Уилбур СМИТ

                           ОХОТНИКИ ЗА АЛМАЗАМИ

     В Найроби вылет задержали на три часа, и, несмотря на четыре   большие

порции виски, он спал лишь урывками, пока   межконтитентальный   "Боинг"   не

сел в Хитроу. Джонни Ленс чувствовал себя так, будто в глаза ему   насыпали

пригоршню песка, и   когда   он   проходил   через   таможню   и   иммиграционные

службы, настроение у него было отвратительное.

     В главном зале международного аэропорта его встретил   агент   компании

"Ван дер Бил Дайамондз".

     - Как полет, Джонни?

     - Как в кошмаре, - ответил Джонни.

     - Для вас прекрасная тренировка, - улыбнулся агент. В прошлом они   не

раз побывали вместе в переделках.

     Джонни неохотно улыбнулся в ответ.

     - Сняли мне комнату и машину?

     - "Дорчестер" - и "ягуар". - Агент протянул ключи от машины.   -   И   я

зарезервировал два места первого класса на завтрашний девятичасовой рейс в

Кейптаун. Билеты в отеле у регистратора.

     - Молодец, -   Джонни   опустил   ключи   в   карман   своего   кашемирового

пальто, и они направились к выходу. - А где Трейси Ван дер Бил?

     Агент пожал плечами.

     - С тех пор, как я вам писал в последний раз, она исчезла из виду. Не

знаю, где вам начать поиски.

     - Замечательно, прямо замечательно, - с горечью сказал Джонни,   когда

они подошли к стоянке. - Начну с Бенедикта.

     - Старик знает о Трейси?

     Джонни покачал головой.

     - Он болен. Я ему не говорил.

     - Вот ваша машина. - Агент остановился у жемчужно-серого "ягуара".   -

Выпьем вместе?

     - Не сегодня, к сожалению. - Джонни сел за руль. - В другой раз.

     - Ловлю на слове, - сказал агент и отошел.

     К тому времени как Джонни   во   влажном   сером   смоге   вечера   пересек

Хаммерсмитскую эстакаду, было уже почти темно, и он дважды   запутывался   в

лабиринте Белгрейвии, пока не отыскал за   Белгрейв-сквер   нужное   место   и

остановил "ягуар".

     Квартира изменилась со времени его   последнего   посещения:   она   была

отремонтирована и роскошно обставлена; у Джонни скривился рот. Наш мальчик

Бенедикт, может быть, не очень усердно зарабатывает деньги, но уж в   трате

их он собаку съел.

     В квартире горел свет, и Джонни несколько раз сильно   ударил   дверным

молотком. Звук удара гулко разнесся по газону, и в последовавшей   за   этим

тишине Джонни услышал шепот. Мимо окна быстро промелькнула тень.

     Джонни ждал на холоде три минуты, потом отступил на газон.

     - Бенедикт Ван дер Бил! - Закричал он. - Открывай! Считаю до   десяти,

а потом - выбью дверь!

     Он перевел дыхание и снова закричал:

     - Это Джонни Ленс, и ты знаешь - я говорю серьезно!

     Почти тут же   открылась   дверь.   Джонни   прошел   мимо,   не   глядя   на

человека, открывшего ее, и двинулся внутрь.

      - Черт возьми, Ленс. Не ходи туда, - Бенедикт Ван дер   Бил   пошел   за

ним.

     - А почему? - Джонни оглянулся. - Квартира принадлежит компании, а   я

главный управляющий.

     И прежде чем Бенедикт смог ответить, Джонни оказался внутри.

     Одна из девушек подобрала с пола одежду и, голая, побежала в   ванную.

Вторая полунатянула через   голову   халат,   мрачно   поглядывая   на   Джонни.

Волосы у нее растрепались,   и   вокруг   головы   образовалось   что-то   вроде

нимба.

     - Отличная вечеринка, - сказал Джонни. Он взглянул на проектор, потом

на экран на стене. - Фильмы и прочее...

     - Ты что, легавый? - спросила девушка.

     - Ты нахал, Джонни, - рядом стоял Бенедикт, затягивая пояс   шелкового

халата.

     - Он легавый? - снова спросила девица.

     - Нет, - успокоил ее Бенедикт. - Он работает   у   моего   отца.   -   Это

утверждение, казалось, придало ему   уверенности,   он   выпрямился   и   одной

рукой пригладил волосы. Голос   его   оставался   спокойным   и   ровным.   -   В

сущности, он папин мальчик на побегушках.

     Джонни повернулся к нему, но обратился к девушке, не глядя на нее.

     - Убирайся, крошка. Вслед за подружкой.

     Она колебалась.

     - Давай! - Голос Джонни щелкнул, как язык лесного пламени, и   девушка

ушла.

     Двое мужчин стояли лицом друг к другу. Одного возраста - три   десятка

с небольшим, оба высокие, темноволосые, но в остальном абсолютно разные.

     Джонни был широк в плечах, с узкими бедрами и плоским   животом,   кожа

его блестела, будто обожженная солнцем пустыни. Четко   выделялась   тяжелая

нижняя челюсть; глаза, казалось, всматривались в далекий горизонт. Говорил

он с акцентом, проглатывая окончания слов и слегка гнусавя.

     - Где Трейси? - спросил он.

     Бенедикт приподнял одну бровь, выражая высокомерное недоумение.   Кожа

у него была бледно-оливковой, не тронутой солнцем: уже много месяцев он не

бывал в Африке. Губы красные, будто   нарисованные,   а   классические   линии

лица слегка расплылись. Под глазами - небольшие мешки,   а   выпуклость   под

халатом свидетельствовала, что он слишком много ест и пьет и слишком   мало

занимается спортом.

     - Приятель, почему ты считаешь, будто я знаю, где моя сестра?   Я   уже

несколько недель ее не видел.

     Джонни отвернулся и подошел к картинам на дальней стене. Комната была

увешана оригиналами работ известных южноафриканских   художников:   Алексиса

Преллера, Ирмы Стерн и Третчикова - необычное смешение техники   и   стилей,

но кто-то убедил Старика, что это хорошее вложение капитала.

     Джонни снова повернулся к Бенедикту Ван дер Билу. Он изучал его,   как

только что изучал картины, сравнивая с тем стройным юным атлетом, которого

знал несколько лет назад.   В   памяти   всплыл   образ:   Бенедикт   с   грацией

леопарда картинно бежит по полю, ловко поворачиваясь   под   высоко   летящим

мячом, аккутратно ловит его высоко над головой и   опускает   для   ответного

удара.

     - Толстеешь, парень, - негромко сказал он, и   щеки   Бенедикта   гневно

вспыхнули.

     - Убирайся отсюда! - выпалил он.

     - Потерпи. Сначала расскажи мне о Трейси.

     - Я тебе уже сказал: не знаю,   где   она.   Распутничает   где-нибудь   в

Челси.

     Джонни чувствовал, как нарастает его гнев,   но   голос   его   оставался

ровным.

     - Где она берет деньги, Бенедикт?

     - Не знаю... Старик...

     Джонни оборвал его.

     - Старик платит ей десять фунтов в неделю. А я слышал, что она тратит

гораздо больше.

     - Боже, Джонни. - Голос Бенедикта звучал примирительно.   -   Не   знаю.

Это не мое дело. Может, Кенни Хартфорд...

     Снова Джонни нетерпеливо прервал:

     - Кенни Хартфорд ничего не   дает.   Таково   условие   развода.   Я   хочу

знать, кто субсидирует ее дорогу к забвению. Как насчет старшего брата?

     - Меня? - Бенедикт возмутился. - Ты знаешь, мы не любим друг друга.

     - Мне сказать по буквам? - спросил Джонни. -   Ладно,   слушай.   Старик

умирает, но силы пока еще не утратил. Если Трейси окончательно превратится

в наркоманку, есть шанс, что наш мальчик Бенедикт вернет себе расположение

отца. Тебе выгодно потратить несколько тысяч, чтобы отправить Трейси в ад.

Отрезать ее от отца - и от его миллионов.

     - Кто говорит о наркотиках? - вспыхнул Бенедикт.

     - Я. - Джонни подошел   к   нему.   -   Мы   с   тобой   не   закончили   одно

маленькое дельце. Мне доставит массу удовольствия небольшая   вивисекция   -

вскрыть тебя и посмотреть, что там внутри.

     Он несколько секунд смотрел Бенедикту в   глаза,   пока   тот   не   отвел

взгляд и не начал играть кисточками пояса.

     - Где она, Бенедикт?

     - Не знаю, черт тебя побери!

     Джонни подошел к проектору и выбрал одну из бобин с пленкой.   Отмотал

несколько метров пленки и посмотрел на свет.

     - Прекрасно! - сказал он, но линия его рта застыла в отвращении.

     - Положи на место! - выпалил Бенедикт.

     - Ты ведь знаешь, что Старик думает о таких вещах, Бенедикт?

     Бенедикт неожиданно побледнел.

     - Он тебе не поверит.

     - Поверит. - Джонни швырнул бобину   на   стол   и   снова   повернулся   к

Бенедикту. - Поверит, потому что я никогда не лгу ему.

     Бенедикт заколебался, нервно вытер рот тыльной стороной ладони.

     -   Я   ее   две   недели   не   видел.   Она   снимает   квартиру   в    Челси.

Старк-стрит. Номер 23. Приходила повидаться со мной.

     - Зачем?

     - Я ей дал взаймы несколько фунтов, - пробормотал Бенедикт.

     - Несколько фунтов?

     - Ну, несколько сотен. В конце концов она ведь моя сестра.

     - Как мило с твоей стороны, - похвалил его Джонни. - Напиши адрес.

     Бенедикт подошел к обтянутому кожей письменному столу и написал адрес

на карточке. Вернувшись, протянул карточку Джонни.

     - Ты считаешь себя большим и опасным, Ленс. - Говорил он негромко, но

в голосе его звучала ярость. - Ладно, я тоже опасен - по-своему. Старик не

будет жить вечно, Ленс. Когда он умрет, я тобой займусь.

     - Ты меня чертовски испугал, -   улыбнулся   Джонни   и   пошел   к   своей

машине.

     На Слоан-сквер было сильное   движение,   и   Джонни   в   своем   "ягуаре"

медленно приближался к Челси.   Было   время   поразмышлять   и   вспомнить   те

времена, когда они жили втроем. Он, и Трейси, и Бенедикт.

     Как зверьки,   бегали   они   вместе   по   бесконечным   пляжам,   горам   и

выжженным солнцем равнинам Намакваленда - земли своего детства.   Это   было

до того, как Старику повезло на реке Сленг. У   них   тогда   даже   на   обувь

денег не было, Трейси носила платья, сшитые из мучных мешков, и они втроем

ежедневно ездили в школу верхом на одном пони, как ряд оборванных ласточек

на изгороди.

     Он вспомнил, как Старик уезжал часто и надолго, а для   них   это   были

длинные недели смеха и тайных игр. Они каждый вечер взбирались на   деревья

перед своим бараком с   глинобитными   стенами   и   смотрели   на   бесконечную

землю, цвета   мяса,   пурпурную   на   закате,   отыскивая   облако   пыли:   это

означало бы, что возвращается Старик.

     Вспомнил он и почти болезненное оживление, которое поднималось, когда

шумный грузовик "форд" с перевязанными проволокой крыльями   оказывался   во

дворе, Старик   выбирался   из   кабины,   с   пропотевшей   шляпой   на   голове,

покрытый пылью, заросший щетиной, и поднимал над головой визжащую   Трейси.

Затем он поворачивался к Бенедикту и, наконец, к Джонни.   Всегда   в   таком

порядке: Трейси, Бенедикт, Джонни.

     Джонни никогда не думал,   почему   он   не   первый.   Так   было   всегда.

Трейси, Бенедикт, Джонни. Точно так же он никогда   не   думал,   почему   его

фамилия Ленс, а не Ван дер Бил. И   все   это   неожиданно   обрвалось,   яркий

солнечный сон его детства рассеялся и исчез.

     - Джонни, я не твой настоящий отец. Твои отец и мать умерли, когда ты

был совсем мал. - Джонни недоверчиво смотрел на Старика. -   Ты   понимаешь,

Джонни?

     - Да, папа.

     К его руке под столом,   как   маленький   зверек,   прикоснулась   теплая

ладошка Трейси. Он отвел руку.

     - Лучше тебе больше не звать меня так, Джонни.   -   Он   помнил,   каким

спокойным, равнодушным тоном сказал это Старик, разбивая хрупкий   хрусталь

его детства вдребезги. Начиналось одиночество.

     Джонни бросил "ягуар" вперед и свернул   на   Кингз-роуд.   Он   удивился

тому, что воспоминание причинило такую боль: время должно было бы смягчить

ее.

     Скоро   начались   и   другие   перемены.   Неделю   спустя   старый   "форд"

неожиданно приехал из пустыни ночью, и они, сонные,   вскочили   с   постелей

под лай собак и смех Старика.

     Старик   разжег   лампу   "петромакс"   и   усадил   их   на   кухне    вокруг

выскобленного соснового стола. Затем с видом   фокусника   положил   на   стол

камень, похожий на большой обломок стекла.

     Трое сонных детей серьезно и непонимающе   смотрели   на   него.   Резкий

свет   "петромакса"   отразился   от   граней   кристалла   и   вернулся   к    ним

огненно-голубыми молниями.

     - Двенадцать карат, - воскликнул Старик.   -   Бело-голубой,   чистейшей

воды, и их там должен быть целый воз.

     После этого был ворох обновок и блестящие автомобили,   переселение   в

Кейптаун, новая школа   и   большой   дом   на   Винберг-Хилл   -   и   постоянное

соперничество. Соревнование заслужило одобрение Старика, но   зато   вызвало

ненависть   и   ревность   Бенедикта   Ван   дер   Била.   Не   обладая   волей    и

целеустремленностью Джонни, Бенедикт не мог соперничать с ним ни в классе,

ни на спортивном поле. Он отставал от Джонни - и возненавидел его за это.

     Старик ничего не замечал: он теперь редко бывал с ними. Они жили одни

в большом доме с худой молчаливой женщиной, экономкой, и Старик   появлялся

редко и всегда ненадолго. Он   постоянно   казался   усталым   и   озабоченным.

Иногда он привозил им   подарки   из   Лондона,   Амстердама   и   Кимберли,   но

подарки мало что значили для них. Для них было бы лучше, если бы все было,

как когда-то в пустыне.

     В пустоте, оставленной Стариком,   вражда   и   соперничество   Джонни   и

Бенедикта выросли до такой степени, что Трейси должна была   сделать   выбор

между ними. И она выбрала Джонни.

     В своем одиночестве они цеплялись друг за друга.

     Серьезная маленькая девочка и   рослый   долговязый   мальчик   построили

собственную крепость для   защиты   от   одиночества.   Прекрасное   безопасное

место, где не было печали, - и Бенедикт туда не допускался.

     Джонни свернул в сторону от движения по   Олд-Черч-стрит   и   поехал   к

реке в Челси. Машину   он   вел   автоматически,   и   воспоминания   продолжали

одолевать его.

     Он пытался восстановить ощущение   тепла   и   любви,   окружавшее   их   в

крепости, которую они выстроили с Трейси так давно,   но   тут   же   вспомнил

ночь, когда все рухнуло.

     Однажды ночью в старом   доме   на   Винберг-Хилл   Джонни   проснулся   от

звуков плача. Босой, в   пижаме,   он   пошел   на   эти   горестные   звуки.   Он

испугался, ему было четырнадцать лет, и ему было страшно в   старом   темном

доме.

     Трейси плакала, уткнувшись в подушку, и он наклонился к ней.

     - Трейси! Что случилось? Почему ты плачешь?

     Она вскочила, встала коленями на кровать и обняла его   обеими   руками

за шею.

     - Ох, Джонни. Мне снился сон, ужасный сон. Обними   меня,   пожалуйста.

Не уходи, не оставляй меня. - В шепоте ее по-прежнему   звучали   слезы.   Он

лег с ней в постель и обнимал ее, пока она не уснула.

     С тех пор он каждую ночь уходил к ней в комнату. Совершенно   невинные

детские отношения двенадцатилетней девочки   и   мальчика,   который   был   ей

братом, если не по крови, так по духу. Они обнимали друг друга, шептались,

смеялись, пока оба не засыпали.

     И вдруг их крепость взорвалась потоком яркого электрического света. В

дверях спальни стоял Старик, а Бенедикт за ним приплясывал от   возбуждения

и торжествующе кричал:

     - Я тебе говорил, папа! Я тебе говорил!

     Старик дрожал   от   гнева,   его   седая   грива   торчала   дыбом,   как   у

рассерженного льва. Он вытащил Джонни из   постели   и   оторвал   цеплявшуюся

Трейси.

     - Маленькая шлюха! - взревел он, легко удерживая испуганного мальчика

одной рукой и наклоняясь вперед,   чтобы   ударить   дочь   по   лицу   открытой

ладонью. Оставив ее плачущей в постели, он вытащил   Джонни   в   кабинет   на

первом этаже. Он швырнул его туда с такой яростью, что мальчик   отлетел   к

столу.

     Старик подошел к стене и выбрал со стойки легкую   малаккскую   трость.

Подошел к Джонни и, взяв его за волосы, бросил лицом на стол.

     Старик и раньше бил его, но так - никогда. Он обезумел от   ярости,   и

часть его ударов падала мимо, часть - на спину Джонни.

     Но для мальчика в его боли было почему-то очень важно   не   закричать.

Он прикосул губу, ощутив во рту солоновато-медный вкус крови. Он не должен

услышать, как я кричу! И он подавил вопль, чувствуя,   как   пижамные   брюки

тяжелеют от крови.

     Его молчание только разжигало ярость   Старика.   Отбросив   трость,   он

поставил мальчика на ноги и набросился на него с кулаками.   Голова   Джонни

под тяжелыми ударами моталась из стороны в сторону, в глазах   ослепительно

сверкали молнии.

     Но Джонни держался на ногах, вцепившись в край стола. Губы   его   были

разбиты, лицо распухло и покрылось кровоподтеками,   но   он   молча   терпел,

пока наконец Старик совершенно не вышел из себя. Он ударил Джонни   кулаком

прямо в лицо, и удивительное чувство облегчения   охватило   мальчика,   боль

ушла, и он погрузился во тьму.

     Сначала Джонни услышал голоса. Незнакомый голос:

     - ...как будто на него набросился дикий зверь. Я должен   поставить   в

известность полицию.

     Потом знакомый голос. Потребовалось   немного   времени,   чтобы   узнать

его. Он попытался открыть глаза, но они   не   раскрывались,   лицо   казалось

огромным и горячим. Он с трудом приоткрыл глаза   и   узнал   Майкла   Шапиро,

секретаря Старика. Шапиро что-то негромко говорил второму человеку.

     Пахло лекарствами, и на столе лежал открытый докторский чемоданчик.

     - Послушайте, доктор. Я знаю, выглядит   это   ужасно,   но,   может,   вы

сначала поговорите с мальчиком, прежде чем вызывать полицию.

     Они оба посмотрели на кровать.

     - Он в сознании. - Доктор быстро подошел к   нему.   -   Что   случилось,

Джонни? Расскажи нам, что случилось. Тот, кто это сделал, будет наказан, я

тебе обещаю.

     Это было неправильно. Никто не должен наказывать Старика.

     Джонни попытался заговорить, но губы его распухли и не шевелились. Он

попытался еще раз.

     - Я упал, - сказал он. - Упал. Никто! Никто! Я упал.

     Когда доктор ушел, Майкл Шапиро вернулся и   наклонился   к   нему.   Его

еврейские   глаза   потемнели   от   жалости   и   еще   чего-то,    может    быть,

восхищения.

     - Я заберу тебя к себе, Джонни. Все будет в порядке.

     Две недели он провел под присмотром жены Майкла Шапиро Элен. Царапины

заживали, синяки стали темно-желтыми, но нос его так и остался   сломанным,

с горбинкой на переносице. Он рассматривал свой новый нос в зеркале, и   он

ему понравился. Похоже на боксера, подумал Джонни, или на   пирата.   Однако

прошло много месяцев, прежде чем спала опухоль и   он   смог   прикасаться   к

носу.

     - Послушай, Джонни, ты отправляешься в новую школу. Хороший пансионат

в Грехемстауне. -   Майкл   Шапиро   старался   говорить   оживленно   и   бодро.

Грехемстаун находился в пятистах милях. - В   каникулы   будешь   работать   в

Намакваленде; узнаешь все об алмазах и о том, как их добывают.   Тебе   ведь

это понравится?

     Джонни с минуту подумал, изучая лицо Шапиро и видя, что тому стыдно.

     - Значит, домой я не вернусь? - Он имел в виду дом на Винберг-Хилл.

     Майкл покачал головой.

     - Когда я увижусь... - Джонни колебался, подбирая слова,   -   когда   я

снова с ними увижусь?

     - Не знаю, Джонни, - честно ответил Майкл.

     Как Майкл и пообещал, школа оказалась хорошей.

     В первое же воскресенье после церковной службы он вместе с остальными

мальчиками пошел в класс   для   обязательного   написания   писем.   Остальные

немедленно начали писать родителям. Джонни с несчастным видом сидел,   пока

к нему не подошел дежурный учитель.

     - Ты не хочешь писать домой, Ленс? - мягко спросил он.   -   Я   уверен,

там будут рады получить твое письмо.

     Джонни послушно взял ручку и задумался над чистым листом.

     Наконец он написал:

     "Надеюсь, вам будет приятно узнать, что я теперь в школе. Кормят   нас

хорошо, но постели очень жесткие.

     Каждый день мы ходим в церковь и играем в регби.

                                                      Искренне ваш Джонни."

     С тех пор и в школе, и в   университете   три   года   спустя   он   каждую

неделю писал Старику. Каждое письмо начиналось с   одних   и   тех   же   слов:

"Надеюсь, вам будет приятно узнать". Ни   на   одно   письмо   он   не   получил

ответа.

     В конце каждого учебного года он получал написанное на машинке письмо

от Майкла Шапиро, в котором сообщалось, как он проведет   каникулы.   Обычно

это   означало   дорогу   поездом   в   сотни   миль   через   пустыню    Карру    в

какую-нибудь отдаленную деревню в обширной сухой местности, где   его   ждал

легкий самолет компании "Ван дер Бил Дайамондз", чтобы отвезти еще   дальше

в глушь - в какую-нибудь из   концессий   компании.   Как   и   пообещал   Майкл

Шапиро, Джонни узнал все об алмазах и их добыче.

     И   когда   пришло   время   поступать    в    универсетет,    было    вполне

естественно, что он выбрал геологию.

     И все это время он не виделся с семьей Ван   дер   Билов,   не   встречал

никого из них - ни Старика, ни Трейси, ни даже Бенедикта.

     И вот в один полный событий день он   увидел   сразу   всех   троих.   Был

последний его год в университете. С первого курса он шел в списках первым.

Он был избран старшим среди   студентов   Стелленбошского   университета,   но

теперь его ждала еще большая честь.

     Через десять дней национальные селекторы должны были объявить   состав

команды регби, которая встретится со "Всеми Черными" из Новой Зеландии.   И

место Джонни как крайнего нападающего было так же верно, как и его   диплом

по геологии.

     Спортивная пресса прозвала Джонни "Собакой Джаг" - в честь   свирепого

хищника   африканских   степей,    охотничьей    собаки    кейпов,    невероятно

выносливого и целеустремленного животного, которое всегда   настигает   свою

добычу. Прозвище подходило ему, и Джонни стал любимцем болельщиков.

     В составе   команды   Кейптаунского   университета   был   другой   любимец

болельщиков, чье место   в   национальной   сборной   для   встречи   во   "Всеми

Черными" казалось тоже неоспоримым. В своей роли   защитника   Бенедикт   Ван

дер Бил господствовал на игровом поле с артистизмом и   почти   божественной

грацией. Он вырос высоким и широкоплечим, с   сильными   длинными   ногами   и

красивым смуглым лицом.

     Джонни вывел команду гостей на гладкий зеленый бархат поля   и,   делая

пробежки и разминая спину   и   плечи,   посмотрел   на   заполненные   трибуны,

отыскивая там первосвященников регби. Он увидел доктора Дейни   Крейвена   в

специальной ложе возле прессы. А перед доктором, разговаривая с ним, сидел

премьер-министр.

     Встреча двух университетов была одним из самых значительных событий в

сезоне регби, и болельщики за тысячи миль приезжали на нее.

     Премьер-министр улыбнулся и   кивнул,   потом,   наклонившись,   коснулся

плеча большого седовласого человека, сидевшего перед ним.

     Джонни почувствовал, как по его   спине   пробежал   электрический   ток:

белая голова поднялась и посмотрела прямо на него. Впервые за семь   лет   с

той ужасной ночи Джонни увидел Старика.

     Джонни приветственно поднял руку, и Старик   несколько   долгих   секунд

смотрел на него, потом отвернулся и что-то сказал премьер-министру.

     Рядами на поле вышли барабанщицы. В белых ботинках,   одетые   в   цвета

Кейптаунского университета, в коротких   развевающихся   юбочках   и   высоких

шляпах, молодые   хорошенькие   девушки,   раскрасневшись   от   возбуждения   и

усилий, шагали по полю, высоко поднимая ноги.

     Рев толпы в ушах Джонни смешался с гулом крови, потому что   в   первом

ряду барабанщиц шла Трейси Ван дер Бил. Он сразу   узнал   ее,   несмотря   на

прошедшие годы, на то, что она превратилась в молодую женщину. Руки и ноги

у ее были загорелыми, волосы свободно падали на плечи.   Она   подпрыгивала,

топала, поворачивалась, выкрикивая   традиционные   приветствия,   и   молодая

грудь колыхалась с невинной непринужденностью, а толпа свистела и кричала,

приводя себя почти в истерическое состояние. Джонни смотрел на   Трейси.   В

поднявшемся реве   он   совершенно   застыл.   Он   никогда   не   видел   женщины

прекрасней.

     Представление окончилось, барабанщицы убежали на трибуны, и   на   поле

вышла команда хозяев.

     Присутствие Старика и Трейси добавило ненависти во взгляд,   брошенный

Джонни на одетую   в   белое   фигуру,   которая   отбежала   назад,   в   позицию

защитника команды Кейптауна.

      Бенедикт Ван   дер   Бил   занял   свое   место   и   обернулся.   Из   носка,

доходившего до середины икры, он достал расческу   и   провел   ею   по   своим

темным волосам. Толпа ревела и свистела:   ей   нравятся   такие   театральные

жесты. Бенедикт вернул расческу на место и встал, упершись руками в   бока,

высокомерно рассматривая команду противников.

     Неожиданно он перехватил   взгляд   Джонни,   поза   его   изменилась,   он

опустил взгляд и переступил на месте.

     Прозвучал свисток, и игра началась. В ней было все, чего ждала толпа:

такой матч   запоминается   надолго,   о   нем   потом   много   говорят.   Мощные

защитники, как броня, противостоящие нападающим, длинные проверочные рейды

крайних, когда овальный мяч перелетает из рук в руки, пока сильный   толчок

не бросает игрока с мячом на поле. Жесткая, быстрая игра перекатывалась   с

одной половины поля на другую, сотни раз зрители, как один, вскакивали   на

ноги, глаза и рты раскрывались в невыносимом напряжении, потом   болельщики

со стоном опускались, когда   отчаявшиеся   защитники   останавливали   мяч   в

дюймах от линии гола.

     Счет не открыт,   до   конца   игры   три   минуты,   нападающий   Кейптауна

начинает   атаку   из   схватки.   прорывается   сквозь   защиту   и   по    крутой

траектории посылает мяч вверх; крайний нападающий   хозяев   ловит   мяч,   не

прерывая бега. Ноги его мелькают   по   зеленому   газону,   и   зрители   снова

встают.

     Джонни плечом ударил его низко, над коленом. Они вдвоем покатились по

полю, поднимая облако белой извести, которой прочерчены линии, и толпа   со

стоном снова опустилась на места.

     Пока   они   ждали   броска,   Джонни    шептал    хриплые    приказы.    Его

темно-бордовая с золотом футболка потемнела от пыли, кровь из   пораненного

бедра запачкала белые шорты.

     - Отступайте побыстрей. Не бегите все за   мячом.   Передача   на   Дэви.

Дэви, бросай повыше.

     Джонни высоко подпрыгнул, прервал полет мяча и кулаком точно отправил

его в руки Дэви, в то же мгновение повернувшись,   чтобы   преградить   своим

телом дорогу нападающим противника.

     Дэви отскочил на два шага и пнул. Сила удара   была   такова,   что   его

правая нога поднялась выше головы, от толчка он полетел вперед, раскидывая

нападающих. Мяч поднимался медленно, летел, как стрела, не   поворачивался,

не качался в воздухе, достиг зенита своей траектории над серединой поля   и

полетел к земле.

     Двадцать тысяч голов поворачивались вслед за его полетом,   и   в   этой

неестественной тишине Бенедикт   Ван   дер   Бил   отступал   в   глубину   своей

территории внешне неторопливыми шагами, предвидя место падения   мяча;   все

его движения были рассчитаны, как у прирожденного спортсмена.

     Мяч плавно опустился ему в руки, и он лениво начал отходить в сторону

для броска. По-прежнему над полем висела напряженная тишина. Все   внимание

сосредоточилось на Бенедикте Ван дер Биле.

     -   Собака   Джаг!   -   прозвучал   чей-то   возглас,    и    тысячи    голов

повернулись.

     - Собака Джаг! - теперь ревела вся толпа. Джонни далеко оторвался   от

преследователей, размахивая руками, широкими шагами он несся на Бенедикта.

Напрасная попытка - невозможно   перехватить   на   таком   расстоянии   игрока

класса Бенедикта, но Джонни напрягал все силы.   Лицо   его   превратилось   в

залитую потом маску решительности, клочья земли   летели   из-под   молотящих

поле ног.

     И тут случилось то, на что   никто   не   рассчитывал.   Это   было   почти

невероятно. Бенедикт Ван дер Бил оглянулся и увидел Джонни. Он сделал   два

неровных шага и попробовал   увернуться.   Вся   уверенность,   вся   грация   и

мастерство покинули его тело. Он споткнулся, пошатнулся, чуть не упал, мяч

выскользнул из его рук и поскакал по полю.

     Бенедикт тянулся за ним, лихорадочно шарил руками, оглядываясь   через

плечо. На лице его появилось выражение ужаса. Джонни был уже очень близко.

На каждом шагу он ревел, как подстреленный лев, плечи его уже   напряглись,

готовясь к удару, губы оттянулись назад в пародии на улыбку.

     Бенедикт Ван дер Бил   опустился   на   колени   и   закрыл   лицо   руками,

прижимаясь к зеленому газону.

     Джонни, не останавливаясь, пролетел мимо него,   легко   нагнувшись   на

бегу за мячом.

     Когда Бенедикт отвел руки от лица и, все еще стоя на коленях,   поднял

голову, Джонни стоял в десяти ярдах от него между столбами ворот и смотрел

на него. Потом медленно положил мяч на землю, чтобы   формально   обозначить

тачдаун.

     И тут, будто сговорившись, Джонни и Бенедикт   посмотрели   на   главную

трибуну. Они видели, как Старик встал и медленно начал пробираться   сквозь

возбужденную толпу к выходу.

     На следующий день после матча Джонни отправился в пустыню.

     Он стоял на   дне   пятнадцатифутовой   пробной   траншеи   в   пустыне.   В

траншее было угнетающе жарко, и Джонни разделся,   оставшись   в   поношенных

шортах цвета хаки. Его загорелое тело лоснилось от   пота,   но   он   работал

безостановочно. Он устанавливал контуры и профиль древней морской террасы,

тысячелетия назад погребенной под   песком.   Здесь,   на   дне,   он   надеялся

обнаружить тонкий слой содержащего алмазы гравия.

     Он услышал звук приближающегося джипа, потом шаги. Джонни   выпрямился

и потер руками болящие мышцы спины.

     На краю траншеи стоял Старик и смотрел   на   него.   В   его   руке   была

сложенная газета. Впервые за все эти годы Джонни видел его так   близко,   и

его поразила перемена   в   Старике.   Густые   волосы   побелели,   лицо   стало

морщинистым, как у мастифа,   а   большой   крючковатый   нос   выделялся,   как

скала. Но в его теле не было следов старости, а глаза сохранили загадочную

холодную голубизну.

     Он бросил в траншею газету, Джонни поймал ее,   по-прежнему   глядя   на

Старика.

     - Прочти! - сказал Старик.

     Газета была сложена так, что выделялся крупный заголовок:

     СОБАКА ДЖАГ В КОМАНДЕ. ВАН ДЕР БИЛ НЕ ВКЛЮЧЕН

     Джонни почувствовал блаженство, будто погрузился в прекрасный   горный

ручей. Он в   составе   сборной   и   скоро   наденет   зелено-золотую   форму   с

изображением газели...

     Гордый и счастливый, с непокрытой головой, он стоял на   солнцепеке   и

ждал слов Старика.

     - Прими решение, - негромко сказал Старик. - Будешь играть в регби   -

или работать в "Ван дер Бил Дайамондз". Делать то и другое   нельзя.   -   Он

подошел к своему джипу и уехал.

     Джонни послал телеграмму   об   отказе   от   участия   в   команде   самому

доктору лично. В национальной прессе поднялась буря   гневных   протестов   и

оскорблений, Джонни получил сотни ядовитых писем, его обвиняли в трусости,

предательстве и еще худших   грехах.   Он   радовался   своему   одиночеству   в

убежище пустыни.

     Ни Джонни, ни Бенедикт больше никогда не играли   в   регби.   Думая   об

этом, даже после всех прошедших лет, Джонни испытывал боль   разочарования.

Он так хотел надеть почетный   зелено-золотой   значок.   Он   резко   повернул

"ягуар" к обочине, достал карту Лондона и   отыскал   Старк-стрит   в   районе

Кингз-роуд. По дороге он вспоминал, что чувствовал, когда Старик отобрал у

него это счастье. Тогда он с трудом переносил боль.

     Его товарищами   в   пустыне   были   люди   племени   овамбо   с   севера   и

несколько молчаливых белых, таких же   жестких   и   упрямых,   как   пустынная

растительность или горные хребты.

     Пустыни Намиб и Калахари принадлежат к   наименее   населенным   районам

Земли, а ночи в пустыне долгие. Даже ежедневный   беспрестанный   физический

труд не мог избавить Джонни от снов о прекрасной девушке в короткой   белой

юбочке и высоких ботинках - или о старом седовласом человеке с   лицом   как

гранитный утес.

     Но эти долгие дни и еще более долгие ночи   стали   путевыми   столбами,

обозначившими дорогу   его   карьеры.   Он   обнаружил   новое   алмазное   поле,

небольшое, но богатое, в местности,   которую   никто   не   считал   способной

порождать алмазы. Он раскопал месторождение урановой   руды,   которое   "Ван

дер Бил Дайамондз" продали за два с   половиной   миллиона.   Были   и   другие

результаты его усилий, почти такие же ценные, хотя и не столь заметные.

     Когда ему было двадцать пять лет, имя Джонни   Ленса   произносилось   в

запретных, закрытых для посторонних   кругах   алмазной   индустрии   как   имя

одного из самых многообещающих молодых деятелей.

     Были и предложения - младшее партнерство   в   фирме   по   геологическим

консультациям,   должность   полевого   управляющего   в   одной   из   небольших

компаний, разрабатывающих пограничные земли в пустыне Карру. Он отверг все

эти предложения. Они были многообещающими, но он оставался со Стариком.

     Потом его приметила крупная компания. Сто лет   назад   на   поле   фермы

бура Де Бира была обнаружена первая алмазная трубка   с   "голубой   землей".

Старый Де Бир продал свою ферму за шесть тысяч фунтов; он и думать не мог,

что   под   его   сухой   землей   скрывается   сокровище   стоимостью   в   триста

миллионов. Месторождение получило название Новый Прииск Де   Бира,   и   орда

шахтеров, мелких дельцов, бродяг, искателей удачи, мошенников   и   бандитов

двинулась туда,   чтобы   купить   и   начать   разрабатывать   участки,   каждый

размером с большую комнату.

     Из этого прекрасного общества искателей счастья двое высоко поднялись

над всеми остальными. Вскоре они владели большинством   участков   на   Новом

Прииске Де Бира. Когда эти двое - Сесиль   Джон   Родс   и   Барни   Барнато   -

наконец   объединили    свои    ресурсы,    родилось    гигантское    финансовое

предприятие.   С   такого   скромного   начала   оно    невероятно    разрослось.

Богатство   его   было    сказочно,    влияние    огромно,    доходы    достигали

астрономических сумм. Оно контролировало добычу алмазов   всего   мира.   Оно

владело концессиями на сотни тысяч квадратных миль в Центральной   и   Южной

Африке, и его резервы еще не   добытых   драгоценных   и   основных   минералов

никто не   мог   бы   сосчитать.   Маленьким   алмазным   компаниям   позволяется

сосуществовать рядом с   гигантом,   пока   они   не   достигают   определенного

размера, - и потом они становятся частью   гиганта,   проглоченные   им,   как

тигровая акула проглатывает свою спутницу - рыбу-пилота, если   та   слишком

вырастает и становится аппетитной. Большая компания может   позволить   себе

покупать лучшие разработки, лучшую технику - и лучших людей. И вот одно из

ее многочисленных щупалец протянулось к   Джонни   Ленсу.   Предложенная   ему

плата вдвое превышала нынешнюю, а вскоре должна была еще повыситься.

     Джонни, не раздумывая, отказался. Возможно, Старик этого не   заметил,

возможно, простое   совпадение,   что   неделю   спустя   Джонни   был   назначен

полевым управляющим береговой операции. Операция получила название "Король

Канут".

     "Ван дер Бил Дайамондз" принадлежала концессия на тридцать семь   миль

береговой полосы. Узкая полоса, в сто   двадцать   футов   от   линии   воды   в

сторону суши и в сто двадцать футов морского дна. За этой полосой вся суша

принадлежала большой компании. Компания купила эту землю, десятки огромных

ранчо, просто чтобы сохранить за собой   права   на   будущее.   Концессия   на

морское дно, вплоть до   двенадцатимильной   линии   нейтральных   вод,   также

принадлежала большой компании. Права были переданы правительством двадцать

лет назад. "Ван дер Бил Дайамондз" принадлежала лишь   узенькая   полоска   -

это ее разработка называлась "Король Канут".

     Холодные   воды   Бенгуэльского   течения    порождали    морской    туман,

покрывавший землю жемчужной   пылью.   Из   тумана   на   желтый   песок   берега

двигались высокие неторопливые волны, обрушиваясь на утесы Намакваленда.

     На мелководье волны резко вырастали.   Вершины   их   начинали   дрожать,

ветер уносил пену, они изгибались и обрушивались   потоками   белой   воды   с

громом и ревом.

     Джонни стоял на шоферском сидении окрытого лендровера.   От   утреннего

холода и рассветного тумана его защищала овчинная куртка, но   голова   была

обнажена, и ветер трепал темные волосы.

     Его тяжелая челюсть была выпячена, руки в   карманах   куртки   сжаты   в

кулаки. Он агрессивно хмурился, измеряя высоту и   силу   прибоя.   Со   своим

перебитым носом он напоминал боксера, ожидающего удара гонга.

     Неожиданно неловким гневным   движением   он   выхватил   левую   руку   из

кармана и посмотрел на циферблат своих наручных   часов.   До   самой   низкой

точки отлива два часа и три минуты. Джонни снова сунул   руку   в   карман   и

повернулся к бульдозерам.

     Их одиннадцать, больших ярких желтых катерпиллеров Д8,   выстроившихся

в линию у воды. Бульдозеристы в темных очках напряженно застыли   на   своих

жестких сидениях. Все смотрели на него.

     За ними на довольно значительном расстоянии   стояли   землепогрузчики.

Неуклюжие, с раздутыми животами, похожие на беременных, машины на огромных

колесах размером выше человеческого роста.   Когда   придет   время,   они   со

скоростью тридцати миль в час устремятся вперед, выпустят стальные   лезвия

из-под животов, зачерпнут пятнадцатитонный груз песка и гравия,   понесутся

обратно, сбросят   груз,   повернутся   и   снова   устремятся,   чтобы   сделать

гигантский укус.

     Джонни напрягся, рассчитывая точный момент, чтобы швырнуть в   глубины

Атлантического океана механизмы стоимостью в четверть   миллиона   фунтов   в

надежде отыскать несколько ярких камешков.

     Момент   наступил,   но   Джонни   потратил   еще   полминуты   драгоценного

времени, проверяя все приготовления, прежде чем начать действовать.

     Затем   выкрикнул   в   громкоговоритель   "Вперед!"   и   яростно   замахал

руками, давая команду начинать.

     - Вперед! - крикнул он   снова,   но   не   услышал   своего   голоса.   Рев

дизелей заглушил даже гром   прибоя.   Опустив   массивные   стальные   лезвия,

линия чудовищ двинулась вперед.

     Золотой песок завивался перед наклоненными   лезвиями,   как   масло   на

ноже. Он отступал перед чудовищными машинами, становясь   грудой,   а   потом

высокой стеной.   Толкая,   отступая,   наступая   снова,   ударяя   с   разбегу,

бульдозеры двигали вперед песчаную стену. Бульдозеристы   работали   руками,

как   безумные   бармены,   наполняющие   одновременно   тысячу   кружек    пива;

двигатели ревели, гремели, стонали.

     Стена песка столкнулась с морем; это казалось   невероятным,   но   море

начало отступать, пенясь и волнуясь, перед стальной   стеной.   Стена   песка

встретилась с   натиском   моря,   на   большей   глубине   море   заволновалось;

казалось,   оно   в   недоумении;   вспенившись,   пожелтев,    оно    продолжало

отступать перед песчаной насыпью.

     Теперь бульдозеры исполняли сложный,   но   тщательно   отрепетированный

танец. Лезвия поднимались   и   опускались,   сплетались   и   перекрещивались,

машины наступали   и   отходили   назад,   и   все   под   руководством   главного

хореографа Джонни Ленса.

     Лендровер метался взад и вперед вдоль растущей огромной ямы, Джонни в

мегафон выкрикивал приказы и распоряжения. Стена песка в форме   полумесяца

все дальше уходила в море, а за ней бульдозеры погружали   свои   лезвия   на

шесть, десять, пятнадцать футов в желтый песок.

     И вот они   неожиданно   добрались   до   ракушечного   слоя,   который   на

берегах Южной Африки так часто содержит в себе алмазы.

     Джонни заметил это, - он увидел, как от лезвий   бульдозеров   отлетают

раковины.

     Полдесятка приказов и сигналов руками - и бульдозеры   сформировали   с

обоих концов ямы подъездные откосы, чтобы дать доступ   погрузчикам.   Потом

Джонни отправил бульдозеры удерживать дамбу перед натиском моря.

     Он взглянул на часы.

     - Час тридцать, - пробормотал он. - Почти в срок.

     Джонни еще раз взглянул на яму. Длиной в   двести   ярдов,   глубиной   в

пятнадцать футов, весь верхний слой песка   убран,   ясно   виден   ракушечный

слой, чистый и белый в свете солнца, бульдозеры со дна ямы   убрались.   Они

продолжают сражаться с морем.

     - Все правильно, теперь посмотрим, что мы имеем.

     Джонни обернулся к двум ожидающим землепогрузчикам.

     - Вперед! Берите ее! - закричал он и замахал руками.

     Землепогрузчики немедленно двинулись вперед, спустились по откосам на

дно ямы, зачерпнули груз раковин и гравия, не уменьшая скорости,   с   ревом

выползли из ямы, сбросили груз выше линии прилива и вернулись назад.

     Снова и снова спускались они в яму,   а   бульдозеры   удерживали   море,

которое начинало сердиться, -   его   когорты   устремлялись   к   насыпи,   ища

слабое место для нападения.

     Джонни снова взглянул на часы.

     - Три минуты до самого низкого   прилива,   -   проговорил   он   вслух   и

улыбнулся. - Успеем - я думаю!

     Он зажег сигарету, слегка расслабившись.   Сел   на   сидение   водителя,

развернул лендровер и подвел   его   к   образующейся   горе   гравия,   которую

сооружали погрузчики.

     Он вышел из машины и набрал горсть гравия.

     - Прекрасно! - прошептал он. - То, что нужно!

     Да, гравий был отличный. Все   признаки   говорили   об   этом.   В   одной

пригоршне он разглядел небольшой гранат и крупный кусок агата.

     Джонни набрал еще одну пригоршню.

     - Яшма! - восхитился он. - И полосатый железняк.

     Все это спутники алмазов, их всегда находят вместе с ними.

     И форма верная: камни отполированы и сверкают, как мраморные   шарики,

не сплющены, как монета, что означало бы, что их промывало только в   одном

направлении. Круглые камни означают   зону   действия   волн   -   ловушку   для

алмазов!

     - Это сокровищница, спорю на что угодно!

     Из тридцати семи миль береговой линии Джонни выбрал участок в   двести

ярдов длиной и попал точно.   Но   это   был   не   просто   удачный   выбор,   он

основывался   на   тщательном    изучении    конфигурации    береговой    линии,

аэрофотографий прилегающих районов моря, на которых отразилось направление

волн, на анализах берегового песка и, наконец, на том неуловимом   "чутье",

которое есть у каждого подлинного охотника за алмазами.

     Снова садясь в лендровер,   Джонни   Ленс   был   крайне   доволен   собой.

Погрузчики убрали гравий до самого основания, обнажилась скала. Их   работа

была сделана, они выбрались из ямы, и стояли, отдуваясь выхлопами, рядом с

огромной грудой гравия.

     - На дно! - крикнул Джонни, и терпеливая армия негров племени овамбо,

сидевших на корточках на берегу, устремилась в яму.   Они   должны   очистить

дно ямы, потому что многие   алмазы   просочились   сквозь   гравий   и   теперь

находятся в щелях и шероховатостях скалы на дне.

     Настроение моря изменилось; рассердившись из-за грубого   насилия   над

берегом, оно с шумом и свистом   обрушивалось   на   песчаную   дамбу.   Прилив

усиливался, и бульдозерам пришлось стараться вдвойне,   чтобы   поддерживать

песчаную стену.

     В яме лихорадочно работали   овамбо,   лишь   изредка   бросая   опасливые

взгляды на песчаную стену, отделявшую их от Атлантического океана.

     Джонни снова ощутил напряжение. Если убрать их из ямы   слишком   рано,

там останутся алмазы. Если не убрать   вовремя,   можно   потерять   машины   и

людей.

     Он проделал все точно, в самый последний момент. Вывел рабочих, когда

море уже начало переливаться через стену и подмывать ее основание.

     Потом наступила очередь бульдозеров. Десять из них сразу   устремились

вперед, а один двигался сзади медленно, расплескивая лужи на дне ямы.

     Море прорвалось одновременно в двух местах   и,   кипя,   устремилось   в

яму.

     Бульдозерист увидел это, секунду он колебался, затем присутствие духа

оставило его, и он выпрыгнул из машины; оставив ее морю, он побежал   перед

волной, направляясь к ближайшей стене ямы.

     - Ублюдок! - выругался Джонни, глядя, как бульдозерист выбирается   из

ямы. - Он мог бы выбраться с машиной. - Но сердился он и на   самого   себя.

Он слишком задержался с приказом уходить, и теперь   приходится   жертвовать

морю машину стоимостью в 20 000 фунтов.

     Он резко   включил   двигатель   и   направил   лендровер   в   яму.   Машина

перепрыгнула через край, упала на пятнадцать футов, ударившись о   дно,   но

удар был смягчен песком, и лендровер продолжел двигаться вперед, навстречу

волне.

     Волна обрушилась на капот, разворачивая машину, но Джонни удержал   ее

носом вперед и продолжал дивгаться к застрявшему бульдозеру.

     Двигатель лендровера был загерметизирован как раз для такого   случая,

и теперь машина продвигалась вперед, разбрасывая струи воды.   Но   скорость

все время уменьшалась, так как слой воды становился толще.

     Неожиданно вся песчаная дамба обрушилась под напором побелевшей воды,

и Атлантический океан вступил в свои права. Высокая   волна   пронеслась   по

яме, ударила лендровер, приподняв   его,   выбросив   Джонни   в   торжестующий

поток, а лендровер перевернулся,   в   знак   поражения   показывая   небу   все

четыре колеса.

     Джонни ушел под   воду,   но   немедленно   вынырнул.   Наполовину   плывя,

наполовину шагая вброд, испытывая непрерывные удары   неистового   моря,   он

пробивался к желтому стальному островку.

     Море снова ударило его, и он   снова   ушел   с   головой.   На   мгновение

ощутил под ногами дно, потом его ударило снова.

     Но тут он добрался наконец до бульдозера и с трудом   втащил   себя   на

сидение. Кашляя, изрыгая морскую воду, он дотянулся до управления.

     Бульдозер стоял неподвижно,   удерживаемый   на   твердом   скальном   дне

собственным   весом   в   двадцать   шесть   тонн.   Море   волновалось    вокруг,

перехлестывало через гусеницы, но не могло сдвинуть машину.

     Глаза его жгло от морской воды и   слез,   но   Джонни   быстро   проверил

показатели приборов. Давление масла нормальное, двигатель   в   порядке,   из

высокой трубы над кабиной по-прежнему исходят выхлопы.

     Джонни снова   закашлялся.   Рвота   и   морская   вода   обжигающим   комом

застыли в горле, но он открыл дроссельный клапан и ухватился за рычаги.

     Громоздкая   машина   неуклюже   двинулась   вперед,   почти   презрительно

отбрасывая воду. Гусеницы прочно цеплялись за скалу на дне.

     Джонни быстро осмотрелся. Песчаные насыпи по обе стороны ямы были уже

размыты. Края ямы стали круче, а сзади море непрерывным потоком продолжало

врываться в яму.

     Волна накрыла его с головой, Джонни, как спаниель, затряс волосами; с

растущим отчаянием он оглядывался в поисках выхода.

      И тут он с удивлением увидел Старика. Он считал, что Старик сейчас   в

четырехста милях отсюда, в Кейптауне, но вот он стоит на краю   ямы.   Седые

волосы светятся, как бакен.

     Джонни инстинктивно повернул к нему бульдозер и двинулся по   бушующей

воде.

     Старик руководил действиями двух других бульдозеров, подводя   их   как

можно ближе к песчаному краю ямы,   а   от   грузовика,   стоявшего   подальше,

рядом с утесом, торопилась толпа овамбо, таща тяжелую тракторную цепь. Они

сгибались под ее чудовищным весом, с каждым шагом погружаясь   в   песок   по

щиколотку.

     Старик кричал на них, заставляя торопиться, но слова его заглушал рев

двигателей и шум ветра и моря. Но вот он повернулся к Джонни.

     - Подводи машину ближе! - крикнул он в сложенные ладони. - Я   подтащу

к тебе конец цепи!

     Джонни махнул, показывая, что понял, и тут   же   ухватился   за   рычаги

управления: следующая волна покачнула даже гигантский бульдозер, и   Джонни

впервые услышал, как захлебнулся двигатель - вода   наконец   нашла   к   нему

доступ.

     Но тут он оказался под высоким, в   двадцать   футов,   песчаным   крутым

откосом и выбрался из кабины на капот, навстречу Старику.

     Старик стоял на краю ямы, согнувшись   под   тяжестью   наброшенного   на

плечи конца цепи. Он сделал шаг вперед, и   песок   под   ним   обрушился,   он

заскользил по крутому склону, зарываясь по пояс, тяжелая   цепь   потянулась

за ним.

     Оценивая натиск моря, Джонни прыгнул   ему   навстречу,   чтобы   помочь.

Вдвоем, избиваемые морем, они подтащили цепь к бульдозеру.

     - Закрепи на рычаге лезвия, - выдохнул Старик, и они дважды   обернули

цепь вокруг прочного стального рычага.

     - Скоба! - рявкнул на него Джонни, и пока Старик   отвязывал   веревку,

крепившую цепь к скобе у   него   на   поясе,   Джонни   посмотрел   наверх,   на

возвышавшуюся перед ними стену песка.

     - Боже! - негромко   сказал   он.   Море   ударялось   в   эту   стену,   она

размывалась и дрожала над ними, готовая обрушиться и погрести их.

     Старик протянул ему огромную скобу, и онемевшими руками Джонни   начал

закреплять конец цепи. Ему нужно было просунуть   толстый   закаленный   болт

сквозь два звена цепи и закрепить его. Вода то и дело перехлестывала через

голову, море тянуло цепь к   себе,   стена   песка   над   головой   ежесекундно

угрожала рухнуть - его задача была невероятно трудна. В двадцати футах над

ним помощник смотрел с беспокойством, готовый в любое   мгновение   передать

приказ двум бульдозеристам, которые должны были потянуть цепь.

     Но вот болт продет, сделаны с полдесятка   оборотов,   работа   кончена,

пора передавать приказ.

     - Тащите! - выдохнул Джонни.

     Старик поднял голову и заревел:

     - Тащите!

     Десятник кивком головы показал, что понял.

     Голова его исчезла за краем стены, он побежал к бульдозерам, и в этот

момент прибой приподнял цепь. Всего на несколько   дюймов,   но   достаточно,

чтобы зажать указательный палец левой руки   Джонни   между   двумя   звеньями

цепи.

     Старик   заметил   выражение   его   лица,   увидел,    что    он    пытается

освободиться.

     - Что случилось?

     Вода на мгновение отхлынула, и он увидел, что произошло. Он   отчаянно

замахал руками, но сверху   послышался   рев   двигателей,   и   цепь   медленно

двинулась вверх, извиваясь, как змея.

     Старик схватил Джонни за плечи, чтобы поддержать   его.   Они   в   ужасе

смотрели на застрявшую руку.

     Цепь   натянулась,   отрезав   палец,   брызнула   алая   кровь,   и   Джонни

откинулся на руки Старика. Большой желтый корпус бульдозера надвигался   на

них, угрожая раздавить, но, использовав следующее отступление воды, Старик

оттащил Джонни в сторону; их откинуло и   прижало   к   стене   силой   потока,

устремившегося вслед за бульдозером.

     Джонни прижал раненую руку к груди, но кровь   продолжала   течь,   вода

вокруг порозовела. Он погрузился с головой, и соленая вода устремилась ему

в легкие. Он чувствовал, что тонет, силы покидали его.

     Он снова вынырнул и затуманенными глазами увидел бульдозер на полпути

к верху. Чувствуя на себе руки Старика, он снова погрузился в воду, и тьма

окутала его зрение и разум.

