Лариса Становкина

   Рассказы

  АНОМАЛИЯ

  КИБОРГ И ЧЕЛОВЕК

  БЕССМЕРТИЕ

   Лариса Становкина

                            АНОМАЛИЯ

     Рубин проснулся внезапно,   вынырнул из темной глубины сна и

некоторое время неподвижно лежал с закрытыми глазами,   ощущая на

лице влажную прохладу раннего утра. Предрассветная   тишина   не

нарушалась   ни   одним звуком.

     Рубин медленно   открыл   глаза.   Небо   слегка   посветлело на

востоке,   и лес вырисовывался черными резными силуэтами   елей   и

редких берез. Недоумевая, что могло его разбудить в столь ранний

час,   Рубин обводил взглядом окружающий его лес и прислушивался.

Но    ничто   не   нарушало   покоя.   Рубин   снова   закрыл   глаза   в

предвкушении приятного забытья, но сон не шел. Мало того, где-то

внутри появилось странное чувство тревоги, ожидания чего-то, что

должно было вот-вот произойти.   Это ощущение нарастало,   пока не

захватило   Рубина   целиком.   Лежать   уже   не было сил,   хотелось

двигаться,   что-то делать.   Рубин вылез из спальника и   принялся

ворошить    костер.   Подбросил   тонких   веточек,   а   когда   пламя

заплясало на них,   подвинул поближе полусгоревший   ствол   сухого

дерева. Эта нехитрая работа на минуту отвлекла его; он присел на

корточки,   глядя на огонь.   "Может, чайку заварить..." - подумал

он   отрешенно.   И   тут   волнение нахлынуло с новой силой.   В нем

соединились и тревога,   и что-то призрачно-светлое,   невесомое и

радостное, какой-то далекий зов, переливающийся долгим эхом.

     Рубин вскочил,   не зная,   что делать.   Бросился к лесу,   но

споткнулся о рюкзак и упал,   ударившись лицом о котелок с водой,

запасенной   с   вечера.   Боль   отрезвила   его.    Поднявшись,    он

почувствовал, что дрожит всем телом. Вернувшись к костру, прилег

на спальный мешок и разом провалился во тьму. "Я сплю, - подумал

он. - Странно, что я сознаю это..." Он открыл глаза и зажмурился

от яркого солнца.   Снова вскочил,   заслонясь рукой от   света.   И

вдруг осознал,   что все еще ощущает прохладу утра. Как только он

подумал об этом,   солнце исчезло,   и снова его окружила темнота,

только костер тихонько потрескивал,   разбрасывая искры. "Я схожу

с ума..."

     - Я схожу с ума, - вслух повторил Рубин.

     Восток светлел,   но   лес по-прежнему оставался тревожно тих.

Рубин метался по поляне,   спотыкаясь о   разбросанные   вещи.   Все

тело болело,   ноги сводило судорогой,   затылок окаменел и голова

подергивалась от напряжения.

     Солнце поднималось над лесом.   Но   не   то   солнце,   которое

должно было взойти.   Это поднималось с противоположной стороны и

не рассеивало мрака. Быстро взлетев над лесом, ослепительный шар

растаял в зените.   Рубин ощутил чье-то присутствие.   Кто-то   был

возле него,   вокруг   него   и   внутри   него.   Кто-то волнующийся,

невесомо-радостный и звенящий.

     - Командир, появилась новая аномалия. Ее координаты...

     - Немедленно готовьте два вертолета.

     - Слушаюсь.

     - Полетят Гвардеец и Пират.

     - Да, командир.

     Вертолеты поднялись   в   воздух   и   взяли   курс на указанный

квадрат. Бескрайние просторы тайги   проносились   внизу.   Вдалеке

горбатились поросшие   лесом   сопки,   мелькали   почти   незаметные

речушки.

     По приближении   к   аномальной   зоне   загудели   приборы,   по

собственной воле отключились   автопилоты,   машины   зарыскали   из

стороны   в   сторону.   Но   это   считалось   делом вполне обычным в

данной ситуации.   Пират и Гвардеец имели большой опыт   работы   с

аномалиями.   Ориентируясь по краешку восходящего солнца и холмам

на горизонте, пилоты уверенно вели машины к цели.

     Рубин осознал себя   не   сразу.   С   удивлением   рассматривал

валявшиеся на поляне вещи, с опаской дотрагиваясь до них руками.

