Андрей Щупов.

Дитя Плазмы

   

 

  <Первое, что человек создал, открыв ядерную энергию, было не

электростанцией, не производственным дефектоскопом и не рентгеновским

аппаратом, - он создал атомную бомбу>.

 

  Джозеф Мортимер (1964г.).

 

  ПРОЛОГ

  В центре слежения за ядерными испытаниями царила паника. Две трети

датчиков вышло из строя, экраны мониторов полосовали шумливые помехи.

Генерал Баррингтон, сгорбившись, сидел в кресле и безучастно взирал на

загадочную тень, скользившую по экрану. Эту видеозапись прокручивали,

наверное, уже в сотый раз.

 

  Джек Йенсен смотрел на генерала с откровенной жалостью. Еще пару

часов назад Баррингтон без устали рассыпал шуточки - и казался этаким

повидавшим все и вся, исполосованным шрамами воякой. Солдаты любят

компанейских командиров, и генерал знал это, при всяком удобном случае

подкрепляя свою популярность панибратскими выходками. Отечески

улыбнуться, положить руку на плечо рядового и отпустить пару смачных

словечек в адрес придиры-сержанта - это он умел и проделывал

мастерски. Но сейчас от него требовалось нечто другое, и этого другого

генерал, как оказалось, совершенно не понимал. Он не был новичком.

Невадские испытания числились у него двенадцатыми по счету, но, увы,

бравый вояка сгорел, как электрическая лампочка, не выдержавшая

перегрузки. То, что теперь мелькало на экране, отправило генерала в

жестокий нокаут. В каких-нибудь полчаса он сдался, выбросив белый

флаг, полностью уступив бразды правления полковнику Палмеру. Инженер

Йенсен стоял за спиной Баррингтона, ему было жаль незадачливого

генерала, но одновременно он чувствовал и досаду. Когда груз тяжел и

волочить его приходится сообща, на счету каждый человек. Выбывает один

- другим становится тяжелее, и сейчас Йенсен почти физически ощущал,

как собственная его ноша удвоилась.

 

  Следовало скорейшим образом ввести в курс дела не слишком сметливого

полковника, и Йенсен совсем не был уверен, что Палмер окажется

покрепче Баррингтона. Самое же неприятное заключалось в том, что

говорить приходилось о том, в чем окончательно завяз и сам Йенсен.

Новый же начальник, как всякий новый долдон, требовал детской ясности,

скрипел зубами от вопросов и многоточий и в любой момент готов был

трахнуть кулаком по столу. Ни одной сводки он, как водится среди

высших чинов, не читал и, не зная еще сути дела, заранее настраивал

себя на поиск виноватых.

 

  - Вы приехали на джипах? - Брови полковника столкнулись на

переносице, как пара бодливых коз, сошедшихся на узком мостике.

 

  Йенсен кивнул. Худшие опасения сбылись. Сводок Палмер действительно

не читал. Та же история, что и с Баррингтоном. Напружинив внутренний

орган, зовущийся терпением, Йенсен терпеливо пояснил:

 

  - Не беспокойтесь. Мы уже представляем себе, с чем пришлось

столкнуться. И кстати, машины успели осмотреть ваши санитары. Все

чисто, абсолютно никакого фона.

 

  - Этого не может быть! - Полковник начинал сердиться. Собственно,

для этого он и спрашивал.

 

  Сердиться без повода не умеют даже самые глупые полковники.

 

  <Может, его одернуть? - с тоской подумал Йенсен. - Послать подальше

и связаться напрямую с координатором. А то и самим президентом.

Действительно, какого черта!..>

 

  - Этого не может быть! - ворчливо повторил Палмер. - Насколько мне

известно, глубинного взрыва как такового не получилось. Земля

разворочена на километр вглубь, и местность наверняка заражена!

 

  - Жаль, что вы не обратили внимания на наши донесения. Там есть кое-

что по данному вопросу. - Йенсен старался говорить мягко. - Со всех

точек нити служащие сообщают одно и то же. Счетчики молчат, повторных

толчков не наблюдается, радиация не выше приемлемых величин. Хотя,

разумеется, вы правы, - земля в самом деле разворочена, в эпицентре

гигантская воронка. Но факт остается фактом. Заражения местности не

произошло.

 

  - Сэр!.. - В зал вошел офицер с кипой бумаг под мышкой. Обращался он

к полковнику. О <болезни> Гяррингтона его, видимо, успели

предупредить.

 

  - Говорите, - Палмер милостиво кивнул.

 

  - Дело в том, что минут десять назад расчистили завалы в восьмом

бункере, но там эти ребята из НЦ: - Офицер замялся. - Наших спецов

туда не пускают.

 

  Йенсен нахмурился.

 

  - Будет лучше, если им не станут мешать. Ребята знают, что делают. -

Обернулся к офицеру: - Жертвы? Их много?

 

  - Под обломками найдено пятнадцать трупов. В основном охранники из

внешнего оцепления. Госпиталь тоже разрушен. Поиски продолжаются, но

пока никого. Расчистили уже большую часть площади: Мы многих

недосчитаемся.

 

  - Что вы имеете в виду? - Кустистые брови полковника пришли в

опасное шевеление.

 

  - Только то, что сказал. Поиски следует продолжать, но кое-кого из

служащих госпиталя мы не досчитаемся. Маршрут чудовища пролегал именно

там. И подобное уже бывало.

 

  - Что вы, черт возьми, несете?! - Лицо и шея Палмера стали медленно

наливаться фиолетовым пламенем. Злость редко красит людей, но

полковник Палмер в гневе был особенно некрасив. - Кажется, операцию

курируют военные? При чем здесь НЦ? - Кулак полковника, давно в

нетерпении ерзавший по столу, наконец-то осуществил задуманное -

взлетел вверх и тотчас со стуком упал. - И не слишком ли много

загадок? Если вы знали об этой гадине заранее, почему в число

посвященных не попал штаб? И если в НЦ не сомневались, что рептилия

появится здесь и станет жрать наших людей, какого черта нужно было

проводить испытания по старой схеме? Вы попросту подставили генерала!

Но со мной эти штучки не пройдут, так и знайте!

 

  - Успокойтесь, полковник. - Йенсену все еще удавалось сдерживать

себя. - Мы заняты одним делом:

 

  - Я не знаю, чем вы там заняты, но знаю, что погибли люди. Разрушена

сеть подземных коммуникаций, передвижной госпиталь, командный бункер.

 

  - К счастью, в бункере никого не было. - Иенсен изобразил улыбку. -

Еще раз призываю вас к спокойствию! Не следует искать крайнего. Это не

та ситуация, поверьте. И, будь моя воля, вас бы обязательно обо всем

предупредили. Если уж на то пошло, мы были с самого начала против

очередных взрывов, но к голосу НЦ редко прислушиваются. В результате

получилось то, что получилось.

 

  Уверенная сдержанность Йенсена действовала отрезвляюще. Полковник

поутих. Кулак его превратился в миролюбивую пятерню и, скользнув по

столу, спланировал на колено.

 

  - Но сейчас по крайней мере вы можете объяснить, что же все-таки

произошло на полигоне?

 

  - К сожалению, не могу.

 

  - Что?! - Острый подбородок полковника воинственно приподнялся,

одновременно выдвигаясь вперед. - Что значит <не могу>? Какой еще

дьявольский эксперимент затеяла ваша служба?

 

  - НЦ здесь совершенно ни при чем.

 

  - Тогда почему после вспышки в сто двадцать килотонн на поверхности

и в шахтах по-прежнему нулевой фон? Что за отродье выползло из

эпицентра и пропахало колею поперек военного городка? И куда

подевались наши люди?

 

  - Всему свое время. - Йенсен поднял ладонь, успокаивая нервничающего

собеседника. - Не сомневаюсь, что тотчас по разрешению координатора вы

получше исчерпывающее объяснение. Наши парни работают быстро. А пока

мой вам совет: временно забудьте о чудовище и займитесь спасением тех,

кто еще не задохнулся под завалами.

 

  Йенсен мысленно чертыхнулся. Ему приходилось лгать. Поневоле. Потому

что все его смышленые парни, каждый из которых отработал в

Национальном центре аномальных явлений не один день, тоже находились

на грани шока. То, что стряслось за последние месяцы на полигонах

Невады, не наблюдал еще ни один из живущих на Земле. Это не было

попутным эффектом ядерного взрыва, - никто не обманывал себя. Это было

намного хуже. Йенсену стоило больших усилий сдерживать распоясавшееся

воображение. Он чувствовал, может быть, даже знал, что это только

начало. Ад, какой бы он ни был, никогда не приходит сразу. Все беды

начинаются исподволь:

 

  Часть 1. КАРАКАТИЦА.

  Такого пугающего количества войск Гулю еще не приходилось видеть.

Всюду, куда ни падал его взор, красовались пушки и вертолеты,

многоствольные ракетные комплексы, нечто засекреченное, совершенно

неузнаваемое под чехлами, - бронированный острозубый оскал нации,

представленный батальонами, и полками, и даже дивизиями. Все это

скопилось на крохотном пятачке забытой Богом земли.

 

  Гуль устал ломать голову, пытаясь понять, за каким чертом приползла

сюда ракетно-панцирная армада. Одно дело разъезжать на танках по

степям Украины и бездорожью Урала, и совсем другое - прогревать

двигатели на трескучем морозе Крайнего Севера. Климат земной

<тюбетейки> не очень-то жаловал визитеров, и многолюдьем край льда и

холода никогда не отличался. От Таймыра и до рассыпанных крошевом

островов Франца-Иосифа Карскую стихию заселяли лишь дрейфующие ученые-

полярники, недобитые медведи-беломоры, да еще они - полушахтеры-

полупограничники. Впрочем, и этой малости вполне хватало. Взрывы, о

которых потом судили да рядили в разных женевах, подготавливались

здесь трудами стриженной армейской братии. И здесь же упрятанное под

ледниковый щит нутро планеты ежегодно превращали в радиоактивную

расплавленную кашу.

 

  Гуль прикрыл глаза и тут же представил себя застывшим, ничего не

чувствующим снеговиком. Верно, для смеха его обрядили в солдатское

обмундировании, сунув в руки вместо положенной метлы угрюмый и черный

<калашников>

 

  - Не Сочи! - Капитан из подразделения саперов приплясывал вокруг

Гуля, энергично уминая валенками снег.

 

  С трудом приоткрыв заиндевевшие веки. Гуль покосился на командира

саперов и промолчал. Он уже не заавался вопросом, для какой цели к ним

прислали столько саперов. Сейчас его волновало одно: дождаться конца

этих идиотских испытаний и незамерзшим, живым завалиться в радостное

человеческие тепло - какое угодно, лишь бы был плюс. Плюс, и не минус

тридцать!..

 

  Он не понимал, чего они ждут? Взрыв отгремел давным-давно. Это он

чувствовал без всяких приборов. Успокоилась под ногами земля, а из

эпицентра успели вернуться броневики с широколобыми экспертами и

минерами. Тем не менее войска продолжали стоять в полной боевой

готовности, гигантским кольцом оцепив место взрыва. Бесшумно вращали

эллипсоидными антеннами машины радиопоиска, и, проклиная все на свете,

перетаптывались на снегу несчастные наблюдатели, которые знать не

знали, что, собственно, надлежало им увидеть.

 

  К северу, за стекольчатыми торосами, тянулись перед ним шеренгой

рычащие танки, самоходные гаубицы, где-то за дымкой едва проглядывали

фундаменты зенитно-ракетных комплексов. Гуль и теперь слышал

приглушенное стрекотание кружащих в небе <безпилотных аппаратов-

разведчиков. Воздух вибрировал от моторного гула, справа и слева

дымили выхлопами грузовики и вездеходы, аэросани крупного тоннажа.

Изрытый гусеницами снег был темен от копоти и пролитой соляры:

 

  Черт побери! Если бы не холод!..

 

  Гуль мысленно издал протяжный стон и попросил солнце подняться чуть

выше над горизонтом, чтобы не дать окоченеть последним проблескам

сознания в его ледяной голове. Мороз с успехом истребил все его

догадки, включая и предположение о войне. На ум приходили примеры из

давней битвы отцов. Как они выдержали такое? Четыре года в мерзлых

окопах, под прикрытием бревенчатых блиндажей: Как можно было воевать в

таких условиях, когда проблематичной становилась даже возможность

выжить? Или народ был другой?.. Взглянул на валенки капитана и скосил

глаза на свои сапоги. Пристукнув один о другой, уныло понял, что ног

уже не чувствует. И это беспокоило более всего. Снова общественное

расходилось с личным. Что-то там, в этой зараженной зоне, должно было

произойти, но ему было все равно. Это <что-то> требовало неусыпного

внимания, взведенных затворов и готовности ринуться неведомо куда по

первому слову командования, но Гулю было плевать на командование.

Наверное, он побежал бы в эту самую неизвестность, но только лишь из

желания согреться. Доведенный холодом до отчаяния, он молил, чтобы это

<что-то> произошло как можно быстрее. Иных мыслей и молитв в голове не

возникало. Тем временем капитан саперов, приседая и пританцовывая,

разгонял холодеющую кровь. С морозом в отличие от Гуля он предпочитал

бороться в движении. Притопнув в очередной раз, офицер неожиданно

обернулся.

 

  - Если она не вылезет здесь, через пару неделек всю канитель

попытаются повторить в Штатах.

 

  Фраза вышла нечленораздельной, и, стянув рукавицу, капитан принялся

растирать побелевшее лицо. Потом сложил губы маленьким кратером и

засвистел что-то отдаленно знакомое. Рассмеялся.

 

  - Говорят, на востоке так подзывают змей. Может, и ее удастся

подманить:

 

  - Кого ее? - тускло поинтересовался Гуль. За тусклостью таилась

взведенная пружина. Мороз превратил нервы в натянутые струны -

напряженные, болезненно отзывчивые, - арфа, к которой не следовало

прикасаться. Он уже распрощался с ногами, и не только с ногами. Если

бы возникла необходимость выпустить из автомата парочку очередей, он

попросту не смог бы этого сделать. Да и не стал бы. Подкрадись к нему

белый медведь. Гуль первый бы кинулся к нему в объятия. Чтобы

прижаться к жаркому и мощному телу, впитать в себя крошечку тепла.

 

  Капитан оказался из понятливых. Пристально взглянув на окоченевшего

наблюдателя, звучно хлопнул в ладоши.

 

  - Все, хватит! Меняйся, джигит, пойдем со мной.

 

  - Мне еще полчаса до смены, - неуверенно заметил Гуль.

 

  - Чепуха! Через полчаса ты будешь звонкий, как рюмка. А это верное

воспаление легких. - Капитан нравоучительно помахал рукой. - Все

начинается с воспалений легких! А далее бронхит, астма и в перспективе

прогрессирующий менингит. Ты хочешь это? Нет? Тогда пошли, я все

устрою.

 

  * * *

  В сущности. командир саперов был из <чужих>, то бишь власть его не

распространялась на пограничников. И все-таки он действительно все

устроил. Смену прислали досрочно, и уже через пять минут Гуль

отогревался в уютной, подшитой войлоком палатке. Металлическая печь

экономно сжигала порцию соляры, заполняя капитанские апартаменты южным

теплом, просушивая варежки, носовые платки и паленки. По правую руку

от Гуля сифонил трудяга - примус, и пузатый котелок с потемневшими

боками нетерпеливо пускал в разные стороны струйки пара. Молоденький

веснушчатый ефрейтор моментально спроворил по кружке обжигающего чая.

 

  - И конфет, - приказал капитан. - Или что там у тебя? Пряники?

 

  Блаженный и разомлевший Гуль сидел на ящике из-под взрывчатки и

глодал каменный пряник. Тепло искристыми волнами растекалось от

желудка по телу, оживляя ноги, возвращая человеческой субстанции

утраченную энергию. Он витал в сладостной дреме.

 

  - Что, богатырь, не любишь холода? - Капитан, расположившийся

напротив, весело подмигнул.

 

  - Терпеть не могу, - признался Гуль. Отчего-то ему подумалось, что с

этим чужим командиром можно говорить откровенно и о чем угодно. - Знал

бы, что придется служить на севере, двинул бы в дезертиры.

 

  - В институт, дружок, надо было двигать. С военной кафедрой.

 

  - Я и двинул. - Гуль сумел улыбнуться, - губы оттаивали постепенно.

- И все равно повезло.

 

  - А где учился? - поинтересовался капитан.

 

  Гуль кратко вздохнул. Рассказывать, в сущности, было не о чем.

Банальная история студента-недоучки: три курса электротехнического,

пропуски лекций, нелады с деканатом и как результат - веер повесток в

военкомат. Профессия, к которой его готовили, особого энтузиазма не

вызывала, но и идти в армию отчаянно не хотелось. А уж тем более в эти

безжизненные, щедрые на радиацию и мороз края. Однако пришлось.

Приехал, потому что иначе пригнали бы:

 

  Обо всем этом он и поведал коротко собеседникам.

 

  - Хреново, - сочувственно оценил ефрейтор. Своего капитана он не

слишком боялся и выражался достаточно вольно. - Выходит, три годика

псу под хвост - так, что ли? Это я про учебу, значит.

 

  Гуль пожал плечами. Соглашаться с тем, что три года вычеркнуты из

жизни, не хотелось.

 

  - Ну, почему же под хвост?.. - Капитан рассеянно провел пальцами по

светлым вьющимся волосам, и Гуль с интересом вгляделся в его профиль.

Если бы не форма и не погоны, вылитый поэт. Блок или Мариенгоф: - Ну,

почему же, - повторил капитан, несогласно покачивая головой. - Три

года - это всегда три года. Где их ни проведи, даром не потеряешь, а

уж тем более в институте. Мы ведь не знаем, где находим, а где нет.

Ищешь покоя, попадаешь в праздник - и наоборот. Я вот и университет

закончил, и проработать успел четыре года, а пришли и забрали.

Объяснили, что родине без меня никак, мол, нехватка офицерских кадров:

 

  - Ну и ну! - Ефрейтор изумленно приоткрыл рот. - А я и не знал, что

вы это: Про университет, значит:

 

  Общее несчастье, общие темы. Через какое-то время они уже звали друг

друга по имени. В пределах собственной палатки Володя (так звали

капитана) не желал никакой субординации. В конце концов Гуль осмелел и

поинтересовался целью учений.

 

  - Блажь это, а не учения, ребятки. - Капитан пренебрежительно качнул

плечом.

 

  Гуль терпеливо ждал продолжения. Ефрейтор насуропил светлые бровки,

с азартом и вниманием подавшись вперед. На любую фразу он отзывался

живо, с простоватой прямолинейностью, и если даже молчал, то

красноречиво говорили мимика, блеск глаз и короткопалые непоседливые

руки.

 

  - То есть? - Гуль дожевал пряник, но взять еще один постеснялся.

 

  - Блажь - она, мужички, и есть блажь. - Володя со вздохом откинулся

на брезентовый тюк и расслабленным движением расстегнул нижнюю

пуговицу на полушубке. Под действием тепла он тоже разомлел (больное

воображение рождает бред, а отсутствие воображения - блажь. Разница не

очень заметна. Хотел бы рассказать, да не могу. Секрет и наказуемо.

Он, видите ли, предназначен для старшего офицерского состава. А что

есть старший офицерский состав? - Он выдержал хитроватую паузу.

 

  - Это все то, что начинается сразу же за майором. Значит, знать мне

этого не положено. А я знаю. Стало быть, сам рискую и вас могу

подвести.

 

  - Да ну! Бросьте, товарищ капитан!.. - заныл ефрейтор. Ему уже не

терпелось утереть нос старшему офицерскому составу. - Мы ж никому:

Слово!

 

  Капитан справился с последней пуговицей и распластал полы полушубка.

Ему стало жарко.

 

  - Ничего, голубки, потерпите. Всего-то и осталось - час или два.

 

  - А что будет через час или два?

 

  - По всей вероятности, ничего. Вот и окажется, что весь мой секрет с

самого начала отдавал липой.

 

  - Тогда тем более! Если через час все откроется:

 

  - Да говорю же: ничего не откроется! - Капитан усмехнулся. - Потому

что через этот самый час случится примерно следующее: кто-нибудь из

наименее терпеливых генералов не выдержит и взорвется - сыграет, так

сказать, роль детонатора. Воспоследует бурная цепная реакция, и всех

нас с матюгами погонят обратно на машины и вертолеты, не дав как

следует собраться и сообразить, что же здесь, в сущности, имело место.

- Капитан улыбнулся. - А имел место, ребятки, грандиозный розыгрыш.

Всего-навсего. Розыгрыш, помноженный на шпионские фантазии наших

стратегов. Вот вам и весь секрет!

 

  - Значит, не скажете? - Ефрейтор обиженно покривил губы. Гуль тоже

недоумевал. Слушать нелестные эпитеты в адрес командиров всех родов

войск он мог и у себя в казарме. И куда более хлесткие. Выходило так,

что капитан поманил их пряником и ничего не дал.

 

  Заметив обиженную реакцию собеседников, Володя виновато развел

руками.

 

  - Извините, парни, но подробнее не могу. Хотел бы, но не могу.

Знаете ведь как: Генерал сболтнул полковнику, полковник - мне, а

достанется всем вместе. Секрет есть секрет. Тут и Запад вражий

замешан, и Восток, и наши: Словом, если кто проговорится, может не

поздоровиться. Это на полном серьезе. Так что молчу для вашей же

пользы.

 

  - Да: - протянул Гуль.

 

  Ефрейтор, не слишком церемонившийся с капитаном, рубанул более

откровенно:

 

  - Тогда нечего было начинать! - В голосе его звучала та же обида,

что была нарисована на лице.

 

  Володя смущенно прикашлянул. Он и сам осознал, что вышло неловко.

Тайны или бесстрашно раскрывают или не упоминают вовсе. Он потянулся к

котелку.

 

  - Ладно уж, налью: - Ефрейтор по-хозяйски отстранил его руку, умело

и ровно разлил по кружкам дымящий чай. Попутно зыркнул в сторону Гуля.

- Омуля небось часто тут пробуете? - О промахе капитана он великодушно

решил забыть.

 

  - Ага, каждый день - утром и вечером, - съязвил Гуль.

 

  - Значит, не часто? А может, тут вообще никакой рыбы?

 

  - Почему: Видим иногда. Муксун, нельма: Покупаем у местных. Но в

основном обыкновенная селедка, из Диксона.

 

  - Значит, не особенно жируете, - посочувствовал и тут же ввернул,

видимо, любимое словцо: - Хреново: На море служить и рыбы не едать -

это, я вам скажу:

 

  Отсев в угол, он гармошкой наморщил лоб и принялся ковырять в зубах

спичкой - этакий знающий себе и другим цену увалень из деревни, с

оттопыренными ушами и крупными лучистыми веснушками. С внутренней

усмешкой Гуль отметил про себя, что ситуация в палатке забавным

образом перемени-лась. Теперь безусловным хозяином был конопатый, и,

как всякий хозяин, он немедленно взял бразды правления. Известно, что

приходящие к власти начинают с длинных, пространных речей, - не стал

исключением и ефрейтор.

 

  - Всякие там секреты, шахеры-махеры, - начал он озабоченно, - я так

понимаю, от глупости. В жизни все проще. Тут тебе земля, тут солнце, а

тут чащи. Живи и другим не мешай. А разных там парламентов, министров-

архиепископов нам, если честно, и не нужно. Мы-то знаем, как жить.

Приучены А вот они - те, значит, у кого шило в одном месте, тем покой

с ясностью, как нам холод. Вот и усложняют. Чтоб воды, значит,

намутить и плавать в ней жирными карасями. Или этими: омулями:

 

  Гуль взглянул на капитана, ожидая увидеть улыбку и поперхнулся чаем.

Володя сидел неестественно прямо и застывшим взором следил за кружкой.

Микроскопическими толчками та передвигалась по скатерти, медленно

приближаясь к краю Сама собой. Гуль решил было, что это ожили льды, но

тут же вспомнил, что под ними не океаническое дно, а мерзлый скальник.

Тогда каким образом?..

 

  Капитан положил на стол чайную ложечку.

 

  -А ну-ка!..

 

  Развернувшись подобно компасной стрелке, ложечка заскользила вслед

за кружкой.

 

  - Ловко, - пробормотал Гуль.

 

  - Фокус-покус! - громко и растерянно произнес ефрейтор.

 

  - Вот вам и фокус. - Володя дрожащими пальцами застегивал полушубок,

продолжая сосредоточенно глядеть на кружку. - Кажется, начинаю

понимать.

 

  - Аномалия? - хрипло спросил Гуль.

 

  - Если бы: - Капитан поднялся. - А ведь я-то, дурак, не поверил.

Думал, что блажь: И вам головы морочил. Она ведь так и появлялась

раньше. Сначала электромагнитные возмущения, потом гравитационные:

 

  Далекий взрыв оборвал его слова. Все разом рванулись из палатки,

путаясь в длинном, сшитом по эскимосскому образцу пологе, спотыкаясь

от острого желания выбраться как можно скорее. Локтем прижимая к груди

автомат. Гуль на ходу натягивал варежки. Морозный воздух обжег легкие,

в уши ворвался крик капитана:

 

  - Это же наши мины! На такую чертовщину они, конечно, сработают!

 

  Где-то далеко снова загрохотало. Взобравшись на неровный заснеженный

холм, Гуль разглядел в туманной дали вспышки пламени. Капитан

бесновался внизу.

 

  - Если там кто-нибудь есть - всем крышка! - орал он. - Это же

шариковые мины! Одна штука - десять тысяч осколков!.

 

  Со стороны зенитно-ракетного комплекса долетело тоскливое завывание

сирен. Тягучие перепевы выгоняли людей из палаток, заставляя спешно

заводить двигатели, метаться возле машин. Как водится, долгое ожидание

закончилось всеобщей бестолковщиной. Никто не знал, откуда ждать

опасности и что против этой опасности предпринимать. Искристо

выплеснулись в дымчатое небо зеленые ракеты, знак боевой тревоги, и

кто-то тут же открыл огонь. Куда?.. Гуль вертел головой, ничего не

понимая. Вероятно, в эфире творилась такая же чепуха. А главное - он

не знал, что делать. Бежать к палаткам было далеко, здесь же он

чувствовал себя не в своей тарелке.

 

  - Ну что там? - Тяжело дыша, с пистолетом в руке капитан взобрался

на взгорок и встал рядом с Гулем.

 

  От гулко лопнувшего над головами воздуха оба пригнулись. Гуль бросил

взгляд на танки, но не увидел их. От выстрелов

стапятидесятимиллиметровых гаубиц снежная пыль клубами окутала

технику. Сквозь белую круговерть прорывались косые вспышки. Они

порождали подобие метели, окончательно отрезая от своих.

 

  - Куда же они садят, сукины дети! - Капитан порывисто поднес к

глазам бинокль. - Еще и туман этот, ядрит его: Откуда он взялся!

 

  Гуль невольно придвинулся ближе. Конопатый ефрейтор куда-то

запропастился, и в этой кутерьме лучше было держаться старшего.

 

  Внезапно по дрогнувшим рукам капитана он понял, что случилось нечто

страшное.

 

  - Каракатица, - просипел Володя. - Вот, значит, она какая:

 

  Гуль машинально схватился за автомат. О холоде он забыл,

взбудораженное сердце гнало кровь горячими толчками. А через секунду

он увидел то, о чем говорил капитан.

 

  Это происходило там, в эпицентре. Сначала дрогнула почва, а затем

долетел низкий вибрирующий гул. Снег полез вверх, на глазах стал

вздуваться трепетным куполом. Он рос пугающе высоко и тягуче-медленно,

словно поднимался с земли тяжело раненный зверь необъятных размеров. И

повторно содрогнулась почва. Земля расползлась и расцвела уродливыми

лепестками - купол раскрылся. Вырвавшееся на волю чудовище вскинуло к

небу огромную безобразную голову. Великаноподобное, землянисто-

неровное, оно продолжало выползать из дышащей паром распахнутой бездны

и в хаосе беспорядочного огня вырастало в живую гору.

 

  Даже в этом несмолкающем грохоте Гуль услышал, как стрекочуще

заверещал в кармане портативный рентгеномер. Ни капитан, ни он не

обратили на это внимания. Было не до того. Страха они, пожалуй, не

ощущали, но происходящее парализовало их. Время остановилось, шагнуло

назад и задумалось. Лишившаяся размеренности Вселенная начала

разрушаться:

 

  Обычный человеческий ужас нуждается в обычных атрибутах - темноте,

клыках в оскаленных физиономиях. Распознав ситуацию, природа мигом

расставляет точки над <I>, - и за человека начинают работать древние,

как мир, рефлексы. В кровеносную систему впрыскивается едкий

адреналин, напрягаются мышцы и, припоминая ухватки зубастых предков,

каменно немеют челюсти. На этом полигоне все обстояло иначе. Не было

ни темноты, ни душных пещер, а был напоенный искристым -сиянием свет и

беспредельное пространство. Люди отнюдь не напоминали беззащитных

ягнят, - всюду, рыча и сотрясаясь, плевалась снарядами боевая техника.

То, что шевелилось в фокусе триплексов и живых человеческих глаз,

бесформенное и неопределенно-огромное, не могло устрашить подобно

появившемуся на городских улицах Кинг-Конгу. Оно не озиралось в

поисках жертв, не размахивало лапищами и не клацало зубами.

Высунувшись чуть-чуть из земли, оно всего-навсего знакомилось с

воздушной пустотой неба, с белесой ледяной поверхностью.

 

  С басовитым ревом заработали ракетные комплексы. Детище Циолковского

спешило внести лепту в борьбу с подземельем. Грохочуще-ослепительно

ракеты принялись чертить небо, вонзаясь в темную массу. Приняв в себя

клокочущий тротиловый заряд, чудовище качнулось, подернув необозримый

земляной пласт. Не удержавшись, Гуль с капитаном покатились с

пригорка. Мимо промчался человек без шапки, без рукавиц. Глядя на

него, Гуль торопливо поднялся на ноги. В воздухе отчетливо запахло

паникой и бегством. Запах воинственного ожидания оказался

недолговечным.

 

  - Смотри! - Капитан указывал вдаль рукой. Обернувшись, Гуль увидел,

что чудовище - сморщенное подобие улитки, увеличенной в миллионы раз,

покрытое коростами из скал и глинистого промороженного грунта, - почти

полностью выползло на поверхность. Или, возможно, так только казалось.

Земля под ним напоминала топкую жижу. Продолжая лопаться и

расползаться, она неспешно высвобождала гигантскую мощь. Наверное,

там, в глубине, образовывались необозримые пустоты, потому что равнины

на глазах превращались в лунные кратеры, и тяжелый лед, перемешанный с

каменными глыбами и песком, рушился в черные провалы. Малейшее

движение чудовища сопровождалось волнообразным содроганием суши.

Устоять на ногах было не просто. Одна из ракетных установок скрежещуще

опрокинулась. Пробудившаяся ото сна ракета плугом прошлась по земле и

вольным зигзагом устремилась в небо. Жирно клубящим жаром полыхнули

близкие разрывы. Гуль закашлялся. Страха по-прежнему не было, но

нарастало удивление. Зрение отказывалось верить. Людской хаос был

понятен и объясним, но чудовище в эту картину не вписывалось.

 

  Спиной почуяв опасность. Гуль обернулся и рванул капитана в сторону.

Прямо на них катила петляющая самоходка. Устройство имитации поражения

на башне вовсю чадило желтым дымом. И тут же за самоходкой показались

забитые людьми машины. Они мчались, обгоняя друг дружку, сцепляясь

бортами, трескуче сталкиваясь.

 

  - Они свихнулись! - выкрикнул капитан.

 

  - Может быть, дали команду на отход? - Гуль ошеломленно следил за

беспорядочным бегством. Отходом это трудно было назвать. Танки и

гаубицы, торопливо разворачиваясь, бодали соседей стволами, скрежещуще

выжимали с наезженной дороги зазевавшихся. Попавшийся на пути грузовик

таранным ударом опрокинули, в несколько секунд вмяли гусеницами в

потемневший лед.

 

  И снова взревели ракеты. На этот раз били где-то далеко, но, видимо,

эффект сказывался. Гуль почувствовал, что земля под ними медленно

проседает. Подняв голову, он встретился глазами с Володей.

 

  - Похоже, пора задавать драпа?..

 

  Тот кивнул. Взмахом указал на бегущих.

 

  - Только не поздно ли?

   

  Гуль огляделся. Отступление практически завершилось. В рекордные

сроки. Потому что отступлением это не было. Бросали технику и

боеприпасы, бросали палатки с солдатским скарбом. Подбирая последних

нерасторопных, бронированная армада спешно покидала позиции. Они

стояли возле холма в полном одиночестве, и от мысли, что их могут

оставить здесь, у Гуля болезненно сжалось сердце.

 

  Чудовище вновь вскинулось тяжелым туловом и неожиданно повалилось в

их сторону. Оно было достаточно далеко - в нескольких километрах, и

все же у Гуля появилось обманчивое ощущение, что их вот-вот придавит

рушащейся махиной.

 

  В следующее мгновение они уже бежали.

 

  Ближайший вездеход, задрожав, выпустил струю черных хлопьев и

рванулся вперед. Гуль, задыхаясь, напряг силы, стараясь не отстать от

капитана. Если бы они не проторчали столько времени на холме!..

 

  Водитель вездехода не желал их замечать. Возможно, округлившимися от

страха глазами он видел лишь тень заваливающегося чудовища.

 

  К тому времени, когда они выскочили на дорогу, колонна бронетехники

ревела уже далеко впереди.

 

  - Стой! - Капитан в запале выстрелил вдогонку. Гуль вскинул было

автомат, но опомнился. Какого черта!.. Кажется, они тоже сходили с

ума.

   

  Грязным фонтаном позади расплескался взрыв. От грохота заложило уши.

Рванув Володю за ворот, Гуль прокричал ему в лицо:

 

  - Я понял! Эта тварь движется на нас, и они переносят огонь дальше.

Те, что с той стороны!.. Они всем приказали отходить. По рации:

 

  Капитан не дослушал.

 

  - Плевать! Нам о другом сейчас:

 

  Взрывной волной его швырнуло на Гуля, оба столкнулись лбами. Огонь

действительно переносили в их квадрат. Это был крупный калибр.

Гаубичный. Снаряды вырывали в мерзлом грунте воронки в рост человека.

Каменное крошево со свистом пронзало воздух. Гуля мазнуло по щеке -

словно бритва прикоснулась. Он машинально провел по лицу ладонью:

кровь. Обычная кровь из обычной царапины:

 

  Они бежали витиеватым зигзагом, словно это могло спасти от пушечного

попадания.

 

  Укрытие!..

 

  Гуль хрипло выругался. Он мог бы вспомнить об этом и раньше! Остров

кишел старыми заброшенными шахтами. Алмазы, золото, подземные

лаборатории - чего тут только не было в прежние времена: Сейчас

появился реальный шанс защитить себя от обстрела. Можно было бы,

конечно, отлежаться в какой-нибудь из воронок, но на таком морозе

надолго ли их хватит?

 

  Не сговариваясь, пригнулись. Реактивный снаряд угодил в горбатый

утес и разнес его вдребезги. Мотнув головой, Гуль указал направление,

Володя, кажется, понял.

 

  До ближайшего входа в штольню добрались минуты за три. Земля

продолжала раскачиваться, ноги подкашивались от напряжения. Чудовище

наконец-то рухнуло, и Гулю показалось, что оно упало не в вечную

мерзлоту, а в воду. Их подбросило спружинившим настом, ударило о

гудящую твердь. Никакое землетрясение не способно было выкинуть

подобный трюк. Тем скорее следовало добраться до входа в шахту.

 

  На короткое мгновение Гуль засомневался: <Ведь завалит, елки

зеленые!..> Но поблизости вновь сверкнуло пламенем, по камням

зачиркали осколки. Корректировка первых залпов завершалась, с секунды

на секунду беглецов могло накрыть огненным шквалом.

 

  Разбросав реечное ограждение, они влетели под каменный свод и по

скользкому, покрытому наледью тоннелю понеслись в кромешную тьму.

 

  * * *

  Кое-где по стенам вились перекрученные заиндевевшие кабели, через

каждые десять-пятнадцать шагов красовались собачьи намордники

испорченных светильников. Шахта была старой и заброшенной. Освещая

фонарем дорогу, Володя пробирался чуть впереди, а попутно успевал

рассказывать:

 

  - Полгода назад при ядерных испытаниях американцы первыми

сподобились увидеть эту мерзость. Вот так же выползла, как у нас,

помяла земельку и снова исчезла. А потом она появлялась у них еще

трижды - и всякий раз тотчас после атомного взрыва. Они ведь тоже под

землей рвут: Ну и вот. При втором и третьем эксперименте кто-то из

военнослужащих погиб, многих вообще не нашли. И все же кое-какую

информацию они успели наскрести. Выяснилось, например, что каракатица

эта довольно-таки шустро перемещается под землей. Видел, что она со

скалами вытворяет? Должно быть, и на глубине она так же шустрит. В

общем, любой крот по сравнению с нею - тьфу: А еще установили, что

тварь эта явно тяготеет к местам инициирования атомных зарядов. Черт

его знает почему: - Капитан на мгновение задержался, изучая

обвалившуюся стену.

 

  - Ну а кто она такая и откуда взялась, выяснили?

 

  - Разумеется, нет. Как тут выяснишь?.. - Володя взглянул на него,

но, наверное, не увидел - Гуль стоял в темноте. - В анналах мировой

зоологии ничего подобного не встречалось. Сам же видел! Никакой сколь-

нибудь определенной формы! Не то - шар, не то - гусеница. Знаешь, есть

такая штука - трепанг называется. Тоже меняется как угодно. Вот и тут:

Словом, бедные янки переполошились не на шутку. И тут же прекратили

все испытания. Сначала связались с командованием НАТО, а потом уже и с

нами. Кто-то из тамошних аналитиков просчитал возможный маршрут этой

каракатицы и предсказал ее появление у нас.

 

  - Не понял: - Гуль остановился.

 

  - Что ты не понял?

 

  - С какой же скоростью это она движется? Где Америка и где мы!

 

  - То-то и оно! Я же говорю, животинка из шустрых! - Капитан с

усмешкой махнул рукой. - Тому полканчику, что мне поведал про все эти

секреты, называли какую-то скорость, но, честно сказать, я и

прислушиваться не стал. Какие-то уж совсем сумасшедшие цифры: Кто ж

поверит, что под землей можно шпарить со скоростью легковушки? Да и не

один я посмеивался: Полковник гоготал, другие, кто слушал: Вот и

догоготались. Приползла самолично и погрозила пальчиком.

 

  - А почему <каракатица>? Капитан пожал плечами.

 

  - Бог его знает: Может, движется задом наперед, а может, еще что.

Наверное, надо было как-то назвать, вот и назвали.

 

  - Понятно:

 

  - Что -тебе понятно? - Рассказчик фыркнул. - Ничего, дружок, не

понятно. Ни тебе, ни мне: Я, если признаться, и по сию пору удивляюсь,

как это наши неверы-стратеги прислушались к голосу америкашек. А ведь

прислушались! И поверили. Вон сколько людей согнали! А техники!..

Одних мин сотен шесть поставили. Не знаю, правда, зачем. Ее же ничто

не берет! Ни радиация, ни тротил. Наоборот, ту же самую радиацию она

вроде как жрет. Тоже, правда, фантастика, ну а что здесь не

фантастика?

 

  Стены шахты содрогнулись. Воздух наполнился звоном. Серию беззвучных

толчков они ощутили уже ногами.

 

  - Началось, - шепнул капитан. - Долгонько же они прицеливались.

 

  - Может, нам не забираться дальше? - Гуль коснулся рукой царапины на

щеке, но кровь больше не бежала. - А то завалит, и поминай как звали.

 

  - Да, веселого мало:

 

  Свет от фонаря выхватил из тьмы черные, срубленные из шпал крепи,

скользнул по просевшему своду и обрывкам проводки. Шахта отслужила

свое. Остро пахло сыростью и чем-то застоявшимся, терпким.

 

  - Не ударься. - Володя кивнул на свисающую балку, сам неловко

пригнулся. - Не хватало нам шишек.

 

  - Хорошо хоть фонарь есть.

 

  - Всегда с собой. Саперу с миной на ощупь нельзя:

 

  Вздрогнув, они остановились. От мощного сотрясения заскрипела крепь,

с сиплым вздохом осела земля. Песочные струйки посыпались там и тут.

Капитан нервно засмеялся:

 

  - Это она! Определенно!.. Может, в самом деле повернуть назад?

Сгинем, как мамонты в Берелехском яре: Ты, часом, клаустрофобией не

страдаешь?

 

  - Это что? Боязнью тесноты? Вроде нет.

 

  - А у меня есть немного. - Капитан вздрогнул. - Ого! Это еще что?

 

  Оба напряженно прислушались: странный шелест. Капрон о капрон,

шелковая косынка, соскальзывающая с шиньона. Звук шел по нарастающей,

словно приближался шепелявый крутобокий снаряд. Зажав уши, Гуль

метнулся в сторону, но тут же опомнился. Луч света нагнал его, а

следом, морщась, как от зубной боли, подошел капитан.

 

  - Мерзкое ощущение. - Он сплюнул.

 

  - Что это?

 

  К шелесту добавилось еще что-то - неопределенное, оглушающее

пульсацией, отдающееся в темени. У Гуля болезненно стиснуло виски,

что-то начинало твориться со зрением Подобное он ощутил лишь раз в

жизни во время заболевания тяжелой формой гриппа. Зримое расплывалось

и каким-то неведомым образом увязывалось со звуком. Чем тоньше звенели

ноты, тем более зыбкими становились образы. Стены из стекла, плывущие

над землей люди-привидения:

 

  Опять содрогнулась почва, и крепь, на которую светил капитан,

переломилась, расщепив хищный смеющийся зев.

 

  - Черт!.. - Гуль не договорил. Затрещало над самой головой, градом

посыпались мерзлые комья:

 

  Он так и не понял, каким образом они выскочили из-под обвала. Но

спасение, как говаривал ротный хохмач, имело место быть, и, защищаясь

руками от камней, они бросились бежать по скользкому грунту, слыша,

как рушатся за спиной породы и трещит плоть полусгнивших опор. Желтое

пятно света прыгало впереди, указывая путь, но в тоннелях дорогу не

выбирают. Бегут оттуда, откуда гонит смерть. Потоки воды, ядовитого

газа, обвалы: Жизнь крысы - вечной обитательницы подполий, лишена

красок. Вечная мгла и путаные норы катакомб способны навевать одно-

единственное полноценное чувство - страх. Эффект и остроту этого

эмоционального состояния способен подтвердить всякий. Так или иначе, в

эти критические минуты они успели преисполниться страхом по самую

макушку и вновь очиститься, сумев взять себя в руки.

 

  - Гуль! Хватит, остановись! - Володя задыхался. - Вроде вырвались.

 

  Действительно, грохот остался позади. Тем не менее Гуля не покидало

чувство, что их по-прежнему окружает отвратительный шелест. Странный

звук словно скользнул за грань слышимого, но не покинул.

 

  Какое-то время они стояли на месте, светя фонарем во все стороны и

продолжая прислушиваться.

 

  - Странно. Мне начинает чудиться: Словом, в голове какой-то сумбур.

Ничего не соображаю. - Капитан приложил ладонь ко лбу.

 

  Гулю было понятно его состояние. Он и сам чувствовал себя так,

словно пять минут назад залпом опустошил стакан водки. Голову кружило,

в ушах стоял все тот же отвратительный шелест.

 

  - Сумбур-каламбур: - Володя прислонился спиной к стене и медленно

сполз вниз, в конце концов уткнувшись острыми коленями в грудь.

 

  Гуль тоже опустился на корточки. Растерев немеющее лицо, без особой

уверенности заявил:

 

  - Просто нам надо немного отдохнуть. Посидим немножечко, и все

пройдет. Капитан вяло качнул головой.

 

  * * *

  Что-то все-таки творилось с ними. Наливающаяся дрема, бредовые

видения, реальность. Призрачным дельтапланом тело взлетало вверх,

кружилось в пьянящем тумане. Скоро у Гуля появилось неясное ощущение

клейкости. Он словно превращался в тестообразную массу, и неразличимые

во тьме руки мяли и катали его, лениво и плавно размазывая по стенам

шахты. Он стал материалом для незримого ваятеля. Что-то непотребное

собирались лепить из него. Организм не выдерживал пытки, и очередной

спазм когтистым зверьком поднимался от желудка к пищеводу,

останавливаясь в последний момент. Раз или два Гуль терял сознание.

 

  : Маленьким раза три или четыре его возили в деревню. Он родился в

городе, был изначально обречен на городское существование, но пахнущую

навозом деревню - чужую и непонятную, полюбил сразу и навсегда. Запах

кудряво-золотистого опила и сосновых изб вошел в него без малейшего

сопротивления. Вечное окружение леса стало приятной необходимостью.

Это был мир, который хотелось рассматривать, не изучая. И на каждом

шагу здесь обитало живое и загадочное.

 

  Пожалуй, лучше всего он запомнил гору. Она вырастала за пыльной

лентой дороги - широкогрудая и мощная, заросшая здоровым молодым

кустарником. Корни этой горы, должно быть, уходили вглубь на десятки и

сотни километров. Глядя на нее и внутренне ахая, Гуль всякий раз

пытался представить себе щипцы, которыми великан-дантист мог бы

вырвать эту гору с корнем, и всякий раз с облегчением отмахивался от

невероятного предположения. Таких щипцов не существовало и не могло

существовать. Горе была уготована вечность. И возникало неодолимое

желание найти в ее щербатой поверхности уютную пещерку, чтобы,

переселившись, пожить там недельку-другую, превратившись в

доисторического дикаря, позабыв раз и навсегда кирпичи и асфальт

города. Но: с этим все как-то не получалось, а потом приходила пора

отъезжать.

 

  Но он брал ее и увозил с собой, маленький мальчик - такую могучую и

тяжелую. Долгими зимами, когда наступала пустота, мальчик закрывал

глаза и, мысленно беря лопатку, отправлялся к своей горе. Пещера

находилась легко, лопаткой он только подравнивал стены. А потом

начиналась странная и удивительная жизнь, над входной дверью которой

висела табличка со словом <Тайна> и куда, даже постучавшись, не мог

войти ни один взрослый. Ключ хранился у одного Гуля. Впрочем,

повзрослев, ключ он успел потерять и только иногда, в снах, находил

его снова. Находил, чтобы обронить по пробуждении:

 

  :Привалившись к камням, разбросав ноги и тяжело дыша, они

безразлично наблюдали, как в пяти шагах осыпается земляная крошка, но

не вниз, по Ньютону, а куда-то вбок. Противоестественно, необъяснимо.

Как если бы знакомую с детства улицу взяли однажды и положили на бок.

Та же улица, те же дома, но какое неповторимое смятение. Переверните

всего лишь одну улицу, и, гуляя по ней, вы не сможете узнать родного

города:

 

  Гуль устало попытался уцепить ускользающую мысль, и на мгновение ему

это удалось.

 

  Действительно, если голову немного наклонить, то, может быть, все

встанет на свои места. Всего-навсего, проще простого: Надо только

попробовать. Решить, в какую сторону и на сколько градусов, и

попробовать. Потому что это очень важно - количество градусов. Так же

важно, как точность исполнения чертежей. Ведь если недобрать, это

будет совсем не то: Не водка и тем более не спирт. Спирт горит, а

водка нет. И потому все тут же просится обратно. После первого же

глотка. А если выдержать и не пустить, то заболят виски и будет

колотить в затылке. Похмелье. Спазм:

 

  Не совсем ясно, когда же они успели? Разве можно успеть во время

учений?.. Брови Гуля поползли вверх. Он не изображал удивления, он на

самом деле удивлялся. Мысли натужно поскрипывали. Наверное, все-таки

можно, раз они в шахте. Это ведь шахта?.. Разумеется, шахта! Вон и

крепи кругом. Значит, сначала успели, а потом укрылись от

начальственного ока. Сообразили:

 

  Вялым движением Гуль подобрал с земли камень и без особой радости

заметил, что тот шевелится. Шевелящихся камней он еще не видел. И

хорошо, что не видел. Потому что шевелящийся камень - это бред, это

белая горячка. Он перевел мутный взгляд на капитана.

 

  - Эй! Взгляни-ка! - Собственный изменившийся голос показался ему

более звучным и весомым. Таким голосом вполне можно было отдавать

армейские команды. Настоящий офицерский бас.

 

  Володя повернул голову, с усилием выдохнул:

 

  - Фокусы:

 

  - Ага, - Гуль послушно кивнул. - Послушай, я запутался. Ничего не

помню и ничего не понимаю. Володя хрипло рассмеялся.

 

  - И ее не помнишь? Я говорю о каракатице? Гуль тупо уставился в

ладонь. Камень по-прежнему шевелился, перекатываясь, норовя принять

форму упитанной ящерки. Вздрогнув, Гуль встряхнул кистью, но никакого

результата не добился. Каменюка пиявкой прилепилась к руке.

 

  - Я думал:

 

  - Ты думал то же, что и я. С виду обыкновенный гранит. - Капитан

вяло улыбнулся. - А может, это и есть гранит, не знаю, но: Тут все

дело в том, что она где-то рядом.

 

  Гуль яростно тряс рукой. В конце концов липучее создание шлепнулось

в темноту. Показалось, что и там оно не угомонилось. Да и вообще все

вокруг подозрительно шуршало и причмокивало.

 

  - Как твой рентгеномер?

 

  - Вроде молчит. - Гуль полез в карман за прибором.

 

  - Сдох твой аппаратик. - Капитан коротко хохотнул. - И мы сдохнем.

Здесь до черта радиации, я это чувствую.

 

  - Что ты болтаешь? Володь! - Гуль тяжело поднялся. - Подожди, что-то

не соображу: Значит, сначала была улитка в полнеба, то есть

каракатица, сейчас эти камни: Где мы, Володь?!

 

  Шагнув к осыпающейся наискосок стене, он склонился.

 

  - А это? Здесь все из какой-то резины. Или это глина?

 

  - Ты просто не очухался. Придешь в себя, поймешь.

 

  Гуль зажмурился. Что он должен понять?.. Сделав несколько

неуверенных шагов, уперся руками в упруго-податливый, потемневший от

времени брус. Опора: Крепь, которая не в состоянии удержать что-либо.

Пальцы входили в нее, как в пластилин.

 

  - Володь:

 

  Он начал припоминать, в голове вновь загремел барабанами сумасшедший

оркестр, джаз-банд, набранный из рокеров-жестянщиков. Музыка вбивала

гвозди, сердце переполнялось жутью. Радиация, свет тускнеющего фонаря,

нечто клейкое под ногами: Неужели эта гадина все-таки их настигла?

Шахту завалило, а от бешеной радиации что-то приключилось с

окружающим. Эта каучуковая упругость, земля, осыпающаяся под углом.

Бред!.. И никто не бросится вызволять двух исчезнувших неведомо куда

военнослужащих. После сегодняшней-то пальбы!.. Спишут на кишечные

заболевания, а в гроб насуют килограммов по семьдесят кирпичей. Это у

них не впервой. Практика отработанная. Каждый год одних часовых

сколько пропадает: мороз сорок градусов, пурга и белый оголодавший

мишка, с готовностью гардеробщика вытряхивающий тебя из полушубка. Так

и находят потом: полушубок, автомат да валенки.

 

  Гуль решительно подобрал фонарь. Чушь! Он не собирается пропадать!

Слишком роскошно - семьдесят килограммов кирпичей!.. Ни одного кирпича

вам, мерзавцы!..

 

  Внимательно оглядывая стены, он неторопливо двинулся по гранитному

коридору. Гуль более не доверял ни зрению, ни слуху. Впрочем, и рукам

тоже. А если так, стоило ли вообще заниматься исследованиями?

Наверное, нет, но он все же продолжал двигаться вперед. Обернувшись,

посветил назад, но слабеющий раструб света не дотянулся до капитана,

завяз где-то на полпути. Может быть, что-то с воздухом?..

 

  В животе у Гуля неприятно ухнуло. Ему показалось, что он падает. Но

никакого падения на самом деле не наблюдалось. Он стоял, где стоял, и

те же каменные своды окружали его со всех сторон. И все-таки он падал:

 

  Интересно, каким органом человек ощущает высоту, определяет,

опускается, например, лифт или, напротив, поднимается?.. Увы, хлипкий

свет шестивольтовой лампы - единственное, что у него оставалось для

проверки странных ощущений. Гуль напряженно всматривался. Пот застилал

глаза: Если пластмассовую линейку держать над огнем, она медленно

изогнется. То же самое происходило с коридором. Он оплавлялся,

перегибаясь и кривясь. Площадка, на которой находился Гуль,

погружалась куда-то вниз, а может, и вбок, навстречу неприятному

шелесту.

 

  - Капитан! Что происходит?

 

  Наклонная плоскость гуттаперчевого пола больше не удерживала

рядового. Он упал. Цепляясь за случайные выбоины, покатился в

неведомую пропасть. Фонарь отлетел в сторону, кувыркнувшись, выхватил

на миг обманчивую неподвижность опор. В последней попытке замедлить

падение Гуль с хрипом перевернулся на живот и разбросал руки. Однако

он опоздал. Колени сорвались в пустоту, скрученным пальцам не за что

было ухватиться.

 

  Извиваясь в воздухе, ударяясь телом о мягко пружинящие стены, он

летел и не верил, что все кончено. Это казалось слишком

несправедливым, слишком непонятным. Его перевернуло вниз головой, и

сердце по-воробьиному зашлось под ребрами. Чувство обиды оказалось

последним в череде переживаний затянувшегося дня.

 

  Во сне, не выдерживая стремительного полета, предпочитают

просыпаться. Падая наяву, теряют сознание. Бесспорно, люди -

капризнейшие из существ. Пытаться угодить им - пустое занятие.

 

  * * *

  Туман. Бредовые мысли - слишком тихие и поверхностные, чтобы

сплестись в озвученное сновидение. Вязкое ощущение беззащитности и

знакомая тошнота. Чертова мешанина из селезенок, кишок и почек!..

<Зачем нам внутренности, если рано или поздно приходит некто и

потрошит?> - спросила рыба, отплясывая на сковородке.

