Ант Скаландис. Добежать до булочной

   -----------------------------------------------------------------------

   Журнал " Химия и жизнь "

   & spellcheck by HarryFan, 28 July 2000

   -----------------------------------------------------------------------

   - Добежал бы до булочной, - сказала жена, - в доме хлеба нет ни   куска.

И на вот, заодно двадцать пять рублей разменяй.

   - Хорошо, - сказал я. -   Два   батона   и   половину   черного?   Ставь   суп

разогревать.

   - И не задерживайся нигде!

   - Ладно, Танюшка. Сейчас без четверти - в пять вернусь. Напротив только

загляну. Вдруг коньяк будет без очереди.

   Но я не добежал до булочной. Меня подстрелили раньше.

   Сначала, еще в подворотне, остановил   милиционер.   Он   был   с   огромным

"демократизатором" на левом бедре и с белой почему-то кобурой - на правом.

   - Сюда нельзя, - сообщил он коротко.

   - Чего это? - удивился я.

   - Работают там, - все также коротко и уже совсем непонятно объяснил он.

Достал из кармана пачку дефицитнейших сигарет и неторопливо закурил.

   Я выглянул в переулок.   Он   был   оцеплен   со   всех   сторон.   Справа,   у

перекрестка, толпились какие-то   люди,   машины,   и   торчал   посреди   улицы

невесть откуда взявшийся ларек "Союзпечать". Никогда здесь не   было   этого

ларька.

   - Вам куда? - спросил милиционер.

   - Да мне до булочной только. Вон она, - я показал рукой на   ту   сторону

перекрестка.

   - В обход, - резюмировал он.

   - Долго, - пожаловался я. - Жена ждет.

   - Смотрите, - сказал он неопределенно.

   И я рванул вдоль по переулку.

   Тут-то и началась стрельба.

   Толпа   у    перекрестка    рассыпалась.    Взревели    моторы.    Зазвенели,

разбиваясь,   стекла.   Откуда   стреляют,   было   непонятно.   Я   инстинктивно

пригнулся   и   побежал   вплотную   к   стене   дома.   Крики   и    выстрелы    не

прекращались.

   Добежав до угла, я был   вынужден   отлипнуть   от   стены   и,   максимально

ускорившись, пересечь площадь по диагонали. Я говорю "площадь", потому что

это действительно маленькая площадь, с нее уходят   пять   переулков,   а   не

четыре, как с обычного перекрестка. Есть такие "пять углов"   не   только   в

Ленинграде, но и в Москве.

   Машина, потрепанная   пятерка-"Жигули",   появилась   сбоку   и   совершенно

внезапно. Взвизгнули тормоза. Я косо обернулся и   вильнул   в   сторону,   не

снижая скорости бега. В этот момент грохнуло еще   несколько   выстрелов,   и

что-то толкнуло меня в плечо, а затем в голень. И я   упал.   Но   уже   через

какие-то секунды был подхвачен и буквально вброшен в машину, в   тот   самый

"Жигуленок", на   заднее   сиденье.   А   открывший   переднюю   дверцу   спихнул

водителя вправо, тот неловко завалился на бок, уронил голову на щиток, и я

с ужасом увидел застывшие глаза и большую с запекшимися   краями   дырку   во

лбу. Рядом со мной плюхнулся еще один человек, по счастью, живой.

   Все это происходило так быстро, что соображать было просто некогда.   Да

и от боли, признаться, темнело в глазах. Машина тронулась, за   ней   бежали

сразу несколько милиционеров. Потом один из   них   остановился   и   принялся

стрелять в нас с двух рук, как Бельмондо. Две   или   три   пули   щелкнули   о

багажник. Потом, поорав тормозами в   тишине   переулков,   мы   выскочили   на

Садовую и понеслись с уже совершенно безумной скоростью.   Труп   от   резких

поворотов сполз на пол.

   - Едут? - спросил водитель, не оглядываясь.

   - Едут, - ответил человек, сидящий рядом со мной и   неотрывно   глядящий

назад.

   Это был крепко сложенный парень лет двадцати пяти, весь "вареный".

   Водитель выругался.

   Мне было отчаянно больно. Я посмотрел   на   свое   левое   плечо.   Рубашка

промокла, из-под короткого рукава темные струйки   сбегали   вниз   до   самой

кисти. Левая штанина джинсов ниже колена тоже была бордовой и   прилипла   к

ноге.

