АНДРЕЙ ЩУПОВ

                                ПОХИТИТЕЛИ

     Притулив папку с бумагами на   белых   коленках,   я   терпеливо   выводил

чернилами строку за строкой. Занятие - более, чем странное, но так уж   оно

получилось,   что,   будучи   детективом,   я   -   смерть,   как   хотел   писать.

Разумеется о себе, о своих подвигах, о своих   многочисленных   женщинах.   Я

читал, как пишут об этом другие сочинители, и некоторым из них   смертельно

завидовал. Они, конечно, врали, но от этого   самого   вранья   почему-то   не

хотелось отрываться. Увы, работа детектива - преимущественно   монотонна   и

неинтересна - и тем сильнее   мне   мечталось   сочинить   что-нибудь   эдакое,

может, даже для себя самого, чтобы хоть на кроху проникнуться к   профессии

сыскаря должным уважением.

     "Я был голубоглазый блондин роста весьма немалого, а именно   -   шести

футов и..." - На   минуту   я   задумался,   решая,   какой   рост   по   нынешним

критериям - весьма немалый и вместе с тем - устрашающий и привлекательный.

Ни к чему так и не придя, вывел наугад: " -   ...и   пяти   дюймов.   Стальные

бицепсы украшали мой бюст,   а   поджарый   живот   в   довершении   с   ухмылкой

полярного волка, приводили в трепет любого жаждущего взглянувшего   на   них

средь бела дня и ночи. И это было правильно. Потому что я защищал закон, а

они - то есть, ко-кто из них - нет. И даже в свободное от работы   время   я

продолжал работать - покуривая дорогие сигары и заходя   во   все   окрестные

бары, где танцуя с тамошними цыпочками и курочками, я узнавал все, что мне

было нужно о местных разбойных главарях. Это было   не   так   уж   и   сложно.

Следовало лишь вовремя подливать в   их   бокалы   двойную   порцию   виски.   В

перерывах между танцами я сидел в роскошных креслах и, забросив левую ногу

на правую, процеживал меж зубов двойной портвейн и, ухмыляясь, наблюдал за

готовящимися справа и слева кознями против честных граждан. Если портвейна

мне не хотелось, то, лениво поднявшись, я   затевал   драку   с   мрачноватыми

личностями, спрашивающими у меня закурить или нагловато   усмехающимися   за

моим затылком. При этом я никогда не начинал первым. Они сами ко мне лезли

и приставали, а я, вежливо   отслоняясь,   пытался   до   последнего   избежать

грязного побоища. Но как   правило   ничего   из   моих   благих   пожеланий   не

выходило. Они, как мед, на меня   липли   и,   ухмыляясь,   с   обломками   киев

заходили   справа   и   слева.   И   тогда   с    легкой    ухмылкой    на    тонких

аристократических и не лишенных изящества губах я, как коршун бросался   на

обидчиков.   Безукоризненное   владение   приемами   карате,    джиу-джитсу    и

славянской борьбы позволяло мне выходить победителем из   любой   потасовки.

Правда, когда против меня выступало   сразу   человек   этак..."   -   Я   снова

задумался, выбирая между желанием поскромничать и приукрасить, и   в   конце

концов избрал среднюю арифметическую величину, вписав в рукопись "дюжину",

что звучало и весомо, и литературно.- "..когда же   против   меня   выступало

человек этак с дюжину, приходилось слегка туговато. И   тогда   я   небрежным

жестом фокусника выхватывал свой семизарядный, в мгновение   ока   укладывая

нападающих одного за другим..."

     Опять получалась несостыковка. Семь зарядов   и   дюжина   злодеев...   Я

крякнул, грызя перо. Но с другой стороны - я ведь мог успеть   перезарядить

револьвер! Другой вопрос - надо ли это специально оговаривать?

     Покусывая губу, я отложил папку с   исписанными   листами   и   задумчиво

похлопал себя по поджарому животу. Грудь у меня,   тоже   была   поджарая,   а

бицепсы...   Я   с   глубочайшим   вниманием   оглядел   свои   руки    и    исторг

непередаваемый   вздох.   Бицепсы   тоже,   наверное,   были   поджарыми,    хотя

анатомически вполне просматривались. Впрочем, не подумайте обо мне   плохо.

Бегать я умел весьма прилично. Это признавали все в   нашем   отделе.   И   на

различного рода эстафетах я был весьма частым гостем. К сожалению, это   не

решало моей главной проблемы. Отчего-то не решало...

     Скажу честно, ребята, двадцать   первый   век   -   это   не   шутка.   А   в

особенности - последнее его десятилетие.   Говорят,   двадцать   один   год   -

переломный возраст для людей. Нечто подобное, вероятно, испытывает и   наша

перенаселенная планета. Согласитесь, одно дело -   наблюдать   ренессансы   и

освоение новых земель, крестовые походы с запада на восток и с востока   на

запад,- и совсем другое -   созерцать   унылое   благополучие   угомонившегося

человечества. Разве не скучно? Еще как!..   Вот   оттого-то   я   и   не   устаю

повторять на всех углах, про наш нешуточный возраст. Ей-ей, мне   следовало

родиться раньше - лет этак на сто или двести.   Тогда,   быть   может,   и   не

пришлось бы писать про самого себя романы. Но кто ж знал, ребята?..

     Вызов   материализовался   в   кармане   халата,   когда   до   конца   моего

благословенного отпуска оставалось   что-то   около   двух   недель.   Шеф   как

всегда был в своем амплуа. Я   только-только   вкусил   курортной   свободы   и

преисполнился решимости довести свой первый детективный роман до победного

конца, как карманная почта разрушила мои   честолюбивые   намерения.   Кстати

сказать, это тоже один из   минусов   нашего   времени.   Радиотелефон   вполне

умещается в   дамских   часиках,   а   письма   и   телеграммы   беспрепятственно

проникают непосредственно в ваши карманы. От   этого   не   спрятаться   и   не

отмахнуться, это чудовищная действительность цивилизованных времен...

     Не   переодеваясь   и   не   утруждая   себя   лишними   сборами,    мысленно

поругивая избранное еще в детстве детективное   поприще,   я   спроецировался

через репликатор прямо в кабинет НОРа - начальника   отдела   расследований,

моего шефа и моего безраздельного хозяина. Приветственно помахав рукой,   я

плюхнулся в низенькое кресло и, подражая   герою   своего   романа,   забросил

ногу на ногу. С удовольствием закинул бы ноги на стол шефа, но это было бы

явным перебором, и потому я ограничился тем, что шумно   и   не   без   вызова

прокашлялся,   оттопыренным   мизинцем   почесав   затылок.   Шефу   ничего    не

оставалось делать, кроме как, полюбовавшись моим курортным видом,   в   свою

очередь свирепо потереть огромную, покрытую седым ежиком голову.

     - Привет,- пробурчал он.- Неплохо выглядишь.

     - Мерси,- скромно поблагодарил я.

     - Ну, а   для   тех   кто   неплохо   выглядит,   у   меня   всегда   найдется

заковыристое дельце. Так вот, слушай меня, Шерли, внимательно!..

     Вот так... Плюнут в душу - и не заметят.   Мало   того,   что   это   было

сказано неласково, вдобавок ко всему имя мое в очередной   раз   перепутали.

Шерли меня звали месяца четыре назад. Шерли Холмсон. С   тех   пор   я   успел

сменить три имени, которые шеф беспрестанно путал, чем раздражал   меня   до

чрезвычайности. Может быть, шеф и запамятовал мое нынешнее   имя,   но   я-то

все свои имена помнил прекрасно. Мегре Хил, Шерли Холмсон, Арчи Голдвин...

Впрочем, неважно. А важно было то, что шеф упорно игнорировал мое исконное

право выбирать себе имя по вкусу.

     - Джеймс,- угрюмо поправил я.- Джеймс Бондер.

     - Ах, да,- он поморщился,   словно   на   его   глазах   я   лизнул   дольку

лимона. Прости, Джеймс. Не у всех такая феноменальная память, как у тебя.

     Насчет памяти он не врал. У меня действительно выдающиеся способности

к запоминанию. И все-таки крылся в этой его фразе   непонятный   подвох.   На

всякий случай я промолчал.

     - Конечно,- прогнусавил он,- нашей конституцией гарантирована свобода

имен и фамилий,   но...-   Он   хмуро   покосился   на   мой   халат   и,   потерев

переносицу,   проворчал.-   Что   у   тебя   под   мышкой?   Опять    двуствольный

"Магнум"?

     Я покраснел. Дело в том, что по   моему   мнению,   настоящий   сыщик   не

должен никогда расставаться с оружием. Даже в ванной и даже на пляже. Дома

у меня хранилась целая коллекция кинжалов и пистолетов. На каждое   задание

я тщательно подбирал новое оружие. Для   меня   это   почти   святое,   но   мой

шеф!.. Мой шеф - это нечто особенное! В чем-то мы любили друг друга, но   в

чем-то и отчаянно не понимали. Скрежетнув зубами, я процедил:

     - Всего-навсего "Парабеллум".

     - Ага, так я и думал. В халате и с "Парабеллумом"... Замечательно!   -

он всплеснул своими маленькими ручками, словно собирался   зааплодировать.-

Но могу тебя успокоить: с этой задачей ты справишься без оружия.

     - Вы говорили это и в прошлый раз.

     - И разве я не оказался прав?

     В ответ я промычал что-то невразумительное. Его логика доводила   меня

порой до белого каления.

     - Ладно,- шеф кивнул на листок   у   самого   края   стола.-   Ознакомься.

Имена и прочие данные так называемых жертв.

     - Так называемых?

     - Вот именно,- шеф слез со своего плюшевого трона и, превратившись   в

низенького человечка с необычайно большой головой, прошелся по   кабинету.-

Дело достаточно деликатное. Кроме того...-   Он   остановился   и   пристально

оглядел меня,- им должен   заниматься   человек,   хоть   что-то   смыслящий   в

искусстве. Вот я и выбрал тебя.

     Не так уж часто   шеф   одаривает   нас   комплиментами,   поэтому   вполне

объяснимо, что   я   ощутил   прилив   гордой   застенчивости.   Одновременно   я

постарался изобразить на лице скромное удивление. Шеф огорченно кивнул.

     - Верно, ты   тоже   в   нем   ни   черта   не   смыслишь.   Но   выбирать   не

приходится. Твой сменщик надумал справлять именины, мой   зам   раскручивает

бухгалтерскую недостачу на Марсе. Ни у того, ни у другого - ни   слуха,   ни

голоса, а ты, я заметил, частенько насвистываешь какие-то куплеты. И голос

у тебя громкий... Кстати, приготовься! Возможно, придется влезать в   тайну

личности.

     - Ну уж нет! - я решительно отодвинул от   себя   листок.-   Это   похуже

змеиного яда. Если хотите нажить врагов, лучший способ   -   это   покопаться

немного в чужом белье...

     - Я же сказал - возможно! Стало быть: пятьдесят на пятьдесят, что это

тебе понадобится. Впрочем, ты ведь все равно все запомнил?

     Он спрятал листок в стол. Тут он опять угодил в яблочко.   Способность

запоминать все с первого прочтения иногда   здорово   подводит.   Все   восемь

"так называемых" жертв оказались надежно впечатанными в мой мозг, а   стало

быть, снизились и шансы отвертеться от этого дела. Меня уже ПОДКЛЮЧИЛИ.

     - Итак, один   небезызвестный   художник   внезапно   разучился   рисовать

картины...

     - Писать,- машинально поправил я.- Корабли ходят, картины пишут.

     - Да? - шеф с подозрением посмотрел на меня.-   Гмм...   Хорошо,   может

быть, и так. Так вот, по прошествии энного времени он надумал обратиться в

одно из наших агентств.

     - Разумней было бы обратиться к врачу,- заметил я.

     - Не волнуйся, он побывал и у врача. Но позже   все-таки   обратился   к

нам. Заметь,- художник, человек искусства,- и   к   нам!   Случай   безусловно

редкий, и естественно, что мы проявили   к   нему   внимание.   Так   вот...   В

присутствии   наших   людей   он   попытался   для   примера   что-то   там   такое

нарисовать или написать, но вышло у него все равно как курица лапой.   Даже

наши пинкертоны это разглядели. А до этого он был знаменитостью.   Создавал

монументальные полотна.

     Я недоуменно приподнял брови.

     - Вот-вот! Выглядит первоапрельской нелепицей, но вся беда в том, что

верить этому художнику можно. Словом, дело поставили на контроль, переслав

выше, то есть - нам. А вернее, тебе.

     - Я буду учить его рисовать?

     - Не ерничай,- шеф заложил руки   за   спину   и   косолапо   прошелся   по

кабинету.- Дельце,   конечно,   странное,   если   не   сказать   больше,   но...

