Л. Троцкий.
РЕЧЬ В МАНЕЖЕ ГРЕНАДЕРСКОГО ПОЛКА О СВОБОДЕ ПЕЧАТИ*128

Одним из главных обвинений против нас в устах буржуазии, ее газетчиков, ее политиков, ее ораторов, является наша политика по отношению к буржуазной прессе. Говорят, что мы являемся душителями свободы слова. Это обвинение размягчает сердца так называемой демократической интеллигенции, т.-е. поверхностных мещан, которые не привыкли и не умеют заглядывать в сущность дела, а скользят по поверхности. Свобода печати! Что понимают под этим словом адвокаты буржуазии? То же самое, что и под свободой торговли. Каждый человек, у которого в распоряжении имеется капитал, имеет право, ибо имеет возможность, открыть фабрику, лавку, дом терпимости или газету - в зависимости от того, в какую сторону направлен его личный вкус. Издавая газету, он получает барыш. Это и есть его свобода печати. Но пользуются ли этой свободой печати миллионы крестьян, рабочих, солдат, вообще беднота? Нет. Им для этого не хватает основного условия свободы: возможности - фактической, реальной возможности - издавать газеты. У них нет типографий, нет запасов бумаги, нет денег. Стало быть, буржуазная свобода печати есть монополия капиталиста в деле распространения идей капиталистического класса, в деле отравления народного сознания и загрязнения народной совести отбросами буржуазной мысли. Для трудящихся народных масс буржуазная свобода печати равносильна подневольному пользованию буржуазными газетными листами с их ложью, лицемерием, клеветой, шовинизмом, травлей... Где начинается свобода печати для народных масс? Она начинается с того момента, когда народные массы получают в свое распоряжение материальные орудия печатания, когда в их руки переходят наборные машины и печатные станки, вместе с запасами бумаги. Мы, Советская власть, смотрим на дело свободы печати таким образом, что считаем себя обязанными, прежде всего, вырвать из рук буржуазных классов монополию распоряжения средствами книгопечатания и передать эти средства в распоряжение всего народа на основах приблизительной пропорциональности. Это значит, что все частные типографии и запасы бумаги должны быть объявлены и будут объявлены общенародной собственностью, причем граждане смогут пользоваться средствами книгопечатания в той пропорции, какая отвечает действительной мощи отдельных классов, отдельных партий, отдельных идейных течений.

Одной из самых могущественных газет у нас была "Новое Время". Благодаря чему? Не потому ведь, что "Новое Время" имело за собою могущественное народное течение. Наоборот, во время всех выборов, какие прошли пред нами за время революции, мы не знали и не видели партии "Нового Времени". Но так как Суворин-отец получал жирные подачки из государственных средств в течение десятилетий, то Суворины-сыны получили в наследство могущественную машину лжи и клеветы и требуют, чтобы им было предоставлено право обеспечивать безостановочный ход этой машины. Вот что такое для них свобода печати. И даже люди, как Горький*129 или Короленко*130, люди несомненно честные, но проникнутые насквозь мелкими и пошлыми предрассудками мещанской среды, готовы проливать свои слезы по поводу насилия над нововременскою свободой печати.

