Станислав Соловьев.

     

      Гимн для позолоченных клеток

     

      Журнал « Фантакрим -MEGA»

      & spellcheck by HarryFan, 26 July 2000

     

      — Смотри! Гусь! — приглушенно крикнул Люка.

      — Где?! — Али распрямился, словно гигантская тугая пружина, и тут же бросился на землю, сбив заодно сидевшего на камне Баля. Падая, Баль выронил из рук банку. Рыба в томате брызнула во все стороны; гадкая и скользкая, хотя ещё секунду назад казалось, что нет в этом голодном каменном мире ничего вкуснее и желаннее…

      В скалу за спинами охотников с визгом врезалась плотная автоматная очередь. Баль неудобно лежал на камнях, сжимал в кулаке грязную ложку и осоловело смотрел, как растекается перед глазами кровавая томатная лужа. Поднять голову, даже пошевелиться было страшно и невозможно. Гусь заметил их первым, а стрелять гуси умеют…

      — Говорил! Говорил я тебе, пацан! — зло зашипел рядом Люка, — Не нажирайся! Получишь пулю в кишки — сдохнешь от говна! Знаешь, какие дырки от этих штук бывают?! — и захохотал хрипло, подтягивая к себе автомат.

      Следующая очередь взрыла почву и застучала по камням прямо перед ними. Баль сжался в комок и закрыл глаза. Он понял, что сейчас произойдет. «Эмми! Эмми! — зашептал он, словно в лихорадке, словно самое страшное сейчас — не успеть произнести эти последние, быть может, в его жизни слова. — Прости меня! Прости за все! За то, что бросил, за то, что не дал счастья! За глупость, за идеализм мой щенячий, за идиотство… Боже! Если я вернусь! Если только вернусь, все будет иначе! Я же на руках тебя носить буду! Эмми! Эмми!».

      Третьей, роковой очереди не последовало. Баль открыл мокрые от слез глаза. Люка и Али исчезли. Охота! Началась охота, а он тут лежит…

      Сгорая от стыда, Баль выбросил ложку. Схватил свой АКМ, вскочил на ноги и… снова шлепнулся на камни под автоматный лай. Как оказалось — напрасно. Стреляли Люка и Али: вели охоту. Гусь отвечал коротко и нервно. Чувствовалось, что приходится ему туго. Охотники взяли гуся в клещи. Баль торопливо пополз вперед. Выглянуть, осмотреться, прикрыть атакующих — все, как на учениях. Ничего страшного… Не успел. Один из «Калашниковых» вдруг перешел на непрерывный одиночный кашель. Али! Точно так же, одиночными, рисовал он правильные снежинки на далеких пятаках движущихся мишеней. Вряд ли теперь рисунок получился столь же замысловатым, но Али не Промахнулся. Баль понял это по внезапно зазвеневшей в ушах тишине. С тишиной пришли разрядка и усталость. Движение вдруг потеряло всякий смысл. Только хотелось бесконечного продолжения тишины и неба. Голубая неподвижность — вот она, чуть выше гор. Протянуть руку и…

      Жара.

      — Эй, засранец, вылазь! Спектакль окончен, но Дир не накрылся! — Люка кричал где-то рядом.

      Неловко отряхиваясь, избегая смотреть по сторонам, Баль пошел на этот злой, жесткий голос.

      Люка стоял на коленях за огромным валуном и с чем-то там возился. Али, положив руки на автомат, спокойно курил, смотрел на горы.

      — Ты что, ранен? — спросил, когда Баль приблизился.

      Баль смущенно провел ладонью по лицу — липкая краснота. Комбинезон тоже весь заляпан томатом.

      — Испачкался… консервы, — ответил невнятно.

      — Понятно, — Али отвернулся и снова уставился на горы. Люка крякнул.

      — Ну, да, конечно! Пока мы, как мыши, ползали под свистульками, наш друг наворачивал консерву… Как же! На гуся, да не евши! Иди сюда, салага, смотри, что за добыча! Кровищи-то, кровищи!

      Баль послушно обошел валун.

      Стыдно и гадко.

      Первое, что бросилось в глаза, — огромное безобразное синее пятно на земле. Гусь лежал на спине, запрокинув голову и разбросав жилистые, обнаженные по локоть руки. Пятнистый серый жилет весь в карманах, такие же брюки… У гуся были прострелены обе ноги выше колен. Люка натягивал жгуты и бинтовал раны. Из под рваной ткани хлюпала, растекалась синева. Люка работал умело и ровно, хотя был крайне возбужден, даже весел.