Случайно   мне   пришла   в   голову    мысль    запросить    полную    статистику

происшествий. Заметь,- полную! Включая медицину   и   так   далее.   Представь

себе, оказалось...

     - Что с подобным недугом, но только не к нам, а к медикам   обращались

и другие знаменитости. Те самые, что указаны в вашем списке,- я по   памяти

перечислил всех восьмерых.

     - Верно,-   шеф   удовлетворенно   хмыкнул.-   После   чего   мне   пришлось

чуточку   сократить   твой   отпуск.   А   теперь,   когда    ты    все    знаешь,-

последнее... Постарайся работать в основном через художника.   Все-таки   он

сам обратился в наше ведомство. Единственный   из   всех.   Жетон   допуска   у

тебя, конечно, имеется, но   тайна   личности   -   это   тайна   личности,   сам

понимаешь. Так что   держись   от   информаториев   подальше.   Держи   связь   и

сообщай   обо   всем,   что   заслуживает   внимания.   Дело    может    оказаться

серьезным.

     - Инопланетный удар по талантам?

     Шеф кисло улыбнулся. Мои шутки ему почему-то не нравились. Я думаю, у

него отсутствовало чувство юмора.

     - Что ж... Кажется, мне пора? - я вежливо приподнялся.

     - Подожди,- шеф приблизился   к   столу   и   неторопливо   извлек   пустую

бутылку и яйцо.- Ты можешь   заставить   заскочить   яйцо   в   бутылку?   -   он

пытливо посмотрел на меня и, не дожидаясь ответа, начал с сопением очищать

яйцо от скорлупы. Затем зажег клочок бумаги   и   кинул   в   бутылку.   Влажно

поблескивающее яйцо положил поверх горлышка. Хлопок, и яйцо шмякнулось   на

дно бутылки.

     - Так это без скорлупы,- самоуверенно заявил я.

     Молча забравшись в свое троноподобное кресло и снова став   великаном,

шеф отодвинул бутылку и, разложив на столе локти, с грустью   воззрился   на

одного из лучших своих агентов. Глаза его глядели   с   глубокой   укоризной.

Черт   возьми!..   Я   мысленно   ругнулся.   Ну   разве   можно   пререкаться    с

начальством? Тем более - с НОРами, у которых по уставу во лбу должно   было

насчитываться не менее двух пядей.   У   моего   НОРа   их   было   почти   семь!

Поэтому я виновато потупил взор и принялся усиленно соображать. Никогда   и

ничего шеф не делал просто так. Он давал мне ключ, подсказку, а   я   ничего

не видел.

     - Вот теперь можешь идти,- шеф устало вздохнул.- И учти,   яйцо   можно

заставить и выскочить из бутылки.

     Я тупо кивнул. Действительно, почему бы и нет?

      Сменив "Парабеллум" на плоскую и менее заметную "Беретту", а халат на

строгий костюм-тройку, я долго озирал себя в   зеркале.   Чинный,   серьезный

господин... Поработав немного над мимикой, я   остался   доволен.   Поскольку

внешность штука капризная, на цыпочках отошел в сторону. Что   поделать,   я

отправлялся к людям в   некотором   роде   загадочным,   не   укладывающимся   в

известные характеристические каноны. Возможно, мне следовало одеть фрак   и

прихватить тросточку, но я   боялся   переборщить.   Общеизвестно,   что   люди

искусства ненормальны. Все поголовно. Хотя возможно, что все дело в   точке

отсчета. Никто не знает, что такое норма. Даже мой шеф. Наверное, и   слава

богу!..

     Продолжая размышлять о человеческих нормах, о   курьезах   внешности   и

всей нашей парфюмерной костюмерии, как особой   форме   обмана,   я   сунул   в

карман жетон допуска и, помешкав, добавил   к   нему   музыкальный   кристалл.

Помнится, один из   восьмерых   значился   композитором,   и   не   ознакомиться

предварительно с его творчеством было бы непростительной оплошностью. Увы,

шеф был не так уж далек от истины, высказываясь о   моей   компетентности   в

искусстве. Насвистывать я действительно   любил,   но   свист   и   мелодия   не

всегда знаменуют одно и то же.

     В   кабинке    репликатора,    снабженной    круглым,    почти    карманным

зеркальцем, я еще раз заглянул серьезному господину в   нахальные   глаза   и

сколь мог постарался напустить в них глубины и мысли, после чего, стыдливо

отвернувшись, набрал на пульте реквизиты жертвы номер   один,   а   именно   -

нашего   небезызвестного   художника.   Пульт   заговорщицки    подмигнул    мне

огоньками, и через секунду я уже стоял посреди огромной квартиры.

     Объяснюсь сразу: слово "огромный" было вовсе не преувеличением,   куда

более нелепым казалось называть это обширное пространство   квартирой.   Для

данного   помещения,   вероятно,   имелись   другие   подходящие   наименования.

Например, стадион, театр, колизей... Во всяком   случае   каждая   из   комнат

этой квартирки ничуть не   уступала   по   размерам   какой-нибудь   молодежной

танцплощадке. Пословицы "в тесноте, да не в обиде"   мой   художник,   должно

быть, никогда не слышал. Впрочем, уже через пару минут   я   сообразил,   что

наличие столь великого объема диктовалось жестокой необходимостью. В   иное

помещение стоящие тут и там,   в   специальных   станках   и   просто   у   стен,

гигантские полотна попросту бы не влезли. Пустые, ослепляющие первозданной

белизной и чем-то непоправимо замазанные, они гнули золоченый багет,   и   я

нисколько не удивился, рассмотрев   блочные   механизмы,   струной   натянутые

тросы   и   напряженные   стрелы   автокранов.   Шеф   упомянул   в   разговоре   о

монументализме. Теперь я по крайней мере знал что это такое. Чтобы угадать

изображенное на картинах, нужен был разбег - да еще   какой!   Я   решил   про

себя, что выставки подобных картин должны проводиться   на   равнинах   вроде

Западно-Европейской. На худой конец годились все знаменитые пустыни: Гоби,

Каракумы, Айдахо... Впрочем, судить не   мне.   Глядеть   обычным   глазом   на

обычное - занятие достаточно тривиальное. Великих тянет к высотам. Или же,

очертя голову, они бросаются в другую крайность - с остервенением начинают

вырезать собственное имя на человеческом волосе или выпиливают   из   фанеры

микроба в натуральный размер...

     Художника я нашел в гостиной перед жарко пылающим   камином.   В   ярком

пламени   скручивались   и   догорали   какие-то   эскизы.   Естественно,   камин

напоминал размерами мартен, но гигантизм меня больше не пугал. К некоторым

из вещей иммунитет   приобретается   чрезвычайно   быстро.   Кроме   того   меня

заинтриговала процедура сожжения   картин.   Багровея   от   натуги,   художник

разрывал   цветастые   холсты   и   трагическими   взмахами   швырял   в    огонь.

Сомневаюсь, что таким образом он   хотел   согреться.   Вероятно,   все   мы   в

глубине души - немножечко гоголи. Как известно, сжигать -   не   строить.   И

тем более - не живописать.

     - Я по поводу вашего заявления,- деликатно кашлянув, пробормотал я.

     Художник повел в мою сторону рассеянным взором. Странно, но выражение

его лица совершенно не соответствовало драматичности момента. Он словно   и

не рвал свои творения,- так, прибирал мастерскую от ненужного хлама.

     - А-а... Очень кстати,- удивленно   проговорил   он.-   Впрочем,   весьма

рад. Присаживайтесь, пожалуйста. Чего уж теперь...

     Признаюсь честно: я запутался   в   этом   человеке   с   первого   захода,

заблудился, как в трех соснах.   Его   слова,   интонация   в   совокупности   с

манерой поведения моментально сбивали с толку. Вот вам и гений! Поймите-ка

такого! Содержимое его фраз не соответствовало содержимому   мыслей,   ну   а

мысли шагали вразброд, то и дело обгоняемые сердцем, интуицией и всем тем,

чему не лень было двигаться в его внутреннем царстве-государстве.

     Выжав из себя улыбку, я с видимой робостью пристроился   на   скрипучий

стул, который немедленно пополз   куда-то   вбок.   Взмахнув   руками,   словно

птица, я едва успел подскочить. Художник   невозмутимо   сграбастал   обломки

стула и со словами "грехи предков - нам замаливать"   скормил   прожорливому

камину.

     -   Итак,   отдел   расследований,   если   не   ошибаюсь?   -   он   наморщил

тощенький лоб.- Что-то я читал   про   вас.   Изрядно   похабное,-   он   весело

гоготнул, но тут же нахмурился.- Скверная статейка. Потуги графомана, плод

измышлений бездаря. Но темы затрагивались ой-ей-ей. Я бы,   признаться,   не

замахнулся. Честное-благородное! Впрочем, возможно, это была   обыкновенная

реклама. Да, точно. Дешевенькая реклама. И вы здесь совершенно ни при чем.

Хотя и могли приструнить. Потому что кое-кого не мешало бы,- он   переломил

о колено одну из багетин и, метнув в огонь, приставил ладонь ко   лбу,   как

сталевар на фресках минувшего.

     - А   может,   простить   их?   -   он   взглянул   на   меня   вопросительно.

Только-то и есть добрых дел на Земле   -   любовь   и   прощение.   Это   против

огромного греховного словаря. Кстати, не вы ли его сочинили?

     Я   ошарашенно   кивнул.   И   тут   же   замотал   головой.    Возможно,    я

подсознательно начинал перенимать его   стиль,   и   сами   собой,   откуда   ни

возьмись, в голове запрыгали несуразные фразы. Хлорофилл   -   это   жизнь...

Витамин Д спасает от рахита... Доминанта довлеет над   генами...   Одним   из

этих генов был, по-видимому, я. То есть, не был, а стал... Черт возьми!   Я

потер пальцами виски и, вспомнив зачем пришел, неуверенно приоткрыл рот:

     -   Я,   собственно...-   Слова   неожиданно   выпрыгнули   из    головы    и

предательской гурьбой разбежались по кустам. И было   -   с   чего.   Огромные

глаза художника   смотрели   на   меня   с   лютой   свирепостью.   Что-то   снова

приключилось с ним. Вернее, с его настроением. Черт бы побрал этих гениев!

Я молчал, а сбоку гудел и потрескивал зловещий камин. Ситуация становилась

все более двусмысленной. Чем бы   это   все   завершилось,   не   знаю,   но   во

взгляде художника   в   очередной   раз   произошла   революционная   перемена,-

потемневшим айсбергом строгость потекла и растаяла. Теперь он   смотрел   на

меня, как смотрят на своего дитятю нежнейшие   из   родителей.   Я   полез   за

платком, чтобы утереть с лица пот. Этот гений был абсолютно непредсказуем!

     - Так на чем мы остановились? - ласково спросил он.

     Я гулко прокашлялся. Настолько гулко, что   прокатившееся   между   стен

эхо   напугало   меня   самого.   На    далеком    чердаке    что-то    скрежещуще

опрокинулось.

     - Простите...

     Художник протянул руку и участливо похлопал меня по спине.

     - Наверное, пища не в то горло попала,- пояснил он.- Такое бывает...

     "Маразм!" - сверкнуло в моем   мозгу.   "Неужели   они   все   такие?!"   Я

по-прежнему не забывал, что впереди у меня семь кандидатов, а значит,   еще

семь подобных встреч.

     - Да! - всполошился художник.- Я ведь давно обещал вам показать.   Мне

и самому   это   полезно.   Узнать   мнение   свежего   человека   всегда   бывает

интересно. Вот, взгляните,- он сунул мне под нос пару листов,   исчерканных

рожицами и нелепыми фигурками.- Неплохо, да?

     - Неплохо? - я истерически   рассмеялся.   Да,   да!   Рассмеялся!   И   не

спешите осуждать меня. Этот тип меня попросту доконал. Боже, только сейчас

я понял, как, оказывается, люблю обычных   людей!   Самых   что   ни   на   есть

ординарных,   простоватых,   пусть   даже   без   царя   в   голове.   Здравый   ум

подсказывал,   что   смеяться   в   данном   случае   -   грех,   но   я    не    мог

остановиться.   Мне   следовало   бы   изобразить   скорбь,   хоть   какое-нибудь

сочувствие, но у нервов своя жизнь, своя политика. Глядя на эту   мазню,   я

нахохотался   всласть.   Самое   интересное,   что   вместе    со    мной    начал

по-тихоньку посмеиваться и художник. Лицо его сияло, он энергично   потирал

руки.

     - Здорово, правда? Рад, что вам так понравилось.

     От подобных его изречений впору было свалиться и не встать вовсе,   но

титаническим усилием я все же сумел справиться с собой.   Как-никак   я   был

сыщиком, агентом отдела расследований.

     - Ммм... В общем-то   конечно...   Но   раньше,   если   мне   не   изменяет

память, вы трудились несколько в ином стиле?