     Когда тьма рассеялась, он лежал на сухом песке берега, и первое,   что

он увидел, - это склоненное к нему лицо Старика,   морщинистое   и   помятое,

серебристые седые волосы прилипли ко лбу.

     - Мы ее вытащили? - спросил Джонни.

     - Ja, - ответил Старик, - вытащили. - Он   встал,   отошел   к   джипу   и

уехал, оставив десятника заботиться о Джонни.

     Джонни улыбнулся этому   воспоминанию;   оторвав   левую   руку   от   руля

"ягуара", он лизнул обрубок указательного пальца.

     - Дело стоило пальца, - пробормотал он. Ехал он по-прежнему   медленно

в поисках дорожных указателей.

     Он снова улыбнулся, вспомнив разочарование и боль, когда Старик ушел,

оставив его лежать на песке. Он не ожидал, что Старик упадет ему на грудь,

зарыдает и попросит прощения за все эти годы страданий и одиночества -   но

все-таки чего-то он ждал.

     Проделав двухсотмильное путешествие   в   джипе   по   ночной   пустыне   к

ближайшей больнице, где   ему   обработали   и   перевязали   рану,   Джонни   на

следующий день вернулся как раз вовремя, чтобы присутствовать   при   первой

пробной обработке гравия.

     В его отсутствие гравий просеяли, чтобы отбросить все крупные камни и

обломки, потом пропустили через бак   с   кремниевым   раствором,   в   котором

всплывают все материалы с   удельным   весом   меньше   двух   с   половиной,   и

наконец оставшееся поместили в   шаровую   мельницу   -   длинный   цилиндр   со

стальными шарами размером с бейсбольный мяч. Цилиндр   постоянно   вращался,

размельчая в порошок все вещества мягче 4 по шкале твердости Моуза.

     Оставалась всего тысячная часть гравия, извлеченного со дна моря.   Но

именно здесь должны находиться алмазы - если они вообще тут есть.

     Когда Джонни появился в бараке из гальванизированного   железа   высоко

на   берегу   -   барак   служил   в   качестве   обогатительной   фабрики,   -   он

по-прежнему испытывал головокружение от наркоза и недосыпания.

     Рука пульсировала с постоянством маяка, глаза   покраснели,   и   густая

черная щетина покрывала подбородок.

     Джонни   остановился    у    смазанного    специальной    смазкой    стола,

занимавшего   половину   барака.    Чуть    покачиваясь,    он    осмотрел    все

приготовления.    Массивный    бункер    в    голове    стола    был     заполнен

концентрированным   алмазным   гравием,   стол   хорошо   смазан,   все    стояли

наготове.

     - Начали! - кивнул Джонни десятнику, который тут же повернул рычаг, и

стол задрожал, как наркоман в ломке.

     Стол представлял собой серию стальных пластин, слегка   наклоненных   и

покрытых грязно-желтым жиром. Когда стол задрожал, из   бункера   показалась

тонкая   струйка   гравия   с   водой,   размеры   и   постоянство   этой   струйки

тщательно корректировались десятником. Как пролитая патока, она   разлилась

по столу, перетекая от одной пластины к другой и попадая наконец в   бункер

для отбросов у другого конца стола.

     Будучи погруженным в воду, алмаз не смачивается, он выходит   из   воды

сухим. Слой жира на пластинах   тоже   не   смачивается.   Гравий   и   раковины

скользят по наклонному дрожащему столу.

     Но    алмаз,    попадая    на    смазанную    пластину,    прилипает,    как

полупрожеванная ириска к шерстяному одеялу.

     В   возбуждении   и   беспокойстве   момента   Джонни   почувствовал,    как

отступает усталость. Даже боль в руке беспокоила меньше. Его   лаза   и   все

внимание были устремлены к блестящей желтой полоске смазки.

     Маленькие камни весом менее карата и черные   промышленные   алмазы   на

столе не   видны:   встряхивание   слишком   частое,   и   поток   пустой   породы

скрывает их.

     Джонни был так поглощен зрелищем, что прошло несколько секунд, прежде

чем он понял, что рядом с ним кто-то стоит. Он быстро оглянулся.

     Рядом стоял Старик в своей обычной, слегка напряженной позе,   которая

так для него характерна.

     Теперь Джонни сознавал   присутствие   рядом   мощного   тела   Старика   и

почувствовал тревогу. Что если он ошибся? Алмазы   ему   теперь   нужны,   как

ничто другое в жизни. Он осматривал   дрожащие   желтые   пластины,   стремясь

увидеть алмаз, который заслужил   бы   одобрение   Старика.   Гравий   полз   по

столу, и Джонни почувствовал приступ паники.

     И тут десятник напротив него испустил вопль и указал пальцем:

     - Вон он сидит!

     Глаза Джонни устремились к голове стола. Там, у самого выхода, где из

бункера вытекала струйка, полупогрузившись от собственного веса в   смазку,

застряв в ней, пока бесполезный гравий полз мимо, сидел алмаз.

     Большой камень в пять карат блестел мрачно и желто, как дикий   зверь,

протестующий против плена.

     Джонни негромко вздохнул и   искоса   посмотрел   на   Старика.   Тот   без

всякого выражения смотрел на стол   и,   хотя   должен   был   заметить   взгляд

Джонни, не повернулся к нему. А глаза Джонни снова устремились к столу.

     По какой-то прихоти случая следующий алмаз упал точно на первый.

     Когда   алмаз   ударяется   об   алмаз,   он   отскакивает,   как    мяч    от

гудронированной дороги.

     Второй алмаз, белый красавец размером с   персиковое   семечко,   громко

щелкнул, ударившись о первый, и высоко отскочил в воздух.

     Джонни и десятник невольно   рассмеялись   от   радости   при   виде   этой

красоты, похожей на каплю солнечного света.

     Джонни протянул здоровую руку и подхватил алмаз в воздухе.   Он   потер

его   между   пальцами,   наслаждаясь   его   маслянистой   поверхностью,   потом

повернулся и протянул камень Старику.

     Старик взглянул на алмаз и кивнул. Затем   поднял   вортоник   пальто   и

посмотрел на часы.

     - Уже поздно. Я должен возвращаться в Кейптаун.

     - Вы не останетесь до   конца   проверки,   сэр?   -   Джонни   понял,   что

говорит слишком энергично.   -   Потом   сможем   выпить.   -   И,   сказав   это,

вспомнил, что у Старика алкоголь вызывает отвращение.

     - Нет, -   Старик   покачал   головой.   -   Я   должен   вернуться   сегодня

вечером. - И прямо взглянул Джонни в глаза. - Видишь   ли,   сегодня   Трейси

выходит замуж, и я должен быть там.

     Тут он улыбнулся, увидев   выражение   лица   Джонни,   но   никто   бы   не

догадался о значении его улыбки, да никто ее и не видел.

     - Ты разве не знал? - спросил он, по-прежнему улыбаясь. - Я думал, ты

получил приглашение. - И вышел из барака на яркий солнечный свет, где   его

ждал джип, чтобы отвезти на взлетную полосу в песчаных дюнах.

     Боль в раненой руке и слова Старика не давали Джонни уснуть, хотя   он

отчаянно нуждался во сне.   Было   уже   два   часа   ночи,   когда   он   наконец

отбросил одеяло и зажег лампу у своей лагерной кровати.

     - Он сказал, что я приглашен. Клянусь Господом, я там буду.

     Всю ночь и все следующее утро   он   провел   за   рулем.   Первые   двести

пятьдесят миль шли по пустынной   песчаной   и   каменной   дороге,   затем   он

добрался до скоростного шоссе и на рассвете повернул   на   юг   по   обширным

равнинам и через горы. В полдень   он   увидел   приземистый   голубой   силуэт

Столовой горы на фоне неба, возвышавшейся над городом.

     Он остановился в   отеле   "Вайнъярд",   торопливо   умылся,   побрился   и

переоделся.

     Все вокруг старого дома было заполнено дорогими автомобилями,   машины

были припаркованы по обе стороны улицы,   но   он   нашел   место   для   своего

пыльного лендровера. Джонни прошел через белые ворота и зеленые газоны.

     В доме играл оркестр, через открытые окна доносились голоса и смех.

     Джонни вошел через боковую дверь. Коридоры были заполнены гостями,   и

он   пробирался   через   них   в   поисках   знакомого   лица    в    этой    толпе

громкоголосых жестикулирующих мужчин и хихикающих женщин. И наконец увидел

одного знакомого.

     - Майкл. - Майкл Шапиро оглянулся, и   на   лице   его   ясно   отразились

противоречивые чувства: радость, удивление и тревога.

     - Джонни! Как я рад тебя видеть.

     - Церемония кончилась?

     - Да, и речи тоже - слава Богу. - Он взял Джонни за руку   и   отвел   в

сторону. - Позволь предложить тебе бокал   шампанского.   -   Майкл   подозвал

официанта и вложил в руку Джонни хрустальный бокал.

     - За новобрачных, - сказал Джонни и выпил.

     - Старик знает, что ты здесь? - Майкл задал вопрос, который   жег   ему

рот, и когда Джонни покачал головой, выражение Майкла стало задумчивым.

     - Майкл, каков он, муж Трейси?

     - Кенни Хартфорд? - Майкл обдумал   вопрос.   -   Думаю,   с   ним   все   в

порядке. Мальчик с виду приятный, много денег...

     - Как он зарабатывает на кусок хлеба?

     -   Папа   оставил   ему   целую   буханку,   но   чтобы   занять   время,   он

занимается фотографией. - У Джонни опустились углы рта.

     Майкл нахмурился.

     - С ним все в порядке, Джонни. Старик сам выбирал.

     - Старик? - У Джонни отвисла челюсть.

     - Конечно. Ты его знаешь. Такое важное решение он не передаст никому.

     Джонни молча допил шампанское, а Майкл   с   беспокойством   смотрел   на

него.

     - Где она? Они уже уехали?

     - Нет. - Майкл покачал головой. - Они еще в танцевальном зале.

      - Спасибо, Майкл. Пожалуй, пойду пожелаю счастья невесте.

     - Нет. - Майкл удержал его за локоть. - Не делай глупостей, ладно?

     Джонни стоял наверху мраморной лестницы, которая вела вниз в   бальный

зал. Зал был заполнен танцующими парами, музыка играла   громко   и   весело.

Новобрачные сидели на возвышении.

     Первым увидел Джонни Бенедикт Ван дер Бил. Лицо его вспыхнуло,   и   он

быстро наклонился и что-то зашептал Старику, потом   начал   подниматься   со

стула. Старик положил руку ему на плечо и через весь зал улыбнулся Джонни.

     Джонни спустился по лестнице и начал   пробираться   между   танцующими.

Трейси его не видела. Она разговаривала с ангелоподобным   юношей,   сидящим

рядом с ней. У него были волнистые светлые волосы.

     - Здравствуй, Трейси. - Она подняла   голову,   и   у   него   перехватило

дыхание. Она была гораздо красивее, чем он помнил.

     - Здравствуй, Джонни, - ответила она почти шепотом.

     - Можно пригласить тебя на танец? - Она   побледнела   и   взглянула   на

Старика, а не на мужа. Сверкающая белая грива слегка склонилась, и   Трейси

встала.

     Они только раз   обошли   вокруг   зала,   когда   оркестр   смолк.   Джонни

собирался   сказать   ей   сотни   разных   вещей,   но   онемел,   а   тут   музыка

кончилась, и у него больше не было возможности.

     Осталось всего несколько секунд, и Джонни торопливо заговорил:

     - Надеюсь, ты будешь счастлива, Трейси.   Но   если   тебе   когда-нибудь

нужна будет помощь... в любое время... я приду, обещаю тебе.

     - Спасибо. - Голос ее звучал хрипло, на мгновение она стала похожа на

маленькую девочку, плакавшую ночью. Он отвел ее назад к мужу.

     Обещание было сделано пять лет назад, и вот   он   прилетел   в   Лондон,

чтобы его выполнить.

     Номер 23 по Старк-стрит оказался аккуратным двухэтажным   коттеджем   с

узким фасадом. Джонни остановил машину. Уже стемнело, и   на   обоих   этажах

горел свет. Джонни сидел в "ягуаре", и ему почему-то расхотелось выходить.

Почему-то он знал, что Трейси здесь и предстоящая встреча будет   не   очень

приятной. На мгновение он вспомнил прекрасную молодую женщину в   свадебном

платье, потом вышел из "ягуара" и направился к входу в   дом.   Потянулся   к

звонку и тут заметил, что дверь приоткрыта. Он   распахнул   ее   и   вошел   в

небольшую гостиную, меблированную с женским вкусом.

     Комнату недавно торопливо обыскивали, одна   из   занавесок   лежала   на

полу, на ней - груды книг и   украшений.   Со   стен   были   сняты   картины   и

подготовлены к выносу.

     Джонни поднял одну книгу и   раскрыл   ее.   Но   форзаце   от   руки   было

написано "Трейси Ван дер Бил". Услышав шаги на лестнице, ведущей на второй

этаж, он уронил книгу в кучу.

     По   лестнице   спускался   мужчина.   Одет   он   был   в   грязные   зеленые

вельветовые брюки, кожаные ботинки и неряшливый рабочий   халат   армейского

образца. В руках он нес охапку женских платьев.

     Он увидел Джонни и нервно остановился,   его   розовые   губы   удивленно

раскрылись, но глаза-бусинки   ярко   сверкали   под   челкой   прямых   светлых

волос.

     - Здравствуйте, - Джонни   любезно   улыбнулся.   -   Переезжаете?   -   Он

спокойно придвинулся ближе к человеку и остановился, глядя в упор.

     Неожиданно сверху долетел низкий вопль. Странный   звук,   без   страсти

или боли, как будто пар   вырывался   из   двигателя.   С   трудом   можно   было

поверить, что это кричит человек. Джонни, услышав его, застыл,   а   человек

на лестнице нервно оглянулся через плечо.

     - Что вы с ней сделали?   -   негромко   и   без   всякой   угрозы   спросил

Джонни.

     - Нет. Ничего. Она в отключке. В   глубокой   отключке,   -   лихорадочно

заговорил человек. - В первый раз на кислоте.

     - А вы очищаете квартиру? - все так же негромко спросил Джонни.

     - Она мне много задолжала. Не платит. Обещала - и не платит.

     - А, - сказал Джонни. - Это совсем другое дело. Я думал, вы   крадете.

- Он сунул руку в карман и вытащил бумажник, показал пачку банкнот. - Я ее

друг. И сколько она вам должна?

     - Пятьдесят фунтов. - Глаза человека при виде бумажника сверкнули.   -

Я давал ей в кредит.

     Джонни отсчитал пять   десятифунтовых   банкнот   и   протянул   ему.   Тот

уронил связку платьев и торопливо стал спускаться.

     - Вы продавали ей наркотик - кислоту? -   спросил   Джонни,   и   человек

остановился   в   шаге   от   него,   на   лице   его   появилось    подозрительное

выражение.

     - О, ради Бога, - Джонни улыбнулся. - Мы не дети, я знаю счет.   -   Он

протянул банкноты. - Вы добывали ей наркотик?

     Человек   в   ответ   слабо   улыбнулся   и   кивнул,   протягивая   руку   за

деньгами.   Свободной   рукой   Джонни   схватил   его   за   тонкое   запястье   и

развернул, заведя руку за спину.

     Потом сунул деньги в карман и повел человека вверх по лестнице.

     - Пойдем взглянем.

     В комнате стояла металлическая кровать   с   матрацем,   накрытым   серым

армейским одеялом. На одеяле, скрестив ноги, сидела Трейси.   На   ней   была

только тонкая комбинация, волосы свисали до   пояса.   Руки,   скрещенные   на

груди, были тонкими и белыми, как мел. Лицо тоже   бледное,   кожа   казалась

прозрачной в ярком свете электрической   лампы.   Она   слегка   раскачивалась

взад и вперед и негромко   выла,   дыхание   облачком   вырывалось   в   ледяном

холоде комнаты.

     Но больше всего Джонни поразили ее глаза. Они казались   необыкновенно

огромными, и под каждым глазом большое темное пятно. Зрачки расширились   и

тускло блестели, как неограненный алмаз.

     Большие блестящие зеленые глаза обратились   к   Джонни   и   человеку   у

двери, и вой перешел в громкий крик. Крик замер, она закрыла лицо руками.

     - Трейси, - негромко сказал Джонни. - О Боже, Трейси...

     - С ней будет все в порядке, - подвывал человек, извиваясь   в   хватке

Джонни. - Это первый раз, все будет в порядке.

     - Пошли. - Джонни вытащил его из комнаты   и   ногой   захлопнул   дверь.

Прижал к стене, лицо его застыло и побледнело, глаза стали безжалостными -

он заговорил негромко, терпеливо, как будто что-то объяснял ребенку.

     - Сейчас тебе будет больно. Очень больно. Я   буду   бить   так   сильно,

чтобы только не убить. Не потому что мне это нравится; просто эта   девушка

для меня слишком много значит. В будущем,   когда   решишь   дать   яд   другой

девушке, вспомни, что я с тобой сделал   сегодня.   -   Джонни   прижимал   его

левой рукой к   стене,   а   правой   наносил   удары   по   ребрам,   так,   чтобы

разорвать мышцы живота. Три или четыре удара пришлись слишком высоко, и он

слышал, как треснули и сломались под его кулаком ребра.

     Когда он сделал шаг назад, человек медленно опустился, и Джонни нанес

ему точный удар в рот, выбив зубы и распластав губы,   как   лепестки   розы.

Этот тип слишком шумел. Джонни заглянул в комнату Трейси, чтобы убедиться,

что она не потревожена, но она сидела в прежней позе, ритмично   наклоняясь

вперед и назад.

     Он отыскал ванную, смочил платок и вытер кровь с рук и костюма. Снова

вышел в коридор и склонился к бесчувственному телу, проверяя пульс.   Пульс

сильный и правильный; Джонни   почувствовал   облегчение,   он   вытащил   лицо

человека из лужи его собственной крови и рвоты, чтобы он не задохнулся.

     Потом пошел к Трейси и, несмотря   на   ее   сопротивление,   завернул   в

грязное армейское одеяло и вынес к "ягуару".

     Она успокоилась и лежала на заднем сидении, как   спящий   ребенок;   он

укутал ее одеялом, потом вернулся в   дом,   набрал   999,   сообщил   адрес   и

немедленно повесил трубку.

     Он оставил Трейси в   машине   у   входа   в   "Дорчестер",   а   сам   пошел

поговорить с администратором. Через несколько минут   Трейси   в   инвалидном

кресле переправили в двукомнатный номер на втором этаже.   Доктор   появился

спустя пятнадцать минут.

     После того как он ушел, Джонни вымылся в ванне; держа в руке стакан с

"Шивас ригал", он пошел в комнату Трейси и постоял у   ее   кровати.   Доктор

дал ей успокоительное. Она лежала, бледная и худая, но в ней была странная

хрупкая красота, которую синяки под глазами лишь подчеркивали.

     Он убрал волосы с ее щеки, ее мягкое   ровное   дыхание   коснулось   его

руки. Он почувствовал такую бесконечную нежность к ней,   какую   никогда   в

жизни не испытывал. Его самого поразила сила этого чувства.

     Он склонился к ней и легко коснулся губами ее губ. Губы были сухими и

шершавыми, будто наждак.

     Джонни выпрямился и направился к креслу. Он устало опустился в   него,

прихлебывая виски, чувствуя,   как   тепло   распространяется   по   телу,   как

расслабляются мышцы. Он смотрел на бледное измученное лицо на подушке.

     - Мы с   тобой   в   трудном   положении,   -   сказал   он   вслух   и   снова

почувствовал приступ гнева. Вначале гнев был беспредметным, но   постепенно

он твердел и обретал объект, на котором фокусировался.

     Впервые в жизни он почувствовал гнев против Старика.

     - Он привел тебя к этому, - сказал он девушке в кровати. - И меня...

     Реакция наступила быстро, верность была составной частью   его   жизни.

Он всегда считал, что любые действия Старика   справедливы   и   мудры,   даже

когда их мудрость и справедливость   были   сокрыты   от   него.   Смертный   не

сомневается во всемогуществе своих богов.

     Чувствуя отвращение к собственному предательству, он принялся в свете

разума рассматривать мотивы и действия Старика.

     Почему Старик послал Майкла Шапиро, чтобы привезти Джонни из пустыни?

     -   Он   хочет,   чтобы   ты   был   в   Кейптауне,   Джонни.    Бенедикт    не

справляется. Старик поручил ему лондонскую контору, это форма изгнания. Ты

должен будешь руководить компанией, - объяснял Майкл. - Трейси не   у   дел.

Она с мужем тоже в Лондоне. Я думаю, Старик считает, что тебе теперь можно

появиться в Кейптауне.

     Майкл видел неприкрытую радость Джонни и медленно продолжал.

     - Возможно, я говорю необдуманно.   Мистер   Ван   дер   Бил   -   странный

человек. Он не похож на других. Я знаю,   что   ты   к   нему   испытываешь,   я

наблюдал за тобой все это время, ты знаешь. Но послушай, Джонни, теперь ты

можешь отправиться куда угодно. Многие   другие   компании   предоставили   бы

тебе работу... - он увидел выражение лица Джонни и тут же   остановился.   -

Ну, ладно, Джонни. Забудь, что я об этом   говорил.   Я   так   сказал   только

потому, что ты мне нравишься.

      Вспоминая этот эпизод, Джонни понимал, что   в   предупреждении   Майкла

был смысл. Разумеется, теперь он   генеральный   управляющий   "Ван   дер   Бил

Дайамондз", но ближе к Старику он не стал. Он жил рядом с   горой,   но   она

по-прежнему была недоступна, и он не смог подняться даже на   самые   нижние

склоны.

     В городе он оказался таким же одиноким, как в пустыне,   и   попался   в

сети первой же привлекательной женщины, которая им заинтересовалась.

     Руби Гранж, высокая и стройная, с волосами цвета,   который   в   алмазе

называют "секондкейп", как солнечный свет в бокале шампанского.

     Теперь он дивился собственной наивности. Как он мог так заблуждаться,

так легко попасть в ее   сети?   После   свадьбы   она   раскрылась,   обнаружив

холодно расчетливую жадность,   непреодолимое   стремление   к   материальному

благополучию и полную поглощенность самой собой - Джонни даже   вначале   не

мог в это поверить. Месяцами боролся он с этим пониманием, пока больше уже

не мог отрицать   и   с   отчаянием   смотрел   на   пустое   эгоистичное   мелкое

существо, на котором женился.

     Он отошел от нее и всю свою энергию направил на работу в компании.

     Это стало его жизнью,   и   тут   же   он   понял,   что   это   тоже   пустая

раковина, и опустошила ее рука Старика.

     Впервые в жизни ему пришла в голову мысль, что все   это   -   тщательно

рассчитанная и садистская месть за невинный проступок подростка.

     И как будто найдя спасение   от   этих   ужасных   мыслей,   он   заснул   в

кресле, и стакан выпал из его руки.

      Якобус Исаак Ван дер Бил сидел в кожаном кресле   перед   рентгеновским

аппаратом. Страх опустошил его лицо, оставив на нем трещины и провалы; оно

было едва узнаваемо под сверкающей белой гривой.

     Страх был и в его глазах, он шевелился в их   глубине,   как   скользкое

водное животное в бледно-голубом пруду. Со страхом, от   которого   стыли   и

немели члены, он смотрел на туманное изображение на экране.

     Специалист говорил   негромко,   бесстрастно,   как   будто   обращался   с

лекцией к аудитории.

      - ...охватывая щитовидную железу вот здесь   и   распространяясь   вдоль

трахеи.

     Конец золотого карандаша указывал на призрачные очертания на   экране.

Старик с усилием глотнул. Казалось, пока он слушал, опухоль разбухла в его

горле, голос его звучал хрипло.

     - Операцию будут делать? - спросил   он,   и   специалист   прервал   свое

объяснение. Он взглянул на сидевшего за   столом   хирурга.   Они   обменялись

виноватыми взглядами, как заговорщики.

     Старик повернулся в кресле лицом к хирургу.

      - Ну? - хрипло спросил он.

     - Нет, - хирург виновато покачал головой. - Слишком поздно.   Если   бы

только вы...

     - Сколько? - прервал Старик его объяснения.

     - Не больше шести месяцев.

     - Вы уверены?

     - Да.

     Старик   опустил   подбородок   на   грудь   и   закрыл   глаза.   В   комнате

наступило полное молчание, врачи смотрели с   профессиональной   жалостью   и

интересом, как он принимает собственный смертный приговор.

     Наконец Старик открыл глаза и медленно встал. Он пытался   улыбнуться,

но губы не слушались его.

     - Спасибо, джентльмены, - прохрипел он своим новым грубым голосом.   -

Прошу прощения. Мне предстоит многое организовать.

     Он спустился к входу, где его ждал "роллс". Шел он   медленно,   волоча

ноги, и шофер быстро вышел ему настречу, но Старик отбросил его протянутые

руки и сел на заднее сидение.

     Майкл Шапиро ждал в кабинете его   большого   дома.   Он   сразу   заметил

перемену и вскочил со стула. Старик стоял у   входа,   тело   его,   казалось,

съежилось.

     - Шесть месяцев, - сказал он. - Они дали   мне   шесть   месяцев.   -   Он

подошел к столу и сел в кресло.

     - После того, как я им столько заплатил. - Он сказал это   так,   будто

надеялся откупиться от смерти, а его обманули. Он снова   закрыл   глаза,   а

когда открыл, в них блестела какая-то   хитрая   мысль,   и   все   лицо   стало

напоминать лисью морду.

     - Где он? Вернулся?

     - Да, "Боинг" приземлился в девять утра. Он сейчас в своем   кабинете.

- Майкл был поражен: впервые он видел Старика без маски.

     - А девчонка? - С момента ее развода он ни разу не назвал ее дочерью.

     - Джонни поместил ее в частную больницу.

     - Никакой пользы от этой суки, -   негромко   сказал   Старик,   и   Майкл

проглотил готовый сорваться с губ протест. - Возьми блокнот.   Хочу,   чтобы

ты кое-что записал, - Старик хрипло засмеялся. - Посмотрим! - сказал он, и

звучало это как угроза. - Посмотрим!

     Врач ждал Джонни в аэропорту.

     - Увезите ее к себе, Робин. Просушите и хорошенько подкормите. Она по

горло в наркотиках и, похоже, месяц не ела.

     Трейси начала приходить в себя.

     - Куда это?..

     - В больницу. - Джонни предупредил ее вопрос. - И будешь там столько,

сколько необходимо.

     - Я не...

     - О, да, обязательно. - Он взял ее за руку, Робин -   за   другую.   Все

еще слабо протестуя, она пошла за ними к машине.

     - Спасибо, Робин, старина, займись ею как следует.

     - Получишь назад как новенькую, - пообещал Робин и уехал.

     Джонни несколько минут смотрел на массивный квадратный силуэт горы   -

это была его собственная, очень личная церемония возвращения. Потом   вывел

из гаража аэропорта свой "мерседес",   решил,   что   не   вынесет   расспросов

Руби, и направился на работу. Там у него была ванная, а   в   ней   -   всегда

наготове чистая сорочка и бритвенные принадлежности.

     Когда он появился   в   стеклянных   дверях   роскошно   меблированного   и

украшенного коврами помещения главной конторы "Ван дер Бил Дайамондз",   на

него набросилось племя амазонок, пожирающих мужчин.

     Две хорошенькие секретарши начали радостно кричать хором:

     - О, мистер Ленс, целая пачка бумаг...

     - О, мистер Ленс, ваша супруга...

     Стараясь не бежать, он почти добрался до двери своего кабинета, когда

из засады высунулась голова секретарши Старика.

     - Мистер Ленс, где вы были? Мистер Ван дер Бил спрашивает...

     Это привлекло внимание Летти Пинар, его личной секретарши.

     - Мистер Ленс, слава Богу, вы вернулись.

     Джонни остановился и, сдаваясь, поднял руки.

     - Не все сразу, леди. Теперь я здесь, не паникуйте.

     Принимающая команда захихикала, а сторожевая собака Старика,   фыркая,

исчезла за своей дверью.

     - Что самое важное, Летти? - спросил Джонни, садясь за   свой   стол   и

просматривая стопу почты. Одновременно он развязывал галстук и расстегивал

пуговицы сорочки, собираясь в ванну.

     Они перекрикивались через открытую дверь ванны,   пока   Джонни   быстро

брился и принимал душ. Летти рассказывала ему обо всех   событиях   в   жизни

компании и дома.

     - Постоянно звонила миссис Ленс. Она назвала меня   лгуньей,   когда   я

сказала, что вы в Картридж Бей, - Летти помолчала, а когда Джонни вышел из

ванной, спросила: - Кстати, а где же вы были?

     - Хоть вы-то не   начинайте.   -   Джонни   склонился   к   столу   и   начал

просматривать накопившиеся бумаги. - Вызовите мою жену,   пожалуйста.   Нет,

подождите. Скажите ей, что я буду в семь.

     Летти увидела, что он занят, встала и вышла. Джонни сел за стол.

     "Ван дер Бил   Дайамондз"   переживали   тяжелые   времена.   Несмотря   на

протесты Джонни, Старик отбирал все резервы   компании   и   вкладывал   их   в

другие    свои    предприятия    -    компанию    по    приобретению    земельной

собственности, в фабрику одежды, "Рыбные промыслы Ван дер   Била",   большую

ирригационную систему на реке Оранжевой, - и теперь шкаф почти опустел.

     Береговая концессия подошла   к   концу   короткой,   но   славной   жизни.

Разработки подступили к линии   сброса.   Старик   за   крупную   сумму   продал

концессию Квиб Хоч большой компании, но деньги тут же   были   взяты   из-под

контроля Джонни.

     В его клетке оставалась лишь одна жирная гусыня,   да   и   та   пока   не

несла яиц.

     Восемнадцать месяцев назад Джонни перекупил у   разорившейся   компании

два алмазоносных участка моря. Эта компания разорилась   из-за   собственной

неумелости.

     Добывать алмазы со дна моря примерно   в   восемь   раз   дороже,   чем   в

открытых   разработках    на    суше.    Нужно    извлечь    гравий    из    диких

непредсказуемых глубин открытых вод берега Скелетов, погрузить   на   баржи,

оттранспортировать   баржи   к   базе,   перегрузить   гравий   и   только   тогда

начинать процесс очистки. Таков был метод, применяемый всеми компаниями.

     Джонни придумал другой метод. Он заказал корабль,   на   котором   можно

было бы осуществлять все операции. Он мог стоять в море, всасывать гравий,

обрабатывать его, выбрасывая пустую породу назад в море так же быстро, как

она    засасывалась.    Он    должен    быть     снабжен     усовершенствованной

обогатительной фабрикой, полностью копьютеризированной, скрытой в огромном

корпусе. Корабль не нуждался в большой команде   и   мог   работать   в   любых

погодных условиях, кроме сильнейшего урагана.

     "Кингфишер" был почти готов в доке Портсмута. Спуск   был   намечен   на

начало августа.

     Финансирование его строительства превратилось для   Джонни   в   кошмар.

Старик не только ничем не помогал, но даже препятствовал. Об этом   замысле

он всегда говорил с легкой усмешкой. Он так резко ограничил вложения   "Ван

дер Бил Дайамондз" в этот проект,   что   Джонни   вынужден   был   занять   два

миллиона на стороне.

     Он нашел деньги, но Старик продолжал усмехаться.

     "Кингфишер" уже три   месяца   как   должен   был   находиться   в   море   и

высасывать из него алмазы. Весь финансовый расчет строился на том, что   он

вовремя будет введен в строй, но "Кингфишер"   отстал   от   плана   на   целых

шесть месяцев, и теперь пошатнулись самые основы компании.

     Сидя за столом, Джонни думал, как укрепить здание, как   не   дать   ему

рухнуть, пока не заработает "Кингфишер". Кредиторы начинали   протестовать,

и лишь энтузиазм и репутация Джонни все еще сдерживали их.

     Теперь он должен попросить их отсрочить выплату процентов еще на   три

месяца. Он поднял трубку.

     - Свяжите меня с мистером Ларсеном из финансово-кредитного отдела,   -

сказал он, внутренне напрягшись, выпятив нижнюю   челюсть   и   сунув   сжатый

кулак в карман.

     В пять он встал из-за стола и   направился   к   бару.   Налил   себе   три

пальца виски и снова устало опустился в вращающееся кресло. Он получил еще

одну отсрочу, но не чувствовал радости: слишком устал.

     Зазвонил незарегистрированный телефон   на   его   столе,   и   он   поднял

трубку.

     - Ленс слушает.

     - Как Лондон? - он сразу узнал голос и не удивился тому,   что   Старик

знает о его путешествии. Старик все знает. Прежде чем   он   смог   ответить,

снова послышался хриплый голос: - Приходи ко мне - немедленно. - И телефон

смолк.

     Джонни с сожалением взглянул на виски и   оставил   стакан   нетронутым.

Старик почувствует запах и усмехнется.

     Над горой стояло   облако,   заходящее   солнце   окрасило   его   в   цвета

мандарина и персика. Старик в окно смотрел   на   это   облако;   опускаясь   в

долину, оно таяло.

     Когда Джонни вошел в кабинет, Старик отвернулся   от   окна,   и   Джонни

сразу понял, что в его отсутствие произошло нечто важное.

     В поисках ответа он быстро взглянул на Майкла Шапиро, но тот   склонил

поседевшую голову над бумагами, которые держал на коленях.

     - Добрый вечер, - обратился Джонни к Старику.

     - Садись сюда. - Старик указал на кожаное испанское   кресло   напротив

своего стола.

     - Читай, - приказал Старик Майклу.

     Майкл откашлялся и подровнял стопку бумаг, прежде чем начать читать.

     Старик сидел, не отрывая взгляда от лица Джонни. Разглядывал   он   его

откровенно и внимательно, но   Джонни   не   испытывал   никакого   неудобства.

Глаза Старика как будто ласкали его.

     Майкл   Шапиро   читал   разборчиво,   подчеркивая   значение    запутанных

юридических   оборотов.   Документ   представлял   собой   последнюю    волю    и

завещание Старика, и Майклу понадобилось двадцать   минут,   чтобы   прочесть

его. Когда он кончил, наступила тишина. Наконец Старик прервал ее.

     - Ты понял? - спросил он. Голос его звучал мягче   обычного.   Сам   он,

казалось, сморщился, плоть стаяла с костей, оставив их сухими   и   легкими,

как высохший на солнце скелет давно погибшей морской птицы.

     - Да, понял, - кивнул Джонни.

     - Объясни попроще, не в этой юридической болтовне, на всякий   случай,

- сказал Старик, и Майкл снова заговорил.

     - Личное состояние мистера Ван дер Била, за исключением   его   доли   в

"Ван дер Бил Дайамондз", после оплаты   всех   налогов   и   затрат,   образует

фонд, принадлежащий двум его детям. Трейси...

     Старик нетерпеливо прервал, смахнув слова Майкла, как муху.

     - Не это. Компания. Расскажи ему о долях по компании.

     - Доля мистера Ван дер Била в компании делится на   три   равных   части

между тобой и его двумя детьми. Трейси...

     Старик снова прервал.

     - Черт возьми, он знает, как их зовут.

     Впервые они услышали ругань в устах Старика. Майкл печально улыбнулся

Джонни, как будто просил у него прощения, но Джонни внимательно смотрел на

Старика,   изучая   его   лицо,   чувствуя,   как   в   нем    нарастает    чувство

удовлетворения.

     Третья часть доли Ван дер   Била   в   компании   -   не   слишком   большое

состояние. Никто лучше Джонни этого не знал.

     И все же имя Джонни упоминается рядом с именами Бенедикта   и   Трейси,

он опять среди них. Ради этого он работал   все   эти   годы.   Это   публичное

провозглашение, признание перед всем миром.

     Джонни   Ленс   наконец   приобрел   отца.   Он   хотел   протянуть   руку   и

коснуться Старика. Грудь его вздымалась, горло перехватило   от   эмоций.   В

глазах защипало. Джонни мигнул.

     - Это... - начал он. Голос его прервался, он откашлялся. -   Не   знаю,

как сказать вам...

     Старик   нетерпеливо   прервал   его,   повелительным    жестом    заставив

замолчать, и прохрипел, обращаясь к Майку:

     - А теперь прочти ему добавление к завещанию. Нет, не   читай.   Просто

объясни.

     Выражение Майкла изменилось; читая, он глядел только на   бумаги,   как

будто   не   решаясь   встретиться   с   Джонни   взглядом.   Он   без   надобности

откашливался и ерзал на стуле.

     - Согласно добавлению к завещанию,   датированному   тем   же   числом   и

должным образом подписанному мистером Ван дер Билом,   передача   доли   "Ван

дер Бил Дайамондз" Джону Ригби Ленсу осуществляется при том   условии,   что

вышеназванный Джон   Ригби   Ленс   лично   гарантирует   все   долги   компании,

включая все нынешние и прошлые долги, а также проценты по   ним,   плату   за

разработку недр и опцион.

     - Боже, - сказал Джонни, застыв   в   кресле   и   недоверчиво   глядя   на

Старика. Стестнение в груди прошло. - Что вы хотите со мной сделать?

     Старик отпустил Майкла Шапиро, даже не взглянув на него:

     - Позвоню, когда ты   мне   будешь   нужен.   -   И,   когда   Майкл   вышел,

повторил вопрос Джонни: - Что я   хочу   с   тобой   сделать?   Хочу,   чтоб   ты

отвечал за долги в два с половиной миллиона рандов.

     - Но никто ко мне не обратится за ними. Я   не   смогу   наскрести   даже

десяти тысяч на своем личном счете. - Джонни раздраженно покачал   головой,

вся эта история казалась ему нелепостью.

     - Есть один кредитор, который явится к тебе   и   потребует,   чтобы   ты

отвечал по закону. Не для того,   чтобы   получить   деньги,   а   для   личного

удовлетворения. Он раздавит тебя - и будет ликовать при этом.

     Глаза Джонни недоверчиво сузились.

     - Бенедикт?

     Старик кивнул.

     - На этот раз у Бенедикта на руках будут   все   карты.   Он   не   сможет

лишить тебя должности управляющего, потому что тебя поддержит Трейси,   как

она это всегда делала, но он сможет   следить   за   каждым   твоим   шагом   со

своего места председателя совета директоров. Он сможет преследовать   тебя,

сможет разорить тебя и компанию,   сам   не   испытав   при   этом   финансового

ущерба. А когда ты падешь -   ты   знаешь,   что   не   можешь   ждать   от   него

милосердия. Тебя пожрет созданное тобой же чудовище.

     - Созданное мной? - пораженно переспросил Джонни. - Что это значит?

     - Ты сделал его таким, каков он сейчас. Ты разбил его сердце,   сделал

его слабым и бесполезным...

     - Вы сошли с ума. - Джонни вскочил на ноги.   -   Я   никогда   ничем   не

вредил Бенедикту. Это он...

     Но Старик хриплым голосом прервал протесты Джонни.

     - Он старался бежать наравне с тобой - и   не   мог.   Он   сдался,   стал

слабым, порочным. О, я знаю, каков он, - ты его сделал таким.

     - Пожалуйста, послушайте. Я не...

     Но Старик безжалостно продолжал:

     - Трейси тоже, ты разрушил и ее   жизнь.   Ты   поработил   ее,   в   своем

грехе...

     -   Той   ночью!   -   закричал   Джонни.   -   Вы   никогда   не   давали   мне

возможности объяснить. Мы никогда...

     Голос Старика прозвучал как удар хлыста.

     - Молчи! - И Джонни не мог не повиноваться, привычка слишком   глубоко

въелась в него. Старик дрожал, глаза его страстно сверкали. -   Обоих   моих

детей! От тебя чума на меня и на всю мою семью.   Мой   сын   -   слабовольный

развратник, он пытается спрятаться среди развлечений и удовольствий. Я даю

ему возможность уничтожить тебя, и когда он это сделает, может, он   станет

мужчиной.

     Голос Старика теперь звучал напряженно и болезненно. Старик с усилием

глотнул, у него перехватило горло, но глаза его не смягчились.

     - Дочь моя тоже, ее преследует похоть. Ты разбудил эту похоть, и   она

пытается уйти от своей страсти, от своей вины. Твое уничтожение   освободит

ее.

     - Вы ошибаетесь, - крикнул Джонни,   отчасти   протестующе,   отчасти   с

мольбой. - Позвольте мне объяснить...

     - Вот как   все   будет.   Я   сделал   тебя   уязвимым,   привязал   тебя   к

гибнущей, парализованной и терпящей крах компании. На этот раз мы от   тебя

избавимся. - Он тяжело и быстро дышал, как бегущая собака. Дыхание у   него

прерывалось, было видно, что ему больно.   -   Бенедикт   уничтожит   тебя,   а

Трейси будет свидетелем этого. Она не сможет помочь тебе, ее наследство   я

тщательно обезопасил, у нее нет контроля над капиталом. Твоя   единственная

надежда - "Кингфишер". "Кингфишер" превратится в вампира и выпьет всю твою

кровь! Ты спрашивал, почему я систематически переводил деньги "Ван дер Бил

Дайамондз" в другие мои компании? Теперь ты знаешь ответ.

     Губы Джонни шевельнулись. Он побледнел. Голос его прозвучал негромко,

он почти шептал.

     - Я могу отказаться подписать гарантию.

     Старик мрачно улыбнулся, в его улыбке не было ни тепла, ни веселья.

     - Подпишешь, - хрипло сказал он. - Гордость и тщеславие   не   позволят

тебе отказаться. Видишь ли, я тебя знаю. Я изучал тебя все   эти   годы.   Но

даже если ты откажешься, все равно я тебя уничтожу. Твоя доля   перейдет   к

Бенедикту. Тебя выбросят. Выбросят. Мы   наконец-то   с   тобой   покончим,   -

голос его упал. - Но ты подпишешь. Я знаю.

     Невольно Джонни умоляюще протянул к Старику руки.

     - И все это время... Когда я оставался с вами, когда я... - голос его

стал хриплым и сухим. - Неужели вы никогда ко мне ничего   не   чувствовали,

ничего вообще?

     Старик сел в свое кресло. Казалось, самообладание вернулось   к   нему,

он улыбнулся.   Теперь   он   заговорил   негромко,   кричать   больше   не   было

необходимости.

     - Убирайся из моего гнезда, кукушонок. Убирайся и лети! - сказал он.

     Выражение лица Джонни медленно изменилось, скулы затвердели,   челюсть

агрессивно выпятилась вперед. Он расправил плечи. Сунул   руки   в   карманы,

сжав их в кулаки.

     Кивнул в знак того, что понял.

     -   Понимаю.   -   Снова   кивнул   и    вдруг    улыбнулся.    Улыбка    была

неубедительной,   рот   у   него   дергался,   в    глазах    застыло    выражение

преступника, убегающего от преследователей.

     - Хорошо, злобный старый ублюдок. Я вам покажу.

     Повернулся и, не оглядываясь, вышел.

     Лицо   Старика   приобрело   выражение   глубокого    удовлетворения.    Он

захихикал, но тут у него перехватило дыхание.   Он   закашлялся,   и   боль   в

горле заставила его ухватиться за край стола.

     Он чувствовал, как краб   смерти   движется   в   его   плоти,   все   глуже

погружая свои клешни в горло и легкие, - и он боялся.

     В боли и страхе он закричал, но во всем доме его никто не услышал.

     "Кингфишер" был спущен на воду в   августе   и   направился   в   Северное

море. Согласно недвусмысленному   приказу   Старика   Бенедикт   находился   на

борту. Было бы чудом, если бы корабль   с   такими   сложными   механизмами   и

такой новаторский по конструкции сразу стал бы функционировать   нормально.

Август в этом году не стал месяцем чудес. В   конце   рейса   Джонни   получил

список двадцати трех необходимых усовершенствований.

     - Сколько? - спросил он представителя кораблестроительной фирмы.

     - Месяц. - В ответе звучало сомнение.

     - Вы хотите сказать два, -   заметил   Бенедикт   и   громко   рассмеялся.

Джонни задумчиво посмотрел на него; он догадывался, что Старик поговорил с

ним.

     - Вот что я тебе скажу, Джонни. - Бенедикт все еще смеялся. - Я   рад,

что эта корова - не мое представление о рае.

     Джонни застыл. Бенедикт, как попугай, повторил слова Старика. Другого

подтверждения ему не требовалось.

     Джонни улетел в Кейптаун и   там   застал   своих   кредиторов   на   грани

бунта. Они хотели добиться распродажи, чтобы возместить свои убытки.

     Джонни   провел   два   драгоценных   дня   на   винной   ферме   Ларсена    в

Стелленбоше, чтобы успокоить его страхи. Когда Фифи Ларсен,   которая   была

на двадцать лет моложе мужа, стиснула под обеденным столом его   бедро,   он

понял, что все будет в порядке - на два ближайших месяца.

     В следующую лихорадочную, полную изнурительных трудов   неделю   Джонни

едва сумел выбрать время, чтобы повидаться с Трейси.

     Она уже месяц как вышла из больницы и жила с   друзьями   на   маленькой

ферме вблизи Сомерсет Вест.

     Когда Джонни вышел из "мерседеса",   а   Трейси   спустилась   к   нему   с

веранды, он испытал первое за долгое время истинное удовольствие.

     - Боже, - сказал он, - ты прекрасно выглядишь.

     Она была одета в летнее платье, на ногах открытые сандалии. Друзья ее

уехали на   день,   поэтому   они   вдвоем   бродили   по   саду.   Он   откровенно

разглядывал ее и заметил, что руки ее пополнели, к щекам вернулся румянец.

Волосы ее блестели на солнце, но под глазами еще виднелись темные круги, и

улыбнулась она   только   раз,   когда   сорвала   веточку   цветущего   персика.

Казалось, она его боится, а в себе не уверена.

     Наконец он посмотрел ей в лицо и положил руки ей на плечи.

     - Ну, ладно. В чем дело?

     Она разразилась потоком слов.

     - Я хочу   поблагодарить   тебя   за   то,   что   ты   меня   отыскал.   Хочу

объяснить, почему я стала... такой. Не хочу, чтобы ты поверил   в   то,   что

могут обо мне рассказывать.

     - Трейси, тебе ничего не нужно объяснять.

     - Я хочу. Должна. - И она начала рассказывать, не глядя ему   в   лицо,

теребя ветку, обрывая цветки персика.

     - Видишь ли, я не   понимала,   считала,   что   все   мужчины   такие.   Не

желающие, не делающие этого... - Она   замолчала,   потом   начала   снова.   -

Понимаешь, он добрый. И каждый вечер было множество друзей, приемы.   Потом

он захотел, чтобы мы отправились в Лондон - ради его карьеры. Здесь ему не

хватало размаха. И даже тогда я ничего не знала. Да, я видела, что у   него

много друзей, и среди них есть какие-то близкие ему, но... И вот я зашла к

нему в студию и застала их, Кенни и парня, они смеялись,   они   обнимались,

перевились, как змеи. "Но ты должна   была   знать",   -   сказал   он.   Что-то

щелкнуло у меня в голове, я чувствовала себя грязной, порочной,   я   хотела

умереть. Мне не к кому было обратиться, да я и не хотела никого   видеть...

просто хотела умереть. - Она замолчала и ждала, чтобы он заговорил.

     - Ты по-прежнему хочешь умереть? - мягко спросил он.

     Она удивленно взглянула на него и покачала сияющей гривой.

      - Я тоже не хочу, чтобы ты умерла. - И   вдруг   они   оба   рассмеялись.

После этого все стало хорошо, они разговаривали дотемна как друзья.

     - Мне нужно идти, - сказал Джонни.

     - Твоя жена? - спросила она, и смех ее замер.

     - Да. Моя жена.

     Было   уже   темно,   когда   Джонни   вошел   в    двери    своего    нового,

построенного террасами ранчо в Бишопскорте - здесь он жил, но это   не   был

его дом. Звонил телефон. Он поднял трубку.

     - Джонни?

     - Привет, Майкл. - Он узнал голос.

      - Джонни, немедленно отправляйся в старый дом. - Голос Майкла   Шапиро

звучал напряженно.

     - Что-то со Стариком? - беспокойно спросил Джонни.

     - Разговаривать некогда, приезжай немедленно!

     Занавеси были задернуты, в каменном очаге   ревел   огонь.   Но   Старику

было холодно. Холод сидел глубоко внутри, туда не могло   проникнуть   тепло

очага. Дрожащими руками Старик брал из ящика листы бумаги, просматривал   и

бросал в огонь. Они взрывались оранжевым пламенем, затем   сворачивались   и

превращались   в   пепел.   Наконец   ящик   опустел,   осталась   только    пачка

разноцветных конвертов, перевязанная лентой. Старик   развязал   узел,   взял

первый конверт и достал из него листок бумаги.

     Дорогой сэр,

     надеюсь, вам будет приятно узнать, что я теперь в школе.   Кормят   нас

хорошо, но постели очень жесткие...

     Он бросил конверт и листок в   огонь   и   взял   другой.   По   одному   он

перечитывал их и сжигал.

     ...что меня отобрали для игры в числе первых пятнадцати...

     Иногда он улыбался, один раз рассмеялся.

     ...я первый по всем предметам, кроме истории   и   религии.   Надеюсь   в

будущем на лучшие...

     Последний конверт он долго держал в своей перевитой   голубыми   венами

руке. Потом нетерпеливым движением бросил и его   в   огонь   и   потянулся   к

каминной доске, чтобы встать. Встав, посмотрел в   зеркало   в   позолоченной

раме.

     Он смотрел на   свое   отражение,   слегка   удивленный   происшедшими   за

последние несколько недель изменениями. В глазах погас   огонь   жизни,   они

стали грязновато-бледно-сине-карими - цвета разложения.   Они   выпирали   из

глазниц, и в них была стеклянистость, характерная   для   рака   в   последней

стадии.

     Он знал, что слабость в конечностях, внутренний холод - не   результат

действия обезболивающих   наркотиков.   И   шаркающая   медлительная   походка,

которой он пересек толстый ковер, направляясь к письменному столу, тоже не

из-за них.

     Он посмотрел на продолговатый   кожаный   футляр   с   отделанными   медью

углами и закашлялся, кашель разрывал   ему   горло.   Он   ухватился   за   край

стола, чтобы не потерять равновесия,   ожидая,   пока   пройдет   боль,   потом

щелкнул замком и открыл футляр.

     Руки   его   не   дрожали,   когда   он   взял   в   них   ствол    и    рукоять

двенадцатизарядного дробовика и соединил их.

     Он умер, как и жил, - в одиночестве.

     - Боже, как я ненавижу черный цвет. - Руби Ленс стояла в центре своей

спальни, глядя на платье, лежавшее на   двуспальной   кровати.   -   Я   в   нем

ужасно выгляжу.

     Она   покачала    головой,    отчего    ее    волосы    цвета    шампанского

растрепались.   Повернулась   и   лениво   двинулась   по   комнате   к   зеркалу.

Улыбнулась своему отражению и через плечо спросила:

     - Ты говоришь, Бенедикт Ван дер Бил прилетел из Англии?

     - Да, - Джонни кивнул. Он сидел   в   кресле   у   входа   в   гардеробную,

массируя пальцами глаза.

     Руби встала на цыпочки,   втянула   живот   и   выпятила   свои   маленькие

твердые груди.

     - Кто еще там будет? - спросила она, обхватив груди руками и выставив

между пальцами соски, критически осматривая их. Джонни отвел руки от глаз.

     - Ты меня слышал? - В голосе Руби звучали повелительные   нотки.   -   Я

ведь не с собой разговариваю.

     Она   отвернулась   от   зеркала   и   посмотрела   на   Джонни.   Высокая   и

стройная, золотая, как леопард, даже в глазах желтая напряженность, как во

взгляде леопарда. Казалось, что в любое мгновение она может зарычать.

     - Это похороны, - спокойно ответил он. - Не прием с коктейлями.

     - Ну, ты не можешь ожидать, что я буду умирать от горя. Я его терпеть

не могла. - Она подошла к   кровати,   выбрала   трусики   и   потерла   гладкий

материал о щеку. Потом двумя изящными движениями надела их.

     - По крайней мере под трауром можно надеть что-нибудь красивое. - Она

защелкнула пряжку на загорелом живот, и почти бесцветные   светлые   завитки

волос прижались под тканью.

     Джонни медленно встал и прошел в свою гардеробную.   Она   презрительно

бросила ему вслед:

     - Ради Бога, Джонни Ленс, перстань ходить всюду   с   вытянутым   лицом,

будто наступил конец мира. Никто ничего не должен этому старому дьяволу   -

он задолго до срока собрал со всех долги.

     Они приехали на несколько минут раньше и стояли под сводами у входа в

церковь.

     Когда жемчужно-серый "роллс" въехал в ворота и брат с   сестрой   вышли

из него и пошли по мощеной дорожке, Руби не могла сдежать своего интереса.

     - Это Бенедикт Ван дер Бил?

     Джонни кивнул.

     - Он прекрасно выглядит.

     Но Джонни смотрел на   Трейси.   Перемена   в   ее   наружности   после   их

последней встречи   была   поразительной.   Она   снова   шла   как   девочка   из

пустыни, прямо и гордо. Подошла к Джонни, остановилась   прямо   перед   ним.

Сняла темные очки, и он увидел,   что   она   плакала:   глаза   у   нее   слегка

припухли. Косметики на ней не было, и с   темным   шарфом   вокруг   лица   она

походила на монахиню. От горя лицо ее повзрослело.

     - Никогда не думала, что этот день придет, - негромко сказала она.

     - Да, - согласился Джонни. - Он как будто должен был жить вечно.

     Трейси сделала шаг к нему, протянула руку, но пальцы ее   остановилсиь

в дюйме от его рукава. Джонни   понял   жест,   она   делилась   с   ним   горем,

пониманием общей потери и невысказанным предложением утешения.

      - Мне кажется, мы с вами не встречались. - В   голосе   Руби   смешались

сахар и мышьяк. - Это ведь мисс Ван дер Бил?

     Трейси повернула к   ней   голову,   и   лицо   ее   стало   бесстрастным   и

равнодушным. Она надела темные очки, спрятав глаза.

     - Здравствуйте, миссис Ленс, - сказала она.

     В церкви Майк Шапиро стоял рядом   с   Джонни.   Не   шевеля   губами,   он

сказал, так, чтобы слышать мог только Джонни:

     - Бенедикт знает условия завещания. От него можно ожидать немедленных

действий.

