Олег Синицын

Скалолазка и мертвая вода

(Скалолазка – 2)

Это снова я, Алена Овчинникова. Лингвист, скалолазка и великий мастер попадать в неприятности. Вот и сейчас угодила в такую передрягу, которые случаются только в сказках или старинных легендах. А всего лишь отправилась с подружкой на вечер во Францию — отдохнуть, повеселиться. В результате меня опять закрутило в водовороте удивительных и страшных событий. Леса Франции, озера “татуированных земель”, соборы Европы. Бешеная гонка за древними легендами, призраками и человеческой жизнью...

Часть I

ФРАНЦУЗСКИЙ ПИРУЭТ

Глава 1

КАК ИСПОРТИТЬ ПРИЯТНЫЙ ВЕЧЕР

Не хотела я ехать во Францию двадцать четвертого мая. Видит бог, упиралась руками и ногами. Еще свежи были воспоминания десятимесячной давности о приключениях на Средиземном море. Но Верочка Шаброва, моя подруга и лучшая переводчица в архиве, буквально на коленях стояла:

— Я ведь даже за пределы Московской области не выезжала, — умоляла она. — А ты весь мир объездила, все за границей знаешь! И ведь едем не работать — на вечеринку же приглашают!

Для французского этнографа Анри Жаке Верочка перевела один древний текст, который позволил ему восстановить культуру и традиции обособленной галльской деревни, тысячелетия полтора назад существовавшей на севере Франции. В честь этого открытия Жаке устраивал вечеринку. Пригласил и Шаброву, но та в одиночестве ехать отказалась, и этнограф позволил ей взять с собой подружку.

Вообще-то заманчивая была идея. Слетать на вечерок во Францию, погулять, повеселиться, а на следующее утро вернуться обратно, ощущая себя состоятельной особой. Но у меня денег не было даже на авиабилет. Я наметила купить приличную страховочную беседку, а этот загул мог отдалить приобретение как минимум на пару месяцев.

— Он все оплатит! — обещала Вера. — Он сказал, что не будет проблем!

В серьезности намерений этого француза я убедилась, когда в аэропорту имени Шарля де Голля нас встретил длиннющий лимузин. Солидный чернокожий водитель сразу поинтересовался, не желаем ли мы сперва отправиться в салон красоты? Мы с Шабровой от такого комплимента слегка остолбенели. Я не отрицаю, что наши юбки от Армани, которыми торгуют на Черкизовском рынке, изготовляют где-то в Подмосковье. У Верочки на глазах очки, словно две лупы; она без них как в виртуальной реальности — границы мира исчезают, физические законы перестают действовать. В общем, запинается обо все, натыкается на острые углы и крикливых старушек. Да и я с двумя заплетенными косичками выгляжу как школьница. Но нельзя же так откровенно оскорблять дам!

Оказалось, он подразумевал — не хотим ли мы сделать прически. Мы с Верой переглянулись. Тратить деньги на марафет как-то не рассчитывали, тем более что сделать прически можем и сами, по дороге.

Ехали часа два. В лимузине было весело. Вера нашла мини-холодильник с шампанским (которое, как ни странно, оказалось французским), и мы выпили целую бутылку. Потом принялись начесывать друг другу волосы и скреплять лаком, едкий запах которого распространился по всему салону.

Верочка натянула нечто в черную полоску “а-ля вдова моряка”. Насколько я знаю — единственный ее выходной костюм. Я влезла в светлое платье — с блестками и открытой грудью, которое одолжила у бывшей однокурсницы. Закончив исторический, она вышла замуж за бизнесмена среднего пошиба и сделалась домохозяйкой. Зачем, спрашивается, оканчивала “Древние языки”? Ума не приложу. Одно только знаю: когда у некоторых людей появляются деньги, они портятся... Не деньги, конечно. Люди. Шла к ней, словно к царице в ножки кланяться. Однокашница обрела надменность и располнела. Все никак не может похудеть после родов. В меню ресторанов знаете сколько всего вкусного?.. Короче, велела мне быть аккуратной и на всякий случай назвала цену платья. Когда несла его домой, все боялась, что на меня грабители нападут...

Наконец лимузин выехал к реке, берега которой утопали в пышной зелени плакучих ив и тополей. Проехав пару километров, впереди мы увидели арочный мост, на котором раскинулся особняк девятнадцатого века. Вы видели такие? Лично мне не приходилось!

Особняк на мосту. Удивительное зрелище. Длинное здание, протянувшееся от одного берега до другого. Стены из белого камня увиты плющом. Там и здесь декоративные башенки и шпили. Островерхая зеленая крыша.

Лимузин остановился перед красной гостевой дорожкой, ведущей к ярко освещенному входу. Холеный лакей в желтой ливрее открыл дверь, и нам в глаза ударил яркий свет. Защелкали затворы профессиональных фотоаппаратов.

— Слушай, мы самолетом не ошиблись? — спросила я Шаброву. — Это, случайно, не церемония вручения “Оскаров”?

— Здорово! — откликнулась Верочка и заторопилась к остальным гостям. Не успела я моргнуть, как она оступилась и рухнула вниз, увлекая меня за собой. Прямо перед глазами солидной публики и к радости пишущей братии мы распластались на ковровой дорожке. Две неизвестные дамы в подозрительных платьях и с дикими прическами. Раздался треск.

— Как все отрицательно! — пробормотала я.

Положила руку на бедро и обнаружила, что платье треснуло по шву. Края ткани, длиной сантиметров двадцать, разошлись, обнажив участок незагорелой кожи.

Светка меня убьет!

Я прикрыла треснувший шов ладошкой. Срочно требуется английская булавка!

— Извините, мадемуазель, ваша фамилия?.. — спросил лакей, помогая мне подняться.

— Шаброва, — ответила Верочка, думая, что обращаются к ней. Руками она шарила по дорожке в поисках своих телескопов.

—  Очень хорошо... — Он пробежался взглядом по списку и удовлетворенно кивнул. — Прошу вас, проходите, пожалуйста. Только аккуратнее...

Я недовольно посмотрела на него. Чего это он вообразил? Что на вечер приехали две криворукие куклы-неваляшки, которые сначала испачкают красным вином скатерти, затем побьют фужеры, а в финале устроят настоящий скандал?

Однако лакей ничего такого не имел в виду.

— ... аккуратнее, не споткнитесь снова.

Я взяла Веру под ручку, и мы, стыдливо краснея, спешно преодолели гостевую дорожку. Наконец очутились в огромном зале, заполненном мужчинами в смокингах и дамами в роскошных платьях. Сверкали крупные бриллианты — у меня аж захватило дух! Я стыдливо дотронулась до своих стекляшек в мочках ушей, а Вера, кусая губы, теребила поддельный жемчуг на шее.

Столы ломились от вина и закусок, между гостями сновали официанты в белых костюмах с золочеными пуговицами, скрипичный квартет наигрывал дворцовые этюды. Ну прямо день открытых дверей в Лувре!

— Ты же говорила, что будет вечеринка, — упрекнула я подругу. — А это — королевский прием какой-то!

— Так ведь здорово! — воскликнула Верочка и растянула губы в улыбке. — Смотри-ка, черная икра! Ух ты!

Мы набрали бутербродов с икрой, насколько хватило рук, и принялись их поглощать. Вкуснятина! Когда еще так полакомимся? Моей архивной зарплаты вряд ли хватит на половину этой тарелки.

В центре зала на небольшом возвышении находилось нечто огромное, накрытое темной материей. По размерам, наверное, не меньше площади моей квартиры.

— А это что такое? — спросила я, указывая бутербродом на непонятное сооружение.

Вера чего-то пробурчала с наполненным ртом. Я поняла, что она тоже не знает.

— А вообще, неплохо живут этнографы во Франции, — произнесла я, обводя взглядом зал.

— Это все наследственное, — ответила она, прожевав. — Семья Анри владеет сетью горнодобывающих компаний.

И запихнула в рот еще один бутерброд. Они такие маленькие, что даже кусать не нужно.

— Для горнодобытчиков — слабенькое здание, — сказала я. — Даже на нормальный фундамент денег не хватило.

Вера выпучила глаза, внутри нее что-то заклокотало. В следующий момент она фыркнула от смеха и обдала меня фонтаном черной икры.

Я замерла с открытым ртом.

— Ну, спасибо, подруга! — заявила я, вытирая с лица крохотные пузырьки, которые лопались от прикосновения. — Могу теперь хвастаться в архиве, что купалась в черной икре.

Вера виновато смотрела на меня.

— Не переживайте так сильно, — раздалось за спиной. Я повернулась и обнаружила перед собой невысокого француза с буйными, кучерявыми волосами.

Жаке было уже под сорок. Выглядел он подтянутым, лицо загорелое, угловатое тело облачал фрак, на груди сияла какая-то звезда с лентой. Не этнограф, а целый маркиз!

— Здравствуйте, Вера! — произнес он. — Очень рад, что вам удалось прилететь! Без вас праздник не был бы полным... — Он повернулся ко мне: — Вы, наверное, подруга Веры?

— Нет, призрак отца Гамлета, — недовольно ответила я. Несколько слипшихся икринок отвалились от щеки и шлепнулись на паркет.

— Пожалуйста, не переживайте из-за этого недоразумения. На втором этаже есть туалетная комната, там вы сможете привести себя в порядок.

Я не знала, куда глаза спрятать от стыда.

— Меня зовут Алена Овчинникова.

— У вас очень оригинальное платье, — произнес он, легко пожимая мою руку, измазанную в черной икре. — Особенно интересен этот разрез.

Я поняла, что он говорит про трещину на бедре. Вот проклятье! Срочно нужна английская булавка!

— Так где, говорите, туалетная комната? — спросила я.

На второй этаж особняка вела широкая мраморная лестница. Я вбежала по ней, прижимаясь к перилам.

Второй этаж оказался таким просторным, что в нем запросто можно было заблудиться и забыть о цивилизации. Как Робинзон Крузо на необитаемом острове... Где здесь туалетная комната? Какие-то коридоры, двери... Статуи и бюсты неизвестных мне личностей... Опознала только Вольтера.

Ни одного слуги, который мог бы указать место, где можно глянуться в зеркало, соскрести с лица несостоявшееся рыбье потомство, умыться и припудрить щечки. Что за безобразие такое!

Я шла по коридору, выковыривая из волос икру. Если честно, то в одиночестве я себя намного уютнее чувствую, чем на великосветских приемах. Не переношу напыщенности... А знаете, один хороший человек оставил мне в наследство средневековый замок в Баварии! Правда-правда. Так уж вышло. Только я не могу принять наследство. Не могу заставить себя. Ведь ничем не заслужила этот подарок.

Слуга этого господина, Лукас, постоянно звонит мне в Москву, интересуется, когда я вступлю во владение. Требует, чтобы я переехала жить в Германию, представляете? Грозится подать на меня в суд. Он вообще-то добрый старик, но не понимает, что я не имею морального права воспользоваться подарком. Я не жена и не дочь герра Вайденхофа, даже не родственница. Я спасала своего бывшего мужа, когда наши с Вайденхофом интересы пересеклись. Да и не по душе мне каменные стены, огромные залы, чопорность. Роднее потолки в два семьдесят, тесные комнаты, перебои с горячей водой, крики детей, доносящиеся со двора...

Коридор вывел к широкому панорамному окну. Из него открывался удивительный вид. Кажущийся километровой длины зеркалом, водный поток, окруженный кудрявой зеленью деревьев, нырял под стену особняка. Такое чувство, словно ты на теплоходе, который застрял поперек реки.

Я пошла вдоль окна, не отрываясь от пейзажа. Слева раздался голос. Низкий, с хрипотцой. Услышала только окончания английских слов.

Обернулась.

От галереи, по которой я двигалась, в глубь дома вел узкий коридор. В нем стояли два человека. Один был облачен во фрак, как и большинство присутствующих на вечере. Голова лысая, словно бильярдный шар. В руке он держал странный загнутый нож. Этот лысый слушал собеседника и выскребал острием ножа глаз у бюста Александра Македонского... Второго я почти не разглядела. Его лицо скрывала широкополая шляпа, кроме того, глаза скрывали черные очки... Зачем они ему понадобились? Я бы не сказала, что свет в коридорах слепит глаза.

При моем появлении они перестали говорить. Нож из руки лысого исчез. Лица повернулись в мою сторону. Словно я помешала им. Словно стала свидетельницей крупной наркосделки. Таких людей в живых не оставляют. С ними разделываются либо сразу, либо чуть позже они неудачно падают под колеса несущегося поезда, либо пытаются плавать с бетонным блоком на щиколотках.

Мне сделалось холодно.

— Вы не подскажете, где здесь туалет? — только и пришло мне в голову. — А то я без своих контактных линз совершенно ничего не вижу!

Моя отмазка не сработала. Лысый сделал шаг ко мне. Глаза смотрели недобро. Я прекрасно помнила, что у него есть нож.

— Да! — нервно улыбнулась я. — Туалет, наверно, там, дальше по коридору.

Ноги сами понесли меня. Сердце гулко стучало в груди. Видит бог — не хотела я ехать во Францию! Чувствовала, что опять попаду в переделку.

Я пробежала галерею и свернула за угол. По левой стороне протянулся ряд дверей. Я толкнула первую, вторую, третью — заперто!

На счастье четвертая распахнулась!

Я скользнула в комнату. Прижалась к двери, прислушиваясь.

Из коридора донеслись медленные шаркающие шаги, скрипнул паркет...

Легкий щелчок!

Преследователь попытался открыть первую дверь. Пара шагов — и еще один щелчок. Это вторая дверь.

Я опустила взгляд на дверную ручку и спешно надавила кнопку запора.

Щелчок при попытке открыть третью дверь раздался совсем близко. Я прижала руку к груди, пытаясь унять колотящееся сердце.

Золоченая шарообразная ручка на моей двери медленно повернулась.

Я не сводила с нее взгляд, не в силах выдохнуть.

Щелкнул блокиратор, не позволив ручке повернуться дальше.

Повисла пауза. Лысый стоял у двери и держал ручку. Он знает, что я здесь! Если он не отступит — я не выдержу и закричу. Так закричу, что лампочки в плафонах полопаются.

— Чиву! — позвал издалека глухой голос. — Брось ее... Он уже внизу!

Отпущенная ручка крутанулась назад. Осторожные шаги лысого Чиву замерли. Я тихо выдохнула.

Господи! Нужно предупредить Жаке! На его прием пробрались отморозки, которые замыслили что-то недоброе.

Я обернулась и обнаружила, что пол и стены в помещении выложены натуральным зеленым мрамором. Даже умывальник — и тот из мрамора.

Кажется, я нашла туалетную комнату.

Потребовалось немного времени, чтобы смыть с себя черную икру и скрепить лопнувший шов парой булавок. После этого я причесалась, подкрасила глаза, аккуратно подвела губы (а куда без этого!) и осторожно выглянула в коридор.

Никого. Если кто-то вообще был. Вдруг мне почудились два жутких головореза?

Проходя мимо панорамного окна с видом на реку, я заглянула в ответвляющийся коридор. Нет, парочка мне определенно не почудилась. Гипсовая голова Александра Македонского взирала на противоположную стену единственным глазом. На месте второго зияла дыра — словно скульптор запечатлел царя павшим на поле боя, когда ворон уже успел полакомиться... Видела я этого “ворона”! У него лысая голова, а клюв... стальной и острый как бритва.

Минут десять искала лестницу вниз. Не понимаю, как Анри Жаке без карты ориентируется в лабиринтах собственного особняка? Здесь можно целую роту солдат потерять.

Вот, наконец, и лестница!

Я быстро сбежала вниз.

В зале ничего не изменилось. Скрипичный квартет беспечно играл Моцарта. Дамы сверкали друг на друга бриллиантами, будто на лазерном шоу. Мужчины соревновались на количество выпитого. Непонятное сооружение посреди зала по-прежнему скрывала темная ткань. Очевидно, под ней взору гостей приготовлен какой-то сюрприз. Не люблю сюрпризы. Для меня они обычно оканчиваются неприятно.

Определив свое географическое положение, я заключила, что спустилась со второго этажа совершенно не там, где поднималась. Кажется, с противоположной стороны зала. Черт возьми французских архитекторов! Возомнили себя Дедалами*! [Дедал — в древнегреческой мифологии являлся искусным мастером и архитектором. Построил для Миноса, царя острова Крит, знаменитый лабиринт.]

Не теряя времени, подошла к первому лакею, стоящему возле стены. Он не отличался ничем от цветов в горшках и бесчисленных бюстов. Короче говоря, присутствовал в качестве интерьера.

— Извините, — прошептала я.

— Что угодно, мадемуазель?

— Там у вас на втором этаже гуляет человек с ножом!

Лакей сухо улыбнулся.

— Очевидно, он режет торт, — предположил он.

Я исподлобья посмотрела на него, вздохнула и отошла в сторону. Бесполезно разговаривать с пешками, от которых ничего не зависит. Нужно найти Жаке. Уж он поймет меня. Он отвечает за безопасность каждого гостя на своем вечере. Должна же здесь быть охрана!

Приподнявшись на цыпочки, стала оглядывать зал, но, как назло, не видела ни кудрей этнографа, ни черных полосок матросского платья Верочки. Проклятье!

Возможно, и моей жизни угрожает опасность. Я стала свидетельницей... только чего? За что меня преследовали? За то, что видела, как лысый со странным именем Чиву выковыривал глаз у гипсового Александра Македонского?

Ну уж нет! Что-то готовится. На званый вечер с ножом в кармане не приходят. И уж тем более не портят имущество и не бегают за некоторыми из гостей, которые что-то слышали, но разобраться в услышанном не в состоянии.

Я сильно разволновалась и взяла с подноса пролетавшего мимо официанта бокал шампанского. Колючие пузырьки ударили в нос, но напиток мне понравился. Такой нежный, ароматный... Надо взять еще, чтобы успокоить нервы. Отдых называется! Не пришлось бы, вернувшись в Москву, отправиться к психиатру. “Доктор, мне кажется, что меня преследуют мужчины с ножами”. “Какой замечательный образец фрейдистских комплексов! Вы не подождете, пока я позову студентов?”

Слуги с шампанским, похоже, озадачены не угостить каждого приглашенного, а намотать определенное количество кругов по залу. Завидев среди дорогого сукна желтую ливрею, я бросилась наперерез, потрясая перед собой фужером. Но за несколько шагов до заветного подноса, не привыкшая ходить на высоких каблуках, я споткнулась и упала, попутно повалив какого-то белесого старичка.

— Позвольте вам помочь! — спешно произнес старичок, когда я уже вскочила, а он все еще кряхтел, сидя на полу.

— Простите меня! — взмолилась я. — Честное слово, это вышло случайно.

— Ну что вы, что вы! Позвольте все же, я...

Однако проявить галантность ему не удалось.

Встать помогала ему я.

Пока старичок поправлял смокинг и бабочку, я быстро его оглядела. Среднего роста, лет шестидесяти, с белыми словно снег волосами, такими же усами и бородой. У него были белесыми даже брови и ресницы. Прямо Дед Мороз какой-то! Только бородка аккуратно подстрижена.

— Было очень приятно изучить вместе с вами укладку паркета, — произнес старичок. — Можно узнать, как вас зовут?

— Меня зовут... Алена Вайденхоф.

— О, вы дочь покойного Карла Вайденхофа?

Антрополога, оставившего мне в наследство замок, оказывается, знали не только в Германии.

— Я его внучатая племянница.

Дед Мороз замер на секунду. Настала его очередь представиться, но он, наверное, пытался понять выражение “внучатая племянница”.

— Клаус Энкель, — наконец произнес он. — Я — доктор медицины.

— Как интересно! — Я восторженно захлопала глазами. Надеюсь, из меня получилась настоящая пустышка. — Всегда мечтала быть доктором... И чем же вы занимаетесь?

Он улыбнулся... Как бы от него отвязаться?

— У меня своя клиника в Швейцарии. Занимаюсь в основном переломами. Сложными переломами, после которых приходится долго восстанавливаться.

Пора отделаться от этого милого старичка. Я решила пойти напролом.

— Извините, мне нужен хозяин этой вечеринки.

— Анри? — Поднял белесые брови доктор. — Он скрылся на втором этаже с какой-то дамой в очках...

— И в полосатом платье?

— Ну да.

Вот незадача! Куда они с Веруней направились?.. Снова подниматься наверх? Я там окончательно заплутаю!

— А куда он поднялся? Вы не знаете точно?

— Не волнуйтесь! — заверил Энкель с добродушной улыбкой. — Он спустится через несколько минут, чтобы продемонстрировать сюрприз. — И доктор указал на закрытый тканью постамент. — Расслабьтесь, выпейте еще шампанского, — предложил он.

Я поймала очередного официанта за рукав и обменяла пустой фужер на полный. Выпила залпом и взяла еще один. Нервы, кажется, успокоились, но увлекаться нельзя. Это я с виду крепкая, а на самом деле от вина меня здорово развозит. Помню, на дне рождения Сереги Фролова, альпиниста и путешественника, оказалась в чисто мужской компании. Дата была не круглая... Они пили только водку, и я осталась один на один с бутылкой болгарского мускатного. Не заметила, как опустошила ее. Рассказывали потом, что стояла на балконе и грозилась спрыгнуть с четвертого этажа без парашюта. На спор. Клялась, что не разобьюсь. Потом села в прихожей, чтобы обуться, да так и уснула.

Хорошо — мальчишки меня домой завезли. Сами отправились в ночной клуб...

— А вы чем занимаетесь? — вежливо поинтересовался Энкель.

— Переводами.

— Литературными?

— Нет. В основном с древних языков. Греческого, египетского и других.

— Да что вы говорите?! — удивился доктор.

Я вопросительно развела руками.

— А что, собственно, такого? Профессия как профессия. Не хуже других.

— Господь услышал мои молитвы и послал вас! — произнес Энкель. — Дело в том, что последние пять месяцев я не могу перевести одно загадочное слово.

Я нетерпеливо оглянулась в поисках Жаке. Хозяин вечеринки как сквозь землю провалился.

— Если это известный язык, то проблем нет. Если такой, о который поломала зубы лингвистическая наука — вроде этрусского, или минойского линейного письма А, — то извините... Вы знаете, какому языку ваше слово принадлежит?

— К сожалению, нет.

— Тогда так. Нужно выяснить, в каком географическом месте обнаружено слово. Принадлежит оно живой речи или встречается лишь на глиняных табличках — в сущности не важно. Следует заглянуть в краеведческую литературу и выписать, какие народы населяли данный регион, на каких, языках разговаривали. Дальше смотрим их словари...

— Дело в том, что я не представляю, откуда взялось это слово.

Я удивленно посмотрела на него. Обычно незнакомый человек кажется загадочным, а его судьбу скрывают потемки. Только после знакомства узнаешь, что ничего загадочного в нем нет, что у него двое детей, а жену зовут Марта. С Энкелем получилось все наоборот. Глянув на доктора в первый раз, я решила, что все про него знаю. Внешность настолько красноречиво говорила о его простоте и традиционном развитии карьеры, что не требовались никакие расспросы. Но откуда-то возник странный его интерес к какому-то слову, и чем дольше я общалась с ним, тем таинственнее он казался.

А может, он антидепрессанты принимает? Ведь они могут оказывать легкое наркотическое воздействие.

— То есть вы хотите сказать, — произнесла я, — что переводите слово, не зная, откуда оно взялось?

— Все очень сложно... — он неловко улыбнулся. — На самом деле вы недалеки от истины.

— Что же это за слово? Быть может, я прямо сейчас решу вашу проблему.

Он обрадовался и полез в карман. Через секунду вытащил золоченый “Паркер” и, взяв салфетку, вывел на ней латинскими буквами: FURUM

Я задумчиво потерла подбородок.

— В оригинале слово написано латинским шрифтом?

— Да. Но мне кажется, что это транскрипция с какого-то языка.

— Случайно, не аббревиатура?

— Не знаю, скорее всего — нет.

Я хлебнула шампанского. Оно такое классное, что точно в конце концов напьюсь!

— Это не может быть латинское “forum”, которое переводится как “площадь”?

— Тогда отгадка была бы совсем простой.

— Конечно... В английском “fur” означает “мех”, суффикс “-urn” в эсперанто, например, образует новые слова... Однако... М-да, надо признаться, сложная загадка. Выяснить бы регион, где обнаружено слово...

В этот момент оборвалась музыка. Струнный квартет замер на середине такта. Моцарт остался недоигранным.

— Мадам и месье, позвольте воспользоваться минуточкой вашего драгоценного внимания! — пронесся над залом голос, перекрывая царивший вокруг шум.

Я обернулась и увидела Анри Жаке. Этнограф стоял на небольшом балкончике второго этажа. Рядом с ним испуганно пристроилась Верочка. Сразу было видно, что Жаке неожиданно вытащил ее на всеобщее обозрение.

Нашлись! Мне нужно к ним... Собственно, зачем же я так упорно искала этнографа? Разговор с Энкелем сбил меня с цели. Я бы точно вспомнила, если бы имелась хоть секунда на размышления. Но события развивались стремительно. Наваливались одно на другое, словно падающие бетонные плиты. Кто бы смог остановить их? Только сунься — костей не соберешь!

— Позвольте продемонстрировать то, ради чего я вас пригласил сегодня! — произнес с балкона этнограф.

В руке Жаке оказался какой-то пульт, напоминавший “лентяйку” телевизора. Он демонстративно, чтобы видели все, нажал на нем кнопку, и темная ткань, накрывавшая огромный постамент посреди зала, поплыла вверх, уносимая под потолок несколькими веревками.

Я взглянула на доктора Энкеля и обнаружила на его застывшем лице испуг. Он смотрел не туда, куда были обращены взоры остальных людей. Он смотрел влево, в сторону от постамента. Его борода вдруг затряслась, а глаза увлажнились.

Из-под темной ткани появились какие-то грубые деревянные доски, комья коричневой земли.

— Я могу попросить вас об одолжении? — вдруг быстро произнес Энкель, продолжая смотреть в толпу приглашенных.

— Смотря о каком, — осторожно ответила я.

Он взял из моих пальцев фужер и резким движением выплеснул из него шампанское в кадку с декоративной пальмой. Свободной рукой достал из внутреннего кармана маленький флакон, в котором плескалась темноватая жидкость. На флаконе я успела разглядеть ядовито—зеленую этикетку , обжигающую глаз яркостью цвета. На этикетке не значилось ни единого слова.

Его пальцы дрожали. Он открутил сложную крышку с запорными кольцами и винтами, глубоко выдохнул, словно перед прыжком на “тарзанке”, и вылил содержимое в мой фужер.

— Подержите это некоторое время, — попросил Энкель, возвращая хрустальный бокал. Белесые глаза смотрели на меня с неземною тоской. — Я вернусь и заберу.

Не хочу! Не возьму! Уже знаю, что это закончится бедой!

Но доктор Энкель загипнотизировал меня умоляющим взглядом. И я ухватила ножку наполовину наполненного фужера. Зеркало темной, густой жидкости качнулось, угрожая выплеснуться.

Убедившись, что я держу фужер, старик разжал пальцы и отправил пустой флакон с зеленой наклейкой обратно во внутренний карман.

— Держите аккуратнее. Не прикасайтесь к жидкости, не пролейте... И ни в коем случае не пейте!

Это были последние слова моего мимолетного знакомого доктора Энкеля, разрушившего мечту русской переводчицы хоть на один вечер ощутить себя состоятельной особой. Женщиной, которая может себе позволить смотаться на вечерок во Францию, а утром вернуться в Москву. Дамой, которой не ведомы финансовые проблемы, которую не тяготят мысли о средствах на новую страховочную беседку...

Доктор Энкель рванулся в сторону, открыв моему взору ряд гостей. Я задохнулась от увиденного.

Наклонив голову и сердито взирая исподлобья, к доктору стремительно приближался лысый Чиву. Тот самый джентльмен, который минут двадцать назад лишил глаза бюст великого древнегреческого полководца.

— Вы видите перед собой жилище наших предков! — вещал с балкона голос Жаке. — Это точно воссозданная картина быта семьи галльской деревни. До последнего узора на одежде, до последней плошки на столе...

Я сразу вспомнила, зачем искала хозяина сегодняшнего приема. Только слишком поздно.

В руке лысого Чиву появился уже знакомый нож. Устрашающее лезвие, загнутое словно клюв. Никто, кроме меня и Энкеля, не видел его. Взоры людей были обращены на выполненный в натуральную величину макет древнего галльского дома, который до сего момента прятался под черной тканью. У дома отсутствовали стены и крыша, чтобы окружающие видели восковые, но точно живые, фигуры крестьян.

— Поднята из небытия еще одна крупинка древнего мира, — произнес Жаке. — Я благодарен всем, кто помогал мне в этой работе .

Доктор Энкель не отрывал взгляда от ножа в руке лысого убийцы. На его лице читалось, что он ожидал чего угодно. Уговоров, обысков, побоев... Но только не лезвия, магически приковывавшего взгляд.

Чиву оказался в метре от доктора. Рука отошла назад. Энкель суетливо поднял ладони, почему-то закрывая лицо.

Я пронзительно завизжала.

Мой визг совпал с эмоциональным пиком окончания фразы Анри Жаке. Он стал первым камушком, сорвавшим лавину... Зал грянул аплодисментами и криками “браво!”, мгновенно растворив и заглушив все.

Словно старый знакомый, Чиву обнял доктора левой рукой, а правой всадил нож в солнечное сплетение по самую рукоять.

Энкель даже не дернулся и умер с открытым ртом, сразу сделавшись похожим на восковые фигуры крестьян этнографической панорамы Жаке.

Я не могла отвести глаз, потрясенная и шокированная.

Продолжая обнимать мертвого доктора, Чиву прислонил его к стене. Рывок!.. Вытащил лезвие и тут же спрятал в рукаве. Похлопал Энкеля по карманам и достал пузырек с зеленой этикеткой. После этого застегнул пуговицы на пиджаке мертвеца, закрывая багровое пятно на рубашке.

Оглядевшись украдкой, лысый убийца отнял руки от Энкеля и отошел от него, словно здесь он совершенно ни при чем. Тело доктора осталось стоять, прислоненное к стене. На белобрысом лице замерло выражение крайнего изумления, будто мертвый доктор вместе с остальными гостями восторгался макетом галльского жилища.

Я растерянно посмотрела на недосягаемый балкон с Анри Жаке. Боже, не в моих силах что-либо сделать сейчас!

Зал громыхал овациями.

Я перевела взгляд на Чиву и обнаружила, что лысый убийца пристально следит за мной... Он узнал меня! Он знает, что я видела, как он испортил бюст Александра Македонского... Какого, к черту, Александра! Я теперь свидетельница убийства!

Вдруг открыла для себя, что по-прежнему сжимаю в руке фужер с темной жидкостью. Что мне теперь делать с ней?

Чиву быстрым шагом направился ко мне.

Я побежала.

Глава 2

УСКОРЕННЫЙ КУРС ОФИЦИАНТКИ

Бежать было некуда. Кругом — плотный частокол тел, облаченных в смокинги и модельные одежды. Не сделаю и пяти шагов, как столкнусь с каким-нибудь сэром или запутаюсь в шлейфе платья какой-нибудь графини. В итоге — разолью жидкость из бокала! Я очень боялась обронить хоть каплю ее. Чувствовала, что темноватая маслянистая субстанция очень важна и смертельно опасна. Недаром доктор Энкель хранил ее в плотно закупоренном флаконе с наклейкой такой ядовитой зелени, при взгляде на которую пробивала икота.

Чиву позади меня ускорил шаг. Я на мгновение задержалась, выбирая маршрут бегства, и бросилась вверх по лестнице, по которой спустилась минут двадцать назад.

Паника не позволяла мыслить рационально. Трезво оценить обстановку, найти правильное решение. Единственное, о чем я думала, — оказаться как можно дальше от Чиву. Его нож, спрятанный в рукаве и покрытый кровью доктора, ужасал меня. Очень не хотелось закончить сегодняшний вечер прислоненной к стене с широко распахнутыми глазами и ртом, словно я восторгаюсь этнографической композицией Анри Жаке. И с распускающимся под левой грудью на дорогущем Светкином платье кровавым пятном.

Никогда не пробовали бегать с наполненным бокалом? Я тоже на официантку не училась. Зеркало жидкости раскачивалось, едва не выплескиваясь через край. Приходилось вращать кистью, наклоняя бокал то вправо, то влево... Долго так бежать не удастся. Либо жидкость пролью, либо Чиву догонит... Отчего же такая тряска?

На бегу трудно соображать. Особенно когда голова занята преследующим тебя лысым мужиком с внешностью и замашками убийцы-садиста.

Все понятно! Я же в туфлях на высоком каблуке!.. Как бы их скинуть? На ходу — никак... Да еще это длинное платье! Я в него затянута, словно в чулок. Ноги в коленях связаны, могу лишь семенить... Тяжело дается образ богатенькой дамочки!

Вот и закончилась лестница. А что дальше? Чего я добивалась, улепетывая на второй этаж — пустой, как после взрыва нейтронной бомбы? Что мне здесь нужно? Затеряться в коридорах? Спрятаться за одной из дверей?

Если бы я знала...

Оглянулась. Чиву преодолел уже середину лестницы — лицо красное, а лысина мертвенно—бледная. Странная у него кровеносная система — словно в мозг вообще ни капли крови не попадает. Впрочем, у маньяков аномалии организма — в порядке вещей.

Кинулась по коридору. Каблуки зацокали по паркету. Звук отражался от стен, и с перепугу казалось, что меня слышно по всему особняку.

Обстановка кажется знакомой — двери, картины, бюсты... Но сориентироваться все равно не могу. Вроде была здесь, а вроде и нет.

Пролетела поворот. Со стороны, наверное, напоминаю бегущую куколку бабочки, гипертрофированно увеличенную. Часть жидкости выплеснулась из фужера, зависнув в воздухе. Покрывшись холодным потом и едва не поседев в свои молодые годы, я поймала этот “всплеск” хрустальной посудиной — словно непокорного подлещика поддела сачком.

Оказавшись за углом, едва не рухнула на пол от изнеможения — столько нервов отнял акробатический финт. Жидкость в бокале успокаивалась, а мне успокаиваться нельзя. Буквально на пятки наступает преследователь.

Нужно как-то задержать его... Ведь догонит же! У него нет на обуви таких сатанинских шпилек, как у меня!.. Догонит и прирежет. Прямо здесь, у основания коридора. Все стены будут в крови! Да... тяжко иногда бывает людям, у которых богатое воображение!..

Не теряя ни секунды, поставила фужер на подставку бюста Генриха Наваррского. Композиция получилась такая, словно французский король тянется губами к налитому стакану. Черт с ним, пусть лакает!..

Едва успела отвернуться от “алкоголика” Генриха, как убийца в расстегнутом смокинге вылетел из-за угла. Этакий раскочегарившийся паровоз! Руки-ноги мелькали, от физиономии — хоть прикуривай. Лысина, по-прежнему, бледная, словно у Чиву вообще нет головного мозга. Только накачанный спинной, контролирующий моторные функции...

Чиву несся на крейсерской скорости. Небось думал, что беглянка уже далеко. Он и представить не мог, что я стою за углом.

На такой скорости даже небольшая лужица на паркете, даже складка на ковре может стать роковой. Я лишь вытянула ногу...

Чиву кубарем летел по ковровой дорожке коридора. Один раз преследователя неплохо шибануло о стену, на которой остался влажный след от его вспотевшей головы. Загнутый нож выпал из рукава и зазвенел по паркету. Вид кувыркающейся отточенной железяки вызвал во мне непроизвольную дрожь.

Нужно улепетывать. Но от страха ноги вросли в пол. Я не сводила взгляда с этого ублюдка. Чиву сел. Глаза затуманены. Помотал лысой головой и снова опрокинулся на ковровую дорожку. Однако основательно его о стену приложило. И поделом! Вызвать бы охрану... Только где ее найти?

Чиву вновь сел. Взгляд сделался осмысленным. Теперь убийца смотрел на меня. Пронзительно и грозно. Нужно бежать... Впрочем, я уже думала об этом. Так почему до сих пор стою на месте!?

Пока есть время, следует разобраться с обувью. Бег на шпильках — это извращение!

Спешно принялась стаскивать туфли. Левая застряла. Надо расстегнуть ремешок, но я не могла этого сообразить и пыталась стащить туфлю так, не расстегивая.

Тем временем Чиву шарил рукой по паркету в поисках ножа. Ему не потребовалось много времени, и я отчетливо услышала легкий звон металла, скребущего по полированному дереву.

Нашел...

Проклятая туфля никак не слезала...

— Оставь воду, — вдруг произнес Чиву на французском. Таком ужасном, что я, огорошенная, забыла про туфлю. Для меня, как лингвиста, такое обращение с языком — признак варварства. Не умеешь говорить — изъясняйся жестами! Или узелки завязывай, как индейцы в Америке!

А голосок у него! Низкий, глухой — словно обладатель связок заточен в каземате, обитом войлоком. Чиву встал на колени, будто собираясь признаться мне в любви. Только странно выглядело бы признание с ножом в руке!.. На самом деле подняться на ноги он просто не мог. Серые бесцветные глаза по-прежнему закрывала мутная пелена.

— Оставь воду, и я тебя не трону, — произнес он.

— Фигушки! — назло воскликнула я и, увидев недоумение в его глазах, сообразила, что сказала это по-русски.

Сдернула наконец туфлю, подхватила бокал с подставки бюста (Генрих Наваррский, как мне показалось, посмотрел на меня с обидой) и кинулась обратно, оставив Чиву на коленях посреди коридора. Словно любовника, которому навеки разбила сердце...

По правую руку тянулись безымянные двери. Ноги несли назад к лестнице. Без туфель бежать гораздо удобнее. Еще бы избавиться от платья... Так, что делать теперь? Чиву отстал на десяток секунд — времени хватит, чтобы найти какого-нибудь лакея и встряхнуть его. На этот раз ребята из обслуги от меня так просто не отделаются! В особняке совершено убийство!! Попахивает скандалом! Нужно было сразу поднять на ноги охрану. Возможно, Энкель остался бы жив...

До ступенек оставалось еще метров восемь. Да, такие вот длинные коридоры. Особняки французских горнодобытчиков слегка отличаются от наших двухкомнатных апартаментов...

В конце коридора появились несколько лакеев в белых ливреях с золочеными пуговицами.

— Слава богу, — облегченно вздохнула, но быстро поняла, что расслабилась слишком рано.

Все оказалось намного сложнее, чем хотелось бы. Господи! Ведь не желала ехать во Францию! Ведь чувствовала, что закончились мои беспечные поездки за границу! Больше никогда... слышите?.. никогда не выеду даже за пределы МКАД! Лучше лежать дома на диване, чем в деревянном ящике с цветочками в руках и кучей дырок в животе...

Передо мной были совсем не лакейские лица. Прищуренные взгляды, каменные скулы... Уверена, что Жаке не нанимал этих слуг. Поразительно, но никто не заметил, как нелепо и смешно сидят ливреи на их рельефных торсах, а под тканью рукавов переливаются совершенно не лакейские бицепсы.

В белых перчатках “прислуги” оказались короткие пистолеты-пулеметы (потом я выяснила “Хеклер-Кох”). Три “лакея” — три ствола.

И все, как один, направлены на меня!

Итак, я очутилась посредине коридора, выход из которого с одной стороны перегораживали несколько лакеев с “Хеклер-Кохами” в руках, а с другой — шатающаяся фигура лысого почитателя холодного оружия. Я оказалась в ловушке. Как серая мышь между матерыми котами. Как беглый заключенный между рассвирепевшими от долгого преследования охранниками.

— Что вы хотите?! — закричала я, едва не плача. — Мне не нужна эта жидкость! Возьмите ее! Только отпустите меня! Пожалуйста!

Псевдолакеи с автоматическими пистолетами безмолвно приблизились. За их спинами мелькнула черная шляпа. Этого человека я видела вместе с Чиву, когда они задумывали... убийство Энкеля!

Да, так и есть.

— Поставьте воду на пол! — приказал один из лакеев. У этого с французским все в порядке. Господи! О чем я думаю!..

Стволы смотрели мне в грудь, но взгляды обладателей “Хеклер-Кохов” не отрывались от фужера с жидкостью, который я сжимала в руке. Такие странные взгляды. В них застыло легкое безумие.

— Поставьте воду на пол! — повторил один из лакеев. В его голосе я услышала истеричные нотки. Странно...

Человек в черной шляпе уже исчез. Но речь не о нем.

Мне вдруг сделалось ясно.

ОНИ СМЕРТЕЛЬНО БОЯТСЯ ЖИДКОСТИ, КОТОРУЮ Я ДЕРЖУ В РУКАХ!

Эти люди напоминали бойцов антитеррористической бригады, взявших в кольцо исламскую террористку-смертницу, которая готова в любой момент взорвать себя и половину квартала. Вот такие у них были взгляды. Можно сказать — испуганные. Близкие к панике.

Что же я держу в руках?!

Неужели кто-то изобрел жидкую ядерную бомбу?

Оценив ситуацию, я выставила перед собой фужер и отступила к двери — единственной в коридоре. Как бы мне улучить момент и прошмыгнуть в нее? Если дверь открыта, конечно. В противном случае, плохи мои дела.

— Стоять на месте!! Поставьте бокал!! — сорвался лакей. Он, видимо, у них считался главным. Поздоровее, да и лицо умнее, чем у остальных.

— Мне расхотелось.

— Будем стрелять!

— А в бокал попасть не боитесь? Разольется водица — придет вам конец! Будете извиваться и кашлять, пока не выкашляете свои легкие! Как вам такая перспектива?

Хоть я и придумала эту ерунду, но “лакеи” не смогли скрыть испуг. Их ободрил ковылявший с другого конца коридора лысый Франкенштейн, прооравший с чудовищным акцентом:

— Что вы уши развесили, идиоты! Она ничего не знает!

Дверь оказалась не заперта. Пока лакеи с “Хеклер-Кохами” пребывали в замешательстве, я толкнула ее спиной, проскользнула в комнату и закрылась. Только надавила на кнопку запора, как глухая, похожая на треск китайской петарды автоматная очередь прошила деревянное полотно. Едва успела отдернуть руку — чуть кисть не оторвало пулями.

Взволнованно дыша, прижалась к стене и смотрела на спасенную конечность. Тяжело бы мне без нее пришлось. С возлюбленными скалами уж точно пришлось бы распрощаться.

Хоть бы кто-нибудь на помощь пришел! Супермен там какой-то... Вечно приходится самой выпутываться, даже обидно. Я ведь женщина, а не десантник!.. И вообще: куда глядит охрана? В особняке людей режут, вовсю из автоматов поливают, а охрана спит или режется в видеоигры!

Я оглядела помещение, в котором оказалась. Комната для отдыха. Красные кожаные диванчики, посередине маленький столик с пустой шахматной доской. Напротив меня — окно с неизменным видом на реку.

Путей отступления нет.

Дверь содрогнулась от удара, но замок и петли выдержали. Это вам не фанерные пустышки, которые ставят в наших домах. Натуральный бук! Мне бы такую в парадное...

Новая очередь прошила дверь рваным полукругом прямо над замком. Я заверещала. Едва жидкость не расплескала.

Надо бежать. Единственный выход — окно.

Но прежде необходимо перелить эту темную гадость, которой доктор Энкель “наградил” меня перед смертью, в более удобную емкость.

А может, оставить фужер с жидкостью здесь? Зачем он мне?

За тем, Алена, что один добрый человек перед смертью тебе доверился. Отдал на хранение, видимо, огромную ценность. Впрочем — и страшную опасность.

Наверное, я дурочка, но свое слово держу. Раз что-то обещала, то в лепешку расшибусь, но сделаю. Иначе в глаза человеку не смогу глядеть. Даже в мертвые. Дедушка с бабушкой меня воспитали так...

Дверь потряс новый удар. Бук держал. Пока дело не дошло до новой очереди, я отлепилась от стены и кинулась в центр комнаты. Мне бы графин отыскать или захудалую бутылку. Не могу же я лезть в окно с фужером в руке!

Вместо подходящего сосуда нашла на полу одинокий мужской башмак. Подняла.

Ну не в него же наливать!

Со злости запустила башмак в стену.

Дверь хрустнула. Прочный бук сдался под яростным натиском. А может, дверной косяк не выдержал. Так или иначе, времени на поиски сосуда не оставалось. Я распахнула окно и глянула вниз.

Мамочки! Вот это высота!

Отвесная стена устремлялась к воде, но метрах в пяти над рекой обрывалась пролетом между опорами моста.

Адреналин сразу забурлил в крови. Давненько ждал этого момента, чертяка. Давненько я не карабкалась по отвесным утесам и обрывам. Все спортивные залы, искусственные стены, болдеринги, скучные тренировки... Моя профессия — скалолаз-лингвист. Что это такое — расскажу как-нибудь позже. Сейчас времени нет.

Дверь содрогнулась от нового яростного удара. Я поставила фужер на подоконник и только собралась перелезть на стену, как запнулась и едва не полетела вниз. Опять это чертово платье! Обрезать, что ли, подол? В таком случае, если выживу сейчас, то, когда вернусь в Москву, меня прикончит Светка.

Торопясь, закатала подол до середины бедер, скрутив его так, чтобы не расправлялся. Английские булавки, которые некоторое время держали лопнувший шов, отскочили, я не стала их искать.

