В Петербурге снова много спорят светские богословы из декадентов и бывших марксистов. Их существует в природе человек двенадцать, а может и вся чортова дюжина, - на каждого из них в среднем приходится полтора мнения, не считая г. Столпнера*298, который весь состоит из мнений, одно другого лучше. Дело идет у них о церкви, о догматах, о вековом и незыблемом, а двух мнений сходных нет, и споры такое производят впечатление, будто доводы в пользу самых вековых истин тут же на месте выдумываются, а спустя полчаса окончательно забываются. Они неутомимо перетряхивают всю мировую историю, приспособляются ко всем новым течениям и от всего на свете хотят иметь - как чеховский герой* от продажи птички - хоть "маленькую пользу" для своего загробного существования.
/* А. П. Чехов. "Моя жизнь". Ред.

Ведут они, конечно, постоянную борьбу против детерминизма, очень старую борьбу. Они хотят заставить его посторониться и очистить место для их трансцендентной личности. Цель все та же, тоже старая. В тот момент когда физиологические процессы в личности должны будут смениться химическими и физическими, им необходимо открыть под чертой многообещающие слова: "Продолжение следует"... На детерминизм пошел Мальбруком*299 на этот раз профессор политической экономии г. Туган-Барановский, который, волею эстетического закона контрастов, питает слабость к философской грации мысли. В "Речи", где любят время от времени выпускать праведничка, г. Философов рекомендует метод г. Туган-Барановского*300 с самой лучшей стороны, как вернейшее средство против мозолей, которые тяжелый сапог детерминизма натирает робким душам.

По старой привычке г. Туган подходит к делу со стороны социализма. "Если взять социализм не как экономическую теорию, а как жизненный идеал, то несомненно он связан с идеалом равенства, но равенство - понятие иррациональное, из опыта и разума не выводимое... Но отнимите от социализма идею равенства, как необходимого условия (?) для скачка из царства необходимости в царство свободы, - он тускнеет, теряет свою телеологию, становится только необходимостью. А за необходимость не борются. Давно сказано, что нельзя содействовать затмению солнца. И если социалистический строй придет с такой же необходимостью, как затмение солнца, то незачем за него копья ломать". Что тут от г. Тугана, что от Философова и что ими обоими позаимствовано у немцев (Штаммлер, "Хозяйство и право"), на этом долго останавливаться нет надобности. Правильное распределение будет приблизительно такое: основная мысль штаммлеровская, сверх-опытная и сверх-разумная идея равенства - мистическая отсебятина г. Тугана, а безграмотность формулировки - личный вклад г. Философова. Но это, в конце концов, безразлично. Затмению солнца все-таки содействовать нельзя, не так ли?

Совершенно верно. Но зато можно содействовать затмению здравого смысла. Светские богословы наши на этом поприще с успехом подвизаются. Нельзя содействовать той необходимости, которая не в нас, не через нас и вне зависимости от нас совершается. Таковы космические процессы, таково движение светил небесных. Но в биологической области мы только то и делаем, что "содействуем" необходимости. Взять, например, смерть. Наступление ее неизбежно, как бы ни обстояло в будущем дело с трубой архангела. Разумной гигиеной можно отдалить смерть и, при благоприятных условиях, сделать ее безболезненной. И наоборот: одним револьверным выстрелом можно чрезвычайно ускорить ее наступление. В таком случае принято говорить о "добровольной" смерти. Но ведь от "доброй воли" зависит, в конце концов, только приблизить смерть на несколько лет, не больше. А сама смерть по-прежнему остается биологической необходимостью, которая в свое время явилась бы и без приглашения. Но оставим в покое смерть, так как она-то именно и лишает господ светских богословов умственного равновесия. Возьмем сон, "легкое подобие смерти". Сон есть несомненная физиологическая необходимость - не только в смысле его "нужности", но и в смысле неизбежности его периодического наступления в жизни организма. Тем не менее даже самые закаленные поборники свободной воли почтительно содействуют каждый вечер осуществлению этой необходимости, когда отстегивают подтяжки, надевают колпак и кладут в чашку свои фальшивые зубы. Конечно, можно и в этой сфере проявить максимум свободной воли: можно, например, демонстративно лечь, не раздеваясь; можно заснуть сидя (например, во время религиозно-философских прений); можно, наконец, стоя противоборствовать сну. Но в этом последнем случае сон в известный момент все равно одолеет и свалит с ног, - необходимость обнаружит себя, только в самом неудобном и унизительном для обладателя свободной воли виде. Между тем, своевременно раздеваясь и укладываясь в удобной по возможности позе на кровать, мы чрезвычайно облегчаем и ускоряем наступление необходимости (сна), не говоря уже о спасенных при этом платье и крахмальном белье.

