Василий Шукшин. А поутру они проснулись...
--------------------------------------------------------------- © Copyright Василий Шукшин Подготовка электронного текста: библиотека Александра Снежинского --------------------------------------------------------------- Повесть для театра [*] Повесть осталась незавершенной. Рано-рано утром, во тьме, кто-то отчаянно закричал: -- Где я?! Э-эй!.. Есть тут кто-нибудь?! Где я?.. И во тьме же, рядом, заговорили недовольные голоса, сразу несколько. -- На том свете. Чего орешь-то? -- Где я? Где мы?.. -- На том свете. Чего орешь-то? -- Ну чего зря пугать человека! Не на том свете, а в морге пока. У меня вон номерок на ноге... вот он -- болтается, чую. Интересно, какой я по счету? -- А где мы? Чего зубоскалите-то? Где, я спрашиваю?! -- Не ори, а то я подумаю сдуру, что ты моя жена и полезу целоваться; она всегда орет с утра. Она орет, а я ей -- раз -- поцелуйчик: на, только не вопи. -- Ну и как? -- поинтересовался хриплый басок. -- Помогает? -- Слабо... -- Если б ты ей четвертным рот залепил, она бы замолкла. -- Четвертного у меня с утра... Я за четвертной-то сам зареву не хуже слона... А ты мне лепи четвертные. -- Где мы находимся, я вас спрашиваю?! -- опять закричал тот, истеричный. Тут вспыхнул свет... И видно стало, что это -- вытрезвитель. И лежат в кроватках под простынями восемь голубчиков... Смотрят друг на друга -- век не виделись. Открылась железная дверь, и в комнату вошел дежурный старшина. -- Чего кричите? -- спросил он. -- Кто кричал? -- Я, -- сказал человек довольно интеллигентного вида. Он хотел встать с кровати, но, обнаружив, что он почти голый, запахнулся простыней и тогда только встал. И подошел к старшине... -- У меня к вам вопрос: скажите, пожалуйста, где я нахожусь? -- он стоял перед старшиной, как древний римлянин, довольно знатный, но крепко с похмелья. -- Я что-то не могу понять -- что это здесь? -- Санаторий "Светлые горы". -- Что за шуточки! -- повысил голос интеллигент. -- Я вас серьезно спрашиваю. -- Ложись, -- показал старшина, -- и жди команды. Серьезно он спрашивает... Это тебя счас будут серьезно спрашивать. Интеллигент струсил. -- Простите... Вы в каком звании, я без очков не вижу? Где-то потерял очки, знаете... -- Генерал-мр. Древний помятый римлянин стоял и смотрел на старшину. -- Я вас не понимаю, -- сказал он. -- Вы всегда с утра острите? -- Чтоб тишина была, -- велел старшина. И пошел к двери. -- Товарищ старшина!.. -- вежливо позвал его здоровенный детина, сосед очкарика по кровати. -- У вас закурить не будет? -- Не будет, -- жестко сказал старшина. И вышел. И закрыл дверь на ключ. -- Опять по пятницам, -- запел детина, качая голос; он был, наверно, урка, -- пойдут х-свидания-а, и слезы горькие моей... Ложись, очкарь. Что ты волну поднял? Мы находимся в медвытрезвителе... какого района, я, правда, не знаю. Кто знает, в каком мы районе? -- Районе!.. -- сказал мрачный человек. -- Я город-то не знаю. Очкарик ринулся взволнованно ходить по комнате. -- Слушай, ты мне действуешь на нервы, -- зло сказал урка, -- сядь. -- Что значит действую на нервы? Что значит сядь? -- Значит, не мельтеши. А то я гляжу на тебя -- и мне всякие покойники в башку лезут. -- Но что я мог такого сделать? -- все не унимался очкарик. И все ходил и ходил, как маятник. -- Почему меня... не домой, а куда-то... черт его знает куда? Что они, озверели? -- Ты понял! -- воскликнул урка. -- Убил человека и еще ходит удивляется!.. Во, тип-то. Очкарик остановился... и даже рот у него открылся сам собой. -- Как это? Вы что?.. -- Что? -- Человека?.. -- Нет, шимпанзе. Что ты дурачка-то из себя строишь? Ты же не на следствии пока. Перед следователем потом валяй ваньку, а перед нами нечего. -- Да-а, милок, -- сочувственно протянул маленький сухонький человечек, -- вляпают тебе... Но ты напирай, что -- неумышленно. А то... это... как бы того... не это... -- Он же выпимши был, -- заспорил с сухоньким некто курносый, с женским голосом. -- Чего ты намекаешь тут -- "того", "не того"?.. Человек был выпимши. Вишь, он даже не помнит, как попал сюда. -- Теперь это не считается, -- приподнялся на локте сухонький; видно, любитель был поспорить. -- Теперь что был выпимши, что не был -- один черт. -- Наоборот! -- воскликнул урка. -- Отягчающее мешок обстоятельство. За что ты его под трамвай-то толкнул? Очкарик стоял белый, как простыня... И вертел головой то туда, то сюда, где говорили. -- Вы что? -- сказал он трагическим голосом, тихо. -- Что? -- Какого человека? -- Это тебе лучше знать. Шли, спорили про какие-то уравнения... -- стал рассказывать урка. -- Как раз ехал трамвай, этот -- чух его под трамвай!.. Того -- пополам. Жутко смотреть было. Народу сразу сбежалось!.. Седой такой лежал... он головой к тротуару упал, а вторая половина под трамваем. И портфель так валяется... -- Ты видел, что ли? -- спросил сухонький. -- Я видел!.. -- повторил по-одесски урка. -- А почему я здесь? А потому что я сзади шел. А когда стали свидетелей собирать, я заартачился... нагрубил милиционеру... -- Тьфу!.. Из-за какого-то уравнения -- человека под трамвай! -- искренне и глубоко возмутился человек с женским голосом; он был очень нервный человек, даже какой-то сосредоточенно-нервный. -- Что уж в том уравнении? Сели на лавочку и решили... -- Совсем одичал народ, -- негромко, сам себе, промолвил мрачный. -- Убить -- запросто. Парень крестьянского облика не принимал участия в этом страшном разговоре, лежал, смотрел в потолок... Вдруг он сел и с ужасом сказал: -- А не убил ли и я кого? И так это у него простодушно вышло, с таким неподдельным ужасом, что некоторые невольно -- через силу -- засмеялись. -- Ты откуда будешь-то? -- спросил его сосед, весьма потертый, весьма и весьма, видно, стреляный воробей, электрик, как он впоследствии отрекомендовался. -- Из Окладихи, -- сказал парень. -- Тракторист. -- Ого! -- удивились. -- Куда тебя занесло. -- Что, тоже кого-нибудь убил? -- Нет, он, наверно, теще всыпал, -- предположил электрик. -- Или соседа поджег. -- У меня теща хорошая, -- сказал парень. -- Ну, соседа поджег. Парень мучительно вспоминал: -- Неужели Мишке чего?.. Я, вообще-то, сулился его свинье глаз