступали, бледнели, и глаза девушки различали лишь дрожащие разрозненные огоньки на их мантиях, точно капельки росы поутру на тонкой-претонкой паутине. Кеовульф вез раненую перед собой в седле, и, ненадолго приходя в себя, хватая ртом воздух и задыхаясь от боли, Брид видела устремленные на нее большие карие глаза, в которых застыла скорбь.

Не в состоянии произнести ни слова, девушка тонула в жалости к себе самой. Халь, Халь пытался убить ее. Более ни о чем думать она не могла, хотя и понимала, сколько неотложных и жизненно важных дел требуют ее внимания. Ведь она же Высшая Жрица! Но, увы, бедняжка не находила в себе сил отвлечься от собственных несчастий.

Дыхание Халя раздавалось так близко. Брид изнывала от тоски и желания, чтобы он коснулся ее, обнял, утешил. Но не стала бы звать его, даже и найдись у нее силы. Халь пытался убить ее. О, Спар, думала девушка, о, если бы я только любила тебя, а не Халя! Каспар — вот кто наделен чуткостью, пылким воображением. Вот кто умеет уловить вибрацию самых тонких струн жизни. Да, Брид любила Каспара — вот только страсти к нему не испытывала. Нежному юноше не хватало великолепия, неколебимой уверенности в себе, дерзкой мужественности — словом, всего того, что являлось неотъемлемыми чертами Халя.

А сейчас Халь был с Кимбелин — Брид знала это наверняка. Неподалеку раздавался серебристый смех принцессы. Что, кроме неотразимого очарования Халя, могло вызвать столь влекущий смех? Ну неужели этот болван не понимает: Харле выбрала не она, не Брид — а Морригвэн! Старая Карга явно не сомневалась, что слепая ярость молодого воина толкнет его на убийство. А Брид-то наивно верила, что ее жених уже перерос подобные припадки буйства. Увы, как же она ошибалась!

Ну до чего же он похож на своего старшего брата Бранвульфа! Отпрыски старинного рода военачальников, что на протяжении тысячи лет обороняли маленькую пограничную крепость. Сыновья людей, отвоевавших свои земли у драконов. Неудивительно, что Халь столь буен — дикой, неукротимой буйностью. Он из того теста, из какого лепят победителей, завоевателей, великих воинов. Брид знала: что бы ни сулило им будущее, она все равно любит своего жениха. И всегда будет любить, даже если никогда уже не сможет заглянуть ему в глаза с прежним доверием.

Строй ее мыслей нарушило возвращение слепящей боли в груди. Девушка забилась и выгнулась в попытках избавиться от этой муки. Весь мир вокруг снова расплылся, голоса спутников доносились словно издалека.

— Погляди на нее! Поверь — я не желаю ей зла. На мече зазубрина — и если осколок не выйдет, Брид не исцелится.

В голосе Халя звучало страдание.

— Думаешь, в ней остался кусок железа? — со страхом переспросил Абеляр.

— Тише, лежи спокойнее. Тебе нельзя так метаться, — заботливо сказал девушке Кеовульф.

Брид медленно погрузилась в свой тихий мир боли. Ундины — кроме Брид их, кажется, никто не замечал — вновь вышли из лесов утешать и поддерживать ее.

— Милая Брид, ты только верь. Великая Мать с тобой.

Гибкие тела обвились вокруг нее, пытаясь согреть, но девушка и дышать-то еле могла: каждый вздох пронзал ее, словно кинжал.

Когда отряд начал разбивать лагерь, над Козьим Краем сыпал мелкий противный дождичек, кусты кругом все отсырели. Халь стоял над Брид, остро осознавая, что все остальные винят в ее страданиях именно его. Он спиной чувствовал обвиняющие взгляды. И юноша сорвался. Ярость, которую он сдерживал и копил в себе столько лет, вдруг выхлестнула наружу, сломала заслоны — так вырывается на волю из загона раненый бык.

— Да как вы смеете осуждать меня! — Он вихрем развернулся к своим обидчикам. — Где вам понять, через что я прошел! Вот вы, что бы вы сделали, если бы застали с этим чудовищем свою жену? Жену, которую вы любили превыше всего на свете!

— О да, так любили, что и убить впору! Видал я этакую безмерную любовь, — презрительно хмыкнул Абеляр.

Халь с пронзительным воем налетел на него. Боль в костяшках пальцев, ободранных о твердую кость, даже радовала, ибо давала выход злобе.

Узловатые кулаки Абеляра взметнулись в ответ. Гнев придал лучнику неожиданную силу.

— Как я смею? Да ты и в сотую долю не любил ее так, как я! — прорычал он.

Халь потянулся к ножу, но Абеляр опередил его, выбил оружие из рук.

— Фу-ты, ну-ты! Пусть ты и лорд-перелорд, но не воображай, будто умеешь драться лучше обычного солдата из гарнизона. Никакое твое самое могучее оружие не сравнится с парой вот этих загрубелых мозолистых рук.

Халь готов был согласиться: кулаки лучника с недюжинным проворством ударили его в висок, челюсть и солнечное сплетение. Рот мгновенно наполнился кровью, в голове помутилось.

Абеляр удовлетворенно фыркнул.

— И не думай, что я побоюсь бить тебя в полную силу из-за того только, что рука твоя еще не зажила. Я четыреста лет терпел лютую муку, чтобы защитить Троицу, а теперь видеть, как недоумок навроде тебя все поганит и пытается убить жрицу! Она ведь еще может умереть.

Следующий удар пришелся прямиком по левой руке Халя.

— Эй! Эй! Прекратите! Прекратите сейчас же! — завопил Кеовульф, оттаскивая лучника и швыряя его на землю. — Вы оба, а ну, хватит! Она пытается что-то сказать.

— Брид, любимая...

Слова сорвались с уст Халя невольно, сами собой.

Взгляд девушки бессмысленно блуждал, но она непрерывно бормотала, обращаясь к стоявшим вокруг, хотя не реагировала ни на какие слова — ни самого Халя, ни Кеовульфа, ни Абеляра.

— Она потеряла рассудок.

Внутри у Халя все сжалось. Что же он натворил! Что сделал со своей возлюбленной! Не в силах смотреть на ее страдания, он шагнул назад — туда, где молча ждала принцесса Кимбелин. За спиной у него Брид начала бредить.

— Они идут! Скорее! Скорее! — закричала она, но голос ее тотчас же оборвался, стал еле различимым шепотом. — Морригвэн, дай мне силы вернуться домой.

Кеовульф неуверенно обвел взглядом своих спутников.

— О чем она говорит?

Халь слышал вопрос, но ничего не ответил. Мир словно медленно вращался вокруг. Все чувства вдруг обострились. Молодой воин замечал мельчайшее движение, шорох, звук. Его конь нервно поводил ушами. Кобылка Пипа стукнула копытом, и звук этот прозвучал непривычно громко. Лошади к чему-то прислушивались. Халь не сомневался: Брид пытается о чем-то предупредить. А ему еще не приходилось видеть, чтобы она ошиблась.

— Козлы! — выкрикнула она и снова что-то забормотала.

— Козлы, — повторил Пип. — Вот бессмыслица! Это она просто во сне. Бедная Брид!

— Тс-с! — шикнул на него Халь, глядя на нагромождение валунов, что поднималось над ветреной пустошью. Ему померещилась там какая-то тень.

Безлесая местность кругом являла собой унылое зрелище. Землю одевал пурпурный по осени вереск, зеленели лишь пятна тростника в низинах. Халь вгляделся внимательнее — да, сомнений нет, это огромный горный козел. Брид никак не могла его видеть — но ведь откуда-то же знала, что он здесь.

Халь еще не видывал таких диковинных животных: размером не уступает лошади, с удивительно закрученными рогами и толстой, точно ствол дерева, шеей, на которой перекатываются мускулы, поддерживающие тяжелую голову.

Внезапно почувствовав желание хоть немного побыть в одиночестве, молодой воин покинул лагерь и зашагал к ближайшему холмику, чтобы осмотреться получше. Минут через десять он уже стоял на пригорке, оглядывая лиловато-бурую равнину. Земля тут шла складками, средь холмов и курганов прятались болотистые низинки. За ними виднелись острые конусы невысоких гор. Занятная местность: как будто какой-то великан срезал верхушки у величественной горной гряды и пересадил их сюда, на равнину. Халь прислушался — в вое ветра ему померещился стук копыт гигантских козлов, что несутся с тех вершинок.

Но ведь козлы — это совсем не опасно? Или опасно? Все еще гадая о смысле предупреждения Брид, Халь напомнил себе, что кеолотианские козлы — не чета обычным: они очень крупные, а кривые рога делают их заманчивой добычей для охотников. Ага! Ну конечно! Сами по себе козлы — не беда, но с ними могут явиться и охотники, а это уже совсем иной разговор.

Прищурившись, Халь внимательнее осмотрел окрестности, впиваясь взглядом в подножие ближайшей горы. Не заметно ли там какого-нибудь движения? Ну так и есть — крадущиеся тени средь вереска. Теперь, когда молодой воин разглядел первую движущуюся фигуру, ему стало легче искать остальные.

Сперва его порадовало, что все эти люди оказались лишь охотниками. Но скоро юноша обратил внимание на то, что они вовсю махали руками и топали, гоня стадо козлов прямо к лагерю. Скалистый уступ разделял стадо и отряд Халя, так что спутники его не видели никакой опасности.

— Сажай Брид на лошадь! — бешено закричал юноша Кеовульфу, но голос его утонул в громе копыт и устрашающем стуке тяжелых рогов. Налетая друг на друга, сталкиваясь, животные неслись прямо к лагерю.

— Нет! Нет! Спасайте Брид!

С бешено бьющимся сердцем он кинулся вниз по склону, споткнулся и неловко покатился, приземлившись прямо на больную руку. И только успел подняться, охотники оказались тут как тут.

Осадив поджарых коней, они поглядели на юношу сверху вниз и тут же, словно по команде, уставились на что-то у него за спиной. А потом без единого слова развернулись и все трое потрусили прочь, как будто исполнили возложенную на них задачу, и более ничего не требовалось.

Халю некогда было думать о них. По венам его бурной волной струилось облегчение: Кеовульф уже вскочил на коня. На блестящей кольчуге кинжалами сверкали солнечные лучи.

Стадо свернуло прочь и с беспорядочным блеянием вновь рассеялось где-то в холмах.

И тут взгляд Халя привлекло новое движение. Он ошибся. Всадники атаковали отряд с тыла. Уловка со стадом была задумана лишь для отвлечения.

— Сзади! Сзади! — отчаянно завопил Халь и со всех ног бросился к лагерю.

Он еще бежал, проклиная себя за то, что оставил Брид, когда товарищи все-таки услышали предупреждение и развернулись навстречу новой опасности. Пип отважно вызывал врага на бой, а Кеовульф преградил собой путь в лагерь. Всадники уже перемахнули через холм. Нет! Это же не обычные всадники. Кентавры — Халь видел их только в книгах: полулюди, полукони. Чудовища со свирепыми криками неслись на сгрудившийся в кучку отряд.

— Халь, лови меч!

Кеовульф швырнул юноше древний клинок поверх голов своих спутников — те пригнулись.

До Брид и Кимбелин оставалось всего несколько шагов. Халь взвился в воздух, ловя на лету рукоять, и тут же уши ему наполнил знакомый возбуждающий гул битвы. Не теряя ни секунды, торра-альтанец ринулся в бой. Кеовульф отпрянул вправо, освобождая Халю место для размаха, Пип — влево. Оба уже тоже выхватили мечи.

Мимо уха юноши просвистела стрела — ровнехонько в человечью грудь первого кентавра, что уже несся на Халя. Чудовище повалилось на колени и обрушилось наземь, сбив с ног и молодого воина. Тот высвободился и вскочил на ноги, молча благодаря Абеляра за то, что второго кентавра тот сшиб дальше, не подпустив слишком близко. А совсем рядом уже нависал третий. Халь наотмашь полоснул его по боку. Клинок разрезал тугую конскую грудь и вошел в мягкий человеческий живот.

Отчаянный крик Кимбелин предупредил юношу — сзади грозит опасность. Резко выдохнув, Халь энергично подсек рунным мечом передние ноги следующему кентавру. Фонтан крови брызнул ему в лицо, залил плечи и грудь. Развернувшись, молодой воин бросился на выручку Брид.

Огромный и проворный черный кентавр скакал к ней во весь опор, размахивая тяжелой палицей. Пип всадил ему стрелу в плечо, но остановить не сумел. Следующая стрела лишь царапнула широкий круп кентавра, уже нависавшего над Брид. Халь ничего не мог сделать, он не успевал... и тут Абеляр закрыл своим телом бессильно распростертое тело жрицы.

Палица опустилась. Раздался тошнотворный хруст костей и сдавленный вопль. Халь рубанул кентавра сзади и ощутил, как рунный меч рассек кость. Чудовище завизжало и обрушило палицу уже на торра-альтанца. Удар скользнул по руке Халя. Отпрянув, юноша описал мечом полный круг и перерубил одним махом все четыре ноги кентавра.

Падая, тот издал пронзительный вопль, но в верхней, человеческой половине еще оставалось довольно энергии для того, чтобы напоследок снова ударить юношу палицей. Молодой воин инстинктивно вскинул руку, защищаясь, — раздался треск, хруст, и она бессильно вмялась ему в плечо. Но пока еще Халь не чувствовал боли.

Земля задрожала от падения тяжелого тела. Не двигаясь с места, Халь с силой сделал выпад и пронзил мечом человеческую грудь кентавра. Смуглое лицо юноши побледнело от усилия. Остальные полулюди-полукони, задрав хвосты, поскакали прочь со скоростью настоящих ориаксийских чистокровок.

Осознание всего произошедшего едва не сбило Халя с ног. Брид!

Кеовульф уже стягивал с Абеляра плащ.

— О, силы небесные! — выдохнул рыцарь.

— Брид! Брид... она жива? Брид! — простонал Халь, делая шаг вперед.

Меч выпал из ослабевших пальцев, обе руки бессильно повисли.

Кеовульф осторожно снял Абеляра с тела девушки. Голова лучника безжизненно покачивалась, на затылке чернела огромная вмятина. Но на лице застыло торжественное и удовлетворенное выражение. Рыцарь сурово и печально опустил лучника на землю и закрыл ему глаза.

Не в силах даже пошевелиться, Халь молча наблюдал, как калдеец, сведя брови от волнения, опустился на колени рядом с Брид. По левой руке юноши растекалась жгучая, непереносимая боль. В горячке схватки он ничего не чувствовал, но теперь, когда боевой пыл угас, рана так пульсировала, что в голове у Халя помутилось, он пошатнулся и едва не упал.

— Все в порядке, — сообщил Кеовульф. — Абеляр спас ее.

Значение слов рыцаря накрыло юношу такой волной облегчения, что его аж затрясло. Кеовульф сочувственно поглядел на друга, кто-то еще сзади поддерживал юношу за талию, не давая упасть.

Следующие несколько часов Халь не воспринимал ничего, кроме леденящего холода во всем теле. Порой ему чудилось, будто он вновь погребен в могиле, и Кеовульф снова собирается отрезать ему руку, чтобы уберечь от гангрены.

— Нет, нет, не надо. Уж лучше смерть, — кричал он в бреду.

Кто-то, должно быть, Кеовульф, влил ему в горло какую-то жидкость. Впадая в блаженное оцепенение, торра-альтанец понял, что то был маковый настой.

Прошло несколько дней, прежде чем юноша вынырнул из череды странных снов, в которых ему почему-то виделся Спар с младенцем на руках, да еще в какой-то диковинной компании: сплошь великаны и нимфы. Из этих грез Халя выдернул звучный и скорбный напев, что унес его в штормовое, одетое облаками небо. Во всем мире словно не осталось ничего, кроме торжественной погребальной песни.

С усилием вырвавшись из нелепого сна, молодой воин открыл глаза. Стояла глубокая ночь, ничего не было видно, лишь чувствовался какой-то неприятный запах. Через несколько минут глаза раненого начали привыкать к тьме и различать в ней какие-то черные силуэты. Душу сжало от чувства невосполнимой потери. Левую руку жгло острой болью.

Совсем рядом кто-то пел. Глубокий звучный голос выводил прекрасную и печальную мелодию, и только теперь Халь узнал в ней песню из своего сна. Кеовульф сидел, скрестив ноги, возле костра и, глядя в огонь, слагал траурную песнь по Абеляру.

Халь попытался сесть.

— Спокойней, парень. Лежи, нам не к спеху, бежать некуда, — повернулся к нему рыцарь.

— Где Брид? — прохрипел молодой воин.

— Еще спит, — поспешно заверил Кеовульф.

Халь снова начал приподниматься, но дикая боль в руке повалила его обратно. Юноша понял, что удушающее зловоние исходит именно от его раны, но не мог заставить себя поглядеть на нее.

— Мне приснилось, или Абеляр и правда убит? Слова душили его.

— Мертв, — горько произнес калдеец.

— Как жаль, — неловко промямлил Халь. — Он был прекрасным человеком.

Кеовульф кивнул.

— Из самых лучших, — хрипло согласился он.

— Мы обязаны ему всем, — простонал Халь. Страшно подумать, что было бы, окажись Абеляр менее доблестен и благороден! — А все, что он знал обо мне, — это что я ревнивый и безмозглый кретин, проклятие всем своим друзьям и любимым.

Кеовульф неопределенно хмыкнул.

— Кабы не он, Брид была бы уже мертва.

Халь откинулся на спину, кляня себя, на чем свет стоит. Интересно, узнает ли когда-нибудь Абеляр о том, как благодарен ему юноша за самопожертвование? Молодой воин так и утопал в невеселых раздумьях, пока боль в ране не вырвала его из этого самобичевания.

Надо чем-то занять голову, как-то отвлечься.

— Где мы? Могу я быть чем-то полезен? Порыв свежего соленого ветра разогнал вонь. В воздухе витала влага.

— Ничем. Лежи, набирайся сил. Пип найдет корабль. Мы на западном побережье Кеолотии, на полуострове Трех сестер.

— Что! Сколько ж это дней я валялся в отключке? Халь попытался перекатиться на бок и встать, но тело свело болью и он снова обмяк.

— На твоем месте я бы этого не делал, — добродушно посоветовал Кеовульф. — Мне бы не хотелось, чтобы у тебя опять разыгралась лихорадка. Приятно, знаешь ли, слышать твой голос, дружище. А то я уже начал скучать. — Он улыбнулся, но тут же посерьезнел. — Халь, мы должны принять решение. Я промыл твою...

По его тону торра-альтанец сразу понял, что он хочет сказать. Хотя Халь не видел своей левой руки, но боль и отвратительный запах недвусмысленно говорили: все не так уж хорошо.

— Нет! Нет! Мне нужна рука! — резко вскричал юноша, объятый прежним ужасом, пережитым под чародейским наваждением. Застонав, он бессильно откинул голову и заплетающимся языком спросил: — А Брид? Она хоть раз шевелилась?

— Нет, — с суровой печалью ответил рыцарь. Халь кивнул.

— Надо доставить ее домой.

Набравшись храбрости, он глянул на левую руку, скрытую под толстой повязкой. Сквозь свежий бинт уже проступили тошнотворные гнойные пятна. Молодой воин вскинул глаза на старшего товарища.

— Скажи мне самое худшее.

— Кентавр раздробил тебе запястье, осколки торчат из кожи. Началась лихорадка, вся рука вокруг раны воспалилась. Ядовитый гной убивает тебя. Возможно, если бы Брид могла тебя лечить, все пошло бы по-другому, но прошло уже слишком много времени. Я должен...

— Нет! Я тебе запрещаю, слышишь? Оставь мне руку! Скоро уже мы вернемся к Керидвэн. Она уймет лихорадку и залечит мне руку. Буду как новенький!

Он устремил взор в небеса. При мысли об Абеляре горло сжалось от боли.

— Как бы хотелось доказать тебе, что и я не такой уж никчемный слабак, — пробормотал он.

Извернувшись, юноша поискал глазами Брид. Маленькая, закутанная в одеяло фигурка недвижно покоилась у костра рядом с Кимбелин. Золотые локоны принцессы сверкали в отсветах огня. Она отодвинула нетронутую тарелку с едой, нервно поднялась и направилась прочь от лагеря, точно хотела побыть наедине со своими мыслями. Однако Халь сейчас мог думать только о своей невесте.

— Брид, Брид, — негромко окликнул он, но девушка не пошевелилась.

Молодой лорд отвернулся. Как ни мечтал он хотя бы прикоснуться к возлюбленной, но все равно не мог смотреть на нее без горечи. Перед мысленным взором сразу вставал ее образ — вместе с тем полузверем. О, Халь более всего жаждал, чтобы с возлюбленной все было хорошо, но пока не мог видеть ее. Он со стоном прикрыл глаза, чувствуя, как боль из запястья поднимается к плечу.

— Хочешь еще макового настоя? — спросил Кеовульф, из-под руки глядя на юношу. Рыцарь все так же сидел, скрестив ноги, перед огнем и возился с чем-то у себя на коленях. — Он не даст тебе ясно соображать, зато снимет боль. Другого средства нет.

— Мне хочется немного подумать, — сдавленно произнес Халь, силясь вытеснить из мыслей страх потерять руку и гнусное видение, все еще стоящее перед глазами. — А что у тебя в руке?

— Рубины, — беспечно пояснил калдеец. — Рубины и кольцо.

Халь удивленно хмыкнул. Сил разговаривать почти не осталось.

— Я отправился по следу мерзавцев, что наслали на нас стадо.

— Выяснил, чего они надеялись... Кеовульф покачал головой.

— Нет. Убил всех до единого. Сам теперь понимаю, дурака свалял. Просто не мог сдержаться.

— Прекрасно тебя понимаю, — кивнул Халь. Рыцарь пожал плечами.

— Я обыскал тела. Мне все казалось, тут что-то не так. Ну, с какой стати нападать на нас без малейшего повода с нашей стороны? Похоже, по крайней мере один из них был овиссийцем. — Он подкинул кольцо на ладони, снова поймал и поднес к глазам. — Баран, обвитый змеей. На пальце кольцо, а карманы набиты солнечными рубинами.

— Покажи-ка кольцо, — потребовал Халь. Кеовульф сунул ему в правую руку золотой ободок.

— Это не герб барона Годафрида, но очень на него похож. Должно быть, кого-то из его родни. Надо думать, страшатся нашего возвращения, страшатся потерять Торра-Альту и все богатства наших гор, когда мы вернем принцессу. Едва мы объявимся в городе, овиссийцы мгновенно будут опорочены в глазах короля.

— Но откуда они узнали, что мы здесь? — удивился Кеовульф.

— От того кеолотианского барона, кузена Годафрида, о котором все твердит Пип, — предположил Халь.

Кеовульф молча кивнул, ссыпал рубины в карман и отправился обходить лагерь дозором. Боль снова накрыла Халя тяжелой волной, и он простонал всю ночь до утра, чувствуя рядом незримое присутствие Абеляра. Юноша все слабел, резкое жжение в руке усиливалось. Но мучительнее всего были мысли о Брид, страх, что он никогда более не сможет взглянуть на нее с прежним страстным желанием. И все же Халь не мог разлюбить ее. Но она, она наверняка разлюбит его, ведь он пытался ее убить.

— О, Великая Мать! — вскричал Халь. — Что же мне делать?

Ответ так и не пришел. Все, что только было прежде прекрасного, погибло и увяло.

— Кеовульф, — хрипло выдавил юноша. Рыцарь мгновенно оказался рядом, загораживая широкими плечами разгорающуюся зарю. — Кеовульф, я передумал, дай мне макового настоя.

Уж лучше опять впасть в забытье, лишь бы избавиться от кошмарных мыслей.

Пока Кеовульф отмерял нужную дозу, примчался взбудораженный Пип.

— Ты уже покормил принцессу завтраком, да? Ох, Кеовульф, ты же обещал, что не станешь! Ты все испортил!

— О чем это ты? — со смехом осведомился рыцарь. — Коли уж ты так твердо вознамерился стать ее верным щенком, шансов тебе представится еще сколько угодно.

— Я просто хотел, чтобы она обратила на меня внимание. Только и всего.

— Ну, да, ясно, — усмехнулся калдеец. — Хочешь стать Королевским Поборником, чтобы мне пришлось кланяться тебе в ножки.

— Именно! — засмеялся в ответ Пип. Кеовульф вдруг посерьезнел.

— Не трать времени, малыш. Рэвик ни за что не позволит торра-альтанцу занять столь важный, пост. А теперь расскажи-ка, какие новости ты принес.

— Отличные, — просиял Пип. — С утра отплывает корабль в Горту. Торговец пряностями. Придется тебе усовершенствовать твой овиссийский — потому как по-бельбидийс-ки, кажись, они ни бе, ни ме. — Он пожал плечами. — Говорят, сейчас как раз благоприятный ветер, так что плавание не затянется.

 

19

 

Смахивая с носа капли дождя, Каспар ссутулился под толстым медвежьим плащом и нежно погладил мирно спящую на груди Изольду. Долетающие с океана Тетис шторма, что обрушивались на материк холодными ливнями, ничуть не тревожили малышку. А вот всем остальным было невесело. Конек Каспара угрюмо брел вперед, понурив голову, жалящий ветер трепал его гриву и хвост, копыта утопали в жидкой грязи. Юноше то и дело приходилось подбадривать его, хлопая пятками по круглым бокам.

Молодой воин обернулся на остальных. После того как маленький отряд спустился с лиловых гор и удалился от Неграферра, Изелла ухитрилась стащить где-то верховых лошадей, да еще одну лишнюю, чтобы везла провиант и огромный запас воды. Похоже, дочь Ясеня умела пробираться среди людей так, что никто даже не замечал ее. Пеннард и Придди, всадники неопытные и неумелые, то и дело вязли в топком месиве, а вот Изен топал и топал вперед, не выказывая ни малейших признаков усталости. Трог трусил бок о бок с поджарой длинноногой гончей Пеннарда. Изеллы нигде видно не было.

Желая помочь Каспару всем, чем только можно, Ведунья Ясеня велела Придди отправляться с ним, ведь девочка так привязалась к Изольде. Изен с Изеллой также получили приказ сопровождать юношу. Пеннард сам вызвался проводить их хотя бы до владений Императрицы. Каспар обрадовался, до сих пор он и не осознавал, как же соскучился по общению со сверстником. А Придди оказалась бесценной помощницей по уходу за Изольдой. Торра-альтанец признательно улыбнулся девочке. Она ответила ему ничего не выражающим взглядом, с оборок ее капюшона стекали струи воды.

Каспар пожал плечами. А какой еще реакции он ожидал? Хотя лицом Придди сильно напоминала Пеннарда, чувствовалось в ней что-то решительно нечеловеческое. Даже прелестный мелодичный голос звучал как-то не по-людски. Зато Изольду она просто обожала. До чего же приятно было разделить с кем-то ответственность за малышку. Правда, самой-то Придди только-только исполнилось восемь, но женщины Ясеня доверяли ей очень много. По манерам и поведению Каспар дал бы ей лет тринадцать, не меньше.

Младшая сестренка Пеннарда была очень хорошенькой, только совсем хрупкой и диковатой. На худеньком большеротом личике сияли огромные глаза. Она почти все время держалась в сторонке, но часто поглядывала на брата. Его появление явно крайне интриговало и озадачивало ее, однако девочка всем видом выражала глубочайшее осуждение. А ее поведение чем дальше, тем сильнее настораживало Каспара.

Отряд въехал под своды букового леса, дождь стал слабее. В зарослях шумно хрюкали кабаны. Было решено устроить привал, и Придди тотчас же вызвалась покормить Изольду.

— Можно я ее подержу? — спросил Каспар после того, как Изольду покормили и переодели.

Придди с явной неохотой протянула ему малышку. Раз за разом они разыгрывали все тот же сценарий, пока однажды, на четвертый день пути, Придди не взбунтовалась.

— Нет, — твердо заявила она, глядя ему прямо в глаза.

— Как это, нет? — нервно засмеялся Каспар.

— Это не твой ребенок. Она из народа Ясеня.

— Изен! — позвал юноша гигантского воина, чья непомерная сила весьма помогала всему отряду в пути. — Изен, объясни Придди, что Изольда — моя дочь.

— Ну, ладно, ладно, — сдалась та, протягивая ему малышку.

Изольда восторженно завизжала и прижалась к Каспару. Сердце юноши вмиг растаяло. С тех пор Придди больше не спорила, хотя в душе явно не смирилась.

Отряд снова двинулся в путь. Каспар окинул взглядом пересеченную местность, выискивая Изеллу. Где же она? Эта женщина исчезала в один момент, заметить ее было труднее, чем птичку-крапивника.

— Изен, где Изелла?

Гигант добродушно улыбнулся.

— Откуда мне знать?

— Только не думай, что он такой уж глупый! — воинственно заявила Каспару Придди. — Это большая ошибка. Они сильные и агрессивные, но совсем не глупые.

Изен с ухмылкой поглядел на них обоих. Просто не верилось, что это то же самое существо, которое недавно на глазах Каспара яростно разрывало врагов на куски. Торра-альтанец пожал плечами, но не смог сдержать улыбки, когда великан на ходу сорвал темно-красный цветочек и мечтательно понюхал его. Они преодолели уже более пятидесяти миль к северу, и с каждым днем Изен становился все веселее и беззаботнее.

— Какой воздух! — восклицал он. — Какой воздух! Он придает мне сил.

Внезапно впереди, всего в нескольких ярдах от Каспара, появилась Изелла. Юноша вздрогнул. Судя по выражению лица прекрасной охотницы, она отнюдь не разделяла радостного настроя своего брата.

— Наши дети болеют. Артнау при смерти, а если он умрет, Ведунья Ясеня тоже зачахнет. Надо спешить, — сокрушенно пожаловалась она.

Наконец дорога снова вывела к побережью. Внизу простиралось черное море, испещренное белыми барашками волн. В темную воду вторгался широкий треугольник мыса, над серыми тенями просвечивала желтая полоса песка. С востока у берега рассыпалась череда островков. В волнах прибоя покачивалось около тридцати кораблей. Каспар обратил внимание, что, как и у кораблей Неграферра, носы у них были очень широкими. На севере над морем плыла гряда белых гор. Юноша нахмурился. А это еще что? Конечно, климат тут холоднее, свежий воздух так и бодрит, но все-таки не настолько холодно, чтобы целый остров утопал в снегу. Каспар поглядел на Пеннарда.

— И как нам добиться аудиенции у Императрицы?

Он надеялся придумать какой-нибудь толковый план еще по пути сюда, но так ничего и не придумал. С какой бы стати Императрице принимать их? Оставалось уповать лишь на замысел Пеннарда.

— У меня все продумано. Я собирался плыть в Оран прямо из Неграферра, но теперь мы можем доехать до Арденана на том конце полуострова и перебраться через пролив на пароме. Уверен, пусть моя сука и беременна, но все равно ее внешность сама за себя говорит. Императрица услышит о ней и обязательно захочет со мной встретиться. А я спрошу, не нужен ли ей хороший псарь.

Каспар весьма сомневался, что этот план сработает. Наивный парнишка был доверху набит романтическими идеалами, но понятия не имел о реальной жизни.

На следующий день они въехали на холм, что нависал над Арденаном, и сели обедать. Люди ели хлеб и вяленую рыбу, которую здесь можно было купить где угодно, а Изен с Изеллой пили неимоверное количество воды и пощипывали лепестки орхидей Тетиса — перед отъездом из долины они набрали несколько охапок этих цветов.

После еды спустились в город. Окна прочных каменных домов были закрыты ставнями против резкого ветра с моря. Низкорослый народец отличался дружелюбием, а в порту бурлила жизнь, все въезды и выезды были забиты телегами.

— Вся штука в том, что война куда как полезна для торговли, — со знающим видом произнес Пеннард, и на сей раз Каспар с ним согласился.

Изен с Изеллой поплотнее закутались, чтобы, не возбуждать подозрений, и маленький отряд подошел к ближайшему же кораблю, что покачивался у мола. Мотки каната удерживали деревянное суденышко от столкновения со скользкими от водорослей камнями причала.

— В Оран? — спросил Пеннард.

— Куда же еще? — кивнул моряк.

Каспар порылся в карманах, отыскивая последние монеты. Просто поразительно, как быстро закончились деньги, ведь он же взял с собой целое состояние. Скоро отряд уже размещался на отведенном ему месте на борту — им выделили просто-напросто кусок голой палубы под брезентовым навесом. К радости Каспара, на Изеллу и Изена никто, как ни странно, не обратил никакого внимания.

На борту все, до последнего человека, щеголяли черными доспехами. Скоро ли, интересно знать, разнесется весть, что запасам Неграферра пришел конец?

В груди Каспара разверзлась бездна сомнения, неуверенности в себе. Может, не стоит все-таки тащить Некронд в логово Императрицы, женщины, что жаждет лишь власти? А куда деваться? Выбора-то нет. Надо вернуться домой, и, если никто, кроме нее, не знает пути, значит, приходится идти к ней.

Брезентовый навес практически не защищал от ветра и холода. К тому времени, как корабль пересек залив, щеки у Каспара вконец посинели и задубели. За бортом плавали мелкие льдины. Только теперь торра-альтанец сообразил, что все эти огромные снежные острова — куски, отколовшиеся от ледяного побережья дальше к северу.

По сравнению с великолепием флота Императрицы жилище ее разочаровало юношу. Он ожидал увидеть роскошный замок, а оказался всего-навсего перед приземистым, крытым торфом бараком, больше всего похожим на простую насыпь. С наветренной стороны строения виднелось несколько деревянных дверей. Рядом стояли часовые в звериных шкурах. Сопровождавший чих движения приглушенный лязг выдавал, что под мехами спрятано оружие.

— Императрица... мы хотим получить аудиенцию, — с места в карьер выпалил Пеннард.

Стражники окинули его пренебрежительным взором и расхохотались, а потом оглядели остальных. Глаза их задержались на Изене, потом на Изелле, но более всего заинтересовал их Каспар. На лицах солдат медленно забрезжило ликующее возбуждение.

Командир отдал торра-альтанцу честь.

— Сир, мы ждали вас.

Он щелкнул пальцами своим подчиненным.

Двойные двери травяного кургана распахнулись, навстречу путникам полыхнула волна тепла. Каспар и его спутники вошли и осмотрелись. Они оказались в просторном зале, отделанном темным деревом. На стенах висели массивные щиты, простая деревянная мебель была покрыта звериными шкурами, на утоптанном земляном полу выстроились ряды решетчатых столов. Глядя на потолочные балки и доски, Каспар обратил внимание, что все щели законопачены мхом, а стены обложены торфом, чтобы обеспечить защиту от стужи и ветра. Да, не так он представлял себе обиталище великой императрицы.

Сама повелительница оказалась еще удивительнее. На деревянном троне, что стоял на возвышении в дальнем конце зала, глядя на вошедших, сидела пожилая женщина в груботканой одежде. На суровом лице застыла вечная горечь, по левой щеке тянулся уродливый шрам. Сбоку от нее стояли три древние старухи с отвратительно изуродованными лицами.

Императрица смотрела прямо на Каспара.

— Так ты пришел, — властно произнесла она.

— Я... Ваше величество... — смешался он, не зная, как правильно обращаться к престарелой властительнице.

Императрица Оранская была одета в простую шерстяную тунику, темные волосы двумя косами спадали на плечи властительницы, лоб обхватывал серебряный обруч. Морщинистые, блеклые от старости руки яростно стискивали короткий кинжал, что лежал у нее на коленях.

— Подайте еды и питья, — нетерпеливо бросила она прислужницам. Те торопливо удалились. — Проходи, господин мой, — прошептала она Каспару. — Мы позаботимся о том, чтобы ты и твои друзья ни в чем не нуждались. Что вам надо? Ванну? Свежую одежду?

Внимательнее приглядевшись к ней, торра-альтанец понял, что, несмотря на резкие складки у губ, императрица все еще не утратила былой красоты. Тело ее оставалось сильным и крепким. Юноша дал бы ей лет шестьдесят, может, чуть меньше. Из-под грубой туники торчали штаны и сапоги — такую же одежду носили солдаты Орана.

— Нам с тобой надо поговорить, — пригласила императрица. — Я распоряжусь о том, чтобы твои слуги тоже не знали ни в чем недостатка.

— Слуги? — не утерпел Пеннард. — Нет, нет, госпожа моя, я пришел к вам сам по себе. У меня есть превосходная собака.

— И на что мне собака?

— Военная собака, — лучезарно пояснил сын оружейника. Императрица пренебрежительно покосилась на него и хрипло расхохоталась.

— Собаки! На что мне собаки, когда... — Она настороженно перевела взгляд на Каспара, презрение на лице сменилось мягкой влекущей улыбкой. — Так вот каково лицо полководца. А ты не совсем такой, как я ожидала. Чуть моложе, чуть меньше... — Она пожала плечами. — Пустое. Давай пообедаем.

Удивленный ее словами, Каспар занял место напротив императрицы. Зал быстро наполнился солдатами. Еда понравилась юноше — вкусное, жирное мясо, эль и хлеб. Однако куда меньше ему нравились три уродливые старухи, что взирали на него с откровенным ужасом в глазах.

— На что они так смотрят? — шепотом осведомился молодой воин у своих спутников.

— На нее. — Придди кивнула куда-то ему за спину.

— На нее?

— На твою тень, — просто объяснила девочка.

— О чем ты говоришь? — потребовал объяснений Каспар.

Подобная ясность мысли в восьмилетнем ребенке даже пугала. Юноша мучительно ощущал свою слабость. Ему хотелось лишь одного — благополучно доставить Изольду и Некронд домой, к матери.

— Так тебе нужна моя армия, полководец? — спросила императрица, небрежно махая в его сторону полуобглоданной костью, и кивнула на трех старух. — Им привиделся твой приход — и вот ты здесь.

Каспар уже хотел спросить ее, что такое она имеет в виду, но императрица жестом велела ему замолчать.

— Нет-нет, друг! Я забылась. Ешь! Пей! Сперва попируем, а потом уже обсудим наши планы.

В зале становилось шумно. Крепкий эль ударил солдатам в головы. Наевшись досыта, Каспар принялся гадать, чем ему может помочь эта странная женщина. Изен, сидевший слева от него, начал терять терпение.

— Спар, хватит тратить время на обжорство. Нам некогда, — прошипел он, понизив голос, чтобы императрица не услышала его за общим гулом.

— Надо соблюдать приличия. Она же императрица, — предостерег Каспар, стараясь не возбуждать вспыльчивого воина Ясеня.

Изелла, сидевшая по другую сторону гиганта, накрыла ладонью руку Изена.

— Брат, успокойся. Но и ей не терпелось.

— Спар, почему ты никак не попросишь перевезти нас? Мы же за этим и пришли. У нас есть чем заплатить.

Охотница прижала руку к груди, где хранила кошелек, данный ей старейшинами.

— Нет, — покачал головой юноша. — Императрица слишком могущественна. Всему свое время. Сейчас мы должны вести себя, как почетные гости. И только когда пиршество закончится, можно будет говорить о делах.

Поймав на себе взгляд повелительницы Орана, он учтиво улыбнулся.

Она поднялась, и в зале мгновенно воцарилась тишина.

— Идемте, господин мой, следуйте за мной.

Императрица отодвинула занавес позади своего трона и проскользнула за него. Каспар передал Изольду Придди и вслед за хозяйкой дворца очутился в уединенной комнате, утопавшей в мехах. Подле пылающего камина стояли три кушетки. Императрица опустилась на одну из них и кивнула Каспару садиться рядом.

— Что ж, настало время побеседовать наедине, — хрипло пробормотала она.

Впрочем, совсем наедине они так и не остались. Старухи последовали за ними и сюда. Все три были высоки и крепки, но изуродованы так, что страшно смотреть. Уши и кончики носов у них были отрезаны. От всей этой ситуации Каспару стало как-то неловко. Он опасливо покосился на кинжал, которым все так же поигрывала его собеседница.

— Они пришли с запада — варвары, — низким голосом произнесла императрица, глядя на клинок. — Ветер перенес их через великий Тетис. Тогда, тридцать лет назад, мы были всего-навсего простым, сельским народом.

Гадая, к чему она это рассказывает, юноша повнимательнее пригляделся к кинжалу. Ваалаканский? Скорее, салисийский.

— Они убили моего мужа и зарезали сына. — Императрица ненадолго примолкла, лицо ее исказилось от горя, над которым не властны годы. — Вот этим самым кинжалом. Я вытащила его из груди своего сына. Ему исполнилось только три года, но он был храбр, как дикий бык. А меня изнасиловали и бросили подыхать. Весь год они грабили наши земли, покуда не разорили их подчистую. А потом ушли. Я собрала свой народ и основала армию, соединившись с войсками прочих разграбленных земель. Мне были нужны люди. Мы завоевывали королевство за королевством, область за областью, покуда под моим началом не оказалась целая империя.

Она понизила голос.

— Да, жестоко, но необходимо. Мне было нужно все, все, что я могла раздобыть, чтобы усилить мощь моего войска. И вот, когда я сочла, что теперь моя армия достаточно сильна, мы выступили в погоню. Ходили слухи, будто варвары теперь бесчинствуют в северных землях. Но когда мы уже думали, будто вот-вот пригвоздим их ко льдам, они исчезли, растаяли в северных туманах. Мы искали, но тщетно. Разыгрались зимние шторма — и нам пришлось отступить. Но прошлой весной один из моих людей принес весть, что нашел путь через вершину мира. Путь в земли, что лежат к западу, за Тетисом.

Императрица поймала взгляд Каспара, перебегавший с одной из старух на другую.

— Да-да, их так изувечили иноземцы. Эти три женщины родом с самого севера моей великой империи, из последнего народа, разоренного варварами с запада. Устрашенные могуществом этих женщин, негодяи изуродовали их.

— А что за могущество? — поинтересовался торра-альтанец.

— Прозрение, предвидение, называй, как знаешь. Им открыто больше, чем большинству людей. Они видели твой приход. Несколько недель назад они сказали мне, что явится великий полководец, который и поведет мою армию.

Каспар нервно засмеялся.

— Я не могу вести никакой армии. Я пришел всего-навсего просить перевезти меня на запад. Мне надо вернуться на родину, и я узнал, что тебе известна дорога туда.

— Воистину так. Но чего ради мне помогать тебе, если ты не поможешь мне? Тем более после того, как ты уничтожил моих поставщиков оружия и доспехов!

Она пригнулась к кушетке Каспара и облокотилась на нее. У юноши возникло жутковатое подозрение, будто императрица пытается соблазнить его. Спору нет, она очень красива, а тело ее — упруго и крепко, но ведь она ему в бабушки годится! Да еще эти три ведьмы пялятся! Бр-р, просто мороз по коже.

Во взгляде императрицы мелькнуло разочарование.

