Михаил Соколов

     Властитель

     Фантастический роман

       BiblioNet   

     Все -   сон,   нелепый и глупый.   Кроме тебя самого, ничего не существует. И

сам   ты   -   только   мысль,   бродячая   мысль,   ненужная мысль,   бездомная мысль,

затерянная в вечных истинах.

     Шекспир, "Буря"

     ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

     ВОЗВРАЩЕНИЕ В МЕТРОПОЛИЮ

     1

     НА КАТОРГЕ

     Я осторожно, словно тень, скользнул за толстое дерево, одиноко выступавшее

из сплошного ряда леса. Дерево старое-старое, кора давно изборождена морщинами,

буграми   опоясавшими   ствол.    Копты   на   поляне   настороженно   заозирались   по

сторонам,   нюхая   воздух вывернутыми ноздрями,   словно потерявшие след   ищейки.

Коптов было девять,   девять следопытов,   третий час висящих за моей спиной.   И,

как липкая паутина,   приставшая в пути, которую, заметив, пытаешься стряхнуть и

не можешь,   копты прочно зацепились за мой след Время замедлило бег.   Казалось,

медведи-мутанты преследуют меня   целую   вечность,   дотягиваясь могучими лапами.

Схватят - разорвут.

     Как неосторожно!   Не думал,   что они близко,   шел,   словно на прогулку, не

захватив даже защитные аккумуляторы.

     Я   прилег у   ствола дерева;   прячась за мощный наружный корень,   осторожно

выглянул.   Голова пустая,   сор мыслей вплетается в общий фон леса,   -   копты не

должны засечь, этого еще не хватало.

     Угораздило же Создателя породить таких тварей:   не только сила,   не только

примитивный   разум,   но   и   телепатические способности,   позволяющие улавливать

поток сознания жертвы. Правда только поток, а не беспорядочные обрывки мыслей.

     Солнце бросило оранжевые лучи сквозь редкую вату облаков.   Посреди ровного

поля будто подстриженной травы все девять ослепительно белых коптов,   -   девять

бумажных   плоских   контуров,   будто   вырезанных   из   плотного   картона,   девять

призраков из   бездн   подземного мира.   Копты одновременно шевельнулись,   уловив

отблеск мысли,   разом повернулись в мою сторону, и я, не экономя, ударил по ним

лучом бластера. Ближайший копт, завизжав, покатился огненным шаром. Еще кого-то

задел.   Сколько? Я не заметил, побежал от дерева к дереву, стремительно, ломано

уклоняясь от выстрелов.   Позади вопли,   топот шагов,   треск горящих сучьев, гул

погони,   ропот   потревоженного леса.   Где-то   здесь должен быть   старый бункер,

неужели не найду?!

     Подпрыгнув,   я   уцепился за   сук,   бросил тело вверх и   по стволу метнулся

выше,   скрываясь в листве.   Внизу скользили копты:   один,   два,   три... семеро.

Только   двоих   зацепил.    Я   было   собрался   спуститься   -   еще   один,   хромой,

благоухающий паленой шерстью. Меня они тоже поджарят, ежели попадусь им в лапы.

Паленый остановился под деревом, замер и, с натугой дыша, стал вертеть огромной

головой.   Хрустнула ветка -   копт посмотрел мне   в   глаза,   и   я,   прыгая вниз,

выстрелил из бластера прямо в ощерившуюся желтыми клыками морду.

     Господи!   заряды кончились -   одно к   одному!   Копт с рычанием метнулся ко

мне, запнулся - брошенный бластеру костяным стуком попал прямо по клыкам, и тут

же   вручную кованный нож,   завершая дугу взлета,   проткнул глотку зверя;   кровь

толчками окрасила мех на груди,   а в глаза вдруг вернулся испуганный разум и...

потухли глаза.   Я бежал по коричневой тропе,   уже узнавая:   бункер там,   левее.

Копты услышали,   взвыли за   спиной.   Не   успеют,   не   догонят!   Ноги несли меня

вперед,   сильно и плавно перебрасывая тяжелое тело от дерева к дереву.   Если бы

не обязательный полугодовой карантин для новичков,   позволяющий нарастить мышцы

и   адаптировать организм согласно апробированным научным рекомендациям,   люди и

пяти минут Tie   смогли бы   здесь выжить.   При   полуторной силе тяжести и   такой

опасной фауне   последствия для   безумцев однозначно предопределены.   Однако   мы

живем,   боремся и,   хоть подыхаем один за   другим,   все же надеемся дотянуть до

конца срока. Потому что мы - заключенные, а Уран - наша тюрьма, и будь прокляты

все те, кто послал нас в этот безумный, дикий, нечеловеческий мир!

     Я   бежал,   подошвы сапог скользили по траве,   но я   успел,   вот ориентир -

кривой   обломок   тонкого   ствола...   Ствол   согнулся под   моими   руками   (из-за

деревьев автоматика выплюнула тонкие огненные нити бластеров,   запахло озоном),

и я нырнул в открывшийся люк вниз головой,   приземлился на четвереньки,   тут же

прыгнул в круглый лаз какого-то коллектора.

     Впереди очень слабо отсвечивал срез выхода.   Я   так быстро,   как позволяли

руки,   ноги   и   выгнутая дугой   спина,   пробирался по   узкой трубе навстречу...

Внезапно, прорвав тонкую мембрану, вывалился вниз головой в овальный зал. Снизу

- сначала широкой воронкой,   потом сужаясь -   шла   прозрачная спиральная труба,

витками обвивая почти весь круглый зал.

     Тело скользило - не за что было ухватиться; набирая скорость, я - быстрее,

быстрее -   летел вниз. Зеленый, словно изумруд, красный, словно рубин, голубой,

сапфировый -   пол,   стены,   потолок -   все кружилось,   летело,   сверкало.   Меня

вдавливало в стены желоба-трубы, дохнуло жаром, еще...

     Желоб кончился,   и я летел в красноватую жаровню колодца,   успев (в слепом

морганье,   на   внутренностях век)   запечатлеть план-схему металлической камеры,

куда   мягко   приземлился на   пол.   Не   открывая   глаз   из-за   нестерпимого жара

(комбинезон сухо   потрескивал,   словно пересохший пергамент,   кожа рук   и   лица

печеными чешуйками отваливалась на   раскаленный до вишневого цвета металл пола,

трещали волосы,   трещали и осыпались,   вспыхивая в воздухе), я продолжал видеть

внутренним взором задвижку квадратного люка,   но   тут море огня хлынуло со всех

сторон и, не видя, не дыша, не слыша - глухонемая жертвенная тварь, - схватился

зашипевшей ладонью за раскаленный рычаг... Не люк открылся - провалился пол, и,

уже ничего не соображая,   комком пропеченного страха, я погрузился в ошпарившую

меня жидкость.

     Вода,   принявшая меня,   обожгла холодом!   После огня я несколько мгновений

блаженствовал, остывая.

     Недолго.

     Я   вынырнул на   поверхность:   высоко рдел рубиновый потолок клети,   тускло

освещавший гладкие   стены.   Колодец метра   три   диаметром.   Метра   два   выше   -

забранное решеткой окно.   Я попытался выпрыгнуть - не достал. Стали ныть кости.

Что   за   извращенный разум создавал эти   лабиринты мучений!   Для   чего?   Когда?

Предупреждали же,   лезть сюда только в   крайнем случае.   Я   думал,   этот случай

наступил. Может, я ошибся?

     Еще немного, и мое тело станет ломким, как ледяная сосулька. Погрузившись,

я поплыл вдоль стены,   нырнул - ниже, ниже! - воздуха стало не хватать. Нащупал

пустоту, но ушел вверх глотнуть воздуха.

      Тело медленно застывало,   -   я не чувствовал пальцев рук и ног. И движения

стали плавными, сонными. Первая попытка будет последней.

     Я набрал воздуха,   сколько мог, и ушел в глубину. Труба. Еще одна труба. Я

решился на   этот   спуск   только потому,   что   в   призрачном свете   раскаленного

потолка заметил: стены влажно блестели до решетки коллектора - выше был матовый

и   сухой   металл.   Совсем недавно вода   стояла высоко -   стены   еще   не   успели

обсохнуть. Должен быть слив. Как холодно!

     Я плыл вперед, энергично отталкиваясь от воды и стен, - в полной темноте и

в страшной стуже -   вперед,   вперед, ощущая судорожно стонущие легкие, не думая

ни о чем,   только не понимая, почему не могу продвинуться вперед, скребу руками

по шероховатым стенкам.

     Это впереди,   вяло подумал я,   впереди труба глухо зашторена.   Не чувствуя

пальцев, я попытался ощупать... преграда поддалась. Медленно отцепив нож, ткнул

вперед и -   из последних сил!   -   нажал вниз.   Резина или мягкий пластик, успел

подумать я, стремительно падая в потоке воды.

     Я больно ударился боком;   лежал на толстых прутьях,   сквозь которые уходил

водопад,   и   я,   прикрыв   лицо,   судорожно вдыхал   воздух   и   воду   -   пополам,

захлебываясь, кашлял, дышал, не мог надышаться.

     Я очнулся; тело и в забытье сотрясала крупная дрожь. Воздух был теплым, но

согреться я все не мог.   Внизу,   под прутьями,   шумела вода. Огромное помещение

сплошь состояло из   таких вот бассейнов -   метров пять на десять,   -   прикрытых

решетками в   шахматном порядке.   Застуженные мышцы не желали работать.   Кое-как

поднявшись,   я двинулся к центру зала,   где, провиснув, проходила тяжелая цепь,

концами уходящая в большие круглые люки на стенах.   По окружности люки запирали

лепестки вентиляторов,   но   в   середине,   там,   где проходила цепь,   места было

достаточно, чтобы пролезть человеку.

     Пахло   мокрым   металлом,    ржавчиной,    сыростью,    еще   чем-то    затхлым.

Светильники на   потолке тускло горели,   но   и   беглого взгляда было достаточно,

чтобы понять:   других выходов нет.   Пробираясь к цепи, я заглядывал в бассейны.

Не везде вода: в одном маслянисто блестела грязноватая темная жидкость - воняло

оттуда;    медленно   поднимались   тяжелые   пузыри,    лопались   на    поверхности,

распространяя смрад. Звенья цепи, тяжелые, в руку толщиной, на ощупь были сухи.

Уже это хорошо: не будут руки скользить.

     Я прошел по прутьям,   сколько позволила провисшая цепь. Кончилась решетка.

Уцепившись руками и   ногами,   стискивая зубы от боли во всем теле,   я   медленно

пополз,   перебирая звенья,   -   оставалось метра три,   уже были видны блестящие,

острые даже на вид лезвия лопастей, как вдруг моя единственная опора дернулась.

     Вместе с   цепью   -   я   с   ужасом смотрел вперед -   задвигались,   вращаясь,

лопасти   вентиляторов,   быстро   сливаясь   в   мерцающие круги;   я   двигался   все

быстрее.

     Последний бассейн был пуст,   но на глубине пяти-шести метров густой щеткой

торчали острые арматурные клинья -   прыгать было   невозможно.   Вжавшись,   обвив

цепь,   я   на мгновение представил,   как разбрызганная в пыль,   перетертая масса

моего тела стекает по какому-нибудь стоку в тот отвратительный бассейн,   и тут,

уже с закрытыми глазами,   почувствовал сильный поток воздуха,   легкие,   быстрые

касания плеч и бедер - меня пронесло сквозь страшную диафрагму.

     И я был жив! Пока. И мне было не но себе. Не страшно; от страхов нас здесь

отучают   в   первую   очередь   -    иначе   не   выживешь.   Статистика   и   без   того

оптимистично вещает: на каждые сто тысяч человек выживает только один. Пока и я

жив. Пока.

     Но я не понимал:   тот ли это бункер,   о котором мне говорили? И что вообще

здесь творится в   этой мясорубке?   И   кто   ею   управляет -   автоматы или копты,

которые и загнали меня сюда?

     Я   ощупал   плечи   и   зад,   куда   достали   лопасти   вентилятора,   -   мокро.

Комбинезон,   кожа,   поверхность мышц превратились в   рыхлую губку,   беспрерывно

сочащуюся кровью.   Однако боли   пока   не   было   -   слишком велика была скорость

вращающихся лезвий. Вспомнив о ней, я чуть не взвыл - напомнили о себе и ожоги.

     Вдруг откуда-то сверху ударил и   накрыл меня луч прожектора.   Не думая уже

ни о чем,   оставив позади память,   и боль,   и растерянность, метнулся к темному

высокому баку.   Прожектор,   запоздав на   долю   секунды,   широко,   из   стороны в

сторону     повел     лучом,     выхватывая    из     темноты    многорядье    ажурных

металлоконструкций,   решетчатые фермы, балки, трубы, винтовые переходы; все это

рассекал   луч   на   штампованные   доли   светотени,    заполняя   помещение   хаосом

искривленной геометрии.

     Бак,   за которым я   прятался,   мгновенно зашипел,   -   по запаху и зеленому

отблеску я   догадался о   выстреле.   Вспыхнул яркий   свет;   пар   бешено   рвался,

заполняя пространство влажной мутью,   Я отпрыгнул к ближайшей опорной мачте, на

которой   держался настил   второго   решетчатого потолка.   Стараясь не   опережать

волну пара, полез по узенькой сварной лестнице вверх. Теперь уже снизу метрах в

двадцати от меня продолжали стрелять из бластера по баку.   Это угадывалось - на

расстоянии вытянутой руки ничего не было видно. Что ж, хорошо, хотя еще сильнее

стало жечь обожженную кожу.

     Все опорные мачты соединялись тросами друг с   другом.   Я   вступил на трос,

придерживаясь руками за   тот,   который был   выше.   Мачта за   спиной еле   слышно

поскрипывала;   я   надеялся,   что те,   кто стрелял по мне и в чью сторону я шел,

тоже   не   обратят внимания...   Хождение по   тросам   -   хуже   всего,   что   можно

придумать!   Я   сам   себе казался глупой ярмарочной куклой,   пляшущей на   потеху

покупателям.

     Беспорядочное болтание (я   гневно   стискивал зубы,   пытаясь   уловить   ритм

совместных   амплитуд)   стало   стихать   у   цели.   Я   замер   на   лестнице;   снизу

продолжали (отсюда видно -   двое) стрелять.   Не теряя ни секунды,   я,   цепляясь

носками сапог   и   удерживая вес   тела   руками,   вниз   головой (словно муха   или

домашний геккон) медленно стал спускаться,   всматриваясь в проясняющийся туман.

Выстрелы ближе,   ближе;   я   разглядел вначале головы -   сгустки белого пара,   -

потом   черные   ноздри   медведей-мутантов.    Копты,   не   ощущая   моего   близкого

присутствия,   увлеченно,   как автоматы, палили строго по очереди. Переступив на

левую руку,   я вытянул правую и,   подогнув запястье,   выстрелил пружинной иглой

сначала в один,   потом в другой мутный череп. Копты бесшумно осели; я несколько

секунд прислушивался - тихо, только шипел пар.

     Оттолкнувшись носками сапог, я мягко приземлился на ноги. Копты не имели с

собой аккумуляторов.   Я,   впрочем,   и   не надеялся.   А   бластеры я подобрал,   -

половина мощности, вполне достаточно.

     Сзади звякнуло;   стремительно обернувшись,   выстрелил;   пронзительно вторя

воплями   реву   пара,   огненным бревном покатился третий   копт.   Всего,   значит,

ликвидировано пять.   Четверо (если это   прежний отряд) где-то   здесь рядом.   Я,

пригнувшись, побежал в сторону противоположную той, откуда возник этот третий.

     Широкий   проем.   Доверяясь   чутью,   я   проскользнул внутрь   и   оказался   в

прямоугольном коридоре, напоминавшем сужающееся кверху ущелье. Впереди виднелся

скупо освещенный тамбур.   Стены коридора -   монолитный железобетон, смыкающийся

где-то   высоко   в   темноте.   Я,   быстро   оглядываясь,   пробирался вперед...   Не

нравился скрежещущий,   все усиливающийся шорох.   У   самого выхода,   где коридор

сужался, пол обрывался до самого тамбура. Именно снизу доносился подозрительный

шорох.   Я   заглянул и   мгновенно отпрянул -   этого еще не хватало!   -   огненный

кактус - мерзость, открытая бог знает на какой планете и иногда применяющаяся в

диверсионной войне.   Это была живая протоплазма с примитивной нервной системой,

покрытая жесткой колючей кожей и   реагирующая на все движущееся и теплокровное.

При приближении этого теплокровного,   а   равно к этому теплокровному неизвестно

откуда вылетал похожий на небольшую гранату колючий шар, начиненный колючими же

семенами.   Шар оглушительно взрывался,   и семена, поражая живую ткань, выделяли

жгучий яд,   быстро растворяющий клетки.   Если сам   кактус не   мог   добраться до

пораженного организма,   жертвы   съедали растущие семена,   В   общем,   надо   было

выбираться.   Я прикинул на глаз ширину препятствия,   отошел назад, разогнался и

прыгнул.

     Уже   заканчивая   прыжок,   я   услышал   характерный хлопок   и,   приземляясь,

извернулся,   чтобы засечь снаряд, брошенный мне вслед чуткой мерзостью. Я отбил

шарик   бластером,    послав   его,   словно   теннисный   мяч,   в   яму,   и   тут   же,

поскользнувшись от всех этих телодвижений, покатился по полу.

     Пол действительно был скользким,   и   я   резво заскользил в   темноватый зев

тамбура. Уже зная, что все неспроста, я наудачу пальнул туда, куда по инерции и

чьей-то злой воле скользило мое тело. Впереди взорвалось зелено-багровым, сразу

стало светлее,   но   все равно ничего не разобрать.   Меня быстро пронесло сквозь

остывающий жар   проплавленного металла,   -   жидкие капли лизнули тело там,   где

могли коснуться...

     Мой   выстрел прожег просеку в   сумеречном мертвенно-бледном лесу   стволов,

лиан,   ветвей.   Здесь   пол   был   бетонным.   Вскочив,   я   словно нажал   контакт,

включающий застопоривший механизм:   вся эта заплесневелая растительность пришла

в   движение   -   шевелилась,   дергалась,   извивалась,   тянулась   ко   мне,   слепо

размахивая бичами руконог,   и я,   тут же бросившись на пол, откатился как можно

дальше под вытягивающиеся щупальца хищника.

     Здесь    было    безопаснее   всего.    Однако    потрясала    банальность   этой

кунсткамеры:   сначала   огненный кактус,   теперь   плотоядный гомстар   -   ходячий

кустарник с   Альтаира.   Может   быть,   этот   бункер   -   реликтовый оазис   первых

лабораторий смерти, продукция которых уже заполонила всю планету.

     Я   энергично отполз внутрь,   к   основанию толстых стволов,   где   дергались

опоры-корни   и   отсутствовали   охотничьи   рецепторы.   В   естественных   условиях

кустарник   сосуществовал   с   крупными   червями-санитарами,   присасывающимися   к

корням, поэтому не реагировал на живность здесь, у стволов.

     Можно было бы   выжечь всю   эту   мерзость несколькими залпами,   по   тогда я

обнаружил бы себя.   С   этим придется повременить.   Я огляделся и пополз в глубь

организма,   стараясь не касаться подрагивающих корней. В особо труднопроходимых

местах я   быстро рассекал бледные переплетения ножом и проползал дальше,   зная,

как     долго     блуждает     сигнал     по     несовершенной     нервной     системе

полурастения-полуживотного.

     Коптов   я   заметил случайно:   переползая очередной отросток ствола   и   уже

переваливаясь через   тепловатое бревно,   оглянулся   под   локоть:   сзади,   почти

сливаясь   с   сероватым фоном,   словно   гигантские пушистые гусеницы ползли   два

копта.

     Я пополз быстрее.   Копты тоже прибавили; расстояние понемногу сокращалось.

Я стал выискивать глазами ранее пропускаемые железные конструкции.

     Наконец повезло -   вверх   уходила винтовая лестница.   Ступеньки сварены из

железных прутьев. Копты перекатывались сзади, словно змеи или безногие ящерицы.

Лестница была свободна от побегов кустарника.

     Я   на   четвереньках,   все еще боясь выпрямиться,   полз вверх,   -   звериное

дыхание все   ближе.   Если верить рассказам случайно выживших в   коптском плену,

эти   медведи-мутанты   получали   одинаковое   удовольствие   и   от   охоты,    и   от

последующей трапезы. Мне не хотелось быть съеденным.

     Я вполз на предпоследний пролет -   верхнего не было.   Метрах в трех выше в

потолке зиял   открытый люк.   Пришлось пригнуться:   длинное и   мощное   охотничье

щупальце равномерно,   словно метроном,   качалось из стороны в   сторону.   Будешь

лезть наверх, обязательно заденет. Но из двух зол...

     Я выстрелил как можно ниже к основанию побега,   -   щупальце еще падало,   а

внизу уже началось нечто невообразимое.

     Кустарник словно взорвался;   беззвучный взрыв бросил к   лестнице всю массу

ловчих руконог... будто ошпаренный кипятком клубок змей.

     Подпрыгивая, а потом пролезая в люк, я слышал сзади словно бы свист бичей,

гигантских бичей -   и ужасный крик:   снизу в люк вцепились огромные руки копта,

когти скребли металл, пытаясь удержать сдергиваемое тело.

     Я выглянул:   щупальце крепко,   кольцом обвившись вокруг ног копта,   тянуло

вниз. Еще ниже мелькал лопнувший клубок смятого и раздавленного мутанта (кости,

прорвав кожу,   торчали красными острыми наконечниками).   А   рядом   -   умоляющие

жалкие глаза не хотевшего умирать зверя.

     Я   отвернулся.   Коптом   больше,   коптом   меньше...   Отсюда начинался новый

коридор.   Пол покрыт запыленным,   а здесь, у люка, отвернутым в сторону ковром.

Стены обшиты деревянными панелями, с двух сторон - стандартные конторские двери

с   цифровыми табличками.   С   торцов еще   двери.   Снизу скрипели когти копта.   Я

посмотрел в люк. Копт, сквозь муку напряжения, выдавил почти невнятно:

      - Помоги!

     Терпеть не   могу   эти   свои   порывы,   которые когда-нибудь приведут меня в

могилу.   Выхватив бластер,   я   отсек   петлю,   захватившую копга.   Освобожденный

мутант влетел в люк и обессиленно рухнул рядом.

     А что дальше?

     Дальше все было просто, убедительно и очень быстро. Копт беспомощно дернул

рукой,   задел мою ногу,   ухватил за лодыжку и   так дернул,   что я   благополучно

впечатался всем телом и лицом в многолетнюю пыль ковра.   Бластер отлетел.   Копт

вскочил,   перехватил руку,   только что потерявшую бластер,   завернул за   спину,

дернул и потащил меня, - словно пустой мешок.

     Унижение   и   злоба   не   помешали   мне   выхватить   свободной рукой   рукоять

веерного ножа;   я   направил его   вверх и   вперед,   а   потом нажал кнопку.   Меня

подбросило вверх -   копт,   падая,   чуть не оторвал руку.   Но обошлось,   двигать

можно.

      Копт   корчился,   проткнутый насквозь   десятком лезвий,   прочно   засевших в

стенах и   потолке.   Ножи без   приспособлений не   освободишь.   Копт конвульсивно

дергался и хрипел, подыхая. Конечно, все знают, что у коптов отсутствует кодекс

чести. Человеческой чести. Есть кодекс воина и победителя. Коптский кодекс. Все

знают... Плечо болело.

     Я подобрал бластер.   Не глядя на труп, прошелся к дверям. Было тихо. Двери

не заперты; запущенные кабинеты, брошенные столы, мониторы, кресла, на стенах -

пусто.   Торцовая дверь...   Я   заглянул:   круглый зал,   светильники по периметру

потолка у стен.   В противоположном конце ряд дверей. В центре потолка - круглое

полутораметровое   похожее   на   люк   пятно.   Вместо   ковра   пол   покрыт   упругим

стеклянистым веществом,   утолщавшимся к   центру   зала.   И   ничего более.   Держа

бластер наготове,   я прошелся вдоль стен к дверям: все заперты. Еще раз оглядел

зал.

     Меня привлек странный отблеск в середине; там, где полупрозрачное покрытие

пола имело наибольшую толщину,   проглядывало что-то   темное.   Я   нагнулся:   под

слоем пластика виднелась человеческая голова.   Я   протянул руку и дотронулся до

погребенного лица.

     Мог   бы   и   не   делать этого.   Над   головой сухо щелкнуло;   я,   отпрыгнув,

откатился в   сторону -   хлынувший сверху поток шипящей жидкости все   же   достал

меня -   и   выстрелил в потолок.   Что-то взорвалось,   и гигантский пульверизатор

отключился. Комбинезон промок насквозь.

     Это была не вода.   Я стал быстро раздеваться. Ткань хрустела под пальцами.

Ноги едва вырвались из   сапог,   зазвеневших при   падении.   Хорошо,   что вовремя

отскочил в сторону,   -   на кожу сквозь одежду просочилось немного. Лишь кое-где

на сгибах хрустели,   отрывались кусочки твердой ткани и сочилась кровь.   Дешево

отделался. Однако волосы придется сбрить: на голове вместо волос застыл твердый

шлем.   Кожа   рук   сочилась   кровью   в   изломах   трещин.   Шея   проворачивалась с

болезненным хрустом.   Я   вошел в   коридор-прихожую,   запертую с противоположной

стороны полированной металлической плитой.   В одном месте - явственный бугорок.

Я   нажал и   отступил на шаг.   Плита стала прозрачной;   я смотрел словно в стену

аквариума,   где, медленно перемещаясь, плавали мертвые рыбы. Аквариум размерами

не уступал тому колодцу с ледяной водой, где я сам недавно плавал, словно рыба.

Живая рыба.   А здесь,   в хорошо освещенном пространстве,   медленно перемещались

рыбы-люди,   рыбы-копты,   рыбы-звери...   Все -   спящие,   мертвые,   -   проплывая,

смотрели невидящими глазами,   уплывали дальше по   кругу,   сменяли друг друга...

Люди,   одетые в звериные шкуры,   люди,   одетые в ткани,   древнее оружие:   луки,

топоры,   мечи.   Звери...   Олень, собака, огромный, словно медведь, волк, птица,

покрытая перламутровой чешуей,   приоткрытый,   полный острых зубов клюв.   Что-то

тяжело и твердо опустилось мне на затылок, и все померкло.

     2

     ПРОБУЖДЕНИЕ К ЖИЗНИ

     Кто-то тряс меня за плечо, и в жаркой испарине, с гулко бьющимся сердцем я

очнулся.    Сознание   медленно   возвращалось   ко   мне.    Воспоминание,   насильно

вторгшееся в память,   таяло в глубине, в той бездне, где я стремился похоронить

все относящееся к ужасам каторги.

     Окружающие предметы медленно,   с резиновой инерцией получали имена: люди в

белых   комбинезонах   -    персонал   медотсека,   "эстампы"   на   стене   -   бежевые

анабиозные саркофаги, в одном из которых возлежал я.

     Заметив, что я пришел в себя, оператор уступил место долговязому офицеру в

черной   форме,    приблизившему   в   резких   морщинах   лицо.   Офицер   внимательно

разглядывал меня, а потом что-то быстро спросил.

     -   Что? - переспросил я, и он повторил:

      - Волков! Ваш серийный номер?

     Я не понял,   но вдруг всплыла цепочка цифр -   фиолетовых,   жестких,   -   и,

непроизвольно называя их: XXII - 635718, я вспомнил все.

     И странно:   пепельное от звезд чело ночи на Уране,   где я сумел выжить все

долгие десять лет   своего тюремного срока,   забавная математическая задача,   по

поводу которой я   так долго спорил с тем могучим шведом,   съеденным коптами три

года назад,   сухой и сладкий запах, как бы сидящий без мысли и дела там и сям в

ямах мрака,   метафизический вкус удачно переброженного вина в старом деревянном

чане,   случайно обнаруженном под лестницей каптенармуса, известие о собственном

освобождении, долгие уговоры вмиг налетевших вербовщиков вступить в гвардейские

роты тех   или иных планетных систем,   где так ценились прошедшие Уран бойцы,   -

все   это   плыло   в   моем   сознании,   пока   в   сопровождении   оператора   шел   на

обязательный медосмотр.   И хотя в отдельности эти мысли и впечатления ничуть не

были какими-либо новыми или особенными для меня, они в совокупности образовали,

быть может,   наиболее благоприятную среду для вспышки, для резкого, как щелчок,

упорядочивания того   хаоса,   что   так   недавно властвовал у   меня в   голове.   Я

медленно выходил из послеанабиозного ступора.  

     Сидя в   кресле под колпаком сканера,   вынюхивающего возможные отклонения в

привычно-совершенном теле,   я   пользовался передышкой во благо;   восстанавливая

события последних месяцев,   в   который раз оценивал правильность своего решения

приехать в метрополию, в столицу всей империи, в Мечтоград.

     Все еще оставаясь узником до посадки в пассажирский ракетный модуль, я мог

передумать и   улететь на любую из планет системы,   жаждущих как приза получения

урановского   бойца.   Мне   говорили:   шум,   гам,   толкотня,   обезличенная суета,

оскопленный игрушечный риск, мятная приторность всей лишенной остроты столичной

жизни сведет меня с ума. Я соглашался, но твердо держался своего решения: никто

не знал, что это не сумасшедший каприз уставшего супермена.

     -   Сколько вам лет? - внезапно задал вопрос проследовавший и сюда офицер.

     -   Не помню,   -   признался я. Это была чистая правда, потому что год назад

катастрофа с вулканом Седым начисто стерла не только половину нашей зоны,   но и

мою память. Последовавшая амнезия устояла даже перед оперативным сканированием:

я помнил лишь то, что мне помогли усвоить потом.

     -   Если я   правильно понял,   -   продолжал черный офицер,   -   вам   было под

тридцать,   когда вас осудили.   Вы десять лет провели на Уране (он поежился),   а

компьютер   утверждает,   что   ваш   биологический возраст   около   25   лет.   Вы   -

долгоживущий?

     -   Не знаю.

     Я   этим   действительно не   интересовался,   хотя   все,   что   касалось   моей

моложавости,   было   предметом нескончаемых дискуссий среди   товарищей-каторжан.

Как   всякое явление,   не   приносящее немедленных материальных плодов,   сей факт

перекочевал на хранение куда-то на задворки моего сознания.

     -   Мне об   этом никто никогда не говорил.   Я   даже не знаю,   делали ли мне

прививку Фролова-Коршунова.

     -   Почему вы решили приехать в столицу? - спросил офицер.

     -   Как искупивший свою вину перед гражданами нашей империи,   я   имею право

быть там, где сам захочу.

     -   Вы были осуждены за убийство на Радуге,   сектор пять, четвертый уровень

Лебедя. Почему вы не хотите вернуться домой, где, возможно...

     -   У   меня нет дома,   -   довольно резко перебил его я.   -   Мне что,   хотят

запретить высадиться в Меч-то граде?

     -   Нет. Это остается на ваше усмотрение, но я бы советовал...

     -   Плевать я хотел на ваши советы,   офицер.   Если не трудно, я попросил бы

оставить меня в покое.

     Он,   недовольный,   отошел,   а я стал думать,   что мне делать дальше в этом

совершенно незнакомом мне городе.

     3

     ТАКИХ НЕ НАДО ПУСКАТЬ В СТОЛИЦУ

     Дежурный офицер легонько подтолкнул меня к двери. На секунду задержал руку

на   плече.    Слегка   пожал.   Подневольные   наемники,   к   которым   относились   и

контрактники звездных транспортников,   могли понять прошедших Уран.   Те из нас,

кто   выжил,    изменились.   Мы   были   изгоями,   но   нас   уважали   и   отстранение

боготворили.   И   мы всегда были живой легендой.   Оказать мне внимание означало,

хоть частично, выказать презрение ненавистной метрополии, сказочно процветавшей

па каторжном труде всей империи. Все это я узнал и понял только на каторге.

     Я   уже   устал.   Прошло всего часа   три   после моего пробуждения;   я   успел

выдавить в   себя   тюбик какой-то   целебной пасты,   запить тоником,   потом некий

каптенармус привел меня на склад,   где, сверяясь со списком, выдал мне одежду и

обувь,   забрав   комбинезон,   в   котором   я   уже   не   нуждался.   И   вот   теперь,

направляемый дежурным офицером, я готовился к выходу в посадочный модуль.

     За дверью ожидал стюард в белом сияющем мундире. Он вышколенно обтек меня,

одновременно ведя по коридору.   Стюард по пути быстро и профессионально оглядел

мой   костюм и   одобрительно приспустил веки.   На   мне   были гладкие темно-синие

брюки   с   искрой и   невесомый,   с   золотыми узорами по   плечам,   очень пушистый

голубой китель.   При   малейшем движении -   то   усиливаясь,   то   затухая -   меня

укутывало едва различимое золотистое облако.   Весь я сиял и переливался, словно

идиоты в сериалах, которые нам беспрерывно показывали на Уране.

     Коридор,   по которому меня вел стюард,   был плохо освещен. Свет сводчатого

потолка   казался   тусклым.   Сверкал белый   мундир   стюарда.   Мы   проходили мимо

однообразного   ряда   дверей.   Возле   одной   стюард   остановился   и   заглянул   в

неприметный глазок.   Несколько мгновений смотрел, потом повернулся, взглянул на

меня и кивнул.   Я кивнул ему в ответ.   Стюард взялся за ручку двери,   собираясь

открыть,   но вдруг замешкался,   выдерживая паузу,   прервавшую наше расставание,

подобную той,   которую выдерживает собирающийся чихнуть,   не   совсем еще   зная,

удастся ли   это,   -   но   вот   удалось,   вспыхнуло нечто   вроде   совести,   и   он

прошептал,   что меня собираются убить сразу, как только я попаду на поверхность

Мечтограда. Ему это доподлинно известно, потому... тут он замялся, извинился и,

скомканно посоветовав мне быть осторожнее, приоткрыл дверь. Я скользнул внутрь.

Толпа   разноцветных пассажиров уже   почти   втянулась внутрь модуля.   Стюардессы

заученно,   но   мило улыбаясь,   провожали отставших.   Одна из   них   провела меня

внутрь и -   между рядами кресел - к пустующему месту. Я осторожно сел, стараясь

ничего не сломать. Девушка рядом в чем-то обнаженно-лиловом иронично скользнула

по   мне   взглядом.   На   мочках ее   ушей   висели страшно дорогие "живые глаза" -

кремнеорганические образования с   Арктура.   Обращенный ко   мне   "глаз" усиленно

замигал.   Это   означало,   что   первый полупрезрительный взгляд этой молоденькой

львицы можно было Tie принимать во внимание - я ее заинтересовал.

     Я сидел молча.   Передо мной,   едва угадываемые через полупрозрачные спинки

кресел,   сидели женщина с   ребенком.   Мальчик лет   пяти в   пушистом голубеньком

трико упорно смотрел на   меня и   мою   соседку.   Время от   времени,   старательно

просачиваясь между спинками,   пытался достать нас   рукой.   Сбоку пара   мужчин в

белых бурнусах и   с фиолетовой кожей о чем-то яростно спорили между собой.   Шум

постепенно стихал.   Все десять рядов кресел модуля были заполнены.   По стенам и

потолку забегали разноцветные тени.   Я положил руки на подлокотники, затихающая

музыка,   дуновение цветочного аромата,   предстартовое ожидание...   Я забыл уже,

что это значит - быть просто пассажиром. Мне все казалось чужим и враждебным.

     Внезапно,   начиная с передних рядов,   стали исчезать спинки кресел.   Волна

дошла   до   нашего   ряда.    Соседка   исчезла   в   молочном   коконе.    Мое   кресло

одновременно выбросило снизу два   полушария,   сомкнувшихся у   меня над головой.

Изнутри стенки были прозрачными.   На   уровне лица в   воздухе вспыхнула надпись:

СТАРТ.   Тени на потолке и стенах побежали быстрее. Я ничего не почувствовал, но

интуитивно понял,   что мы уже летим.   Я не думал,   что все будет таким сложным.

Уже несколько часов, как был разбужен, и недели ли полета в анабиозе, ураган ли

амнезии,   избороздивший мое сознание черными провалами небытия,   а   может быть,

десятилетний прогресс,   оставивший меня за порогом современной реальности, - но

я все время отставал от происходящего. Я мгновенно научился контролировать себя

и   уже не пытался подпрыгивать к   потолку,   когда собирался встать со стула,   а

вещи уже не казались сделанными из бумаги. Но это было не самое важное.

     Я   неподвижно сидел   и   думал.   Может   быть,   не   следовало мне   лететь   в

Мечтоград,   может,   я переоценил свои силы, давая обещание себе и Николаю? Нет,

все правильно, и что будет, то и будет.

     Внезапно полосы вдоль   стен   и   на   потолке растворились.   Модуль вошел   в

атмосферу.   Экран   па   потолке   фиолетово   расцвечивался   медленно   тускнеющими

звездами.   Стены   заволакивала густеющая   синеватая дымка.   Девушка   рядом   уже

освободилась от своего кокона и сидела в кресле.   Я привстал. Кокон сверху тихо

лопнул и   исчез   под   сиденьем.   Стюардессы медленно продвигались между   рядов.

Кое-где   закурили.   Дым   от   сигарет немедленно закручивался в   узкую воронку и

исчезал в   потолке.   Двое фиолетовых мужчин из соседнего ряда встали и   пошли к

корме. Стюардесса остановилась возле меня. Девушка рядом опередила:

      - Коре, пожалуйста.

     -   Что вы будете пить?   -     мягко спросила меня стюардесса.   - Есть коре,

меланж, чай.

     -   Чай, пожалуйста.

     -   Если хотите поесть, я могу принести.

     -   Спасибо,   я не хочу.         Соседка потягивала свой напиток из выросшей

трубчатой горловины.   Я не заметил, как она это сделала. Жидкость в моем бокале

плескалась на   определенном уровне и   не желала выливаться.   Девушка   протянула

руку и   коснулась пальцем моего бокала.   В   моей руке оказался такой же сосуд с

плавно   выросшей   трубкой.    Из   всех   чувств,    бурлящих   во   мне,    я   выбрал

благодарность.

     -   Теперь   можете пить.   Вы,   наверное,   издалека?   К   нам   по   делам   или

посмотреть   столицу?    -    с   легкой   иронией   спросила   она.    Наверное,    лет

восемнадцать-двадцать.   Вся она была закутана в сиреневый прозрачный пух,   чуть

темнее на   груди и   животе.   Камни в   ушах зашлись от   подмигиваний.   Она   была

красива.   Ее   красота была совершенна и   беспощадна.   Спокойная,   едва заметная

уверенность -   тоже.   Чем   больше   я   (незаметно   для   нее)   всматривался,   тем

совершенней она мне казалась.   Я   не мог так скоро привыкнуть к   виду свободных

женщин,     мне   было   неловко.    Ее    доброжелательность   (в    которой   сквозило

снисхождение)   злила,    откровенное   внимание   -    настораживало.    Она   что-то

почувствовала и сменила тему:

      - Смотрите! Скоро прибудем.

     Как я   не   заметил!   Я   видел это раньше по   визору и   помнил ошеломляющее

впечатление от редкого и органичного синтеза красоты и утилитарности.   Теперь я

мог это видеть воочию.

     Сквозь   ставший   прозрачным   пол   вошла   ночь,   в   которую   погружался наш

корабль.   Зеркало,   отразившее танец   радужных созвездий!   Пыльца   туманностей,

светлячки   одиноких   гигантов,   сумасшедшее   фанданго   протуберанцев   -   ночная

столица соперничала красотой со звездным небом.   Но не это,   не это! Посреди, в

центре   искусственного мироздания вздымался одиноким   колоссом   пылающий массив

немыслимого цветка,   дрожащий от   переливов красок;   все   цвета радуги,   словно

мираж,   зябко дрожащий...   или глаза не   могли вобрать все...   словно застывший

взрыв салюта,   лепестки, тяжело опадавшие вниз, тычинки колонн, пронзающие небо

(каждая - с воронкой входного отверстия для ракет).

     Мы стремительно падали вниз. Космопорт вырастал, хотя казалось, больше уже

и   невозможно.   С такого расстояния что-то похожее на снаряды или пули пронзали

его   массив под   разными углами,   словно обстрел велся со   всех сторон цветными

трассирующими   очередями.   Наш   модуль   вдруг   стал   прозрачным.   Даже   кресла,

переборки -   словно несколько сот человек зависли,   свободно летя в   синхронной

связке.

     А   затем,     снизу,    стала   стремительно,    но   плавно   вырастать   воронка

причального хобота, в который превратилась при приближении одна из стеклянистых

тычинок   цветка;   рыльце   -   вначале все   соразмерялось дистанцией -   разбухло,

словно надувное, - гигантская пещера приняла наш модуль.

     Мы погрузились в сияющий туман -   розовый,   желтый,   - золотистые разводы,

сквозь которые угадывались исполинские прозрачные массы стен.   Трудно было даже

представить,   что   нечто   подобное   можно   было   сотворить искусственным путем.

Впервые с   того   момента,   как   я   решил прилететь сюда,   мое   настроение стало

окрашиваться (все еще отстраненным) любопытством.

     Внезапно сквозь   мерцающую желто-золотистую мглу,   проникшую и   в   модуль,

ясно   проступили   голубые   буквы.   Мне   показалось   -   прямо   передо   мной,   но

зашевелились все:   КОНТАКТНЫЙ ПРИЧАЛ.

     Сиреневая мадонна - моя соседка - уже уходила в цветном потоке пассажиров;

я продолжал сидеть. Стюардесса чутко возникла рядом:

      - Желаете   задержаться?   Напитки,   или   хотите   покушать?   Вы   можете   не

торопиться.

     Она    склонилась   без   малейшего   нетерпения   или   желания   отделаться   от

надоедливого клиента,   как   обычно бывает в   рейсовых маршрутах.   Казалось,   ей

действительно хотелось меня задержать.   Я разглядывал сиреневое пятно у выхода,

контуры которого очерчивались дымным овалом.

     -   Нет, спасибо.

     Я встал. Последние пассажиры перешли на перрон. Шум голосов стал глуше, но

яснее   доносился не   столь   громкий,   но   чувствовалось сразу   -   могучий рокот

титанического механизма космопорта. Я был растерян. Я не представлял, что жизнь

в пределах одной культуры может так отличаться,   -   и ничего не понимал. Сквозь

начавшие   медленно мутнеть   стены   модуля   -   словно,   остывая,   корабль   терял

прозрачность -   я   видел   чего-то   спокойно   ожидавших пассажиров.   Но   дальше,

дальше...

     Зал был огромен.   Да зал ли?!   Ни потолка,   ни стен -   медленное,   плавное

перемещение титанических цветных масс.   Но   и   перемещение было мнимым.   Сквозь

стеклянистые поверхности -   колони?   перекрытий?   уровней?   - мелькали вереницы

расплывчатых теней. А ниже, выше, в некотором отдалении, подобно нашему перрону

- больше,   меньше,   -   казалось, без всякой системы сновали грузовые платформы,

поднимали груз,   иногда людей и стремительно уносились прочь.   Видимо,   то, что

издали я   принимал за подобие трассирующих снарядов,   и было этими платформами,

пронзающими необъятную массу помещения по "всем возможным направлениям.   И   все

это    сверхъестественным   образом    сотворенное   великолепие   существовало   как

идеально функционирующая деталь гигантского города. Я был подавлен...

     Невидимое поле мягко перенесло меня на   перрон.   Оступившись,   я   качнулся

назад к   краю платформы.   Та   же невидимая сила с   мягкой упругостью придержала

меня.   Падение никому   не   грозило,   так   и   должно было   быть.   Легкий ветерок

взлохматил волосы, повеяло сильным цветочным ароматом. Оглянувшись, я вздрогнул

- наш   модуль стремительно падал вниз.   Нет,   так казалось,   -   это платформа с

головокружительной быстротой возносилась вверх. Я не ощущал инерции.

     В толпе сверкнул насмешливый взгляд - моя сиреневая соседка. Я отвернулся.

Снизу всплыла более узкая полоса причала. Часть пассажиров перешла на нее. Сноп

разноцветных искр, будто по краю зажгли бенгальские огни, - вибрируя от высокой

скорости, расплываясь шлейфом сигнальных огней, платформа умчалась. Я посмотрел

назад.   Позади тянулся трассирующий след.   Нашу платформу настигали все   чаще и

чаще.   Опустевшая часть внезапно отделилась и   ушла вниз.   Стараясь не замечать

подмигивающие арктурианские камни,   я оглядел оставшихся пассажиров.   Не считая

меня и девушки,   все ехали группами.   Объединенные одиночеством,   мы составляли

отдельную   группу.    Меня   это,   непонятно   почему,   стало   настораживать.   Шум

колоссальных механизмов резко усилился.   Платформа приближалась к   движущимся в

разные стороны тротуарам.

     Сверху   показались   и    быстро   увеличились   размеренно   плывущие   строчки

сообщений. Я не успел прочесть - буквы выросли, мы без особых ощущений проникли

сквозь   цветной   туман   слов,   и,   проследив   глазами   уменьшающийся и   ставший

удобочитаемым текст,   я   вдруг   увидел свое   гигантское трехмерное лицо,   хмуро

поглядевшее мимо.

     Мое   изображение сменили слова.   Я   прочитал,   что после отбытия тюремного

срока на Уране (последовал ряд восклицательных знаков) в Мечтоград возврашается

Николай Орлов,   наследник бывшего Премъер-Министра,   погибшего при невыясненных

обстоятельствах десять лет назад...

     -   Николай!   -   услышал я   у   своего плеча и,   повернувшись,   встретился с

вопросительным взглядом сиреневой красавицы.

     Я оглянулся, но тут платформа резко качнулась, искристое сияние по краю ее

стало нестерпимо ярким.   Я   увидел -   из   пола   выросли штыри,   за   которые все

немедленно ухватились. Я инстинктивно схватил ближайшую мягкую рукоять стержня.

Словно луч прожектора настиг нас;   кто-то истерично вскрикнул,   еще - несколько

голосов слились в общий панический хор.

     Платформа накренилась еще сильнее; я оглянулся и успел увидеть свою бывшую

соседку,   соскальзывающую в мутную разноцветную пропасть. В десятке метров ниже

тянулись какие-то тросы.   Все мгновенно зафиксировалось в голове, - я прыгнул и

уже летел па перехват падающему телу.

     Я   поймал ее за талию,   но тросов не достал.   Беспорядочно кувыркаясь,   мы

падали вниз.   Я   был встревожен,   но   не   испуган:   ко   мне вернулось привычное

ощущение смертельной опасности, с которым обжился давно.

      Вдруг нас   сильно тряхнуло.   Я   лежал на   девушке,   а   она   -   на   сиденье

воздушного такси.   Не совсем поспевая за событиями, я посмотрел вперед - машина

шла без водителя. Девушка подо мной тяжело задышала: я все еще лежал на ней.

     Поспешно приподнявшись,   я   помог ей   сесть.   Она   искоса взглянула сквозь

ресницы и сдержанно поблагодарила.

     -   Не за что.   Это не я вас спас,   а машина.   Она посмотрела на меня снизу

вверх и удивленно подтвердила:

      - Конечно.

     Я не понял, что она имела в виду, и она прочитала это на моем лице.

     - Здесь очень часто падают,   но еще ни с   кем ничего плохого не случалось:

либо подхватывают такси, как нас, либо срабатывает поле внизу.

     Она повертела головой, пытаясь сообразить:

      - Но что это с нами произошло? Мне показалось, нас обстреляли из лазера.

     Она задумалась, забыв обо мне. Я молчал. Профиль ее был великолепен. У нее

были маленькие хрупкие кисти рук, черные волосы и очень синие глаза.

     -   Я Елена Ланская.

     -   Сергей Волков.

     Она удивленно взглянула на меня. Я не понял, чем вызвано ее удивление.

     -   Сергей...   - Она словно пробовала мое имя на вкус. - Почему вы прыгнули

за мной? Я непонимающе уставился на нее:

      - Разве вы не падали?..

      - Ну и что? Автоматы всегда спасут.

     -   Я   не   знал.   -   Теперь все виделось мне в   новом свете,   и   от этого я

разозлился. - Я забыл, что на мне нет аккумуляторов.

     -   Каких аккумуляторов? - требовательно спросила она.

     -   Приспособлений защиты, которые можно использовать и для полетов.

     Она спокойно смотрела на меня.

     -   Я заключенный с Урана, - решил я покончить с мучительной неловкостью. В

ее глазах что-то мелькнуло.

     -   Так как вас зовут?

     -   Сергей.

     -   Но в новостях сказали - Николай Орлов.

     -   Да,   если хотите,   зовите меня Николаем,   -   сказал я и вновь уловил ее

удивленный взгляд.

     Машина остановилась у тротуара. Высокий мужчина лет тридцати в полувоенном

комбинезоне и с полицейским скипетром на поясе повелительно махнул мне рукой. В

стороне ожидали приказа две механические ищейки,   которых одно время в   большом

количестве завезли к   нам на   Уран,   но их быстро перебили копты,   ненавидевшие

любых роботов.

     -   Удостоверение,   личный номер? - повелительно спросил полицейский, когда

я нехотя подошел к нему. Лена равнодушно стояла в стороне.

     Мне полицейский не понравился,   и, прежде чем ответить, я вытащил сигарету

и закурил.   Но не желая с первых же шагов портить отношения с властью, протянул

карточку идентификации.

     Полицейский   бесцеремонно вырвал   из   моей   руки   удостоверение и   тут   же

продиктовал номер в микрофон на лацкане комбинезона. Через мгновение взгляд его

застыл,   он   выслушивал по микрофону результаты идентификации.   Потом оживился,

расслабился, выхватил из кармана сигарету, быстро закурил.

     -   Э!   Да ты герой!   Добро пожаловать в столицу. Теперь понятно, почему по

тебе палили.   Надо вам запретить приезжать в столицу. От вас одни неприятности.

Не   успел приземлиться,   а   уже на   тебя охоту устроили.   Здорово ты,   наверно,

насолил кому-то.   Такие,   как ты,   долго не живут,   приятель.   Я знаю, что тебе

нужно:   кальс,   птифарг и девочку в придачу. Или девочку уже подцепил? - Кивнул

он на скучающую Лену в стороне и выдохнул мне дым прямо в лицо.

     -   Это мое дело, - сказал я. - Если я чего-то захочу, то у тебя спрашивать

не буду, - Я тоже выдохнул дым прямо ему в лицо, так что он закашлялся.

     От кашля и моей наглости полицейский побагровел.   Ему давно уже, наверное,

никто не противодействовал, потому мой отпор так его разозлил.

     -   Офицер!   -   Мы уже и   забыли о   Лене,   по она сама напомнила о себе.   -

Офицер! Подойдите ко мне, пожалуйста.

     Странно,   но   он   послушался.   Ему   пришлось нагнуться,   чтобы   понять   те

несколько слов,   которые она произнесла нимало не   заботясь,   услышит ли он ее.

Полицейский выпрямился и (я думал -   он навалится на нее тяжестью своего гнева)

вдруг, круто повернувшись, ушел в сопровождении мехсобак.

     -   Вы проводите меня? - спросила Лена.

     -   Только   не   сегодня.    -    Стычка   и    двойственность   моего   положения

раздражали.

     -   Вас кто-то ждет? - помедлив, спросила она.

     -   Нет.

     -   Может, вы опасаетесь случайных знакомств?

     -   Нет! - ответил я, злясь на ее спокойствие.

     -   Уже двенадцатый час, - напомнила она.

     -   Вы боитесь заблудиться?

     -   Нет, я боюсь еще где-нибудь упасть.

     Лена повернулась и,   не оглядываясь, ступила на тротуар, ведущий на нижний

уровень.   Я стоял неподвижно.   То,   как она ушла, вызвало у меня ненависть. Она

удалялась вместе с движущейся лентой: прямая, стройная и невыразимо прекрасная.

     Я   догнал ее   в   самом низу,   где   лента,   мягко свернув направо,   потекла

горизонтально в каком-то темноватом коридоре.   В его середине лента ушла в пол.

Впереди,   рассеивая полумрак,   ярко вспыхнули лампы.   На стене загорелся контур

двери с ярко-оранжевой надписью: ТЕЛЕПОРТ. Мы вошли в кабину.

     -   Тетрадук, уровень АК, двенадцать-шестнадцать, - равнодушно сказала Лена

в пустоту. В дороге она не перебросилась со мной и парой слов.

     Пол   кабины задрожал,   у   меня   зачесались кончики пальцев.   Лена   вышла в

успевшую открыться перед ней дверь, я последовал за ней.

     Из   полумрака выступила фигура мужчины,   моя спутница,   не останавливаясь,

бросила;

      - Это со мной.

     Я шел за ней со смешанным чувством удивления и нереальности.   Помимо своей

воли я оказался втянут во что-то, в чем не собирался участвовать. Я тронул Лену

за руку:

      - Куда мы идем?

     Она повернула ко мне лицо.

     -   Ко мне.   Пойдем.   -   Она взяла меня за руку и потянула за собой.   -   Не

бойся.

     Мы вновь ехали на движущихся тротуарах.   Недолго,   но все больше вниз. Еще

несколько раз нас останавливали, но тут же отпускали, узнав женщину.

     Один раз я спросил:  

      - Кто ты?

     Лена тут же остановилась и посмотрела на меня.

     -   Зачем?.. - Она не договорила и продолжила путь. - Пойдем.

     Я больше не спрашивал.

     Потом   коридор странно исчез.   Мы   плыли   словно по   широкой аллее.   Стены

плавно   трансформировались   в   иллюзорные   фасады   строений,    напоминавшие   то

причудливо   раскинувшиеся   звезды,    лучами,   словно   крыльями,   ограничивающие

законченность   форм,   то   раковины   неведомых   моллюсков,   в   створках   которых

затерялись дверные проемы.

     Лена   свернула   к   светящейся прозрачной дорожке;   идя   по   ней,   я   видел

медленно плавающие спины диковинных рыб.   Мы задержались на секунду у овального

входа, похожего на грот.

     Лопнув,   разошлись плиты.   Из   огромного холла наружу хлынул зеленый свет.

Вдоль   стен,   а   кое-где   посередине медленно   колыхались,   тянулись к   потолку

гирлянды светящихся водорослей.   Потолок -   словно граница воды-воздуха,   когда

смотришь из   глубины.   Расплывчато горел диск солнца,   пересекаемый золотистыми

рыбами-светильниками.    Стены   -    объемные   экраны   -   продолжали   перспективу

подводного царства.   И даже ковер -   иллюзия песка, растений, кораллов - стойко

подыгрывал зрению.

     Каменная,   покрытая   водорослями   лестница   резко   обрывалась   серебристой

анфиладой.   Подводный мир   исчез.   Мы   поднялись еще по   одной лестнице;   тени,

словно патина, облагораживали серебро ступеней. Я шел в двух шагах за женщиной.

Она словно не замечала меня,   шла,   не видя препятствий,   - стены расступались,

будто живые.

     Я чувствовал,   как дом принимал Лену,   словно пес, со сдержанным волнением

дожидавшийся хозяйку; все помещения взволнованно подлаживались, трепетно ловили

желания.

      Голубая    комната    -     словно    иллюстрация    небесных    оттенков:     от

снежно-прозрачного,   до густого,   почти фиолетового. Следующая - нежно-розовая.

Не   останавливаясь,   по   образующимся коридорам мы   вышли   в   густой золотистый

туман,    который,    словно   почувствовав   наше    присутствие,    стал    медленно

перемещаться густыми пластами, наливаясь тревожной краснотой.

     Странно пахло;   у   меня   задеревенели скулы,   и   хотелось присесть.   Туман

рассеивался,   но стены, пол, воздух продолжали светиться багрянцем. Лена стояла

в   нескольких шагах.   Под ее   взглядом вспучившийся пол превратился в   странное

двойное ложе.   Я   не   успел оценить его   совершенство;   Лена   что-то   сказала в

сторону,   и оттуда выплыла доска столика, уставленного маленькими бутылочками и

бокалами. Столик, покачиваясь, утвердился у кресел.

     -   Садись. - Лена соизволила наконец заметить меня.

     -   Спасибо,   -   раздраженно поблагодарил я.   Я хотел быть раздраженным, но

тут же с удивлением отметил, что уже не чувствую злости; музыка, мягкие, словно

ветром   сглаживаемые наплывы   стен,   легкая   пульсация цветного воздуха -   мозг

оставался ясным,   сменились лишь точки отсчета,   словно смягчились острые грани

ненужного теперь самолюбия,   -   нет уже противостояния,   все ведь так просто, и

меня принимают просто... все просто...

     Лена, склонившись над столиком, выбрала две бутылочки, разлила по бокалам:

      - Выпей.

     Вначале я   подумал -   шампанское.   Напиток искрился,   пузырьки лопались на

языке, контрастно, остро и нежно освежали рот и горло.

     -   Нравится?

     - Да.

     Мне уже не казалось,   что я совершил ошибку, отправившись с этой женщиной.

Она сидела напротив, наши колени соприкасались, а невесомый пух, который служил

ей одеждой,   здесь еще более выцвел,   стал прозрачным;   она сидела почти голая,

совсем не смущаясь своей наготы,   и я понял,   что это очень естественно,   более

того,   именно так и следует одеваться,   потому что тело ее было изумительно,   и

мне нравилось смотреть на нее, а ей - наблюдать мое восхищение.

     Женщина улыбалась,   и в какой-то момент что-то прежнее, холодное вернулось

ко мне, и я усомнился... усомнился, правильно ли я поступаю...

     Все было хорошо, я понял это по ее улыбке.

     -   Ну вот,   таким ты мне больше нравишься,   -   сказала Лена. Она протянула

мне другой бокал. - Выпей и это.

     -   Что ты мне даешь?

     -   Тебе не нравится?

     -   Очень нравится.

     -   Это появилось уже после тебя. После того, как тебя осудили. Здесь нужно

соблюдать последовательность. Например, после ларба необходимо пить наис. Тогда

еще более обостряется острота... ощущений. Теперь этим у нас все пользуются.

     -   У нас?

     -   Ну да, в Мечтограде.

     -   А ты кто? Ты работаешь или из богатых?

     -   Не работаю,   конечно.   Я - Ланская, Елена Ланская. Я в Мечтограде всего

несколько   лет.    И   конечно,   я   из   богатых.   -   Она   засмеялась,   закрыв   от

удовольствия глаза. Лучистые тени от длинных ресниц легли на кожу...

     -   Зря ты так открыто вернулся. Надо подумать, что с тобой сделать... Если

ты останешься,   тебя,   конечно,   убьют, это бесспорно. Хочешь, вместе завтра же

улетим.   Достать прогулочную яхту не проблема, утром погрузим все необходимое -

и в путь.

     -   Никуда я не полечу,   еще чего.   А убить меня не так уж просто. Я должен

многое еще выяснить,   во   многом разобраться.   Голова слетит,   и   не одна,   это

точно. Но не моя.

     -   Расскажи,   как ты их будешь убивать? - смеясь, спрашивала она. Я понял,

что меня поддразнивают, и тоже засмеялся.

     -   Голыми руками,   -   вдруг свирепо сказал я и гордо посмотрел на нее.   Мы

вместе засмеялись.

     -   Ты красивая,   - сказал я, когда о другом уже говорить не хотелось. - Ты

такая красивая, что с тобой даже разговаривать нельзя.

     -   Как это нельзя?   -   удивилась Лена.   - А что же со мной можно делать? -

Чертики в ее глазах требовали прямого ответа, но я галантно произнес;

      - Тобой нужно просто любоваться, так ты прекрасна!

     -   Спасибо, - тихо сказала она. - Мне такую глупость еще никто не говорил.

За это стоит еще выпить.   Ты пей крис.   И   больше пить не будем.   Больше уже не

надо.

     Крис был пряным и маслянистым.   Я не ощущал опьянения. Я только чувствовал

громадное облегчение...   и ясность. Все было просто и ясно. Мне очень нравилась

эта женщина, чьих коленей касались мои колени и чьи глаза пристально наблюдали,

нет,   топили...   я   сам тонул в ее глазах.   Она была прекрасна!..   вся,   вся...

совершенна!..

     Я чувствовал, как мелко задрожали ее колени. Лена выпрямилась, затуманенно

глядя в глубь себя;   рука ее медленно тянулась к столику.   Когда ставила бокал,

тот успел выбить хрустальную дрожь.   Я зачарованно смотрел: лицо ее исказилось,

закушенная нижняя   губа   медленно высвобождалась,   растягиваясь в   отстраненной

улыбке.   Я понял, что происходит, потому что, почти одновременно, горячая волна

(ах! это мои колени дрожали!) поднялась, обжигая и освобождая меня...

     Все так просто!..

     Лена медленно,   словно в   забытьи,   поднялась и пересела на ложе...   Вдруг

нахмурилась;   тонкая морщинка пересекла брови,   недоуменно,   сердито нашла меня

взглядом.

     -   Иди же! - почти злобно приказала она...

     ...   Прикосновение к ней стало сигналом...   контактный запал, приводящий к

взрыву.   Я   взорвался,   и   та моя часть,   которая (как мне казалось) оставалась

холодным наблюдателем,   была немедленно сожжена,   уничтожена в вихре... Руки...

торопливо отброшенная одежда,   растаявшая иллюзия ее платья, ногти, рвущие кожу

моей спины...   все не кончалось,   не могло кончиться, сгорало в потоке времени,

объятий,   поцелуев...   и   только фрагменты,   только окна в темнице безумия;   на

секунду   ее   лицо   в   смертельном   обмороке   невыносимого наслаждения дало   мне

передышку, словно зверю, застигнутому за убийством... ненадолго; пальцы ее жили

сами по себе -   трогали,   касались,   ласкали... столь мучительно, столь больно,

столь совершенно, что ко мне вернулась способность отстранение анализировать, и

я   молчаливо соглашался с ненужностью самолюбия,   стыда,   гордости -   всех этих

пустых напластований глупой цивилизованности...   Пусть она   опять касается меня

вновь и   вновь,   пусть меня корчит,   словно издыхающую тварь,   пусть изгибает в

судорогах... О! Она не

     давала мне покоя, держала в страшном напряжении, я видел ее глаза... Потом

отпускала,   когда я   уже   соглашался умереть,   отпускала,   чтобы самой умирать,

содрогаясь   в   мучительных конвульсиях,   и...   уходила,   запрокинув прекрасное,

ангельское лицо...   Лишь   под   утро,   когда   я   уже   ничего не   осознавал,   она

позволила мне... Пробежалась пронзительными пальцами... Я словно умер...

     4

     Я ХОЧУ ТЕБЯ УБИТЬ

     Когда я   проснулся,   Лена еще спала.   Занимался рассвет;   в   спальне одной

стены не было,   и галечный пляж начинался прямо в комнате.   В сотне метров тихо

накатывались на   берег волны моря,   а   сбоку,   из-за вершин невысоких гор,   уже

показывался краешек солнца. Косые желтые и алые лучи висели в новом хрустальном

воздухе едва рожденного дня,   неровно пятная воду,   и   вершины ближней рощи,   и

детское лицо спящей женщины.   Свежий бриз выстудил комнату,   пахло водорослями,

рыбой и утром...

     Я подошел к гальке, ступил на округлые камешки и прошел метра два, пока не

наткнулся на невидимую преграду -   дальше шло изображение. Рядом, заставив меня

вздрогнуть, пролетела похожая на чайку птица, но крупнее. Лицо обдало ветром от

крыльев, хотя я был уверен, что птица ненастоящая.

     Я не представлял, что можно жить в такой роскоши.

     Я быстро и бесшумно оделся,   а потом шел по пустым,   просторным залам, где

тоже попадались прозрачные стены, но моря уже не было, а был лес и дикая степь,

но везде восходило солнце, обновляя утренний воздух светом и теплом нового дня.

У   выхода пришлось объяснять маске на   стене,   что я   желаю покинуть этот дом и

почему желаю.   Из-за   технического казуса,   а   возможно,   вследствие извращения

быстротекущей моды   маска стража оказалась вдавленной в   стену,   поэтому губы у

настенного лица обращались к кому-то в глубине, а не ко мне. Это было странно и

неприятно,   но   пришлось стерпеть;   дверь   открылась только после того,   как   я

назвал свой личный помер.

     А   па улице немного погодя рядом со мной остановилась черная литая машина,

оказавшаяся полицейским экипажем,   взмахнула крылом дверцы,   и   без лишних слов

мне было приказано сесть в кабину.

     Изнутри все   было прозрачным,   как в   модуле вчера,   даже кресла,   так что

казалось,   шестеро людей в неудобной, полусогнутой позе просто рассекают низкие

облака,   следуя неведомым маршрутом.   Впрочем,   я вовремя вспомнил, что снаружи

нами нельзя полюбоваться.

     Машина резко пырнула на   крышу одного из   прямоугольных,   подпирающих небо

громадин и тут же утонула внутри. Через несколько секунд грузовой лифт доставил

нас к месту назначения, машина всполошенно взмахнула крыльями дверок, и с обеих

сторон мы вышли.

     Меня немедленно и   грубовато обыскали.   В одном из карманов нашли карточку

идентификации,   которую я   вчера   уже   предъявлял полицейскому.   Кто-то   громко

прочел имя:   Орлов Николай Иванович.   Еще кто-то   сверил изображение с   моим не

совсем отдохнувшим лицом.   И усталость ли от бессонной ночи, а может, вызванное

ненавистным мне полицейским окружением выражение лица, так поразительно похожее

на фото,   но слух немедленно разнесся по гнусному зданию, и, пока шли к нужному

кабинету, нас сопровождал шепот: Орлов, Николай Орлов, Орлов.

     Мы   проходили по   коридору мимо множества открытых взору залов,   где кишмя

кишело полицейской братии.   Все толкались,   беседовали друг с другом,   жужжали,

словно насекомые.   Высоко над головой плыли блуждающие светильники,   похожие на

мерцающие облака, а иногда - на многогранные глыбы из хрусталя.

     Слава богу,   нам   не   приходилось протискиваться:   слух обо   мне раздвигал

толпу.

     В   кабинете,   куда меня ввели,   к удивлению своему,   я обнаружил давешнего

громилу   из   космопорта.   Он   оказался лейтенантом,   и   фамилия его,   фатальным

образом повлияв на судьбу, прекрасно вписывалась в систему его профессиональных

обязанностей. Звали лейтенанта Павел Григорьевич Стражников.

     Инструкция, видимо, приписывала использовать генералами придуманный этикет

общения с задержанным,   поэтому все шесть легавых дружно представились.   Первым

назвался майор,   возглавляющий всю банду и,   кроме того, отдел по особо опасным

преступлениям: Михайлов Виктор Александрович.

     Я, собственно, не старался запомнить их имена. Мне было не до того, потому

как   ночное приключение странным образом подействовало на   меня,   вызвав прилив

раздражения.

     Я прилетел сюда, чтобы разобраться со своими проблемами, и тут же оказался

участником загадочных и непонятных мне событий.

     И я был крайне раздражен.

     Молчание заставило меня вернуться в кабинет.   Майор Михайлов, фигурой живо

напомнивший мне половозрелого копта,   все еще вертел перед собой изъятое у меня

удостоверение и непонятно почему медленно приходил в ярость.

     -   Неужели    тот    самый?    -    спросил    лейтенант   Стражников,    получил

утвердительный ответ и   встал со   своего стула.   Похлопывая по   руке   дубинкой,

двинулся ко мне. - Ах ты!.. - злобно зашипел он.

     -   Только начни, я тебе сразу личико попорчу, - сказал я.

     Он сумел взять себя в   руки,   хотя глаза продолжали метать молнии,   а зубы

сжимались так сильно, словно изо всех сил удерживали рвущуюся из нутра брань.

     -   Вы,   ребятишки,   не   думайте,   что я   испугаюсь вашей формы.   Я   честно

выполнил свой долг перед обществом.   Я здесь на законных основаниях.   Вы только

дотроньтесь до меня, и, клянусь, вас тут же вынесут отсюда.

     И я вновь ухмыльнулся,   не спуская глаз с дубинки верзилы.   Я знаю,   какое

произвожу впечатление, когда этого хочу.

     Конечно,   я не высок,   как лейтенант,   и не кажусь атлетом,   как майор, но

они, возможно, и дня не протянули бы там, где я прожил бесконечные десять лет.

     И эти годы наложили свой отпечаток.

     Глаза у   меня   серо-стального цвета;   я   привык видеть мир   под   прицелом.

Только в   редкие минуты мои глаза теплеют,   становясь воплощением искренности и

доброжелательности.     

     Волосы   -   светло-русые.   Внешность моя   подразумевает натуру выдержанную,

хладнокровную и волевую.

     На самом деле я   импульсивен.   Я   сначала действую,   а   потом думаю,   и не

всегда первое находит одобрение у второго.

     И   я   давно был бы уже трупом,   если бы мир наш имел в основе хоть крупицу

логики и разума.

     Позади майора было   огромное,   на   всю   стену   окно.   Я   мог   наблюдать за

изменением дичавшего от ярости лица майора. Мне было непонятно, чем вызвана его

неприязнь ко мне.

     Если не считать лейтенанта,   невзлюбившего меня (взаимно,   впрочем) еще со

вчерашней встречи,   остальные трое   вели   себя сдержанно,   хотя и   не   скрывали

непонятного мне   удивления.   Один из   них   -   полковник:   проницательные темные

глаза,   цепкий взгляд из-под   серых   бровей,   редкие,   но   выразительные жесты,

режущие воздух в   подтверждение слов,   -   время от времени озвучивал поразивший

факт моего появления, повторяя, словно заевший механизм:

      - Это же надо! Это же надо!

     Я   все   еще   стоял   и,   заметив сей   прискорбный факт,   поспешил исправить

ошибку, нарочито грубо пододвинув стул ногой.

     -   Встань, подонок! - рявкнул майор, едва я плюхнулся на стул.

     -   Майор! - успокаивающе сказал полковник. - Пусть сидит.

     -   На что же ты, скотина, рассчитывал, приехав обратно?

     -   Майор!   Вы   совершаете   большую   ошибку.   Вы   арестовали   невиновного и

законопослушного гражданина.

     Я полез в карман и вытащил сигарету.   Они тут же расслабились. Я закурил и

ухмыльнулся:

      - Уволят тебя, майор.

     -   Ах ты, подонок!..

     -   Хватит!   -   заорал я.   - Предъявите обвинение, и покончим с комедией. Я

только вчера   прилетел в   Мечтоград и   желаю   отдохнуть после   своего вояжа.   А

вместо   отдыха   стражи   порядка,   сами   больше   похожие   на   уголовников (почем

девочки?   -   кивнул я   побагровевшему лейтенанту),   доставляют меня в   какой-то

вонючий участок. Тут пахнет сговором, - злорадно добавил я.

     -   Ничего,   -   спокойно произнес майор. - Говори, говори. Ты думаешь, если

ускользнул от правосудия,   смотался на Уран,   так теперь уже никто не предъявит

тебе счет? Ладно убил отца - это ваше семейное дело, но кроме того, ты подорвал

взвод охраны.   Это   все были мои друзья,   а   командир -   мой брат.   Так что ты,

парень, сделал большую ошибку, вернувшись сюда.

     -   Подумать только!   -   не сдержал майор своих эмоций.   - Подумать только!

Это после всего,   что он натворил, - еще и возвращается! Жаль, что ты погибнешь

не от моей руки.   А погибнешь ты очень быстро.   Скажи мне,   ублюдок, зачем тебе

понадобилось убивать нашего Премьер-Министра?   Ведь   по   праву   наследования ты

после его смерти спокойно правил бы и   нами,   и   всей Империей.   Это выше моего

понимания. - Майор за содействием повернулся к коллегам.

     -   Ничего,   -   продолжил   он.   -   Я   думаю   скоро   получить   удовольствие,

присутствуя на твоих похоронах. Ну, ясно теперь тебе положение вещей?

     Чего уж яснее.   Теперь стало понятно,   почему мое появление в   полицейском

управлении   вызвало   такой   ажиотаж.    Игра   оказалась   даже   грязнее,    чем   я

предполагал.

     Я   распылил взвод охраны,   убил собственного папочку,   и все это для того,

чтобы досрочно овладеть постом Премьер-Министра и так дожидающегося меня.

      Правда,   дожидаться в   таких случаях приходится долго,   потому что,   как я

слышал,   высшие чины в Империи (не считая Императора,   ибо он бессмертен) живут

две-три сотни лет, прежний Премъер-Министр достиг, помнится, своих средних лет.

Так   что   дожидаться его   отставки пришлось бы   еще   сотни полторы лет.   Долго,

конечно...

     Меня,     кстати,     одно     время    занимал    факт    вопиющей    социальной

несправедливости:   одни имеют все и   живут дольше,   другие,   лишенные роскошной

праздности,   обречены на какие-то сто лет жизни.   Потом, правда, оказалось, что

действие   прививки   Фролова-Коршунова   каким-то    сложным   образом   обусловлено

наличием врожденных умственных способностей.   Отбор   элиты   Империи начинался с

роддома.

     Оказалось,   и   ребенок какого-нибудь бродяги может   стать долгоживущим,   а

отпрыск члена правительства может быть обречен на короткую жизнь.

     Мне между тем надоела эта полицейская комедия.   Я   поднялся и,   забывшись,

резко подскочил со стула. Я все еще не привык к нормальной силе тяжести.

     Подойдя к огромному полукруглому столу,   центр которого, по праву хозяина,

занимал майор,   я   сел на столешницу ближе к   нему и выпустил клуб дыма в сразу

побагровевшее лицо.

     -   Майор!   Если бы вы тут в столице занимались делом - я имею в виду и вас

и   ваши   средства массовой информации -   и   если   бы   попробовали проверить мои

отпечатки пальцев и структуру сетчатки, вас ждал бы сюрприз.

     Майор,    которого   мое   наглое   поведение,   вероятно,   лишило   возможности

соображать, некоторое время смотрел на меня в упор. Однако справился с собой.

     -   Не будь дешевкой,   Орлов.   Ты выжил на Уране,   и   это твой плюс,   перед

формальным законом   ты   чист.   Но   неужели ты   думаешь,   тебе   простят убийства

родственники и друзья погибших. Кровь за кровь, смерть за смерть.

     -   Майор! - попытался вставить полковник. - Так нельзя...

     Но мы с майором были уже в таком состоянии, что просто отмахнулись.

     -   И это говорите вы,   страж порядка, призванный защищать букву закона. Уж

не хотите ли вы сами меня убить?

     -   Да,   хочу!   -   выкрикнул он и сжал тяжелые кулаки.   - Хочу, но не буду.

Пусть за   меня это   сделают другие.   Мне   доложили,   что тебя еще в   космопорте

обстреляли...

     "Кто же их направил?   -   подумал я.   - Кто пустил дезинформацию о прибытии

Орлова? Кому нужно раскручивать скандал вокруг буквально "выеденного яйца"?"

      - Майор!   Я в нарушение,   правда административных,   правил оставил у себя

удостоверение личности Николая Орлова и готов уплатить, если надо, штраф.

     Попрошу провести идентификацию сетчатки и   отпечатков пальцев.   И   выдайте

мне новое удостоверение, которое я не успел получить по прибытии. Они все молча

смотрели на меня.

     -   Вас что-то смущает? - ехидно поинтересовался я.

     Не   отвечая,   майор протянул руку и   вытащил откуда-то   из стола коробочку

идентификатора.

     -   Руку!

     Я протянул ему руку, а потом он посветил мне лучом в правый глаз.

     Оказывается,   то, что я принял за окно, было большим экраном. Внизу, ближе

к креслу майора выделился небольшой прямоугольник, и вместе с моим изображением

мелодичное   сопрано   объявило   мое   имя   и   прочие   известные   многим   забавные

подробности моей биографии.

     -   Сергей   Волков,    -    растерянно   повторил   полковник,    чем   и   вызвал

немедленную реакцию: глаза майора Михайлова чуть не вылезли из орбит.

     -   Ах ты!..

     Мне не   следовало смеяться,   но   я   просто не в   силах был отказать себе в

удовольствии.   Действительно,   отпечатки моих пальцев,   равно как   и   структура

сетчатки    глаз,    принадлежали    Сергею    Владимировичу    Волкову,    отбывшему

десятилетний срок на   планете Уран за   убийство по   каким-то   там перечисленным

статьям, которые я после амнезии так и не удосужился заучить.

     Я   все   еще   смеялся,   когда   майор Михайлов ударил меня   тыльной стороной

ладони по лицу,   а я тут же нанес ему сокрушительный удар в челюсть, так что он

свалился под экран вместе со   стулом.   Лейтенант Стражников бросился на   меня с

дубинкой.   Полковник глупо таращил глаза -   его я просто отбросил ударом в лоб,

чтобы не   мешался.   Еще   трое тоже куда-то   делись.   А   вот   лейтенантом,   этим

здоровенным мешком с   дерьмом,   я занялся всерьез,   с удовольствием разравнивая

брак,   который допустила природа,   вылепливая его   рожу.   Через   пару   минут он

валялся на полу с разбитой в лепешку физиономией.

     За удовольствие надо платить.

     Я   отвлекся,   и   тут же последовала расплата:   яркий свет вспыхнул в   моей

голове,   все поплыло,   а череп, казалось, раскололся надвое от страшного удара.

Падая в темноту, я надеялся, что и на этот раз останусь в живых.

     5

     ДУМАЮ, ПАЦИЕНТ ВЫЖИВЕТ

     Звездочки-искры все еще пытались организоваться в созвездия.

     Я с трудом собрал себя из этого темного ничто. И услышал голоса:

      - Вы с   ума сошли,   майор!   Вам хочется отправиться на Уран?   Разве можно

было так бить?!

     И тут же знакомый, дрожащий от бешенства голос возник из туманности, где я

все еще пребывал:

      - Еще пусть скажет спасибо,   что я   не убил его.   У   этой сволочи слишком

крепкий череп. И жаль, что он не подох.

     -   Хорошо,   что не подох. Пусть только поправится, а тогда я лично отделаю

его,   как никто никого не отделывал. Кто на Стражникова руку поднимет, живым не

останется. Ни за что!

     Голоса ватно звучали,   отдаваясь в голове тупой болью. Я собрал все силы и

все-таки   открыл глаза.   Я   плавал в   поле   реанимационной ванны   на   платформе

медробота,   видимо,   спешно   вызванного в   полицейское управление.   Окно-экран,

разделенное на   десяток клеток,   впустую демонстрировало записи урановой жизни.

Мне стоило бросить один взгляд,   чтобы узнать.   Видимо, не тратя впустую время,

легавый народ решил освежить свои скудные знания о порядках на каторге.

     Рядом с ванной стоял медицинский техник в светло-зеленом халате.

     Я    с    усилием   сконцентрировал   зрение.    Здесь   был   майор   Михайлов   с

пластырем-повязкой на   челюсти,   а   в   залитом пенным   бинтом   чучеле   я   узнал

толстозадого   Стражникова.   Техник   по-свойски   выговаривали майору.   Возможно,

подумал я, они частенько встречаются этак в рабочее время.

     Наконец, посоветовавшись с медроботом, техник заявил:

      - Конечно, мы его забираем. Надеюсь, майор, он не умрет.

     -   Вот уж чепуха, - прохрипел я, и полицейские соизволили обратить на меня

внимание.

     Все сгрудились вокруг моей ванны.   Майор Михайлов нехорошо улыбался сквозь

бинты.

     -   Послушай, Орлов! (Он игнорировал сообщение идентификационного банка) Не

знаю,   как ты там подсуетился.   И не знаю, кто тебе помог поменять личность, но

запомни: для меня, как бы ты ни перекрашивался, ты останешься убийцей моего бра

та, И я тебе не завидую.

     Видно, мой удар его еще больше раззадорил.

     -   А я,   когда выйду из больницы,   -   с усилием выдавил я,   - первым делом

разделаю тебя под орех. И твоего некрофила-лейтенанта. Вам обоим пригодится моя

наука.

     Техник хихикнул:

      - Думаю,   пациент выживет.   Вперед   протолкался Стражников.   Сквозь   бинт

кое-где проступала кровь.

     -   Неужели мы так и отпустим этого ублюдка?

     -   Остынь, Павел, - отмахнулся майор Михайлов.

     Лейтенант сделал движение,   чтобы наброситься на меня.   Не знаю, может, он

еще больший дурак,   чем я предполагал, но его всерьез удержали. В глазах у меня

стало темнеть.   Чувствуя,   как   погружаюсь в   рыхлое беспамятство,   я   не   смог

отказать   себе   в   удовольствии и   из   последних сил   поднял   к   забинтованному

лейтенантскому носу сакраментальную фигуру из трех пальцев.

      Я   потерял сознание с   чувством глубокого удовлетворения,   унося с собой в

темноту образ тут же взбесившегося лейтенанта и слабые смешки его коллег.

     6

     ЧУТЬ ЖИВЫМ НЕ СВАРИЛИ

     Окончательно я   пришел в   себя на   третьи сутки.   До   этого были просветы,

которые смутно переплетались со сновидениями,   где обитали и зеленые халаты,   и

бинты,   и уколы,   и громкие голоса недобитых легавых. Но это было. А сейчас все

обрело предельную четкость и   перед моим   силовым коконом появился знакомый уже

техник.

     -   Вообще-то   вам   следует еще   несколько дней полежать.   Но   если хотите,

можете уйти отсюда.   В   принципе,   вы здоровы,   хотя я   и   не понимаю,   как вам

удалось так легко выкарабкаться.

     Голова моя   смутно (без особых,   впрочем,   неприятных ощущений) гудела.   Я

пощупал затылок сквозь пенный пластырь

      - Мы поставили вам три скобки в черепе. Ничего страшного, просто трещина.

Но у   вас имеются следы серьезного ранения.   Мы ознакомились с вашей медкартой.

Очень интересный случай. Неужели последствия не самоликвидировались?

     -   Если вы спрашиваете,   вспомнил ли я   что-нибудь новое,   то увы.   Как не

помнил, так и не помню.

     -   Я бы посоветовал вам обратиться к инфору. Если ничего не прояснится, то

хоть о себе больше узнаете.

     -   Инфор?

     -   Инфор. Ну, это... инфор, в общем.

     Повинуясь невысказанному желанию,   поле немедленно поставило меня на   пол.

Сейчас же   одна   из   стен стала прозрачной и,   обратившись в   экран,   одного за

другим в   идиотских позах   и   разных костюмных вариантах продемонстрировало мне

меня же.

     -   Что за...

     -   Не пойдете же вы голым. Шкаф предлагает вам модные в этом сезоне модели

одежды. Выбирайте, что вам больше нравится.

      - Какая разница!..

     -   Тогда я   посоветовал бы вам это.   Я был согласен и вскоре весь в чем-то

голубом   с   золотым   покинул   сей   приют,   неожиданно получив   и   удостоверение

личности на имя Волкова Сергея Владимировича.

     Я сделал вывод, что майору пришлось уступить, признав свое поражение и мою

правоту.

     Сказать по   правде,   но   амнезия доставляла мне массу неприятностей.   Мало

того,   что   я   не   помнил,   кто   я   есть,   а   анкетные   сведения   часто   просто

затушевывали истину, но вместе с подробностями биографии я забыл и элементарные

вещи, которые и ребенок знает с детства.

     Сейчас,   впрочем,   меня провожал техник, странно не обращавший внимание на

стены, которые, правда, немедленно расступались перед нами.

     Мы   вышли   в   большой   коридор и   тут   же   наткнулись на   полные   неясного

красноватого света цилиндры -   шахты лифтов. Один из них уже ожидал - меня, как

оказалось, ибо, стоило мне зайти, сразу пошел вниз. Медтехник, имени которого я

так никогда не узнал, остался там наверху и, конечно, в прошлом.

     Я опускался долго.   Попеременно уходили вверх сечения сводов. Я потерял им

счет, лифт все опускался и опускался, это напоминало движение по кругу, если бы

не было направлено вниз. Я погружался в дремотную задумчивость, причина которой

была частично моя недавняя травма,   а частично - мысль о ближайших планах, тоже

поглощавшая мое внимание;   часть прозрачного цилиндра открылась, и я пошел куда

глаза глядят.

     Собственно,   моей   первой   задачей было   отыскать убежище -   привычка,   за

последние годы въевшаяся в   плоть и   кровь.   Мне   необходимо было место,   где в

крайнем случае я мог бы отлежаться: я хотел найти гостиницу.

     В   общем-то   я   чувствовал себя неплохо,   и   если бы   не   неопределенность

положения,   все было бы нормально.   Я заметил,   как сквозь плиты тротуара слабо

пробивался свет,   плыли неясные тени   -   вероятно,   просвечивал подземный этаж.

Мимо   меня   беззвучно проносились черные капли   машин.   Небо,   темно-синее надо

мной,   розовело на закате сквозь провалы громадных зданий.   Я увидел движущийся

тротуар и   поехал   на   нем.   Надо   мной   проплывали каменные арки,   соединявшие

соседние   дома,   в   какой-то   момент   слившиеся в   монолитное строение,   внутрь

которого и внес меня тротуар.

     Я оказался в огромном помещении,   ярко расцвеченном узорами,   единственным

ценителем   которых   я   оказался.   Вниз   уходили   золоченые   сверкающие   ступени

эскалатора.

     Выбор был   невелик;   я   поехал вниз,   где,   освещенная серебристым светом,

сияла широкая улица, по обеим ее сторонам в домах располагались магазинчики или

бары. Стали попадаться прохожие, бродящие между беспорядочно росших деревьев на

тротуарах.

     Я пошел на приглашающие звуки музыки и вышел к фонтану на площади. Посреди

фонтана на   маленькой площадке танцевала обнаженная девушка.   Я   видел ее лицо,

переливающиеся струи воды,   кремового цвета кожу. Она вдруг запела, не прерывая

танца,   я   не разбирал слов,   вплетавшихся в   шум водяных струй и звуки музыки.

Лишь   лицо,    отрешенное   от   всего   внешнего   и,    конечно,    меня,    выражало

самозабвение,   будто она видела нечто незримое и   именно о   нем и   пела.   Я   не

представлял, что такое возможно.

     Я понял, что это нечто вроде визора, только потому, что она мне показалась

слишком маленького роста. Я сунул руку под водяную струю, но это тоже оказалось

иллюзией. Однако рука невыносимо запахла духами.

     В   конце площади я   увидел еще   один   эскалатор,   уже   серебристый,   сразу

ныряющий в туннель с разноцветным танцем чего-то:   пурпурные, синие, оранжевые,

фиолетовые формы,   ни на что не похожие и очень забавные.   Цвета, словно живые,

сопровождали меня, сгущаясь в нечто почти узнаваемое, человеческое. Меня хотели

то   ли   рассмешить,   то   ли испугать -   я   так и   не разобрался,   хотя зрителем

оказался ценным:   со всего туннеля,   толкаясь и   бранясь россыпью искр,   ко мне

собирались эти актеры цвета.

     Еще   некоторое время   я   ехал   по   улице этого яруса.   Эскалатор перетек в

движущийся тротуар.   В   одном месте я   сошел,   ничем не   отделенная от тротуара

толпа великанов бурно обсуждала что-то свое.   Я шел к ним до тех пор, пока чуть

не расплющился о   невидимую стену.   Самое удивительное,   что изображения (я был

уверен,   что это изображения) отреагировали как живые люди: ближайший великан в

доспехах древнего рыцаря указал на меня пальцем, и все засмеялись. Мне было так

странно видеть их   огромные лица на   высоте трех метров от пола,   что я   не мог

прийти   в   себя:   остолбенело смотрел   и   на   них,   и   на   обычных   зрителей на

балкончиках над сценой.

     Я,   видимо, представлял собой забавное зрелище, потому что и актеры и люди

наверху стали смеяться.

     Я понял, что смеются надо мной, и внутренне окаменел, но отвлекла ползущая

в моем направлении яркая точка на стекле в метре от моего лица. Точка оставляла

яркий оранжевый след и,   когда до   меня оставалось не   больше полуметра,   вдруг

стремительно метнулась...

     Я   пригнулся инстинктивно;   совершенно не предполагая опасности и находясь

от   нее   на   те   миллиарды километров,   что   отделяли меня   от   Урана,   забыл о

возможном риске.

     Но   не мое тело:   я   резко пригнулся,   рука рванула отсутствующий бластер,

зрители и   актеры громко завопили,   луч лазера мазнул по ногам,   я   подпрыгнул,

что-то   лязгнуло,   коротко   вспыхнуло,   я   уткнулся   в   легко   отбросившую меня

преграду,   нашедший наконец меня луч завяз в   защитном коконе -   я   был,   как и

статисты теперь уже моего представления, спасен и изолирован в силовом колпаке.

     Меня    вскоре    освободили   откуда-то    прилетевшие   на    черных    машинах

полицейские.   Подвергнув новой процедуре идентификации карманным прибором, меня

корректно,   но с нескрываемым подозрением допросили.   Немногочисленные зрители,

возбужденные   неожиданным   приключением,    так   и    не   поверили   в   реальность

опасности: некоторые видели машину, из которой стреляли, но что это могло дать?

     Я   объяснил,   что оказался здесь в   поисках гостиницы и случайно попал под

выстрел,   целью которого был, конечно, кто-то другой. Я объяснил, что приехал в

столицу всего несколько дней   назад,   из   которых два   провел в   больнице,   все

нормально...

     Меня   выслушали   до   конца,   некоторое время   молча   рассматривали,   потом

оживились,   кто-то спросил,   действительно ли мне нужен отель,   и   тут же ткнул

пальцем куда-то   вверх,   где   большими сияющими буквами горела   надпись:   ОТЕЛЬ

"ТИТАН".

     Я    ступил    на    гулкие   плиты    переливающегося   перламутром   вестибюля,

напомнившего внутренность раковины.   Вместо жемчужины,   чем-то   похожий на нее,

светился   розовым   робот-портье.   Я   попросил   номер,   робот   взглянул   на   мою

карточку,   выдал мне магнитный квадратик,   с   которым я   и поехал наверх.   Меня

сопровождала какая-то   круглая   штука,   величиной с   мою   голову,   весело,   под

легкомысленную музыку катившаяся передо мной.

     Этот   маленький робот как-то   открыл дверь,   указал на   пульт управления у

входа на полочке, пожелал мне жить здесь долго и счастливо и укатил.

     Номер   был   совершенно   пуст.   Я   обошел   все   четыре   комнаты,   одинаково

мерцающие   тусклым   перламутром.    Все   углы   были   сглажены.    Я    вернулся   к

оставленному у входа пульту, догадываясь о его назначении.

     Устройство сие оказалось несложным:   сверху рядами шли два десятка кнопок,

а   внизу -   четыре большие клавиши.   Я   нажал на   одну из клавиш:   все двадцать

кнопок   высветились   пиктограммами.   Я   сообразил,   что   клавиши   соответствуют

комнатам, а та, что нажал, отвечала за ванную.

     Я вошел в комнату поменьше,   справедливо рассудив, что ежели и ошибусь, то

пульт не сработает. После нажатия кнопки с изображением голубых волнистых линий

в полу ванной возник и стал быстро заполняться водой маленький круглый бассейн.

Запахло чем-то   хвойным.   Я   попробовал воду рукой и   нажал на   красную кнопку,

парную синей, и угадал: вода стала быстро разогреваться.

     Я никуда не спешил и почти час пролежал в воде,   все время экспериментируя

с пультом.   Когда стал понятен принцип,   все остальное оказалось делом простым.

Кроме того, сразу после погружения в воду рисунки на пульте поменялись. Система

обслуживания была,   конечно, сложнее, нежели внешние проявления - я имею в виду

пульт.   Но   каким   образом осуществлялась слежка,   я   мог   только догадываться.

