Л. Троцкий.
ГИТЛЕР И РАЗОРУЖЕНИЕ*1

/*1 Настоящая статья написана Л. Д. Троцким для буржуазной прессы. - Ред.

1. "Пацифизм" Гитлера

Дипломатическая рутина имеет свои преимущества, пока события движутся по старым колеям. Поставленная перед новыми большими фактами она сразу теряется. Самое опасное - недооценивать врага только потому, что его система выходит из рамок рутины. Сводить дело к тому, что Гитлер - демагог, истерик и актер, значит закрывать глаза, чтоб не видеть опасности. Не всякая истерия приводит к завоеванию власти. В истерии национал-социализма во всяком случае должна быть система. Горе тем, которые своевременно не поймут ее! Вожди немецких рабочих организаций не хотели брать Гитлера всерьез: считая его программу реакционной и утопической, они оказались неспособны оценить ее действенную силу. Та же опасность может повториться и в плоскости мировой политики.

До 17 мая многим казалось, что в вопросе о версальском договоре Гитлер пойдет напролом и применит к режиму Европы те же, примерно, методы, что к зданию Рейхстага, марксистской литературе или еврейским универсальным магазинам. Никто собственно не знал, откуда и куда ударит молния. Но ведь никто не мог предсказать за 24 часа и расправы над профессиональными союзами по всем правилам набега гангстеров на банк.

Речь Гитлера перед Рейхстагом поразила своим неожиданным миролюбием. Уже одним этим ближайшая цель ее оказалась достигнута. Всегда выгодно застигнуть противника врасплох. Гитлер развивает первый успех. Его контрагенты изрядно растеряны. Очень опытные дипломаты дали себя успокоить, хотя бы наполовину, несколькими хорошо рассчитанными миролюбивыми сентенциями после того, как они дали себя напугать крикливыми фразами Папена. Джон Саймон с благодарностью отметил в речи канцлера умеренный тон государственного человека. Таково же впечатление и Остина Чемберлена. Противопоставляя Гитлера Папену, "Морнинг Пост" открыла в декларации "более мягкий акцент юга". Пресса в целом объявила: атмосфера сразу стала менее напряженной. Выдвинута была заодно гипотеза: тонкий дипломат Муссолини образумил Гитлера; не осталось, очевидно, без влияния и давление Вашингтона. И как вывод: шансы политики разоружения явно поднялись. Какое вопиющее заблуждение! Психологический секрет сумятицы прост: кто ожидал наткнуться на невменяемого, размахивающего топором, и взамен того встретил человека с незаметным браунингом в заднем кармане брюк, тот не мог не почувствовать облегчения. Но это не мешает браунингу быть опаснее топора.

Нет, с другой стороны, недостатка в недоверчивых, которые в декларации Гитлера видят лишь эпизодический маневр, вызванный неблагоприятным отголоском на речь Папена: достаточно хоть на несколько недель обмануть общественное мнение, а там видно будет. Слишком простое объяснение! Угрожающая речь лорда Хейлшама, вызванная речью Папена, могла, конечно, послужить толчком для выступления Гитлера. Но все это касается чередования и тона политических заявлений, т.-е. относится к области техники. Под дипломатическим фехтованием кроются, однако, более глубокие факторы и планы. Было бы одинаково ошибочно, как верить миролюбию Гитлера на слово, так и отмахиваться от декларации "демагога", не вникая в ее смысл. Политическая задача состоит в том, чтобы установить внутренние взаимоотношения между декларацией Гитлера и его действительными планами, т.-е. попытаться понять, какими путями фашистская Германия рассчитывает прийти к тем целям, которые она не может и не хочет назвать по имени. Прошлое должно было уже достаточно показать, что если в политике национал-социализма есть фантастика и бред, то это вовсе не значит, что Гитлер не способен взвешивать реальности: его фантастика и бред целесообразны по отношению к его реальным политическим целям. Такова наша точка исхода в оценке как внутренней, так и внешней политики национал-социализма.