— Возможно, сойдет какая-нибудь из моих служанок помоложе, — предположила она. — Такому великому полководцу, как ты, нужно много женщин.

Каспар отстранился, раздумывая, что же делать.

— Так вся эта армия, это богатство, эта империя — все лишь ради мести? Она кивнула.

— Месть! Разумеется, месть! Они лишили меня сына и мужа. Пусть же страдают так, как страдала я. Я живу лишь ради этого.

Каспар отшатнулся — столько ярости звучало в голосе его собеседницы.

— У меня нет никакого могущества, — заверил он.

— Лжет, — буднично заметила одна из старух. Взгляд ее блуждал где-то далеко-далеко. — Он так и пульсирует силой. Он окутан ею.

— Лжешь, — повторила императрица. — Ты мне, конечно, поможешь. Корабелы с севера, оружейники с юга, искусные бойцы с запада — я всех покорила своей воле и теперь обладаю самой могучей и грозной армией, которая ходила когда-либо по земле. Но я слышала, ты повелеваешь великанами, а перевезти армию на запад без них нельзя. Они — последнее звено, которого мне еще недостает. Я должна, должна перебраться через вершину мира. Лошади и мулы умирают, им не хватает сил. Мне нужны твои великаны. Каспар нахмурился.

— Я не повелеваю никакими великанами.

— Снова лжет. Их вела его тень. Они разгромили плавильные печи Неграферра.

— Моя тень? — неуверенно переспросил торра-альтанец.

— Не важно, — нетерпеливо отмахнулась императрица. — Продолжим беседу утром. Ты устал. — Она щелкнула пальцами. — Приведите женщин. Пусть выберет.

Мимо Каспара продефилировало десятка два женщин. Все они были облачены в прозрачные одеяния, волосы их благоухали лавандой, но ни одна не пришлась ему по вкусу. Он хотел лишь одного: чтобы Май вернулась. Хотел того, что никогда не имел: лежать в ее объятиях, ощущать ее теплое тело.

— Нет, нет, спасибо, отошлите их прочь, — попросил он.

Хотя с ним и обращались, как с королем, юноша понимал: и он, и его спутники всего-навсего пленники этой женщины, что одержима местью. Он выразил желание вернуться к друзьям, но когда присоединился к ним, все глядели на него с подозрением.

— Что она сказала? — спросил Пеннард. — Почему ты так долго?

— Она не может перебраться на запад без помощи. И считает, будто я способен призвать великанов, которые помогут ей перевести армию через лед.

— Но ты ведь и вправду можешь! — возразила Изелла. — Они ведь пришли, когда... Каспар покачал головой.

— Нет, эта сила чересчур велика для меня.

Он чувствовал себя ужасно не в своей тарелке и то и дело поглядывал на свою тень, гадая, что же такого примечательного эти старухи в ней углядели. Голова раскалывалась от боли, было трудно думать и хотелось лишь найти путь домой.

— А через что они не могут перебраться? — полюбопытствовала Придди, не отрывая глаз от малышки, которую качала на коленях.

Каспар взял у нее девочку, и Трог немедленно прижался к ним, виляя хвостом. Изольда уже научилась ползать и стоять, цепляясь за что-нибудь. Когда она висела на Троге, зрелище получалось препотешное. Пес в малышке просто души не чаял.

— Через вершину мира, — пояснил торра-альтанец. — Похоже, путь на запад лежит через ледяные горы.

— Значит, придется лезть через горы. — Изен обвел всех своих спутников взглядом. Глаза его потемнели. — Очень уж нам нужна эта самая триночница. Может, я и вполовину меньше любого настоящего великана, зато во мне бушует медвежья ярость, да и силен я по-медвежьему. А потом могу вернуться за остальными воинами.

Каспар почесал нос.

— Сдается мне, Изен, лучше нам не вести императрицу через вершину мира. Я послан защитить мир, а не принести на запад чудовищную войну и разруху. Только что же нам делать?

Пеннард поглядел на него чуть ли не разочарованно.

— А я-то думал, ты великий вождь. Великие вожди не спрашивают, как им быть. Каспар фыркнул.

— В жизни не говорил ничего подобного. Но, да будет тебе известно, собаковод, что великие люди всегда умеют слушать.

— Ха! — заржал Пеннард. — Великий вождь!

— Тебе-то какое дело?

— Да никакого, — пожал плечами сын оружейника, но тут же ухмыльнулся. — Просто великие вожди обычно платят лучше, чем какой-нибудь бродяга, а иногда и получше самой императрицы.

— И то верно! — засмеялся юноша и вновь сосредоточился на главной проблеме.

Императрица по-настоящему опасна. Нельзя вести ее на другой континент. А уж императрица в сочетании в Некрондом — и представить страшно! Но ведь без ее кораблей и кормчих им никогда не найти дороги домой!

— А что, если идти вместе с ней до того момента, когда она уже не сможет двигаться дальше? — предложила Изелла. — Пообещай вызвать великанов, когда в них возникнет необходимость. Тогда она отвезет нас туда на кораблях и покажет дорогу, а дальше мы пойдем одни. Если великаны могут перетащить целую армию, то уж верно, Изен может перевезти нас — ведь нас так мало. Просто-напросто бросим ее, и дело с концом.

— Вы все дураки, все до единого, — перебил ее Пеннард. — Ведь все очевидно. Украдем лучший корабль и поплывем сами. Уж лучше оторваться от нее сейчас, а не в каких-то неведомых льдах, где всюду грозит опасность.

Каспар засмеялся.

— Украсть такой большой корабль, чтобы провез нас по ледяным торосам? Не мели чушь! Однако Изелла не смеялась.

— А по мне, вполне возможное дело, — задумчиво проговорила она. — Моряки сильнее кого бы то ни было скучают по женскому обществу.

И охотница Ясеня растаяла в тенях.

Тревожно ожидая ее возвращения перед огромным камином, согревавшим весь зал, Каспар не удержался и задал вопрос, что давно вертелся у него на языке:

— Но как она узнает? Изен засмеялся.

— Ваши мужчины не в силах устоять перед дочерьми Ясеня. Насколько мне известно, один ты не поддался соблазну, когда тебя искушали. Да они ей все, что хошь, выложат.

Через несколько часов Изелла вернулась, улыбаясь до ушей.

— Моряки! Кровь в них так и кипит! С соскучившимся моряком никто не сравнится. — Она поглядела на Каспара и насмешливо изогнула тонкую бровь. — Ты сам не знаешь, чего лишаешься. Верно, уж локти кусаешь, что отказался.

Каспар подумал, что Халь счел бы его полным кретином. Изелла была полна невероятного соблазна — но юноша хранил неколебимую верность Май. В глубине сердца он отдавал себе отчет в том, что никогда не обращался с ней так, как она того заслуживала. И ничего, ничего уже не исправить. Несчастная умерла прежде, чем он успел загладить вину.

— Ты что, совсем не слушаешь?

Придди, как всегда, только и ждала повода сделать ему замечание.

В жизни Каспару еще не приходилось сознавать, что кто-то считает его настолько никчемным. Придди, совсем еще девочка, обладала такими внутренними резервами, о каких он мог только догадываться. Еще водилась за ней пренеприятная привычка исчезать, точно растворяясь в пейзаже, — эта привычка всегда заставляла юношу нервничать. Трог с любопытством принюхивался к девочке и порой Каспар гадал: уж не суждено ли ему привести ее к Керидвэн и Брид в качестве новой Девы. От Придди, что ни говори, исходила некая странная сила. Девочка поглядела на него с обычным своим непроницаемым выражением, и Каспару очень захотелось, чтобы он все-таки ошибался, и она не оказалась новой жрицей.

— Совсем не слушаешь! — возмущенно повторила Изелла слова Придди. — Так вот, моряк меня ждет — этакий рыжеволосый пират. Он избороздил все моря от севера до востока. Они с командой спят и видят, как бы сбежать от императрицы. Он ее терпеть не может, потому что при ней он человек подневольный, обычный раб, которого ценят за мастерство кораблевождения. Команда у него небольшая, горстка матросов. Говорит, на них можно безоговорочно положиться. Все они тоже рабы и так же жаждут сбежать из-под гнета императрицы.

— А я еще утверждал, будто ты не сможешь украсть корабль, — засмеялся Каспар и с энтузиазмом спросил: — Так когда отплываем?

— Как только проберемся на борт.

— Но как нам это удастся?

Торра-альтанцу не верилось, что Изелла сумела все устроить.

— Да запросто! — улыбнулась она. — Мы с Придди и Изеном можем проскользнуть мимо стражников так, что те ничего и не заметят.

— А мы с Пеннардом как же?

— Я их отвлеку. Держитесь как можно ближе к Изену. Он позаботится о вас, а я о страже. — Изелла уже все продумала.

— Мне надо проверить, как там моя коза и конь, — сказал Каспар солдат у двери. — И еще мы хотим немножко подышать свежим воздухом перед сном.

Стражник вопросительно поглядел на императрицу. Та кивнула и сделала стражнику знак следовать за ними. Смеясь и громко болтая, друзья зашагали к загону, где содержали животных. Там они подоили козу, а потом сгрудились перед одним из костров, что швырял в ночное небо снопы искр.

Собаки не отходили от Придди с Изольдой. Еще секунду назад они жались к ногам девочки, а через миг уже шли сами по себе, обнюхивая пустое пространство. Даже коза, которой Каспар исподтишка помог выбраться из загончика, семенила следом. Солдаты императрицы смеялись вслед, но никто не удосужился загонять ее обратно. В какой-то момент торра-альтанцу померещилось, будто он различает Придди, пересекающую луч лунного света, но, может статься, то было лишь облачко тумана, слетевшее с буковых ветвей. Девочка двигалась так тихо и плавно, что просто растаяла.

— Человеческий взгляд, — пояснил Изен, — да и вообще взгляд любого животного привык различать движение. А если правильно одеваться и правильно двигаться, глаз обманывается.

Пеннард недоверчиво фыркнул.

— Волшебство это. Вы все колдуны, мы всегда говорили.

— И что, скажи на милость, Пеннард, тут волшебного? — осведомился Изен, как раз когда сестра его вдруг возникла рядом с часовым на краю лагеря.

Почему-то тот даже не удивился, а лишь приветственно осклабился.

— Ну, ну... гм... — начал было запинаться Пеннард, но тут же нашелся и, переведя взгляд на Каспара, расхохотался. — Вот где, дружище, самое-то что ни на есть настоящее волшебство.

Едва ли не глотая слюну, он смотрел, как Изелла льнет к часовому, положив мягкую ручку тому на грудь.

— Быстрее! — скомандовал Изен, притягивая Каспара к себе под плащ. — Я вернусь за тобой, Пеннард.

Юноша испытал странное ощущение, точно летит — так могучи, но плавны были шаги сына Ясеня. Одно плохо, под плащом слишком уж остро и неприятно пахло. Каспар понятия не имел, куда они идут, пока гигант не вынул его и не поставил на дощатый настил. Кругом было темно, хоть глаз выколи, стоял резкий запах брезента — похоже, юноша оказался в каком-то потайном укрытии. Доски под ногами покачивались, и торра-альтанец понял, что находится на борту стоящего на мелководье корабля императрицы.

Он ощупью нашел себе место, чтобы присесть. Хотя видно так ничего и не было, зато в темноте доносилось знакомое сопение Трога и время от времени — воркование малышки. Все хорошо! Каспар себя не помнил от радости. Через несколько минут Изен вернулся с Пеннардом, а еще через довольно долгое время послышался голос Изеллы.

— Теперь скорее! — велела она.

Корабль вздрогнул и качнулся сильнее.

Каспар вцепился в скамью и прижался к Придди.

— Дай мне ребенка! — потребовал он, желая лично убедиться в том, что с Изольдой все в порядке.

Придди неохотно повиновалась.

— Ты не годишься, чтобы за ней ухаживать.

— Я ее люблю, и она мой ребенок, — прошипел Каспар, сдерживая гнев.

— Ну, так и я ее люблю, — фыркнула Придди.

— Тогда, — вмешался Изен, — вам лучше бы подружиться.

Гигантский воин находился в удивительно спокойном и умиротворенном состоянии духа, как будто это не он еще недавно в ярости увечил и убивал врагов, голыми руками раздирая их на части.

— Никогда я не подружусь с человеком! Никогда и ни за что! — возмутилась воспитанница племени Ясеня. — Они только и знают, что пытаются уничтожить мой народ.

Пеннард с болью поглядел на нее.

— Наша мать так убивалась, потеряв тебя, что на меня у нее любви уже не хватило. Но теперь я начинаю жалеть, что нашел тебя.

— Ты мне не брат. Я дочь Ясеня.

— Изольда ведь тоже человек, — заметил Каспар.

— О нет. Она тоже дочь Ясеня.

Каспар взглядом попросил у Изена помощи. Гигантский воин добродушно покосился на Придди.

— Она еще слишком мала. Вот уж не думал, что она не понимает, что сама человек.

— Я вовсе не человек! — взвилась девочка. — Гнусные существа. Они отравляют воздух. Из-за них моя мать заболела, а все потому, что им нужны эти треклятые печи, чтобы снова и снова убивать.

Пеннард застонал, а Изелла успокаивающе погладила девочку по плечу.

— От природы сердца у них вовсе не злобные. Во всем виновато их невежество, неумение понимать.

Дальше Каспар не слушал. Его начало страшно тошнить, хотелось лишь одного — поскорее выбраться из-под брезента.

Трог тоже растянулся на палубе и стонал всякий раз, как море подбрасывало и швыряло корабль на очередной волне. Изелла погладила юношу по лбу.

— И впрямь, это куда неприятнее, чем можно подумать.

Торра-альтанец пытался думать только о хорошем, о чем угодно, что помогло бы избавиться от всепоглощающей дурноты. Но к его и без того плачевному состоянию лишь добавилась нарастающая боль в голове.

— Великие вожди, — поддразнил Пеннард, — не страдают морской болезнью.

Каспар со стоном выполз из-под брезента. Команда корабля вела себя как ни в чем не бывало. Матросы бойко натягивали канаты и занимались своими делами. Один предложил юноше галету.

— Пожуй маленько. Иногда помогает, — посоветовал он.

Но Каспар заполз обратно под брезент и всю ночь провалялся там пластом. Лишь когда корабль обогнул мыс и море перестало с такой силой колотиться о борт, ему стало чуть-чуть полегче.

К утру ветер слегка приутих, и, хотя задувало еще порядочно, корабль уже не так плясал на волнах. Изелла сидела рядом с юношей, нежно поглаживая его по шее, чтобы унять дурноту. И от этих воздушных касаний он забыл обо всем на свете.

— Ни разу еще мужчина не отвергал меня, — тихонько произнесла прекрасная охотница. — Я вообще не слыхала, чтобы дочь Ясеня когда-либо получала отказ. Не хочешь передумать?

Ее прикосновения бросали в дрожь.

— Нет, — ответил юноша, сам не понимая почему.

Ведь Май мертва. Нельзя же всю жизнь хранить верность призраку, а к этому существу, столь красивому и исполненному соблазна, он, Каспар, пылает горячей страстью. И все же ему мерещилось в этом нечто, унижающее его мужское достоинство. Слишком сильна, слишком властна была дочь Ясеня, а молодому торра-альтанцу хотелось хоть отчасти сохранить окружавший его ореол тайны.

— Корабли на юге! — закричал с верхушки мачты дозорный.

— За нами погоня! — подхватили крик другие матросы.

Каспар и его спутники вылезли из своего укрытия навстречу промозглому серому дню. Ветер дул сильно, но теперь прямо в корму, так что качка уменьшилась. Торра-альтанец, пошатываясь, отправился на поиски капитана, рыжего здоровяка с кирпичной от соленых ветров кожей. Тот с мрачным видом орал какие-то команды. Молодой воин поглядел вперед и увидел, что корабль прямым ходом направляется к мысу.

— А скал там нет? — удивился Каспар.

— Есть, как не быть, но я хочу идти самым быстрым курсом. Мне, например, вовсе не улыбается попасть в плен к императрице. Ты знаешь, что она делает с дезертирами?

Юноша не знал, но вполне мог представить.

— Когда мы войдем в ледяные торосы, лавировать станет легче. Возможно, и удастся ускользнуть, — с напускным спокойствием произнес капитан, хотя сведенные брови выдавали его страх и волнение.

Следующие два часа Каспар провисел, перегнувшись через нос судна, время от времени поднимая голову, чтобы проверить, не приблизилась ли широкая ледяная равнина, что виднелась вдали на севере. Он ничем не мог убыстрить ход корабля, поэтому погрузился в свои мысли, рассеянно наблюдая, как окованный нос корабля режет морскую гладь, пробираясь между айсбергами.

— А мне казалось, ты говорила, это их лучший корабль, — упрекнул он Изеллу, когда та присоединилась к нему.

— Ну, да, говорила.

— Тогда почему же императрица нас все-таки догоняет? Изелла резко развернулась и бросилась к капитану. Спустя несколько минут она вернулась. На лице ее читалась тревога.

— Насколько я поняла, он вовсе не утверждал, что это самый быстрый корабль, а только, что самый лучший. То есть самый крепкий в тяжелых условиях и самый подходящий для плавания во льдах. А потому — отнюдь не самый быстрый.

Каспар с сомнением глянул на четыре корабля за кормой.

— Успеет он войти в ледовое поле прежде, чем они настигнут нас?

Дочь Ясеня лишь пожала плечами.

Рыжеволосый здоровяк-капитан подошел и встал за плечом юноши.

— Некоторое время у нас в запасе еще есть. Отдохни, паренек. Очень может быть, с утра ты нам понадобишься. До тех пор-то они нас точно не догонят. Кто знает, может, еще успеем уйти во льды. А вот если нет, держи лук наготове. Тот чудной верзила говорит, ты мастак стрелять.

Каспар кивнул. Отрадно было сознавать, что и он может еще на что-то сгодиться. Он снова улегся под брезентом и, странное дело, заснул легче, предвкушая, что с утра ему найдется дело.

На рассвете его разбудили. Юноша поспешно отдал малышку Придди — та приняла Изольду с пылкостью посвященного. Хотя вообще-то воспитанница народа Ясеня не слишком нравилась Каспару, но сейчас он радовался тому, что она здесь — если с ним что-то случится, она сделает все возможное, лишь бы позаботиться о ребенке.

Корабли императрицы быстро шли на сближение.

— Что происходит? — спросил торра-альтанец.

Капитан указал вперед: на гладкие неровные льдины, что образовывали затейливый узор над темной водой. До них оставалось около мили.

— Доберемся туда аккурат, как они нас догонят, так что готовься.

Каспар кивнул и занял место рядом с Изеном, Изеллой и теми матросами, что не были заняты управлением кораблем. Суровые, собранные, готовые к бою, стояли они на корме.

— Капитан просто старается поднять дух команды, — ровным голосом произнес Изен. — Ведь ясно, как день, ничего не выйдет.

— Вон оно! Снова! — вскрикнула Придди, показывая на море.

Второй рукой она прижимала к себе Изольду. Малютка сидела у нее на бедре и гримасничала, подражая своей маленькой няньке.

— Что снова? — спросил Каспар.

— Ах, да ты все проспал! — уничтожающе отозвалась Придди. — Я уже дважды видела, как что-то движется в воде рядом с нами.

Торра-альтанец весь подобрался. Корабли императрицы брали беглецов в клещи. Матросы на них стояли, готовые перекинуть сходни и перебраться на мятежный корабль. Юноша с разочарованием обнаружил, что подходящей мишени для него нет: вражеские суда были защищены высокими укреплениями.

Изелла дернула его за рукав.

— Отойди-ка подальше от Изена.

Взгляд гиганта уже остекленел, глаза налились жаждой крови и предвкушением битвы. Да уж, биться придется. А ведь их не больше десяти человек. Десять человек против четырех боевых кораблей.

— Предатели! Дезертиры! — неслись над водой яростные вопли.

— Придди, прячься! — торопливо велел Каспар, сосредотачиваясь на ближайшем корабле, подрезавшем их справа.

Вот из-за заслона неосторожно высунулась поправить веревку чья-то рука. Юноша спустил тетиву и с удовлетворением услышал громкий вопль: стрела пронзила ладонь. Повернувшись к левому кораблю, он заметил моряка у штурвала — превосходная мишень. Юноша уже прицелился, как вдруг первое судно с грохотом ударило в их борт.

Раздался душераздирающий треск. Палуба вздыбилась, защитники пиратского корабля повалились. Воздух звенел от проклятий и стонов. С вражеского судна хлынул поток нападающих. Каспар, шатаясь, поднялся на ноги и принялся одна за другой выпускать в толпу стрелы, но врагов было слишком много. Изен, объятый слепой яростью, ринулся вперед и сшиб Каспара с ног.

Команды обоих кораблей кровожадно вопили. В дерево впивались топоры и абордажные крючья. Палуба ходила ходуном так, что голова шла кругом, но торра-альтанец понимал: надо собраться. Еще лежа, он выпустил последнюю стрелу и, выхватив кинжал, вонзил в навалившегося сверху противника. Лицо солдата прижималось к самому его лицу. Каспар со всей силы давил на рукоять, стараясь проткнуть толстую и многослойную одежду нападавшего и найти уязвимое место. Наконец это ему удалось, и молодой воин с яростным выдохом всадил клинок в живот врага.

Внезапно воздух наполнили крики ужаса. Каспар вскочил и развернулся. За бортом барахталось множество народа. Один из вражеских кораблей завалился набок и быстро тонул. Нос второго неестественно приподнимался над поверхностью моря. Торра-альтанец на миг заметил мелькнувший в волнах зазубренный хвост. На палубу обрушились потоки воды. Несколько мгновений юноша лишь тупо таращился по сторонам, но потом пришел в себя и увидел, что Изен, не теряя времени даром, валит солдат императрицы за борт, а матросы-рабы отцепляют абордажные крючья и перерезают канаты, что удерживали корабли вместе.

Вот им удалось освободиться и капитан, пользуясь случаем, направил корабль прямиком в торосы. Через несколько минут острый нос с жутким скрежетом врезался в лед.

Каспар в ужасе глядел на то, что происходило за кормой. Упавшие в воду люди слабо бултыхались, и он знал, что жить им осталось считанные секунды. От нового удара чудовища очередной корабль императрицы подскочил над водой и словно встал на корму.

— Дракон! — выдохнул юноша, наконец разглядев страшилище.

— Это не дракон.

Рядом с ним оказалась Изелла. Изен уже завел победную песнь и принялся кружиться, ухать и топать.

— Дракон, дракон, — негромко произнес Каспар.

Он видел высовывавшуюся из моря белую морду, бесцветные желваки слепых глаз, острый гребень вдоль хребта и огромные зубы.

— Драконы зеленые. И потом, они не плавают.

— Это дракон, — заверил молодой торра-альтанец. — Мой дракон.

Интересно, защитят ли их льды? Дракон снова нырнул. Последний корабль вздыбился и в веере брызг ушел под воду.

Дикие крики смешались с треском ломающегося дерева. Но шум слишком быстро сменился тишиной. А затем морда чудовищного альбиноса снова показалась над водой и взревела. В вое сквозило отчаяние.

— А быстрее плыть нельзя? — спросил Каспар.

Он сжимал лук наготове, но порадовался, когда рядом встал Изен. Белое чудище тяжело выползло на лед. Там, где некогда красовались могучие гордые крылья, теперь болтались лишь сморщенные лоскутки плоти.

— Эй, дракон! — заорал Изен. — Я тебя не боюсь. Иди встреть свою смерть.

— Изен! — взмолилась Изелла. — Он ведь гораздо больше грифонов с нашего континента.

Воин Ясеня не обратил на слова сестры никакого внимания. В ответ на громоподобный рев чудовища он издал яростный боевой клич.

— Изен, перестань! Хватит! — поддержал охотницу Каспар, внезапно сообразив, почему дракон так упорно их преследует.

— Он у меня! — закричал юноша по-бельбидийски и, порывшись в карманах, поднял над головой лунный камень.

Волшебный кристалл сверкнул в тусклом свете далекого севера подобно крошечной звезде на ладони.

— Осколок магии! — ахнул Пеннард.

Каспар взглянул на камень, ожидая столкнуться со слепящей вспышкой энергии, что позволила бы его разуму войти в каналы магии, но вместо нее ощутил лишь тупую боль в голове и тяжесть в мозгу. Казалось, воздух вокруг сгустился и затвердел, превратившись в камень. На миг перед взором его промелькнуло лицо Перрена. Ну конечно! Перрен запутался в каналах магии, когда образовался этот лунный камень. Поэтому теперь в самоцвете навеки застыло изображение Перрена.

Пойманный в ловушку былых кошмаров, юноша несколько долгих секунд глядел на сияющий шарик. Все звуки внезапно померкли и отдалились. А потом тишину пронзил яростный вопль дракона.

 

20

 

Халь проснулся под эхо крика из своего сна. Объятый смертельным страхом, он боялся даже взглянуть на руку. Зажмурившись, юноша откинулся на подушку, вдыхая аромат моря и прислушиваясь к хлопанью парусов и скрипу оснастки, что сливались с пронзительными криками чаек. Что угодно — лишь бы отвлечься от горькой правды.

Но, увы, нельзя вечно убегать от реальности. Рано или поздно придется взглянуть в лицо своим страхам. Лежа на тюфяке, что мерно покачивался в такт морю, молодой воин сжал зубы, набираясь духа.

Наконец он заставил себя поднять левую руку и долгое мгновение глядел на нее. От потрясения челюсти свело судорогой, а потом с губ сорвался мучительный вопль:

— Кеовульф! Я убью тебя! Клянусь, убью! Кеовульф! Мясник!

В двери каюты обрисовался высокий черный силуэт рыцаря. Не помня себя от ярости, Халь попытался броситься на него, но слабые ноги подкосились, не сделав и двух шагов. Торра-альтанец бесформенной грудой свалился на жесткие доски пола.

— Как ты мог! Я же тебе говорил! Моя рука!

— Прости, дружище, пришлось. Рана загнила. Лучше потерять руку, чем жизнь.

— Но моя рука! Моя рука! — выл Халь. — Убью!

Кеовульф улыбнулся юноше, уложил обратно на койку и оставил успокаиваться в одиночестве. Через некоторое время Халь наконец осознал, что боль и впрямь стала меньше, лихорадка прошла, и что, вообще, все-таки гораздо лучше быть живым.

Кеовульф, похоже, избегал молодого воина, так что во время плавания ухаживала за ним главным образом Кимбелин. Халю казалось, что за последние месяцы страх свел ее с ума, но сейчас поведение девушки было вполне осмысленным.

— Как ты? — спросила она, кладя прохладную ладонь на лоб раненого, чтобы проверить, нет ли у него жара.

— Не так уж плохо, — усмехнулся он. — А когда вижу вас, так и вовсе замечательно.

Приятно все-таки знать, что в глазах Кимбелин он не утратил прежней привлекательности. Юноша мало-помалу смирялся с произошедшим, утешая себя тем, что есть в мире вещи, для которых вовсе не обязательно иметь две руки. Он откровенно пялился на соблазнительную фигурку принцессы и радовался, что чувствует себя куда лучше.

Девушка принесла ему холодного эля, а потом тоненькие ломтики хлеба с купленным перед отплытием наттерданским сыром — приметой того, что до цивилизации уже рукой подать.

— Скоро и Горта. А там мы с тобой могли бы сесть на другой корабль...

Принцесса улыбнулась, и Халь улыбнулся в ответ. Он и забыл, до чего же она хороша!

— Едва ли ты до сих пор так увлечен твоей дамой, — заметила она и прибавила, кокетливо разглаживая платье на коленях: — А помнится, некогда тебя изрядно влекло ко мне.

— А вам и нравилось? — поддразнил юноша, пытаясь отделаться от резкого чувства вины перед Брид, которая лежала тут же, на корабле, совсем близко.

Он всем сердцем любил младшую жрицу — но разве мог теперь связать с ней свою жизнь?

Новый приступ ревности скрутил внутренности. Торра-альтанец сжал зубы и зажмурился, изгоняя из головы гримасу удовольствия на грубой физиономии Харле в тот миг, когда тот оседлал Брид. А когда Халь вновь открыл глаза, над ним склонялось молочно-белое, лишь самую чуточку подрумяненное лицо Кимбелин. В какие бы передряги они ни попадали, принцесса всегда старалась следить за своей внешностью. Сейчас она сладко улыбалась молодому воину.

Встав, она закрыла дверь в каюту.

— Мы будем в Горте к утру. Но нам — мне и тебе — незачем ехать в Бельбидию. Я слышала, Офидия — прекрасная страна. Ты ведь не захочешь уступать меня Рэвику, правда?

Халь улыбнулся.

— Я должен прекратить войну.

— Ренауд ее прекратит. Он ведь знает, что произошло, а отец узнает мой почерк и печать, — убеждала Кимбелин, нагибаясь совсем близко, чтобы взбить подушку юноши.

Волосы ее благоухали лавандой, дыхание было так свежо и сладко. Не отходя от кровати больного, она помогла ему сесть и предложила помассировать плечи, чтобы разогнать боль.

Тонкие пальчики нежно скользили по широким плечам Халя, мягкая щечка касалась его затылка.

— Халь, до Горты осталась всего одна ночь. У меня есть деньги. Нам незачем ехать в Бельбидию.

Юноша неопределенно пожал плечами. Как ни болела изувеченная рука, но еще сильнее, еще мучительнее была боль, что пронзала сердце всякий раз, как он думал о Брид. Быть может, если лечь в постель с Кимбелин, если ощутить горячую плоть другой женщины, ревность слегка уймется? Быть может, тогда они с Брид наконец будут квиты, и он снова сможет думать о ней без горечи?

В низком вырезе платья принцессы виднелась пышная грудь, гораздо больше, чем у Брид. Халь не отрываясь смотрел туда, провожая глазами каждое движение Кимбелин. Та снова прильнула к нему, поглаживая плечи. Да, решил Халь, пожалуй, это средство поможет. Вскинув взгляд на лицо принцессы, он подарил ей многозначительную полуулыбку, глаза его сверкнули тем темным, чуть порочным огнем, что всегда сражал женщин наповал. Халя считали бабником, хотя, правду сказать, если не считать похождений в рыцарской школе в Калдее, он блюл себя — трудная задача, учитывая, что Брид упорно отказывалась лечь с ним в постель.

А она постоянно отказывала ему. Нет-нет, дескать, как же так, она же Дева, она обязана хранить девственность до тех пор, пока не примет на себя службу Матери. Халь думал, это произойдет сразу после смерти Морригвэн, но ничего подобного — Брид заявила, что сперва надо отыскать новую Деву. А потом взяла и отдалась Харле! Да еще посмела утверждать, будто сделала это ради того, чтобы спасти Халя! Спасти! Как бы не так, она его погубила!

— Халь? — тихонько окликнула Кимбелин.

— Да?

Вместо ответа она лишь заглянула ему в глаза.

Юноша ощутил под ногами твердую почву.

— Уж не пытаетесь ли вы соблазнить меня? — лукаво поддразнил он.

— О да, Халь!

Ответ ее прозвучал восхитительно порочно. Принцесса повела плечом, и платье соскользнуло, демонстрируя изысканное шелковое белье. Кимбелин разделась и прижалась к Халю с таким проворством, уверенностью в себе и безусловным знанием, как это делается, что у юноши возникло беспокойное ощущение, что она проделывает это далеко не в первый раз. Но как же, ведь она принцесса, невеста короля? Не может быть! Упиваясь видом обнаженной фигуры девушки, молодой воин все же не мог отделаться от смутной тревоги.

Выругав себя, он постарался выгнать посторонние мысли. Кимбелин и в самом деле неописуемо прекрасна. Недаром женщин Кеолотии сравнивают с богинями за стать и фигуру! И Кимбелин не исключение. Более того, она принцесса — юная, пылкая, сулящая чувственное наслаждение и богатство. Ну, конечно, Кимбелин права — Ренауд все уладит.

Принцесса прильнула к нему, уткнулась горячими губами в шею.

— Возьми меня с собой.

Халь медленно обнял упругую тонкую талию и ощутил под рукой ее дрожь. Трепеща всем телом, девушка схватила его ладонь и потянула к своей груди — мягкой, тяжелой, пышной. Такой непохожей на грудь Брид. Спору нет, Халя влекло к Кимбелин — а какого бы мужчину на его месте не влекло! — но перед мысленным взором неотвязно стояла одна картина: как он пронзает мечом грудь своей нареченной.

Избавиться бы от этого навязчивого видения, сквитаться бы с неверной невестой — взять да и овладеть Кимбелин. Но почему-то ему казалось, что, наоборот, это Кимбелин пытается им овладеть. Молодой воин грубо оттолкнул принцессу.

— Оставьте меня! — прорычал он, объятый внезапным стыдом.

— Но Халь, — всхлипнула она, — ты ведь не отдашь меня Рэвику.

— Еще как отдам, — резко заверил он. — Ты нужна моему брату.

Вскочив с койки, он вышел из каюты на свежий воздух и, придерживая изувеченную руку, остановился у борта, глядя на побережье. Уже занималось утро.

Кимбелин вышла вслед и с убитым видом остановилась у него за спиной, но молодой воин и головы не повернул.

Пип бросил на Халя мрачный взгляд и поспешил занять место рядом с принцессой. Не принести ли ей завтрак? Не нужен ли ее высочеству теплый плащ, ветер такой студеный! Она отмахнулась от паренька, точно от надоедливой мухи.

Когда корабль наконец причалил к пристани Горты, и все сошли на берег, Халь с искренней и извиняющейся улыбкой поглядел Кеовульфу в лицо:

— Кеовульф, я был несправедлив к тебе. Прости. Широкоплечий рыцарь хлопнул его по спине.

— Не могу сказать, что так уж виню тебя, — ответил он, спеша покончить с неловкостью. — Пойдем посмотрим, не сумеем ли вызнать какие-нибудь вести из дома и найти корабль. Помнится, когда мы покидали Кеолотию, ходили слухи о войне.

Порт Горты гудел от сплетен о кеолотианской армаде, что стояла на якоре близ западного побережья Бельбидии. Но ничего конкретного выяснить не удалось — лишь то, что торговля покуда еще не прервалась. Халь печально подумал, что бельбидийские купцы всегда найдут, чем и как торговать, пусть хоть вся страна ляжет в дымящихся развалинах.

Отыскать небольшое суденышко, что везло в Бельбидию устриц, удалось довольно быстро, да и ветер дул попутный. Почти все плавание Халь провел на палубе, глядя на запад. Он и сам не мог бы сказать, в какой именно миг из туманной дымки проступили очертания далекой земли. Серые расплывчатые контуры постепенно приобретали четкость и цвет, и вот уже над синим морем катилась гряда зеленых холмов, а корабль входил в широкое устье реки, что змеилась в глубь побережья, уводя в самое сердце Бельбидии.

Халь стоял на носу корабля. Родина! Бельбидия! Сердце так и пело от радости. Он пробежал пальцами по длинным черным кудрям. Надо бы привести себя в божеский вид!

Вернулся в рубку, взял бритву и попытался соскрести с подбородка щетину — с одной рукой задача оказалась куда труднее, чем казалось на первый взгляд. Потом поглядел на Брид, что лежала на койке. Кеовульф, дежуривший подле девушки, встал и поманил Халя подойти ближе. Молодой воин печально поглядел на возлюбленную. Такая маленькая, прекрасная, идеально сложенная, она казалась ребенком, заснувшим в гнездышке из медвежьих шкур. Она так и не просыпалась — Кеовульф постоянно одурманивал ее маковым настоем, чтобы несчастная не страдала. Халь неловко присел рядышком, не зная, как жить с обуревавшими его чувствами.

— О, Брид, любовь моя, — пробормотал он.

На глаза навернулись слезы.

Глядя на девушку, Халь вспоминал первое лето, что они провели вместе в Торра-Альте. Тогда-то он и убедился, что она любит его, а не Спара. Брид оказалась слишком мудра, слишком чутка для неопытного и робкого Каспара. Куда более завораживала ее дерзкая манера Халя. Юноша откинул прядь волос с милого эльфийского личика.

— О, радость моя, моя любимая, моя ненаглядная, — шептал он, не позволяя себе ни о чем думать, а лишь упиваясь близостью к ней.

Брид заморгала, нахмурилась.

— Где?.. Что?..

Она беспокойно пошевелилась.

Халь торопливо вскочил на ноги.

— Кеовульф! Она приходит в себя.

— Следовало бы тебе самому за ней ухаживать, — заметил рыцарь, кроша булку в миску подогретого молока.

— Халь, Халь, — лихорадочно лепетала девушка.

— Тс-с. — Кеовульф обнял ее за плечи толстой ручищей. — Тсс, милая госпожа, Халь здесь, рядом. А теперь поешь.

Он влил ложечку жидкой кашицы в рот больной.

Халь не мог смотреть, как родное лицо кривится от боли. И ведь это он, он сам — причина ее страданий, и тут уж ничего не поделаешь. В мозгу вновь вспыхнул весь тот злосчастный эпизод, а с ним нахлынул водоворот самых противоречивых чувств и эмоций: гнев, вина, ощущение, будто его использовали. Отвернувшись, юноша слепо уставился за борт.

Берег оказался неожиданно близко. Аппльдор, главный восточный порт Квертоса, искрился на солнце у самой воды, белые домики теснились вдоль гавани, взбегали вверх по склонам холмов. Торра-альтанец недовольно фыркнул, увидев стоящие на якоре пузатые торговые корабли под флагами Кеолотии. Интересно, почему это бельбидийцы не обращают на них никакого внимания? Верно, король Рэвик приказал — все торгуется с королем Дагонетом. Юноша перевел взгляд на город и нахмурился — над крышами поднимался дым, хотя набата слышно не было.

Выпрямившись во весь рост, Халь напряг зрение, силясь разглядеть все поподробнее. Да это костер, большой костер. Насколько юноша мог судить по предыдущим визитам в Аппльдор, пламя горело на площади.

Сердце тяжким молотом забилось в груди. Их странствия длились почти целый год — за год многое может произойти. А вдруг Рэвик, чтобы потрафить королю Дагонету, вернулся к Новой Вере и снова принялся жечь людей?

К юноше подошел Ренауд.

— Дым! Из земли поднимается демон!

Халь с грустью поглядел на принца, но не сумел ничем ободрить его. Ужас, перенесенный в плену у чародеев, сокрушил разум несчастного. Торра-альтанец пододвинулся к Кимбелин. Она выглядела потрясающе: безупречно напудренное белое лицо, руки в перчатках, отутюженное платье шелестит при каждом движении.

— Халь. — Дрожа, принцесса вложила ручку в его ладонь. — Давай сядем на корабль в Офидию, ты и я. Подумай! У меня есть деньги. Мы будем богаты!

Молодой воин слабо улыбнулся в ответ.

— О, Кимбелин! Если бы я только мог! Но вы сами не захотите долго оставаться со мной. Вы очень быстро убедитесь, какой я жестокий и бесчувственный.

Продолжать он не смог — Кеовульф поспешил подойти и встать между ними. Кимбелин удалилась, не скрывая неудовольствия. Ей не нравилось, что рыцарь столь открыто мешает им с Халем поговорить наедине.

— Тебе бы лучше лечь, — с непроницаемым лицом заявил Кеовульф Халю. — Ты еще слишком слаб.

— Ничего подобного, — прорычал тот. — Я уже вполне окреп.

— Возможно, мой друг. Но, похоже, лишь телом, а не разумом. Ты все еще не в состоянии верно оценивать ситуацию. Не стоит ни в чем винить Брид.

И Халь сломался.

— Я и не виню. Но, Кеовульф, я ведь пытался убить ее! Ты же знаешь, я люблю ее больше жизни, она для меня — весь мир, но сейчас я и глядеть на нее не могу.

Рыцарь положил руку ему на плечо.

— Скажи, ты бы меньше любил Торра-Альту, если бы башня ее была разрушена, а укрепления вдребезги разбиты ваалаканцами? Помни, ты любишь Брид за ее душу, а душа ее не запятнана. Кроме того, ее тело использовала Морригвэн, а не сама Брид.

— Знаю, — пожал плечами Халь. — Ты уже говорил. Но ее тело принадлежит только мне. А теперь оно осквернено!

— Вздор! Себялюбивые, слабоумные глупости! — рыкнул Кеовульф. — Ты сам себя изводишь без всякой причины.

— Ага, а как бы тебе понравилось, если бы это была Кибиллия? Ты просто не понимаешь! — окрысился Халь, но тотчас же пожалел о своих словах, увидев, как лицо друга исказилось от боли.

— В самом деле? Забыл, что сделали с ней ваалаканцы? — холодно спросил калдеанец.

Пристыженный, Халь пробормотал какие-то извинения. Но сам так и не мог примириться с произошедшим.

— Ты и понятия не имеешь, какой ты счастливчик. Ведь она любит тебя! — пристыдил его Кеовульф.

Они замолчали — корабль заходил в порт. Кеовульф бросился на нос и весь подался вперед. Судно ударилось о причал — ив тот же миг рыцарь выскочил на берег. Халь, инстинктивно оберегая обрубок, прыгнул за ним, торопясь на поиски городских властей. Пип остался сторожить принцессу, Ренауда и Брид.

Гавань оказалась пустынна. Все население города сбегалось к площади. Влившись в толпу, Халь поспешил следом. Но зрелище, открывшееся глазам юноши на площади, заставило его ужаснуться.

На мостовой было разложено множество высоких костров. Посередине каждого костра стоял кол, а с него свисало тело. Но не человека — медведя! Горожане сжигали их, точно ведьм и колдунов! Халь с первого взгляда узнал бурых медведей Торра-Альты. Потрясенный, он огляделся по сторонам. На многочисленных кольях торчали высохшие почерневшие головы благородных зверей, между пестрыми домами были натянуты нитки с нацепленными на них когтями.

— О, Мать, о, Великая Мать, смилуйся!

Халь не мог найти объяснения, почему бурые медведи Торра-Альты горят здесь на кострах, зато мгновенно понял, чем это чревато. В отличие от оленей, поголовье медведей в Торра-Альте было не так уж и велико. Размножались они довольно медленно и не могли быстро восполнить потерю численности. А тут их убивали многими сотнями, причем народ радовался и ликовал, как будто праздновал победу над врагом.

Да, торра-альтанцы носили плащи из медвежьих шкур, но убивали только слабых или уже неспособных размножаться зверей. Причем каждый плащ служил как минимум трем или даже четырем поколениям. Чем потертее и поношеннее была шкура, тем больше ее любили. Торра-альтанцы привыкли к жизни в горах, привыкли бороться с суровостью стихий. Они презирали излишества и роскошь. Халь в ярости оглядывался, ища виновника всего происходящего. Рука сама собой легла на рукоять меча.

Кеовульф урезонивающе тронул младшего товарища за локоть.

— Тут надо обращаться прямиком к королю. Нет смысла влезать в мелкие стычки, когда предстоит война.