     - Спасибо, Майк.

     Джонни не отрывал взгляда от массивного черного   гроба.   Свет   свечей

отражался в серебряных рукоятках.

     И все же его не   интересовал   предстоящий   конфликт.   Интерес   придет

позже. А сейчас он слишком   глубоко   ощущал   уход   целой   эры,   его   жизнь

достигла поворотного пункта. Он знал, что она изменится, уже изменилась.

     Он   неожиданно,   по   какой-то   интуиции,   взглянул   в   проход    между

скамьями.

     На него смотрел Бенедикт Ван дер Бил. В этот момент священник   сделал

сигнал к выносу.

     Они   стояли   у   гроба,   Бенедикт   и    Джонни,    по    разные    стороны

полированного   черного   ящика,   украшенного   множеством   лилий    аронника.

Осторожно посматривали друг на друга. Джонни казалось, что вся   эта   сцена

имеет особое значение. Они вдвоем стояли над телом   Старика,   и   Трейси   с

беспокойством смотрела на них.

     Джонни оглянулся в поисках Трейси. Но вместо этого увидел   Руби.   Она

смотрела на   них   обоих,   и   Джонни   вдруг   понял,   что   фигуры   на   доске

переместились сильнее, чем он сознавал. В игру вступила новая фигура.

     Он почувствовал, как   Майк   Шапиро   подталкивает   его,   и   взялся   за

серебряную ручку. Они вместе вынесли Старика на солнце.

     Ручка врезалась ему в ладонь под тяжестью гроба. Уже после того,   как

гроб опустили, он продолжал массировать руку. Насыпь свежей земли   покрыли

одеялом   цветов   и   ярко-зеленой   искусственной   травой.   Все    постепенно

разошлись, но Джонни продолжал стоять с непокрытой головой.   Наконец   Руби

коснулась его руки.

     - Пошли. - Голос ее звучал негромко, но язвительно. - Ты   выставляешь

себя на посмешище.

     Бенедикт и Трейси ждали в церковном дворе под соснами,   они   пожимали

руки и негромко разговаривали с участниками похорон.

     - Вы, конечно, Руби. - Бенедикт взял ее   за   руку,   слегка   улыбаясь,

вежливо и обольстительно. - Те восхищенные   рассказы,   которые   я   слышал,

уступают   действительности.   -   Руби   раскраснелась,   она,   как    бабочка,

расправила на солнце свои крылья.

      - Джонни,   -   повернулся   к   нему   Бенедикт,   и   Джонни   был   удивлен

дружеским теплом его улыбки и крепким рукопожатием. - Майкл Шапиро сказал,

что   ты   принял   условия   завещания   отца,   ты   подписал    гарантию.    Это

замечательная новость. Не знаю, что бы мы без тебя делали в "Ван   дер   Бил

Дайамондз". Ты один сможешь вытащить компанию из трудностей. Я хочу, чтобы

ты знал: я тебя во всем поддерживаю, Джонни.   Теперь   я   собираюсь   больше

заниматься делами компании и помогу тебе всем, чем смогу.

     - Я знал, что смогу полагаться на тебя,   Бенедикт.   -   Джонни   принял

вызов так же точно, как он был послан. - Думаю, все будет в порядке.

     - В понедельник у нас собрание, а в четверг я возвращаюсь   в   Лондон,

но надеюсь, до того мы сможем пообедать вместе - ты и твоя   очаровательная

жена, разумеется.

     - Спасибо. - Руби поняла, что Джонни собирается отказаться, и   быстро

прервала его. - Мы охотно придем.

     - Ты ведь собирался отказаться? -   Она   сидела,   подвернув   под   себя

ноги, на пассажирском сидении "мерседеса" и   смотрела   на   него   раскосыми

глазами персидской кошки.

     - Ты чертовски права, - угрюмо кивнул Джонни.

     - Почему?

     - Бенедикт Ван дер Бил - это яд.

     - Это ты так говоришь.

     - Да, это я так говорю.

     - Может, ты ревнуешь? - Руби зажгла   сигарету   с   золотым   обрезом   и

выпустила дым сквозь сжатые губы.

     - Великий Боже! - Джонни коротко рассмеялся, потом   они   замолчали   и

смотрели вперед.

     - Мне он кажется таким мечтательным.

     - Можешь заиметь его, - Джонни говорил равнодушным тоном, но ее ответ

прозвучал резко.

     - Да, могу - если захочу. И уж вы-то с этой стонущей Трейси...

     - Прекрати, Руби.

     - О, Боже, что я сказала. Драгоценная миссис Хартфорд...

      - Я сказал, прекрати. - Голос Джонни звучал резко.

     - Маленькая мисс Красивые Трусики - Боже! Она их готова была   скинуть

перед тобой прямо в церковном дворе...

     - Заткнись, черт побери!

     - Не смей так говорить со мной! - И она открытой ладонью ударила   его

по губам, наклонившись со своего сидения.   Его   нижняя   губа   ударилась   о

зубы, и он ощутил во рту вкус крови. Достал из нагрудного кармана платок и

поднес ко рту, держа руль "мерседеса" одной рукой.

     Руби свернулась в углу машины, лихорадочно куря. Они молчали, пока он

не остановился у гаража. Тогда Руби выскользнула из "мерседеса" и побежала

по газону к двери.   Она   захлопнула   ее   за   собой   с   силой,   от   которой

задребезжало дверное стекло.

     Джонни поставил "мерседес", закрыл дверь гаража и   медленно   пошел   в

дом. Руби сбросила туфли на ковре в гостиной   и   пробежала   во   дворик,   к

сверкающему бассейну. Она стояла босая, глядя в чистую воду, обхватив себя

за плечи руками.

     - Руби. - Он остановился за ней, с усилием   заставляя   себя   говорить

спокойно, примирительно. - Послушай...

     Она повернулась к нему, глаза ее горели, как   у   загнанного   в   тупик

леопарда.

     - Не пытайся   уговаривать   меня,   ублюдок.   Кто   я   тебе,   по-твоему?

Служанка? Когда я наконец смогу делать все, что хочу?

     Он давно уже понял, что согласие на ее требования   -   самый   короткий

путь к миру. Успокаивать Руби бесполезно.

     - Я никогда не мешал тебе...

     - Прекрасно! Просто прекрасно! Значит, и уйти мне тоже не помешаешь.

     - Что ты имеешь в виду? - Он почувствовал удивление и надежду.   -   Ты

говоришь о разводе?

     - О разводе? Ты в своем уме? Я знаю, какой жирный кусок оставил   тебе

Старик в своем завещании. Что ж, маленькая Руби запустит свои   пальчики   в

этот кусок - и начнет прямо сейчас.

     - Чего именно ты хочешь? - Голос его звучал холодно и спокойно.

     - Новый гардероб и поездка по всем этим местам,   где   ты   так   хорошо

проводишь время, - Лондон, Париж и все остальное. Для начала сойдет.

     Он   задумался   ненадолго,   взвешивая,   как   далеко   может    зайти    в

превышении   кредита:   со   времени   женитьбы   его   банковский   счет    редко

печатался черным цветом. Но дело того стоит, решил он. Он   не   может   себе

позволить отвлекаться следующие несколько месяцев. Если Руби Ленс не будет

сидеть у него на   шее,   он   сможет   действовать   и   передвигаться   гораздо

быстрее.

     - Хорошо, - кивнул он. - Если это все, чего ты хочешь.

     Ее глаза слегка сузились, рот сжался,   она   внимательно   изучала   его

лицо.

     -   Слишком   легко   получилось,   -   сказала   она.   -   Хочешь   от   меня

избавиться? Не воображай слишком много, Джонни,   малыш.   Сунь   мне   только

палец - или что-нибудь еще, и я откушу его.

     - К вам миссис Хартфорд, - послышался в интеркоме шепот Летти   Пинар,

потом еле слышно она добавила: - Удачи!

     Джонни улыбнулся.

     - Вы уволены за нахальство,   но   прежде   чем   уйдете,   пригласите   ее

войти.

     Он встал навстречу Трейси и обошел вокруг стола. На ней   был   деловой

серый костюм, волосы зачесаны назад. Она должна была бы выглядеть школьной

учительницей, но не выглядела.

     - Ты слишком рано, Трейси. Директорат в два часа.

     - Какое любезное приветствие. - Она села в   яйцеобразное   вращающееся

кресло, скрестив длинные ноги, от которых Джонни оторвал взгляд с   большим

усилием. - Я ищу работу.

     - Работу? - Он смотрел на нее, не понимая.

     - Да, работу. Трудоустройство. Наем.

     - Чего ради?

     - Ну, теперь, когда ты меня вытащил   из   мира   ярких   огней   со   всей

вежливостью пещерного человека, ты ведь   не   хочешь,   чтобы   я   умерла   со

скуки? К тому же твой   ручной   доктор   считает,   что   работа   полезна   для

завершения моего... лечения.

     - Понятно. - Он сел на свое место. - Ну... и что же ты можешь делать?

     - Мистер Ленс, - Трейси соблазнительно закатила глаза,   но   голос   ее

звучал чопорно. - Ну, знаешь ли!

     - Ну, ладно, - усмехнулся Джонни. - Какова твоя квалификация?

     - Ты, может, не знаешь, но у меня диплом Кейптаунского университета.

     - Не знаю.

     - К тому же мне пришло в голову, что в течение   следующих   нескольких

месяцев тебе понадобится человек, которому ты смог бы доверять.   -   Теперь

она говорила серьезно, и Джонни перестал улыбаться. - Как в прежние дни, -

негромко добавила она.

     Они помолчали.

     - Так уж случилось, что мы как раз сейчас   подбираем   кандидатуру   на

место личного помощника   в   отделе   права,   -   сказал   Джонни   и   негромко

добавил: - Спасибо, Трейси.

     Зал заседаний "Ван дер Бил Дайамондз" был оформлен   в   мягких   лесных

тонах, коричневых и   зеленых.   Длиный   респектабельный   зал   напоминал   об

изобилии тех времен, когда компания располагала огромными   капиталами.   Но

времена переменились, и в воздухе чувствовалось напряжение, казалось,   что

вот-вот раздастся треск электрического разряда и вспыхнет молния.

     Предметом   обсуждения   был   алмазодобывающий    корабль    "Кингфишер".

Последняя надежда компании. Ее единственное   надежное   вложение   и   личный

крест Джонни.

     - Этот корабль должен был работать уже девять месяцев. На   этом   были

основаны все расчеты... и тем не менее он все   еще   в   доке   Портсмута.   -

Бенедикт   говорил    с    нескрываемым    удовольствием.    -    Следовательно,

накопившиеся проценты по долгам ставят нас в положение...

     - Док не работал в течение четырех месяцев из-за забастовки, вдобавок

там выработали правило... - Джонни выставил вперед челюсть - он был   готов

к схватке.

     - Я думаю, нас не интересует   непредсказуемость   английских   рабочих.

Контракт должен был быть заключен с японской   компанией.   Они   запрашивали

меньше...

     - Так бы и было, - сказал Джонни, - но твой отец настоял...

     - Пожалуйста, не надо все валить на покойного,   -   Бенедикт   возвысил

голос   с   неприкрытым   лицемерием.   -   Давайте   лучше   оценим   серьезность

ситуации. Когда "Кингфишер" сможет выйти в море?

     - Тринадцатого сентября.

     - Лучше бы ему выйти в этот срок. - Бенедикт опустил   глаза   к   своим

заметкам. - Теперь, этот человек, которого ты назначил капитаном... Сержио

Капоретти... давайте немного послушаем о нем.

     -   Пятнадцать   лет   опыта   командования   нефтеразведочными   судами   в

Красном море. Три года   в   качестве   капитана   морской   драги   в   компании

"Алмазы Атлантики" на западном берегу. Он один из лучших, несомненно.

     - Хорошо. - Бенедикт неохотно согласился и снова посмотрел записи.   -

Теперь относительно морских концессий. Номер один -   район   Картридж   Бей,

номер два в двадцати милях севернее.   Судя   по   результатам   разведки,   ты

предпочтешь начать с района номер один.

     Джонни кивнул, ожидая следующей атаки. Бенедикт откинулся в кресле.

     - "Алмазы Атлантики"   разорились   именно   на   концессии   номер   один.

Почему ты считаешь, что сможешь работать там, где они потерпели неудачу?

     - Мы это уже обсуждали, - выпалил Джонни.

     - Я при этом не присутствовал, вспомни-ка! И   спокойнее,   пожалуйста.

Объясни еще раз.

     Джонни быстро объяснил, что у "Алмазов Атлантики" стоимость обработки

была высокой из-за применяемых методов. Их драги не   обладали   собственным

ходом, их нужно было передвигать буксирами. Гравий, который они   добывали,

нужно было перегружать,   потом   перевозить   на   берег,   на   обогатительную

фабрику. "Кингфишер" не только способен передвигаться самостоятельно, но и

производит всю работу по очистке прямо   на   борту.   Он   всасывает   гравий,

обрабатывает на самом совершенном   оборудовании   с   помощью   рентгеновских

лучей, а отходы выбрасывает за борт.

      - Стоимость обработки у   нас   составит   четверть   стоимости   "Алмазов

Атлантики", - закончил он.

     - А наш долг уже свыше двух миллионов, - сухо заметил Бенедикт. Потом

посмотрел на   сидевшего   за   столом   Майка   Шапиро.   -   Мистер   секретарь,

занесите в протокол следующее предложение: "Компания приступает к   продаже

корабля "Кингфишер", сооружаемого на верфи в Портсмуте. Затем она   продаст

по    наиболее    выгодным     ценам     принадлежащие     ей     концессии     и

самоликвидируется". Записали?

     Это было прямое   нападение.   Разумеется,   если   они   будут   продавать

"Кингфишер", компания погибла.   При   вынужденной   продаже   они   не   смогут

реализовать корабль за такую цену, чтобы вернуть затраты.   Будет   огромный

дефицит, а   Джонни   подписал   гарантии.   Теперь   ясно,   к   чему   стремится

Бенедикт. Они противники.   Трейси   не   высказывает   своего   отношения.   Но

теперь ей придется это сделать.

     Бенедикт   следил   за   ней,   когда   его    предложение    поступило    на

голосование. Он склонился вперед в своем мягком кожаном   кресле   с   легкой

улыбкой   на   полных   красных   губах.   Прекрасно   одетый   и   подстриженный,

ухоженный, с той грацией, которую дают человеку богатство   и   положение   и

которую невозможно подделать. Но спортивные линии его тела   расплылись   от

излишеств, под нижней челюстью многовато плоти,   и   это   придает   ему   вид

капризного и раздражительного ребенка.

     Трейси, не колеблясь ни секунды, проголосовала против.   Она   спокойно

улыбнулась Бенедикту и увидела, как его ответная улыбка   стала   похожа   на

волчий оскал - ее брат не любил проигрывать.

     - Прекрасно, дорогая сестра. Теперь мы по крайней мере знаем, кто   за

что. - Он повернулся к Джонни. - Я   полагаю,   ты   предпочел   бы,   чтобы   я

продолжил выполнение своих обязанностей в Лондоне.

     Уже несколько лет Бенедикт   руководил   продажей   алмазов   компании   в

Лондоне. Старик считал, что это в пределах его возможностей.

     - Спасибо, Бенедикт, - кивнул Джонни. - У меня тоже есть предложение:

"Директора компании отказываются от своей доли   выплат   в   качестве   жеста

солидарности, пока финансовое положение компании не улучшится".

     Слабая контратака, но в тот момент он ничего лучше не смог придумать.

     Взлетели   на   рассвете   с   аэродрома   Юнгсфилд,   и   Джонни    повернул

двухмоторный "бичкрафт" на север,   огибая   голубой   массив   Столовой   горы

слева.

     Трейси поверх розовой   кофточки   надела   куртку   с   капюшоном,   брюки

заправила в   голенища   мягких   кожаных   сапог,   перевязала   темные   волосы

кожаной ленточкой.

     Она сидела неподвижно, глядя через ветровое стекло   вперед,   на   чуть

троную рассветом землю. На сиреневые и пурпурные горы, на обширные,   цвета

львиной   шкуры   равнины,   расстилающиеся   до   самых   холодных   туманов     с

Атлантики.

     Джонни чувствовал ее возбуждение и сам заражался им.

     Солнце взорвалось над горизонтом, раскрасив равнины ярким   золотом   и

воспламенив горы.

     - Намакваленд. - Джонни указал вперед.

     Она возбужденно рассмеялась, как ребенок на Рождество, и   повернулась

к нему.

     - Помнишь... - начала она и смущенно замолкла.

     - Да, - ответил Джонни, - помню.

     Они   приземлились   почти   в   полдень   на   грубой   посадочной   полосе,

выровненной в пустыне бульдозерами. Их ждал лендровер,   чтобы   отвезти   на

берег, где обрабатывался гравий.

     На    тридцатисемимильной    полоске    берега    мало    что    оставалось

разрабатывать. Подчищались остатки, операция завершалась.

     Когда управляющий   операцией   "Король   Канут"   протянул   им   пакет   с

алмазами - это была месячная добыча, - голос его звучал виновато:

     - Вы сняли сливки, Джонни. Теперь не то, что в прежние дни.

     Джонни указательным пальцем коснулся   жалкой   кучки   мелких,   низкого

качества камней.

     - Да, не то, - согласился он. - Но каждая мелочь нам теперь помогает.

     Они снова сели в "бичкрафт" и полетели на север.

     Теперь они пролетали над районом, где вся   поверхность   пустыни   была

распахана и раскопана.

     Трактора повсюду оставили следы гусениц.

     - Наши? - спросила Трейси.

     -   Хотел   бы   я,   чтобы   это   было   так.   Тогда   не   о   чем   было   бы

беспокоиться. Нет, все это принадлежит большой компании.

     Джонни взглянул   на   часы,   сверяя   пройденное   расстояние   со   своей

оценкой. Потом поднял микрофон радио.

     - Контроль Александра Бей. Говорит Зулу Шугар Питер Танго Бейкер.

     Он знал, что появился на радарах и за ним следят   -   не   потому,   что

заботятся о его безопасности, а потому, что он находится над   территорией,

принадлежащей   крупнейшей   алмазной   компании   Африки,   и   эта   территория

тщательно охраняется.

     Радио немедленно ожило, потребовали номер его разрешения, направление

и цель полета.

     Убедив   контроль   в   своей   благонадежности   и    получив    разрешение

продолжать полет, он выключил радио и подмигнул Трейси.

     Джонни почувствовал раздражение от этого небольшого столкновения.   Он

знал, что   в   основном   это   объясняется   профессиональной   ревностью.   Он

испытывал боль от сознания, что работает на территориях,   которые   большая

компания сочла слишком бедными, чтобы из-за них беспокоиться.

     Иногда Джонни мечтал о каком-нибудь неверно оформленном документе   на

владение или ошибке в описаниях, которые были сделаны семьдесят лет назад,

до того, как люди   осознали   ценность   этой   обожженной   голой   земли.   Он

представлял себе, как предъявляет права на   участок   в   несколько   миль   в

самой середине богатейшего поля компании. Он сладострастно   вздрогнул   при

этой мысли, и Трейси вопросительно взглянула на него.

     Он покачал головой, и мысли его вернулись к их нынешней цели.

     - Трейси, я хочу тебе кое-что показать.

     Он повернул самолет, пересек береговую линию   с   ее   кремовой   лентой

прибоя, набегающей на застывшие белые пески пляжа.

     - Что? - она оживилась, почувствовав перемену в его тоне.

     - Молнию и Самоубийство, - ответил он, и   она,   не   понимая,   сделала

легкую гримасу.

     - Вот там. - Он показал вперед, и сквозь легкую дымку морского тумана

она их увидела, белых, сияющих, как пара китов-альбиносов.

     - Острова? - спросила она. - А что в них особого?

     - Их форма, - ответил он. - Видишь   между   ними   пролив,   похожий   на

воронку с узким горлышком?

     Она кивнула. Острова   были   почти   близнецами:   два   узких   гранитных

клина, каждый примерно в три мили длиной, лежащие под углом друг к   другу,

но их концы не соединялись. Могучий Атлантический океан накатывался с   юга

и врывался в воронку. Оказавшись в ловушке, огромные волны обрушивались на

берега взрывами пенных бомб и наконец устремлялись в   узкий   пролив   между

островами.

     - Понимаю, откуда название Молния. - Трейси со   страхом   смотрела   на

ревущий прибой. - А Самоубийство?

     - Сборщики гуано в старину назвали его так после попыток высадиться.

     - Гуано, - Трейси кивнула. - Вот почему белый цвет.

     Джонни провел "бичкрафт" низко   над   самыми   волнами.   Перед   ними   в

тревоге взлетали морские птицы, длинными черными полосами они устремлялись

в небо. Бакланы разных видов, чьи испражнения   в   течение   веков   окрасили

гранит в ослепительно белый цвет.

     Когда   они   на   уровне   утесов    пролетали    через    пролив,    Трейси

воскликнула:

     - Тут какая-то башня, посмотри! В глубине острова.

     - Да, - подтвердил Джонни. - Старый деревянный портал, с его   помощью

гуано нагружали в баркасы.

     Он начал плавно поднимать "бичкрафт", набирая высоту, чтобы   еще   раз

осмотреть острова.

     - Видишь, где прибой проходит через проход? Взгляни под воду.   Видишь

там на дне рифы?

     Они напоминали длинные зеленые тени в глубине воды, расположенные под

прямым углом к потоку белой пены.

     - Ты видишь лучшую природную ловушку для алмазов.

     - Объясни, - попросила Трейси.

     - Вот там, - он указал на   юг,   -   большие   реки.   Некоторые   высохли

миллионы лет назад, но успели перенести в море массу алмазов. Все эти века

прибой и ветер передвигали их на север. Некоторые выбрасывало на берег, но

остальные уносило дальше.

     Он выровнял "бичкрафт" и возобновил прерванный полет на север.

     - И вот они неожиданно оказываются   между   Молнией   и   Самоубийством.

Собираются   и   протискиваются   в   отверстие,   но   тут   поперек    их    пути

расположена серия рифов. Они их не могут преодолеть, оседают в   желобах   и

ждут, пока кто-нибудь не придет и не высосет их вместе с гравием.

     Он вздохнул, как безнадежно влюбленный.

     - Боже, Трейси, запах этих алмазов забивает мне ноздри. Я почти вижу,

как они сверкают под стошестидесятифутовым слоем воды.

      Он встряхнулся, будто очнувшись от сна.

     - Всю жизнь я в этом   деле,   Трейси.   У   меня   есть   "чутье",   как   у

лозоходца.   Я   совершенно   уверен,   что   в    проливе    между    Молнией    и

Самоубийством лежат миллионы карат.

     - А что мешает? - спросила Трейси.

     - Двадцать лет назад концессию получила большая компания.

     - Кто дал концессию?

     - Правительство Юго-Западной Африки.

     - А почему они не разрабатываются?

     - Будут -   где-нибудь   в   течение   следующих   двадцати   лет.   Они   не

торопятся.

     Они замолчали, глядя вперед; однажды   Джонни   раздраженно   прищелкнул

языком и покачал головой: он все еще думал о Молнии и Самоубийстве.

     Чтобы отвлечь его, Трейси спросила:

     - А откуда они приходят, алмазы?

     - Из вулканических   трубок,   -   ответил   Джонни.   -   В   Южной   Африке

известно свыше ста трубок. Не   во   всех   находят   камни,   но   в   некоторых

находят. Новый Прииск, Финч,   Дьютойспан,   Блоумфонтейн,   Премьер,   Мвади.

Большие   сокровищницы   овальной   формы,   заполненные   легендарной    "синей

землей", здесь рождаются алмазы.

     - Но ведь здесь нет трубок? - Трейси снова повернулась к нему.

     - Нет, - согласился   Джонни.   -   Мы   отыскиваем   аллювиальные   камни.

Некоторые древние трубки взрывались с силой водородной бомбы,   разбрасывая

алмазы на сотни квадратных миль. Подводные   трубки   выбрасывали   алмазы   в

беспокойное море. Более пассивные вулканические трубки просто подвергались

выветриванию, и обнажались содержащиеся в них алмазы.

     - И их вымывало в море? - догадалась Трейси.

     Джонни кивнул.

     - Верно. Миллионы   лет   их   бесконечно   медленно   передвигали   земные

сдвиги, наводнения, реки   и   дождевая   вода.   Простые   булыжники   и   камни

стирались в порошок, превращались в ничто, а алмазы в четыреста раз тверже

любого другого природного материала на земле, и они остались   неизменными.

И вот наконец   они   достигли   моря   и   смешались   с   другими   алмазами   из

подводных трубок, чтобы их в конце концов волнами выбросило на   берег   или

занесло в такое место, как пролив между Молнией и Самоубийством.

     Трейси открыла рот, собираясь задать новый вопрос, но Джонни   прервал

ее.

     - Прилетели. Это Картридж Бей. - И он слегка наклонил   нос   самолета.

Перед ними находилась скорее лагуна, чем залив. Отделенная от   моря   узкой

песчаной   полосой,   она   раскинулась    в    безлесной    пустыне,    обширное

пространство спокойной мелкой воды, резко   контрастирующее   с   неудержимым

прибоем, обрушивавшимся на полосу. В полосе виднелось углубление и   канал,

вода в котором отливала зеленью. Канал извивался от лагуны к   тому   месту,

где на краю пустыни располагалсь горстка одиноких белых строений.

     Джонни резко повернул к этим строениям, и под ними в панике поднялась

стая черных и белых пеликанов и розовых фламинго.

     Джонни посадил самолет и подрулил к ожидавшему лендроверу, на   бортах

которого виднелось изображение белой молнии - знак компании "Ван   дер   Бил

Дайамондз".

     Прихватив с собой сумку-холодильник с ланчем, Джонни провел Трейси   к

машине и познакомил ее с десятником. Они сели в   машину   и   направились   к

строениям на берегу лагуны. Джонни выслушал доклад десятника о ходе работ.

Здания были оставлены разорившейся компанией   "Алмазы   Атлантики".   Джонни

отремонтировал их, и они будут служить базой "Кингфишера", центром   отдыха

для экипажа, радиоцентром, складом горючего и мастерскими для   необходимых

ремонтных   работ.   Вдобавок   сооружался   причал    для    семидесятифутового

сардинного траулера, который будет   вспомогательным   судном   "Кингфишера",

действуя одновременно и как паром.

     Они внимательно осмотрели базу. Джонни понравился проявленный   Трейси

интерес, он   с   удовольствием   отвечал   на   ее   вопросы,   потому   что   сам

испытывал прилив энтузиазма. Было уже почти два часа, когда они закончили.

     - Как сторожевые вышки? - спросил Джонни.

     - Все построены, оборудованы и ждут.

     И вдруг у Джонни мелькнула мысль.

     - Можем пойти взглянуть. - Он произнес это самым обычным тоном.

      - Я поведу лендровер, - согласился десятник.

     - Я знаю дорогу, - остановил его   Джонни.   -   А   вы   займитесь   своим

ланчем.

     - Мне нетрудно...   -   начал   десятник,   но   заметил,   как   нахмурился

Джонни, быстро взглянул на Трейси и замолк. - Да! Конечно! Прекрасно!   Вот

ключи. - Он протянул Джонни ключи от лендровера и исчез в своей квартире.

     Джонни проверил ящик с едой, и они сели в открытый лендровер.

     - Куда мы? - спросила Трейси.

     - Осмотрим сторожевые вышки на полосе.

      - Сторожевые вышки?

     - Мы соорудили линию сорокафутовых деревянных вышек вдоль   берега.   С

них будем следить за "Кингфишером",   когда   он   будет   в   море.   По   радио

свяжемся с кораблем и сможем сообщить ему местонахождение с   точностью   до

нескольких футов, все будет рассчитано на компьютере.

     - Ах, какой ты умный. - Трейси в шутливом восхищении раскрыла глаза.

     - Глупая девчонка, - ответил Джонни и двинул рычаг.   Мимо   радиорубки

он выехал на твердый влажный песок на краю лагуны;   все   более   увеличивая

скорость, он включал вторую и третью, пока они   быстро   не   устремились   к

береговой линии дюн.

     Трейси встала на своем сидении, ухватившись за край ветрового стекла,

ветер подхватил   ее   волосы.   Она   сняла   кожаную   ленточку   и   встряхнула

волосами, которые развевались за ней, как блестящий черный флаг.

     - Смотри! Смотри! - крикнула   она,   когда   стая   испуганных   фламинго

взлетела белыми, розовыми и   черными   полосами   над   стеклянно-серебристой

водой.

     Джонни смеялся вместе с ней, он повернул лендровер к дюнам.

     - Держись! - закричал он, и она крепче ухватилась за ветровое стекло,

крича в восхищенном ужасе, когда они взлетали на крутую   дюну,   выбрасывая

задними колесами тучи   песка,   и   тут   же   переваливали   через   вершину   и

устремлялись   вниз   в   захватывающем   дух   пике.   Они   пересекли   песчаную

полоску, добрались до берега и поехали вдоль   него,   играя   в   пятнашки   с

набегающими волнами.

     Через пять миль на высоком берегу   Джонни   остановил   машину,   и   они

поели холодных цыплят и выпили   бутылку   охлажденного   белого   вина,   сидя

рядом на песке, опираясь на снятые с   лендровера   подушки   сидений.   Потом

направились к воде, чтобы смыть жир с рук.

     - Ого! Холодная!   -   Трейси   набрала   пригоршни   воды,   взглянула   на

Джонни, и на ее лице появилось дьявольское выражение.

     Он попятился, но недостаточно быстро.   Ледяная   вода   ударила   его   в

грудь, и у него перехватило дыхание.

     - Война! - Это был возглас их детства.

     Трейси увернулась   и   побежала   вдоль   берега,   Джонни   за   ней.   Она

чувствовала, что он ее догоняет, и закричала:

     - Я нечаянно! Я не хотела! Прости!

     В последний момент, когда он уже догнал ее, она увернулась и   вбежала

по колено в воду. Повернувшись лицом к нему, с отчаянным криком и   смехом,

она принялась поливать его водой.

     - Ну, ладно, получай!

     Увертываясь от пенных струй, он добрался до нее,   схватил,   хоть   она

сопротивлялась и лягалась, и понес в воду, погрузившись в нее по пояс.

     - Ой, нет, Джонни, пожалуйста! Сдаюсь! Согласна на все!

     И в этот момент случайная   война,   больше   и   сильнее   других,   сбила

Джонни с ног. Они ушли с головой под воду и покатились на берег,   насквозь

промокшие, вцепившись друг в друга, обессилев от смеха.

     Они стояли у лендровера, пытаясь выжать воду из одежды.

     - Ты чудовище! - сквозь смех и слезы сказала   Трейси.   Волосы   у   нее

превратились в спутанную мокрую массу, капли воды повисли на ресницах, как

роса.

     Джонни обнял ее и поцеловал, и они сразу перестали смеяться.

     Она прижалась к его груди, закрыв глаза, ее губы, соленые от   морской

воды, раскрылись навстречу ему.

     Рядом в лендровере загудел сигнал вызова, вспыхнула тревожно   красная

лампочка.

     Они неохотно   оторвались   друг   от   друга   и   смотрели   ошеломленными

глазами.

     Джонни потянулся к машине, достал микрофон и поднес его к губам.

     - Да? - хрипло произнес он. Откашлялся и повторил: - Да?

     Послышался искаженный помехами голос десятника:

     - Простите, мистер Ленс, что я... - он запнулся, - мешаю   вам.   -   Он

замолк и начал снова. - Я думаю,   вам   нужно   знать,   что   дано   штормовое

предупреждение. На севере быстро собирается буря. Если хотите вернуться   в

Кейптаун,   вам   лучше   вылететь   немедленно,   иначе   застрянете   здесь   на

несколько дней.

     - Спасибо. Мы возвращаемся. - Он повесил микрофон и слегка   улыбнулся

Трейси. Ее голос звучал тоже хрипло и неестественно:

     - Очень вовремя!

     Волосы у Трейси   все   еще   были   мокрыми,   она   тонула   в   одолженной

водолазке; брюки на ней тоже были чужие, она подвернула их, обнажив ноги.

     Она сидела тихо и неподвижно   на   пассажирском   сидении   "бичкрафта".

Далеко внизу под ними   виднелся   небольшой   рыболовный   корабль,   над   ним

вилось белое   облако   морских   птиц,   и   она   с   преувеличенным   вниманием

смотрела туда. Теперь между ними чувствовалось напряжение,   они   старались

не смотреть друг другу в глаза.

     - Сардинный траулер. - Джонни заметил ее взгляд.

     - Да, - ответила Трейси, и они снова замолчали.

     - Ничего не произошло, - снова заговорил Джонни.

     - Да, - согласилась она. - Ничего   не   произошло.   -   Потом   стыдливо

потянулась и взяла его за руку. Слегка потерла сустав недостающего пальца.

     - По-прежнему друзья? - спросила она.

     - По-прежнему друзья. - Он облегченно улыбнулся,   и   они   полетели   в

Кейптаун.

     Хьюго Крамер в бинокль следил за самолетом, прочно стоя на мостике.

     - Полицейский патруль? - спросил стоявший рядом рулевой.

     - Нет, - ответил Хьюго, не опуская бинокль.   -   Красно-белый   двойной

"бичкрафт".   Регистрационный   знак   ZS-PTB.   Частный   самолет,    вероятно,

принадлежит одной из алмазных компаний.

     Он опустил бинокль и подошел к борту.

     - Ну, во всяком случае, мы далеко за пределами территориальных вод.

     Гул   самолета   замер   вдали,   и   Хьюго   перенес   свое    внимание    на

лихорадочную деятельность на нижней палубе.

     Траулер "Дикий гусь" наклонился под тяжестью наполненной рыбой   сети.

Не менее ста тонн серебряной сардины распирало эту сеть,   превратив   ее   в

шар диаметром в пятьдесят   футов.   А   над   сетью   вилось   множество   птиц,

кричащих от жадности.

     Три члена экипажа поднялись на грузовую стрелу и   потоком   направляли

рыбу в трюм корабля. Вспомогательный двигатель   лебедки   хрипло   ворчал   в

такт их движениям.

     Хьюго смотрел с удовлетворением. У него хороший экипаж, и хоть рыбная

ловля - лишь прикрытие для основной деятельности "Дикого гуся",   но   Хьюго

гордился   тевтонской   тщательностью,   с   которой    он    сделал    прикрытие

неотличимым от истинной деятельности. И во всяком случае прибыль от рыбной

ловли шла на его личный счет. Это было особо оговорено в   его   договоре   с

Кругом.

     Он аккуратно спрятал бинокль в кожаный   футляр   и   повесил   на   стену

рядом с картой. Потом по стальной лестнице   быстро   спустился   на   палубу,

двигаясь с кошачьей грацией, несмотря на тяжелые резиновые сапоги.

     - Я тут посмотрю немного, - сказал он человеку у лебедки. Говорил   он

на африкаанс, но с акцентом немецкой Юго-Западной Африки.

     Широкоплечий, в   голубой   рыбачьей   робе,   он   действовал   спокойными

экономными движениями. Руки, лежавшие на   рукоятях   лебедки,   загрубели   и

покраснели от ветра и солнца: у него слишком тонкая кожа для такой погоды.

Кожа лица тоже покраснела, она была обожжена солнцем, и под глазами   и   на

щеках виднелись темные пятна и полосы.

     Волосы, выступавшие   из-под   шапки,   были   бесцветными,   как   сизаль,

брови,   густые   и   тоже   бесцветные,   придавали   ему    слегка    близорукую

внешность.   Глаза   -   цвета   бледно-голубого   василька,   но   не   слабые   и

водянистые, как у большинства альбиносов; он прищурил их,   оценивая   качку

корабля, готовый в любую минуту пустить в ход тормоз лебедки.

     - Капитан! - крик с мостика.

     - Ja. - Хьюго, отвечая, не отводил взгляда от сети. - В чем дело?

     - Штормовое предупреждение! С севера идет буря.

     Хьюго улыбнулся, потянул рычаг и перекрыл дроссель.

      - Ладно, кончаем. Перерезайте веревку мотни, пусть рыба уходит.

     Он повернулся, поднялся по лестнице и направился в штурманскую рубку.

     - Потребуется три часа, чтобы добраться до   нужного   места,   -   вслух

пробормотал он, склонившись над картой, потом снова   вышел   наружу,   чтобы

проследить за действиями экипажа.

     Веревку мотни уже перерезали, раскрыв сеть, как   женскую   юбку,   рыба

темной полосой через отверстие лилась в   воду.   Двое   смывали   струей   под

давлением рыбу с палубы в море, остальные закрывали люки.

     Через сорок минут "Дикий гусь" на полной скорости шел   на   юг,   чтобы

занять выжидательную позицию.

     Алмазный берег Юго-Западной Африки лежит в полосе тропических ветров.

Преобладает юго-восточный   ветер,   но   время   от   времени   система   ветров

полностью переворачивается, и буря приходит с севера, с берега.

     Это ветер типа сирокко, вроде хамсина в Ливийской пустыне или   самума

в Триполи.

     Именно этот обжигающий сухой ветер пустыни заполнял небо тучами   пыли

и песчаных облаков, закрывая все адской пеленой, похожей на дым пожарища.

     Облака пыли входили в систему, Круг принимал их   во   внимание,   когда

строил свои расчеты: поднятые в воздух   тучи   слюдяной   пыли   выводили   из

строя радарные экраны   службы   безопасности   алмазных   компаний,   создавая

ложные   сигналы   и   делая   невозможным   обнаружение   небольшого    летящего

объекта.

     Поворотный   Пункт   находился   в   трех   милях   от   берега   моря   и    в

шестидесяти милях к северу вверх по реке   Оранжевой.   Название   было   дано

первыми путешественниками и выражало их взгляды   на   продолжение   пути   на

север. Эти старые путешественники не знали, что находятся в центре морской

террасы, древнего дна, теперь поднятого выше уровня моря, такого   богатого

алмазами, что его окружили сплошной изгородью, непрерывно патрулировали на

джипах с собаками и на самолетах, охраняли оружием и   радарами;   в   лагере

были такие строгие правила, что   человек,   выходящий   оттуда,   подвергался

осмотру с помощью рентгеновских лучей и не мог   ничего   вынести   с   собой,

кроме собственной одежды.

     В Поворотном Пункте находилась одна из четырех больших   очистительных

фабрик, где обрабатывался гравий с разработок большой компании   на   многие

мили вокруг. Поселок был относительно большим, с фабрикой,   мастерскими   и

складами, с жилищами для пятисот рабочих и их   семей.   Но   никакие   усилия

компании сделать его привлекательным не могли   изменить   того   факта,   что

Поворотный Пункт был адской дырой в мрачной и опасной пустыне.

     Теперь, при северном ветре, то, что обычно   было   просто   неприятным,

становилось непереносимым. Здания были загерметизированы, даже стыки   окон

и дверей плотно заткнуты тряпками или   бумагой,   и   все   же   красная   пыль

покрывала мебель, столы, кровати,   проникала   даже   внутрь   холодильников,

облекая все тонкой хрустящей пленкой. Она оседала в волосах,   скрипела   на

зубах, забивалась в ноздри, а вместе с ней приходила иссушающая   жара,   от

которой высыхали даже глазные яблоки.

     Снаружи пыль висела красным туманом, который   сокращал   видимость   до

десяти ярдов. Люди, вынужденные выходить наружу   в   этот   удушливый   сухой

суп, надевали пылезащитные очки, чтобы предохранить глаза, и слюдяная пыль

покрывала их одежду блестящим слоем, который сверкал даже в тусклом свете.

     За   поселком   в   пыльном    тумане    шел    человек,    неся    небольшой

цилиндрический предмет. Он наклонялся вперед, упорно продвигаясь в сторону

пустыни. Наконец он добрался до небольшого углубления и спустился в   него.

Опустив ношу на песок, немного отдохнул. Затем   склонился   к   цилиндру.   В

своем кожаном костюме и шлеме, с   лицом,   закрытым   очками   и   шарфом,   он

казался каким-то неведомым чудовищем.

     Фиберглассовый цилиндр был окрашен желтой флюоресцирующей краской.   С

одного конца   цилиндра   находился   прозрачный   пластмассовый   контейнер   с

электрическим указателем курса, на другом конце -   конверт,   свернутый   из

резиноподобного нейлонового материала и прикрепленный к цилиндру   стальной

муфтой. К конверту была присоединена стальная бутылочка с   водородом.   Все

вместе достигало восемнадцати дюймов в длину и трех в   диаметре   и   весило

чуть больше пятнадцати фунтов.

     Внутри цилиндра было   два   раздельных   отсека.   В   большем   находился

сложный электронный механизм,   который   должен   был   передавать   поисковый

сигнал, включать и выключать лампы по радиоприказам с расстояния, а   также

- по команде выпустить водород из баллона в бутылочку через соединительную

муфту.

     В меньшем отсеке находился запечатанный пластиковый пакет с двадцатью

семью алмазами. Самый маленький из них   весил   четырнадцать   карат,   самый

большой - пятьдесят шесть. Каждый из камней был отобран   специалистами   за

цвет, яркость и совершенство формы.   Все   алмазы   чистейшей   воды;   будучи

ограненными, они на рынке могут быть проданы по цене от семисот   тысяч   до

миллиона фунтов, в зависимости от обработки.

     В Поворотном Пункте находились четверо членов Круга. Двое из них были

многолетними опытными   рабочими   на   сортировке   алмазов   и   работали   под

охраной на очистительной   фабрике.   Они   работали   вместе,   проверяя   друг

друга, потому что   в   компании   действовала   система   взаимопроверки,   что

совершенно бессмысленно, когда рабочие могут сговориться   друг   с   другом.

Эти люди отбирали лучшие камни и выносили их с фабрики.

     Третий член Круга работал механиком в мастерских компании. Его работа

заключалась в сборке необходимых механизмов из   запчастей,   прибывавших   в

контейнерах с тракторной смазкой. Он   также   помещал   камни   в   цилиндр   и

передавал все человеку, который теперь склонился в пустыне, приготовившись

отправить цилиндр в бушующее пыльное небо.

     Завершив последнюю проверку,   человек   распрямился,   подошел   к   краю

углубления   и   выглянул   наружу,   в   пыльную   бурю.   Удовлетворенный,    он

заторопился к желтому   цилиндру.   Резко   повернул   конусообразное   кольцо,

открывая водороду   доступ   в   баллон.   С   змеиным   шипением   баллон   начал

раздуваться. Наполняясь, он потрескивал. Приподнялся, готовый улететь,   но

человек удерживал его, пока баллон не раздулся полностью. Тут он   выпустил

его, и баллон вместе с висящим под ним цилиндром взлетел в   небо   и   сразу

исчез в облаках пыли.

     Человек стоял, глядя в темное небо. Очки его   слепо   блестели,   но   в

позе было выражение торжества. Наконец он повернулся и пошел легким   шагом

человека, избавившегося от опасности.

     - Еще один пакет, - пообещал он себе. - Только один, и я   пас.   Куплю

ферму на Слоновьей реке, буду рыбачить, охотиться...

     Он все еще мечтал об этом, когда подошел к   ожидавшему   лендроверу   и

сел на место водителя. Включил двигатель, зажег фары и медленно направился

к поселку по своему следу.

     На машине сзади была белая надпись, хорошо заметная   даже   в   пыльной

буре.

     Она гласила "Служба безопасности".

     "Дикий гусь" стоял неподвижно, двигатели негромко работали, удерживая

корабль на ветру. Даже в двадцати милях   от   берега   ветер   был   обжигающе

горяч, и лишь редкие брызги пены освежали лицо Хьюго.

     Он стоял в углу мостика, откуда мог следить одновременно за   морем   и

за рулевым, но испытывал беспокойство. "Дикий гусь"   ждал   уже   пятнадцать

часов и в течение десяти часов подвергался ударам северного ветра.

     Хьюго беспокоился в ожидании начала перехвата. Могло помешать многое,

начиная   с   полицейской   проверки   и   кончая   неполадками   в    электронном

оборудовании.

     - Который час, Ханси? - крикнул он, и рулевой взглянул   на   хронометр

над головой.

     - Шесть часов три минуты, капитан.

     - Через   полчаса   стемнеет,   -   с   отвращением   сказал   Хьюго,   вновь

всматриваясь бесцветными глазами в ветер, потом пожал плечами и вернулся в

рубку.

     Он склонился над   приборами.   Даже   для   опытного   взгляда   это   были

обычные установки для обнаружения рыбы, переделанные из военных   приборов,

обнаруживавших подводные лодки. Обычно они сканировали морские   глубины   в

поисках стай сардины.

     Однако     эти     установки     прошли     дорогостоящее     и      сложное

усовершенствование. Круг для этой работы нанял специалиста в Японии.

     Приборы негромко гудели,   панель   освещалась   зеленоватым   внутренним

светом, но звук был нейтральным, и стеклянный экран оставался пустым.

     - Хочешь кофе, Ханси? - спросил Хьюго старика негра у   руля.   Он   сам

отбирал экипаж, это все были верные и преданные люди. Так и должно быть   -

одно неосторожное слово могло загубить многомиллионное дело.

     - Ja, dankie, капитан. - Старик в ожидании сморщил обветренное лицо.

     Хьюго крикнул вниз, в камбуз:

     - Повар, как насчет чашки кофе?

     Но ответа он не услышал, потому что   в   этот   момент   ожили   приборы.

Наверху зажегся ряд   огоньков,   глухой   звук   сменился   короткими   резкими

сигналами, а экран стал призрачно зеленым.

     - Он в полете! - вздохнул с облегчением Хьюго. В рубку влетел   первый

помощник, заправляя рубашку в   незастегнутые   брюки,   лицо   его   выглядело

помятым после сна.

     - Вовремя, - сказал он еще сонным голосом.

     - Возьми руль у Ханси, - приказал ему Хьюго и сел   в   кожаное   кресло

перед приборами. - Поворот на два пункта направо.

     "Дикий гусь" развернулся в сторону   моря,   его   движение   изменилось:

вместо ленивых   подъемов   и   спусков   вместе   с   волнами   теперь   началось

продвижение вперед, и пена брызнула на стекло рубки.

     Сидя за приборами, Хьюго следил за   полетом   баллона,   держа   "Дикого

гуся" на курсе перехвата.

     Увлекаемый северным ветром со скоростью в сорок узлов, баллон пересек

береговую линию и быстро поднялся на три   тысячи   футов.   Хьюго,   управляя

приборами, заставил баллон выпустить часть газа и   оставаться   на   прежней

высоте. Ответ немедленно отразился на экране.

     - Хорошо, - сказал Хьюго.   -   Хороший   мальчик.   -   Потом   громче:   -

Немного поверни, Оскар: баллон движется на юг.

     Свыше двадцати минут они пробивались сквозь волны.

     - Хорошо, - нарушил молчание Хьюго, - я собираюсь сбросить его. -   Он

медленно   повернул   кнопку   по   часовой   стрелке,   выпустив   весь   газ   из

нейлонового баллона.

     - Ja, хорошо. Он внизу. - Он посмотрел в иллюминатор   над   приборами.

Под   покровом   свинцово-черных   облаков   преждевременно   наступила    ночь.

Снаружи было темно, сквозь низкие тучи не видно было ни одной звезды.

     Хьюго снова обратился к приборам.

     - Хорошо, Оскар. Ты идешь по курсу. Держи его.

     Потом посмотрел на старого Ханси и второго, более   молодого,   моряка.

Они терпеливо сидели на скамье у дальней переборки.   Оба   были   в   длинных

желтых пластиковых дождевиках и резиновых сапогах.

     - Ну, Ханси, - кивнул Хьюго. - Идите на нос. Мы всего в миле.

     Они спустились на промываемую волнами палубу, и Хьюго видел, как   они

укрывались от очередной волны у борта. Волны перехлестывали через   головы,

желтые пластиковые дождевики были ясно видны в полумраке.

     - Включаю, - предупредил Хьюго рулевого. - Мы должны его увидеть.

     - Понял, - сказал Оскар, и Хьюго повернул ручку,   приказывая   баллону

включить сигнальный огонь.

     Почти сразу Оскар крикнул:

     - Вон он. Прямо впереди!

     Хьюго вскочил и выбежал. Потребовалось несколько   секунд,   чтобы   его

глаза адаптировались и он разглядел впереди   крошечный   красный   огонек   в

черноте неба и моря. Он показался на секунду и исчез за очередной волной.

     - Я постою за рулем, - Хьюго сменил Оскара. - Включай прожектор.

     Луч   прожектора    казался    сплошным    белым    столбом    в    темноте.

Флюоресцирующая желтая краска цилиндра ярко сверкнула в этом луче.

     Хьюго   удерживал   "Дикого   гуся"   против   ветра,   давая    возможность

цилиндру приблизиться. Ханси и его товарищ ждали у отпорного крюка.

     Хьюго осторожно приблизился   к   подпрыгивающему   желтому   цилиндру   и

издал удовлетворенное восклицание, когда крюк подцепил специальное   кольцо

и цилиндр начали поднимать на борт.

     Он смотрел, как две фигуры в   дождевиках   поднялись   по   лестнице   на

мостик и положили цилиндр на стол.

     - Хорошо! Хорошо! - Хьюго от всего сердца   хлопнул   их   по   спине.   -

Теперь идите просушитесь - оба! - Они отправились в каюткомпанию, а   Хьюго

передал руль Оскару.

     - Домой! - приказал он. - Как можно быстрее. - И унес цилиндр в   свою

каюту.

     Сидя у раскладного стола в своей каюте, Хьюго открыл цилиндр и извлек

платиковый пакет. Раскрыл его и высыпал содержимое на стол.

     Он негромко присвистнул и взял самый большой камень. Хоть он и не был

специалистом, но инстинктивно понял, что это необычайно ценный алмаз. Даже

грубая необработанная поверхность   не   могла   скрыть   таящийся   в   глубине

огонь.

     Для него этот камень бесполезен, продать его невозможно.   У   него   не

было искушения обмануть Круг - это для него   означало   бы   пятнадцать   лет

тяжелой работы.

     Круг основывался на взаимозависимости, ни один   его   элемент   не   мог

действовать самостоятельно.   И   в   то   же   время   каждая   его   часть   была

самостоятельна и надежно изолирована. Только один человек знал все   части,

и никто не знал, кто этот человек.

     Хьюго извлек из ящика свои инструменты и разложил их на столе.   Зажег

спиртовку и поставил на нее чашку с воском.

     Потом   высыпал   алмазы   в   блестящую   металлическую   банку.    Обычная

консервная банка.

     Легко удерживая равновесие в корабельной качке, он снял со   спиртовки

чашку и вылил на алмазы расплавленный воск, заполнив банку до края.

     Воск быстро застыл и затвердел, став   белым   и   непрозрачным.   Теперь

камни прочно впаяны в воск, он не даст им   передвигаться   и   дребезжать   и

придаст банке нужный вес.

     Хьюго   зажег   сигарету   и   выглянул.   Рулевой   подмигнул   ему,   Хьюго

улыбнулся.

     Когда он вернулся к столу, банка уже остыла.   Он   закрыл   ее   круглой

жестяной   крышкой   и   перешел   к   миниатюрным   тискам,    прикрепленным    к

инструментальному столу. Тщательно закрепил крышку, глаза   его   щипало   от

сигаретного дыма.

     Наконец, удовлетворенный, он положил запечатанную   банку   на   стол   и

подошел к стене, на   которой   висел   его   пиджак.   Достал   из   внутреннего

кармана конверт, а оттуда печатную многоцветную этикетку. Вернулся к столу

и аккуратно   наклеил   этикетку   на   банку.   На   этикетке   было   прекрасное

стилизованное   изображение   прыгающей   сардины,   похожей   на   шотландского

лосося.

     - Сарины в томатном   соусе.   -   Хьюго   прочел   надпись   и   откинулся,

восхищенно рассматривая собственную работу.   -   Производство   Юго-Западной

Африки. - Он удовлетворенно улыбнулся и начал убирать свои инструменты.

     - Сколько? - крикнул десятник у рыбного насоса через сужающуюся   щель

между "Диким гусем" и причалом.

     - Около пятидесяти тонн, - крикнул в ответ Хьюго. - Потом нас прогнал

северный ветер.

     - Ja, ни один из кораблей не остался. - Десятник проследил,   как   его

люди закрепляют причальные тросы, и ввел шланг вакуумного   насоса   в   трюм

"Дикого гуся", чтобы начать перекачивать сардину.

     - Прими командование, Оскар. - Хьюго надел пиджак и шляпу. -   Вернусь

завтра. - Он   спрыгнул   на   причал   и   направился   к   консервной   фабрике,

пропитанной отвратительным запахом сардинного   масла.   Пиджак   он   нес   на

плече, пропустив палец в петлю.

     Он прошел между кипятильниками и фабрикой сушки рыбы, пересек широкий

двор, где высотой с двухэтажный дом возвышались   мешки   с   рыбьим   кормом.

Через широкие двойные двери   вошел   в   пещерообразный   склад,   до   потолка

заполненный картонными коробками с надписями:

     1 гросс банок "Сардины в томатном соусе"

     Предназначение: Агентство ВДБ Лтд,

     32 Бермондси-стрит, Лондон SE 1

     Он прошел в небольшое помещение, которое служило конторой склада.

     - Привет, Хьюго. Как поплавал?   -   Кладовщик   был   двоюродным   братом

Хьюго.

     - Пятьдесят тонн. - Хьюго повесил свой пиджак на крюк у двери. - Надо

помочиться, - сказал он и пошел в уборную через весь склад.

     Вернувшись, выпил с двоюродным братом кофе. Потом встал и сказал:

     - Дженни ждет.

     - Передай ей мою любовь.

     - Она ей не нужна. У нее будет в избытке моей. -   Хьюго   подмигнул   и

взял с крюка пиджак. Теперь пиджак был легче - банка из кармана исчезла.

     Он вернулся в гавань, обмениваясь приветствиями   с   таможенниками,   и

подошел на стоянке к старому автомобилю с откидывающимся верхом.

     Поцеловав сидящую за   рулем   девушку,   он   бросил   пиджак   на   заднее

сидение и сел в машину.

     - Ты поведешь, - улыбнулся он. - Хочу, чтобы обе руки были свободны.

     Она пискнула, почувствовав под юбкой его руку.

     - Не можешь подождать до дома?

     - Я был в море целых пять дней и проголодался, как волк.

     - Никогда не знаешь, чего от тебя ждать, - она рассмеялась   и   повела

машину.