      — Голубая кровь… Настоящий ариец, а, Али?!

      Баль перехватил холодный, презрительный взгляд Али. Блондин, рыжеватая щетина на подбородке… Почему Али?! Наверняка немец. К чему эти глупые клички? Охотничьи забавы?

      — Кстати, Али, — сказал Люка чересчур деловито, поняв, видимо, неуместность предыдущего укола, — почему медлим? Чай, не каждый день живого гуся добыть сподобится! Что там рация? Вызывай почетный эскорт!

      Али выбросил окурок.

      — Нет рации…

      — Как… нет? — Люка оторвался от жгутов и отчаянно побледнел.

      Али отстегнул от грудного ремня, помятую ребристую коробку, протянул её Балю:

      — Здесь две пули. Они твои. Дарю на память…

      Баль закусил губу и бережно принял разбитую рацию.

      «Они твои»… Ужасно неловко. И ничего изменить нельзя…

      Гусь пошевелился и с трудом поднял голову.

      Баль вздрогнул: столь безобразным показалось ему белое плоское лицо — почти без носа, голые веки, безгубая щель рта. Волосы на голове короткие, слипшиеся, красные… Рядом валялся похожий на лопнувший мяч защитный шлем.

      Люка резко затянул жгут. Гусь коротко вскрикнул и дернул ногами, под которыми противно захлюпало.

      «А ведь это кровь, — подумал Баль, — настоящая кровь. И ему так же больно, как и нам…»

      Баля затошнило и тут же вывернуло. Быстро и сразу. Вспомнился полигон — мертвые окровавленные собаки на зеленом поле. Для зачета требовалось застрелить трех из пяти. Баль уложил всех. А потом лежал на бруствере и долго блевал. И трясущиеся руки все время натыкались на раскаленный ствол швейцарской винтовки ЗИГ. У охотников-добровольцев вырабатывали универсальность, поэтому оружие на тренировках меняли часто и неожиданно. Очередной этап подготовки всегда начинался с изучения нового способа «охоты». Но как же трудно было после первой крови убедить себя в том, что ты не убийца, а охотник…

      Гусь взмахнул руками и попытался сесть. Люка коротко ударил его в подбородок. В следующее мгновение Люка уже прижимал гуся к земле, приставив к горлу большой десантный нож.

      — Оставь, Люка! — Али поморщился. — Куда он денется…

      Люка не слушал. Почти в бешенстве он тряс гуся за отворот жилета. Лезвие ножа сильно продавливало податливую белую кожу.

      — Слушай, ублюдок! Слушай, что я тебе скажу! — кричал Люка. — Нас мало! У нас нет рации! Но не думай, что это увеличит твои шансы! Я потащу тебя на собственном горбу и доставлю, куда следует, чего бы это мне ни стоило! Будь уверен, я не дам тебе ни улизнуть, ни умереть! Говорю тебе это, как профессиональный врач — самый добрый человек на этой планете…

      — Оставь его. Люка! — повторил Али. — Он же ничего не понимает.

      — Это, — Люка кивнул на свой нож, — понимают все! Баль, обыщи-ка его, да поаккуратней, чтобы без сюрпризов…

      Баль неохотно выполнил команду.

      У Баля клички не имелось. Когда его включили в тройку, на вакантное место, никто не предупредил, что у разведчиков нет привычки открывать друг другу свое истинное имя. В горах ты охотник — это главное и единственное, а все остальное брошено там, внизу, у подножия. «Вадим Баль, студент спортакадемии», — сказал он тогда, протягивая им руку. А они оба, опытные матерые охотники, молча смотрели на него и не шевелились. И в глазах их читалось: «Ну и щенок же ты зеленый, Баль Вадим!»

      Так Балем и остался.

      Все найденное он разложил на валуне. Прозрачная коробка с чем-то напоминающим гамбургер, шесть длинных металлических реек с патронами, кривой складной нож и браслет — по-видимому, хронометр; когда Баль снимал его с руки гуся, там постоянно мигали какие-то точки.

      — А где автомат? — спросил Баль, не обращаясь ни к кому конкретно.

      — В ущелье уронил… когда достал я его, — пояснил Али без улыбки.