выбить: повадилась в огород, зараза, спасу нет. Говорю, да надень ты ей эту... крестовину, у нас такую надевают свинешкам на шею, забыл, как называется, -- чтоб они в дырки в городьбе не пролезали... Надень, ты, говорю, ей эту штуку, житья же нет от твоей свиньи! Он мне: "Сам надевай". -- "Тогда, -- говорю, -- я ей глаз выбью, она будет по кругу ходить -- и в свой же огород придет". -- Это ты точно рассчитал, -- похвалил электрик. Ему очень понравилась техническая мысль тракториста, он даже стал показывать пальцем на простыне схему движения свиньи. -- Значит, она вышла из дома и направилась в твой огород... Так? Но у ней же косинус, поэтому она загнет такой круг -- от так от пойдет -- пойдет -- пойдет -- и придет к себе же в огород. А сама будет думать, что она -- в твоем огороде. -- Да она-то!.. -- воскликнул тракторист. -- Пусть как хочет, так и думает, зараза, меня не волнует. Главное, Мишка бы задумался. Неужели я ей все же вышиб глаз? -- Ну, особо-то не переживай: за глаз больше семи суток не дадут. -- Или заставят стеклянный вставить, -- хихикнул сухонький. Остолбеневший очкарик сдвинулся наконец с места и подсел было к урке. -- Слушайте, вы что... -- Не садись ко мне! -- закричал урка испуганно. -- Я тебя не знаю! Первый раз вижу!.. Очкарик вскочил, как ошпаренный... И беспомощно посмотрел на всех. Некоторое время все молчали. -- У тя семья-то есть? -- спросил его электрик. -- А? Семья? -- потерянно переспросил интеллигент. -- Нет, вы что, разыгрываете меня, что ли? На него горестно и серьезно смотрели. -- Ну что, что-о?! -- чуть не заплакал очкарик. -- Что смотрите-то?! -- Молодой еще... -- Может, и хорошо, что молодой: не такой старый выйдет. -- Так-то оно так... если, конечно, не... это... не того... -- это разговаривали между собой электрик и сухонький. -- Могут ведь и... того... Как посмотрят. -- Да, это уж какое примут решение. -- Из-за какого-то уравнения!.. -- Да расстреляют, -- открыто ляпнул нервный с женским голосом. -- Чего тут гадать-то? Ученого же толкнул... -- А? -- машинально спросил очкарик. -- Кого толкнул под трамвай-то? Ученого? Вместо ответа очкарик бросился к двери и забарабанил в нее кулаками. -- Откройте! Откройте, пожалуйста!.. Я хочу спросить! Дверь скоро открылась... Заглянул старшина. -- Что такое? -- Что я вчера сделал? Я не помню... Что я сделал? Почему они про какое-то... Старшина захлопнул дверь и, запирая ее снаружи на ключ, сказал: -- Скоро скажут, что сделал. Больше не стучать. -- Товарищи, -- взмолился очкарик, обращаясь ко всем, к урке в частности, -- да вы что? Не мог я человека под трамвай... -- Крепись, -- сказал ему мрачный человек. -- Вот хуже нет этих!.. -- с некоторой даже брезгливостью сказал урка. -- Чего теперь психовать-то? Сделал -- сделал, все. Нет, он будет окружающим кишки мотать, на нервы, падла, действовать. Ляжь -- и жди. -- Ученого толкнул или нет? -- все хотел понять нервный. -- Ну а как же? Раз об уравнениях шли спорили... Это Иван вон ни с кем не спорил, а взял и рассчитал, как свинья будет ходить с одним глазом. И так точно рассчитал! -- электрику очень нравился расчет тракториста. -- Это же надо так рассчитать. Вот же и Ванька!.. -- Вспомнил! -- сказал тракторист. И сел. -- Никакой свиньи не было: я выехал трактором на асфальт. -- Ну? И что? -- не понял электрик. -- Что... Не положено, что. Я вижу: приближаются на коляске... А у меня с собой бутылка была, я домой ехал, в баню торопился, поэтому на асфальт выехал -- угол срезать... -- Ничего не понимаю: какой угол? -- Чтоб сократить маленько. Если от Игренева на Окладиху идти проселком -- это семь километров, а если маленько асфальта прихватить... -- Ну, ну? -- Ну, думаю, все равно они ее счас найдут... Пока они приближались, я ее всю осадил. -- Бутылку? -- Ну. Тут все даже привстали от удивления. Не все поверили. -- Всю бутылку? -- Всю. -- С какой же скоростью они ехали? -- опять живо заинтересовался электрик. -- На коляске-то. -- Ты спроси, с какой скоростью он пил? Не верю, -- заявил сухонький. -- Что, насос, что ли? -- А далеко ты их увидел? -- поинтересовался и урка. -- За километр примерно. Оглянулся -- догоняют... -- Можно успеть, -- авторитетно сказал урка. -- Запросто. С какой бы скоростью они ни ехали. Надо только бутылку вот так вот раскрутить... Тут в комнату вошла -- ее впустил старшина -- тетя Нюра с ведром и тряпкой. -- Всем лежать, -- приказала тетя Нюра. -- Курева не просить, в магазин не провоцировать -- не положено. -- Здравствуй, тетя Нюра, -- ласково сказал электрик. -- Доброе утречко! Чего это ты спозаранку не в настроении? -- О, опять тут? -- не очень удивилась тетя Нюра. -- Тут, тут... Как поется: де-евушки, где вы? Тута, тута!.. -- И я тут, теть Нюр, -- хихикнул сухонький. -- Не узнаешь? Тетя Нюра пригляделась... И узнала. -- Опять жена привела? Сухонький на это почему-то обиделся. -- Что значит, жена? Что я, телок, что ли, бессловесный, что она каждый раз будет приводить меня к вам на веревочке? -- сухонький помолчал и сказал не без гордости: -- Меня привезли. Тетя Нюра оглянулась на дверь... И скоренько полезла рукой куда-то под фартук себе. -- По одному -- у окошка вон, чтоб запаху не было... В порядке живой очереди. Первым вскочил шустрый электрик, взял у тети Нюры сигаретку, спички и пошел к окну курить. -- Я за тобой, -- застолбил сухонький. Но тут встал урка, запахнулся простыней, подошел к электрику и отнял у него сигарету. -- После меня будете, -- сказал он. -- Ты чего тут? -- возмутилась добрая тетя Нюра. -- Ну-ка отдай сейчас же! А то огрею вот тряпкой, будешь знать, как отбирать. Здоровый?.. Иди в цирк гири поднимать, а обижать не смей! -- Спокойно, тетя Нюра, -- сказал урка, затягиваясь сигаретой. -- Не поднимай волны. -- Отдай, -- кратко сказал мрачный человек, дядя решительный и еще более здоровый, чем урка. Урка значительно посмотрел на мрачного... И отдал сигаретку электрику. И лег. -- Там будешь свои порядки устанавливать, -- еще сказал мрачный, -- а здесь... пока рано. Урка опять значительно посмотрел на мрачного. Всем стало как-то не по себе. -- Ну, ладно, -- сказал сухонький урке, -- так и быть -- будешь за ним, а я за тобой. -- Чего