   - Дурак, - сказал "вареный", явно обращаясь ко мне,   -   не   мог   другую

рубашку надеть?

   - А что, - поинтересовался я, - теперь стреляют во всех, на ком красные

рубашки?

   - Он еще шутит! - хмыкнул водитель. Потом спросил:

   - Очень больно, Кирюха?

   Я догадался, что это я - Кирюха, и ответил:

   - Очень.

   - Сейчас приедем, - успокоил он.

   Мы   мчались,   как   сумасшедшие,    и    количество    преследовавших    нас

милицейских машин возрастало на каждом перекрестке.

   - Куда? - полюбопытствовал я простодушно.

   - А тебе куда надо? - улыбнулся "вареный".

   - Да мне вообще-то только в булочную, - признался я честно.

   Они оба захохотали. Оценили юмор.

   Потом от резкого поворота я   на   какое-то   время   потерял   сознание,   а

очнулся, когда со страшным скрежетом, поцеловав стенку, мы влетели во двор

и зарылись носом между двух мусорных контейнеров.

   - Идти можешь? - спросил "вареный", выскочив наружу и распахивая передо

мной дверцу.

   - Постараюсь, - сказал я и, морщась от боли, вылез.

   Но пришлось не идти, а бежать, и в подъезде   я   упал,   сраженный   одним

видом крутой лестницы. Они меня подхватили, причинив еще большую   боль,   и

понесли. Через   пустую   квартиру,   которую   "вареный"   открыл   ключом,   мы

проникли на другую лестницу, миновали   старинный   парадный   подъезд   и   на

улице загрузились в лимузин со шторками и   затемненными   окнами,   кажется,

"ЗИЛ". И когда глаза пообвыклись в полумраке, я увидел, что   "вареного"   с

нами нет, тот, что был за рулем "Жигулей", сидит теперь впереди,   рядом   с

шофером, а справа от меня располагается смуглый восточного вида человек   в

темных очках и строгом костюме, слева же - симпатичная девушка в   короткой

юбке и легкой кофточке. Ехали мы теперь не торопясь,   о   погоне   не   могло

быть и речи.

   - Сильвия, - сказал смуглый, не поворачивая головы, - помоги   человеку.

Видишь, он весь в крови.

   Девушка кивнула, полезла в свою   сумочку,   достала   скальпель   и   ловко

распорола мне рукав рубашки и левую штанину.

   - Откуда он, Гуня? - спросил смуглый у бывшего водителя "Жигулей", имея

в виду, надо полагать, меня.

   - С сорок пятого.

   - А-а, - протянул смуглый и что-то спросил на незнакомом языке.

   Никто ему не ответил, и я покрылся холодным потом: вопрос был ко мне.

   - Спокойно, малыш, - сказала Сильвия, решившая, что это она сделала мне

больно.

   Смуглый снял очки.   Белки   его   глаз   казались   ослепительными.   Зрачки

сливались с   радужкой.   Он   сверлил   меня   взглядом   и   четко,   по   слогам

произносил фразу, звучавшую для меня полнейшей абракадаброй.

   Переход на русский был внезапным:

   - Ты куда бежал-то, фуцин?

   Последнее слово я не понял, но понял, что врать глупо, и сказал:

   - В булочную.

   Здесь публика была другая - никто уже не засмеялся.

   Все помолчали. Потом смуглый подытожил:

   - Накладка.

   - Убрать? - деловито поинтересовался тот, кого звали Гуней.

   - Не здесь, - уклончиво ответил смуглый.

   В этот момент Сильвия достала шприц, и, еще не   почувствовав   укола,   я

вновь потерял сознание.

   Пришел в себя от ласковых поглаживаний по ноге. Боль отступала.

   - Да не возись ты с ним, - ворчал Гуня. - Он уже, считай, жмурик.

   - Тихо ты, он очнулся, - отвечала Сильвия.

   - А я и ему скажу. Слышь, парень, ты потянул локш. Понимаешь? Дело твое

- труба. Ну, не подфартило. Бывает. Так пусть девочка лучше отдохнет,   чем

тебя холить. А?

   - Да пошел   ты!..   -   обозлилась   Сильвия.   -   Проживу   как-нибудь   без

дурацких   советов.   Приговоренным   к   смерти   всегда   исполняют   последнее

желание.