От физиологической необходимости можно перейти к экономической. Наступление промышленного подъема после эпохи кризиса имеет все признаки объективной необходимости. Это, между прочим, лучше всего доказывается тем, что экономический подъем развернулся даже в условиях режима 3-го июня, когда, казалось бы, все субъективные силы соединились для того, чтобы ему помешать. Задержать его задержали, но только на время, - экономическая необходимость пробилась через все помехи. Но если можно затормозить наступление подъема, то можно и ускорить его пришествие, углубить и продлить его действие, словом, "содействовать" экономической необходимости посредством соответственной государственной политики.

И далее, если можно содействовать капиталистическому развитию в его отдельных этапах, связанных цепью объективной необходимости, то можно, очевидно, содействовать и смене одних хозяйственных форм другими, если новые формы действительно заложены в динамику экономического развития. Можно содействовать и можно противодействовать, - это уж зависит от тех социальных интересов, которым служит "свободная воля".

Но такое реалистическое истолкование взаимоотношений между человеческой волей и объективной необходимостью становится у господ идеалистов поперек горла. И немудрено. Личность со своим психическим аппаратом оказывается, под этим углом зрения, естественным звеном в цепи необходимости, и из мира действительности никак не открывается сквозной дыры, ни вверх, ни вниз. А без сквозняка вечности какая же радость?..

Г-н Туган-Барановский пытается поэтому расковырять до степени метафизической дыры историческую идею равенства и, как человек с необычайно свежей восприимчивостью, делает это с таким видом, как будто ему первому пришла в голову столь счастливая мысль. "Позитивный индивидуализм, - так цитирует Тугана г. Философов, - ведет к признанию своего "я" центром мира. От него нет перехода к общественности"... "Равенство - понятие иррациональное, из опыта и разума не выводимое. И наука и логика эту идею оправдать не могут. А эстетика ее презирает".

"Позитивный индивидуализм" г. Тугана есть не что иное, как понятие личности, выведенное из жизненного опыта, взятого в самом широком - личном и общественном - смысле. Но как же может позитивный индивидуализм вести к признанию своей личности центром вселенной? Разве такая самооценка оправдывается и поддерживается жизненным опытом? Наоборот. Та же самая жизнь, которая влагает в эмпирическую личность эгоцентрические тенденции, всем своим опытом ограничивает их, да еще как круто! Личность шагу не может ступить без "перехода к общественности". Мы бы рекомендовали почтенному профессору в течение одного только дня попытаться на практике проверить свою мысль, будто бы эмпирический индивидуализм ведет к эгоцентризму. Вот некоторые пробные шаги: отказаться платить по счетам прачке и булочнику, решив, что они созданы для того, чтобы обслуживать эмпирические потребности философа; войдя в ресторан, съесть блюдо, заказанное соседом; не заплатив, уйти и при этом наступить нервной даме на ногу; хорошо также уже заодно унести чужую палку с ценным набалдашником; разбить этой палкой во встречной витрине зеркальное стекло; не отвечать, разумеется, на приветы знакомых, в том числе и лиц начальствующих; при встрече с трамваем не сворачивать в сторону; наконец, после всех этих оказательств эгоцентризма явиться ночью в чужую квартиру, по возможности высокопоставленного лица, и улечься спать - ну, хотя бы только на рояли. В целях облегчения почтенному профессору его задачи мы совершенно сознательно ограничиваем предлагаемую программу действиями, по возможности, скромными. И тем не менее мы очень опасаемся, что г. профессор не доведет благополучно своей программы до конца. Уже прачка и булочник красноречиво напомнят ему о связи личности с общественностью. А дальнейшие демонстрации эгоцентризма тем более до добра не доведут: ночевать придется во всяком случае не на высокопоставленной рояли, а в полицейском участке. И эта бессонная ночь (на борьбу с эгоцентризмом "общественность" двинет всех насекомых каталажки), несомненно, будет одной из самых плодотворных в духовной жизни нашего идеалиста. Он раз навсегда убедится, что общественная жизнь не только вырабатывает индивидуализм, но и отшлифовывает его вечными столкновениями со всеми другими индивидуализмами; что именно из этих эмпирических столкновений возникает идея юридического равенства, как из хозяйственной анархии капитализма вырастает для известного общественного класса совершенно "позитивное" требование экономического равенства.

Насчет того, что логика и наука "не могут оправдать" идею равенства, трудно сказать что-нибудь определенное, ибо неизвестно, о какой собственно науке тут идет речь. Если о той, которую хромой бочар делает в Гамбурге*, то возможно, что она действительно "не оправдывает" равенства. Но что же это за научный авторитет такой, гамбургский хромой бочар? И почему эстетика "презирает" равенство? Кто это расписался за эстетику? Почему равенство всех перед судом анти-эстетично? В каком смысле враждебно эстетике всеобщее и равное избирательное право? Конечно, на это не ответят ничего складного гг. Туган с Философовым. Им нужно лишь как-нибудь закрыть поскорее все ходы и выходы для идеи равенства: науку, логику, опыт, эстетику, - и оставить для ее надобности только одну трансцендентную дыру: чудо. На эту приманку надеются - святая простота! - поймать демократию.
/* Н. В. Гоголь. "Записки сумасшедшего". - Ред.

