Сергей СНЕГОВ

                         СКВОЗЬ СТЕНЫ СКОЛЬЗЯЩИЙ

                                    1

     Известие о гибели академика Ивана Томсона передали,   когда   Генрих   с

Роем находились в институтской столовой. Рой побледнел и на минуту потерял

голос, Генрих уронил ложку. Обширный зал, всегда полный   гула   разговоров,

мгновенно   окостенила   тишина.   Испуганные   лица   дружно    повернулись    к

репродуктору, из которого зазвучал   печальный   голос   президента   Академии

наук Альберта Боячека.

     Президент извещал институты, что   сегодня   ночью   во   время   сложного

опыта взорвался главный агрегат лаборатории нестационарных полей. Дежурный

оператор Арутюнян получил тяжелые повреждения черепа. Томсона, работавшего

в экспериментальной камере, пронизало короткофокусное гравитационное поле.

Смерть   наступила   мгновенно.   Расследование   обстоятельств   аварии   ведет

специальная комиссия.

     - Невозможно поверить! - сказал потрясенный Генрих. - Кого угодно мог

представить внезапно умершим, только не Томсона. И так страшно умереть - в

тисках короткофокусного поля!

     - Да, - сказал Рой. Бледность   все   не   отпускала   его.   -   Ты   прав,

представление о гибели не вязалось с образом Томсона.

     К   их   столику   подсел   Арман.   Он   видел   Томсона   вчера.    Академик

проконсультировал их вариант аккумулятора   гравитации   и   отверг   его.   Он

сперва иронизировал, указывая на просчеты, потом   набросал   новый   вариант

механизма, более надежный, чем разработанный Роем   и   Арманом,   и,   вручая

Арману   эскиз,   нетерпеливо   потребовал,   чтобы   братья    с    сотрудниками

перестали    отвлекаться     на     расследования     бытовых     загадок,     а

сконцентрировались наконец на серьезных   проектах.   Он   хлопнул   рукой   по

чертежу   и   сердито   сказал,    что    заждался    аккумулятора    гравитации.

Чепуховский же механизм, а нужен позарез, вот так, и полоснул   себя   рукой

по горлу.

     - Уверен,   он   и   вправду   в   это   время   думал,   что   гравитационные

аккумуляторы   -   конструкция   элементарная   и    только    ленивый    ее    не

разработает, - грустно делился впечатлениями Арман. - Не сомневаюсь,   что,

вручая мне эскиз, он тут же забыл, что это его разработка, и   впоследствии

вспоминал бы об аккумуляторе лишь как о   нашем   самостоятельном   творении.

Поразительна щедрость, с какой он дарил идеи и потом   искренне   хвалил   за

умные мысли тех, кому сам их подсказал!

     - В нем совмещались противоположности, - задумчиво сказал Рой.   -   Он

сочетал в себе трезвого инженера с сумасбродом, аналитика - с   романтиком,

стремительность - с глубиной, душевную деликатность - с резкостью. Он   был

всякий. Вероятно, потому так расходились мнения о нем.

     - Научные его дарования никто не оспаривал, - заметил Арман. - Он был

избран в Академию наук в двадцать лет - случай беспрецедентный.

     - Я говорю о его характере, а не о научных работах.

     Сотрудники   Института   космических   проблем   расходились    по    своим

секторам, продолжая   взволнованно   обсуждать   страшное   происшествие.   Рой

возвратился к себе, попытался сосредоточиться, но не смог. К   нему   пришли

Генрих и Арман, работа у них тоже не шла. Кроме   боли,   вызванной   гибелью

близкого   человека,   Роя    мучила    мысль,    что    теперь    некому    будет

квалифицированно   консультировать    гравитационные    исследования    в    их

лаборатории.

     А Генрих, молча сидя на диване, вспоминал самого   Томсона.   Они   были

одногодки, он и Томсон, их   связывала   давняя   дружба.   И   хоть   жизнь   их

сложилась по-разному - Ваня Томсон рано стал знаменитым, быстро поднимался

по лестнице научной славы, а Генрих медленно   зарабатывал   свой   негромкий

авторитет,   -   приязнь   друг   к   другу   оставалась   неизменной.   Рой    мог

рассудительно говорить о теориях Томсона и о том, какое они окажут влияние

на последующие поколения ученых, на их собственные работы, - Генрих   думал

о потерянном друге: из жизни   вырвали   большой   кусок,   рана   кровоточила.

Арман обратил внимание на упорное молчание Генриха.

     - Генрих, сумеем   ли   мы   теперь   завершить   к   сроку   гравитационный

аккумулятор? Если сконцентрируем все силы лаборатории и ты сам ни   на   что

другое не будешь отвлекаться... Ты думаешь об этом?

     Генрих хмуро усмехнулся:

     - Я вспоминал первый полет Ивана над Столицей.

     Его ответ придал разговору новое направление. Арман   лишь   слышал   об

этом событии,   а   Рой   был   очевидцем   нашумевшего   испытательного   полета

Томсона на первой   модели   антигравитационной   машины.   Томсон,   за   шесть

месяцев до того избранный в   Академию,   сконструировал   гравилет   в   форме

помела. Над Столицей, в черном трико, с развевающимися длинными   волосами,

носился на помеле   самый   молодой   академик   мира,   а   позади,   с   прутьев

гравитационной антенны, срывались длинные искры: Томсон постарался,   чтобы

и этот побочный эффект выглядел впечатляющим.

     В Академии наук испытание гравилета породило сумятицу:   кто   смеялся,

кто возмущался. Президент академии был из тех, кто вначале смеялся.   Потом

Боячек вспомнил, что обязан поддерживать мир среди светил науки, и   строго

потребовал, чтобы Томсон переделал легкомысленную конструкцию гравилета.

     Томсон пообещал сделать вторую модель совсем иной. Она и   была   иной.

Теперь Томсон летал в гигантской ступе,   управляя   ею   при   помощи   метлы.

Хохочущим зрителям, заполнившим площади Столицы,   особенно   нравилось   то,

что метла гасит искры, ярким шлейфом тянущиеся за ступой. Впечатление было

такое, будто метла в энергичных руках академика сметает сияющий сор.

     Выступая   по   стереовидению,   Томсон   сказал,   что    вполне    доволен

испытанием: вторая модель помогла установить новые важные   закономерности.

Академик Леонидов придерживался диаметрально противоположной точки   зрения

и высказал ее в той же передаче. Он пообещал доказать на ближайшей   сессии

Академии наук, что нельзя отождествлять   озорство   с   глубиной   настоящего

научного поиска.

     - На сессии я был и хорошо помню триумф Томсона, - сказал   Генрих.   -

Ты провел меня по своему пригласительному билету, Рой. Помнишь,   как   Иван

опроверг старого педанта?

     Рой не успел ответить, его   вызвали   к   президенту   Академии.   Генрих

продолжал предаваться воспоминаниям об   успехе   друга   на   сессии.   Томсон

доказал, что озорство не мешает глубине. Весь   зал   бил   в   ладоши,   когда

Томсон разъяснил, какие простые уравнения нестационарного   поля   управляли

движением его моделей. Но и в этом торжественном зале он не изменил себе.

     Леонидов доказывал с кафедры, что уравнения   выведены   не   строго,   а

схемы гравилета некорректны, поэтому антигравитационный импульс   не   может

иметь места в хулиганском полете его многоуважаемого друга Ивана   Томсона.