     - Да,- он досадливо крякнул.- Когда-то я писал большие картины.

     - Даже очень большие...

     - И не говорите! Стыдно вспоминать. Цистернами краску изводил!   Кисть

двумя руками еле поднимал. Зато теперь -   другое   дело!..   Понимаете.   Так

сейчас не рисует никто! Это, так сказать, нехоженая   тропка.   В   некотором

роде - заповедник.

     - То есть?

     Он нетерпеливо зажестикулировал. Надо признать, жестикуляция   у   него

оказалась выразительнее слов.

     - Согласен! Меня можно критиковать, можно   поносить   и   втаптывать   в

грязь. Есть еще недочетики, есть кое-какие неудачки, но в целом... В целом

это должно производить впечатление! Должно! А иначе вы ничего и ни   в   чем

не понимаете! Потому что классицизм умер. Он набил   оскомину,   перебродил,

как старое вино, и вышел в отставку. Его уже не хочется пить, понимаете? -

художник ударил меня указательным   пальцем   в   грудь.-   Вот   хотя   бы   вы!

Скажите нам всем честно и откровенно: хочется или не хочется?

     - В известном смысле... То есть, конечно! - я осторожно пожал плечами

и сморгнул.

     - Вот видите! И вам не хочется! Оно и понятно. Регресс - это регресс,

а эволюция - само собой. Большие картины писали и пишут   тысячи   мастеров.

Это конвейер, понимаете? Искусство же не терпит конвейеров. Оно -   штучно,

оно обязано быть оригинальным. Иначе колонны будут проходить мимо, а   глаз

не будет задерживаться.

     - Да, но вы сами обратились к нам. Мы вынуждены были   заняться   вашим

делом.

     - Согласен! - фальцетом выкрикнул художник. В глазах   его   заблестели

святые слезы.- Долг не всегда трактуется правильно. И я обратился   к   вам!

Но когда?! Когда я это сделал?

     - Судя по дате заявления...

     - Чушь! Я совершил это в час малодушия и   позорного   отступления!   Но

разве же за это судят?!.. Ведь в конце концов, я прозрел, разве не так?   -

он схватил меня за руку и горячо зашептал.- Сама судьба   вмешалась   в   мою

жизнь. Я был одним из многих. Теперь я - одинокий крейсер в океане.

     - Я бы даже сказал - ледокол среди льдин...

     - Именно! - воскликнул он.

     Кажется, я начинал угадывать верный тон.

     - Черт вас задери! Но ведь это непросто!

     - Не то слово, мой дорогой! Чудовищно непросто! Архинепросто!

     Схватив себя за волосы, я простонал.

     - Но как? Как вам удалось это?! Чтобы вот так - взломать и вырваться?

     - О, если бы сам я знал, дьявол меня забери!   -   заблажил   он   дурным

голосом.- Я же говорю: это судьба, рок! Что ту еще можно сказать?

     Ей-ей, перекричать его   было   сложно,   но   я   честно   постарался   это

сделать.

     - И все-таки как?! Умоляю, расскажите!

     - Я расскажу. Вам я расскажу все,-   его   сумасшедшие   глаза   излучали

преданность и обожание, а указательный палец клювом дятла долбил и   долбил

в мою грудь.- Но только вам и никому больше!

     - О, разумеется! - связки я, стало быть, надрывал не зря.

     - Вы, конечно, знаете, как обучают в современных школах. Психотесты и

профориентация с   младенческих   лет,   гипновнушение,   ускоренное   развитие

биомоторики. Уже   в   три   года   ребенок   способен   в   минуту   перерисовать

фотопортрет. Дальше - хуже... Поэтому снова повторяю: ТАК сейчас никто   не

рисует. Это первичное   изображение   окружающего.   Рука   и   глаз   пещерного

человека! Хомо новус!..- художник достал   маленький   исчерканный   вдоль   и

поперек календарик и нервно помахал им в воздухе.- Вот он! Этот магический

и светлый день!.. Все началось сразу по приезду   в   Знойный,   пару   недель

тому назад. Я тогда забегался со всеми этими подъемниками   и   автокранами,

устраивал выставку, и лишь позже заметил, что за целый день не   сделал   ни

одного эскиза. Понимаете, ни штришка!

     - Но вы были заняты...

     - Чепуха! - художник притопнул ногой.- Даже на том   свете,   в   адском

котле я буду черкаться в своем блокноте. И не смейте сомневаться   в   этом!

Настоящего художника не   способны   отвлечь   жизненные   пустяки.   День   без

карандаша и без кисти - это странно.   Более   того   -   это   настораживающий

нонсенс!

     - Согласен,- поддакнул я.

     - Словом, я тут же ринулся в мастерскую и сел за холст.   И   вот...   Я

вдруг понял, что разучился рисовать. Совершенно! Фантастическое   ощущение!

Словно   потерял   в   себе   что-то   объемное   и   привычное.   Пестрый    пласт

навыков... Можете себе представить, что я   тогда   пережил.   Кое-как   довел

злосчастную выставку до конца. А после бросился по врачам.

     - И в результате? - торжественно спросил я.

     - И в результате я прозрел,- художник опустил   голову,   как   опускает

голову    трагик,    дочитав    последнюю    строку.-    Я     оставил     позади

подготовительную часть своей жизни и на виток вознесся вверх.

      - Значит, эти палочки и кругляшочки вас вполне устраивают?

     - Ну конечно же! - художник сладострастно зарычал и, подобрав с   пола

длинную кисть, переломил об колено. Я так и не   понял,   что   издало   столь

громкий треск. Ноги у него были страшно худые. Возможно треснула кость, но

в счастливом порыве он мог этого и не заметить.

     -   А   знаете   что!   -   вскричал   художник.-   Пожалуй,   я   подарю   вам

что-нибудь,- он протянул мне   рисунок   с   рожицей   какого-то   головастика.

Уверяю вас, скоро за этим будут гоняться. Не упускайте момент.

     - Не упущу,- я благодарно   прижал   руку   к   груди.   Подарок   пришлось

запихать во внутренний карман, отчего бумажнику и другим документам   стало

немного тесновато. Но я не в состоянии был отказать художнику. Он   мог   бы

убить меня. Посредством того же пылающего камина.

                                  * * *

     Пустующие   столы    с    дисплеями,    кутерьма    солнечных    бликов    и

воробьи-горлодерики за окном.   Симфонии   Ажахяна   -   одного   из   восьмерых

потерпевших и охлажденный кондиционерами воздух -   шесть   тысяч   ионов   на

кубический сантиметр...

     "Цыпочка была грудаста и длиннонога. Она подмигнула мне левым   глазом

и чуть вильнула правым бедром. Но я на   такие   штучки   не   клевал,   я   был

парнем крепким. А главное - я знал, что мафия, которая   подослала   ко   мне

эту девицу..." - я тупо уставился в окно. Подослала ко мне   эту   девицу...

Вот ведь странная штука. Зачем им понадобилось подсылать мне   эту   девицу?

Может, я что-то   такое   знал,   чего   они   не   знали?   Знал,   но   не   хотел

говорить?..

     Размашисто я перечеркнул страницу черным крестом и начал снова:

     " - Эй, приятель! - окликнул меня   гориллоподобный   громила.-   Обожди

чуток. Имеется крупный разговор. Дело в том, что я брат твоей   невесты.   И

как старший брат я публично клянусь отомстить   тебе   за   поруганную   честь

сестры, пусть даже на это потратится вся моя долгая и оставшаяся жизнь.

     -   Проспись,   амиго,-   я   презрительно   усмехнулся   и   сунул   в   зубы

ковбойскую сигару. От этих мексиканских бандитов   можно   было   ждать   чего

угодно, поэтому незаметным движением я перевесил   плащ   с   левой   руки   на

правую и, одновременно оглянувшись, и сосчитал количество притаившихся   за

спиной злодеев. Их было никак не менее дюжины, но додумать эту мысль я   не

успел. Правый кулак громилы просвистел в паре миллиметров от моего правого

уха. В следующее мгновение я   выставил   блок   и,   с   ухмылкой   небрежности

сказав "йаа!", вонзил левую   пятку   в   солнечное   сплетение   негодяя.   Он,

мученически застонав, присел на пол, опрокинув по пути пару столиков,   три

стула и несколько тарелок с дымящимися   на   них   бифштексами   с   соусом   и

кровавым гарниром на чесноке. Затесалась схватка, перешедшая постепенно   в

полный разгар..."

     Я перечел написанное и остался недоволен. Какая-то чертова   путаница:

громила-горилла, голые пятки, чеснок... Все вроде   бы   раскручивалось   как

надо, но чего-то при этом явно не хватало - или же наоборот   было   чуточку

чересчур. Со вздохом украсив листок очередным крестом, я вернулся к   своим

баранам.

     Было скучно и жарко, но долг обязывал повиноваться и, обосновавшись в

информатории города Знойного,   я   занимался   тем,   что   нарушал   старинную

заповедь, советующую не гоняться за двумя, а уж тем более за тремя зайцами

одновременно. Но кто не хочет походить на Юлия Цезаря!   Пытаясь   завершить

главу   из   детективного   романа,   я   раскачивался   на   ножках    стула    и,

поскрипывая извилинами, гадал о странной подсказке шефа. Попутно слух   мой

внимал через вставленный в ухо музыкальный кристалл симфониям   Ажахяна,   а

пальцы    лениво    мусолили     подшивки     с     результатами     медицинских

освидетельствований всех восьмерых потерпевших. По сути дела я уже влез   в

тайну личности - и влез по самую маковку. Осознавать   это   было   не   очень

приятно, но, увы, иного пути я просто не видел. После бурного   свидания   с

художником мозг мой рассудил, что уж лучше занырнуть в святая святых   моих

подопечных, нежели встретиться с каждым из них тет-а-тет.

     Заниматься делом следовало, конечно, там, где   это   дело   свершилось.

Поэтому,   покинув   художника,   уже   в   12-00   посредством   репликатора    я

переместился в Знойный - эпицентр событий. Кроме маузера, набора испанских

стилетов я прихватил с собой еще кое-какой инструментарий оперативника, но

пока главным моим инструментом был ум - и в 12-30 я сидел в   информатории,

положив себе задачей не выходить из зала до тех пора, пока   что-нибудь   не

проясниться. Кажется, я всерьез рисковал застрять здесь   навечно.   Стрелка

на моих часах приближалась к шести, а желанным прояснением по-прежнему   не

пахло. Трижды я обращался к медкартам клиентов и трижды   начинал   закипать

от всех этих терминов, психотестов и фигограмм энного рода. В ухе надрывно

звучали фанфары, и вихляющимися созданиями мысли   дергались   и   изгибались

под музыку Ажахяна. Им   было   плевать   на   диагностические   таблицы   и   на

тонусные показатели моих пациентов. Единственное, что я   усвоил,   это   то,

что все мои   гении   с   точки   зрения   медицины   были   совершенно   здоровы.

Отклонения в   ту   или   иную   сторону   не   превышали   известных   пределов,-

меланхолия,   флегма   и   раздражительность   присутствовали,   как   и   должно

присутствовать подобным качествам у всякого нормального гения.   Словом,   я

буксовал - и буксовал абсолютно во   всем,   включая   и   написание   любимого

романа. Разумнее всего было встать и уйти, но я сделал это   только   тогда,

когда стрелка достигла шестичасовой отметки. Что поделать, моя слабость   -

круглые цифры. Я ухожу и прихожу только под бой часов,   и,   глядя   на   мои

отчеты, шеф прицокивает   языком,   начиная   ерзать   в   своем   троноподобном

кресле. Он не верит   в   мою   скрупулезность.   Бесконечная   вереница   нулей

приводит его в ярость. Мой шеф - и в ярости! Вообразите себе эту   картинку

и вы поймете мой восторг!.. Впрочем, я, кажется, отвлекся.

     Итак, в 6-00 я покинул здание информатория и оказался   на   остывающей

после жаркого дня улице. Рассерженно   шипел   перегретый   мозг,   внутренний

голос, к которому я тщетно взывал, позорно помалкивал. К слову сказать,   я

перечитал массу детективной литературы. Несколько тонн - наверняка. Однако

для меня по-прежнему загадка - каким образом   распутывали   свои   дела   все

знаменитые сыщики. Во всяком случае - подавляющее   их   большинство.   Треть

книги они ухмыляются и костерят тупоголовое начальство, еще треть   -   пьют

виски и дерутся с кем ни попадя, однако в конце последней трети все   вдруг

раскручивается само собой и шальная волна выбрасывает ухмыляющихся пьянчуг

к переполненному пальбой финишу. Все главные противники словно по   сигналу

вылезают из своих берлог, и единственное, что требуется от   нашего   героя,

это с должной скоростью и   в   должном   направлении   поливать   пространство

смертоносным свинцом. Далее наступает блаженная тишина, приводящая за руку

благодарную красотку, которая тут же бросается нашему герою в объятия. Вот

такие вот пироги - без малейшего намека на   какой-либо   анализ,   мысленное

напряжение и психическую усталость. И, сказать по правде, несмотря на   все

мои потуги,   логика   этих   суперменов   по   сию   пору   остается   вне   моего

понимания, а их стремительность мне попросту   не   по   зубам.   То   есть,   я

мечтал бы работать подобным образом, но заранее знаю, что   ничего   путного

из этого не выйдет, и потому действую по собственному рецепту. А именно   -

пихаю и пихаю в себя все без разбора,   читаю,   расспрашиваю   и   запоминаю.

