Наум СЛАДКИЙ

                ПОСЛЕДНЯЯ ЗАГАДКА ТУНГУССКОГО МЕТЕОРИТА

                           ШАЛОВЛИВЫЙ ПИСАТЕЛЬ

     Выдающийся художник XX века Наум Исакович Сладкий родился в 1960 г. в

городе   Бобруйске.   Город   этот   известен   по   литературе:   среди   сыновей

лейтенанта   Шмидта   он   считался   прекрасным,    высококультурным    местом.

Читатель не должен обижаться, что не знает ни   Бобруйска,   ни   Н.Сладкого.

Познать Воркуту хуже, чем познать Бобруйск, и познать Горького   хуже,   чем

Сладкого. Но шутки в сторону -   Н.Сладкий   больше   известен   как   художник

красками, да и то в основном за границей. Творчество его   делится   на   два

периода:   ранний   и   поздний.   Ранний   период    соответствует    пребыванию

Н.Сладкого   в   стенах   Московского   Университета.    Там    Сладкий    познал

обнаженную натуру; и там он оттачивал грани своего   мастерства.   Тогда   же

начались его первые шалости   как   художника.   Он   написал   одну   из   самых

необычных картин нашего времени, применив   в   качестве   основы   ленты   для

оклейки окон. Некоторое время Н.Сладкого можно   было   видеть   в   коридорах

высотного здания Университета с   отверткой   и   плоскогубцами   в   руках,   с

железной   баночкой   на   поясе.   Он   отковыривал   дубовые   панели   и   ловил

тараканов.   Каждый   таракан   в   дальнейшем   старательно    изображался    на

отведенном ему участке ленты для оклейки окон.   Потом   Н.Сладкий   выпускал

тараканов   обратно.   За   это   Н.Сладкого   исключили    со    второго    курса

механико-математического   факультета:   оказывается,   тараканов    следовало

возвращать на те самые места, где они были взяты. Дело в том, что   научная

традиция предписывала нумеровать при изъятии как тараканов, так и места их

извлечения. Н.Сладкий, конечно, заметил бы номера и догадался, в чем дело,

но номера стерлись, так как последнюю инвентаризацию тараканов   производил

еще Пафнутий Львович Чебышев. Трудности усугублялись тем, что   чебышевская

ревизия тараканов производилась еще в старом здании   Университета,   и   при

перевозке тараканов на новом месте не были должным образом   воспроизведены

номера, имевшиеся ранее на старых местах. Уф! Надеюсь, что вы все   поняли.

Короче говоря, Н.Сладкого сделали крайним, и выгнали его из   Университета.

Художник был вынужден распродавать свою   картину   ничего   не   смыслящим   в

искусстве дилетантам, тупой, бессмысленной толпе в   вестибюлях   метро,   по

частям, отрезая изображения   тараканов   ножницами.   Доверчивые   иностранцы

покупали тараканов пачками, думая, что это билеты   для   посадки   в   поезд.

Проходило не   менее   получаса,   прежде   чем   снизу   появлялась   процессия,

состоящая   обычно   из   взволнованных   иностранцев,   уборщиц   со   швабрами,

милиционеров и каких-то молодых людей в светлых пиджаках. К этому   времени

Н.Сладкий уже исчезал - с долларами в кармане. В кругу знатоков   искусства

особенно ценятся отрезки, содержащие пять и более тараканов. Одна из таких

картин находилась в Париже, в Метрополитен-опера, где Н.Сладкий выступал в

позднем периоде своей творческой биографии. В Метрополитен-опера Н.Сладкий

исполнял обычно кантаты   Свиридова.   Специально   сформированный   отряд   на

вертолете доставил Н.Сладкого обратно в Москву (кстати, этот эпизод описан

в настоящей повести), прямо в кабинет   Свиридова.   Полгода   Н.Сладкий   был

вынужден обучать канареек   Свиридова,   которые   затем   были   отправлены   в

Метрополитен-опера на место   покинувшего   театр   великого   артиста.   Но   в

основном Н.Сладкий прославился как художник красками. О его картинах можно

рассказывать бесконечно. Так, в   качестве   эскиза   нового   герба   им   была

предложена картина "Буревестник". Присутствовавший на презентации директор

гастронома "Центральный" умер от инфаркта. Следствие   показало   отсутствие

состава преступления: буревестник   был   слишком   похож   на   тех   кур,   что

продавались в гастрономе, но был красным. Слишком   интенсивный   цвет   и   в

дальнейшем неизменно приводил в замешательство работников торговли, и герб

пришлось заменить на старый.   Но   что-то   я   заболтался.   Лучше   один   раз

понюхать, чем сто раз потрогать (то есть, тьфу, я хотел сказать:   почитать

книжку   перед   сном).   В   общем,   честь   имею    представить    вам    первый

литературный опыт Н.Сладкого - известного певца нашего времени.

                                                           Александр Титов.

                           ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. МОСКВА

                                    1

     Вот этот скверный город. Поднимая лицо с заплеванного пола Казанского

вокзала, я вижу перед собой роскошное панно. Нет, я не лежу на   полу,   там

лежит только мой взгляд. Я иду в чистой, легкой одежде, в   потоке   воздуха

между высоких стен, обходя протянутые   в   проход   ноги,   пытаясь   смотреть

только вперед. В фокусе бинокля (Zeiss) то мир потных   мозаик,   то   воздух

площади. Я - чужой в этом мире.

                                    2

     Действие происходит в четырехэтажном доме возле кольцевой дороги, где

начинаются   Химки.   Дом    хрущевской    постройки,    из    серого    кирпича,

переделанный под гостиницу. Дальше в глубь   Химок   продолжается   такая   же

застройка, лишь кое-где стоят группами более старые,   сталинского   времени

дома, окрашенные в желтый цвет. В маленьких дворах уют, покрытые   глубоким

снегом клумбы, лавочки и пронзительные утренние солнечные лучи. Посередине

просторного парка   из   молодых   деревьев   кинотеатр,   хорошие   асфальтовые

дорожки, по краям   маленькие   продуктовые   магазины.   Здесь   живут   жители

Химок, у них есть свои квартиры, где жены накрывают на стол для   завтрака.

Гостиница   возле   кольцевой   автодороги   известна   в   узких   кругах   своим

либерализмом. Она принадлежит институту Механизации, но селятся в нее все,

кто знает хотя бы название института, а еще лучше,   фамилию   какого-нибудь

начальника в этом институте. Впрочем, постояльцы обычно люди   спокойные   и

порядочные.   Чаще   всего   здесь   живут    снабженцы    и    научно-инженерные

работники, прибывшие в Москву по   своим   тихим   командировочным   делам.   В

комнате,   обращенной   единственным   широким   окном   внутрь   квартала,    на

блестящей металлической койке   лежит   главный   герой,   Николай   Васильевич

Клеточников. Для простоты назовем его Сальвадор. Он сейчас   проснется.   Он

инженер, молодой специалист, голова его пуста, а   тело   еще   не   покрылось

жиром. Квартиры у него нет, он живет   в   общаге   в   городе,   расположенном

далеко от Москвы, любит он в казенных   кроватях   или   в   туалетах.   Больше

никого в комнате нет. Он любит, когда больше   никого   в   комнате   нет.   Он

просыпается, достает из-под кровати   ботинки,   вынимает   из   них   носки   и

осторожно снимает со стула брюки (из спинки стула   торчат   острые   головки

шурупов). Сальвадор открывает форточку поворотом железного приспособления,

и в комнату залетает несколько снежинок. Он берет   гостиничное   полотенце,

завернутый в бумажку кусочек мыла, ключ со   стола,   выходит   в   коридор   и

запирает за собой окрашенную белой масляной краской дверь. Потом   идет   по

коридору, посматривая по сторонам в поисках умывальника.   В   коридоре   еще

пусто. Вот и   умывальная   комната.   Вдоль   покрытой   белым   кафелем   стены

расположены в ряд шесть   раковин,   все   краны   исправны,   бортики   раковин

покрыты мыльной водой. Он раскладывает на краю сначала бумажку, а   на   ней

мыло, зубную щетку, пасту и бритву.   После   умывания   Сальвадор   брезгливо

заворачивает в бумажку причиндалы, берет сверток двумя пальцами, вешает на

плечо полотенце и   выходит   из   умывальной.   Вовремя.   Навстречу   как   раз

протискивается голая до пояса толстая личность с уверенным лицом и сильным

запахом одеколона. Она тут же начинает обливаться и фыркать. Сальвадор   на

секунду задерживается у открытой двери туалета, но идет дальше - в туалете

все равно негде положить вещи и повесить полотенце. Какая уж   тут   любовь.

Он заходит в комнату, оставляет вещи,   потом   запирает   дверь,   заходит   в

туалет, потом опять возвращается в комнату, одевается до   конца,   запирает

дверь и бодро спускается на улицу по узкой лестнице с железными перилами.

                                     3

     Сальвадор осматривается по сторонам и вдыхает морозный воздух.   Слева

от подъезда продуктовый магазин,   и   грузчик   со   звоном   тащит   ко   входу

штабель покрытых инеем проволочных ящиков для бутылок. Молоко   в   магазине

есть, и хорошее молоко   в   финских   литровых   прямоугольных   пакетах.   Еще

Сальвадор покупает   четыре   бутылки   пива.   Теперь   можно   и   в   институт.

Институт рядом,   надо   только   обойти   вокруг   большого   жилого   квартала.

Сальвадор идет вдоль трассы - Ленинградского шоссе, и слышно, как там воют

машины, и видно, как летит во все   стороны   разбитая   колесами   коричневая

снежная каша. Вправо отходит более спокойная   улица,   с   высокими   густыми

деревьями. Еще пятьдесят метров, и вход в институт   Механизации.   Название

его на самом деле более длинное и красивое, но оно употребляется только на

доске у дверей. Доска старомодная, как и весь выходящий на   улицу   корпус,

надпись выполнена золотыми буквами под черным   стеклом,   и   еще   там   есть

какой-то орден. Корпус, где расположен   вычислительный   центр,   во   дворе.

Попасть туда трудно.   Как   и   все   старые   советские   институты,   институт

Механизации состоит из темных коридоров, образующих лабиринты. Тут   и   там

попадаются старые   толстые   научные   сотрудники   в   черных   пиджаках   и   с

сигаретами. Они даже   не   отодвигаются   к   стенке,   а   только   уставляются

Сальвадору в лицо своими   рачьими   глазами   бездельников,   выпуская   перед

собой дым.   Сальвадор   идет   направо,   в   конце   коридора   поднимается   по

лестнице на второй этаж, идет обратно по второму этажу до другой   лестницы

в другом конце коридора, спускается по ней опять   на   первый   этаж,   затем

проходит в том же направлении еще несколько метров и опять поднимается   на

второй этаж. На этой лестничной площадке нет входа на   второй   этаж,   зато

здесь начинается ведущая в другой корпус галерея со стеклянными   стенками.

В конце галереи две ступеньки и дверь с кодовым замком, состоящим из   ряда

кнопок. Сальвадор даже и не пытается   на   них   нажимать,   а   вместо   этого

громко стучит рукой. Дверь открывает невзрачная женщина в халате   и   сразу

же уходит. Приличия требуют зайти сначала к директору ВЦ, именем   которого

Сальвадор поселился в гостиницу. Директор тоже в черном пиджаке, но чище и

энергичнее. Он не затягивает разговор, потому что   понимает   его   причину.

Теперь к Васе в   машинный   зал.   Зал   просторен   и   весь   наполнен   светом

высоких,   до   потолка,   окон,   образующих   стеклянную   стену.   Спокойно   и

негромко гудят вентиляторы охлаждения. Посреди зала Сальвадор   с   радостью

видит пульт компьютера с мигающими зелеными и   желтыми   лампочками.   Пульт

похож на длинный шкаф, на торцевой стороне которого вертикальная панель   с

блестящими металлическими буквами сверху: ЕС-1033. Свет зеленых   и   желтых

лампочек приятно   дрожит,   иногда   то   одна,   то   другая   группа   лампочек

начинает дрожать сильнее, затем наливается ровным ярким светом и   остается

в таком виде на две-три секунды, потом опять начинается мигание. Процессор

хорошо загружен. Вдруг начинает   трещать   и   дергаться   пультовая   пишущая

машинка. Оператора нет, надо посмотреть, что там (хотя многие операторы не

любят, когда посторонние суют нос в машину). Там мало   хорошего,   дисковый

сбой, и операционная система предлагает переставить   пакет   дисков.   Пакет

дисков -   это   тяжелый   слоистый   цилиндр,   который   быстро   вертится   под

стеклянной крышкой похожего на большую тумбочку дисковода. На таких дисках

хранится вся информация. Самому тут делать   нечего,   и   Сальвадор   идет   в

сторону дальней стены зала вдоль высоких   синеватых   шкафов,   из   которых,

собственно, и состоит компьютер. За шкафами   нет   никаких   причесывающихся

или пьющих чай девочек, и Сальвадор возвращается   обратно   к   выходу   мимо

гермозоны из   застекленных   металлических   рам.   За   стеклом   благородного

коричневого оттенка   -   мирно   стоящие   дисководы.   Обычно   они   звенят   и

дергаются, так что даже бывает страшно -   вдруг   тяжеленный   пакет   дисков

оторвется и разобьет верхнюю стеклянную крышку. Считывающая головка   летит

на ничтожном расстоянии над магнитным покрытием, не касаясь   его,   и   силе

пружины,    прижимающей    головку    к    быстро    вертящейся     поверхности,

противодействует подъемная сила воздуха, увлекаемого пакетом. Если головка

потеряет устойчивость   и   застрянет   между   дисками,   будет   истошный   вой

металла, и гермозона наполнится коричневым дымом   -   остатками   сорванного

магнитного слоя. Но такого, к сожалению, не бывает, а сейчас и вообще   все

стоит. На тумбочке ярким светом горит цифра   3   -   позиция   остановившейся

головки. Остальные еле светятся. Сальвадор знает, что на пульте сейчас   то

же самое, половина ламп горит и не мигает,   остальные   потухли.   Сальвадор

хороший   программист   и   хороший   оператор.   Он   спускается   со    ступенек

фальшпола к выходу из машинного зала и идет искать народ, а заодно и Васю.

Все действительно причесываются, а Вася пьет чай. Что с машиной, никому не

интересно. Вася показывает свою работу, у него проблемы. Сальвадор хороший

программист,   но   не   настолько.   В   этом    случае    полагается    выразить

сочувствие. Оно выражается, чай пьется   и   коллеги   идут   в   машинный   зал

смотреть новые   программы.   Показывает   Вася,   Сальвадор   смотрит.   Он   из

провинции, у него в машинном зале нет даже фальшпола, и   в   машине   только

полмегабайта памяти. Вася беспощадно отменяет ждущую   задачу,   освобождает

спул, демонтирует сбойный диск (два быстрых щелчка по тумблерам,   приятный

вой останавливающегося пакета дисков, застывшая   Васина   поза   готовности,

поднятие крышки и профессиональный жест кистью   руки,   похожий   на   запуск

волчка. Затем треск замка, быстрый переворот тяжелого пакета   и   надевание

нижней крышки). Вася бросает пакет прямо сверху   дисковода.   И   так   сотни

раз, и так у всех на всех ВЦ. Зачем я описываю   это   так   подробно?   Может

быть,   вам   придется   позавидовать   их    чистым    костюмам    и    залам    с

кондиционерами, их легкой и   никому   не   нужной   работе.   Вот   как   раз   и

начинается   рабочий   день.   Васю   вызывают,   отвлекают,   и   он   постепенно

исчезает,   милостиво   оставив   Сальвадору   дисплей   с   загруженной    новой

иностранной игрой.   Дисплей   -   это   большой   голубой   железный   ящик,   на

передней стенке которого расположен зеленый экран. Машина   высвечивает   на

дисплее надписи, и можно набирать ответы на   толстенной   тяжелой   железной

клавиатуре, соединенной с дисплеем жгутом проводов в   белой   трубке.   Игра

называется "Adventure", и она захватывающе   интересна.   Машина   выдает   на

дисплей текст: "Перед вами просторная, светлая   поляна,   покрытая   зеленой

травой   и   окруженная   густыми   деревьями.   Здесь   безопасно,   но    как-то

тревожно.   Посреди   поляны   журчит   холодный   прозрачный   ручей.   Куда   Вы

пойдете?" Полагается набрать "Left" или "Right" или еще какое-нибудь слово

из выписанных на клочке бумажки. Бумажку заготовили те, кто играл   раньше,

игра ведь иностранная, и   ключевые   слова   надо   набирать   на   иностранном

языке. Если пойти вправо (Right), там лежит топор, его нужно взять   (Get),

потом могут появиться разные сказочные персонажи, приятные   и   неприятные.

Можно сражаться топором или срубить дерево, для чего следует   ввести   "Use

топор". Машина подробно   описывает   волшебную   страну   словами   на   экране

дисплея. Но доиграть не дают: Вася ушел совсем, а Сальвадор   здесь   чужой,

его игра занимает память компьютера и кому-то мешает. К   тому   же   хочется

есть.

                                    4

     Салатик, салатик... Вкусно,   но   не   питательно   для   зимы.   Так   оно

достало, это питание. Сейчас вроде сыт, а как начнешь   бегать   по   городу,

так и тянет в магазин скушать булочку. Сплошное детство. Что они находят в

этих компьютерах, вернее, что я в них нахожу? Ищу - и нахожу, и не   нахожу

ничего другого, кроме: нравится вид   распечаток.   Вряд   ли   эта   любовь   к

бумаге украшает человека.

                                    5

     Сальвадор залезает в автобус и привычно устраивается   в   углу   задней

площадки, разместив локти на перилах и уткнувшись шапкой в стекло.   Улицы,

заснеженные пустыри с   торчащей   из-под   снега   арматурой,   водохранилище,

помпезная ограда... Утреннее солнце   пробивается   между   черными   стволами

деревьев парка. Длинный парк тянется вдоль берега   водохранилища,   снег   в

парке чист и сияет всеми цветами радуги. С другой   стороны   улицы   тянутся

многоэтажные дома, где жители мокреют в своих постелях.   Серые   щитки   над

дверью автобуса покрыты инеем, иней свисает по краю оранжевой бахромой. На

щитке под листом пластика читанное не один раз приглашение на 400 рублей в

автопарк, с обучением и общежитием. Сальвадор   полюбил   подмосковные   зимы

еще когда он был школьником здесь, в Москве. Тогда они тоже долго ехали на

интернатовском автобусе: сначала через всю Москву   от   Кунцево   куда-то   в

район ВДНХ, потом ждали накладных в уютном заснеженном переулке,   а   потом

поехали в Павлов Посад. Ехали очень долго,   и   Сальвадору   было   скучно   и

холодно. Маленькое развлечение внес только сам Павлов Посад: сквозь   дрему

Сальвадор    видел    за    окном    покрытые    снегом    улицы,     двухэтажные

дореволюционные дома с фигурными карнизами, да черных   одиноких   прохожих.

Потом Сальвадор заснул окончательно, прислонившись   к   холодному   оконному

стеклу и проложив для тепла сдвинутую на бок шапку.   Проснулся   он   сразу,

непонятно от   чего.   Стекло   находилось   близко   к   глазам,   и   Сальвадору

спросонья казалось,   что   вся   его   голова   снаружи.   Вид   за   окном   стал

совершенно другим: небо и дальняя   полоса   леса   были   густого   и   чистого

фиолетового цвета, и такие же тени   на   снегу.   Заходящее   солнце   светило

сбоку, освещая снег огромного поля искристым светом. Посреди поля   торчало

странное сооружение: высокая круглая кирпичная колокольня, ярко-красная от

солнца, отбрасывающая длинную фиолетовую тень. Пейзаж был сказочно красив,

но Сальвадор так до конца и не проснулся, глаза его сами собой   закрылись,

и открыл он их только   когда   автобус   заехал   на   территорию   склада   под

открытым небом, сплошь заставленного сетками для кроватей,   и   нужно   было

таскать эти сетки в автобус и упаковывать их в тесном пассажирском салоне.

Кругом все так же простирались поля, отделенные от склада   рваной   колючей

проволокой, а солнце все еще было ярким и оранжевым. Сальвадор был   вполне

счастлив, таская кровати по морозу. Потом Сальвадор никак не   мог   понять,

что   делала   одинокая   колокольня   нетрадиционной,   как   он   теперь   знал,

архитектуры, посреди чистого поля. В каталогах   он   ее   так   и   не   нашел.

Приехали. Сальвадор выходит из мечтательного состояния и заходит в   метро.

Дальше небольшая беготня по городу. Для выполнения командировки Сальвадору

вполне хватило бы одного дня и одной поездки на метро. Но   командировка   у

него на неделю. Начальнику это все равно, а Сальвадор любит спокойствие   и

основательность: чтобы   обратный   билет   был   взят   заранее,   чтобы   сразу

наверняка устроиться в гостиницу, чтобы никуда не спешить. Такое поведение

бывает у людей, которым надо отдохнуть и собраться с   мыслями.   Но   работа

Сальвадора, как уже говорилось, отдыха не требует, и голова его,   как   уже

говорилось, пуста. Поэтому это поведение можно отнести к   бессознательному

стремлению сохранения status quo, быть может, бессознательно   осуждаемого.

Во всяком случае, его склонность   к   необдуманным   поступкам   я   отношу   к

следствиям общего снижения интеллекта из-за всяких конфликтов, вытесненных

в область бессознательного. Или, может   быть,   прежде,   чем   пить   столько

пива, надо хорошо покушать. Так хорошо, уютно было   вечером   Сальвадору   в

том самом машинном зале, в двух шагах от гостиницы,   в   компании   занятого

какими-то своими делами Васи, возле красивой исправной машины, что он стал

искать     приключений.     Прежде     всего     Сальвадор     открыл     журнал

"Техника-молодежи", который кто-то забыл возле дисплея.   Вот   что   он   там

прочитал:

                ЕЩЕ ОДНА ЗАГАДКА ТУНГУССКОГО МЕТЕОРИТА?

     В   архивах   Русского    географического    общества    обнаружен    отчет

экспедиции   проф.Котельникова   в   район   Подкаменной   Тунгуски   за   период

1907-1908   гг.   Экспедиция   занималась   картографированием    местности    и

разведкой полезных ископаемых и состояла из нескольких   ученых.   Необычным

является то, что в отчете не содержится никаких   упоминаний   о   метеоритах

или каких-либо других катаклизмах, хотя предполагаемое   падение   метеорита

произошло самое большее в нескольких десятках километров от   места   работы

экспедиции. Маловероятно, чтобы входившие в состав   экспедиции   ученые   не

сочли нужным упомянуть о столь необычном явлении.   Экспедиция   закончилась

благополучно и привезла в Петербург множество   образцов   минералов.   Отчет

был сдан в срок, и его подлинность не вызывает сомнений. Из   всех   загадок

Тунгусского метеорита эта представляется нам наиболее загадочной.

                                                     Н.Альтшуллер, г.Москва

     Необдуманный поступок Сальвадора был прост: он взял трубку   стоявшего

рядом телефона и позвонил в редакцию "Техники-молодежи". Там очень любезно

отнеслись к просьбе связать, если это возможно, с автором   Н.Альтшуллером.

Попросили   подождать,   в   трубке   послышался   стук   женских   каблучков   по

коридору, и вдруг пиво улетучилось у Сальвадора из   головы.   Зачем   я   это

делаю? Ведь это просто глупость, и вот я ее делаю, и вот они играют вместе

со мной в эту глупость. Но это не игра, трубка   снята   на   самом   деле,   и

женщина пошла искать адрес в бумагах. Как это глупо и   неудобно.   Вдруг   в

трубке послышался уже почему-то мужской голос:

     - Алло, алло!

     - Я слушаю.

      - Вы ищете Альтшуллера?

     - Да.

     -   Пожалуйста,   запишите:   рабочий   телефон   266-557.   Это    институт

криогенной техники Академии Наук.

     - Большое спасибо, до свидания.

     И там повесили трубку. Сальвадор посмотрел на часы и увидел, что   уже

девять часов. Тут забегал опаздывающий на электричку Вася, стал   отключать

питание, завыли останавливающиеся дисководы. Сальвадор еле успел   схватить

журнал -   почитать   еще   перед   сном   -   и   выскочил   вместе   с   Васей   на

заснеженную улицу, свежий воздух и под звездное небо. Вася пошел направо к

платформе "Химки", а Сальвадор в другую сторону вокруг квартала к   себе   в

гостиницу. Чувство стыда за глупый звонок на воздухе   рассеялось,   он   еще

немного   почитал   журнал   и   перед   тем,   как   заснуть,   с    удовольствием

представил себе физиономию   автора   статьи   -   умную   и   хитрую   еврейскую

физиономию мистификатора.

                                    6

     Настало   утро,   и   Сальвадор   решил   все-таки   позвонить   в   институт

криогенной техники. Ему сказали, что   Альтшуллера   сейчас   нет,   но   скоро

будет. Дали адрес института: Проспект Вернадского, 12; и   Сальвадор   решил

довести начатую глупость до конца. Наверное, разгильдяй   решил   найти   еще

одно   место,   где   можно   бездельничать   и   отвлекать    людей    во    время

командировок. Однако   затея   вызывала   у   Сальвадора   некоторые   сомнения.

Во-первых, он только сейчас понял, что в редакции в девять часов вечера не

должно быть никаких готовых к вопросам и ответам клерков.   Во-вторых,   сам

адрес. Сальвадор хорошо знал это место: длинное шоссе   на   окраине   Москвы

недалеко от высотного здания университета. По левую   сторону   шоссе   жилые

дома, по правую - ИНСТИТУТЫ.   Это   современного   вида   здания   с   цветными

стенами, окруженные со всех сторон очень большими газонами и симпатичными,

но надежными оградами. На газонах - клумбы, дорожки,   но   никаких   высоких

предметов,   которые   могли   бы   служить   укрытием.   Открытое   пространство

просвечивается лучами лазеров и просматривается телекамерами. Через   такой

газон невозможно ни пройти, ни пробежать незамеченным. Впрочем, бегать   не

принято. Принято спокойно и без сомнения в своей дельности идти   прямо   по

дорожке к пологим гранитным ступенькам. И каждое утро около 9   часов   утра

буквально   за   несколько   минут    здание    наполняется    неторопливыми    и

пунктуальными мужчинами и женщинами в незатейливых аккуратных костюмах,   а

каждый вечер ровно в пять часов они все выходят обратно   довольно   густой,

но спокойной толпой и как-то очень быстро   растворяются   среди   окружающих

кварталов, теряя свою   неуловимую   похожесть   друг   на   друга.   Сальвадору

знакомо и другое оформление - например, Горки-10 со своей знаменитой дачей

номер 1. Здесь уже километры пустого поля отделяют придорожную   лесополосу

от невидимых никогда и никем строений в центре, где находится Брежнев. Еще

один стиль: пресловутый институт физики   Земли.   Он   расположен   прямо   на

оживленной улице, так что все ходят по тротуару в метре от стен. Но окна и

желтые оштукатуренные стены покрыты многолетним слоем пыли и грязи,   таким

же слоем покрыта и входная дверь, и где настоящий вход, неясно. Во   всяком

случае, ясно одно: вряд ли Сальвадора без достаточных оснований   пустят   в

такой институт.

                                     7

     Как   и   следовало   ожидать,   Сальвадора   в   институт   _н_е_   пустили.

Полупустой троллейбус от метро "Университет" довез его за шесть институтов

от начала проспекта. Сальвадор прошел   мимо   чахлых   березок   в   низенькую

калитку из мрамора и толстого стального проката и не спеша   направился   по

расчищенной дорожке к красивому бело-голубому зданию на невысоком   цоколе,

похожему на соты. Над ступеньками уныло свисала небольшая   телекамера,   не

подающая признаков жизни. В безлюдном, чистом   и   светлом   фойе   скучающий

вахтер предложил Коле сначала позвонить по внутреннему телефону. Сальвадор

набрал 557 и узнал, что Альтшуллер здесь не работает. Набор 266-557   через

город к успеху не привел, а список подразделений или хотя бы фамилий возле

телефона отсутствовал. Спросить было не у кого, а вахтер стоял и смотрел в

упор с явным недоброжелательством. Сальвадор повернулся и   пошел   вниз   по

ступенькам, ловя спиной провожающий его взгляд. Уже на середине дорожки он

оглянулся. Вахтера не было,   но   на   фоне   стены   ясно   выделялся   красный

светлячок горящего светодиода - телекамера уже   была   включена.   Приятного

мало. И нет никакого желания звонить с какого-нибудь   другого   телефона   и

снова добираться до этого   Альтшуллера.   Очень   может   быть,   что   заметка

предназначалась совсем не для праздных читателей, а   для   служебных   целей

сотрудников какого-то ведомства. Но зачем тогда такой   интригующий   сюжет?

Может быть, изобретатели сюжетов оттачивают свое литературное   мастерство?

Во всяком случае, надо было переходить к другим делам. Сальвадор пошел   на

другую   сторону   проспекта   Вернадского   и   стал   ждать    троллейбуса    на

остановке, состоящей из стеклянных блоков в черной металлической   раме.   С

завыванием подъехал троллейбус, откуда-то набежал народ, и в задней   двери

образовалась давка. Как свободный и независимый человек, Сальвадор не стал

давиться, а подождал, пока втиснутся все желающие, и уже потом   аккуратно,

но плотно пристроился на оставшемся пространстве нижней   ступеньки.   После

закрытия дверей с одной стороны будут   не   морды,   а   спины,   а   с   другой

стороны   троллейбусная   дверь   с   узкими,   обтянутыми   по   краям    резиной

окошками, и чуть-чуть свежего морозного воздуха - тонкой струйкой   в   щели

между стеклом и резиной. Однако этот маленький   уют   был,   как   это   часто

бывает,   нарушен   бесцеремонностью   ближних.    Когда    дверь    уже    стала

закрываться, кто-то еще заскочил на площадку сзади Сальвадора и   уверенным

руководящим движением груди и живота пропихнул его выше в салон. Сальвадор

обернулся   и   увидел   возбужденно-доброжелательную    морду,    после    чего

повернулся в другую сторону.

     Через   пару   остановок   Сальвадор   вышел   на   слякотную,   бестолковую

площадь между двумя вестибюлями   станции   метро   "Университет".   Вестибюли

имели вид круглых красных пудрениц - в таких картонных   пудреницах   раньше

продавали пудру "Красная Москва". За одной   из   коробок   приткнулся   киоск

"Академкнига" из белой пластмассы и алюминия. Там Сальвадор   купил   книжку

для самолетного чтения и отбыл в аэропорт Быково   в   грохочущем   аквариуме

метро, а потом   на   электричке   среди   веселого   царства   ярко   освещенных

заходящим солнцем сосен и старых огромных деревянных дач, которые   тянутся

вдоль всей   железнодорожной   ветки   до   самого   Раменского,   за   пятьдесят

километров от   Москвы.   Электричка   остановилась,   и   Сальвадор   вышел   на

небольшую уютную площадь, окруженную   магазинчиками   и   киосками.   Он,   не

спеша, пошел по засыпанной снегом короткой улице к   виднеющемуся   недалеко

зданию аэровокзала, предвкушая   удовольствие   от   трехчасового   спокойного

чтения   интересной   книжки   среди   ярко-синего   неба   и   золотых   вечерних

облаков. Такое яркое,   чистое,   стратосферное   небо   Сальвадор   видел   еще

только на картинах Сальвадора Дали и на одной   рекламке   компьютеров,   где

корпус микросхемы был изображен парящим в облаках. Мимо проехал автобус, а

в нем лохи, которые едут за умеренную плату шестьсот метров от   электрички

до   аэропорта,   причем   среди   них   в   окне   виднелась    радостная    морда

троллейбусного попутчика. Дальше все происходило так, как   хотелось:   рейс

не был задержан, и вылетели еще засветло. Унеслась назад фигурная   церковь

за   оградой   аэродрома,   ушли   вниз   девятиэтажки   Жуковского.    Сальвадор

подождал еще некоторое время и принялся за чтение книжки. Единственное,   с

чем не повезло - место попалось не у иллюминатора.

                                    8

     Перхоть. Голова соседа спереди   с   редкими   волосами   на   белой   коже

покоится на замусоленном чехле кресла. Высота пять тысяч метров. За   окном

зима. На эту высоту индийские мудрецы   поднимались   пешком   и   предавались

медитации среди снегов без пищи, почти без одежды, а потом возвращались   в

города, и достойнейшие из них получали имя "Гуру" - "Учитель". На   картине

такой мудрец сидит на вершине   горы   среди   растаявшего   вокруг   снега,   с

бронзовым   обнаженным   телом.   Еще   лучше,   когда   красный   наглый    майор

нажирается колбасы, апельсинов, залезает   в   воняющую   керосином   трубу   и

проносит среди звезд свое набитое калом брюхо.

                                    9

     Предусмотренная последовательность событий: сначала   пороховой   заряд

разрывает   оболочку    и    отбрасывает    расположенные    близко    предметы.

Открывается выпускной клапан, и давление выбрасывает   в   воздух   аэрозоль.

Простой    механизм,    похожий    на    замедлитель    центрального     затвора

фотоаппарата, вырабатывает задержку около секунды. Затем питание   подается

на запал детонатора.

                                    10

     В вечернем   свете   под   ровный   гул   моторов   неортодоксальные   мысли

Сальвадора текли спокойно и неторопливо. Ярко-оранжевый   солнечный   зайчик

перемещался   по   стенке.   Винтов   не   было   видно,   лишь   по    серебристой

поверхности крыла иногда пробегали влажные тени   тумана.   Открылась   дверь

пилотской кабины через один ряд кресел от Сальвадора, из двери вышел пилот

в синей форме и направился в хвост самолета. Дверь   осталась   открытой,   и

Сальвадор мог видеть пульт - до отказа заполненные циферблатами и кнопками

панели и   залитое   оранжевым   светом   остекление   кабины.   Вдруг   раздался

хлопок, и пилотская кабина наполнилась дымом. Человек с перхотью на голове

дернулся вперед, но упал в дверях, и сразу остекление и циферблаты исчезли

вместе с   мелькнувшими   в   воздухе   обломками.   Сальвадор   успел   миновать

лохмотья обшивки прежде, чем самолет   перешел   в   пике.   Так   начался   его

свободный полет.

                                    11

     Странное чувство комфорта охватило Сальвадора, когда   он   очутился   в

жестоком морозном воздухе. Он знал, что осталось несколько секунд до того,

как воздушные потоки нальются силой, сорвут с него одежду и выжгут холодом

глаза. И все же чувство свободы и даже какого-то покоя было таким сильным,

что он захотел посмотреть на небеса. Самолета уже нигде не было   видно,   и

Сальвадор откуда-то знал, что на него не следует терять время. Облака были

и сверху, и снизу, снизу их было больше,   они   были   расцвечены   оттенками

оранжевых и красных тонов и лежали в спокойном вечернем свете, похожие   на

поверхность земли. Они   почти   не   приближались,   и   Сальвадор   совершенно

отчетливо осознал, что ничего в этом небе не   может   принести   ему   вреда,

когда он с   небом   один   на   один.   Эта   мысль   была   сумасшедшей,   и   еще

совершенно детская мысль крутилась где-то на краю сознания: сознание своей

необычности, как в те дни долгих одиноких зимних скитаний по   подмосковным

лесам без всякой нормальной цели и смысла,   и   невозможности   хоть   что-то

найти для себя среди людей и вещей. И   еще   одна,   более   разумная   истина

звучала: о том, что каждый убитый считал себя бессмертным, но все они были

неверными, и их надлежало изгнать   из   сознания,   а   правильной   была   та,

первая. И вдруг все они исчезли, внезапно возник свист в ушах,   как   будто

его сразу включили, и мозг стал работать ясно и четко. Раз   уж   ты   здесь,

старайся до конца. Два главных врага: декомпрессия и   мороз.   Он   подтянул

ноги к животу, придавив пальто еще и локтями, и плотно закрыл лицо руками,

опустив голову. Оказалось, что   еще   можно   смотреть   между   пальцами,   не

раскрывая широко   глаза.   Он   понятия   не   имел,   сколько   времени   займет

падение, но надеялся, что еще успеет сориентироваться.   Казалось,   он   сам

превратился в компьютер. Его обрадовало, что земля приближалась медленнее,

чем он думал сначала. С одной стороны, упасть   нужно   как   можно   быстрее,

иначе успеет выделиться растворенный в крови   азот,   с   другой   стороны   -

уменьшить скорость при ударе.   Вокруг   уже   ничего   не   было   видно,   мимо

проносился туман - те самые нижние облака, и вот они внезапно закончились,

и далеко внизу стал виден темно-зеленый лес, постройки и заснеженные   поля

закатных цветов. Сальвадору каким-то образом удавалось   не   вращаться,   он

летел, лишь слегка меняя положение, и одежда   все   еще   не   была   сорвана.

Страх пришел на одно мгновение, когда Сальвадор   впервые   увидел   разницу:

только что сараи были неподвижны, и вот стали стремительно   увеличиваться,

бросаясь прямо в лицо. Но опять включился компьютер,   и   Сальвадор   понял,

что разрушенная ферма стоит на вершине холма, каким-то   образом   (или   это

ему показалось) сумел сдвинуться в воздухе, развернуться   к   склону   холма

лицом, сгруппироваться, как при спортивном упражнении "кувырок" и изо всех

сил напрячь мышцы.

                                    12

     Заключительную   стадию   полета   наблюдали    двое    местных    жителей,

пробиравшихся по заваленной снегом дороге, по глубоким колеям, оставленным

тракторами.    Приземление    Сальвадора    было    эффектным:    недалеко    от

полуразрушенного сарая на склоне   холма   возник   снежный   вихрь   наподобие

маленькой лавины и покатился   по   направлению   к   дороге,   увеличиваясь   в

размерах и окутываясь облаком снежной пыли. Наконец пыль улеглась, и прямо

у обочины из снега вылез Сальвадор, совершенно целый, но растрепанный.   На

пути его движения даже не попалось   прошлогодней   сельхозтехники,   которая

виднелась из-под снега в разных местах   среди   высокого   желто-коричневого

бурьяна. Сальвадор с отвращением представил себе череп, разбитый о борону,

отвернулся от холма и   стал   рассматривать   свидетелей   полета.   Старик   в

ватнике и обтрепанной шапке и молодая женщина или   девушка   в   аналогичной

одежде.   Сальвадор   откашлялся,   выплевывая   снег,    и    хриплым    голосом

проговорил:

     - Авария.

     - Самолет? - спросил старик. А где же он?

     У   девушки   в   глазах   появилось   любопытство.   Сальвадор   машинально

оглянулся по сторонам и ответил:

     - Хрен его знает.

     Самолет мог упасть где-то рядом, а мог и просто развалиться на   части

еще в воздухе. Сальвадор вспомнил, как при аварии   ИЛ-86   под   Гомелем   на

потеху колхозникам с неба падали голые бабы. Здесь потехи было меньше,   но

она может начаться в любой момент, если эти люди разнесут новость по всему

селу.

     - Село близко? - спросил Сальвадор.

     - Вы сможете идти? - спросила в ответ девушка.

     - Вполне. Меня зовут Сальвадор.

     - Меня Лена.

     - Василий Иванович, - сказал старик.

     Уже   почти   совсем   стемнело.   Небо    и    поля    изменили    цвет    на

темно-фиолетовый, и Сальвадор впервые   за   сегодняшний   день   почувствовал

мороз. Возникшее в воздухе чувство   комфорта   не   пропадало.   Несмотря   на

мороз, фиолетовые поля казались уютными, воздух густым и   теплым,   а   лицо

девушки красивым. Сальвадор не знал, красиво ли оно на самом деле. Видимо,

уже начиналась реакция на перенесенный шок. Неизвестно, в какой форме   она

выразится. Может быть, он просто заснет на пару дней, а может быть, у него

сотрясение мозга или еще какая-нибудь гадость. Он засунул руки в карманы и

с удивлением обнаружил, что деньги на месте. Правда, портфель с   остальным

барахлом упал не прямо к ногам, а где-то еще.

     - Вы можете мне помочь?

     - С вас пол-литра, поужинайте с нами. Куда вы сейчас пойдете на   ночь

глядя?

     Сальвадор перелез через наваленную на обочине гряду снега, и все,   не

торопясь, пошли к виднеющимся вдали хатам. Дорога была наезженной, в любой

момент могли появиться попутчики, и Сальвадор попросил:

     - Если можно,   никому   не   говорите   про   меня   до   утра.   Мне   нужно

отдохнуть.

     - Хорошо. А нам вы расскажете? - спросила девушка.

     - Вам расскажу.

     По дороге Сальвадор узнал, что автобус в село не ходит.   Он   объяснил

своим попутчикам, что завтра утром ему нужно ехать домой, так как в городе

наверняка будут знать об аварии самолета. Оказалось, что   железная   дорога

недалеко, и утром туда можно добраться на попутке.   Они   вошли   в   средней

паршивости хату,   состоящую   из   проходных   комнат,   где,   к   удовольствию

Сальвадора, не оказалось хозяйки.   Она   пошла   по   соседям,   как   объяснил

хозяин, и поужинали они втроем. Сальвадор попытался   дать   деду   денег   на

пол-литра, но тот отказался и достал свою. Сальвадор выпил чаю с самогоном

вместо ликера и перестал бояться   реакции   на   перенесенный   шок.   Девушка

оказалась не местная, а вызванная из города ветеринарша,   и   действительно

очень красивая. Звать хозяйку Василий Иванович, помня просьбу   Сальвадора,

не стал, и вскоре выделил ему постель в первой от наружной двери   комнате,

и Сальвадор с удовольствием остался один и начал анализировать   результаты

сегодняшнего дня.

                                    13

     Он лежал с закрытыми глазами и соображал, правильно ли   он   поступает

сейчас. Действительно, немедленно добираться до железной дороги по темноте

и морозу смысла не было. И у этих двоих   было   бы   развлечение   на   вечер:

ходить по соседям и рассказывать удивительную новость. Если даже самолет и

упал неподалеку, при теперешнем раскладе это только отвлечет от Сальвадора

внимание по крайней мере до завтра. Что процесс изведения Сальвадора будет

возобновлен, Сальвадор не сомневался.   Все   выглядело   так,   как   будто   в

пилотской   кабине   был   заложен   фугас   объемного   взрыва   -    технология,

практически недоступная   для   террористов   из   числа   пассажиров.   Принцип

действия этой штуки состоит в подрыве взрывчатки, распыленной   в   воздухе.

При использовании таких фугасов не спасает даже танковая броня.   Сальвадор

уцелел именно благодаря мощи взрыва, разрушившего полностью   всю   переднюю

часть   фюзеляжа.   Кто-то   действовал   наверняка   -   настолько    наверняка,

настолько возможно, и явно имея доступ к аэродромным службам. И опять, как

и в случае с   заметкой,   Сальвадора   удивила   искусственность,   вычурность

ситуации: вполне можно было, например, воткнуть в Сальвадора нож в тамбуре

электрички, по дороге в аэропорт или   просто   выдернуть   его   из   толпы   и

завести куда нужно. Во всяком случае, дня три   у   него   в   запасе,   скорее

всего, было, и стоило рискнуть съездить домой в общагу и взять теплые вещи

и документы.   Сальвадор   понимал,   что   безответственное   чтение   журналов

открыло в его жизни новый этап.