     Сержио Капоретти, человек, которого Джонни выбрал в качестве капитана

"Кингфишера",   фигурой   напоминал   снеговика.   Он   заполнил   всю   дверь   в

кабинете Джонни, и большой живот торчал перед ним. Лицо его было   круглым,

как у ребенка, но с прекрасными итальянскими   глазми   и   длинными,   как   у

девушки, ресницами.

     - Входите, Сержио, - приветствовал его Джонни. - Рад вас видеть.

     Итальянец с неожиданной быстротой   пересек   кабинет,   и   рука   Джонни

утонула в его огромной волосатой лапе.

     -   Ну,   наконец   мы   готовы,   -   сказал   Сержио.   -   Три    месяца    я

бездельничаю, ничего не делаю. Только посмотрите на   меня.   -   Он   хлопнул

себя по животу, послышался резкий звук, похожий на пистолетный выстрел.   -

Жирный! Нехорошо!

     - Ну, не совсем готовы, - поправил   Джонни.   Он   собирался   отправить

Сержио с экипажем в Англию до спуска корабля. Хотел, чтобы итальянец   смог

изучить все новое оборудование, которым был оснащен "Кингфишер".   А   когда

корабль будет готов к плаванию, Сержио приведет его в Африку.

     - Садитесь, Сержио. Давайте еще раз посмотрим список экипажа.

     Когда час спустя Сержио уходил, Джонни проводил его до лифта.

     - Если   возникнут   какие-нибудь   проблемы,   немедленно   звоните   мне,

Сержио.

     - Si. - Сержио пожал ему руку. - Не беспокойтесь. Капоретти   за   всем

присмотрит. Все будет в порядке.

     Возвращаясь в каинет, Джонни задержался у стола секретарши.

     - Миссис Хартфорд здесь? - Спросил он у одной из двух   секретарш,   но

ответили обе хором, как Твидлдум и Твидлди:

     - Нет, мистер Ленс.

     - Она сообщила, где находится?

     - Нет, мистер Ленс.

     Трейси исчезла. Пять дней от нее не было никаких известий,   ее   новый

кабинет пустовал. Джонни беспокоился и   сердился.   Беспокоился,   опасаясь,

что она вернулась к наркотикам, сердился, потому что ему ее не хватало.

     Вернувшись в кабинет, он сердито хмурился.

     - Боже! - сказала Летти Пинар, стоя у его стола с грудой почты. -   Вы

выглядите счастливым. Вот это вас подбодрит.

     Она протянула ему открытку с цветным   изображением   Эйфелевой   башни.

Первая весточка от Руби со времени ее отъезда. Джонни быстро прочел ее.

     - Париж, - сказал он, - там, кажется, весело. -   Бросил   открытку   на

стол и погрузился в работу.

     Работал он допоздна, перехватил в закусочной и   поехал   в   молчаливый

дом в Бишопскорте.

     Скрип шин на гравии и свет фар в окнах спальни разбудили его. Он   сел

в постели и услышал настойчивый дверной звонок. Включил лампу. Два часа   -

Боже!

     Он набросил на голое тело халат и пошел к двери,   включая   по   дороге

свет. Звонок продолжал трезвонить.

     Он повернул ключ. Дверь распахнулась, ветром влетела Трейси, прижимая

к груди чемоданчик.

     - Где ты была? - Джонни испытывал одновременно гнев и облегчение.

     - Джонни!   Джонни!   -   Она   приплясывала   от   возбуждения,   глаза   ее

сверкали, щеки пылали. - Я их получила, оба!

     - Где ты была? - Джонни не так-то   легко   сбить.   С   видимым   усилием

Трейси   справилась   со   своим   возбуждением,   но    продолжала    улыбаться.

Казалось, она негромко гудит, как электрический мотор.

     - Пошли. - Она взяла его за руку и отвела в гостиную.   -   Налей   себе

большую порцию виски   и   садись,   -   приказала   она,   величественная,   как

королева.

     - Мне не нужно виски, и я не...

     - Нужно, - прервала она и пошла к бару, налила в   хрустальный   стакан

большую порцию, добавила содовой и принесла Джонни.

     - Трейси, что происходит?

     - Пожалуйста, Джонни. Это так прекрасно. Не нужно портить. Садись.

     Джонни неохотно сел, а Трейси открыла   чемоданчик   и   достала   оттуда

стопку документов. Она встала в центре гостиной, приняв позу викторианской

актрисы.

     - Это, - объяснила она, - перевод с   немецкого   документа,   выданного

губернатором в Виндхуке и датированного 3 мая 1899 года. Преамбулу я опущу

и перейду к сути.

     Она откашлялась и начала читать:

     - В соответствии с суммой в 10 000   марок,   которая   должным   образом

выплачена и получена, все права на разведку,   добычу,   обработку   и   вывоз

всех   металлов,   драгоценных    и    недрагоценных,    камней,    драгоценных,

полудрагоценных и недрагоценных, всех минералов, гуано,   растительности   и

других материалов органического и неорганического происхождения на   период

в девятьсот девяносто девять лет гарантируется господам Фарбену,   Хендрику

и Мозенталю, Южная Африка, торговцам гуано, с Бергенштрассе, 14,   Виндхук,

на   площади   в   форме   окружности   радиусом   в   десять   километров,   центр

окружности находится на самой высокой точке острова, лежащего на широте 23

градуса 15 минут юга и на долготе 15 градусов 12 минут востока.

     Трейси замолкла и посмотрела на Джонни. Он застыл с   каменным   лицом,

внимательно слушая ее. Она быстро продолжала:

     -   Все   старые   германские   концессии    ратифицированы    объединенным

парламентом, когда Южно-Африканский   Союз   принял   на   себя   мандат   после

великой войны.

     Он кивнул, не в состоянии сказать слово. Трейси продолжала улыбаться.

     -   Эта   концессия   по-прежнему   законна.   А   все   последующие    права

недействительны,   и   хотя   первоначальная   концессия   предназначалась   для

разработки гуано, в нее включены и драгоценные камни.

     Джонни снова кивнул, и Трейси достала другой документ из пачки.

     - Компания   Фарбен,   Хендрик   и   Мозенталь,   Южная   Африка,   все   еще

существует. Помимо этой давно забытой   концессии,   ей   принадлежит   только

старое здание на Бергенштрассе, 14, в Виндхуке.

      Неожиданно Трейси сменила тему.

     - Ты спрашиваешь, где я была, Джонни. Ну, я была в Виндхуке и   ездила

по самым плохим   в   Южной   Африке   дорогам.   Компания   Фарбен,   Хендрик   и

Мозенталь теперь принадлежит братьям Хендрик,   паре   фермеров,   разводящих

каракулевых овец. Ужасные старики. Я   видела,   как   они   перерезают   горло

бедным маленьким персидским ягнятам, чтобы у них не завивалась шерсть... -

Трейси замолчала и   глотнула.   -   Ну,   я   не   стала   объяснять   им   насчет

концессии. Просто   предложила   купить   компанию,   они   запросили   двадцать

тысяч, я сказала:   "Подписывайте",   и   они   подписали,   и   я   оставила   их

смеющимися от радости. Они считают себя ужасно хитрыми. Вот! И теперь   это

твое!

     Трейси протянула соглашение Джонни, и пока он читал его, продолжила:

     - Я написала соглашение от имени "Ван дер Бил Дайамондз" и   подписала

его как директор, надеюсь, ты не возражаешь...

     - Боже! - Джонни сделал большой глоток виски, потом поставил стакан и

встал. - Не возражаю? - повторил он. - Приносишь мне концессию на Молнию и

Самоубийство и спрашиваешь, не возражаю ли я?

     Он потянулся к ней, и она пошла ему навстречу.

     - Трейси, ты удивительна. - Они в экстазе обнялись, Джонни   приподнял

Трейси, и они незаметно для себя оказались лежащими на диване, все   еще   в

объятиях   друг   друга.    Потом    они    поцеловались,    и    смех    сменился

нечленораздельными звуками и вздохами.

     Наконец Трейси оторвалась от него и соскользнула с дивана. Дыхание ее

прерывалось. Волосы спутались.

     - Хватит!

     - Трейси. - Он двинулся к ней, испытывая страстное   желание,   но   она

удержала его на расстоянии вытянутой   руки,   упираясь   ладонями   в   грудь,

пятясь перед ним.

     - Нет, Джонни, нет! - Она настойчиво   покачала   головой.   -   Послушай

меня.

     Он остановился. Огонь в его глазах медленно гас.

     - Послушай, Джонни, Бог видит, я не святая,   но...   ну,   я   не   хочу,

чтобы мы... не на диване в доме другой женщины. Так я не хочу.

     Бенедикт   вывел   большой   "бентли"   цвета   меда   из   потока   уличного

движения на Бермондси-стрит и повернул   в   ворота   склада.   Остановился   у

погрузочной платформы и вышел.

     Снимая перчатки,   он   оглянулся   на   платформу.   На   ней   возвышались

готовые к распределению   груды   товаров.   Ящики   южноафриканского   вина   и

спирта,   консервированные   фрукты    в    коричневых    картонных    коробках,

консервированная рыба, сорокагаллонные бочки рыбьего   жира,   связки   сырых

шкур, ящики с неизвестными товарами - все то, что производит Южная Африка.

     Агентство ВДБ необыкновенно разрослось   за   те   десять   лет,   что   им

управлял Бенедикт.

     Перепрыгивая через три ступеньки, Бенедикт поднялся   на   платформу   и

прошел между грудами товаров, пока не   оказался   под   высоким   потолком   в

полутьме. Он шел с уверенностью человека, идущего по своей   территории,   -

широкоплечий и высокий, и полы пальто развевались. Кладовщики и носильщики

почтительно приветствовали его, а когда он вошел в   главную   контору,   все

зашевелились, машинистки начали перешептываться: как будто ветер   пронесся

по лесу.

     Управляющий выскочил из кабинета навстречу Бенедикту, чтобы проводить

его внутрь.

     - Здравствуйте, мистер Ван дер Бил. Сейчас принесут чай. -   Он   стоял

наготове, чтобы принять пальто Бенедикта.

     Встреча продолжалась   полчаса,   Бенедикт   прочел   недельный   отчет   о

движении товара, время от времени задавая   вопросы,   с   удовольствием   или

неудовольствием отмечая отдельные моменты.   Многие   знавшие   его   были   бы

удивлены. Это не был знакомый им   вялый   плейбой   -   бизнесмен   с   жестким

взглядом холодно и безжалостно добивался от своего предприятия   наибольшей

прибыли.

     Кое-кто   удивился    бы,    откуда    взял    Бенедикт    капитал,    чтобы

финансировать дело такого размаха, особенно если бы знать, что он владел и

недвижимостью и что Агентство ВДБ - не   единственная   его   ставка   в   мире

бизнеса. Он не получал денег от отца: Старик считал Бенедикта   неспособным

продать с выгодой фунт масла.

     Встреча закончилась, Бенедикт встал, надевая   пальто,   а   управляющий

подошел к серому стальному сейфу в углу,   набрал   комбинацию   и   распахнул

тяжелую дверцу.

     - Пришло вчера, - объяснил он, доставая из сейфа   банку.   -   На   "Лох

Эльсиноре" из Уолвис Бей.

     Он протянул банку Бенедикту,   который   мельком   осмотрел   ее,   слегка

улыбнувшись рисунку   прыгающей   сардины   и   надписи   "Сардины   в   томатном

соусе".

     - Спасибо. - Он положил банку в брифкейс, и управляющий проводил   его

к "бентли".

      Бенедикт оставил "бентли" в гараже на Броадвик-стрит   и   пошел   через

суету Сохо, пока не добрался до мрачного кирпичного   здания   за   площадью.

Нажал звонок против таблички "Аарон Коэн,   гранильщик   алмазов"   и,   когда

дверь открылась, поднялся по лестнице на четвертый этаж.   Снова   позвонил,

немного погодя кто-то взглянул на него в глазок,   и   почти   тут   же   дверь

открылась.

     - Здравствуйте, мистер Ван   дер   Бил.   Входите!   Входите!   -   молодой

привратник закрыл за ним дверь. - Папа вас ждет! - продолжал он, когда они

оба взглянули в глаз видеокамеры над железной решеткой, преградившей вход.

     Тот,   кто   увидел   их   на   экране,   был   удовлетворен,    -    зажужжал

электромотор, и   решетка   отодвинулась.   Привратник   провел   Бенедикта   по

коридору.

     - Дорогу вы знаете. Папа в своем кабинете.

     Бенедикт оказался   в   убогой   приемной   с   вытертым   ковром   и   парой

стульев, похожих на списанные министерством труда.   Он   свернул   в   правую

дверь и через нее прошел в длинную комнату, очевидно,   занимавшую   большую

часть этажа.

     Вдоль одной стены тянулся узкий верстак, к которому были   прикреплены

двадцать маленьких токарных станков. К каждому станку вела   трансмиссия   с

центрального пояса, проходившего под верстаком. На человеке, обслуживавшем

машину, был белый халат; этот человек улыбнулся Бенедикту:

     - Здравствуйте, мистер Ван дер Бил, папа вас ждет.

     Но Бенедикт на мгновение задержался, наблюдая за процедурой опилки. В

шпинделе станка был зажат алмаз, и рядом   кружилась   циркулярная   пила   из

фосфорной бронзы. На глазах у Бенедикта человек вернулся к своему   занятию

- смазывал лезвие каждой пилы пастой из оливкового масла и алмазной   пыли,

потому что алмаз резала вовсе не бронза. Только алмаз может резать алмаз.

     - Прекрасные камни, Ларри, - заметил Бенедикт, и Ларри Коэн кивнул.

     - Все - от четырех и пяти карат.

     Бенедикт   склонился   ниже,   осматривая   один   из   камней.   На    камне

индийскими чернилами была нанесена линия   разреза.   Бенедикт   знал,   какие

размышления и обсуждения, какие   осмотры   и   споры   с   привлечением   всего

богатого опыта мастерской   предшествуют   каждой   такой   чернильной   линии.

Требуется не   меньше   двух   дней,   чтобы   распилить   один   алмаз,   поэтому

Бенедикт оставил станок и пошел дальше.

     По другую сторону   комнаты   сидели   остальные   братья   Коэны.   Восемь

человек. Старый Аарон произвел много   сыновей.   Они   были   в   возрасте   от

девятнадцати до сорока лет,   и   еще   двое   пока   ходили   в   школу,   только

готовясь вступить в дело.

     - Как вам понравится этот, мистер Ван дер Бил? - поднял голову   Майкл

Коэн, когда подошел Бенедикт. Майкл обрабатывал прекрасный   камень,   делая

его круглым и   используя   в   качестве   резца   другой   алмаз.   Под   станком

небольшой поднос улавливал пыль от   двух   камней.   Позже   пыль   пойдет   на

шлифовку и распилку.

     - Красавец, - сказал Бенедикт. Они принадлежали   к   одному   братству,

всю жизнь занимались алмазами   и   любили   их,   как   другие   любят   женщин,

лошадей или картины.

     Он пошел по комнате, здороваясь с братьями, задерживаясь   на   минуту,

чтобы посмотреть, как старшие, все мастера своего дела, вытачивают фасеты,

из которых состоят стороны идеально   обработанного   бриллианта.   Пятьдесят

восемь фасет: столы, звезды, павильоны, - вся эта огранка наделяет   камень

мистической "жизнью" и "огнем".

     Оставив их согнувшимися над кругами, похожими на гончарный,   Бенедикт

прошел к двери в конце комнаты.

     - Бенедикт, друг мой. - Аарон Коэн вышел из-за   стола,   чтобы   обнять

его.   Это   был   высокий   худой    человек    лет    шестидесяти,    с    густой

серебристо-серой гривой, с   плечами,   согнутыми   за   годы,   проведенные   у

алмазного круга. - Я не   знал,   что   вы   в   Лондоне,   мне   сказали,   вы   в

Кейптауне. Вчера был день рождения Руфи. Если бы мы знали...

     Бенедикт достал из кармана конверт и высыпал из него на стол двадцать

семь алмазов.

     - Что скажете об этом, папа?

     - Ай-ай! - Папа от удовольствия похлопал себя   по   щекам   и   невольно

потянулся к самому крупному камню.

     - Я дожил до того. что   вижу   такой   камень!   -   Он   вставил   в   глаз

ювелирную лупу, повернул камень, чтобы   подставить   его   под   естественное

освещение, и принялся внимательно разглядывать алмаз.

     - Ага, да. Вот тут   небольшое   перо   [Дефект   в   виде   полупрозрачной

полоски. - Прим. автора]. ООНД   [Очень-очень   небольшой   дефект.   -   Прим.

автора]. Но мы проведем через него грань. Да, из этого камня нужно сделать

два бриллианта. Два превосходных бриллианта от десяти до двенадцати   карат

каждый. И, может быть, пять поменьше. - Больше половины объема камня уйдет

при обработке. - Да! Да! Из этого камня мы сделаем ограненных   бриллиантов

на сто тысяч фунтов.

     Аарон подошел к двери.

     - Мальчики! Идите сюда! Я покажу вам принца среди алмазов.

     Сыновья собрались в кабинете. Майкл взглянул первым и   высказал   свое

мнение:

     - Да, хороший камень. Но   не   такой   чистой   воды,   как   в   последней

партии. Помните тот кристалл, октаэдр...

      - О чем ты говоришь! - прервал его отец. - Ты не   отличишь   алмаз   от

куска сыра горгонзола!

     - Он прав, папа, - вступил в   обсуждение   Ларри.   -   Тот   камень   был

лучше.

     - Значит, Большой Любовник спорит со своим отцом. Все, что вы знаете,

это только шиксы [Шиксы - девки, девчонки (идиш)] с   задранными   на   тохес

[Тохес - зад (идиш)] юбками. Вам лишь бы плясать ватуси и ча-ча-ча. Да! Но

алмазы вы не знаете. - Эта декларация   предшествовала   горячему   семейному

спору, в котором с жаром участвовали все братья.

     - Тише! Тише! Все за работу! Вон! Вон! - прервал спор   Аарон,   выгнав

сыновей из кабинета и захлопнув за ними дверь.

     - Ай! - Он взглянул на небо. - Что за   дело!   Теперь   можно   взвесить

камни.

     Когда камни были взвешены и Аарон запер их в   сейф,   Бенедикт   сказал

ему:

     - Я думаю, с Кругом пора кончать.

     Аарон застыл и через стол посмотрел на Бенедикта. Они   всегда   делали

вид, что их отношения законны. Никогда не говорили   о   Круге   или   о   том,

откуда   поступают   незарегистрированные   камни,    или    как    отправляются

обработанные камни в Швейцарию.

     - Почему? - осторожно спросил Аарон.

     - Теперь я богат. У меня деньги отца и то, что   я   добыл   при   помощи

Круга. Очень богат. Мне больше не нужен риск.

     - Хотел бы я иметь такие же проблемы.   Но,   вероятно,   вы   поступаете

мудро... я не стану спорить с вами.

     - Будет еще одна или две поставки, и все кончено.

     Аарон кивнул.

     - Понимаю, - сказал он, - Все хорошее когда-нибудь кончается.

     Вскоре после полудня Бенедикт припарковал машину на   газоне   у   своей

квартиры на Белгрейв-сквер. Дома он сразу пошел в душ. За все годы жизни в

Лондоне он так и не привык к его смогу и принимал ванну или душ   не   менее

трех раз в день.

     Под душем он напевал, потом завернулся в большую   купальную   простыню

и, оставляя цепочку мокрых следов, прошел в гостиную, смешал себе   мартини

и закрыл от удовольствия глаза, прихлебнув напиток.

     Зазвонил телефон.

     - Ван дер Бил! - сказал   он   в   трубку,   и   тут   выражение   его   лица

изменилось. Он быстро поставил стакан и двумя руками взял трубку.

     - Что вы здесь делаете? -   изумление   его   было   искренним.   -   Какой

приятный сюрприз. Когда мы сможем увидеться? Прямо   сейчас   -   за   ланчем?

Прекрасно! Нет, ничего не надо откладывать - такая прекрасная возможность.

Где вы остановились? В   "Ланкастере"?   Прекрасно.   Послушайте,   дайте   мне

сорок пять минут, и я вас встречу в зеркальном зале на верхнем этаже.   Да,

десять минут первого. Боже, как приятно... - я это уже   говорил.   Увидимся

через три четверти часа.

     Он положил трубку, проглотил остатки мартини и направился в   спальню.

Хороший день станет по-настоящему памятным, подумал он, подбирая   шелковую

сорочку. Он посмотрел на свое отражение в зеркале и улыбнулся.

     - Мяч прыгает к тебе, Бенедикт, - прошептал он.

     Ее не было ни в баре, ни в зеркальной   комнате.   Бенедикт   подошел   к

высокому окну, чтобы бросить взгляд на один из лучших видов Лондона   -   на

Гайд-парк и Серпентин. День был туманно-голубой, и солнце добавляло бронзы

к красным и золотым тонам осеннего парка.

     Он отвернулся от окна - она шла к нему через комнату. Внутри   у   него

все дрогнуло от удовольствия: она тоже была золотой, с   медным   сверканием

солнца на длинных ногах и обнаженных руках. Он вспомнил грацию ее походки,

точные движения ног на ковре.

     Он стоял неподвижно, давая ей   возможность   подойти.   Все   в   комнате

повернули головы: это было прекрасное   золотое   создание.   Бенедикт   вдруг

осознал, что хочет эту женщину.

     -   Здравствуйте,   Бенедикт,   -   сказала   она,   и   он   сделал   шаг   ей

навстречу, протянув руку.

     - Руби Ленс! - он мягко сжал ее длинные пальцы. - Как   приятно   снова

встретиться с вами!

      Ее фамилия была ключом к его реакции. Она принадлежала тому человеку,

которому Бенедикт больше всего завидовал и которого ненавидел.   И   поэтому

она была бесконечна желанна.

     - Давайте отпразднуем нашу встречу небольшой   выпивкой.   Думаю,   этот

случай заслуживает нескольких бокалов шампанского.

     Она сидела, аккуратно скрестив длинные стройные ноги,   откинувшись   в

кресле, держа пенящийся стакан заостренными пальцами.   Волосы   свисали   на

плечи, как редкий шелковый гобелен белого золота,   глаза   ее   смотрели   на

него с кошачьей прямотой; она будто заглядывала ему в душу.

     - Мне не следовало вас беспокоить, - сказала она. - Но у   меня   здесь

так мало знакомых.

     - Сколько вы пробудете? - Он отбросил ее слова в сторону.   -   Я   могу

отменить все свои встречи.

     - Неделю. - Это прозвучало так, будто она собиралась поторговаться.

     - О, нет! - В голосе   его   звучало   преувеличенное   отчаяние.   -   Так

нельзя, мы не сделаем и   половины   всего,   что   я   запланировал.   Вы   ведь

сможете остаться подольше?

     - Может быть, - согласилась она и слегка приподняла стакан. - Приятно

с вами встретиться.

     - И мне с вами, - подчеркнуто   согласился   Бенедикт.   Они   отхлебнули

сверкающее вино, следя друг за другом.

     Там, где другому пришлось бы ждать   недели   и   месяцы,   Бенедикт   все

получал немедленно, как будто имел на это право.   Улыбка,   несколько   слов

шепотом, и билеты в театр у него в руках и как по волшебству   раскрываются

двери фешенебельных ресторанов.

     В первый вечер он отвел ее в Национальный театр, а затем   на   ужин   в

"Ле Кур де Франс", где к их столику подошел очень известный киноактер.

     - Привет, Бенедикт. Мы отправляемся на яхте на прием.   Не   хотите   ли

присоединиться к нам? - Легендарные глаза обратились к Руби. - И   возьмите

с собой вашу очаровательную подругу.

     Завтракали она   под   навесом   на   корме   яхты   -   яйца   с   беконом   и

шампанское "Вдова Клико" - и смотрели на оживленную Темзу. Руби на   приеме

была единственной девушкой без мехов, а утро на реке прохладное.   Бенедикт

отметил про себя этот факт.

     По пути домой она сидела в "бентли", подобрав под себя   свои   длинные

ноги, по-прежнему свежая и золотая, несмотря на   бессонную   ночь,   но   под

глазами появилась легкая синева.

     - Не помню, когда мне было   так   хорошо,   Бенедикт.   -   Она   прикрыла

ладошкой зевок. - Вы прекрасный спутник.

     - Сегодня вечером снова? - спросил он.

     - Да, пожалуйста, - прошептала она.

     Спустившись в фойе "Ланкастера" вечером, она ощутила его   напряжение.

Он быстро пошел ей навстречу, когда она вышла из лифта, и   уверенность,   с

какой он взял ее за руку и поцеловал в щеку, удивила ее.

     Они   молчали,   пока   он   протискивался   в    своем    "бентли"    сквозь

заполненные улицы. Руби сознавала, что   рядом   с   ней,   на   самом   близком

расстоянии, находится богатство, о котором она и   мечтать   не   смела.   Она

смертельно боялась. Неверное движение, даже неверное слово могут   отобрать

у нее это богатство. Другого такого шанса у нее не будет,   и   она   боялась

пошевелиться,   почти   парализованная   страхом.   Она   знала,   что   решение,

которое предстоит принять очень скоро, будет роковым. Надо   ли   изображать

неприступность или ответить с той же откровенностью, с   какой   он   поведет

себя?

     Она   так   глубоко   погрузилась   в   эти   мысли,   что,   когда   "бентли"

остановился, с удивлением подняла голову. Они стояли на газоне у роскошной

квартиры.

     Бенедикт обошел машину, открыл дверцу и провел ее, не протестующую, в

квартиру.

     Она   с   любопытством   огляделась,   узнавая    некоторые    произведения

искусства в прихожей. Бенедикт провел ее в большую   гостиную   и   заботливо

усадил в большое, покрытое ковром кресло, которое доминировало в   комнате,

как трон. Неожиданно весь ее страх исчез.   Она,   как   королева,   полностью

владела собой. И точно знала, что все это будет принадлежать ей.

     Бенедикт стоял в центре комнаты, как проситель;   он   начал   говорить.

Она   спокойно   слушала,   на   ее   лице   никак   не   отражалось   испытываемое

торжество, и, когда он остановился в ожидании ее ответа, она ни секунды не

колебалась.

     - Да, - сказала она.

     - Я буду с тобой, когда ты ему скажешь, - пообещал Бенедикт.

     - Не нужно, - заверила его Руби. - Я сама справлюсь с Джонни Ленсом.

     - Нет. - Бенедикт быстро подошел к ней и взял ее за руки. - Я   должен

быть с тобой. Обещай мне это.

     И тут Руби поняла, что положение ее неуязвимо. Бенедикту она нужна не

из-за физических причин - но просто потому,   что   она   принадлежит   Джонни

Ленсу.

     Глядя   прямо   в   глаза    Бенедикту,    она    решила    проверить    свое

предположение.

     - Он может вообще ничего не знать, - сказала она. -   Я   договорюсь   с

ним о разводе.

     - Он должен знать обо мне! Я этого хочу, понятно?

     - Понятно. - Она почувствовала уверенность.

     - Договорились? - Он едва скрывал свое беспокойство.

     - Да, - кивнула она. - Договорились. - И они улыбнулись   друг   другу:

оба были довольны.

     - Идем, - он почтительно   провел   ее   в   спальню,   и   Руби   с   легким

возгласом восхищения остановилась на пороге.

     На двуспальной кровати лежала гора сверкающих мехов всех оттенков: от

мягкого розовато-желтого через беж, цвет устриц и бледный дымчато-серый   к

полуночно-черному.

     - Выбирай! - приказал он. - Закрепим наш договор.

     Она как во сне подошла   к   кровати,   но   когда   она   протянула   руку,

Бенедикт негромко сказал:

     - Подожди.

     Она послушно остановилась, и он подошел к ней сзади. Она   чувствовала

его руки у себя на шее, опустила подбородок,   свесив   вперед   волосы,   так

чтобы он смог расстегнуть ее платье.

     Она вышла из платья, когда оно упало на пол, и пассивно   ждала,   пока

он расстегивал ее бюстгалтер.

     - Теперь надевай, - сказал он.

     В одних чулках и в туфлях на высоких каблуках она подошла к кровати и

взяла первую шубку.

     Когда она оглянулась, Бенедикт сидел в кресле   с   наголовником.   Лицо

его пылало, его черты казались распухшими и застывшими. Он смотрел на нее.

И она поняла, что они совершают   нечто   вроде   ритуала.   Как   победоносный

римский полководец, он получил триумф и теперь осматривает добычу. В   этом

не было сексуального или физического желания, но скорее   культ   поклонения

самому Бенедикту. Она - жрица этого культа.

     И однако, понимая это, Руби не возмущалась. Скорее чувствовала легкое

возбуждение    от    холодной    языческой    извращенности.     Поворачиваясь,

наклоняясь, меняя меха, она   все   время   чувствовала   на   своем   теле   его

взгляд. Она знала, что тело ее совершенно, и его взгляд   впервые   в   жизни

возбудил в ней физическое желание. Она почувствовала,   как   быстрее   течет

кровь, как шумит в ушах, чувствовала, как, подобно плененной птице, бьется

в грудной клетке сердце, поясница ее напряглась. Ритуал был в то же   время

нарциссизмом,   он   удовлетворял   ее   глубокую    внутреннюю    эмоциональную

потребность.

     Примеренные вещи она бросала в центр комнаты,   и   скоро   там   уже   по

колено лежала груда драгоценных мехов.

     Наконец она взглянула на него, плотно   прижимая   к   обнаженному   телу

светло-желтое облако. Потом развела руки, распахнув шубу, приподнялась   на

цыпочках, мышцы ее ног и живота напряглись.

     - Вот эта, - прошептала она, и он встал с кресла, взял ее   в   руки   и

положил, все еще завернутую в норку, на большую груду мехов.

     Руби проснулась в двуспальной кровати возбужденная. С   того   времени,

как она была девочкой и   начинались   каникулы,   она   не   чувствовала   себя

лучше.

     Утро было позднее, бледный солнечный свет,   как   на   сцене,   вливался

квадратом в открытое окно.

     Бенедикт в желтом шелковом халате стоял у кровати,   глядя   на   нее   с

непостижимым выражением, которое   немедленно   изменилось,   как   только   он

понял, что она проснулась.

      -   Мой   человек   забрал   твой    багаж    в    "Ланкастере".    Туалетные

принадлежности в ванной, одежда в гардеробной.

     Он осторожно сел на край кровати, поцеловал ее в лоб и в обе щеки.

     - Когда будешь готова, позавтракаем. - Он продолжал смотреть на   нее;

было совершенно очевидно, что он ждал - она скажет нечто очень важное. Она

тут же насторожилась, опасаясь совершить ошибку, ища разгадку в   выражении

его лица.

     - Ночью тебе было так же хорошо, как мне? - спросил он.

     Теплой волной ее залило понимание. Он   хотел   уверенности,   сравнения

между собой и Джонни Ленсом.

     - Никогда в жизни, - она особо подчеркнула это, - я ничего   подобного

не испытывала.

     Он, довольный, облегченно кивнул и встал.

     - После завтрака поедем в город.

     В это утро за рулем "бентли" сидел слуга Бенедикта Эдмунд. Когда   они

вышли из машины в северном конце   Бонд-стрит   и   рука   об   руку   пошли   по

троутуару, Эдмунд медленно сопровождал их в машине, не обращая внимания на

движение.

      Утро было прохладное, но на Руби была ее новая светло-кремовая норка,

и восхищенные и завистливые взгляды прохожих радовали Бенедикта. Он   хотел

произвести на нее впечатление, поразить своим богатством.

     - У жены человека алмазов должны быть алмазы, - неожиданно проговорил

он, когда они остановились у дорогой ювелирной витрины. Руби схватила   его

за руку и повернулась, чтобы посмотреть на витрину.

     - Боже, - рассмеялся Бенедикт, - только не здесь! - И Руби   удивленно

взглянула на него.

      Бенедикт насмешливо стал читать надпись на окне:

     -   Ювелиры   рая.   Большой   выбор   бело-голубых   камней.   Сертификаты,

подтверждающие безупречность каждого алмаза. Совершенные безупречные камни

по договорным ценам, объявленным в прессе и на ТВ. Небольшая сумма,   и   вы

станете обладателем кольца. Бриллиант   навсегда   -   покажите   ей,   что   вы

действительно ее любите.

     - Но ведь это такая известная фирма. У нее отделения по   всему   миру,

даже    в    Южной    Африке!    -    возразила    Руби,    слегка     возмущенная

покровительственной улыбкой Бенедикта.

     - Позволь мне объяснить насчет алмазов. Их покупают по двум причинам,

и делают это два типа людей. Прежде всего их покупают богатые люди   -   как

вложение, которое не подвержено инфляции и со временем   становится   только

дороже. Эти люди покупают известные камни по совету   специалистов,   лучшие

произведения алмазной промышленности уходят к ним.   Поэтому   когда   Ричард

Бертон покупает для своей Лиз Тейлор   алмаз   за   300   000   фунтов,   он   не

экстравагантен, напротив, он ультраконсервативен   и   бережно   относится   к

своим деньгам.

     - Мне   нравится   такая   скупость,   -   рассмеялась   Руби,   и   Бенедикт

улыбнулся ее откровенности.

     - Я тоже могу быть таким скупым, - пообещал он.

     - Давай, - сказала она, - расскажи мне еще об аламазах.

     - Есть   и   другой   тип   покупателей   алмазов.   Обычно   такой   человек

покупает один бриллиант за всю жизнь и почти никогда не продает его снова,

иначе он испытает сильный шок. Это Джо Каждый - когда он   хочет   жениться.

Тогда он идет к кому-нибудь вроде "Ювелиров рая",   -   Бенедикт   насмешливо

указал пальцем на витрину. - Он слышал по   телевизору,   что   может   купить

алмаз в рассрочку. Во многих случаях аванс   покрывает   продавцу   стоимость

камня, остальное идет на рекламу, налоги и, конечно, на прибыль.

     - Откуда ты знаешь, что "Ювелиры рая" принадлежат к этому типу?   -   У

Руби, как у девочки, глаза были широко раскрыты.

     - Их можно узнать прежде всего по рекламному   бахвальству,   затем   по

языку. - Он снова принялся изучать надписи   в   витрине.   -   Большой   выбор

бело-голубых камней. Из тысячи алмазов ювелирного качества   бывает   только

один, достойный называться бело-голубым. Вряд ли у них большой выбор.   Для

таких камней   есть   специальный   термин   -   гемма.   Безупречные   камни   по

доступным ценам. Отстутствие дефекта в алмазе - лишь   один   из   признаков,

определяющих его цену. А что касается договорных цен - такого зверя нет   в

природе. Цены держатся на нижнем уровне из-за яростной   конкуренции   среди

опытных и знающих торговцев, и никаких договорных цен не бывает.

     - Но где же тогда покупать алмазы? -   Слова   Бенедикта   произвели   на

Руби впечатление.

     - Не здесь. - Бенедикт усмехнулсы. - Идем, я тебе покажу. - И   прежде

чем она смогла возразить, он взял ее за руку и провел в магазин, где его с

энтузиазмом встретил управляющий, заметивший норку Руби   и   сопровождающий

"бентли";   из-за   "бентли",   кстати,   у   магазина   образовалась   небольшая

пробка.

     - Доброе утро, мадам и сэр. Не могу ли я вам помочь?

     - Да, - кивнул Бенедикт. - Ваши бело-голубые камни. Лучшие из них.

     - Сюда, пожалуйста. - Управляющий пятился перед ними, щелкая при этом

пальцами, как танцор фламенко: вызывал помощников.

     - Ну вот, - сказал Бенедикт, когда они сидели в кабинете управляющего

перед подносом с   алмазными   кольцами.   -   Алмаз   нельзя   рассматривать   в

оправе.

     Он выбрал самый большой камень, достал из кармана   перочинный   нож   с

инкрустацией золотом, снабженный особым инструментом, и под хор испуганных

выкриков продавцов разжал оправу.

     - Я заплачу за ущерб! - рявкнул он, и   они   подчинились,   а   Бенедикт

извлек камень и положил его на крытый бархатом поднос.

     - Прежде всего размер. Этот   камень   примерно   в   один   карат.   -   Он

взглянул на управляющего, который кивнул. - Допустим, цена этого камня 500

фунтов. Десять таких камней будут стоить 5 000 фунтов, верно? Однако   цена

камня в 10 карат не менее 75 000 фунтов. Стоимость камня резко   возрастает

с его общим весом. Если бы я собирался вкладывать деньги, я не притронулся

бы к камню меньше трех карат.

     Продавцы слушали теперь не менее внимательно, чем Руби.

     - Далее цвет, - сказал Бенедикт и посмотрел на управляющего. - Дайте,

пожалуйста, лист белой бумаги.

     Управляющий порылся в ящике и положил   перед   Бенедиктом   листок,   на

который Бенедикт положил камень дном вверх.

     - Посмотрим, какой цвет   "вытягивает"   камень   из   белой   бумаги   при

естественном освещении. -   Он   посмотрел   на   управляющего.   -   Выключите,

пожалуйста, лампы и отодвиньте занавеси.

     Управляющий с готовностью повиновался.

     - Это дело опыта. Цвет оценивается по стандартам.   Забудем   о   редких

расцветках: синих, красных,   зеленых   -   и   примем   за   основной   стандарт

бело-голубой. Камень, настолько белый,   что   кажется   слегка   голубоватым.

Затем идет "красивый белый" и просто "белый". Затем камни,   "вытягивающие"

желтоватый цвет - их мы называем "кейп" - различных   оттенков.   И   наконец

камни, "вытягивающие" коричневый цвет, что уменьшает   стоимость   камня   на

восемьдесят процентов.

     Бенедикт порылся в кармашке для часов, достал кошелек и открыл его.

     - Каждый эксперт носит с собой специальный алмаз, который   использует

как шаблон и по нему судит о цвете других камней. Вот мой камень.

     Продавцы обменивались взглядами, а Бенедикт   положил   свой   небольшой

алмаз рядом с первым. Некоторое время он   изучал   их,   потом   вернул   свой

камень в кошелек.

     - Второй серебряный кейп,   я   сказал   бы,   -   заявил   он,   окружающие

выглядели сконфуженно. - Теперь оценим совершенство камня. -   Он   взглянул

на управляющего. - Будьте добры, одолжите мне вашу лупу.

     - Лупу? - Управляющий удивился.

     - Да, ювелирное увеличительное стекло.

     - Я... - управляющий выглядел смущенным.

     - Вы продаете алмазы - и у вас нет лупы.   -   Бенедикт   неодобрительно

покачал головой. - Неважно, у меня есть своя.

     Бенедикт достал из внутреннего кармана стекло и поместил его в глаз.

     - Дефект может быть почти   незаметен:   "нейтчурал"   -   необработанная

материнская порода в экваториальной плоскости, пузырек или точка   углерода

в камне, с другой стороны могут быть более заметные   "трещины",   "облака",

"лед" или "перья", которые   уничтожают   ценность   камня.   Но   этот   камень

действительно безупречен - так что когда будет выписан его   сертификат,   в

нем искажений не будет. - Бенедикт закрыл лупу и   убрал   ее   в   карман.   -

Однако, чтобы сделать безупречный бриллиант, его еще нужно огранить.

     Он зажал камень между большим и указательным пальцами.

     - Огранка или "форма" камня - четвертый и   окончательный   фактор   его

стоимости. "Форма" должна быть близка к идеальной. Этот камень был огранен

таким образом, чтобы ликвидировать дефект, соответственно   у   него   плохие

пропорции - он тяжел и далек от круглой   формы.   Я   предпочел   бы   меньший

камень даже с небольшим дефектом этому калеке.

     Он положил алмаз на стол.

     - "Ювелиры рая" просят   за   этот   камень   500   фунтов,   что   было   бы

справедливо, если бы речь шла о гемме. Однако цвет у него бедный   и,   хотя

дефектов нет, форма неправильная. Его истинная стоимость...   примерно   185

фунтов.

     Послышался новый хор протестующих взгласов, громче   всех   протестовал

управляющий.

     - Уверяю вас, сэр, все камни оценены самым тщательным образом.

     - Давно ли вы служите у "Ювелиров рая"? - резко спросил   Бенедикт.   -

Четыре месяца, верно?

     Управляющий уставился на него.

     - А до того служили продавцом   в   большой   фирме   бальзамировщиков   и

гробовщиков.

     - Я... то есть... - Управляющий слабо взмахнул руками.   -   Откуда   вы

это знаете?

     - Я должен все знать о своих служащих.

     - Ваших служащих? - ошеломленно спросил управляющий.

     - Верно. Меня зовут Бенедикт Ван дер Бил. Я владелец "Ювелиров рая".

     Руби захлопала в ладоши и одобрительно заворковала.

     - А теперь, - сказал Бенедикт,   вставая   и   помогая   встать   Руби,   -

пойдем купим настоящие бриллианты.

      Аарон Коэн продал им два прекрасных белых близнеца в огранке "шатер",

а в качестве оправы Руби выбрала из переплетенного в   кожу   каталога   пару

сережек белого золота.

     Бенедикт отдал Аарону чек на двадцать тысяч   фунтов   и   повернулся   к

Руби.

     - Теперь, - сказал он, - ланч в "Селесте". Еда там ужасная,   но   зато

изумительная обстановка. Нам лучше позвонить и заказать столик - вообще-то

это не обязательно, но они ужасно обижаются, если этого не делаешь.

     Когда они   снова   садились   в   роскошный   "бентли",   Бенедикт   сказал

шоферу:

     - Поезжай мимо Трафальгар-сквер, Эдмунд. Хочу   прихватить   газеты   из

Южной Африки.

     Эдмунд остновился у входа в посольство,   привратник   узнал   машину   и

торопливо скрылся внутри, чтобы снова появиться с пачкой газет.

     Они направились к Хаймаркету, и Бенедикт достал "Кейп Аргус".

     - Посмотрим, что происходит дома. - Он взглянул на первую страницу   и

заметно напрягся.

     - Что случилось? - Руби с беспокойством потянулась к нему, но   он   не

обратил на нее внимания.   Глаза   его   метались   по   странице,   как   челнок

ткацкого станка. Она увидела, как краски отхлынули от его лица, оно   стало

бледным и   напряженным.   Он   кончил   читать   и   протянул   ей   газету.   Она

развернула ее.

     "ВАН ДЕР БИЛ ДАЙАМОНДЗ" ПОЛУЧАЮТ ЦЕННУЮ КОНЦЕССИЮ

     СУД ПОДТВЕРЖДАЕТ КАЙЗЕРОВСКУЮ КОНЦЕССИЮ

     ЛЕНС ПОЛУЧИЛ МОЛНИЮ И САМОУБИЙСТВО

     Блюмфонтейн, четверг.

     В соответствии со срочной аппеляцией "Сентрал Дайамонд Майнз   ЛТД"   с

целью предотвратить разведку и добычу в районе концессии   на   юго-западном

берегу Африки компанией "Ван дер Бил Дайамондз ЛТД"   сегодня   судья   Тромп

отклонил эту аппеляцию, заявив: "Первоначальная концессия   дана   имперским

указом Германии   в   1899   году   и   должным   образом   ратифицирована   актом

Объединенного парламента N24 от 1920   года,   соответственно   она   является

законной   и   имеет   преимущество   перед   всеми   последующими   концессиями,

выданными министерством шахт или любым другим органом".

     Спорный район занимает сто квадратных километров, в него   входят   два

небольших острова в пятнадцати милях к югу от Картридж Бей   и   около   пяти

километров береговой линии. Острова известны как Молния и Самоубийство и в

начале столетия   активно   разрабатывались   "Германской   компанией   гуано".

Мистер Джон Ригби Ленс, генеральный управляющий   "Ван   дер   Бил   Дайамондз

Компани ЛТД", получил права, перекупив их у недействующей компании гуано.

     Сегодня в Кейптауне мистер Ленс заявил: "Этой возможности я ждал   всю

жизнь. Все указывает на то, что Молния   и   Самоубийство   станут   одной   из

богатейших минеральных концессий в мире".

     "Ван   дер   Бил   Дайамондз   Компани   ЛДТ"   завершают    в    Соединенном

Королевстве строительство специального судна, и мистер   Ленс   заявил,   что

надеется начать разработку месторождения еще до конца этого года.

     Руби опустила газету и взглянула на Бенедикта. То, что   она   увидела,

вызвало у нее сильное физическое потрясение.

     Бенедикт скорчился на сидении. Вся его   уверенность   и   savoir   faire

[Такт, находчивость   (фр.)]   исчезли.   Лицо   смертельно   побледнело,   губы

дрожали, и она с отвращением увидела, что   его   глаза   полны   слезами.   Он

сжимал руки и безнадежно качал головой.

     - Ублюдок, - прошептал он, и голос его звучал глухо. - Каждый раз   он

побеждает. Я думал, на этот раз возьму верх,   но...   о   Боже,   как   я   его

ненавижу!

     Он жалобно смотрел на нее.

     - Каждый раз он это делает. Я часто думал, что   победил   его,   но   он

каждый раз...

     Она удивилась его реакции.

     - Разве ты не доволен? "Ван   дер   Бил   Дайамондз"   теперь   заработают

миллионы...

     - Нет! Нет! -   свирепо   прервал   он   ее,   и   из   него   полились   годы

ненависти, раздражения и унижения. Руби молча слушала, постепенно   начиная

понимать все, удивляясь тому количеству боли и ненависти, что   он   обнажал

перед ней. Он вспоминал разговоры двадцатилетней давности.   Незначительные

эпизоды детства, невинные замечания, которые терзали его десятилетиями.

     - Значит, ты не хочешь его успеха? - спросила она.

     - Я хочу уничтожить его, стереть в порошок, унизить.

     Секунд десять Руби молчала.

     - И как мы это сделаем? - спокойно спросила она.

     - Вероятно,   никак.   -   Тон   Бенедикта   раздражал   ее.   -   Он   всегда

побеждает, мы просто не сможем...

     - Вздор! - выпалила   Руби.   Теперь   она   рассердилась.   -   Нужно   все

тщательно обдумать и решить, как его остановить. Он всего лишь человек,   а

ты уже доказал свои способности умного и преуспевающего бизнесмена.

     Выражение   лица   Бенедикта   изменилось,   он   снова   оживился.    Почти

энергично повернулся к ней. Мигнул.

     - Ты на самом деле в это веришь?

     Койка узкая, решил Сержио   Капоретти,   слишком   узкая.   Завтра   нужно

вызвать плотника.

     Он лежал на спине, накрытый одеялом живот мешал ему смотреть   на   юг.

Лежал и оценивал свое   физическое   состояние.   Как   ни   странно,   хорошее.

Немного болели глаза, во рту вкус застоявшегося сигарного дыма   и   кислого

вина, но это вполне выносимо. Вначале его тревожила   свинцовая   тяжесть   в

ногах, но потом он вспомнил,   что   на   нем   по-прежнему   тяжелые   рыбацкие

сапоги. Одна из девиц жаловалась на это.

     Он приподнялся на локте и   взглянул   на   девиц.   Они   лежали   по   обе

стороны   от   него,   зажав   своими   массивными   телесами.   Большие   сильные

девушки, он их тщательно подбирал, ни на   унцию   легче   двадцати   стоунов.

Сержио удовлетворенно вздохнул: уикэнд был удивительный.   Девушки   храпели

так гармонично, как   будто   заранее   отрепетировали   это   действие.   Он   с

восхищением слушал несколько   минут,   потом   выбрался   из   койки   и   встал

посреди каюты, одетый   только   в   тяжелые   сапоги.   Преувеличенно   зевнул,

почесал густые черные   завитки   на   груди   и   животе   и   скосил   глаза   на

настенные часы. Четыре утра, понедельник. Уик-энд получился замечательный.

     Стол был уставлен пустыми бутылками и грязными тарелками. На одной из

тарелок застыла масса болонских спагетти, он прихватил   с   собой   тарелку.

Поднимаясь на мостик "Кингфишера", капитан пальцами брал холодные спагетти

и отправлял в рот.

     Постоял у перил, - обнаженная фигура в больших   сапогах,   прижимающая

тарелку спагетти к груди, - и осмотрел док.

     "Кингфишер" получал последние   усовершенствования,   указанные   Джонни

Ленсом. Он стоял гораздо выше уровня, на котором будет сидеть в воде. Хотя

корабль был всего лишь в три тысячи тонн водоизмещения, он казался   черным

и чудовищным в свете прожекторов, освещавших док.   По   необычному   силуэту

ясно было, что корабль спроектирован   для   специальных   целей.   Надстройки

сдвинуты к корме, как на нефтяном   танкере,   на   передней   палубе   большой

портальный кран, который будет контролировать драгу, и массивные танки для

сжатого воздуха.

     В этот утренний час док был пуст, завитки   морского   тумана   касались

борта "Кингфишера".

     Стоя в пятидесяти   футах   над   доком,   по-прежнему   пожирая   холодные

спагетти,   Сержио   помочился   через   перила,   извлекая    простое    честное

удовольствие из длинной изогнутой струи и звона жидкости о бетон внизу.

     Вернувшись в каюту и добродушно поглядывая на   спящих   валькирий,   он

прикончил спагетти. Тщательно вытер пальцы о волосы на   груди   и   разбудил

девушек.

     - Вставайте, мои кошечки, мои маленькие голубки, время   игры   прошло,

теперь время работы.

     С латинской галантностью он усадил их в такси у   ворот   дока,   смачно

поцеловал каждую, дал чек, бутылку шампанского и пообещал еще одну встречу

вечером в следующую пятницу.

     Пробираясь назад среди путаницы механизмов и зданий, он зажег длинную

черную сигару, с удовольствием вдохнул дым, но когда   увидел   "Кингфишер",

остановился в   удивлении   и   раздражении.   У   трапа,   ведущего   на   палубу

"Кингфишера",   стоял   большой,   цвета   меда   "бентли".   Сержио    ненавидел

посещения боссов компании, особенно в такой утренний час.

     Шланг   уходил   в   зеленую   глубину,   и   они   двигались   вдоль    него,

придерживаясь руками. Трейси все еще слегка нервничала. Это не Средиземное

море, где теплая голубая вода по-дружески обнимает ныряльщика, - это дикий

Атлантический океан, холодно-грозный, зеленый и   неприрученный.   Он   пугал

ее, но присутствие Джонни успокаивало.

     Насос,   накачивающий   воздух,   гудел,   холодная   вода   пробивалась   у

рукавов и шеи костюма Трейси.

     В шестидесяти футах под поверхностью Джонни задержался и всмотрелся в

стекло ее маски. Улыбнулся - его рот был искажен нагубником.   Она   подняла

вверх   большой   палец.   Оба    посмотрели    вверх.    Поверхность    казалась

серебряной, как неправильное зеркало, и черная сигарообразная тень корабля

была окутана странным светом. Шланг и якорная цепь пронизывали   серебряный

потолок и уходили вниз, в тенистые зеленые глубины.

     Джонни указал вниз, и она кивнула.   Они   опустили   головы,   направили

ласты к поверхности и, по-прежнему держась за руки,   стали   опускаться   на

дно.

     Трейси   услышала   щелкающие   свистящие   звуки   -   снизу,   из   зеленой

черноты, к поверхности устремлялись облака серебристых пузырьков. Напрягая

зрение,   она   смотрела   вниз,   вдоль   шланга,    и    медленно    в    темноте

материализовались две черные,   одетые   в   резину   фигуры   -   два   человека

работали у конца шланга. Они казались мрачными и загадочными,   как   черные

жрецы, исполняющие сатанинский ритуал.

     Они с Джонни добрались до дна и повисли над ним немного в стороне   от

двух человек у шланга. Джонни протянул им манометр, который носил на руке,

как часы. Глубина сто   двадцать   футов.   Джонни   повернулся   и   показал   в

сторону рифов.

     Они находились в углублении между двумя   черными   подводными   рифами,

теми самыми рифами, которые Трейси видела с воздуха. Чувствовалось сильное

течение, направленное под прямым углом к рифам.

     Джонни схватил ее за руку и   потянул   вниз.   Они   легли   животами   на

морское дно, и Джонни набрал горсть морского песка, быстро промыл его, так

что мелкие частицы   уплыли   облачком   по   течению,   и   показал   оставшийся

гравий. Улыбнулся, и она вернула ему улыбку.

     По-прежнему держа ее за руку,   он   медленно   поплыл   к   работавшим   у

шланга и остановился, наблюдая за ними.

     К концу шланга была прикреплена прочная стальная труба двух дюймов   в

диаметре и двадцати футов длиной, хотя сейчас только половина   этой   длины

виднелась над морским дном. Двое водолазов проталкивали трубу в   песок,   к

самому скальному основанию.   А   шланг   был   прикреплен   к   компрессору   на

корабле; компрессор создавал вакуум и засасывал по стальной трубе песок   и

гравий.

     Так производилась разведка месторождения "Молния и   Самоубийство".   В

интервале пятьсот   футов   брали   двухдюймовые   образцы,   чтобы   установить

глубину воды, толщину слоя наносных пород и   состояние   дна.   Одновременно

наносились на карту рифы, и к приходу "Кингфишера" у них будет достаточное

представление о топографии   и   рельефе   морского   дна.   Станет   ясно,   где

начинать работы и приблизительно чего ожидать от них.

     Пока результаты подтверждали наиболее оптимистические оценки   Джонни.

Во всех желобах между рифами обнаруживался толстый слой гравия. Как   он   и

ожидал, самый крупный гравий находился ближе к   проливу   между   Молнией   и

Самоубийством, более легкий и мелкий течением уносило дальше. В   некоторых

желобах толщина слоя гравия достигала пятнадцати футов, и обнаруживавшиеся

породы были многообещающими. Он выделил гранат, яшму, железняк,   берилл   и

титановую пыль.

     Но заключительное и самое неопровержимое доказательство было получено

из глубины при помощи двухдюймового шланга. Были   получены   первые   алмазы

месторождения   Молния   и    Самоубийство.    Если    подсчитать    вероятность

нахождения алмаза в двухдюймовых образцах, взятых на расстоянии в   пятьсот

футов, а гравий считается достойным обработке при соотношении   одна   часть

алмаза к пятидесяти миллионам, то очень обнадеживало, что   они   обнаружили

сразу четыре алмаза. Конечно, камни мелкие, все меньше половины карата, но

это все же алмазы, и среди них камни превосходного качества.

     Один из водолазов повернулся к Джонни   и   сделал   знак   рукой.   Труба

достигла дна. Джонни кивнул,   показал   пальцем   вверх   и,   таща   за   собой

Трейси, поплыл к поверхности.