Неожиданно под ногами у него оказался свет. Он радостно протянул

к нему руки и с криком боли отскочил назад.   С трудом продираясь

сквозь дебри забытья,   вспоминал, что обжегся о костер. Костер -

это огонь,   который   он   сам разжег.   Наткнувшись на рюкзак,   он

замер и долго стоял, не двигаясь. Память возвращалась медленно и

неумело.

     Вертолеты налетели неожиданно.   Рубин   застыл,   глядя,   как

легкие машины кружат над поляной.   Он не мог понять,   боится или

ждет с любопытством ребенка,   что будет дальше. Винты вертолетов

со   свистом   разгоняли   воздух,   и   Рубин чувствовал внутри себя

мощные вихри.   Он   ощущал   тяжесть   машин   и   их   объем.   Каждой

клеточкой    воспринимал    тепло    двигателей    и   радиоволны   от

электронных приборов.   Было что-то завораживающее в этом   потоке

необычайных ощущений.

     Вертолеты опустились на поляну.   Пилоты выключили двигатели

и спрыгнули на траву устанавливать аппаратуру. Рубин чувствовал,

как антенны   маленьких ящичков вбирают в себя хаос пространства,

вибрируя с   легким   гудением.   Люди   же    излучали    напряжение,

настороженность и решимость. Рубин увидел, что они направились в

его сторону, но не двинулся с места. Они заговорили, но слова их

были противоположны чувствам,   которые высвечивала аура, и Рубин

не знал,   что   ответить.   Потолковав   между   собой,   они    снова

обратились к Рубину, и он решил, что нужно что-то сказать им. Но

слова, которые полились изо рта,   не   были   его   словами.   И   он

замолчал. Люди отошли обратно к машинам.

     - Командир,   мы обнаружили человека в зоне. Похоже, турист,

ночевал здесь.   Мы пытались с ним поговорить, но... по-моему, он

сошел с ума.

     - Усыпите его и доставьте на Базу.

     - Да, командир.

     Пират повернулся к Гвардейцу и кивнул.

     Рубин почувствовал всплеск решимости, направленный на него,

затем волны зыбкого спокойствия. Один из людей быстрым движением

выхватил небольшой    металлический    предмет.    Резкий    импульс

опасности иглой   пронзил   пространство   и   всколыхнул   лес.   Все

смешалось и   закружилось,   а   затем   исчезло,   осталось    только

голубое утреннее небо.

     Невыносимый страх     одиночества    разбудил    Рубина.    Ему

казалось, что тело его разрывают на части.   И в то же   время   он

был частичкой,   оторванной от целого.   Так,   наверное, чувствует

себя сердце,   вырванное из   груди.   Далекий   зов,   стон,   полный

отчаяния, наполнял его.   С трудом поднявшись, Рубин шарил руками

по стенам. Он искал выход, он должен был идти, бежать, лететь на

этот зов,   иначе не будет жизни, умрет он, умрет и далекий крик.

Они породили друг друга, врозь им не выжить.

     Долгие часы,   дни и ночи только   зов,   боль   и   снова   зов,

затихающий, иссякающий.   Жизнь покидала Рубина, и зовущий голос,

когда-то срывающийся   на   крик,   был    только    тихим    шепотом,

всхлипом, судорожным вздохом.

     - Командир,   мы   установили,   что   между   Зоной   и объектом

существует прямая неразрывная связь.   Они общаются постоянно, но

Зона исчезает,   и объект, по-видимому, не выживет. Вероятно, они

составляют единое целое.

     - Что вы предлагаете?

     - Чтобы проверить нашу гипотезу,   необходимо вернуть объект

в Зону. Мы просим разрешения на эксперимент.

     - Хорошо, попробуйте. Все равно парень скоро умрет...

     Радостный свет   разрастался,   заполняя   собой   все   вокруг.

Шепот окреп,   поднялся   на   невидимых   крыльях   и   превратился в

плавную, торжественную песню жизни.   Рубин открыл глаза,   и свет

хлынул потоком,   наполнил изнутри слабое, измученное тело. Рубин

тоже запел,   беззвучно,   но свободно,   стряхивая   с   себя   оковы

тяжести и безнадежности.   Свет подхватил его и понес в небо,   за

спиной заструились золотые нити,   связывающие его   с   землей,   а

впереди кружились    теплые   вихри   голубого   воздуха,   лаская   и

излечивая уставшую душу.

     - Он умер? - озадаченно спросил Пират.

     - Нет,   он возродился.   Он был внутри Зоны,   а Зона   внутри

него. Сейчас   они   соединились.   Посмотри,   как стрелка прыгает.