 

  В самом деле, зачем придуманы недомогания и болезни? Пока все хорошо

и улыбка в тридцать два зуба, их вроде бы и нет. Собственная анатомия

познается поневоле - в моменты, когда становится плохо, и печень

неожиданно превращается в неиссякающий источник боли. Вот тут-то мы и

начинаем ненавидеть наши внутренние и такие беспомощные органы:

 

  - Эй, солдатик! - Сознание не спешило вернуться к Гулю. Должно быть,

по этой причине Гуль апатично воспринял с десяток оплеух и, только

когда его бесцеремонно встряхнули за плечи, со стоном открыл глаза.

 

  - Что случилось? Где я?

 

  Давай, малыш, сначала очухивайся. Где и что, разберемся потом.

 

  - Кто вы?

 

  Преодолевая головокружение. Гуль приподнялся на локте и недоуменно

уставился на незнакомца. По всей видимости, этот человек привел его в

чувство. Узкий разрез глаз, темная кожа и хитроватый взгляд восточного

купца. Гуль растерянно сморгнул. Уж не японец ли?

 

  - Наконец-то: - Незнакомец одарил его белозубой улыбкой. - Еще

немного, и пришлось бы оставить тебя здесь.

 

  Стиснув зубы. Гуль заставил себя сесть. Голова продолжала кружиться.

Маленькая площадка под куполом черепной коробки вновь заполнялась

музыкантами, готовыми играть свои сумасшедшие импровизации. Тяжело

ворочая шеей, постепенно осмотрелся. Незнакомец не торопил. Усевшись

на покатый валун, с усмешкой наблюдал за пробужденим Гуля.

 

  Странное место: Ничего подобного Гулю не приходилось видеть. Какие-

то скалы, округлые, похожие на гигантские пузыри, а вместо неба:

 

  Гуль судорожно сглотнул. Приступ нахлынувшей тошноты принудил

отвести взор. Ему неожиданно показалось, что и в вышине сквозь

багровую дымку проступают все те же шаровидные очертания. Какая-то

крокодиловая кожа!..

 

  Он по-настоящему испугался. Потому что подумалось про врата ада: Но

через полминуты, собравшись с мыслями, предположил, что и он, и этот

обряженный в хаки человек угодили в огромную пещеру. Ну да! Самую

обыкновенную пещеру! Что-нибудь вроде гигантской внутривулканической

пазухи:

 

  Дрожащей рукой Гуль провел по лицу. Слабая выдумка: В пещеру и

вулкан тоже не верилось. Вероятно, их вытащили на поверхность, на

вертолетах доставили в Узбекистан. Или Таджикистан. Там, кажется, есть

такие ущелья: Гуль мотнул головой. Тоже, в сущности, бред, но ведь

какое-то должно быть объяснение?.. Он потянулся к автомату,

намереваясь забросить его на плечо.

 

  - Э, нет! - Заметив его движение, человек ногой оттолкнул оружие в

сторону, шутливо погрозил Гулю пальцем. - Это пока понесу я.

 

  За поясом у него торчал кольт, на спине болталась исцарапанная

каска, и Гуль с опозданием заметил, что на руке незнакомца

поблескивают его часы.

 

  Что, черт возьми, происходит?.. Гуль снова огляделся. Раздражение

добавило сил. Какой, к дьяволу, Узбекистан? Откуда?! Он ведь помнил

последовательность событий! Сначала была каракатица, потом артобстрел

и как результат - подземные лабиринты. В одном из лабиринтов он и

сорвался в расщелину. Какое-то время, должно быть, пролежал без

сознания, а затем: Затем появился этот тип - смуглокожий, вооруженный

длинноствольным револьвером.

 

  Но где же тогда капитан? Ведь до последней минуты они были вместе!..

Гуль посмотрел вверх, выискивая глазами место, откуда рухнул в эту

странную долину, и ему снова стало нехорошо. Глаза не обманывали.

Никакого неба здесь не существовало. Сквозь колеблющееся марево теми

же пупырчатыми буграми проступал каменный свод. Переплетение багровых

гигантских мускулов.

 

  Значит, все-таки пещера. Вулканический пузырь, в который угодил

заплутавший солдатик. Но почему не разбился? Или камни здесь такие же

ненормальные, как в шахте?.. Гуль медленно надавил ногой и поежился.

Ощущение было таким, словно ступил на болотистую почву. На бугристой

поверхности остался отчетливый отпечаток каблука. Заметив смятение,

смуглолицый человек по-свойски кивнул.

 

  - Точно! Такое здесь бывает.

 

  - Но почему?

 

  - Просто так, ни почему. А в общем, не ломай голову. Все равно не

догадаешься.

 

  Гуль встретился со смеющими глазами незнакомца. Что-то в чертах

говорившего показалось ему странным.

 

  -Это: Это какой-нибудь, наркотик? - Гулю вдруг пришло в голову, что,

рухнув в расщелину, он поломал себе нечто жизненно важное, и теперь

над его помятыми костями орудуют хирурги, а в вены размеренным

ручейком проливается какой-нибудь кофеин или ЛСД.

 

  - Что со мной? - Он с надеждой взглянул на чудного своего

собеседника. Тот пожал плечами.

 

  - То же, что и со всеми. Некоторое время помучаешься, зато потом

хоть гвозди в лоб и руки. Не хуже Христа станешь.

 

  - Но где мы? - Гуль продолжал присматриваться к смуглому лицу

незнакомца. Он никак не мог сообразить, что его так смущало.

 

  - В желудке, малыш! В желудке. У толстого раскормленного слизняка.

 

  Смысл сказанного не сразу дошел до сознания, зато Гуль понял другое!

Его поразили губы собеседника. Артикуляция резко контрастировала с

произносимыми словами! Как в дублированных заграничных фильмах.

Человек произносил <в желудке>, но начинал слово округлив рот, а

<малыш> получалось у него более коротко и энергично. Это было

настолько явно, что Гуля прошиб холодный пот.

 

  - Вот так, малыш: А теперь поднимайся.

 

  - Не называй меня <малыш>.

 

  - О'кей, только подняться тебе все равно придется. Так или иначе

пора шагать.

 

  Гуль машинально подчинился. Человек закинул автомат за спину,

помешкав, протянул руку.

 

  - Если хочешь, могу представиться. Лейтенант Монти. Или попросту

Пол. ВВС США. Слышал, наверное, о такой стране? - Он засмеялся

собственной шутке.

 

  Гуль назвал себя и пожал предложенную руку. Ладонь Пола Монти

оказалась сухой и сильной.

 

  - Ну вот, так-то лучше. - Пол удовлетворенно кивнул. - Путь у нас не

близкий, а мне, признаться, не по душе, когда меня буравят глазенками.

Я что, не нравлюсь тебе? Гуль смешался.

 

  - Ты забрал мое оружие: И часы.

 

  - На первое время, парень, только на первое время. Не забывай, ты

здесь еще новичок.

 

  Уже через пару мгновений Гулю пришлось воочию убедиться в сказанном.

Багровая, не знающая горизонтов долина неожиданно всколыхнулась,

очертания скал размыло, словно они были нарисованы акварелью и кто-то

вылил на них добрую порцию воды. В глазах потемнело. На мгновение

показалось, что он разглядел собственный всклоченный затылок.

Сгорбленный силуэт, преувеличенно массивные (из-за полушубка) плечи.

Рядом с этим призраком стоял похожий на японца американец, копия

лейтенанта Монти:

 

  Красочный вихрь налетел издалека, с небрежностью исполнив гамму,

прогнав цвета по всему спектру, от фиолетового к красному, и обратно.

И вновь все изломилось, словно в колеблющемся кривом зеркале. Мир

успокоенно восстановился.

 

  - Что это было?

 

  - Привыкай. - Американец усмехнулся. - Здесь таких фокусов много.

 

  Объяснять что-либо он явно не собирался.

 

  - Значит, снова секреты? - У Гуля по-детски дрогнули губы. - Черт бы

вас всех!.. Могу я по крайней мере знать, где я? Ну, в желудке. А еще

где?

 

  - Можешь. Безусловно, можешь! - Пол Монти продолжал упыбаться.

Ситуация явно забавляла его.

 

  - Ведь это: Военная база, верно?

 

  Американец сочувственно похлопал его по плечу.

 

  - Если начинаешь показывать характер, значит, все в порядке. А если

все в порядке, то пора двигаться. - Он неопределенно махнул рукой. -

Главное сейчас - добраться до лагеря, а там наш проф ответит на все

твои вопросы. Что-то, возможно, поймешь сам. Но для начала уясни: всех

нас проглотили и переварили. Это, как говорится, факт, и с ним, хочешь

или не хочешь, смирись. Тем более, что, ей-богу, это не самое худшее.

Поверь мне, малыш.

 

  - Проглотили? - Гуль растерянно посмотрел на лейтенанта. - Но я:

 

  - Послушай, малыш: То есть, я хотел сказать, Гуль. Мы только даром

теряем время, пытаясь выяснить, что к чему. - Пол Монти по-прежнему

улыбался, но в голосе его звучало легкое раздражение. - Я же сказал, в

лагере проф все тебе объяснит. А сейчас нам следует убираться отсюда,

и поскорее. Это не наш край, и задерживаться здесь, мягко говоря, не

рекомендуется. Счастье еще, что я первый набрел на тебя.

 

  Гуль промолчал.

 

  - Ну что, двигаем?

 

  - Как скажешь:

 

  Подавая пример, Монти взобрался на ближайший камень-пузырь и,

взмахнув руками, перепрыгнул на ближайший валун, а оттуда на

следующий.

 

  Вот, значит, как оно здесь: Прыжками. Местный способ передвижения.

Значит, и ему придется стать на время кузнечиком. Или блохой. Это уж

как кому нравится.

 

  Гуль с тоской посмотрел на протянувшуюся за лейтенантом цепочку

следов. Пластилиновые скалы, ложная артикуляция и каменное небо -

здешний мир жаловал сюрпризами не скупясь. Что ж, милости просим,

рядовой Гуль!..

 

  - Не взопрел в полушубке? - Монти стоял у подножия горной гряды,

насмешливо щурясь.

 

  Гуль не знал, что сказать. Ему не было ни жарко, ни холодно. Они

успели упрыгать довольно далеко, но, несмотря на приличный темп, до

сих пор не чувствовалось ни малейшей усталости. Они даже не

запыхались. Звон в голове прошел, а о полушубке он попросту забыл.

 

  Растерянно взялся за пуговицы. Что-то во всем этом было не так.

Какой-то очередной бред! Камни, воздушное марево, песок - все

наталкивало на мысль о высокой температуре, об удушливой жаре. Потому

он, собственно, и подумал об Узбекистане. Когда-то Гуль бывал там, и

сухой жар, исходящий от прокаленных лесков, запомнил хорошо. Но

сейчас: Жары не было. Совсем!

 

  - Не спеши разоблачаться. С одежкой у нас неважно, так что сгодится

твой тулупчик.

 

  Гуль пригнул голову, чтобы лейтенант не заметил его зажегшихся глаз.

Незачем прежде времени выдавать себя. Пусть: Перетерпим и это. Отметим

галочкой и приплюсуем ко всему прочему.

 

  Они обошли пузырчатое вздутие, формой напоминающее сытую жабу, и

оказались перед входом в пещеру - идеально ровным отверстием,

выполненным сверлом двухметрового диаметра. Гуль в нерешительности

остановился.

 

  - Куда теперь?

 

  Пол кивнул на пещеру.

 

  - Умный в гору не пойдет - слыхал про такое? Значит, нам - сюда.

 

  Он еще что-то говорил про то, как небезопасно шляться по горам и

сколько разных сюрпризов поджидает наверху, а пещера, или, как они

называют ее, проход Зуула, - дорога проверенная и кратчайшая. Попутно

пояснил, что в лагере он главный следопыт и, пожалуй, единственный,

кто не боится бродить по этому краю в одиночку, и, между прочим,

потому, что досконально изучил такие вот дыры, которыми горы

пронизаны, как хороший голландский сыр.

 

  Гуль не слушал. Он глядел на темный провал и Бог весть каким скрытым

чувством пытался проникнуть в черную глубину. Пещера откровенно

пугала. Отчего-то он ЗНАЛ, что она не была обычной пещерой. Или вообще

не была пещерой. Начать хотя бы с того, что незримое начиналось сразу

же за обозначенным тенью порогом, словно у пещеры не существовало ни

стен, ни потолка. Это походило на распахнутый люк летящего в ночи

самолета. Надевай парашют и выпрыгивай: Гуль продолжал стоять на

месте. Вероятнее всего, перед ним был еще один здешний фокус,

обещавший несомненное потрясение, но оттого, что фокусов он уже

нагляделся достаточно, лезть в эту сомнительную дыру отчаянно не

хотелось.

 

  В определенном возрасте, в особенности вдали от семьи, человек

начинает быстро черстветь. Кое-кто называет это адаптацией, но суть

остается. Обрубить прошлое, свыкнувшись с новым, - на такое способен

не каждый. Тем более, если окунулся не просто в чужой город или

страну, а в Зазеркалье, космическую невесомость или пал на

океаническое дно. Подобное перемещение выдержать очень трудно, потому

что непрочная скорлупа осыпется шелухой, и человека попросту раздавит.

Угнетенное состояние Гуля вылилось в яростную вспышку. Стиснув кулаки,

он двинулся на лейтенанта.

 

  - Эй, малыш, что с тобой? Успокойся!.. <Малыш> молча набросился на

Монти. Ложная артикуляция еще раз хлестнула по глазам, сработала

наподобие плети. Он не понимал, что делает. Страх толкал вперед, на

существо, старательно изображающее человека. Теперь он не сомневался,

что Монти заманивает его в ловушку. Монти или то неведомое, что

скрывалось под этим именем.

 

  - Вот дурила! - Откачнувшись, лейтенант стремительно перекинул

автомат со спины на грудь.

 

  Гуль без подготовки ударил правой и попробовал провести подсечку, но

американец устоял. В свою очередь рывком вскинул перед собой приклад и

ударил. Гулю показалось, что череп его хрустнул. Такой удар мудрено

было выдержать. Обхватив ладонями лицо, он со стоном осел.

 

  - Что на тебя нашло? - Монти склонился над ним.

 

  - Пошел к черту! - Гуль оторвал от лица руки.

 

  Крови не было. Странно. Ему-то показалось, что потечет не только

кровь, но и мозги.

 

  - Крепко я тебя, да?

 

  Гуль зло поглядел на конвоира.

 

  - Так себе: Мог бы и посильнее. Чего стесняться?

 

  - Ничего: Это пройдет. Здесь все проходит быстро. - Монти,

потоптавшись, присел рядом. - Так и у меня в армии было! - признался

он. - Упрется какой-нибудь молодой барашек, и никак ты его не

переубедишь: Некоторые умеют без криков, без кулаков, а у меня и с

кулаками не очень-то получалось.

 

  - Это я вижу.

 

  - Видишь: - Веки лейтенанта беспомощно затрепетали. Похоже, он в

самом деле был смущен. - Много ты видишь: Хотя, сказать честно, я с

этим проходом тоже в первый раз поволновался.

 

  - Только не надо пудрить мне мозги! Поволновался: С этой пещерой

что-то не ладно. Я же чувствую!

 

  - Правильно чувствуешь. -Монти усмехнулся. - Но клянусь, это не

смертельно. Хотя об этом тебе тоже лучше потолковать с профессором.

Что ты хочешь от меня? Чтобы я объяснял тебе каждый здешний пустячок?

Да я и сам ничего не знаю! Даже где право и где лево, сказать не могу.

Ну а насчет пещеры: - Он пожал плечами. - Что тут говорить? Проходом

все пользуются. Штука безопасная, хоть и странная. И уж, конечно, куда

хуже, если нас перехватят двойники. Кстати, если мы будем с тобой

болтать еще час или два, нас наверняка накроют. Это уж как пить дать:

 

  - Твоя правда. Пол, - произнес кто-то за спиной.

 

  Лейтенант действовал стремительно. Подскочив на месте, он крутанул в

руках автомат и передернул затвор. Большего он сделать не успел. Две

пули угодили ему в грудь, третья впилась в переносицу. И тотчас

выстрелы смолкли.

 

  - Не двигаться, петушок!

 

  Гуль осторожно повернул голову. Прыгая по похожим на округлые

женские коленки валунам, приближались вооруженные люди.

 

  * * *

  Лейтенант Пол Монти лежал, неловко запрокинувшись. Спустившиеся с

гор люди уже забрали его кольт, уважительно причмокивали, взвешивая на

руках тяжелый <Калашников>.

 

  Один из них - седой, с землистым лицом старика - изучал Гуля

пристальным взглядом.

 

  - Похоже, он из новеньких. Вон какое личико перепуганное:

 

  - Значит, она снова выползла?

 

  - Я же вам сразу сказал! Помните палатки? Да и бочки с мазутом,

видно, из той же оперы. Надо чаще поглядывать у реки. Может, еще что

выбросит.

 

  - Ага! Ящик с пивом, например!..

 

  - А на этого я сразу обратил внимание. И одет как-то не так, и в

пещеру не ныряет.

 

  - Может, послать с ним нашего Пола? А что? Время самое подходящее.

Они его как раз ждут. - Землистолицый ухмыльнулся. - Устроим им

сюрпризец с фейерверком.

 

  - Вот ты и отправляйся, если так хочется! А мне подыхать лишний раз

неохота.

 

  Гуль вздрогнул, словно от укуса пчелы. Голос принадлежал Монти!

Обернувшись, во все глаза он уставился на шагающего к ним человека.

Белая полоска зубов, узкий разрез глаз, хаки и даже тот же самый кольт

за поясом - перед ним, целый и невредимый, стоял Пол Монти!

 

  Гуль с неясной надеждой перебросил взор на убитого, но тело

покоилось на прежнем месте, ничего не изменилось. Заметив его

изумление, похожий на старика тип оживился.

 

  - Близнецы, - ехидно пояснил он. - Братья по плоти и по крови. Ты

еще, верно, не видел таких?

 

  Гуль не ответил. Старик между тем продолжил, но обращаясь уже не к

Гулю, а к Монти номер два:

 

  - Слышишь, Пол? Сосунок-то еще ничего и ни о чем. Досадно, если

упустим такой шанс. Может, все-таки позволим ему добраться до лагеря?

В надежном сопровождении?..

 

  - Пошел ты к черту! Они же злые теперь. И патронов где-то нашли

уйму. После того как пристрелили у них Хадсона, пуляют во все, что

движется.

 

  - Ну в Пола-то они не будут стрелять. Подойдешь ближе и расскажешь

байку про паренька.

 

  - Ага, так они нас и подпустят!

 

  - Ну, а если попробовать? Эти-то туда направлялись. Значит, никакого

подозрения. Тебя же в лагерь вели, сынок, верно?

 

  Гуль машинально кивнул.

 

  - Вот и прекрасно!.. Пол! Ей-богу, ты упускаешь золотой случай!

 

  Лейтенант номер два нехотя приблизился к старику и забрал у него

автомат Гуля.

 

  - Ладно: Но только по новым условиям.

 

  - Само собой. Пол. Никакого обмана. Тебя хлопнут, неделю будешь

водить, как и договаривались. Но я надеюсь, что ты все-таки вернешься.

То есть, значит, сразу вернешься:

 

  Окружение старика захихикало. Один только Пол не улыбался,

сосредоточенно хмуря лоб и что-то про себя прикидывая. Детина с

массивными плечами подошел к нему и звучно хлопнул по спине.

 

  - Ты, главное, не теряйся. С такой машинкой у тебя наверняка все

получится. Ну а в случае чего ползи на старое место. Там тебя Чен

будет ждать. С медалькой. Помнишь, какую мне в прошлый раз вырезали?

 

  Монти что-то пробурчал в ответ. С любопытством покрутив в руках

<Калашников>, нюхнул ствол, выщелкнул магазин и взвесил на ладони.

 

  - Вроде полный.

 

  - Значит, хватит на всех. - Губы землистолицего Чена разъехались в

неприятной улыбке.

 

  - И не забывайте: неделя за мной!

 

  - Ты что, Чену не веришь?

 

  - Ага, знаю я вас: - Монти повесил автомат через плечо, качнув

стволом, выразительно поглядел на Гуля. - Ну, что? В пещеру, малыш!

 

  Они ничего не собирались ему объяснять, а Гуль не пытался

расспрашивать. Впервые на глазах его убили человека, и этого человека

он успел пусть немного, но узнать. В смятении он взглянул на лежащего

Пола. Только что они говорили, злились друг на друга, но кому-то

взбрело в голову выстрелить, и пули разом покончили со всеми спорами.

Кратчайшее разрешение всех проблем.

 

  Пол номер два нетерпеливо мотнул головой. Не переча ему. Гуль

двинулся к пещере. Слабая надежда искрой замерцала в сознании. Пещера

означала темноту, а темнота - это маленький шанс:

 

  Сколько их там осталось позади? Трое?.. Или четверо? Он никак не мог

вспомнить точного числа убийц. Все заслонило землистое лицо с недоброй

улыбкой. И еще этот двойник: Близнец, даже не задержавшийся над телом

брата. Неужели такое бывает?

 

  Несмотря на душевную сумятицу. Гуль заставил себя собраться.

Обстановка чудовищная. Ничто не поддавалось объяснению. Реальность

словно смеялась над ним. Человечек, угодивший в медвежью берлогу,

муравей, заползший в пиротехническую лабораторию:

 

  Перед входом на мгновение задержался. Набрав в грудь воздуха, словно

собирался нырнуть, переступил границу света и тени. И тотчас будто

растекся по каменной поверхности. Тело растворилось в окружающей мгле,

перестал видеть и слышать. Но сразу же обнаружил следующего за ним

конвоира. Не по шороху, не по дыханию. Гуль осязал теперь подобно змее

или акуле. Более того, совершенно неожиданно он наткнулся на мысли

<двойника>. Он наткнулся на них, как натыкается на препятствие

вытянувший перед собой руки слепец, - испугавшись первого мига

прикосновения, отшатываясь назад. Может быть, он даже ускорил шаг,

пытаясь оторваться. И только мгновением позже сообразил, что шагать

уже не способен. Нынешний способ передвижения не походил ни на один из

привычных. Он перестал быть тем, чем был еще минуту назад. Субстанция,

вобравшая его <я>, ускоряясь, плыла по тоннелю. Быстрее и быстрее. И,

не отставая, мчался по пятам близнец покойного Монти. Собственно

говоря, тоннель тоже исчез. Пространство претерпело изменения, которые

он не в силах был понять. Он ощущал и двигался!.. Движение! Оно

превратилось в аксиому, в единственный смысл, и ничего не

существовало, кроме вытянувшегося в струну пространства. Гуль мчался,

уподобившись разгоняющейся электричке, но сравнения уже не приходили

ему в голову. Опасность летела следом, и имя ей было Пол Монти. Страх

рос, превращаясь в наездника, и, задыхаясь от скорости. Гуль ощущал

жала его шпор.

 

  Он не задумывался о направлении. Направлений более не существовало.

Как и сторон света. Нужно было спешить вперед, потому что страх и тот,

кто его породил, находились сзади. Пустой и легкий, Гуль летел,

рассекая мглу, поражаясь той властной небрежности, с которой он

ввинчивался в слоистую даль. На какой-то миг почудилось, что

американец вот-вот настигнет. Скорость тут же возросла, и Гуль с

ужасом ощутил, что еще немного, и он попросту взорвется от

сумасшедшего темпа. Как торпеда, повстречавшая на пути к цели снулого

тунца:

 

  Но взрыва не произошло. Вспыхнул свет. Огромный красочный мир

ворвался в сознание. Взгляд новорожденного, приоткрывшего веки: Описав

короткую дугу. Гуль шмякнулся на землю. Обернувшись, увидел, как

следом из черной норы вылетел американец. Жутковатый тоннель доставил

их к месту назначения, как пневмопочта доставляет пакеты с письмами,

но в данном случае - основательно покуражившись над их телами, над их

мозгом.

 

  Гуля пробрала дрожь. Появилось сложное ощущение, будто вернулся в

человеческую оболочку после кропотливой хирургической операции.

 

  - Вот и все. - Отряхнувшись, Пол номер два развязно подмигнул Гулю.

- Вон за тем склоном нас должны, по всей видимости, ждать.

 

  Он грубовато помог подняться и подтолкнул вперед. Шагая, Гуль успел

окинуть окрестности бегльм взглядом. В общем ландшафт не изменился. Их

окружали те же холмоподобные горы и пупырчатые скалы. Плотный

колеблющийся воздух выделывал знакомые фокусы, изламывая видимые

контуры, приближая или отдаляя фрагменты гор.

 

  - Двигай, малыш! И не кувыркайся без надобности.

 

  Гуль отметил, что американец нервничает. Сам он настолько устал, что

даже не отреагировал на <малыша>. Мозг затравленным зверьком забился в

угол, избрав позицию пассивного наблюдателя.

 

  Цепляясь за вязкие камни, они медленно взобрались по крутому склону

и очутились на скалистом гребне. У подножия близкой, похожей на

огромного тюленя горы Гуль разглядел поселение - десятка два

одноэтажных домишек без окон, без печных труб, выстроенных кривоватым

кругом. Это, по-видимому, и называлось здесь лагерем.

 

  - Черт! - Монти судорожно озирался. - Где-то здесь:

 

  Гуль не сразу понял, что он имеет в виду. Откуда-то сверху долетел

хрипловатый голос.

 

  - Не спешите, ребятки! Вы не сказали волшебного <сим-сим>.

 

  Пол номер два вымученно улыбнулся.

 

  - Не дури, Сван! Это ведь ты?.. Разве не видишь, я повстречал

новенького. А заодно добыл и пушку! - Он приподнял над собой

<Калашников>. - Хороша штучка?

 

  - Хороша-то хороша, да только будет лучше, если ты ее положишь на

землю. Прямо перед собой. И аккуратненько, без резких движений.

 

  - Какого черта. Сван! - Пол раздраженно повертел головой, пытаясь

угадать, где укрывается обладатель хриплого голоса. - Ты же видишь,

кто мы! А парнишка безоружен.

 

  - Вижу, но оружие положи, Пол. - Говоривший сделал насмешливое

ударение на имени. - Ты ведь не хочешь дырку в живот, правда? У тебя и

старый шрам, наверное, еще не затянулся.

 

  - Хорошо, я бросаю пушку. Смотри. - Пол действительно опустил

автомат возле ног. - Что дальше?

 

  Из-за скалы вышел человек с карабином. На Гуля он даже не глядел.

Взгляд его настороженных серых глаз был прикован к американцу.

 

  - Ты не назвал пароль. А пора бы вам знать, что мы тут давненько уже

не доверяем внешности: В общем, даю пять секунд. Если ты не назовешь

нужное слово:

 

  - О чем ты говоришь. Сван! - воскликнул американец. - Конечно, я

знаю пароль, но парень-то поважнее! Ей-богу, он вам такое

порасскажет!..

 

  Почти незаметным движением Монти перевел руку за спину, медленно

взялся за рукоять кольта. Гуль вздрогнул. Два выстрела прогрохотали

одновременно. Выстрелил кто-то с тыла, вторую пулю успел выпустить

Сван. Гуль устало опустился на корточки. Близнец Пола повторил судьбу

несчастного брата.

 

  Спустившийся к Свану помощник небрежно обшарил тело. Трофеев никаких

не нашлось, и интерес к убитому моментально иссяк. За ноги они втащили

американца на гребень и там, раскачав, скинули вниз. Просто и

буднично. Так, вероятно, здесь жили все, и к этому следовало

привыкнуть. Гуль отрешенно прикрыл веки.

 

  - Твоя игрушка?

 

  Ему снова пришлось открывать глаза. Человек, которого называли

Сваном, любовно оглаживал <Калашников>. В самом деле, в его крупных

мохнатых лапищах оружие казалось игрушкой. Глядя в дымчатое от щетины

лицо Свана, Гуль апатично покачал головой.

 

  - Ваша:

 

  * * *

  :Что такое профессор, дети? Повторим вслух! Профессор есть существо

близорукое и бесполое, безнадежно увязшее в цифрах и формулах. Внешне

он похож на Деда Мороза, но в очках, обряженный в костюм-тройку, с

куцей бороденкой, все же кое-как выглядит: Кто не понял, пусть

поднимет руку. Мистер Пилберг побеседует с таковым лично:

 

  Гуль брел по лиловому песку, устлавшему внутреннюю поверхность шара.

Белка-дурочка вращает на ярмарках колесо, а он подобным образом вращал

шар. Движение давалось с трудом, - шар был большим и громоздким -

диаметром метров сто. Чепуха, если прикинуть глазом, но шагать можно

до скончания времен. Потому что пустыня - это всегда пустыня. И прежде

всего это место, где нет и не может быть никаких следов. Песок слишком

самобытен, чтобы уважать ноги пешеходов. Он попросту равнодушен к ним,

стирая и засыпая написанное стесанными подошвами.

 

  Гуль шагал в никуда, и сквозь дрему до него доносился голос Володи.

Капитан что-то рассказывал, делился информацией, и не его вина, что

информация состояла в основном из многосложных вопросов. И если он

рассчитывал услышать ответ из уст Гуля, то он ошибался. Гуль твердо

вознамерился выспаться. Несмотря ни на что. Его не пугал ни шар,

который нужно было вращать ногами, ни пухлолицый Пилберг, норовящий

прокрасться в сновидения. Толстый, неряшливый, абсолютно лысый, без

бороды и даже без усов, он грозил Гулю пальцем и беззвучно шевелил

ртом. Гуль не хотел на него смотреть, но шею сводило, глаза магнитом

притягивало к шевелящимся губам.

 

  Артикуляция. Снова артикуляция. Ложная - и потому насквозь лживая.

Гуль не мог не слушать, Гуль не мог не видеть, и потому видимое и

слышимое приходилось отвергать внутренне:

 

  Дети! Смотрите и запоминайте. Мистер Пилберг является исключением в

нашем правиле. Поместите его в скобки и пометьте звездочкой:

 

  Продолжая брести по песку. Гуль с равнодушием наблюдал, как

неряшливого профессора окружила забавная клетка из стальных скобок, а

чуть выше вспыхнула похожая на лампу накаливания звезда.

 

  Ноги все глубже увязали в песке, шар проворачивался со скрипом. Я

бреду, мы бредем, он бредет. Правила, исключения, суффиксы. Выдумки

шибко умных, вроде того же Пилберга. Увы, грамотная речь не всегда

является более красивой:

 

  - Смотри! - Втиснувшийся в сон Гуля капитан вытянул перед собой руку

и собрал пальцы в щепоть. - Точка. Условный ноль, начало отсчета любой

системы координат. Статичное и бесконечно малое: Теперь я беру эту

точку и вытягиваю в прямую, - видишь? Получаю одномерное пространство.

А сейчас эту же самую прямую я вот таким макаром размазываю по

плоскости - вроде как скалкой тесто, и: Одномерное превращается в

двухмерное: Ты помнишь пещеру? Этот их чертов проход? Так вот, это и

есть не что иное, как проход из нашего мира в одномерный тубус. Из

трехмерного в одномерный, и обратно. Несколько неприятно, но не

смертельно, как говаривал твой Монти. Всего один миг - и от пяток до

макушки ты одномерен. Отсюда и относительность расстояний. Пилберг

считает, что нам повезло, и знаешь, я согласен с ним. Попасть сюда -

редкостный выигрыш!

 

  - Дурак твой Пилберг, - пробормотал Гуль и, привстав на локте,

захлопал ресницами.

 

  Все-таки оставалось еще что-то, чем можно было изумить. Уже

проснувшись, он продолжал видеть песочный шар, клетку с Пилбергом и

светящуюся над ним лампочку. И в то же время не сомневался, что это не

было сном. Капитан сидел перед ним и продолжал чертить в воздухе

геометрические символы, Пилберг продолжал скалиться из своей

загадочной клетки.

 

  - Володя! - Голос Гуля дрогнул. Он вдруг увидел, что Пилберг грозит

ему, просунув сквозь прутья кулак. И тут же шар померк, лампочка над

профессором треснула и погасла. Наступившая тьма поневоле заставила

судорожно вцепиться в руку Володи.

 

  - Ты чего?

 

  - Не знаю. - Гуль оглядел убогое помещение и, выпустив кисть

капитана, снова упал затылком на подушки. - Мерещится разное.

 

  - Это здесь сплошь и рядом.

 

  - Сплошь и рядом: - повторил Гуль.

 

  Он видел себя сидящим перед двумя экранами. На одном из них

находился капитан, второй был потушен, но Гуль не мог поручиться, что

через секунду-другую экран не засветится снова.

 

  Сплошь и рядом:

 

  А капитан говорил и говорил:

 

  - Я думаю, это какой-то особенный, многомерный мир. Помнишь, Пилберг

рассказывал о много-мерности? Наверно, так оно и есть. Мы имеем дело с

совокупностью различных измерений. Многомерная гипертрофированная

среда, где все совершенно по-иному! Подумай, это ведь здорово! Ни

Риману, ни Лобачевскому такое и присниться не могло! Мне до сих пор не

верится, что я здесь!..

 

  Еще бы! Само собой. В такое не поверится и под пыткой:

 

  Темный экран, кажется, предпринимал попытки ожить. Гуль бессильно

закрыл глаза. Господи, когда же все это кончится?..

 

  Капитан и убогая комнатенка послушно исчезли, а спустя мгновение

мерцающий экран вспыхнул в полную силу.

 

  Только не это! Гуль испуганно распахнул веки, экран погас с каким-то

злым шипением, словно в костер плеснули ведро воды. Сердце гулко

колотилось где-то у самого горла.

 

  - :По всей видимости, здесь чудовищная гравитация. Этот слизняк,

безусловно, движется, но мы ничего не чувствуем. Заметь! Точно так же

не чувствует толчков и движения какой-нибудь вирус, поселившийся в

нашем теле.

 

  Отличное сравнение! Поежившись, Гуль покосился на Володю. Вероятно,

в скором времени то же самое ожидало и его - такое же тихое

помешательство. Если так пойдет и дальше, день-два - и он наверняка

спятит, а спятив, станет называть желудок ископаемой рептилии

сказочным мирком, а себя величаво сравнивать с какими-нибудь земными

вирусами или вшами.

 

  В сущности, капитану повезло немногим больше. Он провалился следом

за Гулем, но отчего-то рухнул вблизи лагеря. Его тут же подобрали

медсестры, и уже через час он имел пространную беседу с главой

поселения - тем самым Пилбергом. Наверное, разговор оказался роковым:

с капитаном что-то произошло. Гулю с трудом удавалось вникать в

восторженные рассуждения о новых, якобы только сейчас приоткрывшихся

перед ними возможностях. Он не понимал, как можно испытывать интерес к

ловушке, в которую они так необдуманно угодили. Сам он склонялся к

мысли, что лучше было бы остаться наверху. Кто знает, возможно, огонь

артиллерии пощадил бы их, а тогда рано или поздно подоспело бы

спасение. В нынешней же ситуации вырисовывалась печальная

неопределенность. Более того - будущее представлялось столь пугающим и

непривычно чуждым, что Гуль отвергал его с ходу и без колебаний, не

притрагиваясь и даже не пытаясь попробовать на вкус. Чего ради? У него

были дом, друзья, родные! Он и мысли не допускал, что может остаться

тут навсегда. Здешнее существование, каким бы оно ни было, совершенно

не привлекало. И потому красочные монологи капитана вгоняли недавнего

рядового в безысходную тоску.

 

  - Есть и другой небезынтересный аспект. Наши собственные

физиологические изменения. Помнишь? Они начались еще там, в шахте.

Возможно, продолжаются и сейчас.

 

  - Володя, - прервал его Гуль, - ты действительно хочешь остаться

здесь?

 

  - Я? - Капитан взглянул ему в глаза и смешался. - То есть: Видишь

ли, Гуль, я понимаю, что ты хочешь сказать, но мне казалось, ты

согласишься со мной. Мы оба угодили в переплет и остались живы. Самым

парадоксальным образом! Теперь мы здесь, и нас окружает то, чего никто

и никогда до нас не видел. Я не имею в виду поселенцев. В конце

концов, они тоже тут всего несколько месяцев. И как видишь, обжились.

Значит, обживемся и мы. А потом, мало ли что еще может произойти. Я,

например, по-прежнему не теряю надежду.

 

  -Это я вижу:

 

  Разговор их прервал стук в дверь. С винтовкой в руках, насупленный и

мрачный, в комнатку заглянул широкоплечий Сван.

 

  - Ужин, - объявил он просто. - Через час. А пока проф убедительно

просит помочь с вылавливанием трофеев из речки. Спускайтесь вниз. Там

будут Ригги и Хадсон.

 

  Раньше чем они успели ответить, он вновь скрылся за дверью.

 

  - Очень кстати, - преувеличенно бодро заговорил капитан. - Вот и

порасспросишь на ужине насчет перспектив. Возможно, не все так мрачно,

как ты себе представляешь.

 

  - Он сказал про какую-то речку?

 

  - Ну да. Весь свой скарб они так или иначе отлавливают там.

Наверное, и сегодня что-нибудь зацепили. Каракатица глотает, течение

несет:

 

  - Значит, мы можем выловить и твою палатку? Капитан пожал плечами.

 

  - А почему бы и нет?

 

  * * *

  Палатки им, однако, не попалось. Лавовая река несла ветхие,

изрешеченные пулями щиты и бочки с какими-то черными непонятными

кочерыжками. Все это Ригги и Хадсон, предварительно войдя в реку,

терпеливо направляли к берегу, и вот тут-то как раз и не хватало

рабочих рук. Сван предпочитал сидеть на холме и охранять <рыбаков> от

внезапных гостей. Все прочие колонисты также находились на своих

постах. Недолго думая, решили привлечь новеньких.

 

  В сущности, работы было немного. На все про все понадобилось не

более получаса. И щиты, некогда служившие людям мишенями, и

окольцованные жестяными полосками бочки - все в несколько ходок

оттащили на территорию лагеря. Вооружившись странным инструментом,

Ригги, главный хозяйственник маленькой колонии, споро принялся

вырезать из щитов более или менее цельные куски. Гуль же, отойдя в

сторонку, присел на крылечко и стал наблюдать, как азартно толпятся

колонисты возле бочек, пытаясь отгадать прежнее, <земное> назначение

кочерыжек. Успели назвать все возможное и невозможное, и в конце

концов кто-то сделал верное предположение, упомянув про огурцы. Гуль

подтвердил версию кивком, добавив: <соленые>. Вернее сказать - <жутко

соленые>. Просто солеными российских солдат не баловали. <Военные>

огурцы хранились и пять лет, и десять. Может быть, и сто десять.

Прибудь они в этот край в своем первозданном виде. Гуль ничуть бы не

удивился. Но, как видно, каракатица расправилась и с армейскими

огурцами, превратив их в угольного. цвета некусаемые камни. С

каракатицей бесполезно тягаться, и Гуль, несколько оживившийся от

работы, вновь загрустил.

 

  Выйдя за пределы лагеря, он улегся на камни и прикрыл глаза. Новая

жизнь начиналась буднично и скучновато. Впечатлений было по самую

макушку, но ни одно из них не волновало. Этот мир продолжал оставаться

за гранью понимания. И не хотелось бродить босыми ногами по лавовым

потокам, испытывать почерневшие огурцы на вкус, хотелось иного -

быстро и не просыпаясь, на цыпочках убежать в сон. Сном была прежняя

жизнь:

 

  Гуль стиснул кулаки. Спокойствие, только спокойствие! Все не так

мрачно, как кажется на первый взгляд. Надо лишь наблюдать,

анализировать и искать выход:

 

  С внутренним стыдом Гуль припомнил вчерашний день, первый вне Земли.

Он повел себя не по-мужски. Вспылил в разговоре с Пилбергом, чуть было

не схватился с этим громилой Сваном. Хорошо еще, что рядом оказался

капитан, а то неизвестно, чем бы все кончилось. Самая настоящая

истерика, если разобраться.

 

  - Вот он где прохлаждается!

 

  Гуль приподнял голову. Перед ним стоял сияющий капитан. Из-за его

плеча кокетливо выглядывала смуглоликая красотка.

 

  - Как ты догадываешься, мы за тобой, сударь.

 

  - Что, пора на ужин?

 

  - Точно. Мистер Пилберг приглашает к столу.

 

  - А-а: - Гуль нехотя поднялся с земли. Следуя за Милитой,

чернобровой красавицей с яркими чертами лица и пышной фигурой, они

обогнули пару неуклюжих домов и приблизились к террасе центрального

здания. Кое-кто предпочитал называть его мэрией, но на деле постройка

мало чем отличалась от окружающих хибарок. Разве что звездно-полосатым

флагом, который, подобно транспаранту, был вывешен над оцинкованной

крышей. Гуль уже знал, что жилье выстроено из складских запасов,

проглоченных чудовищем вместе с людьми. Та же словоохотливая Милита,

успевшая трижды под различными предлогами заглянуть в апартаменты

вновь прибывших, поведала, что фактически вся колония представлена

персоналом одной из ядерных баз Невадского полигона. В подробностях

успела описать и появление чудовища. Рассказанное очень походило на

то, что довелось повидать и русским. Каракатица выбралась из земли

спустя несколько часов после взрыва и уже через десяток-другой минут

накрыла всю базу. Что-то она раздавила, многое же оказалось

проглоченным. Милита понятия не имела, есть у чудовища пасть или нет,

но, как бы то ни было, двенадцать человек, включая четырех медсестер,

очутились в багровом плену. К счастью, вместе с людьми сюда попало и

кое-что из складского имущества. Из него-то им и пришлось лепить

местную архитектуру. Милита сообщила, что пока их временно поселят в

домике Зуула - первого колониста, добровольно оставившего лагерь, но,

если захотят, найдутся и другие пустующие хижины. Кроме того, им

всегда будут рады бедные женщины, волею каракатицы заброшенные в эту

желудочную глушь. Милита с важностью пояснила, что каждая дама в

поселении имеет собственный домик. На этом, слава Богу, они сумели

настоять вопреки мнению Пилберга, утверждавшего, что женщинам хватит

одного совместного жилища. Одно на всех! Подумайте, какой ужас! Зато

теперь: Милита улыбнулась так радостно, что Гулю показалось, будто в

сумеречной комнатке сразу стало светлее. Красиво очерченные губы в

сочетании с сахарными зубами делали ее улыбку обворожительной. Эта

девушка, знавшая о существовании дворцов, умела радоваться и хижинам.

 

  К ужину подошли последними. Все мужское население лагеря уже шумело

за двумя сдвинутыми вплотную столами. Отсутствовала лишь охрана. Двое

сидели в засаде возле входа в пещеру, еще один прятался на скале,

вздымающейся сразу за зданием мэрии. Милита и две ее подружки проворно

обслуживали ужинающих.

 

  - Надеюсь, наш юный друг немного поостыл? - звучным голосом

осведомился Пилберг. Сидел он, как и в прошлый раз, во главе стола, и

желтые, с искринкой глаза насмешливо следили за гостями.

 

  - Я могу извиниться, - хрипло проговорил Гуль.

 

  - В самом деле? - Пилберг рассматривал его, как диковинную картину.

- Можете? Или хотите?

 

  Гуль разозлился. Чего им еще надо? Спеть что-нибудь покаянное или на

колени встать?

 

  - Мечтаю, - сказал он.

 

  - Хорошо. - Профессор великодушно взмахнул рукой, приглашая к столу.

- Мы принимаем ваши извинения! Катарина! Будь добра, стулья молодым

людям.

 

  Милита опередила подругу, и Гуль ощутил, как мягкая ладонь легла на

его плечо, усаживая на ящик. Вот вам и стул!..

 

  - На чем же мы остановились? - Пилберг обернулся к Фергюсону,

неприметному человечку аскетической внешности. Гуль не забыл еще, что

именно Фергюсон стал причиной его вчерашней вспышки. Своим едким

язычком этот человек умел доводить до белого каления. Гуль поспешил

опустить глаза. Он ведь уже решил: его дело наблюдать и анализировать.

И пусть они спорят о какой угодно чепухе. Если сосредоточиться на

главном и не отвлекаться на пустяки, можно добиться очень многого: Кто

это сказал? Карнеги? Или еще кто-то?

 

  - Смотри-ка! - Капитан ковырнул вилкой лежащий на тарелке буроватого

цвета кусок, и только теперь Гуль обратил внимание на сервировку

стола. Они видели здешнюю пищу впервые. - С виду обыкновенная пемза, а

по вкусу самая настоящая халва!

 

  Гуль тщательно прожевал небольшой кусочек и с недоумением покосился

на приятеля.

 

  - У меня мясо, - проговорил он неохотно. Потому что его <пемза>

действительно походила на прожаренный кусок говядины. Как он и

предвидел, Володя немедленно пришел в восторг. Поочередно попробовав

из своей тарелки и из тарелки Гуля, он тут же выдал двойное

объяснение.

 

  - Тут халва и тут халва: Либо что-то приключилось с нашими вкусовыми

рецепторами, либо мы ощущаем то, чего внутренне желаем. Ты, скажем,

любишь говядину, а я халву:

 

  Он говорил что-то еще, но Гуль уже не слушал. Неспешно расправляясь

со своей порцией, он переключил внимание на присутствующих. Восторг и

мысли Володи были ему понятны. Теперь следовало понять тех, что

появились здесь до них.

 

  Кроме Пилберга и Фергюсона, за столом сидело еще трое: Трап, Ригги и

Хадсон. Последний был сух телом и молчалив. Когда он раскрывал рот,

чтобы переправить туда очередной кус <пемзы>, красноватые его веки

начинали нервно подрагивать. Смотреть на людей Хадсону отчего-то не

нравилось. Большую часть времени он сверлил взглядом собственную

тарелку, и потому с ним Гуль чувствовал себя куда легче, нежели с

Фергюсоном и Пилбергом. Трапа же и Ригги Гуль сумел бы описать двумя

словами: переразвитые подростки. Внешне они вполне годились в

телохранители и были скроены из того же материала, что Сван. Гуль не

сразу отличил одного от другого. Если на Фергюсоне красовался косматый

шерстяной свитер, а Хадсон с Пилбергом успели внести в свои костюмы

различные гражданские вольности, то Ригги с Трапом, не стесняясь,

предпочитали армейскую униформу. Если тот же Сван залихватски

закатывал рукава на своих мощных ручищах, то Трап с Ригги пытались

поддерживать одеяние в самом образцовом порядке. И оттого на них

скучно было смотреть. Ничто так не обезличивает людей, как форма.

Рослые, широкогрудые, с одинаковыми лицами. Неумение расслабить

взгляд, сосредоточенность в каждой черточке, шевелящиеся в такт

могучие подбородки - рядом с ними казались невыразительными прочие

детали лица.

 

  К этому времени капитан уже выговорился, и Гуль прислушался к беседе

Пилберга с Фергюсоном.

 

  - : Все законы в мире пронизаны одной и той же нитью, Фергюсон.

Хотите примеры? Пожалуйста! Сообщающиеся сосуды Бернулли - раз!

Эпидемии, подстегивающие общечеловеческий иммунитет, - два! - Пилберг

плотоядно улыбнулся. - И, наконец, - наше любимое либидо, о котором с

таким апломбом поминают в последнее время. Улавливаете связь?

 

  - Довольно смутно.

 

  - Отчего же?

 

  - Да оттого, что очень уж своеобразный подбор примеров. Я мог бы

предложить десяток других.

 

  Скрипучий голосок Фергюсона терзал слух. Голосовых связок этот

щуплый человек не напрягал, но отчего-то сказанное выходило громким,

почти оглушающим. В сереньком свитере, с торчащими во все стороны

спутанными волосами, он напоминал маленького голодного крысенка, и у

Гуля с первых часов знакомства с Фергюсоном возникли самые неприятные

ассоциации.

 

  - Что ж, предложите!

 

  - Не буду. Вы тут же приметесь доказывать, что все слова состоят из

букв одного и того же алфавита. Если это и есть то общее, о чем вы

говорите, то спор превращается в бессмыслицу.

 

  - Вас не проведешь, Ферги! - Низкий, рокочущий смех Пилберга

напоминал мурлыканье льва. - Хотя про бессмыслицу вы зря. Любой спор,

ведет ли он к новым точкам зрения, буксует ли на месте, является

фрагментом, прекрасно вписывающимся в нашу жизнь. Его величество

Коловращение ежедневно и еженощно взывает к людям, и мы вынуждены

включаться во всеобщее бурление, хотим мы того или нет.

 

  - Стало быть, все споры ведутся лишь во благо коловращения? -

неожиданно вмешался Володя. - Но нам-то зачем это нужно? В чем смысл?

 

  - А зачем нужны планеты, ветер и гравитация? - Пилберг был явно рад,

что в разговор удалось втянуть еще одного оппонента. - Никто этого не

знает! И наш спор - это то, чему должно быть, как должно быть рекам и

пустыням. Обмен словесной энергией, бурление кофе над огнем!.. Другими

словами - все те же сообщающиеся сосуды. Скажите грубость любому из

нас, и уровень его, условно говоря, жидкости немедленно поднимется. Но

дальше не сомневайтесь, он найдет способ уравняться с вами - в драке

ли, в перебранке, в чем-то другом. Весь мир состоит из подобных

колебаний. Мы не можем остановиться, потому что живем наподобие

фотонов. И если даже вы заскучаете, вы и тогда не будете

бездействовать. Такова природа человека. Будете набивать пузо,

вышивать крестиком, вязать, пялиться на экран - словом, найдете

занятие.

 

  - Червячки, которые так или иначе будут и будут ползать. - Фергюсон

язвительно скривил тонкие бескровные губы. В дверном проеме мэрии

мелькнула пестрая юбка Милиты, и, продолжая улыбаться, взъерошенный

крысенок немедленно уставился в ее сторону. Почему-то Гулю это не

понравилось. Сидящий напротив него Трап широко зевнул. Поймав взгляд

Гуля, лениво прикрыл рот огромной лапищей. Этой же рукой, немного

погодя, стер выступившие на глаза слезы. Тарелка его была пуста, с

куском <пемзы> он давно управился, но тем не менее вставать из-за

стола не торопился. Он словно отсиживал положенные минуты, напоминая

ученика, угодившего на скучный урок. Вероятно, как и Ригги, его ничуть

не интересовало содержание беседы. Почему он не уходил. Гуль не

понимал, как не понимал и того смутного беспокойства, которое вызывал

в нем Трап. Такое бывает, когда кажется, что случайно встреченного

человека где-то уже видел, но никак не сообразишь где. Отвернувшись,

Гуль постарался выкинуть Трапа из головы.

 

  - Природа наделила людей энергией, и все, что нам остается, это

послушно расходовать ее. А как и куда - это каждый решает сам. Таким

образом, смысл - в суете! - Пилберг театрально развел руками. - И вот

вам еще один пример - это самое фрикасе. Думаете, мы в самом деле

нуждаемся в подобной пище?

 

  Заметив недоумение на лице капитана, Пилберг вилкой постучал по

своей тарелке.

 

  - Да, да! Я об этой штуковине. То есть если называть вещи своими

именами, то это скорее всего лишайник - единственное, что мы сумели

обнаружить из местной флоры. Согласитесь, звучит как-то не очень.

Другое дело - фрикасе. Кстати, название предложил Трап, честь ему и

хвала:

 

  - Фрикасе! - Фергюсон фыркнул, и тщедушное тельце его подпрыгнуло на

стуле.

 

  - Какая разница, - проворчал Трап. - Главное, что съедобно.

 

  Фергюсон радостно потер руки, а профессор печально вздохнул.

 

  - Ужасное племя - люди, - пожаловался он, поглядывая на Гуля и

капитана. - Десятки раз объяснял эти вещи, и десятки раз все

благополучно возвращались к своим абсурдистским догмам. Если на то

пошло, здесь все съедобно! Земля, скалы, вот эта самая вилка: Скажите,

капитан, это действительно так сложно постичь?

 

  - Буксующее мышление, - не без ехидства подсказал Фергюсон. - Что вы

хотите, проф? Не у всех получается, как у вас: сегодня одно, завтра

другое.

 

  - Эволюция, мой дорогой воитель! Странно, что многих она раздражает.

Тридцатилетний рубеж - еще недостаточная причина, чтобы замыкаться на

достигнутом. Вы все еще витаете на Земле, а это не Земля и не Марс и

даже не Венера. Это иное качество, и пора бы нам всем свыкнуться с

этим.

 

  - К чему вы призываете? - Фергюсон чуть наклонил туловище, словно

изготавливался броситься на профессора. - Зачем усложнять и без того

сложное? Для какой такой надобности? Верно, мы уже вроде как и не на

Земле, ну и что? Вы уговариваете не пользоваться земными мерками, но

других мерок у нас нет, и вы их тоже не знаете. В результате мы со

своими догмами движемся медленно, но при всем при том твердо стоим на

своих двоих. Вы же скачете по гипотезам, как лис по болотным кочкам, и

никто не сумеет точно предсказать, провалитесь вы в следующую секунду

или только испачкаете хвост. Кто же действует разумнее, Пилберг?

 

  Профессор лениво похлопал в ладоши, благодушным взором обвел

присутствующих. Глаза у него поблескивали, словно их подсвечивало

изнутри трепетное пламя свечи.

 

  - Что бы я делал тут, если бы не этот забияка! Браво, Ферги!

Осмелюсь спросить, отчего вы всего-навсего сержант?.. Хорошо, хорошо!

Не будем о грустном. В конце концов, армия жалует не за способности.

М-да: О лисице вы сказали неплохо, хотя согласиться с вами не могу.

Именно эти нащупывающие прыжочки позволяли нам потихоньку собирать

информацию об окружающем, и теперь мы по крайней мере представляем

себе приблизительные размеры чудовища, знаем кое-что о местных

аберрациях и сверхгравитации. А не проявляй мы любопытства, так и

остались бы на прежнем уровне.

 

  - Мы и остались на нем, - проскрипел Фергюсон. - Что мы знаем о

двойниках? Ничего. А о себе, о наших собственных телах, об этом

чертовом лишайнике, наконец, в котором каждому мерещится свое?

 

  - Не все сразу, любезный! - Пилберг пристукнул ладонью по столу. -

Вы берете быка за рога, но сначала надо до них дотянуться. Я имею в

виду рога. Чего вы хотите от меня? Доходчивых объяснений по поводу

всего происходящего? А откуда им взяться, позвольте вас спросить? Тем

более что выстраивать гипотезы вы наотрез отказываетесь? Не забывайте,

мы имеем дело с многомерным миром, и перейти от трехмерного восприятия

к тому уровню, на котором мы очутились, более чем сложно. Двойники: -

Профессор сердито засопел. - Не надо спешить, Ферги. Поверьте мне,

когда-нибудь придет время и для двойников. А сейчас мы можем только

предполагать. Это тоже немало. Чем силен думающий человек? Он не

знает, но предполагает!.. Почему, например, не допустить, что

многомерность в сочетании со сверхгравитацией дает своеобразное

дробление? И в результате из одного четырехмерного получаем два

устойчивых трехмерных образа. Устроит вас подобное объяснение?