                                    14

     Постепенно он заснул, но часть сознания продолжала бодрствовать,   как

у диких зверей. Теперь это свойство будет оставаться с ним   всегда.   Краем

уха он слышал какое-то (безопасное)   хождение,   разговоры,   и   понял,   что

пришла хозяйка. Немного погодя в комнату вошла Лена и стала возиться возле

кровати у   противоположной   стены.   Сальвадор   догадался,   что   постояльцы

помещаются в первой от двери комнате,   хозяева   в   середине,   а   последняя

комната парадная. В комнате было совершенно темно, и Сальвадор смотрел   на

Лену без всякого стеснения. Сначала был слышен   тихий   шорох   стягиваемого

платья, потом шум прекратился надолго, но Лена не   ложилась,   и   Сальвадор

понял, что она тоже смотрит на него. Сальвадор сел в кровати на коленках и

позвал шепотом:

     - Лена.

     - Иди сюда, - шепотом ответила она.

     Сальвадор, бесшумно ступая босиком, направился на   голос.   Глаза   его

уже немного привыкли к темноте, и он смог различить тонкую   белую   фигурку

Лены и два   темных   пятна   сосков.   Лена   была   такого   же   роста,   как   и

Сальвадор. Приблизившись, он увидел, как блестели у Лены   глаза,   какой   у

нее тонкий живот, с   валиком   вокруг   пупка.   Она   первая   дотронулась   до

Сальвадора прохладными руками и провела ладонями у него   по   ключицам,   по

ребрам, усиливая прикосновение, и вдруг очень быстро и   бесшумно   присела,

целуя его. Дальше было все самое лучшее   и   необычное.   Скоро   они   совсем

забыли, что за дверью хозяева, но те, наверно, напились и заснули - Лена и

Сальвадор возились, шептали, и никто им не мешал.

     Так они любили друг друга еще очень, очень долго и наконец заснули, а

когда под утро за   окном   забрезжил   первый   свет,   Лена   снова   разбудила

Сальвадора, и, сидя на коленях сбоку от него, выпрямившись так, что темные

волосы открыли лицо и упали на плечи, сложила лодочкой ладони и сказала:

     - Тебе не нужен талисман от суеты. Я дарю тебе талисман от покоя. Уже

утро, и тебе пора уходить.

     И   она   сильными   пальцами   засунула   в   ладонь   Сальвадора   какой-то

угловатый теплый предмет, который Сальвадор так и   не   выпускал   из   руки,

пока не вышел из дома, из поселка, и не скрылся за   деревьями   ближайшего,

уже начавшего розоветь под утренним солнцем перелеска.

                                    15

     Талисман оказался обломком минерала, похожего на магнитный   железняк.

Как и железняк, он был слоистым и при первом взгляде казался черным, но на

самом деле состоял из множества блестящих кристалликов или чешуек.   Только

у железняка блеск   кристалликов   совсем   светлый,   а   здесь   он   имел   еле

заметный голубоватый оттенок. И сами кристаллики   были   чуть-чуть   больше,

чем у железной руды. Сальвадор засунул камень в карман   куртки,   огляделся

по сторонам и быстро пошел по наезженной дороге, удаляясь от поселка. Было

еще очень рано, и Сальвадору не встретилась ни одна машина.   Вскоре   вдали

показалась высокая тонкая труба котельной и покрытые   инеем   дома   другого

поселка, где   были   железнодорожная   платформа   и   автостанция.   Сальвадор

побродил   вдоль   пустой   составленной   из   дырчатых   бетонных    перекрытий

платформы. Никакого расписания   нигде   не   было,   только   сбоку   виднелась

небольшая хатка или сарай, скорее всего, запертый. В любом случае   рваться

туда не стоило. Пришлось мерзнуть в железном павильоне у окошка автокассы,

пока   не   подошел   автобус   и   вышедший   из   кабины   водитель,   размахивая

бумагами, не   направился   к   служебному   входу.   Очередь   насторожилась   и

приготовилась к бою. Сальвадор стоял,   прислонившись   к   стенке   у   кассы,

согласно технологии. И согласно технологии, между ним и стоящими спереди и

сзади не было пустого места, все были   плотно   притиснуты   друг   к   другу.

Сбоку на Сальвадора слезящимися глазами   смотрела   старуха   в   теплой,   но

драной одежде. Она лепилась к очереди, ожидая, когда между   стоящими   хотя

бы на мгновение образуется щель, и морда ее с поджатыми   губами   сохраняла

упрямое выражение. Сальвадор продолжал размышлять о технологии: интересно,

что в уличной давке следовало вести себя противоположным образом, стараясь

держаться подальше от стенок и оград.   Самое   безопасное   место   во   время

всяких митингов, выходов с футбольных матчей и панических бегств   как   раз

середина толпы. При этом главное не упасть,   чтобы   не   быть   затоптанным.

Впрочем, такие ситуации Сальвадору не встречались. Заходить сбоку кассы   в

обход Сальвадор не хотел, чтобы его   не   запомнили.   А   уехать   надо   было

обязательно, и как   можно   незаметнее.   Если   билетов   не   будет,   следует

залезать в автобус в неофициальном   порядке.   Если   ничего   не   получится,

придется линять из этих тихих мест пешком, но в этом случае будет потеряно

много времени. И придется становиться бомжем   прямо   сейчас,   в   этой   вот

хилой курточке и   без   малейшей   стартовой   позиции.   Кассирша   выписывала

билеты медленно, как будто никакого расписания не существовало, и не   было

видно, сколько еще свободных строчек осталось в списке. Сальвадор   получил

свой билет и, скользя по накатанному, в подтеках   масла,   снегу,   залез   в

автобус. Водитель милостиво впустил всего трех левых пассажиров - по числу

досок, которые нужно было положить поперек прохода, захлопнул перед   носом

у   оставшихся   дверь   и   сразу   тронулся   с   места.   Снова   перед   глазами

Сальвадора очутился замызганный чехол кресла, но сидящих спереди   не   было

видно   -   кресла   в   автобусе   были   выше,   чем   в   самолете.   По   проходу

протиснулся   контролер,   проверяя   билеты,   автобус   выехал   на   шоссе,   а

Сальвадор заснул. Дальше   он   добирался   поездами,   пропитанными   запахами

плохого угля, носков и туалетов, грохотом заплеванных тамбуров, матерщиной

и невнятным   мычанием   пассажиров,   ковыряющих   грязными   пальцами   яичную

скорлупу. Вагоны были старыми, но   прочными,   всюду   виднелись   аккуратные

головки хорошо завинченных толстых шурупов, перегородки держались   крепко,

не скрипели   и   не   шатались,   и   нерушимо   стояли   боковые   подножки   для

залезания на верхние полки - как раз на уровне   глаз   сидящего   на   нижней

полке пассажира. Сальвадор был уверен, что эти   поезда   послевоенных   лет,

сделанные на танковых заводах Урала или заказанные в Германии - последние,

и ему было интересно представлять себе вид железных дорог   в   те   времена,

когда и эти добротные вагоны износятся и осядут на боковых путях   станций,

а сами пути заржавеют и   зарастут   травой.   А   когда   поезд   ранним   утром

наконец остановился   на   знакомом   перроне   возле   малолюдного   вокзала   и

Сальвадор, вдохнув морозный чистый воздух,   посмотрел   на   покрытые   инеем

деревья и на панораму небольшого города, лежащего в долине реки, он на миг

представил себе, что это обычное возвращение из командировки,   без   всяких

приключений. Может быть, так оно и было. Сальвадор проехал   весь   город   в

пустом в этот ранний час троллейбусе и вышел   на   конечной   остановке.   За

общагой уже начинались поля. Автостоянка возле входа была пуста.   Вахтерша

поздоровалась, как обычно. Только навстречу по лестнице с   верхних   этажей

спускалась заспанная общежитская девица   в   халате,   с   синими   от   холода

ногами. Сальвадор прошел по короткому коридорчику и увидел, что дверь   его

комнаты   приоткрыта.   На   корточках   перед   тумбочкой    Сальвадора    сидел

незнакомый плотный человек и аккуратно вынимал из тумбочки вещи. Он глянул

на Сальвадора, вскочил, ленинским жестом засовывая руки куда-то под мышки,

и тут же лицо его сначала побурело, потом побелело, и   он   рухнул   на   пол

посреди комнаты, загребая ногами. Сальвадор   подошел   поближе   и   взглянул

гостю в лицо. Это был тот самый московский попутчик.

                                    16

     Полноватое,   одутловатое   лицо    незнакомца    уже    не    было     таким

жизнерадостным, как в Москве, оно стало теперь   бледно-желтым   и   казалось

влажным. Сальвадор закрыл дверь, присел   на   корточки   и   осмотрел   гостя.

Оружия и вещей   при   нем   не   оказалось,   только   служебное   удостоверение

сотрудника областной санэпидстанции с фотографией и   разборчивой   печатью.

"Какие хилые пошли санитары", - подумал Сальвадор и   еще   раз   внимательно

посмотрел на лежащего. Он оставался   неподвижен,   и   Сальвадор   интуитивно

почувствовал, что гость уже безопасен и бесполезен. Но   делать   нечего,   в

распоряжении   Сальвадора   оставалось   время,   запланированное   гостем    на

разборку тумбочки, и гостя следовало оживить.   Получение   информации   было

самой важной задачей. Сальвадор с отвращением раздвинул рот   незнакомца   и

принялся делать   ему   искусственное   дыхание   -   приблизительно   так,   как

когда-то где-то учили, два вдоха и   выдоха,   потом   четыре   толчка   обеими

руками по грудной кости. Скоро Сальвадор понял,   что   толку   не   будет.   В

крашеном белой краской стенном шкафчике оказались   полная   бутылка   водки,

сухие куски хлеба и начатая банка с   маринованными   помидорами.   Сальвадор

прополоскал рот, вытер водкой губы и с   удовольствием   отпил   два   глотка.

Закусывал он уже не торопясь и соображая, что с этой минуты терять ему,   в

сущности, нечего.

                                    17

     Терять   было   нечего,   но   следовало   куда-то   идти.   Собирая    самые

необходимые вещи, Сальвадор думал о том, что делать. К родственникам ехать

не стоило. В люк теплотрассы   лезть   тоже   не   хотелось,   и   прежде   всего

потому, что свои бомжи наперечет,   а   чужого   вычислят   быстро.   Сальвадор

быстро перебирал в уме всех своих знакомых, сознавая при этом, что   кто-то

другой будет через пару часов делать то же самое. Что если рискнуть?   Есть

один странный человек,   и,   наверное,   это   будет   на   сегодня   допустимым

вариантом.

                                    18

     Странный человек   Сальвадора   был   инженером-конструктором   в   дохлой

конторе, известным своей   любовью   к   природе   родного   края,   по   фамилии

Таратута. Местная   газета   печатала   его   статьи   о   редких   растениях,   о

птичках, рыбках и других интересных животных, об истории   и   о   минералах.

Короче   говоря,   он   занимался   тем,   что   в    стране    советов    называют

краеведением. У нас такие люди считаются чем-то вроде дурачков, тем более,

что уровень их изысканий невысок. С этим Таратутой Сальвадор   познакомился

случайно, во время сбора грибов. В сущности, знакомство было   шапочным,   и

как раз поэтому стоило попробовать.

     Стол Таратуты находился в отдельной   комнате   первого   этажа.   Здание

конструкторского бюро   было   старым   и   запущенным,   на   дверях,   рамах   и

подоконнике было уже несколько слоев   белой   краски.   Небольшая,   довольно

уютная из-за избытка разнообразных и большей частью ненужных вещей комната

освещалась ярким желтым солнечным светом из   небольшого   окна.   Подоконник

был в снегу, края окна покрывали морозные   узоры.   За   окном   по   тротуару

иногда проходили люди, хрустя снегом, а дальше   стояли   деревья,   покрытые

светящимся в утреннем   свете   инеем.   Все   в   этой   комнате   было   старым,

неинтересным и каким-то   пожелтевшим.   С   длинных   стенных   полок   свисали

пыльные лохмотья чертежей, грудами были навалены картонные папки. Таратута

заведовал патентным отделом, это и был патентный отдел.   На   этих   пыльных

полках, в желтых кипах бумаги   иногда   производился   патентный   поиск,   но

сейчас он как раз и не производился, а Таратута сидел за столом у   окна   в

потертом пиджаке, в очках, сосредоточенно водя по   бумаге   ручкой.   Новый,

чистый телефон из   красной   пластмассы   казался   здесь   лишним.   Сальвадор

вошел, поздоровался и не   торопясь   положил   в   угол   рюкзак.   Таратута   с

интересом взглянул на Сальвадора, на рюкзак, тоже не торопясь снял очки   и

предложил Сальвадору сесть напротив стола, на стоящий   в   укромном   уголке

между окном и огромным шкафом старый прочный   стул.   Взгляд   Таратуты   был

внимательным и острым, но глаза его оставались   неподвижны   в   продолжении

всего рассказа, он не менял позу и даже не двигал   руками,   только   бывшее

вначале неопределенно-добродушное выражение его лица постепенно пропадало.

Сальвадор интуитивно чувствовал,   что   поступает   верно,   рассказывая   все

этому человеку. Может быть, в нем говорил   навык   программиста,   требующий

создания страховочных копий важной   информации.   Как   и   положено,   теперь

информация копировалась в еще одно место. Впрочем, о   талисмане   от   покоя

Сальвадор умолчал.

     (Такой же морозный хруст под ногами прохожих   за   окном   и   такой   же

внимательный взгляд бородатого человека   в   пенсне.   Только   человек   этот

молод   и   окно   находится   высоко,   почти   под   потолком.   Помещение   было

полуподвальным, и от окна по комнате проходили   тени.   И   город   другой   -

заваленный   снегом   российский   губернский   город,   дома    которого    ярко

раскрашены цветной побелкой и еще новы. В фокусе только лицо   собеседника,

и два разговора: Сальвадор   говорит   здесь,   а   слушает   там.   "Невозможно

сейчас предугадать, что тогда будет, и терпеть нам, в сущности, не так   уж

плохо. Вера говорит, что они просто   свиньи,   и   нужно   отомстить,   а   мне

кажется, мы просто носители разрушительного начала,   и   никто   из   нас   не

знает, чему он служит".   И   другие   неясно   различимые   бредни.   Сальвадор

знает, откуда это: в детстве он читал книжки из жизни   революционеров,   но

такого плетения словес там не было. И все же лубочный мир фантазии кажется

Сальвадору таким родным и близким, что он   с   удовольствием   перенесся   бы

туда прямо сейчас).

     Человек с внимательным взглядом молчит и смотрит Сальвадору   в   лицо.

Потом он снимает трубку, набирает номер и говорит:

     - Вера Павловна, вы не возражаете, если мы с   коллегой   поработаем   у

вас с журналами? Сейчас. Да, до обеда успеем.

     И он поднимается из-за стола, приглашая Сальвадора идти за собой.

                                    19

     Они шли по скрипучим доскам узкого коридора, и   Сальвадор   все   время

чувствовал на   своем   лице   так   и   не   изменившийся   внимательный   взгляд

Таратуты. Таратута открыл боковую дверь, и они вошли в неожиданно   большую

и   светлую   комнату.   Это   библиотека   конструкторского    бюро.    Таратута

поздоровался с хозяйкой, не представляя ей Сальвадора, и   стал   носить   на

стол толстые подшивки журналов. Сальвадор просматривал их с конца.   Теперь

1985 год, журнала в подшивке нет. Сальвадор смотрел на обложки, обложку он

помнил хорошо. Только что-то долго она не попадается. Взгляд   Таратуты   не

изменяется и не отрывается от лица Сальвадора. Почему на   нем   нет   очков?

Пачки журналов пожелтели по краям, их давно никто не трогал. А вот   и   тот

злополучный номер. Всю обложку занимает водная лыжница в   купальнике   и   с

округлым животиком. Лыжница без всяких подробностей, равномерно   закрашена

розовой краской согласно требованиям советского искусства.   Впрочем,   есть

схематично изображенный пупок, как вынужденная дань натуре. Журнал этот за

1973 год. Сальвадор лезет в конец журнала, в раздел "Смесь", где   печатают

всякие казусы, анекдоты и занимательные истории из жизни   великих   ученых.

Статья была здесь, а теперь ее нет.

                                    20

     Или она в другом месте? Сальвадор еще раз внимательно   пересматривает

весь журнал с самого начала. Статьи, конечно, все равно   нет.   Значит,   то

был специальный экземпляр. Нет, слишком, слишком   много   чудес!   Сальвадор

слышит усталый голос Таратуты:

     - Хорошо. Вернемся в отдел. Большое спасибо, Вера Павловна.

     И они возвращаются в пыльный кабинет. Таратута   надевает   очки,   лицо

его снова приобретает неопределенное выражение, и он не   торопясь   говорит

Сальвадору:

     - Слушайте меня внимательно. У меня есть дача в   Клинцах,   она   почти

достроена. Вы сейчас незаметно пройдете туда и будете там   сидеть   до   тех

пор, пока я не скажу. Я буду появляться у вас   примерно   раз   в   неделю   и

привозить продукты. От дачи далеко не отходите, ведите   себя   естественно.

Запомните, где она находится.

     Таратута   подробно   описывает   место,   рисует   план   на   бумажке,   но

Сальвадору эту бумажку не дает. Сальвадор надевает рюкзак на   одно   плечо.

Рюкзак свисает небрежно, так что Сальвадор не имеет вида целеустремленного

туриста. Для полноты   картины   он   еще   и   расстегивает   верхние   пуговицы

куртки. Идти не так уж далеко, город невелик, хотя длинные выросты   окраин

тянутся в разные стороны на много километров. Сальвадор решает, что   стоит

сходить туда, куда велел Таратута.   Он   пересекает   большую   магистраль   и

упирается прямо в здание управления исправительных работ. Отсюда   панорама

города видна как на ладони. Немного ниже и левее по ходу трассы церковь   в

черт знает каком стиле с зеленой   крышей   и   золотыми   куполами.   Напротив

спортивный комплекс, ниже мост через маловодную речку, потом   универмаг   и

поднимающиеся на другую сторону ряды многоэтажных домов. Город этот не так

уж дорог Сальвадору. Сальвадор, собираясь с мыслями, смотрит на   панораму,

потом решительно подходит к краю тротуара   и   начинает   ловить   машину.   В

Клинцы никто ехать не хочет, и Сальвадор   не   спеша   отправляется   пешком.

Преимущество во времени потеряно. Сначала дореволюционный еще   скверик,   в

котором стоит здание облсуда. Потом дореволюционные же корпуса, в   которых

сейчас   фабрика   глухонемых.   Дальше   начинаются    частные    дома,    улицы

становятся неровными и неоднородными. Дома,   немощеные   улицы   и   сады   за

заборами   тянутся   до   самой   объездной   дороги,   за   которой   возвышается

аккуратный серый копер урановой шахты. Сальвадор переходит окружную дорогу

и углубляется в живописную долину вытекающей из города реки.

                                    21

     Долина смерти. Пусть теперь будет   лето   и   жаркое   солнце   -   Африка

посреди Европы. Река называется Ингул. Долина плавными изгибами уходит   на

юг, то сужаясь, то   расширяясь,   и   кое-где   по   верху   склонов   виднеются

сосновые леса. Огороды редко подходят к самой воде, почти везде вдоль реки

идет полоса пожелтевшей травы. Там, где   огородов   нет,   в   долину   иногда

вклиниваются колхозные поля. Но чаще просто   пустыри,   где   среди   высоких

сорных трав бессмысленно крутятся никуда не ведущие полевые   пути.   Мостов

здесь нет. Не гудят насекомые. Тишина, зной и пустота. Люди   бывают   здесь

редко. Если подойти к реке поближе, можно   увидеть   черную   полупрозрачную

воду без водорослей, по   которой   иногда   проплывают   небольшие   лохмотья.

Запаха вода почти не имеет. Те кусты и деревья, что росли   в   воде,   давно

засохли, но на берегах они пока еще зеленые,   и   черная   вода   неторопливо

движется как бы в зеленой   аллее.   Когда-то   на   этих   живописных   склонах

поселились староверы, выходцы   из   России,   и   в   селах   Поповка,   Клинцы,

Калиновка и других сохранился специфический акцент. Теперь они умирают   от

рака. Вода в колодцах и скважинах отравлена Ингулом, брать ее нельзя   даже

летом, когда щедрое солнце заливает жаром пыльные улицы тихих   алкогольных

сел, огороды и степь с десятикилометровой дорогой из   дикого   камня.   Меня

всегда удивлял контраст перехода от обычной степи к мертвой долине.   Мы   с

учениками, школьниками ездили сюда отдыхать на велосипедах. Я   сначала   не

верил, что здесь может быть что-то приличное, но послушно ехал за   детьми,

которые показывали мне дорогу. За Клинцами асфальт кончался, и   посыпанная

песком дорога   поднималась   в   сосны   на   вершину   холма,   а   потом   снова

спускалась   к   речке   -   притоку   Ингула.   Справа   были   какие-то   большие

кирпичные развалины, по словам детей, брошенный пионерский лагерь. В самом

низу мостик, налево плотина, за которой огромный ставок   с   чистой   водой,

рыбой и желтыми ирисами по берегам. День был   прекрасен,   причем,   как   ни

странно, все дети умели плавать. Единственное, чего я хочу от этой страны:

когда она окончательно исчезнет с географических   карт   и   из   благодарной

памяти, чтобы эти люди остались. Итак, налево ставок, направо развалины, а

вдоль них сначала очень хорошая асфальтовая дорога, а потом конец асфальта

и мертвая тишина. До Ингула меньше километра.

                                    22

     Но жизнь не окончательно исчезла на этих берегах. Позже   я   обнаружил

здесь признаки новой, специальной жизни.   В   зоне   отчуждения   встречаются

земляные валы, на которых кое-где укреплены полуразбитые железные   щиты   и

смытые дождями предупредительные надписи. Вечером,   когда   все   становится

неразличимым   в   сумеречном   свете,   по   ведущим   отсюда   дорогам   тащатся

уставшие солдаты в нестрого   выдержанной   полевой   форме,   мешая   движению

машин. Солдат никогда не бывает много, потому что это   спецконтингент.   Их

ждут настоящая Африка, Южная   Америка   и   другие   материки.   Но   не   будем

мыслить такими большими масштабами, а лучше доведем до конца эту экскурсию

и продвинемся к истокам, так сказать, к   малой   родине.   Для   этого   нужно

вернуться вверх по течению, в   Кировоград,   сначала   под   мостом   окружной

дороги, потом среди городских огородов до места, где   из   камыша   вытекает

река Сугоклея. Потом   место   сброса   городской   канализации,   потом   центр

города с церковью в стиле   украинского   барокко.   По   сторонам   начинаются

стены бетонных берегов. За левой   стеной   грунт,   за   правой   коридор,   по

которому проходят трубы теплотрассы. Коридор просторный, высокий   и   очень

длинный, он идет через весь Кировоград   вдоль   Ингула   до   противоположной

окраины,   до   Балашовского   моста,    где    находится    ТЭЦ.    Это    первое

Кировоградское подземелье. Почти все среднерусские города имеют легенды   о

подземных ходах и кладах, а в Кировограде и Днепропетровске   есть   длинные

каналы теплотрасс вдоль набережных. В Днепропетровске большинство входов в

канал старательно заварено, но зато сам канал в   длину   не   меньше   восьми

километров. В Кировограде все люки   открыты.   Не   следует   думать,   что   в

теплотрассе прячутся   воры   и   бандиты   -   воры   или   в   зоне,   или   дома.

Контингент бомжей   состоит   в   основном   из   алкоголиков.   Многие   из   них

импотенты, выгнанные из дому женами. Примерно посередине набережной, между

универмагом и ремонтным заводом, река делает загогулину, в центре   которой

находится парк имени Пушкина,   украшенный   фигурным   мостиком   и   летящими

бронзовыми наядами на бетонных пьедесталах. Под   берегом   большая   ива,   а

возле нее в береговой стенке незаметный со стороны дороги   вход   в   другое

подземелье. Из прямоугольного тоннеля вытекает жидкость, но   можно   пройти

вдоль стен. Через   десяток   метров   приятный   сюрприз,   освещение:   люк   в

потолке выходит на территорию гаража института красоты.   Двигаться   дальше

так же удобно, и через такое же расстояние опять свет -   на   этот   раз   от

ливневых решеток на проезжей части. Здесь   нас   ждет   маленькая   хитрость:

слева в тоннель втекает тоненький ручеек жидкости, от которой   идет   запах

гаража и одновременно кухни.   Так   пахнет   перебродившая   смесь   машинного

масла,   охлаждающей   жидкости   от   станков   и   электролита.    Это    хорошо

замаскированный сброс сточных вод ремонтного завода.   Сам   завод   в   сотне

метров слева. Дальше   тоннель   так   же   просторен,   только   материал   стен

меняется. Теперь   это   кирпич,   и   в   стенах   возле   самого   пола   кое-где

встречаются полукруглые отверстия, из которых   вываливаются   комья   глины.

Это остатки дореволюционной канализации. Вот и   первая   развилка.   Большие

кирпичные тоннели уходят влево и вправо, впереди - мешанина из   кирпича   и

бетона. Наверху сейчас самый центр города, очень красивая   площадка   между

старинным театром и казармами времен Николая Первого. Мостовая сложена   из

камня, казармы хоть и   высоки,   но   в   них   всего   три   этажа   с   высокими

потолками. Еще там   есть   конный   манеж,   архитектура   которого   несколько

смазана, зато сами казармы   великолепны.   Как   раз   в   них   и   размещается

спецконтингент. Грязный вонючий тоннель   неравномерной   высоты,   отходящий

вправо, идет под   центральной   улицей   Кировограда   -   улицей   Ленина.   Он

построен задолго до революции, но сейчас почти везде разрушен. Путь вперед

лежит как раз через территорию казарм. Давайте представим себе, что   нигде

не надо ползти на животе в смраде и грязи,   рискуя   задохнуться   или   быть

раздавленным. Вы будете сидеть здесь, а ваш взгляд будет бестелесно лететь

по   тоннелям   и   трубам.   Но   это   продлится    недолго.    Скоро    начнется

переплетение старой и новой кладки и труб самой разной толщины и давности.

Наверху - памятник убитым солдатам завода   сеялок   и   очень   много   люков.

Поток на дне тоннеля не прерывается. Еще немного - и мы попадаем на   свет,

вдаль уходит широкое   бетонное   ложе,   по   его   ржавому   бетону   навстречу

струится вода. Справа высится покрытая такими же   ржавыми   потеками   стена

метизного цеха. Слева густые кусты и деревья, за которыми   столярный   цех.

Мы на территории завода сеялок. На этом бетоне никто   никогда   не   бывает.

Впереди виднеется крутой откос, край которого огражден.   По   верху   откоса

проходит основная транспортная   магистраль   завода,   своеобразная   главная

улица, там полно людей   и   машин.   Ручей   выходит   из   небольшого   черного

отверстия   в   стене,   закрытого   сварной   решеткой.   За    главной    улицей

расположен литейный цех. Сразу за решеткой тоннель   расширяется   и   делает

несколько петель под цехом. Где-то здесь вливаются отходы и этого   завода,

но   увидеть   это   нельзя   из-за   кромешной   темноты.   За   литейным    цехом

поднимается циклопических размеров насыпь железной   дороги.   Кажется,   она

тоже построена еще до революции. Это целый комплекс инженерных сооружений,

проходящий через весь город и состоящий из земляных насыпей и   капитальных

арок из каменных блоков. Когда вы   подъезжаете   к   Кировограду   с   запада,

насыпь незаметно начинается сразу за переездом, где истошно верещит звонок

шлагбаума. Поезд замедляет ход, и вдруг вы оказываетесь на огромной высоте

над Ингулом, который здесь чист. Он еще только   втекает   в   город.   Далеко

внизу видны камыши, потом узкий пешеходный мостик на   уровне   воды,   потом

пляж и вдали, по берегам водохранилища, одноэтажные   дома.   Мост   из   двух

ярусов каменных арок, а высоко вверху лежит небольшая стальная   ферма,   по

которой   проходят   поезда.   Вернемся   на   наш   путь.   Тоннель   пронизывает

насквозь двухъярусную толщу насыпи и наконец снова и окончательно   выходит

на свет в самом ее низу, но   уже   за   территорией   завода   и   за   железной

дорогой. Оглянемся назад, зрелище этого стоит:   арка   из   огромных   камней

таких размеров, что в нее может проехать грузовой автомобиль, закрытая   до

половины решеткой. Высоко вверх   поднимается   насыпь,   в   арке   абсолютная

темнота. Предупреждаю вас, что физически повторять путешествие не следует:

эти тоннели не безлюдны и не безопасны. Дно ручья затянуто черным илом,   в

котором   валяются   камни   и   другие   предметы.   У   потока   в   тоннеле   три

источника: один   ручей   течет   слева   сверху   по   старательно   выложенному

камнями желобу c водопадиками,   другой   выходит   из   небольшой   трубы   под

гаражами, третий бездействует. Это сухая бетонная труба большого диаметра,

торчащая   из   земляной   насыпи   справа.   За   насыпью    территория    завода

"Гидросила", там два больших резервуара с отработанными жидкостями, каждый

размером с плавательный бассейн и глубиной больше четырех метров. Время от

времени содержимое этих резервуаров   исчезает,   но   идущая   прямо   от   них

бетонная труба остается   почему-то   сухой.   Основной   ручей   проходит   под

гаражами, а дальше начинается большой пологий склон,   заросший   кустами   и

старыми деревьями, который   мог   бы   быть   (или   был   когда-то?)   неплохим

парком. Со   стороны   парка   берег   ручья   укреплен   такой   же   капитальной

каменной кладкой. С другой стороны вплотную к воде примыкают дома, и уютно

нависающие ветви деревьев доходят почти   до   самых   огородов.   Однако   дно

ручья и здесь покрыто черным илом, и по   нему   так   же   разбросаны   камни,

объедки   и   другие   предметы.   Дальше   склоны   оврага   вдруг   поднимаются,

каменная кладка   появляется   с   другой   стороны,   и   вот   мы   видим   узкий

металлический подвесной мост, соединяющий берега. При виде этого   моста   я

всегда вспоминаю Владимира Соловьева. Это уже конец путешествия.   Каменная

кладка за мостом поднимается выше, делает поворот и   замыкается   там,   где

бесстрастное вещество помойки заливает всю облицованную   камнем   горловину

оврага, а вместе с ней источник реки. Это и есть   то,   с   чего   начинается

родина.

                                     23

     - Ты рассказываешь о   моих   приключениях   так,   что   получается   одна

чернуха. И зачем все эти литературные параллели?

     - Что же делать, если мы с тобой не знаем никаких других цепей, кроме

тех и этих. И никакая это не чернуха, и даже вовсе не   фантастика.   Просто

мы здесь живем.

                                    24

     Пробираясь   по   заснеженным   тропинкам   и   обочинам   разбитых   дорог,

Сальвадор уже ни о чем не думал,   а   только   с   наслаждением   дышал   сухим

морозным воздухом. Он отдыхал, зная, что скоро может понадобиться быстрота

соображения и реакции, и, может быть, этой ночью не придется спать. Вокруг

все было спокойно, никто Сальвадора не   искал   и   не   догонял,   и   вообще,

прохожих было мало. Сальвадор знал, что если его и будут ждать, то   только

возле дачи, и, возможно, не   сегодня.   Он   мог   бы   сюда   и   не   идти,   но

рассчитывал на свою трезвость, внимательность и знание местности. Судя   по

описанию, дача Таратуты находилась в новом, еще не застроенном кооперативе

рядом с сосновым лесом почти на берегу Ингула.   Никаких   домов   поблизости

уже не было, за лесом начиналась   совсем   захудалая   деревня,   и   основная

дорога туда проходила в другом месте. Ниже дачного поселка   были   земляные

валы,   ограждающие   заброшенное   стрельбище,   а   потом   начинался    другой

сосновый лес, на краю которого торчали остатки недостроенного пионерлагеря

или дома отдыха. Сальвадор   зашел   с   противоположной   стороны   реки,   где

проходила длинная прямая улица села. Мостов на ту сторону здесь не было, и

река никогда не замерзала, но зато   улица   хорошо   просматривалась   в   обе

стороны. С этого места дачи на горке были хорошо   видны.   В   основном   это

просто огороды с торчащим из-под   снега   высоким   бурьяном   на   межах,   но

Таратута сказал, что его домик большой и почти законченный. Таких   домиков

оказалось   всего   два,   и   возле   одного   из   них   виднелся   рыжий   старый

"Москвич". Сальвадор очень медленно двигался   по   улице,   боковым   зрением

следя за горой на той стороне реки. Для этого   ему   оставалось   еще   около

километра, дальше начинающийся сосновый   лесок   скроет   дачи.   Улица   была

совершенно пуста, и Сальвадор перешел на противоположную, ближнюю   к   реке

сторону. Теперь его закрывали дома,   заборы   и   деревья,   но   он   сам   мог

довольно хорошо видеть дачный поселок. Никакого движения не было.   На   той

стороне Ингула начался сосновый лес, автомобиль пропал из поля   зрения,   и

Сальвадор так ничего и не понял. Придется заходить   со   стороны   леса.   Не

похоже, чтобы здесь была организована круговая засада.

     Сальвадор дошел до конца села, свернул к самому берегу реки и   быстро

пошел по едва различимой в снегу   дорожке.   Скоро   дорожка   вывела   его   к

мостику из жердей и остатков поливальной   машины.   Алюминиевые   трубы   под

ногами были скользкими. Внизу   лениво   текла   черноватая   вода   Ингула,   и

Сальвадор только теперь почувствовал,   как   он   хочет   пить.   Цепляясь   за

натянутую проволоку, он перешел на ту сторону и отыскал на   краю   чьего-то

огорода чистый снег. Как всегда, снег был свеж и вкусен,   и   Сальвадор   во

второй раз со времени отлета из Москвы ощутил страх. Сальвадор представил,

как его тихо ловят в лесу, как держат и как вешают на проволоке,   согласно

традициям компетентных органов. Об этих традициях Сальвадор был   наслышан.

Следовало несколько раз   глубоко   подышать,   выдохнуть   до   конца   сначала

грудной клеткой, потом животом, задержать дыхание   насколько   возможно,   а

потом глубоко вдохнуть в обратном порядке, сначала животом, потом   грудью,

и   так   несколько   раз,   до   легкого   головокружения.   Сальвадор   выполнил

упражнение, и беспокойство исчезло. Улица на этой стороне Ингула была тоже

пуста, и только когда Сальвадор подошел   к   самому   лесу,   он   увидел   под

деревьями   сидящего   в   трансе   старика   в   засаленном    ватнике.    Четыре

деревянных кресла, в одном из которых сидел старик, были прикреплены   друг

к другу и стояли прямо на снегу.   Кресла   явно   происходили   из   какого-то

клуба или зала заседаний. Сальвадор спросил, не было ли здесь   машины.   Не

было. Старик опять устремил неподвижный взгляд вдоль   улицы,   и   Сальвадор

быстрым шагом вошел в лес. Обычно здесь никто не ходит даже летом:   жители

деревни почти все похожи на того старика, а дачников   еще   мало.   Проехать

сюда трудно, а в мокрую погоду - невозможно. Грунтовая дорога   свернула   к

берегу,   и   Сальвадор   пошел   напрямик.   Скоро   впереди   показалось   поле,

разделенное на дачные участки. Рыжий "Москвич"   все   так   же   стоял   возле

одного из двух кирпичных домиков. Сальвадор поднялся выше, туда, где   край

леса образовывал среди   полей   прямой   угол,   с   сожалением   посмотрел   на

оставленные на снегу следы и   еще   раз   выполнил   дыхательное   упражнение.

Теперь нужно было смотреть и ждать.

                                    25

     Сальвадор притащил несколько больших веток и устроил их возле   ствола

дерева. Он   облокотился   на   ствол,   закутавшись   поплотнее   и   не   снимая

рюкзака. В поле зрения находился сам лес и две дачи, а сзади   были   хорошо

видные, не   имеющие   дорог   поля.   Ситуация   была   неприятной   и   какой-то

неправильной, Сальвадор понимал, что ведет себя неразумно, но все   в   этой

истории с самого начала было неразумным и неправильным. Несмотря   на   это,

Сальвадор   был   спокоен.   Нужно   было   использовать   время    для    отдыха.

Постепенно похолодало, и из трубы ближайшего   к   "Москвичу"   домика   пошел

прозрачный дымок. Они могут там сидеть хоть до завтра, а   Сальвадор   будет

мерзнуть под деревом. Интересно, как   они   там   ходят   в   сортир?   Наконец

вопрос с сортиром решился: из-за угла домика вышел Таратута в расстегнутой

шубе, встал лицом к лесу и   пустил   слабую   дымящуюся   струйку.   Потом   он

внимательно посмотрел по сторонам, поковырял ногой огород и пошел   обратно

в домик. Дым, идущий из трубы, стал   густым   и   белым,   потом   прекратился

совсем. Сальвадор встал и   пошел   вдоль   границы   леса   по   направлению   к

домику. Хлопнула дверь, Таратута показался снова, сел в свой   "Москвич"   и

завел мотор. Сальвадор, не выходя из   лесу,   крикнул   "Стой!",   и   реакция

Таратуты была странной: он очень быстро   вывалился   в   противоположную   от

леса дверцу и перекатился за дорогой в сторону дачи. Было видно,   как   там

взметнулась снежная пыль. Сальвадор вышел из леса и не   торопясь   пошел   к

машине, размышляя о быстроте рефлексов у   старичков.   Таратута   вышел   ему

навстречу из-за угла дачи, причем одежда его была уже отряхнута от   снега,

взглянул на Сальвадора своим обычным неопределенным взглядом   и   пригласил

войти в дом.

                                    26

     - Вы что-нибудь поняли во всем   этом,   пока   там   сидели?   -   спросил

Таратута.

     - Скорее всего, им нужен был не я, а журнал.

     - Согласен. Но все равно многое непонятно. Поэтому я поеду в Москву и

начну с редакционного телефона.

     - Зачем это вам нужно?

     - Давайте считать, что старый чудак, холостяк хочет узнать тайну. Мне

терять особенно нечего, думаю, что и вам   тоже.   Если   вы   знаете   историю

вашего однофамильца - он ведь тоже был искателем приключений.

     - Знаю. Но это уже из другой оперы.

     - Конечно. Поэтому я вам ничего   не   обещаю.   Только   советую   сидеть

здесь и ждать.

     И Таратута уехал на своем рыжем "Москвиче", подпрыгивающем на снежных

ухабах. Сальвадор постоял возле дачи и с облегчением подумал, что   события

переходят в конструктивную плоскость из плоскости слежки и взрывов.

                                    27

     Дача была куда капитальнее, чем казалось   с   первого   взгляда   и   чем

можно было подумать, глядя на потертые физиономию и машину Таратуты. Стены

выложены в полтора кирпича, а сверху покрытая гудроном плоская крыша, хотя

издали казалось, что крыши еще нет. Была и печь, так что можно было   здесь

зимовать. Таратута оставил запас   продуктов.   А   немного   позже   Сальвадор

обнаружил на столе совсем уже интересную   вещь:   целую   папку   вырезок   из

разных газет и журналов, относящихся   к   загадкам   Тунгусского   метеорита.

Начинался вечер, мороз слабел,   и   сумерки,   фиолетовые   в   России,   здесь

становились коричневыми по   мере   наступления   темноты.   Коричневыми   были

мокрые ветви деревьев, тающий снег, кочки земли на огородах и   кучка   дров

во дворе дачи. Сальвадор полюбовался видом   мокрых   полей   и   приступил   к

чтению.

     Итак, утром 30 июня 1908 года   жители   сибирской   фактории   Ванавары,

расположенной в низовьях Подкаменной Тунгуски, видели   на   севере   вспышку

ярче солнца. От вспышки исходил сильный жар, а потом   затряслась   земля   и

раздались раскаты грома. В это же время жители разных мест Сибири и севера

России наблюдали загадочные небесные явления: по   небу   пролетел   предмет,

который одним показался светящимся шаром, другим   -   бревном,   а   один   из

очевидцев вспоминал дымный след, оставленный на небе светящимся предметом.

В последующие два дня, 1 и   2   июля,   в   нескольких   обсерваториях   севера

Европы астрономы   не   смогли   производить   наблюдения   из-за   равномерного

свечения неба. Руа и Вольф высказали предположение, что в атмосферу   Земли

попало кометное вещество. Согласно другим свидетельствам, во многих местах

Европы в это же время наблюдали отдельные метеориты, метеоритные   дожди   и

свечение неба. Эти данные попали в газеты того   времени.   Кроме   того,   по

слухам, к конце 1909 - начале 1910 года какая-то   экспедиция   побывала   на

месте взрыва или предполагаемого падения метеорита. По слухам же, там были

обнаружены светящиеся деревья, озеро с целебной   водой   и   другие   чудеса.

Однако никаких других   сведений,   кроме   слухов,   от   этой   экспедиции   не

осталось. Место, где произошел катаклизм, было труднодоступным и почти   не

населенным. Небесный взрыв не   принес   никому   ни   вреда,   ни   пользы,   не

затронул ничьих интересов и вскоре был забыт. Известный русский инженер   и

писатель, В.Я.Шишков, проводил в 1911 г. экспедицию в   районе   взрыва,   но

довольно далеко от него, и обнаружил большой вывал леса.   Цель   экспедиции

была другой, и дальнейших исследований   не   производили.   Местные   жители,

эвенки, охотно рассказывали о взрыве и   сопровождавших   его   явлениях,   но

указать место не захотели, считая его священным. В своих книгах В.Я.Шишков

не упоминает ни о взрыве, ни об этой экспедиции.

     Такова официальная версия фактов. Кроме этого, было много фантастики.

Советский писатель А.Казанцев предположил, что это мог быть атомный   взрыв

(например, космического корабля), и написал на эту   тему   два   рассказа   и

роман. Сальвадор нашел в папке выдержку из этого романа,   где   описывалось

зрелище, увиденное экспедицией 1927   года.   Согласно   роману,   экспедицией

руководил какой-то ссыльный профессор с проводником из местных жителей,   а

на самом деле это была экспедиция Кулика.

     Не было никакой воронки или   кратера,   а   только   огромный   (радиусом

больше 40 километров) вывал леса. При изображении на карте   контур   вывала

напоминал бабочку. Деревья были повалены вершинами от места   взрыва,   а   в

самом центре деревья стояли вертикально   с   обрубленными   взрывной   волной

ветвями. Посередине было небольшое болотце, из которого вверх   бил   фонтан

воды. Правда, экспедиция Кулика не   нашла   уже   ни   леса   без   ветвей,   ни

фонтана. А вывал леса был такой, как описывается в   романе.   И   посередине

действительно было болото,   в   котором   потом   безуспешно   пытались   найти

метеорит. В 1925 году   директор   Иркутской   обсерватории   А.В.Вознесенский

проанализировал данные, записанные на сибирских метеостанциях, и пришел   к

выводу, что барографы записали результат мощного взрыва,   происшедшего   на

высоте около 20 километров.

     Итак, с 1908 до 1925 г. Тунгусский метеорит   практически   был   забыт.