Именно этот патетический момент речи Леонидова Томсон и выбрал   для   того,

чтобы взметнуть оппонента в воздух.

     Старый академик, раскинув руки, жалко перекосив лицо, тихо парил   над

кафедрой,   а   с   его   седых   волос,   вдруг   превратившихся   в   проволочный

частокол, лилось дымное сияние. Через минуту, обретя   под   ногами   твердую

почву, Леонидов закричал среди всеобщего смятения: "Не было! Не будет! Это

не   антигравитация!   Вы   нашли   какое-то   иное   поле!   Требую,   чтобы    вы

извинились   передо   мной   за   то,   что   выдвигаете   в   качестве   серьезных

аргументов наспех придуманные цирковые трюки!"

     Томсон, добившись молчания в развеселившемся   зале,   в   свою   очередь

потребовал, чтобы его   друг   Чарльз   Леонидов   извинился   перед   ним,   ибо

многоуважаемый   оппонент   нанес   Томсону   тяжкое   оскорбление,   обвинив   в

придумывании    наспех     цирковых     трюков.     Ученому     собранию     был

продемонстрирован не развлекательный   трюк,   а   решающий   опыт,   подлинный

"экспериментум круцис". И разрабатывался он не наспех, а в течение четырех

месяцев. "Я могу засвидетельствовать   это   рабочими   записями!   -   объявил

Томсон. - Ровно сто девятнадцать дней назад   в   лабораторный   журнал   были

внесены отправные данные эксперимента - ваш   рост,   вес,   объем   туловища,

обычная одежда, даже то..." Конец фразы потонул в общем хохоте.

     Рой возвратился, когда Генрих и Арман перешли от давних   воспоминаний

к впечатлениям совместной   работы   с   Томсоном,   проводившейся   в   течение

последних двух месяцев. Генрих с испугом   посмотрел   на   брата:   Рой   ушел

расстроенным, вернулся подавленным. Он умел   сдерживать   свои   настроения.

Очевидно, Боячек сообщил нечто такое, что Рой не мог совладать с собой.

     - Ужас! - сказал он, тяжело опускаясь на диван. -   Всего   можно   было

ожидать, только не того, что произошло!

     - Новые данные об аварии? - спросил Арман.

     Рой покачал головой.

     - Новые данные, да. Но только не об   аварии,   потому   что   аварии   не

было. Было преступление.

     - Преступление? - Генрих вскочил. - Ты хочешь сказать, что Иван   стал

жертвой злого умысла?

     - Его убили!

      - Убийство? - недоверчиво переспросил   Арман.   -   В   наше   время?   На

Земле? И кого? Знаменитого ученого!

     - И тем не менее, совершилось убийство!

     - Но кто же убийца, Рой?

     - Его ассистент Роберт Арутюнян.

     Генрих изумленно вскрикнул:

     - Рорик? Этот тихоня? Это живое собрание всех школьных   добродетелей?

Этот сосуд вежливых фраз и   приторной   обходительности?   Невероятно,   Рой,

невероятно!

     Рой сердито возразил:

     - Я передаю то, о   чем   узнал   у   Боячека.   Рорик   пришел   в   себя   и

признался в убийстве Томсона.

     - Но мотивы, Рой? Не мог же он ни с чего...

     - Похоже, что Томсон отбил у своего ассистента   его   невесту   Агнессу

Антонелли. В час аварии Томсон направлялся на свидание к Агнессе, а   Рорик

улучил момент, чтобы беспощадно расправиться...

     - Позволь, Рой, - сказал Арман. - Томсон ведь погиб   в   испытательной

камере, а не у Агнессы. Что она по этому поводу говорит?

     - Она, как и Рорик, в больнице. У нее тяжелейшее нервное потрясение.

      Арман развел руками.

     - Я плохо понимаю твое объяснение, Рой.

     - Я и сам мало что понимаю, - признался Рой. - Рорик, придя   в   себя,

пробормотал то, о чем я вам сказал, и снова потерял сознание. Я слушал его

показание, записанное на ленту. Он путался, не договаривал фраз.

     Генрих гневно ходил по комнате.

     - Вот    уж    кого    я    не    любил!    Я    раньше    стеснялся     своей

недоброжелательности к Арутюняну, старался ее не показывать. А это было не

пристрастие, а прозрение! - Он с мстительным выражением   лица   остановился

перед Роем. - Ты знаешь, я не злой человек. Если меня вызовут   в   качестве

свидетеля, знавшего Томсона, я расскажу обо всем,   что   чувствовал,   когда

встречался с Арутюняном.

     - Ты сам будешь вызывать кого захочешь. Боячек пригласил меня,   чтобы

поручить нам расследование   технических   обстоятельств   катастрофы.   -   Он

сердито добавил, заметив протестующий жест Генриха: - Я не мог отказаться.

Томсон был нашим руководителем, твоим другом. Мы не имеем морального права

стоять   в   стороне.   Но   если   ты   все-таки   не   пожелаешь   участвовать   в

расследовании, объясни мотивы самому Боячеку.   Я   посредником   между   вами

быть не хочу, тем более что его любимец ты, а не я.

     - Я буду участвовать в расследовании, - хмуро   ответил   Генрих.   -   Я

только поставлю единственное   условие:   чтобы   ты   не   говорил   мне   своих

привычных фраз   о   беспристрастности   и   объективности!   Я   пристрастен   и

субъективен,   знай   это   заранее.   Вины   обелять    не    буду,    смягчающие

обстоятельства   выискивать   не   стану.   И   сделаю   все,    чтобы    виновник

преступления получил максимальное наказание!

     - Ты будешь не один, мы с Арманом тоже   имеем   право   голоса.   -   Рой

обратился к задумавшемуся Арману: - Я, впрочем, не спросил, согласен ли ты

участвовать...

     - И спрашивать не надо! - Арман грустно улыбнулся. - Знаешь, о чем   я

думал? Убийство из ревности, конечно, отвратительный пережиток... Но   если

бы мы жили во времена Шекспира или Пушкина... В общем, в те доисторические

эпохи, когда соперники сводили счеты при помощи оружия... Такая девушка!

     - Агнесса, конечно, красавица, -   согласился   Рой.   -   Она   могла   бы

позировать для статуи античной богини, если говорить о ее внешности.   И   с

ней всегда интересно разговаривать. Но это не оправдывает Рорика.

                                    2

     Генрих знал, что предстоит увидеть ужасное зрелище, и настраивал себя

не   волноваться.   Он   и   не   взволновался,   когда   их   троих   впустили    в

лабораторию нестационарных полей. Он был так   подавлен,   что   уже   не   мог

волноваться. Трупа не было. Сгущение гравитационного поля произошло внутри

Томсона. Он был сжат, а не раздавлен,   но   сжат   с   такой   силой,   что   на

какой-то миг превратился в шарик   не   больше   футбольного   мяча.   А   когда

губительное поле отхлынуло, ни одна клетка тела не смогла   возвратиться   в

прежнее состояние.

     - Только такой механизм аварии способен объяснить клиническую картину

смерти, - сказал медицинский эксперт. - А   как   могло   появиться   подобное

поле, почему произошел взрыв гравитационных сил, нам должны объяснить вы.