      — Ну и черт с ним! — Люка деловито вытер со лба пот. — Из чего стрелять мы и сами имеем… В общем, так! Все эти сокровища спрятать здесь. Запечатанный бутерброд Баль возьмет с собой. Кормить-то гуся чем-то надо. Вдруг он не ест рыбу в томате! — Люка выразительно посмотрел на Баля.

      Баль промолчал. Сжав зубы глядел на гуся — тот снова потерял сознание.

      — Сейчас главное — доставить этого молодчика живым, — продолжал Люка как ни в чем не бывало. — Али… может, ракету?

      Али сказал:

      — Лонге тоже дал ракету и сообщил по рации… Ты знаешь, какими их нашли егеря. И гуся при них не обнаружили, ни живого, ни мертвого. Только следы. Много следов…

      Люка кивнул. Помолчал, видимо, вспоминая, и неожиданно опять набросился на Баля:

      — Ну, что встал, как дубина! Где твоя каска?! Где рюкзак с провиантом?! Все со страху забыл!.. Первым потащишь гуся! Автомат отдай Али, рюкзак понесу я! Пойдешь за мной, не отставая. Каин, брат мой! Али замыкающий! Бегом! Марш-марш!

      — Старшой, — сказал Баль, стараясь сохранить спокойствие, — я виноват и я отвечу… Но оскорблять себя не позволю! Хочешь по морде?

      Сказал и, положив автомат на валун, стал поднимать тяжелого, с безвольно болтающейся головой пленника.

      — Постой! — невозмутимо сказал Люка и достал из кармана наручники. Али удивленно вскинул брови.

      — Берег специально для этой встречи. Шесть лет… — пояснил Люка, заворачивая гусю руки за спину.

      Баль понял, что такое вечность. Это когда ты чувствуешь, что сейчас упадешь и не встанешь. Но время идет, а ты все не падаешь, не падаешь… Пот заливает глаза, отчего все вокруг плывет и кажется неестественно ярким. Воздух рвет легкие в лохмотья, но, похоже, начисто лишен кислорода. Вдох-выдох, вдох-выдох: бессмысленная маета, вызывающая лишь боль и раздражение. А кругом…

      Горы.

      Камни.

      Солнце.

      — Привал! — крикнул Люка.

      Баль опустил пленника на землю, упал рядом.

      — А ты, парень, молоток! — сказал Люка с уважением. — Я думал, сдохнешь через полчаса, а ты, вон, сколько…

      Баль молчал. Жить было тяжело, почти невыносимо.

      Люка пожал плечами, занялся гусем: снял наручники, ослабил на ногах жгуты. Али, как обычно, следил за окрестностями.

      — Али, хочешь анекдот? — спросил Люка.

      — Давай, — согласился Али.

      — Позвал как-то отец сына и спрашивает: «Каин, почему ты убил Авеля?». Старик был большим демократом и очень любил послушать, как сын начинает рассуждать. Так вот, позвал и в очередной раз спрашивает. А сынок ему и отвечает: «Батя, я бы с удовольствием шлепнул кого-нибудь еще, но в том лесу кроме Авеля больше никого не было…»

      Баль лежал и думал: «Как все глупо! Сейчас я встану и врежу ему… Так надо. Иначе меня просто не будут считать здесь человеком…» Но не осталось сил даже пошевелиться.

      Подошел Али. Протянул флягу с водой. Баль оттолкнул его руку. И тут все замерли, как по команде.

      Вначале это было похоже на песню сверчка. Но прошло несколько минут, и сомнений больше не осталось — вертолет. «Большой индеец» осторожно пробирался по ущелью.

      — Али! Ракету! — крикнул Люка, вскакивая.

      Али достал из кармана цилиндр ракетницы и, помедлив, дернул кольцо. Оранжевая ракета с протяжным свистом взмыла в небо и рассыпалась долгим салютом.

      Вертолет вынырнул из-за гор неожиданно, вслед за эхом. Огромный, полосатый, как зебра, и неуклюже квадратный, как носорог, — весь, словно елка игрушками, увешанный нурсами, многоствольными пулеметами и ещё черт знает чем. Мощь и спасение.

      Они заорали и запрыгали, как дети. Баль, не помня себя, оказался в объятиях Люка и тоже дал волю радости. Али размахивал шлемом и автоматом над головой.

      — Сюда! Сюда! Эй!!! Мы зде-е-есь!!!