Аномалия окрепла и, похоже, больше не собирается исчезать.

     февраль 1996

                       Лариса Становкина

                        КИБОРГ И ЧЕЛОВЕК

     В самый разгар боя, когда вокруг творится что-то совершенно

невообразимое,   просто ад кромешный,   когда невозможно временами

понять,   где кто,   и кажется,   что тебя окружают одни   враги,   и

разум   цепенеет,   уступая   место   ослепляющей   ярости,   ты почти

перестаешь соображать,   просто   убиваешь   и   убиваешь,   и   враги

приходят в ужас от одного твоего взгляда, и уже ничто не в силах

вернуть тебе облик разумного   существа,   и   ты   чувствуешь   себя

неуязвимым,   всемогущим,   карающим ангелом тьмы... И в эту самую

минуту,   когда враг дрогнул   и   начал   паническое,   лихорадочное

отступление... я вдруг увидел его. Прокладывая себе путь в груде

живых,   полуживых и уже совсем неживых тел лучем   энергомета,   я

наткнулся   на него.   Точнее,   я наткнулся на его взгляд,   полный

отчаянной жажды жизни, неверия в смерть и надежды на милосердие.

Этот   взгляд   был   сильнее   слепящей звериной ярости,   отрезвлял

ледяной   струей,   ударял   по   сознанию    тяжелой    бронированной

кувалдой.   Это был взгляд ребенка.   Руки,   стиснувшие энергомет,

опустились, шум боя, крики умирающих, рычание наступающих, свист

и шипение оружия,   скрежет металла - все вокруг разом исчезло. Я

стоял перед ним,   просто стоял и глядел ему в глаза.   Да, он был

еще совсем ребенком,   хрупким юношей,   в разодранном,   с пятнами

грязи и крови,   комбинезоне.   Светлые волосы слиплись   от   пота,

лицо в царапинах. Он сидел, скрючившись, у обломка стены, поджав

ноги,   в последнем отчаянном жесте   вытянув   перед   собой   руки,

словно   пытаясь   остановить   бронированную   смерть,   неукротимым

валом накатывающуюся на него.   Так   мы   и   замерли   друг   против

друга,   тяжело дыша,   медленно приходили в себя.   И я с каким-то

странным смешанным чувством раздражения и щемящей радости понял,

что не могу убить его.   Я,   прошедший не один и не два,   а сотни

боев, может быть даже тысячи, давно уже переставший считать свои

жертвы,   коллекционируя   только планеты и грандиозные победы,   я

холодная бездушная машина войны, словно очнулся от сна. Я не мог

убить   его,   я   не   хотел   его   убивать.   Более   того,   я   вдруг

почувствовал   острую    потребность    защитить,    заслонить    это

маленькое   хрупкое   существо,   с такой мольбой просящее о жизни.

Что со мной? Может неполадки в системе нервных волокон? Нарушена

связь    между   мозгом   и   телом?   Или   одна   из   моих   микросхем

принадлежала в прошлой   жизни   какому-то   разносчику   почты   или

пищеблоку?   А может, мой кибермозг когда-то был частью организма

какой-то   домохозяйки?    Я    почувствовал    странную    слабость,

усталость.   Нет,   я   не   хочу больше убивать.   Вообще никогда не

хочу. Это было так странно и ново для меня, что я не в силах был

двинуть ни рукой,   ни ногой. Я не мог понять, что со мной. Какие

скрытые,   спящие до этой минуты чувства, эмоции, подсознательные

воспоминания пробудил во мне этот молящий взгляд больших детских

глаз? Я чувствовал себя каким-то идиотским пацифистом.

     Не знаю,   как   долго   это   продолжалось   -   одно мгновение,

минуту?..   Но ужасающий шум, вой и скрежет внезапно прорвались в

мой   мозг.   Вокруг   кипел бой.   Я затравленно огляделся.   В нашу

сторону двигалась группа киборгов,   моих товарищей. Они добивали

раненых.   Не помня себя, не понимая, что делаю, я шагнул вперед,

нагнулся,   сграбастал сидящего у моих ног   человека   и   побежал.

Куда,   зачем?   Никакие вопросы сейчас не имели значения.   Кругом

царила смерть.

     Не знаю,   какое чудо помогло нам выбраться из боя.   Есть ли

на самом деле   Бог,   или   Высший   Разум,   или   ангелы-хранители?

