Илья Стальнов

ЗАКРЫТЬ ДВЕРЬ...

Человек сидел перед камином. Огонь, потрескивая, плясал на поленьях. Человек любил огонь. Он видел его скрытый смысл. Он знал, какая разрушительная мистическая мощь таится в нем.

Он слышал зов. Он знал, что придет час и очищающее адское пламя обрушится на людей. И ничего нет прекраснее этого мгновения! Человек ненавидел сопливые рассуждения о добре и милосердии. Он признавал только СИЛУ. Он посвятил себя служению ТЬМЕ и предавался ему всей своей темной душой.

-   Час мщения! - проскрипел он и плеснул в огонь из бокала.

Огонь взметнулся вверх, и казалось, камин больше не удержит его. Тонкая суть огня выплеснулась наружу и объяла трепещущую душу человека...

***

Он молчал. Из него нельзя было выдавить ничего. Наши слова и увещевания отскакивали от него, как комки жеваной бумаги от слоновьей шкуры. Мы были не в силах пробить броню отчуждения.

Тусклая лампочка в комнате для допросов изолятора временного содержания слабо светила на него, а он, будто спасаясь от луча прожектора, болезненно щурил глаза с подрагивающими, в красных прожилках веками. Казалось, на его плечи давит неимоверная тяжесть, которая сомнет-таки его, как сминает атмосферный столб выброшенную на берег глубоководную рыбу. Он как будто вел неимоверно тяжелую борьбу с земным притяжением.

-   Как тебя зовут?.. За что ты убил человека?.. Как тебя зовут?.. - вновь и вновь долдонил Володька Савельев, старший следователь городской прокуратуры, поглаживая холеными пальцами белоснежный манжет своей рубашки.

Сколько я его знал, даже в самые неподходящие моменты он появлялся в темных отутюженных костюмах и белых рубашках. На его худом, красивом лице, как всегда, трудно было что-то прочесть, но я видел, что он постепенно теряет терпение.

А убийца молчал...

Два часа назад, в ноль тридцать, дежурный по городу получил сигнал от работяг, выезжавших ночью на ремонт линии газопровода, что со стороны “бульника” слышны крики. Машина АП-7 прибыла на место через восемь ми­нут. Патрульные немного покрутились на “УАЗике”, ничего подозрительного не увидели, а когда собирались возвращаться, свет фар упал на сам “бульник” - так горожане прозвали большой древний валун с выбитыми на нем доисторическими символами.

Убийца в синей робе лежал, уткнувшись лицом в траву. Одна его рука обломанными ногтями скребла землю, в другой был зажат нож с острым длинным лезвием. На самом “бульнике” распластался истерзанный труп. Ярость, с которой его кромсали, не укладывалась в голове. На убитом была монашеская ряса, точнее, то, что от нее осталось - изрезанные, залитые кровью лоскуты.

-   Будешь ты говорить или нет?! - взорвался-таки Володька, хлопнув ладонью по столу.

-   По-моему, у него крыша поехала, - предположил я.

-   Наверное... Желтый дом по нему горькими слезами плачет. Такое сотворить...

Неожиданно, нечеловеческим усилием преодолевая огромное сопротивление, убийца разогнулся и уставился на меня. Этот человек, по виду типичный бродяга с явно нарушенной психикой, имени которого мы не знали, смотрел на меня совершенно ясным, пронзительным взором. В глазах его не было и тени безумия, а были глубина, проницательность, да еще что-то такое, чему и названия нет. Сдавленно, едва шевеля губами, он произнес:

  - Я узнал тебя, воин... Торопись, у тебя мало времени-Уже снята вторая печать... Через три дня ты умрешь... Возьми меч... В моем жилище... Иначе умрешь, С... Сергей.

Он поднял руку, то ли пытаясь указать на что-то, то ли желая вцепиться в меня скрюченными пальцами, но силы оставили его, и он сполз на пол. Не упал, а именно сполз, будто из него выдернули скелет, и он теперь растекался бесформенной массой по полу. Тьфу, ну и ассоциации...

-   Отрубился, мать его! - Володька вскочил, нагнулся над убийцей, провел рукой над ртом, пощупал пульс на шее. - Живехонек... Во артист!

-   Артист, - кивнул я.

Что-то в словах бродяги было такое, что продирало холодным ветром. Отчего верилось в их правдивость. Откуда он узнал мое имя? При нем никто меня по имени не назы­вал. Вот чертовщина какая! Звучит это достаточно дико, но я поверил его словам. Поверил не умом, но сердцем...

***

  - Не знаю, что и сказать, - пожал плечами врач, когда бродягу на носилках заталкивали в “скорую”, приткнувшуюся во дворе УВД. - На припадок, каталепсию, реактивное состояние не похоже. Пульс, мышечные реакции в норме. Но мозг не работает. Будто от сети отключили... Кто он хоть?

-   Не знаю, - пожал плечами Володька. - Но завтра он будет самым известным человеком в городе.

Он прав. Шум завтра пойдет на всю Россию. Только что мои оперативники установили личность погибшего. В монастыре в десяти километрах от города пропал монах Иоанн. Можно представить, как вцепятся в эту новость стервятники-журналисты. И это после ряда громких убийств священнослужителей в разных концах страны. Ох, беда...

-   Чтоб глаз не спускали, - проинструктировал я старшину и сержанта. - Вы бы видели, что он с монахом сотво­рил. Ножом раздробил кости. Медик сказал, что сила для этого нужна чудовищная... Так вот, как врачи его откачают, пристегнуть наручником к кровати. Пусть потом кто угодно кричит о нарушении прав личности. Мой приказ. Ясно?

- Так точно, - поморщился сержант, которого не вдохновляла перспектива провести ночь в одной комнате с маньяком...

Когда все утихло, и мы остались одни, стрелки часов подползали к половине пятого. Володька сидел в кресле, дымя трубкой. Трубка - это, как сейчас говорят, часть его имиджа. Тоже мне Шерлок Холмс.

Я стоял у окна. Внизу ветер кружил над асфальтом мусор и обрывки газет. Маленький смерч, будто живой, полз по тротуару. Занималась заря. Здание УВД располагалось на возвышенности, с четвертого этажа открывался вид почти на весь город - на его неровный, изломанный островерхими крышами, заводскими трубами, покосившимися колокольнями и иглой телебашни силуэт.