Впрочем,   если разгадки этих тайн на Уране представляли жизненную необходимость

(слежение и   здесь и   там осуществлялось по   одному принципу,   различались лишь

цели), то мне уже было наплевать.

     Я   нажимал   все   подряд;   ванная   комната лихорадочно подстраиваюсь.   Вода

нагревалась и охлаждалась почти мгновенно, а после того, как я нажал кнопку под

картинкой   открытой   ладони,    включился   электромассаж:   мягкий   теплый   вихрь

неприлично ласкал.

     Массаж,   музыка и   разноцветная пульсация стен   вдруг с   неожиданной силой

напомнили мне,   что   я   уже   в   другом мире,   -   мире,   который я   знал лишь по

представлениям визора и новостям.   Все было против меня,   даже услужливые блага

цивилизации казались чужой собственностью,   театральной мишурой,   вроде ловящих

твой зад кресел в жилых домах.

     В   какой-то момент эксперименты с   пультом дали эффект неожиданный:   нажав

красную кнопку и медленно колыхаясь на искусственной ряби,   я почувствовал, что

слишком разогреваюсь.   И тут,   едва я утопил синюю кнопку в паз,   смысл сигнала

был понят превратно, и вода, почти мгновенно вскипев, вытолкнула меня вверх.

     Не тут-то было.   Цепь случайностей, в которую я, впрочем, тут же отказался

верить,   нанизывала звенья   черные,   с   оттенком   потусторонности:   я   не   смог

выкарабкаться   из   бассейна   ванны,   -   меня   сверху   накрыло,   неведомо   зачем

включенным защитным полем.

     Я   скорее всего сварился бы,   как рак,   если бы не благоприобретенный опыт

выживания.   Еще на Уране я узнал,   что, если прислониться к защитному полю всей

поверхностью тела,   на   некоторое   время   происходит контакт   и   поле   включает

организм в систему; человек-поле. Максимум на 30-40 секунд, которых мне хватило

сейчас.

     Я выпрыгнул из воды и плашмя приклеился к невидимой преграде,   выполнявшей

в   данный момент роль кастрюльной крышки.   Кроме того,   я   что есть силы вопил,

ругался и требовал холодной воды

     Пар,   уже   нестерпимо обжигающий спину,   внезапно   исчез,   бурление   снизу

прекратилось,   я   тут же   упал,   но в   воду нормальной температуры,   начинающей

быстро охлаждаться.

     Я громко потребовал объяснений. Робот немедленно доложил, что в автоматике

произошел редчайший сбой,   и   если бы   не   алогичность моего поведения,   то он,

робот, был бы уверен - это я отдал приказ воде вскипятиться. Из его витиеватого

объяснения я   понял,   что   формально приказ шел   от   меня,   значит,   дело не   в

поломках, а в чем-то другом

     Связав это "что-то другое" с падением в космопорте и недавней стрельбой, я

сделал вывод, что меня либо предупреждают, либо стремятся убить.

     Посмотрим, как это им удастся, решил я, но купаться больше не стал.

     Я вышел из ванны,   достал из услужливо возникшего шкафчика купальный халат

и   прошел в   вестибюль.   Мне надоело возиться с   пультом,   и   я   рискнул просто

приказать:   кровать!   И получилось.   Ужин!   -   тоже получилось, хотя немедленно

запищал пульт, высвечивая верхний ряд кнопок словами: УЖИН-СТАНДАРТ.

     Я   нажал третью кнопку.   Номер "три" выскочил из пола на круглом столике с

выгнутыми вверх краями.

     Рядом возникло кресло. Просто выросло из пола -    прозрачное, с созвездием

ярких точек, плывущих в глубине. И когда сидел, я мог видеть пол сквозь него. Я

неторопливо поел.

     Когда я встал из-за стола, тот уменьшился и увял, сминая грязную посуду.

     Я лег на кровать и сквозь полупрозрачный стеклянистый материал вновь видел

плавающие звездочки.   Я   повернулся лицом   вверх;   по   потолку бродили какие-то

абстрактные цветовые формы. Я вдруг понял, что Уран действительно позади.

     Очень странное ощущение.

      После ванны и   массажа физически я   чувствовал себя прекрасно.   Однако то,

каким образом я начал вписываться в новую, так долго ожидаемую жизнь, поубавило

мне оптимизма.

     Нельзя сказать,   что   эти   несколько дней заставили меня скучать,   и   если

отбросить вычеркнутые из   сознания дни   в   больнице,   я   находился здесь   менее

суток.

     И эти сутки оказались более чем насыщенными.

     Занимая   всю   стену,   продолжал работать телевизионный экран.   Насколько я

успел заметить, экраны здесь никогда не выключались.

     Смотря   на   него,    я   незаметно   погрузился   в   сон,    который   принял   с

облегчением.   Мелькнули лица   полицейских,   обнаженная Лена,   застрявший где-то

копт,   а над всем - гигантские, чем-то знакомые глаза, внимательно следившие за

мной...

     7

     СОВСЕМ ДРУГОЙ МИР

     Я дотронулся,   еще с закрытыми глазами,   до груди,   на мне была пижама;   и

если я спал в белье, значит, был в безопасной казарме. Я с облегчением подумал,

что, раз нет сирены подъема, можно еще спать и вдруг сел.

     Я был в гостинице,   а не в казарме.   И на мне был халат,   а не казарменное

белье.   Я вспомнил все:   звездный лайнер,   прибытие в космопорт, девушку, ночь,

подобную   тем   ночам,   о   которых   грезил   на   Уране,   полицейское   управление,

прояснение тайны,   драку и   магически связанное с   ней   -   стрельбу по   мне   из

лазера...

     Как был в   халате,   я прошел в ванную комнату,   встал посередине и включил

душ.

     На душ это не походило,   -   зашумело,   меня сильно обдуло чем-то влажным с

колючими капельками, шипя улетучивающимися на коже.

     Воздушный вихрь,   изменив тональность,   стал не просто обдувать, но словно

бы пронизывал насквозь -   я чувствовал себя великолепно. У нас на Уране о таком

не слыхивали. Впрочем, мы о многом там не слыхивали.

     Я   вернулся в   большую комнату в   халате   и,   упрощая общение с   невидимым

сервисом, просто рявкнул:

      - Одежда!

     Повторился показ   мод,   я   выбрал   себе   черный костюм,   обтягивавший меня

снизу,   а сверху раздутый на плечах.   Против желания -   во время показа моделей

как-то не обратил внимания -   по мне забегали серебристые искорки,   сливавшиеся

на воротнике в широкую сияющую ленту.

     ИНФОР оказался напрямую связан с экраном на стене.   Я сел на пол, но попал

в кресло, очень мягкое, упругое и прозрачное.

     Плавая перед экраном,   я назвал имя -   Орлов Николай,   номер удостоверения

личности и потребовал имеющуюся информацию.

     Последующие   полчаса   я    впитывал   факты   десять   лет   назад   нашумевшего

процесса,    ныне   же,   по   некоторым   признакам,   уловленным   мною,   совершенно

забытого.

     Итак,   Николай Орлов   -   сын   и   наследник потомственного Премьер-Министра

Империи   Ивана    Силантьевича   Орлова,    неожиданно   для    близких,    друзей   и

общественности подготовил и осуществил план покушения на своего отца.

     Знакомство с защитными системами ему помогло беспрепятственно проникнуть в

кабинет к   отцу,   а   взвод личной охраны Премьер-Министра он распылил с помощью

аннигиляционной мины.   Личный бластер сына   был   обнаружен рядом с   телом отца.

Экспертиза   установила,   что   правитель   был   убит   из   этого   оружия,   которым

последним пользовался Николай Орлов

     Сразу же после того,   как тело Премьер-Министра было обнаружено,   начались

поиски предполагаемого убийцы.

     Николая Орлова нашли через три часа в   Магическом квартале,   где он   мирно

смотрел трехуровневые сны   под   деревьями "Сада   Наслаждении" Мираба   Мамедова,

которому, кроме упомянутых садов, принадлежал весь Магический квартал.

     Я выяснил, что, вопреки ожиданиям, Николай Орлов не отрицал своей вины, но

отказался помогать следствию.

     Все было ясно,   однако некоторая неловкость присутствовала и   не   могла не

влиять на действие правоохранительных органов. Никто не понял, зачем наследнику

было   столь   открыто и   жестоко убивать своего отца.   Вследствие чего   смертную

казнь заменили на эквивалентное, но не столь определенное наказание: десять лет

каторги на Уране.

     С   того   времени и   до   нынешних дней   пост   главы   правительства временно

занимал бывший первый Вице-Премьер Кравцов Владимир Алексеевич, двоюродный брат

Орлова Ивана Силантъевича.

     По   моему   требованию,   ИНФОР   выдал   краткий   очерк   структуры управления

Империи,   о каковой -   структуре,   конечно,   -   я,   подобно всякому нормальному

гражданину, имел весьма приблизительное представление.

     Во главе Империи стоял Бессмертный Творец, Создатель и верховный правитель

- Бог-Император.   Последние сто   лет   его никто не   видел на   публике,   так что

хозяин   наш   и   глава,   хоть   номинально   имелся,   в   действительности привычно

опускался за лингвистические скобки.

     Бог есть,   но Бог высоко,   а рядом -   живая ипостась:   Премьер-Министр,   а

также правительство и   двухпалатный Сенат,   куда   избирались представители всех

входящих в Империю 150 населенных планет.

     Правительство находилось в   Мечтограде -   мегаполисе и единственном городе

планеты того же названия.

     Сам   город занимал примерно треть всей суши,   остальные две находились под

личным патронажем

     Властитель

     Бога-Императора и   представляли собой   заповедник,   фактически закрытый   и

редко посещаемый:   там никто не гарантировал,   да и не мог гарантировать личную

безопасность граждан.

     Я   заинтересовался этим   разделом сообщения,   и   мне   любезно предоставили

образцы   самых    колоритных   представителей   животного   и    растительного   мира

заповедника.

     Судя   по   всему,   решил   я,   рассматривая оскаленные   пасти   тиранозавров,

утконосов,   зауроподов и саблезубых тигров на фоне стада бизонов, Император был

любителем земной эволюции,   о   которой я   как-то просмотрел пару гипнолекций по

озадачившему самого себя капризу.

     Я   понял,   что   бесцельно трачу время,   когда заметил,   с   каким вниманием

наблюдаю   битву    гигантских   акулообразных   тварей   и    вообще   невообразимого

кальмара.

     Пользуясь налаженным уже контактом с ИНФОРОМ,   я потребовал связать себя с

администрацией   отеля.   Что   и   было   немедленно   сделано.   Администрация   была

представлена   полупрозрачной   алебастровой   красавицей,    бывшей,   конечно   же,

роботом. Ей я сказал, что, как мне было сообщено, мне надо узнать в банке АЛЬФА

о наличии заработанных мною на Уране денег.

     Искусственная   красавица   стала   почему-то    золотой,    утеряв   при    этой

метаморфозе неземную красоту,   превратилась в типично банковского представителя

и без перехода сообщила, что на моем счету семь тысяч галактических рублей.

     Мало соображая в стоимости здешней жизни и помня, что бутылка спиртного на

Уране обходилась едва ли не в сотню рублей,   я поинтересовался,   во сколько мне

обойдется дневное проживание в отеле.

     -   Проживание и услуги бесплатные.

     -   А ресторан?

     -   К вашим услугам, бесплатно.

     -   А одежда?

     ? К вашим услугам, бесплатно.    

     ? А что платно?

     ? Господин Волков! Для вас есть письма.

     Я был удивлен,   но не очень. По сути, я и приехал в Мечтоград, чтобы стать

мишенью.   До сих пор у меня это получалось.   Однако цель -   заставить охотников

раскрыться, пока оставалась недостижимой.

     Я взял письма. Одно было официальным, чувствовалось на ощупь; есть, знаете

ли,   особенная глянцевитость,   плотность и   важность   в   официальных посланиях.

Другое   размалевано какими-то   крестами,   звездами и   прочими каббалистическими

значками.

     В   первом   конверте был   бланк-приглашение Волкову Сергею   Владимировичу в

резиденцию Премьер-Мииистра на торжественный вечерний прием по случаю очередной

годовщины   основания   Империи.   Присутствуют члены   Верховного   правительства и

главы правительств каждой из планет, входящих в состав Империи. Я вспомнил, как

равнодушно пропускал в новостях очередное сообщение такого рода,   не думая, что

когда-нибудь сам удосужусь...

     Экие забавные творятся вещи!

     Забавно,   как мое прибытие всколыхнуло этот муравейник.   Забавно, что и по

прошествии десяти лет здесь так боятся одного появления Николая Орлова, бывшего

наследного Премьер-Министра,   а после приговора -   вообще никого,   меньше,   чем

просто гражданина, уязвимую мишень...

     Я вскрыл второй конверт.   В окружении все тех же астральных виньеток Мираб

Мамедов приглашал Николая Орлова вновь посетить Сад наслаждений, врата которого

всегда открыты... Магический квартал ждет...

     Я решил немедленно воспользоваться этим последним приглашением.   Возможно,

этот Мираб Мамедов знал многое из того, что так хотелось бы выяснить мне,

      - Мне нужно такси, - сказал я перламутровому портье.

     -   Вот,   пожалуйста,   электронная карта транспортных сообщений.   Вы знаете

как ею пользоваться?

     С роботом объясняться было легко,   перед ним я не чувствовал неловкости. Я

спокойно выслушал объяснения -   оказалось все довольно просто!   -   какую кнопку

нажимать,   если   хочешь   вызвать   такси,   и   каким   образом   вызвать   на   экран

карту-схему   интересующего меня   маршрута.   Не   считая такси,   до   любой   точки

Мечтограда можно было добраться на   подземном метро и   по движущимся тротуарам,

но это могло занять слишком много времени.

     -   Такси вас ждет, - любезно подытожил разговор робот, и я вышел из отеля.

     Черная машина -   я не мог понять, почему в городе только черные экипажи, -

стояла перед входом.

     Мы   взлетели.   Маленькое   трехмерное   изображение головы   возле   ветрового

стекла любезно спросило о цели моего путешествия.   Моей целью был, естественно,

Сад наслаждений Мираба Мамедова. Очень хорошо.

     День   был   ясный,   солнечный,   но   изредка   облака   -   светлые,   высокие -

закрывали   солнце.    С    высоты   я   наконец   увидел   панораму   города,    вольно

раскинувшегося до горизонта и,   конечно,   еще дальше.   Здания стояли отдельными

островками,   и   каждый островок,   объединенный галереями,   арками и переходами,

представлял   собой   независимый   единый   организм,    посреди   которого   в   небо

упиралась,   словно   фонтан каменного салюта,   остроконечная башня,   оставляющая

другие здания далеко внизу.   Я знал -   кто-то говорил мне еще на Уране,   -   что

теперь таких уже не строят и стремление ввысь умерло естественной смертью сразу

после   их   сооружения.   Само   слово "небоскреб",   как   видно,   своей формальной

недостижимостью возбуждало на   определенном этапе   архитектурный зуд,   так   как

буквально   реализовать   термин   в   камне   не   представлялось   возможным.   Башни

остались памятниками той   бурной   эпохи.   Нередко из-за   низкой   облачности они

просматривались частично.   А   широкие зонтики на   крышах,   служащие посадочными

площадками, несколько приземляли пафос устремленной ввысь мечты.

     Основанием башен   и   собственно жилым   массивом были   почти   типовые дома,

различающиеся издали плохо видимыми деталями -   зубцы,   закругленность форм,   -

вблизи, уже по обратной причине, тоже образующие единый, неразделимый фон.

     Я чувствовал,   что словно открываю для себя мир.   Мало того, что я родился

на   планете   аграрного   типа,   а   значит,   и   подсознательно не   был   знаком   с

достижениями избалованной деньгами и   знаниями цивилизации;   ко   всему прочему,

память моя, растеряв почти все, делала меня первопроходцем и частично туристом.

     Между тем   такси,   скользя вдоль невообразимой длины бульвара,   усаженного

гигантскими пирамидальними деревьями,   начало снижаться.   Хорошо были видны два

потока машин - естественно, черных и жукообразных сверху.

     Были и   движущиеся тротуары,   странно вползающие на   проезжую часть.   Лишь

когда   мы   снизились,   я   понял,   что   пешеходная часть   скрыта под   землей,   а

прозрачные покрытия сверху обманывали перспективу восприятия.

     Такси   приземлилось,   и   я   вышел.   Вокруг стоял неописуемый гомон;   среди

оглушительных криков   и   звуков музыки в   небо   били   залпами огни   фейерверка,

разноцветными созвездиями повисавшие высоко в небе; проплывали гигантские дутые

фигуры стилизованных зверей,   людей,   персонажей сказок - все толкалось в небе,

кричало,   вопило,   ругалось и разражалось диким хохотом. Время от времени из-за

строений,   обсаженных высоким кустарником и   деревьями,   волной   выплескивались

толпы людей,   все   пронзал оглушительный многоголосый крик,   и   толпу втягивало

обратно.

     Не так уж далеко,   но;   отделенный от всего своей несоразмерной величиной,

небо пронзал шпиль башни,   непонятно какого стиля и назначения.   Нечто схожее с

мусульманским минаретом.   Издали гладкое,   высотой не менее километра, строение

уходило в облака и там зависало.

     В глубине парка возвышалось большое здание,   похожее на шахматную туру,   с

зубцами крепостной стены,   сверху которого,   на площадке, стояли колдун с орлом

на плече, а рядом - красавица в чем-то газообразном.

     Обе   фигуры   -   гигантские,   может,   метров   по   сто   пятьдесят   каждая   -

приветливо зазывали посетителей в Магический квартал, а орел взмахивал крыльями

(тень   падала на   сотни   метров парка) и   клекотал,   заглушая общий шум   и   гам

веселящихся толп.

     И   что-то   там   постоянно взрывалось под ногами старика,   и   искры,   густо

брызжущие по сторонам,   непрерывно слагались -   то явственнее,   то бледнее -   в

слова: МАГИЧЕСКИЙ КВАРТАЛ.

     Я   двинулся вместе с   толпой.   Вокруг меня было много улыбающихся лиц,   но

чаще встречались снисходительные усмешки, словно таким образом каждый извинялся

за свое присутствие здесь.

     Мы   продвигались потоком,   который разделял встречный;   с   двух сторон нас

обтекали те,   кто уже покидал праздник.   Перевозбужденные,   красные лица,   лишь

изредка   попадалась намеренно скучающая физиономия,   равнодушно плывущая   среди

разгула псевдострастей.

     Я   был   доставлен   толпой   к   крепостной стене,   натурально обрывающейся в

широкий водяной ров,   через который время от времени с   гулом и   грохотом цепей

ложился    навесной    мост.    Немедленно   толпа    выдавливала   порцию,    человек

десять-двадцать проскакивали вперед,   мост,   жутко визжа,   начинал подниматься,

зрители аккомпанировали воплями и взрывами смеха, и все повторялось.

     Когда   подошла моя   очередь,   я   был   отсечен вместе   с   группой человек в

двадцать;    плотно   спрессовав   нас   поднимающимся   мостом,    автоматика   вдруг

подхватила всю группу движущейся платформой и,   как фрукты на подносе, вознесла

на крышу.

     Нас   ослепило солнце;   внизу   бушевал праздник,   а   здесь   -   я   оторопело

оглянулся и   сразу -   вверх,   -   рядом топтались колоссальные подошвы колдуна и

девушки-великанши.   Сверху,   пронзительно клекоча,   закричал орел,   тень от его

крыльев накрыла нас,   а   следом -   я   в ужасе видел -   огромная ступня колдуна,

приподнявшись, со стуком опустилась па всех нас.

     И   конечно,   раздавило.   Вскрики женщин   вокруг меня   были   притворны,   но

темнота - реальна, и пол, исчезнувший под ногами, тоже.

     Падали мы   недолго,   метра полтора.   Да   и   падением было   назвать трудно'

приземлились   на   что-то   мягкое.    Кто-то   скомандовал   взяться   за   руки,    я

почувствовал,   как чья-то женская рука (я услышал смешок) игриво нащупывает мое

предплечье;   вдруг рядом жутко взвыли голоса, холодно светясь, пролетело что-то

бледное, рука моей спутницы в притворном ужасе сжала мою ладонь, послышался шум

движения, и незнакомка потянула меня за собой.

     Некоторое время,   спотыкаясь и   поругиваясь,   наша   группа брела в   полной

темноте,   лишь иногда, гремя костями, вырастал фосфоресцирующий скелет - стучал

зубами, холодно хохотал и отбывал к следующей группе, наверное.

     Мне стало несколько скучновато,   но тут, хлеща по лицу ветвями, невидимый,

по цепкий кустарник попытался задержать движение и не смог, конечно.

     Я выскочил последним и,   хоть приготовился, после того как глаза привыкнут

к ярчайшему свету, увидеть что-то этакое, все же изумился не на шутку.

     Кустарник действительно был,   но   высотой по   грудь и   тянулся далеко,   на

сотню-другую метров.   Сквозь него,   вопя и   улюлюкая,   к нам продиралась группа

странных,   какого-то красного цвета существ,   издали похожих на обезьян.   Густо

переплетенные ветви   затрудняли движение преследовавших нас,   а   они   двигались

определенно в нашу сторону, - оставалось еще метров семьдесят.

     Мы   стояли   на   берегу огромного озера,   насколько огромного,   можно   было

только догадываться,   во всяком случае,   противоположный берег,   видимый сквозь

извилистую протоку,   поросшую с   обеих   сторон тростником,   терялся в   блеске и

осколочно-серебристом сверканье солнечных лучей.

     В   неподвижной воде протоки плавали несколько плотов,   -   связанные бурыми

канатами толстые бревна лениво терлись друг о друга, когда раскрашенные красной

охрой   индейцы   с   белыми   перьями   в   пучке   волос   на   затылке   в   нетерпении

переступали с ноги на ногу.

     Индейцы   слышали   вопли   красных горилл   и   были   встревожены.   Гортанными

криками и повелительными жестами нас разделили, словно стадо баранов, коими мы,

впрочем, и были, и рассадили по плотам.

     Я   оглянулся на   обезьян:   первые уже выскочили на   пляж,   когда,   уступая

отчаянным усилиям индейцев, плоты медленно начали отплывать; солнце застыло над

нами, тяжелая застойная вода пахла гнилой травой и рыбой, жилистые руки и торсы

индейцев,   длинными шестами толкавших плоты,   оплетались узлами перенапряженных

мышц, а тонкие струйки пота, стекая по коже, смывали краску с тел.

     Мы   были уже   метрах в   тридцати от   берега,   когда толпа обезьян достигла

кромки воды.

     Я ошибся, это были не совсем обезьяны.

     Во-первых,   ноги их   были длиннее и   по   сравнению с   обезьяньими казались

стройными.   Руки,   такие же толстые, как и у горилл, были гораздо короче. В них

было что-то   явно человеческое,   даже более,   чем менее,   и   если бы   не первое

впечатление, их сразу можно было бы принять за людей, например, каменного века.

Тем более что вооружены были дубинками и заостренными палками.

      Толпа обезьянолюдей разочарованно взвыла,   кто-то   из   них сгоряча схватил

огромный валун и, к моему удивлению, размахнувшись, сумел бросить нам вслед.

     Камень,   судя по внешнему виду и поднятому при падении всплеску,   весил не

меньше полутонны.   Плот   сильно качнуло,   я   оглянулся и   встретился взглядом с

женщиной, давшей мне руку в темноте.

     Это была Лена. Она смотрела с насмешливым торжеством. Ее забавляли и место

встречи, и ситуация, и мое удивление.

     -   Ты меня не узнал, - сказала она.

     -   Почему? Сейчас узнал.

     -   Да? - переспросила она. В голосе ее, вопреки здравому смыслу, слышалось

удовлетворение, означавшее: он мой.

     -   Нет, - сказал я, мгновенно заводясь.

     -   Что нет? - насмешливо переспросила все понимающая Лена.

     -   Нет, потому что, если бы не наша случайная встреча.

     -   Почему случайная? - перебила она меня.

     -   Ты   хочешь   сказать?..   -   Я   лихорадочно   перебирал   в   уме   варианты:

космопорт, падение, Магический квартал...

     -   Я здесь по приглашению Мираба. Ты тоже?

     - Да.

     -   Вот видишь.

     Этот разговор развлекал ее.

     - Послушай, - начал я и остановился, не зная, что сказать.

     Я оглянулся, хотя теперь меня не так уж и развлекала окружавшая экзотика.

     Плот   совсем рядом от   нас   запутался в   переплетении водорослей и   прочно

встал.   Погонщики,   вытащив шесты, тыкали ими, словно копьями, в спины каких-то

огромных зверей, напоминавших гладкостью литых крупов земных бегемотов.

     Все   было жутко реально и   странно несовместимо со   спокойствием людей.   Я

посмотрел на Лену, она насмешливо наблюдала за мной.

     -   И что дальше? - спросила она.

     -   Не знаю. - Я действительно ничего не знал и не понимал.

     Шест   индейца,   скользя   по   спине   гиппопотама,   спихнул   в   воду   птицу,

копошившуюся в складках кожи.   Птица,   возмущенно вопя, выбралась обратно и тут

же взлетела, потеряв опору, - животное погрузилось в воду.

     Вдруг плот,   возле которого и происходила эта возня,   накренился,   вздыбив

один край, из-под которого лезла полированная спина. Еще круче. Люди посыпались

в воду - я поразился спокойствию всех, за исключением погонщиков, - вдруг жутко

разверзлись гигантские крокодильи пасти,   огромные клыки;   люди один за   другим

исчезали под водой, медленно, потом все быстрее буреющей от крови.

     -   Нет,   что ты об этом думаешь?   - потянула мою руку Лена. Я, не понимая,

взглянул на нее, но она все еще продолжала наш разговор.

     Красные гориллы на берегу торжествующе завыли.   Индейцы на нашем плоту изо

всех сил толкали плот к   краю протоки в заросли тростника.   Мне ужасно хотелось

вырвать ближайший шест и   грести самому,   но равнодушные,   спокойные или в меру

заинтересованные лица вокруг сдерживали мой порыв.

     Наш плот с шелестом подминал тростник,   углубляясь в заросли. Я не понимал

намерения индейцев,   пока не увидел скрытый в   камышах настил мостков.   Индейцы

криками и взмахами рук просили нас сойти.   Все нехотя зашевелились.   Вдруг плот

толчком подбросило,   в   бурой воде показалась широкая клыкастая морда,   -   плот

толкнуло еще сильнее, еще.

     Недоумевая,   я схватил Лену в охапку и одним прыжком перескочил на мостки.

Лена прильнула ко мне и, обняв за шею, попыталась заглянуть в лицо.

     Я   дико посмотрел на   нее.   Я   не   мог понять того,   что творилось вокруг;

мышцы,   нервы,   все мои чувства сигнализировали о смертельной опасности, но вид

спокойно барахтавшихся людей говорил о чем угодно, только не о несчастье.

     Бегемотокрокодил в четыре глотка расправился наконец с нашими попутчиками.

     Все во   мне разрывалось от   противоречивых чувств -   я   не   хотел потерять

лицо,   но опыт,   знания, интуиция, которым я привык доверять, требовали от меня

действий.

     -   Что с   тобой?   -   удивленно спросила Лена,   что-то   заметившая во   мне.

Прекрасные тонкие брови холодно изогнулись.   -   Ну ты даешь! Ты что, всерьез? -

спросила она.

     -   Нет,   -   сделав усилие,   сказал я   и,   решительно нагнувшись,   коснулся

могучей ноздри зверя.

     Меня спасла реакция:   челюсти тяжело,   словно стальной капкан,   сомкнулись

впустую.   Дохнуло сырым мясным запахом, и я, отбросив сомнения, схватил Лену за

руку и потянул за собой,

     Мы   быстро,   сколь   возможно из-за   тростника,   бежали по   мосткам.   Доски

старые,    скользкие   от   долгого   пребывания   в   воде,    местами   полусгнившие,

трухлявые.   Я   выбирал места ненадежнее и   не   обращал внимание на   протесты за

спиной.

     Метров через двести мы оказались на берегу.   Я   вспомнил об обезьянах,   но

береговой изгиб не давал возможности оценить, насколько они близки. Впрочем, он

же и скрывал нас.

     А   вот   завывания были хорошо слышны.   Не   теряя времени,   я   потянул Лену

дальше.   Она   строптиво   прохаживалась на   мой   счет,   что-то   о   моей   детской

непосредственности,   что-то о затянувшемся инфантилизме. Я решил разобраться со

всем потом, когда эти мнимые опасности будут позади.

     -   Все!   - вдруг решительно выпалила Лена и, подтверждая слова, плюхнулась

на песок. - Никуда я больше не пойду, я устала. Хватит глупостей!

     В этот момент из-за ближайшего скального валуна вышел самец гориллы.

     Все-таки это был обезьяночеловек, глаза его смотрели вполне разумно, когда

он, ухмыляясь, грозил мне сучковатой дубиной.

     -   Мне надоело! - капризно сказала за моей спиной Лена. Я готов был обеими

руками подписаться под ее   словами,   но   горилла с   ухмылкой скользила ко   мне,

дразня протянутой вперед дубиной.

     Я   отпрыгнул в   сторону и отбежал шагов на пятнадцать,   чтобы увести бой в

сторону от присевшей возле толстого дерева Лены.   Она с   любопытством наблюдала

за мной.

     Обезьяна вдруг   перебросила дубинку   в   левую   руку,   нагнулась,   схватила

камень   в   два   моих   кулака,   кривляясь,   прицелилась   в   меня   и,   неожиданно

повернувшись, бросила его в Лену.

     Просвистев в воздухе,   камень со страшной силой врубился в развилку ствола

чуть выше ее головы и упал, не причинив вреда.

     Лена удивленно посмотрела на   нас,   на   камень,   попробовала поднять одной

рукой, взяла двумя, взвесила, и тут впервые проблески беспокойства мелькнули на

ее лице.

     А я был занят.

     Дубинка вновь перелетела в правую руку и,   описав мощную дугу, врезалась в

песок.   Я   быстро нагнулся,   схватил камень раза в   два меньше,   чем только что

употребленный этим самцом, и кинул.

     Камень врезался в   солнечное сплетение в момент замаха,   сбил дыхание,   не

повредил, зато явно разозлил.

     В глазах обезьяночеловека появились,   явно стирая эволюционные достижения,

красные   огоньки -   звериная ярость   плескалась внутри,   лишая   его   и   так   не

особенно развитого разума.

     Он вновь поднял свою дубинку,   размахнулся, но я успел лягнуть его ногой в

живот   и   едва   не   попался:   сучковатый конец дубинки задел мне   левое плечо и

вместе с лоскутками сразу рассыпавшегося свитера разорвал мне кожу.

     Я увидел,   как удивленно распахнулись Ленины, верящие только в собственную

реальность глазки.   Она смотрела на кровь,   залившую мне плечо, перевела взгляд

на   зверя   -   что-то   наконец соображая -   и   поджала ноги,   словно   собиралась

вскочить.

     Горилла,   взревев,   снизу   вверх   махнула своей   палицей;   замах   едва   не

оказался верным,   но   я   отдернул голову,   отклонился сам   и   инерцией движения

оказался рядом с могучим противником.   Я сильно ударил его кулаком в висок -   в

нос пахнуло мускусным, кислым запахом, - а левой рукой попал в затылок: он упал

на колени.

     Оказавшись сзади,   я вновь,   уже ногой,   ударил, по затылку - враг ткнулся

носом в землю и тут же,   снизу,   удивительно ловко (я чуть не забыл, с кем веду

бой!) махнул дубинкой.   Я отреагировал,   метнувшись в сторону,   и только потому

сохранил кости в   целости,   однако меня словно сдуло,   и   я покатился по песку,

услышав мимоходом пронзительный крик Лены:

      - Коля!

      И удивился не к месту:   отчего меня все время путают с Орловым?   Пусть я и

похож на него, словно близнец, но почему не верят результатам идентификации?

     -   Коля!    -    Она    уже    верила,    что    привычный   фантом,    неожиданно

материализовавшись, превратился в реальное чудище.

     Обезьяна услышала и вдруг стремительно метнулась к ней.

     Я   не   успевал;   оглянулся,   заметил   свой,   употребленный раньше   камень,

подхватил его и метнул.

     Камень попал зверю под   гребень в   шею;   не   добежав пару метров,   горилла

растянулась на песке.

     Я уже был рядом, упал сверху, обхватил толстую шею и попытался свернуть...

Это оказалось невозможно -   шея сразу окаменела, а страшные руки уже дотянулись

до меня, схватили за плечи, чуть не раздавили.

     Я   освободил правую   руку,   нашел   маленькие глазки   врага   и   выдавил их:

лопнув, они жидко растеклись по пальцам.

     Ужасающе взревев,   обезьяночеловек отбросил меня   с   такой   силой,   что   я

врезался головой в ствол дерева чуть выше все еще сидящей Лены и сполз прямо на

нее.

     Горилла слепо   шла,   жалко и   беспорядочно размахивая руками.   Я   подобрал

дубинку    и,     подбежав,    несколькими    сокрушительными    ударами    раздробил

твердокаменный череп.

     Не все,   однако,   дошло до прелестной Лениной головки:   она,   раскрыв рот,

зачарованно, с ужасом и недоверием разглядывала поле битвы.

     Я   услышал:    вдали,    не   так   уж   и   далеко,   впрочем,   заревели   голоса

преследователей;   Лена   тоже   услышала.   Нам   следовало   думать   о   собственном

спасении.

     Я огляделся: озеро слева, справа начиналось подножие холма, покрытого, как

и степь кругом, зарослями фиолетового кустарника.

     Лена поднялась и,   неуверенно ступая,   подошла к   трупу.   На шее у гориллы

висело   ожерелье   с   высушенными человеческими ушами.   Лена   протянула   руку   и

дотронулась до раздробленного черепа, поглядела на окровавленный палец, а потом

па меня.

     Понимание отразилось в ее глазах.   И, к чести моей спутницы, надо сказать,

она не поддалась ужасу, судорожно сглотнула, выпрямилась и - уже справилась.

     -   Бежим!    -    скомандовал   я,    схватил   ее   за   руку,    и   помчались   в

противоположную от звериного завывания сторону,   прямо в гущу кустарника, сразу

скрывшего нас с головой.

     Нам   улыбнулась удача:   достаточно утоптанная звериная   тропа   проходила в

нужном нам направлении.   Мы бежали - она впереди, я следом, а сзади, информируя

нас   звуками   -   ближе,   ближе!   -   обезьяны.   Вопли   и   вой   внезапно изменили

тональность - гориллолюди нашли труп соплеменника.

     Лена,   словно ее   подстегнули,   припустила быстрее.   Мы едва вписывались в

повороты,   благо не особенно крутые,   я   думал,   тропа будет вечно петлять,   но

вдруг все закончилось, - мы добежали.

     Мы оказались на обширном плато,   ровном и   гладком,   густо заросшем ковром

полевых цветов.   Схватив Лену за   руку,   я   потянул ее   вперед,   нам оставалось

пробежать метров пятьдесят.

     Мы    добежали   в    тот   момент,    когда   из    кустарника   толпой   высыпали

преследователи и с воем понеслись к нам.

     -   Быстрее!   -   Лена   оглянулась через   плечо и   потянула меня   вперед.   Я

уперся;   внизу,   ровная как стол,   раскинулась цветная степь,   но как же далеко

внизу!

     Холм - словно кто-то рассек его надвое - отвесно падал вниз.

     -   Быстрее!   - крикнула Лена. Возмущенно дернувшись, она вырвала свою руку

и неловко,   хотя и быстро,   стала сползать вниз -   Что же ты стоишь?   Иди сюда,

здесь карниз.

     Я выглянул, карниз был метрах в двух, шириной в полметра, но был,

     Я подивился ее мужеству -   или глупости,   может быть; а преследователи уже

одолели половину пути к нам.

     Лена исчезла,   я последовал за ней.   Оказавшись на карнизе, я не нашел ее;

она была еще ниже: обрыв весь был в таких карнизах.

     Я   ее   догнал   на   четвертом уровне;   сверху как   раз   показались головы с

костяными гребнями   на   макушках,   и   мимо   пролетела первая   дубинка,   нас   не

задевшая, однако.

     Но Лена, испугавшись, метнулась ко мне, споткнулась, толкнула...

     Мы сорвались...

     Конечно, и тогда и потом, вспоминая, я не верил в возможность смертельного

исхода.   Аттракциона это очевидно был аттракцион,   многократно посещаемый,   как

видно, - развлекал, а не убивал. С этим все было ясно.

     Но   вполне очевидно было в   этот раз   присутствие неучтенного фактора:   та

обезьяна,   что напала на нас,   была вполне из этого мира,   - пальцы мои и плечо

все еще ощущали соприкосновение материальности.

     Однако предчувствовать смерть могут   многие,   но   верить в   нее   -   совсем

другое дело.

     Я   помню,   что,   летя в   бездну и видя рядом кувыркающуюся в воздухе Лену,

совершенно бессознательно подсчитывал,   сколько еще нам осталось времени и   что

надо сделать, прежде чем...

     Все   закончилось очень   быстро:   мы   успели пролететь какой-нибудь десяток

метров из причитающейся нам сотни.   Нас подхватило, даже не воздушная подушка и

не амортизатор,   как ощущалось, ибо инерции не было никакой; только что летели,

и вдруг стоим, неловко сохраняя равновесие.

     Мы   стояли   вновь   в   кольце   зрителей,    аттракцион   продолжался,   только

площадка,   принявшая нас,   была пуста.   Кругом визжали и кричали от восторга. В

наплыве чувств какой-то парень кинулся к Лене, и странно: он бежал к ней сквозь

меня, будто меня не существовало. Врезавшись в меня, парень отлетел, словно мяч

от стены, шлепнулся на пол и в совершеннейшем недоумении уставился на меня. Ему

помогли встать, кто-то ткнул в меня пальцем, кто-то подал новую рубашку и обтер

мне   окровавленное плечо,   я   уловил   несколько   удивленных   взглядов,   и,   как

пояснила потом   Лена,   так   и   не   поняв до   конца,   кто   я,   фантом или   ловко

заменивший собой изображение статист, толпа принялась развлекаться вновь.

     Кстати,   из   этого   помещения   все   действительно   выглядело   великолепно.

Широкая   панорама,   словно   через   окно   (иллюзия   подглядывания   сохранялась),

показывала и плоты,   и индейцев,   и обезьянолюдей -   полный набор. Только мы не

присутствовали,   как незадолго до этого,   - вот и все различия. И нас, конечно,

не видели.

     Еще одно отличие -   заметные небрежности в механизмах, которые изнутри, не

здесь,    а   там,    внутри   действия,   не   замечались.   Плоты,   например,   снизу

скреплялись металлическими скобами,   бегемоты   являли   собой   надувные   шары   с

хватательным каркасом   челюстей,   которыми   они   стаскивали   и   топили   жертвы,

периодически сыпавшиеся вниз как горох.

     И   еще три человека повторили наш путь -   не   так резво,   конечно.   Их   на

берегу застигла вся банда горилл,   окружила -   Лена схватила меня за руку! - но

кому-то, видимо, надоело все до смерти. Все трое прошли сквозь могучие торсы и,

не обращая внимание на постоянно угрожавших им обезьян,   неторопливо взобрались

на холм, посовещались минуту и... спрыгнули с обрыва.

     Я посмотрел на Лену, она ответила мне задумчивым взглядом.

     А те трое уже принимали поздравления.

     -   Пойдем!   -   сказала мне Лена.   И   странно,   этот аттракцион сблизил нас

больше, чем недавно проведенная ночь.

     -   Что ты об этом думаешь? - спросила она.

     -   Не знаю, я здесь впервые.

     Она странно взглянула на меня, и я вспомнил:

      - Почему ты назвала меня Колей? Ты же знаешь, я Сергей.

     -   Сергей? - переспросила она. - А я думала...

     -   Что ты думала?

     -   Нет, ничего. Сергей так Сергей.

     -   Не так, а именно так, - подытожил я.

     Наконец,   я   не   заметил как,   часть толпы,   давно пресытившаяся зрелищем,

стронулась, хотя никто не подавал сигнала.

     Нас   словно   выдавило   в   широкий   каменный   коридор,   освещаемый чадящими

факелами. Низкий потолок шероховато изгибался аркой, через, равные промежутки в

стенах встречались пиши с изображениями, нет, статуями, а впрочем, могло быть и

то и другое:   ухмылялись,   угрожали,   делали магические пасы гоблины,   колдуны,

скелеты и гномы:   из лиц лился свет -   рубиновый, медовый, густой, как сироп, -

необычайно насыщенного цвета.   Я   шел   машинально,   щуря   глаза,   растворяясь в

окружающем.

     Мы вышли в   огромный,   весь в   колоннах зал.   Круто идущая вверх мраморная

лестница,   с которой ступеньками стекал ковер,   гротескные беседки,   пагоды,   в

которые входили по   висячим мосткам,   запах то ли ладана,   то ли серы,   острый,

навязчивый,   те же факелы,   не теряющиеся,   однако, в довольно освещенном зале,

звон металла, повторяющиеся странные завывания.

     Толпа,   которая   внесла   нас   сюда,   столкнулась   с   другой,   потом   стало

свободнее.   Кто-то дернул за руку,   я   посмотрел вниз:   маленький,   едва мне по

пояс,   но   очень широкий в   плечах гном   тянул меня за   собой.   Грубые,   словно

вырубленные топором черты лица искажала хитрая, очень злобная ухмылка.

     Я было воспротивился, но гном проскрежетал:

      - Мираб просит тебя и ее к нему.

     Лена почему-то заинтересовалась, и я пошел с ними.

     Почему бы и нет?

     Через   арочный проход   мы   попали в   соседнее,   гораздо меньшее помещение.

Факелы   освещали кирпичные стены,   но   вверху,   в   кладке виднелись бойницы,   в

которых мелькали какие-то мрачные лица.

     Гном подвел нас к воротам,   которые охраняли гигантские, метра три высотой

фигуры   в   латах,    при   нашем   приближении   дружно   лязгнувшие   перекрещенными

алебардами.

     Гном вышел вперед и торжествующе, хрипло прокаркал:

      - Именем Мираба!

     Рыцари отдернули алебарды, а ворота, тяжко заскрипев, распахнулись.

     -   Вы   входите в   Большой Зал   Приемов Великого Мираба!   -   раздельно,   по

слогам, то ли пояснил, то ли предупредил нас гнусный посланник.

     Он вел нас по каменным квадратным плитам, словно по гигантской черно-белой

шахматной доске, потом по прямой пурпурной ковровой дорожке прямо к возвышению,

где его господин принимал гостей.

     Мираб   Мамедов сидел на   черном троне из   полированного камня,   и   слева и

справа от него полыхали огнем металлические чаши.   Рыцари,   охранявшие трон,   в

левой руке держали чадящие,   рассыпающие искры. Дым жирными пластами поднимался

вверх, сливаясь с серым облаком, которое окутывало потолок.

     О    Мирабе   Мамедове   кое-что   мне   успел   рассказать   Николай,    так   что

представление я имел. Впрочем, знал я таких типов и на Уране.

     Толстый,   подвижный и   энергичный,   не   желавший   худеть   по   соображениям

пустым,   а   в   действительности по   генетически   сохранившейся   убежденности   в

самоценности сала как показателя благополучия и   успеха,   Мамедов восстановил и

развил   древнее   искусство интриги   -   интриги как   самоцели.   Мало   кто   знал,

насколько далеко простирается паутина его невидимой внешне силы и влияния.

     -   Именем   Господина   нашего   Бога-Императора,    мы    приветствуем   гостей

Магического квартала.

     Немедленно за   его   спиной   исчезла   стена,   и   огромное лицо   императора,

известное   каждому   по   множеству   бюстов,    статуй,   изображений,   фильмов,   с

младенчества окружавших   подданных   Империи,   заглянуло   в   зал.   Лицо   зрелого

человека,   достаточно мудрого,   чтобы   лишиться   иллюзий,   но   и,   естественно,

зараженного манией   величия,   потому что   Господин наш   и   Создатель -   все   же

человек и был им,   пока бремя власти и тяжесть ответственности за творения свои

не   тронули надменным изгибом рот,   не   углубили складки у   носа,   не   сдвинули

брови.

     Лена   схватила меня   за   руку   -   скорее инстинктивно,   чем   в   испуге,   -

посмотрела на Создателя.   Мираб Мамедов, огромный, толстый, наклонился к нам, и

выражение,   которое с   начала его карьеры Вселенского Мага давно уже исчезло из

темных горящих глаз его,   возникло вновь - насмешливое выражение презрительного

любопытства.

     Этот человек один из немногих,   кому не было запрещено эксплуатировать имя

Господина и   Императора в   собственных религиозно-идейных   целях.   Попутно   он,

разумеется,   извлекал немалую экономическую выгоду,   а   кроме   того,   множество

людей в   Империи верили,   что Мираб Мамедов является если не   пророком,   то   уж

точно любимым шутом Императора.

     Наша   религия,   по   сути,   проста.   Существует Бог-Император,   создатель и

правитель Империи,   куда входят все планеты, которые он заселил частично своими

творениями, частично эмигрантами с других планет освоенной ойкумены.

     Господь   дал   людям   долголетие,   которое получают те,   кто   прожил   жизнь

честную   и   соответствующую   обычным   этическим   нормам,   сохранившимся   еще   с

христианских времен: не убий, не укради и прочее.

     Переселением душ   обеспечивается относительное личное бессмертие.   Правда,

некоторые высказывали, да и высказывают сомнения, стоит ли называть бессмертием

процесс,   при   котором теряется индивидуальная память.   Лишь   примеры (время от

времени   происходящие) полного восстановления памяти   о   прошлых жизнях   лишают

противников переселения аргументов. Впрочем, противники все равно ничего, кроме

болтовни,   предложить не могут. Атак каждый знает, что когда-нибудь он вспомнит

свои прежние ипостаси, суммирует опыт и заживет лучше некуда.

     Ну   а   чисто внешнего поклонения Господь-Император не   требует,   но   и   не

запрещает   даже   возникающие время   от   времени   неортодоксальные культы   вроде

созданного пару сотен лет назад отцом Мираба Мамедова.

     Господь,   раз создав Империю и   законы,   фактически не вмешивается в жизнь

подданных.   Единственно,   что   составляет головную боль   правительства,   -   это

паломничество во дворец Императора,   который построен в   трехстах километрах от

границы Мечтограда в   заповедной зоне.   Паломничество происходит раз   в   десять

лет,   должно включать представителей всех сословий и даже кого-нибудь из членов

семьи   Премьер-Министра.    Николай   рассказывал,    что   незадолго   до   событий,

отправивших его на Уран, в паломничество ушел его двоюродный брат.

     И главное, никто никогда из паломничества не возвращается.

     Ходят   слухи,   что   в   награду   всем   ушедшим к   Императору дается   лучшее

перерождение,   или   что участники входят в   состав личных слуг Бога-Императора,

или...   Впрочем, слухи остаются слухами, а желающих идти навстречу испытаниям и

опасностям заповедной зоны всегда трудно найти.

     Мы не двигались,   все в зале застыло. Лицо на экране еще сильнее нахмурило

брови,   огромные глаза с   красными жилками в   белках обозрели зал,   потом нас с

Леной   -   сначала внимательно ее,   потом   уже   меня.   Было   странно так   близко

разглядывать лицо Императора - крупные поры, намечающиеся мешки под глазами...

     Мираб Мамедов не отрываясь смотрел на нас,   даже не оглядываясь, зная, что

происходит за   спиной его трона.   Но,   видимо,   не   все,   потому что вздрогнул,

пораженный, услышав голос...

     Император   кивнул   и   заговорил   звучно,   проникновенно,   голосом   отца   и

защитника:

      - Я   рад,   что   ты   задержался в   этом мире и   твое десятилетие на   Уране

кануло.   И   я рад,   что жребий достался тебе,   хоть скучать не придется,   а это

главное.

     У   Мираба Мамедова глаза готовы были вылезти из   орбит,   так он поразился.

Ибо никогда еще на его памяти Бог-Император в   видеоаудиенциях лично ни к   кому

не обращался.

     И   тут,   наблюдая,   как вместе с глазками бегают на его гладкой физиономии

тревожные мыслишки -   не упустить бы чего,   не отстать...   я разозлился,   вновь

вспоминая погибшего, может, и из-за него, Мираба, тоже Николая Орлова.

     Настроенные на   Мирабовы эмоции рыцари-телохранители дрогнули,   но тот был

так   погружен в   свои расчеты,   что великаны,   не   получая конкретного сигнала,

замерли и   лишь молча глядели,   как я подхожу к хозяину и сокрушительным ударом

вышибаю его из кресла.

     -   Это тебе аванс, жаба!

     Мираб Мамедов свалился без сознания,   застыли его охранители.   А   я   стоял

довольный,    что   все-таки   сделал   то,   что   думал   сделать.   И   тут   мертвую,

потрескивающую от сгорающей копоти тишину прервали аплодисменты Лены.

     А над нами, вместо только что исчезнувшего экрана, строго застыл настенный

барельеф Отца и Создателя нашего, Бога-Императора.

     8

     ПРОСТОЙ БОЙ У ВАРЯГОВ

     Гнусный гном, поминутно гримасничая, проводил нас с Леной из зала Приемов.

     -   Чудо из чудес! Сам Император снизошел...

     -   Что это было? - спросила меня Лена. - Не понимаю... Как ты думаешь, это

трюк или правда? Хотя я не помню что-то, чтобы сам Император... Подумай, САМ!!!

     -   Чудо!    Чудо!    Император   соизволил   обратить   свой    взор    на    сына

человеческого...   -   гнусавил гном,   могучими плечами раздвигая толпу   праздных

зевак, глазеющих на нас. Бубенчики на ногах гнома громко звенели.

     Мы   прошли по   мосту   над   крепостным рвом,   заполненным тяжелой блестящей

водой,   где плавало что-то слишком натуралистическое,   но что - я не разглядел.

Сверху,   освещенные двумя факелами, показались и остались позади кованые острия

подъемных решетчатых ворот,   затем мы попали в полумрак и прохладу галереи, где

людей было уже меньше.

     Не    задерживаясь,    мы   пошли   дальше.    Со   страшным   скрипом   открылись

высоченные,   окованные   медью   двери   в   красным   бархатом   обитой   зале,   тоже

освещенной факелами. От смолистого дыма щипало в носу.

     Столы были расставлены по периметру стен,   только со стороны двери, откуда

вышли мы,   их   не   было.   Гном или   шут,   визгливо смеясь,   потянул нас прямо к

пирующим.

     В   огромном   камине   на   вертелах   пеклись   куски   мяса,   целые   поросята,

красноватый отблеск огня скакал по лоснящимся от пота лицам,   кости хрустели на

зубах огромных лохматых собак под столами.   Одна,   вспрыгнув на стол,   рылась в

блюде мордой,   жующий рядом воин в   рогатом шлеме вырвал из рычащей пасти кусок

мяса и   в ответ на злобный лязг челюстей гневно ударил кулаком в мохнатый бок и

скинул пса под стол. Туда же бросил и мясо, мгновенно сменив гнев на милость.

     Вокруг сновала молчаливая придворная прислуга, поднося новые и новые блюда

с едой.

     Возглавляющий общий стол молодой князь сидел па   резном деревянном кресле,

где могли бы   поместиться трое.   Не   вытирая жирных губ и   пальцев,   с   которых

стекал мясной сок, князь схватил золотую чашу и крупными глотками стал пить.

     На пас никто не обращал внимания.   Только князь, выпив чашу, швырнул ее на

пол - звеня, чаша покатилась нам под ноги, но кинувшийся слуга подхватил. Князь

вдруг уставился на меня,   потом на Лену,   схватил с ближайшего блюда поросенка,

разорвал пополам и, не отрывая от нас взгляда, жадно стал пожирать.

     Рядом с   ним громко рыгавший воин,   недавно ссорившийся с   собакой,   вдруг

схватил   пробегавшего   слугу,   бросил   спиной   себе   на   колено   и   сломал   ему

позвоночник.

     На   вопли   обратили внимание;   воин   громко   хохотал   шутке.   Князь   вдруг

яростно,   обеими руками оттолкнул мешавшие ему   серебряные блюда с   объеденными

хребтами рыб,   костями свиней и   более крупной дичи.   Он лег животом на грязный

стол и крикнул что-то воину в рогатом шлеме.   Тот придвинулся ближе,   подставил

ухо и стал слушать, не прерывая громкого чавканья.

     Слова   князя   постепенно   проникали   в   сознание,    -   челюсти   прекратили

двигаться.   Глаза,   попрощавшись, нашли нас, оббежали. В сальной рыжей бороде с

налипшими крошками открылась широкая пасть с твердыми желтыми клыками.

     И   оба,   глядя   друг   на   друга,   оглушительно захохотали.   Постепенно они

привлекли к себе общее внимание, пирующие заряжались весельем, не зная причины.

Раскаты хохота потрясали стены.

     Вдруг,   казалось едва оттолкнувшись,   князь перепрыгнул стол и оказался по

нашу сторону.   Он медленно подходил,   переводя взгляд с Лены на меня и обратно.

Он был чуть выше меня, а доспехи делали его гораздо шире.

     Лена схватила меня за руку,   воин ухмыльнулся. Я все еще надеялся, что это

аттракционный фантом.

     Остановившись напротив   нас,   князь   тряхнул   льняными,   стянутыми цветным

ремешком волосами.   Повернувшись к столу,   он что-то сказал, послышались крики,

залаяли псы. Воины перепрыгивали столы и окружали нас широким полукругом.

     Князь выхватил меч и   демонстративно бросил на пол;   кто-то поднял оружие.

Потом,   в считанные мгновения князь скинул с себя кафтан,   рубашку и,   голый по

пояс, ссутулился, вытянув вперед руки. Он вызывал меня на борьбу.

     -   Что   ему   надо?    -    перекрикивая   общий   гам,   спрашивала   Лена.   Она

встревоженно смотрела на   князя,   банду   за   нашими спинами,   на   меня.   Вдруг,

повернувшись,   решительно пошла к дверям прямо на стену воинов.   Ее оттолкнули,

она растерянно отступила.

     -   Ничего не понимаю, - сказала она. - Это живые люди.

     Ее веки дрогнули,   губы приоткрылись -   в красных отсветах живого огня она

была невыразимо прекрасна. Я невольно улыбнулся неуместности всего:

     - Этот обжора вызывает меня на бой.

     -   А нельзя как-нибудь уйти отсюда? Где этот мерзкий гном?

     Гнома не было. Князь медленно приближался. Я сорвал рубашку и бросил Лене,

Она   отступила к   стене воинов,   и   на   этот раз ее   не   оттолкнули.   Наоборот,

потеснившись, приняли в общий круг.

     Чувствуя себя на грани,   -   с   одной стороны,   боясь оказаться смешным,   с

другой - начиная заводиться, - я ощущал, как вновь попадаю под обаяние риска.

     Не зная правил боя, я давал проявить себя противнику. Тот внезапно кинулся

ко мне,   схватил одной рукой за кисть,   а   другой -   за горло и стал душить.   Я

ударил   его   в   солнечное сплетение,   он   отпустил меня,   сделал   шаг   назад   и

молниеносно   ударил   в   висок.   Я   пригнулся,   кулак   просвистел   над   головой,

противник по   инерции нырнул вперед,   навалился мне на плечи;   воспользовавшись

удобным случаем,   я обхватил его поперек туловища,   прижал руки к телу и поднял

над головой.

     Стоя в кругу диких воинов с их собственным вождем над головой, я взглянул4

на   себя сторонними глазами и   невольно устыдился.   Мой   боевой порыв показался

смешным.   Возникло чувство,   что я ввязался в такую же подделку,   какой недавно

было путешествие по   озеру.   Ни   гнева,   ни ненависти -   ничего:   все мне стало

безразлично.

     Я поставил противника на пол и отступил на шаг.   Князь извернулся и ударил

кулаком мне   по   лицу,   разбил бровь,   и   левый,   залитый кровью глаз   перестал

видеть.   Весь мой пацифизм куда-то делся. Воины заревели. Князь бросился ко мне

и,   схватив обеими руками за   шею,   снова стал   душить.   Он   был   очень сильным

человеком;   чувствуя,   что еще мгновение и потеряю сознание, я взбеленился; моя

раскрытая ладонь   врезалась в   белый   волосатый живот,   пальцы   проткнули кожу,

мышцы,    и,    подхваченный   диким   своим   порывом,   я   рванул   ладонь   вниз,   с

наслаждением услышав треск связок и разорванной плоти.

     Все еще сжимая мне шею, князь недоуменно поглядел вниз, потом, оставив уже

ненужные попытки задушить меня,   попытался удержать вываливавшиеся внутренности

и тут - сначала медленно, потом быстрее - стал падать навзничь.

     В общей тишине я подошел к столу, плеснул из ближайшей чаши на руку, чтобы

смыть липкую кровь,   потом взял у оторопело молчавшей Лены свою рубашку и вдруг

был оглушен неистовыми возгласами восхищения, мне, впрочем, понятными. Мне было

стыдно, но в то же время я радовался: я гордился честным боем.

     И может быть,   это было плохо. Я подошел к Лене, нас окружили воины. Латы,

кожаные куртки с нашитыми железными пластинками,   рыжие грязные бороды, рогатые

шлемы.   Меня хлопали по   плечам,   кто-то   хрипло восторженно вопил.   Потом Лена

испуганно взглянула мимо меня и...

     Меня волокли за ноги,   кажется, вверх, и голова мерно ударялась затылком о

крутые ступеньки.   Наверное, этот стук и вернул мне сознание. Стало светлеть, я

разглядел пыльный потолок с висящими по углам лоскутами - летучими мышами.

     Вдруг -   яркий свет;   меня грубо подняли на ноги.   Среди воинов я   заметил

ухмыляющегося гнома и   какого-то   безликого,   в   плаще,   со   спадающим на глаза

капюшоном, в котором я, однако, узнал лейтенанта Стражникова. Вот так номер!

     Мы   находились   на   небольшой   круглой   площадке,    ограниченной   зубчатым

метровым парапетом. Меня подтащили к краю, я взглянул: синее небо, диск желтого

солнца,   редкие облака,   а   внизу -   зеленый мох деревьев,   пятна голубых озер,

немного в   стороне -   колдун со своей девицей,   кажущиеся отсюда,   с башни,   не

такими уж большими, и всюду - цветная мозаика толпы.

     Вот   в   этот   красочный калейдоскоп меня   (лейтенант помогал)   и   скинули,

словно   куль,   и   ветер,   упругой   подушкой   подхвативший меня,   выдул   остатки

заторможенного безразличия;   аттракцион диким   и   страшным образом стал   частью

реальных интриг,   результатом которых должен будет   стать мешок моего разбитого

тела.

     Тут мысли мои выстроились в цепочку и с чудовищной быстротой закрутились в

мозгу: я искал выход, которого не было.

     В глубине души я,   конечно,   знал,   что меня должны спасти:   сладкая жизнь

Мечтограда не   принимала смерти.   Но   земля быстро надвигалась,   и   мои мысли о

возможной безопасности этого   идиотского падения   наконец выдуло   окончательно;

схватив полы вдетой в рукава, но так и не застегнутой рубашки, я попытался хотя

бы изменить траекторию падения - чуть-чуть, возможно, удастся попасть в одну из

этих голубеньких луж...

     Попал. Попал точно в цель, словно в круглую мишень при учебной стрельбе. Я

погрузился с головой, вперед ногами, ушел под воду, руками затормозил, так и не

достал дна и, зависнув, резво пошел вверх.

     Вокруг пруда празднично гулял народ.   Я   шумно выбрался из воды.   Никто не

обращал на меня внимания,   меня обходили, не замечая. Я наконец-то осознал, что

совершенно ничего не понимаю.

     Если последний инцидент с   дикими северянами был   результатом моей оплеухи

Мамедову, то зачем понадобилось напускать горилл? Или все происходит по заранее

расписанному идиотскому плану?

     И против кого направлено все: Николая Орлова или Сергея Волкова?

     Если Мамедов был замешан в высылке Орлова на Уран, то совершенно не важно,

кого   я   здесь   представляю:   в   любом случае человек оттуда,   причем наверняка

что-то знающий, здесь нежелателен.

     Я решил занести Мамедова в список своих личных врагов.

     А там посмотрим.

     9

     НИКОЛАЯ УБИЛ КОЛЛОИДНЫЙ ТУМАН

     Я   поймал пробегавший столик с   бутылочками и съедобными на вид розетками.

Розетки просто таяли во   рту.   Я   выпил пару   бутылочек газированного напитка и

почувствовал себя совсем ожившим.   Потом до   меня как-то   дошло,   что рядом нет

Лены,   и я еще часа два метался по этим аттракционам, допрашивая всех встречных

роботов,    фантомов   и    персонал,    сплошь   и    рядом    оказывавшихся   мирными

посетителями.

     Потом   мне   пришла в   голову мысль,   что   Лена   давно дома,   ничего с   ней

случиться не может, потому что... В общем, почему-то я был убежден.

     Я вызвал такси и дал адрес отеля "Титан".

     В   номере я   сбросил одежду и   отправился под душ,   и   на   этот раз чудным

образом взбодривший меня.   Постояв под   псевдоводяными струями,   пронизывающими

насквозь, я почувствовал себя отдохнувшим.

     Немного сомневаясь,   выбрал   строгий черный,   в   размытую бордовую полоску

костюм.   Все остальное,   на мой взгляд,   не подходило к   торжественному приему,

неотвратимо надвигавшемуся вместе с вечером.

     Тут   мое   одиночество было   нарушено,   и   администратор,   голосом нежным и

переливчатым, сказал, что ко мне пришли, и уточнил: гость, посланец, человек,

     Я изъявил готовность принять.

     Вошел молодой человек лет двадцати пяти.   Стройный, гибкий, с беспокойным,

часто, видимо, насмешливым взглядом больших темных глаз.

     Он    представился:    Илья    Бондарев,    глава    Пресс-Центра   и    советник

Премьер-Министра.   Называя должности, он улыбнулся милой и насмешливой улыбкой,

словно бы говоря:   вот я, а вот мои должности, и, пожалуйста, не путайте меня с

тем,   что я   представляю.   Он как-то пристально посмотрел на меня и вдруг отвел

глаза,   словно смутившись.   Потом огляделся вокруг и,   не   найдя ничего,   кроме

голых стен, покачал головой:

      - Как это у тебя... пусто.

     Он взял с   полки у   входа пульт управления и забегал пальцами по клавишам.

Квартира вздрогнула,   а   он продолжал говорить,   пряча взгляд в   кнопки пульта,

лишь временами, как бы случайно, остро посматривал на меня.

     - Я,   когда узнал,   что сегодня будешь ты,   сам решил заехать.   Обычно, по

протоколу,   ограничиваемся официальным приглашением,   но   тут   случай,   как сам

понимаешь, особый.

     Я-то   как раз не   понимал,   почему особый случай,   но приготовился слушать

дальше.

     А   между тем   волны звуко-цвето...   ароматические волны наполнили комнаты,

наслаиваясь и сплетаясь в музыку цветов и музыку звуков.   Чувствовалось,   что в

отличие от меня Илья хорошо знаком с этим аппаратом. Повсюду из пола возникли и

заполнили комнаты кресла,   диванчики,   приспособления,   назначения которых я не

знал, а из потолка вниз выросли люстры, сам потолок ожил, разноцветные светляки

ползали, струились, танцевали...

     -   Как вы это делаете? - спросил я, кивая на пульт и все вокруг.

     -   Как?   Просто...   -   Он   отложил пульт и   присел на   один   из   возникших

диванчиков у стены.   -   Я бы хотел поговорить,   если не возражаешь.   Кстати, мы

теперь уже на "вы"?

     -   Можно и на "ты",   -   сказал я,   подумав,   что, вероятно, они с Николаем

были достаточно коротко знакомы.

     -   Ты не знаешь, случайно, Елену Ланскую? на всякий случай спросил я.

     -   Кто ее не знает,   - рассеянно заметил он. - Женщина богатая, красивая и

независимая.

     Он быстро взглянул на меня, посмотрел на беззвучный экран на стене.

     -   Прежде всего я хочу сказать,   что никто из нас не мог,   и ты это хорошо

знаешь, не мог поддерживать с тобой связь на Уране. Это же невозможно, тебе это

лучше должно быть известно. Я, конечно, обещал, но это оказалось невозможно.

     -   Да,   конечно, - подтвердил я. - Уран - система замкнутая, никакой Связи

с внешним миром.

     -   Вот,   ты понимаешь.   Тогда не мог бы сказать,   что это ты еще затеял? И

зачем   ты   изменил личность?   Зачем назвался каким-то   Сергеем Волковым?   Разве

можно этим кого-нибудь обмануть? Мне ты, как своему другу, можешь сказать?

     Он   отвел взгляд.   У   него несколько раз выступили желваки на   скулах.   Он

что-то знает, подумал я. Он знает то, что я не знаю,

      - Но отпечатки пальцев и проверка глазной сетчатки?..

     -   Это всех и   удивляет.   Если бы   ты изменил и   внешность,   а   то остался

прежним,   кроме такой малости,   как   отпечатки и   рисунок сетчатки.   Но   их   же

изменяют за один день - была бы аппаратура.

     -   Ты думаешь,   она у нас была на Уране?   Нет,   Илья,   я -   Сергей Волков,

серийный номер XXII-635718 и больше никто.

     -   Поэтому все и задают себе вопрос: может, ты и впрямь замешан в убийстве

своего отца?

     -   Какие еще вопросы задают?

     -   Сказать?

     -   Конечно.

      - Всех   интересует,   каким   образом   ты   попробуешь сместить с   должности

нашего Премьер-Министра Кравцова Владимира Алексеевича.   Если бы   ты прибыл как

Николай Орлов, никто особенно не беспокоился бы.

     - Не понимаю эту логику.

     -   Все ты понимаешь. Впрочем, не хочешь говорить - не надо.

     Я решил изменить не совсем понятную мне тему:

      - Ты знаешь, меня эти дни постоянно пытаются убить. Уже несколько раз.

     -   Что в этом странного? Конечно, будут пытаться. Ты сейчас непредсказуем.

Ты   -   темный,   неучтенный   фактор.   Конечно,   будут   пытаться   убить.   У   тебя

единственный выход - самому всех нейтрализовать. Тем более что о вас, прошедших

Уран   и   выживших,   ходят такие легенды!..   -   Он   оживился.   -   Вы   правда там

становитесь такими?

     -   Какими "такими"?

     -   Непобедимыми, живучими.

     -   Не знаю. Там мы мерли как мухи. Там мы все были смертными и слабыми.

     Мы помолчали.   Он робко взглянул на меня, словно боялся, что я рассержусь.

Я не мог понять, боится ли он меня нынешнего или что-то тянет из прошлого?

     -   Я бы хотел тебя попросить об одной вещи, сказал я.

     -   Конечно, - с готовностью отозвался он.

     Все что угодно.

     -   Расскажи   мне   обо   всем.    Расскажи   так,    будто   меня   не   знаешь   и

разговариваешь с   посторонним человеком.   Все,   что ты знаешь обо мне,   об этих

убийствах.

     -   Зачем? Что это?..

     -   Расскажи, а потом и я сообщу тебе кое-что интересное.

     Илья хотел что-то сказать,   но передумал.   Он испытующе поглядел на меня и

покачал головой:

      - Я   не много знаю об этом.   Все было засекречено.   Никто особенно не был

допущен.

     -   Тогда начни не с убийства,   а с самого начала.   Он молчат,   собираясь с

мыслями.

     -   Ну   что ж.   Тебя я   знаю с   детства.   Мы почти одногодки и   всегда были

друзьями.   У нас даже учителя одни были. Еще Вронская Марина тоже была дружна с

нами.

     -   Кто это?

     -   Как кто? Племянница Премьер-Министра! Кто же ее не знал?

     -   Почему - знал?

     -   Так   ведь после того,   как тебя осудили,   через несколько лет исчезла и

она.

     -   Какая связь?

     -   С тобой?

     -   С делом об убийстве.

     -   Какая может быть, связь? Никакой, наверное.

     -   Хорошо, продолжай.

     -   Не знаю,   о чем говорить. Событий у нас было наперечет. Учеба, занятия.

Тебя готовили к   должности Премьер-Министра,   а   я   впоследствии,   после смерти

родителя,   обязан был возглавить Пресс-Центр. Потом жребий пал на отца и твоего

брата.   Они   оба   ушли с   последним паломничеством.   А   через полгода произошло

убийство Премьер-Министра, твоего отца.

     -   Неужели не о чем больше вспомнить?

     -   Не знаю. Один раз мы с тобой хотели сбежать в Дикую Зону, но нас быстро

засекли почти на границе.   Не знаю... Еще мы соперничали с тобой перед Мариной,

но это было давно,   еще до того,   как ты с ней... Она тебя ждала все это время.

Ты знаешь. Но зачем тебе все это?

     -   Зачем?   Хотя бы потому,   что я   действительно Сергей Волков,   а   не ваш

Николай Орлов.   Орлов погиб у   меня   на   глазах,   его   сожрал коллоидный туман,

неужели вам никто не сообщил?

     Илья недоверчиво слушал меня. Настроенная им музыка заполняла комнаты. Мне

было все равно, поверит ли он.

     -   Кто же тогда ты, Сергей Волков?

     -   Я   и   сам хотел бы   это знать...   Он посмотрел на меня,   как смотрят на

сумасшедшего:

      - Что ты говоришь?..

      -   Нет, кое-что я знаю. Я знаю, что родом с Радуги, из семьи фермера, ныне

усопшего. Я убил в какой-то драке соседского парня, за что и загремел на Уран.

     -   Что-то все равно не сходится. Что-то тут неправильно.

     -   Нет, если ты веришь в совпадения.

     -   Допустим.

     -   Именно такое случилось со мной. Совпадение, которое может произойти раз

в   тысячу лет.   Я   могу о   себе знать лишь то,   что любой найдет в   официальных

банках данных.   А   еще   то,   что   рассказали обо   мне   товарищи.   Мои   сведения

охватывают лишь события одного последнего года.   Потому что-то,   что   произошло

раньше этого времени,   скрыто от меня во мраке.   Я знаю,   что меня зовут Сергей

Владимирович Волков, потому что, когда со мной произошел несчастный случай, при

мне было удостоверение именно на это имя. И я с грехом пополам могу представить

себе   события примерно за   двадцать часов до   катастрофы.   Но   на   этом   все   и

кончается.

     -   Что у вас там произошло?

     -   Извержение Седого.   Наш лагерь был построен слишком близко от   подножия

вулкана Седого,   и сейсмологи предупреждали, даже неоднократно, но никто ничего

не   предпринимал.   Как   всегда бывает.   Я   помню,   что   среди ночи нас разбудил

страшный взрыв,   рев   огня,   треск   рушащихся построек.   В   трещинах почвы и   в

разлившейся лаве погибла половина лагеря,   Я помню красное огненное море, дождь

камней с неба,   пепел...   Потом я,   конечно,   пришел в себя. Меня, как и других

пострадавших,   эвакуировали в госпиталь, а потом я узнал, что спас меня Николай

Орлов. Он успел оттащить меня от края лавового потока.

     -   А что было дальше? - нетерпеливо прервал паузу Илья.

     -   Я   очнулся   лишь   через   два   дня   в   госпитале.   Николай   пришел   меня

проведать.   Вот тут-то и   начинается самое смешное.   Когда я пришел в себя,   то

подумал,   что спятил. Я лежал на кровати, глядя в упор на самого себя... Дело в

том,   что Орлов был точной моей копией,   и   даже родись мы близнецами,   и то не

могло   быть    между   нами    большего   сходства.    Я    тогда   стал   своего   рода

знаменитостью:   во-первых,   у меня была абсолютная и полная амнезия, во-вторых,

между нами   было   поразительное сходство.   И   с   тех   самых пор   мы   с   ним   не

разлучались и все делили пополам. Передряг, в которые мы с ним попадали, вполне

хватило бы на десятерых, и вскоре пас прозвали "братья-бесы".

     Я   помолчал,   вспоминая весь тот ад,   что казался теперь страшным сном.   И

только   ночью,   во   сне   он   возвращался   страшной   явью.   Мне   было   трудно   и

вспоминать, и выдавливать из себя слова:

      - Несколько недель   назад   нас   в   составе небольшого отряда отправила на

разведку к северо-востоку от карьера,   где мы добывали нейрозит.   Уже несколько

дней,   как в   том направлении начали пропадать люди.   Мы должны были разведать,

что там такое объявилось. Ты сам что-нибудь знаешь об Уране?

     -   Ну, как все...

     -   Значит,   не   знаешь,   Уран   не   просто планета смерти.   Уран   постоянно

продуцирует смерть.   Это   планета   с   повышенной   мутагенной   активностью.   Там

постоянно возникают новые виды   смертельно опасных организмов,   а   завезенные с

других планет,   немедленно мутируют,   причем в наиболее опасном для окружающего

мира варианте.

     -   Почему?

     -   Никто не знает.   Просто это есть.   Вероятно, это работа Создателя. Ну а

его пути неисповедимы, как ты знаешь.

     -   Ты говорил о разведке.

     - Да.   Как всегда,   не хватило аккумуляторов. Нам поэтому разрешили далеко

не углубляться,   но все равно уже через три километра мы попали в туман. Он был

не водяной,   какая-то коллоидная смесь,   очень густая, а маски нашлись только у

троих.   Старший группы разрешил всем остаться на границе тумана, а троим - мне,

Николаю и Юре Семенову,   - всем у кого нашлись маски, - пройти вглубь метров на

сто-двести и попытаться что-нибудь узнать.

     -   А маски?..

     -   Мы   их   так называли.   На самом деле такие силовые устройства,   которые

создают локальное поле отталкивания.   Можно дышать, смотреть, не боясь контакта

лица с водой или, как тогда, с туманом.

     Втроем мы ушли,   но ушли недалеко.   Оказалось,   что в тумане нельзя быстро

двигаться.   Стоило   увеличить скорость движения,   как   туман   начинал сгущаться

вокруг,   уплотняться и   уже   давил сверху.   А   потом вокруг начинали мерещиться

какие-то тени,   твари...   То,   что нельзя было ничего увидеть, было хуже всего.

Казалось, опасность везде, не понять. Неизвестно откуда.

     Потом уже выяснилось,   что туман -   некий организм, состоящий из множества

самостоятельных частиц-молекул.   Мельчайший элемент -   что-то вроде амебы, но в

случае,   когда внутрь тумана попадало нечто биологически активное, живое, одним

словом,   то происходило мгновенное взаимодействие молекул с   образованием более

сложного организма,   способного справиться и потребить источник раздражения.   В

тот раз источником раздражения стали мы.

     Мы   втроем шли в   связке.   Мы   обвязались прочной веревкой,   которую туман

уничтожил почти   сразу.   Уже   через   десяток   метров   мы   потеряли друг   друга.

Пробовали кричать, но звук поглощался этой молочной взвесью.

     Впоследствии оказалось, что этот коллоидный организм, кроме всего прочего,

вырабатывал излучение,   угнетающе действующее на психику жертв,   -   словом, нас

тоже охватывал ужас.

     Мы бродили,   словно слепцы,   уже поняв всю бесполезность нашей экскурсии и

желая только одного: выбраться. Но ни я, ни Николай не бросили бы друг друга. А

был еще и третий товарищ - Юра Семенов.

     Его   нашел я.   Наверное,   он   пытался бежать,   чем   и   стронул механизм...

Сначала я   наткнулся на   что-то   резиново-плотное,   начал обходить -   и   близко

увидел мертвые глаза Юры,   разинутый в   немом крике рот;   снизу до   щей он   был

облит этой упругой,   мускулистой плотью,   уже переваривавшей его. Я взял его за

голову,   и голова осталась у меня в руках. Голову я не бросил, положил в сумку,

а   когда повернулся,   увидел за   спиной нечто паукообразное,   уже нависшее надо

мной.

     Я   подумал,   что мне коней.   В   последний момент Николай врезался в   этого

туманного паука.   Понимаешь,   он   не решился выстрелить;   во-первых,   цель была

совсем рядом со мной и меня могло задеть лучом бластера, а во-вторых, непонятно

было,   остановит ли   этого аморфного хищника выстрел.   Вероятно,   Николай хотел

оттолкнуть меня,   а может быть, действительно думал справиться с этой тварью. Я

так и не узнал,   что он хотел. Знаю только, что думал спасти меня. И вот я жив,

а он умер.   Этот паук обхватил его мгновенно, и мгновенно образовал вокруг него

кокон, подобный которому я уже видел только что.

     Я   словно вернулся назад в   те дни,   и   жуткое молоко протоплазмы хаотично

пульсировало вокруг   меня.   В   комнате   наступило   молчание,   и   волны   музыки,

нарастающие,   протяжные,   словно собирались вырваться из замкнутых стен номера.

Затухали,   разламывались, стихали до шепота, слышался мягкий пульс, все ближе и

тише - до полного безмолвия.

     -   Что стало с Николаем?

     -   То же,   что и с Юрой.   Мне повезло,   что фрагменты протоплазмы, занятые

перевариванием жертвы,   теряют на   некоторое время активность.   Поэтому я   смог

вынести головы товарищей.   А вот каким чудом вышел,   можно только догадываться.

Скорее всего в   том состоянии ступора,   в котором я находился,   я не мог делать

резких движений и просто брел. Да и расстояние было маленькое; я скоро вышел.

     -   Вы их похоронили?

     -   Конечно, они ведь умерли.

     -   Кое-что он мне рассказывал,   -   продолжал я. - Я знал, что семьи у него

нет,   отец погиб.   Так что я   оказался его единственным наследником.   Когда мне

отдали его вещи,   я просмотрел их.   Понимаешь,   Николай был скрытен, а теперь я

понял почему.   Дело в том, что в его сумке я нашел пленку с начатым им когда-то

письмом.   Может,   он   забыл о   нем,   но мне оно пояснило кое-что из его прошлой

жизни. Я помню это письмо дословно. Хочешь послушать?

     Он едва заметно кивнул.

     Я начал цитировать:

     -    "Меня вышвырнули из   Мечтограда три года назад.   У   меня отняли семью,

положение,   честь и мою девушку.   Они лишили меня всего, что у меня было, а она

смеялась,   глядя на   это.   Она смеялась потому,   что сама была замешана во всем

этом,   а   я   любил ее.   Она смеялась,   уходя под руку с   этим негодяем,   а   это

животное,   которое работает на него,   пытался прикончить и   меня.   Мне пришлось

убегать, и бег мой закончился здесь, на Уране. Я сделал ошибку..."

     На этом письмо обрывалось.

     -   Но я не слышал никаких имен, - заметил Илья.

     -   Верно.   Там не было никаких имен.   Да мне они и   не нужны.   Я все равно

узнаю, кто эти люди. И тогда знаешь что произойдет?

     Я дал ему возможность догадаться самому.

     -   Зачем вы ввязываетесь во все это? - осведомился он.

     Я понял, что он мне поверил, ибо, невольно, дистанцировался вежливым "вы".

     -   Зачем?   Затем,   что Николай был мне другом.   Вы   тут никогда не сможете

понять,   что такое друг в мире,   который каждую секунду грозит тебя уничтожить.

Может,   только паша дружба и помогла мне выжить. Может, из нас двоих мог выжить

только один,   не знаю. Но то, что выжил я, делает меня должником. А кроме того,

я знаю, что Орлов никого здесь у вас не убивал. Я поклялся вернуть ему все, что

у него отняли. Тебе понятно?

     -   Отлично!    Очень   здравое   рассуждение.    Наивное,   конечно,   но   очень

благородное.   И вы уже заранее решили,   заранее всех осудили, а сами не знаете,

виноват ли он или нет? Я сухо улыбнулся:

      - За год можно отлично узнать человека,   с которым ешь,   спишь и дерешься

бок о бок. Я узнал Николая, как самого себя. Орлов никого здесь не убивал.

     Секунду Илья пристально смотрел на   меня и   вдруг,   откинувшись,   утонул в

мягкой прозрачной спинке своего диванчика и шумно выдохнул воздух:

      - Все. Я вам верю. И я ваш союзник.

     -   Тогда продолжай обращаться ко мне на "ты".

     -   Да? - удивился он. - А как я обращаюсь?

     -   Сначала на "ты", теперь на "вы".

     -   Хорошо, исправлюсь, - рассмеялся он.

     -   Есть хочешь?   -   вдруг вспомнил он.   -   Прием назначен на шесть,   потом

торжественная часть... Стоит перекусить.

     Заказывая,   он что-то долго требовал у   администратора,   добился своего и,

словно волшебник,   представил большой стол, выросший из пола и заставленный так

плотно, что у меня вырвалось:

      - Ты что, хочешь объесться?

     -   Учись.    Ты   должен   схватывать   на   лету.   Я   заказал   блюда   вкусные,

некалорийные и воздушные. Если ты все и один уничтожишь, то и тогда особенно не

перегрузишься.

     И действительно, ничего страшного, но очень вкусно.

     А потом я вспомнил о Марине:

      - Ты    говорил    о    Марине.     О    Вронской,    кажется.    О    племяннице

Премъер-Министра. Нынешнего Премьер-Министра или усопшего?

     - Нынешнего.

     -   Ты говорил, что у Николая с ней что-то получилось?

     -   Да.   Они,   правда,   долго были просто друзьями.   И только друзьями.   Я,

знаешь,   очень не   одобрял,   когда он   с   ней...   Это было как раз незадолго до

смерти Премьера.

     Я, неожиданно для себя, спросил:

      - Ты тоже на нее виды имел?

     -   Да,   - просто согласился он. - Я считал, что они не пара и что ей нужен

был другой человек.

      -   Ты имеешь в виду себя?

     Он перестал есть, побагровел и быстро сказал:

      - Да,   именно себя.   Но Николай вскружил ей голову,   влюбил в себя просто

потому,   что это было у   него спортом.   А   она любила его так сильно,   что даже

после его высылки на Уран все равно оставалась верна ему.

     Я засмеялся. Бывает. Но это ваше дело.

     И по ассоциации, совсем не сложной, спросил:

      - Ты говорил, что знаешь Ланскую Елену?

     -   Конечно.

     -   Она что, настолько известна? Почему?

      -   Еще бы не известна!   Появилась несколько лет назад откуда-то с   дальних

звезд.   В средствах не стеснена.   Это мягко говоря.   Шикарная женщина.   И очень

заметная. И ты тоже?

     - Что?

     -   Тоже... ее заметил?

     Я не совсем понял, что он имел в виду, поэтому спросил о другом:

      - Мы сегодня с   ней были у Мираба Мамедова в Магическом квартале.   Мы оба

получили приглашения,   причем отдельно.   Так   вот,   там   нас,   или только меня,

хотели убить. А потом я ее не нашел. Можно ли узнать, где она сейчас?

     -   Конечно.

     Илья вызвал робота и спросил, где сейчас находится Елена Ланская.

     -   Срочно соедините нас.

     - Робот некоторое время пребывал в прострации, потом суетливо задергался и

вдруг сообщил:

      - Абонента не могут найти.

     -   Как это не могут? - искренне удивился Илья. - Соедините немедленно.

     Вдруг   настенный экран   помутнел,   мигнул   черным,   багровым,   фиолетовым,

прояснел на   мгновение,   мы   что-то увидели,   и   тут возникла Лена,   растерянно

взирающая на   нас.   Она   сидела   в   кресле   посреди   комнаты возле   вертикально

закрепленного металлического шеста,   к   которому была   прикована цепью.   Другой

конец; цепи крепился к обручу на талии.

     Увидев нас, Лена обрадовалась и рассердилась одновременно:

      - Что за дьявол!   Меня похитили. Николай! Они сказали, что ты мертв, но я

не   поверила.   Илья!   Ты   тоже   здесь?   Очень хорошо.   Сделайте же   что-нибудь.

Идиотизм какой-то!

     -   Ты где?

     -   Этот мерзавец говорит,   что в замке Императора,   но этого,   конечно, не

может быть

     Из-за спины Лены словно бы материализовался давешний гном.

     -   Очень даже может быть, - вмешался он.

     Лена вздрогнула:

      - И ты здесь, мерзавец!

     -   Где же мне быть? Я в некотором роде ответственный.

     -   Кто это? - спросил Илья.

     -   Наш проводник по мирабовскому магическому вертепу.

     -   Отвечай! - свирепо потребовал я. - Где ты ее держишь?

     -   Она сказала правду.   В замке Бога-Императора. И тебе придется прийти за

ней. Выбора, однако, нет.

     -   Что за дьявол!

     -   Коля! - крикнула Лена. - Сделай что-нибудь!

     Экран   вновь   мигнул,   вернул на   место   перламутрового робота,   мелодично

сообщившего:

      - Абонент отключился.

     -   Местонахождение абонента? - быстро потребовал Илья.

     -   Замок Бога-Императора,   -   без промедления сообщила машина. - Будут еще

какие-нибудь приказания?

     Приказаний не последовало,   и робот исчез с экрана,   на котором немедленно

возникла пара:   он -   маленький и толстый,   она -   высокая и худая,   под взрывы

невидимого смеха, тут же начавшие высмеивать друг друга.

     -   Знаешь что? - нарушил молчание Илья. - Сейчас пять часов. Отправлюсь-ка

я в Пресс-Центр,   попробую узнать что-нибудь, а ты так без пяти шесть спускайся

в вестибюль, я закажу машину. Идет?

     Властитель

      - Хорошо, - согласился я. - Идет.

     Он ушел,   и   я остался один.   Я еще до конца не понимал,   что произошло со

мной. Как? Почему? Я ведь почти не участвовал в этом, я только наблюдал за нами

в обе наши встречи. Ничего не предвещало настоящего; неотвратимое, как движение

галактик,   медленно, почти незаметно во мне зародилось нечто пока бесформенное,

но уже неразрывно сплавленное с ней: Лена, Лена, Лена!

     Я понял,   что способен на все. Ради девушки. Не знаю ни как это произошло,

ни почему. Любовь ли это или сумасшествие. Мне было все равно. Все, кроме этого

чувства, для меня перестало существовать.

     Это случилось неожиданно в один момент,   когда я осознал, что ее захватили

из-за меня. Я был причиной. Как просто!..

     Я   подумал,   что теперь память о   погибшем друге и   любовь к   ней страшным

образом спеклись: долг и любовь, смерть и любовь...

     Я   ходил по   комнатам.   Автоматика едва успевала убирать все то "движимое"

имущество, что сотворил Илья. Я ощущал все мышцы. Меня будто звери раздирали на

части и одновременно дрались между собой. Я сел, - кресло подхватило меня. Лена

в   опасности,   и   я   должен   спасти   ее.   Что,   если   она   похищена с   согласия

Императора? Ну тогда!.. Если понадобится, я снесу замок Бога-Императора!..

     Я чувствовал, чувствовал, что все смогу.

     Я не сразу сообразил, что робот-администратор обращается ко мне.

     -   Да? Что? Повторите.

     - Вам пора идти. Машина ждет.

     -   Да? Хорошо. Я готов.

     Глубоко вздохнув, я попытался успокоиться. Мне надо на прием, который тоже

не случаен. Вернее, меня не случайно пригласили. Я думал, мною хотят позабавить

гостей -   этакая экзотическая приправа к постной столичной жизни. Что-то должно

решиться. Илья! Глава Пресс-Центра... он тоже может что-то узнать.

     Внизу робот перламутрово улыбнулся:

     - Машина ждет.

     Я вышел за дверь, несколько бластеров нацелились мне в грудь.

     Все   так   переплелось:   утреннее посещение Магического квартала,   схватки,

исчезновение Лены и вспыхнувшее как порох мое чувство к ней - я молча переводил

взгляд с   одного полицейского на другого.   Десятилетняя привычка заставила меня

машинально подчиниться.

     -   Руки за голову! К стене!

      У   нас на   Уране полицейские были,   по сути,   такими же узниками,   поэтому

позволить себе выходку идиотскую,   глупое издевательство,   шутку ради шутки мог

позволить себе потенциальный покойник.

     Я    увидел   майора   Михайлова   и    лейтенанта   Стражникова,    сегодня   уже

встреченного мной, и еще троих неизвестных мне легавых.

     Когда я понял,   что грубое ощупывание и обстукивание моих ног служило лишь

развлечением,   я   испытал удивление столь сильное,   что оно отразилось на   моей

физиономии.   Они   дружно смеялись,   потешаясь надо   мной,   майор едва выговорил

сквозь смех, сотрясавший его могучее тело:

      - Нас   просили проводить тебя,   Волков Сергей Владимирович,   на   прием   к

Премьер-Министру. Иди! Что застыл, словно девица?

     Я пошел к машине.

     -   И   из-за   этого   козла   еще   полицию   тревожить,   -   добавил   лейтенант

Стражников, когда я проходил мимо.

     Я вспомнил, как он недавно сбрасывал меня с башни, и мгновенно схватил его

за   горло.   Лейтенант дернулся;   помедлив секунду,   все бросились разжимать мои

пальцы. Я повернул голову к майору:

      - Ты, шутник, если будешь стрелять, Премьер тебя с потрохами сожрет.

     Он   замешкался;   трое его подручных дружно и   безуспешно пытались отодрать

мои пальцы,   я   с диким наслаждением наблюдал,   как синеет только что,   видимо,

заживленное после моих побоев лицо.

     В точно отмеренное мгновение я бросил его тело; лейтенант Стражников сполз

по гладкому боку патрульной машины, его подхватили.

     -   Ты мне еще за башню должен,   -   сказал я.   -   Сейчас я   с   тобой только

пошутил.

     Ах Как же мне хотелось сломать ему шею!   И это почувствовали все.   Зверь в

человеке сразу ощущается. Майор Михайлов выругался злобно и длинно. Мне было на

него наплевать. Я молча сел в машину, крикнул:

      - Поторапливайтесь! Я могу опоздать из-за вашей нерасторопности...

     Держась за шею обеими руками, лейтенант не отрывал от меня горящего черной

ненавистью взгляда.   Майор тоже пыхтел. Я перестал обращать на них внимание. Да

и долетели мы вмиг.

     10

     ПРИЕМ У ПРЕМЬЕР-МИНИСТРА

     Еще   издали   показался вздымавшийся в   золотистых лучах   одиноким колоссом

среди островков жилых кварталов массив стеклянных сверкающих скал - исполинский

дворец наместника Бога-Императора на земле.

     Экипажи приземлялись непрерывно. И непрерывно - туда-сюда - метались юркие

роботы.   Меня тоже увидели,   подлетели,   сверили,   проводили к горящей колонне,

одной из многих,   словно прожектор цветного света устремленный ввысь.   Я прошел

внутрь...

     Я вышел прямо в зал.   И сразу попал в гущу толпы,   медленно перемещавшейся

куда-то.   Зажатый телами,   я   двинулся вперед.   Некоторое время спустя я понял,

сколь огромен этот   зал.   Стало свободнее;   единый поток разлился на   множество

ручейков: люди разбредались по сторонам.

     Неожиданно кто-то подхватил меня под руку. Я оглянулся - это был Илья.

     -   Пойдем, тебе надо быть ближе к алтарю.

     Илья ловко вел меня между группками беседующих людей.   На ходу здоровался,

кивал,   издали приветственно махал кому-то рукой.   Его знали;   я   ловил на себе

любопытные взгляды.   Какой-то низкорослый толстяк, раздутый от оранжевых мехов,

подлетел   к   нам,    пытаясь   что-то   сказать,    но   Илья   отмахнулся,   внезапно

заторопившись. Наконец остановились.

     -   Стой здесь,   -   сказал Илья.   - Если срочно понадобишься, чтобы я знал,

где тебя найти.

     Люди вокруг зашевелились, взгляды обратились ко мне.

     -   Я ненадолго, - пообещал Илья.