      Не было больше усталости, не было обид, только радость: живы, гусь при них, тоже живой, и все так просто и безоблачно, что хоть пляши…

      И тогда что-то случилось. Наверное, был какой-то посторонний звук. Они просто не расслышали в клекоте двигателя. Только вдруг огромная машина вздрогнула и закрутилась под несущим винтом, словно подстреленный волчонок. Потом кабина вспыхнула вся разом и исчезла в аккуратном сизом облаке бесшумного взрыва. И лишь широкие лопасти винта продолжали по инерции бешено рубить воздух, падая в пропасть.

      Тишина.

      Балю показалось — оглох. Смотрел на искаженное в крике лицо Люка, который все ещё душил Баля в объятиях, и ничего не слышал. Потом появился звук.

      «Коу-линк!.. Коу-линк!.. Коу-линк!..» — неслось над горами.

      — …восемь, десять… — считал Али вслух.

      — Что это? — спросил Баль почему-то шепотом. Хотя можно было и не спрашивать.

      — Гуси… — ответил Али, — это дикие гуси явились, сынок, по наши души…

      Баль закрыл глаза. В ушах стоял странный звук. Именно за клич их и прозвали — Дикие Гуси.

      Люка оттолкнул Баля и, мрачный, пошел к пленнику.

      «Не страшно мне», — подумал Баль. Снова вспомнил Эмми. И стало горько.

      Тишина и ветер.

      — Уходим, — приказал Люка, — нужно запутать следы.

      Они почти бежали вдоль ущелья, спотыкаясь и замирая при любом подозрительном шорохе. Али ушел далеко вперед, проверяя тропу. Несколько раз Баль и Люка менялись ношами. На ходу. Казалось, бег продлится бесконечно. Но, свернув за очередную скалу, Баль уткнулся в спину остановившегося, тяжело дышащего Люка с автоматом в руках. Гусь лежал у его ног. Али стоял в нескольких шагах от них и внимательно смотрел вверх, прислушивался. Потом бесшумно приблизился к ним.

      — По-моему, они нас обложили, — произнес он тихо.

      Баль прижался рюкзаком к скале, пальцы сами нащупали предохранитель автомата.

      — Черт, как же я не сообразил! — Люка облизнул верхнюю губу. — Они идут за нами по мигалке! Баль, выкинь гамбургер гуся. И ещё раз тщательно его обыщи! Чует мое сердце, что-то слишком легко они нас вычислили…

      Баль сунул руку за спину, под клапан рюкзака и, нащупав коробку с тем, что они приняли за еду, швырнул её в пропасть.

      Али вздохнул:

      — Это бесполезно.

      — Почему?

      — Когда Лонге со своими ребятами добыл первого мертвого гуся, их преследовали пятеро. И не отстали, хотя Лонге умел обыскивать и путать следы, как никто. Из группы уцелел только Лонге. Да и то потому, что бросил гуся, когда ранили. Гуси чувствуют друг друга — так утверждал Лонге.

      — Лонге много чего утверждал! А где он теперь?! В цинковом гробу и весь в дырках! — взвился Люка.

      — Лонге — единственный, кто трижды сталкивался с дикими гусями.

      — Уже не единственный, — возразил Люка с горечью.

      — Пусть так. Но Лонге мой брат. Он мертв и не говори о нем плохо…

      Баль услышал над собой шорох и одновременно почувствовал пристальный взгляд с другого берега ущелья. Взгляд снайпера…

      — Ложись! — крикнул Баль.

      Все попадали на тропу. Поворачиваясь на спину — благо рюкзак попал в выемку, — Баль увидел пулевую трассу на скале. Там, где только что стоял. И как будто что-то промелькнуло над верхним неровным срезом возвышающейся над Балем скалы. Не раздумывая, дал очередь, краем глаза заметил перекатывающегося между камней Али. Люка лежал, уперев локти в грудь пленника, и целился через ущелье.

      «Если со скалы бросят гранату, нам конец… — Баль удивился собственному спокойствию, даже безразличию, словно все это происходило не с ним. — Нет, не бросят. Гусь жив…»

      Так он подумал и тут же забыл обо всем. Над скалой появились сразу четверо в одинаковых пятнистых шлемах, и наступил оглушительный свинцовый ад…

      Баль лежал, внешне бесчувственный и слабый. Ныло правое плечо. Автомат дрожал в руках и все ещё рыскал дулом в основании синевы над скалой, хотя Баль знал — магазин пуст. Но пуст вовремя! Как славно жить! Жизнь — это непрерывное ощущение блаженства от самого факта твоего существования… Банально, но зачем придумывать новые определения, новые слова, если на публику тебе теперь наплевать? Ты просто живешь и получаешь от этого процесса удовольствие…

      — Цел? — мокрое, щетинистое лицо Люка надвинулось из синевы.