Перелезла на стену, нащупав ступнями узкое углубление между кирпичами. Вот безобразие! Кирпичи холодные! Неужели на этой стороне здания солнышка никогда не бывает?!

Стена противнейшая. Большие серые камни-кирпичи уложены аккуратно, на совесть, раствор нигде не вываливается — ну не свинство ли! Глубина зацепа не больше сантиметра. И как я буду карабкаться? Да еще с моим фужером?

Вздохнула и зацепилась пальцами правой руки за едва прощупываемый паз. Левой аккуратно взяла фужер с подоконника. Легкий прохладный ветер дул вдоль стены, пытаясь разлепить скрепленные лаком волосы. В полумраке сумерек зеркало реки под ногами казалось таинственным и мрачным. Из темных туч высунулась луна.

Высота вроде небольшая — и не такую видала, — а в груди перехватило. Лучше вниз не смотреть... Ох, ну не люблю ползать без страховки. Неуютно себя чувствую, не по-домашнему...

Из комнаты раздался деревянный треск и грохот упавшей двери. От неожиданности я едва не слетела с убогих зацепов.

Надо бы подняться выше!

Но проблема как раз в том, что не хватает одной руки. Именно той, которая занята фужером. Обычно одной держишься, а второй нащупываешь зацеп. Затем перехват, и все наоборот. А тут я держусь одной рукой и ею же должна молниеносно поймать следующую щель. Если пальцы соскользнут — потеряю равновесие, получив в награду недолгий (метров двадцать) полет и весьма неприятное купание. А если река здесь мелкая? Если дно завалено обломками камней, оставшихся после строительства особняка?

Я подтянула ноги, кое-как устроившись на скользких выступах. Рывком передернула руку на полметра выше. Получается по-черепашьи, но хоть какое-то движение.

В комнате послышался топот лакеев! Господи, а я все торчу возле окна!

В два стремительных перехвата преодолела пару метров и оказалась над окном как раз в тот момент, когда лысая голова Чиву высунулась в проем. Он уставился вниз на темные воды.

Гладь реки бандит разглядывал бесконечно долго. Нависая над ним, я не решалась даже вздохнуть. Боялась, что услышит. Да и мои зацепы не такие надежные, чтобы дышать полной грудью без риска сорваться .

Чиву медленно посмотрел направо.

Потом налево.

— Поверить не могу... Она прыгнула! — раздался его утробный голос.

Кажется, он по национальности румын. Слишком уж акцент противный. К тому же имя похоже на румынское.

Из окна выглянул уголок черной шляпы.

Появился спутник румына — главарь шайки негодяев, испортивших чужой праздник. Вместе с Чиву он стоял возле окна. Затем что-то сказал, но я не разобрала слов. Слишком тихо и невнятно звучал его голос.

Чиву нерешительно кашлянул в ответ. А мне вдруг захотелось почесать подбородок. Так захотелось, что сил никаких не было терпеть. Дрожь до самых пят пробрала. Как почесать-то? Кончики пальцев правой руки засажены в узкую щель между кирпичами, в левой держу фужер... Можно, конечно, почесать краем фужера, но уж зело страшно подносить к лицу неведомую гадость. Вдруг это новейшее бактериологическое оружие, одна капля которого уничтожит половину жителей какой-нибудь зажравшейся европейской столицы?

Почесала подбородок о стену. Как наждачной бумагой прошлась — зато зуд пропал. А снизу раздалось:

— Чудес не бывает... — это опять Чиву. — В воду она не прыгнула, улететь тоже не могла — на ангела не похожа...

Нельзя надеяться, что Чиву полный кретин. В конце концов сообразит и посмотрит наверх. Это очень неудобно, но для зверского дела, ради которого они убили доктора Энкеля, Чиву все варианты исследует.

Суетно принялась искать следующую зацепу. Если повезет, доберусь до крыши за пару перехватов.

Может, я и добралась бы до крыши незамеченной. Но откуда-то из-под руки, возможно, из складки платья или из волос вывалилась лепешка черных икринок.

Отделилась от меня. Совершила короткое падение. И, перевернувшись в воздухе, шлепнулась на вечно бледную лысину Чиву.

И почему мне так не везет? Икринки образовали на макушке лысого румына родинку. Чиву резко повернул лицо вверх. Вот он — момент откровения.

— Она здесь! Быстрее! — закричал он. Таиться больше не было смысла. Я перебросила правую руку на давно замеченную зацепу, поднялась на пару камней. Край оцинкованной кровли на расстоянии одного перехвата. Хорошо, что не далеко выдается над стеной — иначе бы не достать.

— Сейчас я подстрелю эту карабкающуюся курицу! — раздалось снизу.

Господи, я вообще-то не верю в тебя, но помоги мне быстро взобраться на крышу! Обещаю — буду ходить в церковь, молиться, солировать в церковном хоре... Что еще там делают? Обещаю — буду паинькой! Только помоги взобраться на крышу!

Снизу донесся металлический лязг. Кто-то проверил, заполнен ли магазин “Хеклер-Коха”. А может, проскрежетал затвор? Иегова его знает!

Выдохнула и, оттолкнувшись от стены, закинула свободную руку на край крыши. Ухватилась мертвой хваткой. Ноги соскользнули с уступов (какая я неизлечимая оптимистка: называю эти скромные углубления “уступами”!), и я повисла на одной руке, с ужасом следя за жидкостью в бокале.

Водичка доктора Энкеля устроила маленький водоворот... Интересно, кто-нибудь из альпинистов совершал восхождение по стене дома с наполненным стаканом в руке? Предлагаю новый экстрим. Денег за идею можно не перечислять: мне они сейчас на хрен не нужны — особенно если кто-нибудь из этих доброжелательных парней все-таки разрядит в меня магазин пистолета-пулемета.

Я висела на одной руке, ухватившись за край крыши. Болталась, как макаронина. Под ногами двадцать метров пустоты, но все внимание сосредоточено исключительно на фужере. Сейчас самое главное — поднять его к водостоку и поставить туда, наверх. Тогда освобожу руку и смогу подтянуться — уберусь с линии огня.

Чиву внизу ругался по-румынски. Я не видела, что там творится, но чувствовала: с очередью по мне вышла заминка.

Плавно и элегантно, словно балерина, вскинула руку и поставила фужер в ложбинку водостока. Немного неровно. Фужер качнулся, цокнув по дну жестяного желоба. Жидкость внутри колыхнулась.

Сердце сжалось — неужели зря все мучения?

Снова цокнув, фужер качнулся в другую сторону и встал как влитой.

— Уф! — громко выдохнула я и крепко схватилась второй рукой за край кровли.

Под ногами отчетливо раздался звук передергиваемого затвора. На этот раз я не ошиблась.

Извечный вопрос. Кто быстрее — спортсмен или пуля?

Мне нужно лишь качнуться и забросить тело на крышу. Пара-тройка секунд.

Направленное на меня короткое дуло я чувствовала хребтом. Чтобы Чиву надавил на спусковой крючок, требуется полсекунды. Вот такая арифметика, да-а... Партия проиграна ввиду цейтнота.

— Не стреляйте! Не стреляйте! — закричала я, болтаясь под крышей особняка. Подол Светкиного платья расправился и вновь обтянул ноги. Ненавижу это платье!

— А ну слезай оттуда! Не то шкуру подпорчу! — пригрозил Чиву.

Ему легко говорить, размахивая автоматом. А как я теперь спущусь? Мне на стену не вернуться. Ни рукой не достать, ни пальцами ног не зацепиться. Да еще это платье. Все равно что запустить на стену инвалида без ноги.

Сделаю попытку закинуть тело на крышу — получу свинцовую очередь в спину. Или в то место, которое находится внизу спины.

Оценив варианты, я приготовилась к длительным переговорам. Настолько длительным, насколько хватит крепости пальцев.

— Видите ли, уважаемый! — закричала я в ответ. Не знаю, поймет ли румын. Плохо у него с французским. Чувствую по речи. — Я могла бы...

Как пальцы соскочили — сама не поняла. Наверное, пот проступил. Обычно на скале их постоянно окунаешь в мешочек с магнезией. Это такой белый порошок. Как у штангистов или гимнастов...

В следующий миг с отчаянным воплем я оторвалась от крыши.

Пролетела несколько метров, которые отделяли меня от окна. Шваркнулась плечом о кирпичи, словно к горячей печке прислонилась.

И рухнула на голову огорошенного Чиву.

Думаете — этим все закончилось? Как бы не так!

Я надеялась, что изуродую румына — сломаю ему несколько ребер, по дружбе устрою смещение позвонков... Если с высоты в несколько метров вам на голову падает симпатичная девушка, то не следует ожидать приятных ощущений, поскольку она все же обладает определенным весом. Все скорее всего закончится растяжкой в травматологическом отделении... Вот я и думала — изуродую Чиву, но зацеплюсь за него, повисну. Авось втащат в окно.

Но вместо этого мой преследователь вывалился из окна!

Я успела только произнести “Ах!”, не ощутив останавливающего рывка. И, держа Чиву за воротник смокинга, утащила его за собой. В ту самую засасывающую пустоту.

Так и полетели втроем. Я, лысый румын и его пистолет-пулемет “Хеклер-Кох”.

Темная непрозрачная вода приближалась стремительно.

Нас бросило на стену. Я прикрылась телом Чиву, и шваркнуло только его.

Раздался треск — это смокинг сразу сделался поношенным. Чиву успел что-то прокричать по-румынски. Я не поняла реплики. Во-первых, языка почти не знаю. А во-вторых, была занята собственным воплем. Наверное, румын выражал неудовольствие по поводу костюма.

Нас слегка отбросило от стены. Мелькнуло длинное окно первого этажа. Чиву задел его каблуком и разнес вдребезги.

...В реку мы рухнули, сопровождаемые целым дождем осколков. Подняли столб брызг, словно начинающие прыгуны с трамплина.

Нам повезло: река здесь оказалась достаточно глубокой. Вода была чересчур холодной для начала лета. Вдохнуть я не успела, поэтому сразу нахлебалась. Пузыри окружили, обволокли — и видом, и на ощупь напоминая стаю мелких медуз. Платье опутало ноги и тянуло на дно. Благо я еще оттолкнула от себя бегемота в смокинге.

Долгое падение способствовало глубокому погружению. Я мощно гребла руками, выбираясь к поверхности. Навстречу плавно опустился автомат “Хеклер-Кох”.

Еще рывок...

Я вынырнула, хрипло откашливая воду. Рядом булькал поднимающийся с глубины воздух. Наверное, это Чиву — чтоб он захлебнулся! Подозреваю, жив курилка! Отъявленные мерзавцы так просто не погибают.

Широкий мост нависал над головой огромным мрачным казематом. Здесь, под аркой, было на удивление тихо — где-то даже успокаивающе тихо... Чем не место для лечения нервов и снятия стресса? Сумрак, тишина, легкий плеск воды. Лишь прямо надо мной раздавались какие-то скрипы, шорохи. Скорее всего, из окна, откуда мы вывалились. Фальшивые лакеи пытались разобраться, что к чему.

Не дожидаясь, пока Чиву появится на поверхности, чтобы объяснить мне жестами свою искаженную концепцию мировосприятия, я поплыла к ближайшей опоре моста. Платье определенно переняло противный Светкин характер и опутало ноги, превратив меня в этакую Русалочку. Пришлось работать “хвостом”.

Когда до опоры оставалось метра два, позади раздался шумный всплеск, а следом — сиплый надрывный кашель. Я не стала оглядываться, проворнее замахав руками.

Едва коснулась покрытых водорослями камней опоры, как сверху протрещала автоматная очередь. Рядом на поверхности воды вспенилась рваная строка. Я шарахнулась под мост.

Куда деваться? Подниматься наверх? Там меня ждут. Плыть к берегу — далеко. Оставаться здесь — тоже ничего хорошего. Ко мне со страшным лицом уже гребет Чиву.

— Эй, где вода? — прокричал он, тяжело дыша. Кажется, перепугался. Небось подумал, что я пролила жидкость Энкеля в речку. Интересно, а что бы случилось?

— Во-первых, меня зовут не “эй”, а Алена. А во-вторых — тут кругом вода! — ответила я. И поплыла на другую сторону моста.

Пыхтя и отплевываясь, добралась до тыльной стороны особняка. Чиву отстал. Явно плавать не умеет, я его даже со связанными ногами обогнала.

Задрала голову, разглядывая стену. По опоре могу вскарабкаться до первого этажа. Мне нужно найти Анри. Только он может навести порядок в своем доме.

Нащупывая первые зацепы и радуясь их удобству, я вспомнила о фужере с таинственной жидкостью, который остался в водостоке на краю крыши.

Глава 3

ГРАВЮРА И ПИРУЭТ

Чиву доплыл до основания опоры, когда я уже вскарабкалась на ее середину. Он что-то прокричал, но я не обратила внимания: этот румын казался выведенным из игры.

Окно на первом этаже было не заперто. Приоткрыв створку, я перелезла через подоконник в комнату. На меня, разинув рты, уставились две пожилые и совершенно одинаковые дамы. Близняшки, скорее всего. Я застала их в тот момент, когда они примеряли драгоценности. Одна — бриллиантовые сережки, другая — колье.

Неловкая пауза.

— Здравствуйте! — вежливо произнесла я наконец. — Не обращайте на меня внимания. Считайте, что я такой же неодушевленный предмет, как этот шкаф...

Дамы-близняшки завизжали, едва не обрушив потолок девятнадцатого века. Хрустальная люстра отозвалась приятным гудением. Из солидарности завизжала и я. Платье, снова расправившись, изрыгнуло на персидский ковер литра два воды.

Я понимаю этих дам! Хоть и говорю — не обращайте внимания, — но как не обратить? Находитесь вы с кем-то в комнате, занимаетесь чем-то заветным, можно даже сказать — интимным... Вдруг распахивается окно и в него влезает мокрое пугало — волосы растрепаны, платье лопнуло на бедре, тушь давно исчертила щеки черными полосами! Тут не закричишь!

Отдав долг коллективной панике, я выглянула в окно. Чиву пытался карабкаться по опоре моста. Вот дурень! Неужели решил, что если какая-то кукла залезла, то и он, маньяк в авторитете и виртуоз ножа, тоже сможет?

Схватила горшок с тянувшимся из него по стене вьюнком и запустила в румына. Горшок разбился об опору чуть выше головы Чиву, обдав румына осколками и сбросив обратно в воду. Я радостно засмеялась, захлопала в ладоши. Много ли человеку нужно для счастья?

В этот светлый момент в комнату ввалился рослый детина в пиджаке. Из его правого уха тянулся тоненький, телесного цвета проводок.

Он уставился на меня.

— Что здесь случилось?

Господи! Наконец ты ниспослал мне охранника! Как долго пришлось его искать!

Я сидела в глубоком кожаном кресле и вытирала волосы махровым полотенцем. На мне по-прежнему красовалось сырое Светкино платье, но плечи укутал мужской пиджак. Анри не нашел в своем огромном особняке ничего подходящего для дамы. “Единственное, что могу предложить, — произнес он подозрительно серьезно, — это сарафан галльской крестьянки с экспозиции”.

Мы устроились в кабинете этнографа. Наверное, самом тихом месте в особняке. Ни одного окна; все стены заставлены стеллажами с книгами; в центре — массивный стол, на котором в беспорядке навалены бумаги, папки. Веруня с растерянным видом устроилась за столом. Рядом с ней стояла початая бутылка шампанского, из которой моя подружка периодически наливала себе в высокий фужер, успокаивая нервы. Иногда она виновато поглядывала на меня, хотя я на нее не обижалась. У меня просто натура такая. Неприятности ко мне прилипают, как мухи на клейкую ленту.

Кучерявый Анри Жаке нервно бродил по кабинету, что-то бормоча и беспокойно потирая щеки, словно проверяя — успел ли сегодня побриться.

Наше безмолвие нарушила открывшаяся дверь. На пороге возник невысокий коренастый человек с внимательными глазами. Сквозь редкие волосы просвечивали залысины. Пиджак был расстегнут, под мышкой виднелась вороненая рукоять. С начальником охраны Жаке я уже познакомилась.

— Полиция прибудет не раньше чем через полчаса, — сообщил он. — Мы продолжаем прочесывать здание, но вынужден сказать... Он посмотрел на меня. — Мы никого не нашли.

— Ну как же! — Я вскочила с кресла, сжимая полотенце. Пиджак свалился к ногам. — Их не меньше пяти человек! Убийца доктора Энкеля — совершенно лысый. Он сейчас такой же промокший, как и я. Еще не меньше трех одеты в форму лакеев. Только лица у них не лакейские!..

Я не сказала еще об одном — человеке в черной шляпе и черных очках. Но что это за приметы! Под такой личиной может скрываться кто угодно. Снял шляпу, сунул очки в карман — вот и нет примет!

— Мы проверили гостей, заканчиваем разбираться с прислугой. Все присутствующие в зале зафиксированы в пригласительном списке. Среди слуг тоже посторонних нет... Лысых проверили в первую очередь.

— Как они могли попасть в дом? — произнес Жаке, выйдя из задумчивости. — Парадный вход охранялся! Остальные двери были заперты!

— Мы сейчас проверяем все залы, комнаты, чердаки, кладовые. Если преступники еще в здании, мы их отыщем.

Мне бы его уверенность. Я опустилась в кресло.

Что-то устала за сегодняшний вечер... Вспомнились Верочкины слова, когда она уговаривала меня лететь сюда: “Отдохнешь, повеселишься...” Вот и повеселилась. Скоро полиция приедет. Следователи примутся за бесконечные допросы. И стоило за этим удовольствием отправляться во Францию! Покидать бывшую свекровь, которая меня могла отыскать даже на дне морском, чтобы грозно осведомиться, почему у ее сына Лешеньки синяк под глазом. Будто я ведаю! Мы теперь с Овчинниковым идем по жизни разными дорожками...

Во время очередного рейда через кабинет Жаке остановился рядом со мной, нервно потирая руки.

— Вам что-нибудь нужно? — волнуясь, спросил он.

— Ужасно хочу домой, — устало ответила я. — В Москву. Больше ничего.

— Полиция наверняка захочет поговорить с мадемуазель Овчинниковой, — осторожно напомнил начальник охраны. — Она единственный свидетель.

— Ничего страшного, — заверил Жаке, теребя подбородок. Он явно не знал, куда деть руки. — Полиция снимет показания, возьмет адрес, и я уверен, что уже утренним рейсом вы сможете отправиться в Москву.

— Было бы здорово, — кивнула я. Начальник охраны ушел, оставив после себя сладковатый запах сигары.

Мы некоторое время молчали, затем голос подала Верочка:

— Алена, мне...

— Не надо, Вера, — оборвала я ее. Знаю наперед, что она скажет. У нее все на лице написано. — Никто не виноват.

— Поверить не могу, что это произошло в моем доме! — произнес Жаке. — Ведь для приема я специально нанял охранную фирму! Как такое могло произойти?

— Вы знали доктора Энкеля? — спросила я.

— Мы дружим лет десять. Клаус — милейший человек. Умный, образованный!.. Не представляю, зачем кому-то потребовалось...

Он замолчал.

— Я успела познакомиться с ним. Он просил меня перевести одно загадочное слово. Даже не знал, к какому языку оно относится. Чем он занимался?

— Он — самый настоящий доктор медицины. Очень хороший специалист в области биохимии и травматологии. У него своя клиника в Швейцарии.

— А хобби у него какое-нибудь было?

— Его хобби — наука. Он отдался ей беззаветно и всецело. У него даже семьи нет. Энкель по четырнадцать-пятнадцать часов пропадает в клинике... — Жаке замолчал, а затем поправил себя: — Пропадал. В клинике...

Этнограф думал, и мне показалось, что он готов сказать что-то еще. Я оказалась права.

— Знаете, Алена. Не могу судить о хобби доктора Энкеля. Но однажды на день рождения он подарил мне древнюю гравюру, сопроводив ее странной легендой...

Я утопала в кресле. Жаке возвышался надо мной, лицо его обрело задумчивое, отрешенное выражение. Он стеснительно потирал руки, словно они мерзли.

— Легендой? — выдавила я. Отчего-то пересохло в горле.

— Возможно, это сказка, возможно, легенда.

Жаке перестал потирать руки и посмотрел на меня сверху вниз. Отчего-то вдруг сделалось неуютно. Что-то не понравилось мне в его взгляде.

— В одном из городов средневековой Европы, — произнес этнограф, — жил человек по фамилии Ганеш. Он был умен, образован, знал языки, был сведущ в разных науках, но предпочтение отдавал алхимии. Он много времени проводил за текстами древних манускриптов и ставил по их описаниям бесчисленные опыты... Однажды по доносу злоязыких соседей Ганеша схватили и привели к главному инквизитору города — лютому Иоганну Мейфарту. Во время страшного допроса инквизитор обвинил Ганеша в ереси и колдовстве. Обвинения были столь серьезны, что алхимику грозила не плеть и даже не mums strictissimus — каторжная тюрьма, а очищающий костер. Ганеш смертельно испугался и сообщил Мейфарту, что знает, как выделить мертвую воду.

— Мертвую воду? — переспросила я.

— Да. Магическое вещество с могущественными свойствами. Его называли еще “черным львом”... Так вот, инквизитор, алчность которого была больше, чем его вера в Бога, загорелся желанием обладать “мертвой водой”. Он отпустил Ганеша и даже дал ему денег. Однако, чтобы алхимик не обманул или не сбежал, инквизитор-францисканец посадил в тюрьму четырнадцатилетнего сына Ганеша.

Опасаясь за жизнь единственного сына, в течение года алхимик не спал ночей и положил здоровье, стараясь выделить “мертвую воду”. Но случилось страшное. Сын Ганеша пытался бежать из тюрьмы, и один из охранников снес ему голову. Тело и голову юноши выставили на площади в назидание еретикам и сочувствующим. Узнав об этом, ослепленный горем отец пробрался ночью на площадь и выкрал останки сына, чтобы оплакивать его три дня и три ночи. Инквизитор рассвирепел, повелел схватить Ганеша и...

Жаке обернулся к стене. Проследив за его взглядом, я увидела старинную гравюру в золоченой рамке. Подарок доктора Энкеля.

На гравюре изображался помост с двумя столбами и привязанными к ним людьми. Ноги несчастных утопали в вязанках дров и хвороста, от которых поднимался огонь; чернильные жгуты пламени обвивали страдальцев. Один человек что-то кричал, обращаясь к высокому худому священнику в черной сутане. Второй стоял покорно, закрыв глаза.

— В обычной процедуре аутодафе перед тем, как предать еретиков огню, их сначала душили удавкой на палке, — холодно произнес Жаке. — Это делалось для того, чтобы крамольные речи не оскверняли слух горожан, собравшихся на казнь... Но Мейфарт хотел видеть страдания Ганеша. Поэтому алхимика оставили в сознании. И еще. Видите, пламя какое-то скудное? Инквизитор приказал использовать сырые дрова, чтобы смерть была долгой и мучительной.

Я проглотила сухой комок, застрявший в горле.

— Инквизитор предал Ганеша костру на исходе третьего дня. Алхимик смеялся из огня, и над площадью, над толпой летели его слова: “Глупый францисканец вместо силы двух львов получит пепел укротителя!”

Верочка за столом уронила слезу. Я сидела в кресле, не в состоянии отвести взгляд от древней гравюры. Жуткая история околдовала меня. Только...

— Не поняла, — нарушила я тишину. — А за что инквизитор сжег алхимика? Почему Ганеш вызвал в нем такую неистовую ярость?

Жаке пожал плечами. Повернулся ко мне и закрыл гравюру спиной.

— Вероятно, после смерти сына Ганеш отказался искать для Мейфарта “мертвую воду”.

— Тогда при чем тут три дня?

— Наверное, это связано с христианским представлением о вознесении души на третий день после смерти.

— В легенде сказано — три дня и три ночи. Вы не ошиблись в пересказе?

— Исключено, — ответил Жаке.

— Если тело сына выставили днем, а Ганеш выкрал его ночью... Прибавим к этому времени еще три ночи — получится уже четверо суток. Никак не вяжется с христианским обрядом... А если, допустим, юноша был умерщвлен днем ранее, прежде чем его тело выставили на обозрение? Тогда и вовсе пять суток!.. Что-то не сходится.

— Это легенда. В ней допустимы нестыковки .

Если я завелась, меня трудно остановить.

— А кто второй несчастный? С закрытыми глазами?

— Не знаю, — ответил Жаке. — Инквизиция казнила многих.

Почему-то я не поверила его объяснению. Вроде логично, но какой-то червь сомнения скребся в груди.

— Кстати, — вдруг произнес Жаке. — Это загадочное слово, о котором вы упоминали... о котором вас спрашивал Энкель... Возможно, оно как-то связано с Новой Зеландией.

— С Новой Зеландией? — удивилась я. Верочка за столом поперхнулась шампанским.

По-моему, ей пора было прекратить себя “успокаивать”. Ведь утром — самолет?

— Да, — кивнул Анри. — Энкель пару лет пропадал в Новой Зеландии. Совершенно не представляю, чем он там занимался. Затем вернулся в свою клинику.

Я размышляла: стоит ли говорить этнографу о странной жидкости, которую всучил мне доктор? Судя по всему, маньяк Чиву и остальные члены шайки охотились именно за ней. Зачем милейший старикан притащил ее на прием?

Кстати...

А вдруг эта темноватая жидкость и есть “мертвая вода”?

По спине заструился нехороший холодок.

Бред, Алена! Взрослая девочка, а в голове одни глупости... Может быть и так... Но фужер с той водой до сих пор находится на крыше!

Я взволнованно поднялась с кресла, чтобы рассказать обо всем Жаке. Не хотелось больше никаких проблем. Скоро полечу домой, в Москву. Местным полицейским предстоит расследовать убийство Энкеля. Информация о странной жидкости им пригодится. Пускай они голову ломают о ее назначении — это их работа.

Едва я успела открыть рот, как дверь распахнулась и в кабинет ворвался начальник охраны. Игнорируя наши вопрошающие взгляды, быстрым шагом он приблизился к Жаке и стал что-то шептать ему на ухо. Я различила только слова “метан” и “Северное крыло”. Лицо Анри побледнело, глаза нервно забегали. Кажется, гонец принес нерадостную весть.

—  Проклятье, — произнес этнограф. — Немедленно эвакуируйте людей из здания. Северное крыло сейчас пустует, но я не хочу, чтобы еще кто-то из гостей пострадал.

— Что случилось? — произнесла Верочка заспанным голосом.

Этнограф вымученно улыбнулся.

— Ничего страшного, — ответил он. — В Северном крыле ощущается запах газа. Где-то образовалась утечка.

Ну, конечно, ничего страшного! Совершенно ничего! Хоть детей приводи на экскурсию!

Если эвакуируют людей, значит, достаточно искры — и Северное крыло фамильного особняка останется только в воспоминаниях.

Иллюстрируя этот вариант, Верочка грохнула свой фужер с шампанским на пол. Словно мои мысли прочитала. Ничего удивительного. Мы с ней давние подруги. Близкие — почти как сестры. А мысли близких людей часто очень схожи .

Брызнувшие по ногам осколки встряхнули мужчин.

— Нужно перекрыть задвижку на линии, которая питает здание, — сказал начальник охраны. — Вы можете показать, где она находится?

— Не уверен, что знаю наверняка, но попытаюсь. Кажется, где-то на улице...

Анри обернулся к нам с Верой:

— Пожалуйста, покиньте дом через Южное крыло.

— Южное... это на юге? — неуверенно спросила Верочка.

— Это крыло, где проходил прием. Дверь, в которую вы вошли. Найдите лимузин, доставивший вас, и ждите в нем.

Правильно. Так будет лучше всего. К тому же в лимузине осталась моя одежда. Хоть переоденусь в сухое. Сниму, наконец, это Светкино платье. Сил больше нет носить его.

— А как мы отыщем тот самый лимузин? — спросила я.

— Помните шофера? Его найдите.

Помню ли я шофера? Сомневаюсь, что смогу узнать нашего африканца среди других таких же...

Мои мысли оборвались и полетели куда-то в пропасть. Я вдруг увидела, как Жаке протянул руку к одной из полок и взял с нее...

ЧЕРНУЮ ШЛЯПУ!

Окружающие краски сразу поблекли. Комната и стеллажи с книгами закружились. Будто кресло, в котором я сидела, и не кресло вовсе, а сани американских горок.

— Оставайтесь в лимузине, — произнес Анри, надевая шляпу. Его голос сделался для меня вдруг невероятно громким и отчетливым. Я вслушивалась в каждое слово, в каждый звук, произносимый Жаке. — Я вас найду, — закончил этнограф.

Он нас найдет!

От ужаса я не могла пошевелиться. Элементы мозаики последних событий сложились в зловещую картину.

Анри и начальник охраны спешно вышли из кабинета. Я ошеломленно проводила взглядом черную шляпу на голове француза.

Неужели примерный этнограф Анри Жаке и есть тот человек, который инструктировал лысого убийцу Чиву?!

Невозможно поверить!

Но все сходится. Анри Жаке отлучался из зала как раз в тот момент, когда я, заляпанная икрой, наткнулась на подозрительную парочку в коридоре. Представилось, как он говорит Чиву: “Я подниму занавес экспозиции, все будут хлопать, и ты прирежешь спокойно моего старого друга!”

Меня с самого начала удивляла наглость, с которой преступники орудовали в чужом доме. Теперь все встало на свои места. Ведь они действовали по указаниям хозяина дворца! Неудивительно, что служба безопасности никого не поймала. Как можно поймать самих себя?!

Я вспомнила усмешки и странные взгляды этнографа. Сопоставила с тем, как смотрел на меня человек в шляпе... Не знаю, чем доктор Энкель насолил Анри Жаке. Возможно, причина кроется в странной жидкости, которая осталась на крыше?

— Алена, — подала голос Верочка. Похоже, она действительно переусердствовала с шампанским, потому что говорила заплетающимся языком. — Я не понимаю, что происходит?

Я принялась рыскать по кабинету. Распахивать дверцы шкафов, выдергивать ящики стола.

— Мы в серьезной опасности, Веруня! Твой дружок-лягушатник организовал весь этот переполох.

— Кто? — удивилась Шаброва. — Жаке?

— Нет, конь во фраке!

Вера пьяно рассмеялась.

— Ну ты и выдумщица! Он же ученый, Алена. Зачем ему это?

Я прервала на мгновение поиски и повернулась к ней:

— Знаешь, каких ученых я встречала? Был у меня такой знакомый — профессор Йоркского университета Майкл Гродин. Археолог. Вроде бы милейший старикан... Пытаясь найти древний тайник, продался всем, кому только можно было, и руки перепачкал в крови по самые уши!.. Разные ученые бывают, Верочка.

Вера нахмурилась, пытаясь переварить информацию. А я, наконец, нашла то, что упорно искала. Квадратный хрустальный графин с каплеобразной пробкой. Пойдет!

Воду из графина вылила прямо на ковер — нечего церемониться с имуществом этого мерзавца.

Не знаю, что они там задумали с начальником охраны. Зачем устроили этот переполох с утечкой газа. В любом случае, нам с Верой необходимо выбраться из особняка и забрать вещи из лимузина. Там же моя сумочка, деньги, документы. Эх, предчувствую, что покинуть Францию, станет в копеечку. Новая страховочная беседка катастрофически отдаляется.

— Ведь не хотела ехать во Францию! — пробурчала я.

Двигаться по коридорам особняка, волоча за собой Верочку, было тяжело. От шампанского, которым она пыталась залить стресс, ее качало, шатало и заносило на поворотах. Во время редких остановок подруга заводила свое осточертевшее “и все-таки я не понимаю!”. Я молча упрямо тащила ее за руку, как непослушного ребенка, а она прижимала к груди полбутылки шампанского.

— Вера, неужели тебе не стыдно? — не выдержала я. — Брось бутылку.

— С ума сошла? — ответила она, уставившись на меня сквозь толстые линзы. — Это же настоящее французское шампанское! Не наш лимонад.

В знакомой галерее, где находилось панорамное окно с видом на реку, путь преградил охранник. Он жестом остановил нас.

Едва я успела открыть рот, чтобы произнести какую-нибудь вразумительную ложь, как Вера пьяно заявила:

— Хоть вы ей скажите!

Охранник хмуро посмотрел на меня.

— Куда вы направляетесь?

— Мы? — пискнула я. Голос предательски сорвался. Я кашлянула, а затем повторила: — Мы? Эвакуируемся. Нам Анри Жаке велел найти наш лимузин.

— Вам следует покинуть здание через Южное крыло, — произнес он.

— Мы туда и идем, — улыбнулась я как можно обворожительнее, пряча за спиной квадратный графин.

Мой шарм не имел успеха.

— Вы направляетесь в Северное крыло! Туда нельзя. Там авария. Возвращайтесь обратно.

— Я же говорила тебе, что это Северное крыло! — набросилась я на уже открывавшую рот Верочку. — А ты — Южное, Южное!.. Вечно из-за тебя плутаем!

—  Да? — удивленно спросила Верочка и почему-то посмотрела в горлышко своей бутылки.

— Извините, вы не подскажете, где здесь выход на крышу? — спросила я.

— Что-о? — окрысился охранник. Пришлось вернуться назад и пройти в Северное крыло по другой галерее, обойдя охранника.

Деревянные ступени, ведущие на крышу, обнаружились в конце длинного тупикового коридора. Проход был узким, плохо освещенным, с низким потолком. Мы долго поднимались по ступеням, под конец оказавшись перед запертой дверью.

— Замок, — разочарованно констатировала я, ковыряя пальцем в скважине, словно надеясь отпереть запор ногтем.

— Что мы здесь делаем? — произнесла Вера таким драматичным тоном, будто в этот тупик ее загнала сама жизнь.

Я вытянула шпильку из метелки на ее голове. Вера уставилась на меня и произнесла нетленное:

— Кто ты такая?

Ее бы сейчас на сцену, к зрителям. Прочесть какой-нибудь патетический монолог из Горького.

Не обращая на Веру внимания, просунула шпильку в замочную скважину. Интересно, как это делают в фильмах? Крутят, вертят, потом — щелк!.. Нужно на досуге разобрать какой-нибудь замок. Всякие случаи бывают. Всегда полезно умение вскрыть заколкой пару-тройку запертых дверей. Вот, например, как сейчас...

Легкое похлопывание по плечу едва не вогнало меня в гроб. Я подумала, что это Жаке невесть откуда появился, приведя ко мне озлобленного Чиву.

Повернула голову и наткнулась на две толстые линзы Вериных очков.

— Алена, слушай, как ты думаешь... Кто я такая?

—  В масштабах мировой революции или отдельно взятого Чукотского автономного округа?

Вера непонимающе уставилась на меня.

— Веруня, отдохни пару минут. Не строй из себя Лао Цзы! Отключи сознание... И отдай мне наконец это! — Я выдернула у нее из руки бутылку и бросила вниз. Бутылка запрыгала по лестнице, выплевывая пену на стены и ступеньки.

Вера проводила шампанское задумчивым взглядом. Я была уверена, что она сейчас спросит что-то вроде: “Что такое эта бутылка?”, но Вера благоразумно промолчала. Вдруг шпыняемая мною шпилька проскочила вглубь замочной скважины.

Из недр замка раздался щелчок.

Во дела! Новичкам везет!

Я распахнула дверь, и мы выскочили на крышу, на свежий воздух. Серебристого диска луны на небе уже не было, тучи успели закрыть его. Над нами раскинулось покрывало темной ночи.

Дверь выводила на просторный балкон, устроенный посередине крыши. Похож на обзорную площадку. Я встала возле перил и глянула вниз.

Скат крыши оказался приличным — градусов сорок. Если спущусь на край, к водостоку — туда, где находится фужер с водой, — то обратно могу не взобраться. Скользкая кровля. Есть, конечно, вариант снова прыгнуть в реку, но что-то не хочется.

Оставив Веруню слушать стрекотание цикад — “чудных кузнечиков”, как она выразилась, — я спустилась обратно в коридор, отыскала пожарный шланг и вернулась с ним. К моей радости, Верочка начала трезветь. Все-таки шампанское не водка — долго не держится в организме. А тут еще ветерок, свежий воздух...

— Алена, — сказала Вера, подозрительно косясь на пожарный шланг, — я, конечно, не вправе судить, потому что никогда не бывала за границей... Ты уверена, что все делаешь правильно?

— Правильно все делает только Бог, — ответила я, привязывая шланг к перилам балкона, — а люди для того и созданы, чтобы ошибаться, грешить, потом замаливать свои грехи.

— Что, в самом деле?

Верочка всем хороша, но иногда у нее отрубается чувство юмора. Словно какие-то ворота закрываются, образуя мощный заслон. Полагаю, кто-то из ее родителей был чересчур серьезным.

Я с сожалением посмотрела на Веру, а потом бросила скрученный шланг вниз. Расправляясь, он загремел по кровле и быстро исчез в темноте. К горлышку квадратной бутылки я привязала шнурок, который вытащила из портьеры. На другом конце сделала большую петлю и накинула “сбрую” через голову на плечо. Затем закатала платье (в который раз за сегодняшний вечер), перелезла через перила и взялась за рукав шланга.

— Постой, постой, Алена! — кинулась ко мне Верочка. — А мне что делать?

— Жди здесь. Я недолго.

— Поклянись, что недолго. Боязно оставаться одной.

— Чтоб я латынь забыла!

Проворно перебирая руками, я стала быстро спускаться вниз. Вера, в своих толстых линзах чем-то напоминающая стрекозу, растворилась в темноте.

Спуск проходил легко и приятно. Все проблемы вдруг улетучились куда-то. Казалось, что убийство, стрельба, погони, дурацкий фужер с темноватой жидкостью на краю крыши — ничего этого не было и нет. А есть только плавное скольжение вниз, совершаемое ради собственного удовольствия, да ветер, терзающий волосы. Да, давненько я в горы не выбиралась. Руки соскучились по веревке. Перебирая шланг, я ощущала неземное блаженство, нагружая кисти и предплечья.

Расслабившись, едва не пропустила срез крыши. Обнаружила, что спуск завершен, когда левой пяткой провалилась в пустоту. Квадратный графин хлопнул меня по бедру. Тому самому, на котором разошелся шов платья.

Встала на краю, отцепилась от пожарного рукава. Полотно реки внизу по-прежнему выглядело темным и страшным. Неужели я рухнула в воду с такой высоты? Поверить не могу... Ладно. Бог с ним!

Фужер должен находиться в желобе водостока. Где-то левее, мне кажется. На крыше Северного крыла.

Я осторожно двинулась в том направлении. Позади, с южной стороны особняка, где располагался парадный вход, доносился шум автомобилей и гомон великосветской толпы. Небось возмущаются дамы и месье, что прием закончился скандально. Досадуют, что не успели доесть черную икру и допить шампанское... Кстати, до сих пор не слышу воя сирен. Еще одно доказательство моих подозрений. Начальник охраны не звонил в полицию, не вызывал жандармов. Зачем их вызывать! Вдруг отыщут ненароком настоящего убийцу!

Северное крыло словно умерло. Ни звуков, ни ожидавшегося запаха метана. Именно по коридорам Северного крыла я бегала от Чиву и его сообщников в лакейских ливреях.

Фужер заметила еще издали. Хрупкий контур его обозначился на самом краю крыши. Просто удивительно, как он не упал.

Села на водосток, свесив ноги в пустоту. Взяла фужер и принялась разглядывать жидкость. Ничего не видно. А что, Алена, ты собиралась увидеть? Химическую формулу? Так вряд ли ты в ней разберешься.

Ветер подул в лицо, и ноздри уловили легкий запах, похожий на запах сырого металла.

Что же это за жидкость такая? Неужели...

Нет. Не может быть.

Я сняла с графина пробку-капельку, ухватила его за горлышко, словно намереваясь задушить, и стала очень аккуратно переливать в него содержимое бокала. Жидкость монотонно зажурчала.

С трудом разбирала, где горлышко графина, правильно ли падает струя... Вот, кажется, все и перелила. Журчание прекратилось. Фужер наклонила так, чтобы последние капли из него тоже скатились. Отставила опустевшую емкость в сторону и вдруг почувствовала, как указательный палец левой руки, которая держала графин, что-то кольнуло. Я вздрогнула, по телу пробежал озноб. Убирая фужер, все же уронила каплю таинственной жидкости на себя!

— Черт!

Сейчас с меня сползет кожа, и мясо начнет отваливаться от костей. Потом слезет скальп, далее выпавшие зубы заполнят рот, слово камешки для исправления дикции.

Какая же я дура! Хоть бы перчатки надела!.. Только где их взять на крыше?

Я торопливо отерла палец о лист кровли и поднесла близко к глазам, пытаясь рассмотреть начинающиеся необратимые мутации. О, наверное, сначала скрючится, потом рука превратится в одубевшую корягу, следом искривится плечо, позвоночник...

Палец не мутировал. Насколько позволяла разглядеть темнота — оставался таким, каким был прежде.

Я сидела на крыше, ожидая старуху с косой, как вдруг на открытое плечо упала капля. Затем еще одна на коленку...

— Тьфу ты! — воскликнула я с досадой и задрала голову.

Ночное небо затянуто тучами! А я тут невесть чего навоображала!

От злости запустила фужер в речку. После короткой паузы снизу раздался негромкий всплеск. Я смахнула ладонью капли пота с висков, встала и крепко засадила пробку в горлышко графина. Для надежности обмотала ее веревкой.

Все. Жидкость доктора Энкеля снова у меня. Теперь наша с Верой главная задача — отыскать лимузин, забрать вещи и убраться восвояси. Подальше от крыш, темной реки, коридоров-лабиринтов, залов с чучелами галльских крестьян. Подальше от преступников, главарь которых разыгрывает из себя ученого.

По краю крыши вернулась назад и наткнулась на темную подозрительную фигуру впереди. Вот беда! Гости пожаловали. Не было печали.

Однако, подойдя ближе, узнала нескладные пропорции моей Веруни. К тому же матросские полоски на платье выделялись в темноте.

— Шаброва! Ты, что ли?

— Господи, Алена! — захныкала Верочка. — Я вся изнервничалась!

Кажется, алкоголь из нее выветрился. Период пьяного философского просветления сменился слезливым трезвлением.

— Ты зачем сюда спустилась? Я велела ждать наверху!

— Мне хотелось, как ты... Вот так, держась за веревку...

— За шланг, — автоматически поправила я.

— ...спуститься вниз, презирая все опасности... Спуститься у меня получилось, а подняться обратно — нет, — виновато закончила она.

Я устало вздохнула. Дернул ее черт... Вера — самый настоящий книжный червь (или, если хотите, червиха). Она не любит спорт и боится его.

В школе, подозреваю, имела вечное освобождение от физкультуры. Какой леший понес ее на темную скользкую крышу? Хотя ясно — какой. Розовый, игристый, полусладкий.

— Значит, так, Вера, — произнесла я. Чтобы не терять времени, стала вытягивать свисающий с крыши конец шланга. — Я поднимусь на балкон первой. Потом...

Вот, кстати, и конец с металлическим соединителем. Я обернула талию Веры рукавом и завязала его на животе.

— Потом, — продолжила я, — буду забирать шланг на себя, подтягивая твою тушу наверх. Тебе нужно только перебирать ногами по крыше. Туфли лучше сними.

Вера послушно стащила туфли и держала их в руках, словно исполняя какой-то языческий ритуал. Заправив за уши непослушные волосы (надо бы постричься!), я ухватилась за шланг и стала подниматься. Квадратный графин снова стучал по бедру, темная вода плескалась на самом его дне. Из темноты послышался жалобный голос Веры:

— Только не забудь меня здесь!

— Не волнуйся! Не брошу россиянку на поганой французской крыше! Тем более — лучшую подругу. Как я могу бросить ее! Чистого, светлого, беззаветного человека!

Года три назад мой бывший — Леха Овчинников — имел такие неприятности, что понадобилась куча денег, дабы сохранить в целости данную ему природой смазливую внешность. В каком-то ночном клубе потанцевал с девушкой одного из “одинцовских”.

По морде первым делом я ему накостыляла. Но что с ним и с нашей квартирой могла сотворить бригада “одинцовских” бойцов — один ГУБОП знает. Короче, пришлось откупаться. Пять тысяч американских “гринов”.

Я наскребла три, Леха — жалкие пять сотен. Немного дали мои бабушка с дедушкой. Оставалось около тысячи... И тогда Веруня, которая одна воспитывает сына и которая в течение восьми лет откладывала по десять долларов в месяц, без лишних слов сняла со счета единственную тысячу и отдала мне. Ну и как после этого я могу бросить ее!

На площадку балкона взобралась быстро. Осторожно выглянула через приоткрытую дверь на лестницу. Никого. Вот и чудненько!

Подергала за шланг. В ответ ощутила два таких же рывка. Веруня готова, very well.

Стала подтягивать. Тяжело. Может, потому что пользуюсь пожарным рукавом? Я таким способом еще никого не транспортировала — в альпинизме для подъема и спуска применяется статическая веревка.

Половина шланга уже лежала у моих ног, словно сброшенная кожа анаконды. На воображаемом плане я уже намечала путь к выходу из особняка, когда за спиной послышался какой-то звук.

