Андрей ЩУПОВ

                                 ОЧЕРЕДЬ

     Старенький, с брезентовым верхом "газик" вползает в район новостроек,

и следователя начинает мотать из стороны   в   сторону.   Ударяясь   спиной   о

жесткую   обивку   сидения,   он   смотрит,   как   дома,   прохожие,    падая    и

раскачиваясь, проплывают мимо замызганных окон. Ощущение такое, словно   он

движется на вертлявой лодчонке   по   чавкающему,   бескрайнему   болоту.   Под

пасмурным тяжелым небом - зябко и неуютно.   На   очередном   подъеме   машина

завывает и, буксуя в грязи, сбрасывает скорость до черепашьей. Следователя

бросает вперед, и он неслышно ругается. Еще не хватало застрять здесь!..

     - Кажется, приехали, - шофер вертит   головой   и   уверено   закручивает

руль. Дважды ухнув, "газик" с натугой минует канаву и, взревев   тракторным

басом, выскребается на   сухое   место.   Медленно   они   объезжают   огромную,

обложившую крыльцо магазинчика толпу и останавливаются.

     Рывком распахнув дверцу,   следователь   выбирается   наружу.   Из   толпы

навстречу приехавшим тут же выныривает полный   молодой   старшина   и   сходу

принимается   докладывать   -   путано,   бестолково...    Едва    слушая    его,

следователь торопливо шагает к магазинчику.

     Хорошенькое дельце! Оказывается, оперативная группа   до   сих   пор   не

прибыла, завязнув где-то по   дороге,   и   кроме   него   да   этого   задастого

участкового никого больше нет. Вернее, имеется один   убитый   да   еще   один

раненый,   плюс   десятка   два   свидетелей.   Преступников   естественно   след

простыл.

     Скользнув взглядом по   встревоженным   лицам,   следователь   недоуменно

сдвигает брови: откуда столько людей? Или сбежались на выстрелы?..

     Его трогают за плечо, и, оборачиваясь, он почти сталкивается грудь   в

грудь   с   бесформенным   тяжеловесным   созданием,   в    котором    с    трудом

угадывается   женщина.   Квадратное   пальто,   резиновые   сапоги,    берет    и

абсолютно незапоминающееся лицо.

     - Сказали бы людям, будут товар отпускать или нет?

     Слово "людям" женщина произносит   с   ударением   на   последнем   слоге.

Следователь глядит на нее диким взглядом. Какой, к черту, товар? Здесь   же

убитый!.. В голове проворачивается тяжелый маховик, - он   тщетно   пытается

осмыслить вопрос дамы в квадратном пальто. Ее   вопрос   тоже   квадратен,   -

каким боком не поверни - кругом углы. И ведь не скажешь, что молодая.   Это

про молодежь говорят, что бездушные и черствые,   а   здесь   что-то   другое.

Какая-то   железобетонная   простота.   Если   есть   товар,   то   будь   добр   -

отпускай. Убийство - не убийство, им   на   это   начихать.   Титановые   люди!

Непрошибаемые!..

     Зло, не произнося ни звука,   следователь   шагает   прямо   на   женщину,

заставляя ее отшатнуться. Объясняться с подобными гражданами у него нет ни

сил, ни времени. И то, и другое иссякло лет восемь или десять   назад.   Как

правило, свежеиспеченных выпускников юрфака хватает   ненадолго.   Романтика

погибает в первый год практики, жажда   справедливости   угасает   лет   через

пять. В рядах милиции остаются попросту в силу инерции, и неизвестно каким

образом огромный правозащитный корабль еще держится на плаву. Это одно   из

тех чудес, которое кажется следователю абсолютно необъяснимым.

     Миновав людей, они поднимаются по лестнице.   Следователь   раздраженно

посматривает на участкового. Так ничего и   не   понял   он   из   бестолкового

доклада. Есть такие люди, что мямлят и мямлят, а сути из   себя   выжать   не

могут. Не дружат они с ней - с сутью.

     - Что взято? - сухо роняет он.

     - Так ведь ничего... То есть,   как   есть   ничего,   -   голос   старшины

звучит   жалко   и   растерянно.   Неизвестно   -   что   больше   его   смущает   -

произошедшее   убийство   или   погоны    приехавшего    офицера.    Следователь

поджимает тонкие губы. Он начинает испытывать к коллеге смутную неприязнь.

Из новеньких, а   уже   с   брюшком.   Помощничек!..   Все,   положительно,   все

складывается сегодня не так: и дома с женой, мечтающей о садовом участке и

лицее для сына, и   с   погодой,   и   с   этим   ужасным   происшествием.   Опера

застряли на полпути, и ясно, что   придется   начинать   одному,   потому   что

старшина - не в счет...

     Быстро взбежав по скользким от глины ступеням, он входит в магазин.

     Первое, что бросается ему в глаза, это   валяющийся   на   полу   детский

исковерканный автоматик. Оплавленная и полурастоптанная каблуками игрушка.

Здесь же рядышком лежит цветастая шапчонка. Чей-то истерзанный дипломат   с

пулевыми   отверстиями   на   пластиковом   боку   распахнутым   зевом   пытается

откусить от пола неприлично   огромный   кусок.   Тело   убитого   находится   у

прилавка,   под   маленьким   кассовым   окошечком.   Возле   него    -    россыпь

изумрудных горошин. У разбитой   витрины   перетаптывается   бледный   высокий

парень и держит на   весу   обмотанную   носовым   платком   руку.   С   намокшей

повязки на линолеум падают бурые капли.