     Рой   долго   стоял   перед   пультом.   Генрих    с    Арманом    влезли    в

испытательную камеру. И пульт с его контурами управления и   мнемоническими

схемами, и сферообразная камера были хорошо знакомы по прежним   посещениям

лаборатории   Томсона.   Рой   закрыл   глаза.   Он   вообразил   себя    Робертом

Арутюняном в момент гравитационного   взрыва.   Рорик   должен   был   положить

правую руку на тот, дальний разрешающий контур, левая   рука   в   это   время

лихорадочно вращала вентиль, управляющий   гравитационными   конденсаторами,

чудовищное поле сгущалось в центре камеры, а в камере - Томсон.   Догадался

ли он в этот последний миг, какая участь ему уготована? Какие   исполинские

тиски сожмут его   мозг   и   сердце?   Во   Вселенной   нередки   случаи,   когда

коллапсирует утратившая равновесие   звезда.   В   течение   нескольких   минут

гигантское   светило   диаметром   в   миллионы   километров    превращается    в

крохотный, невообразимо плотный шарик:   чудовищное   -   взрывом   -   сжатие,

катастрофическое   падение   в   себя.   В   лаборатории   нестационарных   полей

сколлапсировали человека - руководителя,   академика,   умницу   и   озорника,

одного из талантливейших ученых   современности!   Зачем   совершилось   такое

преступление? Как его сумели совершить?

     Рой внимательно посмотрел на Генриха и Армана, вылезавших из камеры.

     - Стенки не повреждены, - сказал Арман. -   Гравитационный   взрыв   был

сфокусирован в   центр   камеры.   И,   очевидно,   он   был   мгновенно   погашен

защитными гравитационными емкостями агрегата.   Выпустили   на   микросекунду

джинна из бутылки и мигом засосали обратно.

     Рой хмуро возразил:

     - Рорик позаботился   о   том,   чтобы   не   погибнуть   вместе   со   своим

руководителем. Гравитационные джинны куда опасней мифических.

     - Повреждение черепа Рорик все же получил, - заметил Арман.   -   Между

прочим, в схеме катастрофы, которая рисуется мне после осмотра, нет   места

для ранения Рорика.

     - Он мог намеренно поранить себя, чтобы запутать дело, -   предположил

Генрих.

     Рой сразу же отвел эту версию.

     - Я согласился бы, если бы Рорик отрицал свою вину. Но   он   признался

сразу. Человек, который после преступления отдает себя в руки   правосудия,

не будет запутывать следы.

     Арман добавил:

     - Тем более, что удар   в   голову   был   такой   силы,   что   вполне   мог

завершиться гибелью. Думаю, что все было гораздо сложней, чем   нам   сейчас

воображается.

     Армян стал собирать   ленты   рабочих   журналов,   хранившихся   в   сейфе

Томсона.

     Генрих, отойдя в сторонку, долго   глядел   на   сферическую   камеру,   в

которой погиб его друг.

     - Придумалось что-нибудь новое? - поинтересовался Рой.

     Генрих медленно покачал головой.

     - Я сейчас   проинформирую   Боячека   о   нашем   первом   впечатлении   от

осмотра лаборатории, а ты помоги Арману, - попросил Рой.

     Рой отсутствовал достаточно долго, Арман с   Генрихом   успели   собрать

все, что им показалось нужным.

     - Боячек сказал тебе что-то новое, -   догадался   Арман,   поглядев   на

Роя.

     Рой кивнул:

     - Не просто новое, а важное новое. Имеются записи   бреда   Агнессы.   И

Агнесса заговорила.

     - Она подтверждает признание Рорика? - спросил Генрих.

     - Она повторяет лишь одну фразу: "Я убила Томсона!"

     Арман удивленно присвистнул.

     - Еще один преступник! Зачем же ей понадобилось его убивать?   Девушка

расправляется со своим поклонником! Даже в древние эпохи на   любовь   могли

не обращать внимания, на нее могли не отвечать, но за   любовь   к   себе   не

мстили. Не тот повод!

     Генрих недобро усмехнулся:

     - Ты, конечно, большой эрудит в делах любви. Но замечу тебе,   Агнесса

была не просто объектом поклонения Ивана, а еще и невестой Рорика. Тебе не

приходит в голову мысль, что   Агнесса   и   ее   жених   попросту   соучастники

преступления?

     - Она тогда бы сказала "мы", а не "я". И он сказал бы "мы".

     Но Генрих опроверг возражения Армана. Если человек влюблен,   он   даже

ценой самообвинения будет выгораживать того,   кого   любит.   Рорик   спасает

Агнессу, Агнесса спасает Рорика - что может быть естественней?

     Рой прервал их спор. Он не возражает против   создания   любых   рабочих

гипотез, но   их   надо   высказывать,   а   не   навязывать.   Ему   не   нравится

запальчивый   тон   Генриха.   Когда   Генрих    отмалчивается,    его    позиция

убедительней, чем когда он зло нападает на несогласных.

     - Буду впредь доказывать свою правоту   молчанием!   -   сердито   сказал

Генрих.

                                    3

     То было не признание,   а   вопль,   исторгнутый   в   приступе   отчаяния.

Генрих три раза прокручивал запись. У постели   Агнессы   склонялись   врачи,

она вырывалась из их рук и кричала: "Это я! Это я убила его! Я   убила!"   К

ее голове поспешно прикладывали   вибратор.   Под   действием   излучения   она

успокаивалась, замолкала, закрывала глаза. Вибратор осторожно отводили   от

головы, Агнесса некоторое время   лежала   в   беспамятстве,   потом   сознание

возвращалось, она   поднимала   веки,   осматривалась,   что-то   вспоминала   и

впадала в ту же истерику: рыдала, металась в постели,   хотела   вскочить   и

куда-то бежать: "Это я, я!"

     Рой выразительно посмотрел на Генриха.

     - Прокрути теперь ее бред, - попросил Генрих. Бред   был   однообразен,

как и вопль, в нем повторялось одно   и   то   же.   Около   стены,   украшенной

картиной, изображавшей лес, стоял Томсон. Его голова пропадала среди тесно

сгрудившихся древесных стволов, а ноги   были   в   комнате.   Он   надвигался,

выпятив грудь и   откинув   назад   голову,   отделялся   от   стены,   медленно,

печатая шаг, шел в комнату. Он   хохотал.   В   зале,   где   сидели   братья   с

Арманом, возникал его голос, Томсон ликующе восклицал: "Теперь ты   видишь?

Теперь ты веришь?" Он падал на колени. Он   стоял   на   полу   на   коленях   и

протягивал   руки,   весь   экран   был   заполнен   его   двумя   руками,    двумя

властными, настойчивыми, радостно простертыми вперед руками... И вдруг все

пропадало в темноте, а потом темнота   рассеивалась   -   и   Томсон   стоял   у

стены, как бы наполовину в стене, и медленно отделялся   от   нее,   и   снова

надвигался, ликующе хохоча...

     - Ничего ни до, ни после этой   одной   сцены,   -   подвел   Генрих   итог

повторному просмотру бреда.   -   Есть   ли   смысл   в   такой   фрагментарности

видения?

     - Несомненно, есть, -   уверенно   заявил   Рой.   -   Запоминаются   самые

поразительные события. Очевидно, сцена, с такой силой врубившаяся в память

Агнессы, и есть самое поразительное воспоминание.