Я ненавидел этот город. Я ощущал в нем врага. Мне всегда казалось, что он наполнен черной зловещей энергией, но никогда я еще не чувствовал ее с такой силой, как сейчас. Я ненавидел город всей душой, поскольку за его зевотными монотонными буднями, за тягучей провинциальной скукой можно было различить его звериный оскал, ибо в нем жило мутное, мощное ЗЛО. Кому, как не мне, начальнику уголовного розыска, это знать.

Город из года в год занимал первое место в регионе по насильственной преступности. Специалисты пытались изучать причины (а какие тут причины - город как город), власть предержащие снимали стружку с правоохранительных органов - и все без каких бы то ни было ре­зультатов. Ничего не помогало. Ладно, если бы расцвела организованная преступность, заправляли здесь бы мафиозные кланы - так ничего подобного. Преступления все больше бытового характера, обычная житейская гнусь. Муж отрезал голову жене и застрелил из зарегистрированного охотничьего ружья “ИЖ” своих двоих маленьких детей... Хронический алкоголик полил сожительницу спиртом “Рояль” и поджег... Двое двенадцатилетних мальчишек из анатомического интереса придушили одноклассницу. И далее в том же духе. Без серьезной причины, по дури, по пьяни да от тоски творились воистину жуткие действа. Иногда у меня возникало ощущение, будто какая-то темная сила здесь наполняет людей злобой и собирает обильную кровавую жатву.

А иногда мне начинало казаться, что я остался один на один с городом, помощи ждать неоткуда, и остается надеяться только на себя в той смертельной схватке, в которую я рано или поздно вступлю с ним. С ностальгией вспоминался мне сельский райотдел, начальником которого я работал всего каких-то три года назад. Народ там больше дрался не по злобе и ненависти, а чтобы интересно провести время, убивали друг друга редко, крали в основном свиней и фермерский инвентарь. Здесь все по-иному.

Город не уставал наносить мне удары. Именно здесь от меня ушла жена, с которой я прожил десять лет. Здесь в меня стреляли из обрезов, тыкали ножами. Здесь двое подонков, уложивших насмерть солдата из войсковой части и завладевшие его автоматом, убили моего заместителя и друга Сашу Лагутина, а потом я при задержании расстрелял их как бешеных собак из АКМа... Да мало ли что было. Этот город - мой крест, и ношу сию мне не переложить ни на чьи плечи...

-   Интересно, откуда он все-таки взялся? - прервал мои размышления Володька.

-   А кто его знает.

-   Надо устанавливать его личность и связи. Представь заголовки: “Ритуальное убийство”, “Прокуратура не хочет видеть истинных виновников трагедии”.

-   Я уже думал об этом. Вряд ли с установлением личности возникнут трудности. Наверняка он судимый, так что по дактилокарте Главный информационный центр нам раскладку даст.

Но ждать ответа из ГИЦа МВД не пришлось. Утром в мой кабинет зашел старший опер из отдела по раскрытию особо тяжких преступлений и заявил, что прекрасно знает бродягу.

-   Я еще в райотделе работал, - сказал оперативник. - Полгода назад его в дежурку привели. Бомж. Поссорился на улице с каким-то грибом-боровиком, кажется, доцентом из политеха. Хотели дело по хулиганству возбуждать. Потом прикинули - больше чем на пятнадцать суток история не тянет. Отправили его в приют для бомжей. И нате - объявился.

-   Бери дежурную машину, двигай в райотдел и бич-приемник за документами, - велел я.

Вскоре передо мной лежала тоненькая папка с материалами. Фотографии - в фас, в профиль, протоколы задержания, объяснения, справки о судимости, из милиции по месту прописки. Я взял фото. Впалые щеки, гладкое, рыбье, какое-то обтекаемое лицо... И тот же цепкий взор человека, привыкшего замечать все вокруг и видеть людей насквозь. Ничего общего с обычными равнодушно-рассеянными взорами бродяг, которых гонит злой ветер по просторам Руси-матушки.

“Ян Георгиевич Кунаков, 1951 года рождения, уроженец и житель города Калинина, образование среднее, не судим, временно не работает”.

“21 января в 19.40 гражданин, назвавшийся Кулаковым Я. Г., приставал на улице Энгельса около дома 47 к гражданину Сотнику Г. И., доценту политехнического института. Был задержан подоспевшими гражданами и патрульным нарядом милиции в составе младшего сержанта милиции А. С. Павлова и Н. И. Смольяненко...”

“В возбуждении уголовного дела по хулиганству отказать за отсутствием состава преступления”.

“Я. Г. Кунаков был направлен в приют для лиц, ведущих скитальческий образ жизни. Выбыл оттуда 22 февраля...”

  - Надо переговорить с этим доцентом, - сказал Володька, бегло ознакомившись с документами. - Возможно, он знает что-то об этом типе.

-   Сделаем...

На кафедре общественных наук политеха меня по телефону уведомили, что Григорий Иннокентьевич после первой пары отправился работать домой.

-   Ну что, поехали к нему? - спросиля, без особой охоты поднимаясь со своего начальственного мягкого кресла.

-   В тебе проснулся опер, - улыбнулся Володька.

Сотник проживал в центре города, недалеко от УВД, на уютной горбатой улочке с вросшими по окна в землю домами и отданной под склад краснокирпичной церквушкой.

Дверь открыл невысокий сухой мужчина лет шестидесяти на вид. На его длинном носу приютились большие, со слегка затемненными стеклами очки. Эдакий симпатичный книжный червь, он сыпал старорежимными оборотами: “да-с”, “милейший”, “батенька”. Он усадил нас в низкие скрипящие кресла в большой, заваленной книгами и экзотическими безделушками, комнате, а сам, оставив без внимания наши протесты, удалился на кухню готовить чай. Встречаются любители, для которых приготовление чая является священнодействием. Похоже, доцент Сотник принадлежал к их числу. Чай у него удался на славу - вкусный, ароматный, хотя в моем лице он нашел не лучшего ценителя.

-   Так вы насчет того недоразумения? - улыбнулся доцент, выслушав нас. - Сколько времени уж прошло. Что он ко мне тогда пристал - не пойму. Иду из библиотеки. Навстречу мне этот, скажем прямо, малоприятный господин.

-   Вы знали его раньше?

-   Видел пару раз. Однажды до того инцидента, другой раз - двумя неделями позже. На паперти у Собора. Он Христа ради просил... Вряд ли, уважаемые, я смогу вам чем-то помочь. Знай я, что он совершит такое дикое преступление и убьет монаха, уверяю вас, уж присмотрелся бы к нему повнимательней, да-с.

-   А... - Володька удивленно уставился на доцента. - Откуда вы знаете, что он подозревается в убийстве монаха?