 

  - Разумеется, нет!

   

  - Другого ответа я и не ждал. - Пилберг скривился. - Но учтите, это

только рабочий вариант. Никакая теория не строится из ничего. Нужны

предположения, пусть даже самые сумасшедшие, потому что человечество

никогда не знало, что, собственно, следует называть сумасшедшим, а что

нет. Любопытствуйте и не бойтесь ошибиться!.. Да вот вам наглядное

подтверждение! - Профессор кивнул на Гуля. - Русский и русская речь.

Так сказать, свежий глаз. И сразу было обращено внимание на

артикуляцию, на несоответствие произносимого и слышимого.

 

  - И что с того? - пробубнил Фергюсон. - Это мы и сами замечали. А

выводы? Да никаких!

 

  - Потому что привыкли! - рявкнул Пилберг. - Привыкли и привыкаем!

 

  - Отчего же? Помнится, вы и тогда что-то там предполагали. Еще месяц

назад. И про телепатию говорили, и про некий транслирующий разум: По-

моему, вы и сами в конце концов поняли, что все это чепуха.

 

  - Нет, не понял! - возразил профессор. - Потому что сегодня это,

может быть, и чепуха, но завтра, осмыслив очередной неприметный

фактик, я наверняка доберусь до истины. Потому что у меня найдется на

что опереться. Не уставайте размышлять! Интуиция - это зверь, которого

необходимо подкармливать. Ежедневно!

 

  - Знакомо! - Фергюсон нервно задергал острыми плечиками. - Бергсон,

Тойнби и так далее. Творческое меньшинство и инертное большинство:

Хотите скажу, отчего все так цепляются за ваших интуитивистов? Да

оттого, что способность к творчеству, по Бергсону, связана с

иррациональной интуицией, которая, как божественный дар, дается лишь

избранным. Чудесная лазейка для слабоумных! Трудно ли выдать скудоумие

за иррациональность? Тем более что тот же Бергсон яростно

противопоставлял рассудок интуиции. Великолепно! Я туп и убог, а

потому гений! А там и рукой подать до нимба Божьего избранника.

 

  - Спасибо, я вас понял. - Пилберг церемонно поклонился. - И насчет

слабоумия, и насчет тупости:

 

  - Я вовсе не это имел в виду!

 

  - Неважно, - профессор великодушно отмахнулся. - Можно кромсать

великих за ошибки, но вот наскоков на интуицию я вам не прощу.

 

  Гуль, не отрывавший глаз от спорщиков, вдруг ощутил справа от себя

движение. Он не успел обернуться. Воздух на террасе задрожал, цвета

неузнаваемо переменились, на секунду-другую все пугающе перемешалось.

Гуль сидел теперь на месте профессора и глядел на приоткрывшего рот

Ригги. Рядом с Трапом, прямо на столе, возбужденно перетаптывались

чьи-то босые ноги. Определить хозяина было совершенно невозможно,

потому что выше лодыжек начиналась такая множественная чехарда, что

глаза тотчас откликались болью, словно смотреть приходилось сквозь

очки в десятки диоптрий. Напротив вместо Володи располагалась чья-то

спина с шевелящимися лопатками. Сван? Или кто-то другой?..

 

  Стиснуло виски, и все прекратилось. Воздух повторно всколыхнулся,

люди вернулись на свои места. Голову еще кружило, но неприятное

чувство пропало. Опустив глаза. Гуль увидел на тарелке совершенно

нетронутую порцию и машинально взялся за вилку.

 

  - М-да: - промычал Пилберг. - На чем мы там остановились?

 

  На террасу вышла Милита. Смущенно сменила тарелки у Трапа и

Фергюсона, снова убежала в дом. Профессор прокашлялся.

 

  - Сами видите, тепличных условий, в которых взращивалось наше

сознание, более не существует. Мир был ясен и доступен, но произошло

нечто, и картина переменилась. Что же теперь?.. Разум, действовавший

по законам логики, умолк, а новую логику мы только начинаем постигать.

Здесь-то, Ферги, и пригодится интуиция. Будем внимательнейшим образом

наблюдать, собирать сведения и кирпичик за кирпичиком закладывать

фундамент нового мировоззрения. Но при всем при том лишь ей, интуиции,

будет дано выделить из окружающей пестроты некий решающий субстрат,

выборку, если угодно, которая однажды приподнимет нас, перенеся из

мглы в свет. - Словно дирижерской палочкой, профессор помахал в

воздухе вилкой. - Подобное, дорогие мои, происходит с детьми. Долгое

время они созерцают мир слепо, не анализируя своих ощущений, но в один

прекрасный день вдруг произносят свое первое слово. Чудо? Безусловно!

Но чудо интуиции! Количественное накопление порождает качество, и,

изучив действительность, подсознание делает важный шаг. Появляются

зачатки той самой логики, которой мы руководствуемся всю последующую

жизнь. Потому-то и толкуют о вреде и пользе раннего воспитания. Именно

тогда формируется личностная интуиция. Увы, сейчас она бессильна, и

нам поневоле придется вспоминать младенческие навыки. Хотя, конечно,

потенциал уже не тот, капэдэ и энергии значительно поубавилось.

Оттого-то мы и должны оказывать всяческое содействие собственной

интуиции. Так или иначе, но рано или поздно с ее помощью мы выявим

корреляцию здешних метаморфоз и приблизимся к истине. А для начала

нужен обыкновенный статистический материал - так сказать, пища для

ума.

 

  Гуль заметил, что рот у Ригги все еще приоткрыт. Понял ли он что-

нибудь из сказанного профессором,. было неясно. Продолжая жевать,

Хадсон продолжал сосредоточенно смотреть в свою тарелку. Трап украдкой

зевал и протирал слезящиеся глаза. Зато Володя сидел, подавшись

вперед, с глубочайшим вниманием вслушиваясь в рассуждения Пилберга.

Руки его, лежащие на столе, нервно подрагивали, тонкие пальцы

круговыми движениями шлифовали поверхность досок, словно стирали

невидимые пятна.

 

  - Мы просто вынуждены отказаться от привычных догм, - доказывал

профессор. - Некогда Макс Планк поспешил объявить пространственно-

временной континуум движения материи - абсолютным законом. Как видите,

он ошибся. По-видимому, абсолютизм всегда ошибочен, и ваше недоверие,

Фер-гюсон, пригодится сейчас как никогда. Но использовать его надо

целенаправленно и умело. Умный нигилизм - полезен. Ибо входит в опции

релятивизма, а последний в деле постижения мудрости просто неизбежен.

 

  - Боже, как сложно!.. - Показавшаяся на террасе Милита изобразила

глазами восторг непонимания.

 

  Фергюсон хмуро поглядел на нее и проворчал:

 

  - Действительно: Чем трепыхаться среди этих ваших терминов, не проще

ли сразу отправиться за Перевал и навестить Мудрецов? Если верить

Зуулу, эти парни знают все на свете. Так что все ваши истины там в два

счета:

 

  - Нет! - Правая ладонь Пилберга с размаху опустилась на стол.

Сидящие вздрогнули, зевающий Трап клацнул челюстью и выронил вилку.

Лицо и шея профессора побагровели. - Нет, - повторил он тише. - С нас

хватит одного Зуула:

 

  <Почему они слушают его?> - Гуль покосился на физиономии Трапа и

Ригги - бледные, по-собачьи сосредоточенные.

 

  - Уйти проще простого, - продолжал Пилберг. - Только: Черт побери!

Неужели вам действительно понравится, если кто-то будет пережевывать

за вас пишу, да еще аккуратненько пропихивать в ваш желудок?. . Да, я

твердо заявляю: лично мне Мудрецы не нужны! Путь к истине - одно из

удовольствий, и упаси меня Боже заполучить все знания в один присест.

- Он невесело усмехнулся. - Да если разобраться, ваши хваленые Мудрецы

- несчастнейшие из людей: Если они, конечно, вообще люди.

 

  - Ну, почему же? Четырехмерный мозг - тоже мозг, - возразил

Ферпосон.

 

  Этот лохматый крысенок, пожалуй, единственный воспринял вспышку

Пилберга с полнейшим спокойствием. Откинувшись на спинку стула, он

покачивался на задних поскрипывающих ножках и указательным пальцем

задумчиво ковырял в ухе. Услышав скрип стула, Ригги обеспокоился.

Милита рассказывала, что именно Ригги, любившему поплотничать,

колонисты обязаны всей мебелью. И этот стул, без сомнения, сколотил

тоже он.

 

  - Сами того не сознавая, профессор, вы стремитесь сохранить

привычный мир в неизменности. Потому и опасаетесь Мудрецов. Уж лучше

драться с двойниками, верно? Как известно, война и сплетни отвлекают.

В сущности, и я за то же. Но будем честны, - к чему тогда все эти

дифирамбы познанию и интуиции?.. Нас заглотала каракатица? Пусть.

Переварила? Возможно. Но мы живы, мы воюем с призраками, питаемся

фрикасе из лишайников, и это уже лучше, чем быть трупом! Мы понимаем

этих двоих из России, они нас. Милита - испанка, но и с ней полный

порядок. Спрашивается, на кой черт нам нужно знать, что кроется под

этой чертовой артикуляцией?. .

 

  - Не ломай стул! - не выдержал Ригги, и Фергюсон ошеломленно

уставился на бывшего каптенармуса. Некоторое время все молчали.

 

  - Вот видите, - Фергюсон медленно покачал головой, - и Ригги это

понимает. Консерватизм и косность - лучшие формы прогресса. А

революции никогда не доводили до добра. История - не старт-стопный

механизм, это река - спокойная и неторопливая.

 

  - Возможно, так оно было бы и лучше, но любое общество, на какой бы

стадии развития оно ни стояло, обречено на рывки, - убежденно

проговорил Пилберг. - Всякое спокойствие - всего-навсего условность,

сотканная из дискрет. Кинокадры, корпускулы, атомы: Иного в природе

попросту не существует.

 

  Крякнув, Трап весело оскалился. Беседа прервалась. Люди оборачивали

головы, и Гуль тоже недоуменно перевел взгляд на скалы. В

сопровождении Свана к лагерю, хромая, приближался человек. Знакомая

фигура, смуглое лицо: Не веря глазам, Гуль вскочил на ноги. К мэрии

шагал живой Пол! Пол Монти, лейтенант ВВС США- Он был еще далеко, но

Гуль был уверен, что не ошибся. Кажется, и лейтенант разглядел его.

Рука его приветливо взметнулась вверх.

 

  - Кто это? - Володя толкнул Гуля в бок. - Ты его знаешь?

 

  - Это Пол, - шепнул Гуль. - Самый настоящий Пол!

 

  - Ты же говорил: - Володя снова уставился на приближающихся.

 

  Чудо все-таки имело место быть, как говаривал ротный хохмач. И не

лгал Пилберг и все остальные утверждая, что смерти здесь нет, а есть

одна и неугасимая жизнь. Сердце Гуля колотилось, стараясь пробить

грудную клетку и выскочить на волю, хотя он и сам с трудом понимал

причину своей неуемной радости. Кем, в сущности, был для него этот

лейтенант? Да никем! Абсолютно никем. Можно ли вообще испытывать

теплые чувства к человеку, конвоировавшему тебя до пещеры, а по пути

ударившему прикладом так, что чуть-чуть не раскололась голова?

Наверное, нет, но Гуль все же почему-то радовался. И видел, что Монти,

в свою очередь, тоже радуется, видя его среди своих. Это было слепое,

безотчетное чувство. Вероятно, стимулом тому явился здешний дефицит

человеческих душ:

 

  За спиной тем временем возобновился прерванный спор.

 

  - Вы упрямец, проф, - скрипуче выговаривал Фергюсон. - Потому что не

признаете очевидного!

 

  - А вы дурак, Ферги. Потому что презираете мысль:

 

  * * *

  Странно, прошло всего три дня, но поселок уже казался Гулю уютным, и

даже родным. Здесь царили покой и тишина, чего не было там, на Земле.

Это устраивало. В прошлом остались армия, муштра, унижение, здесь он

был свободен. Маленький шанхайчик, упрятанный среди гор, табор,

слепленный из бамбука и фанерных щитов, стал, возможно, его последним

прибежищем. Дворцов здесь не наблюдалось, хижин тоже было маловато. Но

это не пугало, скорее - наоборот. В малых формах больше симпатичного,

и головастый щенок всегда нравится больше рослого зубастого пса.

Словом, Гуль удивлялся самому себе, чувствуя, что пик отчужденности

остался позади и он готов глядеть на окружающее более светлым взором.

 

  Лагерь был утл и мал. Но в малости терялись недостатки. Среди

багровых неземных гор он смотрелся совсем не так, как смотрелся бы на

окраине какого-нибудь городка. Ветхость уже не казалась ветхостью.

Дерево, ткань и атрибуты человеческого быта приобретали здесь

абсолютно иную цену. Когда ложка одна-единственная, это уже особая

ложка. То же было и с прочими вещами. Складского и госпитального

имущества, угодившего в каракатицу вместе с людьми, хватило только на

малую часть построек, и большинство домиков было собрано, склеено и

слеплено из самого разнообразного хлама. <Хлам> подбирали на излучине

лавовой реки, что опоясывала подножие приютившей колонистов

возвышенности. Уже дважды Гуль имел возможность наблюдать, как Ригги

входил в дымящееся течение и с мученическим кряканьем вылавливал

полуразбитые ящики и доски. На вид это было обычное дерево - с той же

волокнистой структурой, с теми же занозами, но Гуль догадывался, что

разница между настоящей древесиной и <гостинцами> из лавы была такая

же, как между тростниковым стеблем и стальным прутом. Все свое

свободное время бывший каптенармус тратил на изготовление домашней

утвари. С Ригги колонистам действительно повезло. Он работал быстро и

с удовольствием. Впрочем, дело было найдено для каждого. Пилберг

поддерживал в лагере железную дисциплину. Он не был военным, но так уж

получилось, что в сложившихся условиях он, как никто другой, подходил

на роль лидера, способного управлять маленьким поселением. И самое

странное - что люди самых различных возрастов и званий с готовностью

ему подчинялись. Женщины занимались сбором лишайника, мужчины охраняли

поселок, вернувшись таким образом к привычному несению службы.

Дисциплина в крохотном коллективе - вещь скучная и бесконечно

раздражающая. От скуки спасала вражда. Хотите править - воюйте!

Колонисты воевали с двойниками. Но еще один враг, неведомый и далекий,

обитал высоко в горах.

 

  Мудрецы: Существа, о которых говорили с дрожью в голосе и ненавидели

не меньше двойников.

 

  Гуль старался разобраться в этом, заставляя себя прислушиваться к

разговорам, к путаным монологам Пилберга, но ясности от этой словесной

каши в голове не прибавлялось. Хотя были и успехи. В какой-то момент

он сообразил, кого напоминает ему рыжеволосый Трап. Такого же <Трапа>

он видел в команде Чена - того самого землистолицего старика, что

верховодил двойниками в день прибытия на <землю Каракатицы>. Двойник

Трапа, двойник Пола: Были, разумеется, и другие, но с этим мозг Гуля

по-прежнему отказывался мириться. Не все может уложиться в

человеческом сознании. Даже одно-единственное чудо способно надолго

вышибить из колеи. По земным меркам жизнь поселенцев просто

изобиловала чудесами. Людей нельзя было уничтожить, и они не нуждались

в пище, не уставали. Но они оставались людьми с прежними привычками и

желаниями. Огонь и пули калечили, но ненадолго. Регенерация тканей

происходила буквально на глазах. Пол Монти, вернувшийся с

простреленной головой и грудью, чувствовал себя вполне сносно. Пули

вышли из него, как выходит содержимое фурункулов, раны затянулись в

течение часа, а еще через день исчезли и шрамы. Что ж: К этому миру

следовало привыкнуть, как привыкает малек к водной стихии, а волчонок

к дремучему лесу.

 

  Выйдя за пределы поселка, Гуль поежился. Он только что проснулся, но

ощущения утра не было, все вокруг угнетало однообразием. Какие-то

багровые марсианские пейзажи, не знающие течения времени. Лагерь

вызывал розовые чувства, потому что был единственным радужным пятном

среди скал, песка и тумана.

 

  Гуль неожиданно припомнил ночной сон. Он видел отца и старый

деревенский пруд. Кажется, они гостили у тетушки. Гуль сидел с удочкой

на берегу и, щурясь, следил за поплавком. Как всегда, рыбой и не

пахло. Вместо нее в темной воде вертляво сновали жуки-плавунцы, черные

ленты пиявок, извиваясь, плыли по своим делам. Белотелый, в просторных

трусах отец цаплей вышагивал за его спиной и назидательно толковал

что-то о пользе контакта с землей,. о босохождении, о Порфирии

Иванове. Гуль слушал посмеиваясь. Отец выбирался на природу от силы

раз или два в год. На большее, несмотря на всю его любовь к пташкам,

облакам и пчелкам, он не отваживался. Смешной, добродушный человек:

 

  Сцена у пруда помаячила перед глазами и растаяла. Как Гуль ни

старался, она не появлялась вновь, словно вся без остатка просыпалась

песком меж пальцев.

 

  - Утро доброе!

 

  По склону спускался Пилберг.

 

  - Доброе! - откликнулся Гуль. Взор прошелся по мешковатой фигуре,

невольно задержался на матерчатой кобуре с пистолетом.

 

  Поймав его взгляд, Пилберг сожалеюще развел пухлыми руками:

 

  - Необходимость, мой друг. Жестокая необходимость: А почему не на

поясе, так ведь удобнее. Крупный калибр - вещь тяжелая. И признаться,

не переношу все эти ремни. Мышцы пережимают, кровеносную систему не

щадят. Другое дело - подтяжки! Ну, да вы солдат, должны знать.

Замечали, наверное, что у всех офицеров портупеи? То-то и оно!.. Они,

братец, не дураки, чтоб ремнями перетягиваться. Одежда должна свободно

облегать тело, запомните это.

 

  Улыбнувшись, Пилберг вновь двинулся по направлению к лагерю.

 

  <А ведь он куда-то ходил! - подумал Гуль. - Один ходил!..>

 

  Со спины профессор напоминал бродягу. Вспомнилась картина <Ходоки>.

Ее персонажи были настоящими двойниками профессора. Мысленно дорисовав

соломенную шляпу и бороду. Гуль всучил Пилбергу узловатый кривой посох

и остался доволен. Бывший ученый-ядерщик и нынешний правитель

поселения внешне выглядел совершенным распустехой.

 

  Петляя между пупырчатых камней, он неспешно спустился вниз.

 

  Справа лениво ползла и переливалась блестким жаром лавовая река,

слева до самых гор тянулась усеянная шаровидными валунами Долина

Двойников. Пройдя по дну ущелья. Гуль остановился напротив выпирающих

изломанными ребрами скал. Где-то за ними располагался дежурный пост.

Сван не объяснил, как его найти. <Ищи, - ухмыльнулся. - Заодно

проверишь и маскировку>. Он даже не пытался скрывать свою неприязнь, и

Гуль подумал, что причина скорее всего кроется в той первой их стычке.

Или, может быть, в Милите?

 

  Мысль поразила настолько, что он остановился. Задержавшись на кругом

откосе, сердито нахмурился и сам понял, что гримаса вышла фальшивой.

Он хмурился, как если бы хотел, чтобы это увидели со стороны. Так

злятся маленькие дети, когда их дразнят <женихом и невестой>.

 

  Гуль разозлился на свое отступничество. Мысль о Милите была именно

отступничеством. Он не должен был думать о ней. Потому что по-прежнему

ставил себе целью любыми путями выбраться из этого мира. Да и мир ли

это вообще?! Можно ли называть миром желудок гигантского

ископаемого?..

 

  На глаза попалась одна из местных достопримечательностей - камень в

рост человека и той же расцветки, что и все окружающее Правда, имелась

одна характерная особенность: камень <дышал>. Шероховатые бока

вздымались и опадали. Глыба напоминала уставшее, прильнувшее к земле

животное. Кое-кто из колонистов и впрямь считал, что это разновидность

местной фауны, но Гуль знал, что перед ним самый обыкновенный камень,

в сущности, ничем не отличающийся от множества неподвижных соседей. Не

особенно задумываясь над тем, что делает, Гуль саданул по камню

сапожищем. Подошва тотчас увязла, словно угодила в разбухшее тесто.

<Дыхание> прекратилось, и Гуль невольно попятился.

 

  <А ведь это не животное и не камень!> - сверкнуло в голове. - Самая

настоящая плоть! ЕЕ плоть! Частичка желудка или что там у НЕЕ:>

 

  Высвободив ногу. Гуль ускорил подъем, стараясь не оборачиваться.

 

  Вскоре он уже подходил к пещере Зуула. Лицо горело, и болезненно

ныла правая ступня. <Камень> остался далеко позади, но услужливая

память была здесь, рядом, и Гуль понимал, что случившегося не

вычеркнуть и не изъять. Даже подобную мелочь в состоянии было

вытравить лишь время - недели, месяцы, может быть, годы. Но он не

желал ждать. И потому заранее проклинал этот мир, - возможно, чтобы не

жалеть об уходе, проклинал то мгновение, когда судьбе вздумалось

сыграть с ним такую злую шутку.

 

  * * *

  По поджатым губам и нахмуренному лицу было видно, что человек вот-

вот кинется в атаку. Черноволосый, с короткой стрижкой армейского

<чижа>, с тонким перебитым носом:

 

  Гуль чертыхнулся. Да ведь это он сам! Те же уши пельмешками,

мрачноватые глаза, из-за которых было столько неприятностей, и,

наконец, гимнастерка!..

 

  Продолжая разглядывать собственное дымчатое отражение, Гуль медленно

сел, а потом и лег, подложив руки под голову. Лежа на спине, он

улыбнулся зависшему над ним призраку, и последний ответил ему

кривоватой ухмылкой. Проф определял это как оптическую аберрацию.

Трап, Люк и другие называли природным зеркалом.

 

  - Налюбовался?

 

  Голос принадлежал Полу Монти. Не поворачивая головы. Гуль

поинтересовался:

 

  - И долго она будет так маячить?

 

  - А почему - <она>?

 

  - Ну, он?..

 

  - Не волнуйся. Минут через пять растает.

 

  Гуль заморгал, заставляя призрака часто и невпопад дергать веками.

Все-таки это было не совсем зеркало. Призрак моргал с каким-то

замедлением, и какую-то крохотную долю времени Гуль способен был

видеть самого себя с закрытыми глазами. А в общем, призрак уже

уплывал. Всему рано или поздно суждено растаять, исчезнуть,

раствориться - в том числе и тебе, мрачноглазый:

 

  Издеваясь над людской бдительностью, скалистый мир приплясывал и

кривился. Ад, в котором не хватало лишь самой малости - котлов и

чертей. Впрочем, черти тоже, наверное, были. Да и где их нет? В той же

армии этих рогатых тварей было куда больше-и ничего, жили. Как минимум

- пять курвенышей на взвод, пятеро дорвавшихся до власти садюг. И все-

таки жили. Существовали как-то:

 

  Протяжно зевнув, Гуль поглядел вверх. От призрака осталась лишь

часть локтя и полупрозрачная гимнастерка - пуговицы, петлицы, ремень,

смуглый живот. Предсказание лейтенанта сбывалось. Яростно протерев

глаза. Гуль перевернулся на живот, прижался к скале щекой, словно к

подушке.

 

  Странно эти призраки исчезают. Точно раздеваются. Потому Трап и

бегает к тем местам, где еще минуту назад женское население

расчесывало перед <зеркалами> волосы и напудривало щеки. Трап был

бабником, и бабником активным. Гуль таких не любил. Если на уме только

это, то, видимо, такой это ум:

 

  Он приподнял голову, окинул окрестности мутноватым взором. Спать не

хотелось, но глаза слипались. Наблюдение давалось не просто. Конечно,

это нельзя было сравнить с армейским нарядом, и все же: Ожидание -

всегда тягостно.

 

  Они лежали на вершине одной из каменных громад и сонно таращились в

три стороны - Пол Монти, Володя и Гуль. Чтобы не дремать,

разговаривали. Обо всем на свете. И, разумеется, о каракатице.

 

  - ..Червяк - он и есть червяк. Ползет и прокачивает через себя что

ни попадя. Землю, дома, людей. Он их и не замечает, и знать не знает,

что внутри него завелась этакая инфекция. - Пол Монти невесело

усмехнулся. - Другое дело - радиация! Это его хлеб с маслом. На нее

он, как упырь на кровь. Чуть где взрыв - он туда!.. Проф, между

прочим, считает, что там, внизу, у них целое царство. Только раньше-то

им делать на поверхности было нечего, вот и не выползали. А сейчас,

когда кругом реакторы, радиоактивные отходы, полигоны: - Он махнул

рукой.

 

  Капитан встрепенулся.

 

  - А что? Очень может быть! Я - про царство. Там ведь магма, тяжелые

изотопы и так далее. Самое место для них.

 

  Поерзав, Гуль не спеша уселся. Лежать надоело.

 

  - А я подумал сейчас про землетрясения, - сказал он. - Может, это

каракатицы виноваты? Они же вон какие! Помнишь, Володь, как все кругом

раскачивалось? Вот так, наверное, и при землетрясениях. Они ползают

туда-сюда, а наверху все ходуном ходит.

 

  Пол на минуту задумался.

 

  - Может быть, и так: Хотя навряд: ли. Мне все-таки чудится, что она

одна такая. То есть на глубине их, может, и сотни, но сюда выбралась

какая-нибудь заблудшая. Или, может, наоборот самая умная и чуткая. Как

здесь случилась первая чепуха с испытаниями, так она и навострила

слух. Может, этих твоих изотопов у них там нехватка? А тут - даром

ешь.

 

  - М-да: Ядерная война для них вроде торта со взбитыми сливками.

 

  - А если они ринутся всем скопом? Как пчелы. Одна полетала и

разнесла весть:

 

  - Ну тебя с такими мыслями. - Пол закряхтел, пытаясь достать

пятерней спину. - Для этого надо, чтобы третья мировая стряслась. Куда

им всем на один полигон? Одной-то места едва хватило.

 

  - А вдруг ей что другое нужно? Чего ради вы за-циклились на одной

радиации?

 

  - Ничего себе! - Пол удивился. - А что же ей еще? Считай сам! Три

полигона у нас, один у вас - и везде ядерное оружие. Проф рассказывал

о резком снижении уровня радиации. Первый-то раз им было не до того, а

потом уже следили. В общем, как только каракатица показывалась на

поверхности, все эти альфа, бета и гамма - словно пылесосом

отсасывались.

 

  - Загадка, - пробормотал Володя.

 

  Гуль искоса взглянул на него. Капитан сидел без шапки,

простоволосый, весь какой-то обмякший, совершенно не похожий на

военного. Уставясь в пространство, он нервно сплетал и расплетал

тонкие пальцы. Гуль подумал, что в детстве капитан, должно быть,

посещал музыкальную школу. По классу фортепьяно или скрипки. Очень уж

у него были музыкальные пальцы.

 

  Гуль повернулся к американцу:

 

  - Ты, я вижу, профессору в рот смотришь. Проф рассказывал: Проф

говорил: А что он, к примеру, рассказывал насчет скорого возвращения?

 

  - Это куда же еще?

 

  - Куда-куда: Домой, разумеется.

 

  - Домой? - Пол озадаченно потер лоб. - Разве это возможно?

 

  - Понятно: - Стиснув зубы. Гуль отвернулся. Не стоило и спрашивать.

Он ведь в достаточной мере прочувствовал здешнюю атмосферу. Все они

так или иначе свыклись со своим существованием. Кое-кто, вероятно, и

думать забыл про родные места. Да и чего ради? Ригги стал здесь

мастером номер один, Пол Монти выбился в разведчики, рыская по округе

и узнавая все раньше других, Сван без устали заигрывал с медсестрами,

Пилберг просто и скромно правил. Здесь не было обездоленных. Холод и

голод колонистам не угрожали. Угрожали только двойники, но опять же не

смертью - только ее видимостью. Так или иначе в силу сложившихся

обстоятельств каждый превратился в личность. И даже Фергюсон, едкий

невзрачный человечек, которого в прежней жизни скорее всего не

замечали, теперь мог вволю поязвить, поспорить с самим профессором.

Наверное, грех было жаловаться и женщинам. На каждую из дам вне

зависимости от достоинств приходилось по полтора кавалера. Этим людям

не на что было жаловаться. По большому счету они ничего не потеряли.

Их не тянуло назад:

 

  - Он что, женат? - спросил Пол у Володи. Спросил почему-то

вполголоса.

 

  - По-моему, нет.

 

  - Тогда чего он?.. - Пол в растерянности изобразил рукой нечто

напоминающее скрипичный ключ. - Ясно же: дорога назад заказана. Сиди и

не трепыхайся.

 

  - Пол рассмеялся, но его никто не поддержал. Умолкнув, он покрутил

головой.

 

  - Что-то вы, парни, не о том думаете: Нет, в самом деле! Я бы понял,

если жена, дети или наследство в пару миллионов. А если нет? Чего ж

туда рваться?

 

  - У каждого свои причины, - уклончиво заметил Володя. Он тоже

несколько посмурнел.

 

  - Знаю я ваши причины. - Пол дернул Гуля за рукав. - Ты давай не

молчи. Не хватает чего, говори прямо. Мы же люди, прислушаемся.

Придумаем что-нибудь.

 

  - Отстань, - вяло огрызнулся Гуль.

 

  - Вот непутевый! Или считаешь, что здесь тебя не поймут? Одна

бестолочь кругом?

 

  - Угадал. Именно так я и считаю.

 

  - Характерец!.. Как у Фергюсона! - Пол хмыкнул, с наслаждением

потянулся всем телом. Кости у него звучно хрустнули. - Все равно

привыкнешь, малыш, никуда не денешься. Да и чего не привыкнуть?

 

  Жратва есть, крыша над головой - плохонькая, но имеется. С

женщинами, правда, сложнее, но это уж кому как. Ферги, понятное дело,

мается, но ты: - Пол подался к Гулю, и лицо его приняло плутоватое

выражение. - А вот тебе тосковать стыдно. Это уж я по секрету, как

своему первенцу. Как-никак я тебя нашел: В общем, испанка наша глаз на

тебя положила. Из-за тебя и Свану на порог указала. Видел, какой он

дерганый в последнее время? В общем, шансы твои верные. Главное тут -

не тянуть резину и действовать смелее. Понял?

 

  Гуль не ответил, но помимо воли образ улыбчиво-говорливой Милиты

всплыл перед глазами. Не такое это простое дело - холодно выдержать

сообщение о том, что кому-то нравишься. Все равно что-то внутри

начинает таять. А если тот, кому нравишься, тоже тебе небезразличен,

то и вовсе начинается душевная кутерьма. Вроде той суеты, что

затевается в доме перед праздником.

 

  Пол тем временем улегся на спине и, забросив ногу на ногу, принялся

разглагольствовать о вечном, разлагая на составные и расставляя в

строгом порядке - по ранжиру и степени важности.

 

  - Я, парни, о любви думаю так: она, конечно, загадка и все такое, но

если взглянуть правде в глаза, то все тут яснее ясного. Люди - твари

эгоистичные и во все времена любили только самих себя. Поэтому и

подбирали себе подобных. Возьмите любую парочку - что он, что она. Или

оба курносые, или оба рыжие. Вот и ты на Милиту чем-то похож. Проф,

между прочим, считает, что ты грузин.

 

  - Много он понимает, ваш проф, - пробурчал Гуль. Сердце его гулко и

неровно билось. Какого черта он все это выслушивает?!

 

  - Решать тебе, малыш, хотя я бы на твоем месте не раздумывал. И

время как раз спокойное, подходящее. Двойники уже который день не

тревожат.

 

  Сделав над собой усилие. Гуль задал вопрос, который в данный момент

интересовал его менее всего:

 

  - Что ты знаешь о двойниках, Пол?

 

  - О двойниках?.. А чего о них знать? Нечисть, вот и все. Ходят в

наших шкурах, а живут как звери, в пещерах. Видел я однажды их логово:

 

  Володя пошевелился.

 

  - Пилберг говорил что-то о дроблении. Не зря же вы называете их

двойниками? Может, они такие же, как мы?

 

  - Такие же?.. - Пол усмехнулся. - Спроси вон у Гуля, какие они. Он-

то видел, как эти подонки вколачивали в меня пули. Ну, да вы еще

насмотритесь на них. Помню, поначалу мы тоже все бегали, ползали по

скалам, выход пытались искать, а как напоролись на них, так и

угомонились.

 

  - Нелепо все это. - Капитан в задумчивости глядел вдаль. - Кстати,

вон на том гребне - не один ли из них?

 

  Перевернувшись, Пол сгреб пятерней карабин, рывком высунулся из-за

камней. Гуль тоже посмотрел в указанном направлении. Шагах в трехстах

от них, на перевале, торчала одинокая фигурка.

 

  - Сюда бы мой бинокль, - пожалел Володя.

 

  - Свои все здесь, так что бинокль ни к чему - Пол осторожно выдвинул

перед собой ствол карабина

 

  - Подожди! Мы же не знаем, чего он хочет.

 

  - Что ты говоришь! - насмешливо произнес Пол. - Ей-богу, я

расплачусь, если попаду:

 

  Карабин вздрогнул в его руках, по ушам хлестнуло. Далекая фигурка на

перевале покачнулась и упала.

 

  - Зачем?! - глухо проговорил капитан. Лицо его побледнело. - Зачем

ты это сделал?

 

  Пол холодно улыбнулся. В узких щелочках его глаз играло злое пламя.

 

  - Ты еще простишь мне этот грех, парень. И сам сумеешь ответить на

свой вопрос, когда словишь от них парочку-другую пуль. А еще я скажу

тебе вот что: мне плевать, кто это был. Здесь всюду одна видимость.

Сомневаешься или нет - стреляй. Зуул был хорошим парнем, но однажды

ушел в горы и вернулся тронутым. Что-то Мудрецы сотворили с ним. Он

нес такую околесицу, что пришлось спровадить его. Иначе он сманил бы

за собой еще кого-нибудь. Доверчивость здесь не в почете, а он был

чересчур доверчивым. Поэтому Мудрецы так легко справились с ним. А с

двойниками у нас война. Тут все в открытую, кто кого. Затем мы здесь и

сидим, чтобы не подпустить к лагерю ни одной живой души. Для того и

пароль каждый день меняем.

 

  Володя пристально смотрел на говорившего. В некотором замешательстве

перевел взгляд на Гуля, словно обращался к нему за поддержкой. Было

видно, что ему тяжело и он не принимает сказанного. Гуль молча пожал

плечами. Чем он мог помочь? Он уже видел, как здесь убивают, и

внутренне смирился с этим, хотя далось это непросто. Но, как

говорится, в чужой монастырь со своим уставом не лезут.

 

  Пол, однако, по-своему объяснил их взгляды. И, шлепнув по прикладу

винтовки, вздохнул.

 

  - Ни черта вы, ребятки, не понимаете. Ни Богу, ни дьяволу неведомо,

что сотворила с нами эта тварь. Проф как-то болтал, что заглоти

каракатица какое-нибудь кладбище, и по горам пойдут шастать

полуистлевшие мертвецы. Что вы об этом скажете, а?.. Укладывается это

в ваших красивых головках? А если нет, так чего цепляться за старое?..

- Он повторно вздохнул. - Я-то знаю, что вам нужно. Один хороший

оглушительный бой. На войне человек быстро взрослеет, - слыхали про

такое? Это оттого, что он начинает соображать раз в десять быстрее.

Вот и вы сообразили бы, что к чему.

 

  - Я бы очень хотел этого, - тихо проговорил Володя, - сообразить,

что к чему:

 

  <Глупец! - мысленно буркнул Гуль. - Сообразить, что к чему:>

 

  Отчего-то особенно остро разлилась под сердцем пустота. Трещинка

между ним и Володей ширилась, мало-помалу превращаясь в пропасть.

Одиночество приближалось чеканной поступью.

 

  Один. Совершенно один:

 

  Подобно утопающему. Гуль ухватился за последнее, что у него

оставалось. Припомнив сон, попытался отчетливее прорисовать в памяти

пруд, бамбуковую удочку и отца, но ничего не получилось, только

испортил дело. Лиловый туман накрыл родные тени, завис над водой,

пряча берега и пруд. Воображение предавало хозяина. Посреди знакомого

пруда сами собой встопорщились скалы, а лицо отца на глазах менялось,

становясь все более похожим на лицо Пилберга. Приветственно подняв

руку, профессор язвительно улыбался.

 

  - Ты хочешь увидеть меня, сынок? В самом деле?

 

  Дрожащей ладонью Гуль поспешно прикрыл глаза. Видение погасло.

 

  * * *

  Ему снова снился дом, и возникло теплое, полное сентиментальной неги

чувство. Почему человек редко помнит сны? Наверное, чтобы жить:

 

  Стоило Гулю оторвать голову от скатанного в валик полушубка, как

дымчатой змейкой сновидения скользнули сквозь тайную прореху в глубину

сознания, вспыхнули серебристыми извивами и исчезли. Осталась лишь

слепая неосознанная радость, энергетический заряд, придающий тонус

телу и душе.

 

  Весь этот день Гуль был сильным. О чем-то небрежно заговаривал за

обедом с Пилбергом, великодушно прощал Фергюсону все его колкости и

даже в конце застолья решился немного поболтать с Милитой, ее черные

блестящие глаза смотрели не моргая, со значением, - сколько помнил

себя Гуль, именно таких глаз он и боялся. В горле пересыхало, неловкие

руки норовили сшибить со стола посуду, и все же он находил в себе силы

вовремя кивать, произносить более или менее длинные фразы, сопровождая

их улыбками и неуклюжими жестами.

 

  Рядом сидела подружка Трапа, Барбара. Она тоже о чем-то без устали

тараторила, но Гуль никак не мог понять, о чем же она все-таки

рассказывает. Всякий раз, когда бросал в ее сторону вежливые взгляды,

что-то происходило со зрением. Впору опять было заподозрить местные

оптические фокусы. Он видел вместо девушки белесое размазанное пятно с

ехидными лепестками губ и зелеными светлячками глаз. Капризным

ребенком взор тянулся к Милите, и тотчас видимое приобретало ясные

очертания - настолько, что перехватывало дыхание. К счастью, Пилберг

объявил очередную Охоту, и поселенцы с энтузиазмом включились сначала

в ее обсуждение, а затем и подготовку.

 

  В сущности, вся подготовка заключалась только в тщательном осмотре

оружия. Забирали практически весь боезапас колонии. Женщин оставляли в

лагере с тремя винтовками. Долгих сборов здесь не знали. Все

происходило стремительно, и вконец одурманенный Гуль пришел в себя

только тогда, когда под предводительством Пилберга отряд из девятерых

мужчин оставил территорию поселка, вторгшись в край гор и туманных

сюрпризов.

 

  * * *

  Шли быстро вытянувшись в неровную цепочку, стараясь не шуметь. Монти

держал слово. Он обещал вывести людей точно на группировку Чена, и по

мере продвижения охотники все больше убеждались в том, что местность

он знает превосходно. Они почти не петляли.

 

  Справа и слева тянулся все тот же однообразный ландшафт, и все же

было ясно, что забрались они достаточно высоко. Постепенно отходя от

внутреннего размягченного состояния, Гуль чаще начинал оглядываться.

Они ни разу еще не спускались. Весь путь оказался сплошным подъемом. С

запозданием он осознал причину возникшего беспокойства.

 

  Сверхгравитация!..

 

  Вот оно что! Профессор говорил как-то о физических размерах

каракатицы - километра два в диаметре и пять-шесть в длину. Это совсем

немного. Даже по земным меркам. Значит, подобно мухам, они двигались

уже по вертикали!..

 

  Гуль подумал о каменном далеком небе. Показалось, что фрагментом

этого самого неба стал их маленький шанхайчик. Задрал голову. Кто там

глядит сейчас вверх? Барбара или Катарина? А может, пышнотелая ленивая

Жанна, одновременно питающая симпатии и к Ригги, и к маленькому Ферги?

Интересно, что нашла она в последнем? Или в язвительности тоже кроется

красота? Если привлекательна грубая и мохнатая сила, то почему бы не

стать привлекательным и ехидству?..

 

  Гуль намеренно обошел имя Милиты. Все, что было связано с девушкой,

он оконтурил незримой чертой, превратив в подобие заповедника:

 

  - Что ты обо всем этом думаешь? - Его нагнал капитан.

 

  Гуль взглянул искоса.

 

  - Ты о чем?

 

  - Об Охоте. - Володя сосредоточенно смотрел под ноги. - Не нравится

мне все это. Нас тут, может быть, всего тридцать или сорок человек, а

мы выслеживаем друг друга, точно дикие звери.

 

  - А мы и есть дикие звери. Читал Чарльза Дарвина?

 

  - Ты говоришь за себя?

 

  - При чем тут я? Охота - не моя затея. Пилберг предложил, все

поддержали.

 

  - И ты считаешь это нормальным?

 

  - Надо же чем-то заняться.

 

  - Значит, всему виной - скука? - капитан нахмурился. - Хотя я

понимаю: Мы ведь всего лишь частица человечества - и, право, не самая

лучшая. Не ученые и не художники.

 

  - Вот именно - не ученые и не художники. Поэтому чего ты хочешь?

 

  - Да так: Тошно. Все наше мировоззрение строится на войне.

 

  Гулю стало жаль капитана. Казалось, он читает мысли приятеля. Все-

таки кое в чем они были удивительно похожи. Как и Гуль, Володя

оставался честен перед самим собой, яростно противясь обстоятельствам,

не принимая того, чего не хотел принимать. И тем не менее оба были

вынуждены отступать. Правда, пути отступления они выбрали разные.

Володя соглашался остаться и потому переделывал себя, с терпением

изучая мир, к которому следовало так или иначе привыкнуть. За старое

он цеплялся скорее по инерции, шаг за шагом отдаляясь от Гуля. Ступив

на канат, он словно собирался с духом, готовясь окончательно выпустить

из рук последнюю опору. Гуль же выбрал для себя бегство. Он отвергал

этот мир, как голодающий отвергает гадюку, зная, что она не пойдет ему

впрок. И если капитан ломал голову, пытаясь распознать подоплеку того

или иного явления, Гуль загружал себя совершенно иными проблемами.

Перебирая в уме увиденное и услышанное, он словно пересыпал из горсти

в горсть серые невзрачные зернышки фактов, силясь угадать среди них

тот единственный, что подсказал бы дорогу домой. Он не вызвался

волонтером, не знал, зачем поплелся вместе со всеми. Сработала

идиотская тяга к кучности. Принцип несвободы от общества.

 

  Искоса поглядел на капитана. Вероятно, Володя выдумывал сейчас некую

оправдательную философию - для себя и для здешнего мира. Что ж: Кто

ищет, тот найдет. Проще: кому это надо, когда ты в строю?.. Тебе? Или

шеренгам шагающих?.. Да никому! Просто кучей сподручнее бить, а в

одиночку труднее защищаться. Вот и вся философия. Стадо всегда сильнее

одиночки и всегда бессовестней. Потому что совесть общества - миф.

Совесть у каждого своя, а общество живет кодексом. В лучшем случае!..

 

  - Ты замечал, какая здесь тишина? - Капитан издал нервный смешок. -

Молиться хочется, а не стрелять.

 

  Гуль передернул плечом, с пугливым интересом прищурился на свой

автомат.

 

  Если на стене висит ружье, значит, дело пахнет керосином. Что-нибудь

да жахнет, кто-нибудь да рухнет, цепляясь пальцами за скатерть, за

стены и за мебель. А насчет тишины капитан прав. Тишина, что

называется, настоящая, без примесей и добавок. Этакая гигантская

сурдокамера. Ни ветра, ни дождей, ни птиц. Последние, впрочем, тоже

могли здесь рано или поздно объявиться. А почему нет? Чем, скажите,

пернатые лучше людей?.. Только вот будут ли они тут петь? Или потеряют

голос, как люди теряют нюх?

 

  Споткнувшись, Гуль чуть было не растянулся, но Володя вовремя

поддержал его. С тех пор как они попали сюда, Гуль не раз задавался

вопросом, что же такое стряслось с их обонянием? Оно попросту пропало.

Дыша через нос, они абсолютно ничего не чувствовали. Воздух, если это

был воздух, стал стерилен и безвкусен. А было бы интересно принюхаться

к здешней атмосфере. Чем могла пахнуть эта живая, сама собой

передвигающаяся сурдокамера? Расплавленным золотом? Ртутью?.. А может,

это и хорошо, что они ничего не ощущают? Не всякие миазмы приятны:

 

  Впереди произошла какая-то заминка. По колонне - от головы к хвосту

полетел тревожный шепоток, люди вдруг побежали. Рядом с капитаном

возник Пол Монти - как всегда, легкий и быстрый, сияющий белозубой

улыбкой.

 

  - Вперед, парни! Через двести шагов котловина. Там они, субчики, и

сидят! Смотрите, вовремя жмите курки.

 

  И снова заработал принцип стадного послушания. Ни Гуль, ни Володя и

не пытались возражать. Разворачиваясь в неровную цепь, отряд

стремительно скатывался к цели. Пупырчатый рельеф временами дробил их,

разводя в стороны, и снова смыкал в единую группу. Капитан куда-то

пропал. Теперь рядом с Гулем бежали Фергюсон и Сван. Виляя между

валунами, перепрыгивая через встречные трещины, они добрались наконец

до края котловины.

 

  Земля обрывалась гладко и круто. О том, чтобы по-человечески

спуститься в этом месте, нечего было и думать. Гуль прикинул на глаз и

ахнул: высота шестиэтажного дома, не меньше. Впрочем, времени на

раздумья не оставалось. Вернее, им его не дали. Хлопнул заполошный

выстрел, и далеко внизу забегали, засуетились фигурки людей.

Наступающих колонистов заметили.

 

  Вскинув к плечу автоматическую винтовку. Сван дал несколько

прицельных очередей и, плюхнувшись спиной на кромку обрыва, лихо

соскользнул вниз. За ним последовал Фергюсон. Кругом вовсю громыхала

стрельба, и только Гуль оставался выключенным. Но пересилив себя, он с

опаской перевалился через край и с отчаянием обреченного толкнулся

руками.

 

  Скольжение получилось совершенно безопасным. Задохнувшись от

скорости, он вспомнил на миг детство и ледяные зимние горки. Все

повторялось: Через пару секунд он уже стоял внизу, с сомнением взирая

на головокружительный склон, с которого только что скатился. Притопнув

и убедившись, что все цело, Гуль, с автоматом наперевес, бросился мимо

высокой, смахивающей на бочку скалу и увидел чье-то тело. Вспомнил:

землистое лицо, шепелявая речь - Чен! Несомненно он!..

 

  Еще одно тело. На этот раз Трап. Чужой Трап: В спешке Гуль не

заметил, с какой легкостью, почти не задумываясь, записал лежащего в

<чужие>. Вероятно, было все-таки некое скрытое отличие тех от этих и

этих от тех. И мозг интуитивно вычленил главное, поторопившись

успокоить: чужой.

 

  Навстречу из-за камней выскочил улыбающийся Пол.

 

  - Все! Четверых положили, остальные ушли. Главное, Чена зацепили, он

у них - первая голова. Вроде нашего профа, - Монти кивнул в сторону

неподвижного тела. - Вспоминаешь? Это ведь он меня тогда:

 

  Ведомый Сваном, из-за скал показался хромающий Ригги.

 

  - Только вот его в ногу шкрябнуло, - жизнерадостно сообщил Пол. - И

Хадсону по каске ковырнуло. Зато сколько у них тут добра всякого! В

пещерах. Бочки с мазутом, ящики с консервами: Жрать это, понятно, уже

нельзя, но ведь интересно! Палатку, кстати, нашли меховую! Уж не с

вашего ли северного полигона?

 

  - Как там Володя? - Гуля совершенно не интересовали трофеи.

 

  - В порядке твой капитан! Тоже одного положил.

 

  - Одного?

 

  - А сколько ты хотел?

 

  Обойдя сияющего лейтенанта. Гуль миновал черные провалы пещер и

свернута за поворот. Котловина здесь резко сужалась, образуя подобие

фьорда; света здесь было значительно меньше.

 

  Володя стоял на каменных ступенях и, опустив голову, рассматривал

скрючившегося на земле человека. Гуль медленно приблизился. Глядя на

убитого, не сразу признал Свана. Чужого Свана. На груди двойника

расплывалось багровое пятно. Пуля угодила прямо в сердце.

 

  Ноги у Гуля подломились, и, чтобы не упасть, он поспешил сделать

шаг. Пробормотал:

 

  - Видишь, ты оказался прав. У них такая же кровь, как у нас.

 

  - Такая же: -эхом отозвался капитан.

 

  - Ничего, оживет. - Гулю мучительно захотелось присесть, и он

опустился на ближайший валун. - Как все получилось?

 

  - Просто: Он выскочил и поднял пистолет. Я тоже поднял, но выстрелил

раньше. Он упал.

 

  - Ты не виноват, - пробормотал Гуль.

 

  - Разумеется. - Володя поднял глаза. - Послушай, Гуль, а что ты

будешь делать, если увидишь среди них себя?

 

  - Как это себя? - Гуль растерялся.

 

  - Ты считаешь это невозможным?

 

  - Нет, но:

 

  - Словом, ты об этом не думал.

 

  - Нет, - признался Гуль.

 

  - Жаль. А я вот думал. Оживет он или нет, это не столь важно. Я

выстрелил, он упал. В мыслях своих я убил.

 

  - Что за вздор!..

 

  - Это не вздор. Может, я излагаю скверно, но: Понимаешь, я вдруг

понял, что, покажись из этой пещеры не Сван, а мой или твой двойник, я

снова бы выстрелил. Испугался бы, но выстрелил.

 

  - Правильно, потому что мы оба знаем, что они двойники.

 

  - Разве от этого легче? - В глазах Володи мелькнуло злое отчаяние. -

Разве они - не такие же, как мы?

 

  - Но два <я> - разве это возможно?

 

  - Откуда я знаю? - Капитан покосился на убитого. - Ты только

представь себе: еще один Гуль! Он - это ты, и наоборот. До молекулы,

до атома. И Бог с ней, с внешностью, я не о ней. - Володя вздохнул. -

Неужели ты не понимаешь? Это же чудо!.. Еще один Гуль. Это даже ближе,

чем брат. Потому что это полностью ТЫ!

 

  Гуль поежился. Дымчатая кутерьма окутала их. Горы пропали, словно

кто-то раскинул над головами шатер. Крохотная площадка - все, что

осталось на их долю. За пределами этой площадки воздух становился

плотным и непроницаемым. Гуль, пугаясь, расслышал удары собственного

сердца. Пульс замедлялся, а вместе с ним, казалось, останавливалось и

время.

 

  Тяжелым, задыхающимся поездом оно стремительно сбрасывало скорость,

разгадав на входном светофоре комбинацию огней, лишающую права на

движение. Эти фокусы давно уже не забавляли Гуля. Привстав, он ощутил,

что ноги его дрожат, и снова присел. Володя же погружался в себя, не

замечая ничего вокруг.

 

  - Ты знаешь, я, пожалуй, мог бы дружить с самим собой, - признался

он. - И был бы счастлив такой дружбой:

 

  Пальцами помассировав шею. Гуль хрипло спросил:

 

  - А может, тебе стало бы скучно? С самим собой? Как ни крути, ничего

нового: одни и те же мысли, одно и то же настроение.

 

  - Да нет же! - с жаром воскликнул Володя. - Я задавал себе этот

вопрос. Нет, Гуль! Мы ведь никогда не знали себя толком. А в каждом из

нас - бездна, бесконечность, на познание которой уходит жкзнь. Это не

может быть скучным. Все, что напридумывало человечество, так или иначе

крутится вокруг личности. Философия, искусство, политика: Нам и

космос, вероятно, нужен только для того, чтэбы взглянуть на самих

себя. Тысячелетия мы раскручивали один и тот же волчок, а он то и дело

заваливался. Это не от простого. Гуль. Все наши нескладности оттого,

что слишком много в нас понапичкано дряни, и, возможно, двойники - тот

самый шанс, что позволит кому-то излечиться при жизни. Понимаешь?.. Я

чувствую здесь РАЗУМ, Гуль, чужой и невероятно мощный, бросающий нам

даже не соломинку, а целый канат. Надо только увидеть и

воспользоваться.

 

  - Почему же мы не видим?

 

  - Да потому что стреляем в самих себя! - прошептал капитан. - И мы с

тобой ТОЖЕ могли выстрелить!

 

  - Но ведь не выстрелили?

 

  - По случайности!.. Там, -капитан указал в сторону пещер, - лежит

еще один наш добрый знакомый: Ригги. И догадываешься, кто его? Он же

сам. Сам себе в ногу и сам себе в висок. Теперь ты понимаешь, о чем

я?.. Мы не только не принимаем двойников, мы испытываем к ним особую

ненависть, мы их боимся, как свидетелей того неведомого, что у каждого

из нас в душе. И потому убиваем с особым азартом, как убивали бы

смертельнейшего врага.

 

  - Они не умрут, - упрямо пробубнил Гуль. - Ты же знаешь, здесь не

умирают.

 

  Капитан устало посмотрел, взгляд его отражал старческую немощь.

 

  - Умирают, Гуль. Еще как умирают: И ты, и я - все мы так или иначе

обратимся здесь в каинов.

 

  - Только не надо про всех! - рассердился Гуль. - Каины, авели,

всеобщее братство: Знакомо до зубной боли! В конце концов, я никого не

убивал и убивать не собираюсь. Прибереги красноречие для тех, кто

заслуживает. Для Пилберга. Он такому собеседнику только обрадуется. А

я, если помнишь, предлагал совсем другое.

 

  - Уйти отсюда?

 

  - Да уйти!

 

  - Но куда. Гуль? - Капитан произнес это таким пустым и безжизненным

голосом, что вся злость Гуля моментально испарилась.