     -   Возвращение из   мертвых?   -   услышал я   за   спиной женский голос.   -   Я

думала, что уже не дождусь моего леопарда.

     -   Да?.. - Я не знал, что сказать.

     - Почему ты сразу не навестил свою кошечку?

     Женщина,   стоявшая передо мной -   высокая брюнетка,   - улыбалась спокойной

улыбкой красивой женщины.   Она прямо смотрела на   меня,   но чувствовалось,   что

улыбается   всем,    как    бы    любезно   предоставляя   каждому   право   любоваться

совершенством своего тела,   гладких плеч,   открытой груди и спины. Она была так

хороша,   что не только не было в ней заметно и тени кокетства,   но напротив, ей

как    будто   совестно   было    за    свою   несомненную   и    слишком   победительно

демонстрируемую красоту.

     Ее спокойный вид странно не соответствовал игривым словам.

     -   Я, право же... - начал я.

     -   Или   ты   всерьез хочешь   огорчить меня.   Я   слышала,   что   Ланскую взял

Император?   - внезапно переменила она тему. - Это ей за жадность: нельзя же все

под себя грести. Я сжал зубы.

     -   Зачем меня сюда пригласили? - спросил я, решив просто плыть по течению.

     -   Ну, если вспомнить, кем ты был каких-то десять лет назад...

     -   Тем более. Я не тот.

     -   Сейчас ты еще более интересен.   Ну и как она в постели,   лучше меня?   Я

пожал плечами;

      - Я не помню вас. Год назад я потерял память.

     -   Ах   ты,   бедняжка,   -   сказала   она,   и   лицо   ее   приняло   жалостливое

выражение. - Так ты не помнишь свою Катеньку?

     Ее лицо вновь изменило выражение, отобразив

     удивление и досаду.

     -   Ах вот почему Ланская так засуетилась!   А я - то, дура, упустить такое!

Что ж, так даже интереснее: меня зовут Екатерина Малинина, для тебя - Катенька.

Мужа моего не помнишь?

     -   Нет.

     -   Виктор Малинин,   философ и   писатель.   Он   недавно еще одну несъедобную

книгу родил.

     -   Несъедобную?

     -   А кто ее читать будет,   кроме заплесневелых академиков?   "Бог-Император

как   мистический факт",   хорошо   хоть   я   название   запомнила.   Ах!   Я   начинаю

понимать! - вдруг воскликнула она. - Так это же меняет дело!

     -   Что меняет?

     - Теперь понятно!

     - Что?

     -   Ты хоть о паломничестве помнишь?

     -   Об этом мне только и говорят.

     -   Тогда скорее всего ты тоже пойдешь.

     -   Почему?

     -   Почему, почему... Не знаю. А иначе зачем тебя сюда пригласили? Так вот,

мой муж тоже идет.   А   я тут сейчас вот подумала и придумала,   что мужа бросать

нехорошо. Я тоже с вами пойду.

     -   Да? А как же жребий?

     -   Добровольцы, как ты знаешь, обходятся без жребия.

     -   Я не знаю.

     -   Да, забавно. Ну так знай: мы отправляемся вместе.

     -   Прекрасно! Я теперь знаю немного больше, чем прежде. Благодарю.

     -   Мне тебя ждать вечером?

     -   Нет, я очень устал.

     -   Тогда,   когда все   кончится,   спокойной тебе   ночи.   А   я   сегодня буду

мечтать. Ты знаешь о чем.

     -   Не знаю.

     -   Узнаешь еще, мой милый. И она отошла.

     -   Что   за   красавица!   -   немедленно услышал   я   рядом.   Мне   показалось,

Катенька тоже услышала, но не дрогнула.

     Я повернулся. Говорил невысокий мужчина, криво усмехающийся тонким, словно

прорезанным ртом.

     -   С кем имею?..

     -   О! Я слышал об этом ловком ходе.

      - Вы имеете в виду?..  

     - Да   вашу уловку насчет потери памяти.   По-моему,   это слишком:   личность

поменять -   уже достаточно.   Потеря памяти - несколько... А впрочем, с дураками

лучше использовать идиотские ходы.

     -   Так с кем имею честь?..

     -   Главное,   последовательность.   Вы   имеете честь   беседовать с   Кириллом

Исаевым.   Я говорю, какая красавица! Лично я предпочитаю женщин пожарче, но и в

этой ледышке что-то есть:   она сверкает,   словно айсберг под солнцем.   И так же

может раздавить.   Или заморозить.   Но   я   отвлекся.   Раз вы   ничего не помните,

представляю вам мою жену Маргариту.

     Я повернулся.

     -   Добрый вечер.

     -   Добрый вечер,   Коля,   -   улыбнулась мне   высокая,   почти одного роста с

мужем, смуглая женщина. Ее хорошенькая, с чуть черневшими усиками верхняя губка

мило   дрогнула,   силясь удержать смех,   но   не   смогла.   -   Какой   ты   смешной,

Коленька.   Нет, ты сейчас самый таинственный человек в Империи. Ты что, как мой

муж,   решил   посвятить себя   революционной борьбе за   ниспровержение кошмарного

строя? Или хочешь вернуть престол?

     Как это всегда бывает у вполне привлекательных женщин,   даже недостатки ее

- несколько длинный нос   и   легкая   косина   -   казались особенною,   присущей ей

красотой.   Было приятно смотреть на   эту полную здоровья и   живости хорошенькую

брюнетку.

     -   Марго!   -   вмешался ее муж.   -   Это не Николай,   а Сергей, сколько тебе

говорить. Кроме того, он ничего не помнит, поэтому изволь соблюдать прилична.

     -   Как   интересно!    -    сказала   она,    и   губка   ее   вновь   дрогнула   от

сдерживаемого смеха    -   Это так романтично. Значит, нам придется узнавать друг

друга заново?

     -   Не болтай лишнего, Марго.

     -   Не буду,   -   сказала она и   чинно спросила!   -   Будете возглавлять нашу

экспедицию?

     -   Тебе же объяснили, что Сергей Владимирович ничего не помнит и не знает,

- вновь вмешался муж.   Было заметно,   что жена превратилась для него в   игривое

дитя,   а сам революционер -   в няньку. Роли им, впрочем, нравились. - Это она о

паломничестве. Полагают, что вы будете нашим проводником.

     -   Интересно.   Я чувствую, все уже решено Но разве и вы едете? - спросил я

у Маргариты.

     -   А как же! Разве мой муж упустит счастливый случай разделаться с Богом?

     -   А вы?

     -   Я?   Куда же   он без меня?   Она легко взглянула на меня,   и   насмешливая

улыбка тронула ее губы.

     -   Посмотри на него, он же пропадет один среди диких зверей.

     В   этот   момент Кирилл Исаев   был   уже   достаточно далеко,   чтобы   слышать

сказанное,   да и   смотрел в   другую сторону.   Он был занят беседой с   человеком

среднего роста,   курчавым и светлым, с ярко-голубыми глазами. Как и большинству

здесь,   тому на   вид было лет тридцать.   Он   был серьезен,   но   рот его странно

изгибался,   являя миру как   бы   две   полуулыбки;   эти   улыбки,   в   соединении с

твердым,   наглым, умным взглядом, составляли впечатление такое, что нельзя было

не обратить внимания.

     -   Он тоже идет,   -   сказала Марго,   кивая на собеседника мужа, немедленно

заметившего   наше   внимание,   но   не   показывавшего   вида.   -   Он   будет   нашим

телохранителем.

     -   Мне кажется, все в этом зале намерены идти в это паломничество.

     -   Нет,   просто все   концентрируются вокруг вас.   Вы   знаменитость и   наша

надежда.

     -   Что вы имеете в виду?

     -   Считается,   что у   тех,   кто выжил на Уране,   очень высокий коэффициент

выживаемости.

     -   Я должен быть польщен?

     -   Это уже ваше дело.

     Разом, словно из воздуха, возник Илья:

      - Привет, Марго. Познакомились?

     -   Да.   -   Ее   губка   вновь задергалась от   сдерживаемого смеха.   -   Очень

романтичное знакомство. Я тут показала Семена Кочетова.

     -   Да-да,   для   нас очень полезная кандидатура.   Мне кажется,   в   этот раз

будут одни добровольцы, - добавил Илья.

     -   О! Ты тоже идешь? - воскликнула Марго.

     -   Да   -   Он   посмотрел на меня и   добавил,   словно оправдываясь:   -   Хочу

узнать, что стало с отцом.

     -   А как же наследственная должность? - спросил я. - Оставишь пустой?

     -   Свято место пусто не бывает.   Тем более у меня есть какой-то троюродный

брат из долгоживущих Его и пристроят.

     Между   тем   воздух словно бы   сгустился,   и   от   этого   цвета   стали ярче.

Высоко-высоко над головами, нарушая все мыслимые законы перспективы, возникла и

стала медленно опускаться дисковая платформа,   на   которой спокойно и   величаво

застыла фигура человека.   Эффект был поразительный! Человек, его одежда, лицо -

суровое, умудренное опытом, бесконечно доброе, - лицо мудреца! отца! патриарха!

- все было видно так ясно,   как будто золотой диск, на котором стоял Император,

был совсем рядом.

     Зрелище завораживало,   притягивало;   чем ближе (наискосок, через весь зал)

опускалась платформа, тем больше вырастал Правитель. Правитель, Император, Бог!

Отец всех людей!   Он становился все больше и   больше,   но когда диск,   звякнув,

улегся    на    отмеченное   красочной    линией    место,    оказалось,    что    рост

Бога-Императора под   стать   залу.   Метров тридцать-тридцать пять,   определил я.

Вдруг огромные губы шевельнулись.   Я   ожидал громогласных звуков,   но   ощущение

было такое, словно говорил человек, находящийся не более чем в метре.

     Я   не   разобрал слов Бога,   но закричал вместе со всеми:   напряженные шеи,

восторженно   выкатившиеся   глаза!    И    где-то   совсем   глубоко   шевельну   лось

сомнение...   странное несоответствие: всеобщий запал воодушевления, визжащая от

радости Марго, вопли революционера-мужа, потрясающий вскинутой рукой Илья!..  

     Внезапно   наступила   тишина.    Бог-Император   улыбнулся,   глаза   его   ярко

засияли,    и   я   погрузился   в   отеческую   ауру,   удостоился   личной   беседы   с

Богом-Правителем!

     -   Очень рад тебя видеть! - сказал Бог-Император совсем рядом, благородный

лоб,    морщины,    избороздившие   чело,    умудренные   долгой    жизнью   глаза    -

величественный! Отец народов! Владыка Империи! - Рад побеседовать с тобой!

     11

     СИЯТЕЛЬНЫЙ ПРЕМЬЕР-МИНИСТР

      - Рад побеседовать с тобой. Я вижу, ты огорчен. Могу сказать только одно:

если   любишь -   борись.   В   жизни вообще очень мало   хорошего,   да   и   ценность

что-либо приобретает только после борьбы.   Ты дышишь,   а не ценишь,   а попробуй

лиши тебя воздуха!   Ты был близок с Леной и не ценил,   вот сейчас готов идти за

ней на край света.

     -   Но почему?..

     -   Я   не   мог   иначе.   Придет время,   ты   поймешь и   еще   с   тоской будешь

вспоминать дни, когда мог дышать свободно...

     -   Я не понимаю...

     -   Еще поймешь. И возблагодаришь. А пока благословляю тебя на подвиг.

     -   Я пришел сюда ради Николая.

     -   Я знаю.   А вот можешь ли ты знать,   где найдешь,   а где потеряешь?   Иди

навстречу судьбе. Прощай.

     Император величественно удалился.   Я   вижу,   многие вокруг еще   продолжают

беседу...   сами с собой? с Богом? Все, каждый в зале восторженно шепчут что-то,

неслышное другим...

     -   Уф!   - отдуваясь, проговорил рядом Илья. - Сколько раз уже, а все никак

не привыкну.   Господь обещал уладить мои проблемы с оставляемой должностью.   Я,

честно говоря,   беспокоился.   А ты о чем с ним говорил?   Впрочем,   молчу, тайна

исповеди...

     Однако   стало   значительно свободнее.   Люди,   сбросившие   с   плеч   тяжесть

ожидания, повеселели.

     -   Давайте выпьем, - с бокалом обратился к нам с Ильей Исаев. С ним вместе

подошел спокойно и твердо улыбающийся Кочетов. Мы немедленно стали превращаться

в островок, на который накатывали людские волны.

     Откуда-то возникли (я до сих пор не мог привыкнуть) столики,   кресла;   все

расселись.

     -   Сомнений нет,   - поднимая бокал, сказал Исаев. - Император дал добро. И

вот что, друзья и возможные соратники, могу я сказать: до чего же подл человек!

Вот меня возьмите,   получил одобрение у Создателя на борьбу с мироустройством и

рад.   Я жизнь готов отдать,   чтобы уничтожить Господа нашего Бога-Императора, а

он одобрил, и я слезу пускаю.

     -   А вам что было сказано?   -   спросил я у Кочетова.   Он посмотрел на меня

своими холодными ясными глазами и вдруг усмехнулся:

      - Позвольте это останется между мной и им.

     -   А мне Император сказал, что поедут восемь человек, в том числе какой-то

майор Михаилов, - раздался чистый голос Екатерины Малининой.

     Она вела мужчину, видимо мужа, а говорила сразу со всеми нами, смотря чуть

поверх   голов,   чтобы   не   смущать   кого-либо   взглядом,   вздумай   этот   кто-то

любоваться ею.

     -   Мой муж, Виктор Малинин, - представила она, вероятно, только мне своего

известного мужа,   тот   кивнул,   сел   в   кресло,   взял первый попавшийся бокал и

внимательно стал рассматривать его содержимое на свет. - Михайлов, - продолжала

Катенька,   -   это полицейский,   и что он будет делать,   не знаю. Кто-нибудь его

встречал?

     Я решил промолчать.

     -   Что вы об этом думаете? - Малинин-муж закончил изучение бокала и теперь

рассматривал меня.

     -   Повторите, пожалуйста, я отвлекся.

     -   Я сказал, что Императора нет и никогда не было. Что вы думаете об этом?

     -   А как же совсем тут недавно?..

     -   Не   смешите,   это   просто спецэффекты.   Если   вас   интересует,   я   могу

объяснить,    как    все    устроено:    немножко    наркотика,    немножко   волновой

психотерапии,   немножко самовнушения...   Знаете,   что   мне   только   что   сказал

Император?

     -   Нет.

     -   Император сказал, что он тоже агностик и что за всем этим коловращением

(он так сказал, имея в виду себя, конечно) стоит, возможно, каждый из нас.

     -   Что он имел в виду?

     -   Что имел,   то   и   сказал.   Мол,   неизвестно,   кто создал этот мир:   он,

Император, или каждый из нас.

     -   Он   не верит в   познаваемость мира?   Тогда как же он создал Империю?   -

рассеянно спросил я, поглядывая в глубь ставшей вогнутой чаши зала. Я со своего

места,   словно с горы, мог видеть происходящее далеко от себя. Я заметил, что в

зал продолжают вливаться толпы людей,   теперь уже одетых в должностные мундиры,

затем -   цветочное включение воздушных женских нарядов. Мягкий, глухой, дробный

говор   людей все   сильнее зазвучал в   насыщенной музыкой и   ароматами атмосфере

огромного, все расширяющегося зала.

     - ...и    что   удивительно,    он   сразу   согласился,    что   его   нет,    что

Бог-Император просто   продукт   коллективного творчества подданных Империи и   он

существует   только   благодаря   этой   всеобщей   вере.    Понимаете,   -   лошадиная

физиономия Малинина увлеченно приблизилась ко мне, - Император утверждает, что,

будучи агностиком,   не может понять,   как он,   опираясь на отражения, а не сами

объекты,   сумел сотворить столько миров. Он, видите ли, еще не решил, кто менее

реален: он, как творец мира, или мы, как творцы Бога. Каково!

     -   Ничего,   ничего,   -   добавил Малинин,   откинувшись на спинку кресла,   -

когда мы доберемся до замка, я ему покажу существование.

     -   Кто такой этот Кочетов? - спросил я его.

     -   Кочетов?    Небезынтересная   личность.   Вы   знаете,   вынырнул   откуда-то

несколько лет назад,   долгоживущий,   но без смысла.   Хуже всего долго жить и не

видеть   в   этом   смысла.   Посмотрите,   даже   Катька   находит смысл   хотя   бы   в

собственном совершенстве.   Нарциссизм - чем не смысл? Про ниспровергателя строя

я не говорю - здесь все ясно. Илья находит смысл в самом процессе проживания. А

Семен   Кочетов   лишен   идеи.    И   чем-то   обижен,   знаете   ли.   Огромный   запас

заключенных в темницу сил; он старается быть первым во всем, что интересует так

или иначе других.   А самого его это не интересует.   Он проигрывает вдвойне:   за

себя и за других.   А сам не понимает.   Вот мы идем в экспедицию, и он пойдет. И

будет лучше других. А для чего? Сам он не знает.

     К нам подошла Екатерина Малинина,   послушала мужа и, не меняя приветливого

выражения лица,   стала вглядываться в   зал.   Незаметно для себя она прижалась к

моему плечу теплым бедром,   а рукой оперлась на плечо.   У нее это выглядело так

естественно,   словно был не человеческий порыв, а некое природное явление. Муж,

слегка   отодвинув ее   бедро,   дабы   не   загораживало меня,   продолжал развивать

мысль.

     Я вздрогнул и сделал движение, удивительно совпавшее с невольным движением

всего зала, всех людей; забравший внимание присутствующих чистый звонкий аккорд

пронесся по залу, подобно вздоху тяжелого древнего колокола. Недалеко от места,

где раньше,   в   начале вечера,   был вход,   на   возвышенности,   откуда пурпурной

лентой   стекала пологая лестница,   возник и   тут   же   рассеялся молочно-голубой

столб света.   Вице-Премьер с супругой улыбаясь,   оглядывали людское море внизу;

рев   приветствий,    непринужденное   и   вольное,    согласно,   впрочем,   этикету,

изъявление восторгов...   -   все   усиливающихся,   по   мере сокращения расстояния

между символом Власти и подданными.

     Лестница,   закончившись,   плавно перетекла в   живой коридор,   образованный

восторженной толпой.

     Змеи   светильников,   устремившиеся к   месту   встречи,   свились в   клубки и

поплыли над   головами главы   правительства и   его   супруги,   словно живые нимбы

нерезкого серебристого света. Величественный, худощавый, весь в черном и белом,

Премьер медленно вел супругу, однако, что меня удивило, вдруг оказался рядом, в

светлом круге, выхватившем из полумрака нас троих.

     -   Очень рад,   господин Волков,   наконец встретиться.   Мария,   это   Сергей

Владимирович Волков,   наш   скромный герой.   Познакомьтесь,   моя   супруга   Мария

Ильинична.

     -   Представьте себе,   вопиющий случай!   Впервые в   истории,   насколько нам

известно, человека похищают прямо в замок Бога-Императора. И так неожиданно! Но

вы нас понимаете.   Мы знаем, вы тоже принимаете участие в судьбе Елены Ланской.

Кто бы мог подумать -   говорила Мария Ильинична,   скорбно покачивая головой.   -

Друг мои! - обратилась она к мужу, - может, нам стоит...

     -   Сергей Владимирович!   И действительно,   давайте отойдем в сторонку,   не

будем мешать людям,   -   сказал, мягко улыбаясь, Премьер-Министр, и только тут я

заметил,    как    по    живому   коридору   все    еще   двигается   сиятельная   пара,

раскланиваясь   с   верноподданными,    удаляется   в   сиянии   огней,   а   настоящий

Премьер-Министр с настоящей супругой стоят подле,   и тени вокруг все сгущаются,

и    только   мы   втроем   движемся   в   окружении   серебристого   сияния,    надежно

выделяющего нас   от   светлого   мира   вокруг.   Я   вижу,   как   какой-то   мужчина,

развлекающий веселой болтовней двух хорошеньких женщин,   резко поворачивается с

пустыми бокалами и   почти делает шаг,   неминуемо приводящий к столкновению,   но

вдруг запинается и обходит светлую границу,   так и не отобразив ни в лице, ни в

глазах ни малейшего беспокойства или удивления.

     -   Я могу быть с вами откровенным?

     -   Разумеется.

     -   Я не ждал другого ответа.   Вы,   наверное,   теряетесь в догадках, почему

вас пригласили на прием?

     -   Да,   признаться,   не совсем понятно.   Если только за близость и внешнее

сходство с неким известным вам лицом.

     -   К сожалению,   Николай не смог дожить до этого дня. Мы так надеялись, мы

так его любили, - вмешалась Мария Ильинична.

     -   Значит, нами движут одни и те же побуждения? - спросил я.

     -   Ну   конечно.   Ведь   в   этом   деле   -   я   имею в   виду убийство и   моего

двоюродного брата,   отца Николая,   -   очень много неясного. Давайте присядем, -

прервал он   себя.   -   Вот   хотя   бы   сюда.   -   Он   указал на   маленький столик,

уставленный бокалами с напитками. Здесь же были три кресла.

     Мы   сели.   Я   видел,   что,   несмотря на яркую освещенность,   наш столик не

привлекал внимания затененных людей-силуэтов.   Я   решил не обращать внимание на

антураж.

     -   Сергей Владимирович! Может, у вас есть какие-нибудь вопросы?

     Я   посмотрел на   Кравцова,   осторожно пригубливающего из   бокала.   Он   был

доброжелателен и невозмутим.

     -   До   сегодняшнего   дня   единственная   причина   моего   присутствия   здесь

состояла в   желании узнать правду об убийстве отца Николая.   Я и сейчас намерен

полностью реабилитировать его честное имя. Я хочу найти настоящего убийцу.

     -   Вы   сказали,   "до   сегодняшнего дня",   -   вмешалась Мария Ильинична.   -

Что-нибудь изменилось?

     -   Как    же?..    Похитили   мою    знакомую.    И    следы   ведут   во    дворец

Бога-Императора.

     -   Да, это прискорбный факт, - согласился Кравцов.

     -   И только?!

     -   Господин Волков.   Чтобы исключить между нами малейшие недоговоренности,

я   тоже хочу отметить,   что   мы   -   творения Бога-Императора.   Поэтому вопрос о

свободе   воли   приобретает   политическое   значение,    не   только   практическое.

Является ли   каждый из   нас вещью Бога,   вещью,   обреченной на   произвол (будем

говорить так),   или   существуют какие-то   высшие законы,   которым подчиняется и

Император? Вот что должно нас интересовать.

     -   Но в   какой связи этот вопрос находится с   исчезновением Лены?   Вы тоже

думаете,    что   исчезновение   Ланской   и    гибель   вашего   брата   Орлова   Ивана

Силантьевича как-то связаны?

     -   Разумеется.

     -   Мне   кажется,   это   прямое вмешательство Бога-Императора в   нашу жизнь.

Может быть,   такого рода вмешательства происходят постоянно?   Может,   вся   наша

жизнь находится в руках Бога? Никто не знает точно.

     Он,   прищурившись,   посмотрел в   зал.   Потом взглянул на   жену,   на меня -

колебание возникло и сразу исчезло на его лице.

     -   Вы   знаете,   -   продолжил он,   -   существует множество теории,   которые

отрицают факт его присутствия здесь.   Даже более того,   говорят,   что под видом

Императора государством давно уже управляет некая тайная организация.   Все это,

как вы понимаете, ереси. Бездоказательные ереси. И лишь одно объединяет все эти

теории. Вы догадываетесь?

     -   Нет.

      -   Не   существует прямых,   твердых доказательств верности того   или   иного

учения. Вот для чего вы понадобились.

     -   Я не вижу связи.

     -   Связь   есть.   Вы   должны   возглавить   экспедицию   в   замок   Императора,

разобраться во всем и вернуться.   Никто,   кроме вас, не способен на такое, ни у

кого нет шанса.   Возможно,   до замка легко добраться, но вернуться еще никто не

смог.   Если нами правит Бог,   то   этого шанса не имеете и   вы.   Если существует

группа людей, некая тайная структура, то вы сможете выбраться.

     -   Я могу не захотеть никуда идти.

     -   Можете, но пойдете.

     -   Почему? Мне никто не может приказать, заставить тем более.

     -   Да.   Заставить не сможет.   Но вы пойдете. Для меня это чисто логический

вывод.

     -   Объясните.

     -   Я рассуждаю так,   если вы,   Волков Сергей Владимирович, готовы рискнуть

всем   ради   чести умершего друга,   то   ради своей знакомой Ланской Елены -   тем

более.   Да,   мы знаем о ваших взаимоотношениях.   И не возражайте, - протестующе

махнул   он   рукой.   -   В   побудительных мотивах   отдельного   человека   мы   пока

разбираемся. К тому же есть еще довод в пользу вашего участия в экспедиции.

     - Да?

     -   Да Вы не можете не понимать,   что в   Империи очень мало сил,   которые с

легкостью   могут   убирать   Премьер-Министра   и   почти   мгновенно   перебрасывать

достаточно известную в Империи личность в замок Бога - Императора

     Я   посмотрел на   Кравцова,   на   его тактично отошедшую от нас супругу,   на

погруженное в сиреневый полумрак мельтешение призрачных теней, сгущавших сумрак

своего бытия радостью, удовольствием, восторгом - многим, чем одарил их сегодня

столь превосходный прием,   на котором везде -   зримо и незримо, - присутствовал

Премьер-Министр.

     -   Пора нам разобраться в силах,   которые управляют нашим миром.   Пора нам

перестать быть   марионетками в   чужих   руках   Вот   для   чего   нужны вы   и   ваша

исключительная, невероятная живучесть.

     Я   почувствовал,   как все во   мне напряглось,   когда мы поднялись и   стали

вежливо   и,    возможно,    навсегда   прощаться.    Я   подумал   о   навязанном   мне

путешествии,   об   убийцах,   о   тайной   секте,   о   Боге,   о   философе   Малинине,

отрицавшем Бога   и   надеявшемся найти   Его,   о   полицейском Викторе   Михайлове,

который хочет   моей   смерти,   о   любящей весь   мир,   себя   и   все-таки   глубоко

равнодушной ко всему Катеньке Малининой, о ненавидящем власть и порядок Кирилле

Исаеве и   о   Семене Кочетове,   который не знает,   зачем живет.   И   я   подумал о

Николае,   моем друге, десять лет назад попавшим в центр ядовитого клубка интриг

и страстей, и о Лене, ради которой я, конечно же, совершу это путешествие.

     Мы попрощались, и я побрел прочь, обуреваемый дурными предчувствиями.

     12

     ОБОРВАЛАСЬ ЕДИНСТВЕННАЯ НИТЬ

      Мы   разместились   в   большой,    неизменно   черной   машине,    и   пока   она,

нечувствительно для нас,   пронзала облака, дождь, похожий на туман, и, наконец,

просто кристально чистый воздух, я думал о поджидавшей пас таинственной стране,

о которой не было известно практически ничего,   о барьере,   куполом покрывавшем

заповедник Бога-Императора. Природа барьера была связана со временем.

     -   Может,   тысячная,   может,   миллионная, десятимиллионная доля секунды, а

барьер непреодолим,   словно нейтринная стена,   - пояснил мне еще вчера Малинин,

сейчас равнодушно поглядывавший вниз, сквозь прозрачное днище машины.

     Я вспомнил о том,   что оружие с собой брать нельзя,   через барьер также не

проходят механизмы,   а потому путешествовать (неизвестно, сколь долго) мы будем

пешком или по   рекам,   если таковые встретятся,   на плавсредствах,   построенных

нами же.

     Это была безумная экспедиция,   и   если бы не обыденность раз в   десять лет

совершаемого мероприятия, никто, я думаю, не согласился бы идти.

     Мне   пришла   в   голову   мысль,   что   Премьер-Министр   во   вчерашней беседе

несколько покривил душой.   Вернее,   как   всякий   политик,   уже   по   определению

готовый к   предательству и   подлости,   он заставлял и   меня так думать о   себе.

Своим сходством с   Николаем я являл для него пусть и незначительную,   но все же

угрозу,   мимоходом нейтрализовать которую было делом необходимым и полезным. Он

мог использовать и Лену,   ибо нет уверенности,   что она во дворце Императора, а

не   Премьер-Министра,   получившего должность   лишь   в   результате смерти   Ивана

Орлова и осуждения Николая, сына последнего.

     А пока под нами проносился город,   островки живых массивов,   парки,   леса,

небольшое море.   Потом мы летели вдоль рыскавшей меж холмов реки и приземлились

наконец.

     Посадка была произведена за пределами города.   По сути,   здесь было только

небольшое,    из    серого    камня    сложенное   одноэтажное   строение,    возможно

продолжавшееся под землей.

     Мы   вышли из   машины,   которая сразу же   улетела,   и   я   увидел,   как   все

взглядом,   с   одинаковым выражением на   лицах   провожали ее,   словно   улетающий

механизм оборвал единственную нить, связывавшую нас с этим миром.

     - Ну   что,   двинули?   -   бодро   сказала Маргарита Исаева   и   повернулась к

пустому на   вид дому.   -   Может,   мы   и   совершаем большую ошибку,   но   пока не

попробуешь, не узнаешь. Незачем оттягивать, - тихо добавила она, но я услышал.

     Мы вошли в серое строение.   Нас встретил такой же серьги робот;   провел по

коридору,   странно пустому;   в   нишах   стояло несколько неподвижных роботов.   В

небольшом овальном кабинете он   усадил нас   в   кресла,   взял из   стенного шкафа

серую   тетрадь   и,   листая   ломкие   страницы,   стал   объяснять правила перехода

границы,   уже   известные нам.   Несколько попыток   прервать его   ни   к   чему   не

привели, так что пришлось слушать до конца.

     Это пустое времяпрепровождение,   вместе с   ожиданием чего-то   неведомого и

таинственного,   повлияло на   наше   несколько сонное с   утра   состояние.   Каждый

задумался, может впервые с момента решения идти в паломничество, о последствиях

(во всяком случае,   мне так казалось,   когда я   глядел на их лица),   и волнение

исподволь овладевало нами.   Мы слушали робота, кивали и в какой-то неподходящий

момент,   касавшийся запрета на   перенос взрывчатых веществ (чисто   номинальный,

ибо ничего,   что запрещено, поле не пропускало), Катенька, сидевшая возле мерно

кивающего головой в такт словам мужа, вдруг сказала:

      - Ничего с   нами   не   случится...   Робот закончил читать,   нас   заставили

расписаться в тетради. Он спросил, есть ли вопросы?

     -   Существуют   ли   прецеденты   возвращения   паломников   назад?   -   спросил

Малинин.

     -   Да,   -   подтвердил робот.   -   Прецедент единственный и зафиксирован как

факт, но без подробностей,

      - Почему? - продолжал допытываться философ.

     -   Исключению может сопутствовать и недостаток информации.   Именно поэтому

и   существуют исключения,   -   менторским тоном   объявил робот   и   повел нас   на

контрольно-пропускной пункт.

     Это   был   просто   коридор,   перекрытый глухой черной мембраной,   Я   шагнул

первым -   мрак был полным.   Ничего не видя и не ощущая, я сделал еще один шаг -

яркий свет,   трава под ногами,   деревья,   люди,   лошади,   гневный клекот орла и

снова мрак,   -   кто-то,   смутно стоявший сбоку,   обрушил вместе с дубинкой этот

новый мир мне на голову.

     ЧАСТЬ ВТОРАЯ

     НОВЫЙ МИР

     13

     НЕРАДУШНЫЙ ПРИЕМ

     Забрезжил свет,   и   с болью вернулось сознание.   Я был привязан к столбу и

висел не   столько на   веревках,   сколько на   локтях,   замкнутых перекладиной за

спиной. Боль ощущалась в кистях рук, стянутых на груди.

     Кое-как выпрямившись,   я огляделся; в таком же положении - каждый у своего

столба - пребывала вся мужская половина нашей, так резво начавшейся экспедиции

     Пришел в себя бывший майор, а ныне просто Виктор Михайлов. Он тоже как мог

разминал затекшие члены.   Зашевелился Кочетов,   остальные висели на столбах без

движения.   Оглянувшись,   я   увидел наших   дам,   связанных по   рукам   и   ногам и

лежавших на сене в углу.

     Мы находились в большом сарае, и столбы, к которым нас привязали, служили,

как видно, не только опорой потолочным балкам, в каждом, - кроме перекладин, за

которые завели локти, - были вбиты кольца для цепей, обвивавших наши талии.

     В открытой створке двери виднелась утоптанная до каменной твердости земля,

а дальше - угол деревянного строения: некрашеные потрескавшиеся бревна сруба.

     Заслонив свет,   в сарай вошел босой подросток,   одетый в холщовые штаны до

колен и рубаху, подпоясанную веревкой.

     Мальчик принес деревянное ведро и   ковш.   Он   подошел к   лежащим женщинам,

осмотрел веревки и помог уже очнувшейся Катеньке прислониться к стене.   Мальчик

взглянул ей в лицо и замешкался,   но справился и, зачерпнув ковшом воды, дал ей

напиться.   Я   сильно   захотел пить.   Рядом   громко сглотнул Михайлов.   Катенъка

напилась и   улыбнулась.   Мальчик плеснул водой в   лицо Марго,   легко шлепнул по

щеке, она замычала, открыла глаза и тоже была прислонена к стене и напоена.

     Он   дал   воды   и   нам.   Очнулись все.   Дольше всех приходил в   себя Исаев.

Мальчик два раза плескал водой и несколько раз звонко хлопал его по щекам.

     Потом ушел.

     -   Попались, - ядовито сказал Кирилл, мокрый и злой. - Где это мы?

     -   Скоро узнаем, - ответил Илья. - Сейчас придут по нашу душу.

     Он оказался прав.

     В сарай один за другим вошли несколько человек. Они разглядывали нас, мы -

их.

     Темные,   дубленные солнцем   и   непогодой лица.   Одеты   в   холщовые   штаны,

рубахи,   на ногах короткие сапоги, на поясе меч в ножнах, сумки на боку. У всех

длинные, почти до груди усы, бород нет. В руках плетки.      

     - Вы шпионы абров!   - грозно сказал один. - Сразу будете признаваться, или

приказать калить железо?

     -   Кто старший?   -   снова спросил он. - Ты? - Он ткнул плеткой Михайлова в

живот.

     -   Может, и я, - ответил тот.

     -   Я   старший,   -   вмешался   я.   Допрашивающий   повернулся   и   недоверчиво

посмотрел на меня:

     -   Ты?

     - Я.

     -   Кто из них старший? - Вопрос был задан Малинину, и тот кивнул на меня:

      - Вот он.

     Мужчина так сильно ударил Михайлова по лицу, что у того заплыла щека.

     -   Не ври! - И повернулся ко мне. - Что надо абрам? Зачем вас послали? Что

вы должны были узнать?   -   И   добавил:   -   Будешь врать,   отсеку голову.   -   Он

повернулся и кивнул на женщин. - Сначала им головы посечем, потом вам. А прежде

железо покалим.

     -   Мы паломники. Мы не знаем, кто такие абры. Мы идем к Богу-Императору.

     Вожак   оглянулся и   встретился глазами с   людьми своей свиты.   Один   легко

кивнул. Вожак повернулся.

     -   Клянись именем Бога-Творца, Отца нашего. Клянись, что не врешь! И пусть

тебя абры живьем съедят, если врешь!

     -   Клянусь! - сказал я.

      - Все   клянитесь,   -   потребовал   он.   Спутники   мои   один   за   другим   с

готовностью поклялись,   что не имеют к   абрам никакого отношения и   лишь идут к

Богу. Этого, как выяснилось, было достаточно.

     Я был удивлен тем,   что процедура освобождения оказалась такой простой. Но

так и произошло.

     -   Всех освободить и накормить. Ты пойдешь со мной, - кивнул вожак мне. Он

подождал, пока меня не развязали, и повернулся идти. Я последовал за ним.

     Мы   находились   в   окруженном   бревенчатым частоколом   селении.   Несколько

врытых в   землю домов прислонялись к   осмоленным бревнам ограды,   так что крыши

служили помостом для часовых,   -   от   крыш по   периметру частокол оббегал узкий

настил, по которому тоже ходили дозорные.

     В   середине утоптанной площади   -   колодезный сруб.   С   противоположной от

домов стороны,   на четырех длинных столбах - сторожевая вышка. Лестницей служил

шест с врезанными перекладинами.

     -   Следуй за мной!   И знай,   что ты говоришь с вождем. Мое имя Ставр. Лезь

за мной на вышку.

     Мы пролезли в   дыру помоста,   откинули крышку.   Пол был сплетен из веток и

промазан глиной.   В   сторону от помоста торчали заостренные колья с нанизанными

просмоленными снопами,   видимо,   чтобы давать огнем сигнал тревоги. Здесь был и

дозорный, подросток не старше того, что поил нас.

     Вечерняя   заря   догорала   в   безоблачном небе.   Быстро   темнело;   небо   из

голубого сделалось синим, синее стало чернеть; обильно зажглись звезды.

     С   вышки было далеко видно.   Стены поселения снаружи в   три раза оказались

выше внутренних и опускались в ров.   Мимо протекающая река заполняла ров водой.

Зафрекой,   на западе темнел сплошной громадой лес -   угрюмый и   веющий сыростью

даже в этот тихий вечер. По другую сторону, на правом берегу реки островки леса

перемежались степью,   но на горизонте,   за дальностью, все сливалось в сплошную

лесную стену, без прохода и без просвета.

     -   Зовут как? - спросил Ставр. Я представился.

     -   Почему   твой   спутник,    тот,   могучий,   сказал   неправду?   Хотел   тебя

заслонить от беды? Так, что ли?

     -   Не знаю.

     -   Какой же   ты вождь,   если не знаешь ничего о   своих людях?   Если хочешь

быть старшим, сломай его. Я научу. Иначе твой отряд погибнет.

     -   Почему вы   нас   так   встретили?   Здесь   же   каждые десять лет   проходят

паломники.

     -   Проходят.   А   однажды прошло войско абров с   проводниками-людьми,   и от

нашего рода осталось десять человек.   Теперь мы   так   всех встречаем.   Но   если

абров среди вас нет, опасаться нечего.

     -   Ты нас отпустишь?

     Он помолчал, глядя на розовую полоску зари.

     -   Куда вы пойдете? Время тревожное, война. Абры идут большим войском.

     Ветерок взметнул оба   длинных уса,   сурово и   дико горели светлые глаза на

загорелом лице. Подросток-дозорный завороженно смотрел в лицо вождю.

     -   Кто такие абры? - спросил я.

     -   Что у вас за мир!   И за что вас Бог-Отец любит?   Чем мы провинились?   -

задумчиво проговорил Ставр и   пояснил:   -   Абры -   враги людей,   войско хозяина

тьмы.   Они ненавидят нас,   мы ненавидим их. И так будет до тех пор, пока они не

погибнут. Или все мы, - тихо закончил он.

     -   Это не люди? - спросил я.

     -   Нет, - ответил вождь. - Сегодня ночью сам увидишь.

      14

     НОЧНОЙ БОЙ

     Отряд мчался по степи,   луна еще не взошла, - ветер, звезды, и лишь травой

секло колени.   Нас   было тридцать человек,   кроме меня,   вызвались ехать Виктор

Михайлов и Семен Кочетов, остальных я оставил, не видя пока в них бойцов.

     Отпустив поводья,   мы   вскачь скользили друг за другом.   Кроме нас,   все с

колчанами, лук приторочен у седла. С правой стороны - в рост человека - копье с

железным наконечником.

     Мы   спешили наперегонки с   ночью;   казалось,   долго,   но прошел всего час.

Молчаливое ожидание боя передалось мне и -   я знал это -   Михайлову и Кочетову.

Добравшись,   спешились,   оставили коней дозорным.   Сами   тихо двинулись друг за

другом.   Люди молчали,   сигналы передавали касанием рук.   Куда идем?   Кто такие

абры? Мне, однако, не так уж важно было знать, скоро и так увижу.

     Пришли.   Воин   впереди   нащупал   мою   руку,   я   догадался   взять   за   руку

Михайлова.   Еще немного вперед.   Впереди степь полого пырнула в ложбинку; в ней

горели костру,   сторожевой воин,   опираясь на   копье,   стоя   дремал или   слушал

тишину этого мира, куда пришел развлечься схваткой.

     Врагов насчитывалось около сотни. Я услышал шепот Михайлова:

      - Смотри, это не люди.

     И   немедленно сильно сжал   мою   ладонь воин   справа,   я   также предупредил

Михайлова о соблюдении тишины и смотрел, смотрел...

     По   цепочке жестами передали приказ   ползти вперед.   Приблизившись еще   на

полсотни метров,   мы остановились.   Абры спали не тесно,   но и не вразброс. Вот

шкура   или   толстая ткань   из   шерстяной пряжи,   видны   металлические бляхи   на

кожаной   рубахе   и   -    что-то   невероятное!   -   длинная   приоткрытая   пасть   с

блестевшими в   отблесках костра   зубами.   Я   перевел взгляд на   воткнутое тупым

концом   в   землю   копье,   колчан   со   стрелами,   лук...   и   вновь   посмотрел на

поблескивающие в полуметровых челюстях зубы.

     Где-то   рядом заохал филин,   ему   скрипуче отозвался козодой.   На   востоке

заметно бледнело...

     С   обеих сторон от   меня   защелкали тетивы Я   вытащил меч   и   услышал лязг

железа слева Виктор достал свое   оружие.   Пораженные стрелами абры не   успевали

проснуться. Страшно, дико, скрипуче вопили чужие животные: крик нарастал - выше

и выше - и лопался взрывом: стреляли и по ним.

     Стрельба рядом   прекратилась;   сотня всадников молча свалилась на   еще   не

пришедших в себя абров.

     Я видел в серости зарождающегося дня, как мечутся зверолюди и как рубят их

сверху, и... чуть не отстал: наш отряд уже ринулся в сечу.

     Спасшиеся от бойни абры рассыпались в стороны. Яростно закричал человек, я

узнал голос вождя Ставра.

     -   Отсекай от   лорков,   -   крикнул он,   и   несколько всадников метнулись к

сипло вопящим, высоким, как жирафы, гигантам. Туда густо посыпались стрелы.

     Я   опустил меч,   плохо   понимая то,   что   творится вокруг.   Вдруг увидел -

дальше, на фоне светлеющего неба, показались и сразу исчезли три силуэта абров.

Я побежал туда.

     Я   одолел гребень урочища,   когда откуда-то   вынырнул еще один абр,   из-за

моей   спины   скользнула   стрела   и   впилась   абру   в   загривок,   стрелки   чутко

отслеживали цель.

     Внизу в траве что-то шевелилось, я прыгнул туда. Навстречу взлетел клинок,

я отбил мечом.   Рядом с моим лицом лязгнули,   словно стальные,   челюсти; в пылу

сражения я   ударил щитом   по   длинной скуле -   удар,   открывая горло,   взметнул

звериный подбородок, - я вонзил туда меч.

     В то же мгновение кто-то прыгнул мне на плечи,   и длинная рука с зажатым в

чешуйчатой кисти камнем из-за спины ударила по мечу.   Я выронил меч. Висящее на

мне   создание хрипло рявкнуло;   я   только через мгновение понял:   -   Вот   ты   и

спекся!

     Знакомые слова,   человеческие и по смыслу,   поразили меня до глубины души,

что,   впрочем,   не помешало защищать свою жизнь,   ибо огромные челюсти,   словно

тиски,   впились мне в затылок и там что-то захрустело!..   Я закинул руки назад:

звериные челюсти, режущие пластинки зубов...

     Мне повезло - абр, пытаясь раскусить мою голову, не мог использовать руки,

а   просто удерживал меня за плечи.   Я сумел схватиться за челюсти и,   хоть было

неудобно,   начал разжимать этот слюнявый капкан.   Очень медленно он уступал.   В

какой-то момент его руки соскользнули с моих плеч, словно бы ему уже не хватало

сил.

     Я медленно,   за челюсти обернул его вокруг себя,   абр передо мной,   и хоть

был   он   повыше,   мне стало совсем удобно:   весь концентрируясь на   борьбе,   он

пригибался, принимая удобное положение. Удобное и мне.

     Мне стало жарко:   по спине потекли струйки пота,   а рукава,   я чувствовал,

увлажнились от затекающей с ладоней крови.

     Окружая нас,   стояли воины,   я   заметил Семена,   потом Виктора.   Но все на

периферии сознания. Никто не вмешивался, и я понял, что пора кончать.

     Чтобы   не   порвать   себе   сухожилия,   я   очень   осторожно усилил   нажим...

медленно,   медленно...   Не замеченное никем, поднималось солнце... Серо-зеленая

чешуйчатая кожа, красноватые глаза с вертикальным зрачком... Абр сосредоточился

на   своих   челюстях,    его   руки   бессильно   повисли   вдоль   одетого   в    броню

человеческого тела.

     Я   до   конца   разодрал хрустящие связки челюстей.   Абр   тоскливо завыл,   и

кто-то,   взглядом спросив у меня разрешения,   косо пошел к стонущему зверю, уже

примериваясь на ходу, чтобы чище срубить голову.

      Тихое утро   обещало жаркий день.   Безветренный воздух дышал ароматом трав.

Но здесь,   на разбитом привале абров,   смердело кровью.   Я споткнулся о мертвую

тушу:   огромная, птицеподобная двуногая тварь, Все побиты; свесилось с мертвого

бока седло, и воин уже отстегивал ремешки крепления - пригодится племени.

     15

     ТРИЗНА

     Я очнулся от сумятицы чувств,   к которым,   думал, уже не способен. Молодой

воин осмотрел мои ладони, осторожно смазал укусы ржавой остро пахнущей мускусом

мазью. Потом промыл и смазал укусы на затылке.

     Вокруг,   без суеты,   но споро собирали оружие,   складывали рядами стрелы к

стрелам,   луки к лукам.   Лежали мечи:   короткие с широким лезвием и длинные - с

узким, рядом кинжалы, отдельно щиты, седла, рубахи, с нашитыми чешуей костяными

и   железными пластинами и цельнометаллические доспехи.   Доспехи и оружие врагов

не   отличались от   человеческих,   только шлемы,   которые и   не   шлемы на   вид -

круглый   котелок   с   висящими наушниками кольчуги и   длинной широкой пластиной,

прикрывающей рыло.

     Битва   разожгла аппетит.   Раздули потухшие было   костры,   наспех разрубили

одно из верховых абрских животных, побросали куски в котлы.

     Трое убитых воинов уже никогда не увидят восход солнца.   Я   понял,   почему

меня сейчас так   сторонятся,   когда увидел одного погибшего:   абр   разодрал его

пополам.   Схватил за ноги,   и   с мукой ушла душа искать новые рождения Страшная

сила абров поразила меня. Как поразила моя победа людей.

     Издали спешило к   нам множество всадников.   Прибыли подростки с лопатами и

заступами.   Дружно выкопали ямы   для   падали и   складывали плотно,   но   считая,

скольких сегодня победили.

     Незаметно высоко поднялось солнце.   У меня сильно болели ладони.   Хотелось

прилечь.   Кто-то   сунул мне   кость с   большим куском вареного мяса,   другой дал

хлеба.   Я, неловко орудуя забинтованными холщовой тканью руками, стал есть Мясо

было очень вкусное.

     Прибыли телеги;   доспехи и   оружие погрузили.   Не   оставили даже   звериные

шлемы.

      -   Перекуем, - ответил кто-то на мой вопрос. - Железо нынче дорого.

     Вечером хоронили убитых.   Сухие бревна сложили срубом,   чтобы жарче горело

пламя, чтобы душам товарищей было легче расстаться с телами.

     Вождь Ставр подозвал меня к себе и пояснял:

      - Мы со своими кладем оружие, доспехи и всякую охотничью снасть. Бог-Отец

дает всем после смерти новую жизнь, мы же все хотим возвратиться обратно в род.

У   вас,   я знаю,   не жизнь,   а сладкий мед,   мы же ценим нашу.   Горше нет,   чем

потерять связь со своими.   Мы кладем в   последний путь все,   что нужно мужчине,

чтобы там, на небесах, он не мог забыть близких и недолго выбирал.

     Женщины   плакали.    Кто-то    со   стенаниями   называл   усопших   по   именам,

перечислял заслуги.

     Догорел высокий костер.   Ровно светились красные угли,   и быстро скользили

языки сизого жара.   И   старые и   молодые носили землю,   насыпали холм.   Высоко.

Утаптывали ногами, били колодками, поливали водой.

     Недалеко от холма установили длинные столы,   заставленные блюдами с мясом,

рыбой, кашами. Тут же открытые бочки с пивом, брагой, квасом.

     Все   расселись по   лавкам,   пили,   ели,   утоляли голод   и   жажду,   славили

умерших.

     Я   сидел с   вождем,   а   дальше кучно расположились за   одним из столом все

наши.

     Потом начался бой в честь павших.   Две шеренги сближаясь, бились на мечах.

Крови избегали: погибшие не любят братской крови.

     Выходили и   пары.   В   одной я   заметил Семена Кочетова.   Он   ловко наносил

убийственные   на   вид   удары   и   ловко   ускользал   от   ответных   выпадов.    Гул

одобрительных голосов оценил его умение.

     -   У тебя хорошие бойцы,   - похвалил Ставр. - Но ты сегодня удивил нас. Мы

не   знали,   что есть люди,   способные выстоять против абра без оружия.   Научишь

нас. Наши судьбы теперь слиты. Я расскажу.

     Ночь.   Никто не расходился. Подростки поддерживали костры. На столах ровно

горели светильники. Тихая ночь. Мертвые ушли спокойно.

     Ставр, хмелея, гудел мне в ухо. Говорил о племенах, о пяти тысячах бойцов,

сохраненных до сего дня. О дальнем дозоре, выследившем передовой отряд абров. О

том,   что их племя -   единственный непокоренный абрами островок, на который уже

нацелены злые клинья, - быть великой войне!

     И негромко шумело-гудело застолье; стены кругом - свой родной лес, потолок

- жемчужное от   звезд   небо,   и   налетал   порыв   ветра,   шумно   тревожа вершины

дерев...

     16

     ДОЗОР

     Прошло уже несколько недель после абрского истребления. Мы прижились среди

людей,   чья жизнь от   сотворения текла на   узкой полосе между границей силового

поля и землями полуящеров, полулюдей.

     Мы   уже   знали:   надвигаются основные силы абров,   но   много ли?   и   когда

придут? - было то никому не ведомо.

     Просто ждали. И готовились.

     Я видел их боевой тренинг и поразился.

     С   рассвета шли на   поле перед тыном,   где из   плетеных веток и   шкур были

устроены щиты-мишени.   Стреляли так,   что из   пяти стрел четыре шли в   воздухе,

когда впивалась в цель первая.

     Увлекся и я,   пробуя натянуть слабый по моей силе лук. Потом нашли старый,

обклеенный костью из чьих-то могучих рогов лук,   и дело пошло. На меня смотрели

во все глаза, а потом привыкли.

     -   Откуда в тебе столько силы? - спросил как-то Ставр.      

     Я объяснил.   Я сказал, если бы он не снимая носил на себе мешок в полсотни

килограммов,   ел с ним, и спал, и убегал, спасая жизнь, и плавал - и так десять

долгих лет, он тоже стал бы таким.

     Я научился бить из лука на пятьсот шагов. Не так метко, как местные бойцы,

которые на триста шагов всаживали стрелу в бегущую козу, но в щит тоже попадал.

     Я смотрел,   как в доспехах-латах,   с мечом на перевязи,   со щитом на левой

руке, с копьем в правой, колчаном и луком за спиной, бойцы учились бегать одной

стеной,   поворачиваясь,   как один.   Видел, как по приказу воеводы Ставра конный

полк останавливался как вкопанный и разом темнело небо от тучи стрел,   вслед за

которой катилось уже одно многоголовое диво.

     Развивая силу ног,   управляли конем без помощи рук.   С коня, как с твердой

земли,   били стрелами,   метали копья.   Скакали одним строем, колено с коленом -

сплошной лавой лошадиных грудей и боевых щитов.

     Все знали -   придут абры,   и если плохо учился, и сам погибнешь, и с тобой

уйдут твои женщины и дети.

     А   то   и   еще хуже.   Об этом старались не думать,   но еще злее выглядывали

цель, еще сильнее наносили удар мечом в учебном бою.

     Вечером воевода сказал, чтобы не ложились спать, но ждали.

     -   И своих предупреди. Женщин не тревожь, пусть спят.

     Я   понял,    что   все-таки   задремал,   когда   проснулся   от   чьей-то   руки,

встряхнувшей мне плечо.

     -   Тихо! - сказал воевода. - Выводи своих.

     Мы,   как и местные воины,   спали каждый на своем месте на сене, застланном

сшитыми козьими шкурами. Я предупредил всех и дал команду выходить.

     Все вышли.

     Двор,   посеребренный полной луной, и весь мир посечен на доли светотени. В

одном месте у частокола возились люди.   Мы подошли. Нам приказали снять рубахи.

По лестнице,   один за другим воины спустились вниз,   прямо к доске, перекинутой

через ров.   Мы   старались не   отставать;   шли гуськом,   след в   след.   Передний

побежал.

     Все было ясно видно кругом,   все залито лунным светом,   и   трава -   словно

жемчужный разлив, простиралась до опушки леса, куда бежали все мы.

     Вошли в лес,   как в черный провал,   но глаза быстро привыкли,   и без труда

смотрелась спина впереди идущего.

     По   лесу шли быстрым шагом.   Скоро вышли на большую поляну.   После лесного

мрака вновь стало светло,   как днем. Упоенно звенели земляные сверчки. Мы все -

было   нас   около   сотни   человек -   подошли к   открытому входу круглой,   метров

тридцати в диаметре, стены.

     Вошли и столпились, освещенные луной. Ставр вышел вперед к щитам в центре,

что-то прикрывающих от нас. Ему помогли убрать щиты.

     Ставр подошел к нам:

      - Вот, глядите.

     Мы   смотрели   на   тщательно отполированную до   зеркального блеска,   словно

ожившую деревянную статую выше   человеческого роста,   около   двух   с   половиной

метров.

     -   Бог-Отец наш,   -   сказал Ставр.   И,   глядя на идола,   я   понял,   почему

близкая война и   возможная смерть не вызывали у людей отчаяния.   Понял,   почему

женщины ткали полотно и пряли шерсть, почему перебирали зерно, почему мимоходом

строили планы на годы.

     Конечно,   племя,   кроме коротких месяцев затишья,   не знавшее мира, племя,

где   каждый любую минуту ожидал войны,   насилия,   истребления,   где   люди   были

окружены не знавшими пощады нелюдями,   только в   таком народе Бог-Император мог

стать образцом беспощадного мужества.

     Вот   он:   под   тяжелым   шлемом   хмурилась узкая   полоска лба,   в   глубоких

глазницах прятались огненные рубины   глаз,   рот   был   как   рана,   усы   длинные,

вислые.   На прижатых к   телу руках бугрились могучие мышцы,   грудь нависала над

впалым животом

     Бог   был   гол,   но   вооружен -   два   меча,   топор,   ножи.   Руки   незаметно

переходили в рукоятки мечей, в топорище - оружие не существовало отдельно, но и

рукам было пусто без острой стали.   Бог был воителем и   защитником.   Он   звал к

битве.

     -   Вы пришли в наш мир для встречи с Богом-Отцом.   Не наша и не ваша вина,

что абры,   заступив путь, соединили наши судьбы. Пока абры угрожают нам и вам -

наши цели ясны,   а   будущее только в   совместной войне.   Воины нашего племени -

братья,   мы -   войско Бога-Отца,   один за всех,   и все за одного.   Иначе гибель

неизбежна.

     Мы выше племени, в нас жизнь и сила рода; пока мы живы - живо племя!

     Я,   воевода,   вождь племени,   спрашиваю: хотите быть с нами? Хотите биться

против абров и победить? Клянитесь Богом-Отцом!

     У   ног статуи разожгли костер.   В   огонь повтыкали железные прутья,   скоро

повеяло чадом раскаленного железа.

     -   Поднимите левую   руку   над   головой,   чтобы   принять знак   братства,   -

приказал Ставр.

     Я догадался,   что сейчас нас будут клеймить,   и посмотрел на своих;   Илья,

Исаев,   Малинин... Я напрасно беспокоился, даже лицо профессионального скептика

и разрушителя устоев Исаева выражало волнение и подъем.

     И я подумал,   подивившись неуместности мыслей,   что бывают моменты,   когда

жизнь исключает альтернативы и   это   -   подарок,   ибо на   всех других этапах мы

одиноко мечемся между покоем и   разрушением,   не   видя ни   в   чем   однозначного

смысла.

     Я смотрел,   как звездочка приближается к левой подмышке. Ожог, боль, запах

паленых волос и горелого мяса.

     Ставр показал остуженный конец клейма: перекрещенные меч и топор напомнили

о вечной верности братству.

     Не дрогнув,   мои спутники выдержали испытание.   А   потом беспощадно резали

пальцы,   давая свою   кровь в   общую чашу.   Из   полной чаши   Ставр помазал губы,

грудь,   руки и   ноги Богу-Отцу.   Остальное слил на   угли.   Ни на что не похожий

запах сгоревшей крови запомнился навсегда.

     Огненный крестик на теле воспалился,   опух. Потом опухоль быстро спала. Но

не исчезла память о той ночи; мы в чем-то стали другими.

     Малинин пришел к   Ставру с   чертежом большого самострела-арбалета.   Тут же

набросал рисунок катапульты,   -   можно бросать на врагов не только один большой

камень, но несколько поменьше, чтобы захватить многих.

     Ставр оценил, и умельцы быстро сладили несколько рамочных механизмов.

     Здесь не знали взрывчатых веществ. Почему? Во всем воля Бога-Отца.

      А лично я злобился, потому что в близком соседстве на одной планете нашего

мира и   этого зоопарка видел лишь извращенное чудачество.   И понимал Исаева,   -

когда-нибудь и я доберусь! И не хотел вспоминать о Лене...

     Я расспрашивал об абрах.   Кто такие? Почему? Все пожимали плечами: нелюди,

что с   них,   кроме жизней,   возьмешь.   Не   ты,   так они тебя убьют обязательно.

Приходят на   верховых лорках,   но   есть еще и   тарканы -   огромные ярко-зеленые

животные с   красным   костяным гребнем на   голове   и   шее.   Они   волокут длинные

телеги, поэтому их используют только в степи.

     Еще   известно,   что   абры,   и   лорки,   и   тарканы,   а   также все животные,

используемые слугами тьмы,   имеют холодную кровь.   Они   другие.   Они от   змей и

гадов ползучих.   И они,   пока Бог-Император отсутствует, захватили власть в его

дворце. Властитель

     Людям   надо   продержаться,   пока   Бог-Отец   не   возвратится и   не   наведет

порядок.

     Я спросил у Ставра, почему все уверены, что Бога-Императора нет во дворце,

и тот был удивлен:

      - А как же иначе? Он разве смирился бы с существованием абров?

     Логика, конечно, была неотразима, но я, однако, сомневался.

     Обрадовавшись моему   любопытству,   подступил ко   мне   Малинин.   Говорил об

Олимпе,   о богах,   перессорившихся друг с другом,   о Христе, пришедшем на смену

лично-племенным   богам,    когда   кому-то   (людям?    Всевышнему?)    понадобилось

объединить разноплеменную массу под единое начало.

     -   Бог есть, - говорил Малинин, - потому что разум появляется тогда, когда

возникает религия;   вера в высшие силы -   атрибут разума. Но образы Богов - это

образы и подобия общественного идеала данной среды.

     -   Ты погляди на нашего Бога-Отца,   - приглушал он свой голос, - это дикий

свирепый боец,   как   и   все здесь,   готовый немедленно сражаться и   умереть.   И

победить,   конечно. Кстати, если бы не наш светско-идиотско-спортивный тренинг,

я   не   знаю,   как мы   вписались бы   в   здешнее воинство.   Наконец-то   я   могу с

благодарностью вспомнить моих   наставников по   фехтованию,   борьбе   и   верховой

езде. Нас словно бы специально готовили к отправке сюда.

     И мы возвращались к насущному.

     Не желавший слепо ждать беды,   Ставр посылал разведчиков в   степь.   Десять

человек должны были скакать десять дней и   только тогда стать в   дозор и ждать,

когда появится враг.   Вызвался поехать с ними и я,   за мной -   Виктор Михайлов.

Пока   все   наши держались вместе,   не   желая растворяться в   подробностях этого

мира,   я чувствовал свою ответственность за них; я разрешил Михайлову ехать, не

подозревая о последствиях.

     А Ставр был даже рад - хоть двое из своих будут поближе. Не ровен час...

     Старшим у   нас был молодой воин по имени Мстиша,   невысокий,   но широкий и

мощный телом. На коне же сидел как влитой - одно целое.

     Каждому из нас дали по запасному коню. Иначе в степь не ходили.

     Мы ехали ниткой,   друг за другом.   Старались прижиматься к опушкам рощ.   В

иных местах казалось,   что леса больше,   чем ровного места, а все же - степь. И

висел над головой орел-беркут: высоко, не шевелясь, оглядывал землю без конца и

без края и пас, одинаковых, как муравьи в траве.

     На   каждом   из   пас   -   холщовые штаны,   заправленные в   кожаные сапоги на

толстой    подошве,     рубахи,     вышитые    у    ворота,    на    головах    плоские

колпаки-подшлемники.

     Сзади к   седлу приторочен плащ и   безрукавка из   козьей шкуры мехом вверх.

Спереди -   переметная сумка с разной походной мелочью. Меч висит на левом боку,

удерживаемый кожаной   перевязью.   Рукоять   длинного ножа   торчит   за   голенищем

правого сапога.   У   каждого колчан с   тремя десятками стрел,   лук со   спущенной

тетивой   приторочен к   седлу.   Круглый деревянный щит,   окантованный железом по

краю и с железными бляхами по всему полю, висел на длинном ремне за спиной.

     Встречалось много зверей;   козы,   свиньи, дикие лошади, антилопы, бизоны -

все быстро или нехотя уступали дорогу.   Однажды,   на седьмой день пути, увидели

стадо из пяти голов - огромные, зеленые, с красным гребнем, странно и вызывающе

чуждые - тарканы.

     Мстиша долго всматривался,   разглядывая зверей, мирно пережевывающих траву

и лишь изредка,   рывком передвигавших тело с места на место; опасности не было,

и Мстиша махал рукой - в путь.

     Встретились и лорки -   пронеслись вереницей,   словно чудовищные страусы, и

исчезли вдали.

     Еду мы с собой не взяли.   Так,   немного хлеба на первопутье, щепотка соли.

На ходу,   не задерживаясь,   стрелой брали добычу. Кто-нибудь привязывал к седлу

свинью, оленя или антилопу и спешил догнать товарищей.

     Степь   ширилась,    вдаль   катились   травяные   волны.   Лес   расступился   по

сторонам, спустился в балки, где еще журчали свободные воды ручьев.

     Сберегая коней,   Мстиша проводил дозор   не   более   пятидесяти километров в

день.   На   десятый день   неспешного пути впереди показалась скальная гряда,   на

вершине   которой,   одно-единственное,   но   па   диво   могучее,   уцелело   дерево.

Огромное,   кряжистое,   с толстыми ветвями, оно словно создано было для поста. И

верно,   в ветвях,   подновляемая войнами,   пряталась плетеная клеть, где можно и

сесть, но лечь уже места пет, да и не должно быть - дозор.

     Сутки разбивали на четверти,   и   так сменяли друг Друга.   Дичи кругом было

много,   рядом протекал ручей. Чтобы не мягчеть от безделья, растянули шкуру для

стрельбы,   скакали без   седла   и   поводьев,   совершенствовали науку   управления

конем. Бились мечами, играли в увертки от стрел и копий.

     Жизнь была прекрасна,   и   забывалась война...   Если в   стрельбе и верховой

езде   мы   с   Виктором заметно отставали,   то   учебные бои   на   мечах неожиданно

выявили   наше    бесспорное   превосходство.    Наши   приемы   боя    делали   бойцов

беспомощными. И они жадно перенимали науку. Мы же были рады научить.

     Изредко шли слабые дожди.   Облака,   лениво плывущие по небу,   вдруг грозно

сгущались,   темнел воздух без   света,   но   раскаленная степь на   лету   испаряла

влагу, отталкивая водяные тучи. Земля иссыхала, струйка ручья утончалась.

     Прошло шестнадцать дней,   пошел   семнадцатый,   и   солнце уже   опускалось к

горизонту,   когда дневальный на вершине стал звать в   рог.   Один протяжный звук

чередовался с двумя короткими. Перерыв - и два вскрика.

     Переглянувшись,   мы   побежали наверх.   Сверху долго   молча смотрели сквозь

дрожащий и   мутноватый к   концу дня воздух.   Серо-желтый узор стены расцветился

грязно-бурым пятном, не имеющим формы, как селевый поток.

     -   Вот и дождались...   -   тихо сказал кто-то.   Мстиша послал гонца в ночь.

Два коня, небольшой припас - и в путь.

     Утром ушел   еще   один   гонец:   война идет,   нельзя рисковать,   и   если что

случится с одним воином, второй сообщит о великой беде.

     Ночью считали костры.   Думали, спорили, но даже   ярые оптимисты ожидали не

менее   двадцати тысяч   абров.   Страшное дело!   Степь   пришла   за   окончательным

расчетом.

     На   следующее утро уходили не   спеша,   чтобы сберечь коней.   Сейчас не   от

твоей силы,   а от коня идет удача.   Бодрились - дело сделано, своих упредили, а

там - Бог-Отец поможет.

      Издали   дозорное дерево   казалось карликовым кустиком.   Готовность увидеть

рядом силуэт врагов переводила мысли на дом,   на сражения. Наши спутники думали

о семьях, о земле, о жизни... И страх за близких лечил от страха за себя...

     17

     МЫ ВСЕ ВЫЛИ РАВНО БЕССМЕРТНЫ

     Шел третий день,   как абры гнались за   нами.   Мы могли бы уйти,   наши копи

резвее лорков, те берут выносливостью, но Мстиша был готов к игре со смертью.

     За   нами послали небольшой отряд -   сотни три всадников.   Основное войско,

отягощенное обозом,   не замечало нас. Мы же знали, что по следам на привале нас

уже давно сосчитали.

     Жара не спадала,   короткие ночи были теплы,   днем степь дышала зноем,   как

прогоревший костер   -   углями.   От   пота   гнедой конь   выглядел вороным,   и   на

остановках с брюха коня тек струйкой пот, прозрачный, как слеза.

     Об ожидавшей впереди большой войне забыли и мы,   и преследующий нас отряд.

В степи были только мы,   нас догоняла смерть.   А может,   их.   Обманывая врагов,

ехали шагом,   на виду, и когда въехали в рощицу, их передовые всадники были уже

метрах в пятистах.

     Время   явить результат боевой выучки.   Мстиша закричал,   указывая вправо и

влево. Не мешая друг другу, выбирали место, чтобы яснее видеть цель.

     А   абры все ближе.   Сквозь просветы в   ветвях я   видел вырастающих врагов.

Нападавший страшен той   быстротой,   с   которой настигает тебя.   Я   оглянулся на

Виктора; тетива раздавливает ему нос, но, не замечая, он смотрит поверх стрелы.

Слева от меня привстал на стременах воин,   а   лошадь,   зная чудной общностью со

всадником, что шевелиться нельзя, только косила влажным глазом.

     Лорки   пожирали расстояние,   бежали   ровной рысью,   плавно неся   на   спине

раздувшихся от лат хозяев.   Шеи лорков были вытянуты вперед, клювы приоткрыты -

страусиная повадка   заставляла забывать   о   животном начале,   но   я   вспомнил о

шерсти, покрывающей их тела, и мосластых не птичьих тяжелых костях, которые сам

глодал в урочище после боя.

     Абры   что-то   кричат,   потрясая копьями;   серо-коричневые морды   и   что-то

ярко-розовое в открытых пастях: язык, небо?..

     Дико   завопили абры,   уже   торжествуя победу,   и   Мстиша гортанно выдохнул

сигнал-крик   вместе   со    стрелой...    вслед   за   которой   тянется   рука,    но,

опомнившись,   уже тянет-рвет тетиву с   новой стрелой.   И   лишь я видел,   как от

боевого гнева постарели молодые лица.

     Стрелы шли густо; мы не жалели стрел. Пущенная из тяжелого лука, стрела на

эти двести шагов пробивала латы абров и   по самое оперение втыкалась в   лорков.

Время остановилось,   только пели стрелы и падали, падали абры, лорки... Наши не

мигая   брали цель,   высоко поднимаясь на   стременах,   и   пели   сердца вместе со

стрелами...

     Мы   по   команде прекратили стрельбу и,   едва   пустив коней   вскачь,   мигом

пересекли ставшее непреодолимым для врагов расстояние, Абр из-за шеи умирающего

лорка тянулся ко мне с мечом.   Отклонив лезвие, я срубил звериную голову. Рядом

со   мной   товарищи   довершали   побоище.   Откуда-то   издали,   кажется   недалеко,

доносился рев лорков

     Мы   хватали стрелы из колчанов мертвых врагов,   зная,   что теперь до самых

городищ может   не   выпасть случая   пополнить запасы.   Мстиша   громко приказывал

пересаживаться на свежих лошадей.

     Мощно скакали наши кони,   отдавая нам, всадникам, силу своих костей, мышц,

дыхания.

     Я   упивался горьковатым ветром,   остужающим тело   и   вдыхал,   вдыхал запах

леса, степи, победы...

     Мы были бессмертны, с нами летела слава, мы были счастливы!

     18

     БОГАМ ТОЖЕ НУЖНЫ ПОДПОРКИ

     Ночью Виктор попросился у Мстиши отъехать к войску абров.   Враги страшней,

когда их   не знаешь.   От такого множества своих сил они должны быть беззаботны.

Михайлов хотел   пощупать их   ночную   оборону.   Мстиша   подумал и   отпустил,   но

приказал быть с первыми петухами в отряде.

     Виктор попросил меня ехать с ним. Мстиша и тут согласился, а я не возражал

тем более.

     Мы не хотели помощников,   а Мстиша не предложил,   видно полагая,   что если

пропадут охотники, то пусть менее опытные: племени не так тяжела потеря.

     По знакомому днем, а ночью лишь узнаваемому пути мы добрались до ближайшей

к   последней засаде рощи.   Здесь решили привязать коней,   а   самим идти пешком.

Близость войска угадывалась низким гулом голосов людей и   животных и заревом от

множества костров.   Низко пригибаясь,   чтобы нас не было видно на фоне неба, мы

продвигались вперед.

     Звезды,   вышла луна,   высветлив море травы до очерченных круглой тенью юрт

вдали, и вмиг сделала нашу затею бессмысленной. Слева - засадная роща, еще один

лесок - правее и ближе к лагерю врагов. Сильно звенели цикады, огромные летучие

лисицы   резали   небо   ломаными тенями,   мягко   мышковали совы;   нам   было   пора

возвращаться обратно.

     Но вдруг,   так же неожиданно,   как и появилась, луна спряталась за облака.

Сначала,   словно легкой кисеей -   все гуще,   гуще,   - и вот уже скрылось ночное

светило, будто и не было.

     Мы шли,   пригибаясь еще сильнее, стараясь продвигаться без малейшего шума.

Под легким низовым ветерком шумели волны ковыля. Рядом кто-то громко вздохнул и

сочно зачавкал.   Мы упали в   траву и метрах в двадцати увидели длинные шеи трех

лорков и настороженно всматривающихся в степь крокодильи рыла абров.

     -   Показалось,   -   вдруг   послышался человеческий немного   пришепетывающий

голос. - Да и кому здесь быть, эти собаки давно уже драпают без оглядки.

     -   Догоним,   -   высказался другой. - Догоним и всех прикончим. Давно я уже

не пробовал сладкого мяса.

     -   На этот раз сладкого будет много, - проговорил новый собеседник.

     Голоса были вполне человеческие и   странно несовместимые с   теми страшными

силуэтами.   Мы с Виктором медленно, осторожно поползли вперед. И, как правильно

говорили наши побратимы,   абры,   как,   впрочем, и мы, люди, не обладали хорошим

обонянием. Лорки тоже.

     Мы приблизились вплотную и здесь,   в пяти метрах,   видимые лишь как темные

силуэты на фоне более светлого,   чем земля, неба, они перестали быть страшными.

Я   представил,   что   это   люди,   что   их   трое,   и   мне   смешны показались наши

предосторожности.

     Я   сжал локоть Виктора,   подтянул его ухо к   губам и прошептал,   что начну

первым,   а он пусть только помогает. Потом медленно, чтобы не лязгнуть железом,

вытащил меч и молча прыгнул вперед.

     Одну голову я   срубил на лету.   Второй абр вырос с   приглушенным клекотом,

который я прервал,   вонзив в горло лезвие;   пока я вытаскивал меч,   мог слышать

хрипение, свистящий скрежет стали о хрящи и, наконец, бульканье.

     Все произошло на самом деле очень быстро.   Заканчивая со вторым,   я   видел

метнувшегося Виктора,   прыгнувшую ему навстречу рычащую тень, мгновенный, очень

громкий лязг стали, всхлип рассекаемой плоти и как завершение - возобновившееся

в тишине чавканье не обративших на пас никакого внимания лорков.

     -   Уходить надо,   -   сказал я. - Расплата близко - они могли услышать звон

железа.

     -   Да,   -   ответил Виктор,   но   каким-то напряженным голосом,   -   расплата

должна прийти.

     Я повернулся, но не успел и лишь запечатлел гаснущим сознанием мелькнувший

топор,   обухом которого мой побратим лишил меня сознания.   А   я   подумал в   миг

перед погружением во тьму, что это и есть конец.

     Оказалось,   нет.   Боль ли?..   Нет,   очнулся не из-за боли, конечно. Хотя я

действительно чувствовал   страшную   боль   в   затылке.   И   непонятное   ощущение,

грубое.   Я   только   через   несколько секунд понял,   что   меня,   за   связанные в

запястьях руки,   волокут по жесткой траве,   все-таки смягчающей удары о   кочки,

выбоины...

      Сейчас луна,   словно прожектор в   лагерной зоне,   освещала все,   и правда,

которую даже мой способ транспортировки не скрывал, была горше некуда.

     Меня   за   веревку волок   за   собой верховой абр.   Еще   пять-шесть верховых

скакали рядом.   Я действовал бессознательно,   давая свободу инстинкту:   на ходу

извернувшись вперед ногами,   сумел   подняться и   побежать за   лорком.   Пришлось

делать громадные прыжки, но веревку я подтягивать не забывал. Мозг, не поспевая

за   действием,   лишь   фиксировал;   гигантский,   совсем   овечий огузок и   мерно,

поршнями работающие ноги оказались рядом.   Я   дернул веревку на себя и   прыгнул

вперед.   В   тот момент,   когда я   уже сидел за спиной абра,   один из всадников,

вильнув,   приблизился на   ходу и   ловко,   но   как-то   буднично,   если можно так

сказать,   огрел меня по шее чем-то жестким. Вновь теряя сознание, я чувствовал,

как меня,   не прекращая скачки, укладывают поперек седла, словно бы я оказал им

услугу, взобравшись сам.

     Я   и   па этот раз пришел в   себя довольно скоро.   Наверное,   при подходе к

лагерю меня сбросили опять,   и   я скользил и катился на поворотах,   но недолго:

еще один рывок - и кто-то остановил мое безвольное тело ногой. Я прибыл.

     Некоторое время   вокруг   шумели   голоса.   Кто-то   кричал,   всех   перебивал

рокочущий   властный   голос,   вылилось   море   воды,   меня   вздернули за   грудки,

поставили на   ноги   и   стали мерно бить по   щекам чем-то   шершавым -   ладонями,

конечно,

     Наконец определился.   Я   стоял   на   импровизированной площади,   окруженной

пылающими кострами.   Здесь же была темная,   из блестящей материи юрта.   У входа

стояло несколько часовых,   охранявших вождя или полководца.   Здесь же   на шесте

трепыхало   знамя.   Предводитель в   светлом   полосатом халате   стоял   здесь   же.

Властный голос принадлежал ему же.

     -   Величайший,   он уже пришел в себя,   -   доложил кто-то,   заметав,   что я

осматриваюсь.

     - Кто ты?   Сколько вас? Как хочешь умереть? - прогремел уже слышанный мной

начальственный рык...

     Я, собираясь с мыслями, посмотрел на него.

     -   Ударьте его,   а   если   не   ответит и   тогда,   прикончите...   -   повелел

Величайший.

     Я немедленно получил по зубам и сплюнул кровь.

     -   Кто ты?

     -   Паломник к Богу-Императору.

     -   Сколько?.. Ты врешь!.. Когда ты пришел?

     -   Несколько дней назад.

     -   Сколько вас?

     -   Восемь человек.

      - Все находитесь у собак-людей?

     -   Да, среди людей.

     -   Зачем ты напал на дозор?

     -   Я человек.

     -   Ты паломник, а мы - первые слуги Господа.

     Странно все это было.   Странно выглядела сама ситуация,   которая, впрочем,

на самом деле была более чем обыденна:   решалось,   жить или не жить смертному -

банальнейшая вещь,   множество раз происходящее в   мире,   но кто решал?   за кого

решали? Как, в сущности...

     -   Убрать   его   до   рассвета.    Утром   придумаем,   что   с   ним   делать,   -

распорядился Величайший,   и меня потащили,   втолкнули в какую-то юрту,   связали

ноги, проверили крепость пут на руках, для профилактики дали еще раз по зубам и

оставили в покое.

     Я   еще некоторое время лежал без сна.   Вход был завешен,   но циновка сбоку

прилегала неплотно;   сквозь образовавшуюся щель я   видел клочок звездного неба,

временами мутнеющий от   пробегавшего облака.   За   войлочной стеной -   казалось,

здесь, внутри, - шуршали грызуны, все перекрывал серебряный звон цикад, и время

от времени раздавались тихие шаги часовых, совершающих обход вокруг юрты.

     Как   болела   голова!   Вдруг   Лена   словно живая   предстала передо мной,   я

попытался отогнать неуместное воспоминание,   только терзающее меня,   но сначала

это не удалось... И такая тоска! такая тоска!..

     Потом я уснул.

     Меня разбудил пинок по   ребрам.   Не   понимая,   где нахожусь,   я   посмотрел

вверх.   Ко мне опускалась ярко-розовая пасть зверя, обрамленная мелкочешуйчатой

броней.

     Я   взял себя в руки;   оранжево-желтый,   разделенный вертикальной черточкой

зрачка глаз приблизился ко мне.

     -   Не   сдох   еще?   -   с   какой-то   добродушной   интонацией   сказал   зверь,

протягивая   мне   блюдо.    -   На,   поешь,   тебе   силы   понадобятся,   прежде   чем

отправишься за новым телом.

     Руки у него были вполне человеческие, если не обращать внимания на чешую и

буро-зеленый цвет. Ногти грубые, почти когти, и так же, хотя и под тупым утлом,

заострены.

     На   плетеном блюде   лежал   большой кусок странно приготовленного мяса.   Но

очень вкусного.   Внешне это напоминало ветчину или переваренный студенъ. Внутри

я нашел кость.

     Я отвлекался,   стараясь не думать о том, что меня ожидает. Голова почти не

болела.   Циновку, загораживающую вход, откинули. Ясно и чисто звенел жаворонок,

пахло перегретым цветением трав.   Часовой с   копьем заглянул ко мне и   приказал

выходить. Я показал на связанные ноги.

      -   Не   можешь?   -   засмеялся он.   Странно было   слышать такие человеческие

звуки из пасти крокодилов.

     Часовой разрезал мне путы и подтолкнул к выходу.

     Перед   входом в   юрту   предводителя этого   звериного сброда мне   приказали

ждать.   Прошло не менее получаса,   прежде чем началось действие.   Я был готов к

этому, потому ждал спокойно, просто глазея по сторонам.

     Должен сказать,   что,   если мысленно убрать их пресмыкающиеся головы,   они

ничем не отличались от людей.   Одеты -   так же,   броня -   та же,   суетились как

люди, и ругались, и приказывали...

     Шок испытал, когда увидел женскую фигурку в сарафане, туфельках, с платком

на   плечах,   но   выше!..   зубастая,   вполне,   возможно,   для кого-то миловидная

пасть...   И   все равно я   не   мог определиться...   не мог избавиться от чувства

отстраненности,   глупого   равнодушия визорского зрителя.   Впрочем,   последующие

события излечили меня от великодержавного снобизма.

     Выдержав паузу, вышел Величайший, сверкая начищенным серебряным доспехом с

золотой насечкой,   на   голове -   золотой шлем с   острым гребнем Несколько минут

внимательно разглядывал меня.

     -   Вчера ты   объявил себя паломником к   Богу-Императору.   Что   ты   сегодня

скажешь?

     -   То же самое. Что могло измениться за ночь?

     -   Ты,   собака,   не   имеешь права   задавать вопросы.   Если   попробуешь еще

сказать хоть слово без разрешения, тебя накажут.

     -   А   разве меня все равно не   накажут?   Вождь махнул рукой,   и   спину мне

обжег резкий удар бича.

     -   Если хочешь такой платы за вопросы, то задавай, - милостиво разрешил он

- Да, тебя обязательно накажут, потому что вряд ли ты пройдешь испытание. Как и

все до тебя, впрочем. Раньше, правда, Бог-Император прощал всех без разбора, но

мы,   его слуги,   не   можем позволить себе равняться с   Богом.   Не   будем терять

время.

     Он   помолчал и   пожевал челюстями.   Казалось,   что он просто с   чавканьем,

ритмично открывает и закрывает пасть.

     -   Бог-Император,   отлучаясь последний раз -   это было несколько поколений

назад,   - так вот, отлучаясь, повелел нам, своим ближайшим и любимейшим слугам,

задавать паломникам вопрос,   на который ответит только посвященный.   Задам тебе

его и я,   но только из уважения к памяти Бога.   Слушай.   Итак,   кто в молодости

ходит на четырех ногах, в зрелости на двух, а в старости на трех? Бог-Император

повелел задавать этот   вопрос только людям-паломникам.   Впрочем,   только люди и

совершают паломничество Ты слушал? Тебе понятен вопрос? Отвечай!

     Я   увидел,   как с   неба,   игнорируя суету вокруг,   упал ястреб,   и запищал

застигнутый врасплох сурок. Не мешая охоте, абры обходили гордую птицу.

     В вопросе Бога, переданном через ящера-слугу, не было ничего сложного. Еще

на   заре   человечества этот вопрос,   по   преданию,   задавал людям сфинкс.   Лишь

Сократ ответил: это человек. Человек во младенчестве ползает на четвереньках, в

зрелом возрасте ходит на   двух   ногах,   а   в   старости при   ходьбе опирается на

палку.   Загадка давно стала общекультурной,   и   задавать ее   было бессмысленно.

Ответ знали все.   Мог, конечно, попасться невежественный паломник, но вряд ли -

среднюю школу заканчивают все.

     И еще я вспомнил Малинина с его лекцией о Боге-Императоре и подумал; чем я

рискую? Если зверюги захотят меня прикончить, то прикончат в любом случае.

     -   Ты готов отвечать?

     -   Готов.

      - Ну так не заставляй нас ждать, собака!

     -   Ответ прост:   это Боги.   Боги,   как и   люди,   породившие их,   стареют и

нуждаются в   подпорках.   Вначале,   когда человек был молод,   его боги бегали на

четвереньках,    как   зверо-боги   Древнего   Египта   и   Индии.   В   зрелости   Боги

воплотились в образы Зевса,   Вишну,   Христа,   Аллаха,   Будды,   а потом исчезли,

потому   что   пережили   себя.   Сейчас,   когда   человек   стал   всемогущим,   Богам

необходимы подпорки.

     Вождь некоторое время молча разглядывал меня   оранжевыми глазами,   смотрел

па набирающее высоту солнце,   на суету за пределами площади, щелкал челюстями и

наконец изрек:

      - Какой же ты паломник,   если говоришь такое.   - Он повернулся и шагнул к

входу   в   свою   юрту,   сверкающую в   солнечных лучах золотым шитьем на   зеленом

блестящем шелке. Не успев

     зайти,   он показался вновь.   Я   увидел в   этой его суете признак волнения,

если вообще эта ящерица могла волноваться.

     -   Какой же ты паломник,   если смеешь так оскорблять Богов? - загремел он.

- Впрочем,   ты единственный, кто ответил правильно. И это подозрительно, потому

что   Бог-Император,   покидая нас,   оставил нам   эту   загадку скорее как   пример

парадокса,   поэтому вряд ли   он   хотел бы   услышать ответ.   Тем более от   тебя,

собаки!..

     -   Ты, слуга, не хочешь выполнить прямое распоряжение хозяина?

     -   Мы были его слугами,   раб.   Но, доверив нам дворец, он тем поставил нас

на одну ступеньку с собой.   Уже полвека мы с блеском исполняем его функции, тем

уравняв себя с Создателем.

     -   Ты   не   можешь найти убедительный довод,   чтобы нарушить волю   хозяина.

Проклятие Бога-Императора падет на   тебя   и   твой народ.   А   проклятия Богов не

всегда исполняются немедленно, но всегда неизбежны,

      - Молчать,   собака! Снять с него рубаху! - вдруг приказал он и, подождав,

распорядился: - Подними левую руку!

     Немедленно ко   мне затрусил абр,   один из свиты или охраны.   Я   еще не мог

различать их. Он заглянул мне под мышку и, повернувшись, объявил:

      - Клеймо на месте.

     -   Ты,   собака,   трижды преступник. Ты преступник из-за неуважения к Богу,

преступник,   потому   что   клеймен собачьим клеймом,   и,   в-третьих,   потому что

первые два   довода на   самом деле излишни.   Ты   ответишь за   свою богопротивную

природу. И немедленно.

     Собственно,   подумал я,   он руководствуется правилом любого правителя:   ты

виноват,   потому что я убежден в твоей вине. Остальное прилагается. Беседа наша

была чем угодно,   только не попыткой поиска справедливости.   Я виноват,   потому

что я - человек.

     -   Ты хочешь убить меня? - спросил я.

     -   Я? Нет. Это Бог-Император этого хочет.

     -   Ты нарушаешь его волю.

     -   Тебе ли, не верящему в божественность Создателя, рассуждать о его воле!

     -   Я не говорил,   что не верю.   Я говорил, что образ Бога стареет вместе с

людьми.

     -   Это ересь.   И я уверен,   только люди способны на подобное богохульство.

Вы порождение дьявола.

     -   Люди созданы по образу и   подобию Бога.   Вы видели Бога-Императора,   он

похож на нас, а не на вас.

     -   Пускай похожи,   но не значит богоравны.   Бог,   создавая вас без всякого

оружия, вложил в вас инстинкт убийц. Вы обречены вести постоянную войну, потому

что обязаны защищать свою собственность,   без которой вы слабее лани,   -   у той

хоть копыто есть,   чтобы ударить.   Поэтому вы такие злобные, Подлые, жестокие и

враги всего,   что живет.   Вы -   убийцы.   И сейчас мы посмотрим,   как ты сможешь

убить. Если сможешь, - добавил он.

     После некоторого шевеления,   суеты и взволнованных криков привели абра.   Я

смотрел,   как тот снимает с себя одежду.   То же сделали со мной.   Нас поставили

перед вождем. Мы стояли рядом; он был

     сантиметров на тридцать выше меня,   а   ведь и   я не маленький,   почти метр

девяносто.

     Я впервые видел голого абра.   Вся передняя часть тела - живот, горло, ноги

были покрыты желтоватой мелкой чешуей. Все остальные атрибуты были как у людей.

Только член прятался в   общую кожистую сумку.   Абр   был мускулист и,   вероятно,

чудовищно силен.   Впрочем,   будучи намного меньше, я имел более внушительные на

вид мышцы: полуторная тяжесть Урана сделала меня похожим на ярмарочного силача.

     -   Вот мы посмотрим, что ты сможешь сделать без оружия. Я хочу, чтобы тебе

отрывали по очереди руки и   ноги.   Голову он оторвет тебе в   последнюю очередь.

Что же вы ждете? А ну-ка, начали, - распорядился вождь.

     Оказавшись напротив абра,   который выставил руки   перед собой,   напряг все

мышцы и мгновенно сделался в два раза толще,   я испытал сильнейшее раздражение,

скорее даже ярость.   А направлена она была, как это ни странно (впрочем, почему

странно?     естественно...),     против    Бога-Императора,    допустившего    этот

забавлявший,   видно, его бардак. Мне надоело на своей шкуре испытывать упущения

Всевышнего. Мои мысли прервал абр, метнувшийся ко мне с громким ревом, который,

я думаю, помогал ему вселять ужас в сердца будущих жертв

     Он сделал мне подножку, но я быстро вскочил и, не выпрямляясь, схватил его

за   жесткие лодыжки и   рванул.   Не   ожидавший этого абр   потерял опору,   тяжело

рухнул спиной на   утоптанную траву и,   не   вставая,   сумел попасть ногой мне   в

грудь.

     Я отлетел в сторону,   и пока восстанавливал равновесие,   он уже надвинулся

на меня.

     На этот раз ему удалось схватить мою левую руку;   повернувшись спиной,   он

зажал ее   под мышкой.   Видимо,   выполняя приказ хозяина,   он хотел оторвать мне

руку.   Я схватил его за шею правой рукой,   но чтобы удавить его,   мне просто не

хватало роста.   Он все сильнее,   и одновременно выкручивая,   тянул мою руку.   Я

было попытался зацепиться между его ног,   но не смог. От беспомощности я пришел

в ярость и тут же сумел бросить его через левое бедро. Он в полете отпустил мою

руку и,   кувыркаясь,   полетел в сторону вождя. Слуги остановили и отбросили его

ко мне.

     Я   ногой ударил его в   живот,   но он поймал мою ступню и вывернул.   Спасая

связки,   я   упал на руки лицом вниз и свободной ногой лягнул его в челюсть.   Он

еще не   опомнился,   как я   прыгнул ему на   спину и   схватил одной рукой за   шею

сзади,   а   второй обхватил его ниже подбородка.   Ноги я   заплел на его ребрах и

сжал что есть силы.   Мне показалось,   кости его захрустели. Он взревел, закинул

руки назад,   схватил меня за голову и попытался бросить вперед.   Я удержался, и

тогда он   сделал кувырок вперед,   приземлившись всей   своей тушей на   меня.   На

мгновение я потерял сознание, но все равно захвата не разжал.

     -   Кончай с ним! - Я узнал раздраженный голос их вождя.

     Приказ,   разумеется, был моему противнику, но исполнил его я. Не знаю что,

его ребра или хрящи горла поддались раньше?   Я   уловил хруст -   здесь,   там,   -

зверь на мне задергался, мощные рывки участились и перешли в мелкое трепыханье.

     Я еще некоторое время для гарантии вжимал обломки ребер во внутренностях и

наконец выбрался.

     Я   медленно встал   и   повернулся к   юрте.   Вождь   и   его   свита,   кажется,

значительно выросшая, стояли возле входа.

     Я сделал шаг в их направлении,   и свита стала полукругом, расходясь по обе

стороны. Пасти у всех были открыты. Они выставили копья и мечи...

     Сделав несколько шагов   вперед,   я   почувствовал,   что   земля   вокруг меня

завертелась, и внезапно наступила темнота...

     19

     МЕНЯ СНИМАЮТ С КРЕСТА

     Синее небо   от   зноя   начало бледнеть.   Солнце зависло в   вышине и   пекло,

мучило и этот мир,   и обнаженного меня.   Я лежал спиной на высокой горе вещей и

припасов,   сваленных на длинной,   как баржа,   телеге. Где-то внизу пронзительно

скрипели медленно проворачивающиеся колесные оси,   а дальше,   вокруг,   свистели

сурки,   попискивали,   едва перекрывая треск кузнечиков,   птицы в траве,   а еще,

откуда-то недалеко,   может из скрытой балки,   где протекал ручей,   самозабвенно

орали лягушки. И как же пьяно пахли травы!..