     - Врач?.. Где врач?! - следователь резко оборачивается к участковому.

     - Я вызывал, - лепечет милиционер. - Скорую... Обещали вот-вот, но вы

же видели, что это за район. Пока найдут машину, пока доберутся...

     - Сходите к моему водителю, - перебивает его следователь. - Попросите

аптечку. Принесете сюда и перевяжете сами!   Да,   и   еще...   Водителя   тоже

пригласите. Поскольку оперативников нет, понадобится помощь.

     - Есть! - участковый   неловко   поворачивается   и   медвежьей   походкой

ковыляет к выходу.

     Не глядя больше на него, следователь шагает к телу   и,   наклонившись,

двумя пальцами касается левого виска лежащего. Обычно   пульс   здесь   более

отчетлив, чем на кисти, но сейчас он не прислушивается. Да   и   температура

уже явно ниже тридцати. Совершенно неоспоримо, что мужчина мертв.

     - Свидетели, -   следователь   обращается   к   молчаливой   кучке   людей,

сгрудившейся в   дальнем   от   распростертого   тела   углу.   -   К   сожалению,

вынужден опросить вас в самом срочном порядке.   Преступники   вооружены,   и

каждый час работает на них. Поэтому прежде всего   попытаемся   выяснить   их

приметы, описание и тому подобное. Кто   -   что   вспомнит.   И,   разумеется,

постараемся не перебивать друг дружку...

     Полная женщина с прилипшим к юбке парнишкой вдруг начинает   рыдать   -

безудержно, навзрыд.   Никто   не   бросается   ее   успокаивать,   люди   словно

окаменели.   Следователь   пытливо   смотрит   на    плачущую,    с    пониманием

оглядывается на безжизненное тело. Угадав   продавца   в   стоящей   несколько

особняком женщине, приглушенно спрашивает:

     - Вы не могли бы предоставить нам какую-нибудь изолированную комнату.

Подсобку, склад или что-нибудь... Словом, чтоб не здесь.

      Он успевает заметить ее испуганный взгляд, но   в   эту   минуту   группа

свидетелей приходит в движение, и к следователю делает шаг щуплый старичок

с седенькой   бородкой.   На   блеклом,   в   мелкую   клеточку   пиджаке   матово

отсвечивают заправленные в полиэтилен орденские планки.

     - Дело вовсе не в том, о чем вы подумали, - старческий голос ветерана

надтреснуто дребезжит. Глухо прокашлявшись, он   поднимает   на   следователя

слезящиеся глаза и от волнения часто моргает. - Видите ли,   это   будет   не

просто   принять.   Не   знаю,   поверите   ли   вы   мне,   но...   Они,   конечно,

подтвердят, хотя не всякий соберется с духом рассказать вам   об   этом.   По

крайней мере мне это будет сделать легче. Так что, если позволите...

     Он ожидающе молчит. Вежливый старичок, деликатный. В   некотором   роде

драгоценный реликт - вроде петербургской пожилой интеллигенции,   -   только

там еще   попадаются   пережившие   все   и   вся   князья   да   графы.   Старичок

продолжает молчать, он ждет от власти согласия,   но   следователь   тоже   не

спешит с ответом   сразу.   Предчувствуя   недоброе,   он   недоуменно   обегает

глазами свидетелей. Что-то необычное в   их   лицах.   И   это   не   похоже   на

тривиальный страх. Тут что-то другое. Собравшихся   в   магазине   объединяет

нечто общее, неприятно настораживающее... Со вниманием   следователь   снова

возвращается взглядом к старичку. Время!.. Вот, что его беспокоит!   Каждая

минута - лишняя фора преступникам. Но и не выслушать свидетеля он тоже   не

может. Тем более, что ни одного оперативника на месте   еще   нет   -   и   кто

знает когда они вообще объявятся.

     Еще колеблясь,   следователь   нерешительно   расстегивает   планшетку   и

достает ручку и чистый лист. Пристроившись на   подоконнике,   обращается   к

ветерану:

     - Хорошо, я вас   слушаю.   Но   одна   просьба   -   быть   по   возможности

кратким.

     - Кратким? Да, я понимаю. - Старичок делает рукой непонятный жест.   -

Разумеется, я постараюсь... - Он запинается и вновь растерянно моргает.   -

Видимо, нужно рассказать все. С самого начала.

     Альмонис, английское средство от ожирения, завезли в среду. В   среду,

а не в пятницу. Но именно в пятницу изрядно поредевший товар после   долгих

сомнений и дискуссий решают выбросить на прилавок - и ради   такого   случая

долго упрашивают и наконец   уговаривают   подежурить   в   магазине   штатного

грузчика Сему. Каким   уж   образом   -   неизвестно,   но   слух   об   альмонисе

успевает растечься далеко за пределы района,   и   отвыкшие   от   очередей   и

давок продавцы всерьез опасаются нешуточного наплыва покупателей. И потому

пакеты с английским товаром надумывают выдавать через окошечко в стене, до

сих пор пребывавшее в заколоченном состоянии. То немногое, что   еще   лежит

на полках, на это время, разумеется, убирают.