Руководящие философские и исторические идеи декларации поистине жалки в своей претенциозной ограниченности. Возвещенная Гитлером мысль о необходимости заново приспособить государственные границы Европы к границам ее племен, представляет одну из тех реакционных утопий, которыми набита национал-социалистическая программа. Нынешняя Европа разлагается экономически и культурно вовсе не потому, что ее национальные границы несовершенны, а потому, что этот старый континент перерезан по всем направлениям тюремными стенами таможен, разобщен столпотворением денежных систем, т.-е. систем инфляции, и придавлен милитаризмом, который необходим Европе для обеспечения ее раздробленности и упадка. Передвижка внутренних границ на десяток или сотню километров в ту или другую сторону, ничего не изменив, потребовала бы человеческих жертв, превосходящих население спорной полосы.

Заверение насчет того, что национал-социалисты отказываются от "германизации" не означают, что они отказываются от завоеваний: одной из центральных и наиболее устойчивых идей их программы является захват обширных пространств на "Востоке", в интересах насаждения крепкого немецкого крестьянства. Неслучайно пацифистская декларация, сразу и неожиданно покинув почву "идеального" размежевания племен, предупреждала в тоне полуугроз, что источником будущих конфликтов может явиться "переполнение европейского Запада". Гитлер указывает для перенаселенной Европы, прежде всего для Германии, единственный путь выхода: на Восток. И когда, жалуясь на несправедливость германско-польской границы, он заявлял, что "на Востоке" можно было бы без затруднений найти решение, способное одинаково удовлетворить и "притязания Польши" и "естественные права Германии", то он имел попросту в виду захват советских территорий. Отказ от германизации означает в этой связи принцип привилегированного положения германской "расы", в качестве касты господ, в завоеванных землях. Наци - против ассимиляции, но не против аннексий. Они предпочитают истреблять завоеванные "низшие" народности, а не германизировать их. К счастью, дело идет пока еще только о предполагаемых завоеваниях.

Когда Гитлер с возмущением говорит о том, что великий германский народ превращен в нацию второго класса, и что это противоречит интересам международной солидарности и принципу равноправия народов, то эта мысль звучит неуместно в этих устах; вся историческая философия национал-социализма исходит из будто бы коренящегося в крови неравенства наций и из права "высших" рас топтать и искоренять "низшие". Взятая в целом гитлеровская программа переустройства Европы является реакционно-утопическим сочетанием расистской мистики с национальным каннибализмом. Подвергнуть ее уничтожающей критике не трудно. Но в порядке дня фашистской диктатуры стоит не приступ к выполнению этой программы, а восстановление военной силы Германии, без чего немыслимо говорить о какой бы то ни было программе. Только под этим углом зрения декларация и представляет интерес.

Программа Гитлера есть программа немецкого капитализма, наиболее динамического и агрессивного из всех, и в то же время связанного последствиями поражения по рукам и по ногам. Этим сочетанием потенциальной мощи и фактической слабости предопределяются как крайне взрывчатый характер целей национал-социализма, так и крайняя осторожность ближайших шагов на службе этих целей. Речь может сейчас идти об ослаблении и постепенном развязывании узлов, но не об их разрубании.