это? -- уперся мрачный. -- Будешь, как занял, я за тобой, а за мной... Ты куришь? -- повернулся он к нервному с тонким голосом. -- Нет, -- откликнулся тот. -- Бросил. У меня язва луковицы двенадцатиперстной кишки. -- А ты? Кандидат? -- Я? -- очнулся очкарик. -- Нет. -- А я бы курнул, -- с тоской молвил Иван-тракторист. -- Ты за мной, -- сказал ему мрачный. -- А ты, -- мрачный небрежно глянул на урку -- за Иваном. Урка лежал, закинув руки за голову... Свирепо смотрел в потолок. -- Сколько у тебя, теть Нюр? -- спросил электрик. -- По одной всем хватит. Пускай дым-то повыше... а то мне опять на вид поставют. Жалеешь вас... Электрик вчастую докурил сигарету, старательно пуская дым к высокому зарешеченному окну, рамы которого, по летнему времени, были открыты. -- Давай, -- сказал он сухонькому. А сам лег опять в кровать. Теперь сухонький пристроился к окну и с удовольствием пошел затягиваться, и даже затараторил -- от удовольствия же. -- Как ты говоришь: луковица двенадцатиперстной кишки? -- поинтересовался он. -- Да, -- откликнулся нервный. -- Ниша. -- Ниша? -- Ниша. Сухонький покачал головой... Но все равно на лице у него было одно сплошное удовольствие. -- Ну язык выдумали! Я как-то был в поликлинике, читаю на двери: "Исследование моторной функции желудка". Совсем зарапортовались: мотор в желудке исследуют... -- Ты не болтай, а кури, -- посоветовал мрачный. -- Легко, думаешь, лежать смотреть на тебя. Очкарик сидел на своей кровати, тупо смотрел перед собой... Ничего, казалось, не видел и не слышал. -- Подними-ка ноги-то, -- попросила его тетя Нюра, подлезая с тряпкой под кровать. Очкарик поднял ноги и в этом неловком положении заговорил с ней. -- Тетя Нюра... Анна... как вас по отчеству? -- Анна Никитишна. -- Анна Никитишна, вы не слышали, кого вчера под трамвай толкнули? -- Под трамвай? -- удивилась тетя Нюра. -- Да кого же это? Когда? -- Вчера вечером, -- очкарик все держал ноги на весу, хотя в этом не было теперь надобности. -- В районе Садовой... Было там какое-нибудь движение? -- Движение там всегда есть... -- Я имею в виду -- народ сбегался? -- Да брось ты, чудак! -- пожалел его мрачный. -- Разыграли тебя. Вон лежит... соловей-разбойник с кондитерской, развлекается. Кого ты можешь под трамвай толкнуть? Хорошо самого не толкнули... Очкарик опустил ноги и встал... И долго, и внимательно -- очень долго, очень внимательно -- смотрел на урку. -- Что, очкарь? -- повеселел тот. -- Перетрухал? Хох, гнида!.. -- Сейчас подойду и дам пощечину, -- сказал очкарик дрожащим от обиды голосом. Урка изумленно выпучил на него глаза... Смотрел некоторое время. Потом встал, шикарным жестом запахнулся простыней и медленно -- очень медленно -- пошел к очкарику. -- Я вас прошу, синьор духарь, дайте мне пощечину. Умоляю... надо же держать слово. А то я обижусь и буду вас долго-долго метелить. Ну?.. Мы же с вами джельтмены, вы сказали слово, надо же держать слово. -- Совершенно верно, слово надо держать. Я плохо вижу, где ваше лицо? -- Вот мое лицо, вот... -- урка показал пальцем. -- Вот эта вот окружность -- это моя личность, в такую луну нельзя промахнуться. Ну? Я же тебя оскорбил... Разыграл, как дуру, ты же кандидат... Все напряженно ждали, чем закончится эта сцена между двумя "джельтменами". -- Могу еще оскорбить, вонючка ученая. Гнида. Как еще?.. -- Достаточно, -- молвил очкарик. Он распрямился и довольно торжественно, -- то ли не чувствуя страха, то ли от театральности, свойственной ему, -- произнес фразу: -- От имени всех очкариков! -- и залепил урке отчетливую пощечину. -- Вот как! -- удивилась даже тетя Нюра; по простоте душевной она сперва не поняла, что готовится именно пощечина. -- Ты што это, эй! -- Мх-х, хорошо, -- как-то даже сладострастно сквозь стиснутые зубы пропел урка. -- Еще раз... Умоляю, с другой стороны. -- Нет, этого вполне достаточно, -- снисходительно сказал очкарик; странно, неужели он так и не почувствовал опасности, или эта театральность так въелась в человека? Он хотел величаво отбыть в сторону своей койки, но урка поймал его за простыню и подтянул к себе. -- Ну, гнидушка-а, ну умоляю -- еще раз, с другой стороны. Ох, как я счас буду метелить! -- урка зажмурился и покачал головой. -- Как же я буду метелить, мама родимая!.. Умоляю, кинь еще одну -- для напряжения, чтобы я о так от, о так -- рразорвал сразу... Но тут встал мрачный со своей койки, подошел к ним и с усилием, решительно оторвал урку от очкарика. -- Дальше будешь иметь дело со мной, -- сказал он урке. Урка опять значительно и долго -- в который уже раз он пускал свой взгляд в дело! -- посмотрел на мрачного... Тот спокойно -- тому кажется, даже доставляло удовольствие, что на него смотрят так значительно, -- выдержал этот опасный взгляд и лег на свою кровать. Урка тоже лег. Все произошло в полной тишине. И в тишине же урка вдруг рывком скорчился на своей кровати, заскрипел зубами, закрутил головой и -- не то простонал, не то взмолился злорадно своему жестокому богу -- поклялся: -- Ох, как же я буду метелить! Как я буду метелить!.. -- Благодарю вас, -- сказал очкарик мрачному. -- Если бы у меня были очки, я бы схватился с этим орангутангом: я когда-то занимался боксом. Но без очков я плохо вижу. Мрачный промолчал на это. А урка глубоко вздохнул и сказал негромко себе: -- Только бы дожить до светлых дней. Сухонький между тем докурил свою сигарету, с кровати поднялся мрачный; тетя Нюра вынула из-под фартука сигарету и уважительно дала ему. -- Чего тут не поделили-то? -- спросила она серьезного сильного человека, мрачного. -- Да так... с похмелья, -- сказал тот. -- Ох, как же я буду метелить! -- воскликнул опять урка, крутнулся под простыней и мучительно застонал. На него посмотрели, но никто ничего не сказал. Мрачный спокойно курил у окна, старался тоже пускать дым повыше. -- Любопытная вещь, -- заговорил очкарик, -- до определенного момента все отчетливо помню, дальше -- полный провал: ничего не помню. Что за странный механизм памяти? По идее, я же ничего не должен помнить. -- Не-ет, -- авторитетно заговорил электрик, -- тут так: пока ты свою меру не взял, ты помнишь, дальше -- взял меру, но в душе думаешь: мало, надо еще -- все, пошел