Л. Троцкий.
ПО ПОВОДУ VII КОНГРЕССА КОМИНТЕРНА

Я должен извиниться перед читателями нашей интернациональной печати в том, что, несмотря на напоминания, не откликнулся до сих пор на VII Конгресс Коминтерна. Причины лежат вне моей воли. Дебаты Конгресса имели, с одной стороны, чрезвычайно бесформенный, намеренно расплывчатый, а с другой - чисто театральный характер. Вопросы обсуждались и решались за кулисами, часто по телефону, соединяющему Кремль с комиссариатом по иностранным делам. В тесном бюрократическом кругу происходило некоторое подобие борьбы мнений. После того, однако, как решение окончательно выносилось Политбюро, назначались ораторы, которым поручалось преподнести решение в таком виде, чтоб наименее скомпрометировать верхушку Коминтерна и, уж во всяком случае, не наложить ни малейшей тени на непогрешимость вождя. То, что называется "прениями" Конгресса, представляет на самом деле длинную и, надо сказать, ужасающе скучную комедию с заранее распределенными ролями. К тому же и актеры плохи.

Отчеты о прениях приходится, поэтому, читать, как дипломатические документы, ставя себе на каждом шагу вопросы: что имеет в действительности в виду оратор? о чем он умалчивает? и почему именно? Но дипломатические документы пишутся обычно кратко; а речи докладчиков представляют дополнительную меру бюрократической самостраховки: надо выставить как можно большее число как можно менее точных утверждений, не стесняясь их противоречивостью: неизвестно, какое именно из этих утверждений пригодится в будущем. К этому надо прибавить ужасающе плохие газетные отчеты. Форма изложения может быть ясна, хороша, убедительна там, где есть ясная мысль и политическая воля, где есть открытая борьба идей, всегда содействующая уточнению мысли; но где оратор-чиновник заметает свои собственные следы и следы начальства, а чиновник-журналист излагает путанную речь, в постоянном страхе как бы не наскочить на подводный камень, там газетные отчеты неизбежно представляют жалкую окрошку плохо связанных между собою общих мест. Таковы отчеты "Юманитэ", которыми мне приходилось до сих пор пользоваться. Когда я попытался, например, на основании этих отчетов хоть приблизительно определить, что представляет в условиях нынешнего дальневосточного кризиса рабочее движении Японии, и какое место занимает в нем японская компартия, то я с полной достоверностью узнал только то, что пламенная любовь к вождю выражается по-японски словом "Банзай"; но это я знал и ранее, ибо "банзай" полагается кричать также и в честь микадо. Кстати, Сталин на Конгрессе блистал молчанием, тоже подобно микадо.

Так называемые "прения" вращались вокруг двух вопросов: политики "единого фронта" (другой политики теперь не существует) против фашизма и той же политики против войны. Речи докладчиков, как вульгарный и плоский доклад Димитрова, так и иезуитские хитросплетения Эрколи, ничего не прибавили к тем соображениям, которыми за последние месяцы была переполнена печать Коминтерна, особенно во Франции. Опыт французской компартии стоял в центре внимания и рекомендовался в качестве достойного подражания образца.

Но содержательны ли дебаты или пусты, - Конгресс сам по себе представляет этап в движении известной части рабочего класса. Он важен уже тем, что легализуя оппортунистический поворот во Франции, немедленно же распространяет его на все остальное человечество. Курьез бюрократического мышления в том, что даровав, по крайней мере, на бумаге, всем секциям либеральную автономию и даже приказав им мыслить самостоятельно и приспособляться к собственным национальным условиям, Конгресс тут же признал, что все страны мира, фашистская Германия и демократическая Норвегия, Великобритания и Индия, Греция и Китай одинаково нуждаются в "народном фронте" и, если возможно, в правительстве народного фронта. Конгресс важен тем, что знаменует - после периода шатаний и прощупыванья - окончательное вступление Коминтерна в "четвертый период": его лозунг - "власть Даладье!" (Daladier au pouvoir!), его знамя - из трех кусков разного цвета, его гимн - Марсельеза, заглушающая Интернационал.

Для оценки глубины поворота и его конкретного содержания применительно к условиям разных стран, резолюции должны были бы дать во всяком случае больше, чем многословные прения. Однако, ни по одному из обсуждающихся вопросов не были опубликованы заранее проекты резолюций. Прения не велись вокруг определенных текстов, а растекались в безбрежности. Лишь после того, как все ораторы прокричали вождю хвалу, и стали упаковывать чемоданы, особая комиссия занялась составлением резолюций. Факт беспримерный: официальный Конгресс закрылся не вынеся никакого решения. Этим должны были заняться новые вожди, назначенные уже до Конгресса (Димитров!), учтя по возможности настроения и пожелания почтительных делегатов. Таким образом, самая механика этого конгресса до последней степени затрудняла сколько-нибудь своевременную критическую оценку его работ.