   - Что же дальше-то будет? -   думал   я   так,   словно   все   это   меня   не

касалось. Сознание заволакивало приторным туманом   подступающей   слабости.

Боль уходила. Сильвия сидела у меня в   ногах   и   доступными   ей   способами

лечила мой измученный организм. Ее пальчики и   ее   губы   поистине   творили

чудеса.

   Внезапно заговорил молчавший всю дорогу шофер:

   - Почти приехали. Так что судьбу этого чудака будет решать шеф. Вопросы

есть?

   - Вопросов нет, - кивнул смуглый.

   Сильвия   не   имела   возможности   ответить,   а   Гуня   длинно   и    злобно

выругался.

   Мне стало совсем хорошо. Не болели уже ни рука, ни нога.

   - Сильвия, - прошептал я, - после этого можно и умереть.

   - Дурачок, - сказала она с нежностью и тихо засмеялась. Совсем как   моя

Танюшка.

   И мне стало безумно стыдно. Я вспомнил, что вышел всего лишь за хлебом,

что она ждет меня, волнуется,   злится,   куда   я   опять   пропал,   наверняка

думает, что стою в очереди за вином, а суп уже разогрелся, он уже кипит, и

Танюшка забыла его выключить, ах, господи,   он   же   будет   невкусным,   суп

нельзя кипятить, и Лидочка уже   пришла   с   тренировки   и   спрашивает,   где

папка, а папка - раненый! - сидит в правительственной машине, развлекается

с чужой женщиной и едет туда, где его   должны   убить...   Черт   возьми,   да

сколько же времени прошло?!

   Я посмотрел на часы. Прошло всего девятнадцать минут, как   я   вышел   из

дома.

   - Я могу позвонить? - вопрос вырвался непроизвольно.

   - Нет, - лаконично откликнулся смуглый.

   - С того света позвонишь, - не удержался Гуня.

   Мы тормознули в незнакомом мне районе, на тихой очень зеленой улице,   у

старинного особняка, окруженного высоким забором. Милиционер, вышедший   из

будки у входа, козырнул   нам   и,   открывая   калитку,   миролюбиво   спросил,

показывая на меня:

   - Что случилось?

   -   Да   вот,   -   пояснил   смуглый   с   обворожительной   улыбкой,   -   шел,

споткнулся, попал под колеса. Теперь уже все нормально. Спасибо.

   Мы прошагали по тропинке, выложенной каменными плитами (я   снова   начал

ощущать боль), и вошли в дом. По шикарной   лестнице   поднялись   на   второй

этаж. Высокие белые с золотом двери распахнулись сами   собой.   Из   глубины

зала появился человек во фраке и сообщил,   указывая   на   дверь   в   дальнем

правом углу:

   - Сергеев ждет вас.

   Шеф оказался вопреки ожиданиям не представительным мужчиной, сидящим   в

окружении многих телефонов за массивным столом в   просторном   кабинете,   а

довольно молодым человеком в несолидных вельветовых брюках   и   свитере.   А

комната была небольшой и   довольно   скудно   обставленной:   компьютер,   два

кресла, столик, стул, пальма в кадке перед большим зашторенным окном.

   - Дело сделано, - доложил шофер лимузина.

   - Спасибо, ребята, - сказал Сергеев. - А это кто?

   Ответил смуглый, перейдя на свой немыслимый язык. Он   говорил   довольно

долго, а Сергеев отвечал ему, слушал вновь, качал   головой   и   смотрел   на

меня заботливо и грустно.

   - Все, - сказал он наконец. - И чтобы больше я о вас никогда не слышал.

   Все четверо кивнули. Сергеев нажал кнопку на дисплее, в стене открылась

потайная дверь, и они ушли. Сильвия на прощание улыбнулась   и   трогательно

помахала мне ручкой.

   Сергеев нажал другую кнопку, отчего   шторы   разъехались   в   стороны,   и

молча подошел к окну. Я подошел вместе с ним.

   За окном шумел город. Но это была не Москва. Незнакомые контуры зданий,

непривычные марки машин, вывески, рекламы то ли   на   немецком,   то   ли   на

голландском (я не силен в языках)... И вообще там была ночь, море огней, и

падал дождь. И смотрели мы на город не со второго этажа,   а   сильно   выше.

Все это было уж слишком. Удивляться не осталось   сил.   Нога   болела,   рука

ныла, голова кружилась.