Халь кивнул, поневоле соглашаясь с доводами рыцаря. Поискав глазами какое-нибудь важное должностное лицо, он понял, что это будет не трудно: поглазеть на сожжение сбежался весь город. Солдаты в квертанских мундирах складывали костры. Распоряжался всем какой-то громогласный деятель в черно-белой парчовой тунике.

Зажимая рот и нос, чтобы не душило зловоние паленого мяса, Халь подошел к распорядителю.

— Мне нужен городской глава, — требовательно заявил он. — Я только что сошел с корабля, везу важные и срочные вести королю. Я должен поговорить с городским главой, нам требуется эскорт, чтобы как можно скорее добраться до Фароны.

Распорядитель неуверенно нахмурился.

— А кто вы такие?

Халь торопливо прикинул, кто его окружает. Какой-то глубинный инстинкт предостерегал — промолчи, не выдавай кто ты. Кругом, куда ни глянь, расхаживали священники, изгоняя из медведей «бесов». Распорядитель подозрительно покосился на медвежий плащ Каспара.

— Знаешь, у нас закон такой: всех этих тварей сжигать, а самому убивать их и сдирать шкуры запрещается, — грозно сообщил он. — В них, в медведях этих, сидят поганые демоны, потому как они все из предательского баронства.

Халь весь так и напрягся, кулак сжался сам собой, жилка на шее бешено запульсировала. Но он сумел сдержаться и сохранить спокойно-загадочное выражение. Он все еще не понимал, что происходит, но это ему сильно не нравилось.

Перехватив его взгляд, Кеовульф легонько мотнул головой, дескать, пошли отсюда. Пробиваясь через толпу, Халь отправился за ним, хотя это оказалось и не так-то легко. Перед рыцарем в красно-белом сюрко все расступались, а вот Халя в драной кольчужке принимали за обычного йомена.

Кое-как он все же догнал калдейца на тихой улочке на окраине Аппльдора.

— Похоже, от местных властей нам помощи не добиться, — заметил рыцарь.

Халь кивнул, и они вместе осматривали окраины порта, пока не нашли кузницу, что стояла на главной дороге к Фароне. Оба тотчас же заметили, что на задворках этой кузницы стоит телега, а на вытоптанном лужку неподалеку пасется длинноухая ломовая лошадь.

Кеовульф звякнул кошельком.

— А ну-ка, проверим, не подвезет ли нас этот кузнец до Фароны.

Кузнец везти не хотел.

— Вся столица кишит этими кеолотианцами. На днях прошли маршем через Квертос и, говорят, повытоптали все пшеничные поля в округе.

— Да нам-то всего и нужно, что телегу, — сказал Халь, раздражаясь тем, что кузнец глаз не сводит с его культи.

— Не, телегу я вам не дам, самому нужна, — проворчал тот. Но тут появилась жена кузнеца. Она что-то прошептала мужу на уху, и тот закивал.

— Мэтт! Эй, Мэтт! — завопил он. — А ну поди-ка сюда!

Из кузницы проворно выскочил паренек лет четырнадцати.

— Свезешь добрых людей в Фарону. Давай-ка, седлай нашу старую клячу.

— Но, пап, ведь городской голова велел всем здоровым парням записываться в медвежий патруль.

Кузнец кивнул.

— Оно так, но ежели тебя тут не будет, кто тебя туда возьмет? Твоя мама считает, ты еще не дорос до того, чтобы попасть на обед медведю. И я, для разнообразия, с ней разок соглашусь. Давай-ка, собирайся. — Кузнец протянул к Кеовульфу руку за деньгами. — Так я и кобылку назад получу, да и парнишку своего хоть на какое-то время уберегу.

Даже не глядя на монеты, он торопливо запихнул их в кошель у пояса, как будто иначе они могли растаять прямо на ладони, только зазевайся.

Через час Халь с Кеовульфом уже вернулись в гавань и посадили своих спутников на телегу. Кеовульф аккуратно укутал спящую Брид в свой медвежий плащ и уложил на плоское дно повозки. Как же хотелось Халю поцеловать ее невинное личико! Но он не мог пересилить себя. Не без труда юноша залез на козлы и уселся рядом с Кеовульфом и кузнецовым сынишкой, Мэттом. Лошадка тянула добросовестно, и скоро путники уже выехали из города и направились в глубь побережья по пыльной и абсолютно пустынной дороге.

— Война! — пояснил Мэтт.

Халь кивнул, поощряя Мэтта к дальнейшей болтовне.

— Мы долго пробыли в глуши и слышали только какие-то слухи.

— Торра-Альта пала. Папаня с самого начала говорил: баронству, где только овец и пасут, нипочем не удержать замок. И ведь прав оказался. Кеолотианскую армию они почти даже и не задержали.

— А торговые корабли Кеолотии в порту? — спросил Халь, не выдав ужас, в который привело его это известие. Мэтт покивал.

— Да-да, они привезли новые отряды. Высадились во всех трех портах вдоль побережья, а мы и поделать ничего не могли. Моего брата призвали в медвежий патруль, он там руку потерял. И вы тоже, да?

Халь покачал головой.

— Говорят, кеолотианцы завладели всей столицей и могли бы за неделю-другую всю Бельбидию завоевать, — продолжал болтать Мэтт, — но король Дагонет просто-напросто заставил короля Рэвика разоружить армию. Папаня говорит, король Дагонет все еще ждет, что король Рэвик вернет ему дочь.

Халь задумчиво кивнул. В телеге сильно трясло, как он ни ерзал по скамье, устроиться поудобнее не удавалось. Дорога шла прямиком через Фаронскую равнину, кругом, насколько хватало глаз, тянулись бескрайние поля. Там, где некогда золотилась на солнце пшеница, теперь качались под ветром зеленые лохматые сорняки.

Через три дня путешественники добрались до окраин Фароны, и Халь с ужасом обозрел лес шатров, что вырос вокруг столицы. Огромная армия обхватила город могучим арканом. На севере и западе повсюду трепетали над пестрым брезентом кеолотианские флаги, и даже в самой столице кеолотианский медведь плясал на штандарте под бельбидийским ветром. Вражеские солдаты охраняли все входы и выходы. Когда Кеовульф направил телегу к южным воротам, навстречу ему выскочили стражники.

— Друзья, — громко закричал Халь по-кеолотиански. — Я привез вести королю Дагонету.

Солдаты заколебались, но все ж пропустили и последовали за телегой, когда та вкатила в разбитые ворота. Город лежал в руинах: на улицах валялись обломки, шелудивые псы шныряли взад и вперед, а на каждом углу стояли кеолотианские солдаты. Фаронцы исподтишка выглядывали из окон, лица горожан потемнели от страха.

Кеовульф остановил телегу на широкой дворцовой площади, в центре которой раскинулся полосатый красно-белый шатер. Судя по тому, что перед выходом сновали туда-сюда, точно пчелки перед ульем, кеолотианцы, Халь решил: здесь он и найдет короля Дагонета.

Едва телега остановилась, над площадью нависла тишина. Потом, когда Халь взял Ренауда за руку и помог ему слезть, вокруг постепенно начал нарастать ропот. Фаронцы мгновенно узнали принца, а кеолотианцы поняли, отчего те так взволновались. Но через миг настал и их черед ахнуть от изумления. Кимбелин тряхнула головой и гордо выпрямилась, чтобы все могли ее видеть.

Халь ощутил, как сжимается все внутри от резкого выброса адреналина. Юноша сделал глубокий вдох.

— Я привез принцессу. Дочь короля Дагонета свободна! — вскричал он. — Друзья! Кеолотианцы! Отведите меня к вашему королю! Бельбидийцы! Позовите короля Рэвика! Халь из Торра-Альты вернулся! Я привез принцессу Кимбелин!

Площадь взорвалась звуками горнов. Во всех направлениях торопливо забегали люди. Халь стоял, выжидая, пока взволнованный гул не утих, а в южной арке, что вела к меньшей части дворца, не появился король Рэвик. Как раз в тот момент, как Кеовульф снимал принцессу Кимбелин с телеги, из высокого шатра выскочил король Дагонет.

Вокруг уже собралось тысячи две народа, бельбидийцы и кеолотианцы. Все потрясенно молчали. От облегчения у Халя едва не подкосились колени. Он вернулся, он снова дома, скоро всем бедам конец!

Он подал руку принцессе, но та презрительно оттолкнула его.

— Сама справлюсь! — отрезала она и медленно, как-то закоченело, направилась к отцу.

Поступь ее была исполнена достоинства, однако Дагонету подобной выдержки не хватило. Крупный и дородный, он неуклюже бросился к ней бегом.

— Кимбелин, это ты? Это и вправду ты? Не может быть! Дочурка! Любовь моя! — лепетал он по-кеолотиански.

Она улыбнулась ему почти покровительственно. От подобного самообладания Халя аж передернуло. Глянув на Рэвика, он взял Ренауда за руку и подвел его к своему государю.

— Рэвик, — процедил он, без особого соблюдения приличий, — я спас вашего брата и невесту из лап овиссийцев.

Рэвик безмолвно открывал и закрывал рот, тупо таращась на Ренауда.

— Брат, что это за безумие? Эта девушка и впрямь Кимбелин?

— Да, это Кимбелин. Ну конечно, Кимбелин, — отмахнулся Ренауд с таким видом, точно речь шла о совершеннейшем пустяке. — Ну не дивно ли цветут розы в эту пору? Ты их слегка запустил.

— Ренауд, да что ты такое несешь?

Рэвик ошарашенно глядел вслед брату. Было видно, как сильно бьется у короля сердце. Дыхание его участилось, стало резким.

— Я ошибался, — медленно произнес Халь. Ему было трудно говорить учтиво с этим человеком, который бросил в темницу его брата. — Крупно ошибался. За похищением Кимбелин стоял вовсе не Ренауд. Тот овиссиец, Тапвелл.

— Тапвелл! Сын Годафрида! — с запинкой выговорил Рэвик. — Но я же отдал Годафриду земли Бранвульфа.

— А сам Бранвульф? — спросил Халь. Он не мог думать ни о чем, кроме брата.

— Да-да, Бранвульф. Немедленно отправлюсь к нему, — рассеянно пообещал король, ища глазами Дагонета. Тот лихорадочно прижимал к сердцу Кимбелин.

Перехватив взгляд Рэвика, правитель Кеолотии зашагал к нему и заключил в объятия.

— Сын, моя дочь цела и невредима. Все прощено. Халь коротко улыбнулся, все еще не готовый праздновать, и вклинился между монархами.

— Рэвик! Мой брат! Где мой брат? Король виновато улыбнулся.

— И в самом деле! Эй, люди! Позаботьтесь ознакомить барона Бранвульфа со счастливым событием, дабы он мог освежиться и приготовиться к пиру.

Не думая о почтении к высочайшей особе, Халь схватил Рэвика за плечо и резко дернул к себе.

— Вы отведете меня к Бранвульфу сами. И немедленно. Рэвик покорно кивнул.

— Как вам будет угодно.

Король повел его вниз к подземельям Фароны. Внутри Халя все сжалось от жутких воспоминаний. Вслед за Рэвиком юноша спустился под главную темницу и зашагал по неосвещенному переходу. На такой глубине царил ледяной холод, древние плиты пола стерлись на несколько дюймов — столько лет ступали по ним ноги тюремщиков и узников. Пахло сыростью. Дорогу преградила низкая дверца, обитая железом.

— Тюремщик, ключи! — приказал Рэвик.

Едва тяжелая дверь молча распахнулась, Халь рванулся вперед мимо короля и первым заглянул в темноту. На полу, прижавшись друг к другу, лежали двое. Один, мужчина, постоянно кашлял, длинные волосы и борода скрывали его лицо. Исхудалая женщина баюкала его голову у себя на коленях, на обнаженных руках ее краснели воспаленные рубцы. Она даже не повернула головы в сторону пришедших, а все так же продолжала глядеть на своего мужа.

— Тс-с, Халь, не разбуди его так внезапно, — негромко проговорила она.

Юноша не удивился тому, что Керидвэн узнала его. Он кивнул, глазами желая Бранвульфу силы.

— Он очень устал и заснул только что. Он будет рад видеть тебя. — Она нежно гладила лицо барона, пока тот не начал беспокойно шевелиться во сне. Керидвэн подняла взгляд и улыбнулась Халю, — Я слышала фанфары. До чего же приятно снова видеть тебя, Халь. — Глаза ее ненадолго остановились на обрубке руки. — Халь, где она?

Молодой воин нагнулся, чтобы обхватить здоровой рукой талию Бранвульфа, который подслеповато щурился на него.

— Кто?

— Брид.

Голос Керидвэн дрожал.

Халь покачал головой.

— Больна. Ранена, — выдавил он.

— Носилки для моего дорогого кузена Бранвульфа! — энергично вскричал король. — Носилки! Врачей!

— Врачи нам не нужны, — отрезала Керидвэн.

Хотя лицо ее было все в ссадинах и синяках, а под глазами пролегли черные круги, она каким-то образом нашла в себе силы идти самостоятельно. А вот у Бранвульфа никаких сил уже не осталось. Солдаты несли его на носилках. Он весь пылал в жару, почти умирал от голода, и Халь сдавленно зарычал, увидев на теле брата следы недавних побоев. Юношу затрясло от гнева. Не в силах более изображать равнодушие, он ухватился за меч.

Керидвэн остановила его руку. Движения ее оставались быстры, как и прежде. На обветренном, покрытом синяками лице все так же улыбались яркие глаза.

— Не довольно ли ты уже натворил этим мечом? Рэвик того не стоит. Его просто ввели в заблуждение, он пытался на свой лад сделать то, что считал лучшим для страны.

Она с достоинство шествовала вслед за носилками Бранвульфа на свет. Стиснув зубы, Халь шагал рядом с ней.

— Мои покои — к вашим услугам, — заявил Рэвик. Керидвэн покачала головой.

— Когда мы только приехали, я заметила за дворцом, близ фруктового сада, изумительную рощу — дубы, ивы и ясени. Там нам будет вполне хорошо. Сейчас тепло. Вижу, еще только ранняя осень.

Она улыбнулась, щурясь на солнце, голос ее звучал устало и медленно. Но все же жрице хватало упрямого мужества идти самостоятельно, без поддержки. Халь только диву давался. Босые пятки Керидвэн были рассечены ударами бича — от этого зрелища молодой воин позабыл даже про боль в руке.

Керидвэн уложила Бранвульфа в тени и дала ему чистой воды.

— Все хорошо, Бранвульф, — нежно прошептала она. — Халь вернулся и привез Кимбелин. Все кончено.

Поднявшись, она обратилась к начальнику караула:

— Принесите мне свежего шалфея и золототысячника. Травы помогут ему лучше спать. — Она снова обернулась к Халю. — Но где же Брид?

Он молча показал на другой край лужайки. Кеовульф с торжественно-печальным лицом нес на руках безжизненное тело Брид. Волосы ее свешивались и покачивались у его колен. Рыцарь благоговейно уложил раненую у босых ног Керидвэн.

Та бросилась на колени перед юной жрицей и прижала ее голову к груди. Несколько мгновений спустя она мрачно поглядела на Халя.

— Объясни.

— Не могу, — оцепенело ответил он.

Бросив еще один мрачный взгляд на тело Брид, юноша отошел и смешался с все нараставшей толпой, бездумно слушая торопливые приказания, выкрикиваемые и на кеолотианском, и на бельбидийском. Оба короля рука об руку прогуливались по аллее вдоль площади, дабы подтвердить известие о воцарившемся меж ними согласии, Халь присоединился к процессии.

Кимбелин тоже была там и с несчастным видом поджидала возможность нарушить монаршью беседу.

— Отец, — тихонько окликнула она Дагонета по-кеолотиански. На лице ее читалось смятение.

Больше Халь ничего не слышал, но видел, как поникли плечи Дагонета, а руки бессильно упали вдоль тела.

— Турквин! Турквин! — горестно вскричал он и принялся бить кулаком по стволу яблони. Костяшки пальцев у него залились кровью. Через минуту-другую он утих и сел на скамью, онемело глядя на кинжал, вытащенный из тела его сына. Весь дрожа, Дагонет судорожно прижимал к себе дочь.

— Но это же эмблема Кульфрида.

У Халя было слишком много своих проблем, его все это более не касалось.

Весь день во дворец и из дворца сновали тучи посланцев, но Халь едва замечал их, сидя подле Брид. К огромному его облегчению лицо девушки утратило прежнее выражение постоянной муки, хотя никаких признаков выздоровления не наблюдалось. Бедняжка ворочалась, металась, а время от времени сгибалась в три погибели и ее рвало.

— О, Брид! — в отчаянии прошептал молодой воин и, не в силах более смотреть на ее страдания, повернулся к брату — тот по крайней мере, умывшись и побрившись, стал выглядеть гораздо лучше.

— Как он? — спросил Халь, когда Керидвэн погладила мужа по голове.

— Халь? Халь, это ты?

Барон снова открыл глаза, сощурился и слабо потянулся к брату.

Халь легонько сжал пальцы Бранвульфа в знак любви, но не придумал, что бы сказать.

— Он сильный воин, но ему слишком многое пришлось вынести, — тихонько произнесла Керидвэн. — Они морили нас голодом и опаивали всякими зельями, пытаясь выведать, где спрятана Кимбелин.

— Какая же ты сильная, Керидвэн, — сказал Халь. — Сильная, когда мы все так слабы. Я пытался убить ее...

— Да, — мягко, без осуждения произнесла Керидвэн. — Но ты должен знать еще кое-что.

Молодой воин поднял на нее взгляд, уже по одному тону жрицы уверенный: что бы она ни собиралась сказать, он не хочет этого слышать.

 

21

 

Брид перекатилась на живот, ее вырвало, и девушка снова скрючилась, стараясь справиться с болью. Но та оказалась сильнее. Выгибаясь дугой, стиснув кулаки, несчастная кричала и корчилась. Казалось, зазубренный кинжал пронзает ей грудь, терзает плоть, вырезает сердце. Всхлипывая, Брид кусала руки и молила о пощаде.

Наконец благословенный сон снизошел на нее, и маковый настой швырнул девушку обратно в темный мир неизбежных кошмаров. Ухмыляющиеся лица глумились над ней, когтистые лапы тянулись схватить ее. «Ты последняя из твоего рода, последняя жрица, и скоро, скоро ты тоже умрешь».

Она проснулась от собственных криков. Да неужели этим мучениям не будет конца? Временами зрение и слух, пусть и смутно, возвращались к Брид, в другие же она терялась в искаженном и колышущемся мире боли. Грань между явью и сонными видениями казалась такой зыбкой. В какой-то миг девушке померещилось, будто она видит Халя, но правда ли это был он? Халь помог бы ей, утешил, однако склоненное над ней смуглое лицо искажала гримаса отвращения.

— Халь, — простонала несчастная. — Халь, помоги мне.

Тьма забытья вновь накрыла и унесла ее.

Брид понятия не имела, сколько прошло времени, но когда она очнулась в следующий раз, что-то переменилось. Открыть глаза по-прежнему не получалось, однако боль сделалась менее резкой, скорее превратилась в жгучую пульсацию по всему телу. Снова накатила дурнота, головокружение, девушка чувствовала, как покрывается холодной испариной, но все же это было лучше, чем боль. Очнись, велела себе Брид, открой глаза. Открой! Но все напрасно.

— Она умерла? — спросил чей-то голос. Нет! Нет! Нет, я жива! Но с пересохших губ не сорвалось ни звука.

— Брид, Брид, моя милая, — ласково выдохнул знакомый мелодичный голос.

Керидвэн! Это же Керидвэн! На юную жрицу волной нахлынуло облегчение. Хотелось кричать от радости, но не было сил. Кто-то погладил ее по лбу, но все чувства были еще так тусклы, что прикосновение ощущалось, точно легкое облачко.

— Надо прекратить давать ей маковый настой, — печально произнесла Керидвэн. — Больше она не вынесет — ей нужно самой бороться с раной. И даже тогда...

Керидвэн немного помолчала и продолжила еще грустнее:

— Троица распалась, а без объединенной силы Трое мне не хватает мастерства исцелить ее.

Снова навалилась пустота, тьма все сгущалась, пока не превратилась в вихрящийся мир, где за огромными деревьями рыскали звери, еще чернее окружающей бесконечной тьмы. А потом из бесформенной тьмы раздалось пение, прекрасное и убаюкивающее, зовущее к покою.

В самом центре этого черного мира вдруг возникла яркая точка. Она все росла и растягивалась, становясь дорожкой ртути, что вела девушку через мрак леса — путь к выходу, путь домой! За ним лежало счастье. Вокруг завывали волки. Брид осознавала, что оказалась в призрачном, потустороннем мире, но ей не хватало силы воли ни на что, кроме как пассивно наблюдать за происходящим.

Смутно различила она прекрасных златокудрых людей. Они пели и смеялись. А рядом ждал ее дивный молочно-белый конь.

— Идем, Брид, идем. Ты сделала больше, чем в силах обычного человека. Садись на коня, скачи через Ри-Эрриш. Скорее, скорее, вступи на нашу тропу — мы отведем тебя к Великой Матери, к блаженству единения. Спеши, Брид! Она ждет тебя! — манили они.

Душа Брид начала склоняться к их зову. В конце концов, для чего ей жить? Халь ненавидит ее. Троицы больше нет. Девушку одолевали слабость и растерянность.

— Дитя, твои страдания не напрасны! — окликнул нежный голос из тьмы. — Мне жаль, мне очень-очень жаль, но ты непременно поймешь меня.

— Морригвэн?

Брид сразу узнала этот голос, хотя никогда не слышала его таким, без хрипа и неуверенного старческого дребезжания. Голос Морригвэн звучал твердо, но ласково.

— Ты страдаешь — таков удел высших жриц. Это тяжкая ноша, но также и привилегия. Наша доля — самопожертвование, а не покой. Жизни наши посвящены Матери. Ты страдаешь за Нее. Прими же боль.

— Я так слаба. И так одинока, — возразила Брид.

— Радость моя, я учила тебя быть сильной, — мягко упрекнула ее Морригвэн.

— Он не любит меня.

— Жалость к себе! Ты не имеешь права жалеть себя.

Внезапно сияющий путь света, что манил Брид в грядущую жизнь, был прегражден. Морригвэн взяла ее за руки. Брид не узнала бы старшую жрицу — та стала такой прямой и сильной, руки ее были крепки и тверды, глаза сверкали.

— Возвращайся домой, Брид, и сражайся. Ты нужна им. Мы все терпим страдания, но если выживем, будем так сильны, что никому и никогда больше не одолеть нас. Встань и сражайся. Я не для того растила тебя, чтобы ты сдавалась перед пустячной болью! — Морригвэн сжала ей руку молчаливым пожеланием силы. — Старуха Ива не даст тебе умереть. Скажи Керидвэн, пусть отнесет тебя к Ведунье Иве.

— У меня нет сил...

Морригвэн привлекла ее к себе и крепко-крепко обняла.

— Возвращайся, Брид. От тебя зависят судьбы нас всех.

— Ива. Ведунья Ива, — в забытье пролепетала девушка.

 

22

 

— Она будет жить? Ты можешь помочь ей? — в тревоге спросил Халь.

— Не знаю, — честно призналась Керидвэн. — Я всего лишь одна и более не могу призвать силу Троицы. Я сделала все, что в моих силах, но она все-таки ускользает от нас. Мне остается лишь молиться за нее. — Жрица на миг умолкла и выразительно поглядела на Халя. — И за жизнь ее ребенка.

— Ребенка? — Юноша почувствовал, как краска сбежала с его лица. — Ребенка?

Пошатываясь, он поднялся на ноги, весь мир куда-то отодвинулся и померк.

Ребенок! То, что нужно, чтобы никогда не забыть о случившемся. Ребенок — постоянное напоминание о гнусном эпизоде. Халю позарез требовалось побыть одному. Поднявшись на стену, он устремил взгляд на золотые поля Фароны, на север, к Торра-Альте. Когда кеолотианская армия покинет эти края, он тоже уйдет, уйдет навсегда! Юноша сделал глубокий вдох, стараясь набраться внутренних сил. А когда повернулся, перед ним стоял Кеовульф.

Рыцарь сурово поглядел на младшего друга.

— Прости ее, Халь. Она — весь твой мир. Разве ты не понимаешь, что не можешь начать все заново! Твоя душа связана с душой Брид. Ты принадлежишь ей, а она принадлежит тебе.

— Она жрица. Она никогда не станет моей женой. Она уже замужем за своим догом, — с отвращением скривился торра-альтанец.

— Не позволяй ревности сгубить то, что было так прекрасно, — посоветовал широкоплечий рыцарь.

Халь покачал головой, но смысл слов Кеовульфа все равно ускользал от него. Халь хотел, честно хотел последовать доброму совету. Избавиться от гнусного чувства, что поселилось глубоко внутри и тянет все жилы, душит любовь к жизни. Он с силой ударил себя по виску, но лучше не стало. Опустив голову, юноша со злостью пнул куртинку пыльной травы.

— Тс-с, тише! — властно произнесла Керидвэн. — Она что-то говорит.

Халь упал на колени возле девушки, напряженно вслушиваясь.

— Пустяки. Что-то про ивы.

Он кивком указал на деревья, что клонили ветви вокруг.

Керидвэн покачала головой.

— Нет! Нет! Она имеет в виду Ведунью Иву! Ну, конечно!

Жрица с усилием поднялась на ноги и, жестом велев остальным побыть с Брид, заторопилась к деревьям.

Халь поглядел ей вслед, точно она сошла с ума.

Кеовульф несколько долгих секунд пристально разглядывал его.

— Знаешь, — спокойно произнес он, — я тут услышал кое-какие вести, которые помогут тебе отвлечься, пока ты не повзрослеешь и не перестанешь сам отравлять себе жизнь.

Халь метнул на него злобный взор.

— И какие же?

— Тудвал, брат Кимбелин! Он жив.

— Ура-ура. И что теперь?

Халь понимал, что последует какое-то продолжение, но не был расположен играть с Кеовульфом в отгадки. Последний раз он видел принца, когда овиссиец Тапвелл уволок его с острова чародеев в Кеолотии. Судя по всему, Тудвалу удалось сбежать от овиссийцев.

— Он в Торра-Альте.

— Что ты имеешь в виду? — напрягся молодой воин.

— Держит Торра-Альту. Похоже, добрая половина армии Дагонета живет припеваючи, охотясь на ваших кабанов и оленей, а также разъезжая на ваших лошадях.

— Что?! — В груди Халя вскипела ярость, но тут же утихла. — Дагонет отзовет его. Рыцарь кивнул.

— Он уже послал к нему гонцов, но они вернутся только через несколько дней.

— И? — осведомился торра-альтанец, чувствуя, что у друга припасены для него еще какие-то новости.

— У Дагонета неприятности. Он уже отсылает войска домой. Кажется, там объявилась какая-то тетка, которая считает себя законной наследницей Кеолотии. И у нее тьма-тьмущая сторонников.

— Что? В Кабаллане — и вдруг королева? Не смеши людей, Кеовульф, — фыркнул Халь.

— Нет, ты послушай. Они подняли мятеж.

Халь был рад поводу отвлечься. Это по крайней мере позволяло забыть о собственных проблемах. Но все же последняя весть, на его взгляд, скорее относилась к разряду розыгрышей. Нелепость какая-то. Непонятная особа утверждает, что, мол, по прямой линии происходит от давно скончавшегося короля Дардонуса и его законной супруги, смещенной предками Дагонета. Эта ненормальная требует себе Кеолотию ради своего сына и, более того, собрала целую армию, чтобы отстоять свои требования. Рабы из рудников Каланзира восстали, их поддерживает Кастагвардия. Говорят, армия уже подходит к столице, Кастабриции.

— Похоже, для кеолотианцев настали тяжелые деньки, — легкомысленно заметил Халь.

Дагонет был так убит горем из-за гибели наследника, что три дня не допускал к себе никого, кроме дочери. Его генералы взяли управление армией в свои руки. Отряды кеолотианцев один за другим вытекали из столицы и отправлялись к западным портам. Облегчение, что охватило Фарону по их уходу, ощущалось почти физически. За четыре дня город преобразился.

Но состояние Брид не менялось. Хотя Керидвэн призвала на помощь мать Харле, и вместе они пустили в ход каждую известную травку и каждое заклинание, Брид все так же лежала в болезненном забытьи.

Старая Ведунья Ива плакала возле постели девушки.

— Я сделала все, что могла, и молилась, чтобы ты спасла ее, Керидвэн.

Высшая жрица перевела взгляд со старухи на Халя и печально покачала головой.

— Без Троицы моей силы не хватает, чтобы спасти Брид. Мне очень жаль...

Халь развернулся и неловко зашагал прочь, не желая, чтобы жрица видела его лицо. Он не мог больше оставаться возле места, где умирала его возлюбленная, не мог видеть, как жизнь по капле вытекает из ее хрупкого тела. Сердце его отяжелело от горя и чувства вины. Юноша отправился в шатер Дагонета.

Кимбелин жалась к отцу. Оба они носили черное в знак траура по Турквину. Несмотря на внутренние государственные проблемы, король Дагонет не желал уезжать, пока не уладит все свои дела в Бельбидии. Судя по всему, он теперь высоко ценил союз с королем Рэвиком и хотел дождаться возвращения Тудвала. С севера вернулись гонцы, и, зная, что они приехали из Торра-Альты, Халь поспешил приветствовать их от имени своего брата.

Посланец соскочил с коня и опустился на колени перед Дагонетом.

— Ваше величество, ваш сын не желает уходить.

— Но я же послал ему свою печать. Тудвал должен отступить, — ужаснулся король.

— Нет, государь! Он взял крепость в вечное владение и угрожает послать армию на Фарону, — срывающимся от волнения голосом доложил гонец.

— Что за ерунда! — Бас Дагонета перекрыл общий гул недоуменных восклицаний. Халь воспрял духом, видя, что Дагонет стремится прекратить войну. — Теперь, получив свою дочурку назад, я вовсе не желаю драться с торговым партнером. Скажите моему мальчику очистить крепость. Эй, кто-нибудь! Подать мне пергамент! Наутро мы сами поскачем на север, чтобы уладить это маленькое недоразумение.

Вернувшись к брату, чтобы пересказать ему события, Халь обнаружил, что тот сидит уже куда прямее, а король Рэвик все так же предлагает ему помощь лучших придворных лекарей.

— Добудь мне коня, Халь, — прохрипел барон. — Коня! Мерзавцы захватили мой замок и моего сына. Он повернулся к своему государю.

— Рэвик...

Он надсадного вопля Бранвульф забился в припадке надсадного кашля, на подставленную ко рту ладонь брызнули капли крови. Керидвэн поспешно поднесла к губам мужа стакан. Все почтительно ждали, пока барон вновь не обрел дар речи.

— Рэвик, вы болван, вы отдали мою землю овиссийцам. Король Рэвик неуверенно кивнул.

— Кузен, сознаюсь, я дурно обошелся с вами. Но я не причинял зла вашему сыну. Я уже давно требовал отправить его ко мне, но овиссийцы клялись, что когда они взяли замок, его там не оказалось.

— Невозможно! Я оставил Торра-Альту в его руках. Он бы ни за что не презрел свой долг, — выкрикнул Бранвульф. — Никогда!

Жажда действия, желание взять контроль над событиями в свои руки придали барону сил. Он поднялся, хотя ноги у него и тряслись от усилия, требующегося на то, чтобы хоть стоять ровно.

— А того, кто посмеет заявить, будто мой сын способен увильнуть от ответственности, я проколю насквозь!

— Возможно, перед ним лежал высший долг, — осторожно предположила Керидвэн.

— Никакого высшего долга нет и быть не может! — рявкнул Бранвульф.

— Ну, конечно, есть высший долг, — отрезала Керидвэн. — Некронд! Спар — страж Некронда. Должно быть, он узнал о приближении овиссийцев и бежал, чтобы Яйцо не попало им в руки.

Бранвульф недовольно заворчал.

— И где же, скажите на милость, он сейчас?

Никто не ответил.

Чуть позже в тот же день, когда войско готовилось выступить на север, прискакал еще один гонец. Лицо его заливала мертвенная бледность, одну руку он держал на отлете, точно был ранен. Он заковылял к Рэвику, но, не дойдя, рухнул на четвереньки.

Солдаты подбежали поднять несчастного. Глаза его закатились, он быстро-быстро шевелил губами, но с них не слетало ни слова. Теперь стало видно, что рука у него вся разорвана, кости пальцев торчат из-под обглоданной кожи, с ладони свисают лохмотья мяса и сухожилий. Растолкав солдат, Керидвэн влила в горло раненому глоток одного из своих снадобий. Гонец закашлялся и начал отплевываться.

Сжав его за локоть, жрица оглядела пострадавшую руку, из которой были вырваны клочья мяса. Несчастный поднял на нее слабый взгляд.

— Тролли и хобгоблины, — выдохнул он. — Северные баронства ими так и кишат.

— Кеовульф, твой меч,— коротко бросила Керидвэн.

Снадобье начало действовать, и раненый, обмякнув, повалился ей на руки.

Халь невольно зажмурился и схватился за свой обрубок, услышав как меч, свистнув в воздухе, перерубает кость. Голос Керидвэн, приказывающей принести огня для прижигания и нитки, чтобы зашить рану, раздавался словно издалека.

— Тролли и хобгоблины? — переспросил юноша, желая заглушить отвратительный звук ампутации.

— Некронд, — холодно промолвила Керидвэн. Зловещее слово зазвенело подобно рогу, что разносится над огромной толпой.

Забыв о собственной боли, Халь заглянул ей в глаза.

— Ну где же Спар?

 

23

 

Корабль стонал и трещал. Обитый сталью нос резал гигантские льдины и они смыкались, сжимая прочный корпус в беспощадных тисках. Каспар вцепился в планшир, чтобы не упасть. Глаза его были прикованы к огромной белой фигуре, что плыла вслед за судном по усеянной осколками льда воде.

— Он у меня! Лунный камень у меня! — закричал юноша, зная, что дракон некогда владел подобным лунным камнем, хотя в том шарике застыло изображение Керидвэн, а не Перрена.

Двенадцать долгих лет дракон стерег лунный камень, а когда Каспар забрал его, чудовище поволокло свое гигантское тело через всю Ваалаку и Бельбидию, дабы попытаться вернуть утраченное сокровище.

Дракон взревел, царапая передними лапами край льда. Под весом его белоснежный пласт раскололся. Корабль рванулся вперед, а чудище ушло под воду и скрылось из виду. Но через миг показалось снова. Неуклюже, точно гигантский морж, оно ползло за ними, скользя по льду на гладком брюхе. За годы, проведенные в море, дракон разжирел и потому продвигался медленно, слабые ноги не могли поддерживать массивное тело.

Каспар раскрутил лунный камень на шнурке и швырнул его на лед. Кристалл пульсировал голубым сиянием. Нависнув над ним, дракон протянул длиннющий коготь и подцепил добычу. Несколько мгновений чудище терлось о камень мордой, из горла его раздавалось чуть ли не мурлыканье. В глазах отражалось наслаждение. Затем, должно быть, обнаружив, что это не тот лунный камень, что таит драгоценное изображение матери Каспара, дракон издал вопль, полный самой настоящей муки, и сдавил камень острыми, точно кинжалы, зубами.

Зверюга снова скользила на брюхе к кораблю. Каспар выпускал стрелу за стрелой, но все они отскакивали от спины дракона и вонзались в твердый, как кость, лед. На миг юноша уже думал, они спасены — лед проломился под тяжестью чудовища, и оно тотчас исчезло под водой. Кругом повисла тягучая тишина, лишь глухо завывал ветер, гуляя на свободе над морозными просторами. А затем все ахнули и, разинув рот, уставились вниз. Под тонкой полупрозрачной коркой было прекрасно видно, как длинная тень молниеносно скользит к кораблю. Все онемели от страха, зная, что сейчас произойдет.

— Держитесь! Цепляйтесь за все, что можете! — заорал Каспар, хватая Придди, которая все еще держала на руках Изольду.

Дерево затрещало. Корабль взмыл вверх и словно бы на миг завис в воздухе, прежде чем со страшной силой грянуться вниз. У борта вынырнула гигантская белая морда и яростно защелкала зубами, стараясь дотянуться до Каспара. С кривого клыка еще свисал на шнурке лунный камень. Из пасти дракона послышался свист, в глубине горла начал формироваться пузырь. Торра-альтанец кинулся ничком на палубу, закрывая телом Приддии Изольду. И вовремя — струя жгучего желудочного сока смертоносной твари пронеслась совсем рядом, чудом не угодив в них.

Изен со зверским ревом схватил в каждую руку по своей огромной стреле и, точно копья, метнул их в дракона. Оба отлетели от крепкой брони, не причинив ни малейшего вреда. Гигант в ярости помчался на врага, размахивая последним копьем.

— Изен, нет! Нет! — в панике закричала его сестра.

Громовой клич воина Ясеня перекрыл треск досок. Корабль вздрогнул и накренился под тяжестью исполинских когтей на планшире. Поток зеленой слизи залил Изена с головы до ног, но воин, не дрогнув, вскочил прямо на лапищу дракона.

Чудовище затрясло головой, неуклюже пытаясь дотянуться до врага. Вот ему удалось откусить Изену руку, но и одной рукой великий воин не уставал наносить удары, стараясь найти уязвимое место в броне дракона. Молниеносным движением дракон все же сумел поймать Изена у себя на груди и зажать в лапе. Вскинув голову, он с победоносным рыком сжал страшные тиски когтей. Хрустнули ребра, но сын Ясеня последним героическим усилием успел дотянуться до горла чудовища в самой его мягкой части и всадил туда копье. Хватка чудовища разжалась, выпуская Изена, дракон принялся мотать мордой во все стороны, силясь избавиться от копья. Движения его постепенно замедлились и он, кашляя и задыхаясь, рухнул на лед. Изен испустил ликующий вопль.

Все потрясенно замерли. Изелла спрыгнула с палубы и одним махом оказалась возле брата, что лежал в нескольких футах от корабля. Медленно выходя из ступора, Каспар оглянулся. Вокруг кричали люди. Дракон медленно погружался под воду и наконец внезапным рывком скрылся из глаз. Сердце юноши кольнула непонятная грусть. Последний из великих драконов Торра-Альты! Изен был все еще жив, хотя из огромной рваной раны на том месте, где прежде находилось его плечо, хлестала кровь.

Кто-то из экипажа потянул Каспара за рукав.

— Корабль тонет, и часа не продержится.

Схватив Придди, во время всех этих событий ни на секунду не выпустившую из рук Изольду, юноша швырнул девочку в объятия ее брата.

— Перенеси их на лед.

Пеннард мрачно кивнул.

К торра-альтанцу снова вернулась способность думать.

— Выкидывайте за борт все — еду, одежду, доски. Все, что может понадобиться нам для выживания, — громогласно закричал он.

Команда торопливо повиновалась. Последними на лед выкинули сани, которые должен был тащить Изен. Сгрудившись на льду, все наблюдали, как корабль медленно, дюйм за дюймом, погружается в воду. Каспар видел, что его спутников захлестывает отчаяние. Одни среди бескрайних льдов, на тысячи лиг от человеческого жилья, приюта и безопасности!

На юноше было несколько слоев одежды, да еще медвежий плащ — но и это не помогало против лютого холода. Без Изена отряду ни за что не преодолеть предстоящий путь — а Изен умирал.

Матросы развели огромный костер из обломков корабля, которые успели запасти, пока шхуна не потонула, и приготовились коротать ночь. Гигантский воин много часов метался в бреду, крича и пытаясь подняться, но с каждым часом все слабел и слабел. Помочь ему было уже невозможно — и, наконец, он затих.

Резкий ветер улегся, в неподвижном воздухе зазвенела несказанно прекрасная и печальная песня Изеллы. Каждый молился своим богам о том, чтобы великий воин, который спас жизнь всему отряду, обрел покой. На горизонте плясали странные огоньки, что придавали мелодии еще большую скорбь и таинственность. Придди подхватила траурный напев, и голоса певиц соловьиными трелями разносились в пустынной ночи.

Баюкая на груди малышку, Каспар жался к огню, оплакивая погибшего воина. Сын Ясеня умер смертью героя. Он спас их, когда никто другой не в силах был бы ничего сделать. Но как же теперь без него? Мысль эта все билась в голове Каспара, пока он не заснул.

На мир медленно опустился серый рассвет. Голова юноши, как обычно, пульсировала от боли, сны кишели крадущимися черными тенями, а в ушах звенел злобный смех. Молодой воин встряхнулся и легонько потер виски, чтобы унять боль. Весь ужас создавшегося положения нахлынул на него с новой силой. Уткнувшись лицом в Изольду, он сморгнул слезы, горюя уже не только об Изене, но и обо всех.

Жалящий ветер задул с новой силой, с неба посыпал легкий снежок. Вырвавшись из пут жалости к себе самому, Каспар закоченело поднялся. Кости ломило от холода. Молодой воин сразу же заметил: Трог и собака Пеннарда нашли что-то необычное. Он пошел взглянуть в чем дело и шагах в пятидесяти от лагеря обнаружил волчьи следы. Ох, только бы они принадлежали обычным тундровым волкам, а не черногривым тварям, притянутым Некрондом! Поспешив к спутникам, юноша решил не обременять их лишними страхами и не стал ничего рассказывать.

Пеннард беседовал с капитаном.

— Думаете, мы справимся? — спросил он рыжеволосого здоровяка, что уже с самого рассвета принялся энергично раздавать команды матросам.

Тот пожал плечами.

— Если вам и в самом деле надо идти, то путь лежит через вон те горы на горизонте. По ту сторону находятся деревни снежных людей. С виду-то это не так уж и далеко, но лучшие воины императрицы едва смогли вернуться, чтобы поведать об этом.

— А вы? — поинтересовался Пеннард.

— Я уже ходил этим маршрутом. Больше не хочу. — Капитан кивнул на восток. — Поведу людей домой в обход владений Императрицы. Я собирался плыть кружным путем после того, как высажу вас, но теперь придется топать пешком. Не знаю, далеко ли тут до ближайшего поселения, но по крайней мере Императрица никогда не станет искать в тех горах.

Он указал на гряду белых пиков, что скребли вершинами свинцовые тучи.

— Послушать вас обоих! — фыркнул Каспар и крепче обнял Изольду. — Радость моя, и как я позволил, чтобы все это случилось с тобой?

Его мутило, а энтузиазм и безрассудная отвага спутников раздражали просто немыслимо.

— У нас нет выхода, — провозгласила Изелла. — Я должна достать триночницу. Я не допущу, чтобы Артнау и Ведунья Ясеня умерли. Не допущу, чтобы гибель моего брата осталась напрасной.

Пока экипаж корабля мастерил волокушу из канатов и обломков корабля, Пеннард начал укладывать пожитки и провиант на сани, которые должен был тянуть Изен.