      — Да…

      — Вставай. Нужно идти, пока они не очухались… Задали мы им!

      — Где Али?

      — Али… — Люка помрачнел и отвернулся, — Уве Фогель покинул нас. Сейчас он уже, наверное, на пути к своему брату и… Пруссии. Он очень хорошо рассказывал про Пруссию.

      Баль медленно поднялся. Люка помог ему снять рюкзак.

      — Значит, он там родился… — произнес Баль неизвестно зачем.

      — А? — не понял Люка. — Да, нет, Али никогда не был в Пруссии. Просто земля предков…

      Просто земля… Баль попытался представить себе, как выглядит эта «просто земля». Должно быть, там очень красиво и очень хорошо, потому что там нас нет и там не стреляют…

      Люка рылся в рюкзаке. На плече — разорванная ткань и красное пятно.

      — Что это? — спросил Баль.

      — Ерунда — царапина…

      — Я понесу гуся, ты — рюкзак, — предложил Баль.

      — Нет, рюкзак мы оставим. Возьмем автомат Али и патроны. Нам они нужнее…

      Али и рюкзак лежали рядом. Человек и вещь. Одни под открытым небом.

      И нет сегодня мертвым земли, как и живым стола… А завтра? Да наступит ли оно — завтра? Да есть ли она — просто земля?

      Шли. Вел Люка. Маршрут знал хорошо. Не раз хаживал. Но то было раньше.

      Солнце садилось. Ночь — спасение или только отсрочка? Возможно, не будет и её. Все решат дикие гуси. Теперь они охотники, а Баль и Люка — дичь.

      «Зачем все это?» — подумал Баль.

      С Эмми все разладилось, как казалось тогда — окончательно. Понадобился «мясной» полигон, два месяца шатаний по горам и первая боевая охота, чтобы понять, что в отношениях между женщиной и мужчиной никогда не бывает ничего окончательного.

      Эмми!

      Усталый майор со взглядом, словно присыпанным пеплом. Хотя, что-то там тлело. Что-то… Он сидел напротив, показывал фотографии, вырезки из газет, какие-то распечатки — как давно это было.

      Ты молодой, здоровый, сильный. Ты хороший парень, сказал майор, я видел твою анкету. Помоги нам. Помоги людям…

      Они появляются неизвестно откуда, но всегда в этих горах.

      Непонятно, чем они там занимаются, но они смертельно опасны.

      Пятый год они убивают людей. Безоружных, мирных. Экскурсантов, альпинистов, ученых, бродяг — список длинный и страшный. Бессмысленная жестокость. Ни за что. Просто эти люди оказались в поле зрения диких гусей…

      Доколе?

      Конечно, мы могли бы использовать армию, но это не то, сказал майор. Армия в горах — это шум, ненужная огласка, много лишних жертв и международная напряженность. Там же кругом границы. Поэтому наша ставка — на добровольцев. Мы зовем их охотниками. Задача — добывать гусей. Нужны языки. Получив от них информацию, мы сможем предпринять что-то более конкретное. И тогда…

      Скольких вы уже добыли, спросил Баль. Майор как-то сгорбился и замолчал. И что-то, тлевшее в его глазах, погасло. Ни одного, сказал майор. Ни живого, ни мертвого. Все имеющиеся фотографии гусей сделаны со спутников… Что скажешь?

      Согласен.

      Кличка майора — Лонге…

      Его уже нет.

      Шагая на закат в зев ущелья, к стелющемуся далеко внизу туману, с полуживым пленником на согнутой спине (кланяйся! кланяйся судьбе пониже!), с памятью об Али и рюкзаке, с постоянным ощущением живой мишени, за непереносимым Люка — нога в ногу, что скажешь?

      Согласен?!

      — Коу-линк! Коу-линк! Коу-линк! — далеко позади черные фигуры выхлопывались прямо из воздуха, из чернильного вечернего неба и падали на тропу.