     Они поднялись на борт, неуклюже передвигаясь под тяжестю цилиндров   с

воздухом, прикрепленных к   спине,   и   к   ним   протянулось   множество   рук,

помогая снять тяжелый костюм и оборудование.

     Трейси с благодарностью взяла у одного из членов экипажда   полотенце;

наклонив голову, чтобы просушить волосы, она посмотрела на зеленое море   и

два белых острова, похожих на спины китов, с вьющимися над   ними   морскими

птицами.   Волны   ударялись   об    их    берега    со    звуком,    напоминавшим

артиллерийские выстрелы или далекий гром.

     - Боже, какое дикое   и   прекрасное   место!   -   В   голосе   ее   звучало

возбуждение. - Тут чувствуешь себя по-настоящему живым.

     Джонни понимал ее чувства, беспокойное море и   негостеприимная   земля

обещали тревоги и опасности. Он хотел ответить, но в этот момент появились

два водолаза, более высокий из них снял нагубник, опустив его на грудь.

      - Передвинемся в следующий пункт,   если   разрешите,   мистер   Ленс,   -

Человек снял маску и капюшон, обнажив светлые волосы и обожженное   солнцем

лицо.

     - Хорошо, Хьюго, - согласился Джонни и   одобрительно   проследил,   как

Хьюго Крамер приказывает поднять якорь и шланг, прежде   чем   переместиться

севернее, к следующему пункту разведки. Вначале   Джонни   не   хотел   делать

"Дикого гуся" разведочным кораблем, а   потом   вспомогательным   судном   для

"Кингфишера", он не был знаком с Хьюго Крамером, а то,   что   Бенедикт   Ван

дер Бил настаивал на этой кандидатуре, вызывало у Джонни подозрения.

     Однако было вполне естественно использовать одного из капитанов   "Ван

дер Бил Дайамондз", и теперь Джонни   готов   был   признать,   что   ошибался.

Крамер - способный и добросовестный работник, изобретательный и преданный,

прекрасный моряк, искусно руководивший "Диким гусем". Он вполне   справится

с задачей подвести его   к   "Кингфишеру"   в   любую   погоду.   Его   необычную

внешность Джонни больше не замечал,   хотя   впервые   увидев   розовое   лицо,

светлые волосы и глаза, похожие на глаза слепца, испытал сильный шок.

     Трейси оказалась не столь милостивой. Этот человек ей не нравился.   В

нем чувствовалась какая-то   звериная   свирепость,   едва   скрываемая   жажда

насилия. Он иногда так поглядывал на нее, что   у   нее   мурашки   ползли   по

коже. Вот и сейчас: перестав отдавать приказы, он пробежал глазами   по   ее

телу. В черном обтягивающем костюме отлично видны были ее большие груди, и

Хьюго Крамер смотрел на них   своими   светлыми   глазами.   Инстинктивно   она

прикрыла их полотенцем, и ей показалось, что он,   повернувшись   к   Джонни,

усмехнулся.

     - Говорят,   эта   ваша   новая   драга,   мистер   Ленс,   -   нечто   совсем

необычное.

     - Да, Хьюго. Не похожа на те полусобранные баржи, которые   испытывали

другие компании. Этот корабль специально предназначен для поиска алмазов.

     - В чем же его отличия?

     - Почти во всем. Шланг насоса   управляется   с   портального   крана   на

передней палубе, он проходит через корпус корабля.

     - Что за шланг?

     -   Восемнадцатидюймовая   закаленная   стальная    труба    с    резиновой

прокладкой. Ее можно   опускать   на   сотню   фантомов,   и   есть   специальное

устройство, предотвращающее ее перемещение с волнами.

     - Восемнадцать дюймов - это очень много. Как создается вакуум?

     - В том-то и дело, Хьюго. Мы не   всасываем,   мы   выдуваем.   Вытесняем

воду из трубы, накачивая в нее сжатый воздух,   а   потом   врывающаяся   вода

засасывает гравий.

     - Остроумно. Значит, чем глубже, тем выше давление.

     - Верно.

     - А как насчет очистки? Обычное   просвечивание,   шаровая   мельница   и

вибрирующий стол?

     -   Это   погубило   другие   компании   -   попытка   действовать    старыми

методами. Нет. У нас есть циклон.

     - Циклон?

     - Знаете, как действует сепаратор молока?

     - Да.

     - Тот же принцип. В   круглом   барабане   вращается   гравий,   и   все   с

удельным   весом   меньше   двух   с    половиной    отбрасывается.    Оставшееся

просушивается, помещается на пояс конвейера и проходит под   рентгеновскими

лучами, засекающими каждый алмаз. Как вы знаете,   алмазы   флюоресцируют   в

рентгеновских лучах   и   становятся   хорошо   видны.   Рентгеновский   аппарат

сообщает об алмазах центральному   компьютеру,   -   голос   Джонни   звучал   с

энтузиазмом, приковывающим внимание слушателей. Трейси была очарована, она

смотрела ему в глаза, улыбалась вместе с ним, ее губы что-то шептали.

     - Это помещение циклона, - объяснял Бенедикт   Ван   дер   Бил,   помогая

Руби спуститься по лестнице. - Я тебе говорил, как он работает.

     - Да, - кивнула Руби Ленс, с интересом осматриваясь. Грубо склепанные

и окрашенные листы обшивки корпуса "Кингфишера" образовывали прямоугольный

металлический   ящик,   в    центре    которого    стоял    циклон.    Коническая

десятифутовая башня, тоже выкрашенная серой краской.

     -    Гравий    всасывается    вот    здесь.    -    Бенедикт    указал     на

восемнадцатидюймовый шланг, выходивший из передней переборки и   исчезающий

в дне циклона. - Он уходит вверх. - Бенедикт поднял руку. - И вокруг. - Он

сделал вращательное движение. - Тяжелые материалы уходят сюда. - Из   стены

циклона выходила меньшая труба, исчезая в дальней переборке.   -   А   легкие

уходят вверх и выбрасываются за борт.

      - Понимаю. Но где же слабое место? - спросила Руби.

     -   Идем.   -   Бенедикт   провел   ее   по   помещению,   пробираясь    между

многочисленными рабочими, суетившимся по всему "Кингфишеру". Они добрались

до стальной двери в переборке.

     - Осторожнее. - Нагнувшись, они прошли в длинный коридор с дверями по

обоим концам. Справа вдоль всего коридора шел закрытый туннель.

     - Это помещение конвейера, - объяснил Бенедикт.   -   Концентрированный

гравий   проходит   через   поток    горячего    воздуха    от    электропечи    и

просушивается. Потом собирается на поясе конвейера,   размещенного   в   этом

туннеле, и проходит через помещение с рентгеновским аппаратом.

     - Здесь ты и поместишь его?

     - Да, в конвейерном туннеле.   Придется   передвинуть   дверь   назад   на

двенадцать футов.

     Руби кивнула.

     - Можно ли доверять человеку, который это сделает?

     - Да. Он уже работал со мной. - Бенедикт не стал говорить,   что   этот

человек разработал электронное оборудование для баллонов, использовавшихся

Кругом, и   специально   прилетел   из   Японии,   чтобы   установить   поисковое

оборудование на "Диком гусе".

     - Хорошо. - Руби казалась удовлетворенной. Она все   больше   и   больше

становилась движущей силой их союза, подкрепляя решимость Бенедикта, когда

он проявлял   робость   или   пытался   уклониться   от   действий,   которые   со

временем могли привести его к столкновению с Джонни Ленсом.

     - Посмотрим рентгеновское помещение.

     Это была крошечная комнатка, похожая на   шкаф.   Пол,   потолок   и   все

четыре стены были выложены   толстыми   плитами   свинца.   С   потолка   свисал

ренгеновский аппарат, стальной стол под ним   состоял   из   множеста   ячеек,

похожих на ячейки пчелиного улья.

     - Концентрированный гравий попадает на этот стол,   который   вращается

под рентгеновскими лучами. Аппарат высвечивает   каждый   алмаз   и   сообщает

компьютеру его вес и точное расположение на столе. Компьютер командует вот

этим... - Бенедикт указал на лес жестких   пластиковых   трубок,   каждая   из

которых была прикреплена к металлической руке, - приказывает им опуститься

к столу точно над алмазом и всосать его. Копьютер подбирает размер   трубки

для каждого алмаза, и после того как трубка выполнила   приказ   компьютера,

стол проходит под вторым рентгеновским   аппаратом,   который   подтверждает,

что алмаз взят. Если случайно трубка не засосет алмаз,   компьютер   пускает

стол по второму кругу. Когда все алмазы отобраны, пустая порода   убирается

со стола, стол возвращается   за   новой   порцией   гравия,   и   вся   операция

повторяется. Система эффективна на сто процентов. Отбираются   все   алмазы.

Даже камешки размером с сахарную песчинку.

     - Где компьютер? - спросила Руби.

     - Здесь. - Бенедикт указал на небольшое   закрытое   свинцовым   стеклом

окно, выходящее   на   ренгеновский   аппарат.   За   ним   оказалось   еще   одно

небольшое помещение. Руби прижалась носом к стеклу и всмотрелась.   Большую

часть помещения занимал компьютер, большой эмалированный шкаф, похожий   на

холодильник, со множеством шкал и кнопок. Бенедикт тоже посмотрел туда.

     - Компьютер руководит всей операцией. Он контролирует   поток   сжатого

воздуха   в   трубе,   регулирует   работу    циклона,    командует    поворотами

ренгеновского аппарата и стола,   взвешивает   и   подсчитывает   обнаруженные

алмазы перед помещением их в сейф и даже управляет движением   "Кингфишера"

и сообщает на мостик точное   местонахождение   корабля   в   море,   проверяет

состояние   смазки   и   температуру   всех   механизмов   и   двигателей   и    по

требованию дает точные и немедленные сообщения   о   состоянии   любой   части

операции.

     Руби по-прежнему всматривалась в компьютерную комнату.

     - А что происходит с алмазами, когда их снимают с вращающегося стола?

- спросила она.

     - Они проходят через электронную   шкалу,   которая   взвешивает   каждый

камень, затем перемещаются в сейф. - Бенедикт указал на стальную   дверь   в

одной из переборок. - Сейф с двумя замками, с   цифровой   комбинацией   и   с

указанием времени. Система работает таким образом, что к алмазам   ни   разу

не прикасается человеческая рука.

     - Пойдем поговорим с   этим   итальянским   крестьянином,   -   предложила

Руби. Она отвернулась от окна, а Бенедикт   с   видом   собственника   положил

руку ей на плечо.

     - Не сейчас, - раздраженно сказала Руби, сбросив его руку, и вышла из

помещения. На нее произвело сильное впечатление сложное   оборудование,   но

то, что его сконструировал Джонни Ленс, рассердило ее.

     Руби полностью сменила свои привязанности, они перешли   к   тому,   кто

предложил большую сумму.

     Сержио Капоретти почувствовал   жалость,   впервые   увидев   Руби   Ленс.

Такая худая, фигура как у мальчишки. В холодную ночь от нее   мало   радости

мужчине. Сержио передвинул сигару из одного угла рта в другой,   смочив   ее

при этом слюной. И слишком хладнокровная, решил он.   У   Сержио   прекрасная

интуиция, когда нужно измерить температуру женской страсти. Холодная,   как

змея, решил   он   и   почувствовал   отвращение.   Сдержав   легкую   дрожь,   он

смотрел, как она садится на койку в его каюте, аккуратно скрестив   длинные

золотые ноги. Как змея, и проглотит мужчину, как маленькую лягушку. Сержио

восхищался Джонни Ленсом, но даже он, решил Сержио, в   опасности   рядом   с

такой женщиной.

     - Понравился корабль? - спросил он, пытаясь изобразить дружелюбие.   -

Очень хороший корабль.

     На самом   деле   Сержио   выразился   несколько   по-другому,   подчеркнув

созидательные   способности   "Кингфишера",   и   губы    Руби    скривились    в

отвращении.   Не   обратив   внимания   на   вопрос,    она    зажгла    сигарету,

нетерпеливо дернула ногой и повернулась к иллюминатору.

     Сержио обидела ее реакция, но   времени   сердиться   у   него   не   было,

потому что Бенедикт Ван дер Бил остановился в центре каюты, скрестив   руки

за спиной.

     - Мистер Капоретти, - негромко спросил он, - любите ли вы деньги?

     Сержио улыбнулся и сдвинул назад свою морскую шапку.

     - Очень люблю, больше матери, а маму я люблю больше жизни,   -   сказал

он.

     - Хотите стать   богатым   человеком?   -   спросил   Бенедикт,   и   Сержио

тоскливо вздохнул.

     - Si, - кивнул он. - Но это невозможно. Слишком много   vino,   слишком

много красивых   девушек,   а   карты   бывают   жестоки   ко   мне...   -   Сержио

остановился, подыскивая подходящее сравнение, и взглянул на   Руби,   -   как

тощая женщина. Нет. Деньги не остаются у   меня   надолго,   они   приходят   и

уходят.

     - А что   вы   скажете   о   двадцати   пяти   тысячах   фунтов?   -   спросил

Бенедикт.

     - Нет ничего в мире, - глаза Сержио потемнели и заполнились   любовью,

как глаза газели или влюбленной женщины,   -   чего   бы   я   не   сделал   ради

двадцати пяти тысяч фунтов.

     "Кингфишер" отплыл в Африку 4 октября. Как   представитель   владельца,

Бенедикт Ван дер Бил приехал из Лондона пожелать ему bon voyage   и   провел

за закрытыми дверьми час с Сержио Капоретти.

     "Кингфишер" быстро проделал   первую   часть   пути,   но   непредвиденная

десятидневная задержка на острове Лас Пальмас рассердила Джонни. Он срочно

телеграфировал, добиваясь ответа о причинах задержки, и получил сообщение,

что возникли   неполадки   в   двигателе,   которыми   занимаются   в   доке   Лас

Пальмаса. Как только их устранят, переход будет возобновлен.

     В   Лас   Пальмасе   на   борт   "Кингфишера"   поднялся   японец   по   имени

Каминикото. Для Сержио это было слишком длинно, и он называл японца Камми.

     Экипаж отправили на берег под предлогом, что предстоят опасные работы

на   борту.   Моряков   поселили   в   лучшем   отеле   и   в    избытке    снабдили

горячительным. В следующие десять дней Сержио никого из них не   видел,   он

вместе   с   Камми    занимался    переделками    компьютера    и    оборудования

"Кингфишера".

     За эти десять дней   Сержио   и   Камми   обнаружили,   что,   несмотря   на

внешние различия, они братья.

     Вместе с Камми на борт поступило множество загадочных ящиков,   и   они

вдвоем лихорадочно   работали   каждый   день   с   рассвета   до   темна.   Потом

отдыхали.

     Камми был вдвое меньше Сержио, с лицом шаловливой мартышки. И   всегда

в фетровой шляпе.   Один   раз   Сержио   застал   его   в   ванне   без   шляпы   и

обнаружил, что Камми лыс, как купол святого Петра.

     У Камми по отношению к женщинам   оказались   те   же   вкусы,   что   и   у

Сержио. Поэтому им было   легко   подбирать   партнерш:   то,   что   устраивало

одного, устраивало и другого. Сержио отплыл на юг, тепло вспоминая   Камми,

одетого только в фетровую шляпу, испускающего страстные   крики   верхом   на

женщине размером с першерона. Когда наконец Сержио вызвал экипаж на   борт,

единственным очевидным признаком изменений был передвинутый на   двенадцать

футов смотровой люк конвейерного пояса.

     - Это   моя   лучшая   работа,   -   сказал   Камми   Сержио.   Его   печалило

предстоящее расставание. Они стали братьями.   -   Я   подписался.   Вспоминай

меня, увидев мою подпись.

     - Ты хороший парень, Камми. Лучше всех! - Сержио обнял его, поднял   в

воздух и сердечно поцеловал в щеки, а Камми в это время отчаянно   прижимал

свою фетровую шляпу.

     Он остался на причале,   одинокая   маленькая   фигурка,   а   "Кингфишер"

выплыл в океан и повернул на юг.

     Джонни Ленс печально смотрел на груду пустых бутылок от шампанского у

шашлычных ям. Счет за прием пойдет на тысячи, но это не экстравагантность.

Список гостей включал основных кредиторов компании "Ван дер Бил Дайамондз"

с женами. Джонни Ленс хотел показать им, что их   деньги   к   ним   вернутся.

Видимость   процветания   для   кредитора   почти   так   же   важна,   как    само

процветание. Джонни собирался досыта   накормить   их,   напоить   шампанским,

показать "Кингфишер" и отвезти самолетами   домой,   искренне   надеясь,   что

произведенное впечатление на какое-то время избавит его от приставаний.   И

он сможет заняться делами компании.

     Трейси поймала его взгляд. Она в комическом отчаянии закатила   глаза:

ее окружала толпа банкиров и финансистов средних лет,   которых   шампанское

сделало уязвимыми для ее чар. Он   подмигнул   ей   и   виновато   оглянулся   в

поисках Руби, но с   облегчением   увидел,   что   Руби   занята   разговором   с

Бенедиктом Ван дер Билом в дальнем углу навеса.

     Он выбрался из толпы на край дюны и   зажег   сигарету,   поглядывая   на

залив Картридж Бей.

     Чартерные "дакоты", которые перенесли   сюда   гостей   и   обслуживающий

персонал из Кейптауна, стояли на полосе за строениями.

     Навес разместили на вершине песчаной дюны, откуда открывался   вид   на

узкий   вход   в   залив.   Дюну   соорудили   с   помощью   бульдозеров,   на   ней

находились   навес,   складные   столы,   ямы   для   шашлыков,   вокруг   которых

суетились одетые в белое официанты; туши трех оленей и молодого быка   были

разделаны и уже испускали приятный аромат.

     Трейси смотрела на стоящего на краю дюны Джонни. Он выглядит усталым,

подумала она. Сказывается напряжение последних месяцев. Оглядываясь назад,

она   поняла,   что   каждые   несколько   дней   ему   приходилось   преодолевать

очередной кризис. Едва кончилось ужасное беспокойство из-за суда,   который

подтвердил их права на Молнию и   Самоубийство,   как   начались   отсрочки   в

сооружении "Кингфишера", требования кредиторов, придирки Бенедикта и сотни

других беспокойств и неприятностей.

     Он похож на профессионального боксера, выходящего по звуку   гонга   на

последний раунд, подумала она с нежностью, изучая его лицо в профиль. Он в

это время смотрел в море. Поза у него по-прежнему была агрессивной, нижняя

челюсть выпячена, а рука с отсутствующим   пальцем,   в   которой   он   держал

сигарету, сжата в кулак, но под глазами виднелись синяки, а в углах рта   -

морщины.

     Неожиданно Джонни напрягся, заслонил глаза рукой, потом повернулся   к

навесу.

     - Внимание все! - крикнул он, заглушая гул голосов. - Вот он!

     Гул стих, все вышли на солнце, возбуждение и   ожидание   у   всех   было

обострено шампанским "Поммери", которое они в изобилии пили с утра.

     - Смотрите! Вон он!

     - Где? Где?

     - Я его не вижу!

     - Чуть левее того облачка на горизонте.

     - О да! Смотрите! Смотрите!

     Трейси взяла у   одного   из   официантов   второй   бокал   шампанского   и

отнесла его Джонни. - Спасибо. - Он улыбнулся   ей   с   пониманием,   которое

теперь установилось между ними.

     - Долго же он добирался.   -   Трейси   уловила   на   горизонте   точку   -

"Кингфишер". - Когда он начнет работать?

     - Завтра.

     - И когда мы узнаем... ну... получилось ли?

     - Через неделю. - Джонни повернулся к ней. - Через неделю   точно,   но

вообще-то будем знать через день-два.

     Они замолчали,   глядя   на   постепенно   увеличивающуюся   точку.   Толпа

быстро утратила интерес и вернулась к напиткам, а от ям уже несли   тарелки

с аппетитно пахнущим мясом.

     Трейси наконец нарушила долгое   дружеское   молчание.   Она   заговорила

неуверенно, опасаясь затрагивать болезненную тему.

     - Как давно вернулась Руби - десять дней?

     - Примерно, - подтвердил Джонни, быстро оглянувшись. - Я с   ней   мало

виделся, - признался он. - Но она кажется довольной, во всяком случае   она

не очень мне мешает.

     - Они очень подружились с Бенедиктом.   -   Трейси   посмотрела   на   эту

пару, окруженную толпой возбужденных кутил.

     -   Она   с   ним   встретилась   в   Лондоне,   -    согласился    Джонни    с

отсутствующим видом. - Говорит, что несколько раз обедала с ним.

     Трейси   ждала   продолжения,   думала,   что   он   выскажет   какие-нибудь

подозрения, но, казалось, эта тема больше   его   не   интересует;   он   начал

обсуждать предстоящие дела.

     - Надеюсь, ты позаботишься о женах, когда вы полетите назад. Особенно

следи за миссис Ларсен - она по горло налилась шампанским.

     В следующие   два   часа,   которые   потребовались   "Кингфишеру",   чтобы

приблизиться и войти в   узкий   пролив   Картридж   Бей,   Джонни   не   отрывал

взгляда от необычного силуэта судна. Не очень изящный   корабль,   но   белая

молния на трубе - символ "Ван дер Бил Дайамондз" -   придавала   ему   особую

красоту в глазах Джонни. Когда корабль проходил мимо   них,   приближаясь   к

заливу, Ларсен предложил тост за его успешную работу, потом все спустились

с дюны, сели в ожидавшие лендроверы   и   поехали   вокруг   залива   навстречу

кораблю. Когда они подъехали, "Кингфишер" уже причалил   и   капитан   Сержио

Капоретти готов был приветствовать их на борту.

     Он стоял наверху трапа и, чувствуя значительность момента, был одет в

свой   лучший   наряд:   двубортный   костюм   с    желто-лиловым    зажимом    на

томатно-красном галстуке, черно-белые башмаки крокодиловой кожи привлекали

внимание к его большим ногам и походке императорского   пингвина.   Огромное

количество бриолина с   резким   запахом   фиалок   превратило   его   волосы   в

прилизанную   черную   массу,   разделенную   прямым   белым   пробором.    Запах

бриолина сочетался с вонью сигары особого сорта, которые Сержио приберегал

для   исключительных   случаев:   свадеб,   похорон   и    других    чрезвычайных

обстоятелств.

     Его прекрасные газельи глаза страстно потемнели при взгляде   на   Фифи

Ларсен. Плотно натянутые брюки миссис Ларсен создавали такое   впечатление,

будто под ними шевелится множество живых кроликов, а розовый свитер трещал

по швам. Глаза   ее   горели   от   шампанского,   и   она   без   всякой   причины

хихикнула, вспыхнув под пристальным взглядом Сержио.

     Начался осмотр "Кингфишера", Сержио занял позицию непосредственно   за

миссис Ларсен. Они едва успели спуститься с первой   лестницы,   как   миссис

Ларсен слабо пискнула и подпрыгнула в воздух   на   восемнадцать   дюймов,   с

дрожью опустившись на землю.

     - Моя дорогая Фифи, что случилось? - Ее муж был сама заботливость,   а

на лице Сержио появилось выражение   ангельской   невинности.   У   Джонни   от

тревоги закружилась голова, потому что   он   заметил,   как   волосатая   лапа

Сержио удобно разместилась на   одной   из   могучих   ягодиц.   Миссис   Ларсон

ущипнули.

     С радостным   облегчением   Джонни   услышал   ее   ответ,   сопровождаемый

очередным хихиканьем: - Кажется, я подвернула ногу. Нельзя   ли   мне   здесь

где-нибудь посидеть?

      Джонни лихорадочно   отыскивал   Трейси,   чтобы   вырвать   Фифи   из   лап

Сержио, но прежде чем он смог дать ей сигнал, Фифи захромала, опираясь   на

руку Сержио Капоретти и храбро отказываясь от помощи остальных.

     - Я не хочу мешать вашему веселью. Посижу   несколько   минут   в   каюте

капитана.

     Джонни быстро подошел к седовласому   Ларсену,   решив   ни   за   что   не

отходить от него. Если уж   он   не   может   помешать   Фифи   навестить   каюту

Сержио, он сделает все, чтобы ее муж к ним не присоединился.

     - Это взрывной склад. -   Джонни   взял   Ларсена   за   руку   и   отвел   в

сторону. - У нас тут запас пластиковой взрывчатки для подводных работ...

     Ларсен перестал беспокоиться о жене и продолжил осмотр   "Кингфишера".

Джонни объяснял ему процесс с того   момента,   как   гравий   засасывается   в

трубу.

     Они осмотрели помещение циклона, и   Джонни   открыл   дверь,   пропуская

Ларсена вперед.

     - Из циклона концентрат поступает сюда... - он удивленно смолк, когда

они оказались в узком проходе за циклоном.

     - Что случилось, Ленс? - спросил Ларсен.

     - Ничего, - заверил его Джонни. После первого приступа   удивления   от

того, что смотровой люк конвейерного пояса оказался передвинут, он   решил,

что с точки зрения безопасности это выгодно. Вероятно, конструкторы   ввели

это усовершенствование.   -   Концентрат   проходит   в   следующее   помещение,

попадая под рентгеновские лучи. Сюда, пожалуйста.

     Но идя к следующей двери, Джонни решил побеседовать с конструкторами.

Ларсен задал какой-то вопрос, Джонни ответил, и   конвейерный   туннель   был

забыт. Они прошли в рентгеновское помещение.

     - Он заметил. - Бенедикт быстро и нервно затягивался, держа   сигарету

в руке. - Он ничего не упустит. Ублюдок.

     - Да, заметил. Но принял изменение. - Руби говорила уверенно. - Я его

знаю. И я следила за ним.   Он   на   секунду   встревожился,   потом   придумал

какое-то объяснение. Я почти видела, как работает   его   мысль.   Он   принял

перемену.

     Они вдвоем стояли не мостике "Кингфишера". Руби вдруг рассмеялась.

     - У тебя слишкм встревоженное лицо, - весело предупредила она.   -   На

нас опять смотрит твоя сестра. Она на палубе. Идем.

     По-прежнему улыбаясь, она провела его за угол рубки, где их не   могли

увидеть, и тут же снова стала серьезной.

     - Твоя сестра что-то подозревает. Надо   держаться   подальше   друг   от

друга, пока ты не скажешь Джонни.

     Бенедикт кивнул.

     - Когда ты ему скажешь?

     - Скоро.

     - Как скоро? - Руби не могла спать спокойно, пока Бенедикт не   связал

себя, но сейчас нельзя было слишком подталкивать его.

     - Как только "Кингфишер" полностью разорит компанию. Я подожду,   пока

он не будет уничтожен как бизнесмен, и тогда скажу ему.   Я   хочу   coup   de

grace [Решительный удар (фр.)].

      - Когда это будет, Бенедикт, дорогой? Я так хочу быть   с   тобой,   без

всей этой маскировки.

     Бенедикт открыл рот,   собираясь   ответить,   и   застыл,   на   лице   его

появилось такое выражение,   будто   он   не   верил   собственным   глазам.   Он

смотрел через плечо Руби.

     Руби быстро повернулась. Занавеска на иллюминаторе капитанской   каюты

слегка приоткрылась. Руби увидела такую монументальную сцену, какую   можно

увидеть лишь на Олимпе между Юпитером и Юноной.

     В каюте Фифи Ларсен получала лекарство от подвернутой ноги.

     - Ну, ты получил свою игрушку. Надеюсь, что-нибудь получишь и от нее.

- Бенедикт приятно улыбнулся Джонни, который стоял с Ларсеном под большим,

в форме виселицы, портальным краном на передней палубе "Кингфишера".   Этот

кран будет поднимать и опускать трубу насоса.

     - Игрушку, мистер Ван дер Бил? - Белые   брови   Ларсена   поднялись.   -

Значит, у вас есть сомнения? Но   ведь   теперь   вы   получили   концессию   на

Молнию и Самоубийство.

     - Я бы не назвал это сомнениями, мистер Ларсен.   Оговорки,   возможно,

но не настоящие сомнения. Мистер Ленс защищал этот проект.   Его   энтузиазм

помог ему преодолеть сопротивление. Даже моего покойного отца. -   Бенедикт

повернулся к Джонни.

     - Ваш отец был противником проекта? Я не знал! - Ларсен встревожился.

     - Не противником, мистер Ларсен. - Бенедикт успокаивающе улыбнулся. -

Но заметьте: он готов был рискнуть вашими деньгами, не   своими.   Это   дает

вам возможность понять его отношение.

     Наступило напряженное молчание. Потом Ларсен повернулся к Джонни.

     -   Ну,   Ленс,   спасибо   за   интересный   день.   Очень   интересный.    Я

внимательно буду следить   за   вашим   проектом,   очень   внимательно.   -   Он

отвернулся и направился к покорной и скромной Фифи, ждавшей его   в   группе

других женщин.

     - Спасибо. - Джонни хмуро улыбнулся Бенедикту.

     - Не стоит. - Бенедикт ответил очаровательной мальчишеской улыбкой.

     - В конце недели я возьму эту твою маленькую речь, сверну ее в   комок

и засуну тебе в глотку, -   негромко   пообещал   Джонни,   и   выражение   лица

Бенедикта изменилось. Глаза его сузились, он оскалил зубы,   линия   челюсти

напряглась.

     - Слишком раскрываешь рот, Ленс.

     Они смотрели друг на друга с открытой враждебностью, как пара   самцов

оленей во время гона, и вдруг стали центром всеобщего   внимания.   Гости   с

любопытством смотрели на них, понимая, что являются свидетелями драмы,   но

не понимая ее сути.

     Руби быстро   подошла,   взяла   Джонни   за   руку,   заговорила   сахарным

голосом:

     - О, Бенедикт, вы не возражаете, если я немного   поговорю   с   Джонни?

Мне нужно знать, вернется ли он со мной сегодня в Кейптаун.

     Она отвела его в сторону, и напряжение   спало.   Разочарованные   гости

начали спускаться на причал.

     В   суматохе   посадки   на   две   "дакоты"    Джонни    сумел    обменяться

несколькими словами с Трейси.

     - Ты останешься, пока не будешь знать? - спросила она. Он   кивнул.   -

Удачи, Джонни. Я буду за тебя молиться, - прошептала она и вслед   за   Руби

Ленс исчезла в фюзеляже "дакоты".

     Джонни смотрел, как два больших самолета подрулили к   началу   полосы,

затем один за другим поднялись в пурпурно-красное вечернее небо.

     После их отлета все стихло;   все   поглотила   тишина   пустыни.   Джонни

сидел в открытом лендровере, курил, а вокруг опускалась ночь.

     Его тревожило какое-то   дурное   предчувствие,   но   он   не   мог   точно

проанализировать свое состояние.

     Последний луч заката погас в западной стороне неба, пустынные звезды,

низкие, яркие, жесткие, придали   небесному   куполу   такое   великолепие,   о

каком и не подозревает житель города.

     Джонни по-прежнему сидел в лендровере,   стараясь   определить   причину

своего беспокойства, но   смог   вспомнить   только   напряжение   и   усталость

последних   нескольких   месяцев,   свою    увлеченность    Трейси,    постоянно

ухудшающиеся отношения с Руби и   наконец   столкновение   с   Бенедиктом.   Он

отбросил окурок, мрачно следя, как он ударился о   землю,   разбросав   снопы

искр, потом включил мотор и медленно поехал к причалу.

     Огни "Кингфишера" отбрасывали серебристые и   желтые   полосы   на   воду

залива. Все иллюминаторы были ярко   освещены,   отчего   корабль   приобретал

праздничный вид.

     Джонни оставил лендровер на причале и пошел на корабль.   Приглушенный

гул его двигателей немного подбодрил его. Корабль готовится   к   завтрашней

работе.

     На палубе Джонни задержался у гигантских баков со сжатым   воздухом   и

проверил показания манометров. Стрелки продвигались по шкале, и настроение

Джонни несколько улучшилось.

     Он поднялся по лестнице на мостик и вошел в рубку, где Сержио и Хьюго

пили кофе.

     - Не моя вина, - начал, обороняясь, Сержио. - Я джентльмен,   не   могу

отказать леди.

     - Когда-нибудь собственной лопатой выкопаете себе   могилу,   -   мрачно

предупредил его Джонни, подошел к столу и склонился над картой.

     - Ну, начнем, - Джонни взглянул   на   крупномасштабную   адмиралтейскую

карту и забыл свои предчувствия.   На   карте   четко   видны   были   Молния   и

Самоубийство. - Хьюго, где данные разведки?

     - На столе. - Хьюго и Сержио встали по обе стороны от   Джонни,   а   он

раскрыл папку с машинописными листками.

     - Наши данные отличаются от показателей карты Адмиралтейства.   Введем

свои данные, прежде чем разрабатывать график.

     И они занялись картой, отмечая   будущий   маршрут   "Кингфишера"   через

лабиринт рифов и подводных ущелий.

     Было уже далеко за полночь, когда Джонни усталой походкой добрался до

гостевой каюты под мостиком. Он сбросил туфли, лег, не   раздеваясь,   чтобы

минутку передохнуть, и заслул мертвым сном.

     Разбудил его один из членов экипажа, пришедший с чашкой кофе. Джонни,

собираясь на мостик, надел водонепрницаемую куртку.

     "Кингфишер" как раз выходил из залива Картридж Бей в   открытое   море,

Сержио улыбнулся Джонни со своего места за рулем.

     Рассвет только еще окрасил небо за ними в лимонный   цвет,   море   было

черным, как промытый антрацит, его покрывала   зыбь   от   легкого   утреннего

ветра. Они стояли на темном мостике, прихлебывая горячий кофе и грея   руки

о кружки.

     Корабль повернул и пошел на юг, параллельно пустынному берегу, теперь

горячего красного и оранжевого   оттенков.   Морские   птицы   уже   поднялись,

утреннее солнце превратило стаю бакланов в огненные стрелы.

     С драматичной неожиданностью солнце повисло над горизонтом и осветило

далеко впереди мелово-белые утесы   Молнии   и   Самоубийства,   так   что   они

засверкали, как маяки, в холодном зеленом море. Над утесами   вспыхивали   и

гасли фонтаны пены, устремляясь в небо.

     "Дикий гусь" ждал их, лежа под защитой островов, но вышел   навстречу,

раскачиваясь и театрально ныряя на неспокойном   море,   которое   билось   об

острова, кипело в узком проливе между ними.

     Затрещал и заскрипел радиотелефон,   это   начали   поступать   данные   с

наблюдательных вышек на   берегу,   данные   перекрестных   наблюдений   давали

возможность точно определить положение "Кингфишера" над   дном.   Последовал

короткий разговор между Сержио   и   Хьюго   на   "Диком   гусе",   и   маленький

траулер подошел ближе, чтобы в случае необходимости помочь   при   опускании

шланга.

     Но Сержио Капоретти, стоя в углу мостика, полностью владел ситуацией.

Со сдвинутой назад грубой морской шапкой, непрерывно передвигая сигару   из

угла в угол рта,   он   стоял   устойчиво,   оценивая   состояние   моря,   читая

сообщения компьютера, слушая доклады с берега и реплики с "Дикого гуся".

     Джонни был доволен своим выбором, следя за тем, как работает   Сержио.

"Кингфишер" медленно   подполз   к   острову   Самоубийство,   остановившись   в

полумиле от жемчужно-белых утесов. Сержио нажал кнопку. Спереди послышался

резкий металлический   звук   разворачивающейся   якорной   цепи,   "Кингфишер"

попятился, оставив   желтый   буй,   подпрыгивающий   на   волнах,   и   одна   из

массивных палубных лебедок начала автоматически выпускать цепь.

     "Кингфишер" пятился, продвигался вперед,   двигался   по   течению,   шел

против него: продолжалась трудная и   тонкая   операция   по   установке   всех

четырех якорей. Над каждым якорем плавал большой желтый буй, а от   каждого

буя тянулись стальные тросы к лебедкам на палубе.   По   команде   компьютера

каждая лебедка будет ослаблять или натягивать трос, чтобы   "Кингфишер"   во

время работы стоял над дном неподвижно.

     Только к полудню   "Кингфишер"   был   готов,   пришпилен   к   месту,   как

насекомое к доске, и компьютер доложил, что он точно над желобом,   который

Джонни выбрал для начала работы. Под кораблем была глубина в двадцать пять

фантомов, а дальше толстый слой гравия.

     - Все готово, - Сержио повернулся к Джонни,   который   все   это   время

стоял молча, не вмешиваясь. - Начнете вводить программу?

     - Да, - пришел в себя Джонни.

     - Я бы хотел посмотреть, - сказал Сержио, и Джонни кивнул.

     - Тогда пошли. - Сержио передал руль рулевому, и они пошли к стальной

двери, ведущей в помещение компьютера.

     Джонни открыл замок. От этой двери было   только   два   ключа:   один   у

Джонни, второй у Бенедикта Ван дер Била. Бенедикт настоял на том, чтобы   у

него был дубликат, и Джонни неохотно согласился, не подозревая о том,   как

этот ключ будет использован на Лас Пальмас.

     Тяжелая стальная дверь распахнулась, Джонни переступил через порог   и

сел перед консолью компьютера.   Завернутые   в   целлофан,   над   клавиатурой

висели карточки с различными программными кодами.

     Джонни выбрал карточку, озаглавленную: ПЕРВИЧНЫЕ ОПЕРАЦИИ: ВСАСЫВАНИЕ

И ОЧИСТКА, и начал вводить код в компьютер, нажимая на клавиши.

     - Бета, пробел, ноль, ноль, пробел, альфа.

      Изменившийся   звук   свидетельствовал   о    начале    новой    программы,

вертелись катушки, щелкали селекторы, на контрольной панели   вспыхивали   и

гасли огоньки.

     Экран дисплея начал отвечать на программу, ответы   поступали   как   из

пишущей машинки:

     Новая программа.

     Первичные операции. Всасывание и очистка.

     Фаза один.

     Начало процедур проверки безопасности:

     сообщите давление воздуха... 1

     сообщите давление воздуха... 2

     Джонни откинулся на спинку кресла и смотрел, как компьютер   тщательно

проверяет   состояние   оборудования   "Кингфишера",   выдавая   результаты   на

экран.

     - Что он делает? - с любопыством спросил Сержио, как будто не   провел

десять дней в помещении компьютера, помогая своему японскому другу. Джонни

кратко объяснил процедуру.

     - Откуда вы это так хорошо знаете? - спросил Сержио.

     - Я провел месяц в ведущей компьютерной компании США в прошлом   году,

когда разрабатывалась эта машина.

     - Вы в компании только один можете с нею работать?

     - Мистер Бенедикт Ван дер Бил тоже прошел курс, -   ответил   Джонни   и

наклонился вперед. - Он готов.

     Компьютер на экране сообщил, что удовлетворен:

     Фаза 1 завершена.

     Начало фазы 2.

     Опускание и установка всасывающей головки.

     Джонни встал.

     - Ну, хорошо. Пойдемте наверх.

     Он закрыл дверь и вслед за Сержио поднялся на мостик.

     В рубке находился монитор,   который   точно   повторял   сигналы   экрана

компьютерного дисплея. Джонни стоял перед ним, а в окно   ему   видно   было,

что происходит на палубе.

     Портальный кран двинулся вперед, стальные руки подняли   шланг   с   его

опор   вместе   с   головкой.   Кран   повернулся   и   механическими   движениями

просунул головку через отверстие в палубе.   Этот   колодец   проходил   через

весь корпус.   Шланг   начал   вползать   в   него,   чудовищный   черный   питон,

исчезающий в норе. Огромные   колеса,   державшие   шланг,   ровно   вращались,

драгу опускали на морское дно.

     - Головка на дне, - сообщил компьютерный   экран,   и   движение   шланга

резко прекратилось.

     Фаза 2 завершена.

     Начало фазы 3.

     Вращение циклона 300.

     Продувка насоса.

     Послышался высокий пронзительный вой, похожий на звук приближающегося

реактивного самолета. Звук достиг вершины и не изменялся больше, и тут   же

раздался другой звук - тупой рев пузырей воздуха под высоким   давлением   в

воде, звук такой силы и мощи, что у Джонни встали дыбом волоски на   руках.

Он стоял неподвижно,   как   статуя,   слегка   улыбаясь.   Этот   звук   означал

кульминацию двух лет планирования и усилий, сладкую награду за отдачу всех

сил, превращение мечты в реальность.

     Вдруг ему захотелось, чтобы рядом была Трейси, но он   тут   же   понял,

что она сознательно оставила его одного, не   желая   мешать   ему   в   минуту

торжества.

     Он улыбнулся, глядя как толстый черный шланг   начинает   пульсировать,

живя собственной жизнью, как гигантская артерия, - сосет, сосет, сосет.

     В своем воображении   Джонни   видел,   как   густая   похлебка   из   смеси

морской воды с грязью и гравием поднимается вверх по шлангу во вращающийся

циклон, представлял, как головка на   дне   под   корпусом   корабля   ритмично

всасывает песок, высвобождая гравий, который под давлением   превратился   в

конгломерат.

      Из трубы на корме "Кингфишера" полился   поток   желтой   грязной   воды,

смешанной с песком и гравием, выброшенными из циклона. Он   испачкал   море,

как выброс сточных вод.

     Три дня и две ночи непрерывно   ревели   насосы   "Кингфишера",   корабль

двигался вдоль подводного желоба, как домохозяйка, убирающая пылесосом все

пылинки со своего пола. Когда спустился третий вечер,   Джонни   Ленс   сидел

перед компьютером. Поставив локти на консоль, положив голову на   руки,   он

просидел целый час в позе крайнего отчаяния.

     Когда он поднял голву, лицо его выглядело осунувшимся,   на   лбу   ясно

прорезались линии поражения.

     По   тому   мизерному   количеству   крошечных   алмазов,   которые    добыл

"Кингфишер" за три дня, было совершенно ясно, что месторождение   Молнии   и

Самоубийства не окупит стоимости корабля, невозможно будет выплатить   даже

проценты на ссуды.

     Компания "Ван дер Бил Дайамондз" погибла, а Джонни Ленс   разорен   без

всякой надежды на спасение.

     Теперь остается только собраться шакалам, чтобы рвать тело на части.

     Сержио Капоретти стоял на мостике, выпуская   из   носа   и   рта   густые

облака синего сигарного дыма, чтобы отравить побыстрее утро, которое и так

было   заполнено   густым   и   серым   морским   туманом.   Острова    Молния    и

Самоубийство скрылись в тумане, но   прибой,   разбивавшийся   об   их   утесы,

звучал, как отдаленная артиллерия,   а   сверху   доносились   голоса   морских

птиц, жалобные и негромкие.

     Из тумана вынырнул "Дикий гусь" и подошел   вплотную   к   "Кингфишеру",

удерживаясь на месте работой двигателя.

     Из иллюминатора рубки высунулась светловолосая голова Хьюго   Крамера,

который крикнул вверх, на палубу "Кингфишера":

     - Готово, босс! Перебирайтесь!

     Сержио видел, как высокий человек на палубе   "Кингфишера"   вздрогнул,

будто очнувшись от сна. Джонни Ленс поднял голову и посмотрел на мостик, и

Сержио   заметил,   что   он   не   брит,   подбородок   зарос   темной    щетиной,

подчеркивающей мощную выдающуюся   вперед   челюсть.   Джонни   выглядел   так,

будто совсем не спал, он кутался в водонепроницаемую куртку, высоко подняв

ее воротник. Он не улыбнулся, но   поднял   руку   в   прощальном   приветствии

Сержио, который в этот не очень подходящий момент заметил, что на руке нет

указательного пальца. Почему-то эта трогательная маленькая деталь поразила

Сержио.   Ему   было   жаль,   по-настоящему   жаль.   Но   в   любой   игре    есть

проигравший, а двадцать пять тысяч фунтов - большие деньги.

     - Удачи, Джонни.

     - Спасибо, Сержио. - Джонни подошел к поручню и перелез   через   него;

быстро спустился по стальным кольцам в борту   "Кингфишера"   и   перепрыгнул

узкую полоску воды, разделявшую корабли.

     Двигатель траулера взревел, и тот отошел, направляясь в Картридж Бей.

Джонни Ленс стоял на открытой палубе, глядя назад, на "Кингфишер".

     - Он хороший парень. - Сержио с сожалением покачал головой.

     - Он босс, - ответил рулевой. - А босс не бывает хорошим.

     - Эй, ты! Я тоже босс.

     - Я это и сказал, - рулевой сдержал улыбку.

      - Целовал я твою маму, - с достоинством оскорбил его Сержио и   сменил

тему. - Пойду вниз, принимай руль.

     Сержио открыл дубликатом ключа дверь контрольного   помещения.   Закрыл

за собой дверь, сел перед консолью и   достал   из   кармана   листок   бумаги,

озаглавленный "Вторичная программа очистки Каминикото".

     Десять минут спустя он вышел оттуда.

     - Камми, я тебя люблю, - усмехался он,   закрывая   герметичную   дверь,

изолирующую   эту   палубу   от   верхней.   Потом   поставил   запоры   в    такое

положение, чтобы никто из экипажа даже случайно не мог ему помешать.

     В шкафу у переборки выбрал пару гаечных ключей и прошел   в   помещение

конвейера. Потребовалось двадцать минут, чтобы отвернуть   тяжелые   большие

болты, крепившие люк. Все должно было помешать легкому доступу, но   Сержио

наконец удалось поднять стальную плиту.

     Он   с   отвращением   осмотрел    небольшое    квадратное    отверстие    и

рефлективно втянул свой огромный живот. Люк не предназначался для человека

его пропорций.

      Он снял шапку и куртку, повесив их   на   кран   одной   из   труб,   потом

растоптал окурок, обеими руками отвел со лба волосы, проверил, есть   ли   в

кармане фонарик, и наконец начал пролезать в люк.

     Он извивался, пинался, кряхтел, через пять минут весь покрылся потом,

но все же ему удалось протиснуться через люк в конвейерный туннель.   Здесь

он присел на корточки, тяжело дыша и освещая туннель   фонариком.   Над   его

головой двигался,   перенося   гравий,   конвейер;   остаточный   жар   от   печи

создавал невыносимую температуру. Сержио быстро пополз к концу туннеля.

     Изнутри   невозможно   было   догадаться,   что   внутренний   туннель    на

двенадцать футов короче внешнего.

     Конец туннеля был фальшивым, за ним располагалось потайное помещение,

вмещавшее оборудование Каминикото, через   которое   проходил   весь   гравий,

прежде чем он попадал под рентгеновские лучи.

     Оборудование   этого   потайного   помещения   явно   показывало    величие

японского   гения   миниатюризации.   Это    была    точная    копия    основного

сортирующего устройства, но только в десять раз меньше, что,   впрочем,   не

сказывалось на его эффективности. К тому же это   миниатюрное   оборудование

сортировало и сами алмазы. Оно не позволяло пройти ни одному камню крупнее

четырех карат, но некоторое количество меньших камней пропускало. Это было

удивительное достижение электроники, и на   Сержио   оно   произвело   сильное

впечатление. Лежа на боку в тесном жарком туннеле, он   начал   отворачивать

болты меньшего люка в фальшивой переборке.

     Наконец он открыл   его   и   просунул   внутрь   руку.   После   нескольких

секунд, тяжело дыша, он нащупал   и   вытащил   стальную   чашку   вместимостью

примерно   в   две   пинты.   Чашку   придерживало    под    машиной    Каминикото

специальное крепление.

      Чашка оказалась тяжелой, и Сержио   поставил   ее   на   пол,   оперся   на

локоть и посветил в нее фонариком. Выражение его лицаизменилось, он что-то

достал из чашки, посмотрел и положил обратно.

     - Клянусь кровью всех   святых!   -   потрясенно   выдохнул   он,   тут   же

раскаялся в своем богохульстве и неуклюже перекрестился рукой с фонариком.

Потом снова посветил в чашку и недоверчиво покачал головой. Быстро   достал

из кармана   мешочек   с   завязками   и,   лежа   на   боку,   осторожно   высыпал

содержимое чашки в мешочек, плотно завязал его и сунул в карман.   Поставил

обратно чашку, закрыл   отверстие   и   на   четвереньках   начал   пятиться   по

туннелю.

     Ему страшно хотелось курить.

     Спустя четыре часа   Хьюго   Крамер   по   лестнице   поднялся   на   палубу

"Кингфишера", а его рулевой тем временем отвел траулер, ожидая его.

     Сержио крикнул с мостика:

     - Джонни улетел?

     - Ja! - крикнул в ответ   Хьюго.   -   Он   уже,   наверно,   в   Кейптауне.

"Бичкрафт" - быстрый самолет.

     - Хорошо.

     - Как у тебя?

     - Пойдем, покажу.

     Сержио провел его в свою каюту под мостиком, тщательно закрыл   дверь.

Потом закрыл оба иллюминатора и опустил занавески, и   только   после   этого

подошел к столу и включил лампу.

     - Садись. - Сержио указал на стул напротив стола. - Хочешь выпить?

     - Давай, - нетерпеливо сказал Хьюго. - Перестань   увиливать,   я   хочу

взглянуть.

     - Ах! - печально сказал Сержио. - Вы, немцы,   всегда   торопитесь.   Не

можете отдыхать, наслаждаться жизнью...

      - Перестань болтать! - Бледные глаза Хьюго были   устремлены   на   лицо

Сержио, и тот вдруг подумал, что это человек опасен, как   тигровая   акула.

Холодно опасен, без злобы или страсти. Сержио   удивился,   что   не   замечал

этого раньше. Надо с ним поосторожнее, подумал он,   открыл   ящик   стола   и

достал полотняный мешочек.

     Капитан развязал его и высыпал алмазы на стол.   Самый   маленький   был

размером со спичечную головку   -   вероятно,   одна   десятая   карата,   самые

плохие - черные,   похожие   на   зерна,   некрасивые   маленькие   промышленные

камни, потому что Камми постарался отбирать не только   лучшие,   так   чтобы

никто ничего не заподозрил. Их   были   сотни,   этих   маленьких   кристаллов,

каждый ценой около двух фунтов на промышленном рынке;   но   были   и   другие

камни, всех степеней   качества,   всех   размеров   и   форм   -   как   незрелая

горошина, как мраморный шарик, некоторые еще   больше.   Среди   них   были   и

кристаллы совершенной формы - октаэдры, встречались   и   источенные   водой,

расколотые или бесформенные.

     Они образовали тусклую мерцающую груду в центре   стола,   всего   около

пятисот алмазов, но все казались карликами   по   сравнению   с   единственным

камнем, лежавшим в самом центре груды, поднимающимся, как Эверест на своем

подножии.

     Очень   редко   встречаются   алмазы,   которые   из-за    своего    размера

становятся легендой. Они имеют собственные имена, и их   история   -   особый

сюжет, полный романтики. Большие "парагоны" - камни чистой воды, которые в

ограненном виде достигают веса в сто и больше карат. Африка   произвела   их

немало: алмаз Джонкер, который в необработанном виде весил   726   карат,   а

ограненный - 125, он теперь висит на шее королевы   Непала;   алмаз   Юбилей,

великолепный камень в форме подушки, небесного цвета, весом в   245   карат,

высеченный   из   650-каратного   необработанного   алмаза;   и   наконец   самый

крупный из них, чудовищный Гуллинан весом   в   3   106   карат,   из   которого

получился не один, а целых два парагона: Великая звезда Африки в 530 карат

и Гуллинан 2 в 317 карат. Оба эти камня украшают корону королевы Англии.

     На столе Сержио лежал необработанный камень, который добавит к   этому

списку еще один парагон.

     - Ты его взвесил? - спросил Хьюго, и Сержио кивнул.

     - Сколько?

     - Триста двадцать карат, - негромко ответил Сержио.

     - Господи Иисусе! - прошептал Хьюго, и Сержио   быстро   перекрестился,

чтобы не участвовать в богохульстве.

     Хьюго Крамер наклонился и взял большой алмаз. Он заполнил всю ладонь,

его плоское основание было гладким, как лезвие топора. Истории известны   и

большие алмазы, но этот имел особенность, которая   делала   его   совершенно

необычным и придавала особую ценность.

     У него был цвет высокого, безоблачно ясного летнего неба.

     Один   этот   камень   мог   оплатить    половину    стоимости    сооружения

"Кингфишера" - если бы его использовали для этой цели.

     Хьюго положил камень на стол и закурил   сигарету,   не   сводя   с   него

глаз.

     - Это поле... оно богаче, гораздо богаче, чем мы думали.

     Сержио кивнул.

     - В три дня мы получили столько алмазов, сколько   надеялись   получить

за пять лет, - продолжал Хьюго, беря один за другим крупные камни из груды

и укладывая их в ряд на крышке стола по порядку в зависимости от   размера,

а Сержио вынул в это время коробку со своими особыми сигарами.

     - Надо сказать боссу, - решил   Хьюго.   Он   начал   раскладывать   камни

аккуратным кружком вокруг гиганта Голубого, продолжая усиленно размышлять.

- Он должен занть об этом, прежде чем   будет   говорить   с   Ленсом.   Должен

подготовиться. Он знает, что делать, он умен.

     - Как насчет этих? - Сержио указал на сокровище на столе. -   Возьмешь

с собой?

     Хьюго колебался.

     - Нет, - решил он. - Нам никогда не избавиться от Голубого по обычным

каналам, он слишком велик, слишком заметен. Пусть остается на борту. Когда

босс приберет к рукам компанию, он просто объявит о нем - вполне   законно.

Никаких   трудностей.   -   Он   встал.   -   Присмотри   за    ними.    Я    должен

поторопиться, чтобы успеть передать сообщение в Кейптаун.

     - Компания носит имя моего отца, мистер Ларсен, -   в   хриплом   голосе

Бенедикта звучало волнение. Он опустил взгляд. - У меня долг перед памятью

отца.

     - Мой мальчик, ну... - Ларсен положил ладонь на руку Бенедикта. - Ну,

просто не знаю, что сказать. Честь - такая редкая и дорогая   вещь   в   наши

дни. - Почти лихорадочно он свободной рукой   нащупывал   за   спиной   кнопку

звонка. Надо подписать документы, пока этот молодой человек не передумал.

     - Я пытался предупредить вас, мистер Ларсен. Ни отец, ни я не   верили

в этот   проект   по   разработке   морских   месторождений.   Ленс   провел   его

помимо...

     - Да, да, вы правы, - согласился Ларсен, поворачиваясь   к   помощнику,

который явился на его вызов. - А, Саймон. Кредит "Ван дер Бил   Дайамондз".