Могущественным орудием в руках капиталистической прессы являются объявления, которые по существу не находятся ни в какой уже ровно связи с газетным делом, как с таковым, а служат средством облагать данью население в интересах монополистов-газетчиков. Освобождение газетного дела из-под абсолютной диктатуры капитала должно начаться с монополизации газетных объявлений. Эти объявления являются своего рода налогом, а право взимать налоги должно быть целиком и безраздельно передано в руки государства и других органов власти, т.-е. Советов. Только советские издания имеют право, согласно декрета Совета Народных Комиссаров, принимать платные объявления, доход от которых отныне должен пополнять исключительно народную кассу. На это никак не соглашаются капиталистические газетчики. Они видят в этом новом законе нарушение прав своей капиталистической личности. Они вопиют о попрании всех свобод, о нарушении законов божеских и человеческих. Когда, в ответ на нарушение ими декрета о монополии объявлений, красногвардейцы или матросы закрывают их газеты, как того требует декрет, на сцену немедленно же выступают Горькие, Короленки и поднимают вопль о попрании свободного слова. Все эти жалобы, обвинения и клеветы нимало не трогают, однако, сердца широких рабочих, крестьянских и солдатских масс. Вовсе не потому, чтобы эти массы были грубы и им непонятно было возвышенное отношение буржуазных интеллигентов к свободе печати, а потому, что трудящиеся массы, пробужденные к духовной жизни, к ее высоким интересам, с удесятеренной силой чувствуют теперь, каким ужасающим лишениям подвергает их капиталистический режим в деле печати. Если бы в распределении газетных средств буржуазия располагала только той их частью, которая отвечает ее численности, подавляющее большинство нынешних изданий немедленно перешло бы в руки народа. И это отвечало бы подлинно высокому понятию свободы печати. Установить такой режим составляет нашу задачу.

Разумеется, осуществить ее нелегко. Буржуазия, имущие классы не сдают без боя того, что находится в их руках. Они знают, какое могущественное оружие представляет собою пресса. У них на содержании находится значительный штат газетчиков обоего пола, которые, отстаивая свободу печати, отстаивают свой источник дохода и источник своей дешевой популярности. Все эти люди всеми доступными им средствами борются против нашей политики в отношении свободы печати; не выпускают из рук объявлений, не подчиняются декрету, лгут, клевещут, вопиют, проклинают... Наша борьба против буржуазных газетчиков, против монополистов печатного дела воспринимается мещанской улицей, как борьба против свободного слова, но подлинные массы народные, те миллионы, на которые опираются Советы и Советская власть, прекрасно понимают, что дело идет о завоевании первейших элементарных условий для подлинной народной свободы печати. Каждая типография, которая создана народным трудом и украденным у народа капиталом, каждая типография, которую мы вырываем из рук буржуазии и передаем в руки Советов Рабочих, Крестьянских и Солдатских Депутатов, является камнем в здании подлинной свободы печати. Несмотря на всю клевету и на все противодействия, мы эту работу доведем до конца, и на место тех газетных домов терпимости, которые теперь создаются властью капитала во имя барыша, будут созданы подлинные органы свободной человеческой мысли.

"Правда" N 202,
13 декабря (30 ноября) 1917 г.
 

*128 Вопрос о свободе печати стал одно время в ноябре 1917 г. в центре внимания политических партий. На контрреволюционную по существу позицию требования свободы печати для буржуазной прессы встали не только промежуточные группы вроде левых эсеров и "новожизненцев", но и некоторые работники нашей партии (Ларин и др.). Вопрос о свободе печати специально стоял на заседании ЦИК. После резолюции, предлагавшей вести твердую линию по отношению к буржуазной печати, левые эсеры отказались от сотрудничества в государственной работе. За заявлением последовала и декларация некоторых ответственных работников нашей партии (см. приложение N 13). Вся анти-большевистская пресса подняла бешеную кампанию против "террора". Вот что, например, писал Горький в "Новой Жизни", в своей статье "Вниманию рабочих".

"Владимир Ленин вводит в России социалистический строй по методу Нечаева - "на всех парах через болото". И Ленин, и Троцкий, и все другие, кто сопровождает их к погибели в трясине действительности, очевидно, убеждены вместе с Нечаевым, что "правом на бесчестье всего легче русского человека за собой увлечь можно", и вот они хладнокровно бесчестят революцию, бесчестят рабочий класс, заставляя его устраивать кровавые бойни, понукая к погромам, к арестам ни в чем не повинных людей, вроде А. В. Карташева, М. В. Бернацкого, А. И. Коновалова и других.

Заставив пролетариат согласиться на уничтожение свободы печати, Ленин и приспешники его узаконили этим для врагов демократии право зажимать ей рот, грозя голодом и погромами всем, кто не согласен с деспотизмом Ленина - Троцкого; эти "вожди" оправдывают деспотизм власти, против которого так мучительно долго боролись все лучшие силы страны.

