Александр Шленский. Сон в душную ночь

---------------------------------------------------------------
     © Copyright Александр Шленский
     

WWW: http://zhurnal.lib.ru/s/shlenskij_a_s/

---------------------------------------------------------------
     Кровать нависает над  внутренним  миром и изгибается в конвульсиях, как
полиомиелитное кресло. Солнце блеклое и линялое,  оно не  светит  как  надо,
зато греет  из-за паровых  полупрозрачных  облаков, как жаровня.  В  воздухе
висит  туманное текучее марево, и подушка прилипает то к лицу, то к затылку.
Войска уже прибыли на подавление мятежников. Пушку сняли с лафета и катят по
земле, как скалку по гладильной доске. Следом  катят бочку пороха, а за ними
ядра - семь штук. Обойму несут отдельно, поскольку она не круглая. Когда все
это   прикатят  на  позицию,  ядра  засунут  в  обойму,  обойму  вставят   в
калоприемник,  передернут  затвор,  и  пушка  выстрелит  картечью  прямо  по
мятежникам.  Мятежники  спят на  футбольном поле на двухярусных кроватях. Их
потные  помятые  лица  с бессмысленно отвисшими щеками ритмично вздуваются и
опадают от храпа..
     Некоторые мятежники  уже  проснулись  и зевают широко  и мрачно, рискуя
вывихнуть челюсть. Я  сам лежу на верхнем  ярусе одной из кроватей и страдаю
от духоты и саднения за грудиной - поперхнулся слюной,  пока лежал на спине.
Пушка и солдаты с винтовками меня  не пугают, потому что я сам ими командую.
Главарь  мятежников -  это тоже я, но главарь сейчас спит, засунув морду под
подушку.
     Я протягиваю руку и  отхлебываю апельсиновый  сок из стакана, который я
поставил рядом на журнальном столике,  перед  тем  как лечь  спать.  Кое-как
усевшись на кровати, я проталкиваю сок через чужую, онемевшую глотку мелкими
глотками,  в то время  как проснувшиеся мятежники с  завистью  и вожделением
наблюдают  за каждым моим  глотком.  Я тоже нахожусь среди  наблюдающих,  на
верхнем ярусе  одной из кроватей.  Мне душно  и скверно, я  смотрю со  своей
кровати, как я пью сок из стакана. Я  сглатываю слюну и пытаюсь загородиться
от жгучего солнца одеялом,  но тут я ставлю  на место стакан и  окончательно
проваливаюсь в прерванный сон.
     Противный вкус  во рту ослабевает,  но  воздуха  не хватает все  равно.
Возникает  мысль о  том, что надо ненадолго  оставить  мятежников и  солдат,
встать  и  открыть  окно,  потому  что солнце  светит  сквозь  душные облака
совершенно невыносимо. Но я не могу встать, потому  что надо катить  ядро. Я
качу  ядро  руками, сидя  на корточках,  и  вкатываю его в лунку.  Бородатый
артиллерист  рядом со  мной примеривается к  соседнему ядру огромной клюшкой
для гольфа. Я думаю, что вряд ли ему удастся  поднять ядро клюшкой в воздух,
но затем вспоминаю, что все это - виртуальная реальность.
     Я ищу клавиатуру, чтобы нажать Enter, но клавиатуры под рукой нет. Мыши
тоже  нет.  Мышь  залезла под  подушку  и  наружу  торчит  только  хвост.  Я
вытаскиваю  мышь  за  хвост из-под  подушки, мышь  ржет диким нечеловеческим
голосом и оборачивается ко мне зубастой лошадиной мордой. Я беру пушку двумя
руками и взгромождаю ее  на спину образовавшейся лошади. Артиллерист вращает
калоприемник как револьверный барабан.  Я досылаю затвор и  делаю дабл-клик,
одновременно нажав на "шифт". Грохочет  выстрел,  лошадь встает  на дыбы, ее
грива развевается  по воздуху, с копыт  слетают куски дорожной глины.  Пушка