Немедленно подготовьте соглашение   -   весь   долг   компании   "Ван   дер   Бил

Дайамондз", включая выплату платежей по процентам, передается мистеру   Ван

дер Билу. - Закатывая   глаза,   Ларсен   пытался   разъяснить   помощнику   всю

необходимость срочности. Молодой человек понял, и через   пятнадцать   минут

соглашение лежало на столе Ларсена. Ларсен снял колпачок со своей ручки   и

протянул ее Бенедикту.

     Ларсен   и   трое   его   молодых   помощников   проводили    Бенедикта    до

стеклянных дверей банка и отуда   к   "роллсу"   на   банковской   автостоянке.

Когда они отъехали, Руби Ленс просунула пожала ему руку.

     - Получил? - спросила она.

     Бенедикт счастливо улыбнулся.

     - Я напугал старого Ларсена до смерти. Он в   спешке   чуть   не   сломал

шею.

     - Теперь у тебя есть все,   -   Руби   придвинулась   на   мягкой   кожаной

обивке и прижалась к нему. Бенедикт кивнул и посмотрел на часы.

     - Заседание через пятнадцать минут. Я пройду через передний вход,   но

хочу, чтобы ты из гаража поднялась   по   частному   лифту   и   ждала   в   моем

кабинете. Мы соберемся в   комнате   заседаний.   Я   позвоню   тебе   в   нужный

момент.

     "Роллс" медленно пробрался по Хиренграхт и остановился. Шофер   открыл

дверцу, но прежде чем он вышел, Бенедикт улыбнулся Руби.

     - Это будет пик моей жизни, - негромко сказал он. -   На   этот   раз   я

уложу этого ублюдка.

     - Я буду ждать, - сказала Руби, и он вышел из "роллса".

     Бенедикт   подождал,   пока   машина,   завернув   за   угол,   скрылась    в

подземном гараже, затем прошел в   фойе   небоскреба.   Большими   энергичными

шагами направился к лифту, продолжая возбужденно улыбаться.

     Зал заседаний располагался высоко, его окно выходило прямо на большую

прямоугольную гору, чьи крутые утесы переходили в   заросшие   лесом   склоны

сразу за первыми зданиями города.

     Джонни Ленс стоял во главе стола.   За   последние   несколько   дней   он

похудел, плечи   его   казались   костлявыми   и   худыми   под   белой   шелковой

сорочкой. Он снял пиджак и на дюйм приспустил узел галстука. Кости   щек   и

челюсти образовывали прямой угол, который подчеркивался,   а   не   смягчался

густыми тенями усталости, затемнявшими глаза. Руки он сунул   в   карманы   и

говорил, не глядя на лежавший на столе листок бумаги.

     - Стоимость работ приближается к ста фунтам за час,   верно,   Майк?   -

Майкл Шапиро кивнул.   -   Мы   отрабатывали   главный   желоб   Самоубийства   в

течение шестидесяти шести часов и получили около двухсот   карат   худших   в

мире алмазов. Если мы за них получим   тысячу   фунтов,   то   это   хорошо.   А

стоили работы шесть с половиной тысяч фунтов.

     Джонни помолчал и посмотрел на сидящих за столом. Майкл Шапиро что-то

сосредоченно чертил в блокноте, Трейси Ван дер Бил побледнела, ее глаза не

отрывались от лица Джонни, в них смешались жалость и сочувствие;   Бенедикт

Ван дер Бил смотрел через окно на гору, он удобно расположился   в   кресле,

слегка улыбаясь и вежливо слушая.

     - Главный желоб Самоубийства - одна из наиболее многообещающих частей

всей концессии. Если он беден, остальные части не лучше. У   нас   есть   еще

две концессии на морском дне. Однако   потребуется   три-четыре   дня,   чтобы

переместить туда "Кингфишер". - Джонни замолчал, и   Бенедикт,   по-прежнему

улыбаясь, повернулся в кресле.

     - Тридцатого надо выплачивать проценты. Где ты собираешься найти   сто

пятьдесят тысяч рандов?

     - Да, - кивнул Джонни. - Думаю, что смогу убедить   Ларсена   подождать

еще две недели: он очень заинтересован в успехе нашего проекта...

     - Подожди, - сказал Бенедикт. - Ларсен не имеет к этому отношения.

     Джонни молчал, внимательно глядя на него.

     - Объясни.

     - Я перекупил долг   у   Ларсена.   И   я   не   заинтересован   в   отсрочке

платежей.

     - Ларсен не стал бы вести переговоры, не предупредив меня,   -   Джонни

был поражен.

     - Шапиро? - Бенедикт повернулся за подтверждением к Майклу Шапиро.

     - Прости, Джонни. Это правда. Я видел документы.

     - Спасибо, Майкл, - горько сказал Джонни.   -   Спасибо,   что   дал   мне

знать.

     - Он показал мне за несколько минут до встречи, Джонни. Клянусь, я не

знал, - с отчаянием сказал Майкл.

     - Верно. - Бенедикт выпрямился в кресле, голос его   звучал   резко.   -

Теперь о главном. Ты разорил компанию моего отца, Джонни, но, слава   Богу,

я смог исправить положение. Назови это сентиментальностью,   но   мне   нужна

твоя доля - и твоя. - Он повернулся к Трейси.

     - Нет, - резко сказала Трейси.

     - Хорошо, - улыбнулся Бенедикт. - Тогда я стребую с Ленса весь   долг.

Я   все   равно   получу   компанию,   но   позабочусь,    чтобы    он    оставался

неисправимым банкротом до конца жизни.

     Трейси поднесла руку к горлу и посмотрела на Джонни.   Ждала   от   него

сигнала - что делать. Наступило   долгое   молчание,   потом   Джонни   опустил

глаза.

     - У меня остается три дня, - голос его звучал хрипло и устало.

     - Три дня у тебя есть, - Бенедикт холодно улыбнулся. - Пользуйся.

     Джонни собрал свои бумаги, снял пиджак   со   спинки   стула   и   повесил

через плечо.

     - Подожди, - приказал Бенедикт.

     - Что еще? - улыбка Джонни была кривой. - Ты уже повеселился.

     Бенедикт поднял телефонную трубку и быстро набрал номер.

     - Входи, дорогая, - сказал он в   трубку   и   улыбнулся   Джонни.   Дверь

открылась, он пошел навстречу Руби и поцеловал   ее   в   губы.   Они   стояли,

взявшись за руки, и смотрели на Джонни.

     - Компания -   не   единственное,   что   я   у   тебя   отбираю,   -   сказал

Бенедикт.

     - Я хочу развода. - Руби смотрела   прямо   в   глаза   Джонни.   -   Мы   с

Бенедиктом поженимся.

     Все смотрели на Джонни и   видели,   как   он   вздрогнул.   Он   переводил

взгляд с одного на другого, потом рот его отвердел, лоб нахмурился.

     Трейси видела приближающуюся вспышку гнева и посмотрела на Бенедикта:

тот наклонился вперед, губы его дрожали, в глазах горело торжество. Трейси

хотела крикнуть, предупредить Джонни, помешать ему попасть в ловушку,   так

тщательно подготовленную Бенедиктом.

     Джонни сделал шаг вперед, сжав   кулаки.   Казалось,   он   сделает   свое

поражение полным и   безвозвратным.   Но   тут   сам   Бенедикт   испортил   свое

торжество, захотев еще больше унизить Джонни.

     - Игра, сет и матч, Джонни Ленс, - крикнул он.

     На лице Джонни не отразилось то   огромное   усилие   воли,   которым   он

сдержал себя, и он естественным шагом продолжал двигаться к двери.

     - Дом на твоем имени, Руби, поэтому, пожалуйста, отошли   мои   вещи   в

отель "Талбаг", - негромко сказал он.

     Остановился перед парой и добавил:

     - Ты, конечно, захочешь сохранить свою репутацию, поэтому я   согласен

на обвинение в измене. Скажем, что я тебя оставил.

     - Ленс не может удержать свою женщину, - насмехался Бенедикт.   -   Ван

дер Бил отбирает ее у него. Нет, пусть весь мир узнает об этом.

      - Как хочешь, - согласился Джонни.

     И пошел из комнаты совещаний к лифтам.

     Джонни упал на постель одетый   и   потер   закрытые   глаза.   Он   был   в

смятении, мозг его, который обычно быстро и решительно справлялся с   любой

проблемой,   сейчас   отупел.   Проблемы   были   многочисленными   и   настолько

переплелись, что он   чувствовал   себя   как   человек   в   африканской   чаще,

пытающийся выбраться с помощью тупого мачете.

     Не открывая глаз, он нащупал трубку; ответила телефонистка отеля.   Он

дал ей номер в Кимберли. - Разговор личный, с мистером Ральфом Эллисоном.

     - Пятнадацать минут задержки, мистер Ленс, - сказала девушка.

     - Хорошо, - ответил Джонни. -   Попросите   обслуживание   прислать   мне

"шивас ригал" и соду. - Ему   вдруг   захотелось   выпить,   как-то   притупить

боль. - Пусть будет двойная порция, милая, нет, две двойных.

     К тому времени, как вызвали Кимберли, он осушил оба стакана.

     - Ральф? - произнес Джонни в трубку.

     - Джонни, как хорошо, что ты   позвонил.   -   В   тоне   Ральфа   Эллисона

звучали оттенки сдерживаемого   смеха,   и   Джонни   сразу   понял,   что   тому

известно. Черт   побери,   подумал   он,   конечно,   Бенедикт   постарался   его

заблокировать.

     - Вы по-прежнему инетересуетесь Молнией и Самоубийством? - в отчаянии

забросил удочку Джонни.

     - Конечно, вы знаете, что   мы   ими   всегда   интересуемся,   -   ответил

Ральф.

     - Цена два миллиона, - Джонни утратил интерес   и   лег,   снова   закрыв

глаза. Он знал, что Ральф собирается отомстить   ему   -   нельзя   надеяться,

что, проиграв дело в суде и отступив, он не заминирует пути отхода.

     - Два миллиона, - повторил Ральф. - Пожалуй,   многовато   -   за   поле,

которое пока дало всего 200 карат промышленных   алмазов.   Нет,   многовато.

Конечно, этот   ваш   крейсер   нам   не   нужен,   мы   не   собираемся   заводить

собственные военно-морские силы. - Ральф жизнерадостно рассмеялся.   -   Ну,

пятьдесят тысяч фунтов - тут еще можно поговорить, но не больше, Джонни.

     - Ладно, Ральф, - устало сказал Джонни. - Все равно   спасибо.   Выпьем

как-нибудь вместе.

     - В любое время, Джонни, - согласился Ральф. - В любое время.   Только

позвоните.

     Джонни опустил трубку и посмотрел в потолок. Он слышал, что в   первые

минуты после ранения тело немеет: именно это   с   ним   и   происходило.   Вся

энергия покинула его, он не знал, что делать.

     Снова   зазвонил   телефон,   он   поднял   трубку.   Телефонистка   вежливо

спросила:

     - Конец, мистер Ленс?

     - Да, - ответил Джонни, - можно сказать и так.

     - Вам нужно еще что-нибудь? - Голос девушки звучал удивленно.

     - Да, милая, пошлите мне цикуту.

     - Простите?

     - Еще два виски, пожалуйста.

     Он выпил их в ванной, а когда вытирался,   прозвенел   дверной   звонок.

Обернув полотенце вокруг талии, он открыл дверь.

     В спальню вошла Трейси и закрыла за собой дверь.   Они   долго   стояли,

глядя друг на друга. Глаза Трейси   казались   большими   и   темными,   в   них

отражалась его боль.

     - Джонни... - голос ее звучал хрипло, она протянула руку   и   положила

ладонь ему на грудь. Плечи его обвисли,   он   придвинулся   к   ней,   опустив

голову ей на плечо. Вздохнул рваным разбитым вздохом.

     - Пойдем, - сказала она и отвела его к кровати. Уложив его, подошла к

окнам и закрыла занавеси.

     В комнате было полутемно, безопасно, тепло, они держали друг друга   в

объятиях, как когда-то, много лет   назад.   Цеплялись   друг   за   друга,   их

дыхание смешивалось, и не нужно было говорить.

     Когда они стали любовниками, казалось, что этого они ждали всю жизнь.

     Потом он лежал в ее объятиях и чувствовал, как   силы   возвращаются   к

нему, он черпал их у   нее.   Когда   он   наконец   сел,   выражение   лица   его

изменилось, стало спокойным. Челюсть снова выпятилась, глаза горели.

     - У нас еще есть три дня, - сказал он.

     Она села рядом.

     - Иди, Джонни. Быстрее. Не трать времени.

     - Я выведу "Кингфишер" из главного желоба. Найду эти алмазы. Они   там

есть. Я знаю, что они там   есть.   Введу   корабль   прямо   между   Молнией   и

Самоубийством, найду эти проклятые алмазы - будь я проклят, если не сделаю

этого. - Он спустил ноги с кровати,   потянулся   за   одеждой,   одновременно

глядя на часы. - Четыре. Могу добраться до Картридж Бей за несколько минут

до темноты. Пожалуйста, позвони в Картридж Бей,   чтобы   осветили   поле,   а

"Дикий гусь" пусть ждет меня.

     - Позвоню прямо отсюда.   Потом   приму   ванну,   а   ты   иди.   Не   трать

времени. - Трейси энергично кивнула, и Джонни   окинул   взглядом   ее   тело.

Потянулся и почти робко коснулся большой белой груди.

     - Ты прекрасна... как мне не хочется идти!

     - Я буду ждать тебя.

     - Все не так, как я думал. Не так, как я мечтал.   -   Бенедикт   гневно

расхаживал по кабинету Старика, поворачиваясь   к   окну   и   останавливаясь,

чтобы взглянуть на гору через долину.

     -   Ты   причинил   ему   боль.   Ты   его   раздавил.   -   Руби    беспокойно

пошевелилась. Она сидела, подвернув под себя   длинные   золотые   ноги,   как

кошка, в большом кресле. Она беспокоилась, и это отражалось в морщинках   в

углах глаз, в том, как она поджимала губы. Ей следовало бы это предвидеть,

понять, что момент торжества   не   удовлетворит   его,   а   вслед   за   местью

последует отвращение и разочарование. Она понимала, что лучше всего сейчас

оставить его одного. Не следовало возвращаться   с   ним   в   старый   дом   на

Винберг-Хилл. Она встала.

     - Дорогой. - Она подошла к нему. - Сейчас я пойду домой.   Соберу   его

вещи, хочу от них избавиться. Хочу стереть всякую память о нем. Отныне   мы

с тобой - вместе.

     Она потянулась, чтобы поцеловать его. Бенедикт отвернул лицо.

     - Ах! Значит, ты уходишь? - У него было раздраженное выражение,   губы

злобно надулись.

     - Мы оба устали, дорогой. Отдохнем немного, я вернусь   сегодня   же   к

вечеру.

      - Значит, теперь ты уже отдаешь приказы? - Он язвительно рассмеялся.

     - Дорогой...

     - Прекрати эти нежности. Мы заключили сделку, но она не сработала. Ты

должна была окончательно сломить его. Но знаешь что? Ему было все равно. Я

следил за ним, он   даже   был   доволен.   Да!   Он   обрадовался,   что   сможет

избавиться от тебя.

     - Бенедикт. - Она сделала шаг назад.

     - Слушай. - Он подошел к ней ближе, придвинул лицо. - Если   тебе   так

хочется уйти, чего же ты ждешь? Иди -   и   не   задерживайся.   Он   не   хотел

тебя... и я тоже тебя не хочу.

     - Бенедикт, - прошептала она. Кровь отхлынула от ее лица,   оно   стало

белым, как береговой песок. Она в ужасе смотрела на   него,   все   ее   мечты

рушились. - Ты не серьезно...

     - Неужели? - Он откинул голову и снова   рассмеялся.   -   Послушай,   ты

получила несколько отличных бриллиантов и норковую шубку. У   тебя   большой

дом в Бишопскорте - отличная плата для шлюхи.

     - Бенедикт, - она задохнулась от оскорбления, но он ее не слушал.

      - Я доказал,   что   могу   тебя   получить,   верно?   Доказал,   что   могу

отобрать тебя   у   него,   -   и   все.   А   теперь   будь   хорошей   девочкой   и

отправляйся домой.

     - Машина. Я знаю об установке на "Кингфишере". - Это была ошибка.   До

этого у нее еще   был   шанс.   Лицо   его   исказилось,   налилось   кровью.   Он

заговорил голосом, неровным от гнева, лицо казалось распухшим.

     - Попробуй, - прошептал он. - Давай, попробуй. Тебе дадут   пятнадцать

лет. Ты в этом по уши, как и я. Подумай об этом - пятнадцать лет в женской

тюрьме, моя красавица. И об этом подумай, - он поднял руку, как лезвие.   -

Я тебя убью. Клянусь Богом, я убью тебя собственными   руками.   Ты   знаешь,

что я это сделаю... ты теперь меня достаточно знаешь.

     Она пятилась от него, а он шел за нею, по-прежнему держа   руку   у   ее

горла. - Тебе заплатили. Теперь убирайся.

     Она еще несколько секунд стояла перед ним, и он был слишком   захвачен

гневом, чтобы заметить, что страх в ее взгляде смешался с   чем-то   другим,

что она оскалила маленькие острые зубы.

     - Хорошо, - сказала она. - Я ухожу. - И вышла из кабинета,   грациозно

ступая своими длинными золотыми ногами и раскачиваясь.

     Руби ехала медленно, глаза ее были полны слез. Дважды   ей   сигналили,

но она вцепилась в руль и смотрела вперед, вдоль Де Вааль Драйв, на нижние

склоны горы. Не доезжая до университета, она свернула   с   дороги   и   через

сосновую рощу   достигла   стоянки   за   мемориалом   Сесиля   Родса.   Тут   она

оставила машину и по широкой мощеной террасе спустилась   между   греческими

колоннами, потом по   каменным   ступеням   туда,   где   конная   статуя   вечно

осматривает горизонт, заслоняя левой рукой глаза.

     Она   подошла   к   парапету   и   посмотрела   на   далекие   голубые    горы

Хельдерберга. Поежилась: холодный ветер пробирал сквозь   летнее   платье   и

был резок, как ее горе.

     Слезы наконец вырвались из ее глаз, покатились по щекам   и   упали   на

шелковое платье. Это были слезы жалости к самой себе, но   и   слезы   гнева,

холодного и яростного.

     - Скотина, - прошептала она дрожащими губами. Поблизости на   парапете

сидела парочка, двое студентов в порыве первой любви обнимали друг   друга.

Они повернулись и взглянули на нее.

     Парень   что-то   шепнул   девушке,   и   та   с   неосознанной   жестокостью

хихикнула. Руби яростно   посмотрела   на   нее,   девушка   отвела   взгляд.   В

замешательстве парочка слезла с парапета и ушла, оставив ее в одиночестве.

     Ни на минуту она не думала отступить, угроза Бенедикта ничего для нее

не значила, единственной ее заботой было действовать так, чтобы   причинить

ему   наибольший   ущерб.   Последствия   для   нее   самой   не   входили   в    ее

соображения. Нужно выбрать   самое   быстрое   и   верное   средство   мести.   И

постепенно темные облака, затмившие ее разум,   рассеивались,   она   приняла

решение.

     Джонни остановился в отеле "Талбаг".

     Она повернулась и побежала к машине, длинные желтые   волосы   знаменем

развевались сзади, как вымпел на пике кавалериста. Она   двигалась   быстро,

пока не добралась до заполненной в этот час дороги нижнего   города.   Слезы

высохли, она ползла,   кипя   нетерпением,   вдоль   медленной   реки   уличного

движения.

     Уже после пяти она остановилась у входа в "Талбаг" и вбежала   в   фойе

отеля.

     - В каком номере мистер Ленс? - спросила она у девушки за столом.

     - Мистер Ленс выехал примерно час назад.   -   Девушка   с   любопытством

рассматривала размазанную косметику Руби.

     - Он сказал,   куда   уходит?   -   выпалила   Руби,   чувствуя   сильнейшее

разочарование.

     - Нет, мадам, - девушка покачала головой. - Но он очень торопился.

     - Черт возьми! - горько выругалась Руби. Она   повернулась,   не   зная,

что делать дальше. Может, Джонни вернулся в свой кабинет?

     Напротив открылась дверь лифта, и вышла Трейси Хартфорд. Даже в своем

нетерпении Руби заметила исходящее от нее сияние: эта женщина   только   что

встала из постели своего любовника. И у Руби не было ни малейшего сомнения

в том, кто этот любовник.

     На мгновение она была парализована шоком. Потом ей захотелось подойти

и ударить самодовольно ухмыляющуюся   Трейси   по   лицу.   Она   подавила   это

желание и, напротив, встала перед Трейси,   когда   та   пошла   к   стеклянной

двери.

     - Где Джонни? - спросила она.

     Трейси   от   неожиданности   остановилась.   Легкий   виноватый    возглас

подтвердил подозрения Руби.

     - Где он, черт вас возьми? - Голос Руби звучал низко и хрипло, полный

чувств.

     - Его здесь нет. - Трейси пришла в себя, быстро меняя выражение лица.

     - Где он? Я должна его видеть.

     - Он полетел в Картридж Бей.

     - Когда он улетел? Это важно, очень важно.

     - Час назад. Он уже в воздухе.

     - Можете связаться с ним? - В нетерпении Руби схватила Трейси за руку

и больно сжала.

     - Могу попробовать по радио... - Трейси вырвала руку.

     - Нет, - быстро прервала Руби.   Нельзя   выкрикивать   такое   сообщение

всему свету. - А можете последовать за ним, нанять самолет?

     Трейси покачала головой.

     - Самолет вне расписания после темноты не выпустят.

     - Вы должны поехать за ним - на машине. И побыстрее.

     - Но почему?   -   Трейси   смотрела   на   нее,   удивленная   ее   странной

настойчивостью, заметила высохшие слезы и дикий взгляд Руби. - Туда восемь

часов езды.

     - Я вам расскажу. Нельзя ли использовать номер Джонни?

     Трейси заколебалась, вспомнив   неубранную   постель.   Но   тут   в   фойе

появился управляющий отеля, и Трейси с облегчением повернулась к нему.

     "Бичкрафт" неожиданно споткнулся и лег на крыло, Джонни   интсинктивно

выправил положение и в поисках объяснения взглянул   на   приборную   панель.

Там все было в порядке, он посмотрел через крыло и впервые заметил пыльные

облака на большой равнине под собой. Они длинными полосами двигались вдоль

земли, и садящееся солнце   окрашивало   их   в   розовато-лиловый   и   золотой

цвета. С тревогой он осмотрел   горизонт   впереди   и   увидел   надвигающуюся

стену, похожую на голубые горы. В этот момент стена накатилась на   солнце,

превратив его в тусклый красный шар. В кабине стало полутемно,   как   будто

приоткрыли дверь печки в темной комнате.

     Снова "бичкрафт" вздрогнул: его подхватил новый порыв ветра с севера,

в тот же момент ожило радио.

     - Зулу   Шугар   Питер   Танго   Бейкер,   это   контроль   Александра   Бей.

Отвечайте, пожалуйста.

     Голос   диспетчера   был   почти   неразличим    в    треске    атмосферного

электричества. Джонни протянул руку,   собираясь   включить   передатчик,   но

остановился.   Он   лихорадочно   соображал.   Вероятно,    пытаются    отменить

разрешение на полет. С пустыни идет сильная буря. Либо его полет   отменят,

либо дадут маршрут, ведущий далеко в сторону.

     Он посмотрел на   часы.   До   Картридж   Бей   двадцать   минут   полетного

времени. Нет, теперь он летит при сильном встречном ветре, значит двадцать

пять или тридцать минут. Он быстро   осмотрел   берег   с   правой   стороны   и

увидел в сгущающемся сумраке длинные полосы прибоя. Берег еще чист и может

таким остаться тридцать минут.

     - Зулу Шугар Питер Танго Бейкер, говорит   Александра   Бей.   Повторяю,

отвечайте. Отвечайте. - Голос диспетчера звучал тревожно.

     У него есть хороший шанс опередить бурю и добраться до Картридж   Бей.

Он свернет на запад и прилетит со стороны моря, используя в качестве маяка

огни "Кингфишера". Проскочит по краю пыльного   облака.   Если   промахнется,

сможет повернуть и лететь по ветру назад. Радио теперь свистело и   хрипело

гневно, голос диспетчера иногда терялся, иногда слышался ясно.

     - ...запрещен. Повторяю: полет запрещен. Вы меня слышите, Зулу   Шугар

Питер Танго Бейкер? Отзовитесь... буря силой в семь баллов... видимость   в

области бури... повторяю: нулевая видимость в области...

     Теперь северный ветер установится на многие дни   и   уничтожит   всякую

возможность ввести "Кингфишер" в пролив между Молнией и Самоубийством.

     Джонни выключил радио, прервав связь с контролем, и   сразу   в   кабине

стало удивительно тихо. Он уселся поудобнее и слегка   приоткрыл   дроссели,

следя за стрелками на шкалах приборов.

     Теперь он находился на высоте в триста футов,   и   "бичкарфт"   прыгал,

как марлин на крючке. Он летел по приборам в абсолютной темноте. Не   видно

было даже концов крыльев,   но   наверху   все   еще   светили   звезды.   Джонни

двигался вперед, навстречу буре, а облака пыли двигались встречным курсом,

уже закрыв Картридж Бей.

     Каждые несколько секунд он   бросал   быстрый   взгляд   вперед,   надеясь

увидеть огни, потом его взгляд снова устремлялся к приборам.

     - Пора, - мрачно думал он. - Пора показаться огням. Я скоро буду   над

сушей. Еще тридцать секунд, и я промахнулся.

     Он снова поднял голову - прямо перед ним   был   "Кингфишер".   Все   его

огни   горели,   он   казался   огненным   бакеном   во   тьме.   Корабль    слегка

раскачивался: ветер еще не успел поднять настоящие волны.

      Джонни пролетел над кораблем, чуть не   задев   надстройки,   и   стал   с

беспокойством отыскивать освещение на поле.

     Оно появилось как полоса меньшей темноты в абсолютной   черноте   ночи.

Он выправил курс, глядя, как полоса превращается в двойную линию   костров,

коптивших и колебавшихся на ветру.

     Он низко перелетел через канаву, и   сила   толчка,   казалось,   оторвет

шасси. Но тут самолет покатился по дорожке, костры   мелькали   мимо   концов

крыльев.

     - Ленс, старина, - пробормотал   он   с   благодарностью,   -   дело   было

нелегкое!

     Ветер бил корпус   машины,   шины   визжали   на   гудронированном   шоссе,

"мерседес" двигался по извивам горной дороги,   и   все   эти   звуки   вторили

ударам пульса и усиливали биение сердца Трейси.

     Она правила с вдохновенной непринужденностью, глядя, как   выпрыгивают

их   тьмы   повороты,   ощущая   мощные   утесы,   нависавшие   над    дорогой    и

закрывавшие половину ночного неба.

     В серебряном полотне озера Гленвильям   отразились   звезды,   и   вскоре

озеро осталось   позади.   Трейси   спустилась   с   гор,   переправилась   через

Слоновью реку и сделала короткую остановку в   Ванринсдорпе   для   заправки.

Трейси внимательно изучала карту дорог. С чувством отчаяния   она   смотрела

на цифры указателей расстояния: каждая миля увеличивала ее нетерпение.

     И вот она снова за рулем, и перед ней обширная пустота   Намакваленда.

"Мерседес" устремился вперед.

     - ...Там установлена какая-то   машина,   я   точно   не   знаю,   как   она

действует, но она отбирает алмазы. Бенедикт приказал установить ее   в   Лас

Пальмасе...

     Огни фар   стали   маленькими   столбами   света,   голубая   лента   дороги

тянулась бесконечно. Трейси одной рукой зажгла сигарету, по-прежнему слыша

в ушах голос Руби:

     - ...среди них один алмаз. Он назвал его "Большой Голубой".   Бенедикт

говорит, что он стоит миллионы...

     Трейси не могла в   это   поверить.   Такое   невероятное   предательство,

такой обман она не могла себе представить.

     -   Итальянец,   капитан,   будьте   с   ним   острожнее.   Он   работает   на

Бенедикта. И второй тоже - Хьюго - они все в этом. Предупредите Джонни.

     Бенедикт! Слабый, порочный Бенедикт, плейбой,   транжира.   Неужели   он

спланировал и осуществил все это?

     Сбоку в машину ударил порыв ветра, сталкивая ее с гудрона в   обочину.

Трейси с трудом удержала руль Под колесами визжал гравий. Трейси вернулась

на дорогу и снова устремилась на север.

     - Предупредите Джонни! Предупредите Джонни!

     Бенедикт Ван дер Бил сидел в отцовском кресле, в доме   отца,   он   был

совершенно один. Одиночество впивалось в него.

     Перед ним на столе стояли   хрустальный   бокал   и   графин.   Коньяк   не

утешал, его теплота в   горле   и   животе   только   усиливали   ледяной   холод

одиночества. В своем воображении он видел себя   опустошенным.   Он   шелуха,

наполненная холодом тоски.

     Он осмотрел комнату, с ее темными деревянными панелями, с ее   пыльным

запахом смерти. Подумал, сколько раз так, один и в одиночестве, сидел   его

отец. В одиночестве и страхе перед пожиравшим его раком.

     Он встал и принялся бесцельно шагать по комнате, касаясь мебели,   как

будто пытался связаться с человеком, жившим и умершим здесь. Остановился у

закрытого занавеской окна. Ковер на полу новый. Им заменили   тот,   который

не смогли очистить.

     - Старик правильно поступил, - сказал он   вслух.   Голос   его   странно

прозвучал в его собственных ушах.

     В неожиданном порыве он быстро подошел к массивному шкафу у   очага   и

попытался открыть дверцу. Она была закрыта на ключ.

     Он спокойно отступил на шаг и пнул   дверцу.   Дерево   раскололось,   он

ударил снова, сорвав дверцу с петель.

     Продолговатый кожаный футляр лежал на верхней   полке,   Бенедикт   снял

его и отнес на стол. Открыл защелки и отбросил крышку.

     Вынул синиеватый металлический   двуствольный   "парди   ройял",   смазка

выпачкала его руки.

     - Якобус Исаак Ван дер Бил. - Он вслух произнес имя,   выгравированное

на стали среди изображений фазанов и охотничьих собак.

     Улыбнулся.

     - Старый черт. - Улыбаясь, он   покачал   головой,   как   будто   услышал

забавную шутку, потом начал медленно   собирать   дробовик.   Взвесил   его   в

руках, восхищаясь уравновешенности оружия.

     - Старый ублюдок принял решение. -   По-прежнему   улыбаясь,   он   отнес

дробовик на новый ковер. Поместил приклад между ног, так что ствол   торчал

в потолок, медленно наклонился, открыв рот, сунул ствол меж   зубов,   потом

положил палец на курок.

     - Щелк! Щелк!

     Курок ударил в пустой затвор, Бенедикт распрямился,   вытер   смазку   с

губ. Снова улыбнулся.

     - Вот как он это сделал. Оба ствола в горло. Прекрасное лекарство   от

тонзиллита! - усмехнулся он и взглянул на разбитую дверцу шкафа. На второй

полке стояли коробки с патронами.

     Он сунул ружье под мышку и снова пошел к шкафу, на этот раз   двигаясь

более целеустремленно. Схватил коробку с патронами, раскрыл ее.   Руки   его

вдруг задрожали, и толстые красные патроны упали на пол. Он   наклонился   и

поднял два.

     С растущим возбуждением и ужасом он раскрыл ружье и сунул   патроны   в

темные гнезда стволов. Они с глухим стуком аккуратно заняли свое место,   и

он торопливо отошел на прежнее место к окну.

     Глаза его теперь ярко горели,   дыхание   стало   порывистым,   он   отвел

предохранитель и снова поставил приклад на пол.

     Снова взял стволы в рот   -   непристойный   поцелуй   -   и   потянулся   к

куркам. Они были холодны и   маслянисты.   Он   слегка   погладил   их,   ощущая

металлические желобки, дрожа   от   прикосновения   к   ним,   как   никогда   не

дрожал, касаясь женского тела.

     Потом неожиданно распрямился. С трудом перевел дыхание.

     Неуверенно   отнес   оружие   на   стол    и    положил    на    полированную

поверхность.

     Наливая себе коньяк, он с извращенным наслаждением не отрывал взгляда

от прекрасного сверкающего оружия.

     Пар затуманил зеркальные стены ванной,   отражение   казалось   неясным.

Руби   Ленс   медленно   вытерлась   толстым   пушистым   полотенцем.    Она    не

торопилась: хотела дать Трейси возможность часа   на   четыре   удалиться   от

Кейптауна. С глубоким нарциссическим удовольствием она увидела в   зеркале,

как мягким розоватым светом блестит ее тело от горячей ванны.

     Завернувшись в полотенце, она прошла в   гардеробную,   взяла   одну   из

оправленных серебром щеток и начала расчесывать волосы,   расхаживая   перед

открытым гаредеробом, чтобы выбрать подходящий для   случая   наряд.   Должно

быть что-нибудь особенное; возможно,   платье   от   Луи   Феро,   длинное,   из

бледно-желтого сатина, которое она еще ни разу не надевала.

     Так и не приняв решение, она   села   у   туалетного   столика   и   начала

сложный процесс накладывания косметики. Работала она очень тщательно, пока

наконец не улыбнулась удовлетворенно своему отражению в зеркале.

     Она бросила полотенце, вернулась к   гардеробу   и   стояла   перед   ним,

нагая и стройная. Слегка надув губы,   Руби   сосредоточенно   думала,   решив

отказаться от платья Феро. И вдруг она улыбнулась и потянулась к   норковой

шубке Бенедикта.

     Закуталась в бледное облако меха, взбила воротник, чтобы он   обрамлял

лицо. Прекрасно.   Только   мех   и   пара   золотых   туфелек,   бледно-золотых,

отлично соответствующих цвету волос.

     Неожиданно она заторопилась. Выбежала из дома к машине. Огибая старый

дом   на   Винберг-Хилл,   она   включила   фары.   Ненавязчиво    шумел    мотор,

смешиваясь с шепотом ночного ветерка в   каштановых   деревьях,   обрамлявших

подъездной путь.

     Она остановилась   во   дворе,   увидела   "роллс"   Бенедикта   в   гараже,

увидела свет в окне кабинета.   Передняя   дверь   открыта.   Ее   туфельки   не

издавали ни звука в темных коридорах;   она   потянула   дверь   кабинета,   та

распахнулась. Она вошла в комнату, закрыла за собой дверь и   остановилась,

прижавшись спиной к темной деревянной панели. В   комнате   было   полутемно,

горела одна затененная лампа.

     Бенедикт сидел за столом. В комнате висел тяжелый   запах   сигаретного

дыма   и   коньячных   паров.   Лицо   у   него   раскраснелось,    рубашка    была

расстегнута. На столе перед ним лежал дробовик. Руби   удивило   присутствие

оружия, она смутилась и забыла приготовленные заранее слова.

     Бенедикт взглянул на нее. Глаза его   были   слегка   не   в   фокусе,   он

медленно мигнул. Потом   улыбнулся,   рот   его   изогнулся,   и   заговорил   он

неуверенным голосом.

     - Значит, ты вернулась.

     К   ней   мгновенно   вернулась   вся    ненависть.    Но    она    сохранила

бесстрастное выражение лица.

     - Да, - согласилась она. - Вернулась.

     - Иди сюда. - Он повернул   стул,   но   она   не   двинулась,   прижимаясь

спиной к деревянной панели.

     - Иди сюда. - Бенедикт говорил теперь увереннее.

     Неожиданно Руби улыбнулась и послушалась.

     Она остановилась перед ним, кутаясь в мех.

     - Наклонись, - приказал Бенедикт, и она заколебалась.

     - Вниз! - хлестнул его голос. - Вниз, черт побери!

     Руби опустилась перед ним на колени,   а   он   выпрямился.   Она   стояла

перед ним в покорной позе, склонив голову, золотые волосы упали на лицо.

     - Ну, давай, - насмехался он, - проси у меня прощения.

     Она медленно   подняла   голову   и   посмотрела   ему   в   лицо.   Негромко

заговорила.

     - Трейси сегодня в пять тридцать выехала в Картридж Бей.

     Выражение лица Бенедикта изменилось.

     - Она выехала четыре часа назад, теперь она уже на полпути.

     Он смотрел на нее, раскрыв губы, красные, мягкие, слабые.

     - Она едет к Джонни, - продолжала Руби. - Она все знает об   установке

на "Кингфишере". Знает о большом голубом алмазе.

     Он начал недоверчиво качать головой.

     - К утру Джонни тоже будет знать. Так   что,   дорогой   мой,   ты   опять

проиграл, не так ли? Тебе его никогда не победить, Бенедикт. Ну   как,   мой

дорогой?

     В голосе ее звучало торжество.

     - Ты? - прохрипел он. - Ты?

     И она рассмеялась, кивая в знак   согласия,   неспособная   из-за   смеха

говорить.

     Бенедикт неуклюже наклонился, протянув руки к ее горлу. Она упала, он

на нее. Смех ее захлебнулся.

     Они покатились по полу.   Бенедикт   продолжал   сжимать   ее   горло,   он

кричал в ярости и отчаянии. Она била длинными ногами,   царапала   его   лицо

ногтями, сражалась с силой загнанного животного.

     Они неожиданно откатились назад, и Бенедикт с силой ударился   головой

о ножку стола. Он разжал руки, она вырвалась, шумно   дыша.   Откатилась   от

него, одним гибким движением встала на ноги, воротник   норковой   шубы   был

разорван, спутанные волосы свисали на лицо.

     Бенедикт, держась за стол, встал на колени.   Он   по-прежнему   кричал,

испускал яростные бессвязные звуки, а Руби   повернулась   и   устремилась   к

двери.

     Ослепленная собственным гневом, с   трудом   дыша,   она   дергала   ручку

двери, повернувшись к нему спиной.

     Бенедикт схватил со стола ружье.   По-прежнему   стоя   на   коленях,   он

положил его на руки.   Отдача   ударила   его,   выстрел   громко   прозвучал   в

закрытой комнате, длинный язык желтого пламени осветил сцену, как   вспышка

фотографа.

     Тяжелый заряд ударил Руби в спину.   На   таком   расстоянии   он   пробил

спину и таз, образовав огромное отверстие. Разорвал ей живот, развернув ее

у стены. Она скользнула вниз и   села,   глядя   на   него   через   разорванную

норку.

     Бенедикт следовал стволом за   ее   падением   и   выстрелил   из   второго

ствола. Снова короткий гром и желтое пламя.

     С еще более близкого расстояния, чем первый, второй выстрел ударил   в

ее прекрасное золотое лицо.

     Бенедикт   стоял   в   гараже,   прижавшись   лбом   к   холодному    металлу

"роллс-ройса". Он все еще держал в руках   дробовик,   карманы   были   набиты

патронами, которые он подобрал с пола, перед тем как выйти из кабинета.

     Он сильно дрожал, как больной с высокой температурой.

     - Нет! - простонал он, повторяя это отрицание снова и снова, опираясь

на большую машину.

     Неожиданно его вырвало: он вспомнил, какую учинил   бойню.   Его   рвало

смесью коньяка и ужаса.

     Он побледнел и ослаб, но почувствовал себя лучше. Через открытое окно

бросил ружье на заднее сидение, сам сел на место шофера.

     Он сидел, склонившись к рулю, и   постепенно   инстинкт   самосохранения

взял верх.

     Казалось, у него только один путь к спасению. "Дикий   гусь"   способен

переправить его через океан - может быть, в Южную Америку, а в Швейцарии у

него достаточно денег.

     Он вывел "роллс" из гаража, шины негромко визжали на бетоне, в   свете

фар поднимался голубоватый дымок.

     "Мерседес" полз по толстому   слою   песка,   фары   безуспешно   пытались

разогнать яркий оранжевый пылевой туман, перехлестывавший дорогу   впереди.

Горячий песчаный ветер бил по корпусу, покачивая машину на рессорах.

     Трейси сидела за рулем, всматриваясь   вперед   глазами,   горевшими   от

усталости и пыли.

     Эта песчаная дорога   была   единственным   путем,   ведущим   от   главной

магистрали к   Картридж   Бей.   Сотни   миль   мучительного   пути   в   глубоких

песчаных колеях и по треснувшим камням, когда дорога пересекала каменистые

хребты.

     Радиатор "мерседеса" закипел, он перегрелся от горячего   ветра   и   от

усилий   преодоления   толстых    песчаных    заносов.    Местами    приходилось

прорываться сквозь жесткую пустынную растительность по колено высотой.

     Каждые   несколько   минут   перед   машиной,   как   вспугнутое   животное,

пролетало перекати-поле, гонимое ветром.

     Временами Трейси казалось, что она   пропустила   очередной   поворот   и

теперь устремляется прямо в пустыню, но потом перед ней в свете фар   снова

показывалась песчаная колея. Однажды она действительно съехала с дороги, и

"мерседес" немедленно   засел,   его   колеса   бесполезно   проворачивались   в

песке. Ей пришлось выйти из машины, голыми руками   выгрести   песок   из-под

задних колес, натолкать в углубления обломки дерева,   чтобы   дать   колесам

точку опоры. Когда "мерседес" неуклюже выполз обратно   на   дорогу,   Трейси

чуть не расплакалась от облегчения.

     Сквозь облака пыли медленно пробился рассвет, Трейси выключила фары и

поехала дальше, пока вдруг, совершенно   неожиданно,   не   увидела   Картридж

Бей. Перед ней появились здания, она выбежала   из   машины   и   бросилась   к

жилым помещениям. Заколотила в дверь, открыл десятник, впустил ее внутрь и

удивленно уставился на нее. Трейси опередила его расспросы.

     - Где "Дикий гусь"?

     - Отвез мистера Ленса на "Кингфишер",   но   уже   вернулся   и   стоит   у

причала.

     - А капитан, Хьюго Крамер?

     - На борту, в своей каюте.

     - Спасибо. - Трейси открыла дверь и выбежала в бурю.

     "Дикий гусь" стоял у причала, привязанный к чалкам прочными   тросами,

и все же дрожал и качался на ветру. На палубу вел   трап,   в   иллюминаторах

горел свет. Трейси поднялась на борт.

     Из своей каюты появился Хьюго Крамер в мятой   пижаме.   Трейси   прошла

мимо него.

     - Вы отвезли Ленса на "Кингфишер"? - возбужденным беспокойным голосом

спросила она.

     - Да.

     - Идиот, разве вы не поняли,   что   этого   нельзя   делать?   Он   что-то

учуял. Иначе зачем бы он сюда полетел в бурю?

     Хьюго смотрел на нее, и Трейси инстинктивно поняла, что Руби   сказала

правду.

     - Не знаю, о чем вы говорите, - наконец сказал он.

     - Прекрасно знаете! Когда мы все окажемся за решеткой,   у   вас   будет

долгих пятнадцать лет, чтобы обо всем подумать. Ленс вот-вот   все   узнает,

вы, глупец. Я должна его остановить. Отвезите меня на "Кингфишер".

     Он был смущен - и испуган.

     - Я ничего не знаю... - начал он.

     - Вы зря тратите время, - резко прервала его Трейси. - Отвезите   меня

на "Кингфишер".

     - Ваш брат - где он? Почему не приехал сам?

     Трейси предвидела этот вопрос.

     - Ленс избил его, очень сильно. Он в больнице. Он послал меня.

     Неожиданно Хьюго поверил.

     - Gott! - выкрикнул он.   -   Что   нам   делать?   Эта   буря...   я   смогу

доставить вас   туда,   но   не   смогу   оставить   "Дикого   гуся".   Экипаж   не

справится с кораблем в море. А что вы сделаете в одиночку?

     - Увезите   меня   отсюда,   -   сказала   Трейси.   -   Доставьте   на   борт

"Кингфишера" и можете   возвращаться.   Итальянец,   Капоретти...   мы   с   ним

вдвоем справимся с Ленсом. В такую бурю   человека   легко   может   смыть   за

борт.

     - Jа. - На лице Хьюго появилось облегчение. - Верно. Итальянец!   -   И

он взял свою непромокаемую куртку. Надел ее   поверх   пижамы,   с   уважением

поглядывая на Трейси.

     - Вы, - сказал он, - я не знал, что вы с нами.

     - Вы думаете, мы с братом допустим, чтобы чужак отобрал у нас то, что

нам принадлежит по праву?

     Хьюго улыбнулся.

     - А у вас железная выдержка. Чуть не одурачили меня. - И он пошел   на

мостик.

     Джонни Ленс и Сержио Капоретти   плечом   к   плечу   стояли   на   мостике

"Кингфишера". Море перехлестывало через нос корабля сплошной стеной   воды,

ветер рвал пену и бросал ее на бронированные стекла рулевой рубки.

     "Кингфишер" освобождался от уз, оставив над якорными   цепями   большие

желтые буи. Теперь его с помощью двигателей   и   руля   удерживал   на   месте

компьютер.

     - Нехорошо, - мрачно заметил Сержио. - Мы слишком   близко   подошли   к

скалам. У меня болит сердце, когда я на это смотрю.

     Так далеко в море даже сильнейший ветер не мог пригнать облака   пыли.

Видимость была свыше мили, вполне достаточная,   чтобы   разглядеть   мрачные

утесы Молнии и Самоубийства. О   них   ударялись   гонимые   бурей   волны,   на

двести   футов   в   небо   бросая   столбы   пены,   потом   отступая   и   обнажая

сверкающие белые скалы.

     - Держите его, - проворчал Джонни. Дважды за ночь они меняли позицию,

каждый   раз   приближаясь   к   щели   между   островами.   "Кингфишер"    храбро

удерживал   позицию    против    сильного    всасывающего    течения,    которое

добавлялось к волнам и ветру.

     Джонни не собирался основательно обрабатывать какой-нибудь желоб,   он

хотел взять как можно больше образцов за оставшееся ему время. Буря его не

остановит   -   "Кингфишер"   приспособлен   для   работы   в   таких    условиях.

Компенсирующая   часть   шланга   удерживала   головку   на   дне,   несмотря   на

колебания корпуса.

     -   Успокойтесь,   Сержио,   -   слегка   смягчился   Джонни.   -   Компьютер

предусмотрит опасность.

     - У проклятого компьютера нет глаз, чтобы видеть эти   скалы.   У   меня

глаза есть. И от этого болит сердце.

     Дважды за ночь Джонни спускался в контрольное помещение и   приказывал

компьютеру   доложить   о   найденных    алмазах.    Каждый    раз    ответ    был

неудовлетворительным: ни одного камня   крупнее   четырех   карат,   несколько

более мелких.

     - Пойду взгляну. Смотрите за ним, - сказал Джонни Сержио   и   вошел   в

рубку.

     Он задержался у монитора и увидел, что компьютер   проводит   начальные

фазы и все идет нормально. Он миновал экран и склонился к столу с картой.

     На столе была закреплена большая крупномасштабная карта   Юго-Западной

Африки от Людерица до Валвис   Бея.   Карандашом   были   отмечены   глубины   и

координаты кораблей.

     Джонни взял   измерительный   циркуль   и   мрачно   посмотрел   на   карту.

Неожиданно в нем поднялась волна гнева. Эти острова так   много   обещали   и

так мало дали.

     Он смотрел на названия "Молния" и "Самоубийство", написанные курсивом

среди множества данных, и его гнев превратился в безудержную ненависть.

     Концами циркуля он ударил по карте, разорвав толстую   прочную   ткань,

ударил вторично, сделав крестообразный надрез.

     От этих действий его гнев улегся. Он   почувствовал   замешательство   и

смущение от такого детского жеста. Попытался расправить края   пореза   и   в

щель увидел листок бумаги, который кто-то сунул   под   карту.   Он   просунул

палец в щель и вытащил листок. Посмотрел на   заголовок,   на   ряды   цифр   и

букв.

     Листок был озаглавлен "Вторичная программа очистки Каминикото".

     Удивленный, он   разглядывал   листок,   узнавая   в   нем   программу   для

компьютера. Надпись была сделана заостренным   почерком   Сержио   Капоретти.

Легче всего разрешить загадку, спросив Сержио.   Джонни   пошел   обратно   на

мостик.

     - Босс, - с   беспокойством   позвал   Сержио,   когда   Джонни   вышел.   -

Смотрите!

     Он указывал вперед, прямо   по   направлению   ветра.   Джонни   торопливо

подошел к нему, забыв о сжатом в руке листочке.

     - "Дикий гусь". - Сержио узнал маленький корабль, который приближался

к ним в полутьме.

     - Какого дьявола он здесь делает? -   вслух   удивился   Джонни.   "Дикий

гусь" на несколько секунд исчез за стеной   зеленого   моря.   Потом   взлетел

высоко на волне, показав красное днище; вода лилась сквозь   желобы,   потом

корабль погрузил нос в кипящую воду и снова исчез между двумя волнами.   Он

быстро приближался, огибая корму "Кингфишера".

     - Что там происходит? - сказал Джонни и тут же увидел, как   из   рубки

появилась стройная фигура и подошла к ближнему борту.

     - Это Трейси! - крикнул Джонни.

     Она ухватилась за поручни: волна обрушилась на палубу   и   захлестнула

ее. Джонни думал, что ее смоет, но она продолжала цепляться за поручень.

     Сунув листок в карман,   Джонни   побежал   через   мостик,   скатился   по

лестнице   на   палубу,   прыжком   преодолел   последние   десять    футов,    и,

приземлившись, тут же побежал.

     Он добрался до борта и посмотрел вниз на мокрую Трейси.

     - Возвращайся! - крикнул он. - Возвращайся! Не пытайся переправиться!

     Она что-то крикнула в ответ, но он   не   услышал:   его   ударил   фонтан

брызг; когда он протер глаза, то увидел,   что   она   приготовилась   прынуть

через пропасть между двумя кораблями.

     Он перелез   через   борт   "Кингфишера"   и   быстро   спустился   вниз   по

кольцам.

     Он был еще в десяти футах, когда она напряглась для прыжка.

     - Вернись! - в отчаянии крикнул он.

     Она прыгнула, не дотянулась до кольца и упала в   кипящую   воду   между

корпусами. Голова ее показалась под   Джонни,   и   он   увидел,   как   на   них

надвигается следующая волна. Она   бросит   "Дикого   гуся"   на   "Кингфишер",

раздавив между ними Трейси.

     Джонни преодолел последние десять футов; держась одной рукой,   второй

обхватил Трейси и с усилием, от которого затрещали мышцы и суставы, вырвал

ее из воды как раз   в   тот   момент,   когда   корпуса   кораблей   с   грохотом

соединились:   обшивка   "Дикого   гуся"   затрещала,   на   борту   "Кингфишера"

остались следы краски.

     "Дикий гусь" отвернул и с ревом двигателей начал удаляться.

     Трейси стояла в центре гостевой каюты   "Кингфишера"   в   луже   морской

воды, набежавшей с ее мокрой одежды. Темные волосы прилипли к лицу и   шее,

она так сильно дрожала от шока и ледяной воды, что не могла говорить. Зубы

ее стучали, губы посинели.

     Она отчаянно пыталась заговорить, не отрывая взгляда от Джонни.

     Он быстро раздел ее, набросил ей на плечи полотенце   и   начал   сильно

растирать, чтобы вернуть в тело тепло.

     - Ты маленькая идиотка, - бранился он. - Совсем с ума спятила?

     - Джонни, - выдохнула она сквозь стучащие зубы.

     - Боже, да ведь ты чуть не погибла!   -   прикрикнул   он   и   склонился,

растирая ее ноги.

     - Джонни, послушай.

     - Замолчи и вытри волосы.

     Она покорно повиновалась, дрожь уменьшилась, он   подошел   к   шкафу   и

отыскал в нем толстый свитер, который натянул на нее через голову.   Свитер

висел на ней почти до пят.

     - Ну, теперь давай, - сказал он,   грубо   взяв   ее   за   плечи.   -   Что

случилось?

     И из нее полился поток слов, как вода из   прорванной   плотины.   Потом

она расплакалась и стояла, маленькая и жалкая в необъятном свитере, мокрые

волосы свисали на плечи. Она рыдала, будто у нее разбилось сердце.

     Джонни обнял ее.

     Несколько долгих минут Трейси наслаждалась в его   тепле   и   силе,   но

отпрянула первой.

     - Сделай что-нибудь, Джонни, - умоляла   она,   в   голосе   ее   все   еще

звучали слезы. - Останови их. Они не должны уйти с этим.

     Он вернулся к шкафу и, роясь в нем, напряженно обдумывал услышанное.

     Он смотрел, как она надевает брюки из саржи и связывает   их   у   талии

куском веревки. Она закатала штанины и опустила   их   в   толстые   шерстяные

носки. Потом сунула ноги в сапоги всего на два размера больше, чем нужно.

     - С чего мы начнем? - спросила она, и он вспомнил   о   листке   бумаги.

Достал его из кармана и расправил на столе.   Быстро   пробежал   глазами   по

столбцам чисел. Его догадка оказалась верной - это действительно программа

для компьютера.

     - Оставайся здесь, - приказал он Трейси.

     - Нет. - Она ответила немедленно, и он улыбнулся.

     - Послушай, я собираюсь на мостик, чтобы дать им там работу. А   потом

вернусь к тебе, обещаю. Ты ничего интересного не пропустишь.

     - Как она, босс? - тревога Сержио Капоретти   была   искренней.   Джонни

понял, что итальянец, должно быть, страшно беспокился,   гадая   о   причинах

появления Трейси.

     - Она сильно потрясена, - ответил Джонни.

     - А что ей нужно? Она сильно рисковала. Чуть не пошла на корм рыбам.

     -   Не   знаю.   Хочу,   чтоб   вы   оставались   здесь.   Пусть   "Кингфишер"

продолжает работу. Хочу уложить ее в постель.   Как   только   узнаю,   в   чем

дело, дам вам знать.

     - Ладно, босс.

     - Да, Сержио, поглядывайте на эти скалы. Не подводите корабль ближе.

     Джонни выбрал мощный мотив, чтобы удержать Сержио на мостике.

     Он оставил капитана и спустился вниз, на минуту заглянув   в   гостевую

каюту.

     Трейси пошла за ним, раскачиваясь вместе с "Кингфишером" на волнах.

     Двумя палубами ниже они достигли контрольного помещения компьютера, и

Джонни открыл ключом тяжелую стальную дверь, а потом закрыл ее за ними.

     Трейси примостилась у переборки и смотрела, как Джонни сел к   консоли

и достал помятый лист бумаги.