Продолжая забирать на себя рукав, оглянулась на приоткрытую дверь. Всю лестницу не видно, но вроде она пуста. Да, пуста. Никого... Надо закругляться. А то ведь галлюцинации замучают.

Я повернулась к скату крыши и обомлела.

Вот это галлюцинация! Целая шизофрения!

На конце пожарного рукава вместо Веры оказался мой старый, но далеко не добрый знакомый.

Чиву!

Его лысая голова выплыла из темноты, лицо — красное от натуги. Рот мерзко улыбался, обнажая редкие зубы.

Да нет, все это мне лишь снится! В жизни не существует особняков посреди реки, неприлично богатых ученых, загадочных темных жидкостей... Не бывает превращений очкастой переводчицы в маньяка... И вообще, вся поездка во Францию — бредовое забытье! Я сплю у себя дома на двух подушках, древний будильник на тумбочке скорее лязгает, чем тикает. Я вижу сон... А руки продолжают работать, хватая и вытягивая шланг, хватая и вытягивая... Я продолжаю тащить Веру, но почему она похожа на маньяка-убийцу?!

Помотала головой. Чиву не исчез. Более того — сделался ближе. По его лицу градом катился пот, но он не переставал улыбаться. Тут я и очнулась.

Выпустила шланг, надеясь, что сила тяжести унесет румына вниз. Не тут-то было: оказалось, что я вытянула его полностью. Белыми мертвецкими руками маньяк ухватился за перила.

Пока я без успеха ждала, когда он улетит вниз по скользкой крыше, Чиву перепрыгнул через прутья ограды и оказался возле меня. Рывок руки — и в ладони убийцы появилось хорошо знакомое загнутое лезвие.

— Как настроение? — поинтересовался он, продолжая мерзко улыбаться. — Голова не болит? Суставы не ломит? В животе не колет?

— Нет, — обескураженно ответила я.

— Сейчас будет колоть! — воскликнул он, замахиваясь.

Выбора у меня не было. Знала, что рискую, хотя понятия не имела — чем.

Горлышко хрустального графина удобно легло в ладонь, а его квадратные грани как нельзя кстати прошлись по лысому черепу румына. Я жутко боялась, что хрусталь разобьется и опасная жидкость выплеснется на него... на меня...

Но графин выдержал удар. Лишь отозвался глухим звоном. Вроде бы и голова Чиву выдержала. Все же он рухнул поваленным деревом.

Держа графин дрожащими руками, я оглядела его со всех сторон, отыскивая трещины. Ни одной не обнаружила. Хороший графин.

Посмотрела на Чиву — жив он или мертв? Прижался щекой к полу, словно вслушивается в бетон, глаза закатились, челюсть скошена... Мне сделалось холодно. Однажды я уже грохнула человека. Правда, не графином, а альпинистским молотком. В состоянии аффекта — после того как он застрелил моего мужа и наставил пистолет на меня, собираясь убить. В принципе, мои действия можно считать самообороной. Но все равно, не хочу вспоминать ту историю. Каким бы мерзавцем ни был Джон Бейкер, лучше бы он остался жив. Творил бы свои пакости где-нибудь вдалеке от меня, и я не чувствовала бы постоянную гнетущую вину.

Где Верочка? Что мерзавец Чиву с ней сделал? Неужели пырнул ножом, сукин сын?

— Вера-а! — шепотом позвала я в темноту. Легкий грохот проминаемой кровли.

— Ох, Алена! — страдальчески отозвалась Вера. Голос был далеким. Я силилась разглядеть в темноте край крыши и фигуру Верочки, но ничего не видела. — Он меня ударил чем-то по голове.

— Это хорошо, — сказала я, глядя на нож Чиву, который валялся у моих ног.

— Что — хорошо? — удивилась Вера. — А вдруг у меня сотрясение мозга?!

— Хорошо, что ножом не пырнул! — крикнула я. — Вера, я тебе бросаю пожарный рукав. Обвяжись им. Попробую поднять тебя!

Собрав жесткий шланг в охапку, я перевалила неудобную кипу через перила и отпустила.

— Уй! — воскликнула Вера.

Я опять безуспешно пыталась разглядеть, что происходит на краю крыши.

— Что, Вера? Кто-то появился?

— Нет, Алена. Никого нет. Конец шланга мне в коленную чашечку попал.

Когда же закончится этот вечер! Больше не поддамся на уговоры халявно отдохнуть за границей. Недаром говорят: сколько заплатишь, столько и получишь.

Вера наконец привязалась, дернула разок, оповещая меня. Я начала подъем.

С лестницы за моей спиной опять донеслись какие-то звуки. Кто-то там бродит — или я уже с ума схожу в этом особняке? Как в готическом романе, ей-богу!

На самом деле кто-то действительно может объявиться за спиной. Вон Чиву же всплыл откуда-то. Нельзя исключить и появления других сомнительных личностей. Нужно торопиться.

На этот раз из темноты проступило лицо не начальника охраны, не Анри Жаке в темной шляпе и темных очках, даже не графа Дракулы, а Верочки. Милое очкастое лицо Верочки Шабровой, которая морщилась и держалась за голову. Видимо, за то место, в которое попал Чиву. Что ж, око за око — я отплатила ему тем же.

Мне оставалось выбрать метра два, чтобы взять Веру за руку, когда за спиной зазвучали чьи-то шаги. Человек (скорее всего, мужчина) бежал по лестнице. Ступени натужно скрипели.

Шаги приближались слишком быстро, чтобы я могла что-то успеть. Надо же, ведь ждала, предполагала появление на балконе новых гостей, но ничего не предприняла!

А Верочка уже увидела гостя. И узнала его. Я поняла это по ее лицу.

Резко обернулась, продолжая держать шланг с Верочкой. Ей оставалось пройти два шага до перил.

Жаке! Собственной персоной, в черной широкополой шляпе.

Почему, стоит мне где-нибудь остановиться, на это место начинает сползаться разная нечисть? Он влетел на балкон и замер в каком-то метре от меня.

Попалась!

Единственный вопрос, который волновал меня, — сумею ли одной рукой удержать Верочку, чтобы другой обороняться гранатой графина?

— Мадемуазель Алена! — произнес Жаке, сдвигая шляпу на затылок. — Охранник сказал мне...

Позади него, словно привидение, вырос очухавшийся Чиву. Все-таки у него нет мозгов. Такой удар выдержал, несколько минут провалялся без сознания, — а поднялся как огурчик.

Теперь их двое... Как все отрицательно!

Верочка позади меня с клекотом глотала воздух. Кажется, пыталась что-то сказать.

— Ну что, затравил меня, мусью Жаке? — спросила я. — Доволен, мерзавец?

— О чем вы, мадемуазель Овчинникова? Я не понимаю!

—  АЛЕНА! СКАЖИ ЕМУ!!! — вдруг прорвало Веру.

Полностью сосредоточившись на французе, я не поняла, что должна сказать. Что он обманщик и убийца? Жаке это сам прекрасно знает и не устает доказывать.

Прозрение пришло слишком поздно. Я не видела того, что видела Верочка. Заметила только последнее движение.

Блеснуло лезвие.

И Чиву всадил нож в поясницу Анри Жаке.

Вера закричала.

Этнограф выгнулся дугой, рот раскрылся, словно Анри собирался что-то сказать, а в следующий момент из двери появился еще один человек.

Я зажала рот, чтобы сдержать крик.

Боже, какая я дура!

Голову нового посетителя украшала черная шляпа, а глаза скрывали черные очки. Этот человек является главарем убийц, а не хозяин особняка!

Почему должна произойти трагедия, чтобы я поняла все!

Жаке стал такой же жертвой преступников, как доктор Энкель, я, Верочка....

— Алена, зачем? — произнесла Вера, захлебываясь слезами.

Невольно я посадила Жаке на перо убийцы! Подставила хорошего ученого и прекрасного человека! Если бы слушалась его, все бы закончилось иначе. Мы с Верой уже сидели бы в лимузине, ожидая вылета в Россию.

Покаянные мысли захлестнули меня, превратив в безвольную куклу. Анри Жаке скорчился на полу почти на том месте, где минуту назад лежал Чиву, а человек в черной шляпе приблизился ко мне вплотную и сдернул с плеча шнур с хрустальным графином.

— Привет, Скалолазка, — произнес он шепотом, от которого по спине побежали мурашки. — Давно не виделись.

Я не знаю этот голос, но интонации... Откуда-то они сохранились в памяти, знакомые до боли, до ужаса. Он... знает меня?

Свою мысль я не успела додумать. Как не успела разглядеть, сколько еще подручных моего знакомого незнакомца вбежало на балкон. Тяжесть квадратного графина я в полной мере прочувствовала на собственной голове.

Удар перебросил меня через перила. Лихо так. Перелетела, как гимнастка через перекладину. И выпустила шланг, на котором болталась Верочка.

В голове туман.

Грохот слышался почему-то обрывками. Чувствовала, что качусь по скату крыши, но казалось, будто это не мое тело. Руки-ноги — словно стальные чушки. Никакой боли.

Я лениво обнаружила, что кровля резко закончилась. За ней открылась пропасть. Мне бы ухнуть туда, птицей пролететь два этажа и соединиться с далекой водой. Я уже прыгала сегодня с крыши — ничего в этом страшного нет. Внизу придет тишина, наступит покой...

Внутренний голос пытался прорваться сквозь вязкую пелену сознания, пытался докричаться до меня: “После такого удара, Алена, ты не всплывешь. Уйдешь на дно камнем, да там и останешься. Твоя подкорка временно отключилась, ты ведешь себя неадекватно”.

Вроде правильно голос говорит.

Я нехотя вскинула руки.

Сильный рывок едва не вытряхнул кости из суставов в плечах. Я взвыла. Меня швырнуло за край, ноги и тело провалились в пропасть, но я крепко уцепилась за водосток. Жестяной желоб противно скрипнул, изогнувшись.

В голове — то светло, то темно. И еще — ужасно хочется спать.

Человек в черной шляпе. Не Анри Жаке. Он чуть не убил меня, крепко вырубив и почти сбросив в реку.

Человек, который назвал меня Скалолазкой.

Он знает мое прозвище. Но откуда?..

Муторно. Я стиснула зубами язык. Глухо закричала.

Во рту распространился солоноватый привкус крови, но боль привела в чувство.

Медленно закинула ногу, подтянула тело, размышляя, зачем совершаю такие сложные движения. Перекатилась на край. Вот я и на крыше. Боже, как хочется спать!

Издалека, словно с другой планеты, услышала голос человека в шляпе. Слова скатились по крыше и влетели в мои уши.

— ...Дело сделано. Уходим... Спускайтесь тихо, транспорт ждет... Да, и подберите девчонку...

Наверное, он говорит про меня... Нужно куда-то спрятаться... Только куда? Крыша открыта со всех сторон!

Нужно... Но я не могла двинуть ни рукой, ни ногой.

А потом веки опустились сами собой, и я провалилась в забытье.

Глава 4

ГОНКИ НА ЛИМУЗИНЕ

Меня разбудило нудное гудение. Французский комар искал место для посадки. Я хлопнула себя по уху и от этого проснулась.

Никакого комара не было. Гудение доносилось откуда-то снизу.

С трудом разлепила веки и обнаружила, что темнота чуть отступила. Тучи разошлись, освободив краешек луны. Безразличные звезды напоминали дыры в дряхлом покрывале.

Слева пропасть. Все еще лежу на краю злополучной крыши.

— Вера-а! — с трудом позвала я. Губы — такие неповоротливые, словно на них засох клей.

Тишина. Ни слова в ответ. Только надсадное гудение.

Я свесила голову через край и все поняла. Ну конечно. Теперь ясно, как банда пробралась в особняк.

Вверх по реке удалялись несколько лучей, как будто от автомобильных фар. Иногда один из них выхватывал белый вспененный след или корпус остроносой моторной лодки.

Катера. Именно они издавали звук, который я приняла за комариное пение.

...и подберите девчонку...

Это приказ человека в шляпе. Он говорил обо мне... Конечно, обо мне. Ведь откуда-то мы с ним знакомы.

В висках жарко пульсировала кровь, голову сдавил железный обруч, на глаза надвинулась мрачная тень... Ну и удар перенесла! Как только в речку не скатилась! Скалолазные инстинкты спасли. Подонок в черных очках едва мозги не вышиб! Это Чиву можно бутылкой по голове стучать, как по деревяшке. Ничего ему не будет. А мне нельзя?.. Интересно, мозги не перемкнуло? Надо проверить... “Знание” по-гречески — “гнозис”, а по-латыни — “когнитио”; “озис” — “дисциплина”... Вроде не наврала. Языки, кажется, помню, остальное приложится.

— Жива, — облегченно пробормотала я.

Болевой спазм отпустил.

Почему-то помощники человека в шляпе не подобрали меня. Не выполнили приказ. Пошарили, пошарили по крыше, да и махнули рукой. Однако странно...

— Вера-а! — позвала я уже громче и осеклась.

Во мне родилось страшное предположение. Скорее, даже уверенность.

Холуи вместо меня подобрали Веру!

Я обернулась на огни удаляющихся моторок. С трудом поднялась.

...только не забудь меня здесь...

Это слова Верочки.

В груди защемило.

Получается, я бросила ее на проклятой крыше. Отдала на растерзание зверям в обличье людей.

Ноги не держали, поэтому двигалась на четвереньках. Долго ли ползла — не помню. Мозги заволокло туманом, словно конопли накурилась. Но в конце концов нашла пожарный рукав.

Он свешивался с крыши. Вытянула его полностью.

Так и есть — на другом конце нет никакой Верочки.

Они схватили ее и увезли с собой. Вместо меня.

Лучи прожекторов моторных лодок один за другим исчезали за поворотом реки. Через секунду не осталось ни одного.

От парадного донесся короткий гудок. Похоже на полицейскую сирену. Они так включают ее, когда требуют уступить дорогу.

Я с трудом поднялась. Еще не поздно. Моторная лодка — не ракета и даже не отечественный автомобиль. Далеко не уедет. Надо поторопиться, предупредить полицейских. Они сумеют догнать преступников. Нужно только сообщить! Сказать, что там Вера...

Я схватилась за опостылевший пожарный рукав и, торопясь, стала подниматься по крыше. Первые метры не чувствовала уверенности в ногах. Коленки тряслись, икры дряблые, ступни вообще напоминали тапочки — не ощущали ни холода, ни тепла. Словно напрокат взяла. Но потом слабость прошла, чувствительность вернулась. И в голове просветлело.

Быстрее. Я должна добраться до полицейских. Похищена женщина, гражданка России. Подружка моя. Нужно оцепить район, реку. Еще возможно настигнуть похитителей. Я уверена, что Вера жива, что изверги в желтых ливреях не убили ее и не сбросили тело в реку.

Вот и перила, за которые узлом “констриктором” привязан пожарный шланг. Моя работа.

Я перескочила через поручень и едва не наступила на уткнувшегося в пол Жаке. От неожиданности и ужаса закричала.

Черное отверстие в спине, оставленное лезвием Чиву, показалось огромным. Вокруг него чернело пятно.

Господи, что же я наделала! Подозревала невинного этнографа в мыслимых и немыслимых грехах! А в результате подставила его под нож.

Опустилась на колени и осторожно перевернула француза. Когда отняла руку, то обнаружила, что ладонь вся в крови.

Жаке простонал.

Увозимая в моторной лодке Верочка сразу отошла на второй план. Да, я обязана спасти подругу. Мою лучшую подругу, которая всегда бескорыстно мне помогала.

Но не могу же я бросить раненого человека!

Что делать?

Мучительный выбор разрядился слезами.

— На помощь! — наудачу прокричала я.

Ни слова в ответ. Никто меня не услышал. Здесь, на темной крыше, казалось, что особняк над рекой умер. Если и присутствуют рядом души, то исключительно мертвые. Прежние хозяева дома на реке безмолвно наблюдают за моими страданиями.

Как в кино.

Помнится, на Крите мне удалось спасти бывшего мужа, действуя быстро. Врач тогда сказал, что если бы Леха потерял чуть больше крови, то вряд ли бы выжил. С тех пор крепко затвердила два слова — тампон и скорость.

Нужно чем-то остановить кровь. Заткнуть рану. И как можно быстрее вызвать доктора.

Прижала к сочащейся ране платок, который нашла в кармане Анри, перетянула повязку ремнем от его брюк. Крови вытекло немало. Вся рубашка пропиталась ею. Перемазала в крови руки и платье. Да черт с ним — с платьем!

По узкой лестнице, ведущей с балкона, я спустила раненого француза на своих плечах. Очень осторожно, медленно одолевая ступеньку за ступенькой. Анри оказался легким. А может, просто много крови потерял?.. В любом случае, мне не привыкать таскать на спине груз. Хороший альпинистский рюкзак, если набить под завязку, весит почти как щуплый этнограф.

Наконец лестница закончилась, и я вышла в пустой коридор. Пара незнакомых маркизообразных личностей с презрением взирали на меня с портретов. Пошли к черту!

— Кто-нибудь! На помощь! — закричала я. — У меня здесь раненый!

Снова никто не откликнулся. Черт, ну где же они все?

Коридор показался на редкость длинным. Таким же длинным, как восхождение на пик Победы. Я сама не ходила — молодая еще, — но мне рассказывали про изнурительный и кажущийся бесконечным путь к вершине. Все-таки Анри не легок. Это вначале он показался не тяжелее рюкзака. А теперь с каждым шагом придавливал к полу.

Появилась знакомая развилка — коридор завершался рекреацией, из которой в основной зал спускалась лестница. Я вдохнула поглубже и заспешила к ней. Уже вижу людей внизу. Несколько мужчин в смокингах — явно гости — сгрудились возле стены, чего-то ожидая. Посередине зала замерла этнографическая экспозиция галльской деревни. Глиняная посуда и блеклые деревянные постройки среди полированного мрамора и богатого декора — этакий островок древности, перенесшийся из прошлого. Он казался ненастоящим — протяни руку, и она легко пройдет, словно через голографическую проекцию. И ради этой виртуальной картинки состоялся вечер, принесший столько несчастья!

Тело доктора Энкеля отсюда не видно. Неужели он до сих пор стоит, прислоненный к стене?

Я притормозила возле перил, чтобы перевести дух. И тут же вверх по лестнице ко мне рванулись двое французских жандармов в смешных шапочках и в синей униформе с белыми портупеями. Совсем как у Луи де Фюнеса в старых комедиях.

— Быстрее! — закричала я им. — Нужен врач! И нужно догнать преступников! Они уплывают по реке!

Уже на верху лестницы полицейские неожиданно вытащили короткоствольные табельные револьверы, и я поняла, что дела мои плохи. Просто хуже некуда.

На лицах жандармов застыло выражение непререкаемой правоты. Они не слышали ничего. А может, не желали слушать.

— Отпустите заложника! — заорал один из них, тыча в меня револьвером. По голосу я поняла, что это женщина. — Отпустите заложника! Бросьте оружие!

Добрые дела — это всегда неприятности. Над добрыми делами смеются, за них лупят по-черному. Добро люди обычно не приемлют. Сколько раз я горела на этом! Еще в школе — на контрольных по истории — подружки, которые списывали у меня, получали “отлично”. Мне же доставалось “удовлетворительно”. Теперь, кажется, понимаю, что так наша “историчка” Марья Степановна пыталась отбить у меня желание делиться с посторонними своими знаниями. Возможно, она была права: необходимо ценить собственный труд. Но ее старания пропали зря. Как я могла не дать лучшей подруге Галке посмотреть мою тетрадку?..

Вот и сейчас. Спасаю человека, а окружающие этого не видят.

Два ствола глядели в мой лоб черными отверстиями — я даже могла различить нарезку внутри них.

Что же эти жандармы такие тупые! Где оружие, которое я должна бросить? Светкино платье обтягивает меня, словно вакуумная упаковка. Да, с ног до головы я заляпана кровью — будто только из разделочного цеха! Но должны же они быть повнимательнее и заметить, что я держу на руках раненого!

— Послушайте...

— Отпустите заложника! — Голос женщины-жандарма сорвался в конце фразы. Нет, это в самом деле серьезно. Так серьезно, что описаться можно. Даже напарник женщины оторвался от меня и опасливо глянул на боевую подругу.

Демонстративно медленно, чтобы не провоцировать жандармов на расстрел, я опустилась на колени, сгрузив тело Жаке на пол. Оба дула напряженно сопроводили меня.

— Послушайте, — попробовала я снова. — Этому человеку срочно нужен врач. И еще. Настоящие преступники уходят. Их можно догнать. У них как раз находится заложник!

— Бросьте оружие! — озлобленно повторила женщина. Как же ее переклинило!

— Вы что? Вы не должны в меня стрелять, не я злодейка на сегодняшнем вечере. И потом, если вы пристрелите меня, погибнет и моя подруга... Как вы этого не понимаете!

— Бросьте оружие! — заорала женщина.

Она приблизилась ко мне и почти уперла дуло в мой лоб. Ее напарник остался позади. Выглядел он растерянным и уже не целился. Явно не ожидал такой истерики от коллеги.

— Анна... — осторожно произнес он.

— Замолчи! — закричала женщина. — Где...

Я не позволила ей закончить. Молниеносным движением ухватила за ствол, резко рванула на себя. В чопорной рекреации раздался варварский звук сломанного пальца... и револьвер оказался в моих руках.

— Назад! — заорала я, направив железную игрушку в блюстителей порядка. — Бросить оружие!!

Взгляд женщины-жандарма оставался безумным, когда она пятилась, сжимая кисть правой руки. Раздался глухой стук. Ее напарник бросил на паркет свой табельный, поднимая дрожащие ладони.

— Как вам не стыдно! — сказала я, не опуская револьвера. — Вы должны бороться с бандитами. А сами толкаете людей на преступления. Где ваш разум?

Они меня не понимали. Я видела это по глазам. В них читался только страх. Как бы “кровавая Мэри”, только что прирезавшая месье в смокинге, не устроила парочке добросовестных жандармов глубокий свинцовый массаж.

Я махнула на них рукой, подошла к мраморным перилам и крикнула вниз:

— Здесь есть врач? Срочно нужен врач! У меня раненый!

От компании мужчин отделился немолодой человек, с сомнением поднял подбородок, глядя на меня.

— Быстрее сюда! — крикнула я ему. — Здесь раненый!

Пока он неуклюже взбирался по лестнице, мальчик и девочка, игравшие в полицейских, изумленно пожирали меня глазами. Кажется, до них что-то дошло. Черт возьми, неужели для пробуждения их разума обязательно ломать им пальцы и махать под носом револьвером!

Добравшийся до нас врач покосился на короткоствольный аргумент в моей руке, но, заметив этнографа, тут же кинулся к нему.

— Господи! Это же Анри! Что с ним случилось?

— Его пырнули ножом.

Я опустила револьвер. В нем больше не было нужды. Раньше мужчина-жандарм сомневался, а теперь и вовсе убедился в моей непричастности к преступлению. Во взгляде женщины пропала истеричность. Осталась только дикая боль, заставившая ее прижаться к стене и исторгать безмолвный крик.

— Он будет жить? — спросила я врача, кусая окровавленный ноготь.

— Надеюсь... — ответил он, наклоняясь к губам Анри. — Да, он дышит. Нужны бинты, марля, антисептики...

— Вы поможете? — спросила я мужчину-жандарма.

— Да, — с готовностью закивал он. — Конечно.

Я протянула ему револьвер и только тут поняла, что до сего момента никогда не держала в руках страшное изобретение человечества. Надо же... Угрожала пистолетом, даже не зная — заряжен он или нет. Такой маленький, но тяжелый... Весомое средство убеждения.

Жандарм взял револьвер — на какое-то мгновение меня кольнуло сомнение, — но опустил оружие в кобуру.

— Нужно догнать преступников, — сказала я. — Они уходят по реке. В их руках находится заложница...

Парень растерянно обернулся к напарнице, которая, прижавшись к стене, продолжала беззвучно хватать ртом воздух. Понятно, кто у них главный. Шефу сейчас не до преследования, у нее небольшие проблемы. А помощник, похоже, способен только щеголять в полицейской форме и кричать: “Руки вверх ! Нашпигую пулями, как утку яблоками!”

— Вы приехали вдвоем? — спросила я.

Он пожал плечами, подразумевая: “А что, собственно, такого! Убийство есть убийство. Не в первый раз. Зачем здесь толпа”.

От полицейских толку не будет. Ожидать других — бессмысленно.

Веру нужно спасать самой. Раненому этнографу подсобила, как могла. От меня больше ничего не зависит.

Я в последний раз взглянула на бледное лицо Жаке, рывком оторвала кончик ногтя и понеслась вниз по лестнице.

Сколько же потеряно времени на бестолковых жандармов! Моторные лодки, конечно, не реактивные, до Африки не успели добраться, но догоню ли я их?

Думая об этом, вылетела на парадное крыльцо. Толпившиеся там дамы и месье шарахнулись от меня, как от чумы. Еще бы... Выгляжу так, словно прирезала парочку капиталистов, причем исключительно из идейных соображений.

Прямо перед входом стоял пустой патрульный “рено” с мигалками. Такого же синего цвета, как форма жандармов. Я на мгновение притормозила возле машины.

А что, если... Нет, всполошатся другие “законники”, обвинят в краже имущества французской жандармерии. Я огляделась и увидела чуть поодаль, под сенью деревьев, длинный ряд лимузинов.

Свой обнаружила сразу. На его капоте устроился наш чернокожий водитель. Он курил, окутав себя клубами дыма, словно паровозная труба. Весьма кстати!

Кинулась к задней дверце:

— Скорее! — закричала я. — Едем!

Напугала его. Чернокожий поперхнулся дымом, поспешно выбросил окурок и запрыгнул в кабину.

— Больше никого ждать не будем? — поинтересовался он через маленькое окошко.

— Нет. Поторопитесь!

Мы выехали со стоянки, прокатили мимо парадного, мимо рокочущей светской толпы, минули распахнутые кованые ворота и оказались за пределами особняка.

Сразу ухнули в темноту. Фары лимузина светили как два прожектора, но за пределами лучей ничегошеньки не было видно. Тучи опять заволокли луну и звезды. Все в этот вечер складывалось против меня!

Река должна находиться рядом с дорогой, за деревьями. Запомнила, когда мы ехали в особняк, предвкушая удивительный вечер.

— Так куда направляемся? — спросил водитель.

— На реке поблизости есть причал?

Шофер помолчал, затем ответил:

— Вы пили сухое или крепленое?.. В любом случае, огорчу вас. Мы едем по дороге на лимузине!

Я заскрежетала зубами. Каким разговорчивым сделался наш водила! По дороге сюда молчал, словно пришибленный. Что он курил?

— Я прекрасно понимаю, где нахожусь, — произнесла, почти не разжимая зубы. — Я спрашиваю вас, где на реке ближайший причал?

— Я что, лодочник? Я — водитель лимузина! Если хотите знать, это призвание!

Призвание? Водитель лимузина? Нет, он точно обкурился.

— Как долго дорога идет вдоль реки?

— Километра четыре.

— А потом?

— Шоссе поворачивает на Пуатье.

Да, я помню. Поворот был крутой, градусов под девяносто.

Посмотрела в окно, надеясь увидеть огни моторных лодок, но обнаружила только свое призрачное отражение в стекле.

— А что находится дальше по реке?

— Какая-то ферма, свинарники.

— К ним должна вести дорога! — обрадовалась я.

— Да, кажется, есть проселочная.

— Нам туда! — заключила я и полезла в свою сумочку, лежавшую на сиденье. Где-то в ней был платок. Надо вытереть кровь. А то люди пугаются.

Водитель молчал, переваривая мои слова. Я чувствовала, что скоро последует ответ. С величайшим удивлением извлекла из сумки дорогущие духи “Лили Прюн”...

Вот те раз! Откуда они тут взялись? Кто подложил?..

Вслед за духами вытянула длинную цепочку, сверкнувшую бриллиантами.

В этот момент в окошке появилось лицо водителя.

— Вы что, спятили? Ехать на лимузине по проселочной дороге...

Он осекся, глядя на меня. А я не могла вымолвить ни слова, глядя на него.

Это совершенно другой водитель! Тот, что встречал нас в аэропорту, был полноватым, степенным. А этот — рэпер какой-то с выпученными глазами. Как я не заметила раньше! Лимузин, в который я запрыгнула, совершенно чужой. Только сейчас поняла. Кто в здравом уме подсунет в мою сумку “Лили Прюн” и бриллиантовое колье? Да и не моя это сумка! И норковое манто, брошенное на сиденье, тоже не мое. Я такие только по телевизору видела — на подружках банкиров и на женах политиков.

Как все отрицательно!

Водитель заорал. Он меня наконец разглядел. Особенно живописно, наверное, выглядят кровавые пятна на лице и на платье.

— Ладно, чего теперь орать, — успокоила его я.

— Кто вы?

— Уже не важно... — Прожекторы лимузина выхватили из темноты указатель развилки. — Езжай прямо, на проселочную!

Итак, мои вещи и документы остались в другом лимузине. Вернуться? Каждая минута промедления может стоить Верочке жизни.

Переход на грунтовую дорогу известил о себе ощутимым толчком. Я снова поглядела в окно.

Ни одного огонька на реке, хоть тресни! А что, если мы уже проехали мимо? Что, если бандиты пришвартовали катера не у пристани, а где-нибудь возле берега? Пересели в автомобили и были таковы!

Развивать эту мысль не хотелось. Ясно, что тогда у меня мало шансов догнать головорезов.

Единственный разумный выход — упрямо переться вдоль реки.

— У вас есть минеральная вода? — спросила я.

— Посмотрите в холодильнике, — недовольно бросил водитель.

Кровь пришлось смывать ледяной минералкой. Другой вариант — шампанское “Лоран Перье”, тоже из холодильника. Одноразовые салфетки, которыми я вытиралась, кидала в ведерко для льда. Под конец оно превратилось в урну хирургической операционной после десятичасового полосования какого-нибудь бедолаги.

Когда подъехали к небольшой обшарпанной ферме, удалось привести себя в порядок. Стерла почти всю кровь с лица, рук и шеи. В ткань платья она впиталась подобно грунтовке, которой покрывают ржавчину. В походных условиях удалить ее невозможно. Придется ходить так — благо ночка нынче темная.

Двор фермерского особняка был освещен, и я с облегчением увидела за постройками темную ленту реки. На наш требовательный гудок из дома вывалился заспанный сельчанин с ружьем. После недолгого выяснения — что за перцы и откуда? — он любезно сообщил, что минут десять назад слышал гудение моторок.

Его информация меня весьма порадовала. Значит, все-таки я не упустила похитителей, иду по следу.

— А мы сумеем проехать вдоль реки? — спросила я.

Не снимая пальца со спускового крючка, фермер задумчиво почесал стволом лоб. Я жутко испугалась, что он ненароком высадит себе мозги. И снова мне придется оттираться минералкой, которая, кстати, почти закончилась.

— Дорога есть. Но вы вряд ли проедете.

Водитель тут же обеспокоено встрял в диалог:

— Может, вернемся обратно, мадемуазель?

Я проигнорировала его вопрос и снова обратилась к фермеру:

— Дальше по реке есть какие-нибудь пристани, лодочные станции?

— Километрах в восьми пристань селения Шате. Только туда вам не добраться. За километр до Шате дорогу пересекает протока, через которую нет моста. Да и до протоки вы не доедете на своем корыте.

— Эй! — крикнул задетый водитель. — Осторожнее со словами!

— Как же перебраться на другую сторону протоки? — продолжала я допрос.

— Нужно сделать крюк. Вернуться на трассу, проехать в сторону Пуатье километров пятнадцать, дальше есть поворот к пристани.

Двадцать километров по трассе — это как минимум двадцать минут. На такое время покидать реку я не собиралась. Боялась потерять след моторных лодок. Проклятье! Что же делать? Если бы знать, куда похитители держат путь!

— Поехали! — приказала я.

— Назад? — с надеждой спросил водитель.

— Нет. Прямо.

Не знаю, что имел в виду фермер, когда упоминал о плохой дороге. Это у нас, в российской деревне, если слышишь о таковой, то живо в деталях представляешь глубокие канавы и колдобины, в непогоду залитые водой. Грязищу, в которой легковушки тонут по крышу, надеясь пройти по колее трактора “Беларусь”. А французский проселок мне показался вполне пригодным для передвижения. Даже гравием посыпан.

Я опустила тонированное стекло, вглядываясь в ночную мглу. Все пыталась различить что-нибудь на реке. В помощь из-за туч выглянула луна, осветив контуры берегов и темную линию леса. Моторки словно и не ходили тут никогда. Ни следа не осталось... Да и как обнаружить след на воде? Это на дороге или в лесу след можно увидеть, пощупать, попробовать языком... А в воде — был он и нет! Одни рыбы чего-то видели, так они обычно помалкивают.

Автомобиль подбросило на кочке, и я врезалась головой в потолок.

— Вот, черт! — пробормотала, потирая макушку. Досталось сегодня моей головушке, все сыплется на нее. Чего доброго — языки позабуду и останусь без средств к существованию.

Снова одолел страх, что лодки где-нибудь уже причалили. А вдруг на другом берегу? Тогда я их наверняка потеряю...

— Стой! — громко крикнула водителю.

Выскочила из салона и кинулась к берегу. Низкий кустарник царапал голени. Камни впивались в пятки, и я вспомнила, что до сих пор босиком. Мои туфли остались в одной из комнат далекого теперь особняка Анри Жаке.

Вот и след на воде!

Здесь, видимо, находилась отмель. Круглые листья кувшинок сходились в центре реки, пересекая водное полотно наподобие браконьерской сети. В этой природной “сети” проступала черная рваная полоса.

Лодки прошли здесь!

Я вернулась в лимузин, мы поехали дальше. Однако путь наш оказался недолгим. Через пару сотен метров мой обкуренный водитель прозевал яму, и лимузин ухнул в нее передними колесами.

Раздался металлический удар.

Меня сбросило на пол.

Водитель попробовал сдать назад. Машина даже не шелохнулась. Похоже, судно село на мель.

— Приехали, — обреченно сказал чернокожий шофер и выругался такими словами, которых я раньше не слышала во французской речи. Из любопытства в другой раз попросила бы его повторить фразу и даже записала бы, но в тот момент, как говорится, ситуация не располагала.

Из лимузина мы выползли синхронно. Водитель присел возле передних колес, а я, уперев руки в бока и кусая губы, опять уставилась на реку. Снова ничего не видно и не понять — были здесь лодки или нет?

От реки несло свежестью, ночные цикады робко, по одной, заводили свои песни. Откуда-то издалека донесся раскатистый звук, напоминавший шипение выпускаемого пара. Что за ерунда?

—  Ну, еще долго у вас там? — нетерпеливо спросила я. — Ехать пора.

Водитель резко поднялся, и мою спесь как рукой сняло.

— Если вы такая умная, может, подтолкнете лимузин? — с угрозой спросил он.

— Что, совсем плохи дела?

Вместо ответа водитель злобно засипел, и я заткнулась.

Все. Осталась без колес. Неужели конец? Ну уж нет! Это колеса лимузина попали в яму, а мои ходули еще шевелятся.

— У вас найдется ручной фонарь? — быстро спросила я.

— Есть. Двенадцативольтовый.

— Давайте!

— Зачем?

— Я дальше пойду пешком.

— Автомобильный аккумулятор тоже с собой потащите?

Нет, он не издевался надо мной. Просто у парня была такая манера разговаривать. Да-а. Без фонаря придется туго.

— Когда вас вытащат из этой ямы, — сказала я напоследок, — обязательно сообщите в полицию, что... что...

Я так и не смогла сформулировать сообщение. Что украли Верочку? А я отправилась ее спасать? И теперь выручать из беды нужно еще и спасателя?.. А кто мы с Верой вообще такие? Кто о нас знает? Только Жаке, который — дай бог, чтобы выжил, — неизвестно когда придет в сознание.

Водитель устало ждал завершения моей фразы.

— В общем, передайте, что я пошла туда... — Я махнула рукой в темноту. — Желаю удачи.

И скользнула во мрак.

Ну и темная выдалась ночка! Просто жуть брала, и мурашки бегали по коже .

И без фонаря дорога чувствовалась хорошо. Мелкий гравий колол обнаженные ступни, постоянно напоминая, что я двигаюсь по нему. Некоторое время оглядывалась на фары лимузина, затем спустилась с горки, и свет исчез, оставив меня в одиночестве.

Во тьме.

Я темноты не боюсь... Но находиться в ней одной страшно и неуютно. Каждую тень воспринимаешь притаившимся в кустах вурдалаком, каждый шорох кажется предвестником нападения... Короче, боюсь я темноты! Как бы ни уверяла себя. До дрожи в коленках боюсь!

Дорога неожиданно закончилась. Я сначала не поняла, что приятно шлепаю голыми пяточками по мягкой травке. А потом доперла. Гравий закончился, и вместе с ним закончилась дорога.

Пока соображала, закончилась и травка...

Я поскользнулась.

Проехала на пятках по скользкому обрыву пару метров.

Едва не опрокинулась лицом вниз, но удержала равновесие.

Взмыла в воздух и... рухнула в воду.

Бултых!

Мамочки!

Темная вода приняла меня, ноги ушли в мягкий ил. Водоросли щекотали ладони, отчего-то напоминая волосы утопленников.

Вода доходила до плеча. Ступни месили мягкое тесто, но проваливаться я перестала.

Бррр! Какая холодная вода. Куда меня занесло?.. Хотя, стоп! Так это же протока, о которой упоминал фермер!

Я вытащила ноги из илистого дна и в несколько мощных гребков достигла берега. Вылезла на сушу, стуча зубами и дрожа всем телом. Опять насквозь промокла.

Устало поплелась во тьму. Пыталась согреться, махая руками, словно ветряная мельница. Река безмолвно сопровождала меня. Моторных лодок не было и в помине. Словно их и не существовало никогда. Казалось, будто я забрела на край света. Или на мир обрушился апокалипсис, осталась лишь я на Земле. Жуть!

Чем дальше шла, тем сильнее меня охватывало отчаяние. Как ни уверяла себя, что догнать моторные лодки не сложнее, чем пару раз плюнуть, — выходило, что дальнейшее преследование выше моих сил. Вымоталась я, словно после двухсуточного бессонного подъема на склон. Где искать лодки? Приходилось признать, что не сумела я выручить Верочку. Не смогла!

Оставалось только вернуться в особняк. Рассказать все полицейским. Не той парочке, заподозрившей во мне рецидивистку. Другим, которые займутся расследованием. Они, конечно, будут авторитетно кивать в ответ на мои призывы. Объявят розыск. Только когда это будет? Завтра? Слишком поздно!..

Ничего бы не случилось, если бы я глупейшим образом не заподозрила Жаке. Идиотка! Безмозглая идиотка, забывшая о том, что каждый третий мужчина носит шляпу. Вот и подставила Жаке... И потеряла Веру, пообещав, что не оставлю ее. Она и во Францию меня взяла, потому что боялась лететь одна. Ни разу не бывала за границей... Она вообще не приспособлена к быту. В организме что-то перекошено с рождения...

Но я же не знала! Я пыталась исправить ошибки.

Все мои терзания и оправдания — ничто по сравнению с несчастьями, которые навалились на Шаброву. С бедой, в которую угодил Жаке.

А еще эта странная жидкость, которую мне передал доктор Энкель. “Мертвая вода”? Что она из себя представляет?

Как все переплелось в этой сумасшедшей поездке во Францию.

Жалея себе и оплакивая свою дурацкую судьбу, я неожиданно вышла к указателю. В темноте было не разобрать, что на нем написано. Пришлось пальпировать едва ощутимые полоски засохшей краски, образующие буквы на алюминиевом щите.

“Шате”...

Это селение, о котором рассказывал фермер! Все правильно. Оно находится в километре от протоки, в которую я ухнула. А возле селения должна быть пристань!

Чем черт не шутит...

Вновь закатав подол Светкиного платья, я бросилась по дороге, у начала которой стоял указатель. Миновав небольшую рощу, оказалась на развилке.

С одной стороны горели огни нескольких уютных особнячков. Видимо, это и есть селение Шате. По-нашему — деревня. С другой — одинокий фонарь, освещавший небольшую будку со спасательным кругом над дверью, и деревянный помост, уходивший в реку. Бросилась туда.

Как и предполагала, помост не предназначался для того, чтобы полоскать белье в реке. Конечно, пирсом его тоже назвать было нельзя, но если с обеих сторон к нему причаливают лодки, значит, это пирс по определению.

Среди моторных лодок, пришвартованных к помосту, выделялись три совершенно новые — от бортов и моторов даже рекламные наклейки хозяева не отодрали. Я спрыгнула в одну, дотронулась до двигателя и тут же отдернула руку.

Горяченный...

Лодки только причалили. Куда же подевались пассажиры?

На деревянном настиле дна что-то блеснуло.

Я наклонилась и подобрала непонятный осколок. Стеклянную каплю. Повертела в руках и сунула в вырез платья на груди. Потом разберусь, что это такое...

Следов крови в лодках я не нашла. Это позволяло надеяться, что Веруня еще жива.

Вернулась на берег и на земле возле будки обнаружила отпечатки широких протекторов. Значит, компания пересела в автомобили. Судя по следам шин — на внедорожники. Теперь ищи-свищи их! Внутри все оборвалось, сделалось зябко. Лодки я нашла, а что толку! Куда направилась бригада гастролирующих подонков?

Откуда-то издали снова прилетел пространный звук, напоминавший вырывающийся пар, — его я уже слышала. Только теперь он сделался ближе, отчетливее и шел откуда-то с неба. Я задрала голову.

Над селением Шате поднимался очерченный огнями темный контур. В первый миг мне показалось, что это огромный НЛО. Внеземной разум прилетал посмотреть: вступать ли с нами в контакт, или не мучиться и сразу уничтожить?.. Но через секунду я поняла, что это просто-напросто самолет.

— Где-то рядом находится аэродром! — обрадованно воскликнула я.

Когда добралась до аэродрома, ноги почти не держали. Не останавливаясь, бежала от самого Шате. Километра четыре по асфальтовой дороге. Направление указал парнишка лет десяти, который встретился в селении. Откуда-то топал с комиксами “Человек-паук” под мышкой и игрушечным лазерным пистолетом на поясе.

Вероятно, аэродром когда-то был военным. Об этом свидетельствовал забор из ржавой колючей проволоки, окружавший взлетное поле. Я долго не решалась дотронуться до нее, опасаясь, что по ней пущен электрический ток. Страсть боюсь электричества! Однако пойманный кузнечик, насильственно посаженный на стальную нить, пару раз подпрыгнул и упорхнул в темноту — целый, не обугленный.

Преодолев колючую проволоку и поле, поросшее осокой, я добралась до спящего транспортного самолета. И за ним — нашла!.. Представляете? Нашла!

Я спряталась за массивным шасси, разглядывая все, что находилось вокруг.

Метрах в пятидесяти от меня стоял небольшой белоснежный самолет. Подозреваю — реактивный. На хвосте надпись: “Фалкон 2000”. Возле него, чуть в отдалении, виднелись два джипа “мерседес” с хищными мордами. Все правильно. Следы их протекторов я обнаружила возле будки на пристани.

Возле внедорожников топтались какие-то люди. Наверное, среди них находились Чиву и человек в шляпе — мой старый знакомый. Кажется, начинаю догадываться, кто он.

Дверца-трап у кабины самолета была опущена. Возле трапа — никого.

Если Вера жива, она там. В самолете.

Я должна вытащить ее сейчас, пока сборище мерзавцев не погрузилось в свой реактивный гроб и не улетело в неизвестном направлении, сделав Франции ручкой. Тогда уж точно никого не отыщу. Если собралась что-то делать, Алена, то делай! Пока головорезы возле джипов заняты разговором... Спринтерский рывок к трапу... Несколько секунд на то, чтобы обнаружить в салоне Веру и освободить ее и... возвращение...

Планировать-то легко. Но ведь компания убийц стоит в каком-то десятке метров от трапа. Стоит одному из них обернуться, и он сразу обнаружит меня, бегущую к самолету сломя голову... Вот! Так и есть!

Один из них бросил беглый взгляд на площадку перед самолетом и вернулся к разговору. Потратил секунду. Держит под контролем обстановку... А сколько времени нужно мне?..

Я сорвалась с места, не осознав этого. Ноги распрямились, тело выстрелило вперед. Когда до разума дошел ужас совершенного поступка, пронеслась уже десяток метров. Мозги закипели возмущением. Так же нельзя! Не подготовившись и не просчитав все варианты... Не оценив положение звезд на небе. Не написав прощальное письмо бабушке с дедушкой...

Все правильно. Мой поступок приличные люди назвали бы авантюрой. Но возвращаться уже нет смысла. Поэтому подкинь дров в топку, Алена, и лети стрелой...

И я припустила к овальному провалу в фюзеляже самолета.

Раз-два, раз-два...

Хорошо что босиком. Шлепки босых пяток по бетонным плитам почти не слышны. Будь я на каблуках — цокот бы стоял, как на ипподроме.

Раз-два, раз-два...

Преодолела половину.

Люди возле джипов что-то обсуждали. Ветер донес обрывки слов. Как они близко!

Раз-два, раз... ОЙ!..

В пятку вонзился мелкий камушек. Боль прожгла аж до позвоночника.