-   О, меня не было при убийстве, уверяю вас, - лукаво улыбнувшись, произнес доцент. - Достаточно немного поразмыслить, да-с. Весь город знает о ночном убийстве. Тут приходит ко мне обаятельный молодой человек - начальник уголовного розыска, с не менее обаятельным следователем прокуратуры и расспрашивает о каком-то мелком недоразумении. Нетрудно уловить связь.

- Не смею уверять вас в обратном, мы здесь именно по этой причине, - выдал я и подумал, что ко мне тут же как репей прилипла манера выражаться велеречиво.

Пока Володька продолжал беседу с доцентом, во мне нарастало беспокойство. Я не мог понять его источник.

Володька наконец выяснил, что его интересовало. Казалось, разговор исчерпан и молено вежливо раскланяться, но тут доцент неожиданно махнул рукой и со стуком перевернул пустую чашку.

-   А, ладно, скажу. Все бы ничего, молодые люди. Но есть еще одна маленькая деталь.

-   Какая? - заинтересовался Володька.

-   Он хотел меня убить.

-   Что?!

-   Когда он возник передо мной, то пытался схватить за горло. Я отпрянул и увидел у него нож. Тут какой-то парень ухватил его за рукав и оттащил от меня. Затем появилась милиция, и в суматохе нож куда-то затерялся.

-   Что за нож?

-   Длинное узкое лезвие. Рукоятка из белого металла. Может, из серебра, хотя не уверен. На рукоятке в свете фонаря я рассмотрел черного скарабея. По-моему, вещь ценная. Наверное, он выбросил нож в водосток.

Я напрягся. Скарабей. Ведь именно нож со скарабеем держал бродяга, когда его взял патруль у “бульника”!

Еще никогда при расследовании у меня не возникало такого странного ощущения. Я будто разваливался. Мне казалось, что факты, которые мы набираем, ничего не стоящая шелуха, за ними скрывается что-то совершенно иное. Что же все-таки творится? Я откинулся на спинку кресла и поймал на себе взгляд доцента. В нем были усмешка и понимание.

После оформления протокола допроса осталось сказать “до свиданья” и удалиться. Володька вышел на лестничную площадку. Я было устремился за ним, но доцент тронул меня за рукав.

-   Подождите, - он на секунду замялся. - Не хочу показаться назойливым. Еще меньше у меня желания показаться субъектом, мягко говоря, странным, однако... Ведь вы при встрече с тем господином тоже ощутили что-то, не правда ли?.. Вижу, что правда. Я грубый рационалист, материалист до мозга костей, но иногда я чувствую присутствие того, чего не объяснишь в рамках общепризнанных понятий, да-с. Я ощутил в этом человеке, - он запнулся.

-   Что же?

-   ЗЛО. Да-с, с этим человеком к нам пришло зло. И страшная трагедия - это не простое смертоубийство... Старый дурак, да? Ну что ж, мне по годам позволительно.

-   До свидания, - сухо произнес я.

Когда дверь захлопнулась, я прислонился к стене, нащупал пачку сигарет. Осталась одна, да и ту я сломал, дрожащими пальцами вытаскивая из пачки. Я скомкал пустую пачку и яростно отбросил прочь.

Володька стоял около моего бежевого служебного “Жигуля”.

-   Чего ты там застрял?

-   Ничего. Дай закурить.

Он вытащил из кармана пачку “Дымка”, который обычно таскает для допрашиваемых. Я прикурил и прислонился к багажнику. Шелестел в кронах деревьев ветер - сильнее, чем вчера. Я завороженно уставился на смерчик, крутивший невдалеке бумажки и листья. У меня возникло ощущение, что это тот же смерчик, который я видел ночью из окна кабинета. По моему позвоночнику холодной змейкой пополз страх. Смерчик налетел на меня, взъерошил волосы. Горло перехватило. Сердце на миг замерло. Мне на миг показалось, что за мной внимательно наблюдает пристальный, холодный взор...

***

Следующий день порадовал меня телетайпограммой из Главного управления уголовного розыска МВД России: “Принять все меры... Дело на контроле... Будет оказана помощь”. Ну, спасибо... В “Вестях” прошла информация о трагедии. В пресс-группу с утра названивали корреспонденты центральной прессы. Еще и не то будет. Единственно, что успокаивало, дело раскрыто, есть убийца, так что шторм вскоре затихнет. Можно будет работать спокойно, не гнать лошадей и не протирать ковры, щелкая каблуками в начальственных кабинетах. Время есть, но... Но у меня осталось всего два дня. А потом... А потом я умру.

Бред. Абсурд. Негоже майору милиции забивать голову всякой потусторонней ерундой. Так-то оно так, но... Но во мне исподволь вызрело твердое знание - бродяга тогда в душной прокуренной комнате для допросов не лгал. Логика, здравый смысл, жизненный опыт - все это ни к чему. Во мне жила ясная и четкая мысль - ОСТА­ЛОСЬ ДВА ДНЯ.

Утром на оперативном совещании, скрепя сердцем, я оторвал нескольких оперативников от текущих забот по нераскрытым преступлениям и бросил на поиски жилища бродяги-убийцы. Он мог проживать где угодно - в заброшенном подвале, в канализационном люке, в отогнанном на запасной путь железнодорожном вагоне. Бомжи - народ непритязательный. Так что надо перекапывать весь город. Соответствующие поручения даны в райотделы, доведены до сотрудников. Где-то он должен был засветиться, попасться на глаза сотрудникам милиции.

Я предупредил, что работаем мы в пожарном порядке и в самом жестком варианте. Поэтому мои парни без всякого стеснения цепляли на улицах бродяг, нищих с гармошками или плакатами “Люди добрые, помогите погорельцам”, цыган, цыганок и цыганят. Всех их обещали кинуть в задержку, отправить в СИЗО или психбольницу, где многим, кстати, и было место. Истеричные вопли контингента, многоэтажная ругань, угрозы и слезы - все как всегда. Результат работы - пара изъятых краденых сумок и кошельков, несколько ложных наводок, которые тут же были отработаны и откинуты.

Во второй половине дня в УВД привели престарелого одноногого бомжа Васю-Антикитайца. Тот косил под жертву китайской агрессии и работал в переходе недалеко от здания городской администрации, прилепив на грудь плакат: “Подайте инвалиду, лишившемуся ноги при защите России от китайских агрессоров на полуострове Даманский”. Он жил в вагончике на кладбище, расплачиваясь за жилье с могильщиками рытьем могил.