      Остолбенев, Люка и Баль наблюдали за десантом из ниоткуда. Лишь когда над головой засвистели первые пули, пришли в себя. Люка врезал из автомата длинной очередью. Гуси тут же расползлись по щелям, как тараканы.

      Баль и Люка затаились за большим камнем. Рядом лежал пленник с закрытыми глазами.

      Быстро темнело.

      — Смотри, — сказал Люка, кивнув на гуся, — будь на его месте человек, давно бы температурил, в бреду метался при таком ранении. А ему хоть бы что…

      — Ты правда врач? — спросил Баль.

      Люка медленно кивнул, не отрывая взгляда от тропы:

      — Правда… Только я уже давно никого не лечил… — он помолчал. — Знаешь, Вадим, я ведь раньше горы любил. Экскурсии водил каждый год во время отпуска… Последний раз со мной двое напросились: парень-студент, вроде тебя, только попроще, да подружка его — та вовсе пигалица пигалицей… Господи, чего они вытворяли, сколько я с ними натерпелся! Я же зеленый от злости по камням лазил, разорвать их на куски готов был за шуточки и выходки постоянные… Две улыбки — от уха до уха. Живее не бывает… А потом мы наткнулись на гусей… Я попутчиков своих как сейчас вижу — лежат оба рядом и серьезные такие, будто господа узрели. Рюкзаки у обоих продырявлены, а оттуда труха всякая, с кровью смешанная, сыплется. Пули, видно, со смещенным центром были… Пять лет… а я все там! — он ударил кулаком по камню и схватил Баля за ремень. — Послушай, малыш! У тебя времени — одна минута! Не больше! Я их, собак, знаю! Бери гуся и уходи!..

      «Вот оно! Вот!» — подумал Баль.

      — Ты должен донести его живым! Я не хочу, чтобы и на этот раз их взяла! Ты видишь, ещё немного, и мы оба останемся здесь навсегда! Как Али, как Лонге, как те ребята из вертолета! Уходи! Я прикрою! Через меня им не переступить! Я злой, и мне все равно! Я здесь уже давно остался…

      Люка повернул лицо к странному, мерцающему закату, и Баль заметил две влажные полоски на его впалых щеках.

      Лицо врага.

      Лицо брата.

      Все равно, когда он плачет.

      — Нет, — твердо сказал Баль.

      Люка усмехнулся.

      — Перед кем ты набиваешь цену? Передо мной? Не та публика!

      — Мне на это плевать! — крикнул Баль.

      — Не-е-ет! Ты ошибаешься! — Люка стал похож на хищника, готового к прыжку. — Это мне плевать! Потому что я пришел сюда мстить! А ты здесь — ради минутного бзика! Долг! Долг! — передразнил Люка. — Что же, задолжал, так плати! Тебе — не мне — нести эту печать до конца… Вот ключ от браслетов! Уходи!

      Баль достал из жилета один из двух оставшихся рожков и протянул Люка:

      — Я тебя ненавижу! — произнес севшим голосом. — Если выживем; я тебя найду! Найду, где бы ты ни был…

      — …и убьешь! — Люка с улыбкой потрепал Баля по щеке. Люка был спокоен:

      — Иди по тропе, не сворачивая. Наши тебя наверняка встретят… Шума мы наделали!

      Баль нес пленника. Тяжело ступал по белеющей в темноте тропе и считал выстрелы, доносившиеся издалека:

      — Люка… Снова Люка! Гуси! Люка! Гуси, гуси…

      Господи, не дай ему умереть!

      Господи, я никогда в тебя не верил, и я признаю, что это моя главная ошибка! Но соверши чудо! Даруй ему жизнь! Я уверую! Я отплачу! Ну, хочешь, я никогда… никогда не увижу Эмми?!

      Автоматный треск слился в одну многоголосую жестокую мелодию, и тут же все стихло.

      — Люка… — прошептал Баль, всей сутью ощущая безжизненность наступившей тишины.

      — Люка! — позвал он безнадежно, почти плача.

      — Там нет… — услышал он совсем рядом и долго стоял неподвижно, борясь с непреодолимым, паническим желанием бросить в ущелье ту тяжелую тряпичную куклу, которую таскал на себе весь день и которая вдруг заговорила.

      Светила огромная полная луна. Они сидели в тени на краю пропасти и смотрели на горы.

      Лунные долины.

      — Ты хорошо знаешь наш язык, — сказал Баль.