     Арман не согласился с Роем:

     - В любой сцене, даже в простом пейзаже, имеется свой сюжет, какое-то

свое важное содержание. Но нам совершенно неизвестно,   для   чего   появился

Иван у Агнессы, что между ними произошло. Мы видим, что он возникает в   ее

комнате, но как он вел себя там? А это, мне кажется, самое важное.

     Генрих спросил Армана:

     - Ты осматривал комнату Агнессы. Стена нормальная?

     - Плотные стеновые блоки. Картина - авторский экземпляр   тропического

пейзажа Нормана Макмиллана, художника из средних. И, как я узнал,   картина

находится в комнате лет десять, Агнесса к ней,   несомненно,   пригляделась.

Почему же с такой жуткой отчетливостью воспроизводится в ее   бреду   каждая

деталь каждого дерева?

     - Я настаиваю, что Агнесса запомнила самое важное, - продолжал Рой. -

Значит, приход к ней Томсона был важней, чем то, что он потом у нее делал.

Почему это так, а не иначе, не имею представления.   Ты   ничего   не   хочешь

сказать, Генрих?

     Генрих нервно дернулся, как будто вопрос брата застал его врасплох, и

неохотно ответил:

     - Что я могу   сказать?   Мы   расследуем   обстоятельства   гибели   Ивана

Томсона. И хорошо знаем, что она   совершилась   в   камере   короткофокусного

гравитационного агрегата. А   бред   Агнессы,   обвиняющей   себя   в   убийстве

Томсона, показывает нам странные сценки в   ее   будуаре.   Связать   эти   два

события я пока не могу.

     Арман обратил внимание братьев на то, что развертка бреда во   времени

показывает   примерно   тот   же   час,    когда    в    лаборатории    совершился

гравитационный взрыв. К сожалению, анализ видений больного мозга далек   от

совершенства и погрешность в десять - пятнадцать минут   лежит   в   пределах

точности измерений. Но при любых неточностях несомненно, что оба события -

появление Томсона у Агнессы и его   гибель   -   по   времени   близки   одно   к

другому. Его предположение: Томсон своим приходом вызвал гнев   у   Агнессы,

она пожаловалась жениху, и Рорик, разозленный, расправился   с   академиком,

едва тот вошел в испытательную камеру. При такой   версии   понятно,   почему

Рорик и его невеста оба признаются в преступлении.

     - Версии, версии! - с досадой сказал Рой. - Мы   сидим   в   кабинете   и

строим   гипотезы,   которые   могут   быть   опровергнуты   первым   же    словом

Арутюняна или Агнессы.

     - Можно попросить врачей привести   больных   в   сознание   хотя   бы   на

краткий срок, - сказал Арман. - Что до Агнессы, то это довольно просто - у

нее,   кроме   нервного   потрясения,   другого   заболевания   нет.   С   Рориком

сложней, но   жизнь   его   вне   опасности,   значит,   можно   надеяться   и   на

возвращение сознания.

     - Давайте разделимся, - предложил Рой. -   Арман   продолжит   выяснение

технических обстоятельств аварии, а я   с   Генрихом   попробую   получить   от

Рорика и Агнессы объяснения более   внятные,   чем   покаянное   бормотание   и

истерические вопли.

     Генрих поморщился:

     - Ты превращаешь меня в   настоящего   криминалиста,   Рой!   Я   все-таки

физик, а не следователь. Предпочитаю помогать Арману.

     - Боюсь, что физика гибели Томсона тесно связана с психологией,   если

не   прямо   определяется   ею,    -    холодно    сказал    Рой.    -    Распутать

психологические загадки   трудней,   чем   выяснить   просчеты   в   конструкции

гравитационного агрегата. Один я тоже не хочу браться за такое дело.

                                    4

     Она молча смотрела на братьев, сидевших   перед   ее   кроватью.   Поверх

одеяла лежали обнаженные, похудевшие руки, бледное лицо с впавшими   щеками

было повернуто к посетителям. Болезнь   очень   изменила   Агнессу.   Но   даже

такая   -   похудевшая,   посеревшая   -   она   была   красива.    Генрих    вдруг

почувствовал себя виноватым   перед   этой   женщиной,   в   душу   которой   они

собирались бесцеремонно вторгаться. Он молчаливо выругал себя и   Роя.   Рой

должен был идти один.

     Но и Рой испытывал смущение. Он закашлялся и   заговорил   без   обычной

спокойной уверенности:

     - Вы знаете, Агнесса, зачем мы просили привести вас в сознание?

     - Да. - У нее был низкий, звучный голос.

     - Вам не трудно говорить?

     У Агнессы был слишком понимающий взгляд. Она печально   усмехнулась   и

тихо ответила:

     - Мне трудно жить. Можете задавать вопросы.

     Рой снова прокашлялся. Задавать вопросы было далеко   не   так   просто,

как ему представлялось, когда он настаивал на свидании с Агнессой. Генрих,

стараясь не беспокоить больную, украдкой рассматривал ее. У нее были серые

глаза, опушенные длинными ресницами, очень большие; на похудевшем лице они

казались неправдоподобно огромными. Генрих не сумел бы объяснить себе, что

поражает в Агнессе, но знал, что не смог бы держаться с ней как с   другими

красивыми   женщинами.   И   раньше   он   чувствовал   себя   напряженно,   когда

встречался с Агнессой, -   с   ней   нельзя   было   обходиться   по-приятельски

просто. Она внешне напоминала Альбину, погибшую при катастрофе   звездолета

невесту Генриха, но Альбина, милая и остроумная,   порой   резкая,   была   из

тех, о которых говорят: "Она отличный парень". Агнессу невозможно было так

назвать даже мысленно.

     - Как вы понимаете, мы пришли в связи...

     Агнесса остановила Роя слабым жестом:

     - Лучше я сама начну. Вы спросите, если что останется неясным.   Дайте

мне только собраться с мыслями.

     Врачи выполнили свое обещание:   она   говорила   свободно,   лишь   часто

останавливалась, отдыхая. И она ничего не таила, это   было   ясно.   Генриха

угнетала мысль,   что   они   идут   устраивать   больной   женщине   придирчивый

допрос. Допроса не было, была исповедь.

     И мало-помалу, захваченный, он незаметно отдалился   от   самого   себя,

перестал быть только слушателем, обязанным   оценивать   меру   истинности   и

лживости каждого слова, вины и невиновности каждого поступка.

     Он шел с ней по улице, сидел с ней в театре,   видел   то,   что   видела

она, думал ее мыслями, говорил ее словами. Оно   было   удивительным,   такое

слияние; он хотел одернуть себя, смести магию уговора, он   сердито   так   и

определил про себя действие ее слов - уговор. "Смешно, - сказал он себе   с

досадой, - я же другой, я просто не способен жить   чувствами   женщины,   не

говоря уж о том, чтобы жить ее, Агнессы, чувствами". Протест этот   возник,

когда она заговорила о Роберте. Он не был   для   нее   тем   Рориком,   какого

видели они все, - увалень, скромник, тихоня, во всем   до   того   примерный,

что тошно становится.   Он   был   хороший,   внимательный,   отзывчивый,   даже

красивый, лучшего и желать нельзя, таким она навязывала его Генриху. Он не

знал его таким, но должен был верить ей, если хотел ее понять.   Влюбленная

девушка, все ясно, попробовал он объяснить себе ее отношение, но   не   было

ясно главное - почему ее   любовь   так   слепа.   Агнесса   была   умна,   среди

астроархеологов   считалась   крупной   специалисткой;   это   была   профессия,

особенно развивающая критические способности,   -   по   одной   косточке,   по

отпечатку лапы нужно было воссоздать облик   и   поведение   давно   вымершего

существа, - как могла Агнесса так ошибаться в близком   человеке,   которого

воспринимала не по внешнему облику, не по отпечатку ног на земле, даже   не

по льстивым словам, а по делам, по всей его жизни   в   течение   многих   лет

знакомства?