 

  - Домой, Володя, - быстро и суетливо заговорил он, - на родину. Нам

же есть куда идти: Они же не искали как следует! Им все равно! Что

здесь, что там:

 

  - Иди, Гуль. Если хочешь, ищи. Я не верю, что отсюда можно

выбраться. А теперь уже и не очень понимаю, нужно ли вообще отсюда

уходить.

 

  - Но почему?! - Гуль стиснул пальцами собственное колено. Какого

черта ты здесь забыл?

 

  - Не здесь, - вяло улыбнувшись, капитан коснулся своей груди. -Вот

здесь. Гуль: Что-то произошло с моими географическими понятиями. Мне

уже все равно, где я буду находиться. Там или тут:

 

  - Я тебя не понимаю.

 

  - Я сам себя не понимаю. Но возвращаться не хочу.

 

  Ослепнув от внезапной догадки, Гуль сипло предположил:

 

  - Ух не собираешься ли ты отправиться к Мудрецам?.. Володя! - Гуль

встревоженно засуетился. - Володька, это же смешно, в конце концов!

Просто чушь собачья!.. Что ты знаешь о них? Ровным счетом ничего!..

 

  Не произнеся ни звука, Володя поднялся и, сделав шаг, скрылся за

густой клубящейся пеленой. Гулъ метнулся за ним, но ударился о твердую

поверхность и упал. Стиснув рукоять автомата, свирепо ткнул стволом в

туманное пространство. Он не поникал, как мог здесь пройти капитан. В

метре от его ног годнималась высокая скала. Багровый мирок снова

подбросил фокус. Вскипающий пузырями воздух закручивался в смерч,

дымчатые нити вились перед глазами. Вытянув руки. Гуль осторожно

двинулся вдоль скалы. Ноги ступали в невидимое, и каждую секунду он

ждал, что сорвется в притаившуюся пропасть или нечто подлое,

болезненно-острое, прицелившись, ударит из тумана в лицо. Мучительное,

по-черепашьи медленное движение напомнило о давнем, когда он, юный

пионер, нырял в торфяную муть старого карьера. Все происходило точно

так же. Руки гребками проталкивали тело вглубь, а на ум приходили

мысли о холодных течениях, о ветвистых корягах, об утопленниках. Он

так и не достал дна, хотя мог это сделать. Будучи в прекрасной форме,

точно зная глубину карьера, он не сумел достичь последнего и самого

важного - преодолеть страх. И всякая новая попытка казалась ему

героическим сумасшествием:

 

  Гуль перевел дух. Искрящийся туман пропал. Не поредел и не

рассеялся, а пропал. Разом. Словно некто из семейства кудесников

взмахнул волшебной палочкой, давая команду занавесу на подъем. Но,

увы, легче не стало.

 

  Увязая в невидимых сугробах, он брел по дну ущелья и бранил свои

заплетающиеся ноги. Снег-невидимка вызывал глухое бешенство. Стены

фьорда, мрачные и высокие, проплывали мимо, и Гуль представлял себя

раненой беззащитной рыбой, угодившей в жутковатый аквариум. Акулы,

мурены и кальмары населяли этот загадочный водоем. Отсюда надо было

бежать! Бежать во что бы то ни стало.

 

  * * *

  Уныло прислушиваясь к лязгу металла, Гуль наблюдал за суетой

колонистов. Только теперь они не были для него колонистами. Людей,

рвущихся в чужие земли, издревле называли конквистадорами. Нынешние

<конквистадоры> усиленно готовились к очередному набегу. Больше других

старался Ригги. Забыв про раненую ногу, погруженный в родную стихию,

он любовно пересчитывал трофеи - автоматы, пистолеты, патроны:

Имущество, каким бы оно ни было, вызывало у бывшего каптенармуса

благоговейный трепет, и лунообразное лицо его лучилось отцовской

нежностью и заботой. Неподалеку от него, прямо на камнях, устроился

Сван. Принимая от приятеля <учтенное> и <оприходованное>, он деловито

набивал магазины патронами, передергивал затворы и сдвигал оружие в

аккуратные кучки.

 

  Говорят, паранойя - болезнь заразная. Гуль склонен был этому верить.

Первый успех одурманил людей - они не собирались останавливаться. Гуль

уже не помнил, кому взбрела в голову идея навестить Мудрецов, но

предложение горячо поддержали. Посматривая на спорящих со стороны,

Гуль всерьез подозревал Пилберга. Уж слишком умело и целенаправленно

тот подогревал словесную схватку. Впрочем, никакой особенной схватки и

не было. Сомневающиеся быстро сменили свое мнение на прямо

противоположное, и теперь просто-напросто подзаводили друг дружку,

дабы тем самым разжечь если не отвагу, то хотя бы петушиный кураж. И

многомудрый Пилберг на этот раз не язвил и не одергивал, всячески

вторя своим <петушкам>, подбрасывая в топку разгорающихся страстей

полешко за полешком. Чтобы заставить работать мотор ритмично, его

предварительно прогревают, - этим и занимался сейчас профессор. Надо

было отдать ему должное, момент он выбрал чрезвычайно удачный. Еще не

остывшие люди находились в самом боевом расположении духа, когда

проигрывают в карты целые состояния, когда ухар-сю решаются на

чудовищнейшие авантюры. И все же некая настороженность присутствовала.

Мудрецы были не чета двойникам, и, костеря будущего противника на все

лады, незадачливые авантюристы нет-нет да и поглядывали в сторону

матово поблескивающих трофеев. Горы сложенного на камнях оружия давали

двойную уверенность.

 

  Горы, воды и небесная твердь означали здесь одно и то же. Край так

называемых Мудрецов - людей, о которых мало что знали, но о которых

любили тем не менее посудачить. Собственно говоря, людьми их называли

с большой натяжкой. Более справедливо было бы именовать их колдунами.

 

  Временами их видели вблизи лагеря - неестественно прямых, высоких,

не пытающихся пугливо озираться и сутулиться. В отличие от двойников

они появлялись и исчезали подобно привидениям, вполне вписываясь в

непостоянство окружающей среды. Возможно, по этой самой причине

Мудрецов и боялись. Колонисты понимали беззащитность лагеря. Это

подтверждалось снами - красочными, нечеловеческими, они посещали в

любое время суток. Именно они стали первоисточником сомнений и страха.

Колонисты принимались рассуждать о вещах, совершенно им не

свойственных, ранее никого не интересовавших. И это настораживало.

 

  Загадочные видения будоражили людей, слух ловил неизвестно к кому

обращенные фразы. А вскоре всплыл и сам термин <Мудрецы>. Его никто не

придумывал. Как и многое другое, он был внушен все теми же

посторонними силами, и Ферги исходил слюной, стараясь подобрать замену

ненавистному слову. Все его попытки закончились неудачей. Слово быстро

прижилось, а вместе с ним и невольное, перемешанное со страхом и

уважением чувство. Мудрецам незачем было присутствовать где бы то ни

было физически, они всего-навсего шептали, и этот шепот слышали все.

Мудрецы вполне недвусмысленно пытались диктовать, чем немедленно

приводили в неистовство таких законченных индивидуалистов, как Сван,

Пилберг и Фергюсон.

 

  Вот и сейчас, слушая пересуды <конквистадоров>, Гуль разглядывал

свой внутренний экран, пытаясь сообразить, что же видят другие

колонисты. Были ли у них его <картинки> или каждому преподносилось

свое собственное маленькое представление? И как реагировали они? Гулю

зачастую нравилось это личное кино. Начинались видения безобидно.

Сначала размывался окружающий мир, и на фоне его мало-помалу теплыми

тонами возникал <экран>. Мозг переходил в раздвоенный режим, но

картины не совмещались, потому что давали обзор двух разнесенных во

времени и пространстве миров. На этом фоне возникал образ хлопающей на

ветру форточки. Самой обыкновенной, может быть, кухонной, с

разъезженными от частого употребления петлями. Частенько Гулю

казалось, что он не только видит эту форточку, но и сам становится ею,

потому что голова начинала кружиться от стремительных поворотов, а

пальцы скрючивало от напряжения, ибо они превращались в петли, на

которых крепилась форточка.

 

  Иногда это был более банальный образ - вроде бездонного колодца, в

который он падал и падал, умудряясь не задевать стен, наблюдая

мелькание влажных кирпичей и чувствуя ухающую пустоту в желудке. Раза

два или три возник брызжущий искрами бенгальский огонь. Шипящей и

плюющейся свечкой был снова он. Длилось это не долее минуты, и всякий

раз он знал, что подобно бикфордову шнуру видения прогорят, доставив

язычок пламени к сокрытым в глубине сознания зарядам, и снова придется

корчиться от перегрузок, напрягаться от собственного неслышимого

крика. А потом наступит расслабленное блаженство, покой, и возникнут

образы привычные и родные - из далекого прошлого. Сморщенный, уставший

мозг расправлялся невесомым полотном, будто превращаясь в медузу,

скользящую в прозрачных водах, или в шелковый купол парящего парашюта.

Начинался полет, и муки, предшествующие невесомости, забывались:

 

  Тем временем <конквистадоры> возбужденно спорили.

 

  - Чтоб я лопнул, если это не карта! - Пол Монти вытянул вперед шею,

отчего стал похож на задиристого гусака. - Откуда она у вас, проф?

Неужто сами рисовали?

 

  Пилберг разложил на коленях листок с топографическими почеркушками и

бережно разглаживал его ладонями.

 

  - Джентльмены! - не без шутливого пафоса провозгласил он. - Прошу

вашего внимания!

 

  - Перед вами карта острова сокровищ! - ернически подхватил Фергюсон,

но никто не откликнулся на его шутку.

 

  - Это действительно карта. - Пилберг окинул всех построжевшим

взором. - Мои утренние прогулки не прошли даром. Перед вами результат

этих прогулок - приближенное описание района, в коем обитают господа

Мудрецы.

 

  - Ловко! Вот вы, значит, куда бегали!.

 

  - Туда, Пол, туда: А теперь смотрите и запоминайте. - Пилберг ткнул

пухлым пальцем в карту, нашел какую-то точку. - Вот этот каньон и есть

наша нынешняя цель. Глубина его - метров шестьдесят, диаметр - около

семисот метров. На дне его они, голубчики, и обосновались. Здесь и

здесь горные цепи. Довольно высокие, но с этим мы справимся. А через

этот хребет и вовсе не надо будет перелезать, потому что чуть ниже

есть проход. Надежный и проверенный. Словом, к каньону подобраться

будет несложно, а вот дальше: Дальше ухо надо будет держать. востро.

Выходим на дистанцию прямой видимости. Укрыться негде:

 

  - По-моему, я знаю эти места, - задумчиво произнес Пол. - Был там

разок. Правда, рельеф несколько отличался от вашего, но с этими горами

вечно что-нибудь происходит: И поселение какое-то видел, но ни одной

души не заметил. Послушайте, проф, а вы сами-то их видели?

 

  - Видел, - тихо и твердо сказал Пилберг. - Потому что хотел увидеть.

 

  - Но зачем?

 

  Гуль обернулся. Вопрос задал Володя. Как и все, он сидел на камнях,

пристроив оружие между колен. Внешне капитан казался спокойным, но

блеск разгоревшихся глаз выдавал внутреннее волнение. Гуль догадывался

о смысле этого волнения.

 

  - Ясно зачем! - Пол удивился. - Чтобы навестить. Или ты против того,

чтобы пощипать Мудрецов?

 

  - Мне они не сделали ничего дурного.

 

  - Не сделали до сих пор, значит, сделают позже.

 

  - Не обращай на него внимания. Пол. Мальчик попросту умничает. -

Брови Пилберга сошлись на переносице. Тратить время на напрасные споры

он не желал.

 

  - Продолжайте, проф. Мы вас внимательно слушаем. - Сван неприязненно

покосился на капитана. Заодно метнул предупреждающий взор и в сторону

Гуля. Русские ему не нравились. Неприязни он не пытался скрыть. Верный

цербер при обожаемом хозяине:

 

  - Итак, туда мы доберемся, но главное - бой. На этот раз все будет

куда жестче. На раненых и прочее внимания не обращать! Патронов не

жалеть! Все проделать максимально быстро, тогда появится шанс на

успех. - Пилберг сделал внушительную паузу, чтобы сказанное дошло до

сознания людей. - Разделимся. Хадсон со Сваном составят первую группу

и, заняв вот эту вершину, станут ждать, когда мы подберемся к каменным

строениям:

 

  - У них там целый город? - удивился Трап. По его напряженному голосу

чувствовалось, что он трусит. Связываться с Мудрецами - далеко не то

же самое, что пулять в двойников. Крысиная мордочка Фергюсона тотчас

скривилась в понятливую гримасу. Возможности лишний раз съязвить по

поводу кого бы то ни было он никогда не упускал.

 

  - Трапчик-то наш никак скис: - елейно пропел он, но под холодным

взглядом Пилберга умолк.

 

  - Навряд ли это город, - заговорил Пол. -Дома и строения им, надо

полагать, вообще ни к чему. Может, это церквушки или алтари какие-

нибудь? Как у ацтеков?.. Если они якшаются с духами, то что-нибудь в

этом роде вполне могли соорудить.

 

  Гуль обратил внимание на глаза профессора. Они странно поблескивали.

Выслушав предположение лейтенанта, глава экспедиции опустил голову и

глухо произнес:

 

  - Неважно, что это за строения и с какой целью они воздвигнуты.

Сейчас важнее обсудить тактику. Поскольку многого мы не знаем,

действовать придется по обстановке: Сван и Хадсон! Возьмете пулемет.

Открывать огонь сразу, как только заметите неладное. Монти! Ты

возьмешь Ригги, Трапа и Фер-гюсона. Окольцевав вот этот холм,

отправитесь к проходу у горной гряды. Когда будете на месте, обрати

внимание на ближайшие возвышенности. Там объявимся мы. Держаться будем

на расстоянии прямой видимости. К строениям двинемся по моему сигналу.

 

  - Может, нам вообще не разделяться? Все-таки три группы на таком

пространстве - дело сомни-тельное. - Пол поскреб в затылке. - И по

времени разбежимся, и выйдем куда-нибудь не туда.

 

  - Надо постараться. - Пилберг кивнул на карту. - С холма мы будем

видеть то, чего не увидите вы. А когда вы подойдете к строениям, мы

спустимся. Надо постоянно наблюдать за ними.

 

  - Резонно. - Монти кивнул.

 

  - Значит, вы собираетесь идти с русскими? - ехидно осведомился

Фергюсон. - Не слишком ли много геройства, проф? Если бы мы знали их

поближе:

 

  - Вот и узнаем. В деле.

 

  - Проф, это безрассудство. Давайте хотя бы разделим их!

 

  - Брось, Ферги! Они нормальные ребята. - Пол Монти виновато скосил

глаза на Гуля, поднял руку. - Маленькое добавление, проф. Я предлагаю

обзавестись знаками отличия. Неизвестно, что эти Мудрецы выкинут.

Неплохо быть уверенными что рядом свой. Скажем, обвязать платком левую

кисть:

 

  - Принимается, - Пилберг энергично кивнул. - Пожалуй, с этого и

начнем. Пусть каждый повяжет левую руку тряпкой.

 

  Тряпицу: На левую кисть. Совсем как в рыцарские времена.

 

  Гуль зашарил по карманам. Ага, носовой платок. Тем более что здесь

он совершенно не нужен. Насморк пропал вместе с обонянием:

 

    Зубами Гуль располосовал платок надвое, связал узлами, получилась

нарукавная повязка. Вот так, просто и славно!

 

  А ведь, похоже, Пилберг с самого начала был заинтересован в этом

вторжении. Чем-то Мудрецы ему насолили. Может, и сюда он вел с одной-

единственной целью, потому что знал: за первой операцией последует

вторая. На почве горячего энтузиазма и эйфории. От легкой крови и

легкой победы.

 

  Гуль приподнял обмотанную платком руку и улыбнулся. Овцы: Жалкие,

покорные овцы. Они всегда были такими.

 

  Он с охотой уцепился за эту мысль. Конечно, всегда! Только идиот

может болтать о свободе как о чем-то совершенно определенном и

конкретном. Человек рожден быть овцой. Его рождения дожидаются

пастухи: учителя, родители, милиция, армия, уголовники и руководство

всех родов войск; незримо, но явственно сливаются все они в

неуничтожимое государство - систему, подчиняющую себе табуны, отары и

стаи.

 

  Гулю показалось, что упрятанный в голове экран эамерцал недобрыми

бликами. Он взволнованно осмотрелся. Кругом расстилалось знакомое

туманно-розовое однообразие. Скалы, скалы и еще раз скалы. Обтянутые

жабьей пупырчатой кожей, они походили на сонных, выползших на сушу

головастиков. И каждый, если приглядеться, был пучеглаз, толст и

абсолютно равнодушен к ним, людям.

 

  Внимание Гуля привлек камень, расположенный позади сидящего Трапа.

Гулю неожиданно подумалось, что он видит свернувшегося калачиком

человека. Шел себе усталый путник, прилег да уснул. И не приди они

сюда со своими вздорными мыслями и громкими голосами, так бы и проспал

он тут сотни лет. Но когда спорят и кричат над самым ухом, трудно не

проснуться:

 

  <Камень> энергично развернулся и приподнял голову. Заметив

ошарашенные глаза Гуля, приложил палец к губам. Окинув людей шкодливым

взором, ящерицей пополз по скалам.

 

  Неужели опять чертов экран?..

 

  Гуль сморгнул, ладонью потер лоб. Каменный человек не пропал. С

ехидцей на худосочном лице подкрался со спины к Трапу. Мгновение, и он

вошел в тело колониста, как входят в комнату или в лифт, поерзав и в

точности повторив позу. Никто ничего не заметил. Люди продолжали

обсуждать подробности предстоящей баталии, не подозревая, что баталия

уже началась. Гуль хотел было крикнуть, но тут же запутался в готовых

посыпаться с языка фразах. Что, собственно, собирался он объявить? О

превращении камня в человека? Или о том, что каменное создание

находится сейчас в Трапе? Он без труда представил себе тот восторг, с

которым накинется на него Фергюсон. Еще и Сван что-нибуль прибавит:

 

  - Всем все ясно? - Пилберг сложил карту и спрятал в карман. -

Операция должна пройти стремительно. Даже если придется отступать,

будем отходить быстро. Еще раз повторяю: над ранеными не

задерживаться, трофейное оружие не брать.

 

  Ригти осторожно переступил с ноги на ногу, словно проверяя на

прочность простреленную ногу. Мысль о раненых ему навряд ли

понравилась.

 

  - Босс, - хрипло спросил он. - Вы считаете, пули их возьмут?

 

  Пилберг резко обернулся к нему.

 

  - А вот это нам и предстоит проверить!

 

  - Стоит ли, Пилберг? Ты же умный человек: - вдруг произнес Трап.

 

  Все, как по команде, повернули головы. Голос исходил от Трапа, хотя

звучал несколько приглушенно, словно Трап говорил прикрыв рот рукой.

 

  - Я?.. Нет! Это кто-то другой. - Трап растерянно завертел головой,

словно отыскивая этого другого.

 

  - Смотрите на него! - взвизгнул Фергюсон. Кто-то вскрикнул, все

замерли. Лицо у перепуганного колониста странно менялось. Там и тут

вздувались и опадали безобразные шишки, на лбу на одну секунду

вынырнул третий глаз и снова потонул в коже. Гуль сразу сообразил, в

чем дело. Черты прячущегося существа эпизодически проступали сквозь

живую Трапову плоть. Каменный человек выдавал себя несогласованностью

движений.

 

  - Что с тобой. Трап? - Монти вскочил на ноги. Руки у него тряслись.

 

  Трап попятился. Он видел, что все на него смотрят, но понятия не

имел, чем сумел привлечь столь всеобщее внимание.

 

  - Стой, где стоишь. Трап! - Рука профессора вскинулась, и Гуль

увидел в ней пистолет.

 

  Трап не выдержал. Подобно кенгуру, он метнулся в сторону, и Пилберг

выстрелил. А мгновением позже посыпались удивленные возгласы.

Лишившись прикрытия, каменное существо оказалось у всех на виду.

Хихикнув, оно присело на корточки и стало похоже на изготовившуюся к

прыжку лягушку. Знакомый голос вновь нарушил напряженную тишину:

 

  - В самом деле, Пилберг, что вам такого сделали Мудрецы?

 

  - Ты: Ты: - Профессор шевелил ртом, словно выброшенная на берег

рыба. Лицо его отражало недоумение, страх и ненависть. Пистолет

дернулся, слух резануло выстрелами. Раз за разом стреляющий выпустил в

существо всю обойму. Человек мячиком прыгал по камням, прихлопывая в

такт грохоту. Дождавшись конца канонады, выпрямился и шутливо погрозил

профессору пальцем.

 

  - Стреляйте же, олухи! - Пилберг вырвал из рук Гуля автомат, в

бешенстве задергал пальцем. - Черт!.. Где этот предохранитель?..

 

  Голос его потонул в клекоте заработавших автоматов. Били очередями,

судорожно передергивая затворы. Побелевшие лица, яростные оскалы: Гуль

смотрел на существо, приплясывающее на камнях. Казалось, разыгравшаяся

пальба его только веселит. Огонь не причинял ему ни малейшего вреда.

Это видели все, но овладевший людьми ужас заставлял давить и давить на

спуск. Нечто дикое и буйное витало в воздухе мириадами отравленных

спор, и он вдыхал эту смесь вместе со всеми, не стреляя только потому,

что его оружием завладел Пилберг. Внезапно, прекратив танец, странное

существо улеглось на землю и преспокойно свернулось калачиком.

Стрельба стихла, а Гуль нервно потер шею. Вот и все. НЕКТО пришел,

пошутил, довел до нервного срыва и удалился.

 

  - Камень: - пролепетал Пол Монти. - Обыкновенный камень!

 

  Рыхлое лицо Пилберга болезненно перекосилось.

 

  - Они уже здесь, - сипло пробормотал он. И тут же рявкнул: -

Осмотреть местность! Быстро!

 

  Люди с оглядкой двинулись в разные стороны. Гуль зажмурился. Ему

представилось, что валуны вокруг начинают оживать, и каменные

проказники, в одежде и без, принимаются отплясывать сумасшедшую

лезгинку, свиваясь в единый стремительный хоровод, по-детски дразня

колонистов приставленным к носу пальцем. Но случилось иное. Громко

выругался Сван, и по голосу его было абсолютно ясно, что он увидел

нечто такое, от чего готов был припустить во всю прыть.

 

  - Взгляните, проф! - Голос Свана дрожал. Открыв глаза. Гуль увидел

улыбающегося Володю. Это была снисходительная улыбка человека,

знающего наперед, что должно произойти. Капитан казался совершенно

спокойным, хотя смотрел туда же, куда и все. Гуль приблизился к кромке

скалы, на которой столпились колонисты, и скосил глаза вниз. Во

впадине, как раз под ними, стояли люди, и, содрогнувшись, Гуль

отчетливо увидел повязки на их кистях. Фергюсон, Трап, Хадсон: А вот и

он сам - набычившийся и, как всегда, глядящий недоверчиво, исподлобья.

 

  - Зеркало, - облегченно выдохнул Монти. - Такое мы уже видели.

 

  - А может, двойники?

 

  Пилберг внизу, обернувшись к Фергюсону, что-то сказал. Тот

нерешительно кивнул.

 

  - Нет, не зеркало, - пролепетал профессор. - Это они:

 

  Ни он, ни Фергюсон не сделали ни единого движения. Люди же внизу

продолжали переговариваться, постепенно растягиваясь в цепь, словно

перед атакой.

 

  - Это не двойники, проф:

 

  - Разумеется. Я уже сказал: это они. - Пилберг неторопливо отстегнул

от пояса <лимонку> и, разогнув проволочные усики, метнул по широкой

дуге вниз. Весело кувыркаясь, граната описала полукруг и шлепнулась в

каких-нибудь двух шагах от Пилберга комер два.

 

  - Эй! - крикнул тот. - Может быть, хватит? Есть предложение:

 

  Взрыв не дал ему завершить фразу. Осколками ударило по валунам,

срезанная голова злополучного двойника мячом покатилась по земле.

Слепыми ищущими движениями туловище профессора принялось шарить вокруг

руками, и выглядело это до того ужасно, что Гуль снова зажмурился.

Наконец обезображенное тулово ухватило голову за уши и грубовато

взгромоздило на плечи.

 

  - Так вот! Есть предложение разойтись мирно! - как ни в чем не

бывало прокричал <восстановленный> профессор.

 

  - Черта с два! - Сван с натугой приподнял пулемет.

 

  Гуль инстинктивно зажал уши, но грохот все равно ворвался в мозг,

замолотил по вискам и затылку гулкими ударами. Искристой

фосфоресцирующей волной плеснуло на экран, он замерцал и засветился,

подернувшись рябью. Что-то происходило с реальным миром. Из цветного

он стал черно-белым, а звуки, теряя упругость, превратились в

свистящий шепот. Лишенный зубов, весело пришепетывающий мир:

 

  Экран уверенно вспыхнул, и на нем Гуль неожиданно увидел себя.

Снова, в который раз: Он закричал, но с губ сорвался лишь неразличимый

шелест, словно вакуумный пластырь прилепился к губам. Голосовых связок

более не существовало. Он онемел.

 

  Столетия назад пытали капающей на темя водой. Палачи и первые

открыватели не ведали всей мощи изобретенной ими муки. Нескончаемое

количество капель - холодных и отвратительных, долбящих в одну и ту же

точку, ломали упорнейших из упорных. Сейчас с Гулем проделывали то же

самое. Он был по горло сыт двойниками и зазеркальными образами.

 

  Если бы мог - он расколол бы свой экран вдребезги. Но он оставался

узником древних темниц, и прочные цепи не позволяли отстраниться от

низвергающихся капель.

 

  Тем временем фигура на экране театрально взмахнула руками и

совершила странный пируэт. Что-то случилось с нею, и у Гуля обморочно

закружилась голова. Образ размазался по туманной спирали,

размножившись сказочным потомством, превратившись в змею из сиамских

сочленений. Нечто многоглазое и многоликое смотрело теперь на Гуля с

экрана, и от этого взора захватывало дух, холодело под сердцем.

Вероятно, угадав его смятение, рожденное экраном создание приветливо

улыбнулось. Сотни сдвинутых в колоду зеркал повторили улыбку, и у Гуля

вновь появилось ощущение, что он заглядывает в пропасть. Неведомо

откуда стал сыпать снег, и теплые, сладковатые хлопья в мгновение ока

залепили веки. Сделалось светло и мутно, словно окунули в залитый

солнцем туман. Гуль более не принадлежал себе, время сгустилось,

изнуряюще медленно потекло клейкой медовой струёй. Показалось, что

слышит размеренный отсчет секунд. Метроном пощелкивал где-то под

черепом, превратив голову в заведенный на неопределенный срок

будильник. Вполне возможно, что там же таилась часовая бомба. И,

съежившись в позе дозревающего эмбриона. Гуль покорно ждал своей

участи. Щелчков метронома он не считал, но на очередном из ударов

<будильник> действительно взорвался. Пространство содрогнулось, вместе

с ним вернулась и жизнь. Не всякие бомбы убивают. Гуль шевельнул рукой

и приподнял голову.

 

  Один за другим колонисты приходили в себя, начиная ворочать тяжелыми

белками глаз, напрягая шейные позвонки, пытаясь оглядеться.

 

  Горы пропали. Люди лежали на земле возле здания <мэрии>.

 

  * * *

  Подняв бутылку на уровень глаз, профессор яростно взболтал мутную

жидкость.

 

  - Хотел бы я знать, чем это теперь стало, - пробормотал он. Голос

его все еще оставался хриплым, но уже не дрожал.

 

  - Кислота, - по привычке съязвил Фергюсон. - А впрочем, чем бы это

ни было, хуже не будет.

 

  - День был действительно нелегкий, - сумрачно кивнул Пилберг. Глаза

его холодно блеснули. - И все-таки мы его пережили.

 

  - Они заглядывали сюда, - проворчал Сван. - Двоих видела Катарина, а

один из них даже сидел за этим столом.

 

  - Ты полагаешь, они оставили для нас парочку-другую сюрпризов?

 

  - От них можно ждать чего угодно: Мипита вынесла фарфоровую миску, и

на тарелках появились знакомые буроватого цвета куски. Вошедшая следом

Барбара присела на краешек скамьи, сложив руки на коленях. Фергюсон

хмуро покосился на нее

 

  - По-моему, дамам здесь не место. Мы ведь когда-то говорили об этом?

 

  Личико белокожей Барбары вспыхнуло, превратившись в сплошной

румянец.

 

  - Сегодня тебе придется потерпеть, Ферги! - резко ответила она. - Мы

пережили не меньше вашего и хотим знать, что вы намерены делать.

 

  - Гляди-ка! - Пол удивленно покрутил головой. Кинув в его сторону

быстрый взгляд, Милита с вызывающим спокойствием присоединилась к

Барбаре.

 

  - Наши мегеры взбунтовались, - пробубнил себе под нос Монти, и

непонятно было, раздражает его подобный факт или, напротив, веселит.

 

  - Какого черта!.. - Фергюсон обозленно повернулся к Пилбергу.

 

  - Пусть! - Тот махнул рукой.

 

  - Мы вам не помешаем, - дипломатично вставила Милита.

 

  Никто не возразил ей, и девушки скромно расположились с краешка

стола. Они старались не мешать, сидели тихо, со вниманием

прислушиваясь к вялым рассуждениям мужчин. Чуть позже подошли Жанна с

Катариной. Последняя самым естественным образом уселась на колени к

Трапу, и никто не стал шутить по этому поводу. Мужчины преимущественно

молчали, рассматривая собственные ладони или содержимое тарелок.

 

  Бой с двойниками отошел в прошлое, теперь думали только о Мудрецах.

Как ни крути, первое знакомство состоялось, и, похоже. Мудрецы узнали

о противнике куда больше, нежели <противник> сумел узнать о них.

Заявившись в лагерь вскоре после ухода отряда, они неторопливо

осмотрели лагерь, обойдя постройки и заглянув в каждую щелку. На

изучение колонии они затратили не более получаса и тут же отбыли

восвояси. По описанию медсестер выходило, что наведались к ним те

самые <каменные> гости. Были ли они Мудрецами или являли собой некие

подобия роботов, сказать было сложно. Одно представлялось несомненным:

Мудрецы обладали мощью, о которой колонисты и не подозревали. В

мгновение ока отряд был переброшен в лагерь, и ни один человек при

этом не пострадал.

 

  Умело и быстро Сван разлил содержимое бутыли по чашкам.

 

  - Чтоб я лопнул, если это не вода! - Брови Монти изогнулись

вопросительной птичкой.

 

  - Точно, она самая. - Сван отпил глоток и сплюнул.

 

  - А чего вы ждали? - Пилберг ядовито усмехнулся. - Виски? Или

шампанского?

 

  - А почему бы этому пойлу не стать шампанским? - Фергюсон ответил

такой же усмешкой. - Или вы знаете какой-нибудь местный закон,

обращающий вино в воду?

 

  Пилберг скрежетнул зубами и набычился.

 

  - То-то и оно, профессор. Времени прошло более чем достаточно, а вы

не в состоянии объяснить самого захудалого феномена.

 

  - Осади, Ферги! Что на тебя нашло? - Монти обесгюкоенно шевельнулся.

 

  - Нет уж, пусть выскажется! - властно пророкотал профессор. Он

сидел, откинувшись на спинку стула., напряженно согнув руки. Пугающая

улыбка стыла на его губах.

 

  - И выскажусь! - Фергюсон сообразил, что перешел дозволенные

границы, но уже не мог остановиться. - Разве не вы, проф, пытались

рассуждать о здешних корреляциях? И не вы ли чуть ли не каждый день

грозились, что со дня на день раскроете загадку здешних чудес? Так

поделитесь, маэстро! Бегающий тайком к нашим милостивым и всемогущим

соседям не может не почерпнуть горсточку-другую знаний. Или не

вышло?..

 

  Фергюсон перевел дух. На миг в его глазах мелькнула растерянность,

словно он недоумевал, что все еще жив и ему позволяют говорить

дерзости. Но миг этот оказался слишком короток. Фергюсона продолжало

нести.

 

  - И что же мы изобретем на этот раз? А, проф? Тенатологию? Но ее мы

вроде проходили. Вместе с теорией имитации. Или вы решили все-таки

остановиться на последней? О! Вижу, что попал в яблочко! Именно

имитация! Всего и вся: Этакая объемная проекция, выданная на всю нашу

компанию. И разом объясняется все, не правда ли, проф? И эта выдумка с

двойниками, и ложная артикуляция, и наше оружие, не утерявшее

способности стрелять:

 

  Выстрел прогремел ему прямо в лицо. Так по крайней мере показалось

присутствующим. Взлохмаченная головенка откинулась назад, и Фергюсон

схватился за кровоточащее плечо.

 

  - Оно действительно стреляет: - хрипло вымолвил Пилберг и старчески

немощным движением сунул дымящийся пистолет в кобуру. Помедлив,

добавил: - Вы добивались этого, не так ли?

 

  Люди за столом молчали, и оттого особенно ясно слышалось частое

дыхание Фергюсона. Лицо его побледнело, маленькое тельце опасно

накренилось. Поморщившись, Пилберг пробормотал:

 

  - Помогите ему, что ли!..

 

  Жанна, остолбеневшая после выстрела, ожила и с придушенным всхлипом

бросилась к Фергюсону. Вдвоем с Барбарой они помогли злосчастному

оратору подняться и увели его с террасы.

 

  - Вот и поговорили. - Пол издал нервный смешок.

 

  - Ничего, это пойдет ему на пользу. - Пилберг сумрачно забарабанил

пухлыми пальцами по столу.

 

  - Дело семейное, верно? - Володя шевельнулся на своем стуле. Гуль

заметил, что в глазах приятеля разгорается тот же сумасшедший огонек,

что и у Фергюсона.

 

  - Вы не ошиблись, - холодно сказал Пилберг. - Дело самое

обыкновенное. Даже в примерных семьях случается, что детей порют

ремнем. И никто не торопится осудить за это родителей. Потому что это

их право и их ответственность.

 

  Капитан задиристо приподнял подбородок.

 

  - А стрелять в людей, стало быть, ваше право? Пальцы Пилберга

замерли. Видно было, как он напрягся, и Гуль тут же решил про себя,

что воспользоваться оружием ему не позволит. Схватит, как только тот

потянется за пистолетом. Или даст по кумполу той же тарелкой с

фрикасе.

 

  - Одну секувдочку, сеньоры! - вмешался Пол. - Думаю, ничего хорошего

не выйдет, если все мы начнем палить друг в друга. Нервы на взводе,

но, согласитесь, это не повод для ссор. Может, стоит всерьез обсудить

гипотезу Фергюсона? Я говорю об этой чертовой имитации.

 

  - Гигантская лаборатория с подопытным материалом? - Трап покосился в

сторону Пилберга. Он тоже был не прочь подыграть Полу.

 

  - А почему нет? Во всяком случае, подобный вариант мы подробно не

проговаривали.

 

  - Сволочи! - Трап захрустел костяшками. - Добраться бы до тех, кто

затевает такие штучки! Слышал я про такие центры. Вырезают людям

разные органы и наблюдают потом, как они без них обходятся. Или

лекарства какие-нибудь новые испытывают:

 

  - Не горячись, Трап. Это ведь только гипотеза. - Пол смущенно потер

виски. Роль конферансье ему явно не шла. - Для начала нам не мешало бы

обзавестись критериями, исходя из которых можно было бы оценивать тот

или иной факт. Я хочу сказать, что необходимо еще раз припомнить все

сколь-нибудь весомые события, последовательно выстроить в цепь и

только после этого провести грань между вымыслом и реальностью.

 

  - Не понял. - Хадсон приподнял голову. - Другими словами, призвав на

помощь логику, ты собираешься установить, сон это или не сон?

 

  - Примерно так, - кивнул Монти.

 

  - А может ли человек, находящийся во сне, приходить к подобным

умозаключениям?

 

  - Я полагаю: - лейтенант поскреб пятерней макушку, - полагаю, что

да.

 

  - Черт побери! - простонал Сван. - Может, в самом деле нет никакой

каракатицы? А есть эта самая дьявольская лаборатория, где сначала

накачивают галлюциногенами, а потом изучают психику и все такое!

 

  - Вы что, хотите сказать, что все это бред? - дрожащим голоском

спросила Катарина.

 

  - Ну да! - Сван страдальчески сморщился. - Представляю себе

картинку! Дюжина полутрупов в креслах с закаченными под лоб глазами и

толпа очкариков, снующих вокруг с капельницами и прочим медбарахлом.

Но почему они выбрали именно нас?

 

  Ведь на такие вещи должен быть предварительный контракт, согласие

клиента:

 

  - Честно говоря, мне такая версия не представляется убедительной, -

пробубнил Хадсон. - Если бы это было так, навряд ли мы рассуждали бы

столь здраво. И потом, создать такую сложную и длительную

галлюцинацию:

 

  - Да еще коллективную! - подхватил Трап.

 

  - Вот-вот! Что-то не верится. Уж проще всего свалить все на

Мудрецов.

 

  - А на кой, спрашивается, им нужно что-то там имитировать? Они же

гиганты по сравнению с нами. Если понадобится, в любое время дня и

ночи возьмут голыми руками!

 

  - Тогда что делать с этими идиотскими снами? Или мы сами их

выдумываем?

 

  - Проф! - Пол Монти вымученно взглянул на молчащего Пилберга. - По-

моему, мы буксуем. Подайте трос, дружище.

 

  Профессор пошевелил губами и еще больше нахмурился. <Подавать трос>

он явно не собирался. Возможно, переживал свой недавний срыв. Фергюсон

был необходим ему, как начинка пирожку. Без злобного лохматого

крысенка всякий его монолог протекал вяло.

 

  - Здесь нет проторенных дорог, - ворчливо начал он. - Все, что мы

можем, это начать с нуля, пересматривая прошлую жизнь заново,

подвергая сомнению каждый пустяк: Появятся критерии, появятся и

исходные точки. Тут я согласен с Полом. Рассуждать о пространстве, не

имея под рукой сколь-нибудь подходящей системы координат, невозможно.

В противном случае нам останется принимать этот мир таким, каков он

есть, или, вернее, каким он нам кажется.

 

  - Пилберг и Гегель против Фейербаха! - объявил капитан. - Материя не

является субстратом реальности, потому как эту самую реальность решено

принять за искомое неизвестное. Вы, кажется, сдаете позиции,

профессор?

 

  Пилберг тяжело поднялся, отодвинул чашку и покинул террасу.

 

  <Вот и вся философия>. - Гуль оглянулся на Володю. В глазах приятеля

ни тени торжества. Гулю захотелось встать и уйти вслед за профессором,

но он продолжал сидеть, размышляя о собственном отношении к

происшествию. Ничего. Полная индифферентность: А в общем - если

нетерпимость есть зло, а терпимость - попустительство, то в конечном

счете - это все равно зло, это одно и то же. И выход один -

сумасшествие. Тот ум, что подарен природой, ужасающе бессилен. Чтобы

вырваться из клетки, прутья приходится ломать. По счастью, это

возможно, иначе окружающая действительность превращается в приятные

иллюзии и розовое благообразие.

 

  Гуль тряхнул головой, и мысли, смешавшись, неожиданно выстроились в

отчетливую фразу:<Можно довольствоваться иллюзиями и оставаться

человеком, а можно пойти и дальше. Например: Например, стать

Мудрецом:> Встревоженно Гуль потянулся к вискам. Торопливо встал из-за

стола. Конечно! Теперь он знал, откуда у него такие мысли. Это снова

были они.

 

  Он взглянул на Володю, знаком дал понять, что уходит. Согласно

кивнув, Володя тоже поднялся. Через минуту они вошли в свою комнату.

 

  - Я давно вас жду.

 

  Оба вздрогнули. На кушетке, возле самодельного столика, расположился

незнакомец. В сумраке разглядеть черты гостя нельзя было, но Гулю

показалось, что человек страшно худ. Он выглядел костлявым подростком

- никаких мышц, сутулые плечи и выпирающие кости. Тяжелая лобастая

голова умудрялась держаться на тоненькой шее. Приветливым жестом гость

указал на кушетку.

 

  - Пожалуй, мне следует представиться. Я Зуул, бывший хозяин этой

лачуги.

 

  - Я знал, что вы придете. - Капитан вздохнул с явным облегчением.

 

  Гуль опустился на кушетку, неприязненно оглядел пасмурное жилище и

сказал:

 

  - Валяйте! Мне уже все равно:

 

  * * *

  Руки у Гуля тряслись, как у больного старика, он почти не замечал

дороги. Прыжком перемахнув через высокий валун, он зацепился ногой о

камень и, растянувшись, хрипло рассмеялся.

 

  Отсюда можно было выбраться! Можно!..

 

  Зуул объяснил, как это сделать. Поднявшись, Гуль потер ушибленное

колено и задумался. А если Зуул обманывает? Покачал головой: нет, в

обман Мудреца не верилось. Этот человек с телом оголодавшего подростка

внушал уважение даже тогда, когда молчал. Говорил же он о вещах

достаточно сложных, но языком ясным и удивительно доходчивым. Есть

люди, словам которых хочется верить. Зуул был из таких. Его голос

звучал монотонно, но слушать было приятно. Мудрец рассказывал о

каракатице, о четвертом измерении, о двойном разуме и наслаждении,

получаемом от познания непреходящих истин. Он утверждал, что вечность

возможна, и если жизнь, предвидя свой конец, восстает, она уже тем

самым вступает в единоборство со смертью. Не убоявшийся труда и борьбы

способен жить вечно. Смысл умножает силы, а сила умножает годы:

 

  За время беседы они не задали Мудрецу ни единого вопроса. Тот читал

мысли собеседников, как раскрытую книгу, беседа представляла собой

единый непрерывный монолог. И как только Гуль начал уставать, Зуул

тотчас отпустил его. Выскользнув наружу, Гуль хмельной поступью

зашагал по улочке, не замечая окружающего. Движение группировало

мысль, подстегивало мозг.

 

  Незаметно он оказался под высокой скалой возле здания <мэрии>. Здесь

начиналось утро, и, просыпаясь, колонисты вступали в будничный день -

со своими планами и думами.

 

  Первым поднялся Ригги. Трудолюбивый каптенармус принялся мастерить.

Следом проснулись дамы, все разом. Поднялся звонкоголосый гомон, один

караул сменил другой, на террасу выбрались Фергюсон с Пилбергом и

возобновили знакомый бубнеж.

 

  Гуль подошел ближе. Все повторялось, крутясь по одному и тому же

кругу. Оживший Фергюсон, баюкая на груди раненую руку, умиротворенно

выслушивал очередную тираду Пилберга. О случившемся накануне не

поминал ни тот ни другой. Разговор протекал непривычно мягко.

 

  - :Не совсем так, Ферги, - говорил профессор. - Я утверждал, что

каждому субъекту отмерен свой срок, только и всего. Но это отнюдь не

годы! Я подразумевал совершенно иные единицы измерения. Временная

протяженность - это не только секунды! Это плотность и сила наших

эмоций, это количество седых волос и умерщвленных нервов. И, наконец,

это число сердечных сокращений. Допустимо? Я считаю, да:

 

  Чем-то это перекликалось с рассказом Зуула, и Гуль сделал еще один

шаг по направлению к террасе.

 

  Стало чего-то жаль, голоса спорящих показались вдруг родными и

близкими.

 

  -:Самый банальный пример, пожалуйста! Спортсмен и лежебока. Вы

полагаете, что, изменив образ жизни, вы повлияете на общую сумму

сердечных сокращений? Ничего подобного! Пульс первого варьирует от ста

восьмидесяти до пятидесяти. И перерасход, и жесткая экономия. Сердце

же лежебоки всегда будет выдавать стабильные семьдесят-восемьдесят.

Просуммируйте, и вы увидите, что жизнь спортсмена более расточительна.

Но зато он реже болеет, легче переносит стрессы и так далее и

выравнивается с нашим лежебокой. Разумеется, мы сравниваем людей,

обладающих определенным физиологическим сходством.

 

  - И что из всего этого следует? Да здравствует лень?

 

  - Ни в коем случае! Я только предложил новую, доселе никем не

используемую единицу измерения - сердечные сокращения. И еще раз

подчеркиваю, это не часы и не годы. Меры, придуманные человечеством,

годятся исключительно для технических задач. Сами знаете, кесарю -

кесарево, а значит, и естественное требует естественных мер! Время

каждого, мой дорогой друг, индивидуально! А мы до сих пор выстраиваем

всех по одному ранжиру. - Пилберг поднял указательный палец. - Только

в полной мере осознав, что каждый из нас - существо отдельное и

исключительное, мы приблизимся к тому, что называют сейчас

диагностикой.

 

  - Если я правильно понял, вы всерьез верите, что человеческую жизнь

можно измерить?

 

  - Именно! - гаркнул профессор. - Измерить! Линеечкой!.. К сожалению,

я не биолог, но, уверен, займись я этой темой, я пришел бы к

потрясающим результатам. В мире науки это стало бы настоящей бомбой!

Но, увы, я не биолог:

 

  - Ну да, вы ядерщик. И бомбы у вас иного порядка:

 

  - Идите к черту, Ферги! Вы же понимаете, о чем я говорю. Чуточку

усилий, и я действительно приближусь к возможности подсчета отведенных

нам лет. Медицинская статистика плюс самая обычная математика.

 

  - Господи! Опять математика!..

 

  - Что вас так перекосило? Не любите математику? А шахматы, дорогой

мой, вы любите?

 

  - Какое вам дело, проф, до моих симпатий или антипатий? - Голос

Фергюсона знакомо зазвенел. - Да, я не люблю цифры. Довольны? Не

люблю, потому что от них за версту веет скукой и мертвечиной. И к

шахматам не питаю уважения. Потому что не знаю, в чем тут отличие от

того же баскетбола или регби. Гибкая память и оперативный поиск - вот

и вся суть ваших шахмат! При всем при том ни грамма фантазии, ни

грамма души! Все подчинено четким правилам и укладывается в

определенное число комбинаций. Скучно, Пилберг. Более чем скучно!

 

  Гуль услышал шумное пыхтение Пилберга. Как видно, терпение

профессора иссякало.

 

  - Вы непробиваемый осел, Ферги! Вот что я хотел вам сказать!

 

  - Тогда чего ради вы зазвали меня за свой стол?

 

  - Да оттого, что таких, как вы, тоже должен кто-то поучать!

 

  - Благодарю покорно. - Фергюсон рассмеялся. - Честное слово, проф,

не понимаю, почему вы до сих пор еще здесь? Убежден, Мудрецы приняли

бы вас с распростертыми объятиями:

 

  Мудрецы!.. Гуль вздрогнул. Вырванное из контекста слово сияющими

всполохами замерцало перед глазами. Некто, обладающий голосом флейты,

нежно и восхищенно прошептал его по слогам. Сначала в правое ухо, а

затем, обойдя Гуля по невидимой дуге, в левое. Это не было бредом.

Кто-то из них снова находился поблизости.

 

  Агитаторы: Гуль усмехнулся. Что ж, пусть: В конце концов, это тоже

было в последний раз, он не возражал.

 

  * * *

  Гуль был странным молодым человеком. То, что легко воспринимали

сверстники, для него превращалось в настоящую драму. Отъезд в

пионерлагерь, школьная помощь колхозу, стройотряды и, наконец, армия -

все переносилось болезненно и тяжело. Тоненькие нити, связывающие с

местом, где довелось впервые встать на ноги, вдоволь посмеяться и

поплакать, представлялись ему чем-то вроде добрых рук, поддерживающих

в трудную минуту. Всякий раз, лишаясь этой поддержки, он погружался в

тоску и одиночество. Скверная черта характера. Жить маменькиным сынком

- несладко. Тем не менее Гуль не желал себя переделывать. Всесильная

самостоятельность, которой так гордились окружающие, не привлекала

его, скорее, наоборот, - отвращала и отталкивала. Будучи, как ему

думалось, человеком сметливым, он раскусил ее суть, и суть эта

оказалась горечью недозревшего плода. Мускулы, кулаки, всепоглощающий

цинизм - вот три кита, на которых покоилась личностная автономия. К

каждому из этих слагаемых Гуль готов был прибегнуть и прибегал, но

лишь в исключительных ситуациях, неизменно испытывая при этом стыд. Он

принимал действительность, как непьющий воспринимает стакан с ядовито-

бордовым портвейном. При этом он всегда знал, что пьющим ему никогда

не стать. В какую бы даль ни забрасывала Гуля судьба, он никогда не

приживался на новом месте. Отовсюду, сделав все возможное и

невозможное, он старался вернуться домой:

 

  - Гуль!

 

  Вздрогнув, он обернулся. Это была Милита. Черные как смоль глаза

смотрели в упор. Смешавшись, он даже не задал себе вопроса, каким

образом она сумела его выследить. В размышлениях о предстоящем

возвращении он забрел довольно далеко от лагеря.

 

    - Милита?..

 

  Лицо ее озарилось улыбкой. Она улыбалась так, словно он произнес не

ее имя, а некий чарующий комплимент. Гуль почувствовал, что и его губы

невольно превращаются в полумесяц.

 

  - Пилберг велел найти тебя, - сообщила она. - Мне кажется, что

старичок не в себе.

 

  - Странно. Я видел его полчаса назад, он был в полном порядке.

 

  Гуль старался не смотреть в глаза девушки. Их можно было сравнить с

топким болотом, и, ступив раз, он всерьез опасался утонуть. Такой уж

была эта Милита. Как ни смотри, всегда ощущалось неудобство, и,

одолеваемые мучительной поволокой, глаза предательски возвращались к

первоисточнику смущения. Что поделать? Ему нравились ее глаза. И

нравился ее маленький, красиво очерченный рот. А ей, похоже, нравилось

его нынешнее состояние. Он смущался, и она этим смущением откровенно

любовалась. И даже сейчас, в молчании, между ними завязывалось опасное

взаимопонимание. Гуль решил, что, пожалуй, Милита - единственное, о

чем он будет жалеть потом:

 

  Не сознавая, что делает, он взял девушку за локоть.

 

  - Милита! - Шумно, как большой и неловкий теленок, он вздохнул. - Ты

бы хотела уйти отсюда?

 

  - Но ведь Пилберг ждет?..

 

  - Ты не поняла меня: - Гуль взмахом руки обвел пространство. - Я

говорю об этом. Ты бы хотела выбраться отсюда? Со мной?.. Дело в том,

что это возможно, я знаю, как это сделать. Да, да! Мне рассказал Зуул!

Там, в горах, есть особые проходы, которые могут вывести наружу.

Правда, они во впадениях Мудрецов, но это не страшно. Они не желают

нам зла и пропустят нас:

 

  - О чем ты говоришь. Гуль! Туда нельзя ходить!

 

  - Подожди, Милита! С чего ты взяла, что туда нельзя ходить? - Он все

еще удерживал ее за руку, но это давалось непросто. Девушка начинала

пятиться.

 

  - Все обойдется. Гуль! Правда, правда! - скороговоркой тараторила

она. - Ведь другие привыкают, и ты привыкнешь. А Мудрецам верить

нельзя. Они ведь только и ждут этого!

 

  - Чего ждут? Чего, черт побери?!

   

  - Ну: Чтобы мы все пошли за ними. А там, в горах, они тут же обратят

нас в свою веру и заставят работать на себя.

 

  - Кто вбил тебе в голову эту чушь? Пилберг?

 

  - Это не чушь! Это правда!.. Гуль, миленький, самое главное - не

делай опрометчивых шагов. Отсюда нет выхода! Ведь мы пытались!.. А

Мудрецы - они нашептывают. Но мы не должны их слушать, понимаешь?

 

  Гуль с печалью отметил, что первый сентиментальный порыв прошел.

Взаимопонимание улетучилось, они снова были чужими.

 

  Здорово же окрутил всех Пилберг! Да и чего ради он вдруг решил, что

Милита обрадуется его предложению? Тоже принц нашелся!.. Гуль

обозлился на себя. За несдержанность, за длинный язык.

 

  - Значит, говоришь, ждет профессор? Милита испуганно кивнула. Она,

конечно, заметила, что с ним что-то произошло, и это <что-то>

моментально передалось и ей. Глаза ее потускнели, красивые губы

обиженно поджались.

 

  - Ну так пошли, - сказал он грубовато. Грубее, чем ему хотелось. -

Нельзя заставлять ждать такого человека, как Пилберг, верно?

 

  * * *

  С Пилбергом действительно творилось неладное. Отослав Милиту, он

усадил Гуля на единственный стул в <мэрии> и осторожно, чуть ли не на

цыпочках приблизился к выходу. Плотно прикрыв дверь, некоторое время

стоял, прислушиваясь, словно там, снаружи, кто-то невидимый

подкрадывался к дому и профессор должен был обязательно это уловить.

Когда он обернулся, Гуль обратил внимание на его побелевшие губы и на

опасно блуждающий взгляд.

 

  - Он вернулся, - не то вопросительно, не то утверждающе произнес

Пилберг.

 

  - Да, Зуул здесь. - Брови Гуля удивленно скакнули вверх. Профессор

боялся гостя!.. Это было столь очевидно, что Гулю немедленно

захотелось сказать что-то доброе, успокаивающее. - В чем дело, проф?

Он самый обыкновенный человек, как вы и я. Ну, может, не совсем: Но

лично мне он вовсе не показался страшным. Так что причин для паники

нет.

 

  - Значит, тебе он понравился? Гуль пожал плечами.

 

  - Наверное, да. Но: Я не совсем понимаю вашу политику, так что

давайте без обиняков. Чего вы хотите?

 

  Пилберг медленно прошелся.

 

  - Кое-что узнать:

 

  - О чем?

 

  - О разном: - нараспев произнес Пилберг. Гуль внимательно взглянул

на профессора. Мало-помалу напряжение Пилберга передалось и ему.

Ученого-атомщика просто трясло от страха, но он прикрывал испуг

резкостью фраз, порывистостью движений. Стало ясно, что о Зууле он

знал. Гуль недоуменно оглядел помещение, словно надеялся обнаружить

подслушивающую аппаратуру. В самом деле!.. Каким образом Пилберг

пронюхал о прибытии Мудреца? Или учуял, как чуют приближение хищника

деревенские псы? Или Мудрецы сами нашептали ему? Но зачем?..