     Я лежал на толстом деревянном кресте, распятый и, к счастью, неприбитый. С

точки   зрения абров,   мне   послали медленную жуткую смерть,   и   если   бы   я   не

пререкался с   вождем Арсуном,   смерть от   заражения крови быстро и   без мучений

настигла   бы   меня.   Предпочитая надеяться   до   самого   конца,   я   не   жалел   о

предстоящих мучениях.

     Вверху кругами плавал беркут,   высматривая лису,   или   волка,   или   зайца,

полуденный зной прятал добычу.

     Телега остановилась.   Мой   крест стащили с   тележной горы   и   прислонили к

колесу высотой с меня самого.   Площадка для ног делала стояние на кресте вполне

удобным.   Я знал,   что человек способен выдержать на солнце до трех суток.   Мой

крест   уже   волокли трое   абров,   а   длинный конец   чертил   в   траве   не   скоро

стиравшуюся борозду.

     Юрта вождя уже стояла на холме,   и   рядом со входом,   несколько в стороне,

врыли мой крест. Я с высоты трех-четырех метров мог видеть почти все.

     Далеко,   за   рекой   вышка в   городище чадила черной ниткой дыма,   дозорные

Ставра упреждали своих.

     Огромная толпа   абров скопилась километрах в   трех   от   берега и   метрах в

шестистах   от   моего   холма.   Абры   не   придерживались строя,   стояли   кто   где

придется, но все равно я определил их число тысяч в двадцать пять.

     В    километре   от    пестрой   толпы   крокодилолюдей   стояли   воины   Ставра,

разительно отличаясь от врагов. Было их мало, стояли темной молчаливой стеной и

смотрели и ждали.   В войске абров гудели рожки сотников,   орали десятники, пели

флейты -   командиры пытались навести какой-то   порядок,   но   внимание всех было

поглощено ожиданием и чистым полем, где вдруг показался человек на коне.

     Он рысью неторопливо преодолел половину расстояния до абров и остановился,

подняв копье.   Он вызывал на поединок. В толпе разукрашенных пестрыми доспехами

абров замелькали розовые пасти, от волнения многие забывали захлопнуть челюсти.

     Наконец, раздвинув толпу, выехал верховой абр и быстро стал приближаться к

врагу,   незаметно забирая вправо, чтобы хоть немного, но иметь солнце за спиной

- пусть   слепит   глаза   человеку Противник не   возражал,   и   когда   оба   бойца,

маневрируя,   оказались ближе,   я узнал человека - Кочетов, обряженный в простой

кожаный доспех с железным шлемом на голове.

     Абр   сиял   полированной красной медью   лат.   Опущенное забрало шлема легло

длинным рылом на верхнюю челюсть,   издали превратив бойца в огромное насекомое.

Вместе   с   лорком   абр   на   добрый   метр   превышал своего противника и   казался

громадным страшным муравьем.

     Противники наклонили копья и разом прыгнули с места. Абр на ходу бросил на

левую руку щит, у Семена он так и остался за спиной. Почему?

     Когда   до   сближения оставалось метров двадцать и   сравнение обоих   бойцов

стало   особенно не   в   пользу   человека,   он   неожиданно метнул   копье   вперед.

Скорость обоих всадников и броска сложились; копье вмиг преодолело расстояние и

вонзилось в шею лорка

     Абры   подняли   жуткий   вой,   повсюду   размахивали знаменами и   значками на

длинных древках.   Успокоились,   только увидев,   что абр не пострадал;   замедлив

бег, лорк скоро упал, всадник ловко соскочил с седла, выхватил меч и поспешил к

тут же спешившемуся человеку.

     Семен почему-то не вытащил меч,   а копошился в сумке. Я не мог понять, что

он делает. И только увидев, что он раскручивает ремень над головой, догадался -

праща.

     Абр,   наверное, не знал о таком оружии. Он замедлил шаг, вновь поспешил, и

тут камень с такой силой ударил его в голову,   что,   видимо, плохо закрепленный

шлем слетел с головы.

     Собравшись бросить второй камень,   Кочетов вдруг передумал и   вытащил меч.

Возможно,   от   излишней самоуверенности он   так и   не   воспользовался щитом,   а

просто пошел к абру.

     Широкое поле, высокое небо. У входа в юрту на переносном троне сидел вождь

абров Арсун.   Для него, как и для всех абров здесь, на поле был только абр, для

людей - только человек.

     Бойцы сшиблись:   лязг,   треск, что-то мелькнуло, и Кочетов отступил, давая

всем увидеть чисто срезанные у основания челюсти... Обрубки приоткрылись, чтобы

выпустить тоскливый рев,   и тут же все кончилось,   - Кочетов снизу вверх срубил

остатки головы врага.

     Взметнув тело убитого врага перед седлом,   Кочетов уже скакал к своим. Ему

кричали,   славили,   хвалили.   Если латы подойдут -   хорошо,   нет -   обменяет на

другие.

     Выезжали все новые и новые пары.   Иногда побеждал человек,   иногда абр. Но

вот   одиночных всадников сдуло   с   поля   как   ветром.   У   абров загудели бубны,

захрипели рога, заорали мелкие начальники.

     Войско   Ставра   вдруг   собралось   в   железный   клин,    сразу   поразительно

уменьшившись   числом,    замерло   на   месте   и,    медленно   наращивая   скорость,

стронулось.

     Солнце замерло в небе,   время остановилось;   ничего не было в мире,   кроме

вопящей,   необузданной огромной   толпы   абров   и   молчаливого   твердого   клина,

вонзающегося в рыхлую плоть вражеской орды.

     И наверное,   только я,   зависнув между небом и землей, а от солнца и жажды

успев отрешиться от суетного, мог трезво оценить разворачивающееся действие.

     Войско Ставра вдруг   приостановилось метров за   сто   пятьдесят от   абров и

вдруг   разом выпустило тучу   стрел.   Потом еще,   еще   и   еще,   словно выпускали

жалящий рой   пчел.   Абры таяли,   будто лед   под струей горячей воды.   И   только

расстреляв запас стрел, ощетинившийся копьями клин вновь начал разгон.

     Колено с   коленом,   копье с   копьем,   всадники с   дивной силой врезались в

абров и,   словно разогретый нож в масле, пронеслись насквозь, повернули, вновь,

уже в спину, ударили и продолжали, продолжали утюжить.

     Абры не понимали,   где враг, не видели, откуда шла смерть, только понимали

- что-то неладно,   и в страхе рассыпались в разные стороны: хоть бы оглядеться,

понять, что происходит.

     Вождь   Арсун   гневно закричал со   своего трона.   Во   все   стороны побежали

посыльные. Привели оседланного лорка. Арсун вскочил в седло и ускакал со свитой

куда-то назад. Слуги спешно разбирали юрту. Я думал, что меня прикончат.

     Кто-то   на   поле   спешно собирал абров в   одно место;   бронированный кулак

людей продолжал крушить врагов.

     Я   где-то сбоку услышал дробный топот копыт,   сотни три всадников летели к

полю   боя.   Отделившись,   часть   бойцов   налетела на   холм,   беспощадно вырезая

визжащих   абров.   Кто-то   остановился   возле   моего   креста,   я   узнал   Мстишу.

Обрезанные веревки упали,   Мстиша балансировал,   стоя на седле,   я хотел слезть

вниз,   но почему-то упал...   Сорвав с ближайшего абра плащ, Мстиша укутал меня.

Помогли сесть на коня,   кто-то остался,   а   остальные быстро покатились к   полю

сражения.

     Но все уже затихало.   Солнце, склонившись к закату, решило за сражавшихся.

Подхватывая тела товарищей,   абры без порядка отходили к   своему лагерю.   Ночью

конница не бьется:   и лошади и лорки -   дневные животные. Люди шарили по полю в

поисках затерянных стрел, оружия и забытых тел. Чужих и своих.

     20

     НОЧЬ ТИХА, ПУСТЫНЯ ВНЕМЛЕТ БОГУ...

     Я отлеживался всю ночь, но спал плохо. Страшно болело обожженное тело, - я

был   весь   красен,   шершав и   горяч.   Не   зная,   как   еще   пристроиться,   чтобы

утихомирить боль,   и не надеясь уснуть,   я вышел из темной избы на воздух.   Уже

перевалило за   полночь,   черный провал неба только-только начал светлеть,   гася

одну за другой звезды.

     После освобождения из   короткого,   к   счастью,   плена меня   привезли не   в

городище Ставра,   а   в   одно из обычных,   где правил старшина Палыш и   где были

размещены по   избам мои попутчики.   Естественно,   женская половина,   потому что

даже   философ Малинин вполне сносно владел мечом,   и,   значит,   держать лишнего

бойца в тылу было бы преступлением во время войны.

     Меня определили в   маленькую баньку -   может,   из почтения,   как гостя,   а

может,   по   другим   соображениям.   И   помню,   с   вечера,   одурманенный солнцем,

впечатлениями   и   неутолимой   жаждой,    я   чувствовал   чьи-то   нежные   касания,

смазывающие мою кожу чем-то прохладным.

     Сырой ночной воздух остудил горевшее тело,   и   мне сразу показалось все не

таким уж плохим На мне были короткие,   очень легкие полотняные штаны. Босиком я

прошел к тыну и по лесенке добрался к дозорному внутреннему настилу.   Никого не

было   видно:   знали,   если   абры   пойдут в   леса искать селения,   воевода Ставр

упредит.

     Вышла луна,   засияла серебряным блюдом и, словно светлой короной, окружила

себя кольцом облаков

     Я   достал сигарету и закурил.   Мимоходом подумал,   что буду делать,   когда

кончится табак,   потому что здесь я не видел курящих. И тут услышал позади себя

шаги. Я не стал оборачиваться.

     - Ночь тиха, пустыня внемлет Богу, и звезда с   звездою говорит...

     -   Ты сочиняешь стихи? - спросил я.

     -   Да. Правда красиво?.. И звезда с звездою говорит...

     -   Красиво...

     -   Как ты себя чувствуешь?

     -   Знаешь,   Катя,   сейчас гораздо лучше, чем думал. Кажется, вообще ничего

не болит.

     -   Я рада.   Вчера, когда тебя привезли, ты был совсем плох. Это надо же! С

креста сняли... Хорошо, что мерзкие животные не прибили тебя, как Христа.

     -   Сначала   хотели,   но   потом   решили,   что   без   гвоздей я   буду   дольше

мучиться.

     -   Тебе повезло...

     -   Да, повезло. Михайлов не рассказывал, как я попал к абрам?

      -   Рассказывал.

      - Что?

     -   Что ударил тебя, а когда ты потерял сознание, то оставил абрам.

     -   Ну а вы как?

     -   Сережа! Ты действительно тот, за кого себя выдаешь?

     -   Кем же я еще могу быть?

     -   Не знаю.   Можешь быть Колей,   можешь другим.   Знаешь, что думает о тебе

мой муж?

      - Не знаю...

     -   Он говорит,   что Бог-Император, выбирая претендентов на государственные

должности, наделял их выдающими качествами уже согласно должности. Муж считает,

что сами должности автоматически дают долголетие, силу, ум, здоровье...

     -   Может быть;   твой муж философ,   кому же еще знать.   Хотя,   если явление

поставить с ног на голову, ничего, в сущности, не изменится.

     -   Может быть.   Но он говорил,   что даже если ты не Орлов, а действительно

простой уголовник,   то само общение с   Орловым могло передать тебе ряд качеств,

которых нет у простых смертных.

     -   Я   не   знаю,    может   быть.   Но   это   не   значит,   что   со   мной   можно

экспериментировать.

     -   Нет,   конечно.   Но если ударить Михайлова ножом в сердце,   он умрет.   А

если тебя?..

     -   Меня?..

     -   Извини,   Сережа,   но мы даже особенно за тебя не волновались. Мы знали,

что как-нибудь выкрутишься.

     -   Вы его оправдываете?

     -   Ни в коем случае.   -   Просто надо его понять,   он думает, что брата его

убил ты.

     -   Но ведь...

     -   Да,   конечно.   Он   больше не будет пытаться тебя убить.   Знаешь,   Ставр

хотел   его   на   месте   прикончить:   он   с   вашим   разведотрядом   прискакал   уже

связанный. Михайлов взял да сразу брякнул, что он тебя убил и все такое прочее.

Ставр   ему   мозги долго прочищал на   счет   какого-то   братства,   какого-то   там

единения. Что, кстати, за братство?

     -   Мы   тайно побратались со   здешними мужиками,   обряд у   идола Бога-Отца.

Только ты не очень распространяйся, - это тайное знание.

     - Хорошо,   молчу. Я уважаю мужские игры. В общем, Ставр Виктора не тронет,

пока ты не решишь, что с ним делать.

     -   А если он еще меня грохнет?

     -   Не   грохнет.   Он сам сказал,   что,   если ты выживешь,   то тебя до самой

встречи с Императором не будет трогать.

     -   Очень хорошо.   Надеюсь,   больше никто не хочет трахнуть меня чем-нибудь

тяжелым, а потом начать раскаиваться.

     -   Не говори глупости.

      -   Хорошо. Скажи мне, зачем ты пошла в это паломничество?

     -   Зачем?.. Может, стало скучно. Когда все уже испытано-переиспытано...

     -   Ах ты, малышка!..

     -   Не называй меня малышкой.   Если бы ты знал,   сколько мне лет!.. Так что

не называй меня этим дурацким словом.

     -   Скажи мне, Катенька, как тебе здешние жители?

     -   Ты имеешь в виду мужчин?

     -   Ну... мужчин, да.

     -   Железные... железные дети. Я чувствую себя старухой рядом с ними.

     -   Ты о чем?

      - Понимаешь,   они   такие цельные.   Настоящие античные герои без   страха и

упрека. Они глупы, молоды и счастливы, а я мудра, стара и несчастна.

     -   Да? А ты не замечаешь, как они на тебя смотрят?

     -   Ах,   не напоминай.   Все равно здесь время героев,   а   не таких циничных

баб, как я.

     -   Не   расстраивайся.   Ты   сама не   знаешь,   что говоришь.   Да и   какая ты

циничная? "Ночь тиха, пустыня внемлет Богу, и звезда с звездою говорит..."

      - Ты запомнил? Но это не мои стихи, Сережа.

     -   Разве в этом дело? Спокойной тебе ночи, иди спать, еще есть время.

     -   Спокойной ночи, Сережа.

     Я поднялся, оставил ее сидеть и вернулся в свою баньку. Немного погодя она

пришла ко мне.   Двери здесь,   мне кажется, никогда не закрываются. Темный проем

засветился светлой тенью, я почувствовал ее запах, и куда-то ушла мучившая меня

боль, напряжение, Михайлов, ударивший меня по голове. И пусть она была циничной

опытной светской львицей,   давным-давно потерявшей последние иллюзии, все равно

я   никогда не   забуду,   что   она   пришла ко   мне,   когда я   больше всего в   ней

нуждался,   что она была теплой,   нежной, податливой, но главное, что она пришла

ко мне...

     21

     ПРАВИТЬ - ЖИТЬ ТРУДНЕЕ, ЧЕМ ДРУГИМ

     На следующий день после завтрака я   отправился в Ставрово городище.   Мне в

провожатые   дали   парнишку   лет   десяти,   насупленного,   хмурого   и   несказанно

довольного важной миссией.   Он   скакал то   рядом со   мной,   то   впереди,   когда

тропинка в лесу сужалась, и важно, по коротко отвечал на мои расспросы.

      - Абры? Абры к реке вышли.

     -   Почему знаешь?

     ? Так дым в городище бросали дотемна.

     ? Обратно как, одному не страшно?

     ? Так на копе я мигом доскачу.

     И не выдержал:

      - Как там, страшно у абров? Они людей, говорят, едят.

     -   Не бойся, мы их всех положим.

     -   Это   так.   Воевода Ставр один может против целого войска.   Воевода всех

побьет.

     Когда с тропы увидел засмоленные бревна тына, я отпустил парнишку и скоро,

сдав лошадь коневоду, по лестнице взобрался на стену.

     Мне встретился воевода Ставр.   Оглядел с   ног до   головы и   удовлетворенно

буркнул:

      - Ожил,   значит.   Вчера смотреть страшно на тебя было,   а   ныне уже воин.

Отдыхай,   сегодня абры раны зализывают,   не   вышли в   поле.   Хорошо мы их вчера

встряхнули. Да ты, наверное, видел с креста своего: удобный насест.

     Воевода Ставр засмеялся. Я вспомнил абрского вождя Арсутта и его сетования

на   природу людей,   Ставр,   проживший вчерашнюю битву,   был уже не   тем воином,

которого я,   уезжая с дозором,   оставил здесь.   Что-то жесткое, безжалостное...

угрюмая веселость не оставляла его.

     "Железные дети", - сказала Катенька.

     -   Где Михайлов? Тот мой спутник, что провинился в дозоре.

     Ставр гулко хохотнул:

      - Это ты   называешь "провинился"?   Пустые хлопоты даже видеть такого.   Во

время   войны   любые распри надо   пресекать.   Кровник во   время войны -   тот   же

предатель. Ты сам его прикончишь или мне распорядиться?

     -   Воевода! Я прошу его не трогать. Он думает, что я убил его брата, вот и

хотел закрыть счет.

     -   Тогда отдай ему старшинство и не мешайся среди мужчин.

     -   Ты хочешь оскорбить меня?

     -   Тебя?   Зачем?   Я   просто   говорю,   что   надо   сделать сейчас.   Впрочем,

улаживай свои дела сам,   но   это   первый и   последний раз.   Иначе мне   придется

самому разобраться: жизнь племени важнее.

     У   Виктора были   связаны руки за   спиной.   Он   сидел,   грузно привалившись

плечом к стене, и смотрел мимо меня в окно, прорубленное в бревнах стены. Здесь

же я нашел Кирилла Исаева.

     -   Ситуация,   конечно,   из ряда вон, - посетовал Кирилл Эдуардович. - Надо

как-то утрясать.   Конечно,   столкновение культур,   но нас могут в   два счета...

того.   Человек,   знаете ли,   в   экстремальных ситуациях не   терпит чужеродного.

Особенно от своих. Туг, знаете ли, инстинкт.

     -   Я уже говорил с воеводой.

     -   И что? - заинтересованно вскинулся Исаев.

     -   Что?   Говорит,   либо убей,   либо пусть Михайлов встанет во главе нашего

отряда.

     -   Интересно!..   А впрочем,   конечно... Да, разумеется, очень правильно. И

как ты поступишь?

     -   Не знаю. Все зависит от нашего майора.

     - Я все равно тебя убью,   Орлов, - спокойно сказал Михайлов и посмотрел на

меня.

     -   Экий вы,   майор,   твердолобый.   Если я вам дам честное слово,   что я не

Орлов, вы поверите?

     -   Конечно нет.

     -   Почему?

     -   Потому что таких совпадений не бывает.   А   еще потому,   что я   поклялся

отомстить за брата.

     -   Ну   как   нам   вразумить   нашего   майора?    -    спросил   я   с   интересом

наблюдавшего за нами Исаева. - Давайте, Кирилл Эдуардович, попробуем вместе. Вы

будете   третейским судьей.   Итак,   что   вы   добьетесь,   убив   меня?   Во-первых,

вызовите недовольство аборигенов,   и хорошо еще, если все останутся живы: у них

очень твердые этические нормы.   Во-вторых, поставите под вопрос основную задачу

нашей экспедиции - достичь дворца Императора.

     Михайлов шевельнулся и   посмотрел на меня.   Я   в   свою очередь ответил ему

вызывающим взглядом.

     -   Конечно,   вам, возможно, наплевать на Императора, его дворец и все, что

с ним связано,   -   продолжил я.   -   Вполне это допускаю.   Но как же другие?   Вы

хотите убить   меня,   ваша   жизнь   вам   безразлична,   но   другие будут   обречены

коротать в племени остаток жизни.   Кирилл Эдуардович! Вы согласны здесь прожить

остаток жизни? Или вам интереснее помериться силами с Господом?

     -   Гнить здесь я не собираюсь. Это однозначно.

     -   А ваша жена? Или жена Малинина?

     -   Можете   не   спрашивать.   Виктор   Александрович!   Может,   отложите   вашу

вендетту? Наш герой может сто раз погибнуть и без вас, - вмешался Исаев.

     -   Я сам хочу его убить.

     -   Это уже действительно смахивает на тупую твердолобость,   дорогой майор,

- покачал головой Исаев.   -   Нет, надо решить сейчас. Вы, Виктор Александрович,

должны уяснить,   что если не подойдете к   вопросу гибче,   то мы все,   я уверен,

все,   включая   женщин,   будем   стоять   за   вашу   немедленную   смерть.   Увы,   не

обессудьте.   К вам лично ни у кого нет претензий.   Нам нужен Император. Каждому

по собственному соображению,   но нужен. Да что вы, собственно говоря, не можете

подождать?   Очень может статься, что в конце концов не только вы захотите убить

нашего уважаемого предводителя.   Короче,   вы принимаете наши условия? - спросил

Исаев.

     -   Какие условия?

     Мне захотелось ударить его, но я сумел сдержаться и опустил руку. Наградой

мне была искра страха,   промелькнувшая в его расширившихся глазах и заставившая

слегка вздрогнуть уголки рта. Он пошевелил плечами;

      - Хорошо,   - нехотя согласился он. - Я обещаю не пытаться его убить, пока

мы не найдем Императора. Этого довольно?

     -   Вот и отлично,   дорогой майор,   - сказал Исаев. - Конечно, вашего слова

достаточно. Я думаю, можно его развязать. Как вы? - спросил он меня.

     -   Конечно. Недоразумение исчерпано. Добро пожаловать снова в наши ряды.

     А   немного погодя воевода Ставр тихо гудел мне в ухо.   Мы стояли на вышке,

дозорного Ставр отпустил. Далеко раскинулся пестрый лагерь абров, на холме, где

  я еще вчера был распят,   вновь стояла сочным пятном выделяющаяся на высушенной

солнцем траве юрта вождя Арсуна.

     -   Пойми,   неразумный ты   человек,   вести людей за   собой -   не   хитростью

властвовать,   не   уговорами,   не разделением людей,   не подкупом,   не насилием.

Править -   жить труднее,   чем живется другим.   Вождь -   сам закон и исполнитель

закона.   Если ты раз позволишь себе сбиться,   ты становишься даже не как все, -

гораздо ниже,   хуже.   Хуже предателя.   Ты своего человека помиловал,   и с тобой

соглашаются.   Но только потому, что знают, ты дальше видишь, чем другие. А если

поймут,   что твое милосердие от слабости, трусости или нерешительности - горе и

тебе и тем, кто поверил в тебя.

     Не было бы мне прощения,   - сворачивал он на себя и свои думы, - если бы я

слушал тех,   кто   просит поберечь жизни наших бойцов.   Лучше спрятаться,   лучше

переждать в лесах. Может, не найдут нас абры. Жить, сберегая свою кровь, значит

не   щадить кровь детей и   внуков.   Стократ больше погибнут следующие поколения,

если мы трусливо будем беречь себя.   Не мы пошли к абрам, а они к нам. Пусть же

узнают остроту нашей стали и силу наших рук.

     Запомни, - говорил он, всматриваясь сквозь синеющий вечерний воздух в стан

врага,   - ты отвел от него свой меч, но если он теперь станет даже не угрожать,

просто воспротивится тебе -   немедленно убей.   Это значит, что, не уважая тебя,

он и слово свое, данное тебе, не будет чтить: либо ты, либо он.

     Я посмотрел на Ставра, на грубое, словно из коры вырубленное лицо, светлые

льдинки   глаз,   выгоревшие на   солнце   льняные   волосы   -   полный   могучих   сил

сорокалетний   мужчина,    которого   время   и    события   бросили   в   самый   котел

противостояний двух рас:   человеческой и   полузвериной.   И словоохотливость его

объяснялась тяжестью той ноши,   что оказалась взваленной на   его плечи:   говоря

мне, он рассуждал сам с собой.

     Вождь всегда одинок. Другие, те, кто внизу и лишь надеются, - им не понять

страшную ответственность за других.   Племя должно жить, а малой кровью, великой

- ответственность всегда на одном.

     И   смотрел Ставр на абров,   на степь,   на абрские телеги,   длиной с лодью,

которые неторопливо тянули тарканы -   ярко-зеленые,   с красным гребнем,   трубно

вопящие. Дыхание степи тянуло сюда скрежет и скрип сотен телег, тяжелых, сбитых

из досок,   широких в ободах, чтобы не увязали в песках и грязи. Сотни тарканов,

запряженных и запасных,   несли свой, мускусно-сухой запах, который уже ни с чем

не спутаешь.   И тащили,   тянули кузова,   громадные,   как несколько изб,   больше

шатра Арсуна. Всадники гнали табуны запасных лорков. И все это множество абров,

лорков и   тарканов неторопливо лезло   к   берегам реки,   словно желая запрудить,

заполнить собой русло, а потом потечь дальше в поисках мирных городищ.

     Мы со Ставром с вышки глядели на абров,   другие -   с тына;   много еще было

врагов,   ох много!   В пять-шесть раз больше,   чем войско людей.   Тесно абрам на

берегу.   Напоив животных,   оставляют их пастись,   а сами устраиваются на правом

берегу, зная, что люди не осмелятся им помешать.

     22

     НИ КУДА НЕ УШЛИ ТЕ АБРЫ

     Сковывая силы людей, войско абров стояло у воинского городища. На глазах у

всех,   не скрываясь,   малая часть - пятая? третья? - переправилась через брод и

ушла в   леса.   Воевода Ставр смотрел на   полосу красной зари,   на живое кипенье

лагеря внизу и подзывал стрелков:

      - А ну-ка, бросьте стрелы.

     Метнувшись под   высоким углом,   рой стрел одолевал расстояние,   и   в   орде

спокойное шевеленье сменялось суетой. Долетали яростные крики.

     -   А ну-ка еще попотчуем.

     Абры в   ответ метали стрелы,   не   долетавшие через реку и   поле до высоких

стен.   Кто-то внизу догадался отдать приказ,   и   масса живых тел,   телег и   юрт

передвинулись дальше от нас.

     Воевода Ставр решительно обернулся, что-то решив для себя.

     -   Сергей! - позвал он. - Где ты?

     -   Я здесь.

     -   Возьмешь своих и   добровольцев из   наших,   но   не больше пяти сотен,   и

пошарь по лесу. Мстишу возьми, он тебе поможет.

     Собрались быстро.   Каждый видел силу зверолюдей,   утекшую в лес,   и каждый

боялся:   как мои?   У   нас тоже беспокойство:   Екатерина и   Маргарита остались в

городище Палыша, всего в пяти километрах отсюда.

     Абры не   умели ходить в   лесу.   После них не   то   что местные,   мы тоже не

заблудились бы. По дороге, в которую превратилась тропа, мы спешили наперегонки

с наступающими сумерками.

     И к счастью, успели.

     Селенье Палыша располагалось на поляне,   имевшей в   поперечнике три-четыре

километра.   Городище   поставлено почти   в   середине поляны,   и   оттуда   звонко,

тревожно били в железную доску, предупреждая своих в округе: абры под стенами.

     Городища всюду одни и   те же.   Везде ров,   залитый водой лишь в лихолетье,

как сейчас.   Везде осмоленный и обмазанный глиной тын.   Тяжелые ворота вешали с

наклоном, чтобы оставленные на свободе створки сами закрывали вход.

     Абры не стали на ночь глядя идти на слом, а расположились лагерем недалеко

от рва у высоких костров,   которые сразу развели слишком близко от стен.   И так

же,   как   начальники в   основном   войске,   в   этом   поняли   неудобство близкого

соседства после нескольких смертей:   стрелки с   тына не   упустили случая лишить

себя нескольких врагов.

     Я вместе с Мстишей и Кочетовым сосчитал костры,   а по ним - абров. Было их

не больше трех тысяч,   нас - пять сотен. Но мы были дома, во всяком случае; мы,

паломники тоже забывали о своем пилигримстве, равняясь со всеми.

     Две сотни воинов скрытно послали в городище, чтобы утром женщины и старики

за стенами могли продержаться,   а   сами,   подождав тишины,   зажгли сухую траву.

Скоро   пламя   перепрыгнуло на   хлебные поля,   появился и   сильно задул   низовой

ветер.   Абры в   испуге кинулись к   стенам городища,   оттуда тут   же   посыпались

стрелы;   ветер,   гул   свободного огня,   безумные крики лорков и стрелы, стрелы,

стоило лишь пересечь невидимую черту, опоясывающую стены.

     Кто-то из опытных воинов-абров догадался пустить встречный огонь.   Попытка

удалась,   фронты огня сшиблись,   взялись ввысь и опали. Подождав, абры улеглись

на горячий пепел. И все стихло.

     На   рассвете лагерь проснулся;   абры бросали злобные взгляды на   городище:

будет вам сегодня! Солнце уже поднялось над деревьями у дальней границы поляны,

когда из леса вышли несколько человек.   Сначала абры вроде бы и не заметили их,

но   когда число людей достигло полутора сотен -   без   доспехов,   но   с   луками,

копьями, щитами, - абры выслали два верховых отряда по триста всадников. Отряды

поскакали прямо к   лесу достаточно далеко от людей.   И конечно,   с тем,   чтобы,

описав в лесу широкие дуги, отрезать кучку дерзких.

     Прозрачность   их    замысла    заставляла   искать    скрытый   смысл;    Мстиша

успокаивал:   просто абры таковы,   они думают,   что скрыто все, о чем не сказано

вслух.    Не   верящий   на   слово   Кочетов   и   Илья   съездили   на   разведку.   Да,

действительно, все так и есть.

     -   Тогда на что они надеялись, придя с войной?

     -   Животные,   что с них взять,   кроме их жизней?   И еще добра, по упущению

оставленного им Богом-Отцом.

     Через   некоторое   время,   которого   должно   было   хватить   двум   посланным

отрядам, чтобы совершить окружение, в лоб нам двинулась еще одна группа абров.

     Мы подпустили их к   себе на двести метров,   потом повернули и   бросились в

лес. Там уже гудели сигнальные рога.

     Знающие здесь каждый кустик,   воины легко бежали между деревьями.   Мы тоже

старались   не    отставать.    Наши   преследователи   на    лорках   еще   не   поняли

безнадежности своей задачи,   а когда поняли,   было уже поздно:   со всех сторон,

словно пчелы,   оводы,   шершни,   взмывали и падали тучи стрел. И жалили, жалили,

жалили. Абры пытались отстреливаться, но где цель? Человек, в которого посылали

стрелу,   оборачивался стволом дерева,   а безобидный куст сам жалил смертоносной

стрелой.

     Из тех, кто ушел за нами в лес, назад не вернулся никто.

     Абры   на   поляне готовились идти   на   слом,   но   ждали припоздавших лесных

охотников.   Вместо   них   из   лесу   вылетел   наш   конный   клин;   тяжело,   плотно

сомкнувшись стременами, выставив густую щетину копий, скакали мы на врага...

     В   лагере абров заревели сигнальные рожки,   заметались знамена на   длинных

древках; кое-как построившись, абры попытались разогнать лорков.

     Поздно.   Взвились струи рук и   оружия,   дико смешались боевые крики.   Поле

вспенилось,   поднялось в визге,   стоне,   вое.   Конный бой сродни молнии. Только

столкнулись,   и уже перед нами чистое поле,   слева -   городище, наши на стенах,

отворяющиеся ворота,   а   сзади   -   тела,   тела,   тела.   Смотришь -   кипит поле,

шевелится от тел,   и нет чистого места, и нет стебля, не окропленного кровью, и

воет абр, грызя землю. Меч на меч, копье на копье.

     Развернувшись,   мы   рассыпали строй,   чтобы не мешать размаху меча боевого

товарища.   Мы   охватили потерявшихся абров и   косили,   косили,   косили,   словно

косари, а сзади спешили из городища товарищи подобрать упущенные нами жизни.

     Эх,   раздолье!   Руки,   тело без мысли и   понукания отдает вложенное годами

тренировки. И ликует сердце, видя мертвых врагов.

     Сами пришли!

     Рядом были Илья и   Семен Кочетов.   И   Мстиша рядом;   он   трубил в   рог,   и

всадники собирались к нам.   По огромному полю там и сям еще виднелись одиночные

абры на лорках, а кое-где группы по пятьдесят-сто верховых.

     Не   давая опомниться,   мы   гнали,   давили абров.   Им   было   тесно;   ревели

посеченные лорки.   Абры   -   плохие воины.   Не   видя смысла сопротивляться,   они

опустили руки.

     Пыль,   смрад,   грохот и неумолчный стон,   стон,   стон - хор душ, кипящих в

адских котлах нашего Бога-Императора.

     Бросив оружие,   абры бессильно сползли с лорков,   а те,   беспомощно шлепая

широкими клювами,   ревели   и,   подгоняемые уколами   копий   и   мечей,   убегали в

сторону.   Абры распахивали розовые пасти в знак покорности и,   встав на колени,

закрывали глаза. Вид острых зубов, длинного языка, широкого провала глотки ярил

наших воинов.   Но   вот устали и   самые неутомимые из нас.   Оставленных в   живых

абров согнали, словно стадо овец.

     Наконец-то они поняли, что не в победе, а в гибели воля Бога-Отца, а иначе

исход был бы другим.

     У наших почти не было раненых и убитых. Бог-Отец доволен своими детьми.

     Только-только ушел утренний туман,   утро едва перешло границу дня, когда в

бывшем лагере абров раздались крики наших.   Вон оно что: кто-то из быстрых умом

заглянул в котлы,   в которых повара готовили мясо.   В некоторых котлах варились

освежеванные тела людей:   женщин,   детей,   мужчин.   Кого-то, значит, поймали по

дороге сюда. Наверное, я сказал это вслух, так как Мстиша рядом ответил:

      - Никуда не ушли те абры...

     Пора было уходить.   Из   городища Ставра потянулась к   небу тоненькая нитка

сигнального дыма: пока ничего не переменилось, абры не шли на слом.

     У   видевших вареные тела   близких (все сейчас близкие,   ближе некуда) лица

были   страшнее,   чем   у   самого сатаны.   Недаром вождь Арсун назвал нас   самыми

ужасными существами.

     Всем   абрам   быстро   посекли   головы,   лишь   задержались   оказать   почесть

нескольким командирам, живьем побросав в быстро разогретый кипяток...

     Зная,   что абры больше в лес не сунутся,   с собой взяли почти всех мужчин.

Оставшимся наказали в   случае,   если   враг   подойдет,   бросив добро,   спешить к

дальним заимкам, чтобы спасти самое дорогое - себя.

      "Ты сам тут стал свирепый,   как Бог-Отец",   - говорила Катенька, провожая

нас.   Шла между мной и мужем,   держалась за стремя,   и,   забыв о войне, молодые

воины не могли отвести от нее взгляда, И она щедро улыбалась всем.

     Перед тем как скрыться в лесу,   я оглянулся. Вытоптанное, разоренное поле,

мертвые   тела,   вороний   грай   и   только   души   павших   невидимо   носились   над

оставленным полем.

     23

      ЗАВТРА БУДЕМ БИТЬ ЭТИХ

     Не   знаю,   может,   кто,   избежав смерти от наших мечей,   сумел вырваться и

доложить Арсуну об   участи ушедших в   лес   на   свободную охоту абров,   или   кто

просто   догадался,   увидев нас,   возвращающихся в   городище.   Суматоха началась

ближе к вечеру, всю ночь гудела встревоженная орда, а утром мы отпустили одного

из   раненых,   оставленных в   живых на такой вот случай,   абра.   Ему было велено

сказать Арсуну, что мы желаем встретиться с ним для переговоров.

     Отпустили   пленного,   тот   переправился через   реку   и   исчез,   утонул   во

множестве врагов.

     До прихода абров было у Ставра три тысячи воинов Сейчас,   оголив городище,

имел уже до пяти тысяч воинов.   Много это?   Как сказать. Но ведь половину абров

уже   посекли.   Десять тысяч зверолюдей не   увидят больше родных мест.   Поделом.

Свершенное наполняло уверенностью.   И   временами восторг сжимал мне   горло;   из

прогнившего сытого болота декаданса,   где потребление стало знаменем эпохи, мне

посчастливилось   попасть    в    молодой   яростный   мир    отсутствия   старческого

плюрализма, где все, как один, и один, как все.

     Сильному жить!

     Под вечер,   уже в густеющих сумерках, со своего берега абры стали звать на

переговоры.   Один из них,   размахивая пустыми руками,   перешел брод,   крича еще

издали:

      - Величайший вождь Арсун разрешает вам прийти сейчас.

     -   Пес он и мать его псица, - весело выругался воевода Ставр. - Лучше бы с

утра идти, но негоже нам опасаться. Пойдешь со мной? - спросил он меня.

     -   Пойду.

     -   Возьми еще кого-нибудь. Человек пять, не более.

     Ко мне подошли Илья и Исаев с Малининым.

     -   Возьми нас, упустить такое представление!..

     -   А если?..

     -   Что говорить, не дети.

     -   Своих берешь?   -   сказал воевода,   увидев,   кого я отобрал. - Хорошо. Я

думал и Мстишу взять, но пусть будут твои. У твоих мечи хорошо пляшут.

     Быстро стемнело, вышла бледноватая еще луна, проклюнулись первые звезды. В

лагере абров горели костры.   Войско образовало живой коридор,   ярко   освещенный

факелами. Огонь с треском и жаром вырывал из темноты длинные рыла и белое-белое

обрамленье зубов.   С лязгом захлопывались пасти:   абры как могли устраивали нам

прием.

     Перед входом в зеленую юрту Арсуна нам преградила дорогу стража.   Это тоже

входило в сценарий устрашения, но Ставр не желал чужой режиссуры:

      - Дорогу,   псы!   Ваш вождь нас заждался. К стражникам подскочили какие-то

царедворцы, чего-то там шепнули, а потом потребовали наши мечи.

     -   Дьявол с ними, а Бог-Отец с нами! - сказал Ставр и вытащил меч. Мы тоже

протянули паши мечи рукоятями вперед и наконец вошли.

     В   юрте вождя горел круглый светильник с семью рожками,   маслянистое пламя

коптило,   но свет давало.   Мы сели на предложенные нам подушки. Огоньки, словно

испугавшись нашего прибытия, еще долго дрожали, искажая рыло Арсуна.

     -   Зачем вы   пришли?   -   спросил он.   И   тут же   продолжил,   пытаясь сразу

навязать свою волю:   -   Вы   пришли обговорить условия сдачи оружия?   Похвально.

Покорность -   мудрость слабых.   Мы   оставим вам жизнь,   ибо имеющий жизнь имеет

все.   Часть из вас мы переселим на земли ближе к   замку Бога-Императора,   часть

оставим здесь,   потому что   и   здесь нужно жить и   обрабатывать пашню во   благо

Империи.

     -   Ну-ну!    -   напряженно   прогудел   воевода.   Пляшущие   огоньки   осветили

прищуренные глаза. - А больше никаких условий?

     -   Нет,   -   важно ответил Арсун.   -   Мы решили прервать наш поход и уйти к

столице. Наши планы изменились, нас ждут другие дела.

     -   Так   это все?   -   еще раз переспросил Ставр.   -   Тогда и   нас выслушай.

Во-первых,   вы должны сдать все свое оружие и все имущество, которое привезли с

coбой.   Верховых лорков тоже оставите.   Я   вам   дам столько телег с   тарканами,

чтобы вы на них поместились.   И еще несколько лишних тарканов, чтобы не подохли

с голоду.   Вы их сожрете по дороге.   Да и то вы, говорят, по полгода можете без

еды   обходиться,   как-нибудь   протянете.   Еще   дашь   обещание   больше   сюда   не

являться.   Никогда.   И   только при соблюдении всех условий мы оставим вам самое

дорогое - вашу зеленую жизнь.

     Я видел, мои товарищи боялись упустить слово, каждый звук. Забыв, что сами

являются участниками действия, они словно бы наслаждались постановкой в визоре.

Подумать только!   Два вождя без всяких гарантий встречаются в   пустыне и   ведут

переговоры о своих народах,   презрев опасности и угрозу собственной жизни.   Мы,

правда,   рисковали больше.   Однако Арсун видел,   на что способен я, понимал, на

что   способны обозленные потерей вождя   люди,   ежели   бы   он   решился па   такое

безрассудство,   как   убийство   Ставра.   Да   и   безоружные,   несмотря на   десять

телохранителей Арсуна, мы представляли значительную угрозу.

     Арсун убеждал Ставра:

      - Твои условия неприемлемы.   Нас все еще в три раза больше,   чем вас. Мое

войско перестанет мне   подчиняться,   если   я   предложу такое.   Просто не   мешай

нашему уходу, и твои люди будут все живы и целы.

     Ко мне наклонился Малинин и прошептал:

      - Я хочу задать вопрос этому крокодилу.

     Я   прошептал Ставру его   просьбу,   тот   кивнул,   и   Малинин,   наклонившись

вперед, спросил:

      - Ответь,   великий   вождь,   почему   вы   нарушили волю   Бога-Императора по

регулировке численности абрского населения?

     Ставр   удивленно взглянул па   Малинина.   Арсун   втянул   голову в   плечи   и

зашипел.   Потом мы   узнали,   что так они вырожают свою ярость,   негодование или

замешательство. Сейчас присутствовали все эмоции.

     -   Бог-Отец   давно отменил свое указание по   отношению к   нам.   Он   просто

забыл   объявить всенародно перед   тем,   как   уйти.   Он   хотел   эти   ограничения

направить на вас, людей.

     -   Понятно, - кивнул Малинин. - У меня все.

     -   Так ты принимаешь наши условия? - спросил Ставр.

      Я   смотрел   на   Арсуна   и,    мне   кажется,   уловил   в   его   желтых   глазах

растерянность.   На   самом деле,   конечно,   уловить было трудно,   но что еще мог

чувствовать этот главный ящер?

     - Ты же сам знаешь,   что война вами проиграна,   -   убеждал Ставр.   -   И ту

часть войска, что ты отправил в лес, мы посекли. Завтра посечем вас.

     -   Говорил я твоему рабу -   вон ему,   -   кивнул Арсун на меня,   -   что вы,

люди,   самые кровожадные существа. Ваша жажда крови неутолима. Но ты забыл, что

все смертны,   один удел у   всех,   и у победителей и у побежденных -   смерть.   И

воинское счастье изменчиво.

     -   Ты,   вождь,   говоришь о нашей кровожадности, - жестко вмешался Ставр, -

но   забываешь,   что это вы   пришли к   нам,   а   не   наоборот.   Наши условия тебе

известны. Завтра сообщи свое решение, а сегодня мы пойдем. Прощай, вождь.

     Мы   поднялись,   пошли к   выходу.   Нас не   задерживали.   Выйдя из юрты,   мы

получили свои мечи и вновь шли по живому коридору.   Как всегда бывает,   солдаты

уже   узнали   о   том,   что   условия   не   приняты   ни   с   чьей   стороны и   война,

следовательно,   продолжается.   Страсти были накалены. Может быть, надежда уйти,

может быть,   понимание проигранной кампании - мы по себе все ощущали, ибо прямо

противоположное ощущали сами - абры выпускали пар своего разочарования: шипели,

ругались,   лязгали мечами. И еще, переходя брод, могли слышать ритмичный стук -

хлопанье звериных челюстей.

     Журчала вода, омывая наши ноги. Усыпанное звездами небо наклонялось к нам,

темные округлые облака гнал верховой ветер, а здесь, внизу было тихо.

     -   Вот мы и дома,   -   вздохнул Ставр,   когда мы ступили на берег. - Завтра

будем бить этих. Ничего, победим.

     24

     ВСЕ В РУКАХ БОГА

     На   рассвете   войско   абров   медленно двинулось в   обратный путь.   Четверо

суток,   всего четверо суток! Этих суток хватило, чтобы воинственный запал абров

был сломлен и   столь же   сильно разгорелся у   людей.   Никто не знал своей силы,

пока не случилась беда.   Что ж, пути Господни неисповедимы, и кому знать, каким

образом Бог может направить тебя на путь познания себя, познания своих сил.

     Самый маленький ребенок знал,   что абры бегут,   что абры побиты, победа за

нами! В этой эйфории таилась опасность. И Ставр железной рукой сдерживал боевой

порыв молодых.

     Отступать всегда   тяжело;   медленно,   согласуясь скоростью с   ходом   плохо

отдохнувших за   эти   дни   тарканов,   абрский обоз   тащился на   юг.   Были случаи

дезертирства. Одиночек, бросавших своих, ловили люди.

     Отряды Ставра висели над абрами.   Было легко и свободно молодым воинам,   в

полной мере поверившим в   свою силу.   Отставшие телеги уже   никогда не   догонят

общую   силу   абров;   небольшой отряд налетал,   щедро сорил стрелами,   несколько

возничих пробовали сопротивляться и гибли, гибли...

     Превозмогая быстро проходящее отвращение, люди учились управлять тарканами

и лорками,   животными глупыми и покорными.   Человек,   провозившись полчаса, уже

умело,   будто всю жизнь это делал, погонял неуклюжих гигантов - послужат теперь

и людям!

     Конные    воины    опережали    абров.    В    урочище,    где    побили    первый

разведывательный отряд,   успели отравить ручей конским навозом. Обезвоженные за

день, сипло ревели тарканы, им пронзительно, со скрипом вторили лорки.

     На рассвете, окружив ночлег абров редкой цепью, воины стали осыпать врагов

стрелами. Абры ответили; Ставр отвел своих за пределы досягаемости более слабых

луков зверолюдей.   Из-за тесноты,   страшной скученности редкая стрела пропадала

зря.   На   большом расстоянии стрела убивала редко,   но   даже   легкая рана скоро

делала бойца слабым, как ребенок.

     Солнце поднялось высоко;   множество людей и   животных перемололо траву,   в

воздухе   завис   туман   из   спор   растений и   истолченной в   пыль   глины.   Вопли

животных,   вскрики абров,   ржавая сухость во рту...   Истощив запас стрел, воины

отъезжали за новыми тремя десятками и бросали, бросали смерть в дикую орду...

     Натягивал свой   лук   и   я.   Тетива   била   в   железную   пластину   на   левом

предплечье, и стрела, пролетев более четырехсот метров, исчезала в самом центре

лагеря.   Молодые воины крутили головами,   подъезжая,   трогали мой лук. Сохраняя

суровую невозмутимость, я не показывал, что доволен. И вновь стрелял.

     Наконец чья-то   воля сумела стронуть обоз,   но   на   выходе абров ждал клин

конного войска.   Пока   абры   перестраивались в   боевой порядок,   пока   отводили

неповоротливых тарканов,   солнце   поднялось еще   выше,   время   уходило;   лучшие

стрелки продолжали десятками косить захватчиков.

     Стояли долго,   солнце зашло за   полдень.   Абры так и   не решились напасть;

Ставр сдерживал своих.   Стрелки продолжали кидать стрелы. Лихорадочное ощущение

победы заставляло гореть глаза воинов. Все чего-то ждали.

     Размахивая флажком на длинном древке,   из строя зверолюдей выехал всадник.

Ставр дал знак прекратить стрельбу.   Кто-то гулко загудел в рог, чтобы услышали

дальние стрелки. Все молча следили за серым ют пыли абром, от жары не смыкавшим

длинной пасти.

     Абр,   понукая лорка, приблизился на расстояние слышимости голоса. Привстав

на стременах, закричал:

      - Мир!    Мир!    Всемогущий   Арсун,    вождь   абров,   желает   беседовать   с

предводителем людей воеводой Ставром.

     И,   словно не было суток,   вновь все повторилось.   Однако тогда говорили в

темной   юрте,   лишь   наши   сторожа да   семь   пламенных язычков светильника были

свидетелями брошенных наудачу слов.

     Теперь -   другое.   Теперь солнце смотрело прямо вниз на большой квадратный

ковер,   где   с   одного краю   на   подушке сидел   Арсун и   держал в   зеленоватой,

покрытой мелкими чешуйками руке золотой кубок.   На другом конце - воевода Ставр

присел на   простом седле   и   молча   разглядывал поставленные перед   ним   кубки,

кувшин,   блюдо   с   фруктами.   Серо-зеленые глаза жестко смотрели с   коричневого

лица, и временами пробегали по скулам желваки.

     Сердит был воевода Ставр,   сердит,   и   все же   весело ему.   Знал,   что нет

выхода у абров, пришли выторговывать свою жизнь. Что ж, послушаем.

     -   Ты,   воевода Ставр,   хочешь накликать на себя несчастье,   -   проговорил

Арсун и, открыв пасть, положил узкий сосок кубка чуть ли не в глотку. В составе

свиты сидел за спиной воеводы и я.   Кроме Малинина,   Исаева и Ильи, на этот раз

здесь присутствовали Мстнша и   трое его друзей.   Мы все с   оружием,   и это тоже

отличало нынешний торг от вчерашнего.   Я вместе со всеми с гадливостью наблюдал

за   приемами питья этого полуящера.   Несколько проведенных здесь дней заставили

полностью перенять отношение людей к абрам.   И странно,   как же далеко канула в

прошлое недавняя столичная жизнь...

     -   Наше войско,   не трогая вас,   пытается уйти домой,   а   вы мешаете.   Где

справедливость?

     -   Зря время тратишь,   вождь.   Не я   к   тебе пришел,   а   ты.   Не мы хотели

разорить ваши городища,   а вы.   С чем пришел,   от того и гибнешь.   Говори,   что

хочешь сказать,   если у   тебя есть что сказать.   А нет,   пусть договорят за нас

мечи.

     -   Крови хочешь,   кровавый воевода?   У нас в обозе женщины,   раненые. Ты и

женщин хочешь побить?

     -   Пустое говоришь. - У Ставра вновь забегали желваки по скулам. - Что нам

твои женщины?   И что нам жизни твоих раненых?   Не заставляй повторять одно и то

же.   Раз вы к нам пришли с войной, для нас хороший абр - мертвый абр. И женщины

ваши умрут, чтобы не рожали подобных вам.

     -   Жестокий ты,   воевода.   Все вы   опасные для живых,   потому что считаете

свое существование главным.   Дай вам волю -   расползетесь по   всей земле.   Надо

было к вам раньше прийти. Тридцать лет назад у вас едва нашлась бы сотня-другая

мечей.

     -   Чего ж задержался?   - лениво спросил Ставр и посмотрел на солнце, давая

понять, что разговор пуст, а время идет.

     -   Не   мог,   знаешь ли,   переубедить старейшин.   Глупые старейшины слишком

хорошо   помнили наказы   Бога-Императора держаться от   вас   подальше.   Теперь   я

убедился,   Господь хотел уберечь нас от ваших убийц. И довольно. Смотри, мы тут

вдвоем сидим,   решаем каждый за   свой народ.   Не   хочешь нас отпустить -   давай

биться.   Но и   ваших жизней мы возьмем много.   А   хочешь -   решим один на один,

тогда тебе не придется прятаться за своих бойцов.   Я   тебя одолею,   твое войско

будет моим.   Ты меня свалишь -   возьмешь всех моих, на веревке погонишь к себе.

Или тебе выгодней прятаться за других?

     Воевода Ставр выпрямился и   оглянулся на нас.   Я   вспомнил наш разговор на

вышке.   Вновь воевода один,   и   решать ему одному.   Легче спрятаться за шуткой,

легче поиздеваться над почти побежденным абром,   но   сильный сам творит законы,

которым тяжелее всего следовать самому творцу. Но на то ты и сильный.

     Я   встретился взглядом со светлым взором Ставра:   что промелькнуло там,   в

ледяной глубине?.. Но воевода уже отвернулся.

     -   Вот ты и заговорил по-своему, змей, - сказал Ставр. - Линяешь шкурой на

ходу;   не получилось нахрапом нас взять, и в поражении ищешь выгоды. Бой приму.

А   условия твои   для   глупых детишек.   Одолеешь меня   -   мои   всех   вас   добром

отпустят.   Я одолею -   всех твоих возьму.   Не согласен,   иди прячься за спинами

охраны, буду тебя силой брать.

     И, поднимаясь, добавил:

      - Оружие бери какое хочешь. Мне все едино.

     Выше урочища была площадка солончака,   где и   трава не росла,   и   сурки не

рыли нор,   а значит,   конь не поломает ног. Трехпалым птичьим лапам лорков норы

не страшны,   а конь,   на скаку ломая ногу, мог рассчитывать лишь на милосердный

взмах стали.

     На   одном   краю   столпились стеной   абры,   на   другом -   наши   бойцы.   Все

прослышали об условиях, и люди и абры, но известие по-разному действует на нас.

Людей веселит злобная радость,   но нет,   нет - колет мысль: а ну как?.. Ха, все

будет хорошо!   И сразу думается:   а ну как все-таки?..   Будешь способен покорно

отпустить врага, убийцу близких? Нет ответа, да и не нужен. Воевода Ставр знает

все. И делает как лучше.

     А вот абры,   кажется, забыли о войне. Чувствовалось, война для них в любом

случае кончилась.   Победит Арсун -   уйдут домой,   погибнет Арсун - тем более не

нужно пленному оружие. Толпа чешуйчатых воинов стояла и разевала розовые пасти.

Так бы и воткнул меч!..

     Приказав Мстише,   чтобы заставил всех не   на   поле глядеть,   а   за   абрами

следить, воевода легко вскочил в седло и шагом тронул коня.

     Абр   был   выше ростом,   а   сидя на   лорке,   казался еще больше.   И   многие

засомневались на мгновение: ну как задавит нашего воеводу? Но вера в силу вождя

торжествовала - нет, не может быть.

     Абры по   природе мощнее,   и   руки -   силы нечеловеческой,   но   на то они и

нелюди.   Кому же много дается,   тот обычно,   уверовав в   свою исключительность,

только регрессирует.   Это относится к   разумным,   думал я,   но человек -   и это

правильно понял Арсун -   исключение:   от   рождения не имея ничего,   он вынужден

совершенствоваться, и предела этому нет.

     Воевода оделся в железный доспех.   Точнее,   в кафтан из кожи зубра в палец

толщиной,   на которую чешуйками - есть у кого поучиться! - были нашиты железные

бляхи. Под кафтаном - кольчуга, под Ней поддет толстый ватник из льняной пряжи,

иначе доспех как бы и   ни к чему:   от удара ломается кость.   Так же одет и абр,

лишь по верху шлема, вместо острия, как у людей, шел острый гребень.

     А   щиты,   копья и   мечи   одинаковы,   все   сделано по   одному образцу,   ибо

умельцы-кузнецы есть только у   людей,   -   абры к   тонкому ремеслу не   способны.

Начав завоевания,   они просто вынудили трудиться пленных. Мне об этом рассказал

Ставр, ему - пленные, которых заставило разговориться каленое железо.

     Схватка началась. Абр на своем лорке словно вырос. Арсун наклонил копье и,

понукая лорка,   помчался навстречу воеводе.   Ставр со щитом,   но без копья, а с

цепным кистенем,   состоящем из   ручки   с   ременной петлей для   запястья,   цепи,

длинной почти в   метр и   кованого железного шара с шишками,   весом килограмма в

два.   Такое оружие требовало не столько силы, сколько безупречно тренированного

глаза.

     Два   всадника понеслись навстречу друг   другу,   две   жизни,   а   за   ними -

судьбы,   судьбы и судьбы!   Кто победит? Сомкнулись. Воевода поймал острие копья

срединной бляхой щита,   а   сам,   крутнув кистенем,   задел   убийственным замахом

утиную голову лорка.

     Разъехались.   Что-то там?..   Абр потерял копье - неудачно отбитое Ставром,

оно поразило коня;   отъехав в горячке схватки,   конь уже, шатаясь, падал. Ставр

ловко соскочил. Все так быстро! У лорков нет, видно, мозгов - железный шар снес

полчерепа, а тот все еще нес всадника.

     Но пет,   упал,   - равный бой. Оба бойца потеряли своих верховых животных и

пешком поспешили друг   к   другу.   Арсун на   ходу подобрал копье,   в   левой руке

вместо меча свисала сеть.   Он выставил копье,   отведя назад левую руку с сетью;

огромная полированная морда сверкнула на солнце.

     Метнув в   лицо   Ставра жало копья,   Арсун сбил расчет воеводы.   Пущенный в

цель шар запутался шипами в ячейках, - вместо своего тела абр подставил сеть.

     Рывок,   и Ставр едва не упал.   Ременная петля рванула кисть.   Занята щитом

левая рука, и нечем полоснуть по крепкому ремешку...

     Но петля не выдержала, и вместе с сетью абр подтянул к себе кистень. Ставр

с лязгом вытащил меч и,   пока Арсун был занят сетью и добычей, коротким взмахом

перерубил древко вражеского копья.

     Отскочив,    Арсун   отбросил   бесполезное   теперь   древко,   затем   сеть   и,

вернувшись к испытанному оружию,   перехватил щит со спины левой рукой. В правой

тут   же   появился   меч   продолжением кисти,   покрытой зеленоватыми,   словно   бы

искусственными чешуйками.

     Чего ждать?   Нечего ждать!   Жарко. Абр будто бы наметился рубить сверху, а

ударил   наискось снизу,   тяжелый меч   полетел в   колено   человеку,   а   голову с

длинным рылом   абр   спрятал под   щит.   Встретило железо,   меч   выщербил меч,   и

замелькали оба клинка как змеиные жала.

     Ставр ударил абра по шлему,   а сам получил удар по плечу. Стальной кованый

погон остался цел, цело и плечо.

     Теперь, когда первый запал боя прошел, оба бойца вели себя как расчетливые

игроки.   Абр   тяжел и   массивен,   и   Ставр уже не   мальчик,   чтобы в   прыжках и

увертках испытывать ловкость и   удачу.   Опыт   и   мастерство сделали его   лучшим

среди людей;   слева,   справа,   сверху,   сверху,   сверху бил воевода, и абру уже

тяжело было выдерживать такой темп.   Он   пробовал силой переломить натиск,   бил

изо   всех   сил,   и   воевода ловил лезвие вражеского меча краем щита точно между

двух   кованых пластин,   которые и   предназначены для   подобного приема;   резкое

движение щитом,   мгновенное напряжение всего тела -   и   закаленная сталь звонко

лопнула и отлетели обломки...

     Арсун не медлил ни секунды,   ударил Ставра щитом, отвлек и успел выхватить

второй, запасной меч, не настолько длинный, как основной, но все же...

     Мы забыли о времени,   каждый человек и каждый абр бился за своего и вмести

с   ним.   Все исчезло,   кануло в пустоту,   смешными показались страсти,   измены,

споры;   мир Господа нашего Отца-Императора сузился до этого поля, нет, еще уже,

размахом меча можно охватить,   и   здесь пряталась не одна жизнь,   а жизнь тысяч

людей, вот почему не может погибнуть воевода, а абрам казалось - их вождь,

     Солнце светило сверху и с юга - поперек поля. В ярости метался Арсун, и не

поймешь, от чего ярость - от усталости? или от страха проиграть битву?.. Смерть

пока утомилась,   обходила поле стороной,   и   только звенели мечи и глухо друг о

друга бились щиты.

     Абры верили,   что Бог-Отец занес в   книгу жизни и   смерти путь каждого.   И

верили,   что к судьбе своих верных слуг его воля благосклонна. Человеку и проще

и   труднее.   Наделив его   своим обликом и   подобием,   Бог-Отец   дал   человеку и

свободу воли. Так что твоя судьба - в твоих руках, и если не поможешь себе сам,

Господь   с   презрением   отвернется.   Тяжко   трудясь,   не   отдыхая   от   воинских

тренировок и в юности, и потом, имея власть, Ставр превратил себя в неутомимого

бойца.   Но и абр не беспомощен:   все в воле Бога, кто бы ни был твой противник,

Бог в любое мгновение может вмешаться:   лопнет сосуд в голове, схватит судорога

мышцу... Беспокоиться - пустое...

     На пряный запах разгоряченных тел слетелись мухи,   черным роем жужжали над

бойцами и лезли в нос,   глаза.   Арсун,   отскочив,   опустил щит.   Концом меча он

попытался достать холодный,   словно кусок льда,   глаз   воеводы.   И   не   заметил

широкого,   как взмах косы,   удара.   Меч Ставра словно бы метился в ноги,   но по

плавной дуге   пошел вверх,   перерубил на   ходу   пряжку шлема и,   зацепившись за

железо, оголил длинное рыло абра.

     Сила удара была такова,   что меч,   вместе с зацепившимся за клинок шлемом,

взлетел вверх -   Арсун в ярости раскрыл зубастую пасть,   зашипел. Оранжевые его

глаза загорелись гневом.   Не   раздумывая,   Ставр взмахом бросил шлем   в   голову

абра, Тяжелый гребень железного шлема с хрустом врезался в череп, Арсун опустил

руки,   па   мгновение затянув глаза защитной пленкой,   и   тут воевода ударил его

кованым краем щита в голову.

     Все кончено:   замерло множество людей и абров, только что врагов, а теперь

победителей и побежденных.   Ставр примерился мечом, но вдруг махнул, нам рукой,

и Мстиша поскакал на зов.

     Подъехав,   он   коршуном упал на   абра и,   развернув тяжелое тело на живот,

связал тому за спиной руки.

     25

     ПОБЕДА

     - Я   хотел его   убить,   смерть уже   сидела на   острие моего меча,   но   тут

подумал,   что   живой   Арсун   сделает менее хлопотным разоружение этой   ползучей

банды, - объяснял воевода, еще даже не расставшись с доспехами, лишь сняв шлем,

открыв голову в спутанных прядях русых волос, мокрых от пота.

     -   Здесь   нужны   ваши   знания,    -   продолжал   Ставр,   имея   в   виду   нас,

паломников.   -   Люди вы опытные в   том,   с   чем мы не сталкивались прежде:   что

вообще нам делать с этой массой пленных?   И где будут полезнее их жизни?   И что

творить завтра?

     Нет человеку в   жизни покоя.   Сделав одно,   он   тянется к   новым замыслам.

Потому что человек так сотворен и   остановить его может только смерть,   а   если

смерть запоздает, будет он говорить: вот раньше... Что раньше было - то ушло, и

каждый день приходит голодным, его не насытишь свершенным вчера.

     Воевода Ставр отдал приказ пришедшему в себя Арсуну,   тот приказал бывшему

войску,   и   стали наполняться гигантские телеги доспехами и оружием.   Наполнив,

телегу немедленно отправляли к   реке,   к   своим.   Боялись,   что среди множества

пленных   найдется тысяча-другая   бойцов,   которые не   захотят исполнить приказ.

Напрасно   боялись.   И   удивление поведению абров   заставляло бунтовать чувства.

Видя   услужливость зверолюдей,   многие,   особенно из   молодых Ставровых воинов,

брезгливо предлагали посечь всех па месте. Но у других преданные взгляды желтых

глаз вызывали недоверие и гнев: а ну как подло притворяются?

     Ставр решил устроить лагерь для   военнопленных здесь же,   в   урочище,   где

произошло первое сражение с абрами. Как давно эго было!

     Запели колеса абрских телег.   Раскачиваясь, запинаясь в рытвинах, кренясь,

подобно челнам,   двинулись к реке крытые возы,   каждый метров двадцать длиной и

метра четыре шириной.   Тарканы,   чуя   впереди воду,   охотно передвигали ноги и,

наклоняя длинные   шеи,   заглядывали в   глаза   людям.   Безмозглые животные,   чей

хозяин тот,   кто догадается заставить работать.   Но к ним быстро привыкали, уже

оценивая по-другому - добыча!..

     Уступая   робкой   просьбе Арсуна,   в   лагере   абров   оставили и   самок.   Их

оказалось неожиданно много,   несколько тысяч. И всплыли вопросы: не селиться ли

пришли сюда абры? Не искоренять ли род людской?

     Малинин,   отстраненно развлекаясь,   посоветовал воеводе,   как организовать

абров.    И   тот   незамедлительно   назначил   его   начальником   лагеря.    Виктор,

постепенно   увлекшись,    остался    создавать   рабочие   группы    строителей   для

возведения бараков и охотников, чтобы прокормить эту многотысячную ораву.

     И   незаметно война   уходила   в   прошлое.   Лишь   временами ярилось   сердце,

вспоминая... бой? рану? людоедские котлы?..

     У   реки нас встречали женщины,   дети и   немногие мужчины,   оставленные для

поддержки   и   охранения.   Навезли   снеди   -   все,   что   было,   привезли,   разве

пожалеешь?   Я смотрел на глубокие кадки с медом,   туши свиней,   бычков, оленей,

жарящихся   на   вертелах.   Десятки   сотен   уток   и   гусей   лежали   в   плетенках,

коричневые,   копченые,   исходили   ароматным жирком.   Упревали каши   из   гороха,

гречки, пшена и пшеницы.

     Лишь   немногие из   женщин встречали нас   плачем и   криками.   Лишь немногие

воины отдали свои жизни,   чтобы совершилось сегодня чествование, чтобы покорить

абров на веки вечные.   И   за едой и   питьем я   думал:   а что дальше?   Временная

остановка или   это   наш путь в   этом мире?   И   встречался глазами со   своими за

столом.   Не   было   лишь   Малинина,   еще   не   вернувшегося из   концлагеря абров.

Рассудительный   Илья,    в    безрассудной   надежде    вернуть    выдуманную    Лену

отправившийся со мной,   Катенька, наша Елена Троянская, влюбленная в мир вокруг

себя и в себя в этом мире, Исаев Кирилл Эдуардович, кинувшийся в местную войну,

но не забывший глобальную -   с самим Господом-Императором,   Марго,   может быть,

чуть-чуть жалеющая о   своем безрассудном решении идти с   мужем,   Семен Кочетов,

продолжавший исследовать границы   собственных возможностей в   тех   рамках,   что

даровал нам Бог-Отец.   Михайлов,   честно затаивший желание убить меня до лучших

времен.   И я,   во что бы то ни стало решивший вернуть свою Лену,   А еще?.. свою

память, свою судьбу, свою свободу...

     -   Воевода!   Если ты не решишься сейчас,   ты, вместо силы и свободы людей,

еще   сможешь   застать   рабство.    Сильный   становится   сильным   от   преодоления

препятствий,   без этого слабеет самый могучий,   -   говорил я   ему в   ухо.   А во

второе вкрадчиво вливал яд Исаев:

      - Абры узурпировали волю Бога-Отца.   Кто,   как не ты,   может восстановить

справедливость и   вернуть все на свои места.   Наш Господь может в   любой момент

вернуться,   и   что он увидит?   Те,   кто созданы по образу и подобию,   вынуждены

воевать   с   низшими слугами.   Не   пора   ли   тебе,   воевода Ставр,   восстановить

справедливость и скрытую волю Бога-Отца: стать во главе Империи, чтобы Господь,

по возвращении, порадовался.

     И   пили,   и   кричали славу воеводе,   и   воинам,   и всем людям,   победившим

нелюдей. И, поднимая золотой кубок с вином, отвечал Ставр:  

      - Конь   неезженый,   только   кормленый хилеет,   жиреет.   Сердце остужается

праздностью.   Рука сохнет без труда.   Мы узнали о нашей силе после победоносной

войны. Если войско остынет, станем мы слабее абров. Войску война - дело нужное.

- И, помолчав, добавил: - Большому войску - дело большое...

     26

     НЕ МЫ ПРИШЛИ, А К НАМ ПРИШЛИ

     Поражение странным и   непостижимым для   людей   образом   изменило абров:   в

плену они   обрели смысл своего существования.   Часто можно было   теперь увидеть

абра,   на   ходу   заглядывающего человеку в   глаза,   -   горели оранжевые глаза с

вертикальной щелочкой зрачка,   -   было в   них лишь желание угадать волю людей и

быть счастливым от случайного одобрения хозяев. Очень странно.

     Арсун легко,   словно актер,   сбросивший роль захватчика, но оставшийся для

своих непререкаемым авторитетом, рассуждал вслух:

      - Это,    конечно,    кнехты.    Появились   ниоткуда,    всех    взбаламутили,

перевернули все с ног на голову и заполонили дворец и столицу.

     -   Расскажи о них подробнее.   Как они выглядят?   Кто они?   Что им нужно? -

спрашивал Ставр.

     -   Мы    не   знаем.    Абры   всегда   занимались   садоводством,    следили   за

канализацией, водопроводом. Мы были слугами Господа, его рабочими слугами. И мы

не   были вхожи во   дворец,   только по работе.   Кнехты появились прямо из покоев

Императора.   Господа давно не было.   Он вновь отсутствовал,   и все решили,   что

кнехты посланы им. Хотя кнехты сразу стали нарушать порядок.

     -   В чем это выражалось?

     -   В чем?   Например,   заявили,   что мы, абры, на   самом деле не рабочие, а

любимые дети   Отца   нашего Господа,   что   Бог   через них,   кнехтов,   обязал нас

заставить людей исполнять пашу работу,   что люди -   самые ничтожные, обреченные

на подлую жизнь существа. Кнехты убедили нас свободно размножаться.

     -   То есть как? - не выдержал Исаев.

     -   Раньше было   правило,   что   за   свою   жизнь женщина-абра может породить

только двоих детей,   редко -   троих.   Это при том, что обычная кладка яиц может

доходить до тридцати-сорока.   Кнехты убедили снять все ограничения рождаемости,

так   что   за   последние   полвека   наша   численность   увеличилась   раз   в    сто.

Ограничения,   конечно,   остались, потому что все упирается в количество еды. Но

так   или   иначе,   численность наша   возросла настолько,   что   часть   наших была

послана на окраины завоевать диких людей. Так кнехты называли вас.

     -   Сколько же всего абров? - интересовался Ставр.

     -   Сто, может, двести тысяч, точно никто не знает.

     -   Кто-то должен знать?

     -   Наверно, кнехты.

     -   Сколько их? Сколько кнехтов? И кто же все-таки они?

     -   Их,   наверное,   тысяч пять-шесть.   Видом они   как вы,   только не   носят

одежды,   потому что покрыты густой бурой шерстью.   Поменьше вас,   но силы такой

же.

     Ставр спрашивал, думал и считал.

     Пути в замок, расположение замка. Длину дорог. Ширину реки у столицы.

     И высоту городских стен.

     Сколько живет людей, ставших рабами, что они могут.

     Какие бойцы кнехты.

     Насколько смелы.

     Насколько трусливы.

     Что   было   раньше,   уже   не   будет.   Новое пришло,   и   жизнь стала другой.

Непостижимое завладело сердцами,   и,   глядя на свое, привычное и родное, каждый

думал: а как там? и что там? и кто там?

     Господь Отец наш не успел отлучиться, как слуги Сатаны завладели Империей.

Кому,   как не любимым слугам Бога, одолеть воинство Сатаны и вернуть все назад,

сделать все как было раньше, при Господе.

     Воевода Ставр хочет пощупать нашей стрелой силу Сатаны. И это хорошо! Да и

то, не люди ходили в столицу, а эти самые кнехты послали абров.

     Теперь пусть ощутят нашу силу.

     27

     ВСТРЕЧА С КЕНТАВРАМИ

     Пригорок возвышался над бескрайней степью.   Немного,   но   для ровной,   как

море,   местности и этого достаточно.   Мы поместились все впятером;   кроме меня,

Кочетова,   Михайлова и Ильи, был с нами и Мстиша, за время похода привязавшийся

ко   мне.   Верхом он казался единым с   конем,   словно кентавр,   передовые отряды

которых, как предупреждали абры, уже могли встретиться нам в любой момент.

     Мстиша переминался на коне и этим заставлял животное,   единое с человеком,

нервно переступать ногами.   Черты его   лица   были   достаточно тонки,   но   потом

природа,   словно убедившись,   что   творению не   понадобится добывать пропитание

ликом,   допустила грубость в отделке, не скрыв, впрочем, доброты и простодушия,

так нравящихся женщинам и вызывавших инстинктивную симпатию у мужчин.

     Мы   стояли и   смотрели за   широкую реку,   на противоположный берег,   такой

далекий,   что остро слепящий водный разлив скрывал границу песчаного пляжа,   за

которым вновь начиналась степь.

     Наконец-то дошли.   От воды веет свежестью,   но солнце привычно жжет.   Конь

захрапел и,   вскинув   голову,   затанцевал.   Я   увидел:   братски   слившись после

смерти, лежали кости коня и всадника - шит накрывал широкий лошадиный костяк, а

рядом   отвалился пробитый   стрелой   человеческий череп.   Трава   проросла сквозь

ребра скелета, на грудной клетке дотлевали скрученные ремешки... одежды? кожи?

     Много,   много останков встретилось нам   на   пути.   Что   кости!   Находились

бывшие поселения,   разрушенные стены,   расползшиеся рвы,   завалившиеся колодцы,

черные камни очага, пепел, угли - свидетели ушедших куда-то жильцов.

     А степь чем далее, тем становилась прекраснее. Я с интересом непредвзятого

путешественника любовался этой   зеленой девственной пустошью.   Иногда казалось,

ничего в   природе не   может быть   лучше:   вся   поверхность земли превратилась в

зелено-золотой   океан,   по   которому   брызнули миллионы разных   цветов.   Сквозь

тонкие,   высокие стебли трав сквозили голубые,   синие и лиловые головки, желтые

метелки просовывались высоко вверх,   белесые зонтики пестрели на поверхности. А

внизу,   невидимые   постороннему глазу,   шныряли   куропатки,   воздух   наполнялся

тысячью разных   свистов.   В   небе,   как   и   сейчас,   неподвижно стояли ястребы,

раскинув крылья и быстро, единым взглядом осматривая степь.

     Мой конь вновь захрапел; успокаивая его, я огляделся: к нам быстрой мерной

рысью несся абр на лорке.

     -   Кто-то спешит, - сказал я.

     Все оглянулись, и Мстиша задумчиво заметил:

      - Гонит-то как... Однако Арсун спешит.

     И верно. Скоро затопали твердые страусиные лапы лорка, лошади потеснились,

и Арсун осадил своего скакуна.

     -   Вы далеко оторвались.   Воевода Ставр послал меня предупредить, что надо

быть уже осторожнее, - доложил он.

     -   А что так? - спросил Кочетов.

     -   Из-за   них,   -   ответил Арсун и   кивнул на   кости перед нами.   -   Здесь

начинается земля кентавров, лучше нам вернуться к войску.

     Я   посмотрел вниз;   как же я   не обратил внимания на отсутствие лошадиного

черепа?   Конечно,   теперь   видно:   человеческий торс,   пробитая стрелой голова,

кости таза куда мощней человеческих, да и ноги уже совсем лошадиные.

     -   Возвращаемся,   -   сказал я и,   дернув повод, стал разворачивать коня. В

этот момент крикнул Мстиша,   указывая вдоль реки.   Оттуда, скрываясь по солнцу,

приближался к нам отряд всадников... нет, голые торсы вместо лошадиных голов...

кентавры!..

     Было их   около сотни,   и,   отрезая нас   от   воды,   они   с   быстротой ветра

преодолевали те пятьсот-шестьсот метров, что еще разделяли нас.

     Развернув своих животных и   криками подбадривая друг друга,   мы   помчались

прочь. Сзади, еще слабо, но уже слышны были дикие завывания полуконей.

     Кентавры быстро приближались; оглядевшись по сторонам, я понял, что нам не

уйти.   Это понимание прочитал и в случайно пойманных взглядах товарищей. Мстиша

крикнул:

      - Арсун!

     Я огляделся;   лорк, не такой быстрый, как лошади, отстал. Его выносливость

здесь оказалась не   нужна.   Мы   были   обречены на   схватку.   Я   придержал коня;

равняясь по   мне,   замедлили скачку   и   другие.   Лорк,   шлепая ногами-поршнями,

догнал нас. Мстиша достал лук.

     И то, делать нечего, придется биться.

     Приготовившись, мы начали стрелять. И попали: несколько кентавров отстали,

два-три тела остались лежать. Изменив тактику погони, кентавры разрядили строй.

Им   легко;   гораздо более быстрые,   чем   лошади,   которым приходится нести груз

всадников, кентавры легко маневрировали на ходу.

     Мы   стреляли еще   и   еще   раз.   Новая   пара   кентавров отстала.   Но   сотня

продолжала выглядеть сотней,   -   те   несколько раненых и   убитых,   кажется,   не

убавили их числа.

     Положение становилось все безнадежнее...

     Мой конь словно бы споткнулся и   снизил скорость.   Оглянувшись,   я заметил

стрелу,   торчащую из   его   бедра.   Я   выстрелил снова.   Кентавры скакали уже   в

полусотне метров;   оперение стрелы осталось торчать в   горле одного дикаря,   он

упал,   испуская дикие вопли...   Над моим плечом скользнула стрела и вонзилась в

затылок коню.   Сгруппировавшись,   я   соскользнул с   седла и   покатился -   трава

смягчила падение.

     Поднявшись на ноги,   я   бросил бесполезный лук,   перехватил щит со спины и

обеими руками выдержал глыбу обрушившегося удара.   По инерции кентавра отнесло,

а я выхватил меч.   Новый удар я встретил левой рукой и щитом, а правой, вскинув

вверх, проколол лошадиное тело.

     Тут меня так достали по затылку,   что слетел шлем. Сквозь красную пелену я

еще пытался ориентироваться:   стук копыт,   страшные тиски, сдавившие мне грудь,

странный грубый маслянистый запах,   поток внизу...   Мой   новый противник просто

схватил   меня   поперек туловища и   резво   поволок прочь.   Правая   рука   у   меня

осталась свободной.   Я   подтянул правый сапог и достал нож из голенища.   Сверху

пронзительно,   с улюлюкающими переливами раздался торжествующий клич... который

я прервал, перерезав победителю глотку.

     На   этот   раз   кентавр еще   и   прокатился по   мне   своим   лошадиным телом.

Прихрамывая,   я   встал и огляделся.   Видно было три небольшие группы кентавров,

окруживших   моих   товарищей.    Все   находилось   в   движении,    слышалось   дикое

завывание...

     Несколько полуконей оторвались от своих и   быстро,   словно гонимые ветром,

покатились ко мне. Приблизившись, все пятеро рассыпались вокруг, охватывая меня

полукольцом. Трое стали размахивать... пращами?.. да, точно. Прыгнув в сторону,

я вызвал их на бросок.   Они выпустили свои снаряды и замешкались, готовя новые.

Я   кинулся к   ближайшему,   поднырнул под   низкое брюхо и,   вонзив нож в   мягкий

живот,   распорол...   Лучше бы не делал:   вонь,   брызги. Из-под брюха умирающего

прыгнул к следующей жертве -   я вошел во вкус! Я подрезал кентавру сухожилие на

задней   ноге,   а   сам,   пользуясь   тем,   что   остальные полукони   без   опасения

поскакали на выручку товарищу,   бросился им навстречу. Лишь один из них натянул

лук,   но,   опережая,   ему в лицо я метнул нож, и хорошо уравновешенный клинок с

громким всхлипом вошел в   глаз   врага.   Из   троих оставшихся в   живых один   был

обезножен и   ковылял куда-то в   сторону на трех ногах,   а   у двоих от всех моих

телодвижений буквально опустились руки.   Оба   испустили крик   такого отчаяния и

ярости,    что   мне   показалось,    даже   шум   основной   схватки   утих.   Все   еще

ошеломленные неудачей и   гибелью товарищей,   кентавры забыли о   мечах в   руках.

Тот,   кто был ближе,   вдруг лягнул меня передним копытом. Я встретил его голень

скрещенными под острым углом предплечьями,   чем значительно ослабил силу удара,

и,   прежде чем он   отдернул ногу,   рванул вбок.   Сухожилия и   сустав затрещали;

чтобы не   сломать ногу или хотя бы не вывихнуть,   кентавр завалился на бок и   -

как   бывает редко,   но   от   этого   не   менее   приятно для   стороны победившей -

случайно напоролся на свой же меч.   Я подхватил уроненный им круглый щит и,   не

целясь, бросил в летящего ко мне белого в яблоках полупарня-полуконя.

     Впервые после начала схватки я   смог выйти из   гипноза невероятно быстрого

движения.   Свистнув,   словно   диск,   круглый   маленький   щит   врезался   в   лицо

ближайшего бойца,   на несколько мгновений ослепив его. Этого хватило мне, чтобы

вырвать меч из ослабевших пальцев врага и... - я даже не думал, что сделаю это!

- прыгнул ему   на   спину.   Одной рукой я   схватил его   за   длинный пучок волос,

слегка отогнул голову назад и приставил меч к горлу. Тот слепо сделал несколько

беспорядочных шагов.

     - Хочешь жить?   -   громко прошипел я ему в ухо.   - Если хочешь, то скачи к

своим.

     -   Я не могу, - прохрипел он.

     -   Сможешь, - уверенно подбодрил его я. - Давай скачи и будешь жить.

     Он   действительно поскакал,   хоть   и   тяжело.   Видимо,   верхом на   нем   не

очень-то   ездили.   Потом вдруг замедлил свой   тяжелый скок,   пробежал несколько

шагов рысью и остановился.

     -   Ты почему стал? Я прирежу тебя, как свинью.

     -   Все равно... Все равно не жить с таким позором!..

     Он внезапно схватился руками за лезвие меча и   попытался его вырвать...   Я

чувствовал,   как скользят кости пальцев по острию... Он поддал крупом, я вырвал

меч из его пальцев.

     Повернув ко мне торс -   грудь была покрыта белой в яблоках шерстью,   -   он

мощными руками в   узловатых мышцах потянулся ко   мне...   На   нас смотрела толпа

четвероногих... Кажется, я увидел крокодилью морду Арсуна...

     Я воткнул меч кентавру в глотку, тем прекратив его муки.

     Оказавшись на земле,   я   не успел толком прийти в   себя,   как новая порция

вороных, каурых, рыжих и пегих - может, еще каких мастей! - уже окружала меня.

     И странно,   занятый собой,   я все же видел,   как рубился Арсун, врезаясь в

самую гущу врагов,   как бешено лягался обычно флегматичный лорк и как от ударов

его   трехпалых ног отлетали с   распоротыми боками и   переломанными конечностями

люди-кони,   как   чье-то,   копье   проткнуло тело   верхового двуногого и   достало

сердце...

     Видел,   как,   дико визжа,   мечами в обеих руках отбивался Кочетов и только

мелькали вокруг враги, не имея возможности достать его.

     Где-то были Илья,   Мстиша...   Виктор Михайлов,   грузно-широкий в доспехах,

бился с одним из немногих одетых в броню кентавров...   И уж как рубились они! И

наплечники и шлемы погнулись у обоих от ударов. Быстрый кентавр сумел просунуть

лезвие меча между защитными бляхами и рассек кольчугу. Дико и радостно завизжал

враг...   и зря радовался:   достал-таки его по голове меч Михайлова.   Разлетелся

шлем,   зашатался и грохнулся полуконь, а Виктор в остервенении добил его. Тут и

достал его камень из пращи. А упавшего, его быстро спутали арканами.

     Что бой -   мгновения!   Но   за   эти мгновения успеваешь не только вспомнить

жизнь,   но и   как живешь в эти секунды!   Фиксируя сознанием и то,   что в другой

ситуации не замечаешь...   Солнце... застывшая речная чайка... клубы пыли-пыльцы

с метелок ковыля... громкое карканье стаи ворон, уже спешащих на поживу...

     Тело же само реализует вложенный труд и   усилия;   что в учении не упустил,

здесь с успехом прилагается...

     У   своего только что зарезанного белого в яблоках я сорвал с боку копье и,

играя им,   словно журавль клювом (я был в   состоянии эйфории и самолюбования!),

старался держать на расстоянии новую пятерку,   которая проявляла непонятную для

меня нерешительность.

     Вдруг вздыбилась петля аркана -   я пригнулся. Еще одна. Раздосадованный, я

метнул копье в   ближайшего чалого в   круглой шапке.   Копье пробило ему шею,   он

упал.   Волосяная петля тут же стянула мне руку и шею, последовал сильный рывок,

я,   дернул еще сильнее, и не так меня, как самого ловца мотнуло ко мне, он упал

на   колени...   Я   изо всех сил ударил его ногой в   висок,   кость хрустнула -   и

отправилась еще одна душа в лошадиный рай!..

     Тут   еще   возникли петли,   еще...   я   задохнулся,   волосяные веревки терли

шею... чья-то вороная нога сломалась об мое колено, и помню крики, визг, вопли.

     28

     ВЕЛИКИЙ КОРУЛТАЙ

     Когда очнулся,   мы лежали связанные,   словно младенцы,   которых,   конечно,

только пеленают,   но суть от этого не меняется, ибо двигаться мы тоже не могли.

Однако лупали глазами все,   как метко заметил Кочетов. Странно, но никто из нас

не   был даже ранен,   если не   считать тот легкий порез,   который получил бывший

майор.   Недоумение быстро разрешилось, и развеял его Арсун, равнодушно доложив,

что   нас   пощадили ради   Великого Курултая всех   племен   кентавров.   Равнодушие

Арсуна объяснялось инстинктивной верой в нас, людей, чуть было не поколебленную

кнехтами,   но после поражения абров быстро восстановленную.   Господь,   создавая

абров,   вложил,   оказывается,   в них собачью преданность господам, созданным по

образу и подобию...

     Так   или   иначе,   мы   уяснили,   что на   празднике Великого Курултая вождей

чествуют пытками пленников, которых затем ритуально съедают.

     -   Но на этот раз подавятся, - пообещал Арсун.

     Мы не стали уточнять -   почему.   У каждого были свои соображения. А скорее

всего, конечно, надеялись на войско Ставра.

     Однако лежать нам долго не дали.

     Подъехал вороной кентавр,   довольно смуглый и хорошо выбритый.   Да, лица у

них были по-человечьи голые.   И шеи тоже,   вместе с запястьями и ладонями. Этот

вороной   самец   заплел   свои   волосы   в   огромную косу,   цветом   и   фактурой не

отличающуюся от собственного же украшения сзади. Это было забавно - два хвоста!

- однако обстоятельства не позволяли предаваться веселью. К сожалению.

      У него были близко посаженные черные глаза,   очень темного цвета,   высокий

лоб, а на шее - ожерелье из человеческих ушей, высушенных и сморщенных. Я сразу

же попробовал вспомнить:   где я видел подобное?..   ну конечно, псевдогорилла из

Магического квартала.

     О! Бог-Отец! Как же давно это было!

     Нагнувшись,   кентавр   вцепился огромной рукой   в   узлы   веревок   на   груди

Михайлова   и,   поднатужившись,   рывком   поставил   майора   па   ноги.   За   ним   и

остальных.

     Своими свирепыми черными глазками кентавр заглянул каждому из нас в глаза,

для чего ему пришлось нагибаться.

     -   Думаешь,   ты   очень   страшный?   -   язвительно   спросил   Кочетов,   и   мы

приготовились   к   удару   хотя   бы.   Но   нет,   усмехнувшись,   кентавр   попытался

съязвить:

      - А ты,   умник,   думаешь,   что очень смелый?   Посмотрим, как ты запоешь у

столба.   -   Он оглядел нас и удовлетворенно резюмировал:   - Счастье, однако, от

вас отвернулось; ваша ящерица, - он ударил деревянной дубинкой Арсуна по ногам,

отчего того так и   перекосило,   -   ваша ящерица права:   вы   докажете,   какие вы

мужчины,   а потом,   согласно вашему мужеству,   вас съедят вожди. Трусов отдадут

женщинам и детям, чтобы не портили чистую кровь.

     Сказано было сильно и с верой. Мы же оглядывались в сторону нашего войска,

надеясь увидеть разлив темной массы на горизонте... Увы!

     Ноги у   нас были свободны,   руки стянуты за спиной.   К   узлам на запястьях

была прикреплена длинная веревка, еще одна захватывала петлей наши шеи. В таком

работорговом варианте нас погнали по чудной совсем недавно степи.

     Должен сказать,   что шли мы не так уж долго. Нас довели до реки, а там уже

ждал примитивный паром,   на который загрузились все.   Возможно, в реке водилась

всякая пакость,   а может быть - и это скорее всего, - никому не хотелось вплавь

пересекать столь широкую водную преграду.

     Кентавры по   очереди гребли   тяжелыми неуклюжими веслами,   закрепленными с

боков парома.

     Солнце стало заметно клониться к   закату,   когда мы   приплыли наконец.   На

берегу нас ждал Курултай. Или меньшая его часть, как потом оказалось.

     Однако   воздух   дрожал от   приветственных криков и   конского топота -   как

обычно, резвилась молодежь.

     Окруженные со   всех сторон разномастными особями -   потом мне   разъяснили,

что   невест здешние самцы   берут   в   племенах дружественных,   но   отдаленных по

крови,   -   мы   перевалили холмистую гряду   у   берега   и   увидели   ряды   больших

войлочных юрт -   до самого горизонта, кажется. Юрты были больше по размеру, чем

у   народа абров,   и это понятно,   так как человекоподобному места нужно меньше,

чем лошади, хоть и с головой хомо сапиенса.

     Между рядами юрт мы прошли по утоптанной улице,   вдоль которой, от радости

поднимая ужасный вой,   сновали кентавры.   У   большинства на   спине была попона,

часто ярко украшенная -   бисером, ленточками, металлическими побрякушками. Дамы

красили копыта в разные цвета,   хотя преобладали два, видно самых модных в этом

сезоне - красный и золотой.

     У   престарелых самцов и   самок   попона на   спине опускалась вниз,   образуя

юбочку -   где-то   до   колен.   Если   подобное украшение служило данью   стыдливым

приличиям   для   категории   вышеупомянутой,    то    на    молодых   мужчин   это   не

распространялось,   так   что   иной   самец,   возбужденный   обстановкой,   знакомой

кобылкой или   зрелищем вообще,   являл   собой образец...   Впрочем,   до   коней ли

здесь!..

     Пройдя метров триста, мы повернули налево. Эта дорога была еще грязней, но

мусор здесь не   был так утрамбован,   как на главном проспекте.   Отовсюду воняло

конским потом, мочой, гнилыми фруктами, едким дымом.

     Мы   еще   раз   свернули,   на   этот раз вправо,   и   метров через сто вышли к

большому,   очищенному месту.   Даже трава была аккуратно подстрижена,   а местами

просто вытоптана до земли.

     Полукругом,   радиусом метров в пятнадцать и на расстоянии трех-пяти метров

друг от друга,   был вкопан десяток столбов. Мы, конечно, сразу догадались, чему

служат эти   устройства;   нас   уже освобождали от   общей веревки,   чтобы каждому

приготовить собственный насест.   К   тому же   у   столбов на земле торчал обрубок

ствола высотой до полуметра,   на который нас и   водрузили.   Как оказалось,   все

служило   тому,   чтобы   лица   пытаемых   людей   или   абров   находились вровень   с

кентавровыми и тем не приходилось слишком нагибаться, если что.

     А прежде нас освободили от одежды и - все повторяется, подумал я, - голыми

выставили на всеобщее обозрение,   которое,   правда, только намечалось: напротив

наших постаментов были   устроены высокие столы без   лавок.   На   высоте полутора

метров столешницы были   покрыты красной материей вместо скатертей и   заставлены

разной снедью. Вполне аппетитной на вид.

     -   Арсун! - крикнул я. - Ты знаешь, что нам приготовили?

     -   Это нас приготовили,   -   откликнулся Кочетов,   с   яростью осматривавший

реквизиты будущего представления. - Мы им украсим этот Курултай.

     Толстая лысая   самка   с   невероятно огромной грудью   и   самыми   настоящими

черными   усами,    неторопливо   ковыляя,   прошлась   перед   нами.   Она   тщательно

осмотрела каждого, даже пощупала Михайлова.