После, когда мы сидели в тиши полусгоревшего парка, слушая тихое

шуршание ветра в зарослях,   я готов   был   поверить,   что   что-то

такое несомненно существует.

     - Как тебя зовут?   - спросил я юношу.   - Ты с этой планеты?

Ты один из повстанцев?

     Он проигнорировал мои вопросы.   По его хмурому, исподлобья,

взгляду я заключил,   что он уже пришел в себя,   и что он никогда

не поверит в мои благие намерения.

     - Ты   взял   меня в плен?   - наконец спросил он.   И уверенно

добавил:   - хочешь вытрясти у меня сведения о нашей базе.   Но   у

тебя   ничего не выйдет.   Во-первых,   база постоянно меняет место

дислокации, а во-вторых, все данные в моей голове заблокированы,

и ты к ним никогда не доберешься.

     Его лицо так и пылало злорадством.   Я   в   сердцах   сплюнул.

Черт   бы   побрал   этих фанатиков!   Ну да ладно,   не все ли равно

теперь.   Я   и   так   уже   стал   перебежчиком,   дезертиром   и   еще

неизвестно кем.   Но при этом не чувствовал себя неправым.   Разве

что чувство легкой досады из-за упрямства этого человечка мешало

мне    ощутить    во    всей   полноте   радость   свободы   выбора.   Я

освободился от пут.   Отныне я сам буду выбирать свой   дальнейший

путь.

     - Знаешь,   что?   - сказал я мальчишке. - Плевать я хотел на

все   твои   заблокированные   мозги.   Я   просто   решил помочь тебе

выбраться из этой передряги,   а там делай,   что   душа   пожелает,

хоть застрелись.

     Он смотрел настороженно и недоверчиво.   Но у него все равно

не было выбора, подчиняться мне или нет. Из-за ранения он не мог

идти,   и я,   взвалив   его   на   плечо,   затопал   прочь   от   линии

кровавого фронта.

     Несколько дней мы продирались сквозь   непролазные   джунгли,

уходя все дальше от огненных сполохов, грохота и запахов гари. Я

окрестил своего подопечного Комариком,   потому что он   никак   не

соглашался назвать свое имя.   И хотя я видел, что ему обидно это

прозвище,   мне его обида   доставляла   удовольствие.   Говорил   он

мало, ел то, что я ему давал. В общем, моя опека над ним была не

слишком хлопотным делом.Комарик постепенно поправился   и   вскоре

уже мог идти сам. Куда мы идем, я не знал, а он не спрашивал. По

мне, так лишь бы подальше от войны.

     На седьмой    день   мы   вышли   у   озеру,   затерянному   среди

джунглей.   Сидя на берегу и уплетая поджаренную на костре   рыбу,

Комарик неожиданно заговорил со мной.

     - Почему ты вытащил меня из боя?   Почему   не   убил?   Ты   же

робот, и убивать - твоя единственная функция.

     Мне стало обидно:

     - Во-первых,   я не робот,   а киборг. И у меня есть мозги не

хуже   твоих.   Во-вторых,   убивать   -   это   не   единственная   моя

функция. А вообще-то я сам не знаю, что на меня нашло. Просто...

не знаю,   как объяснить.   Просто не   хочу   я   больше   убивать   и

вообще, не хочу участвовать в этих бессмысленных войнах.

     Он искоса глянул на меня, и я понял, что он не верит мне. И

никогда не поверит.

     Потом мы сидели рядом на берегу,   глядя   на   цветные   блики

отражавшегося в воде солнца. Неожиданно Комарик положил руку мне

на плечо.

     - Знаешь, что я хочу тебе сказать?..

     Его шепот был таким тихим,   что я машинально вытянул шею   и

нагнулся к нему, обнажив свое самое уязвимое место. Почувствовав

резкий рывок и удар тока, я еще не мог, не успел, а, может быть,

не хотел понять, что произошло.

     - Комарик, что ты делаешь?

     Он отскочил   в   сторону с выражением дьявольской радости на

лице.   В поднятой вверх руке он сжимал обрывок тоненького белого

проводка.   До   какой   же   степени   я доверял ему,   если в минуту

слабости открыл свою артерию, к которой в обычных условиях он бы

никогда не добрался.