перер. Дальше -- рога в землю, и память автоматически отключается. -- Ни-че-го подобного, -- тоже авторитетно и взволнованно возразил сухонький. -- А как же бывает: домой пришел, а как пришел -- не помнишь. -- Ну и что? -- Ну, по-твоему, я же не должен до дому дойти. А я дошел. -- Это значит, тебя развезло уже дома... -- Да где дома, где дома! -- больше загорячился сухонький. -- Я же утром-то вижу какой я пришел. -- Все зависит от нервной системы, -- встрял в спор нервный. -- У кого какая нервная система. Сколько ты можешь выпить? -- спросил он электрика. -- Ну, это смотря как выпить. Я могу допустим... -- До сшибачки. Сколько потребуется, чтобы ты упал и не поднялся? Электрик подумал: -- Бутылку белой и бутылку чернил. -- Смотря каких... -- Три семерки. -- Так. А я с двух стаканов под стол лезу -- потому что нервы. -- А вот я... Слушай сюда! Вот я, -- затараторил сухонький и постучал пальцем в тощую свою грудь, -- несмотря, что у меня такая комплекция, засосу полторы бутылки белой и не лягу. -- Ты? -- Я. -- Карлик с оглоблей, -- непонятно сказал мрачный. И сам себе посмеялся. -- Мы, бывает, соберемся на трех, -- продолжал сухонький, -- по пять рваных на рыло -- это получается... Тут скрежетнул ключ в двери -- раз, другой... Мрачный бросил сигарету в окно и в два свободных прыжка очутился возле своей койки. И лег. Дверь открылась, вошел старшина, а за ним еще некто, молодой, длинный, стеснительный, с портфелем. -- Однако, курили? -- остановился старшина. -- Откуда! -- воскликнул сухонький. -- Где мы возьмем-то? Старшина подозрительно посмотрел на тетю Нюру... Тетя Нюра старательно мыла пол. Домыла последнюю половицу и вышла. -- Поговорите вот... с товарищем, -- сказал старшина. -- Да не врите: это для статистики надо, -- и старшина ушел. -- Товарищи, -- подчеркнуто миролюбиво заговорил длинный с портфелем, -- я не корреспондент, не из газеты... Я -- социолог. Что я вас спрошу и что вы ответите -- это никуда не пойдет, никаких фельетонов никто писать не будет. Я объясню, в чем дело. Группа социологов, я в том числе, исследует... мы исследуем вопрос происхождения... ну, пьянства, грубо говоря. Так сказать, причины и следствия. Для этого -- на один-единственный вопрос, который я вам задам, -- надо ответить... надо сказать всю правду. Вопрос такой: как вы здесь оказались? Еще раз повторяю: ваши ответы дальше моего блокнота никуда не пойдут, в том смысле, что никак вам не повредят. Начнем? -- ближе всех к нему оказался нервный. -- Вот вы, напрр... Как вы здесь оказались? Расскажите, пожалуйста. Вместо подробного рассказа о том, как он здесь оказался, нервный вдруг устремил на социолога внимательный и тоже не лишенный значительности, как у урки, взгляд. -- А попрошу документы, -- сказал он сухо. Никто не ждал такого оборота. Притихли. -- Зачем? -- спросил социолог. -- Рассказывай ему... А кто вы такой? -- Да я же вам только что объяснил. -- Документы. -- Ну, слушайте... уж поверьте, если бы я не имел права спрашивать вас, наверно, меня бы сюда не пустили. -- Документы. -- Да нет у меня никаких документов, то есть, наверно, есть какие-то... нет, дома. В комнате откровенно засмеялись такому наиву... Нервный, хоть опасливо, но тут же обнаглел. -- А голову, извиняюсь, вы не того... не это... Она не дома у вас? -- Ну, дела! Социолог встал. -- Хорошо, -- сказал он, -- я попрошу начальника отделения, он объяснит вам... Не обманываю же я вас! Зачем мне это надо? -- Да, да, -- согласился нервный, -- зачем вам это надо? Вы наденьте форму и спрашивайте. -- Да нет, товарищи!.. Да действительно же я ученый! Ну, как вам?.. Хорошо, сейчас начальник скажет то же самое. Социолог пошел к двери, постучал... Старшина открыл дверь и выпустил его. -- Понял?! -- воскликнул нервный хвастливо. -- Какую штуку удумали, а? Во, деятели... -- Да нет, друзья, -- сказал очкарик, -- это действительно ученый. Вы думаете, переодетый следователь? Нет. Тут с койки рывком вскочил урка и мягко прошелся меж кроватей. -- Колонулся мальчик! -- урка радостно засмеялся. -- Ученый... Я бы не хотел с таким ученым за одной партой сидеть, умоляю. Наоборот, я бы хотел, чтобы он сидел под партой. Ну, Петя, ну, подрулил!.. -- Да чушь это! -- воскликнул очкарик. -- Никакой он не следователь. Я знаю эти группы социологов... -- И его знаешь? -- спросил нервный. -- Его не знаю, но знаю, чем они занимаются. Занимаются изучением серьезнейших вопросов... -- В вытрезвителях? -- И в вытрезвителях. А где же еще ему расскажут, почему человек напился, какие причины побудили... -- А если их нету, причин-то? -- закипятился нервный. -- Чего их искать, если их нету? -- Причины всегда есть. Просто они не всегда ясны нам самим... -- Ну, это уж тоже... лишь бы с портфелями бегать -- ученых из себя изображать, -- недовольно сказал мрачный. -- Чего вот мне рассказать? Нечего. Напился, и все. -- Что же, без всякой причины? -- поинтересовался очкарик. -- Без всякой причины. -- Но какая-то же должна быть причина... -- Да никакой причины. Взял две бутылки водки и выпил. -- И часто вы так? -- Раз в месяц напьюсь обязательно. -- Но почему? Тоска, что ли, какая? -- Никакой тоски, -- убежденно сказал мрачный. -- Напьюсь, и все. Очкарик был в затруднении. -- Я не понимаю, -- сказал он. -- Я сам не понимаю, -- искренне сказал мрачный. -- Не хочу понимать. -- Ну, может, ты фронт вспомнил, боевых товарищей, -- подсказал сухонький; все как-то обнаружили вдруг, что, казалось бы, пустой разговор имеет некий скрытый смысл. -- Никаких товарищей... Вообще не люблю войну вспоминать. -- А что вы читали до этого момента? Или смотрели по телевизору? -- До какого момента? -- Как пойти в магазин. -- Ничего не смотрел. Я люблю "В мире животных" смотреть, но она вечером бывает... -- Вы кто по профессии? -- стал невольно входить в подробности очкарик. -- Крановщик. -- Может, тебе с высоты грустно на людей смотреть? -- опять выскочил с подсказкой сухонький. -- Да ну!.. -- мрачному надоело отвечать. -- С высоты... Это тогда все летчики давно уже должны с круга спиться: там высота-то вон какая. -- А что ты думаешь? Ты знаешь... -- кинулся было спорить электрик, но открылась дверь -- вошли социолог и начальник