     -   Нас сначала будут пытать,   а потом ритуально съедят. Вожди съедят самых

храбрых и выносливых, а остальных отдадут женщинам и детям, - крикнул Арсун. Он

был от меня метрах в пятнадцати.

     В   ответ   на   его   слова   толстая   старая   кентавриха улыбнулась и   громко

причмокнула. Возможно, она была здешним старшим поваром.

     Постепенно    стал    собираться   народ.    Почти    стометровой   длины    стол

предназначался,   видимо,   только для вождей, остальные толпой окружали площадь.

Вожди были разных возрастов,   разного окраса,   но все с   попонами,   украшенными

особенно богато,   с   серьгами в   ушах и   головными уборами из пестрых перьев на

манер древних индейцев. Сразу стало шумно, празднично, весело.

     К нам это не относилось.

     Между тем вожди принялись за еду. И странно было видеть стоящих, словно за

шведским столом (откуда,   черт побери,   это название?),   полуконей,   Хотя, если

рассудить, еще более странно было бы видеть их лежащими.

     Слуги   или   добровольные помощники разложили из   сухих   веток костры между

столбами и посредине площади. Видимо, торжество должно было затянуться надолго.

     Я   не   видел выхода из   этой   дичайшей ситуации,   хотя   абсурдом было все,

встреченное   нами    после   перехода   в    этот    мир,    и    надо    было    как-то

приспосабливаться.   До сего момента,   мне казалось,   процесс двигался в   нужном

направлении.

     Постепенно установилась тишина,   и   на открытое пространство вышел вороной

полуконь,   достаточно поживший,   если судить по   серебристой опушке на   ногах и

морщинистому лицу,   выглядывавшему сквозь   крокодилий череп,   приспособленный в

виде шлема-маски.

     Старик был   скорее всего колдуном или   шаманом;   в   левой руке   он   держал

бубен,   в правой колотушку. Застучав в бубен и сделав несколько танцевальных па

крупом,   он   вдруг   взвыл,   потом   установил ритм,   под   который сразу затопало

множество копыт и понесся по кругу.   Все быстрее и быстрее. Я подумал, старичок

хорошо сохранился или часто тренируется -   это уже хуже для нас!   -   но   экстаз

переполнял его,   стекая и к зрителям. Вдруг шаман замер; в мертвой тишине голос

охватил и дальних.

     -   И   когда сотворил наш мир Бог-Отец,   сотворил он и   планеты и   светила,

дневные и ночные.   Потом сотворил воду,   чтобы пить,   и землю, чтобы выращивать

растения и животных, чтобы есть эти растения и есть этих животных. И стало так.

И увидел Бог-Отец,   что это хорошо. И сотворил Бог человека по образу и подобию

своему;   мужчину и   женщину сотворил Он.   Но взял материал плохой:   не звездную

пыль взял он,   а болотную грязь,   не лунный свет,   а болотные огни.   И творения

лишь внешне напоминали святой образ,   и   увидел Бог,   что это нехорошо.   И стал

Создатель   творить   другой   облик   и   сделал   кнехтов,    ненавидящих   людей   за

первородство.   Потом сделал абров,   своих преданных слуг, но не понравились ему

они. И это было нехорошо. И тогда замешал Бог-Отец звездную пыль на чистой воде

и сотворил нас, арланов.

     И увидел, что это хорошо. И сказал Создатель: плодитесь и размножайтесь, и

наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими, птицами

небесными и   над   всякими животными,   пресмыкающимися на   земле.   И   стало так.

Велики с тех пор наши, арланов, мужество и сила,

      - Могучие! О, могучие! - взревела толпа и затопала копытами в такт тут же

возникшим ударам бубна.

     Шаман сорвался с места и,   виляя на ходу крупом,   сделал еще один почетный

круг. Остановился... и оборвались крики.

     -   И   стали   завидовать благородным арланам дикие   люди,   и   стали творить

козни и пробираться обманом и лестью к власти над всеми живущими.   Ибо Бог-Отец

доверял им   и,   часто   уезжая,   оставлял вместо себя   их   наместниками.   И   они

обманули его,   и Создатель не хочет возвращаться больше.   И только мы,   арланы,

можем вернуть Бога-Отца, только мы можем вызвать его, потому что совершенны.

     Толпа одобрительно взревела:

     ? Чтобы снова был снами!

     ? Ура! Ура! Ура!

      - Высоко, выше всех!

     -   С белыми, белыми зубами!

      - С руками, которые все сокрушают!

      - Глазами, которые все видят!

      - Ртом, который пьет!  

     ? Кровь жизни!     

     ? Великое наше племя!

     -   Великие арланы! Велик Бог-Отец!

      Этот   рев   полуживотных -   полулюдей-полунелюдей   -   дружно   обрушился   на

площадь, как могучая Штормовая волна устремляется на берег.

     Вожди тоже ревели во всю глотку.

     Я посмотрел на своих товарищей.   Лицо Кочетова выражало крайнюю ненависть,

он   то закрывал глаза,   чтобы не видеть ничего,   то смотрел сквозь приспущенные

веки,    словно   прицеливался.   Михайлов   утомленно   отворачивался.   Голова   моя

звенела.   Только   Илья,   не   выражая эмоций,   даже   с   любопытством оглядывался

вокруг. А Мстиша, видно, внутренне приготовился к пыткам, потому что с каменным

выражением лица смотрел куда-то сквозь беснующуюся толпу.   Арсуну было неуютно,

но и он мужественно держался,   изредка тяжело хлопая челюстями, наверное в знак

презрения.

     Шаман   вновь   забил   в   свой   бубен.    Ритм   несколько   изменился.   По   не

уловленному мной знаку несколько воинов с луками вошли в круг.

     Наступила абсолютная тишина.

     Шаман повернулся к вождям.

     -   Сейчас Бог-Отец снисходит к нам! - торжественно прокричал он.

     -   Снисходит к арланам! - завопила толпа.

     -   Сейчас он придет, чтобы убедиться в трусости людей!

     -   Сейчас придет... - вторила толпа.

     -   И мы убедимся!

     -   Убедимся...

     -   Ну так начнем же! - заорал старикашка, повернувшись к лучникам.

     И они начали...

     Словно бы не было тысячелетий нашей цивилизации.

     Словно бы развитие повернулось вспять!

     Стрелки стали   банальнейшим образом выцеливать точки   вплотную возле наших

голов.   Свистели   стрелы,   орала   толпа,   выражая   одобрение или   разочарование

неудачным выстрелом.   Хорошо   еще,   что   стрелки боялись попасть в   нас,   а   то

неудачный выстрел просто бы поставил на ком-нибудь из нас точку. Буквально.

     Мой   стрелок   с   ходу   пригвоздил   мне   ухо   к   столбу.    Шаман   прекратил

представление,    подозвал   трех   разномастных   (в   прямом   смысле)   вождей,   те

некоторое время важно спорили,   что-то подсчитывали, но в конце концов заменили

неудачника, понуро ретировавшегося в глубь стада.

      Некоторое время все шло нормально.   Головы наши украсил частокол оперенных

стрел.   Никто не был больше ранен,   а мое ухо залепили какой-то дрянью,   отчего

кровь перестала течь, а я - слышать с правой стороны.

     Затем   шаман   извлек какие-то   палочки,   остро отточенные с   одного конца,

несколько подмастерьев помогали ему, и, немного провозившись - вожди закусывали

тем временем,   а   толпа молча ждала,   -   они воткнули эти палочки нам в   руки и

между ребер.   То   есть   туда,   где   нельзя было задеть жизненно важных органов.

Палочки длиной сантиметров в десять были,   видимо, пропитаны чем-то, вызывавшим

у жертв, в данном случае у нас, сильнейшее жжение.

     Однако горели палочки хорошо.

     К   этому времени стемнело,   и   когда палочки подожгли,   для праздной толпы

зрелище было чудным.   Яркие огоньки пылали в густеющем сумраке,   искры сыпались

во   все стороны,   словно от   карнавальных шутих,   и   где-то   был воевода Ставр,

наверняка слишком, далеко, по ту сторону ночи.

     Орала толпа,   горели бенгальские огни наших мук, и пахло паленым волосом и

горелым мясом.

     О! Они еще много чего придумали!

     Были зажжены костры, чтобы лучше видеть.

     Кудесник-шаман   сделал   нам   несколько параллельных надрезов   на   животах.

Справился   даже   с   чешуйчатой кожей   Арсуна.   Затем   между   парными   разрезами

отдирали ремешок,   под   который продевали бечевочку,   к   бечевочкам привязывали

птицу или мелкого зверя... и всех разом отпускали.

     Было много веселья,   если зверь или птица обрывали ремешок нашей кожи, еще

больше -   если не сразу обрывали и   метались под улюлюканье четвероногой своры,

радовавшейся нашей боли.

     Да, было много веселья...

     Какой-то   вошедший в   раж   пожилой   вождь   захотел метнуть в   цель   топор.

Организаторы и устроители заметно обеспокоились,   сразу как-то засуетившись. Но

этот разукрашенный светлой масти вождь был,   видимо,   лицом уважаемым.   На ходу

совещаясь с шаманом, распорядители выхватывали из толпы умельцев кидать топоры.

Все построились, бубен дробно сыпанул тушь, топоры полетели, и только Кочетову,

бывшему целью уважаемого энтузиаста, не повезло: топор, пущенный сильной рукой,

вонзился ему в левый локоть, почти чисто разрубив сустав.

     В   антрактах   выходили   подростки   и   старухи,   возглавляемые той   толстой

поварихой.   Но   перечисление наших   мужских   достоинств,   смехотворных с   точки

зрения коней,   служило нам передышкой.   Старуха и дети кидалась в нас лошадиным

навозом и делали вид, что блюют.

     Толку от нас они не добились, поэтому шаман их просто выгнал со сцены.

     Потом   нас   секли   плетями,   на   концах   ремешков которых   были   привязаны

крючочки,   отчего по всему телу из глубоких царапин обильно текла кровь.   Ранки

посыпали солью в целях гигиены, наверное, а также усиления мучений, что вернее.

     В   общем,   над нами трудились долго и   добросовестно,   но не желая нанести

серьезных   увечий;    руку   Кочетова   сразу   перетянули   в   локте,    отрубленное

предплечье,   висевшее на   лоскутах кожи,   отсекли,   кровь   быстро остановили и,

помазав рану какой-то маслянистой жидкостью,   перевязали.   Хорошо еще,   что все

это время он был без сознания.   А вождю никто не сделал замечания,   хотя хотели

многие. Видимо, посчитали, что попорчен хороший материал.

     А   затем откуда-то   издалека,   как   будто с   другого края ночи,   настолько

издалека,   что только я смог это услышать,   раздался звук, который я узнал. Это

было   страшно отдаленное пение сигнального рога.   Все-таки наши боевые товарищи

ищут нас,   возможно,   напали на наш след, возможно, спешат сюда. Надежда пылала

во мне как раскаленные угли догорающих костров в звездном мраке.

     Так была совершена первая часть праздника. Шаман бил в свой бубен и громко

кричал:

      - Бог-Отец видел нас сегодня, видел наши деяния и был доволен.

     -   Бог-Отец доволен! - вопили уставшие массы.

     - Возобновим завтра наше служение, чтобы Бог-Отец был еще больше доволен!

     -   Возобновим служение! - повторяли кентавры.

     Нас развязали и,   за исключением Арсуна,   которого отдалили до утра,   всех

поволокли во   тьму за пиршественными столами.   Там нас дожидалась глубокая яма,

вырытая давно,   так что стены и дно успели прорасти мхом. И непонятно было, кто

вырыл   эту   западню   со   стенами,   отвесными и   даже   расширяющимися внутрь,   -

кентавры из-за особенности своей анатомии землекопами были еще теми.

     Поверху   бросили деревянную решетку,   выставили часовых и   оставили нас   в

покое.

     До утра.

     29

     В ТЮРЕМНОЙ ЯМЕ

      - Рождаться,   страдать,   умирать...   К чему? Мы думаем, что живем, а сами

лишь проекция на экране, призраки, жаждущие надежды и любви. Жизнь зажигается и

рассыпается пеплом.   Пустыня,   беременная зимним холодом,   тьма подземелий, шум

крыльев невидимых птиц...   Множество убитых   на   рассвете и   днем   и   удушенных

ночью,   и стены тюрем,   и смрад падали, в которую Бог-Император превратил детей

своих.   К   чему?   Неужели для   того,   чтобы кто-либо один из   миллиардов постиг

высокое? Чтобы мужественно умереть?

     В   темноте нашей ямы   голос Семена Кочетова задавал эти вопросы не   спеша,

очень спокойно, как бы предлагая обсудить существенные дела, не более.

     Из мрака плотного, как нечто осязаемо-твердое, ответил Малинин:  

      - Не будем раздумывать над смыслом всей суммы перерождений. Этого не дано

понять и   нашему дражайшему Богу-Императору,   который,   как известно,   и не Бог

вовсе,   а лишь управитель той сложной интеллектуальной машины, которую оставили

нам   предки.    Своими   стараниями   человек   заслуживает   гармонию   в   следующих

перерождениях,   ибо если в   одном месте чего-то много,   в другом уже меньше.   Я

давно покончил бы с   жизнью,   если бы не уверенность в   существовании загробной

справедливости. Иначе нельзя принять очевидно временные несправедливости бытия.

      Нашел в себе силы и Исаев:

      - В   тебе говорит слабость,   наш бедный философ.   К чему нам,   уже считай

неживым,   топтаться на алтаре, отшлифованном самоутешающимися слепцами. Не надо

искать подпорок в   истории,   оглянись на нашу жизнь и ответь,   почему побеждают

всегда   Хитрые,    лживые   и    подлые?    Вот    возьми   зеркальную   копию   нашего

предводителя, копию несостоявшегося Премъер-Министра Николая Орлова. Все знают,

что его обвинили зря,   что он был не виновен,   и никто -   никто!   - не выступил

против дикого обвинения тогда, десять лет назад.

     -   Я это знал и говорил, - вмешался я.

     -   Да кому интересно ваше мнение, дражайший Сергей Владимирович?

     - Мне.   Может,   я   и   в паломничество пошел,   чтобы найти справедливость у

Бога-Императора.

     -   А может, и нет? - язвительно спросил Исаев. Я промолчал.

     -   Ах, Кирилл, Кирилл! Твоя революционная страсть делает тебя нетактичным,

- сказал Малинин.

     -   Прости,   -   с неожиданной теплотой отозвался Исаев. - Я никого не хотел

бы   обидеть.   Я   знаю,   как   трудно жить каждому,   я   просто хотел когда-нибудь

спросить его   прямо;   зачем?   Зачем он   позволяет эти   мучения,   эту ложь,   эту

дикость? Зачем он оставил людям стремление доминировать?

     -   Увы,   ты не хочешь думать о системе и тонешь в частностях.   Быть может,

наш путь - наименьшее из зол? - мягко упрекнул его Малинин.

     -   Нет, - вмешался Кочетов, - просто Кирилл умеет думать.

     Воцарилось молчание.   В тишине было слышно шуршанье жучков, изредка сонный

перестук копыт стражников.   В тесной яме,   измученные пытками,   мы лежали почти

касаясь друг друга.

     -   Я не понимаю вас,   -   сказал вдруг Мстиша. - Все так просто: есть общий

враг, есть, Бог-Отец, который ведет нас к победе... К чему спорить?..

      -   Это потому,   мой друг,   - ответил Малинин, - что вы живете в племени. А

человек и был создан изначально для маленького коллектива,   для жизни в составе

рода,   семьи. И людьми были только члены рода, все другие были не просто чужие,

они были нелюди. И нелюдей так много, что спасает только родовое братство. А мы

жили в   обществе,   где миллионы,   миллиарды людей,   а нелюдей -   нет.   Остается

свобода подводят...

      - Ты хочешь сказать,   что человек ищет врага, потому что он так создан? -

задумчиво спросил Мстиша.    

      - Примерно так, хотя есть еще масса других качеств и инстинктов, которые,

в свою очередь, делают нашу жизнь адом.

     -   Моя жизнь была ошибкой,   -   внезапно сказал Кочетов.   -   Я думал, что в

Империи можно сохранить честность, непоколебимость убеждений. Я не заметил, как

стал робким.   Я   жил трусом.   Вместе с   другими ничтожествами.   Я   был крупицей

безответной толпы.   Я спокойно наслаждался нравственной жизнью. Никто в Империи

не может ни изувечиться, ни задохнуться. Я не жалею о своей гибели.

     -   Ты, мой побратим, не трус, - вмешался Мстиша. - Я горжусь, что сражался

рядом с тобой.

     -   Спасибо...   мой побратим.   Может... Снова молчание в темноте, настоящая

темнота пещер или подземелий. И звезд не видно, тучи...

     -   Семен!   -   позвал Малинин. - Ты жестоко осудил себя. Однако ты ведь жил

чем-то?

     -   Я   пытался найти правду в   истории.   Я пережил нашу республику и отверг

ее.

     -   Почему? - спросил Исаев.

     -   Не   было в   истории Империи,   которая бы   существовала не ради грабежа.

Всегда метрополия извлекала все из провинций.   Империи кормили свой центр,   как

мы столицу,   и приручали жителей к тунеядству, каждый гражданин центра участник

грабежа.   Империя живет за счет налогов. А человек -    мы тут говорили - создан

для жизни в   племени.   Империя -   это слишком много.   Управлять ею можно только

силой и ограблением подданных. А наш Бог-Император, наш Бог-Отец - творец этого

грабежа.

     -   Вот не   думал,   что здесь смогу найти сторонника,   -   с   горечью сказал

Исаев. - Хотя...

     -   А может,   Бог-Император сам в тисках необходимости?   - вдруг первый раз

за все время отозвался Илья.

     Темнота молчала долго-долго.   Времени не было,   время остановилось.   Потом

громко затрещали цикады. И вновь молчание.

     30

     ТИРАНОЗАВР

     Утро было прохладным,   и   наши израненные тела зябли.   Однако чувствовал я

себя неплохо. Накануне, перед тем как сбросить нас в эту яму, раны наши смазали

травами пахнущей мазью и сверху, для совершенной законченности, густо присыпали

еще и горячим пеплом.

     Туман, проплывая, опустился и к нам. Капельки росы оседали на наши грязные

тела.   Хотя наверху и   слышался приглушенный гул   огромной массы живых существ,

нас не тревожили. И было непонятно, хорошо ли это? Или плохо?

     Между тем стало теплее;   солнце,   букашки,   мелкие жители трав, и птицы со

всей убедительностью показали, что день начался.

     Потом наверху было шевеление,   но это торопливо опустили корзину с жареным

мясом,   пучками дикого лука и   хлебом.   Не   поскупились мучители,   и   мы хорошо

поели. Кроме Кочетова, впавшего в беспамятство из-за боли в отрубленной руке.

     Кто-то   высказал предположение,   что   причиной нашего забвения может   быть

Арсун,   возможно,   его очередь...   Но тему не стали развивать.   И когда за нами

пришли, ожидание уступило место непонятному облегчению.

     Нам   опустили   веревку   с   петлей,   кто-нибудь   просовывал внутрь   ногу   и

держался руками;   кентавры споро выдергивали нас. Кочетову помогали, как могли,

да и кентавры, насколько это можно, проявляли деликатность.

     Мы шли обратным путем на площадь, и это было неприятно.

     Вдруг   устрашающий вой,   подобно стону безумного гиганта,   долетел к   нам.

Кто-то из конвоиров нервно передернулся.

     Над площадью пыток в небе, едва шевеля крыльями, парил беркут. Вожди молча

разглядывали нас,   поставленных в центр,   метрах в пяти.   Вперед вышел давешний

шаман все в   том же   абреком шлеме.   Он   оглянулся на   кучку сильно потрепанных

жизнью, но богато украшенных кентавров, перед которыми стояли мы.

     Один из вождей кивнул,   шаман махнул рукой,   и   пространство за нами гулко

выдохнуло.

     Привели Арсуна, обычно желтые глаза его горели красным пламенем, но он был

спокоен, только устал, а может быть, нервничал.

     Шаман еще раз оглянулся на вождей. Достал свой бубен; в наступившей тишине

гулко разнеслись удары,   и   тут   же   где-то   запела флейта.   Пронзительный звук

странно   сплетался с   низким   ритмом,   создавая   тревожные ощущения и   ожидания

чего-то...

     Молодой кентавр выехал к   нам с   шестом,   на   котором было что-то круглое,

словно    арбуз,    раскрашенный   золотой   и    синей    краской:    цвета    взаимно

переплетались,   мягко перетекая один в   другой.   Вдруг бубен и   флейта смолкли.

Шаман обращался к Арсуну:

      - А   теперь,   абр по   имени Арсун,   повтори тот вопрос,   который ты задал

человеку-паломнику.

     -   Я   спросил его,   кто ходит утром на четырех ногах,   днем -   на двух,   а

вечером - на трех.

     -   И что он ответил? Говори так, чтобы все слышали.

     -   Он сказал, что это Бог-Отец.

     -   Почему он так сказал?

     -   Он утверждал, что Бог-Отец стареет вместе е миром, который он создал, и

что ему тоже нужны подпорки, дабы существовать.

     -   Покажи нам   этого   человека-пилигрима.   Покажи нам   его,   осмелившегося

сказать такое!

     Арсун повернулся, посмотрел на меня и протянул руку;

      - Вот он.

     Я   ожидал самого худшего.   Впрочем,   что может быть хуже нашего положения.

Тут я посмотрел в сторону реки и толкнул стоявшего рядом Михайлова.

     -   Гляди, - прошептал я.

     -   Кто тебе,   человек,   подсказал ответ,   ранее никому из вас, паломников,

неизвестный? - громко, чтобы слышали собратья, проговорил шаман.

     -   Кажется,   наши...   -   прошептал Михайлов,   и за ним стали всматриваться

Исаев,   Малинин и Илья. Лишь Кочетов внезапно сел на землю, но никто не обратил

внимание на его слабость.

     -   Никто не подсказывал,   шаман,   или как ты там здесь прозываешься. Ответ

очевиден,   хотя и   случаен.   Если бы   спрашивал ты,   я   мог бы так не ответить:

Создатель ведь и вам Бог-Отец, для вас он мог бы выступить в вашем обличье.

     -   Поясни нам, человек-пилигрим, что значит в "нашем обличье"?

     -   Это значит,   что образ Бога всегда выбирают из тех форм,   среди которых

живут разумные.   Обличье Бога   меняется с   ростом силы цивилизации и   культуры.

Если   вы   считаете   себя   сильнее   всех,   то   и   Бог   может   выступать   в   виде

полуконя-получеловека.

     Среди поднявшегося шума ко мне долетели перешептывания товарищей.

     -   Это нереально, - говорил Исаев, - они не смогут форсировать реку.

     -   Почему?   Если построить плоты и посадить на них стрелков...   - вмешался

Михайлов.

     -   Наших   не   более   пяти   тысяч,    а   кентавров,   судя   по   всему,   тысяч

сто-двести. И они тоже вооружены луками.

     -   Не хочешь ли ты сказать, - крикнул шаман, - что единого Бога нет?

     -   Не хочу. Это смешно. Любое разумное существо знает, что Бог есть. И это

правда.   Только облик его никому не известен.   И   это тоже правда.   Мне задавал

вопрос абр, и он так же двуног, как и я. Я знаю, что в истории людей было много

Богов, наш Создатель другой, он немощнее старых, потому что и мы стали сильнее.

Вот и все, что я хотел сказать.

      -   Я   хотел бы убить тебя за такие слова,   -   сказал шаман,   -   но правило

гласит,   что разгадавший загадку, а потом победивший в честном поединке - любом

поединке -   имеет право на   свою жизнь и   жизнь своих подданных.   Тебе придется

доказать это право.

     Я   вспомнил,   что   после Арсуновой загадки удавил того   здорового абра.   И

только сейчас узнал,   зачем   все   тогда понадобилось.   Я   посмотрел на   Арсуна,

словно прочтя мои мысли, он отвел глаза.

     -   Я уже доказывал в поединке... - начал я, но шаман перебил;

      - Но не здесь. Тебе придется нам доказать.

     -   Пожалуй,   наши не смогут нас выручить,   -   спокойно сказал Малинин. - А

жаль!   Однако   что   это   за   кутерьма   вокруг   сфинксовой загадки?   И   поединок

какой-то...

     -   Не знаю... Вскоре узнал.

     Нас,   кроме Кочетова,   от   боли не имеющего сил встать на ноги,   отвели за

пределы лагеря.

     -   Раз они пришли с тобой,   они могут помогать. Но могут и не помогать. По

желанию каждого, - пояснил шаман.

     За лагерем нас подхватили за локти,   и так, качаясь между парой кентавров,

мы были оттранспортированы.

     Небо расчистилось,   ветерок высушил степь. Раскинулось очень ровное место.

До   самого края были по   степи разбросаны редкие,   кряжистые,   корявые деревья.

Одиночки тянутся более вширь, чем вверх.

     Много   было   бугров от   пней,   заросших землей.   Было   много   и   сожженных

деревьев, видимо в сушь побитых молниями.

     Наконец прибыли.   Нас поставили на землю. Редкие деревья в два-три обхвата

располагались на   двадцать-тридцать метров друг от   друга.   Возле одного такого

великана был   бревенчатый барак,   высотой в   пять   метров   и   метров   десять по

фасаду.   Он был выкрашен в   те же две краски,   что и шаманский значок на шесте:

золотую и   синюю,   и весь покрыт магическими символами,   похожими на клинопись.

Двери были бревенчатые и закрыты на засов,   который мог бы выдержать крепостную

осаду.

     И   тут   вновь раздался устрашающий вой,   полный безумной злобы и   безумия,

который был слышен еще утром.

     И вой этот доносился из барака.

     Сложенное из   толстенных бревен   строение вздрогнуло,   словно   бы   изнутри

кто-то могучий ударил в стену.

     Кентавры -   числом около десяти-двенадцати, подошли к воротам барака и все

вместе взялись за   бревно засова.   Изнутри ударили еще   раз,   и   вой из   ночных

кошмаров прогремел снова.

     Я огляделся, полный тревоги и решимости дорого продать свою жизнь. Я знал,

что нам приготовили что-то   ужасное.   Мои товарищи невольно прижались к   стволу

дерева.   Кентавры не   решались снять   засов,   рассчитывая успеть между   ударами

чудовища.

     -   Раз,   два,   три-и-и!   -   кто-то закричал, кентавры отскочили, брошенное

бревно вскинулось концом,   и тяжелые ворота взмахнули створками, словно бабочка

легкими крылышками - столь мощно вырывался зверь.

     Кентавров сразу рассыпало во   все   стороны.   Лишь один,   потеряв голову от

страха или,   наоборот,   обретя мужество перед лицом страха,   пролетая мимо нас,

кинул короткий меч, тут же подхваченный Виктором Михайловым.

     И тут прямо на поляну вырвалось нечто столь огромное,   столь ужасное,   что

не могло бы присниться   в самом кошмарном сне!

     Пожиратель людей!..

     Могучий и прекрасный! Слияние радуги и смерти!

     Я   не   предполагал,   что   тиранозавр реке так   изумительно ярок и   красив.

Каждая чешуйка его бронированной плоти сияла,   словно кусочек цветного   солнца.

Как   ядовитые   коралловые змеи   калейдоскопом своей   раскраски   предупреждают о

смерти,   заключенной в   их   гибком   тельце,   так   и   это   чудовище торжествующе

гремело: я сама смерть!

     Его еще отвлекали улепетывающие полукони. Скоро он должен был увидеть нас.

Огромный! Ростом со слона, не менее!

     Все   застыло.   Неподвижные   облака.   Неподвижные   деревья.   Безнадежность.

Слепящие   разноцветные   блики    узорчатой   смерти.    Трава.    Мошкара.    Чей-то

затянувшийся вздох за спиной.   Жажда. Неподвижное время, неподвижное, как жара,

как сама вечность.

     -   Забирайтесь на дерево! - крикнул я.

     Тиранозавр повернул   тяжелый   монолит   головы   и   расколол его   вдоль:   из

чудовищной расщелины едва   не   вывалился розовый язык,   удерживаемый частоколом

сахарно-белых зубов.   Заревев, тварь шагнула, словно примериваясь, еще раз и...

резво зачастила, будто локомотив;

     Я   посмотрел   назад:   из   ветвей   выглядывали   грязные   построжавшие   лица

товарищей.   Я   подумал,   что мы так и не мылись со вчерашнего дня -   в засохшей

крови, пыли, пепле... Глупые мысли.

     Я спрятался за ствол. Тяжкий удар сотряс дерево и почву под ногами.

     Оббегая ствол,   я   видел   тянувшиеся сквозь ветви маленькие передние лапки

зверя - маленькие лишь относительно, - они были толще человеческих тел.

     Михайлов,   на   мгновение выглянув из ветвей,   могучим ударом отрубил левую

кисть хищника. В раздавшемся словно гром реве слышалось оскорбление и боль.

     Я что есть силы помчался к оставленному бараку.   Заметив мой маневр,   мозг

рептилии секунду-другую решал, прежде чем скомандовать всей горе мышц и костей.

     Ловко   повернувшисъ,   тиранозавр бросился за   мной.   Выигранные секунды   и

страх помогли мне   успеть.   По   створкам ворот я   быстро вскарабкался на   крышу

барака и посмотрел назад. Сверкающий снаряд приближался.

     Тиранозавр всем телом врезался в угол барака,   но строение,   хоть и сильно

перекосилось,   выдержало.   Вытянув вверх   морду,   чудовище смогло   взглянуть на

крышу.   Его   голова была почти с   меня длиной.   Узкие полоски прозрачной липкой

слюны приклеились к клыкам.

     Не   сумев   достать меня,   тиранозавр отошел   и   вновь   бросился на   барак.

Строение перекосилось так,   что крыша была уже на   уровне груди зверя,   который

тут же обошел вокруг, предполагая легко снять меня с верха.

     Перескочив на другую сторону крыши,   я вдруг увидел Михайлова, бежавшего к

бараку. За ним спешили остальные.

     Как глупо!

     Я закричал изо всех сил.   Тварь вновь разбежалась, и немедленно последовал

многотонный удар.   Последний,   потому что другой не   понадобился:   со скрипом и

грохотом, во все стороны разбросав концы бревен, строение нехотя рассыпалось.

     Я   успел   отпрыгнуть в   сторону.   Раскатившиеся бревна   отвлекли на   время

зверя.   Но ненадолго.   Он уже начал обходить эту кучу дров,   но тут подоспевший

Михайлов,   едва   равняясь ростом   с   высотой задней   конечности тиранозавра,   а

мужеством   (или   глупостью?..)   превосходя   величину   зверя,   ударил   мечом   по

сухожилиям   гигантской ноги.   Ему   удалось   перерубить связки;   от   боли   тварь

завопила с какими-то человеческими нотками в голосе.

     Я был забыт. Подскочив к бревнам, я лихорадочно рылся, выбирая потоньше, с

более острым концом.   Бревна были сухими и весили немного. Те два, что я нашел,

тянули килограммов на   пятьдесят,   не   больше,   и   были   сантиметров двадцать в

диаметре.

     Я метнул что было сил первое бревно;   оно громко стукнуло зверя в затылок.

Забыв о Михайлове и спешащих к нему смертниках -   моих товарищах, - тиранозавр,

огибая бревна,   стремительно, но из-за волочащейся ступни неуклюже заковылял ко

мне.

     Я   уже   упер   тупой конец в   яму,   оставленную упавшим опорным столбом,   и

нацелился наклоненным острием на врага. Я рассчитывал на примитивность сознания

гиганта.

     И в чем-то задуманное мне удалось.

     Тиранозавр грудью напоролся на   острие и   несколько мгновений напирал всей

своей мощью,   впихивая в себя кол. Мне через ствол передавались страшные усилия

титанического тела.

     От неудобств, боли, неожиданности, покалеченной ноги и немыслимой преграды

между собой и мелкой добычей -   мною,   конечно,   -   тиранозавр закинул голову и

вновь взревел,   словно грузовой звездолет на старте, почти сумев вложить в свой

крик эмоции.   Тут он потерял равновесие и   завалился набок,   загребая в воздухе

здоровой задней ногой.

     Откуда-то   сбоку   появился Михайлов и   ударил мечом в   глаз   зверя.   Илья,

Мстиша, Малинин и Исаев - все были здесь и слишком близко.

     Я   похолодел;   тиранозавр перекатился на   спине   на   другой бок,   здоровой

передней лапой вдруг подхватил Илью поперек туловища,   быстро поднес к   пасти и

молниеносно укусил. Михайлов ударил мечом по оставшемуся, налитому кровью глазу

- и промазал.   Мстиша, Малинин и Исаев навалились на бревно, торчавшее из груди

гиганта.

     Тиранозавр отшвырнул Илью -   мне показалось,   обрубок, - дернулся еще раз;

бревно отбросило всех и отлетело само.   Зверь зарычал и вдруг рыгнул,   выплюнув

ноги Ильи; немедленно сильное зловоние расплылось в воздухе.

     Я   подскочил к   сияющей   цветными отблесками и   залитой   кровью   с   правой

стороны морде и   изо всех сил ударил кулаком в здоровый глаз тиранозавра.   Глаз

был   размером в   два   моих кулака и   мгновенно расплескался кровью и   скользкой

плотью,   -   но мне не удалось пробить кость глазницы, оказавшейся крепче, чем я

рассчитывал.

     Тут он   меня и   схватил своей маленькой только издали передней лапой.   Все

четыре пальца его так сдавили мне грудь,   что не знаю,   как выдержали кости. Не

пытаясь подняться, зверь просовывал меня в открывшуюся навстречу пасть.

     Я   выбросил обе   руки   навстречу и   уперся в   коричневые десны.   Они   были

покрыты слизью,   и   мои   ладони   через   мгновение начали медленно соскальзывать

внутрь. Я изо всех сил старался давить на нижнюю челюсть. Мы на секунду застыли

в таком положении.

     И как же все было безнадежно!

     Рядом   возник   Михайлов,    с   размаху   вонзивший   меч   в   пустую   глазницу

тиранозавра,   и тут же мимо меня просунулось давешнее бревно, усилиями Мсти-ши,

Исаева и Малинина нацеленное точно в бездонную глотку.

     Я взлетел в воздух, отброшенный, как и Илья, но целый и полный такой дикой

ярости,   какая   охватывает душу   каждого   честного человека при   виде   вопиющей

несправедливости.   Все   пережитое   мной   в   эти   затянувшиеся мгновения схватки

причиняло такую боль,   будто кровь сочилась из пор.   Болело тело и мозг, ныло у

корней волос, под ногтями, между зубами...

     Я - человек!

     И тут, от возмущения перестав быть человеком и дико вопя, я уже лез к этой

морде,   мимоходом смахнув Михайлова и   забив его   торчащий из   глазницы меч   по

самую рукоять...   Мстиша еще цеплялся за бревно,   я   отбросил и   его...   Бревно

сразу ушло вглубь,   ко мне тянулась лапа,   я   отломил средний толстый палец,   а

когда лапа вернулась -   еще один...   Ярость переполняла меня,   все вокруг стало

мягким,   податливым, все, кроме меня и моего тела!.. Я отломил еще один палец -

они   болтались,    и    лапа   беспорядочно   металась...    Бревно   мое   наконец-то

провалилось куда-то,   тело тиранозавра подо мной дернулось раз,   другой...   Мне

все было ясно. Я сполз вниз и отошел от умирающей твари.

     Они стояли в стороне, мои друзья... И Илья лежал чуть дальше...

     Метрах в двухстах застыла толпа кентавров.

     Тихо.   Тучи мошкары впивались в разгоряченное лицо.   Крылатый яд,   носимый

ветром.   Пахло рекой и болотом, потерявшимся в бескрайней степи со всеми своими

звездами, своими рыбами, гадами, течениями...

     Я победил!.. И то дикое, колдовское, что еще переполняло меня, заклекотало

в глотке, и я закричал, чтобы не быть разорванным зловещими пастями, от которых

шевелился каждый волосок на голове...

     Я   закричал   так,   что   отшатнулись мои   друзья   и   вздрогнули кентавры   и

далеко-далеко,   за   рекой   оглянулся Ставр -   неужто?..   Я   кричал,   потому что

победил, потому что был жив, потому что был счастлив! Да, был счастлив!..

     Илья   истекал кровью.   Зверь перекусил ему   ноги   чуть выше колен,   других

повреждений не   было,   но   если   не   остановить кровь...   Я   махнул   кентаврам,

подзывая, и, когда те подъехали, указал на Илью:

     - Берите осторожнее, он должен жить. И приведите наших лошадей.

     -   Они уже здесь,   - ответил кто-то из полуконей. Я кивнул. Илью, так и не

пришедшего в себя,   уже унесли два кентавра.   Подошли еще два полуконя, ведущих

под уздцы шесть лошадей.

     Нас осталось пятеро, подумал я и изгнал эти мысли.

     -   Что будете с ним делать? - кивнул я на тиранозавра.

     Белый кентавр с черным пером в пучке волос на голове удивленно ответил:

      - Как что?   Снимем шкуру и сделаем чучело на память... Ведь такого еще не

случалось с создания мира!

     Я посмотрел на него.   Что он хотел сказать? И что произошло? В голове было

мутно.

     Кентавры ждали, пока мы сядем на коней. До городка юрт было совсем близко.

При въезде на главную улицу нас пропустили вперед.

     Все было так же, как и вчера (только вчера!). И все же не совсем так.

     Так же   кричали толпы полуконей по   сторонам дороги,   так же чествовали...

только на этот раз чествовали нас!

     На площади пыток стеной стояли вожди.   Все смолкло.   В   молчании я   выехал

вперед и остановился в десятке метров перед ними.

     Ко   мне   приблизился шаман.   Вновь застучал бубен,   запела флейта.   Потом,

словно отрубив мелодию, шаман, надсаживаясь, прокричал:

      - Арланы!    Сбылось    великое   предсказание.    Человек-предтеча,    пророк

Бога-Отца нашего, явился к нам.

     -   Пророк пришел к нам! - взвыла толпа.

     -   Предтеча! Предтеча явился! - вторили другие.

     -   Мы били сиротами,   но теперь Бог-Отец вспомнил о   нас,   о любимых детях

своих, и прислал нам гонца своего! - кричал шаман.

     -   Прислал! Прислал!..

     -   Он победил ужасное чудовище, вождя всех чудовищ!

     -   Вождя чудовищ!

     -   Да будет Пророк править нами, как Бог-Отец правит!

     -   Пусть Пророк правит нами! - вопила толпа, так что уши заложило. А когда

по знаку шамана наступила тишина, она показалась нереальной.

     Шаман   тяжело,   кряхтя,   опустился на   колени,   подогнув   передние ноги   и

склоняя тело к земле.   И,   повторяя за ним,   позу рабьей покорности приняли все

вожди.   И   я   слышал,   как степь за спиной и с боков слаженно шелестела,   когда

великое множество кентавров склонялось передо мной.

     Прошла минута, другая - ничего не изменилось. Полукони застыли в неудобной

позе,   не шелохнувшись,   опираясь руками о землю. Я оглянулся и поймал горевший

восторгом взгляд Мстиши.   Рядом довольно хмурился Михайлов,   с   интересом,   уже

абстрактным, осматривался Малинин.

     -   Да будет так!   -   громко, так громко, чтобы голос мой слышали не только

здесь,   но и дальше,   крикнул я.   -   Будьте же моими детьми, как вы были детьми

Богу-Отцу, и я буду править вами, как Отец ваш. Поднимитесь с колен, дети мои!

     И   вновь   оглянулся,   чтобы   увидеть округлившиеся от   сдерживаемого смеха

глаза Исаева, богоборца и революционера.

     Ну   вот.   Потом началась бестолковая кутерьма,   пока я   не сообразил,   что

кентавры всерьез переложили на меня груз ответственности за себя.   Оказывается,

даже вожди жаждали быть любимыми детьми Бога-Отца,   через меня, конечно. Вождь,

отрубивший вчера руку Кочетову,   чуть было не умер на месте,   едва я   вздумал в

досаде отослать его.   Может,   и   умер бы,   но я выяснил,   что с Кочетовым все в

порядке, рука заживает, так что я на всякий случай осчастливил вождя прощением.

     Я подозвал Мстишу.

     -   Бери пять-шесть вождей - посоветуйся с шаманом, кого взять, - и скачи к

воеводе Ставру.   Сообщи ему   обо   всем,   пусть приезжает,   надо   договориться с

кентаврами о переправе.

     Шаману я   указал лечить Илью так,   чтобы вскоре можно было посадить его на

коня.

     Потом мне выделили белую-белую с   золотым шитым узором юрту,   где все было

устлано мягкими коврами и   шкурами.   Мне прислуживали маленькие,   очень нервные

кобылки.   Разумеется,   наполовину.   Все   человеческое было у   них на   удивление

прекрасно.   И   волос я   не   заметил ни на груди,   ни на спине.   Вместо гривы до

лошадиной холки падали чудной волной длинные и разного - соответственно масти -

цвета волосы.

     Служанки легким галопом наносили мне воды в   огромный котел,   куда и   сами

могли бы поместиться Воду подогрели,   и я отлично отмыл грязь, и кровь - свою и

чужую.

     Потом   лег   спать,    наказав   разбудить   вечером,   когда   солнце   коснется

горизонта. Я так объяснил, и они поняли.

     Уже   засыпая,   спросил одну   из   красавиц (она   произвела на   меня   особое

впечатление), устроили ли моих товарищей. Да. Дали ли им умыться? Конечно...

     Я уснул.

     31

     ВЛАСТЬ - ЭТО ОДИНОЧЕСТВО

      - Тяжело тебе пришлось,   друг-брат,   -   сказал мне   воевода Ставр,   когда

вечером, уже после переправы абров и людей, мы встретились с ним наедине. - Мне

Мстиша все пересказал,   -   пояснил он.   И покачал головой, переживая события. -

Невиданное дело ты совершил и по праву теперь вождь.   Ну,   едем к твоим.   Будем

знакомиться.

     -   Как чувствует себя Илья?   Как твой Кочетов?   -   немного погодя на   ходу

спросил он.   И,   выслушав ответ, продолжал о своем: - Нет, великий подвиг Малой

кровью ты обрел столько союзных сил!

     Кентавры кричали нам славу.   Я   сказал,   что дети мои арланы хорошо примут

великий народ сколотов и абров.

     И   действительно,    надо   сказать,    что   если   некоторое   отчуждение   еще

присутствовало,   то скоро и оно исчезло.   И арланы и абры, впрочем, как и люди,

несли в   себе тот же груз инстинктов,   то бишь,   несмотря па несхожесть облика,

все были созданы по одному образцу

      - Ты пойми,   -   восхищенный увиденным,   не мог успокоиться Малинин.   - Ты

пойми,   мы все коллективные животные,   в нас во всех заложен инстинкт власти и,

конечно,   инстинкт подчинения. Они друг без друга не существуют. Как без них не

существует племя,   род.   Вождь всегда сакрален,   его положение священно,   А вот

ближних мы   до   смертоубийства готовы использовать на предмет силы-слабости.   И

отсюда распри между соседями.

     То,   что мы   созданы по   образу и   подобию Бога-Императора,   знают все.   И

достаточно слабого толчка,   чтобы инстинктивное знание выросло в иерархию. Ты -

зримый пример.   Ты - олицетворение воли Бога-Отца. Доказав всем свою близость к

Богу,   ты включил инстинкт подчинения.   И обожания.   И собачьей преданности. Не

только тебя любят и почитают. Эти чувства переносят на людей вообще, потому что

ты   -   человек.   И   абры   и   арланы теперь готовы умереть ради   нас.   Но   какая

ответственность, Боже мой! - И он ушел, оставив меня одного.

     Я   же эти дни,   истратив какую-то важную часть сил,   не мог ни думать,   ни

чувствовать,   ни сопереживать.   Что-то делал -   и выходило,   как ждали;   что-то

говорил - оказывается, это и хотели услышать.

     -   Вашего товарища несет к славе как вешней водой,   -   сказал как-то Ставр

Исаеву.   Они меня не видели, остановились за юртой и не учли, что материя, хоть

и толстая,   хорошо пропускает голос, - обычная ошибка человека, привыкшего жить

в крепком бревенчатом доме.

     Исаев ответил не сразу и неожиданно для меня:

      - Нет, воевода Ставр, его несет не к славе. Не слава его ждет, а печаль.

     -   Я тебя не понимаю, Кирилл.

     -   Нет тут ничего сложного. Вот возьмем тебя, воевода. Ты хочешь погреметь

мечами и возродить славу людей в этом мире.   И ты, конечно, преуспеешь. И когда

будешь умирать, умрешь спокойно, с сознанием выполненного дела.

     -   Еще много трудов и битв... - начал Ставр, но Исаев перебил:

      - Будет,   будет. Ты уж поверь. Возьми меня - я вечный разрушитель. Мне не

нравится система Бога-Императора потому,   что она несовершенна.   Но   совершенен

лишь бриллиант,   вернее,   кристалл алмаза.   Поэтому я вечно буду недоволен. И в

этом мое счастье. А Сергей стремится к любви. Его невозможное, его далекая цель

- простые человеческие чувства.   А его вынесло к власти. Вместо мужской дружбы,

в   память о которой он и влез в это дерьмо,   вместо любви к женщине (нашел кого

полюбить -   Ланскую,   светскую львицу) -   власть.   Власть - всегда одиночество!

Либо   одно,   либо другое.   Ты,   Ставр,   уже   понимаешь меня.   Вождь отвечает за

многих, значит, готов в любой момент принести в жертву кого-то одного. Ведь и в

бой посылаешь своих.   И хуже всего,   что приходится жертвовать самыми близкими.

Так было, и так будет.

     -   Теперь я начинаю тебя понимать, - задумчиво сказал Ставр, - но ведь...

     -   И   то-то и оно,   что такого человека,   как наш Сергей,   власть не может

удовлетворить.   Не   знаю почему,   ведь это   сильнейший инстинкт,   перед которым

склоняются все,   кроме пресыщенных этой   же   властью.   Да   и   то   редко,   почти

никогда.

     -   Ты так думаешь?..

     - Да, я так думаю

     Я лежал на коврах среди подушек,   разбросанных для удобства моего тела,   и

лениво смотрел в открытый вход в юрту.   Часть улицы.   Синее небо.   Свистящий на

всю вселенную жаворонок.   Спешащие по делам кентавры, конные абры, люди... Одна

из   моих   служанок,    Рона,    черненькая,    угловатая,   по-жеребячьи   неловкая,

обмахивала меня   опахалом.   Я   ее   не   прогонял,   чтобы не   обидеть;   она   была

счастлива.

     Товарищи мои за стеной юрты молчали.   Залетела,   громко звеня, дикая пчела

нашла поднос с плодами амрисы,   столь любимыми кентаврами,   - и за тихла, мирно

ползая.     

     И   мне   запомнился   этот   миг   миром,   покоем,   пчелой,   занятой   взятком,

влюбленной Роной и тишиной, тишиной...

     32

     ВРАГ РАЗДЕЛИЛСЯ

     Наше   объединенное   войско   продвигалось к   замку   Бога-Императора.   Степь

кончилась уже через сотню-полторы километров от реки. Страна предгорий, холмов,

покрытых лесом, лугов, рощ, пашен, на которых трудились люди и абры.

     Саигор,   выбранный великим   вождем   арланов   на   последнем сходе   Великого

Курултая, недаром перед выступлением в поход говорил мне:

      - Мы,   арланы,   любимцы Бога-Отца.   Он,   в бесконечной милости своей,   не

привязал нас к пашне.   Копать мы не можем, сеять и собирать удел абров и людей.

Мы же - вольные птицы. Мы - пастухи, и стада наши неисчислимы.

     -   Какой у вас скот?

      -   Всякий.   Овцы,   коровы,   быки,   лошади, лорки, даже тарканы. Мы воины и

скотоводы. А эти - земледельцы. Мы с ними ведем торг.

     Лето   цвело   полной силой деревьев и   трав.   Скоту хватало сочных пастбищ,

обильных ручьев.   Вода   здесь   была   сладкая.   Чистые   ключи   выбивались из-под

отрогов и,   радуясь освобождению от каменного гнета, шипели, искрились встречей

с солнцем.

     Южный ветер приносил запахи,   неслыханные людьми,   но   узнаваемые абрами и

арланами. И время, таинственно устремляясь в лица, как ветер, волновало сердца,

     И абры, и арланы знали дорогу, и заблудиться никто не боялся.

     Все    чаще    встречались    пашни.     Сначала    клочками,    с    плохонькими

хижинами-домишками,   которые не жалко бросить в   случае опасности.   И   бросали,

опасаясь   невиданной   массы   войск.   К   тем   тридцати   тысячам   людей   и   абров

присоединилось еще   пятьдесят тысяч   арланов.   Обозом гнали скот   -   ежедневную

пищу, но и брали по пути у местных - война.

     Однако не разоряли.   И   стоило хозяину -   абру или человеку -   возмутиться

количеством взятого,   отдавали не торгуясь.   Было в этом что-то неестественное,

несовместимое с ожиданием варварского разгула.

     Малинин пробовал объяснить.

     -   Все дело в том, - говорил он, - что близость резиденции Бога-Императора

заставляет    не     только    примиряться    с     присутствием    высшего    закона,

закона-справедливости,    я   бы   сказал,    но   этот   закон   уже   присутствует   в

подсознании всех живущих в этом мире.   Смотри, мы пришли с войной, но не против

закона,   который есть Бог-Отец, а против кнехтов, которые просто по-своему его,

закон,   трактуют.   Разорять нехорошо,   но   мы враги,   а   фермеры,   смирившись с

властью кнехтов,   уже чувствуют себя виновными.   Поэтому делятся,   но   иной раз

возмущаются, конечно

     Земля здесь быта плодородной.   Выращивали пшеницу,   ячмень,   овес, рожь, а

кроме хлеба -   все,   что необходимо.   Управляющими, особенно крупных плантаций,

оставались люди.   На полях трудились абры, редко можно было видеть человека. По

осени   приходили сборщики налогов   и   забирали десятину.   Сборщики налогов были

кнехты.

     Местные охотно пересказывали новости.   Мы   узнали,   что   навстречу нам уже

движется войско абров.   И   сила,   неслыханная и   не   считанная.   Потом   нашлись

знающие счет,   и мы узнали,   что кнехты выслали больше ста тысяч пеших бойцов и

семьдесят-восемьдесят тысяч   конных.   Столицу осталось защищать тысяч   тридцать

абров, в три раза больше было женщин и детей, а сколько рабов-людей, то не знал

никто. Много.

     Сведения поступали непрерывно. Через день пришел донос, что конница врагов

находится на   расстоянии одного перехода.   Пора   было решать.   Пешее же   войско

могло успеть дойти до нас за три-четыре дневных перехода, обстоятельства и воля

Бога-Отца разделили врага на   две части.   Мы   не   хотели упускать само идущее в

руки.

     33

     РАЗГРОМ

     Второй   день   мы   уходили   от   преследующего нас   конного войска.   Люди   и

кентавры могли   бы   двигаться намного   быстрее   -   сдерживали абры   на   лорках.

Впрочем,   воины преследователей сидели на тех же лорках.   И,   судя по всему, не

торопились.   Командиры врагов знали, что бой может начаться, если это решим мы.

От нас зависело:   биться либо уйти в степь.   Поэтому никто не старался торопить

события.

     Ставр решил не   принимать боя   здесь,   где   не   развернуться конному.   Нет

простора для взгляда; куда ни посмотришь - везде холмы, скалы как стены. К чему

рисковать, если мы пришли сюда не за смертью, а за славой.

     Лорки неутомимы. Катящийся за нами поток выталкивал нас, словно поршень.

     Но   наконец-то   вышли.   Арланы называли эту низменность,   что к   западу от

великой реки Лансы, - Колганской. И взгляду, уже привыкшему к предгорьям, земля

здесь   казалась   ровной.   Все   холмы   гладкие,   закругленные.   Стерты   курганы,

поросшие ковылем и ягодным кустарником.

     Пряно,   крепко пахло войско;   лошадиный пот,   похожий,   но чем-то отличный

запах кентавров,   ни на что не похожий запах лорков. А еще войлок, сыромятная и

дубленая кожа, горячие тела всадников.

     Отойдя на несколько километров,   наше войско стало стеной. Тяжелые абры на

тяжелых лорках в   середине,   прямо   напротив врага,   таких же   точно абров,   но

чужих,   чужих...   Слева -   всадники-сколоты,   справа -   кентавры, возглавляемые

рыжим Сангором.   Я   остался с арланами,   чем взбодрил их чрезвычайно.   В данном

случае я   выступал в роли символа,   ходячего знамени.   И уже мне сообщили,   что

Сангор выделил отборный отряд только для моей защиты,   излишней, на мой взгляд,

раз я   в   их представлении Пророк,   а   значит,   бессмертный.   Хотя,   они правы,

пророки всегда гибли как мухи.

     Поля   удобны для   скачки.   Не   будь   здесь далеких гор,   которые заслоняли

горизонт на севере,   юге и западе, оставляя свободным только восток, можно было

бы   сказать -   степь перед нами.   Метрах в   пятистах текла речка,   несла чистую

воду. Напоив верховых животных и нажившись сами, мы стали ждать.

     С   нашей   стороны,    помня   об   обычае,   выскакивали   одиночки,   требовали

поединка. В основном люди. Начальники-кнехты не позволяли своим абрам выезжать.

     Вот и полдень. Дождались. Началось.

     Издали монолитная стена   абров   зашевелилась,   выталкивая часть   своих   по

центру. Словно улитка высовывает голову, потом длинное тело и вдруг подтягивает

всю массу домика;   вот и основная сила врагов, влекомая самыми смелыми, потекла

многими   тысячами   птичьих   ног    лорков.    Великое   множество!    Словно   земля

зашевелилась, вспучиваясь.

     Услышав звук рогов,   я отбросил поэтические чувства.   Как и условливались,

люди   и   арланы   двинулись в   разные   стороны,   словно союзное войско взмахнула

крылами; большим - арланским, и малым - человечьим.

     Интересно,   что   думает неорганизованная толпа   наших   врагов?   Увлеченный

быстрыми кентаврами,   я поскакал... Оглянулся - медленно еще, но все ускоряясь,

двигались навстречу друг другу толпы абров.

     На   солнце сияли   начищенные до   блеска железо и   медь   доспехов.   Великое

множество существ,   мирно живших доселе, добровольно готовилось умереть. Во имя

чего?!

     Прочь праздные мысли. Полк Ставра издали кажется маленьким. Наш растянутый

в   изгибе клин   тоже,   вероятно,   издали не   страшен.   Во   всяком случае,   враг

успевает прочно вклиниться между кентаврами и людьми,   и только тогда небольшое

острие на ходу выпячивается к нам.

     Пора,   пора! Играть так играть нам на этой широкой равнине; скакать против

ветра,   тягаясь в силе,   в умении с вpaгом-абром, попавшим в сети ловких ловцов

душ и теперь обряженным в тяжелые латы,   А может,   в этом суть и правда?   Что я

помню?   Последний год каторги на Уране?   Дружбу товарища,   в смерти покинувшего

меня?   Сколько будет еще полных и пустых лет!..   Потом старость растворит силу,

окаменит суставы.   Забудутся лица,   сотрутся имена,   смешной станет страсть, но

это   боевое не   изгладится!   И   раз испытав -   никогда не   забудешь единой силы

войска, спешащего к схватке!

     По сигналу труб и рогов разом остановились наши летящие клинья. Абры-враги

так спешат,   что все больше и больше растягивают свои бестолковые ряды.   Лорки,

заражаясь азартом, бегут, соревнуясь друг с другом.

     Остановившись,   воины   наших   полков   взялись   за   луки.   Люди,   одинаково

обученные,   били без промедления, но с прицелом и не спеша. Арланы с детства не

расставались с   луком.   Стрелять умели.   Да   и   трудно было не попасть в   такую

громадную массу живых тел.

     Словно туча взлетела, затмив дневной свет. Почти сотня тысяч стрел. И еще.

И еще...

     Абры словно на полном скаку вломились в   густой лес,   только останавливали

их не хлещущие ветви,   не стволы,   об которые,   ударившись, придешь в себя, дай

Бог,   а   стрелы с   жестким железом,   с   пером дикого гуся на   конце.   Не в   лес

вломились абры,   перед ними   чистое поле,   однако же   лорки запинались,   падали

сотнями, тысячами, будто под ними расступалась земля.

     Я скоро перестал рвать тетиву вместе со всеми.

     Я   выбрался   из   строя   и   сумел   проскакать несколько десятков   метров   в

сторону,   чтобы лучше видеть начавшийся разгром войска,   которому не дали и уже

не дадут возможности вступить в бой.

     За   мной,   как приклеенные лучшим клеем -   из почитания и   преданности,   -

скакали кентавры. Почти сотня телохранителей. Не мешая мне наблюдать, они стали

у меня за спиной.

     Наш полк абров,   выпустив стрел сколько кто успел,   быстро потек к дружине

воеводы Ставра.

     Битые с двух сторон враги,   вольно или невольно,   брали либо правый,   либо

левый повод,   чтобы уйти в   глубь строя,   укрыться за товарищами.   И   погоняли,

погоняли лорков,   желая уже не сражаться,   а просто уйти,   убежать через пустое

пространство вперед. В тесноте лорки, не видя, спотыкались" об убитых и падали,

калеча всадников и ломая себе кости.

     Оба полка -   объединенный людей и абров-союзников,   а другой - арланов - с

двух   сторон   преследовали   уже   смешавшихся,    захлебнувшихся   в   бесцельности

смертельного бегства абров.

     Еще   расстреливали рассыпавшихся врагов,   еще гонялись за   убегавшими.   Их

было еще так много, что возникала угроза спутать с нашими абрами-союзниками.

     Рог Ставра дал сигнал об окончании бойни.   Шарахавшихся, потерявших волю и

всякое   желание   воевать   абров   сгоняли   в    общую,    еще    гигантскую   толпу.

Недогадливых   секли   на   месте,    абры   поумнее   бросали   оружие,   волна   сдачи

прокатилась по равнине ни на что не похожим звоном.

     Свои абры громко приказывали спешиться и тут же отгоняли утиноклювых,   уже

остывающих после скачки лорков.

     Потом приказывали снять доспехи и   бросить,   где стояли,   а затем огромное

многотысячное,   тяжело   хлопавшее   крокодильими челюстями   стадо   перегнали   на

чистое место,   где   оставили под охраной до   утра.   Остыв,   солнце свалилось за

горы. В сумраке раненые кричали, как всегда кричат на полях битвы, от боли и от

отчаяния.

     34

     ПЕРВЫЙ КНЕХТ

     Едва поднялось солнце, Ставр приказал Арсуну послать на поле боя несколько

сотен абров-гасильщиков. Тяжелораненых, не умерших за ночь, милосердно добивали

мечом или длинной дубиной. Раненным неопасно для жизни оказывали первую помощь.

Потом из числа пленных отобрали добровольцев,   и дело пошло быстрее:   к полудню

порядок был наведен.

     Утром   я   решил   посмотреть пленных абров.   Передо   мной   шарахались,   как

бараны,   в   стадной   судороге страха.   Раненые   перевязывались обрывками рубах.

Другие бессмысленно глядели на кровь,   сочащуюся из пореза стрелой или мечом. Я

подумал,   что   за   несколько недель успел привыкнуть и   к   этим желтым глазам с

вертикальным зрачком и   даже могу уже видеть в   них мысль.   И   к зеленым мордам

привык, как и к чешуе.

     За   мной   неотступно следовала охранная сотня   орланов.   К   этому   я   тоже

привык, надо признать...

     Среди абров было   много полуголых.   Рубцы от   ударов железа,   непросекшего

доспеха, толсто вздувались на мелкочешуйчатой груди и спине.

     Впервые   получив   власть,    абры,    не   успев   сжиться   с   ней,   воспылали

воинственностью;   внезапно разбуженные и   сразу брошенные на край существования

между смертью и рабством, абры сделались слабее, пугливее детей.

     Я   видел -   там   и   там,   -   группками наши абры агитировали,   приводили в

чувство плененных врагов. Это по приказу Ставра с утра побеспокоился Арсун. Нам

не нужны пленные. Мы не знали, что делать с таким количеством пленных. Могли бы

и отпустить,   но это отдавало бы абсурдом;   кроме того,   опасались,   что бывшие

пленные, возвратясь по домам, быстро станут вновь нашими врагами.

     -   Где командиры? Где? - спрашивал я всех подряд. Меня не понимали.

     Кто-то тихо выл.   Иные лежали или сидели, охватив голову руками, переживая

час   неведомого ранее ужаса.   Прошедшее до   сих   пор не   осознано,   надежда уже

потеряна. Беде как бы не доверяют, как не сразу мирится со случившимся тот, кто

потерял близкого.

     Я вдруг услышал слова страстной молитвы;

      - Бог-Отец   величайший,    помоги   мне,    как   всегда   помогал!   Бог-Отец,

создатель наш, смилуйся над перворожденными! Не дай нижайшим восторжествовать.

     Это было что-то новенькое.   Мое поднаторевшее здесь ухо уловило незнакомый

термин   -   перворожденный.   Кто-то   из   знакомых   либо   из   ересиархов   молился

по-своему.

     -   Помоги мне, владыка неба и земли! Верую, верую, верую!

     Молившийся замолчал при моем приближении.   Кто-то закутавшийся с головой в

пурпурный плащ   сидел   среди   потерянных абров   рядом   с   еще   одним,   таким же

укутанным.   Второй был в   синей хламиде и молчал.   Я нагнулся и ударил красного

плетью.   Он вздрогнул, но остался сидеть в том же положении. Я ударил сильнее -

с тем же результатом. Сунув плеть за голенище, я вознамерился сорвать плащ, как

вдруг заметил,   что этот некто наблюдает за мной:   в щелке у лица горел черный,

полный какой-то жуткой ненависти глаз.   Удивительно,   но я   сразу это понял.   Я

имею в виду ненависть. И более того, понимание было взаимным...

     Плащ вдруг распахнулся,   нечто черное,   обезьяноподобное взвилось в воздух

и... Я едва успел вытащить лязгнувший меч и отбить удар чужого меча.

     Тут же все и   кончилось:   проткнутая еще на лету,   в прыжке,   пятью-шестью

стрелами моих телохранителей,   тварь божия рухнула...   Я закричал, предупреждая

новые стрелы; мне хотелось сохранить жизнь синей обезьяны. Ибо я уже понял, что

свидание с первым кнехтом состоялось.

     Старшего из   телохранителей звали Темером.   Он   с   помощником уже связывал

двойника убитого,   не   сопротивляющегося,   но   также злобно сверкающего черными

угольями глаз.

     -   Обыскать все тут.   Может,   еще прячутся.   Найти!   - распорядился я. - И

Арсуну сообщи.

     Я отвернулся от Темера и оказался перед кнехтом.

     -   Кто ты?

     ? Я Кансар.  

     ? Кем ты был в войске?

     -   Я командовал.   

      - Кто был этот кнехт, что напал на меня? И почему он напал?

     -   Это   был   наблюдатель,   назначенный   в   войско   самим   Прокуратором.   А

напал...   Как он мог не напасть,   если ты враг? Тебя надо убить во что бы то ни

стало.

     -   Почему меня?

     -   Потому что эти недоноски верят, что ты Пророк Бога-Отца.

     -   А ты так не думаешь?

     -   Я   похож   на   дурака?   Пророк   -   это   наш   Прокуратор Мангрот.   И   ты,

самозванец, еще убедишься в этом.

     -   А пока тебя будут убеждать в обратном.

     Надо   сказать,    что   разговор   доставил   мне   мало   удовольствия.   Кнехты

выглядели даже хуже, чем я предполагал. Этот был роста среднего, наверное, метр

восемьдесят,   но весь какой-то корявый,   бугристый.   Как и рассказывали, был он

без одежды,   в одном плаще, накинутом скорее всего для маскировки. Однако и без

плаща он   не   выглядел голым из-за   этой своей черной густой,   хотя и   короткой

шерсти.   И морда...   лицо... в общем, ничего хорошего. То, что должно было быть

лицом,    имело,    конечно,    черты    отдаленно   человеческие,    но    больше    -

утрированно-карикатурные. И этот нос, вывороченный, как у летучей мыши! Да...

     Кнехт смотрел не опуская глаз.   Его поддерживала лютая злоба. Я повернулся

и   пошел   прочь,   приказав   на   ходу   Темеру,   чтобы   кнехта   не   оставляли без

присмотра.   Тут я   оглянулся:   кнехт все еще смотрел мне в   след,   и все так же

горела   черная   злоба   в   угольно-черных глазках,   а   вот   губы   успела тронуть

мерзейшая ухмылка, обнажившая острый длинный клык...

     Было в нем что-то нечеловечески отвратительное!

     35

     МНОГО ЗЛОБЫ, МАЛО УМЕНИЯ

     Час был ранний,   но солнце пекло. Ставр приказал подогнать пленных к реке.

Пусть пьют.   Арсун докладывал,   что большинство не прочь хоть сейчас вступить в

нашу армию,   а второй половине просто все обрыдло до такой степени, что хочется

все послать подальше.   Вполне человеческие желания.   Словом, выхода не было и у

них.   Да и нам пора было уже начинать видеть в недавних врагах своих союзников.

Этим,    кстати,   мы   значительно   увеличим   свои   силы.   Арсун   уверял,   что   о

предательстве речь не идет,   -   кнехты вызывают сходные чувства у всех рас,   не

только у людей.   А то, что их вынудили служить чужим, ну так с кем не бывает?..

Ладно,   чего   уж   там.   А   вот   пешую армию врагов теперь встретит равная сила.

Возможно, нас даже больше. Да если бы и меньше?! Люди верили в свои силы.

     Я   удобно расположился на скамье из щитов.   Пришли пешком Ставр с Арсуном.

Немного погодя прискакал вождь   кентавров Сангор.   Присутствовала и   моя   свита

телохранителей.   За   Ставром по   пятам шел   раздраженный запахом и   видом чужих

гнедой   жеребец,   злобно   прижавший уши   и   готовый зубами и   копытами наказать

прикосновение чужой руки.

     -   Что за представление?   - спросил голос за моей спиной. Я оглянулся: это

были Малинин с Исаевым.

     -   Да вот,   хочу вас познакомить с первым встреченным кнехтом.   Вернее, со

вторым. Первого прикончили мои ретивые телохранители.

     Я дал знак Темеру:

      - Приведи зверюгу.

     Скоро тварь предстала перед нами. Все молча и долго смотрели.

     -   Да!..   -   наконец протянул Ставр.   И   все   согласились,   что   лучше   не

скажешь.

     Кнехт, отлично уловивший контекст, с невыразимым презрением плюнул нам под

ноги.

     -   Повтори, кто ты есть, -    приказал я.

     -   Я   командующий армией абров,   которую вы бесчестно положили,   не дав из

трусости сразиться.

     -   Ага, - сказал Ставр, - ты умный, а мы все тут дураки.

     -   Спроси его,   -   обернулся ко   мне Ставр.   -   Спроси его,   сколько всего

кнехтов в столице. И сколько кнехтов в пешем войске абров?

     Интересно,   но, сам того не замечая, он брезговал даже напрямую обращаться

к кнехту.

     -   Отвечай! - приказал я Кансару.

     -   Сколько в столице, это вы еще узнаете, если живы останетесь. А в войске

больше двух и не надо. Командир и советник. С этого сброда достаточно.

     - Если не ответишь, сколько вас в замке Бога-Отца, я прикажу посадить тебя

на кол,   обезьяна,   - сказал я. - Кол прикажу сделать толстым, чтобы ты мучился

дня три. Будешь отвечать?

     Консар плюнул в   мою сторону,   но плевок не достиг цели.   Я   быстро поднял

руку, останавливая оскорбленных телохранителей.

     -   Почему вашего правителя Монгрота называют прокуратором?

     -   Потому что он   наш правитель.   Потому что он Пророк Бога-Отца на земле.

Потому что он владыка над всем живым. Потому что это его право по перворождению

Ты,   когда   его   увидишь,   будешь долго выть.   Кстати,   та,   которую ты   ищешь,

находится в замке. Но тебя не ждет.

     Я   ожидал в   себе более сильного отклика,   но оказалось,   за время разлуки

боль притупилась.   Я   почти обрадовался этому и ошибся,   потому что боль пришла

позже, когда надежда вновь воскресла и ждать снова стало невыносимо.

     -   Что вы с ней сделали?

     -   Увидишь, лжепророк, - ответил Кансар и вновь неудачно плюнул.

     -   А знаешь,   Сергей, - вмешался Ставр, - не нужно его сажать на кол. Надо

же узнать,   каковы они бойцы.   Пусть ему дадут оружие,   я   хочу погреметь с ним

железом.

     -   Ставр! - воскликнул я. - Стоит ли?

     -   Почему бы и пет? Обезьяна и есть обезьяна.

     Немного погодя Ставр   вышел   на   ровное место   метрах в   двадцати от   нас.

Какой-то кентавр сбросил к ногам кнехта меч и круглый шит.   Кансар стремительно

схватил оружие   и   злобно   огляделся.   Взгляд   его   остановился на   мне,   потом

метнулся дальше. Я оглянулся: Темер, мой старший телохранитель, не успел убрать

меч, которым исподтишка погрозил кнехту. Я усмехнулся.

     Кнехт повернулся к Ставру,   Тот, стоя с двумя опущенными вдоль ног мечами,

брезгливо   осматривал противника.   Кнехт   медленно,   без   страха   приблизился к

воеводе.   Оставалось метра   три-четыре,   когда   он   вдруг мгновенно метнул меч.

Лезвие буквально свистнуло, Ставр отбил смерть неуловимым движением клинка.

     -   Воевода! - крикнул Мстиша. - Дозволь я закончу.

     -   И то, твоя правда.

     Мстиша вышел так же,   как и   Ставр:   со щитом за спиной и   мечом в   каждой

руке. С тем же выражением, бывшим только что на лице воеводы, он, широко шагая,

шел к   изготовившемуся кнехту,   которому уже кто-то   подтолкнул меч.   В   стойке

твари тоже было что-то отвратительное.   Я не мог понять,   почему все, что бы ни

сделало это   существо,   было   так   неприемлемо для   всех нас:   человека,   абра,

арлана?

     Хотелось   отвернуться,   но   Мстиша   уже   подошел.   Я   все   же   на   секунду

отвернулся;   все с одинаковыми лицами смотрели на противников.   Послышался лязг

мечей, треск; я быстро посмотрел на поляну словно молнией Бога-Отца пораженный,

падал Кансар.   Меч Мстиши,   перерубив ключицу, рассек тело до сердца, мгновенно

оборвав нить мерзкой жизни.

     Мстиша вытер меч   о   густую шерсть кнехта,   подумал и   сорвал пучок травы,

чтобы оттереть самые следы крови.

     - Плохой боец, - сказал он. - Много злобы, - мало умения.

     И сплюнул, как недавно кнехт, словно тот его заразил.

      36

     ВОЕВОДА СТАВР СЧАСТЛИВ

     Вожди думали недолго;   полагаясь на старшинство воеводы Ставра, отдали ему

право решать. Но каждый примеривался: как бы он решил? И все сходились в одном:

и верховым, и пешим, и арланам необходимо чистое поле, чтобы не запирать себя в

стены гор или леса.

     Вмиг привыкнув побеждать,   воины уже не хотели думать о смерти;   погулять,

потешиться   силой   и   умением,   навести   порядок,   гнусно   разрушенный мерзкими

кнехтами, исчадиями ада, конечно же.

     Высланные   для    разведки    отряды    дозорных   докладывали   о    неуклонном

приближении пешего войска.   Арсун посылал агитаторов из пленных вносить смуту в

ряды кнехтовых абров.

     Наконец разведчики доложили - завтра противник будет здесь. Ставр объявил,

что на   этот раз в   бой пойдут только люди и   тоже в   пешем строю.   Сначала все

молчали,   переваривая   услышанное,   потом   попытались   отговорить.   Но   решение

воеводы не было случайным; возросшая вера в силу оружия, подкрепленная расчетом

и интуицией, делала его непоколебимым.

     Обговаривали детали:   где   будут стоять арланы,   где   абры Арсуна,   где   -

новообращенные абры.

     Двадцать километров для   такого   огромного войска   -   большой   переход.   К

вечеру мы   все   могли видеть зелено-серый разлив орды.   И   словно бы   вернулись

назад   -   всего двенадцать недель!   -   когда смотрели сквозь бревна городища на

мрачную грозную толпу; тогда давила неизвестность!..

     Мы наблюдали, как рассеивалась толпа, разбивались палатки, устанавливались

юрты.   Потом медленно доползли обозные тарканы,   со   скрипом дотащив гигантские

телеги с   припасами.   Потянуло дымком из-под множества котлов.   Солнце тонуло в

зажженных облаках   на   вершинах   гор.   Медленно,   медленно   поползли   маленькие

отряды, - ночной караул, останавливаясь, обозначал границу лагеря.

     В тихом воздухе лагерный дым не покидал место стоянки.   Скоро дым вместе с

ночным туманом от речки утопил абров в бледном озере покоя и сна.

     Решительно объявив о   стратегии завтрашнего боя,   воевода Ставр задумался.

И, уединившись со мной, раскрыл душу:

      - Мы   поколениями жили   в   страхе   перед   степью.   Зная   о   кнехтах и   об

отсутствии Бога-Отца,   мы готовились дорого продать свои жизни. Теперь я вижу -

мы можем побеждать,   но нам нужна такая победа,   чтобы и у тугодума не осталось

сомнения,   чтобы любой ребенок любого племени-рода, едва начиная понимать смысл

слов, уже знал: люди самые сильно-могучие в этом мире. Иначе вновь будут войны,

иначе вновь кто-нибудь,   рано или   поздно,   захочет опробовать на   нас   остроту

своего меча.

     Мне скажут, - спорил он сам с собой, - зачем проливать кровь, когда можно,

как в прошлую битву,   навалиться общей силой,   бить стрелами, погубить врага, а

самому остаться целым.   Да, правда. Но потом доброхоты скажут, людей было мало,

победили арланы и союзники абры.   Кто докажет? Нет, надо думать о роде-племени,

думать о будущем.

     Я не спорил со Ставром. Что спорить, когда правда за ним.

     Ночью из удали, но и чтобы проверить себя и врагов, Мстиша и еще несколько

старших ушли к абрским сторожевым.

     Люди с детства учились красться мышью,   учились скрадывать настоящую дичь.

На том росли.

     Один   дозор   взяли   без   шума.   Кидали волосяные арканы,   захватывали шею,

плечи. Один успел было вскрикнуть - меч заставил умолкнуть.

     Дотащили троих.

     Я стоял за воеводой, когда он спрашивал испуганных абров:

      - Сколько у   вас   начальников-кнехтов?   Сколько вас,   абров?   Что   будете

делать завтра?

     Те отвечали. Им ничего другого не оставалось.

     Кнехтов оказалось не двое,   а трое,   разница небольшая. Один командующий и

двое заместителей. Абров числом около ста двадцати тысяч. Завтра будет бой.

     -   Слышали ли о разгроме своего верхового войска?

     -   Слышали.   Кнехты объявили,   что всему виной предательство.   Чье? Просто

предательство.

     -   Как будете биться? - спрашивал Ставр.

     Абры не понимали:

      - Как биться? Как всегда.

     -   Одним полком или несколькими?

     -   Как всегда...

     Махнув рукой,   воевода отдал пленных Арсуну.   Пусть свой   займется своими.

Пора отдохнуть, ведь скоро рассвет, с утра - бой.

     Утром,   как обычно, над равниной лежал туман, закрывая реку, поля, холмы и

лагерь врагов. Нас тоже.

     Взошло солнце,   и   туман медленно рассеялся.   Скоро уже начнется.   Я хотел

идти   с   людьми,   но   воспротивились   вожди   арланов.   Вождь   кентавров   Сангор

решительно заявил:

      - Хочешь -   иди. Но и мы пойдем. Куда ты, туда и мы. Тем более наши воины

не понимают, почему их сегодня берегут, Они пришли воевать, а не отсиживаться в

засаде.

     Воевода Ставр поддержал арланов:

      - Оставайся.   Посмотришь со   стороны на   наш пеший бой.   Ты еще такого не

видел.   Я   и   твоих паломников-друзей не беру.   Они хороши в   одиночном бою,   а

сегодня будет чистый строй. Полюбуешься.

     Солнце поднялось уже высоко,   когда абры-враги, оставив лагерь, потекли на

поле.   Размытый вначале строй твердел и выравнивался,   когда передние, не желая

быть в меньшинстве, приостанавливались. Задние продолжали давить.

     Я   стоял на   пригорке в   километре от   намеченного поля боя.   Со мной были

вожди-арланы, Михайлов, Исаев и Малинин. Илья и выздоравливающий Кочетов были в

обозе вместе с Катенькой и Марго.

     Солнце ярко светило, и абрское войско казалось единым громадным чудовищем,

на чьем необъятном теле сверкала рыбья чешуя - переливался острый блеск...

     Построившись,   вышел полк   людей.   Неторопливо,   будто в   нерешительности,

ступал железный клин.   Впереди Ставр поставил десять человек, затем двенадцать,

за   ними   четырнадцать или   шестнадцать воинов.   Так   воевода   с   каждым   рядом

расширял тесный строй.   Казалось, что бойцов совсем мало, горстка. Не верилось,

что   их   больше   пяти   тысяч.   В   своем   тесном   тупоклинном строю   люди   вдруг

показались   насторожившимся ежом,   чем-то   вспугнутым   на   тропе:   ощетинившись

иголками, выжидает, не зная - идти вперед или катиться в сторону, спасая себя,

     Среди   строя   гулко   завыл рог.   Смолк и   завыл еще   громче.   Строй сделал

несколько шагов   вперед и   вновь остановился.   В   сравнении с   широким разливом

абрского войска   эта   крохотная горстка смотрелась отрядом безумных смертников.

Кто-то рядом со мной -   Михайлов? Сангор? - судорожно вздохнул, кто-то загремел

мечом в ножнах.

     В абреком войске запели флейты, завыли трубы. Закачались флажки и знамена,

пробираясь к переднему ряду. Вслед за этим закричали, завизжали рядовые бойцы.

     Строй Ставра продолжал нерешительно продвигаться вперед.

     Видя таких слабых и таких малых числом врагов,   абры не утерпели.   Первыми

бросились начальники, за ними - вся огромная орда.

     Многие воины,   освобождая плечо,   бросили луки и   колчаны,   видимо надеясь

подобрать после победы. Толпой, выставив копья, замахнувшись мечами и топорами,

абрское войско под руководством кнехтов покатило на плотный строй людей.

     Я   смотрел и   думал,   что,   будь у   кнехтов немного воинского опыта,   нет,

просто здравого смысла,   можно было   бы   -   не   догадаться,   -   просто задаться

вопросом:   почему враги выставили вперед мизерную часть войск,   а основные силы

придержали вне боя?   Кнехты не знали о приказе воеводы Ставра не вмешиваться до

тех пор,   пока поражение его дружины не станет явным. Не знали, значит, обязаны

были думать об этой железной горстке перед собой как отвлекающем факторе.

     Я подумал -   кнехты не воины. Они, узурпировав власть, держались на острие

обмана Может, еще на чем? Я дал себе слово разобраться.

     А   внизу,   под   ударом,   который казался подобным удару   грозного осеннего

морского вала,   люди не смялись и не разбились.   Передние и боковые, закрывшись

щитами,   подняли мечи. Из их кучки выставились тяжелые длинные копья, окованные

железом по всему древку,   чтобы сохранить дерево в целости,   и последнее, что в

своей жизни увидели передовые из   нападавших,   был стремительный размах боевого

железа.

     Маленький полк легко врезался в толпу абров,   вошел, как раскаленный нож в

твердое масло,   и в середине врагов вдруг развернулся;   каждый боец сделал лишь

пол-оборота,   и   ровная боковая сторона полка вдруг подалась вперед и   вперед и

выставила уже не одну голову,   а   три,   как три зуба.   Ими отряд жевал и   молол

войско абров.

     Я   смотрел,   как   внутри строя искусно двигались люди и   пропускали вперед

один другого, сменяясь в привычной кровавой работе.

     В   строе   чередовались   разновооруженные   воины.    Копейщики   с   тяжелыми,

окованными по древку копьями шли в рядах с меченосцами и вооруженными железными

дубинками   и   топорами.    Копейщик   ворочал   копьем   обеими   руками,   меченосец

прикрывал щитом и   его   и   себя,   ожидая минуты для удара.   Полк воеводы Ставра

казался мне стеной, на которую абры плескали оружием, как водой.

     Еще   на   Уране,   в   период   реабилитации после   катастрофы,   лишившей меня

памяти,   в меня гипноизлучателями вливали массу историко-культурной шелухи, еще

долго бродившей во   мне   неусвоенным варевом.   В   том числе я   узнал о   методах

ведения войн древними людьми.   Сейчас,   глядя на великое мастерство сколотского

боя,   я   вспомнил   греков-спартанцев,   мелкими   отрядами побеждавших величайшие

скопища   персов,   вспомнил   геометрическое совершенство македонской   фаланги   и

древнего римского легиона,   где все воины умели ударять как одна рука.   Да и   в

более   позднее   время,   завершая   разгром   турецкой   Империи,   великий   русский

полководец Суворов однажды отрядом из   семи   тысяч   бойцов   полностью разгромил

стодесятитысячное войско турок. Это история. А здесь...

     Полк "бороздил" абров,   словно лодка пруд;   вперед,   назад, вправо, влево.

Все   повороты   совершались   по   одному   сигналу   рога,   подкрепленному голосом,

полшага -   и рубка спин,   боков,   лиц -   все едино.   Проходя, он оставлял тела,

тела, тела...

     Я   теперь видел,   что заставило Ставра выйти на поле в   одиночестве.   Люди

бились обдуманно и   точно.   Воевода научил их бою в строю,   как ремеслу,   чтобы

долго еще,   подобно старым спартанцам,   не зная горечи поражений,   сражаться во

имя жизни рода-племени.

     Я огляделся. Забыв обо всем, смотрели на бой вожди арланов, с восхищением,

неверием,   а кто и со страхом. Мои товарищи разглядывали действие внизу, словно

театральное представление. Заметив мой взгляд, отозвался Малинин:

      - Откуда? Подумать только, ведь его никто не учил! Или все-таки... Может,

все сложнее или проще?..   Может, знания как-то доходят?.. - И отвернулся, боясь

пропустить важное.

     Вдруг   строй   Ставровых воинов развернулся,   и   сразу их   сделалось много.

Часто-часто   замелькало оружие,   люди   быстро надвигались,   и   перед ними   абры

таяли,   как тает ранний, до времени выпавший снег. И я, теряя чувственную связь

с побратимами,   сражавшимися там,   внизу, уже мог окончательно абстрагироваться

от   реальности.   Теперь,   когда превосходство людского оружия было бесспорным и

бояться за своих не было нужды, я мог рассуждать и любоваться зрелищем.

     Охваченный ужасом и   бессилием,   стал распадаться строй вражеского войска;

словно распухающая звезда, абры выбросили лучи-клинья спасающихся бегством. Еще

сражались многие,   еще   пытались спасти свою   жизнь   попавшие под   убийственный

замах, но Сангор уже отдавал приказ вождям кентавров охватить беглецов, не дать

скрыться ретивым трусам.

     И вдруг настал момент,   когда полк, отбившийся со всех сторон, сохранивший

строй,   остался один,   посреди набросанных повсюду мертвых теп   абров.   Остался

один и замер, словно в раздумье.

     А    повсюду   арланы   и    свои   абры   уже   ловили,    усмиряли   неспособного

сопротивляться врага. Гасли боевые крики, сменяясь стонами...

     Как обычно...       На этот раз все было лучше организовано.   Арсун   уже отряжал

санитаров   и   гасильщиков   на   поле   боя.   Ставр   уводил   уставший,   но   полный

радостного пыла полк в   лагерь.   Под руководством вождей,   полные азарта отряды

кентавров уже   рассыпались по   всей   равнине в   увлекательной охоте за   абрами.

Впрочем,   злобы   не   было,   война не   оставила следа в   душах,   короткие стычки

оборачивались малой кровью. Только изредка... Впрочем, война!..

     Я   видел   молодого   кентавра,   затесавшегося   среди   гасильщиков,   который

выискивал тяжело раненных в живот и грудь,   обезумевших на пороге к смерти,   но

еще пытавшихся встать, куда-то брести на остаточном всплеске сил; примериваясь,

парень   лихо   срубал   крокодильи   головы   с   такой   молодецкой удалью,   которая

невольно заставляла сочувствовать жертвам.   Словно молодой львенок,   перед   тем

как приняться за   еду,   еще играет со   смертельно раненной антилопой,   совмещая

приятное с полезным,   так действовал и парень.   Я и кентавры молча наблюдали за

тренировкой юного воина,   пока Сангор не выразил общее настроение,   резко отдав

тому какой-то другой приказ...

     Все как обычно... Почти.

     Арсун спешно разоружал пленных,   складывал доспехи и оружие на подвезенные

телеги.   Пока   враг   вооружен,   у   него   есть шанс не   увидеть завтрашнего дня,

безоружный -   это уже просто пленный.   Поработали, возможно, и агитаторы; почти

везде абры с готовностью расставались с оружием. Все ощущали - я не знаю, когда

наступил перелом в   настроении,   -   война позади,   окончена война.   А   то,   что

осталось и войной нельзя назвать, - так, зачистка.

     Кто-то доложил, что всех кнехтов взять не удалось; то ли в горячке боя, то

ли от инстинктивного отвращения,   но двоих закололи. Только командующий, хоть и

помятый, был пленен и отправлен в обоз.

     Я   облизнул сухим языком запекшиеся губы.   С   утра   бет   воды;   кто-то   из

телохранителей тут же   поднес маленький бурдюк с   водой.   События дня заставили

забыть о   жажде,   вода же была холодная и вкусная,   правда,   чуть кисловатая от

кожи бурдюка.

     Подъехал Ставр с Метшей и малым отрядом охраны.

     -   Ну как? Видел? - спросил меня и, никак не отойдя от горячки боя, не мог

дождаться ответа. - Как мы их! Как мы их!

     -   Завтра будем отдыхать,   -   распорядился он. - А то слишком разбежались.

Отдыхать будем. И вновь не мог удержаться:

     - Нет, ты видел, как мы их взяли? Как сокол стаю гусей!

     Воевода не   скрывал,   как он   счастлив.   Дело всей жизни,   плод многих лет

раздумий и   жестокой муштры блестяще подтвердил свое право на существование.   И

как! Будет слава, будут слагать песни и легенды!

     37

     КНЕХТ ПРЕДЛАГАЕТ СДЕЛКУ

     Сбоку   огромной абрской телеги   установили не,   большую юрту,   отделив тем

Кочетова и Илью от прочих раненых, - абров, конечно.

     Уже вечерело.   Солнце,   раскрасневшись за   день от   вида крови,   коснулось

тонкой полоски облаков на горизонте - и тут же зажгло их. Завтра будет ветреный

день, может, и дождь пойдет.

     Стонали    раненые;    здесь,    на    этой    телеге,    устроили   лазарет   для

выздоравливающих.   Время от времени, заглушая все звуки, протяжно и шумно зевал

таркан. И снова жевал нескончаемую жвачку.

     Навестив друзей,   я   присел   у   входа   в   юрту,   отослав своих   кентавров,

расположившихся где-то неподалеку.

     -   Жаль,   что вы не видели, - рассказывал я. - Зрелище, надо сказать, было

впечатляющее.

     -   Да,   жаль,   -   согласился Кочетов и   посмотрел на   меня своими светлыми

беспощадными глазами. - Жаль, что я уже не смогу сам свершать подобное.

     -   Ты-то сможешь, - вмешался Илья. - Это мне, безногому...

     -   Ничего, - бодро сказал я, - вот найдем Бога-Отца и решим все проблемы.

     -   Это здесь-то? - воскликнул Кочетов. - В этой дикости?

      -   В   крайнем случае попросим отправить тебя обратно в Мечтоград.   Там вам

живо отрастят ваши конечности.

     -   Конечно, надежда всегда остается, - согласился Илья.

     -   А я, знаешь, не очень-то верю в доброту Создателя, - заявил Кочетов - К

чему это ему делать ради нас исключения?

     -   Почему бы и нет,   -   возразил я.   - Помнишь, робот на границе говорил о

подобном прецеденте?

     -   Это   когда кто-то   вернулся?   Так   это,   может,   и   был   наш Император.

Инкогнито, так сказать. Я вообще не понимаю, куда деваются паломники. Последние

десятилетия -   ты уж прости,   Илья,   -   это ясно:   либо на подходе гибнут, либо

кнехты стараются.   Хотя возможно,   есть надежда,   что твой отец жив. Кнехты тут

организовали рабовладельческий строй для   людей.   А   может,   еще какой механизм

существует. Я не удивлюсь, если система паломничества бессмысленна по сути. Или

организована для притока сюда свежей крови. Все может быть.

     Вы сами подумайте,   -   горячо и зло говорил он.   -   Все организовано одним

человеком - Богом-Императором. Я, конечно, понимаю, мудрец и все прочее, но что

путного может придумать один человек? Пусть даже обладающий таким могуществом.

     -   Не   говори так.   -   Илья лежал,   закинув руки за   голову,   и   смотрел в

круглое отверстие в   центре потолка юрты.   Дико и   неестественно выглядел излом

одеяла   на   уровне колен;   мы   давно   уже   отвыкли встречать увечных при   нашем

развитии медицины.   Я поймал себя на мысли, что впервые осознал то, что Кочетов

и Илья продумали давно: здесь увечья необратимы. Для нас скорее всего тоже.

     -   Бог-Отец добр, благороден и великодушен. Он поможет, я уверен, - сказал

Илья.

     -   Э-э-эх!   Добрая   душа   страдальца!   -   с   ироничным   сожалением   сказал

Кочетов.   -   Надейся.   Может,   и   поможет.   А   вот я хочу сказать,   что если не

поможет,    я   попробую   своей   здоровой   рукой   вытрясти   все   из   Бога   нашего

Императора.

     -   Пойду пройдусь, - добавил он. - Залежался я тут...

     Оставшись одни, мы с Ильей долго молчали.

     -   Никто не   знает,   чем   закончится день,   а   уж   о   жизни и   говорить не

приходится,   - наконец заметил он. - Твоя удача все еще с тобой. Я, конечно, не

против того,   чтобы встретить отца,   но он взрослый человек и   его выбор -   это

выбор пожившей личности. Не забудь, мы тоже не дети.

     Почему-то   я   вспомнил кнехта,   который что-то   говорил о   Лене,   что-то о

Прокураторе?..

     Я   выглянул из юрты и огляделся в поисках кентавров.   Сразу возник вороной

Темер. Я приказал найти пленного кнехта и привести сюда.

     -   Кто такой этот кнехт? - спросил Илья.    

     Я объяснил, а кроме того, рассказал и о словах другого полководца, убитого

на днях.

     Минут через пятнадцать два моих телохранителя притащили на веревке кнехта.

Мне   кнехты до   сих   пор казались страшно похожими.   Мои кентавры,   особенно не

церемонясь,   почти тащили этого зверя,   Он тоже не оставался в долгу и, брызгая

слюной, плюясь, выкрикивал страшные угрозы. Подошел заинтересованный Кочетов.

     -   Вот они какие,   -   сказал он.   - Это что же, здешним миром правит такая

мерзость?

     -   Сам ты ошибка Создателя,   -   огрызнулся кнехт.   -   Мы,   перворожденные,

любимцы Бога-Отца. На вас же пошел плохой материал, потому вы так и смердите.

     -   Оно и разговаривает?   -   удивился Кочетов. - Вот уж если бы их не было,

то надо было бы придумать. Какой объединяющий фактор для всех!..

