Л. Троцкий.
ЧТО ГОВОРЯТ ПО ПОВОДУ ЕДИНОГО ФРОНТА В ПРАГЕ?*1

/*1 Настоящая статья является главой вышедшей на немецком, французском, английском и др. языках брошюры Л. Д. Троцкого "Единственный путь".

"Когда в 1926 году Коммунистический Интернационал заключил единый фронт с социал-демократическими вождями, - так писал центральный орган чехо-словацкой компартии "Руде Право" 27 февраля нынешнего года, якобы от имени "Рабкора от машины", - то он делал это для того, чтобы разоблачить их перед массами, и тогда Троцкий был страшно против этого. Теперь же, когда социал-демократия своими бесчисленными предательствами по отношению к рабочим боям так дискредитировала себя, Троцкий предлагает единый фронт с ее вождями... Троцкий сегодня против англо-русского комитета 1926 года, но за некий англо-русский комитет 1932 года".

Эти строки вводят нас в самую суть вопроса. В 1926 году Коминтерн стремился "разоблачить" реформистских вождей при помощи политики единого фронта, и это было правильно. Но с того времени социал-демократия себя "дискредитировала". Перед кем? За ней все еще идет больше рабочих, чем за компартией. Печально, но это так. Задача разоблачения реформистских вождей остается, следовательно, не выполненной. Если метод единого фронта был хорош в 1926 году, почему он стал плох в 1932?

"Троцкий за англо-русский комитет 1932 года, против англо-русского комитета 1926 года". В 1926 году единый фронт был заключен только сверху, между вождями советских профсоюзов и британских тред-юнионов, не во имя определенных практических действий масс, отделенных друг от друга государственными границами и социальными условиями, а на основе общей дружественно-дипломатической, пацифистски-уклончивой "платформы". Во время стачки углекопов, а затем генеральной стачки англо-русский комитет не мог даже собраться, ибо "союзники" тянули в противоположные стороны: советские профессионалисты стремились помогать стачке, британские тред-юнионисты стремились сломить стачечников. Крупные суммы, собранные русскими рабочими, были отвергнуты генеральным советом, как "проклятые деньги". Лишь когда стачка была окончательно предана и сломлена, англо-русский комитет опять съехался на очередной банкет для обмена пошлыми фразами. Политика англо-русского комитета служила, таким образом, для прикрытия реформистских штрейкбрехеров от рабочих масс.

Сейчас у нас идет речь совсем о другом. В Германии рабочие социал-демократы и коммунисты стоят на одной и той же почве, перед одной и той же опасностью. Они перемешаны на заводах, в профессиональных союзах, в учреждениях социального страхования и пр. Дело идет не о словесной "платформе" вождей, а о совершенно конкретных задачах, которые должны непосредственно втянуть в борьбу массовые организации.

Политика единого фронта в национальном масштабе в десятки раз труднее, чем в локальном. Политика единого фронта в международном масштабе в сотни раз труднее, чем в национальном. Объединяться с британскими реформистами вокруг такого общего лозунга, как "защита СССР" или "защита китайской революции", значит писать дымом на облаках. В Германии же дело идет ныне о непосредственной опасности разгрома рабочих организаций, в том числе и социал-демократических. Ждать, чтоб социал-демократия боролась в защиту Советского Союза от немецкой буржуазии, было бы иллюзией. Но вполне можно ждать, что социал-демократия будет бороться в защиту своих мандатов, собраний, газет, касс, наконец, собственных черепов.

Однако, и в Германии отнюдь не рекомендуется впадать в фетишизм по отношению к единому фронту. Соглашение есть соглашение. Оно сохраняется до тех пор, пока служит практической цели, для которой заключено. Если реформистские вожди начинают тормозить или саботировать движение, коммунисты всегда должны поставить перед собою вопрос: не пора ли разорвать соглашение и вести массы далее под собственным знаменем? Такая политика не легка. Но кто же сказал, что привести пролетариат к победе - простая задача? Противопоставив 26-й год 32-му году, "Руде Право" лишь обнаружило свое непонимание как того, что происходило шесть лет тому назад, так и того, что совершается сейчас.

"Рабкор" от мнимой машины обращает свое внимание также и на приведенный мною пример соглашения большевиков с меньшевиками и эсерами против Корнилова. "Тогда, - пишет он, - Керенский действительно боролся в течение известного времени против Корнилова и помогал пролетариату в то время разбить Корнилова. Что германская социал-демократия теперь не борется против фашизма, видит каждое малое дитя".