     Время - семь утра, но   через   все   магазинное   помещение,   стекая   по

крутым ступеням крыльца и дотягиваясь до угла соседствующей с   гастрономом

аптеки, уже выстроилась плотная очередь. Хмурое выражение на лицах   -   под

стать темному, набрякшему небу. Утро похоже на вечер, а очередь напоминает

колонну французских арестантов, толпящихся на гильотину. Говорят,   было   и

такое. Более того, говорят, и на гильотину, изнывая от ожидания,   пытались

проскальзывать вне очереди. Так или   иначе,   но   выражение   множества   лиц

сливается   в   нечто   общее,   чему    следует    подобрать    особый    термин.

Ощетинившееся штыками каре - это уже не толпа, и очередь, стоголовой змеей

впившаяся в магазин - объект   множественных   вожделений,   -   тоже   уже   не

простое   сборище   людей.   Это    ожившее    существо-великан,    животное    с

необузданными инстинктами.

     Опоздавшая к магазину женщина, злясь на себя и на весь мир,   медленно

обходит собравшихся. Ненавистно-тесное платье раздражает ее почти столь же

сильно, сколь и уличная слякоть. Добравшись до угла аптеки, она   громко   и

сердито   фыркает,   поворачивает   назад   и   тут   же   откуда-то   из-под   ног

близстоящих людей выдергивает за курточку   юркого   карапуза   с   игрушечным

автоматиком. Наградив его основательным шлепком, тяжелым решительным шагом

движется к крылечку. По   глазам   ее   видно,   что   она   готова   ругаться   и

спорить. Однако мальчишке вовсе не улыбается торчать в   душном   помещении.

Усыпив   бдительность   матери    притворной    покорностью,    он    дожидается

кульминационной   точки   разыгрывающейся   у   крыльца   перебранки   и   рывком

освобождает   ладошку   из   мощной   длани   женщины.   Отскочив    в    сторону,

присаживается на корточки и улыбается: воюющей мамаше не   до   него.   Литым

корпусом, содрогаясь, словно   ледокол   во   льдах,   она   раздвигает   людей,

неукротимо   приближаясь   к   дверям.   Еще   немного,   и   ее   засасывает   зев

магазина.

     Поднявшись,   мальчишка   подходит   к   широкой   луже   и,    настороженно

оглядываясь, ступает в нее. Снова с ожиданием смотрит вокруг, но никто   не

обращает на него внимания. Зевая, он пересекает лужу из конца в конец и   с

топотом начинает сбивать с сапожков липкую жижу.

     - Куда прешь?! Куда?!

     Подняв   голову,   мальчуган   видит,   как   высокий   мужчина   с   плоским

невыразительным лицом молчком продирается все к   той   же   заветной   двери.

Люди позади   него   разъяренно   ругаются,   вытягивают   шеи,   чтобы   получше

разглядеть наглеца. Но наглец на голову выше всех,   и   возмущенные   голоса

так и остаются голосами. Мальчишка звонко смеется. Прицеливаясь в   мужчину

из автомата, коротко стрекочет.

     Вскоре невдалеке от аптечного угла внимание карапуза привлекает яркая

коляска. Приблизившись к ней, он не без любопытства заглядывает под полог.

Оттуда на него сонно   таращатся   выпученные   глазенки   младенца.   Слюнявая

соска в   припухших   губах   ритмично   и   чмокающе   подергивается.   Подумав,

мальчишка выдергивает соску изо рта ребенка и дует   лежащему   в   лицо.   Но

эффекта добивается обратного. Ласково жмурясь, малыш тянет к   нему   пухлые

ручонки и что-то лопочет. Вот дурак! Мальчишка дает ему   щелбана   и,   чуть

помешкав, осторожно бьет   пятерней   по   мягкой   щечке.   Личико   в   коляске

по-старушечьи морщится, и губы   вот-вот   опасно   скривятся.   Не   дожидаясь

тревожной сирены, мальчишка пихает соску   обратно   и   торопливо   бежит   от

коляски.

     Влага, пропитавшая воздух,   внутри   помещения   многократно   уплотнена

дыханием и теснотой людей. В душной жаре, проникаясь все большим   взаимным

раздражением, собравшиеся утирают рукавами мокрые лица, ворочают   головами

и перетаптываются.   В   центре   современного   города,   посреди   асфальтовой

слякотной осени - тусклые   тропики.   Единственное   развлечение   -   пестрым

квадратом висит на стене. Это не картина Эль Греко и не охотничий   трофей,

- это липкий пластырь, покрытый слоем мух и комаров. Глядя на   него,   люди

ощущают смутное удовлетворение, некое не вполне осознанное злорадство, как

компенсацию за переносимые муки.

     Здесь человек двадцать, а то и больше. Каким-то чудом полной   женщине

все-таки удается затесаться   в   очередь,   и,   отдыхая,   она   шумно   дышит,

стараясь не глядеть на соседей, всем своим   видом   демонстрируя   решимость

возобновить бой в любую минуту. Со стороны окружающих - полная взаимность,

и все же чувствуется,   что   победа   за   вторгшейся   женщиной.   О   недавней

перепалке не поминают, - последние нервы, как последние   патроны,   берегут

на будущее. Мужчина с плоским невыразительным лицом ведет себя спокойно   и

местом в   очереди   не   интересуется.   Он   пристроился   в   пустующем   углу,

поглядывая на людей юрким   цепляющим   взором.   Легкий   дождевик   он   успел

скинуть, спрятав в спортивную сумку, и   всем   видно,   что   рубаха   на   его

большом мускулистом теле - в темных расплывающихся пятнах. Не снимая белой

кепки, прикрывающей, должно быть, лысину, он то и дело вынимает из кармана

широкий, словно полотенце, платок   и   вытирает   лоб,   подбородок,   шею.   В

промежутках между этими пассами, бесцветные глаза его   продолжают   изучать

сгрудившихся очередников, ощупывая их с бесцеремонностью   забирающегося   в

карман грабителя.