Глядя на фото убийцы, Вася-Антикитаец вспомнил:

  - Точно, он. Пытался около Собора работать, но недолго. Потом я его в “Чумазовке” видел - он из лачуги какой-то выходил. Точно, товарищ начальник, он. Рожа приметная.

-   Покажешь “лачугу”?

-   А чего не показать? Покажу, хоть ментам и несподручно помогать - восемь раз ведь “крестили”. Но я зла не держу.

В желтом милицейском “УАЗике” (в народе они прозваны “канареечками”) Вася-Антикитаец расположился на переднем сиденье. Пришлось открыть все окна, иначе ехать с ним было просто невозможно. Брезгливый Володька сразу закашлялся и начал хватать ртом воздух, высунувшись из окна. Да, придется “канареечку” дезинфицировать.

“Чумазовкой” горожане именовали район частного сектора на юго-западе. В последнее время на фоне дряхлых одноэтажных курятников там взметнулось вверх несколько дворцов - транжирили деньги местные бизнесмены.

-   Вот лачуга, - Вася-Антикитаец указал на аккуратный одноэтажный домик с резными наличниками и заколоченными ставнями.

Я вышел из машины. Небо хмурилось. Погода продолжала портиться: ветер крепчал, веяло совсем не летним, не июньским холодом, так что пришлось застегнуть кожаную куртку на “молнию”. Я огляделся и вздрогнул. Ну, конечно, вот и мой спутник - смерчик, кружащий прошлогодние листья. Я уже научился узнавать его... Нет, у меня определенно прохудилась крыша. Этого просто не может быть!

Соседи-пенсионеры с готовностью поведали, что хозяин дома известен как человек странный, но безобидный. Приехал он сюда то ли из Москвы, то ли из Санкт-Петербурга лет пять назад. С недельку как укатил в неизвестном направлении, оставив дом на своего подозрительного товарища, в котором без труда опознался бродяга Ян Георгиевич Кунаков.

Взяв понятых, мы взломали хлипкий замок и проникли в помещение. Кухонька с керосинкой, три небольших комнатенки, мебели почти никакой, только продавленный диван, тумбочка, качающийся стол, две полки с книгами и несколько расшатанных стульев. В углу валялась беспорядочно сваленная кипа журналов и брошюр. В одной из комнат лежал дырявый матрас и подушка без наволочки, в углу валялась скрученная солдатская шинель и небольшой узелок из холщовой ткани.

-   Гостинчик бабушке от Красной Шапочки, - сказал Володька, развязывая узелок.

В нем была старинная книга с диаграммами, какой-то писаниной, по-моему, на латинском языке, старый будильник, несколько ракушек замысловатой формы, являвшихся когда-то звеньями колье, и нож со скарабеем на ручке - двойник орудия убийства.

Я взял нож. Потом ракушки.

-   Знаешь, Володя, кажется, мы нашли “Вампира”...

***

Какой-то оперативник напряг воображение и присвоил оперативному делу кодовое название “Вампир”. И попал в самую точку.

Когда наступал март, в городе ежегодно начиналась тихая паника. Каждый житель знал, что это месяц охоты “Вампира”. Первую его жертву - двадцатитрехлетнюю проститутку нашли в лесополосе на окраине города четыре года назад. Признаков изнасилования не было, следов борьбы - тоже. Неизвестный аккуратно, от уха до уха, перерезал женщине горло и вскрыл вены. Судя по всему, на момент убийства она была приведена в беспомощное состояние, однако эксперты не нашли в крови следов психотропных и наркотических веществ. Выражение ее лица... Ни боли, ни ужаса - лишь какое-то вселенское спокойствие и равнодушие.

Вскоре ажиотаж спал, дело стало забываться, о нем хорошо помнили лишь оперативники да начальник уголовного розыска, которых постоянно взгревали за “висяк” (нераскрытое преступление). Через год, тоже в марте, на берегу реки нашли очередной женский труп - тридцатилетней домохозяйки, обремененной большой семьей и множеством бытовых забот. Что ее занесло туда?.. Картина преступления была схожей. На этот раз население взволновалось не на шутку. Убийства приписывались объявившемуся в городе маньяку. Разрабатывался психологический портрет подозреваемого, проверялись тщательнейшим образом бомжи, судимые, психбольные, другие категории граждан - всего несколько тысяч. Наконец следователь по особо важным делам Прокуратуры России умыл руки - ничего не выходило.

На третий год, опять-таки в марте, был найден третий труп - шестнадцатилетней девушки. Те же самые обстоятельства гибели, тот же способ убийства. То же равнодушие на лице. И опять развеять тьму, в которой скрывался неуловимый монстр, не удалось.

В этом году маньяк решил устроить перерыв. Минул март. Потом апрель. Май. Чудовище не появлялось. Возникла надежда, что “Вампир” или убрался из города, или сдох... Но он не думал уезжать или умирать. Он нанес следующий удар.

Я прекрасно помнил колье из редких ракушек на шее последней жертвы. Разорванное колье, выглядящие каплями красной крови ракушки. А рядом настоящая кровь...

Получалось, что “Вампир” сейчас лежит в реанимационном отделении медицинского центра...

Следствие моментально закрутилось на все обороты. Володька и еще двое ребят, которых я ему дал в помощь, засел за пишущую машинку. Надо было назначить экспертизы. Направить запросы по прошлым местам жительства бродяги. Разослать отдельные поручения. Время летело - минута за минутой, час за часом. Близился третий день.

Я уже успел осознать, переборов здравомыслие и весь свой предшествующий милицейский опыт, что ключ ко всему происшедшему нужно искать за пределами догм и стандартных прописных истин. Если бы я поделился наболевшим с кем-то, меня бы заперли в психушку. Словами объяснить мое состояние, а главное, возникшее убеждение невозможно.

Я нуждался в небольшой передышке. День был сумасшедший. Вася-Антикитаец, потом “Вампир”. С ума сойти можно. Я заперся в своем кабинете и с полчаса просидел, тупо уставившись перед собой, пока не сформулировал вопрос, на который нужно искать ответ.

Не знаю, что подумал оперативник, которого я в восьмом часу вечера послал в еще работавшую библиотеку за справочниками по астрономии. Как человек тактичный, к тому же подчиненный, он промолчал. А как дисциплинированный сотрудник он вскоре положил на мой стол три книжки.

Разбираться в диаграммах и цифрах, учитывая мою неприязнь к любым точным наукам, мне не хотелось. Но ничего не поделаешь. Так, что там. День, месяц, апогей, фаза. Филькина грамота... Через некоторое время я въехал немножко в эти премудрости. И вскоре прошептал:

  - Нашел...