     -   Ты имеешь в виду их внешность? - спросил я.

     -   Я   все   имею   в   виду.   Ты   разве не   чувствуешь к   нему   своеобразного

отношения?   Тут   же   неприязнь на   генетическом уровне.   Если   кентавры и   абры

тоже... Как, кстати, они относятся к этому чуду?

     -   Так же, как и мы, - объяснил я.

     -   Это   я   и   имел в   виду.   Мне в   голову пришла мысль...   Что,   если эти

животные появляются в   отсутствии Создателя не случайно,   а для автоматического

наведения порядка в оставленном мире. Чтобы, так сказать, хаос не охватил.

     -   Ты сам животное, - сказал кнехт и засмеялся. Смеялся он тоже мерзко.

     - Я   не   понял,   -   сказал я   Кочетову,   -   ты хочешь сказать,   что кнехты

являются навести порядок?

     -   Опосредованно.   Их   появление   и   узурпация власти   заставляет коренное

население консолидироваться. А затем и вытеснять их.

     -   Осел! - презрительно бросил кнехт.

     -   А ты слышал еще когда-нибудь об этих кнехтах? - спросил Илья Кочетова.

     -   Нет, но не обязательно они имеют одинаковый облик для всех миров нашего

Бога-Императора. Может, для каждой планеты существуют свои кнехты?

     -   Может   быть,   может   быть.   -   Я   потерял интерес к   теме   и   меняя ее,

предложил: - Давай-ка устроим ему небольшой допрос.

     -   Попробуй,   животное,   - за всех согласился кнехт, чем вызвал у Кочетова

холодную ухмылку,   а   у   кентавров -   инстинктивное движение ладоней к рукоятям

мечей.

     -   Твое имя? - приказал я.

     -   Тсарг, - охотно ответил тот. - Твое я уже знаю.

     Он держался дерзко,   на мой взгляд,   как-то отчаянно.   Хотя,   возможно,   у

кнехтов были другие представления о достоинстве.

     -   Ты должен отвечать, иначе умрешь.

     -   Спрашивай, может, я и отвечу.

     -   Что ты можешь сказать о вашем Прокураторе?

     -   Что можно сказать о   правителе?   Или Пророке Бога-Отца,   которым ты уже

себя   начинаешь воображать?   А   может,   ты   задал наводящий вопрос,   чтобы этак

незаметно подобраться к   интересующей тебя   теме?   Может,   тебя интересует одна

близкая Пророку особа? Так или нет?

     -   Не забывай, Тсарг, что можешь умереть в любую минуту.

     -   Только по воле Бога-Отца,   не забывай и ты.   Так тебе интересно знать о

некой особе, которую наш Монгрот, наш Прокуратор соизволил приблизить к себе?

     -   Пускай скажет, Сергей! - попросил Илья.

     -   Я вижу, не только тебе интересно, - продолжал паясничать кнехт.

     -   Говори, или на кол посажу, - потребовал я.

     -   А что говорить?   -   встрепенулся кнехт.   -   Разве вы тут не знаете, что

несколько месяцев назад у   нас в   замке появилась новая хозяйка?   Благо к вашим

самкам у нас совсем нет претензий. У них, кстати, тоже.

     -   Как ее имя? - Я старался не отвлекаться на извивы кнехтовой речи.

     -   Елена Ланская,   конечно,   - удивился Тсарг. - А разве вы не знаете, как

ее зовут?

     -   Как с ней обращаются?   Ее пытали?   - спросил я. Илья посмотрел на меня,

потом вновь перевел взгляд на Тсарга.

     -   Зачем?   Конечно нет. К ней никто пальцем не прикоснулся. В этом смысле,

разумеется. В смысле пыток.

     -   А в других смыслах? - с угрозой спросит я. Тсарг расплылся в гнуснейшей

ухмылке. У меня потемнело в глазах от ненависти. Кто-то сказал:

      - Пророк!

     Я    оглянулся;    луки   моих   телохранителей   были   натянуты   до    предела,

наконечники застыли, устремленные на кнехта.

     -   Не стрелять! - потребовал я.

     -   Я могу устроить тебе свидание с Ланской,   - неожиданно предложил Тсарг.

- За это ты отпустишь меня, когда она пойдет обратно в замок.

     Я не поверил своим ушам и посмотрел на Илью.   Илья ответил мне недоуменным

взглядом.

     -   Я правильно тебя понял,   что,   ты можешь вывести ее из замка? - спросил

я.

     -   Конечно. И вывести и ввести обратно.

     -   Как обратно? - бестолково спросил я.

     Кнехт   забулькал и   захрипел -   это   он   так   смеялся.   Никто   не   обращал

внимания,   напряженно   ожидая   ответа.   Тсарг   наслаждался ситуацией.   Он   даже

демонстративно и непристойно почесался.

     -   Я сказал,   что выведу Ланскую из замка для переговоров с тобой, если ты

дашь обещание не причинять вреда нашей повелительнице.   Когда она захочет уйти,

ты ее должен отпустить. Иначе гнев Бога-Отца падет на тебя. Согласен?

     -   А   если   я   тебя на   кол   посажу?   -   зачем-то   предложил я.   Мысли мои

путались,   лихорадочно перебирая варианты.   Я   искал подвоха и   не находил.   По

лицам друзей видел, что они заняты тем же.

     Тсарг продолжал чесаться и хрипеть, он веселился

      - Честная   сделка,    честней   не   бывает.   Подумай,   увидишь   свою   Елену

Прекрасную. Скоро. Зачем тебе моя жизнь?

      - Увести! - приказал я конвоирам.

     Тсарг перестал смеяться и посмотрел на меня.

     - И охраняйте тщательнее. Он мне нужен живым.

     -   Ты умный самец, лжепророк, - уходя, вновь хихикнул кнехт.

     Кнехт уходил,   все время оглядываясь.   Шел вдоль телег, мимо колес, раза в

два   выше   него.   Черная   фигура вписалась между   двумя   тележными платформами,

груженными тюками с доспехами. Правду ли он сказал? И что он вообще сказал? Мне

было понятно то,   что я   ничего не   понимаю.   А   что понимаю,   то   не   хотел бы

понимать.

     Солнце закатилось за   далекие горы.   Кочетов высунулся из   юрты и   крикнул

куда-то назад:

      - Мы хотим есть. И пить. Принеси вина и пожрать!

     Через   некоторое время   по   краю   платформы прибежал щуплый молодой абр   с

распахнутым от   усердия   ртом.   Он   принес   котелок с   вареным мясом,   пресными

лепешками и бурдючок вина.

     -   Молодец!   -   похвалит Кочетов.   -   А теперь закрой пасть, чтобы муха не

залетела, и дуй отсюда.

     Абр с готовностью лязгнул челюстями, встрепенулся и помчался прочь.

     -   Ему нравится, - пояснил Кочетов. - Он мою речь воспринимает как собака:

следит за интонацией, а не за смыслом.

     Обоз   стоял   на   берегу реки,   и   медленное негромкое журчание пробивалось

сквозь привычные звуки стонов. Телега вздрогнула - подошел выпряженный таркан и

попытался почесаться. Его с бранью отогнали.

     Дневной бриз затих. Густой запах степных трав тек через нас.

     Рядом паслись лорки и запасные лошади.   Издали донесся волчий вой. Лошади,

доверяя пастухам, лениво ступая, стали тесней.

     -   Что ты намерен предпринять? - спросил Илья, и Кочетов перестал скоблить

что-то внутри котелка.

     -   Что?   Пока ничего. А подойдем к замку, возможно, придется выполнить его

условие.

     -   Он ведь не оставил нам выбора, - добавил я. - Или как?

     -   Пожалуй,   ты ничего не теряешь, согласившись выполнить его предложение,

- вмешался Кочетов.   -   Даже если кнехт обманет -   а он, вероятно, обманет, - в

худшем случае просто сбежит. А то может и прислать Лену, кто знает.

     38

     ПОСОЛЬСТВО КНЕХТОВ

     Мы   находили на   своем пути пустые селения.   Здесь,   в   пригороде столицы,

слухи   о   нас   были   несколько преувеличенны.   Или   искажены.   Так   или   иначе,

обитатели исчезали,   оставляя нам дома из камня за каменными же стенами. Однако

поля,   вползающие на   отвалы предгорий,   желтели созревающим хлебом.   Сады были

полны плодами.   Бродил скот, которого с собой взять не было никакой возможности

- тарканы,   лорки, лошади, быки Мелкий скот с движимым имуществом взяли с собой

в столицу.

     И   кто   жил здесь,   в   этих домах-поместьях,   теперь нельзя было отгадать.

Скорее всего абры, зачем людям бежать.

     Из    столицы   навстречу   нашему   войску   выехало   посольство.    Возглавлял

посольство человек по   имени Себастьян.   Он   прибыл как лучший друг,   с   дарами

сладкой пищи,   вина, самоцветов. Все в лучших традициях. Члены посольства - они

же слуги Себастьяна, - согласно какой-то внутренней иерархии, состояли из абров

и   людей.   Кнехты благоразумно не   показывались.   Но Себастьян говорил от имени

Прокуратора Монгрота.

     Принимали посла в   большой юрте.   Ставр,   я,   Сангор и   Арсун представляли

верховную власть   войска.   Я   попросил   присутствовать Малинина как   возможного

советника.    Шестым   был    кнехт    Тсарг,    окольцованный   железным   ошейником,

недовольный и злобный по этому случаю.

     Себастьян вздрогнул,   увидев Тсарга,   и,   передавая нам   волю   Прокуратора

Монгрота, неизменно кланялся в сторону ухмыляющейся обезьяны - кнехта.

     Прокуратор Монгрот, устами смуглого и кучерявого Себастьяна, предлагал нам

вечный мир. Он соглашался забыть все обиды, причиненные нами, все беспокойства,

смуты и разорения простых граждан.   Он предлагал всем абрам и сколотам остаться

в   пределах великой   столицы,   где   расположена резиденция Бога-Отца,   которого

представляет Прокуратор Монгрот.   Особенно   хорошо   будет   сколотам.   Им   дадут

богатые имения,   возделанные поля, дома, сколько угодно красивых женщин. За это

сколоты будут служить в войске Бога-Отца и усмирять его врагов,   а добычу будут

брать себе.

     Кентаврам-арланам не   предлагали остаться,   потому что им противна оседлая

жизнь.   Они   тоже будут союзниками и   возьмут с   собой вещей и   скота,   сколько

пожелают.

     Малинин попросил разрешение у высокого собрания задать несколько вопросов.

Ему разрешили.

     -   Сколько в столице кнехтов? - быстро спросил он.

     Себастьян почему-то шмыгнул мокрым носом и покосился на Тсарга:

      - Никто не считал. Очень много.

     Тсарг удовлетворенно хмыкнул.   Ставр подозвал воина и   что-то шепнул.   Тот

подошел к   Тсаргу   и   страшно ударил   его   рукоятью меча   по   скуле.   Себастьян

вздрогнул. Тсарг не потерял сознание, но молчал остальное время приема.

     -   Когда появились кнехты в столице?   - Три поколения назад.

     -   Сколько сейчас абров в столице?

      -   Тысяч двести.

     Мы переглянулись, но Малинин продолжил:

      - Сколько у кнехтов воинов?

     -   Почти все абры-воины ушли с   войском.   Остались женщины и дети.   Может,

тысяч пять-десять осталось.

     -   Сколько кнехтов?

     -   Примерно столько же, - ответил Себастьян и испуганно шмыгнул носом.

     -   Хорошо. Есть ли у кнехтов женщины и дети?

     -   Нет. Женщин они берут наших и абрских. А детей у них нет.

     - Хорошо. Сколько рабов в столице?

     -   Много.   Особенно много приведены в   эти дни из пригородов.   Все забито.

Тысяч сто-сто пятьдесят.

     -   Абры   тоже   бывают   рабами?   Себастьян   молчал   некоторое время,   потом

решился:

      - Могут, но редко.

     -   Ты тоже раб?

     -   Да, я раб Прокуратора Монтрота и его супруги.

     Теперь запнулся Малинин.   Никто   не   оглянулся на   меня,   хотя   все   знали

историю моего здесь появления. Наконец Малинин спросил:

      - Имя супруги Прокуратора?

     -   Елена Ланская.

     -   Давно она стала супругой Прокуратора?

     -   Месяца два-три. Как появилась, так вскоре и стала. До нее были другие.

     -   Она добровольно стала его супругой? Себастьян был удивлен:

      - Как же?.. Кто же не будет рад? За великое счастье почитают.

     -   Ты тоже считаешь, что это великое счастье?

     -   Конечно. Это ясно.

     -   И другим ясно?

     -   Конечно. - Посол был сбит с толку и не понимал, что удивляло нас

     Убедившись,   что   посол   искренен и   что   ему   больше   нечего сказать,   мы

отпустили его: "вожди будут думать, вожди обсудят предложения Прокуратора".

     А   когда   посольство вместе   с   личным   рабом   Прокуратора увели,   Малинин

подошел к кнехту:

     - Отвечай,   тварь,   вы   только на   людей можете воздействовать или на всех

разумных?

     Тот попытался прикинуться непонимающим, но наш философ был слишком поражен

своей догадкой, чтобы играть в кнехтовы игры.

     -   Будешь отвечать?

     -   Не понимаю. Какие такие воздействия-содействия?

     Малинин внезапно схватил кисть кнехта и вытащил свободной рукой нож:

      - Отвечай! Есть воздействие?

     -   Не знаю ничего.

     Малинин просунул кончик ножа   под   черный ноготь кнехта и   надавил.   Когда

было отделено уже два ногтя, кнехт разговорился:

     - Да,    верно,    существуют   приемы   как   массового   воздействия,    так   и

индивидуального.   Один   кнехт   может   справиться   только   с   теми,   кто   прошел

предварительную подготовку.   Но   предварительная подготовка требует присутствия

многих   кнехтов.   Чем   их   больше,   тем   лучше   и   чище   психическая   обработка

материала.   Лучше всего работать с абрами,   труднее - с людьми; за людьми нужен

постоянный присмотр.   Арланы   почти   не   подвергаются психической атаке.   Их   и

оставляют в покое.

     Я   слушал,   и   меня душила такая жуткая ярость,   что постепенно предметы и

люди вокруг исчезли в   черном тумане,   доносились лишь голоса,   которые я   тоже

перестал понимать, потому что вдруг представил кнехта и Лену одних...

     -   Сергей! Сергей! - кто-то звал меня и тряс за плечо.

     Стало проясняться в глазах.   Все смотрели на меня. Потом отвернулись. Даже

в оранжевых глазах Арсуна я увидел сочувствие.

     -   Что будем делать?   - спросил Ставр. - Делать что-то надо. Ей ты, пес! -

обратился он к кнехту. - А как уберечься от вас?

     -   А   никак,   -   ответил Тсарг.   -   Если уж   обработка проведена,   то   это

необратимо,

      - Не может быть. Ты врешь, отродье. Должно быть противоядие.

     -   Время может лечить.   Но не очень хорошо.   Абры,   например, не могут нас

ненавидеть.

     -   Арсун! Это правда? - спросил Ставр.

     -   Нет, почему... Могу... - нерешительно ответил Арсун.

     -   Тсарг! - сказал я. - Ты сможешь привести сюда Елену?

     -   Конечно,   вождь.   А   ты   ее   убьешь?   Или ногти вырывать будешь?   Я   бы

посмотрел...

     39

     СЧАСТЛИВАЯ ЛЮБОВЬ

     На лугах,   на брошенных вокруг полях в   избытке хватало корма для верховых

животных и   тарканов.   Воины ловили для еды скотину,   забытую в бегстве.   Здесь

было меньше зверя,   чем в степи,   когда походя брали облавами бизонов, антилоп,

оленей, свиней. Но домашняя скотина была слаще и нежней.

     В садах росли яблоки, груши, сливы и любимая арланами амриса, напоминающая

вкусом   апельсин   и   яблоко   одновременно.    Хорошо   обрабатывались   огороды   с

морковью, огурцами, помидорами, свеклой.

     Я все ходил,   осматривал, а за мной неотступно - то вереницей, то толпой -

следовала моя сотня телохранителей-арланов.

     Сколько еще?.. Сколько еще до вечера?..

     Потом   вечер   наступил,   и   все   то   же   посольство   с   тем   же   кучерявым

Себастьяном привезло ее, Лену...

     И она была рада видеть нас,   расцеловала всех по очереди -   меня,   Исаева,

Малинина, Катеньку, Марго. Попросила провести к Кочетову и Илье.

     Увидев   Илью,   она   расплакалась.   Держала его   за   руку,   пыталась что-то

сказать, но слезы лились, лились, смывая слова.

     Она о   чем-то говорила с Катенькой и Маргаритой,   просила показать воеводу

Ставра, о котором была наслышана, сказала ему несколько теплых слов...

     Я...    мы    все   чувствовали   какое-то   лихорадочное   ожидание,    странную

нервозность,   накалившую атмосферу нашей встречи... Она избегала моего взгляда,

говорила со   всеми одновременно,   вспоминала прошлую жизнь,   и   все   ожидали...

Чего? Чего ожидал я?..

     Наконец более   оттягивать неизбежное стало невыносимо,   и,   вздохнув,   она

взяла меня за руку:

      - Милый, нам надо поговорить. Пойдем погуляем.

     Малинин вслед качал головой,   Кочетов злобно и ясно поглядывал на нас,   на

Исаева, на степь, на гигантских тарканов...

      -   Милый!   Ты   должен понять меня...   Я   тебя никогда не   забуду...   Самые

счастливые моменты в   жизни в   прошлом у меня навсегда будут связаны с тобой...

Ты самое светлое,   что было...   Будем друзьями... Я так счастлива!.. Мой муж...

Мой любимый!.. Мое счастье!..

     Конечно,   она   говорила так,   как   говорит женщина,   которая любит,   тому,

которого уже не   любит.   Обычный треп,   которого не   произносила разве что Ева,

потому   что    тогда   был   только   один   мужчина   -    Адам,    а    другие   только

проектировались.   Но   вот в   чем дело,   до конца все понять мне мешала сидевшая

занозой мысль,   что в этот извечный треугольник,   кроме нас с ней,   вовлечен не

человек,   а чудовище.   Злобное,   страшное,   мерзкое, но в котором весь смысл ее

жизни,   и   что бы   там ни говорили об искусственном происхождении ее чувства...

Что же тогда естественно?.. И как можно в любви обладать свободой воли?..

     -   Если с ним что-нибудь случится плохое,   умру и я,   -   говорила Лена,   и

сердце мое разрывалось, потому что я был согласен и на это...

     Кучерявый Себастьян семенил рядом со мной:

      - Нам пора,   Величайший вождь.   Дозволь нам отправиться в   обратный путь,

ибо, если мы приедем слишком поздно, нас накажут.

     -   Пусть едут, - сказал Ставр. - Толку-то!.. Потом быстро стемнело, и ярко

зависла в небе ополовиненная кровавая луна. Крови напилась...

     Небо раздалось,   раскинулось еще необъятнее. Земля вся в красном серебре -

свет   пронизывает воздух и   прохладно-душен,   я   задыхаюсь.   Неподвижно,   тяжко

стояли громады телег и   кидали огромные тени,   от   себя,   Тихо бежит вода реки;

глубинный холод и мрак манит -   какая в общем-то мерзость!..   Что? И что у меня

на душе, что за черные толпы видений бродят у меня внутри?..

     Я оглянулся:   за мной скользили тени кентавров.   Охранители моего бренного

тела... Но что я мог сделать? Запереть Лену?.. Привязать к столбу пыток?..

     Я   был рядом с   юртой наших раненых.   Рядом...   я   заглянул.   Кроме Ильи и

Кочетова,   были здесь Марго,   Катенька и   Малинин.   Они о   чем-то   беседовали и

замолкли при виде меня. Яркий огонек светильника заставлял их тени заговорщицки

метаться по стенам.

     Мы смотрели друг на друга. Наконец Илья пригласил:

      - Заходи, чего стоишь у входа.

     Я вошел.

     -   Мы   о   ней говорили,   -   пояснил Илья.   -   Вот Виктор,   -   кивнул он на

Малинина,   -   пытается нас убедить, что кнехты просто перевели вектор влечения,

не изменив природы ни ее чувства, ни ее саму.

     -   О чем это вы?   -   спросил я, не стараясь вникнуть в суть объяснения, но

понимая, что не могут они не обсуждать... Я пожалел, что пришел сюда.

     -   Нет,    ты   подумай!    -    живо   вмешалась   быстрая   Марго.   -   Они   тут

договорились, что любовь просто программа и что человек не властен, ни в чем не

властен. Просто чушь какая-то!

     -   Дорогая! - попытался вмешаться Малинин.

     -   Я тебе,   Витенька,   не дорогая.   Твоя дорогая вон там сидит и молчит. И

если она согласна с вами, то я все скажу.

     -   Ну что ты скажешь? Или ты думаешь, что Лена морочит нам голову? Конечно

нет.   Налицо   все   признаки любовного помешательства.   Как   это?..   Любовь зла,

полюбишь и козла.   Небольшая корректировка со стороны кнехтов, но суть осталась

прежней.   Если бы это был человек, даже, извините, арлан, нам бы не было так...

противно.   И вообще,   что такое любовь,   как не программа, которая включается в

определенной ситуации,   при определенных условиях и состояниях организма. И кто

охвачен   этим   вышеупомянутым   чувством,   так   же,   как   Лена,   перестает   быть

критичным...

     -   Ты сам,   Виктор,   чудовище!   - вскричала Марго. - Да как же можно!.. Да

как у тебя язык повернулся сравнивать! Это преступление!..

     -   Подожди, дорогая.

     -   Не называй меня дорогой!

     -   Все равно, рассуди сама. Что является целью любви?

     -   Дети, конечно.

     -   Да,   да, хорошо. Конечно дети. Но дети отлично получаются и без высокой

любви,   что бы там ни говорили.   Любовь на качество детей не влияет. Я говорю о

лично-эмоциональной стороне вопроса.   И   в   таком случае приходится утверждать,

что любовь самоценна.   Она в   нашем мире до сих пор приносит одно из величайших

удовольствий. Поэтому ее так и ценят. И я говорю не о сексе. Ведь правда?

     - Да...

     -   А теперь вернемся к Лене. Она влюблена? Влюблена. Она готова даже ценой

жизни сохранить свою любовь? Готова. Так что же нам можно сделать?..

     "А не пошел бы этот философ хренов!.." -   подумал я и,   повернувшись, ушел

не прощаясь.

     И как же было тошно! Как тошно!..

     40     

      ШТУРМ

     Огромная стена   опоясывала столицу   Бога-Императора.   И   далеко   в   центре

города вздымалась в небо башня замка-резиденции. Знаменитой резиденции, которую

мало кто видел, но о которой знал каждый житель Империи.

     Ближе к крепостной стене столицы поселений не было.   Вероятно, так задумал

верховный архитектор:   поля, лужайки, стройные ряды аллей. Стена высотой метров

пятнадцать,    шириной   около   семи   метров,   чтобы   вместить   любое   количество

защитников.

     В   течение   всей   истории   существования   столицы   никакое   потрясение   не

волновало жителей. Три или четыре поколения назад, воспользовавшись отсутствием

Создателя,    пришли   кнехты,   а   с   ними   -   страх,   удачно,   впрочем,   ими   же

нейтрализуемый на   психическом уровне.   Теперь страх   обрел   конкретную форму в

виде полчищ кентавров, абров-предателей

     и диких людей.   То есть - нас. И жители столицы и пригородов, запершись за

этими прочными стенами, готовились, не щадя жизни, защищать ее.

     На красной пыльной стене было многолюдно.   Под огромными глубокими котлами

приготовлены дрова для кипячения воды и разогрева смолы.   Сложенные пирамидами,

лежали    камни,    еще    дальше    штабелями   укреплены   бревна,    которые    тоже

предназначалось сбрасывать на наши головы.

     Столица болела   войной;   воздух дрожал от   ржания лошадей,   воплей лорков,

блеяния овец,   мычания коров. Кто-то по глупости загнал внутрь тарканов, кто-то

не мог расстаться с быком. Судя по звукам, не город, а загон для скота.

     И   не   только для   скота,   но   и   для людей,   потому что множество жителей

предместий пришли сюда   спасаться и   привели свое   двуногое имущество -   рабов,

которых тоже было жаль бросить.

     Большей   частью   поместья   в   пригороде   и   дальше   принадлежали   кнехтам.

Управляли   хозяйством абры,   потому   что   кнехты   предпочитали жить   в   городе.

Абры-управляющие,   будучи   свободными,   за   имущество,   вверенное им,   отвечали

головой, потому при приближении нашего войска старались спасти все.

     И город задыхался.   Пыль, поднятая множеством ног, солнце, стиравшее тени,

которые среди камней и   без   того   были   лишь видимостью.   Все   хотели пить,   и

колодцы пересыхали от множества ртов.   И испражнялись где попало,   потому что и

нужников не хватало.

     Штурм еще не начался, а город уже казался преддверием ада.

     Мы   не   видели на стенах кнехтов.   Хитрые твари прятались за спины абров и

людей.   Мы   знали   от   перебежчиков,   что   многими   тысячами людей,   которые не

поддавались усмирению, были забиты тюрьмы. От скученности не выдерживали слабые

- трупы закапывали где придется.

     Мы пришли не гноить рабов заживо.   Мы пришли освобождать их от черной чумы

- от крехтов.   Поэтому решили не затягивать беды жителей.   Пора кончать со всем

этим...

     Собственно,   все   было   готово   к   штурму.   Из   привезенных тонких   бревен

соорудили   лестницы   -    я   видел,   с   какой   удивительной   быстротой   Ставровы

дружинники   врезали   ступени.   Абры   не   умели   так   играть   топором,   поэтому,

подхватив готовые лестницы,   уносили их,   чтобы были   наготове,   когда начнется

дело.

     -   Скорее начнем,   скорее и кончим,   -     говорил Ставр, за эти недели так

привыкший к победам,   что уже не различал этапы: лестницы ли соорудить, кнехтов

ли уничтожить - работа.

     Из   том   участке   стены,    где   предполагалось   начать   штурм,    было   так

многолюдно,   что   казалось,   весь город пришел сюда.   И   лишь один раз возникла

черная безобразная фигура, которой сразу расчистили коридор для обзора.

     Отвлекая внимание,   кто-то   из наших пустил стрелы метрах в   пятидесяти от

кнехта,   и сразу же другие ударили в цель. Я тоже пустил стрелу из своего лука.

И надеялся, что одна из тех четырех, что поразила кнехта, была моей.

     Больше владыки жизни не появлялись.   А где они прятались?   Неужели в замке

Бога-Императора?

     Сверху   повалили клубы   дыма,   взвился,   вместе   с   воплями   боли,   огонь;

несколько перекаленных котлов зажгли смолу, где-то разлили...

     Абры взяли лестницы на плечи и остановились метрах в ста от стены,   задрав

зеленые морды вверх.   Будь наверху меньше тесноты, лучникам легко было бы найти

жертву.

     На   общем совете было решено штурмовать стены силами абров и   сколотов.   И

лишь   когда   откроют городские ворота,   вступят в   бой   кентавры.   В   городских

условиях удобнее,   конечно,   людям и антропоморфным абрам, по ничего, не танки,

как-нибудь справятся.

     Толстые    струи    багрового   пламени   с    чадными   хвостами   жирного   дыма

развевались вверху.   Там продолжали кричать, что-то приказывали. Один из котлов

окончательно опрокинулся,   заливая кипящей смолой   защитников.   Несколько абров

сорвались вниз в общей давке.

     Пора!

     Сколоты   редкой   цепочкой растянулись за   спинами   абров.   Не   далеко,   не

близко:   метров   сто   пятьдесят от   стены.   Пока   на   стенах   заняты ремонтными

работами, можно начать штурм.

     Сколоты одновременно пустили стрелы.   Еще   рубила   жильная тетива стальную

пластину поручня,   а пальцы,   накладывая новую стрелу,   уже рвали жилку. Стрелы

стелились по стене с плотностью ливня, подхваченного бурей.

     С   внутренней стороны   стен   были   свои   лестницы.   Какие?   Приставные или

широкие каменные?   Все равно их   не хватало.   Толпа отхлынула назад,   завопила,

давилась,   повалила оставленные котлы. Стрелы подчистили самых цепких, тех, кто

умудрился не упасть со стен в общей давке. Им тоже, конечно, не повезло.

     Арсун дал сигнал,   и   его бойцы,   спокойно добравшись до стен,   приставили

лестницы. Доверяя меткости сколотов, спокойно лезли в самый ливень стрел.

     Они добрались уже до гребня стены, а по лестницам лезли все новые и новые.

Защитники дрогнули и   побежали в   панике:   что   может   быть   хуже!   Не   веря   в

благоразумие других,   раз собственное утеряно,   а эталон всегда один -   ты сам,

каждый забыл о ближних. Только бы спастись, только бы!..

     Абры сверху кричали нам,   спокойно ходили,   смотрели. Арсун, взобравшись к

своим,   заставил   вылить   черпаками оставшуюся смолу   внутрь   стен.   Скинули   и

бревна. Было все как-то буднично, и, чувствуя настроение вождя, рядовые солдаты

проникались двойственным чувством:   вроде война и можно убивать, а вроде как-то

что-то...

     Арсун   открыл   городские ворота.   Люди   пропустили вперед уже   обижавшийся

молодняк арланов,   так   и   не   успевший еще   применить оружие   в   битве.   Пусть

потешатся,   где-то засели тысяч двадцать кнехтов.   При воспоминании о   них рука

сама тянулась к мечу - будет вам война!

     Ворота   впустили   несколько   тысяч   арланов   и   только   затем,    порциями,

заглотили отряды абров.

     Собственно,   сопротивление было   сломлено   сразу,   едва   войско   союзников

оказались в городе.   Защитники,   вернее,   те,   кто только что были защитниками,

готовились сдаться кому угодно -   абру,   человеку, арлану, - лишь бы не трогали

его,   а главное,   семью.   Таким приказывали выходить за ворота города, чтобы не

усугубляли хаос.

     И   все-таки многое не учли.   Город -   улицами,   проспектами,   переулками -

разделил нападавших.   Где-то были вожди,   где-то задержался сотник. Внезапно не

стало   ни   армии,   ни   солдат.   Явились группы   и   группки,   связанные расовыми

признаками   и    товариществом.    Всеобщий   хаос    породил    свободу,    недавнее

сопротивление защитников   заставляло оправдывать насилие.   Хмелея   от   свободы,

многие начали убивать каждого попавшегося под руку.

     Быстрее других озаботившийся беспорядком,   Ставр послал гонцов к   Арсуну и

Сангору. Те медленно, в меру сил гасили буйные порывы и хмель своих бойцов.

     Искали   кнехтов   -   единственное,   что   оправдывало   скученность   войск   в

переставшем сопротивляться городе.

     Заранее договорившись,   мы -   Михайлов, Малинин, Исаев и я - отправились в

город все вместе. Своих телохранителей я, успев привыкнуть, уже не замечал.

     Прошли через площадь,   заваленную разбросанной одеждой. Сломанная повозка.

Здесь, недалеко от городских стен, жили небогато. И пусто везде. Мы заглядывали

в   окна,   двери -   ни   души.   Близко от ворот вот почему никого -   жители вняли

совету выйти за пределы стен.

     Дальше изредка попадались трупы.   Почти всюду абры.   В латах и без них; не

поймешь кто - наши или горожане.

     Стали встречаться группы абров и   людей,   потом уже   приходилось расчищать

дорогу.   Мои   кентавры помогали себе   древками копий,   когда угрозы голосом уже

теряли убедительность.   И   все   больше людей из   местных.   Застывший исподлобья

взгляд, часто железный ошейник. Я как-то забыл, что люди здесь успели вырасти в

рабстве.    На   всякий   случай   они   боялись   нас,    сильных.   Наши   уверения   в

доброжелательности слушали с внешней радостью, за которой пряталось неверие.

     Но именно они, бывшие уже рабы, согласились провести нас к кнехтам. Темер,

начальник моих телохранителей, послал за подкреплением. Мы шли к центру города.

Узнав,   что здесь будут охотиться за кнехтами,   к нам все больше присоединялось

бывших рабов,   вооруженных кто   чем   мог.   И   даже тут старались скрыть меч,   с

детства усвоив основной закон: человек и оружие несовместимы.

     Приближалась   башня    резиденции   Бога-Императора.    К    моему   удивлению,

проводники забирали   левее,   обходя   сады,   обрамляющие замок.   Нас   привели   к

кварталу,   застроенному домами   столь   тесно,   что   при   случае   весь   комплекс

превращался   в   единую   крепость.    Снаружи   тянулась   сплошная   стена,   внутри

разделение на   блоки   домов было   явным.   Но   это   узнали уже   потом.   Пока   же

ожидалось, что все здесь кишит кнехтами, словно гусиная тушка паразитами.

     В ответ на наше требование сдаться сверху стали сбрасывать бревна и камни.

Кому-то   досталось   и   смолы.   Наши   лучники   сняли   несколько обезьяноподобных

кнехтов с крыши, что несколько остудило пыл черного воинства.

     В   одном   месте   арку,   ведущую внутрь   двора,   запирали окованные железом

ворота.   Подоспевший Ставр раздраженно приказал тащить дрова, мебель - все, что

горит. Он решил выжечь деревянную основу с тем, чтобы затем ворваться внутрь.

     Эта остановка всех безумно раздражала.   Наконец нашли врага,   а достать не

можем. Ничего.

     Вскоре огонь   охватил железо ворот,   раскалил.   Через час   несколько абров

ударили бревном;   железо мягко прогнулось.   В него били до тех пор, пока смятые

листы не сложились по сторонам.

     И   сразу,   не   дожидаясь команды,   несколько сот арланов прямо по   горящим

угольям ворвались во   двор.   Успеха это особого не принесло,   потому что кнехты

попрятались за стенами из камня, но несколько врагов все же убили стрелами.

     Подступал вечер, а основной очаг сопротивления до сих пор не был подавлен.

Подтянулись основные наши   силы и   заняли все   вокруг.   Лучники искали малейшее

шевеление в окнах и на крышах. Потом решили начать разбивать узкие двери, редко

попадавшиеся внутри двора.

     Откуда-то,   конечно   от   крепостных стен,   арланы   принесли лестницы.   Под

прикрытием луков сколотов абры полезли на крышу. Какой-то кнехт было высунулся,

но,   получив в горло стрелу,   живо слетел вниз.   Скоро крыши всех домов кнехтов

были   заполнены абрами.   Сотник-абр   спустился и   доложил,   что   в   каждом доме

имеется железный люк,   который невозможно открыть.   Есть и отдушины,   в которые

можно попытаться лить масло, а потом бросать горящие угли. План одобрили.

     Снизу   продолжали долбить   таранами узкие   двери.   Окна   были   расположены

высоко, на уровне второго этажа. Весь комплекс, как и крепостные стены столицы,

достигал высоты двенадцати-пятнадцати метров.   Окна   были   к   тому   же   закрыты

ставнями.

     Наконец несколько дверей поддались.   За ними находились винтовые лестницы,

нижние пролеты которых хитрые кнехты разобрали.

      Эта война стала всех откровенно раздражать.

     -   Не   знаю!    -    рявкнул   Ставр   па   разумный   вопрос   Арсуна,   которого

интересовало, что делать дальше.

     Тех охотников,   кто попробовал вскарабкаться по   винтовым перилам,   сверху

немедленно облили кипятком.   Тогда мы стали заваливать нижние пролеты подъездов

горючим хламом и   поджигать.   Абры на крыше продолжали лить в   отдушины смолу и

масло,   изредка   перемежая   посылки   углями.   И   через   некоторое   время   мы   с

удовлетворением заметили струйки дыма,   пробирающиеся тут   и   там   сквозь   щели

ставен.

     Хоть какой результат!

     Усилия удвоили, утроили,

     Через   пару   часов   ратных   трудов -   первый результат.   Открылись створки

ставен,   высунулась черная рука с белым платком, и, как всегда, мерзейший голос

проскрипел, что осажденные не прочь выйти на переговоры.

     Мы   обещали неприкосновенность,   и   тогда   в   одном из   подъездов сбросили

веревочную лестницу, и вниз спустились кнехт с золотым обручем на поясе и Лена.

Чтобы довершить абстрактное безумие ситуации, моя потерянная любовь, оказавшись

на земле, быстро приставила себе к шее кинжал, видный даже издали. Кнехт весело

прокричал   одному   мне,   что   его   любимая   супруга   Елена   Ланская   немедленно

зарежется, если мы не сдержим слово или не проявим уважение.

     Прекрасное личико   Елены   застыло в   маске   решимости,   и   можно   было   не

сомневаться, что это правда. В какой-то миг мне захотелось, чтобы все кончилось

хоть таким образом.   На   моем лице тоже что-то образовалось;   кнехт протестующе

взвизгнул, и Мстиша положил руку мне на плечо:

      - Не надо, побратим.

     -   Что тебе нужно на этот раз? - спросил я Лену.

     Она   посмотрела на   меня   лучистым взором   и   кивнула на   кнехта.   Я   было

испугался, что кивок может разрезать кожу на шее, но обошлось.

     -   Познакомься, мой муж Монгрот.

     -   Предпочел бы, чтобы твоим мужем был другой, - с горечью сказал я.

     -   А я знаю, кого бы ты предпочел, лжепророк, - хихикнул кнехт.

     Я посмотрел на него, оглянулся на Ставра, и тот кивнул.

     ? Если вы не сдадитесь сейчас же, мы никого не пощадим.

     ? Даже ее? - кивнул Прокуратор на Лену.

     -   Даже ее, - подтвердил я.

     -   Тогда мы согласны,   - немедленно подтвердил Монгрот. - Нам нужно только

сообщить всем о   прекращении возможного сопротивления и   убедить самых ретивых.

Предлагаю   вам,   -   он   кивнул   мне,   -   сопровождать нас   в   качестве   гаранта

безопасности. Вы должны подтвердить, что жизнь будет оставлена всем.

     -   Нет, - сказал Ставр. - Так не пойдет.

     -   Как хотите,   - пошел на попятный Монгрот, - но тогда процесс затянется.

Впрочем,   если вы боитесь...   Можете спросить Елену,   намерены ли мы обманывать

вас.

     Мы   невольно посмотрели на нее.   Лена энергично отрицала -   нет,   нет,   не

способны. Она полагается на мужа.

     -   Пойдем, Сережа. Надо покончить с этим кошмаром.

     -   Хорошо, - внезапно согласился я. - Я пойду.

     -   Не надо, слишком рискованно, - вновь воспротивился Ставр.

     -   Да нет, они все равно в западне.

     По веревочной лестнице мы взобрались на второй этаж. Лена уже не хваталась

за кинжал, но уцепилась за руку кнехта.

     -   Моя самая любимая жена!   -   с гордостью сказал кнехт,   и Лена счастливо

улыбнулась.

     Они,   обнявшись,   шли   впереди меня.   Удивительно,   но   мерзость кнехта   и

мерзость   ситуации незаметно добавили новые   оттенки   в   мое   отношение к   ней.

Какие? Я не стал вдумываться.

     Внезапно кнехт остановился посреди коридора и   повернулся ко мне.   Впереди

появилось несколько черных фигур. Монгрот оглянулся на них:

      - Все готово?

     -   Готово, Прокуратор, уже начали. Он повернулся ко мне:

      - Должен сказать,   уважаемый лжепророк,   что   мы   вас   обманули.   Правда,

Ленок?

     Ленок, сделав виноватую гримаску, кивнула:

      - Извини,   Сереженька,   но ты сам поставил меня перед выбором.   А я жизнь

своего мужа ценю выше всего на свете Даже собственной жизни.

     -   Я   тебе   уже   говорил в   лагере.   Эта   обезьяна просто перестроила твою

психику. Одумайся. Ты же человек!

     Кнехт с любопытством посмотрел на нее. Лена вспыхнула:

      - Не смей оскорблять моего мужа!   Он лучше,   он благороднее,   он...   а ты

просто каторжник!

     Это был,   конечно,   фарс. Глупый, пошлый... Я приготовился убить Монгрота,

они это поняли,   и Лена вскрикнула Прокуратор быстро коснулся стены,   и в то же

мгновение я уже летел вниз Створки люка вверху быстро захлопнулись,   но, прежде

чем оказаться в   темноте,   я   заметил что-то   похожее на веревку...   за которую

благополучно и уцепился.

     Итак,   я висел в кромешной тьме на веревке в каком-то колодце, и подо мной

что-то шуршало в тишине Шуршанье и легкое поскрипывание веревки под моим весом.

Больше ничего.

     Шуршание и   мягкое царапанье внизу стало меня беспокоить.   Рискуя оборвать

веревку,   я   стал раскачиваться.   Колодец был   шире,   чем я   успел определить в

первые   мгновения.   Наконец   я   почти   коснулся   стены.   Еще   раз.   Попытавшись

зацепиться ступнями,   я   ударил по   стене и   пробил дыру.   Из рваного пролома в

фанере или картоне ударил яркий в здешней кромешной темноте свет.   На следующем

витке качения я расширил дыру обеими ногами,   еще раз,   еще... и отпустил руки.

Несколько ссадин, несколько заноз в ладонях, но я в относительной безопасности.

     Помещение,   в   котором я оказался,   на самом деле едва вмещало меня.   Свет

лился   из   маленького трехрожкового светильника.   Здесь   была   железная дверь с

большим винтовым запором.   Шуршанье за   спиной усилилось.   Я   взял светильник с

полочки у   двери   и   заглянул в   шахту.   Буквально в   полуметре,   заполнив весь

колодец,   шевелилась какая-то масса.   Внутренне похолодев, я опустил светильник

ниже и...   чуть не   выронил его.   Я   разглядел тысячи,   нет,   миллионы огромных

мохнатых пауков!   Словом,   не особенно изощряясь в   фантазиях,   кнехты пошли по

проверенному пути, наверняка вызывая у жертв панический ужас перед кончиной.

     Ну уж нет. Я изо всех сил рванул колесо. Оно сорвалось с оси и оказалось в

моих руках.   В   панике я   оглянулся;   первые,   величиной с мой кулак плотоядные

членистоногие уже переваливались через разлом фанеры, Я еще раз осмотрел вал...

Боже мой!   Он   просто был   не   закреплен контргайкой.   Я   быстро вставил колесо

запора на место и стал откручивать:   Сзади шевелилось все громче.   Мне пришлось

прыгать на месте,   чтобы затруднить им ужин.   Что-то хлюпало под ногами,   дверь

вдруг стала медленно открываться, и я выскочил в огромный зал.

     Здесь горели факелы,   но   нефтяной запах не   мог забить кнехтовой вони.   В

другом конце помещения находилось нечто вроде ворот,   достаточно широких, чтобы

прошел человек.   Или   кнехт.   Туда они как раз и   заходили,   мгновенно исчезая,

словно   испаряясь.   Я   понял,   что   это   устройство вроде   пропускных ворот   из

Мечтограда сюда.

     Зал почти опустел, и последними были Лена и Монгрот.

     -   Тебе везет, лжепророк, - крикнул кнехт. - Прощай!

     -   Прощай! - крикнула Лена и исчезла.

     -   Жаль,   что мы не успели всех эвакуировать.   А впрочем,   ерунда...   -   И

Монгрот тоже исчез, после чего устройство рухнуло, рассыпавшись с металлическим

лязгом

     Ну   а   я,   найдя выход,   пошел бродить по   этому дому,   потом по коридору,

перешел в другой.

     Подождав полчаса   и   не   получив от   меня   известий,   добровольцы рискнули

влезть в здание. Осмотрев его, они пошли по моим следам, было это было нетрудно

сделать,   потому что кнехтов после Монгрота оставалось видимо-невидимо, а после

меня - лишь трупы, трупы, трупы...

     Мне их не было жаль!

     41

     УТРО ВЕЧЕРА МУДРЕНЕЕ

     Была уже глубокая ночь, когда перед тем, как отправиться спать, я вместе с

Мстишей и Михайловым поехал к замку.   Темная громада готического собора уходила

ввысь. Комплекс был не менее трехсот метров в диаметре, то есть около километра

по периметру.

     Сплошная стена,   сходящаяся в заостренной башне высоко вверху. Кругом были

сады,   достаточно ухоженные,   -   аллеи,   клумбы,   беседки и   что-то   похожее па

животных,   проглядывавших в подстриженных кустах.   Звезды обсыпали небо, светил

месяц,   деревья   отбрасывали черные   тени,   и   ведущая к   единственной двери   в

каменной стене центральная аллея волшебным образом подействовала на меня.

     Только что я занимался кровавой работой - рассекал, кромсал, рубил... Нет,

не работой. Я испытывал острое, мрачное, жестокое удовольствие и даже сердился,

видя   возрастающее   количество   абров   и    людей   внутри.    А   сейчас,    словно

выздоравливающий, я всматривался вокруг... Какая чудная ночь! Какой яркий месяц

горит на небосклоне!   Необъятный небесный свод раздался,   раздвинулся еще шире,

шире некуда.   Все вокруг в серебряном свете,   и чуден воздух, и душист, и полон

неги, и движет океан ароматов. Божественная ночь! Ночь, когда мы достигли замка

Бога-Отца,   Создателя нашего.   Все спит в саду.   А вверху все дышит, все дивно,

все торжественно.   На душе и   необъятно,   и   чудно,   и толпы серебряных видений

стройно возникают в ее глубине. Я оглянулся на товарищей в безотчетной тревоге,

что   они   узнают,   о   чем   я   думаю...   Нет.   Мстиша зорко   выискивал врагов по

сторонам, Виктор тоже.

     -   Такая красота! - вдруг сказал Виктор. - Божественная ночь!

     -   Да, красиво, - подтвердил Мстиша.

     А тут мы и приехали.   Подоспел Темер с факелом,   и стали четче видны буквы

па каменной плите, наглухо закрывающей вход в арку.

     -   Здесь письмена, - сказал Темер. - Вы можете прочесть?

     -   Да,   -   отозвался Михайлов.   -   Здесь   написано;   "Входить можно только

паломникам".

     -   Значит, вам, - задумчиво сказал Мстиша.

     -   Значит, и тебе, наш Пророк? - спросил Темер. - Как же!..

     Больше ничего не   было   сказано и,   постояв еще   немного,   мы   отправились

отдыхать.

     Утро вечера...

     ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

     ПОЗНАНИЕ СЕБЯ

     42

     ПРИБЫТИЕ НА ПЛАНЕТОИД

     Утро   набирало силу.   Солнце слепящим шаром   высвечивало небо   вблизи,   но

дальше,   не   справляясь,   лишь разливало синеву.   На западе пышные хребты гор в

сочных волнах зелени были испещрены тенями далеких облаков. Конец лета.

     Далеко в   степи звенела песнь рога   Меня переполняла печаль и   дикая жажда

освобождения непостижимая загадка   скрывалась   за   каменным   арочным   входом   с

неприметной надписью, соблазняя бесконечным соблазном

     Это был конец,   конец. Это было начало путешествия, поиск и разгадка новых

тайн

     Мы ехали по аллее к замку Бога-Императора.   Как ночью. Нас провожали люди,

абры, арланы - все, с которыми столько пережито за несколько последних месяцев.

     -   Вы принесли нам удачу, - сказал Ставр. - С вашим приходом изменился мир

- он никогда не будет прежним. Мне жаль, что ты, все вы уходите...

     Рядом   со   мной,    держа   меня   за   руку,    шла   Рона   -   моя   служанка   и

почитательница Она не могла сдержать слез,   и в глубине души я сам не знал, что

делать смеяться или плакать?..

     Мстиша,   Арсун,   Сангор,   Темер,   даже Ставр - все вдруг стали чужими, уже

отрывались и падали в прошлое товарищи-побратимы вместе с теми, о которых, живы

они сейчас или нет, сердце уже говорит, а язык повторяет: они были...

      Вот   наглухо закрытая камнем арка   входа,   веками заманивающая паломников.

Уходит ввысь,   кажется,   вот-вот рухнет громада замка.   Я слез с коня - за мной

спешились другие -   и   подошел ко входу,   который внезапно и без предупреждения

стал приоткрываться;   толстая плита,   скрежеща неровностями граней,   поползла в

сторону.

     Вот и   настал день прощания;   песни разноцветных птиц на деревьях,   аллея,

купающаяся в юном жемчужном свете утра.   Ветер зашелестел в листве,   и пока мы,

повернувшись к   тем,   кого   оставляли здесь,   смотрели,   все   они   вновь   стали

расплываться, прядью дыма растворяясь в заре...

     Я   пропустил товарищей вперед и   уходил последним.   А когда остановился на

пороге,   мир этот - с людьми, чешуйчатыми абрами, кентаврами, смертью, победой,

утратами -   уже окончательно показался далеким и утраченным;   или, следовало бы

сказать,   мы   были как   люди,   которые стоят на   холме над только что покинутым

городом,   но не скажут "город близко",   а   обратят глаза к далеким,   уходящим в

небо горам...

     Плита медленно поползла назад...

     Мы    не    остались    в    темноте.     Длинный    коридор    освещался    через

отверстия-отдушины.     И    света    было    достаточно,     чтобы    разглядеть    в

десяти-двенадцати метрах   арку,   закрытую   глухой   черной   мембраной.   Все   как

недавно... и как давно в Мечтограде. И также, как тогда, я шагнул первым...

     На   этот раз переход был мгновенным -   словно бы перешагнул порог и   вновь

стоял в   коридоре,   правда несколько изменившемся;   материал не   тот,   пластик,

имитирующий грубо шлифованный камень, а дальше - лифт, красная мембрана, тут же

лопнувшая,   когда вошел я.   За мной все остальные, все семь человек. Михайлов с

Малининым несли Илью, обнимавшего их за шею.

     Кабина лифта   внутри была   покрыта красноватым металлопластиком.   Внезапно

воздух   словно уплотнился,   контуры людей   дрогнули.   Тут   же,   чмокнув,   вновь

исчезла мембрана - лифт доставил нас по назначению. Мы вышли.

     Вышли   мы   в   большой   овальный   зал,   перегороженный   поперек   пультом   с

множеством приборов,   перед которым и   по периметру стен располагались огромные

экраны.

     -   Я знаю, где мы, - быстро сказал Михайлов.

     -   Да, знакомо, - подтвердил Малинин. Они подошли к пульту, неся Илью.

     -   Кресло!   -   приказал Виктор,   и   из   пола выпрыгнуло типовое прозрачное

кресло.

     -   Так где мы, Витя? - нетерпеливо спросила Марго.

     -   Разведбот дальнего радиуса действия.

     Пощелкивая,   начали вдруг переливаться огоньки на   пульте.   Вспыхнув яркой

точкой,   электрическая струя волной прошлась по стенам,   один за другим оживляя

экраны.

     - Совершенно верно,   господа! Поздравляю с окончанием путешествия. И прошу

рассаживаться.

     На   экране перед пультом огромное,   на   всю   стену,   возникло лицо   нашего

Бога-Императора.

     Вот все и закончилось. А может, и не начиналось?..

     Мы рассаживавались по креслам.

     -   Теперь уже скоро,   - успокоил нас Создатель. - Хочу спросить вас: знает

ли кто-нибудь о планетоидах серии К-35000?

     -   Я слышал, - подтвердил Малипин.

     -   И я, - отозвался Исаев. - Но разве они еще существуют?

      - Конечно,   они   ведь практически вечные.   Но   для   тех,   кто   незнаком с

проблемой,   я   скажу   несколько слов.   Итак,   около   двадцати тысяч   лет   назад

цивилизация   старой   Земли    создала   несколько   сот    подобных   планетоидов   с

искусственным   мозгом   той   же   серии.    Вначале   станции   предназначались   для

стабилизации времени   и   пространства тех   секторов   галактики,   где   они   были

установлены. Все планетоиды, вернее, искусственный интеллект планетоидов до сих

пор    продолжают   функционировать.    Но    после   заката   земной   цивилизации   и

возникновения союзов   миров   приоритет   задач,   стоявших   перед   Мозгом   любого

планетоида,   изменился.   Мы сейчас отправимся к ближайшему планетоиду в седьмой

сектор Альфы Водолея. Это и есть конечный пункт вашего путешествия.

     -   Что с нами будет? - спросил Илья.

     -   Все будет хорошо.   Если вы   все еще тревожитесь относительно своих ног,

то уже не стоит.   Будут вам ноги, а вам, - кивнул он Кочетову, - рука. Впрочем,

это не важно,   -   неожиданно добавил он.   - Прошу приготовиться к полету. Полет

продлится двадцать семь минут по бортовому времени Счастливого пути.

     Мигнув, лицо Создателя исчезло. Вместо него возникла панорама окрестностей

дворца Императора. Абры уже уходили прочь, за ними потянулись арланы. Несколько

человек и   арланов все еще стояли у   входной арки.   Мне показалось,   я различил

Мстишу, рыжего Сангора. Скорее всего показалось.

     Вдруг   башня   замка,   расколовшись на   лепестки,   легла   по   сторонам.   Мы

медленно всплывали вверх,   все выше и выше.   Точечки людей,   абров и арланов не

изменили размеренного движения,   из   чего я   заключил,   что нас не   видят и   не

слышат,

     Сразу стало светлее -   горизонт на обзорных экранах рухнул вниз.   Всплыл и

стал тонуть материк;   темные участки леса,   желтая степь,   тут и там сверкающие

капли озер -   все быстро отдалялось,   уменьшалось, растворялось в общем цветном

фоне.   Планета, будто мячик, отпрянула, открывая звезды, сначала бледные, потом

ярче, пока экраны не засыпало искрящейся пылью.

     Звездная пыль,   дрогнув,   размазалась по   экрану,   словно провели огромной

кистью,   -   корабль прыгнул в межпространственный туннель,   и в этом состоянии,

которое и состоянием назвать было трудно,   потому что там,   где нет времени, не

может быть ничего,   в том числе и состояния,   мы и летели. Но как-то все шло, и

даже метроном отсчитывал бортовое время,   что вообще-то   было абсурдом,   но это

так.

     Потом все пошло в обратном порядке. Появился расколотый по дуге чернильной

тенью ослепительный полумесяц планетоида.   Горизонта еще не было видно, корабль

летел слишком высоко. Какая-то атмосфера все же здесь была; как всегда в полете

с   включенным антиметеоритным полем,   возник и,   по   мере   увеличения плотности

поверхностных газов, все более усиливался едкий визг, все выше и противней, - и

вдруг исчез, перейдя границу слышимости.

     Планета качнулась;   гладким мыльным пузырем мутно   светился огромный купол

внизу.   Возник и   метнулся прямо в глаза отраженный мяч солнца.   Внезапно,   еще

ярче -   сбоку и   на   долю секунды -   мелькнуло второе,   настоящее искусственное

маленькое солнце:   оба огненных шара еще пылали на внутренностях век, а корабль

уже зашел на круговую орбиту.

     Затем началось снижение.   Сопротивление разряженной атмосферы больше никак

не   проявлялось.   Поверхность планеты   -   мутный   бриллиант с   гладким вздутием

защитного купола -   лежала внизу,   слегка покачиваясь,   словно гигантский плот.

Дистанция   по   приборам   почти   тысяча   километров,   чуть   меньше.   Видны   были

отдельные кристаллы -   многогранные,   высокие,   низкие,   - дистанция скрадывала

размеры.

     Еще   ближе -   и,   словно песчаная рябь под   водой,   вся   поверхность внизу

покрылась сетью   концентрических окружностей.   Центр пестро переливающейся сети

был где-то   внизу,   а   по   периметру огромного,   пятидесятикилометрового круга,

десятка   два   других,    меньших   -   словно   кольца   радуги   с   птичьего   полета

Едко-зеленые,   изумрудные по   вершинам,   в   промежутках волны светились теплыми

тонами спектра, но так же едко, с переливами: алые, оранжевые, желтые...

     -   Как красиво! - вдруг сказала Катенька, и все посмотрели на нее.

     -   Да,   красиво,   -   подтвердил Малинин и   взял жену за   руку.   Все как-то

зашевелились; возглас Катеньки разрядил напряжение.

     А внизу,   в районе защитного поля,   запульсировав, зеленые волны слились в

огромный пузырь -   дрожащий,   переливающийся изумрудными оттенками.   Такие   же,

однако   меньшего размера,   пузыри   выросли   по   периметру.   Они   увеличивались,

местами   перекрывая   друг   друга,   и   там,   где   пульсирующая   зелень   отдавала

голубизной,   вытягивались тонкие синие нити.   Медленно переплетаясь,   они вдруг

рванулись вверх, образуя горловину, все расширяющимся раструбом, охватившим наш

корабль.

     -   Это   каждый   раз   здесь   подобный   катаклизм или   это   в   честь   нашего

прибытия? - иронично задал вопрос Исаев.

     -   Дорогой, не отвлекайся, - сказала Марго. -   Смотри, как красиво!    

     Мы погружались в принимавшее нас поле.   Вокруг, казалось, извергалось море

огня, вулкан, фонтан ослепительных гейзеров, расцвеченный радужными переливами.

И все бурлило, шипело, рвалось выше и выше.

     Вдруг свет померк на   мгновение,   экраны потемнели,   и   тут   же   появилось

строгое молодое очень правильное и   красивое лицо,   в   котором без   труда можно

было признать робота, тут же представившегося:

      - Меня зовут Персей.   Я   биоробот,   управляющий станцией К -   15575.   Рад

видеть вас нашими гостями.

     43

     ПРИОБЩЕНИЕ

     Вначале   была   тьма,   и   ватная   тишина,   и   сырая   рыхлость расползшегося

сознания, и полное равнодушие перед следующим мигом возможных трансформации. Да

вероятно,   их   и   не было,   этих трансформаций,   потому что сознание мое еще не

выделило себя как конечность в той бесконечности,   что служила мне пристанищем.

Я сам был этой бесконечностью,   пугающей, словно пропасть, дно которой затянуто

дымкой   бездны Я   разметался по   Вселенной,   заполняя пустоты тончайшей пленкой

своего естества.   Я   был всем,   и   все было мной;   плавали,   бились,   дробились

песчинки,   кванты,   атомы.   Гигантская спираль времени вплеталась в меня сотами

ходов.   И   не   было   ничего конкретного,   потому что   не   было   ничего стоящего

внимания. И негде было отыскать точку отсчета, потому что все было бесконечно и

все существовало всегда,   и   я   сам,   являясь частицей и   сутью этой необъятной

вечности,   растворялся в безликой освобожденности.   И вечно пульсировали во мне

Галактики, звезды, планеты...

     То,   что я был всем,   а значит,   ничем, очень смущало Я попробовал собрать

свое распыленное Я   С   большим трудом,   звезда к звезде,   планета к планете,   я

пытался упорядочить хаос, опутывая пустоты сетью своей воли

     Я медленно продвигался от простого к сложному.

     Смиренно надеясь отыскать свое место в этом безликом мире.

     Вдруг   возникло время,   и   разум   мой   оказался втиснут в   прежнюю силовую

клетку,   и   конкретный мир открылся в   блеске н свете,   раздробленном на цвета.

Сильный свет   лился со   всех сторон.   Воздух источал изысканный цветовой букет,

столь ненавязчивый, что его палитра не различалась

     Посреди необъятного зала плавно вращался огромный серебристый шар,   словно

маленькая планета,   плыл он в   волнах силовых полей,   спокойно обозревая и свой

участок   Космоса,   и   плазму,   в   глубине   которой   бесшумно работал гигантский

механизм контроля за стабильностью Времени и Пространства.   Но в то же, время я

четко   осознавал,   что   являюсь   этим   гигантским   супермозгом,   одним   из   тех

нескольких сотен, что были гордостью старого человечества, памятником его гения

и   могущества,   в   то   же   время я   оставался Сергеем Владимировичем Волковым и

кем-то еще,   еще,   еще...   Это противоречие,   впрочем, нисколько не волновало -

было   просто любопытной загадкой,   которой можно было   бы   заняться сейчас,   но

можно и отложить на будущее.

     Внезапно в   неслышном,   еле ощутимом звуке будто лопнувшей во мне струны я

ощутил в себе знание,   -   словно кто-то подключил контакт,   который и сдерживал

лавину прояснения.   Я отдался новым ощущениям.   Теперь у меня не было сомнения,

что   я   -    Мозг   серии   К   -   15583,   более   двадцати   пяти   тысяч   лет   назад

смонтированный   в    этом    секторе    Галактики,    И    здесь    поджидала   первая

неожиданность.   Я   отлично помнил начало -   день своего подключения,   но в тоже

время был   непоколебимо убежден в   своем вечном существовании.   Вечностью был я

сам,   и я был творцом Вечности.   Тот мир,   что создал меня, сам был порождением

моей воли.

     Так же внезапно,   как и   раньше,   в меня вливалось знание,   потом еще раз,

словно волна шла за волной.   Снизойдя до следующего уровня,   я   осознал,   что в

этой системе координат являюсь Сергеем Волковым,   мятущемся человеком, проблемы

которого с точки зрения высшего порядка просто смешны. Я заставил себя забыть о

том,   что являюсь просто набором импульсов,   навеки сохраненных ячейками памяти

Мозга. Я забыл, что меня нет, что на самом деле ничего не существует.

     -   Ты ошибаешься,   -   услышал я спокойный голос.   Передо мной, перед шаром

Мозга стоял робот Персей, управляющий станцией.

     -   Ты ошибаешься,   -   повторил робот.   -   Мыслишь - значит, существуешь. И

мир,   в   котором ты существуешь,   дается тебе в   ощущениях,   и   так ли уж важен

механизм?   Ты   же   сам только что был Мозгом,   был Богом!   Ты можешь вспомнить,

каково это, быть Богом. И что это дает - какие эмоции, ощущения?..

     -   Никаких...      

      - Вспомни.

     - Покой, нирвана, отсутствие всего, ничто, равновесие...

     -   Хватит,   не перечисляй.   В   конце концов,   одним их определением станет

смерть, небытие.

     -   Кто ты? - спросил я.

     -   Я   Персей,   биоробот.   Но в данный момент с тобой говорю я,   Мозг.   Так

удобнее. Персей - мои руки и ноги. Очень надежные.

     -   Но где я?

     -   Такие вопросы меня   ставят в   тупик.   Сейчас ты   часть меня,   но   живая

часть, из плоти и крови, и в тоже время набор импульсов.

     -   Я не понимаю.

     -   Не надо понимать.   Человек рождается для жизни,   а не для понимания.   В

понимании - смерть, мы уже договорились. Или небытие, как удобнее.

     -   Оставим это. Но как же моя жизнь? Кто я, кто такой Сергей Волков?

     -   Узнаешь.   Вначале я хочу раскрыть смысл самого института паломничества.

Если хочешь.

     -   Я знаю.   Паломники,   становясь частью тебя, частью Мозга, творят личную

Вселенную, в которой могут сами жить.

     -   Да, ты вспомнил.

     -   Возможно, не знаю. Что будет со мной?

     -   Ты вернешься в свой, мир.

     -   Набором импульсов? Насколько все это реально?

     -   Совершенно   реально.   Насколько   вообще   реально   любое   существование.

Конечно,   это модель,   но модель настолько приближенная к   оригиналу,   что сама

стала оригиналом.

     -   Но   если   каждому   паломнику   создавать   собственную   Вселенную,    тоже

заселенную людьми,   которые,   в свою очередь,   захотят стать паломниками... Как

это возможно, не понимаю...

     -   Понять нетрудно.   Мир создан по образу и   подобию...   В   каждой твари -

Бог,   который силится осознать себя...   Мы   все   одно,   носящие миллиард миров,

которые тоже - одно.

     -   Нет...

     -   Да.   Что объединяет нас, тебя и меня? Разум. Но тобой движут инстинкты.

Что движет мной,   лишенного инстинктов? Программа? Это только часть меня, и эта

часть   успешным   исполнением   локализуется сама   собой.   А   что   движет   Богом,

лишенным власти   инстинктов,   любой   программы,   которая   суть   движитель самой

жизни?   Сознание -   структура,   позволяющая войти   в   контакт.   Осознавшие себя

становятся творцами. Вы, люди, творите свои вселенные бессознательно, потому вы

и являетесь частью сотворенного вами.   Ты сам -   Вселенная,   замкнувшая на себе

Большую Вселенную и Микровселенную тоже.

     -   Но что мне это дает?

     -   Не смеши.

     -   Я не понимаю, не понимаю...

     -   Живи!

     44

     ЭКСКУРСИЯ

     Проснувшись утром,   я   некоторое время лежал в   постели,   щурясь от света,

который   чуткие   датчики моего   состояния немедленно включили,   стоило   открыть

глаза.   Говоря   утро,   я   подразумеваю условное время,   потому   что   планетоиды

располагались вне ближайшей солнечной системы и цикличность внутреннего времени

традиционно определялось земными условиями.

     Утром по всему городку включали свет, десятки тысяч паломников с множества

непонятно каких планет постепенно пробуждались,   шли на предписанные процедуры,

вроде той, что провели вчера с нами, - жизнь текла.

     Мы находились здесь уже третий день,   и не скажу,   что нас заставили долго

ждать. Не трогали только первый день, давая отдохнуть и осмотреться.

     Это был небольшой городок,   крытый куполом защиты.   И полупрозрачный купол

был единственной преградой, мешавшей космосу вобрать нас. Впрочем, все зависело

от   точки зрения;   стоило в   легких скафандрах выйти за пределы купола -   а   мы

собирались это совершить сегодня, - космос оказывался вокруг тебя.

     Я посмотрел в экран,   имитирующий сейчас окно, и увидел море, брызги воды,

пену,   близко   проносящиеся на   скорости   гребешки волн.   Полная   иллюзия,   что

смотришь в   иллюминатор.   Внезапно окно пересекла леска,   и   тут же   появилась,

ударив хвостом по стеклу, только что пойманная красновато-золотая рыба.

     Я встал,   захватил халат и пошел в душ.   Воды здесь,   как и всего прочего,

было вдосталь. Мозг либо его управляющие наладили вполне комфортную жизнь.

     Едва я успел одеться, пришел Семен Кочетов. Он сел в кресло и уставился на

меня своими холодными серыми глазами.

     - Меня послали за вами.   Общее собрание решило завтракать в ресторане. Тут

рядом, кстати. Он помолчал и спросил:

      - Как вам здесь?

      - А никак. Я все равно ничего толком не понял.

     -   А я понял. Нас опять поймали в ловушку.

     -   Ну,   я   бы   так   не   говорил...   -   промямлил я,   пораженный отчаянием,

прозвучавшим в его голосе.

     -   Бросьте.   Как дергали нас за ниточки, так и продолжают: любовь, родина,

долг,   ответственность...   Вот возьму и устрою в своем мире глобальную войну до

последней   капли   крови.    Чтобы   все   против   всех.   Подолью   побольше   черной

ненависти, и посмотрим.

     -   А жить как тогда? - довольно глупо вопросил я.

     -   А это и будет жизнь.

     По   голубому   куполу   ползло   земное   солнце.   Все,   что   касалось внешней

атрибутики, - то эталоном здесь служила Земля. Мы с Семеном прошли по небольшой

тенистой улочке, обошли толстую липу и вышли к летнему ресторану, разбросавшему

столики   и   кресла   прямо   на   обочине   дороги.   Впрочем,   транспорт в   городке

отсутствовал за ненадобностью,   везде бродили пешеходы, диковато, но приветливо

оглядывая друг друга.

     Как мы уже знали, конвейер работал быстро и времени прохлаждаться здесь не

давали; три-четыре дня - и отправляйся к себе домой. И уверен, большинство, как

и я, так ничего и не поняли в этой божественной неразберихе.

     Нам соорудили большой круглый стол.   Был и Илья,   которому,   пока не будут

регенерированы ноги,   сделали нечто вроде протезов с   гравитационной подпиткой.

Двигался он как и раньше, и у меня отлегло от сердца.

     Мы   все   чинно   поздоровались,   расселись и   некоторое время   были   заняты

выбором блюд. Только Марго раздраженно поинтересовалась:

      - Так мы идем сегодня на экскурсию? Муж ей ответил подчеркнуто заботливо,

чем заставил подозревать себя в плохом настроении супруги:

      - Конечно, дорогая, мы же договаривались.

     Я   не   совсем еще   осознал всю колоссальную мощь перемен,   обрушившихся на

нас.   Будучи   одинок и   внутренне сопротивляясь озарениям сознания как   явлению

только мешающему жить,   я еще не понимал,   что статус Бога-Создателя,   одаривая

нас новой,   фактически бессмертной жизнью,   безвозвратно разлучал с прежней.   И

наши замужние пары,   конечно же, будут разлучены, хотя бы вначале, пока условия

существования в   личных вселенных не   станут ясны;   с   ходу   же   попасть в   мир

супруга было страшно.

     Но настроение было все равно прекрасное,   и, откинувшись на спинку кресла,

потягивая горячий крепкий кофе,   перемежая глоток с затяжкой обнаруженной здесь

сигареты,   я   вбирал все:   и стойку робота с живым улыбчивым лицом,   и столиких

вокруг,   редко занятые одиночками,   и красную брусчатку на псевдопроезжей части

дороги,   и   дрожащую пятнистую тень на   панелях сиреневых домов от   распяленных

листьев каштана или подобного ему дерева.

     Пробежала    совсем    невозможная   здесь    маленькая    беспородная   собака,

остановилась возле   нас,   осмотрела каждого   и   безошибочно подошла   к   хмурому

майору   Михайлову (цивилизация живо   напомнила старую   расстановку должностей),

который   машинально протянул ей   кусок   недоеденного мяса,   деликатно снятый   с

ладони.

     Катенька    подставляла   лицо    иллюзорному   солнцу,    гревшему,    впрочем,

по-настоящему,   и,   глядя на нее,   я   представил совершенный мир,   где эталоном

совершенства будет она, королева, богиня, чудо!

     Малинин хихикнул, и все посмотрели на него.

     -   Извини,   Кирилл,   - сказал он Исаеву, - но я подумал, что ты сам срубил

сук, на котором всю жизнь сидел; как ты теперь будешь бороться против власти?

     -   Ты тоже меня извини,   Виктор,   но не пошел бы ты подальше. Не видишь, и

без тебя тошно.

     -   А по-моему,   все хорошо,   -   сказал веселый философ, - мы даже в гостях

сможем бывать друг у друга. Если захотите, конечно

     Покончив с   едой,   мы поднялись и,   сверив маршрут с   объяснением бармена,

двинулись   по    увлажненной   кем-то    мостовой   к    пункту   выдачи   прогулочных

скафандров.   Скафандры   представляли собой   пояс   с   эмиттерами (в   просторечии

аккумуляторами),   который мы   тут же   надели поверх брюк,   а   дамы закрепили на

талии   чудных   платьиц,   регулярно менять   которые они   умудрялись даже   здесь.

Довершил скафандр обруч для головы, в момент активизации превращавший каждого в

христианского святого с нимбом.

     Там   же   на   пункте   проката   был   и   выход,   куда   мы   и   прошли,   прежде

насладившись святостью наших голов.

     И тут...   нет,   мы знали,   что планетоид покрыт или состоит из кристаллов,

даже видели что-то при посадке,   но здесь,   воочию!..   Мы благоговейно молчали,

застыв...   Как можно передать словами,   как описать!.. Грани, блеск, гигантские

плоскости...   Вся поверхность была в   кристаллах,   светящихся под искусственным

солнцем купола,   а возможно,   и собственным светом.   Большие,   как небоскреб, и

маленькие, крошечные, которые сотнями можно было бы поместить в ладони. Нас уже

предупреждали,   что   все   они сросшиеся -   кристалл в   кристалле -   и   лучше не

пытаться отбивать. И цвета!..

     Сначала опаловый,   наилегчайший,   сверхтонкий,   и бесконечность небесного,

молочно-голубоватого,   а в нем желтизна,   тоже размытая,   с радужным отливом, и

темнее...   темнее.   А когда уже видишь эту размытость или белизну -   не понять,

сразу розовое, дальше алое, красное, почти синее, до горизонта. И все светится:

сверху, снизу, везде. Пространство, сотканное из солнечных нитей, - все видишь,

чувствуешь, осязаешь...

     Я оглянулся на друзей:   все стояли замерев.   Даже Исаев,   даже Кочетов,   и

выражение лиц,   вкупе с энергетическим нимбом на головах,   напрямую сопроводили

меня в лингвистический рай, нирвану которого нарушила Катенька (Катенька!).

      - А ведь здесь можно и умереть, прямо сейчас! Зачем жить, когда...

     Она   не   договорила,   но   и   своей недоговоренностью сумела выразить общий

восторг, немое благоговение...

     -   Я теперь вижу,   -   сказал наш философ, - что только таким и должна быть

кузница Богов. Я имею в виду место, где их выпекают, как пирожки.

     Мы   еще   побродили,   недолго,   правда.   Виктор   тайком   попытался отломить

карандашик кристалла, не удалось, ну и ладно.

     Экскурсия ли,   может,   еще нажатие каких-либо тайных пружин,   не важно, но

настроение   наше,   не   радостное   с   утра,   выровнялось;   мы   даже   беспричинно

улыбались друг другу,   ловя случайный взгляд,   и   я   подумал,   что если бы этой

прогулки не было,   ее надо было бы придумать,   - банальная мысль, словно старые

чертежи давно построенного здания.

     Что было дальше?   Не помню... До самого разъезда мы так все друг с дружкой

ни о чем и не потолковали,   не сговорились насчет будущих встреч. Я был поражен

не   столько отсутствием печали   -   ведь   расставались,   возможно,   навсегда,   -

сколько чисто-сердечнейшей естественностью оживления,   ибо и тогда, да и теперь

я   все еще не осознал до конца простую истину,   что сам тоже кукла,   в   которую

кто-то   впрыскивает вовремя эликсир печали,   радости,   горя -   всего,   что надо

кукловоду; и все мы довольны, принимая чужую волю за собственную чудную окраску

чувств -   радость,   любовь,   экстаз,   -   идя тем самым на компромисс, который и

делает возможным наше существование.

     Впрочем, напрягая память, я вспоминаю горячую речь Малинина, последний раз

напрягавшего свои философские извилины, мгновенно обесценившиеся новым статусом

владельца (зачем Владыке ум?!).

     -   Смысл! - восклицал он, задетый чьим-то вопросом. - Кто говорит о смысле

там,   где   смысла нет по   определению?   Наши уважаемые планетарные Мозги просто

вклинились в   бесконечный процесс,   придав ему видимость порядка.   А   смысл?   С

точки зрения меня лично,   дальнейшая моя жизнь приобретает огромный смысл.   И с

точки   зрения друга   нашего Семена -   тоже.   А   вот   какой   смысл   будут видеть

обитатели его мира,   когда их будут жарить на ядерных горелках, - это уж вопрос

иного порядка.   Каждый сверчок должен знать свой   шесток.   Хотя   меня   лично не

интересует шесток безымянного сверчка из чужого мира.

     -   Ты   безнравственен,   как   все   ученые,   -   сказала   Катенька,   ласковой

безмятежностью тона только поощрив мужа.

     -   Безнравственен!   Я лишь описываю явление уже существующее, а не пытаюсь

его изменить.   Это уже сделал Мозг и ему подобные. Кстати, они дали возможность

каждому   -    каждому!    -   обрести   бессмертие.   Цепь   перерождений   по   закону

вероятности обязательно прервется паломничеством,   то   есть   личным бессмертием

человека-творца.

     -   Вот этого я решительно не понимаю, - сказала Марго. - Этот Мозг - один,

нас много,   вселенных - еще больше, людей там - не пересчитать. Так где все это

помещается?

     -   Радость моя, ты слышала о замкнутых мирах?

     -   Нет, конечно.

     - Ну и ладно.   Суть в том,   что если Галактика или Вселенная -   не важно -

уравновесит энергию притяжения всех своих тел -   звезд, планет, пыли, и энергию

массы этих тел,   то   суммарная энергия станет равной нулю:   плюс на минус дадут

мир с нулевой массой, то есть не более чем точку, даже нуль. Миллионы вселенных

могут   составить часть   твоего серого вещества,   а   создавать их   возможностями

нашего   планетоидного Мозга   довольно   легко.   Достаточно несколько килограммов

вещества сжать до десяти-пятнадцати энергограммов в   кубическом сантиметре -   и

процесс   запущен.   Ты   особенно   не   напрягайся,   просто   поверь,   что   создать

Вселенную довольно просто.   А   вот   как   Мозг привязывает наше сознание к   этим

поделкам,   -   это я   не   могу постичь.   Так выпьем же,   друзья,   за чудо нашего

преображения, потому что мне что-то становится грустно.

     И   мы   пили вино,   подаваемое нам роботом-официантом с   подносом наверху и

очень похожим на тумбочку,   из которой бесконечно извлекались все новые и новые

сосуды с напитками.

     А   еще   мы   как-то   вдруг   оказались   с   Михайловым   вдвоем,    и   он   стал

рассказывать мне о чем-то - о детстве? о брате?..

     -   Брат был для меня всем: другом, отцом, всем. Я еще был шпаной, а он уже

работал в полиции.   А шпана, она везде шпана. В нашей банде главарем был подлый

злобный хорек.   Это я сейчас знаю,   что он был хорьком,   но тогда, подростком я

взирал на него снизу вверх,   он был примером,   самым храбрым,   самым сильным. А

какие у   него были бицепсы!..   Я был принят недавно и должен был утвердить свое

место   под   солнцем.   Этот   хорек   организовал чистку   банкоматов   в   порту,   и

возглавить нападение,   как   проходящий испытание новообращенный,   должен был я.

Вроде справедливо. На самом деле это подлое животное - наш главарь - всегда так

подставлял новичков на случай провала операции.

     Виктор   вздохнул   и   огляделся вокруг.   Он   невидяще смотрел   на   одиноких

прохожих, на серебристо мерцающий купол искусственного неба... И не видел.

     -   Когда нас взяли,   -   продолжил он,   -   главарем оказался я. Все на меня

показывали,   а я не имел формально-мужского права отпираться.   Так бы и получил

срок,   если   бы   не   брат.   Он   быстро разобрался,   что   к   чему,   и   насел   на

следователя.   Я помню, мы втроем сидели в кабинете и брат говорил, что человеку

надо верить.   Если не верить человеку, то и жить не стоит. Он сказал, что готов

своей жизнью поручиться, брат, то есть я, никогда больше не преступит закон.

     Конечно, брата знали и ему верили. Мне тогда дали условный срок, буквально

формальное наказание.   Мы потом вышли...   я   помню,   шли рядом и брат повторил:

"Это самое трудное - поверить человеку. Себе иногда не веришь, что там о других

говорить!    Запомни,    брат.    Тебе   не   только   я   поверил,    на   тебе   теперь

ответственность за две судьбы:   мою и Сергеича,   твоего следователя. Но я знаю,

человеку стоит верить". Он так и сказал, а потом его убили.

      -   Я его не убивал, Виктор. Мне ты должен верить. Я клянусь...

     - Понимаешь, я бы не стал тебе рассказывать о брате, если бы не понял, что

ты ни при чем. Я хочу найти убийцу.

     -   Мы его вместе найдем, Виктор.

     -   Ну что ж...   побратим,   - сказал он и протянул мне твердую сильную руку

друга.

     45

     ВОЗВРАЩЕНИЕ

     Я   немного помедлил,   прежде   чем   пройти   черную мембрану,   перекрывающую

коридор.   Что   ждет   меня   впереди?   Каков   окажется мир,   созданный лично моим

подсознанием? Какова жизнь Бога?

     Утром за мной зашел Персей, управляющий этим планетоидом. И я уже понимал,

что больше никогда не   увижу своих товарищей,   с   которыми успел сдружиться,   и

между   нашим   вчерашним расставанием лежит не   ночь,   а   бездна ночей,   бездна,

которая сразу стала материальной, стоило роботу сказать:

      - Пора!

     Мы   с   Персеем довольно долго двигались по центральному туннелю.   Время от

времени   яркая   вспышка   отмечала появление боковых   ответвлений,   под   разными

углами   отходящих   от   главного   хода.   Одновременно   из   ослепительного тумана

вспышек высовывались гибкие тупые щупальца, неощутимо касались меня и белкового

робота,   и   сразу же серебристый губчатый пластик пола делал скачок к следующей

вспышке.   Мы   все   быстрей   и   быстрей неслись в   безынерционном поле   главного

ствола,   пока   вспышки   не   превратились в   сплошной яркий   свет,   пульсирующий

замедленным метрономом, а в такт вспышкам в памяти звучали слова Мозга;

      - Задача любой культуры состоит в   выживании носителей этой культуры.   Но

для   нас   каждый   отдельный социум   важен   лишь   как   средство абстрагирования,

трамплин   в   ирреальность,   помогающий постижению не   задействованных эволюцией

потенций Разума,   в рамках любой культуры добровольно следующего цели эволюции,

вернее,   самоцели.   Ибо смысл кода на антропогенетическом уровне стал средством

передачи,    а   значит,   для   Духа   не   поставлена   задача   соразмеримая   с   его

возможностями,   силу   которых ему   обычно   не   дано   познать,   ибо   составители

программы всегда вне и всегда недостижимо удалены...

     Туннель стал заметно подниматься,   продолжая все   явственнее закручиваться

по спирали. Подумать только! Живя на поверхности планетоида, трудно вообразить,

что   под   зримой   поверхностью   все   изрыто   сотами   ходов.   Планетоид   источен

насквозь, словно сыр или муравейник.

     Витки туннеля закручивались все туже,   пока не   слились в   одной точке,   и

вдруг все кончилось мгновенным толчком темноты: лифт мягко выдохнул нас в очень

большой,   ярко   освещенный зал.   В   середине зала,   словно маленькая затерянная

планетка,   медленно вращаясь,   висел трехметровый шар.   Это был Мозг К - 15585.

Лично я,   даже сейчас,   весьма приблизительно знал его устройство. Я знал, что,

окруженный гелиевой атмосферой со   строго   определенными свойствами,   Мозг   был

абсолютно изолирован от   каких бы   то   ни было воздействий со стороны и,   кроме

того, после установки вокруг него включилось, чтобы уже никогда не отключаться,

защитное поле.   А   внутри   Мозга   было   заключено переплетение нейронных связей

неслыханной   сложности,    которое   и   было   собственно   Мозгом.   Все   остальное

пространство зала   пустовало,   потому что   посредниками между Мозгом и   внешним

миром - его голосом, его руками, его органами чувств - служили роботы.

     И только у одной из стен находилась узнаваемая уже мембрана,   затягивающая

каркас ворот,   через которые осуществлялся переход в   разные миры,   а   сегодня,

сейчас - мой переход в сотворенный мною же мир.

     Персей пристально смотрел мне в глаза.

     -   Пора!   -   сказал он.   -   Осмотрись сначала. Мир хоть и сотворен тобой и

связан с твоим мозгом непосредственно, но все-таки он объективно существует вне

тебя. Тебе придется привыкать.

     Я   немного   помедлил,   прежде   чем   шагнуть   во   мрак   -   вполне   понятная

нерешительность, - но, собравшись с духом, пошел.

     Тот же   коридор,   откуда несколько месяцев назад восемь человек паломников

шагнули в   неизвестность.   Никого.   Я прошел через комнату с грудой неподвижных

тел роботов,   сваленных у стены,   попал в другой коридор, который тоже узнал по

пустым и   изредка заполненным отключенным электронным хламом нишам.   В овальном

кабинете сидел тот же или похожий на того, старого, робот.

     -   Я должен зафиксировать ваше появление, - сказал робот.

     -    Фиксируй,   -   согласился я,   -   но   без подробностей.   Не   хватало еще

привлечь к себе внимание.

     Робот   достал из   настенного шкафа серую тетрадь,   нашел графу и   попросил

расписаться. Я поставил какую-то закорючку и сказал, что этого довольно.

     -   Очень хорошо, - резюмировал робот. - Наконец-то есть прецедент.

     -   Ты же говорил, что уже был прецедент.

     -   Кому говорил? - спросил робот.

     -   Мне, нам, паломникам. Мы уходили отсюда четыре месяца назад.

     -   Сожалею,   но   вы   ошибаетесь.   Последнее паломничество ушло три   недели

назад.   До этого -   десять лет назад. В их составе вас не было. И никто никогда

не возвращался обратно. Вы первый. Так что вы и есть прецедент.

     Я   помолчал,   переваривая сообщение,   а потом потребовал такси.   Сиреневая

машина прибыла через десять минут, и я некоторое время не мог понять,. что меня

привлекло... Пока не догадался - раньше машины здесь были только черные.

     -   Отель "Титан",   -   сказал я роботу-водителю и,   когда мы взлетели, стал

готовиться к новым открытиям.

     Минут через пять машину сильно встряхнуло,   и со скрежетом и визгом,   чуть

не сбив нас, мимо, сверху вниз, что-то пронеслось. Какой-то даже обескураженный

водитель   сообщил,    что   на    нас   свалился   автоматический   экипаж.    Видимо,

неисправность, объявил он.

     Я   смотрел,   как   эта   "неисправная" машина вышла из   пике и   стала быстро

набирать высоту. У меня зародилось нехорошее предчувствие.

     -   Свяжись с этим экипажем и выясни, что там происходит! - приказал я.

     -   Уже пытался. Автомат на вопрос не отвечает.

     -   Ну   так делай что-нибудь!   -   закричал я,   видя,   что этот ярко-красный

полированный болид готовится сделать новый заход на нас.

     -   Что я должен сделать? - меланхолически вопросил меня робот, но ответить

я   не   успел,   потому   что   в   нас   вновь   врезался этот   охотник и,   наверное,

повредился сильнее нас,   потому что,   расцепившись с   нами корпусом,   сам   стал

падать еще быстрее.

     -   Это   нас   и   спасло,   потому   что   первая   машина взорвалась под   нами,

ударившись о землю в лесопарковой зоне,   когда нам оставалось падать еще метров

пятнадцать.   Взрывная   волна,   подхватив нас,   погасила скорость падения   и   со

скрежетом и   визгом металла вклинила корпус такси   в   ветви   могучего,   на   дуб

похожего дерева-великана.

     Еще   через   пять   минут   с    неба   спикировала   вызванная   кем-то    машина

медобслуживания. Техник, не слушая возражений, обследовал меня рамкой искателя,

повреждений не   нашел,   дал   какие-то   таблетки для   успокоения нервов   и   даже

доставил все еще раздраженного меня к вестибюлю отеля "Титан".

     Тот   же   перламутровый робот успел сообщить,   что   меня   в   номере ожидает

гость.

     -   Кто? - готовый ко всяким неожиданностям, холодно спросил я.

     -   Гость не   назвался,   чтобы сделать вам   сюрприз,   -   уже девичьим лицом

очаровательно улыбнулся портье, и я поднялся в номер, готовясь к сюрпризу. И не

ошибся.

     Когда   я   вошел,   он   машинально   играл   с   пультом,   доводя   интерьер   до

совершенства.   Это был Илья,   Илья Бондарев.   Но   со здоровыми ногами.   Так мне

показалось, когда он вскочил, увидев меня.

     -   Илья!

     Он вздрогнул,   словно я   его обругал,   и большие,   обычно добрые глаза его

наполнились гневом:

      - Ах ты!.. - словно зарычал он.

     -   Ах я, - передразнил я.

     Все еще не пришедший в себя после автокатастрофы,   я не стал сдерживаться.

Тем более не видел причин для злобы.

     -   Что ты здесь делаешь? - спросил я.

     -   Это я хочу тебя спросить, Орел, что ты тут делаешь? Какую еще гнусность

затеял?

     Я сел напротив него в голубое и непрозрачное (!) кресло.   Своим поведением

он несколько озадачил меня.   По всему видно,   он что-то знал такое,   чего я   не

знал.

     -   Может,   ты   меня за   другого принимаешь?   -   успокаиваясь по ходу дела,

спросил я. - Меня зовут Сергеем Волковым. И я никакой не орел.

     Я   начинал кое-что понимать,   но пока предпочитал свои соображения держать

при себе.

     -   Я имею в виду именно тебя.   И раз ты вернулся,   да еще с таким треском,

значит,   опять что-то   затеял.   А   с   учетом того,   что ты   сбросил свою овечью

шкурку, здесь скоро станет жарко. Я прав?

     - Жарко будет,   -   пообещал я. - Какая-то машина только что пыталась сбить

такси, в котором я летел.

     -   Жаль,   что   попытка не   удалась.   Я   много бы   дал,   чтобы оказаться за

водительским креслом в той машине.

     -   Тогда ты был бы трупом. И вообще, откуда такая любовь ко мне?

     -   А ты не знаешь? - ехидно спросил он.

     -   Откуда?   Впрочем,   до   этого   еще   дойдем.   Предлагаю прекратить глупую

пикировку и заключить перемирие.

     -   Ты предлагаешь! Да я при любом удобном случае сломаю тебе шею.

     -   Заткнись!    -   приказал   я.   -   Меня   здешнее   гостеприимство   начинает

утомлять. А па счет шеи... я ведь после Урана, так что не советую пробовать.

     -   Ну,   ну,   - сказал Илья с гаденькой усмешкой. - В детстве я всегда клал

тебя на обе лопатки. А попозже с синяками от моих кулаков ходил ты, а не я.

     -   Уймись и   расскажи мне обо всем.   Расскажи так,   будто меня не знаешь и

разговариваешь с   посторонним человеком.   Выложи мне все.   -   Я намеренно решил

использовать ту же уловку,   которой воспользовался, беседуя с Ильей номер один.

Я уже понял,   что этот мир, вероятно, несколько отличается от моего. Предстояло

узнать, в чем отличие.

     -   С какой стати? - вопросил он.

     -   Я тебе потом тоже кое-что сообщу интересное.

     Колебался он недолго. Да и подумать? Что он терял?

     -   Я немного знаю. Впрочем, как и все.

     -   Не важно. Расскажи все с самого начала.

     -   Ну что же.   Ты -   Николай Орлов.   В   детстве мы с Мариной называли тебя

Орлом.   Ты родился здесь,   в Мечтограде.   Учился в нашей дворцовой школе. После

смерти отца ты   должен был стать нашим Премьер-Министром.   Потом ты убил своего

отца.

     Он вытащил сигарету и закурил. Сигарета прыгала в его пальцах.

     -   Кроме того,   ты соблазнил и   ее.   Ты только перед ней и   строил из себя

героя, вот она и поверила...

     -   Кто?

     Илья поднял на меня взгляд.   И должен сказать, я редко видел у людей такие

вот, полные бешенства, ужасные взгляды вечной неугасимой ненависти.

     -   Марина Вронская. Чудесная девушка, которая была достойно лучшей судьбы.

     Так. Все совпадало. Может, только детали?.. Я вежливо осведомился;

      - И конечно, это я помешал устроить ее судьбу?

     -   Что б ты пропал! - Он закатил глаза и говорил, говорил... Я отодвинулся

- брызги его бешенства долетали до меня.   -   Да,   Марина увлеклась тобой.   А ты

погубил ее,   уничтожил.   Даже когда тебя осудили,   даже тогда она осталась тебе

верна. Только ради ее памяти я разговариваю тут с тобой.

     -   Да,   теперь я   вижу,   какой я   отпетый негодяй.   Он   взял себя в   руки.

Потухшим взором посмотрел на стол.

     -   Раньше я мечтал убить тебя.   Бесполезно, все бесполезно. В общем, когда

после убийства Премьер-Министра тебя осудили,   она...   Я   до   сих   пор не   могу

понять,   почему,   когда тебя отправили на   Уран,   она не   вернулась ко   мне,   а

связалась с   этим подонком Мирабом.   Не   из-за   власти же!   Она ведь племянница

нашего нынешнего Премьер-Министра.   А   пить   и   принимать наркотики она   начала

из-за тебя, подлеца. Но как ей удавалось несколько лет держать в руках Мамедова

до такой степени, что он просто молился на нее?