     Рой молча кивал, ему все было понятно, он   не   собирался   вступать   в

спор. "Ладно, - вяло думал Генрих, - верь во все, что она скажет, потом мы

с Арманом опровергнем твою веру в каждом пункте".   Он   начинал   утрачивать

интерес к объяснениям Агнессы. Они уводили в сторону от реальности, так он

их воспринимал. Они не разъясняли, а запутывали.

     - Роберт сказал, что пригласит на нашу свадьбу   Томсона,   -   говорила

Агнесса. - Мне   было   все   равно,   я   ведь   его   не   знала.   Роберт   решил

познакомить нас заранее, чтобы для меня в этот день не было чужих. Я очень

жалею, что согласилась: может быть, все было бы лучше,   если   бы   не   было

этого знакомства и свадьба состоялась без   гостей,   мы   ведь   могли   бы   и

уехать в свадебное путешествие на другие планеты, я часто улетала на Марс,

на Плутон...   Томсон   мне   не   понравился:   некрасивый,   маленький,   такой

быстрый, на месте не усидит, все разговаривает -   интересно,   конечно,   но

только о своих работах. Нет, он показался мне утомительным,   я   устала   от

его разговоров.

     - Вы сказали Роберту о впечатлении, произведенном на вас Томсоном?   -

спросил Рой.

     - Да. Мы друг от друга ничего не скрывали. Томсону   я   тоже   сказала,

что он мне не нравится. Это было позже, когда   он   влюбился.   Впрочем,   он

влюбился сразу, с первой встречи, так он всегда говорил.   Я   сказала   ему,

что он мне неприятен, он клялся тогда, что без меня ему жизнь не в   жизнь,

я ответила, что он поступает плохо по отношению к   своему   помощнику,   что

это возмущает меня, что все в нем возмущает меня.

     - Он оставил мысль завоевать вас после такого отпора?

     - Нет, он вообще не был способен отступаться. Если вы   его   знаете...

Он считал, что для больших желаний не существует ничего непреодолимого. Он

сказал: Агнесса, хотите, ударю себя   ножом   в   грудь,   чтобы   увидели   мою

кровь,   кипящую   страстью   к   вам,   она   будет   пениться   от   любви,    вам

понравится...

     - Вы, конечно, посмеялись и протянули ему ножик?

     - Я испугалась. Нет, вы не знаете Томсона! Один Роберт   понимал   его,

потом и я стала... Роберт говорил, что Томсон сделает   все,   что   обещает,

абсолютно все, он такой, раньше все взвесит, а потом пообещает. Если бы   я

дала ему нож, он ударил бы себя, Роберт тоже так считал и хвалил   меня   за

осторожность.

     - Странные у Томсона создались взаимоотношения с помощником.

     - Его не останавливало, что   есть   Роберт.   Он   говорил,   что   Роберт

влюбился в меня, потому что я появилась в поле зрения, а не было бы   меня,

спокойно женился бы на другой. А он остался бы навек одиноким, если бы   не

встретил меня, я та часть его души,   которой   ему   единственно   недостает,

одна среди миллионов, среди миллиардов... Он умел говорить!

     - Чем же кончились ваши странные отношения?

     - Он пришел как-то вечером. Я сказала, что буду женой Роберта, так   я

обещала   и   выполню   обещание.   Томсон   поклялся,   что   уговорит    Роберта

отступиться. Я показала на дверь. Я сказала, что дверь моей комнаты навеки

закрыта для него.

     - Он рассердился?

     - Он со смехом закричал: "А стены? Неужели вы   их   тоже   замкнете   от

моей любви? А что значит   для   нее   какой-то   камень?   Стены   раздвинутся,

только их коснется моя любовь!"

     - Объяснение в духе развязных пареньков двадцатого века.

     - Ох, как мне хотелось   ударить   его!   Я   сказала,   что   проучу   его.

"Хвастун, пустомеля, идите сквозь стены,   -   сказала   я,   -   проскользните

сквозь камень, сквозь вот эту стену, наружную". Я ткнула в нее рукой.   Ох,

какая я была безумная!.. Никогда не прощу себе!

     - Ты плохо слушаешь, Генрих, - тихо сказал Рой и   снова   обратился   к

Агнессе: - Томсон продолжал дразнить   вас?   Я   очень   уважаю   его   научный

талант, может быть даже гений, но в обыденной жизни он вел себя   не   очень

заботясь о такте.

     Агнесса прикрыла веки, по щеке скатилась слеза. Рой замолчал.   Прошла

долгая минута, прежде чем Агнесса снова заговорила:

     - Он уже не хохотал, когда   я   осыпала   его   насмешками,   он   страшно

побледнел... У него срывался голос и так   блестели   глаза...   Он   медленно

сказал: "Значит, договариваемся: я проскользну к вам сквозь   стену,   чтобы

вы уверились в силе моей любви, но тогда и вы скажете, что любите меня,   и

согласитесь быть моей женой". Я крикнула: "Во всяком случае, я   скажу   это

не раньше, чем вы превратитесь в призрак, для которого стены не   преграды,

а теперь уходите!" Он быстро ушел.

     Рой обменялся с братом взглядом.

     - И он осуществил обещанное? Сколько   понимаю,   именно   проникновение

сквозь стену мы видели в записи вашего бреда?

     - Я не знаю, о чем я бредила и что вы   открыли   в   записи,   -   устало

сказала Агнесса. - Прошло около месяца, я его все   это   время   не   видела,

Роберта тоже, он был занят в лаборатории.   Он   очень   огорчился,   когда   я

рассказала о последней встрече с Томсоном. Роберт молчал и   грустно   качал

головой... Я тогда не понимала...

     - Томсон проник к вам в день своей гибели?

      - Да, он выпрыгнул из картины. Я страшно перепугалась.

     - Можно себе представить! Он засмеялся, упал на   колени,   протянул   к

вам руки - так запечатлелось в вашем бреде.

     - Да. Еще он сказал: "У меня две   минуты,   иначе   я   погибну!   Скажи:

люблю!"

     - Что сделали вы?

     - Уже не помню. Кажется, подтолкнула его обратно к стене...   Да,   так

это было. Я умоляла скорее уйти. А он твердил, что   погибнет,   если   я   не

потороплюсь с ответом, и что без признания в   любви   не   уйдет.   И   тут   я

услышала крик Роберта...

     - Он тоже появился в комнате?

     - Нет, нет! Он кричал на Томсона, он зазвучал из него,   изнутри.   Это

было непостижимо! Я смотрела на   Томсона.   Он   вдруг   замолчал,   а   в   нем

раздавался отчаянный крик   Роберта:   "Возвращайтесь,   ресурсы   выработаны!

Скорей! Скорей!"

     - Что произошло потом?

     - Томсон крикнул Роберту: "Не паникуй, еще половина   осталась!   Держи

меня в луче, держи в луче",   а   мне   быстро   сказал:   "Еще   минута   вашего

молчания - и меня не станет!" И тогда я...