     В основном в магазине женщины. С сетками, с авоськами, с   гигантскими

коробами   на   колесиках   и   обыкновенными   сумочками.   Мужской   состав    -

немногочислен: четверо, не считая гостя   с   невыразительным   лицом.   Кроме

него здесь ветхий старичок с седенькой бородкой, нервный худой тип в плаще

и двое ребят   с   чем-то   совсем   не   смешным   вместо   причесок   -   излишне

кучерявые, чересчур громкоголосые, в ярких курточках   и   импортной   обуви.

Этими последними жара   переносится   легче   всего.   За   азартной   игрой,   в

которой попеременно мелькают измятые карты и   желтенькие   рублевки,   места

для скуки нет.   Оба   расположились   на   низеньком   подоконнике,   пристроив

вместо стола пластиковый, украшенный наклейками дипломат. Вполне уютно...

     Высокий мужчина переводит взгляд на типа в   плаще   и   снова   вынимает

платок. Он обильно   потеет,   но   это   не   отвлекает   его   от   главного.   С

удивительным упорством   он   разглядывает   людей,   давая   мысленную   оценку

каждому. Нет, тип в плаще его тоже не беспокоит. Интеллигентишка!.. Смешон

и нелеп. Очки на болезненно-бледном лице подрагивают, руки нервно шелестят

в глубоких карманах. Впечатление такое, что там у него песок с   галькой...

На миг увеличенные линзами глаза сталкиваются с глазами высокого и тут   же

убегают в сторону. Нет,   он   совершенно   неинтересен.   Как   неинтересен   и

старик-ветеран,      стоящий      в      начале      очереди.      Очень      уж

рассудительно-несуразный вид. Да и годиков ему   раза   в   два   поболе,   чем

любому из присутствующих. Не   совсем   ясно   -   ему-то   на   кой   хрен   этот

альмонис? Или для   внучки   с   жучкой?..   Высокий   мужчина   вяло   улыбается

собственным мыслям.

     Протиснувшись мимо столпившихся в дверном проеме,   в   магазин   входит

странного облика человек.   Впрочем,   странность   его   условна.   Магазинных

грузчиков и гастрономных бродяг узнают за   километр.   По   отдувающимся   на

коленях штанам, по блеклому мешковатому виду, по одному запаху. Запах их в

состоянии перешибить любую парижскую парфюмерию. Это нечто   среднее   между

селедкой, кислой капустой и застарелой махрой. Кроме   того   узнают   их   по

говору и акценту. У этого племени своеобразный язык, своеобразный тембр. В

данном случае это и есть тот самый Степа, которого уговорили подежурить   и

проследить за порядком.

     Чуть покосившись на высокого и словно   бы   не   увидев,   Степа   кричит

куда-то в сторону:

     - Которые тут без очереди! Щас выставлю, и пойдете домой!

     Голос его и впрямь -   нечто   уникальное.   Скорее,   это   следовало   бы

назвать полным отсутствием голоса, но сиплый клекот - громок и доходит   до

каждого.   Что   порождает   это   извержение   шепелявых   звуков   -   абсолютно

непонятно, и даже не верится в полусожженные алкоголем связки. Высокий   не

смотрит на   грузчика.   Только   уголки   губ   на   лоснящемся   от   пота   лице

презрительно кривятся. Он в каком-то метре от неожиданного правдоискателя,

и тот, помешкав, делает попытку схватить мужчину   за   локоть.   В   горле   у

магазинного стража сипит, а на сморщенной синюшней   маске,   давно   ставшей

его настоящим лицом, - необъяснимая гримаса. Он не то   пытается   напугать,

не то напуган сам.

     - Ну-ка?.. - Степа тянет мужчину за руку, но резким толчком   в   грудь

высокий отбрасывает грузчика к дверям и крепче расставляет ноги.

     - Вали, отец! - почти добродушно советует он.

     Потирая плоскую грудь, грузчик трусливо топчется на месте.

     - Тамара! - оглушительно басит он, обращаясь к   прилавку.   -   Которые

тут без очереди, не давай товар!

     Неизвестно, слышит ли его Тамара, однако грузчик делает вид, что   его

услышали и   поняли.   Удаляясь,   он   поводит   костлявыми   плечами,   пытаясь

внушить окружающим, что справедливость   так   или   иначе   восторжествовала.

Яркие курточки в кроссовках и с дипломатами, на время забыв   о   картах,   с

любопытством следят за   происходящим.   Но   сиплоголосый   Степа   уходит,   а

высокий продолжает оставаться в своем   углу,   и   курточки   возвращаются   к

прерванной игре. Кто-то из женщин туманно бросает:

     - Прямо житья то них не стало!

     Слова эти, неизвестно к кому обращенные, повисают в воздухе.   Сопящую

множественным дыханием тишину нарушает только   смешки   картежников.   Между

ними вовсю шуршат желтенькие бумажки.