     -   Несколько лет? А потом?

     -   Потом она исчезла.   -   Илья в   тоске наклонил голову и   качал ею в такт

словам.   -   Какой же ты вонючий подонок! Как же ты еще можешь жить после всего,

что ты натворил?

     Он бросился на меня так внезапно,   что я не успел среагировать.   Я немного

отвлекся,   пока он упивался своим мазохизмом,   потому и пропустил бросок.   Руки

его неожиданно сильно сдавили мне горло, но я все-таки смог прошептать;

      - Николай Орлов умер.

     Он уставился на меня,   как на сумасшедшего. И поверил - я прочел это в его

глазах, - но не перестал душить меня.

     -   Что?! - Наконец он отпустил мое многострадальное горло.

     Должен   сказать,   меня   даже   забавляла вся   эта   ситуация.   Я   второй раз

рассказывал ему о смерти Николая,   о студне,   сожравшем его тело, о собственной

амнезии,   об отрывке письма, найденного в вещах моего умершего друга, и о своей

клятве добраться до тех, кто отправил его в урановый ад на смерть.

     Сигарета обожгла мне   пальцы,   я   не   заметил,   как целиком ушел мыслями в

прошлое.

     -   Он спас меня.   И   на его могиле я поклялся,   что стану его наследником,

чтобы хоть этим отблагодарить за то,   что я живу. Он мне рассказал немного. То,

что я знаю, можно разделить на несколько пунктов. Хочешь знать какие?

     Илья кивнул, соглашаясь.

     И я перечислил:

      - У   Николая убили отца и   отняли причитавшуюся ему по праву наследования

должность Премъер-Министра.   Второе:   девушка   предала   его,   потому   что   была

замешана во всем.   Он ее любил,   а   она посмеялась над ним.   Вот и все.   Он был

скрытен, а я думал, что еще будет время расспросить его.

     -   Но он не назвал никаких имен, - заметил Илья.

     -   Не назвал.   Но это ничего не меняет.   Я   прибыл сюда...   несколько дней

назад и чувствую, тот или те, кто убил, сами вскоре назовут мне себя. А потом я

их настигну.   Держу пари,   ты даже представить не можешь,   что я намерен с ними

сделать.

     -   Но тебе какое дело до всего этого?

     -   Какое дело? Видно, у тебя нет друзей. Николай был мне настоящим другом.

И его обида - моя обида. Так что я прибыл отомстить за себя.

     - Очень благородно. А если это он совершил эти убийства?

     -   Вот я и займусь расследованием. Хотя, конечно, я уверен в обратном.

     Илья озадаченно посмотрел на меня:

      - Что же теперь будет?

     - Я постараюсь, чтобы весь Мечтоград узнал об этом.

     -   Не хотел бы я быть на месте неизвестно пока еще кого там, - пробормотал

он и вдруг улыбнулся.

     -   Думаю, скучать не придется.

     Он вновь задумался и спросил немного погодя:

      - А что ты намерен делать сейчас?

     -   Отыскать Марину. Я чувствую, именно к ней сходятся концы ниточек.

     Илья, однако, немедленно озверел:

      - Оставь ее в покое!

     -   Не могу.   Мои чувства к другу важнее твоей самой сильной привязанности.

Да и Николай говорил...

     -   А   чтоб тебя!..   -   Он ударил кулаком по столику,   отчего тот испуганно

утек в пол. - Оставь ее в покое. Это мужские игры

      - Перед смертью все равны. Когда замешана власть, Власть с большой буквы,

вопросы пола теряют свою остроту. Кто не понимает, всегда выбывает из игры.

     -   Я уверен, что она ни при чем.

     -   А я не уверен.   Поверь мне, я только за последние месяцы увидел столько

смертей,   за которыми,   так или иначе,   стояли сладкие мордашки (в тот момент я

думал о   Лене),   что иллюзий у   меня не   осталось.   Правда,   их никогда не было

слишком много.

     Я вытащил сигарету и закурил.

     -   Где бы   мне ее   увидеть?   Какое-нибудь изображение.   Мне не хотелось бы

искать вслепую. Илья удивленно взглянул на меня:

      - Ты что, серьезно?

     И тут же досадливо скривился:

      - Все забываю о твоей амнезии. Нет ничего проще. - Он повернулся к экрану

и потребовал: - Покажите нам последние записи Марины Вронской.

     На   самом   деле   это   было   электронно   обработанное изображение.   Девушка

прошлась в   полный рост,   потом   явила один   анфас,   медленно повернула лицо   в

профиль и   снова взглянула на   пас.   Прелестная блондинка.   Даже   экран не   мог

скрыть ее   очарования.   У   нее был нервный чувственный рот и   большие страстные

глаза, которые могли прожечь сердце любому мужчине, даже мне.

     -   Ну как? - спросил Илья.

     -   Ты ее до сих пор любишь?

     -   Люблю?   - удивленно переспросил он. - Вот уже не знаю. Но я был бы рад,

если бы она вернулась ко мне. И мне безразлично, что она делала в банде Мираба.

     Подражая Илье, я небрежно бросил в сторону экрана:

      - Подайте что-нибудь прохладительное. Можно немного добавить алкоголя.

     Исчезнувший от   удара Ильи   синий столик выпрыгнул возле меня   уставленный

бокалами. Я взял ближайший и отпил.

     -   Хорошо,   не будем заострять на этом вынимание.   Лучше расскажи, как все

произошло тогда, десять лет назад.

     -   Ну,   ты же сам...   Никак не осознаю,   что ты не Орлов, - перебил он сам

себя.   -   Я знаю лишь то, что твоего отца нашли в его личном кабинете с дырой в

груди. Рядом валялся твой бластер, вернее, бластер Николая Орлова. Возле дверей

- остатки   охраны,   распыленные тобой.   Эксперты сразу   указали,   что   убийство

Премьер-Министра совершено из   найденного оружия и   стрелял Орлов.   Все,   что и

требовалось доказать.

     Слушая,   я   не мог отделаться от смутного ощущения,   что концы сходятся не

настолько гладко,   как кажется на первый взгляд,   - что-то чертовски несуразное

есть во всей этой истории...

     -   А где находился в это время Мираб Мамедов? - спросил я.

     Илья повернул голову и окинул меня внимательным взглядом:

      - У   тебя есть чутье.   Жаль только,   что   ниточка очень легко обрывается.

Мираб есть Мираб.   Даже если он принимал участие в покушении и убийстве, сам бы

он этого не делал.

     -   Ты знаешь, я тут на днях был у Мамедова...

     -   В Мистическом квартале?

     -   Да. И не один... Но это не важно. Так вот, меня за полдня несколько раз

пытались убить. Даже с башни сбросили.

     -   Шутишь? Там же все иллюзии, фантомы. Поэтому люди и ходят.

     -   Да?.. Расскажи-ка мне о Мамедове.

     -   Мамедов   мужик   с   головой,   точнее   -   с   железными нервами   и   весьма

неразборчив в средствах.   Честно говоря, Магический квартал и Сад наслаждении -

это только малая часть того,   что принадлежит его Империи.   На   многих планетах

никто не сделает без его воли и шага.

      - Теперь сделает, - пробормотал я и поставил бокал на столик.

     Илья посмотрел на меня, но сдержал едва не слетевшие слова:

      - Ладно, может быть...

     46

     ВСЕ ПОВТОРЯЕТСЯ

      - Есть   хочешь?    -    вдруг   встрепенулся   Илья.   -   Что-то   мы   с   тобой

заболтались. Может, стоит перекусить?

     Мне   уже   в   который раз   вдруг показалось,   что передо мной разыгрывается

спектакль,   в котором,   повторяя действие,   актеры старательно делают вид,   что

играют впервые.   Я вспомнил,   как суетился Илья несколько месяцев назад,   здесь

же... И приготовился к следующей сцене.

     Илья уже что-то требовал у администратора, втолковывая подробности заказа,

добился своего и,   словно волшебник,   представил большой стол, заставленный так

плотно, что у меня вырвалось:

      - Ты хочешь, чтобы мы объелись?

     -   Не бойся,   нам это не грозит.   Да,   -   вспомнил он,   - я же должен тебе

передать приглашение на прием к Премьеру,

     Он   извлек из кармана уже знакомый мне бланк,   приглашающий Волкова Сергея

Владимировича на   прием   по   случаю   очередной   годовщины основания Империи.   В

первый   момент   мне   все   показалось забавным недоразумением,   потому что   дата

основания Империи четко горела золотом - 1521 год, хотя я - то знал...

     И я впервые стал сомневаться...

     -   Учись,   -   весело приговаривал Илья, - я заказал блюда малокалорийные и

вообще дутые. Даже если ты сам все съешь, то и тогда особенно не перегрузишься.

     Было вкусно.

     -   Как там Кочетов? Ты давно его видел? - неожиданно даже для себя спросил

я. Видимо, по ассоциации с чудесным образом выросшими ногами Ильи я и вспомнил.

Но   на Илью мой вопрос произвел странное действие.   Он оторвал от рта очередное

пирожное и, медленно жуя то, что успел откусить, откинулся в кресло. На меня он

не смотрел, старательно изучая взглядом им же и сотворенный интерьер.

     -   Может, еще кого видел? - продолжал я уже по инерции, понимая, что здесь

я   еще не   знаком ни   с   кем.   Но   приглашение и   дата образования Империи меня

отвлекли.

     Илья посмотрел мне в глаза.

     -   Ты?!! - выдавил он из себя. - Ты кто такой?!

     Казалось,   он   вот-вот бросится на   меня.   Этого я   не ожидал.   Мой глупый

вопрос   заставил   его   вновь   подозревать во   мне   Николая.   Я   незамедлительно

попытался сгладить свой промах:

      - Я   смотрел светскую хронику.   Разных лет.   И   кое-кого запомнил рядом с

Орловым. Супруги Малинины, Исаевы, Кочетов...

     Мои   слова   несколько успокоил Илью,   но   взгляд   его   все   еще   оставался

недоверчивым.   Я уже понимал,   что сделал ложный шаг и что придется как-то идти

на попятный.

     -   Не знаю. Не, видел, - сказал Илья - Кирилла видел и Марго...

     -   Кто это? - догадался спросить я.

     -   Кто?   Ну   как   же,   ты   же   только   что   перечислял:   супруги Малинины,

Исаевы...

     -   Я не запомнил имена, - сказал я и добавил: - Да и Бог с ними. Все равно

я их не знаю. Мы молча ели.

     -   Знаешь   что?   -   вдруг   нарушил молчание Илья.   -   Сейчас   пять   часов.

Отправлюсь-ка   я   в   Пресс-Центр,   у   меня там кое-какие обязанности по   случаю

приема.   А   ты к   шести спускайся в   вестибюль,   я закажу машину сопровождения.

Идет?

     -   Хорошо, - согласился я. - Идет.

     Он   ушел,    и   я   остался   один.   И   тут   странное   ощущение   нереальности

происходящего усилилось во мне с   огромной силой.   Я   не предполагал,   что быть

Богом-Создателем значит совсем не ощущать божественности.   Но что я   ожидал?   И

что меня еще ожидает? Вдруг стало так невыносимо одиноко, бесцельно...

     Я вызвал робота-администратора:

      - Соедините меня   с   Еленой Ланской.   Робот   некоторое время   флегматично

взирал на меня, вдруг встрепенулся и доложил:

      - Абонента нет дома. Но для вас сообщение.

     -   Давайте. - Я был в каком-то отчаянном нетерпении.

     Лена возникла неожиданно, посмотрела прямо на меня и радостно сказала:

      - Я знала, что ты будешь меня искать. Сейчас меня нет дома, но ты знаешь,

как ко мне добраться.   Возьми любое такси и приезжай. Я жду. До свидания. Я так

и не поняла, куда это тебя дели те викинги?

     Возник перламутровый администратор:

      - Это   все.   Хочу напомнить,   что вам пора на   прием к   Премьер-Министру.

Машина сопровождения уже ждет.

     Я   попытался успокоиться,   но   мне не   удалось.   Я   со всеми подробностями

вспомнил,   как   вышел к   полицейской машине,   как меня обыскивали,   как чуть не

сломал шею лейтенанту Стражникову. И главное, мне было трудно представить новую

встречу с Виктором Михайловым, который с дубинкой уже. Ждет меня там, внизу.

     Робот-портье мгновенно перетек в образ сияющей девчушки и улыбнулся:

      - Машина ждет.

     Вот сейчас. Я вздохнул, приготовился и вышел.

     -   Руки за голову! К стене!

     Я увидел злобного Виктора, лейтенанта Стражникова и тех троих полицейских,

что уже встречали меня здесь. И никто ничего не помнил.

     Я не стал ничего говорить и объяснять.   И вместо того,   чтобы подчиниться,

сократил часть этого театрализованного действия,   чем   привел всех в   состояние

изумления, мягко говоря.

     Ни слова не говоря,   я   подошел к   лейтенанту Стражникову и так двинул его

под дых,   что у   него из рук выпала дубинка.   Все начали шевелиться,   но как-то

замедленно.   Психика людей   требует оправдания поступков даже   врага,   а   здесь

происходило что-то странное.   Впрочем,   когда я схватил лейтенанта за горло и с

наслаждением сдавил,   в глазах его я заметил искорку понимания,   которая тут же

исчезла, залитая черным страхом.

     Вновь все повторилось, когда трое рядовых безуспешно пытались отодрать мои

пальцы,   а я с удовольствием,   нисколько не ослабленным повторением,   наблюдал,

как синеет вся в остаточных синяках морда Стражникова.

     Чуть не забыл, но вовремя спохватился и повернулся к Виктору. Удивительно,

но к нему я уже не мог испытывать той ярости, которую старательно изображал:

      - Ты, майор, если вмешаешься, Премьер-Министр тебя вздернет на виселице.

     Анахронизм угрозы подействовал; он был в замешательстве.

     -   Ах ты, кнехт паршивый! - вырвалось у него, что наповал поразило меня. И

все   же   в   точно   отмеренный момент я   бросил бесчувственное тело   лейтенанта,

которое знакомо скользнуло по гладкому боку патрульной машины.

     -   Поторапливайтесь,   -   сказал я всем.   -    Из-за вашей нерасторопности я

могу опоздать к своему правительству.

     47

     ЭКСПЕРИМЕНТ ДЛЯ МАЛЕНЬКИХ ЛЮДЕЙ

     На   этот раз празднично-торжественная мишура не   оказала на   меня должного

впечатления.   Пробираясь сквозь голубовато-жемчужное марево, делавшее наглядной

пульсацию торжественных аккордов,   медленно   перемешивавших радужные   толпы,   я

невольно взглядом охотника искал знакомые лица.   Сам пытаясь нарушить известный

мне   сценарий,   я   самостоятельно прошел к   алтарю,   но   и   здесь первый,   кого

встретил, был Илья.

     -   А я тебя уже ищу,   -   сказал он.   -   Стой тут,   ты можешь понадобиться.

Тобой интересовался "сам".

     -   Сам? - переспросил я, понимая, кого он имел в виду.

     -   Ну да, Премьер-Министр.

     -   Я ненадолго, - сказал он и отошел.

     -   Возвращение с   того света?   -   услышал я   за спиной голос Катенъки.   И,

поворачиваясь,   озвучил по   памяти:   -   Я   думала,   что   уже   не   дождусь моего

леопарда.

     -   Я сам сгораю ядерным пожаром.

      - Почему ты сразу не навестил свою кошечку?

     Катенька,   спокойная   и   уверенная   в   себе,   словно   античная   статуэтка,

улыбалась мне - я теперь это знал - прямо и искренне. Я не предполагал, что мне

будет так приятно видеть ее, хотя прошли ведь всего сутки...

     -   Радость моя!.. - начал я, но она перебила:

      - Это тебе придется доказать.   Я завтра как раз буду в Садах и жду.   Жду,

как всегда. За эти годы ничего не изменилось.

     Меня   насторожили   некоторые   разночтения.    Да   и    упоминание   о   Садах,

незамедлительно связавшееся с   толстым Мирабом,   отложилось в   памяти тревожным

сигналом, но я не хотел мутить чистые краски нашей встречи.

     -   Конечно буду.

     -   Не знаешь, зачем меня пригласили? - переменил я тему.

     - Врагов надо держать поближе.

     -   Какой же я враг? Тем более что ничего и не знаю здесь.

     -   Ах да! - спохватилась она. - Я же забыла, что ты не ты, а кто-то там...

Петя, Сережа?..

     -   Сергей Волков,

      - Вот потому и пригласили -   слишком много загадок.   Я слышала,   тебя уже

Ланская подцепила. Вот хватка! Мне бы такую. Как она, лучше меня?

     -   Катенька! - укоризненно сказал я.

     -   Ладно, молчу. Но завтра!..

     -   Понимаешь, год назад я потерял память. - Кое-что помню, но не все.

     -   Ах   ты,   бедняжка,   -   сказала она   с   выражением.   -   Хорошо хоть меня

помнишь.

     -   Тебя помню, но что ты там делаешь у Мираба - не помню.

     Ее лицо вновь изменило выражение, отобразив восторг.

     -   Так    это    же    просто   чудненько!    Завтра   обязательно   жду.    Такие

воспоминания!   - непонятно воскликнула она. - Кстати, - вдруг спохватилась она,

- зачем откладывать на завтра? Мне тебя сегодня ждать?

     -   Нет, - с сожалением сказал я. - Сегодня нет.

     -   Хорошо,     -     спокойно    согласилась    она.    -    Так    даже    лучше.

Непосредственность сохраним. И она отошла.

     -   Что   за    красавица!    -    услышал   я    за   спиной   знакомый   голос   и,

поворачиваясь,   уже представлял большой нос,   злобно и   насмешливо целившийся в

подходящую жертву с   живой   смуглой физиономии.   Конечно,   вечный революционер,

борец, уже по идее со мной и вообще с любой Властью.

     - Здравствуйте, Кирилл Эдуардович.

     -   О! Значит, все это вранье, насчет потери памяти и перемен личности?

     -   Почему? - возразил я. - Меня зовут Сергей Владимирович Волков. А память

я   действительно потерял.   Но   Орлов был моим другом,   так что о   его друзьях я

много знаю.

     -   Не припоминаю что-то,   чтобы мы были с Орловым друзьями. Впрочем, какое

мне дело... Значит, война до победного конца?

     -   Вы говорите загадками,   -   сказал я,   понимая,   конечно, его прозрачные

намеки на революционную борьбу.

     -   Не важно. Позвольте, раз уж так сложилось, представить вам мою жену...

     -   Привет,   Марго!   -   машинально сказал я, но тут же спохватился: - Я уже

объяснял вашему мужу,   что из-за   рассказов Орлова привык и   вас считать своими

друзьями. Извините, ради Бога, Маргарита?..

     -   Марго!   И   лучше бы не извиняться.   А то я чуть было не учуяла страшную

тайну, - засмеялась Марго.

     -   Так о   чем вы тут с   моим мужем шептались?   Хотите вступить в священную

борьбу   за   премьер-министерскую должность.   Это   так   же   безнадежно,    как   и

богоборчество.

     -   Марго! - вмешался муж. - Опять ты... надо соблюдать приличия.

     Честно говоря,   я   уже   входил во   вкус ситуации.   Так   получилось,   что я

опережал этих людей на несколько пунктов.   Скоро, конечно, дистанция сократится

и все пойдет по-прежнему, но пока...

     -   Я вас оставлю,   - сказал Исаев, кого-то высмотрев в толпе, и, проследив

за его взглядом,   я   увидел твердо улыбающегося Семена Кочетова,   и мне страшно

захотелось кинуться к нему, чтобы пожать, выросшую со вчерашнего дня руку.

     Подошел Илья,   на   ходу   указывая вверх,   где   высоко-высоко над   головами

возникла и стала медленно опускаться платформа с Императором.

     И этого я не ожидал,   потому что огромный,   величественный,   пышный,   весь

собой заполняющий зал приема, с неба спускался я собственной персоной.

     В каком-то даже страхе оглянувшись,   я посмотрел в лица -   Марго рассеянно

улыбнулась, - никакой реакции. Наверное, только я видел себя.

     Тут последовало извержение восторга,   захватившее всех,   кроме меня. Потом

наступила тишина. Я улыбнулся всем, глаза мои ярко засияли, и беседа с глазу на

глаз (и сразу со всеми) началась.

     -   Очень рад   тебя видеть,   -   сказал Я-Император.   -   Рад познакомиться с

тобой.

     -   А сам ты знаешь, с кем беседуешь? - довольно грубо спросил я.

     -   Конечно. Ты - Создатель, и мы все твои творения. Поэтому я рад, что мне

довелось встретиться с Богом-Императором.

     -   А ты кто такой? - бесцеремонно продолжал я.

     -   Я проекция. Я собеседник, выступающий в роли Отца-Утешителя.

     -   Что ты мне можешь сказать?

     -   Немного. Я не властен тебя утешать.

     -   Но ты можешь что-нибудь сказать?

     -   Да, путь твой во мраке и я не завидую тебе.

     - Что ты можешь знать и чувствовать... проекция?

     -   Ничего.   Я отражаю мысли и чувства собеседника. Подсознательные мысли и

чувства.

     - Тогда уходи!

     -   Уф-ф!   -   отдувался рядом Илья. - Сколько уже раз, а все равно никак не

привыкну.   Господь подтвердил твои слова,   я спокоен. А ты о чем с ним говорил?

Впрочем, молчу, тайна исповеди...

      Исаев   уже   тащил   нас   за   стол.   Подошел   напряженный   Кочетов,   тут   же

представленный мне.   Я почувствовал его недоумение: он никак не мог понять, что

он вообще здесь делает.

     Появилась Катенька с мужем.

     -   Мой муж,   Виктор,   -   представила она его мне. - А это... А это Николай

или Сергей - я уже ничего не понимаю.

     -   Сергей. Сергей Волков.

     Малинин кивнул мне своим лошадиным лицом и сел рядом.

     -   Я слышал,   вы написали новую книгу,   -   обратился я к нему.   - Кажется,

"Император как мистический факт".   Не хотите ли вы даже названием сказать,   что

Бога-Императора нет?   -   спросил я,   разглядывая его молодое, как у большинства

долгоживущих, лицо.

     Он удивленно посмотрел на меня.

     -   Откуда вы узнали? Я еще никому... Катя! Ты рассказала?

     -   Очень надо!   -   спокойно отозвалась Катенька.   - А впрочем, может быть,

какая разница!

     -   Действительно...   какая разница!..   Что же касается Бога-Императора, то

сомневаться в его существовании нет нужды.   Как и в отсутствии. Понимаете, факт

существования ничего не дает подданным. Бог по определению не может вмешиваться

в дела созданного им мира,   иначе это уже будет не Бог, а правитель типа нашего

Премьер-Министра.   Я   даже,   раз уж речь зашла,   допускаю в одной из глав,   что

Премьер-Министр и   есть наш Бог-Создатель,   инкогнито воплотившийся в человеке.

Все может быть.

     -   Но почему Бог не может вмешиваться в жизнь людей,   которых он создал? -

неожиданно заинтересовался я.

     -   Видите   ли,   полное   могущество   совершенно по   сути.   Богу   нет   нужды

вмешиваться в   функционирование своих творений по   той же   причине,   по которой

человека не   заботит   количество отраженного Луной   света.   За   этой   механикой

следят другие силы. Я не очень понятно объясняю?

     -   Да нет,   -   неуверенно сказал я, - совершенный создатель создает только

совершенство, поэтому и не вмешивается...

     -   Вы отлично уловили суть...

     -   Но если ему хочется вмешаться? - перебил его я.

     -   Тогда   это   не   Бог,   а   в   лучшем случае механик,   пусть и   наделенный

могуществом.   Нет,   либо есть Совершенство,   которое мы условно называем Богом,

либо ступень на пути к этому совершенству, которому надо дать другое имя.

     Между тем   исчез потолок,   и   над   нашими головами заскользили живые ленты

светильников, близким сиянием затмевая проявившиеся на небе звезды.

     Подошла Катенъка,   послушала мужа и, как и в первый раз, запомнившийся мне

очень   ясно   даже   не   фактом,    а    общим   впечатлением   чего-то   задушевного,

воспоминанием какой-то дружбы, прислонилась к моему плечу всем телом. И так же,

как   и   в   первую нашу   встречу,   муж   слегка подвинул ее,   чтобы не   заслоняла

собеседника.

     Звон   колокола известил о   прибытии Премьер-Министра,   вместе   с   супругой

спустившегося   по   пологой   лестнице   к   нам,    подданным.   Светильники   толпой

поспешили к   высоким   лицам,   если   можно   так   сказать.   Я   узнал   подтянутого

худощавого Кравцова   Владимира   Алексеевича и   супругу   его,   Марию   Ильиничну,

насколько я помнил.

     Народ восторженно встречал правителя,   а я ждал аудиенцию, незамедлительно

состоявшуюся.

     -   Очень рад,   господин Волков,   встретиться с   вами.   Мария,   это   Сергей

Владимирович Волков,   наш   скромный герой.   Познакомьтесь,   моя   супруга   Мария

Ильинична.

     Затем   последовал обмен   вроде бы   случайными фразами,   следствием которых

стало раздвоение Правителя и жены его,   причем одна их ипостась удалилась,   а с

другой -   реальной или фантомной?   -   мы   сели за   вовремя обнаруженный столик,

уставленный бокалами и напитками.

     Как и прошлый раз, несмотря на яркую освещенность, наш столик не привлекал

внимания затененных людей-силуэтов.

     -   Вы,   конечно,   понимаете,   зачем вас пригласили сюда, - осторожно начал

красивый и породистый Премьер.

     -   Понятия не имею.   Может,   потому, что очень похож на Орлова? Нас все на

каторге путали.

     -   О! - ответил Кравцов, а жена подтвердила взглядом: О!

     -   К сожалению,   Николай не смог дожить до этого дня. Мы так надеялись, мы

так его любили, - вставила Мария Ильинична.

     -   Я уверен, - вежливо подтвердил я.

     -   Но   пригласить вас   заставило не   только внешнее сходство.   Вернее,   не

столько внешнее сходство... - тихо сказал Премьер.

     -   Что же еще?

     Не имея на то никакого желания,   я,   как в   болоте,   тонул в куртуазнейшем

политесе.

     -   Мы опасались,   что ваше исключительное сходство с   Орловым,   я   бы даже

выразился -   вызывающее сходство,   может   заставить некие силы   предпринять ряд

действий. Нам бы не хотелось, чтобы с вами случилось несчастье.

     -   Правильно ли я вас понял, что мне угрожают некие силы?

     -   Откуда же нам знать,   -   воскликнул Кравцов,   крайне удивленный.   -   Мы

можем только предполагать,

      - С учетом того, что время от времени со мной происходит, наверное, стоит

прислушаться к вашим словам.

     -   Только этого мы   и   хотим.   Да   и   согласитесь,   если рассматривать ваш

приезд непредвзято,   то и тогда напрашиваются мысли о мести...   Все ведь знают,

насколько решительными могут   быть   парни,   выжившие   на   Уране.   Да   еще   ваше

сходство с Орловым... Мало кто верит, что это не маскарад.

     -   Надеюсь, вы верите? - спросил я.

     -   О   нас и   речи не   может быть.   Если бы дело обстояло иначе,   вас бы не

пригласили.   Одно дело Орлов,   осужденный за убийство главы государства, другое

дело вы -   просто гражданин.   Вас как гражданина можно пригласить сюда, Николая

Орлова - увы, нет.

     -   Да, если бы двойника не было, его надо было бы придумать...

     -   Вы признаетесь?.. - быстро спросил Кравцов.

     -   В чем?

     -   Извините,   я отвлекся. Действительно, в чем вам признаваться. Отпечатки

пальцев, сетчатка глаз - все неопровержимо свидетельствует... Но...

     Премьер-Министр   отвернулся   и   некоторое   время   смотрел   на   мельтешение

множества   черно-белых    силуэтов   вокруг.    Мария    Ильинична   благожелательно

разглядывала меня поверх бокала.

     -   Я   вынужден   вновь   вернуться   к   началу   нашего   разговора.   Если   мои

подозрения верны,   то   силы,   которые   могут   вам   угрожать,   превосходят некую

меру... Нам трудно будет силами полиции обеспечить вашу безопасность,

      - Ну   что вы,   -   усмехнулся я.   -   Да кому я   нужен.   Разве что реальным

убийцам вашего предшественника.

     -   Я   бы   не стал так говорить,   -   возразил Премьер-Министр.   -   Просто у

Николая было много недоброжелателей. Могущественных, - многозначительно добавил

он.

     -   Например?

     -   Далеко   ходить   не   надо.   Вот,   если   хотите,   известный вам   Мамедов,

которому вы так лихо съездили по физиономии.   Вот хотя бы он. Это очень и очень

опасный человек.   И   крайне могущественный.   Его Магический квартал -   это так,

игрушки.    Настоящая   резиденция   находится   на    планете   под   названием   "Сад

наслаждений". Вы знаете, каков туда поток туристов? Отбою нет

      - Сад наслаждении? В Магическом квартале тоже имеется такой Сад, кажется.

     -   Верно.   Уменьшенная модель планеты.   А другие миры?   По данным, которые

представлены мне   как   главе государства,   Мамедов входит в   пятерку богатейших

людей Империи.   Он имеет заметную долю в экономике девяноста семи планет. Это о

чем-то говорит, как вы думаете?

     -   Это говорит о том, что денег ему девать действительно некуда.

     Премьер-Министр с   супругой рассмеялись так,   будто   я   отмочил бог   знает

какую смешную шутку.

     -   И все-таки,   -   став серьезным, сказал Кравцов, - очень надеюсь, что вы

не забудете наши предостережения.

     -   Постараюсь,   - пообещал я и вспомнил, о чем хотел еще спросить. - Вы не

знаете, как мне найти Марину?

      Марину?   -   удивился Кравцов.   У   Марии Ильиничны брови как-то неожиданно

высокомерно прогнулись.

     -   Марину? - повторил Премьер-Министр - Я сам ничего о ней не слышал много

месяцев.   Не правда ли, дорогая? - обратился он к супруге. - Вы знаете, у нас с

ней никогда не складывались отношения.   Еще когда был жив брат,   тогда все было

несколько лучше,   но потом...   совершеннолетие,   самостоятельность...   ну,   как

обычно.   А после вас, простите, после Николая Орлова она связалась с Мамедовым,

а это ни в какие рамки... Нас это еще больше шокировало... понимаете?

     - Да, - согласился я. - Значит, вы не знаете.

     -   Увы... Теперь мы должны вас покинуть, молодой человек. И помните!..

     И   тут,   словно дожидаясь этих   слов,   из   полумрака,   в   котором все   еще

обретался зал приема, выступили силуэты-двойники Кравцова Владимира Алексеевича

и его супруги Марии Ильиничны. Фантомы и оригиналы слились, попрощались со мной

и   удалились по   делам   государственным,   оставив   меня   с   потусторонним и   не

очень-то и занимавшим меня вопросом, кто был более реален - мои собеседники или

те, что общались со множеством людей в зале?

     Все, однако, на этом приеме и в этом городе знали, чего хотят.

      Мне вдруг стало печально.

     Печаль и   еще   страх...   быть   может,   страх будущего одиночества коснулся

меня.   Я здесь единственное живое существо,   которое отделено от других этапами

бытия,   и никто,   никто не подозревает об этом. И я подумал: может, это великий

эксперимент над маленькими людьми,   в   огромных масштабах осуществляемый Мозгом

планетоидов?   Человек,   обреченный жить в   мире,   который создан им по образу и

подобию его же! И я даже не знаю, как все сделано...

     Впрочем,   подумал я,   выходя из   пылающей цветовым дымом колонны,   мало ли

чего я не знаю, но живу с этим. Я не знаю, как это я сплю? и как это стучит мое

сердце?   и   где это помещается моя душа,   которая,   говорят,   сравнима с   одной

десятитысячной кончика волоса.

      Я   отбросил тревоги и печали,   как старые ботинки,   о которых знали только

мы, уранцы, да жители планет победнее, - здесь потребляли все только новое...

     48

     АХ ТЫ, НЕБЛАГОДАРНЫЙ!

     Хоть был   я   у   нее всего один раз и   это случилось много месяцев назад по

моим внутренним часам,   найти,   где   она живет,   оказалось легко.   Довезло меня

автотакси, но и сам я как-нибудь разобрался бы. В крайнем случае использовал бы

в качестве ориентира космопорт.

     Из   знакомого мне   грота на   меня смотрела маска дверного стража,   с   этой

стороны выгнутая, а с внутренней - вогнутая, насколько я помнил. Кажется, можно

было и   не называться -   что-то стало скрипеть в механизмах еще до того,   как я

произнес свое имя.

     В прихожей парил воздушный шарик,   улыбающийся стилизованным и тоже словно

выдутым лицом.

      - Я провожу вас в ваши покои,   - произнесло создание и поплыло впереди на

уровне моей головы.

     Потом я почувствовал,   что вспотел... ужасно!.. ужасно неприятное чувство,

и даже нечем вытереть пот со лба...   Лестница, опять коридоры, переходы... Лена

неплохо устроила свое жилище... еще лестница...

     Наконец пришли.

     Шарик-мажордом,   подрагивая возле меня,   только сейчас соизволил сообщить,

что   хозяйка отсутствует,   но   скоро обещала быть.   Что   меня,   то   есть Сергея

Волкова, приказано задержать в любом случае и обеспечить все удобства.

     Чем он и занялся.

     Сначала был бассейн с   горячей водой.   Я   не   мог понять,   зачем он   такой

большой, ведь двигаться в кипятке не хочется, но - роскошь всегда масштабна...

     Я лежал в воде,   и,   словно мягкими пальцами,   меня обминали и массировали

невидимые   массажисты.    Потом   были   еще   какие-то   процедуры,   меня   пронзало

насквозь,   как в гостиничном душе.   Я почувствовал такую бодрость, что невольно

посмотрел на   продолжавший висеть у   меня над головой шарик,   впрочем,   это все

равно был неодушевленный механизм, так что мне его не надо было стесняться.

     Выйдя из   бассейна,   я   некоторое время рассматривал себя в   зеркале.   Мне

казалось, зеркала всегда несколько преувеличивают формы; парень, что критически

рассматривал меня,   весь состоял из   каких-то узлов и   шаровых скоплений,   -   я

выглядел словно ярмарочный силач.

     Халат,   к счастью,   скрыл мои недостатки.   И достоинства.   За мажордомом я

прошел коридор и   вступил на ковер залы,   смутное подобие с покоями подравшихся

со мной викингов выразилось, наверное, в свечах на столе, огромной шкуре белого

медведя на кровати, а может быть, в длинном царственном одеянии Лены, с сияющем

лицом устремившейся ко мне.

     Я отстранил ее.

     -   Что случилось? - сразу испугавшись, спросила она.

     -   Ты знаешь,   зачем я прибыл в Мечтоград? Знаешь, зачем я ввязался во все

это?

     Тон у меня был такой, что она перепугалась еще больше.

     -   Так вот,   я   еще не решил,   что я   буду делать со своими старыми-новыми

знакомыми. Зато я точно знаю, что я сделаю с одной очень энергичной женщиной...

И если она не умрет,   то руки и ноги я ей переломаю.   И кроме того,   попорчу ее

хорошенькую мордашку.

     Ну,   положим,   я был несколько не прав.   Хорошенькая мордашка...   Она была

прекрасна...   ослепительна в   своем праведном (так казалось,   во всяком случае)

гневе. Мгновенно жгуче-черные кудри разметались в воздухе колдовским ореолом.

     -   Ах ты, неблагодарный! А ну повтори, что сказал!

     -   Как   только я   встречаю тебя,   так   у   меня   возникают неприятности.   В

космопорте меня обстреляли из лазера...

     -   Но и я же там была!

     -   Еще надо выяснить, что ты там делала?

     -   А   что   делал там   ты?   -   закричала она.   -   Что тебе понадобилось там

делать?!

     -   Как что! Я прилетел...

     -   Так и я прилетела. Могу я прилететь домой или нет?

     -   Можешь.   Чтобы   случайно встретиться со   мной,   а   потом   с   гориллами,

викингами и прочими бандитами. И заметь, меня спихнули с башни, а не тебя.

     -   Какой же ты негодяй!

     -   Заткнись! Куда ты делась, когда меня оглушили?

     -   Кто ты такой,   чтобы меня допрашивать!   Немедленно прекрати говорить со

мной в таком тоне!

     Неужели ты мог вообразить, что это все я подстроила?

     -   Очень даже могу,   золотко. Я встретил тебя первый раз - нас обстреляли.

Когда ушел от тебя,   меня уже одного обстреляли. У Мамедова спихнули с башни. И

все,   заметь,   когда ты   где-то   рядом или только что была рядом.   Мне остается

только думать, что за покушениями стоишь ты.

     Она не   стала мне отвечать.   Посмотрела внимательно и   отвернулась,   глядя

сквозь стену   или   еще   дальше,   дальше некуда.   Лицо   ее   внезапно смягчилось,

исчезла жесткость у   рта,   и   в то же мгновение,   когда она вновь посмотрела на

меня, я уже верил ей, не знаю почему.

     -   Мне   нечего тебе   сказать,   -   промолвила она   и   вздохнула,   порывисто

вскинув голову, словно ребенок на излете рыдания.

     -   И   не надо,   -   прервал я ее.   Мне все стало ясно.   К тому же неприятно

мучить того,   кто не   сопротивляется.   -   Извини,   детка,   -   вздохнул я.   -   Я

вообще-то никогда не ошибаюсь. Редко, во всяком случае. Как раз такой случай.

     -   Ах!   -   воскликнула Лена и махнула рукой в сторону уютно сервированного

столика со свечами. - А я так готовилась!..

     Но перелом в настроении уже наступил. Внезапно и я разглядел себя в халате

и   с   гневной обвини тельной речью на   устах,   может,   и   до   нее   дошел комизм

ситуации.   Мы переглянулись, и наши улыбки становились все шире и шире, пока мы

дружно не расхохотались.

     Потом мы сели. Я почувствовал, что проголодался, стал есть, говорить.

     -   Хуже всего,   -   рассуждал я,   -   что я никак не ухвачу нить, за которую

можно расплести весь клубок.   С одной стороны -   убийства,   причем охрана - это

случайные жертвы.   Цель -   Премьер-Министр.   Его убрали. Но кто? Не Николай же?

Кому мог мешать Премьер?   Кравцову Владимиру Алексеевичу? Может быть. Тогда при

чем   здесь Мамедов?   И   где   эта   вертлявая потаскушка,   которая везде и   всюду

поспевала?

     -   О чем ты?

     -   Понимаешь,   Николай   писал   в   письме,   что   девушка   предала его.   Его

девушка.   Я узнаю, что это Марина Вронская. Николай еще говорил, что она ушла с

кем-то, кто, может быть, и убил.

     -   Странно ты о себе в третьем лице говоришь,   -   перебила она меня. - Мы,

Николай... Я посмотрел на нее недоуменно:

      - Я   же тебе говорил,   что я   Сергей Волков.   Или не говорил?   -   Я вдруг

подумал: может, она не знает? Нет, все-таки говорил.

     -   Говорил... не помню, - нерешительно сказала она.

     -   Ну   вот,   везде эта Вронская.   А   сейчас ее нигде нет.   Некоторое время

назад испарилась, будто и не было.

     Здесь,   в   спальне,   было душновато.   Но   не   так,   как бывает в   закрытой

комнате,   где   нет   движения воздуха;   словно   бы   атмосфера душной южной   ночи

начинала томно давить и очаровывать...   Лена... или это совершалось по сценарию

кем-то другим...   Всплыла пятнистая луна, и какой же свежий ночной воздух вдруг

стал вдыхать я!

     Я заметил, что молчу. Молчала и она.

     -   Прости, - зачем-то сказал я, - уже поздно, пожалуй, мне пора...

     Она,   неожиданно перегнувшись,   схватила меня за   руку и   дернула к   себе.

Близко   бархатно   засияли   ее   глаза   и    ослепительно   сверкнули   зубки;    она

улыбнулась:

      - Если ты такой сумасшедший,   чтобы уйти,   то я не такая дура, чтобы тебя

отпустить.

     И   тут мы...   я   не ожидал подобного...   Все было иначе,   чем прошлый раз,

наверное,   потому, что мы ничего не пили; мы раз и навсегда сплелись в яростном

порыве, и хорошо еще, что крик, который она временами испускала, не мог слышать

никто, кроме роботов. А они уж как-нибудь...

     А потом мы уснули.

     Я открыл глаза,   не понимая ни где я,   ни кто я.   Плечо мое онемело,   и я,

боясь шелохнуться,   с недоумением и даже со страхом всматривался в ореол черных

волос, рассыпанных возле моего лица. Это продолжалось долю секунды. Потом я все

вспомнил.   Стена,   где вчера была луна, являла какой-то лесной пейзаж; озеро со

старой деревянной лодкой... Солнце еще не взошло, от молочного света, лишенного

розового оттенка, веяло стальным холодом. Я разглядывал в раннем утреннем свете

ее лицо, словно видел его впервые. Она крепко спала, ровно дышала, вероятно, ей

не   очень удобно было лежать на   моем плече,   и   она   положила себе под   голову

ладонь   л   иногда чуть   хмурила брови,   будто   ее   снова   что-то   тревожило.   Я

внимательно всматривался в ее лицо, словно на нем была написана моя судьба.

     Потом я осторожно высвободил плечо и сел на постели.   Пахло лесом, озером,

женщиной.   Она спала крепко.   У   нее было почти детское лицо.   Где-то я   бросил

халат.   Не найдя,   как есть прошел в   ванную комнату и потребовал у бдительного

воздушного   шарика   душ,   основательно взбодривший меня.   После   шарик-мажордом

выбрал со мной костюм,   -   все так же нечто взбитое на плечах и темно-кремового

цвета с коричневыми ленточками там и сям. Мода мне, мягко говоря, не нравилась,

но,   не   желая выступать в   роли   застарелого консерватора,   я   одевался так...

забавно.   Однако   шарик   заверил,   что   это   последний крик,   у   Ланской только

последние модели. Хорошо.

     Лена   спала.    Я   заглянул   -    она   во   сне   подернула   ноздрями,   словно

принюхивалась к   чему-то.   Не   желая будить,   я,   провожаемый воздушным слугой,

благополучно выбрался на улицу.

     Руки в карманах,   красновато-молочная зыбкость утреннего воздуха,   твердый

широкий шаг,   я жадно вдыхал холодный воздух,   чувствуя,   как сердце равномерно

работает,   перегоняя   кровь.   Прохожих   не   было.   Скользили разноцветные капли

машин,   являющихся,   как я уже знал,   общественным транспортом.   Я искал кабину

ТЕЛЕПОРТА.   Несмотря на   ранний час и   именно поэтому рассчитывая на   удачу,   я

решил   навестить Мираба   Мамедова,   в   Сад   которого я   обещал Катеньке сегодня

прийти.

     На ходу я вытащил сигарету и, сильно затянувшись, прикурил. Как-то один из

моих   приятелей   на    Уране   смастерил   маленькую   зажигалку   и    уверял,    что

самоприкуривающиеся сигареты совсем не   то,   то   есть   гораздо больше получаешь

удовольствия от   процесса   включения   зажигалки,   поднесения язычка   пламени   к

сигарете и прочее. Ерунда, конечно, а впрочем, все ерунда.

     Я   докурил сигарету и   принялся за следующую.   Меня вдруг стало раздражать

топтание па   месте.   Не   буквальное -   я   шагал с   удовольствием,   но раздражал

процесс расследования.   Я здесь субъективно уже несколько месяцев, объективно -

около недели (включая и первые дни после Урана), а так ничего не смог выяснить.

Несколько   драк,    едва   не    проломленный   собственный   череп   -    весь   актив

расследования.   Если дело пойдет таким образом,   Николай,   может случиться,   не

будет отомщен. Я вновь начинал злиться.

     Наконец я увидел то,   что искал,   -   кабину ТЕЛЕПОРТА. Мембрана по контуру

двери исчезла,   стоило мне приблизиться,   и   я вошел,   поворачивая одновременно

голову на крик.

     Невдалеке   остановилась   голубая   машина,   из   которой   выскочил   какой-то

круглый толстячок и   с   криком покатился ко   мне,   уже на   ходу строя умоляющие

рожи,   сигнализирующие о крайнем дефиците времени.   Я терпеть не могу таких вот

торопливых,   но,   вспомнив,   что разбирательство с ИНФОРОМ может затянуться,   я

решил пропустить толстяка. И шагнул навстречу.

     Он как раз подбегал, вытянув вперед руку, из которой вдруг что-то брызнуло

мне в лицо. Господи, опять!

     49

     СТРАСТИ МАГИЧЕСКОГО КВАРТАЛА

     Сознание вернулось ко мне вместе со светом в глазах и дикой головной болью

в   черепе.   Все вместе,   а также чьи-то голоса вплетались в жестокую вязь,   где

боль преобладала,   конечно.   Я   лежал па твердом каменном полу,   руки-ноги были

стянуты проволокой-удавкой. Пахло сыростью и жженым пластиком.

     Сзади раздались голоса:

      - Что теперь с ним делать, хозяин?

     -   Вот уже не думал, что он такой тяжелый.

     -   Зачем мы вообще с ним носимся? Надо было на месте удавить.

     Первый голос разразился потоком проклятий:

      - Оба заткнитесь,   я   с   хозяином говорю,   -   и продолжал:   -   Хозяин!   Я

отвлекся,   ребята никак не придут в себя.   Эта скотина не желала успокаиваться,

как все, здоровый оказался...

     Тоном ниже кто-то продолжал ныть:

       - А мне заплатят за это?..   Кто сказал,   что работы на пять минут, только

довести, - он меня так ногой лягнул!

     -   Не ной! Парень десять лет провел на Уране.

     -   Ну и что с того?   Все мгновенно отключаются от "мака".   А этот,   видите

ли, не хочет...

     -   Да заткнетесь вы! - крикнул первый. - Я весь внимание, хозяин!

     Те двое заговорили еще тише:

      - Я   помню,   был у   меня друг,   так он   с   детства что только не кушал...

Веришь,   мы на спор какими только ядами его не травили,   так что ты думаешь, до

сих пор жив!

     -   Организм привыкает...

     Тот, что   говорил   с   хозяином, возмущенно вскричал:

      - Зачем тогда сюда тащили?   Могли бы и   в   кабине!..   Хорошо,   хозяин,   -

продолжал уже тише.   -   Я   понимаю,   что не сразу...   Понял,   хотя бы несколько

часов, понял... Все.

     Надо мной, загородив строчки ламп на потолке, возник темный силуэт - я все

еще плохо видел.

     -   А   он глазами лупает.   Очнулся,   подонок.   Я   немедленно ощутил удар по

зубам.

     -   Вставай, шакал!

     Я медленно, стараясь не делать резких движений, поднялся. Проволока-удавка

- подлейшая   вещь.   Стоит   шевельнуться,   и   узлы   чуть-чуть   стягиваются.   Это

чуть-чуть,    когда   и   так   уже   почти   невыносимо,   становится   очень   большой

величиной.

     Меня   придержали,   когда   я   пошатнулся.         Я   вместе с   тремя   типами

находился   в   помещении,    большая   часть   которого   была   огорожена   низеньким

заборчиком. Внутри него пылал ярко-красный квадрат четыре на четыре метра.

     Был здесь и тот толстячок,   что подловил меня.   Был какой-то долговязый, и

еще один,   ростом с меня,   но весь какой-то налитый силой - видно было и сквозь

одежду.

     Допрыгался,   обругал я сам себя. Создатель, так-перетак. Эти трое привезли

меня сюда не   лясы точить.   Судя по репликам из беседы с   неким хозяином,   меня

предполагалось удавить.   Или отправить на небеса другим способом.   А   я не могу

толком пошевелиться, иначе проволока просто перережет мне запястья и лодыжки.

     И   все-таки где-то   в   глубине сознания теплилась -   не   надежда,   смутное

удивление; я Бог-Творец этой Вселенной, как уверял меня Мозг планетоида. И в то

же время трое каких-то недоношенных ублюдков грозятся сделать со мной все,   что

им   захочется.   И   если они   это смогут,   то   зачем все?..   Чем я   отличаюсь от

обычного человека? Или есть еще что-то, что мне предстоит узнать?

     Было во всем этом нечто глупое, подлое и одновременно жалкое.

     Молодой и   сильный шевельнул подвешенной на   почти дверных петлях каменной

челюстью и высказал:

      - Эта падаль еще что-то думает.

     Потом   так   врезал мне   по   ребрам,   что   я   вновь   рухнул,   отчего удавки

врезались в кости рук и ног с болью почти невыносимой.

     -   Подожди,   Петруха!   -   сказал маленький и толстенький, что был здесь за

главного. - Подожди, нам надо его привести в кондицию.

     Меня   вновь   подняли и   подтащили к   алому   квадрату,   оказавшемуся просто

травой, аккуратно подстриженной. И было что-то...

     -   Узнаешь?   - Толстячок ткнул пальцем в сторону газона. - Напряги память.

Хозяин говорил, что сразу узнаешь.

     Я узнал -   он понял это по моему лицу.   Я узнал и сразу понял, что они для

меня приготовили.

     А толстячок,   засмеявшись,   уже прыскал мне в лицо той же дрянью,   которая

вновь погасила свет и сознание и тот ужас, которым я был объят...

     Как и первый раз,   я приходил в себя этапами; последним вернулось зрение Я

лежал на   том же каменном полу,   все трое наемников с   одной стороны склонились

надо   мной,    словно   вопросительные   знаки,    получившие   право   на    животное

существование.   Я   лежал вплотную к   ажурному металлическому заборчику,   сквозь

который   пламенела...    Я   дернулся,   вспомнив   все,   с   острой,   стеклянной   и

безнадежной болью лопались топкие, едва ощутимые усики, уже успевшие проникнуть

в   мою плоть.   Как же все было безнадежно!   Я   порылся в памяти,   надеясь найти

соломинку - призрак надежды на спасение, с которой можно хотя бы вместе плыть к

концу - водопаду, порогам, гибели...

     Эта кровавая дрянь,   выведенная на одной из планет Лиры,   водилась и у нас

на   Уране.   Внешне безобидная,   беззащитная,   мягкая и   приятная трава обладала

странной    притягательностью   для    любого,    достаточно   высокоорганизованного

существа.   Привлекательность эта   природу   имела   психическую -   телепатическое

воздействие или что-то подобное.

     Так   или иначе,   но   стоило какому-нибудь живому организму отдохнуть подле

этого кровавого монстра, как щупы-отростки внедрялись в нервную систему жертвы,

прочно и навсегда соединяя оба организма в одно целое. И не важно, что телесный

контакт потом нарушали -   жертва постоянно и   всем организмом расплачивалась за

этот симбиоз:   едва самой ничтожной травинке газона наносили вред,   как болевые

сигналы пронзали всю   нервную систему нового   собрата,   который,   во   избежание

повторения,   жизнь   свою   клал   на   алтарь,   спокойствия и   благоденствия алого

хозяина.

     В   общем,   пока я был без сознания,   эти ублюдки наемники подтащили меня к

траве, а та уже сделала свое дело: я стал рабом растения.

     С подлой садистской ухмылочкой толстячок,   не отрывая жадных глаз от моего

лица,   протянул пухлую ладошку сквозь узоры решетки и...   Ах!   Какой же   острый

всплеск боли пронзил меня!..   еще   раз!..   Сквозь миганье светотени в   глазах я

видел восторг на лицах...

     Меня подняли,   и   наконец я смог стоять,   погодя обнаружив,   что проволока

снята с рук и ног и я свободен...

     Толстячок вдруг,   торопливо пыхтя,   отбежал   за   газон,   длинный отошел   в

сторону и   уселся в   кресло,   тут   же   закурив сигарету.   А   передо мной   стоял

раздутый от   мышц Петруха и   ухмылялся...   Затем он   быстрым движением содрал с

себя рубашку, обнажив вместо кожи металлическую броню. Это был киборг, существо

почти забытое на   цивилизованных планетах,   но   изредка,   по взаимному согласию

создаваемое из даже себе уже ненужных человеческих отбросов,   ради каких-нибудь

конкретных задач где-нибудь на   пограничных мирах.   И   всегда что-то   было не в

порядке с психикой такого монстра, что-то всегда шло вкривь и вкось...

     Киборг ударил меня сильно, точно и прямо. Словно всадили в живот рельс, я,

перестав дышать,   катался по   полу,   пока новый удар,   уже второй,   не отбросил

меня,   как   куклу.   Тут   началось избиение,   и   некоторое время   меня   гоняли и

перекатывали,    словно   мяч,    пока   малой   человеческой   части   полуробота   не

захотелось передохнуть.

     Стоя на коленях,   я   видел перед бессильно опущенной головой его ступни и,

схватив   за   лодыжки,   дернул   совершенно бессознательно.   Киборг,   оторванный,

словно взрывом,   от пола,   тяжко грохнулся головой и   плечами.   Я   навалился на

него,   изо всех сил откручивая голову с   шейного отдела его псевдопозвоночника,

но не успел.

     Вновь я корчился,   пораженный чистым пламенем боли,   окатившей меня всего,

словно лавовый поток.   Боль была такой совершенной, такой кристально ясной, что

отблесками своего сознания - фиксирующего даже катавшегося словно кот по газону

толстяка -   я путался в определениях: боль? наслаждение? ад?.. Крайности, как и

всегда, сливались, ибо природа всего одна...

     Несколько скрюченный киборг поставил меня перед собой и попытался ударить.

Я увернулся, схватил его за подмышки и бросил через бедро.

     Все вновь повторилось; я ощутил сыпавшиеся на меня удары, которыми ретивый

дылда, бросивший курить, решил помочь чистоте совершенной пытки. И тут сомнения

стали зарождаться в моей пламенеющей болью голове.

     Я помнил, мы наблюдали ретивую готовность захваченных травой живых тварей,

не щадя жизни и   сил,   нести охрану своего растительного хозяина,   дабы ни одна

жалкая былинка не   могла быть повреждена.   Охрана осуществлялась как с   воздуха

птицами и другими летающими тварями, так и на суше всеми бегающими и прыгающими

организмами.   Если погибала трава -   мы   как-то   бросили напалмовую гранату,   -

погибали все помощники.   То есть повреждения хозяина для подобных мне пленников

было физически и   психически непереносимо ни при каких обстоятельствах;   жертвы

слепли, глохли, умирали.

     Я же,   даже взорванный изнутри,   мог видеть катавшегося по траве толстяка,

даже слышать его повизгивания,   даже ухитрился, лягнув по колену, вновь сбить с

ног киборга...

     Шатаясь,   я поднялся вместе с роботом, которого, в своем полубеспамятстве,

достаточно сильно повредил.   И   скорее машины нашел в себе силы сопротивляться;

отбросив коротким ударом в   челюсть длинного бандита,   я обрушил град ударов на

своего основного противника, все время ощущая раздирающий меня изнутри пламень,

который - я уже знал это - должен вот-вот меня сжечь, испепелить, уничтожить!..

Но концовка оттягивалась,   и   толстяк на то и   был здесь главарем,   что обладал

более   быстрым   умом,   который помог   ему   понять   еще   скорее   меня,   занятого

разборкой;   не   так на меня действует трава,   как должно...   И   он уже убегал к

неприметной двери,   а я, отбросив изломанного киборга, а вслед за ним, ударом в

нос, длинного убийцу, бежал вслед за его семенящими ножками. И догнал бы, ежели

бы тот сам не остановился...

     Толстяк,   не   глядя на меня,   бросил что-то маленькое,   словно камешек,   и

следил за полетом снарядика, больше не обращая внимания па окружающее. И меня в

том числе.   Камешек упал па огороженный газон,   и   ослепительная вспышка третий

раз за эти полдня лишили меня сознания.

     На   этот   раз   все   пошло   как-то   бодрее;   не   было   остаточного   дурмана

наркотика,   а   главное -   приливная цунами нестерпимой нервной боли,   отхлынув,

бесследно исчезла,   обнажив твердую материальную основу -   подчиняющуюся только

внутренним указаниям механику моего организма.

     Толстяка   не   было;   была   приоткрытая дверь,   молчаливо сообщившая мне   о

побеге, причем только одного бандита: сила взрыва была достаточно велика, чтобы

уничтожить   маленькое   поле    со    страшным   растительным   мутантом,    киборга,

разложившего словно   консервным ножом   распахнутую жестяную грудь   и   человека,

который уже   никогда не   сможет вознести так высоко свою голову -   ее   оторвало

взрывом.

     Однако цель побоища достигнута не была,   о   чем толстяк скорее всего так и

не узнал:   никому не мог прийти в голову спасительный для меня вариант, так как

с   распылением травки,   как я   уже вспоминал,   неизбежно погибает партнер этого

принудительного симбиоза.

     Но я был жив. Без сомнения.

     Шатаясь,   моргая   и   безуспешно пытаясь   содрать подсохшую корку   крови   с

правого глаза -   бровь была   глубоко рассечена пудовыми кулаками киборга,   -   я

выбрался из зала. И сразу попал в эдем. Ибо после пережитого кошмара лес, каким

я его застал,   был живым,   богатым,   полным птиц.   Попадались иволги,   скворцы,

синицы;    пролетела   ворона,    пыхтя   крыльями:    хшу,    хшу,    хшу;    белки   с

темно-красочными пушистыми хвостами с треском расщепляли шишки,   а затем,   лишь

подражая звуку собственных работ,   зацокала просто так,   и все вышло (для меня,

конечно) особенно звонко и убедительно.

     Обняв   ближайшее   дерево,   я   стоял   некоторое время   больше   ошеломленный

переходом от ада к   раю,   а   затем вошел в лес.   И когда перешел из подлеска на

только бурыми иглами выстланные бугры под могучими соснами,   я   услышал сначала

однообразно вплетающийся в   лесной шум,   но затем диссонансом заявляющий о себе

гул человеческого праздника.

     Дальше я брел,   ориентируясь на усиливающийся звон литавр,   резкую мелодию

труб и пронзительную -   флейт.   И наконец, когда праздник словно бы объял меня,

шагнул,   так же, как недавно из места пыток, - в лес, прямо в бурно веселящуюся

толпу карнавала, тесно заполнившего лесную дорогу.

     Пожалуй,   мой вид никого не испугал. Более того, эти полуголые, в каких-то

тростниковых юбочках мужчины и   женщины,   выделывающие на ходу беспорядочные па

своего танца, видимо, решили, что я - необходимый по сценарию атрибут действия.

На   каждой   моей   руке   повисли какие-то   дивы,   мужчины устрашающе размахивали

мечами, отчего я очень быстро остался без костюма, мгновенно замененного юбкой,

как   у   всех.   Мои бугристые формы,   превосходящие размерами достоинства любого

местного самца, привели всех в неописуемый восторг и, видать, убедили их в моем

лесном происхождении.

     В   какой-то момент,   оглянувшись,   я увидел за спиной хобот слона,   тут же

доброжелательно положенный мне на плечо,   а   в беседке на спине кто-то мелькнул

смутно знакомый - я не разобрал.

      Сочтя   за   лучшее,   смешавшись с   процессией этих   сумасшедших,   выбраться

естественным путем, я еще раз огляделся и тут же заплясал вместе со всеми.

     Как мне показалось,   участвовав в   походе двести-триста человек и   десяток

слонов, везущих в беседках на спине музыкантов и важных лиц.

     Скоро лес поредел,   проплешины сменились полянами,   и мы вышли на большое,

мелкой   травой   поросшее поле   не   менее   трехсот метров в   диаметре.   Почти   в

середине стоял большой храм   в   древневосточном стиле -   изогнутые крыши пагод,

резные фонари...

     Повсюду перед   храмом были   приготовлены дрова   для   костров,   сложенные в

одинаковые пирамиды.   Слоны встали в шеренгу перед храмом, потом - на колени, и

те,   кто ехал,   благополучно сошли на землю.   На одном из слонов,   оказывается,

ехала Катенька Малинина и   с   ней -   я   уже не хотел ничему удивляться -   Мираб

Мамедов,   Вселенский Мэг.   И оба -   я видел -   сразу выхватили меня взглядом из

толпы.   Причем Мамедов был искрение и   неприятно поражен,   а Катенька взмахнула

рукой, подзывая меня, и что-то крикнула, неслышное в общем оре.

     Я пробрался к ней. Мамедов успел испариться.

     -   Как хорошо! - крикнула Катенька мне в ухо. - Хорошо, что ты пришел. Все

начнется часа через два, сейчас будет просто представление актеров.

     Смысл последующих сценок,   разыгрываемых перед нами,   до меня не дошел, но

зрители,   мне кажется,   не более понятливые,   чем я,   воодушевлено подыгрывали,

всячески поощряя скорее всего любительскую игру па поле.

     -   Где это мы? - прокричал я в маленькое розовое ухо Катенъки.

     Она посмотрела на меня удивленно:

      - В   Саду наслаждений у   Мираба.   Здесь все,   кто прошел отбор.   Ты   что,

правда ничего не помнишь?   Я тут главная жрица-богиня,   а Мираб - главный жрец.

Хорошо,   что ты пришел.   Когда все начнется, далеко не уходи, главное, чтобы ты

меня не упустил, - я могу тебя не увидеть.

     Я не понял, но принял к сведению.

     Потом внезапно стало темнеть.   По   моим подсчетам,   был   еще полдень.   Но,

подумал я, раз мы в Магическом квартале, то почему бы и не стемнеть?

     Вероятно,    все-таки   я    не    ошибся   со    временем   и    затемнение   было

искусственное,   ибо   сумерки   слишком   быстро,   всего   за   несколько   мгновений

охватили все вокруг.   Только что было светло,   но вдруг -   там и там - зажглись

факелы, лампадки, кто-то уже поджигал костры, и скоро шум и треск огня слышался

со всех сторон. Запахло смолой, дымом, благовониями.

     Зрители,   и без того,   возбужденные шествием и последующим представлением,

подтягивались к центру, где вновь появился Мамедов с большими красными звездами

по   всему полю широкого серебристого плаща,   в   котором он   слегка путался.   И,

довершая маскарад,   голову   его   венчал   большой острый   колпак   того   цвета   и

оформления,   что и плащ.   Рядом с ним стояли еще четыре подобных мага, статью и

окрасом несколько побледнее.

     Мамедов    громко    завопил,    устремив    руки    к    небу,    запел    что-то

заунывно-торжественное.   Толпа и жрецы вторили ему. Последовал призыв о помощи,

я понял -   к Богу-Императору, то есть ко мне, потому что в небе над нами возник

узнаваемый лик - мой, конечно, - доброжелательно взирающий на эту вакханалию.

     Лик, все    более    материализуясь, сгустился, уменьшился и стал виться над

алтарем -   большим камнем,   метра   полтора в   диаметре,   с   углублением внутри,

вмещавшим   литра   два   жидкости,    но   сейчас   пустым.   Мамедов   с   ритуальными

завываниями разжег вокруг алтаря несколько лампад.   Резко запахло чем-то душным

и приятным.   Толпа шевелилась все более нервно, истерично подвывая. Я оглянулся

в   поисках Катеньки -   ее не было.   Зато заметил Исаева с   Марго,   потом Семена

Кочетова и   в гуще толпы -   вот уж не ожидал!   -   лейтенанта Стражникова.   Хотя

почему не ожидал?   Не кто иной, как он, помог древним бандитам столкнуть меня с

Мирабовой башни.

     Подергиваясь и подвывая,   вышли вереницей десять человек - мужчин, женщин.

Они   поочередно подходили к   "жрецам",   и   те   тыкали   им   пальцем между   глаз.

Завершал операцию Мамедов,   после   чего   у   всех   засияла жирная точка во   лбу.

Видимо, эта было посвящение во что-то.

     Тут появилась Катенъка в сопровождении двух жрецов с острыми колпаками. Из

толпы раздались -   преимущественно женские -   вопли.   Все   еще   больше подались

вперед.   Две девицы,   вновь нашедшие меня, изо всех сил вцепились в мои руки. Я

слышал их взволнованное сопение.

     Катеньку подвели к   Мирабу,   он   вновь   воздел   руки   к   небу   и   ко   мне,

алтарному,   высоко взвизгнул и внезапно,   одним движением сорвал с нее туземную

юбочку, оставляя абсолютно голой. Ей подали тыкву, наполненную чем-то. Катенька

выпила. Громче забил барабан, все начали раскачиваться в ритм ударам.

     Катенька какими-то деревянными шагами подошла к алтарю, закачалась и вдруг

рухнула на   землю.   Два   сопровождавших ее   жреца   подняли тело   и   положили на

алтарь.   Встревоженный, хотя и не очень, я с усилием расцепил захваты девчонок,

даже не   заметивших,   как мне показалось,   этого,   и   попробовал приблизиться к

алтарю.

     На   всякий случай.   Она   ведь что-то   там   предупреждала.   Мирабу принесли

белого ягненка.   Он подошел к алтарю,   на котором неподвижно лежала Катенька, и

одним   движением перерезал ягненку горло.   Черпая   кровь,   проливаясь на   голое

тело, стекала в центр алтаря.

     Барабан -   я   вдруг заметил -   стал бить громче и быстрее.   Ничего,   кроме

ударов.   Я упустил момент,   когда наступила тишина. Только барабан, барабан, и,

вплетаясь в ритм, пронзительно, невыносимо зазвучала свирель. Низкий барабанный

и   высокий свирельный звуки   вновь   раскачали толпу,   кто-то   бормотал,   кто-то

выкрикивал,   все теснились. Один из "жрецов" стал расставлять на залитом кровью

теле   Катеньки курительные пирамидки в   виде   конусов,   издававшие все   тот   же

душный запах благовоний:   поставил одну на   лоб,   по   две на ладони,   плечи,   у

сосков, по одной на центр живота и на лобок. Свечи зажжены, Мираб громко заорал

славословие "нескончаемому великому Богу-Императору -   вечному   Богу".   За   ним

кричали "жрецы".   Постепенно их   глаза закатывались,   они   зачерпывали кровь из

алтаря маленькими плошками и передавали их в толпу,   предварительно мазнув себя

по губам. Все тоже мазались кровью ягненка.

     Ритм ускорялся,   и я вдруг начал осознавать, как из стороннего наблюдателя

начинаю   превращаться в   участника   идиотского,   но   незаметно опьянившего меня

действа.   Я ощутил единство со всеми этими трепещущими телами и вместе со всеми

раскачивался, заводясь нестерпимо!..

     Казалось,   не   было   сил   противиться этому   порыву,   волнение пробиралось

куда-то внутрь, мышцы непроизвольно дрожали и сокращались. Страшное возбуждение

и   в   тоже   время какая-то   удивительная отстраненность овладели мной,   будто я

вверил свое тело этому ритуалу, уберегая в то же время сознание...

     Я приблизился к алтарю. Со всех сторон раздавались крики, люди размахивали

руками,   будто   отбиваясь от   видений,   в   испуге взвизгивали.   Это   был   хаос,

срежиссированный Мирабом   и   подчиненный странной,   неописуемой закономерности.

Вероятно,   видения   становились   все   ярче,   движения   людей   ускорялись,   ритм

убыстрялся,   у   некоторых на губах выступила пена -   все превратились в   буйных

эпилептиков.

     Вдруг,   одним движением сбросив благовонные курителъницы,   резко встала на

алтаре Катенька,   яростно воздела руки к небу,   завопила,   словно ведьма, нашла

меня   диким-гневным взором и   прыгнула сверху,   будто кошка.   И   это   послужило

сигналом для всех,   -   во все стороны летели псевдозобки.   В общем,   я и сам не

заметил,   как   предался вместе   с   Катенъкой самому   дикому и   шумному в   своей

благопристойной жизни бесстыдству.

     Но нам было хорошо! Как и всем!..

     Однако для   моего ослабленного стрессами организма последствия приключения

стали последней травинкой, после которой ломается хребет перегруженного осла. Я

уже   думал:   боль,   наслаждение...   на   определенном этапе   различия   не   имеют

значения.

     На этот раз я пришел в себя не на твердых каменных плитах.   Мало что сам я

лежал   на   мягчайшем покрывале постели,   но   и   голова покоилась па   прелестных

подушках -   ножках Катеньки,   заботливо обтиравшей мне лицо чем-то освежающим и

пахучим.

     -   Что же это, милый, с тобой? - заботливо воскликнула она, уловив жизнь в

моих очах.   И   тут же сама поспешила ответить:   -   Я   тут сама чуть с   тобой не

умерла, да и еще согласна умирать, милый! - и изо всех сил прижала мою голову к

груди. - А ты ничуть не изменился, - продолжила она с жаром. - Словно и не было

этих противных десяти лет - все такой же неистовый!

     -   Ну-ну,   -   охладил я ее пыл,   - не забывай, что я все-таки не Николай и

мне далеко до него, раз уж он тут с тобой регулярно в жеребцов играл.

     -   Почему играл?   - удивилась она. - Здесь все взаправду. И Мираб на самом

деле Великий Жрец Бога нашего. Как бы иначе можно было бы одновременно ввести в

транс   столько народу?   То,   что   можно   испытать на   его   таинствах,   нигде не

испытаешь.   Да   ты   что?!   Тебе   не   понравилось,   -   с   какой-то   даже   обидой

воскликнула она.

     -   Понравилось,   понравилось, - успокоил я ее и, кряхтя, принялся собирать

себя по израсходованным с прошлой еще ночи частям.

     Пока я одевался,   Катенька хлопотала вокруг,   не зная,   чем помочь.   Потом

спохватившись, достала из стены бутылку и разлила в бокалы янтарную жидкость:

      - Давай взбодримся. Это и мертвых поднимет.

     -   Что это?

     -   Жорос, это такой тоник, очень помогает.

     Действительно помог, и я с любопытством огляделся.

     Мы   находились в   большой зале,   оформленной,   как и   многое в   Магическом

квартале,   в   древнем замковом стиле:   обтянутые темным   шелком   стены,   пышная

кровать под балдахином, откинутом, правда, сейчас, деревянные потолочные балки,

в    меру    потемневшие   от    времени,    факелы,    при    ближайшем   рассмотрении

обнаруживавшие подделку. А вообще впечатляло.

     -   И часто вы этим занимаетесь?

     -   Да нет, раз в полгода.

     -   И с кем конкретно?

     -   Ты обо мне интересуешься? Может, ревнуешь? - игриво спросила она.

     -   Может.

     -   На   самом деле это   не   имеет значения.   Понимаешь,   в   кульминационный

момент нас объединяет Дух Бога.   Мы все становимся единым целым, одним духовным

существом,   так что совершенно не   важно,   кому какое тело принадлежит.   Мы все

стремимся слиться, чтобы не только души, но и тела стали ближе.

     - Эту концепцию вам Мираб внушил?

     -   Не   иронизируй.   Если ты   еще не   проникся,   это не   значит,   что можно

судить.

     -   Молчу,   -   сказал я и, меняя тему, спросил: - Ты не можешь мне сказать,

куда делась Марина Вронская?

     -   Зачем тебе эта шлюха?

     -   Я вижу, ты ее любишь.

     -   А   чего ее любить?   Все у   других рвала,   пока к Орлову не присосалась,

захотела стать первой дамой королевства. Ее всегда наверх тянуло. Когда Николая

упекли на   каторгу,   а   дядя ее   стал Премьером,   я   уж   думала,   она наберется

бесстыдства и на дядюшку кинется.

     -   Ну и?..

     -   Нет,   остатки совести были.   Зато с Мирабом закрутила.   Знаешь,   как он

рвал и   метал,   когда она исчезла?   Он тут всех на уши поставил после ее ухода.

Все пытались отыскать, но увы...

     -   Так она сбежала? Но почему?

     -   Не знаю.   Может,   что о Мирабе узнала и это ее испугало.   Мамедов - это

сила Мне ничего не нужно,   вот я его и не боюсь,   но кому если что потребуется,

обязательно завязнет.   И Мираб всех держит.   А Марина ушла.   Вот это его до сих

пор бесит.

     -   Но а ему что нужно? Ей - понятно, ты говоришь - власть. Но ему?

     -   Тоже власть, что же еще?

     -   Тогда где тут связь между Мирабом, Мариной и Орловым?

     -   Ой! Не спрашивай. Что не знаю, то не знаю. Вон иди и сам спрашивай.

     -   Кого?

     -   Мираба,   конечно.   Он в   соседней комнате.   Я   не поверил,   но она была

совершенно серьезна.

     - Подожди, - сказала она, поправляя на мне воротник рубашки. - Ты куда?

     -   К Мирабу, - сказал я. - Ты же сказала, он здесь.

     -   Так и пойдешь?

     -   Почему нет?

     И я пошел.

     Однако же я не ожидал,   что за дверью окажется нечто вроде салона знатного

вельможи.   Вельможей был   Мираб Мамедов,   окруженный какими-то   подозрительными

типами. Он восседал в противоположном от меня углу. И пока меня не видел.

     Народу было много, и я, не ожидавший этого, в первое мгновение стушевался.

Но ненадолго.

     Прохаживаясь среди незнакомых мне людей,   я успел определить, что общество

здесь разделено на три кружка.   В одном, мужском, центром был массивный пожилой

человек,   манеры   говорить   и   двигаться которого   выдавали   провинциала.   Его,

впрочем,   слушали со вниманием и столичные аборигены.   В другом,   молодом, было

много женщин,   очень ярких и милых, вокруг которых, жужжа и приседая, суетились

разного калибра мужички;   аналогия с   цветником напрашивалась,   и   я,   как лицо

незаинтересованное,   живо представил всякого рода шмелей,   ос, трутней и разных

усатых козявок, неустанно сующих носы куда ни попадя, в самые румяные и пахучие

бутончики.

     Третий кружок возглавлял Мамедов.   Возле него   я   вдруг увидел безобразную

рожу гнома, так нагло подставившего пас с Леной в прошлое посещение Магического

борделя,   и немедленно самые решительные,   однако еще не оформившиеся конкретно

намерения, овладели мной. Меня схватили с двух сторон.

     -   Я   так   очарованна сегодняшним воссоединением с   Духом Бога-Императора!

Согласитесь,   это   так   величественно,   непостижимо!   -   говорила мне   какая-то

красотка с одной стороны...

     -   Однако же дело того стоит. Вы, наверное, не первый раз? Я теперь всегда

тоже... - вторил с другой стороны некий молодой человек.

     Я   вежливо стряхнул их с себя,   и они вцепились друг в друга.   Эта парочка

помогла мне приблизиться к цели незаметно...

     Мираб,   развалясь, сидел в широченном, индивидуально скроенном под его зад

кресле,   и   справа от него,   чуть не вскарабкавшись на подлокотник,   прилепился

гном.   Были   еще   какие-то   неопределенные мужские фигуры среди жадно внимавших

Вселенскому Магу женщин.

     -   Средство -   имперское развитие и демократия,   -   говорил Мираб. - Стоит

одной   могущественной планете,   как   Мечтоград,   прославленной   за   близость   к

Богу-Императору,   стать   во   главе   духовного союза   лучших   сил   Империи   -   и

стабильное равновесие будет вечно спасать мир!..

     Медленная ухмылочка искривила уродливую физиономию гнома.   Он наклонился к

уху Вселенского Мага и что-то зашептал. Мираб нашел меня взглядом и, не изменяя

менторского тона, спокойно произнес:

      - Ну-ка,   поправьте ему мозги.   Это было сказано тем же голосом, каким он

только что потчевал восхищенных приверженцев своей конфессии, потому смысл слов

не сразу дошел до его подручных,   затерявшихся в   толпе гостей.   У меня хватило

времени скользнуть к   гному,   уже вытащившему карманный бластер и   с все той же

гнусной ухмылкой наводившему на меня ствол.   Я   с   размаху лягнул гнома но уху,

вложив   в   удар   все   свое   негодование   за   прошлую   его   подлость.   Еще   я   с

удовольствием добавил ему   прямой   в   нос,   а   когда   гном   безжизненным мешком

свалился на пол, выхватил у него бластер.

     Теперь расклад сил был явно в мою пользу.

     Мираб выругался,   ошеломленно уставился на меня и вдруг вскочил, - сигара,

которую он только что величественно курил, в суматохе скользнула ему

     за ворот.

     -   Ах ты, подонок!.. - закричал он.

     -   Сам дурак! И видно, никогда не поумнеешь. Кто, интересно, позволил тебе

так развернуться? Неужели Бог-Император? - спросил я. - У тебя ведь не мозги, а

прокисшее тесто. А ну-ка ответь мне, где сейчас Марина Вронская?

     -   Ты труп,   труп! И Вронскую я придушу, как только она мне попадется. А с

тобой я!..

     Что   он   в   тот   момент   собрался сделать со   мной,   никто,   в   том   числе

ошеломленно таращившие глаза зрители уже не   узнали,   потому что я   молниеносно

ударил этого   Вселенского Лжепророка (какое знакомое слово!)   по   толстой морде

рукояткой бластера.   Он вывалился из кресла и, прикрывая лицо руками, пополз на

коленях,   наталкиваясь на торопливо уступавших ему дорогу адептов. Никто больше

не пытался на меня напасть.

     Я оценил осторожность замаскированной охраны и кивнул всем, кто был рядом:

     - Молодцы!   А если кто посмеет!.. - дальше не стал объяснять. Гном валялся

без признаков жизни.   Мираб все еще ползал,   люди с ужасом смотрели на меня, но

никто не двигался.

     Я повернулся и вышел в двери, откуда и пришел.

     Катенька испуганно и восторженно смотрела на меня;

      - Ну ты и герой! Я только по визору видела такие драки. Послушай, - вдруг

встревожилась она,   -   надо отсюда выбираться.   В   Квартале Мираб бог   и   царь.

Быстрее, быстрее!

     Схватив за   руку,   она   шустро повлекла меня   за   собой.   Мы   проскакивали

какие-то переходы,   арки,   башни, спускались на лифте и поднимались на лифте, и

чувствовалось,   наш   побег страсть как взбодрил Катеньку -   обычно алебастровую

прозрачность ланит   сменил яркий румянец,   беззаботное спокойствие зеленых глаз

взвихрило приключение - было на что полюбоваться!

     Только   в   одном   месте   -   мы   шли   по   какому-то   узенькому деревянному,

бутафорски шаткому мостику -   толпа   рьяных мушкетеров заступила нам   дорогу...

зрители   на   галереях,    фланирующие   прохожие   вдалеке   -    никто   не   обращал

внимания... я оторвал перила и скинул всю толпу вниз, надеюсь, не в бутафорский

ручей - пускай остынут!

     Мы   выбрались.    Выскочили   в   разноцветную   толпу,    встречными   потоками

растекающуюся по местам удовольствий и из оных. В небе - словно отражение того,

что творилось внизу,   -   орали,   вопили, ругались персонажи сказок и легенд. На

башне,   вместо   колдуна с   орлом   и   завлекательной девицы,   стояли десятка три

витязей в   броне,   остроконечных шлемах   и   красных,   заостренных книзу   щитах,

выделывавших парадные штучки с   оружием.   Нас толкали,   оттирали,   но   Катенька

упорно тащила меня в нужном направлении.

     Вскоре толпа поредела;   все поворачивали к стоянке машин.   Катенька тянула

меня дальше, скорее всего думала быстрее сесть в такси чуть дальше, на одной из

дорог.

     Мы   переходили дорогу,   когда   взревевший невдалеке   мотор   заставил   меня

вздрогнуть:   свист,   что-то быстро надвигалось, я оттолкнул Катеньку на газон и

изо   всех   сил   прыгнул   прямо   на   ослепительно подлетающую,   страшно   ревущую

машину...   скользящий удар...   гладкая крыша,   проехавшая подо мной...   твердое

дорожное покрытие, принявшее мой зад...

     Не чувствуя боли,   я вскочил,   выхватил бластер и пару раз выстрелил вслед

уносящемуся прочь полированному болиду. Безрезультатно.

     Я оглянулся и увидел неподвижно лежащую на газоне Катеньку. Я подбежал: на

оголенной спине - яркая ссадина. Полный мрачных предчувствий, я перевернул ее и

заглянул в закатившиеся глаза.   Мне показалось,   что она не дышит. Я в отчаянии

прильнул к ее груди... глухо стучало в ушах, я не мог ничего услышать!

     Только не это!   Сильно вдохнув,   я   прильнул ртом к   ее губам.   Я не успел

толком выдохнуть;   неожиданно ее   руки   обвились вокруг моей   шеи,   а   на   нёбе

затрепетал быстрой змейкой ее   язычок.   Наконец стало не хватать дыхания,   и   я

оторвался от ее восхитительных губ.

     -   Боже мой! - вырвалось у меня, потрясенного таким исходом.

     Она открыла глаза и прошептала:

      - Повтори еще раз...

     50

     ЧЕЛОВЕКУ НАДО ВЕРИТЬ

     Я   поцеловал ее   еще   раз,   и,   счастливые,   как   дети,   впервые вкусившие

сладость запретного плода,   мы   поднялись с   травы.   От пережитого волнения мне

срочно понадобилось выпить. Мы поймали одного из вездесущих роботов-официантов.

Катенька выбрала напитки,   а   потом смотрела на меня и улыбалась сквозь росинки

слез на ресницах - запоздалой реакции на пережитую опасность. Мне было приятно.

Тут вдруг ласкающий ее взгляд переменился,   - она в испуге посмотрела на что-то

за   моей   спиной.    Я   мгновенно   обернулся.    К   нам,   охватывая   пространство

полукругом,   подбирались трое   мужчин,   которые,   казалось,   состояли из   одних

мускулов, затянутых в модные костюмы.

     Я    повернулся.    С    мерзкими   ухмылками   троица   медленно   приближалась.

Интересно, что люди кругом, привыкшие к ужасам Магического квартала, совершенно

не реагировали.

     Я вскинул обе руки вверх -   прием, рефлекторно отвлекающий внимание, - и с

удовольствием лягнул ближайшего наемника в пах.   Он с воем рухнул на траву, а я

уже   быстро   и   беспорядочно махал   руками   перед   собой.   Моя   веерная   защита

заставила двух оставшихся потерять бдительность: они просто хотели достать меня

кулаками. Я поймал чью-то летящую руку, вывернул в кисти. Мускулистый грохнулся

на   землю.   Оставался один.   Чтобы проверить,   насколько он   способен усваивать

уроки,   только что   так   наглядно преподанные,   я   низко присел на   одну   ногу,

вытянул другую и мгновенно раскрутился на месте. Моя вытянутая летящая, нога со

страшной силой ударила бандита под колени,   выбила опору из-под его тяжеленного

тела,   и, совершив неполное заднее сальто, он грузно, едва не головой, врезался

в газон.

     Я думал, будет землетрясение, но обошлось.

     На меня уже кинулся второй мужик,   которому я   было надеялся сломать кисть

руки,   но   не сумел,   Я   поднырнул под его правую руку,   и   он напоролся на мой

локоть,   случайно оказавшийся на пути его челюсти. Упав на землю, он уже не мог

подняться,    стоял   на   четвереньках,    руки-ноги   разъезжались,   он   хрипел   и

отхаркивал собственную кровь. Я мельком увидел сияющие восторгом глаза Катеньки

и поднял ногу, собираясь дать последний решающий пинок недобитому врагу, но тут

мой череп раскололся надвое.   Последнее,   что я   успел заметить перед тем,   как

потерять сознание,   было   синее-синее   небо,   вдруг   тяжело рухнувшее прямо   на

меня...

     Все вокруг было зеленовато-белым,   мне казалось, я плыву по волнам, словно

легкий челнок по   озерной глади,   и   лишь   почувствовав резкий запах   лекарств,

догадался,   что плаваю в   силовом коконе медробота.   Надо мной,   очень знакомо,

склонился давешний медтехиик,   который равнодушно пробурчал что-то   ко   мне   не

относящееся. Платформа, где я лежал, стала вертикально, и я сошел на твердь.

     -   Принимайте, - сказал техник, - практически здоров.

     Я   находился в   кабинете Виктора   Михайлова,   здесь   же   был   памятный мне

полковник и   лейтенант Стражников,   поигрывающий в   руках дубинкой.   Он   злобно

рассматривал меня:

      - Очнулся, гад!

     Я дотронулся до ритмично гудящей головы:   она была мягкая, словно подушка,

и залита пенным пластырем до самых ушей.

     -   Жаль,   что я промахнулся и не угробил тебя,   - сказал Стражников, - и я

понял, что за мерзавец приласкал меня по голове.

     Ничего...

     -   Не ты первый,   -   успокоил я   его.   -   Какие только ублюдки не пытались

достать меня, а я все живой.

     Все в упор рассматривали меня.

     Опережая проявления никак не   высказанного пока   гостеприимства,   я   ногой

пододвинул ближайшее кресло и плюхнулся в него, далеко выбросив ноги.

     -   Что от меня понадобилось в этой вонючей тюрьме?

     -   Это не тюрьма, а управление полиции, - вежливо поправил меня полковник.

Мы с майором и лейтенантом посмотрели на него, думая, возможно, об одном.

     -   Да ну, - удивился я, - отчего же здесь воняет дерьмом?

     Тут я весело засмеялся.

     -   Заткнись!   -   заговорил Виктор.   На   щеках его бегали желваки.   -   Тебя

задержали по подозрению в двойном убийстве работников Мираба Мамедова.

     - Это тех, что запаковали меня в проволоку-удавку и притащили к Мирабу?

     - Так ты признаешься?

     -   В чем?   -   удивился я.   -   Какие-то бандиты в центре города, среди бела

дня,   вернее,   утра   прыскают мне   в   лицо   какой-то   усыпляющей дрянью,   потом

избивают до полусмерти, увозят куда-то... Где были блюстители порядка? Где были

все вы? Вот вы, полковник. Я на вас буду жаловаться Премьер-

     Министру!

     Мой майор бешено молчал.   За спиной Стражников тяжело переминался и сопел.

Чувствовалось, я допек их основательно.

     -   Каков нахал!   - сказал вдруг полковник, и этой глупой репликой разрядил

атмосферу.   Виктор   зачем-то   щелкнул переключателем пульта,   и   экран   за   его

спиной,   передающий какие-то нейтральные новости, стал делать то же самое, но с

множества экранчиков.

     -   Майор! Мне необходимо срочно связаться с одним лицом. - Я сделал паузу,

видя зарождающийся на его мускулистом лице отказ,   и добавил:   - Мне необходимо

связаться с Премьер-Министром Кравцовым Владимиром Алексеевичем.

     Они переглянулись, и майор кивнул.

     Я   громко вызвал ИНФОР   и   появившемуся гладкому роботу приказал соединить

меня с Премьер-Министром. Сам я тоже назвался.

     Стражи порядка недоверчиво следили за мной и экраном. А появление Кравцова

их буквально потрясло.

     Владимир Алексеевич сориентировался быстро.   Оглядев кабинет,   он попросил

всех, кроме меня и Михайлова, выйти. Подождав, пока его просьбу не исполнят, он

обратился к Виктору:

      - Майор Михайлов, если не ошибаюсь?

     -   Да, вы не ошибаетесь, - настороженно ответил Виктор.

     -   Какие претензии к этому человеку? - спросил Кравцов, указывая на меня.

     -   Этот человек подозревается в убийстве.

     -   Майор! Он уже отсидел срок, что вам еще надо?

     -   Новые убийства, господин Премьер-Министр.

     -   Доказательства у вас, конечно, имеются?

     -   Косвенные,   господин Премьер-Министр.   Кравцов   помолчал,   посмотрел на

меня, потом на Виктора.

     -   Вы не могли бы выйти? - попросил меня он.

     Я   пожал плечами и   встал.   Виктор выглянул за дверь,   что-то сказал своим

коллегам и пропустил меня.   Я вышел.   Лейтенант Стражников несколько рассеянно,

но   продолжал   многозначительно   хлопать   дубинкой   по   ладони.   Полковник   был

задумчив.

     Через некоторое время вышел Виктор,   кивком пригласил меня зайти. Я зашел.

Виктор остался за дверью, но немного погодя вернулся один и сел за свой стол.

     Мы молча сидели напротив друг друга. Я крутил пальцы сложенных рук. Виктор

бесцельно передвигал какие-то бумажки.

     -   Вы должны понять,   -   медленно начал я,   -   что я   ни в   коем случае не

Николай Орлов.   Сходство с ним еще не повод, чтобы обвинять меня. Тем более что

я сам заинтересован в поиске убийцы. Или убийц.

     - Не   верю   ни   единому твоему слову,   -   вдруг вскричал Виктор и   стукнул

кулаком по столу. - И я не успокоюсь, пока не докажу твою виновность.

     -   Вот и прекрасно,   майор. Я предлагаю подписать перемирие, пока мы будем

вести следствие и,   если надо, обмениваться информацией.

     -   Ты меня считаешь идиотом?   - Виктор даже окаменел от бешенства. - Чтобы

я! С тобой!..

     Я   был в   несколько затруднительном положении.   Мне хотелось этак хлопнуть

его по плечу, сказать, что же ты, парень, так и так!.. Увы.

     -   Вот что, майор. Ты меня уже немного знаешь. Можешь ответить, зачем мне,

если бы   я   был   все-таки Николаем Орловым,   зачем бы   мне   свой личный бластер

подбрасывать на место убийства?   И   зачем я   вообще вернулся,   если я не полный

кретин? Подумай немного. Это несложно, подумай.

     Красные точки исчезли из его глаз. Что-то он все же усвоил из моих слов.

     Это мне и надо было.

     -   Виктор Алексеевич!   -   осторожно сказал я.   -   Я   бы   хотел -   но вы не

перебивайте,   пожалуйста, - хотел бы рассказать один случай из жизни подростка.

Тому было,   положим,   лет   четырнадцать-пятнадцать.   Этот подросток,   которого,

допустим, звали Виктор, как вас, между прочим, связался с бандой, которая пошла

грабить банкоматы.

     Я   говорил,   а   с   ним   продолжалась метаморфоза;   уже не   ярость и   явная

обеспокоенность.   Впрочем,   больше удивление.   И чем дальше я рассказывал,   тем

удивление усиливалось.

     -   У парня был брат,   который работал полицейским.   Когда банду подростков

поймали на месте

     преступления,   брату удалось замять дело.   Но я не это хотел рассказать. Я

хотел бы напомнить,   что сказал старший брат младшему.   Он сказал, что человеку

надо верить. Если не верить человеку, то и жить не стоит.

     Виктор,   пока я говорил,   весь дрожал. Он вцепился пальцами в край стола с

таким напряжением, словно хотел разломить столешницу.

     -   Ты!.. Ты!.. Откуда ты знаешь, негодяй!

      Тут уж и   я не выдержал.   Хорошо быть добрым Дедушкой Морозом,   когда тебя

понимают и, разумеется, внимают.

     -   Ты не ори, майор, а напряги извилины. Откуда бы я мог узнать содержание

вашего   разговора,   если   бы   мне   не   рассказал кто-то   из   вас?   А   если   мне

рассказали,   значит,   доверяли.   Подумай своей   криминализированной головой!   -

вскричал бестолково, но доходчиво.

     Он   сник,   словно шарик без   воздуха.   В   тишине барабанили его   пальцы по

столу, на экране беззвучно открывал рот суровый полицейский ветеран.

     -   Ты мог втереться в доверие, а потом предать,

      - Мог бы.   Так точно мог бы   рассуждать тот следователь,   запирая тебя на

годы в каталажку. Или Алексей, твой брат, когда думал просить за тебя.

     Ты забыл о своем брате! - гневно продолжал я. - Ты забыл, каким он был! Ты

тешишь свое обиженное "я",   забыв обо   всех,   кто   тебе верил!   Алексею было бы

стыдно за тебя!

     Конечно,   я   передергивал,   это ясно.   Но мне надо было как-то пробиться к

нему. Что у меня и получилось, судя по его растерянному виду.

