Л. Троцкий.
НЕМЕЦКИЙ БОНАПАРТИЗМ

Выборы в рейхстаг подводят к новому критическому испытанию "президентское" правительство. Полезно поэтому напомнить об его социальной и политической природе. Именно на анализе таких конкретных и, на первый взгляд, "неожиданных" политических явлений, как правительство Папена-Шлейхера, метод марксизма обнаруживает свои неоценимые преимущества.

Мы определили в свое время "президентское" правительство, как разновидность бонапартизма. Было бы неправильно видеть в этом определении случайный результат стремления найти знакомое имя для незнакомого явления. Упадок капиталистического общества снова ставит бонапартизм - наряду с фашизмом и в связи с ним - в порядок дня. Уже правительство Брюнинга мы характеризовали в свое время, как бонапартистское. Затем, ретроспективно, мы уточнили это определение, как полу- или пред-бонапартистское.

Что сказали на этот счет другие коммунистические и вообще "левые" группировки? Ждать от нынешнего руководства Коминтерна попытки научного определения нового политического явления было бы, конечно, наивностью, чтоб не сказать глупостью. Сталинцы зачислили попросту Папена в лагерь фашистов. Если Вельс и Гитлер - "близнецы", то над такой мелочью, как Папен, вообще не стоит ломать себе голову. Это та самая политическая литература, которую Маркс называл грубиянской и которую он учил нас презирать. Фашизм является на самом деле одним из двух основных лагерей гражданской войны. Протягивая руку к власти, Гитлер прежде всего требовал отдать в его распоряжение улицу на 72 часа. Гинденбург в этом отказал. Задача Папена-Шлейхера - устранить гражданскую войну, дружески дисциплинировав национал-социалистов и заковав пролетариат в полицейские колодки. Самая возможность такого режима определяется относительной слабостью пролетариата.

САП в вопросе о правительстве Папена, как и в других, отделывается общими фразами. Брандлерианцы молчали по поводу нашего определения, пока дело шло о Брюнинге, т. е. об инкубационном периоде бонапартизма. Когда же марксистская характеристика полностью подтвердилась теорией и практикой президентского правительства, брандлерианцы выступили со своей критикой: мудрая сова Тальгеймера вылетает в поздние ночные часы.

Штутгартская "Рабочая Трибуна" поучает нас, что бонапартизм, поднимающий военно-полицейский аппарат над буржуазией, чтоб защищать ее классовое господство против ее собственных политических партий, должен опираться на крестьян и прибегать к методам социальной демагогии. Папен не опирается на крестьян и не выдвигает фальшиво-радикальной программы. Следовательно, наша попытка определить правительство Папена, как бонапартизм, "никуда не годится". Это строго, но неосновательно.

Как определяют правительство Папена сами брандлерианцы? В том же номере "Трибуны" весьма кстати объявлены доклады Брандлера на тему: "Юнкерски-монархическая, фашистская или пролетарская диктатура"? Режим Папена представлен в этой триаде, как юнкерски-монархическая диктатура. Это вполне достойно "Форвертса" и вульгарных демократов вообще. Что титулованные германские бонапартисты делают юнкерам кой-какие приватные подарочки, это бесспорно. Что эти господа склонны к монархическому образу мыслей, тоже известно. Но чистейший либеральный вздор, будто суть президентского режима в юнкерском монархизме.

Такие понятия, как либерализм, бонапартизм, фашизм, имеют обобщенный характер. Исторические явления никогда не повторяются полностью. Не стоило бы труда доказать, что даже правительство Наполеона III, если сравнивать его с режимом Наполеона I, не было "бонапартистским", - не только потому, что сам Наполеон III был по крови сомнительным Бонапартом, но и потому, что его отношение к классам, особенно к крестьянству и люмпен-пролетариату, было совсем не то, что у Наполеона I. К тому же классический бонапартизм вырос из эпохи грандиозных военных побед, которых вторая империя совершенно не знала. Но если искать повторения всех черт бонапартизма, то обнаружится, что бонапартизм есть единовременное и неповторимое явление, т. е. что бонапартизма вообще нет, а был некогда генерал Бонапарт, родом из Корсики. Немногим иначе дело обстоит с либерализмом и со всеми другими обобщенными понятиями истории. Когда говоришь, по аналогии, о бонапартизме, надо поэтому указывать, какие именно черты его нашли в данных исторических условиях наиболее полное выражение.