Всякий пересмотр договоров, особенно системы вооружений, означал бы изменение нынешнего соотношения сил: Германия должна была бы стать сильнее, Франция - слабее. Вне этого самый вопрос о пересмотре не имеет для Германии никакого смысла. Совершенно очевидно, с другой стороны, что правящая Франция не согласится ни на какие изменения, которые ослабляли бы ее положение в пользу Германии. Наци считают, поэтому, иллюзорной и фантастической всякую политику, рассчитанную на улучшение международного положения Германии путем добровольного соглашения с Францией. Из этого убеждения, которое, как показано будет дальше, проходит через всю политическую деятельность Гитлера, вытекает неизбежность нового столкновения между Германией и Францией. Но не сегодня и не завтра. Эту "поправку" в отношении времени и вносит декларация Гитлера, и в этом смысле она не просто "обман". Поджигая Рейхстаг, Геринг ничем не рисковал, кроме головы своих агентов. Поджог Европы есть более рискованное предприятие. В нынешнем своем состоянии Германия не может воевать. Она разоружена. Это не фраза, а факт. Студенты в очках и безработные со знаком свастики не заменяют гогенцоллернской армии. Гитлер будет, конечно, там и сям нарушать по частям обязательства в отношении вооружений. Но он не решится ни на какую открытую меру крупного масштаба, которая поставила бы его в прямое и явное противоречие с версальскими предписаниями. Только какие-либо "счастливые" обстоятельства, в виде осложнений между тяжело вооруженными государствами Европы, могли бы позволить национал-социализму совершить уже в ближайшее время прыжок пантеры, своего рода "5 марта" во внешней политике. Но без этого Гитлер вынужден будет ограничиваться большими дипломатическими комбинациями во вне и мелкой военной контрабандой внутри.

Борьба национал-социалистов в Австрии и в Данциге не противоречит, несмотря на всю свою остроту, намеченной выше программе действий. Прежде всего, рост национал-социализма в Австрии есть неотвратимый факт, особенно после победы в Германии. Иностранные противодействия гитлеризации Австрии будут только усиливать фашистский прибой. Завоевывая Австрию изнутри, Гитлер создает для себя немаловажную дополнительную опору. Вырастающие отсюда интернациональные осложнения не легко уложить в параграфы версальского договора. Гитлер знает, конечно, что, кроме доводов от текста его политике могут быть противопоставлены доводы силы. Отступить в случае действительной необходимости он всегда успеет, превратив свои позиции в Австрии, как и в Данциге, в разменную монету международных соглашений.

Потенциальная мощь не освобождает от фактической слабости. Если гогенцоллернская Германия ставила своей задачей "организовать Европу", чтобы взяться затем за передел мира, то нынешняя Германия, отброшенная поражением далеко назад, снова вынуждена ставить себе те задачи, какие разрешала в свое время Пруссия Бисмарка: достижение европейского равновесия, в качестве ступени к объединению всех немецких земель. Практическая программа Гитлера ограничена сегодня европейским горизонтом. Проблемы континентов и океанов выходят за его поле зрения и практически могут занимать его постольку, поскольку переплетаются со внутренними европейскими проблемами. Гитлер говорит исключительно в терминах обороны: это вполне отвечает той стадии, через которую должен пройти возрождающийся германский милитаризм. Если верно военное правило: лучшей обороной является нападение, то не менее верно дипломатическое правило: лучшей подготовкой нападения является забота об обороне. В этом смысле Брокдорф-Ранцау, имевший вкус к парадоксу, говорил мне в Москве: Si vis bellum, para pacem.

Гитлер рассчитывает на поддержку Италии и, в известных пределах, она ему обеспечена, - не столько однородностью внутренних режимов (истинно-немецкий, третий рейх есть, как известно, откровенный латинский плагиат), сколько параллелизмом внешних аспираций, по крайней мере, негативных. Но на одном итальянском костыле немецкий империализм не поднимется. Только при условии поддержки со стороны Англии фашистская Германия может получить необходимую свободу движений. Поэтому: никаких авантюр; никаких заявлений, которые пахнут авантюрой! Гитлер понимает: всякий удар на Запад (удар против Польши рикошетом пришелся бы по Западу) немедленно же сблизил бы Англию с Францией и вынудил бы Италию к большей сдержанности. Всякий неосторожный, преждевременный, рискованный акт политики реванша привел бы автоматически к изоляции Германии и, при ее военном бессилии, к новой унизительной капитуляции. Петли версальского договора стянулись бы еще туже. Соглашение с Англией требует самоограничения. Но Париж (дело идет именно о нем) стоит мессы. Как соглашение с Гинденбургом, через посредство Папена, позволило Гитлеру, под видом истолкования Веймарской конституции, совершить государственный переворот, так соглашение с Англией, при содействии Италии, должно позволить Германии "легально" опустошить и опрокинуть Версальский договор. В этих рамках надо брать декларацию 17 мая. Миролюбие Гитлера - не случайная дипломатическая импровизация, а составная часть большого маневра, который должен радикально изменить соотношение сил в пользу Германии и заложить фундамент европейской и мировой офензивы германского империализма.