Меня интересует все, мало-мальски касающееся дела. Это длится до тех   пор,

пока   не   наступает   момент,   когда   я   чувствую,   что   еще   немного   -   и

проглоченное разорвет меня на части. И тогда я останавливаюсь,   замирая   в

ожидании. Всякой пище требуется время для добротного усвоения.   Главное   -

чтобы   среди   проглоченного    не    оказалось    откровенной    отравы.    Чем

доброкачественнее информация, тем быстрее можно ожидать результата. И чудо

свершается! В конце   концов   просыпается   то,   что   я   называю   внутренним

голосом. Этот самый голос и выдает мне пару-тройку неплохих идеек. Вот,   в

сущности, и все - куцая методика, описывать которую не возьмется   ни   один

из литераторов. Потому что - утомительно, тоскливо и,   кстати   говоря,   не

столь уж и эффективно...

     Сунув в зубы сигару, я побрел вниз по улице. По дороге забрел в   кафе

и попросил порцию виски. На меня взглянули, как на сумасшедшего.   Тогда   я

нахмурился и потребовал бифштекс с кровью.   Добрые   толстяки   в   фартуках,

обслуживающие заведение, жалобно заморгали. Они не могли понять   меня.   Не

не хотели, а не могли. Мне стало грустно. Конечно, эти буфетчики не прочли

за жизнь ни одного стоящего детектива. Достань я свой маузер, они и   тогда

бы ничего не   поняли.   Прелести   минувших   реалий   безвозвратно   отошли   в

прошлое. Я мог любоваться ими   только   мысленно   и   издалека.   Эх,   буйное

времечко, отчего же и в каком таком месте мы с тобой разбежались? Где   тот

проказливый полустанок, что рассылает людей по столетиям и эпохам?..

     Сжалившись, я произнес слово "сок", и толстяки в фартуках обрадованно

засуетились. Мне принесли шесть или семь стаканов,   в   каждом   из   которых

плескалось что-то свое, отличное от содержимого соседей. Может   быть,   эти

доброхоты полагали, что я стану копаться и выбирать, но они   ошиблись.   Ей

богу, им стоило прочитать   хотя   бы   Дойля   или   По.   Я   махом   выдул   все

принесенное и с заметно округлившимся животом вышел на улицу.

     Усевшись   на   первую   подвернувшуюся   скамеечку   и   прислушиваясь    к

бульканью в желудке, я попытался еще раз проанализировать ситуацию.   Итак,

что я знал и что давали мне мои знания? А знал я, что все   восемь   случаев

произошли в городе Знойном или поблизости от   него.   Что   начались   они   в

разное время с разрывом от двух недель до двух   дней   без   всякой   видимой

связи.   Что   только   один   из   потерпевших   перепугался    всерьез,    решив

обратиться в отдел расследований. Требовалось выяснить, кто за   этим   всем

стоял и для каких таких целей все это затевалось. А может,   в   самом   деле

какие-нибудь   инопланетяне   из   соседней   галактики?   Или   все-таки   шайка

завистников?..

     Выпитое позывало встать и отправиться на поиски укромного уголка,   но

я мужественно продолжал сидеть. В   голове   царила   форменная   несусветица.

Одни мысли вытеснялись другими, а внутренний голос по-прежнему предпочитал

помалкивать. Вместо него в мозгу   похрюкивали   фанфары   и   злорадно   бухал

ударник. Свирепо посмотрев в сторону кафе, за широкими   стеклами   которого

сновали пухлолицые официанты, я грузно поднялся.

     Что ж... Значит, первым быть Ажахяну с его безумными симфониями.

     Билета на симфонический концерт я не достал.   Поскольку   Ажахян   слыл

гением, зал оказался набит битком. Кроме того, концерт давно   начался.   Но

нам ли, олененогим, смущаться столь вздорным препятствием!..

     Не хуже заправского ниньдзя я вскарабкался   по   фигурной   лепнине   на

второй   этаж   и,   ступая   по   широкому   карнизу,   очень   скоро    обнаружил

незапертое окно. Уже в коридоре, прижавшись к стене,   проверил   на   всякий

случай обойму пистолета, помешкав, двинулся в сторону   знакомого   скрежета

фанфар. Судя по всему Ажахян обожал фанфары.   Без   них   свои   симфонии   он

просто не мыслил.

     Я успел вовремя. Стоило мне войти в зал, как   грянули   заключительные

аккорды, рояль зарыдал, выдавая прощальную руладу и ряды справа и слева от

меня стали подниматься, молотя   изо   всех   сил   в   ладоши.   Я   ошеломленно

завертел головой. Фаны были еще те. Во всяком случае визжать и хлопать они

умели.   От   истерических   "брависимо"   хотелось   зажать   уши.    Размахивая

букетами, как пращами, самые нетерпеливые из зрителей   уже   пробирались   к

сцене. Ей-ей, какой-то массовый психоз!

     Неожиданно   я   сообразил   главное.   Если   Ажахян   снова   в   ударе    и

преспокойно играет, то при чем здесь я, мой шеф и   все   наше   многотрудное

следствие? Ведь мы-то полагали, что дарование свое   он   утерял,   а,   стало

быть, каким образом происходит то, что происходит?..

     Я   протиснулся   чуть   вперед   и   приподнялся   на   цыпочках.   Шумливые

обстоятельства не очень способствовали аналитическому процессу. Кроме того

я заметил, что плотный человечек, оставив рояль и оркестрик на растерзание

поклонников и поклонниц, осторожно пятится со сцены. Он   явно   намеревался

удрать, и это мне не понравилось. Размышлять было некогда. Взрезав   плечом

толпу,   я   устремился   за   композитором.   Теперь   он   уже   не   пятился,   а

откровенно бежал.   Несчастный!   Он   знать   не   знал,   с   кем   имеет   дело.

Возможно, я слабо разбираюсь в музыке и ничегошеньки не смыслю в живописи,

но   бегал   я   превосходно.   И   даже   шесть   стаканов   выпитого    сока    не

представляли серьезной   помехи.   В   несколько   прыжков   обставив   наиболее

прытких из конкурентов, я помчался за жертвой   скачками   гепарда.   Он   уже

вырвался в фойе и с нотами под мышкой семенил впереди. Я   понял,   куда   он

стремится, и поднажал. Дверце   суждено   было   захлопнуться   перед   лавиной

приближающихся букетов, но в кабинке репликатора мы оказались с   маленьким

гением одновременно. Обнаружив меня за своей спиной, композитор задохнулся

от возмущения.

     - Ну, знаете! Это уже слишком!..

     Жестом достойным английского лорда я продемонстрировал ему свой жетон

и торопливо произнес:

     - Сожалею, мсье композитор, но дело коснулось множества судеб. Именно

поэтому мы осмелились обратиться к вам. Вы ведь тоже одна из жертв...

     - Жертв? - он нахмурился.- Что вы имеете в виду?

     - Да, я не оговорился. Именно жертв. Ради них я и   решился   на   столь

бесцеремонную попытку завязать беседу. Если можно, скажите, не происходило

ли с вашим дарованием каких-либо странных перемен? Я имею в виду последние

недели.

     -   Ага,   вон,   значит,   откуда   ветер   дует,-   композитор    продолжал

хмуриться, но голос его звучал уже   более   миролюбиво.-   Вообще-то   обычно

меня называют маэстро, так что если вас не затруднит...

     - Разумеется, маэстро! Тысяча извинений! -   мысленно   я   чертыхнулся.

Снова начинались причуды, а с ними и мои муки.

     - Стало быть, вы из отдела расследований?

     - Вы проницательны!

     - Да, но каким образом вы узнали?.. Хотя верно. Для   вас   это   должно

было быть, не слишком трудно. Но... Хорошо... Так...- Он о   чем-то   думал,

размеренно кивая своим мыслям.- Что ж, короткий разговор не отнимет у   нас

слишком много времени.

     - Короткий - нет,- я добродушно   развел   руками.-   Тут   вы   абсолютно

правы. Две минуты - не два часа. Все, что нам потребуется,   это   сердечная

беседа, обмен до предела сжатыми лаконизмами. Признаюсь, маэстро,   на   ваш

концерт мне пришлось пробираться в окно. Билеты невозможно   было   достать.

Жуткий аншлаг!   И   потом   эти   ваши   фанфары   -   это   что-то   неописуемое!

Признаться, я понимаю людей, которые гнались за вами...

     Продолжая молоть подобную чушь, я бегло набрал на пульте   код   первой

попавшейся гостиницы. В самом деле,- не   разговаривать   же   нам   в   тесной

кабинке! Уже минуты через три-четыре мы сидели   в   просторном   зале   среди

пальм и кактусов, облепленных живыми скорпионами. Вероятно, нас занесло   в

Антарктиду. Только там без ума от всей этой колюче-ядовитой экзотики.

     - Не ожидал такого переполоха, честно сказать, не ожидал...   Конечно,

лестно, но с другой   стороны   -   случай   вполне   объяснимый.   Обыкновенный

упадок сил. У меня, знаете ли, это бывает.

     - Вот как! Значит, подобное с вами происходит не впервые?

     Он быстро взглянул на меня и задумался. Я с облегчением перевел   дух.

Его реакции приближались к чисто человеческим.   Во   всяком   случае   с   ним

можно   было   беседовать   на   нормальном   языке,   что   уже   само   по    себе

обнадеживало.

     - А знаете, пожалуй, вы правы,- глубокомысленно изрек он.- В этот раз

все действительно обстояло несколько не   так.   Я   бы   сказал:   значительно

хуже.

     - Но началось это сразу по приезду в Знойный, ведь так?

     - Кажется, так. То есть,   это   не   первый   мой   визит   в   Знойный.   Я

выступал здесь и раньше, но тот концерт... Понимаете, я вышел   к   роялю   и

вдруг с ужасом понял, что не умею играть. Совсем! А ноты...   Я   смотрел   в

них и чувствовал себя годовалым ребенком. Вы не поверите, но я   чуть   было

не шлепнулся в обморок. Представляете? В зале тысячи зрителей, оркестранты

готовы и ждут сигнала, а я...

     - А вы, если можно так выразиться, не совсем в ударе.

     - Да нет. Пожалуй, что хуже. Когда нет настроения играть - это   одно,

а то что я испытал в те минуты... Впрочем, вам этого не понять.

     - Почему же? - я чуточку обиделся.- Что ж тут непонятного? Творческая

анемия, провал в памяти и как следствие -   эмоциональный   шок.   Интереснее

другое, маэстро, когда все снова вернулось к вам. Или вы этого не помните?

     - Отчего же.. Недели две тому назад. Я как раз переехал   в   Царицын,-

там у меня знакомый врач. Мы провели сеанс медиосна, и через пару часов   я

уже работал за роялем.

     "Чушь!" - мысленно сформулировал я.- "Медиосон еще никому   и   никогда

не помогал..." Скосив взгляд в сторону скорпионов, я   обнаружил,   что   они

явно заинтересовались нашей   беседой.   Привстав   на   своих   многочисленных

ножках, они глазели в нашу сторону и что-то явно про себя   прикидывали.   Я

удивленно   шевельнул   бровью.    "Нет,    братцы-отравители,    так    мы    не

договаривались!.." На всякий пожарный я окинул внимательным взором   диван,

на   котором   мы   сидели,   и   пушистый   ковер    на    полу.    Ни    один    из

насекомых-диверсантов в поле зрения мое не угодил.

     - Значит, я так понимаю: теперь у вас все в порядке?

     - В полном! Играю лучше прежнего. И   даже   затрудняюсь   предположить,

что же все-таки произошло в тот раз.

     - Скажите... А может, вы кому-то крепко   насолили?   -   я   с   надеждой

прищурился.- Ну, вы понимаете меня - какие-нибудь конкуренты,   завистники?

Или брат вашей невесты публично поклялся отомстить вам за поруганную честь

сестры...

     - Что? - от изумления   он   даже   подпрыгнул   на   диване.-   Брат   моей

невесты? О ком это вы?

     - Вот и мне бы хотелось   это   выяснить.   В   конце   концов   вам   могли

чего-нибудь подсыпать в питье.

     - Какое питье?

     - Ну, например, виски. Двойное и с содовой. Или коктейль...