— Глядите, как легко катятся, — обрадовался он. — Нам всего-то и надо, что перевалить через ту гряду на севере. Совсем не то, что тащить целую армию в полном вооружении, да еще со всякими военными машинами.

— Глупец! — рявкнул на него Каспар. — Ты просто не представляешь, что нас ждет. Это же горы! Разве ты сам не видишь? Сейчас мы на равнине, перед огнем, и то подмерзаем. А там горы!

— Ну и что? На горы можно влезть, — беспечно отозвался сын оружейника. — Чего ты так боишься? На такой дурацкий вопрос и обижаться не стоило.

— Ты вырос в теплом климате, где всю зиму дует прибрежный ветер, и толком никогда не холодает. Ты никогда не был в настоящих горах. Холод вытянет из нас все силы, мы не сможем карабкаться по сугробам, а там, где сугробов не окажется, будет голый лед, отшлифованный ветром. Мы станем вязнуть в снегу, как в зыбучем песке, ветер обдерет кожу с лиц, а пальцы почернеют от мороза. Изнеможение, апатия, вялость — а потом смерть. Вот что нас ждет.

— Но мы должны хотя бы попытаться! — воскликнула Изелла.

Каспар слабо улыбнулся. Он и сам всю жизнь верил в то, что, как бы ни сложились обстоятельства, надо пытаться преодолеть их. А куда деваться? Он поглядел на север. Пытаться надо — иначе остается просто лечь и умереть здесь, на месте. Но он твердо знал: куда бы ни идти, на север или на восток, никаких шансов уцелеть нет. Однако человеческий дух от природы стоек — и, судя по всему, та же стойкость текла в венах народа Ясеня.

Юноша повернулся к Пеннарду:

— Ну что, по-прежнему хочешь идти со мной или попытаешь счастья с моряками? Ты волен идти, куда хочешь. И Придди тоже.

— Я не оставлю Изеллу! — запротестовала девочка. Пеннард перевел взгляд с моряков на сестру, а потом на Каспара.

— Я не брошу сестру. Да и потом, — жизнерадостно добавил он, — на том континенте у меня ничего хорошего не осталось, а коли ты и впрямь такой великий военачальник, вдруг я получу у тебя пост куда выше, чем мог бы заслужить при Императрице.

Каспар засмеялся, торгашеские замашки Пеннарда подняли ему настроение.

— С радостью дам тебе пост, Пеннард. Человеку с твоим мастерством у нас в стране дело всегда найдется.

— Тебе нужны военные псы?

— Разумеется, нет, но хороший оружейник всегда пригодится.

Пеннард шутливо нахмурился. Каспар восхитился его отвагой пред лицом самых мрачных обстоятельств. Подоив козу и накормив ребенка, торра-альтанец оглядел своих спутников.

— Нам надо как следует поесть и выпить как можно больше воды. Сохраняйте тепло. Натяните поглубже шапки и перчатки и ни за что не ешьте снег, даже если будет очень хотеться пить, не то сразу замерзнете. Пойдем цепочкой. Самые сильные будут прокладывать дорогу.

— Я знала, что ты не сдашься, — горячо промолвила Изелла.

Каспар не сумел улыбнуться в ответ. Охотница Ясеня уже вся посинела от холода. Она была такой хрупкой, такой нежной, и он сильно боялся, что именно Изелла станет первой жертвой мороза.

— Нагрузим на сани как можно больше еды, — решил он, принимаясь за дело. — Ко мне, Трог! — свистнул он псу. — И держитесь подальше от воды. Только промокнуть здесь не хватало — это верная смерть.

Капитан со своими людьми выступил первым, и Каспар вскинул руку, прощаясь с ними. Про себя он гадал лишь об одном: какой отряд погибнет раньше. Выбросив предательскую мысль из головы, юноша повернулся к собакам.

Густая шерсть Трога вся распушилась, чтобы было теплее. Похоже, терьер даже не замечал холода и весело носился кругами с сукой Пеннарда. Из пастей их вырывались облачка пара. Собаки с чем-то играли. Каспар свистнул еще раз, но они даже не обратили внимания на то, что отряд уже готовится уходить. Все выстроились в цепочку, держась за привязанную к саням веревку, чтобы вместе тащить припасы.

Собаки все так же носились, выдирая друг у друга игрушку, и торра-альтанец увидел, что это лунный камень. Каспар протянул к Трогу руку с таким видом, будто предлагает кусочек чего-то вкусного, и пес, обманувшись, выпустил добычу. Юноша победоносно схватил самоцвет и поспешно спрятал в карман. Обиженный терьер понурил голову и тоненько заскулил, сообщая хозяину, что тот поступает нечестно, а потом вперевалочку заспешил за подружкой.

— Не так быстро, — предупредил Каспар Пеннарда, который первым пошел впереди.

— Похоже, ты с самого начала решил быть как можно слабее. Заранее уверил себя, что мы обречены на смерть, — огрызнулся парень. — Тебе просто не хватает духу отдаться делу всему целиком.

Торра-альтанец придержал язык. Препираться — только силы попусту терять. Если кто из всего отряда и в силах вынести путь, так только он один. Каспар знал, что такое холод, привык к снегам и горным кручам и теперь надеялся лишь на то, что тепла его тела хватит, чтобы не дать Изольде замерзнуть. Толстый медвежий плащ не пропускал ветра, и Каспар молился о том, чтобы преодолеть ледяную пустыню, хотя логика подсказывала, что это не под силу даже ему.

Сомнения юноши все крепли и крепли. Не успел отряд достигнуть даже подножия холмов, а Придди уже начала плакать и спотыкаться. Чем выше поднимались путники, тем сильнее разыгрывался ветер. То и дело приходилось возвращаться и искать дорогу в обход трещин и скал. Собаки поджали хвосты и съежились, то и дело оглядываясь назад и нюхая воздух. Каспар проследил направление их взглядов, страшась, что по пятам за отрядом уже следуют голодные волки, готовые один за другим пожирать упавших и ослабевших. Очень хотелось надеяться, что это всего-навсего тундровые волки, но боль в голове предупреждала — человек-волк где-то рядом.

Щеки кололо, мышцы занемели от холода. Даже глаза мерзли, а уж ног Каспар давно не ощущал. Он предусмотрительно обмотал сапоги тряпками, но все равно сквозь лед тянуло холодом. Пеннард с каждой минутой все замедлял шаг, шумно и неровно дыша, и постоянно оглядывался, стремясь помочь сестренке.

— Пусть она едет на санях, — настаивал он.

Каспар согласился. У него не хватало духа оставить кого-то из спутников умирать, пока у самого еще сохранились силы, чтобы помочь. Тем более, а вдруг это дитя — Одна-из-Трех?

Изелла тоже начала спотыкаться и виснуть на веревке. Когда же путь преградила очередная утопавшая в сугробах долина, бравада Пеннарда разбилась вдребезги. Каждые пять минут он останавливался и в отчаянии озирался по сторонам. И наконец рухнул в снег.

— Мне надо передохнуть, — прохрипел он. Пурга на глазах заносила его снегом. Каспар покачал головой.

— Вставай, не то умрешь прямо здесь.

Оставив Пеннарда бороться с изнеможением в одиночку, он побрел дальше, тяжело налегая на веревку. Но когда сани завязли в очередном сугробе с подветренной стороны от гребня, повернулся к Придди.

— Тебе придется идти. Я не могу один тащить тебя. Тебе надо только добраться до вершины, там снег будет плотнее, и ты снова сможешь ехать.

Он знал, что на гребне ветер отполировал снег, образовав твердый наст, где идти будет хоть и скользко, но все же легче, чем по глубокому снегу, в котором ноги тонут на каждом шагу.

— Придди! — повысил голос юноша, когда девочка и не шевельнулась.

Похоже, у нее не было сил даже ответить. Бедняжка вся посинела от холода. Она чуть приоткрыла глаза, посмотрела на Каспара мутным взором, и снова закрыла их. Ну вот, страхи начали сбываться. А как там Изольда? Юноша заглянул себе за пазуху. Хвала небесам! Грудь малышки ровно приподнималась и опускалась. Вот и замечательно — значит, пока он идет, тепла его тела хватит, чтобы девочка не замерзла.

Оглянувшись, торра-альтанец заметил, что козы с ними больше нет — а он и не видел, когда она упала. Трог еще ковылял рядом, но уже в одиночестве. Поглядев назад, юноша разглядел неподалеку холмик снега, погребший собаку Пеннарда.

Сам Пеннард прополз несколько шагов на четвереньках, а потом, шатаясь, поднялся на ноги.

— Прости, Спар, что я сомневался в тебе. Считал тебя безмозглым бродягой. Считал, что ты недостоин владеть никакой силой. — Остекленевшие глаза неграферрца потемнели от внезапной новой мысли. — Так пусти ее в ход! Вытащи нас отсюда! Не то мы все погибнем. Призови великанов!

— Не могу, — с трудом просипел молодой воин.

Он и так уже ощущал присутствие страшных чудовищ, слышал слабый смешок, что ночь за ночью отравлял его сны. Юноша боялся, что стоит лишь ему прикоснуться к Яйцу, черный дух овладеет им.

Каспар честно поглядел на Пеннарда.

— Лучше погибнуть тут, чем очутиться в аду, куда перенесет нас Некронд.

Сын оружейника бросился на него, но у Каспара оставалось еще достаточно сил, чтобы отшвырнуть его и мгновенно выхватить нож.

— Не подходи! — прошипел он.

Ледяной воздух обжигал легкие.

Пеннард упал на снег, но отчаянно пытался подняться.

Ребенок! Надо позаботиться о ребенке! Обуреваемый одной-единственной этой мыслью, Каспар зашагал дальше, но скоро выдохся. В ушах звучало дыхание черной тени за спиной.

— Ты умрешь, а вместе с тобой и все, что тебе дорого, — издевался вкрадчивый голос. Где-то далеко слышался вой волков. — Прикоснись к Некронду, и вся твоя боль пройдет. Только дотронься до него, верни мне жизнь, и я прослежу, чтобы ребенок остался жить. Ты этого не сможешь, а я унесу его туда, где он будет в безопасности.

— Во плоти ты и сам тут ничего не сможешь, — возразил юноша, напуганный получеловеческим голосом.

— Смогу, смогу. Ведь я же теперь не человек. Я волк. Каспар начинал поддаваться искушению. Своя жизнь его уже не волновала — но жизнь малышки...

— Ты вправду спасешь ее?

Из вихрящейся вьюги вырисовалась тень в плаще, с накинутым капюшоном.

— Если ты дашь мне Некронд, ребенок будет жить.

Каспар невольно полез за пазуху, но тут рука его коснулась лунного камня, и юноша вновь заколебался. Изматывающий, вытягивающий жизнь холод мешал думать связно, юноша изо всех сил боролся с сонным оцепенением. Нельзя доверять человеку-волку! Тот просто-напросто украдет малютку и убьет ее. Да, но молодой воин знал: он умирает, а это — последний крошечный шанс спасти Изольду. Он заглянул в лунный камень и тотчас же ощутил страх злобного духа, что преследовал его. Тень отступила. В душу Каспара вновь хлынула надежда, он пристальнее вгляделся в матовое сияющее око.

— Перрен! Перрен! Помоги!

Ответа не было. На миг юноше показалось, будто камень потяжелел, разбух. А потом кристалл потемнел и задрожал, делаясь все тяжелее и тяжелее, так что Каспар с трудом удерживал его. Должно быть, решил торра-альтанец, это от веса горовика. А потом из самой сердцевины лунного камня вырвался сноп искр. Они взорвались вспышками пламени и медленно застыли, обрели форму. Лошади!

Каспар возликовал бы, оставайся у него хоть кроха энергии. Ослепленный внезапным возникновением ярко-золотых коней, он стоял, тупо таращась на них. Человек-волк исчез, стая его разбежалась, но юноша был убежден в том, что либо уже умер, либо умирает. Кони зашевелились, расступились и...

— Талоркан! — ахнул Каспар.

Бывший лесничий Абалона шагнул к нему, залитый ярким сиянием. Протянув руку, он выдернул Каспара из сугроба.

— Спар, я не сержусь на тебя. Я в бесконечном долгу перед тобой. Ты несешь мою душу.

Рядом с Талорканом стоял еще кто-то. На глаза Каспара навернулись слезы. Он видел ее — но лишь смутно, как разрозненные пятнышки света.

— Май, любимая...

Он протянул руки к утраченной возлюбленной. Талоркан преградил ему путь, однако в глазах лесничего читалось понимание.

— Идем, мы должны отвести тебя домой. Времени мало, нас уже догоняют.

Каспар понял, что имел в виду Талоркан. За ними с Май идет охота, лесничие Иномирья вот-вот схватят их, чтобы уволочь в темницы Абалона.

Юноша положил руку на шею коня.

— Остальные! — воскликнул он. — Надо вернуться за остальными!

— Что? На это нет времени.

— Без них я никуда не поеду, — стоял на своем молодой воин.

Талоркан смирился и вихрем умчался прочь, уводя с собой двоих золотистых скакунов.

Каспар погладил теплую шею коня из Иномирья. Шкура благородного животного сияла золотом, юноша никак не мог поверить, что это не сон, все страшился, что это лишь предсмертные видения, порожденные в умирающем мозгу холодом и усталостью.

С трудом преодолевая онемение во всем теле, он взгромоздился на скакуна и крепче прижал Изольду к себе. Рядом раздался тихий плач, и, повернув голову, Каспар увидел призрачные очертания Май. Молодая женщина выглядела слабой и усталой, руки бессильно висели вдоль тела, а плащ, который носила она при жизни, был весь в крови.

— Отдохни, Май, — произнес юноша. — Не мучай себя. Похоже, Май даже не слышала.

— Моя детка! — Она протянула руку. — Я должна увидеть ее. Я безумно скучаю по ней.

Она подошла так близко, что даже в лютой стуже на Каспара повеяло холодом. Май коснулась плаща, под которым на груди Каспара спала малютка. Девочка беспокойно зашевелилась в перевязи.

— Береги ее, — взмолилась Май.

— Она для меня — все, — заверил Каспар. — Все, что осталось у меня на память о тебе, Май, любовь моя. Но молодая женщина покачала головой.

— В Ри-Эрриш нет места лжи. Ты никогда не любил меня, никогда не любил меня по-настоящему. Хотел — но не любил меня так, как любит Талоркан, всецело и безоглядно. Теперь я принадлежу ему и вовеки больше не испытаю чувства вины, Спар. Не надо хранить мне верности.

— Но, Май, я люблю тебя! Она пожала плечами.

— Возможно, но не всем сердцем. Зато Изольду ты полюбишь всем своим существом. Каспар кивнул.

— Талоркан ждал меня на той стороне. Он безумно страдал, его только что обретенная душа умирала без меня. Он часть меня, часть моей души. Понимаешь? Он любит меня больше, чем себя самого. Но мы оба должны ждать, пока ты не доставишь Изольду домой, к Керидвэн. Мое дитя должно жить.

Призрак шагнул назад, обливаясь слезами, а из вьюги, ступая по рыхлым сугробам так, точно это была твердая земля, появились быстроногие кони. Талоркан кинул Каспару Трога, но на простом седле не было ни ремней, ни застежек, так что юноше пришлось просто-напросто положить пса перед собой поперек лошади.

Спутники Каспара льнули к спинам коней, слишком усталые, чтобы замечать необычность происходящего. Пеннард сжимал перед собой обмякшее тело сестры, Изелла ехала одна, крепко вцепившись в поводья, и молодой воин в который раз подивился ее выносливости.

Всадники скакали все выше навстречу лютой стуже, но исходившее от конских спин тепло не давало замерзнуть.

Каспар был настолько признателен за помощь, что даже не спрашивал, как же Талоркану это удалось. Лесничий скакал рядом с ним подобно тени, облачку пара, что иной раз обретает форму, а иной — не более чем горстка искрящейся пыли в вихре вьюги. Впереди высились два пика, два белых конуса. Ветра намели на них снежные гребни, похожие на конскую гриву. Между этими вершинами, как надеялся Каспар, лежал преодолимый перевал.

Скоро отряд поглотила вечерняя мгла, лиловые отсветы залили мир магическим огнем. Кони все мчались вперед по глубоким сугробам и, наконец, приблизились к перевалу. Здесь ветер дул сразу с двух сторон, образовывая на снегу твердый наст, которого еле касались копыта неземных скакунов. Местами на скалах синели полосы льда, чуть припорошенного легким снежком. Беглецы добрались вершины и остановились под прикрытием нанесенного ветром снежного карниза.

Рядом с Каспаром вновь зазвучал гулкий голос Талоркана:

— Отсюда вы уже доберетесь и сами. Мы вынуждены покинуть вас — погоня близка.

Между двумя пиками на вершине мира искрились и плясали призрачные огоньки. Каспар почувствовал, как вибрирует в нем магия Великой Матери, и понял: они стоят в средоточии силы. Конь под ним вздыбился и заржал, без сомнения, уловив ту же пульсирующую энергию.

Пеннард с Придди испуганно жались к шее лошади, но Изелла, как и предполагал юноша, уверенно выпрямилась в седле, хотя ее замерзшее лицо оставалось все таким же серовато-синим.

— Держите прямо. Найдете в снегу деревню.

Талоркан показал куда-то вперед, хотя за снежной круговертью Каспар ничего не разглядел.

Лесничий начал отчаянно вырываться. Из ниоткуда, из воздуха к нему потянулись цепкие руки. Лишенные тел, освещенные пляшущими искрами, они являли собой жуткое зрелище. Грудь Талоркана пронзило сразу несколько копий. Звонкий и чистый, но властный голос, в котором Каспар узнал голос Нуйн, вскричал издалека:

— Талоркан, мои ключи! Верни мне мои ключи! Следом зашумели другие голоса:

— Хватайте и женщину! Они будут наказаны. Коней, коней отберите! Никто не смеет безнаказанно проскользнуть во Врата Нуйн.

— Отвези мою дочь домой! — выкрикнула Май, но голос ее оборвался пронзительным воплем.

Множество рук вцепилось в нее, волоча беглянку прочь. Несколько мгновений она еще цеплялась за Каспара, однако как ни пытался он удержать ее, бестелесная плоть дымком проскользнула сквозь пальцы.

— Прощай! — крикнул юноша, когда призрак молодой женщины рассыпался облачком искр.

Сверкающий воздух взвился, закружился и сгустился в одну яркую точку, что взорвалась и исчезла, а Каспар так и остался на месте, бессильно уставившись в пустое пространство.

— Май! Май!

Рука Изеллы коснулась его плеча.

— Едем. Надо найти деревню.

Едва Талоркан исчез, тотчас же неподалеку раздался заунывный вой волка, потом второго. Враг вернулся!

Юноша послал скакуна в отчаянный, но по-прежнему плавный и грациозный галоп. Ему казалось — он летит над землей. На такой скорости даже черногривые хищники скоро остались далеко позади, по шею утопая в снежных заносах, которые золотистые скакуны Иномирья перелетали легко, как птицы. Теплое мерцание лошадиных шкур разгоняло царящую вокруг ночь. Окутанные сиянием всадники мчались вперед, и ветер, что хлестал в лицо Каспару, быстро сдул слезы с воспаленных глаз юноши.

Буран снова улегся, снежные вихри начали оседать на землю. Со спины скакуна Каспар видел далекий горизонт, где возле белой равнины притулились исполинские горы. Молодому воину показалось, будто средь однообразного пейзажа он различает какие-то круглые очертания. Только бы это оказалось делом людских рук! Он обернулся. Двойная вершина макушки мира уже затерялась вдали, лишь виднелись пляшущие лиловые отблески.

Пеннард глядел на своего коня, не веря глазам.

— Но как? — спросил он, когда отряд, чуть замедлив бег, поскакал по темному, загадочно мерцающему миру тундры к круглой тени, которая в такой глуши могла означать лишь присутствие человека. — Откуда они взялись?

Каспар умудрился растянуть окоченевшие губы в ухмылке и бросил очередной взгляд вперед, на круглую тень, в которой с этого расстояния уже угадывалась снежная стена.

— Из Иномирья.

— Но как же? Они ведь не призраки, — заспорил Пеннард.

— Через Врата Нуйн.

Теперь Каспар все понял. Он попросил Перрена о помощи. Должно быть, горовик отыскал Талоркана, ведь тот больше кого-либо ведал об Иномирье. А Талоркан, верно, провел коней через Врата Нуйн, один из путей между мирами.

Перед стеной, сложенной из твердого снега, отряд неуверенно остановился.

— Здравствуйте! — бойко окликнул Каспар на языке дальнего континента, не зная, что бы еще сказать.

Из-за загородки послышался рев, явно человеческий, но подражающий рыку медведя. Перспектива безопасного убежища воодушевила и подбодрила юношу, но один взгляд на Изеллу сказал: она все еще в самом тягостном состоянии. Торра-альтанец рысцой обежал вокруг стены, но не нашел никакого входа, если не считать маленького отверстия понизу, куда можно было с грехом пополам протиснуться. Но туда лезть наобум, пожалуй, небезопасно.

— Помогите! Нам нужна помощь! Тепла, еды, приюта! — закричал он.

Рычание продолжалось, так что юноша повторил свои мольбы на бельбидийском, но столь же безрезультатно. Тогда он попытался просить на других языках, которые знал, — наречиях всех других стран его родины и даже западного континента, где, по слухам, бриллиантовые моря сверкали так ярко, что неосторожного, заглядевшегося на их воды, ждала неминуемая слепота. Он знал всего лишь несколько — если быть точным, пять — слов на ваэрлогийском, но одним из них было слово «друг».

Рычание наконец прекратилось и кто-то взволнованно повторил это слово. Из гладкой снежной стены высунулось острие ножа и начало прорезать квадратное окошко. Маленькое красное личико, щурясь, уставилось на нежданных гостей, и Каспар спрыгнул с коня. Ноги пронзило резкой болью. Он растер колени и выпрямился.

— Друг! — повторил он по-ваэрлогийски. Собеседник его просиял.

— Друг, друг! — пролопотал он.

Каспар перешел на родной бельбидийский.

— Мне очень жаль, но это и весь мой запас ваэрлогийского.

Узкоглазое красное лицо омрачилось и что-то проворчало с какой-то, как показалось Каспару, вопросительной интонацией. Юноша принялся демонстративно поеживаться, растирать себя, топать и подпрыгивать на месте, демонстрируя, что замерз, а потом показал на Изеллу, что поникла в седле с таким видом, будто вот-вот упадет.

Физиономия в окне кивнула и исчезла. Из снега опять высунулось тонкое лезвие, и скоро в стене появился проход. Каспар зажмурился, глаза кололо от ослепительного сияния снега. Внутри не оказалось никакого укрытия, только свора псов, и он уже испугался, что тут им помощи не найти. Втянув за ограду своего и изеллиного коней, он подхватил дочь Ясеня, когда та бессильно сползла с седла.

— Спар! — прошелестела она.

— Не волнуйся, теперь ты в безопасности, — заверил он. — Теперь я о тебе позабочусь.

Глаза охотницы улыбнулись, хотя лицо так замерзло и задубело от холода, что девушка еле шевелила губами. Низкорослый житель снегов разразился новой бурчащей фразой, на этот раз полной восторга, и, взяв Изеллу за руку, повел ее к центру огороженного пространства. Из норы показалось четверо его соплеменников, с головы до ног закутанных в шкуру какого-то зверя с необыкновенно длинным и косматым мехом. Судя по всему, такая одежда здорово сковывала движения. Неуклюже заковыляв к стене, вся четверка принялась заделывать проход снаружи вырубленными из снега плитами, а потом кое-как протиснулась обратно через узкий туннель.

Скакуны явно обрадовались защите от ветра, однако у Каспара не было для них ни воды, ни корма. Оставалось только надеяться, что удастся восполнить это чуть позже. Все равно пока ему было и не до них — Изелла и Придди отчаянно нуждались в помощи. Вокруг норы в центре свернулось на солнышке штук двадцать собак, подвернув под себя густые и пышные хвосты, чтобы уберечься от холода. Одна-две из них зарычали на лошадей, но большинство больше заинтересовал Трог. Белый терьер умудрился кое-как вильнуть хвостом, но был слишком измучен стужей, чтобы знакомиться с сородичами.

Путники из последних сил побрели к отверстию — простой дыре, внутрь которой вела деревянная лестница, сделанная, надо думать, из выброшенного морем плавника. Не успел Каспар помочь Изелле спуститься, как по лестнице проворно вскарабкалось с полдюжины молодых людей. Кинув беглый взгляд на нежданных гостей, они буквально прилипли к скакунам, ахая и восклицая. Видно, здесь никогда не видели и обычных-то лошадей, не говоря уж о золотых. Кто-то из юношей осторожно протянул руку к ближайшему коню.

— Только не ешьте их, — предостерег молодой воин по-бельбидийски.

Хотя дикари глядели на него непонимающе, он понадеялся, что они поймут, кто хозяин этих диковинных зверей.

Внизу оказалось тепло! Восхитительно тепло. Скоро Каспара начала бить неудержимая дрожь — это озябшее тело пыталось восстановить кровообращение.

Комната, куда провели путников, представляла собой просто-напросто выдолбленную в снегу просторную пещеру. Торра-альтанец подивился: он и не представлял, что сугроб может достигать такой толщины, ведь высотой пещера была футов двадцать, не меньше. Совсем как бобровая хатка, или подземные жилища племени Ясеня, подумал Каспар, заметив отходящие в разные стороны туннели, что вели, надо полагать, в пещерки отдельных семей. В середине, под сводчатым куполом, горел небольшой костерок, и в первый миг юноша поразился: как это пламя не растопило снег и не прожгло дыру до самой земли. Но оказалось, что очаг обмазан глиной. Топливом служило не дерево — на столь крайнем севере оно, надо полагать, являлось материалом весьма ценным, — а что-то вроде масла, должно быть, жир какого-то зверя.

Каспара пригласили сесть на ковер перед огнем, и юноша развернул Изольду. Вид у девочки был сонный, она вся заледенела. Молодой воин не на шутку встревожился. Его окружало кольцо любопытных лиц. Мужчины пожимали плечами в знак полной беспомощности, но их тут же растолкала низкая, но невероятно толстая старуха. Поцокав языком и поворчав, толстуха сунула Каспару котелок с каким-то вонючим красно-бурым месивом — мол, корми ребенка. Юноша подозрительно принюхался — похоже на жеваное сырое мясо. Обмакнув туда палец, он предложил сомнительное угощение Изольде, но та и не притронулась.

Старуха снова поцокала и потащила Каспара к женщине, что, скрестив ноги, сидела поодаль от огня, кормя грудью крупного голенького крепыша. Старуха что-то сказала ей, и молодая мать сунула своего ребенка в выстланную мехом люльку и взяла Изольду. Малышка жадно схватила сосок и прильнула к теплому телу женщины, радуясь молочку. Каспар с неимоверным облегчением улыбнулся, благодаря кормилицу. Теперь, когда за Изольду можно было больше не волноваться, в голове юноши осталась лишь одна мысль. Точнее, две: согреться и поесть. Хотя тепловатую воду, которую предложили хозяева, он пить мог, но желудок так сжался, что от первого же куска твердой пищи Каспара затошнило. Дрожащими руками отложив жирное мясо, он отпил еще несколько глотков воды. По пальцам рук и ног разлилась пульсирующая боль, это к ним постепенно возвращалось тепло. А вот кончика носа юноша так до сих пор и не чувствовал.

Охотница Ясеня застонала от боли. Каспар был рад — значит, согревается. Женщины снежного народа хлопотали над Изеллой и Придди и уже успели раздеть их, оживленно болтая и сплетничая над хрупкими телами гостий. Им выдали по легкой кожаной тунике — в теплом жилище ничего более солидного и не требовалось. Мужчины откровенно таращились на Изеллу, выпучив глаза и открыв рты.

Ночь и следующий день пролетели как во сне, под стоны и завывания ветра в высоком узком дымоходе над очагом. Каспар нервничал, как там на этом ветру их чудесные кони, но после того, как он заржал по-лошадиному и показал наверх, один из мужчин успокаивающе толкнул его — лежи, дескать, не дергайся, и нарисовал картинку. Юноша уяснил, что коням построили укрытие из снега и чем-то кормят, однако, чем именно, он даже вообразить не мог.

Каспар расслабился. Аппетит вернулся к нему, и юноша, можно сказать, зубами прогрыз себе путь сквозь огромные ломти мяса, что аборигены готовили над огнем. Каждому досталось по куску, которого, по представлениям молодого воина, запросто хватило бы человек на пять-шесть. Разговаривать с этими людьми он по-прежнему не мог, но мало-помалу научился преодолевать эту проблему, рисуя картинки на покрытых сажей стенах или указывая на рисунки, которые дикари изображали на внутренней поверхности шкур и обвешивали ими все стены.

— Кит! — воскликнул юноша. — Это же китовое мясо!

И откуда только посреди тундры могло взяться китовое мясо? После того как аборигены показали ему несколько грубых набросков, он понял, что они охотились на диких яков и огромных белых медведей, а шкуры продавали китобоям в обмен на еду и ворвань. Каспар ткнул пальцем в странную картинку, изображавшую корабли с необыкновенно высокими носами. Матросы с этих кораблей на рисунке гарпунили китов.

— Пожалуйста, отвезите меня к ним, — дрожащим голосом взмолился он.

Ведь здесь изображены корабли, а ему так нужен корабль, чтобы вернуться домой!

Дикари усиленно закивали, и Каспар задумался, поняли ли они хоть слово. Он показал на китобоев снова и постарался жестами втолковать, что хочет уплыть на этом корабле. Дикари поглядели на него, как на помешанного, и, пожав плечами, завыли, подражая ветру. Каспар слишком устал, чтобы спорить. Он откинулся к стенке и улыбнулся сквозь слезы. Несколько дней назад юноша был уверен, что и сам он, и все его спутники обречены на смерть. Думал, его милое дитя замерзнет насмерть на макушке мира. И вот Изольда, заливисто смеясь, играет перед огнем с Придди, живая и здоровая. А значит, остается и надежда.

Впервые за много дней он вновь обратил внимание на Изеллу. Охотница наелась, ее странная серебристая кожа вновь сияла, глаза горели. Юноша снова подивился, и как это сумел отказаться от ее предложения. Мужчины из снежной деревни мгновенно выделили красавицу из остальных гостей и теперь, когда она стала чувствовать себя лучше, пара-другая юнцов так и норовила подобраться поближе. Подойдя к дочери Ясеня, Каспар покровительственно обнял ее за плечи.

Она улыбнулась, потом засмеялась.

— Я же говорил, мужчины вашего племени не могут устоять против меня.

Каспар глупо ухмыльнулся.

Народ снегов мало-помалу стянулся к покрытым мехом скамьям, что образовывали круг по периферии комнаты, и завели низкую, протяжную песнь, полную визгов и всхлипов, зато очень мелодичную. До Каспара постепенно дошло, что они поют песню ветра.

Пение убаюкало юношу. Следующие тринадцать дней и ночей путники провели в подснежном жилище. Каспар каждый день просил отвезти его к кораблям, но каждый раз наталкивался все на ту же реакцию. Толстые низкорослые жители тундры твердили что-то невнятное и зазывали, подражая ветру. Разочарованный, молодой воин проводил целые дни, возясь с Изольдой и обучая своих спутников начаткам бельбидийского, в котором они продвигались довольно бойко, ибо язык их континента не так уж сильно от него отличался. Проснувшись же на четырнадцатый день, Каспар понял: что-то изменилось.

Душераздирающие завывания ветра в дымоходе затихли. Северяне уже проснулись и деловито собирались в дорогу. Каспара и его спутников замотали в толстенные шкуры. Даже Трог, над тонкой шкурой которого дикари все время смеялись, был обернут, а лапы его перевязаны, чтобы защитить нежные подушечки. Выбравшись наверх, в яркий хрусткий мир, молодой воин и его товарищи обнаружили там коней, а жители снегов свистом подозвали псов, что все это время терпеливо поджидали хозяев на поверхности. Собаки возбужденно подтявкивали и скулили, пока их запрягали в сани, а Каспар гадал, как же они так стойко переносят холод.

Скача вслед за санями на золотистом скакуне Иномирья и спрятав Изольду за пазуху в уютном меховом конвертике, молодой человек поражался еще и скорости, какую развивали эти псы. К вечеру вдали, нарушив однообразие заснеженного белого мира, показалась ярко-зеленая морская гладь.

Скоро процессия уже стояла над вместительной естественной гаванью, где болтались на якоре пять кораблей. Как и китобои на рисунках в снежной деревне, суда отличались высокими носами и острой кормой. Один из этих кораблей отвезет их на родину...

У Каспара сжалось сердце, на глазах, что болели от постоянной необходимости щуриться — слишком уж ярко отражалось солнце от хрустального снега, — выступили слезы.

— Изольда, — пробормотал он, — мы едем домой.

 

24

 

Посланец Тудвала громко сопел у огромных дубовых дверей, что вели в манор Бульбака. Король Рэвик избрал поместье себе под командный пункт за близость к баронству Торра-Альты.

— Мне велели вернуть вам послание, — заявил гонец с характерным кеолотианским акцентом, втаскивая в зал тяжелый мешок.

Мышцы на толстых руках вздулись от натуги.

Сердце Халя подкатило к горлу. Один из людей Рэвика заглянул в мешок и с пронзительным воплем выронил его на пол и в ужасе убежал.

Халь шагнул вперед. Открывать мешок одной рукой было неудобно, но юноша кое-как справился. И сглотнул, преодолевая дурноту.

— Унесите это. Пусть несчастных похоронят и благословят по обряду, — распорядился он, передавая мешок стоящему рядом солдату.

— Что там? — осведомился король Рэвик, приподнимаясь из-за стола в парадном зале Бульбака.

— Вы не захотите этого знать, — заверил молодой воин.

— Я король и должен знать.

— Головы, — лаконично отозвался Халь. — Головы гонцов.

Большинство несчастных были моложе его. Война есть война, но это уже чересчур!

Король сморгнул, однако ястребиное лицо его осталось твердым.

— Продолжай, добрый человек, — кивнул он Халю.

Тот быстро отдал честь и, наконец-то выдворив Пипа из комнаты — юнец стал до возмущения непочтителен теперь, когда нелегкое положение сплотило всех дворян в единый крепкий узел, — вернулся к брату. Бранвульф сидел перед самым огнем, накрытый теплым медвежьим плащом, но все равно дрожал. Однако хотя бы голос его вновь приобрел силу, и барон явно лидировал в спорах. Обсуждали тревожные вести, доставленные сыновьями Бульбака, и гнусного зверя, что втащили они во двор манора. Однако скоро все замолчали: король Дагонет поднялся из-за стола, дабы побеседовать с одним из своих посланцев, который, запыхавшись, вбежал в комнату.

Халю не потребовалось напрягать слух, чтобы расслышать, как страшно взревел король при новостях о ситуации в Кеолотии.

— Королева Рейна! — язвительно прогремел он. — Да никто слыхом о такой не слыхивал. Даже среди бандитов с Каланзирских гор таких нет!

— Она утверждает, будто происходит пег прямой линии от короля Дардонуса и его законной жены. Она и примкнувшие к ней рабы уже захватили Кастагвардию, — доложил гонец.

Халя проблемы Кеолотии не волновали. Единственное, что требовалось ему от Дагонета, — войска, чтобы помочь отобрать у Тудвала Торра-Альту. Однако большинство людей союзного короля уже давным-давно отплыли обратно на родину усмирять восстание рабов. Теперь при короле осталась только личная гвардия — человек сто, не больше.

Молодой воин перевел взгляд на Бульбака. Овиссийский барон в сильном волнении расхаживал взад и вперед, пока Кеовульф отдавал распоряжения о подготовке транспорта для женщин — чтобы отправить их на юг, в безопасное место. Едва рыцарь приехал в Иотунн, Кибиллия, что во время отсутствия мужа жила со своей семьей, гордо показала ему сына. И с той секунды Кеовульф сделался другим человеком. С несвойственной ему нервозностью он рвал и метал, требуя, чтобы Кибиллия немедленно присоединилась к принцессе Кимбелин, которой король Дагонет повелел немедленно вернуться на юг. Принцесса уже была готова к отъезду.

Однако уговорить Кибиллию оказалось не так легко.

— Но, милорд, я не видела вас целый год, а вы сразу же отсылаете меня, — сетовала она, надув прелестные алые губки. Рыцарь ударил кулаком по столу.

— Вы, госпожа моя, сию же минуту отправитесь в Калдею вместе с моим сыном. — Притянув супругу к себе, он пылко поцеловал ее. — Женушка, делай, что тебе сказано.

В конце концов упрямица согласилась уехать — исключительно ради сына. Стоило Кибиллии покинуть манор, Кеовульф заметно расслабился и снова смог участвовать в военных советах.

К собравшимся вокруг стола присоединился барон Бульбак.

— Объединенная армия Тудвала и Годафрида отобьет любую лобовую атаку. Торра-Альту слишком легко защищать. Но если бы небольшой отряд сумел как-то тайком проникнуть в крепость, освободить ваших, Бранвульф, людей и взять Торру изнутри, у нас еще был бы какой-то шанс.

Бранвульф пробурчал что-то в знак согласия.

— Так-то оно так, но как же этому отряду проникнуть внутрь? — спросил Рэвик.

Барон Бранвульф пожал плечами.

— Никак.

— Все же овиссийцам с вашими лучниками не сравниться, — напомнил ему король.

— Да. Но все равно у подножия Торра рыщут волки. А если даже мы ухитримся ценой огромных потерь миновать их, с троллями, а уж тем более с хобгоблинами нам нипочем не справиться, — объяснил Бранвульф. — Ущелье наводнено ими, вы все сами видели размеры той твари, что приволокли сыновья Бранвульфа. Хобгоблины едят все, что только попадет в их грязные лапы, по ночам нападают на скот даже в амбарах, а уж невооруженного человека убить им проще простого.

Все закивали головами. Халь поморщился, вспомнив тощее, жилистое тело хобгоблина. Мерзкая тварь была ростом примерно с самого юношу, из безгубого рта торчали острые зубы, а за поясом торчали ножи. Судя по тому, сколько скота находили в полях убитым, освежеванным и полуобгрызенным, в окрестностях бродило множество подобных чудищ.

— И все же это возможно.

Халь придвинулся ближе к столу, уселся на табурет и потянулся к кувшину с элем. Выпив большой глоток, он отер губы и постучал по карте, что лежала перед его братом.

— Вот Торра-Альта.

Он провел пальцем к северу от замка, привлекая внимание слушателей к узкому проему в западном склоне ущелья, незначительной черточке на карте.

— Здесь с Желтых гор сбегает речка Белоструйная. Она прорезает в скалах глубокую теснину. И примерно на середине этой теснины в утесе есть трещина, что ведет к древним каменоломням.

Бранвульф кивнул.

— А ты прав, Халь. Если удастся заманить этих тварей туда, то несколько человек запросто смогут пробраться в замок и освободить моих людей из темницы. — Он просиял, но тотчас же снова помрачнел. — Только вот имеется тут один монументальный недочет.

Бранвульф уже мог понемногу передвигаться самостоятельно, хотя от малейшего усилия все еще заходился мучительным кашлем.

— Четыре десятка бойцов, — продолжал Халь, точно не слыша последних слов старшего брата. — Этого хватит, чтобы задержать их в каменоломне. Выход очень уж узок.

— На приманку, — произнесла Керидвэн, дабы пояснить ситуацию.

С тех пор как из ивовой рощи таинственным образом вышла мать Харле, молодой воин практически не видел жрицы — обе женщины целыми днями просиживали возле Брид. Глаза Керидвэн ввалились, руки чуть заметно дрожали. Застывшее от напряжения лицо сказало Халю то, что он хотел знать: Брид не стало лучше, даже мать Харле не нашла способа спасти ее. И сознание этого лишь укрепило решимость юноши.

— Да, на приманку, — с напускной бодростью согласился он. — Эти твари необыкновенно прожорливы. Если нагнать в ущелье всякого скота, волки и хобгоблины так и сбегутся туда, а группа тщательно отобранных воинов запрет их в теснине.

Бранвульф заразился его энтузиазмом:

— Да, это должно сработать: освободить путь, чтобы остальные тем временем попытались захватить замок изнутри.

— О чем вы говорите? — прорезался сквозь мужские голоса голос Керидвэн. — Глупость несусветная.

— Это военный совет, — к барону ненадолго вернулись былые силы, — а не бабская говорильня со всякими сантиментами.

Керидвэн не удостоила эти слова ответом.

— Я согласна с тем, что замок надо брать изнутри, но ни один из тех, кому выпадет удерживать волков и хобгоблинов, не останется в живых — ни один. Едва хобгоблины покончат с добычей, они накинутся на людей. И вся разница только в том, сколько они сумеют продержаться, сколько времени дадут остальным на то, чтобы пробраться в крепость. Бранвульф кивнул.

— Ты права, госпожа моя. Поэтому-то я лично возглавлю их. Халь покачал головой.

— Нет, Бранвульф, ты еще недостаточно окреп. Если нам необходимо ворваться в замок и освободить наших людей, то любая минута на счету. Так что отряд в каменоломню поведу я. — Он обвел взглядом сидевших за столом. — Но приказывать кому-либо идти со мной нельзя. Это должен быть осознанный выбор.

— Уверен, среди моих людей добровольцы найдутся, — прогремел Бульбак. — Из-за этих хобгоблинов и волков мы потеряли огромное количество скота, и потеряем все, если не прогоним их восвояси. Хватало с нас и волков, а тут еще эта пакость...

— Я пойду, — поднялся средний сын Бульбака, Тан, высокий, в отца, уже тоже с изрядным брюшком и лицом, поразительно старым и изможденным для человека, еще не приблизившегося и к сорока. — Они убили мою жену и ребенка. Они забрали у меня все. Я буду сражаться. Я буду одним из этих немногих.

— И я с тобой! — вызвался его брат Оксвин.

— Нам нужно всего-то четыре десятка, — повторил Халь. — Выход из каменоломни очень узок. Если мы заманим их туда, удерживать проход будет просто.

Бранвульф похлопал его по спине.

— Ты прав, Халь. Ты поведешь отряд. Но я тоже пойду.

— Нет, — отрезал юноша. — Не пойдешь. Ты должен вести людей в Торра-Альту.

— Нет! Ты вообще никуда не пойдешь, Бранвульф, — вмешалась Керидвэн. — Никто не сомневается в твоей храбрости, но у тебя еще просто-напросто нет сил.

— Кто же тогда поведет людей потайным ходом, чтобы освободить узников? Кроме меня, некому, — указал барон.

— Есть, — негромко ответил Халь. — Пип.

— Пип! — расхохотался барон. — Мальчишка, простолюдин.

— И всем сердцем настоящий торра-альтанец, — напомнил молодой воин. Барон заворчал.