 

  - Стало быть, о разном, - повторил Пилберг. На озабоченном его лице

промелькнула детская растерянность. Гулю стало смешно.

 

  - Он в самом деле Мудрец, проф, поверьте мне! Ему есть о чем

порассказать. И уж, конечно, вам с ним было бы интереснее поспорить,

нежели с вашим облезлым Ферги.

 

  - Не сомневаюсь, - медленно и с расстановкой произнес Пилберг. -

Абсолютно не сомневаюсь: Сказочник-краснобай!

 

  Гуль нахмурился.

 

  - Это же чепуха! Появись у Мудрецов желание покончить с колонией,

они сделали бы это в любой момент. И никто бы не сумел помешать им. Ни

вы, ни ваше оружие. Вы же знаете, ни огонь, ни пули не берут их. Но

Мудрецы не питают к нам ненависти. После всей этой истории с походом и

перестрелкой они всего-навсего прислали к нам Зуула.

 

  - Зачем?! - фальцетом выкрикнул Пилберг.

 

  Издав нервный смешок, он шагнул к низенькому топчану и сел.

Сгорбившись, сложил руки на коленях. - В общем-то, я чувствовал, знал,

что этим должно было кончиться. Все эти сны с шепотками, галлюцинации:

Нас терпеливо и планомерно подготавливали к очередной - более

радикальной стадии. Мы нужны им, Гуль, вот в чем дело! Нужны!.. -

Профессор искоса взглянул на собеседника. Глаза у него были странные -

какие-то ошалелые, с искоркой бешенства. - Они ведь тоже обреченные,

понимаешь? Назад, на Землю, им ходу нет, и все, что им остается, это

закрепляться здесь. - Профессор развел руками. - А закрепиться они

могут лишь перетянув в свой стан потенциальных мыслителей, увеличив,

так сказать, массу коллективного разума.

 

  - Вы полагаете, у них коллективный разум?

 

  - Что же еще? - Пилберг неопределенно покрутил пальцами в воздухе. -

Мы ведь знать не знаем, что происходит с человеческим мозгом при

переходе из стадии человеческой в стадию Мудреца. И потом, кто сказал,

что у них четвертое измерение? Может быть, пятое? Или шестое? А это

уже, братец Гуль, куда как серьезно! Тут такое начинается, о чем мы и

помыслить не можем!

 

  - Странно: Ни о чем таком Зуул не говорил.

 

  - А зачем ему пугать? - Профессор усмехнулся и принялся нервно

потирать руки. - Этот парень свое дело знает. Уговаривать людей

следует потихоньку, не слишком подталкивая и настаивая. Да и что Зуул?

- Пилберг поморщился. - Цель - сожрать нас, с потрохами.

 

  - Потому-то вы и бегали к ним, - заключил Гуль.

 

  - Потому и бегал, - согласился профессор. - Надеялся высмотреть

ахиллесову пяту. Не высмотрел. Только ускорил события. Зуул первым

убежал к ним. В любой момент за ним могли последовать и другие. Я

хотел предотвратить это любыми способами.

 

  - Да, насчет перебежчиков вполне реально: - Гуль невольно подумал о

Володе.

 

  - Вот именно! И потому - единственное, что может нас спасти, - это

война с двойниками. Ничего нового мы не изобрели. Любая политика

строится на чем-либо подобном. Хотите отвлечь людей от насущного -

вынимайте шпагу из ножен. Воюющий менее подвержен соблазнам, потому

что война становится смыслом жизни. Пока мы деремся, колонисты хоть

как-то держатся друг за дружку, но стоит покончить с конфликтами, как

людей тут же начнет разбирать скука. А потом пойдет разброд, анархия,

внутренние взрывы:

 

  - И в результате все кончится еще худшими конфликтами.

 

  Пнлберг вяло улыбнулся.

 

  - Когда дисциплина поползет вниз, когда повеет скукой, в колонию

наверняка заявятся они. Очень уж это подходящий момент! И всех до

единого возьмут тепленькими! Сначала нас, а затем и наших двойников.

Именно поэтому ни Чен, ни его сторонники ни за что не согласятся на

мир. По счастью, они не идиоты и тоже прекрасно понимают, чем это

грозит.

 

  - Занятно. Почему-то раньше вы об этом не говорили. Во всяком

случае, от вас я это слышу впервые. И все равно не понимаю! Вы могли

бы объединиться с двойниками! Как-никак у вас общая цель - не

поддаваться чарам Мудрецов.

 

  - Объединиться? - Пилберг хлопнул ладонью по колену и звучно

рассмеялся. - Да: Выходит, переоценил я вас. Ни черта вы, сударь, так

и не поняли. Ну а наш многоуважаемый Зуул, понятное дело, темы этой

скользкой не касался.

 

  - Какой еще темы он должен был коснуться?

 

  - А той, дружок, в которой объясняется, что два полушария - это

человеческий мозг, а два двойника - это Мудрец. Лишенный своей

половины. Мудрец - вроде как и не Мудрец. Он болен и немощен. Для

выздоровления ему требуется вторая, недостающая его часть. Кстати

сказать, таких у них большинство. И именно эти суетятся.

 

  - Откуда вам это известно?

 

  - Ниоткуда: - Профессор помолчал немного и нехотя пояснил: - Когда я

бегал туда, кое-что мне удалось разглядеть. А подытожить увиденное

было не сложно.

 

  Гуля осенило. От удивительной мысли его даже бросило в жар. Конечно!

Именно так оно все и обстояло. Почему среди колонистов не было

двойника Чена? Почему составы двух враждующих группировок были столь

различны? Гуль нахмурился. В единственном числе был Чен, в

единственном числе был:

 

  - Вы видели себя! - выпалил он.

 

  Пилберг ответил долгим рассеянным взглядом.

 

  - Возможно, вы даже разговаривали с самим собой!

 

  Профессор медленно покачал головой.

 

  - Нет, но: я действительно видел кое-кого. И, кстати сказать, твоего

капитана тоже.

 

  - Володьку?

 

  - Именно! - Лицо Пилберга посуровело. - И я знаю, зачем они прислали

Зуула: Только ничего у них не выйдет! Я уже говорил, Зуул - наша

первая и последняя ошибка. Отныне мы будем умнее:

 

  К профессору возвращалась рассудительная решимость.

 

  - Главная задача возлагается на тебя. Гуль! Ты должен не спускать со

своего приятеля глаз. Можешь не сомневаться, Зуул наверняка

подговаривал его бежать, так что растолкуй ему, что к чему. Тебя он

послушает. Ну, а с Зуулом мы разберемся сами. Для нас он не Мудрец, а

всего-навсего черт, уговаривающий продать душу, Змий-искуситель:

Пойми: стоит кому-нибудь из колонистов дрогнуть, и они тут же сожрут

нас. Переходя на командный тон, Пилберг немедленно начинал всем

тыкать. - Если с капитаном у Мудрецов ничего не выйдет, они отвяжутся.

К счастью, эти идиоты избегают насилия. Так что с Зуулом мы справимся:

 

  - Каким образом?

 

  - Да попросту изолируем. И прежде всего от доверчивых птенчиков. -

Пилберг шагнул к двери, оглянулся. - Ну-с, молодой человек?

Приступаем? Ты отправляешься к своему другу, а я собираю народ.

 

  - Я вам не помощник, - твердо произнес Гуль.

 

  - Вот как? - Глаза Пилберга недобро сузились. - Так-так: Уже не

уговорил ли Зуул и тебя?

 

  - Зачем? Не лучше ли, если каждый сам станет решать свою судьбу? И

если Володя пожелает, пусть отправляется к Мудрецам. Это его дело, и

подсматривать за ним я не собираюсь. Завтра меня здесь не будет.

 

  - Даже так? - Глаза профессора излучали убийственный холод. - И куда

же ты собрался, если не секрет?

 

  - Попытаюсь выбраться отсюда.

 

  - А дорогу тебе, конечно, подскажет наш новый консул? - насмешливо

процедил Пилберг. - Так сказать, по секрету и по дружбе.

 

  - Зачем же? Уже подсказал. И кстати, не такой уж это секрет. Если

хотите, могу поделиться.

 

  - Разумеется, мы тебя выслушаем. Самым внимательным образом, -

профессор поднялся, - но чуточку позже.

 

  - Только не пытайтесь давить на меня, проф. Может быть, Фергюсон и

заглядывает вам в рот, но я человек свободный и вашей иерархии никогда

не признавал.

 

  - Тогда я поступлю иначе. - Жестом фокусника Пилберг заставил свой

пистолет выскользнуть из кармана. Темный зрачок ствола уставился в

лицо Гулю. - Пойми, дружок, я не могу допустить разброда в колонии.

Очень жаль, но мне не до демократии. И потому твоим Мудрецам лучше

держаться от нас подальше. Мы люди и людьми останемся! И мне нет

необходимости уговаривать тебя. Я попросту прострелю тебе каждую

конечность, и ты наш. По крайней мере на ближайшую неделю. Гуль криво

улыбнулся.

 

  - А что будет через неделю?

 

  - Процедура повторится, - ласково объяснил Пилберг. Пистолет чуть

дрогнул в его руке, в глаза Гулю плеснуло грохочущее пламя. Профессор

намеренно стрелял выше.

 

  И сразу же в мэрию ворвался Сван.

 

  - В чем дело, проф? Этот парень бузит?

 

  - Хуже: Зови Фергюсона и остальных. Нашего гостя из России нужно

связать и подержать немного под замком: Стой! Прежде всего с парочкой

ребят загляни в их домик. Там Зуул с капитаном. Аккуратненько свяжите

обоих.

 

  - Что? Зуул здесь?!

 

  - Да, черт возьми! Бегом туда!.. Сван вновь загремел по крыльцу

сапожищами. Гуль сухо сглотнул.

 

  - У вас ничего не выйдет, проф. Я хочу вернуться домой, и я вернусь.

Ни вы, ни кто другой мне не помешаете. То же самое и капитан. Пулями

вы никого возле себя не удержите.

 

  - Вот и проверим, дружок.

 

  Гуль напряженно следил за дулом. Профессор видел это.

 

  - Не надо, малыш. Расслабься и будь паинькой. Тогда обойдемся без

травм и героических страданий:

 

  Его перебил взволнованный голос Свана:

 

  - Там никого нет, проф! И никто не видел, как они уходили.

 

  Пилберг зловеще осклабился.

 

  - Что ж, следует поздравить нашего нового консула. Он хорошо

поработал: Сван!..

 

  Гуль поднырнул под руку с пистолетом и, опрокинув профессора,

ринулся на Свана. Здоровенный солдат явно не ожидал такой прыти.

Попятившись, он освободил проход, и Гуль немедленно воспользовался

этим. Швырнув в отступающего противника стулом, он выпрыгнул на

террасу, но, как выяснилось, только для того, чтобы угодить в объятия

Ригги. Им впервые пришлось помериться силами. Ригги оказался сильнее,

но Гуль был взбешен и, извиваясь в объятиях каптенармуса, крушил тело

и голову противника злыми ударами. С воплем изумления и боли столярных

дел мастер выпустил его. Но время было упущено. Гуль снова очутился

перед Сваном.

 

  - Не бейте его сильно, ребятки, - донесся озабоченный голос

профессора.

 

  Гуль атаковал Свана, намереваясь ударить в живот, но столкнулся по

пути с огромным кулаком пехотинца. В глазах сверкнуло и помутилось.

Воспользовавшись секундным преимуществом, сзади на него навалился

оживший Ригги. Вдвоем со Сваном они скрутили Гуля по рукам и ногам.

 

  - А теперь в хижину его, ребятки! На замок! Гуль стиснул зубы, когда

Сван небрежно, словно куль с картофелем, взвалил его на плечо.

Истертые ступени, глиноподобная земля качнулась перед глазами.

Скрипнула дверь, и Сван швырнул пленника на дощатый пол.

 

  - Ты давно напрашивался, подонок! В следующий раз трепка будет

основательнее, уж я позабочусь.

 

  Гуль взглянул с холодным бешенством. Сван поднял кулак и наклонился.

 

  - Ты что-то хочешь сказать, сынок? Наверное, ты еще просто не привык

к подобному обращению, верно?

 

  В глазах у Гуля снова сверкнуло, и он не сразу сообразил, что Сван

ударил его. В голове звенело, из далекой мглы с шелестом набегали

пенистые багровые волны.

 

  - Так-то лучше:

 

  Туман рассеялся, и Гуль опять увидел перед собой Свана.

 

  - Убирайся! - прошипел он. Мускулы заныли от усилий, веревки глубоко

врезались в кожу. Связывали его со знанием дела. Лицо Свана

исказилось.

 

  - Со мной так не разговаривают! - Он шагнул к дверям, обернулся: -

Мы обязательно продолжим этот разговор.

 

  Дверь захлопнулась. Гуль плюнул ему вслед и прорычал ругательство.

Сван за дверьми весело расхохотался.

 

  * * *

  Борьба с веревками довольно скоро утомила его. Затекших рук он

больше не чувствовал, все внимание поглотил оживший в голове экран.

Вот уже полчаса утомительным курсивом ползли по нему строки -

вагончики слов, стыкующиеся в составы, конца которым не было видно.

 

  Гуль заскрипел зубами. Они обложили его со всех сторон - снаружи и

изнутри! И это было нечестно по отношению к нему. Все, что ему

оставалось, это только кататься по земляному полу сарайчика и

беззвучно изрыгать проклятие за проклятием.

 

  Наивный дурачок!.. Вздумал поиграть в принципиальность! Это надо же

- взять и по доброй воле выложить Пилбергу все козыри! Зуул - тот

сыграл хитрее. Заранее просчитал действия колонистов и в нужный момент

попросту испарился, прихватив с собой Володьку - свою первую маленькую

победу в стане колонистов. А что? Может, там у них тоже свои боевые

счета? Вроде насечек на прикладе карабина?..

 

  Гуль молча позавидовал Зуулу. Мудрецу-то провернуть такое

действительно было не сложно. Как не предвидеть события, когда все

мысли людские у него перед глазами! Теперь капитан, конечно, уже у

них. Сидит, наверное, в позе лотоса и приращивает к своему третьему

измерению четвертое. ..

 

  Шорох, раздавшийся над головой, заставил экран поблекнуть. Что-то

упало на землю, вскользь задев плечо. Гуль настороженно пошевелился,

сапогом он придвинул упавший предмет и увидел тусклое широкое лезвие.

И сразу подумал о Милите. Кто еще из поселенцев решится на подобное?

Разве что Пол, да и то навряд ли.

 

  - Милита?

 

  Он обратил лицо к неплотно пригнанным доскам. Где-то в этой стене

нашлось отверстие, через которое она просунула нож. Улыбнулся. Теперь

он ясно слышал дыхание девушки. Она все-таки не убоялась Пилберга и

пришла к нему. Это говорило о многом: Поерзав на шершавом полу. Гуль

нащупал пальцами ребристую рукоять.

 

  - Это ведь ты, я знаю! - Он старался говорить шепотом. - Ты все-таки

решилась, Милита? Правда? Мы сегодня же уйдем отсюда. Я тебе обещаю.

Зуул объяснил, как это делается. Проще пареной репы: Милита, погоди!..

 

  Она уходила.

 

  Гуль привстал на колени, напрягая слух. Может, кто-то ее вспугнул?

Или этот <кто-то> - он сам? Какого черта он начал говорить про Зуула?

Знает же, что они все тут смотрят на Мудрецов как на прокаженных. Вот

она и сбежала. Нож-то она бросила, но большее в ее планы, как видно,

не входило:

 

  Поморщившись, Гуль снова сел. Что ж, чему быть, того не миновать.

Как говаривал тот же профессор: слишком много хотеть - значит ничего

не сделать. И, стало быть, надо выбираться отсюда в одиночку. Хотят

оставаться - пусть! Бог им в помощь, а он пойдет своей дорогой.

 

  Стараясь больше не думать о Милите, Гуль сосредоточился на стальном

лезвии ножа. Распухшие пальцы едва слушались Ему удавалось сделать

два-три неуверенных перепила, и нож снова вываливался из рук. Разрезая

веревки, он попадал временами по собственным напряженным ладоням. Нож

стал скользким от крови, но на боль Гуль не обращал внимания.

 

  Ему осталось совсем немного, когда снаружи ударила раскатистая

очередь. Послышался вскрик Трапа. Извиваясь ужом. Гуль подполз к двери

и припал глазом к щели.

 

  Случилось то, чего вряд ли ожидали. Воскресшие двойники атаковали

лагерь со всех сторон. Первое, во что уткнулись глаза Гуля, было тело

распростершегося на земле Трапа. Вся спина у него была залита кровью.

Гуль поспешно отвел взор. Как и в далеком детстве, его мутило от

одного вида кровоточащих ран. Собственная кровь была делом обычным,

чужая вызывала обморочное головокружение.

 

  Стреляя из револьвера, по улочке промчался Пол - свой, настоящий.

Навстречу ему выглянуло из-за камней перекошенное лицо Свана. Сделав

знак бегущему, он выпростал ствол своей длиннющей винтовки. Что-то он

выцеливал справа от того места, где находился сейчас Гуль. Перемахнув

через крутолобый валун, Монти залег неподалеку от приятеля. Они часто

загремели выстрелами, и по их поведению Гуль догадался, что двойников

в лагере немало. Поселенцев застали врасплох: никто не ожидал, что

выздоровление двойников завершится столь быстро. Гуль подумал, что,

верно, и здесь не обошлось без Мудрецов.

 

  Шальная очередь прошлась по крыше, осыпав мелкими щепками. По звуку

и дырам Гуль сделал вывод, что огонь вели со скал из крупнокалиберного

пулемета. К этой акции двойники неплохо подготовились. К пулемету

присоединилось щелканье карабинов, и Гуль увидел, как, дернувшись,

осел за камнями Сван. Пол бросился было бежать, но град пуль ударил

ему в спину, сбил с ног, прокатив по земле тряпичной куклой. Знаменуя

конец сражения, выстрелы смолкли. Ошарашенный, Гуль осторожно

пошевелился. И услышал чужие голоса, лязганье металла. Победители

бродили по улочкам лагеря, обирая покойников, сваливая оружие на

тележку. Он насторожился. Кто-то загородил его щель.

 

  - Вот ты и попался, приятель! Больше, надеюсь, шалить не будешь:

 

  Человек, спина которого только что заслоняла дверь, развернулся, и

Гуль с содроганием получил возможность сравнить Трапа мертвого и Трапа

живого. С ласковой улыбкой <живой> перевернул более неудачливого

собрата на спину, выдернув из неподвижных пальцев револьвер, хозяйски

сунул за пояс. Затаив дыхание. Гуль медленно стал отползать в угол.

Спрятавшись под низенький стол, съежился и уткнулся лицом в колени. А

секундой позже двойник Трапа пинком отбросил в сторону подпорку и

распахнул дверь.

 

  - Пусто: Эй, Чен! Как там у тебя?

 

  - Никого, одни девочки.

 

  - Может, заберем их с собой?

 

  - Тебе мало наших?

 

  Дверь захлопнулась, послышались удаляющиеся шаги. Кольнула

неприятная мысль: возможно, где-то в горах в той же гимнастерке и с

тем же <Калашниковым> разгуливает его собственный двойник. И, может

быть, тоже мечтает однажды спуститься вниз и увидеть в прицеле столь

знакомую и родную внешность.

 

  Выбравшись из-за стола. Гуль некоторое время прислушивался.

Возможность попасться в лапы к двойникам отнюдь не радовала. Не

доверяя тишине, он заставлял себя ждать и прислушиваться. Но кругом

было тихо. По-видимому победители успели удалиться - возбужденные и

довольные.

 

  Гуль увидел их красные, сияющие лица. Жизненная осмысленность,

полнота пульса: Ведь об этом толковал Пилберг. И, пожалуй; был не так

уж далек от истины. Гиподинамия настигает благополучных ленивцев,

воюющие никогда не страдают апатией.

 

  В очередной раз обхватив опухшими пальцами рукоять ножа. Гуль

несколькими движениями покончил с веревкой и принялся растирать кисти.

Он не спешил. Ошибка, допущенная в разговоре с Пилбергом, многому

научила. Лишние минуты он сознательно жертвовал в угоду безопасности.

Если двойники еще прятались где-то среди построек, он давал себе шанс

обнаружить их. И только тогда, когда руки оживут окончательно, он

покинет этот сарайчик, чтобы встретить опасность лицом к лицу.

 

  Сейчас он мечтал лишь о том, чтобы никто не заступил ему путь, не

попытался удержать. Он не хотел когда-то потом, позже, вспоминать о

совершенном преступлении, об убийстве, - двойников ли, Мудрецов или

недавних сотоварищей.

 

  Володя осознал это в том каньоне. Гуль только теперь.

 

  * * *

  Блуждая между домами. Гуль поочередно натыкался на тела колонистов.

Все они были пугающе похожи: раны, загустевшая кровь, замершее

выражение лиц: Легче других, пожалуй, отделался Ригги. Он был <убит>

всего одной пулей. В грудь. И он был пока единственным, кто начинал

подавать первые признаки жизни. Гуль остановился рядом, наблюдая

процесс оживления. Подобное он видел впервые. Сначала донесся

протяжный хрип, словно Ригги силился втянуть в себя воздух, и этот

первый вдох был, вероятно, самым мучительным. Грудь дрожала от

напряжения, порождая волну судорог. Руки и ноги каптенармуса

бессознательно подергивались. Однако после завершения вдоха дело

ускорилось. Постепенно перестала течь кровь из раны, дыхание,

окрепнув, становилось все более ритмичным и чистым. Гуль решил не

трогать Ригги, и двинулся дальше.

 

  Женщин он обнаружил запертыми в <мэрии>. Двойники до того напугали

их, что до самой последней минуты они сидели без единого звука. Но

стоило Гулю отворить двери, как на него хлынул поток слов. Тут было

все: и радость, и проклятия. Кто-то в глубине комнаты плакал.

Оглушенный обилием звуков, Гуль не сразу заметил приблизившуюся к нему

Милиту-

 

  - Ты все-таки выбрался? Он кивнул.

 

  - Спасибо за нож. Без него мне пришлось бы туго.

 

  Кто-то кашлянул за спиной.

 

  - Да: Бедолаге Трапу досталось:

 

  Гуль обернулся. С пистолетом в руке перед ним стоял профессор.

Разумеется!.. Хитрец умудрился улизнуть из-под носа двойников. Они

ведь наверняка его особенно долго искали:

 

  - Видишь, как все получилось. - Пилберг скорбно вздохнул. Он неплохо

владел собой, но разыгрывать скорбь было ему не особенно неприятно.

 

  - Но ведь они выживут?

 

  - Само собой. Правда, у некоторых это, вероятно, затянется. В Трапе,

например, не меньше дюжины пуль. Так что он оклемается только через

недельку. Ригги - тот уже задышал, и Хадсон вот-вот откроет глаза. Но

самое скверное, сынок, это то, что мы лишились оружия. Всего, напрочь.

 

  Гуль промолчал. Он уже догадывался, что последует за этим

проникновенным <сынок>.

 

  Пилберг по-прежнему сокрушенно покачивал головой и, вторя женщинам,

что-то бормотал себе под нос. С пистолетом в руке, в скрученных

тесемками подтяжках и вылезшей из штанов рубахе он выглядел более чем

нелепо. Диктатор, в распоряжении которого остались одни женщины.

 

  - Ты ведь не уйдешь от нас теперь, правда? Гуль вспомнил о прошлой

своей оплошности. Говорить Пилбергу правду не следовало. Перед ним

стоял волк, зубастый, претендующий на роль вождя. И все же Гуль не

сумел солгать.

 

  - Мне придется уйти, Пилберг. И лучше бы вам не удерживать меня.

 

  - Нет! - Профессор приподнял пистолет. - Забудь.

 

  Гуль нахмурился:

 

  - Вы только проиграете, если нажмете курок.

 

  - Это почему же? - Улыбка у Пилберга получилась вымученной.

 

  - Потому что я не Трап и не Ферги. Я не умею ссориться на один день.

 

  Пилберг фыркнул, и Гуль вдруг понял, что он не выстрелит.

 

  - Милита? - Он посмотрел на девушку. - Ты со мной?

 

  Рука с пистолетом снова вздернулась.

 

  - Твоя судьба - это твое право, сынок? И ты уйдешь отсюда один!

 

  - Милита, - повторил Гуль, - ты идешь? Девушка замотала головой. На

глазах у нее выступили слезы.

 

  - Неужели ты так сильно боишься его?

 

  - Дело совсем не в этом. Гуль:

 

  - Не неволь ее. Ты сам не знаешь, о чем просишь. А если будешь

настаивать, мне придется ее пристрелить. - Губы Пилберга дрогнули. -

Ты ведь не понесешь на себе труп?

 

  Гуль стиснул рукоять ножа. Если бы Милита что-нибудь сказала!.. Но

она молча плакала.

 

  - Ладно, я ухожу:

 

  Он окинул взглядом собравшихся перед <мэрией> людей и зашагал по

улочке.

 

  - Запомни хорошенько дорогу, сынок! Тебе это пригодится, когда

будешь возвращаться!

 

  Черта с два!.. Гуль даже не оглянулся. Уж что-что, а дорогу назад он

обязательно постарается забыть.

 

  * * *

  Воздух трепетал сполохами, невидимые руки выбрасывали пригоршни

разлетающихся светлячков. Загадочный мир прощался с ним по-своему.

Продолжая ворочаться в глубинах земли, огромная рептилия не

подозревала о том, что один из поселенцев колонии, ставший ее

частичкой, внезапно взбунтовался. Наверное, это выглядело так, как

если бы почка или желчный пузырь вполне самостоятельно двинулись бы из

тела вон. Впрочем, каракатицу это ничуть не волновало. Могла ли она

вообще волноваться?..

 

  Вскарабкавшись по крутому склону, Гуль отмахнулся от докучливых

мыслей. Маленькая колония осталась позади, еще несколько шагов - и

удивленным вздохом открылся навстречу проход Зуула. На мгновение Гуль

задержался. Захотелось подумать напоследок о чем-нибудь основательном,

подытожить пройденное. В голове тяжело и напряженно заворочалось.

Динамо-машина с поврежденной проводкой: Ни вспышки, ни искорки:

Потоптавшись на месте, Гуль двинулся к заветной пещере, и вот:

 

  Часть 2. МИСТЕР МОНСТР.

  Туша каракатицы осталась далеко позади. Вырвавшись из нее подобно

торпеде из чрева подводной лодки, Гуль несся по раскручивающейся

спирали, пронзая земную глубь, чувствуя себя сильным, птицеподобным,

не ведающим преград. Многослойные угольные пласты, базальтовые

громады, нефтяные бассейны и расплавленное варево магмы пропускали его

с одинаковой легкостью, распахиваясь и смыкаясь створками неведомых

дверей. Превращенный в невесомую тень, он летел сквозь землю, и она

представала перед ним в своей первозданной сути, выставляя напоказ

сокрытые от человека сокровища. И снова Гуль ощущал пространство, не

видя и не слыша его. Новое измененное тело знакомило с окружающим

совершенно иначе, нежели обыкновенного человека, и это нравилось и

волновало. Наверное, он уподобился ребенку, которому преподнесли

увлекательную игрушку. Скорость и проносящиеся видения порождали

восторг, и Гуль с трудом сдерживал себя, помня, что целью была

поверхность Земли. К ней он стремился. К счастью, они САМИ подсказали

ему путь, вывели к нужной пещере, и Гуль вошел в нее, так и не поняв,

чем же отличается она от тех, прежних, что попадались ему до сих пор.

Отличие приоткрылось только теперь. Пещера не являлась одномерным

проходом. Он пребывал в двухмерном состоянии! Лишенный третьей

решающей координаты, объем съежился и исчез. Равнина, на которую

угодил Гуль, простиралась в бесконечность - до звезд, видимых лишь в

мощнейшие телескопы. Он в состоянии был задать любой маршрут и, если

бы знал кратчайший путь, не стал бы обращаться к давнему правилу

спасателей-подводников. В сложившейся ситуации движение по кругу

показалось ему наиболее разумным. Гуль не сомневался, что рано или

поздно земная толща закончится и он пробьется наверх, под открытое

небо.

 

  Свет сверкнул перед глазами разорвавшейся бомбой. Бездонная и

ослепительная синь рванулась навстречу. Слишком поздно и неумело Гуль

принялся тормозить. Трехмерность обрушилась на него словно беспощадный

зверь. Он так и не уловил того мига, когда тело из плоской неуловимой

тени превратилось в обычное человеческое. Отчаянно размахивая руками,

словно пытаясь уцепиться за несуществующую опору, Гуль падал. В ушах

свистело, неприятно холодела грудь. Город под ним, огромный и жаркий,

лоснящийся множеством огней, будто раздувался по мере падения. Гуля

занесло на огромную высоту и, закрыв глаза, он обреченно думал, что

боли не ощутит. Сокрушительный удар обгонит мучения:

 

  Он падал, слыша, как рычат и сигналят внизу автомобили. Скрежетало

железо, гомонили люди. Миллионами голосов город нашептывал историю

своей нелегкой жизни. Гуль летел к этому шепоту, и губы каменного

гиганта близились, спеша сообщить небесному посланнику все последние

человеческие новости.

 

  Перед ударом Гуль вновь распахнул глаза. Неожиданно оказалось, что

ему суждено упасть на территорию автомобильного кладбища. Не желая

пачкать свои тротуары, город в последнюю минуту аккуратно отступил в

сторону. Внизу пестрели выпотрошенные корпуса машин, сложенные

стопками шины, проржавевший механический хлам: Большего осмыслить не

успел. Труба диаметром в мужскую ладонь торчала из груды металла,

словно булавка из коллекционной коробки, поджидающая очередную

бабочку. Тупым иззубренным концом она вошла ему под ребра, как входит

гарпун в неосторожную рыбу, и, соскользнув по ней, лицом, грудью, всем

телом. Гуль врезался в искореженное железо.

 

  * * *

  В полдень он очнулся. С трудом припомнил, что в первый раз ему

удалось только освободиться от трубы и доползти до укрытия. Должно

быть, прошло немало времени, потому что чувствовал он себя значительно

лучше. Голову все еще кружило, в низу живота скребся клешнястый краб,

но с этим можно было мириться. Слава Богу, он остался жив!

 

  Тяжело ворочая шеей, Гуль огляделся. Сиденья, облупившаяся краска,

таблички с непонятными надписями - он находился в салоне бывшего

автобуса. Старый изувеченный каркас успел основательно обветшать.

Толстые зеленые мухи с гудением влетали через окна и дыры, с

удовольствием садились на ржавчину.

 

  Запрокинув голову, Гуль взглянул на солнце. Как давно он не видел

его! Может быть, поэтому и не узнавал. Трудно было понять, в чем дело:

Гуль смотрел внимательно, не моргая, но не было ни слез, ни прищура.

Солнце казалось бледным, лишенным черт лицом, уныло зависшим над

Землей. Оно не слепило, - глаза воспринимали сияние совершенно

спокойно:

 

  Послышался рев приближающейся машины. Тяжелая и сияющая,

переполненная грохочущим презрением к покалеченным собратьям, она

прокатила мимо, не сбавляя скорости. Ей, здоровой, коптящей рокочущими

выхлопами, погруженной в ревностное исполнение механического долга,

было, конечно, плевать на какой-то затерявшийся средь забытого

металлолома автобус.

 

  Перевернувшись на бок. Гуль увидел на полу, прямо под собой,

окаменевшую лужицу крови. С изумлением коснулся лужицы пальцем. Бурая

застывшая медь. Чуточку прозрачная и потому похожая на янтарь: Вот,

значит, как это происходит! Перед внутренним взором промелькнуло

перекошенное лицо Пола. Теперь Гуль понимал, о чем говорил тогда на

дежурстве американец. Стоит лишь раз умереть - и жить уже не хочется.

Потому что много боли. И одолевает ненависть к тому, кто причинил эти

страдания, одарил днями мучительной неподвижности.

 

  Он попытался сесть и тотчас ощутил приступ тошноты. В пробуждающемся

теле пробуждались и раны. Засаднили порезы на руках и на ногах, остро

заныло правое колено. Возможно, была раздроблена коленная чашечка.

Вдобавок ко всему он не сомневался, что у него сломаны ребра, - он

ведь ударился о борт перевернутого автомобиля!..

 

  Гуля замутило. Невидимый палач с садистской неторопливостью запустил

колючие пальцы в желудок, принялся раздирать его на куски. Гуль со

стоном опустил пылающий лоб на спинку кресла. Никелированная труба

немедленно согнулась. Гуль бессильно ухватился за нее рукой. Неужели и

здесь то же самое?.. Повторная вспышка в животе согнула пополам. Мозг

бушевал и расплескивался, белые призрачные кораблики ходили по волнам,

глотая пробоинами воду, разбиваясь о скалы, один за другим отправляясь

ко дну. Не замечая того, что делает. Гуль стиснул пискнувшее под рукой

железо и, выдрав кресло из пола, повалил на себя. Силы оставили его,

он снова впал в забытье.

 

  Ленивой улиткой солнце переползло чуть ниже. Взлохматив темные

шевелюры, к нему со всех сторон двинулись маленькие хищные тучки.

Вечерний взбалмошный ветерок загулял по свалке, заглядывая в разбитые

окна, раздувая облака кружащейся пыли. Скомканный пакет из-под

картофельных хлопьев, прыгая, подкатился к голове и замер. Края его

медленно стали обугливаться, легкий дымок заструился над бумажным

комком. Вырвавшийся язычок пламени, дрожа от нетерпения, поглотил свою

жертву и исчез. Гуль так и не пошевелился.

 

  * * *

  Очнуться в очередной раз заставили голоса. Некоторое время он лежал

неподвижно, затем приподнялся на руках и осторожно выглянул в окно.

 

  Беседовали двое: девушка и парень; им было лет по семнадцать, может,

шестнадцать, однако внешне парень выглядел значительно старше своей

спутницы - длинноногой, худенькой брюнетки с личиком накрашенной

куклы. И все равно она выглядела откровенным подростком, но паренек

явно тянул на мужчину - во всяком случае по телосложению. Ни джинсы,

ни тесная спортивная майка не скрывали перекатывающихся мышц.

Вероятно, от переизбытка энергии он беспрестанно двигался - подергивая

плечами, размахивая длинными, как у гориллы, руками, и оттого это

раннее обилие мускулов еще более бросалось в глаза. Высокий, сбитый, с

нелепо спадающим крашеным чубом, он сразу не понравился. Когда-то Гуль

завидовал мускулистым ребятам. Дома одна из стенок была заклеена от

пола до потолка фотографиями культуристов. Его всегда привлекала сила,

и биографии Поддубного, Дикуля и Власова были для него своеобразной

хрестоматией. Но, увы, с тех далеких пор утекло много воды. Кое-что

серьезно изменилось - и прежде всего в нем самом.

 

  Он смотрел на беседующих с любопытством вволю хлебнувшего на своем

веку старца. Это были первые встреченные им люди.

 

  - Чего ты боишься, детка? Все просто, как дважды два!.. Заходим,

поворачиваем в отдел с выпечкой, и, пока ты строишь глазки продавцу, я

спокойно занимаюсь прилавком.

 

  - Но, Дин! Ты обещал, что мы не будем увлекаться.

 

  - А кто увлекается? Ты еще не знаешь, детка, что такое увлечься по-

настоящему.

 

  - Но когда-нибудь нас обязательно заметят. Ты же сам говорил!

 

  - Ну, заладила!.. - Парень звучно зевнул, с удовольствием поворочал

плечищами. - Ни черта не заметят. Если, конечно, ты будешь делать все,

как надо. Знаю я этих тихонь за кассами, - день-деньской пялятся на

женские коленки.

 

  - Я не пойду туда. Дин!

 

  - Пойду, не пойду: Ты мне надоела! - Парень играючи уцепил девицу за

шею, пригнул вниз, приговаривая: - Твое дело цыплячье! Поняла? Цы-пля-

чье! Слушайся и выполняй, вот и все, что от тебя требуется.

 

  Взвизгнув, девица попыталась его ударить, но не дотянулась. В

согбенной позе ей было слишком неудобно размахивать руками. С хохотом

Дин отпустил ее.

 

  - Вот такой ты мне больше нравишься! Люблю, когда с норовом!..

Слушай, может, вернемся на минутку в фургон?

 

  - Скотина! - Она взмахнула сумочкой, но он успел перехватить ее

кисть.

 

  - Полегче, Долли, полегче! Я ведь могу и рассердиться.

 

  - Ага, сейчас расплачусь! - Долпи в ярости притопнула сапожком. -

Это и есть твоя роскошная жизнь? Ночуем на каких-то свалках, еду

таскаем из магазинов:

 

  Парень залепил ей пощечину, и в эту секунду с ним что-то произошло.

Схватившись за виски, он со стоном опустился на колени. Лицо его

судорожно передергивалось.

 

  - Что с тобой. Дин?

 

  Пьяно покачиваясь, парень глухо промычал что-то сквозь зубы, ухватил

приятельницу за руку и тяжело поднялся.

 

  - Черт!.. - Ладонями он протер глаза. - Не знаю: Чепуха какая-то!

Словно кто ударил кулаком по затылку. А вот здесь и у висков что-то

треснуло. - Он недоумевающе встряхнул головой. - Думал, сдохну на

месте.

 

  - Может, это давление?

 

  - Какое, к черту, давление? Я же говорю, ударило сюда и по вискам. А

теперь прошло. Будто ничего и не было.

 

  - И ты больше не чувствуешь? Парень помотал головой из стороны в

сторону, неуверенно потрогал лоб и нахмурился.

 

  - Вроде нет.

 

  В следующую секунду он настороженно обернулся. Может быть, что-то

почувствовал, а может, сработала воровская привычка оглядываться. Так

или иначе, теперь Дин смотрел прямо в глаза Гуля. Губы его нервно

задергались, глаза потемнели.

 

  - Взгляни-ка. Вон на то чучело:

 

  Гуль не отреагировал на возглас. Лицо его, перепачканное кровью,

хранило невозмутимость, однако в душе Гуль был смущен. Он догадывался,

что заставило парня скрючиться пополам. Это произошло в тот самый

момент, когда Гуль возненавидел его. Этот мускулистый акселерат как

раз ударил свою подружку, и тотчас после пощечины Гуль мысленно

обрушился на него. Это походило на вспышку гнева, и, как это часто

бывает, воображение услужливо нарисовало картину возмездия.

Вспомнились сны, виденные еще совсем недавно, вспомнился экран

Мудрецов, позволяющий прочувствовать видимое всем телом. Даже

показалось на мгновение, что ощутил под пальцами череп парня -

хрупкий, беззащитный, с одной-единственной несчастливой макушкой. Гучь

мог бы раздавить его легким нажатием, как яйцо, но удержался. В самый

последний момент, ужаснувшись, он выпустил забияку, подобрав свои

клокочущие силы, как подбирают когти успокоившиеся звери. Ненависть

испарилась, уступив место страху. Он ясно понял, что действительно МОГ

все это совершить. Колени у Гуля дрогнули. Вот и случилось то, о чем

он мечтал, возвращение в старый, привычный мир. Но значило ли это, что

он снова стал человеком?..

 

  - Не надо. Дин! Пойдем отсюда! - Долли тянула приятеля за руку.

 

  - Подожди! Чего он так на меня вытаращился?

 

  - Пусть смотрит. Какая тебе разница?

 

  - Но он же все слышал!

 

  - Пойдем отсюда, Дин! Ну, пойдем же!

 

  - Дура! Чего ты переполошилась? Или тебя напугал этот бродяжка?

 

  - У него лицо, как у покойника.

 

  - Точно, но с одной поправкой. Оно станет таким после того, как я с

ним потолкую.

 

  - Дин, не подходи к нему! - взвизгнула девушка. Гуль с тревогой

взглянул на нее. Несомненно, Долли каким-то образом ощущала его

чужеродность. Она не просто паниковала, она была страшно напугана.

Учитель интуитивизма Бергсон, любимец Пилберга, безусловно,

порадовался бы за Долли. Она не понимала причин своего страха, но

чувствовала, что именно Гуль эта самая причина и есть. И потому по

мере сил Долли пыталась спастись и спасти своего неумного приятеля.

 

  Салон загудел от ударов. Толстокожий Дин лупил по борту автобуса

похожей на кочергу железякой.

 

  - Вылезай, придурок!

 

  Гуль не тронулся с места.

 

  - Ты слышишь?.. Или ждешь, когда я оболью этот драндулет бензином?

 

  Снова посыпались удары. Сухо сглотнув, Гуль вцепился в поручень, как

клещ. Пальцы его побелели от напряжения. Вот теперь ему сделалось по-

настоящему страшно. И боялся он сейчас, пожалуй, не меньше девчушки.

Потому что опять начинал ненавидеть. Снова между ним и этим

беснующимся качком установилась неведомая, пугающая связь: чем громче

ругался Дин, тем прочнее опутывали его нитевидные цепкие щупальца:

Гуль ничего не мог с собой поделать. Нечто клокотало в нем, пробиваясь

наружу, и он обреченно понял, что ЭТО так или иначе произойдет. Гуль

сжался, но остановить себя не сумел. Железный поручень треснул в его

руках, и одновременно хрустнуло правое запястье Дина. С воплем тот

выпустил обрезок трубы и ухватился за покалеченную руку. Лицо его,

светлокожее и скуластое, с юношеским пушком над верхней губой,

перекосилось от боли. Гуль заметил выступившие на лбу парня бисеринки

пота и отвел глаза в сторону.

 

  - Уведи его, - глухо произнес он.

 

  Можно было подумать, что Долли давно уже дожидалась этой команды.

Семеня сапожками, она подбежала к дружку и, ухватив за плечо, потянула

прочь.

 

  - Пойдем, Дин! Пойдем скорее!..

 

  Прислушиваясь к удаляющемуся бормотанию, Гуль покосился на свой

живот. Продранная гимнастерка и окаменевшая кровяная короста на том

самом месте, где еще совсем недавно чернела ужасная рана. Если можно,

конечно, назвать раной сквозную дыру, в которую запросто проскочил бы

средних размеров будильник. Тем не менее он был жив - вопреки всякой

логике. Его замутило:

 

  Ухватившись за спинку сиденья, Гуль все же нашел в себе силы

улыбнуться. Если жив, значит, надо радоваться. Радоваться, а не ломать

голову - отчего да почему. Покосился в замутненное стекло и разглядел

бледную тень своего отражения. Вот и состоялось твое первое

воскрешение, дружок! Или, может, второе?.. Так или иначе, прощай

царство теней, и да здравствует грешный земной мир!.. В таких случаях,

кажется, положено плакать от умиления.

 

  Гуль шатко поднялся. Кости ноюще отозвались на первые неуверенные

шаги, в нижней части живота, ожив, заелозил шипастыми клешнями краб.

Но значительно тише. Да и шипы были уже не те:

 

  Выглянув наружу, он поискал взглядом Дина и Долли, но парочки уже и

след простыл.

 

  Долли и Дин: Имена, рожденные языком колокольчика. С такими именами

не магазины обворовывать, а счастливо жить где-нибудь в девственном

лесу, никогда не прибегая к пощечинам: Гуль криво улыбнулся. Как бы

там ни было, первые встреченные им люди убежали. И правильно сделали.

Вполне вероятно, будут убегать и другие.

 

  * * *

  - Кто это? - охранник в ливрее швейцара кивнул на спутника Йенсена.

Глаза его, серые и внимательные, неуверенно моргнули, столкнувшись с

такими же серыми и внимательными глазами Фила Николсона, заслуженного

оперативника НЦ, которого в кулуарах давно уже называли оперативником

номер один, первым из первых, а иногда и просто главным оперативником

нации.

 

  - Он тоже приглашен на совещание. Йенсен подтолкнул Николсона к

массивной, украшенной бронзовыми завитушками двери и мысленно

рассмеялся. Видимо, правду говорят: рыбак рыбака видит издалека. В

лаковом отблеске витражных стекол он увидел отражение оставшегося

позади <швейцара>. Поднеся к губам портативную рацию и продолжая

смотреть им вслед, тот торопливо сообщал данные о вновь прибывших.

Теперь их будут ждать на всех этажах, а оператор перед телемониторами

на минуту-другую удвоит внимание.

 

  - Сколько их тут? - Николсон толкнул Йенсена в бок и снисходительно

улыбнулся.

 

  - Немного. В основном бывшие агенты ЦРУ.

 

  - Так уж и бывшие? - Взгляд Николсона скользнул по стенам,

машинально фиксируя все сколько-нибудь подозрительное. Дворец от

фундамента и до конька крыши был нашпигован всевозможными датчиками,

бдительной оптикой и электронными глушилками. - Ничуть не сомневаюсь,

они и сейчас там числятся.

 

  - Послушай, - возмутился Иенсен, - ты можешь наконец сосредоточиться

на деле?

 

  - Ладно, не психуй.

 

  Николсон умолк. У подножия лестницы, заложив руки за спину, стоял

еще один <швейцар>. Должно быть, он нарочно выбрался из своей укромной

ниши, чтобы взглянуть на гостей.

 

  * * *

  :Совещание проходило в знаменитом Круглом зале. Кроме седовласого,

вечно худого и вечно удрученного жизненными печалями координатора, в

глубоких креслах утопали двое советников. За отдельными столиками

сидели офицеры ФБР во главе с сухопарым Симонсоном и полковник

Беркович - полномочный представитель ЦРУ.

 

  - А что здесь делают федералы? - неприязненно проворчал Николсон.

 

  Вежливо улыбнувшись присутствующим, Джек Иенсен шепнул:

 

  - Фил, ради Бога, заткнись!

 

  Один из советников координатора, исполняющий одновременно функции

секретаря и стенографиста, недоуменно шевельнул бровью. Извиняясь за

опоздание, Иенсен изобразил рукой в воздухе нечто вроде

вопросительного знака. Все так же печально координатор кивнул и, как

только вошедшие расположились в креслах, поднялся.

 

  - Господа! Время дорого, поэтому начну с главного. Разговор с

президентом состоялся вчера вечером. Могу довести до вашего сведения,

что он серьезно обеспокоен происходящим и только за последние

несколько дней уже трижды связывался с Москвой. Теперь нам по крайней

мере достоверно известно, что каракатица покинула северный полигон

русских и возвращается.

 

  - Куда?

 

  Координатор проигнорировал идиотскую реплику представителя ФБР, зато

с живостью обернулся к поднявшему руку Берковичу.

 

  - Откуда вы черпаете данные? Сводки НЦ? - спросил Беркович.

 

  - Да. За движением рептилии ежечасно наблюдают вертолеты ДС и НЦ. -

Координатор развел руками. - До сих пор сведения по большей части

подтверждались, и оснований сомневаться в их достоверности:

 

  - Одну минуточку, координатор! - Беркович раздраженно провел платком

по лоснящемуся лбу. - Вы заявляете: нет оснований: Хорошо. Но это было

до сих пор, а задача слишком ответственная! Словом, не слишком ли мы

доверились экстрасенсам? Обостренная чувствительность недоказуема.

Сегодня астролог обещает нам доброе здоровье, а завтра пожимает

плечами:

 

  - При чем здесь астрология? - перебил Фил Николсон. - Это из другой

оперы, милейший! Иенсен вновь незаметно дернул его за рукав. Беркович

неприязненно покосился на Николсона.

 

  - Астрология - это так, для примера: Но есть одно настораживающее

обстоятельство: Вы действительно намерены предоставить НЦ самые

широкие полномочия, координатор?

 

  Старческая спина распрямилась, плечи расправились, в глазах блеснул

упрямый огонек.

 

  - Вы все поняли правильно. Более того - своим последним

распоряжением президент передал в ведение НЦ оперативные отделы ЦРУ,

ФБР и Национальной гвардии. Добавлю: я это решение вполне одобряю. Мы

обязаны забыть об амбициях. Сегодня нет отдельных служб и отдельных

задач. На повестке дня - безопасность страны, а может быть, и всего

мирового сообщества.

 

  - И вы всерьез полагаете, что каракатицей должен заниматься

Национальный центр аномальных явлений?

 

  - Да. Президент думает так же. Надо смотреть в лицо

действительности, а она такова, что ни армия, ни военная разведка не

готовы к грамотному восприятию феномена. Каракатица - это проблема,

которую не разрешит обычное оружие. Нужна иная методика, ее могут

предложить только в НЦ.

 

  - А они что-нибудь предложили? - Одутловатое лицо Берковича

украсилось ехидной улыбочкой. Прищуренные глазки излучали сладковатый

яд.

 

  - Спросите сами. - Координатор перевел взор на Джека Йенсена. -

Собственно, для того мы здесь и собрались, чтобы выслушать соображения

одного из руководителей НЦ. Прошу:

 

  Иенсен пружинисто поднялся из кресла.

 

  - Я попробую уложиться в три-четыре минуты. - Иенсен покосился на

откровенно скучающую физиономию Николсона, перевел взгляд на

ухмыляющегося Берковича. - Несколько слов о том, что мы успели

предпринять. - Джек Иенсен почтительно повернулся к координатору. - Вы

уже упомянули о специальных вертолетах. Могу добавить, что среди

экипажей, как и в прошлый раз, наши лучшие эксперты.

 

  - Корбут, разумеется, среди них?

 

  - Да. Он единственный, кто чувствует эту тварь на глубине до

шестисот километров. Без Корбута слежение было бы совершенно

невозможным. С ним мы контролируем маршрут каракатицы с точностью до

градуса.

 

  - А что вы предпримете, когда она объявится здесь? - поинтересовался

Симонсон. Каркающий, неприятный голос оказался под стать его

костлявому лицу.

 

  - Мы встретим ее во всеоружии. - Иенсен бросил предостерегающий взор

в сторону Николсона, но тот сидел тихо. - Наша задача подразумевает

три аспекта: обеспечение безопасности населения, высокую секретность

проводимых мероприятий и, самое важное, - общение с каракатицей.

 

  - Это третье меня отчего-то особенно смущает. - Беркович

издевательски крякнул.

 

  - Я так не считаю, - возразил Иенсен. - Врага не обязательно

убивать. Его можно локализовать и обмануть, с ним можно найти общий

язык и даже завязать дружбу.

 

  - Что-что?

 

  - Вы шутите? С кем это вы собираетесь завязать дружбу?

 

  - Это не шутка. Я стараюсь рассматривать задачу комплексно. Если бы

каракатицу можно было подстрелить обычной ракетой, все обстояло бы

предельно просто. Но вы знаете, к чему привели попытки военных. Ни мы,

ни русские не добились ни малейшего успеха:

 

  - К сожалению: - Беркович нетерпеливо махнул рукой. - Никто кругом

ничего не добился, все сели в лужу. Но что собираетесь предпринять вы?

 

  - Национальный центр аномальных явлений в экстренном порядке создал

аналитический отдел:

 

  - Браво! В таком случае я совершенно спокоен! Разумеется!

Аналитический отдел! Как же это никто не догадался: - Беркович открыто

издевался, но на лице Йенсена не дрогнул ни один мускул.

 

  Выждав немного, он спокойно продолжил:

 

  - Мы располагаем замечательными умами, глупо было бы не

воспользоваться таким потенциалом. Первая же идея стала претворяться в

жизнь. Суть ее - создание радиоактивных маяков или ловушек.

 

  - Это что же? Радиоактивное заражение местности?

 

  - Частичное заражение. Фон, излучение, но не пыль.

 

  - Какая разница, черт побери! Это же все равно опасно.

 

  - Да. Но это менее болезненно, нежели появление подобной громадины

вблизи населенных пунктов. Разъяренного быка отвлекают мулетой. Почуяв

наши маяки, каракатица наверняка свернет с первоначального маршрута.

Так можно выиграть время или навязать ей более или менее безопасный

путь. Координатор неохотно кивнул.

 

  - В этом есть резон. Если такое чудовище выползет посреди какого-

нибудь города, разразится катастрофа. Жертвы, разрушения, паника:

 

  - Паникой должны заняться спецслужбы. И еще: никакой прессы, никаких

журналистов! Полный контроль над распространением слухов!

 

  - Вы считаете, что мы справимся? - Симонсон искренне изумился.

Моргая светлыми ресницами, взглянул на координатора. - А что прикажете

делать, если свидетелей окажется чересчур много?

 

  - Задействуйте агентуру. Призовите на помощь гангстеров, воров,

убийц. Мне ли вас учить! Используйте полицию, армейские формирования,

что угодно! Через двенадцать часов в силу вступает режим чрезвычайного

положения. Будьте готовы к немедленному введению карантина в том или

ином райооне. Что-нибудь вроде имитации холеры или чумы - и тройное

кольцо оцепления!

 

  - Не слишком ли круто, координатор?

 

  - Нет, не круто! - Сухонький подбородок первого помощника президента

упрямо вздернулся. - Круто будет тогда, когда слух о каракатице станет

достоянием гласности. Вы все еще не отдаете себе отчета в том, что

происходит. Мы имеем делом с гиперсуществом, превосходящим все

мыслимые и немыслимые образы - по габаритам, по массе, по

непосредственной угрозе. Если каракатица выберется наружу здесь - не

сомневайтесь, будут и землетрясения, и магнитные бури. Но это в лучшем

случае. Худшего мы не в состоянии предполагать, потому что мало о ней

знаем. Пока нам наверняка известно только одно: человеческое оружие -

даже самое мощное - не представляет для чудовища ни малейшей

опасности. - Координатор перевел дух. - А теперь на минуту вообразите,

что все эти сведения через радио, телевидение или прессу просочатся в

общество. Это хаос, мои дорогие, ужасающий хаос! Беженцы, пикеты,

правительство поспешат облить грязью. Зеленые атакуют атом, придется

закрыть энергостанции и рассекретить радиоактивные могильники. Что

начнется в России? В Европе?.. Каракатица непредсказуема, и этим

особенно страшна! Никакого реального противодействия чудовищу мы не

окажем. И даже за его местонахождением будем следить глазами

экстрасенсов!..

 

  - Хочу возразить: - Йенсен мягко прошелся по ковру. - Кое-что о ней

мы все-таки знаем. Например, ее приблизительные размеры, ее

пристрастие к радиации, ее сейсмическую активность. Кроме того, есть

все основания считать, что в данном случае мы имеем дело с материей

иного уровня, иного порядка. Иначе просто не объяснить ту колоссальную

скорость, с которой каракатица перемещается под землей. Кстати, в

водной среде скорость остается той же - порядка ста километров в час.

Для подобной массы это чудовищно! Теперь о местонахождении каракатицы.