   - Я могу позвонить? - нарушил я молчание первым.

   - Отсюда - нет.

   - А оттуда? - я начинал злиться.

   Честно говоря, я ожидал, что он ответит мне:   "Откуда   оттуда?   Это   же

видеоокно. Иллюзия". Но он сказал другое:

   - Из   Копенгагена?   Пожалуйста.   Только   смысла   никакого.   Видите,   со

временем неувязка. Вы и жену-то   дома   не   застанете.   Или   застанете,   но

вместе с собой.

   И нога, и рука - все заболело у меня с новой силой. И   голова   заболела

тоже.

   - Тогда отпустите меня, пожалуйста.

   - Куда?

   - Домой, разумеется. Я сам возьму такси.

   - Разумеется, домой... - повторил Сергеев раздумчиво.

   Потом достал из кармана коробочку, вытряс на   ладонь   яркую   капсулу   и

откуда-то из компьютера извлек стакан воды.

   - Нате, выпейте для начала. Чего мучиться-то?

   Я покорно выпил. Мне было уже все равно. И тут же почувствовал, как   до

дрожи щекотно из тела стали вылезать пули. Одна за   другой   они   упали   на

пол, а ранки стали на глазах рубцеваться.

   - Понимаете, - сказал Сергеев, - я как   раз   думаю   над   тем,   как   вас

отправить домой.

   - А что, я не могу просто выйти обратно и уехать?

   - Можете. Но только мы с вами в Дании, и времени уже чуточку многовато.

   - Сколько?! - я в ужасе посмотрел на часы.

   Прошло всего двадцать шесть минут.

   - Не берите в голову, - сказал Сергеев. - Здесь уже   поздний   вечер.   К

сожалению. По московскому времени. А   вам   еще   два   часа   лету.   Погодите

минутку.

   Он   набрал   какой-то   номер   и   заговорил   по-датски.   Или   по-немецки.

Выслушал ответ. И отключился.

   - Слушайте меня внимательно. Примерно через час вас отвезут в аэропорт.

А в Москве, в Шереметьеве-два   наш   человек   будет   ждать   вас   в   красном

"фольксвагене".   Запишите   номер.   Он   доставит   вас   к   дому    минут    на

пятнадцать-двадцать позже того момента, когда вы   из   дома   вышли.   Ничего

быстрее и проще предложить вам не могу. Извините.

   - А как же на границе? - задал   я   самый   важный   для   гомо   советикуса

вопрос.

   - Я подготовлю вам документы, успокойтесь. Примите душ. Расслабьтесь. Я

распоряжусь, чтобы вам принесли одежду, что-нибудь   поесть,   выпить,   если

хотите... Ну, и для дома. Куда вы там шли?

   - В булочную, - сказал я быстро. - Так что, если не трудно, хлебушка не

забудьте.

   - Не забуду, - улыбнулся он. - Идите мойтесь.

   Когда я вернулся в комнату, Сергеев снова разговаривал с   кем-то   через

компьютер. На этот раз по-русски.

   - Почему не уложились, можешь мне объяснить?

   - Да ты пойми, дорогой мой, все очень сложно.

   - Это слова. Давай конкретно. Буш дает добро?

   - Буш дает. И Коль, и даже Тэтчер...

    - С кем напряженка? С Ельциным?

   - Ну, конечно, с Ельциным.

   - Что ж, не впервой, прорвемся. Удачи тебе.

   Я понял, что услышал не совсем то, что мне надо было слышать.

   - Товарищ Сергеев!

   Обращение прозвучало ужасно нелепо. Он обернулся. Лицо его было усталым

и печальным.

   - Товарищ Сергеев, те, в машине, хотели меня убить. А вы?

   - А я не хочу. Почему я должен вас убивать? Потому что вы слишком много

знаете? Вот бандитская логика! Но я-то не бандит! Я не боюсь разоблачения.

Ну,   расскажете   вы   про   все.   Кому   расскажете?   Жене?   Жене,    конечно,

расскажете.   А   еще   кому?   Милиции?   КГБ?   Газетчикам?   Телевидению?   Ну,

подумайте сами.

   Я подумал и понял: не расскажу. И спросил:

   - А вы кто? Пришельцы?

   - Сами вы пришельцы! - обиделся Сергеев. - Мы тут живем раньше вас.