— Гм-м-м... сначала поговорю с ним, а там уж решу. — Он умолк, чтобы откашляться и отхаркаться, а потом тяжело оперся на плечо младшего брата. — Четыре десятка, говоришь?

Тот кивнул.

Барон хладнокровно качнул головой, но вдруг сорвался:

— Нет, Халь, нет! Я не могу позволить тебе идти на верную смерть. Никто из вас не уцелеет, никто.

— На войне всегда убивают, а мы ведь воины. — Юноша упрямо вздернул подбородок. — Я не боюсь.

— А следовало бы. Мало тебе руку потерять? Ты мой брат. Когда наш отец лежал при смерти, я обещал ему позаботиться о тебе, тогда еще годовалом малыше. Разве так заботятся?

Барон прижал платок к губам и отер кровавую пену.

— Милорд, мне больше не для чего жить. После того что я совершил с Брид, мне жизнь не в жизнь. Но сражаться я еще могу, могу стоять насмерть. У меня есть рунный меч, для него мне и одной руки хватит. И потом, всегда остается надежда.

— Там никаких надежд не будет, — проворчал Бранвульф. — Если даже все пройдет, как задумано, и вы сумеете продержать их там хоть целых полдня, то стоит вам повернуться, чтобы бежать, как они насядут сзади и разорвут вас на клочки.

Споры не утихали до глубокой ночи. Халь не хотел умирать, но знал: у него есть долг, нельзя оставить Торра-Альту Тудвалу, чтобы тот продолжал совершать из крепости набеги на всю Бельбидию. Тревожась за Бранвульфа, а еще больше — за Каспара, который так и пропадал неизвестно где, молодой воин, наконец, отправился в постель, но спал плохо. На рассвете его разбудили известием о нападении на деревню Иотунн. Хобгоблины вырывали младенцев из рук матерей и пожирали их. А что еще хуже, на пороге уже стоял очередной посланец Тудвала с тяжелым мешком в руках.

Желая уберечь остальных от того ужаса, что таился в мешке, Халь сам взял его.

— Пока вы не покоритесь принцу Тудвалу, каждый час здесь будет прибавляться новая голова, — мрачно сообщил гонец.

Король Дагонет, все еще уверенный в том, что сын его либо и сам в плену, либо просто не знает о том, что отец ищет мира, слал в Торра-Альту гонца за гонцом. Но теперь никто не желал идти: от предыдущих-то посланцев вернулись лишь головы. Когда первый из слуг Дагонета отказался повиноваться, разгневанный король всадил в сердце ослушнику кинжал.

— Никто не смеет идти мне наперекор. Никто!

Кроме Тудвала, подумал Халь и, приподняв брови, вернулся к горячим дебатам с бароном Бранвульфом. Отчаявшись придумать план получше, чем заманить хобгоблинов в каменоломню, братья ожесточенно спорили, и Халь остро осознавал, что пока они тут препираются, там, в Торра-Альте, гибнут люди.

Кроме того, смущали новости с западного побережья Бельбидии: королю Рэвику доложили, что в Писцеру приплыло множество каких-то странных, невиданных кораблей с очень высокими носами.

Однако эта новость вскоре забылась из-за другой, куда более трагичной: погиб один из сыновей Бульбака. Широкогрудый барон пришел в неистовство.

— Если понадобится, я пойду один! — взревел он, хватаясь за тяжелый меч, что висел на стене в зале. — Эй, люди, кто со мной? Мы уже столько дней вязнем в сплошной болтовне, а никому так и не удалось придумать план лучше, чем у Халя. Мой народ гибнет, я в ответе за него. Я положу этому конец! Если убрать хобгоблинов и троллей, то есть еще шанс ворваться в крепость. А значит — наша задача ясна. Я первым встану на выходе из каменоломни и буду стоять насмерть, сколько потребуется.

Хелена, его жена, отказавшаяся покинуть мужа, разразилась рыданиями:

— Нет, муж мой, нет!

— Я думал, ты давно разлюбила меня, — произнес он с удивительной нежностью.

— Разумеется, я люблю тебя! — Баронесса залилась румянцем.

— Почему же все эти годы ты так скверно обращалась со мной? — ласково спросил Бульбак, заключая супругу в богатырские объятия.

Та пожала плечами.

— Таков уж мой нрав. Ты сам бы не хотел, чтобы я изменилась. Но, умоляю тебя, пусть на вылазку идут лишь одинокие воины.

Бульбак крепче обнял ее.

— Бесценная моя любовь, я уже стар, сыновья готовы занять мое место и любой из них прекрасно может править баронством. Так что мне в самую пору идти.

— Нет! — настаивал Дагонет. — Тудвал сам уйдет! Я же приказал...

Он не докончил фразы. На пороге зала стоял воин в разорванной и залитой кровью одежде, на голове у него зияла рана.

— Я знаю тебя! — обвиняюще вскричал король Кеолотии хриплым срывающимся голосом. Воин кивнул.

— Я возглавлял эскорт принцесс. Хобгоблины пощадили меня лишь для того, чтобы я отвез вам вести. Принцесса Кимбелин и леди Кибиллия взяты в плен.

— Моя дочь! — застонал Дагонет. — Опять!

Беды Дагонета мало волновали Халя. Молодой воин искал глазами Кеовульфа. Рыцарь весь дрожал и держался за спинку стула, чтобы не упасть. Лицо его было бледно как мел, расширенные глаза потемнели.

Перехватив взгляд друга, калдеанец ринулся к нему.

— Халь, ради всего святого, у них моя жена и ребенок. Мой сын! В следующий раз в мешке окажется его крохотная головенка и голова Кибиллии. Ты мой друг, я не хочу терять тебя, но ты должен заманить этих демонов в каменоломню, чтобы я прорвался в Торра-Альту и спас свою жену и сына.

Всеобщее внимание привлек сокрушительный треск. Барон Бульбак с силой хватил мечом по столу, перерубив его пополам.

— Сперва мой сын, а теперь еще это! Они забрали мою дочь! Пусть я тысячу раз погибну, лишь бы спасти ее! Кеовульф сжал зубы.

— Надо приготовиться.

Его била неудержимая дрожь.

— А теперь послушайте. — Никто более не препятствовал Халю, и молодой воин взял командование на себя. — В Торра-Альту может проникнуть лишь небольшой отряд.

Бранвульф кивнул.

Халь не собирался открывать местоположение тайного входа: ни один торра-альтанец не выдаст уязвимых мест крепости.

— Кеовульф, тебя поведет Пип. Он знает вход и туннели, что ведут к темнице. Сперва освободите торра-альтанцев. А потом отправляйтесь за Годафридом, Тапвеллом и Тудвалом.

— Сын нужен мне живым! — прорычал Дагонет. — Он похитил у меня Кимбелин и поплатится за это.

— Я должен отобрать добровольцев, — негромко промолвил Халь и зашагал прочь из душного зала Бульбака.

Отряды бельбидийцев, ополчение с полей Наттарда, Иотунна и равнинных деревушек Торра-Альты, а также горстка людей Дагонета стояли лагерем вокруг манора Бульбака. Усталые, плохо обученные ополченцы вынуждены были постоянно нести стражу, каждую ночь отражая нападения полчищ хобгоблинов.

Халь велел всем собраться и, встав на сухую каменную стену, обратился к ним с речью:

— Нас мало и с каждым днем становится еще меньше. Даже принцесса Кимбелин и дочь барона Бульбака взяты в заложники. Тапвелл с Тудвалом требуют, чтобы мы отдали им все королевство. Если не остановить их, погибнем мы все, до единого. У меня есть план, как их разбить.

Он не кричал, голос его, спокойный и властный, легко разносился над притихшей толпой.

Халь не стал посвящать солдат в детали своего плана, сказал лишь, что от тех, кто отправится с ним, потребуется величайшее самопожертвование, какое только можно вообразить.

— Едва ли хоть один человек из тех, кто пойдет со мной, вернется домой живым, — хладнокровно произнес он. — Но если мы погибнем, то с сознанием того, что отдали жизни ради спасения остальных. У нас хотят отобрать все: наши земли, наших жен, наших детей. Мы не допустим этого! Мы встанем грудью против врага и по истечении веков имена тех, кто отдал жизнь за других, останутся в истории. Кто со мной?

По рядам прокатился дружный рев, и прошло несколько минут прежде, чем Халь смог продолжать:

— Вы все — славные воины, но мне требуется совсем немного народа. Пусть те, кто готов идти, через час явятся ко мне на передний двор. Проведите это время с толком. Поговорите с друзьями, хорошенько подумайте. Не принимайте решение на горячую голову, второпях. Если нам суждено пасть в битве — пусть мы умрем свободными людьми, по собственному нашему выбору. Я приветствую вас и горд тем, что стою среди вас.

Отсалютовав солдатам, юноша спрыгнул со стены и вернулся в манор. По полю у него за спиной разлилось молчание, подобного которому Халь никогда еще не слыхал прежде.

Задолго до истечения условленного часа во дворе собралось больше семидесяти человек. У Халя упало сердце — так не хотелось самому выбирать смертников. Что еще хуже, среди них был Пип.

Молодой воин отозвал паренька в сторону.

— Ты не пойдешь, — твердо заявил он. Пип бросил на него обиженный взгляд.

— Мой отец отдал жизнь за барона. Я не посрамлю его.

— Пип, я знаю, какой ты храбрый. — Халь стиснул его плечо. — Но тебя уже выбрали для другой задачи. Мальчик нахмурился.

— Небось бегать с поручениями в тылу и не путаться под ногами.

Халь улыбнулся, хотя сердце у него сжалось при мысли о том, как ему будет недоставать нахального юнца.

— Нет, Пип, барону надо, чтобы ты провел Кеовульфа с отрядом избранных в замок. Больше некому.

— Вести Кеовульфа! Вести отряд! Пип расплылся в улыбке от уха до уха. Халь хлопнул его по спине.

— Я горжусь тобой, парень. Тот заухмылялся еще шире.

— Знаете что, мастер Халь? Я тоже вами горжусь! Глаза молодого воина защипало от слез.

— Что ж, Пип, ступай. Доложись барону, и он все тебе объяснит.

Отправив мальчика, Халь оглядел добровольцев. Число их уже близилось к сотне и все нарастало. Как же отобрать требующиеся сорок человек? Дождавшись окончания срока, молодой лорд повернулся к толпе. Во дворе тотчас же воцарилась мертвая тишина.

— У кого из вас есть дети? — напрямик спросил он.

Поднялось около тридцати рук. Халь улыбнулся.

— Спасибо. Вы храбрые воины, но нам не подходите.

Они по большей части выглядели обрадованными и по одному, по двое потихоньку выскользнули прочь, оглядываясь через плечо. Халю требовались люди, которые будут стоять насмерть, не вспоминая в последний момент, что им есть ради кого жить. Эти не будут жалеть, что их не взяли.

Он поговорил с остальными и отпустил всех слабых или больных. Как выяснилось, еще с полдюжины солдат скрыли, что у них тоже есть дети. Халь быстро убедил их уйти — всех, кроме одного.

— Послушайте, мастер Халь, я никогда не думал, что умру за Торра-Альту или там за родину, но понимаете, посмотрите сюда. — Доброволец задрал рубашку и продемонстрировал уродливую выпирающую шишку на животе. — Опухоль здоровенная, а за последний месяц выросла ровно вдвое. Мне что так, что так умирать.

Халь кивнул.

— А мечом владеть ты еще в состоянии?

— О, покуда я еще силушки-то почти не потерял. Всю жизнь пшеницу жну. Скошу для компании еще десяточек жилистых гоблинов. — Солдат ухмыльнулся, оскалив желтые зубы.

Через пару часов Халь сумел отобрать свои сорок человек.

— Выступаем завтра, — сказал он им. — До тех пор проститесь с родными и друзьями, уладьте все незаконченные дела. Встретимся снова за ужином.

Отпустив добровольцев, молодой воин отправился в главный лагерь и остановил проходящего солдата.

— Найди мне менестреля.

— Менестреля, сир? Халь кивнул.

— Да, менестреля. Хоть какого-нибудь.

Он вернулся в зал Бульбака взглянуть, как продвигаются приготовления к битве. Брат улыбнулся юноше сквозь застывшую в глазах скорбь. Лицо его осунулось. Халю было трудно глядеть на барона без слез. Скоро появился бард, и Бранвульф удивленно оглядел хлипкого чудаковатого человечка с головы до ног.

— На кой ляд тебе вдруг понадобился менестрель? Халь усмехнулся.

— Захотелось перед смертью услышать, как меня воспоют как героя. Вкусить, понимаешь ли, славы. А иначе и умирать как-то невесело, — пошутил он и, поманив к себе барда, вручил ему кусок пергамента. — Это список имен. Тебе в этой битве отводится очень важная роль. Сложи славную песню с этими именами и спой ее хорошо. Это всё имена отважных бойцов.

Разыскав кузнеца, Халь велел ему сделать зловещего вида крюк, чтобы прицепить на культю. Следующие несколько часов юноша провел, просто расхаживая среди добровольцев, ободряя их, а потом вернулся к брату — тот все еще разговаривал с Пипом. Решив, что сейчас не самый подходящий момент для прощания с Бранвульфом, Халь пожал руку Пипу.

— Удачи, мастер Халь! — пожелал паренек. — Вы хороший человек. Самый лучший.

— А то я сам не знаю! — усмехнулся Халь. Кеовульф протянул ему руку.

— Спасибо. Там мой сын. — Он показал на север, туда, где стояла Торра-Альта. Халь кивнул:

— Ты уж постарайся его вытащить. Было огромным счастьем знать тебя, друг.

Кеовульф кивнул в ответ:

— Взаимно. Счастьем и честью.

Халь пожал руки всем, кого знал, даже королю, хотя это было и трудно после всех зверств, жертвой которых юноша стал по приказу Рэвика. Крепко обнял Бранвульфа, а потом Керидвэн и, наконец, набрал в грудь побольше воздуха. Предстояло еще одно прощание.

Брид стонала во сне, от боли поджав коленки к груди. Хотя она не проснулась, но глаза ее глядели куда-то в пустоту, руки были сжаты, лоб нахмурен. Халь сел рядом с возлюбленной и несколько минут неотрывно глядел на нее.

— Брид, я люблю тебя, — произнес он. — Люблю от всего сердца, всей душой, но все равно никак не могу простить ни тебя, ни себя.

Он попытался взять ее за руку, но пальцы девушки закостенели от боли. Истинные чувства Халя внезапно прорвали возведенные гордостью барьеры, и он уткнулся лицом в шею невесты.

— О, Брид, и как я только мог так с тобой поступить!

Харле и все, с ним связанное, вдруг напрочь утратило былую важность. Халь разразился рыданиями и умолк, лишь ощутив, что кто-то стоит у него за спиной. На плечо легла легкая рука.

— Халь, мне жаль, мне так жаль. Мне не хватает сил исцелить ее. Нужна магия Троицы.

Халь торопливо отер глаза. Если Брид умирает — тем лучше, что самому ему суждена ранняя могила.

— Ты не винишь меня? — спросил он Керидвэн. Почему-то в ее присутствии он чувствовал себя совсем мальчишкой.

— Нет, не виню. Никто не любил ее сильнее тебя. — Жрица поцеловала его в лоб и улыбнулась. — Я пришла сказать, что, разумеется, не отпущу тебя и твоих людей без рун войны.

Халь криво усмехнулся в ответ.

— Спасибо. Они придадут мне отваги.

— Даже руны не сделают тебя отважнее, чем ты есть, Халь. Таких храбрецов, как ты, просто нет, не было и, сдается мне, уже и не будет.

Халь улыбнулся и сжал маленькую руку жрицы.

— Керидвэн, я хочу, чтобы ты сделала для меня еще кое-что.

Она кивнула.

— Спар. Когда найдешь его, передай, что я его люблю. Керидвэн печально улыбнулась в ответ.

— Передам, конечно, но в этом нет нужды. Он знает, что ты любишь его, точно так же, как и ты знаешь, что он любит тебя.

При мысли о племяннике, неизменном друге и спутнике детских лет, на глаза Халя снова навернулись слезы. Если существовал на свете человек, с которым молодой воин особенно хотел бы сейчас проститься, так это Каспар. Но потом Халь перестал жалеть, что Каспара сейчас нет рядом. Пылкий Спар ни за что не отпустил бы его одного, отправился бы на верную смерть вместе с ним. В груди у молодого воина все сжалось. Может, написать другу письмо? Нет, не стоит, никакие слова не отразят всего, что сейчас на душе, не передадут всю силу чувств. Вместо этого Халь снял кольцо и протянул его Керидвэн.

— Отдай ему. — Молодой воин скорбно поглядел на лежащую без сознания Брид. — Ей я могу ничего не передавать, потому что сам принадлежу ей. Я буду ждать ее на той стороне, я не могу уйти без нее.

Поцеловав напоследок возлюбленную, Халь поднялся: пора на встречу с добровольцами. Сорок его избранников сидели вокруг костра в сторонке от главного лагеря. Они скупо отхлебывали эль из пущенной по кругу фляги и заедали его лучшим мясом Иотунна, поджаренным хлебом и винной ягодой из Калдеи. Халь думал, ему кусок в рот не полезет, но, увидев оживленные лица солдат, заставил себя улыбнуться и скоро ощутил, что больше не приходится себя заставлять, улыбка сама просится на губы. Да, пусть очень скоро всем, собравшимся тут, суждено умереть, зато они умрут, как подобает смельчакам.

— Менестрель, пой! — приказал он.

Эль был сладок, как мед, но с легкой горчинкой, что придавала ему самый смак. Однако, отхлебнув воды, Халь подумал, насколько же она вкуснее любого эля. Оглядываясь по сторонам, молодой воин словно впервые замечал, как прекрасен огонь костра, как красивы звезды, что одна за другой вспыхивали на темно-синем небе.

А песня все не смолкала. Куплет за куплетом менестрель восхвалял доблесть каждого из участников вылазки. Халь был доволен менестрелем и тем, что у него получилось. Добровольцы дружным хором подхватывали припев, и скоро уже все члены небольшого отряда перезнакомились и даже сдружились.

Один из них поднял кружку:

— Всю свою жизнь я был вором, презренным вором, а вот теперь наконец и мне выпала возможность хоть чем-то послужить людям. До чего же приятно, когда тебя хвалят!

Остальные наперебой спрашивали добровольцев, чем угодить им этой ночью. Женщины сами, без зова, сбежались к костру, мечтая возлечь с одним из воинов и зачать сына от такого храбреца. Но никто в отряде не польстился на эти утехи, боясь разбить ощущение зародившегося братства. Они натирались маслом и наряжались в лучшие одежды, готовясь к утру. Халь точил меч и, доведя его до совершенства, уснул.

Когда забрезжил бледно-розовый рассвет, юноша проснулся и стал ждать обещанного прихода Керидвэн.

Облаченная в белое жрица, крошечная фигурка на фоне занимающегося солнца, стояла перед отрядом. Рассветные лучи окутывали ее, вычерчивали алым тонкий силуэт. Приблизившись, Керидвэн повернулась, лучи солнца упали на прекрасное молочно-белое лицо, зажгли величественным пламенем волосы. Она запела — ив утренней тишине полился дивный, исполненный магии мотив. Неожиданно резким и яростным движением жрица воздела жертвенный нож и вонзила его себе в руку. Порез был неглубок, но кровь так и хлынула, стекая ручьем по тонкому запястью и пальцам.

Керидвэн торжественно выждала, пока кровь не заполнит маленькую плоскую чашу. А потом начертала на щеках и лбу каждого воина Тиу, руну войны.

Взявшись за руки, добровольцы выстроились в круг, и жрица благословила их. Халь ощутил магию этого круга: сердца и воля всех воинов словно бы соединились воедино.

Закончив последние сборы, они приготовились выступать. Халь повернулся лишь один раз: бросить последний взгляд на манор и своего брата, что все стоял, подняв руку в знак прощания. Керидвэн уже вернулась к крыльцу и с головой ушла в разговор с какой-то низкорослой фигуркой, рядом с которой плясал на поводу ретивый конь. Халь вскинул руку в прощальном салюте и во главе отряда поскакал на запад, в горы.

За следующие несколько миль добровольцы собрали двести голов лошадей, коз и коров, чтобы уж точно угодить хобгоблинам на любой вкус, и, гоня стадо перед собой, двинулись через тенистые долины, медленно загибая на север, покуда через три дня не добрались до Белоструйной. Вдоль реки отряд следовал на восток, и вот по обеим сторонам, сменив пологие склоны долины, встали отвесные утесы ущелья.

Наконец, к вечеру третьего дня, добровольцы добрались до старой каменоломни. Вход туда являл собой просто-напросто узкую расщелину в северном склоне ущелья. За расщелиной открывалось нечто вроде полой чаши, притулившейся на ладони острых гор. При свете луны стадо загнали в каменоломню, а вход туда загородили.

Перед рассветом добровольцы зарезали две дюжины голов скота, а сами спрятались, ожидая восхода, с которым должны были объявиться и стервятники. Огромные птицы, описывающие широкие круги в поднебесье, непременно привлекут внимание троллей и хобгоблинов. Халь приказал своим людям отойти на безопасный выступ высоко над ущельем, откуда река Белоструйная была видна, как на ладони, вплоть до слияния с более широким ущельем.

Даже под теплыми плащами дрожа от предрассветного холода, добровольцы ждали. И вот ущелье озарили лучи солнца, и в этом свете стали видны хобгоблины — шлепая босыми ногами, торопливо, как муравьи, гнусные твари спешили на пир. К досаде Халя, вместе с ними шло не более дюжины троллей, но по крайней мере хоть в отношении хобгоблинов план сработал. Молодой воин до боли в глазах вглядывался вниз, пытаясь пересчитать врагов. По примерным прикидкам, в этой густой колыхающейся массе было не менее тысячи отвратительных длиннолапых существ. Что ж, тем лучше. Сейчас капкан сомкнется!

Через час панические крики обреченных на убой животных затихли, а вниз по ущелью бежали лишь немногие опоздавшие. Халь решил, что пора сниматься с места: надо занять позицию прежде, чем пирушка в каменоломне закончится.

Выстроившись в шеренгу по пять человек, добровольцы молча шагали на гнусное урчанье и кваканье хобгоблинов. Подойдя к выходу из каменоломни, они перегородили его и выждали, покуда довольное чавканье не сменилось визгом и пронзительными воплями: то мерзостные твари дрались из-за последних кусков добычи. Халь знал: час настал. Набрав в груди побольше воздуха, он всецело сосредоточился на своих людях и предстоящей им задаче.

Как великолепен он был в эту минуту! Утреннее солнце сияло в черных, как вороново крыло, волосах, бросало блики на чисто выбритое лицо, натертое маслом тело. В земле перед ним, готовые к броску, торчали пять копий. На спине Халя в ножнах висел рунный меч, за поясом — пять метательных ножей и кинжал. Подбитая кожей кольчуга была специально промаслена, сапоги лоснились, а черные глаза сияли от возбуждения. Халь махнул правой рукой, разминая мускулы, и еще раз оглядел ряд своих людей: все собранны, сосредоточены и готовы к бою.

Упиваясь каждым глотком свежего торра-альтанского воздуха, молодой воин напряг слух, силясь уловить первое же свидетельство того, что враг двинулся к выходу из каменоломни. Страха не было и в помине. Халем владело странное воодушевление, от выброса адреналина напряженное тело буквально звенело нетерпением.

Они дают Пипу и Кеовульфу шанс, оттянув на себя хобгоблинов — да. Но на то, чтобы пройти подземным ходом, освободить узников, захватить замок изнутри, требуется время. И потому Халь со своими добровольцами должен удерживать здесь врага столько, сколько это вообще в человеческих силах. Молодой предводитель сражался во множестве пограничных стычек и всю жизнь готовился к битвам. Он уже потерял счет ранам, но не раны страшили его сейчас — а предстоящая физическая нагрузка. Шутка ли — много часов подряд, без передышки, орудовать тяжелым мечом? Вот что волновало его сильнее всего. Хватит ли сил, выносливости?

Халь улыбнулся бойцам рядом с собой. Сыновья Бульбака, Оксвин и Тан словно вросли в землю, крепкие и незыблемые, как гранит. Оба отличались отвагой, однако Халь ощущал напряжение, что сковывало их стальными обручами.

— Слушайте! — произнес у них за спиной один из людей Бульбака.

Сам Халь еще ничего не слышал, но земля под ногами начала дрожать. От скал над головой добровольцев откололся огромный кусок с грохотом и покатился вниз, увлекая за собой настоящий оползень. Сокрушительная лавины замерла буквально в нескольких футах от воинов. У выхода из каменоломни сверкнуло на стальном клинке солнце, и тотчас же за первой вспышкой последовали все новые и новые, точно там, в тени, разгорались мириады мерцающих звездочек.

Халь поднес к губам рог. Скалистая теснина огласилась надменными звуками вызова на бой. Повернувшись к своим воинам, молодой лорд усмехнулся:

— День наш! Вот он, миг славы!

 

25

 

По левому борту китобоя серой грядой тянулся отрог Ваал-Пеора, мыса на западном побережье Ваалаки. Каспар, за последнее время наконец-то свыкшийся с качкой, немного постоял, жадным взглядом вбирая очертания долгожданной земли, но скоро отвлекся на ту, что занимала его мысли на протяжении всего плавания. Насколько успел он заметить, все без исключения матросы также не могли оторвать глаз от Изеллы.

Непостижимо прекрасная, невообразимо грациозная, охотница Ясеня охотно смеялась и шутила с моряками, легко скользя по всему кораблю, распевая дивные песни и рассказывая старинные легенды. Китобои любили слушать Изеллу и любоваться ее легкой походкой. Она вселяла в сердца надежду и веселье, разгоняла страх и уныние.

А глядя, как она играет с Изольдой, Каспар не мог удержаться от смеха, хотя такой роскоши, как смех, не позволял себе очень и очень давно. До чего же отрадно было вновь вкусить радость жизни! Изелла частенько садилась вместе с Придди и малышкой — и все втроем они катались по палубе, заливаясь беспричинным хохотом. Беззаботное веселье дочери Ясеня заражало — и Каспар ее просто обожал. Корабль находился в море уже несколько недель, и с каждым днем юноша все больше и больше думал о своей прелестной спутнице.

В конце концов она снова пригласила его в постель, и на сей раз торра-альтанец не стал отказываться: Май простилась с ним, и он волен был согласиться. Никакими словами не выразить, не передать то блаженство, что он познал в ее объятиях — то чисто физическое, небывалое наслаждение близости с дочерью Ясеня. Но и эта незамутненная радость уже омрачилась. Сам по себе акт, похоже, для Изеллы ровным счетом ничего не значил. Хотя юноша лучился от удовольствия, она ненасытно жаждала все новых и новых утех. На его, Каспара, взгляд — даже слишком ненасытно. Навязчиво. Там, где он искал любви, она искала лишь развлечения.

Юноша пожал плечами. Хоть временами отношение Изеллы к нему и обижало, теперь это уже не имеет никакого значения. Завтра они увидят Бельбидию — от волнения Каспар даже спать не мог. Но когда они, наконец, высадились на западном побережье Овиссин, и нога его коснулась родной земли, радость возвращения вытеснил страх. Каспар оглядел тихую бухточку, где причалил корабль, — маленькая деревенька близ гавани была пуста и заброшена, ветер хлопал ставнями и дверями.

Каспар взял малышку у Придди — девчонка еще, чего доброго, возьмет да растает в тенях, больно уж легко у нее это получается. Попав на твердую землю после убаюкивающего покачивания корабля, Изольда разбушевалась, и юноша лишь с большим трудом запихнул ее в перевязь и закутал в плащ от ветра.

— Что случилось? — в руку ему скользнула прохладная ручка Изеллы.

Торра-альтанец беспокойно высвободился и потрогал макушку. Шрам опять болел, в голове мутилось. Избавиться бы хоть когда-нибудь от этого постоянного недуга!

— Думаю, волки.

— У нас прекрасные лошади. Вряд ли кто-нибудь, пусть даже эти жуткие черногривые волки, о которых ты нам рассказывал, сумеет поймать нас, — бодро отозвалась Изелла.

Свежее дыхание обдавало лицо Каспара. Юноша отступил на шаг, слишком остро воспринимая столь близкое соседство.

Охотница Ясеня засмеялась:

— Ваш народ воспринимает себя слишком уж серьезно. Живи в полную силу, наслаждайся жизнью! Вдохни воздух! Он так сладок, а солнце светит так ласково. — Она протянула руку к солнечным лучам, лицо ее сияло. — И у нас есть надежда, ведь мы в твоей стране и обязательно найдем драгоценную триночницу.

Каспар снова поскреб голову.

— Прежде чем отправляться на поиски Рейны и триночницы, я должен отвезти Изольду домой и передать Некронд в надежные руки.

— Что? — Изелла мигом посерьезнела, весь ее шарм куда-то улетучился. — У Ведуньи Ивы нет времени ждать. Чего же мы медлим? Надо спешить!

Она птицей взлетела в седло, нетерпеливо торопя остальных.

Покрепче привязав Изольду, Каспар тоже сел на коня и, свистнув псу, направился через пустошь, что раскинулась над деревней. Изеллу он усилием воли изгнал из мыслей. Сейчас нужна ясная голова — слишком уж многое идет не так, как должно быть. И не просто покинутый рыбацкий поселок или давящая тишина над пустошью — в воздухе буквально витало ощущение беды.

Золотистые лошади пронзительно ржали и натягивали поводья, застоявшись после долгих недель плавания. Каспар радовался их быстроте. Слабея от тупой боли, что пульсировала в мозгу, он вел отряд вдоль южного края Желтых гор. Серебряный ларчик с Некрондом, обернутый в толстый слой меха, болтался у него на груди. Но даже и это убежище казалось до жути ненадежным. Тем более что Изольда постоянно теребила цепочку.

Дороги кругом были абсолютно пустынны. Куда девалось промышленное оживление этого зажиточного края? На смену ему пришло настороженное затишье.

— А тут совсем не так, как ты рассказывал, — упрекнула Придди.

Когда отряд остановился покормить Изольду, Изелла сорвала стебелек вероники.

— Совсем, как твои глаза, — сказала она. — Такие же ярко-синие.

— На меня твои чары не действуют, — предупредил он.

— Ни один мужчина против нас не устоит. Мы неотразимы. Каспар рассмеялся над ее самонадеянностью.

— Не стану спорить, Изелла, ты отчасти помогла мне забыть боль, и я думал, что полюблю тебя, но похоть — еще не любовь.

— Ты неисправимый романтик.

— А что, это плохо? — обиделся он.

— Ну, конечно! Ты слишком легко огорчаешься и не умеешь как следует наслаждаться жизнью.

— Любовь, — вздохнул молодой воин, вспоминая последние секунды, проведенные с Май, — вот самое долгодействующее возбуждающее средство.

Дочь Ясеня залилась неудержимым смехом, как будто в жизни не слышала такой вздорной идеи, но внезапно веселье ее угасло.

— Полно, Спар, мне приходится куда хуже, чем тебе. Мой народ умирает, как Госпожа Ясеня. Если я как можно скорее не отыщу эту самую триночницу, о которой ты рассказывал, земля больше не услышит тихого шелеста шагов племени Ясеня. Так что давай поспешим, но помни, не бывает ничего настолько серьезного, чтобы ради этого лишать себя радостей, что так щедро дарит нам Великая Мать.

Скакуны Ри-Эрриш неслись с такой головокружительной скоростью, что скоро просторы Овиссии остались позади. Каспар приближался к родному ущелью. Отряд проехал мимо трех разоренных ферм на южных склонах торра-альтанских гор, на душе у юноши становилось все неспокойнее. Следующая ферма тоже пустовала, дверь амбара хлопала на ветру, и молодой воин свернул с проезжей дороги, чтобы выяснить, в чем тут дело. Заборы были сломаны, кругом — ни признака жизни.

— Гляди! — вскричала Изелла, и Каспар поспешил к ней. Повсюду вокруг виднелись какие-то странные тонкие продолговатые следы.

— Что это?

— Хобгоблины! — вскричала Изелла. — Народ Тёрна. Гнусные бродяги, дети выгребных ям! Какое еще лихо вызвало этих тварей сюда из их сырых пещер?

Отряд поспешил дальше, к лесам, среди которых лежал вход в ущелье. Когда Каспар огибал груду валунов, скатившихся с голых склонов Желтых гор, сердце у него подкатило к горлу. Еще миг — и впереди покажется возлюбленный дом, вознесенный над ущельем замок Торра-Альта. Натянув лук, юноша ударил пятками коня, направляя его в сгущающиеся сумерки. Но в ужасе ахнул. Там, где из века в век вился на ветру Драконий Штандарт Торра-Альты, нынче реяла черная голова Овиссийского Овна.

Каспар добрую минуту таращился на флаг, разинув рот, как вдруг осознал, что отряду грозит опасность. Ожидая, что в любую минуту они напорются на засаду хобгоблинов, или из леса выскочит стая волков, он стал выискивать путь к отступлению. Но уж менее всего на свете Каспар рассчитывал в эту минуту увидеть своего же коня.

Огнебой легкой трусцой выбежал из-за деревьев не далее пятидесяти футов от того места, где остановился отряд. При виде золотых кобылок жеребец радостно заржал, встряхнул головой и принялся рыть копытом землю. Рядом с ним стоял маленький человечек со светлыми песчаными волосами, огромными глазами, длинным худым лицом и разболтанными движениями.

— Долгонько же вы добирались, — произнес он, уперев руки в боки.

— К-к-как? Папоротник, откуда?.. — запинаясь начал Каспар.

Лесик замахал на него руками, мол, на вопросы и объяснения времени нет.

— Я не смог сделать, как ты велел, и отвести Огнебоя в Торра-Альту. Подобрался как можно ближе и стал подкарауливать в Иотунне кого-нибудь из твоей родни. Твоя мать сказала, ты возвращаешься, и я учуял тебя в ветре. — Папоротник с отвращением поморщился. — Ты был рядом с ним, гадким человеком-волком.

— Мама, отец... они живы? С ними все в порядке?

Лесик пожал плечами.

— Они в маноре Бульбака.

— Но что они там делают, если над Торра-Альтой флаг Годафрида? — спросил напуганный и сбитый с толку юноша.

— Овиссийцы, хобгоблины и волки! — ответил Папоротник с таким видом, будто это все объясняло. — Но отбить замок обратно не удалось и Халь...

— Что — Халь?

От резкого приступа паники Каспар весь побелел, во рту пересохло.

— Повел отряд на север, к каменоломне у Белоструйной, оттянуть на себя хобгоблинов. Идея в том, чтобы дать Кеовульфу время войти в замок, но у того ничего не вышло, так что теперь Халь и его люди погибнут понапрасну. Бранвульфовы воины не могут до них добраться из-за...

Каспар уже не слушал. Каменоломня у Белоструйной! В обычных условиях — два дня пути, но на подаренной Талорканом лошади он доберется туда и за час.

Юноша торопливо снял перевязь и вручил ребенка Придди.

— Заботься о ней. Папоротник, отведи их к моей матери! — крикнул он через плечо, вихрем уносясь прочь.

На такой скорости было даже трудно дышать. Каспар прильнул к плечам лошади, воли их сливались воедино.

— Быстрей! Быстрей!

Он снова и снова вонзал каблуки в бока кобылке.

Черное кольцо стервятников в небе сообщило ему, что поле битвы близко. Порывы ветра доносили отвратительную вонь гниющих внутренностей, кругом гудели пронзительные вопли, более всего напоминающие крик цапли. У Каспара стыла в жилах кровь, а голова болела так, точно тысячи крохотных человечков врубались в мозг топорами. Мышцы сводило от ужаса, мысли разбегались. Юношу радовало лишь одно: воздух дрожал от величественной и внушающей ужас песни метала, а это означало — Халь жив. В голосе рунного меча звучали громкие ноты триумфа, упоения победой.

Въехав на скалы над ущельем, Каспар наклонился и посмотрел вниз. Первые несколько секунд он даже не понял, что именно видит: дно ущелья кипело густой колышущейся массой каких-то существ. Каспар прищурился, вглядываясь, что это за твари. Длиннорукие, длинноногие, тощие, буро-зеленые — должно быть, это и есть те самые хобгоблины. Затаптывая упавших сородичей, они лезли вперед, атакуя горстку людей, что защищали узкий выход из каменоломни.

Не думая, чем же сумеет помочь этим смельчакам, кроме того, чтобы встать рядом с ними и тоже погибнуть, сражаясь плечо к плечу с Халем, Каспар выпрыгнул из седла и, рискуя сорваться на каждом шагу, заскользил по отвесным скалам вниз, в ущелье.

С яростным боевым кличем Торра-Альты он выпускал стрелу за стрелой, пока колчан его — сорок боевых стрел — не опустел, а шум битвы не прорезали сорок предсмертных криков хобгоблинов.

Халь, обнаженный по пояс, залитый потом и кровью, с неимоверным усилием рубил волну за волной врагов, что безжалостно катили вперед. Спотыкаясь об отсеченные руки и ноги, валяющиеся повсюду, Каспар пробирался в теснину, пока не встал плечо к плечу с дядей. Короткий меч юноши тоже успел уже потемнеть от гоблинской крови. От усилия, требующегося на то, чтобы перерубить стальные кости и сухожилия чудищ, у него у самого мигом заныло все тело.

С Халем оставалось всего пятеро бойцов. Двоих из них Спар узнал с первого взгляда — Оксвин и Тан, сыновья барона Бульбака. Высокие, крепкие, в надежных доспехах, сызмальства привычные драться — неудивительно, что они продержались дольше простых солдат, чьи изуродованные тела усеяли каменистую землю. Часть павших хобгоблины оттащили в сторону и, точно стервятники, пожирали мертвецов, зарывшись в разорванные животы, чтобы добраться до лакомых внутренностей.

Последние защитники теснины обливались потом, один из них, которого Каспар не знал, то и дело падал на колени, но продолжал биться.

Каспар одним взглядом сумел разглядеть все это, как и то, что левая рука Халя пропала, на месте ее торчал стальной крюк. Сам Халь лишь покосился на невесть откуда взявшегося племянника, но промолчал, не в состоянии тратить силы на разговоры. Огромный рунный меч со всего размаху рассек очередного нападающего на две половины. Оттолкнув от себя падающее тело, Халь еле-еле успел отразить выпад нового врага.

— Некронд! — завопил он Каспару. — Воспользуйся им!

— Не могу! — выдохнул в ответ юноша.

Стоя плечом к плечу, друзья действовали так слаженно и гармонично, защищая друг друга и разя гоблинов, что ряды врагов на миг дрогнули и попятились. Хотя в руках у Халя был рунный меч, но молодой воин так выдохся, что держался на ногах исключительно силой воли. Впервые в жизни Каспар оказался сильнее дяди.

— Замок наш? — прохрипел молодой воин.

— Нет! — ответил Каспар и тут же пожалел, что сказал: от потрясения Халь замер и пропустил удар кинжала. Лезвие вонзилось в бедро торра-альтанца, хотя Каспар в следующую секунду разрубил хобгоблина пополам.

— Выходит, мы тут гибнем зазря? Воспользуйся Некрондом, Спар, и вытащи нас отсюда!

— Не могу, — повторил Каспар.

Раненый боец пронзительно вскрикнул от боли. Бурое море врагов окончательно сомкнулось над ним. Теперь рядом с Каспаром оставались лишь Халь, Тан, Оксвин и четвертый воин. Сверху на юношу прыгнул новый противник — Каспар успел выставить меч вверх, но сила удара швырнула его на колени.

— Вытаскивай Некронд, или мы здесь и погибнем! — завопил Халь.

Он пошатнулся и, потеряв равновесие, начал падать, но оттолкнулся от земли крюком и снова выпрямился.

В живот Каспару впечаталась твердая голова хобгоблина. Юношу отбросило спиной на скалу, удар вышиб воздух из легких. Оглушенный, он ткнул мечом в грудь врага. Из раны взметнулся фонтан черной крови. На несколько мгновений Каспар ослеп — однако у него возникло в высшей степени странное ощущение, будто скала под ним вдруг зашевелилась.

Меч его застрял в теле хобгоблина. Выхватив из-за пояса кинжал, юноша слепо тыкал вокруг, пока зрение не прояснилось. А бой продолжался. Каспар отражал врагов, волну за волной, пока ему не начало казаться, что у него больше не хватит сил поднять руку для замаха. А ведь Халь сражается уже много часов, гораздо дольше, чем он. Надо держаться! В оцепенелом от изнеможения мозгу пронеслась дикая мысль, что устье ущелья чуть сжалось, точно помогая защитникам. Горовики?

Если здесь и впрямь есть горовики, уж верно, они помогут ему. Каспар лихорадочно пытался вспомнить слова, которыми Перрен разбудил своих древних сородичей, что спали в скалах пещер под Каланзиром.

— Горовики, услышьте меня во имя Великой Матери, — воззвал он. — Я страж Некронда и друг вашего племени. Стряхните дремоту и помогите мне исполнить Ее волю!

Ничего не изменилось.

— Землетрясение! — выкрикнул юноша в отчаянии, отшвырнув очередного хобгоблина метким ударом ноги в измазанном кровью башмаке.

— По-прежнему никакого ответа. И тут он вспомнил! Вспомнил древний призыв, слетевший с уст Перрена.

— Вирлитос!

Земля задрожала, и юношу снова откинуло на скалу. Свалившийся рядом на четвереньки хобгоблин впился острыми зубами ему в голень. Воздух взорвался новой какофонией воплей. Каспар всадил кинжал основание затылка чудовища и пошатнулся. С отвесных стен каменоломни градом посыпались камни, от вырубленной руками людей стены отделился и с грохотом разбился о землю целый пласт. Рот, нос и глаза Каспару забило пылью.

Подземные толчки прекратились, вопли хобгоблинов вдруг сделались странно далекими, приглушенными. Пыль улеглась. Вместо вздымающегося моря свирепых тварей перед Каспаром и его товарищами высилась отвесная скала.

Каменоломня исчезла. Вместе с людьми по эту сторону стены осталось только семь хобгоблинов, да и те в ужасе заверещали, когда из глухой скалы высунулись три пары массивных рук и потянулись к ним. Двоих гоблинов просто-напросто расшибло о скалы, а остальных втянуло в камень — наружу вылетели лишь кровавые ошметки.

Халь и трое его соратников, даже не интересуясь, что же спасло их, повалились на землю. Сейчас они знали одно: внезапная тишина означает конец затянувшейся битвы. Да и сам Каспар добрых пять минут просто глядел на нависшее над головой синее небо, прежде чем сумел сосредоточиться на пяти горовиках, что обступили людей плотным кольцом, загораживая выход в ущелье.

— Ты произнес древний призыв нашего народа. Откуда ты знаешь его? Кто ты такой? — пророкотал гулкий голос.