Сейчас полным ходом ведутся работы по созданию детекторов. Эти приборы

способны ее обнаружить! И еще: слежение с вертолетов идет вторые

сутки, и наши первичные предположения подтвердились. Каракатица не

петляет и не корректирует курс - она движется по прямой!

 

  Выдержав паузу, Йенсен добавил:

 

  - Она движется ЦЕЛЕНАПРАВЛЕННО.

 

  - Из чего вы и поспешили сделать вывод, что она возвращается, -

кивнул Беркович.

 

  - Не только. - Йенсен пожевал губами. - Мы произвели еще одно

простое действие: обозначили предполагаемый маршрут по карте и,

оперируя известной нам скоростью, определили, когда и какой город

гостья из подземелья осчастливит своим посещением.

 

  - Черт возьми! - Беркович не сумел скрыть охватившего его

возбуждения. - Но если она все-таки свернет?

 

  - Навряд ли. У этой твари поразительное чутье. То есть мне так

кажется. И сейчас она что-то чует. Раньше ее притягивали радиоактивные

захоронения, места ядерных полигонов, теперь что-то другое:

 

  - Все программы по ядерным испытаниям приостановлены, - задумчиво

произнес координатор. - Что ее может привлечь? Какой-нибудь старый

засекреченный могильник? Или ракетная база?

 

  - Это нам и предстоит выяснить. - Йенсен улыбнулся. - Нам

потребуется помощь вашей команды, Беркович.

 

  Генерал ЦРУ озабоченно прикрыл глаза ладонью.

 

  - Разумеется. Какие населенные пункты угодили на эту вашу прямую?

 

  - И вам, и в штаб-квартиру ФБР сегодня же будут доставлены

подробнейшие карты. Могу назвать лишь некоторые из городов. Это

Толидо, Спрингфилд, Каунт-Сити, Санта-Фе, Уичито, Альбукерке, Финикс и

другие. Здесь же более двух десятков мелких поселений, фермерские

хозяйства и так далее.

 

  - Немало:

 

  - Это же адова работа! - пролепетал Симонсон. Йенсен согласно

кивнул.

 

  - Тем не менее ее надо проделать, и по возможности быстрее.

Предлагаю послать в перечисленные города контролеров, которые во

взаимодействии с местными властями займутся изучением оперативной

обстановки.

 

  Беркович в сомнении покачал головой.

 

  - Ответьте, Йенсен, о каком сроке мы можем реально говорить?

 

  - Дня два, не больше.

 

  - Но это абсурд!

 

  - Значит, надо постараться. Расстояние до североамериканского

континента каракатица покроет в семь, может быть, в восемь дней, и два

из них уже позади.

 

  - Но как мы сумеем?.. - Беркович недоуменно развел руками, не в

силах завершить мысль.

 

  - Господа! - Координатор успокаивающе поднял тонкую старческую

кисть. - Трудностей действительно много, но это вовсе не значит, что

мы с ними не справимся. И не вам прикидываться беспомощными овечками.

За нашими плечами - президент, и, если понадобится, мы заставим

работать на программу всю страну. Сейчас же от нас требуется одно -

создать эту программу, разработать по пунктам, сколько бы их там ни

насчитывалось.

 

  - Согласен. - Йенсен вернулся в свое кресло.

 

  - Да ты Цицерон, старик! - шепнул ему знакомый голос. Джек Йенсен

повернулся. Фил Николсон глядел на него с насмешливым почтением.

 

  * * *

  Черная безмолвная пустота зависла вокруг, и Гуль сам не понимал,

отчего обращается к этой пустоте, словно к человеку.

 

  - Почему ты не пошла со мной, Милита? Я ведь не просил идти за мной,

я звал тебя со мной. А ты не сказала мне ни единого слова. Или воля

Пилберга сломила тебя и это была не ты? - Гуль напряг зрение, силясь

разглядеть в пустоте что-то, что помогло бы ему услышать, угадать

каким-либо образом ответ. - Ты должна была пойти со мной. Вместе нам

было бы легче:

 

  Он вздрогнул. Из мглы, до краев заполненной чернилами и сапожной

ваксой, проступили чьи-то неясные очертания. Два темных пятна на фоне

белеющего овала, мрачноватая полоска рта.

 

  Лицо! Человеческое лицо!.. Сердце Гуля скакнуло и лихорадочно

забилось. Сразу стало жарко. Гуль узнал приближающегося. Это был Зуул.

Мудрец добрался до него: Гуль попытался отстраниться от Зуула, но в

спину уперлась спина - каменная и неподатливая. Губы у Зуула

шевелились. Он что-то говорил, но вместо человеческой речи доносился

лишь отдаленный треск, словно в печке разгорались свеженаколотые

поленья. Но откуда здесь взяться огню? Зуул не мог его принести. Он

вообще ничего не мог принести с собой, кроме лица и неясной тревоги:

 

  Гуль резко сел и проснулся.

 

  В первый момент он ничего не понял. Пожар ворвался в сознание, как

врывается вода в нежданную пробоину. Пожар ослепил, огонь был всюду:

справа, слева и даже сверху. Прикрывая лицо рукой. Гуль поднялся. Где

он и что с ним? Память заработала подобно древнему арифмометру и с

опозданием выбросила ответ: магазин:

 

  Он забрался в магазин готовой одежды перед самым закрытием. Ему

нужно было одеться, и он прокрался мимо суетливого продавца в

складское помещение. Долго ждал, когда утихнут голоса и стук дверей, а

потом: Потом он подобрал себе одежду и сложил ее здесь, возле

сушильного шкафа. Он хотел немного вздремнуть: Теперь на том месте,

где он оставил костюм, возвышалась кучка пепла. Пол выгорел до

бетонных перекрытий, каменные стены дымились. Гуль в страхе осмотрел

себя. Кожа на руках и лице была в порядке, на теле красовалась все та

же драная гимнастерка. Он так и не успел переодеться во что-нибудь

мало-мальски приличное. А теперь все уничтожил пожар.

 

  Заслоняясь от летящих искр и гудящего пламени, Гуль осторожно

двинулся вперед.

 

    А ведь он мог бы запросто сгореть. Ведь бывает такое: засыпают и не

просыпаются. Ему просто повезло. Пламя обошло его стороной:

 

  Гуль остановился. Ему показалось, что его с размаху ударили кулаком

по затылку.

 

  Почему он решил, что повезло? Может ли вообще человеку, угодившему в

пламя, повезти? Снова огляделся, и страх металлическими пальцами

сдавил горло. По спине, рассыпая волны холодных мурашек, прошлось

гусиное перо, и зыбкие надежды, еще теплившиеся в сердце, растаяли,

подобно шагреневой коже. Он шел в ревущем пламени, не ощущая ни боли,

ни температуры. Пляшущий огонь мешал видеть, но не мешал дышать. Гуль

не кашлял и не задыхался. Дым и угарные газы всасывались его легкими с

той же естественностью, как еще совсем недавно вдыхался прохладный

кислород городских окраин.

 

  Снова захотелось присесть. Ноги не держали. Гладкие тяжелые шары

мыслей сталкивались и разбегались в поисках единственно возможной

лузы. Только вместо суконного стола перед ними расстилалась плоская

бесконечность:

 

  Так: Недавно Гуль угодил в раскаленный и спрессованный неимоверным

давлением мир абсолютно неподготовленным. Тем не менее не погиб - с

телом что-то случилось, он умудрился выжить. Почему же обратного не

происходит теперь?..

 

  С ужасом посмотрел вниз. Гигантской многоголовой гадиной пламя

металось вокруг, подскакивая к ногам, заискивающе облизывая сапоги,

ладони безвольно свисающих рук. Но он по-прежнему чувствовал лишь

легкое тепло, не более того: Огонь являл собой буйную энергию, которая

не могла умертвить его плоть.

 

  Увлекая за собой тучу искр, сверху обрушилась балка. Здание

содрогнулось. И тут же где-то впереди часто застучало, явственно

послышались голоса. Гуль вобрал голову в плечи. Кто это?.. Люди? Но

им-то что тут делать?

 

  Струя шипящей пены вырвалась из огненной круговерти, пузырчатой

клейковиной стала стремительно заливать пол. Помещение заполнилось

густым паром. Стоило ему чуть рассеяться, как из дымного чада шагнуло

сверкающее человекоподобное существо. Серебристое, складчатое одеяние,

толстое стекло шлемофона, за которым Гуль разглядел ошеломленные

глаза. Человек, обряженный в термостойкий скафандр, взирал на Гуля,

как дикарь взирает на спустившегося с небес бога. Широкий раструб с

кишкой шланга выпал из рук, пожарный сделал движение, словно пытаясь

поднять его, но ничего не получилось. Пена вольно и щедро проливалась

на пол, превращая его в заснеженную поляну. Пожарный изумленно

таращился, и, не выдержав, Гуль развернулся, торопливо шагнув в огонь,

подальше от этих неверящих глаз. Веселящаяся плазма вновь обняла его

за плечи, лаская потрескивающим говорком, повела худа-то вниз по белым

от жара ступеням.

 

  Да, он больше не боялся пламени. Во всяком случае, это было менее

страшно, чем точечки зрачков того человека. Выражение, застывшее в

глубине этих расширенных глаз, напоминало благоговейный ужас.

 

  Спустившись на первый этаж, Гуль разглядел в просветах между дымными

клубами улицу, запруженную машинами. Поблескивая серебристыми

костюмами, пожарные быстро и умело разматывали ленты шлангов, с

баграми наперевес бежали к горящему зданию.

 

  Что ж: Значит, этот путь для него закрыт- Опираясь рукой о стену,

Гуль двинулся подальше от лопнувших витрин.

 

  Наружу он выбрался через служебный ход. Здесь тоже суетились люди,

но их было значительно меньше, я, улучив момент, он перебежал

заставленный контейнерами двор, стараясь не оборачиваться, укрылся в

тени ближайшего дома. Редких зевак он не опасался. Лица людей были

обращены к огню, ничего другого они сейчас не видели. Оба этажа

магазинчика, из которого Гуль только что выбрался, полыхали вовсю, и

зрелище действовало завораживающе. Впрочем, на Гуля оно уже не могло

произвести сколь-нибудь сильного впечатления. С осторожностью

продвигаясь вперед, он выбрел наконец на пустынную улочку.

 

  Над городом зависла ночь, прохожих было мало. Шагая по тротуару, он

подумал, что ему все равно придется переодеться. Чужая страна, чужие

люди: Как только наступит день, его гимнастерка привлечет внимание, а

Гуль страшился людского любопытства, потому что знал, что за

любопытством последует ужас. Он перестал быть человеком, но не желал

признаваться в этом даже самому себе: Раньше чем настанет утро, он

зайдет еще в один магазин, если понадобится, взломает замок или дверь

и подберет себе парочку костюмов. Человеком можно и не быть, но на

человека должно быть похожим. Потому и придуманы всевозможные протезы.

Внутреннее можно скрыть, и другое дело - внешний, столь уязвимый для

чужого мнения облик. Он должен стать безукоризненным:

 

  Через несколько кварталов он нашел то, что искал - магазин,

торгующий одеждой. Гуль не сумел прочитать неоновой надписи, но в этом

не было особой нужды. Сквозь стекло виделись торжественно-напряженные

манекены. Кто-то из них сидел в кресле, закинув ногу на ногу, кто-то

стоял, опершись о трость, но все как один взирали на человека в

гимнастерке чуть свысока, презрительно улыбаясь ярко прорисованными

ртами. Что они думали о нем своими пластиковыми мозгами? Должно быть,

что-то весьма нелестное, так как вид у них был пресыщенно-

снисходительный. Гуль решил, что, если бы они даже и ожили, - они и

тогда бы сохранили на своих лицах надменную пресыщенность. Он не

интересовал их как возможный покупатель. Он их вообще не интересовал.

 

  Медленным шагом Гуль пересек улицу и, приблизившись к витрине,

ударил по ней кулаком:

 

  * * *

  Уже в полдень Николсон и его ребята были в Каунт-Сити. Полицейское

управление услужливо предоставило под резиденцию вместительный

особняк, именно в нем состоялись первые беседы с очевидцами:

пожарником Стивом Хантом и неким Майклом Пикопуло - пьянчужкой, в два

часа ночи случайно забредшим на Люмми-стрит - ту самую улицу, на

которой в одно и то же время пострадало два магазина.

 

  Мало кто верил в Йенсена и его коллег из НЦ. Гипотеза <прямой линии>

так и продолжала оставаться гипотезой, сказывалась инерционность

громоздких служб, механизм раскручивался тяжело и со скрипом. Тем не

менее в операцию вовлекалось все больше и больше сотрудников.

 

  В прошедшие сутки Николсону довелось поспать полтора часа, и он был

счастлив. Колоссальный объем работы, контролеры, рьяно взявшиеся за

дело, обращались наверх по каждому подозрительному пустяку. Вся

команда Йенсена находилась в беспрерывных разъездах по городам черного

списка. Собственно, в Каунт-Снти Николсона заставили примчаться

показания Ханта. Протокольные записи свидетельствовали о том, что

пожарник видел в огне живого человека. Этот странный человек, одетый в

военную форму, чувствовал себя в дыму и пламени самым превосходным

образом. Должно быть, над бедолагой Хантом вволю посмеялись в

полицейских участках, потому что, увидев, с каким вниманием его

слушают люди из НЦ, пожарник не на шутку разволновался.

 

  - Понимаете, этот пожар вообще был странный.

 

  - Вы хотите сказать, подозрительный?

 

  - Нет! Подозрительный - это когда поджог. А там было другое. Я ведь

знаю, как и что горит, а там кругом бетон и перекрытие из

металлоконструкций. Облицовка консервативная - скорее уж обуглится, но

не загорится.

 

  - Однако пожар состоялся.

 

  - И еще какой! Полыхало так, словно кто-то подливал и подливал

бензин. Знаете, как с сырыми дровами? Пока под ними кусочек сухого

горючего - горят, а погаснет огонек - погаснет все. Так и в том

здании. Гореть-то оно, конечно, могло, но чтобы с такой силой: И скажу

вам откровенно: нет ничего хуже, чем наткнуться в таком пекле на труп.

Но чтобы встретить живого: То есть чтобы вот так, как я говорил:

 

  - И человек этот не пытался спастись?

 

  - В том-то и дело! Если бы он бросился ко мне или кричал что-нибудь:

Так ведь нет! Он только зыркнул на меня и зашагал в самую гущу огня:

 

  - А вы?

 

  - Что я? Я как очухался, так и потопал обратно.

 

  - Вы говорили, что он был в форме военного?

 

  - Так точно. Сам когда-то служил, так что немного в этом разбираюсь.

 

  - Взгляните. - Ханту протянули подшивку с фотографиями армейской

униформы всех стран НАТО и Варшавского Договора. - Может, есть что-то

похожее?

 

  Желтоватый палец пожарника неуверенно ткнул в одну из цветных

вклеек.

 

  - Интересно: - Помощник Николсона искоса взглянул на своего шефа.

 

  Когда пожарник вышел, оба вздохнули.

 

  - Значит, опять русские?

 

  - Хант мог и ошибиться.

 

  - А мог и вообще все выдумать:

 

  Рассказ Пикопуло звучал менее красочно, но более правдоподобно.

Человека, по описанию схожего с <огненной саламандрой> Ханта, он видел

ночью у витрины второго магазина. Та же военная форма, сапоги,

короткая стрижка, грудь и живот чем-то основательно перепачканы.

Кажется, брюнет, хотя особенной уверенности в этом у Пикопуло не было.

<Там было темно, мистер. Вы же знаете нашу распоясавшуюся молодежь. Ни

одного целого фонаря!..> На глазах у Пикопуло человек этот разбил

витрину и, раздев одного за другим всех ближайших манекенов, с одеждой

на плечах ушел в темноту.

 

  - Прежде чем уйти, он одному из манекенов свернул голову. Взялся за

шею одной рукой и свернул:

 

  - Минуточку! Он проделал это одной рукой или все-таки двумя? Может,

вы что-то путаете?

 

  - Ни в коем случае, мистер! Сами посудите, в другой-то руке у него

был целый ворох одежды!..

 

  Морщась от кислого дыхания рассказчика, Николсон подумал, что

неплохо было бы проверить обоих на детекторе лжи, а после подвергнуть

гипнотестированию, но этим некогда было заниматься. Кроме того, что-то

подсказывало, что человек, о котором они рассказывали, не вымысел.

Только что с того? Странный пожар, странный русский:

 

  Вернулся помощник, он был возбужден и сиял, как новенькая никелевая

монетка.

 

  - Похоже, мы нащупали, босс! Этот пожар и каракатица загадочным

образом связаны.

 

  - С чего ты это взял? - Николсон принялся ожесточенно растирать

лицо.

 

  - Я послал ребят на пожарище. С тонометром Корбута. И он сработал!

Честное слово! Николсон быстро соображал.

 

  - Срочно пробу с того места, где прибор сработал! Осмотреть каждый

сантиметр! И доставить сюда этот чертов манекен с оторванной головой.

 

  Боб кивнул и исчез. А уже через полчаса на столе Николсона лежали

оранжевые безликие камушки.

 

  - Прибор! - Николсон протянул руку, как хирург за скальпелем. -

Сейчас посмотрим:

 

  Старший оперативник поднес тонометр к затвердевшим кусочкам.

Светодиод на панели уверенно замигал.

 

  - Так, а теперь сюда. - Николсон, волнуясь, поднял с пола голову

изувеченного манекена. - Черт! И здесь то же самое!..

 

  - Но слабее:

 

  - Да, слабее, но это уже не важно.

 

  - Корбута бы сюда!..

 

  - Сегодня же вызовем. - Николсон поднес один из кусочков к лампе. -

Похоже на янтарь, но какой-то уж очень багровый. Надо бы посидеть с

этими камушками в лаборатории. И не здесь, а у нас в НЦ.

 

  Он поднял с пола туловище манекена, приставил к нему пластиковую

голову.

 

  - Одной рукой? Представляешь? Боб отрицательно замотал головой.

 

  - Вот и я не представляю:

 

  В следующую минуту они уже вызывали на связь Вашингтон.

 

  - Это ты, Джек?.. Подожди ворчать, сейчас ты у меня на руках

забегаешь. Мои гаврики обнаружили след: Да, тонометр впервые что-то

уловил! - Николсон торопливо выложил Йенсену все последние новости. -

Это он, босс! Печенкой чую, что он: А насчет того, упустим или не

упустим, можешь не волноваться. Мы этот город в один день перевернем:

Только вот что с этим парнем делать? Не арестовывать же?

 

  - Ни в коем случае! Если обнаружите, ограничьтесь наблюдением. Я

выезжаю к тебе.

 

  - Только захвати с собой Корбута.

 

  - Захвачу. И еще. Фил: Не мне тебе говорить, как это важно. Этот

человек нужен нам живым. Будь осторожнее! Возьми его в тройное кольцо

и огради от любых случайностей. Ни полиция, ни хулиганье не должны

тронуть и волос на его голове.

 

  - Я понял, Джек.

 

  - Тогда до скорого!

 

  * * *

  За ним охотились, и он это знал. Уже трижды за этот день его

навещало недоброе предчувствие. Оглядываясь, Гуль пытался обнаружить

преследователей, но прохожие вели себя вполне обыденно. Если за ним и

следили, то делали это весьма искусно. Смутное ощущение экрана в

голове нет-нет да и возвращалось, тревога Гуля не исчезала ни на

секунду. Словесный сумбур стекался со всех сторон - мысли снующих

вокруг людей. Довольно пестрый кавардак, способный утомить самого

любопытного.

 

  Что предпринять?.. Этот вопрос Гуль задавал себе каждую минуту. Он

зверски устал: колесил по городу уже много часов и лишь раз присел

вздремнуть в скверике, но и там сразу же понял - за ним продолжают

наблюдать.

 

  А может, не стоит бегать от них? Пойти навстречу, попробовать

объясниться? А чтобы поверили, обратить внимание на различие в

артикуляции или продемонстрировать чтение мыслей: Если он убедит их,

что он русский, что ему надо в Россию, почему бы им не помочь ему?

Сладкое предположение заставляло его безнадежно вздыхать. Увы, в

подобную помощь он не верил. Ничего в этом мире никогда еще не

делалось ради человека. Ради человечества - да! Но не ради одного-

единственного человеческого существа. В интересах человечества

пренебречь интересами отдельно взятого индивида - такая вот нелепость:

В лучшем случае его примутся изучать, как некую диковину, показывать

по телевидению, давать информацию в газеты. В худшем - бросят в

подвал, как существо опасное для общества. Ни того, ни другого он не

хотел. Он мечтал вернуться домой, освободиться от выпавших на его долю

чудес.

 

  Только за один этот день его дважды посетили неприятные открытия.

Письмо в родной город, которое он пристроился писать на почте,

вспыхнуло игривым пламенем прямо у него в руках. Громко и сердито

закричали служащие почтамта, и, бросив догорающий лист на мраморный

пол, Гуль поспешил выйти. Чуть позже он обнаружил, что подклад

костюма, в который он обрядился поутру, постепенно тлеет. То есть

сначала это была легкая желтизна, как если бы к материи приложили

разогретый утюг, чуть позже желтые цвета заметно сгустились, более

всего потемнев на уровне груди. Кое-где кусочки ткани попросту

обуглились! Пришлось возвращаться к автомобильной свалке, на которой

спрятал украденную одежду, и спешно переодеваться. К счастью,

изодранная гимнастерка находилась тут же. Это была еще <та> материя, и

на этот раз Гуль предусмотрительно надел ее под костюм-тройку.

Придирчиво оглядев себя, он нашел, что здорово похудел. Даже в таком

двойном облачении одежда висела мешком, топорщась на спине и под

мышками. Премудрый Пилберг был прав только отчасти. Им в самом деле не

требовалось обычной пищи. Что-то питало их тела, пока они жили в

каракатице. Мельком он подумал, что теперь по крайней мере ясно,

отчего загорелся магазин. Все, что происходило с ним в последнее

время, было выше человеческого понимания, и единственный вывод,

который он сделал, это что впредь ему следовало быть осторожнее.

Энергии, излучаемые им, были отнюдь не безопасны для этого мира.

 

  Ближе к шести он вышел из автобуса в центре города. Улица гудела

удивительными машинами - длинными, обтекаемой формы, непривычно

красивыми. Стены домов, высокие до головокружения, мигали и

переливались рекламными огнями. Нечаянно шевельнулась в голове мысль,

что вот он впервые за рубежом, в чужом симпатичном городе и что как

было бы здорово по-настоящему отдохнуть, побродить по музеям и

кинотеатрам, поглазеть на витрины, на аттракционы. Но не было желания

смотреть и любопытствовать. Хотелось покоя, хотелось того, чего не

было и не могло быть здесь - вдали от родины:

 

  Гуль вздрогнул. В голове взбурлило. Город растворился и исчез,

превратившись в тропку безликого тротуара, в хаос колышущихся теней.

Мышцы поневоле напряглись. Он вдруг увидел себя глазами идущего позади

человека. Остановился. Остановился и тот, что крался за ним. Не

оборачиваясь, Гуль торопливо свернул в подземный переход, на секунду

задержался возле играющего на банджо негра. Поймав его рассеянный

взгляд, негр улыбнулся, едва заметно кивнул на цинковый цилиндрик.

Гуль смущенно развел руками. Мгновенно потеряв к нему интерес, негр

устремился взглядом к лестнице, по которой спускались возможные

покупатели его мелодий. Тут же у стен стояли другие музыканты.

Стараясь не встречаться ни с кем взглядом. Гуль поднялся по истертым

ступеням и оказался напротив красочной вывески кафе. Не задумываясь,

шагнул вперед и, миновав вращающиеся двери, обежал взглядом

переполненный людьми зал. Несколько шумновато, но, может быть, это и к

лучшему.

 

  Впереди высилась сверкающая стойка, рядом стояли обитые рифленой

кожей табуреты. Вдоль стен угловатыми стражами выстроились игральные

автоматы, музыкальный ящик на пару с плоским, подвешенным вместо

картины телевизором оглашали помещение пронзительными криками. Весь

этот шипящий и перезванивающий хор совершенно глушил голоса

обосновавшихся за столиками посетителей. Вентиляторы, раскрашенные под

гигантские ромашки, свисая с потолка, лениво перемешивали жаркий,

задымленный воздух. Не теряя времени, Гуль занял ближайший свободный

столик и подбежавшему мальчонке в белом переднике спокойным голосом

заказал кофе. Его поняли. Малолетний официант скрылся за стойкой, а за

столик грузно уселся плотный мужчина с бычьей шеей и багровой

физиономией. Он не спрашивал разрешения. Взгляд горящих маленьких

глазок был устремлен на экран телевизора. Передавали встречу по кик-

боксингу. Вместе с фигурками прыгающих боксеров в камеру то и дело

вползали раскрасневшиеся лица болельщиков. Гуль отметил, что многие

посетители ничего не заказывают, завороженно следя за разгорающимся

поединком.

 

  Отлично!.. Он просидит здесь до самого закрытия. Денег на заказы у

него не было, и более чем на одну чашку кофе он не рассчитывал.

 

  - Кто выступает? - поинтересовался он. Багровая физиономия лениво

поворотилась в его сторону. В поросячьих глазках читалось откровенное

презрение.

 

  - Боб Тайлер. Схватка на полтора миллиона.

 

  Гуль кивнул мальчонке, принесшему кофе, и попытался спокойно,

взвешенно продумать свои следующие шаги.

 

  С анализом не заладилось. Поквакивающими лягушонками мысли скакали с

места на место, заглушая друг дружку, совершенно не позволяя

сосредоточиться. Припомнив логические словопостроения Пилберга, Гуль

вздохнул:

 

  Итак, он здесь - это раз. Некто, возможно, даже целая организация

охотится за ним. Это два. Почему?.. Скорее всего из-за разбитой

витрины. Но разве это не рядовая кража? Гуль поморщился. Во всяком

случае, этим следовало заняться полиции, а он был уверен, что следят

за ним отнюдь не полицейские: Покосился на соседей. Багроволицый

басовито обменивался впечатлениями с костлявым волосатиком,

пристроившимся на табурете рядом.

 

  Гуль невольно перевел глаза на экран. Огромный мускулистый негр в

просторных звездно-полосатых трусах наскакивал на своего собрата,

более рыхлого, медлительного, и резкими, кольцевыми ударами вонзал

кулаки куда-то под локти противника. За канатами чернели распахнутые

рты, публика вовсю улюлюкала и соловьем заливался комментатор. Гуль

покосился на соседей. Он понимал их, как и прежде, а вот с

телеизображением происходило иное.

 

  Как же он не уловил этого сразу? Да и текст на афишах!.. Гуль

припомнил многочисленные рекламные шиты вдоль дорог. Везде были

английские слова, латинский алфавит! Эти буквы он никогда не умел

складывать в слова, но слова, которые слышал и произносил, - здесь он

не ошибся ни разу. Его понимали.

 

  Нервно провел рукой по волосам; не чувствуя вкуса, отхлебнул кофе.

Кроме вкуса, как оказалось, он не чувствовал и температуры. Нельзя

было понять, горячий кофе или уже остывший: В волнении огляделся.

Спокойно, дружок, ничего страшного. Чему, собственно, ты удивился?

Разве это не та же самая телепатия? Живой человек - источник мыслей,

экраны и печать - образ и не более того. Гуль почувствовал некоторое

облегчение. Ответ, пусть и не совсем ясный, был найден:

 

  - Ты обрати внимание на удар! Это же кувалда в перчатке! Да: Сегодня

этому шкафчику будет определенно худо. Это он сейчас духарится и

резвится. А дома залезет под душ, сползет на дно, и скрючит его

родимого. Знаю я эти радости!..

 

  Глядя на оживленную физиономию багроволицего, трудно было понять,

сочувствует он боксеру или нет. Волосатик, напротив, благодушно кивал.

Сбоку затрезвонил один из игральных автоматов. В ладонь счастливчика

просыпался полновесный серебристый поток. Кто-то завистливо

рассмеялся. Тем временем негр, уничтожающий печень соперника, скакнул

вперед и, поднырнув под встречный крюк, серией ударил по корпусу.

 

  - Нокаут! - фальцетом объявил волосатик и, ожидая одобрения,

покосился на багроволицего. - Когда лопатки на ковре - это нокаут!

 

  Подавшись всем телом вперед и стискивая напряженными пальцами

колени, багроволицый внимательно следил за отсчетом.

 

  - Сукин сын! - пробормотал он. - Полтора миллиона за четырнадцать

минут! Неплохая работка, а?

 

  Соскочив с табурета, волосатик уже колотил по стойке, требуя

выпивку. Выпить было за что, и к бару потянулись желающие отметить

завершение поединка. Шум голосов заглушил на какое-то время джазово-

заунывные переливы из музыкального автомата. И никто не обернулся,

когда в кафе вошли двое. На них отреагировал только Гуль.

Неестественно медленным движением он потянул к губам пустую чашку.

Очередной миг прозрения подарил ему долгожданный ответ. Невидимые до

сих пор охотники вышли на финишную прямую. Эти двое являлись его

преследователями!

 

  Один из вошедших, помешкав, двинулся к игровым автоматам, второй с

нарочитой неспешностью оперся плечом о стену возле дверей. Гуль

продолжал прислушиваться к себе. Он не ошибся. Это действительно были

загонщики, их целью был он.

 

  Поставив чашку. Гуль поднялся. На короткий миг глаза его встретились

с глазами стоящего у входа. Гуль смешался. Он не умел играть в

невозмутимость и, конечно же, выдал себя! Эта идиотская мимика, поза

напряженного истукана: Только слепой не сумел бы догадаться о

внутренней его панике. А эти супермены наверняка принадлежали к

категории особо прозорливых:

 

  - Вы не заплатили за свой кофе!

 

  Обернувшись, Гуль рассмотрел мальчонку в передничке. Окончательно

смутившись, неловко зашарил по карманам. Денег, конечно, не имелось,

движения его были чисто рефлекторными.

 

  - Ты уверен, что я не заплатил? - умоляющим взором он впился в

юношеское лицо.

 

  - Простите, сэр: То есть да! Кажется, я запамятовал:

 

  - Ничего ты не запамятовал! Этот субъект и впрямь не раскошелился!

 

  Это сказал багроволицый, неожиданным образом появившийся рядом.

Отставив в сторону банку с пивом и, видимо, подталкиваемый праведным

негодованием, он стиснул Гуля чуть повыше локтя.

 

  - Спокойно, официант! Сейчас этот парень пороется в своих карманах и

наверняка что-нибудь да отыщет.

 

  - Точно! - с ликованием поддакнул волосатик у стойки. Голоса в баре

смолкли, головы любопытствующих развернулись в их сторону. Гуль

заметил, что <супермен> у входа отлепился от стены и торопливо

двинулся к столикам.

 

  - В чем дело? - хрипло спросил Гуль. - Отпустите меня!

 

  - Прежде заплати, дружище. - Багроволицый повернулся к толпе. - Я

его сразу вычислил. Разве нормальные люди косятся по сторонам, как

этот?..

 

  Двое преследователей были уже совсем рядом. Лица их выражали

привычную решительность, и Гуль словно пробудился от сна. Ему стало

вдруг стыдно, что он вынужден юлить и оправдываться, как нашкодивший

ребенок. Никто не хотел вникать в его проблемы, в его обстоятельства,

а между тем ему действительно угрожала опасность. Кто-то из них уже

стискивал в кармане рукоять пистолета, и Гуль почти чувствовал ее

ребристую поверхность, плавный изгиб. Однако в хаосе мысленной

круговерти он не мог толком сориентироваться, распознать наверняка,

кто из этих двоих вооружен. Опасность таилась где-то слева в трех или

четырех шагах, - определить точнее Гуль был не в состоянии. Но так или

иначе, всем им хотелось его пленить. Теперь уже не только этим двоим.

Он это чувствовал. Мозг стиснуло злым, хлынувшим, словно водопад,

возбуждением. Надо было решаться, Гуль вскипел.

 

  Перехватив багроволицего за кисть, он отшвырнул его к стойке, как

соломенный куль. Сунувшийся было вперед волосатик пискнул, обрушиваясь

на пол. Разгребая людей в стороны, как воду. Гуль рванулся в сторону

дверей. С дробным звоном по голове ударила бутылка, по лицу потекло

вино, осколки посыпались под ноги. Но он даже не обернулся. Это было

неприятно, но боли он не ощутил. Нечеловеческие <достоинства> имели в

здешнем мире большой плюс!

 

  Один из <суперменов> выстрелил в потолок.

 

  - Всем оставаться на местах! Не двигаться!..

 

  Но Гуль не собирался слушаться. Лицом и грудью он продолжал

продираться через людскую толчею к выходу. Чужие кулаки месили его

бока, на шее и плечах повис целый ворох извивающихся тел. Кажется,

кто-то даже пробовал его укусить. Но все это было чепухой. Он

продолжал двигаться, и выход был уже совсем рядом. Хрустнуло дерево,

дверь вылетела наружу вместе с ним. Позади громыхнул еще один выстрел.

Но загонщики явно запаздывали:

 

  Расталкивая прохожих. Гуль помчался наперегонки с потоком машин. Он

ничего не видел и не слышал. Мелькание лиц и звуков смешалось в нечто

неразборчивое. Он бежал настолько быстро, что в глазах прохожих

читалось не удивление, а ужас. Люди обыкновенные так бегать не могли.

 

  Задержавшись на перекрестке, Гуль заметил выходившую из-за угла

группу загонщиков. Настороженно озираясь, они сжимали в руках черные

футляры раций. Из маленьких коробочек с антеннами доносились голоса

тех двоих, оставшихся в кафе, он слышал это.

 

  На светофоре зажегся красный, проезжую часть запрудили разноцветные

<вольво>, <тойоты> и <ситроены>. Гуль вскочил на крышу ближайшей

машины и побежал, прыгая по скользкому, отполированному металлу.

Кабины гулко прогибались, пружинили, и вспомнились неестественно

упругие валуны каракатицы. Он словно и не покидал того мира:

 

  Гуль испугал загонщиков насмерть. Они еще не понимали, что перед

ними и не человек вовсе, а только нечто из другого мира в людском

облике, но неистребимый инстинкт требовал самых решительных действий,

и они выдернули свои кольты из кобур. Защелкали частые выстрелы. Окно

на третьем этаже здания, стоящего на противоположной стороне улицы,

звонко лопнуло, роняя осколки на тротуар и прохожих. Пронзительно

заверещала женщина. Крик подхватили. Толпа, еще недавно размеренно и

рассудительно плывущая мимо витрин и неоновых вывесок, пришла в

паническое коловращение. Гуль спрыгнул на тротуар и на лету

почувствовал, как ударило чуть повыше запястья. Пуля разорвала ткань и

лишь самую малость оцарапала кожу. Как одержимый, бросился он за

людьми, стремясь смешаться с этой гомонящей человеческой гущей и тем

самым вырвать для себя право на жизнь и спасение. Прохожих было

чересчур много, и двигались они с поражающей медлительностью. Гулю

поневоле приходилось сдерживать себя. Он получил представление о том,

на что способны его руки и ноги. За ними следовало присматривать в

оба.

 

  На какое-то время погоня отстала. Вдалеке слышался вой сирен, и

захлебывающимися трелями перекликались свистки полицейских. Они спешно

стягивали силы, пытаясь оцепить район.

 

  Гуль свернул в боковую улочку и припустил во всю прыть. Здесь было

относительно безлюдно, и можно было не опасаться сбить зазевавшегося

прохожего. Пожилая супружеская чета, вытаращив глаза, замерла у

бордюра. Гуль несся быстрее любого спринтера.

 

  Остановился он у мигающей огоньками афиши кинотеатра. Переводя

дыхание, приблизился к центральному входу.

 

  - Билетик? - Плотный седой человечек, сидящий за конторкой, поднял

на него глаза, недоуменно сморгнул.

 

  Господи!.. Только бы получилось!.. Гуль постарался вспомнить, как

вышло у него с тем малолетним официантом, и тотчас болезненно

застучало в висках и затылке. Он напрягся так, что задрожали руки и

голова. Седой человечек откинулся назад, глаза его закатились под лоб.

Рублеными фразами, проговариваемыми чуть ли не вслух. Гуль внушал ему

одно и то же: все тихо, все спокойно, ничего подозрительного билетер

не видел и не увидит в течение ближайшего часа:

 

  Должно быть, он переусердствовал. Голова билетера затряслась,

служащий стал медленно сползать со стула.

 

  - Хватит! - Ощущая легкую тошноту. Гуль отпрянул назад. В глазах

седого человечка вновь заискрилась осмысленность. Не дожидаясь полного

его <пробуждения>. Гуль шагнул к шторам, прикрывающим вход в кинозал,

и, потянув на себя створку, юркнул в темноту. В уши ворвались спорящие

голоса, и тут же он увидел перед собой здоровенного полицейского. На

экране крутили кинодетектив. Стараясь ступать тише, хотя никакой нужды

в этом уже не было, Гуль пробрался в пустующую часть зала и

пристроился с краю. Сюжет фильма и размахивающий кольтом полицейский

его ничуть не интересовали. Хотелось просто передохнуть. Кроме того,

было над чем подумать.

 

  * * *

  Йенсен метался по кабинету разъяренным львом. На этот раз он

распалился не на шутку. На расставленных полукругом стульях сидели

виновники стрельбы на городских улицах: агенты ФБР во главе с

потускневшим Симонсоном и люди Николсона.

 

  - Все получилось как бы само собой. Это какая-то чертовщина,

поверьте: - оправдывался Симонсон.

 

  - Установка была ясной! - громыхал Йенсен. - Не подходить и не

задерживать! Только слежка! Аккуратная, издалека: Где он теперь? Может

быть, уже в Вашингтоне? Или на Гавайских островах?

 

  - Я наказал всех, кто принимал участие в сегодняшнем инциденте. -

Симонсон был бледен. Он искренне страдал за репутацию фирмы. - Но если

вдуматься, мистер Иенсен, не так уж они виноваты. Такого поворота

событий никто не ожидал. Там было полно людей, кто-то из них завязал с

ним драку. Мои агенты хотели помешать этому:

 

  - Мне плевать, кто там и что начал! Вы - ФБР! Значит, обязаны

предусмотреть все! Кстати, Фил, это и твоя вина. Ты должен был их

страховать.

 

  - Я и страховал. - Николсон смущенно взглянул в лицо разгневанного

друга. - Агенты ФБР себя не выдали, я свидетель. Он их вычислил.

Потому и завязалась эта свара с посетителями. А те, что находились на

улице, вообще не успели ничего сообразить. Потому и открыли огонь. Они

уверяют, что стреляли только вверх.

 

  - Все молодцы и никто не виноват: - Иенсен энергично развел руками.

- Стреляли вверх и попортили пару витрин. Ненарочно: А где теперь

искать нашего клиента, об этом ты подумал?

 

  - Сегодня же отыщем. Теперь с нами Корбут.

 

  - Корбут: - передразнил Иенсен. - Только на него и надеетесь. А он,

между прочим, с ног валится.

 

  Николсон хотел было заметить, что и он не спит уже вторые сутки, но

промолчал.

 

  - Как бы то ни было, но из города этому типу не выбраться. Очень уж

заметен. На всех дорогах и вокзалах патрулируют специальные патрули.

Приборы имеются у всех. - Симонсон нервно тискал собственную кисть. -

Разумеется, остается фактор непредсказуемости :

 

  - Для вас, - перебил Иенсен, - этого фактора не существует! Ясно?!

 

  - Мистер Иенсен! Мы имеем дело не с человеком! - подал голос один из

агентов.

 

  - Что? - Иенсен стремительно обернулся. Поднявшись с места, агент

представился.

 

  - Лейтенант Вильсон, третий муниципальный отдел: Я хотел сказать,

что поскольку он не человек, то и с логикой мы столкнемся

нечеловеческой.

 

  - Почему вы решили, что он не человек? Лейтенант заволновался.

 

  - Потому что я видел его. Целый ряд данных. Во-первых, радиационный

фон - тридцать-сорок микрорентген. Навряд ли это можно назвать

нормальным. Тонометр срабатывал в двадцати шагах: Кроме того, этот тип

дьявольски силен. Я специально наводил справки: человек, которому он

сломал руку, - бывший боксер-профессионал в полутяжелом весе. Но там

были и другие. В сущности, на этого парня навалилась целая толпа, но

никому не удалось задержать его. Это надо было видеть своими глазами.

На нем навис целый ком, а он продолжал шагать к дверям как ни в чем не

бывало! Видели бы вы, как он несся по улицам!..

 

  - Ты забыл о телепатии, Вильсон, - тихо подсказал Симонсон. - Он

внушил мальчику, что заплатил за свой кофе.

 

  - Да, сэр. Это было стопроцентное внушение, и все это видели. Потому

и возник спор: Иенсен упрямо взмахнул рукой.

 

  - И все равно я остаюсь при своем мнении. Экстраординарные

способности - это еще не феномен. В мире проживают сотни телепатов и

тысячи магнитных людей, но никто не называет их инопланетянами. Так

что выбросьте эту блажь из головы.

 

  - Но сами-то вы догадываетесь, кто он такой?

 

  - Может быть. Во всяком случае, я усматриваю связь между этим

человеком и каракатицей. Ну а насчет выводов: Подождем. Будущее

покажет.

 

  - Но: рано или поздно нам придется схватить его. Необходимо по

крайней мере представлять, с какой силой мы можем столкнуться.

 

  - А сталкиваться и не понадобится. - У Йенсена боевито блеснули

глаза. - Напротив, мы попытаемся помочь ему.

 

  - Помочь?

 

  - Вот именно! И вы сами увидите, что эту помощь он примет.

 

  * * *

  Собака неопределенной породы, грузная и коротконогая, бегала меж

ноздреватых сугробов, таская на носу большущий ком снега. Он мешал ей

видеть, но не мешал различать запахи. Оттаявшие проплешины земли

раздражали ее, и она никак не могла успокоиться. Не отзываясь ни на

одно из имен, на ходу придумываемых Гулем, она возбужденно

принюхивалась и тыкалась мордой в скрытые под снегом мышиные норы,

отчего грязноватый ком на носу рос и уплотнялся.

 

  Было тогда Гулю лет восемь или девять - возраст неомраченного

доверия и полного взаимопонимания с такими вот дворнягами. Он бегал за

ней вприпрыжку и, хватая лохматую морду в ладони, со смехом заглядывал

в ласковые глаза. Чем-то они походили друг на друга. Оба радовались

приближающейся весне, оба готовы были удивляться любым неожиданностям.

Есть, вероятно, некая возрастная грань, за которой человек перестает

радоваться новому. Он и сам эту грань ощущает, потому и раздвигает

неосознанно рамки условной молодости, не желая покидать территорий,

отданных на откуп весне, интуитивно страшась слякотных осенних времен.

Дети уподобляют мир игрушке в яркой обертке. Они заворожены им и

крутят перед глазами, постоянно ожидая прекрасных открытий. Взрослые

же вооружены многолетним опытом, и опыт этот рекомендует не

прикасаться к миру голыми руками, не всматриваться и не принюхиваться.

Потому и смотреть на этот мир взрослые предпочитают глазами

защищенными - сквозь стекла очков, сквозь стекла машинных и домашних

окон. Это уже другой взгляд, а значит, и другой мир. Жажда жизни и

жажда покоя - начало и конец каждого из нас. И ничего с этим не

поделать:

 

  Сонно встрепенувшись. Гуль оглядел зал. Снова крутили какой-то

фильм, и динамики обрушивали на зрителей буханье разнокалиберного

оружия, монотонные вопли жертв.

 

  Зачем приснилась ему та далекая, ныне уже не существующая собака?

Зачем, черт побери, сны тычут измученных, разуверившихся во всем

взрослых в забытые годы детства?

 

  Гуль огладил ладонью разорванный рукав пиджака и поднялся с кресла.

Его качнуло, и он подумал, что обычному человеку в его положении давно

следовало бы подкрепиться. Что ж, он и подкрепится. А почему нет?

Хватит стесняться и озираться по сторонам. Пилберг был прав,

утверждая, что колонистам достаточно радиации, которой до малейших пор

пропитана плоть каракатицы. Сейчас этой энергии ему явно недоставало.

Следовало возвращаться к прежнему земному рациону. Мир, в котором он

так желал очутиться и в конце концов очутился, был беден лучистой

энергией. Зато здесь ежедневно поглощались тысячи тонн мяса, фруктов и

овощей. И если ему вновь хочется стать человеком, можно начать и с

этого.

 

  Выйдя в вестибюль. Гуль сообразил, что уже вечер. Он просидел в зале

до наступления темноты. В паузах между сеансами заходил знакомый

билетер, проверяя, все ли покинули помещение. На Гуля он смотрел, как

на пустое место. Приблизившись к выходу, Гуль молча повернулся. Ему не

очень-то хотелось делать это, но костюм с продранным рукавом бросался

в глаза.

 

  С покорным видом, так и не произнеся ни звука, билетер протянул ему

чужой плащ. Пожелав старику здоровья на сто лет, Гуль вышел на улицу.

Шагая по тротуару, он шарил глазами по неоновым сверкающим надписям,

выискивая обжорку поскромнее. Над самой головой, шумно и бестолково

хлопая крыльями, пролетела пара голубей. Один из них чуть было не

задел его. Сидящий на каменном бордюре подросток рассмеялся,

бесцеремонно указав на Гуля пальцем. Глуховатый тембр, интонация

ломкого, неокрепшего голоса. <Переводчик>, поселившийся в голове Гуля,

послушно воспроизвел насмешливые слова. Поежившись в тесноватом для

него плаще, Гуль оглянулся на смеющегося. Никакая это не телепатия. Он

ловил и усваивал устную речь, впитывая ее через облик людей, через

мимику и жесты. Чужие мысли лишь отчасти дополняли картину. А

возможно, он и здесь заблуждался. Мозг - хитрейшая из всех созданных

природой машинок. Что, если он только догадывался о сказанном, а

догадываясь, сочинял фразы на свой лад?..

 

  Гуль чертыхнулся. Ответы, неуловимо изменчивые, юркие, как рыбная

молодь, не давались ему. Впору было свихнуться, но Гуль не собирался

сдаваться. В его ситуации следовало отбрасывать лишние проблемы. Вот и

с этой дьявольской артикуляцией - не думать о ней, и все! К черту! На

самые дальние острова!.. У него пока других задач предостаточно!

 

  Он скосил глаза на выглядывающие из-под плащевой ткани манжеты.

Снятая с манекена сорочка медленно, но верно приобретала мглистый

оттенок. Скрывающееся под костюмом казенное обмундирование не в

состоянии было уберечь от тления.

 

  <Нелепо! - мелькнуло у него в голове. - До чего все нелепо! Эти

кирзовые сапоги под стрелочками брюк, желтеющая рубаха: Конечно, над

ним будут смеяться. Чего еще ждать в подобном обмундировании?..>

 

  Слуха коснулась знакомая мелодия. Остановившись, он в сомнении

бросил взгляд на аляповатую неоновую рекламу и, толкнув стеклянную

дверь, очутился в вестибюле молодежного дансинга. Мелодия приобрела

мощь и ясность, однако Гуль так и не припомнил, где и когда ее слышал

раньше. Возле выкрашенной под мрамор стены сидели на корточках

худосочные бесполые создания и, затягиваясь сигаретами, со знанием

дела пускали в воздух перед собой сизые, туманные кольца. Некто

высокий с оголенной мускулистой грудью шагнул навстречу, но Гуль

опередил его. Сидящие у стен не мешали ему. Дрянь, которую они курили,

совершенно опустошила юные мозги. Единственная ленивая мысль, которую

сумел выловить Гуль, принадлежала тоскующему вышибале. Он хотел

прозаического - получить с вошедшего плату за вход. Раньше чем верзила

раскрыл свой заросший рыжей щетиной рот, Гуль всучил ему мысленно пару

денежных купюр, за что и был немедленно пропущен.

 

  Зал дансинга дрожал, сотрясаемый топотом и могучими динамиками.

Площадка под скачущим людским стадом, расчерченная на квадраты и

ромбы, вспыхивала в такт ударнику то розовым, то безобразно-желтым

капитулянтским светом. Не снимая плаща, Гуль прошел в затемненный угол

и уселся на первый свободный стул. Заведение было не ахти какое, но в

нынешней ситуации его вполне устраивало. По крайней мере он чувствовал

себя в безопасности и здесь имелась пища. Блики прыгали по

раскрасневшимся лицам, дым от сигарет поднимался к зеркальному

потолку. Рассмотреть кого-либо в этой сумятице было достаточно сложно.

Легким усилием воли он отключился от грохочущего окружения и тотчас

очутился дома:

 

  Дом! Как же это сладко, черт возьми! Темные кирпичные стены,

исчерканные рисунками, исшорканные кожаными мячами, дворик, завешанный

сохнувшим бельем, и старая песочница с облупившейся краской на

деревянных перильцах. Ничто другое человек никогда так не узнает и не

изучит, как собственный двор. Он испятнает его миллионами следов, и

миллион криков осядет в пыли этого крохотного пятачка Земли.

Математики открыли число <пи>, физики - гравитационную постоянную, и

это правильно. Что-то должно быть в жизни незыблемым, не зависящим от

социальных потрясений, что-то похожее на эти самые постоянные. Скучен

и жалок тот, душа которого подвешена в пустоте. Более, чем ногам, ей

нужна опора.

 

  <Скучен и жалок:> - вслух прошептал Гуль. В открывшиеся глаза вновь

ударил ущербный свет ламп, виски сдавило от скрежещущей музыки. Он

принял решение. Через день-два он окажется дома. Дома!..

 

  Сердце прошлось вдруг барабанной дробью, звонко отозвалось в голове.

 

  Пилберг, Фергюсон, Сван и другие: - ему никогда не понять их, а им

не понять его. Слишком хорошо умели они забывать, слишком быстро

распрощались с надеждой выбраться из багрового мира. А может, дворик,

приютивший их детство, выветрился из памяти? И получилось, что этого

дворика как бы и не было вовсе? Память: Неведомое поле, по которому

мечется жизнь, и рассерженная метель спешит, как воспитательница за

расшалившимся малышом, не успевая замести вытоптанное. Хранилище

мелодий и разговоров, радостей и обид, которые нужны нам, которые рано

или поздно, осознанно или нет, но обязательно вернутся. Наши дворики

нужны нам:

 

  Гуль поднял голову. Служащий заведения, маленький и коренастый, в

малиновом узорчатом пиджаке, с фирменным значком на груди, удивленно

смотрел на его сапоги. Задвинув ноги подальше под стул. Гуль мысленно

поманил служащего. Малиновый пиджак покорно приблизился. При каждом

его шаге буковки на серебристом значке весело и искристо поблескивали.

<Розмари> - прочитал Гуль. Вероятно, название дансинга: Все так же

молча он велел человеку принести что-нибудь поесть и без особых усилий

проделал с ним тот же фокус, что и с вышибалой. В полной уверенности,

что только что получил от посетителя крупную банкноту, служащий

растянул губы в подобострастной улыбке. Гуль поспешил отпустить его.

Музыка на минуту смолкла, и тотчас рядом плюхнулись на табуреты

распаренные от танцев вихрастые юнцы. С хлюпаньем потягивая из

маленьких бутылочек темное пиво, они принялись поругивать кого-то,

разражаясь время от времени язвительным смехом. Покончив с пивом,

непринужденно закурили. И снова Гуль поймал себя на том, что взирает

на здешнюю молодежь взглядом опытного взрослого. Нечто отгородило от

прошлого красной чертой. Собственной юности он больше не принадлежал.

 

  - Телефон, мистер: Вас просят подойти. Перед ним стоял все тот же

малиновый пиджак. Пунцовое лицо светилось готовностью услужить. Гуль

опешил. Он не понимал, о каком телефоне может идти речь.

 

  - Вы ошиблись, - пробормотал он. - Меня здесь никто не знает.

 

  - Мне описали вас. И даже подсказали, где вы сидите. Я сразу понял,

что это вы.

 

  В груди у Гуля похолодело. Стало быть, они снова сумели выследить

его. Но, черт подери, каким образом?! Гуль был уверен, что в зале

загонщиков нет. Он наверняка бы почувствовал их присутствие. Что

крылось за этим звонком?

 

  Проследовав за служащим в небольшой коридорчик, Гуль увидел

телефонный аппарат. Взяв дрогнувшими пальцами трубку, заставил

мысленным посылом человека со значком удалиться.

 

  - Слушаю вас. - Свободной ладонью зажал второе ухо, защищаясь от

грохочущих ритмов.

 

  Энергичный мужской голос что-то спросил, и от волнения Гуль не сразу

сообразил, что обращаются к нему на английском. Вопрос повторили

дважды, и абонент озадаченно умолк. Но Гуль не видел собеседника и,

значит, ничего не понимал. Он собирался уже повесить трубку, когда

неожиданно на том конце провода кого-то взволнованно позвали.

Послышались быстрые шаги.

 

  - Подождите! Не бросайте трубку. Сейчас вам все объяснят.

 

  Гуль догадался о смысле фразы. Сухо сглотнул. Они не знали, что он

русский, но подозревали. Потому и пригласили толмача.

 

  - Але, вы нас слышите?

 

  Он слышал. Однако отвечать не спешил. Далекий собеседник-невидимка

вполголоса подсказывал переводчику вопросы. Гуль вслушивался в едва

слышимые слова и пытался сообразить, как много они о нем знают.

Приметы, национальность, местонахождение: Что еще? Гуль перевел

дыхание. Впрочем, он ведь сам еще совсем недавно хотел этого -

контактов с внешним миром. Вот мир и пришел к нему. Первым протянул

ладонь для рукопожатия. Только вот для рукопожатия ли? Может, вообще

лучше опустить трубку на рычаг и уйти? А что потом? Снова бегать и

прятаться, вздрагивая от чужих взглядов и прикосновений?..

 

  - Кто вы? - тихо спросил.

 

  - Нам необходимо встретиться.

 

  - Кто вы? - повторил с нажимом.

 

  - Так ли это важно?.. Но, если желаете, могу сказать. С вами хотели

бы поговорить представители НЦ.

 

  - Что такое НЦ?

 

  - Национальный центр аномальных явлений.

 

  - Аномальных явлений? - Гуль хрипло рассмеялся. - Кажется, начинаю

понимать.