     Он неожиданно хрюкнул и   залился   щебечущим   смехом.   Версия   моя   не

прошла, это было   ясно.   Я   глядел   на   него   с   нескрываемой   досадой,   и

отчего-то мне казалось, что я снова слышу звучание   фанфар.   Скорпионы   на

кактусах обеспокоенно зашевелились и неуверенно двинулись к   нам.   Скрежет

фанфар был ими воспринят, как вызов. Отсмеявшись, композитор ткнул в   меня

пухлым пальцем.

     - А вы, я вижу, любите детективы! -   он   улыбался.-   И   не   пытайтесь

отпираться!

     - Что ж, люблю,- честно подтвердил я.

     - Правильно,- он радостно закивал.- Иначе   ни   за   что   не   стали   бы

говорить об отравителях и конкурентах. Очнитесь, молодой человек! На дворе

двадцать первый век, не за горами двадцать   второй.   Какие   в   наше   время

завистники?

     - Но что-то ведь с вами стряслось! - упрямо пробурчал я.

     Композитор озадаченно заморгал. Зажмурившись, вдруг   выбросил   вперед

руки и с немыслимой скоростью пробежался пальцами по невидимым клавишам. Я

невольно залюбовался. Это показалось мне интереснее   его   симфоний.   Вихрь

точных   беззвучных   ударов...   Успокоенно   распахнув   глаза,   он   виновато

улыбнулся.

     - Извините. После того   случая   иной   раз   накатывает.   Кажется,   что

вот-вот все повторится.

     -   Понимаю,-   я,   нахмурившись,   уставился    на    распахнутую    дверь

репликационной кабины. Мысль не успевала за подсознанием, мчась по темному

извилистому тоннелю интуиции. Кажется, ожил мой внутренний голос. Я не был

еще уверен,- свет маячил далеко впереди. Бутылка, яйцо, горсть скорлупы...

     - Скажите, вы всегда пользуетесь репликаторами?

     - То есть? - он даже удивился.- А   чем   еще   прикажете   пользоваться?

Сегодня у меня Знойный, завтра   Свердловск,   Мадрид,   Вашингтон...   Не   по

железной же дороге мне кататься!

     - Но есть еще флаеры.

     - Благодарю покорно! Все эти взлеты, падения,   посадки,   может   быть,

подходят более юным дарованиям, но только не мне.

     - Значит и в Знойный, и в Царицын вы   перемещались   одним   и   тем   же

способом? - я уже поднимался.

     - Разумеется!

     Склонившись над толстеньким композитором,   я   с   чувством   пожал   ему

руку.

     - Кажется, вы действительно мне помогли!

     Он проводил меня до кабины непонимающим взглядом. Прежде чем   шагнуть

в репликатор, я сердечно улыбнулся сочинителю симфоний.

     - Помните, я сказал, что ваши фанфары - это   нечто   неописуемое?   Так

вот - знайте, я сказал вам правду!

     - Спасибо,- он просиял.- Удивительно, что вам с вашей профессией   это

настолько понравилось...

     - Не думайте о нас плохо! Сыщики тоже люди,- я проследил за маневрами

скорпионов.- Кстати, не задерживайтесь здесь. Похоже, эти   таракашки   тоже

питают к вам симпатию.

     Репликация!..

     Слово сияло и переливалось в моем мозгу всеми   цветами   радуги.   Вот,

что   заставляет   яйцо   выскакивать   из   бутылки!   Содержимое    пропадает,-

остается скорлупа, блеклая оболочка...

     Одно было непонятно.   Неужели   шеф   догадывался   обо   всем   с   самого

начала? Хорош же он гусь после этого! Да и   я   хорош!   Конкуренты,   химия,

отравители... Да чтоб все это было, нужно лет этак на сто, а то   и   поболе

вернуться в прошлое. Сегодняшний криминал в дефиците, и   мы   ревниво   рвем

его на части, не взирая на то, что в основном он глуп, безобиден и скучен.

Кто-то за чем-то не   уследил,   где-то   над   кем-то   подшутили   -   и   шутка

оказалась неудачной... Тем не менее это являлось нашим хлебом, и чья в том

вина,   что   из-за   отсутствия   серьезных   дел   мы   порядком   поглупели    и

обленились? Ажахян был прав на все сто, утверждая, что мы любим детективы.

А что нам еще любить? Это   наш   главный   и   по   сути   единственный   способ

накопления следственно-криминальных знаний - опыт,   без   которого   никуда.

Что тут еще можно сказать? Увы, и трижды увы...

     Только   что   я   расстрелял   все   до   последнего   патрона   в   какой-то

безобидный пень. От волнения не попал ни разу. Вот что значит -   нервишки!

А спустя пару минут, я уже мчался   в   сторону   диспетчерской,   находясь   в

полной уверенности, что наконец-то ухватился за нить, ведущую   к   разгадке

всех восьми обезличиваний. Полчаса назад с помощью   всемогущего   жетона   я

повторно вклинился в тайну личности, разузнав все последние новости   наших

пациентов. Выяснилась прелюбопытнейшая картинка. Так или иначе   семеро   из

потерпевших   покинули   пределы    Знойного,    воспользовавшись    городскими

репликаторами. И семеро из восьмерых пребывали в   добром   здравии,   вернув

утерянные способности. Утерянные или   украденные...   В   Знойном   оставался

лишь мой знакомый художник, терпеливо   выводящий   на   ватмане   каракули   и

радующийся своему новому жанру, как ребенок. Скатиться из традиционалистов

в аляповатый авангард - то же для   кого-то   счастье.   Так   или   иначе,   но

изостудии   он   не   покидал   и   выезжать   за   пределы   города,   похоже,   не

собирался.

     Репликатор... Эту штуку я знал с самого детства. Знал и   пользовался,

совершенно не замечая ее, привыкнув, как привыкают к зубным щеткам, ложкам

и вилкам. Это стало такой же повседневностью, как солнце и ветер на улице,

как потолок в комнате. Да и никто уже, собственно, не задумывался, что   же

происходит в маленькой кабинке после нажатия набора кнопок. Чего   проще   -

набрать кодовую комбинацию - и уже   через   секунду   разглядывать   пейзажи,

которые ту же секунду назад были отдаленны   от   вас   на   тысячи   и   тысячи

километров. Рим, Шанхай, Киев, Токио - все было рядышком, под рукой.   Дети

могли играть в пятнашки, запросто бегая по всему миру. Так они зачастую   и

делали. Но телевидением можно пользоваться   и   при   этом   ничегошеньки   не

знать ни о радиоволнах, ни о   строчной   развертке.   То   же   наблюдалось   и

здесь. Бородатой идее репликатора перевалило за   седьмой   десяток,   однако

суть ее укладывалась в голове десятком довольно общих фраз. Особый эхограф

прощупывал и просвечивал клиента с нескольких   позиций,   дробя   на   атомы,

выдавая объемную матрицу и зашифровывая полученную информацию   в   довольно

пространный код. По нажатию адресной клавиатуры код посылался   в   конечный

пункт прибытия. Дематериализация и материализация. Кажется, энергии на это

расходовалось смехотворно мало. Человек сам превращался   в   овеществленную

энергию, скользя световым сгустком по стекловолокну, не испытывая при этом

ни малейшего неудобства. Кроме того, благодаря   репликации,   человек   стал

наконец-то доживать   до   положенных   ему   природой   лет.   На   определенных

жизненных этапах   посредством   той   же   репликационной   аппаратуры   полный

биокод личности высылался для перезаписи в местные архивы, где и   хранился

сколь угодно долго. Таким образом у нас у всех всегда оставалась про запас

свеженькая копия, оставался резерв времени для предотвращения   болезней   и

трагических случайностей. Вот, пожалуй, и все, чем мог я   похвастаться   на

сегодняшний день. Репликационные процессы охватывали высшие разделы физики

и биофизики,- я же был обычным детективом.

     Устроившись в жестковатом,   не   располагающим   к   длительным   беседам

кресле, я улыбнулся главному диспетчеру. Впрочем, мне тут   же   подумалось,

что одной улыбки тут явно недостаточно, и я помахал перед носом начальника

дерзко сияющим жетоном.

     - Расслабьтесь и не пугайтесь раньше времени.   Я   хочу   всего-навсего

поговорить. И ради бога не вздумайте рухнуть в обморок. У вас   тут   кругом

мрамор.

     - При чем тут мрамор?

     - При том, что твердо,- я многозначительно   подмигнул   диспетчеру,   и

это ему явно не понравилось. Судя по   всему,   не   понравилась   ему   и   моя

вступительная речь. Вероятно, потому,   что   он   был   главным   диспетчером.

Слово "главный" портит, как и слово "умный". Называть себя   тем   и   другим

попросту опасно. Уверен, что какого-нибудь неглавного   здешнего   труженика

уже через пяток-другой минут я бы с фамильярностью   похлопывал   по   плечу,

попивая на брудершафт чай с лимоном и обходясь без отчества или   словесных

пристежок вроде "мистера"   или   "сэра".   С   главными   же   всегда   сложнее.

Положение усугублялось тем, что главный диспетчер фактически являлся   моим

ровесником. Если он и был старше меня, то месяца на полтора-два не больше.

Вдобавок ко всему он даже и внешне   немного   походил   на   меня,   отличаясь

разве что большей серьезностью и начальственно-снисходительными   манерами.

Такой вальяжной неторопливости надо было специально где-то учиться. В моей

же биографии подобные колледжи отсутствовали. Словом,   за   столом   сошлись

два   своеобразных   антипода.   Как   между   двумя   разнополярно   заряженными

пластинами воздух между нами потрескивал от   электрической   напряженности.

Но внешне мы сохраняли спокойствие и даже способны были улыбаться.

     - Что ж... Не буду ходить вокруг   да   около,   тем   более   что   насчет

обморока я вас уже предупредил,- я поиграл бровями. Мне   казалось,   что   у

меня это выходит красиво и загадочно.- Так вот, у нас есть   все   основания

предполагать серьезнейший сбой в   работе   репликаторов   Знойного.   Что   вы

можете сказать на это?

     - Молодой человек,- сомнительную разницу в   возрасте   этот   вальяжный

тип, по всей видимости, счел вполне достаточной для подобного   обращения.-

Мне даже не хочется изображать удивление.   Очевидно   вы   плохо   знакомы   с

процессами   теледублирования.   Ответственно   заявляю,   что   на   Земле    не

найдется другой такой системы, где   сосредоточилось   бы   такое   количество

тестирующих программ. Создатели сознательно пошли   на   усложнение   во   имя

безопасности. И конечно же, случись что, мы узнали бы об этом первые.

     - Вот незадача,- пробормотал я,- а узнали вторыми. Как же быть?

     - По-видимому, источники, из которых   вы   почерпнули   свои   сведения,

недостоверны. Могу вам только посочувствовать.

     - Спасибо,- я   кивнул.-   И   что   же,   у   вас   ни   разу   еще   не   было

прецедента?

     - Почему же, дважды,- каменные черточки лица моего собеседника ничуть

не смягчились.- Но это за семьдесят с лишним лет! И   в   том,   и   в   другом

случае   система   вовремя   заблокировалась.   Кстати    сказать,    оба    раза

происходил обрыв световых волноводов. Но ничего   страшного   не   произошло.

Информация была многократно зарезервирована, и адресат оказался   чуть-чуть

в ином месте и с некоторой вполне объяснимой задержкой.   Только   и   всего.

Повторяю: это сверхнадежнейшая система, и мы стараемся предусмотреть   все.

Не забывайте, мы имеем дело с живыми людьми.

     - Вот именно! - подчеркнул я.- Не с мебелью и не тарой для   перевозки

овощей.

     - То есть? - он нахмурился.

     - То есть... Я хочу сказать, что не верю в сверхнадежнейшие   системы.

Таковых попросту не существует в природе.

     Развязным   движением   я   взял   со   стола   деревянное   пресс-папье,   с

любопытством покрутил перед глазами. Мне   удивительно   хотелось   поставить

этого типчика на место, а кроме того - штучка действительно была забавной.

Дерево,   раритет   боевых   эпох.   В   книгах   подобными    пресс-папье    иные

взбалмошные субъекты колотили по головам своих недругов.   Я   прикинул   вес

канцелярского старичка   и   в   некотором   недоумении   возвратил   владельцу.

Раскатать им по столу муху было вполне возможно, но оглушить какого-нибудь

злодея - навряд ли.

     - Вырежьте здесь восемь меток. На память. Перочинный ножик я могу вам

одолжить.

     - Не понимаю вас,- он поправил на шее галстук и ладонью нервно провел

по безукоризненно уложенным волосам.

     - Да не волнуйтесь вы так. Было бы с чего. Вы ведь   совершенно   точно

высказались насчет живых людей, но все же - кое-что имею вам возразить.

     - Что-что вы имеете?