"Послушание школьников и дурачков", идущих вместе за Лениным и Троцким, "достигло высшей черты", - ругая своих вождей заглазно, то уходя от них, то снова присоединяясь к ним; школьники и дурачки, в конце концов, покорно служат воле догматиков и все более возбуждают в наиболее темной массе солдат и рабочих несбыточные надежды на беспечальное житие".

*129 Горький - знаменитый русский писатель. Принимал активное участие в революционном движении, помогая с.-д. партии своими связями и средствами. До 1909 года Горький ближе всего стоял к большевикам. В 1909 году, благодаря своей симпатии к "впередовцам" и "богоискательским" настроениям, он несколько разошелся с Лениным. Во время войны Горький издавал умеренно-интернационалистский журнал "Летопись", который являлся единственным антипатриотическим органом в России. После февральской революции он основывает вместе с рядом левых с.-д. публицистов и литераторов (Суханов, Авилов, Базаров, Десницкий и др.) интернационалистскую газету "Новая Жизнь", которая стала объединяющим центром своего рода течения в с.-д. партии, получившего кличку "новожизненского". Чем ближе придвигалась Октябрьская Революция, тем больше расходились взгляды большевиков и газеты Горького. Октябрьскую Революцию "Новая Жизнь" и сам Горький встретили с нескрываемым пессимизмом, пророчествуя скорый провал, внося элементы колебания и разложения в ряды части большевиков своими половинчатыми предложениями о коалиционном правительстве от большевиков до народных социалистов. В первые недели и месяцы после Октября Горький выступил с рядом статей под общим заголовком "Несвоевременные мысли", в которых пессимизм интеллигента, его недоверие к творчеству масс, его боязнь перед некультурностью последних все более превращались в философию антисоветского обывателя. Автор "Буревестника" и "Песни о соколе" не понял законов революционной диктатуры. Это ярко проявилось как раз в вопросе о печати, когда Горький выступил в защиту контрреволюционной буржуазной прессы, считая, что суть переходного периода и состоит в освобожденном соревновании различных политических партий.

В одной из своих статей (ноябрь 1917 г.), обращенных к демократии, он писал:

"... Ленин, Троцкий и сопутствующие им уже отравились гнилым ядом власти, о чем свидетельствует их позорное отношение к свободе слова, личности и ко всей сумме тех прав, за торжество которых боролась демократия.

Слепые фанатики и бессовестные авантюристы, сломя голову, мчатся якобы по пути к "социальной революции", - на самом деле это путь к анархии, к гибели пролетариата и революции..."

В 1919 году Горький (к сожалению, не надолго) порывает с этими обывательскими предрассудками и становится в ряды горячих и искренних защитников Сов. власти. В последние годы Горький опять повернул вправо. Наиболее скандальным было его выступление в защиту эсеров во время процесса последних в 1922 году.

*130 Короленко - один из крупнейших писателей-народников. Отражая тогдашние настроения широких кругов интеллигенции, Короленко в эпоху царизма был настроен резко оппозиционно и подвергался даже некоторым репрессиям. В кругах народников Короленко был одним из идеологов умеренно-либерального крыла, группировавшегося вокруг журнала "Русское Богатство". Вместе с Пешехоновым и др. Короленко был основателем партии народных социалистов. После февральской революции он, естественно, стал горячим защитником Временного Правительства. Октябрьскую Революцию Короленко встретил с нескрываемой враждебностью, характерной для всей интеллигенции. В первые месяцы после Октября он неоднократно выступал в печати с резкой критикой различных сторон деятельности советского правительства. Одновременно Короленко усиленно распространялся насчет некультурности масс, неподготовленности России к социальным экспериментам и т. д. Первые мероприятия Советской власти по борьбе с ложью и клеветой буржуазной печати он встретил с нескрываемой злобой. И в журнале и в различных газетах Короленко выступил с тяжелыми обвинениями против советского правительства. Вплоть до самой смерти (1922 г.) Короленко не примирился с Советской властью.