"Чужая личность есть величайшее чудо, - рассказывает Философов, - и поскольку идеал равенства реален, он покоится на признании этого чуда. Никакие доказательства опыта и разума не заставят меня признать "личность" вот этого "Ваньки", который норовит меня надуть, ломает шапку перед всяким генералом и ругается по-извозчичьи. А если я не признаю его личности и ее иррационального права на равенство со мною, то с треском проваливается и весь идеал "равенства". Вот тут-то г. Философов себя с головой и выдает. Выходит ведь так, будто "идеал равенства" зависит от того, признает ли светлая личность в ломающем перед генералом шапку Ваньке своего брата, или не признает. Значит, демократия-то вся зависит от признания ее сверху, с аристократически-философских высот. Явится Философову чудо просветления, признает он в Ваньке равного себе, - твое, Ванька, счастье, числиться тебе по философскому паспорту личностью! Не признает, - проваливается Ванька с треском в тартарары. Да что же это за равенство такое, жалкое, подхалимское, которое зависит от чьего-то одностороннего великодушия? Да ведь мнимая демократия эта насквозь, от пят до темени, пропитана духом крепостничества! Да не в том ли и состоит демократия - не золотушно-подслеповато-философическая, а настоящая, со столбовой дороги истории - не в том ли она и состоит, что коллективный Ванька перестает ломать шапку пред генералом и требует государственного признания своей личности? До тех пор, пока Ванькины права висят на волоске философского признания или на паутинке чьего-то там иррационального откровения, - не очиститься Ванькиной "личности" от синяков!

      "А глядишь, наш Мирабо
      Бедного Гаврилу
      За измятое жабо
      Хлещет в ус да в рыло"*...

Тут речь идет о Гавриле, но Ванька, как известно, на одном с ним был положении. Верно ли, однако, будто "никакие доказательства опыта и разума" не могут заставить отечественного Мирабо*301 признать личность в Ваньке? Ну, это как сказать... Первое опытное и очень убедительное проявление личности Ваньки - да будет это ведомо гг. "демократам" с крепостнической подоплекой! - произошло в тот момент, когда Ванька выпрямил свою спину и дал доморощенному Мирабо сдачи. В практическом отпоре надругательствам и заушениям, а вовсе не в религиозно-философской реторте зародилось подлинное "чудо" демократии - пробуждение массовой личности. Кто такой Ванька: брат или - "грядущий хам"? Как бы ни решали этот вопрос для себя хорошие господа, дело от этого не изменится: не только перед генералами, но и перед философствующими дилетантами из генеральских сынков пробудившийся Ванька не ломает шапки и нимало не тужит о том, какой ему религиозно-философские астрологи составят гороскоп. Признание или непризнание его личности чем дальше, тем больше передвигается из-под знака "свободы", т.-е. барского произвола, под знак "необходимости": нельзя не признать его личности, раз коллективный Ванька сам научился ее признавать и отстаивать...

"Киевская Мысль" N 60,
1 марта 1914 г.
 

*298 Столпнер - переводчик философских книг, бывший социал-демократ меньшевик, обратил на себя внимание своими выступлениями в Религиозно-Философском Обществе в Петербурге.

*299 Мальбрук - герой старинной французской шуточной песенки "Мальбрук в поход собрался". По общепринятому мнению, эта песня была сложена французскими солдатами по поводу слухов о смерти знаменитого английского полководца, предка современного министра финансов, лорда Черчилля, герцога Мальборо, (1650 - 1722), одержавшего во Франции несколько побед во время "войны за испанское наследство".

*300 Туган-Барановский, М. И. - крупный русский экономист, автор известных научных трудов: "Русская фабрика", "Промышленные кризисы в Англии", "Бумажные деньги и металл" и др. В 90-х годах Туган-Барановский был одним из выдающихся русских марксистов и противников народничества. Когда народничество было теоретически разбито, Туган-Барановский становится открытым и ярым ревизионистом (см. в особенности его "Теоретические основы марксизма"), поворачивает к Канту и Бем-Баверку и, в конце концов, становится идеологом либеральной буржуазии. Умер в 1918 г., будучи министром финансов правительства Скоропадского на Украине.

*301 Мирабо, Онорэ Габриель Рикетти (1749 - 1791) - сын известного экономиста-физиократа Виктора Мирабо, политический деятель эпохи Великой Французской Революции. В 1789 г. был избран в генеральные штаты представителем 3-го сословия от города Марселя. Мирабо был членом Национального Собрания и считался одним из лучших ораторов своего времени.