     - Хватит с меня! -   один   из   игроков   соскакивает   с   подоконника   и

потягивается длинным молодым телом. - Ну и вонища же тут! - он   с   вызовом

поглядывает в сторону   высокого.   Но   тот   безучастен.   Кудрявый   приятель

остается   на   подоконнике   и,   держа   дипломат    на    коленях,    аккуратно

пересчитывает выигранные   деньги.   В   это   время   потягивающийся   замечает

привлекательную особу. Что-то между вторым и третьи десятком, блондинка   с

яркими губами, одета броско и очень даже вполне... А   главное,   дамочка   и

сама интересуется молодыми людьми. В воздухе выстраивается беззвучный мост

из подмигиваний и улыбок.   Без   особых   усилий   створки   моста   смыкаются.

Взаимопонимание   достигнуто,   и   стороны   сближаются   для   более    тесного

знакомства.

     Нервный тип вскидывает руку и чуть ли   не   целую   минуту   смотрит   на

часы. Потом косится на окошечко   и,   сняв   очки,   с   ожесточением   скрипит

руками в плаще,   доставая   протирку.   В   этот   момент   в   магазин   вбегает

неизвестно как пропущенная внешним заслоном девчушка лет   восьми-девяти   с

сеткой, наполненной пустыми бутылками. Зигзагом обойдя людей, она   семенит

к окошечку. Наивная,   она   помнит,   что   еще   неделю   назад   где-то   здесь

принимали посуду. Застывшим извилистым изваянием очередь   следит   за   ней,

пропуская почти до самого окошка. И только, когда девчушка приближается   к

роковой   цели,   что-то   взрывается   в   окружающих,    высвобождая    гейзеры

негодования.

     - Прыткая какая!

     - Только посмотрите на нее, маленькая, а наглая!

     - Вот мерзавка! Мы тут уже час стоим, а она два вершка от пола - и на

тебе!

     Споткнувшись о крики, девочка испуганно останавливается.

     - Мне только спросить, -   робко   лепечет   она   и,   не   зная   на   кого

смотреть, глядит на свои сандалики.

     - Вот постоишь в очереди, тогда и спросишь!

     - Бесстыжая!

     Обладатель яркой курточки, тот самый строитель "мостов" гогочет.

     - Чего раскудахтались, курицы! Жаль пакетика для ребенка?

     Он стоит рядом с понятливой блондинкой. Энергичная рука уже елозит по

обтянутой   платьем   тугой   талии,    и    оба    смеются.    Женщины    яростно

оборачиваются к ним, но связываться не решаются. Тем   более,   что   причина

скандала с набухшими глазенками   уже   постукивает   сандаликами   обратно   к

крыльцу.

     - В самом деле, может   она   спросить   хотела?   -   неуверенно   говорит

кто-то.

     - Знаем мы!.. Спросить...

     Ворчание идет на спад,   волнение   успокаивается.   Нашипевшись   вволю,

змеиная очередь затихает в ожидании.

     В пятый или шестой раз вскинув руку с часами к лицу,   нервный   тип   в

хрустком плаще начинает суетиться сверх всякой   меры.   Он   что-то   бурчит,

подергивает острыми плечиками, и   весь   его   вид   красноречиво   говорит   о

крайней степени раздражения.

     - Да не крутитесь вы! - восклицает одна из его соседок.

     Нервный   тип,   будто   только   и   ждавший   этих    слов,    стремительно

поворачивается у ней, но из-за расплясавшихся нервов не сразу   справляется

с рвущимся из него потоком сбивчивых фраз.

     - Так... Допустим! Значит не крутиться?..   И   что   же   я,   по-вашему,

должен делать?! Может, вы еще будете мне указывать? Нет?   Тогда   и   нечего

тут!.. То есть, если вас персонально устраивает торчать здесь вечность, то

и стойте ради бога! Но не надо советовать другим!

     - А что ты на меня орешь-то? - изумляется женщина.   -   Я-то   тут   при

чем?.. Если невтерпеж, так и иди, кто держит!

     -   Ты   ему   подскажи   куда   идти,   -   встревает   смеющийся   кудряш   с

дипломатом. - Он же интеллигент, не знает куда ходят.

     Его смеху вторит приятель с блондинистой подружкой. Лицо   нервного   в

плаще бледнеет и, теребя рукой   пояс,   он   делает   порывистое   движение   к

смеющимся.

     - Может быть, интеллигент! Очень может быть!.. Что ж... Вам-то   этого

слова не понять. Вы же только в картах понимаете, да в бигуди.

     До пареньков не сразу доходит выпад насчет бигуди, а   когда   доходит,

новоиспеченный   приятель   блондинки   мужественно   шагает    к    трясущемуся

мужчине. В то время, как тот прячется   за   соседку,   блондинка   на   правах

опекающей подруги цепко хватает атакующего за руки.

     - Плюнь на него, Владик! Нашел с кем связываться. Плюнь!..

     Владик ворочается, пытаясь высвободиться. Ему это явно   нравится.   Он

талантливо разыгрывает роль бульдога, рвущегося с цепи и   одновременно   на

все сто уверенного   в   ее   прочности.   С   минуту   попугав   противника,   он

великодушно утихомиривается. Обращаясь к зрителям, глуповато спрашивает:

     - Может, правда, плюнуть?