Сбился темп. Камешек сорвался с пятки, но остаток пути я бежала, прихрамывая.

Один из людей начал поворачиваться. Но мне осталось всего ничего. Вот и трап...

Он повернулся как раз в тот момент, когда я влетела по ступенькам в салон. Врезалась в кожаное кресло у противоположного борта и рухнула в него.

Сердце тяжело билось в груди. Казалось, грудная клетка сейчас лопнет. Горло саднило, воздуха не хватало. Все силы положила на этот рывок. Сколько я рассчитывала провести в салоне? Несколько секунд? Эти несколько секунд я уже провалялась в кожаном кресле, пытаясь прийти в себя.

Ну что, отдохнула, Алена? Нет? Все равно поднимайся!

Подняла голову, осматриваясь.

Салон реактивного самолета показался увеличенной и слегка искаженной копией салона лимузина, в котором я ехала всего час назад. Почти та же отделка потолка и стен, под ногами пушистый коврик. Такие же кресла из светлой кожи, только расположены они в несколько рядов. Разве что вместо стандартных автомобильных окон — круглые иллюминаторы. Ну и дверь, естественно, всего одна. Короче, этакий лимузин для очень богатых клиентов.

Я опустила ногу на ковер и почувствовала несравненное блаженство. Не надо никаких кресел. Опуститься бы на этот коврик и забыться спокойным детским сном...

Опомнись, девушка! Это не тот самолет, в котором ты могла бы поваляться на коврике. И времени у тебя нет! Живо ищи Веру! Ищу, ищу...

Сделала пару шагов и наткнулась на полированный столик из красного дерева. На нем беспорядочно валялись листки бумаги. При виде их я совершенно позабыла, зачем пробралась сюда. Мои подозрения и догадки получили документальное подтверждение. Вот проклятье!

Как я мечтала, что эта организация до конца моих дней будет стричь купоны где-нибудь на другом конце света. Наивные мечты!.. Все обстояло настолько плохо, что впору было намыливать петлю. Складывалось впечатление, что меня и этих ребят словно магнитом притягивает друг к другу. Взяла несколько бумаг. Первый документ — безымянный отчет на английском языке, премудрый и витиеватый. Содержание: об опытах на каких-то насыщенных графитовых стержнях. Я прочитала первый абзац и бросила. Сами посудите: “В результате взаимодействия достигнута ковалентная трансформация атомной решетки, приведшая к аллотропной форме...” Чушь какая-то. Химия не мой профиль. Как и остальные точные науки.

Меня заинтересовал следующий документ, сама “шапка” которого обращала на себя внимание:

“Начальнику Западного бюро спецотдела. Срочно!

1. По сведениям аналитического центра, во время известной категорийной неполадки произошла утечка “черного льва”. Получатель утечки ищет каналы сбыта. Необходимо срочно выявить Получателя, решить проблему, изъять остатки “черного льва”.

2. После выполнения п.1 все силы направить на работы по проекту “FURUM”.

Левиафан”.

Левиафан. Вот так.

Я встала на пути конторы, рядом с которой даже зомби-людоеды кажутся веселой карнавальной компанией.

Когда десять месяцев назад я попала в крутой переплет на Крите, в затылок мне постоянно дышала некая могущественная и влиятельная Организация. Я все думала — мафия какая. Представители ее вели себя как последние отморозки. Оказалось, никакая не мафия. ЦРУ! Специальный отдел, перекрывающий террористам доступ к новейшим технологиям.

— Спецотдел ЦРУ, мать их! — прошептала я. — Считают, что борются с терроризмом. Но после их “борьбы” остаются горы трупов невиновных людей.

Человек в черной шляпе не кто иной, как их руководитель Том Кларк. Подпольная кличка — Левиафан. Откуда она взялась — представления не имею. Особые приметы: на вид лет пятьдесят, крепок, обаятелен. Никогда не снимает водолазку, воротник которой полностью закрывает шею. Мне кажется , Кларк прячет некую отметину на теле. Впрочем, не важно... Его помощником был дипломированный подонок Джон Бейкер. Именно его я молотком и пришибла. Не буду пересказывать, что они искали на Крите. Все равно не поверите.

Да и сама я по прошествии времени не очень-то себе верю. Сказкой та эпопея кажется.

Что же Левиафана заинтересовало здесь? Во что спецотдел ЦРУ опять сунул свой наглый нос?

“Черный лев”, хм...

Согласно легенде Анри Жаке, которую ему в свою очередь поведал покойный доктор Энкель, “черный лев” — зашифрованное название “мертвой воды”. С древнегреческих времен среди алхимиков было распространено мнение, что, по аналогии с растительным миром, неорганические вещества имеют живую суть. Например, “земным львом” именовали окислы зеленого цвета, “драконами” — горючие смеси. Считалось, что вещества могут расти и созревать. Вступать в единение с мужским и женским началом —ртутью и серой. Довольно-таки сложно все это, ну да алхимики — известные путаники.

А что понимает под “черным львом” мистер Кларк? В чем его ценность?

Из документов, которые я прочла в самолете, напрашивался следующий вывод. Американские военные разработали вещество, имеющее кодовое название “черный лев”, или “мертвая вода”. Какими свойствами оно обладает, не говорилось. Но, вероятно, весьма разрушительными.

И еще одно. В записке Тома Кларка прозвучало слово “FURUM”. То самое загадочное слово из неизвестного языка, которое просил перевести меня доктор Энкель перед смертью. Что оно означает? И связано ли как-нибудь с таинственной жидкостью? ..

Через распахнутый входной люк донеслись звуки шагов. Я замерла.

Господи! Что я прилипла к этим бумагам! Сунула голову в пасть крокодила и, задумавшись, забыла вытащить!

Спешно оглядела салон.

— Вера! — с надеждой позвала я.

Салон был пуст. Веры в салоне не наблюдалось. Выстрел в молоко.

Спина покрылась холодным потом. По трапу застучали чьи-то шаги. Крокодил захлопнул пасть.

Глава 5

БРЮНЕТКА ИЗ ПЛАТЯНОГО ШКАФА

Помню, как однажды в пятом классе убедила подружек — и себя заодно, — что в школьном подвале дворник дядя Захар, кроме садового инвентаря, старых парт и банок с половой краской, хранит запас военного шоколада. Несколько ящиков. Еще с советских времен осталась партия. На случай атомной войны. Если вражеский удар настигнет школу в момент занятий, то ученики скроются в подвале и будут пережидать атомную зиму, поедая шоколадки. Тогда я считала, что в шоколаде содержатся все питательные вещества, на которых человек может прожить до полугода. Не знаю, с чего я это взяла. Кто рассказал, или сама придумала?

Как ярого сторонника “шоколадной теории”, подруги благословили меня на проникновение в школьный подвал. Попасть в него можно было только через дверь, которая запиралась на амбарный замок. Ключ хранился в кармане кривоногого и страшного лицом дяди Захара (наш дворник иногда развлекался тем, что пугал второклашек, вынимая вставной глаз и прикидываясь циклопом). Я не стала красть ключ, если вы об этом подумали. Просто скользнула в приоткрытую дверь, когда дворник куда-то вышел. Пока я тайком шуровала в поисках военных припасов, Захар закрыл дверь на замок и отправился на выходные.

Так я осталась в темном подвале. Угодила в ловушку, которую сама себе и устроила.

Никакого шоколада на случай атомной войны, конечно, не обнаружила. Да и подвал был слишком маленьким, чтобы в нем могла уместиться вся школа. Зато испугалась до такой степени, что потом заикалась неделю.

Мои подружки тоже хороши. Вместо того чтобы позвать на помощь кого-нибудь из взрослых, которые вызвали бы дворника или, на худой конец, взломали дверь, целый день менялись у двери и утешали меня. Другого ничего не могли придумать. Боялись, что достанется от родителей по первое число. Но больше родителей они страшились гнева одноглазого дворника дяди Захара. Поэтому и на следующий день, в воскресенье, без толку болтались возле подвальной двери. В то время как мои бабушка с дедушкой в четвертый раз осведомлялись в морге, не поступала ли к ним одиннадцатилетняя черноволосая девочка.

В понедельник утром, когда дядя Захар вскрыл подвал, на пороге он столкнулся с призрачным чумазым созданием, при виде которого его самого едва не хватил инфаркт. Почувствовав свободу и узрев солнце, призрак дал такого деру, что пыль во дворе клубилась еще несколько часов. По крайней мере, именно так рассказывали свидетели из пятого “Б”...

Когда по трапу застучали тяжелые мужские шаги, мне не оставалось ничего другого, как броситься в хвост самолета. Туда, где находились туалет и полированные шкафы. Не разбираясь — не было времени, звуки шагов переместились уже в салон, — я влетела в первый попавшийся. Повезло — оказался с мужскими костюмами. Хорошо что не с подушками и наволочками, не влезла бы.

— Шкаф с костюмами, — прошептала я. — Пижоны...

Сквозь щелочку в двери видела кусочек салона. Как раз то место, где располагались стол и пара кресел. Мимо проследовала парочка в белых рубашках. Наверняка пилоты. Отправились сразу в кабину. За ними появились двое в серых костюмах. Таких же, что висели над моей головой.

Они остановились возле стола и заговорили на английском.

— Все равно не понимаю, — произнес один. — Зачем уничтожать то, что уже не существует?

— Голова тебе дана не для обдумывания приказов, а для их исполнения.

— Тупо исполнять не привык! — Голос непонятливого был с небольшой хрипотцой. — Я должен знать, что делаю.

— Появился еще один Получатель. Нужно изъять остатки. Дорога каждая капля, ты же знаешь...

О чем они? Еще один Получатель, к которому попал “черный лев”? А кто был первым Получателем? Доктор Энкель?

Вполне возможно.

Если честно, мне на их загадки наплевать. Мне бы выбраться из самолета. Только как? Дверь одна, и путь к ней ведет мимо этих серьезных мужчин.

Ну и что! Я их не знаю, значит, они меня тоже. Скажу, что гуляла, любовалась звездным небом. У меня тут рядом такой же самолет, вот и перепутала. Забралась не в свой.

Все! Решила! Нужно вылезать из шкафа.

Уже воображала, как скажу им: “А я еще подумала, кто это в салоне кресла передвинул!” — как услышала знакомые шаркающие шаги по ступенькам трапа. Раздавшийся следом голос поверг меня в шок:

—  Ну что, расслабились? Расслабляться будете с пулей в голове.

Меньше всего я хотела снова услышать ужасный румынский акцент.

С первыми двумя мужчинами оставалась надежда выбраться из самолета. Когда упала в протоку, — платье отмылось от крови и сделалось почти чистым. Эти двое могли выпустить меня из самолета... Но вот появившийся третьим Чиву если и выпустит, то исключительно мои кишки. Он уже обещал сегодня почесать мне животик.

Я оказалась в той же ситуации, как и в темном подвале дворника Захара. Выход перекрыт. Я опять угодила в ловушку, которую сама себе устроила. Ловко это у меня получается. Сама капкан установила, открыла стальные дуги, да свою же руку в него и сунула...

Чиву выглядел ужасно. Череп бледный, над виском виднелся красный след от удара графином. (Моя работа. Даже небольшую гордость испытала.) Зубы румына скалились, с них разве что слюна не капала.

— Если кому-то и следует открывать рот, то безмозглому психопату — в последнюю очередь! — произнес мужчина, который чуть ранее пытался дойти до сути приказа.

Я едва слышно хихикнула в своем шкафу. Надо же, не одна я, значит, обратила внимание, что с количеством и качеством мозгов у Чиву определенные проблемы.

Румын взвился. Нервно завертел головой, зашипел. Не понравилось, что назвали безмозглым.

— Что ты сказал, Ричардсон? Да я тебе татуировку на печени сделаю! Клапаны на сердце ножичком прочищу!

— Слушай, — обратился мужчина к своему спутнику в сером пиджаке, — и зачем шеф таскает за собой этого придурка?

Чиву забулькал что-то на повышенных тонах, а я, нервно кусая ноготь, принялась думать, как же мне все-таки выбраться из самолета. Однако, сколько я не перебирала вариантов, все сводились к одному: пока Чиву здесь, нечего рыпаться. Скорее всего, Веры уже нет в живых. Убили, сволочи. И сбросили в реку. Черт возьми! Ей уже не помочь. Себя спасать надо.

Как же отсюда выбраться?

— Зачем шеф пихнул его в наш самолет? Летел бы с ним сам!

Фраза принадлежала Ричардсону, который переругивался с Чиву. Я насторожилась. Значит, самолет не один! И Том Кларк полетел в другом.

Может, и Вера жива? Может, она с Левиафаном-Кларком?

Ох, как я запуталась! Нужно скорее выбраться отсюда!

Из салона донеслось шипение гидравлики, следом раздался громкий хлопок. Мне не видно, но, кажется, закрылся люк.

Теперь я точно попалась.

В салоне прозвучал голос пилота, усиленный динамиком:

— Господа, пристегните ремни и приготовьтесь получить удовольствие от полета. До Плимута можете поспать.

Плимут! Если не ошибаюсь, это город-графство в Великобритании, стоит на берегу Ла-Манша. Совсем рядом, рукой подать...

Загудели двигатели. Самолет едва заметно дернулся и плавно покатился, разгоняясь. Я приоткрыла створку и выглянула из шкафа, надеясь разглядеть входной люк. Может, сумею открыть его и выпрыгнуть на ходу?

С моей позиции люк не просматривался. Зато если обернется кто-нибудь из людей в серых костюмах или, еще хуже, Чиву — я буду видна, как картина в Третьяковке.

Самолет катился по взлетной полосе. Костюмы над головой покачивались, дно шкафа мелко вибрировало.

Нет, уже не удастся выбраться из самолета, который превратился в мышеловку. Ведь не скажешь этим людям: “Уважаемые, притормозите возле светофора, я выйду”. Может, в Плимуте смоюсь?

— Да, — пробормотала я едва слышно. — Ну и занесло тебя, Алена Овчинникова!

Насыщенный приключениями вечер вымотал меня, выжал, словно тряпку. Я силилась держать глаза открытыми, но веки падали, словно непослушный занавес. Когда шасси оторвалось от взлетной полосы, меня охватило вязкое забытье.

Я проснулась от хлопка.

Мигом открыла глаза. В голове никакого тумана. Сразу вспомнила, что сижу в платяном шкафу. Страшно перепугалась. Мне почудилось, что кто-то лезет сюда. Наверное, пиджак решил сменить.

Вокруг темнота. Мерный гул давал понять, что мы в воздухе. Продолжаем полет в Плимут. Сердце напряженно колотилось в груди, хотелось завопить что есть мочи. Я представила, как черная, невидимая в темноте рука вместо пиджака натыкается на меня...

Через секунду поняла, что сон спугнула не хлопнувшая створка шкафа, а дверь туалета, который располагался напротив. Кто-то вышел из него... Так и есть. Я услышала тяжелые шаги, звук которых смягчал ворсистый ковер.

В темени застучал молоточек, боль заполнила голову. Я сморщилась, зажмурила левый глаз. Ох!.. Боль распространялась оттуда, куда меня двинул бутылкой человек в шляпе. Том Кларк по прозвищу Левиафан. Начальник спецотдела ЦРУ.

Неужели все еще летим? Сколько же я спала?

Понятия не имею. Черного громоздкого монстра — часы “Кассио Джи-шок” — оставила дома. Они капельку не гармонировали со Светкиным обтягивающим платьем, которое, кстати, лопнуло на бедре.

Я пощупала.

Так и есть. Через прореху прощупывалось бедро. Вот оно — материальное свидетельство моих похождений на вечеринке Анри Жаке...

Повернулась, и тупые иголки вонзились в онемевшие ягодицы. Позвоночник превратился в палку. Расплата за сон в платяном шкафу. Единственная радость — выспалась.

Губы пересохли, хотелось пить. А еще — кушать. Причем так зверски, что готова была проглотить слона. Ведь на вечеринке ничего не успела съесть, кроме нескольких крошечных бутербродов с черной икрой.

— Я ему покажу... — раздалось из-за двери невнятное бормотание. Голос и акцент румына. — Американская собака! Я ему покажу, кто из нас безмозглый... Он узнает...

Бормотание переместилось от туалета в салон. Я приоткрыла створку шкафа.

В салоне было темно. Лишь два плафона тускло светились на потолке. Чиву удалялся от меня коронной шаркающей походкой. Его руки бережно сжимали дробовик.

Я с ужасом подумала, что Чиву знает обо мне! Случайно наткнулся, но не стал поднимать шум. Спокойно достал ружье, сейчас сообщит новость своим товарищам, которые мирно посапывают в салоне. Одного я даже увидела. Кажется, Чиву называл его Ричардсоном. Так вот, Ричардсон спал, закинув голову на подголовник кресла, которое стояло у противоположного борта. За его затылком виднелся иллюминатор с опущенной шторкой.

Но я напрасно за себя опасалась.

Вместо того чтобы обратиться к мужчине, румын встал перед ним и поднял ствол ружья.

Черное дуло уставилось в лоб спящему.

Я затаила дыхание.

Дробовик предназначался не для меня. Очень приятно. Но Чиву... Он что, никогда не читал про аварии в самолетах? Про то, как пуля или осколки взрывного устройства могут пробить кабину и на высоте двенадцать тысяч метров вызвать такую сумасшедшую декомпрессию, что нам всем мало не покажется! В том числе и самому Чиву.

Теперь я убедилась, что он действительно безмозглый. Но румын хотел доказать обратное.

Он ткнул ружьем в лоб Ричардсона, разбудив его.

— Ну что, американская собака?! — заорал Чиву бешено. Я невольно вздрогнула. — Сравним, у кого больше мозгов в голове?!

Все понятно. Его заела фраза, брошенная американцем на аэродроме. Румын так обиделся, что готов выбить коллеге мозги, рискуя собственной жизнью. Или не понимая, что он тоже может погибнуть.

— Вот идиот! — прошептала я.

Агент ЦРУ, в лоб которого упирался ствол, сжав губы, холодно изучал нападавшего. Рядом вскочил второй.

— Ты что, спятил? Брось ружье!

— А давай! — неожиданно произнес Ричардсон, обращаясь к румыну. — Стреляй! Хороший “Моссберг”, мощный. Прошибешь мою голову и окно позади! Декомпрессия получится серьезная, не уверен, что пилот дотянет до посадочной площадки.

— Заткнись, американская собака! — завизжал Чиву. — Или нажму на курок!

Второй отступил. Испугался. Я сама покрылась мурашками. В самом деле — шутка ли! Под нами — двенадцать тысяч метров пустоты. Если вдуматься, ужас охватывает. Пассажирам бы сидеть в своих креслах — а кому-то в шкафу! — и молиться, чтобы самолет быстрее приземлился. Так нашелся же придурок, готовый разнести вдребезги скорлупку, хрупкую защитную скорлупку нашей птички!

Через секунду услышала топот шагов. Второй агент, кажется, скрылся в пилотской кабине — мне отсюда не видно. В салоне остались только Чиву и агент Ричардсон.

— Какой ты все-таки идиот, — сочувственно произнес Ричардсон. — Полагаешь, что выглядишь круто? А на самом деле — глупее не придумаешь.

— Считаю до трех, — зашипел Чиву. — До трех! Попробуй назвать меня безмозглым. Итак.. .

— Безмозглый! — тут же сказал Ричардсон, не дав Чиву опомниться.

Я зажмурилась. Подождала секунды две.

Выстрела не было.

Открыла глаза.

Чиву не разрядил дробовик. Кипел от злости, давил стволом в лоб противника, но не решался спустить курок. Ричардсон выиграл короткую дуэль. Рискнул и выиграл.

— Ну и что будешь делать? — спросил он. — Так завел себя, что отступить уже не можешь? Посмотри на свои руки. Они же дрожат, как после попойки. Если выстрелишь, то через пару минут погибнешь сам. Даже не успеешь насладиться победой... Какой ты все-таки кретин, ведь загнал себя в безвыходную ситуацию!

Надо отдать должное мужеству человека, в лоб которого был направлен огромный ствол, контролируемый психопатом. Мне даже сделалось немного обидно, что он служит в сволочной организации Левиафана.

Чиву тыкал в него ружьем, но выглядел как-то неубедительно. Полагаю, отрезвляющие, словно ледяная прорубь, слова агента подействовали. Я возрадовалась. Может, все наладится... Может, в бараньих извилинах румына восторжествует здравая мысль... Мне, конечно, все равно, кто кому высадит мозги. Но ведь они не одни летят в самолете! Я тоже думаю о декомпрессии.

Моим надеждам не суждено было сбыться...

По салону из динамиков прокатился приятный перезвон, предвещающий объявление. Потом зазвучал баритон пилота:

— Уважаемые господа! Говорит командир реактивного самолета “Фалкон 2000”. Наше путешествие подходит к концу. Самолет начинает снижение. Пожалуйста, сядьте на свои места и пристегните ремни...

Наверное, второй агент поступил правильно, решив предупредить экипаж. Командир — не желторотый юнец. Сообразил, чем чревата ситуация. Выход тут один: уменьшить высоту, чтобы в случае нарушения герметизации декомпрессия была минимальной. Я уверена, что до Плимута нам еще лететь и лететь... Но садиться нужно как можно быстрее, и не важно — куда. Хоть на аэродром, хоть на автостраду, хоть на пшеничное поле. Главное, чтобы колеса коснулись земли.

Но на Чиву объявление произвело обратное действие. Я уверена, что после слов Ричардсона он был готов опустить ружье. Предупреждение капитана его взбесило, а психологическое преимущество жертвы растаяло.

— Разнесу голову в пыль, американская собака! — завопил румын, коверкая слова чудовищным образом.

Откуда-то сбоку выскочил второй агент. С пистолетом, направленным на Чиву. Я и не заметила, когда он вернулся.

— Брось громыхалку! — заорал второй агент.

— Я высажу ему мозги!! — ревел психопат, наклонив голову, словно пытаясь рассмотреть Ричардсона в другой проекции.

— Давай-давай! — подбадривал тот. Атмосфера накалилась настолько, что, казалось, рванет от малейшей искры. Все были на взводе. Даже Ричардсон, в лоб которого уперлась гаубица, рассвирепел.

Отгадайте, у кого первого не выдержали нервы?

Правильно. У меня!

Салон самолета вдруг показался таким тесным, грозящим раздавить, расплющить. Истеричные голоса нервировали, и я выскочила из шкафа к честной компании. Этакий чертик в юбке. И прокричала:

—  Послушайте! Я бы могла и дальше сидеть в шкафу, дожидаясь, пока вы разнесете головы друг другу, если бы ситуация не касалась и меня. Хватит заниматься глупостями! Давайте долетим до ближайшего аэропорта, а там разберемся — у кого и сколько в голове мозгов, ладно? Вот у женщин, говорят, стандартно на двести граммов меньше, но я же не обижаюсь! Так что перестаньте курить возле бензоколонки! Я еще молодая, пожить не успела!

Они уставились на меня очумелыми глазами. Мигом забыли свои распри. Словно из шкафа появилась не худощавая брюнетка, а целая Памела Андерссон. Во всей красе отдельных габаритов.

Я выдохнула и осознала, что натворила. Страх подступил к горлу тошнотворным комком. От внезапной доблести не осталось и следа.

Первым пришел в себя румын. Продолжая упирать ружье в лоб Ричардсона, он закричал, обращаясь ко мне:

— Еще одна американская собака!

Нет, позвольте! Это что за обзывательство? Ладно там — “собака”, но почему же “американская”? Москва, Центральный административный округ! По району обитания правильнее будет — “хамовническая”!

Мужчина в кресле не преминул воспользоваться тем, что Чиву на мгновение отвлекся на меня. Я ему мысленно добавила еще пару баллов в своем табеле. По всем параметрам — элитный агент. Каста.

Он резко схватил ружье за ствол.

Слегка отклонил голову, убрав ее с линии огня.

Короткий пинок в пах.

Чиву хрюкнул и сложился. Остался стоять на ногах только благодаря тому, что держался за ружье.

Я едва удержалась, чтобы не добавить ублюдку. Пришлось бы ему зубы на пол выплевывать. Он меня достал еще в особняке. В один вечер принес столько несчастий!

Браво, агент Ричардсон! Все сделал правильно, душка. Так благодарна тебе, что не выразить словами. Особенно за футбольный удар по мошонке румына...

Мои восторги быстро пошли на убыль. Потому что дальше элитный агент совершил непростительную ошибку. Просто грубую — для такого аса психологического и рукопашного боя.

Он попытался вырвать ружье, забыв, что палец психопата оставался на спусковом крючке.

Салон огласил громовой выстрел.

Тяжелая картечь прошибла в стене салона дыру размером с мой кулак. В каком-то десятке сантиметров от иллюминатора. Чуть выше подголовника кресла.

Самолет дернулся.

В тот же миг свист рванувшегося на волю воздуха резанул по барабанным перепонкам, словно забаловался Соловей-Разбойник. Щелкнуло в ушах.

Под пробоиной с подголовника кресла взвилось облачко пыли. Из кармана Ричардсона, находившегося к отверстию ближе всех, выскользнул платок и стрелой исчез в отверстии. Агент бросил короткий взгляд на извивающегося от боли Чиву. Кивнул себе — дескать, пока румын не опасен — и крикнул:

— Отверстие небольшое, его надо заткнуть!

И он посмотрел выразительно на подушку, валявшуюся в кресле рядом со мной.

Я протянула руку, чтобы взять ее, но в этот момент пилот рванул машину вниз. Все кубарем покатились в направлении пилотской кабины. В воздух взметнулись листки, валявшиеся на столе. Свист перешел в протяжное хриплое “о-о-о”, здорово напоминая человеческий голос.

Меня бросило на дверцу пилотской кабины. Отскочила от нее, как мячик. Рядом упал Ричардсон.

Он посмотрел на меня:

— Кто вы такая, брюнетка из платяного шкафа?

Неужели он полагает, что выбрал удачный момент для знакомства!

Я покачала головой и на четвереньках поползла вверх по наклоненному проходу. Миновала Чиву, падение которого остановило кресло: румын умудрился застрять в нем головой вниз. Стонал и что-то бормотал по-румынски. Я не удостоила психопата взглядом. Не до его проблем. У самой в ушах щелкает и голова кружится.

Добралась до кресла и схватила шелковую подушку.

Какая мягкая. Наверное, отборным гусиным пухом набита.

Размахнулась и кинула.

Подушку подхватил поток воздуха и понес к отверстию. Она воткнулась в пробоину, застряв намертво, словно тапочка в трубе пылесоса. Рев мгновенно прекратился.

— Уф, — облегченно пробормотала я.

— Неплохо, незнакомка! — подбодрил меня Ричардсон из дальнего конца салона.

Приятно услышать похвалу достойного человека, пускай и противника. Но радость оказалась преждевременной.

Подушка вдруг начала уменьшаться. Она сдувалась, становясь все тоньше. Наверное, в шелке была дырочка либо нитка плохая на шве. Так или иначе, шелк лопнул, и разреженная атмосфера за бортом высасывала пух.

Еще мгновение, и желтый шелк подушки втянулся в пробоину. Вернулся рев Соловья-Разбойника. Такой страшный, что пришлось заткнуть уши. Кровь ударила в голову.

Нужно заткнуть отверстие! Чем-нибудь понадежнее подушки.

В панике я стала открывать шкафчики над креслами, на меня сыпались упаковки бинтов, пузырьки с таблетками, путаные мотки лесок, еще какая-то бесполезная мелочь. Под конец рухнуло что-то полотняное, большое, ярко-красное, упакованное в прямоугольный тюк.

Пока я соображала, можно ли этим заткнуть пробоину, рядом возникла рука, которая вонзила в отверстие пустую бутылку из-под шампанского. Рев прекратился. А пилот наконец выровнял самолет. Видимо, посчитал, что мы снизились достаточно.

Рядом стоял Ричардсон. Старина Ричардсон! Он долго не думал. Нашел простой и оригинальный способ. Бутылка вошла в отверстие и крепко застряла в нем, уплотнив конусообразным горлышком рваные края. Толстое стекло, выдерживающее давление в семнадцать атмосфер, не лопнет.

— Как нечего делать, — произнес специальный агент Ричардсон (почему-то не сомневаюсь в этом определении) и улыбнулся мне. — Детские игрушки!

Мне тоже хотелось смеяться. Вы не представляете, какое облегчение я испытала. Ведь самолет — это жестяная скорлупа, которая держится в воздухе на честном слове законов природы.

Смеялся и другой агент, валявшийся возле пилотской кабины. Выглянув из приоткрытой двери, несмело улыбнулся второй пилот...

Только Чиву не веселился. Он успел перевернуться в нормальное положение и с сосредоточенным видом сидел на полу, скрестив по-турецки ноги. Чего-то шарил в кармане и бормотал, кивая себе лысой головой.

— Детские... — разобрала я его слова. — Детские игрушки.

В руке лысого появилась темно-зеленая жестяная банка.

Через мгновение до меня дошло — это совсем не банка, а граната.

Он вынул ее из кармана — я видела это отчетливо. И совершенно не поняла, почему гранату он держит в левой руке...

...а кольцо с болтающейся чекой — в правой?..

Чиву бросил гранату в нашу сторону. Под ноги Ричардсону и мне. Она смешно катилась по полу, словно не настоящая. Помню, как отлетела скоба, издав короткое “дзинь”.

Специальный агент Ричардсон успел толкнуть меня на пол, за кресло.

А затем наступил ад.

Ослепительная вспышка разорвала салон, будто посреди него открылся портал в иное измерение — для желающих отправиться к Богу. Грохота я не слышала, потому что уши заложило моментально и кардинально.

Самолет содрогнулся, словно наткнулся на стену. Яростный поток воздуха ударил мне в спину. Голова взорвалась болью, а в животе резануло. Воздух в груди расширился и стремительно покинул легкие.

Вот она — взрывная декомпрессия. Резкое, почти мгновенное уменьшение давления. Много читала про нее, покрываясь мурашками и надеясь, что не доведется испытать.

Самолет резко накренился, стало ясно, что он со страшной силой мчится вниз. Пилотам его не выровнять. По крайней мере, уж точно — не в этой жизни.

Откуда-то сверху вывалились кислородные маски. Знаю, что у меня есть пятнадцать-двадцать секунд, чтобы надеть одну из них. Иначе потеряю сознание и...

Салон трясло и вертело. Когда вспышка померкла, а сконденсировавшийся в воздухе пар рассеялся, стало очевидно, что если и понадобится мне кислородная маска, то исключительно для того, чтобы продлить мучения.

Взрыв разорвал корпус самолета, образовав по правому борту огромное серповидное отверстие от пола до потолка. И это были еще цветочки. От концов рваной дыры продолжали расходиться две опасные трещины, охватывая салон по окружности. Они делались больше с каждым рывком самолета. Вдобавок увеличивался крен, вызывая удивительное состояние невесомости.

Интересно, может, для любителей. Лично меня тут же вытошнило желчью.

Суперагент Ричардсон, к несчастью, оказался слишком близко к пробоине. Его всосало мигом. Руки и ноги какое-то мгновение торчали из отверстия, а потом исчезли. Хотя, почему — к несчастью? Здесь не разберешь, кому повезло больше.

Второго агента и пилота я уже не видела. Они потерялись в темноте дальнего конца салона. Чиву летал в невесомости парой метров ниже серповидной пробоины. Когда его перевернуло, я увидела на лице этого идиота благостное выражение.

Не знаю, что на меня нашло в тот момент. Нужно было готовиться к смерти. Только большие оптимисты могли фантазировать в нашей ситуации на тему спасения. А меня мучил вопрос...

— Что такое мертвая вода? — закричала я румыну.

Чиву мерзко улыбнулся, обнажив желтые щербатые зубы. Салон вокруг него трясся, словно в припадке. Воздух ревел.

Румын выдал фразу, из которой я расслышала только обрывки:

— Читай легенду... отрок Ганеша ...

А потом салон разломился. На две части.

В одной осталась я. В другой — все остальные.

Их соединяли теперь только пучки кабелей, тянувшихся от хвоста к кабине пилота. Я надеялась, что эта связка не даст самолету развалиться, но кабели начали лопаться, словно нити.

И неизбежное наступило.

По глазам резануло ослепительное голубое небо. Массив носовой части с крыльями стал стремительно удаляться от меня. Чиву некоторое время болтался в срезе фюзеляжа, а потом, как кукла, улетел куда-то вверх.

А может, вниз. Все перемешалось. Хвост, в котором я осталась, тоже вертело, как...

Контуры падающей передней части самолета начали расплываться. Воздух был настолько разрежен, что зрение тут же подсело, как при близорукости. Хорошенькое дело!

Я вырвала кислородную маску вместе с небольшой емкостью химического генератора, выдернула чеку, как предписывает инструкция — всегда в самолетах читаю инструкции, — и вдохнула живительного кислорода. Отбросила все в сторону, потому что увидела тот ярко-красный матерчатый тюк, который вывалился на меня из шкафчика раньше. Он плавал парой метров выше. Я вдруг поняла, что это такое.

Парашют, черт возьми!

Оглушающий рев терзал измученные барабанные перепонки. Я оттолкнулась от стенки салона и крепко вцепилась в брезентовую ткань ранца.

И очень вовремя!

Хвостовую часть фюзеляжа, в которой я болталась, перевернуло. Меня выбросило за ее пределы. Навстречу тысячам метров пронзительной пустоты.

Потоки воздуха тут же подхватили мое тело, словно невидимые призраки. Начали крутить и мять, рвали волосы на голове. Холод продрал до костей, ледяные бритвы безжалостно резали щеки.

Несколько мгновений было видно, как рядом, кувыркаясь, уходила вниз огромная хвостовая часть самолета. Этакий компьютерный спецэффект для голливудского боевика. Но я знала, что это не фильм!

Говорят, полет на парашюте остается в памяти прежде всего необычными картинками, которые невозможно увидеть из окна пассажирского самолета. Говорят, вид из парашютной беседки такой же, какой открывается с вершины покоренного пика, только еще лучше. Земля под тобой кажется географической картой, полной удивительных откровений. Бесконечной плоскостью с геометрическими фигурами полей, дорог и людских построек. При взгляде на эту плоскость зарождается подозрение, что, возможно, под ней все-таки лежат три кита на огромной черепахе...

Я не видела ничего. Вместо того чтобы спокойно планировать на парашюте, я с ним боролась.

Никогда не прыгала с парашютом, и ничего удивительного в этом нет. Как-то не требовалось ни в домашнем хозяйстве, ни на работе — в архиве государственных актов. Мне моих гор хватало выше крыши.

Я вцепилась в кроваво-красный тюк мертвой хваткой. В голове мешанина паники и страха, над , которой царила единственная мысль. От нее зависела моя жизнь. Она звучала так: только не отпустить! У меня есть парашют, и я должна им воспользоваться... Будет смешно, если, выкарабкавшись из такой сумасшедшей передряги, имея средство к спасению, не доберусь до земли существом мыслящим и физически не пострадавшим.

Воздушные потоки кувыркали меня, словно в центрифуге. Я нашла лямки, но просунуть в них руки и надеть парашют на плечи не успела. Глупо держала их, не представляя, что делать дальше.

Насколько помнила из фильмов, со сложенным парашютом не приземляются. Это неправильно, и, наверное, противоречит инструкциям. Чтобы раскрыть купол, нужно дернуть за какое-то кольцо. Только где оно?

Кровавый тюк с тесемками и лямками казался мне страшным и непонятным агрегатом — сложнее любого карбюраторного двигателя. Ну что за свинство!

Вот, например, какая-то петля болтается. Для чего она предна...

Уу-у-ухх!!

Едва я потянула за петлю, как брезентовый тюк с такой силой рванулся из моих рук, что я едва не выпустила лямки. Раздался хлопок, словно кто-то тряхнул простыней.

Стиснув зубы, я мертвой хваткой держалась за лямки, а над головой распустился огромный прямоугольный купол цвета пролетарского знамени, на котором белыми буквами — каждая ростом с человека — было выведено: “Дом, милый дом”. Прямо как на коврике в прихожей заурядной американской семьи. И лишь маленькая приписка внизу — “US ARMY” — смазывала впечатление.

Так я и спускалась, держась за лямки парашюта и уставившись в эту надпись. Даже неба не видела. Ветер стихал, разреженность воздуха исчезала, дышать становилось легче.

Летела до тех пор, пока ноги не воткнулись в рыхлый снег...

Прямо в Светкином платье провалилась по пояс в сугроб. Не успела поднять голову, как “милый дом” накрыл меня и еще пять-шесть квадратных метров вокруг. Словно заботливая мамочка.

Я выбралась из сугроба, запутавшись в стропах. Мягкая полиамидная ткань колыхалась над головой, прилипая к рукам и шее. Я долго барахталась под какой-то буквой “М”, а когда выбралась на свет, ахнула.

Что произошло с природой? Ведь во Франции стояло лето!..

Насколько хватало глаз, меня окружали сугробы. С одной стороны возвышалась красивая заснеженная вершина, похожая на потухший вулкан. С другой — гора поменьше. Я оказалась в “седле” между ними. Пространство передо мной затянула вата облаков. Над ними светило яркое беспечное солнце. Что находится за этими облаками? Неведомая долина или... другие горы?

— И это называется Англия? — спросила я, обращаясь к облакам. — Это самое... Люди-и! Куда меня занесло?..

Съездила на вечерок во Францию. Погуляла, повеселилась. В итоге очутилась в каких-то Гималаях!

Часть II

ТАТУИРОВАННЫЙ БЕРЕГ

Глава 1

ЗАПИСКИ ИЗ ХОЛОДИЛЬНИКА

Солнышко на ясном голубом небе припекало, но теплей от этого было только горной вершине над моей головой. Ее снег искрился от удовольствия, играл в солнечных лучах желтыми и розовыми оттенками. По российским меркам морозец стоял небольшой — градусов пять ниже нуля. Вот только одета я совсем неподобающе. В тонкое платье для приемов и коктейлей.

Глаза еще не успели налюбоваться заснеженными кручами и ледниками, а кожа уже ощутила едкий морозец. Сразу вспомнились Светкины слова о том, что платье универсальное, на все случаи жизни. Не знаю. Может, Светку оно и согревает в холода (скорее всего, ценою), а меня ничуточки. Чувствовала себя медведицей с содранной шкурой.

От холода колотило так, словно держалась за оголенный электрический провод. Зубы выбивали дробь, при желании из нее можно было выделить позывные азбуки Морзе.

Быстро замерзли ноги. Туфли покоились в особняке. Да и вряд ли они спасли бы меня в этих сугробах.

Ступни и щиколотки сначала ломило от холода, а потом они просто онемели. Я сидела на сложенном парашюте и старалась их растереть. Получалось еле-еле — кровь течь по жилам не хотела.

Эх, устроиться бы в кожаном креслице, протянуть ножки к камину! Можно и без барства. Развести обычный костерок. Только нет у меня ни дров, ни спичек. Одно только желание — согреть конечности. И тело тоже. А внутрь не помешало бы коньячку залить.

Холл-лодно-о...

Желание согреться полностью занимало мысли. А еще я немного завидовала моим попутчикам, которые погибли в первые минуты катастрофы. Тем, кто при декомпрессии сразу потерял сознание. Кто не нашел парашют, в отличие от меня. Кто сейчас уже выяснял отношения у ворот рая с апостолом Петром.

А мне предстояло погибнуть мучительной смертью... От холода. Я замерзну уже к ночи, если останусь здесь, на парашюте. Если отправлюсь вниз, то сначала отморожу ноги, а потом, когда рухну в сугроб, буду медленно покрываться корочкой льда.

Даже будь на мне дубленка, а на ногах ватные штаны и валенки — выбраться из этого Памира было бы не просто. Отыскать, так сказать, дорогу к людям.

Досада! Даже не знаю, где очутилась!

Поела снега, слегка утолив жажду, а вот голод только разыгрался. Есть хотелось так, что сожрала бы даже сырого кролика. Только кролики по горам не бегают. В снегах вообще живности нет! Помню, смотрела какой-то фильм про команду футболистов, потерпевших авиакатастрофу в горах. Так они там покойников ели...

Тьфу! Какая гадость в голову лезет!

Снова разболелось темечко в том месте, куда меня двинул бутылкой Том Кларк. Сволочь он все-таки. А ведь когда-то нравился.

Как дела у Анри Жаке? И где теперь Верочка? Что с ней стало? Ричардсон упоминал о втором самолете, на котором отправился Левиафан. Возможно, Верочка с ним. Но куда полетел второй самолет? Глупый вопрос. Я даже не знаю точно, куда летел мой. Вроде в Плимут, но разве в Англии есть горы, которые выше облаков? Может, мы где-нибудь в Альпах разбились? А как нас туда занесло? Ветром, что ли, сдуло?

Не знаю... Я вообще ничего не знаю, кроме того, что мои приключения как-то связаны с субстанцией, которую цэрэушники назвали “мертвой водой”.

Странно, загадочно и непонятно выглядит история про “мертвую воду”. Если восстановить хронологию прошедших событий, то калейдоскоп моих неприятностей начался именно из-за нее. После прочтения бумаг в самолете не оставалось сомнений, что темной жидкостью, которую перелил в мой фужер доктор Энкель, была именно она.

“Мертвая вода”, или “черный лев”.

Что скрывается под этим названием?

Слова “мертвая вода” знаю исключительно из детских сказок. Не могу вспомнить, для чего она применялась, да это и не столь важно. Уверена, что название иносказательное, шифрованное...

Белобрысый доктор Энкель был как-то связан со сволочной организацией Левиафана. Трудно поверить, но, видимо, так и есть. В записке, которую мне удалось прочитать, говорилось о необходимости устранить Получателя “черного льва”. Чиву совершил покушение на Энкеля, значит, речь шла именно о нем.

Но агенты в самолете упоминали еще об одном Получателе. Выходит, кроме доктора Энкеля есть другой человек, у которого имеется таинственная жидкость! Тоже оказался неподалеку от места, где произошла утечка? ЦРУ планирует добраться до второго Получателя и отобрать “мертвую воду”, — как я поняла, ее больше нигде не осталось.

В чем же ценность темной жидкости, из-за которой весь переполох?

Вероятно, это бактериологическое оружие. Новое, только с конвейера. В ООН о нем еще не знают. Можно ли свойства мертвой воды из сказок соотнести со свойствами темной жидкости, с которой я таскалась весь вчерашний вечер?

Беда в том, что так и не могу вспомнить — для чего применялась сказочная вода. Вот память — странная штука! Произнесу “черный лев” или “мертвая вода” на десятке языков и наречий. Но ни одну сказку не помню...

Кроме легенды, которую поведал Жаке. Он, кажется, не упоминал о свойствах. Говорил только, что “мертвая вода” — мистическая. То есть во времена создания легенды ее уже называли таинственной, мистической. Интересно, почему Жаке не упомянул о свойствах? Утаил? Сильно в этом сомневаюсь. Вероятно, француз не знал всей легенды. А можно ли верить легенде вообще?

“...читай легенду... отрок Ганеша...”

Вот что сказал перед смертью Чиву. Информация о свойствах воды содержится в легенде и связана как-то с сыном алхимика. С юношей, которого убили тюремщики. Прочитать бы легенду самой.

Я сидела, растирая ноги, около часа. За это время солнце сдвинулось на небе, облака внизу не рассеялись, и я решила, что и замерзнуть лучше в движении, борясь за жизнь, а не пассивно коченея на сложенном куполе парашюта.

Мне бы только обувку какую соорудить. А то и вправду отморожу ноги. Буду потом на инвалидной колясочке ездить на работу. И прощайте тогда любимые горы, adieu скалолазание! Может, по вечерам иногда буду играть в ручной мяч с другими инвалидами или подрабатывать продажей брелков в метро. Если вообще доберусь до людей... М-да, паршивые мысли лезут в голову...

Парашютная ткань из полиамидной нити оказалась настолько прочной, что порвать ее я не смогла. Сшили американцы на совесть, пакостники. Вот бы золотая рыбка ножик подарила... Ха! Лучше уж сразу валенки.

Других вариантов не оставалось, и я оторвала подол Светкиного платья. Укоротила до колен, получилось неплохо. Это нужно было сделать еще во Франции — как мешал мне наряд мумии! Но во Франции рука не поднялась — я еще лелеяла надежду на скорое возвращение домой. А теперь надежды нет. Кругом снега. До людей бы добраться. До колес, электрических обогревателей и беспроводной телефонной связи...

Кстати, кажется, с коротким подолом платье смотрится куда лучше. По крайней мере, придется в этом убедить Светку. Совру, что отдавала в дизайнерский дом.

В армии я, конечно, не служила, но портянки намотала не хуже бывалого “деда”. Они даже гармонировали с платьем. Ну, еще бы! Коллекция Кельвина Кляйна!

В таком виде и потопала вниз к невидимой долине.

Ноги проваливались в сугробы по щиколотку. Мерзли, но не коченели. Пока. Вот если бы они не чувствовали холода — тогда труба.

Я шла и шла вниз по леднику, хлопая себя по плечам, растирая грудь. Иногда с интересом бросала взгляд на скальные породы, выпирающие из снега. Все прикидывала, как лучше на них забраться, с какой стороны, оценивала этапы восхождения. Не убить во мне скалолаза, даже запихнув в холодильник. Не исчезнет желание взобраться на пик, который вызывающе возносится надо мной. Я сама пришибу того, кто захочет отвадить меня от гор... Странное чувство. Чем больше на них лазаешь, тем больше хочется. Наркотик.