Каспара бросило в дрожь. Он и забыл, до чего же огромны и грозны взрослые горовики.

— Я... я... — замялся он.

— Как смел ты, жалкое существо, потревожить мой сон? Отвечай, самозванец!

— Я Каспар, сын барона Бранвульфа из Торра-Альты, — кое-как пролепетал юноша.

Чудовищные великаны сжимали кольцо. Мир кругом потемнел. Лежа на спине, Халь в полном изнеможении повернул к племяннику голову. На лице его читалось недоумение.

— Спар, и что ты на этот раз натворил? — прохрипел он. Горовик взревел, точно раненый медведь, и в ярости навис над юношей.

— Подлый вор! Осквернитель! Это ты украл мой дом и изрубил топором любимое место отдыха моего отца!

— Что? — громко запротестовал Каспар. — Мы ничего не делали...

— Увезли огромные куски моего дома, а потом утверждаете, будто ничего не делали!

Голос горовика раскатывался в воздухе, точно гром. Ухватив Оксвина, исполин принялся с такой силой сжимать его, что у несчастного выкатились глаза.

— Нет, нет, оставьте его, он ни в чем не виноват! Он вообще не торра-альтанец, а мы ни за что не устроили бы здесь каменоломню, если бы знали, что это ваш дом.

Каспар не мог придумать, что бы еще такого умиротворяющего сказать. Огромная, твердая, как железо, лапища ухватила его и вздернула в воздух.

Горовики широкими размашистыми шагами двинулись прочь, унося свою добычу в стену ущелья. Скалы зашевелились — и перед ними разверзлась черная пещера. Внутри разносилось гулкое эхо медленной поступи подземных жителей. Вокруг царила кромешная тьма, ни огонька, ни проблеска. Все чувства Каспара обострились. Он не только слышал учащенное, сдавленное дыхание Халя и остальных воинов — но еще и чуял их запах: запах пота и страха. А вот запаха горовиков не чуял вовсе, лишь ощущал твердую шероховатость обхватившей его руки.

Эхо шагов изменилось, стало далеким, и юноша догадался, что они вошли в пещеру побольше. Неприятно пахло тухлятиной, издалека слышалось странное пение, звучное и таинственное, без определенной мелодии, но очень успокаивающее. Должно быть, это старые горовики убаюкивали молодежь. Со всех сторон доносилось журчание.

— Нет, историю! Еще какую-нибудь историю! — потребовал важный басок.

— Сейчас вам больше не нужна история, — пророкотал горовик, сжимавший талию Каспара. — Я принес людей. Тех самых, что расковыряли наш дом и устроили Большую Дыру!

Раздался общий гул, многие голоса потребовали крови. Каспар сглотнул, силясь удержать в узде нарастающий страх.

— Зачем вам наша кровь? Мы можем поведать вам такие истории, каких никто в жизни не слыхивал. Вот я, например, был на верхушке мира! — важно заявил он.

— В самом деле?

Стальная хватка на теле юноши разжалась, и Каспара опустили вниз, хотя он и сам не знал куда — на пол пещеры или на каменное колено горовика. Через миг во тьме тускло засветились крохотные желтые огоньки, надо полагать, светящиеся камни. От них исходило слабенькое янтарное сияние.

— Янтарные глаза! — произнес горовик, и Каспар догадался, что эти камни — близкие родственники солнечных рубинов, только что чисто желтые.

В тусклом свете он различил вокруг, куда ни кинешь взгляд, целое море растрескавшихся, круглых лиц горовиков. В огромной пещере их собралось не меньше тысячи. Маленькие, как Перрен, сгрудились в самом центре, одни из них лежали, других уговаривали лечь заботливые отцы. Пол пещеры был изборожден сетью ручейков и лужиц, что сливались в единую сеть у ног горовиков.

— Принесите еще янтарных глаз, чтобы хоть видеть, что едим! — пробасил кто-то.

— Нет! — закричал Каспар. — Сперва послушайте мою историю!

— Да! Да! — подхватили младшие.

— Хотим! Хотим! Историю!

Несколько гигантских детишек повскакали с места, где их так старательно укладывали, и так расшумелись, что старшие сдались.

— И пусть уж твоя история будет и впрямь хороша! — прорычал племяннику Халь. — Ну до чего же это в твоем стиле: превратить плохое в еще худшее! Пока ты не вздумал меня спасать, я по крайней мере собирался погибнуть героем, а не послужить ужином какой-то непонятной твари.

— Не волнуйся, — тихонько прошептал Каспар. — Я их знаю. Однажды, — начал он вслух, — жил да был один молодой горовик по имени Перрен.

— О!

— Ах!

Младшие горовики затаили дыхание, предвкушая продолжение.

— Отца его звали Хам, сын Тектона, сына Хиля, сына Боллона, сына Лиаса, сына Колосса, сына Камнепада...

И Каспар начал рассказ. Он всегда отличался превосходной памятью, а Перрен рассказывал уйму историй. Юноша помнил, что когда бы горовик ни говорил о себе, он всякий раз начинал с того, что перечислял семь поколений предков.

— Тоже мне история, — проворчал Халь.

— Никшни, я знаю, что я делаю, — шепотом возразил Каспар и поведал горовикам, сколько зубов было у Перрена и что тот утверждал, будто в каждой брови у него по шестьсот двадцать три волоска.

— Неплохое начало! — похвалил один из горовиков постарше, и Халь криво улыбнулся племяннику.

— И вот он увел меня из своей пещеры, где растут самые темные и большие в мире солнечные рубины, и мы отправились за восточные отроги тех самых Желтых гор. В пути мы пересекли сорок пять долин и омыли ноги в двадцати шести реках, прежде чем выйти к Великой Воде.

— Ах, Великая Вода, — вздохнул еще один из гигантов.

Каспар не знал, долго ли еще сможет продолжать рассказ, но твердо знал одно: чем дольше он будет владеть вниманием слушателей, тем дольше проживет и он сам, и остальные пленники.

— ...Но Перрен слишком долго оставался на знойном солнце пустыни... — перешел он к той части повествования, что, как думал, должна больше всего понравиться горовикам.

— Нет, постой-ка. Ты не рассказал нам о песке, и откуда он взялся, и как ветер носит его и насыпает барханы, — возразил кто-то из молодежи.

Каспар попытался описать песок, но не сумел удовлетворить любопытство слушателей ни в том, сколько именно песчинок в пустыне, ни глубок ли слой песка, ни каково это — остаться без воды и тем самым лишиться знания мира. По рядам слушателей прокатился недовольный ропот.

— Хватит с нас его историй. Он разорил наш дом, украл наши скалы. Мало того, — прорычал самый большой горовик, — он явился поработить нас.

Каменный гигант угрожающе потянулся к Каспару.

Дрожащая рука юноши взметнулась к серебряному ларчику на шее. Каспар испуганно оглядел подступающих исполинов.

— Отстаньте от него, не то умрете! — вскричал Халь, выхватив меч, хотя потребовавшееся для этого усилие заставило молодого воина покачнуться.

Горовик отшвырнул Халя в сторону, и тот растянулся на каменном полу пещеры, прямо в воде, вниз лицом. Каспар еле успел приподнять голову друга и чуть-чуть оттащить его в сторону. Но в следующий миг юноша снова оказался в кулаке гиганта.

— Этого мы уже послушали. Кинем его в кладовку, а потом всласть попируем, когда и истории остальных нам наскучат.

Радуясь уже тому, что его не убили прямо сейчас, Каспар оказался в кромешной тьме. До ушей его не долетало ни звука, кроме мерной капели воды, подобной биению пульса огромного тела. Затерянный во мраке, в полной тишине, несчастный очень быстро утратил ощущение времени, лишь знал, что оно не стоит на месте: он все сильнее мерз, а утомленные боем мускулы окончательно занемели.

— Халь! — отчаянно закричал юноша, вопреки всему надеясь, что дядя услышит его. — Главное: не переставай рассказывать!

Ответа он не дождался. Скорчившись в уголке, Каспар напряженно вслушивался в молчание, покуда собственное учащенное дыхание и стук пульса не загремели в ушах, точно гром. Охваченный паникой, он пополз наугад, ощупывая пол и стены камеры в поисках выхода. Под руку попался обломок то ли камня, то ли какой-то доски. Юноша попытался процарапать им лаз сквозь скалы — но безуспешно. Тогда он выхватил нож и, всадив клинок в тонкую трещинку, принялся расшатывать камни. Безнадежно.

Не в силах более владеть собой, пленник кричал и вопил, отчаянно стуча по каменным стенам, покуда вконец не охрип и не сбил в кровь руки. По-прежнему ничего не изменилось. На Каспара нахлынуло леденящее душу сознание: здесь он и умрет.

В полном истощении юноша снова сел и прислушался. Ни шороха, лишь звук падающей воды. Голова Каспара упала на грудь... Нет, стойте! А это что за странный гул? Торра-альтанец не знал, доносится этот шум снаружи или звучит у него в голове, но гул нарастал. Каждая жилка тела Каспара напряглась в ожидании, он чувствовал, как вокруг разливается колоссальная сила, рвется у него из груди и, не находя выхода, накапливается, концентрируется в тесной клетке под каменными сводами.

Именно в этот миг юноша поймал себя на том, что касается пальцами серебряного ларчика, а в мыслях прикидывает, не стоит ли воспользоваться мощью Некронда. Каспар торопливо отдернул руку, боясь, что ослабевший разум его уже успел натворить что-то непоправимое. Нервно сглотнув, он опять навострил слух. Тишина. Лишь то же унылое — кап-кап-кап.

Пить хотелось зверски. Высунув язык, пленник попытался лизнуть стену, надеясь поймать капельки воды, но лишь пребольно ударился носом о каменный выступ. Схватившись рукой за ушибленное место, Каспар энергично растер нос и шмыгнул, проверяя, все ли в порядке. И снова шмыгнул, уже принюхиваясь. В пещере вдруг, откуда ни возьмись, потянуло мерзостной гнилью.

Сердце бешено забилось в груди. Каспар замер, весь превратившись в слух, и наконец услышал их — тихие шелестящие шаги. Кто-то подкрадывался к нему, вынюхивал. Волосы на затылке у торра-альтанца стали дыбом.

Втискиваясь в стену, он дрожал от страха. В ушах звучало эхо безумного хохота. Что-то мягкое вскользь задело его, в ноздри ударило нестерпимое зловоние гниющей плоти. Каспар весь подобрался во тьме, обхватывая колени руками и прижимая их к груди. О, Великая Мать, смилуйся!

— Наконец мы остались вдвоем, только ты и я, — зловеще прошипел из мрака отвратительный, исходящий слюной голос.

Острые зубы легонько куснули Каспара за кончик ноги. Юноша завопил и ударил врага, но рука его коснулась лишь пустоты. Подземелье вновь зазвенело издевательским хохотом.

— Теперь ты мой!

Укус повторился, на сей раз сильнее, в бедро, клыки глубоко вонзились в плоть. Каспар сделал быстрый выпад, но кинжал прорезал лишь воздух, снова никого не задев. Ох, если бы только хоть что-нибудь видеть! А лунный камень на что? Ну, конечно! И как это он сразу не сообразил! Лихорадочно порывшись в карманах, юноша выхватил свое сокровище. Тесная клетка озарилась мягким мерцанием — но оно выявило лишь склизкие стены, отполированные стекающими струйками воды, что искали трещины, стремясь все глубже в недра земли.

При свете Каспару сразу стало спокойнее. Он в первый раз осознал, что же должен был значить кристалл с изображением его матери для слепнущего под Торра-Альтой дракона. Юноша прижал мерцающее око к груди и надолго забылся в тихом блаженстве, сам себя не помня от облегчения — похоже, свет отпугнул нападающего. В почти полном изнеможении он соскользнул на гладкий пол и вгляделся в матово-белую поверхность лунного камня — там клубились неясные дымчатые облака, точь-в-точь на небе в ненастный денек. Облака эти сгущались и темнели, все больше и больше напоминая грозовые тучи.

— Помогите! — прошептал торра-альтанец, глядя в камень. — Кто-нибудь, услышьте меня! Ну, пожалуйста! Камень стал гранитно-серым и резко потяжелел.

— Перрен! — воззвал юноша. — Помоги мне! Должно быть, ты еще там. Помоги!

Ничего не произошло. Каспар закрыл глаза и стиснул зубы, борясь со страхом и вновь усиливающейся головной болью. Прижав колени к груди, он легонько покачивался взад и вперед, призывая последние крохи мужества. А затем из тьмы что-то ухватило его за шею. Вскрикнув от неожиданности, молодой воин извернулся, вырываясь, пытаясь нанести ответный удар. Пальцы его задели мягкий мех, пещера вновь сотряслась от хохота.

— Я дождался, пришло время отмщения, — прорычал звериный голос.

— Кто ты? Чего тебе от меня надо?

Торра-альтанец сжался в комок. Почему-то голос казался ему знакомым, даже несмотря на этот утробный рык.

— Я хочу, чтобы ты мучился так же, как мучился я! — раздался ответ. — Я маленькими кусочками сдеру с тебя живую плоть, а когда руки твои превратятся в голые кости, вырву у тебя Некронд!

— Нет! Никогда! Великая Мать не допустит этого!

— Великая Мать! У нее нет власти надо мной! Я купил власть богатствами твоего отца. Ах, как же приятно мне было грабить могучего барона. Теперь лесничие ходят вокруг меня на цыпочках, сам Страйф ко мне прислушивается, а старик Тёрн даровал ему помощь своего народа. Теперь, мой крошка-племянничек, я обладаю таким могуществом, какая тебе и не снилась!

— Гвион! — задохнулся Каспар, окончательно понимая, чей же голос искажен волчьим рычанием. Что же такое сказать, чтобы умиротворить эту измученную, страдающую душу? — Гвион, успокойся, я не хотел тебе вредить. Ведь ты же был мне дядей, родная плоть и кровь. Морригвэн...

— Морригвэн! — взвыл бестелесный голос. — Морригвэн! Она всегда любила только мою сестру. Она никогда не любила меня!

Вой превратился в вопль ярости, затем в глухое рычание. Руки — человеческие руки! — схватили Каспара за горло, разрывая воротник, а звериная морда с острыми кривыми клыками рвалась к лицу.

Юноше не хватало воздуха даже кричать. Челюсти человека-волка смыкались на его горле. Несчастный только и мог, что яростно молотить врага зажатым в руке лунным камнем, но он быстро слабел, взор заволокла кровавая пелена. Каспар из последних сил отбивался и вырывался, но понимал, что вот-вот потеряет сознание — а следом и саму жизнь. Пальцы, сжимавшие лунный камень, разжались. Юноша ощутил победную радость врага. Но тут волк замер.

Лунный камень со слабым стуком упал на пол, мягкое мерцание померкло. Мир снова сделался темным, немым и неподвижным. Торра-альтанцем овладело оцепенение, полное безучастие ко всему. Он проиграл.

Внезапно уши его наполнил оглушительный рев, подобный гулу водопада. Голова просто раскалывалась, к горлу подступала тошнота — но все это означало, что он еще жив. Боль — чудесно, тошнота — замечательно! Еще жив!

Сжавшись в комок, он отшатнулся от жуткого рева, но вдруг осознал, что это всего-навсего звук его же собственного срывающегося, натужного дыхания.

Волчье тело Гвиона больше не прижимало Каспара к стене. Он снова мог двигаться! Поднеся руку к горлу, юноша ощупал рваную рану, пальцы мгновенно намокли в крови. Оценивать всю тяжесть раны он не осмелился. В пещере снова было совершенно темно, и из этой тьмы раздавались какие-то хрипы, визг, шум борьбы. Пронзительно взвыл волк, но этот вой оборвался коротким тяжелым ударом каменной палицы, проломившей ему череп. И снова воцарилась тишина, гнетущая тишина мглы.

Ощупью оторвав от края рубашки длинную полосу, Каспар в меру сил перевязал шею. Вокруг веяло невыразимым холодом и смертью. Он до того обессилел, что когда вокруг пояса у него сжались холодные руки, лишь вздрогнул. Все в той же беспросветной тьме Каспара потащили куда-то наверх, заслоняя ему голову, чтобы уберечь от ударов о низкие своды пещеры.

— Быстрее! Быстрее! Сюда! — успокоил пленника низкий рокочущий бас.

Скалы затряслись, начали рушиться, и Каспар увидел пробивающийся сквозь клубы пыли слабенький лучик света и смутные очертания двух огромных серых ножищ и приземистого круглого туловища.

— Перрен! Ты все же пришел! — воскликнул он, но призрачное видение уже таяло.

Широкая рука взметнулась в прощальном жесте, глухой голос казался дальним шелестом:

— Отнеси Некронд к твоей матери, пока еще не слишком поздно!

Когда все затихло, Каспар бросил взгляд на узкий лаз наверх, что разверзся в неровных сводах пещеры. С трудом, медленно, беглец полез по нему, истерзанными пальцами цепляясь за каждую трещинку в скале. В голове царило полное смятение, водоворот самых разных чувств. Несмотря на усталость и боль, юноша знал: раны только поверхностные, волк не задел крупных кровеносных сосудов — иначе все закончилось бы в считанные секунды. Но Каспар был жив, а тяжкий груз его ноши давил сильнее, чем когда-либо прежде.

— Я должен вернуться домой, — вслух произнес он. Невыносимо оставлять Халя здесь — но сейчас, в одиночку, ему ничем не поможешь. Только бы тот знал: Каспар ни за что не бросит его на произвол судьбы и вернется с помощью как можно скорее.

Обломав все ногти, торра-альтанец кое-как выполз из норы и перекатился на спину, подставив лицо ласковому солнцу.

Лошадь. Где его лошадь? Спотыкаясь, пошатываясь, юноша поднялся на гребень холма и огляделся по сторонам. В каменоломне царила полная тишина, в воздухе стояла отвратительная вонь раздавленных и разлагающихся хобгоблинов. На их тела не польстились бы даже вороны и стервятники. Наконец Каспару удалось разглядеть золотую вспышку, которая не могла быть ничем, кроме блеска солнца на гладкой спине одного из скакунов Талоркана.

Очень не скоро беглец сумел-таки добраться до лошади. При его приближении та тихо заржала и легко понесла своего измученного седока через Желтые горы и дальше, по лесистой равнине, к манору Бульбака. Почти не видя ничего вокруг, Каспар промчался по полям и остановился перед закрытым воротами. Вокруг руин замка, теснясь к стенам манора, выстроились разноцветные шатры, но не зрелище сбирающегося войска заставило юношу притормозить. Из ближайшего леска к нему бежал во весь дух Папоротник, а за ним поспешали Придди с Изеллой.

— Что вы здесь делаете? Я же велел вам отнести Изольду моей матери, — упрекнул Каспар.

— Да, но я боялся показаться им на глаза с известием, что ты вновь исчез — теперь, когда ты так им нужен. Вижу, ты не сумел выручить Халя, — жалким голосом ответил лесик.

Молодой воин покачал головой и взволнованно потянулся к Изольде. Обняв и поцеловав малышку, он положил ее в перевязь и двинулся к воротам. Папоротник, Придди, Пеннард и Изелла шли за ним по пятам, а Трог заливался лаем впереди.

— Стойте! Именем короля, стойте! — раздался возглас из сумрака.

Усталый солдат наставил пику прямо в грудь фыркающей лошадке Каспара. Глаза же часового так и прилипли к Изелле. Каспар тронул коня.

— Посторонись, не то не успеешь даже вздохнуть.

— У меня приказ. Я...

— Посторонись и проводи меня к барону Бульбаку, — прорычал юноша.

Он мог сейчас думать лишь об одном: Халю нужна помощь!

Ошеломленный часовой потрусил по полям, между шатрами. Повсюду возле костров спали беспокойным сном, часто вскрикивая и стеная, израненные, измученные солдаты. Среди них сновали женщины с бинтами и кувшинами воды. На всем лежала унылая печаль обреченности. У Каспара сжалось сердце, к горлу подкатил комок.

— Что тут произошло? — спросила Изелла.

— Битва, — уверенно отозвался молодой воин, огромными глазами обегая лагерь.

В ближайшем шатре надрывно кричал раненый, другой, кожа которого вся облезла и пошла пузырями от ожогов, лежал на носилках рядом, а вокруг беспомощно плакали женщины. Поодаль лежали, ожидая погребения, груды обугленных тел.

— Они умирают, — скорбно произнесла Изелла.

Каспар уже практически ничего не воспринимал. Отчаянно болела голова. Сгорая от нетерпения узнать, что с его родными, он галопом поскакал к манору, разметая в сторону всех на своем пути — люди в страхе кричали, уворачиваясь от стремительного золотого вихря.

Разгромленное войско! Каспар мгновенно понял, что это не торра-альтанцы. Никакие не воины, а честные пахари и земледельцы, которых сдернули с полей и всунули в руки мечи. Объятые паникой, они дрожали и разбегались, крича о демонах, дьяволах и драконах.

Каспар заколотил кулаком в дверь манора. Стражники были слишком напуганы его появлением, чтобы преградить путь.

Юноша знал: его мать здесь, внутри. Каким-то непостижимым образом у него развилось чувство, безошибочно сообщавшее ему, что Керидвэн рядом. Но ведь была такая страшная битва. Как там отец? Слуги впустили нежданного гостя в дом, и молодой дворянин, не думая о своих спутниках, которые изрядно отстали, бросился в главный зал, откуда доносились отзвуки горячих споров.

На миг остановившись в дверях, он обегал глазами помещение, ища своего отца. Но того не было и в помине. Взгляд Каспара метался между присутствующими. Юноша мгновенно узнал Пипа — тот стоял рядом с Кеовульфом. Калдеец, кажется, пытался урезонить Бульбака и какого-то толстяка в пурпуре. Молодой воин заморгал, но нет, зрение его не подвело. И вправду король Дагонет! Невероятно! Затем взор юноши остановился на рыжеволосой женщине, что стояла к нему спиной. Она медленно повернулась, несколько мгновений смотрела на него через весь зал и протянула руки.

Кругом постепенно разлилась мертвая тишина — все головы повернулись к Керидвэн, все взоры проследили ее взгляд. В наступившем молчании крики малышки на груди Каспара звучали особенно громко. Внезапно юноша оказался в центре настоящего водоворота: его обнимали, тормошили, хлопали по спине, спрашивали, где он, будь он неладен, пропадал. Изольда испуганно прижалась к приемному отцу.

— Тише! — скомандовала Керидвэн. — Не задавите моего сына!

Юноша прошел сквозь примолкшую толпу и сжал руки матери. Дитя все так же истошно вопило.

Керидвэн заглянула в глаза сыну. Грудь ее вздымалась и опадала от наплыва чувств.

— Спар! Ты жив!

Пип мгновенно оказался под локтем молодого лорда и вопросительно поглядел на него.

— А это еще что за шум?

Каспар шагнул назад, чтобы вытащить краснолицую зареванную малышку из перевязи, но Керидвэн уже тянула Изольду у него из рук.

— Чудесное дитя, — просто произнесла она. Глаза жрицы сверкали от возбуждения, сила ее вдруг заполонила весь зал.

 

26

 

— Брид, борись с болью. Ты сильна. Великая Мать, даруй ей силу!

Голос Керидвэн звучал напряженно, в нем слышался страх.

— Керидвэн, Керидвэн, помоги! — закричала Брид, чувствуя, что больше не вынесет.

Какой-то ребенок истошно рыдал, вторя ее крикам. Яростный голос Каспара сделался резким от паники.

— Что вы с ней делаете?

Глаза младшей жрицы, огромные и совсем черные от дикой боли, вдруг заморгали и уставились прямо на Керидвэн, что сжимала руку девушки.

— Дитя мое, милое мое дитя, ты будешь жить. Нас снова Три!

Брид не воспринимала ее слов. Кто-то рылся у нее в животе, запустив туда руку по самое запястье. Вот рука наконец показалась на свет, вся залитая кровью. Между указательным и большим пальцем сверкала какая-то золотая искорка. У Брид не было сил поднять голову и взглянуть, кому принадлежит эта рука. Ну, разумеется, Ведунье Иве. Старая знахарка извлекала осколок меча, застрявший в ране Брид.

— Ничто так не унимает боль, как моя же ивовая кора, — заверяла старуха всех и каждого.

На Брид вдруг нахлынуло страннейшее ощущение: будто она вдруг превратилась в деревце, что легонько покачивается взад и вперед на ветру. Кто знает — возможно, так оно и было на самом деле. Но до чего же это успокаивало — несчастная в кои веки чувствовала себя в безопасности. Черные леса Иномирья более не тревожили ее. Боль ушла, сменившись опустошающей слабостью, но вместе с тем и непонятной бодростью.

— Бедное дитя, ты должна быть сильной. Ты носишь в себе моего внука. Ради него ты должна быть сильной, — ласково приговаривала старуха.

— Ты сильна. — В уши девушки ворвался голос Керидвэн: могущественный, ободряющий, приподнятый. — Нас снова Три. Спар вернулся с малышкой.

Тело Брид исполнилось магической силы.

— Нас Три! — эхом повторила она. — Я стала Матерью! Магия вернулась!

Открыв глаза, она прояснившимся взором огляделась вокруг — и замерла, уставившись на прелестную малютку с необыкновенными ярко-зелеными глазами.

— Здравствуй, Руна.

— Мама, — пролепетало дитя и протянуло к ней ручки.

 

Каспар стоял рядом, глупо мигая и стараясь не дать возбужденному Трогу на радостях вылизать Брид все лицо.

— Нет-нет, это мой ребенок, — попытался объяснить он, но никто не обращал на него никакого внимания. — Но у меня нет времени. Где Бранвульф? Он мне срочно нужен.

— Не суетись, Спар. Бранвульф захотел непременно поговорить с солдатами в лагере. Мы сейчас же пошлем к нему гонца с вестью о твоем приходе. Он будет здесь через считанные минуты, — спокойно заверила его мать. — Так говоришь, это твой ребенок?

— Ну, не совсем. Это ребенок Май и Талоркана.

— Май? — слабо переспросила Брид, устремив на него внимательный взгляд.

— Слишком долго объяснять, — заявил Каспар, не зная, с чего начать. — Малышку зовут Изольдой. Керидвэн тихонько засмеялась.

— Ну, что ты, Спар. Это же Руна.

— Май, конечно, любила волчонка, но не стала бы называть ребенка в честь зверя, — возразил Каспар.

— Нет, я имею в виду, что это и есть Руна, — продолжила старшая жрица. — Морригвэн была права: именно волчонок привел нас к новой Деве.

— Да что такое вы говорите? — сердито потребовал Каспар.

Он вдруг почувствовал, что его дитя забирают у него.

— Ты вернулся с Трогом, но без Руны, — пояснила Керидвэн. — А ведь они были неразлучны. Из этого я делаю вывод, что волчица мертва.

Каспар мрачно кивнул.

— Мне так жаль, я все провалил...

— Когда именно она умерла?

Мать прервала его оправдания, голос ее звенел от непонятного восторга.

— На нас напал человек-волк, — произнес юноша. — Он бросился на Май. Она была совсем уже на сносях, бежать не могла, и тогда Руна прыгнула прямо ему в пасть, чтобы спасти Май. Трог был безутешен, пока не...

— Пока не родилась малышка, — закончила за него Керидвэн.

— Только погляди на эти странные глаза, — продолжала Брид.

— Ну еще бы им быть не странными, — нервно отозвался Каспар, сходя с ума от нетерпения в ожидании Бранвульфа. — Глаза ее отца были похожим на янтарь, вобравший в себя лучи солнца.

— Да ты совсем слепой! — перебила Брид. — Это же не Талоркановы глаза. Рунины. Смотри, какие ярко-зеленые.

Каспар натянуто рассмеялся.

— Хочешь сказать, Руна и Изольда...

— Да, — кивнула Керидвэн. Глаза ее засияли еще ярче. — Я ощутила ее присутствие, едва ты вошел в дверь.

— И она — новая Дева...

Просто не верилось. Каспару ни разу и мысль такая в голову не закрадывалась, просто потому, что он не привык считать Изольду сиротой. Он всегда думал о ней, как о собственном ребенке.

— Но она ведь еще совсем дитя! — Он не хотел для Изольды такой судьбы. Не хотел, чтобы его дочери пришлось нести такой груз ответственности и забот, что тяжкой ношей лег на плечи Брид и Керидвэн. — Вы не можете так с ней поступить!

— Дело не в нас, а в ней, — хладнокровно ответила Брид, хотя глаза ее искрились от возбуждения. Силы быстро возвращались к юной жрице. Она обняла Каспара и притянула его к себе. Он ответил ей таким же нежным объятием и поцеловал в щеку. — Спар, ты все-таки сумел, ты сделал это! Ты нашел ее!

Но усилие истощило Брид, и она снова рухнула на подушку.

Сын барона не очень-то разделял все эти восторги. Скорее, он ощущал себя каким-то осиротевшим, обворованным: у него забирали его дитя. Но времени горевать сейчас не было. Где же отец? Нужно собрать людей и мчаться Халю на выручку.

Он направился к лагерю и наконец увидел изможденного старика, что торопливо хромал навстречу. Не веря глазам, Каспар уставился на дряхлого доходягу: вот тот остановился, пошатываясь, и принялся откашливаться и отхаркиваться, выплевывая в ладонь сгустки крови. Под взглядом юноши несчастный весь закостенел и поднял голову.

— Отец! — вскричал молодой воин в тревоге.

Вид отца привел его в ужас. До чего же барон постарел! Поседевшие волосы, ввалившиеся глаза, мертвенно-бледная кожа, болезненная худоба.

Бранвульф стиснул руки сына.

— Спар, мой мальчик! — Он снова закашлялся и стиснул зубы, пережидая приступ. Глаза его обшаривали лицо сына, он все крепче сжимал его. — Ты дома, теперь мы все спасены. Торра-Альта спасена. Ведь у тебя же Некронд. Он ведь у тебя, правда? Скажи мне, что он у тебя, а не попал в руки врага.

Лицо барона исказилось от тревоги.

Каспар кивнул.

— Да, отец, он у меня, но... Бранвульф хлопнул его по спине.

— Расскажешь мне все, как войдем в дом.

— Но, отец, что с тобой случилось? — не удержался Каспар, когда барон тяжело оперся ему на плечи. Тот жестом заставил его замолчать.

— Ни слова, Спар, не позорь меня. Хвала Великой Матери, ты жив и вернулся домой. Спар, мальчик мой!

Дрожащими руками он обнял свое единственное дитя.

Каспар прижался к тому, кого привык считать средоточием силы, и внутренне ужаснулся: так хрупки стали кости иссохшего тела, так хрипело в груди барона при каждом вздохе. Несколько мгновений отец и сын стояли, обнявшись.

Опираясь о плечи сына, барон побрел в главный зал манора Бульбака.

— Кто-нибудь, принесите моему мальчику эля. Спар вернулся!

Юноша заботливо усадил отца в кресло перед очагом.

— Отец, у меня тяжелые вести. Халь...

— Знаю. — Трясущиеся руки Бранвульфа сильнее стиснули руку сына. — Кому-то надо было идти. Мы думали, если запереть хобгоблинов в каменоломне, нам удастся незаметно проникнуть в замок. Но мы не знали о трех огромных драконах, что прячутся уже за стенами крепости. А когда узнали, было уже поздно. Сперва они казались лишь туманными призраками, но прямо на глазах обрели плоть и выдували вполне настоящее пламя. Халь отдал жизнь понапрасну.

— Нет, отец. Ты не все знаешь! Халь жив. Там оказались горовики! Я вызвал горовиков. Они стали трясти землю, так что стены каменоломни обвалились и придавили хобгоблинов.

— Так где же он?

Бранвульф требовательно ухватил Каспара за плечо и вопросительно заглянул ему в глаза, точно рассчитывал обнаружить Халя именно там.

Юноша покачал головой.

— Горовики утащили его в глубь своих пещер, и я не смог вытащить его оттуда.

— Не понимаю, Спар. Так он жив или нет?

По залу разнесся пронзительный крик. Брид кое-как выбралась из постели и, сгибаясь в три погибели, держась за стулья и стены, шла к Каспару.

— Брид, нет! Тебе нельзя так напрягаться, — взмолилась Керидвэн, пытаясь ласково увести раненую обратно в постель.

— Халь! — отчаянно кричала Брид. — Халь! Где он? С противоестественной силой она добралась-таки до юноши и вцепилась ему в куртку.

— Где Халь?

— Под Желтыми горами, в плену у горовиков, — просто ответил он, поддерживая ее.

— Вытащи его оттуда! — завизжала Брид. — Пусти в ход Некронд!

Оттолкнув его руки, она яростно замолотила кулачками по груди юноши.

— Не могу, — ровным голосом ответил он, делая шаг назад и чувствуя на себе взгляды всех присутствующих.

Бранвульф вскочил на ноги.

— Ты должен! Я приказываю тебе. Пусти в ход Некронд! Освободи Халя и спаси Торра-Альту. Пока мы тут с тобой тратим время на разговоры, в замке гибнут люди.

— Не могу, — повторил Каспар.

В голове у него царило смятение. Где взять сил, чтобы противостоять тем, кого он любил и уважал больше всех на свете?

— Воспользуйся им! — загремел от дверей король Дагонет. — Они схватили мою дочь. В твоей власти вернуть мне дочь!

В комнату шагнул Кеовульф.

— Спар, ты должен сделать это, — сдержанно произнес он. — У них Кибиллия и мой сын.

— Это будет означать конец для нас всех, — тихо промолвил юноша. — Если я хотя бы попробую, Гвион завладеет моей душой, а вместе с тем и Некрондом.

— Гвион? — медленно спросила Керидвэн, подхватывая Брид.

Каспар кивнул. Сейчас для него все было очевидно.

— Он вырвал у меня клок волос. — Он показал на ссадину. — Понимаете? Он похитил частицу меня и держал ее в Иномирье. И благодаря своему черному искусству манипулировал моими снами, влияя на мои поступки. Когда я пускаю в ход Некронд, он подпитывается его силами и использует магию на свои цели.

— А теперь, Спар, послушай-ка хорошенько, — с подчеркнутым терпением произнес Бранвульф. — Ты устал, ты много натерпелся, но самое главное то, что Некронд все еще у тебя. Ты можешь спасти Халя и прогнать драконов. Отослать их в Иномирье. Подумай о Хале, подумай о наших людях.

Юноша покачал головой.

— Я не трус. Я ради них все, что угодно, сделал бы, но вы должны понять. — Он прижал обе руки к голове, отчаянно подыскивая слова, которые бы всех убедили. — Каналы магии искажены. Я пытался воспользоваться ими и сам попал в Иномирье, чуть было не остался там навсегда.

Он оглядел обращенные к нему лица. Ничего-то они не поняли. Да и не в силах понять. Остается... остается лишь один способ избавиться от Гвиона. И, кажется, Каспар знал, что это за способ.

— Отдай Некронд мне! Если есть еще шанс, что Халь жив, я должна вытащить его, — потребовала Брид. Голос ее ранил, как бритва.

Отстранив девушку, Каспар собирался уже повторить все заново, как вдруг в зале потемнело. Только теперь, когда наступила мертвая тишина, юноша осознал, сколько шума доносилось от лагеря. Все в зале припали к окнам. Каспар едва мог дышать, он замер, весь обратившись в слух. Жуткий рев, похожий на гул пламени в открытой топке, сотряс воздух и сменился воплями боли и ужаса.

Каспар потрясенно наблюдал, как из пасти гибкого зеленого дракона вырвался поток пламени и смел целый ряд шатров. Они взорвались языками зеленого и желтого огня. Что-то тяжелое упало с неба и разбилось о каменные плиты двора, содержимое раскатилось во все стороны.

Впившись ногтями в ладони, раскрыв рот от шока, Каспар глядел на отрубленные головы. Рядом стоял посеревший отец.

Откашлявшись, барон повернулся к сыну.

— Ты должен что-нибудь сделать! — обрушился он на него. — Ты властелин Некронда! Сколько твоих соотечественников должно умереть прежде, чем ты поймешь, что должен вмешаться?

Выскочив из манора, Керидвэн бросилась к разоренному лагерю, помочь раненым и обожженным. Брид, тяжело дыша, осталась лежать на кушетке. Она была очень слаба и держалась за живот, но ей хватило сил пронзить Каспара ледяным взглядом.

— Ты ведь еще можешь спасти его. Вытащи его оттуда! — прошипела она.

— Не могу. Говорю же тебе, Брид, мне очень жаль. Ты знаешь, я люблю Халя не меньше, чем ты...

— Никто не любит Халя так, как я! — взвилась она. — Спар, спаси его! — Несчастная закашлялась, по щекам у нее заструились слезы. — Я не могу жить без него, Спар.

Каспар сжал тонкую ручку. Мимолетная мысль мало-помалу переросла в твердую решимость.

— Я не могу сделать то, что ты просишь, но я вытащу его оттуда ради тебя.

Он прижал Брид к груди. Есть только один способ! На то, чтобы прорыться к пещерам горовиков, потребовалась бы целая армия. Армия-то есть, но она не может действовать из-за драконов. И все это прекратится, если Каспар сумеет добраться до Гвиона. В этом мире ему уничтожить Гвиона не под силу — но в другом это вполне возможно. Надо идти, идти одному.

Каспар решился. Он знал лишь один верный путь в Иномирье. Прощаться нет времени. Ни с кем, кроме Изольды. А в жизни у него осталось лишь одно незавершенное дело: передать кому-нибудь свою ношу. Юноша знал, что найдет малышку вместе с Придди.

Изольда, заливаясь смехом, играла с деревянной куклой и собачкой на колесиках. Малышка придумала себе забаву: стучала по игрушкам той костяной пластинкой с руной волка, что Морригвэн когда-то дала Каспару, а он — приемной дочурке.

Взяв девочку на руки, Каспар отошел к окну. Снаружи раздавались возбужденные крики: на западном побережье причалили корабли с огромной армией. Каспар опустил малышку на пол: нельзя терять времени. Должно быть, Гвион наслал новых жутких тварей, чтобы напасть на врагов с тыла. Юноша вынул из-под рубашки серебряный ларчик, положил его к игрушкам девочки и поцеловал ее.

— Изольда, ты для меня вся жизнь, как была всей жизнью для твоей матери. — Он поглядел на Придди. — Рассказывай ей, как я ее любил. Рассказывай, как любила Изольду ее мать. И передай Керидвэн, что Изольда теперь хранительница Некронда — она поймет.

Если Изольде предстоит пройти посвящение, как новой Деве, нет ничего мудрее, чем оставить Некронд под защитой ее невинности. Каспар не мог передать Некронд Брид, потому что та воспользовалась бы им, а матери отдавать не хотел, ибо Керидвэн непременно попыталась бы отговорить его от задуманного. Так что выход был только один.

Придди, еще слишком маленькая, чтобы оспаривать действия Каспара, понимающе кивнула.

— Хорошо, Спар, обязательно.

— А теперь мне надо помочь отцу, — сказал он, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

Освободившись от тяжкой ноши, Каспар задумался, как же лучше всего выполнить свой план. Лучше всего сесть на коня и ускакать в лес, чтобы там в одиночестве набраться мужества. А если оно его подведет — невелика беда, уж верно, за волками и хобгоблинами дело не станет. Поэтому юноша нарочно не стал брать с собой лук и меч, ограничившись лишь ножом.

После налета дракона лагерь еще гудел, точно растревоженный улей. Никто и не заметил, как Каспар погнал коня через поля прочь от манора. Но оглянувшись, юноша, к своему ужасу, увидел, что через высокую траву за ним неуклюже прыгает какая-то белая тень. Остановив Огнебоя под сенью деревьев, он подождал Трога. Тот запыхался и свесил язык.

— Домой! — сурово приказал молодой воин. — Оставайся с Изольдой!

Трог завилял хвостом и, что удивительно, сразу же повиновался и поковылял обратно по собственному следу. Каспар пришпорил коня и скоро оказался в самой чаще, где приходилось низко пригибать голову к разгоряченной шее Огнебоя, чтобы уберечься от веток. Несколько раз жеребец тревожно ржал и оборачивался. Каспар уловил за спиной урчание какого-то крупного зверя. Решив, что уже достаточно углубился в лес, юноша начал присматривать подходящее место для своего плана.

Он рассмеялся сам над собой. Какая разница, где? Но почему-то хотелось, чтобы все произошло в каком-нибудь необычном месте, ведь для него, для самого Каспара, этот акт исполнен очень даже глубокого смысла. Дуб! Неподалеку в кругу берез высился могучий дуб. Странно, но юноша вдруг почувствовал, что до него здесь когда-то была Май. Увы, она не будет ждать его по ту сторону. Никто не будет его ждать. Ему придется сражаться с лесничими, чтобы добраться до Гвиона и утащить его за собой в посмертие, уволочь через леса Ри-Эрриш к простолюдинам, черным тварям, что грабят и опустошают тот мир. Пусть же они пожрут Гвиона, уничтожат его душу раз и навсегда. Другого способа нет.

Юноша спешился и, хлопнув Огнебоя по крупу, отослал коня обратно в лес. Наконец один. До чего же громко звучало его дыхание здесь, в тишине. До чего же сильно бился пульс — тот самый пульс, которому предстояло навеки остановиться.

Гладкая костяная рукоять ножа удобно легла в ладонь.

— Как? — вслух спросил Каспар, яростно сжимая оружие и глядя через листву дуба в небо.

Не хочется умирать! Но Халь ведь ставил долг превыше всего — бестрепетно повел свой отряд в каменоломню, на верную гибель. А значит, и он, Каспар, ему не уступит.

Мужество вернулось к нему. Теперь оставалось решить чисто практический вопрос. Пожалуй, быстрее и проще всего перерезать горло.

Юноша расстегнул воротник и откинул с шеи густые каштановые волосы. Теперь он готов!

 

27

 

Знакомый лай остановил руку Каспара. Острое лезвие успело царапнуть шею, из неглубокого разреза выкатилось несколько капелек крови. За лаем послышался треск и хруст сучьев — то пробирался сквозь подлесок какой-то крупный зверь.

— О, Трог, нет! — в отчаянии простонал Каспар, когда из папоротника к нему высунулась белая морда.

Тяжелый терьер с размаху наскочил на хозяина, возбужденно пыхтя и вывалив из пасти розовый язык. Каспар не мог сдержать прилив нежности к верному псу. Присев на колени, он несколько секунд возился с Трогом.

— Трог, хороший мальчик! Славный песик! Но теперь ступай домой, тебе надо приглядывать за Изольдой. Домой! Иди...

Внезапно он замер. Оба, и пес, и хозяин, повернули головы к лесу. На поляну вразвалочку вышел огромный медведь. На серебристой спине его сидела женщина. Прямые черные волосы спадали на лицо, стройные ноги тонули в густой шерсти на шее медведя.

Женщина поглядела на нож в руке торра-альтанца.