     Тьма медленно застилала мой мозг.   Я хотел только одного   -

понять в эту последнюю минуту моей жизни,   почему он сделал это,

почему не   поверил   мне?   Солнце   клонилось   к   закату   и   жизнь

покидала   меня.   Я   не   мог двигаться,   просто лежал и смотрел в

небо,   где мелькала стайки   радужных   насекомых.   Сначала   обида

несправедливого    конца   душила   меня,   но   потом   эмоции   ушли,

осталось только безразличие,   и единственная мысль еще   тлела   в

умирающем сознании:   "Господи,   ели ты есть, ответь, почему люди

так жестоки?.."

                       Лариса Становкина

                           БЕССМЕРТИЕ

     Снова был свет и покой.   Тишина и пустота. Удивление пришло

потом. "Как,   опять?..   Но   я не хочу..." А вокруг только свет и

покой. "Это нечестно...   Так не должно   быть..."   Мысли   уходят,

унося с собой чувства,   ощущения и эмоции. И снова свет и покой,

тишина и пустота.

     Ра прервал поток волн,   исходящих от интеллекта, только что

пересекшего черту.   Он был удивлен тем,   что этот клубочек полей

не испытывает   блаженства   перехода.   Чем   же   он   отличается от

других? Ра соединился с интеллектом,   и его поле заискрилось   от

мощного излучения. "Вот это да..." - поразился Ра.

     Клубочек полей   был   помещен   в   энергетическую   рамку.   Ра

связался с Центром и передал: "Требуется помощь Совета".

     Совет собрался в Пространстве   Куба.   Спокойствие   Верхнего

Мира было   нарушено.   Мысли беспорядочно заполняли пространство,

переплетались, соприкасались.   Все   были   взволнованы.    Наконец

возник основной поток мыслей,   прерывающий остальные:   "Взываю к

Высшему Разуму".

     Пространство опустело,    мысли   улеглись,   освободив   место

основному потоку. Совет настроился на обсуждение ситуации.

     "Интеллект Ла,     переступив    черту,    отказался    принять

Реальность".

     "Искупил ли он страданиями свои грехи?"

     "Пусть Разум проследит Период интеллекта от начала до конца".

     Рамка, в   которую   был   заключен   Ла,   раскрылась,   и Совет

принял мощную волну, исходящую оттуда.

     Как-то странно   я   воспринимаю    свою    жизнь.    Отрывочно,

беспорядочно. Наверное,   не   могу замедлить ход мыслей.   Поэтому

вижу только обрывки.   Вот мой первый день,   который помню. Утро,

светит яркое солнце.   Я бегу по траве,   по широкому лугу.   Такое

огромное небо,   грудь готова разорваться от восторга   и   желания

охватить все это пространство и удержать в маленьких, беспомощных

еще ручонках.   Я бегу,   бегу,   трава опутывает ноги и   старается

уронить меня.   Я падаю с размаху в самую гущу цветов. Я замираю.

Передо мной на тоненьком стебельке яркий сиреневый   колокольчик,

а на колокольчик - жучок,   черненький, с крохотными глазенками и

забавными усиками.   Смотрит на меня и смеется. Впрочем, откуда я

знаю, что он смеется...   Мне просто хочется, чтобы он смеялся. И

колокольчик смеется, прямо дрожит и качается от смеха. И ветерок

смеется и   треплет   мои волосы.   И тогда я тоже смеюсь - звонко,

заливисто, как умеют смеяться только дети.

     Вдруг это воспоминание обрывается. И вот уже я в поезде. За

окном бегущий дрожащий   лесок,   тонкие   березки   подпрыгивают   и

приплясывают, и проносятся мимо в своем быстром танце.   А облака

в небе такие яркие,   словно маленькие   солнца.   Они   сверкают   и

догоняют поезд. Они нашептывают удивительные сказки о просторе и

тишине, о неумолимом ветре и времени.   Я не слышу их, и от этого

мне грустно.

     Новая картина: горит огромный дом. Огонь хватается за сухие

трескучие бревна и ползет вверх.   А за ним только чернота и жар.

Сильные жесткие   руки   безжалостно   держат   меня   за   плечи.   Я

вырываюсь,   кричу,   плачу,   хотя знаю, что это не поможет. Ничто

уже не поможет. От этой жестокой безнадежности мутится сознание.

Треск   и   рев   пламени заглушают крик.   Там погибает моя больная

мама.   И я ничем   не   могу   ей   помочь.   Это   бессилие   убивает,

разрывает   на части все внутренности.   И я чувствую,   что внутри

меня уже нет   ни   легких,   ни   сердца,   только   стонущие   жгучие

клочки.

