Л. Троцкий.
КРУШЕНИЕ ГЕРМАНСКОЙ КОМПАРТИИ И ЗАДАЧИ ОППОЗИЦИИ

Вопрос о судьбе германского коммунизма стоит сейчас в центре внимания всех наших секций. Насколько можно судить, большинство товарищей склоняется к тому, что в Германии вопрос о коммунизме есть вопрос о новой партии. Некоторые считают, однако, такую постановку вопроса неправильной и предлагают сохранить старый лозунг: "возрождения" партии на ленинских основах. В этом духе высказываются, например, два испанских товарища, два немецких товарища, говорящие от имени целых групп, и один русский товарищ. Я не сомневаюсь, что их возражения отражают настроения довольно значительной части оппозиции. Было бы противоестественно, если б необходимость столь серьезного поворота не вызвала в нашей среде разных оттенков и разногласий. Было бы недостойно левой оппозиции, если б мы оказались неспособны по товарищески и деловым образом обсудить возникшие разногласия. Результат дискуссии может быть только один: дальнейший рост оппозиции и укрепление внутренней демократии.

Что касается самих возражений по существу, то я не могу с ними согласиться, хотя психологически могу их понять. Ошибка перечисленных выше товарищей в том, что они исходят из вчерашних формул, а не из сегодняшних фактов. Надо уметь исправить и заменять формулы в свете новых событий.

В течении последних трех лет мы строили наши расчеты на том, что германская компартия, под давлением масс, успеет своевременно изменить свою политику. Если уточнить наш вчерашний прогноз, то его можно выразить такими словами: "мы еще не можем знать, насколько немецкий рабочий класс ослаблен прошлыми ошибками, зигзагами и поражениями, и насколько саботаж сталинской бюрократии, в сочетании с капитуляциями социал-демократии, парализовал энергию пролетариата". Мы не раз выражали надежду на то, что именно приближение фашистской опасности сомкнет пролетарские ряды и породит отпор, который не даст Гитлеру завладеть всеми позициями сразу. А всякая задержка в наступлении Гитлера, хотя бы уже и стоящего у власти, неизбежно должна была бы вызвать прилив уверенности у рабочих. Начало гражданской войны должно было бы, в свою очередь, вызвать расслоение в правительственном лагере и в самой фашистской армии. Колебания в лагере врага должны были бы, опять-таки, повысить наступательную силу пролетариата, и т. д. Такова была та диалектическая перспектива, которую мы считали вероятно, возможной, по крайней мере, не исключенной. Именно поэтому мы должны были, мы обязаны были исчерпать все возможности, заложенные во вчерашней обстановке.

Однако, сейчас было бы безумием руководствоваться старой перспективой, когда мы имеем уже фактическую проверку ее событиями. Испанские товарищи спрашивают: "неужели же эти несколько недель заменили перспективу долгих месяцев гражданской войны?". Конечно, заменили. Немногие недели, даже дни разрушили полностью возможность того более благоприятного варианта, на который мы рассчитывали. Гитлер овладел материальным аппаратом власти. Он разгромил без малейшего сопротивления аппарат компартии, лишил немецких рабочих печати, заставил реформистов порвать со II-м Интернационалом и подчиниться фашистскому режиму.

Резкая перемена обстановки очень ярко обнаруживается на вопросе об едином фронте. Предлагать сейчас в Германии единый фронт между двумя партиями было бы доктринерской глупостью. Был период, когда социал-демократический аппарат находился под гнетом надвигающегося фашизма, с одной стороны, под давлением собственных масс, с другой, - это время надо было использовать. Сейчас, после поражения, социал-демократия лижет сапоги Гитлера и видит в этом единственный способ спасения. Если 2 года тому назад Бретшайдт считал нужным пугать буржуазию блоком с коммунистами, то ныне Вельс и К° заинтересованы в том, чтоб демонстративно отшатнуться не только от коммунистов, но и от II-го Интернационала. Предложение единого фронта сейчас поставило бы только в смешное положение коммунистический ЦК и оказало бы услугу социал-демократическому партийному Правлению. Политика не знает абсолютных формул. Ее лозунги конкретны, т.-е. приурочены к определенным обстоятельствам*1.
/*1 Сказанное не исключает, конечно, и сегодня соглашения коммунистических и социал-демократических организаций на заводах, в районах и пр., как и соглашения с теми левыми группами, которые будут неизбежно откалываться от официальной социал-демократии.