отделения. Старшина тоже вошел и стал сзади них. -- Здравствуйте! -- громко приветствовал всех начальник. С ним поздоровались. Может быть, не так громко, но почти все. -- Кто тут самый бдительный? -- начальник посмотрел на социолога. -- Кто потребовал документы? -- Да нет, тут не в том дело, кто... Вы просто объясните. -- А чего тут объяснять-то? Спрашивайте, и все, -- начальник сел на стул. -- А я посижу пока. -- Лучше бы вы объяснили... -- Вы спрашивайте, спрашивайте. -- Итак, -- обратился социолог к нервному, -- что же с вами вчера получилось? -- Это ученый разговор? -- уточнил нервный. -- Абсолютно ученый, никакой больше. Просто расскажите... -- Я погожу пока, -- сказал нервный. -- То есть? -- не понял социолог. -- Я малость подзабыл... Я пока сосредоточусь. -- Что значит "пока сосредоточусь"? -- заговорил было начальник. -- Что значит... Но социолог тут же запротестовал. -- Товарищ начальник... Я боюсь, мы так не поговорим. -- Почему? -- удивился начальник. -- Не поговорим. Это надо иначе. -- Да у нас же тут есть духари! -- воскликнул урка. -- Вон у нас... духарь номер один -- ничего не боится, -- урка показал на мрачного. Мрачный внимательно посмотрел на урку... Опустив голову, подумал... И согласился. -- Я расскажу, если надо. Мне один черт, -- он сел на койке, посмотрел на социолога. -- Про вчерашний случай? -- Да именно: как было с вами вчера. -- Жена у меня, -- сразу начал мрачный, -- как бы это вам сказать... вечно у ней какие-то гости, мужики какие-то подозрительные, бабенки... Они мне надоели. -- А говоришь, причины нету, -- сказал нервный. -- Это не причина, это тянется уже лет семь, -- возразил мрачный. -- И напился я вчера не из-за этого. Но они мне тоже сильно надоели. -- Жена где работает? -- спросил социолог, поспевая писать в блокнот. -- Кассиршей в магазине. Не надо меня перебивать, я сам все расскажу Радости мне тут... от этого рассказа -- не шибко. Я не знаю, чего они делают: я прихожу, они уходят. Я ее много раз предупреждал, она не вникает. Вчера прихожу -- опять два мужика сидят и какая-то женщина. Коньяк на столе... Я их выкинул из квартиры. Один в трусах был. Жена где-то спряталась: все перерыл -- нету. Может, раньше вышла куда, черт ее знает, не нашел. Все перерыл -- нету. Я лег спать. Только заснул, пришла милиция... Тут начальник милиции почему-то засмеялся. На него посмотрели с недоумением. -- Ничего, ничего, -- сказал начальник, -- продолжай. Я потом объясню. -- Вы выпивши были, когда пришли? -- спросил социолог. -- Крепко. -- Это все? -- Все. Который в трусах был, сильно визжал: я его хотел в мусоропровод затолкать, он уперся... -- Плечи пролезли? -- выскочил с вопросом любопытный электрик. -- Куда? -- не понял мрачный. -- В мусоропровод-то. Лишь бы плечи пролезли, а там весь пройдет. -- Ну все? -- спросил начальник мрачного. И спросил как-то непросто, с каким-то значением. -- На этом конец? -- Все, -- ответил мрачный. -- А что еще? -- А то, что ты не из своей квартиры людей выкинул, вот что. Они вон у меня как раз сидят, эти люди. Мрачного как стулом в лоб ударили, он аж назад качнулся на койке. -- Как? -- спросил. -- Не знаю. В двенадцатом часу ночи заявляется вот такой верзила и начинает выкидывать людей с их собственной жилплощади... Я представляю, как люди заволновались: выселяют. -- Вот это дал, -- молвил электрик. -- Как же ты так? Перепутал, что ли? Мрачный долго скорбно молчал, глядя себе под ноги... потом вдруг вскинул голову и крепко стукнул кулаком по колену. -- Не на тот троллейбус сел, -- понял он. -- Мне надо было на семнадцатый, а я, наверно, на девятку сел... или на четырнадцатый. -- О!.. В другой район приехал. Ничего себе! -- электрик возбужденно хихикнул. -- И дом, наверно, похожий попался... -- Похожий, -- откликнулся мрачный. -- И в квартире все так же... Даже попугай в клетке. -- Это бывает, -- сказал начальник. -- То и дело такие случаи. -- И что ему теперь будет, товарищ начальник? -- спросил нервный. Он как-то странно притих и задумался. -- Он же неумышленно... -- Посмотрим, посмотрим, -- неопределенно сказал начальник. И встал. -- Что значит "неумышленно"? Ну и что? Вы же знаете последние постановления... Поблажек никаких никому не будет. Ну, продолжайте, -- велел он. И ушел. -- Продолжим, -- сказал социолог. И посмотрел на нервного. -- Вы?.. -- А? -- очнулся тот. -- Так а чего продолжать-то?.. Тоже сплошное недоразумение. Провожал, знаете, друга... У меня друг живет в Хабаровске, приезжал в командировку... ну, погуляли малость: давно не виделись, а у него на производстве со спиртом связано. Потом, знаете, эти сибиряки: наскучают там, приезжают и давай ферверки пускать. Кошмар! Я уж говорю: "Коля, тормози, я не выдюжу", он только рукой машет. Ну, пришла пора ему ехать... И тут-то мы и наскочили с ним на мину. Такое вышло недоразумение, такое недоразумение!.. Но и люди тоже, знаете... Вот кого еще изучать да изучать, просто поголовный опрос устроить: такие, знаете, недотроги, такие психованные все, прямо... это... черт знает, какие мимозы. Главное, мы же... это... по-хорошему! Я уж мысленно допрашиваю себя: "Соколов, может, что не так было?" Нет, все проверил, все изучил до последнего слова -- все было на высшем уровне. ИСТОРИЯ НА ПЕРРОНЕ, РАССКАЗАННАЯ СОКОЛОВЫМ Соколов и его друг Коля, хихикая и отпуская невинные шуточки, прошли с чемоданом в вагон поезда дальнего следования. Прошли в вагон, отыскали свое купе и, продолжая культурно хихикать, постучали в дверь. Им ответили из купе, что -- "да, можно". Вошли они в купе, а там как раз четверо -- все места заняты. -- Здравствуйте!-- сказали Коля и Соколов. -- А вы что, тоже все едете? -- Да, едем, -- ответили им. -- Как это "едете"! -- удивился сибиряк Коля. -- А как же я? Что это еще за штучки! -- Тихо, тихо, Коля, -- сказал Соколов, -- только тихо. Сейчас все выясним, все проверим... Тут кто-то третий лишний. Попрошу билеты! Четыре пассажира показали свои билеты -- все правильно: они совершенно законно сидели на своих местах, они едут домой. -- Мне эти штучки сильно не нравятся!-- воскликнул сибиряк Коля. -- А как же я ? -- Ну-ка, а ваш билет?