Однако, это только одна сторона программы Гитлера, скорее негативная: воздержание от преждевременных покушений на реванш есть в сущности продолжение политики Штреземана; это одно еще не может обеспечить активной поддержки со стороны Англии. Декларация 17 мая заключает в себе явственное указание и на другую "позитивную" сторону программы наци: борьбу с большевизмом. Речь идет не об организациях германского пролетариата, а о борьбе против Советского Союза. В тесной связи с программой "движения на Восток" (Drang nach Osten), Гитлер берет на себя задачу ограждения европейской цивилизации, христианской религии, британских колоний и других духовных и материальных ценностей от большевистского варварства. Из этой исторической миссии, именно из нее, прежде всего из нее, он надеется почерпнуть право Германии на вооружение. Гитлер убежден, что на весах Великобритании, опасность немецкого фашизма для Западной Европы весит меньше опасности большевистских советов на Востоке. Эта оценка составляет важнейший ключ ко всей внешней политике Гитлера.

Важнейший, но не единственный. Национально-социалистическая диктатура будет играть не только на противоречии между Западом и Востоком, но и на всех антагонизмах на Западе Европы: недостатка в них нет. Открещиваясь от призрака Австро-Венгрии, Гитлер клянется в особом внимании Германии к "молодым европейским национальным государствам". Он ищет дополнительных рычагов для восстановления европейского равновесия, предлагая малым и слабым государствам группироваться вокруг побежденного, а не победителя. Как во внутренней политике национал-социализм сплотил под своим знаменем разоренных и отчаявшихся, чтобы тем вернее подчинить их интересам монополистского капитала, так во внешней политике Гитлер будет стремиться создать единый фронт побежденных и обделенных, чтоб тем беспощаднее раздавить их впоследствии тяжестью германского империализма.

Если Гитлер с такой готовностью принял английский план сокращения вооружений, то это потому, что он заранее и с полной уверенностью рассчитывает на его провал. Ему самому незачем брать на себя одиозную роль могильщика пацифистских предложений: эту функцию он предпочитает переложить на других. По той же причине Гитлер не поскупился на "горячую благодарность" американскому президенту за его выступление в пользу сокращения вооружений. Чем шире и внушительнее программа разоружения будет поставлена пред лицом всего мира, и чем неизбежнее она закончится крушением, тем неоспоримее окажется право Германии на вооружение. Нет, Гитлер не собирается насильственно - для насилия нужна сила! - ниспровергать Версаль. Но он твердо рассчитывает на то, что после провала "поддержанной" им британской программы, Англия вместе с Италией, поддержит всем своим весом право Германии укрепить свою оборону, против Востока. Только оборону и только против Востока!

2. Разоблачающий документ

Скептический или просто осторожный читатель возразит, что наше истолкование программы Гитлера представляет, в лучшем случае, гипотезу, которая имеет за себя признаки вероятности, но ни в каком случае не характер аутентичности. На это можно ответить: программа вытекает из повелительной логики обстоятельств, а в большой политике надо исходить из того, что противник будет делать наиболее сильные ходы. Трудность текстуального доказательства развитой выше "гипотезы" состоит в том, что оппозиционная литература национал-социализма чрезвычайно обильна и противоречива, а правительственная практика пока еще кратковременна и скудна. Автор отдавал себе полностью отчет в этом затруднении, когда приступал к работе. Но помог счастливый случай, своевременно подкинув нам политический документ исключительной ценности.