     Игнорируя его ернические интонации, я   выставил   пятерню   и   еще   три

пальца.

     - Пока их только восемь. Четыре плюс   четыре   и   девять   минус   один.

Может быть, не очень убедительно, потому как почти в миллиард   раз   меньше

населения Земли. И все же это аргумент. И боюсь, он запросто перевесит всю

вашу убежденность.

     Я таки допек главного диспетчера.   Мне   пришлось   вскочить,   иначе   я

просто не успел бы его подхватить. Этот упрямец оказался туговат   на   ухо.

Он не внял моему совету насчет обморока,   и,   особенно   не   церемонясь,   я

привалил его к спинке кресла и вылил на   его   прическу   половину   воды   из

графина. Оплеухи и нашатырь не понадобились. Захлопав глазами, он   пошарил

руками по груди и беспомощно произнес:

     - Вода?..

     Я хотел сказать "компот", но он бы наверняка не понял меня.   Юмору   я

предпочел правду:

     - Она самая,   дружище,-   я   подмигнул   лежащему.-   Вы   чуть   было   не

утонули, но, к счастью, поблизости оказался я. А вот и медаль за   спасение

утопающих,- я снова показал ему жетон. Ему   пришлось   вспомнить   все.   Вид

жетона порой действует отрезвляюще. Предусмотрительно я пощупал чиновничью

кисть. Она была теплой, как и положено, пульс не вызывал нареканий. Сердце

главного администратора не собиралось отлынивать от работы.

     - Одна маленькая просьба:   во   время   нашей   работы   воздержитесь   от

повторных обмороков. Воды в графине было ровно на один раз.

     Он   пообещал.   А   через   пять   минут   мы   уже   погружались   в   рутину

диспетчерской деятельности. Для начала   мне   терпеливо   объяснили   принцип

репликации, которого я снова   не   понял.   Затем   познакомили   с   основными

зонами Знойного, с сетью репликационных кабин   и   электронным   управлением

всем этим хозяйством. Я гуттаперчиво кивал, мотая на   ус   и   по   мере   сил

пытаясь просеивать информацию сквозь ветхое ситечко своего разума.   Толик,

так звали диспетчера, отныне не скрывал ничего.   Он   явно   преобразился   к

лучшему, и даже его всклоченные, непросохшие волосы вызывали во мне   самый

теплый отклик. В разгар нашей лекции в кабинет   сунулся   было   старичок   с

бородой и дипломатом, но Толик немедленно назвал его "молодым человеком" и

вполне интеллигентно выпроводил за дверь. Стоило ему вернуться ко   мне,   и

тон его чудесным образом изменился. Людям нельзя быть главными - вот что я

уяснил в процессе этой беседы. Уже хотя бы потому, что это   неестественно,

а неестественно потому,   что   это   неправда.   Главных   нет,   так   как   нет

неглавных. Все люди - братья. Чуть реже - сестры. И   можно   делить   их   по

таланту, по уму, по энергетике, но о   главенстве   лучше   забыть   с   самого

начала. В качестве "брата", на мой взгляд, Толик несомненно выигрывал.   Он

был бледен,   мягок   и   разговорчив.   Мои   вопросы   заставляли   его   вполне

по-человечески хмуриться, а шутки   вызывали   задорный   смех.   В   общем   на

господина    Павлова,    здешнего    уникума    и    акселерата,     работающего

непосредственно с программами декодера, мы вышли в   каких-нибудь   полчаса.

Толик не был твердым орешком. Он тоже   любил   искусство   и   людей.   Первая

трещина решила все, и сейчас   я   лишь   по   крупинкам   отколупывал   частицы

диспетчерской   правды.   Чтобы   лучше   переварить   ее,   пришлось    включить

вентилятор. Правда была сурова и абсолютно неженственна...

     Еще лет десять назад наш нежно любимый Толик был   школьным   приятелем

Павлова. Не то чтобы они дружили, но и особой неприязни друг   к   другу   не

испытывали.   Уже   тогда   этот   самый   Павлов   подавал    надежды,    поражая

преподавателей удивительно емкой памятью.   Как   объяснил   Толик,   истинный

программист   обязан   быть   талантливым   и   памятливым.   И   то    и    другое

наличествовало у Павлова в избытке. Юный же Толик, не имел ни первого,   ни

второго. Он располагал талантами в   иной   области   -   он   был   деятелен   и

тщеславен.   Благодаря   этим   качествам   он   и   сумел    стать    Главным    в

каких-нибудь три-четыре   года,   а,   возвысившись,   немедленно   вспомнил   о

Павлове. В принципе   он   рассуждал   верно.   Смесь   из   памяти,   таланта   и

тщеславия - штука гремучая. Объединившись, юные   ученые   не   стали   терять

время. Не   мелочась,   они   взялись   за   истинно   глобальную   тему   -   тему

дешифрирования биокода. Павлов верил в свою звезду, Толик верил в Павлова.

Вот почему, будучи главным диспетчером Знойного, он   допустил   приятеля   в

святая святых - в   здание   центрального   декодера   города.   Они   старались

действовать осторожно и если бы могли предвидеть, что эксперимент приведет

к     подобным     результатам,     разумеется,     прекратили     бы     работы

незамедлительно...

     - Минуточку! - я поднял руку,   как   ученик   на   уроке.-   Маленький   и

безобидный вопрос. Вы упомянули о   дешифрировании   человеческого   биокода,

верно?   Но   репликационные   системы   действуют    повсеместно    уже    более

семидесяти лет. Я-то считал, что белых пятен здесь давно не осталось.

     - Боюсь, вы не   до   конца   себе   представляете,   что   такое   биокод,-

диспетчер грустно улыбнулся. Протянув   руку,   поиграл   на   пульте   тонкими

пальцами. По экрану настольного дисплея побежали колонки цифр и символов.

     - Что это?

     -    То    самое,    что    называют     биокодом.     Я     только     хотел

продемонстрировать... Дело в том, что не все, чем пользуется человечество,

понятно и объяснимо. Мы сеем хлеб веками, но не ведаем как он   растет.   Мы

до сих пор ломаем головы   над   трением   скольжения,   над   организационными

ухищрениями   пчел   или   муравьев.    Мы    вторглись    в    мир    хромосомной

наследственности, но по-прежнему уподобляемся слону, танцующему в посудной

лавке. С каждым новым шагом   науки   мир   предстает   все   более   сложным   и

запутанным. Все наши победы - это только многоточия в конце предложений. И

книгу жизни мы только начали перелистывать. Тем не менее это не повод   для

отчаяния, и незнание отнюдь не   мешает   нам   выпекать   хлеб   и   летать   на

самолетах. То же самое и с репликаторами. Мы открыли явление   и   заставили

его служить себе, но оно так и осталось для нас загадкой. Это что-то вроде

информационного    тупика.    Имеющейся    теоретической    базы    пока    явно

недостаточно, чтобы двигаться дальше. Так как, погружаясь   в   глубины,   мы

попросту теряем из виду общую картину. Согласитесь,   считать   до   миллиона

единичками - занятие не самое разумное.   Куда   проще   умножить   тысячу   на

тысячу. Но,   увы,   тысячными   порядками   мы   пока   не   располагаем,   да   и

умножать, по правде сказать, тоже не умеем.

     -   По-моему,   вы   чересчур   принизили   человечество,-   усомнился   я.-

Послушать вас,- мир - заковырист и недоступен.

     - Так оно и есть,- Толик погасил экран и дважды энергично дернул себя

за нос. Ему, вероятно, хотелось чихнуть, но он сдерживался. Уж не   простыл

ли он от моей воды?

     - Нам не следует обманываться насчет своих возможностей,- он печально

сморгнул.- Мы расковыряли ранку на теле   Вселенной   и,   увидев   вытекающую

кровь, решили, что знаем все обо всем. А это далеко не так.   Мы   не   знаем

ничего даже о простейших формах жизни.   Разрежьте   обыкновенную   гидру   на

триста частей, и из каждой   вырастет   взрослая   особь.   Крохотный   кусочек

плоти   содержит   в   себе   полную   информацию   о   целостной    биологической

структуре. Память на клеточном уровне - это   нечто   такое,   что   нам   пока

недоступно.   И   репликационное    зондирование    -    это,    грубо    говоря,

человеческий снимок в фас, в профиль и в глубину. От   макушки   и   до   пят.

Сложнейшая   информационная   последовательность,   которой    мы    пользуемся

совершенно вслепую.

     - Вы меня даже не огорошили,-   пробормотал   я,-   вы   меня   застрелили

наповал. Теперь в эти ваши кабины меня и калачом не заманишь.

     -   Нормальная   реакция,-   Толик   кивнул.-   Стоит   показать    человеку

пузырьки легких, и ему сразу становится трудно дышать.

     - Уже чувствую,- я сипло вздохнул.- Однако мы   отвлекаемся.   Вы   ведь

собирались рассказать об успехах вашего друга. Насколько   я   могу   судить,

кое-чего он добился. Не так ли?

     Диспетчер густо покраснел.

     - Вы имеете ввиду...- Он запнулся.-   Видите   ли,   в   подробности   вас

может посвятить только сам Павлов. Я знаю лишь то, что он пытался   разбить

код по качественным показателям. Уже само по себе это было бы   переворотом

в бионике. В подробности же он меня не посвящал. Все-таки по складу ума   я

больше администратор...

     - И это прекрасно! - перебил я его.- Не всем же,   черт   побери,   быть

гениями!

     - Да, конечно,- Толик еще более стушевался.-   Вы,   должно   быть,   уже

поняли, почему мы влезли в это дело. Главная беда   современных   институтов

заключается в том, что они не располагают таким статистическим материалом,

каким располагаем мы. Центральный декодер контролирует все   репликационные

системы Знойного. Если расширить основную программу и позволить   проводить

статистический анализ самой машине, результаты рано   или   поздно   дадут   о

себе знать.

     - О, да! Я не сомневаюсь!

     - Павлов уверял, что все совершенно безопасно. Да так оно и   было   до

недавнего времени. За несколько лет ни одного сбоя, ни одной жалобы.

     - И вы, конечно же, успокоились?

     -   Не   забывайте,   передоверяя   машине   основную   часть   анализа,   мы

руководствовались чисто этическими мотивами. Вы же   знаете,   вторгаться   в

тайну   личности   запрещено.   Другое   дело,   если   этим   будет    заниматься

электронный мозг. Анонимность таким образом полностью обеспечена.

     - Возможно, суд учтет этот нюанс.

     - Суд?..

     - Ну, это   еще   не   скоро,-   успокоил   я   Толика.-   А   пока   займемся

Павловым. Я еще не услышал от вас маленького пустяка: где мне этого   гения

найти? Или, может, вы его вызовете прямо сюда, в кабинет?

     - Но он... Он в отпуске,- диспетчер виновато захлопал ресницами.-   На

Сахалине. Уже второй месяц.

     - Второй месяц? - я внутренне поперхнулся. Великолепно! Замечательно!

И это на десерт столь плодотворного разговора.

     - Может вы что-нибудь путаете? - я сам не узнал своего голоса.

     - Да нет же. Я ведь администратор   и   просто   обязан   знать   о   таких

вещах...

     Это   походило   на   переброшенный    поперек    тротуара    трос.    Мысли

разогнавшимся стадом спотыкались о преграду и   валились   друг   на   дружку,

визжа, работая локтями и чертыхаясь. Если бы я грохнулся в этом   кабинете,

думаю,   Толик   с   удовольствием   воспользовался   бы   оставшейся   водой   из

графина. Но я не грохнулся. Черт его знает почему...

     Прошла ночь. Как и положено - черная, в   звездную   крапинку.   Спал   я

превосходнейшим образом, только   отчего-то   во   сне   мне   явился   знакомый

художник.   Дьявольски   хохоча.   он   взобрался   на    табурет    и    принялся

разбрасывать рисунки с плоскими рожицами. Я обратил внимание   на   то,   что

одна щека у него повязана платком. Флюс,- метко   определил   я.   И   тут   же

поежился от страшных подозрений. В прошлую встречу этого флюса у художника

не было. К чему такой маскарад?.. Художник тем временем разметал последние

из своих шедевров   и   дирижерским   взмахом   сорвал   повязку.   Я   удивленно

вскрикнул. Флюс был совершенно   ни   при   чем.   У   художника   отсутствовало

ухо!.. Господи, да не Ван Гог ли это?!..   Я   по-старушечьи   перекрестился.

Или   мой   знакомый   намеренно   пошел   на   операцию,   дабы   приблизиться   к

таинствам великого покойника?

     - Фигушки! - взревел живописец.- Не там ищите,   милостивый   государь!

Не там-с!..

     - Павлов? - упавшим голосом спросил я.- Это он сделал?

     Вместо ответа художник прорычал что-то неразборчивое и   погрозил   мне

пальцем.