сваливается с лошадиной спины, лошадь срывается с  места в галоп, натягивает
кабель  и  едва  не  вырывает  из  системного  блока  карту  ввода-вывода  с
ком-портом, к которому она привязана. "Надо переустановить драйвер  лошади",
думаю  я, и  в это время артиллерист с тяжким  уханьем наносит удар  по ядру
клюшкой от гольфа. Ядро взлетает  и несется  прямо на  футбольное поле,  где
мятежники  ворочаются на своих  кроватях,  страдая от жары  и  духоты.  Ядро
стремительно  приближается  к воротам и по  моим  расчетам должно  угодить в
верхний левый угол. Я делаю бросок... Штанга! Ядро откатывается прочь. Судья
дает  длинный свисток  и подбирает  ядро. Вбрасывание! Мятежники проигрывают
5:4. Они меняют  состав, вратарь  мятежников уезжает с поля вместе со  своей
кроватью, и вместо него выпускают шестого полевого игрока.
     Я на секунду просыпаюсь, смотрю на светящееся табло  электронных часов,
стоящих на тумбочке. Цифр не разобрать, но цвет явно зеленый. Можно ехать. Я
закрываю  глаза и облегченно  жму на  педаль газа мягко  и плавно.  Мой Додж
круто  срывается с места и въезжает на знакомое поле,  с которого уже убрали
кровати.  Игроки встали полукругом, они стучат клюшками по льду, нетерпеливо
поскуливают и смотрят на руки судьи. Сейчас произойдет вбрасывание, и игроки
наперегонки  бросятся  поднимать. Самый  удачливый  подбежит первым, схватит
зубами и  принесет обратно  судье.  Подбежит,  пихнет в руки и  выразительно
посмотрит в глаза, тявкая и  виляя хвостом. Судья слегка наклоняется вперед,
разжимает пальцы и вбрасывает половой член во влагалище.
     Во влагалище  влажно, душно и тесно, приходится ползти на четвереньках.
Опять  не  хватает воздуха,  пахнет  потом, мочой  и  дешевым  дезодорантом.
Впереди меня тянется какая-то нитка. Я иду по нитке и за поворотом натыкаюсь
на тампакс,  лежащий у стенки. Невыносимая  усталость наваливается на плечи,
дышать  почти невозможно. Я  вытягиваюсь,  положив голову  на мягкий влажный
тампакс,  поворачиваюсь лицом  кверху и стараюсь  заснуть. Потолок и  стенки
влагалища наваливаются  и душат,  пахнет потом и спатой постелью.  Влагалище
судорожно  сокращается  в  поисках оргазма.  Я  вынимаю из кармана пейджер и
перевожу  его  в режим  вибрации.  Влагалище  мелко  вибрирует и  постепенно
затихает. Тишина,  оргазм,  до  взрыва  осталось  не  более  двух  часов.  Я
поворачиваюсь на бок, вываливаюсь из влагалища и стремительно падаю  отвесно
вниз,  в  черную бездонную пустоту. Внезапно купол тампакса раскрывается над
моей  головой,  и  я  начинаю  плавно  спускаться  вниз  на  прочной  нитке,
соединяющей меня с куполом.  Влагалище делает  в  воздухе плавный  разворот,
прощально  покачивает крыльями и берет курс на аэродром. Последняя моя мысль
о том, как трудно дышать сжатым воздухом во время затяжного прыжка.
     Звуки  джаза прорезают  пустоту, царапают меня за  голову и подмышками,
хватают за жабры и вытаскивают на поверхность. Я смотрю на электронные часы,
заходящиеся  в приступе  джаза: семь ровно. Я рывком сбрасываю одеяло и лежу
еще несколько секунд, давая  возможность потному телу отдать жар и нехорошую
липкую влагу застоявшемуся  ночному воздуху в закупоренной  комнате. Затем я
встаю  и  открываю окно настежь, и меня  с головы  до  ног  обдает  упругой,
пронзительной свежестью, в которой уже вовсю барахтаются звуки нового дня.
     Dallas, TX June 1999