-- спросили его. Коля показал свой билет... Один дотошный надел очки и долго крутил билет перед носом... Потом посмотрел его на просвет и сказал: -- Вы едете вчера, уважаемый, -- и вернул билет. Тут сибиряк Коля заволновался и стал показывать, что он в полном отчаянии и что необходимо срочно кого-то одного выкинуть из купе, ибо ему срочно надо ехать. Однако вежливый и корректный Соколов решил, что надо не так. -- Тихо, тихо, тихо, -- сказал он, -- сейчас мы установим, кто не едет. Не надо шума... Кому не так срочно?-- спросил Соколов четверых. Четверо заволновались и стали показывать, что им тоже надо срочно. -- Тихо, тихо, тихо, -- сказал им Соколов, -- вы что, намекаете, что Николай Иваныч пойдет пешком? Вы ошибаетесь. Предлагаю жребий... Эти четверо как все равно взбесились. -- Какой жребий?!-- стали они кричать. -- Это нахальство!.. Кто-то даже крикнул: -- Позовите кондуктора! Тут Коля-сибиряк вконец осердился. -- Закрывай дверь! -- закричал он. -- Они у меня под лавкой поедут, зайцами! Но терпеливый Соколов не терял надежды решить все миром. -- Тихо, тихо, тихо, -- опять воззвал он, -- не надо шума. Вот вы, -- обратился он к дотошному, который проверял у Коли билет, -- вы сунулись к чемодану... Почему? -- Потому что, я смотрю, какие-то бандиты пришли... -- заговорил было дотошный. -- Стоп! -- осадил его Соколов. -- Можете брать свой чемодан и выходить, нечего с бандитами в одном купе ездить. Верно, товарищи? Николай Иваныч его поддержал и даже изъявил желание помочь вынести чемодан. -- Где его чемодан? Где твой чемодан?.. Который? Этот? Принимай, а то он на голову кому-нибудь упадет. Это называется едет человек в командировку -- целую квартиру с собой везет. Что там у тебя ? Дотошный вцепился в свой чемодан, как в мелкую собственность... И всех рассмешил. Он закричал громко: -- Грабят! Николай Иваныч так смеялся, что нечаянно сел женщине на колени; тогда мужчина, ее муж, нажал какую-то кнопку возле двери... А Николай Иваныч посидел маленько, потом встал и выкинул чемодан этого дотошного в окно. -- Кому он нужен, ваш чемодан! -- сказал он. -- И не вводите людей в заблуждение, что вас, дескать, грабят. Тут прибежали кондуктор с милиционером... -- Вот и вся история, -- закончил нервный. -- Такое вот... недоразумение. И что вот?.. Что теперь? -- нервный сорвался с койки и стремительно стал ходить по комнате, простыня разлеталась на нем в стороны, видны были его чрезвычайно худые ноги. -- Что вот теперь? -- А где тот? -- спросил электрик. -- Сибиряк-то. -- А не знаю! Его куда-то в другое место повезли. Он, конечно, вообще-то неправильно сделал: взял выкинул этого гражданина тоже... с чемоданом вместе. -- В окно? -- Ну да, на перрон. А тот, по-моему, иностранец. -- О-о!.. -- сказал сухонький. -- Ничего себе! -- Худо дело, -- сказал и электрик. -- Хорошо еще, там как раз почту везли, мешки... на этих... на тележках-то... -- На электрокаре. -- Он на них упал, а то бы... -- Только одно может спасти, -- сказал сухонький. -- Что? -- нервный сбавил свой стремительный шаг. -- Что именно? -- Если... -- сухонький опасливо глянул на социолога и вскочил тоже с койки. -- Иди сюда, -- позвал он нервного. И пошел в угол. -- Иди сюда. -- Ну? -- Только одно может спасти, -- быстро и негромко заговорил сухонький, -- если этот, с чемоданом, окажется какой-нибудь шпион. Понял? Если бы его разоблачили... -- Ну, жди, когда его там разоблачат! -- тоже негромко воскликнул нервный. -- Пока его... -- Слушай сюда! -- зашипел сухонький. -- Послушай сперва, потом паникуй. Вы -- так: мол, этот человек показался нам подозрительным -- разглядывает, мол, все, всем интересуется... Чемодан у него какой-то... Говорил же твой друг: "Что это у тебя там?" У него фотоаппарата не было? -- Что же теперь, показался человек подозрительным -- давай его из окна выкидывать? -- Ну, сидите тогда, -- обиделся сухонький. И пошел на свое место. -- Им хочешь, как лучше, а они... Сидите! Охота сидеть -- сидите. -- Так, -- сказал социолог заканчивая записывать историю нервного. -- Ну, а вы? -- это он к электрику. -- Да у меня тоже... с гостями связано, -- стал охотно рассказывать электрик. Сперва он несколько сбивался, но скоро наладился, и все пошло гладко, и тон он обрел -- снисходительно-грустный, но не безысходный. -- Теща пришла и дочь ее с мужем. Мужа этого, свояка-то мово, фамилия -- Назаров. Этот Назаров всячески распространяет про меня, что я часто выпиваю. Такой тоже склочный мужик, просто... это... не знаю. Я просто измучился с ним. "Назаров, -- говорю, -- ну что ты, ей богу? Ну что? Вот же какой ты человек, ей-богу! Вот же ведь какой ты". Морда, как на витрине, -- весь... такой... только распоряжаться: долдонит и долдонит свое. "Да брось ты, -- говорю, -- Назаров, чего ты? Ну какой же ты, ей-богу! Не надо, Назаров, не надо. Ну чего ты?" А тут он кандидатскую диссертацию защитил... Ну, приходят вчера. А я за кефиром как раз ходил... Выпили, правда, на углу с мужиками по кружке пива. Я даже свою не допил: придет, думаю, этот Назаров, начнет опять... Мужики еще посмеялись. "Чего ты? -- говорят. -- Брось ты, -- говорят, -- Пахомов, ерунду-то говорить: свояк какой-то. Брось, Пахомов, не надо". Э, думаю, не знаете вы Назарова. Нет, думаю, не буду. И вот прихожу я домой... ИСТОРИЯ В ДОМЕ ПАХОМОВА,РАССКАЗАННАЯ ПАХОМОВЫМ