Новая   волна   интереса   к   нему   началась   с   1927   г.   и    была    вызвана

исследованиями Л.А.Кулика. Этот ученый   давно   занимался   метеоритами,   не

знал до 1921 года о Тунгусском метеорите и, по его собственным словам, был

поражен   описанием   события,   случайно   прочитанном   в    каком-то    старом

календаре. Кулик загорелся идеей найти метеорит и   организовал   для   этого

несколько экспедиций. Первая экспедиция 1927 г. вернулась ни с   чем   из-за

недостатка продуктов и снаряжения. Для подготовки второй экспедиции в 1928

году потребовалась   помощь   Совнаркома.   Эта   экспедиция   дошла   до   места

взрыва.   Кулик   и    его    сотрудники    начали    производить    раскопки    и

магнитометрические   исследования,   но   признаков   метеоритного    тела    не

обнаружили.   Исследования   вскоре   пришлось   свернуть    опять-таки    из-за

нехватки   средств.   Часть   экспедиции   осталась   в   Сибири,    часть    была

отправлена в Москву на выбивание денег. Им   удалось   развернуть   в   печати

кампанию сбора   средств   под   девизом   "Спасти   Кулика"   (это   было   время

знаменитых полярных исследований и начинающихся великих перелетов). В 1929

году была организована   третья,   якобы   спасательная   экспедиция,   которая

вместе с оставшейся частью второй исследовала все,   что   только   можно,   и

ничего не   обнаружила.   Сам   Кулик   выдвинул   гипотезу   о   столкновении   с

кометой. Во время войны Кулик попал в плен к немцам   и   там   погиб,   а   со

времени его экспедиций тема Тунгусского метеорита никогда не   исчезала   со

страниц печати.

     Позднейшие расчеты оценивали   мощность   взрыва   в   40   мегатонн.   Это

соответствует большой водородной   бомбе.   Потом   много   всяких   ученых   то

находили там радиацию, то не находили,   то   видели   мутационные   изменения

растений, то не видели, и однозначных результатов   не   получали.   Какие-то

бородатые   советские   ученые   даже   таскали   на   место    взрыва    часы    и

обнаруживали, что   они   то   спешат,   то   отстают.   По   мнению   большинства

астрономов, в атмосферу по касательной к поверхности Земли влетела комета.

Кометы состоят   из   льда   и   небольших   камней,   и   кометное   тело   частью

рассеялось,   частью   испарилось   при   взрыве.   Причина   взрыва   -    бурные

газодинамические процессы   при   испарении   льда.   Эта   гипотеза   объясняет

наибольшее число известных фактов, хотя темные моменты все   еще   остаются.

Тема Тунгусского метеорита - одна   из   любимых   тем   фантастов   и   научных

авантюристов во всем мире.

                                     28

     Подборка вырезок была обстоятельной и   явно   подготовленной   заранее.

Конечно, по роду своих газетных занятий Таратута должен был хранить такого

рода информацию. Не нравилась она Сальвадору, она была такой же непонятной

и неправильной, как и весь сегодняшний день.   С   самого   начала   Сальвадор

принял за аксиому непреложный факт: сам метеорит ни   при   чем.   И   все   же

папка с вырезками все время наталкивала Сальвадора   на   путь   увязки   этих

вырезок с той, которой не было. Вопрос стоял ребром: или был взрыв в   1908

году, или нет. И странная получалась картина: согласно   имеющимся   фактам,

взрыва вполне могло не быть. Прежде всего, отсутствовали   публикации   того

времени. Сальвадор, конечно, читал роман Казанцева. Но теперь   он   впервые

обратил внимание на то, что известные источники информации не   лучше   того

романа. Да, иностранные астрономы и газетчики видели и   свечение   неба,   и

метеоритные дожди; а описан ли в этих заметках взрыв и   большой   метеорит?

Кто, когда и кого из эвенков расспрашивал о метеорите? Когда и где   вообще

появилось впервые явное упоминание об этом событии? Эти вопросы оставались

пока без ответа. Не нравились Сальвадору и манцы   с   экспедициями   Кулика.

Случайно (?), и в календаре (?), и загорелся идеей (?). Может быть,   тогда

и придумали   этот   метеорит?   Но   зачем?   Услужливая   логика   подсказывала

Сальвадору: чтобы попутешествовать за казенный счет. Но Сальвадор понимал,

что логика эта - логика сытых Брежневских времен, а не голодных   двадцатых

годов. А может быть, как раз тайга и была в то время   самым   безопасным   и

сытным местом? И постепенно у Сальвадора появилось предположение: метеорит

выдумали, чтобы объяснить   что-то   другое.   Но   что   же   это   могло   быть,

Сальвадор никак не мог понять.

                                    29

     Таратута больше не   появлялся.   Сначала   Сальвадор   уходил   от   дачи,

совершая   маневры   по   местности,   потом   ему   надоело.   Чтобы    выглядеть

естественно в глазах местных жителей, он принялся по   мелочам   достраивать

дачу Таратуты, наблюдая за окрестными полями и лесами. Он "на шару"   почти

достроил дачу, израсходовав все стройматериалы, что были, а   Таратута   все

не приезжал. Всю зиму долина была безлюдной. В те   дни,   когда   украинская

слякотная зима позволяла, Сальвадор ходил в сельский   магазин   за   мелкими

покупками и новостями. И всю зиму ничего вокруг и в мире не менялось. Зима

в Кировограде - это в основном дождь и слякоть. Сальвадор всегда   тосковал

по настоящей зиме, но у местной природы были свои плюсы: ранняя   солнечная

весна, жаркое лето с теплыми дождями, когда лужи на асфальте   еще   теплее,

чем колючие дождевые струи, и очень долгая ясная   осень,   с   синим   чистым

небом над желтыми полями и   вкусным   прозрачным   воздухом.   Всю   жизнь   на

Сальвадора действовала центробежная сила,   и   где   бы   он   ни   был,   везде

получалось так, что он знал в подробностях всю   местность   в   округе.   При

виде   ползающих   среди   тараканов   малолетних    детей    Сальвадор    всегда

представлял себе что-то вроде Маугли наоборот. Сальвадор знал, что   частью

его жизни давно стали и необозримые снежные долины Подмосковья,   и   пустые

лесопосадки, продуваемые насквозь   теплым   степным   ветром,   но   также,   к

сожалению, и мусорные бачки общаг, где ему приходилось жить.

                                    30

     Наконец настала весна, и на окраинах   Кировограда   показались   из-под

снега дохлые коты, прошлогодние   бычки   и   разбитые   бутылки.   Над   полями

поднялся волнующий запах нагретой и влажной земли, и снег   остался   только

клочьями в затененных местах. Сальвадор уже собирался закончить зимовку   и

обратиться к кому-нибудь из друзей.   Для   этого   прошло   достаточно   много

времени. Он строил эти новые планы, возвращаясь как всегда из магазина   по

узкой полоске снега,   сохранившейся   вдоль   совершенно   раскисшей   полевой

дороги, когда вдруг увидел свежий след, идущий по направлению к даче. Судя

по следам, шли двое, причем спешили и не скрывались   -   след   нахально   по

диагонали   пересекал   огороды,   начинаясь   вдали   от   валов,    ограждающих

заброшенное стрельбище. При виде следов Сальвадора охватила   злоба,   и   он

только теперь заметил, насколько озверел за   зиму.   Сейчас   он   был   готов

убить воров на месте. Подходя к даче, он   увидел,   что   дверь   открыта,   а

потом на порог вышел незнакомый, но довольно похожий на   Таратуту   пожилой

человек с сигаретой и спокойно, вежливо представился:

     - Александр Иванович.

     Сальвадор тоже представился, и тот кивнул головой. Они вошли в домик,

с утра натопленный Сальвадором, и сели за   большой   самодельный   стол,   за

которым уже сидел Таратута собственной персоной.

     - Александр Иванович в курсе наших вопросов, но не   знает   ответов   -

начал Таратута. - Он корреспондент   иностранной   газеты...   -   и   Таратута

вопросительно взглянул на Александра Ивановича.

     - "Best Express", - произнес тот с акцентом. -   Я   специально   прибыл

сюда, чтобы получить ответы. Раньше я жил в СССР, но уже много лет живу за

границей. Мы давно хотели предпринять эту поездку, а теперь   считаем,   что

откладывать не стоит. Предлагаю вам сейчас   поехать   в   Сибирь   вместе   со

мной.

     Сальвадор с отвращением   представил   себе   общественный   транспорт   -

двухнедельную поездку на поезде или самолет, и это, видимо,   отразилось   у

него на лице.

     -   Можете   не   бояться   милиции,   -   сказал   Александр   Иванович.   Мы

отправимся прямо сейчас, у меня здесь частный самолет. Вам нужно пойти   со

мной.

     - Где он? - спросил   Сальвадор,   лихорадочно   соображая   и   выигрывая

время.

     - Отдайте ему оружие, и   пусть   идет   сзади,   -   вступил   в   разговор

Таратута, и Александр Иванович осторожно вынул из куртки пистолет и   подал

его Сальвадору рукояткой вперед.

     Они поднялись, вышли из-за стола, и Сальвадор тоже   вышел   из   домика

вслед за ними.

     - Вы думаете, что я шпион? Если даже и так, что   вы   будете   от   меня

защищать, это вот ваше отечество?   -   и   Александр   Иванович   обвел   рукой

панораму загаженной долины.

     Они пошли вдоль цепочки следов обратно, к валам стрельбища,   напрямик

по весенней грязи и остаткам снега, и Сальвадор только сейчас   заметил   за

валами что-то вроде белой автомобильной кабины. Это действительно оказался

небольшой   самолет,   но   не   такой,   как   предполагал   Сальвадор.   Частный

буржуазный   самолет   представлялся    ему    в    виде    легкой    этажерочной

конструкции, но этот самолет имел сильно отогнутые назад   широкие   крылья,

заключенный   в   кольцо   большой   трехлопастный   винт   сзади    фюзеляжа    и

герметизированную обтекаемую кабину. Из широкого выхлопного   отверстия   по

белому корпусу тянулась полоса гари. Самолет стоял в   наклонном   положении

на прочных   блестящих   полозьях,   а   нос   его   задирался   вверх,   на   вал,

ограждающий стрельбище. Было непонятно, как же он будет взлетать.

     - Это ваше дело, считать меня врагом   или   нет,   -   сказал   Александр

Иванович, - но запомните адрес в Москве, куда вы должны обратиться,   если,

например, меня убьют через пару минут. Нет, не   вы.   Верните,   пожалуйста,

пистолет. Улица Станкевича, 9.

     И он открыл дверцу кабины. Сальвадор   протиснулся   вслед   за   ним,   а

Таратута остался снаружи, помахал ручкой и перелез   через   вал.   Александр

Иванович стал включать двигатель, мелкая   дрожь   затрясла   самолет,   потом

рокот мотора внезапно перешел в звенящий вой, и самолет рванулся вперед   с

места, как хороший автомобиль.

                                    31

     При старте самолет подпрыгнул на бугре,   сделал   на   ровных   огородах

рикошет, затем круто   пошел   вверх.   Сальвадор   с   удивлением   смотрел   на

внутренность   самолета   и   на    пожилого    человека,    сидящего    впереди.

Разговаривать было нельзя из-за шума. Они летели низко, быстро,   и   очень,

очень долго. От сидения у Сальвадора занемели ноги. Осматриваясь в кабине,

он заметил ремни и понял, что кресла снабжены системой   катапультирования.

Самолет нравился Сальвадору,   но   было   ясно,   что   ходом   событий   теперь

управляют другие. Сначала Сальвадор еще представлял, где они летят,   потом

потерял   ориентировку.   Пилот   вел   самолет   низко,   почти   огибая   рельеф

местности,   а   местность   уже   давно   была   незнакомой.    Первая    посадка

состоялась только к вечеру.   Самолет   неожиданно   оказался   над   бетонными

плитами   какого-то   аэродрома,   не   имеющего   больших    построек,    и    по

изменившемуся звуку Сальвадор понял,   что   пилот   еще   в   воздухе   включил

реверс винта. Посадка была такой же лихаческой,   как   и   взлет   -   самолет

плюхнулся в траву между двумя бетонными полосами,   едва   не   врезавшись   в

шеренгу стоящих бензовозов. Сальвадор   услышал,   как   щелкнула   блокировка

двери, и с облегчением вышел на свежий воздух. Александр   Иванович   позвал

кого-то по радио, затем тоже вышел на траву аэродрома. Сальвадор   еще   раз

оглядел самолет и не нашел на нем ни   номера,   ни   других   опознавательных

знаков.

     - Мы летим легально? - спросил Сальвадор.

     - Считайте, что нелегально, - сказал Александр Иванович.

     - А как же ПВО?

     - Какое, к хренам собачьим, ПВО!   -   ответил   Александр   Иванович,   и

Сальвадор почувствовал, что тот прав. Как и самолет, этот человек нравился

Сальвадору,   но   Сальвадор   знал   свойство   некоторых   старшин   и   старост

нравиться подчиненным. Сейчас не имело значения, свойство ли это старшин и

старост или самих подчиненных. От сараев вдали к шеренге бензовозов   пошел

человек в спецовке, завел одну   из   машин   и   подъехал   к   самолету.   Пока

самолет заправляли, Александр Иванович предложил Сальвадору крепкого   кофе

из термоса, сказав при этом,   что   полет   еще   не   окончен.   У   Александра

Ивановича было такое же бесцветное   лицо,   как   у   Таратуты,   с   таким   же

добродушно-заинтересованным выражением. Он был   среднего   роста,   примерно

пятидесяти лет и не очень полным, скорее плотным. На   ногах   его   были   не

соответствующие весенней грязи добротные импортные туфли, одет он был в не

новый, но тоже добротный импортный костюм. Если   бы   это   был   детективный

фильм, Сальвадор   сказал   бы,   что   Александр   Иванович   представляет   тип

мафиози. Какие мафиози на самом деле, Сальвадор не знал.

     - Зачем я вам нужен? - спросил Сальвадор.

     -   Чтобы   безопасно   падать   с   самолета,   -   усмехнувшись,    ответил

Александр Иванович, и они снова взлетели, но на этот раз   аккуратнее.   Они

приземлились уже в темноте. Травяной аэродром был не освещен,   и   ночевали

они в какой-то бревенчатой избе,   без   всяких   предварительных   разговоров

заснув крепким сном на незастеленных постелях, укрывшись куртками.

                                    32

     Утром под крылом самолета уже простиралось ярко-зеленое море весенней

тайги. Они летели теперь гораздо выше, но все равно были   видны   отдельные

лиственницы, ветки которых только   начали   покрываться   мягкой   хвоей.   На

земле между лиственницами кое-где виднелся снег. Один раз вдали   замаячила

высоковольтная линия, несколько раз Сальвадор видел внизу широкие   дороги.

Тайга была   обжитой.   К   обеду   дороги   исчезли.   Когда   перелетали   реки,

Сальвадор не заметил - он задремал. Проснулся он   от   изменившегося   звука

двигателей и от качки.   Самолет,   накренившись,   делал   круг   над   большим

бетонным аэродромом. Александр Иванович вел теперь самолет спокойно   и   не

торопясь, заходя на посадку издалека по   пологой   траектории.   Он   посадил

машину на бетонную полосу, проехал ее всю и остановился у дальнего   конца,

возле большого бетонного здания без окон, рядом с которым уже стоял   точно

такой же самолет.

     - Что это за фирма? - спросил Сальвадор.

     - Золотодобывающая фирма, - ответил Александр Иванович. - Мы отдохнем

здесь до завтрашнего утра и поговорим.

                                    33

     Они   закрыли   самолет   и   не   торопясь   пошли   к   видневшимся    вдали

двухэтажным постройкам. На аэродроме было много людей и машин, и один   раз

Александр Иванович поздоровался с кем-то. Потом они   поднялись   на   второй

этаж и вошли в приемную, стены которой   по   традиции   всех   приемных   были

обшиты пластиком, имитирующим дерево, хотя дерева вокруг хватало.   Налево,

как обычно, располагалась дверь "Директор", направо -   "Главный   инженер".

Александр Иванович скромно присел на стул возле двери главного инженера   и

долго дожидался, пока оттуда не вышли двое начальников в пиджаках. Костюмы

у них были очень хороши, но   туфли   Александра   Ивановича   были   не   хуже.

Сальвадор со своим дачным видом здесь   не   смотрелся.   Александр   Иванович

вышел в коридор с одним из двух начальников, а секретарша с неодобрением и

некоторым страхом стала смотреть на Сальвадора. Александр   Иванович   скоро

вернулся, и они вместе с Сальвадором отправились   в   гостиницу.   Гостиница

оказалась предельно фешенебельной,   даже   помпезной,   насколько   это   было

возможно с применением железобетона. В номере были и ковры, и   телевизоры,

и хрусталь, и бра, и роскошная ванная с   разными   причиндалами   и   чистыми

махровыми полотенцами. Александр Иванович   по   телефону   вызвал   портье   и

приказал:

     - Завтра разбудите нас   в   полшестого.   Мы   вылетаем   утром.   Ужин   и

завтрак будет приносить мой охранник.

     Сальвадору было все равно, охранник он или нет.   Когда   портье   ушел,

Александр Иванович расслаблено сел в кресло и принялся курить, а Сальвадор

пошел в ванную - впервые за эту зиму помыться в горячей воде и как следует

постирать одежду.

                                    34

     Когда голый Сальвадор вышел из ванной   и   принялся   вытираться,   стоя

босиком на ковре, он поймал внимательный взгляд Александра Ивановича.   Тот

с интересом осматривал тело Сальвадора, и в этом взгляде было что-то   еще,

кроме пустого любопытства и секса.

     По звонку портье Сальвадор спустился вниз и принес на   подносе   ужин.

После   плотной   еды   и   горячего   питья    к    нему    вернулось    спокойное

сосредоточенное настроение. Александр Иванович покопался в своем   чемодане

и положил перед Сальвадором фотографии. Сальвадор не сразу понял, что   это

результаты аэрофотосъемки   -   такими   они   были   качественными,   а   бумага

твердой и глянцевитой.

     - Вот наша геология, -   заговорил   Александр   Иванович.   Это   обычным

фотоаппаратом, а это в инфракрасных лучах. Если хотите, можете посмотреть,

поучиться, а я вам расскажу, что к чему.

     - Какое хорошее качество, - сказал Сальвадор. Такое впечатление,   что

снимки делались типографским способом.

     - Ну, этому как раз не удивляйтесь. За   границей   вы   можете   сделать

заказ, и вам изготовят карты любого уголка земного шара. Съемка ведется со

спутников. Самые популярные фрагменты постоянно в продаже.

      Сальвадор увидел на цветном снимке весенние   лиственницы,   такие   же,

как при виде с самолета. Между лиственницами виднелась небольшая   избушка,

а рядом люди и лежащее на земле снаряжение.

     - Это   база   какой-то   экспедиции,   -   сказал   Александр   Иванович   и

значительно взглянул на Сальвадора, - постройки из лиственницы сохраняются

долго. А это другое место, но с большей высоты.

     Большую часть следующего снимка занимало болото с буграми по берегам.

     - А что это такое? - спросил   Сальвадор,   указывая   на   прямоугольное

светлое пятно на черно-белой фотографии этого же болота.

     - То же место, - Александр Иванович   снова   внимательно   взглянул   на

Сальвадора, - но в   инфракрасных   лучах.   Вот   здесь   в   объектив   попали,

по-видимому, остатки охотничьей избы или другого строения. На местности вы

их не увидите - они теперь покрыты землей и мхом. А   вот   здесь   карстовые

явления - видите, темные пятна. Вот выход гранита. Так мы и ищем золото, с

помощью зарубежных друзей, - и Александр Иванович засмеялся. -   Вдруг   вам

придется тоже участвовать в геологоразведочных работах. И он засмеялся еще

раз.

                                    35

     Утром зазвенел телефон, и Сальвадор, проснувшись,   увидел   Александра

Ивановича, склонившегося над рюкзаком. Мафиози перекладывал вещи в   рюкзак

Сальвадора, вынимая их из своего чемодана. Вещей было немного, и Сальвадор

не обижался, что теперь   он   еще   и   носильщик.   Зато   в   чемоданчик   были

отправлены роскошные туфли   Александра   Ивановича   и   его   костюм.   Взамен

спутник Сальвадора надел походную одежду. Потом они   плотно   позавтракали.

Александр Иванович взглянул на часы, и они вышли из гостиницы. Сальвадор с

интересом смотрел на улицы таежного королевства. На огромных   территориях,

больше любого европейского государства,   безраздельно   властвуют   подобные

золотодобывающие,   алмазодобывающие,   угледобывающие   и   другие    конторы,

вернее, их директора или, проще говоря,   хозяева.   Жизнь   в   этих   таежных

государствах регламентируется законом джунглей,   а   этот   неписаный   закон

четок и соблюдается строго. Сальвадор засмотрелся по сторонам   и   чуть   не

пропустил момент, когда его   спутник   сразу   за   поворотом   дорожки   круто

свернул в лес. Они продрались сквозь густой ельник и оказались на довольно

широкой поляне, в углу которой виднелась свежевырытая ямка и   куча   земли.

Спутник Сальвадора остановился и стал   чего-то   ждать.   Вдруг   со   стороны

аэродрома послышался   вой   двигателя,   и   вдали   над   верхушками   деревьев

показался знакомый самолет, взлетающий по пологой траектории. Самолет один

раз качнул   крыльями   и   улетел,   а   Александр   Иванович   открыл   чемодан,

покопался там и положил его в ямку, а потом принялся закладывать ее землей

и дерном.

     - Что там у вас? - спросил Сальвадор.

     - Термитная бомба, -   ответил   Александр   Иванович.   -   Мы   уйдем,   а

чемоданчик сгорит.

                                    36

     Они быстрым шагом стали удаляться от поселка.   Сначала   они   молчали,

потом Сальвадор спросил, какая бомба стоит в   улетевшем   самолете.   Теперь

спутник Сальвадора стал разговорчивее. Прежде всего он с явным облегчением

очень длинно выругался и сказал, что он из другой фирмы, а вот   кто   такой

Сальвадор, это еще неизвестно. После   этого   они   разделили   груз,   причем

Александр Иванович отдал Сальвадору второй экземпляр   карт   и   фотографий.

Они распределили сектора наблюдения: Александр Иванович смотрел   вперед   и

вправо, Сальвадор влево и назад. Мафиози явно   умел   ходить   по   тайге,   и

Сальвадор сначала едва успевал за ним, вертя   головой.   При   этом   спутник

Сальвадора стал еще и трепаться.

     - В тайге много хозяев, - сказал он. - Зверь хозяин, директор   хозяин

и еще хрен знает какой хозяин. Когда, по-вашему, произошел взрыв?

     - Его могло и не быть.

     - Он был. Через пару дней начнутся поваленные деревья. Я расспрашивал

местных, они все говорили одно и то же. Но один сказал, что все   это   было

после революции.

     - А может, он не знает, что такое революция.

     - Знает на собственной шкуре.   Не   удивляйтесь,   это   не   один   такой

случай. Вы слышали   что-нибудь   про   исследования   Морозова   и   московских

математиков?

     - Насчет Апокалипсиса читал и не имею возражений. А насчет   библии   и

античности что-то слышал, но подробностей не знаю.

     - Начало всем этим исследованиям положил Морозов.   Все-таки   двадцать

лет Шлиссельбурга. Он очень убедительно доказал,   что   Апокалипсис   -   это

вовсе не самая древняя часть Библии, что написан он знаменитым   богословом

Иоанном Златоустом не раньше второго века нашей эры и   представляет   собой

символическое описание солнечного затмения на острове   Патмос   в   Эгейском

море.   Принцип   доказательства   такой:   явные   и   символические    описания

небесных явлений (положений и времени появления звезд, затмений,   комет   и

других)   соотносятся   с   параметрами   орбит.   После    этого    производится

датировка. Вы все это помните?

     - Да.

     - Так вот, этот же подход   был   применен   к   другим   текстам   Библии.

Применялись и другие методы, например, статистический анализ характеристик

текста. Московские математики в середине нашего века анализировали   многие

античные книги. В общем, была выдвинута идея о том, что   чуть   ли   не   всю

античность придумали где-то   в   средневековье.   Что   противоречит   наличию

античных развалин.

     - Могли быть придуманы книги, а не сама античность. Или древние книги

были в те времена сильно переработаны. Ведь до сих пор многие считают, что

такого Сократа, какого мы знаем, не было, а все придумал Платон.

     - Вот именно,   и   масса   других   возражений.   Мы   люди   деловые   (тут

Александр   Иванович   засмеялся),   и   однажды    решили    посвятить    строго

определенные время и силы решению вопроса: был ли феномен на   самом   деле?

Мы финансировали эту работу и получили результаты.

     Треп   мешал   Сальвадору.   Обычно   в   малолюдном   лесу   у    Сальвадора

обострялось чувство постороннего присутствия. Через два-три часа Сальвадор

уже   мог   уверенно   определять,   где    находятся    другие    грибники    или

праздношатающиеся. Сейчас   Сальвадор   изо   всех   сил   старался   не   терять

внимания, хотя ученая беседа (и даже с употреблением философского   термина

"феномен", с ударением на первом слоге) становилась все занимательнее.

     - Какой феномен?

     - Анахронизмы. Мы поставили вопрос более широко и разбили   все   такие

явления   на   два   класса:   предвидение   того,   что   произошло    позже,    и

противоречивые датировки того, что было. Или утверждения о том, что что-то

было, хотя его не было, и наоборот.

     Начало смеркаться. Сальвадор подумал, что окончательно влип.   Один   в

тайге, ночью, с вооруженным психом,   да   еще,   похоже,   гомосеком.   А   тот

продолжал:

     - Примеры предвидения: Жюль Верн указал место старта лунных ракет   на

мысе Канаверал, а Герберт Уэллс очень точно описал вид Солнца   в   конечной

стадии эволюции, хотя из современных ему теорий не   следовало   превращение

Солнца в красный гигант. Кроме   Библии   масса   других   уважаемых   и   менее

уважаемых книг, а также просто бумаг. Все это мы проанализировали.

     - Как?

     - Ну, пусть не все, а многое.   Не   забывайте,   на   Западе   ведь   есть

компьютеры. Работа заняла несколько лет, и, как вы сами понимаете, труднее

всего было   разработать   методику.   Однако   в   некоторых   случаях   никакой

методики не потребовалось. Например, в одной вполне современной и,   честно

говоря,   дрянной   газете   была   фотография    уличной    сценки.    Один    из

изображенных там магазинов открыли только через год. Никто ничего не знает

и ничего не замечал. Ну, и других анахронизмов полно. Случай с Библией как

раз, похоже, и не анахронизм.

     - Это   могли   подстроить,   например,   чтобы   продлить   финансирование

работ.

     - Вы имеете в виду - повесить вывеску только чтобы   сфотографировать,

а потом через год повесить ее совсем? К сожалению, это   не   так.   Вы   ведь

немного разбираетесь в математике?

     - Допустим, разбираюсь достаточно.

     - Все эти подозрительные события как-то расположены во   времени   и   в

пространстве. Например, в Амстердаме анахронизмы возникали то через 5 лет,

то через 25. По территориям анахронизмы   тоже   распределены   неравномерно.

Обозначим время появления анахронизма буквой T, а координаты его на земной

поверхности буквами D (долгота) и S   (широта).   Теперь   каждый   анахронизм

представляется точкой в трехмерной системе координат TDS. Вам понятно?

     - Да, продолжайте.

     - В расположении точек в реальном пространстве TDS не   обнаруживается

никакой закономерности. Нам удалось найти такую систему координат (назовем

ее   условно   XYZ,   хотя   координат   там   больше),   в   которой   анахронизмы

расположены закономерно.

     Эта фраза окончательно убила Сальвадора. Как математик, он   прекрасно

понимал, что все это значит. Если его нагло   дурят,   то   надо   действовать

немедленно, пока Сальвадор еще сохраняет вид развесившего уши остолопа. Но

если Сальвадор что-нибудь сделает с мафиози, то вряд ли сможет снова войти

в круг этих вещей. Впрочем, у того пистолет.

     - Что представляют собой эти координаты XYZ? - спросил Сальвадор.

     - Ничего похожего на пространство и   время.   Например,   по   одной   из

координатных осей расположены свойства, которым удовлетворяют определенные

события.   Часть   измерений   дискретна,    другие    непрерывны.    Мы    можем

предсказать следующий анахронизм.

     - Во времени?

     - Нет, не во времени, а в этих координатах. Где в космосе   или   когда

во времени произошел или произойдет предсказанный анахронизм,   мы   сказать

не можем. Но в системе XYZ он есть. Связь XYZ   с   TDS   достаточно   слабая.

Предсказание формулируется примерно так: или анахронизм типа "предвидение"

произойдет завтра в Амстердаме, или он уже был в 200 году до нашей   эры   в

Египте. Если в Амстердаме он не обнаружился, то его следы нужно   искать   в

Египте с помощью археологов и историков.   И   вот   что   еще   я   должен   вам

сказать. Вы дойдете вместе со мной до   места   взрыва,   и   там   мы   получим

дополнительную информацию. После этого мы вынуждены будем решать, что   нам

друг с другом делать дальше. Ни вы, ни я сейчас этого   не   знаем.   Поэтому

давайте лучше отложим все это на потом, а сейчас будем спокойно беседовать

об отвлеченных вещах.

                                    37

     Постепенно совсем стемнело. Они не разводили костра,   а   уселись   под

большой   елью,   в   шатре,   образованном   ветвями.   Предметы   вокруг   стали

сливаться и тонуть в сером сумраке. Не было слышно никаких лесных шорохов,

стояла глухая тишина. Спутник Сальвадора развязал свой мешок, достал еду и

заговорил тихим, скучным голосом:

     - Мир представляется мне большой пестрой тканью, на которую   наложены

заплаты из совсем другого материала, материала иного мира. А где-то   ткань

и вообще не заплатана и расползается под руками. Вы   спросите:   а   как   же

физические законы, которые никогда не нарушаются?   Мы   не   можем   сказать,

какой   физический   закон   нарушило   предвидение   Уэллса.   Образно   говоря,

заменяются всегда целые куски ткани и никогда не   рвутся   отдельные   нити,

соответствующие лабораторным опытам. Я думаю,   что   с   точки   зрения   мира

анахронизмов - мира открытой нами системы координат   -   наоборот,   события

нашего мира выглядят анахронизмами и чужеродными   заплатами   на   ткани   их

мира. Впрочем, это уже не математика.

     И они устроились на ночлег, укрепив брезент на ветвях ели и подстелив

еловые ветви. Теперь Сальвадор чувствовал, что на много километров   вокруг

нет никого.

                                    38

     На другой день спутник Сальвадора заговорил о христианской любви.

     - Любовь следует понимать в широком   смысле,   -   произнес   он.   -   Не

только как сеансы поглаживаний, но как терпимость к присутствию другого   в

широком смысле.

     - Что-то вроде социалистического общежития?

     - Именно, вы попали в самую точку.   Вспомните,   когда   вам   было   лет

четырнадцать,   у   вас   же   не   было   никаких   страшных   территориальных   и

имущественных претензий к сверстникам. Вам, в общем, просто было хорошо   с

ними. В том числе вы могли, например, свободно заниматься   любовью   вместе

или вместе с одними и теми же девочками.

     Сальвадор порылся в памяти и вспомнил, что, пожалуй, так оно и было.

     - С другой стороны, вы   вряд   ли   разделили   бы   с   теми   хмырями   из

приемной не то что постель или хотя бы полотенце, а и комнату в общежитии.

Или со   мной.   Мы   уже   говорили   вчера   мельком   о   христианстве.   Думаю,

христианство не выражает того, что жизнеспособно в социализме. Я вообще не

понимаю никакой братской или платонической или там политической   любви,   я

считаю, что возможна только физическая. А она возможна не всегда.

     - Я с вами совершенно согласен, - промолвил Сальвадор, от   всей   души

соглашаясь с   последними   двумя   утверждениями.   Пока   спутник   Сальвадора

кормил его этой кашей из Морозова и Маркузе, сам Сальвадор   не   переставал

внимательно следить за тайгой.   Они   вышли   на   длинный   пологий   склон   и

пересекали его вдоль, а вдали поднимались   две   огромные   сопки,   покрытые

лесом. В это время промежуток между   сопками   мгновенно   пересек   какой-то

большой зеленый предмет. Он находился очень   низко   и   мелькнул,   пожалуй,

лишь на долю секунды, и заметил его только Сальвадор.   Александр   Иванович

не   заметил   ничего   или   не   подал    вида,    но    насторожился    и    стал

прислушиваться.

     - Вы ничего не слышите? - спросил он у Сальвадора.

     Сальвадор не слышал ничего, кроме слабого шелеста ветра. Его   спутник

продолжал беседу:

     - Даже если взять ваших -   наших   -   революционеров   от   Коллонтай   и

Дыбенко до народовольцев, и наших ближневосточных   террористов,   то   среди

прочих мотивов мы увидим в   широком   смысле   сексуальные.   Утописты   вроде

Чернышевского   прямо   указывали   на   любовь   как    конечную    цель    своих

устремлений.   Думаю,   что   тот   блаженный   берег,   к   которому    стремится

социализм и к которому стремится каждый, и есть та любовь, которую имел   в

виду Чернышевский.

     - Вы живете в капстране и хвалите при этом социализм?

     - Нет, ваш социализм - это не тот, о котором   я   говорю.   Ваш   -   это

египетский   тоталитаризм,   но   с   элементами   умерщвления   плоти   в    духе

христианства. Если и есть что новое, так этот дух. Одним словом,   единство

товарищей в кепках и робах не есть истина, однако вполне может быть первым

приближением к истине.

     Определенно это не был кагэбист. Даже если его специально готовили   и

заранее напичкали нужными   сведениями,   говорить   гладко   и   с   выражением

учатся   долго.   При   этом   Сальвадор   не   переставал   удивляться   звериной

шустрости собеседника: он двигался среди кочек, сучьев, упавших деревьев и

густых молодых зарослей так, что Сальвадору приходилось   почти   бежать.   А

движения Александра Ивановича оставались   при   этом   плавными   и   казались

неторопливыми, и голос его был спокоен. Этот человек умел ходить по   тайге

и имел к этому вкус. Сальвадор и сам любил лазить по лесам, но не с   такой

скоростью и не в таком количестве. И тайга была   совсем   не   такой,   какой

представлял ее Сальвадор. Почти не было никаких затянутых   туманом   болот,

не было и мошки, а кругом громоздились настоящие горы   -   и   кое-где   даже

скалы, по которым приходилось карабкаться с тяжелым рюкзаком. Привалов они

почти не делали, если можно назвать привалами питье воды из болотных   луж,

которые мафиози почему-то считал безопасными. Тайга вокруг стала меняться.

Время от времени появлялись участки лиственного леса с   пышным   подлеском,

дубами, березами и даже   тополями.   Эти   участки   начинались   без   всякого

промежутка, прямо среди лиственниц, а внутри лиственниц уже не   было.   Как

будто в сибирскую тайгу были перенесены фрагменты леса из средней   полосы.

Этот лиственный лес имел   совсем   летний   вид.   Листья   на   деревьях   были

полностью раскрыты, трава была сухой, хотя вокруг оставалось так же   мокро

и холодно. Не договариваясь между собой, они выбрали место для   следующего

ночлега подальше от лиственного леса, среди обычной тайги.

                                    39

     Наутро   начались   поваленные   деревья.    Сначала    внизу    попадались

отдельные стволы в виде длинных полукруглых холмиков, заросших мхом. Потом

стволов стало больше, они почти сплошь стали покрывать землю, и   это   было

похоже на зеленые волны из мха и лишайников. Один раз   Сальвадор   наступил

на такой ствол, и нога его сразу провалилась   во   влажную   труху.   Деревья

упали очень давно, все они сгнили полностью, кроме самых   крупных.   Стволы

были расположены вдоль   направления,   по   которому   шли   Сальвадор   и   его

спутник. Один раз им встретился совсем   огромный   завал,   и   под   стволами

что-то лежало. Александр Иванович отошел в сторону, предоставив Сальвадору

заглядывать   под   остатки   перепутанных   ветвей.   Сальвадор   с   изумлением

обнаружил там кузов машины, огромной   старинной   машины   с   никелированным

бампером, ржавой кабиной и хорошо сохранившимися гусеницами вместо   задних

колес. Александр Иванович с опаской подошел поближе и заглянул   в   кабину,

очистив от сырости стекло и прижав к нему лицо. В кабине не   было   никаких

предметов, только мокрые, склизкие лохмотья обшивки   кресел.   Сальвадор   и

его спутник оглянулись по сторонам. Признаков дороги не было. Может   быть,

дорога проходила здесь когда-то давно. Сальвадор вспомнил горы и скалы, по

которым они карабкались вчера. Спутник его молчал, и   только   один   раз   с

неудовольствием произнес:

     - Эту дрянь еще никто не видел.

     Теперь они больше молчали, так как идти было трудно даже для мафиози.

Видимость ухудшилась, и Александр Иванович сверял направление по   компасу.

Открытых мест и ориентиров уже не было. Согласно карте, дальше   до   самого

эпицентра взрыва   -   пресловутого   болота   -   должна   быть   только   ровная

местность, без рек и холмов. Птиц не было. По такой местности они шли весь

день, и к вечеру Александр Иванович спросил Сальвадора:

      - Начнем работу сегодня?

     - Какую вы планируете работу?

     - Раскопки той хаты. Там больше нет ничего особенного, вообще ничего.

Эта фотография в инфракрасных лучах - единственная зацепка. Да еще вы.

     - Я тоже не вижу здесь ничего особенного. Надо было взять приборы.

     - Пустое. Сюда уже носили приборы, вы же знаете.

     - Тогда лучше завтра ночью, а сейчас будем отдыхать.

     Этот ночлег был не таким удобным, как предыдущие. Почва была влажной,

а деревья не такими густыми, по большей   части   чахлые   сосенки.   Вдобавок

погода стала портиться, небо заволокло   тучами,   луна   скрылась,   и   стало

совсем темно. Ни фонаря, ни костра они не зажигали, и   заснули   на   мокрой

земле в темноте.

                                    40

     Они решили, что дожидаться следующей   ночи   бессмысленно.   Погода   не

собиралась меняться, низкие тучи проносились по небу.   Ночью   опять   будет

темно, а свет привлечет внимание. Сальвадору не нравилось,   что   местность

становилась все более открытой,   а   деревья   все   более   чахлыми.   Спутник

Сальвадора тоже   осматривался   с   недовольным   видом.   Они   шли   не   более

получаса, и вот живые лиственницы кончились совсем, а впереди в   небольшом

болоте остались только мокрые, без хвои, и наклоненные в   разные   стороны.

Сальвадор попробовал было пройти по   болоту   под   подозрительным   взглядом

своего спутника, но у него ничего не получилось. Там была   открытая   вода.

Александр Иванович   достал   фотографию   и   сориентировал   ее   по   компасу.

Действительно,   в   указанном   месте   болотная   почва   как   будто    немного

повышалась, но прямоугольные очертания просматривались с   большим   трудом.

Сальвадор и его спутник в последний раз огляделись по сторонам - местность

просматривалась далеко - и принялись копаться в земле. Сначала   они   сняли

толстый слой мха и травы, потом пошли какие-то гнилые деревянные   обломки,

потом зола и головешки. Сальвадор предложил   расширить   зону   раскопок,   и

через некоторое время поиски увенчались успехом: Сальвадор вытащил   из-под

слоя золы старый, смятый и   обгоревший   железный   чайник.   Вокруг   чайника

лежали обрывки чего-то, похожего на мокрую гнилую вату. Александр Иванович

посмотрел на чайник скептически и предложил   раскопать   все   и   до   конца,

чтобы потом не было обидно. Очевидно, это и   в   самом   деле   были   остатки

охотничьей или экспедиционной избы. А потом издали послышался   характерный

прерывистый звук.

                                    41

     Вертолет шел низко, поэтому его не было видно.   Только   неравномерный

свист лопастей и нарастающий гул мотора. У них уже не оставалось   времени,

чтобы скрыться. Через   несколько   секунд   вертолет   показался   над   самыми

верхушками сосен, выскочил на   пустое   пространство,   вильнул   корпусом   и

развернулся лобовыми стеклами кабины к путешественникам. Это был армейский

вертолет с номером на фюзеляже и большой обведенной белой краской звездой.

На консолях ракеты - по четыре с каждой стороны. Вертолет висел на   месте,

поднимая ветер. Сальвадор решил, что вряд ли он с такого расстояния   будет

применять   ракеты.   Мафиози   неподвижно   стоял   в   стороне.   С    вертолета

выбросили трап, и по нему   скатились   трое   в   зеленых   комбинезонах.   Два

встали по бокам Сальвадора, один чуть   спереди,   другой   сзади,   а   третий

подошел к любителю любви, корреспонденту "Best Express", и одним движением

отрезал ему голову.

                                    42

     Кларнет:

     -------------------------------------------------------------

     --------------------(поместить веселую партитуру)------------

     -------------------------------------------------------------

     -------------------------------------------------------------

     -------------------------------------------------------------

     (исполняется в N-ском гортубдиспансере после смерти его обитателя)

                                    43

     Внутри вертолет походил на большой железный сарай. Сальвадор сидел на

скамье,   расположенной   вдоль   борта,   к   скамье   были    прикреплены    его

наручники. Отрезавший голову сидел против Сальвадора, на такой же скамье у

противоположного   борта.   Поведение   его   было   каким-то   возбужденным    и

дерганым, большие серые глаза бегали, все время топорщилась щетинка   рыжих

усов, и кожа на лбу собиралась в морщины. На вид ему было не больше сорока

лет. Ближе к пилотской кабине с деловым видом и   не   обращая   внимания   на

грохот мотора играли в карты еще двое. Из оружия у всех троих были   только

пистолеты в кобурах, а у головореза еще и штык на   поясе.   Этакие   красные

ганфайтеры. Они почти не обращали внимания на Сальвадора   и   не   проявляли

видимой неприязни, но прикрепление к   скамейке   было   прочным.   Безголовый

труп с собой не брали, там его и оставили, как материал   для   исследований

будущих экспедиций. Все время, пока вертолет   летел,   Сальвадор   оставался

прикрепленным    к    своей    скамейке,    был    только    грохот    и    ничего

обнадеживающего. Рядом в стене был круглый иллюминатор, против смотрения в

него никто не возражал, но   за   стеклом   виднелись   только   облака.   Полет

продолжался долго, и было похоже, что они летят   обратно,   в   направлении,

откуда Сальвадор прибыл три дня назад на том замечательном самолете.