     - Только посмейте, молокососы! - неожиданно взвизгивает нервный   тип.

Он на грани истерики и затравленно смотрит на   кривляющихся   пареньков.   В

пустых Владиковых глазах он читает обещающую многозначительность. Приятель

Владика, весело барабанящий по дипломату, внушает ему не меньший ужас.   Не

осмысливая собственного бесстрашия, он почти кричит.

     - Мерзавцы! Вон отсюда!

     Паренек с дипломатом перестает барабанить и грозно приподымает брови.

     -   Але,   интеллигент!   Давай-ка   договоримся.   Кричать    тебе    будет

разрешено, но   попозже.   Не   сейчас,   понял?..   Тебе   же   очки   мешают,   и

здоровья, наверное,   невпроворот,   верно?   Так   что   отложим   на   попозже,

договорились?

     Неожиданный стрекот,   ворвавшийся   в   магазин,   перебивает   назревшую

кульминацию. Для нервного типа это спасение.

     - Трах-тах-тах! - от дверей, топая, бежит раскрасневшийся мальчуган с

автоматиком. Мгновенно   вытянув   руки,   мать   хватает   его   за   шиворот   и

притягивает к себе.

     - Ты куда удрал, стервец?!

     "Стервец" сходу получает серию   подзатыльников   и   завывает   сиреной.

Мать продолжает ему выговаривать. Позабыв о дрязгах,   очередь   внимательно

слушает. Только блондинка,   закатив   глаза   к   потолку,   клонится   ухом   к

шепчущим губам Владика. Красавец с подоконника не собирается забывать   про

мужчину в очках, и от его взглядов тот   по-черепашьи   втягивает   голову   в

плащ и, стискивая   зубы,   мучительно   нервничает...   А   через   пять   минут

амнистированный автоматчик обрушивает на людей лавину трескучего огня.

     - Тра-та-та-та!..

     - Да успокойте вы его наконец!

     - Мало, видать, ему врезали...

     Женщины гневно поворачивают головы к мамаше.

     - Распустили ребенка!

     - Скажите вы ему в конце концов!..

     Однако у мамаши, успевшей простить   свое   чадо,   находятся   достойные

ответы. Известно, что педагогика у всех своя. Кроме   того,   плотный   огонь

сына, заглушающий сыплющуюся отовсюду ругань, помогает ее обороне.   Владик

и блондинка, пожалуй, единственные, кто   не   принимают   участие   в   споре.

Сдружившаяся   парочка   проникается   все   большим   взаимным   интересом.    В

разгорающийся   пожар   ссоры   бережно    подбрасывает    полешки    кудряш    с

дипломатом. Происходящее   для   него   -   спектакль,   и   он   не   хочет   быть

пассивным зрителем.

     Незаметно для   всех,   высокий,   так   и   не   покинувший   своего   угла,

ощупывает задний карман брюк и распахивает молнию огромной сумки. Часы   на

его руке показывают девятый час. Уже несколько минут, как окошечко   должно

распахнуться.

     Как-то так получается, что и без того плотная масса   людей   сжимается

еще теснее. Кто-то торопливо,   словно   только   сейчас   вспомнив,   начинает

спрашивать:

     - Много его там, не знаете?

     - Где ж много... Зернышки такие мелкие, по горсти в пакете.

     Напряженный слух ловит   каждое   случайно   брошенное   слово.   Малейшая

тревога тут же обращается во всеобщая беспокойство. Парни в куртках, забыв

о шуточках, держат наготове дипломаты с сетками, то   и   дело   озираясь   по

сторонам. Они переместились чуть вперед, к знакомой блондинке,   и   на   них

смотрят негодующе. Но она теперь - вроде как их знакомая, и тут уж   ничего

не попишешь.

     По мере приближения критического момента волнение нарастает, а вместе

с   ним   набирает   силу   и   шумливый   гул.   Даже   мальчуган   с   автоматиком

прекращает свою трескотню и удивленно прислушивается.

     - Идет, идет...

     Шаркая   по   полу   стоптанными   валенками,   мимо   проходит   женщина   с

ключами. Это и есть продавец.

     - Скажите, хватит на всех?

     - Сколько его там?..

     - Будет галдеть! - работник магазина   гремит   замком.   Она   входит   в

подсобку, а через минуту маленькое окошечко   с   лязгом   открывается.   Лязг

этот срабатывает наподобие удара гонга. Все жмутся в одном направлении   и,

вероятно, впервые обращают внимание на женщину, стоящую у самого окошечка.

Худенькая, серенько одетая, она вызывает всеобщую неприязнь. Сразу за   ней

расположился   старичок-ветеран,   а   далее   через   пару   человек   красуются

знакомые   курточки.   Цель   достаточно   близка,    и    они    не    выказывают

беспокойства.

     Вот тут-то мать карапуза и не выдерживает. Делая   отчаянный   рывок   в

сторону   окошечка,   она   взламывает   людской   заслон,   как   древний   таран

деревянные ворота. Что-то, по-видимому, она про себя прикинула и взвесила.

Полученный вывод и подтолкнул ее к действиям. Но   люди   -   это   не   жалкие

крепостные ворота. Женщина делает   несколько   шагов   и   словно   в   паутине

вязнет, удерживаемая множеством рук.

     - У меня ребенок! - она с рычанием продолжает рваться вперед.

     - У всех дети! Всем надо!