Речь идет об "Открытом письме" Гитлера Папену, опубликованном в виде брошюрки 16 октября 1932 года. Резко полемическое по тону "Письмо" осталось за пределами Германии незамеченным: вожди национал-социализма слишком много говорят и пишут! Между тем оно должно было бы лежать на столе каждого дипломата и журналиста, занятого внешней политикой нынешней Германии. Напомним обстановку полемики. Папен был в то время канцлером. Гитлер находился в выжидательной оппозиции - между 13 августа, когда Гинденбург отказался назначить его главой правительства, и между 30 января, когда фельдмаршал оказался вынужден сдать командование над Германией Гитлеру. "Открытое письмо" предназначено было не для масс, а для господствующих классов, и имело целью доказать им, что нельзя спасти социальный режим Германии одними бюрократическими методами; что только у национал-социалистов есть серьезная программа внешней политики; наконец, что он, Гитлер, одинаково далек от бесхарактерной уступчивости, как и от авантюризма. Письмо почти свободно от демагогии, серьезно по тону и в основном правдиво. Сейчас Гитлер, надо думать, с радостью сжег бы собственную брошюру на костре. Тем внимательнее должны к ней отнестись противники.

"Бессмысленно думать, - разъяснял Гитлер Папену, - что государство, которое нас разоружило, сегодня вдруг, не будучи к тому вынуждено, стало серьезно и само разоружаться". Одинаково бессмысленно ждать, что Франция согласится когда бы то ни было на вооружение Германии. Гигантский военный перевес освобождает Францию от надобности в соглашении с побежденным врагом на началах равноправия. Всякие попытки предложить Франции военное соглашение, в обмен на оружие, не только будут ею очень холодно встречены, но и немедленно доведены до сведения того государства, против которого они могли бы быть направлены: Гитлер намекает, конечно, на Советский Союз. Вернуть Германии право на оружие нельзя иначе, как посредством "действительного восстановления европейского равновесия". В достижении этой цели заинтересованы Англия и Италия, но ни в каком случае и ни при каких условиях не Франция. "Прямо-таки несообразно думать, что недостающие близость и согласованность с Англией или Италией можно заменить посредством восстановления лучших отношений с Францией"! Основные положения внешней политике Гитлера, ставящие крест на идеях или, если угодно, на иллюзиях Локарно, не оставляют ничего желать в смысле ясности. В декларации 17 мая мы, конечно, не найдем такой отчетливости изложения. Но декларация отнюдь не противоречит "Открытому письму": наоборот, она развивает и применяет его программу на определенном этапе.

Целью германской политики является восстановление военной суверенности государства. Все остальное есть только средство. Но средство вовсе не должно строиться по образу и подобию цели. Германия "не должна ни при-каких обстоятельствах выступать перед миром, а тем более, перед этой конференцией (по разоружению) с собственной программой вооружения". По двум причинам: никакая конференция не способна вынести решение, радикально меняющее материальное соотношение сил; само требование права на вооружение, оставаясь чисто платонической демонстрацией, позволит, однако, Франции снять вопрос о собственном разоружении и, что еще хуже, сблизит Англию с Францией.

Этот последний результат до известной степени осуществлен уже, по мнению Гитлера, непродуманной политикой Папена: Англия вынуждена поддерживать Францию гораздо больше, чем она хотела бы того сама. Надо признать, что критика Гитлера по адресу "клуба господ" и самого рейхсканцлера, как дилетанта и авантюриста, не только резка, но и вполне убедительна. У национальных баронов и бюрократов нет никакой внешней политики. Бряцанье несуществующим оружием диктуется им внутренними соображениями: они не прочь использовать национальное движение, приостановив в то же время его дальнейший рост.

Вдохновляясь, несомненно, Бисмарком, Гитлер не останавливается перед ударом по последнему Гогенцоллерну: Папен и его собратья являются только эпигонами театральной политики Вильгельма II, с той существенной разницей, что у кайзера была первоклассная армия, а у них - одни воспоминания. Здесь Гитлер попадает в точку.