Однако сегодня предстоит не подъем, а спуск. Вполне обычный, на котором нет необходимости показывать все, что тебе дал Господь Бог и инструкторы. Только бы не обморозиться, а остальное... Спасение неожиданно свалилось мне на голову.

В прямом смысле.

Огибая заснеженный угол скалы, я услышала вверху усиливающийся хруст. Не успела опомниться, как на голову посыпались снежные комья, а в следующую секунду на меня свалился лыжник-экстремальщик.

Почему экстремальщик? Потому что нормальные люди по таким крутым склонам не катаются. Нормальные люди на них только калечатся.

...Едва не зашиб, чертяка. Но и я поломала ему кайф, испортив прыжок с пятиметрового трамплина.

Концом лыжи он задел мое плечо, сбив с ног. Его же кувырнуло в воздухе и кинуло лицом в снег. Лыжи и палки разлетелись в стороны.

— Ну, знаете! — закричала я по-английски, сидя в снегу и стряхивая с волос белую пудру. — Смотреть надо, куда едешь!

Лыжник перевернулся, помотал головой. Лицо залеплено снегом, нога осталась в воткнувшейся в сугроб лыже, из-за чего колено его неестественно выкрутилось. Он поднял на лоб солнцезащитные очки, и я поняла, что экстремальщик — пятнадцатилетний пацан.

— Ничего себе! Вы тут откуда взялись? — пробормотал он по-английски, но с каким-то странным, незнакомым акцентом.

Я встала, отряхиваясь.

—  На самолете летела. Но не долетела, как видишь! — недовольно буркнула, все еще обиженная. Катаются, совершенно не смотрят по сторонам. Здесь все-таки люди ходят! Мог порезать лыжей не хуже, чем хулиган бритвой. Или вообще без головы оставить.

— На каком самолете? — ошарашенно спросил он.

— Который с крыльями.

Парень тоже поднялся. Уголок рта его дернулся в растерянной усмешке.

— Вы это... того... шутите?

— Ага. Шучу. И румын-психопат, который взорвал в самолете бомбу, тоже великий шутник.

Он оглядел меня с ног до головы. Оглядел платье, “портянки”, не пропустил разрез на бедре, который я спешно прикрыла.

— Серьезная была пьянка? — спросил парень.

— Чего, не веришь? Вон там, чуть выше на леднике, парашют остался.

Последний довод вогнал его в ступор. Он замер, пытаясь вытащить ногу с застрявшей в сугробе лыжей. Я решила воспользоваться заминкой и выяснить то, что нужно мне.

— Послушайте, юноша. Возможно, мой вопрос покажется вам немного странным и даже сюрреалистическим... Где мы находимся?

— На горе, — пролепетал он.

Нужно быть к нему снисходительной. Парень испытал шок не меньший, чем я.

— Вижу, что не на пляже. Что это за горы?

— Это гора Таранаки.

— Япония, что ли? — опешила я.

— Почему Япония? — не понял он. — Остров Северный... Новая Зеландия.

— НОВАЯ ЗЕЛАНДИЯ?!!

Нужно ли объяснять степень моего удивления. Впрочем, какого удивления! Я была потрясена не меньше, чем если бы в затылок неожиданно ударило стенобитное орудие.

— Новая Зеландия? — со стоном уточнила я. — Это которая в Южном полушарии? Рядом с Австралией?

Парень авторитетно кивнул. НОВАЯ ЗЕЛАНДИЯ! Как меня сюда занесло? Ведь в Плимут же летели!

— Погоди-погоди! А число сегодня какое?

Парень вновь подозрительно глянул на меня.

Скорее всего, утвердился в мысли, что катастрофу потерпел самолет, перевозящий пациентов психиатрической лечебницы.

— Двадцать шестое мая, — осторожно ответил он.

Я так и опустилась на снег.

Двадцать шестое! Судя по солнцу — полдень. Двенадцать часов дня.

Во Францию мы с Веруней отправились двадцать четвертого. До полуночи двадцать четвертого я прыгала по крышам особняка на реке. Ну, допустим, пока прыгала — наступило двадцать пятое. Но сейчас-то... Где я болталась целые сутки?

— Ты уверен, что это Новая Зеландия? — серьезно переспросила я. — Если ты обманываешь, кое у кого может случиться тяжелый кризис головы.

— Зачем мне обманывать? — пожал плечами парень. — Я здесь живу.

Я испустила протяжный стон, полный жалости к себе любимой и обиды на злосчастную судьбу.

Новая Зеландия... Разница в поясах с Францией составляет около одиннадцати часов. Если я вылетела с родины шампанского ночью двадцать пятого, пролетела пятнадцать тысяч километров за сутки, то в Новой Зеландии должна оказаться как раз днем двадцать шестого мая. Похоже на правду...

Что же получается? Я СУТКИ проспала в самолетном шкафу с серыми костюмами?

Я коротко пискнула — нервная реакция на собственные умозаключения. Пятнадцатилетний экстремальщик следил за мной с нескрываемой тревогой.

Так и есть. Я сутки проспала в платяном шкафу “Фалкона 2000”. То-то мне показалось, что в гипсовую статую превратилась. Ну и вымотала меня вечеринка у Жаке!.. Хотя, возможно, такой сон — реакция на памятный удар бутылкой. Мне еще на крыше спать хотелось, даже сознание теряла, а как очутилась с шкафу, так и устроила себе “зимовье зверей”.

Боже мой, после страшных событий минули целые сутки! Сколько времени потеряла! К тому же нелегкая занесла меня в Новую Зеландию. Что же делать?

Я кашлянула, поднялась.

— Может быть, юноша, пожертвуете даме куртку? — поинтересовалась невинно. — А то у меня все хорошие манеры повымерзли. Могу даже двинуть по голове, чтобы одежду взять без спроса.

Парень покорно стянул короткий пестрый пуховик, с виноватым видом протянул мне. Ничего, у него теплый свитер остался.

Я надела пуховик, застегнула молнию до подбородка. Так-то лучше! А главное — теплее.

— У вас и в самом деле разбился самолет? — спросил он.

Мне отчего-то сделалось стыдно за свои издевательства над ним. Парень-то нормальный, участливый.

— Хотя и трудно поверить, — ответила ему, — но так оно и есть.

Он подобрал вторую лыжу, выровнял ее с той, которая осталась на ноге, вставил ботинок в крепление.

— Могу подбросить вас куда-нибудь.

Сказано было таким тоном, словно парень предлагал проехаться на “мустанге” шестьдесят пятого года, подобранном на свалке, восстановленном и покрашенном в агрессивный красный цвет только для того, чтобы катать всяких красоток, которые попадаются на дороге. Я себя к красоткам не отношу. Грудью не вышла, да и ноги у меня не гладкие, а рельефные, хотя кое-кому нравятся.

— И где у тебя пассажирское сиденье? — поинтересовалась я.

— Встанете позади меня на лыжи, обхватите за пояс. Потихоньку спустимся. Я уже так катал туристов.

Наверное, туристок. Паренек смазливенький, только слишком молодой. Не в моем стиле. Я обычно связываюсь с неудачниками и выпивохами, вроде Лехи Овчинникова... Впрочем, хватит о грустном.

— Давай попробуем.

Он подобрал палки, выпрямился, ожидая меня. Я с опаской устроилась позади. Основательно поставила ступни на пластиковые полосы лыж, обхватила паренька за торс.

— Не испугаетесь? — спросил он.

— Чего?

— Спуска. У некоторых дамочек случаются обмороки.

— Ты следи, как бы у тебя обморок не случился. Я знаю, что такое горы. Я — Скалолазка.

— Это что, кличка?

— Нет. Половинка профессии.

— Тогда держитесь, Скалолазка.

И парень демонстративно опустил на глаза солнцезащитные очки. Я хмыкнула от этих плейбойских штучек. Он оттолкнулся палками, и в следующие несколько минут мне пришлось признать, что я обладаю далеко не полной информацией о том, как из гор выдавливать чистый адреналин.

Обрушивая нетронутые шапки снега, сумасшедший юнец летел вниз со страшной скоростью. Практически падал. Совершал опасные зигзаги и повороты, от которых меня едва не сбрасывало с лыж. Я с такой силой вцепилась ему в живот, что, наверное, синяки остались. Небось, не учел парень мою хватку, прежде чем бравировать виртуозным своим спуском.

Мы нырнули в облачный слой. Туман снизил видимость до десятка метров, и я стала кричать слаломисту, чтобы он сбавил скорость. В ответ парень заложил такой дикий вираж, что у меня желудок подпрыгнул к горлу.

Однажды из тумана вынырнула скала. Огромный магматический монолит мчался навстречу, словно киль ледокола. Мой “пятнадцатилетний капитан” обогнул его в последний момент, когда я уже мысленно похоронила и себя и “таксиста”.

Туман закончился, и спуск вдруг потерял остроту. Опасность исчезла. Наверное, произошел перехлест чувств и ощущений. Перенасыщение крови адреналином. К тому же перед глазами открылась удивительная равнина, и даже головокружительный спуск не мог оторвать меня от ее созерцания.

Снега внизу не было. Оказывается, только вершина горы Таранаки покрыта им. Складчатые горные отроги, раскинувшиеся внизу, зеленели дивной красотой хвойных лесов. Поля, начинавшиеся за ними, выглядели блекло. Уверена, что летом они пышут зеленью, но сейчас в Новой Зеландии стоит зима. Другое полушарие как-никак. Зима странная, не похожая на нашу, без снега и с плюсовой температурой. Свихнувшаяся новозеландская зима.

Мы летели вниз, равнина приближалась. Как зачарованная, я любовалась ею. Пронзительной синевой изломов рек, причудливыми кудрями лесов... К сожалению, это продолжалось недолго. В реальность меня вернул мой возничий.

Наехав на небольшую ель и смяв ее, парень прыгнул с жуткого трамплина. Такого высокого, что голова пошла кругом, хотя мне приходилось и над более глубокими пропастями висеть. Но одно дело — висеть, другое — нырять туда. Никогда не понимала самоубийц.

Приземлились мы в сугроб. Естественно, не на лыжи — кто на что.

— Ну как? — спросил экстремальщик, улыбаясь во весь рот. Из снега торчали только его голова да концы лыжных палок.

Я обессиленно махнула рукой. Лежала в сугробе, словно на столе мясника — полностью выпотрошенная. Ни единого чувства, мысли, переживания...

Ну и цирк мне продемонстрировал пятнадцатилетний пацан! Американские горки отдыхают. Впрочем, сама виновата. Нечего было строить из себя крутую герл.

— И это называется — спустимся потихоньку? — только и выдавила я.

— Ага! — ответил лыжник. — Это потихоньку. Нормальный спуск доставляет больше радости.

— Больше радости не нужно, — отозвалась я, поднявшись. — Ух ты, мать честная! — Это уже произнесла по-русски.

Метров через сто ниже по склону снег заканчивался, обнажая естественные насыпи из мелкого гравия. А на расстоянии пары километров среди деревьев темнела крыша постройки.

— Небольшой отель для туристов, — объяснил парень, проследив за моим взглядом. Он собирал лыжи — похоже, больше не станет кататься. — Я бы на вашем месте не ходил туда.

— Это почему же?

— Им владеет мистер Престон. Он злой и противный. У него есть ледовый каток. Местным не позволяет кататься. Когда мне было двенадцать, он поймал меня на катке и собирался подвесить за ноги — в назидание остальным.

— Я все-таки пойду туда. Мне больше некуда податься.

— Как хотите. А мне пора возвращаться в Плимут. Не то мама с папой будут волноваться.

— В Плимут? — удивилась я. — Какой Плимут?

— Ну как же! Нью-Плимут. Город такой. На побережье моря Тасмана.

Меня словно кипятком обдали.

Стоп-стоп-стоп! Что же получается? Группа ЦРУ во главе с Чиву летела в Плимут, но не тот, что в Великобритании, а в Нью-Плимут, который находится в Новой Зеландии! Значит, мы почти долетели до места назначения. Человекообразный кретин с расплавленными мозгами нарушил операцию, взорвав гранату в салоне самолета.

Им что-то было нужно в Нью-Плимуте. Кажется, в городе находится Получатель, если выражаться языком цэрэушных документов. И этого Получателя они должны были устранить. Проще говоря, “шлепнуть”.

Кто этот Получатель?

Глава 2

О ПОЛЬЗЕ СЛУЧАЙНЫХ НАХОДОК

Отель расположился рядом с сосновым лесом на склоне Таранаки. Аккуратное двухэтажное здание с каменным фундаментом, квадратными окнами и коричневой черепичной крышей было весьма знакомой архитектуры... Рядом находился длинный навес — пару веков назад под таким стояли бы лошади. Ныне под ним отдыхал длинный ряд лошадей с двигателями внутреннего сгорания.

Я вдруг поняла, какую архитектуру мне напоминает дом с вывеской “Отель мистера Престона”. Это самая настоящая английская постройка, словно перенесенная сюда из графства Девоншир.

Вид отеля странным образом убеждал, что я все-таки оказалась в старушке Англии. Что лыжник-экстремальщик ошибся, одурманенный своими крутыми спусками. Что он живет в Плимуте, а не в Нью-Плимуте. Заснеженная гора Таранаки за моей спиной представлялась лишь панорамной картиной, созданной для рекламы и привлечения туристов.

Потребовалось некоторое время, чтобы освободиться от этого ощущения. Ну да, Новая Зеландия много лет была колонией Великобритании! Она столь глубоко впитала порядки и суть метрополии, что превратилась в ее частичку. Сами посудите. Около девяноста процентов населения — потомки британских колонистов, а в уголке новозеландского флага навеки устроился “Юнион Джек”. О чем тут говорить?

Попадающиеся навстречу люди — в основном почему-то пожилые пары и дети — пялились на меня. Чего уставились? Ну, спустилась с горы в вечернем платье и “портянках”. Что такого? Неужели сами не бывали в подобной ситуации?

Отель показался тихим и спокойным, обитатели — ленивыми и сонными, словно осенние мухи. По сравнению с тем, что случилось со мной за последние два дня, их поведение выглядело вызывающим.

Есть уже не хотелось. Я лишь испытывала невероятную слабость. Но больше всего беспокоила голова. Она, конечно, продолжала побаливать после удара бутылкой, но серьезную тревогу вызывала прическа. Мои волосы действительно приводили окружающих в остекленение и способствовали непроизвольному выпадению их челюстей. Я, как сумела, пригладила волосы, но исправить положение могли исключительно душ, шампунь и массажная расческа.

Высокий восьмиугольный ангар обнаружился последним. Он располагался в стороне от отеля. Наверное, это и есть самодельный ледовый каток мистера Престона, откуда хозяин шугал местных мальчишек. Из него выходили те же пожилые пары. Все довольны. Видимо, никого за ноги там не подвешивали.

Я бы с радостью поцарапала лед. Никогда на коньках не стояла. Только у меня были другие заботы. На первом месте хит-парада вот уже второй день значилось спасение подруги Верочки.

Заглядевшись на ангар, я налетела на дворника, который сметал с бетонных плит пешеходной дорожки едва заметную пыль. Со стороны казалось, что дорожки чистые и дворник работает вхолостую.

— Извините, — пробормотала я.

Он посмотрел на меня, выразив удивление лишь легким изгибом брови. Я же на него вытаращилась, как крестьянка на “ераплан”.

Уже в годах, но высокий и крепкий, смуглолицый, он представлял народность маори, которая населяла острова Новой Зеландии до нашествия англичан. Воинственные тихоокеанские племена маори полагали, что самый простой способ перенять мудрость человека — съесть его. Не в переносном смысле. На обед. Таким образом, например, свои знания подарил жителям Гавайских островов капитан Джеймс Кук...

Почему я предположила, что дворник является маори? Не только из-за смуглого лица. Его лоб и щеки украшали сложные татуировки. Не обычные иголочные наколки, а настоящие “моко”. Тонкие, филигранные рубцы свидетельствовали, что во время операции кожу прорезали до самого мяса. Узоры напоминали листья папоротника и переплетающиеся лианы. Они спускались из-под волос, превращая лицо в подобие маски.

Мне сделалось неуютно. Запершило в горле, я закашлялась.

Понимаю, конечно, что маори давно не питаются Homo sapiens, живут в квартирах, заканчивают университеты и посасывают пиво в барах. Или дорожки подметают. Понимаю это разумом... Но, разглядывая узоры безжалостных рубцов в дециметре от собственного носа, я испытала дикий испуг. Следишь за взглядом маори, и постоянно кажется, что он не просто рассматривает незнакомца, а выбирает кусочек поаппетитнее.

— Простите меня, — заволновалась я. — Извините!

— Ничего страшного. Я не пострадал... — Дворник улыбнулся, обнажив великолепные белые зубы, напоминающие ряд полированных камней. — А вот с вами, очевидно, случилось несчастье.

Произнесено было настолько участливо, что я растерялась. Не ожидала, что придется открыться первому попавшемуся дворнику.

— Нет, у меня все в порядке.

— Неужели?

— Ну, есть небольшие проблемы.

— Самые меньшие из которых — голод и неподобающее для зимы платье?

Я потупила взгляд. Татуированный маори, словно рентгеном, просветил меня насквозь. И я не выдержала:

— Я летела на самолете... На реактивном самолете. А один маньяк, который летел тоже, сначала выстрелил из ружья. Мы пытались заткнуть пробоину, но он еще взорвал гранату... И тогда я выпрыгнула с парашютом...

Рассказывать было стыдно. Но в чем я виновата, если моя история звучит, как диктофонная запись сновидений шизофреника? Все ведь так и было!

— Вы прыгнули из реактивного самолета? — удивился дворник.

Я же говорила. Кто поверит в мои злоключения! Конечно, прыжок с парашютом с высоты двенадцать тысяч метров в вечернем платье выглядит, мягко говоря, невероятным.

— На самом деле во время катастрофы самолет опустился... — Я немного подумала. — И скорость сбавил... — Каждая новая фраза звучала еще более лживо. Я словно выдумывала благоприятные обстоятельства, при которых могла бы спрыгнуть с парашютом. Все глубже загоняла себя в тупик.

— Да, действительно, — вдруг произнес дворник, опершись на выставленную перед собой метлу. — Пару часов назад я слышал по радио, что какой-то самолет упал в море в районе Окато... Думаю, вам невероятно повезло.

— Да, конечно! — с радостью произнесла я. Как здорово, что о падении самолета объявили по радио! Теперь мне будет гораздо легче объяснить отсутствие денег, документов и туфель.

— Вас выбросило на гору Эгмонт?

— На Таранаки, — поправила я.

— Это одно и то же. Таранаки — маорийское название вулкана... — Он прекрасно говорил по-английски. Почти без акцента. — Кстати, какой номер рейса вашего самолета? Много летело туристов?

А вот на эти вопросы мне совершенно не хотелось отвечать. Даже что-то выдумывать. Начни я рассказывать о самолете ЦРУ с матерыми убийцами, доверие дворника могло сразу иссякнуть.

Я дотронулась до лба. Словно меня настиг внезапный приступ мигрени. Покачнулась.

— Знаете... — произнесла еле слышно. — Все случившееся — это такой кошмар! Я до сих пор в шоке...

— Ох, простите. Замучил своими вопросами! — Татуированный дворник засуетился, зажал черенок метлы под мышкой. — Давайте я устрою вас в каком-нибудь номере. А когда вы отдохнете, вызовем полицию...

— Не надо полиции! — быстро ответила я.

С некоторых пор не переношу эту структуру. С тех самых, когда в Турции меня объявили чеченской террористкой.

Маори с тревогой посмотрел на меня. Узоры на лбу и щеках шевельнулись.

— Хорошо. Не будем вызывать полицию... Сегодня. Но полицейским необходимо поговорить с вами, чтобы выяснить причины катастрофы. Самолеты с туристами не должны взрываться. Туристы должны благополучно прилетать в пансионаты и отели, а не падать в океан.

Ну хотя бы сегодня отдохну. Мне нужно время, чтобы прийти в себя. И еда.

Дворник провел меня в отель. Мы остановились возле стойки администратора в холле, обшитом тисовым деревом. Потолки были такие низкие, что вполне могла возникнуть клаустрофобия.

Дворник-маори мельком оглядел холл — к счастью безлюдный, — затем перегнулся через пустующую стойку администратора, полистал журнал. Выяснив необходимое, потянулся дальше и достал ключ с брелком-грушей.

— Вот, — произнес он, отдавая мне ключ. — Номер двести двенадцать.

— Но мне совершенно нечем заплатить. У меня ничего нет! Даже туфель...

— Не нужно платить. Просто отдохните, а там разберемся.

— Нет, так нельзя. Погодите...

Я просунула палец в вырез платья на груди и достала стекляшку, которую нашла в одной из лодок возле Шате.

— Вот, возьмите это, — произнесла я, протягивая дворнику прозрачную каплю. — Не бог весть, но все-таки...

Маори с некоторым любопытством взял у меня осколок. Повертел в пальцах.

— Возможно, я ошибаюсь... — произнес он, замер и — еще раз перевернул стекляшку, — ...нет, не ошибаюсь. Это необработанный алмаз. Приличной чистоты. Каратов на двадцать.

Я уставилась на камень.

Алмаз? Дворник говорит о стекляшке, которую я случайно нашла на дне лодки цэрэушников? Это не шутка?

— Алмаз весом в двадцать карат? — прохрипела я.

— Он может стоить весьма прилично...

Дальше дворника я не слышала. Измотанная катастрофой, холодом, сумасшедшим спуском на лыжах, да еще последней ошеломляющей информацией, я потеряла сознание и весьма впечатляюще грохнулась на пол.

Очнулась оттого, что кто-то хлопал меня по щекам. Когда открыла глаза, вздрогнула, увидев перед собой татуированное лицо.

Мы находились в том же холле. Маори перенес меня на диван, над которым раскинула широкие листья декоративная пальма.

— Вам легче? — поинтересовался он.

— Немного, — прохрипела я. Связки сдали. — Возьмете этот камень в уплату за номер?

— Камень стоит столько, что вы сможете жить в нашем отеле пару лет. Вам лучше отправиться в Нью-Плимут и продать его Сэму Коэну. Он единственный ювелир на всю округу. Вы получите приличную сумму, а за номер необязательно расплачиваться.

— Мне очень неловко пользоваться вашей добротой. К тому же у вас могут возникнуть проблемы.

— Ничего страшного, — махнул он рукой. Узоры на лице вновь шевельнулись.

— А этот ничего не скажет?

— Кто “этот”?

—  Великий и ужасный мистер Престон, который подвешивает детей за ноги, когда они пробираются на ледовый каток.

Маори поглядел в сторону входных дверей. И ответил, не глядя на меня:

— Мистер Престон — это я.

Я замерла с открытым ртом. От стыда была готова провалиться сквозь диван.

Надо же так опростоволоситься! Пожилой маори с татуированным лицом, который подметает невидимый мусор на дорожках, — хозяин туристического отеля мистер Престон! Я и не ведала, что такие хозяева бывают на свете.

— Вы и в самом деле подвешиваете детей за ноги?

— Нет. Все только обещаю. — Он наконец повернулся ко мне. Улыбался добро, по-отечески. Кажется, совсем не злился. — Быть может, откроете тайну, как вас зовут, прекрасная незнакомка?

— Никакой тайны нет. Меня зовут Алена.

— Алена? Необычное имя.

— Русские всех называют такими дикими именами, — устало произнесла я. — Саша, Ваня, Маша... Иногда просто оторопь берет.

— Вы в самом деле не ведали, что это алмаз?

Он протянул мне камень. Я взяла его, покатала на ладони.

С виду — настоящая стекляшка. Года три назад у меня был журнальный столик. Столешница из толстого стекла. Я на нее ледоруб уронила. Случайно. Так вот, столешница рассыпалась на такие же осколки.

— Нет, не представляла. Таких крупных в жизни не видела, — откровенно призналась я.

Как странно... Откуда в лодках, в которых банда спецагентов перевозила Верочку, оказался необработанный алмаз? Кто потерял его? Или алмазов было так много, что за ними следили, как бегемот за муравьями? Одним больше, одним меньше — не имело значения? Вряд ли. Не представляю коммандос, которые отправляются на операцию с мешком необработанных алмазов... Еще одна странность в копилку загадок, сопровождающих таинственную “мертвую воду”.

Мистер Престон проводил меня до номера — уютного, чистого. Показал, что где лежит, и ушел, заметив напоследок, что обед приготовит в любое время. Я сидела на кровати и понять не могла, почему в голове так пусто? Словно ураган пронесся, разметав все мысли и расправив извилины. Мерзкое ощущение. Не знаю, что мне нужно, и не представляю, что делать дальше.

Мучила усталость, кости ломило, но спать не хотелось. В платяном шкафу “Фалкона 2000” я выспалась на год вперед.

Продолжая чувствовать себя, словно после наркоза, приняла горяченный душ, привела в порядок волосы. Заштопала наконец прореху на Светкином платье. Сунула ноги в тапочки, которые обнаружила в шкафу, и побежала в столовую.

Высокая длинноногая официантка — без татуировки на лице — принесла рисовый пудинг, бифштекс с гарниром из бананов, трясущееся желе из ежевики и большую рюмку коньяка. С первыми проглоченными кусочками банана начали появляться первые мысли, будто робкие весенние ростки.

Как тебе не везет, Алена! Куда тебя занесло!

На самом деле выбраться из Новой Зеландии не составит особого труда. Тем более теперь, когда отыскалась в моем багаже одна маленькая, но очень ценная штучка. Раз я нашла алмаз, значит, он принадлежит мне, и я вполне могу его продать. На вырученные деньги куплю нормальную одежду и авиабилет до Москвы. Не думаю, что с паспортом возникнут сложности. Ну, поплачу в посольстве, расскажу какую-нибудь душещипательную историю о том, как злые дяденьки хотели продать меня в гарем Арабских Эмиратов. Но их самолет сбился с курса, и я оказалась здесь... Короче, как-нибудь выберусь из Новой Зеландии.

Вот что будет с Верой?

Кто станет искать гражданку России? И где?

Розыск объявят по линии Интерпола, но кого они найдут, если Шаброва находится в лапах американских спецслужб? Черта лысого они отыщут! Даже пытаться не будут. Государственный департамент США выдаст бумагу, что задержана опасная преступница, связанная с исламскими террористами, — и конец поискам. А что “преступница” не отличит тротил от черепахи Тортиллы — никому не интересно.

По всему выходит, если Вера жива, то, кроме меня, спасать ее некому... Шаброва без колебаний пожертвовала свои скудные сбережения, чтобы выручить из беды моего бывшего мужа. Теперь настала очередь выручить саму Верочку. Расплатиться за добро.

Отхватила ложкой кусочек белой горки пудинга.

Ух ты! Вкусно...

Пудинг быстро переместился из тарелки в желудок, возродив способность розовых импульсов анализировать имеющуюся информацию.

Где же искать Веру? Подозреваю, что она улетела на другом реактивном самолете вместе с Кларком. Вопрос — куда?

Самолет, обломки которого сейчас плавают в море Тасмана, держал курс на город Нью-Плимут. Группа ЦРУ направлялась на поиски еще одного Получателя “черного льва”. То есть искала еще одного обладателя “мертвой воды”. Они собирались “решить его проблему”. Проще говоря, отобрать воду и пристрелить. Наглядный пример того, как спецотдел “решает проблемы”, я наблюдала в особняке Жаке. И не просто наблюдала — едва ноги унесла.

Куда же полетел второй самолет?

Наверное, туда, где случилась некатегорийная авария, о которой Том Кларк упоминал в записке. Во время нее и произошла утечка супер-пупер-секретной жидкости, условно называемой “мертвая вода”. Два человека, которых Кларк именовал Получателями, случайно или по умыслу завладели веществом. Один из них — доктор Энкель, непонятно зачем притащивший воду на прием к Жаке. Второй пока неизвестен, но находится здесь, в Нью-Плимуте. Банда агентов летела именно сюда.

По всему выходит, что утечка “черного льва” произошла в Новой Зеландии. Ведь доктор Энкель два года пропадал в этой стране. Как сказал Жаке — работал.

Итак, где-то в Новой Зеландии находится “ручеек”, в котором течет “мертвая вода”. Причем “ручеек” настолько засекречен и важен, что каждый, кто наберет из него водицы, обречен погибнуть в когтях зверя, называемого “спецотдел ЦРУ”.

В Новой Зеландии тогда должна находиться секретная база, на которой и случилась авария...

Постойте, граждане дорогие! База и в самом деле существует!

Исследовательская лаборатория!

В самолете я наткнулась на странный отчет, написанный многоэтажным научным языком, от которого нормальный лингвист долго и продолжительно будет мучиться расстройством желудка.

Именно там, в исследовательской лаборатории, скорее всего, и работал доктор Энкель. Именно там произошла авария, позволившая доктору завладеть “мертвой водой”. И не только доктору. Есть еще второй Получатель...

Неосознанно осушив рюмку с коньяком, я сделала четкий вывод. Отыскав секретную лабораторию, я найду и Веру.

Если она еще жива.

Когда после обеда отправлялась в Нью-Плимут, меня все еще обуревали тяжелые мысли о таинственной жидкости, спецслужбах, лаборатории. Неудивительно, что, отдавая администратору ключ от номера, на полном серьезе спросила ее:

— Вы здесь наверняка живете давно. Нет ли поблизости секретной лаборатории? Или какой-нибудь военной базы США?

Настороженность во взгляде полноватой малазийки поняла, только когда оказалась на улице. Кажется, моя любознательность пугает аборигенов. Надо быть осторожнее, а то добрые люди быстро оденут в смирительную рубашку да звериную дозу лекарств вколют — все языки из головы вылетят, останется какой-нибудь древнегреческий. Как жить буду? Как Веру найду?

Мистер Престон продолжал подметать дорожки.

— Уже уходите, Алена? — заметил он меня.

— Спасибо вам огромное! Я поняла, что мне нужно в город.

—  Что ж. Желаю удачи. Не падайте больше с самолетов.

— Не могу обещать, но постараюсь.

До Нью-Плимута добралась на... тракторе! Ей-богу не вру! Маленький рычащий упрямец со старичком водителем в мотоциклетном седле тащил целый куб прессованного сена, на котором, за неимением пассажирского кресла, мне и пришлось устроиться. Всю дорогу попадавшиеся навстречу водители автомобилей заглядывались на даму в вечернем платье, которая раскинулась на желтой высушенной траве.

Трасса до города тянулась через поля и фермы. Чуть поодаль темнели леса — слегка поблекшие в это время года, но не терявшие характерной новозеландской привлекательности.

Старичок высадил меня на окраине Нью-Плимута. Денег не просил, улыбнулся беззубым ртом и уехал. Стряхивая со Светкиного платья сено, я двинулась к центру города.

Низкие аккуратные домики стояли на берегу чудесной бухты. Море, темное, холодное даже на взгляд, вихрилось белыми барашками волн. Вдалеке над крышами виднелась каланча маяка. За спиной торчала заснеженная гора Эгмонт-Таранаки. И как я умудрилась приземлиться именно на нее? На десятки миль вокруг нет других гор. Чудны порой прихоти судьбы...

Нью-Плимут оказался мелким городишком с претензиями на крупный курорт. По дороге к центру мне попался один-единственный отель. Зато увидела несколько мелких церквушек — начиная от баптистской и заканчивая Церковью Новой Жизни.

Местные жители друг друга знали, здоровались на улицах. Дружно косились на мое платье, которое выделялось, как фейерверк среди электрических лампочек, и снисходительно улыбались. Зачем обижать туриста подозрительными взглядами? Неважно, как он выглядит. Лишь бы деньги тратил.

Кроме меня, на улицах туристов не было. Зима. В открытом платье я мерзла, море тем более не парное молоко. Что делать на курорте в такое время?

Первым делом отыскала ювелирный магазин. Меня встретили всего два человека — смуглый неулыбчивый охранник возле входа и молоденькая продавщица с вздернутым носиком, чем-то похожая на Николь Кидман. Я спросила у нее, где найти Сэма Коэна. Девушка попросила подождать. Минут десять я разглядывала перстни и сережки, даже приглядела себе колечко с топазом, потом ко мне вышел щуплый старичок, едва видимый из-за прилавка. Для разговора со мной ему пришлось встать на специальную подставку.

— Неплохая болванка, — произнес он, разглядывая камень в лупу. Я перегнулась через прилавок с другой стороны, делая вид, что разбираюсь не хуже. Торговаться решила до последнего. За каждый доллар биться — они мне позарез нужны.

— Подарок на Рождество, — объяснила я. Прозвучало довольно лживо, и вообще пояснений не требовалось. Коэна не интересовало происхождение камня. Он взял быка за рога:

— Могу предложить одиннадцать тысяч американских долларов.

— Правда? — обрадовалась я.

— Вам чеком или наличными?

— Управляющий моими делами сейчас в отпуске, — произнесла я, задыхаясь от волнения, — поэтому возьму наличными.

Две пачки пятидесятидолларовых купюр положить было некуда. Модельеры Светкиного платья забыли предусмотреть карманы. Надо быстрее менять гардероб.

Сэм Коэн уже собрался скрыться с моим алмазом. Уже спустился с подставки, и над прилавком только блестела его лысина.

— Вы не могли бы подсказать, где был добыт этот камень? — спросила я вдогонку.

Ювелир остановился. Постоял немного, опять взобрался на подставку. Лицо уже не было таким непроницаемым, как две минуты назад. Коэн выглядел уставшим.

— Чего вы хотите?

— Этот камень могли найти в Новой Зеландии?

— У нас нет месторождений.

— А где есть поблизости?

— Ближайшие — в Австралии. Но таких крупных там не добывают. Крупные алмазы в природе — редкость. Исключительная редкость.

— То есть его нельзя найти просто так, скажем, на пляже или на обочине дороги?

— Вы не поняли. Крупные алмазы — исключительная редкость!

Магазин я покидала в растерянности.

Ничего не поняла. Как цэрэушники могли потерять исключительную редкость! Которая, как я уже осознала, стоит в несколько раз больше, чем одиннадцать тысяч долларов. Как они умудрились? Таскали в незаштопанном кармане, что ли?

Прошла кварталов пять, пока опомнилась: бреду с пачками денег в руках! Так и не придумала, куда их положить! Как бы не ограбили, хотя невооруженным глазом видно, что уровень преступности в Нью-Плимуте — нулевой.

Впрочем, любители наживы нашлись. Возле кинотеатра я столкнулась с двумя женщинами в белых балахонах с измалеванными крестами. Они решительно потребовали от меня сделать пожертвование на Вознесение Христа. Когда я попробовала уточнить — что сие означает и почему Христу снова потребовалось возноситься? — женщины злобно зашипели. Потом выдали, что я ничего не понимаю и вдобавок святотатствую. Я ответила, что раз не понимаю, то и денег давать не буду.

Пока мы спорили, краем глаза обратила внимание на человека возле витрины садовых принадлежностей. Худощавого и сильно сутулящегося, в ужасном грязном пальто с короткими рукавами. Дергаными, суетливыми движениями он напоминал старого козла. Даже куцая бороденка походила на козлиную. Он пялился в витрину, делая вид, что не может отвести взгляд от граблей.

Женщины в балахонах так надоели, что я, решив отвязаться от них, дала полтинник. Меньших купюр у меня не было, а святоши категорически отказались вскрыть свою черную копилку, чтобы разменять банкноту.

Надо купить какую-нибудь сумку. А то всем на обозрение хожу с кучей денег в руках. Просто грех не подойти и не попросить на помощь пострадавшим от извержения вулкана в девятом веке до нашей эры, или лечение грибка между третьим и четвертым пальцами правой ноги.

Прошла еще два квартала, пока не наткнулась на магазин спортивных товаров. То, что нужно!

Одела себя полностью в “Найк”. Трико, майка, куртка. Плюс сумку с надписью “Just do it!”, в кармашек которой и спрятала деньги.

Когда примеряла кроссовки, сквозь стеклянную витрину на другой стороне улицы опять увидела сутулого в драном пальто. Загорелым лицом он напоминал маори, правда, без татуировки. С судорожным лепетом приставал к прохожим, люди от него шарахались, словно от прокаженного. Вот он споткнулся о мусорную урну и, совершив впечатляющий кульбит, плюхнулся в рассыпанные бычки, мятые салфетки и огрызки яблок.

Я шнуровала кроссовки и задумчиво наблюдала, как он суетливо поднялся, что-то бормоча. Со злостью раздавил жеванную половинку лимона, будто фрукт был в чем-то виноват. Похож на бродягу, случайно ли этот тип попадается на глаза второй раз? Неужели следит? Или просто совпадение?

— У вас нет запасного выхода? — спросила я продавщицу, когда расплачивалась.

Она указала нужную дверь. Через внутренний двор очутилась на параллельной улице. Теперь необходимо найти телефонную станцию. Мне требуется позвонить... в Швейцарию!

— Добрый день, вы говорите с автоответчиком в приемной доктора Клауса Энкеля. Чтобы оставить сообщение, пожалуйста, дождитесь гудка, а еще лучше — свяжитесь утром с секретарем.

Я с досадой повесила трубку. Вот растяпа! Не сообразила, что сейчас в Европе раннее утро. Разница с Новой Зеландией — одиннадцать часов. А мне очень нужно узнать, где именно в Новой Зеландии работал доктор Энкель... Откуда приходили письма?

Вышла из кабинки. Почтовый зал — просторное, но совершенно пустое помещение. Пространство использовалось нерационально. Телефонные кабинки ютились возле стен, в углу возвышался черный агрегат, исполосованный надписями и напоминавший игральный автомат. В другом конце располагалась стойка, за которой “обутый” в наушники молодой парень с дредами ломался от музыки, доносившейся из плеера.

Я поправила сумку “Найк”, в которой лежали деньги и Светкино платье, приблизилась к непонятному черному агрегату. После короткого выяснения оказалось, что это пункт доступа к Интернету. Компьютер с жидкокристаллическим монитором, втиснутый в темный пластиковый корпус с броскими надписями “Электронная почта”, “Майкрософт”, “Интернет Эксплорер” и другой рекламной ерундой. Клавиатура — по сравнению со стандартной — обрезана раза в два, вместо мышки — шарик трекбола. И еще один нюанс. Работать нужно было стоя. Это чтобы никто не “зависал” на полдня.

— Хмм! — произнесла я. — А что, если...

Купила у парня несколько жетонов. Он отсчитал их, покачивая головой в такт песенке Дженифер Лопес, дреды плясали у лица. Вернулась к автомату, опустила один жетон в прорезь. Он прозвенел по внутренностям, раздалось “дзинь!” — и экран просветлел.

Сайт клиники доктора Энкеля обнаружила в каталоге Yahoo.com. Загрузила страничку и расплылась в улыбке. Легкие, кажущиеся невесомыми корпуса расположились на фоне ослепительного пейзажа Швейцарских Альп. Такие горы, что хочется петь. А сразу после песни — лезть на них. Вах!

На первой страничке любезно рассказывалось, что клиника доктора Энкеля специализируется на сложных травмах, переломах и послеоперационной реабилитации.

При лечении используются новейшие методы и последние достижения науки. В числе наших пациентов такие знаменитости, как игрок “Манчестер Юнайтед” Руд ван Нистелрой, бывший министр внутренних дел Франции Жан-Пьер Шевенман, барабанщик группы “Трэвис” Нэйл Примроуз и другие.

Ничего толком. Перешла на страничку “Кто мы?”, к аннотации, обещавшей представить врачей клиники, но дальше ждало разочарование. На все мои запросы страничка упорно не хотела открываться, выдавая ошибку сервера.

С досады я бахнула по трекболу.

Ничего не выяснила! Позвонить бы Энкелю домой, чтобы узнать, где он работал в Новой Зеландии. Но доктор жил один.

Понимала, конечно, что неоткрывшаяся страничка — случайность, а автоответчик вместо секретарши — из-за разницы в часовых поясах. Но почему-то показалось, что кто-то стеной отгородил меня от сведений. Окружил невидимой оболочкой информационного вакуума.

Я еще раз глянула на первую страничку сайта и увидела строчку, которую не заметила сначала:

Наше главное достижение — скорейшая реабилитация после переломов. Вы будете удивлены!

И чем же это я буду удивлена?

Монитор безмолвствовал.

Было бы здорово съездить в швейцарскую клинику. Уверена, что на месте узнала бы многое. Где-то притворилась бы, где-то улыбнулась, кого-то припечатала к стенке... Вот только времени потеряю пару суток точно. А ведь придется возвращаться сюда. Вера находится где-то здесь, в Новой Зеландии. Я убеждена...

...Или уверила себя в этом?

Ох уж эти сомнения! Гложут, словно подлые шакалы. Стоит дать им волю — загрызут, не успеешь перевести “с паршивой овцы хоть шерсти клок” на протоиндоевропейский.

Трудно вести расследование, находясь на другом конце света.

Нужно сделать обязательный звонок. Начальник нашего отдела Семен Капитонович наверняка волнуется. Выходные закончились, а мы с Верой не вышли на работу — словно в воду канули. Ни слуху ни духу из Франции. Улетели и испарились. Наверняка он места себе не находит.

Старик поднял трубку сразу, словно ждал звонка. Так оно и было. Уверена — волновался, ночью не спал. Он меня с дочерью все время путает. И ладно бы целовал в лобик или сережки дарил. Нет, он строго наставляет и контролирует...

— Это я, Семен Капитонович, — тихо выдавила в трубку.

— И где вас носит, госпожа Овчинникова, владелица баварских земель? Продолжаете развлекаться с Шабровой? А работать кто будет?

— Я в Новой Зеландии, Семен Капитонович. Так получилось ...

— Ты опять за свое, Овчинникова? В прошлый раз тебя в Турции объявили чеченской террористкой. А сегодня что? Радикальная шовинистка, защищающая отечественных кротов? Каким лешим тебя занесло в Новую Зеландию?

— Кроты тут ни при чем... Верочка пропала... Пытаюсь ее отыскать.

— Шаброва? Господи!.. Да она в родном дворе заблудится, а уж за границей и подавно! Как дитя в лесу. Ни зрения, ни разума — визг один!.. Как ты умудрилась потерять ее?

Я тупо молчала. Не рассказывать же старику о том, что случилось. Самой порою кажется, что все не со мной произошло, а в книжке вычитала. Кошмар какой-то! Бред! Один полет на “Фалконе 2000” чего стоит!

— Алена! — надрывался в трубке старик. — Алена, где ты? Не слышу тебя!

— Я здесь.

— Думал — разъединили. Чуть сердце не остановилось... Что говорит полиция? Как это произошло?

— Семен Капитонович, позже объясню. Сейчас не могу.

— Как ты могла потерять Верочку! Где твоя совесть, Овчинникова?

Где моя совесть? Типичный вопрос древнего поколения. На который невозможно ответить взвешенно и аргументированно. Где моя совесть!

— Обижаете, Семен Капитонович. Я в Новую Зеландию попала только потому, что за Верочкой следовала.

— Тебя опять разыскивает полиция?

— Нет, — неуверенно ответила я. Даже оглянулась. — На этот раз вроде нет.

—  В посольство ходила?

— Нет еще.

— Обязательно сходи!

— Хорошо, — кивнула я.

— Нет, прямо сейчас отправляйся!

Как же, делать мне больше нечего!

— Хорошо... Семен Капитонович, не знакома ли вам легенда об алхимике Ганеше?

— Какой период?

—  Средневековая Европа. Инквизиция. Вероятная страна — Германия.

— Что-то слышал, нужно уточнить.

— Вы посмотрите? Очень нужно...

— Тебе, Овчинникова, прежде всего нужно...

— Знаю-знаю, — опередила я. — И все-таки.

— Гляну одним глазком. Да, кстати. Тебе звонили из Франции. Срочно разыскивали.

Я насторожилась.

Кто бы это мог быть? Не иначе жандармерия начала распутывать убийство Энкеля. Первым делом высказалась представительница правопорядка, которой я палец сломала. После ее показаний вряд ли у кого-то возникнут сомнения в том, кто убийца. Куча свидетелей подтвердит, как я кричала, размахивала пистолетом. Носилась по особняку с топором и угрожала покрошить всех в винегрет. Мне вряд ли доказать свою невиновность. Настоящего убийцы уже нет в живых. Он пытался летать без крыльев...

— Звонивший не представился?

— Как не представился! Кто бы с ним разговаривать стал?! — В трубке раздался шорох перебираемых бумаг. — Вот. Фамилия этого господина — Жаке.

Не может быть!

Анри! Мне звонил Анри!

Боже, как радостно на душе! Как здорово! Значит, он жив. Ух... Сделалось немного легче. Все-таки я чувствовала вину перед этнографом. Отличное известие! Лучшей была бы только весть о появлении Верочки.

— Вот его телефон, он оставил... — Старик продиктовал номер.

У меня не было ни ручки, ни карандаша, и я ногтем выдавила цифры на листке с рекламой серфинга.

Попрощалась с Семеном Капитоновичем и повесила трубку. Пожалуй, стоит позвонить Анри. Рассказать, что произошло... Хотя сейчас француз в больнице, прикован к постели. Да и спит к тому же. В Европе по-прежнему раннее утро. Нужно подождать...