     Я извлек сигарету, прикурил и глубоко затянулся.

     Где может быть Марина Вронская? - спросил я.

     -   Зачем она тебе? - рассеянно спросил Виктор.

     -   Она   ключевая фигура в   этой интриге.   Возможно,   она   даже знает,   кто

настоящий убийца.

     Он поднял голову и вперил в меня начинающий оживать взгляд:

      - Почему ты так считаешь?

     -   Очень просто,   -   сказал я,   а потом процитировал тот отрывок из письма

Николая, где он упоминает о предательстве своей девушки. - Насколько я выяснил,

последнее время его девушкой была Марина.

     -   Возможно, - согласился Виктор. - Я тоже что-то слышал. Может, в разделе

светской хроники.

     -   Ты не мог бы выяснить?   -   попросил я.   - Мне кажется, мы только теряем

время без нее.

     -   Ну   что   ж!   -   Виктор взял пульт и   развернул кресло к   экрану.   После

некоторых манипуляций,   приказов   голосом   и   нажатия   кнопок   беленькая Марина

засияла со стены.

     Да,   что-то в ней было яркое,   воздушное и, я бы сказал, девственное, что,

однако, присутствует иной раз и в самых развратных девах этой масти.

     -   Хороша! - согласился и Виктор. - Так, придется наводить справки.

     -   Да уж, постарайся, - сказал я и с тем встал, чтобы уйти.

     Уже у двери вспомнил, кто меня ожидает за дверью, и запнулся.

     -   Майор!   Тебе не кажется подозрительным,   что твой помощник,   - я имел в

виду   лейтенанта Стражникова,   -   часто   бывает   у   самого Мираба Мамедова?   Не

развлекается в   Магическом квартале и в этом,   как его,   Саду наслаждений,   а в

гостях у самого хозяина.

     -   Чепуха! - отмахнулся Виктор. - Мало ли кто где бывает?

     -   Ну, пока, - сказал я и с тем наконец покинул кабинет.

     В   коридоре   успел,   при   виде   остолбеневшего Стражникова,   чиркнуть себя

пальцем по горлу, чем вызвал в его глазах огонь праведного гнева и ненависти.

     Вообще-то   мне   было наплевать на   этого пса,   хотя близость его к   Мирабу

тревожила.

     Когда   я   поднялся   на   крышу   полицейского   управления,    чуть   стемнело.

Золотистые лучи   зеркально   зажигали   полированные корпуса   машин,   заполняющих

стоянку,   и   ярко горели желто-оранжевые парапеты по краю огромной крыши.   Я не

знал,   куда себя деть. Столько обрушилось на меня, что даже такой не склонный к

самоанализу индивид,   как я,   не смог не впасть в   задумчивость...   из которой,

впрочем, оказалось легко выйти.

     Какой-то   толстенький,   смутно   знакомый   коротышка как   раз   выпорхнул из

только что приземлившейся машины.   Он увидел меня и, отпрянув, кинулся обратно,

наткнувшись на   лезшего следом гнома.   Я   узнал   их   секундой позже   и   побежал

следом, но опоздал. Эта секунда решила все.

     К   счастью,    свободных   машин   здесь   было   предостаточно.   Одна   из   них

среагировала на мой отчаянный вид и приоткрыла крыло дверцы.

     - Немедленно... за той голубой машиной, которая только что взлетела!

     Робот-водитель подчинился сразу:   мы сорвались с места и, благо машин было

немного,   скоро пристроились за   голубым сверкающим в   чистом небе под   чистыми

лучами солнца такси.   Почему-то после первых рывков машина моих врагов оставила

попытки оторваться.   Мы   резво,   словно   приклеенные друг   к   другу,   неслись к

неведомой цели.

     Погоня   взбодрила меня.   Мы   пролетели над   жилыми островами,   увенчанными

шпилями башен,   над озерами,   реками и   лесопарками.   Показался и   вскоре исчез

Магический садик Мираба -   значит,   не он был нашей целью. Потом голубая машина

внезапно оторвалась и ушла вперед.

     -   Быстрее! Уйдет!

     -   Это   невозможно,   -   отозвался ровный   уверенный голос   не   ошибающейся

машины. - Они уже приземлились.

     -   Где?

     -   Объект номер девять тысяч триста семьдесят пять.

     -   Что за объект?

     -   Завод по переработке и переплавке утиля. Завод-автомат.

     Тут и мы приземлились возле пустого голубого экипажа, спокойно стоявшего у

большого квадратного здания,   метров пятнадцать высоты и   метров сто в   длину и

ширину.   Просто каменная коробка с   закрытыми сейчас воротами,   но   приоткрытой

дверцей, где и исчезли мои недруги.

     А я уже протискивался внутрь.

     И сразу попал в коридор, судя по всему, по периметру опоясывавшему здание.

Мне   показалось,   справа слышались звуки   шагов.   Я   бросился туда   и   чуть   не

наткнулся на шедшего навстречу робота.

     -   Ты кого-нибудь видел? Людей, людей!

     -   Нет, не видел. Но двое человек сейчас зашли в цех.

     -   Какой цех? Где?

     -   Это в другой стороне, первая дверь направо.

     Я уже бежал.   Миновал главный вход,   еще немного. Справа какая-то дверь. Я

влетел внутрь,   лестница наверх.   Грохоча металлическими ступенями,   я побежал,

вломился в дверь и оказался на слепленной из железных прутьев галерее,   которая

опоясывала огромное пустое пространство цеха.

     Я смутно вспоминал:   где-то я все это видел?   Может,   в хронике,   может, в

учебных передачах?..

     Какой-то шум, грохот, скрежет... Огромные лапы вминались в груды стонущего

железа,   и весь ржавый,   погнутый,   треснувший лом -   старые,   отжившие корпуса

роботов   -    подгребался под прессы,   откуда вылетали умятые опрятные блоки.   Я

чуть не задохнулся от пыли,   меня душил кашель. Вдруг над головой у меня что-то

сверкнуло,   я   огляделся,   -   совсем   близко от   головы на   металлической стене

растекалось огненное пятно с   расплавом в   центре;   кто-то   стрелял в   меня   из

бластера.

     Вновь что-то   блеснуло,   я   инстинктивно присел,   но   это в   дальнем конце

корпуса приоткрылись створки ворот, куда как раз проскальзывали две фигуры.

     Я   бросился следом по прутьям галереи,   добавляя еще немного шума в   общую

адскую симфонию производственного процесса...

     У   выхода   я   скатился вниз   по   шаткой   лестнице и   выскочил на   мощеный,

раскаленный за   день   солнцем   каменный   заводской двор   в   тот   момент,   когда

закрывалась дверь соседнего корпуса.

     Мне   эта   бесцельная погоня стала   жутко   надоедать.   Я   перебежал двор   и

ворвался через дверь в   этот новый корпус.   Цех оказался поделен на   два этажа.

Нижний,   подземный,   был заполнен тенями и потусторонними отблесками огня.   Это

светился металл,   беспрерывно сливаемый в   огромные ковши то   из   одной,   то из

другой печи, коих здесь было множество.

     Я   находился на железном мостике,   перекинутом   через бездну ада внизу,   а

передо мной,   нацелив мне   в   голову ствол бластера,   ухмылялся мой сегодняшний

упитанный анестезиолог.

     Я   еще раз убедился в том,   как глупо попался,   когда в спину мне ткнулось

нечто твердое.   -   Тихо,   тихо!   -   предупредил голос гнома. Повернув голову, я

увидел   его   торжествующую ухмылку.   И   сразу   бешеный гнев   -   на   себя,   свою

опрометчивость, на этих бандитов - заполнил меня до отказа.

     Резко повернувшись,   я   схватился одной рукой за ствол бластера и   тут же,

навесив гнома перед собой подобием щита, прыгнул к толстяку.

     Мои действия были так быстры,   что реакция противников не поспевала. Я был

в   полете,   когда раздался выстрел.   Шипящий плевок огня попал в   широкую спину

гнома,   безобразное лицо его приняло выражение удивления,   досады,   обиды,   уже

замешенной на ожидании боли... которую он, к счастью для себя, не почувствовал:

я швырнул на толстого уже труп.

     Пока толстячок барахтался под   телом,   я   -   весь олицетворение скорости и

решимости - сгреб эту полуживую кучу и швырнул вниз.

     Меня   отпустило...   Я   в   мгновенном ступоре   смотрел за   полетом убийц   -

сознание растягивало мгновения...   Вдруг с ужасом, нет, с холодком торжества, с

невольным содроганием увидел,   куда они   падают!   И   тут же   понял,   зачем было

заманивать меня сюда, в этот безлюдный цех металлоперерабатывающего завода.

     Они попали точно в   ковш вагонетки и   с сухим плеском погрузились в жидкую

сталь, заставив слегка вскипеть тяжелую ртутную жидкость.

     И   ничего.   Ни   двух людей,   ни   памяти,   ни криков ужаса -   ничего.   Наша

смертельная схватка была обречена на   одиночество,   впрочем,   как много раз уже

случалось со мной.

     Тупо смотря вслед веренице ковшей на вагонетках,   я   поймал себя на мысли,

что хочу оправдаться. Что со мной? Ведь не я нападаю, это меня стараются убить!

Око за око!..

     Из двух машин,   оставленных нами,   я обнаружил их голубую.   В полированном

крыле возник и   сразу карикатурно расплылся мой силуэт.   Я сел в такси,   еще не

зная, куда отправлюсь.

     -   Куда вам нужно ехать? - вежливо осведомилась проекция робота-шофера.

     Куда?   Я   и   сам не   знал.   Вечер.   Солнце упало куда-то   за   деревья-дома

бесконечного города.   Редкие   машины простреливали синеющее небо.   Я   утомленно

прикрыл глаза.

     -   Надо подумать, куда ехать, - ответил я, может, самому себе.

     Настроение мое было хуже некуда,   Опасности хороши в   меру,   и   в одиночку

встречать их чревато нервным расстройством. Можно немножко свихнуться.

     Пошарив,   я   не   нашел у   себя   сигарет.   И   как   всегда в   таких случаях,

нестерпимо захотелось курить. Наудачу потребовал:

      - Дай сигарету!

     К   моему   удивлению,   передо   мной   из   приборной панели выросла полочка с

пачкой сигарет и - пепельницей.

     Я   закурил и,   куря,   подумал,   что   последние дни,   даже часы вокруг меня

усиленно сжимается кольцо врагов,   и не имело значения,   что провоцировал их я.

Все было предрешено, и то, что должно, случится обязательно.

     Как же болела моя голова!   Сигарета обожгла пальцы,   и   я швырнул окурок в

дверцу. Наконец решившись, я дал адрес и скоро был на месте.

     Дверь отворилась,   хотя я еще не назвался. И еще не успевший измениться за

день   шарик с   приветливым лицом встречал меня у   входа.   Я   шел   за   ним,   уже

привычно ожидая чего-то...   не опасности же? Но когда, войдя в очередную трудно

узнаваемую   комнату,   я   увидел   возникшую,   будто   видение   из   сказки,   Лену,

светящуюся,   словно античная богиня из   мифа всем своим восхитительным телом (я

угадывал   волшебные   выпуклости   и   впадинки   под   полупрозрачным,    ничего   не

скрывающим халатиком), сразу понял: жить стоит!

     Неуловимым движением   я   оказался   рядом   с   ней   и   ^наслаждением вдохнул

чарующий аромат ее духов. Вот чего мне не хватало.

     Когда я нашел в себе сил оторваться от ее волшебных губ, она повела меня в

свою ванну-бассейн,   и скажу,   редкое наслаждение подчиняться строгим указаниям

небожительницы, пока она моет и приводит уставшее тело своего героя в порядок.

     Я   снова свеж и   бодр,   и немного погодя,   в спальне,   я дарил ей весь пыл

любви, какой могла вызвать лишь одна она.

     И ночь все длилась и длилась,   лишь вливая в нас свои силы. А когда сил не

стало,   мы просто лежали в нирване и не желали ничего, только продлить нынешний

миг навсегда, бесконечно...,

     Шепотом, на ухо друг другу, мы наметили план на следующий день.

     Пришло время наконец выяснить:   что же такое есть лейтенант Стражников,   с

таким подозрительным пылом возненавидевший меня.

     51

     МИРАБ МАМЕДОВ ХОЧЕТ ВСТРЕТИТЬСЯ

     Я проснулся с рассветом,   и через призрачный экран стен первые лучи солнца

еще не   резко,   словно сквозь туманный светофильтр,   проникли и   растворились в

свежей утренней прохладе.   Лена сонно дышала на моем плече,   и, размякший после

сна,   я невольно взмолился.   Я думал: можно ли эти минуты назвать счастьем? Или

счастье   должно   быть   кратким,   словно   отблески зарницы.   И,   подумав так,   я

испугался,   потому что,   выбираясь из объятий сна и рук этой женщины,   я понял,

что боюсь испытывать нечто подобное.

     Влюбленный мужчина -   безвольный мужчина. И чем он изначально сильнее, тем

глубже его падение.

     Воин не должен быть привязан к женщине.   Тем более бедный бог!   Потерянный

путник на бесконечном пути!

     Я тихо вышел и принял душ,   взбодривший,   как обычно. Шар-мажордом за ночь

превратился в железную рыцарскую голову,   говорившую глухо за решеткой забрала,

но летавший все так же лихо

      - Обеспечь-ка меня ИНФОРМОМ, но так, чтобы не побеспокоить хозяйку.

      Шарик   поплыл   и   через   несколько   комнат   и   коридоров объявил,   что   мы

удалились на   такое   расстояние,   что   траектория прохождения звуков,   считая с

этого места до спальни, с точностью до...

     В общем, не побеспокоим.

     Несмотря на ранний час, я решил связаться с Ильей, вспомнив, что он, как и

в том мире, является главой Пресс-Центра при Премьер-Министре и, значит, должен

что-нибудь знать.   Что? Я и сам не знал, но интуиция, глухо ворочавшаяся где-то

внутри...

     -   Илья! Я тебя разбудил.

     Собственно,   я   даже не спрашивал,   ибо сонное лицо его,   заполнившее весь

экран,   дабы я не видел,   где он,   в чем и с кем -   понятное желание,   говорило

само за себя.          

     -   Илья! Извини, но мне надо...

     -   Хорошо, что ты связался. Я вчера не решился тебе звонить, учитывая, где

ты находился. И с кем. Короче, Мамедов отбыл.

      - То есть как это отбыл?

     -   Имеется в виду,   улетел к себе на свою планету Сад наслаждений.   Может,

ты не знаешь, это его центральная планета.

     -   А почему мне надо было сообщить это?   Вернее,   мне это важно, но почему

мне?

     -   Дело   как   раз   в   том,   что   перед тем,   как   улететь,   Мираб зачем-то

официально уведомил   Пресс-Центр.   Это   означает,   что   сообщение автоматически

попадет в ИНФОРМ в передачу последних новостей.   Мираб хотел,   чтобы ты об этом

наверняка узнал. Об этом была приписка.

     -   Доброе утро! - вдруг сказал он. - Мы вас побеспокоили, наверное?

     Я оглянулся. Проснувшаяся и свеженькая, совсем как бабочка в своем цветном

халатике, вошла Лена.

     -   Мираб Мамедов улетел из Мечтограда?   -   переспросила она.   - Я невольно

услышала.

     -   Да, - подтвердил Илья. - И это еще не все. Он сообщил, что отбывает для

подготовки к   встрече с   Сергеем Волковым,   официально приглашенным им   на свою

столичную планету Сад наслаждений. Меня это заинтересовало.

     -   Это он заманивает, - вдруг резко сказала Лена. Мы с Ильей посмотрели на

нее. Она была и рассержена, и одновременно испугана. За меня, наверное.

     - Конечно, - согласился Илья. - Но почему?

     -   Я ему вчера вновь попортил физиономию.

     -   Ты не рассказывал, - упрекнула меня Лена.

     -   Да   ладно,   ничего страшного.   Но   потом он   посылал ко мне двух убийц.

Кстати,   одного ты знаешь,   -   обратился я к Лене.   - Помнишь, в наше посещение

Магического квартала там был противный карлик-гном?

     -   Помню, гнусное существо. Я сначала думала, что это фантом.

     -   Теперь он   точно   фантом,   -   скорбно сообщил я.   Они   оба   внимательно

смотрели на меня.

     -   Да, - подтвердил я их невысказанную догадку. - Так получилось, что либо

они, либо я... Я выбрал собственное существование.

     -   Где они? - спросил Илья.

     -   Их   нет.   И   никто никогда ни   при   каких обстоятельствах не   найдет ни

малейших следов...   -   увлекался я   и   сам же себя оборвал:   -   Надеюсь,   тайна

сообщения по ИНФОРМУ соблюдается?   А впрочем, какая разница. Мне пришлось этого

гнома и еще одного убийцу столкнуть в чан с расплавленным металлом.

     -   Пш-ш-ш!..   -   изобразил я,   и   они содрогнулись,   живо представив,   что

стояло за этим звуком.

     -   И   ты мне не рассказал!   -   с   упреком воскликнула Лена.   Она искренне,

задним числом,   встревожилась за меня. Это заметил и Илья, внимательно поглядев

на нее.

     -   Оставим это,   -   попросил я.   - Лучше посоветуйте, как мне добраться до

его резиденции.

     -   Ты   полетишь?   Я   тебя   не   отпущу!   Это   же   безумие!   Мираб   хочет   и

обязательно погубит тебя!

     -   Вынужден согласиться с вами,   -   присоединился и Илья.   - Мираб готовит

западню.

     -   Он сам в нее,   и попадется, - сказал я. - Я чувствую, что Мираб если не

все, то многое знает о покушении на отца Николая Орлова.

     -   Откуда?.. - начал Илья, но я перебил:

      - Я уверен. Если хотите, моя интуиция...

     -   Я   могу   помочь,   -   вдруг сказала Лена.   -   Если тебе обязательно надо

лететь, то возьми мою яхту.

     -   Вы даете ему свою яхту? - недоверчиво спросил Илья.

     -   Не только даю,   но и сама с ним полечу, - решительно объявила Лена. И в

своей решимости, надо признать, она была прекрасна, как никогда.

     -   Нет,   -   решительно сказал я.   - За яхту спасибо, но полечу я один. Мне

Мираб не страшен, а вот тобой рисковать не намерен.

     -   Да по какому!.. Моя яхта, что хочу, то и делаю!

     -   Тогда лети без меня.

     -   Нет!

     -   Ты останешься здесь!

      - Я лечу с тобой!

     -   Хватит! - вдруг вскричал забытый нами Илья.

     Мы переглянулись.

     Все, конечно, вышло так, как хотел я.

     52     

       ТЕРМОЯДЕРНЫЙ АД

     Я   улетел в   темный предрассветный нас,   ни с кем не прощаясь.   Правда,   я

мысленно помахал рукой тем неясным фигурам, что стояли где-то, устремив глаза в

небо,   зная или угадывая путь моей яхты.   Для них я   тоже был смутным силуэтом.

Хотя в отношении некоторых я надеялся на обратное.

     Мне   понадобились   сутки   на   то,    чтобы   ознакомиться   с   устройством   и

управлением яхты и   наметить примерный план действия.   И   чтобы отговорить Лену

лететь со мной.

     Конечно,   Лена оказалась изумительной женщиной,   ее   привязанность ко   мне

трогала:   то, что она с такой легкостью передала мне одну из роскошнейших яхт в

Империи, поразжало. И заставляло задуматься.

     Однако вернемся к яхте, уже материализовавшейся в моем сознании под именем

"Мечта",   которым, еще при покупке, наделила ее Лена. Издали кораблик напоминал

эллипсоид,    а    постоянно   действующее   защитное    поле,    стирающее   резкость

поверхностных   граней,   еще   более   являло   аналогию   с   непрерывно   струящейся

поверхностью;   словно   постоянный поток   водных   струй   омывал этот   небольшой,

вмещающий от силы десять-пятнадцать человек, кораблик.

     Внутри,    с    первого    взгляда   иллюзия   изменчивости   сохранялась.    Это

объяснялось тем, что тысячи сенсорных датчиков мгновенно реагировали на скрытые

и   явные желания пассажиров,   тут же принимаясь изменять геометрию стен,   пола,

потолка, а также цвет поверхности, мебели, самого воздуха. Похоже обстояло дело

с музыкой или отсутствием оной.

     В   иллюминаторы заглядывало   пожелтевшее па   востоке   небо.   Я   словно   бы

одиноко висел над поверхностью планеты -   без костюма, скафандра или корабля, -

настолько совершенно было изображение экранов,   что глаз не замечал подмены; по

небу между тем ползло несколько тучек,   и звезды все еще цеплялись за выцветший

небосклон. Теперь они больше походили на капли росы, чем на конфетти.

     На   "Мечте"   оказалась богатейшая библиотека учебных гипнопрограмм,   и   те

несколько часов,   что мне удалось утаить от Лены,   я   посвятил учению:   теперь,

взлетая,   холодно намечал план   на   те   двое   суток   бортового времени,   что   я

вынужден буду провести в полете.

     Подчиняясь приказам моего голоса, яхта все разгонялась и разгонялась.

     В   медицинском отсеке,   обезболив,   я рассек ткани под ногтями левой руки,

подсадил в   ранки   лазерные кристаллы и   несколько пьезоэлектрических контуров,

закрыл разрезы и   полтора часа   держал руку в   аппарате ускоренной регенерации.

Внешне ничего не было заметно.   Теперь,   если я только вытяну напряженно сжатые

вместе пальцы, из кристаллов выйдет луч, способный пробить метровую бериллиевую

плиту.

     Внутренне посмеиваясь и,   возможно,   просто из детского желания поиграть в

войну,   я подготовил еще несколько сюрпризов противнику.   Так, я замаскировал в

волосах полутораметровой длины   нить,   молекулярные связи которой были   усилены

настолько, что ею можно было без труда перерезать руку, ногу или шею человека.

     Было и   еще кое-что,   но остановился я лишь после того,   как вживил в себя

ген,   позволяющий телу почти мгновенно (правда,   с огромными затратами энергии,

мимикрировать в "ситуациях,   угрожающих целостности всего организма",   как было

начертано в сверхсекретной инструкции, неведомо как приобретенной Леной.

      В общем, я спал, ел, ждал и пытался ненавидеть.

     Потом в   один прекрасный час   послышался гул,   перешедший в   визг,   звезды

вдруг   посыпались огненным дождем   и   неподвижно залили обзорные экраны.   Одна,

яркая, повисла впереди.

     Теперь яхта двигалась в   обычном режиме,   и   два   часа -   или   две жизни -

спустя я   уже рассматривал опаловую планету со   сверкающими морями,   множеством

заливов,   островов,   фиордов,   с   буйной   растительностью на   двух   тропических

континентах, с прохладными лесами и многочисленными озерами на трех континентах

умеренной зоны. Без особо высоких гор, но с большим количеством холмов, с семью

небольшими пустынями   -   для   сохранения разнообразия,   как   видно,   и   длинной

извилистой рекой   в   половину континента;   это   смутно   напоминало,   хотя   и   в

карикатурном исполнении, древнюю Землю.

     Я   наблюдал,   как   формируется штормовой фронт в   зоне   экватора,   как   он

движется на   север,   рассеивая свои влажный груз над океаном.   Потом появилась,

плавно раскачиваясь,   неизменная луна,   моду   на   которую не   смогло уничтожить

тысячелетнее пилигримство человечества.

     Я   вывел "Мечту" на   эллиптическую орбиту за   пределами,   как я   надеялся,

действия обнаруживающих лучей и занялся подготовкой десантирования.

     Разумеется, я не собирался сажать "Мечту" на поверхность мирабовского Сада

наслаждений.

     Приняв   ультразвуковой   душ,    я   надел   комбинезон   из   водоотталкивающей

самозатягивающейся синтетики,   тяжелые   армейские ботинки   и   наглухо застегнул

ремешок   мягкого   кожаного пояса   с   системой эмиттеров Калашникова,   создающих

защитное поле,   в просторечии - аккумуляторами. Справа на бедро подвесил ручной

лазер,   а   по поясу за спиной прикрепил гирлянду ручных гранат.   На шее у   меня

покачивалось   ожерелье   из   бусин-бомбочек   и   плоский   диск-излучатель,   а   на

запястье я прикрепил ножны веерных ножей, не раз выручавших меня еще на Уране.

     Войдя в   трехметровую нишу с   черным плоским диском посередине,   я   стал в

центр диска. Мозг корабля включил эмиттеры. Воздух заметно уплотнился, тело мое

словно   обдували раскаленным ветром:   контуры вокруг   зябко   дрожали.   Чмокнув,

появилась отсекающая мембрана,   и   тут же из стены выползла металл о   пластовая

бордовая плита.   Я   досчитал до   трех   и   вместе   с   воздухом (словно пробка из

бутылки шампанского вина) вылетел из шлюза.

     Я летел.   Сопротивление разряженной еще атмосферы не ощущалось.   Материк -

огромный,   плоский - лежал внизу, слегка покачиваясь, словно гигантский плот. Я

был еще на   границе стратосферы.   В   океане не различались отдельные волны;   на

таком расстоянии, казалось, внизу расстелили огромное, слегка размытое зеркало.

Фиолетово-зеленый грушевидный материк,   отороченный по западному краю и тонкому

черепку перешейка желтым   контуром песчаных пляжей,   выцветился и   слегка рыжел

под тонким слоем низовых облаков.

       Я   опустил на глаза щиток бинокля;   отдельные деревья буквально прыгнули

мне   навстречу.   Я   быстро проглядел весь   материк;   горная гряда,   тянущаяся с

севера   на   юг,   снежно-голубой блеск   вершин,   озера,   мелкие реки,   множество

небольших   поселков.   Но   ни   военных,   ни   транспортных кораблей,   ни   крупных

городов-портов.   Я   стал еще внимательнее вглядываться в   район,   помеченный па

карте   как   резиденция   владельца   планеты   -   Мираба   Мамедова.   В   микрофоне,

закрепленном возле левого уха,   стало потрескивать. Прорвался залп атмосферного

разряда автоматически активизировал фильтр.   Сразу   тихо,   но   очень   явственно

зашумел фон   планеты.   Вдруг   потемнело;   рыжевато-рыхлая   масса   надвинулась -

лавиной унеслись вверх тучи.   Сквозь шум и треск прямо в голове раздался мерный

голос корабельного Мозга.

      - Командиру Сергею   Волкову!   На   поверхности материка "Сладострастие" не

замечено   ни   одного   города.   Имеются   девять   тысяч   семьсот   шестьдесят пять

поселений.   Температура воздуха   на   поверхности планеты   плюс   двадцать   шесть

градусов по   Цельсию.   Вы   находитесь на   высоте пять   тысяч   двести метров над

уровнем моря.

     -   Очень   хорошо.    Опусти   меня   до   тысячи   метров   и    останови.    Хочу

осмотреться.   Здесь что-то   должно быть не   так.   И   сообщи параметры излучения

полей. У меня все.

     Очередной раз потемнело.   Я прошел нижний разряженный слой облаков. Внизу,

километров двадцать южнее   искрился океан.   Широкая река   почти по   курсу моего

полета-падения.   Лодка   или    какое-то   огромное   животное,   плывущее   вниз   по

течению.   Туда,   где океан и золотая полоса пляжа, куда вольно и лениво стекала

река.   Меня слегка,   но   ощутимо дернуло.   Я   все время ждал нападения или иной

опасности.

     -   Командиру   Сергею   Волкову!   Анализ   параметров полей   почти   закончен.

Можете включить интерферон.

     Я   щелкнул   переключателем бинокля,   начав   поиск   интерферирующих силовых

полей.

     И   увидел:   словно   песчаная   рябь   у   атолловых островов под   водой,   вся

поверхность подо   мной   оказалась   покрыта   сетью   концентрических окружностей.

Центр   пестро   переливающейся   сети   был   где-то   подо   мной,   а   по   периметру

огромного,   пятидесятикилометрового круга - десятка два других, меньших, словно

форпосты чьих-то рубежей.   Едко-зеленые,   изумрудные по вершинам, в промежутках

волны светились теплыми тонами спектра,   но так же едко,   с   переливами:   алые,

оранжевые, желтые...

     -   Мозг! Что означает зеленый цвет?

     -   Есть аналог. Я вынужден поднять вас повыше на тысячу метров.

     Словно моргнул и не сразу открыл глаза - корабль подбросил меня вверх.

     -   Командиру Сергею   Волкову!   Зарегистрирован недолет   на   семьдесят пять

метров.   Вас что-то   держит.   Есть аналог,   но необходимо проверить информацию.

Защита   подобного   типа   запрещена для   частного   использования.   Для   проверки

высылаю зонд.

     В микрофоне кто-то вздохнул. Или это был атмосферный разряд? Я напряженно,

ежесекундно ожидая нападения,   смотрел вниз в бинокль,   не убирая и интерферон.

Ноздри забивал уже процеженный фильтрами влажный морской воздух.   Мне казалось,

пахнет морем, хотя высота была большая.

     -   Командиру   Сергею   Волкову!   Зонд   исчез   на   высоте   восьмисот метров.

Зеленый выброс из эпицентра полей.

     В   это   же   мгновение я   увидел внизу,   как зеленые волны,   запульсировав,

слились   в    огромный   пузырь,    зыбко   дрожащий,    переливающийся   изумрудными

оттенками.   Такие же,   хотя и меньшего размера пузыри выросли по периметру. Они

все увеличивались,   местами перекрывая друг друга,   и там, где это происходило,

зеленое свечение резко   усиливалось.   Из   этих   мест,   где   пульсирующая зелень

местами   отдавала   багрянцем,    вытягивались   тонкие    синие    нити.    Медленно

переплетаясь, они рывком устремились вверх, образовывая горловину, охватывающую

рыжие   облака.   Ветер стих.   Нечто подобное я   видел при   подлете к   планетоиду

искусственного Мозга.   Я посмотрел на шкалу дальномера - расстояние до медленно

тянущейся   ко   мне   горловины   было   около   пятисот   метров.    Судя   по   всему,

энергетические   затраты    на    создание    этой    невесомой    конструкции    были

колоссальными.

     -   Командиру   Сергею   Волкову!   Закончил   идентификацию.   Все   возможности

использовать временные поля запрещены для частных лиц.   Судя по   всему,   на вас

совершается нападение. Я прикрою вас половиной мощностей корабельных эмиттеров.

     Я на мгновение отключил интерферон и посмотрел вниз.   Ничего.   И все же...

какое-то   неясное   ощущение скованности.   Клочки   облаков застыли внизу,   рука,

протянутая   к   переключателю щитка,   приостановилась,   замерла...   нет,   плыла,

плыла...

     -   Командиру Сергею Волкову! Вас накрыло временным полем.

     Я   стряхнул оцепенение,   рука   доползла к   щитку   бинокля.   Все   озарилось

изумрудным огнем.   Я   был уже в   центре горловины,   которая,   расширяясь книзу,

накрывала дрожащие пузыри по периметру и в центре.

     Я понял,   что мне надо сделать, и странно непослушными пальцами расстегнул

кожух   излучателя   антиматерии.    Выдвинулся   патрубок.    Вокруг   него   (словно

искрящийся цветок)   появились лепестки   силового отражателя.   С   трудом   двигая

пальцами,   я сумел настроить оружие.   И в тот же миг ударил. Ударил всей мощью,

понимая, что сейчас произойдет.

     Сквозь щиток интерферона было   видно то,   что   не   разглядел бы   сторонний

наблюдатель.

     Ослепительный луч   вонзился   в   центральный "пузырь".   И   вдруг   растекся,

заливая   огнем   шаровидные   купола.   Сквозь   жидкий   огонь,   расползающийся   по

поверхности гигантского сосуда,   стенки   которого   мгновенно раскалили звездные

температуры аннигилирующей материи,   видно   было   -   и   еще   ярче!   -   пылающую

циклопическую конструкцию.   Опорные синие   нити,   словно   вольфрамовые прожилки

невообразимой   лампы,    залили    окрестности   мертвым   нефритовым   светом.    Не

переставая излучать антиматерию,   я выключил интерферон. В видимом спектре подо

мной открылся ад.   Словно извержение вулкана -   фонтаны ослепительного огня.   И

все бурлило,   шипело,   рвалось. Все выше, выше и выше. И сквозь этот океан огня

стал   медленно   вырастать   темный   массивный   гриб,   сверху   казавшийся уже   не

гладким,   но кудрявым, бугристым, словно цветная капуста, пламенеющий радужными

переливами.   И вся эта чудовищная, словно вспухающее тесто, масса ползла ввысь,

заполняя огромную воронку,   за   которой,   словно   объятый кладбищенским ужасом,

притих незатронутый материк.   Весь этот катаклизм,   ограниченный полем времени,

сгорал сам в себе и все полз,   полз ко мне вверх,   в облака. Я вдруг понял, что

давно вызываю Мозг яхты,   забыв, что в таких условиях обычная связь работать не

может.   Я   настроил мыслепередатчик и   вновь попробовал вызвать корабль.   Связь

наладилась   мгновенно,    мысль    как    будто    моя,    но    настолько   чужеродно

отшлифованная,   что   принять за   свою,   как   всегда   при   мыслесвязи,   было   бы

невозможно.

     -   Командиру Сергею Волкову!   Я не могу вас забрать. Вас держат. У меня не

хватает мощностей.

     На   секунду   включил интерферон:   лампа,   в   горловине которой я   застрял,

вспыхнула еще   ярче.   Казалось,   добавили   напряжения.   А   в   видимом   спектре,

нализываясь на ослепительный жгут излучателя, ползли новые шляпки грибов: один,

второй, третий...

     То,   что творилось внизу, не поддавалось описанию. Спасали только фильтры,

но ужасная,   режущая глаза белизна,   раскалившая,   казалось,   весь мир, грозила

прожечь и щитки и поле. Я только сейчас осознал, в эпицентре какого чудовищного

грохота нахожусь. Казалось, планета ревет от боли, воет, выдувая сквозь воронку

дым,   газы,   пульсирующее солнце   голубого огня,   и   все   это   ползло вверх,   в

атмосферу -   выше,   выше... Если бы не защита поля, я был бы давно уже частицей

плазмы.

     И   вдруг все   происходящее показалось мне   дурным сном.   Я   вспомнил,   как

пушинкой хотел   опуститься на   материк,   -   никем   не   замеченный и   никого   не

потревожив.   К чему вся эта дуэль?   Зачем этот вселенский обмен энергиями?   Мне

ведь был нужен Мамедов,   чтобы узнать...   Тупик.   А   за пределами термоядерного

извержения спокойно,   ничуть не   потревоженная,   жила мирной жизнью планета Сад

наслаждении..

     Я   решительно выключил   излучатель.   Мир   дрогнул.   Я   еще   успел   уловить

предостерегающий сигнал корабельного Мозга, как вдруг мрак охватил меня. Ничего

не было...

     53

     НАМИ УПРАВЛЯЮТ КАКИЕ-ТО СИЛЫ

     Когда я очнулся -   а это произошло уже на поверхности планеты,   -   меня на

всех диапазонах радио и мыслесвязи вызывал корабль:

      - Командиру Сергею Волкову! Командиру Сергею Волкову!..

     Я   отозвался,   и мне было сообщено,   что наших объединенных возможностей -

моих и корабельных -   не хватило на то,   чтобы противостоять нападению и вот мы

оказались там,   где и   находимся сейчас:   на долю секунды позади во времени,   и

теперь Мираб Мамедов для нас недосягаем.

     Мозг   яхты   переслал   мне   картинку   планеты   -    взгляд   с   орбиты   через

интерферон.   Я увидел неизменный купол, своим защитным полем цепляющийся за мое

оставленное где-то время.   По предположению корабля в этом заключалась надежда,

на спасение:   если каким-то образом преодолеть границы пузыря,   можно оказаться

вновь   в   прежних координатах.   Яхта   "Мечта",   разумеется,   будет безвозвратно

потеряна,   но   жизнь   человека...   самое   дорогое...   Мозг   продолжал экскурс в

мораль, я не слушал.

     -   Сколько от меня до границ поля?

     -   Пять километров четыреста пятьдесят метров.

     Что ж, я определился - теперь уже в пространстве - и вот уже иду.

     Вскоре коротко пролился дождь.   Освеженный лес пах погасшими угольями. Все

деревья знакомые,   что не удивительно, ибо дом свой человек привык обустраивать

по   образу и   подобию своей мечты,   за которой ясно проглядывала древняя Земля.

Звериная тропа вела   меня   в   нужном направлении,   скользя под   влажным пологом

крон,   среди цепляющихся веток кустарника.   Все же   я   был чужим здесь,   и   лес

замирал, пропуская меня, а следом вновь трещал, чирикал, свистел и влажно дышал

в затылок.

     Тропа нырнула в овраг.   Сумрачно,   влажно.   Над головой переплетение лиан.

Словно в гроте.   Меж камней блеснул ручеек - глинистая змейка в узорах плывущих

листьев,   щепок,   мусора.   Невидимые твари словно птицы бились в   сухих ветвях,

затянутых паутиной мхов,   среди покрытых корой скелетов давно усопших деревьев.

Комбинезон камуфляжно засерел,   словно   покрылся   грязью,   и   тут   же,   едва   я

выбрался наверх, зацвел яркими пятнами, будто оброс листьями.

     Я остановился по сигналу корабельного Мозга.   Дошел.   Огляделся -   ничего,

тишина.   Нет, что-то... что-то... в глазах ли рябит? Или мутнеет?.. Да, в самом

деле.   Вон ветка впереди,   листья четко вырезаны в солнечном луче, а по краям -

нерезкий контур,   словно   поляризация,   словно   мягкое наложение...   И   стволы,

трава. Какая-то тварь высовывает коричневую меховую голову без глаз и ноздрей -

пасть, уши, - а сбоку тоже зыбкий контур.

     Я   нагнулся,   зацепил сучок,   бросил   вперед.   Деревяшка только взлетела -

оборвалась дуга,   -   словно невидимое стекло.   Ясно,   поле. Я подошел ближе. На

ощупь - ничего, но держит. Надавил - сразу будто гранитная плита. А тварь с той

стороны то   голову высунет из-за дерева,   то спрячет,   высунет-спрячет,   словно

играет - не доберешься...

     Ладно,   поле как поле.   Пока лучше придерживаться этой версии.   Я   не стал

терять время.   Настроил эмиттеры на медленное давление и сузил угол до острого.

Мозг   яхты   подключил   корабельные   ресурсы.    Не   удалось   пробиться   плазмой,

попробуем медленное давление.

     Я помогал себе усилиями мышц:   мускулы напряжены, ноги зарываются в мягкую

землю,   руки мертво впивались ногтями в   кору деревьев.   Ничего не происходило.

Стоял,   словно расшалившийся ребенок,   упершийся лбом в сену.   Свет померк.   От

напряжения побелели ногти,   а в ушах звенело,   звенело -   голова сейчас лопнет.

Мне   казалось,   что   тонкий зудящий и   ритмичный звук в   ушах не   удары крови -

поддается чужое поле.   Конечно,   несколько раз,   еще на Уране, мне с товарищами

удавалось проделать подобное.   Правда,   поля были другой природы,   но какая,   в

сущности,   разница?   Пальцы, сдирая слой коры, скользили, перехватывали дальше,

еще дальше.   Уже ничего не слышно.   И не видно.   В глазах - кровавые зайчики, в

ушах   -   словно лопнуло что,   -   зудящий вопль впился в   череп -   исчез.   Порог

слышимости. Еще немного... ветка треснула... еще, чуть-чуть...

     ...   Когда я   вновь пришел в себя,   легкий ветерок нежно остужал мне лицо.

Травинка,   нагнувшись,   щекотала висок.   Яхта сообщила,   что,   несмотря на   все

усилия,   проникновение не удалось. Я подумал, что моя активность последние дни,

возможно,   была   попыткой просто   обмануть самого себя,   желанием спрятаться за

видимым результатом пусть и   бесцельных действий.   Я осознал,   что давно забыл,

что для этого мира являюсь Богом, Творцом, Создателем! Что лишь по моему образу

и подобию,   по моим критериям лучшего-худшего создано все. Я почувствовал такую

безнадежную усталость,   что   лишь   удобнее прислонился спиной к   стене   поля   и

погрузился в размышления, как в омут. А руками, незаметно для себя то зарывался

в   жирную   землю,   сминая   ломкие   и   прохладные пластинки опавших листьев,   то

похлопывал,   оглаживал неосязаемую преграду за спиной.   Я хотел сделать усилие,

чтобы понять,   что произошло.   Однако усталость сломила меня,   и я погрузился в

полусон-полуявь;   не закрывая глаз,   смотрел прямо перед собой,   в   лес -   и не

видел, а руки беспокойно гладили скользкое сухое поле - ничего не ощущая.

     Однако это   дремотное состояние меня не   испугало,   оно   не   помешало даже

встать и   пройти несколько шагов к стоявшему невдалеке Мирабу Мамедову,   мрачно

закутавшемуся в   темно-синий плащ,   материя которого шелковисто поблескивала на

солнце.   Он стоял в тени огромного дерева,   и даже просторные складки одежды не

могли скрыть огромного брюха.   Я   подошел к   нему,   понимая,   что   граница поля

как-то естественно осталась позади, и я мимолетно подумал: "Как все просто. Как

все   просто,    когда   перестаешь   ограничивать   себя   собственным   "я",    когда

перестаешь замуровывать мысль в темницу собственной уникальности".

     -   Здравствуй, Мираб!

     И тот ответил сразу, без удивления и вражды:

      - Здравствуй,   Николай!   Я   тебя ждал,   хотя не   думал,   что встреча наша

произойдет так скоро.

     -   Я не Николай. Я Сергей Волков.

     -   Это я слышал. Но неужели ты думаешь, я поверю этой сказке? Пусть на нее

ловятся другие, все-таки я Верховный Жрец Бога нашего, Отца-Создателя.

     -   Не понимаю, при чем это?

     -   Пойдем, - сказал он, и мы пошли по тропинке сквозь лес.  

     День   был   жаркий,   где-то   собиралась гроза.   Совсем   недавно здесь   тоже

пролился короткий дождик. Деревья глянцевито и мокро блестели на солнце.

     - Меня насторожило,   что ты выжил на Уране.   Я не думал,   что Бог-Отец так

печется   о   тебе.    Потом   потеря   памяти,    перемена   личности,    необъяснимая

враждебность ко мне. Я понял, что мы стоим друг друга, понял, что мы нужны друг

другу.   Перед союзом двух таких людей,   как мы,   никто и ничто не устоит.   Ради

тебя я даже изменил свой план.

     Мы   между тем   вышли на   берег большого озера,   с   противоположной от   нас

стороны ограниченного холмами, поросшими высоким кустарником. С нашей стороны и

по бокам лес подступал к самой воде и отражался в гладкой,   как простыня, воде.

В   воздухе летали розовые и белые птицы,   а снизу повторяли их движения водяные

двойники,   и   тут же   искрилась,   дробилась внезапная рябь,   плавясь под лучами

солнца.   Покой   и   нега   странно не   соответствовали напряжению нашей   вроде бы

мирной беседы.

     -   А   в твои планы входило?..   -   Я приостановился,   давая ему возможность

быть откровенным настолько, насколько позволяли масштабы задач.

     -   Конечно,   пост   Премьер-Министра   Империи.   Разве   Кравцов   способен на

что-нибудь   большее,   чем   исполнять   роль   марионетки?   Нет,   нужна   личность.

Личностью был твой отец...

     -   Я не Орлов.

     -   Ну ладно, это не важно. Я хочу сказать, что Орлов Иван Силантьевич хоть

и был сильной личностью, но неправильно понимал волю Бога-Отца нашего...

     -   А ты ее понимаешь правильно? - спросил я, все еще не осознавая, зачем я

здесь. И зачем этот путаный разговор?

     -   Я ведь Жрец! Это говорит о многом.

     -   Это ты убил прежнего Премьер-Министра?

     -   Нет. Официально это сделал Николай Орлов.

     -   А неофициально?

     -   Тоже он. Кто же еще?..

     -   Ты врешь, - сказал я. - Я намерен вытрясти из тебя правду.

     -   Не   представляю,   как тебе это удастся сделать?   -   сказал он и   тут же

вновь попытался вернуться к интересующей его теме: - Зачем нам враждовать? Если

хочешь,   мы вдвоем выясним правду. Если правда существует, конечно. Но ты вроде

не понял,   что я тебе предлагаю власть над миром. Полную безграничную власть. В

мире нет ничего более ценного, чем власть!

     Я тихо рассмеялся:

      - Что   ты   с   ней   будешь делать?   Отращивать брюхо?   Ты   просто лопнешь,

нажравшись этой власти, - вот и все.

     -   Не говори так со мной.

      - Да   как же   мне с   тобой говорить,   если ты   сам не понимаешь,   что мне

предлагаешь! Я не умею жрать, как ты, мне твоя власть и даром не нужна.

     -   Берегись! Мое терпение может лопнуть.

     -   Как и   твое брюхо.   Либо ты   мне расскажешь все об   убийце Орлова Ивана

Силантьевича, либо готовься к новому перерождению.

     -   Ты   не   оставляешь мне   выбора.   Очень жаль,   мне очень не   хотелось бы

такого исхода.

     Был он так уверен в себе,   что в какой-то момент   заподозрил ловушку.   Это

должна быть очень хитрая драконовская ловушка. Было что-то... я не знал что...

     Какое-то чувство,   корни которого таятся: в пещерах, или, может, на ветвях

деревьев,   или в   самых древних океанах,   Сквозь наползающую тучу бросало косые

лучи солнце, и были они цвета крови.

     Ветер стих,   и все вокруг,   казалось,   погрузилось в   покой. Затем на меня

напал сжимающий внутренности страх,   но я   подавил его.   Гигантская ладонь была

готова опуститься с   неба   и   раздавить меня,   но   я   не   дрогнул.   Ведь я   был

Богом-Создателем этого мира, хоть и не понимал, что это такое.

     С моим воображением легко отыскать зловещее предзнаменование в чем угодно.

Я   вздрогнул и подавил дрожь.   Мираб внимательно всматривался в меня.   Я понял,

что это он посеял страх в моем сердце.

     -   Нет!   - крикнул я, изо всех сил пытаясь отразить его психическую атаку.

Вероятно, мне это удалось, потому что в его лице воля и решительность чуть-чуть

потеснились,   давая место тени удивления,   и   в   то   же   мгновение из подземных

пределов мира завыло, засверкало, засияло подобно недавним термоядерным взрывам

и, отразившись от башен неба, загрохотало внутри наших голов. Тело мое пронзила

вспышка красного жара. Я медленно переступил с ноги на ногу, едва не расплескав

при этом озеро,   и   сквозь бирюзовые и   бордовые сети посмотрел вниз на   Мираба

Мамедова,   который медленно поднял голову к   небу и шевельнул губами,   выпуская

вопли слов:

      - Ты мертвец!

     -   Это ты будешь им! - пообещал я, погружаясь во тьму.

     Да,   таков был изначальный ход событий с самого моего прибытия в Мечтоград

и вплоть до настоящего момента.

     И   ход   вещей был   сильнее мирабовского или   даже моего решения,   ибо есть

что-то,   чему подчиняются боги.   Наш конфликт был жалок и мелок, и исход его не

имел значения для тех сил, что управляли мной сейчас.

     Да. Управляли.

     Соглашаясь называться Богом,   я считал это искусственным довеском,   частью

моей измененной личности,   встроенной в меня Мозгом планетоида.   Все, что имело

отношение к моей божественной личности, в действительности не затрагивало меня.

Возможно,   где-то глубоко внутри я   действительно хотел и   желал ощутить Слово,

которое и   есть я,   этот мир,   Вселенная.   Вероятно,   это желание было движущей

силой и   то,   что сейчас происходило,   было материализацией этого.   Не   знаю...

Теперь же,   когда что-то пришло -   ослепительно!   невозможно!   -   я   не знал...

Проклятие! Это было ощущением, не ответом. Я просто не знал ответа.

     И мы стояли и смотрели друг на друга.   Я представлял удивление Мираба.   Он

оказался мотыльком, слишком близко подлетевшим к пламени жертвенника...

     Потом я   заметил,   что тьма,   сгущающаяся вокруг меня,   -   это наплывающие

тучи.   Я уже понимал,   что это означает. Земля под ногами слегка дрожала. Я это

тоже понимал.

     Я понимал, что придется пройти это испытание. Но зачем? Зачем это нужно?

     ...   Я чувствовал,   что мне никто не ответит,   что ответом стану я сам, но

уже потом.

     Еще   издали,   еще   тихо,   но   угрожающе прогремел гром.   Вспыхнула молния.

Отсветы пронеслись по лесу и над водами озера.

     Мы   стояли напротив и,   уперев взгляды в   друг друга,   наклонились вперед,

словно   сопротивляясь порывам урагана.   Нас   омывали волны   света,   прочерчивая

туманом и испещренные пеплом.

     И странно,   все еще ничего не происходило.   Правда,   я чувствовал, как все

вокруг   наэлектризовывается неясными силами,   но   были   ли   какие   причины этой

начинающейся грозы или мы были этой причиной - не мог понять. В какой-то момент

я разглядел растерянность в его глазах.   Но так же,   как и я, сделать что-либо,

как-то повлиять на ход событий он не мог.

     Я сжимался и расширялся одновременно. Одна моя часть осталась где-то внизу

- маленькая,   подчиненная,   неподвижно застывшая против такой же   жалкой фигуры

Мираба.   И одновременно я чувствовал,   как гнездятся в моих пальцах молнии,   их

вершины плавали высоко надо мной в небесах, ожидая, когда их бросят вниз, чтобы

разорвать цель.

     Серая пелена снова была рассечена сверху донизу, и бледно-зеленоватый свет

выплеснулся в воду вниз,   шипя и клубясь паром.   Потом я расколол небо и бросил

на   землю поток энергии.   Небесные гаубицы салютовали,   и   небесные ветры снова

пришли в движение, и хлынул дождь.

     Он   был   как тень в   подземельях слепых.   Потом он   вновь показался против

меня, словно бы был неуязвимым. Я с усилием сделал свой первый шаг.

     Мой противник также сделал шаг. Земля застонала, покрываясь трещинами.

     Он   сделал еще один шаг и   ушел в   озеро.   Вода,   шипя,   выплескивалась из

берегов.

     Я   сделал шаг и упал в трещины.   Пока выбирался,   он тоже сумел подняться.

Все гремело, стонало и дрожало.

     Когда мы сделали третий шаг,   то оказались напротив друг друга.   Я ударил,

промахнулся и прожег просеку за его спиной.   Он ударил,   промахнулся и разнес в

пыль один из холмов на другом берегу.

     Свет блистал в   подоблачном небе.   Сквозь завывания бури,   раскаты грома и

неутихающий ливень я слышал,   как кипит озеро за спиной и как с тяжкими стонами

дрожит и трескается земля.

     После нашего седьмого шага разразился ураган и повалил дым густой и едкий.

     Вдруг какое-то беспокойство коснулось меня.

     Я почувствовал,   как пальцы мои коснулись его шеи,   но в то же мгновение и

ему удалось схватить мое горло.   Мы на ощупь,   словно слепые,   пытались удавить

друг друга.

     При   следующем   толчке   нас   бросило   на   землю   с   такой   силой,   что   мы

расцепились и упали.

     Вновь   засверкали молнии,   он   был   рядом -   толстая бесформенная туша   на

четвереньках.

      Забыв обо всем,   словно во сне,   я пополз к нему.   Смертельная ненависть и

ярость его опалили меня.   Откуда-то   мне на   ногу свалилась глыба и   раздробила

голень. Вероятно, я на миг потерял сознание, но боль привела меня в чувство. За

это время он   дополз до меня,   вновь сомкнул ладони на моей шее,   и   мир вокруг

начал сползать в   ад.   Я   видел его   горящие торжеством безумные глаза,   пасть,

острые зубы вампира и,   подняв руки, нащупал в волосах нить-удавку. Я продолжал

смотреть ему в глаза, когда накидывал петлю на шею. Страшная штука - знать и не

иметь   возможности   предотвратить смерть.   Потому   что   он   знал;   в   последние

мгновения сознание   его   слилось   с   моим,   возможно,   тем   затруднив следующий

переход его в новое тело.   Он понял,   что пришла его смерть,   потому что завыл,

как   собака.   Тут   его   голова   отделилась   от   туловища,   нить   словно   бритва

перерезала ткани,   хрящи,   мышцы. Я успел поймать ее за волосы, но его открытые

глаза смотрели сквозь меня,   куда-то очень далеко,   уже в дальние миры. Останки

Мираба    Мамедова,     запутавшегося    в    интригах    Верховного    Жреца    плохо

представляемого им Бога, с глухим стоном рухнули на землю, и я долго смотрел на

тело, пока темнота не утащила меня к себе на дно.

     54

     ОТКРЫТИЕ СЕБЯ

     Я очнулся под вечер. Тихо моросил дождь. Ураган и гроза успокоились вместе

с нами.   Я пошевелился и вскрикнул от острой боли в раздробленной ноге.   Только

бы добраться до корабля.   И тут же с тоской вспомнил,   что яхта осталась где-то

там,   за   границей времени.   Я   еще   не   пришел в   себя   окончательно,   поэтому

спасительная мысль   пришла не   тотчас:   раз   я   одолел границу поля,   то   смогу

сделать это и второй раз.   Когда же я смог приподняться,   то от потрясения даже

забыл о боли.

     Озеро обмелело.   Вся вода ушла в   подземные пещеры,   а   в мокром иле слабо

шевелилась мелкая живность и огромные обреченные рыбы. Лес вокруг был "частично

прожжен   просеками,   частично повален.   Холмы   на   той   стороне   бывшего   озера

скорбели о   своих срытых товарищах.   Я   все еще держал за волосы голову Мираба,

труп которого валялся рядом. Я швырнул голову ему па живот и отвернулся.

     Теперь   оставалось проползти   эти   несколько   километров до   границ   поля,

перебраться кое-как, вызвать яхту...

     Несколько минут я отдыхал рядом с огромным деревом.

     Обратный путь...

     Я лежал на заплетенном корнями деревьев потолке. Нет. Я лежал лицом вниз и

пытался удержать мир на плечах.   Небо было тяжелым,   и мне было немного больно.

Хотя эта боль не шла ни в какое сравнение с болью в раздробленных костях.   Но я

был жив.   Жизнь -   это боль,   кровь, потери. Не совсем так, конечно. Иногда это

встречи,   радость,   исполнение желаний.   Я   вспомнил Лену,   но нахлынувшая боль

отвлекла. И заставила проясниться сознание.

     Я подумал, что вместо того, чтобы тупо ползти неизвестно куда, мне следует

вызвать   яхту   сюда,    ко    мне,    потому   что   формула   перехода,    которую   я

бессознательно использовал по пути сюда, вдруг четко, ясно зажглась в мозгу. И,

не   тратя   времени,   по   узкому   коридору я   послал сигнал.   Яхта   откликнулась

немедленно.   Я   отдал приказ.   Потом я расширил коридор ровно настолько,   чтобы

корабль прошел в   мое   время.   Формула перехода еще   горела в   памяти,   когда я

неожиданно подумал,   что   занимаюсь глупыми вещами:   вместо того,   чтобы просто

убрать поле, я делал лишние усилия. И я убрал силовой купол.

     Корабль   медленно на   гравитационных усилителях опустился рядом   со   мной.

Открылся люк,   трап   скользнул вниз,   и   по   нему быстро спустился медробот.   А

дальше я   уже как-то отвлекся...   Помню,   как покачивался в коконе робота,   как

попал в   медицинский отсек...   заснул...   На   следующий день -   если считать по

бортовому времени - я был здоров.

     "Мечта" тихо приземлился в секторе частных яхт.

     Я сошел по трапу и проследил взглядом за яхтой, которую уже невидимое поле

плавно уносило на   полидук Внешнего Круга.   Вступив на перрон,   идущий вниз,   я

отошел к краю платформы,   освобождая место постоянно подлетавшим машинам. Потом

я   вздумал воспользоваться одной   из   них,   и   по   моему знаку изумрудная капля

скользнула ближе, приоткрыв боковое крыло дверцы.

     Я   сел   внутрь,   на   мгновение ощутив себя   птенцом,   оберегаемым крылатой

родительницей,   -   странное чувство,   если   вспомнить,   как   давно   я   вышел из

возраста, требующего заботы.

     Я    распорядился   доставить   меня    ко    дворцу    Премьер-Министра,    меня

послушались.

     Машина    соскользнула   с    платформы    перрона    и    вонзилась   в    бледно

фосфоресцирующий туннель.   В   воздухе   заполоскались   пурпурные   и   голубоватые

газосветные трубки, ребра из кристаллического блеска, черные фронтоны, огромные

фигуры в конусах рефлекторов - я живо вспомнил свое первое прибытие в космопорт

сразу после Урана, - растерянность, злость, бестолковые поиски себя и выхода из

этого гигантского транспортного сооружения. И пока я вспоминал, машина, пронзив

очередную фантомную преграду, вырвалась за пределы порта.

     Мы быстро двигались по шоссе, почему-то не взлетая. Потом я присмотрелся -

все же мы летели,   но па высоте не более метра,   повторяя все повороты дорожной

ленты.

     Машина шла на скорости километров сто -   мелькали деревья, потом небольшие

домики -   лиловые,   белые,   синие,   дорога свернула раз,   другой,   мы увеличили

скорость,   попадалось много встречных машин,   потом их   количество уменьшилось,

небо стало темно-голубым,   поблекли краски домов,   показались звезды,   а мы все

мчались в протяжном свисте ветра.

     Все вокруг посерело,   дома теряли очертания, превращаясь в контуры, в ряды

серых выпуклостей;   в сумерках дорога проступала широкой светлой полосой. Вдруг

земля   быстро ушла   вниз,   вокруг нас   замелькали ярко   освещенные разноцветные

снаряды машин,   внизу россыпью зажигались окна в   домах,   и я попросил водителя

соединить меня с Кравцовым Владимиром Алексеевичем.

     Задрожав,   виртуальная головка водителя исчезла,   и   ее немедленно сменило

другое лицо -   трехмерно всматривался в меня Премьер-Министр,   сдержанный,   как

всегда, но мне все же показалось, страшно удивленный.

     -   Это вы?! Как?.. Что случилось?

     -   Я ездил по приглашению Мираба Мамедова.

     -   Да, мне сообщили. На эту... Сад наслаждений, планету удовольствий.

     -   Не скажу, что встреча доставила удовольствие, но многое прояснила.

     -   Что вы хотите этим сказать?

     -   Мираб Мамедов умер.

     Я   откинулся в   кресле;   освещенное изнутри лицо Кравцова не   могло скрыть

малейших нюансов выражения.   Я   хотел представить себе,   как он отнесся к моему

сообщению.   Правда,   немного   зная   его,   я   не   рассчитывал на   большой   объем

информации.

     -   Вы давно прилетели?

     -   В Мечтоград?    

      - Да.

      - Только что.

     -   И   сразу   связались   со   мной?    -   спросил   он,   по-прежнему   сохраняя

спокойствие. - Почему?

     -   Мамедов   был   замешан   в   убийстве Орлова   Ивана   Силантьевича.   Вашего

предшественника.

     -   Это хорошо, - сказал он, словно не поняв моих последних слов.

     Секунд пять он   смотрел на меня неподвижно,   будто желал убедиться в   моем

присутствии,   но я   уже догадывался -   он пришел к   какому-то выводу.   Я не был

только уверен к какому. Предугадать его поведение я не мог. Я размышлял, с чего

бы   начать,   а   он   тем   временем разглядывал меня все   внимательнее,   словно я

предстал перед ним в новом образе. Он вдруг решился:

      - Ладно, приезжайте сейчас ко мне. Я буду ждать. Вас встретят

      - Хорошо, - сказал я, и в то же мгновение вместо Премьер-Министра па меня

вновь смотрело пятисантиметровое безволосое и гладкое лицо псевдоводителя.

     -   Вас встретят, - зачем-то подтвердил он, и тут мы начали снижаться прямо

к   сгустку драгоценного с различными прослойками сияния.   Зернистая поверхность

отражала светящиеся ярусы,   вплоть до   последних,   уже   еле видимых,   словно из

подземелий   правительственной резиденции   пробивался ее   рубиновый   раскаленный

скелет.   Трудно было поверить,   что эта феерия переливающихся огней и   красок -

просто место обитания нескольких тысяч имперских управленцев.

     Мы сели.   Я   вышел из машины,   попал в окружение мелких и больших роботов,

почтительно сопроводивших меня до входа-колонны.   Но едва я попал во внутрь, со

мной   остался   единственный гид   -   родной   брат   Лениного   мажордома,   но   без

излишеств -   плывущая жемчужно-серая голова, а снизу, отдельно существующая, но

незримо   связанная ладонь   такого   же   цвета,   почтительно сопровождающая слова

головы вежливыми указующими жестами.

     -   Сюда,   пожалуйста,   -   сказала голова,   а   рука   указала куда   взлетели

вверх,   потом   вниз,   снова   вверх.   Голубой   транспортер   нес   нас   куда-то   в

горизонтальном направлении,   превратился в   эскалатор,   немного опустил и вдруг

вынес в куполообразный холл, выложенный светло-розовой инверсией.

     Кравцов Владимир Алексеевич -   худощавый,   величественный -   ожидал меня в

центре. Он внимательно разглядывал меня, пока я приближался.

     -   Здравствуйте,   Николай,   -   сказал он и тут же объяснился: - Мне как-то

привычнее называть вас   Николаем.   Вы   так   поразительно похожи...   Но   если вы

против...

     -   Как угодно,   -   равнодушно сказал я.   - Теперь мне все равно, раз дело,

ради которого я прибыл сюда, почти закончено.

     -   Даже так? Присядьте, пожалуйста.

     Мы   сели.   Меня раздирало внутреннее противоречие -   что-то   среднее между

нерешительностью и   одновременно   желанием,   чтобы   все   окончилось   как   можно

быстрее и   само   собой,   без   моего участия.   Это   было   невозможно,   я   слегка

раздражался.

     -   Вы сказали, что хотите покинуть нас...

     -   Я   этого не говорил,   а   впрочем...   посмотрим.   Я   хотел сказать,   что

теперь,   когда   умер   Мираб Мамедов,   осталось наказать двух-трех   человек,   не

более. Тогда возможно...

     -   Это хорошо,   -   сказал он и рассеянно спросил через некоторое время:   -

Мамедова убили вы?

     -   Да, он на меня напал первым.

     -   Как же?.. Мамедов был сильным противником. Очень сильным, - добавил он.

      - Я ему отрезал голову,   -   пояснил я.   Кравцов вдруг явно забеспокоился,

хотя еще не узнал главного.

     -   Он вам что-нибудь рассказал?   Знаете,   эти уверенные в себе люди...   Он

мог перед тем, как захотеть убить вас, многое рассказать...

     -   Все и рассказал. Зачем ему было скрывать? - сказал я, думая о другом.

     Кравцов стал что-то говорить,   но до меня доходили только отдельные слова:

"петля   во   времени",    "долгоживущий",    "высшая   справедливость",   а   желание

закончить все быстрее,   которое охватило меня,   когда я входил сюда,   сменилось

неожиданной апатией,   и   я вяло,   будто сквозь сгущающийся туман,   рассматривал

свои руки,   лежащие на коленях.   Кравцов замолчал, поглядел на меня исподлобья,

встал и, повернувшись спиной, отошел, словно желая дать мне время прийти в себя

и на что-то решиться. Я стал говорить:

      - Мое дело здесь практически завершилось.

     -   Вам никто не поверит, - вдруг перебил он, так и не повернувшись.

     -   Это уже не важно.   Главное, я сам все узнал. Раньше я всю вину возлагал

на   Мираба,   пока...   не   увидел   его   в   деле:   увлеченный безумец.   Имперское

хозяйство ему было не по зубам -   слишком увлекающаяся натура,   хотя и с манией

величия.   Он   не   хотел сразу рисковать,   поэтому поймал вас.   Он разгадал вашу

зависть к Ивану Силантьевичу Орлову и сыграл на этом.   Он думал,   что вы будете

его   марионеткой,   а   вы   сами стали все прибирать к   рукам.   Мираб до   поры до

времени не возражал.   Это его даже устраивало.   Не смог только предвидеть,   что

такому человеку, как вы, он станет помехой. Я представляю, как вы обрадовались,

когда я тут явился наводить порядок.   Конечно, наивный провинциал, каторжник, к

тому же   на   которого все можно будет списать.   Вы   всех решили убрать рано или

поздно.   Вы знаете, что лучший свидетель - мертвый свидетель. За мертвого можно

самому многое сказать.   Наверное,   вы   в   шахматы любите играть -   люди для вас

фигурки,   которых вы время от времени убираете с доски.   Могу поспорить,   что и

Николая вы   подставили -   ваша была идея.   Вовремя узнали,   что ваша племянница

Марина Вронская,   в которую был влюблен Николай,   попала под влияние Мамедова в

этой его секте,   и   заставили ее выкрасть бластер.   А Николай подумал,   что она

участвовала в убийстве.   Он и молчал на суде, спасая ее... и передал тем власть

в Империи вам, Владимир Алексеевич.

     -   Улики были против него... - хрипло сказал он.

     -   Не смешите.   Кому-кому, но вам ничего не стоило все организовать. И уж,

конечно,    не   вы   убивали.    Мираб   подорвал   охрану   на   мине,   а   стрелял   в

Премьер-Министра лейтенант Стражников.   Поэтому   этот   дурак   так   и   обнаглел.

Думал, его вечно будут покрывать.

     -   Да, редкостный мерзавец!

     Я вытащил сигарету и закурил.   Все было ясно.   Кравцов щелкнул пальцем,   и

снизу, конечно, давно изучив все формы его приказов, выпрыгнул столик с высоким

бокалом.   Мне   он   не   предложил.   А   я   и   не   хотел.   Кравцов выпил   половину

содержимого,   а остальное поставил па задумавшийся столик.   Вдруг Кравцов вновь

схватил бокал и торопливо допил.

     -   Когда я   тут появился,   вы   еще не знали,   что я   Сергей Волков,   а   не

Николай Орлов.   Его вы почему-то ни во что не ставили. Наверное, потому, что он

был способен ради девушки отказаться от   Империи.   Этого вы не могли понять.   А

тут   еще   ваша   племянница Марина Вронская,   изменившая Николаю с   этим   жирным

кабаном,   с   Мирабом.   Николай   был   морально   уничтожен и   просто   не   захотел

доказывать свою невиновность. Это вы хорошо продумали.

     -   Было нетрудно. У каждого свои слабости. У него слабостью была Марина.

     -   И тогда вы решили просто сломать ему жизнь.   Конечно,   вы не Бог и даже

не Сатана. Мое появление вы предвидеть не могли. Но из всех вы один поняли, что

меня надо убрать.   Вы   не   просто Премъер-Министр,   вы еще и   кукольник,   всеми

управляете из-за   кулис,   из тени.   Намекнули Мирабу,   но он не поверил,   что я

опасен.   Так,   лениво попробовал меня   убрать в   своем   квартале.   И   все.   Еще

поощряли   майора   Михайлова   из    управления   по    борьбе   с    особо    опасными

преступлениями проявлять -   будем так говорить -   личную активность в борьбе со

мной. А еще вы думали отправить меня в паломничество во дворец Бога-Императора,

но в этом году паломничество уже было отправлено.

     Неожиданно Кравцов вытащил сигарету из   кармана и   тоже   закурил.   Мы   оба

курили и молча смотрели друг на друга. Но он вряд ли что-нибудь видел. Он встал

и   прошелся перед моим креслом,   уже осмысленно поглядывая в   мою сторону.   Мне

показалось - выпитый ли бокал, сигарета, собранная в кулак воля, - но страх его

стал проходить.   Это   мне   не   понравилось,   однако деваться ему все равно было

некуда. Он чувствовал это, несмотря па охрану и прочие чудеса правительственной

безопасности.

     -   Когда меня вызвал к себе Мираб Мамедов,   тут уж вы обрадовались. Знали,

что   либо он   меня убьет,   либо я   его   прикончу.   В   любом случае вам это было

выгодно...

     Я   выпал вперед из   кресла,   на   ходу оглядываясь назад.   В   спинке кресла

возникла яркая точка,   кресло взорвалось,   и   клочки вспыхнули.   У стены,   ярко

освещенный огнем, возник силуэт с бластером... И в этот силуэт я, сильно выгнув

кисть,   чтобы не задеть ладонь,   выстрелил веерными ножами...   и,   пронзенный в

голову   и   грудь,   остался   стоять   к   стене   пришпиленный   лезвиями   лейтенант

Стражников.

     Ужас   плескался в   только что   спокойных глазах Премьер-Министра Кравцова,

осознавшего...

     -   Одна большая шайка,   -   зачем-то пояснил я. Я встал с пола и, подойдя к

лейтенанту, продолжил, будто ничего не случилось:

      - Вы тут все ошибались. И главная ошибка - это, конечно, недооценка меня.

Все-таки обидно,   вы же знали, что я прошел Уран и выжил. Это редчайший случай.

Понимать надо.

     Лейтенант Стражников тем   временем перестал мелко   сучить ногами.   Агония.

Конец.   Лезвие торчало из   середины лба.   Кровь по   носу   стекала на   форменный

комбинезон. Мне не нравился запах от него.

     -   Мираб,   конечно,   глупость совершил, когда связался с вами, - продолжил

я.   - Слишком умным быть тоже плохо. Если бы не ваши способности манипулятора и

не ваши идеи,   все были бы живы.   Подумать только!   Не появись я,   вы и   дальше

правили бы   Империей!   Потом убрали бы   Мамедова,   еще кого из   мелких врагов и

свидетелей...

     Я   нагнулся и   поднял бластер,   выпавший из   мертвой руки   промахнувшегося

убийцы.   Мысли о бренности бытия... Сентиментальность победителя... Я оглянулся

на Премьера...

     Конечно,   нельзя отвлекаться, имея за спиной врага. Я отпрыгнул в сторону,

и   луч   огня,   сильно зашипев,   погас в   мертвом теле   лейтенанта.   Выстрелив и

промахнувшись,   Кравцов -   сказывалось отсутствие боевого опыта -   спрятался за

куполом локального поля,   где   и   стоял,   наблюдая за   мной.   На   лице его была

написана решимость отсиживаться в своем непроницаемом убежище, хотя бы даже мир

тут обрушился!..

     Ухмыльнувшись,   я отбросил бластер Стражникова, а потом повернулся и пошел

к выходу.

     Я   слышал -   сухо   застрекотав,   отключилось поле.   Я   обернулся.   Неловко

прицеливаясь,   Кравцов поднимал бластер.   И   тогда я   поднял руку с   вытянутыми

пальцами,   напряг предплечье,   и широкая лента огня ударила в бывшего правителя

Империи.

     -   За Орлова Ивана Силантъевича,   -   прошептал я,   - за охранников и брата

Виктора Михайлова, за предательство, а это за Николая Орлова!

      Он рухнул раньше своей отброшенной боевым лучом головы. А когда и голова с

глухим стуком упала на пол,   тишина в   пустом зале зазвенела оглушительно,   так

что в ушах заложило.   Лишь мерно,   все увеличивая интервал, капала кровь с тела

лейтенанта Стражникова: с носа - на живот, с живота - на пол...

     Меня никто не пытался задержать,   когда я   уходил.   Да я   думаю,   что и не

сумели бы...

     55

     МАРИНА ВРОНСКАЯ

     Машину   я   отпустил   незадолго до   цели   и   пошел   пешком   по   удивительно

знакомому уже маршруту,   изо дня в день меняющемуся,   впрочем. Неожиданно много

людей.   Вдоль   переулков   сидели   за   столиками   люди.   Девушка   с   блесками   в

волосах...   Вскинула ресницы... Пузатый розовый мужчина в расстегнутой до пояса

рубашке с   бабочкой в   районе живота...   Неурочные дети прыгали кружком,   гоняя

друг к другу порхающий кораблик. Пахло духами и вином. Отовсюду неслась музыка,

фантомы вдоль стен и   на   тротуарах пели каждый свое.   А   ближе к   ее дому,   по

главному бульвару под облаками пушистых крон деревьев,   шаркали и   посмеивались

гуляющие толпы,   мелькали разноцветные совсем почти голые тела женщин,   тонкие,

обтянутые по моде ноги мужчин под толстыми дутыми плечами.   Тут и там в брызгах

цветных фейерверков пылали в лиловом сумраке кафе:   столики прямо на тротуарах,

причудливые пятнистые тени на панелях.   В глубине за столиками, заламывая руки,

пела   обнаженная   девушка,    сквозь   которую,   не   нарушая   мелодии,   проходили

посетители.

     У меня было настроение...   такое настроение!.. Зная, что меня ждет у Лены,

я не хотел идти.   В памяти пронеслось что-то,   как сорвавшаяся звезда, - что-то

из   области   призрачных   кнехтов,   моей   тогдашней   пронзительной   тоски   и   ее

нескрываемого счастья, так прочно разделившего нас.

     Я   дошел наконец.   В   эту ночь дом Лены,   в мгновение ока ставшей с единым

предсмертным всплеском мирабовских воспоминаний Мариной Вронской,   обрел черты,

которыми поразил меня еще в первую нашу встречу.   Огромная рыба,   проплывающая:

под   прозрачными плитами   дорожки,   попыталась ткнуться   губастым носом   в   мои

подошвы,   -   впереди, словно запечатанный грот, светился вход в псевдоподводный

мир.

     Я вздохнул, усмехнулся опять, крепко сжал руки за спиной, чтобы расправить

плечи,   и,   глядя на звезды,   тоже непонятно как проявившиеся в   этом подземном

этаже, стал думать о своей ускользающей любви.

     Прокатилась падучая звезда   с   нежданностью сердечного перебоя.   Сильный и

чистый порыв ветра прошел по   моим волосам,   взметнувшимися вслед,   и   все   же,

несмотря на печаль, не было во мне чувства утраты.

     Я   вошел   и,   пройдя бесконечные анфилады комнат,   коридоров,   переходов и

лестниц, наконец добрался до цели.

     Она в   воздушном халатике сидела на кровати,   и   ее черные крашеные волосы

небрежно рассыпались по плечам.

     - Сергей! - вскрикнула она и подбежала ко мне. - Ты прилетел, я только что

узнала.   Ах!   я так боялась!   - Ее руки сомкнулись на моей шее, она из всех сил

прижималась ко мне.

     Я думал: что это? страх, издевательство, испорченность?

     - Мираб мне успел все рассказать.

     -   Что? Что он рассказал?

     -   Ты не Ланская Елена. Ты Вронская, Марина Вронская.

     -   Откуда он мог?.. Значит, ты знаешь!

     -   Все знаю. Как же глупо я попался! Все, кто хотел, обманывали меня.

     -   Я не...

     -   Мираб   Мамедов,   Премьер-Министр -   это   понятно.   Но   ты?!   Ты   хотела

расправиться с Мирабом моими руками.

     -   О   чем ты   говоришь!   Ты   же сразу дал понять,   что играешь в   какую-то

глупую игру и   не   хочешь,   чтобы я   встревала и   портила...   Ставкой была твоя

жизнь, вот я и не стала вмешиваться.

     -   Нет,   ты так не ускользнешь.   Ответить и тебе придется. Ты думала, либо

один погибнет,   либо другой. Так знай - Мираб мертв, и Премьер-Министр мертв, и

лейтенант Стражников мертв - ты о нем, конечно, знаешь. Все мертвы.

     Она   закрыла губы   тыльной стороной ладони и   молча   с   ужасом смотрела на

меня.

     -   Я вот все думал,   как же тебя наказать за то, что ты использовала меня.

Убить?   Хватит смертей.   Я   думаю,   лучше всего было   бы   забыть о   тебе   и   не

вспоминать больше.   Да,   я   придумал,   как   накажу   тебя.   Ты   привыкла крутить

мужчинам головы,   знала всегда,   что   можешь делать с   ними   все,   что   хочешь.

Посмотрим теперь... А ну, раздевайся!

     Она,    ничего   не   понимая,    с    ужасом   глядела   на   меня.    Для   полной

убедительности я вытащил бластер, ненужный уже лейтенанту Стражникову. Хоть это

и было, конечно, лишнее. Однако события последних дней, даже часов так истощили

меня,   что многое делал не   совсем характерное для себя;   реальность,   извернув

грани,   исказила многое -   я верил в возможность того, что обычно отбросил бы с

негодованием.

     С ней что-то произошло.   Я не понял -   ужас исчез из глаз ее,   она рванула

полы   своего воздушного одеяния,   и   тут   оказалось,   что   долго раздеваться не

придется.   Яростно откинув халат,   она   застыла передо мной,   словно прекрасная

статуя, а я тут же усомнился в себе, по решил выдержать. Я должен был совершить

этот подвиг,   потому что смотреть на эту длинноногую богиню,   смотреть издали и

знать,   что   эти   чудесные груди и   гладкая кожа уже   не   доступны,   никогда не

доступны... Это, конечно, не могло не быть подвигом.

     -   Ты изменила внешность так,   чтобы уже тебя никто не мог бы узнать.   Это

легко,   конечно.   Ты   переселилась сюда,   подальше от родственников,   от нового

Премьер-Министра.   Ты ждала,   когда что-нибудь изменится и ты сможешь отомстить

Мирабу, которого ты разлюбила так же, как и Николая.

     -   Дурачок!   - сказала она и, расправив плечи, изогнула свой стан так, что

в   горле у меня,   и так пересохшем,   захрипело.   Я прокашлялся,   чувствуя,   что

наступает время фарса.

     -   Пока ты была с Мирабом Мамедовым,   тебе не составило труда узнать все о

нем и его планах.   Потом ты обманула и его.   Ты только не могла и подумать, что

ему известно все о   каждом твоем шаге,   и   если бы   не я,   он,   когда пришло бы

время,   настиг тебя мгновенно.   Ты   могла все   мне   рассказать,   но   ты   хотела

остаться в стороне.   Я один должен был разгребать эту грязь. Зачем тебе все это

было нужно, Марина? Зачем было обманывать Николая? Он тебя так любил!

     В   горле у   меня окончательно пересохло,   стало трудно говорить.   А Марина

вдруг медленно пошла ко мне с очень странным выражением на лице.

     Я подумал,   что мой подвиг может не состояться,   ибо сам чувствовал, каким

голодным взором пожирал ее.   Уж   она-то   понимала,   что творилось во мне.   Но я

должен был доказать ей, отказаться от нее, бросить, забыть...

     Она подошла совсем близко и -   я не понял как!   - отобрала у меня бластер.

Разболтался,   идиот!   Впрочем,   не в   болтовне дело.   Я   начинал понимать,   что

безумие с этими подвигами может обернуться совсем плачевной стороной.

     Но   как   она была прекрасна!   Афродита!   Нет,   Афина с   бластерным лазером

вместо копья!

     Тем    временем   она   отошла   в    сторону   и    вызвала   ИНФОР.    Со    стены

доброжелательно светилось металлическое лицо робота.

     -   Пролистайте карту медицинских данных на Николая Орлова.   Я скажу, когда

остановиться. Замелькали страницы.

     -   Здесь, - неожиданно сказала она и - уже мне: - Читай!

     Я   добросовестно прочел,   что в   одной из   экскурсий на Сигму в   созвездии

Лебедя,   куда   Николая занесло в   юности,   он   подхватил проявляющийся лишай на

правую ягодицу -   болезнь неопасную, но иногда неприятную. Были произведены три

попытки вывести пятно, но неудачные. Дальше...

     -   Снимай штаны!

     Я тупо уставился на нее. Она шевельнула дулом бластера:

      - Мне повторить?

     Я почему-то немедленно исполнил приказ.

     -   Тебе дать зеркало? Или так видно?

     Только   тут   лихорадочно сновавшие по   другим   направлениям мысли   сошлись

воедино.   У   меня   словно взорвали в   голове заряд взрывчатки;   мозг немедленно

прочистился,   и   страшная   догадка   осветила   пустоты.   Я   сел   голым   задом   в

немедленно выпрыгнувшее снизу кресло.

     -   Сергей Волков был очень хитрым человеком.   На вас же там особенно никто

не   обращал внимание.   Не знаю,   каким образом -   это тебе должно быть известно

лучше,   чем мне,   -   но   он   обменялся с   тобой отпечатками пальцев и   рисунком

сетчатки глаз. Я думаю, это было нетрудно сделать?

     Я кивнул, соглашаясь. А она продолжала:

      - Двойник получился отменный.   Быть   сыном даже бывшего Премьер-Министра,

наследником Империи,   хоть и не состоявшимся, за это стоило побороться. А может

быть,   у него были другие планы,   настолько важные, что он кинулся спасать тебе

жизнь   с   риском   для   себя.    И   погиб.    Вот   ты   и   стал   Сергеем   Волковым,

провинциальным убийцей.

     Это было для меня уже слишком.   Я слушал,   не понимая,   оглядывался, вновь

ловил ее слова.   Уже уясненная,   уловленная, но так до конца не принятая, тайна

напряженно встала между нами.

     -   А с Мирабом у меня ничего не было.   Я пять лет водила его за нос, чтобы

все узнать об убийстве твоего отца,   а когда выяснила,   поняла, что мне с такой

информацией не жить.   Поэтому скрылась.   И   я   не знала,   как сказать тебе.   Не

Сергею Волкову,   а Николаю Орлову. Я навела справки сразу, как ты появился. Это

стоило мне недешево, но благодаря тебе я это могу позволить.

     Я обалдело уставился на нее.

     -   Да,   да. - Она что-то продиктовала в сторону экрана, и там возник новый

документ.

     -   Ты   по   дарственной передал   мне   в   собственность планету   класса   "А"

промышленного типа и   еще   две   аграрные планеты класса "С".   Все это случилось

незадолго до убийства отца.

     Она бросила бластер на пол и закрыла лицо руками:

       - Это еще не все. Смотри на экран. Я послушался. Там было свидетельство о

браке между Николаем Орловым и Мариной Вронской.

     Она нежно улыбнулась,   и, словно загипнотизированный, я сделал к ней шаг и

чуть не упал,   запутавшись в спущенных штанах.   Голова не вмещала всего,   что я

узнал. Еще будет время разобраться.

     Марина взяла меня за   плечи,   и,   когда потянула к   кровати,   я   забыл про

всякие там дурацкие подвиги.

     Согласитесь, есть дела и поважнее!

     ЭПИЛОГ

     Я находился у себя в замке Бога-Императора,   куда некогда (когда?   я почти

не   помню) прибыл в   качестве паломника.   Изредка я   и   сейчас встречаю длинную

вереницу перепуганных людей,   храбро шагающих в   неизвестность,   но   делаю   это

просто... Я не знаю, почему я это делаю, да и вопроса как такового нет.

     Я сидел у себя в кабинете и,   переключая экраны, лениво просматривал жизнь

в   отдаленных и   близких уголках ойкумены.   Сказать,   что это необходимо,   было

нельзя,   потому   что   в   экстренных случаях,   грозящих глобальными катаклизмами

моему    населению   (войны,    сбившиеся   с    пути    кометы,    солнца,    внезапно

вознамерившиеся расплескаться во взрыве сверхновых), я чувствовал необходимость

вмешаться   задолго,    вероятно   настроенный   на   сети   импульсных   искажений   в

гравитационных и синоптических полях времени и пространства.

     Я   лениво оглядывал степи вокруг моей   резиденции,   поля с   работающими и,

конечно, счастливыми абрами, стайки гордых арланов и не менее гордых людей, без

моего   участия   как-то   упорядочивших свою   совместную жизнь   под   сенью   моего

божественного покровительства.

     Заглянул в Мечтоград, где за промелькнувшие там триста пятьдесят лет после

моей последней жизни почти ничего не изменилось. И подумал, что пора, вероятно,

готовить нового посланца в   большую-маленькую жизнь.   Ведь я   помню все   двести

двадцать лет моего первого правления Премьер-Министром (были еще и другие), так

счастливо прожитые вместе с Мариной.

     Воспоминание,   вернее,   желание вспоминать говорит о том, что, возможно, в

скором   времени я   вновь   покину дворец.   Хотя,   может   быть,   и   задержусь.   С

некоторых пор меня преследует мысль о   застойности моего бытия.   Я предполагаю,

что есть другой путь познания себя и   этого сожительствующего со мной мира.   До

сих   пор   меня   устраивала такая   жизнь:   короткое общение   с   людьми,   абрами,

арланами и   даже кнехтами -   полуночными санитарами помрачневших и   ослабленных

систем. Все перечисленные существа, включая и людей, - безгрешны и невинны, они

готовы   выполнить каждый   приказ   -   вплоть до   уничтожения себя   или   преград,

ставших на пути,   если понимают, что приказ исходит от меня и следом - награда.

Хотя что   я   могу предложить,   кроме того,   что они и   так имеют:   еду,   питье,

женщин, жизнь... Я не упомянул власть. Действительно, о ней грезят, не понимая,

что   сладость власти   ограничена ближним,   все   остальное -   сущая   абстракция,

поэтому правители

     всегда так легко отдают приказы о смертных казнях.

     Иногда мне кажется, что я становлюсь брезгливым циником. На самом деле это

не так.   Мой организм -   организм двадцатипятилетнего человека,   и   вся химия и

физиология функционирует именно   с   этой   возрастной лихостью.   Притуплено лишь

сенсорное восприятие,   но   это   поправимо,   поэтому и   возникла мысль   о   новом

погружении в   человеческий мир лет эдак на   двести-триста.   А   может быть,   все

же...

     Рядом со мной возникает Малинин,   лениво откинувшись в кресле.   И тут же -

Исаев,   огромный нос которого еще больше заострился за прошедшие полторы тысячи

лет с нашей первой встречи.   Время от времени мы посещаем друг друга, конечно -

визуально, и удивительнее всего, что желание встретиться возникает у нескольких

одновременно.

     -   Ну как,   решился? - сразу без приветствия спросил Малинин. Я понял, что

он   имеет   в   виду   мой   проект   воссоздания нового   мира   внутри   собственного

сознания, о чем я упоминал уже.

     -   Не знаю, - ответил я. - Боюсь, это выше моих сил.

     -   Что ты знаешь о своих силах?   Не смеши меня.   Я вот до сих пор не знаю,

как   налажена наша   связь,   если   обмен   материальными телами   невозможен между

нашими вселенными.   Мы даже не способны определиться во времени и пространстве.

Так что дерзай.

     -   О чем это вы? - нацелил нос Исаев.

     - Орлов хочет придать форму тому бессвязному,   мутящему разум веществу, из

которого созданы наши сны.

     -   Может,   пусть для начала потренируется вить веревки из песка? - ядовито

заметил Исаев.

     -   Почему бы   и   нет,   -   откликнулся Малинин.   -   Если представить время,

которое нас   еще   будет   терзать -   для   меня   сейчас   и   какой-то   миллион лет

полнейшая абстракция,   -   вить веревки из песка или там чеканить ветер, занятия

достойные.

     - Что с тобой? - спросил чуткий Исаев.

      -   Ничего.   Я   тут   подумал,   что   наше   существование лишено   смысла.   Мы

превратились   в    богов    древних   людей    -    просто    люди,    но    наделенные

сверхспособностями.

     -   То есть?..

     -   Ну,   вспомни   бога   Ветхого   Завета,   например.   Вспыльчивый,   жаждущий

поклонения   и   жертв,    завидовавший   другим   богам...   Египетские   боги,   лишь

формально   разделенные,   а   не   то   устроили   бы   склоку   не   хуже   олимпийских

поседелъцев.

     -   Это не так.   Я имею в виду нас, - пояснил я. - Мы, правда, ограничены в

своем всеведении и   всесилии,   но   мы   эволюционизируем,   нам еще очень большой

предстоит путь, пока мы осознаем свое бессилие.

     -   Мальчик!   -   с бесконечной печалью и сожалением сказал Мадинин. - Самое

ужасное   то,   что   счастье,   радость или   печаль,   даже   отчаяние не   имеют   ни

малейшего отношения к смыслу бытия.   Бог -   не мы, а настоящий Бог - может все.

Он может создавать и изменять цели. Мы лишь функционируем в системах координат,

созданных   другими.    Наши   инстинкты,    устремления,    цели   можно   определить

несколькими словами: плодитесь и размножайтесь и создавайте подобных себе.

     -   Зачем же так мрачно?   - неуверенно заметил Исаев, - Здравствуй, Марина!

- поздоровался он   с   вошедшей   моей   супругой.   -   Представляешь,   эти   нытики

разочаровались в смысле жизни.

     -   Да ну вас.   Вы мне напоминаете подростков,   которые,   тайно торжествуя,

обсуждают собственные мужские подвиги. Живите... пока взрослыми не станете.

     Последующие годы я   был занят.   И   неожиданно,   от пустоты задуманное дело

увлекло меня.   Усилием воли я   погружал себя в   состояние полуяви-полусна -   то

пограничное бытие,   где   все намного ярче,   чем в   реальном мире,   и   пытался в

деталях представить собственный иллюзорный мир и себя в нем.   Надо было сделать

свои,   вначале зыбкие видения достаточно четкими, чтобы сомнения в подлинности,

как это и бывает во сне, не возникало.

     У   меня   ушло на   этот эксперимент гораздо больше времени,   чем   я   думал;

начинать пришлось с   первовзрыва,   и   лишь   мысли   могли   догнать разбегающиеся

галактики. Но время было, а творчество захватило меня.

     А   потом   ожил   и   мой   двойник.   И   попутно случилось то,   на   что   я   не

рассчитывал,    -   свершилось   мое   слияние   со   сверхзамыслом   этой   иллюзорной

Вселенной.   Я   увидел некий Шар-Колесо,   нет,   Круг,   который был бесконечным и

включал все, что было, есть и будет; я был одной из нитей этой ткани, а Марина,

Малинин,   Исаев -   другими.   В   Круге заключались все   причины и   следствия,   и

достаточно мне было взглянуть на   него,   чтобы понять все,   всю бесконечность Я

видел   Вселенную и   постиг   сокровенные помыслы Вселенной.   Видел   бесчисленные

деяния,   слагавшиеся в единое блаженство, и, понимая все, постиг также существо

безликого,   Бога,   стоявшего позади всех богов. И я понял, что, покуда я владею

собой и   покуда у   меня   есть   силы оставаться собой,   я   никогда не   стану тем

Всемогущим без Лица.   Кто видел всю Вселенную,   кто постиг огненные помыслы, не

станет думать о человеке,   его жалких радостях и горестях,   даже если он и есть

тот самый человек.   Вернее сказать -   был им,   но   теперь это ему безразлично -

ведь сам он стал теперь НИКЕМ,

     И, поняв все это, я заторопился, вдохнул жизнь в иллюзорного себя и сделал

его бессмертным и неуязвимым,   даже для огня, которого, впрочем, тоже надлежало

избегать,   чтобы он не догадался, что он лишь призрак, и считал бы себя обычным

человеком. По этой же причине я начисто стер из его памяти годы творения.

     И,   исторгнув Вселенную из себя, уже не заботясь о том, что будет без меня

и вне меня, пустил Миры в самостоятельное плавание.

     Конец наступил внезапно,   и виной всему, конечно, был я. После всех трудов

я решил прогуляться по степи,   где властвовали арланы. Я отпустил машину, чтобы

побыть одному и напитаться силой от бесконечной природы. Но там и настигла меня

стена   огня,    разбуженного   кем-то   и   для   чего-то.   Ревущее   огненное   море,

паническое бегство животных и   птиц и мое необъяснимое колебание,   зачеркнувшее

надежду.   Я   подумал,   что смерть может освободить от других потерь,   и остался

Может, я тем самым вырастал из пеленок, не знаю.

     Огонь прошел мимо, сквозь меня, но не опалил, не испепелил. С облегчением,

покорностью и ужасом я понял, что и сам - лишь призрак, снящийся другому.