     - И тогда вы?..

     - Да. Я обняла его, крикнула: "Люблю! Люблю!"   Он   в   ту   же   секунду

пропал в стене. И в ту же секунду... нет, в то же   мгновение...   Это   было

так ужасно!

     - Успокойтесь, Агнесса. К сожалению, прошлого не поправить. Если   вам

тяжело, не говорите.

     - Я хочу досказать. Я   услышала   одновременно   два   крика,   они   были

такие...

     - Пронзительные? Отчаянные?..

     - Нет... Хуже   всего,   что   можно   вообразить!   Они   были   совершенно

одинаковые. Но я знала, что кричали оба, Роберт и Томсон,   только   кричали

одинаковыми голосами! Абсолютно, абсолютно неразличимыми...   И   я   поняла,

что оба погибли! Больше ничего не помню!

     - Вам уже известно,   что   Роберт   будет   жить?   -   сказал   Рой   после

краткого молчания. - Правда, ему долго придется лечиться.

     Агнесса ничего не ответила, по щеке ее поползла слеза.

     Рой долго молчал, когда они вышли из больницы, и Генрих не мешал   ему

размышлять.

     Когда они подходили   к   зданию   Института   космических   проблем,   Рой

сказал:

     - Боюсь, что твоя   версия   заранее   обдуманного   Рориком   и   Агнессой

злоумышления на жизнь Томсона подтверждения не получила. Впрочем, если   ты

не веришь Агнессе...

     - Я верю ей, - сказал Генрих.

     Уже в коридоре он хмуро добавил:

     - Но обвинения против Рорика не снимаю. То, что Агнесса   слышала   два

совершенно одинаковых крика, еще ничего не доказывает. Мало ли   какими   ей

могли померещиться их крики в эту ужасную минуту! Будем   проверять.   Будем

придирчиво проверять.

     - Да, ты прав, - отозвался брат. - Будем проверять.   И   прежде   всего

нужно проверить самое важное из того, о чем мы сегодня узнали: что   Томсон

разработал   способ   безопасного   проникновения   сквозь   плотные   тела.   Не

слишком,   впрочем,   безопасного,   как   показали   последующие   события,    -

педантично поправил себя Рой.

     - Между прочим, я подозревал, что в лаборатории нестационарных   полей

занимаются чем-то в этом роде, - задумчиво сказал   Генрих.   -   Иван   любил

поражать воображение. Научное открытие без озорства было для него что   суп

без соли.

                                    5

     Арман не удивился,   когда   узнал   о   рассказе   Агнессы.   Ему   удалось

выяснить, что в лаборатории Томсона были созданы особые   поля.   В   рабочем

журнале их называли по-разному: охранные, экранирующие,   антипараллельные,

скользящие.

     - Название, видимо, варьировалось в зависимости от частной   служебной

функции полей, - объяснил Арман. - А суть их в   том,   что   они   экранируют

каждую материальную частицу от внешних   сил,   как-то   сохраняя   внутренние

связи. Я читал удивительнейшую запись, сделанную за   месяц   до   объяснения

Томсона с Агнессой... Ну, то   ее   требование   насчет   стены.   Так   вот,   в

лаборатории кусок золота свободно прошел сквозь стальную плиту, не испытав

даже микроскопической деформации.

     - После   этого   ему   захотелось   самому   выступить   в    роли    такого

проникающего куска золота, - сказал Рой. -   Эффектно,   конечно.   Галактика

свободно проходит   сквозь   галактику,   а   относительное   расстояние   между

звездами   меньше,   чем   между   атомами   и   внутри    атомов.    Он    захотел

использовать этот удивительный факт.

     - В одном из журналов записано определение: материальное тело   -   это

точки вещества, разделенные гигантскими   объемами   пустоты   и   скрепленные

слабыми полями, - продолжал Арман. - Здесь дана суть задуманного   Томсоном

опыта. Агнесса подсказала в   качестве   неосуществимого   условия   то   самое

действие, которое он уже разрабатывал.   Заявление,   что   стены   не   устоят

перед его любовью, показалось ей пошлым хвастовством, а это был увлеченный

рассказ об уже совершенном открытии. Она напрасно признавалась в убийстве.

     Рой пожал плечами:

     - Убийство, возможно, и было, но признания   Агнессы   силы   не   имеют.

Мало ли что наговорит на себя потрясенная женщина! В   древности   некоторые

женщины сознавались, что они ведьмы и летают   на   помеле.   Думаю,   что   до

самого Томсона никто таких полетов реально не совершал.

     - Можно мне идти с вами к Рорику? - спросил Арман.

     Рой вопросительно посмотрел на Генриха, Генрих утвердительно   кивнул.

Арман   охотней   возился   с   механизмами,   чем   выспрашивал   людей.   Он    с

удовлетворением   объявил,   что    после    расшифровки    принципа    действия

гравитационного агрегата займется выяснением природы того   луча,   удержать

себя в котором требовал от Рорика Томсон.

     Арман сказал:

     - Не сомневаюсь, что   этот   луч   создавался   в   фокусе   испытательной

камеры и обеспечивал   Томсону   всепроникновение.   И,   очевидно,   луч   имел

ограниченное время существования. Я имею в виду крик   Рорика,   что   ресурс

выработан.

     - Рорик сам скажет, о чем кричал и почему кричал. - Рой   взглянул   на

часы. - Нам пора, Генрих.

     Врачи предупредили братьев, что больной к моменту разговора   будет   в

сознании, но физически очень слаб. Говорить с ним можно о чем   угодно,   но

вопросы формулировать надо так, чтобы ответы могли быть короткими.

     Роберт лежал в полутемной палате. Голова его была окутана   повязками,

восстанавливающими поврежденные ткани и кости. Он безучастно посмотрел   на

братьев, не ответил на приветствие. Рой ласково коснулся   руки,   бессильно

лежавшей на одеяле. Генрих не смог заставить себя сделать   то   же.   Старая

неприязнь - Генрих стыдился ее и скрывал,   так   она   была   беспричинна,   -

нахлынула с новой силой. Роберт,   черноволосый,   темнолицый,   с   неизменно

скорбным взглядом, всегда напоминал Генриху образы мучеников   на   картинах

древних мастеров; уже одно это тревожило и раздражало.

     - Да, я готов отвечать, - бесстрастно произнес Роберт. -   Но   ведь   я

все сказал. Могу повторить, что я...

     Рой поспешно остановил его. Они знают о самообвинении Роберта, и оно,

естественно, очень волнует их. Но раньше   всего   они   хотели   бы   выяснить

природу   эксперимента,   поставленного   Томсоном.   Правда   ли,   что   в    их

лаборатории открыты или изобретены особые поля, экранирующие   материальные

частицы от внешних воздействий?

     - Канализирующие внешние воздействия... - сказал Роберт. - Мы назвали

их скользящими...

     Да, канализующие, или скользящие, или охранные, или   экранирующие,   -

они познакомились со   всеми   этими   определениями   в   журнальных   записях.

Физическую природу экранирующих   полей   они   пока   выяснять   не   намерены,

вопрос этот слишком сложен. Итак, Томсон   вошел   в   испытательную   камеру,

короткофокусные генераторы облучили его, он стал всепроникающим и двинулся

в свое   необыкновенное   путешествие,   а   Роберт,   сидя   у   пульта,   держал

академика в луче, то есть не выпускал из фокуса излучения генераторов. Так

ведь?