Было бы пагубной ошибкой с нашей стороны думать, что теория и практика "третьего периода" окончательно и безболезненно ликвидированы "самокритикой" вождей, и что оппортунистическому и патриотическому повороту обеспечено безоблачное будущее. Если бюрократия с такой постыдной легкостью сожгла все, чему поклонялась, то не так дело обстоит с массами. Они относятся к лозунгам серьезнее и честнее. В сознании рабочих, идущих за Коминтерном, настроения "третьего периода" еще живут целиком. Именно эти настроения проявились у французских коммунистов в Тулоне и Бресте. Вождям удалось смирить на время сопротивление низов только клятвенными заверениями "по секрету", что дело идет о хитром маневре, имеющем целью обмануть радикалов и социалистов, отнять у них массы, а там... "там мы себя покажем". С другой стороны, картелистский и патриотический поворот компартии привлекает к ней симпатии новых слоев, достаточно далеких от рабочего класса, очень патриотических, очень недовольных финансовыми декретами и видящих в компартии лишь наиболее энергичный фланг народного фронта. Это значит, что внутри компартии и вокруг нее накопляются все более противоречивые тенденции, которые должны привести ко взрыву или к ряду взрывов. Для организаций Четвертого Интернационала вытекает отсюда обязанность внимательнейшим образом следить за внутренней жизнью компартий, чтобы поддержать революционную, пролетарскую тенденцию против руководящей социал-патриотической фракции, которая будет отныне все больше запутываться в попытках классового сотрудничества.

Второй наш вывод касается центристских группировок и их отношения к стратегическому повороту Коминтерна. Правоцентристские элементы неизбежно притянуты этим поворотом, как магнитным током. Достаточно прочитать тезисы о войне Отто Бауэра, Жиромского и русского меньшевика Дана, чтоб стало совершенно ясным: именно эти законченные представители золотой середины гораздо лучше чем Димитров и Эрколи выразили самую суть новой политики Коминтерна. Но не только они. Поле магнитного действия распространяется и левее. "Новый Фронт", орган САП, в двух последних номерах (16 и 17), прикрываясь ворохом осторожных оговорок и предостережений, приветствует по существу оппортунистический поворот Коминтерна, как освобождение от сектантского окостенения и переход на путь "более реалистической" политики. Какими неуместными оказываются все разговоры о том, будто САП во всех принципиальных вопросах согласна с нами, но не одобряет лишь наших "методов". На самом деле каждый крупный вопрос обнаруживает несовместимость наших принципиальных позиций. Приблизившаяся опасность войны сразу побудила САП выдвинуть в противовес нам деморализующий лозунг "разоружения", который даже Отто Бауэр, Жиромский и Дан отвергают сегодня, как "нереальный". Та же противоположность позиций обнаружилась и в оценках эволюции Коминтерна. В самый разгар "третьего периода" мы совершенно точно предсказывали, что пароксизм ультралевизны неизбежно приведет к новому оппортунистическому зигзагу, несравненно более глубокому и пагубному, чем все предшествующие. В те времена, когда Коминтерн горел еще всеми огнями "революционного пораженчества", мы предупреждали, что из теории "социализма в отдельной стране" неизбежно вытекут социал-патриотические выводы со всеми их предательскими последствиями. VII Конгресс Коминтерна дал поистине замечательное подтверждение марксистского прогноза. И что же? Вожди САП, все позабывшие и ничему не научившиеся, приветствуют новую наиболее тяжкую стадию неизлечимой болезни, открывая в ней симптомы... реалистического исцеления. Разве не ясно, что перед нами две непримиримые позиции?

В высшей степени интересно, с указанной точки зрения, как именно будет реагировать на VII Конгресс та из лево-центристских партий, которая до сих пор ближе всего стояла к Коминтерну, именно британская НРП. Привлечет ли ее пошлый "реализм" VII Конгресса ("единый фронт", "массы", "средние классы" и проч.) или же, наоборот, ее оттолкнет его запоздалый и тем более губительный оппортунизм (сотрудничество классов под пустым знаменем "антифашизма", социал-патриотизм под прикрытием "защиты СССР" и пр.). От этой альтернативы зависит дальнейшая судьба НРП.

В общем можно сказать, что, каковы бы ни были отдельные частные этапы и эпизоды, закрепленный Конгрессом поворот Коминтерна упрощает обстановку в рабочем движении. Он консолидирует социал-патриотический лагерь, сближая, независимо от того, как пойдет дело с организационным единством, партии Второго и Третьего Интернационалов. Он усиливает центробежные тенденции внутри центристских группировок. Тем более широкие возможности открывает он перед революционными интернационалистами, т.-е. строителями Четвертого Интернационала.

Л. Троцкий.
7-го сентября 1935 г.
 

Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев)
N 45.