— Кажется, я успела вовремя, господин. — Тихий голос Урсулы ласкал слух. — Я пришла, как только могла, за тобой было так трудно гнаться.

— Урсула! О нет! — Каспар в ужасе отдернул руку от шеи. — Нет, Урсула, нет! Я должен это сделать. Не то все умрут. Я должен остановить Гвиона.

Спрыгнув с медведя, девушка легко приземлилась на ноги.

— Господин, я не позволю тебе!

— Ты называешь меня господином. Что ж, приказываю тебе оставить меня и не мешать выполнить то, что я должен! — прогремел Каспар, прибавив в голос как можно больше властности.

— За тобой я перебралась через макушку мира, — сурово отрезала Урсула. — И не сдамся сейчас. Я называю тебя господином не потому, что являюсь твоей рабыней, а потому, что ты господин моего сердца.

— Ой. — Ничего умнее Каспар не придумал. Урсула протянула к нему руки. В карих глазах ее застыли решимость и грусть.

— Отложи нож. Если ты лишишь себя жизни, этим же самым клинком я убью и себя.

— Нет, Урсула. Я должен. Иначе погибнет слишком много людей.

Девушка яростно выхватила из-за пояса кинжал и прижала к запястью, так что кончик лезвия потемнел от крови.

— Ты спас мне жизнь, но она ничто без тебя. Я люблю тебя и не стану без тебя жить.

— Урсула... — беспомощно выдохнул Каспар. Пальцы его на рукояти ножа чуть разжались.

— Пойдем со мной, — взмолилась она. — Я привела целое войско медведей и отряд людей, которые могут управлять ими. Они все прошли хорошую школу, сражаясь с грифонами на моем родном континенте. Вместе мы сумеем одолеть твоего врага.

— Правда?

К сердцу Каспара прихлынула надежда. Юноша потрясенно взял Урсулу за руку и аж вздрогнул от этого простого прикосновения. Как же он раньше не замечал, до чего она хороша? Не так прекрасна, как Брид, не так нежна и хрупка, как Май, не так чувственна, как Изелла, — но для него она была совершеннее, чем все три, вместе взятые.

Молодые люди с минуту молча глядели друг другу в глаза, а потом обнялись — не столько со страстью, сколько с облегчением вновь встретившихся старых друзей. Каспар зарылся лицом в плечо подруги, вдыхая теплый и пряный аромат ее тела. От нее пахло потом и лавандой, и юноше померещилось, у него вот-вот разорвется сердце от радости. Никогда еще ничто не казалось ему столь естественным и чудесным. Он мог бы простоять так много часов, когда бы Урсула не оттолкнула его. Девушка кивком велела медведю опуститься на колени и взобралась на мохнатую шею зверя. Каспар вспрыгнул позади нее.

— Я люблю тебя, — даже не думая, произнес он и подивился, что слова, которые он так долго не мог сказать Май, теперь сорвались с его губ сами собой.

Медведь двигался поразительно быстро, и скоро вдали уже показался манор. Каспар ликующе посмотрел на множество бурых косматых зверей, что сгрудились возле шатров. Да их тут сотни и сотни. Он в жизни не видел столько медведей!

У ворот Каспара и Урсулу приветствовал Бранвульф. Он вместе с сыном направился к дому.

— Нужно готовиться как можно скорее! Медведи все меняют. Эта девица, Урсула, и впрямь находка. Почему ты о ней не рассказывал?

Юноша пожал плечами.

— Ну ладно, не важно. Сперва мы тут все здорово перепугались, но она нам быстро все объяснила.

Каспар кивнул в немом облегчении и глянул за плечо барона на мать.

— Спар!

Лицо ее побледнело и спало, точно жрица угадала, что замышлял ее сын. Но зычный бас барона не дал ей продолжать.

— Медведи помогут нам проникнуть в замок. А как только мы освободим наших людей, лучники Торра-Альты подстрелят драконов, совсем как их знаменитые предки. Если нас сейчас достаточно, надо идти. Только потом уже можно будет думать о Хале.

Каспар первым услышал это: низкий рокот, от которого двери манора задрожали. Юноша мгновенно понял, что означает этот шум, и, оставив отца, бросился к манору. Керидвэн, ведомая инстинктом, кинулась за ним.

Каспар ворвался в комнату, где оставил Изольду. Похоже, Придди задремала, потому что когда они вбежали туда, она как раз вставала с постели. Малышка сидела, восторженно пища.

— Спар, ты идиот! — ядовито прошипела Брид, вбегая следом за Керидвэн. — Как ты мог дать его ей?

Лицо Керидвэн стало белым как полотно. У Каспара застыла кровь в жилах. Он не отводил глаз с Изольды, как будто только его взгляд и мог сдержать ее. Каким-то непостижимым образом крошка ухитрилась расстегнуть застежку серебряного ларчика и теперь сжимала пухлыми ручонками Яйцо. Комнату наполнил резкий звериный запах.

Трог зарычал и ощетинился. Изольда весело показывала на огромную морду льва, что сидела на теле коня с огромными алыми крыльями. Малышка ворковала и смеялась.

— Положи-ка эту штуку, — ровным голосом произнес Каспар. — Вот хорошая девочка.

Изольда вновь завопила и, подняв Некронд над головой, восторженно хохотала, глядя, как приемный отец осторожными шажками подбирается к ней, протянув руки к Яйцу.

— Изольда, радость моя, — льстиво упрашивал он, — дай-ка его мне.

Время словно застыло. Каждая секунда казалась вечностью. Изольда, заливаясь смехом, размахивала Некрондом. Каспар шагнул ближе, и она со всего маху швырнула Яйцо в угол, к остальным игрушкам. Малышка радостно захлопала в ладоши. Комнату прорезал зловещий треск. В воцарившемся за треском молчании Каспар одним прыжком подскочил к Яйцу и поглядел на него. Некронд упал на костяную пластинку с руной волка, что когда-то дала ему Морригвэн, и раскололся по черному шраму, что уродовал мраморную поверхность.

Поля за окном потемнели. Небо поглотили низкие клубящиеся тучи. Каспар ошарашенно застыл на месте. Не в силах прийти в себя от непоправимости произошедшего, он все таращился на Яйцо, гадая, как же такая толстая скорлупа могла так легко разбиться. Но ведь оно угодило на руну волка. Магия рун...

Не успела рука юноши коснуться Яйца, как из трещины мимо него пронеслась смутная тень дракона. За ней вторая, третья, все быстрее и быстрее, и вот уже оттуда лился сплошной поток. Комнату наполнил бешеный вихрь, Каспара отшвырнуло на пол. Единственная мысль его была — защитить Изольду. Он подполз к малышке, загораживая ее своим телом. Все кругом ломалось и летело. Тарелки и стаканы разбивались на крохотные осколки, что носились вместе с пылью в неистовом смерче. Панически кричали люди, воздух дрожал от первобытного рева тысяч самых разных чудовищ.

Кашляя и пытаясь продышаться от забившей легкие пыли, юноша зажал уши Изольде, оберегая ее от оглушительного шума. Он сам не знал, сколько же продолжалась вся эта свистопляска, но наконец жуткий, сводящий с ума рев, от которого дрожали стены, начал слабеть и превратился в далекое монотонное гудение.

Поднявшись, Каспар с ужасом оглядел опустошенную комнату. Шум затих, лишь слабо позвякивали осколки стекла. Пол был покрыт ровным слоем обломков. Окна вышибло, а в открытую дверь Каспар увидал, что противоположная стена манора превратилась в развалины.

Возле камина парадного зала лежали мертвые кентавр и единорог. Рядом стоял Кеовульф с мечом наготове. С клинка капала кровь. Бранвульф тяжело привалился на стол. Он тоже обнажил оружие, но крови на мече не было. Барон лихорадочно искал глазами жену. На счастье, когда происходило все это смертоубийство, ей удалось укрыться в нише вместе с Брид и Придди, так что никто из них не пострадал.

Навстречу Каспару из расщелины в стене выскочила Урсула. Она выглядела, точно из другого мира. Освобожденные Некрондом твари пронеслись над лагерем, оставив за собой опрокинутые шатры и затоптанные тела. Небо почернело от крылатых чудищ, что разлетались в поисках своего места в мире, — они катились во все стороны, точно рябь на глади пруда.

— Существа, изгнанные Первым Друидом, свободны, — потрясенно пробормотала Керидвэн. — Все до единого.

Каспар пробирался меж опрокинутой мебели, помогая подняться домочадцам Бульбака.

— Что... что мы натворили? — все еще не веря в произошедшее, пробормотал он. — Они повсюду. Древние чудища вновь рыщут по земле.

Внезапно Керидвэн расхохоталась.

— Разве ты не понимаешь? Разве не видишь сам? Этому было суждено случиться. Она сделала это инстинктивно. Ведь они имеют право на свободу, право стать частью цикла. Они — такая же частица Великой Матери, как ты или я.

— Женщина, ты что, спятила? — зарычал на жену Бранвульф. — Погляди! Погляди, что они натворили!

— Изольда повиновалась своему невинному чувству справедливости. Исправила зло, совершенное первым Друидом. Онд дарован нам Великой Матерью, странный союз жизни и смерти, что создал Друид внутри Некронда, всегда противоречил Ее природе. Мир снова таков, каким Она создала его! — воскликнула жрица, поднимая руну волка. — Морригвэн дала ее Каспару, объявила его стражем дикой, жестокой стороны природы. Подарив руну Изольде, он, сам того не желая, передал малышке и роль опекуна, а она поступила единственно верным образом: дала диким зверям волю. У нас нет права контролировать их.

Бранвульф метнул на жену убийственный взор и побрел на заваленный обломками двор, где собралось уже несколько офицеров и сержантов.

— Помогите раненым, а потом соберите всех, кто уцелел. Завтра утром мы выступаем.

Каспар догнал его и, когда солдаты разошлись, не дрогнув, выдержал гневный взор отца.

— Как ты только мог оказаться таким болваном? Драконы, Спар! Мир теперь ими так и кишит. Да к концу года здесь ни одного живого не останется...

— Вздор, — вмешалась Керидвэн. Она еще не закончила разговор с мужем. — Они не станут нам докучать — будут слишком заняты боями с грифонами.

— Скорее, пожиранием наших коней.

— Ну да, кого-то эти чудовища и сожрут — да и людей тоже, — но они часть естественного порядка. Только теперь я поняла, до чего же неправильно было запирать и порабощать их. В конце концов они будут доставлять нам не больше хлопот, чем желтогорские волки, а ведь волки помогают контролировать поголовье оленей, не то у нас бы не осталось лесов, а вместе с лесами и кабанов и...

— Довольно! Люди гибнут! Бранвульф побагровел от злости.

— Сам поймешь, что я права, — упорно отстаивала свое Керидвэн, бесстрашно противореча суровому барону. — Брид, разве ты не согласна?

Она обернулась.

— Брид!

Все умолкли, оглядываясь.

— Когда мы вышли, она была с нами, — заметил Каспар. Он боялся и высказать страшную гипотезу — а вдруг девушку утащило какое-нибудь чудовище?

У входа в манор, глядя на Каспара, трясся Папоротник.

— Она убежала вон туда. — Он неопределенно махнул в сторону конюшен. — Вы разве не видели? Каспар покачал головой.

— К конюшне, — для верности повторил лесик, нервно косясь на небо. — А может, нам лучше укрыться под деревьями? Драконы, знаете ли...

Каспар понятия не имел, что вдруг понадобилось Брид в конюшне, но, судя по реакции Керидвэн, его мать отлично догадывалась что. Опередив остальных, жрица бросилась в конюшню, но скоро вернулась, покачивая головой.

— Остается только молиться. Догнать ее мы не в силах: она взяла золотых коней Ри-Эрриш.

— Но зачем? — удивился Каспар. — Зачем ей так спешно куда-то ехать, когда Яйцо разбито, а нам всем столь отчаянно нужна ее помощь?

— А ей нужен Халь, — просто ответила Керидвэн. — Она не только жрица, она и женщина.

— Выступаем на рассвете, — напомнил Бранвульф и поклонился Урсуле. — Госпожа моя, уповаю, что вы все еще намерены помочь нам.

Девушка глянула на барона, а потом на его сына.

— От всего сердца.

Этой ночью Каспар не мог уснуть. Хотя Изольда мирно спала вместе с Придди под бдительным оком Керидвэн, а к обнаженному телу юноши прижималось теплое тело Урсулы, из лагеря постоянно доносились громкие крики. Людям приходилось защищаться от волков и чудовищных тварей, что бродили во тьме вокруг костров. Хорошо еще, что из медведей Урсулы вышли отличные часовые.

Незадолго перед рассветом Каспар поднялся и обнаружил, что матери тоже не спится. Жрица меряла шагами просторный зал.

— Спар, я должна отыскать Брид! — решительно заявила она сыну.

Тот кивнул и пошел будить Урсулу.

— Надо найти Брид. Мне требуется помощь твоих медведей.

Не теряя времени, девушка потеплее оделась и отыскала своего любимого медведя и еще двоих. Тем временем Каспар на скорую руку собрал мешок с едой. Через несколько минут, вдвоем усевшись на одного зверя, они уже ехали к ущелью.

Забрезжил рассвет. Каспар глядел на странный мир, что был его домом. Там, где испокон веку царила тишина, нынче слышалось урчание, рев и рык, хотя ни одно чудище не смело приблизиться к гигантским медведям.

Юноша обнимал Урсулу. Не требовалось никаких слов, никаких заверений — так остро он чувствовал тепло и успокаивающую близость любимой. Он поцеловал Урсулу в шею, ощутил ее дрожь и, крепче прижавшись к девушке, принялся следить за дорогой.

Вдруг он сощурился. Что это там, вдали? Неужели вспышка золота? Сверху на нее вихрем спикировал грифон, за ним следующий, но золотая полоска так быстро неслась по дну долины, что крылатые твари не поспевали за ней. Медведи угрожающе зарычали, и грифоны взмыли в небо, описывая широкие круги на безопасном расстоянии. Каспар поднял к губам рог и затрубил сбор.

Через миг рядом с ними, осадив при виде медведей, оказались две лошадки Талоркана. Из-под отросшей челки Халя на Каспара уставились два оливковых глаза. Лицо молодого воина почернело от синяков и ссадин, кожа туго обтягивала упрямые скулы. Халь с тихим удивлением оглядел племянника с головы до ног, опасливо покосился на медведей и вежливо кивнул Урсуле.

— Надеюсь, Спар, ты захватил чего-нибудь поесть. А то Брид забыла, — ухмыльнулся он. — Умираю с голоду.

Каспар похлопал по увесистой сумке и вытащил краюху хлеба, солонину и раскрошившиеся сухари.

— Халь, ты жив! Он себя не помнил от радости.

Юный дядюшка Каспара кивнул, показывая, что разделяет его чувства.

— Я тоже боялся, что потерял тебя!

Он с благодарностью взял еду, но набрасываться на нее не спешил.

С неба вновь камнем упал грифон, все пригнулись к земле. Медведь справа от Урсулы поднялся на задние лапы и одним ударом когтистой лапы поверг вопящую тварь наземь.

Впечатленный этакой силищей, Каспар принялся торопить друзей.

— Идемте, надо добраться до устья ущелья и присоединиться к остальным. Мы идем брать Торра-Альту. Расскажешь, как тебе удалось сбежать, по дороге.

— Ну, уж спасать меня вовсе и не требовалось, — возмущенно заявил Халь.

— Еще как требовалось, — едко отозвалась Брид. На щеки ее еще не вернулся румянец, на лбу выступила легкая испарина, но глаза сияли. — Ты бы ни за что не пробрался мимо этих чудищ без меня и коня, на котором сидишь.

Халь фыркнул.

— Мой меч при мне. Я бы прекрасно справился с ними.

— А как ты отделался от горовиков? — поспешно спросил Каспар, чувствуя нарастающую напряженность меж Брид и Халем и надеясь предотвратить ссору.

Молодой воин помрачнел.

— Тан и Оксвин очень быстро умерли от изнеможения, и тела их отдали младшим горовикам.

— Думаю, лучше нам не сообщать Бульбаку, как именно погибли его сыновья, — негромко произнес Каспар. Халь кивнул.

— Пожалуй, ради него же самого. Тебя уволокли, я не знал, что с тобой, но слышал, как ты кричишь, чтобы я продолжал рассказывать истории. Но на самом деле горовики любят вовсе не истории, они любят факты. Им нравится узнавать о верхнем мире. Я три дня развлекал их различными способами изготовления оружия. Они даже кормили меня, чтобы у меня оставались силы говорить. Потом я перешел к военной стратегии и тактике и описал диспозицию известных мне сражений. Сам понимаешь, не так их и много.

— Ну, еще бы! — ухмыльнулся его племянник.

Никто не знал про всякие битвы больше Халя — в детстве тот яро изучал их во всех подробностях. Каспар всегда алкал историй о разных народах и их жизни, а Халя сызмальства интересовала только тактика. Голова у него была напичкана фактами.

— Сам не подозревал, что столько всего знаю. Но я все гадал, почему этих существ так волнует чужой им мир. В конце-то концов нас никогда не интересует то, что нас не касается. И постепенно я понял: когда-то верхний мир был их миром, в давние времена они видели и звезды, и море, а потому теперь так жаждут сведений о том, что на поверхности. И до меня вдруг дошло: они живут в своих гробницах, дожидаясь смерти. Наверху для них нынче небезопасно, вот они и заперты в подземелье, в прижизненных могилах. Так что, почувствовав, что военное дело им поднадоело, я рассказал им историю, которую счел историей их народа: о гигантах, что некогда плясали на земле и создали огромные каменные круги.

Каспар радостно засмеялся. Ну какой же умный у него дядюшка!

— Ну, конечно! После того как мы столько времени разглядывали круги, содержавшие указания, где искать Некронд, ты знаешь уйму всяких фактов, сколько там рядов и сколько камней в каждом круге.

— Теперь я знаю про них гораздо больше, — устало откликнулся Халь. — Едва я начал рассказывать, они как загомонят. Принялись описывать мне их в мельчайших подробностях, а под конец сообщили, что живут в темноте так давно, что солнце стало им вредно. Они так увлеклись беседой, что я наконец смог немного поспать. А потом меня разбудил страшный шум. Горовики бегали кто куда, завывали и кричали, что на земле произошло что-то чудовищное.

— Что твари из легенд обрели свободу? — спросил Каспар. Халь кивнул.

— Обо мне они напрочь позабыли. Сверху лавиной хлынули чудовища один другого жутче, горовикам надо было заботиться о себе. Я, конечно, не понял, в чем тут дело, а просто пополз на свет. Никто меня не остановил. И прекрасно вернулся бы домой сам по себе.

— Ох, не мели чушь, — фыркнул Каспар.

— Мне надо остановиться, — прохрипела Брид. — На минуточку.

Она соскользнула с коня и скрючилась. Ее начало рвать.

— О, как больно! — простонала она, держась за живот.

— Брид, что с тобой? — Каспар спрыгнул с медведя и бросился к ней. — Я думал, тебе уже лучше.

— Оставь ее в покое, — прорычал Халь, тоже спешившись и оттесняя племянника в сторону. — Ей никогда не будет лучше. Она беременна — беременна от Харле.

Однако когда он обхватил невесту за плечи и помог ей выпрямиться, в движениях его сквозила нежность.

— Но рана-то твоя лучше, Брид? — заботливо спросил он. — Я думал, что убил тебя.

— Лучше, — улыбнулась она. — Меня убило бы только то, что ты перестал меня любить.

— Ну, разумеется, я тебя люблю. Иначе мне не было бы так больно. Вот, выпей воды, будет меньше тошнить.

— Пожалуй, съем-ка я сухарик, — улыбнулась Брид, опираясь на его руку.

Каспар поднял голову. Под деревьями было еще темно, но небо вверху просветлело, купаясь в лучах утреннего солнца. Должно быть, подумал юноша, отец уже движется к замку.

— Мы нужны Бранвульфу. Настал день. Надо спешить, — настойчиво произнес он.

Халь бережно помог Брид вернуться в седло.

— Пожалуй, без твоей помощи я и впрямь бы не обошелся, — признался он, и маленький отряд заторопился на запад.

— О, Великая Мать, помилуй нас! — ахнула Брид, когда они въехали в ущелье.

— Урсула, отвези Брид обратно в манор Бульбака, — приказал Каспар. — Вам здесь не место.

— Не смеши. Тебе понадобится подмога моих медведей, да я и сама ни за что больше тебя не потеряю, — упрямо отозвалась девушка.

Халь поглядел на Брид.

— Ты еще слишком слаба.

— Думаешь? Я Одна-из-Трех. Я в жизни ни от чего не убегала.

Все поглядели на север, туда, где на вздымающемся со дна долины каменном шпиле гордо высилась Торра-Альта. На северной башне ее сидел темно-зеленый дракон, чешуя его ярко блестела на солнце. Он распростер крылья, отбрасывая на замок густую тень, и вытянул шею. Из пасти его вырвался поток черного клубящегося дыма. Дым этот вился и изменял очертания, но не рассеивался по ветру, что играл овиссийским знаменем. Вот облако тьмы сгустилось, образовывая гигантское лицо. Каспар различил кровавые глазницы, вытянутую морду, узнал гулкий смех, что прокатился по ущелью.

— Мое! Мое! Наконец все мое!

— Гвион! — в ужасе вскричал Халь.

Сердце Каспара подкатило к горлу. Юношу замутило. Медведи способны защитить их от чудищ Некронда, но что могут даже медведи поделать против призрака?

Молодые люди поспешили присоединиться к колонне бельбидийцев и личной гвардии Дагонета, по бокам которых двигались отряды медведей Урсулы. Мохнатые исполины заворчали, приветствуя госпожу, а она издала странный воинственный вопль и вместе с Каспаром помчалась вперед, к облаченному в кольчугу Бранвульфу, который возглавлял колонну верхом на боевом скакуне.

Завидев сына и брата, барон велел остановиться и приветственно протянул руки навстречу им.

— Мальчики мои, вы здесь! Езжайте по обе стороны от меня, ведь мы явились отвоевать наш дом у врага. Менестрель, пой! Пой громче! Мы отважные воины, но песня ободряет сердца!

Усевшись на запасного коня, Каспар заметил, что позади Бранвульфа едет и Керидвэн.

— Но, мама! — громко запротестовал он. — Тебе следовало остаться у Бульбака. Да еще и Изольда с тобой?! Что ты делаешь? Отвези ее обратно!

— Нас окружают медведи, тут ей безопаснее всего. Брид покачала головой, глядя на Каспара, и наклонилась поцеловать Изольду.

— Ты все еще не понимаешь, Спар? Она новая Дева. Она — жизнь для всех нас. Она — Одна-из-Трех. Мы все трое пойдем с вами. С нами сила Богини!

Каспар отстал на один корпус и поскакал рядом с Дагонетом. Пухлые щеки короля Кеолотии тряслись от езды.

— А в чем состоит план? — поинтересовался Халь, на ходу поедая хлеб с мясом. Бока его коня задевали бока скакуна Бранвульфа.

— Медведи будут удерживать хобгоблинов и драконов, а мы тем временем нападем с восточной стены. А когда пробьемся через первое кольцо обороны, несколько человек проникнут внутрь через подводные ворота.

Каспар кивнул. После ваалаканской осады Бранвульф приказал построить потайные ворота как последнее средство бегства из замка. Но хозяев замка, понятное дело, отнюдь не радовало открывать местонахождение ворот никому, кроме коренных торра-альтанцев.

Подняв голову, юноша взглянул на трех ослепительно зеленых драконов, что прежде кружили над замком. Теперь они сидели на укреплениях, свирепо отгоняя любого другого дракона, что смел приблизиться к ним. Хобгоблины, похоже, с лихвой пополнили поредевшие отряды и теперь черным кольцом окружали основание Тора.

Керидвэн проследила взгляд сына и со свойственной ей проницательностью угадала его мысли.

— Они получат какую-то плату. Драконы — жадные твари. Похоже, у Гвиона есть что-то, чего они хотят.

— Сокровища, — произнес Халь. — Мы со старым драконом Каспара нашли у подножия Тора целый клад.

— Кажется, я могу высказаться точнее, — задумчиво протянул Бранвульф. — У него есть солнечные рубины. Вот чем занимались все эти овиссийские охотники в моих горах — добывали рубины для Гвиона.

— Народ Старого Тёрна! — воскликнула Брид. — Хобгоблины. Наверняка к этому приложил руку Страйф.

Халь озадаченно покосился на нее и вместе с Бранвульфом отъехал чуть вперед.

— Итак, мы пробираемся через подводные ворота. А что дальше?

— Освобождаем людей и пробиваемся в оружейную. Как только они доберутся до своих луков, можно будет разбираться с драконами. Затем впускаем медведей с королем Рэвиком, Бульбаком и гвардией Дагонета — и замок наш.

— Но как пробраться в темницу мимо охраны, чтобы они не подняли тревогу и не поймали нас в западню? — спросил Каспар.

— Изелла взяла это на себя, — улыбнулся Бранвульф и на миг словно сбросил добрый десяток лет. — Что за создание!

— Отец! — пристыдил его юноша.

— Сынок, пусть твоя мама — прекраснейшая женщина на земле, но я же мужчина.

Барон закашлялся и, хватаясь за грудь, поник на шею коня.

— Кто такая Изелла? — полюбопытствовал Халь, и Бранвульф кивком показал назад.

Халь одарил дочь Ясеня одной из своих чарующих улыбок.

Каспар оглянулся через плечо, убедиться, что Урсула не слышит.

— Она источает аромат роз, а на ощупь — точно теплый шелк. Это все равно что одновременно плавать в теплой реке и есть гренки с маслом, или бежать быстрее ветра, или взобраться на самую высокую вершину. — Каспар не знал, какие слова подобрать, чтобы описать неописуемое. — Все равно что любоваться луной над серебристым озером или парящим соколом. Но она не даст тебе ни любви, ни заботы.

— Ну, ты сказал, Спар! — расхохотался Халь. — Чудной ты парень, других таких нет. А вот Рэвику было не смешно.

— Болтаете, точно пьянчуги в таверне. Вы хоть понимаете, насколько все это серьезно?

— Ну, разумеется, — парировал Бранвульф. — Но многие поколения наших предков были воинами, уж мы-то отдаем себе отчет: когда глядишь прямо в холодный лик смерти, ты должен твердо знать, для чего живешь, за что сражаешься, а значит — за что и не жалко и умереть.

— Я умер бы за свою дочь, а она там, в плену у этих демонов и ваших коварных овиссийцев, которые обманули моего бедного сына и не позволяют ему послушаться меня, — прорычал Дагонет.

— Мы вытащим ее оттуда, — спокойно пообещал Бранвульф.

Но умиротворить Дагонета было не так-то легко.

— Я отдал бы за мою дочь все королевство! Отдал бы что угодно.

От краев колонны послышались крики и рык. Солдаты, и пешие, и конные, пятились и пригибались к земле — сверху на них с визгливыми кличами налетали грифоны. Каспара ничуть не удивила легкость, с какой медведи Урсулы отразили натиск. Звери Урсулы вдвое превосходили размерами обычных торра-альтанских медведей, их могучие лапы с острыми крепкими когтями отличались необыкновенной ловкостью и проворством, а уж о силе удара и говорить не приходилось. Троих грифонов они просто-напросто сбили на землю и растерзали в клочки. Над отрядом разносилась звонкая и пронзительная песня Урсулы, что повелевала зверями и ободряла их.

Один вид этой девушки нагонял на Каспара благоговейный трепет. Молодой дворянин крепился, готовясь к тому моменту, когда роли их разделятся, и ему придется проститься с возлюбленной.

Колонна достигла первого ряда укреплений — всего лишь кольцо земляных насыпей, увенчанных острыми кольями. Но именно здесь и предстояло остаться Урсуле с основным войском, оттягивая на себя хобгоблинов, тогда как маленький отряд должен был проскользнуть дальше к востоку. План состоял в том, чтобы прорваться за внешнюю насыпь к основанию отвесного утеса под восточной стеной замка, где из скалы, бурля и пенясь, вытекает Лососинка.

Урсула нежно поцеловала Каспара и молча пожала ему руку. Однако глаза ее высказали все. Каспар сглотнул, надеясь, что скоро вновь встретится с любимой.

Халь прижал Брид к себе и поцеловал ей на прощание руку, а Керидвэн бросила встревоженный и любящий взор на Бранвульфа.

— Я пойду с тобой. — Барон покачал головой, но его супруга вскинула руку, заставив его умолкнуть. — Мы слишком большую часть жизни провели врозь, муж мой. Теперь я должна быть с тобой. Помнишь, о чем мы условились?

Бранвульф кивнул и слабо улыбнулся.

Керидвэн повернулась к Брид.

— Возьми Изольду и держись поближе к Урсуле.

Медведи яростно взревели, бросая вызов врагам, хобгоблины черной лавиной бросились в атаку, а горстка избранных бесшумно скрылась с места битвы. Ползком пробираясь меж насыпей, Бранвульф с женой, Халь, Каспар, Кеовульф, Изелла и неугомонный Пип добрались до реки и под прикрытием нависающих берегов двинулись к подножию Тора.

— Сир, — предложил Пип, — я отлично плаваю. Доверьте мне честь проверить, свободен ли путь. Бранвульф кивнул.

— Славный паренек.

Пип скользнул в реку. Тихий всплеск — и на глади воды остался лишь ряд пузырьков воздуха, задержавшегося под одеждой. Он скоро вернулся.

— Все в порядке, только очень темно.

— Ничего, найдем факелы. На той стороне должны быть, — ответил Бранвульф. — Отлично, Спар, мы с тобой пойдем замыкающими. Сперва Пип, Халь и Кеовульф, потом женщины.

Все по очереди быстро слезли в воду. Каспар шел последним, не позволяя себе думать о том, что предстоит нырнуть в черную воду. На счастье, подводные ворота, как называли их торра-альтанцы, были всего в двух ярдах под поверхностью. Уже через несколько секунд юноша преодолел их и, барахтаясь, всплыл на поверхность с той стороны. Там и вправду было темно. Сверху раздавались голоса остальных, ощупывающих стены.

— Нашел! — раздался возглас Кеовульфа.

Кто-то высек искру, и через пару минут все, мокрые и продрогшие, сгрудились в низком подвале. На первый взгляд, отсюда не было никакого выхода, но над головой открывалась узкая трещина в камне, похожая на отверстие дымохода. Каспар знал, что дальше туннель петляет и изгибается, прежде чем снова пойти вверх. Нелегкий подъем — и уж, во всяком случае, большой отряд быстро по нему в замок не проберется. Оставалось лишь надеяться, что враги не успели обнаружить выход — не то овиссийцам не составило бы труда перебить поднимающихся одного за другим.

Торра-альтанцы один за другим начали карабкаться наверх. Кеовульфу приходилось трудновато, уж слишком он был крупный. Калдеец то и дело застревал и весь съеживался, чтобы протиснуть плечи. Потерявшему руку Халю помогал приделанный к обрубку крючок. Каспар, легкий и шустрый, лез без проблем, но остро осознавал, что дядюшка его ослаб от недавних ран и дышит с усилием. Однако хуже всего приходилось отцу юноши: от напряжения он то и дело заходился судорожным кашлем.

Преодолев первый участок подъема, отряд оказался в старинных драконьих туннелях, что пронизывали скалу под замком.

— Я пойду вперед с Изеллой, — вызвался Каспар. — Так будет быстрее. Бранвульф кивнул.

— Мы сразу за тобой.

Барон привалился к стене, и Керидвэн поднесла к его губам флакон.

— Выпей, Бранвульф. Это придаст тебе сил.

Тот скептически хмыкнул, но выпил.

Изелла легко шагала за Каспаром. Во мраке он едва замечал ее. Наконец они достигли тесного, почти вертикального туннеля с выбитыми в стене ступеньками. Этот лаз давал доступ прямо к кухням, а не через колодезную, где скорее всего полно народа. Каспар остановился и заглянул в переливающиеся глаза Изеллы.

— Здесь мы с тобой расстанемся. Чем быстрее ты сумеешь освободить людей, тем скорее я пошлю Рейне весть, что куплю всю триночницу, сколько она только сможет приготовить. И ты сможешь исцелить Ведунью Ясеня и весь твой народ, — сказал он, пытаясь приободрить ее, — так что теперь дело только за...

Шепот его оборвался.

Они поднялись уже довольно высоко. Сюда доносился шум замка: гомон солдат, стоны узников в темнице и уже знакомый Каспару мерзкий, пронзительный покрик драконов. Юноша притянул Изеллу к себе и прижался губами к ее уху.

— Этот проход ведет в кухню через люк в соляном ларе близ очага. Тебе надо выйти из кухни, перейти через двор и спуститься по лестнице вниз, в темницу. Сумеешь?

Изелла кивнула.

— Запросто. Меня никто не увидит. А стащить у стражников ключи для меня так же просто, как для тебя — тетиву натянуть.

— Вот мое кольцо, — продолжил Каспар. — Покажи его капитану. Ты его сразу опознаешь — такой высокий, тощий, нос крючком. Он узнает мое кольцо и организует солдат. А как только они вырвутся и поднимут переполох, мы присоединимся к вам.

Охотница Ясеня кивнула, и Каспар осторожно приоткрыл дверь в тепло кухаркиного соляного ларя, что стоял рядом с огнем. Когда Изелла исчезла, юноша закрыл люк и соскользнул вниз, в туннель, дожидаясь остальных. Они еще не добрались до верхнего участка, так что Каспар поспешил вниз, в более широкие туннели, отполированные боками драконов более тысячи лет тому назад.

Встревоженный тем, что факелы его спутников еще не отбрасывают навстречу дрожащих бликов, он спускался все дальше и дальше. По голому камню глухо отдавались его шаги. Ну куда все делись? Не могли же заблудиться?

Пальцы его крепче сжали факел, что затрещал и начал разбрызгивать вокруг искры в порыве ветра из бокового хода. Юноша замер. Откуда взяться ветру здесь, в подземелье?

Он повернулся туда. Лицо обдало теплым влажным воздухом, ветерок откинул со щек тяжелые каштановые пряди. А вот волосы на затылке, наоборот, встали дыбом от чьего-то леденящего дыхания. Каспар вихрем развернулся — но никого не увидел. Лишь показалось, что кто-то кружит за спиной.

— Поймал! Вы все, все теперь в моих руках! — провизжал злобный голос из тьмы. — Вы все умрете в страхе, один за другим.

Каспар отпрянул.

— Гвион, мы не желаем тебе зла.

— Ха! Как смеешь говорить это ты, коварный мальчишка, убивший меня?

Оглянувшись через плечо, юноша увидел, что вдали наконец-то забрезжил свет. В полом туннеле гулко занеслось эхо хриплого дыхания Бранвульфа.

— Назад! — завопил Каспар. — Здесь Гвион.

— Беги, Спар! — закричала его мать, и юноша увидел, как она бежит к ним.

— Нет! Уходите, — в страхе предостерег молодой воин, выхватив короткий меч и медленно отступая перед черной фигурой волка, что неотступно шел за ним на задних лапах.

Глаза чудовища горели желтым огнем.

— Ты в моих руках! — с издевкой прорычал он.

За спиной Гвиона заиграло желтое зарево, алые языки пламени, похожие на завитые лепестки роз, лизали стены туннеля. Каспар на миг разглядел очертания здоровенной морды и кривые когти дракона. Но сейчас юноше было не до того, все внимание его сосредоточилось на человеке-волке, черном угрожающем силуэте на фоне оранжевого марева.

Каспар решил стоять до конца.

— Ты, жалкий глупец, думаешь, меч может повредить мне теперь? — Хохот Гвиона дробился о каменные своды. — Я уже мертв.

Чья-то, рука ухватила Каспара за плечо и отбросила в сторону.

— Отойди, Спар, это не твоя битва, — велел Бранвульф.

— Его, мой могучий братец, конечно, его, — загоготал Гвион. — Он убил меня! Он помешал мне добиться безграничной власти над всем этим и последующим миром. И я отомщу.

Каспар ощущал за плечом присутствие Кеовульфа. Занеся копье, рыцарь готов был в любой момент пронзить горло дракону, но пока зверь не нападал, Кеовульф стоял неподвижно. Юноша с первого взгляда увидел, что этот дракон не из тех трех, что сторожат замок по велению Гвиона. Чудище было красного цвета, с длинной мордой и обвислыми брылями, над которыми торчали вверх три пары клыков. Древние драконы, освобожденные из Яйца, вернулись в Тор. Человек-волк тоже обернулся к дракону, но, судя по всему, ярость на Каспара мешала ему думать о чем-либо еще. Со звериной ловкостью и силой он ринулся вперед, и юноша ощутил холодный укус смерти на ноге.

— Брат, брат, не трогай его! — отчаянно закричала Керидвэн. — Возьми меня. Пусть он и убил тебя, но ведь ты всегда ненавидел именно меня.

Гвион взревел столь бешено и свирепо, что Каспар чуть не задохнулся от смрадного дыхания чудовища. Присев на задние лапы, оборотень изготовился к прыжку. Юноша попытался преградить ему путь и заслонить собой мать, но был отброшен в сторону отцом. Бранвульф ринулся вперед и, наклонив голову, точно разъяренный бык, налетел на Гвиона. Сила удара швырнула их обоих прямо в огонь драконьей пасти.

— Нет! — закричал Каспар и, прикрывая рукавами лицо, чтобы уберечься от жара, кинулся туда.

Дракон отвел шею, втянул пламя в себя. Несколько мгновений юноша видел еще, как отец борется с Гвионом, прижимая его к каменному полу туннеля. А затем из раскаленных ноздрей вылетела струя огня.

 

28

 

— Отец! Нет! Нет! — кричал юноша.

Он хотел броситься за Бранвульфом, но Кеовульф удержал его. Так что к барону кинулся Пип. Но нестерпимый жар заставил паренька отступить.

Каспар пошатнулся. Вцепившись в плечо Кеовульфа, он повернулся к матери, что молча наблюдала за происходящим.

— Почему ты не остановила его? — в смятении прорыдал он.

— Он умирал. А теперь ушел закончить то, что пытался сделать ты. Это его право.

Она сглотнула. В глазах ее стояла такая пустота, какой Каспар никогда прежде не видел. Опершись на Халя и прикрыв рукой лицо от жара, жрица скорбно глядела на два скорченных силуэта в белой сердцевине огня.

— Отец!

Каспар в отчаянии рухнул на колени.

— Приготовь лук, Спар, — твердо велела ему Керидвэн. На лице ее застыла мрачная решимость.

Даже дрожа от горя и потрясения, Каспар не утратил способности делать то, к чему его так долго готовили: сражаться.

— Подожди, пока пламя опадет, — прокричал Кеовульф. — Дракону нас плохо видно, но мы должны застать его врасплох прежде, чем он снова изрыгнет пламя.

Каспар кивнул, прицелился и замер, выжидая. Пламя погасло — и он принялся спускать стрелу за стрелой, первым делом целясь в глаза. Халь рядом с ним метал ножи. Кеовульф ринулся вперед и ударил копьем вверх, багровая кровь дракона залила рыцарю лицо, шею и плечи. Калдеец отпрыгнул назад, и как раз вовремя: дракон пошатнулся и рухнул, едва не придавив его.

Все отошли в сторонку и ждали. Каспар вытер глаза, увидев перед собой обугленные останки отца.

Онемев от горя, Керидвэн шагнула к нему и склонилась над почерневшим скелетом.

— О, Великая Мать, не оставь его душу, поскорее призови его себе на грудь.

Второго тела рядом не оказалось.

Каспар посмотрел на мать и протянул дрожащую руку, силясь утешить ее.

— А где же Гвион? — срывающимся голосом спросил он. Горло сжималось от рыданий.

— Он снова в Иномирье, сражается там с духом Бранвульфа.

Она прижала сына к себе.

Юноша бережно отстранил ее и опустился на колени подле останков отца. Слезы катились по лицу Каспара и капали с кончика носа. Не страшась мертвого тела, он снял с обгоревшей руки золотое кольцо: кольцо, выкованное тысячу лет назад для первого барона Торра-Альты и передаваемое из поколения в поколение от отца к сыну.

Он хотел отдать кольцо матери, но та не взяла, а сжала пальцы сына вокруг золотого ободка.

— Спар, оно принадлежит тебе. Колесо времени сделало новый оборот. Теперь ты — барон Торра-Альты.

Каспар судорожно сглотнул. Он не был готов к этому — и не желал. Юноша желал лишь одного: чтобы отец вернулся. Но времени горевать не было: жизни торра-альтанцев в замке все еще зависели от успеха вылазки. Юноша знал: отец хотел бы, чтобы он продолжал сражаться. Пип уже что есть сил тянул массивную лапищу дракона, пытаясь освободить хоть узкую щель, куда они могли бы протиснуться.

— Прочь с дороги! — загремел Халь. Горе переродилось в нем в буйную ярость.

Подняв меч, он отсек лапы дракона, круша его, чтобы прорубить проход. Каспар оттаскивал отрубленные куски, нимало не огорчаясь от того, что, хотя на среднем пальце у него кольцо баронов Торра-Альты, командование автоматически принял на себя именно Халь.

Обдирая плащи об острую чешую, они протиснулись мимо дракона и наконец оказались в туннеле позади. Внезапно Каспар остановился. За сдавленным шумом битвы наверху он различил еще какие-то звуки.

Остальные тоже остановились, прислушиваясь. Слева от них в боковом туннеле грохотали тяжелые мерные шаги, их перебивал перестук человеческих ног.

— Кимбелин! — позвал звучный мужской голос, а потом выкрикнул что-то по-кеолотиански.

— Мы заблудились! — ответил ему плачущий голос принцессы. — Заблудились! А тут еще эти драконы!

— Сюда! Наверх! — завопил Халь. — Кимбелин, это Халь. Быстрее! Сюда!

Он остановился у отверстия следующего туннеля, каждой жилкой ощущая медленное, но верное приближение огромных лап, что следовало за испуганной поступью людей.

Из тьмы вынырнуло бледное лицо Кимбелин. Каким-то образом принцессе удалось сбежать из темницы. Каспар замер, растерянно уставившись на следующее лицо, что выглядывало из-за плеча девушки. Принц Тудвал. И в руке у него нож.

У Каспара отвисла челюсть. Он разглядел, что это за нож.

— Но это же... — начал он.

Проживи Каспар хоть тысячу лет, все равно не забыл бы этого магического клинка. Юноша взял его у лесничего в Иномирье, а Мамлюк, в свою очередь, отнял нож у него самого — Мамлюк, работорговец, что заставлял Урсулу похищать торра-альтанских медведей. Мамлюк тогда еще сказал, мол, отнесу нож своему господину.

— С дороги! — угрожающе произнес юный принц, когда шум шагов за спиной сделался громче. — Если я пожелаю, этот клинок сам всех вас перережет.

— Берегись! Сзади! — закричал Кеовульф.