Средний немецкий рабочий, в том числе и средний коммунист чувствует себя так, как путник, потерпевший кораблекрушение: в волнах фашизма потонули его организации, пресса, его надежды на лучшее будущее. Мысль потерпевшего крушение направлена сейчас не на то, чтоб строить новый корабль, а на то, чтоб добыть приют и кусок хлеба. Угнетенное состояние духа и политический индифферентизм являются неизбежным последствием такого рода грандиозных катастроф. Но политическое пробуждение наиболее выносливых, устойчивых и мужественных будет неизбежно связано с мыслью о новом корабле.

Для характеристики нынешнего положения в толщах немецкого пролетариата самым важным я считаю сообщение о том, что в большинстве предприятий смещены старые заводские комитеты и заменены ячейками наци. Эта "реформа" прошла настолько бесшумно, что иностранная печать даже не отразила ее. А между тем здесь дело идет не о редакции газеты, не о доме Либкнехта, даже не о парламентской фракции, т.-е. не о далеких вышках, а о самой производственной базе пролетариата, о заводе. Отсутствие сопротивления при смещении завкомов означает острый паралич воли масс под влиянием предательства и саботажа верхов.

Компартия собирала в прошлом году до 6 миллионов голосов. Между тем на борьбу она не увлекла и сотни тысяч. Даже члены партии не откликнулись на призывы ЦК. Уже один этот факт вскрывает ужасающую изолированность аппарата. С каждым днем эта изолированность будет возрастать. Массы интересуются не оттенками и мелочами. Они берут события оптом. Массы неизбежно повернут спину партии, которая пустыми формулами успокаивала их тревогу, хвастала завтрашними победами и довела до катастрофы.

Положение германской компартии изменилось в течении двух-трех недель марта так радикально, как в "нормальное", "мирное" время оно не могло бы измениться в течении двух десятилетий. Империалистская эпоха есть вообще эпоха крутых поворотов. Надо уметь внимательно за ними следить, чтоб не споткнуться и не расшибить себе голову. Не надо обманывать себя, надо отдать себе полный отчет в размерах катастрофы, - не для того, конечно, чтоб впадать в слезливое уныние, а для того, чтобы по новому плану открыть длительную и упорную работу на новой исторической основе.

Почти все оппоненты возражают против сопоставления 4 августа 1914 года и 5 марта 1933 года: социал-демократы предали-де пролетариат сознательно и тем приблизились к власти; сталинцы же только "не сумели" защитить пролетариат и попали в тюрьмы. Это различие, конечно, весьма существенно, и оно не случайно. Но преувеличивать его политическое значение все же не приходится. Во-первых, большинство социал-демократии хотело в 1914 году не делать карьеру, а "спасти" пролетарские организации, как и вожди КПГ, подчиняясь слепо команде московской бюрократии, заботятся прежде всего о своем аппарате. Во-вторых, если в 1914 году социал-демократия приблизилась к правительству, то в 1933 году она, несмотря на все свои подлости и унижения, приблизилась к тюрьме. Можно не сомневаться, что она, в конце концов, подвергнется разгрому и будет иметь своих Матеотти: но разве это меняет нашу общую оценку реформистской политики?

Мы обвиняем аппарат КПГ не в "глупости" или в "неспособности" (как совершенно неправильно выражаются некоторые товарищи), а в бюрократическом центризме. Дело идет об определенном политическом направлении, которое опирается на определенный социальный слой, прежде всего в СССР, и приспособляет свою политику к потребностям этого слоя. До последних событий вопрос о том, какой фактор подчинит себе КПГ: интересы сталинской бюрократии или же логика классовой борьбы, оставался еще открытым. Сейчас этот вопрос разрешен полностью. Если события такого грандиозного значения не смогли выправить политику КПГ, значит бюрократический центризм совершенно безнадежен. Отсюда и вытекает необходимость новой партии.

