-----------------------------------------------------------------------
Пер. - Р.Померанцева. В кн.: "Герберт Уэллс. Собрание сочинений
в 15 томах. Том 3". М., "Правда", 1964.
OCR & spellcheck by HarryFan, 6 March 2001
-----------------------------------------------------------------------
И, кстати, о неком Крихтоне
Крихтон невероятно умный человек - почти неправдоподобно,
сверхъестественно умный. И не просто сведущий в том или в этом, а вообще
образец ума; вам его никогда не обскакать; он идет по свету и бесцельно
рассыпает перлы своего остроумия. Он побивает вас в шутках, ловит на
неточностях и подает ваши лучшие номера куда тоньше и оригинальней.
Истинно воспитанный человек, на столь многое притязающий, окажется, по
крайней мере вам в утешение, уродлив лицом, хил или несчастлив в браке, но
Крихтону и в голову не приходит подобная деликатность. Он появится в
комнате, где вы, скажем, сидите компанией и острите, и начнет сыпать
шутками, пусть и менее забавными, но, бесспорно, более хлесткими. И вот вы
один за другим умолкаете и, попыхивая трубкой, глядите на него с тоскою и
злобой. Еще не было случая, чтобы он не обыграл меня в шахматы. Люди
говорят о нем и спрашивают моего мнения, и, если я решаюсь нелестно о нем
отозваться, смотрят так, будто подозревают меня в зависти. Безмерно
хвалебные рецензии на его книги и полотна предстают моим взорам в самых
неожиданных местах. Право, из-за него я почти перестал читать газеты. И
однако...
Подобный ум - еще не все на свете. Он никогда не пленял меня, и мне
часто думалось, что вообще он не может никого пленить. Допустим, вы
сказали что-то остроумное, произнесли какой-то парадокс, нашли тонкое
сравнение или набросали образную картину; как воспримут это обычные люди?
Те, кто глупее вас, люди нетонкие, заурядные, не посвященные в ваши
проблемы, будут попросту раздражены вашими загадками; те, кто умней,
почтут ваше остроумие явной глупостью; ровни же ваши сами рвутся сострить
и, естественно, видят в вас опасного конкурента. Словом, подобный ум есть
не что иное, как чистый эгоизм в его наихудшей и глупейшей форме. Этот
поток остроумия, извергаемый на вас без устали и сожаления, - неприкрытое
хвастовство. Гуляет себе по свету этакий хмельной раб острословия и сыплет
каламбурами. А потом берет те, что получше, и вставляет в рамку, под
стекло. И вот появляется импрессионистская живопись вроде картин Крихтона,
- те же нанесенные на полотна остроты. Они лишены содержания, и у
скромного благомыслящего человека моего типа вызывают приступы отвращения,
точно так же, как фиглярство в литературе. Сюжет здесь не более чем
предлог, на деле это бессмысленная и неприличная самореклама. Такой умник
считает, что возвысится в ваших глазах, если будет беспрестанно вас
поражать. Он и подписи-то не поставит без какой-нибудь особенной
завитушки. У него начисто отсутствует главное свойство джентльмена: умение
быть великодушно-банальным. Я ж...
Если говорить о личном достоинстве, то юному отпрыску почтенного
семейства, небездарному от природы, не к чему унижаться до подобного
кривлянья. Умничанье - последнее прибежище слабодушных, утеха тщеславного
раба. Вы не можете победить с оружием в руках и не в силах достойно снести
второстепенную роль, и вот себе в утешение вы пускаетесь в эксцентричное
штукарство и истощаете свой мозг острословием. Из всех зверей умнейший -
обезьяна, а сравните ее жалкое фиглярство с царственным величием слона!
И еще, я никак не могу избавиться от мысли, что ум - наибольшая помеха
карьере. Разве приходилось вам видеть, чтобы по-настоящему умный человек
занимал важный пост, пользовался влиянием и чувствовал себя уверенно?
Взять, к примеру, хотя бы Королевскую академию или суд, а то и... Какое
там!.. Ведь само понятие разума означает способность постоянно искать
новое, а это есть отрицание всего устоявшегося.
Когда Крихтон начинает особенно действовать мне на нервы, обретает
новых поклонников или входит в еще большую славу, я утешаюсь мыслями о
дяде Августе. Это была гордость нашей семьи. Даже тетя Шарлотта
произносила его имя с замиранием в голосе. Он отличался поразительной, я
бы даже сказал, исполинской глупостью, которая прославила его и, что
важнее, доставила ему влияние и богатство. Он был прочен, как египетская
пирамида, и от него так же трудно было ждать, чтоб он хоть капельку
сдвинулся с места или сделал что-нибудь неожиданное. О чем бы ни шла речь,
он всегда выказывал полнейшее невежество; все, что он изрекал своим
звучным баритоном, было чудовищно глупо. Он мог - я не раз был тому
свидетелем - сровнять с землей какого-нибудь умника типа Крихтона своими
похожими на трамбовку тяжелыми, плоскими и увесистыми репликами, которых
было ни отразить, ни избегнуть. Он неизменно побеждал в спорах, хотя
совсем не был остер на язык. Он просто подминал под себя собеседника. Это
походило на встречу шпажонки с лавиной. Душа его обладала колоссальной
инертной массой. Он не знал волнения, не терял выдержки, не утрачивал сил,
он давил - и все тут. Умные речи разбивались о него, как легкие суденышки
о бетонированные берега. Его точным подобием является его надгробный
памятник - массивная глыба из нетесаного гранита, откровенно безобразная,
но видная за милю. Она высится над лесом крохотных белых символов людской
скорби, будто и на кладбище он подавляет собой целую толпу умников.
Уверяю вас, разумное есть противоположность великому. Британская
империя, как и Римская, создана тупицами. И не исключено, что умники нас
погубят. Представьте себе полк, состоящий из шутников и оригиналов. Свет
еще не знал государственного деятеля, который не отличался бы хоть малой
толикой глупости, а гениальность, по-моему, непременно в чем-то сродни
божественной простоте. Те, кого принято называть великими мастерами -
Шекспир, Рафаэль, Милтон и другие, - обладали какой-то особой
непосредственностью, неизвестной Крихтону. Они заметно уступают ему в
блеске, и общение с ними не оставляет в душе тягостного духовного
напряжения. Даже Гомер временами клюет носом. В их творениях есть
пригодные для отдыха места - широкие, овеваемые ветром луговины и мирные
уголки. А вот Крихтон не открывает вашим взорам просторов Тихого океана;
он томит вас бесконечным видом на мыс Горн; всюду хребты да пики, пики да
хребты.
Пусть Крихтон нынче в моде - мода эта недолговечна. Разумеется, я не
желаю ему зла, и все же не могу отделаться от мысли, что конец его близок.
Наверно, эпоха умничанья переживает свой последний расцвет. Люди давно уже
мечтают о покое. Скоро заурядного человека будут разыскивать, как тенистый
уголок на измученной зноем земле. Заурядность станет новым видом
гениальности. "Дайте нам книги без затей, - потребуют люди, - и самые что
ни на есть успокоительные, плоские шедевры. Мы устали, смертельно
устали!". Кончится этот лихорадочный и мучительный период постоянного
напряжения, а с ним исчезнет и литература fin du siecle'а, декаданса и
прочее, прочее. И тогда подымет голову круглолицая и заспанная литература,
литература огромной цели и крупной формы, полнотелая и спокойная. Крихтона
запишут в классики, господа Мади будут со скидкой продавать его не
нашедшие спроса произведения, и я перестану терзаться его тошнотворным
успехом.
1898