Нетрудно после сказанного понять, насколько ошибалась та часть печати и дипломатии, которая пыталась открыть подлинную программу нынешнего германского правительства в риторике Папена насчет особой привлекательности смерти на поле брани. Не надо упускать из виду, что Папен, которого наци, в период его короткого канцлерства, именовали преимущественно драгунским ротмистром, чувствует себя в окружении наци на положении вечно экзаменующегося. 13 мая он взял крайне высокую ноту, чтоб попасть в тон, но - просчитался.

Можно быть какого угодно мнения насчет вкусов немолодого драгунского ротмистра, который между приемом уродонала и стаканом гуниядиянос, проповедует молодым людям преимущества шрапнели над склерозом; но одно неоспоримо: за речью Папена не скрывается никакой программы. "Миролюбие" нынешнего канцлера гораздо опаснее воинственности вице-канцлера.

Попутно мы получаем разъяснение резкого противоречия между декларацией Гитлера и предшествующей политикой Нойрата, Надольного и других. Гитлер стал канцлером ценою согласия на министерство баронов и тайных советников. Камарилья вокруг Гинденбурга тешила себя мыслью вести и при Гитлере свою политику. По-видимому, только угрожающий отклик на речь Папена дал возможность Гитлеру окончательно захватить руль внешней политики в свои руки. Не Вильгельмштрассе продиктовала новому канцлеру декларацию 17 мая. Наоборот, Гитлер справился со своеволием баронов и тайных советников Вильгельмштрассе.

Но вернемся к "Открытому письму". С особой резкостью оно атакует выдвинутый Папеном лозунг морских вооружений: если б даже у Германии были средства, - их нет, - ей не позволили бы превратить их в военные суда, и она была бы бессильна нарушить запрещение. Лозунг морских вооружений лишь толкнул Англию на сторону Франции: таковы результаты "вашего по истине рокового руководства внешней политикой, господин фон-Папен!".

Борьба за вооружение Германии на море, как и на суше, должна опираться на определенную политическую идею. Гитлер называет ее по имени: необходимость "усиления обороны против скрытых опасностей с Востока сравнительно легко обосновать". Сочувствие такой программе и сейчас уже обеспечено со стороны "проницательных людей" на Западе, - разумеется, не во Франции. Только под углом зрения "необходимой нам защиты на Востоке", со стороны Балтийского моря, можно было бы добиться со стороны Англии согласия на "поправки" также и к морским параграфам версальского договора. Ибо нельзя забывать: "ныне для будущности Германии важны основанные на полном доверии отношения к Англии".

Немецкое народное движение может и должно требовать вооружения, но немецкое правительство ни в каком случае не должно выдвигать это требование. Сейчас надо настаивать только и исключительно на разоружении победителей. Гитлер считал само собою разумеющимся, что конференция по разоружению обречена на крушение. "Не было бы никакой необходимости, - писал он за три месяца до своего прихода к власти - чтоб немецкая делегация принимала участие в женевской комедии разоружения, без конца. Достаточно было бы обнаружить с неоспоримостью перед всем миром волю Франции не разоружаться, чтобы затем покинуть конференцию с замечанием, что таким образом версальский мирный договор нарушен самими державами, его подписавшими, и Германия должна сохранить за собою право сделать отсюда в известных обстоятельствах надлежащие выводы".

Декларация Гитлера-канцлера только развивает эту мелодию. Отказ в разоружении победителей означал бы "окончательную моральную и фактическую ликвидацию самих договоров". Германия истолковала бы такой образ действий, как желание "удалить ее с конференции". В этом случае ей было бы трудно "принадлежать далее к Лиге Наций". Поистине "Открытое письмо" незаменимо, в качестве ключа к стратегии Гитлера!