Но ведь вопрос решается в интернациональном масштабе! возражают оппоненты, которые правильную историческую мысль превращают в надысторическую абстракцию. Вопрос о победе пролетариата - не только о его разгроме - также разрешается в международном масштабе. Это не помешало тому, что пролетариат России, победивший в 1917 году, все еще ждет победы в других странах. И обратный процесс может развиваться столь же неравномерно: в то время, как в Германии официальная компартия ликвидирована политически, в других странах, и прежде всего в СССР, она еще не подверглась решающему испытанию. Исторические события развертываются, не считаясь с шахматной доской Коминтерна.

Но ведь ответственность за немецкое поражение несет все же Коминтерн? Совершенно верно. Но на суд истории, как и в обычном буржуазном суде, отвечает обычно не тот, кто несет принципиальную ответственность, а тот, кто попался. Сейчас, увы, в клещи истории попался аппарат КПГ. Распределение кар действительно выходит "несправедливым". Но справедливость вообще не является атрибутом исторического процесса. И апелляции тут нет.

Однако, не будем клеветать на суд истории: он все же гораздо серьезнее буржуазного суда. Ликвидация КПГ есть только этап. На этом дело не остановится. Если другие секции Коминтерна усвоят немецкий урок, то они по праву завоюют себе снисхождение истории. В противном случае они обречены. Ход развития дает, таким образом, другим секциям еще время на размышление. Мы, левая оппозиция, являемся только истолкователями хода развития. Вот почему мы не рвем с III-м Интернационалом.

Но как же можно строить новую партию в Германии, не порывая с Коминтерном? возражают те, которые хотели бы все же заставить противоречия исторического развития укладываться в рамки устава. Признаться, эта сторона дела кажется нам наименее существенной. Ведь и тогда, когда мы, будучи исключены из Коминтерна, объявляли себя его фракцией, дело с уставом стояло не на высоте. Вопрос идет для нас о политическом курсе, а не о бухгалтерии Пятницкого. Если какая-либо секция Коминтерна успеет еще перестроиться на более здоровых началах, мы, разумеется, обопремся на эту позицию, чтоб ускорить перестройку всего Коминтерна: тогда мы и с уставом восстановим самые лучшие отношения. Если же сталинская бюрократия доведет СССР до крушения, тогда никто не будет вспоминать об уставе, - придется строить IV Интернационал.

Вернемся, однако, в Германию. Еще в первые дни марта КПГ означала: централизованный аппарат, десятки газет, тысячи ячеек, десятки тысяч членов, миллионы избирателей. Мы объявляли себя частью этой партии, и тем брали на себя ответственность за партию в целом перед внешним миром, не ради сталинского аппарата, конечно, а ради связанных с ним низовых ячеек. С их помощью мы надеялись своевременно, т.-е. до катастрофы, обновить руководство партии. Сейчас, когда официальный аппарат, забронированный ультиматизмом и нелегальностью, должен окончательно превратиться в сталинскую агентуру, не может быть и речи о воздействии на него через низы, от которых он совершенно оторван.

Правда, сталинская пресса во всем мире говорит о "возрождении" германской компартии в подполье (нелегальная "Роте Фане", воззвания и пр.). Что местные организации, после временного столбняка, начнут шевелиться, было ясно заранее. Что аппарат столь большой партии, располагающий многочисленным персоналом и денежными средствами, может издать нелегально или полулегально значительное количество литературы - и в этом нет ничего неожиданного. Но надо еще раз повторить: никакого нелегального аппарата, связанного с массами, у КПГ нет, а есть остатки старой организации, оказавшиеся волею Гитлера в нелегальном положении. Это совсем не одно и то же. Если КПГ еще действует сегодня, то благодаря тому, что фашизм только приступил к своей палаческой работе, а реакция еще не проникла достаточно глубоко в партию. Однако, оба эти процесса стоят в порядке дня. Они будут идти параллельно, питая и подталкивая друг друга.

Для нелегальной коммунистической организации нужен отбор людей, понявших размеры катастрофы, имеющих ясную перспективу и уверенных в своем знамени. Такой отбор может быть произведен не иначе, как на основе непримиримой критики по отношению к прошлому. Развал организации сталинцев, совершенно неизбежный сам по себе, будет высвобождать элементы и очищать почву для создания нелегальной революционной партии.