Нынешний немецкий бонапартизм имеет очень сложный и, так сказать, комбинированный характер. Правительство Папена было бы невозможно без фашизма. Но фашизм все же не стоит у власти. А правительство Папена не есть фашизм. С другой стороны, правительство Папена, по крайней мере, в нынешнем его виде, было бы невозможно без Гинденбурга, который, несмотря на финальный разгром Германии в войне, означает в памяти широких народных масс великие победы Германии и символизирует ее армию. Второе избрание Гинденбурга имело все черты "плебисцита". За Гинденбурга голосовали многие миллионы рабочих, мелких буржуа и крестьян (социал-демократия и центр). Они не видели в нем какой-либо политической программы. Они прежде всего хотели избегнуть гражданской войны и поднимали на своих плечах Гинденбурга, как супер-арбитра, третейского судью нации. Это и есть важнейшая функция бонапартизма: возвышаясь над двумя борющимися лагерями, чтоб сохранить собственность и порядок, он при помощи военно-полицейского аппарата подавляет гражданскую войну или предупреждает ее, или не дает ей возродиться. Говоря о правительстве Папена, нельзя забывать о Гинденбурге, на коем почиет благодать социал-демократии. Комбинированный характер немецкого бонапартизма выразился в том, что демагогическую работу уловления масс за него и для него проделали две большие самостоятельные партии: социал-демократия и национал-социализм. Если обе они удивились результатам своей работы, то дела это нисколько не меняет.

Социал-демократия утверждает, что фашизм есть продукт коммунизма. Это верно постольку, поскольку в фашизме не было бы вообще надобности без обострения классовой борьбы, без революционного пролетариата, без кризиса капиталистической системы. Никакого другого смысла лакейская теория Вельса-Гильфердинга-Отто Бауэра не имеет. Да, фашизм есть реакция буржуазного общества на угрозу пролетарской революции. Но именно потому, что эта угроза не является сегодня непосредственной, господствующие классы делают попытку через посредство бонапартистской диктатуры обойтись без гражданской войны.

Возражая против нашей характеристики правительства Гинденбурга-Папена-Шлейхера, брандлерианцы ссылаются на Маркса и выражают при этом ироническую надежду на то, что его авторитет имеет значение и для нас. Трудно попасться впросак более плачевным образом. Дело в том, что Маркс и Энгельс писали не только о бонапартизме двух Бонапартов, но и о других его разновидностях. Начиная, кажется, с 1864 года, они не раз приравнивали "национальный" режим Бисмарка к французскому бонапартизму. И это несмотря на то, что Бисмарк не был псевдо-радикальным демагогом и, насколько мы знаем, не опирался на крестьян. Железный канцлер не поднялся к власти в результате плебисцита, а был назначен своим законным и наследственным королем. И тем не менее Маркс и Энгельс правы. Бисмарк по-бонапартистски использовал антагонизм между имущими классами и поднимающимся пролетариатом, преодолел, благодаря этому, антагонизм внутри имущих классов, между юнкерством и буржуазией, и поднял военно-полицейский аппарат над нацией. Политика Бисмарка и есть та традиция, на которую ссылаются "теоретики" нынешнего германского бонапартизма. Правда, Бисмарк по своему разрешил все же проблему немецкого единства и внешнего могущества Германии. Папен же пока что только обещает добыть для Германии "равенство" на международной арене. Разница не маленькая! Но мы и не собирались утверждать, что бонапартизм Папена того же калибра, что и бонапартизм Бисмарка. И Наполеон III был только пародией своего мнимого дяди.

Ссылка на Маркса, как видим, имеет явно неосмотрительный характер. О том, что Тальгеймер не понимает революционной диалектики марксизма, мы догадывались давно. Но мы, признаться, думали, что он, по крайней мере, знает тексты Маркса и Энгельса. Пользуемся случаем, чтоб исправить свою ошибку.