     Наконец летающий сарай остановился, карты были спрятаны, а Сальвадора

отцепили от скамейки. Потом с него даже сняли наручники, и все четверо   по

шаткому дюралевому трапу   вышли   на   бетонное   поле   аэродрома.   Сальвадор

огляделся и увидел, что это аэродром "Центральный". Он не предназначен для

москвичей и гостей столицы, и не все знают, что рядом с   метро   "Аэропорт"

действительно есть аэродром.   Большое   бетонное   поле   находится   прямо   в

центре города, тесно окруженное домами. На   этом   роскошном   плацу   обычно

устраивают репетиции военных парадов.   От   Ленинградского   шоссе   аэродром

отделяют длинные зеленые   здания   из   металла   и   стекла,   так   называемый

центральный аэровокзал. В свободное от парадов время тут летают   важные   и

просто блатные персоны: директора оборонных заводов, их жены,   спортсмены,

члены правительства (хотя у них есть свой аэродром "Внуково-2"), доставалы

коньяка из анекдота, военные и военные доставалы коньяка   и   много,   много

других. Видимо, Сальвадор тоже попал в разряд важных персон, тем более что

никто даже не пытался отбивать ему почки или хотя бы   заламывать   руки   за

спину. К вертолету подкатили два автомобиля: первый - черный бронированный

"ЗИЛ" с зелеными стеклами, второй   -   военный   фургон   с   кузовом,   крытым

брезентом. Прибытие Сальвадора было роскошным, потому что посадили его как

раз в "ЗИЛ". Правда, рядом уселся один из   головорезов.   В   остальном   все

было   тихо   и   пристойно.   Место   водителя   было   отделено    толстым,    не

пропускающим   звуков    стеклом.    Сальвадор    вспомнил    морду    Косыгина,

проезжавшего от кремлевской больницы вдоль парка на Мичуринском проспекте.

За зеленым стеклом морда   тоже   казалась   зеленой,   и   выглядывала   она   с

тоской. Правда, тоска эта была от другого. Фургон так и двигался сзади,   и

кавалькада выглядела в глазах Сальвадора весьма внушительно. Они поехали в

противоположном от центра Москвы направлении, без лишнего шума и   мигалок,

и скоро оказались на кольцевой автодороге. По кольцевой поехали налево,   к

Минскому шоссе, и Сальвадор стал подозревать, что его возвращают туда, где

он уже был. Так оно и оказалось. Машины обогнули знакомое здание,   похожее

на соты, остановились сзади между оградой из проволочной   сетки   и   кучами

строительного мусора, и сетчатые ворота со   скрипом   поползли   в   сторону.

Затем   Сальвадора   ввели   в   институт   Криогенной   техники,    провели    по

нескольким пустым широким коридорам и предложили пройти в   кабинет.   После

этого сопровождающие удалились.

                                    44

     Кабинет был обычным и светлым, немного   холодным,   а   хозяин   его   не

соответствовал интерьеру. За просторным гладким   письменным   столом   сидел

худой старик с длинными белыми волосами,   какие   бывают   у   музыкантов,   в

толстом шерстяном пиджаке с торчащим уголком белоснежного платка, хотя сам

пиджак выглядел старым и мятым. Старик медленно   поднялся   из-за   стола   и

поплелся навстречу Сальвадору, и Сальвадор увидел, что   у   того   на   ногах

почему-то валенки с галошами. Длинные, до   плеч   волосы   старика   казались

вблизи зеленоватыми.

     - Николай Васильевич Клеточников, если не ошибаюсь? - спросил он.

     - Да, - ответил Сальвадор.

     - Здравствуйте. Моя фамилия Борман, Михаил Семенович Борман.   Я   ждал

вас много лет.

                            ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ГОРЫ

                                    45

     - Вы что, тот самый Борман? - невежливо спросил Сальвадор.

     - Да, тот самый, - ответил Борман. Как видите, я уже   стар,   но   дела

все не кончаются. Ваше дело самое важное, но вы еще сами ничего не знаете.

Я должен ввести вас в курс дела.

     Сальвадор был уже   совершенно   холоден   и   спокоен.   Он   помнил,   что

коридоры пусты, а в кабинете они были одни, и похоже, без всякого подвоха.

Он   уже   внутренне   приготовился   давить   эту    хилую    шею,    но    Борман

предупреждающим жестом поднял ладонь:

     - Повторяю, я очень стар, и не считаю оставшийся год или два   большой

ценностью. Сейчас воскресенье, и в корпусе никого   нет,   но   есть   срочные

дела, которые не закончит никто, кроме нас. Я должен   ввести   вас   в   курс

дела.

     Сальвадор успокоился. Лишняя информация в любом случае не   мешала,   а

чудес и теперь еще оставалось слишком много. Борман продолжал:

     - Вы все время шли по правильному пути. Если бы я не побывал   там,   в

тайге, раньше вас, все могло бы быть по-другому. Я хочу дать вам   то,   что

вы должны были там найти. Это отчет, или, вернее, дневник.

     Борман повернулся спиной к Сальвадору и пошел назад к   столу,   жестом

приглашая   идти   за   собой.   Сальвадор   уселся   в   кресло   около   большого

незашторенного окна, а   Борман   вытащил   из   ящика   и   положил   на   чистую

полированную поверхность стола растрепанную и обгоревшую по краям   тетрадь

в черной обложке.   Чернила   были   рыжими,   бумага   пожелтевшей,   а   почерк

неразборчивым.   Борман   вышел   из   кабинета,   закрыв   за   собой   дверь,   а

Сальвадор принялся за чтение. Сначала он пробегал глазами страницы быстро,

чтобы сэкономить время, но потом понял, что нужно читать все подряд. И   по

мере чтения перед ним все   ярче   вставал   образ   художника   серых   картин,

человека с узким подбородком, круглым лбом и колхозной хитростью в глазах.

                                    46

     Утром    вершины    Гималаев     светятся     сквозь     утренний     туман

бледно-оранжевым светом. Потом постепенно   в   воздух   поднимается   пыль   -

белая пыль многовековых дорог, измельченная в тончайший   порошок   тысячами

босых ног, летучая и невесомая. Вдали от дорог, на полях, тоже   пыль   -   и

жара. Дели встретил нас пыльной бурей, песок носился в воздухе, хрустел на

зубах, залетал в щели поднятых окон машины. Машин в экспедиции было две: в

одной постоянно ездил Хозяин, в другой -   мои   приборы,   я   сам   и   разный

багаж. Именно эту машину прислали за мной в Бомбей, куда я прибыл,   как   и

рассчитывал,   на   английском   пароходе,   прямо   из   Европы,   из   туманного

Амстердама. Должен сказать, что   все   там   было   сделано   по   плану:   и   в

туманном Амстердаме, где приборы были погружены, и в солнечной Женеве, где

я собирал их в мастерской старого еврея, знатока Каббалы и знакомого   моих

знакомых из Витебска, и в пасмурном, родном и привычном Витебске,   откуда,

казалось, и появился человек, приехавший за мной в   Бомбей   в   автомобиле.

Его   звали   Перевозчиков   Игорь   Анатольевич,   около   тридцати   пяти   лет,

телосложение худое, рост средний,   волосы   черные   с   небольшой   проседью,

носит короткие усы,   опущенные   вниз,   глаза   коричневые,   жесты   быстрые,

молчалив    и    внимателен,    без    особых    примет,    речь    русская.    Он

отрекомендовался как лондонский сотрудник ЕПБ, но больше всего походил   на

провинциального   активиста   какой-то   российской    секты.    Должен    также

извиниться   за   несоответствующий    докладу    стиль,    объяснения    считаю

излишними. Итак, особенно мне понравились его   аккуратный   черный   пиджак,

серая рубашечка и шустрая физиономия, и я сразу из экзотической обстановки

центральной Индии как будто перенесся в родное Вильно, и,   честно   говоря,

там и остался на все время пребывания в Индии. Думаю, что   мне   это   очень

помогло, особенно в общении с ЕПБ.   Как   и   положено,   это   просто   ширма,

парадная мадам, обладающая, впрочем, приятными, располагающими манерами, с

добрым и грустным (или глупым?) лицом. Основную роль   там,   как   и   везде,

играли вот эти шустрые хасиды, или, вернее,   абреки,   с   худыми   лицами   и

висячими усами. И еще я   должен,   к   сожалению,   сразу   отметить,   что   ни

настоящих имен, ни прошлого этих людей мне не удалось узнать.

                                     47

     Но ехать в автомобиле было   приятно.   Посланец   Хозяина   не   надоедал

разговорами, вдаль стелилась пыльная равнина,   в   конце   которой   в   дымке

стояла стена Гималаев. Древняя дорога   походила   на   дороги   юга   Украины.

Посередине пролегала широкая полоса, по которой ехали повозки   и   фургоны,

иногда попадались верховые на самых разных животных:   на   лошадях,   мулах,

слонах. Здесь же гнали крупных   животных,   и   очень   редко   в   этой   толпе

пробирались автомобили. По бокам стояли старые пирамидальные тополя, узкие

и прямые, почти не дающие тени и невероятно высокие,   их   зеленые   вершины

шевелились под ветром в синем безоблачном небе. За рядами тополей, слева и

справа, параллельно основной дороге, находились еще две   полосы   -   там   в

обоих направлениях двигался поток людей. Это   был   именно   поток,   как   на

оживленной улице города, одной из главных улиц   этой   страны,   где   каждый

комок земли, каждое дерево, строение и каждый камень   знают   прикосновение

человеческих   рук   и   где   каждый   сантиметр   пространства   обжит   многими

поколениями местных жителей, завоевателей, и завоевателей,   которые   давно

уже стали   местными   жителями,   и   посланцев,   и   странников,   очарованных

нищетой и бездельем, и путешественников, имевших цель. Дорога проходила на

возвышении, которое то уменьшалось, то   увеличивалось,   сглаживая   складки

местности, совсем как насыпь европейской железной дороги. Пыль   стояла   не

только над дорогой, но и над зелеными полями, и над реками, и везде   среди

зелени блестела вода, и везде виднелись наклоненные   спины   работников   на

полях. Теплый пыльный ветер дул с севера, и сначала мы наглухо закрыли все

окна машины, но это не помогло, и потом мы,   наоборот,   открыли   все,   что

только можно, и стало легче дышать и смотреть по сторонам. Все эти   долгие

часы езды от Бомбея до Дели мой водитель потел, пробираясь среди   коровьих

стад, а я наслаждался бездельем, пейзажем, а иногда видом красивых   женщин

за окном, на время как бы забыв о стоящей передо мной задаче.   Когда   Дели

остался позади, тучные поля   кончились,   дорога   стала   каменистой,   а   за

окнами пошли пески, камни и невысокие холмы. Северный ветер стал сильнее и

прохладнее, но все равно было гораздо жарче,   чем   у   нас.   Еще   несколько

часов, и мы у цели: Химачал Прадеш, город Шимла.

                                    48

     Здесь должна была состояться встреча с Хозяином, которого я не   видел

уже несколько лет. Как   минимум   нужно   было   сохранить   уровень   доверия,

бывший между нами раньше, хотя бы только это. Все   в   экспедиции   называли

его по-русски: Николай Константинович, а я   буду   и   дальше   называть   его

коротко: Хозяин. Теперь он носил черную   шапочку   вроде   тюбетейки,   седых

волос на голове у него прибавилось, некоторые движения   стали   степенными,

важными, а некоторые остались быстрыми и точными, как осталась   розовой   и

свежей   его   физиономия.   Хозяин   никогда   не   походил   на    пророка    или

кабинетного ученого, да и вообще на ученого - по-моему,   он   больше   всего

был похож на американского золотоискателя. Позади у   него   осталось   много

бурных событий, был уже и собственный музей-небоскреб в Америке, богатство

и разорение, и бог знает что еще. Терпение мое было вознаграждено -   имея,

по-видимому, в Америке другие варианты, он все же вспомнил именно обо мне.

И я убедился, что самое главное в   моей   профессии   -   терпение.   С   самой

юности я подсознательно хотел переменить судьбу,   а   здесь   я   понял,   что

судьба переменилась не теперь, под пальмами, а тогда, в   самом   начале,   в

обстановке самой что ни есть канцелярской. Сейчас Хозяин спешил, временные

комнаты были сняты в паршивой гостинице, все   время   заходили   и   выходили

какие-то люди,   паковались   мешки,   таскалась   провизия,   и   было   забавно

наблюдать, как мешки таскали двое, один из   которых   был   одет   во   вполне

русские сапоги и поддевку, а   другой   босиком   и   в   набедренной   повязке.

Хозяин вышел ко мне навстречу, поздоровался и попросил показать мой багаж.

Ящики мы не стали открывать и пошли опять наверх, но Хозяин ни с   кем   уже

не стал говорить, а привел меня в маленькую прохладную комнату и предложил

- не кофе, как   ЕПБ,   а   большой   стакан   чистой   холодной   воды,   и   стал

рассказывать о плане экспедиции, обсуждая со мной подробно места   и   даты,

погоду и визиты. ЕПБ, Англия, Америка, картины и идеи сначала   мешали   мне

говорить, но потом я понял, что этот город, в сущности, похож на Ялту.

                                    49

     В одно прекрасное время Ялта кончилась.   Наш   караван,   или,   вернее,

табор, выехал из лабиринта   тесных   улиц   на   просторную   дорогу,   которая

стелилась   вдоль   края   долины.   Далеко   внизу   извивалась   река,    а    на

противоположном берегу потихоньку начали подниматься горы - сначала просто

поросшие травой холмы, потом скалы, обрывы и таинственные входы в   долины,

поросшие густым кустарником. Наши две   машины   ехали   во   главе   каравана,

сначала машина Хозяина, потом моя, и скоро я   с   удивлением   заметил,   что

передняя машина набирает скорость, насколько это было   возможно   на   очень

плохой дороге, а мой водитель старается не отставать.   Дорога   поднималась

все круче, становилась все уже, долина превратилась в глубокое   ущелье,   а

скалы на той стороне громоздились,   казалось,   до   самых   снежных   вершин.

Порядок был всегда   одинаков:   более   мобильный   отряд   на   двух   машинах,

включающий основной состав экспедиции, двигался согласно   своему   графику,

обоз, состоящий частично из   индийцев   -   согласно   своему.   В   пути   были

назначены пункты, где обе части экспедиции соединялись, и   тогда   делалась

остановка на несколько дней.   Мы   уже   перевалили   первую   цепь   Гималаев,

побывали в нескольких храмах и монастырях. Хозяин вел какие-то   переговоры

с английскими властями, и продвижению никто не мешал. Измерения мы   начали

позже, когда экспедиция проникла   глубже   в   горы,   и   цепи   вершин   стали

окрашиваться по утрам и вечерам в огненный, ярко-оранжевый цвет. При   этом

в долинах еще было темно, а более высокие,   но   не   покрытые   снегом   горы

имели мрачный серо-фиолетовый оттенок, а когда   солнце   поднималось   выше,

горы окрашивались во все цвета: желтый, белый, коричневый и зеленый, и над

всем продолжали царить огненные   вершины,   цвет   которых   днем   становился

ярко-белым на синем фоне неба. Вся эта попугайная раскраска была для   меня

новостью, раньше я думал, что   камни   бывают   только   серых   и   коричневых

цветов. Когда мы начали измерения, у   меня   появился   помощник.   Помощника

звали Шин или что-то в этом роде. Имя его   произносится   немного   не   так,

однако точно я записать его не   смогу,   да   и   "шин"   мне   привычнее,   это

название буквы древнего языка. Его   взяли   из   монастыря   Нанганарбат.   Он

хотел совершить паломничество, как он говорил,   на   север,   и   мы   сделали

порядочный крюк на двух машинах, чтобы заехать в этот монастырь. Хотя   Шин

ходил в какой-то короткой рубашке, но он знал английский язык и, казалось,

вполне осмысленно воспринимал мои объяснения работы приборов. Мы   измеряли

флуктуации электрического поля, и возни с приборами было   порядочно.   Надо

было таскать их с собой по горам в строго определенном положении, и иногда

мне казалось, что носить традиционную палочку или проволочку   куда   легче.

После небольшого обучения Шин стал заправским лозоходцем и уже   без   труда

находил с помощью куска проволоки спрятанные мной металлические предметы и

подземные ручейки. Конечно, приборы были много, много   точнее,   и   в   этом

была вся разница. Шин был очень доволен   и   называл   это   занятие   "йога",

прибавляя впереди труднопроизносимое слово. Докладываю, что у   Хозяина   не

было никакой карты, а была   только   неизвестного   для   меня   происхождения

уверенность, что этот Шин знает место. Как-то я прямо спросил у   Шина,   не

Шамбалу ли мы ищем, на что он ответил по-английски: "Of course, that's for

all". Иногда мне казалось,   что   он   знает   даже   иврит.   Один   из   членов

экспедиции недурно играл на гитаре, и мы   частенько   слушали   гималайскими

вечерами провинциальные российские мелодии. В один из   таких   вечеров   Шин

спросил: "The light is to be found or is to be created from the light?"   Я

ответил, как мог: поиск - майя, и с удивлением, единственный раз,   заметил

в его лице уверенное   и   целеустремленное   выражение,   совсем   как   бывает

иногда у Хозяина.

                                    50

     Впрочем, поиск   отклонений   геоэлектрического   поля   -   увлекательное

занятие. Сначала трассировка делается с   помощью   обычной   проволочки   или

палочки - совсем как легендарные лозоходцы. Ничего загадочного здесь   нет,

и всякий, кто возьмет на себя труд изучить   закон   магнитной   индукции,   а

также поэкспериментирует ну хоть с   железным   листом,   работая   с   разными

палочками: из проводника и из диэлектрика, поймет, что все   просто.   Плохо

одно: регистрируются не абсолютные уровни поля, а отклонения   от   фона,   и

звеном в регистрирующей системе служит сам лозоходец. Это в точности то же

самое, что езда на бицикле: никто не знает конкретно, как   циклист   держит

равновесие,   и   никто   не   знает,    как    лозоходец    движениями    пальцев

компенсирует фоновое поле. Мы с моим индийским помощником находим   опорные

линии, вдоль которых проволока реагирует на аномалии, а потом   в   действие

включаются мои приборы, те самые, из-за которых я   надолго   попал   в   поле

зрения   Хозяина.   Они   находят   аномалию   на   расстоянии,   если   правильно

расположить датчики относительно опорных линий. Мы все время считали,   что

искомая аномалия, скорее всего, не на поверхности, а где-то в   толще   скал

или   вообще   в   пустом   пространстве   над   какой-нибудь   пропастью.    Горы

откликались на   измерения   по-разному:   иногда   поле   было   равномерным   и

однообразным, несмотря на сложные   формы   рельефа   и   разнообразие   горных

пород, а иногда   на   совершенно   гладком   месте   выявлялась   сложная   сеть

аномалий, на   распутывание   которой   уходили   долгие   часы.   Азарт   поиска

захватил нас обоих, и мы пришли к выводу, что все равно, как называть цель

наших поисков - Шамбала или просто аномалия, раз это вынюхивание следа,   а

не следование по Пути. И однажды Шин рассказал мне, с чего   все   началось.

Но перед этим была наша беседа втроем: он, я и еще   один   монах   или   йог,

который однажды утром встретился нам среди скал. Так же, как и Шин, он был

одет в грязно-белый балахон, но выглядел старше.

                                    51

     Разговор показался   мне   тогда   интересным.   Привожу   его   содержание

по-русски:

     - Вы - секретный агент. Сообщаем вам, что мы коллеги. Мы думаем,   что

сейчас наши интересы могут совпадать. Кого вы представляете?

     - Не Россию. Я работаю по личному поручению.

     - Мы представляем влиятельные круги Тибета. Мы   не   заинтересованы   в

российской экспансии.

     - Рерих - авантюрист, вряд ли он представляет интересы,   связанные   с

экспансией.   Трудно   сказать,   как   он    будет    использовать    результаты

экспедиции.

     - Важность результатов может выйти за пределы интересов тех, кого   мы

представляем. Мы вынуждены просить вашей помощи. Просим вас препятствовать

использованию результатов экспедиции против Тибета.

     - Почему   бы   вам   не   прекратить   совсем   эту   экспедицию   и   утечку

информации?

     - Потом все повторится, но уже без   нашего   контроля.   Поэтому   лучше

всего, если вы сейчас найдете то, что ищете.

     Я встал и посмотрел на разноцветные горы вокруг, небо и долину   реки,

лежащую глубоко внизу. Мои собеседники сидели и молчали. Если сделать   два

шага к краю обрыва, в долине видны две большие машины, похожие   отсюда   на

маленьких черных жучков. Из жучков выползли еще две козявки: Хозяин и   его

шофер, и засуетились снаружи. Одна   козявка   -   второй   шофер   -   осталась

внутри. В животах этих козявок шевелятся козявки и   червячки   поменьше,   а

внутри них, может   быть,   еще   какие-то,   совсем   уже   маленькие   козявки.

Другие, черные и крылатые, проносились прямо над головой, ловя   козявок   в

низких мягких облаках. Облака были большими,   белыми,   плыли   неторопливо,

наливаясь дождем.

     - Я не имею никакого задания относительно использования   результатов.

Я должен исполнить вашу просьбу.

     - Мы надеемся, что это не принесет зла. Коллега   расскажет   вам   все,

что знает. Он - единственный, кто знает хоть что-то реальное о Шамбале.

     В соседстве с явным упоминанием Шамбалы слова "коллега" и   "реальное"

выглядели дико. Тот монах ушел, а Шин рассказал мне,   что   приключилось   с

ним в детстве. Шин родился недалеко отсюда,   отец   его   ходил   в   Индию   с

караванами торговцев шерстью. Шин много раз слушал рассказы отца об Индии,

о сказочной стране тигров, ярких   птиц,   золотых   храмов,   больших   рек   и

других чудес. И однажды, собирая коз по склону горы, маленький   Шин   вдруг

действительно очутился в сказочной стране. Он сделал только   один   шаг,   и

уже не было ни каменистого склона, ни   удирающих   коз,   а   только   зеленая

равнина, дорога и золотая повозка,   запряженная   большими,   как   верблюды,

рычащими кошками. Шин понял, что это тигры. Но он   их   не   боялся.   Дверца

повозки открылась, и оттуда вышел мальчик в синей одежде,   такой   же,   как

сам Шин, и дал ему котенка   -   того,   который   уже   несколько   недель   как

пропал, и никто в   семье   Шина   не   мог   его   найти,   хотя   осмотрели   все

окрестные дворы и горы. Потом мальчик залез в карету, закрыл дверцу, тигры

зарычали, и карета, дорога и равнина исчезли,   а   Шин   снова   оказался   на

склоне горы с мяукающим котенком в руках. Шин был ошеломлен и обрадован, и

все говорили, что это знак Шамбалы. Кот прожил положенное ему число лет, а

Шин рассказывал иногда об увиденном в детстве, пока ему не   запретили   это

делать. Когда Шин вырос, он много раз думал   о   происшедшем:   галлюцинация

это, вызванная жарой, усталостью и потерей любимого   котенка,   или   что-то

было на самом деле. Эти сомнения завели Шина достаточно далеко, сначала   в

один из тибетских монастырей, а со временем и в библиотеки   англичан.   Шин

стал отличаться от   других   гималайских   святош,   лишь   кое-как   заучивших

обрывки текстов. Но с помощью книг не удавалось понять, что   же   это   было

тогда. Не помог ему даже европейский психоанализ. - И это все? - спросил я

его. - Это все, что известно нам. Поверьте, это в самом деле так. Конечно,

есть еще легенды, вы их знаете. Есть   еще   много   легенд,   которые   вы   не

знаете, но можете быть уверены - они годятся только для   молитв.   Приезжал

один русский, он был здесь очень недолго, и   почти   совсем   не   знал   нашу

страну. Он спросил у меня только одно: могу ли я   указать   то   место,   где

ловил коз. Потом он сразу уехал. Скорее всего, ему больше ничего   не   было

нужно. И я думаю, что кто-то из наших товарищей по экспедиции   разбирается

в этом больше нас.

                                    52

     На Гималаях мы знаем совершенное Вами. Вы упразднили церковь, ставшую

рассадником лжи и суеверий. Вы уничтожили мещанство,   ставшее   проводником

предрассудков.   Вы   разрушили   тюрьму   воспитания.   Вы   уничтожили   тюрьму

лицемерия. Вы сожгли войско рабов. Вы раздавили пауков наживы. Вы   закрыли

ворота   ночных   притонов.    Вы    признали,    что    религия    есть    учение

всеобъемлемости материи. Вы признали ничтожность личной собственности.   Вы

угадали эволюцию общины. Вы указали на значение познания. Вы   преклонились

перед красотой. Вы принесли   детям   всю   мощь   космоса.   Вы   открыли   окна

дворцов.   Вы   увидели   неотложность   построения   домов   Общего   Блага!   Мы

остановили восстание в Индии, когда   оно   было   преждевременно,   также   мы

признаем своевременность Вашего движения и посылаем Вам всю   нашу   помощь,

утверждая Единение   Азии!   Знаем,   многие   построения   свершатся   в   годах

1928-1931-1936. Привет Вам, ищущим Общего Блага!

                                    53

     Я - Альтшуллер Наум Исакович,   секретный   агент   российской   полиции.

Нигде и никогда я не был разоблачен,   хотя   работал   в   разных   местах:   с

эсерами, с Бундом, с социал-демократами, с теософами. Моим начальником был

крупнейший сыщик Медников Евстрат Павлович. Настоящий   отчет   предназначен

для него. Ставлю в известность   того,   кому   достанется   эта   тетрадь:   вы

можете   распоряжаться   информацией,   как   хотите.   Саму   тетрадь    отдайте

Медникову. Это странная просьба? Поймете сами. Моему начальнику: следовало

бы полагать, что события вышли из-под контроля, что я провалил задание.   Я

не собираюсь сглаживать углы и специально привел здесь текст ихнего опуса.

Хозяин назвал его "Письмо махатм" и повез в Москву, а также   горсть   земли

на   могилу   "брата   нашего   махатмы    Ленина".    Каганович,    Луначарский.

Майтрейя-победитель. Но об этом далее. Сейчас я хочу, чтобы   Вы   вспомнили

тот день, когда мы сидели в полицейской конторе, в черных кожаных   креслах

возле большого фикуса, среди тяжелых шкафов   с   бумагами,   и   мы   говорили

тогда   об   эзотерике.   Лакей   только   что   протер   листья   фикуса    мокрой

тряпочкой, и они блестели,   а   на   концах   веток   желтели   острые   молодые

отростки. Мы пили восхитительный золотистый чай (наверное, индийский), и я

сказал, что чай под фикусом мне гораздо дороже, чем все золото   Рейна.   Вы

мне не поверили тогда и предложили задание. Я   согласился.   Я   должен   был

прекратить    агентурную    работу    среди    революционеров,     симулировать

религиозный сдвиг, втереться в доверие к теософам. Вы были твердо уверены,

что кто-то из них знает, где   настоящая   Шамбала.   Мне   должно   было   быть

легче:   эзотерикой    я    интересовался    всегда,    и    к    тому    же    был

инженером-электриком, изобретателем. Именно   мое   изобретение   -   детектор

геоэлектрического поля - должно было служить приманкой. Но   как   мне   было

трудно! Я выбрал надежный, но трудный   путь   -   спутался   с   теософической

девочкой. Я был тогда молод, и тем было труднее, надо   было   расстаться   с

ней не раньше, чем войти в круг приверженцев теософии. Проще говоря,   член

мог и не встать. Но я хотел в Индию! Мне слишком надоели жирные женщины   и

покосившиеся русские города. Задание было представлено Вами как личное, но

я продолжал получать оплату   в   прежнем   порядке,   хотя   и   в   увеличенном

размере. Пусть будет личное - Вы сказали сами, но, повторяю,   все   это   не

имеет никакого значения.

     По двум причинам:

     - Срок годности этих консервов вышел.   России   нет,   а   об   интересах

большевиков и их экспансии мы с Вами не договаривались. Фикус мне все-таки

дороже,   чем   белый   пароход,   плывущий   к   морю   крови   по   голубой   реке

демократии. (Не считая того, что Вы сейчас в   Париже   и   вряд   ли   служите

большевикам).

     - Кому попадет эта тетрадь и кто именно будет   продолжать   выполнение

задания, и даже что это на самом деле за задание - все это   зависит   вовсе

не от нас.

                                    54

     Никаких измерений не потребовалось. Через два дня, в знойный полдень,

когда мы, как обычно, ползали с мешками   по   горам   возле   деревни   Чхота,

суета внизу, возле машин,   усилилась,   и   даже   стали   долетать   отдельные

звуки. Я присмотрелся - там был кто-то   еще,   похоже,   из   местных.   Потом

внизу началось размахивание руками, и   мы   потащились   назад.   Хозяин   был

потным и красным - непонятно, от жары или нет, но тюбетейку   он   не   снял.

Рядом стоял старик в шерстяной   одежде   и   что-то   возмущенно   говорил   на

местном языке. Шин прислушивался с удивлением, а потом вступил в   разговор

и долго уговаривал старика, пока тот не успокоился и   не   сел   на   большой

камень. Тогда Хозяин подошел ко мне и спросил, какого черта мы хозяйничаем

на чужой земле. Я ответил, что все   мы   здесь   хозяйничаем   на   английской

земле. Хозяин фыркнул и велел садиться по машинам. Шин сел, как всегда, со

мной, а местный старик вместе с Хозяином, и   мы   поехали.   По   дороге   Шин

сказал, что на участке этого старика кто-то за одно утро построил сарай, и

определенно это сделали мы.

     - Какой еще сарай?

     - Очень большой сарай, деревянный.

     - Откуда здесь дерево на сарай?

     - Сейчас посмотрим. Если старик не спятил.

                                    55

     Как вспомню, до сих пор чувствую отвращение. Это и в самом   деле   был

сарай, нелепо торчащий посреди склона среди разбросанных камней. Сарай был

очень высок, высотой с двухэтажный дом, и действительно состоял из   досок.

Из старых, побелевших от   дождей,   трухлявых   от   времени   досок,   весь   в

дырках, как решето, и некоторые   доски   отвалились   и   валялись   рядом,   а

несколько штук не успели упасть и лениво колыхались под самой   крышей   без

всякого соединения со стенкой. Через   дырки   был   виден   какой-то   большой

предмет. Шин подошел к старику и опять   принялся   его   уговаривать.   Потом

стал помогать Хозяин,   и   на   расстоянии   чувствовалось,   что   любопытство

прибавляет ему красноречия. Наконец старик ушел, а мы втроем - Хозяин, Шин

и я - направились к странному сооружению. Внутри было сумрачно   и   пыльно,

полуотвалившиеся   доски   качались   от   ветра,   хотя   весь   сарай   выглядел

устойчиво. Посередине стоял высокий, до потолка, аппарат   овальной   формы,

основанием которому служили две   толстые   пружины,   закрученные   навстречу

друг другу. Витки были толщиной с руку и сужались от пола к   корпусу.   Все

это было покрыто   пылью,   а   на   стенке   аппарата   из-под   пыли   виднелась

овальная дверь, какие бывают на кораблях. Я стоял к аппарату ближе всех   и

смотрел на него снизу вверх, наверное, открыв рот, и вдруг   услышал   сзади

азартный хриплый крик и движение, отскочил, обернулся и увидел, как Хозяин

с радостными криками "ЕЕЕЕЕЕ" наносит с размаху удары   какой-то   заточкой.

Шин, согнувшись, вертелся на месте в соответствии с направлениями   ударов,

и наконец упал в пыль.   Я   замер   в   позе   готовности,   но   Хозяин   только

скользнул по мне взглядом и вышел из сарая, поскользнувшись в луже   жирной

грязи, в которую превратилась кровь, смешанная с пылью. Я услышал, как   он

скомандовал:

     - По местам. Ждать, из машин не выходить.

     И он снова вошел в сарай. Заточка уже куда-то исчезла. Лицо у Хозяина

было спокойное и довольное, даже какое-то   одухотворенное.   В   щели   между

досками проходили косые лучи света, хорошо видные в пыли,   и   подсвечивали

его бородку и седые виски. Хозяин подошел ко   мне   на   несколько   шагов   и

сказал:

     - Ну вот, Наум Исакович, мы и нашли все, что хотели.

     Я стоял неподвижно, готовясь к   драке.   Хозяин   усмехнулся   и   сказал

усталым тоном:

     - Наум Исакович, эта машина подчиняется только   мне.   Вы   не   сможете

извлечь из нее никакой   пользы.   Если   вы   убьете   меня,   она   может   даже

исчезнуть,   и   все   вернется   на   свои   места,   а   мои   помощники   снаружи

останутся. Вспомните, ведь вы так ничего и не нашли. Думаю, мне достаточно

было оказаться поблизости от этого места. А проводник больше не нужен.

     - А зачем я?

     - Вы можете оказаться   нужным.   У   меня   нет   специальных   знаний   по

физике, по технике и прочим вашим вещам. Я могу   просто   не   справиться   с

управлением.   Наум   Исакович,   пока   помощники   не   соскучились,    давайте

попробуем войти.

     Я встал на виток толстой пружины и, двигаясь   по   нему,   добрался   до

двери. Там не было никаких запоров, никаких рычагов или кнопок.   Я   ударил

ногой по корпусу, и не   раздалось   никакого   звука.   Корпус   аппарата   был

твердым, как   камень.   Хозяин   направился   к   пружинному   основанию,   а   я

спрыгнул в   сторону.   Едва   Хозяин   приблизился   к   люку,   он   со   скрипом

открылся.

                                    56

     И, конечно, я вошел вслед за ним. Там было   темно   и,   кажется,   тоже

пыльно, наверх уходило что-то вроде винтовой лестницы,   и   оттуда   сочился

свет. Хозяин уже был наверху. Обходя   выступы,   я   вскарабкался   наверх   и

очутился в небольшой, но просторной, залитой дневным светом кабине.   Стены

ее состояли из прозрачного материала, вставленного в толстый металлический

каркас. Снаружи не было   никаких   досок,   а   только   наклонная   каменистая

равнина, на которой стояли две   большие   черные   машины.   Совсем   недалеко

поднимались горы, а вдали виднелся какой-то домик. Хозяин   стоял   рядом   и

смотрел на пульт. И опять мне стало не по себе: пульт был не лучше   сарая,

он был таким, как будто его изготовили - даже не в Берлине, а где-нибудь в

Петербурге. На черной эмалевой поверхности располагались гальванометры   со

стрелками и реостаты в эбонитовых корпусах. И я до сих пор не могу понять,

зачем понадобилась эта мерзкая декорация, да и вся постановка.   Я   подошел

ближе к пульту. Прямо посередине торчала большая   поворотная   рукоятка   со

стрелкой, лежащей на черной панели   с   белыми   надписями:   Home,   Process,

Accelerate. Рукоятка стояла в положении "Home". Я сдвинул ее. Сразу   внизу

послышался звук, похожий на гудение электромотора, а потом раздался глухой

удар и пробежал легкий ветерок. Видимо, закрылась   входная   дверь.   Хозяин

наблюдал за моими действиями без страха, на его чистом   румяном   лице   был

только интерес.   Я   сдвинул   ручку   дальше,   завыло   уже   сразу   несколько

электромоторов, закрылась и   вторая   дверь,   вернее,   люк   в   полу,   через

который мы   поднялись   в   кабину,   и   на   пульте   слабым   светом   зажглись

лампочки. Ракета оживала на глазах.   Очевидно,   декораторы   имели   в   виду

ракету в духе идей Циолковского. Большевики что-то твердят и о Кибальчиче,

моем бывшем объекте наблюдения, но это все глупость -   такую   ракету,   как

Кибальчич, придумали еще древние китайцы. Я повернул рукоятку еще   дальше,

к самому слову "Process", и местность вокруг заволокло густой пеленой дыма

или пыли, доходящей почти до   стекол   кабины.   Это   происходило   бесшумно.

Когда стрелка коснулась слова "Process", стекла вокруг потемнели, а   клубы

пыли   осветились   изнутри   желтым   огнем.   И   ракета   начала   подниматься.

Коричневые выжженные солнцем   склоны   стремительно   ушли   вниз,   и   вокруг

осталось только темно-синее небо и белые зубья гор   на   горизонте.   Ракета

сотрясалась, двигаясь рывками. Горы на глазах становились все ниже, а небо

темнее, но линия горизонта оставалась на том   же   уровне.   Казалось,   горы

опускаются в огромную чашу. Они опускались, а   из-за   горизонта   наплывали

все новые горы, белые и серые, и казалось, что им не   будет   конца.   Потом

хребты дальних гор скатились внутрь чаши, став   туманно-голубыми,   а   края

чаши совсем выровнялись, и равниной на горизонте, наверное, был уже Китай.

Хозяин следил за полетом с восторгом,   а   я   не   мог   понять,   почему   нет

перегрузок и почему мы можем стоять спокойно, как на   смотровой   площадке.

Конечно же, это была не ракета Кибальчича! Некоторое время вид за   стеклом

не менялся, только линию горизонта затягивало туманом, но вдруг я заметил,

что горизонт перестал быть прямым. Мне представляется цельной такая   точка

зрения: прав египетский мудрец Птолемей, а   не   Коперник.   На   самом   деле

Земля не круглая,   а   плоская,   и   ее   накрывает   хрустальный   свод.   Есть

гравюра,   где   любопытный   путешественник   добрался   до   края   земли,    до

соединения с небесным куполом, проделал дырку и с любопытством смотрит   на

шестерни и цепи мирового механизма. Какую бы конечную физическую   преграду

господь бог ни ставил людям, их хитрость и гордость разрушат любую   стену.

Безграничная пустота   космоса   на   самом   деле   не   означает   безграничную

свободу - это просто та стена, которая не может быть   разрушена.   Там   нет

ничего, кроме камней. И я в самом деле думал бы так, но я   не   религиозен.

Мне только было непонятно и обидно, почему вместо тайн и мудрости   Шамбалы

лишь эта совершенная, но, в сущности, примитивная ракета   да   круглый   как

лысина шар Земли.

     Но настало время разобраться   с   остальными   приборами.   Два   больших

реостата задавали угол полета по горизонтали и вертикали. И еще было много

каких-то   кнопок   и   лампочек.   Я   пробовал   их   нажимать,   но   ничего   не

изменялось. Тогда я стал с умным видом передвигать рычаги   и   нажимать   на

кнопки, ведь с одним колесом и двумя реостатами Хозяин   мог   справиться   и

без меня. Ракета продолжала подниматься.   Теперь   округлость   Земли   стала

хорошо видна, а на краю шара   появилась   тонкая   радуга.   Я   стал   двигать

реостаты, стараясь   поймать   в   поле   зрения   Луну.   Она   выскочила   сбоку

совершенно неожиданно и оказалась непривычно   яркой   и   огромной.   Стрелка

стояла между "Process" и "Accelerate". Я развернул ракету   прямо   к   Луне.

Хозяин смотрел на меня с одухотворением и благодарностью.   Мы   молчали.   Я

снова взглянул на Луну: она заметно увеличилась.

     - Возвращаемся, - сказал я.

     - Почему? - спросил Хозяин.

     - Чтобы вернуться! Потом объясню! - я перевел рычаг сразу на   "Home".

Ракета затормозила рывками, а потом все опять   стало   спокойно,   и   только

через несколько минут Луна снова уменьшилась. Больше я ничего не трогал. И

Хозяин до самого приземления так и не произнес ни   слова,   только   смотрел

неподвижно сначала в черноту космоса, потом в оранжевое пламя,   пожирающее

все чуждое Земле, а потом   в   пыль,   поднятую   при   посадке.   Я   не   хотел

оставаться там с Хозяином. К тому же это   путешествие   было   предназначено

для него, а не для меня.

                                    57

      На Земле был уже вечер,   и   последние   лучи   выглядывали   из-за   гор.

Машины, слава богу, были на месте, и надо   сказать,   что   помощники   имели

завидное терпение. Яйцеобразный аппарат опустился на то же   место,   откуда

стартовал. Вокруг валялись обгорелые обломки сарая. Скалы были   оплавлены,

и труп   Шина   скорчился   и   почернел.   Черная   обугленная   кожа   на   спине

топорщилась, как растрескавшаяся земля в засуху.   Хозяин   велел   подтащить

его под пружинное основание ракеты - теперь   я   понял,   что   пружина   была

посадочным амортизатором. Один   из   водителей   с   машиной   и   оружием   был

оставлен возле ракеты для охраны,   а   мы   с   Хозяином   поехали   в   базовый

лагерь.   Сотрудники,   проходя   мимо,   приветствовали   нас,   но   Хозяин   не

поддерживал разговор и привел меня в командирскую   палатку.   Он   сам   стал

готовить чай, для чего был извлечен настоящий самовар.   Разжигали   его   на

дворе. Потом вошли внутрь и стали пить чай.

     - Почему мы вернулись? - спросил Хозяин.

     - Луна приближалась   очень   быстро.   Мы   летели   со   слишком   большой

скоростью.

     - Что это значит?

     - Специальная теория относительности.   Если   лететь   с   околосветовой

скоростью, местное время не изменяется, а   в   точке   отлета   могут   пройти

годы.

     - Я что-то читал, но не верю.

     - Мы проверили. Мы стартовали в полдень, а   сейчас   уже   почти   ночь.

Если бы мы летали дольше, мы вернулись бы в будущее. Или вы точно   знаете,

куда лететь?

     - Нет. Дайте подумать. И никому не говорите об этом.

                                    58

     Утром   я   проснулся    поздно,    и    вчерашние    события    с    большей

достоверностью могли   быть   сном,   а   не   явью.   Но   Шина   не   было,   а   в

командирской палатке проходило какое-то   совещание.   На   отсутствие   Шина,

одного водителя и одной машины пока никто не обращал внимания. Я спустился

вниз, к ручью, и стал умываться. Камни вокруг еще не потеряли разноцветной

утренней окраски, и от них тянулись длинные тени.   Солнце   поднималось   на

глазах, и пока я вскарабкался по склону обратно к лагерю, все уже   приняло

обычный вид: коричневые камни, вдали белые вершины, голубое небо,   пыль   и

жара. Хозяин уже искал меня вдвоем с Игорем   Анатольевичем,   тем,   который

вез меня из Бомбея. Мы опять пошли в командирскую палатку, где   посередине

стоял походный столик с разложенными на нем бумагами и картами. Мы сели   к

столику, и Хозяин   начал   разговор.   Он   предложил   нам   увести   ракету   в

безлюдное место и ждать там дальнейших указаний. Перевозчиков (как   я   уже

говорил, вряд ли это его настоящая фамилия) должен после посадки   сообщить

Хозяину, где находится ракета. Если ракета   не   полетит   без   Хозяина,   мы

отправимся вдвоем: я и он сам. Пока он   все   это   говорил,   я   смотрел   на

клочок бумаги, лежащий на карте - то самое письмо Махатм.   Хозяин   спросил

мое   мнение,   и   я   ответил,    что    литературные    достоинства    послания

великолепны. После этого мы отправились на машине к Шамбале.

                                    59

     Шамбала осталась в прежнем состоянии.   Второй   водитель   ковырялся   в

машине,   яйцеобразный   корпус   ракеты   стоял   на   своем   месте.    Никакого

торжественного прощания не было. Как только   машина   остановилась,   Хозяин

сухо произнес: "Идите", Перевозчиков   вылез   из-за   своих   рычагов,   и   мы

вдвоем пошли к ракете. Я был уверен, что люк не откроется. Как и вчера,   я

встал на пружинное основание, под   которым   лежал   уже   воняющий   труп,   и

подобрался к люку. И он открылся. Я вошел, и   Перевозчиков   вошел   следом.

Мешки с продуктами, оружием и инструментами   я   предоставил   таскать   ему.