От раздумий оторвала резкая боль в ноге. Посмотрела вниз и обнаружила, что в щиколотку всадила зубы мерзкая собачонка неизвестной породы. Белая, с кляксообразными пятнами, глаза красные и косые. Утробно рыча, она пыталась вырвать мои сухожилия.

Не так давно думала о шакалах — и вот на тебе! Материализовалась одна из их ипостасей и пожирает меня средь бела дня! Не подумайте, что я не люблю животных. Однако больно!..

Рывком выдернула ногу из пасти. Кажется, проклятая псина не прокусила хлопчатобумажный носок и спортивные штаны, но, чувствую, оставила оттиск зубов на память.

Собака обиженно взвизгнула, недовольно глядя на меня. Я обнаружила, что от нее тянется поводок. Пробежав взглядом по ленте кожаного ремня, увидела в конце концов мерзкого старичка, который стоял с целой пачкой конвертов, приготовленных к отправке. Он гневно взирал на мою особу. Они на пару с собакой буравили меня взглядами. Я даже не заметила, как они вошли.

— Проклятая туристка! Как смеешь приставать к моей девочке, ты!

Собака раскатисто рявкнула в подтверждение его слов. Позади парочки из-за прилавка поднялся растерянный парень — управляющий этого почтово-телефонного хозяйства. Уже без наушников. В руке пачка писем, очевидно, переданная владельцем собаки.

Я задохнулась от возмущения.

— Да она... она первая...

— Проклятые туристы! Житья нет! — визгливо выкрикнул хозяин. — Нет житья! Все заполонили, все! Ступить негде, сесть негде! Правда, Лесси?

По сравнению с тем, что я видела на улицах, обвинения прозвучали настолько глупо, что я решила уйти. Бессмысленно вступать в спор с маразматиком. Трудно что-то доказать человеку, который не слушает, визжит, а его собака так и норовит оттяпать кусок твоей ноги.

Я повернулась к дверям и почувствовала, что стальные щипцы впились во вторую щиколотку.

Едва сдержав крик, отмахнулась пяткой, намереваясь врезать божьей твари по зубам. Но сучка оказалась проворной и мгновенно отскочила, злобно скалясь.

— Проклятая туристка пыталась пнуть мою крошку! — завопил старый хрыч.

Редкая ситуация: меня распирало от злости, а сказать ничего не могла. Обычно изрыгала целый кубометр слов, потом даже стыдно становилось. Но тут...

Выдавила лишь вялое и бесхребетное:

— Она первая в меня вцепилась... Надо держать животное в наморднике...

— Мерзкая туристка пнула мою лапочку! И еще указывает!

Он наклонился и погладил псину по спине, отчего та довольно задрала голову. Мне опротивел их вид, и я пулей вылетела за дверь.

Вышла на улицу. В голове пусто. Ни одной идеи нет. Ни захудалой мыслишки. Тупо уставилась на вывеску напротив: “Если не сделал татуировку, значит, не был в Новой Зеландии”! Вывеска над входом в татуировочный салон.

— Я была в Новой Зеландии! — процедила упрямо. — Я и сейчас здесь!..

Фраза задела меня. Кольнула в самое сердце. Сделалось обидно. Настолько обидно, что решила зайти в салон и доказать свою правоту человеку, который написал эту фразу. Не обязательно стану делать татуировку. Просто зайду поговорить... Интересно, а они могут сделать такую, как у мистера Престона?

Мучимая внутренним дискомфортом, вошла в салон.

Татуировщиком оказалась женщина-маори. Смуглая, широколицая, с длинной черной косой. Руки и шея увиты узорами языков адского пламени. Нет, не такие татуировки, как у Престона. Обычные иголочные.

Не успела открыть рот, чтобы объяснить свою позицию по поводу рекламного слогана над входом, как женщина без лишних разговоров захомутала меня:

— Хорошая кожа! Просто отличная кожа для татуировки!

— Вообще-то... — открыла я рот.

— Вы можете заказать татуировку на все тело... — Маори указала на картины на стенах — символы, орнаменты, этнические дизайны, кельтские узоры, животные, фантастические чудовища, полотна Дали и даже один Айвазовский. — Попробуйте!

Я сразу подумала о бедных людях, которые захотят избавиться от такой татуировки. На теле останется сплошной рубец.

— Нет, спасибо...

Женщина уже взяла мою руку, закатала рукав куртки, оценивая кожу.

— Татуировка будет смотреться на вас, словно поцелуй матери!

— У меня не было матери. Меня воспитывали бабушка с дедушкой, — произнесла я.

Она усадила меня в кресло, положила на колени огромный альбом, исключавший любую попытку подняться.

— Советую татуировку на бедро или плечо, — не отступала она. — Посмотрите. Здесь великолепный выбор.

Может, и в самом деле сделать наколку? Совсем крошечную? Всегда хотелось иметь отличительный знак, который выражал бы твою душу.

Альпинистам, которые покорили все семитысячники бывшего Советского Союза, присваивается почетное звание “Снежный барс”. Это высший титул для альпиниста. Как адмирал в ВМФ, как министр в бюрократическом аппарате... Наши мужики из клуба “Вертикаль”, заслужившие подобную честь, делали себе наколку этого животного на левом плече.

Я звание “Снежный барс” не заслужила и вряд ли когда-нибудь заслужу. На семитысячники не хожу, мне больше нравится скалолазание. Оно стало частью моей профессии. Нет ничего душевнее, чем залезть на скалу или стену храма, скопировать и перевести для археологов древний текст. Если все делаешь правильно, риск для жизни не больше, чем у продавца мороженого.

Я люблю свою работу. Но где-то в глубине души мне всегда очень хотелось быть похожей на молодцов, покоривших четыре ключевых семитысячника. Работающих на пределе возможностей, на границе жизни и смерти. Ведь я тоже альпинист.

И я спросила, нет ли в альбоме белой кошки?

— Белая — только с надписью “Ласкаюсь в любых руках”.

— Такую не надо! — быстро отказалась я.

— Тогда, может быть, хотите не кошку?

Я задумалась.

— А нет ли у вас черного льва?

— Черного льва? — изумилась маори-татуировщица. — Сейчас погляжу.

Она взяла у меня книгу, долго листала ее, что-то нашла и вернула.

— А если это будут два льва? — спросила она. На татуировке, которая глядела на меня со страницы, была прорисована каждая деталь. Картина была изумительно красива, от нее исходила чарующая прелесть Средневековья.

Два льва разинули пасти и вытянули лапы навстречу друг другу. Один был черный, другой красный. Вроде бы они боролись, но нижние части их тел переплетались. Интересно...

— Здорово! — восхитилась я. — Что означает эта символика?

— Знаю только, что это древний знак, — смутилась татуировщица, выгнув шею и тоже глядя в раскрытую книгу. — Может, хотите посмотреть другие?

— Нет. Мне эта понравилась. Давайте!

Тату обработала плечо антисептической мазью и перевела рисунок с кальки на кожу. Достала татуировочный аппарат, который напоминал игрушечную швейную машинку, и низко наклонилась. Машинка зажужжала, я почувствовала легкое царапанье.

— Вы напряжены, — сказала женщина. — Отдохните, расслабьтесь.

И в самом деле напряжена. Даже не замечаю. Это стресс после катастрофы меня так поздно догнал. Тот случай, когда поговорка “лучше поздно, чем никогда” откровенно обманывает.

Я кивнула и взяла с журнального столика нью-плимутскую газету. Она была недельной давности. На первой полосе красовалась фотография какого-то бассейна для рыб. Заголовок сообщал: “Взрывающиеся карпы разнесли ресторан. У туриста из Германии случился инфаркт”.

Лениво пробежалась по передовице — ну и чушь! Прочла остальные статьи, самыми громкими из которых были: “Завтра мэру города исполняется сорок девять” и “Мисс Копран испекла самый большой на Северном острове вишневый пирог”.

Процесс нанесения татуировки завершился, я с радостью отложила скучную газету. Расплатилась и вышла на улицу.

Нужно связаться с Жаке, но еще рано. Сделаю это ближе к вечеру.

Через дом расположилось открытое кафе. Бар в здании с низкой крышей имел и дюжину столиков на тротуаре. За одним из них ужинала пара туристов, за другим — какой-то толстяк потягивал пиво и читал газету. Остальные пустовали. Причудливо смотрелись обстриженные пихты в центре заведения.

Есть не хотелось, а вот в горле пересохло. Села за столик, настолько плотно придвинутый к одной из пихт, что хвойные лапы лежали на столешнице. В вазочке торчала одинокая роза. Я вытащила ее, понюхала. Голова поплыла от одуряющего аромата свежего цветка и терпкого хвойного запаха.

— Мне, пожалуйста, минеральной воды... — попросила я официанта. — Хотя, постойте... Мартини у вас есть?

Он кивнул.

— Плесните граммов пятьдесят... А лучше — сто пятьдесят!

Официант вновь кивнул и исчез. Я откинулась на спинку и закрыла глаза.

Вот и настиг стресс после пережитой катастрофы. Меня ломало, как при гриппе, ныло темя. Прыжок с парашютом из развалившегося лайнера — это вам не шутка! Не на лед шлепнуться поскользнувшись. Не передача “Трюкачи” на MTV. Все произошло в реальности. Поэтому ничего страшного, если выпью немного мартини, расслаблюсь, закачу скандал, разобью пару витрин. ..

Из глубин бара послышался грохот посуды. Я оглянулась. Официант, который наливал мне мартини за стойкой бара, тоже посмотрел назад. Оставил фужер с бутылкой и пропал в недрах бара.

— Кого-то подвел вестибулярный аппарат, — прокомментировала я и вновь вдохнула аромат розы. Возникло непреодолимое желание воткнуть ее в волосы, но я не решилась.

Официант вернулся через несколько минут.

— Неприятности на кухне? — поинтересовалась я.

— Кто-то посторонний пробрался с черного входа и обрушил стойку с тарелками, — ответил он, аккуратно ставя на стол мой заказ.

Я поблагодарила его, взяла бокал. Другой рукой потрогала острый шип на стебельке розы.

Мысли вернулись к легенде о Ганеше... В ней много неясного. Например, так и непонятно, почему инквизитор обозлился на алхимика и приказал казнить его? За то, что Ганеш выкрал тело убитого сына? Но это не повод, чтобы сразу гнать человека на костер. Тем более что “мертвая вода” вот-вот должна была быть выделена. Ганеш нарушил своим поступком какие-то инквизиторские законы? Но годом ранее инквизитор пренебрег законом и выпустил его. По сути, совершил должностное преступление.

А почему алхимик оплакивал сына три дня и три ночи? Что это за обряд такой?

Непонятные акты не давали покоя. Хорошо бы самой прочесть легенду, лучше всего оригинальный текст. Иногда при переводе теряются важные детали, которые влияют на суть. Кстати, когда буду звонить Анри, нужно поинтересоваться, откуда ему известна эта история.

Возможно, легенда об алхимике Ганеше — выдумка. Миф. Небывальщина. Сказка. В древности люди сочиняли не хуже Шарля Перро, братьев Гримм или Андрея Белянина. Во многих легендах прослеживается логика. Многие элементы содержат скрытый смысл... Какой смысл несут в себе три дня оплакивания сына — понять не могу.

Я вдруг обнаружила, что, аккомпанируя мыслям, раскачиваю бокалом с мартини. В какой-то момент наклонила его так круто, что крохотная капелька выплеснулась и упала на розу.

То, что произошло дальше, я не могу объяснить законами физики и биологии, которым меня обучали в школе и которые давались хуже, чем английский с немецким, или физкультура.

Роза мигом почернела. Ее словно накрыла тяжелая тень. Там, где упала капля, стебель переломился. Основательно, с хрустом. Будто я по нему... молотком ударила.

Цветок буквально разметало по столу. На глазах он превратился в пепел, мигом подхваченный проворным ветром с моря. Черные точки покружились вокруг меня хороводом и растаяли.

Я замерла, сидя с бокалом в руке.

Стол был таким же — с удобно устроившейся на нем лапой пихты и стоявшей по центру вазочкой. Только роза исчезла. Свежая, радовавшаяся жизни роза.

Люди в кафе ничего не заметили. Пожилая супружеская пара лениво поднялась из-за своего столика, оставив пустые тарелки и недопитое вино в фужерах. За другим столиком толстяк продолжал потягивать пиво. А я... увидела сутулого бродягу в драном пальто с короткими рукавами.

Он стоял возле стойки бара и не сводил с меня глаз.

Мне вдруг стало ясно, кто разбил посуду, чтобы отвлечь внимание официанта. Отвлечь для того, чтобы в моем бокале оказался не мартини!

Я едва не выпила эту гадость, испепелившую розу!

— А ну, стой на месте, мерзавец! — закричала я, вскочив со стула.

Он бросился бежать.

Глава 3

БАРСИК

Бродяга удирал, прижимаясь к стене длинного дома, расположившегося по соседству с кафе. Удирал, прихрамывая на левую ногу, нелепо размахивая руками. Полы пальто шлепали по ногам, напоминая крылья пингвина, — такие же темные и бесполезные. Я раскрутила маховик на полную и быстро настигала странного человека.

Когда стена закончилась, бродяга резко свернул за угол. В узкий переулок между двумя домами. Я нырнула следом и...

Напоролась на него. Он поджидал меня, устроив засаду. Грязные руки вцепились в мои плечи.

Первое, что я поняла — он не маори. Европеец. Только лицо сильно загорелое и до ужаса грязное. В ноздри ударил запах немытого тела и застарелого пота. Меня чуть не стошнило.

— Дай... — воскликнул он и вцепился в тот карман сумки “Найк”, на котором был выведен слоган “Just do it!”* [Просто сделай это! (англ.) ], издевательски подбадривающий охломона; карман, в котором лежали одиннадцать без мелочи тысяч долларов. — Отдай, девка... — Еще какой-то словарный хлам. — ...мое!

— Ах ты, вонючка плимутская! — в негодовании воскликнула я. — Значит, решил отравить меня и деньги присвоить!

Он потянул так сильно, что едва не отодрал карман.

— Оставь вещь в покое! — воскликнула я, вцепившись в его запястье, но жажда халявного заработка так сильно охватила бродягу, что оторвать грязную руку от кармана я не смогла.

— Метелка бледнокожая... Отдай деньги!.. Да я тебя... — Окончание угрозы он сжевал, но его намерения ясны были и без слов: грязные узловатые пальцы другой руки потянулись к моему горлу.

Многие мужчины обманываются, глядя на мою худощавую фигурку. Баба. Ну какая в ней сила? Смех один — пусть она и ползает по скалам, как ящерица... Они не знают, что иногда на скале приходится крюк забивать не меньше чем пятьюдесятью ударами молотка. Глаза от натуги вылезают на лоб, а крюк под конец звенит , демонстрируя даосское единение с горой. Порою приходится в день по десятку крюков ставить, под конец руки отваливаются. После таких тренировок, само собою, наливаются тяжестью кулаки. Я, конечно, не Майк Тайсон в начале девяностых, но кое-что очень даже могу...

Нахал в драном пальто тянул ко мне руки. Собирался подавить женщину физическим превосходством. Ну еще бы! Щуплая туристка с одиннадцатью тысячами долларов в сумке. Только последний идиот не отберет у такой деньги. Тем более опыт соответствующий явно имелся...

Двумя мощными ударами в живот я заставила его отпустить мою сумку и расстаться с желанием дотянуться до чужого горла. Крючковатые грязные пальцы соскользнули с надписи “Just do it!”, нескладная фигура сложилась и рухнула на асфальт. В глазах застыло потрясение от такого поворота событий. В них читалось: “Хрупкая девка вместо того, чтобы визжать от испуга, вырубила меня... МЕНЯ, драгоценнейшего!”

Я подняла его за грудки, стонущего и дергающего козлиной бородкой. Припечатала к стене.

— Где ты взял “мертвую воду”?

— Пощадите-я-ничего-не-сделал-бог-отблагодарит-смилостивитесь-Иисусе-возрадуется-шел-мимо-ничего-не-сделал...

Я прекратила бессмысленную трель ударом в диафрагму, когда поняла, что пластинка пошла по второму кругу. Бродяга хрюкнул и замолк.

— Ты собирался убить меня и захапать деньги, мелкий пакостник! — заявила я. — Это называется разбоем и карается заключением в симпатичный дом с толстыми решетками.

— Нет, — замотал он головой, задыхаясь. — Клянусь...

— Ты следил за мной. Ты из ЦРУ?

— Нет, нет! Клянусь-я-проходил-мимо!.. Я...

— Где ты взял “мертвую воду”?

— Я не знал, что это... клянусь... не знал... — Он пробормотал что-то еще, но я не поняла. Фразы из него вылетали, как пулеметные очереди.

Слегка придушив незадачливого разбойника, собрала в кулак отвороты пальто на его груди. Вышла на улицу, волоча за собой стонущий и кашляющий комок с руками и ногами. Я держала путь обратно в кафе. Люди недоуменно провожали нас взглядами.

Возле столика, на котором покоились лапы пихты, я остановилась.

Бокал возвышался над ним, словно ничего не случилось. Словно официант только-только принес заказ, пока я в женской комнате припудрила щечки... Огнедышащее мартини мирно и несколько равнодушно покоилось в емкости.

Я отпустила грабителя. Он свалился у моих ног, заливаясь кашлем нарочито громко и жалобно. Однако его состояние меня не интересовало. Я внимательно изучала жидкость, которая находилась в перевернутом конусе бокала.

Часть ее, несомненно, настоящий мартини. И все-таки... Вермут имел необычно темный, глянцевый цвет.

“Мертвая вода”.

Стопроцентно. Бродяга плеснул в мартини жидкость, синтезированную в недрах секретных американских лабораторий. Ту самую, за которой велась охота в особняке французского этнографа. Крохотной капли ее хватило, чтобы превратить в пепел живую розу.

— А как она действует на людей? — начала я, обернулась и обнаружила, что бродяга потихоньку уползает, пытаясь скрыться среди столиков.

В два шага настигла его и подняла за шкирку, собираясь повторить вопрос.

— На...

В лицо дохнуло таким “ароматом” канализации, что я едва не окосела. Невольно отвернула в сторону лицо.

— Ты не пробовал мыться? — прогнусавила я. — Слышал про мыло? Или знаешь о нем только из детских сказок?

— Мое... я-чистый-всегда-жить-коротить...

— Ты ведь знаешь, как “мертвая вода” действует на людей, раз собирался прикончить меня с ее помощью?

Бродяга молчал. Прищуренные глазки суетливо бегали, старательно минуя меня. Я отпустила его и взяла бокал.

Еще во Франции поняла, что Энкель влил в мой фужер опасную дрянь. Но чтобы она была опасной настолько!

— Не вздумай бежать, не то вино может случайно выплеснуться на тебя.

Он отшатнулся в испуге, козлиная бородка затряслась. Потом сообразил, что этим движением мог спровоцировать меня, метнулся обратно. Не зная, что делать, скорчил жалобное лицо, нижняя губа вытянулась вперед. Мне даже сделалось немного жалко его. Пришибленный он какой-то.

Я подняла бокал на уровень глаз, рассматривая жидкость сквозь стекло.

Как она действует на растения — я увидела. В ушах застыл хруст рассыпавшейся розы. Но как она действует на живых существ? Неужели так же?

На ком бы проверить...

Сквозь стекло бокала и жидкость увидела, как в здании почты распахнулась дверь. Из нее выплыли большая и маленькая фигуры, соединенные поводком.

Я опустила фужер.

Мой знакомый старичок со своим тявкающим чудовищем! Долго же он возился. Никак все письма отправил. Уверена — сплошные жалобы.

Едва за ними захлопнулась дверь, людоедская псина вцепилась в ногу первого же прохожего — молодого парня в очках и с книжками в руках. Старикашка без промедления разразился потоком брани. Студент — явно местный житель — тотчас попал в категорию “мерзких туристов”.

Отлично! Кажется, есть подопытный кролик.

— Можно попросить у вас пустую бутылку? — спросила я официанта.

Торопясь, перелила жидкость из бокала. Конфликт перед почтой развивался. Старикашка кричал, псина гавкала и хватала за ноги студента, который отбрыкивался, пытаясь резонно объяснить, что не сделал собаке ничего дурного.

— А ну-ка пойдем, — сказала я чучелу рядом, не сводя взгляда с троицы перед почтой.

В ответ он что-то забурмулил так быстро, что разобрать слова можно было, только если записать их на магнитофон и прокручивать потом на замедленной скорости. Я всадила бормотательной машине подзатыльник. С сожалением отметила, что испачкала ладонь о его волосы.

— Говори медленнее! Ни слова не поняла из твоего поноса.

— У меня дела... — с видимым усилием произнес бродяга. — Вы разобрались, наверное... Отпустите... Пожалуй, я пойду... Дела у меня...

— Дела? Я тебе объясню, какие у тебя будут дела. Мы найдем полицейский участок, я напишу заявление, у тебя снимут отпечатки пальчиков, сфотографируют в двух проекциях. После этого действительно заведут ДЕЛО. О попытке ограбления.

Он заскулил, нервно задергался, глазки снова забегали.

— Ты сейчас пойдешь за мной, словно привязанный. И не дай бог мне покажется, что в твоей немытой голове зародились мерзкие мыслишки о побеге. Убью.

К очагу конфликта мы подошли, когда он почти угас. Студент убегал под гром победного рявканья пса, а проклятия старикашки летели ему вслед. Я неслышно вытащила пробку из бутылки.

— Разрешите продемонстрировать новый собачий шампунь! — громко продекламировала я.

Старичок подскочил от неожиданности. Обернулся. Псина тоже начала поворачиваться, утробно рыча и скаля клыки. Увидев меня, глаза ее вспыхнули, словно пара елочных лампочек. Наверное, узнала.

— Убирайтесь! — воскликнул старичок. — Срамные туристы!.. Заполонили все вокруг!..

Собака уже присела, готовясь прыгнуть.

— Новый собачий шампунь! — повторила я. — Одна капля и...

Наклонила бутылку, но перестаралась.

Вместо капли из горлышка вырвалась тоненькая струйка. Сверкнув в дневном свете, она упала на хребет пса.

Собаку придавило к асфальту невидимым многотонным прессом, смяло, расплющило. Куски плоти брызнули в стороны, чернея на лету и превращаясь в пепел. Словно собака попала в эпицентр невидимого ядерного взрыва.

В один миг от рычащего зверя осталось только воспоминание. И пепел, кружащийся в воздухе.

Ошейник свалился к ногам старичка.

Он замер с перекошенным лицом, потеряв, наконец, дар речи.

— Одна капля — и вы будете избавлены от грязи, шерсти и самой собаки! — ошарашенно закончила я, плотно вгоняя пробку в бутылку.

— Что вы сделали с моей крошкой, с моей девочкой?! — прорвало старикана. — Полиция!!

Схватив за руку своего грязного спутника, я припустила вдоль по улице.

Асфальт мелькал под ногами. Новозеландцы — культурные люди. Но даже они не могли сдержать рассерженных комментариев, когда летящая по улице черноволосая спортсменка и грязный бомж, которого она тянула за руку, сшибали на своем пути добропорядочных граждан. А я не видела никого, вцепившись в рукав бродяги, чтобы его не потерять.

Пару раз он падал, надеясь, что я отпущу его, но эта хитрость не срабатывала. Дергала его за кисть так, что хрустели кости, и он вскакивал, будто новенький, будто только что из магазина... Не видела никого, потому как перед глазами стояла картина выпотрошенной собаки.

Вот оно — свойство “мертвой воды”, которое я пыталась выяснить. Огромная разрушительная энергия, уничтожающая любое биологическое существо. Разрушает клетки мгновенно. Просто сжигает их... Понимаю, почему за ней так гоняется спецотдел ЦРУ. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы жидкость попала к террористам. Спецотдел для этого и создан, но отвлекается на посторонние проблемы.

Ну я и бестолковая! Лаборантка хренова! Устроила опыты посреди улицы! Все это могло закончиться самой настоящей Хиросимой!

Мы вылетели на берег моря. Пляж пустой и холодный, море серое, неприветливое. Лишь пара серфингистов прыгали по волнам.

Мой попутчик — отравитель-неудачник — упал на песок и хрипло, с каким-то хлюпаньем втягивал воздух. Словно я десяток километров заставила его пробежать. Сразу видно, что человек не следит за своим здоровьем, а при случае злоупотребляет всякими сомнительными удовольствиями.

Опустилась на лавку, откинула волосы, залепившие лицо.

Еще одно сомнение меня мучает. Совершенно непонятно — зачем “мертвая вода” понадобилась доктору Энкелю? Европейскому светиле. Умнице, по словам Жаке... Зачем доктор таскал с собой эту разрушительную вещь? Ведь он же не террорист!

И еще вопрос крутится в голове. Если “черный лев” из легенды обладает этими свойствами — зачем инквизитору Мейфарту понадобилась опасная субстанция? Собирался испепелять еретиков? Но средневековая инквизиция и без “мертвой воды” преуспела в этом деле.

Бродяга немного отдышался. Поднял голову, собираясь что-то спросить, но взгляд бегал, стараясь не встречаться с моим. Нос его такой длинный, что почти достает кончиком до верхней губы.

—  Теперь... я могу идти?.. Дела у меня...

— Куда ты собрался? Ты знаешь, что являешься Получателем? Знаешь, что на тебя ведет охоту ЦРУ? Тебе осталось жить считанные часы, рыбка!

Бегающий взгляд уставился на мои кроссовки. Он не знал.

— Как тебя зовут?

Простой вопрос вызвал в нем дикую панику. Он бешено задергал головой. Опять что-то застрочил вертлявым языком.

— Говори медленнее! — приказала я.

— Глюки! Да-да-да, Глюки... Глюки...

— Это что, кличка? — поморщилась я.

— Нет, фамилия. Я назвал свою фамилию. — И вдруг выкрикнул мне в лицо: — ЭТО ФАМИЛИЯ! ДА-ДА-ДА!!

Только глюков мне не хватало...

— Нет уж. Не надо такой фамилии. Будешь Барсиком. — Он скорчил вопросительно нервное лицо, и я объяснила: — Барсик. Так моего кота зовут. Это уменьшительно-ласкательное от “барс”. Животное такое, знаешь? Леопард?

Он замотал головой.

— Не знаешь — ну и хрен с тобой!.. Где ты достал “мертвую воду”?

Высунув язык, Глюки стал чесать загривок. Взгляд продолжал бегать по сторонам.

— Где достал “мертвую воду”? — рассерженно повторила я.

— Не знаю... что это такое.

Пришлось отвлечь его от благого занятия. Встала, схватила за грудки — боже, потом руки не отмою! — и швырнула на лавку.

— “Мертвая вода” — это штука, которую ты налил в мой мартини! Которой собирался отравить меня! Помнишь?!

Кричать ему в лицо не очень получается. Как только приближаешься к прохвосту на расстояние ближе полуметра, нестерпимый помойный запах прошибает тебя почище любой нервно-паралитической разработки военных...

Однако эффект от моих действий все-таки был. Глюки ожил.

— Я нашел кубики.

— Какие кубики?

— Если покажу, отпустите меня?

— Нет.

Он заплакал. Горючие слезы потекли из глаз, прочерчивая по грязным щекам светлые дорожки.

— Что за кубики? Где они?

— Там... В кафе.

— В том, где я увидела тебя?

Он мотнул подбородком. Это означало утвердительный кивок.

По дороге в кафе Глюки опять попытался сбежать. Пришлось снова применить силу. Удар коленкой по копчику вернул ему некоторую покорность.

Свернув с улицы Гилл, бродяга повел меня дворами. В общем, это было правильно. Если идти по улице, то возле почты я могла напороться на старикашку, причитающего над пеплом своей собаки... Вошли мы в кафе тоже со двора, через черный ход. Незаметно. Оказались в неосвещенном коридоре.

— И что теперь? — спросила я. — Заказать пару цыплячьих ножек?..

Он цыкнул на меня, пришлось заткнуться. Парень здесь главный, тут он, видимо, не в первый раз.

Глюки глянул за угол. Кивнул себе. Прошел в боковое помещение, где стоял огромный холодильник со стальными стенками.

Теперь понятно, откуда Глюки знакомы эти места. Если нормальные люди ходят питаться в кафе со стороны улицы Гилл, то оборванец в грязном пальто предпочитает прямой путь к этому холодильнику.

— Да, да, здесь, — говорил он, приближаясь к холодильнику. — Плимутское дурачье не любит запирать двери... Никого не боятся, ха-ха... У них краж нет...

— Ты не местный, Барсик? — поинтересовалась я.

Он что-то промычал нечленораздельное. Я не стала уточнять — мы были уже возле холодильника. Очевидно, он и являлся нашей конечной целью. Глюки потянул на себя стальную дверцу.

Холодильник оказался забит мясом — говядиной, ягнятиной, куриными грудками. Глюки не иначе воровал куски и жарил их на костре где-нибудь на берегу.

Наверху белела маленькая дверца морозильника. Глюки распахнул ее. Я увидела ряды решеток со льдом — кубики предназначались для напитков и коктейлей. Бродяга запустил грязную руку вглубь и вытащил одну решетку.

На первый взгляд она не отличалась от остальных. Те же двадцать квадратиков замерзшей воды в пластиковой форме.

Я взяла решетку и встала под единственную лампочку, горевшую на потолке.

Один кусок льда отличался от остальных. Он не имел хрустальной прозрачности и был мутновато-темным.

— Ты ведь нашел этот кубик не в холодильнике, верно? — спросила я.

Глюки озабоченно вздохнул.

— Где ты его нашел?

Солнца не было видно из-за туч, но день угасал. На полупустых улицах загорались неоновые вывески. Я благоразумно решила, что выслушивать историю Глюки на чужой кухне несколько неудобно. Поэтому мы быстро покинули помещение.

В моей сумке теперь, кроме денег и Светкиного платья, подпрыгивал литровый термос из нержавейки. Я его позаимствовала на кухне в кафе. При случае верну, хотя не имею понятия, когда этот случай представится.

Термос был набит кубиками льда. Среди других покоился темный — самый важный. Я перегрузила его с великой осторожностью... Поверить не могу, что в нем заморожена смертоносная жидкость. Дрожь пробирает, когда думаю, какие бедствия может наделать этот крошечный кусочек, полученный в секретных лабораториях. Новый шаг в разработке бактериологического оружия.

Мой дерганый друг, которого я назвала Барсиком, заявил, что ничего рассказывать не будет, пока я его не покормлю. Что ж, справедливый шантаж. Я и сама голодная. Но сидеть за одним столиком с Глюки не хотелось. Не потому что я брезгливая — ради рассказа пережила бы. Просто вонь испортит аппетит посетителям за соседними столиками. Нас прогонят пинками еще до того, как мы успеем прикоснуться к еде.

Придется просить, чтобы салаты из морской капусты положили в бумажные стаканчики. Это для меня. А ему...

Коротко глянула на Барсика, плетущегося следом. Слышала, что ковыряние в носу стимулирует деятельность головного мозга. Так вот, “чистюля” стимулировал деятельность левой его половины.

Ему сойдет пара гамбургеров. Если расскажет художественно и в деталях — кусок мяса куплю... Хорошо бы моего спутника еще и помыть... Но не самой же!..

Навстречу шествовала парочка полицейских. До сего момента я не видела их здесь, поэтому судила по униформе.

Мы бы разминулись без лишних вопросов. Но предатель Глюки бросился к ним с трагическим выражением на лице.

— Спасите... — быстро залепетал он. — Спасите меня от этой страшной женщины!.. Она захватила меня в заложники!

Полицейские остановились, я тоже. Нельзя бродягу далеко отпускать от себя. Сбежит — где его искать? И так уже несколько раз пытался. Лишь мой дар убеждения сдерживал его.

— Она угрожает мне и собирается убить, чтобы завладеть моими деньгами!

Полицейские повернулись ко мне. Я рассмеялась:

— Неужели вы поверите этому пройдохе? Поглядите на него! Откуда у него деньги!

— Конечно, — ответил один из полицейских. — Не могли бы мы взглянуть на ваши документы?

Это самый, самый, самый неудачный поворот событий!

Я могу получить паспорт. Я не шпионка, а потерявшаяся гражданка своей страны. Но сейчас нет у меня документов. Просто до посольства еще не добралась.

Замешательство отразилось на моем лице, и полицейские двинулись на меня, а Барсик, злобно улыбаясь, наоборот, маячил за их спинами.

— Вы знаете... — начала я. — Документов у меня с собой нет. Не захватила. Оставила в номере...

Они не поверили.

— Быть может, пройдем в управление? — заботливо спросил полицейский. Пожилой, с лицом в оспинах. — Это недалеко. Пара кварталов. Пустая формальность.

Нельзя с ними идти. Глюки смотается как пить дать. Убежит со всей бесценной информацией, которую не успел мне поведать.

Так и есть. Потихоньку пятясь, он уже находился на приличном расстоянии от нас.

— Тогда и его заберите! — воскликнула я. — Он тоже без документов!

Услышав эти слова, Барсик подпрыгнул, нелепо взмахнул руками и бросился наутек. Я дернулась за ним, но полицейский с оспинами на лице остановил меня.

— Это не ваша забота. — И повернулся к молодому напарнику. — Давай за ним.

— Да, поторопитесь, пожалуйста! — взволнованно произнесла я.

Парень не оправдал моих ожиданий. Вместо того чтобы тотчас кинуться за улепетывающим бомжем, крича: “Стоять, мать твою!” — и стреляя в воздух, полицейский старательно поправил фуражку и легонько потрусил по тротуару.

— Вы не могли бы вызвать подкрепление? — спросила я, озабоченно глядя на уменьшающуюся фигуру Глюки.

— В каком отеле вы живете? — спросил полицейский, тесня меня в тупик между парой домов. Над нами выросла кирпичная стена без окон.

— Отель Престона, — ответила я, уже не видя погони.

— Это в двадцати милях отсюда! Не проще было поселиться в Гранд Централ? Это намного...

Его фразу оборвал звон разбитого стекла — возможно, витрины, — покатившийся по улице. Полицейский мигом вытащил пистолет.

— Что там такое? — едва не закричала я, собираясь выбраться из тупика.

— Стойте там, где стоите! — строго произнес он и перевел пистолет на меня. — Не двигайтесь.

Я оторопела.

Очень неприятно себя чувствуешь, когда на тебя смотрит дуло. Почему же так не везет с полицейскими в последнее время! Прямо рок какой-то! У меня что, лицо рецидивистки? Пальцы в татуировках “Смерть легавым”? Ведь работаю в apxuвe! Иногда очки ношу!

— Если этот парень улизнет, будет очень плохо! — сказала я.

Он не ответил. Смотрел вдоль улицы, держа револьвер наготове. Секунда, другая... И я решилась.

Нет, только не подумайте, что, пока полицейский отвернулся, я прыгнула на него, сломала руку, выхватила пистолет. Во Франции этот трюк случайно получился. Сам собой. Да и расстояние было ближе — не как сейчас...

Я бросилась к стене. Всего два этажа высоты. Кирпичи выложены аккуратно, с глубокими швами, придающими зданию вычурность, а для меня — великолепные зацепы.

На тренировках приходилось отрабатывать скоростной подъем. Иногда с нашими парнями лазала наперегонки. Однажды с Крошем — Григорием Крошенинниковым — прошли стену пятиэтажной хрущобы. Практически одновременно. Время не помню, но было страшно, когда поглядела на пройденный путь. Понять не могла, как залезли. Ни щелей, ни пазов. А эта стена — сущий пустяк. Зацепы есть — только руками-ногами перебирай проворнее.

Две трети стены прошла почти на “раз-два!”. Словно не карабкалась, а на тросе подтягивали — настолько быстро. Полицейский, когда обернулся, в первый момент едва не упал в обморок. Глаза выкатились. Ну, как же! Только что была девчонка — и испарилась!..

Его заминка дала мне еще пару секунд, чтобы пройти последнюю треть...

— Эй! Стой! — услышала я.

Заметил. Голос такой потерянный, словно его молнией шибануло.

— Эй! Что ты делаешь?.. Разобьешься! Эй!.. Как это ты?..

Прощайте, дяденька полицейский!

Я перевалилась через парапет и оказалась на плоской крыше.

Во что бы то ни стало необходимо догнать Глюки. Архиважно! Не дай бог сбежит — как тогда узнать, где он нашел кубики “мертвой воды”?

— Мои глюки разбегаются, — произнесла я и стремглав полетела по крышам домов.

Глюки все-таки смылся от полицейского. Не знаю, как ему удалось — с его-то пластикой! И ходит, и бегает, словно на костылях. Но все-таки улизнул. Не зря гремела разбитая витрина. Что-то придумал, козлобородый хитрец. Вывернулся. И спрятался в крошечном скверике за бакалейным магазином. Думал, никто не увидит.

Правильно. Никто не увидел. Кроме меня.

Сверху-то все как на ладони!.. Конечно, моим близоруким глазам еще бы очки в помощь, но драное пальто Глюки разглядела и так.

Я спустилась с крыши магазина, аки божий ангел. Придерживая сумку, спрыгнула в мягкую траву прямо перед Барсиком, вогнав его в ступор. Глаза бомжа уставились на меня, словно инсультом парализованные, только козлиная бородка дергалась.

— Любовь моя! Это что за выходки? Настоящие парни так не поступают — оставил девушку с двумя незнакомыми мужчинами! Придется тебя наказать... — Он напрягся. — Собиралась за хорошее поведение купить тебе огромный бифштекс и пару гамбургеров, но после этой выходки считай, что свой бифштекс ты уже съел. Апелляцию подавай в международный суд по правам человека в Гааге.

Бродяга молчал, превратившись в манекен.

— Слушай, Глюки, — произнесла я устало. — Если честно, мне от тебя тошно. Ты мне противен, твое поведение отвратительно, запах ужасен, и я жду не дождусь, когда избавлюсь от тебя... Но сначала ты должен привести меня туда, где нашел темные кубики. До того, как американские агенты тебя пристрелят.

Его глаза блеснули. Кажется, понял. Сразу засуетился, заторопился.

— Мне нужно на Южный остров, — проговорил он. — У меня там больная мать...

Так я ему и поверила после того, что он наговорил полицейским! Брехло еще то!

— Сначала покажешь, где нашел кубики!

— Сначала еда.

Нахал!

— Не дай бог опять сбежишь! Найду даже на дне морском! И раздроблю коленку. Я этого никогда не делала, но ради тебя готова попробовать.

Он опять зарыдал. Ну и чудо!

Гамбургеров в меню обнаружившегося рядом кафе не оказалось, пришлось купить для Глюки сандвичи с форелью. Еще он потребовал кусок шоколадного торта, и я уступила. Себе взяла австралийский салат — помидоры с огурцами, завернутые в ветчину, — и томатный коктейль. Все это попросила с собой, мы отошли в неосвещенную аллею и устроились на темной лавочке. Точнее, Барсик устроился, а я даже с другого края присесть не смогла. Запах рубил наповал. Пришлось встать под деревом.

— А теперь рассказывай, — велела я, когда он первым делом слопал торт.

Барсик облизал шоколад с грязных пальцев, отчего у меня в горле застрял кусочек огурца. Я поспешила запить его.

Глюки рассказывал с неохотой, бессвязно и сбивчиво. Смысл терялся в пулеметной мешанине слов, к тому же Глюки не умел связывать события в единую цепь. Приходилось его останавливать, выяснять, что он подразумевает под некоторыми словами, заставлять повторить сказанное под угрозой изъятия оставшегося сандвича — в общем, делать целое лингво-этнографическое исследование. В итоге выяснила следующее.

Около шести месяцев назад на Восточном побережье “плохие люди” прогнали его из города Нейпир. Они прогневались на бедного Глюки ни за что! Ага, так я и поверила... Унося ноги, он заблудился в заповедных лесах, протянувшихся между заливом Хок и хребтом Раукумара.

— Там заповедник, — с вдохновением произнес Глюки, и я на мгновение решила, что ему знакомо чувство прекрасного. На мгновение, пока он не произнес следующую фразу: — Поэтому звери там нешуганые. Оленя можно камнем прибить, еды — навалом.

Вот оно — представление возвышенного и прекрасного в мозгах пещерного человека. Уверена, что моим сотрапезником заинтересовались бы многие ученые-антропологи.

Короче, по словам Глюки, в каком-то лесу, в какой-то луже он нашел три темных кубика. Они плавали в воде, а вокруг кверху брюхом — мелкая рыбешка. У Барсика хватило благоразумия не подбирать ее, хотя ему показалось, что она лишь оглушена.

С великой осторожностью он выловил кубики и собрал их в пакет.

— Что-то я тебе не верю, — произнесла я. — Ты хочешь сказать, что нашел их так просто? Что они валялись под ногами?

Как он вспыхнул! Вскочил, запрыгал вокруг меня, обрушивая потоки слов, которые я все равно не понимала.

Пока он прыгал, я доела свой салат.

— Ладно, — успокоила его. — Убедил... Что дальше?

Дальше мозговитый Барсик решил испытать таинственные кубики. Провести эксперимент, чтобы определить их назначение. К тому времени он уже переместился с Восточного побережья на Западное, однократно был бит за кражу овцы.

Неделю назад, украв у пенсионерки пузырек из-под лекарств и резиновые перчатки, он принялся экспериментировать. Прежде всего растопил один из замороженных кубиков. При этом долго мучился. Кубик — словно пластиковый: на солнышке не таял. Только на костре все получилось.

Далее хренов Нильс Бор недолго думая вылил полученную жидкость в бассейн с карпами в одном из ресторанов... Да, я тоже ужаснулась, представив мучения бедных рыбок. Однако Глюки сказал, что мучений почти не было.

Рыбок мгновенно разметало по бассейну в клочья, в пепел. Экспериментатор едва успел упасть на землю. Куски плоти, плавники и чешуя летели из воды, прямо в воздухе рассыпаясь в прах.

— От карпов не осталось ни чешуйки! — страшным шепотом поделился Глюки. — Но самое удивительное... Люди после этого опускали руки в воду, и с ними ничего не происходило! Они не рассыпались в пепел! Представляете их удивленные, идиотские лица!.. Эта гадость всосалась в рыбью плоть без остатка. Как кислота в губку. И уничтожила карпов в ноль, сожрала полностью — да-да-да!

Я вспомнила передовицу в нью-плимутской газете, которую читала в татуировочном салоне. Теперь все понятно. Применив жидкость, обладавшую столь замечательным эффектом, Барсик выдал себя. Случай попал в газеты, и бдительный аналитический отдел ЦРУ мгновенно выявил, что в Новой Зеландии существует еще один Получатель утечки. Левиафан немедля отправил сюда группу.

Куда вот только сам он отправился?

После того случая Глюки решил превратить в пепел кого-нибудь из туристов, чтобы завладеть его денежками. Он, конечно, не признался, но я догадалась.

Так мы с ним и встретились...

Я слушала его, попутно думая о том, что, возможно, опять вышла на неверный след. Стоит ли тратить время и переправляться к Восточному побережью?.. Тащить за собой эту вонючку! Глюки нашел замороженные кубики мертвой воды в какой-то луже, словно их выбросили, как мусор. Приведет ли ниточка от них к Верочке?

Я не знала.

Нужно позвонить Жаке. Выяснить, где все-таки в Новой Зеландии работал Энкель?

И вообще, как чувствует себя этнограф?

— Рядом с этой лужей находились какие-нибудь строения? — спросила я. — Может быть, неподалеку табличку какую видел? Что-то вроде: “Секретная лаборатория США”?

Он посмотрел на меня боязливо, с опаской:

— Не было там ничего. Лес кругом.

— Может, следы видел? Или автомобили?

— Туда автомобиль только с вертолета можно сбросить.

Глюки съел оставшийся сандвич и вопросительно смотрел на меня.

— Это... так я пойду?

— Нет. Сначала проводишь меня к той луже, в которой нашел кубики.

— Нет, не провожу!.. Мне нужно на Южный остров. У меня больная мать. ..

— Я дам тебе двести долларов.

— Пятьсот!

— Сто пятьдесят.

Глюки нахмурился, чувствуя, что торг идет неправильный. Я ухватилась за хвост его сомнений.

— За двести американских долларов тебе нужно всего лишь показать место, где нашел кубики темного льда. После этого ты мне не нужен.

Еще бы он не согласился! Подрядиться гидом, заработать двести долларов за день! И никакого криминала, без которого у Глюки почему-то не получалось добыть денег. Мне, конечно, неприятно держать возле себя субъекта, пытавшегося меня убить. Но выбора нет. Кубики “мертвой воды” отыскал, к сожалению, не Том Круз.

Я хотела вернуться на почту, но она уже закрылась. Не беда. Неподалеку стоял телефонный автомат для междугородных переговоров, а у меня имелась карточка.

Жаке трубку не брал. Я вслушивалась в длинные гудки, с робостью и смущением ожидая разговора с Анри. Ведь именно я — виновница его несчастья. Не вообразила бы я злодеем обеспеченного этнографа, карусель событий раскрутилась бы по-другому, и француз не пострадал.

Длинные гудки долго неслись из трубки, ответ так и не прозвучал. Может, номер неправильно записала, может, Семен Капитонович ошибся... На всякий случай проверила выдавленные ногтем цифры на рекламном листке. Вроде правильно набрала. Зато Старик был на рабочем месте, и, как выяснилось, Семен Капитонович времени даром не терял. Добился кое-каких результатов. Правда, не тех, которых мне хотелось бы.