Один из немецких товарищей возражает: "политически партия есть, конечно, труп; но организационно она жива". Эта формула лучше всего вскрывает ошибочность позиции моего оппонента. Партия, которая мертва политически, не может иметь "живой" организации, ибо организация есть только орудие политики. Если же партия мертва, то мы должны этот диагноз поставить открыто, перед лицом рабочих, со всеми необходимыми выводами. Какая часть старого наследства перейдет к новой партии, каковы будут формы этой передачи, каковы будут этапы строительства новой партии, каковы будут взаимоотношения строителей к остаткам старой организации, - это все очень важные вопросы, на которые надо будет давать ответ в зависимости от развития всей обстановки. Но чтоб ответ был не фальшивым, не иллюзорным, нужно исходить из того, что незыблемо установлено историей: политически сталинская партия умерла. Двусмысленности и увертки недопустимы: они только сбили бы с пути нас самих.

Тот же товарищ пишет: "Лозунг реформы бессодержателен, ибо сейчас неизвестно, как и что реформировать; но мы также и против лозунга новой партии, ибо мы не считаем, что судьба старой партии окончательно решена". Одно противоречие нагромождается на другое, несмотря на то, что пишет наблюдательный и проницательный товарищ. Если партия "политически мертва", значит судьба ее решена. Не воскресит же ее в самом деле аппарат: он способен лишь, как свидетельствует опыт, убивать живое, но не оживлять мертвое. Если лозунг реформы старой партии "бессодержателен", то не остается ничего, кроме лозунга новой партии.

Оппонентов пугает, главным образом, вопрос о соотношении сил: мы, большевики-ленинцы, объявляем ликвидированной большую организацию, которая сегодня еще способна выпустить в десять раз больше литературы и расходовать в тысячу раз больше денег, чем мы, а, с другой стороны, мы от имени немногочисленной левой оппозиции "провозглашаем" новую партию. Такая постановка вопроса насквозь пропитана аппаратным фетишизмом. Сегодня, как и вчера, главная наша задача - формировать кадры. Но это не голая организационная задача, а политическая: кадры формируются на основе определенной перспективы. Подогревать лозунг реформы партии значит ставить заведомо утопическую цель и тем толкать наши собственные кадры навстречу новым и все более острым разочарованиям. При таком курсе левая оппозиция оказалась бы только привеском разлагающейся партии и сошла бы со сцены вместе с нею.

Соглашаясь с тем, что старая партия ликвидирована и даже признавая по существу неизбежность создания новой партии, один из оппонентов хлопочет об отсрочке, о своего рода мораториуме. Его рассуждения носят такой характер: лишь 10% членов партии, правда, наиболее ценных, настроены критически и прислушиваются к нам; остальные 90%, главным образом новобранцы, совсем еще не поняли ошибок партии. Отсюда вывод: надо этим 90% шаг за шагом разъяснить то, что произошло, и лишь затем уж строить новую партию. Это абстрактно-пропагандистский, а не политический, - или говоря философски: рационалистический, а не диалектический - подход к вопросу.

Было бы, конечно, великолепно, если б мы могли 90% молодых коммунистов посадить в большую школу и преподать им полный курс наук. Но, увы, эти 90% попали в школу Гитлера. Они уж и сегодня наполовину оторваны не только от партии, но и от политики вообще. Часть уйдет к фашизму, более значительная часть - в индифферентизм. Эти процессы будут развиваться в течении ближайших недель и месяцев: контрреволюция, как и революция работает быстро. Под влиянием распада партии, отлива масс, политической бесплодности аппарата все лучшие элементы старой партии будут спрашивать себя и других: что делать? Преподносить им в этой обстановке лозунг "реформы", значило бы попросту издеваться над ними.

Исходить в момент величайшего перелома надо не из быстро меняющихся настроений партийной массы, а из объективных перемен, происшедших в политической обстановке. Многие из тех коммунистов, которые сегодня еще боятся рвать со своей бюрократией, завтра обвинят нас в том, что мы обманывали их, поддерживая фикцию старой партии; оттолкнувшись от нас, они пойдут к брандлерианцам или к анархистам. Брандлерианцы, как сообщают, уже выдвинули лозунг новой партии: это показывает, что они хоть и оппортунисты, но политики. Если мы, при нашей революционной платформе, окажемся доктринерами, то оппортунистические политики могут нас оттеснить.