Полет   был   восхитительным.   Кнопкой   "Ноmе"   я   решил   не    пользоваться,

предполагая, что "Home" - это назад в горы. Вместо этого я решил управлять

только скоростью и реостатами рулей. К счастью, сила тяжести в этой ракете

так все   время   и   оставалась   направленной   к   полу   кабины,   даже   когда

поверхность Земли была прямо над нашими   головами.   Прежде   всего   я   увел

аппарат подальше от Земли и решил тренироваться там. Ракета долго металась

зигзагами, пока я   не   привык   к   управлению.   Один   раз   мы   пролетели   в

атмосфере над самым Лондоном - жаль, что ЕПБ уже оттуда убралась. Впрочем,

думаю, что страждущих чуда и без нее там хватало.   Я   не   чувствовал   себя

властелином пространства (и времени). Потный и   злой,   я   дергал   реостаты

машины, а Перевозчиков скакал   козлом   и   азартно   подавал   реплики   вроде

следующей: "Еще туда, туда крути!". В конце концов он притих и стал что-то

искать, а потом помочился прямо возле пульта - видимо, не   мочился   утром.

Наконец на большой высоте я установил   аппарат   над   центральной   Сибирью,

восточнее   Енисея,   и   медленно   стал   двигать   рукоятку   назад   к    слову

"Process". Сначала   ракета   просто   замедлялась,   продолжая   удаляться   от

Земли, а когда стрелка коснулась слова "Process", ракета начала посадку. Я

больше не трогал рукоятку. Ракета   опускалась   медленно,   не   так,   как   в

прошлый раз, и направление движения можно было   корректировать   реостатами

рулей. И мы медленно и плавно приземлились в   тайгу,   на   какую-то   мокрую

поляну с чахлыми наклоненными лиственницами.

                                    60

     Мы с опаской подошли к выходному люку. Снаружи были зелень и   воздух,

чистый и пахнущий хвоей. Все это немного напоминало леса под Вильно, и мне

захотелось отдохнуть от индийской экзотики. Но рядом   со   мной   стояла,   к

сожалению,   неотъемлемая   часть   этой   экзотики    -    Перевозчиков    Игорь

Анатольевич. Держась за края люка, он   высунулся   наружу,   осматривался   и

принюхивался. Положение наше было скользким: люк этого аппарата   явно   мог

закрываться и открываться, когда   хотел.   На   правах   пилота   я   предложил

своему спутнику прыгать, и он   подчинился.   Вода   не   доходила   до   колен.

Перевозчиков двинулся к берегу болота, туда, где   деревья   были   ровнее   и

толще. Там начиналась высокая трава, и наверняка там было полно клещей, но

искать другое место не хотелось. Мешки с вещами стояли прямо возле   входа,

и я стал давать их Перевозчикову по одному, а тот носил их на траву. Я   не

спускал с него глаз. Да простит меня бог,   когда   он   пошел   за   последним

мешком, я взял винтовку, тщательно прицелился и выстрелил. Он тут же   упал

в воду, но не погрузился полностью, и я смог сделать еще   пару   выстрелов.

Пули не оставляли на воде никакого следа - ни всплеска, ни   брызг.   А   вот

шум был явно лишним, и следовало побыстрее убираться из болота, чтобы тоже

не стать мишенью. Я повесил на плечо обе   винтовки,   отодвинул   от   стенки

последний мешок и увидел рядом с ним   на   полу   какую-то   помятую   цветную

тетрадь. Я сунул ее в мешок, закинул его за спину и спрыгнул в   болото.   И

услышал за собой глухой стук. Люк закрылся.

                                    61

     И вот теперь я спокойно сижу здесь и пишу этот   отчет.   Тайга   вокруг

пуста на десятки верст, и я никогда никого здесь не видел. Почему я вообще

тут торчу? Самое разумное - уйти своей дорогой и больше не   вмешиваться   в

чужое дело. Смешно, но меня удерживает обещание, данное двум монахам. Если

бы не я, Шин не привел бы Хозяина к   заколдованному   месту.   Следующее   по

разумности - сидеть здесь и ждать, не суетиться. Отправить ракету   обратно

в Гималаи? Что будет с ней потом? И вообще, откроется ли дверь?   Это   тоже

суета. Я построил себе   домик   из   бревен,   маленький,   но   прочный.   Лето

кончилось, и я   благополучно   перезимовал,   занимаясь   охотой,   но   больше

рыбной ловлей. Когда я выхожу на порог, передо   мной   открывается   вид   на

болото с редкими, чахлыми, наклоненными в разные стороны   лиственницами   и

темной водой. Ракету теперь не видно. Если двигаться   к   середине   болота,

вокруг поднимается туман, потом он совсем закрывает берег и тайгу, а потом

становится коричневым и превращается в горы. И вот   уже   вокруг   безлюдная

горная долина, замкнутая со всех сторон,   и   ракета   стоит   на   каменистом

склоне. Никаких трупов возле   ракеты   нет.   И   уйти   оттуда   можно   только

обратно в тайгу - при   приближении   горные   склоны   снова   превращаются   в

болотный туман. Я давно уже туда не хожу. И даже не   снимаю   с   полки   тот

предмет, который подобрал у стенки, выходя из ракеты. Это иллюстрированный

журнал за 1973 год с безобразной картинкой   на   обложке:   розовая   плоская

баба на темно-зеленом фоне, стоит на доске на воде и держится за канат.   Я

почерпнул оттуда массу сведений о будущем, и на   основании   этих   сведений

оно представляется мне розовым (и плоским). Данных явно   не   хватает.   Там

есть и моя статья, о том, что взрыва в тайге   не   было.   И   вот   теперь   я

спокойно сижу здесь и жду: может быть, кто-нибудь придет.

                                    62

     И они пришли. Однажды ветер донес с запада странный звук:   как   будто

гудок автомобильного клаксона. Места здесь совсем непроходимые, тем   более

для автомобиля. Через десяток верст на западе начинаются высокие, крутые и

скалистые горы, которые тянутся   до   самого   Енисея.   К   югу   и   к   северу

местность ровнее, но дорог никаких нет. Я долго прислушивался, но звук   не

повторялся. А через два дня у меня объявился гость.   Гость   как   гость,   с

виду охотник, весь заросший щетиной.   Он   заявил,   что   сюда   направляется

делегация советского правительства.   Только   этого   я   и   ждал.   Потом   он

спросил, где Перевозчиков. Я с невозмутимым видом ответил: "Не   дошел",   и

тот больше уже ни о чем   не   спрашивал.   Я   сказал,   что   готов   встретить

делегацию, и он ушел обратно в лес, в западном направлении.

     Когда прибыла делегация, я был поражен ее размерами и   составом.   Там

было не меньше десятка известных лиц, в   частности:   Сталин,   Луначарский,

Каганович,   Берия,   Тимирязев.   Было   несколько   женщин,   из   которых   мне

запомнились две: Надя и Инна. Было им каждой лет   пятьдесят,   но   называли

они себя все равно Надя и Инна, и всегда   ходили   вместе,   только   что   не

взявшись за руки. Все были одеты по-походному,   тащили   с   собой   огромные

рюкзаки. Настроение у них   было   очень   бодрое,   веселое,   жизнерадостное.

Излагаю их собственное объяснение,   которое   остается   только   принять   на

веру: в   Москве   остались   двойники.   Подвойский   и   Арманд   инсценировали

смерть. Это мне было непонятно. Кто такие Подвойский и Арманд, я и   сейчас

не знаю, а портреты Сталина и Тимирязева   мне   приходилось   видеть   еще   в

Берлине, и сходство было несомненное. Может быть, это как раз двойники,   а

может, это и не люди совсем, а часть декорации. Зачем - тоже не знаю.   Все

они   плотной   группой,   громко   разговаривая,   вышли   из   леса,   и   каждый

поздоровался со мной за   руку   и   представился.   Тайга   сразу   наполнилась

шумом, суетой, кто-то пошел рубить дрова, Сталин   и   Берия   потащили   свои

мешки в дом и принялись   готовить   чай.   Жратва   в   мешках   вряд   ли   была

декорацией: я уже год не   видел   нормальных   продуктов.   Никто   ничего   не

объяснял, и я решил поговорить с Тимирязевым. Он   стоял   у   самой   воды   и

всматривался в болотные   кочки,   причем   губы   его   слегка   шевелились,   а

бородка дергалась.   Мне   показалось,   что   он   читает   какие-то   стихи.   Я

прислушался: он бормотал   что-то   вроде   "друзья,   караваны   ракет...".   Я

спросил его:

     - Климент Аркадьевич, что это за пикник?

     - Это, Наум Исакович, не пикник! Это для меня настоящий праздник!

     - Что вы собираетесь делать?

     - Чудак, вы же сами первый и догадались! Мы все сейчас сядем в ракету

и полетим к Луне. К Марсу, к Юпитеру! На околосветовой скорости.   А   потом

мы вернемся, да-да, вернемся на нашу   Землю,   и   каждый   будет   заниматься

своим делом.   Знаете,   как   сказал   однажды   Владимир   Ильич:   нет   ничего

интереснее, чем делать историю своими руками.   Мы   с   вами   такую   историю

сделаем!

     - А Ленин, Троцкий? Ленин в самом деле умер?

     - Ленин умер в самом деле, окончательно и бесповоротно! Это я вам как

биолог говорю. А Троцкий, представьте себе, не захотел! Он как услышал   от

меня, говорит, иди на х.. со своим Эпштейном! Я так его и не понял.

     Я тоже не   понял   Климента   Аркадьевича.   Но   мне   ужасно   захотелось

досмотреть весь этот водевиль до конца, не упуская ни одной подробности!

     - Хотите взглянуть на аппарат?

     - Да. Он там? Там как будто невысокий такой холмик из тумана.

     - К сожалению, придется идти по воде.

     И мы пошли по болоту - прямо в сердце гор.

                                    63

     Большевики   оказались   приятными,   демократичными    людьми.    Они    с

трогательным любопытством расспрашивали меня, как я жил один   в   тайге,   а

Луначарский даже блеснул знанием   индийского   эпоса.   Оказывается,   Хозяин

привез ему в подарок картину "Майтрейя Победитель", и   Луначарский   жалел,

что не смог взять ее с собой. Она так и осталась в кабинете у   московского

двойника. Все раскрыли   свои   мешки   и   принялись,   как   один,   бриться   и

причесываться. Кроме необходимых в   тайге   вещей,   в   мешках   у   них   были

тщательно упакованные парадные костюмы. Сталин и Берия угостили всех чаем,

а теперь принялись собирать   роскошный   стол,   с   бутылками,   закусками   и

прочей снедью. Удивительно, как они смогли все это тащить. Но бабы,   бабы!

Надя и Инна, видимо, стесняясь переодеваться в такой толпе, подошли ко мне

вдвоем и спросили:

     - Нет ли тут места, где поменьше комарей?

     Комарей - это слабо сказано. В тайге есть такая   штука   -   гнус,   или

мошка. Мошка может буквально съесть человека за день.   Я   проводил   их   на

ближайший сухой, обдуваемый ветром холмик, и пошел назад   в   домик.   Когда

стол был уже накрыт, и все приготовились садиться,   Надя   и   Инна   еще   не

пришли. Мне пришлось идти за ними. Если бы не начинало темнеть,   я   бы   их

там оставил развлекаться:   они   поснимали   с   себя   трусы   и   лизались   по

очереди, судорожно втягивая морщинистые животы   и   шевеля   кривыми   босыми

пальцами. Ноги у них были поцарапаны, облеплены хвоей и комарами, так   что

к столу женщины   пришли   потрепанные.   И   мы   стали   пировать.   Отлет   был

назначен на завтрашнее утро.

     Я дописываю отчет при первом утреннем свете, на вершине холма.   Домик

отсюда виден, как   на   ладони:   вся   нечисть   еще   спит.   Прилагаю   журнал

"Техника - молодежи" за 1973   год.   И   я   уверен:   водевиль   это   или   еще

какой-нибудь вид театрального искусства - спектакль окончится не скоро,   и

еще одним действующим лицом будет тот, кто найдет эту тетрадь.

                          Альтшуллер Н.И. Центральная Сибирь, июль 1928 г.

                                    64

     Сальвадор закрыл тетрадь. "И   в   самом   деле,   какой-то   балаган",   -

подумал он и посмотрел в   окно.   Там   был   проспект   Вернадского:   машины,

троллейбусы, прохожие: меньше   на   этой   стороне,   больше   на   той,   возле

многоэтажных домов. Ветер качал березки возле ограды. Кому-то нужно, чтобы

Сальвадор принял правила игры. Сальвадор никак не мог   сориентироваться   в

датах: Альтшуллер читал "Аэлиту" или нет? И Медников был знаком Сальвадору

по   книгам,   не   должен   был   Медников   рассуждать   об   эзотеризме.   Потом

Сальвадор понял,   что   думать   над   этим   не   следует:   это   уже   игра   по

навязанным правилам. В это время вернулся Борман.

     - Что было дальше? - спросил Сальвадор.

      - Был взрыв. Все остальное вы знаете. Рерих вернулся в Индию   дальним

путем, через Китай. Во время зимовки ему, скорее всего, удалось уничтожить

свидетелей. Потом он остался жить в Индии, состарился и   умер   у   подножия

Гималаев, в долине Кулу. Он не захотел лететь в космос.

     - А где журнал?

     - Где-то лежит. Он все равно такой же, как и в библиотеках. Статьи   в

нем нет.

     - А тот, что был у меня?

     - Думаю, в нем тоже статьи нет. Она исчезла во   всех   журналах   сразу

после вашего звонка. Никто не смог заметить, как   это   происходило.   Когда

журнал попал ко мне в руки, я стал ждать. Когда номер вышел на самом деле,

он был такой же. Многие помнили, как готовилась   эта   статья,   но   никаких

бумаг не осталось. Действующим лицом мне стать не удалось:   сколько   я   ни

ходил вокруг этого журнала и всего, что с ним могло быть   связано,   -   все

без толку. Я звонил по всем телефонам, указанным   в   журнале,   говорил   со

всеми авторами, и чего только ни делал еще - все, все   без   толку.   Журнал

дожидался вас.

     - Но для этого надо было десять лет сидеть на телефоне!

     - Во-первых, это осуществимо. Во-вторых, не десять лет, а только   два

дня. Ракета возвращается.

                                    65

     - Откуда вы это взяли?

     - От агента КГБ. Была фотография, ее прислал астроном из   Бюраканской

обсерватории. Между орбитами Земли и Венеры произошел   взрыв,   похожий   на

атомный. Нигде,   кроме   Бюракана,   он   не   зарегистрирован.   Этот   участок

космоса стали фотографировать и получили изображение космического корабля.

Такого,   как   в   "Аэлите",   в   форме   яйца   с    пружинным    амортизатором.

Естественно, стали искать автора шутки. Чтобы устроить такую шутку, кто-то

должен   был   подсунуть    аппаратуре    телескопов    фальшивую    информацию.

Технически это очень сложно. Шутника не нашли, а   агент   решил   на   всякий

случай доложить. В   КГБ   только   посмеялись.   И   совершенно   случайно   эта

информация попала ко мне, а через два дня позвонили вы.

     - А кто вы?

     - Я - Борман, Михаил Семенович Борман. Штирлиц, если угодно. Я   -   не

КГБ,      я      начальник      опытно-экспериментального      завода.      Это

опытно-экспериментальный завод, он секретный и имеет свою небольшую службу

безопасности.   Знаете,    что    было    самым    трудным?    Уничтожить    всех

потенциальных свидетелей. Сами видите, об этой истории могло   знать   очень

много людей. Пока все молчит, и думаю, что уже никого, кроме нас двоих, не

осталось.

     - Это вы хотели меня убить?

     - Да, это я хотел. Но теперь у меня другая задача: не   убить   вас,   а

убедить. Вспомните слова того китайца: все повторится снова,   но   уже   без

нас. Я умру, и останется только эта тетрадь.   А   если   тетради   не   будет,

останется что-то еще.   Мне   кажется   что   Альтшуллер   прав,   и   существует

какая-то цепь событий, или, вернее, людей, которая не разорвется, пока   не

дойдет до конца.

     - Прежде, чем убеждать, скажите сразу, что вам от меня нужно.

     - Я хочу, чтобы вы   помогли   убить   вождей.   Может   быть,   для   этого

придется поехать в Индию. Там могла остаться какая-то   база,   может   быть,

дистанционное управление. Или, может быть, мы   пойдем   другим   путем,   это

будет видно.

     - Теперь начинайте убеждать.

     -   Хорошо.   Давайте   определимся   и   зафиксируем   ваш   статус.   Вы   -

Клеточников Николай Васильевич,   люмпен-инженер,   бездомный   и   никому   не

нужный. Безделье, безденежье, пиво и преферанс. У вас начинает разлагаться

психика. Уверен, что вы позвонили просто по глупости. Но вам   повезло:   вы

включились в эту цепь чудес. Или, может   быть,   именно   вам   заранее   была

предназначена   такая   судьба,   не   знаю.   Теперь   у   вас   появился   выбор.

Внимание, это очень важно! У большинства так   называемых   советских   людей

выбора   никогда   не   бывает,   совсем   как   у   кур   в   курятнике.   Ценность

представляет собой даже такой, двухвариантный выбор. Иногда говорят   даже,

что свобода - это свобода выбора. Чем больше вариантов выбора, тем   больше

свободы. Силы любого отдельного человека ограничены,   и   для   того,   чтобы

что-то сделать, нужно заручиться поддержкой большей силы, выбрать   ту   или

другую,   присоединиться   или   подчинить   себе,    или    даже    вступить    в

противоборство. Второй вариант - откармливаться далее, можно пивом,   можно

колбасой: сначала когда хочешь, после свадьбы - в день получки. Вы   будете

в   самом   лучшем   случае   жить   в   таком   курятнике   (Борман   показал    на

многоэтажные дома за окном), а скорее всего проторчите всю жизнь в общаге.

Вы будете всю жизнь смотреть телевизор.

     - Я во многом   с   вами   согласен.   Но   я   не   считаю   себя   советским

человеком. Вы обратились не по адресу.

     - Но вы согласны, что жизнь лучше телевизора?

     - Да, я согласен.

     - Прекрасно! Теперь другая   сторона   вопроса:   что   именно   мы   хотим

сделать. Вы не считаете себя советским человеком - тем лучше. Думали ли вы

когда-нибудь, как это стало возможно? Ваши родители сидели в своей деревне

тихо, как мыши, и о таком, что вы сказали, даже   подумать   не   смели.   Они

только дрожали мелкой дрожью в надежде, что в этот раз в суп   отправят   не

их. Брежневизм есть источник наших свобод. Неужели вы думаете, что   в   КГБ

сидят   одни   тупые   живодеры?   Везде   люди   хотят   того   же,   что   и    вы:

безопасности, порядка,   профессионализма,   достойной   платы   за   достойное

занятие. И так будет, и так начинает быть во всем мире, и у нас тоже   -   с

разной скоростью, но никогда жизнь не улучшается сразу. Она   нормализуется

постепенно, а вот сорвать этот процесс можно сразу. Наша   свобода   еще   не

так сильна, новое появление Сталина может ее разрушить. Эти имена -   флаг,

люмпены его сразу поднимут. Приличные люди не хотят новых революций. У вас

есть   шанс   из,   повторяю,   подзаборного   инженера    сделаться    приличным

человеком. И у ваших действий будет достойная цель и оправдание.

     - И достойное вознаграждение.

     - Какая чушь! Посмотрите на меня, я - Штирлиц, и об этом никто   знать

не должен. И тем не менее я жив, даже руковожу заводом, и   никто   меня   не

убирал, не убивал. В этой профессии свои правила,   своя   технология,   и   в

правила не входит убивать таких, как я или вы. Даже если вы не согласитесь

- идите, живите,   питайтесь,   рассказывайте,   кому   хотите!   Вас   даже   не

посадят в психушку, я позабочусь. Но вы будете иногда   вспоминать,   что   у

вас был выбор.

     - Я имел в виду оплату. Если уж фиксировать статус, так   до   конца   и

последовательно. Если я стремлюсь к свободе, то моей   внутренней   свободы,

моего существования   мне   достаточно   -   не   важно,   считают   другие   меня

люмпеном   или   нет.   Вы   должны   знать,   что   для   таких   людей   моральное

удовлетворение от общественных дел может быть несущественным. Теперь, если

я не таков, то каков же я? И откуда вы знаете,   чего   я   хочу?   И   что   вы

можете мне предложить кроме морального удовлетворения?

     - Ну, власть. И любое   другое   удовлетворение,   если   хотите.   Бывают

разные виды. Вы можете себе выбрать.   Если   хотите,   я   вам   могу   кое-что

показать.

                                     66

     Борман встал и поплелся к двери. Сальвадор вышел вслед   за   ним.   Они

прошли по светлому пустынному коридору и спустились по лестнице на   первый

этаж. В этом вестибюле Сальвадор уже был, только с другой   стороны.   Такой

же вахтер со скучающим видом торчал у   стойки.   Стеклянная   входная   дверь

была   заблокирована   железной   скобой.   Выходной   день,   никого   нет.   Они

повернули и стали спускаться в   подвал.   Там   тоже   был   длинный   коридор,

заставленный,   как   и   в   других   подобных   подвалах,   старой   мебелью    и

картонками. В торце коридора   оказалась   еще   одна   лестничная   клетка,   и

лестница с железными перилами вела вниз. Двери этажей были закрыты, краска

на них облупилась, косяки   обросли   пылью   и   паутиной.   Потом   в   воздухе

почувствовался запах застоявшейся воды, плесени и мыла,   как   в   бане.   На

штукатурке стали попадаться мокрые пятна. На следующей площадке дверей   не

было совсем, только гнилые доски рамы. Дальше вел   коридор   с   окрашенными

зеленой масляной краской стенами. Посередине коридор   расширялся,   образуя

большой квадратный холл, а в дальней стене холла находилась   двустворчатая

стеклянная дверь, управляемая фотоэлементом, наподобие тех, что   бывают   в

аэропортах   или   больших   универмагах.   За   дверью   был   большой,    хорошо

освещенный зал, с бассейном в   центре,   над   которым   поднимался   пар.   От

едкого запаха першило в горле. Цемент   на   стенках   бассейна   был   темным.

Посередине на поверхности маслянистой жидкости плавали черные лохмотья.

     - Это наша продукция, - произнес Борман, - бассейн с серной кислотой.

Мы сделали его по заказу   друзей.   Ну,   и   всякие   другие   вещи:   бункера,

охранные системы, некоторые виды   оружия,   даже   компьютеры.   Это   слишком

громоздко   и   вычурно,   в   Камбодже   делалось    проще.    Наверное,    здесь

преследуется какая-то другая цель. Может быть, пустить в   народе   рассказы

про эту штуку, запугать, может быть, кому-то это просто нравится. Нас   это

не интересует, мы   ведем   научно-технические   разработки,   делаем   опытные

образцы, зарабатываем валюту и авторитет. Друзьям   нравится.   Кстати,   там

плавает ваш кировоградский знакомый, Таратута. Его растворили вчера.

     -   Все   вы   брешете,   Борман,    -    ответил    Сальвадор.    -    И    вы

непоследовательны. Сначала вы хотели   меня   убить,   потом,   когда   это   не

получилось, стали уговаривать, а теперь опять угрожать.

     - Молодой болван! Неужели вы до сих пор не поняли. Вас, скорее всего,

вообще нельзя убить. По крайней мере,   подобными   средствами.   Я   даже   не

собираюсь пробовать. Вы, наверно, желаете иметь всю информацию,   играть   с

открытыми картами. Я не хочу ничего от вас скрывать.   Я   просто   собирался

показать вам институт. Вдруг бы вам понравилось. И   запомните:   внутренней

свободы не бывает без внешней.   Камень   на   дороге   может   быть   внутренне

глубоко свободен, добродетелен и гостеприимен,   вот   только   водки   он   не

наливает. Но у меня есть способ, он может для вас подойти. Та машина,   что

ехала за вами, стоит во дворе, и в ней мина.

      - Какая еще мина?

     - Атомная мина, двадцать килотонн.

     - Мне надоели ваши бомбы.

     -   Если   хотите,   это   традиция.   Теперь   у   меня   есть   еще   к    вам

невыясненный вопрос. Что это за вещь?

     И Борман достал из кармана талисман от покоя.   Сальвадор   совсем   про

него забыл, и даже не заметил, когда   его   отобрали,   -   наверное,   еще   в

тайге, при посадке в вертолет. В   свете   люминесцентных   ламп   чешуйки   на

камне горели ярко-голубым цветом. Вдруг   свечение   усилилось,   цвет   камня

изменился, перешел в фиолетовый, в воздухе почувствовалось   электричество,

как при грозе или под   высоковольтными   проводами,   даже   гудение.   И   еще

Сальвадор услышал движение в углу комнаты. Борман не успел пошевелиться   -

из-за спины Сальвадора метнулось большое мохнатое тело, и   чьи-то   зубы   с

хрустом сомкнулись у Бормана на шее.

                                    67

     Когда Сальвадор опомнился от неожиданности,   все   уже   было   кончено.

Возле лежащего   Бормана   стояла   молодая   овчарка   черно-рыжей   окраски   и

виновато косила глаза на Сальвадора. Шея   у   Бормана   была   разгрызена,   и

оттуда торчали торчали какие-то белые разорванные трубки. Камень   лежал   в

стороне, светясь фиолетовым огнем. Свет играл бликами на стенах   коридора,

как отблески от поверхности воды в солнечный день, и казалось,   что   стены

прозрачны. Овчарка   отошла   от   Бормана   и   направилась   в   дальний   конец

коридора. Сальвадор подобрал камень и посмотрел на собаку. Она оглянулась,

характерным собачьим жестом приглашая за собой, язык у   нее   был   высунут.

Сальвадор пошел за ней. Здесь   не   так   ярок   был   свет   ламп,   но   светил

фиолетовый свет талисмана, и через зеленую масляную краску на стенах   ясно

просвечивала   каменная   кладка.   В   конце   коридора,   где   крашеная   стена

заканчивалась тупиком, сквозь краску   и   штукатурку   вдаль   уходил   другой

коридор, с круглыми желтыми   лампами   на   потолке.   Овчарка   легко   прошла

сквозь стену в   этот   коридор   и   еще   раз   оглянулась   на   Сальвадора.   И

Сальвадор отправился за ней.

                                    68

     Сначала он решил, что это вход в   бункер,   подземный   город,   который

советское правительство   построило   для   себя   под   огромным   пустырем   за

высотным зданием Московского университета. Сальвадор раньше учился в   этом

университете, и иногда ему   приходилось   забредать   в   тихий   мир   полыни,

ржавой   колючей   проволоки,   огораживающей   чахлые   огороды,   полных   тины

маленьких прудов и луж, в которых купалась местная   молодежь,   и   бродячих

собак. Кругом громоздились горы земли и железобетона. Попадались то ровные

заросшие травой полянки, то   большие   мусорные   кучи.   Те,   что   появились

давно, были уже безвредны, они проросли травой, и консервные банки   в   них

стали коричневыми от ржавчины, а тряпки выцвели. Новые помойки   появлялись

редко, потому что трудно заехать сюда на машине. Нужно   знать   неприметные

въезды   среди   железнодорожных   путей   и   бетонных   заборов.   Со    стороны

университета и Мичуринского проспекта пустырь окружают автобазы и   склады,

со стороны институтов въезда нет, а от дальнего конца заехать нельзя,   там

занято, там въезд в   сам   подземный   город.   С   пустыря   под   землю   через

какое-нибудь вентиляционное отверстие вполне   могла   просочиться   бродячая

собака.   Сальвадор   посмотрел   на   овчарку.   Она   бежала   по   коридору   на

порядочном расстоянии от него, высунув язык и часто оглядываясь. Сальвадор

попробовал подойти ближе, но собака ускорила ход. Все же было   видно,   что

собака ухоженная, хотя и худая, с гладкой шерстью, влажным носом и   белыми

крепкими зубами, не похожая на бродячую. Потом Сальвадор стал   внимательно

рассматривать коридор. Стены состояли из огромных грубо вытесанных камней,

и чувствовалось, что камни настоящие, что это не просто   тонкая   гранитная

плитка, подделка под вечность. Матовые полукруглые плафоны, прилепленные к

белому потолку капитальными золотистыми кольцами   на   винтах,   размещались

через каждые несколько шагов. Сальвадору приходилось   идти   очень   быстро,

чтобы успеть за собакой. Когда Сальвадор замедлял   шаг,   овчарка   начинала

сначала оглядываться, а потом скулить, виляя хвостом. Но близко к себе она

тоже не подпускала. Потом они вышли в просторный зал с низким   потолком   и

такими же каменными стенами,   вдоль   которых   были   расставлены   роскошные

золотые подсвечники. Через равные   промежутки   в   стенах   зала   находились

глубокие ниши, за которыми   тускло   отсвечивала   сталь   тяжелых   дверей   с

заклепками и штурвалами, какие бывают в бункерах   и   на   кораблях.   Собака

подошла к одной из таких дверей, и   дверь   бесшумно   отъехала   в   сторону,

открывая новый коридор с лампами на потолке. Коридор был совсем такой, как

первый, но каменные стены имели ядовито-синий цвет. И так повторялось   все

время: коридор, зал, опять коридор, другой зал, другой коридор... Стены   в

коридорах   были   разных   цветов,   иногда   на   стенах    залов    встречались

развешанные   через   равные   промежутки   яркие   коврики    или    знамена    с

геометрическим орнаментом. Сальвадор никак   не   мог   понять,   какой   новый

Шпеер и зачем построил это огромное и, наверное, очень дорогое подземелье.

Нескончаемое мельтешение коридоров и залов привело Сальвадора в полусонное

состояние, и он слепо шел за собакой, уже не обращая особого   внимания   на

окружающее. Но что-то этот лабиринт ему напоминал, и в   голове   Сальвадора

стали крутиться знакомые откуда-то слова: "Wolf 3D", "Doom".   И   вдруг   он

вспомнил: да это же из компьютерной игры, где доблестный вояка сражается с

фашистами в бункере. Сальвадор   хорошо   помнил   и   эту   игру,   и   сам   вид

компьютера, и одновременно он ясно сознавал, что   ему   не   приходилось   ни

играть в такие игры, ни даже видеть когда-либо машину с цветным   дисплеем.

Как будто в голове Сальвадора появлялось какое-то новое знание, чужое,   но

несомненно достоверное. Можно было вспоминать дальше, но   Сальвадор   решил

разобраться с этим новым знанием потом. Сейчас надо было выбраться отсюда,

тем более что на пути появилось препятствие: впереди   со   стены   коридора,

почти загораживая   проход,   свисало   большое   красное   знамя.   Оно   слегка

шевелилось от ветра, будто кто-то прошел   здесь   совсем   недавно,   зацепив

край знамени. Овчарка прошла между красным полотнищем и стеной, прижимаясь

к стене, а Сальвадор замедлил шаг и подошел   поближе.   Края   знамени   были

замусоленными, как будто знамя осеняло собой тысячи прошедших под   ним   по

коридору. Собака впереди   остановилась   и   заскулила,   и   Сальвадор   боком

протиснулся вперед, плотно прижимаясь к стене и стараясь   не   задеть   край

ткани. И опять начался нудный круговорот каменных   залов   и   коридоров,   и

снова   Сальвадор   шел,   как   в   полусне.   Еще   только   один   раз   на   пути

встретилось разнообразие: в   нишах   одного   из   залов   были   не   двери,   а

открытые проходы в другие комнаты, и Сальвадор   заметил   во   всех   проемах

одновременно одинаковое движение одинаковых низкорослых   плотных   фигур   в

черном, с лысой головой и заложенными за спину руками. Собака бежала здесь

особенно быстро, и Сальвадор не успел больше ничего рассмотреть, но ощутил

облегчение, когда сзади закрылась тяжелая железная дверь.

     Путь закончился неожиданно: очередная   дверь   открылась   не   в   новый

каменный коридор, а в какое-то залитое летним светом, движением и   зеленью

пространство.   Повеяло   свежим   воздухом,   и   Сальвадор   выскочил   на   дно

заросшего   тонкими   деревьями   и   кустарником   оврага,   ярко    освещенного

утренним солнцем, с быстрым чистым ручьем   внизу.   Куда   девалась   собака,

Сальвадор не заметил, а когда он оглянулся,   то   успел   уловить   последнее

движение   тяжелой   ржавой   двери   с   заклепками    и    штурвалом,    которая

втягивалась в проем в   стене   оврага,   прямо   в   уходящем   вверх   травяном

склоне. Сальвадор шагнул вперед и ощупал дверь: она была старой и   ржавой,

и в щели по краям давным-давно набилась земля. Сальвадор знал   это   место.

Осмотревшись   вокруг,   он   прошел   немного   вверх   по   течению    ручья    и

вскарабкался на земляной откос,   по   которому   проходило   асфальтированное

шоссе с чистенькими ограничительными столбиками.

                                    69

     На шоссе Сальвадор   повернул   направо,   перейдя   на   другую   сторону.

Впереди совсем близко - платформа   Усово,   а   на   противоположной   стороне

осталось   Зубалово-1,   дача   Ворошилова,   бывший   дом    нефтепромышленника

Зубалова. Дом расположен на холме над оврагом, выстроен в   начале   века   в

романтическом стиле и обнесен   кирпичной   стеной.   Сальвадору   приходилось

здесь бывать в студенчестве. Знал он и заброшенную ржавую дверь в   овраге,

заросшем   черемухой,   и   аккуратные   асфальтированные   шоссе,   ведущие    к

госдачам, со стеклянными будками милиционеров на лесных перекрестках.   Эти

места   любимы   пригородными   московскими   туристами,   лыжниками   и   просто

любителями пикников. Отдыхающих терпят, к ним привыкли, хотя   за   заборами

находятся совсем не простые люди. Уж очень живописные здесь леса.   Маршрут

выходного   дня   "Усово-Перхушково".   Садимся   на   Белорусском   вокзале    в

электричку, которая за Кунцевом уходит вбок   от   основной   железнодорожной

трассы,   переезжает   окружную   дорогу   и   останавливается   возле    розовой

кирпичной церковки с колокольней. Потом еще две-три остановки. Слева леса,

справа   дачи,   Рублевское   шоссе,   потом   Москва-река.   Усово   -   конечная

остановка. Тупик, тишина. Электричка ходит редко. Выходим к шоссе, и   идем

вперед. Слева поднимается холм с красной кирпичной дачей   Ворошилова.   Нам

налево. Хорошо осмотревшись (собьют), переходим   шоссе   и   движемся   вдоль

оврага под самой стеной   ворошиловской   дачи.   Здесь   и   находится   старая

ненужная дверь в холм, ржавая, с заклепками по краям и штурвалом. Тропинка

ведет дальше по оврагу.   Овраг   становится   все   глубже,   а   черемухи   все

больше, пока она совсем не заполняет овраг, от ручья на дне   до   маленькой

деревни   вверху,   а   справа   начинается    роскошная    березовая    роща    с

лимонно-желтыми сыроежками в траве. Еще немного проходим   по   левому   краю

оврага и вступаем в   другой   лес.   Около   старых   мокрых   деревьев   растет

кислица, или заячья капуста, и нужно идти по извилистым лесным дорогам   до

дорожки из растрескавшихся бетонных плит. В конце дорожки пионерлагерь,   а

где-то слева в лесу остался еще один бункер: штаб противовоздушной обороны

Москвы. Иногда можно видеть в лесной   чаще   выпивающих   солдат,   на   время

ускользнувших от работ   и   от   начальства.   Бетонная   дорожка   выходит   на

перекресток. Налево въезд в штаб, прямо - дорога на платформу   Перхушково,

вправо - на госдачи. Кругом все зеленеет, капает, лужи под ногами и   ни   с

чем не сравнимый дождевой запах подмосковного леса. И   ощущение   комфорта:

лес, обжитой и исхоженный насквозь, от кольцевой дороги до Звенигорода,   и

окрашенные свежей краской церквушки, река   и   ручьи,   и   годы   истории,   и

молодой студенческой жизни, и электричка   через   пять   минут   -   за   сорок

копеек, вторая зона Белорусского   вокзала,   дома   тепло,   сухо,   на   полке

книжки   о   революционерах,   на   столе   пресловутая   яичница   с    ветчиной.

Довольство малым, покой и чай.

                                    70

     - Что, и в самом деле одни бункера?

     -   Одни   бункера.   Бункера    начинаются    на    востоке    Москвы,    за

Преображенкой и даже за   кольцевой   автодорогой.   Говорят,   что   штаб   ПВО

Москвы именно там, но точно я не знаю - какой-то штаб.   Линия   метро   идет

оттуда к министерству обороны на   Арбате,   параллельно   настоящему   метро.

Другая ветка метро выходит из-под Кремля и тянется далеко на юг, до самого

аэропорта Домодедово. Это очень далеко, но   это   правда.   Настоящее   метро

проводят туда только сейчас, параллельно секретной линии. Секретная   линия

ведет к резервным взлетным полосам, предназначенным для экстренной, скажем

так, эвакуации. Эти   две   ветки   идут   параллельно   настоящим,   и   снаружи

отличить их трудно - тот же стук поездов под землей, слышный ночами, те же

зарешеченные тумбы вентиляционных шахт. Есть еще третья   ветка.   Она   тоже

начинается в Кремле   и   ведет   на   запад,   к   Университету,   институтам   и

пустырю, где расположен подземный город. Под   Мичуринским   проспектом   нет

метро для людей, но вентиляционные шахты   может   видеть   каждый   желающий.

Оттуда дует такой же теплый, пахнущий потом воздух, как и везде   в   метро.

Все тоннели, секретные   и   настоящие,   соединены   между   собой.   Слева   от

платформы "Матвеевское" военная часть, один из въездов в подземный   город.

Этот въезд раньше использовали для строительства, теперь здесь расположены

ракеты ПВО - последний эшелон обороны главного   бункера.   Как   можно   было

построить все это в такой   стране?   Вопрос   интересный,   но   не   такой   уж

сложный, как кажется на первый взгляд. Грунт в Москве и Подмосковье   легок

для проходки, там нет скал.

     Как летит ракета? В основном она летит сама по себе, по орбите, и при

этом она не требует никакого вмешательства и может летать очень долго.   Но

сначала ее нужно вывести на орбиту. Двигателями и рулями ракеты   управляют

маленькие   моторчики,   которые   включаются   по   радиокомандам    с    Земли.

Подчеркиваю: ракета летит на самом деле, и на самом деле с Земли   подаются

радиокоманды.   Некоторые   думают,   что   ракеты   не   летают,   а   просто    в

телестудии стоят их макеты. Но это уж слишком. Во всяком случае,   метро   и

самолеты тоже следовало бы считать иллюзией, но, по-видимому, вопрос об их

реальности должен быть решен положительно. И ракеты, и   бункера   на   самом

деле   есть,   другой   вопрос   -   какие.   Итак,   моторчики   (они   называются

"сервомоторы") приводятся в действие   командами   с   Земли,   из   бункера   в

районе Голицино, между Москвой и Перхушково. Там находится настоящий центр

управления полетом (сокращенно "ЦУП"). Тот, что показывают по   телевизору,

с огромным полутемным залом, экраном во всю стену и дисплеями, только   для

отвода глаз.   В   бункере   много   заставленных   радиоаппаратурой   маленьких

комнат. К каждой комнатушке приписан   свой   набор   космических   аппаратов.

Когда вы входите в   комнату,   вас   обдает   крепким   запахом   лейтенантских

подмышек. Военные сидят в потных, пожелтевших майках, потому что там очень

жарко. Особенно жарко во время так называемых сеансов. Сеанс -   это   когда

ракета стартует или   когда   в   зону   видимости   антенн   попадает   спутник,

требующий коррекции орбиты. Каждый лейтенант управляет одним сервомотором,

уткнувшись красными глазами в круглый экран   осциллографа   и   стараясь   не

упустить кривую за ограничительные линии,   нарисованные   прямо   на   стекле

карандашом начальника. Непослушная кривая дергается,   извивается,   и   рука

потного человека в майке тоже   совершает   конвульсивные   движения,   двигая

рукоятку, похожую на рычаг скорости в автомобиле. Итак, бункера начинаются

на востоке, но никто не знает, как далеко они протянулись на запад.

                                    71

     Сальвадор, не торопясь, шел по лесу и размышлял. Может быть, и   можно

пройти сюда под землей от самых Ленинских гор - от бункера до бункера,   но

Сальвадор понимал, что решение должно быть другим. Возможно   и   такое:   он

как-то задремал на ходу или слегка поехал, пока шел сюда от Перхушково,   а

вот теперь перед самым концом пути, на ровной асфальтовой дорожке, ведущей

к платформе, очнулся от холода и свежего ветра.   Сальвадор   прислушался   к

своим ощущениям - все, вроде, было в   порядке,   и   даже   появилось   что-то

интересное, новое - то новое знание, которое вошло в Сальвадора в каменных

коридорах. Сальвадор поднялся по   бетонной   лестнице,   ведущей   на   пустую

платформу, прошел в самый конец и сел на деревянную скамейку   с   изогнутой

спинкой. Позади высокой платформы проходила тихая асфальтированная   улица,

за путями медленно качались сосны. Сальвадору было   хорошо,   он   не   знал,

когда   будет   электричка   -   сейчас   или   потом,   но   решил   отдохнуть    и

разобраться в свежих новостях.

                                     72

     У машины дисплей   белого   цвета,   с   белой   клавиатурой   и   проводом,

скрученным в тонкие кольца, как у телефонной трубки.   Сальвадор   привык   к

тяжелым клавиатурам синего цвета, с черными клавишами и белыми   надписями.

Здесь клавиатура тонкая, белая, надписи на клавишах черные,   часть   клавиш

серые, смысл некоторых кнопок непонятен. Буквы только   латинские,   клавиши

расположены не так, как обычно. Экран стоит на фигурной ножке, а   под   ней

корпус дисплея - тоже серовато-белого цвета, с тремя кнопками на   передней

панели. Сальвадор знает, что этот дисплей называется "компьютер", и   вдруг

вспоминает, что никакой другой   машины   в   машинном   зале   нет,   что   весь

компьютер здесь, в подставке дисплея, и имеет огромный размер памяти и еще

много другого, от чего   холодеет   внутри.   Экран   светится   чистым,   ярким

голубым   цветом,   на   нем   белые   буквы.   Это   отличная   игрушка.   Красный

прямоугольничек - Сальвадор знает, что он называется   "указатель   мыши"   -

стоит   на   слове   "Doom-2",   но   Сальвадору   не   хочется   возвращаться    в

подземелье, даже в игре.

     Лай митингов и вой собак. Как в детстве, когда Жучок, услышав   музыку

от проходящей по улице демонстрации, забивался в дальний конец   огорода   и

выл там, пока не прекращались звуки труб, так и сейчас:   длинная   улица   с

деревянными, серебристыми от времени и дождей домами, мощеная   булыжником,

и лающие звуки мегафона вдалеке вместе с обрывками какого-то марша, и   вой

собак за заборами. На перекрестках митинг слышен лучше: дома не   заслоняют

звук,    и    доносятся    обрывки    речей.    Сальвадор    останавливается    и

прислушивается. "...жидовскую сволочь!"   -   доносится   до   него,   а   потом

неясный звук множества голосов, что-то вроде "Ура". Сальвадор идет дальше,

и на одном из перекрестков   видит   небольшую   демонстрацию,   состоящую   из

мужчин в серых   куртках   и   ватниках,   молча   идущую   в   сторону   митинга,

почему-то с французским флагом.