В дверь постучали.

-   Войдите.

-   Что такой потерянный? - спросил Володька, присаживаясь. Он бросил взгляд на книги. - В клуб юных астрономов решил записаться?

-   Ага. В юные друзья неба... Кстати, тебе известно, что означает знак скарабея?

-   Сия тайна сокрыта от меня.

-   Древние египтяне почитали скарабея как одну из ипостасей бога Солнца. В средневековье он считался могущественным магическим символом. Колдуны изображали его на своих амулетах.

-   И что с того?

-   А ты знаешь, что “Вампир” все свои прошлые три убийства совершил в полнолуние. Самое время разгула темных мистических сил. - Я пододвинул Володьке справочник по астрономии.

-   Ерунда какая-то. Или... - его брови поползли вверх. - Неужели какое подпольное общество! А чего? То проповедники из-за кордона нагрянут, то братства какие-то. Даже до нашей дыры добрались, кинотеатры снимают... Сергей, надо тянуть эту ниточку. Работаем спокойно, без суеты. Над нами не капает.

-   Над кем как! - Это было сказано слишком резко.

Володька удивленно посмотрел на меня.

Я посмотрел в окно. Зелено-перламутровое небо быстро темнело. Во мне росло внутреннее напряжение. Я что-то делал не так. Время! Как его не хватает.

Скрипнула оконная рама. За окном кружил мой новый знакомый - смерчик. С каждым часом он становился все настырнее...

***

Наступал мой последний день. Это с трудом укладывалось в голове, но как бы ни хотелось убедить себя в обратном - так оно и было. Я что-то забыл, упустил, не сделал. Эта мысль не отпускала меня всю ночь. Я ворочался в постели. Потом мерил комнату шагами. До боли в глазах смотрел на рассекаемую острыми, как клинки, тучами почти полную луну.

Может, я все-таки сошел с ума? Если бы кто еще неделю назад рассказал мне нечто подобное, я лишь бы расхохотался в лицо. Собачий бред все это - и весь сказ! А мои ощущения? Уверенность, что все это сущая правда? Так больные никогда не соглашаются на то, что их бред - выдумка... Нет, все не то. Я действительно совершенно нор­мален. Просто в моем сознании начинает ворочаться, подобно древнему реликтовому животному, странное интуитивное ЗНАНИЕ, жить с которым страшно и неуютно.

Черт побери, что же я все-таки упустил?

Измученный, не выспавшийся, в восемь часов, отведав кофе и показавшийся безвкусным бутерброд, я вышел на улицу. Погода сошла с ума. Ветер крепчал, пригибая деревья, стуча сучьями о металлические крыши гаражей. Спешили на работу люди, ждали автобус, пригибались под порывами ветра, отворачиваясь от летящей в лицо пыли.

Включив скорость, я выжал акселератор, и моя бежевая “шестерка” рванулась вперед. До “Чумазовки” я добрался быстро. Еще ночью я решил найти то, что упустил при обыске. А упустил я что-то - факт. Притом что-то важное.

“Снята вторая печать, - вспомнились мне слова бродяги. - Возьми меч в моем жилище”. Какой меч?

Сантиметр за сантиметром осматривал я домик. Углы, половицы, подпол, чердак. Не забыл проверить, нет ли во дворе свежевзрыхленной земли.

Меч я нашел в стопке книг, сваленных в углу большой комнаты. Он лежал на моей ладони - искусно сделанная вещица длиной сантиметров десять, с ручкой из граненого, по-моему, полудрагоценного камня. Серебряная поверхность была покрыта кабалистическими значками... Дурь какая-то! Я хотел положить находку обратно, но, помедлив, сунул ее в нагрудный карман. Теперь что? Время идет, а я понятия не имею, что делать дальше. Сидеть в кабинете и ждать незнамо чего? Толку-то? Пожалуй, надо навестить злодея. Может, его немного привели в чувство и ему можно задать несколько вопросов?

Областной медицинский центр был одним из лучших в регионе. Сюда привозили больных из других областей, надеясь на хорошее оборудование и отличных врачей. Оставив машину на стоянке, я прошел через парк с высокими липами, скрывающими современные многоэтажные корпуса. В ординаторской реанимационного отделения я напялил белый халат и в сопровождении завотделением - здоровенного, с волосатыми руками лысого детины - прошел в палату.

Один из охранников-долговязый жилистый сержант в белом халате, который делал его похожим не на медперсонал, а на мясника из магазина - дремал на стуле. Другой - широкоплечий старшина - сидя на подоконнике, считал галок во дворе. Увидев меня, он вскочил, вытянулся и отрапортовал:

  - Товарищ майор, за время несения службы никаких происшествий...

-   Угомонись. Вам что сказали? Глаз не спускать. А ты пейзажем любуешься. А этот вообще...

Старшина ткнул в бок напарника, тот очнулся, непонимающе осматриваясь.

- Да куда этот злыдень денется? - рассудительно произнес старшина. - Мы его наручником к кровати пристегнули - как приказывали. Трупешником лежит, не шевелится.

-   А если придет в себя? Наручник расстегнуть - раз плюнуть... В общем, еще раз такое увижу - пеняйте на себя.

-   Орлы, - усмехнулся завотделением, обводя насмешливым взором милиционеров, потом обратился ко мне: - Я же говорю - без изменений. Жизни его ничего не угрожает. Если, конечно, это жизнь.

Рядом с кроватью стояла тумбочка с аппаратом, щупальца которого тянулись к телу больного, по экрану ползла извилистая линия. Грудь бродяги вздымалась ровно, лицо было окрашено здоровым румянцем. В целом выглядел он неплохо, если не обращать внимания на такие детали, как полная неподвижность.

Я нагнулся над ним, для порядка пощупал пульс. Ровный, наполненный. Я уже хотел отойти, как вдруг его рука дернулась и впилась в мое запястье с такой силой, что даже мне, кандидату в мастера спорта по штанге, пришлось попотеть, чтобы вырваться. Неживым, глухим, будто доносящимся издалека голосом он произнес:

  - Луна... Сломает третью печать... Он придет на старое место и откроет дверь... Ты умрешь...

Рука безжизненно упала. Веки даже не дрогнули. По лицу бродяги начала расползаться зеленоватая бледность. Запищал аппарат на тумбочке. Завотделением бросился к бродяге, затем резко ударил по кнопке вызова сестры. Все мигом закрутилось - забегали врачи, медсестры. Инъекции. Массаж.