     Потом смутно какие-то лица.   Я слышу какие-то голоса, но не

понимаю слов.   Я вижу движение,   но не чувствую прикосновений. И

только одно нестерпимо резкое, бешеное желание - жить... жить!

     Из смутных    обрывков    воспоминаний   выплывает   лицо.   Оно

огромное, заслоняет весь мир.   Изумительно   яркие   синие   глаза,

шелковистые волосы,   как каштановые ручьи.   Такие близкие теплые

губы. Это моя   первая   любовь.   Самая   красивая,   самая   нежная,

самая... Она   вдруг   становится   недосягаемо далекой - одинокая,

затерянная в пустоте фигурка,   хрупкая и нереальная.   Она тает и

исчезает на   глазах.   Я   знаю,   я помню...   Она погибла во время

наводнения. Я потерял и ее тоже.

     Я слышу свой голос:   "Моя жизнь - это боль и горе, потери и

поражения. В чем же провинился я перед тобой, Господи?"

     Пламя свечей    мягко    колышется,   гоняя   тени   по   стенам.

Распятый Христос с болью во взгляде.   На двух шатких   табуретках

гроб с изуродованным телом моего отца. Перешептывание старушек в

черных платочках.   Слезы текут по моим щекам,   но нет сил, чтобы

вытереть их.

     Но нет.   Я еще помню тот,   первый день.   Я помню   смеющийся

мир, жучка и теплый ветер.   Я помню мою красивую нежную маму, ее

волшебные сказки по вечерам и пироги со свечами в день рождения.

Я помню сильные руки отца, подбрасывающие меня к самым облакам -

сердце замирало,   когда я летел в пустоту. Я помню теплые мягкие

губы, которые   ласкали   меня   темными ночами.   Я познал счастье,

любовь, свободу.   Я жил.   И сейчас хочу   жить.   Отпустите   меня.

Отпустите...

     Члены Советы    были   возмущены.   Волны   мыслей   захлестнули

Пространство Куба.   Но Ла был неумолим: "Я хочу обратно в мир. Я

хочу жить".

     Основной поток   мыслей   пробил   себе   дорогу    и    оттеснил

остальные: "Период,   который ты провел среди низших, был отмерен

тебе за нарушение   Высших   Законов.   Ты   прошел   все   испытания.

Поэтому мы вернули тебя. Ты не доволен?"

     "Да! Я хочу назад."

     "Но почему?"

     "Потому, что   здесь    я    не    испытываю    ничего.    Вечное

блаженство?   Чушь!   Только   пройдя   через   муки,   можно   познать

счастье."

     "Но ты   прошел   через   все   несчастья,   какие   только можно

испытать среди низших."

     "Вы забыли   о   жучке,   который   смеялся,   сидя на сиреневом

колокольчике, забыли о   безграничном   просторе   неба,   о   нежных

руках. Вы   никогда   не   испытаете   ничего   подобного.   А мне уже

никогда не забыть эти чувства.   Там,   на Земле,   я могу вдохнуть

ветер, увидеть облака,   услышать птиц, прикоснуться к траве. Что

вы можете предложить мне взамен здесь? Ни-че-го!"

     "Но мы    не    можем   вернуть   тебя.   Ты   искупил   вину.   Ты

свободен..."

     "Тогда я вновь нарушу Закон!"

     Совет устало сплел волны   мыслей   в   единую   нить   и   вынес

решение: "Продлить Период интеллекта Ла на неопределенное время".

     Ла открыл   глаза.   От   острой боли мутило,   все плыло перед

глазами.   На несколько минут он   замер,   стараясь   хоть   немного

облегчить боль.   Затем медленно, стиснув зубы, приподнял голову.

Недалеко   от   него,   в   кювете,   горела   разбитая   машина.    Ла,

мучительно    постанывая,    перевернулся    на   спину...   Огромное

ярко-синее небо хлынуло на него сверху,   с прохладным,   уносящим

боль   ветром,   с   ослепительными   облаками.   Солнце,   на которое

невозможно смотреть,   но так приятно почувствовать, ощутить всем

телом.   То ли от боли, то ли от яркого света текли слезы. Широко

раскрытым Ла вдохнул ветер,   такой знакомый земной ветер. И мозг

пронзило, словно молнией. Это было счастье! Счастье чувствовать,

видеть,   слышать. "Живу! Я живу!" Сознание утекало по каплям, но

Ла   не   боялся погрузиться в темноту.   Он знал,   что будет жить.

Несмотря ни на что.

     июль 1992