   - Так, значит, вы боги?

   - Господи, кто такие боги? Могу вам признаться честно: нет,   это   не   я

сотворил этот нескладный мир. Какие еще вопросы? У вас до отъезда двадцать

минут.

   - Вы управляете миром?

   - Нет.

   - Но вы держите его под контролем?

   - Да, насколько это возможно. Так делают все, у кого есть власть.

   - Но вы не даете миру погибнуть?

   - Вы правильно понимаете наши цели.

   - Так вы можете гарантировать, что мир не погибнет?

   - Гарантию, молодой человек, может дать только страховой полис.

   - Вы это серьезно?

   - Абсолютно, - он достал сигареты, и мы закурили.

   - Ой, а можно здесь, в Копенгагене, купить сигарет?

   - Хороший вопрос. Можно.

   - Какие же методы используете вы для контроля ситуации?

   - Разные.

   - Например, убийства?

   Он пристально посмотрел на меня.

   - Вы хотите знать, что случилось сегодня возле вашего дома?

   - Разумеется.

   - Законный интерес. Так вот.   По   нашему   заказу   московские   гангстеры

убрали одного человека. Мы воспользовались редким случаем: днем   в   центре

города ведется съемка фильма со стрельбой. И наш выстрел был бы   никем   не

замечен. Если бы не   вы.   Во-первых,   пришлось   сделать   три   выстрела,   а

во-вторых, вас оттуда пришлось увозить. Вот все.

   - Нет, не все. Кто был этот человек, которого вы убили?

   - Это был страшный человек.

   - А те, кто его убивал, - не страшные?

   - Не настолько.

   - Ах, не настолько! Скажите,   пожалуйста!   А   если   я   сейчас   сделаюсь

страшным настолько, вы и меня убьете? И вообще, часто вы убиваете людей, с

вашей точки зрения страшных? Каждый день? Каждый час?

   - Да помолчите вы! - Он прикурил вторую сигарету от первой и   посмотрел

на меня, как на незваного гостя, которого вынужден терпеть. - Что вы "рога

мочите", как говорят наши друзья-гангстеры? Ну, что вы способны   понять   в

нашем деле вот так, наскоком? Я бы вам объяснил, да некогда уже... А   этот

человек, труп которого вы видели в "Жигулях", да он бы... да он мог завтра

всю нашу... вашу страну в крови утопить, поймите вы, черт возьми!..

   - Один человек? Никому неизвестный?! Да каким образом?!

   - Господи, да какая разница, каким образом! Вы что,   думаете,   это   так

сложно? И потом, кто вам сказал, что он никому   неизвестен?   Вы   хоть   про

краснорубашечников-то слышали, _товарищ_ в красной рубашке?

   Я прикусил язык. Я действительно слишком многого не знал. Но дело   было

не в этом. И я не сдавался.

   - Послушайте, а как-то по-другому нельзя было? Ну, увезти его   куда-то,

спрятать, подкупить?

   - Санкта симплицитас!   Неужели   вы   думаете,   что   я   не   искал   другие

варианты? Вы что, правда, меня бандитом   считаете,   которому   проще   всего

убить человека, и дело с концом? Да я мозги себе на этом вывихнул!

   И тут я понял.

   - Вам нельзя было его убивать? Правильно?

   - Ну, конечно, нельзя, черт вас всех подери!   Конечно.   Убивать   вообще

никого нельзя. Просто нервы иногда не выдерживают. Особенно,   когда   долго

за   такими   людьми   наблюдаешь...   Слушайте,   вам   пора.   Вы   на    самолет

опоздаете, а вас жена ждет.

   - У меня еще десять минут, - сказал я жестко.

   - Поедете пораньше. Вам еще сигарет купить надо. Да что - сигарет!   Вот

вам деньги, - Сергеев протянул увесистую пачку, - купите   все,   что   надо.

Здесь это быстро можно сделать.

   - Спасибо, - сказал я, ошалело глядя на незнакомые цветастые банкноты и

мысленно прикидывая, сколько же тут в пересчете на доллары. - Но   вы   меня

не сбивайте. Я спросить хотел, что вам теперь за это будет.

   - За что? - вздохнул Сергеев.

   - За убийство.

   - Слушайте, - он закурил четвертую, по моим подсчетам, сигарету,   -   вы

куда бежали? В булочную? Ну так   и   бегите   в   булочную.   А   то   там   хлеб

кончится, жена ругать будет.