     Огромная   бетонная   стена,   по   верхней    кромке    которой    проходит

асфальтовая дорога. На дороге разделительная полоса, по краям   черно-белые

защитные бортики и колючая   проволока.   Медленно   поворачиваются   антенны.

Сальвадор находится где-то в воздухе, выше стены. Совсем   рядом   пролетает

легкий вертолет со стеклянной кабиной. Пилот в   серой   форме   не   замечает

Сальвадора. Такие же серые   фигуры   в   сетчатых   касках   стоят   у   колючей

проволоки и смотрят в бинокль. На плечах у них странно маленькие автоматы.

По пешеходной дорожке маршируют еще шесть человек. Вдали   ползет   танк.   С

площадки на краю срывается другой вертолет,   ныряет   вниз   и   исчезает   на

востоке. Сальвадор знает, что стена   начинается   в   Греции   и   тянется   на

север, до самых льдов. Стена непроходима, но   для   тех,   кто   нужен,   вход

открыт.

     Желто-коричневая степь под жарким   солнцем   в   чистом   голубом   небе.

Непривычно высокая трава, в рост человека.   Сальвадор   прячется   в   траве.

Вокруг стоит душный запах цветочной пыльцы и высыхающих трав, очень жарко,

и дорога плохо видна. На дороге   босые   чумаки   с   мешками,   закутанные   в

цветные тряпки. На дороге пыль. Неумолчный треск кузнечиков.   Потом   новый

звук: рокот мотора. Паника, разбегаются   в   стороны,   но   они   не   успели:

вертолет вылетает из-за травы над самой головой.   У   вертолета   корпус   из

железных труб, тонированные стекла кабины   отражают   слепящее   солнце,   на

хвосте белая эмблема НАТО. Шипение, ракеты оранжевыми   огоньками   летят   в

пыль. Треск, пыль клубится тучей, вертолет улетает. Сальвадор   поднимается

из травы и   выходит   на   дорогу.   Валяются   разорванные   мешки   с   зеленым

порошком, сильно пахнущие коноплей. Загорелые трупы   с   рваными   ранами   и

разрезами,   красная   кровь   на   коричневом   теле.   Несли   мешки   в   город.

Сальвадор вспоминает: это место называется юкрейн.

                                    73

     Что там есть еще? Это осталось неизвестным. В уши Сальвадора ворвался

звук тормозящей электрички. Подняв с   платформы   в   воздух   бумажки,   мимо

пронеслись   зеленые   пыльные   вагоны,   остановились,   и   двери   со   стуком

разъехались в стороны. Сальвадор встал,   потянулся   и   вошел   в   вагон.   В

воздухе стоял привычный умиротворяющий   рокот   мотора.   Перед   Сальвадором

протянулись пустые желтые ряды деревянных лавок, и он   выбрал   себе   место

посередине. Еще несколько минут   отдыха,   и   электричка   тронулась,   рокот

прекратился, а за окном под   тихое   постукивание   колес   стали   проплывать

кроны сосен. Электричка въезжала на насыпь, и слева можно было рассмотреть

Москва-реку. Сама Москва приближалась,   и   приближался   конец   сладостного

безделья. Нужно было явиться по адресу:   улица   Станкевича,   9.   Сальвадор

смутно   помнил,   что   Станкевича   где-то   между   Арбатом   и   метро    "Парк

культуры", вышел на Арбате и, углубившись   в   лабиринт   выметенных   старых

переулков, спросил, где. Прохожий показал, и скоро Сальвадор уже шагал   со

средней скоростью по улице Станкевича, боковым взглядом   осматривая   дома.

Больше прохожих не было. Казалось, люди избегают этих тихих улиц с чистыми

тротуарами, где   расположено   много   иностранных   посольств.   По   сторонам

тянулись то серые монументальные дома начала века, то особняки с оградками

и без оградок. В высоких домах, наверное, жили люди, и, может   быть   даже,

вполне обычные люди, но улица все   равно   была   пустынной,   и   стены   были

покрыты пылью. Дом девять тоже оказался посольством неизвестной Сальвадору

страны. От улицы двор   отделяла   старинная   кованая   решетка   с   каменными

столбиками, внутри виднелся особняк, а рядом с воротами   на   решетке   были

укреплены стеклянный ящик с картинами процветания и тяжелый пестрый   флаг.

В   стеклянном   ящике   фотографии   полуголых   улыбающихся   людей   на    фоне

джунглей,   соломенных   хижин   и   вполне   среднерусской   лошади.   Сальвадор

прочитал табличку: Brizanya Ambassadorum, на   каком-то   странном   варианте

латыни. В воротах стояла   будка   с   милиционером,   который   неодобрительно

посмотрел на Сальвадора, но не   пошевелился.   Сальвадор   в   прежнем   темпе

прошел   мимо.   Пролет.   Теперь   нужно   уходить   отсюда    и    думать,    как

пользоваться этим адресом - если только он   что-нибудь   значит.   Сальвадор

шел не спеша и не особенно опасаясь.   Он   знал,   что   искусство   наружного

наблюдения, так лелеемое Медниковым и другими асами сыска, давно утрачено.

К тому же, согласно   внешнему   виду   событий,   выслеживать   Сальвадора   на

улицах некому. Да и нет в этой стране   никаких   шпиков,   жучков   и   прочих

легендарных персонажей. Только пыль и мордобой. Не   надо   лишь   ходить   на

вокзал, там могут проверить   документы.   Сальвадор   мысленно   поблагодарил

безголового   Александра   Ивановича:    он    снабдил    Сальвадора    костюмом

охранника. Комбинезон имел лесной вид,   но   был   достаточно   чистым   и   не

бросался в глаза. Совершенно непонятно было,   куда   девалась   целая   ночь.

Сальвадор дочитывал рукопись вечером, а вышел из подземелья ранним   утром.

И сейчас еще было далеко до полудня.   При   этих   мыслях   сразу   захотелось

жрать. Сальвадор выгреб из карманов оставшуюся мелочь: сорок три   копейки.

Этого могло хватить на целую канистру воды и на хлеб. Он   вошел   в   первую

попавшуюся булочную. Там   вкусно   пахло   свежим   хлебом,   в   кассе   сидела

толстая баба в   накрахмаленном   халате.   Сальвадор   купил   ржаной   хлеб   и

отправился на набережную Москва-реки обедать   и   размышлять.   Он   с   видом

праздного любопытства наклонился над   перилами,   глядя   в   мутную   воду   и

отколупывая   кусочки   хлеба.   Сальвадор   никак   не    мог    рассмотреть    в

колеблющейся воде, отросла у него щетина или нет. Было похоже, что нет,   и

это согласовывалось с потерей целой   ночи.   Налево   простиралась   панорама

Москва-реки.   Там   сиял   золотыми   куполами   Кремль,   а    почти    напротив

громоздилось большое серое здание двадцатых годов. Было жарко   и   неуютно.

Теперь следовало звонить в справочную. Brizanya. Какое-то дурное название.

Сальвадор сосчитал двушки: их было всего три. Он развернулся к реке спиной

и отправился к метро "Парк культуры" - искать   телефон-автомат.   Там   было

полно народу,   по   тротуарам   бегали   мужички,   толстые   бабы   и   красивые

девушки. Сальвадор вспомнил Бормана: тот, наверно, так и не догадался, что

Сальвадору нужны девушки. Но сейчас трудно было понять, что нужнее   всего.

Может быть, только несколько слов из песни? В будках были   выбиты   стекла,

внутри пахло мочой. Сальвадор открыл скрипучую   тяжелую   дверь,   осторожно

сделал шаг вперед и устроился возле телефона. Потом набрал "09" и   спросил

номер посольства   Бризании.   И   опять,   как   уже   было   раньше,   попросили

подождать, раздался стук каблучков, а потом мужской голос произнес:

     - Ваша фамилия?

     - Клеточников, - ответил Сальвадор.

     - Там и стойте. От телефона далеко не отходите.

                                    74

     Сальвадор   вышел   из   будки   и   остановился   под   единственным   здесь

деревом, лицом к тротуару. Выставляться было большим   риском,   но   другого

выхода Сальвадор не видел. Он стал внимательно рассматривать   окрестность,

хотя, в общем, это было незачем. В ушах гудело от   множества   проносящихся

по Садовому кольцу машин. Если бы не этот мерзкий звук, все вокруг было бы

замечательным: нарядно одетый народ, деревья, клумбочки, солнце и   веселое

оживление. Самое странное, что на   давящий   гул   машин   никто   не   обращал

внимания. Мимо, смеясь, прошли еще две красивые девушки, тоже   не   обращая

внимания ни на шум, ни на Сальвадора. Над той   стороне   возвышались   белые

здания Провиантских складов. Они царили над площадью, но   никто   этого   не

замечал. Пустые пространства стен были покрыты вездесущей серой пылью,   но

все равно казались белыми. Барельефы под самой крышей тоже были   облеплены

пылью и старой побелкой. Люнеты и барельефы казались с этой стороны   улицы

маленькими, но Сальвадор знал, что они огромны. Здания как будто пребывали

во сне, отгороженные от Москвы коркой   грязи,   призванной   охранять   покой

стен. Как   сказал   Альтшуллер:   "Жирные   русские   женщины   и   покосившиеся

города".   И   вдруг   Сальвадор   увидел,   что   все   другие   дома,    асфальт,

неисчислимые столбы, лотки, крыши и   червивое   шевеление   метро   -   только

мусор и пыль   в   пустыне,   где   среди   барханов   возвышаются   Провиантские

склады,   лучшее   произведение   Стасова.   С   другой   стороны,   это    здание

строилось почти во времена Альтшуллера, и непонятно, чем он был недоволен.

Лучшеют ли города, или только женщины? В гул потока   машин   ворвался   визг

тормозов. Напротив Сальвадора остановилась толстенькая блестящая   иномарка

с   зелеными   стеклами,   и   оттуда   с   радушной   улыбкой   вышел   совершенно

незнакомый Сальвадору человек в отутюженном пиджаке, пожал Сальвадору руку

и, здороваясь, усадил его в машину.

                                    75

     Никогда еще Сальвадор не ездил в иномарках. Все внутри было   отделано

каким-то   бархатом   или   вельветом.   Несмотря   на   жару,   в   машине    было

прохладно. Мотор работал бесшумно. Спутник   Сальвадора   управлял   машиной,

почти не двигаясь, и Сальвадор   представил,   как   нужно   было   бы   вертеть

головой, нажимать на педали и дергать рычаг в советской   машине.   Иномарка

легко обгоняла всех остальных. Садовое кольцо было забито машинами, но дым

не проникал в салон. Они круто   развернулись   и   помчались   к   Павелецкому

вокзалу, свернули по дороге направо и скоро выскочили на Каширское   шоссе.

Проехав пару километров, опять свернули направо и потом долго   петляли   по

каким-то дорожкам между деревьями, складами и одиноко   торчащими   в   парке

кирпичными домиками.   Машина   остановилась   у   одного   из   таких   домиков,

типичных   для   дореволюционных    больниц    или    зданий    железнодорожного

ведомства: хороший кирпич, высокие стены, высокие окна,   деревянный   навес

крыльца. Кругом запустение,   разбитые   дорожки,   одинокие   кусты   и   серые

слежавшиеся мусорные кучи, в которых поблескивали стекла. Зато здесь   было

прохладно. Внутри оказался небольшой коридорчик, а в стороны вели высокие,

до потолка, двери, обитые в неизвестно какие времена черным   дерматином   с

торчащей ватой. Шелестя обивкой по полу, спутник Сальвадора открыл дверь и

ввел Сальвадора в просторную комнату, где на   стульях   вдоль   стен   сидело

несколько   человек,   некоторые   в   кепках.   На   стене    висела    небольшая

фотография Ленина. Один из них спросил:

     - Это вы загрызли Бормана?

     - Я, - ответил Сальвадор.

     - Да, сделано отлично... Что с остальными? Амфитеатров, Таратута?

     - Амфитеатрова убили   при   мне,   Таратуту   растворили   в   кислоте   на

Проспекте Вернадского. Так мне сказал Борман.

     - Теперь, как мы с вами будем работать?

     - А кто вы такие?

     - Мы не имеем отношения к Борману. Мы хотим, чтобы   те,   кто   улетел,

благополучно вернулись и заняли свое место. Мы знаем, что вы вызваны,   или

призваны, или, вернее, сами напросились - не   важно.   Мы   знаем,   что   вас

нельзя убить. Мы знаем, что ракета возвращается или уже вернулась.   Больше

мы не знаем ничего, и   главное,   не   знаем,   какова   ваша   функция,   зачем

понадобилось ваше вмешательство. Наверняка вы и сами этого не   знаете.   Мы

просим вашей помощи.

     - Борман тоже просил моей помощи. Вы не побрезгуете,   что   я   простой

подзаборный инженер, бездомный и безденежный?

     - Вы говорите глупости. У нас нет этих номенклатурных   предрассудков.

Лучше расскажите, что вы видели на проспекте Вернадского.

     - Знаете ли вы об отчете Альтшуллера?

     - Не знаем,   расскажите.   И   главное,   расскажите,   как   вы   загрызли

Бормана! При возможности его загрыз бы любой из нас.

     Сальвадор    оглянулся    в    поисках    стула.    Напряжение,     которое

чувствовалось вначале между Сальвадором и этими людьми,   уменьшалось.   Все

загремели стульями, подвигаясь   к   стоящему   у   окна   старому   письменному

столу. Один стул выдали Сальвадору, он уселся у стола и стал   рассказывать

свою историю - как и раньше, умолчав про талисман.

                                    76

     - Так как   же   вы   все-таки   загрызли   Бормана?   -   спросил   один   из

собеседников, когда Сальвадор закончил.

     - Не знаю. Наверно, таково   мое   свойство,   -   ответил   Сальвадор.   Я

ничего не помню с того момента, как увидел остатки Таратуты, до того,   как

вылез через отдушину метро на Мичуринском проспекте.

     - Там же решетки, - подал голос один из слушателей.

     - Повторяю, я не знаю. Думаю,   это   мои   личные   проблемы.   Я   и   так

рассказал вам все.

     Слушатели, до этого неподвижные и сосредоточенные, переменили позы   и

посмотрели друг на друга, а потом все   уставились   на   сидящего   в   центре

человека в отутюженном пиджаке. Это был тот самый, что привез Сальвадора.

     - Давайте решать, что теперь делать, - произнес тот. И добавил, глядя

на Сальвадора: - Вас не смущает, что здесь так много людей?

     - Это не совсем понятно, - ответил Сальвадор.

     - Это все наши люди. И огласка   скорее   поможет   нам,   чем   помешает.

Конечно, если мы не будем специально трубить на весь мир.   Но   вот   в   чем

вопрос: почему они сами молчат, если уже приземлились?

     - Может быть, для посадки или еще для чего-то   нужно   присутствие   на

базе. Думаю, нужно поехать в Индию.

     - Прямо сейчас? - скептически спросил один из слушателей.

     - Прямо сейчас, - сказал начальник и   встал.   -   Теперь   всем   ждать,

работать в прежнем порядке. Его   я   забираю   с   собой.   Леонид   Макарович,

вечером я принесу вам   паспорта.   Завтра   вы   подготовите   мне   билеты   на

самолет. На этом мы с вами закончим. Спасибо.

     И они все вышли на улицу. Одни заговорщики разбрелись по замусоренным

аллеям по направлению к скрытым в гуще деревьев другим таким   же   домикам,

другие набились в начальникову иномарку. Начальник высадил их возле завода

"ЗИЛ" и поехал дальше вдвоем с Сальвадором.

                                    77

     Они остановились возле многоэтажного дома в районе Таганки. Начальник

с   шумом,   облегченно   вздохнул,   запер   машину   и,   улыбнувшись,    сказал

Сальвадору:

     - Меня зовут товарищ Херзон. Я полковник ГБ.

     Звеня ключами от машины, товарищ Херзон вошел в подъезд и поднялся по

лестнице вверх. Сальвадор шел   за   ним.   Они   открыли   дверь   квартиры,   и

товарищ Херзон гостеприимно заявил:

     - Здесь   я   живу.   Оставайтесь   тут,   будьте   как   дома.   Продукты   в

холодильнике. Я ухожу до вечера. Думаю, все   будет   тихо,   в   случае   чего

действуйте по обстановке. Готовьтесь, завтра мы улетаем.

     И он ушел, оставив Сальвадора   одного.   Сальвадор   пошел   осматривать

квартиру. Похоже, здесь действительно жили. Женской   руки   в   квартире   не

чувствовалось, но   и   голых   красоток   не   было   на   стенах,   сообразно   с

положением хозяина. Было всего две   комнаты   и   маленькая   прихожая   между

ними,   а   между   вешалкой   и   входной   дверью   стоял   старый    холодильник

"Саратов". Сальвадор открыл дверку и увидел, что холодильник   отключен   от

сети и используется как шкаф. Он   был   набит   альпинистским   и   туристским

снаряжением, и   Сальвадор   подумал,   что   они   все-таки   знали   об   отчете

Альтшуллера.   Вопрос   разъяснился,   когда   Сальвадор    увидел    на    стене

фотографию - там была вся троица   в   сборе:   Александр   Иванович,   товарищ

Херзон и Таратута. Они стояли на фоне каких-то скал и весело улыбались,   в

полном альпинистском снаряжении, и были намного моложе, чем теперь. Но все

равно каждого легко было узнать. Настоящий холодильник нашелся на кухне, и

Сальвадор наконец-то поел. Потом он не торопясь выпил   несколько   стаканов

чая и снова принялся ходить по квартире. В первой комнате было   прохладно,

здесь стояли диван, журнальный столик, книжный   шкаф   и   всякие   комнатные

растения на полках и на полу - что-то вроде гостиной. Сальвадор подошел   к

книжной полке. Набор книг был совершенно случайным: иностранные книги   про

животных, Пикуль, библиотека классики для юношества,   несколько   словарей.

Сюда же затесалась ксерокопия с   надписью   на   обложке   "Hewlett   Packard.

Operation manual". Сальвадор вернулся на кухню,   вытащил   из   холодильника

пиво и покайфовал немного на диванчике, а потом отправился смотреть другую

комнату.

                                    78

     Там его ожидал сюрприз: то, что Сальвадор сначала принял за импортный

одежный шкаф, оказалось вовсе не шкафом. Под   стенкой   рядом   с   настоящим

шкафом для одежды стояла типовая эсэмовская стойка. На белый   каркас   были

навешены стандартные блоки СМ ЭВМ черного   цвета   с   красными   лампочками.

Рядом на низком столике стоял дисплей, на котором висели   большие   пестрые

трусы с коричневым следом по шву.

     В нижней части шкафа располагался блок питания, оттуда торчал   провод

со штепселем, сиротливо висящим на спинке стула. У   противоположной   стены

находилась хозяйская кровать. Сальвадор убрал трусы с   дисплея.   Под   ними

оказался новейший фрязинский монитор 15-ИЭ-0013, конусообразный и зеленый,

висящий на кронштейне. Рядом на столике лежал   похожий   на   световое   перо

блестящий цилиндр с проводами, идущими за стойку   машины.   Сальвадор   знал

машины ряда СМ-3, СМ-4 - эти машины сдирались с машин   фирмы   DEC.   Здесь,

похоже,   стояла   машина   CM-2   или   CM-1,   содранная   с    Hewlett-Packard.

Сальвадор воткнул штепсель в розетку и, пошарив за углом железной   стойки,

включил машину. Комната наполнилась гудением вентиляторов, хотя и не таким

громким, как можно было ожидать. Видно, вентиляторы были   хорошо   смазаны.

Сальвадор наклонился над   дисплеем.   Если   там   нет   автостарта,   придется

изучать Operation manual. Но машина сразу   загрузила   какую-то   программу,

которая вывела на экран меню:

                                1. Режим

                                2. Начало

                                0. Отмена

     Сальвадор нажал   двойку,   и   ничего   не   произошло.   Тогда   он   нажал

единицу, и машина выдала на пустом экране колонку цифр от нуля до   девяти.

Наверное, это были номера   режимов.   Сальвадор   вводил   разные   цифры,   но

безрезультатно. Нажав АР2, он снова вышел в   главное   меню,   опять   выбрал

двойку и стал рассматривать световое перо. Оно было толстым, сантиметров в

двадцать длиной, половина никелированная и блестящая,   а   другая   половина

покрыта   пластиком,   и   оттуда   торчали   подключенные   к   машине   провода.

Никелированный конец был пустой внутри, в виде   трубки   с   очень   толстыми

стенками, покрытыми изнутри чем-то вроде черной губки или кожи.   Сальвадор

безуспешно   тыкал   никелированным   концом   в   дисплей,   а   потом   сунул   в

отверстие палец. Сразу цилиндр   в   его   руке   дернулся,   а   зеленый   экран

фрязинского дисплея загорелся ярким светом. На экране появилась   картинка,

черно-белая, или, вернее, серо-зеленая, но все   равно   хорошо   была   видна

очень худая девчонка с длинными волосами и таинственным   выражением   лица.

Она была совсем голой и смотрела куда-то влево. Сальвадор очень   удивился:

такие дисплеи не могут   выводить   картинки,   а   показывают   только   буквы.

Дисплей этот явно был усовершенствован.   Сальвадор   пошевелил   пальцем,   и

сбоку экрана выехал длинный залупленный член   с   острыми   краями   головки.

Цилиндр у Сальвадора   в   руке   начал   вибрировать,   а   девица   старательно

облизывать член снизу, не   теряя   загадочного   выражения   лица.   В   уме   у

Сальвадора всплыли никогда не раньше не слышанные, но   почему-то   знакомые

слова: "Виртуальная реальность". Сальвадор встал и выключил машину.   После

гула вентиляторов в комнате наступила   приятная   тишина,   и   в   это   время

Сальвадор услышал лязг ключа в замке входной двери.

                                    79

     Вошел товарищ Херзон, и, увидев   Сальвадора   возле   машинной   стойки,

произнес:

     - Знакомитесь с техникой? Это, кстати, тоже   продукция   Бормана.   Его

фирма делает и полезные вещи. И это еще не последнее слово техники: сейчас

они разрабатывают новую модель, создающую иллюзию полного   погружения.   На

голову надевается шлем вроде мотоциклетного, а в нем стереоэкраны напротив

глаз. В шлеме - инерционный датчик, машина   отслеживает   повороты   головы,

наклоны, в общем -   знает,   как   вы   двигаетесь.   Соответственно   меняется

изображение на экранах. Жаль только, что управляющая машина очень большая.

Сейчас у них это сделано на базе ЕС-1060, она не влезет в мою квартиру. Вы

уже успели попробовать?

     - Что-то не хочется.

     - А напрасно! Вы уже настолько уклонились от общей линии, что   можете

без страха освободиться от   условностей.   Я   больше   всего   ценю   свободу.

Свобода - это прежде всего свобода "от", - (он выделил слово   "от"),   -   а

потом уже можно говорить   о   свободе   "для".   Большая   свобода   и   большое

наслаждение начинается с маленькой свободы и   маленьких   наслаждений.   Для

того, чтобы решать глобальные задачи, вы должны быть свободны   по   крайней

мере от мелочных ограничений.

     - Я и так свободен дрочиться, когда захочу.

     - Но здесь совсем другой уровень! Уже   в   самом   начале   у   вас   есть

возможность выбора и возможность творчества. Во-первых, вы можете   выбрать

любой из десяти режимов. Стандартные режимы различаются только по   силе   и

скорости. Но если вы хотите, я могу показать вам другую   программу   -   она

вызывается не по меню,   а   из   операционной   системы.   Чтобы   вызвать   эту

программу,   нужна   определенная   квалификация,   это   нужно,   так   сказать,

заслужить. Там можно спроектировать другой режим   и   вставить   его   вместо

стандартного. А если вы умеете программировать, то есть описание   формата,

в котором задается режим. Тогда вы сможете   запрограммировать   практически

любой вид воздействия, без   всяких   ограничений.   Вам   дается   возможность

творчества. И заметьте, мы еще не касались связи машин!

     - Я понимаю, что все   это   очень   хорошо   и   классно,   но   зачем   тут

теоретическое обоснование? Не бойтесь, я пойму вас и   так.   Просто   сейчас

мне не хочется этим заниматься.

     - Если бы все мои желания ограничивались   этой   машинкой,   -   товарищ

Херзон толкнул ногой край стойки, - то так бы оно и   было.   Но   мы   тем   и

отличаемся от таких, как Борман, что бескорыстно думаем не только о   себе,

но и о других.   Или,   может   быть,   это   какая-то   другая   корысть,   будем

говорить пока так. Есть коммунисты и   коммунисты.   Те,   кого   представляет

Борман, хотят буржуйского   благополучия   для   себя,   и   если   условием   их

благополучия является благополучие остальных, то   они   не   возражают.   Они

могут даже реформировать, или, вернее,   деформировать   социализм,   с   тем,

чтобы   он   меньше   ущемлял   общественное   благополучие.   Их   кредо   -   это

сохранение нынешнего порядка. Наше дело - дело изменения мира. Мы не знаем

с такой определенностью, чего мы хотим, мы постоянно в поиске, а для этого

нам   нужны   теория   и   творчество.   Мы,   так   сказать,   чувствуем    идеал,

приблизительно содержащийся в словах:   "Свободное   развитие   каждого   есть

условие свободного развития всех".

     -   Но   вас   устраивает   сотрудничество   с   человеком,    которого    не

интересует теория?

     - Вполне. Что же тогда вас интересует?

     - Давайте присвоим мне гордое название "Авантюрист".

     Товарищ Херзон   рассмеялся   и   направился   к   выходу   из   комнаты.   В

коридоре он вытащил из портфеля желтую бутылку с   коньяком,   и   они   пошли

распивать ее на кухню, закусывая огромным   количеством   холодной   ветчины.

Новый начальник сказал, что самолет отлетает утром.

                                    80

     Сальвадора разбудил пронзительный грохот будильника. Вчерашний коньяк

был хорош, от него ничего не осталось ни в голове, ни на   лице.   "Вот   что

они, сволочи, пьют", - подумал Сальвадор и отметил   про   себя,   что   более

подходящую для советского человека мысль трудно придумать. Они   спустились

во двор, где была утренняя прохлада. В аэропорт ехали долго, но лучше, чем

вчера - в этот ранний   час   было   мало   машин.   Пустые   широкие   проспекты

просвечивались вдоль яркими косыми лучами восходящего   солнца   и   казались

чистыми, потому что машины еще не подняли пыль. Сальвадор подумал, что   он

и в самом деле перестает быть советским   человеком   -   советские   люди   не

ездят так часто на   хорошем   транспорте.   Тот   самолет,   этот   автомобиль,

теперь еще Шереметьево-2... К большому темно-серому зданию аэровокзала вел

длинный бетонный пандус, посередине которого у бортика   торчало   несколько

молодых людей неопределенного вида. Еще парочка стояла возле дверей,   даже

не пытаясь хотя бы курить, и бесцеремонно оглядывая   всех   входящих.   "Нас

это не касается", - тихо   сказал   товарищ   Херзон,   и   Сальвадор   взглянул

вверх. В высоту уходила темно-серая бетонная стена с черными   стеклами,   а

под самой крышей висели циклопических размеров красные буквы   "Москва".   И

это тоже было достойно Шпеера, хотя аэропорт и   строился   по   иностранному

проекту. Внутри все было чисто, весело и опрятно. В разных   местах   стояли

стеклянные лотки и тележки, заставленные разноцветными непонятными вещами,

возле них улыбались девушки с розовыми лицами. Никаких объявлений по радио

не было слышно, не было и никаких клеенчатых диванчиков. Сальвадор   и   его

спутник поднялись наверх и уселись у стойки бара. Товарищ   Херзон   заказал

какую-то желтую жидкость, газированную и   пахнущую   апельсином.   "Надо   бы

сходить в туалет", - не стесняясь,   сказал   Сальвадор.   Товарищ   Херзон   с

неудовольствием глянул на часы и пошел в конец этажа. Туалет благоухал, но

запах не был навязчив. Унитазы здесь были не белыми, как привык Сальвадор,

а голубыми, и стены были покрыты невиданным узорчатым кафелем.   Потом   они

подошли к одной из широких дверей, расположенных в ряд в черной   стене,   и

без помех   вошли   внутрь.   Не   было   ни   толкотни,   ни   давки,   и   никаких

объявлений   по   радио.   Еще   один   молодой   человек   неопределенного   вида

просмотрел документы, а потом билеты взяла толстая баба с черными волосами

и жирной   кожей,   в   синем   халате,   похожая   на   парикмахершу.   Это   было

последним приветом родины.

                                     81

     Когда они приземлились, и Сальвадор вышел на край   самолетного   люка,

его лицо обдало жаром. Здесь было намного жарче, чем в Москве. Прямо возле

аэровокзала по тротуару бродили священные коровы, с   длинными   копытами   и

длинными рылами. Они обмахивали хвостами стоящие на стоянке автомобили,   а

в стороне стояли трое смуглых индийцев с большими глазами   и   смотрели   на

коров.   Один   из   индийцев,   в   белой   чалме,   недовольно   говорил   что-то

остальным, и вот они куда-то побежали, выполняя указание. Белый   маленький

аэровокзал походил на Шереметьево-1. Высоко   вверху   мотались   под   ветром

хвосты торчащих из газонов длинных изогнутых пальм. Товарищ Херзон вышел к

кромке тротуара и остановился,   чего-то   ожидая.   Сальвадор   встал   рядом,

смотря на пеструю толпу. К   ним   подошел   человек   во   френче,   с   черными

волосами и в очках. Он поздоровался с начальником и Сальвадором за руку   и

повел через площадь к японскому джипу, стоящему ближе всех к выезду.

     - Марш-бросок, - произнес товарищ Херзон, - и чем быстрее, тем лучше.

Этот человек рискует, но ему хорошо заплачено. Служба безопасности   должна

контролировать всех иностранцев, а он сам   начальник   службы   безопасности

аэропорта. Правда, у нас бы этот номер не прошел.

     Товарищ   Херзон   замолчал.    Сальвадор    с    интересом    смотрел    на

проносящиеся мимо дома столицы. Индия влекла его не   меньше,   чем   некогда

Альтшуллера. Сальвадор никогда раньше не подозревал, что иностранная толпа

так сильно отличается   от   нашей.   Все   были   одеты   невероятно   пестро   и

разнообразно   и   совершенно   независимо   от   возраста.    Выпятив    животы,

фланировали какие-то   старички   и   старушки   в   шортах,   деловой   походкой

проходили невероятно смуглые и   черные   индийцы   в   безукоризненных   серых

пиджаках и галстуках, семенили круглоголовые женщины в   оранжевых   длинных

платьях, при этом некоторые прохожие шли группами, не стесняясь   и   громко

разговаривая на всю   улицу.   То   здесь,   то   там   стояли,   приткнувшись   к

тротуару, остроносые   священные   коровы.   Автомобили,   среди   которых   еле

протискивался   джип,   были   разрисованы   надписями   и   облеплены   пестрыми

наклейками,   причем   половина   машин   ехала   явно    без    всяких    правил.

Неторопливо проплывали красные двухэтажные автобусы. Искусно лавируя среди

машин, мимо проехали двое молодых индийцев на мотоцикле, парень и   девушка

в европейских обрезанных джинсах. У девушки на лбу был приклеен кружок,   а

волосы ее были собраны в хвост и завязаны черной резинкой. Все это так   не

походило на серую пришибленную публику   центра   Москвы,   и   вместе   с   тем

напоминало   эту   публику,   что   Сальвадору   стало    весело.    Как    раньше

Альтшуллер, Сальвадор безмятежно глядел то вокруг, то на своих   спутников,

которых, вероятно, придется убить. Дома на улицах было трудно   рассмотреть

из-за   вывесок,   занимающих   каждый   сантиметр   стен   и   висящих   в   самых

неожиданных местах в самых разных положениях. Только одна странность   была

в этой толпе:   изредка   на   тротуаре   попадались   люди   в   серых   френчах,

обтягивающих   круглые   маленькие   животики,   идущие   уверенно    и    как-то

отстраненно, и толпа как бы обтекала каждого такого   человека   во   френче,

оставляя между собой и ним пустое пространство.

                                     82

     Потом город кончился. Промелькнули   белые   корпуса   каких-то   фабрик,

бетонные заборы, и началось многорядное шоссе,   уходящее   вдаль.   Спутники

молчали, и Сальвадор подумал, что они   не   знают   языка,   который   был   бы

понятен им обоим. Может ли полковник КГБ знать английский   язык?   Сомнение

разрешил индиец, который на ломаном русском спросил Сальвадора:

     - Как называть вас?

     Товарищ Херзон бросил на Сальвадора   беглый   взгляд,   и   тот   ответил

индийцу:

     - Сальвадор.

     - Salvatore? Espanol?

     - Нет, русский.

     - Я трудно звать русским. Звать я Жорж.

     - Джордж, - поправил   товарищ   Херзон.   -   Тут   полно   русских   школ.

Давайте отдохнем, у меня есть армянский коньяк.

     Жорж тут же стал перестраиваться в правый ряд, лихо срезая углы перед

самыми носами других автомобилей. Раздались истошные визги   клаксонов,   но

водители, замечая за рулем человека во френче, резко ускоряли   движение   и

уезжали вперед. Жорж выехал с шоссе на обочину и остановил   машину.   Опять

появились вчерашний коньяк и ветчина.   Коньяка   пили   очень   мало,   только

маленький стаканчик, и   Жорж   с   сожалением   проводил   взглядом   недопитую

бутылку, исчезающую в сумке товарища Херзона. Зато ветчины, как   и   вчера,

было много.

     - Надо всю ее съесть, -   предупредил   товарищ   Херзон,   -   иначе   она

испортится.

     Все это походило на безобидный пикник. Потом они снова отправились   в

путь, причем Жорж выехал на самую левую   полосу,   где   только   изредка   со

свистом проносились длинные, наверное, американские, автомобили,   и   здесь

Жорж   показал   класс.   Ветер   свистел   в   ушах,   товарищ   Херзон   замер   в

напряженной позе, полусогнув руки и корпус, а горы на горизонте, казалось,

приближались на   глазах.   Когда   солнце   стало   краснеть   и   опускаться   к

горизонту пыльной каменистой равнины, они   въехали   в   старинный   город   с

узкими улицами. Сегодняшняя   цель   путешествия   была   достигнута:   Химачал

Прадеш, город Шимла.

                                     83

     В этом городе почти не было   машин.   Кривые   узкие   улицы   вились   по

горным склонам, и можно было встретить здания разных эпох: от   современных

до старинных английских. Но, в общем, все это выглядело бедно, и Сальвадор

догадывался,   что   за   приличными   еще   фасадами   скрываются   обыкновенные

трущобы.   Шимла   походила   больше   не   на   Ялту,   а   на   Москву   в   районе

Белорусского вокзала.

     Утром они все трое   вышли   из   гостиницы   и   отправились   куда-то   по

лабиринту старого города. Улицы были прохладными и коричневыми, а небо над

железными   крышами   чистым   и   синим.   Казалось,   крыши   соседствовали   со

снежными вершинами, откуда дул свежий ветер, но Сальвадор знал,   что   горы

еще очень далеко. Иногда старая застройка как бы   разрывалась,   освобождая

место для чистенького скверика и   бетонного   здания   европейского   вида   с

автостоянкой за сетчатым забором. Дворники поливали   из   шлангов   цветы   и

деревья. Индиец Жорж пристальным взглядом осматривал подъезды   гостиниц   и

перспективу улиц. Постепенно в воздухе стала появляться пыль, дальние горы

в просветах улиц заволокло дымкой, стало жарко, и улицы начали наполняться

пестрой толпой. Публика здесь была не такой, как в   Дели:   гораздо   больше

любопытных пузатеньких стариков и старушек с белой кожей (видимо, западных

туристов), часто   встречались   пожилые   мужчины   в   потрепанной   шерстяной

одежде, с усталыми и агрессивными, как у всех крестьян,   лицами.   Понтовые

молодые люди, тоже в свитерах и   каких-то   шкурах,   напоминали   Сальвадору

Беню Крика. По камням мостовых цокали копытцами мохнатые ослики,   накрытые

шерстяными покрывалами и навьюченные серо-коричневыми тюками.   Вдруг   Жорж

тихо сказал что-то, и товарищ Херзон взял Сальвадора за руку и не торопясь

развернулся лицом к витрине только что   открывшегося   магазинчика.   Индиец

пошел дальше. Сальвадор наблюдал за ним краем глаза. Жорж спокойно шел   по

самому краю тротуара и, поравнявшись со стоящей у обочины   чужой   машиной,

небрежным   движением   (но   Сальвадор   заметил,    с    каким    усилием    тот

зафиксировал тело в напряженной позе) опустил боковое   стекло   и   просунул

внутрь руку. Потом он открыл дверцу, сел в   машину   и   немедленно   поехал,

развернувшись к Сальвадору и товарищу   Херзону.   Они   подошли   к   проезжей

части и плюхнулись в автомобиль почти на ходу, после чего индиец, медленно

прибавляя скорость, помчался по наиболее прямым   улицам.   Потом   он   вдруг

резко затормозил, свернул в узкий   переулок,   куда   выходили   одни   только

стены высоких домов без окон, и короткими четкими   движениями   заменил   на

машине номера. Товарищ Херзон смотрел на индийца с интересом   и   вместе   с

тем с каким-то неудовольствием. "Зачем эти уголовные штучки? -   сказал   он

Сальвадору. - Плохо организовано". Сальвадор промолчал. Индиец   ничего   не

понял или не расслышал, только поднял на   них   раскрасневшееся   от   работы

потное лицо со злым   взглядом.   Товарищ   Херзон   с   улыбкой   сказал:   "Ну,

поехали", - и индиец опять уселся за руль, с довольным   видом   поерзав   на

кресле. Они с места рванули вглубь   переулка,   где   дорогу   перегораживала

какая-то серая стена, но прямо перед ней   обнаружился   крутой   поворот,   и

машина   стала   петлять   по   старинным   улицам,   постепенно   переходящим   в

каменистые пустыри, где на веревках было развешано белье   и   возле   камней

лежали лохматые коричневые овцы с мусором в   шерсти.   Город   закончился   и

началась индийская проселочная дорога.

                                    84

     - Если бы мы не были так заняты, - сказал товарищ   Херзон,   -   мы   бы

заехали в дом Рериха. Вон там, - и он показал   рукой.   Там   сейчас   что-то

вроде музея, но лучше нам туда не показываться.

     - И пионеров туда водят? - спросил Сальвадор.

     - Есть в Индии пионеры? - спросил товарищ Херзон у Жоржа.

     Тот оскалил белые зубы, ничего не поняв. Когда Жорж улыбался, в своем

сером френче он походил на китайца с карикатуры в советской газете.   Когда

Жорж   не   улыбался,   зубы   прятались,   и   тогда   он   принимал    серьезный,

интеллигентный и даже немного надменный вид. Сальвадор привык, что люди   в

пиджаках имеют желто-голубые помятые лица и большие   животы,   и   внешность

подтянутого смуглого человека,   не   соответствующая   френчу,   импонировала

Сальвадору. "Да, разные   бывают   санитары",   -   подумал   Сальвадор.   Глаза

товарища Херзона были водянисто-серыми   и   ничего   не   выражающими,   глаза

Жоржа были коричневыми   и   спокойными.   У   Сальвадора   глаза   были   вообще

пестрыми. Он смотрел на себя и своих   спутников   как   бы   со   стороны:   по

горным долинам в клубах пыли пробирается машина с тремя авантюристами,   не

хватает только белого шарфа на шее   предводителя.   Пыль   стелилась   сзади,

оставляя за машиной длинный след. Жорж неистово крутил руль, лавируя между

камней, и в конце концов выехал на чистую асфальтовую   дорогу   с   защитной

бетонной полосой - далеко от музея Рериха. Машин на дороге почти не   было,

дорога поднималась все выше и выше, потом прижалась к скале,   а   с   другой

стороны открылась глубокая просторная долина.   Экспедиция   Рериха   шла   по

плохой дороге несколько дней (или даже недель?) -   из   отчета   Альтшуллера

этого нельзя было понять. Только два   названия:   монастырь   Нанганарбат   и

село Чхота. Горы вокруг действительно были   синими,   черными   и   цветными.

Иногда высоко в небе становились видны сияющие белые снега. Горы содержали

в себе спокойствие, разрушаемое быстрым движением машины   и   видом   разных

блестящих и кожаных штучек внутри нее. Один раз индиец остановил машину, и

все разбрелись между камнями и   кустами,   чтобы   облегчиться.   Три   минуты

отдыха. Сальвадор стоял под ветерком и   смотрел   на   яркие   и   неподвижные

горы. На севере, юге,   западе   и   востоке   лежали   пространства   заносимых

песками пустынь сонных стран. Пусть спят. Может быть, в самом деле   где-то

есть убежище мудрецов, которые бодрствуют и   мыслят   вместо   всех   спящих?

Сальвадор думал о том, какой сон соннее - сон равнин   в   форме   автоматных

очередей или сон сонных гималайских монастырей. Но   потом   он   решил,   что

лучше тоже поспать и набраться сил. И он заснул среди камней, пропастей   и

свежего горного воздуха.

                                    85

     - Чхота, - донеслось до Сальвадора сквозь сон.

     Он открыл глаза. Машина, накренившись, стояла в тишине   среди   мелких

камней и травы, шевелящейся от ветра.

     - Так быстро доехали? - спросил Сальвадор сонным голосом.

     Спутники стояли у открытой   дверцы,   молча   смотря   на   Сальвадора   с

ожиданием и, как показалось ему, с презрением. Никакого признака жилья   не

было видно, только вверх и в   сторону   уходил   длинный   коричневый   склон,

усеянный мелкими камнями.

     - Ну что, пойдем, - произнес товарищ Херзон.

     - Где село? - спросил Сальвадор.

     - Там тоже нет никакого села, - ответил тот. - Села уже давно нет.

     Ветер усилился, и трава зашелестела. Индиец закрыл   дверцы   машины   и

указал рукой вверх по склону:

     - Туда надо идти.

     Склон поднимался к самому небу и был гораздо длиннее, чем выглядел от

машины.

     - Надо через гору - сказал индиец.

     Склон становился то круче, то   ровнее,   но   все   никак   не   кончался.

Спутники Сальвадора разошлись немного в стороны - так легче было   идти   по

камням. Сальвадор посмотрел назад и увидел   картину,   знакомую   по   отчету

Альтшуллера: пустая долина и неподвижный   жучок   машины   внизу.   Маленькие

облака в небе рассеялись, и солнце засветило в полную   силу.   Только   свет

его здесь, на высоте, был слишком ярким, а   воздух   оставался   прохладным.

Монотонный ритм пути   вызывал   сонное   состояние.   Три   человека   шли   под

ослепительным светом звезды по белому   озаренному   склону   на   расстоянии,

обходя камни, опустив головы и как бы задумавшись. Свет все больше походил

на электросварку, в нем   тонули   очертания   дальних   гор,   и   бело-голубое

сияние подбиралось к трем черным одиноком фигурам. Солнце разгоралось   все

ярче, и Сальвадор почувствовал, что растворяется в этом   нестерпимо   ярком

свете. И он снова очутился в Перхушково.