     - Скажите только, он или не он?! - заорал я.

     Гордо и угрюмо   живописец   провалился   сквозь   пол,   даже   не   сделав

попытку спастись. Он   ушел   в   землю,   как   уходят   под   воду   несдавшиеся

корабли. А я, опустившись на четвереньки, превратился в поисковую   собачку

и немедленно бросился по следу Павлова. На   Сахалин.   Где-то   на   полпути,

вблизи Комсомольска-на-Амуре, я, должно быть, проснулся. Потом опять уснул

и снов больше   не   видел.   Амурские   волны   омыли   мой   бред   излечивающей

влагой...

     Это утро я собирался   дольше   обычного.   Черный   огромный   кольт   под

мышку, пару кинжалов за пояс и пластиковые нунчаки   за   спину.   В   коляску

мотоцикла я уложил капроновый альпинистский шнур, пакет со   взрывчаткой   и

несколько дымовых шашек. Наручники, инфракрасные очки и дубинка с   шипами,

как обычно, покоились в дорожном кейсе. Собственно говоря, для   того-то   и

понадобился мне мотоцикл. В кабину репликатора   все   это   добро   могло   не

поместиться. С десятой или двенадцатой попытки я завел   железного   монстра

и, обдавая улицы бензиновым перегаром, помчался к зданию,   где   размещался

центральный декодер. А минут через двадцать я   уже   подкатывал   к   искомой

цели.

     Это был старый крепкий особняк, украшенный   ангелочками   и   гипсовыми

колоннами.   Всего-навсего   три   этажа.   Я    с    сожалением    поглядел    на

альпинистский шнур и слез с мотоцикла. Похоже не придется   пользоваться   и

взрывчаткой. Дверь   оказалась   закрытой,   но   замок   был   чистой   фикцией.

Просунув в щель между косяком и дверью все   тот   же   всемогущий   жетон,   я

надавил плечом, и металлический язычок, крякнув, вышел из гнезда. Как я   и

думал никакой сигнализации здесь не наблюдалось. Скучное   дело!..   На   кой

черт, интересно, я прихватил с собой нунчаки?   Или   надеялся,   что   Павлов

притаился где-нибудь здесь - с ножом в   зубах   и   лассо   наготове?..   Нет,

все-таки я неисправимый романтик!

     Поднявшись по винтовой лестнице на второй этаж, я шагнул в прохладный

полумрак и включил все до единой люстры. Обожаю,   когда   много   света.   По

крайней мере теперь я   мог   воочию   убедиться,   что   прятаться   неведомому

злодею негде.

     Обойдя круглый, с высоким потолком зал, я потрогал на   всякий   случай

стены. Обычный звукоизолирующий пластик. Главный декодер   города   стоял   в

центре зала   и   мое   воображение   он   отнюдь   не   поражал.   Широкий   экран

монитора, подковообразная размером в два рояля стойка.   Здесь,   видимо,   и

химичил на протяжении последних   лет   наш   непризнанный   гений.   Я   шагнул

вперед и оказался внутри этой   подковы.   Пестрая   панель   вызвала   у   меня

некоторую неуверенность. Она была усеяна   перемигивающимися   индикаторами,

как сливовый пирог мухами. Господи, что же я буду с ней делать!..   Но   все

решилось   само   собой.   Усевшись   за   цветастый   пульт,   я   с   облегчением

рассмотрел клавиши тройного алфавита. Это меня взбодрило. Уж с чем-чем,   а

с родным алфавитом я был знаком! Все-таки не латынь и не иероглифы. Машина

наверняка реагировала на устную речь, но сболтнуть я мог что   угодно.   Мне

казалось, что легче беседовать письменно.

     Собравшись с духом, я включил монитор и скрюченным пальцем я отбил на

экране первый вопрос:

     - Как работается, дорогуша?

     Она отозвалась мгновенно. Увы, старые   времена,   когда   нестандартные

вопросы загоняли электронику в тупик, бесследно миновали.

     - ЧУДЕСНО, СТАРИЧОК! А ТЕБЕ?

     Подумав, я рассудил, что отвечать   на   подобное   не   стоит,   и   снова

отстучал:

     - Догадываешься, кто я такой?

     Машина и на этот раз не растерялась.

     - ВЕРОЯТНО, ВЗЛОМЩИК.

     Фыркнув, я вывел длинную фразу:

     - Ошибаешься! Я тот, кто узнал о ваших проделках. А теперь вот   зашел

потолковать с тобой по душам, дорогуша!

     Так как машина озадаченно молчала, я продолжал атаку.

     - Ты ведь производила выборки из биокодов людей? Я прав?

     Вокруг меня началось суетливое мерцание. Все эти бесчисленные   глазки

и светодиоды   словно   совещались   между   собой.   Может   быть,   электронное

чудо-юдо пыталось заблокироваться, но вряд ли такое было возможно, и через

некоторое время ей все-таки пришлось ответить.

     - МЫ ПРОВОДИЛИ   РАБОТЫ   ПО   ДЕШИФРАЦИИ   ОТДЕЛЬНЫХ   БИОМАССИВОВ.   ПУТЬ

ДРОБЛЕНИЯ БИОКОДА НА СЛАГАЕМЫЕ   -   ОШИБОЧЕН,   РАЗУМНЕЕ   БРАТЬСЯ   ЗА   ЦЕЛЫЕ

СТРУКТОРЫ, ЧТО МЫ И ПОСТАРАЛИСЬ ОСУЩЕСТВИТЬ - И   НАДО   ЗАМЕТИТЬ   -   ВЕСЬМА

УСПЕШНО.

     Концовка меня обескуражила.

     - Что это значит - весьма успешно? - сердито спросил я.

     Машина послушно высветила на экране строки.

     -   В   РЕЗУЛЬТАТЕ    СЕРИЙНОГО    АНАЛИЗА    БЫЛА    ВЫЯВЛЕНА    СТРУКТУРА,

ПОДРАЗУМЕВАЮЩАЯ ТАЛАНТ ЧЕЛОВЕКА. ДЛЯ ПРАКТИЧЕСКОГО ПОДТВЕРЖДЕНИЯ   ГИПОТЕЗЫ

ПРИШЛОСЬ ИЗЪЯТЬ   ПОДОЗРЕВАЕМЫЕ   МАССИВЫ   У   НАИБОЛЕЕ   ПОДХОДЯЩИХ   ДОНОРОВ.

РАСШИРЕНИЕ   ПРОГРАММЫ    ПОЗВОЛИЛО    ПРОИЗВЕСТИ    ВЫБОРКУ.    НИ    ОДИН    ИЗ

ПРИНЦИПИАЛЬНЫХ ЗАПРЕТОВ ПРИ ЭТОМ НЕ БЫЛ НАРУШЕН.

     - Однако и апломб у вас, сударыня,- пробормотал я и отстучал:

      - А почему Павлову самому нельзя было   попробовать   себя   в   качестве

донора? Или сердце убрело в пятки?

     - ОН И СТАЛ   ПЕРВЫМ   ДОНОРОМ.   ПОСЛЕ   ЧЕГО   СРАЗУ   УЕХАЛ   ЗА   ПРЕДЕЛЫ

ЗНОЙНОГО.

     Я опешил. Павлов - первый донор?.. Вот   так   штука!   Тогда   объясните

мне,   пожалуйста,   чего   ради   он   укатил   на   Сахалин?    Испугался,    что

эксперимент выйдет из-под контроля? Едва ли... Все еще только   начиналось.

От теории они наконец-то перешли к практике. Кроме того в   случае   неудачи

он мог прервать работы в любой момент.   Но   он   стал   донором   и   уехал...

Склонившись над пультом, я бешено застучал по клавишам.

     - У Павлова тоже была изъята характерная структура, верно?

     - ДА.

     - И он до сих пор не получил ее обратно?

     - ДЛЯ ЭТОГО ЕМУ НЕОБХОДИМО ВОСПОЛЬЗОВАТЬСЯ РЕПЛИКАЦИОННЫМИ   СИСТЕМАМИ

ЗНОЙНОГО. ЗОНА МОЕГО КОНТРОЛЯ НЕ ПРЕВЫШАЕТ ПРЕДЕЛОВ ОБЛАСТИ.   В   НАСТОЯЩЕЕ

ВРЕМЯ ПАВЛОВ - ВНЕ МОЕЙ ДОСЯГАЕМОСТИ.

     Я уже лупил по клавишам, как заправская машинистка.

     - Сколько всего доноров прошло через твой эксперимент?

     - ВСЕГО ДЕВЯТЬ. НО У СЕМЕРЫХ ИЗ НИХ ИНФОРМАЦИОННАЯ МАТРИЦА   ПОЛНОСТЬЮ

ВОССТАНОВЛЕНА. ТАКИМ ОБРАЗОМ ОНИ ПЕРЕСТАЛИ ЯВЛЯТЬСЯ ДОНОРАМИ.

     Согласен!.. От волнения я успел вспотеть. Семеро остались при   своем,

а последние двое - это мой чокнутый художник и Павлов. Художник безвылазно

сидел в своей изостудии, а Павлов, забыв обо   всем   на   свете,   включая   и

эксперимент, любовался, должно быть, дальневосточной флорой.

     Я возбужденно потер виски. Все верно! Об эксперименте   Павлов   именно

ЗАБЫЛ! В этом и крылась разгадка его отсутствия... Что там говорил Толик о

его памяти? Дескать, уникальная   и   нечеловеческая?..   Вот   то-то   и   оно!

Память - тоже своеобразный талант. Это я по себе знаю. Иначе не держал   бы

меня шеф в своей конторе. А эта электронная махина изъяла из него   память,

как извлекают за хвост рыбку из банки сардин. Хлоп -   и   не   было   никогда

диспетчерской службы. Хлоп - и нет дорогого друга Толика и радужных   идеек

насчет будущего репликаторов. Один только Сахалин...

     Черт побери! Я хлопнул ладонью по   колену.   А   ведь   я   раскопал   это

дельце!   До   самого   дна!..   Мне   захотелось   представить   себе,   как,   не

выдержав, улыбнется шеф. Ей-ей, этот карлик   с   головой   Ломоносова   будет

доволен... Я постарался взять себя в руки. Как говорится, не   кажи   "гоп",

пока не перескочишь.

     Стало быть, эксперимент   этих   вундеркиндов   подразумевал   следующее:

что-то там они намудрили   с   программой,   и   из   обычного   контролирующего

центра машина превратилась в мозг, пытающийся самостоятельно анализировать

поступающую к нему информацию с   целью   выявить   нечто   общное   в   тысячах

перетекающих из одного места в другое биокодов. Надо отдать   должное   этой

электронной подкове - с   задачей   она   почти   справилась,   сумев   выделить

массив, характеризующий наиболее яркие способности человека.   Талант...   С

этим было, пожалуй, ясно. Девять невинных   опытов,   в   результате   которых

машина подтвердила все, что ее интересовало. А подтвердив основные выводы,

она умело восстановила код потерпевших, нимало не заботясь о   последствиях

первого изъятия. Впрочем, заботиться должны были те, кто, вторгшись   в   ее

программу, ликвидировали страхующие блокировки. Ей-ей,   все   кончилось   не

так уж плохо. Во всяком случае могло быть и хуже. А   так,   как   говорится,

все живы и здоровы. Напустив на себя сердитый вид, я отстучал:

     - Как станет развиваться эксперимент дальше?

     Машина словно ждала этого вопроса. Рубленные фразы были избавлены   от

всяческого многословия.

     - СТРОГО ПО ПУНКТАМ: А - ВОЗВРАЩЕНИЕ БИОМАССИВОВ ДОНОРАМ НОМЕР ОДИН И

НОМЕР ДЕВЯТЬ. Б - ПЕРЕДАЧА ПОЛУЧЕННЫХ РЕЗУЛЬТАТОВ ИНСТИТУТУ БИОНИКИ.   В   -

ГОТОВНОСТЬ ПРОДОЛЖАТЬ ИССЛЕДОВАНИЯ В ТЕСНОМ СОТРУДНИЧЕСТВЕ С КЕМ БЫ ТО   НИ

БЫЛО.

     С кем бы то ни было?..   Я   ухмыльнулся.   Пожалуй,   я   недооценил   это

электронное чудо. Оно перестраивалось на   ходу.   Нечего   сказать,   славная

машинка! А главное - находчивая! Мог   бы   поспорить,   что   еще   пятнадцать

минут назад у нее и в мыслях не   было   подобных   пунктов.   Как   ни   крути,

девять опытов - хорошо, но девяносто девять - все-таки лучше. Так что,   не

появись тут я, не появилось бы   у   нее   и   этих   благочестивых   намерений.

Шлепала бы себе и шлепала - изымая и возвращая, наблюдая и громоздя   вывод

за выводом. Слава богу, художников, пианистов   и   литераторов   у   нас   еще

хватает... Не без некоторого злорадства я склонился над пультом.