 

  - Так что, встреча состоится? Мы могли бы подъехать прямо к

дансингу. Или, если хотите, встретимся в месте, которое вас устроит в

большей степени.

 

  - Нет. Меня это не интересует.

 

  - Но почему?.. Поверьте, у нас могут найтись общие интересы. Мы

поможем вам, а вы нам. Гуль промолчал.

 

  - Пожар в магазине - это ведь ваша работа?.. То есть мы понимаем,

что все произошло неумышленно, но полиция этого не знает. Так вот, мы

можем твердо обещать, что никаких судебных разбирательств не

последует. Об этом не беспокойтесь. НЦ в состоянии оградить вас от

посягательства любых спецслужб.

 

  - А что вы хотите взамен?

 

  - Мы?.. Совсем немного. Кое-какую информацию о вас и: пожалуй, даже

все. Так вы согласны?

 

  - Да, если вы переправите меня на родину.

 

  - Гм: Честно говоря, это несколько проблематично, но со временем:

 

  - Я хочу попасть туда как можно быстрее.

 

  - Да, да! Я понял вас, но: это не так просто, как вы думаете. Хотя,

разумеется, выполнимо. Может быть, нам все-таки встретиться?

Телефонная беседа, сами понимаете, - несколько не то.

 

  - Что будет после встречи? Вы отправите меня в Москву?

 

  - Да, но не так скоро. Поймите, мы надеялись провести лабораторные

исследования. Совсем небольшую серию. Ну а затем все ваши просьбы

будут удовлетворены.

 

  Гуль усмехнулся. В сущности, он предвидел и это. Они станут вертеть

его под микроскопами и рентгеном, как какую-нибудь лягушку, и, конечно

же, постараются не выпустить из рук:

 

  Неожиданно он осознал, что ситуация изменилась. Что-то было не так,

и, прислушиваясь к себе, шаг за шагом обшаривая пространство вокруг,

Гуль не сразу, но отгадал причину внезапного беспокойства. Брови его

сердито сошлись на переносице. Четверо вооруженных людей проникло в

зал дансинга, и один из них находился где-то совсем рядом.

 

  - Вы считаете, что играете со мной честно?

 

  - Разумеется! Что за вопрос!..

 

  - Тогда уберите отсюда своих боевиков.

 

  - Что?.. Но: там никого нет. Это какая-то ошибка!

 

  - Вы лжете! - Гуль стиснул трубку так, что она затрещала в его

пальцах. - Я знаю, что они здесь!

 

  - Вы их видите?

 

  - Нет, но: Словом, я знаю, что они рядом.

 

  - И вы можете сказать, сколько их? - тихо спросил абонент.

   

  - Четверо. И у всех четверых оружие.

 

  - Великолепно!.. То есть я хочу сказать, это здорово, что вас не

застали врасплох. Но поверьте, это ие наши люди! Возможно, ЦРУ

проявило инициативу? Хотя без нашего ведома:

 

  Гуль уже не слушал. Все обстояло чрезвычайно просто: его обманывали.

Самым банальным образом. Проникшие в заведение люди осторожно

приближались, а собеседники тянули время.

 

  - Послушайте, куда вы пропали?..

 

  Гуль опустил трубку на рычаг и медленно обернулся. Трое продолжали

прятаться за углом, четвертый с самым беспечным видом шагал прямо к

Гулю. Можно было подумать, что его интересует телефон, боевик работал

вполне натурально. Но Гуль знал, что это не так. Глаза его уперлись в

смуглое лицо агента, заставив остановиться. Рука человека скользнула

за пазуху, и Гуль разглядел странной формы пистолет - громоздкий, со

зловещего вида набалдашником. Дымчатые очки не позволяли рассмотреть

выражение глаз загонщика, но Гуль в этом и не нуждался.

 

  - Мы посланы за вами, - приглушенно сказал агент. - Советую ничего

не предпринимать. Как видите, это довольно крупный калибр. Даже для

вас. Спокойно наденьте наручники и двигайтесь к служебному выходу. Мы

проводим вас.

 

  Человек в дымчатых очках в самом деле протягивал ему пару стальных

колец с уздечкой посередине. С тягостной улыбкой Гуль принял их,

немного подумав, стиснул в кулаке. Под пальцами явственно захрустело.

Смяв наручники в железный ком. Гуль уронил их на пол. Агент попятился.

   

  - Такого вы, вероятно, еще не видели? - Гуль выдавил из себя

ухмылку.

 

  - Билли, Том, Гарри!..

 

  Трое выскочили из укрытия, и Гуль немедленно <заморозил> всех

четверых. Такие штучки с каждым разом выходили у него все легче и

легче. Агенты стояли застывшим стоп-кадром в нелепо напряженных позах,

с пистолетами в вытянутых руках. Теперь они не могли даже моргнуть или

поморщиться.

 

  - Вот так, ребята, - пробормотал он, отступая. Вытянув руку назад,

нашарил за собой дверь. Толчком распахнул. Продолжая пятиться, шагнул

в тень служебного помещения. Пока он глядел на них, они оставались в

его власти, но это не могло длиться вечно. Резко захлопнув дверь, он

отпрыгнул в сторону, и тотчас грянули выстрелы. Калибр в самом деле

был подходящий. Дверь не спасла Гуля. Кусок отбитой щепы вонзился в

ладонь, но это было сущим пустяком, потому что две из четырех

выпущенных пуль угодили в грудь. Профессионалы знали куда целить. Даже

через дверь. С хрипом Гуль отшатнулся к стене, ударом плеча прочертил

в ней глубокую борозду. Обломки кирпичей посыпались под ноги. Из горла

пошла кровь. Агенты продолжали стрелять. Жгучая боль раздирала

внутренности, тянула к земле. Цепляясь за стены. Гуль заставил себя

идти. Ноги пугающе отяжелели. Темный и путаный коридор кончился - он

очутился в какой-то раздевалке. Разглядев широкие зарешеченные окна,

метнулся к ним. С жалобным скрипом металлические прутья изогнулись под

руками. Он содрал решетку словно паутину, а в следующую секунду с

градом стеклянных осколков вывалился на улицу. Размытые тени прохожих

шарахнулись в стороны. Уже поднимаясь. Гуль подумал, что лучше бы ему

стать такой же тенью, чтобы бродить по городу, не привлекая внимания,

посмеиваясь над пулями и наручниками. Жизнь - коварная штука:

 

  * * *

  Выстроив агентов во дворе полицейского участка, трое проверяющих

вышагивали вдоль строя, внимательно осматривая личное оружие и меняя

обоймы с боевыми патронами на холостые. Чуть в стороне, возле

серенького пикапа, ругалось начальство.

 

  - Снова накладка?! - Йенсен нервно сжимал и разжимал пальцы. -

Только не надо думать, что я идиот: Им приказали стрелять по ногам, а

они чуть было его не угробили! Что это за профессионалы, если они не в

состоянии совладать со своими нервами!

 

  - Парни сами не понимают, как это получилось. Он что-то сделал с

ними. Они попросту отключились, а потом: После сна сразу ведь не

сообразишь что к чему. А потом, он ведь мог уйти. Еще чуть-чуть:

 

  - Еще чуть-чуть, и эти оболтусы укокошили бы его: Хорошо, где он

сейчас?

 

  - Недалеко от китайского ресторана. Это по Тридцать второй улице, -

подал голос Николсон.

 

  - Нашел. - Йенсен сосредоточенно водил пальцем по карте. - Значит,

так. Фил. Стратегия остается прежней. Оцепления не снимать, всех

встречных и поперечных гнать из района к чертовой матери. Не хватало

еще, чтобы кого-нибудь зацепило. Открывайте по нему огонь, но

аккуратно. И ни в коем случае не приближаться! Если этот гипноз так

опасен, нечего и рисковать: А теперь взгляни повнимательнее, вот в

этом переулке я буду его ждать. Тихонько гоните его туда, но не

пережимайте. Дайте мне три минуты, а как только мы сойдемся, чтоб ни

один олух носа не показывал. Далее все по плану.

 

  - Сделаем, босс.

 

  - И помни, Фил! Если кто-нибудь снова угодит в него, отвечать будешь

лично ты. С федералами можешь не церемониться. Всех, кто ерепенится,

вон! Пусть с ними разбирается Симонсон.

 

  - Не волнуйся, Джек. На этот раз будем палить холостыми.

 

  Оба невольно прислушались к далекому выстрелу.

 

  - Все! - Йенсен убрал карту и захлопнул дверцу пикапа. - Следи за

связью и не давай воли Берковичу. ЦРУ более других заинтересовано в

этом типе, но он должен стать нашим.

 

  - Само собой. Ты все-таки поосторожнее с ним, Джек. Не забывай, что

он сотворил с тем манекеном. И про телепатию помни.

 

  - Помню и не забуду.

 

  Рассеянно улыбнувшись, Йенсен взялся за руль, завел двигатель. Пикап

резво взял с места, выехав со двора, забитого федеральными агентами и

полицейскими, с ревом помчался по улице.

 

  * * *

  Гуль не поверил своим глазам. Сразу за штабелем из картонных ящиков

стояла машина. Пикап серого цвета. Дверцы были распахнуты, мужчина,

сидящий в кабине, энергично махал ему руками.

 

  - Давай сюда! Быстрее, пока их нет! Некогда было выяснять личность

незнакомца. Кровь продолжала течь, голову отчаянно кружило. Каким-то

необъяснимым образом он пробежал еще несколько шагов и рухнул возле

самой машины. С опаской озираясь, водитель выскочил из кабины, ухватив

Гуля под мышки, с натугой приподнял.

 

  - Ого, приятель! Однако ты весишь!.. Он помог Гулю втиснуться на

сиденье, обежав машину кругом, уселся за руль.

 

  - Все оцеплено, - сообщил он. - Пешком и в одиночку не прорваться.

Могу поздравить, - на тебя ополчилось полгорода.

 

  Петляя, автомобиль одолел переулок и свернул на центральную линию.

Слева и справа Гуль разглядел мундиры полицейских и военных. Какой-то

человек в штатском, прячась за углом дома, прижимал к животу

короткоствольный автомат. Незнакомец за рулем рассмеялся.

 

  - Двоих эти олухи не ожидали. Они высматривают одиночку.

 

  - Кто вы? - прохрипел Гуль. Горло его опять предательски булькнуло.

 

  - Служащий НЦ. Национальный центр аномальных явлений. Надо бы

называть НЦАЯ, но отчего-то взяли лишь первые две буквы: Мы не

собирались трогать тебя, парень, но вмешалось ЦРУ. С ними особенно не

поспоришь:

 

  Гуль цепко ухватил мужчину за плечо.

 

  - Куда мы едем?

 

  Лицо водителя болезненно сморщилось.

 

  - Туда, где нас не найдут.

 

  - Зачем ты это делаешь?

 

  - А затем, приятель, что я не люблю, когда в мое дело вмешивается

ЦРУ. Ты мне интересен как человек, а их интересуют в первую очередь

твои феноменальные способности. Надеюсь, ты удовлетворен?

 

  Опомнившись, Гуль разжал пальцы. Водитель тут же принялся

массировать плечо.

 

  - Ну и хватка у тебя!..

 

  - Извините, - пробормотал Гуль. Его снова скрючило.

 

  Мужчина скосил глаза на его залитую кровью грудь и встревоженно

спросил:

 

  - Как ты себя чувствуешь?

 

  - Как покойник. - У Гуля еще хватало сил на юмор.

 

  - Насколько это серьезно?

 

  - Не знаю. Но думаю, что не умру. - Гуль ладонью провел по

подбородку. Рука стала липкой от крови. - Несколько дней придется

отлеживаться.

 

  -А потом?

 

  - Потом - суп с котом.

 

  - Суп?

 

  Водитель не понял, но больше вопросов задавать не стал. Глядя на

бегущую под колеса дорогу, он о чем-то задумался.

 

  - Пожалуй, я пристрою тебя в институте. Там у нас есть закрытые

лаборатории, в них месяцами никто не заглядывает. В лаборатории и

отлежишься. - Он улыбнулся. - Кстати, можешь называть меня Джеком. А

тебя как зовут?

 

  - Гуль.

 

  - Гуль?.. Это что, русское имя?

 

  - Не знаю. Родители где-то вычитали, понравилось:

 

  Завывая сиреной, мимо промчалась полицейская машина. Боль в груди

стала нестерпимой. Гулю показалось, что у него вот-вот лопнет сердце.

 

  - Джек: - Он слабо пошевелил рукой. - Притормози, пожалуйста.

 

  Йенсен послушно замедлил ход.

 

  - Могу чем-то помочь?

 

  - Нет:

 

  Гуль со стоном откинулся на сиденье. Все было знакомо. Очередной

клешнястый краб поселился внутри его тела. Оснащенный шипастым

панцирем, он с новой силой заворочался под ребрами, кровотечение

возобновилось. Гуль стал терять сознание. Неведомо откуда тонким,

изможденным овалом наплыло лицо Зуула. Ни шеи, ни туловища, одно

только лицо. Глаза Мудреца глядели сочувственно, однако Гулю казалось,

что они излучают немой укор. <Разве тебя не предупреждали? Ты знал о

том, куда шел. Во всяком случае, теперь ты разобрался, где твой дом. Я

говорю о твоем настоящем доме. Ты понимаешь меня?..>

 

  Гуль скрежетнул зубами. Экран! Снова чертов экран!..

 

  Сипло дыша, чувствуя, как разгорается в груди пожар, он мысленно

прорычал: <Исчезни! Исчезни хотя бы теперь!> Лицо Зуула помутнело,

съеживаясь, как снег, угодивший на раскаленные камни, начало терять

форму, обращаясь в пар, тая в воздухе.

 

  В горле вновь заклокотало, жаркий ручеек потек по подбородку и по

груди. На колени шлепнулся кусочек расплющенного металла. И сразу

стало легче.

 

  - Черт возьми! - Йенсен ошеломленно следил за происходящим. На

кожаном сиденье возле Гуля поблескивало уже целое озерцо окаменевшей

крови. И та же кровь, выбегая из раны золотой ртутью, через секунду-

другую схватывалась, обретая цементную прочность.

 

  Йенсен тут же вспомнил о тех кусочках янтаря, что удалось найти в

одном из помещений сгоревшего магазина. Дрожащей рукой он прикоснулся

к костюму Гуля. Пальцы ощутили тепло. В растерянности он даже не

заметил, что остановился прямо посреди проезжей части. Сзади

требовательно гудели машины. Мутные глаза Гуля заставили его взяться

за руль.

 

  - Да, да. Мы должны торопиться.

 

  * * *

  Он проговорил с русским всю ночь, и сейчас на заседании Йенсен

чувствовал себя совершенно разбитым. Глаза слипались, в голове

поселилась тупая тяжесть. Ныли суставы и мышцы. Бог его знает, какие

энергии излучал этот Гуль. За сегодняшнее утро Йенсен проглотил,

наверное, уже с дюжину таблеток.

 

  - Я настаиваю на том, чтобы институт охраняли спецподразделения, -

повторял Беркович. - Он не бежит только потому, что ранен, но стоит

ему подняться на ноги, и он тут же исчезнет. Может, он только и

поджидает подходящего момента? И где гарантии, что этот русский не

раскусил нашего пинкертона с самого начала? Вы же сами утверждали, что

он телепат!..

 

  Приоткрыв глаза, Йенсен раздраженно взглянул на полковника.

 

  - Идите к чергу, Беркович! Если Гуль кого-то и раскусит, так это в

первую очередь ваших кретинов.

 

  - А если он все же попытается бежать?

 

  - Корбут здесь, рядом. Он уже настроился на клиента и не спускает с

него глаз. Куда бы тот ни двинулся, Корбут тотчас это почувствует. -

Николсон обернулся к координатору. - Я согласен с Джеком. Мы можем

переусердствовать и тем самым выдать себя. А сейчас Джек имеет

уникальную возможность договориться с русским полюбовно. Вы ведь

слушали принесенные записи. Если предположить, что рассказанное -

правда, то я даже не знаю, как реагировать. Те американцы, о которых

повествует русский, - они: как бы это выразиться?.. В общем, они

действительно пропали. И если все они там:

 

  - Господи! Какая чушь! - Беркович даже подпрыгнул на стуле. -

Предполагать, что полтора десятка людей угодило в брюхо этому: этой:

 

  - Вы забываете об основной цели наших изысканий! - перебил Берковича

Симонсон. - Каракатица через сорок восемь часов объявится здесь. Надо

что-то срочно предпринимать! Действовать, а не обсуждать сомнительные

россказни.

 

  Координатор качнул седой головой.

 

  - Кое-что Йенсен уже предложил, вы ведь слышали. Он перевезет

раненого в Мемфис, и мы таким образом проверим истинность нашей

гипотезы. Если каракатица движется к русскому, маршрут ее тотчас

изменится. А это уже шанс. По крайней мере у нас появится реальная

возможность увести ее в сторону.

 

  - Не понимаю! Какая связь может быть между этим чудовищем и обычным

солдатом?

 

  - Конечно, если бы он был, скажем, генералом или, на худой конец, -

полковником: - промямлил Николсон.

 

  - Фил! - оборвал приятеля Йенсен. - Не надо.

 

  - Я только хочу сказать, что он не обычный солдат!

 

  - Хорошо, мы уведем ее в сторону. Что дальше? - Симонсон с усмешкой

оглядел собравшихся. - Или вы намереваетесь катать вашего русского по

всему свету?

 

  Николсон посмотрел на него с неприязнью.

 

  - А чем вам не нравится такой вариант? Во всяком случае, это тоже

выход. И потом, мы ведь не станем сидеть сложа руки. Мы будем

наблюдать и думать, думать и наблюдать. - Он демонстративно постучал

себя согнутым пальцем по голове. - Кстати, о мыслях. А что, если это

вовсе не каракатица, а? То есть не ей нужен этот русский, а тем, кто

внутри нее? А?

 

  - Кого вы имеете в виду?

 

  - Разумеется, Мудрецов! Тех самых, о которых Гуль успел поведать

Джеку.

 

  - Ну, это уже полная чушь! - Симонсон порывисто вскочил. Сухой и

длинный, как палка, он ломкими шагами зашагал по кабинету. Обычно

бесстрастное лицо его теперь нервно подергивалось. - Только не

говорите мне, что вы всерьез поверили этим бредням. Потому что: - Он

запнулся, подбирая подходящие слова. - Да потому что это черт знает

что такое!.. Уясните наконец: мы - особая президентская комиссия, а не

общество фантазеров. На нас возложены надежды нации, мы должны четко

отделять правду от вымысла.

 

  - И где же тут, по-вашему, вымысел? - насмешливо осведомился

Николсон.

 

  - Да хотя бы рассказы этого сумасшедшего русского! То есть он,

безусловно, феномен, я не отрицаю, но то, что он наплел о каракатице,

о каких-то там Мудрецах и колонии исчезнувших американцев, - чушь от

первого до последнего слова! О рептилии он мог, в конце концов, где-

нибудь разузнать. С его способностями это не так уж и сложно. Он мог

ее, в конце концов, видеть, но все прочее:

 

  - Значит, вся его история - выдумка?

 

  - Безусловно. Выдумка или игра больного воображения.

 

  - Господи! - Николсон ударил себя кулаком по колену. На щеках его

заиграл румянец. - Да ведь

 

  Джек измерил и просветил его со всех сторон. Какой там феномен! Это

вообще не человек! По крайней мере в биологическом плане. И даже ваши

собственные офицеры признавали это! При чем тут больное воображение,

если факты говорят сами за себя? Имея обычное телосложение, этот

парень весит чуть ли не полтора центнера, зубами перекусывает металл,

та же телепатия для него - семечки. Увы, даже наш милый Корбут, краса

и гордость НЦ, в подметки ему не годится: А речь?! Вы слышали его

речь? Он наговорил две кассеты. Джек утверждает, что это был

безупречный английский, а здесь мы вдруг обнаруживаем, что магнитофон

записал русскую речь! Как могло такое произойти? Вы можете это

объяснить? Я нет. А во что превратилось его армейское обмундирование?!

Не поленитесь и ознакомьтесь с выводами экспертов, изучающих образцы

ткани. Это нечто неописуемое. Почти кевлар по прочности, а по

термостойкости и вовсе превосходит все промышленные полимеры.

 

  - Одно то уже, что он русский, о многом говорит. Во всяком случае,

это косвенным образом подтверждает его историю.

 

  - Не улавливаю связи. - Симонсон пожал плечами. - Беженцев из Союза

здесь хватало во все времена. Кроме того, вы уже запрашивали сведения

о всех без вести пропавших. У русских таковые не значатся.

 

  - Я в это не верю, - вмешался координатор. - Все, что хоть в самой

малой степени касается военных секретов, всегда было у русских тайной

за семью печатями.

 

  - Вы считаете сведения о пропавших без вести военным секретом?

 

  - Так считают они. Собственные боевые потери русские вечно сводят к

минимуму.

 

  - Но у нас же с ними общая программа!

 

  - Плевали они на эту программу. - Николсон фыркнул. - У них свои

интересы, а значит, и свои программы. Каракатица ползет к Штатам,

стало быть, у русских имеется возможность понаблюдать за происходящим

со стороны. Зачем им облегчать нашу задачу?

 

  - О чем вы спорите? - с тоской вопросил Иенсен, и все враз

замолчали.

 

  Неуверенно кашлянув, координатор заметил:

 

  - Разве это не касается существа дела, Джек?

 

  - Совершенно не касается. - Йенсен помассировал виски. На мгновение

лицо его сморщилось, превратившись в маску дряхлого старца, но, сделав

усилие, он вернул свой прежний облик и вежливо улыбнулся. - Мы и без

того знаем, что связь между каракатицей и Гулем существует. Нам

незачем доказывать это. Вспомните хотя бы показания тонометра. То же

говорит и Корбут. Я, конечно, не психиатр, но мне кажется, что Гуль

вовсе не похож на сумасшедшего. Обычный парень, рвущийся с чужбины

домой, - достаточно наивный и совершенно не подготовленный к тому, с

чем довелось ему столкнуться. Как бы то ни было, эксперимент с

переездом в Мемфис развеет последние сомнения. Впрочем, есть и другой

путь. Можно связаться с нашим резидентом в России, и уже через неделю

у нас будет полная информация: Попутно переправим через наших людей и

письмо для родителей Гуля.

 

  - Он написал его сам?

 

  - Нет, он только диктовал. Бумага вспыхивает в его руках, поэтому

писать он не может.

 

  - Но мы не можем ждать эту неделю! - воскликнул координатор.

 

  - Мы и не будем ждать. Перевезем русского в Мемфис, проведем

дополнительные анализы. Словом, сделаем все, что успеем. Кроме того,

считаю, что наблюдение за городами, угодившими в список, необходимо

продолжать.

 

  - Вы думаете, этот русский не единственный? - Беркович нахмурился.

 

  - Нет, не думаю. Но лучше не рисковать. И еще.

 

  Мне необходим помощник. Скоро я буду валиться с ног. С этим парнем

нельзя долго находиться в замкнутом пространстве. К сожалению, мы не

подумали об этом сразу.

 

  - Джек, по-моему, с кандидатурой в помощники все ясно. - Николсон

обиженно выпятил нижнюю губу.

 

  - Нет. Мне нужен опытный физик-экспериментатор, желательно

экстрасенс. Я делаю в этих лабораториях все, что могу, но я мало что

смыслю в подобных вещах. А здесь требуется достаточно высокая

квалификация.

 

  - Что, в НЦ нет таких специалистов? - Беркович усмехнулся. - Ушам

своим не верю, вы ли это говорите?

 

  - В НЦ есть такие специалисты. - Йенсен опустил глаза. - Но у меня

возникла идея подпустить к нему Корбута.

 

  - Корбута?..

 

  - Это исключено! - с ходу отрубил Симонсон. - Корбут нужен здесь. Он

костяк всей поисковой группы. И потом, если с ним что-нибудь случится,

кто будет отслеживать маршрут каракатицы, ездить по этим чертовым

городам? Мы слишком зависим от вашего экстрасенса, чтобы рисковать им.

 

  - Вы правильно заметили: это наш экстрасенс, - сухо проговорил

Йенсен. - И мы вправе распоряжаться собственными кадрами так, как нам

заблагорассудится.

 

  - Не забывайте, операция проводится совместными усилиями!

 

  - Я не забываю. Именно по этой причине и советуюсь с вами. - Йенсен

подумал, что после того, как все кончится, он будет ненавидеть

Берковича и Симонсона и они будут платить ему той же монетой.

 

  Он утомленно обратился к координатору:

 

  - Сожалею, но мне не следует долее задерживаться. Я обещал Гулю

вернуться пораньше.

 

  - Да, конечно. - Координатор обеспокоенно встрепенулся, взгляд его

построжел. - Господа, думаю, нам стоит прислушаться к мнению мистера

Иенсена. Корбуту мы подыщем временную замену. Уверен, Джек знает, что

делает.

 

  * * *

  : Слабый кисловатый привкус. Что-то отдаленно напоминающее лимонад.

Поставив пустую бутылку на стол. Гуль ощутил, как волна за волной

разливается тепло. Становилось жарко. На всякий случай он отодвинулся

подальше от пишущей машинки. В каретку было заправлено очередное

письмо домой. Его удалось напечатать только с четвертой попытки.

Йенсен обещал переправить на родину всю корреспонденцию, и Гуль с

радостью ухватился за предоставленную возможность.

 

  Утром из него вышла вторая пуля. Только теперь он по-настоящему

чувствовал, что выздоравливает. Тело поправлялось, а душа болела.

Несмотря на чудесную встречу с Йенсеном, Гуль отчего-то не верил в

скорое возвращение домой. Препятствия, о которых он не подозревал

раньше, вставали на его пути одно за другим. Проблема одежды, проблема

с питанием, пагубное воздействие на окружающих, расплющенные пули,

которые могли оказаться далеко не последними.

 

  По словам Джека, Гулем заинтересовались определенные круги, и

отмахнуться от этого факта было никак нельзя. Их интересовали

феноменальные возможности Гуля, а его интересовала одна-единственная

возможность - вернуться в Россию. Возможно, он обманывал себя. Он

хотел жить в этом мире не день-два, а долгие десятилетия. Но можно ли

жить уродом среди нормальных людей? Кому нужен еще один Квазимодо?..

Расторопный Йенсен умудрился достать для него костюм, сшитый из

асбестовой ткани, а чуть позже преподнес медальон из куска

обогащенного урана. Под действием радиации раны на груди заживали

гораздо быстрее. На какие ухищрения придется пойти, чтобы хоть

выглядеть полноценным человеком? Завести асбестовый гардероб? А стены

дома, пол и крышу застелить свинцовыми плитами?..

 

  Гуль покосился на небольшую, размещенную в центре лаборатории

оранжерею. Еще вчера распустившиеся бутоны лимонного цвета радовали

взор, сегодня они уже съежились и, безнадежно увядая, роняли лепесток

за лепестком. А сегодня, несмотря на затихшую боль, у него возникло

тягостное ощущение грозы. Что-то надвигалось на этот дом, на этот

город - какое-то стихийное бедствие. Так ему, во всяком случае,

казалось. Несколько раз в течение дня он подходил к окну и

всматривался в безоблачное небо. Кругом царило спокойствие, и все-таки

странная тревога не утихала.

 

  Гуль медленно поднес ладонь к пустой бутылке. Волнение мешало

сосредоточиться, и все-таки он ясно чувствовал ее хрупкую, вылитую из

стекла твердь. Ладонь напряглась, розовый вибрирующий туман охватил

бутыль, передавая кристаллической структуре мучительную дрожь

человеческих нейронов. На секунду они стали одним целым - он и эта

посудина. А чуть позже с суховатым треском бутылка потекла, опадая и

съеживаясь сморщенным сухофруктом. Наверное, температура нарастала,

потому что треск усилился, - стекло плавилось и ломалось одновременно.

Осколки дробились в мучнистую пыль, а те, в свою очередь, сливались в

пузырящуюся бесформенную массу. Пальцы горели, словно их подержали над

свечой, и несколько раз Гуль встряхивал рукой, пытаясь унять

болезненное жжение. Этого Иенсену он еще не показывал. А надо бы

показать. Американец приходил в восторг от каждого фокуса. Собственно

говоря, все фокусы немедленно превращались в серьезные опыты. Гуль

усаживался в странной формы кресло, позволяя опутывать себя проводами

и датчиками-присосками, а затем Йенсен подбегал к аппаратуре, и

начиналось непонятное для Гуля: стрекотали графопостроители, змеились

и пульсировали кривые на экранах осциллографов, с одухотворенным лицом

Йенсен метался между приборами, без устали что-то подстраивая и

измеряя.

 

  За время долгих опытов Гуль успел выложить свою нехитрую историю, и,

судя по всему, американец в нее поверил. В свою очередь, Гуль услышал

об изысканиях НЦ, о возвращении каракатицы, о том, что работать, увы,

приходится под постоянным контролем военных. Вот почему за Гулем

начали следить тотчас после его появления в городе, а убедившись в

необычности преследуемого, сотрудников НЦ и вовсе бесцеремонно

потеснили в сторону.

 

  Иногда, замечая, что Йенсен начинает уставать, Гуль настаивал на

том, чтобы американец отправлялся домой. Йенсен противился, но в конце

концов уступал. Сегодня, прежде чем уйти, он попросил Гуля еще раз

повторить перед диктофоном ключевые моменты его истории. Особенно

интересовали Йенсена имена и чины колонистов, сведения о так

называемых Мудрецах. Много времени это не заняло - тем более что знал

Гуль совсем немного. Тем не менее Йенсен отправился восвояси несколько

вдохновленный. Он объяснил, что собирается заглянуть в архивы военных,

надеясь выудить информацию о всех пропавших без вести в момент

появления каракатицы на полигонах.

 

  Наверное, сказывалось ранение. От опытов и разговоров Гуль уставал

не менее своего нового приятеля. Тотчас после ухода Джека он ложился

на широкий, застеленный асбестовой тканью диван и засыпал.

 

  Заснул он и на этот раз, однако проспал не более двух часов.

Пробуждение оказалось не слишком приятным, Гулю показалось, будто ему

снова снился Зуул. Перевернувшись с живота на спину, он тут же

испуганно сел. Перед ним мерцал экран - голубоватое, искрящееся

полотно, на котором вот-вот должно было вспыхнуть и заиграть

изображение.

 

  В ужасе Гуль закрыл глаза и кулаком ударил себя по темечку. То же

происходит с телевизорами от крепких ударов. Экран дрогнул и

потускнел. Но что-то все-таки осталось - некое новое ощущение, о

котором он тоже еще не рассказывал Йенсену. Потому что и сам пока не

разобрался в происхождении странного чувства. Только сейчас до него

явственно дошло, что уже второй день кто-то неотрывно на него смотрит.

Именно так это следовало называть! Кто-то смотрел на него

сосредоточенно и неотрывно. И это не было скрытой камерой. Это был

живой человеческий взгляд!

 

  Сидя в кресле и упираясь взглядом в зрачки далекого соглядатая, Гуль

мало-помалу стал представлять себе внешность соглядатая. Маленький,

чуть сгорбленный, с щеточкой усов под крупным носом, с густыми бровями

и обширной лысиной на голове. Носатый карлик тоже сидел в кресле и

напряженно всматривался в лицо Гуля.

 

  Уже через несколько минут Гуль видел усача столь ясно, что ему

сделалось не по себе. Двое людей, разнесенные дистанцией в сотню-

другую метров, глазели друг на дружку, пронзая взглядами множественный

бетон, с вниманием прислушиваясь к дыханию того, что сидел напротив.

 

  - Этого не может быть! - вслух произнес Гуль. - Слышишь, ты, носач?

Я брежу. И тебя нет!..

 

  Усилием воли он заставил себя подняться. Проходя мимо огромных

настенных часов, мельком взглянул на стрелки. Йенсен обещал вернуться

к шести. Часы показывали половину седьмого.

 

  * * *

  Йенсен поджидал Корбута в машине в двух кварталах от здания

института. Рассеянно разглядывая залитый солнцем асфальт, он

механически пережевывал горьковатую смесь китайского лимонника и

гигантского папоротника. Время разбилось на томительные секунды, и он

не заметил, как голова его опустилась на грудь, а темная рука

сновидений мягко прикрыла веки. Он уже спал, когда маленький

сгорбленный человечек с щеточкой усов под крупным носом приблизился к

пикапу и весело присвистнул. Не вынимая рук из карманов, носатый

человек склонился над машиной, прищурившись, уставился на спящего.

Вздрогнув, Йенсен открыл глаза и, часто моргая, потянулся ладонями к

лицу.

 

  - Ты опоздал, Корбут, но я не сержусь. Лишний час сна - это чудо. Ты

даже представить себе не можешь, какое это чудо!

 

  - Почему же не могу: - Корбут хихикнул. - Тем более, что я вовсе не

опаздывал. Пятнадцать минут назад доставили записку от Фила, пять

минут пришлось потратить на сборы, десять минут на дорогу.

 

  - Ага: - Йенсен озадаченно посмотрел на часы. - Стало быть, этот час

мне только пригрезился? Жаль:

 

  Выбравшись из машины, он взял Корбута под локоть.

 

  - Прогуляемся пешком? - Он на ходу поворочал плечами. - Поверишь ли,

такое чувство, словно бедное мое тело надели на шампур и долго-долго

коптили над костром, поливая уксусом и горчицей.

 

  - Немудрено. Ты находишься возле этого типа уже более суток. Я хочу

серьезно предостеречь тебя:

 

  - Не надо. - Йенсен устало отмахнулся. - Не надо мне этих ужасов.

Все про них знаю, и тут ничего не поделаешь. Гуль напуган, он рвется

домой и никому не верит. При этом ему ничего не стоит просветить

человека насквозь. Мы рисковали в начале операции, рискуем и теперь.

Каракатица-то рядом! Совсем рядом. Да: Знал бы ты - каково это

пытаться не думать ни о чем подозрительном в присутствии телепата. И

кстати, я бы ни за что не справился с этим, если бы он меня не

заинтересовал по-настоящему. Ты понимаешь, Корбут, я постоянно думаю о

нем, живу его бедами и проблемами. К счастью или к несчастью, их у

него предостаточно. Но знал бы ты, как это выматывает!

 

  - Что-то ты слишком много жалуешься.

 

  - Жалуюсь, потому что трудно.

 

  - Теперь ты не один.

 

  - Естественно! Не одному же все это расхлебывать! Слава Богу, ты

конкурент этому парню.

 

  - Спасибо. - Корбут задумчиво потеребил себя за нос. - Только

сдается мне, ты ошибаешься. Этому человеку, Джек, я не конкурент.

 

  - Только не надо скромничать! Я знаю его и знаю тебя. А значит, могу

сравнивать: - Джек Йенсен замедлил шаг. - Что еще за черт! Кто прислал

сюда этих олухов?!

 

  Прикрывшись газетами, на скамейке, возле цветочных клумб,

подремывало двое мужчин. Еще один на противоположной стороне сквера

заинтересованно разглядывал витрину с электронной аппаратурой.

 

  - А ну-ка! - Йенсен потащил Корбута за собой. Остановившись напротив

скамьи, яростно зашипел: - Чтобы через минуту духу вашего здесь не

было! И передайте Берковичу, что еще один такой фокус, и он полетит со

своего кресла. Уж я об этом позабочусь!

 

  Одна из газет с шуршанием опустилась. Мужчина тщетно пытался

изобразить на квадратном лице недоумение, но на сцену выступил Корбут,

и события потешным образом ускорились. Под взглядом носатого

экстрасенса агент торопливо и с виноватыми интонациями залопотал:

 

  - Мистер Йенсен, поймите, мы люди маленькие. Есть приказ -

выполняем. Нет - будем тише и ниже травы.

 

  - Это уж точно. Будете! Потому что руковожу операцией я и отвечаю за

нее тоже я. Короче, вон отсюда!.. Корбут! Дай им под зад коленом!

 

  Корбута не надо было просить дважды. Глаза его выстрелили, и оба

агента, поднявшись со скамьи, зашагали механическим шагом, стремясь

поскорее покинуть это место и этого маленького колдуна с пугающим

взором.

 

  - И того у витрин тоже;..

 

  Корбут развернулся, и Йенсен мысленно сравнил его с

разворачивающейся орудийной башней. Мгновение, и стволы его внутренних

орудий замерли на прогуливающейся цели. Еще один беззвучный залп, и

вот уже любитель витрин знакомым сомнамбулическим шагом топает в

неизвестном направлении.

 

  - Все. А теперь к нему!..

 

  - Минутку, Джек.

 

  - Что такое?

 

  Войдя в вестибюль института, оба прислушались к царящей тишине. На

время операции в институте свернули практически все исследовательские

работы. Из-за остекленной будки проходной вылез было полицейский, но

Корбут одарил его таким взглядом, что охранник поспешно шмыгнул

обратно.

 

  - Так что ты мне хотел сказать?

 

  - Дело в том, Джек: Видишь ли, я чувствую, что игра в прятки

провалилась. Не могу понять, каким образом, но мне кажется, он

догадался, кто мы такие и зачем его держим здесь.

 

  - Глупости, - ворчливо произнес Йенсен. - Не забывай, на каком этаже

он находится. Там кругом свинец, сталь и кевлар.

 

  - Для него это не препятствие. Я не говорил тебе, но сегодня меня

посетило скверное чувство. Я даже не понял сразу, настолько это было

непривычно. Еще никто не вступал со мной в подобную дуэль!.. Словом,

этот русский сумел настроиться на меня. Понимаешь? Он вычислил, где я

нахожусь, а чуть позже сделал попытку заблокироваться. На какое-то

время я потерял его из виду. Словно кто-то включил затемнение или

зажег дымовую шашку. Но я-то знаю, что это сделал он.

 

  - Ты ошибаешься, Корбут.

 

  - Нет! - Корбут зажмурился. - Это повторяется и сейчас. Еще там, в

сквере, я его видел, а теперь нет. И при этом мне кажется, что он

видит нас распрекрасно. И знает, что мы уже здесь, в здании.

 

  - По-моему, ты сгущаешь краски, Корбут! Это обычное переутомление: -

Йенсен крепко растер переносицу, нахмурившись, проговорил: - Хорошо:

Допустим на минуту, что ты прав. Он насторожен и всерьез раздумывает,

не удрать -ли ему отсюда?.. Но если так, тем более нужно находиться

возле него. По крайней мере до сих пор он мне верил.

 

  - Это было вчера, а сегодня, он сотворит с тобой то же, что сделал я

с агентами Берковича.

 

  - Ты перебарщиваешь, дружище. Гуль - славный парень. Просто он

угодил в неприятный переплет. Нервы и все такое: Наверное, мы чересчур

торопимся, но нет у нас времени на эмоции, понимаешь? Можно, конечно,

подтянуть к институту оцепление, запастись полудюжиной патрульных

машин, но даст ли это что-нибудь? Мы пошли ва-банк, вот и надо идти до

конца. А в общем: Не знаю, Корбут. Ничего я уже не знаю.

 

  - Ты выдохся, Джек. Это видно невооруженным глазом.

 

  - Как и все мы.

 

  - Боюсь, в таком состоянии ты не самый лучший дипломат. А нам нужно

перевезти его в Мемфис. Живого или мертвого.

 

  - Не волнуйся, Корбут, он поедет. И, разумеется, живым. Я уже

сказал, будь у нас время, мы наверняка сумели бы с ним подружиться.

 

  - Кто знает: - Корбут в сомнении поглядел вверх. - И все-таки нам

лучше остаться здесь. Хочешь, я попробую вступить с ним в

дистанционный контакт? Все-таки это безопаснее.

 

  - Не надо. - Йенсен положил руку на плечо Корбута. - Желаешь

оставаться - оставайся, а я поднимаюсь наверх. На этот раз твоя

интуиция тебя подвела. Гуль верит мне.

 

  - Дай-то Бог. - Маленький человечек с щеточкой усов под носом обмяк

и съежился. Он привык верить Йенсену и, несмотря на все свои

возможности, подчиняться ему. - Хорошо, Джек. Я пойду вместе с тобой.

 

  * * *

  Смуглое лицо Гуля казалось пугающе бледным. Опустив руки на

подлокотники, он сидел в кресле напротив Иенсена и хмуро рассматривал

собственные колени. На нем красовался черный костюм из особой

термостойкой ткани, нелепо торчали из-под брюк тупоносые армейские

сапоги. Сменить обувку они так и не успели.

 

  <Ты предал меня, верно? Я видел тех людей на скамейке и знаю, кого

ты привел ко мне. Только не вздумай оправдываться. Как бы то ни было,

ты поступил дурно. И знаешь почему?.. - Гуль кивнул самому себе. - Да,

наверняка знаешь. Точно такие же дурные вещи теперь придется совершать

и мне>. - Губы говорившего не шевелились, однако Йенсен слышал

знакомый голос совершенно отчетливо. С ужасом он обернулся на

скрючившегося в углу Корбута.

 

  - Что ты с ним сделал?

 

  - Ничего. Как только я уйду отсюда, он очнется. Дело, видимо, в том,

что он не такой толстокожий, как ты. Я попросту не рассчитал силы. Но

думаю, ты простишь меня. Ведь это только начало. Со временем я,

конечно, научусь более гуманно разрешать подобные проблемы.

 

  - Гуль!.. - Рука Иенсена невольно поползла к груди. Под мышкой, в

кожаной кобуре, у него покоился револьвер стандартного полицейского

калибра.

 

  <Оставь его, не трогай. - Гуль даже не поднял глаз. - Ты все равно

не сумеешь выстрелить. В противном случае я бы с тобой не

разговаривал>.

 

  - Выстрелю. - Йенсен порывисто вздохнул. - Я не убийца, но сейчас

мне придется это сделать.

 

  <Почему? - Гуль спокойно поднял голову. Глаза его внимательно

взглянули на собеседника. Некоторое время в кабинете стояла

напряженная тишина. - Так почему же?! - Губы русского по-прежнему не

шевелились, но голос клокотал от ярости. - Почему, черт возьми?! Что я

вам сделал? Не моя вина, что я такой. Это вы курочите планету своими

паршивыми полигонами, вы тешитесь в лабораториях паскудными

экспериментами. Побольше взорвать, побольше отравить - вот и все ваши

интересы! Вы, кажется, и на меня собрались надеть боевую упряжь? Что,

не угадал?.. Ну, может быть, не ты конкретно, но кто-нибудь из ваших

наверняка об этом мечтает. Я ведь не ровня вашим жалким агентикам.

ЦРУ, наверное, спит и видит меня в своих рядах!..>

 

  - Гуль! - протестующе выдохнул Йенсен, оборвав желчный поток

русского. - Ты не знаешь всего: В этом мире действительно сам черт

ногу сломит, и ты действительно находишься под тройным колпаком, но:

Главная цель вовсе не ты. Главная цель - каракатица.

 

  - При чем здесь эта тварь? - Гуль заговорил.

 

  - Она возвращается, ее интересует Каунт-Сити, город, где мы сейчас с

тобой беседуем.

 

  - Гуль, она движется к тебе.

 

  - Этого не может быть!

 

  - Может. Она перемещается по прямой и, должно быть, находится где-то

совсем рядом. Помнишь, я рассказывал тебе о приборах, благодаря

которым мы тебя разыскали? Их создала группа Корбута во время

наблюдений за каракатицей. До сих пор эти приборы сработали лишь в

двух случаях: Очень может быть, что вы с ней - одно целое.

 

  - Нет! - Лицо Гуля перекосило. Он с трудом сдерживал дрожь,

охватившую тело. - Ты снова обманываешь меня. Я не верю тебе!.. Ты же

видел, я уже способен есть человеческую пищу! Еще немного, и я стану

нормальным человеком! Нужно лишь оставить меня в покое. На месяц или

два.

 

  - К сожалению, мы не располагаем таким временем. Возможно, уже

завтра каракатица будет здесь: - Заметив протест на лице Гуля, Йенсен

сбивчиво заторопился: - Но, Гуль, мы тоже еще не уверены в своих

выводах. Для того чтобы подтвердить их или опровергнуть, мы собирались

перевезти тебя в Мемфис. Это чуть в стороне, и если:

 

  - Я понял. Если все так, как ты сказал, эта тварь повернет за мной.

 

  - Совершенно верно. И если это произойдет, значит, ее действительно

интересуешь ты. Каким-то невообразимым образом она чувствует тебя. Бог

знает, какие энергии ты излучаешь. Наверное, это не только тепло и

радиация: Словом, так или иначе, но она знает, где ты, и ползет

прямиком сюда.

 

  Дышать стало трудно, и Йенсен внезапно осознал, что в комнате

настоящее пекло.

 

  - Хорошо, Джек. Пусть будет так, как ты говоришь. - Гуль, казалось,

немного успокоился. - Но что дальше? Допустим, она повернула - и что?

 

  - Мы думали: - Йенсен запнулся. Достав из кармана платок, вытер

лоснящееся от пота лицо. - Мы нашли бы подходящее место, какой-нибудь

полигон или пустыню, и там ты, возможно попробовал бы ее остановить.

 

  - Как я смогу это сделать?! Объясни мне! Рывком поднявшись из

кресла. Гуль подошел к окну. Йенсен заметил, что на деревянных

подлокотниках остались пепельные следы. Некоторое время Гуль

вглядывался в происходящее на улице, затем повернулся к представителю

НЦ. Губы его искривила усмешка.

 

  - Сколько же их тут? Не один десяток, наверное?.. И все как один

пекутся о благе нации.

   

  - Это вынужденная мера:

 

  - Само собой! Убить вынужденно - это вроде бы и не убийство. Потому

что имеется веское оправдание: присяга, долг и тому подобное: Раз

нужно, почему бы не сделать?!

 

  - Но ты же все равно не умрешь!

 

  - Знакомо! - Гуль оживленно кивнул. - Думаю, Пилберг отдал бы

многое, чтобы взглянуть на то, что сейчас произойдет:

 

  - Не стоит, Гуль. Тебе все равно не уйти отсюда. Вокруг института

около сотни агентов. У них есть приказ стрелять в тебя, и они его

выполнят. Ты, может быть, и сверхчеловек, но этого тебе не выдержать.

 

  - Посмотрим. - В глазах Гуля сверкнул злой огонек.

 

  - Гуль! - Йенсен предпринял последнюю попытку. - Это не наша

прихоть. От твоего решения зависит жизнь и смерть многих людей. Если

каракатица выберется на поверхность посреди города, произойдет

катастрофа.

 

  - Верно. - Гуль снова поглядел в окно. - Произойдут вещи не самые

приятные: И мне действительно жаль! - Он снова обернулся к Йенсену. -

Да. От моего решения многое зависит. Но прежде всего от него зависит

моя собственная жизнь. Или она не в счет?

 

  - Так!.. Но представь себе последствия! Чем провинились жители этого

города?

 

  - А чем провинился я? - Нервным движением Гуль огладил на себе

костюм. - Абсолютно ничем, Джек. Хотя эти люди тоже не виноваты:

 

  - Значит, на тебя можно рассчитывать?

 

  - Нет!

 

  - Но, Гуль!..

 

  - Не суетись, Джек. Я постараюсь не допустить тех последствий, о

которых ты упомянул. Но все остальное - это уже мое дело.

 

  Йенсен стремительно выхватил револьвер, но выстрелить не успел.

Невидимая плеть еще более стремительно развернулась в воздухе,

обрушиваясь на его кисть, и с костяным стуком оружие упало на пол.

 

  - Не обижайся, Джек, но тебе придется проводить меня.

 

  - Нет, - хрипло выдохнул Иенсен, но это было единственное, что он

сумел сделать.

 

  Гуль развернул его перед собой и взглядом подтолкнул в спину.

Подобрав револьвер, направил в деревянную столешницу и плавно надавил

спуск. Выстрела не произошло, в барабане не было патронов.

Улыбнувшись, Гуль кинул револьвер в кресло и в сопровождении Йенсена

вышел в коридор. Справа показалась чья-то крупная плечистая фигура.

Движением куклы Иенсен поднял правую руку, успокаивая охранника.

Сопротивление его возросло. Гуль это почувствовал. Ему приходилось

диктовать чуть ли не каждый шаг Джека. Но он не желал стрелять:

 

  Непредусмотренное случилось на улице. К ним шагнули двое, и вместо

того чтобы махнуть рукой, Иенсен с хрипом повалился на тротуар.

 

  - Стреляй в него. Фил!..

 

  Тот, кого он только что назвал Филом, расстегнул пиджак, и Гуль

разглядел в его руке компактный пистолет-пулемет.

 

  - Стреляй! - разрешил Гуль. Маленький автомат лихорадочно забился,

вырываясь из крепких пальцев, огненная струя ударила над головой. -

Все стреляйте!

 

  Площадь перед зданием института содрогнулась от гулкой канонады. Все

палили вверх, в лиловое небо. Гуль изнемогал. Он словно держал на

вытянутых руках гигантскую штангу. Подобное не могло длиться вечно. На

секунду он ослабил напряжение, и тут же несколько пуль просвистело

совсем рядом. В стеклянных дверях института Гуль рассмотрел круглые, с

разбегающимися трещинами отверстия. Болезненно запульсировал правый

висок, мозг закипел, угрожая взорваться. Гуль стиснул в руках пылающую

голову и, шагнув вперед, ударил вокруг себя парализующей волной. Мир

заморозило. На какое-то время он очутился в царстве манекенов.

Стрельба стихла.

 

  У мужчины с автоматом с трудом ворочались белки глаз. Его напарник

силился завершить начатый шаг, но ничего не получалось, и он продолжал

балансировать на одной ноге, рискуя упасть. У Гуля появилось ощущение,

что он остановил время. Выехавшая на площадь машина вильнула в

сторону, со скрежетом ударилась о фонарный столб. Гуль успел заметить

ошалелый взгляд водителя и застывшие на рулевом колесе руки. Если бы

не этот фонарный столб, машина понеслась бы дальше, сметая людей,

словно кегли.

 

  Гуль побежал со всех ног. И сразу же пространство ожило и потекло,

взвинтив воздух криками ярости и страха. Они отходили от шока, и Гуль

рассчитывал уйти прежде, чем раздадутся первые прицельные выстрелы.

 

  Влетев в узенькую улочку, он стрелой промчался мимо магазинных

огней, прыжком перемахнул через взвизгнувший тормозами грузовик и

выскочил на проезжую часть. В лицо и уши басовито ударило сиреной

несущегося автофургона. Гуль поступил так, как поступил бы на его

месте перепуганный зверь. Гигантскими скачками он бросился бежать по

автостраде. Машины рычали справа и слева, отвратительный гудок

продолжал понукать, на какое-то время Гуль стал подобием автомобиля.

 

  Он ничуть не уступал им в скорости. Его сердце, превращенное в

сверхмощный реактор, набирало обороты. Отдельные удары слились в

рокот, и с той же неуловимой скоростью мелькали перед глазами

собственные ноги. Незадачливые охотники с их бесполезным оружием

остались далеко позади. Изменив направление, Гуль по диагонали пересек

дорогу перед колесами визжащих тормозами машин и выпрыгнул на ленту

тротуара. Беспечно прогуливающийся старичок с тросточкой промелькнул

мимо него с такой быстротой, что для самого старичка Гуль стал,

вероятно, подобием ветра. Может быть, он вообще ничего не заметил.

Шагах в ста возле какой-то парочки остановилось такси. Поднажав, Гуль

в самый последний момент перехватил руку изумленного кавалера и

пренахально скакнул в кабину. Все трое глядели на него, хлопая

глазами. Они так и не поняли, что произошло и откуда он здесь взялся,

а Гуль не собирался им ничего объяснять. Не раскрывая рта, он

покосился на водителя и объявил:

 

  <Триста долларов до ближайшего аэропорта!> Водитель икнул. Наверное,

было от чего. Задняя дверца захлопнулась сама собой. Парочка

ошеломленно попятилась. Все трое чуяли неладное. Водитель хотел было

возразить, но, видимо, вспомнил о долларах. С мягким гулом такси

тронулось с места.

 

  * * *

  Уже через десять минут, подчиняясь воле странного пассажира,

водитель повернул к Мемфису. Гуль и сам подивился неожиданной

метаморфозе, которую претерпело его сознание. Пытаясь хоть как-то

объяснить свои действия, он набрел на совершенно сумасбродную мысль. В

то время как он командовал бедолагой шофером, некто более прозорливый

и властный управлял им самим. Впрочем, имелись и другие версии - менее

нелепые и фантастические. Вцепившись в них хваткой бультерьера. Гуль

осторожно, шаг за шагом выбрался с предательского наста на твердую

почву, приводя в порядок мысли и душу.

 

  Прежде всего ему следовало задуматься над тем, что поджидало его

впереди. Если Иенсен - парень не промах, а в этом Гуль успел

убедиться, то он безусловно догадается, куда в первую очередь двинется

распаленный клиент. Кроме того, был Корбут, маленький носатый

экстрасенс, который умудрялся следить за ним на расстоянии. И Гуль не

сомневался, что в аэропорту Каунт-Сити его уже ждут меднолицые

супермены в бронежилетах, с оттопыренными карманами, в которых таились

вороненые игрушки. Впрочем, могло быть и так, что, опасаясь лобового

столкновения, они стали бы действовать более осторожно, послав на все

близлежащие крыши людей со снайперскими винтовками. Он был для них

всесильным монстром, но они также знали, что три-четыре разрывных пули

вполне способны уложить его на землю. Пусть и ненадолго. Одного-

единственного часа хватит, чтобы спеленать его по рукам и ногам, а

после доставить в любую точку планеты.

 

  Так или иначе, риск угодить им в пасть был слишком велик. Поэтому и

возникла идея путешествия на такси.

 

  Гуль заставил себя улыбнуться. Ему хотелось думать, что в Мемфис он

движется по своей собственной воле. Да и почему нет? Они хотели

перевезти его в Мемфис - вот и пусть порадуются. Он переправится туда

самостоятельно. Как пить дать этого варианта они не предусмотрят. И

когда он им позвонит, ошеломив новостью о своем новом местонахождении,

им придется признать, что с каракатицей все то же и все так же: Тогда

все окончательно встанет на свои места. Гуль обретет свободу, а с

Джеком Йенсеном и его доброй миссией будет покончено. Если кто и

рискнет возобновить охоту, то это наверняка будут не исследователи из

НЦ. Соответственно и расправляться с ними Гуль станет без церемоний.

Он не знал, что такое подземные лаборатории Пентагона, но догадывался.