-   Пульс сто сорок. Слабеет. Судорога, - крикнул завотделением, давя больному на грудь, потом поднял глаза на меня: - Да выйдите отсюда!

Минут через десять он появился из палаты.

-   Будет жить твой душегуб, товарищ сыщик, - ухмыльнулся он и похлопал меня по плечу...

Отъехав от медцентра, я остановил машину у городского парка. Там было пустынно. Я хлопнул дверцей, подошел к ажурной беседке, оставшейся с тех времен, как здесь было богатое поместье, оперся о перила. Я смотрел на город. К моей ненависти теперь примешивался страх. Я боялся города. До дрожи. До паники.

Ветер все крепчал. Низкие тучи бешено неслись по небу. На миг мне показалось, что огромный смерч засасывает город. Галлюцинация?

Я вернулся в машину и упал на сиденье, провел ладонью по покрытому испариной лбу. Ладно, очнись, майор, надо работать!... Я набрал на рации код частоты дежурного по городу. Из динамика донеслось:

  - Буран (позывной дежурного) вызывает машины АП-3 и АП-8. Срочно. Восьмой микрорайон, улица Рылеева, восемнадцать. Вооруженное сопротивление. Перекройте район со стороны Васильевской и Плещеева.

-   АП-3 понял.

-   АП-8 на связи. Выдвигаемся.

-   Буран, ответь Астре-1, - произнес я в микрофон.

-   Буран слушает.

-   Что случилось?

-   Какой-то псих зарубил топором сожительницу, забаррикадировался с ружьем и открыл стрельбу. Район оцеплен, группу спецназа я направил.

-   Понял. Выдвигаюсь туда.

Мигалка на крышу. Понеслись. Другой конец города. Быстрее будет по набережной - там почти нет све­тофоров...

Через двадцать минут я сворачивал с набережной у кинотеатра “Орион”. Вот и микрорайон. Здесь поворот. Улица Рылеева передо мной - крошечные наделы земли с деревянными и кирпичными домиками. Новостройки сюда еще не добрались и, видать, уже не доберутся - кто сейчас что строит? На улице стояло несколько автомашин: милицейские “УАЗики”, “Жигули”, “скорая”.

Сновали санитары, милиционеры. У столба курил шка-фообразный Егорыч - командир отряда спецназа. Зеленый бронежилет делал его еще больше. В руке он держал “сферу” - шлем с пуленепробиваемым забралом. С плеча его свисал короткоствольный автомат.

-   Ну как, Егорыч?

-   Нормально, Сергей Владиславович. Взяли мы его. Бабу он свою топором намертво уложил. Потом ворвался к соседям и ранил еще двух человек. Забаррикадировался с мешком патронов. Мы двенадцать выстрелов насчитали, которые он по нам дал. Пока ружье перезаряжал, Сережа Шипунов и Вася Матюхин его через окно взяли. Живым.

-   Пошли, посмотрим на вольного стрелка.

Он забился в угол спецназовского “ПАЗика” - здоровенный татуированный бизон. Разорванная рубаха открывала мощную грудь, на которой тоже приютилась синяя с красным татуировка. Руки в наручниках были заведены за спину. Я подсел к нему.

-   Чего так разошелся?

-   С-суки, жалко, никого из вас не замочил, - зашипел он и поднял на меня пустые глаза. В них пробежала какая-то искра. - У, начальник, ты-то мне и нужен был. Тебе-то моя пуля и предназначалась. Опоздал ты, сука легавая, на свое счастье. Опоздал.

Что-то совершенно безумное, неудержимо злобное было в нем. У меня возникло ощущение, что и не человек это вовсе, а кукла, зомби, ведомый чьей-то волей.

-   Ничего, сука, все равно тебе каюк!

-   Вот сволочь, - Семеныч врезал поочередно правой и левой ладонью по ушам негодяя, и тот полетел на пол автобуса. Семеныч примерялся приголубить его десантным башмаком.

-   Оставь, - приказал я.

-   Надо было этого подонка валить.

Я поежился. А ведь действительно: не загляни я в медицинский центр, обязательно успел бы к основной части программы - к задержанию. По привычке полез бы впе­ред. Тут его пуля и нашла бы меня...

День выдался безумный. Я такого не припомню за все годы работы. Произошло еще два убийства: наркоманы в притоне до смерти забили своего товарища, посчитав его за стукача; муж спьяну выбросил жену из окна и к приезду наряда повесился. На электролитном заводе рванул котел - несколько человек в тяжелом состоянии. На шоссе молоковоз врезался в автобус - четыре трупа. Взорван кооперативный ларек - слава Богу, обошлось без жертв. О мелких вспышках насилия и говорить не приходится - с утра бесконечный мордобой, пьяные разборы. Все сорвались с катушек. Кровь лилась рекой. Город летел прямиком в преисподнюю.

Меня несколько раз вызывал начальник управления. Его донимали звонками насчет “Вампира”. Завтра прилетает оперативник из ГУРа и следователь по особо важным делам Никаноров - утром их надо встретить в аэропорту. Завтра... Будет ли оно для меня? Срок, отведенный мне, истекал. Один раз сегодня я обманул смерть. Получится ли так в другой раз? Время уходит. Время!

Стемнело. Ветер наконец разогнал тучи. На небо выползла большая, налитая отвратительной желтизной луна.

Коридоры управления давно опустели. Большие часы в углу моего кабинета отбили двенадцать раз. Все, пора что-то решать. Полная луна уже овладела этим миром.

Подойдя к несгораемому шкафу, я отпер замок. Так, “Макарыч” в сторону. Двадцатизарядный “Стечкин” по­дойдет. В кобуру его под мышкой. Все, поехали...

***

Машина застряла намертво. Похоже, где-то прорвало трубу. Колеса утонули в жиже. Чем больше я давил на газ, тем глубже мои “Жигули” врастали в землю... Время! Я выскочил из салона, хлопнул с размаху дверцей. До цели метров двести-триста. Вперед!

Ветер достиг ураганной силы. Он валил с ног. Чувство близости смертельной опасности росло. Может быть, надо было кого-нибудь взять с собой? Нет, я понимал, что ни один спецназ тут не поможет - идет какой-то иной счет. Я должен сделать что-то. Эх, кабы знать - что. Разберемся!

Ботинок утонул в луже. Я запыхался. Споткнулся пару раз, карабкаясь по склону. Колючие кусты цеплялись за куртку и брюки. Быстрее!

Я вывалился из кустов, до крови расцарапав колючками руку. Поздно!

“Бульник” был от меня метрах в двадцати.