Не похожий на "малое дитя" Тельман утверждает, что никакого соглашения с меньшевиками и эсерами у русских большевиков против Корнилова вообще не было. "Руде Право", как видим, идет по другому пути. Соглашения оно не отрицает. Но по его мнению, соглашение оправдывалось тем, что Керенский действительно боролся против Корнилова, в отличие от социал-демократии, которая подготовляет фашизму путь к власти. Идеализация Керенского здесь совсем неожиданна. Когда Керенский стал бороться с Корниловым? В тот час, когда Корнилов занес казачью шашку над головой самого Керенского, т. е. вечером 26 августа 1917 года. За день до того, Керенский находился еще в прямом заговоре с Корниловым с целью совместного разгрома петроградских рабочих и солдат. Если Керенский стал "бороться" с Корниловым или, вернее, не сопротивлялся в течение известного времени борьбе против Корнилова, то только потому, что большевики не оставили ему другого выхода. Что Корнилов и Керенский, два заговорщика, порвали друг с другом и вступили в открытый конфликт, это явилось до известной степени неожиданностью. Что германский фашизм и социал-демократия должны прийти в столкновение, это можно и должно было заранее предвидеть, уже хотя бы на основании опыта Италии и Польши. Почему же допустимо было заключить соглашение с Керенским против Корнилова и почему нельзя проповедовать, отстаивать, защищать, подготовлять соглашение с массовыми социал-демократическими организациями против фашизма? Почему надо разбивать такие соглашения везде, где они складываются? А так именно поступают Тельман и Ко.

"Руде Право" с жадностью ухватилось, конечно, за мои слова о том, что соглашение о боевых действиях можно заключать с самим чертом, его бабушкой, даже с Носке и Гжезинским. "Смотрите, коммунистические рабочие, - пишет газета, - вы должны, таким образом, вступить в соглашение с Гжезинским, который расстрелял уже столько ваших боевых товарищей. Сговоритесь-ка с ним, как совместно бороться против фашистов, с которыми он совместно сидит на банкетах и заводских правлениях"... Весь вопрос перенесен здесь на почву фальшивого сентиментализма. Такой довод достоин анархиста, старого русского левого эсера, "революционного пацифиста" или самого Мюнценберга. Марксизмом тут и не пахнет.

Верно ли, прежде всего, что Гжезинский - палач рабочих? Безусловно верно. Но разве Керенский не был палачом рабочих и крестьян в гораздо более широком объеме, чем Гжезинский? Между тем, "Руде Право" одобряет задним числом практическое соглашение с Керенским.

Поддерживать палача в той его работе, которая направлена против рабочих, есть преступление, если не измена: таков именно был союз Сталина с Чан-Кай-Ши. Но если бы тот же китайский палач оказался завтра в войне с японскими империалистами, практические боевые соглашения китайских рабочих с палачом Чан-Кай-Ши были бы вполне допустимы и даже обязательны.

Сидел ли Гжезинский на банкетах вместе с фашистскими вождями? Не знаю, но вполне допускаю. Однако, Гжезинскому пришлось после того посидеть в берлинской тюрьме, - не во имя социализма, конечно, а только во имя того, что ему очень не хотелось очищать свое теплое местечко бонапартистам и фашистам. Если бы компартия хоть год тому назад заявила открыто: против фашистских громил мы готовы бороться совместно даже с Гжезинским; если б эту формулу она сделала боевой, развивала ее в речах и статьях, пустила глубоко в массы, Гжезинский не мог бы в июле сослаться, перед рабочими, в защиту своей капитуляции, на саботаж компартии. Ему пришлось бы либо пойти на те или другие активные шаги, либо безнадежно скомпрометировать себя в глазах собственных рабочих. Разве это неясно?

Конечно, даже и в том случае, если бы Гжезинский оказался, логикой своего положения и давлением масс, втянут в борьбу, он оставался бы крайне ненадежным, насквозь вероломным союзником. Его главной мыслью было бы: поскорее перейти от борьбы или полуборьбы к соглашению с капиталистами. Но приведенные в движение массы, хотя бы и социал-демократические, вовсе не так легко останавливаются, как обиженные полицей-президенты. Сближение их в борьбе с рабочими коммунистами позволило бы вождям компартии гораздо шире влиять на социал-демократических рабочих, особенно пред лицом общей опасности. А ведь в этом и состоит последняя цель единого фронта.
 

Сводить всю политику пролетариата к соглашениям с реформистскими организациями или, еще хуже, к абстрактному лозунгу "единства" могут только бесхребетные центристы типа САП. Для марксиста политика единого фронта есть лишь один из методов в ходе классовой борьбы. В известных условиях этот метод совершенно не годен: бессмысленно было бы пытаться заключить с реформистами соглашение для совершения социалистического переворота. Но бывают условия, когда уклонение от единого фронта может погубить революционную партию на многие годы. Таково положение в Германии в настоящий момент.