Приходит электрик к себе домой, а у него гости: теща его с дочерью и Назаров. -- Здравствуйте, -- вежливо сказал электрик. -- Ну что, Назаров, тебя можно поздравить? -- Можно поздравить, -- сказал Назаров. -- Можно поздравить. -- Поздравляю, -- сказал электрик. -- Кто же на сухую поздравляет!-- удивился Назаров. И теща тоже удивилась: -- Ты что это, Пахомов, завязал, что ли? Электрик ничего не сказал на это. -- Завязал, что ли?-- еще раз спросила теща. -- А? -- Нет, почему завязал, -- молвил электрик после некоторого молчания. -- Наоборот, я сейчас кружку пива выпил. А больше нет настроения. -- Что значит "нет настроения"? У людей такое событие... -- это вступила жена электрика. -- Сядьте и выпейте. -- Ну и что же, что у людей событие? А у меня нет настроения. Если желаете, могу сыграть в шахматы с кем-нибудь. Давай, Назаров? -- Ерунда какая-то получается, -- возмутился Назаров. -- К нему пришли как к человеку, а он -- в шахматы. Фишер нашелся. Ты что, смеешься над нами? -- Никто над вами не смеется, а пить не буду. Я уже выпил сегодня кружку пива, хватит. -- Но так же тоже нельзя, -- обиделась и жена Назарова, Назариха. -- Зачем же нас в смешном виде-то выставлять? -- Никто вас в смешном виде не выставляет, -- спокойно, с достоинством сказал электрик. -- Наоборот, будьте как дома... Предлагаю в шахматы. -- Да при чем тут шахматы?! -- закричал Назаров. -- Я -- ученый человек теперь, я столько трудов положил, а ты не соизволишь даже за столом со мной посидеть! У меня сейчас кризис после такого напряжения, а ты мне шахматы в нос суешь. Бессовестный ты после этого! У тебя никакого уважения нету к ученым. Как был электрик, так электрик и есть. -- Я ученых уважаю, -- парировал эту бестактную выходку электрик, -- но я не уважаю тех ученых, которые начинают сразу зазнаваться. Вот таких ученых я не уважаю, это ты точно заметил, Назаров! Смотри, Назаров, ох, смотри... зазнайство до добра не доводит. Смотри, Назаров. -- Нахал!-- закричал опять Назаров. -- А еще родственник! Ну давай хоть шампанского выпьем? -- Нет, -- стоял электрик. -- Ни шампанского, ни сухого -- ничего. -- Пахом, -- обратилась к электрику жена его, -- людей надо уважать. Ну чего ты? Садись за стол... у меня всего полно: водки всякой, даже твоя любимая перцовка есть. Нельзя же так, в самом деле. -- Как? -- спросил ее электрик. -- Да вот так-то вот: люди тебя упрашивают, а ты не хочешь свою гордость побороть. Может, тебя обидел кто? -- Никто меня не обидел. Но только я пить не буду. Ясно? Пусть я электрик, но по принуждению пить не буду. -- Но, Пахом... -- Что "Пахом"? Что "Пахом"? Я пятьдесят лет Пахом. Я сказал -- нет. Все. -- Но почему? Почему-у?! -- Не буду, и все. И хватит на эту тему. Давайте лучше в шахматы. -- Да пошел ты к чертовой матери со своими шахматами! -- вышел из себя Назаров. -- Чего ты привязался со своими шахматами. Я тебя последний раз спрашиваю: будешь пить? -- Нет. Все некоторое время смотрели на упрямого электрика. -- Знаешь, кто ты после этого?-- спросил Назаров. -- Не знаю, ну-ка ? -- Верблюд. Те тоже подолгу не пьют в пустыне. Вот тебя тоже надо в пустыню... -- Куда, куда? -- спросил электрик. -- Куда меня надо? -- В пустыню, к верблюдам... Электрик встал и дал Назарову шахматами в лоб. Фигурки разлетелись по полу... Электрик пополз их собирать. -- Извини, Назаров, -- сказал он. -- Я не хотел... Черт его знает, затемнение какое-то... Может, все же сыграем в шахматы? Или ты сильно обиделся? -- Обиделся? -- спросил нервный электрика. -- Обиделся, -- вздохнул электрик. -- Вот они все так. Ну до того обидчивые, до того обидчивые -- спасу нет! -- Что же ему, спасибо говорить -- в лоб засветили?.. -- подал голос мрачный. -- Он же извинился. -- Я же извинился. -- Не могу! -- взревел вдруг урка. -- Не могу!.. Счас буду метелить обоих -- за вранье. Да хоть бы врали, пала, как люди, а то врут, как... -- урка сел в кровати и смотрел злыми глазами на электрика и нервного, которые сидели рядышком. -- Христосики! Фишера! До того культурные, пала, до того вежливые -- аж зубы ломит. Шмакодявки... шкуру спасать кинулись. Никакой гордости у людей! -- Ты! -- крикнул электрик Пахомов. -- Ну-ка, закрой сифон! Смелый... Смелый? Ну-ка расскажи, как ты здесь очутился? Ну-ка? -- А чего мне скрывать-то? Напугал, пала. Я те все без науки скажу: взял часы у одного... Выпить не хватило, я вышел на улицу и попросил у какой-то пьяной шляпы часы в долг. -- Вона -- часы в долг! -- вконец обозлился электрик. -- А костюм в долг не попросил? Часы он в долг попросил. Это и есть твоя гордость? Это об этом ты шумишь? -- Это называется -- ограбил, а не попросил, -- поддержал электрика нервный, тоже оскорбленный выкриками урки. -- Интеллигент нашелся. -- Нет, это называется -- по-про-сил, -- настаивал урка. -- Ты мне чужую статью не шей. Поал? Не шей. Я подошел и по-про-сил: "Гражданин, одолжи мне свои бока". Я не сказал: "отдай", я сказал: "о-дол-жи". Поал? -- Как? -- спросил вдруг очкарик. -- Как? -- Чего "как"? -- Как вы сказали: "бока"? -- Ну, бока -- часы... Некоторые называют часы -- бока. Еще называют -- бочата. Если часы золотые, тогда -- рыжие. Очкарик встал и подошел к социологу. -- У вас какие очки? -- спросил он. -- Я не в том смысле, рыжие или нет, -- с какой диоптрией? -- Минус четыре. -- Разрешите? -- попросил очкарик. Социолог снял очки и подал очкарику. Тот надел их... огляделся... Сказал: -- Неплохо. Затем он подошел к урке и внимательно всмотрелся в него. -- Да, -- сказал он. -- Совершенно точно! Встать! -- Ша... -- заговорил было урка. -- Встать! -- опять скомандовал очкарик довольно властно. -- Ша, -- сказал урка, поднимаясь. -- В щем дело? Очкарик развернулся и влепил ему такую же звонкую, такую же отчетливую пощечину, как и давеча. Урка кинулся было на очкарика, но тот умело уклонился и правой в челюсть свалил урку на кровать. -- Это был я, -- сказал очкарик спокойно. -- Я вспомнил это идиотское "бока". Урка хотел опять вскочить и вскочил, но очкарик спокойно стоял и ждал, так профессионально стоял и ждал, что урка... остался стоять. -- Та пьяная шляпа -- это был я, -- пояснил очкарик. -- Я вспомнил слово "бока"... и узнал вас. Что вы отняли часы -- это я готов понять: с такой рожей дарить, например, часы -- нелепо. Но за что вы меня еще и ударили? -- Да що ты ко мне пришился?! -- заорал урка истерично. -- Какие щасы? Открылась дверь, и вошел старшина. Он заглянул в бумажку с трудом прочитал: -- Гриши... Гриша-ков и Ковалев, к дежурному. В простынях прямо, там переоденетесь. Урка и очкарик пошли на выход. -- Товарищ... -- сказал социолог. -- Очки-то. -- О! -- спохватился очкарик. -- Извините. Спасибо. -- Пожалуйста. Вы еще вернетесь? Очкарик пожал плечами: -- Не знаю. Старшина и двое в простынях вышли. -- Надавал он ему, -- с восхищением сказал сухонький. -- Хилый-хилый, а двинул хорошо, правда, -- Соколов нервно потер руки. -- В челюсть красивый был р. -- Сейчас вас, наверно, будут вызывать, -- заговорил социолог. -- Я бы хотел, чтобы еще кто-нибудь... Может быть, вы? -- обратился он к сухонькому. -- Нет, -- твердо