-   Стой! - заорал я.

Как медленно я двигаюсь. И как мне не хватает времени. На бегу я выхватываю “Стечкина”. Снять с предохранителя, передернуть затвор... Драгоценные секунды ухо­дят. Хорошо, что он медлит. Он стоит перед “булъником”, спиной ко мне. Я вижу его ясно. Он освещен луной. Кажется, сама его фигура соткана из ее лучей и излучает желтый свет. Сквозь вой ветра доносятся каркающие обрывки слов незнакомого языка. В его руке нож. Рука вздымается вверх...

- Остановись! - кричу я.

...и начинает стремительное движение вниз. Я стреляю навскидку. И попадаю. Удар пули в плечо отбрасывает его. Но нож все равно достигает цели... Почти достигает.

Удар ножа был направлен в горло распростертого на “бульнике” ребенка. Однако лезвие лишь пропороло руку. От грохота выстрела и от боли мальчишка очнулся, вскрикнул:

  - Мам-ма!

Он скатился на землю. Человек с ножом попытался схватить его, но мальчишка выскользнул и бросился во тьму. Я выстрелил еще пару раз - промахнулся. Только после этого он повернулся ко мне. У меня перехватило дыхание. Я не мог больше нажать на спусковой крючок.

-   Ты опоздал! Кровь пролилась и печать сломана. Вход открыт!    

Он сделал круговое движение рукой, и смерч, преследовавший меня три дня, налетел с яростью взбесившейся собаки. Он крутил, ломал меня, продирал насквозь. Он высасывал мою жизнь. Пальцы разжались, и “Стечкин” упал на землю.

-   Ты мертв! - крикнул человек.

Я узнал его. Это было непросто - настолько он изменился. Сейчас это был не гриб-боровик с мягкой старомодной речью. Он сбросил все лишние годы, движения его наполнились легкостью и быстротой. От него исходила мощь.

-   Сбылось! - прогремел его голос.

Он поднял нож и ударил рукояткой по камню. “Бульника” - достопримечательности города - не стало. На его месте колыхалась лоскутная склизкая чернота. Мой враг сделал шаг, и чернота начала поглощать, растворять его в себе. Было в этом что-то донельзя омерзительное.

Он свершил это. И я не мог остановить его. Что делать? Шагнуть следом - в колышущуюся тьму? От одной этой мысли не хотелось жить. Но дело даже не в отвращении. Я не мог ничего сделать. Я был пленником смерча, высасывающего из меня последние частички жизненной энергии. С каждой секундой моя сила перетекала в него.

И тут в умирающем мозгу мелькнула догадка. С огромным напряжением - казалось, мышцы лопнут - моя рука доползла до внутреннего кармана. Пальцы сжали сувенирный серебряный меч. От камня его рукоятки шла освободительная сила.

Смерч отступал. Рывками. Не желая упускать добычу. Он так сдавил меня, что, казалось, меня шарахнуло несущимся на всех парах железнодорожным экспрессом... Сколько прошло секунд или веков? Смерч отпустил меня окончательно. Он ушел.

Я ринулся вперед. Навстречу черному сгустку. Ветер два раза едва не сшиб меня с ног. Дышать было почти невозможно. Остался последний шаг. И я сделал его...   Последующие события я помню лишь урывками. Я летел куда-то, вращаясь в дикой круговерти. Я был там, где мой опыт, мои представления о мире стоили немного. Мне нужна была не сила мышц, но воли. Меня несло куда-то мутным течением. Что окружало меня - не описать никакими словами.

Мне нужен был ОН - мой враг. И я настиг его, тоже влекомого мутным потоком. Я чувствовал, что он не просто отдается потоку, но пытается овладеть им. С каждой секундой он приближался к этой цели.

Мы летели в чернильном тоннеле. В конце его маячил фиолетовый, с нездоровым, как у сегодняшней луны, желтым отливом. Источник этого света и был самым худшим. Это то, что хочет выпустить в мир мой враг. Первобытная, дремлющая неизвестно сколько тысячелетий сила.

А потом мы схлестнулись с моим противником.

-   Дурак, ты не захотел легкой смерти, - прохрипел он, звук его голоса отдавался где-то внутри меня, наполняя болью каждую частичку моего существа. - Уходи! Ты еще можешь уйти и получить в награду легкую смерть.

Я знал, что предложение щедрое и заманчивое. Я мог еще отступить, уйти, умереть - это было верхом того, что может пожелать человек в моем положении. Перед этим ничто все богатства и соблазны мира. Уйти от мертвенного, налитого желтизной света.

Но я не ушел. Я держал противника за стальную, несгибаемую руку с ножом. Но моя рука тоже была стальная. Нас несло вперед.

-   Отпусти!!! - в отчаянии хрипел он, вырываясь.

Но постепенно я слабел. Он побеждал меня. Я не мог противиться ему. Еще немного, и он выбросит меня в привычный мне мир. Пусть мою безжизненную оболочку, но для меня это подарок. Я не останусь здесь. Но тогда он победит...

В порыве последних сил я кинулся с ним в самое пекло. Я повлек его к кошмару света.

-   Не смей! Ты не знаешь, что это! - возопил он. В этом крике была взрывная волна необъятного ужаса.

Я знал, что хуже нашей цели, к которой мы неслись, не может быть ничего. Любая пытка меркнет перед тем, что ждет нас там. Но это был единственный шанс ЗАКРЫТЬ ДВЕРЬ - так подсказывало мне пришедшее в тот миг откуда-то со стороны, вспышкой озарившее мозг ЗНАНИЕ. Мы ворвались в океан света. В миг на меня обрушилась вся ненависть, вся боль, все страхи, когда-либо существовавшие в мире. И даже те, которые еще не существовали. Кратчайшее мгновение растянулось для меня на века. А потом нахлынула тьма.

***

Первое, что я увидел белый потолок. Скосив глаза, я ухватил взором капельницу надо мной, оранжевый шланг, иглу в вене. Кажется, живой.

Я медленно приходил в себя. Встал с постели через пять дней. История моей болезни пестрела такими словами, как “стресс”, “психологическая травма” - и далее в том же духе. Тот самый детина - завреанимацией - сказал, что все это ничего не стоящая словесная муть. Если честно, он вообще не может поставить никакого диагноза. Ни видимых телесных повреждений, ни следов облучения, ни типичной симптоматики стресса - ничего, что могло бы уложить человека в больничную койку.