      — Да, — голос гуся был глух и слаб, — это просто… Убить труднее… Мне…

      Баль кивнул. Это так. Гусь заметил их первым. А с таких расстояний гуси обычно не промахиваются.

      — Почему ты заговорил только со мной?

      — Можно… Уже конец.

      — Мне? — Баль проглотил комок.

      — Нам… Здесь, — гусь коснулся подбородком правой стороны своей длинной шеи, — зашито… Крайний случай… Рядом — ты умрешь… И я…

      Баль посмотрел на гуся с отвращением.

      — Зачем же вы пришли сюда?! Только за этим?!

      Гусь дернул головой.

      — Цель — не Земля. Земля временно, иногда… В трансканалах часто сбои — нужен срочный выход на планете. Это Земля… Здесь переход к исправному каналу… Нужно несколько минут. Место всегда пустынное, постоянное… Здесь, в горах…

      — Но почему тайно?! Почему не прийти к нам, не рассказать, не попросить, наконец, помощи?! — Баль ударил прикладом по земле. — Стрелять проще?!

      — Нет! Но мы уходим! Все! С планеты — дом! Навсегда! Наш мир — смерть! Новый искали трудно-долго. Рисковать нельзя… Больше ждать не можем…

      — Не понимаю! — крикнул Баль, — Мы же люди! Разве мы не можем договориться?! Плохой контакт всегда лучше хорошей стрельбы!

      — Раньше думали так же… — сказал гусь.

      — А теперь иначе?

      — Да.

      — Но почему?!

      — Причина нашего бегства — контакт… Мое лицо… — Гусь сжал пальцами морщинистую кожу на щеках. — Ужасно… До ожога — совсем другое… Как наши души… До контакта… — добавил он печально.

      Они надолго замолчали.

      Потом Баль сказал:

      — Послушай, я не знаю, что там у вас произошло, мне страшно даже представить себе контакт, из-за которого население целой планеты пускается в бега… Но вот мы вдвоем тут сидим и очень даже неплохо понимаем друг друга… Пойдем! Никто не желает вам зла. Мы ведь так похожи, неужели ты мне не веришь?!

      Гусь сжался в комок:

      — Ты и я… это не все… Мы — люди…

      Баль закрыл глаза. Это действительно не все… Потому что у Баля и у гуся есть начальство, есть законы, есть принципы, есть история, есть, наконец, родственники, близкие, ради которых… И кто знает, что произойдет, когда все это соприкоснется, перемешается и забурлит… Мы — люди! Мы живем в золотых клетках страхов, сомнений и запретов, через которые переступать не дано…

      — Убей меня… — тихо сказал гусь, — это выход… Уйдешь, будешь жить… Иначе нельзя…

      Гусь замолчал.

      Баль смотрел на зажатый в ладони ключ от наручников. Думал обо всем сразу: и покинутой планете и Люка, об Али и Эмми, о Лонге, о золотых клетках, а также о великой своей безысходности…

      Обстоятельства ни разу не позволили ему сделать самостоятельный выбор. И сейчас, оставленный один на один под луной с такой простой и жуткой разгадкой диких гусей, он опять-таки лишен выбора.

      Баль потянул скованные руки гуся к себе и раскрыл ключом браслеты.

      — Ты решил? — спросил гусь, безучастно взирая на свое освобождение.

      — Я иду с тобой! К вам… — сказал Баль, нервничая.

      Гусь медленно повернулся лицом к Балю. В зеркальной черноте непривычно круглых глаз отразились две удивленные луны.

      Баль не позволил ему ничего сказать.

      — Я согласен на все! — крикнул.

     

      — Здесь… — сказал гусь и пополз к одиноко выделяющейся белой скале. Каждые полметра давались ему с невероятным напряжением и болью — гусь стонал. Баль попытался было помочь, но получил отпор.

      — Стой! — зло прокричал гусь. — Пока нельзя… Проверю…

      «А если убежит?» — подумал Баль. «Не мне нести эту печать до конца», — сказал Люка.

      Баль незаметно сбросил ремень автомата с плеча, подхватил АКМ правой рукой и, сдвинув предохранитель, опустил дулом вниз.

      Гусь замер шагах в десяти перед скалой. Что-то там делал. Что именно, в лунном свете было не разобрать. Неужели для таких вещей им не требуются приборы?