сказал сухонький. -- Я не буду. -- Почему? -- Не буду... Все, -- у сухонького отчеканилась на лице непреклонность. Он пояснил: -- Пусть наука занимается своим делом, а не бегает по вытрезвителям. Нашли тоже... Делать, что ли, больше нечего? -- Да почему вы так? -- Да потому! До сих пор на луну не высадились, а по вытрезвителям бегаете. На луну лететь надо, вот что! -- сухонький чего-то осмелел и стал кричать на социолога. -- Взяли моду -- рису-уют, высмеивают... А на луну кто полетит?! Пушкин? Чем рисованием-то заниматься, на луну бы летели. А то на луну вас не загонишь, а по вытрезвителям бегать -- это вы рады без ума. Чего тут хорошего? -- бегаете... Чего тут интересного? Ничего тут интересного нет -- хворают люди, и все. Тяжело людям, а вы бегаете с вопросами. На луну надо лететь! Социолог очень изумился... Он пооглядывался кругом, -- полагая, что и все тоже изумились, -- все внимательно слушали сухонького, и он тоже стал слушать. Сухонький враз как-то устал, лег на кровать и закрылся простыней. -- Последние силы растратишь тут, -- сказал он. -- У меня никаких историй не было, -- еще сказал он, помолчав. -- Я ручной. Причин никаких нету... Тоски тоже. И грусти нет. Я сам по себе... Независимый. Социолог пожал плечами, посидел, уткнувшись в блокнотик, что-то записал. Потом повернулся к Ивану-трактористу. -- Я тоже, -- сразу отрубил Иван. -- Что "тоже"? -- не понял социолог. -- У меня тоже тоски нет. -- А при чем здесь тоска? -- Ну, вы же причину ищите. -- Да... -- Вот. Я ее не знаю. Но тоски никакой не было. Ехал в баню... Наоборот, хорошо на душе было. -- Нет, они этого не понимают! -- вскричал вдруг сухонький и сел в кровати. -- Ты им дай тоску какую-то -- печаль! А так просто не может человек выпить! Просто -- взял и... Тут вошел старшина и объявил: -- Собирайтесь. Поедем в суд. -- Вот, -- сказал сухонький, -- а мы тут причину ищем. Счас нам найдут причину... помогут.СУД
И грянул суд. Судили три строгие женщины. Они сидели за столом, одна, похоже, главная, -- в центре, две -- по бокам, пожилая и молодая. Подсудимые сидели в коридоре. Урки среди них не было. Первого вызвали очкарика. -- Григорьев, -- позвал старшина. Подсудимые все пошевелились... Очкарик встал и пошел к двери, которая вела в комнату судей. -- Гришаков, -- поправил он старшину. -- Чего? -- не понял тот. -- Моя фамилия Гришаков, а не Григорьев. -- Какая разница, -- мирно сказал старшина. -- Разница большая, -- заметил сухонький. -- Одно дело... -- Ждите! -- велел старшина. Сухонький замолк. -- Здравствуйте, -- сказал очкарик женщинам-судьям. С ним тоже поздоровались. И сказали: -- Садитесь. -- Мы ознакомились с вашим делом, -- заговорила главная женщина. -- Здесь -- показания свидетелей... Заявление заведующего магазином... -- Надо же -- дело! -- усмехнулся очкарик. Но он рано стал усмехаться, он это скоро понял. -- Вы пока не улыбайтесь, -- сказала пожилая женщина. -- Не надо пока. -- Да нет, я... но не очень ли это громко -- дело? Там дела-то нет. -- Есть дело, -- говорила дальше главная женщина. -- И вам действительно рано улыбаться. -- А в чем дело-то? -- Мы хотим услышать это от вас. -- Я плохо помню. С утра вообще ничего не помнил... С мясником что-то? В магазине? Мне в милиции сказали сейчас... -- Вы оскорбили продавца мясного отдела Завалихина Геннадия Николаевича... -- О-о, -- простонал очкарик. -- Он же обвешивает покупателей! Этот лоб нахально обвешивает всех покупателей, я ему сказал это... -- Минуточку, минуточку, -- прервала его главная женщина, -- давайте по порядку: вы сделали замечание продавцу. И выражайтесь... точнее: фамилия продавца Завалихин, никакой он не лоб. -- Он самый настоящий лоб, лоботряс, жулик... -- Сейчас не о нем речь, мы говорим о вас. -- Хорошо. Что вас интересует? -- Как было дело? -- Я не помню. -- Напомню. Двадцать пятого сентября сего года вы пришли в продовольственный магазин номер двадцать восемь, -- стала рассказывать с бумажки женщина, -- и сделали замечание продавцу мясного отдела Завалихину Геннадию Николаевичу, что он обвешивает покупателей. Завалихин вышел из-за прилавка и вывел вас на улицу... Очкарик поежился, качнул головой. Сказал негромко и горько: -- Кор. -- Кошмар не в этом. Кошмар дальше: вы пошли, где-то напились и пришли в таком состоянии выяснять отношения с Завалихиным. Вас попытались остановить... -- Хорошо... дальше не нужно: я что-то такое припоминаю. А где у меня часы отняли? -- Это вы должны вспомнить, здесь происшествие в магазине... -- Хорошо... черт с ним, с часами. Что я теперь должен делать? Три женщины выразительно посмотрели на него. Очкарик занервничал. -- Я не понимаю, -- сказал он. -- Ну, случилось... что дальше? -- Вы должны объяснить, почему вы устроили дебош в магазине. Почему напились? Часто это у вас? -- Я напился с отчаяния. Когда этот лоб выставил меня из магазина, я решил, что наступило светопреставление, конец. -- Не надо острить, -- попросила молодая женщина. -- Вы не уголовник, вы научный сотрудник, не забывайте об этом. -- Я не острю, -- заволновался очкарик. -- И, пожалуйста, не напоминайте, кто я такой -- это не имеет никакого значения. -- Это имеет значение. -- Это не имеет никакого значения, -- уперся очкарик. -- Это абсолютно все равно. Я решил, что дальше жить бессмысленно. У вас было когда-нибудь такое чувство? -- Здесь мы спрашиваем, Гришаков, -- заметила главная женщина. -- Я и отвечаю: я отчетливо понял, что наступил конец света. Конец... -- Гришаков мучительно поискал, как еще обозначить "конец", не нашел. -- Конец, понимаете? Дальше я буду притворяться, что живу, чувствую, работаю... -- Он ударил вас? -- Нет, просто выкинул из магазина... И закрыл дверь. Я думал, он будет драться... я приготовился драться, поэтому покорно шел из магазина. Это ужасно... Это катастрофа. -- В чем катастрофа? -- спросила пожилая женщина. -- Уточните, пожалуйста. -- В том, что меня выкинули из магазина. Даже так: катастрофа в том, что... Не знаю, -- вдруг резко сказал Гришаков. -- Неужели вы сами не понимаете? В магазине орудует скотина... Черт, не знаю. Противно мне об этом говорить. 2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского
| [X] |