     Заглядывая в листок, он набрал первый ряд чисел. Компьютер немедленно

выразил протест.

     - Ошибка оператора, - напечатал он.

     Джонни не обратил на это внимания и   набрал   второй   ряд.   Ответ   был

более выразительным:

     - Процедура отутствует. Ошибка оператора.

     И Джонни напечатал   следующий   ряд.   Он   догадывался,   что   тот,   кто

составлял программу, должен был поместить в компьютер ряд запретов,   чтобы

помешать случайному обнаружению. На экране снова вспыхнула надпись:

     - Ошибка оператора.

     Джонни пробормотал:

     - Не успеет трижды прокричать петух...

     Цитата из Библии прозвучала в напряженной тишине комнаты неуместно.

     Он набрал последний ряд цифр, и надпись   с   экрана   исчезла.   Консоль

щелкнула, как чудовищный краб, и неожиданно появилась надпись:

     ВТОРИЧНАЯ ПРОГРАММА ОЧИСТКИ КАМИНИКОТО. УСТАНОВЛЕНА В ОКТЯБРЕ 1969   В

ЛАС ПАЛЬМАСЕ ХИДЕКИ КАМИНИКОТО, ДОКТОРОМ НАУК, ТОКИЙСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ.

     Маленький японец не устоял перед честолюбивым желанием утвердить свое

авторство. Трейси и   Джонни   пригнулись   к   экрану,   очарованно   глядя   на

начавшие поступать сообщения. Сначала было указано количество часов работы

и вес обработанного за это время гравия. Затем вес очищенного концентрата,

поступившего из циклона, и наконец вес и размеры всех алмазов,   полученных

из моря. На почетном   месте   помещался   гигант   Голубой,   и   Трейси   молча

показала пальцем на число 320. Джонни угрюмо кивнул.

     Компьютер кончил тем, что указал общий вес добычи в каратах, и Джонни

впервые за все время заговорил.

     - Это правда, - сказал он негромко. -   Кажется   невероятным,   но   это

так.

     Щелканье и шум компьютера стихли, экран опустел.

     Джонни распрямился.

     - Где они это поместили? - спросил он себя,   быстро   оглядывая   линию

обработки. Встал со стула и сквозь свинцовое стекло посмотрел в   помещение

рентгеновского аппарата. - Должно быть по эту сторону от циклона и печи. -

Он размышлял вслух. - Между печью и рентгеновским аппаратом.

     И тут в его памяти всплыло то усовершенствование   в   расположении,   о

котором он собирался спросить, но забыл.

     - Смотровой люк в конвейерном туннеле! - Он ударил кулаком по ладони.

- Они переместили смотровой люк! Вот оно! Оно в конвейерном туннеле.

     И он торопливо принялся открывать дверь контрольного помещения.

     Сержио Капоретти расхаживал по   мостику,   как   пленный   медведь,   так

яростно затягиваясь сигарой, что с ее кончика слетали   искры.   Ветер   дико

завывал вокруг рубки, волны двигались на север.

     Неожиданно он принял решение и повернулся к рулевому.

     - Следи за этими проклятыми скалами, хорошенько следи.

     Рулевой кивнул, и Сержио через рубку затопал в свою каюту. Закрыл   за

собой дверь и подошел к столу. Порывшись в кармане, достал   ключ   и   отпер

ящик стола. Под коробкой сигар лежал холщовый мешочек.

     Сержио задумчиво взвесил его в руке и осмотрел каюту в поисках   более

надежного тайника. Сквозь ткань ощущалась неправильная форма камней.

     - Этот Джонни, он умный ублюдок, -   пробормотал   Сержио.   -   Надо   бы

спрятать получше.

     Наконец он сделал выбор.

     - Лучше всего быть там, где я смогу постоянно присматривать.

     Он расстегнул куртку и спрятал мешочек во внутреннем   кармане.   Потом

застегнул куртку и похлопал по выпуклости в районе сердца.

     - Отлично! - сказал он. - Хорошо! - Он встал и заторопился назад.

      Капитан закрыл каюту и   направился   на   мостик.   Остановился   посреди

рубки, повернув голову в сторону монитора.   Горела   красная   лампа   начала

новой процедуры.

     Сержио боязливо подошел к экрану и склонился к нему.   Одного   взгляда

было достаточно, и он бросился из рубки. И тут увидел разрез в карте.

     - Мать Мария!

     Он отогнул края и пошарил за ними. Отступил от стола и ударил себя   в

грудь.

     - Дурак! - сказал он.   -   Идиот!   -   Десять   секунд   он   потратил   на

самоосуждение,   затем   поискал   оружие.   Ручка   рубки   представляла   собой

двенадцатидюймовый   стальной   прут   с    тяжелой    головкой.    Он    отогнул

удерживающий болт и высвободил ручку. Сунул за пояс брюк.

     - Я иду вниз, - коротко сказал он рулевому   и   побежал   по   лестнице.

Быстро передвигался он по кораблю, легко сохраняя   равновесие   при   качке.

Добравшись до   нижней   палубы,   он   пошел   осторожнее.   Теперь   он   сжимал

стальной брус в   руке.   Через   каждые   несколько   шагов   останавливался   и

прислушивался, но все заглушал скрип корпуса "Кингфишера" и удары волн.

     Других звуков он не слышал. Сержио осторожно подкрался к контрольному

помещению компьютера и заглянул через глазок. Контрольное   помещение   было

пусто. Он попробовал ручку - дверь закрыта.

     И тут он услышал голоса - из открытой двери   конвейерного   помещения.

Он быстро подкрался и прижался к косяку.

     Донесся еле слышный приглушенный голос Джонни:

     -   Здесь   есть   еще   один   люк.   Дай    мне    полудюймовый    ключ    из

инструментального шкафа.

     - На что похож этот ключ?

     - Он самый большой. Размер указан на нем.

     Сержио одним глазом заглянул через косяк. Смотровой люк   конвейерного

туннеля был снят, в отверстии торчала голова Трейси. Ясно, что Джонни Ленс

внутри и что он нашел тайник.

     Трейси принялась выбираться из люка, и Сержио   попятился   и   осмотрел

помещение. Инструментальный шкаф прикреплен   к   переборке   под   лестницей.

Сержио повернулся и спрятался за углом.

     Трейси вышла из конвейерного помещения и направилась к шкафу. Открыла

дверцу, обнажив ряды инструментов, каждый был укреплен в своем гнезде.

     Пока она стояла, разглядывая инструменты в   поисках   нужного,   Сержио

вышел из-за угла и осторожно подошел к ней.

     Он поднял стальной брус, приподнялся на цыпочках, готовый к удару.

     Трейси что-то бормотала, слегка склонив голову, и   Сержио   знал,   что

удар разобьет ее череп.

     Он постарался не думать об этом, тщательно   нацеливаясь   в   основание

черепа. Начал опускать руку и   тут   же   сдержал   ее.   Он   не   может   этого

сделать.

     С довольным восклицанием Трейси нашла то, что   искала.   Сержио   успел

отступить за угол, и Трейси снова скрылась в конвейерном помещении.

     - Нашла, Джонни, - крикнула она в люк.

     - Принеси мне. Быстрее, Трейси. Сержио может заподозрить,   -   крикнул

он в ответ, и Трейси подобрала свои просторные брюки и втиснулась в люк.

     На четвереньках она подползла к нему. В узком туннеле   было   жарко   и

тесно. Он взял у нее ключ.

     - Подержи фонарик. - Она взяла   у   него   фонарик,   направляя   луч   на

стену, пока он отвинчивал болты и снимал крышку.

     Лежа на боку, он всматривался в отверстие.

     - Тут что-то вроде контейнера, - сказал он и протянул руку. С   минуту

он сражался с зажимами, потом медленно поднял стальную чашку.

     В   этот   момент   "Кингфишер"   покачнулся   на   большой   волне,    чашка

выскользнула из рук Джонни, и из нее   выкатились   алмазы.   Они   покатились

прямо на них - поток камней всех цветов и размеров. Некоторые застряли   во

влажных волосах   Трейси,   остальные   раскатились   по   полу,   луч   фонарика

отразился от них яркими солнечными отблесками.

     - Боже! - выдохнула Трейси и рассмеялась, услышав триумфальный   вопль

Джонни.

     - Смотри на этот! - воскликнула Трейси.

     - А этот!   -   Они   обезумели   от   возбуждения,   руки   их   были   полны

алмазами. Трейси и Джонни обнялись и страстно   поцеловались,   смеясь   друг

другу в рот.

     Джонни первым пришел в себя.

     - Пошли. Нужно выбираться отсюда.

     - А как же алмазы?

     - Оставь их. Для них будет время после.

     Они поползли назад по туннелю, по-прежнему со смехом и восклицаниями,

и выбрались один за   другим   в   помещение   конвейера.   Расправили   одежду,

отдышались, и Трейси спросила:

     - Что теперь?

     - Прежде всего закрыть на замок Сержио и его экипаж.   -   Лицо   Джонни

отвердело. - Проклятые ублюдки! - гневно добавил он.

     - А потом? - спросила Трейси.

     - Потом поднимем шланг и поплывем в Картридж Бей.   Вызовем   по   радио

полицию. Нужно будет рассчитаться со всей бандой, включая твоего братца.

     Джонни пошел к двери, спрашивая при этом:

     - Зачем ты закрыла дверь, Трейси?

     - Я не закрывала, - ответила она и заспешила за ним.   Выражение   лица

Джонни изменилось. Он подбежал к   тяжелой   стальной   двери   и   всем   телом

навалился на нее. Она не шевельнулась, и он повернул к   двери,   ведущей   в

помещение циклона.

     Она тоже была закрыта.   Он   побежал   через   комнату,   изо   всей   силы

потянул за ручку.

      Наконец он прекратил безнадежные попытки и отчаянно   оглядел   длинное

помещение. Других выходов нет, никакого   люка   или   иллюминатора,   ничего,

кроме крошечного смотрового   окошка   в   стальной   двери,   которая   вела   в

помещение циклона.   Окошко   закрыто   трехдюймовым   стеклом,   прочным,   как

сталь. Он посмотрел в него.

     Высокий циклон доминировал в помещении, от пола до потолка. Сверху   в

помещение входила   стальная   труба,   которая   доставляла   с   морского   дна

гравий. В помещении никого не было.

     Джонни сразу отрезвел.

     - Иди сюда, - сказал он и обнял ее за плечи. - У нас проблемы.

     Закрыв обе двери, ведущие   в   конвейерное   помещение,   Сержио   быстро

вернулся на мостик. Рулевой с любопытством взглянул на него.

     - Как леди?

     - Хорошо, - рявкнул Сержио. - В безопасности. - И затем с неожиданной

яростью добавил: - Ты чего лезешь не в свое дело? Думаешь, ты капитан?

     Удивленный рулевой снова   обратил   все   внимание   на   шторм,   который

продолжал реветь вокруг. Сержио принялся   расхаживать   взад   и   вперед   по

мостику, легко и привычно удерживая равновесие на качающейся   палубе.   Его

гладкое детское лицо сморщилось, он яростно пыхтел сигарой. От   всей   души

Сержио проклинал свое участие в этом деле. Он хотел бы никогда не   слышать

о "Кингфишере". Он отдал бы все свои надежды на будущую жизнь за то, чтобы

сидеть теперь спокойно на берегу в Остии, прихлебывать граппу   и   смотреть

на проходящих девушек.

     Он импульсивно распахнул штормовую дверь мостика и вышел на   открытую

палубу. Ветер ударил его, растрепал волосы.

     Из внутреннего кармана он достал мешочек.

     - Вот в чем беда, - пробормотал   он,   глядя   на   мешочек   в   руке.   -

Проклятые камни!

     Он отвел руку, как игрок в мяч, собираясь бросить мешочек в свистящее

зеленое море внизу, но опять не смог завершить движения. Негромко бранясь,

он положил мешочек обратно в карман и вернулся в рубку.

     - Вызови радиста,   -   приказал   он,   и   рулевой   быстро   потянулся   к

переговорной трубе.

     Радист поднялся на мостик, все еще заспанный, застегивая костюм.

     - Свяжись с "Диким гусем", - сказал ему Сержио.

     - Не смогу сейчас, - возразил радист, глядя на бурю.

     - Вызывай, - Сержио угрожающе шагнул   к   нему.   -   Вызывай,   пока   не

свяжешься.

     "Дикий гусь" раскачивался на волнах, борясь   с   течением   у   входа   в

Картридж Бей, потом прошел в безопасность залива.

     Хьюго заметно расслабился.   Переход   от   Молнии   и   Самоубийства   был

длинным и трудным. Но беспокойство сохранялось. Он надеялся,   что   девушка

справится с Ленсом. Крепкий парень, этот Ленс, хорошо бы отправиться с ней

и помочь в деле. Пятнадцать лет - очень   большой   срок,   ему   будет   почти

пятьдесят.

     Хьюго следил за знаками на   обоих   берегах   канала,   пока   не   увидел

впереди причал и здание склада. На причале рядом с грудой пустых бочек   от

горючего виднелась фигура.   С   тревогой   Хьюго   напрягал   глаза   в   плохой

видимости.

     - Кто это? - вслух спросил он. Человек выпрямился и   подошел   к   краю

причала. С обнаженной головой,   в   мятом   деловом   костюме,   человек   этот

держал в руке дробовик - и прошло еще несколько секунд, прежде   чем   Хьюго

узнал его.

     - Боже! Это босс! - Хьюго почувствовал, как сжались   грудь   и   живот,

труднее стало дышать.

     Бенедикт Ван дер Бил прыгнул на палубу в том момент, как "Дикий гусь"

коснулся причала.

     - Что происходит? - спросил Бенедикт,   как   только   они   оказались   в

рубке.

     - Я думал, вы в больнице, - ответил Хьюго.

     - Кто вам об этом сказал?

     - Ваша сестра.

     - Вы ее видели? Где она?

     - Я отвез ее на "Кингфишер". Как вы и велели. Она отправилась кончать

с Ленсом.

     - Кончать с Ленсом! Она с ним заодно, вы, тупица, она не с нами!   Она

все знает! Все!

     - Но она сказала мне... - Хьюго был в ужасе. Бенедикт оборвал его.

     - Все раскрылось. Надо убираться. Прикажите экипажу   принять   в   трюм

это горючее. Как водяные танки?

     - Полны.

     - Продовольствие?

     - Полный запас.

     - На сколько?

     - Недели на три. Если экономить, на четыре.

     - Слава Богу. - Бенедикт вздохнул с облегчением.   -   Шторм   продлится

еще три дня. У нас есть время.   Нас   никогда   в   нем   не   найдут.   К   тому

времени, как прояснится, мы будем далеко.

      - Куда мы? В Анголу?

     - Боже, нет! Надо убраться подальше. В Южную Америку.

     - В Южную Америку!

     - Да, мы сможем, если запастись топливом.

     Хьюго помолчал, привыкая к этой мысли.

     - Сможем, - повторил Бенедикт.

     - Да, - согласился Хьюго, - сможем.

     Он впервые внимательно   взглянул   на   Бенедикта   и   увидел,   что   тот

напряжен, глаза налились кровью и глубоко ввалились, подбородок   покрывает

щетина, и вообще у него загнанный вид - как у преследуемого зверя.

     Он был грязен, и на костюме виднелась   какая-то   полоска.   Похоже   на

высохшую рвоту.

     - Ну, а куда потом? - Впервые с того времени, как он   познакомился   с

Бенедиктом, он   почувствовал   себя   хозяином   ситуации.   Пора   поговорить,

договориться об условиях.

     - Высадимся где-нибудь в пустынном месте, разойдемся и исчезнем.

     - А деньги? -   Хьюго   говорил   негромко.   Посмотрел   на   ружье.   Руки

Бенедикта суетливо скользили по поверхности оружия.

     - Деньги у меня есть.

     - Сколько?

     - Достаточно, - осторожно ответил Бенедикт.

     - Для меня тоже? - попробовал почву Хьюго, и Бенедикт кивнул.

     - Сколько для меня? - продолжал Хьюго.

     - Десять тысяч.

     - Фунтов?

     - Фунтов, - подтвердил Бенедикт.

     - Этого недостаточно, - покачал головой Хьюго. - Мне нужно больше.

     - Двадцать. - Бенедикт понимал, что теперь   сила   на   стороне   Хьюго.

Руби, изуродованная, лежит в   его   кабинете,   а   на   него,   вероятно,   уже

ставится сеть.

     - Пятьдесят, - решительно сказал Хьюго.

     - У меня нет столько.

     - Не шутите, Кутила! - фыркнул Хьюго. - Вы их копили годами.

     Бенедикт направил ствол ружья в живот Хьюго.

     - Давайте, - улыбнулся Хьюго, подняв свои глаза   альбиноса.   -   Тогда

вам придется добираться на каноэ. Хотите попробовать?   Утонете   у   берега,

вот как далеко доберетесь.

     Бенедикт отвел ствол.

     - Пятьдесят, - согласился он.

     - Хорошо! - резко сказал Хьюго. - Пора убираться отсюда.

     "Дикий гусь"   отошел   от   берега   и   выбрался   из   ослепляющихпылевых

облаков. Волны подгоняли его, ветер кричал "торопись".

     - Почему бы вам не спуститься вниз и не   поспать   немного?   -   сказал

Хьюго. Присутствие Бенедикта мешало ему.

     Бенедикт не обратил внимания на его предложение.

     - Включите радио, - сказал он.

     - Зачем? Сейчас ни с кем не свяжешься.

     - Мы выбрались из пыли, - ответил Бенедикт. - Можем поймать сообщение

полиции.

     Он ясно видел в своем сознании Руби. Хотел   знать,   нашли   ли   ее.   К

горлу опять подступила рвота. Голова - о Боже - голова! Он быстро   подошел

к радиоустановке и включил ее.

     - Они еще не могут   искать   нас,   -   сказал   Хьюго,   но   Бенедикт   не

отвечал, он поворачивал ручки, искал   на   всех   волнах.   Как   сумасшедший,

кричало, улюлюкало, вопило атмосферное электричество.

     - Выключите! - рявкнул Хьюго, но в этот момент они услышали голос.

     - "Дикий гусь", - произнес голос   в   динамике   совершенно   отчетливо.

Бенедикт присел, настраивая приемник, Хьюго подошел к нему.

     - Отзовись, "Дикий гусь". Это "Кингфишер". Повторяю, отзовись, "Дикий

гусь"...

     Бенедикт и Хьюго переглянулись.

     - Не отвечайте, - сказал Хьюго, но не сделал попытки помешать,   когда

Бенедикт снял микрофон.

     - "Кингфишер", говорит "Дикий гусь".

     - Подождите, "Дикий   гусь",   -   пришел   немедленный   ответ.   -   Будет

говорить капитан Капоретти.

     - Ждем.

     Хьюго схватил Бенедикта за плечо, в голосе его звучала неуверенность.

     - Оставьте, не будьте дураком.

     Бенедикт вырвался, и тут прозвучал голос Сержио.

     - Говорит Капоретти, кто это?

     - Никаких имен, - предупредил Бенедикт. - Где ваши гости?

     - В безопасности, прочно закрыты.

     - Закрыты? Вы уверены? Оба закрыты?

     - Si. Я их закрыл.

      - Подождите. - Бенедикт напряженно думал. Джонни Ленс в   его   власти.

Это его последний шанс. В его мозгу начал созревать план.

     -   Бриллианты.   Бриллианты   у   Капоретти.   Один   этот   Голубой   стоит

миллион, - сказал   Хьюго.   -   Если   Капоретти   о   них   позаботится,   стоит

рискнуть.

     - Да. - Бенедикт повернулся. Он как раз раздумывал, как бы   заставить

Хьюго повернуть. Он забыл про алмазы. - Стоит, - согласился он.

     - Подойдем к "Кингфишеру", примем на борт Капоретти с алмазами и   тут

же уйдем.

     - Мне нужно будет подняться на борт, - сказал Бенедикт.

     - Зачем?

     - Нужно стереть программу в компьютере - там имя японца. По нему   нас

могут найти. Я платил ему через швейцарский банк. Найдут счет.

     Хьюго колебался.

      -   Никаких   убийств,   ничего   подобного.   У    нас    и    так    хватает

неприятностей.

     - Вы думаете, я с ума сошел?

     - Ладно, - согласился Хьюго.

     - "Кингфишер", - заговорил в микрофон Бенедикт. - Мы идем   к   вам.   Я

поднимусь на борт, чтоб завершить дела.

     - Хорошо. - Сквозь помехи в голосе Сержио звучало облегчение.   -   Жду

вас.

     "Дикому гусю" потребовалось почти два часа, чтобы вернуться туда, где

между утесами Молнии и Самоубийства стоял "Кингфишер", и уже после полудня

Хьюго Крамер подвел траулер к борту большого корабля.

     - Не тратьте времени, - предупредил Хьюго Бенедикта. - Чем скорее   мы

уйдем, тем лучше для нас всех.

     - Вернусь через полчаса, - ответил Бенедикт. - Ждите нас.

     - Берете с собой это проклятое ружье? - Бенедикт кивнул.

     - Зачем? - Но Бенедикт не ответил, он посмотрел на   небо.   Солнце   за

пеленой тумана казалось слабым серебряным пятном, шторм по-прежнему   ревел

над морем.

     - Оно вам помешает на лестнице, - Хьюго   коснулся   ствола.   Он   очень

хотел избавить от него Бенедикта. Хотел выбросить его за борт, потому   что

его присутствие на борту могло помешать осуществлению планов,   которые   за

последние два часа начали формироваться   в   мозгу   Хьюго.   В   этих   планах

принимался   во   внимание   большой   спрос   на   алмазы   в   Южной   Америке   и

нежелательность делиться суммой от их продажи с двумя партнерами.

     - Я возьму его, - Бенедикт сжал ствол. Без него   он   чувствовал   себя

голым и уязвимым; к тому   же   оно   входило   в   его   собственные   планы   на

будущее. Бенедикт тоже строил планы в эти два часа.

     - Как хотите. - Хьюго смирился с отказом Бенедикта: будут возможности

позже, во время долгого перехода в   Южную   Америку.   -   Вам   лучше   пройти

вперед.

     На этот раз Хьюго подошел точно: в промежутке   между   двумя   большими

волнами   он   коснулся   корпуса   "Кингфишера".   Бенедикт   перешагнул   через

пропасть, поднялся по лестнице и оказался на палубе   "Кингфишера"   раньше,

чем обрушилась следующая волна.

     Он помахал Хьюго и, держась за поручень, добрался до мостика.

     - Где Ленс? - спросил он у Сержио, как только ступил   на   мостик,   но

Сержио выразительно   оглянулся   на   прислушивавшегося   рулевого   и   провел

Бенедикта в свою каюту.

     - Где Ленс? - повторил Бенедикт, как только закрылась дверь.

     - Он и ваша сестра в помещении конвейера.

     - В конвейерном помещении? - не поверил Бенедикт.

     - Si. Они нашли машину Камми. Открыли   люк   и   пробрались   внутрь.   Я

закрыл обе двери. Прочно закрыл.

     -   Они   еще   там?   -   спросил   Бенедикт,   чтобы   выиграть    время    и

скорректировать свои планы.

     - Si. Там.

     - Хорошо, - Бенедикт принял решение. -   Теперь   слушайте,   Капоретти,

вот что мы сделаем. Все раскрылось. Мы должны уничтожить как можно   больше

доказательств и   убираться.   Мы   отправляемся   на   "Диком   гусе"   в   Южную

Америку. Алмазы у вас?

     - Si. - Сержио похлопал себя по груди.

     - Дайте их мне.

     Сержио улыбнулся.

     - Я думаю, что лучше присмотрю за ними. От них мне теплее.

     Бенедикт нахмурился.

     - Ладно. - Говорил он по-прежнему дружески. - Вам нужно спуститься   в

контрольное помещение и стереть программу Каминикото. Сотрите это   имя   из

памяти. Он показывал вам, как это делать?

     - Si. - Сержио кивнул.

     - Сколько это займет?

     - С полчаса, не больше, - ответил Сержио.

     Бенедикт посмотрел на свои часы и решил, что ему хватит времени.

     - Хорошо! Действуйте! - Босс. - Сержио остановился у двери. -   А   мои

парни, мой экипаж? Они хорошие парни. Им ничего не будет?

     - Они чисты, - раздраженно ответил Бенедикт. - Я сейчас соберу   их   и

объясню, что вам пришлось отправиться на берег. Они будут на   "Кингфишере"

ждать вашего возвращения. После того, как кончится шторм, они   свяжутся   с

базой и узнают, что мы исчезли. С ними будет все в порядке.

     Сержио довольно кивнул.

     - Сейчас соберу их на мостике. Поговорите с ними.

     Пять членов экипажа "Кингфишера" собрались на мостике, а Сержио исчез

внизу.

      - Кто из вас говорит по-английски? - спросил   Бенедикт.   Откликнулись

двое.

     - Хорошо. - Бенедикт обратился к ним.   -   Вы   удивляетесь   всем   этим

передвижениям в бурю. Я хочу,   чтобы   вы   были   готовы   оставить   корабль.

Соберите все свои вещи - немедленно!

     Двое быстро пересказали остальным, опасливо поглядывая на   Бенедикта.

Он, с диким взглядом, с ружьем   под   мышкой,   представлял   собой   пугающее

зрелище.

     - Давайте. - Никто не возражал, все двинулись к каютам.

     Бенедикт шел за ними по узкому коридору, ведущему к   каютам   экипажа.

Он быстро взглянул на часы. Прошло семь минут. Он посмотрел на людей перед

собой.

     Их   затылки   представляли   отличную    цель.    Он    стрелял    дичь    в

Намакваленде, которая убегала   от   него   цепочкой,   вставал   на   колено   и

целился в головы и выстрелом из обоих стволов укладывал половину стаи.

     Он знал, что мог бы уложить всех пятерых двумя выстрелами.   Отпустить

их немного подальше, чтобы заряд разлетелся. Но   он   вспомнил   Руби,   и   в

животе у   него   все   перевернулось.   Ну,   ничего,   другой   способ   так   же

безопасен.

     - Стоп! - приказал он, и все пятеро остановились у   склада   краски   и

повернулись лицом к нему. Теперь он держал ружье наготове, чтобы никто   не

усомнился в его намерениях. Они испуганно смотрели на него.

     - Откройте дверь! - он указал на дверь склада. Никто не шевельнулся.

     - Ты. - Бенедикт выбрал одного из   говоривших   по-английски.   Как   во

сне, тот подошел к стальной двери и повернул ручку. Открыл дверь.

     - Внутрь! -   Бенедикт   красноречиво   взмахнул   ружьем.   Неохотно   все

пятеро вошли в крошечное, без окон, помещение,   и   Бенедикт   захлопнул   за

ними дверь. Всей тяжестью навалился на рукоять, чтоб защелкнуть замок.

     Теперь поле деятельности расчищено, а времени   у   него   еще   двадцать

минут. Он заторопился, хотел как можно дальше уйти от контрольной   комнаты

и от Сержио Капоретти.

     Он спустился на рабочую палубу, перебрал связку дубликатов ключей.

     ОСТОРОЖНО. ВЗРЫВЧАТКА. ВХОД ЗАПРЕЩЕН.

     Он открыл дверь   и,   отложив   дробовик,   поднял   двадцатипятифунтовый

барабан с пластиковой взрывчаткой.

     В спешке, снимая с него крышку, он сорвал ноготь, но даже не   заметил

боли. Раскрыл шестифутовую полоску мягкого, темного, похожего   на   конфету

материала и повесил себе на   шею.   Затем   выбрал   коробку   с   карандашными

зарядами, рассчитанными на определенное время. Прочел этикетку.

     - Взрыв через четырнадцать минут. Хватит.

     Кровь из сорванного ногтя оставляла темные пятна на   крышке   коробки,

когда он доставал оттуда   четыре   заряда.   Бенедикт   подобрал   дробовик   и

заторопился наружу. Приближаясь к циклону, он все   яснее   слышал   вой   его

двигателя.

     Трейси свернулась на голой стальной плите стола, подложив под   голову

куртку Джонни. Она спала тяжелым сном усталости, похожим на смерть.

     Каждые несколько минут Джонни   прерывал   свои   бесконечные   круги   по

помещению конвейера,   останавливался   и   смотрел   на   спящую.   Напряженное

выражение его лица слегка смягчалось каждый раз,   как   он   всматривался   в

любимое бледное лицо. Один раз он наклонился и нежно поднял со щеки   прядь

темных волос, потом возобновил расхаживания по узкой каюте.

     Каждый раз, подходя к стальной двери,   он   всматривался   в   крошечное

окошко. Стекло не поддалось ударам гаечного ключа.   Джонни   хотел   разбить

его, чтобы позвать на помощь,   но   толстое   бронированное   стекло   успешно

сопротивлялось его усилиям.

     Выхода из помещения не было. Джонни обдумал все возможности.   Вход   в

конвейерную   систему   преграждался   с   одной   стороны   печью,    с    другой

движущимися механизмами, которые разорвут на клочки   всякого,   кто   в   них

будет втянут. Они в прочной клетке, и Джонни без устали расхаживал по этой

клетке.

     Снова он остановился   перед   окошком,   но   на   этот   раз   со   сжатыми

кулаками бросился на дверь.   Он   колотил   по   ней   кулаками,   но   боль   от

разбитых пальцев отрезвила его. Он прижался лицом к окну и увидел,   как   в

помещение вошел Бенедикт Ван дер Бил и, даже   не   оглянувшись   на   окошко,

направился к циклону.

     Бенедикт положил   дробовик,   который   принес   с   собой,   и   несколько

мгновений смотрел на толстую стальную трубу, доставлявшую гравий   со   дна.

Когда он снял с   шеи   толстую   веревку   пластика,   Джонни   понял,   что   он

собирается делать.

     Оцепенев, он   смотрел,   как   Бенедикт   прислонил   к   корпусу   циклона

стальную лесенку. Держась за нее одной рукой, другой он   неуклюже   обмотал

пластиковую   веревку   вокруг   трубы.   Она   висела,   как   ожерелье   на   шее

какого-то доисторического чудовища.

     - Ты, ублюдок! Убийца! Кровавая сволочь! - закричал   Джонни   и   снова

ударил по двери кулаками. Но толщина двери и   вой   циклона   заглушили   его

голос. Бенедикт ничем не показал, что что-то услышал,   но   Трейси   села   и

сонно осмотрелась. Потом встала   на   ноги   и,   стараясь   приспособиться   к

качке, подошла к Джонни и прижалась к стеклу рядом с ним.

     Бенедикт втыкал зарядные карандаши в мягкий пластик. Он   воткнул   все

четыре заряда, решив не допускать никаких случайностей.

     - Что он делает? - спросила Трейси, придя в   себя   от   изумления   при

виде брата.

     -   Он   собирается   перерезать   трубу,   чтобы   "Кингфишер"   наполнился

гравием.

     - Затопить его? - в голосе Трейси звучала тревога.

     - Вода и гравий   ворвутся   под   давлением   и   сметут   все   внутренние

переборки.

     - И эту? - Трейси указала на стальную плиту.

     - Она лопнет, как бумажная. Боже, ты себе представить не можешь   мощь

этой машины.

     - Нет. - Трейси покачала головой. - Он мой брат. Он этого не сделает,

Джонни. Он не убьет нас.

     - К тому   времени,   как   он   кончит,   -   мрачно   возразил   Джонни,   -

"Кингфишер" будет лежать на глубине в двести футов. Корпус его   будет   так

забит гравием, что превратится в цементный блок. Мы все и все   в   корабле,

включая   его   маленькую   машину,   будет    распющено    до    неузнаваемости.

Потребуются миллионы, чтобы поднять "Кингфишер", никто и   не   подумает   об

этом.

     - Нет, не Бенедикт, - Трейси почти умоляла. - Он не такой плохой.

     Джонни резко прервал ее.

     - Он сможет выйти сухим из воды. Это его последний   шанс.   Замуровать

все свидетельства против него в бетоне и утопить их. -   Нет,   Бенедикт.   -

Треси смотрела, как Бенедикт   слезает   с   лестницы   и   берет   дробовик.   -

Пожалуйста, Бенедикт, не делай этого.

     И как будто услышав ее, Бенедикт повернулся и увидел два лица в окне.

От неожиданности он   застыл   -   бледные   губи   Трейси   произносили   слова,

которые он не слышал, взгляд Джонни обвиненял.

     Бенедикт опустил глаза, сделал нерешительный,   почти   жалобный   жест.

Посмотрел на взрывчатку с зарядами - и улыбнулся.   Губы   его   сардонически

дернулись, он подошел к двери и вышел из помещения циклона.

     - Он вернется, - прошептала   Трейси   -   Он   не   позволит,   чтобы   это

случилось.

     - На твоем месте я бы на это не рассчитывал, - сказал Джонни.

     Бенедикт схватился за поручень "Кингфишера". Он посмотрел   туда,   где

на волнах качался "Дикий гусь". Увидел лицо Хьюго - белое пятно за стеклом

рулевой рубки. Но когда траулер начал приближаться, Бенедикт знаком   велел

не делать этого. Он снова взглянул на часы, потом беспокойно посмотрел   на

мостик.

     Проходили долгие минуты. Где этот   итальянец?   Бенедикт   не   мог   его

оставить - у него ведь алмазы. К тому же он мог бы освободить пленников.

     Снова он   взглянул   на   часы.   Двенадцать   минут,   как   он   установил

взрыватели.   Надо   вернуться   и   найти   Капоретти.   Он    двинулся    назад,

придерживаясь за поручень, и в   этот   момент   на   крыле   мостика   появился

Сержио. Он что-то крикнул Бенедикту, но ветер не позволил услышать.

     - Сюда! - лихорадочно манил Бенедикт. - Сюда! Быстрей!

     Бросив   последний   взгляд   на   мостик,   Сержио   бегом   спустился    по

лестнице.

     - Где мои парни? - крикнул он. - Почему там никого нет? Что вы с ними

сделали?

     - Они в безопасности, - заверил его Бенедикт. Он повернулся и замахал

руками, призывая "Дикий гусь".

     - Где они? Где мои парни?

     - Я послал их... - ответ Бенедикта прервал толчок, выбивший из-под их

ног палубу "Кингфишера". Взрыв глухо прозвучал   в   брюхе   корабля,   Сержио

разинул рот. Бенедикт пятился от него, по-прежнему цепляясь за поручень.

     - Мразь! - Сержио захлопнул рот. Все его   тело   от   гнева,   казалось,

раздулось. - Ты их убил, грязная свинья! Убил моих парней. Убил Джонни - и

девушку.

     - Держись от меня подальше. - Бенедикт прижался к поручню,   освободив

обе руки и подняв дробовик.

     Даже Сержио не решился приблизиться при виде этих   двух   смертоносных

стволов. Он остановился в нерешительности.

     - Я разметаю твои кишки по   палубе,   -   предупредил   Бенедикт,   держа

палец на курке.

     Они смотрели друг на друга, а ветер развевал их волосы, рвал одежду.

     - Отдай алмазы, - приказал Бенедикт   и,   когда   Сержио   не   двинулся,

добавил: - Не строй из себя героя, Капоретти. Я могу   пристрелить   тебя   и

все равно возьму алмазы. Отдай их, и   наш   договор   остается   в   силе.   Ты

отправишься с нами. Я тебя отсюда вытащу. Клянусь.

     Гневное выражение исчезло с лица Сержио. Он колебался.

     - Давай, Капоретти. У нас мало времени. - Возможно,   это   всего   лишь

воображение,   но    Бенедикту    показалось,    что    движения    "Кингфишера"

изменились,   он   медленнее    поднимался    на    волнах,    больше    обычного

задерживался в фазах качки.

     - Ладно, - сказал Сержио и начал расстегивать куртку. - Вы   выиграли.

Отдам.

     Бенедикт облегченно расслабился, а   Сержио   сунул   руку   в   карман   и

сделал шаг к нему. Он схватил мешочек и поднял его как дубину. Сержио   был

близко, слишком близко, чтобы Бенедикт успел повернуть   к   нему   дробовик.

Лицо Сержио приобрело свирепое выражение, его намерения ясны были видны   в

сверкавших темных глазах, он поднял мешок и приговился   ударить   Бенедикта

по голове, но   он   не   учел   отличной   реакции   прирожденного   спортсмена,

который противостоял ему.

     Когда Сержио наносил удар, Бенедикт отвернул плечи и   голову,   подняв

навстречу рукоять дробовика. Сержио рукой ударился о   закаленное   ореховое

дерево и ахнул от боли. Пальцы его раскрылись, мешочек выпал и,   скользнув

по виску Бенедикта, покатился по палубе, остановившись   в   тридцати   футах

около одного из баков с сжатым воздухом.

     Бенедикт отпрыгнул, подняв ружье, так   что   Сержио   смотрел   прямо   в

стволы.

     -   Ну,   ладно,   ублюдок,   -   сказал   Бенедикт.   -   Ты   сделал   выбор.

Посмотрим, на что похожи твои кишки.

     Сержио согнулся, прижимая ушибленную руку к животу. Бенедикт   пятился

туда, где у бака лежал мешочек с алмазами. Лицо его горело   от   гнева,   он

все время искоса поглядывал на мешочек.

     В этот момент нос "Кингфишера"   поднялся   на   очередной   волне,   вода

хлынула на палубу, подхватив мешочек и потащив его к желобам.

     - Смотри! - крикнул Сержио. - Мешок! Его смывает!

     Бенедикт прыгнул, растянувшись   во   всю   длину.   Свободной   рукой   он

дотянулся до промокшего мешка,   который   уже   исчезал   за   бортом.   Но   он

находился в тридцати футах от Сержио и по-прежнему сжимал в руке дробовик.

Сержио не мог добраться до него, не получив при этом оба заряда картечи   в

живот.

     Сержио повернулся и побежал к мостику.

     Бенедикт стоял на коленях, лихорадочно засовывая   мешочек   в   боковой

карман пиджака. Он крикнул:

     - Остановись! Стой, или я стреляю!

     Сержио не оглянулся, не остановился. Он   продолжал   бежать.   Бенедикт

наконец засунул мешочек в карман и освободил обе руки. Он поднял   дробовик

и прицелился, стараясь сохранить равновесие при качке.

     При выстреле Сержио слегка споткнулся, но продолжал бежать.   Добрался

до лестницы и стал подниматься по ней.

     Снова Бенедикт прицелился, выстрел на ветру прозвучал глухо. На   этот

раз по большому телу Сержио   пробежала   судорога   боли,   и   он   застыл   на

лестнице.

     Бенедикт рылся в кармане в поисках патрона,   но   прежде   чем   он   его

нашел, Сержио начал снова подниматься. Бенедикт переломил   ружье   и   сунул

патроны в гнезда. Захлопнул и поднял голову как раз в   тот   момент,   когда

Сержио исчез за штормовой   дверью.   Два   новых   выстрела   лишь   поцарапали

краску и разбили стекло рубки.

     - Кретин! - сказал Хьюго в рубке "Дикого гуся". - Он спятил.

     Хьюго слышал взрыв и видел стрельбу.

     - Пятнадцать лет и так много, а уж веревка мне ни к чему.

     Он повернул руль, и "Дикий гусь"   направился   к   "Кингфишеру".   Глядя

через залитый водой и пеной иллюминатор, Хьюго видел, как Бенедикт встал и

двинулся вслед за Сержио к рубке.

     Хьюго схватил громкоговоритель, раскрыл иллюминатор и поднес трубу ко

рту.

     - Эй, ты, тупица, ты с ума сошел? Что ты делаешь?

     Бенедикт оглянулся на траулер, но потом   перестал   обращать   на   него

внимание и перезарядил ружье. И продолжал идти вслед за Сержио.

     - Нас всех из-за тебя вздернут,   ты,   придурок!   -   крикнул   Хьюго   в

громкоговоритель. - Оставь его. Надо убираться.

     Бенедикт продолжал двигаться к мостику "Кингфишера".

     - Я ухожу - немедленно! Слышишь? Варись сам в своем котле. Я ухожу.

     Бенедикт остановился и снова посмотрел на траулер. Он что-то   крикнул

и указал на мостик. Хьюго разобрал одно слово: "Алмазы".

     - Ну, ладно, приятель! Как знаешь! Пока! -   крикнул   Хьюго   и   открыл

дроссель. Рев двигателя и ускорившееся движение винта убедили Бенедикта.

     - Хьюго! Погодите! Подождите меня, я возвращаюсь!   -   Он   повернул   к

лестнице и начал спускаться.

     Хьюго закрыл дроссель и аккуратно подвел "Дикого гуся" к лестнице.

     -   Прыгайте!   -   крикнул   он.   Бенедикт   послушно   прыгнул   и   тяжело

опустился на палубу. Дробовик вылетел у него из   рук   и   полетел   в   воду.

Бенедикт тоскливо посмотрел ему вслед и пополз к рубке.

     "Дикий гусь" уже отвернул и пошел по   ветру.   Когда   Бенедикт   вошел,

Хьюго повернулся к нему своим розовым лицом альбиноса и рявкнул:

     - Что ты там делал, ублюдок? Ты мне солгал! Что это за взрыв?

     - Взрыв? Не знаю. Какой взрыв?

     Хьюго открытой ладонью ударил его по лицу.

     - Мы договорились, что никаких убийств... а ты что сделал? - Бенедикт

попятился в угол. Он потер красные следы пальцев на щеке.

     - Ты установил заряды   на   "Кингфишере",   грязный   сукин   сын!   Боже,

страшно подумать, что ты сделал с Ленсом и девушкой.

     Снаружи шторм достиг максимума. Полился   дождь   -   верный   знак,   что

ветер скоро стихнет.

     Хьюго   автоматически   включил   дворники,   расчищавшие   стекло   рубки,

продолжая обвинять Бенедикта:

     - Я видел, как ты пытался убить итальянца. Боже! За что? Он   один   из

нас! Я следующий в твоем списке?

     - У него алмазы, - промямлил Бенедикт. - Я хотел отобрать их у него.

     Выражение лица Хьюбо изменилось. Он отвернулся от руля и посмотрел на

Бенедикта.

     - У тебя нет алмазов? Это ты хочешь сказать? - Голос его звучал почти

болезненно.

     - Закрой уши, крепче. - Джонни прижал   Трейси   к   переборке   в   самом

дальнем от циклона углу. - Там двадцать пять фунтов пластиковой взрывчатки

- взорвется, как вулкан. Он использовал   короткий   фитиль   -   четырнадцать

минут. Ждать недолго.

     Джонни прижал плечи Трейси к переборке и сам прижался к ней   -   хотел

защитить своим телом.

     Они смотрели в глаза друг другу, стиснув зубы, закрыв уши руками.

     Проходили минуты,   самые   длинные   минуты   в   жизни   Трейси.   Она   не

перенесла бы их, забилась бы в истерике, если бы не   это   большое   жесткое

тело, закрывавшее ее; но даже так она чувствовала все усиливающийся ужас.

     Неожиданно ее ударила волна воздуха, она чуть не задохнулась.   Джонни

бросило на нее. Воздух надавил   на   барабанные   перепонки,   перед   глазами

сверкнули яркие огни, она почувствовала, как   стальная   переборка   за   ней

дрогнула.

     Потом в голове прояснилось, и, хотя в ушах звенело, она с облегчением

поняла, что еще жива.

     Она поискала Джонни, но его не было. В страхе протягивала   она   руки,

потом открыла   глаза.   Он   бежал   по   длинному   помещению,   направляясь   к

противположной стене; добежав, прижался к окошку.

     Дым взрыва все еще заполнял помещение циклона, клубящийся голубоватый

дым, но сквозь него Джонни смог рассмотреть последствия.

     Огромный циклон был сорван со своего основания и   теперь   упирался   в

дальнюю переборку - разбитый. Достаточно было одного взгляда   -   и   Джонни

застыл в полном ужасе.

     Стальная труба,   подающая   гравий,   была   перерезана   как   раз   перед

соединением с верхним люком. Она торчала на шесть   футов,   но   теперь   под

напором струи изгибалась и раскачивалась, как будто была не из стали, а из

резины.

     Из нее била толстая, в восемнадцать дюймов, струя коричневой грязи   и

желтого гравия вместе с морской водой, она с грохотом   ударялась   о   стену

корпуса.

     За несколько секунд,   прошедших   со   взрыва,   помещение   циклона   уже

наполовину заполнилось скользкой колеблющейся похлебкой, которая билась   о

стены в такт движениям судна. Как чудовищная   медуза,   с   каждой   секундой

набиравшая силу и вес.

     Трейси добралась до Джонни, и он обнял ее за   плечи.   Она   посмотрела

через окошко, и он почувствовал, как напряглось ее тело.

      В   этот   момент   желтое   чудовище   добралось   до   окна,   закрыв    его

полностью. Джонни почувствовал, как дрожат под его руками стальные   плиты.

Они начали выгибаться и громко   протестовать   против   страшного   давления.

Появилась щель, и тонкая струйка грязной воды со свистом ударила   из   нее,

ледяным холодом окатив Джонни.

     - Назад. - Джонни оттащил Трейси от выгибающейся стонущей   переборки.

Они двигались с трудом, потому   что   палуба   под   их   ногами   наклонилась:

"Кингфишер" начал крениться под тяжестью.

     По-прежнему держа Трейси, Джонни добрался до стальной двери и сдержал

стремление ударить по ней кулаками. Вместо этого он заставлял себя думать,

старался предвидеть последовательность событий, которая приведет к   гибели

"Кингфишера" - и всех на его борту.

     Бенедикт оставил второй выход из помещения циклона   открытым.   Вязкая

смесь   воды   и   грязи   уже   устремилась   в   трюм   по    линии    наименьшего

сопротивления, находя слабые места и прорываясь в них.

     Даже если стены   конвейерного   помещения   выдержат,   остальная   часть

корпуса будет заполнена, и они   окажутся   в   щупальцах   огромного   желтого

чудовища - крошечный пузырь воздуха, застрявший внутри,   уйдет   в   глубины

вместе с этой массой, когда она вернется на дно, откуда ее извлекли.

     Но выдержат ли переборки конвейерного помещения? Ответ он узнал почти

немедленно: послышался скрежет металла о металл, треск лопающихся плит.

     Чудовище нашло слабое место, отверстие в   сушильной   печи   конвейера,

разорвало хрупкие препятствия, в облаке пара прошло сквозь печь и   хлынуло

в конвейерное помещение,   принеся   с   собой   запах   морской   глубоководной

грязи.

     "Кингфишер" медлительно покачнулся - это движение так   отличалось   от

его   обычных   проворных   действий,   и   грязь   стеной   высотой   по    колено

устремилась по наклону.

     Она со страшной силой прижала их к стальной двери, они ощутили   холод

и отвращение, как будто их охватило что-то разлагающееся.

     "Кингфишер" наклонился в другную сторону, грязь покатилась к   дальней

стене, потом снова устремилась вперед.

     На этот раз она покрыла их по пояс и пыталась   утащить   с   собой   при

следующем повороте.

     Трейси кричала, ее нервы и мышцы   не   выдерживали.   Она   вцепилась   в

Джонни, по пояс покрытая зловонной грязью, глаза и рот   ее   были   в   ужасе

раскрыты: она смотрела на грязь, собиравшуюся для следующего нападения.

     Джонни ощупью искал какую-нибудь точку опоры. Они   должны   удержаться

на ногах, если хотят пережить следующий натиск. Он отыскал ручку   двери   и

навалился на нее, изо всех сил прижимая к себе Трейси.

     Грязь надвигалась снова, молчаливая, смертоносная. Она покрыла   их   с

головой и с ужасающей силой прижала к переборке.

     Потом снова отошла, оставаясь им по колено   и   не   утащив   их   только

потому, что Джонни держался за ручку.

     Трейси выплевывала зловонную грязь, которая залепила ее глаза, уши   и

ноздри, забив их так, что ей трудно было дышать.

     Джонни чувствовал, как она слабеет в его руках; все   менее   энергично

она пыталась удержаться на ногах.

     Его тоже оставляли силы. Они ушли на то, чтобы удержаться у двери.

     Ручка в его руке повернулась. Стальная дверь, в которую он   упирался,

открылась; лишившись опоры, он пошатнулся, по-прежнему поддерживая Трейси.

     Потребовалось   мгновение,   чтобы    узнать    крупную    фигуру    Сержио

Капоретти, почувствовать поддержку его большой, как сосновый ствол,   руки,

но тут из конвейерного помещения устремилась новая волна грязи,   сбила   их

всех троих с ног и покатилась по вновь   завоеванному   пространству,   теряя

силу.

     Джонни   поднимался,   держась   за   переборку.    Он    потерял    Трейси.

Ошеломленно и отчаянно он искал ее, бормоча ее имя.

     Он увидел ее в грязи, вниз лицом. Взял за   грязные   волосы   и   поднял

голову, но грязь удерживала ее ноги, лишала его равновесия.

     - Сержио, на помощь! - прохрипел он. - Ради Бога, Сержио!

     И Сержио поднял ее на руки, как ребенка, и побрел к лестнице, ведущей

вверх на палубу.

     Несмотря на резь в глазах от грязи и морской воды, Джонни видел,   что

широкая спина Сержио, от плеч до бедер, пробита в десятках мест, как будто

кто-то много раз ударил его шилом. Из каждой ранки капала кровь, покрывшая

всю спину.

     Наверху Сержио остановился, по-прежнему   держа   Трейси   в   руках;   он

стоял, как колосс, и смотрел вниз на скользящего в грязи Джонни.

     - Эй, Ленс, выключите вашу проклятую машину. Она потопит мой корабль.

Теперь я сам его поведу - поведу куда нужно. Без этой проклятой машины.

     Джонни, придерживаясь за переборку, крикнул:

     - Сержио, что случилось с Бенедиктом Ван дер Билом? Где он?

     - Думаю, он   на   "Диком   гусе"   -   но   сначала   он   прострелил   меня.

Выключайте машину, некогда разговаривать.

     И он унес Трейси.

     Поток грязи снова потащил   Джонни   по   коридору   и   бросил   на   дверь

контрольной комнаты. Все его   тело   уже   превратилось   в   один   гигантский

болезненный кровоподтек, но пока он пытался открыть дверь и   проникнуть   в

контрольное помещение, избиение продолжалось.

     Наконец, воспользовавшись   засасывающим   движением   грязи,   он   сумел

открыть   дверь   и   влетел   внутрь,   сопровождаемый   волной   желтой   смеси,

доходившей ему до шеи.

     Вцепившись в консоль, он начал нажимать клавиши.

     - Стоп драга.

     - Стоп двигатель драги.

     - Главный двигатель - на ручное управление.

     - Навигационная система - на ручное управление.

     - Конец всех программ.

     Немедленно стих рев перерезанной трубы, который   сопровождал   все   их

попытки спастись. Наступила тишина.   Конечно,   относительная,   потому   что

корпус продолжал скрипеть и стонать от тяжести, которую нес, и   от   ударов

воды и грязи о переборки.

     Испытывая слабость и головокружение, Джонни цеплялся за   консоль.   Он

дрожал от холода, каждая мышца в его теле болела.

     Неожиданно характер движения корабля   изменился,   он   вздыбился,   как

загарпуненный кит, и повернул по ветру. Джонни с тревогой встал.

     Путь к мостику через полузатопленные коридоры   принес   новую   боль   в

мозгу и теле: "Кингфишер" вел себя теперь странно и неестественно.

     Сцена, которую Джонни увидел на мостике, вызвала   такой   же   холодный

ужас, как волна ледяной грязи.

     Менее   чем   в   ферлонге   впереди   и   чуть   справа   лежали   Молния    и

Самоубийство. Оба острова были затянуты сплошным потоком брызг и   пены   от

прибоя, который с пушечным громом бился об их подножия.

     Рев ветра смешивался с громом прибоя и производил симфонию, достойную

залов   ада,   но   поверх   этого   дьявольского   шума   слышался   крик   Сержио

Капоретти:

     - Не действует левый главный двигатель!

     Джонни повернулся к нему. Сержио склонился над рулем,   Трейси   лежала

на столе с картами, как брошенная кукла.

     - Вода убила левый   двигатель,   -   Сержио   пытался   включить   судовой

телеграф. Оставив эти попытки, он посмотрел вправо.

     Белые утесы теперь были ближе, гораздо ближе, казалось, до них   можно

дотянуться рукой. Корабль быстро дрейфовал к ним по ветру.

     Сержио повернул руль влево, пытаясь развернуть "Кингфишер", чтобы   он

встречал волны и ветер носом. Корабль   раскачивался   так,   как   не   должен

качаться ни один корабль: задерживался   на   каждой   волне,   наклонялся,   и

рубка в этот момент находилась лишь в нескольких футах от зеленых гребней.

И зависала, как будто не собираясь   подняться.   Потом   медленно,   неохотно

начинала двигаться назад, постепенно ускоряясь, становясь   вертикально,   а

огромная масса воды и грязи в корпусе удерживала корабль, так что он   лишь

спустя секунды снова начинал медлительно заваливаться.

     Сержио изо всех сил держался за руль, но "Кингфишер" продолжало нести

в сторону Молнии и Самоубийства. Ветер тащил корабль, как собака   несет   в

зубах кость. С одним двигателем, затопленный   водой,   "Кингфишер"   не   мог

вырваться.

     Джонни оставался беспомощным зрителем; оцепеневший от   ужаса,   он   не

мог   даже   подойти,   чтобы   оказать   помощь   Трейси.   Он   видел    все    со

сверхъестественной ясностью: от   кровоточащих   ранок   в   спине   Сержио   до

мощного   непреодолимого   натиска   воды   на   белые   утесы,   которые   теперь

виднелись совсем рядом.

     - Не отзывается на руль. Он слишком болен, -   Сержио   говорил   теперь

обычным тоном, но голос его, как ни удивительно, легко   пробивался   сквозь

бурю. - Ладно. Попробуем по-другому. Пройдем в щель.

     Мгновение Джонни не   понимал,   потом   увидел,   что   нос   "Кингфишера"

находится почти посередине между двумя островами.

     Это был пролив всего в сто ярдов в самом узком месте, где встречались

сильные встречные течения, и при их встрече вверх взметались фонтаны воды.

Вся поверхность воды была покрыта пеной, пена вздымалась горами, как будто

под этим толстым одеялом океан боролся за глоток воздуха.

     - Нет, - Джонни покачал головой, глядя на этот страшный проход. -   Мы

не сможем, Сержио. Не пройдем.