     Роберт сказал с той же безучастностью:

     - И так и не так. Я тоже был в фокусе.

     Рой кивнул и мягко сказал:

     - Хорошо, диполь.   Своеобразная   растягивающаяся   палка,   один   конец

которой легко протыкает стены, а другой восседает в кресле перед   пультом.

Долго мог существовать такой диполь?

     - По расчету - пятнадцать минут. Мы могли   ошибиться   на   минуту.   Но

ошиблись гораздо больше.

     - Мы к этому тоже еще вернемся, Рорик.   Я   хочу   поговорить   о   самом

путешествии Томсона, если позволите. Он отправился на свидание к   Агнессе,

и вы знали, куда он собрался. Зачем вы разрешили ему идти к Агнессе?

     Печальная улыбка слабо обрисовалась   на   обрамленном   повязками   лице

Арутюняна.

     - Как я мог что-либо ему запрещать?

     - Она - ваша невеста!

     - Он полюбил ее, Рой.

     - Вы ее тоже любили. И   она   вас   любила,   иначе   не   была   бы   вашей

невестой. Почему вы разрешили ему отбивать Агнессу?

     Роберт с застывшей на лице грустной улыбкой молча   глядел   куда-то   в

пространство.

     - Томсон, - сказал он   тихо,   -   был   удивительный   человек.   Другого

такого не существовало.

     - Вы сказали - он любил Агнессу. Но мало ли   кого   он   мог   любить   в

своей жизни.

     - Он никого не любил. Она была первой. И - последней.

     - Он говорил это ей. Вы считаете его слова правдой?

     - Он никогда не лгал.

     - Признаться, его экстравагантные выходки...

     - Он проказничал, да, но не лгал. Он не умел лгать.

     - Простите, что я так настаиваю на трудном для вас объяснении, Рорик.

Но ведь тогда правдиво и то, что он говорил Агнессе о вас. Я имею в   виду,

что вы влюбились в нее лишь   потому,   что   она   появилась   в   поле   вашего

зрения, а не было бы ее, была бы другая?

     - Не знаю. Вероятно, так. Одиноким бы я не   остался,   если   бы   и   не

познакомился с Агнессой. Не успел проверить...

     - Томсон в этом смысле был иной?

     - Уверен, он не женился бы, если бы не встретил Агнессу.

     - Если бы вы не познакомили их, так точнее.   Итак,   она   единственная

среди всех женщин мира являлась недостающей половинкой его   души.   Так   он

сказал, и вы, сколько понимаю, согласились с ним.   На   этом   основании   вы

решились отречься от нее в его пользу?

     - Я не отрекался.

     - Но ваши действия, Рорик...

     - Нет. Вы неправильно толкуете   мои   действия,   Рой.   Мне   надо   было

отречься...

     - Надо?

     - Надо, да. Я не нашел в себе   такого   великодушия...   Я   значительно

хуже, чем вы все думали обо мне...

     - Не понимаю вас, Рорик.

     - Я предоставил решение Агнессе. Она должна была выбрать между нами.

     - И вы смирились бы, если бы она ушла от вас? Но ведь вы   любили   ее,

Рорик!

     Роберт медленно повернул лицо к   братьям.   Генрих   в   смущении   отвел

глаза.   Он   вдруг   почувствовал,   что   напрасно   всегда    с    раздражением

посмеивался над этим странным человеком.

     - И люблю, Рой.

     Рой продолжал настойчиво ставить трудные вопросы:

     - Надеялись, что она выберет вас?   Ставили   эксперимент   по   проверке

силы ее любви? Я правильно понял, Рорик?

     Роберт долго смотрел на Роя, и такая тоска засветилась в его   глазах,

что Генриху захотелось схватить брата за ворот и поскорее увести   из   этой

комнаты.

     Больной сказал шепотом:

     - Ах, как же вы все... Неужели нельзя не поверхностно?..

     - Я как раз хочу доискаться глубины, - осторожно возразил   Рой.   -   И

это так непросто, Рорик.

      - Это так просто, Рой! Но говорить об   этом!   Хорошо,   я   скажу...   Я

люблю Агнессу - значит, хочу ее счастья. Ее счастье   -   это   также   и   мое

счастье. И если бы она выбрала меня, значит, мне быть рядом с ней,   всегда

рядом с ней, заботиться о ней... Что здесь непонятного, что?

     - Лежите, лежите, Рорик! - с испугом сказал   Рой.   Роберт   с   усилием

приподнялся, схватил Роя за руку. Рой хотел уложить больного в постель, но

Арутюнян не дался.

     Он говорил все быстрей и   быстрей   -   и   Рой   больше   не   осмеливался

прерывать его.

     - А если бы она выбрала его... Насколько же крепче она полюбила   его,

если решилась нанести мне   такой   удар!..   Вдумайтесь,   Рой,   -   насколько

крепче? И неужели мне мешать? Ему мешать? Ей мешать? Я мог быть счастлив с

ней, да, Рой, да. Но препятствовать ее счастью - нет. Вы понимаете меня?

     Он   откинулся   на   подушку,   обессиленный.   Генрих   шепнул   Рою,   что

больному нужно дать время прийти в себя после вспышки. Минуты две в палате

тянулось молчание.

     - Спрашивайте, - сказал наконец слабым голосом   Роберт.   -   Я   уже   в

состоянии вам отвечать.

     Рой   заговорил   о   трагедии   в   испытательной   камере.    Как    Томсон

отправился в свой удивительный рейс сквозь стену, они   себе   представляют.

Но почему произошла катастрофа? Он кричал у   Агнессы,   что   у   генераторов

сохранился половинный ресурс. Очевидно, он ошибся?

     - Мы оба ошиблись. Нас подвели какие-то погрешности расчета.

     - Как вы узнали об ошибках расчета?

     - Я вдруг почувствовал, что устойчивость   нашего   диполя   нарушилась.

Нужно было немедленно отзывать Томсона.

     - Вы и отозвали его. А он не пошел. Он,   очевидно,   слишком   верил   в

расчет, который оказался ошибочным. Вы могли насильственно   вызволить   его

из опасного отдаления?

     - Мог.

     - И не сделали этого?

     - Не сделал.

     - Почему? Хотели, чтобы объяснение между ними завершилось?

     - Да. Нужна была ясность...

     - Но вы представляли себе опасность промедления?

     - Не знаю. Не помню, на что я надеялся... Хотя я старался...

     - Что - старались?

     - Старался сфокусировать разрыв диполя на себе. Схема это   позволяет.

Один страхует другого ценой собственной безопасности. Если бы я на секунду

раньше вырвал Томсона из комнаты Агнессы!.. Во мне произошел   разряд,   это

на мгновение оттянуло гибель Томсона, но он все-таки не успел вырваться из

камеры!..

     Рой положил руку на плечо Роберта, с волнением сказал:

     - Больше мы вас не будем расспрашивать, Рорик. От всего сердца желаем

быстрого выздоровления!

     Когда они вышли из палаты, Рой спросил брата:

     - Ты по-прежнему настаиваешь на виновности Рорика?

     Генрих ответил не сразу:

     - Нет. Он невиновен в   подлости,   которую   я   приписал   ему.   Но   мне

кажется, он и сейчас не очень ясно отдает себе отчет в   том,   что   реально

произошло в их лаборатории.