     - И снова   ошибаешься,   дорогуша!   Никаких   исследований   и   никакого

сотрудничества!   Твое   дело   -   репликационная   транспортировка   -   вот   и

занимайся ею. А обо всем остальном предоставь заниматься другим.

     От резких ударов палец мой заболел.

     - ЧТО ГРОЗИТ ПАВЛОВУ?

     Ага... Все-таки забеспокоилась, электронная душа!

     - Получит то, что заслужил.

     - ЧРЕЗВЫЧАЙНО НЕДАЛЬНОВИДНОЕ РЕШЕНИЕ.

     Я разозлился.

     - Позволь, подруга, решать это нам - дальновидное или нет!

     - НО ЭКСПЕРИМЕНТ ВАЖЕН ПРЕЖДЕ ВСЕГО ДЛЯ ВАС   -   ДЛЯ   ЛЮДЕЙ,   И   ГЛУПО

ПРЕПЯТСТВОВАТЬ...

     - Все! - я с щелчком отключил   монитор   и   в   раздражении   поднялся.-

Стоило бы выключить тебя целиком, да только кто же будет тогда работать...

     Я снова подумал о том, что порученное мне дело наконец-то   завершено.

Странно, но ожидаемого удовлетворения не было. Чего-то   я,   видно,   ожидал

иного. А возможно, я просто устал. Радуются удачам случайным. Результат, к

которому   продираешься   через   кровь   и   пот,   становится    чем-то    вроде

заработка. Заработал - и потому забираю. Без всяческих восторгов и детских

прыжков до потолка.

     Как бы   то   ни   было,   но   оставались   сущие   пустяки:   прикрыть   это

заведение и разослать во все концы три телеграммы - для Павлова, для   шефа

и для моего буйнопомешанного художника.   Встречаться   с   кем-либо   из   них

сегодня уже не хотелось. Короткий   диалог   с   машиной   оказался   последней

каплей. Этот вечер   я   вполне   заслуженно   собирался   провести   где-нибудь

далеко-далеко, может   быть,   на   альпийских   лугах,   а   может,   под   сенью

кокосовых пальм. Да мало ли где!.. Я глубоко вздохнул. Все,   отныне   и   на

ближайшие двадцать четыре часа - полная и безраздельная свобода!   Тридцать

три   раза   гип-гип   ура   и   один   единственный   залп   из   моей    карманной

артиллерии...

     Выходя из здания, я не удержался и от   души   хлопнул   дверью.   Просто

так.

                                  * * *

     "Жгучая ревность ударила ему в голубые глаза.   Кривя   пожелтевшие   от

курева зубы, он выхватил   из   принесенного   с   собой   темного   чемоданчика

миниатюрный черный автомат и выпустил в   меня   длинную   очередь.   Я   резко

присел, и трое его друзей, притаившихся за моей спиной   с   дикими   криками

посыпались на пол. Из рук   их   попадало   оружие.   С   грохотом   опрокинулся

табурет. Со стола полетела, кувыркаясь, тарелка со шницелем, а розовобокий

графин с водой грузно завалился на бок..."

     Писать лежа на животе - не очень   простое   занятие,   но,   со   вздохом

насуропив лоб, я мужественно продолжил:

     "Стремительно откатившись в сторону, я швырнул в стреляющего   бандита

связку гранат и выскочил в окно. Стройная, высокая   блондинка   -   примерно

моих лет, с черной родинкой на пунцовой щеке и каштановой, ниспадающей   до

пояса стрижкой кокетливо окликнула меня:

     - Хелло, приятель! Может, зайдем куда-нибудь выпить?

     - Сока? - пошутил я и с ухмылкой сунул в зубы сигару. В это время над

нашими головами прогремел взрыв, и прекрасная блондинка,   как   вспугнанная

лань, бросилась ко мне в объятия..."

     С живота я перевернулся на бок и отложил ручку в сторону.   Пора   было

собираться.

     Скалы Нового Света дрожали в высотном мареве, пятки кусал и пощипывал

разогретый песок. Отряхивая костюм, я неторопливо одевался. Увы,   на   этом

курортные деньки мои заканчивались. В боковом кармане   лежала   злосчастная

бумажка - очередной вызов шефа. Невидимые трубы взывали к   моему   горячему

сердцу... Окинув прощальным взглядом золотистые скалы и садящееся в   волны

солнце, я двинулся в сторону репликационных кабинок.

     Через пару минут я уже сидел в знакомом кабинете, сердито   доказывая,

что Шерли меня звали давным-давно.

     - Хорошо, хорошо! Джеймс Бондер - так Джеймс Бондер. Угомонись! - шеф

поудобнее развалился в кресле.- В следующий раз   постараюсь   запомнить,   а

сейчас   рассказывай.   Что   там   у   тебя   за   мафия   обнаружилась?   Биокоды

какие-то, репликаторы...

     - Что вы имеете ввиду?

     Шеф изогнул брови и коротко рассмеялся.

     - Никогда не злоупотребляй терпением начальства! Довольно и того, что

я позволил тебе поваляться денек на пляжах. Уж   очень   слезным   было   твое

куцое донесение.

     - Что-то не понимаю вас, шеф,- я нахмурился.- Всем известно,   что   вы

любитель   говорить   загадками,   но   ей-ей,   я   не   в   том   настроении.   Не

забывайте, я еще в отпуске и лишь мое доброе к вам расположение...

     - Может быть,   хватит!   -   шеф   открыл   было   рот,   собираясь   что-то

добавить, но вместо этого полез   в   стол   и,   вытащив   телеграфный   бланк,

принялся внимательно его перечитывать. Сначала без очков, потом в очках   и

в конце концов снова без. После   чего   он   взглянул   на   меня   с   оттенком

сочувствия.

     - Значит, ты полагаешь, что получил от меня вызов?

     - Наверное, это и впрямь кажется забавным,   но   я   действительно   так

полагаю. Карманная почта, мультифакс, как обычно.- Я продемонстрировал ему

бланк с вызовом. Шеф взял его в руки.

     - Стало быть, вот как... Отметка старая, за двадцатое число. Хм... Ни

много, ни мало - четыре дня... Ты что, в самом деле ничего не помнишь?

     Что-то заставило меня взглянуть на часовой   календарик,   и   я   тотчас

почувствовал неладное. Ощущение было   таким,   словно   кто-то,   подкравшись

сзади, звонко хлопнул меня по затылку.

     - Двадцать четвертое,- недоуменно   пролепетал   я.-   Не   понимаю...   Я

отдыхал в Новом Свете, загорал, купался, а   потом   пришла   ваша   карманная

почта. Разумеется, я тотчас направился к сюда.

     Неизвестно зачем я принялся шарить   по   карманам,   выуживая   на   стол

пестрый хлам: бумажки, ключи, авторучки, пару патронов от "Магнума",   один

от "Вальтера". Среди   прочего   на   свет   вынырнула   и   сложенная   вчетверо

бумажка. Пальцы машинально развернули   ее,   и   я   оторопело   уставился   на

плоскую рожицу. Вытянутый овал, должно   быть,   означал   туловище,   кривыми

палками на рисунке изображались ноги и руки. Под   карикатурным   человечком

стояла чья-то подпись.

     - Неплохо! - шеф зачарованно уставился на рисунок.   Должно   быть,   мы

рассматривали это   нелепое   творение   не   меньше   минуты.   Первым   очнулся

начальник. Откинувшись на спинку кресла, он зашелся в хохоте.

     - В чем дело? - пролепетал я.- Что за дурацкие шуточки! Это   вы   меня

нарисовали?.. Прекратите же, черт побери, хохотать!

     Слова мои не возымели действия. Они лишь добавили горстку раскатистых

нот в его заливистое ухание.

     - А ведь молодцы! Ей богу, молодцы!   -   шеф   вытирал   выступившие   на

глазах слезы.- Так умыть весь наш отдел!..

     Посмотрев   на   меня,   он   все-таки   справился   со    своим    смешливым

приступом.

     - Вот так, Джеймс Бондер! Век живи - век учись! Все концы в   воду,   и

ни к чему теперь не придерешься... Ознакомься-ка для начала,- он   протянул

мне еще один рисунок.- Автопортрет   того   же   горемычного   художника.   Как

видишь, подпись аналогичная. Но на этот раз все   вполне   прилично   и   даже

чрезвычайно похоже на оригинал. Вчера вечером он забегал ко   мне,   оставил

на память. Показывал твою телеграмму, плакался,   что   все   восстановилось.

Чудаковатый тип, но рисует здорово. Так что твоя мазня   в   некотором   роде

уникальна. Обязательно сбереги.

     Не обращая внимания на мой ошарашенный вид, шеф продолжил:

     - Вчера, следуя твоему совету,   поинтересовался   главным   диспетчером

Знойного, а заодно и тамошней знаменитостью -   неким   феноменом   Павловым.

Говорит тебе о чем-нибудь это имя? Нет? Гмм... Так я, собственно, и думал.

А жаль. Этот Павлов, между прочим, вернулся из отпуска. Самым   неожиданным

образом...- Шеф, хмыкая, почесал свою огромную голову.- Так   вот,   Джеймс,

за    вчерашний    вечер    упомянутые    субчики    провернули    целую    серию

небезынтересных   для    нас    операций.    Кое-какие    письма,    оформление,

регистрация и   так   далее...   Теперь   с   согласия   Академии   они   курируют

какую-то исследовательскую программу. Программа секретная, и удовлетворить

мое любопытство они наотрез отказались. Между прочим, диспетчер,   кажется,

тебя   знает,   хотя   и   очень   удивлен,   что    им    заинтересовался    отдел

расследований. Даже пробовал   возмущаться.   На   мой   вопрос   в   лоб   и   по

существу, моргая и смущаясь, заявил, что о тебе ничего не слышал. Я мог бы

его уличить, но...- Шеф развел руками,- решил вот подождать тебя. И вот   -

дождался.

     - А что, этот самый диспетчер должен был обо мне что-нибудь   слышать?

- мой транс по-прежнему не проходил.

      Шеф крякнул:

     - Думаю, да. Вообще-то ты уверял в донесении, что все все осознали   и

чуть ли не готовы явиться с повинной, что рецидивы более не   повторятся   и

так далее. Так вот, вполне закономерно меня интересует, насколько все   это

соответствует действительности, понимаешь?

     Я подавленно молчал.

     Удрученно покачав головой, шеф прибрал   документы   в   стол,   еще   раз

взглянул на рисунок с рожицей.- Ладно, Джеймс, не тушуйся. Это   дельце   мы

им   еще   припомним.   Как-никак   у   нас   на    руках    четыре    вещественных

доказательства,- он помахал рисунком.- Это первое.   Второе   -   мой   вызов,

датированный двадцатым числом, и третье - твои телеграммы.

     - Вы сказали, что всего их четыре?

     - Верно, есть и четвертое доказательство,- шеф прищурился,-   Это   ты,

Джеймс.

     - Я?

     - Именно, дружок. Они неплохо подшутили   над   тобой.   Да   ты   и   сам,

наверное, чувствуешь, что что-то не так, правда?

     -   Если   все   это   не   идиотский   розыгрыш,-   медленно   и   неуверенно

проговорил я,- то   отчасти   я   действительно   чувствую   себя   не   в   своей

тарелке.

     - Отчасти!..- шеф фыркнул.- Господи! Джеймс! Да они выдрали   из   тебя

преизрядный клок памяти - это ты понимаешь? Ты ни черта не   помнишь   ни   о

задании, ни о собственных телеграммах!

     Некоторое время он   смотрел   на   меня,   словно   ожидая,   что   вот-вот

произойдет чудо - и   я   снова   заговорю   нормальным   языком.   Но   чуда   не

произошло, и он устало махнул рукой.

     - Что ж, отложим на потом. Если хочешь считать, что   отпуск   твой   не

прерывался - и на   протяжении   двух   недель   ты   загорал   и   бразгался   на

мелководье, то пусть так оно и будет. Только тогда не   обессудь.   Коли   ты

отдохнул, я подброшу тебе заковыристое заданьице. Итак, ты готов?

     Еще бы!.. Я с облегчением перевел дух. Утерев платком   взмокший   лоб,

вынул из кармана блокнот с авторучкой. Этими симпатичными вещицами я успел

обзавестись в Новом Свете. Блокнот был украшен бронзовой   инкрустацией,   а

ручка пристегивалась к нему длинной хромированной   цепочкой.   Взглянув   на

шефа,   я   приготовился   записывать.   Отчего-то   моя   готовность    ему    не

понравилась.   С   особым   усердием   потерев   свой   сократовский    лоб,    он

наклонился и выставил на стол бутылку с яйцом.

     - Итак,   маленькая   прелюдия,-   объявил   он.-   Для   лучшего   усвоения

задания. Смотри и внимай!..