— Существует трактат пятнадцатого века, который называется “Жизнеописание Ганеша”. Он написан каким-то монахом. Я обнаружил несколько ссылок на этот текст, но сам текст найти не удалось.

— Жалко.

— Буду искать дальше. Как у тебя дела? Ходила в посольство?

— До него километров триста. Отправлюсь завтра. Сегодня уже поздно.

— Как поздно?.. А-а, дошло!

В Москве сейчас начало рабочего дня.

— Веру не нашла?

— Ищу. Кажется, уже знаю, где она.

— Может, тебе подключить полицию?

Я вздохнула.

Тяжело вести поиски одной, особенно если твоя профессия — изучение языков. Не улик. Я бы с радостью побежала в полицию, чтобы свалить с себя этот груз... Только уверена, что ничего они не найдут, лишь вопросами до смерти замучают. К тому же история настолько путаная, что очень легко из свидетеля превратиться в подозреваемого.

—  Семен Капитонович, что вы знаете о “мертвой воде”?

— Мертвой воде? — изумился мой начальник. — Ты что, сказок в детстве не читала?

— Читала, но уже не помню.

— Это потому что у тебя детей нет! — назидательно заявил Старик. — Я сказки своим дочкам читал, теперь внучкам. Сколько тебе раз говорить, что пора уже...

— СЕМЕН КАПИТОНОВИЧ!! — Я аж покрылась краской от стыда. — Давайте не будем!

— Хорошо... В славянской мифологии много историй на эту тему. Самый яркий пример — русская народная сказка “Иван-царевич и серый волк”.

— Помню такую. Где Иван-царевич добывал Жар-птицу, златогривого коня, Елену Прекрасную, а серый волк ему помогал. Только где же там мертвая вода?

— Почти в самом конце... Получив Жар-птицу, коня и Елену Прекрасную, Иван-царевич расстался с волком-помощником и повез свое добро домой. Где-то на дороге остановился пополдничать, да и уснул. Мимо проезжали его братья и решили богатствами завладеть. Убили Ивана-царевича, забрали коня, Жар-птицу и Елену Прекрасную. Лежит Иван-царевич мертвый, над ним вороны летают. Вернулся серый волк, распугал стаю и поймал ворона с вороненком. “Лети, ворон, за живой и мертвой водой, — сказал он. — Вернешься с добычей, отпущу твоего вороненка”...

Я слушала, затаив дыхание. Какой жуткий фрагмент! Родственнички зарезали родного брата, он валяется мертвым, над ним кружат полчища воронья. Наверняка кровищи вокруг море... Неужели это рассказывают детям?

— Долго ворон летал, наконец принес живой и мертвой воды. Серый волк спрыснул мертвой водой раны Ивана-царевича — они зажили. Спрыснул живой — очнулся Иван-царевич. “Ох, крепко же я спал!” — произнес он. “Кабы не я, совсем бы не проснулся!” — отвечал волк. Ну, далее нагнали они братцев, серый волк растерзал их в клочья. Иван-царевич вернулся домой с Жар-птицей на златогривом коне и с невестой на руках. Такая вот сказка.

Я некоторое время молчала, пытаясь соотнести известное мне с услышанным.

— Мертвая вода заживила раны? — переспросила я.

— Раны на мертвом Иване-царевиче. Поэтому вода и названа мертвой. В других сказках, кроме ворона, встречались орел, сокол. Каждая из птиц олицетворяла стихию — Вихрь, Град и Гром. Только колдуны, птицы и чудовища знали, где находится это странное место: два ручья — мертвой и живой воды — текут из одного источника...

Опять тупик! “Мертвая вода”, которая у меня, не заживляет раны, а обращает все в пепел. Вероятнее всего, американские вояки назвали свой продукт не по аналогии с русскими народными сказками, а руководствуясь собственными соображениями... Мертвая — значит умертвляющая, превращающая в прах...

Надо ехать в заповедник возле бухты Хок, где Глюки нашел кубики. Сегодня, конечно, уже поздно. А вот рано утром следует найти транспорт и отправиться в... Какой там город Барсик называл? Нейпир?

—  Спасибо, Семен Капитонович. Постараюсь позвонить завтра.

— Что значит позвонить! Ты приехать должна! Найти Веру и вернуться на работу.

Да, конечно. Если бы это было так просто!

Мы с Глюки продвигались по вечерним, хорошо освещенным улицам, разыскивая какой-нибудь семейный отель. Прошли город из конца в конец, но кроме сверкающего Гранд Централ ничего не нашли.

Возле магазина спортинвентаря нам встретился человек, взгляд которого мне не понравился. Острый, стреляющий по сторонам из-под надвинутых бровей. Вдобавок — квадратный подбородок, литые плечи и мощные кулачищи.

Серьезный человек. Явно не местный. За день я насмотрелась на горожан, заблудившихся фермеров, праздно слонявшихся туристов, на клерков, млеющих от сознания собственной важности. А этот человек... От него исходил запах опасности.

И угораздило же моего придурка налететь на него!

Они столкнулись смачно, что называется — в полный рост. Легкий Глюки отлетел на витрину со скейтбордами, словно от стены.

— Смотри, куда идешь, рвань! — процедил человек и прошел мимо меня. Наверное, толкнул бы плечом, если бы я не отстранилась.

Барсик выглядел ошарашенным. Но не потому, что налетел на человека...

— Гляди, что у него под пиджаком прилипло! — сказал он.

И показал пистолет. Пройдоха успел вытащить его при столкновении.

У меня закружилась голова.

Этот человек мог являться кем угодно — сыщиком, телохранителем. Но я отчего-то была уверена, что он из компании Левиафана.

Значит, приехали за Глюки. Прибыли сразу, как только узнали, что группа, которой было поручено задание, разбилась в авиакатастрофе. Им обязательно нужно устранить Получателя “мертвой воды” и забрать ее остатки. Последний кубик, который спрятан в моем термосе.

Глюки в опасности. Нельзя, чтобы его обнаружили. Без него мне не найти место, где держат Верочку.

Я отняла у Барсика его добычу.

— Ты знаешь, что этот человек пришел за тобой, Глюки? — воскликнула я, размахивая пистолетом. — Этот мордоворот ищет ТЕБЯ, а не потерявшегося котенка!

Барсик ничего не ответил, внимательно отслеживая каждый пируэт ствола в моей руке.

— Ну ты и идиот! — сказала я и брезгливо отбросила пистолет в мусорный бак. — О чем думала твоя дурацкая голова?

— Думала, может, кошелек у него есть...

— Поздравляю, солнышко! Люди из ЦРУ не знают, у кого находится “мертвая вода”. Но ты засветился, заглотил акулий крючок — им осталось только подсечь и вытащить тебя. Они придут за пистолетом и быстро выяснят, что ты и есть обладатель “мертвой воды”.

— Что же делать?

— Заработать свои двести долларов! Рано утром убираемся из Нью-Плимута...

—  А если снова столкнемся с кем-нибудь из НИХ?

— Нужно изменить внешность. Нас не должны узнать. Я спрячу лицо под козырьком бейсболки, а для тебя лучшей маскировкой будет... хорошая помывка.

— Мне украсть мыло? — с готовностью спросил Барсик.

Глава 4

НА СУШЕ И ВОДЕ

После часа блужданий по вечернему Нью-Плимуту я наконец нашла небольшой мотель. Номер оказался чистеньким, но во что он превратится, когда Глюки переступит через порог?..

Я презентовала Барсику земляничное мыло. Пока он принимал душ, сбегала и выбросила на помойку его грязное тряпье.

Из ванной Глюки вышел совершенно другим человеком. “Загар” смылся практически полностью. Передо мной стоял черноволосый итальянец с длинным носом и маленькими, постоянно шевелящимися губами.

Я ему подарила одежду, которую успела купить в супермаркете до закрытия. В благодарность Барсик устроил скандал из-за пропавшего пальто. Оказалось, что в нем находилась уйма принадлежностей для дикого существования а-ля Робинзон Крузо. Посоветовала ему начать новую жизнь, а он в ответ сбегал на помойку и вернулся со своим дурно пахнущим макинтошем. Довольный. Так закончился день, и мы собрались устраиваться на ночлег.

Барсик рухнул в кровать, а я никак не могла решить, что делать.

Бомж весь день косился на карман сумки, в котором лежали одиннадцать тысяч долларов за проданный камень. Нельзя его на ночь оставлять без присмотра. Заколет ножницами или обвяжет проводом и подключит к розетке — с него станется. У него огромное желание присвоить мои деньги и полное отсутствие моральных норм. Если усну, не прикрутив Глюки чем-нибудь к батарее, — все равно что лягу на трамвайные рельсы. Рано или поздно вагончик объявится. Мимо не проедет.

Наручников у меня не было. Зато веревкой я владею в совершенстве, а узлы плету с основательностью ткацкого станка.

Под протестующие вопли я привязала руки Барсика к спинке кровати. Во мне разыгрался гуманизм — Глюки состроил такое лицо, что хотелось плакать. Но я довела дело до конца, всхлипывая. Зато спала нормально.

Проснулась рано, освободила Барсика, от которого благоухало земляникой и помойным ведром. Как не перекрасить африканца в белого, так и из Барсика не сделать нормального человека. На новую рубашку он натянул грязное пальто, с достоинством поковырял в носу и вытер палец о занавеску... Черт с ним! Только бы довез до места.

На железнодорожном вокзале столкнулись с двумя здоровяками в тесных пиджаках. Они бродили по полупустому перрону и бесцеремонно заглядывали в лица отъезжающих. Благо я увидела их первой. В поезд мы влетели, когда подозрительные незнакомцы накинулись на бедную женщину с чемоданами, только что прибывшую из Стретфорда — небольшого поселка в глубине Северного острова. Около двух часов ехали на поезде до Палмерстон-Норт. В Новой Зеландии удивительные пейзажи. Буйные леса, ласковое море, пики горных вершин. Я любовалась красотами, а Глюки смотрел на мою сумку. На тот самый карман “Just do it!”. Всю дорогу глаз с него не спускал. Двести долларов, предложенные мной, конечно, хорошие деньги. Но оставшиеся после вчерашних трат десять тысяч все-таки в пятьдесят раз больше. Интересно, почему Барсик решил, что это его деньги? Фантазер!

В Палмерстон-Норт были в десять утра. Пересели на поезд, следующий до Гисборна, и к полудню добрались до Нейпира.

Город симпатичный, портовый, впрочем, рассмотреть его не удалось. Сразу взяли машину напрокат — права мне успешно заменила зеленая банкнота с изображением Франклина — и с грехом пополам добрались до окраины леса. Водитель из меня никакой. Не дал бог таланта давить на педали.

Оставив автомобиль на обочине, нырнули в лес.

Вообще, с “лесом” Барсик явно погорячился. В Нью-Плимуте я представляла себе симпатичные сосенки, ковер из хвои, красные шляпки грибов... Вместо этого обнаружились хаотичный частокол высоченных стволов, затопленные низины, где вода затянута зеленой ряской и имеет вид уютных полянок, заросли папоротника, куда, подозреваю, не ступала даже нога маори.

Около часа пробирались сквозь топи и густой кустарник по ориентирам, известным только моему “Сусанину”. Барсик знал, куда мы направляемся, ему не требовался компас. Пока я опасливо оглядывалась, мой гид упрямо шел вперед.

Чем дальше углублялись в заросли, тем меньше у меня оставалось надежды.

Не отыскать здесь Веру. Вряд ли ЦРУ имеет тут базу. Пусть даже именно в этом “лесочке” Глюки подобрал кубики “мертвой воды”.

— Может быть, их кто-то выбросил из самолета? — предположила я вслух. — Тогда вопрос случайно или умышленно?

Вскоре земля под ногами сделалась неровной. Показались овраги, из почвы проступили камни, поросшие мхом. Минут через тридцать вышли к завалившейся скале, у подножия которой в небольшом углублении скопилась вода.

— Здесь, — сообщил Глюки.

А ведь не соврал мой “чистюля”! Издали водоем действительно напоминал приличных размеров лужу.

Я обогнала Барсика, прыгая по камням, увитым высокой травой.

Увидела ключ, бьющий откуда-то из-под скалы. Кристальная вода скопилась в неглубокой каменной ложбинке. На дне различался каждый камушек.

— Ты нашел кубики прямо здесь?

— Да. Давай деньги.

Сунула ему двести долларов. Барсик их быстро пересчитал и отвернулся, неприлично засунув руку с банкнотами в штаны. Я тоже отвернулась. Его тайники меня совершенно не интересовали. Принялась внимательно осматривать окрестности. Окинула взглядом скалу, изучила деревья, ковер пожухлой травы.

Ничего не высмотрела.

С самого начала это была бессмысленная затея. Что ты ожидала здесь найти? Неужели полагала, что рядом с ключом обнаружишь защитные купола, как у атомных электростанций? Да ты наивная, Алена Овчинникова! Забралась в беспросветную глушь, где кроме мха, деревьев и камней ничего нет!

Я повернулась к бродяге.

— Теперь ты свободен.

— Интересно, что вы тут найдете, сеньора. Авось что-нибудь и мне сгодится, — ответил Глюки и вновь поглядел на карман моей сумки.

Я сдвинула сумку за спину.

Не хотелось, чтобы он был рядом. Как у него глаза горят, а на губах играет такая мерзкая улыбочка... Никак задумал что-то, мерзавец. Еще двинет камнем по затылку. Жаль, не прочитать мысли в его никчемной башке.

— Ты, кажется, торопился, — напомнила я. — У тебя, кажется, больная мать на Южном острове.

— Как-нибудь сама разберется со своим чирием.

Не хочет уходить. Карман моей сумки притягивает его, словно магнит. Как бы избавиться от Барсика? Самой, что ли, взяться за камень? Нехорошо. Нельзя уподобляться подлецу.

Присела возле ключа.

Глюки нервировал. Нужно было понять, почему кубики “мертвой воды” оказались здесь, а я не могла сосредоточиться из-за проходимца, который решился, кажется, пойти ва-банк. Жаль, я выбросила пистолет.

Опустила в лужу ладошку и с удивлением обнаружила, что она не мерзнет, хотя вода ледяная. Родники обычно студеные, от их воды ломит зубы и сводит пальцы.

Что-то тут не так...

Может быть, источник находится не под землей? И кубики льда вынесло потоком!

Встала, еще раз оглядела пологий склон, нависший над родником. Широкий пласт гранита поднимался вверх.

— А что там на вершине?

Ковыряющий пальцем в зубах Глюки равнодушно пожал плечами.

Не спрашивая его больше — все равно без толку, — я поставила ступню на основание скалы, опустила ладони на гранит, нащупывая зацепы, и быстро принялась взбираться. Глюки в своем черном пальто наблюдал за моим подъемом с напускным равнодушием. Мог карабкаться следом, но предпочел чистить ногтем щели в зубах.

Неужели мы с ним расстанемся так просто? Без драки и скандала? Что-то не верится.

Ближе к вершине скала сделалась такой пологой, что даже не пришлось помогать себе руками. Миновала две голые лиственницы и оказалась на гребне. Ветер ударил в грудь.

Черт возьми, как славно, что я такая упертая! Что не отступила, терзаемая предательскими сомнениями, а шла до конца!

Передо мной предстало небольшое горное озеро. В его глади, словно в зеркале, отражались небеса и окружавший озеро хвойный лес. Над верхушками деревьев поднимались зеленые мохнатые сопки, а над ними — еще дальше — снежные вершины неизвестных гор. Наверное, это и есть хребет Раукумара.

Озеро! Лужу у подножия скалы питает ручей, который вытекает отсюда. Вполне возможно, кубики сначала были тут. Уже теплее, но все равно непонятно, откуда они взялись! Кругом лес, скалистые берега. Ни построек, ни колючей проволоки, обозначающей секретный объект. Ни рухнувших стволов и обгоревшей земли. Ни единого намека, что где-то рядом произошла авария, из-за которой два человека стали обладателями секретной разрушительной субстанции.

Я сбежала к озеру, встала на прибрежные камни, наклонилась и пощупала воду.

Нужно искать. Что искать? Сама не знаю.

Двинулась вдоль берега. Над гладью озера и лесом застыла звенящая тишина. Даже птиц не слышно. А какие вообще леса в Новой Зеландии? Может, в них всегда так тихо, как на кладбище?..

Из воды у самого берега что-то сверкнуло. Я побежала туда, прыгая по камням.

Среди гальки виднелись осколки стекла. Стащила кроссовки и ступила в воду... Ого! В луже было теплее.

Подняла один из осколков. Крупный, толстый, прозрачный камень, с острыми гранями. Нет, на этот раз не алмаз — это точно. Я держала на ладони обыкновенное стекло, но такой толщины, что было удивительно, как оно разбилось...

Вдруг вспомнился рассказ Барсика о рыбе, которая плавала кверху брюхом вместе с кубиками. Она не рассыпалась в пепел от воздействия “мертвой воды”. Глюки предположил, что ее просто оглушили. Словно динамитом.

Оглушенная рыба, осколки стекла...

Посмотрела на темные воды другим взглядом.

Озеро тайны... Ответы на вопросы, которые мучили меня последние сутки, скрыты в его глубинах. Чтобы прояснить все, я должна нырнуть.

Для погружения у меня нет ни акваланга, ни гидрокостюма. Кто же знал, что они потребуются? Ехать за ними обратно в Нейпир — значит отложить операцию минимум до следующего утра.

Пальцами ноги снова потрогала воду.

Ледяная. При такой температуре гипотермия может быть весьма резкой. Вода поглощает в 26 раз больше тепла, чем воздух. А если плывешь, то тело охлаждается еще быстрее.

И все-таки... решила попробовать! День, несмотря на новозеландскую зиму, был теплый — градусов двадцать по Цельсию. Солнышко вовсю светило. Прикинула: погружаться надо на очень короткие промежутки времени. Минуты по две-три.

Не больше.

Сбросила одежду, оставшись в майке и трусиках. Стянула волосы в конский хвост — длинный получился. Встала в воду и... прокляла свою затею! Ноги сдавили студеные щипцы.

Немного постояла. Вроде привыкла...

Нечего терять время!

Оттолкнулась и прыгнула рыбкой.

Колючий озноб пробрал меня до костей! Ледяные обручи сдавили голову. Но настоящие мучения наступили, когда открыла глаза.

Холод, резь и боль прессующего, трехметрового водяного столба — такой была расплата за попытку лупоглазить под водой. А результата никакого. Ничего не увидела, кроме ныряющих вглубь прибрежных скал.

Вылетела из воды, как снаряд из катапульты. Поклялась: даже под топором не полезу еще раз! Постучав зубами минут десять, согрелась, панические мысли развеялись. Подумала: “Все-таки Бог любит Троицу...”

Собралась, сконцентрировалась, сжала зубы.

Прыжок.

Второе погружение прошло легче. Нырнула на те же три метра и принялась оглядывать подводное пространство.

В темной прозрачной воде уходящие в глубину скалы казались ногами исполинской статуи-призрака. Внизу, метрах в семи-восьми от поверхности — там, где контуры скал уже начинали расплываться, — я увидела черный провал. Словно чей-то разинутый рот. Хорошо разглядеть участок не удалось. Закончился воздух, и я спешно ринулась на поверхность.

Опять холод пробрал до костей, и я выбралась на берег, чтобы сделать еще один тайм-аут. Встала возле сумки.

Что я увидела?

Трудно сказать. Толком не разглядела — глубоко, темно. Да и зрение у меня неважное, и маски нет.

Какое-то отверстие в скале. Далеко от поверхности. Смогу ли добраться до него, прежде чем закончится воздух или гипотермия парализует легкие?

Я посмотрела на скалу, поднимающуюся над зеркалом воды. Именно в ее теле находится черный зев.

Вот моя цель. Отогреюсь и...

Тонкая нить мелькнула перед глазами, разрезав воздух с едва уловимым свистом.

Не успела я опомниться, как она обвилась вокруг шеи. Сдавила так, что в глазах поплыли круги.

Рывок назад.

Я упала на спину, безуспешно пытаясь подцепить кончиками пальцев впившуюся в горло струну.

Ноздри уловили слабый запах земляничного мыла.

Глюки не упустил своего шанса. Накинул удавку в самый уязвимый момент, когда я все силы отдала нырянию в ледяные воды, когда крупная дрожь колотила мое истощенное тело.

Толком не могла сопротивляться накинутой на шею петле. Все, на что меня хватило, это протяжно хрипеть и думать о том, какой же все-таки Барсик подлец. Я, конечно, не сдавалась, но преимущество изначально было на его стороне.

Лежала на впивавшихся в тело камнях и ничего поделать не могла. Не дотянуться до мерзавца, не достать. Глюки душил почти профессионально. По крайней мере, как это делают в фильмах. Упираясь коленом меж лопаток.

Когда в глазах стало темнеть, когда почувствовала непреодолимую слабость, когда сознание было готово выключиться, давление удавки вдруг ослабло. Освобожденная, я упала на камни, глотая воздух. Шея буквально пылала в том месте, где к ней прикасалась струна.

Краем глаза видела, как фигура в черном коротком пальто удирает в лес. Вместе с моей сумкой. Ему нужна была сумка!

Вот идиот! Неужели он думал, что я потащу в дремучий лес десять тысяч долларов, имея под боком такого прохвоста? Я их оставила в конторе по прокату автомобилей. Упросила взять в залог всю сумму.

Правда, Глюки стащил последний кубик “мертвой воды”, покоившийся в термосе. Но мне он, собственно, не нужен.

Мне нужна Вера.

Оправилась от нападения и отогрелась только через сорок минут. Забралась на скалу и взяла в руки тяжелый камень, надеясь с его помощью погрузиться глубже.

Встала на край.

Третий заход. Последний ли? Устала невероятно! Каждый нырок в ледяную воду настолько выматывает, что после него хочется повалиться на траву, на камни — куда угодно — и спать, спать, спать!..

По воде у подножия бежала легкая рябь. Лететь — метра три, дальше — еще семь. Только бы организм не подвел!

...В воду вошла с громким всплеском и продолжала погружаться, пока выталкивающая сила не свела к нулю ускорение прыжка.

Мрачная стена из базальта неслась перед глазами. Я упорно держала камень, и он тащил меня вниз.

Давлением сдавило уши. Сглотнула, чтобы не было так больно. Продолжала спускаться, вода становилась все темнее и холоднее.

Не знаю, что бы я увидела в таком сумраке. Но толщу воды вдруг пробил солнечный луч, осветивший скалу. И вовремя.

Я была как раз напротив отверстия. Отпустила камень, который быстро исчез в глубине.

В первый миг почудилось, что в колеблющихся лучах света передо мной открылась чудовищная пасть...

...пасть левиафана!

По краям она щетинилась многорядными акульими зубами, глотка тонула во мраке, словно космическая черная дыра. Страх вкупе с раскручивающимся маховиком гипотермии охватил меня, я едва не выпустила воздух.

Мгновение спустя, когда глаза освоились с темнотой, назначение “пасти” сделалось очевидным. Это огромное разбитое окно, вмонтированное в монолит скалы. Куски стекла, торчавшие по краям, казались мне зубами. Осколки, что я нашла на берегу, были как раз отсюда.

Легкие болезненно сжались, требуя кислорода.

Нужно было подниматься. Жизнь продолжится там, наверху. Я ведь далеко не русалка...

Но какой-то демон внутри меня заставил сделать гребок...

...и нырнуть в разрушенное окно.

Скала надвинулась и поглотила все. Над головой нависало несколько десятков тонн базальта, подавлявших сознание.

Назад пути нет... Подняться уже не успею... Воздуха не хватит...

Алена, ты чокнутая! Тебя нужно лечить электрическим током. Решила изобразить из себя субмарину?..

Я вплыла в темное помещение. От недостатка кислорода ломило грудь. Я рванулась вверх. И вынырнула!

С хрипом втянула сырой воздух. Вокруг — темнота и жуткий холод. Сердце колотится, словно прощаясь с этим миром.

Я очутилась в воздушном мешке. В крохотном, не затопленном пространстве под сводом.

Вот она — лаборатория! Замурована в базальтовой скале. Скала уходит в озеро, а озеро скрыто в заповедных лесах. Туристу, грибнику или охотнику невозможно случайно наткнуться на секретный комплекс. Только огромное окно выдавало его местонахождение. Зачем оно вообще? Быть может, кто-то из начальников хотел иметь аквариум в кабинете? Ха-ха, теперь аквариумом сделался сам кабинет.

Я наконец-то нашла место, где работал доктор Энкель!..

Мне повезло с воздушным мешком. Однако нужно выбираться из него. Долго в холодной воде не продержаться. Человек живет в таких условиях не больше тридцати минут, когда он неподвижен.

А я плаваю, тепло теряю еще быстрее и, вполне вероятно, скоро могу превратиться в утопленницу .

Нашла секретную лабораторию. Только какой в этом прок? Веры здесь нет. Да, теперь я знаю, где производили опыты с “мертвой водой” и где произошла “некатегорийная авария”. Здесь, в этом помещении, по непонятной причине случился взрыв. Ударной волной пробило толстый иллюминатор, и вода мигом затопила все. Подводный поток вынес в озеро часть образцов, которыми и завладел Глюки.

Ну и какая мне польза от этой информации?

Ноги коченели, сердце подпрыгивало чуть не до горла.

Куда дальше?

Думай, Алена. Думай быстрее! Градусы Цельсия потихоньку вытекают из тебя, при тридцати двух выключится сознание...

Исследовать затопленный комплекс без акваланга, надеясь, что где-то остались такие же воздушные мешки, — все равно что играть в “русскую рулетку” с наполовину заряженным револьвером. Каждый нырок — спуск револьверного курка. Либо осечка, либо мозги на столе... Может попасться воздушный мешок, а может и нет...

И все-таки я решила попробовать. Если уж быть чокнутой, так до конца!

Набрала воздух в грудь и нырнула.

В затопленном помещении мебель была массивная и темная. Солнечные лучи пробивались сквозь воду где-то там, за моей спиной. Меня сопровождали лишь слабые проблески. Я, собственно, и не стремилась разобраться в нагромождении предметов. Я плыла дальше.

Несколькими мощными гребками я продвинулась вперед, и темнота полностью окутала меня. Поднялась — вода доходила до самого потолка. Во мне пробудилась тихая паника. Вернуться?

Силы пока есть, воздух тоже. Холодно только... Все-таки решила плыть дальше. Еще несколько гребков — уперлась в стену. Точнее, в стеклянную перегородку, не тронутую взрывом. Я переместилась по ней и нащупала стеклянную дверь.

Потянула на себя. Не заперта! Скользнула в проем и быстро устремилась вверх, надеясь на воздушную подушку под потолком.

Вместо подушки обнаружилась столь узкая прослойка, что смогла высунуть из воды только губы. Если бы кто-то меня видел, наверняка бы подумал, что я пытаюсь поцеловать потолок.

Превозмогая естественное нетерпение, осторожно втянула воздух. Не хватало еще воды нахлебаться.

Кое-как подышала, успокоила дыхание. А вот холод пробрал не на шутку. Какая жалость, что во мне жира — как у весеннего суслика. Все на болдерингах и скалах остается. Сейчас пригодилась бы прослойка в пару сантиметров...

Ух, как холодно! Нужно скорее выбираться из воды. Только куда?

Назад — через иллюминатор к поверхности — уже не смогу, это точно. Слишком далеко. Сюда даже солнечные блики не проникают. Темнота вокруг полная, что называется — кромешная. Можно двигаться только на ощупь.

Совсем задубела, а все не решаюсь оторваться от узкой полоски воздуха под потолком... Хватит. Пора нырять.

И я нырнула...

Не помню, сколько проплыла, когда увидела впереди красный мерцающий свет. В голове помутилось. Почему-то этот свет обрел вид магазина водолазных принадлежностей. Маски, ласты, дразнившие теплом гидрокостюмы. Стоит лишь протянуть руку... Но пальцы натыкаются на стекло. Черт! Никак взять ничего не могу...

Господи! Я же заснула во время плавания! И даже успела увидеть сновидение!

Помотала головой, легкие требовательно захрипели. Воздух закончился! Скорее наверх!

Стукнулась макушкой о потолок. Нет воздушной подушки! Помчалась вперед, слушая в ушах похоронный звон.

Красный свет впереди превратился в герметичный фонарь аварийного освещения. Рванулась к нему. Сколько у меня времени? Секунда? Две?.. Две секунды в запасе, прежде чем захлебнусь ледяной водой...

Возле фонаря обнаружила лестницу, уходящую вверх шахты. Влетела в нее и ужаснулась скрытой где-то высоте. Доберусь ли до потолка? Найдется ли там несколько литров воздуха? Или моя подруга справится со мной быстрее?

Изнутри я уже вакуум. Стоит открыть рот, и вода заполнит до кончиков пальцев ног, словно надувную куклу... Именно так мне казалось в тот момент.

Поднималась стремительно; перепад давления долбанул по ушам. Голову стиснула неистовая боль, сознание держалось на волоске.

А конца шахты не было видно!

Не в силах бороться, я разжала губы...

Образы в голове смешались, закружились, в рот хлынула вода.

Глава 5

О ТОМ, ЧТО НАШЛА И ЧТО ПОТЕРЯЛА

Я знала, что уже на том свете. Зря, что ли, так спешила к свету по длинной темной шахте? Общеизвестный признак клинической смерти мозга.

Досадно, конечно. Веру не спасла. Утонула в катакомбах затопленной лаборатории. Самое обидное — никто так и не узнает, куда подевалась Алена Овчинникова. Не всплакнут сотрудницы архива, не помянут жгучим спиртом археологи, для которых я переводила надписи на скалах. Даже Леха Овчинников не провозгласит тост в одной из своих многочисленных компаний — за упокой души бывшей жены. “Стерва была порядочная, — сказал бы он, закусывая огурцом, — но по скалам лазала — на загляденье”.

...Не все ладилось на том свете. Отчего-то жгло в груди, а горло извергло поток кашля.

Я открыла глаза и обомлела. Дизайн загробного мира явно изменился с тех пор, как им занимались Иероним Босх и Гюстав Доре.

Лежала на стальном монолитном полу. Ноги в воде — провалились в зев шахты и порядком окоченели. Я подтянула их. Впечатление такое, словно по ним проехали на тракторе — почти не чувствовала конечностей.

Возле меня на полу огромная лужа. Та самая вода, которой я вдоволь нахлебалась.

Все-таки не умерла! Иначе бы не было так мерзко в груди и на душе. Все-таки поднималась я не по упокойному туннелю, а по реальной шахте. В бессознательном состоянии вылетела из нее, и, как кит, фонтанировала водой, прочищая легкие.

Ай да Аленушка! Ай да я!

Подняла голову.

Помещение лаборатории придавил низкий стальной потолок. Столы, оборудование, компьютеры — все осталось в целости. Я решила, что комната находится ниже уровня озера, а вода сюда не попала, потому что входные двери герметично закупорены.

Сползла от шахты, от потревоженной пленки озерной воды. Зубы клацали, да и тело колотило прилично. Усталость навалилась такая, что не могла сесть. Тогда я подползла к какому-то столу, прислонилась к ножке и стала интенсивно растирать себя. Периодически сознание угасало — срабатывала какая-то защитная функция организма. Но когда открывала глаза, вновь принималась массировать мышцы.

Не знаю, сколько времени это продолжалось... Подняв веки в очередной раз, поняла, что могу встать.

Первое, что увидела, — высокий стеллаж, заполненный толстыми черными прутьями. Обойдя стол, на котором возвышался гигантский микроскоп, приблизилась к нему.

Графитовые стержни!..

Именно о них говорилось в отчете, обнаруженном мною в злосчастном самолете “Фалкон 2000”. В нем я вычитала, что существует секретная лаборатория.

Как там было написано... Хм... “Опыты на насыщенных графитовых стержнях...”

Взяла один в руки. Тяжелый, длиной с метр. Перемазала ладони графитовыми чешуйками.

Зачем им потребовались графитовые стержни? В лаборатории проводились опыты с “мертвой водой”. А может быть, и саму ее производили здесь... Для чего использовался графит?

В голове всплыла новая строчка из отчета. Вспыхнула, словно неоновая вывеска:

“Достигнута трансформация атомной решетки...”

Меня словно молния ударила. Стержень выпал из рук и раскололся на несколько кусков.

Химия не моя наука, но в школе сдала сей предмет на твердую четверку. Базовые знания отложились в голове, их хватило, чтобы составить из разрозненных кусков информации единую картину. Все так элементарно, Ватсон. Графит состоит из атомов углерода. Он весьма хрупок. Легко ломается, колется, расслаивается. Ненадежный материал, в отличие от . .. АЛМАЗА!

Драгоценного камня, который по твердости превосходит любые другие минералы. А ведь состоит из того же самого углерода. Только имеет другую атомную решетку, в которой все электроны связаны! Я тут же вспомнила камень, обнаруженный на дне лодки в селении Шате. Необработанный алмаз весом в двадцать карат, потом проданный мистеру Коэну.

“Достигнута трансформация атомной решетки...”

“Мертвая вода” способна трансформировать атомную структуру графита в прочнейший алмаз!

Меня сначала бросило в жар, потом в холод, ставший уже привычным спутником.

Кроме огромной взрывной силы произведенная американцами жидкость обладает невероятным свойством превращать графит в алмаз. Ух ты! Интересно, это побочный эффект или как?

С мокрых волос стекала вода, заливая лицо. Я нетерпеливо стряхивала ее.

Что же случилось в лодке? Почему на дне валялся алмаз? Кажется, начинаю понимать...

Том Кларк — человек в шляпе и в черных очках — проверил, является ли вода, которую он отобрал у меня, “мертвой”. Всего лишь. Провел маленький опыт в походных условиях. Капнул на обломок графита и превратил его в алмаз. Так в лодке и забыл. Зачем ему мелочевка, когда он может соорудить булыжники в пятьдесят или даже в сто каратов!

Хотя нет, не может. Агент Ричардсон в самолете упоминал, что “мертвой воды” остались последние капли. Все правильно, ведь лаборатория по ее производству взорвана. Интересно, кем?

Я смотрела на упаковки графитовых стержней. В голове крутилась шальная мысль.

Здесь полно качественного графита. А там, наверху — последний кубик “мертвой воды”. Чем больше и чище камень, тем выше его цена!

Я не допущу использования “мертвой воды” в милитаристских целях! Американские вояки не получат субстанцию. Уничтожу “черного льва”. Как? Сделав себя миллионершей — вот как! Миллионерша-пацифистка! Это поступок! И это деньги!

У меня даже дыхание перехватило от радужных перспектив. Какое скалолазное снаряжение я приобрету — мирового класса!..

Стоп колеса...

Бесценный кубик-то утащил дражайший Глюк... тьфу, то есть Глюки. Чтобы сделаться миллионершей, сперва нужно найти этого оборванца. Только где он сейчас шляется?..

Где...

Я подняла глаза и уставилась на стену перед собой. На ней в красивой рамочке висела гравюра. Та самая. Сцена казни Ганеша. Бушующее пламя, два человека в огне. Рядом — член францисканского ордена инквизитор Мейфарт.

Подошла и сняла картинку с гвоздика.

Как связаны “мертвая вода”, о которой говорится в легенде, и “мертвая вода”, полученная спецами ЦРУ? Ответа нет. Почему химики, которые работали здесь, повесили на стену эту гравюру о Ганеше? Потому что мифическая “мертвая вода” была символом их работы по созданию уникальной жидкости? Или потому что с легендой связано название проекта?

Или ученые ничего не изобрели?

А жидкость все-таки получил Ганеш?

Может быть, цель секретной лаборатории заключалась в том, чтобы определить формулу Ганеша и воссоздать “мертвую воду”?

Мурашки побежали по телу.

Неужели древний алхимик на допотопном оборудовании, с помощью примитивных знаний изобрел такую удивительную и одновременно страшную вещь?

Мне от моих размышлений сделалось нехорошо. Кстати, разъяснилась одна из неясностей легенды — зачем инквизитору понадобилась “мертвая вода”. Мейфарта не интересовало ее разрушительное воздействие на биологические организмы. У инквизиции и без того хватало пыточных средств — испанские сапоги, дыба, огонь, в конце концов... Нет, Мейфарт мечтал о сказочных богатствах! Один из источников — знаменитый эликсир, который искали алхимики. Легендарная “живая вода”, способная превращать металлы в золото! А Ганеш обещал алмазы! Вот он — путь к неограниченной власти.

Я вскрыла рамку и вытащила лист пергамента из-под стекла. Бережно развернула, всмотрелась в рисунок.

Ганеш на гравюре что-то кричал, обращаясь к инквизитору Мейфарту. Но я сосредоточилась не на нем, а на втором человеке, привязанном к столбу. Кто он?

Жаке не смог ответить на этот вопрос. Сказал, что, вероятно, еще один преступник... Я так не думала.

Вблизи сделалось заметно, что черты лица этого человека очень похожи на черты лица самого Ганеша. Вытянутые скулы, нос картошкой, большой рот. Единственное отличие — человек был заметно моложе.

— Это сын Ганеша! — изумленно пробормотала я.

Сын Ганеша, который пытался бежать из тюрьмы и которого зарубили стражники. Точнее — отсекли голову. Алхимик позже украл его, чтобы “оплакивать три дня и три ночи”.

Но на рисунке голова сына на месте. Почему? Быть может, не было побега? Жаке ошибся?

Или Ганеш воспользовался “мертвой водой”, чтобы соединить голову с телом? Как в сказке про Ивана-царевича и серого волка?

Вот почему на гравюре глаза сына закрыты!

Инквизитор сжигает мертвеца...

Я вновь опустила взгляд на лист пергамента в руках.

Это еще один оттиск с клише. Первый находится в кабинете Анри Жаке. И подарил ему гравюру не кто иной, как белобородый доктор Клаус Энкель.

Энкель работал здесь. В этой комнате.

Я бережно сложила пергамент, затем перевернула опустевшую рамку. На обороте обнаружила надпись, которая подтвердила мои догадки.

“Другу Чедвику от Клауса Энкеля”.

Чедвик... Новое имя в моей истории. Что за фрукт?

Из лаборатории, где я очутилась, имелось два выхода. Один — шахта, заполненная водой. Лезть в нее больше не хотелось. Иссякли уверенность и то сумасшествие, которые забросили меня сюда. Не думаю, что вообще в своей жизни повторю плавание по затопленным комнатам, не зная наверняка, есть впереди воздух или нет.

Второй выход — намертво закрытые двери, которые, как я подозревала, были створками лифта.

И кнопку нажимала, и ногти обломала в отчаянных попытках открыть двери. Никакого толку. Где-то должен был находиться источник энергии.

Он обнаружился рядом. В запертом шкафчике. Тоже мне — проблема. Огнетушитель, знаете ли, отличное средство для крушения навесных замков. Не хуже кувалды... В шкафчике находился единственный тумблер, переведенный в положение “Off”.

Переключив его в положение “On”, я съежилась и зажмурилась. Боюсь электричества — ничего с этим не поделать. Как брызнет сейчас во все стороны.

Обошлось. Размыкатель щелкнул. Где-то в стенах по проводам понеслись обильные реки электронов и вызвали ожидавшийся эффект. Зажглась кнопка лифта.

Странно, что эвакуационная бригада поступила так незатейливо. Не отрубила комплекс от электричества полностью, не залила все бетоном, или, на худой конец, не расставила ловушек, стреляющих лезвиями или выпускающих удушающий газ.

Дальше я сотворила то, что делать было нельзя ни в коем случае. Мозги не сработали. Хотя, собственно, для чего я “оживляла” лифт в конце концов? Надеялась смыться отсюда.

Вот и нажала кнопку вызова.

Когда створки дверей поехали в стороны, вода в шахте звучно забурлила и резко стала подниматься. До этого момента она мирно покоилась, словно в колодце. Я нарушила паритет давлений.

Так как уровень воды в озере снаружи был выше, гидростатический столб подавал воду из колодца в помещение. Прохладные ручьи радостно зажурчали по полу. Пока я стояла, разинув рот, вода достигла щиколоток.

Я влетела в лифт. Вода устремилась следом.

Только бы она не попала на какой-нибудь важный энергетический узел! Тогда будет мне “северное сияние”. Ноги уже по колено покрыты ею, а лучшего проводника тока нет. Буду дергаться, как на танцплощадке, пока не обуглюсь.

Кнопок на стене всего четыре. Где я нахожусь? Ага, второй уровень. На первый не поедем — ничего, кроме воды и тьмы, там не ждет.

Вдавила циферку “три” по самое не хочу. Створки начали закрываться, сужая водяной поток. На середине пути они почему-то замедлили ход, стали двигаться с трудом, и я с ужасом подумала, что двери могут не закрыться. Утону в кабине, словно мышь, запертая в клетку и брошенная в пруд.

Вопреки моим тревогам, створки сомкнулись плотно, обрезав поток воды. Лифт загудел. Стоя по пояс в воде, я едва не подпрыгивала, ожидая, когда он поедет.

Лифт тронулся. Медленно, с громким гудением. Ну еще бы — такой груз тащит!

Поездка оказалась недолгой. Лифт остановился. Индикатор высветил цифру три. Двери раскрылись, и вода, запертая в кабине, подобно приливной волне, ухнула наружу.

Еще одно помещение с кровавым аварийным светом. В глубине комнаты что-то шевельнулось. Что-то полосатое и растрепанное...

— Вера, — с облегчением произнесла я. — Уже и не надеялась. Наконец-то нашла тебя!

— Алена? — недоверчиво проговорила Шаброва, чуть дернув головой.

Похоже, она не поверила в мое появление. Небось подумала, что к ней призрак пришел. Да и сама я поначалу сомневалась, что нашла Веру. Черные полоски на ее матросском платье убедили меня.

Не смогла удержаться — подбежала и обняла растерянную Веруню. Крепко-крепко. Едва не придушила.

— Обещала ведь, что не брошу тебя! — бормотала я. — Видишь? Не бросила!

— Аленка! — расплакалась Вера. — Аленка, я уже думала, что больше не увижу солнышка. И Кирюшку своего не увижу...

— Все хорошо, — утешала я.

— Алена, как такое могло случиться?

— Теперь все позади. Мы скоро выберемся отсюда. И полетим домой.

Правда, я понятия не имела, как нам освободиться. Назад пути нет. А что в этих стальных катакомбах дальше — одному Иисусу известно. Тем не менее, прижимая к себе щуплую Верочку, я была уверена, что самое главное сделано, что все несчастья позади.

— Алена... Они лишили меня возможности сбежать... — жаловалась Шаброва. — Они разбили мои очки.

Я наконец отцепилась от нее. Не смогла сдержать улыбку.

— Купим новые.

— Мы не выберемся отсюда. Эта дверь заперта... — Она робко указала на массивную стальную створку — очевидно, выход из помещения.

— У нас есть лифт... Ты давно здесь?

— Не знаю. Сутки или больше. Меня заперли и не приносили ни пищи, ни воды... — Она вновь захлюпала носом. — Я все думала о Кирюше. Вот умру, как он без меня один останется? Ведь никого у него больше нет на белом свете!

Я снова обняла ее, погладила по голове.

— Не останется один. Не волнуйся.

Вера в моих объятиях вдруг подняла голову и отстранилась.

— Что случилось? — обеспокоенно спросила я.

— Ты подставила Анри, — прошептала она, укоризненно глядя на меня полуслепыми глазами.

Я остолбенела от такого поворота. Шаброва, похоже, много дум передумала, сидя в заточении.

— Вера... Это получилось случайно.

— Нет! Если бы не твое упрямство, ничего бы не произошло! И Анри бы остался жив.

— Он и сейчас жив, — возразила я.

Вера словно не услышала.

— Ты подставила Анри. Этого милого, чудесного человека!

— Вера, как ты можешь такое говорить! Во Франции я за тобою шла до конца! Из самолета пыталась вытащить! Такое пережила, что никто не поверит!..

Не знаю, до чего бы мы доспорились, но под лифтом вдруг заклокотало и забурлило. Мы одновременно повернули головы в ту сторону.

— Небольшая проблема, — сказала я. — Если не уберемся отсюда, рискуем превратиться в двух утопленных котят.

—  Что? — не поняла моя подозрительная подруга.

Вместо объяснений, которые, учитывая Верочкино тугодумство, могли затянуться на полдня, я подхватила ее и впихнула в лифт.

Двери закрылись, лифт загудел, стал подниматься. Вера молчала, надувшись, а мне что говорить? Ее же спасаю, а она вдруг вспомнила, что я по ошибке обвиняла Жаке! Видимо, Верочка втюрилась в богатого этнографа. Она — девушка бедная, сына сама воспитывает, с мужчинами не встречается. Понятно, что переживает за Анри. Но на мне зачем срываться? Я ведь ей подруга!

Пока лифт доехал до четвертого яруса, я догадалась, что Вера в состоянии стресса. Поэтому не стала спорить с ней. Да, виновата. И хватит об этом!

Лифт привез нас в тесную комнатку. В ней была всего одна узкая дверь с надписью: “Аварийный выход”. Рядом — красный рычаг. Похож на стоп-кран в поезде.

Не мучая себя долгими размышлениями, я потянула за него.