     - Значит, именно   об   этом   ты   так   напряженно   размышлял,   когда   я

расспрашивал Рорика?

     - И об этом тоже, - ответил Генрих.

     - В палате ты не проронил ни одного   слова.   Боюсь,   Рорик   истолкует

твое молчание превратно.

     - Я постараюсь потом оправдаться перед ним. А за одно извиниться и за

прежнее недружелюбие.

     - Ты бы все же сказал о своих новых идеях, Генрих.

     Генрих усмехнулся.

     - Идей нет. Разные туманные соображения. Узнаем, что нового   разузнал

Арман, и побеседуем о тех возможностях, которые   почему-то   не   предвидели

Иван со своим ассистентом.

                                    6

     - Вы, несомненно, ждете от меня   сенсационного   сообщения,   -   сказал

Арман. - Так вот, есть! И такое, что вы и помыслить о нем не могли.

     - Если оно не о том, что энергетический ресурс агрегата вовсе не   был

исчерпан, то я и вправду не знаю, что и думать, - спокойно сказал Генрих.

     - Именно это я и обнаружил! В общем, Томсон был прав,   генераторы   не

исчерпали своего ресурса и наполовину. Произошел пробой экранного поля   по

какой-то внешней причине.

     Рой сказал Генриху:

     - Можешь огласить   туманные   соображения,   которые   занимали   тебя   в

палате Рорика.

     - Они оглашены Арманом. Я думал именно о том,   что   какая-то   внешняя

сила спутала расчеты Ивана. Я мог допустить что угодно, только не ошибку в

его вычислениях. Небрежность в экспериментах   Ивана   -   самая   невероятная

версия. И если Рорику явилась мысль о таком просчете, то   это   объясняется

лишь его смятением.

     Рой   согласился,   что   гипотеза   о   внешней   причине   аварии    весьма

вероятна. Но что это за причина? Где ее искать? Может быть, она в душевном

состоянии   Рорика?   Если   человек   превращает   себя   в   полюс   гигантского

всепроникающего диполя, разряды нервных потенциалов в его мозгу становятся

своего рода командными сигналами, а что Рорик нервничал, сомнений нет.

     - Не берусь   оспаривать,   -   сказал   Генрих.   -   Возможно,   состояние

психики экспериментаторов как-то связано с   равновесием   поля,   создающего

всепроникаемость. Но только вряд ли. Иван теоретически исследовал бы такую

возможность,   он   ведь   знал,   что   и   он   и   Рорик   являются   физическими

элементами эксперимента.

     - Тогда остается действие   каких-то   непредвиденных   факторов   извне.

Скажем, блуждающие в космосе неизвестные нам частицы.

     - Да, это вполне допустимо.

     Арман тоже присоединился к такой мысли.

     Томсон   не   просто   открыл   неизвестные   до   него   поля.    Физические

процессы,   протекающие   вокруг   нас,   отлично   изучены,   среди    них    нет

"томсоновских", так бы их следовало назвать, полей. Томсон   изобрел   новые

виды сил. И как они связываются с другими полями и   частицами,   нужно   еще

изучать.   Какая-нибудь   шальная   космическая   частица   пронеслась    сквозь

сконструированную короткофокусную камеру и внесла трагическую   поправку   в

его, казалось бы, безукоризненные расчеты.

     - Все это и надо будет исследовать, - подытожил Рой обсуждение. -   Но

это уже не наша забота. Наш вывод -   замечательное,   но   грозное   открытие

Ивана Томсона надо временно прикрыть, пока   у   нас   не   появится   гарантия

полной безопасности. Нужно сообщить Агнессе о   результатах   расследования.

Кто пойдет снимать с ее души ощущение собственной вины и вины Рорика?

     - Ты, конечно, - поспешно сказал Генрих. - Ты ее   расстраивал   своими

вопросами, ты теперь и успокой.

     - Пойдешь ты, - строго сказал Рой. - Я ее расстраивал, верно, но вины

на мне перед нею и Рориком нет. А ты подозревал их   заранее,   до   проверки

запальчиво   доказывал   их   вину.   Пусть   твое    объяснение    будет    твоим

извинением.

     Когда брат разговаривал таким тоном, спорить с ним было бесполезно.

     ...Генриха ввели   в   палату,   когда   Агнесса   спала.   Врач   хотел   ее

разбудить, Генрих попросил не делать этого. Он молчаливо   сидел   в   кресле

перед кроватью и терпеливо ждал, пока больная проснется.

      В истории болезни - Генрих   просмотрел   ее   -   было   отмечено   быстро

прогрессирующее выздоровление после тяжелого нервного   потрясения.   Генрих

думал о том, до чего   прогнозы   расходятся   с   впечатлением.   Болезнь   так

изменила девушку, что   он   не   узнал   бы   ее,   встретив   на   улице   или   в

институте. За несколько дней, что он не видел ее, она еще похудела, у   нее

обнажились скулы, заострился нос,   кожу   на   лбу,   прежде   очень   гладкую,

прочерчивали морщины, новорожденные морщинки разбегались от глаз.   Прогноз

был утешительный, вид - страшный.

     И еще   Генрих   с   удивлением   думал   о   том,   что,   несмотря   на   все

изменения, одно в Агнессе сохранилось: ее красота. Это было странно, почти

непредставимо. Прежняя красота Агнессы складывалась   из   черт,   гармонично

сочетавшихся между собой, в ней все было прекрасно:   глаза   и   губы,   лоб,

волосы, шея, руки,   фигура...   Сейчас   все   было   искажено,   каждая   черта

казалась в отдельности почти уродливой. Всего   уродливей   были   исхудавшая

шея и истончившиеся руки; тело, скрытое   одеялом,   Генрих   не   сомневался,

тоже потеряло прежнюю гибкость и стройность. Но все это, такое   некрасивое

в отдельности,   складывалось   в   образ   иной,   чем   прежде,   но   не   менее

совершенной красоты.

     Генриху стало страшно, у него гулко забилось   сердце.   "А   ведь   Иван

видел ее, вероятно, такой, он предугадывал такую Агнессу в той, прежней, -

подумал Генрих. - Недаром она   представлялась   ему   единственной   в   целом

мире..."

     Веки Агнессы дрогнули. Она повернула голову к Генриху, всмотрелась   в

него.

     - Вы опять? - прошептала она. - Для чего?

     - Мне   поручено   информировать   вас   об    итогах    расследования,    -

заторопился Генрих. - И прежде всего хочу с   радостью   сообщить,   что   вам

незачем винить себя в гибели Томсона. И Рорик тоже не   виноват,   все   было

иначе, чем вам вообразилось!

     Он рассказал об итогах расследования. Она стала плакать. Рыдания   все

сильней сотрясали   ее   тело,   она   отвернула   голову,   уткнулась   лицом   в

подушку. Растерянный, Генрих замолчал.

     - Зачем мне это все это знать?   Зачем?..   Зачем?..   -   повторяла   она

сквозь слезы.

     Подождав, пока она немного успокоилась, он грустно сказал:

     - Мне показалось, вам будет легче, если вы узнаете...

     Она с болью прервала его:

     - Как мне может быть легче? Неужели вы думаете, что   я   лгала,   когда

сказала Томсону, что люблю его? А его нет! И   уже   никогда   не   будет!   Не

надо, не надо!