Наибольшие трудности и опасности, сказали мы выше, политика единого фронта представляет в международном масштабе, где труднее формулировать практические задачи и организовать массовый контроль. Так обстоит прежде всего дело с вопросом о борьбе против войны. Шансов на совместные действия здесь гораздо меньше, а возможностей извернуться и обмануть у реформистов и пацифистов гораздо больше. Этим мы не хотим, конечно, сказать, что политика единого фронта в этой области исключена. Наоборот, мы требовали, чтобы Коминтерн непосредственно и прямо обратился ко Второму и Амстердамскому Интернационалам с предложением совместного конгресса против войны. Задача Коминтерна должна была бы при этом состоять в том, чтоб выработать как можно более конкретные обязательства применительно к разным странам и разным обстоятельствам. Если бы международная социал-демократия оказалась вынуждена пойти на такой конгресс, то вопрос войны, при правильной политике с нашей стороны, можно было бы, как острый клин, вогнать в ее ряды.

Первое условие для этого: полнейшая ясность, как политическая, так и организационная. Дело идет о соглашении миллионных пролетарских организаций, сегодня еще отделенных глубокими принципиальными противоречиями. Никаких двусмысленных посредников, никаких дипломатических маскировок и пустых пацифистских формул!

Коминтерн, однако, и на этот раз умудрился поступить наперекор азбуке марксизма: отказавшись вступить в открытые переговоры с реформистскими интернационалами, он за кулисами открыл переговоры с Фридрихом Адлером через... пацифистского беллетриста и путаника первого ранга, Анри Барбюсса. В результате этой политики Барбюсс собрал в Амстердаме полузамаскированные коммунистические или "примыкающие", "сочувствующие" организации и группы совместно с пацифистскими одиночками всех стран. Наиболее честные и искренние из последних, - а таково меньшинство, - могут, каждый в отдельности, сказать о себе: "я и моя путаница". Кому и для чего нужен этот маскарад, эта ярмарка интеллигентского тщеславия, эта мюнценберговщина, переходящая в прямое политическое шарлатанство?*1
/*1 То обстоятельство, что брандлерианцы (см. их штутгартскую "Трибюне" от 27 августа) старательно отмежевываются от нас и в этом вопросе, поддерживая маскарад Сталина, Мануильского, Лозовского, Мюнценберга, меньше всего является для нас неожиданным. Показав образец своей политики единого фронта в Саксонии в 1923 году, Брандлер-Тальгеймер поддерживали затем сталинскую политику в отношении Гоминдана и англо-русского комитета. Как же им упустить случай стать под знамя Барбюсса? Без этого их политическая физиономия была бы не завершена.

Вернемся, однако, в Прагу. Через 5 месяцев после опубликования разобранной выше статьи та же газета напечатала статью одного из вождей партии, Кл. Готтвальда, носящую характер воззвания к чешским рабочим разных направлений в пользу боевого соглашения. Фашистская опасность грозит всей центральной Европе; отбить наступление реакции может только единство пролетариата; нельзя упускать время, сейчас уже "без пяти минут двенадцать". Воззвание написано очень горячо. Напрасно только Готтвальд, вслед за Зейдевицем и Тельманом, клянется, что он преследует не интересы партии, а интересы класса: такое противопоставление совершенно неприлично в устах марксиста. Готтвальд клеймит саботаж социал-демократических вождей. Незачем говорить, что тут правота целиком на его стороне. К сожалению, автор ничего прямо не говорит о политике ЦК германской компартии: видимо, он не решается ее защищать, но не смеет и критиковать. Сам Готтвальд, однако, довольно правильно, хотя и не решительно, подходит к больному вопросу. Призывая рабочих разных направлений сговариваться на заводах, Готтвальд пишет: "Многие из вас скажут, может быть: объединитесь вы там наверху, а мы уж внизу легко достигнем соглашения. Мы думаем, - продолжает автор, - что самое важное, это чтоб рабочие сговорились внизу, а что касается вождей, то мы уже сказали, что мы объединимся даже с чертом, если он будет против правящих и за интересы рабочих. И мы говорим вам открыто: если ваши вожди хотя бы только на один момент откажутся от союза с буржуазией, если они хотя бы только в одном деле действительно пойдут против правящих, мы будем это приветствовать и будем их в этом деле поддерживать".

Здесь сказано почти все необходимое и почти так, как надо. Готтвальд не забыл даже упомянуть черта, имя которого привело редакцию "Руде Право" в благочестивое негодование пять месяцев перед тем. Правда, Готтвальд оставил без внимания чортову бабушку. Но бог с ней: для единого фронта мы готовы ею пожертвовать. Может быть, Готтвальд, с своей стороны, согласится утешить обиженную старуху, предоставив в ее полное распоряжение статью "Руде Право" от 27 февраля, вместе с "рабкором" от чернильницы?