                                     86

     Только   вдали   за   полем   виднелся   лес,   которого   раньше   не   было.

Сальвадор стоял на краю поля, над ним висели ветви старых   берез.   В   этой

роще обычно собирали грибы. Похоже, что начиналась   осень,   было   мокро   и

прохладно. На том конце поля раньше была жиденькая лесополоса, по   которой

проходила дорога и где ездил автобус. Теперь   там   был   виден   лес,   среди

которого торчали острые деревянные крыши   нескольких   дач,   над   одной   из

которых возвышался тонкий шпиль или   громоотвод.   Сальвадор   вышел   из-под

деревьев на поле и направился к лесу напрямик, застревая в   мокрой   траве.

Лес начинал уже желтеть.   Слева   виднелось   что-то   вроде   гор,   очертания

которых тонули в дождливом зеленоватом тумане. Надо было идти вперед через

пустое поле. Сальвадор шел несколько минут, и знал,   что   идет   правильно,

что, может быть, цель достигнута   и   спешить   некуда.   Деревянная   дача   с

громоотводом приближалась. Дача   была   новой,   некрашеные   стены   дощатого

домика с островерхой крышей еще не потемнели от времени, но   были   мокрыми

от дождя или тумана. Сальвадор миновал загородку из жердей,   какие   бывают

на лесных пастбищах, и увидел, что   дом   стоит   среди   высокой   нетронутой

травы, а дверь открыта.

                                     87

     Внутри сидели трое, и было много разных вещей. Люди сидели неподвижно

в спокойных, непринужденных позах: слева мужчина лет тридцати в   клетчатой

рубашке, сжимающий в руке чашку с чаем или кофе,   от   которой   шел   легкий

дымок; справа ближе ко входу другой, постарше; у дальнего края стола возле

самого окна, выходящего в мокрый зеленый лес, черноволосая смуглая девушка

почти без одежды. Она смотрела на Сальвадора в упор,   и   если   во   взгляде

остальных было спокойствие и   даже   безразличие,   то   взгляд   девушки   был

прямым и недовольным. Вся комната была заполнена   вещами.   Вещи   эти   были

тоже   какими-то   спокойными,   дождливыми   и    коричневыми,    некоторые    -

старинными,   как   потертые   деревянные   кресла,   в   которых   сидели   трое,

некоторые - непонятными. Стол был покрыт старой зеленой тканью, на которой

стояла квадратная хрустальная чернильница   с   серебряной   крышкой,   лежали

перья, пожелтевшие   бумаги   и   блестящие   электронные   часы.   Там   же   был

небольшой подносик, на котором   располагался   чайный   прибор.   Возле   окна

стоял фикус в деревянном ящике Слева высокий старый книжный шкаф, справа -

книжные полки, но там были в основном не книги (книги в старинных   кожаных

переплетах), а какие-то приборы, образцы минералов, сухие букеты, реторты,

колбы   и   другие   химические   сосуды,   кажется,   даже   пожелтевший   череп.

Некоторые вещи не помещались в шкафах, они   стояли   прямо   на   полу   вдоль

стен, доходя до самого входа. Дом был буквально завален хламом. Трое молча

смотрели на Сальвадора. Наконец тот, что справа, спросил:

     - Кто вы?

     -   Представитель,   -   ответил   Сальвадор,    чувствуя,    что    говорит

правильно.

     - Чем вы это докажете? - спросил сидящий справа.

     Все оставались в тех же позах, не шевелясь и   не   отводя   взгляда   от

Сальвадора. Сальвадор только теперь заметил,   что   рука   его   собеседника,

спокойно лежащая на столе, держит что-то вроде длинной блестящей трубки   с

черной   рукояткой.   Девушка   так   же   яростно   и   возмущенно   смотрела   на

Сальвадора в упор, глаза ее блестели под мокрыми волосами. Сальвадор вынул

из кармана талисман от покоя и подал его сидящему справа.

     - Может быть, это подойдет?

     Тот взял камень и не торопясь поднялся с кресла. Остальные все так же

были неподвижны. Собеседник подошел ближе к   Сальвадору   и   открыл   дверцу

какого-то прибора, стоящего на полу у   самого   входа.   Прибор   походил   на

высокотемпературную печь, в виде короткого круглого корпуса, горизонтально

стоящего на ножках. Человек закрутил винты на толстой   круглой   дверце   со

стеклом, и сразу   внутри   прибора   загудело,   как   при   зажигании   газа   в

духовке, и вспыхнуло оранжевое пламя. Потом гул   неожиданно   затих,   и   на

стекле заслонки появилась   картина.   Сальвадор   подошел   ближе.   Там   была

желто-коричневая степь с холмами   на   горизонте.   Холмы   были   пологими   и

высокими, и трава на них качалась от ветра волнами, которые   пробегали   по

подножиям холмов.   В   желтоватом   небе   светило   мутное   солнце.   И   вдруг

Сальвадор увидел, что это не трава качается   волнами   от   ветра,   а   стада

каких-то огромных желтых животных проносятся по холмам и по равнине.

     - Что это? - спросил Сальвадор.

     - Архей, - ответил собеседник. - Этот камень очень, очень   стар.   Ему

нельзя здесь быть, и, думаю, он вам больше не нужен.

     - В сущности, мир непроходимо сложен, - вступил в разговор   тот,   что

сидел слева с чашкой в руке. - И единственное, что помогает хоть как-то   с

ним сладить, это не мораль,   не   разум   и   не   знание,   а   дипломатический

протокол. Протокол не требует никакого обоснования,   никакого   объяснения,

никакого усилия. Мы с вами можем поговорить, прежде, чем сформулируем   наш

ответ.

     - Кто вы? - спросил Сальвадор.

     - Здесь специальное оборудование, - ответил человек с чашкой.   -   Оно

сделано для дипломатических контактов. Машина дает нам равные   возможности

видеть друг в друге то, что соответствует понятиям каждой   из   сторон.   Вы

видите людей, и это значит, что в нас есть то, что соответствует   людям   в

вашем понимании. На самом деле мы имеем совсем другую форму и сущность, но

среди прочего мы еще и люди. Так и вы.   Если   бы   мы   имели   вид,   скажем,

цветных кругов, мы видели бы вас в виде такого же существа, а вы нас   -   в

виде людей. В нас есть   общее,   значит,   мы   можем   разговаривать.   Скорее

всего, у нас нет возможности видеть друг друга в истинном облике. Только с

помощью машин.

     - Протокол принят всеми? - спросил Сальвадор.

     - Да. Это не обычный протокол, он   не   такой   жесткий,   как   у   ваших

дипломатов, и он регулирует более широкую сферу   отношений.   Некоторые   не

хотят вступать в прямой контакт, как мы, но никто не враждебен дипломатам.

Например, у вас на Земле одна из цивилизаций не вступает с нами в контакт,

но, так сказать, иногда подыгрывает нам   в   нашей   дипломатии.   Это   более

могущественная цивилизация, чем наша, они   свободны   от   власти   причин   и

расстояний. Мы пока даже не преодолели световой барьер. Наши   машины   были

привезены сюда на космическом корабле, с большим трудом.

     - Еще одна цивилизация?

     - По крайней мере еще две. С вашими людьми мы встречаемся уже   тысячи

лет.

     - Почему   тогда   так   сложно?   Почему   обрывается   и   не   соблюдается

последовательность, единая линия контакта?

     - Вы не поняли. Мы не хотим управлять. Стороны   остаются   свободны   в

своих действиях - в рамках дипломатического протокола.

     - Значит, все свободны только в этих рамках?

     - Тем не менее протокол принят всеми.

     Позы   хозяев   дома   стали   свободнее.    Они    продолжили    прерванное

появлением Сальвадора чаепитие, но ему чая никто не предложил.   Девушка   у

окна все так же смотрела на Сальвадора в упор,   но   теперь   она   наклонила

голову, и прядь волос упала ей на лоб. Сальвадор отчетливо увидел, что она

красива.

     - Я тоже хочу, - сказала она. - Но мы должны ответить.

     - Но корабль возвращается с ответом!

     - Нет, - ответила девушка у окна. - Там нет никого. Только бомба.

     Этого Сальвадор не мог понять и замолчал, обдумывая сказанное.

     - Зачем тогда эти разговоры? - спросил он наконец.

     - Никто не говорит, что бомба должна взорваться, -   пояснил   человек,

сидящий справа. - Просто с самого начала было   решено,   что   здесь   должен

находиться космический корабль. А теперь здесь   должна   находиться   еще   и

бомба.

     - Для уничтожения людей? А вы и те, другие? Или вы не живые существа,

а тоже машины? Бомба может уничтожить всю Землю?

     - Все цивилизации. Всю эту... как вы ее называете... брамфатуру.

                                    88

     Собеседники опять застыли в   спокойных,   но   слишком   уж   неподвижных

позах. Комната, только что наполненная влажным осенним воздухом, на глазах

теряла свежесть красок, и лес   за   окном   походил   теперь   на   театральную

декорацию. Волосы девушки стали как будто   нарисованными   грубыми   мазками

густой масляной краски. Комната становилась меньше, наконец стала   плоской

и превратилась в картину - картину,   выполненную   в   зеленовато-коричневых

тонах, на которой было   изображено   трое   спокойных   людей   среди   уютного

интеллигентского хлама.   Какое-то   мгновение   картина   представляла   собой

целый триптих: слева пустой пейзаж с лесом и дачами у горизонта, в   центре

комната, а справа тот же пейзаж, но с ярко горящей на громоотводе   звездой

электросварки. Потом картина покрылась сеткой трещин, краски   стремительно

поблекли,   потускнели,   и   перед   Сальвадором   осталась   только    покрытая

трещинами поверхность большого плоского камня, а сам Сальвадор стоял возле

этого камня в какой-то яме среди каменных обломков.   Дно   ямы   поднималось

вверх, а большой камень уменьшался, и вот уже кругом был все тот же   склон

холма, а в стороне двое сидящих на земле людей.

                                     89

     И не было никакого оружия. Сальвадор стремительно и бесшумно   лег   на

землю среди камней. Наверное, когда он шел по полю, то он шел и   по   этому

склону, и теперь у него был шанс продолжить дипломатию отдельно   от   своих

спутников. Он лежал, уткнувшись лицом в камни. Какой-то из   этих   камешков

мог быть домом пришельцев. Теперь все было понятно. Каждый, попавший сюда,

видел то, что готов увидеть, из того,   что   здесь   есть.   Какие-то   монахи

искали мудрости - и с ними вели ученые беседы. Советские жлобы доросли   до

космического   корабля   и   получили   его.   Дальше   был    запущен    механизм

непонятной космической дипломатии. Странный галактический закон:   привезли

бомбу, и никто не возражает, а даже, как тот выразился,   "подыгрывают".   И

покорность судьбе, выбравшей первого   разгильдяя,   прочитавшего   журнал   и

позвонившего   в   редакцию.   Нужно   было   немедленно   попасть   в   монастырь

Нанганарбат, и во что бы   то   ни   стало   найти   конец   той   нити,   которая

кончалась человеком   по   имени   Шин.   Похоже,   что   особисты   не   заметили

Сальвадора, и он стал отползать   за   перегиб   холма,   а   потом   вскочил   и

скрылся в лабиринте кустов и скал.

                           ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. МОРЕ

                                    90

     Учитель уже проснулся и   стоял   у   открытого   окна.   В   комнате   было

холодно: наверное, окно было открыто всю ночь. Он был стар, любой старик в

Европе закрыл бы окно - но не этот человек в льняной рубашке. Другой сидел

на стуле, одетый в   зеленый   брезентовый   комбинезон.   Учитель   пристально

всматривался в горы и   обернулся   не   сразу.   Но,   обернувшись,   он   начал

разговор в несвойственной ему манере.

     - У нас мало времени. Пятьдесят лет назад русская экспедиция нашла   в

горах базу пришельцев. Их люди улетели на космическом корабле.   Наш   агент

был убит, другим агентом был я. Я не всегда   был   ученым.   Сейчас   корабль

возвращается, в корабле какое-то оружие.

     Это было совсем не в том стиле,   в   каком   мы   обычно   разговаривали.

Учитель был стар, но не глуп и не склонен к дешевым эффектам. Я   молчал   и

внимательно смотрел на учителя и того, другого. Учитель изменился:   обычно

рассеянный взгляд его стал твердым, жесты быстрыми. Я привык, что   возраст

учителя   трудно   определить:   ему   можно   было   дать   и   двадцать   лет,   и

семьдесят. На самом деле ему было больше девяноста лет. Он продолжал:

     - Тайны гор содержатся не только в бумагах. Вы неплохой мастер игры в

бисер, но сейчас вам придется участвовать   в   другой   игре.   Для   этого   я

слишком стар. Это русский, который шел по следу. Вы вместе   с   ним   должны

сделать все, что сможете, а сейчас срочно уберите его отсюда, например,   в

Пакистан. Вы говорили, что служили в армии?

     - Да. Правительство оплачивает мое обучение. Десантные войска флота.

     - Внизу вас ждет машина. В ней много оружия и горючего.

     Он повернулся боком к окну. Я сомневался. Странно,   но   меня   убедила

какая-то схожесть этих двоих: старика у окна   с   буграми   мышц   на   прямой

спине и сосредоточенного   русского   в   зеленом   комбинезоне,   похожего   на

затравленного и готового   прыгнуть   зверя.   Учитель   произнес   совсем   уже

несвойственным индийскому гуру издевательским тоном:

     - Русский расскажет вам подробности. По-русски. Убирайтесь быстрее. К

старым книгам мы вернемся потом.

     Я не стал возвращаться к себе и оставил и   магнитофон,   и   документы.

Мне не понравились слишком частые взгляды в окно. И   когда   я   это   понял,

опять почувствовал себя в старой тарелке: рядовой Людвиг Витгенштейн готов

к выполнению задания. Только ехать пришлось без музыки.

                                    91

     Машина была подходящая: на плитах чистого маленького дворика у   самых

ворот стоял зеленый открытый джип. Никого вокруг не было - и   ладно,   меня

не интересовало, кто занимается   экипировкой.   Внутри   лежали   два   ручных

пулемета, автоматы, гранаты и магазины. Похоже, что   в   монастыре   держали

целый арсенал. Двор, освещенный утренним солнцем, пересекали густые черные

тени. Было тихо. Можно было ехать. Русского я посадил, вернее,   уложил   на

заднее сиденье, чтобы его поменьше видели - неизвестно, кому   он   тут   был

знаком. Хорошо отрегулированный мотор работал бесшумно. И некоторое   время

я окончательно просыпался,   обдуваемый   холодным   воздухом   гор,   с   такой

бесцеремонностью вытолкнутый из монастырских библиотек. Очень, очень резко

пришлось просыпаться: вдали уже слышался звук мотора. Я   знал,   что   скоро

дорога выйдет с карниза на ровное место, где есть заросли кустарника -   но

пока наш джип был виден как на ладони со следующего витка серпантина.   Еще

каких-нибудь двести метров. Мы успели.   Я   как   мог   аккуратно   свернул   и

заехал подальше за кусты и камни. Там было   довольно   ровно,   но   все-таки

ехать было некуда, уйти можно было только пешком. Я взял один   пулемет   и,

пригнувшись, вылез вместе с русским к   кустам   над   дорогой.   Русский   без

приглашения захватил автомат. На другой стороне ущелья из-за скал выезжали

три   зеленые   грузовика,   крытые   брезентом.   "Не   стрелять"   -   сказал   я

русскому, и кажется, тот понял. Через некоторое время эти машины   проехали

мимо нас; позади брезент был завернут. Грузовики битком были набиты людьми

неизвестной мне народности или касты, похожие на европейцев. Они сидели на

лавках и подскакивали на ухабах, мотая плечами и головами,   как   резиновые

куклы. Все   они   были   какими-то   худосочными,   с   белыми   или,   наоборот,

красными лицами, и держали между   колен   автоматы   Калашникова.   Вся   Азия

наводнена   этими   дрянными   автоматами.   "Vagnky",   -   тихо   с   ненавистью

проговорил русский. Машины проехали, но я   остался   лежать   неподвижно,   и

русский тоже. Некоторое время было тихо: шум моторов заглушала   стена,   за

которой начинался ведущий к монастырю карниз. Облаву   надо   было   начинать

гораздо дальше от монастыря,   нам   уже   почти   повезло.   Потом   на   дороге

появилась еще одна такая же машина, и   мы   решили   больше   не   глазеть,   а

прижались к земле у самых корней. Эти тоже проехали мимо. Я   подождал   еще

пять минут, и мы продолжили путь.   Теперь   нужно   было   как   можно   дальше

уехать на машине, тем более что мне   жалко   было   бросать   такой   арсенал.

Русский утащил к себе на заднее сиденье второй пулемет, хотя я сомневался,

что   он   умеет   им   пользоваться.   Пока   мы   ехали,   он   внимательно    его

рассматривал, а потом наконец отложил, видимо, изучив и   удовлетворившись.

Мне было легче:   моя   подготовка   предусматривала   владение   всеми   видами

оружия, кроме, может быть, самых экзотических.   "What   Your   name?"   -   со

скверным произношением спросил русский. Я назвал имя и фамилию, и   русский

весело рассмеялся. Может быть, он тоже был игроком в бисер? "True   Liudwig

Wittgenstеin" - с обидой произнес я. Не хватало еще показывать   документы,

хотя они все равно остались там. Русский тоже назвался,   как-то   длинно   и

непонятно. Я   стал   называть   его   по-французски:   "Nicolas",   и   его   это

устроило. Кроме всего прочего, еще надо было где-то найти   время   и   тихое

место, чтобы поговорить! А сейчас говорить было некогда.

                                    92

     Мы отъехали уже далеко от монастыря и даже проехали два поселка. Было

слишком рано, и нас мало кто мог видеть - но мог. Русский никак   не   хотел

быть ниже бортиков и все время высовывался. В конце концов я решил: черт с

ним, он может увидеть что-то, чего я сам бы не понял. Так и получилось. Мы

выехали на развилку. Налево уходила хорошая асфальтовая дорога - на юг,   в

сторону Шимлы. Прямо - дорога на Лахор.   По   асфальту   двигалась   какая-то

машина,   и   на   перекрестке   мы   оказались   совсем   рядом.    Русский    был

оригинален:   он   расстрелял   содержимое   этой   машины   в   упор.    Я    даже

затормозил,   чтобы   он   мог   полнее   завершить   процесс.   Мне    оставалось

надеяться, что он не ошибся, тем более, что деревня была совсем   недалеко.

Впрочем, в этих горах привыкли   к   стрельбе.   Русский   с   довольным   видом

заменил магазин - магазин на двести патронов -   и   поднял   большой   палец.

Все-таки плохо, что он не знал английского языка. Дальше все шло тихо.   На

дороге стали появляться погонщики с козами и ослами, и даже автомобили.   Я

надеялся, что расстегнутая   джинсовая   куртка   сойдет   за   военную   форму.

Зеленый комбинезон русского меня   в   этом   смысле   устраивал.   Наконец   мы

въехали в довольно большое село, где было полно народу и стояло   несколько

машин и повозок. Я поставил машину в переулок возле какого-то бара и купил

в этом баре еды. Дорога и площадь хорошо отсюда   просматривались,   а   двое

аппетитно завтракающих на виду у всех военных не привлекали внимание.   Там

я и попытался объясниться, и главное вроде понял.   Теперь   мне   нужен   был

надежный контакт с ЦРУ, и для этого лучше всего было   убраться   из   Индии.

Чертовы горы, и оставшиеся в монастыре документы. Впрочем, брать   их   было

бесполезно:   там   куча   всяких   других   бумаг   обо   мне,   рекомендации   из

университета, переписка, свидетели... Я был настроен   решительно   и   готов

был идти на прорыв границы - тем более с такой экипировкой.

                                     93

     Для этого надо было двигаться быстро. Каких-нибудь триста   километров

по прямой - но горы... И все же все было спокойно. Я про   себя   благодарил

монахов - наверное, про этот автомобиль мало кто знал и ничего   никому   не

сказал. Из бормотанья русского я понял, что в   расстрелянной   машине   были

идеологи всей операции - значит, руководить и стремиться   к   цели   некому.

Те, что ехали в монастырь, выполнят приказ и успокоятся, а нового приказа,

скорее всего, никто не получит. Кроме пограничников и служб   безопасности.

Может быть, стоило переодеться? Но я решил, что нет - тогда будет   слишком

заметный контраст с военным джипом.   Я   даже   вытащил   наружу   пулемет,   и

управлять машиной сразу стало легче. Я интуитивно чувствовал, что здесь мы

проскочим. Горы становились ниже, и вот мы уже были на каменистой равнине.

Несколько раз попадались другие военные машины,   и   от   предчувствия   пуль

холодела   даже   моя   джинсовая   куртка.   Но   все   обошлось.   В   одном    из

придорожных баров - даже не знаю, как их   правильнее   называть   -   нашлась

туристическая карта. Не знаю, правда, каких туристов   мог   привлечь   такой

неспокойный район. И   мы   ехали   уже   по   карте,   как   настоящие   туристы.

Русский, во всяком случае, усердно вертел головой по сторонам,   хотя   все,

что нужно, он уже расстрелял. Я не знал, понимает ли   он,   что   бесполезно

думать о смерти. Я думал только о границе, и все больше убеждался, что без

этой машины шансов у нас никаких нет.   Американец   совсем   лишний   в   этом

азиатском углу, тем более русский. К тому же, похоже, еще и дело   у   этого

русского было срочным, и не стоило терять время.   Но   все-таки   мы   должны

были остаться целыми. Я не думал, что граница окажется   сложной.   Все-таки

это не граница с Россией. Но   после   шума   должна   была   начаться   погоня,

причем как индийская, так и пакистанская, русская и еще непонятно какая.

                                    94

     Значит, не нужно было шума. В узком ущелье торчала какая-то   будка   с

огородом. Как раз было много машин и повозок. Гораздо хуже, если бы   здесь

оказался оборудованный по всем правилам   таможенный   пункт   -   с   большими

зданиями, заграждениями, кондиционерами, машинами и прочей дрянью.   А   так

все прошло тихо - просто мы вытащили на вид оба пулемета, да перед этим   я

набросил на плечи найденную в деревне рогожу. Пограничник даже не   моргнул

глазом, и даже не сразу пошел звонить, но я   знал,   что   он   это   сделает.

Дальнейшее зависело от качества туристской карты.   И   мы   вовремя   бросили

машину недалеко от въезда в деревню - когда мы не торопясь шли   по   дороге

обратно,   к   другой   деревне,   со   стороны   Пакистана   над   нами   пролетел

вертолет.

                                    95

     Теперь   мы   совсем   походили   на   оборванцев.   Роскошный    комбинезон

русского пришлось разделить на части и вымазать их в масле. Свою джинсовую

куртку я выбросил, взяв взамен часть   комбинезона,   а   русский   остался   в

усердно драной рубашке. Все равно у   нас   было   мало   времени.   Дело   было

немногим лучше, чем до границы. Только уменьшилась вероятность   встречи   с

индийцами.   Срочно   был   нужен   какой-то   надежный,   лояльный   и    быстрый

транспорт - и непонятно куда, может быть, до Исламабада.   Где   здесь   есть

американские войска или представители, об этом туристская   карта   молчала.

Но лучше войска, представители могут быть   разные.   Впрочем,   я   послал   к

черту   и   войска,   и   представителей,    внимательно    осматривая    каждого

встретившегося   человека.   Надо   было   цепляться    за    любую    соломинку.

"Helikopter", - произнес русский. И он   был   прав.   Вертолет   не   пролетал

обратно, значит,   есть   вероятность,   что   он   приземлился   где-то   здесь,

например, возле той будки. И мы изо всех сил побежали вперед. Конечно, это

было глупо, но не очень. Когда вертолет снова   показался   далеко   впереди,

русский уже лежал в пыли на дороге, а я стал изо всех сил вопить и   махать

руками.

                                    96

     Мне было нужно, чтобы вертолет сел. И это удалось. Для этого пришлось

объясняться по-английски - больше я не хочу таких импровизаций. До сих пор

мне и другим приходится расхлебывать последствия. Дело в том, что русских,

видимо, не зря называют медведями,   или   ему   придала   силы   безнадежность

положения. И самое главное, они сделали ошибку: вдвоем вышли из вертолета,

чтобы тащить русского. Я уже и не говорю, что их было только двое. Вообще,

во   всем   этом   путешествии   была    какая-то    скользкая,    мутная    смесь

гарантированной неудачи и непонятного везения. Я чувствовал себя   скверно:

неизвестно было, кого   мы   покалечили   и   насколько.   Утешало   то,   что   у

приличных людей не должно было   быть   таких   драных   вертолетов.   Он   весь

шатался и скрипел, как этажерка, и все-таки долетел,   дотянул   до   большой

речной долины, в которой   виднелся   аэродром,   белые   здания,   огороженные

бетонным забором, и самолет с надписью: "US air forces".

                                    97

     Это были действительно US air forces, иначе нам   пришлось   бы   плохо.

Было гораздо лучше сидеть целый месяц в   подвале   и   дожидаться   окончания

проверок и каких-то других мероприятий. Подвал был мерзким, ночью ледяным,

а днем жарким, но более надежного помещения здесь   не   нашлось.   Не   знаю,

почему они сразу не отправили нас отсюда - может быть,   в   виде   мести   за

посадку вертолета, может быть, боялись, что мы захватим   и   самолет   тоже.

Кстати, могли отправить еще дальше. Но вероятнее всего, с такой   скоростью

работала бюрократическая машина, и уж кто-кто, а русский   должен   был   это

понимать и не верещать, что у   нас   мало   времени.   Кроме   того,   я   начал

подозревать, что времени у нас сколько угодно, что события   сами   подождут

этого русского. И мы сидели в этом подвале, до одурения играя   в   карты   и

изучая русско-английский язык. Мне приходилось видеть в зоопарке гризли, и

русский   больше   всего   походил   на   медведя,   когда   начинал    угрожающим

неразборчивым голосом говорить по-русски с персоналом. Потом они   сказали,

что им тоже пришло в голову   сравнение   с   гризли:   когда   мы   по   очереди

выходили по наклонной   лестнице   подвала   под   дулами   автоматов.   В   этом

подвале   у   меня   сформировался   прочный   языковый   стереотип:   когда   мне

приходится (очень редко) иметь дело с русскими, я   приобретаю   озабоченный

мрачный   вид   и   начинаю   гнусавым   голосом   произносить   русские    слова.

Насколько я могу заметить, меня   сразу   принимают   за   своего,   но   другие

говорят, что мой язык неадекватен.

                                     98

     Потом выяснилось, что мы остались живы только благодаря тем парням   и

их подвалу. Они наотрез отказались отдавать нас кому бы то ни было,   кроме

каких-то своих бывших начальников. Конечно, они понесли наказание,   в   том

числе двое вертолетчиков. По крайней мере, народу они собрали много, и для

нашей отправки понадобился целый транспортный самолет   -   тот   самый,   что

стоял тогда на аэродроме. Среди сопровождающих был и мой бывший начальник.

Всю дорогу он уговаривал меня бросить философию и   вернуться   на   флот,   а

русский сидел в другом конце самолета и беседовал по-русски с человеком   в

штатском. Я смотрел через иллюминатор вниз, на последние уплывающие   назад

вершины, и думал о   том,   что   большой   разницы   нет.   С   другой   стороны,

возвращаться мне почему-то казалось опасным, а   защита   индийских   и   даже

тибетских богов - ненадежной. Было ли это тоже частью игры   в   бисер,   или

это только майя, иллюзия? Или, может, ну его на   ...?   Я   чувствовал,   что

больше никогда не смогу заниматься старинными книгами так,   как   раньше   и

как другие до меня, просто превращая   их   в   другие   книги,   с   глянцевыми

обложками,   в   шлягеры   и   манеры   сопляков.   Теперь   я   задавал   себе   не

индийские, а русские вопросы, какими бы они ни казались бессмысленными.   Я

участвовал   в   этой   истории   до   конца,   но   так   и   не   понял,   чем   она

закончилась.

                                    99

     За этот месяц они нашли   следы   возвращения.   Конечно,   главную   роль

сыграли радары флота. Воздух хранит много тайн, и большинство из них имеет

отношение к математике, а не к   реальным   предметам.   Я   вспоминаю   нашего

корабельного локаторщика, его железную будку и экраны, как   будто   налитые

дрожащей светящейся водой. Он показывал мне НЛО   -   неопознанные   летающие

объекты, которые локатор видит в гораздо большем количестве,   чем   человек

глазами.   Потом   он,   смеясь,   объяснял    мне,    как    сигнал    искажается

неоднородностями в атмосфере и неисправностями аппаратуры. Он говорил, что

так ни разу и не видел настоящего НЛО, ни сам,   ни   с   помощью   радаров   -

такого, которого он бы не мог опознать. И однажды никто из этих   людей   не

смог опознать сигнал. С палубы были подняты самолеты - хорошо   вооруженные

самолеты   с   угловатыми   короткими   крыльями,   с   антеннами,   с   приборами

инфракрасного видения. Они сбрасывались катапультой и уносились над   морем

к горизонту,   а   потом   возвращались   по   одному,   и   пилоты   рассказывали

странные вещи: светящиеся шары уходили под воду, а   радары   не   показывали

ничего, и системы вооружения не срабатывали. Потом   туда   были   отправлены

корабли и большие самолеты, и несколько дней локаторщики   сходили   с   ума,

потому что чудеса не прекращались, даже несмотря на надводную, подводную и

воздушную толкотню. Для нас выделили легкий   катер   -   спецы,   с   которыми

общался русский,   сказали,   что   большее   не   имеет   смысла.   Они   просили

обеспечить только   радиосвязь   с   авианосцем,   на   котором   мы   прибыли   в

подозрительный район.

                                   100

     Катер с шумом упал на воду, и мы с русским первыми спустились в него.

Матрос   наверху   стоял   в   ожидании,   а   потом   потребовал   отдать   концы.

Остальные стояли у борта. "Только мы?" - спросил я. Ответа не последовало.

Я и сам понимал, что техника сделает все, что она может - авианосец   видел

чуть ли не каждую рыбку   в   радиусе   десятков   километров,   его   оружие   с

гарантией уничтожало любую цель. И люди могли сделать только то,   что   они

могли - непонятно, что. Начиналось волнение, в воздух летели брызги,   и   к

тому же море затягивал редкий для этих мест туман. В   тумане   звук   мотора

казался совсем глухим, и   скоро   от   авианосца   осталась   только   огромная

неясная тень, которая маячила сквозь туман еще долго - таким   большим   был

корабль. Когда авианосец совсем скрылся, я опробовал радиосвязь.   Несмотря

на туман, она была отличной. Мы шли в точку, где   радары   заметили   первую

неопознанную   цель.   Радары    и    сейчас    работали,    заполняя    туманное

пространство невидимыми волнами, и ничего, кроме   отметки   на   экранах   от

нашего катера,   они   не   показывали.   Мотор   тихо   ворчал,   а   мы   сначала

всматривались в туман, потом   прекратили   и   уселись   на   мокрые   сиденья.

Становилось похоже, что мы пройдем насквозь этот туман, потом поездим   тут

еще в разных направлениях, а потом вернемся на борт, хорошо   прогулявшись.

Русский предложил снизить скорость. Я   снизил   ее   до   предела,   с   трудом

удерживая катер, чтобы он не стал   бортом   к   волне.   "Помалу   вперед",   -

попросил русский.   Ничего   по-прежнему   не   было   видно.   Потом   в   тумане

появилась длинная тень, лежащая поперек нашего   курса,   как   будто   черная

кромка берега. Мы продолжали двигаться вперед, и вот перед нами   очутилась

старая, ржавая посудина - какая-то баржа со срезанными или   развалившимися

надстройками, корпус которой едва торчал над водой.   Тумана   вокруг   стало

меньше, и старое судно стало лучше видно. Я запросил авианосец. "Пусто", -

ответили мне. "А нас   видите?"   -   "Вас   видим".   "Тут   полно   железа",   -

возразил я, и там началась ругань.   "Это   и   есть   ваша   галлюцинация?"   -

спросил я русского, с отвращением глядя на склизкий ржавый   корпус.   "Вряд

ли", - ответил тот. Мы приблизились к судну, и тут я заметил, что ошибся в

оценке расстояния. Судно было очень большим, и теперь было видно, что   это

старинный военный корабль, правда, без орудий и только с остатками носовой

надстройки. Труб тоже не было. "Что, и теперь не видите?" - спросил   я.   В

ответ шли одни издевательства. Может быть, их локаторы не работали в таком

густом тумане. Над нами   возвышался   изъеденный   ржавчиной   борт,   весь   в

заклепках, и кое-где попадались черные   разбитые   иллюминаторы.   "Ну   что,

посмотрим?" - спросил я русского. Тот   молчал.   Наконец   попался   какой-то

свисающий сверху канат, больше похожий на мочалку, и я остановил катер под

ней, а русский ухватился за конец руками и полез наверх.

                                   101

     Когда Сальвадор вскарабкался на борт   старого   корабля,   туман   почти

рассеялся, и стала видна огромная пустая палуба. Она была   неровной   -   то

тут, то там торчали остатки оторванных или   отрезанных   чьей-то   хозяйской

рукой конструкций. Туман исчезал как-то странно, кусками. Над палубой   его

уже не было, а в стороне над водой он, наоборот, сгустился и стоял стеной.

Сальвадор подошел к борту в том месте, где свисал конец, и катера внизу не

увидел. Наверное, помощник отвел его подальше, чтобы   не   ударило   волной.

Сальвадор двинулся к   носовой   надстройке.   Посудина   походила   на   баржу,

потому что посреди корпуса в палубе был большой проем, уходивший до самого

дна, и внизу валялись обломки переборок и стальных швеллеров. Туман   возле

надстройки на глазах рассеивался. Он был здесь плотным и молочно-белым,   и

один его кусок улизнул из-под ног Сальвадора, изогнувшись   и   завернув   за

угол. Сальвадор   проводил   его   взглядом   и   стал   подниматься   по   мокрой

лестнице, прижатой к стене надстройки. Наверху было что-то вроде мостика с

уходящими   вправо   и   влево    балконами,    в    конце    которых    виднелись

изуродованные пулеметные турели. Посреди стоял большой штурвал вроде   тех,

что рисуют в детских книжках, а рядом с   ним   две   толстые   вентиляционные

(или переговорные?) трубы.

     - На мостике, - утверждающим тоном послышалось из трубы.

     - Капитан, - ответил Сальвадор.

     Больше никто не вступал в переговоры. Сальвадор повернулся к   палубе.

Вниз вела широкая железная лестница, доходившая   до   самого   дна   огромной

дырки в корпусе. Судно казалось выпотрошенным,   от   него   осталась   только

скорлупа внешней обшивки. Сальвадор стал спускаться по лестнице, и увидел,

что переговорные трубы срезаны прямо под железными листами мостика.   Какая

гадость. И где-то здесь бомба. Туман рассеялся, но воздух   все   равно   был

влажным, и откуда-то летели   брызги.   Сальвадор   спустился   вниз,   на   дно

выпотрошенного   корпуса,   где   среди    луж    валялись    остатки    железных

конструкций.   По   бокам   в   стенах   тянулись   ряды   выпуклых   заслонок    с

поперечными закрутками,   наподобие   крышек   сварочного   газогенератора,   -

кажется, они назывались   "кингстоны".   Сальвадор   стал   отворачивать   винт

ближайшей заслонки, потом она со звоном упала, но против   ожидания   оттуда

не хлынул поток воды - в круглом   отверстии   болталась   зеленоватая   муть.

Сальвадор методично отвернул все заслонки   и   стал   снова   подниматься   по

лестнице. На середине пути он оглянулся: дно   посудины   уже   скрывалось   в

тумане, который вытекал   из   отверстий   так   же,   как   вытекает   из   трубы

сжиженный газ. Сальвадор поднялся на мостик: что-то еще   здесь   надо   было

сделать. Он подошел к отполированному медному   штурвалу   и   с   облегчением

увидел, что вместо румбов на него нанесены даты: 1897, 1905... Он поставил

колесо против числа "1908" и   пошел   по   балкону   или   пандусу   в   сторону

ближайшей пулеметной турели. Балкон выступал   за   пределы   корпуса,   внизу

плескалась уже приблизившаяся вода. Сальвадор залез на   остатки   турели   и

прыгнул в воду.

                                   102

     Холода воды он не боялся, и не только потому,   что   с   детства   любил

реки, снег и леса. Вода была   вещественной,   мокрой,   и   могла   разве   что

утопить. В ней по крайней мере не было лжи. Как они все достали   со   своей

брехней, творчеством и свободой! Сальвадор, не оглядываясь, плыл   к   стене

тумана, который вдруг размягчился и стал ближе, стал обыкновенным туманом.

Вода не была чистой, на поверхности попадались   щепки,   огрызки   и   всякая

дрянь. Сальвадор с отвращением смотрел на мусор и думал,   что   корабль   на

самом деле тоже мог быть куском яичной скорлупы. Но это не ложь, а   только

иллюзия. И Сальвадор решил досмотреть до конца. Он оглянулся назад. Сквозь

туман еще был виден тонущий корабль, там шла   последняя   сцена   спектакля.

Посудина тонула, погрузившись в воду носом и задрав корму, развернувшись к

Сальвадору боком. Где-то он уже видел эту жидкую носовую   надстройку,   эту

огромную задницу. И вдруг он вспомнил: да это же крейсер "Аврора".

                                   103

     Сальвадор проснулся в своей комнате, на блестящей железной кровати   в

гостинице института Механизации. Начинался белый зимний день. Со двора уже

доносились звон посуды и веселый запах мочи. Сальвадор взглянул   на   стол:

никакого журнала там не было. И,   пытаясь   удержать   обрывки   стремительно

исчезающего воспоминания, он так и не мог понять, происходило   ли   все   на

самом деле, или это только сон, вызванный   наворотами   вчерашней   машинной

игры.

                               КОММЕНТАРИИ

     Автор этой книги впервые выступает на поприще литературы - и   тяжелым

шагом! Наум Сладкий больше известен как художник   красками.   Однако   после

этого он был вынужден   покинуть   Москву.   Все   равно,   книжка   написана   в

истинно далианском духе. Меня огорчает лишь то, что не все мои юные друзья

живут в Москве, и поэтому не могут в должной мере   насладиться   московской

спецификой. Наум Сладкий предоставил мне   все   права   на   распространение,

комментирование и редактирование своей книги в землях к востоку от Польши,

и   я   воспользовался    этим    правом.    Предлагаемый    комментарий    будет

способствовать возрастанию как наслаждения публики,   так   и   раскупаемости

тиража.

                                    1

     Казанский   вокзал   построен   в   1913   году   по    проекту    известного

архитектора А.В.Щусева   (1873-1949).   Вокзал   подвергался   перестройкам   и

переделкам, современный вид он приобрел к 1949 году. Стиль Щусева   -   это,

так сказать, романтическая стилизация русского узорочья   XVII   века,   или,

вернее, переходная   стадия   между   XVII   веком   и   Шпеером.   Среди   других

известных произведений   Щусева   такие:   храм-памятник   на   Куликовом   поле

(1913),   церковь   в   Марфо-Мариинской   обители   на   Б.Ордынке    в    Москве

(1908-1912), Мавзолей Ленина, Москворецкий мост (1937),   Институт   истории

партии   при   ЦК   КП   Грузии   (1938),   Ташкентский   театр   оперы   и   балета

им.Алишера Навои (1940-1947). Вместе со Щусевым в Марфо-Мариинской обители

работал   М.В.Нестеров,   а   Казанский   вокзал   украшен    внутри    мозаиками

знаменитого художника П.Д.Корина (1892-1967). Этот художник тоже всю жизнь

разрабатывал темы старины и православия, и тоже романтизируя их обеих (или

обоих - тьфу, нечисть!).   Имя   Корина   для   московской   публики   застойных

времен стоит в одном ряду с именами Платонова,   Олеши,   Зощенко   и   других

творцов, "сохранивших внутреннюю свободу, но чей голос умолк". Корин так и

не смог начать какое-то свое главное в жизни полотно под   названием   "Русь

уходящая". Полотно и сейчас можно видеть в   доме-музее   Корина:   оно   туго

натянуто, но совершенно пустое. Залы вокзала очень высоки, вестибюль,   где

сохранились мозаики, застеклен, и   оттуда   видна   площадь.   В   подземельях

вокзала   расположена    станция    метро    "Комсомольская-кольцевая",    тоже

оформленная мозаиками Корина на темы героических эпизодов русской   истории

(цикл "Александр Невский", 1951-1952 г.)

     Zeiss, по-видимому, отсылает читателя к   великолепному   вступлению   к

фильму "Горец". В фильме рассказывается про вождя   повстанцев,   сосланного

на Землю с другой планеты (planet Zeiss).

     Цейссовский бинокль есть (или был - тьфу, нечисть!) у Мандельштама:

               ....................................

               Он глядит в бинокль прекрасный Цейса -

               Дорогой подарок Царь-Давида, -

               Замечает все морщинки гнейса,

               Где сосна иль деревушка - гнида.

               ....................................

               Я люблю военные бинокли

               С ростовщическою силой зренья.

               Две лишь в мире краски не поблекли:

               В желтой - зависть, в красной - нетерпенье.

                                     2

     Чувствуется влияние В.Войновича   ("Москва-2048").   Автор   делает   это

специально, но остального - это что-то нового, и я теряюсь.

                                    3

     Не упустите   случай!   Перед   вами   точное,   хотя   и   немного   скупое,

описание ПЕРВОЙ в мире игры типа "Quest" - классической игры   "Adventure".

Наум Сладкий - это такой монстр, что он в нее   играл,   но   допустил   из-за

старческого маразма оплошность: "Adventure" шла под   CMS   в   VM/370   (или,

если кому это более понятно, в ПДО СВМ ЕС ЭВМ), и никак не могла   работать

на ЕС-1033. Кроме того, здесь видны разрушительные устремления   автора,   в

частности, тайная мечта любого программиста о разрушении пакета дисков   на

полном ходу (думаю, даже персоналочного HDD, хотя понту там меньше).

     Финские прямоугольные пакеты для молока   циркулировали   по   Москве   в

80-е годы. Наверное, в молоко добавляли консервант, так как оно   долго   не

кисло.

                                    4

     Запомните отсюда и навсегда:   Наум   Сладкий   не   придумал   ни   одного

интерьера и ни одного   действующего   лица.   Как   истинный   сюрреалист,   он

фотографически точен в деталях, пейзажах и в интерьерах (но, к   сожалению,

не всегда в датах, он ведь художник красками). Где начинается НЕреальное -

понять трудно. Здесь, например, описан институт   Механизации   и   Энерггггг

(кажется, изации) лесного хозяйства, и расположен он именно   там,   где   он

расположен (тьфу, нечисть - в общем, Вы   поняли).   Мы   с   Наумом   искренне

благодарим всех сотрудников   вычислительного   центра   этого   института   за

помощь в   нашей   работе,   особенно   директора   ВЦ   Габриэля   и   известного

системщика Вострикова.