     Но Сержио уже   поворачивал   руль,   и,   как   ни   странно,   "Кингфишер"

отвечал. Теперь ему   помогал   ветер,   и   корабль   медленно   поворачивался,

казалось, задевая бортами за утесы. Корабль нацелился в щель. И тут Джонни

увидел:

     - Боже, прямо впереди корабль!

     Крутые волны скрывали его до этого момента, но теперь он поднялся   на

вершину. Это крошечный траулер бился в челюстях Молнии и Самоубийства.

     - "Дикий гусь"! - закричал Сержио   и   потянулся   к   туманному   горну,

висевшему у него над головой.

     - Теперь позабавимся! - И Сержио поднес к губам   горн.   Хриплый   звук

горна отразился от утесов, сближавшихся по обе стороны.

     - Убил моих парней, да? Стрелял   в   меня,   да?   Обманывал   меня,   да?

Теперь   я   тебя   обману,   хорошо   обману!   -    Сержио    подчеркивал    свои

торжествующие крики звуками горна.

     - Боже, нет! Не нужно! - Джонни схватил итальянца за плечо, но Сержио

отбросил его руку и направил корабль прямо на траулер, застрявший в   узком

проходе.

     - Я его предупредил, - и Сержио еще раз затрубил в рог. - А   он   меня

не предупреждал, когда стрелял, ублюдок!

     На палубе траулера видна была группа людей.   Джонни   видел,   как   они

тащили надувной спасательный плот, толстый   матрац   из   черной   резины,   к

ближайшему борту траулера. Услышав туманный рог "Кингфишера", они застыли.

Стояли, глядя на надвигающийся на   них   высокий   стальной   утес.   Их   лица

казались в полутьме бледными пятнами.

     - Сержио. Это убийство. Отверните, черт возьми, мы можем миновать их.

Отворачивайте! - Джонни устремился через рубку и схватился за руль. Сержио

нанес боковой удар, который пришелся Джонни по   виску   и   отбросил   его   к

штормовой двери.

     - Кто капитан этого проклятого корабля? - На губах   Сержио   выступила

кровь, крик разорвал что-то у него внутри.

     Нос "Кингфишера" нависал над траулером, как топор палача. Они   теперь

были настолько близко, что Джонни мог узнать людей на палубе -   но   только

один из них привлек его внимание.

     Бенедикт Ван дер Бил укрывался у поручня,   цепляясь   за   него   обеими

руками. Волосы   его,   темные   и   мягкие,   распластались   на   ветру.   Глаза

напоминали темные дыры на мертвенно-бледном лице, а   губы   -   ярко-красный

круг ужаса.

     Неожиданно траулер исчез под массивным носом   "Кингфишера",   и   сразу

донесся   оглушительный   треск   раскалывающейся   обшивки.   "Кингфишер",   не

замедляя скорости, прошел в щель между утесами.

     Джонни нащупал запор штормовой двери и   распахнул   ее.   Он,   шатаясь,

прошел на крыло мостика и вцепился в поручень.

     Ветер рвал его одежду, а он   стоял   и   смотрел   на   обломки,   которые

появились за корпусом "Кингфишера".

     Среди обломков   виднелись   человеческие   головы,   и   волна,   поднятая

"Кингфишером", несла их к утесам.

     Волна подхватила одного из людей   и   бросила   его   на   утес,   бросила

высоко, отступив и оставив тело вытянутым на гладком белом граните.

     Человек был жив, Джонни видел, как он   цепляется   за   гладкий   камень

пальцами, стараясь уползти подальше от моря.

     Это был Хьюго Крамер; даже в облаке пены ни с чем нельзя было спутать

эту светловолосую голову и стройное изогнутое тело.

     Налетела следующая волна и еще выше подняла его на утес,   он   пытался

уцепиться, но волна легко оторвала его руки.

     Его смыло в воду, он погрузился, а очередная волна снова подняла   его

и бросила на гранит. Одна из его ног была сломана у колена силой удара,   и

нижняя часть ноги повисла, как крыло ветряной мельницы.

     Снова волна оставила распростертое тело на граните, но   на   этот   раз

Хьюго   не   двигался.   Руки   его    были    раскинуты,    нога    торчала    под

неестественным углом.

     И тут среди волн поднялась гигантская зеленая масса, по   сравнению   с

которой предыдущие волны казались карликами.

     Она медленно и величаво надвигалась и повисла над утесом, прежде   чем

обрушиться на изломанное тело Хьюго с   громом,   который   потряс   основание

скалы.

     Когда гигантская волна отступила, Хьюго не было.

     Та же самая волна, которая уничтожила его, прошла   по   проходу   между

утесами, нежно, как мать, подняла "Кингфишер" и унесла в открытое море, за

пределы бушующей, покрытой пеной воды.

     Оглянувшись в пролив, Джонни увидел последний остаток "Дикого гуся" -

черный резиновый плот, который прыгал на волнах в самом бурном месте.

     - Им от него никакой пользы, - сказал он вслух. Поискал выживших,   но

никого не увидел. Их захватили челюсти Молнии и   Самоубийства   и   затянули

вниз, в холодную зеленую утробу моря.

     Джонни отвернулся и пошел в рубку. Он поднял Трейси со стола и   отнес

ее в каюту Сержио.

     Кладя ее на койку, он прошептал:

     - Я рад, что ты этого не видела, дорогая.

     В полночь ветер по-прежнему ревел,   швыряя   на   мостик   струи   дождя.

Сорок минут спустя ветер повернул   на   сто   восемьдесят   градусов   и   стал

легким юго-восточным ветерком. Черное   небо   раскрылось,   как   театральный

занавес, полная луна показалась среди бледных звезд.   Хотя   высокие   волны

по-прежнему   воинскими   рядами   маршировали   на   север,    мягкий    ветерок

успокаивал и сглаживал их.

     - Сержио, отдохните. Я   возьму   руль.   Пусть   Трейси   займется   вашей

спиной.

     - Вы возьмете руль! - презрительно фыркнул Сержио. - Я спас корабль -

а вы его потопите. Нет.

     - Послушайте, Сержио. Мы не знаем, как тяжело вы ранены. Вы   убиваете

себя.

     Спор этот вспыхивал и затихал   на   протяжении   долгих   ночных   часов,

Сержио упрямо держался за руль, терпеливо направляя с   трудом   двигавшийся

корабль к Картридж Бей. Он настоял на том, чтобы сделать   большой   круг   в

открытом море, избегая островов, так   что   когда   начался   рассвет,   земля

казалась отдаленной линией на горизонте, над   которой   возышались   далекие

голубые горы.

     Час спустя Джонни связался   по   радио   с   взволнованным   дежурным   на

Картридж Бей.

     - Мистер Ленс, мы пытаемся связаться с вами со вчерашнего вечера.

     - Я был занят. -   Несмотря   на   усталость,   Джонни   улыбнулся   такому

утверждению. - Теперь послушайте. Мы возвращаемся в   Картридж   Бей.   Будем

часа через два. Я хочу, чтобы из Кейптауна прилетел врач   -   доктор   Робин

Сазерленд. Вызовите также полицию. Пусть   пришлют   кого-нибудь   из   отдела

алмазов, а также из отдела по расследованию убийств и грабежей. Вы поняли?

     - Полиция уже здесь, мистер Ленс.   Ищут   мистера   Бенедикта   Ван   дер

Била. Здесь нашли его машину, у них ордер на арест...   -   Голос   дежурного

прервался и Джонни услышал чьи-то отдаленные   голса.   -   Мистер   Ленс,   вы

слушаете?   С   вами   хочет   говорить   инспектор   Стендер    из    отдела    по

расследованию убийств.

     - Нет! - Джонни прервал разговор. - Я ни с кем не буду разговаривать.

Он может подождать, пока мы вернемся в Картридж Бей.   Немедленно   вызовите

доктора Сазерленда. На борту тяжелораненый.

     Джонни выключил радио и медленно вернулся на мостик. Каждая   мышца   в

его тела была напряжена и болела, от усталости   кружилась   голова,   но   он

снова начал спорить с Сержио.

     - Послушайте, Сержио. Вы должны   лечь.   Вы   нас   вывели   из   трудного

положения; теперь вам нужно отдохнуть.

     Сержио не оставил руль, но согласился раздеться по пояс, чтобы Трейси

осмотрела его спину.

     По   всей   спине   виднелись   черные   дырочки,   каждая   была    окружена

кровоподтеком. Некоторые закрылись засохшей   кровью,   из   других   все   еще

сочилась   жидкость   -   прозрачная   или   розовая,   и   от   ран   шел    слабый

сладковатый запах.

     Джонни и Трейси   обменялись   тревожными   взглядами,   Трейси   раскрыла

медицинскую сумку и принялась за работу.

     -   Как   оно   выглядит,   Джонни?    -    жизнерадостному    тону    Сержио

противоречило лицо, похожее на зеленовато-синее тесто.

     - Зависит от того, как вы относитесь к сырому мясу, - таким же   тоном

ответил Джонни, и Сержио засмеялся, но тут же сморщился от боли.

     Джонни вставил Сержио в рот сигару и поднес спичку. Сержио запыхтел в

полумраке, а Джонни как бы невзначай спросил:

     - Что вас заставило изменить намерения?

     Сержио быстро и виновато взглянул   на   него   через   облако   сигарного

дыма.

     - Вы ведь нас закрыли. И могли уйти, - спокойно продолжал   Джонни.   -

Почему же вы вернулись?

     - Послушайте, Джонни. Я... мне приходилось делать ужасные вещи, но   я

никогда не убивал... никогда. Он сказал,   убийств   не   будет.   Отлично,   я

согласился. Потом услышал взрыв пластика. Я знал,   что   вы   в   конвейерном

помещении. Подумал, к черту все это. Хотел выпрыгнуть из вагона, но он шел

слишком быстро. Получил полный заряд в спину.

     Они немного помолчали. Трейси заклеивала пластырем раны.

     Джонни нарушил молчание.

     - Был среди них большой алмаз, Сержио? Большой голубой алмаз?

     - Si, - вздохнул Сержио. - Такой больше никогда не увидишь.

     - Он у Бенедикта?

     - Si. У Бенедикта.

     - Где он его держал?

     - В кармане пиджака. Он его положил в карман.

     Трейси отступила.

     - Это все, что я могу сделать, - сказала она и, уловив взгляд Джонни,

тревожно отрицательно покачала головой. - Чем быстрее его   осмотрит   врач,

тем лучше.

     Вскоре после полудня Сержио провел "Кингфишер"   в   Картридж   Бей.   Он

держался с апломбом старого морского волка, но   когда   они   прошли   первый

поворот канала, он заметно сник и рулевое колесо вырвалось из его рук.

     Прежде чем Джонни успел перехватить руль, "Кингфишер" уперся в   стену

канала. Он прошел совсем   небольшое   расстояние   и   остановился   с   легким

толчком, наклонившись на несколько градусов.

     Джонни остановил двигатель.

     - Помоги мне, Трейси. - Он склонился к Сержио и взял его   под   мышки.

Трейси схватила за ноги. Полутаща, полунеся, они доставили его в   каюту   и

уложили на койку.

     - Эй, Джонни. Прости, Джонни, - бормотал Сержио. - Я впервые   посадил

корабль на берег. Дурак! Так близко - и вот. Прости, Джонни.

     Моторный   катер   отошел   от   причала   и   направился    по    каналу    к

"Кингфишеру" между песчаными берегами, на одном из которых лежал   корабль.

Катер был забит людьми, и шум его   двигателя   поднял   целые   стаи   водяных

птиц.

     Когда он подошел ближе, Джонни узнал кое-кого. Майк Шапиро,   рядом   с

ним Робин Сазерленд, но были еще   два   полицейских   в   форме   и   еще   один

человек в штатском, который крикнул в сведенные руки:

     - Я полицейский офицер. У меня ордер на арест Бенедикта...

     Майк Шапиро коснулся   его   руки   и   что-то   негромко   сказал.   Офицер

заколебался и снова посмотрел на Джонни, потом кивнул в   знак   согласия   и

сел.

     - Робин, поднимайтесь как можно быстрее, - крикнул Джонни на катер, и

когда Робин поднялся на палубу, Джонни торопливо повел его к   мостику,   но

следом устремился Майк Шапиро.

     - Джонни, я должен с тобой поговорить.

     - Это подождет.

     - Нет. - Майк Шапиро повернулся к Трейси.   -   Не   позаботитесь   ли   о

докторе? Я должен поговорить с Джонни до полиции.

     Майк отвел Джонни   в   строну   и   предложил   сигарету,   а   полицейские

остановились на приличном расстоянии.

     - Джонни, у меня ужасная новость. Я хочу рассказать тебе сам.

     Джонни заметно напрягся.

     - Да?

     - Руби...

     Джонни сделал заявление для полиции в   гостевой   каюте   "Кингфишера".

Потребовалось два часа для его рассказа, и в это время один из полицейских

обнаружил закрытый в кладовой экипаж. Матросы отравились   запахом   краски,

но смогли все же дать показания.

     Инспектор оставил   их   ждать   в   соседней   каюте,   пока   не   закончил

разговор с Джонни.

     - Еще два вопроса, мистер Ленс. Было ли столкновение между судами, по

вашему мнению, случайным или намеренным?

     Джонни взглянул в серо-стальные глаза и впервые соглал.

     - Оно было неизбежно.

     - Последний вопрос. Каковы шансы на то, что   кто-нибудь   на   траулере

выживет?

     - В такую бурю никаких. Мы не могли их спасти, так как "Кингфишер" не

слушался руля, к тому же там сильное течение и прибой.

     - Понимаю. - Инспектор кивнул. - Спасибо, мистер Ленс. Пока все.

     Джонни вышел из каюты и быстро пошел   на   верхнюю   палубу.   Трейси   и

Робин все еще работали у койки Сержио, но   Робин   поднял   голову   и   сразу

подошел к остановившемуся в двери Джонни.

     - Как он, Робин?

     Робин покачал головой.

     - Он умирает. Не понимаю, как он продержался так долго.

     Джонни   подошел   к   койке   и   положил   руку   на   плечо   Трейси.    Она

придвинулась к нему, и они стояли, глядя на Сержио.

     Глаза его были закрыты, и темная щетина покрывала нижнюю часть   лица.

Громкое дыхание слышалось в каюте, и щеки его лихорадочно горели.

     - Ты, великолепный старый мошенник, - негромко сказал Джонни.

     Сержио открыл глаза.

     Джонни быстро склонился к нему.

     - Сержио. Экипаж - ваши парни живы.

     Сержио улыбнулся. Он закрыл темные газельи глаза, потом снова   открыл

их и болезненно прошептал:

     - Джонни, дашь мне работу, когда я выйду из тюрьмы?

     - Тебя не возьмут в тюрьму - тюрьма этого не выдержит.

     Сержио попытался рассмеяться.   Он   умудрился   напряженно   улыбнуться,

приподнялся на локтях, выпучив глаза, рот его с трудом   ловил   воздух.   Он

закашлялся ужасным лающим кашлем, кровь густым потоком хлынула с его губ.

     Он упал на подушку и умер, прежде чем Робин смог подойти к нему.

     Трейси спала в соседней комнате. Робин дал ей   сильного   снотворного,

так что она должна была проспать не менее двенадцати часов.

     Джонни нагой лежал на узкой койке второй   гостевой   комнаты   главного

сооружения Картридж Бей; он включил лампу у кровати: на   часах   было   2-46

утра.

     Он посмотрел на свое тело. Вдоль ребер и по бокам виднелось множество

синяков: грязь сильно колотила его о стальные   переборки.   Он   жалел,   что

отказался от предложенного Робином снотворного: боль в теле и вихрь мыслей

всю ночь не давали ему уснуть.

     Мозг его крутился в кошмарной карусели. Джонни   все   время   вспоминал

две смерти, за которые отвечает Бенедикт   Ван   дер   Бил,   и   думал   о   тех

мрачных местах, куда он теперь отправился.

     Руби и Сержио. Руби и Сержио. Он видел, как умер Сержио, смерть   Руби

мог представить во всех ужасных подробностях.

     Джонни сел и зажег сигарету, стараясь отвлечься   от   ужасных   картин,

которые создавал его перенапряженный мозг.

     Он   старался   сосредоточиться   на   необходимых   практических    шагах,

которые    нужно    предпринять,     чтобы     смягчить     последствия      этих

катастрофических дней.

     Вечером он говорил по радио с Ларсеном и   получил   от   него   обещание

полной финансовой поддержки, пока из корпуса "Кингфишера" не будет   убрана

грязь, он не будет отремонтирован и не сможет   снова   приступить   к   жатве

богатых полей Молнии и Самоубийства.

     Ремонтная команда прилетает завтра и немедленно начнет работу. Джонни

вызвал   также   специалиста   из   IBM,   чтобы    ликвидировать    повреждения,

нанесенные водой компьютеру.

     По оценке Джонни, через шесть недель "Кингфишер" снова сможет выйти в

море.

     И тут его возбужденное воображение представило картины похорон   Руби.

Они были назначены на четверг следующей недели. Джонни беспокойно   метался

по койке, стараясь ни о чем не думать, но мысли толпились, как   призрачное

войско.

     Руби, Бенедикт, Сержио, большой голубой алмаз.

     Он снова сел, погасил сигарету и потянулся, чтобы выключить лампу.

     И застыл: новая мысль пришла ему в голову.

     Он услышал голос Сержио:

     - Такой больше никогда не увидишь.

     У Джонни зашевелились волосы от возбуждения.

     - Красные Боги! - воскликнул он. И снова вспомнил голос Сержио:

     - В кармане пиджака. Он его положил в карман.

     Джонни спустил ноги   с   кровати   и   потянулся   к   одежде.   Застегивая

рубашку, он чувствовал под пальцами биение своего сердца.   Надел   брюки   и

свитер, завязал шнурки ботинок и, выбегая   из   комнаты,   схватил   овчинную

куртку.

     Надевая куртку, он вошел в пустынную радиорубку и зажег свет. Подошел

к карте и всмотрелся в нее.

     Отыскал на карте название и произнес вслух:

     - Красные Боги.

     К северу от Картридж Бей берег шел прямой линией   на   тридцать   миль,

затем линию прерывал выступ красных скал, торчащих в океан, как   указующий

перст.

     Джонни хорошо знал это место. Его работой   было   находить   и   изучать

такие   места,   в   которых   преобладающее   прибрежное    течение    встречает

преграды. В таком месте на берег будут выброшены алмазы и другие предметы,

принесенные морем.

     Он вспомнил красные каменные утесы, прерващенные   ветром   и   морем   в

гротескные природные статуи, которые и дали месту   его   название,   но   что

гораздо важнее, он вспомнил огромное количество обломков,   выброшенных   на

берег океаном у подножия утесов. Доски,   куски   обшивки,   пустые   бутылки,

пластиковые контейнеры,   обрывки   нейлоновых   сетей,   пробки   -   все,   что

бросают за борт, течение уносит к этому мысу.

     Он пробежал пальцами по карте и   задержался   на   точках   -   Молнии   и

Самоубийстве. Прочел лаконичные надписи у маленьких   стрелок,   которые   от

островов указывали на линию Красных Богов.

     - Направление течения юго-юго-запад, скорость 5 узлов.

     Над столом с картами   на   крючках   висело   множество   ключей,   Джонни

выбрал два с надписями "гараж" и "лендровер".

     Полная луна стояла высоко. Ночь была тиха, ни ветерка. Джонни   открыл

двойные двери гаража и включил огни   лендровера.   При   их   свете   проверил

машину: бак полон бензина, запасные пятигаллонные канистры полны, канистра

с питьевой водой полна. Опустил   палец   в   горлышко   канистры   с   водой   и

попробовал. Вода чистая и пресная. Поднял пассажирское сидение и проверил,

что там лежит: домкрат,   гаечные   ключи   для   шин,   сумка   первой   помощи,

фонарик, сигнальные ракеты, дымовые шашки, фляжка для воды,   брезент,   два

пакета с чрезвычайным рационом, веревка, сумка   с   инструментами,   рюкзак,

нож и компас. Лендровер снабжен с учетом всех неожиданностей пути.

     Джонни сел за руль и включил двигатель. Он медленно   и   тихо   проехал

мимо строений, не желая никого будить, но когда добрался до первой полоски

песка на берегу лагуны, включил фары и двигатель на полную мощность.

     По песчаным дюнам он проехал к краю залива и повернул вдоль берега на

север.   Фары   отбрасывали   два   прямых   столба   света   в   морской    туман,

испуганные морские птицы, как призраки, взлетали перед лендровером.

     Отлив обнажил берег, жесткий и влажный, как гудронная дорога.   Джонни

ехал быстро, береговых крабов слепили фары, и они хрустели под колесами.

     Рассвет начался рано, показались загадочные силуэты дюн на фоне неба.

     Однажды он спугнул берегового волка - одну из   тех   коричневых   гиен,

которые охотятся на месте отлива. Она, причудливо согнув плечи,   в   страхе

ускакала к безопасности дюн. Даже торопясь,   Джонни   почувствовал   приступ

отвращения при виде этого уродливого создания.

     Холодный ветер в лицо освежил Джонни. Глаза перестали   гореть,   легче

бился пульс бессонницы в висках.

     Солнце поднялось над горизонтом   и   осветило   в   пяти   милях   впереди

Красных Богов как театральный прожектор сцену.   Они   сверкали   красным   на

рассвете, огромные получеловеческие фигуры, марширующие в море.

     Джонни приближался, а свет и тени играли   на   поверхности   утесов,   и

Джонни увидел высокую стофутовую   фигуру   Нептуна,   наклонившегося,   чтобы

окунуть красную бороду в воду, в то время   как   рядом   с   ним   примостился

карлик с головой волка. Ряд девстенных веталок в длинных   красных   платьях

уходил в море среди теней. Все было странно и беспокойно. Джонни приглушил

свое воображение и все внимание устремил на берег у подножия утесов.

     То, что он   увидел,   снова   вызвало   мурашки   на   коже,   и   он   нажал

акселератор, устремившись по мокрому песку туда, где белое облако   морских

птиц кружило, ныряло и прыгало вокруг чего-то на самом краю воды.

     Когда он приближался, мимо   пролетела   чайка.   Из   ее   клюва   свисало

что-то длинное и красное, и в полете чайка жадно глотала. Зоб ее   раздулся

и был выпачкан кровью.

     Когда лендровер приблизился, птицы с   хриплыми   возмущенными   криками

разлетелись, оставив человеческое тело в центре песчаного пятна, усеянного

их следами, перьями и испражнениями.

     Джонни остановил лендровер и выпрыгнул. Он один раз взглянул на тело,

отвернулся и нагнулся, держась за борт машины.

     Его вырвало.

     Тело было обнажено, если   не   считать   нескольких   обрывков   ткани   и

сапога на одной ноге. Птицы исклевали все участки обнаженного тела,   кроме

черепа. Лицо было неузнаваемо. Нос исчез, глаза представляли собой   пустые

черные впадины. Губ не было, обнажились оскаленные зубы.

     Над исчезнувшим лицом торчала волна белых волос, как парик в   чьей-то

непристойной шутке.

     Хьюго Крамер завершил свой долгий путь от Молнии   и   Самоубийства   до

Красных Богов.

     Джонни   достал   из-под   сидения   брезент.   Отводя   взгляд,   тщательно

закутал тело, перевязал веревкой, потом оттащил выше по берегу от воды.

     Толстый брезент предохранит от птиц, но для большей надежности Джонни

собрал обломки дерева и досок, разбросанные по всему берегу, и навалил   их

на труп.

     Некоторые куски обшивки были обломаны недавно, краска на   них   совсем

свежая. Джонни предположил, что это остатки крушения "Дикого гуся".

     Он вернулся к лендроверу и поехал к Красным   Богам,   расположенным   в

миле.

     Солнце уже стояло   высоко,   жара   становилась   труднопереносимой.   Не

отрываясь от берега, Джонни стащил с себя куртку.

     Он искал стаи чаек, но вместо этого увидел   большой   черный   предмет,

застрявший под прямым углом вна берегу.

     Он подъехал на пятьдесят ярдов, прежде чем понял, что это.

     Что-то внутри у него дернулось и сжалось.

     Черный резиновый надувной плот - и он был вытащен на берег далеко   за

линию воды.

     Выбираясь из лендровера, Джонни   чувствовал,   как   дрожат   ноги,   как

будто он только что поднялся на гору. Напряжение внутри мешало дышать.

     Он медленно шел к плоту и рассматривал следы на песке.

     Полоса от плота и   две   полоски   человеческих   следов.   Одна   сделана

босыми ногами, широкими, с плоскими пальцами ступнями, отпечатки человека,

обычно ходящего босиком.

     Это следы одного из цветных матросов   "Дикого   гуся",   решил   Джонни,

забыл о них и обратился к другому следу.

     Ноги обутые, следы длинные   и   узкие,   следы   кожаных   ботинок;   края

следов четкие, значит, обувь новая, ношенная мало, длина следа   и   глубина

отпечатков свидетельствуют о том,   что   прошел   высокий   человек   плотного

сложения.

     С некоторым удивлением Джонни понял, что у   него   задрожали   и   руки,

даже губы. Он был как в лихорадке, голова кружилась, он   ослаб   и   трясся.

Это Бенедикт Ван де Бил. Джонни с полной уверенностью понял, что это   так.

Бенедикт выжил в катастрофе у Молнии и Самоубийства.

     Джонни сжал кулаки, выпятил челюсть, напряг губы.   Ненависть   темными

волнами заливала его мозг.

     - Слава Богу! - прошептал он. - Слава Богу! Теперь я смогу убить   его

своими руками.

     Весь песок вокруг плота был покрыт следами.   Рядом   лежала   доска,   с

помощью которой сорвали контейнер с водой и ящик с пищей,   прикреплявшиеся

к настилу плота.

     Ящик для пищи был опустошен и брошен. Пакеты унесли в карманах, чтобы

уменьшить вес, но контейнер с водой исчез.

     Два следа уходили прямо в дюны. Джонни побежал по ним   и   потерял   на

первой же обдуваемой ветром дюне.

     Но он не упал духом. Дюны тянутся всего   на   тысячу   ярдов,   сменяясь

затем равниной и солончаками.

     Джонни вернулся к   лендроверу.   Теперь   он   полностью   владел   собой.

Ненависть скрывалась тугим комком где-то в районе ребер,   и   он   несколько

секунд глядел на микрофон, раздумывая, не связаться ли с Картридж Бей.

     У инспектора Стендера есть полицейский вертолет. Он стоит у   главного

здания. Он мог бы быть здесь через тридцать минут. Еще час - и они   отыщут

Бенедикта Ван дер Била.

     Джонни отказался от этой идеи.   Официально   Бенедикт   мертв,   утонул.

Никто не станет искать его в мелкой могиле в пустыне Намиб.

     Конечно, матрос представляет собой осложнение; но его можно подкупить

или запугать. Ничто не должно стоять между ним и местью. Ничто.

     Джонни раскрыл багажник лендровера и отыскал нож. Подошел к плоту и в

десятке мест пропорол толстую резину. Воздух со свистом вышел, плот осел.

     Джонни сложил его в   лендровер.   Зароет   его   в   пустыне:   не   должно

оставаться свидетельств того, что Бенедикт добрался до берега.

     Он включил двигатель, включил передачу на   все   колеса   и   поехал   по

цепочке следов.

     Он пробирался среди долин и по острым,   как   нож,   вершинам   песчаных

холмов.

     Спускаясь с последней дюны, Джонни почувствовал, как   его   охватывает

угнетающая тишина и необъятность.   Здесь,   всего   лишь   в   миле   от   моря,

смягчающее влияние холодного Бенгуэльского течения уже не чувствовалось.

     Жара стояла страшная. Джонни чувствовал, как   пот   проступает   сквозь

поры и сразу высыхает в сухом смертоносном воздухе.

     Он повернул лендровер параллельно линии   дюн   и   пополз   на   скорости

пешехода, свесившись из машины и всматриваясь в землю. Яркие   пятна   слюды

обдавали его лицо волнами тепла.

     Он снова обнаружил след, спустившийся с дюн,   и   поехал   вдоль   него,

направляясь прямо к далекой линии гор,   которые   уже   растаяли   в   голубой

дымке, когда жара к полудню еще усилилась.

     Джонни   двигался    рывками,    которые    прерывались    остановками    и

утомительными поисками на каменистых плоскостях и в   районах   пересеченной

местности. Дважды приходилось оставлять лендровер и двигаться   по   сложной

местности пешком, чтобы не потерять след, но однажды он целых четыре   мили

проехал за   несколько   минут   по   солончаку.   Следы,   как   цепочка   бус   в

ожерелье, отчетливо выделялись на блестящей поверхности.

     За солончаком   следы   увели   в   лабиринт   черных   скал,   пересеченных

ущельями и охраняемых высокими монолитами неправильной формы.

     В одном из ущелий Джонни нашел Ханси, маленького цветного   матроса   с

"Дикого гуся". Череп его был разбит окровавленным камнем, лежавшим   рядом.

Кровь уже засохла, и Ханси пустыми глазами смотрел в безжалостное небо. На

его лице застыло удивленное выражение.

     На песчаном   дне   ущелья   отчетливо   читалась   история   этого   нового

преступления. Вот район многих перепутанных следов   -   тут   двое   спорили.

Джонни догадывался, что Ханси хотел повернуть к берегу. Он,   должно   быть,

знал, что дорога за горами, в сотнях   миль   отсюда.   Он   хотел   добираться

берегом до Картридж Бей.

     Спор кончился, когда он повернулся спиной к Бенедикту и   пошел   назад

по своим следам.

     В песке виднелось углубление, здесь Бенедикт подобрал камень и   пошел

за Ханси.

     Стоя над Ханси и глядя на его разбитую голову, Джонни впервые   понял,

что преследует безумца.

     Бенедикт   Ван   дер   Бил   сошел   с   ума.   Он   больше   не   человек,   он

разгневанное сумасшедшее животное.

     - Я убью его, -   пообещал   Джонни   старой   седой   шерстистой   голове.

Больше не было нужды в увиливаниях.

     Если он догонит Бенедикта   и   убьет   его,   ни   один   суд   в   мире   не

усомнится, что он сделал это для самообороны. Бенедикт сам   поставил   себя

вне человеческих законов.

     Джонни достал плоский резиновый плот и накрыл им Ханси. Края плота он

прижал камнями.

     Теперь он ехал посреди стен удушающей   жары   с   новым   настроением   -

настроением возбужденного смертоносного ожидания. Он знал,   что   сейчас   и

сам отчасти стал зверем, его заразила жестокость человека, за   которым   он

охотится. Он хотел, чтобы Бенедикт Ван дер Бил заплатил полностью и той же

монетой. Жизнь за жизнь, кровь за кровь.

     Через милю он увидел контейнер для воды. Его отбросили в ярости, вода

вылилась из его горлышка, оставив в жаждущей земле сухую выемку.

     Джонни недоверчиво смотрел на него. Даже сумасшедший не может осудить

себя на такой страшный конец.

     Джонни подошел к лежавшему на боку пятигаллонному барабану.   Подобрал

его, потряс: внутри оствалось около пинты жидкости.

     - Боже! - прошептал он,   ощущая   вопреку   всему   приступ   жалости.   -

Теперь он погиб.

      Он поднес контейнер к губам и сделал глоток. Во рту и носу вспыхнуло,

он с отвращением сплюнул, бросив контейнер и вытирая рот ладонью.

     - Морская вода! - произнес он. Заторопился к лендроверу и промыл   рот

сладкой пресной водой.

     Он никогда не узнает, как это произошло. Плот,   должно   быть,   годами

лежал на "Диком гусе", и никто не проверял его исправность.

     С этого момента Бенедикт   должен   был   знать,   что   он   обречен.   Его

отчаяние   легко   читалось   в   неуверенных   следах.   Сначала   он    побежал,

подгоняемый паникой. Через пятьсот ярдов   тяжело   упал   на   дно   высохшего

ручья и лежал некоторое время, потом выбрался на берег.

     Он утратил направление. След начал загибаться на север. Сделав круг и

встретившись с собственным следом, Бенедикт сел. Совершенно отчетливо были

видны отпечатки ягодиц. Должно быть, он справился с   паникой,   потому   что

след снова повел к горам.

     Однако через полмили Бенедикт споткнулся и упал. Он   снова   сбился   с

направления, двинувшись на юг. Еще раз упал и потерял ботинок.

     Джонни подобрал его и вслух   прочел   на   внутренней   стороне   подошвы

золотые печатные буквы: "Швейцария. Специально для магазинов "Харродз".

     - Да, это наш мальчик Бенедикт.   Ботинки   в   сорок   восемь   гиней,   -

мрачно сказал   Джонни   и   снова   сел   в   лендровер.   Возбуждение   его   все

нарастало. Скоро, очень скоро.

     Бенедикт оказался в сухом русле, повернул и   пошел   по   нему.   Правая

нога у него была порезана острыми камнями, и при каждом шаге   он   оставлял

капли черной запекшейся крови. Он шатался, как пьяный.

     Джонни с трудом вел лендровер через камни,   устилавшие   русло.   Русло

углубилось, с обеих сторон нависли острые   гребни.   Воздух   превватился   в

тяжелое удушливое одеяло. Он жег горло, сушил   рот.   С   гор   подул   легкий

ветерок, который не принес облегчения, а   только   усилил   удары   солнца   и

удушающую духоту.

     Вдоль   русла   были   разбросаны   низкие   кусты.   Уродливые    маленькие

растения, которые выдержали долгие годы засух.

      На одном из кустов перед лендровером летаргически   медленно   замахала

крыльями хищная черная птица. Джонни заслонил глаза, не уверенный, что   он

это увидел. Может, мираж?   Неожиданно   птица   превратилась   в   темно-синий

пиджак. Пиджак висела на кусте, ветер раскачивал полы дорогой материи.

     - В кармане пиджака. Он его положил в карман.

     Не отрывая взгляда от пиджака, Джонни   нажал   акселератор,   лендровер

прыгнул вперед. Джонни не заметил большой, по колено, обломок железняка на

пути. Он столкнулся с ним на скорости в   двадцать   миль,   и   со   скрежетом

разрываемого металла лендровер застыл. Джонни ударился грудью о   руль,   от

удара воздух вырвался из его легких.

     Он все еще сгибался от боли, с трудом борясь за глоток воздуха, когда

нагнулся и схватил пиджак с куста.

     Пиджак был тяжел от груза в кармане.

     И вот увесистый холщовый мешочек у него в руках, содержимое скрипело,

когда он разрывал веревку. Ни от чего на земле нет такого ощущения.

     - Такой больше никогда не увидишь.

     Веревка плотно завязана. Джонни   побежал   к   лендроверу.   Лихорадочно

порылся в сидении и нашел нож. Перезал веревку   и   высыпал   содержимое   на

капот машины.

     - О Боже! О добрый Боже! - шептал   он   растрескавшимися   губами.   Все

вокруг расплывалось, и   большой   голубой   алмаз   смутным   пятном   виднелся

свкозь заполнившие его глаза слезы.

     Прошло не менее минуты, прежде чем   он   решился   тронуть   его.   Потом

почтительно прикоснулся - как будто это священная реликвия.

     Джонни Ленс всю жизнь работал, чтобы найти такой камень.

     Держа его в обеих руках, он опустился в тень лендровера.

     Прошло еще пять минут, прежде чем его сознание отметило острый   запах

машинного масла.

     Он повернул голову и   увидел   под   шасси   лендровера   тонкую   струйку

масла. Быстро лег на живот и, по-прежнему сжимая алмаз, заполз под машину.

Обломок железняка разбил поддон картера. Лендровер истек   кровью   в   сухом

русле.

     Джонни выбрался из-под машины и оперся на переднее колесо.   Посмотрел

на часы и удивлся: был уже третий час пополудни.

     Он   удивился   также    тому,    какие    усилия    потребовались,    чтобы

сфокусировать   взгляд   на   циферблате.   Два   дня   и   две   ночи   без    сна,

неослабевающее эмоциональное напряжение этих дней и ночей, удары,   которые

вынесло его тело, длинные часы жары и убивающей душу пустоты этого лунного

ландшафта - все это сказывалось. У него кружилась голова,   как   на   первой

стадии опьянения, он начинал действовать   нерационально.   Это   неожиданное

безрассудное   движение   по   руслу,   погубившее   машину,    было    серьезным

симптомом.

     Он поиграл большим алмазом, поднеся его к губам, проведя пальцами   по

его теплой поверхности, перенося из руки в руку, а в это время все мышцы в

его теле, сам костный мозг - все просило отдыха.

     Мягкое предательское оцепенение захватывало тело, окутывало мозг.   Он

на мгновение закрыл глаза, чтобы   отдохнуть   от   блеска,   но   когда   снова

открыл их, было уже четыре. Он с трудом встал. Тень в русле стала длиннее,

ветер прекратился.

     Хотя он все еще двигался   с   медлительностью   старика,   сон   прояснил

мозг; поглощая пачку печенья, смазанного   мясной   пастой,   и   запивая   его

тепловатой водой, он принял решение.

     Он закопал мешочек с алмазами в песке возле лендровера,   но   не   смог

заставить себя расстаться с большим Голубым. Положил его   в   карман   брюк,

карман надежно застегнул. В легкий рюкзак   положил   двупинтовую   фляжку   с

водой, сумку первой помощи, небольшой наручный компас, две дымовых шашки и

нож. Проверил карманы: зажигалка на месте.

     И даже не взглянув на радио на приборной доске лендровера, отвернулся

и пошел по следу Бенедикта Ван дер Била.

     Через полмили немота в теле прошла, он увеличил шаг,   теперь   он   шел

быстро. Ненависть и жажда мести, которые превратились в   пепел,   когда   он

нашел алмазы, теперь вспыхнули новым огнем. Этот огонь придавал   силы   его

ногам и обострял чувства. След резко повернул к стене, Джонни потерял его,

но тут же нашел снова.

     Он был теперь близко. Очевидно,   Бенедикт   быстро   слабел.   Он   часто

падал, полз на окровавленных коленях   по   жесткому   гравию   и   скалам,   на

колючках оставались клочья его одежды.

     Потом след вышел из ущелий и кустарников и углубился   в   новый   район

оранжевых песчаных холмов, и Джонни побежал рысцой. Солнце заходило,   дюны

отбрасывали голубоватые тени, и жар слегка ослабел, так что пот   несколько

охладил Джонни на бегу.

     Джонни всматривался в   спотыкающийся   след,   начиная   опасаться,   что

найдет Бенедикта уже мертвым. Следы свидетельствовали о крайнем   отчаянии,

но Бенедикт продолжал плестись.

     Джонни не замечал других слледов, спускающихся с   дюн,   пока   они   не

пересекли человеческий след.

     Джонни остановился и опустился на колени, осматривая   следы   широких,

похожих на собачьи лап.

     - Гиена! - Он почувствовал   прилив   отвращения.   Быстро   оглянулся   и

слева от себя увидел еще одну цепочку следов.

     - Пара! Они почуяли запах крови.

     Джонни снова побежал по следу.   По   коже   его   поползли   мурашки:   он

представлял себе, что сделают гиены с беззащитным человеком. Самое грязное

и самое трусливое животное Африки, но его мощные челюсти   могут   расколоть

берцовую кость взрослого быка; его зубы покрыты таким количеством бактерий

из-за диеты - падали, что простой укус гиены так же   смертелен,   как   укус

черной мамбы.

     - Боже, позволь мне успеть!

     Он услышал их. Из-за вершины следующей   дюны.   Ужас   от   этого   звука

остановил его на полушаге. Резкий хихикающий крик нарушил тишину.

     Джонни стоял, прислушиваясь и тяжело дыша после бега.

     Крик раздался снова. Смех демонов, возбужденный, кровожадный.

     - Они добрались до него.

     Джонни устремился по мягкому песчаному склону. Добрался до вершины   и

заглянул вниз, на блюдцеобразную арену, образованную вершиной дюны.

     Бенедикт лежал на спине. Белая рубашка была разорвана до пояса. Синие

брюки костюма превратились в клочья, колени были обнажены. На одной ноге -

ком из окровавленного носка и грязи.

     Пара гиен протоптала вокруг тела тропу. Они часами кружили вокруг,   и

постепенно жадность побеждала трусость.

     Одна   гиена   сидела   в   десяти   футах    от    Бенедикта,    непристойно

согнувшись,   опустив   змееподобную    голову    между    горбатыми    плечами.

Коричневая, местами   более   темная,   оборванная,   круглые   уши   устремлены

вперед, черные глаза горят возбуждением и жадностью.

     Вторая гиена   положила   передние   лапы   на   грудь   Бенедикта.   Голову

опустила, челюсти сомкнулись перед лицом Бенедикта. Она упиралась лапами в

грудь, готовясь ухватить полную пасть плоти. Голова   Бенедикта   дергалась.

Ноги его слабо двигались, руки дрожали на песке, как раненые белые птицы.

     Лицо   было   разорвано.   Джонни   ясно   услышал   это   в   полной   тишине

пустынного вечера. Разорвано с мягким звуком разрываемого шелка - и Джонни

закричал.

     Гиены бросились бежать,   в   ужасной   шутовской   панике   взбираясь   на

склоны дюны. Бенедикт продолжал лежать, лицо его превратилось   в   кровавую

маску. Глядя вниз на это лицо, Джонни понял,   что   не   сможет   убить   его,

вообще не   сможет   убить   человека.   Не   может   мстить   этому   существу   с

изуродованным лицом и больным мозгом.

     Он опустился рядом с ним на колени   и   неуклюжими   пальцами   развязал

рюкзак.

     Одно ухо и щека Бенедикта свисали на рот на   полоске   ткани.   зубы   с

одной стороны лица обнажились, кровь пузырилась на   них.   Джонни   разорвал

бумажный пакет поглощающей повязки и положил оторванный   кусок   на   место,

плотно прижимая его   ладонью.   Кровь   пробилась   сквозь   ткань,   но   текла

медленнее.

     - Все в порядке, Бенедикт. Я здесь. Все будет   в   порядке,   -   хрипло

шептал Джонни,   работая.   Свободной   рукой   он   разорвал   другой   пакет   и

аккуратно заменил им промокший.   Продолжая   удерживать   пакет,   он   поднял

Бенедикта и положил к себе на колени.

     - Сейчас кровотечение прекратится, и я дам тебе попить. -   Он   достал

из сумки ткань и начал острожно вытирать кровь и песок   с   ноздрей   и   губ

Бенедикта.   Дыхание   Бенедикта   стало   более    легким,    хотя    вырывалось

по-прежнему со свистом. Язык   его   распух,   заполнив   рот,   как   пурпурная

губка.

     - Так-то лучше, - сказал Джонни. По-прежнему   придерживая   пакет,   он

достал фляжку. Прикрывая   большим   пальцем   горлышко,   чтобы   регулировать

струю, он позволил нескольки каплям упасть в сухую яму рта.

     Еще десять капель, потом он закрепил фляжку в   песке   и   начал   мягко

массировать горло Бенедикта, чтобы вызвать глотательный рефлекс.   Человек,

лежавший без сознания, болезненно глотнул.

     - Молодец, - подбодрил   его   Джонни   и   снова   начал   капать   в   рот,

негромко приговаривая при этом: - Все будет в порядке. Вот   так,   проглоти

еще.

     Потребовалось двадцать минут, чтобы   влить   в   него   полпинты   теплой

пресной воды, к этому   времени   кровотечение   прекратилось.   Джонни   снова

порылся в сумке и взял две таблетки соли и две глюкозы. Он   положил   их   в

рот и разжевал, превратив в пасту, затем склонился к   изуродованному   лицу

человека, которого   поклялся   убить,   и   прижал   губы   к   распухшим   губам

Бенедикта. Ввел раствор соли и глюкозы в рот Бенедикта, потом   распрямился

и снова начал вливать воду.

     Дав Бенедикту еще четыре таблетки и половину фляжки, он закрыл   ее   и

вернул в рюкзак. Смочил компресс ярко-желтым обеззараживающим раствором   и

крепко перевязал рану. Это   оказалось   труднее,   чем   он   думал,   и   после

нескольких неудачных попыток   он   провел   повязку   под   подбородком   и   по

глазам, полностью закрыв голову Бенедикта, оставив только рот и нос.

     К этому времени   солнце   было   уже   на   горизонте.   Джонни   встал   и,

распрямляя спину и плечи, смотрел   на   смерть   красно-золотого   пустынного

дня.

     Он знал, что откладывает принятие решения. Ему казалось, что, оставив

лендровер, он прошел около пяти миль. Пять миль по трудной дороге   -   часа

четыре, может быть, пять в темноте. Можно   ли   оставить   здесь   Бенедикта,

вернуться к   лендроверу,   вызвать   по   радио   помощь   из   Картридж   Бей   и

возвратиться к Бенедикту?

     Джонни повернулся и взглянул на дюны.   Вот   и   ответ.   Одна   из   гиен

сидела на вершине дюны, внимательно глядя на него. Голод и   приближающаяся

ночь сделали ее неестественно смелой.

     Джонни   выкрикнул   ругательство   и   сделал   угрожающий   жест.    Гиена

подпрыгнула и скрылась за вершиной.

     - Луна восходит сегодня в восемь. До этого времени   отдохну   -   потом

пойдем по холодку, - решил он и лег на песок рядом   с   Бенедиктом.   Ощутил

дваление в кармане, достал алмаз и подержал его в руке.

     В темноте гиены начали приближаться с кашлем и криками, и когда   луна

поднялась, она осветила на вершине их темные силуэты.

     - Пошли, Бенедикт. Мы идем домой.   С   тобой   очень   хотят   поговорить

несколько милых полицейских. - Джонни посадил Бенедикта, положил его   руку

себе на плечо, подставил свое тело и встал.

     Постоял так, глубоко погрузившись в песок, удивляясь весу своей ноши.

     - Будем отдыхать каждую тысячу шагов, - пообещал он себе и побрел   по

дюне, считая про себя, но зная, что снова   поднять   Бенедикта   не   сможет,

если только не удастся обо что-нибудь опереться. Придется за один   переход

выбираться из песчаных холмов. - Девятьсот девяносто девять, тысяча. -   Он

считал про себя. Берег силы, сгибаясь под тяжестью, спина и плечи   болели,

песок задерживал каждый шаг. - Еще пятьсот. Пройдем еще пятьсот шагов.

     За   ним   двигались   гиены.   Они   проглотили   окровавленные    обрывки,

оставленные Джонни в   блюдце,   и   вкус   крови   привел   их   в   истерическое

состояние.

     - Хорошо. Еще пятьсот. - И Джонни начал считать в третий раз, потом в

четвертый, в пятый.

     Джонни чувствовал,   как   что-то   капает   ему   на   ноги.   Кровотечение

возобновилось, и гиены глотали песок.

     - Почти дошли, Бенедикт. Держись. Почти дошли.

     Навстречу плыла первая группа   залитых   лунным   светом   скал,   Джонни

добрался до них и упал лицом вниз. Прошло немало времени,   прежде   чем   он

набрался сил, чтобы снять с плеч Бенедикта.

     Он заново перевязал Бенедикта и дал   ему   глоток   воды,   которую   тот

сразу проглотил. Потом Джонни сам   проглотил   пригоршню   таблеток   соли   и

глюкозы и запил их двумя отмеренными   глотками   из   бутылки.   Он   отдохнул

двадцать минут по часам, затем, опираясь на одну   из   скал,   снова   поднял

Бенедикта на плечи и пошел дальше.

     Каждый час Джонни отдыхал в течение десяти   минут.   В   час   ночи   они

выпили последнюю воду,   в   два   часа   Джонни   был   абсолютно   уверен,   что

пропустил сухое русло и заблудился.

     Он лежал у плиты железняка, отупевший   от   усталости   и   отчаяния,   и

вслушивался в кашляющий смертоносный хор среди скал. Пытался   понять,   где

он свернул с пути. Может, он шел параллельно руслу, может, пересек его, не

узнав.   Возможно.   Он   слыхал,   что   иногда   заблудившийся   натыкается   на

гудронированное шоссе и не узнает его.

     Сколько хребтов преодолел он по пути? Он не мог   вспомнить.   В   одном

месте он оцарапал ногу о колючий куст. Может, это и было русло.

     Он подполз к Бенедикту.

     - Держись, парень. Мы идем назад.

     В последний раз Джонни упал незадолго до рассвета. Повернул голову   и

взглянул на часы: света было достаточно, чтобы разглядеть циферблат.   Пять

часов.

     Он закрыл глаза и долго лежал. Он сдался. Попытка была   неплохая,   но

не удалась. Через час взойдет солнце. И тогда все будет кончено.

     Что-то мягко и украдчиво   двигалось   рядом.   Неинтересно,   решил   он.

Теперь, когда все кончено, хочется только лежать спокойно.

     Тут он услышил фыркающие звуки. Раскрыл глаза. Гиена сидела в   десяти

футах, глядя на него. Нижняя челюсть ее отвисла, розовый   язык   свешивался

из пасти. Джонни ощутил звериный запах, запах   клетки   в   зоопарке,   запах

помета и гниения.

     Он попытался крикнуть, но   ни   звука   не   донеслось   изо   рта.   Горло

перехватило, язык заполнил рот. Джонни с   трудом   приподнялся   на   локтях.

Гиена отскочила,   но   без   нелепой   паники,   как   раньше.   Лениво   отошла,

повернулась к нему в двадцати шагах. Улыбнулась, проглотив слюну.

     Джонни подполз к Бенедикту и помотрел на него.

     Перевязанная голова медленно повернулась, черные губы зашевелились.

     - Кто здесь? - Сухой хриплый шепот.

     Джонни попытался ответить, но голос снова изменил ему. Он   болезненно

откашлялся, прожевал, вырабатывая во рту хоть немного влаги. Теперь, когда

Бенедикт пришел в себя, снова вспыхнула ненависть.

     - Джонни, - прохрипел он. - Это Джонни.

     - Джонни? - Бенедикт поднял руку и коснулся бинтов на голове.

     - Что?

     Джонни протянул руку и, лежа на боку, снял   бинт   с   глаз   Бенедикта.

Бенедикт замигал. Свет стал ярче.

     - Воды, - попросил Бенедикт.

     Джонни покачал головой.

     - Пожалуйста.

     - Нет.

     Бенедикт закрыл глаза и потом снова открыл, в ужасе глядя на Джонни.

     - Руби! - прошептал Джонни. - Сержио! Ханси!

     Лицо Бенедикта дернулось, Джонни наклонился и крикнул ему в ухо   одно

слово:

     - Ублюдок!

     Джонни отдохнул, с трудом глотнул и снова заговорил.

     - Вставай! - Он посадил Бенедикта.

     - Смотри.

     В двадцати шагах в ожидании сидели две   гиены,   идиотски   улыбаясь   и

щуря в нетерпении глаза.

     Бенедикт начал   дрожать.   Он   издал   слабый   мяукающий   звук.   Джонни

медленно прислонил его к скале.

     Снова отдохнул, опираясь на скалу.

     - Я ухожу, - прошептал он. - Ты остаешься.

     Бенедикт   снова   замычал,   слабо   покачал   головой,   глядя   на    двух

пускающих слюну зверей.

     Джонни надел рюкзак. Закрыл глаза и призвал последние остатки сил.   С

усилием встал на колени. Тьма и яркие вспышки закрывали поле зрения. Потом

снова все прояснилось, он рывком встал. Колени подогнулись, и он ухватился

за скалу.

     - Забавляйся, - прошептал он. И,   шатаясь,   побрел   в   дикую   черноту

скал.

     За ним мяукающий звук перешел в отчаянный вопль.

     - Джонни! Пожалуйста, Джонни!

     Джонни будто не слышал, он продолжал идти.

     - Убийца! - закричал Бенедикт.

     Обвинение остановило Джонни. Он прислонился для поддержки к   скале   и

оглянулся.

     Лицо Бенедикта было искажено, тонкая струйка крови стекала по   губам.

Слезы бесстыдно лились по окровавленным забинтованным щекам.

     - Джонни... Брат мой... Не оставляй меня.

     Джонни оттолкнулся от скалы. Покачнулся, чуть не упал. Побрел назад к

Бенедикту и сел рядом с ним.

     Достал из рюкзака нож и положил себе на   колени.   Бенедикт   стонал   и

всхлипывал.

     - Заткнись, черт тебя побери! - прошептал Джонни.

     Солнце   поднялось   высоко.   Оно   светило   прямо   Джонни   в   лицо.   Он

чувствовал, как съеживается кожа щек. Полосы тьмы проходили перед глазами,

но он отгонял их. Единственное движение, которое он   сделал   за   последний

час, - это дрожание ресниц.

     Гиены были совсем рядом. Они нервно расхаживали взад и   вперед   перед

Джонни и Бенедиктом. Время   от   времени   одна   из   них   останавливалась   и

принюхивалась к смоченным кровью бинтам Бенедикта,   каждый   раз   подползая

все ближе.

     Джонни шевельнулся, и гиена   отскочила,   раздраженно   качая   головой,

виновато улыбаясь.

     Подошло время последней обороны. Джонни надеялся, что еще не   поздно.

Он слишком слаб. Глаза и слух подводят   его,   все   перед   глазами   плывет,

слышится какой-то дребезжащий звук в тишине, как будто в пустыне   появился

полный пчелами сад. Джонни повернул колесико зажигалки,   вспыхнул   огонек.

Джонни осторожно поднес огонек к фитилю дымовой шашки. Фитиль   затрещал   и

загорелся.

     Джонни подбросил пламя к гиенам, и, когда показались облака   розового

дыма, гиены в ужасе бежали.

     Час спустя они вернулись.   Слонялись   по   скалам,   снова   приближаясь

очень осторожно. Джонни видел их лишь изредка, между   полосами   тьмы.   Гул

насекомого в ушах стал громче, он мешал думать.

     Ему потребовалось десять минут, чтобы зажечь вторую шашку. Бросок был

так слаб, что пламя вспыхнуло лишь в   нескольких   дюймах   у   его   ног.   Их

накрыл розовый дым.   Джонни   чувствовал,   как   гудит   в   ушах   кровь.   Дым

заполнил горло. Звуки в ушах стали барабанным рокотом,   каким-то   свистом.

Тишину   пустыни   нарушил   сильный   ветер.   Он   чудесным   образом   разогнал

удушливый дым.

     Джонни посмотрел в небо, откуда   пришел   сильный   ветер.   В   двадцати

футах над ним, на сверкающем журавлином   крыле   ротора   висел   полицейский

вертолет.

     В круглом окне вертолета показалось лицо Трейси. Джонни   увидел,   как

шевелятся ее губы, и потерял сознание.