Политические соображения Готтвальда применимы, надеемся, не только к Чехословакии, но и к Германии. Так и нужно было сказать. С другой стороны, руководство партии не может ограничиваться, ни в Берлине, ни в Праге, голым провозглашением своей готовности идти на единый фронт с социал-демократией, а должно эту готовность проявить активно, наступательно, по-большевистски, в совершенно определенных практических предложениях и действиях. Именно этого мы и требуем.

Статья Готтвальда, благодаря тому, что в ней звучит реалистическая, а не ультиматистская нота, сейчас же встретила отклик социал-демократических рабочих: 31 июля в "Руде Право" появилось, в числе других, письмо безработного печатника, вернувшегося незадолго до того из Германии. В письме виден рабочий демократ, несомненно зараженный предрассудками реформизма. Тем важнее прислушаться, как политика германской компартии отразилась в его сознании. "Когда осенью прошлого года тов. Брейтшейд, - так пишет печатник, - обратился с призывом к компартии начать совместные действия с социал-демократией, то он вызвал этим у "Роте Фане" взрыв настоящего бешенства. Тогда социал-демократические рабочие сказали себе: "теперь мы знаем, насколько серьезны намерения коммунистов насчет единого фронта".

Вот действительный голос рабочего. Один такой голос больше помогает решению вопроса, чем десятки статей беспринципных бумагомарак. Брейтшейд на самом деле никакого единого фронта не предлагал. Он лишь пугал буржуазию возможностью совместных действий с коммунистами. Если б ЦК компартии немедленно же поставил вопрос ребром, он загнал бы правление социал-демократии в трудное положение. Но ЦК компартии поспешил, как всегда, поставить в трудное положение самого себя.

В книжке "Что же дальше?" я писал как раз по поводу выступления Брейтшейда: "Не ясно ли, что за дипломатическое и двусмысленное предложение Брейтшейда надо было немедленно ухватиться обеими руками, выдвинув, с своей стороны, конкретную, хорошо разработанную практическую программу совместной борьбы с фашизмом и потребовав совместного заседания обоих партийных правлений, с участием правления свободных профсоюзов? Одновременно надо было ту же программу энергично двинуть вниз, во все этажи обеих партий и в массы".

Своим отрицательным ответом на пробный шар реформистского лидера ЦК компартии превратил в сознании рабочих двусмысленную фразу Брейтшейда в прямое предложение единого фронта и внушил социал-демократическим рабочим вывод: "наши хотят совместных действий, а коммунисты саботируют". Можно ли представить более ошибочную и нелепую политику? Можно ли было лучше помочь маневру Брейтшейда? Письмо пражского печатника с замечательной наглядностью показывает, что Брейтшейд, при содействии Тельмана, своей цели достиг вполне.

"Руде Право" пыталось видеть противоречия и путаницу в том, что, отвергая соглашение в одних случаях, мы признаем его в других и считаем необходимым каждый раз заново определять объем, лозунги и методы соглашения, в зависимости от конкретных обстоятельств. "Руде Право" не догадывается, что в политике, как и во всех других серьезных областях, надо хорошо знать: что, когда, где и как. Не мешает также понимать: почему.

В нашей критике программы Коминтерна мы четыре года тому назад наметили некоторые элементарные правила политики единого фронта. Считаем не бесполезным напомнить о них здесь.

"В реформизме всегда заключена возможность предательства. Но это еще не значит, что реформизм и предательство в каждый момент тождественны. С реформистами могут быть временные соглашения, когда они делают шаг вперед. Когда же они, испугавшись развития движения, предают его, сохранение блока с ними означает преступное попустительство предателям и прикрытие предательства.

"Важнейшее, незыблемое, неизменное правило всякого маневра: не смей никогда сливать, или смешивать, или переплетать свою партийную организацию с чужою, хотя бы сегодня и самою "дружественною". Не смей идти на такие шаги, которые прямо или косвенно, открыто или замаскированно подчиняют твою партию другим партиям или организациям других классов, урезывают свободу твоей агитации, или делают тебя ответственным, хотя бы отчасти, за политическую линию других партий. Не смей смешивать знамена, не говоря уже о том, чтобы становиться на колени перед чужим знаменем".

Сейчас, после опыта с конгрессом Барбюсса, мы прибавили бы еще одно правило:

"Соглашения можно заключать лишь открыто, на глазах масс, от партии к партии, от организации к организации. Не смей прибегать к двусмысленным маклерам. Не смей выдавать дипломатические сделки с буржуазными пацифистами за единство пролетарского фронта".

Л. Троцкий
Принкипо. 2 сентября 1932 г.
 

Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев)
N 32.