И заранее не желал иметь с ними ничего общего. Гуль не воспринимал

идей Пилберга, полагая, что война - это всегда дурдом, пляска отпетых

безумцев и шейк в минуту общего вальса. Вот и пусть пляшут те, кто

хочет, у кого желтый билет и бицепсы в пятьдесят сантиметров. А

генералы и президенты пусть выводят на бойню своих внуков и сыновей. А

он из другого теста и никогда не видел особой радости в том, чтобы

причинять другим боль. Во всех странах и во всех городах должен

властвовать единый закон: право на жизнь без права посягать на жизнь.

И если дома, в России, кто-то, поддавшись искушению, попробует

приставать к нему с теми же предложениями, он и там разберется по-

свойски. Иначе на кой черт вся его телепатическая мощь! Он хочет быть

нормальным человеком - и он им станет!..

 

  Гуль покосился на спидометр. Около ста шестидесяти километров в час.

Напряжение пассажира передавалось и водителю. Оба спешили, и

автомобиль заметно водило из стороны в сторону. Виновата была не

дорога. Боковой ветер дышал неровно, с непредсказуемыми паузами.

Оттого и запаздывало управление. Теперь-то Гуль знал, что при такой

скорости воздух становится плотным и упругим как резина. Он познал это

на себе и какой-либо тревоги не испытывал. Последние недели изменили

не только тело, но и дух. Скорость, какая бы она ни была, уже не

пугала недавнего солдата.

 

  Откинувшись на сиденье, он всматривался в проносящиеся мимо щиты с

огромными буквами, по мере движения складывая их в слова и получая

англоязычную бессмыслицу. Иногда он кое-что понимал, но корневое

содержание рекламных восклицаний до сознания не доходило. Как можно

было рекламировать какие-то <хот-доги> и <гамбургеры>, когда в мире

гремели ядерные раскаты и где-то ворочалась гигантская тварь, одним

движением способная снести целый город! Пестрая суета плесенью

опоясала земной шар. Бултыхаясь в сладковатом ворсе, люди ничего не

желали знать. И потому ничего не успевали. Когда мерилом суеты

является суета, прожить жизнь невозможно. Она протекает сама собой. Из

крана в раковину, а оттуда в канализационные водостоки, не вспоив по

пути ни единого деревца, ни единой травинки:

 

  Гуль все чаще прикрывал тяжелеющие веки. Разглядывать окружающее

становилось невмоготу. Вспухающим шаром солнце клонилось к горизонту,

такси мчалось уже по пустыне, и мутной кошмой на барханы наползла

вселенская мгла. Водитель включил фары, машина сбавила ход. Гуль не

заметил этого. Ровная, лишенная ухабов дорога усыпляла его. Он увидел

сон и знал, что это сон, но проснуться не мог. Клубящийся густой туман

плавал перед глазами и не спешил рассеиваться. Гуль пытался разгонять

его руками, но пальцы путались в чем-то жестком и вязком, плечи и

кисти ломило от усилий. Лишь минуту спустя он догадался, что змеящиеся

молочные разводы - вовсе не туман, а чья-то гигантская спутанная

борода. Такие бороды носили, должно быть, предки - могучие и кудлатые

от природы, не знавшие, что такое штанга и тренажеры, но без особого

напряжения ломавшие подковы. Гуль запутывался в волосяном плену,

дергаясь и трепеща, как угодившая в паутину муха. Наконец что-то

грузное и большое взмешало воздух, и бородатый туман исчез. Глянув под

ноги. Гуль увидел, что стоит на земле, но земля эта вдруг оказалась,

круглым аквариумом, в котором плавала каракатица. Кажется, Гуль стоял

посреди улицы. Дома, деревья, статуями застывшие прохожие - все было

отлито из чистейшего стекла. И он скорее не видел их, а угадывал - по

глянцевому отблеску, по тонкому абрису, отделяющему явь от яви. Будь

его взгляд зорче, он смог бы пронзить им землю, но рассматривать жизнь

на другой стороне планеты не входило в его планы. Он следил за

каракатицей, задыхаясь от восторга и ужаса, приникнув лицом к

хрустальному асфальту. Каракатица плыла удивительно красиво и

грациозно. Что-то в ее очертаниях постоянно менялось, и она

становилась похожей то на морского ската, то на змею, то на морского

тюленя.

 

  Увлеченный волшебным видением. Гуль не заметил, как твердь под ним

дрогнула. Дома и деревья пенными фонтанами хлынули вниз, на улицы.

Земля обратилась в воду, и теплая волна опрокинула Гуля. Ища руками

опору, он камнем пошел к несуществующему дну. И тотчас гигантская

тень, всплывая, скользнула ближе. Пасть чудовища подхватила тонущего,

мягкий язык протолкнул в непроглядную глубь.

 

  А через секунду он уже сидел на знакомой террасе, слушая

вдохновенный монолог профессора.

 

  - Попробуй понять нас, Гуль! Самое простое дело - осудить, не

пытаясь понять. И, кстати сказать, - самое недостойное человеческого

звания. Именовать себя человеком может прежде всего тот, кто понимает.

По-ни-ма-ет! - Пилберг царственным жестом указал на сидящих за столом

компаньонов. - Еще пару дней назад все они были трупами -

неподвижными, мертвенно-холодными, бледно-синими от потери крови. А

сегодня полюбуйся! Они уже набивают желудки лишайником, и, честно

говоря, я им завидую. Единственный в этой жизни смысл - болеть и

выздоравливать, падать и подниматься. Без болезни нет радости

выздоровления, нет той красочной и оптимистичной лжи, называемой

целью. Человек обязан прочувствовать необходимость жизни, потому что

только тогда он в состоянии назвать ее приблизительную цену. Еще вчера

они мучились и страдали, но именно поэтому в ближайшем будущем скука

им не грозит. Мудрецы и на этот раз оплошали. Двойники отомстили нам,

теперь мы будем мстить им. Какое-то время жизнь наша будет насыщенной

до предела, а следовательно мы будем счастливы. Кто же кого

перехитрил? А, Гуль? - Пилберг звонко, совсем по-мальчишечьи

засмеялся. - Когда ты вернешься, а ты обязательно вернешься, - ты

убедишься насколько я был прав. Если хоть один из поселенцев встретит

тебя ленивым зевком, можешь стрелять в меня из моего собственного

пистолета.

 

  Из-за плеча Пилберга неведомым образом вынырнул Фергюсон.

 

  - Покажи ему Милиту, - сипло посоветовал он.

 

  - Да, конечно! - Пилберг встряхнулся. - Разумеется, она ждет тебя,

Гуль. Как и все мы. Надеюсь, ты уже смирился с тем, что твое

возвращение неминуемо? Или все еще одолевают сомнения?

 

  Пилберг оживленно захлопал в ладоши, подзывая девушку, но Гулю так и

не довелось увидеть Милиту.

 

  Будто гигантская птица подцепила его когтями и рывком подняла ввысь.

Взвившись, он пробил броню чудовища и вылетел на поверхность Земли.

Все та же неведомая и невидимая птица пронесла его по воздуху и мягко

усадила на заднее сиденье такси.

 

  - Сэр, проснитесь! Приехали. - Водитель деликатно касался его плеча.

 

  - Что?.. Где мы? - Гуль выпрямился, озираясь.

 

  - Мемфис. Как и заказывали.

 

  - Да, верно. Мемфис:

 

  Гуль выбрался наружу и поежился. Город спал, укутавшись в ночную

шаль. Чужой для него и родной для иных мир. Даже во сне он искрился

огнями, подмигивая звездному космосу, подражая ему лучистостью, но

безнадежно отставая во всем остальном. Откуда-то издалека ленивой

рекой наплывала музыка. Замусоренная барабанной трескотней, она не

могла сотворить такого пустячного дела, как превращение ночного

времени в день. Законы мироздания оставались незыблемы, и, невзирая на

потуги бунтарей, земля спала, потому что ей положено было спать.

 

  Гуль ощутил, как холодные ищущие руки протянулись к нему из тьмы.

Одна из них сжала стальными пальцами сердце, другая ухватила за горло.

Хозяйку этих рук он знал. Тоска:

 

  Гуль встрепенулся. Телефон!.. Он должен был позвонить Йенсену, в

этот чертов НЦ.

 

  - Вон он, сэр. В десяти шагах.

 

  Не удивляясь тому, что таксист услышал его мысли. Гуль двинулся к

будке. А через минуту все тот же услужливый таксист помог отыскать ему

в справочнике телефон секретариата НЦ. Без помощи водителя Гулю

пришлось бы туго. Едва раскрыв справочник, он с ходу заплутал во всех

этих параграфах и названиях. По счастью, такси еще не отъехало, и

шофер рьяно взялся за дело. В конце концов, испытывая легкие угрызения

совести. Гуль наградил его очередной стодолларовой фикцией. Лицо

таксиста расцвело улыбкой, а Гуль ощутил грусть.

 

  С грохотом промчалась кавалькада мотоциклистов. Зажглось светом окно

на втором этаже, и, исторгая ругательства, высунулась чья-то

всклокоченная голова. Очевидно, жилец дорожил своим прерванным сном,

потому что бранился долго, с вычурным мастерством. Тем временем,

скармливая автомату монетку за монеткой, таксист постепенно

приближался к цели. Пойман был в конце концов ответственный секретарь

НЦ, а через него достали и последнюю штаб-квартиру Йенсена.

Прислушиваясь к переговорам, Гуль чувствовал, как растет внутри

огненный жар. Ожидание затягивалось. Сонный дурман выветрился, и все

снова переставало быть простым и ясным. Он вдруг осознал, что от того,

что сообщит ему в следующую минуту Джек Йенсен, будет зависеть его

судьба. Самым прямым образом. И вздохнул почти с облегчением, когда,

повесив трубку, таксист выбрался из будки и виновато доложил, что

мистера Иенсена так и не нашли.

 

    - А ты сказал им, что это спрашивает русский?

 

  - Да, как вы и просили.

 

  - Хорошо, спасибо: - Гуль опустился на бетонный бордюр. Машина

отъехала, и он снова остался один.

 

  Часы города миллионами шестеренок отщелкивали скоротечные секунды,

время безмолвно ухмылялось. В свою странную игру оно умудрилось

втянуть все человечество. Что бы ни происходило под этим ли или другим

небом, последнее слово всегда оставалось за ним. Неоновая надпись на

стене высотного здания мигала через равные промежутки, сердце в груди

отбухивало положенное число ударов в минуту. И так было везде и всюду.

 

  Гуль зло покосился на свою сгорбленную тень. В такт неоновым

вспышкам она подергивала плечами и головой - словно кивала и

соглашалась, признавая свою слабость, свое очередное поражение. И

снова тихой поступью сзади подкралась Тоска - ледяной ладонью

погладила по затылку. <Бедненький!..> - шепнула она и тоненько

хихикнула:

 

  Звонок телефона заставил вздрогнуть. Ошеломленный, Гуль оглянулся в

сторону будки. Он и понятия не имел, что телефоны-автоматы могут

отзываться на чужие звонки. Этого мира он по-прежнему не знал. И

сейчас ему вдруг подумалось, что это звонит сама Судьба. Переждав пару

тягостных трелей, он поднялся и, спотыкаясь, побрел к телефону.

 

  - Как хорошо, что вы еще не ушли! Пожалуйста, не вешайте трубку!

Мистер Йенсен здесь, возле меня.

 

  Рука Гуля упала на распахнутый справочник. Все внутри него пылало

ожиданием, и тоненький дымок потянулся из-под пальцев, - бумага на

глазах начинала тлеть. Поглядев вниз. Гуль отдернул руку.

 

  - Как вы разыскали меня?

 

  - Но вы же сами пытались связаться с нами. К счастью, ваш звонок

успели поставить на контроль, и регистрационная служба определила

номер телефона-автомата. Секретарь передал нам ваше сообщение:

 

  - Вы переводчик? - неизвестно зачем уточнил Гуль.

 

  - Да, но мистер Йенсен рядом. Он готов ответить на все ваши вопросы.

Повторяю: на все вопросы без исключения.

 

  - В таком случае он знает, что меня интересует. В трубке послышался

приглушенный диалог, и в одном из голосов Гуль без труда уловил

знакомые интонации.

 

  - Дело в том, что без Корбута погрешность определения маршрута

достаточно велика. Вертолеты находятся постоянно на связи, однако:

 

  - Плевать мне на ваши вертолеты! Я хочу знать: да или нет? Передайте

это Джеку!

 

  В телефонной будке стало дымно, справочник продолжал тлеть. Схватив

книжку за корешок. Гуль выбросил ее на дорогу.

 

  - Только не волнуйтесь и не принимайте скоропалительных решений.

Конечно, мы вам скажем правду, но: Вы ведь ожидали этого? Словом, она

повернула. Ориентировочно это семь-восемь градусов - то есть как раз в

направлении Мемфиса:

 

  И вновь Гуль не сумел совладать с охватившей его дрожью. Ему стало

по-настоящему страшно, в голове обморочно зашумело.

 

  - Я: я прошу у вас самолет, - с трудом выдавил он из себя. - Какой

угодно. Я хочу улететь от нее. В Россию.

 

  - Вы не совсем понимаете: Даже если вам удастся перебраться на

родину, каракатица тотчас двинется следом.

 

  - Но почему?!

 

  - Мы тоже хотели бы это знать, поверьте. Но речь в настоящую минуту

идет о жителях Мемфиса.

 

  - Прежде всего речь идет обо мне! - выкрикнул Гуль. - Или вам не

терпится вот так просто взять и скормить меня этой твари?

 

  - Поймите, мы в затруднительном положении. Каракатица уже совсем

близко, и в первую очередь мы должны думать о безопасности наших

сограждан. Но я даю вам честное слово, что если это будет в наших

силах:

 

  Гуль с хрустом смял телефонную трубку, швырнул ее на полку. Выскочив

из будки, ударом сапога отбросил дымящийся справочник.

 

  * * *

  - Значит, ваш романтик действительно в Мемфисе. Что ж: Тем проще

будет его взять. - Беркович сумрачно приложился к бутылочке с пивом. -

Я подошлю туда своих ребят. С ним надо кончать и как можно быстрее.

 

  - Ни в коем случае! - Йенсен сидел за столом, обхватив руками

голову. Глаза его казались совершенно пустыми. - Поймите, он САМ

позвонил нам.

 

  Сам! И потом он переехал в Мемфис. Вы можете мне объяснить, почему

он так сделал?

 

  - Догадываюсь, - Беркович хмыкнул.

 

  - Ни черта вы не догадываетесь, - Йенсен тяжело вздохнул. - Нужно

попытаться еще раз встретиться с ним.

 

  - Благодарю покорно, я не сумасшедший. Если бы мы сразу покончили с

ним. а не цацкались по вашему совету, все наши беды были бы уже

позади. - Беркович сунул в рот сигару, стиснул ее в зубах и тут же о

ней забыл. Непонимающе взглянул на зажигалку в руке, спрятал ее в

карман.

 

  - Вам известно, на каком расстоянии от Мемфиса находится эта тварь?

 

  - Известно.

 

  - И то, что она начинает уже подниматься, тоже, надеюсь, известно?..

 

  - Джек, - это заговорил переводчик Йенсена, тот самый, что уже

дважды разговаривал с русским по телефону. - Ты действительно серьезно

рискуешь! Может быть, в самом начале и имело смысл держать его в

институте, но сейчас, когда он мечется из города в город, не понимая,

какие последствия вызовет своим сумасбродством, он по-настоящему

опасен.

 

  - Более чем опасен! - подчеркнул Беркович. - Теперь мы знаем

наверняка, что она движется именно к нему. И если мы не хотим нажить

неприятностей, нужно действовать жестко! Все, что нам понадобится, это

десяток-другой снайперов, с дюжину собак-ищеек и твой Корбут. И

никаких переговоров! Хватит! Немедленный огонь из всех имеющихся

средств. А уж умрет он или нет - не наша забота. Оттранспортируем тело

на Невадский полигон, и пусть она кромсает его там как хочет.

 

  - Но он же человек, - пробормотал Йенсен. - Мы не можем так

поступить.

 

  - Человек? - Лицо Берковича отразило крайнюю степень изумления. - Вы

сказали: человек? Да он монстр! Самый настоящий монстр! Может быть,

раньше он и был человеком, но теперь нет. И не талдычьте мне о

гуманизме! Все предельно ясно. На одной чаше весов - город с сотнями

тысяч жителей, на другой - ваш мутант.

 

  Заложив руки за спину, Беркович грузно прошелся по кабинету.

 

  - Конечно, держать ответ перед координатором - вещь не самая

простая, и потому мой вам добрый совет: ложитесь-ка в больницу. Этот

русский доконал вас. Вы больны, и ни одна живая душа не упрекнет, если

дело передадут нам. Помните, что главное сделано. Вы вычислили этого

мерзавца. Остальное завершим мы.

 

  Иенсен поднял мутный взгляд.

 

  - Не торопите события, Беркович. Я еще достаточно крепко стою на

ногах. Во всяком случае, дело останется в ведении НЦ: - Он обернулся,

отыскивая глазами переводчика. - Кол? Ты еще здесь?.. Вызывай Фила и

всех остальных.

 

  - Отправимся в Мемфис, босс?

 

  - Да, и как можно скорее.

 

  - Дипломаты!.. - яростно процедил полковник. Развернувшись на

пятках, он демонстративно занялся изучением висящей на стене карты.

Незажженная сигарета полетела в плетеную корзинку.

 

  * * *

  Залитое светом остекленное здание аэропорта напоминало причудливый

айсберг, но по мере приближения очарование терялось, и у Биппо

появлялась подозрительная уверенность, что он подъезжает к

обыкновенному супермаркету. Жан Клод Биппо, которого все звали просто

Биппо, второй пилот авиалайнера, как всегда запаздывал. Он был сух

телом, мускулист и подвижен. Обладая импульсивным темпераментом,

никогда не ходил обычном шагом. Нечто среднее - полубег-полушаг. Тем

не менее на все свои свидания, на службу и деловые встречи он

неизменно прибегал позднее положенного. Почему так получалось, не знал

никто - в том числе и сам Биппо. Это превратилось в загадку, над

которой он устал размышлять.

 

  Припарковав свой светло-зеленый <порше>, Биппо стремительно выскочил

наружу и устремился к центральному входу. Пробегая по залу, прихватил

у белозубого Стюарта неизменный пакет для племянницы в Нью-Йорке и на

ходу перекинулся парой слов с Питом - стареющим администратором,

выбравшимся из офиса поразмять ноги.

 

  По громкоговорящей связи без конца что-то объявляли, и одно за

другим к зданию аэропорта подкатывали неутомимые такси. Все это,

помноженное на скрип эскалаторов и звон посуды в буфете, терялось в

наплывающем гуле турбин. Может, оттого и не говорили здесь обычными

голосами. Люди кричали, повторяя сказанное дважды и трижды, не ленясь

наклоняться к уху собеседника.

 

  Не теряя времени, все тем же упругим шагом Биппо миновал проходную

и, выйдя на летное поле, двинулся к крылатым великанам.

 

  Через пару минут он был уже в самолете. Кид, первый пилот экипажа,

сидел в кресле перед пультом и на вошедшего даже не взглянул.

Шевельнувшийся в кресле штурман одарил опоздавшего кривоватой улыбкой

и невнятно произнес:

 

  - Мы ждали тебя позднее.

 

  - Ты шутишь? - Биппо повернул голову и только сейчас заметил в

кабине постороннего. - О! Да у нас гость!

 

  Глаза <гостя> оценивающе скользнули по его фигуре. Биппо ответил ему

тем же, сразу обратив внимание на то, что одет незнакомец более чем

странно. Салат <сумбур> или что-нибудь в этом роде. Костюм для

торжественных церемоний, кожаная кепка и вместо туфель какие-то

тупоносые башмаки. В другое время второй пилот с удовольствием пошутил

бы по поводу одеяния гостя, но сейчас не проронил ни звука.

 

  - Он требует, чтобы мы летели в Россию, - тихо сказал Кид.

 

  - Террорист? - Биппо с изумлением уставился в угрюмое лицо

пассажира. Еще не до конца веря в реальность происходящего, выжал из

себя усмешку.

 

  - Да нет, хуже. Он ненормальный. - Кид забарабанил пальцами по

пульту.

 

  - Ждали только тебя, - непонятно пробормотал штурман.

 

  Ситуация позабавила Биппо. И одновременно разозлила. Это была какая-

то особая - веселая - злость. Весь его жизненный опыт подсказывал, что

угоны самолетов происходят как-то иначе.

 

  - А это не розыгрыш? Кид, если ты решил посмеяться:

 

  - Нет, - глухо перебил его незнакомец. - Никто не смеется над вами,

и это не розыгрыш. Вашему экипажу придется доставить меня в Россию.

 

  - Так:- протянул Биппо. Сделал движение, чтобы сесть, но так и

остался на ногах. - Кроме вас, здесь есть, конечно, кто-то еще:

 

  - Нет. Я один.

 

  Биппо взглянул на коллег.

 

  - Ты прав, Кид, он ненормальный.

 

  - Или прикидывается таковым. Второй пилот лихорадочно соображал,

вспоминая, что в таких случаях полагается делать.

 

  - Он угрожал вам оружием?

 

  - В этом нет нужды, Биппо, - незнакомец впервые посмотрел ему прямо

в глаза. - Повторяю: вам придется лететь со мной, и точка. Другого

выхода у вас нет. К сказанному добавлю только одно: я постараюсь

никому не причинить вреда.

 

  - А если мы не полетим?

 

  - Полетите.

 

  Убежденность, прозвучавшая в голосе пассажира, завораживала и

пугала.

 

  - Наш неожиданный гость, конечно же, припрятал где-нибудь на борту

бомбу. - Кид настороженно переглянулся с Биппо. Он скорее спрашивал,

нежели утверждал, и вопрос этот адресовался к угрюмому пассажиру.

 

  - Послушай, приятель, у нас здесь двести сорок человек. Есть женщины

и дети. Так вот, ни один из них не должен пострадать.

 

  - Они не пострадают. Можете высадить их прямо здесь. Сожалею, что

вынужден так поступить. А насчет бомбы могу успокоить: ее нет.

 

  Биппо сделал первое, что пришло на ум. Швырнув пакетом в незнакомца,

вцепился в его кисти мертвой хваткой. И в ту же секунду в руках у Кида

оказался пистолет. Он успел выхватить его из особой кобуры,

располагающейся под кресельным подлокотником.

 

  - Джо, вызывай полицию!

 

  Быстро надев на голову наушники, штурман пробежался пальцами по

пульту.

 

  - Какие-то помехи: Послушай, Кид, что с радиостанцией?.. - Он сорвал

с себя наушники и ошарашенно зашарил по многочисленным кнопкам.

 

  - Это бесполезно, - подал голос незнакомец. - Все равно придется

лететь. Мне не хочется принуждать вас, но я могу это сделать, и будет

лучше, если вы образумитесь.

 

  Биппо показалось, что он держится за маховики огромного механизма.

Без малейших усилий незнакомец разорвал его хватку, толчком ладони

отшвырнул к двери. И тотчас на Биппо снизошло озарение. Он вдруг ясно

понял, что они должны лететь в Россию. Во что бы то ни стало!..

Увидев, как Кид целится в незнакомца из пистолета, он бросился вперед.

Первый пилот успел выстрелить только раз. Вдвоем со штурманом они

вырвали у него оружие и насильно усадили в кресло.

 

  - Ты не понимаешь, Кид! Мы обязаны ему помочь! - рычал Биппо. Однако

первый пилот продолжал извиваться в их руках.

 

  - Успокойся наконец! Мы поможем этому парню!..

 

  Штурман, как и Биппо, напрягал мышцы, пытаясь удержать

сопротивляющегося коллегу.

 

  Оглянувшись на незнакомца, за которого они так горячо вступились,

штурман заметил, что тот ранен в бок. Гость не проявлял ни малейшего

беспокойства и не собирался падать, тем не менее в горячке штурман

хлестнул пилота по губам.

 

  - Идиот! Ты же мог его убить!

 

  - Да вы сами идиоты! - шипел Кид. - Какой дьявол в вас вселился? -

Он попытался отпихнуть штурмана, но тот навалился на него животом и

грудью.

 

  - Будь паинькой, Кид. Мы доставим его туда, куда он скажет.

 

  Неожиданно для себя Биппо тоненько рассмеялся.

 

  - Ты так лягаешься, Кид, что умудрился раскачать самолет. Еще

немного, и он запрокинется на крыло.

 

  В дверь кабины забарабанили, но они не заметили этого, потому что

как раз в это самое мгновение горизонт за окном вспыхнул пугающими

красками.

 

  - Черт возьми! - Штурман первым отступился от Кида, уставившись

безумными глазами на расплясавшиеся стрелки приборов. - Что

происходит?

 

    - Солнце всходит, разве не ясно?.. - Биппо умолк, осознав нелепость

сказанного. Взглядом пробудившегося от спячки оглядел кабину.

 

  - А ведь самолет и впрямь раскачивается!

 

  - Взлетайте! - хрипло выкрикнул незнакомец. За переборкой кто-то

громко взвизгнул. В дверь продолжали барабанить.

 

  Дрожащей рукой Биппо провел по лицу. Он чувствовал обморочную

слабость. С ужасом посмотрел в сторону расцветающего лиловым светом

горизонта. Отчего-то он вдруг понял, что этот навалившийся на летное

поле ураган и незнакомец, стоящий в двух шагах от него, связаны чем-то

общим - необъяснимым и страшным. В голове запрыгали мысли о воскресших

покойниках, о вампирах и прочей нечисти - все то, над чем еще пять

минут назад он с пренебрежением мог бы посмеяться. Только что они

самьм искренним образом пытались усмирить Кида. На них нашло какое-то

чудовищное умопомрачение. Как отравившиеся без труда угадывают

первопричину своего отравления, так и Биппо с пугающей ясностью

осознал, кто был повинен в их кратком помешательстве.

 

  - Взлетайте! - яростно повторил незнакомец, и все трое послушно

обернулись к пульту управления. Они опоздали. Струйки дыма, словно

щупальца поселившегося в самолетной утробе кальмара, потянулись из

всех щелей, свиваясь в едкие, мутные кольца. Штурман надрывно

раскашлялся. Где-то внизу отчаянно заскрежетало железо. Огромный

авиалайнер накренился еще больше и неожиданно заскользил вправо.

 

  - Смотрите! - Дрожащим пальцем Кид указывал в сторону горизонта.

Экипаж развернул головы.

 

  Ровной границы между небом и землей более не существовало. Горизонт

вставал на дыбы, летное поле на глазах покрывалось сетью трещин.

Двухметровый бетон лопался с треском, слышимым даже сквозь вой турбин.

Оглянувшись на чужака, Биппо обратил внимание на его бледность. Черные

блестящие глаза исподлобья следили за происходящим. А уже через

мгновение Биппо забыл о незнакомце. Нечто грузное, отдаленно

напоминающее необычайной величины тюленя, выползало на летное поле,

прямо из распахнувшейся земли. Дымящиеся пласты пород осыпались с

колышущейся плоти, живой вулкан, выросший в течение минуты, явственно

содрогнулся, раздирая землю надвое чудовищным плугом, темная

колеблющаяся масса устремилась в сторону самолета.

 

  - Пассажиры! - выдохнул Кид.

 

  Не сговариваясь, они бросились из кабины. :Лишь намного позже, когда

все уже закончилось, все трое вспомнили, что незнакомец, по-видимому,

их опередил. В кабине в ту минуту его уже не было, а дверь в салон

оказалась распахнутой. Не видели они его и среди выскакивающих

пассажиров. Да они о нем уже и не думали. Событиям этой ночи

предстояло превратить эпизод с чужаком в пустячный фрагмент целого.

 

  * * *

  - Давай же, Корбут, давай!..

 

  Вот уже больше часа они парили над переполошенным городом, пытаясь

отыскать виновника сумятицы. Йенсен всматривался в паутину запруженных

людьми улиц, чувствуя, что от напряжения вот-вот потеряет сознание.

Уже дважды от головокружительных виражей вертолета у него шла носом

кровь. Рядом с ним, с лицом, сморщенным словно начинка грецкого ореха,

сидел Корбут. Глаза его были закрыты, пальцы сжаты в кулаки. Из всех

сидящих в вертолете он единственный по-настоящему ощущал все, что

творилось внизу. Вертолет кружил над самыми крышами, и, часто сверяясь

с картой города, пилот методично разворачивал машину, обшаривая шаг за

шагом дома и кварталы. Это было глупо, но всякий раз при очередном

развороте кто-нибудь из экипажа с надеждой поглядывал на Корбута.

Йенсен знал, что вызванные Берковичем рейнджеры прочесывают район с

тонометрами. Время миндальничания, как выражался полковник ЦРУ,

прошло. Они объявили войну русскому и впрямую занимались спасением

города.

 

  Выбравшись из земной глуби, каракатица успела приблизиться к

северной окраине Мемфиса, и лишь там ее удалось задержать двумя

заготовленными заранее ловушками. Специальные вертолеты сбросили в

указанных точках контейнеры с ураном. Еще несколько контейнеров

дожидалось своей очереди на крыше одного из небоскребов. Никто не

строил особых иллюзий. Подобной малости должно было хватить ненадолго.

И потому внизу полным ходом разворачивалась эвакуация населения.

Случилось то, чего опасался координатор. Все ухищрения с секретностью

полетели к чертям! Но это были заботы будущего, и об этом будущем

Йенсен старался не думать. Им необходимо было во что бы то ни стало

найти русского, и именно с этой целью они подняли в воздух все

имеющиеся вертолеты.

 

  - Последний квадрат, - коротко сообщил пилот. Йенсен взглянул на

него с ненавистью. В этих словах было все: и многочисленные жертвы, и

разрушения, последствия, о которых писалось разве что в наиболее

мрачных из антиутопий. Проломив зыбкую преграду материального,

фантазия, воплощенная в чудовищном исполине, вырвалась наружу, и все

разом - научные постулаты, мощь военно-промышленного комплекса,

неверие и амбиции человечества, - все вдруг оказалось жалким и

нелепым. Пули и бомбы, бактерии и химия - на все это выползшему под

солнце исполину было ровным счетом наплевать. Какой-то ничтожный

кусочек, по нечаянности оторвавшись от него, нашел в себе силы жить

самостоятельно, и, нимало не заботясь о том, что ступать придется по

живому, исполин отправился на поиски своего законного:

 

  - Я не мог упустить его, - громко объявил Корбут. - Ни в домах, ни

на улице его нет.

 

  - Метро?

 

  Йенсен тотчас ухватился за подаренную мысль. Обернувшись к

Николсону, спросил:

 

  - Кто там у нас?

 

  - Полиция и люди Симонсона. Описание русского разослано всюду.

 

  - Жаль у них нет его фотографий. Кстати, Беркович до сих пор

считает, что это наша вина.

 

  - Но ты объяснил ему, что русского невозможно сфотографировать

обычным способом? Что пленки засвечиваются прямо на аппаратах?..

 

  - Объяснял: - Йенсен махнул рукой. - Только что толку. Он так ничего

и не понял.

 

  Бросив взгляд на взбаламученный людскими потоками город, он коротко

выдохнул:

 

  - Отправляемся туда!

 

  * * *

  Когда на узкой панели тонометра яростно замигал красный огонек,

Ленарт не сразу поверил в случившееся. Он знал о масштабах поиска,

видел, что творится в метро и на улицах, а потому находился в твердой

убежденности, что счастье обнаружить загадочного беглеца выпадет кому

угодно, но только не ему. Поэтому, лишь спустя несколько секунд, он

ткнул напарника в бок и кивком указал на оживший прибор.

 

  - Видел?

 

  - Он где-то рядом?

 

  - Очень рядом. Срочно доложи обо всем старшему офицеру, а я

осмотрюсь.

 

  Напарник прижался щекой к рации, а Лепарт, раздвинув широким плечом

толпу, медленно двинулся вперед, вглядываясь в лица людей, выискивая

мужчину с приметами, выданными патрульным службам.

 

  Электрички прибывали с интервалом в две минуты, выбрасывая на перрон

тысячи перегруженных вещами беженцев. Улицы наверху давно уже были

забиты машинами. Образовавшиеся пробки заставили людей устремиться в

метро. Однако к моменту, когда тонометр в руках полицейского заморгал

предупреждающим огоньком, основной поток схлынул. Ленарт продолжал

вышагивать, преодолевая людское течение, в готовности опустив правую

руку поверх кобуры. Он сознавал, что, возможно, уже в ближайшие

секунды ему придется стрелять на поражение самым безжалостным образом.

По слухам, в северных районах города уже начинали обрушиваться дома, а

со стороны аэропорта к Мемфису пролегла гигантская рытвина, больше

похожая на недостроенный канал. Ленарт не очень представлял себе, как

такое мог вызвать один-единственный человек.

 

  Снова поглядев на тонометр, он проверил дубинку, наручники и

револьвер 38-го калибра. Он не подозревал, что беглец, которого они

ищут, стоит в десяти шагах от него, внимательно наблюдая за

продвижением полицейских.

 

  Чувство опасности возникло у Гуля сразу же, как только он покинул

вагон. Он еще не видел притаившихся в засаде <охотников>, но, едва

ступив на платформу, уже понял, что их здесь немало. Понял и то, что

настроены они серьезно. Гуль даже заподозрил, что сегодня они пустят в

ход что-нибудь более действенное, чем стрелковое оружие. Невольно он

попятился. Своей ареной они избрали не лес и не пустыню, кругом были

люди - напуганные и растерянные.

 

  Ладонью он осторожно коснулся ребер. В том месте, где вошла пуля,

выпущенная Кидом, нащупал небольшую опухоль. Панцирь из ссохшейся

крови прикрывал живот не хуже броневого жилета.

 

  Гуль вздрогнул, встретившись глазами с преследователем. Жертва и

хищник замерли в напряжении. Медленно расстегнув кобуру, Ленарт

отяжелевшей рукой потянул оружие. Он неожиданно понял, что вопреки

приказу первый выстрел произведет в воздух. Беглец не делал попыток

скрыться, в широко распахнутых глазах его читалась усталость и мука.

Он действительно подходил под выданное описание, но им говорили о

молодом парне, Ленарт же видел перед собой сорокалетнего мужчину. В

черных вьющихся волосах беглеца серебристо пробивалась седина, а взор,

устремленный на полицейского, принадлежал старику. Ленарт отчетливо

услышал, как щелкнул позади взведенный затвор.

 

  - Чего ты ждешь, Лен? - шепнул напарник.

 

  * * *

  - Он не оказывает сопротивления, он: - Ленарт изумленно захлопал

глазами. Беглец, только что стоявший возле мраморных колонн, исчез. Он

не отпрыгнул в сторону и не пригнулся, он просто растаял в воздухе.

 

  - Где он? - выкрикнул напарник. Расталкивая людей, они ринулись

вперед. Ленарт на ходу взглянул на тонометр. Огонек продолжал мигать,

доказывая,что беглец по-прежнему находится где-то рядом. И все же они

НЕ ВИДЕЛИ его:

 

  Медленным шагом Гуль удалялся от полицейского патруля. Продвигаясь к

урчащему эскалатору, он ни на секунду не выпускал их из виду.

Растерянно озираясь, полицейские суетились в толчее. Он сумел стать

невидимым, но понятия не имел, как долго сумеет продержаться. Каждый

шаг, отдаляющий от опасности, увеличивал напряжение. Расстояние

требовало добавочной энергии, и уже возле самого эскалатора он

вынужден был прекратить гипноз. И тотчас один из полицейских вскинул

пистолет. Под сводами метро гулко прогремело множественное эхо. Пули

взвизгнули совсем ряцом. Гуль прыгнул на движущие ступени и не сразу

обнаружил, что все три лестницы включены на подъем. К счастью, наверх

выбирались последние горстки людей. Стараясь не сшибить кого-нибудь с

ног. Гуль гигантскими скачками помчался вниз. И снова ударили

выстрелы. На этот раз стреляли очередями. Подымающиеся наверх люди с

воплями заметались в тесном пространстве. Они угодили в расставленную

для него ловушку. Перепрыгнув через резиновые перильца. Гуль

опрокинулся на спину и заскользил вдоль высоких светильников. Брызнул

осколками серебристый плафон, и на этом удача окончательно изменила

преследователям. К подобным скоростям они не привыкли. Из десятка

выпущенных пуль в цель не попала ни одна. Прячущийся в диспетчерской

будке стрелок в испуге пригнул голову, но Гулю было не до него.

Оказавшись на платформе, он не стал терять времени. Подковообразный

тоннель с гудением вбирал в себя отходящую электричку. Колеса

грохотали на стыках, окна в мутных разводах с равнодушием взирали на

убегающие колонны. Гуль бросился к поезду. Боль задергалась,

заворочалась в боку. Увы, ухватиться было не за что. Поравнявшись с

широким окном, он с силой ударил по стеклу, напрягая пальцы, подтянул

тело к неровной пробоине.

 

  Через секунду он уже лежал на кожаных сиденьях. Из потревоженной

раны струилась кровь, и шумными вздохами Гуль успокаивал себя и свой

бок.

 

  - Вы бы видели, как он бежал? Какой-то гепард!.. Как утверждает

Ленарт, этот русский опять использовал какой-то фокус.

 

  - Поэтому я и настаивал на его уничтожении. Настаивал и настаиваю! -

Беркович сердито хрюкнул. - И если не подойдет оружие полицейских,

испробуем на этом супермене армейские <Вулканы>.

 

  - Чепуха! Этот сукин сын уйдет и от ваших <Вулканов>!

 

  - Да вы, похоже, восхищаетесь им? Мистер Йенсен, полюбуйтесь-ка на

ваших подчиненных!..

 

  - Прекратите, черт возьми! - Йенсен хлопнул ладонью по столу и

поднял на препирающихся коллег воспаленные от недосыпания глаза. -

Сейчас важно обнаружить его. В самое кратчайшее время!.. Где ваши

рейнджеры, полковник?

 

  - На месте, мистер Йенсен. И не сомневайтесь, они скоро найдут его.

- Беркович приблизился к столу и, склонившись над картой, постучал

пухлым пальцем по серым квадратикам городских кварталов. - Мои люди

потеряли его где-то здесь. Теперь, когда каракатица остановилась в

каких-нибудь двух-трех милях отсюда, тонометры стали бесполезными.

 

  - Да: Каракатица действительно остановилась, - озадаченно

пробормотал Йенсен. - Но почему, черт возьми? Что заставило ее встать

перед самым городом?..

 

  - Может быть, урановые ловушки?

 

  - Этот пустяк?.. Сомневаюсь. Она толчется на одном месте уже более

двух часов, а первых контейнеров, если помните, ей едва хватило на

десять - пятнадцать минут.

 

  - Как бы то ни было, песенка нашего мучителя спета. - Беркович не

без злорадства скосил глаза на Йенсена. - Над районом патрулирует

около десятка боевых вертолетов. Улицы пусты, и любого, выбравшегося

погулять на открытое пространство, немедленно засекут.

 

  - И все же: Почему она остановилась? - Иенсен хмуро сверлил карту

взглядом. - Должен быть какой-то ответ!

 

  - Уж не думаете ли вы, что это русский ее остановил?

 

  - А почему бы и нет? - тихо спросил Иенсен. Медленно подняв голову,

он отчетливо произнес: - Послушайте, Беркович, прикажите вашим людям в

русского не стрелять.

 

  - Это что, шутка? Она весьма неудачная, мистер Иенсен.

 

  - Это не шутка, Беркович.

 

  - Черта с два я отдам такой приказ! Они найдут русского и превратят

в решето!

 

  - В таком случае вы отстраняетесь от командной должности, - процедил

Иенсен. - Полномочий у меня достаточно, не сомневайтесь. Потрудитесь

уведомить своих заместителей о случившемся и:

 

  - Секундочку! - Беркович умиротворяюще вскинул ладони. - В чем дело,

Джек? Чего ты вдруг разбушевался? Ты хочешь, чтобы русского попытались

взять живым? Хорошо, попробуем: Мне не очень понятна твоя политика, но

если ты настаиваешь:

 

  - Да, настаиваю.

 

  Изобразив что-то отдаленно напоминающее кивок, Беркович грузно

поднялся и тяжелым носорожьим шагом отошел к окну. Тень брезгливости

промелькнула на его рыхлом лице. Он, взрослый, угодил в подчинение к

мальчугану: Такого давно уже не случалось. Ни координатор, ни сам

президент не позволяли в разговоре с ним пренебрежительного тона.

Затянувшаяся роль второго - вот с чем приходилось ему мириться:

 

  С той же брезгливой гримасой Беркович оглядел помещение. Штаб-

квартира ЦРУ, временно отданная в ведение НЦ, успела превратиться в

нечто неописуемое. Разбросанные по полу бумаги, банки и бутылки из-под

пива, настежь распахнутые окна, столы, загроможденные радиостанциями и

тонометрами: Утомленные сотрудники отдыхали прямо здесь же, при

начальстве, заняв свободные диваны и кресла, сладко похрапывая на

полу. Деятели из НЦ, видите ли, не хотели терять ни единой минуты на

сборы подчиненных! Конечно, куда как проще - свистнул в два пальца, и

готово:

 

  Беркович опустил глаза. У самого окна, уронив голову на грудь и

привалившись спиной к стене, спал Фил Николсон. Глядя на него,

представитель ЦРУ дал мысленное определение тому, что видел:

<Балаган!.. Форменный балаган!..>

 

  * * *

  Гуль не почувствовал, как из него вышла пуля. Сон заменил анестезию.

Он спал и одновременно находился в крохотном и странном кинозале.

Экран был не плоским - он охватывал все видимое пространство. И с

этого экрана - отовсюду, куда Гуль только ни оборачивался, на него

глядели иконоподобные лики.

 

  На этот раз Гуль мог разговаривать со всеми одновременно. Хор

голосов удивительно складно помещался в голове - может быть, оттого,

что язык, на котором они беседовали, состоял не из фраз и не из

образов. Он был подобен мелодии, текущей в обход слуха, в обход мозга

- может быть, прямиком в душу. Он понимал их, а они понимали его. Тем

не менее даже в эти секунды Гуль был уверен, что, проснувшись, не

сумеет воспроизвести ни мгновения. Как и прежде, Мудрецы не учили и не

пытались доказывать. Всякое доказательство - всего лишь довод рассудка

и уже потому зиждется на ошибке. Им было важно, чтобы Гуль все решил

сам. И они давали ему время, натягивая узду и взнуздывая оголодавшее

чудовище. Сдерживая каракатицу, они ждали его решения.

 

  Человек становится человеком только тогда, когда начинает размышлять

над своим и чужим, когда это свое и чужое замешивает в единое, и

невозможно ударить постороннего, ибо любой посторонний стал частицей

тебя. ОНИ это умели. Потому и прозывались Мудрецами. Они обладали

терпением, которое казалось ему непостижимым. С прилежанием ваятелей

они трудились над человеческими половинками, склеивая их Любовью,

стоически наблюдая, как вновь и вновь разваливаются непослушные

фигурки. Но сейчас Мудрецы беззвучно праздновали одну из своих

немногочисленных побед. Потому что знали, что он вернется, и знали

куда. И странно - Гуль не ощущал протеста. Это была беседа равных.

Мудрецы предугадали его решение, до самой последней минуты ничем не

выдав своей прозорливости. Его привязанность к земному воспринималась

ими серьезно. Они рисковали, двигаясь по краешку обрыва, но в конечном

счете одержали победу. Ему было жаль оставлять этот пестрый и

непоседливый мир, жаль себя, и все же он не желал остаться монстром.

Он слышал, как трещат и перетираются опутавшие каракатицу цепи.

Мудрецы сдерживали ее из последних сил. Но по-прежнему терпеливо

ждали. Не торопя, не жалуясь, не попрекая:

 

  Уже просыпаясь, Гуль отыскал среди множества лиц пару удивительно

знакомых. И, кажется, успел им улыбнуться. На мгновение мелькнул образ

Пилберга, но это была уже полуявь. Он открыл глаза с убежденностью,

что Пилберг ему только примерещился.

 

  * * *

  Широкая кровать, лужица окаменевшей крови на полу:

 

  Оглядев незнакомую обстановку. Гуль постарался вспомнить, каким

образом очутился здесь - в чужом доме, в чужой квартире. Впрочем,

последние дни он только и делал, что перемещался из одной чужой

квартиры в другую.

 

  Поднявшись, он вышел на лестничную площадку, с недоверием

прислушиваясь к царящей вокруг тишине. И тотчас показалось, что внизу

кто-то вполголоса бормочет. С опозданием Гуль сообразил, что это не

голос. Он снова слышал мысли крадущихся к нему людей. Перегнувшись

через перила, посмотрел вниз. Глаза его столкнулись с глазами мужчины,

замершего на ступенях. Агент испугался, и испуг этот неприятным эхом

отозвался в голове Гуля. Кое-как он заставил себя сосредоточиться.

Парализующий удар накрыл агента, и теперь тот не в состоянии был

шевельнуть ни рукой, ни ногой. Спустившись, Гуль не очень уверенно

обыскал его. В боковом кармане лежал тонометр, во внутреннем -

пистолет с глушителем. Переложив то и другое в карманы. Гуль продолжил

спуск.

 

  Еще до того как он покинул здание, им овладело знакомое чувство

опасности. Ускорил шаги. Выскочив на залитую солнцем улицу, устремился

к веренице припаркованных автомобилей. Часть из них была разбита, и он

не сразу отыскал исправную машину. Вырвав дверцу, плюхнулся на сиденье

и бегло осмотрелся.

 

  Впервые в жизни он сидел за рулем и все-таки не сомневался, что

заставит машину завестись и двинуться туда, куда нужно. Так оно и

вышло. Та же незримая энергия, что столь властно воздействовала на

людей, помогла ему пробудить двигатель. Но выехал он со стоянки крайне

неудачно - помяв и поцарапав близстоящие легковушки. Ругаясь, Гуль

повернул на дорогу. Тело его словно ожило. Сказывалась близость

каракатицы, и, сам того не подозревая. Гуль начал суетиться. Из-за

этого машина перемещалась рывками - ее заносило то вправо, то влево.

Увлекшись ездой, Гуль не сразу заметил бегущих к нему людей.

Громыхнули выстрелы, заднее стекло треснуло. Как ни медленно он ехал,

они все-таки отставали. Крутанув баранку. Гуль свернул в боковую

улочку. С наслаждением вдавил до отказа педаль газа. Машина с ревом

помчалась между домами. Теперь они окончательно потеряли его. Гуль

улыбнулся в зеркальце заднего вида.

 

  Прощайте!.. Навряд ли мы с вами увидимся. Гигантская рептилия

получит то, за чем явилась, и, успокоенная, вернется в земную глубь:

 

  Он нахмурился. Сверху налетал знакомый гул. Стремительная тень

накрыла машину, обогнав, понеслась по улице. И тут же на него

обрушился шквал огня. Вспышкой опалило лицо, тяжелая тугая сила с

яростью ударила в спину, вышвырнув вместе с лобовым стеклом на

тротуар. От боли помутилось в голове. Позади полыхал пожар, откуда-то

издалека неслись крики. Гуль разглядел мчащихся к нему людей. Один из

них нес на плече длинную трубу. Что-то вроде <РГ>: Очередь из

трассирующих пуль потянулась к беглецу, и только бросок в сторону спас

от свистящего металла. Человек с гранатометом сосредоточенно опустился

на одно колено. Вспомнив о пистолете. Гуль торопливо выхватил оружие,

почти не целясь, в несколько секунд выпустил всю обойму.

Гранатометчика он не задел, но преследователи залегли. Часто

оборачиваясь, он побежал. Откуда-то сбоку выскочило двое, но из дымной

улицы вылетел снаряд и, угодив в угол кирпичного здания, опалил жаром

всех. Снова мелькнула тень вертолета, с высоты ударило пулеметным

огнем. Гуль хотел прижаться к стене, но силы внезапно оставили его.

Посмотрев на свои ноги, он содрогнулся. Левая ступня навечно приросла

к тротуару. Спотыкаясь и кривясь от боли, Гуль пробовал опереться на

кровоточащую культю. Со стоном, больше напоминающим рычание, повалился

на землю. Те двое были уже совсем близко. Хрипло дыша, он смотрел, как

они целятся. Он уже ни о чем не думал. Из всех желаний нестерпимая

боль сохранила одно-единственное: чтобы все кончилось как можно

скорее.

 

  - Смотри-ка! - Один из агентов с сожалением опустил оружие.

 

  Они глядели куда-то влево, и, с трудом соображая, Гуль перекатил

голову, устремив тускнеющий взор в конец улицы. Пошатываясь и

размахивая руками, к ним торопливо приближался Джек Йенсен. Он что-то

кричал, но гул зависшего над ним вертолета заглушал все звуки.

Впрочем, смысл был ясен. Перекошенное от ярости лицо Иенсена не сулило

ничего хорошего.

 

  И тут с ними что-то произошло. Они попятились. Гул вертолета перерос

в оглушающий рев, механическая стрекоза взмыла и понеслась в небесную

синь. Агентов рядом уже не было, и жаркая волна врачующе оглаживала

тело Гуля. Боль отдалилась, утратив невыносимую остроту.

 

  Приподняв голову, он увидел, что Йенсен лежит на боку. Глаза

представителя НЦ не мигая смотрели на что-то, что располагалось за

спиной Гуля. И все же оборачиваться он не стал. Эту тяжкую поступь

невозможно было ни с чем спутать. Асфальт под ним теплел, вязким

болотным раствором начиная втягивать человеческие тела. В голове

замерцал знакомый экран. Женский голос ласково произнес: <Добро

пожаловать, Гуль!> Город перед глазами совсем расплылся, многоцветье

смешалось с дымом, густым и алым, обратилось в багровый туман. Кинув

взгляд на побелевшее лицо Джека, Гуль успокаивающе проговорил:

 

  - Добро пожаловать, мистер Йенсен!..

 

  * * *

  Недалеко от прохода Зуула Йенсен помог Гулю присесть на камни. В

который раз завороженно уставился на его ногу - маленькую, розовую и

беспомощную, совсем как у годовалого ребенка.

 

  - Не понимаю, - пробормотал он. - Все равно не понимаю! Какая-то

чудовищная, невероятная регенерация!

 

  - Тебе еще многое предстоит увидеть.

 

  - Да, конечно. - Йенсен рассеянно оглядел пупырчатое пространство и

зябко передернул плечами. Гуль почувствовал жалость.

 

  - Ты не раздумал насчет колонии? Может, сразу туда? - спросил

участливо.

 

  - Нет. Если начинать, то лучше уж с самого начала. И далее по

расписанию: - с сомнением произнес Йенсен и пожал плечами. - Я думаю,

мне будет несколько легче, чем тебе. Все-таки там в основном

американцы, и я о них кое-что уже знаю.

 

  - Наверное, так легче. Но рано или поздно ты все равно попадешь.

Туда.

 

  - Все там будем: - Йенсен невесело рассмеялся. - Но суть не в этом.

Для подобных вещей надо дозреть, а я: - Он обреченно махнул рукой.

 

  Гуль смущенно отвернулся.

 

  - Послушай, Джек, мне бы очень не хотелось, чтобы ты винил меня в

случившемся.

 

  - Чепуха! - Йенсен подобрал с земли камушек, все так же рассеянно

сплющил в кулаке и отбросил. - Винить тут некого. И все-таки не

сладкая это штука - в одночасье поменять мир. - Йенсен взглянул на

собеседника с внезапной надеждой. - А может, отправимся в колонию

вместе? Ты же сам рассказывал о той девушке. Она, наверное, ждет тебя?

 

  Гуль, улыбнувшись, покачал головой.

 

  - Я чувствую, что там ее уже нет.

 

  - Как ты можешь это чувствовать?

 

  - Скоро ты поймешь, как это тут происходит. - Гуль осторожно ступил

на свою младенческую ножку и поднялся с камня. - Я не прощаюсь, Джек.

Мы еще встретимся, и очень скоро.

 

  - Только не говори, что заглянул в будущее. - Йенсен протянул руку.

- Прощайте, мистер монстр.

 

  - Всего наилучшего! - Гуль кивнул в сторону. - Иди, как я говорил,

прямо к проходу. И ничего не бойся. После прохода будет близко.

Часовым ничего не доказывай, сразу зови Пилберга.

 

  - Ну а ты? Как ты доберешься до своих Мудрецов с такой ногой?

 

  - Не беспокойся, мне помогут.

 

  С сомнением покачав головой, Йенсен топтался на месте. Потом,

решившись, зашагал к пещере. Некоторое время Гуль смотрел ему вслед.

Мгновение - и черная нора поглотила недавнего руководителя центра

аномальных явлений. Припомнив, как это впервые случилось с ним. Гуль

испытал приступ тоски. А может, и не тоска это была, а всего-навсего -

легкая печаль: Он старчески вздохнул, и тотчас в мозгу теплым пятном

забрезжил экран.

 

  Разумеется!.. Этого следовало ожидать. Гуль ободренно встряхнулся.

 

  - Добро пожаловать, мистер Гуль! Он вздрогнул. Голос принадлежал

Милите!.. Гуль обернулся, но никого не увидел. Это было их очередным

фокусом. Они находились здесь, рядом, но показываться на глаза отчего-

то не желали. Его звала и манила анонимная пустота.

 

  Гуль растерянно посмотрел вниз. Как же идти с такой ногой? Он

действительно надеялся хоть на какую-то помощь:

 

  В следующую секунду в голове у него все померкло. Тело потеряло вес

и, подобно воздушному шару, поплыло вверх, воспарив над багровой

Землей. Мерцающая полумгла выпустила голубой луч, и, вытянувшись по

дуге, он вобрал Гуля в себя, подпитывая тело искрящейся энергией. В

одно мгновение Гуль захмелел, и его ничуть не удивило, что пупырчатый

желудок чудовища рассыпается в прах.

 

  Так оно и должно было быть. Мудрецы не могли стать пленниками

рептилии. Уже хотя бы по той странной причине, что они являлись

Мудрецами.

 

  Из дуги луч неожиданно обратился в гигантскую спираль, и,

ввинчиваясь в головокружительную высоту, Гуль разглядел вдруг иные

картины. Он увидел, как набухает хлебное золото колосьев и лопаются от

зеленой прорывающейся жизни почки, как оживают после зимнего сна

медведи и как, взламывая лед, напрягает река свои тугие прозрачные

мускулы. А еще через мгновение Гуль понял, что в состоянии увидеть

все. Не все, что захочет, а именно все:

 

  Mitridat