     Мы   не   везде   будем   расшифровывать   имена   -    если    нет    особого

комментария, описано то, что было, есть или будет на самом деле.

                                    5

     Сам читал эту заметку, и именно в "Технике-молодежи", но   убей   -   не

помню, когда и в каком номере.

                                     7

     Троллейбус   приехал   сюда    из    стихов    известного    поэта    застоя

Б.Ш.Окуджавы:

                Последний троллейбус, мне дверь отвори,

                Я знаю, как в темную полночь

                Твои пассажиры, матросы твои

                 Приходят на помощь

                .............................

                Я с ними не раз уходил от беды,

                Я к ним прикасался плечами.

                Как много, представьте себе, доброты

                В молчаньи, в молчаньи.

     Английский буклет процессора Zilog-80 (Z80).

     Храм в Быково (1782-1789) построен по проекту великого архитектора В.

И.Баженова (1737-1799). Для того, чтобы его (храм) осмотреть, нужно обойти

бетонную ограду   аэропорта   слева.   Баженов   -   это,   так   сказать,   Шпеер

утонченной мечты. Чтобы утонченная мечта не исчезла,   утончившись   совсем,

она должна иметь своего Шпеера.

     В городе Жуковском находится ЦАГИ - колыбель советского самолетства.

                                  10 - 11

     Здесь демонстрируется одна из граней общественного сознания советских

фантастов. Сюжет отрывка типичен и может быть интересным для психиатров. В

одной   книжке   хмырь   падал   с   самолета,   но   залетел   в   тучу,   там   его

перехватили пришельцы и велели с кем-то сражаться. На обложке   этот   хмырь

нарисован, как он летит, и с   таким   рельефным   членом!   В   другой   книжке

кто-то упал с самолета на провод высоковольтной линии (!) и долго   шел   по

нему, и все просил, чтобы его сняли, но никто не захотел. Чем кончилось   -

не понял.   Может,   все   проще:   говорят,   полеты   снятся   при   сексуальной

озабоченности.

                                    12

     Один из первых полетов аэробуса "Ил-86".

                                     14

     Помню, как долго мучился автор над картиной любви.   Сначала   описание

занимало листов пятнадцать, но при   бета-тестировании   все   стали   в   один

голос говорить: СОКРАТИТЬ и УСИЛИТЬ (как в анекдоте про Чапаева). Но он же

не Микеланджело! Пришлось только сократить.

                                    15

     Темный   минерал   с   кристалликами   -   из   романа   И.Ефремова   "Лезвие

бритвы". Роман этот - что-то вроде утопии, одно из первых мест   в   русской

литературе, где   Индия   описывается   в   виде   блаженной   страны   мудрецов.

Ефремов   -   большой    писатель    и    философ,    умерший    при    загадочных

обстоятельствах. О нем ходит много легенд: например, что на самом деле   он

был до революции англичанином, а после стал агентом   английской   разведки.

Известны его романы "Таис Афинская"   и   "Туманность   Андромеды",   а   также

рассказы из жизни геологов и археологов.

     Ленинский жест взят из воспоминаний М.Горького   (Собрание   сочинений,

ГИХЛ, 1963, т.18). Для Советского Союза нет ничего странного   в   том,   что

представитель санэпидстанции лазит в отсутствие хозяев по их тумбочкам.

                                    18

     Второй разговор: видимо, Вера - это Вера Фигнер (1852-1942), активная

участница "Народной воли".   Сальвадор   мог   читать   ее   мемуары.   Одно   из

популярных объяснений социализма содержит следующий   тезис:   в   социализме

реализуется присущее как отдельному человеку, так и человечеству   в   целом

стремление к самоуничтожению (В.Шафаревич, "Социализм как явление   мировой

истории").

     Н.Г.Чернышевский, "Что делать?" - сны Веры Павловны.

                                    20

     Здесь   начинаются   совершенно   точные   описания   Кировограда   (бывший

Елисаветград, родина   Тарковских,   описанная   Тарковским-старшим   в   серии

рассказов) и его окрестностей. С этими описаниями связан один из   наиболее

скандальных эпизодов в жизни Наума Сладкого. По поручению Союза Художников

Н.Сладкий приехал в Кировоград, чтобы написать   серию   картин   "На   родине

Тарковских". Это было   как   раз   тогда,   когда   уезжать,   наоборот,   стало

похвально-завидно. Сначала   Н.Сладкий   тихо   ходил   себе,   как   порядочный

художник, правда, появившись один раз вместе с какими-то милиционерами и с

шахтерским   фонарем   на   плече.   Потом    ему    понравился    Кировоградский

кибернетико-технический колледж. Наум   стал   общаться   со   школьниками,   и

через некоторое время всех их можно было видеть на площади Кирова, Наума в

длинном пальто и шляпе, и школьников, обступивших его   со   всех   сторон   и

слушающих что-то вроде проповеди на тему "Любите свечку - источник света".

Что он еще говорил, не знаю. Внешне Наум Сладкий   напоминает   аптекаря   из

Фигераса, не ищущего абсолютно ничего.   Но   это   не   помешало   ему   вконец

обнаглеть и предпринять ряд поездок на велосипедах по окрестностям города,

причем при участии не только девочек, но и мальчиков тоже.   Сознаюсь,   что

все это происходило при моем явном попустительстве, я   был   тогда   деканом

факультета в этом колледже. В отчете Министерства Просвещения Украины было

сказано, что "дикие, разнузданные   оргии   парализовали   на   месяц   учебный

процесс". Колледж пришлось закрыть.

                                    21

     Из поздней поэзии Бунина: B шмели, и цветы, и   трава,   и   колосья,   И

лазурь, и полуденный зной. Час настанет - Господь сына   блудного   спросит:

"Был ли счастлив ты в жизни земной?" И забуду я все - вспомню   только   вот

эти Полевые пути меж колосьев и   трав,   И   от   сладостных   слез   не   сумею

ответить, К милосердным коленам припав.

                                    22

     В стихах Тарковского река Сугоклея уходит в камыш,   а   здесь   она   из

него вытекает. Можно вспомнить

                    "...дерево на берегу Ингула,

                     И там впервые я увидел крону -

                    Зеленый слепок грозового гула".

     Балашовский мост - тот самый, под которым дезертир подарил   патрончик

маленькому Тарковскому-старшему.

     Завод, сливающий электролит - ремонтный завод им. Таратуты. Автор без

малейшего стеснения берет откуда попало уже готовые фамилии.

     Стихи   В.Соловьева:   Хоть   мы   навек   незримыми   цепями   Прикованы   к

нездешним берегам, Но и в цепях должны свершить мы сами Тот круг, что боги

очертили нам Все, что на волю высшую согласно, Своею волей чуждую   творит,

И под личиной вещества бесстрастной Везде огонь божественный горит.

     Помню, как Наум Сладкий в своем обычном ортодоксальном   пальто   водил

меня по этой помойке, ковыряя тростью отходы и c восторгом говоря о   прозе

Стругацких. Из этих стихов взяты цепи, на которых висит мост через   овраг,

а также вещество. Правда, там   еще   был   и   огонь,   вернее,   пробивающийся

из-под вещества удушливый дым, и мы оттуда ушли.

                                     23

     Кажется, ирония автора относится к   современнику,   вынужденному   жить

лишь среди книг и помоек. С другой стороны, много ли вокруг нас мест,   где

книги еще не пущены на растопку, а задворки безопасны для хождения?

                                     26

     Самое время   объяснить,   почему   такое   название   у   главного   героя.

Николай Васильевич Клеточников -   уникальное   явление   в   истории   русской

революции. Он был мелким чиновником в Крыму, а   потом   в   одно   прекрасное

время   решил   "переменить   судьбу"   (по   выражению   Ю.Трифонова   в   романе

"Нетерпение") - а на самом деле, кто его знает? - никто серьезно не изучал

- и заявился к революционерам в Петербург,   революционерить.   У   него   был

хороший почерк,   хорошие   канцелярские   способности,   и   он   стал   агентом

революционеров в охранке. Был арестован незадолго до 1   марта   1881   года,

умер   в   Петропавловской   крепости.   Вообще,   история   русской    революции

представляет собой невероятно увлекательную,   почти   фантастическую   смесь

уголовщины, провокации, высоты,   низости,   осмысленного   и   бессмысленного

героизма.   На   мой   взгляд,   роман   Трифонова   -    лучшее    художественное

произведение на эту тему, причем максимально приближенное к документальным

источникам.   Пришита   ли   эта   тематика   белыми   нитками    к    Тунгусскому

метеориту? Мне кажется, что нет.

     Сальвадор   -   по-испански   "спаситель,   избавитель".    Наум    Сладкий

говорил, что преклоняется перед гением Сальвадора Дали, и что именно   этот

гений вдохновляет его на подвиги. Главный герой   повести   в   конце   концов

оказывается спасителем мира.

     Наум говорил, что он пишет свою повесть в истинно далианском духе. Не

знаю, насколько обоснованны его претензии. Дали же гений, а гений и   злоба

- вещи   несовместные.   Дали   говорил:   "Сюрреализм   -   это   я".   Интересно

посмотреть, что говорил по этому поводу Н.Рерих: "Сюрреализм и большинство

всяких   "измов"   не   имеют   пути   в    будущее.    Можно    проследить,    что

человечество,   когда   наступают   сроки   обновления,   возвращается   к    так

называемому   реализму.   Под   этим   названием   предполагается    отображение

действительности. Вот и теперь русский народ УБРАЛ   всякие   "измы",   чтобы

заменить их реализмом. В этом решении остро сказывается русская   смекалка.

Вместо блуждания в трущобах непонятностей народ хочет познать и отобразить

действительность. "...Сердце требует песнь о прекрасном. Сердце   творит   в

поисках высшего качества. Жизнь двинула такие грозные реальности,   что   им

будет созвучен лишь ЧИСТЫЙ разум." (Н.К.Рерих: Из литературного   наследия,

М., 1974, с.265-266) Я выделил курсивом слова, которые представляются   мне

ключевыми в этом отвратительном фрагменте. И я солидарен с Наумом, который

считал Дали гением ясности, творчества   (т.е.   мастерства,   ИЗГОТОВЛЕНИЯ),

ИГРЫ света и тени - но это тень шпаги   Вермеера,   а   не   серого   занавеса,

который растягивают над миром носители религиозного мракобесия.

                                    28

     Шутки шутками, а дело с источниками обстоит именно так, как описывает

Наум Сладкий. И заметка в журнале тоже где-то есть!

                                    29

     Но это мусорные бачки не   Кировограда,   а   Московского   университета.

Многие студенты женились, заводили детей   в   этом   торжественном,   обшитом

дубом клоповнике, и эти дети носились по   коридорам   в   запахе   клопомора,

мусоропроводов (тогда еще работал мусоропровод, бачки появились   позже)   и

жареной картошки на сале. А что делали мы? - мы тогда пили пиво.

                                    30

     Самолетов и вертолетов тут хватает. Где вы, доктор Фрейд? (См.   прим.

к гл.10).

                                    31

     Это явно навеяно полетом Руста. Он на   спор   прилетел   на   спортивном

самолете откуда-то из Швеции прямо на Красную площадь.

                                    32

     Из советских песен,   которые   без   конца   крутили   по   радио:   А   ты,

улетающий вдаль самолет, Сердце свое береги. Под крылом самолета о   чем-то

поет Зеленое море тайги.

                                    39

     Это тот самый автомобиль, который подарили рабочие умирающему   Ленину

в Горках. Автомобиль циклопических   размеров,   черный,   как   катафалк,   на

полугусеничном ходу: впереди колеса, сзади гусеницы. Но говорят, что вождь

даже проехал на нем пару раз на охоту, поднимая   до   звезд   снежную   пыль!

Книги о Ленине уже изъяты из научной библиотеки, где я работаю, и я сейчас

лишен возможности узнать, чья воспаленная инженерная   мысль   породила   это

чудовище. Автомобиль и сейчас стоит в   гараже-музее,   слева   от   основного

здания, бывшей усадьбы генерал-губернатора Москвы.

                                    43

     Маяковский о Ленине: Усов щетинка вздернулась ввысь, В   складках   лба

зажата человечья В огромный лоб - огромная мысль

                                    44

     Это напоминает образ Ю.В.Андропова по мемуарам. Во   времена   Брежнева

Андропов был начальником КГБ.   Существует   история   о   галошах   Андропова:

однажды он вышел из подъезда и, усаживаясь в машину, по рассеянности   снял

галоши. Они остались стоять на тротуаре. К галошам тут же   был   приставлен

специальный пост, который находился   при   них   до   вечера.   Когда   вечером

Андропов вернулся с работы, машину остановили возле галош, и Андропов, как

будто так и надо, вылезая, снова вставил в галоши ноги. Андропов   в   конце

жизни действительно носил длинные, "артистические" волосы.

                                    45

     Мартин Борман был тем   самым   агентом   СССР   в   нацистской   верхушке,

который послужил   прототипом   Штирлица.   Штирлиц   -   герой   романа   Юлиана

Семенова "Семнадцать мгновений весны". Роман   был   экранизирован   и   очень

много   раз   показан   по   телевизору.   Перипетии   и   герои    романа    стали

неотъемлемой частью советской культуры - вплоть до анекдотов, как Петька и

Василий Иванович. Судьбы всех главных нацистских   руководителей   известны.

Куда делся Борман, до сих пор не знает никто.

                                     46

     Имеется в виду,   наверное,   не   Витебск,   а   Бобруйск.   Наум   Сладкий

родился в Бобруйске (это еврейский город в Белоруссии), но Бобруйск   менее

известен, чем Витебск. Марк Шагал тут совершенно ни при чем, просто автору

нужен был еврейский город. Зачем? Думаю, в повести протаскивается мысль   о

том, что этим тайнам могут быть причастны люди лишь   определенного   склада

или рода занятий - Наум Сладкий называет их игроками в бисер. Игру в бисер

придумал немецкий писатель Гессе. Роман так и называется: "Игра в   бисер".

Что это такое? Да вот эта книжка и есть наша с Наумом партия игры в бисер.

Древняя благородная наука евреев Каббала - тоже своего рода игра в бисер.

     ЕПБ   -   это   Елена   Петровна   Блаватская,    знаменитая    общественная

деятельница конца XIX - начала XX века. Была главной   фигурой   теософского

общества, которое до начала восьмидесятых годов действовало в   Петербурге,

потом в Англии, куда переехала Блаватская, потом   в   Индии,   в   Бомбее.   В

среде теософов название "ЕПБ"   было   общепринятым.   Общество   возникло   на

волне   интереса   к   индийской   культуре,   который   разгорелся   в   связи   с

начавшимися серьезными исследованиями   Индии.   ЕПБ   написала   много   книг.

Рерих и теософы всегда взаимно отрицали какую-либо связь между собой, хотя

стилистически и по содержанию труды рериховского   круга   похожи   на   труды

теософов. По крайней мере в одном случае они явно продолжают   друг   друга:

знаменитые письма Махатм, скорее всего, написаны Блаватской, а   то   письмо

Махатм советскому правительству, которое привез Рерих, написано его   женой

Еленой Ивановной Рерих. Е.И.Рерих   разработала   также   учение,   называемое

"Агни Йога", по форме и фразеологически близкое трудам Блаватской.

     Ребята!!! Это все такая серость!!! Чтение этих   книг   жеванию   опилок

подобно, хотя сама гора опилок обширна весьма.

     Теперь хасиды и абреки. В этой фразе отражена   любопытная   аберрация,

происходящая в сознании не то Альтшуллера, не то   самого   Наума   Сладкого.

Под абреками   герой   явно   понимает   разбойников,   то   есть   мошенников   -

приверженцев   теософов.   На   самом   деле    по-осетински    "абрег"    значит

"скиталец". На Северном Кавказе сначала так называли людей, исключенных из

рода и ведущих отдельную,   часто   разбойничью,   жизнь.   Начиная   с   времен

Кавказской войны, которую вела Россия, абреками стали называть   более   или

менее автономно действующих воинов, сражающихся   с   российскими   войсками,

самостоятельно или во   главе   небольших   отрядов.   В   фольклоре   Северного

Кавказа воспевались подвиги этих людей, а среди русских   насаждалось   -   и

насадилось таки - мнение об абреках, как о просто разбойниках и   бандитах.

Именно в этом смысле слово   "абрек"   вошло   в   современный   русский   язык.

Хасидизм - течение в еврейской   религии,   основателем   которого   считается

Исраэль Бешт (1700-1760). Наибольшее распространение   хасидизм   получил   в

XVIII - начале XIX века на   территориях   нынешних   Белоруссии,   Украины   и

Польши. На иврите "хасид" значит "благочестивый". В хасидизме праведник   -

человек, имеющий почти божественную (или   даже   более,   чем   божественную)

власть, праведник своим существованием оправдывает мир, и в знак   этого   в

дни    его    жизни    не    появляется    радуга.    Сначала     учение      имело

приподнято-мистический   характер   и   было   враждебно   учителям   Закона.   В

дальнейшем хасидизм приобрел догматизированную   форму,   сложилась   типовая

структура хасидской   общины   с   праведником   (цадиком)   в   центре,   кругом

избранных   приближенных   и   стоящих   ниже   по   иерархии   рядовых   хасидов,

безраздельно   преданных   начальству.   Альтшуллер,   как   еврей    и    знаток

эзотеризма, конечно, знает, кто такие хасиды, но употребляет это   название

в ироническом смысле, а слово "абреки" - в кондовом русском значении этого

слова.

                                    47

     Дорога из романа Киплинга "Ким"! Беззастенчиво уворовано, но   Киплинг

не сравнивал Индию с   Украиной.   Химачал   Прадеш   -   современное   название

штата, "прадеш" как раз и   означает   "штат".   В   описываемое   время   таких

названий еще не было.

                                    48

     Как уже говорилось, Наум Сладкий   -   художник   красками,   поэтому   он

часто путает   последовательность   событий.   Так   и   здесь:   небоскреб   был

построен в 1929 году, то есть уже после описываемых событий.   До   этого   в

США Рерихом был создан Институт Объединенных Искусств (1921 г.), который в

1922 году был преобразован в Международный центр искусств "Корона Мунди" -

"Венец Мира". В 1924 году под руководством сына   Н.К.Рериха   -   Святослава

Николаевича - в Нью-Йорке был организован Музей Рериха, который потом   был

перемещен в 24-этажный небоскреб, построенный по проекту   Гарри   Корбетта.

Рерих присылал из своих странствий картины для   музея.   Первые   три   этажа

занимали администрация и Музей Рериха, остальные этажи были   предназначены

для центра искусств, библиотек и   квартир   для   людей   искусства,   которые

должны были жить с максимальным удобством для творчества   при   минимальных

затратах.   К   сожалению,    центр    искусств    просуществовал    недолго    -

управляющие, пользуясь отсутствием Н.К.Рериха, расстроили финансовые   дела

центра и с помощью махинаций присвоили себе право распоряжения   зданием   и

собранными в музее ценностями. Если автор под разорением   понимает   именно

это - он не прав, события эти произошли   после   1927   года,   когда   Вторая

Гималайская   экспедиция   уже   закончилась.   Позже    последователи    Рериха

организовали культурный центр в другом помещении.

     Ялта должна вызывать воспоминание о   перенесенном   на   дальний   конец

мола директоре варьете?.. Не знаю.

                                    49

     Шин - популярное китайское имя. Так же называется буква в иврите.

     Ор (Or) -   каббалистический   термин,   приблизительно   соответствующий

понятию "божественный свет".   Фразу   на   английском   языке   понять   весьма

трудно, хотя налицо соотнесение английского "light" - "свет" и "or".

     Названия монастыря и   деревни   придуманы   -   это   фрагменты   названий

горных массивов на востоке Центральной Индии. Экспедицию на поиски Шамбалы

по координатам Сладкого снаряжать не стоит.

                                    50

     Бициклом    в    начале    века    называли     велосипед.      Циклист     -

спортсмен-велосипедист, тогда они котировались наравне с авиаторами.

                                    51

     Шамбала - уж никак,   или,   во   всяком   случае,   не   только   секретная

страна. Такое   понимание   вульгарно.   На   самом   деле   Шамбала   -   сложное

священное понятие, причем священное для большинства индийских религий,   не

упоминаемое всуе. Искать   координаты   Шамбалы   так   же   бессмысленно,   как

христианину   искать   координаты   Царства   Божьего.   Существуют    различные

символические изображения Шамбалы, и существуют технологии работы с   этими

изображениями,   которые   лишь    весьма    отдаленно    можно    соотнести    с

технологиями работы с изображениями Дерева Жизни у каббалистов. См.   также

комментарий к гл.63.

                                     52

     Приведен подлинный текст Письма Махатм, которое было отвезено Рерихом

в Москву в период с 13 июня по 26 июля 1926 года, после того,   как   Первая

гималайская экспедиция прошла в 1925-26 годах из   Кашмира   через   Гималаи,

Каракорум, Хотан, Кашгар, Урумчи и Джунгарию   к   оз.Зайсан   на   территории

нынешнего СССР. 29 мая 1926 г. экспедиция на пароходе по Зайсану и   Иртышу

прибыла в Омск, а оттуда Рерих   и   еще   несколько   человек   отправились   в

Москву. Наркому просвещения Луначарскому   было   подарено   7   картин   серии

"Майтрейя",   созданных   в   октябре-декабре   1925   года   в   Гималаях    (см.

комментарий   к   гл.63).   Похоже,   Рерих   питал   смутную   надежду    сделать

официальной   идеологией   СССР   идеологию   Агни-Йоги    (хотя    это    только

предположение). Во всяком случае, политические планы Рериха не   увенчались

успехом.   Его   попытки   установить   контакт   мягко   отклонялись.   Впрочем,

Чичерин   помог   Рериху   с   документами   для   организации    второго    этапа

экспедиции, для продвижения через Китай. Дальнейшая судьба картин   такова:

в 1930 г. они были подарены   Луначарским   Горькому,   а   он   в   1936   году,

незадолго до смерти, передал их в Горьковский (т.е. расположенный в городе

Горьком) художественный музей.

                                    53

     Медников Евстрат Павлович - крупный   организатор   полицейского   дела.

Начал работу городовым   в   московской   полиции,   затем   организовал   отряд

филеров в   Московском   охранном   отделении.   Руководил   службой   наружного

наблюдения. Работал вместе с Зубатовым, уволен после   его   ухода   (провала

работы Зубатова с контролируемыми полицией кружками рабочих)

                                 54 - 55

     Космический корабль в форме   яйца   с   пружинным   амортизатором   -   из

романа Алексея Николаевича Толстого "Аэлита". В   романе   рабочий   Гусев   и

интеллигент Лось летят   на   Марс,   где   помогают   марсианам   в   устройстве

социальной революции. Корабль строился в Петербурге именно в таком   сарае,

какой описывает Наум Сладкий.

     Теперь о бесцеремонности, с которой автор   дает   волю   своей   гнусной

фантазии. Конечно, Вы уже поняли, что все приключения   Сальвадора   -   сон.

Как же еще должен представлять   себе   Рериха,   ФАКТИЧЕСКОГО   ПРЕДСТАВИТЕЛЯ

ОФИЦИАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ, молодой инженер, спящий   на   казенной   кровати?   Вот

ведь какое дело: каким бы хорошим, безвредным и мудрым не был этот человек

на самом деле - и как бы, и   кто   бы   ни   возмущался,   соглашался   или   не

соглашался, - Рерих останется художником, приспособленным для   брежневских

времен,   как   приспособлены   для   этих   же   времен   Ахматова   и   Цветаева,

Пастернак и Булгаков,   Симонов,   Корин,   Даниил   Андреев   и   много,   много

других, чьи произведения включены в хрестоматии   для   школьников.   КТО   же

остается ВНЕ этого   списка?   Списка,   порождающего   сейчас   только   злобу?

Должен ли я скрывать эту злобу? Может быть, наоборот, НУЖНО ее   высказать?

Может быть, я все-таки прав?

                                    56

     "В мои годы умирают, и я боюсь, что вы уйдете из жизни с   горестью   в

сердце, не узнав от меня (из чистого источника знания),   что   вас   ожидает

непрерывная радость.

     Вот почему я пишу это резюме, не окончив еще многочисленные   основные

работы.

     Мне хочется, чтобы эта   жизнь   ваша   была   светлой   мечтой   будущего,

никогда не кончающегося счастья.

     Моя проповедь в моих глазах даже не мечта,   а   строго   математический

вывод из точного знания.

     Я хочу привести вас в восторг от созерцания Вселенной,   от   ожидающей

всех судьбы, от чудесной истории прошедшего и будущего каждого атома.   Это

увеличит ваше здоровье, удлинит жизнь и   даст   силу   терпеть   превратности

судьбы. Вы будете умирать с   радостью   и   в   убеждении,   что   вас   ожидает

счастье,   совершенство,   беспредельность   и    субъективная    непрерывность

богатой органической жизни..."

     Это   начало   труда    К.Э.Циолковского    "Монизм    Вселенной",    1925.

К.Э.Циолковский (1857-1935) - знаменитый русский философ,   личность   такая

же   легендарная,   чем   И.Ефремов.   Есть   рассказ   о   том,    как    рукописи

Циолковского по аэродинамике были отправлены на экспертизу Н.Е.Жуковскому,

и тот установил, что это детский лепет. И так могло быть. Есть   рассказ   о

том, что слуховая труба, с которой мы   видим   Циолковского   на   фото   30-х

годов - просто декорация, слышал этот человек хорошо. Кто он,   этот   нищий

чудак, построивший себе тем не менее   дом   в   Калуге,   содержащий   большую

семью,   безумец,   дающий   чеканные   формулировки   своим   идеям,   нигде   не

вступающим в противоречие с наукой того времени? Хотите ли Вы, чтобы   Ваша

жизнь была только мечтой?

     Кибальчич - химик, бомбист,   изготовлявший   снаряды   для   террористов

"Народной Воли". Повешен в 1881 году по делу первомартовцев. Александр   II

был убит бомбой, которую изготовил Кибальчич. Бомбой был   убит   не   только

нехороший царь - живодер, но и совершенно посторонний ребенок, проходивший

мимо по тротуару. Вот Достоевский какой   догадливый!   В   тюрьме   Кибальчич

нарисовал до безобразия примитивную схему ракеты (подскакивающей   бомбы?),

которую потом до звезд вознесли большевики.

                                    57

     Формулы специальной теории   относительности,   полученные   Максвеллом,

Пуанкаре и Эйнштейном, говорят о замедлении времени на движущемся объекте,

о возрастании его массы   и   сокращении   линейных   размеров   в   направлении

движения при околосветовых скоростях.

                                    62

     Подвойский   Н.И.   (1880-1948)   -   председатель   Военно-революционного

комитета в дни октября 1917 г., главный руководитель восстания.

     Крупская Н.К. (1869-1939) - "ближайший помощник и жена В.И.Ленина".

     Арманд   Инесса   (Елизавета    Федоровна)    (1874-1920)    -    любовница

В.И.Ленина.

     Знаменитый биолог К.А.Тимирязев напевает гимн   космонавтов,   который,

кажется, написал В.Войнович:

                    Я знаю, друзья, караваны ракет

                    Помчатся вперед от звезды до звезды.

                     На пыльных тропинках далеких планет

                    Останутся наши следы.

     Легенды   о   двойниках   Сталина   стали   особенно   популярными   в   годы

перестройки.

                                    63

     В Северной Индии,   Тибете   и   Монголии   распространены   верования,   в

которых значительное место занимает   будда   Майтрейя.   Когда   придет   этот

будда, наступит решающая битва Шамбалы (Шамбала - это не только место,   но

и царство, определенный миропорядок и определенный временной период, эпоха

- см. комментарий к гл.53) с силами   зла   на   Земле.   Предводителем   войск

Шамбалы будет князь Ригден-Джапо. Луначарскому подарена не одна картина, а

весь цикл, состоящий из семи картин.

                                    64

     Борман имеет в виду трагическую зимовку на плато Чантанг в   1927/1928

годах, когда Вторая гималайская экспедиция Н.К.Рериха, двигающаяся обратно

с территории СССР через Алтай, Монголию, Китай и Тибет,   была   остановлена

тибетскими властями на   высоте   4000   м   без   права   закупки   продуктов   у

местного населения. Экспедиция   зимовала   в   летних   палатках.   Погибло   5

человек,   92   из   102   верблюдов,   были   утрачены   коллекционные   сборы   и

фотопленки. В марте 1928 года было дано разрешение продолжить движение, но

не через   столицу   Далай-Ламы   Лхасу,   а   окружным   путем,   через   Большие

Тибетские озера. Летом 1928   года   обессиленная   экспедиция   спустилась   с

Гималаев в Сикким. С 1928 г. Рерих жил   в   долине   Кулу,   где   организовал

Институт   Гималайских   исследований   "Урусвати".    Институт    был    закрыт

английскими властями в 1942 году.

                                    65

     Статья под названием "Брежневизм   как   источник   наших   свобод"   была

опубликована в журнале "Знание-Сила", но опять же,   не   помню,   когда.   Во

всяком случае, это не автор придумал. В диалогах с   работниками   спецслужб

Н.Сладкий   отдает   дань   стереотипу   демонического   главного   интеллигента

(например, как в книге Ф.Шанты), который в состоянии если уж не рассуждать

о творчестве, то по крайней мере рассуждать членораздельно. На самом   деле

эти люди, конечно, просто тупые живодеры, как и сказал Борман.

                                    66

     Бассейн с серной кислотой находится в одной из тюрем Ирака.

     Атомная мина в двадцать килотонн   -   из   фильма   Тарковского-младшего

"Сталкер". Сон   Сальвадора   формируется   на   культурном   фоне   начинающего

интеллектуала 80-х годов.

                                    67

     Собака - это моя овчарка.

                                    68

     Оформление подземного бункера в игре "Wolf   3D"   соответствует   стилю

Шпеера, Трооста   и   других   архитекторов   фашистского   рейха.   Архитектура

должна была устрашать и завораживать, а люди в составе грандиозных шествий

быть как бы частью   архитектурного   пространства.   Шпеер   был   генеральным

советником   по   строительству   Берлина,   подготовил   проект   реконструкции

Берлина (1939). По его проекту построено здание Новой имперской канцелярии

(1938). Имперский комплекс съездов нацистской партии   в   Нюрнберге   должен

был занимать около 30 квадратных километров, улица для маршей имела ширину

100 м, высота здания Конгрессов -   60   м.   Архитектура   нацистов   все-таки

завораживает, к тому же эти здания   все   еще   стоят.   Не   знаю,   долго   ли

простоит Московский Университет, в подвале которого круглосуточно работают

холодильные машины, замораживающие грунт.

     В описаниях подземелий Наум Сладкий возвращается   к   своим   юношеским

литературным опытам. Многократно повторенная мелькающая в проемах   фигура,

по-видимому, Ленин, всегда ассоциировавшийся у Сладкого с подземным   духом

Москвы, духом метро, вокзалов и высотных зданий. Вот сохранившиеся отрывки

из ранней поэмы Н.Сладкого "Ночной визит" (1981), состоящей из двустиший:

     (Два разгильдяя гуляют ночью по Москве. Караул у Мавзолея спит)

                        На курантах ровно час,

                        И никто не видит нас

                        Тихой поступью пройдя,

                        Входим в комнату вождя.

                        Не дыша, снимаем фрак

                        А под фраком гниль и мрак.

                        Впрочем, есть кусочки мяса

                        между прутьями каркаса

                         .........................

                        Вдруг поднялся люк в полу,

                        В юго-западном углу.

                        Вышел маленький, с брюшком,

                        С парикмахерским душком,

                         С вечным перышком в кармашке

                        И кусочком промокашки.

                        Чуть картавя, говорит:

                        Почему мой гроб открыт?

                        Или время наступило

                         Поместить меня в могилу?

                        Я - подземный дух Москвы,

                        Но хочу под сень листвы!

                        ..........................

     Разгильдяи решают похоронить Ленина   согласно   его   просьбе.   Он   сам

подсказывает, где:

                        Востряковское кладбище -

                        Подходящее жилище.

     Они расстилают на полу фрак и собирают в него   остатки   вождя.   Ленин

стоит в углу и наблюдает.

                        Не найдем никак усы.

                        В это время бьют часы.

                        Бьют часы на Спасской башне,

                        Возвещая день вчерашний!

     Оба разгильдяя выбегают наружу. Приближается смена караула:

                         Справа слышен звон подков

                        От державных сапогов.

     Караул с   собаками   преследует   разгильдяев.   Они   несутся   с   узлом,

сделанным из ленинского пиджака, по утренней Москве, спасаясь от собак.   В

конце концов им удается удрать, но пиджак с прахом   потерян.   Дальше   идет

обращение к читателю: если он найдет на улице пиджак, в который   завернуты

усы, вечная ручка, промокашка   и   другие   вещи,   то   все   это   не   следует

выбрасывать, а надо похоронить на Востряковском кладбище у   дальней   стены

под сиренью.

                                    69

     Длинный пассаж в конце главы - пародия на стиль Ю.Трифонова.

                                    70

     Этот фрагмент был   включен   в   текст   повести,   когда   она   уже   была

написана. Фрагмент, вернее, взгляды, с которыми полемизирует здесь   автор,

имеет (или имеют - тьфу, нечисть!)   интересную   историю.   Началось   все   с

американского фильма "Козерог-1". Напомню   сюжет.   Космическая   экспедиция

отправляется на Марс. Ракета неисправна, и в последний   момент   космонавты

остаются на Земле. В телестудии делают макет пилотской кабины, спускаемого

аппарата, и снимают все так, как будто это происходит   в   космосе.   В   это

время   настоящая   ракета   взрывается,   причем   скрыть   это    не    удается.

Космонавты остаются совершенно лишними, вынуждены бежать из телевизионного

павильона, расположенного в пустыне, и пробиваться к гласности. Прорваться

удается только одному из них - остальных убивают вертолетчики. Может быть,

отсюда   так   часто   повторяющийся   во   сне   Сальвадора   вертолет?   И   есть

замечательная повесть В.Пелевина "Омон   Ра"   со   сходным   сюжетом,   но   на

советском материале.   Повесть,   на   мой   взгляд,   значительно   талантливее

писаний Сладкого, но наполнена такой же неистовой злобой, и,   может   быть,

поэтому осталась неоконченной. Наум Сладкий НЕ ЧИТАЛ Пелевина, когда писал

свою   повесть.   Но   когда   В.Пелевин   прибыл   в    Тетрахид,    Наум    решил

восстановить историческую справедливость и описать, как оно происходит   НА

САМОМ ДЕЛЕ. Оказывается, действительность лишь немного   не   дотягивает   до

смелой фантазии В.Пелевина. Глава 70 была прислана мне в последний   момент

с помощью одного р... работника связи. Непонятно другое: почему они там   в

Тетрахиде так нервничают и беспокоятся о судьбе   З...   молчу,   молчу...   -

ведь Тетрахиду и так предопределено быть источником всеобщего возрождения.

                                    72

     Узнаю еврейский город Бобруйск в пейзаже деревянных домов и   булыжных

мостовых. Как, неужели И ТАМ ТОЖЕ?

                                    73

     Страна Бризания описана в книге   А.Житинского   "Подданный   Бризании".

Бризания - страна, которую основал в Африке   граф   Алексей   Буланов   после

своей эмиграции из СССР. Религия в Бризании православная,   гимн   -   "Гори,

гори, моя звезда". Живут там негры, образ жизни и язык - русский.

     Реминисценция из стихов В.Цоя:

                        .......................

                         Но все, что мне нужно -

                        Это несколько слов

                        И место для шага вперед.

                                    74

     В.П.Стасов   (1769-1848)   -   знаменитый   русский   архитектор.   В    его

творчестве отразилось окончание   века   классицизма   и   ампира,   и   начался

переход к псевдорусскому стилю (Десятинная церковь в Киеве 1828-1842   г.).

Вместе с тем Стасов   создал   лучшие   произведения   классицизма   и   ампира,

такие, как Мавзолей Волконских в   Суханове   1813   г.   (теперь   в   мавзолее

ресторан дома   отдыха   Союза   Архитекторов),   ограда   у   Смольного   собора

1834 г. Провиантские склады в Москве построены в 1829-1831 годах.

                                 75 - 76

     По Каширке направо психиатрическая лечебница! Завод "ЗИЛ" -   колыбель

пролетариата - тоже по пути, как и описано.

     Леонид Макарович - то ли сын того Макара, который телят не гонял,   то

ли   фрагмент   Леонида   Брежнева.   Возможны   и   другие   толкования.   Леонид

Макарович Кравчук был первым украинским президентом. Леонид Кучма является

президентом сейчас, а раньше он был   директором   Днепропетровского   завода

"Южмаш", где делали корпуса для ракет.

                                    84

     Желто-голубые лица людей в пиджаках, казалось бы, наводят на мысли   о

цвете украинского   флага.   И   совершенно   напрасно.   Флаг   теперь   уже   не

одиозный жовто-блакитний, а "жовто-синiй", согласно   нового   Положения.   Я

сам видел, как донельзя обиженные номенклатурщики рвали   отпечатанные   для

них визитки желто-голубого цвета. Что же, они получили другие,   еще   более

пестрые визитки интенсивного желто-синего цвета, такого,   в   какой   красят

милицейские машины.

     "Умереть, уснуть? И видеть сны?" - монолог Гамлета.

                                    85

     Из путевого дневника Н.К.Рериха:

     "Все носит следы гражданской войны. Здесь, на Чуйском тракте, засадой

был уничтожен красный полк. На   вершине   лежат   красные   комиссары.   Много

могил по путям, и около них растет новая густая трава" ("Алтай-Гималаи").

                                    87

     Архей - древнейший период в истории Земли (до   возникновения   жизни).

Есть теория, которая, наоборот, утверждает,   что   архейские   породы   имеют

биогенное происхождение, что они представляют собой следы   былых   биосфер.

Сейчас Наум Сладкий пишет роман "Архей", не имеющий никакого   отношения   к

соцарту.

     Фраза о непроходимой сложности мира переделана из   фразы   Писателя   в

фильме Тарковского-младшего   "Сталкер"   ("В   сущности,   мир   необыкновенно

скучен..."). Эти слова отражают методологическую концепцию Наума   Сладкого

о стремлении мира к содержательному усложнению.

     Брамфатура - весь комплекс   материальных   и   нематериальных   явлений,

связанных с планетой. Термин придумал философ Д.Андреев ("Роза Мира").

     Бомба - еще одна, последняя в повести - проявление   навязчивой   идеи,

без конца возникающей в снах Сальвадора.

                                    90

     Учитель, по-видимому, владеет йогой,   состоящей   в   умении   управлять

выделением особой энергии в своем теле.   При   этом   йог   может   переносить

холод и имеет право после прохождения специального испытания   (высушивание

своим телом на морозном   ветру   нескольких   мокрых   кусков   ткани)   носить

легкую рубашку, отличающую его достоинство.

     Участие Витгенштейна   в   гималайской   авантюре   -   еще   одна   шалость

автора. Л.Витгенштейн (1889-1951) - один из самых   значительных   философов

XX   века,   изменивших   само   лицо   философии.   Витгенштейн   показал,    что

большинство так называемых философских   вопросов   возникает   в   результате

неправильного   применения   языка.   Но   как   применять   его   правильно?    В

позднейших   работах   Витгенштейн   выявил,   что   язык   не   стремится   и   не

предназначен к точности, что язык - это языковая игра, причем, быть может,

много   разных   игр   в   рамках,   казалось   бы,   одного   и   того   же   языка.

Предупреждение юным и старым философам: Витгенштейна   имеет   смысл   читать

ЛИШЬ В ТОМ СЛУЧАЕ, если Вы достаточно хорошо владеете   математикой.   Иначе

будет очень смешно. В биографии Витгенштейна достаточно загадок, и одна из

них такая: зачем он ездил   в   Москву   в   1935   году?   Уже   тогда   всемирно

известный философ, не имеющий никакого   отношения   к   коммунизму,   тихо   и

почти   инкогнито?   В   Англии   его   окружали    тогда    люди,    похожие    на

коммунистических агентов, да и вообще никто толком не   знает,   с   кем   еще

Витгенштейн имел   дело.   Короче   говоря,   Наум   Сладкий   явно   тяготеет   к

агентурной тематике, даже там, где ее нет.

     Что касается позднего Витгенштейна - языковые игры и   прочее   -   Наум

Сладкий забавляется этой   темой   в   главе   97.   Витгенштейна   перевели   на

украинский язык в 1995 году.

                                    100

     Кромка берега появилась здесь, кажется,   из   стихов   Ю.Д.Левитанского

"Сон о рояле". Почему - черт его знает, только не белая кромка, а черная.

                                101 - 103

     Крейсер "Аврора" построен на стапелях верфи "Новое Адмиралтейство"   в

Петербурге. Закладка корабля состоялась 23 мая 1897   года.   16   июня   1903

года строительство было   закончено.   Для   того   времени   это   был   могучий

корабль, водоизмещением 6731   тонна,   длиной   123,7   метра,   шириной   16,8

метра,   осадка   -   664   метра.   Вооружение    корабля    составляли    восемь

152-миллиметровых орудий, двадцать четыре 75-миллиметровых, две   десантные

пушки (видимо, их остатки Сальвадор принял за пулеметные   турели),   и   три

торпедных аппарата. После окончания строительства корабль был отправлен на

помощь дальневосточному флоту в боевых действиях против   японцев,   но   это

мероприятие запоздало. Русский   флот   потерпел   поражение   в   Порт-Артуре.

"Аврора" приняла участие в Цусимском бою. Совершив кругосветное   плавание,

"Аврора" вернулась в Петербург. Крейсеру пришлось стать символом революции

- носовое орудие 25 октября 1917   года   выстрелом   дало   сигнал   к   началу

восстания. В 1967 году восстановленный крейсер был поставлен на стоянку   у

набережной Невы. В 70-е годы корабль пришел в негодность,   был   отведен   в

Финский залив и тихонько разрезан. Корпус корабля утопили,   сохранив   лишь

часть палубных надстроек. Та "Аврора", что стоит   сейчас   у   набережной   -

новодел по терминологии филателистов, просто модель из   железа   и   бетона.

Выпотрошенный корпус настоящей "Авроры" до сих   пор   загромождает   мутную,

состоящую из сточных вод   Ленинграда   акваторию   Финского   залива.   Такова

печальная судьба корабля.

     "По крайней мере   не   было   лжи"   в   шорохе   тараканов   за   печкой   у

Солженицына.

     Итак, крейсер "Аврора"   утоплен   и   в   жизни,   и   в   книжке,   история

вернулась на правильный путь, космический корабль пришельцев   отправлен   в

прошлое   и   там   уничтожен.   Может   быть,   объективно   имеющее   ритуальный

характер уничтожение корабля как раз и вызвало перестройку? Ведь она   тоже

носит   всего   лишь   ритуальный   характер.   Во   всяком   случае,    Сальвадор

просыпается в мире Москвы-2048, и   со   двора   доносится   звон   горшков,   в

которых жильцы гостиницы сдают вторичный продукт.

     Что   касается   концовки   повести,   то   она   ритмически   совпадает    с

концовкой повести Гоголя "Портрет" - там слушатели тоже не   могли   понять,

был портрет   на   самом   деле,   или   это   только   мираж,   вызванный   долгим

рассматриванием старинных картин.

                                                          Александр Титов.