Кеолотианский принц обернулся. В узкий ход у него за спиной протиснулась морда дракона, острые когти метнулись вперед, цепляясь за платье Кимбелин. Девушка в ужасе завизжала, а Тудвал обернулся и метнул нож. Тот просвистел в воздухе и по рукоять вонзился в крепкий череп дракона, прорезав стальную чешую, точно то были просто золотые листья. Дракон упал замертво.

— Кимбелин! Кимбелин! — в смятении повторял Тудвал.

Девушка слабо кивнула, но тут, в секундном затишье, вновь раздался шорох чешуи по стенам и, искаженный гулким эхом, стук могучего хвоста. Словно в ответ та же тяжелая поступь зазвучала сразу в трех туннелях. Все новые драконы стекались на бой. Времени выручать нож лесничего не было.

— Сюда, скорее! — поторопила Керидвэн.

— Нет! Уж лучше я погибну в пламени! — прорычал Тудвал.

— И Кимбелин тоже? Хочешь видеть, как она корчится и превращается в пепел? — грозно спросил Халь, приставляя меч к горлу Тудвала.

— Нет, — испуганно ответил тот, поникнув и смиряясь с поражением. — Нет! — лихорадочно повторил он и, схватив Кимбелин за руку, потащил сестру за собой.

Они помчались вперед, не различая, кто тут кеолотианец, а кто бельбидиец, охваченные общим стремлением спастись. Узкий лаз вверх был слишком тесен, туда драконы протиснуться уже не могли. Каспар первым добрался до соляного ларя и выскочил в пустую кухню. Следом вылез Халь, а за ним — женщины, Пип, Тудвал и, последним, Кеовульф. Оба гиганта пролезли в отверстие с неимоверным трудом.

Халь приставил меч к горлу Кимбелин и яростно повернулся к принцу.

— Ступай, вели своим людям сложить оружие, не то я ей уши отрежу.

Каспар готов уже был протестовать, но при виде побелевшего лица Тудвала проглотил гневные слова. Кеолотианец поднял руки в знак того, что сдается, покорно направился перед ними во двор и громко позвал Годафрида, Тапвелла и Кульфрида:

— Отзовите людей. Прекратите бой! — несколько раз прокричал он, стараясь перекрыть крики и вопли умирающих.

Но призыв его запоздал: капитан и воины Торра-Альты уже пробились к стенам. Половина загнала овиссийцев и мятежных кеолотианцев во двор, где и удерживала, а остальные схватились за длинные луки и целилась в небо, где кружили драконы. По приказу Тудвала немногие еще сражавшиеся мятежники побросали оружие.

— Глядите!

Халь указывал на красного дракона, что вихрем летел на замок. Чудовище тотчас осыпал град стрел, но все они отскочили от бледной чешуи на брюхе дракона и упали на камни двора. Халь застонал и пробормотал что-то нелестное о стрельбе нового поколения лучников Торра-Альты.

Каспар вскинул лук и выпустил подряд две стрелы, дважды пронзив горло чудищу. Дракон закричал и, сложив крылья, забился в воздухе, а потом рухнул на недавно отстроенную северную башню, обломив в падении ее верхушку и похоронив под камнями и массивной тушей несколько человек.

Торопливо обежав глазами замок, Каспар наконец нашел капитана. Тот, высокий и худой, стоял на барбакане с окровавленным мечом в руке. У ног его высилась груда мертвых овиссийцев. Все еще охваченной горячкой боя, он громогласно выкрикивал боевой клич Торра-Альты, вызывая врагов выйти и отведать его клинка.

Никто не вышел. Все слышали приказ барона Кульфрида и теперь жались друг к другу в центральном дворе или робко пробирались туда. Торра-альтанцы, исхудалые и бледные от голода, со всех сторон теснили побежденных, горя жаждой мести за долгое заточение.

Но освобожденные Некрондом драконы еще не были разгромлены. Очередной легендарный ящер взмыл в небо прямо из-под укреплений и навис над стенами. В горле у него раздулся огромный пузырь и через миг взорвался огнем. Крича и вопя, люди катались по земле, уцелевшие спешили к ним, чтобы сбить пламя. Лучники на укреплениях выпустили тучу стрел, отгоняя дракона, но едва он исчез, как на защитников крепости обрушилась стая атакующих грифонов.

— Поднимите решетку! — закричал Халь. — Впустите медведей.

Каспар пожалел, что сам не додумался до этого. Замок заполнила боевая песнь Урсулы. Юноша почти не видел возлюбленной среди косматых лесных великанов, что полезли на стены, угрожающе рыча на грифонов, не подпуская их к перепуганным людям. Бельбидийцы дружно принялись стрелять по врагам с воздуха, но Каспар вдруг обнаружил, что не может целиться — мешают слезы. Да, победа осталась за торра-альтанцами, но отец мертв.

Отныне весь замок — вся эта груда дымящихся развалин — принадлежал Каспару, однако командование принял на себя не он.

— Великолепен, просто великолепен, правда? — пробормотал кто-то рядом с ним, когда битва закончилась.

Юноша сморгнул слезы и увидел подле себя Брид. На руках девушка держала Изольду.

Каспар кивнул.

— Да, он очень похож на своего брата.

— Король! — раздался чей-то крик. — Здесь король Рэвик!

На замок пала тишина, все взоры обратились на короля. Рэвик велел вытащить из кухни стол, дабы возвышаться над толпой — похоже, обращаться к солдатам с речью с коня его не прельщало.

— Я возвращаю замок барону Торра-Альты. Выйдите, барон Бранвульф, и примите мою благодарность и восхищение — вся страна в неоплатном долгу перед вами и вашим домом.

Керидвэн подтолкнула Каспара и, задыхаясь, промолвила:

— Ступай, мой сын, и предъяви права на то, что отныне принадлежит тебе.

Каспар неверной походкой вышел вперед, спотыкаясь на неровных булыжниках мостовой. И именно Урсула подхватила его под руку и не дала упасть. Именно она ободряюще улыбнулась ему. Она верила в него — но сам-то Каспар слишком хорошо знал, что даже ее веры еще недостаточно.

Глядя себе под ноги, юноша подавил рвавшиеся из горла рыдания и наконец поднял взор на своего государя.

— Мой отец, Бранвульф...

Он сжал кулаки, силясь сдержать горе, и гордо откинул назад голову, внезапно проникшись уверенностью, каким хотел бы видеть его отец в эту минуту.

— Бранвульф пал в бою, — провозгласил он четким и ясным голосом. — Теперь я барон Торра-Альты.

Но уже едва договорив, вновь почувствовал себя просто никчемным и глупым мальчишкой и уставился в небо, пытаясь скрыть страх. По рядам солдат прокатился ропот, все были потрясены гибелью Бранвульфа. В ледяном молчании, которым приветствовали торра-альтанцы своего нового барона, Каспар ощущал на себе множество критических взглядов.

А затем из-за спин солдат раздался зычный крик:

— Да здравствует лорд Каспар, барон Торра-Альты! Да здравствует барон!

Сквозь пелену слез юноша поглядел на печальное, но улыбающееся лицо дяди, улыбнулся ему в ответ и вскинул руку, благодаря за поддержку.

— Да здравствует лорд Каспар! — вторил Кеовульф, крепко прижимая к себе жену и сына.

А голоса капитана и сержанта уже утонули в общем приветственном кличе.

Рэвик поднял руку, призывая к молчанию, и Каспар с тихой признательностью вернулся на свое место рядом с Халем.

Король набрал в грудь побольше воздуха и повернулся к Годафриду:

— Мы обвиняем вас, Годафрид, и вашего сына Тапвелла, в предательстве и измене. Что скажете?

Овиссийский барон пристыженно повесил голову и развел руками.

— Сир, у меня нет слов...

— Ох, да заткнись ты, старый болван, — кисло оборвал его Тапвелл и вызывающе поглядел на короля. — Мой отец тут совершенно ни при чем. Да он и деревенской ярмарки бы организовать не сумел. Это все принца Тудвала затея. Он ко мне подъехал через моего кузена, барона Кульфрида, что владеет Козьим краем в Кеолотии. — Молодой дворянин указал обвиняющим перстом на своего родича. — Принц Тудвал посулил мне в уплату Торра-Альту, ежели я помогу ему заполучить бельбидийский трон. Сперва я решил, на кой мне такое захудалое баронство, и не выказал интереса, но он сказал, в Желтых горах целое месторождение драгоценных солнечных рубинов.

— Медведи! Так, значит, это ты ловил медведей! — в ярости вскричала Урсула.

— Что такое несколько медведей? Мы просто-напросто вывезли их с Желтых гор и высадили на берегу в Квертосе, чтобы расшевелить другие баронства и настроить их против Торра-Альты, торра-альтанских варваров...

Он не договорил. Толпа зашевелилась, люди расступились, давая дорогу королю Дагонету. Тот стремительно бросился к дочери. Растерянные гонцы, явно спешившие сообщить какие-то крайне важные вести, смущенно семенили за ним, но он, не глядя, отпихнул их в сторону и бросился к Кимбелин, раскрывая руки для объятия.

Она повисла у короля на шее, судорожно всхлипывая. Дагонет поднял руку, приветствуя сына.

— Я знал, ты бы непременно отозвал войска, кабы только знал, что это я тебе приказываю освободить замок, — начал он, но голос его быстро потерял уверенность, едва король заметил хмурое выражение на лице Тудвала. — Или нет? Ты ослушался приказа, мой мальчик! Но почему?

В голосе его звучала не ярость, а обида и боль.

Все молча глядели на принца, ожидая объяснений, но Тудвал помолчал.

— Дагонет, друг мой, — произнес король Рэвик. — Нам стало известно, что ваш сын Тудвал является зачинщиком всего этого предательства и виновен даже больше, чем овиссийцы и ваш подданный Кульфрид. Это Тудвал организовал похищение Кимбелин, дабы обвинить в том и без того не популярную Торра-Альту. Целью его, как мы теперь знаем, было при помощи баронства и этого замка завладеть всем моим королевством.

Столь краткая и исчерпывающая оценка ситуации весьма впечатлила Каспара.

Дагонет покачал головой и нервно рассмеялся.

— Да нет же. Его самого похитили вместе с Кимбелин. Вы ошибаетесь. Все эти обвинения ложны. — Он впился глазами в сына. — Скажи мне, что все это сплошная нелепица.

Тудвал исподлобья поглядел на него, но ничего не ответил. Стоявшие вокруг овиссийцы обвиняюще показывали на него пальцами.

— Но почему? Почему? — с ужасом и недоверием простонал Дагонет.

В глазах принца застыло безумие, голос срывался на визг.

— Потому что ты отдал мою милую сестру замуж за короля Бельбидии, а я не мог этого допустить. — Он потрясал кулаками. — Если бы я стал королем, королем Бельбидии, то мог бы сам получить ее, и никто бы меня не остановил.

— Что? Да что это за гнусность такая? — взревел Дагонет, обеими руками прижимая дочку к себе. — Я ни за что бы не допустил, и Турквин тоже... — Он осекся и сделал шаг вперед. — А, Турквин? Ты вступил в союз с бароном Кульфридом, а ведь именно кинжал Кульфрида... Ты! Ты стоял за этим убийством!

— Верно, кинжал принадлежал Кульфриду. Турквин дознался до моего соглашения с кузенами Кульфрида. Но моя собственная рука всадила клинок ему в брюхо! — прорычал Тудвал. — Убрав его с пути, я мог бы притязать и на Кеолотию.

Дагонет осел на колени, задыхаясь от потрясения. Солдаты кругом изумленно переглядывались. У них на глазах красивая завеса, что окутывала жизни блестящих дворян и монархов, спала, обнаружив таящееся под ней уродство страстей.

— Не верю! Как тебе только в голову пришло такое злодейство?

Тудвал расхохотался.

— Честно говоря, это не мне. Я просто подумывал убежать с Кимбелин. Да и убежал бы, когда бы не призрак монаха. Он много раз являлся ко мне, и всякий раз все меньше походил на человека и все больше на волка. И с каждым визитом план его нравился мне все сильней и сильней. Он сказал, что поможет мне заполучить Кимбелин и даже целое королевство, если только я дам ему вволю солнечных рубинов. Я объяснил, что наши залежи истощились, а он ответил, мол, Желтые горы Торра-Альты буквально напичканы ими.

— Рубины, — пробормотала Брид и повернулась к Керидвэн, в глазах которой также сияло прозрение.

— Ну, конечно! — воскликнула старшая жрица. — Осколки солнца, того самого солнца, что взирает на оба мира — и наш, и Иномирье. Ну, разумеется! Рубины нужны были ему не только, чтобы подкупить драконов — с их помощью он надеялся завоевать власть над лесничим Ри-Эрриш.

Керидвэн и Брид, все еще держащая Изольду, потихоньку выскользнули из толпы, но мало кто обратил внимание на их уход. Все глаза были обращены на Дагонета.

Король повернулся к дочери.

— Бедная моя милая девочка, — ласково проговорил он. — Прости, что тебе пришлось услышать, какие гнусные планы вынашивал твой брат по отношению к тебе. Говори, как мне наказать его?

Кимбелин рыдала.

— Бедное мое, невинное дитя! Дагонет обнял ее и погладил по голове. Халь стоял с таким видом, точно вот-вот расхохочется, мол, это принцесса-то невинна? Но Кеовульф сжал его руку.

— Было бы жестоко открывать ему глаза. Он стар, а она его единственная дочь.

— Невинность! — презрительно фыркнул Халь, понизив голос.

Теперь, в свете признаний Тудвала, он оценивал поведение принцессы совершенно иначе. Вспомнить хотя бы, как она голосила, когда ее разлучили с братом на острове чародеев. И как безутешно горевала, думая, что убит Тудвал, а не Турквин. А с какой опытностью пыталась соблазнить самого Халя!

— Уж Дагонет мог бы догадаться, что ни о какой невинности тут и речи идти не может!

— Возможно, он предпочитает считать иначе, — мудро заметил рыцарь. — Прошло уже семьсот лет с тех пор, как королевский дом Кеолотии запятнал себя кровосмешением и, кажется, склонность к этому пороку так и не изжила себя. Но что бы я ни думал о принцессе Кимбелин и страданиях, что она навлекла на всех нас, нет нужды зря огорчать Дагонета, он и так испытывает тяжкие муки.

Халь кивнул, глядя, как дородный король обнимает дочь, а та льнет к его груди.

А вот Каспар практически не воспринимал происходящего. Он чувствовал себя вконец разбитым, горькая правда о смерти отца только сейчас начала по-настоящему доходить до его сознания. Не видя ничего вокруг, юноша побрел прочь, за спиной разносились гневные крики.

Внезапно на плечо ему легла чья-то легкая рука.

— Изелла!

— Мой лорд Каспар, — сладко улыбнулась красавица. — Я скорблю о твоей утрате, но мне надо поговорить с тобой. Я оказала тебе услугу и прошу вознаграждения. Триночница! Ведунья Ясеня страждет, и я должна принести ей лекарство.

— Да-да, триночница. Я непременно позабочусь, чтобы ты ее раздобыла, — заверил Каспар и кивнул на короля Дагонета. — Вот он сейчас как раз воюет с той женщиной, что изготовляет ее.

Дагонет воздел руки к небу.

— Мой старший сын убит, младший безумен, а средний — коварный предатель, которого я изгоню с этого континента. Так к чему тогда сражаться, защищая мою страну от мятежницы Рейны и ее рабов? К чему? Пусть берет ее себе, говорю я!

Он глубоко вздохнул, кротко и печально переводя взгляд с Тудвала на Кимбелин, как будто понемногу начал приходить ровно к тем же выводам, что и Халь.

— Писца сюда! — велел он. — Я не стану посылать своих людей на смерть лишь ради того, чтобы Кеолотия досталась безумцу или изменнику. Теперь наследницей мне осталась лишь дочь. А женщина не может править таким большим королевством. Кеолотия слишком велика для одной женщины. Передайте мятежной Рейне в Кастагвардии, что восточные баронства Кеолотии отныне принадлежат ей. А западные я сохраню для моей возлюбленной дочери. Будем молиться о том, чтобы эта женщина удовлетворилась полученным — а с меня кровопролитий довольно.

Дагонет повернулся к Каспару и Халю.

— Я глубоко ошибался в вас. И вы пострадали из-за моей ошибки. — Он кивнул на левую руку Халя. — Более того, вы вернули мне мою драгоценную Кимбелин. Я хочу возместить вам все причиненное зло и вознаградить за спасение дочери.

Назовите вашу цену. Я могу пожаловать вам Козий край или Троллесье. Или Топи. Какую часть моих земель вы бы хотели иметь?

При одной мысли об этом Каспар содрогнулся — он терпеть не мог холодный влажный климат Кеолотии. Бр-р-р... этот вечный мелкий дождик.

Юноша взял Урсулу за руку:

— Сир, сейчас у меня в руках все, что мне нужно, и более ничего я не хочу.

— Халь? — Дагонет повернулся к старшему юноше. — Вы привели мою девочку домой. Рубины, город Скуас-Риа? Назовите вашу цену.

Молодой воин засмеялся.

— Нет, кеолотианских земель мне не надо. У меня нет времени приглядывать за дальними манорами и поместьями. Но я был бы рад, если бы вы подарили мне самые роскошные доспехи во всем Кабаллане.

— Доспехи? И это все? — поразился король Дагонет.

— Все! — эхом отозвался Халь. — Ну, конечно! Сейчас небеса полны драконов, кто-то же должен заняться и ими.

Каспар повернулся, выискивая глазами мать. Пеннард уже спешил к ним, чтобы предложить свои услуги. Наконец юноша увидел Керидвэн — вместе с Брид и Изольдой жрица стояла возле солнечного рубина, вделанного в сердце Торра-Альты — кольцо покрытых рунами камней в середине мостовой на дворе.

— Иди сюда, — тихонько произнесла Керидвэн. Руки ее дрожали от горя. — Мы должны увидеть еще кое-что.

— Что? — спросил юноша.

— Бранвульфа.

— Но как?

— Тс-с!

Мать Каспара прижала палец к губам и поманила его опуститься на колени рядом с собой.

— Смотрите! — ахнула Брид. — Глядите!

Заходящее солнце коснулось лучами огромного самоцвета, на дымящихся развалинах замка заискрились золотые и алые блики. Три жрицы соединили руки, образовав круг над рубином. Изольда с радостным воркованием отпустила руку Брид и потянулась к самоцвету. Вокруг жриц собралась толпа народа.

Король Рэвик вскрикнул и отшатнулся.

— Что это за черное колдовство?

— Никакого колдовства, — торжественно ответила Брид. Глаза ее затуманились от слез. — Отец девочки был лесничим Иномирья. Хотя он и обрел душу, но сам сделан из частицы солнца, того самого солнца, что взирает и на наш мир, и на Иномирье. Частица этого солнца передалась и Изольде: сквозь солнечный рубин девочка может заглянуть в тот мир.

Опустившись на колени возле матери, Каспар потрясенно смотрел на образ, отразившийся в глазах Изольды.

— Отец!

Керидвэн крепко сжала плечо сына.

 

29

 

В тело Бранвульфа лилась кипящая жидкость, но барон даже не мог кричать: у него было сожжено горло. Все кругом тонуло в невозможной боли, внутренности жгло ядовитое пламя дракона. Но надо спасти всех их — его, Бранвульфа, дорогую жену, сына и всех остальных! Надо избавить их от этого демона, Гвиона. Бранвульф знал: он может сделать это, может — если не сдастся.

Боль вдруг исчезла, едкая вонь драконьего дыхания испарилась. Барон все еще сжимал обожженные, изуродованные руки на горле Гвиона. Сплетенные в жесточайшей борьбе непримиримые враги оказались на полу, покрытом мягкой волчьей шкурой. Рев дракона сменился приятным потрескиванием огня в камине. Сильные и безжалостные руки потащили Бранвульфа прочь, разжали сведенные пальцы.

— О, Великий Хозяин, как с ним поступить? — спросил у Гвиона державший Бранвульфа золотоглавый человек.

— Пусть мучается в темницах Абалона! — рявкнул Гвион. — Пусть испытает на себе те пытки, которые мне пришлось вынести у него в доме. А когда последний из его рода будет взят из круга жизни, скормите этого мерзавца простолюдинам в чаще. Тогда и его душа, и души всех, кто ему дорог, исчезнут в небытии и останутся лишь в моей памяти.

— Гвион, ты кретин! — прошипел Бранвульф. — Тебя ждет счастье, если только ты согласишься уйти...

— Уйти? Когда вот-вот в моих руках окажется безграничная власть? Через пропасть меж мирами я принес сюда рубины. Магия солнца, заключенная в этих камнях, увеличивает могущество голосов лесничих, скоро они окажутся сильнее Высшего Круга. Я изменил баланс сил во вселенной. Я бог! — истерически выкрикнул Гвион и махнул лесничему рукой. — Уведите его!

Бранвульф взревел, точно раненый бык. Он не может проиграть! Ведь на него последняя надежда всех, кто ему дорог. Злодействам Гвиона надо положить конец!

Он кричал и отбивался, но стражи тащили его по темному коридору. Чем сильнее сопротивлялся Бранвульф, тем громче и резче звучала в его ушах властная песня тюремщиков. Магические узы сломили его, и скоро барон покорно влачился мимо вделанных в стену клеток к темному залу, где стоял невыносимый смрад. Над огнем исходили растопленным жиром люди — ни дать ни взять, кабаны на вертеле. Отовсюду доносились какие-то странные звуки: лязг и стук щипцов, скрип веревок, на которых растягивалась очередная жертва.

Наверняка среди множества душ здесь должны найтись души торра-альтанцев! Барон с грустью вспомнил, сколько же его подданных погибло за последние несколько лет.

Первым порывом Бранвульфа было прокричать зычный боевой клич предков, призвать всех, кто ходил под знаменами торра-альтанцев, сплотиться вокруг него. Но что-то заставило его передумать. Эти несчастные более не торра-альтанцы, не овиссийцы, бельбидийцы или кеолотианцы — все они принадлежат к одному народу: народу Великой Матери.

Бранвульф происходил из древнего рода полководцев и воинов, что многие поколения владели пограничным замком. Все его великие предки сумели выстоять лишь потому, что действовали не поодиночке, а умели сплотить людей под началом одного вождя. Быть может, если собрать все страдающие души под именем Великой Матери, можно будет как-то противостоять этим песням, что лишают воли и сил?

Откинув назад голову, Бранвульф набрал в грудь побольше воздуха:

— Люди! Услышьте меня! Ко мне! Сюда! Сплотимся во имя Великой Матери!

Его звучный голос перекрыл вопли несчастных, по залу прокатился общий ропот, но тут же и угас, раздробился на тысячи отдельных криков. Каждый здесь был слишком поглощен своей бедой.

Лесничие откровенно смеялись над бароном:

— Теперь ты в Ри-Эрриш. Здесь могут править лишь те, кто наделен песенным даром. Каким бы могучим вождем ты ни был прежде, здесь ты никто и ничто.

— Нет, он не никто и ничто, — пророкотал рядом громоподобный голос.

Бранвульф в тревоге обернулся на гигантское гранитно-серое существо, из горла которого доносился раскатистый гул, похожий на звук каменной мельницы. Лесничие упорно долбили его по затылку кирками и молотками.

— Он один из нас, один из тех, кто охотно ушел бы навстречу счастью и блаженству Аннуина, когда бы вы, лесничие, не подпали под власть Гвиона, — прогудело диковинное существо.

— Кто ты такой? — спросил Бранвульф.

— Горовик, кто ж еще. Меня зовут Перрен, я имел удовольствие знать твоего сына.

Лесничие запели громче и сильнее налегли на горовика, хотя стоило им только отвлечься, он стряхивал их с себя, точно надоедливых мух.

Но Бранвульфу сейчас было не до этого чудного создания.

— Она должна быть где-то здесь, — вслух произнес барон.

— Кто? — полюбопытствовал Перрен.

— Морригвэн. Если бы я отыскал ее, уж она-то надоумила бы меня, что делать.

Одни души тащили в пыточную камеру, других выволакивали из нее. Бранвульф различал их лишь смазанным пятном, мир кругом померк, и барон очнулся уже привязанным к доске. Лесничий вонзил ему в живот добела раскаленный прут. Бранвульф закричал и забился, из последних сил пытаясь сосредоточиться на своей задаче. Этот безумец, Гвион, захватил власть в здешнем мире, надо остановить его. Стиснув зубы и сдерживая стоны, барон отчаянно пытался вызвать перед глазами облик жены, чтобы таким образом выйти из своего разума и обрести покой. Он читал, что некоторые люди переносили пытки, высвобождая разум из тела — но у него это не получалось. Огненная боль распространилась из живота в каждую клеточку тела. Он взвыл, и кричал, кричал, кричал — казалось, это длилось много часов. И вдруг внезапно пытка остановилась.

Желтоглазый лесничий улыбался барону.

— Что, больно? Все кругом будет сплошной болью, покуда ты не откажешься от последних остатков жизни!

Бранвульф готов был любой ценой купить избавление от мук. Любой — но не страданиями сына. Ради Каспара надо держаться. Если он, Бранвульф, не уничтожит Гвиона, тот уничтожит его сына. Барон улыбнулся своим палачам.

— Меня вам не сломить.

Лесничий погрузил кочергу в пламя.

— Ты человек не злой, по глазам вижу. Вот настоящих злодеев трудно сломить, ими владеет безумие, что притупляет боль. А тебя я сломлю.

Взгляд Бранвульфа был обращен на белый кончик раскаленной кочерги. Только бы лесничий ошибся! Золотоглазый мучитель уже поднес шипящее железо к животу жертвы, но тут к нему подошел второй и пробормотал ему что-то на ухо. Лесничий повел кочергой выше и остановил ее в дюйме от правого глаза Бранвульфа. Сухой жар обжигал веко. Палач ухмыльнулся.

— Пожалуй, пусть это будет глаз.

Бранвульф замотал головой из стороны в сторону, пытаясь увернуться, и тут увидел ее. С губ его слетел хриплый звук. Лесничий удивленно остановился и проследил взгляд барона.

Хотя женщина находилась в каких-то десяти футах от Бранвульфа, он не узнал бы ее: она стала гораздо прямее и выше, волосы из желтовато-серых сделались рыжими. Но окружавшая старую жрицу горделивая аура не допускала ошибки.

— Морригвэн! — во всю мочь проорал барон, пока ее протаскивали мимо.

Палач опомнился и вновь сосредоточился на своем деле. Сильные руки сжали голову барона, не давая пошевельнуться. Раскаленное железо вошло в глаз, и мысли исчезли в вихре яростной боли.

Глазное яблоко шипело и кипело, язык распух, и барон все кричал и кричал, не в силах избавиться от боли, подобной которой он прежде не мог и представить.

— Мужайся, друг, — прогремел где-то вдалеке голос Перрена, но слова эти коснулись слуха Бранвульфа лишь эхом самого слабого шепота. — Сайлле придет исцелить твои раны.

Наконец кочергу вынули из выжженного глаза. Барона куда-то поволокли за ноги. Голова его ударялась о грязные каменные плиты. Изнемогающий, обессиленный, он не мог думать ни о чем, кроме боли.

— Сайлле!

Имя застряло у него в глотке, и барон, задыхаясь, точно выброшенная на берег рыба, остался лежать в жалкой одиночной камере.

Так вот какие муки перенес Гвион — неудивительно, что свихнулся. Наконец на лоб Бранвульфу легла мягкая ладонь, и он сразу понял — рука эта не принадлежит человеку. Но это была и не жестокая хватка тюремщиков. Барон и не думал, что рука может быть такой нежной, исполненной женской ласки.

— Сайлле, — выдохнул он. — Сайлле, ты должна помочь нам.

Прекрасная женщина с шелковистыми золотыми волосами, что спадали до пояса, погладила его по лицу.

— Закон позволяет мне облегчить твои муки лишь для того, чтобы тебя пытали вновь. Это лишь передышка. Я могу исцелить и раны, от которых ты умер, если ты согласишься уйти в Аннуин.

Сайлле дала ему прохладный напиток, от которого раздирающая боль в глазу быстро улеглась, думать стало легче. Что бы такого сказать этому невероятному существу? Нельзя уйти в Аннуин, нельзя бросить Каспара. Да и потом, ему, Бранвульфу, никогда не достичь благословенного единения с Великой Матерью. По приказу Гвиона лесничие швырнут его простолюдинам, его душа погибнет навеки. А договориться с лесничим не выйдет: ему нечего предложить им взамен. Значит, остается одно: воззвать к старейшине Высокого Круга, который, как рассказывал Каспар, правит этим краем.

— Я должен поговорить с Высоким Кругом, — сдержанно произнес барон.

— Разумеется, но только если ты желаешь освободиться из камеры пыток и уйти в Аннуин, — объяснила Сайлле. Он с готовностью кивнул:

— Да! Хочу! И не я один. Морригвэн...

— Ты что, смеешься надо мной? Она никак не желает проститься с последней жизнью. Я много раз говорила со Старой Каргой, упрямей ее не найти.

Бранвульф ничуть не удивился.

— Я принес новости, которые заставят ее передумать. Мы с ней вместе уйдем отсюда, как вы того и желаете, но на одном условии.

— Условии! Ты не в том положении, чтобы торговаться со мной!

Сайлле дотронулась до выжженного глаза, и взор барона мигом прояснился. Сев, он оглядел ее уже обоими глазами. Сияющие волосы, исполненные неподдельного сочувствия глаза. За спиной сложены прозрачные переливающиеся крылья.

Бранвульф пропустил упрек мимо ушей.

— Мы уйдем, если Высокий Круг призовет к себе Гвиона, человека, что наполовину стал волком. Нам надо всего лишь раз поговорить с ним — всего один раз.

Сайлле грациозным движением руки заставила его замолчать.

— Мы знаем о нем. Лесничие его слушаются. — Она покачала головой. — Нет, вам, мятежникам, не дозволено встречаться.

— Мы можем убедить его уйти, — умоляюще проговорил Бранвульф. — Он черпает силу из этого мира.

— Думаешь, нам это неизвестно? А вдруг ты один из его слуг и принес ему новую силу?

— Ха! — засмеялся Бранвульф. — Он погубил меня и всю мою семью. Если я не сумею заставить его отказаться от прошлой жизни, он так и будет мучить моего сына. Я хочу лишь одного: чтобы потомки мои жили в мире.

Златокудрая женщина, выше и крепче Сайлле, вплыла в камеру и остановилась рядом с ними. Следом появился внушительного вида старец, за ним — низенький темнокожий старейшина с посохом, утыканным длинными черными шипами.

— Нуйн, Дуйр, — приветствовала их Сайлле. — И Страйф. Этот человек хочет говорить со всеми нами, просить дозволения уйти.

— Да-да, — нетерпеливо помахал рукой Нуйн. — Я все слышала. Ах, какие благородные речи, Бранвульф! — Она улыбнулась. — Вот уж не думала, что лесничие так быстро сломят тебя. Но мы не можем позволить тебе встречаться с любыми другими душами по твоему усмотрению. Твоя жизнь кончена. Ты уже не можешь решать здесь незаконченные дела. Ты должен просто уйти, и все.

— Иначе тебя будут пытать втрое сильнее! — возбужденно пригрозил Страйф, а Нуйн бросила на малорослого старейшину косой взгляд. Страйф продолжал: — Тебя следовало сразу бросить на съедение простолюдинам. И о чем это ты хочешь поговорить с Гвионом?

Нуйн напряглась, а Дуйр глянул на Страйфа.

— Страйф, не кажется ли тебе, что скармливать душу простолюдинам, это уже чересчур? — прорычал он. — И почему ты так интересуешься той душой, Гвионом?

— Пошлите за старухой! — властно воскликнула Нуйн и повернулась к Страйфу. — Мне очень не нравится твой интерес, а потому я намерена добраться до подоплеки этого дела. Позаботься, чтобы Тартарсус согласился привести своего так называемого узника на наш суд, Страйф. Мы ведь вполне можем исключить тебя из Высокого Круга и заменить кем-нибудь другим, если ты будешь обвинен и признан виновным в измене совету старейшин.

— Он будет здесь немедленно, — торопливо пообещал Страйф. — Что бы тут ни происходило, я в этом деле ничуть не заинтересован.

Бранвульф зашагал вслед за Нуйн, на ходу обдумывая, как бы разделаться с братом жены. Заманить бы его в лес, а там уволочь в чащу и скормить простолюдинам! Интересно, а если вырвать у Гвиона сердце здесь, в этом мире — поможет ли? А что, это выход.

Нуйн провела их в легендарную внутреннюю палату Высокого Круга и заняла свое место среди тринадцати старейшин, что покачивались на прозрачных крыльях вкруг мраморного стола, поддерживаемого колонной в двенадцать футов вышиной. Посреди сверкающего великолепия Ри-Эрриш Бранвульф ощущал себя грязным и немытым.

Оглядывая блестящий мрамор и сверкающие зеркальные стены, он словно бы невзначай потянулся к рукояти кинжала, но песня лесничих сзади мигом сковала мышцы, не позволяя даже шелохнуться. Рука барона замерла в дюйме от оружия, и, хотя кровь в нем так и кипела, распирая сосуды, пытаясь вдохнуть в непослушное тело силу, вырваться из чар он не мог. Палату заполнил странный гул — то трепетали крылья старейшин. Бранвульф лихорадочно соображал. Должен найтись способ покончить с Гвионом! Глаза его остановились на голубой стали мечей лесничих. Может, один из них поможет ему?

— Приведите остальных узников, — велел Страйф.

Морригвэн вступила в палату смело и гордо, в сопровождении четырех лесничих. Гвион же еле ковылял, опираясь на руку Тартарсуса. На шее главного лесничего висело ожерелье из солнечных рубинов, он не шел, а словно плыл по воздуху, несомый магией своей песни. На пороге Тартарсус замер и вскинул на Страйфа укоризненный взгляд, но тотчас же потупился и изобразил на лице улыбку безразличия. Глаза его встревоженно обегали всех тринадцать членов Высокого Круга.

Бранвульф сразу понял: Тартарсус ожидал увидеть здесь одного лишь Страйфа. Однако это барона уже не волновало. Ахнув, он потрясенно уставился на существо, что хромало рядом с главным лесничим. Гвион весь оброс шерстью, челюсти у него удлинились и искривились, а изо рта торчали волчьи клыки.

Морригвэн остановилась рядом с Бранвульфом.

— Мы должны добраться до Гвиона! Должны уничтожить его! — прошипел барон.

— Я знаю, что он натворил, но не могу уничтожить его, — отвечала жрица. — Он мой сын по всему, кроме крови. Ребенком я качала его на коленях. Какое бы безумие ни овладело им, винить следует меня — за нехватку материнской любви. Мне жаль тебя, Бранвульф, я горячо люблю тебя, Керидвэн и вашего мальчика, но моя задача уже закончена. Брид с Керидвэн нашли новую Деву — я костями чувствую, что нашли. Теперь все, что им осталось, — провести обряд посвящения, и Троица снова обретет целостность. И тогда я получу свободу.

— Морригвэн, нет, ты должна помочь нам! — вскричал Бранвульф, но в голосе его звучало поражение.

Гвион резко обернулся на крик и яростно взревел, увидев Морригвэн.

— Развяжите меня! — велела она лесничим. — Дайте мне подойти к моему сыну. Тот взвился и зарычал.

— Только приблизься ко мне, старая кляча, я оторву тебе глупую башку!

— Освободите старуху, — приказала Нуйн. — Посмотрим, что тут происходит.

Морригвэн тихо шагнула вперед и протянула руку, точно приближаясь к испуганному животному.

Хотя Гвиона ничто не держало, он и не пытался броситься на нее, а, как ни странно, попятился, пока не прижался спиной к одному из высоких зеркал, что обрамляли чертог.

— Грязная ведьма, обманщица!

— Гвион, мальчик мой, — тихо произнесла старая жрица, делая очередной шаг к нему, чтобы коснуться его руки. Гвион отшатнулся, но не сводил с нее глаз.

— Ты любила одну только Керидвэн, — обвинил он.

— Нет. Я равно любила вас обоих. Вы вместе играли у меня на коленях, рисовали в грязи и пели прекрасными голосами. Керидвэн обнимала тебя. Но в душе она всегда тосковала по матери. Ты был старше, ты сумел проститься с матерью, когда та лежала на смертном ложе, но твоя младшая сестричка слишком сильно нуждалась в ней. Она никогда не любила меня так, как ты. Однако Керидвэн было предначертано стать Одной-из-Трех, мне приходилось уделять ей много времени, чтобы обучать ее, но это не значит, что я любила ее больше.

— Ты не любишь меня! — выкрикнул Гвион, но в его хриплом голосе звучала боль.

— Гвион, сын мой, я люблю тебя.

— После всего, что я натворил, после того, что я пытался сделать с Керидвэн и ее сыном?

— Обними меня.

Морригвэн, такая маленькая и хрупкая рядом с ним, отважно шагнула к приемному сыну и, взяв его за руку, потянула к себе.

Гвион покачнулся, замер и, наконец, с рыданием упал ей на грудь и крепко прижался.

Морригвэн погладила его по голове и поцеловала.

— Милый мой мальчик. Ты мой сын. Здесь, в посмертии, на пути к Великой Матери нет ничего, что я не простила бы тебе.

Он заплакал, шумно шмыгая носом, а Бранвульф почувствовал, как узы спадают с него. Рука сама легла на рукоять кинжала, но в том не было больше нужды.

— Ты никогда не хотел власти, Гвион, — продолжала Морригвэн. — Ты хотел только любви, и я люблю тебя. А когда мы придем к Великой Матери, любовь переполнит тебя, захлестнет, и ты омоешься ее блаженством.

— Я не хочу Ее любви, — всхлипнул Гвион. — Мне нужна только твоя. — Морригвэн крепче прижала его к себе.

— Милый мальчик. — Она поцеловала отвратительные пучки шерсти, что топорщились у него на шее. — Но скажи мне, — попросила она, несколько минут покачав его у себя на груди, — скажи, почему в смертный миг ты пожелал возродиться волком? Хотел стать сильнее и свирепее?

Гвион помедлил с ответом.

— Нет, мама, — произнес он, немного подумав. Голос его теперь звучал нежно и невинно. — Нет, просто волки из Лова всегда живут большими семьями и так преданно любят друг друга. Я хотел возродиться в стае волков, чтобы меня окружала любящая семья.

Жрица кивнула.

— Да будет так. Новая Дева найдена, а я отправляюсь на встречу с Великой Матерью. Ты пойдешь со мной?

Гвион стиснул ее руку и кивнул, по щекам его катились слезы. Тартарсус издал мучительный вопль, песня его задрожала в воздухе, самоцветы на шее засверкали желтым огнем. Но мелодия Нуйн заглушила мятеж. Голос старейшины, ясный и мелодичный, вобрал в себя песню лесничего, меняя напев и гася магию.

Огромные двери отворились, в чертог хлынуло солнце. Три души вышли навстречу сверкающему солнцу Ри-Эрриш, что озарило их головы. Бранвульф без раздумий присоединился к колонне, что уже готовилась отправиться под присмотром лесничих к одним из врат Аннуина.

— Надеюсь, мы еще встретимся в следующей жизни, — Морригвэн помахала ему рукой, — ибо я всегда узнаю благородство твоей души.

Бранвульф ответил ей воинским салютом и остановился послушать, как она говорит сыну:

— Идем, Гвион, скачи со мной. Мне обещали коня, что стрелой промчится сквозь лес и в считанные минуты доставит меня к воротам. К Великой Матери! — вскричала она. — К Великой Матери!

И вот жрица, Гвион и быстроногий эскорт тринадцати старейшин понеслись через лес Ри-Эрриш.

 

Рука Керидвэн дрожала в ладони Каспара. У юноши пересохло во рту, он не мог говорить, глядя в желтый мир, что отражался в глазах Изольды. Изображение перемещалось вместе с Бранвульфом, что ровным шагом шел по лесу.

— Боль его позади, — с облегчением прошептала Керидвэн. — Прощай, любовь моя. Пусть я никогда не узнаю тебя в следующей жизни, но я всегда буду любить тебя.

Изображение скользнуло вдоль одной из троп, догоняя сверкающий эскорт Гвиона и Морригвэн. Они мчались мимо многих тысяч душ. Взгляд Изольды на секунду спустился и задержался на чете, что шла рука об руку. Те подняли головы, протягивая вверх руки, словно почуяв присутствие девочки.

— Май и Талоркан! — ахнула Брид. — Они обрели счастье!

Каспар рванулся вперед.

— Май! Я позаботился о ней. Я привез ее домой. Она в безопасности.

— Она не слышит тебя, но знает это, — заверила Керидвэн. — Мать всегда знает.

А затем впереди забрезжил тихий рассвет, жемчужно-золотым сиянием разливаясь по горизонту. Взорам наблюдателей открылось туманное озеро и круг тисовых деревьев. Конь Морригвэн плыл по волнам. Гвион и Морригвэн ступили в круг и вдруг исчезли во вспышке ослепительного пламени.

Вконец опустошенный мучительным переживанием, но преисполненный облегчения, что страдания отца закончились, Каспар осел на землю и бессильно оглядел царящий вокруг хаос. Халь уже беседовал о чем-то с капитаном.

— Дайте ему время, — негромко говорил Халь. — Он только что потерял отца. Давайте разберемся со всей этой свистопляской и отправим овиссийцев обратно в пустоши, откуда они явились. Нужно организовать удобное помещение для раненых и еще одно для женщин. Кроме того, думается, надо разместить где-то коронованных особ, иначе они потом всю жизнь будут жаловаться, что мы в Торра-Альте и приличий-то не знаем.

— Мне уже хватило времени, — тихонько произнес Каспар, походя к ним. — Странно, но я много лет не чувствовал себя таким сильным, как сейчас. И голова больше не болит. — Он пощупал макушку и обнаружил, что шрам исчез. — Однако задача моя еще не выполнена. Я должен исполнить обязательства по отношению к Изелле. Должен отвезти ее к Рейне, чтобы раздобыть триночницы, которая ей так нужна, а потом переправить обратно через Тетис.

Халь усмехнулся.

— О, путешествовать, поглядеть мир, славу, честь!

Улыбка его померкла. Подтащив Каспара к укреплениям, молодой воин показал племяннику обрушенные башни, дымящиеся груды обломков, раненых солдат и огромных чешуйчатых чудищ, что лежали, издыхая, на дне ущелья.

— А ты не думаешь, что здесь у тебя более важные обязательства? Твои люди нуждаются в тебе.

Каспар снял с пальца баронское кольцо и вложил его в ладонь Халя.

— Ты справишься с этим лучше, чем я. Не будем притворяться, что мы не знали этого с самого начала. Ну, что, присмотришь за Торра-Алътой за меня?

Его юный дядюшка стиснул кольцо и крепко обнял племянника.

— Как за своей собственной! — ухмыльнулся он.