Уход Германии из Лиги Наций должен сопровождаться охлаждением между Францией, с одной стороны, Англией и Соединенными Штатами, с другой. Создадутся первые предпосылки для восстановления "европейского равновесия", в котором Германия должна занимать возрастающее место. При содействии Италии и Англии, Гитлер получит возможность вооружать Германию уже не мелкими контрабандными мерами, а крупными "поправками" к версальскому договору. Параллельно с этим будет развиваться программа "обороны" против Востока. В этом процессе неизбежно должна наступить критическая точка: война. Против кого? Если бы линия на Восток не оказалась линией наименьшего сопротивления, взрыв мог бы произойти и по другому направлению. Ибо, если еще допустимо спорить насчет того, в какой мере средства нападения отличаются от средств обороны, то уж совершенно вне спора, что военные средства, годные против Востока, годны и против Запада.

Гитлер готовится к войне. Его политика в области хозяйства диктуется не абстракцией автаркии, а прежде всего заботами о максимальной экономической независимости Германии в случае войны. Целям военной подготовки должна служить и трудовая повинность. Но самый характер этих мероприятий свидетельствует, что дело идет не о завтрашнем дне. Удар против Запада в более или менее близком будущем мог бы осуществиться лишь при условии военного союза между фашистской Германией и Советами. Но только наиболее бесшабашная часть русской белой эмиграции может верить в возможность такого абсурда или пытаться пугать им. Удар на Восток мог бы иметь место лишь при условии его поддержки одним или несколькими могущественными государствами Запада. Этот вариант является, во всяком случае, более реальным. Но и здесь подготовительный период не будет измеряться ни неделями, ни месяцами.

Пакт четырех, ничего по существу не предрешая, может лишь организовать постоянное взаимное прощупывание крупнейших государств европейского Запада: это страховка от второстепенных случайностей, но не от основных антагонизмов. Гитлер будет стремиться извлечь из пакта все выгоды для удара на Восток. Статуты пакта лишь на 10 процентов, не более, предопределят его дальнейшую судьбу. Его действительная историческая роль будет определяться реальными взаимоотношениями и группировками его участников, их союзников и противников.

Гитлер согласен в течение десяти лет не открывать военных действий ни против Франции, ни против Польши. В декларации он наметил пять лет, как тот срок, в течение которого должно быть осуществлено фактическое равноправие Германии в отношении вооруженных сил. Нельзя, конечно, придавать этим срокам сакраментального значения. Но косвенно они все же намечают те рамки во времени, в которые руководящие круги фашизма вводят свои планы реванша.

Внутренние трудности, безработица, разорение и отчаяние мелкой буржуазии могут, конечно, толкнуть Гитлера и на преждевременные действия, которые при холодном анализе он сам должен считать гибельными. В живой политике надо исходить не из одних лишь планов противника, а из всего переплета условий, в какие он поставлен. Историческое развитие Европы не пойдет покорно по маршруту, выработанному в мюнхенском коричневом доме. Но этот маршрут, после завоевания Гитлером власти, стал одним из крупнейших факторов европейского развития. План будет изменяться, в зависимости от событий. Но понять изменения можно лишь, имея перед собою план в его целом.

Автор этих строк ни в малейшей степени не считает себя призванным стоять на страже версальского договора. Европа нуждается в новой организации. Но горе ей, если это дело попадет в руки фашизма. Историку XXI века пришлось бы в этом случае неизбежно записать: Эпоха упадка Европы началась с войны 1914 года. Объявленная "войной за демократию", она привела вскоре к господству фашизма, который стал орудием концентрации всех сил европейских наций, в целях "войны за освобождение"... от последствий предшествующей войны. Таким образом, фашизм, как выражение исторического тупика Европы, явился вместе с тем орудием разгрома ее экономических и культурных накоплений.

Будем, однако, надеяться, что у этого старого континента есть еще достаточно жизненных сил, чтоб проложить себе иной исторический путь.

Л. Троцкий.
Принкипо, 2 июня 1933 г.
 

Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев)
N 35.