      — Сюда! — позвал гусь, — можно…

      Баль сделал шаг и вдруг отчетливо осознал, что уходит отсюда по-настоящему. Возможно, навсегда. Эти горы, эта луна, эти камни, эта ноющая тревога внутри — все это могло быть в последний раз. Может быть, его просто убьют. Даже не выслушав… Что же мне делать, Эмми?

      Он все ещё топтался на месте, когда прямо на скале, примерно в двух метрах над землей, вдруг возникла непроницаемо голубая треугольная брешь.

      — Коу-уу-у!!! — завыло тяжело и мучительно из открывшейся глубины.

      Гусь растерянно замахал руками, закричал, захлебываясь и путая языки:

      — Уходи! Мэдапе! Опасность! Не то… Охрана! Мэдапе! Уходи! Не стреля…

      — …линк! Коу-линк! Коу-линк!

      Словно в замедленном кино, Баль увидел, как четыре огромные черные фигуры выскакивают из бреши и плавно летят к земле, подогнув в прыжке широко расставленные ноги. И руки пришельцев судорожно вздрагивают от плюющихся адским огнем длинных неповоротливых труб.

      Гуся перерубило пополам и изорвало в куски первой же очередью. Баля ударило в левый бок, по ногам, крутануло в воздухе и швырнуло на землю. Перед глазами ещё стояли огненные круги, когда он, воя от боли, выпустил первую длинную очередь. По тому, как резко оборвался похожий на слоновий топот звук ответных выстрелов, понял, что попал. Но брешь снова ожила.

      — Коу-линк! Коу-линк! — следовало почти непрерывно.

      Баль стрелял, полагаясь больше на слух, лишь фиксируя затуманенным взглядом результат. Бил короткими, злыми очередями в несущиеся по воздуху, явно уменьшившиеся в размерах силуэты. И выстрелы отмеряли бешеный ход времени. Только однажды была вечность — когда менял магазин. Последний. И была последняя цель. Мелькнула перед глазами и застыла на камнях, прошитая навылет.

      Выждав и собравшись с силами, Баль попытался встать. Вместо привычных мускулистых ног он ощущал лишь дикую боль. Не смел даже посмотреть, что же у него там осталось, и, сгорая от жалости и ненависти, пополз к груде неподвижных тел под скалой.

      Видеть смерть врага.

      Последнее желание.

      Обогнул первых четверых гигантов, распластанных, страшных, и почти добрался до скалы, когда услышал над собой крик одинокого гуся и шум летящего по воздуху тела…

      Он стоял совсем близко — под луной белый, как ангел, и лицо его было спрятано в тени надвинутого на глаза шлема, а ствол странного, с боковым магазином, автомата смотрел Балю в лоб.

      Прощальный взгляд.

      Отчего так долго?

      Гусь отбросил оружие и, повернувшись спиной, принялся рыться в той груде неподвижностей, что сотворил Баль. И что-то его там поразило настолько, что гусь встал, как вкопанный, и долго не шевелился. А потом сдернул шлем. Лунный ветер тут же растрепал вырвавшиеся на свободу длинные вьющиеся волосы.

      — Эй!.. Эй!.. — прохрипел Баль.

      Она оглянулась. Баль увидел прекрасное, спокойное лицо.

      Лицо ангела.

      Что-то блеснуло в её руке. Раздался негромкий хлопок, и она рухнула лицом в камни.

      Забыв о боли, Баль пополз вперед. Он не замечал, что скользит в липких черных ручейках, вытекающих из-под многочисленных разбросанных тюков. То, что это какие-то упаковки, а не гуси, он разглядел только теперь. Как и то, что все они продырявлены. Его пулями…

      Теряясь в догадках, Баль торопливо распорол ножом ближайший тюк и в ужасе отпрянул.

      Мы — люди!

      Нож выскользнул из руки и долго, долго падал в темноту, переворачиваясь и отбрасывая лунные блики. И было тихо, совсем тихо, хотя Баль кричал. Долго и страшно…

      Заикаясь и лязгая зубами, он ползал среди камней, рвал ногтями неподатливую плотную ткань упаковок и везде натыкался на одно и то же…

      Мертвые глаза младенцев. Он расстрелял терпящий бедствие караван детей.

      Кажется, он кричал еще.

      Кажется, он умирал.

      Кажется, в висках все слабее стучала кровь, а ему мерещились автоматные очереди — гимн для золотых клеток. И Каин — исполнитель его.