Нашли меня утром пацаны, игравшие в чеченскую войну около “бульника”. Я лежал, впившись пальцами в руку моего врага, в которой был зажат окровавленный нож. Враг был мертв. У него остановилось сердце. Метрах в десяти от камня, тоже без сознания, лежал десятилетний Витя Сергеев. Доставили его в реанимацию примерно с тем же диагнозом, что и меня, плюс колото-резаная рана руки. За пару дней до описываемых событий Витя сбежал из дома от алкашей-родителей, забывшихся в крутом запое, и бесцельно слонялся по городу. Он вспомнил (хотя в его памяти были большие провалы), как встретил вечером старичка, тот отвел его к себе домой, напоил ароматным прекрасным чаем. Еще помнит его бездонные, безжалостные глаза - их взор завораживал, лишал воли. Очнулся мальчишка на “бульнике” от боли в плече и грохота выстрела, увидел над собой человека с ножом, сумел вывернуться, отбежал на некоторое расстояние, после чего потерял сознание.

На следующий день после происшествия неожиданно открыл глаза и заговорил бродяга. Он клялся, что никого не убивал. Год назад он случайно стал свидетелем убийства девушки, подобрал несколько слетевших с ее шеи ракушек и нож. Через некоторое время, встретив на улице убийцу, он поднял шум, желая его задержать. Но когда их доставили в милицию, вдруг понял, что ему никто не поверит, и ничего не сказал. Он стал следить за убийцей и оказался свидетелем убийства инока. По его словам - инок сам, как сомнамбула, шел к камню и лег на него. Бродяга пытался спасти несчастного, но убийца непонятным образом лишил его сознания и сунул в руку нож...

Звучал этот рассказ не слишком убедительно, в нем зияли многочисленные дыры. До конца у следствия не было уверенности, что убийцей является именно доцент, а не бродяга. Но при обыске в доме доцента нашли старинную малахитовую шкатулку с целым набором вещественных доказательств - пуговицу от куртки первой убитой женщины, серьгу из уха второй, кольцо третьей. Зачем-то, может, на память о жертвах (кто этих маньяков поймет), он брал от каждой какой-то предмет. Кроме того, экспертизами, проверкой алиби все же было установлено, что бродяга - вовсе не “Вампир”.

Жизнь возвращалась к бродяге. Теперь над ним реально висела угроза статьи о “недонесении о совершенном преступлении”. Под стражу его, естественно, никто брать не собирался, так что он набирался сил в больничной палате.

На седьмой день пребывания в медцентре я поднялся и, в больничной пижаме, еле передвигая ноги, выбрался на улицу. Погода стояла сносная. Пригревало летнее солнышко. Я сидел под старой липой и курил “ЛМ” - сигареты, прозванные в народе “Любовь мента” - их почему-то курит большинство сотрудников.

-   Я ошибся, воин. Ты не умер. Ты оказался сильнее... - послышался сзади негромкий голос.

Бродяга стоял сзади, опираясь на палку. Он уселся радом со мной и уставился куда-то вдаль.

Не знаю, как относиться к последовавшему его рассказу. Да и какой это рассказ? Двусмысленные фразы, прозрачные намеки, темный лес недоговоренностей. Но кое-какую картину составить все же удалось.

Ощущение, что в городе присутствует зло - было вовсе не плодом моего расстроенного воображения. Установленный неизвестно кем и когда камень, прозванный “Булником”, обозначал вход в иную, несусветную реальность. Нечто подобное я как-то читал у американского писателя Лавткрафта, но одно дело выдуманный рассказ, и совсем другое - реальность. Что за этим входом - духи стихий, таинственные энергии, существа, силы? Чем наделе было притаившееся там НЕЧТО? Создано ли оно людьми исчезнувших цивилизаций, существовало ли само по себе, было хозяином или слугой? Не знаю.

Еще я понял - идет борьба. Кто-то испокон веков стремится открыть входы в ту реальность (“бульник” - не единственный из них), овладеть этой СИЛОЙ, привнести ее в наш мир и с ее помощью приобрести власть над людьми, вещами и событиями. Кто-то всячески препятствует подобным планам.

Кто эти НЕКТО - какие-то организации, древние секты, Союзы Просвещенных, затерянные в толщах гималайских гор или океанских глубинах? А может, инопланетяне или иновремяне? Не знаю. Для нас они вполне прозаические люди с прозаическими паспортами, записями в ЗАГСах и трудовых книжках. Что скрывается за этой мишурой?

Борьба ведется по непонятным, невероятно сложным правилам. Орудия этой борьбы - движения духа, перемещения светил, линии судьбы, заклятия, скрытые знания, и еще леший знает что.

Чтобы открыть дверь, требовалось сломать три печати. Первая ломалась убийством трех женщин в определенные дни. Вторая - орошением камня кровью инока. Третья - кровью ребенка. Бродяга пытался предотвратить эти события, но не смог отвести руку убийцы. Помощью со стороны он воспользоваться не мог - только они двое вели борьбу. Помощь со стороны ломает линии судьбы и ведет к проигрышу. У каждой битвы в этой бесчисленной череде битв, уходящих в глубину тысячелетий, свои герои. Но в этой было еще и третье действующее лицо, третий герой, которому судьбой начертан путь воина. Это был я.

-   Однажды прозвучит трубный глас, и твоя рука снова должна будет взять оружие.

Это были последние слова, которые я слышал от бродяги. На следующий день он исчез.

Володька нервничал. Сбежал главный свидетель, а в будущем, может быть, и обвиняемый. Мои слова, что все к лучшему, Володьку возмутили и удивили.

-   Все равно найду! - горячился он.

Я лишь усмехнулся в ответ.

Все закончилось хорошо. “Вампир” больше не побеспокоит город. Его преступления попали в разряд раскры­тых. Но когда-нибудь кто-то решит, что настало время снова попытаться снять печать.

Естественно, я не распространялся по этому поводу. Я сочинил довольно стройную легенду, как на основе логики и оперативной интуиции пришел к выводу, что преступник должен вновь в полнолуние появиться на месте преступления... Поверили. Умные головы удумали какое-то материалистическое объяснение насчет того, каким образом “Вампиру” удавалось парализовать волю своих жертв. Мотивы убийств были сведены к психическому и сексуальному расстройству.

Теперь документы на мое представление к ордену “За мужество” ходят в высоких министерских и президентских инстанциях. На год раньше я получил подполковника. Но это меня не слишком волнует. А волнует по большому счету только одно. Я жду своего часа. Мне до боли не хочется, чтобы он пришел, и вместе с тем я с нетерпением ожидаю его прихода. Я жду, когда прозвучит трубный глас.