Отвергнутая брандлерианцами наша характеристика президентского правительства получила очень яркое подтверждение с совершенно неожиданной, но в своем роде весьма "авторитетной" стороны. По поводу роспуска "5-дневного" рейхстага ДАЦ*1 цитировала 28 августа в большой статье работу Маркса "18 Брюмера Луи Бонапарта" - с какой целью? - ни более и ни менее, как в обоснование исторических и политических прав президента ставить свой сапог на шею народному представительству. Орган тяжелой индустрии рискнул в трудную минуту напиться из отравленных источников марксизма. С замечательной находчивостью газета приводила из бессмертного памфлета обширную цитату, объясняющую, как и почему французский президент, в качестве воплощения "нации", получил перевес над раздробленным парламентом. Та же статья ДАЦ весьма кстати напоминала, как весною 1890 года Бисмарк разрабатывал план наиболее удачного государственного переворота. Наполеон III и Бисмарк, в качестве предшественников президентского правительства, названы по имени берлинской газетой, которая в августе, по крайней мере, играла роль официоза.
/*1 "Дейтше Альгемейне Цайтунг", орган тяжелой индустрии.

Цитировать "18 Брюмера Луи Наполеона" по поводу "20 июля фон-Папена", правда, очень рискованно, ибо Маркс слишком желчными чертами характеризовал режим Наполеона III, как господство авантюристов, шулеров и сутенеров. В сущности, ДАЦ можно было бы подвергнуть каре за злостное опорочивание правительства. Но если оставить в стороне это побочное неудобство, то остается все же несомненным, что исторический инстинкт привел ДАЦ как раз туда, куда следовало. Этого, к сожалению, нельзя сказать о теоретическом разуме Тальгеймера.

Бонапартизм эпохи упадка капитализма чрезвычайно отличается от бонапартизма эпохи подъема буржуазного общества. Немецкий бонапартизм не опирается непосредственно на мелкую буржуазию деревни или города, и это не случайно. Именно поэтому мы и писали в свое время о слабости правительства Папена, которое держится только нейтрализацией двух лагерей: пролетарского и фашистского.

Но ведь за Папеном стоят крупное землевладение, финансовый капитал, генералитет, - так возражают иные "марксисты". Разве имущие классы сами по себе не представляют огромную силу? Этот довод свидетельствует еще раз, что классовые взаимоотношения гораздо легче понять в общей социологической схеме, чем в конкретном историческом виде. Да, за Папеном непосредственно стоят имущие верхи, и только они: в этом-то и заключается причина его слабости.

В условиях нынешнего капитализма вообще невозможно правительство, которое не было бы агентурой финансового капитала. Но из всех возможных агентур правительство Папена является наименее устойчивой. Если б имущие классы могли управлять непосредственно, они не нуждались бы ни в парламентаризме, ни в социал-демократии, ни в фашизме. Правительство Папена слишком обнажает финансовый капитал, оставляя его даже без священного Zwickel, предписанного прусским комиссаром Брахтом. Именно потому, что внепартийное, "национальное" правительство способно говорить на деле только от имени социальной верхушки, капитал все более явно остерегается отождествлять себя с правительством Папена. ДАЦ хочет для президентского правительства найти опору в национал-социалистических массах и языком ультиматумов требует от Папена блока с Гитлером, т. е. капитуляции перед ним.

При оценке "силы" президентского правительства нельзя забывать того обстоятельства, что если финансовый капитал стоит за Папеном, то это вовсе не значит, что он падает вместе с ним. У финансового капитала есть неизмеримо больше возможностей, чем у Гинденбурга-Папена-Шлейхера. В случае обострения противоречий остается резерв чистого фашизма. В случае смягчения противоречий можно отступить на линию "рационализованного" парламентаризма. Финансовый капитал будет маневрировать до тех пор, пока пролетариат не наступит ему коленом на грудь. Как долго будет маневрировать Папен, покажет недалекое будущее.

Строки эти появятся в печати, когда новые выборы в рейхстаг останутся уже позади. Бонапартистская природа "анти-французского" правительства Папена должна будет неизбежно обнаружиться с новой яркостью, но также и его слабость. К этому мы в свое время еще вернемся.

Л. Троцкий
Принкипо, 30 октября 1932 г.
 

Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев)
N 32.