     - Она и сюда встряла без очереди! Какой-то танк, а не женщина!..

     Тогда женщина швыряет самый весомый аргумент:

     - А этих сопляков-спекулянтов   пустили?!   Шляпы!   Да   после   них   там

ничего не останется. А мне всего-то пару пакетов!..

     "Сопляки-спекулянты"    насмешливо    улыбаются.     Народ     продолжает

возмущаться, но женщина-танк   столь   решительно   пробивается,   что   вскоре

оказывается возле окошка. Высокий, двинувшийся было в   сторону   парней,   в

сомнении останавливается. Он зло смотрит на женщину. В этот момент она как

раз очищает заветный   плацдарм   от   последнего   препятствия   -   невзрачной

худенькой противницы. Она работает локтями и давит всей массой.   Маленькая

женщина - ей не соперник.

     - Ты что, список составляла?.. А нет, так и стой,   милая,   в   порядке

живой очереди! А у меня ребенок!

     Неожиданно подает голос ветеран-старичок.

     - Что вы себе позволяете! -   дребезжаще   вопрошает   он   и   к   радости

молодых спекулянтов забавно притопывает ногой.

     - Ой, да помолчите вы! - отмахивается от него женщина-танк. -   Еще   и

вас мне слушать.

     - Что значит - помолчите? Вы... - Старичок   беспомощно   шарит   вокруг

взглядом и трясущейся рукой лезет   в   карман.   -   Я,   к   вашему   сведению,

ветеран войны... Да! И награды... Могу без очереди, но не лезу, потому что

стыдно!

     - Да житья от вас не стало! - огрызается мамаша. - Медальки,   ордена,

книжечки... Привыкли козырять!

     Старичок смолкает. Он только пораженно хватает ртом   воздух   и   слепо

водит рукой с удостоверением.

     - Постыдились бы, гражданка! - кричит кто-то. - В самом-то деле!

     - А мне стыдиться нечего! - навзрыд плачет женщина-танк. - Я сама всю

жизнь болею, и ребенок мой тоже...

     Высокий, сосредоточенно следящий за событиями, замечает   в   окошке   с

той   стороны   мелькание   знакомого   ватника.   Пружинисто   приближается    к

ругающимся.

     - В сторонку! - он легко оттирает от окошка   всех   троих,   и   крепкая

волосатая рука   ныряет   в   недоступную   всем   глубину,   навстречу   ватнику

продавщицы. В пальцах у него крупные купюры. На мгновение все немеют.

     - Да что же это творится! - старичок   с   хрипом   пробует   расстегнуть

душащий его ворот.

     - Сволочь! -   визжит   женщина-танк   и   молотит   кулаками   по   широкой

мускулистой спине мужчины.

     Деньги у высокого уже взяли, сумка под боком хищно распахнута,   и   он

неспешно поворачивается. Попутно кидает взор в сторону   парней.   Те   стоят

встревоженные, но, по-видимому, понимают, что запоздали. Пальма первенства

уже не за ними, и попыток вмешаться они не предпринимают.

     - Отвали! - кидает высокий женщине-танку и, сузив глаза в   неприятные

щелки, смотрит на ветерана. - А ты заткнись, герой!   Еще   на   костылях   бы

сюда приковылял...

     Перед ошеломленными людьми вновь вырастает широченная спина, прячущая

от них амбразуру окошка и продавца с его чудо-товаром.

     - Дрянь такая! - вопит женщина и в ярости замахивается на ненавистную

спину сумкой. Из толпы   выскакивает   ее   малец   и   направляет   в   высокого

автоматик. Пластмассовый курок легко   поддается,   и   происходит   страшное.

Игрушка ударяет мальца в грудь, и задираясь стволиком, наполняет помещение

обвальным грохотом. Из плавящегося дульного среза толчками колотит   пламя,

пули веером разлетаются по залу, дробя в пыль штукатурку   и   серый   бетон.

Вскинувшись, высокий переламывается в пояснице и рушится на пол.   Блесткие

пачки вываливаются из его рук, и под ноги обезумевшим людям весело катятся

зеленые горошины альмониса. Но всего этого высокий уже не видит.   Кое-кто,

прикрывая голову, бежит к выходу, но большинство   в   оцепенении   стоит   на

месте.   А   игрушечный   автоматик   продолжается   вибрировать    в    ручонках

перепуганного мальчугана, извергая огненную смерть.   Вскрикивает   одна   из

курточек, и дипломат падает на   линолеум,   чтобы   тут   же   подпрыгнуть   от

угодившей в него свинцовой   струи.   Мгновением   позже   звонко   рассыпается

витрина,   и   длинная   вереница   выстрелов   смолкает.   Мальчуган   с   воплем

разжимает покрытые волдырями ладони и кричит, глядя   то   на   руки,   то   на

сидящую на полу мать. До захлопнувшегося окошка уже   никому   нет   дела,   и

никто не смотрит на раскатившиеся по полу искристые гранулы альмониса.

     Сморщенные,   увитые   темными    жилами    руки    старика    дрожат.    Он

безостановочно   теребит   клетчатый   платок,   и   тот   распадается   у    него

непослушными   складками   и   снова   скатывается   в   бесформенный   комок.   В

наступившей тишине слышно дыхание рассказчика, и взор следователя прикован

к его трясущимся рукам. Лист, удобно разместившийся на   планшетке,   так   и

остается девственно   чистым.   Ни   единого   словечка,   ни   единой   фразы...