Как сложатся практически наши отношения в ближайший период со сталинской организацией в Германии? Этот вопрос естественно больше всего интересует товарищей. Неужели же - спрашивают оппоненты - мы должны рвать с местными организациями старой партии? Нет, это было бы нелепо. Мы должны вербовать революционеров во всех рабочих организациях, и прежде всего в ячейках старой партии, поскольку они существуют. Когда III Интернационал провозгласил полный разрыв со Вторым, это не препятствовало коммунистам в течении еще длительного времени работать внутри социал-демократических партий и даже завоевать во французской партии большинство, вместе с "Юманитэ". Тем более наш курс на новую партию не может и не должен помешать нам продолжать работу в ячейках старой партии.

Но, возразят нам, самый лозунг новой партии восстановит против нас рядовых коммунистов. Разумеется, конфликты на этой почве возможны; но ведь они были и в прошлом, несмотря на лозунг "реформы". Можно, однако, не сомневаться, что в жизни активных ячеек старой партии гораздо большее место займет сейчас не вопрос о нашей перспективе, а вопрос об их отношении к их собственному ЦК. Здесь можно ждать все более острых конфликтов. ЦК будет защищать Сталина и себя: в этом его главное назначение. Рабочие коммунисты будут требовать честных ответов и ясных перспектив. Пока мы стояли на позиции реформы, мы не проповедовали нарушения дисциплины. Сейчас положение резко меняется. Мы будем предлагать в ячейках отказ от распространения негодной официальной литературы, бойкот аппарата, разрыв с ЦК. Разумеется, мы будем все это делать тактично и разумно, считаясь с уровнем каждой ячейки и с обстоятельствами. Но основная наша линия будет линией новой партии. И можно не сомневаться, что несмотря на эту линию, наши отношения с революционными партийными ячейками, в новой обстановке, в подполье, будут несравненно дружественнее, чем в предшествующий период, когда мы хотели быть только фракцией.

Нельзя, к тому же, забывать, что дело идет не только о компартии. Политическое крушение социал-демократии делает весьма вероятным появление из ее среды новой "независимой" партии. Можно ли хоть на минуту рассчитывать на то, что сталинский аппарат окажется способен перетянуть на свою сторону левую социал-демократию, или хотя бы революционно воздействовать на нее? Это исключено заранее. Своим ультиматизмом, как и всем своим прошлым, от которого они не хотят и не могут отказаться, сталинцы будут только тормозить развитие социал-демократической оппозиции, играя, на службе Вельса, роль огородного пугала. И под этим углом зрения перспектива новой партии повелительно становится в порядок дня.

За большинством политических и логических возражений скрывается, в сущности, невысказанное сентиментальное соображение: сталинский аппарат находится под ударами фашизма, многие самоотверженные и преданные коммунисты выбиваются из сил, чтоб сохранить организацию, - допустимо ли в таких условиях "обескураживать" борцов? В конце концов, довод этот сводится к двум стихам русского поэта: "Тьмы горьких истин нам дороже нас возвышающий обман". Но философия Пушкина - не философия марксизма. Когда мы, в начале столетия, боролись против мелкобуржуазных иллюзий и авантюризма социалистов-революционеров, многие добрые души не только в народническом лагере, но и в нашей собственной среде, негодующе рвали с ленинской "Искрой", которая-де позволяет себе беспощадно критиковать террор в то время, как террористы погибают в петле. Мы отвечали: цель нашей критики в том и состоит, чтоб оторвать революционных героев от индивидуального терроризма и направить их на путь массовой борьбы. Нелегальный аппарат, подвешенный к Мануильскому-Сталину, ничего, кроме новых бедствий, принести германскому пролетариату не сможет. Это надо сказать открыто и безотлагательно именно для того, чтоб спасти сотни и тысячи революционеров от бесплодной растраты сил.

Л. Троцкий.
Принкипо, 9 апреля 1933 г.
 

Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев)
N 34.