   - Не хотите говорить, - обиделся я, - не говорите. А что вы   меня   этой

булочной тыкаете? Да женой, которая ждет. Что булочная,   что   жена,   когда

тут решается судьба цивилизации?!

   - Стоп, стоп, стоп! Вы что же это, дорогой мой, другим мораль читать, а

сам? Какая, к   черту,   судьба   цивилизации?!   Нет,   между   прочим,   ничего

важнее, чем добежать до булочной, купить хлеба и   вовремя   -   подчеркиваю,

вовремя!   -   вернуться   домой,   чтобы   жена   не   волновалась.   Я   вам   это

совершенно серьезно говорю. И не мочите рога, дорогой мой.

   И тут вошел человек и сообщил, что машина ждет внизу. И мы   накупили   в

магазинах много всякой всячины (в пересчете на доллары   у   меня   оказалось

две с половиной тысячи), и   не   опоздали   на   самолет   компании   "САС",   в

котором я замечательно провел время, и   от   Шереметьева   меня   с   ветерком

домчали до центра, и уже на Садовой   мой   водитель   вдруг   сказал:   "Время

пошло", - и я с удивлением обнаружил, что   уже   снова   пять   часов   вечера

пятнадцатого июля, как было тогда, когда я выбежал за хлебом.

   На площади все так же толпились люди, милиции стало больше, но теперь я

разглядел съемочную группу: оператора с камерой, ассистентов возле   ларька

и даже актеров с пистолетами.

   И вдруг я вспомнил, как   этот   немыслимый   Сергеев   в   Копенгагене   уже

вдогонку кричал мне:

   - Пожалуйста, не забудьте, самое главное для   вас   -   это   добежать   до

булочной!

   "Что он имел в виду? - размышлял я. - Вдруг   это   была   просьба,   очень

важная просьба, имеющая буквальный смысл?"

   И я сказал водителю "фольксвагена":

   - Вы не подождете минуточку? Я до булочной добегу.

   Он улыбнулся и кивнул.

   Нет, на этот раз в меня не стреляли. Более того, в булочной был хлеб   -

и черный, и   белый.   Еще   более   того,   я   вспомнил,   что   там,   в   Дании,

забыл-таки купить хлеба. Представляете,   забыл!   И   я   был   счастлив,   что

вспомнил теперь.

   Я уже выходил из дверей булочной, когда вслед   за   выстрелами   раздался

оглушительный треск и сразу после - взрыв. Я пулей вылетел на улицу.

   Люди на площади кричали и   разбегались   в   разные   стороны,   от   ларька

"Союзпечать" остались рожки да ножки: сломанный остов, битое стекло,   горы

макулатуры, рядом горел покореженный   грузовик,   "фольксвагена"   нигде   не

было видно.

   Мне сделалось так страшно, как еще никогда в жизни.   Прижимая   к   груди

два батона и половинку черного, я побежал в самое пекло.

   - Куда ты прешь, придурок?! За что тебе деньги   платят?!   -   услышал   я

грубый голос сзади, и через секунду был схвачен крепкой рукой.

   Еще немного, и я налетел бы прямо на камеру.

   -   Снимаем!   Снимаем!   -   зычно    кричал    режиссер,    возвышаясь    над

операторской тележкой. - Все отлично, ребята! Снимаем!

   Детина-ассистент подтолкнул меня в безопасную зону, и я увидел   красный

"фольксваген". Он стоял по ту сторону перекрестка, и   водитель   махал   мне

рукой.

   - Это все нам? - спросила моя жена Танюшка, когда мы втащили в квартиру

последние три коробки и я попрощался с агентом Сергеева.

   - Да.

   - Костюм на тебе новый, - задумчиво констатировала она.

   - Погоди, сейчас все расскажу, ты не поверишь.

   - Конечно, не поверю. Хлеба-то купил?

   - Вот, - показал я на один из пакетов, куда подпихнул хлеб.

   - И сдачу принес?

   - Есть немножко. - Я вытащил из кармана оставшийся ворох датских крон и

сиротливо затесавшийся среди них четвертной.

   - Ну вот, так и не разменял. Вечно ты что-нибудь да забудешь!

   Я виновато развел руками. Потом спросил:

   - Сбегать?

   - Да уж не надо, - сказала жена.