Старшина испуганно переминается рядом и неотрывно смотрит   на   оплавленный

пластмасс детской игрушки. Самый обыкновенный автоматик   -   с   батарейкой,

моторчиком и трещоткой. Таких сейчас много   в   магазинах.   Цена   -   что-то

около червонца.

     Бред! Следователь вздрагивает и зябко поводит   плечами.   Он   пытается

стряхнуть с себя вязкий, облепивший его   мистический   покров.   Это   похуже

наваждения. Потому что справа и слева   -   люди.   Очевидцы   невозможного...

Хрипло и не своим голосом он выдавливает из себя чужие, никому   не   нужные

слова:

     - Вы, конечно, понимаете, я не могу всего этого записать. Это уже   не

протокол получится, а... Просто   по   долгу   службы   не   могу.   Потому   что

приедет оперативная служба и...

     Он путается в фразах и так и не заканчивает невнятного объяснения.   И

самое странное - следователь не обвиняет старичка во   лжи.   Бывает   иногда

так, что знаешь, чувствуешь и видишь, что сказанное - правда.   Но   здешняя

правда   не   умещается   в   голове.   Она   просто   не   стыкуется   с    жизнью.

Старичок-ветеран да и другие смотрят на него так, что он поневоле начинает

ощущать себя полным идиотом. Более того ветеран кивает ему, словно понимая

все его внутренние затруднения. Расстроенно моргая,   прячет   свой   измятый

платок.

     - Мда... Значит, скоро прибудет   оперативная   группа,   и   мы   уточним

некоторые детали, - следователь делает   нечаянный   шаг   по   направлению   к

выходу. - Просьба - пока не расходиться.   Нам   еще   понадобится   уточнение

обстоятельств, деталей...

     Дверь захлопывается за его спиной, и вот он уже под моросящим   небом.

Крохотный козырек крыши ничуть его не прикрывает, но ему все   равно.   Куда

важнее, что все эти странные безмолвные   люди   -   там,   позади.   Свидетели

какой-то единой чудовищной галлюцинации. Но ведь и галлюцинации   здесь   не

получается. Потому что труп. Потому что пули в стенах...

     Следователь озирается.   Те,   что   стояли   здесь,   видимо,   разошлись.

Во-первых, спасаясь от дождя, а во-вторых, сообразив, что   товара   сегодня

не будет. Вот и хорошо. Еще их глаз ему не хватало!.. Он   глубоко   вдыхает

влажный воздух и смотрит прямо   перед   собой.   Все,   что   поблизости,   это

конкретно, это замечательно реально.   Стоять   на   земле   -   приятнее,   чем

лететь в бездну. Потому что устойчивее и надежнее. Размытый сырыми мазками

дворик. Серая,   унылая   гуашь...   На   секунду   следователь   пугается.   Ему

кажется, что он не узнает   этого   места.   Все   совершенно   иное!   Какие-то

железные, торчащие из земли трубы, бетонные плиты,   вырезанные   из   дерева

звери - с обломанными ушами и носами.   И   все   это   среди   глинистых   луж,

зыбучих   песков   и   строительных   обломков.   Мыльные   пузыри    в    детской

песочнице. Болото, окружившее дома. Огромный безвкусный борщ...

     Свет от фар дорожками пробивается сквозь туман. Следователь   щурится.

Желтое с синей полосой через борт, фыркая простуженным   чихом,   выдирается

из   суповой    грязи,    виляя,    пытается    одолеть    полосу    препятствий.

Бесполезно... Мотор удрученно стихает. Трескуче распахиваются   дверцы,   и,

увязая в месиве двора, к следователю   бегут   его   коллеги.   Он   узнает   их

одного за другим по мере того, как они выныривают из   колеблющегося   пара,

из неразборчивых силуэтов превращаясь в людей с лицами и   голосами.   С   их

приближением   он   вдруг   начинает   ощущать   робкую    надежду    -    надежду

разобраться во всей этой нелепице, опрокинуть сказочный   вздор   и   вывести

сговорившихся   свидетелей   на   чистую   воду.   Прямо   сейчас!   Вернуться   в

сопровождении инспектора и его помощников в магазин и деловито, позабыв   о

старике и его истории, начать все с самого начала. Может   быть,   вспомнить

при этом что-то важное и обстоятельное, что сообщило бы мыслям верный ход,

позволило бы   направить   следствие   по   должному   руслу.   А   пластмассовый

автоматик ногой в сторону. Куда-нибудь в угол. И запретить даже вспоминать

о нем!..

     Поежившись, следователь спускается по   скользким   ступеням.   Горячее,

расползшееся по линолеуму пятно упрямо маячит перед глазами. Глянец   крови

нелегко выветривается из памяти.   И   стайка   людей   с   безумными   глазами,

испуганно подобравших когти, затаивших утробное рычание, продолжает   стыть

перед внутренним взором.

     В чем, собственно, он будет разбираться? В чем, черт возьми!..

     Следователь останавливается.   Тлеющая   в   груди   надежда   безжалостно

размывается мутной, льющейся с небес влагой.   Это   не   дождь.   И   даже   не

дождик. Всего-навсего мокрый туман,   уставший   и   отяжелевший   от   мирской

энергии, решивший лениво осесть на сонную, обремененную злом землю.