Дверь аварийного выхода откатилась в сторону, и нас с Веруней ослепили яркие солнечные лучи. Словно узницы подвалов Бастилии, выползли на белый свет.

Мы оказались на той самой скале, с которой я прыгала в озеро. Как это было давно!.. Лес вокруг все так же переполняло осеннее уныние, темно-синее озеро продолжало хранить секреты тайной лаборатории.

Все закончилось. Домой, домой, домой!

Со мной была Вера. Чтобы больше не потерять, держала ее за руку, как маленького ребенка. Сходство усиливала обиженно оттопыренная нижняя губа — словно ей мороженого не купили. В другой руке я сжимала сложенную гравюру.

Спустились со скалы. Вера покинула меня, сообщив трагически, что если не попьет водицы, то упадет замертво прямо у моих ног.

Пока она черпала воду ладошками и пила, причмокивая на всю округу, я отыскала спрятанную под камнем одежду. Влезла в спортивный костюм. Наконец долгожданное тепло! Надоело бродить полуголой — ощущать постоянный холод.

Когда присела на камень, чтобы натянуть кроссовки, из леса донесся хруст сломанной ветки. Я вскинула голову: в руках зажав концы шнурка, готовые превратиться в бантик. Вера перестала пить и тоже смотрела в сторону леса.

Частокол стволов начинался в нескольких метрах от меня. Солнце клонилось к закату, и деревья продвигались черными холодными тенями.

Недоброе предчувствие шевельнулось в душе. Заскребло кошачьими коготками. Я никого не видела между стволами, но странное ощущение чужого недоброго взгляда не покидало.

— Вера, беги! — негромко приказала я, не оборачиваясь.

— Что? — растерялась она.

Иногда она слишком долго разбирается в ситуации. Вера — не тормоз, просто воспринимает информацию размеренно и взвешенно, требуя доказательств. Но не было времени на доказательства!

— Беги, говорю! — Пришлось повернуться. — Прячься!

Она уставилась на меня щенячьими глазами. И только когда я вскочила и понеслась по камням в одной незашнурованной кроссовке, Вера опомнилась.

С неожиданным проворством Шаброва нырнула за скалу. Будто ее фигура в матросском платье и не торчала над водой, будто я и не спасала ее из затопленной лаборатории.

Такое проворство вообще-то не вяжется с Верочкой. Полагаю, продолжительное заточение без пищи и воды научило ее не хлопать ушами, когда надвигается опасность...

Ой!

Я споткнулась о крупный булыжник и упала на берег лицом вниз. Гравюра вывалилась из ладони. Попыталась подняться, но упала снова. Лодыжка заполыхала болью. Не перелом, не вывих, но подвернула сильно.

Сзади послышался хруст гальки. Кто-то быстро приближался, а я не только подняться — в себя прийти не могла. Да и поздно уже...

Возле меня остановилась пара грубых ботинок. Я не поднимала голову и видела только их.

— Кажется, мадам обронила это? — раздался насмешливый голос. Рядом с лицом упала моя вторая кроссовка.

Боже, как знаком этот голос! Знаком до боли! Это тот самый человек в черной шляпе и очках.

Но я вдруг поняла, что это не Левиафан. Не Том Кларк — руководитель спецотдела.

Мама родная!..

С другой стороны на гальку рухнуло нечто черное, грязное, воняющее.

Глюки!

— Вы вроде знакомы? — поинтересовался все тот же голос.

С трудом перевернулась. Длинный нос Глюки был разбит, глаза испуганные. Опять что-то неразборчиво бормотал...

Врезала ему по физиономии. Так врезала, что бродяга откатился.

— Да, — ответила я. — Знакомы.

Настало время посмотреть в лицо своему врагу. Я села, откинула волосы.

Их было двое. Один — высокий крепкий мулат с укороченным автоматом, болтающимся на ремне под мышкой. Он вытирал руки платком, измазался, бедолага, пока тащил Барсика по прибрежной гальке. Возле его ног лежала моя сумка, которую часом ранее стащил пройдоха Глюки.

Второй — тот самый... Человек в очках и черной шляпе.

Как я могла принять его за Левиафана? Разве что во мраке безлунной ночи, опустившейся на особняк Анри Жаке... Боже, как мне знакома эта фигура!

Он снял очки. И шляпу. Миру явились лопоухие уши и бритый череп. Рельефно выделялись неровные кратеры на темени.

Дрожь невольно прошибла меня. Воздуха вдруг перестало хватать.

— Бейкер, — выдохнула я.

И как было не испытать ужас и смятение, глядя на восставшего из могилы убийцу и садиста. Передо мной стоял тот самый Джон Бейкер, которого я... убила альпинистским молотком в гробнице прелюдий на Крите!

Нет, мне не приснилось, как я вколачивала полтора килограмма стали в его голову. Страшные следы этих ударов — неровные вмятины на черепе — уже не исчезнут никогда. Взгляд его сделался более колючим и садистским. Опять сошлись наши пути-дорожки...

— Куда потерялась твоя говорливость, мартышка?

— На месте... — с трудом вытолкнула из себя. — Просто думаю: то ли передо мной призрак, которого нечего опасаться, то ли молоток оказался недостаточно тяжелым, чтобы вышибить твои мозги.

Его ухмылка поблекла. Но сразу же губы раздвинулись еще шире.

— Надеялась убить меня, Скалолазка? Зря. У нас очень хорошие нейрохирурги.

— Вам бы еще штат психиатров...

За бесплатный совет получила в подбородок ботинком. Удар отшвырнул на спину.

Да, Бейкер верен себе. Всегда был таким джентльменом — заботливым и участливым...

— За что вы убили доктора Энкеля?

Бейкер присел рядом.

— Нельзя обманывать людей, которые позволили тебе прикоснуться к великому открытию.

— Великое открытие — “мертвая вода”?

Бейкер хмыкнул. Не ответил утвердительно — никогда этого не делал, но я уверена, что угадала.

— Это он устроил взрыв в лаборатории?

— Откуда тебе известно о взрыве? — насторожился американец.

— Прочитала бумаги в самолете.

Не надо говорить, что была в лаборатории. Кажется, они не заметили Верочку. Пусть думают, что она до сих пор заперта на третьем ярусе.

— Ты была в том самолете? — удивился Бейкер. — Так вот кто уничтожил нашу группу!

— Ничего подобного! — возмутилась я. — Благодарите своего психованного Чиву! Он взорвал в салоне гранату. Обычные бандитские разборки.

Моя фраза явно задела Бейкера, но он почему-то не врезал мне опять.

— У нас не банда, — сказал он, сдерживая ярость. — Мы исполняем волю американского народа.

— Американский народ знает, какую бяку вы изобрели в своей лаборатории?

Его серьезность мигом улетучилась. Бейкер засмеялся. Не добрым смехом, не зловещим. Мерзко закудахтал.

— Ты всерьез полагаешь, что мы изобрели “мертвую воду”?

Я даже рот раскрыла от такого откровения.

Получается, я ошиблась? И засекреченные химики Пентагона не получили искомого?

— Откуда же она взялась?

— Неужели не знаешь? Просто как красивую картинку утащила из затопленной лаборатории гравюру с казнью Ганеша?

Я бросила взгляд на упавший пергамент. Он раскрылся и обмяк на голышах, которые придали изображению некоторую объемность.

— Значит, “мертвую воду” выделил Ганеш?! — Невероятная, ошеломляющая информация. — Но как она попала к вам?

— Может, тебе еще открыть имена наших агентов в Восточной Европе?

Нужны они мне. Что же получается? “Черный лев”, или “мертвая вода” — жидкость, обладающая невероятными свойствами, — достижение древности!

Пока собиралась с мыслями, с Бейкером вдруг что-то произошло.

Он вздрогнул, напрягся. Хлопнул ресницами. Лицо приобрело озабоченное выражение. Будто кто-то переключил программу у него в голове.

—  Сейчас подойдут лодки, — заговорил он, сосредоточенно глядя в сторону озера. Я тоже обернулась и убедилась, что никаких лодок нет и быть не может. С недоумением воззрилась на Бейкера.

—  Да-да, дело сделано, — продолжал Бейкер, обращаясь к самому себе. — Уходим... Спускайтесь тихо, транспорт вот-вот подойдет... ДА, И ПОДБЕРИТЕ ДЕВЧОНКУ ТАМ, НА КРЫШЕ...

Ничего не поняла. Что с ним творится? Это он говорил во Франции на крыше особняка!

Мулат с автоматом глянул в лицо Бейкеру, кивнул и поднял на нас ствол:

— Расслабьтесь. Шеф скоро придет в себя.

Разинув рты, я и Глюки наблюдали за мечущимся в поисках лодок Бейкером. Он неожиданно остановился возле меня и наклонился почти к самому лицу.

—  Ты кто? Кто ты такая?

Я слова вымолвить не могла.

—  Что за дурацкое платье на тебе в черную полоску?

Теперь поняла!

Перед глазами Бейкера проносились события двухдневной давности. Особняк Жаке, приключения на крыше, темная река, лодки... И плененная Верочка. Именно на ней было платье в полоску...

Впрочем, почему “было”? Оно и сейчас на ней.

Я не смогла убить Бейкера, но, кажется, серьезно повредила его мозги. И как калеку допустили к оперативной работе? Как он прошел медкомиссию?.. Хотя догадываюсь. Левиафан поручал ему грязные дела: убрать доктора Энкеля, найти и ликвидировать Глюки. Другие, о которых я не знаю.

—  Белобрысый доктор получил по заслугам, — не унимался Бейкер. — Пацифист гребаный. Думал, что сможет незаметно стащить пару кубиков под шумок. Думал, мы не заметим чудес, творящихся у него в клинике! Думал, что не поймем, почему так шустро больные встают на ноги после переломов.. .

Вот те на! Энкель экспериментировал с “мертвой водой” в своей клинике! Исследовал медицинскую составляющую ее свойств. Не бросился штамповать алмазные болванки, а сращивал переломы костей.

Вспомнились слова рекламы: “Наше главное достижение — скорейшая реабилитация после переломов. Вы будете удивлены!”

Мне сделалось жалко швейцарского доктора — доброго и честного. Противостоявшего американцам... Пытавшегося продемонстрировать, чему должна служить наука... Павшего от руки убийцы.

—  А ты кто?

Бейкер уже смотрел в лицо Глюки. Тот испуганно отползал от его жгучего взгляда.

—  Ты что здесь делаешь?.. Погодите!.. А где особняк лягушатника ? И где ВОДА ?

Он вновь повернулся ко мне. И я поняла — это реальный шанс получить сведения. Компьютер сбойнул, и у меня есть прямой доступ к информации в обход защит и паролей.

— Откуда взялась “мертвая вода”? — спросила я. Бейкер окаменел, бесцветные, глаза заметались в нерешительности. Какой-то ограничитель все-таки действовал. Совсем маленький. Нужно его отключить.

— Где вы нашли “мертвую воду” Ганеша?

Он уже открыл рот, чтобы ответить. Я приготовилась слушать, но Бейкера вдруг сотрясла дрожь. Американец встряхнул головой, захлопал ресницами. Его голова переключилась в режим реального времени.

— Что... что случилось? — спросил он, оборачиваясь к своему спутнику с автоматом.

— Шеф, у вас было это... заплыв на дальнюю дистанцию... — И мулат красноречиво покрутил растопыренными пальцами возле виска.

Я думала, что Бейкер его прибьет на месте. Прекрасно помню мстительный и взрывной характер американца... Но мой старый знакомый лишь удовлетворенно кивнул. Значит, нередко с ним случается этот самый... заплыв на дальнюю дистанцию.

Пока Бейкер приходил в себя, а его спутник, повернувшись к шефу, ненароком отвел от нас ствол, Глюки предпочел не терзаться мыслями о хрупкости человеческого сознания, как делала это я. Он вдруг подскочил, напоминая кузнечика или, скорее, неуклюжего богомола, и врезался головой в живот мулату.

Бейкер вышел из задумчивости, когда его помощник беспомощно опрокинулся навзничь. Барсик прокатился по распластавшемуся здоровяку и вприпрыжку кинулся к лесу.

— Ах ты, ублюдок! — заорал мулат.

— Убей его, — коротко приказал Бейкер, не оборачиваясь. Бомж не был ему интересен. Вот я — другое дело!

Могучий мулат, припав на одно колено, дал короткую очередь из автомата... Еще одну. Я думала, пули срежут нескладного Барсика, как стебелек, но тот прыгал из стороны в сторону, словно кукла на резинке. Смешно так прыгал, тем не менее свинцовые струи не попадали в него, теряясь в путаной лесной чащобе.

Кусая от волнения губы, я следила за беглецом. Казалось, вот-вот он свалится — ногу подвернет, или пуля раздробит сустав. Почему-то переживала за Барсика. Странно, ведь он один раз чуть не отравил меня, в другой — чуть не задушил.

Еще немного, и Глюки найдет спасение в лесу. Нырнет в темную чащу и скроется. Помощник Бейкера понял это и перестал стрелять. Передернул какую-то железяку под стволом и надавил на курок.

Звук — словно лопнул огромный воздушный шар. Под стволом автомата заклубился дым. Рядом с Глюки расцвела огненная вспышка. Листья взметнулись жухлыми перьями.

Мулат снова передернул затвор подствольного гранатомета. Еще один взрыв — рядом с первым. Черное пальто Глюки исчезло в дыму.

— Если уйдет — голову сниму, — пообещал Бейкер помощнику, продолжая стоять к лесу спиной, с улыбкой глядя на меня. Он знал, что творилось сзади. Словно отрастил глаза на затылке.

Могучий мулат подхватился и тяжело побежал к дымящейся окраине леса. Бейкер шевельнулся.

— Теперь мы одни. И у меня есть для тебя подарок, — поделился он сокровенным и достал из-под пиджака огромный сверкающий тесак.

— Эх, молодежь, — продолжил Бейкер, кивнув головой в сторону удаляющегося помощника. — Гранаты, лазерное наведение... Баловство!.. Не понимают, что на свете нет ничего лучше мачете, заточенного под бритву.

— Может догоните его и объясните? — предложила я, не сводя глаз с лезвия в руке Бейкера.

Уголок его рта дернулся в усмешке.

— Не отвлекайся, Скалолазка. Какую конечность отрубить тебе в первую очередь?

Прежде чем я успела ответить, мачете взлетело в воздух, прочерчивая траекторию к моей шее. Негодяй собирался отрубить мне голову!

Нашел конечность!

Я отпрыгнула, кончик лезвия сверкнул в паре жалких сантиметров от горла. Выражение “на волосок от смерти” наполнилось реальным смыслом. Правда, картинки из моей жизни почему-то не спешили проноситься перед глазами вопреки россказням очевидцев. Вместо них перед глазами стыл тесак, завершающий траекторию. Огромный, жуткий. Неужели это и есть последнее, что я увижу?

Сделав страшное лицо, Бейкер замахнулся снова. Не дав ему опустить руку, я вцепилась в его запястье.

Борьба была недолгой. Поняв, что я готова к защите, Бейкер свободной рукой ударил меня в живот.

Упп!.. Вот это удар!

Кишки скрутило узлом. Я упала, но все-таки выдрала мачете из пальцев противника. Оно взмыло в воздух — крутясь, словно бумеранг, — и упало в воду недалеко от берега.

Бейкер опрокинулся назад, потеряв равновесие. Я поднялась первой, превозмогая боль. Пора, наконец, и себя показать.

В тот момент, когда американец вставал, я кулаком врезала ему по голове.

Глюки после таких тумаков сдавался. Я даже думаю, что подобным ударом могла бы и крюк в скалу вогнать — настолько знатным получился замах.

На Бейкера удар не произвел особого впечатления. Он лишь покачнулся, вставая. Потер ухо, в которое угодила моя рука. И врезал в ответ.

Рано мне еще с мужиками в драке тягаться. Все-таки женская природа больше соответствует приготовлению обедов и воспитанию детей. Кем я себя возомнила?

Меня отбросило на несколько метров. Пролетела подбитым “кукурузником” и рухнула в озеро.

Едва не потеряла сознание, но ледяная вода тут же привела в чувство.

Выпрыгнула из воды, словно ошпаренная. Вылетела на берег и нарвалась на новый удар.

Бейкер в прыжке вонзил в меня ступню. Едва грудную клетку не проломил, проклятый. Дыхание перехватило, но на этот раз меня швырнуло на берег.

Я подняла голову. Темнота накатывала на глаза волнами.

Бейкер забрался по колено в воду. Что-то искал. А! Свое мачете. Все надеялся порубить меня к ужину. Или что он там еще придумал своей пробитой башкой?

Я собиралась подняться и врезать этой сволочи так, что... что... Чтобы всю жизнь потом помнил? Так было это однажды. И, судя по всему, он не забывал о той нашей встрече никогда.

Следующая мысль пришла неожиданно.

Да на кой мне драться с Бейкером!

Я глянула в сторону леса.

Полумрак чащобы прямо притягивал к себе. Чего, собственно, раздумывать? Нужно спасать свою тощую задницу — как говорят негры в голливудских киношедеврах.

И я метнулась к заповедному лесу.

Я бежала по гальке, ноги путались. После двух коварных ударов Бейкера отсутствие координации естественно. Удивительно, что могу еще бежать...

— Стой, Скалолазка! — заорал сзади Бейкер. — Будет хуже!

Сомневаюсь, что будет хуже. Что может быть хуже разделывания твоего тела тесаком?

— Сто... — начал он и осекся.

Я быстро обернулась и обнаружила, что Бейкер распластался на камнях. Какая досада — бедняга споткнулся. Вернуться и помочь ему подняться? Как-нибудь в следующий раз.

В меня возвращалась уверенность. Я “давила на педали”, мешанина деревьев становилась все ближе, а глухая ругань Бейкера удалялась. Когда я достигла границы леса, от берега донеслось отчетливое:

— СКАЛОЛАЗКА!.. ТЫ БУДЕШЬ УМИРАТЬ ДО-ОЛГО!!

Сначала поймай меня!

Не разбирая дороги, влетела в кусты. Они скрывали бурелом, и я здорово припечаталась лбом к поваленному стволу.

Ох!..

Так и села. Но рассиживаться некогда.

Поднялась.

Если так и дальше пойдет, то не Бейкер разделается со мной, а сама угроблюсь.

Пошатываясь, нырнула под ствол. Двигалась куда осторожнее. Незаметно приблизилась к скале, которая уходила вверх неприступной — даже для меня — стеной.

Углубиться в лес не успела. Впереди мелькнула фигура помощника Бейкера. Он возвращался мне навстречу. Так и не поймал Глюки!

Я испытала непонятную гордость за Барсика. Вот только... Куда мне-то деваться? Сзади Бейкер с мачете, впереди мускулистый латинос с автоматом... Наброситься на него? Нет, с этим драться еще хуже, чем с Бейкером. Не научилась я пока пули переваривать без вреда для здоровья.

Я очутилась в западне. Базальтовая скала, рассекавшая лес слева от меня, как назло была без единой трещинки — не заберешься. Справа темнела чащоба, в которой быстро не скрыться. Помощнику Бейкера останется искромсать ее вместе со мной очередями из своей стреляющей железяки.

Выхода нет?

Выход есть всегда!

Я с разбегу запрыгнула на ствол, стоявший на моем пути. Быстро-быстро полезла вверх. Когда расстроенный мулат поравнялся с деревом, я находилась уже метрах в шести над его головой.

Остановился он как раз подо мной, перекинул автомат и достал сигареты. Сунул одну в рот и все никак не мог прикурить.

Где же Бейкер? Я пыталась увидеть, что творится возле озера, но стволы деревьев и их листва ограничивали обзор.

А вот и он нарисовался. Фигуру скрывало дерево, но из-за ствола появилась опущенная рука с мачете.

Он стоял. Чего-то ждал. Чего?

— Скалолазка! — последовал его крик. — Выходи из леса!

Помощник Бейкера оставил попытки зажечь сигарету, бросил зажигалку под дерево и отправился обратно в лес. Очевидно, искать Глюки. Не выполнил приказ и не горит желанием встречаться с шефом.

— Выходи, крошка! Иначе вместо тебя пострадает невинный человек.

Бейкер вдруг показался в просвете между деревьями. Я с ужасом увидела, что он держит за волосы Верочку, которая стоит на коленях. Где он поймал ее? Матушки! Я-то думала, что она в безопасности!

— Выходи, крошка! — в третий раз пригласил Бейкер. Рука, сжимавшая тесак, поднялась над Вериной головой. Нет! Стой!

Хотелось закричать, но горло перехватило. Он не сделает этого. Не обидит постороннего человека!

— Я буду считать до десяти, — объявил Бейкер. — На счет десять отрублю ее умную, начитанную голову!

Вера покорно сидела рядом с ним, уставившись на камни. Зачем Бейкер угрожает ей? Она же ни в чем не виновата. У нее дома остался маленький сын, которого она воспитывает одна! Она...

— Один! — громко произнес Бейкер, и я поняла, что проиграла.

— Стой! — прорвало меня. — Стой-стой-стой!!!

Американец замер.

— Ты где там?

— На дереве! Сейчас спущусь! Отпустите Веру!

— Двигай сюда!

— Уже спускаюсь, уже...

Вообще-то спускаться немного сложнее, чем карабкаться вверх. Я на секунду замешкалась и, опасаясь разозлить американца, снова напомнила о капитуляции:

— Спускаюсь я, Бейкер!

— Поторопись, мне некогда... Куда пропал этот недоумок?

Я нащупала ступней нижнюю ветку. Встала на нее.

Слова, произнесенные дальше Бейкером, заставили обмереть.

—  Не отвлекайся, Скалолазка. Какую конечность отрубить тебе в первую очередь?

Я испытала шок. В груди похолодело. Сердце застыло — такое впечатление, что оно больше не запустится.

У Бейкера опять съехала крыша. Канал в его голове переключился. Но американец вспомнил не события во французском особняке, не эпизод на Крите, а совсем свежий момент. Десятиминутной давности. Когда он собирался обезглавить меня своим страшным тесаком.

Тогда я успела отпрыгнуть. А теперь?..

Теперь на моем месте находилась Верочка! Бейкер держал ее за волосы и думал, что это я.

— Я ЗДЕ-Е-Е-ЕСЬ! — закричала во всю глотку.

Рука с мачете резко опустилась...

Мне было около семи лет, когда это случилось. И мир маленькой девочки Алены Баль разом перевернулся, оставив в прошлом солнечное детство. Я не помню имени—отчества воспитательницы в детском саду, не помню гонок на трехколесных велосипедах, о которых рассказывала подруга... Все-таки одни события вытесняются из головы другими. И если у Евгении Симоновой, ныне Абрамян, осталось воспоминание, как мы содрали локти и коленки, съехав на шоссе с крутой горки, то во мне сохранился лишь образ бабушки. На ней был льняной передник с красными славянскими узорами — уточками и ростками. Она посадила меня на кровать, присела рядом, сложив руки на коленях, и долго молчала. Собиралась что-то сказать, но вместо этого неотступно смотрела на пришпиленный к стене рисунок, который я подарила маме на 8 Марта. Корзинка, полная грибов с красными шляпками. Подосиновики.

Все началось с отъезда отца. Хотя у нас сохранилось несколько фотографий, я совершенно его не помню. Маму — да. А вот отца — нет... Я знала только, что он уехал очень далеко. Бабушка сказала: “Туда, где солнце светит круглые сутки”. Именно так.

Прошло несколько дней, а может, недель. Посреди ночи меня разбудила мама.

— Я еду к папе, — сказала она. — Я хочу попрощаться с тобой...

Такой она мне и запомнилась. Овал лица в полумраке, мягкие волосы, запах цветочных духов и какая-то неземная теплота, исходившая от нее. Мамочка моя...

Она поцеловала меня на прощанье и произнесла фразу, которую я вспоминала каждый день на протяжении десяти следующих лет.

— Будь умницей, дочка...

Будь умницей... Будь умницей...

Не знаю, сколько времени прошло после этого. Бабушка говорила, что пара недель. Мне показалось — целый год. Я нашла на улице безногую, но совершенно новую куклу. Прибежала домой, чтобы поделиться радостью с бабушкой и дедушкой. Застала их на диване перед включенным телевизором . Они уставились в экран, а лица у них были такие белые, будто их подменили масками чужих, незнакомых людей. На ковре валялись телефонный аппарат и трубка, соединенные витым проводом.

Я ворвалась с радостным воплем, на секунду остановилась, глядя на экран.. .

Дед вскочил с дивана. Спешно и грубо затолкал меня в спальню. Так я и не увидела ничего. Моя радость тут же испарилась. Я рыдала у запертой двери. Рыдала несколько часов.

А потом в спальню вошла бабушка в льняном переднике с красными узорами...

— Мне нужно сказать тебе, Аленушка, — произнесла она, разглядывая рисунок корзинки, набитой здоровенными подосиновиками. — Мама с папой не вернутся...

Не помню, как я слезла с дерева. Вероятно, свалилась в конце. Не помню, как продиралась сквозь кусты, как упругие ветви хлестали по лицу. Не видела ничего. Перед глазами сияло опускающееся лезвие, а затем последовал чавкающий удар.

Вылетела на берег и остановилась.

Подобный ужас я испытала лишь однажды в своей жизни. Когда бабушка в льняном переднике с уточками сообщила, что моих родителей больше нет. Они погибли там, где солнце светит круглые сутки. Месяц назад они были рядом, я говорила с ними, и вдруг в один миг их не стало.

Вера лежала на камнях — одинокая, брошенная. Лежала ровно, словно кто-то заботливо уложил ее на колючую гальку, выпрямил руки, расправил платье... Голова отсутствовала. Она покоилась рядом. Глаза закрыты и лицо умиротворенное.

Я тихо заплакала. Без сил опустилась на камни, потом все-таки встала и медленно поплелась к Верочке.

Я больше всего боялась, что закончится именно так. Кошмарный ужас с самого начала служил фоном развивавшейся истории. Давил, угнетал. Теперь он царил на сцене полностью и безраздельно. Его повелителем был бессмысленно жестокий американец с покореженным черепом и окровавленным мачете. А жертвой стала моя лучшая подруга. Вера уже никогда не поднимется, не посмеется вместе со мной над ляпом в переводе, не поцелует сына.

Почему жестокость имеет право на существование? Почему отморозки правят бал в этом мире? Вопросы банальные, но именно они роились в голове, когда я гладила руку Верочки.

Долго я сидела и гладила руку Верочки. Бейкер не возвращался. Тень деревьев накрыла берег и коснулась воды.

Слезы лились и лились из глаз. Скорбь придавила тяжелой плитой. Прежде всего она, уж после — чувство вины перед подругой. Я не уберегла, не спасла Веру. В результате маленький мальчик на другом краю света остался без мамы...

Больше всего меня коробил вид отделенной от тела головы. Слизывая с губ слезы, осторожно вернула ее на старое место. Камни там, где она лежала, покраснели. Я убрала руки, пальцы продолжали чувствовать мягкость и податливость Верочкиных волос.

Не было сил смотреть. Кровавый воротник, который охватывал худенькую Верину шею, притягивал взгляд.

Сумасшедшие, бредовые мысли овладели мною. Я думала о “мертвой воде”...

Что, если и в самом деле с ее помощью можно заживлять раны на мертвецах? Как в сказке об Иване-царевиче и сером волке? Ведь научился доктор Энкель, используя удивительную субстанцию, сращивать сломанные кости!

— Что думаешь, Вера? — спросила я.

Все готова была отдать, чтобы она ответила. Но с холодных Вериных губ не сорвалось ни звука.

Легенда о Ганеше...

Человеке, который открыл “мертвую воду” и пытался приживить ею отрубленную голову сына.

Сказка? Выдумка?

Возможно.

Но глаза невольно уставились на забытую всеми сумку. Она валялась на камнях чуть в стороне. В ее недрах покоился термос из нержавейки с последним кубиком.

Когда стало совсем темно, я развела костер при помощи зажигалки помощника Бейкера. Нашла ее под деревом, где он ее бросил. Отблески пламени плясали на Верочкином теле в жутком языческом танце.

Не знаю, правильно ли я поступала. Возможно, нарушала какие-то божественные законы. Но я — известная атеистка. И то, что делала тогда, казалось мне таинственным и запретным ритуалом Вуду, которому меня там же учили невидимые духи холодного ночного озера с неизвестным названием.

Я выгрузила весь лед, извлекла осторожно темный кубик и положила отдельно. Разломала сам термос и вытащила колбу, изготовленную из нержавеющей стали. Прикрутила ее к палке и опустила в горловину кубик.

Подносила к пламени с большой осторожностью.

Половинка луны отражалась в озере и походила на полуприкрытое око, подсматривавшее за мной из темных водных глубин. Мрачный лес пугал шелестом листвы.

Колба разогрелась быстро, через некоторое время я услышала бульканье. Кубик растаял.

С тревогой вздохнула и перенесла колбу на лед.

Остудила.

Странные физические свойства у “черного льва”. При одной и той же температуре “мертвая вода” может находиться и в жидком, и в твердом состоянии. Чудно, ей-богу, но для меня это значения не имеет.

Выровняла голову Веры по отношению к туловищу. Взяла остывшую колбу, занесла над раной и... В меня закралось страшное сомнение.

Чем я, собственно, занимаюсь? С ума сошла от горя! Эта гадость испепелит останки Веры в одно мгновение. Уже довелось наблюдать подобный эффект в Нью-Плимуте. Эксперимент со злобным псом.

Ничего не получится!.. Я просто сошла с ума...

Что ж, пусть будет как будет! Наклонила колбу и плеснула несколько капель на кровавый разрез.

Капли падали целую вечность.

На рану не попали, угодили ближе к Верочкиному подбородку. Замерли в ложбинках сонных артерий.

Затаив дыхание, я ожидала, что взрывная волна растерзает тело. Что плоть брызнет в стороны, в полете рассыпаясь в прах... Но капли не всасывались, ничего не рвалось. Вообще ничего не происходило.

Время замерло. Даже листья перестали шелестеть в темноте.

Я расстроилась. Никакого эффекта.

А может, эффекта нет, потому что вода не попала на рану?

Собралась плеснуть еще порцию, как вдруг заметила, что капельки покатились вниз. Искрясь в пламени костра, заскользили по желобкам шейных мышц по направлению к ране. Словно крохотные светлячки побежали.

Я с изумлением наблюдала за этим чудом.

Вот они уже на месте. Мгновение — и капли всосались в темный кровавый срез, растворились, словно их и не было. А в следующий миг там начали стягиваться мышцы и кожа.

Как зачарованная, я наблюдала за всем до завершения процесса. Три крохотные капельки соединили участок рассечения длиной сантиметра три.

Я отстранилась от Веры, зачем-то посмотрела на костер. А потом вылила воду из колбы всю, без остатка.

Вспомнила рассказ Глюки, как он вылил “мертвую воду” в бассейн с карпами? Темная жидкость впиталась в бедных рыбок, словно в пористую губку. То же произошло и здесь. “Мертвая вода” полностью всосалась в рану, но, в отличие от карпов, не испепелила тело, а принялась склеивать разрез.

Волокна мышц пульсировали; извивались под кожей, соединяясь, отрубленные части. Кожа срасталась на глазах. Послышался глухой стук. Это соединились шейные позвонки.

Не прошло и десяти секунд, как случилось чудо. Настоящее чудо. Без участия “виагры” или Иисуса.

Передо мной лежала Верочка. Целая. Бледная, умиротворенная. Шея — ровная, гладкая. Ничто не напоминало о ее ужасном увечье.

Создавалось впечатление, что Вера просто уснула.

Казалось, еще чуть-чуть — и Вера откроет глаза. Увидит меня, улыбнется и, потянувшись, скажет: “Как я крепко спала”, не замечая моих счастливых глаз...

Чудо уже произошло, осталось лишь вдохнуть в тело жизнь.

Но Вера лежала бездыханная и неподвижная. И красные отблески огня продолжали играть на ее лице.

Что дальше? Я сделала все, что смогла.

Или не все?..

Проснулась оттого, что острый камень впился в бок, словно пытаясь добраться до печени.

Резко поднялась.

Костер потух, слабая струйка дыма тянулась к небу. Озеро безмолвствовало. В нем отражались укрытые туманом деревья и ясное небо.

В первый момент подумала, что вчерашний кошмар мне приснился. Так не соответствовали жуткие воспоминания жизнерадостному утру. Но, повернув голову, увидела бледную Верочкину руку и содрогнулась.

Что же делать дальше?

Этот вопрос преследовал меня неотступно. Я нашла Веру, могла вернуться домой, но как смотреть в глаза маленькому Кирюше? Что ему сказать на обычный детский вопрос: когда вернется мама? Правду? Но я знаю, что он почувствует. Потому что сама испытала подобное, когда мне было семь...

— Вера-а, — позвала я, втайне надеясь, что она ответит. — Прости меня, не уберегла... Как мне жить дальше? О гибели мерзавца Бейкера горевала целых полгода, а о тебе?..

Поплелась к озеру умываться. Разделась до пояса, ополоснулась ледяной водой. И в ней, как в зеркале, отразилась татуировка на плече.

Забыв про водные процедуры, принялась рассматривать рисунок.

Участок кожи с татуировкой покрылся зудящей коркой, но рисунок просматривался. Красный и черный лев раскрыли друг на друга страшные пасти, вытянув когтистые лапы. Это древний символ, сказала татуировщица-маори. Только она не ведала, что он означает.

Татуировка черного льва появилась не случайно. Я сама просила. В тот момент мною владела мысль о “мертвой воде”, и я посчитала, что будет круто обзавестись символом этой субстанции. Но в нагрузку мне достался еще и красный лев...

Погладила плечо с татуировкой. По коже словно ежик прокатился.

На рисунке красный и черный лев борются, их антагонизм очевиден. О противостоянии свидетельствуют горящие глаза, кровожадные когти... Но львы являются единым целым. Нижние части их тел переплелись, словно девичья косичка.

— Если черный лев означает “мертвую воду”, — пробормотала я, трогая пальцем нарисованные клыки, — тогда красный лев... Стоп! Но это невозможно!

ЖИВАЯ ВОДА!

Красный лев означает “живую воду”! Ноги подкосились, я едва устояла. Теперь понятен смысл, которого не ведала татуировщица-маори. Я получила на плечо символ единства “живой” и “мертвой воды”. Одна — убивает, другая — воскрешает. Одна без другой неполноценны. Их объединение творит невероятные чудеса... Просто сказочные! Божественные. Близкие к запретной черте дозволенного человеку...

Две воды, два “льва” способны поднимать мертвых. Только вместе они совершают божественное чудо! Да, только вместе. “Мертвая” затягивает раны, но без “живой” не в силах пробудить в человеке жизнь. “Живая” восстанавливает мозг и заставляет биться сердце, но долго ли проживет человек, у которого из открытых ран хлещет кровь?

Да, точно! Именно так в легендах объяснялось единство двух “львов”. Двух уникальных субстанций, на поиски которых, если сложить жизни всех алхимиков, потрачены тысячи лет.

И один человек из средневековой Европы все-таки добился результата! Невозможно поверить, что Ганеш смог выделить “мертвую воду”, но вряд ли Бейкер лгал. Не мог он лгать. Не было смысла обманывать женщину, которую он собирался отправить в гроб.

Я продолжала стоять на берегу, пораженная своими мыслями. Повернулась к озеру спиной, посмотрела на Верочку. Издали еще больше казалось, что она просто уснула.

Не хотелось думать дальше. Я боялась напрашивавшегося продолжения. Но мысли, как мыши подпольем, уже овладели моим сознанием.

Знал ли Ганеш о том, как выделить “живую воду”?

Несомненно знал! В этом и состоит сакральный смысл последней фразы Ганеша, которую он выкрикнул из пламени аутодафе. Он кричал, что вместо двух львов Мейфарт получил пепел укротителя.

Два льва. Черный и красный.

Ганеш знал о “мертвой воде”. Более того, он называл себя “укротителем львов”. Он получил “мертвую воду”. И знал — КАК ПОЛУЧИТЬ ВОДУ ЖИВУЮ!

Мне сделалось трудно дышать. Страшные, запретные мысли летели, я едва поспевала за ними.

Ганеш использовал “мертвую воду”, чтобы соединить голову сына с туловищем. Израсходовал драгоценную субстанцию, на которую зарился Мейфарт, и тем самым вызвал гнев последнего. Он истратил воду на убитого сына не потому, что его скорбь была велика и он не мог смотреть на изувеченное тело. Нет...

Алхимик надеялся ОЖИВИТЬ юношу! Он подготовил его к применению “живой воды”.

Только не успел выполнить задуманное. Инквизитор схватил его.

Теперь понятно, почему сын оказался на костре вместе с отцом. Для людей — а для церкви тем более! — он казался зомби, готовым подняться из могилы в полнолуние. Еще не живой, но уже не такой мертвый, каким должен был быть.

Если существует вода “мертвая”, то должна существовать вода “живая”!

Не знаю, где ее найти.

Я наклонилась к Верочке и поцеловала холодный лоб.

— Я тебя вытащу, — произнесла ей на ухо. — Вытащу, где бы ты сейчас ни находилась!

Часть III

ШВЕЙЦАРСКИЙ ВОРОН

Глава 1

ПРОБЛЕМЫ НЕПРОШЕНОЙ ГОСТЬИ

Я выбиралась из заповедного леса тем же путем, которым вел меня туда Глюки. Или, по крайней мере, мне так казалось. Вроде все правильно. Вершины горного хребта Раукумара остались за спиной. Шла по тем же топям, продиралась через папоротники. Двигалась под теми же густыми кронами, из-за которых не видно и клочка неба.

Сложность в том, что пути туда и обратно всегда сильно различаются. В этом нет никакого фокуса. Те же деревья, поваленные стволы и затопленные низины, но смотришь на них уже с другого ракурса. Ничего. Этот заповедник не сибирские леса, у которых нет ни конца ни края. Выберусь.

Верочку тащила на спине. Тяжело. Через час в коленках появилась боль, поясницу заломило. Но я упрямая. Дедушка мне все время говорил: “Тебе, Алена, хоть кол на голове теши... Уж если делаешь что-то неправильно, так назло всем доделаешь свою гадость до конца, сколько тебя ни отговаривай. Прямо как отец твой, ей-богу...”

На очередном привале сгрузила тело Верочки под дерево, сама уселась под другое. Со стороны могло показаться, что две подруги отдыхают после похода за грибами, только одна прикрыла глаза.

Хотелось есть. Опять сутки во рту не было ни крошки. Отправляясь в лес, я запаслась крекерами, обжаренными кусочками курицы, другой провизией, но, после того как мою сумку стащил Барсик, в ней остались только рваные обертки и следы его грязных пальцев.

Погладила след на шее, оставленный удавкой. Не дай бог эта мразь в грязном пальто еще раз попадется на глаза. Точно пришибу! Что бы он там ни лепетал в свое оправдание.

Я не могла не думать о том, как отыскать “живую воду”. Мысли постоянно возвращались к этому вопросу — и когда тащила Веру, проваливаясь по колено в болото, затянутое ковром из ряски, когда наткнулась на ежевику и набила ею полный рот. Как найти “живую воду”? Переплетающиеся тела львов обозначают мифический ручей, о котором рассказывал Семен Капитонович. “Живая” и “мертвая” вода — два потока, текущие из единого источника. Местонахождение его знают только колдуны да вороны. А мне в каком каталоге покопаться, чтобы найти координаты геологического пласта, скважины или, в крайнем случае, адресок завода, который разливает “живую” воду по бутылкам?.. В наше время вороны не разговаривают, а колдуны способны разве что заряжать “позитивной энергией” жидкость с телеэкрана. Знали бы, где находится “живая вода”, — давно бы ею пользовались.

Едва добравшись до очередной полянки и свалившись без сил под деревом, я услышала свист, доносившийся с неба.

Подняла голову. Небеса скрывали густые ветви, только редкие солнечные лучи пробивались сквозь листву, подобно лазерным лучам.

Источник звука не было видно, но он очень напоминал вертолет.

Железная стрекоза рыщет в поисках одной живой девушки и одной мертвой?

Отдыхать я не стала. Взвалила Веру на плечи и потащилась дальше. Лишь бы не новое столкновение с Бейкером и его убойной командой. Сколько несчастий принес мне этот человек!

Шла долго. Наверное, часа два. За это время звук вертолета слышался несколько раз, а я окончательно распрощалась с надеждами выбраться из леса. Когда уже прикидывала, где лучше строить шалаш, и с каким самодельным оружием охотиться, между деревьями впереди появился просвет, и я неожиданно вышла к дороге.

Шоссе было очень похоже на то, по которому мы приехали. Но, естественно, вышла я совершенно в другом районе. Своего автомобиля не обнаружила.

Надо было искать автомобиль. А то прокатная контора зажилит весьма приличный залог в десять тысяч долларов.

— Вера, я отойду ненадолго, — сообщила я мертвой подруге.

Верочкино тело спрятала в густой траве под столбом с табличкой: “Заповедная зона. Охраняется правительством Новой Зеландии”. Чтобы отличить этот столб от других таких же, украсила его букетиком фиалок. Уже с дороги оглянулась, и сердце защемило. Табличка вкупе с букетиком здорово напоминала надгробную надпись. И я снова подумала: а не схожу ли с ума? Вера уже умерла. Все мои потуги и надежды воскресить ее происходят лишь оттого, что я не хочу признать этот факт.

На свете нет никакой “живой воды”.

Машину отыскала не скоро. Вместо того чтобы подумать, я тупо поплелась вправо. В результате потеряла час и, поймав попутку, вернулась назад. Заметив столбик с фиалками, тяжело вздохнула.

— Не волнуйтесь, — сказал водитель на мой взволнованный вздох. — Сейчас найдем вашу машину. Угораздило же вас заблудиться в заповеднике! Как вас туда занесло?

— Искала секретную лабораторию, — ответила я, провожая взглядом скорбный столбик.

— Ну и как? Нашли? — с издевкой спросил он.

— Ага. Американцы спрятали ее на дне озера.

Он похихикал, но больше вопросов не задавал.

Уставился на дорогу и старался не встречаться со мной взглядом. Оно и к лучшему. К тому же моя машина вскоре объявилась.

Я поблагодарила водителя, а он даже не попрощался. Утопил педаль газа и, обдав меня клубами сизого дыма, умчался.

Прокатный “форд” не завелся. Стартер надрывно визжал, я давила повернутый ключ, надеясь, что это поможет. Едва не сломала его в замке зажигания.

Безрезультатно.

Вышла. Открыла капот, чтобы еще раз убедиться, что в двигателях все равно ничего не понимаю. Зачем-то попинала колесо. После этих процедур “форд” завелся. Наверное, пинки помогли. Я знала, что водители не зря это делают!

Добравшись до места, где оставила Веру, съехала с дороги и подкатила к самому столбику. Верочкино тело окостенело. Я все-таки втиснула ее на заднее сиденье. Пристегнула ремнем, чтобы не валилась на крутых поворотах. Захлопнула дверцу и отошла в сторону оценить работу.

То, что нужно. Стекла слегка тонированные. Сквозь них виднеется темный контур женщины, которая подозрительно долго не меняет позу. Но ничего. Возможно, женщина читает или спит. Вряд ли кому-то придет в голову, что на заднем сиденье труп.

Как там в фильмах говорят? Не будите мою подругу, господин полицейский. Она смертельно устала.

Время близилось к полудню. Солнце поднялось высоко. Светило ярко, но почти не грело. Холодное солнце... Дорога стелилась между заливными лугами с одной стороны и частоколом леса с другой. Я летела под семьдесят миль в час. Не знаю, сколько это в километрах. Когда я за рулем, не могу думать ни о чем, кроме дороги... Так вот, не знаю, сколько это в километрах, но мне казалось, что я еду очень быстро.

Водитель я еще тот, навыков никаких, поэтому такая скорость вполне может закончиться слиянием с придорожным столбом или полетом в кювет. Приходилось рисковать. Я стремлюсь убраться подальше от леса, напичканного агентами американских спецслужб.

А еще должна была отыскать “живую воду”...

Впереди на обочине показался парень. Он шел вдоль шоссе. Услышав шум двигателя, повернулся и поднял руку. На громил Бейкера не похож. С рюкзаком, в красной бандане. Турист, скорее всего. Такой же, как я.

Я надавила на тормоз, прижимаясь к обочине. Едва не сшибла “голосующего”. Он упал на капот, круглое изумленное лицо уставилось на меня через стекло.

— До Нейпира не подбросите, мисс? — прокричал он нерешительно. Видимо, его немного смутила моя манера парковки.

Едва заметным кивком я указала на пассажирское кресло, парень сполз с капота и забрался в салон.

— Спасибо, спасибо! — бормотал он. Благодарность выглядела так, словно я его увела с эшафота.

Одометр на приборной доске перекинул пару миль, когда круглолицый вновь подал голос. Видать, оправился от шока.

— Как здорово, что вы мне попались. Вы местная?

По тону вопроса понятно, что парень пытается разговорить меня. А я уже как-то забыла про него. Мои мысли крутились вокруг другого.

— Что? — переспросила я.

Честно — не услышала вопроса, только интонацию.

— Вы из здешних мест? А я приехал с Южного острова, спешу на регбийный матч. Наша команда играет с командой Нейпира через час.

— Угу, — неопределенно промычала я, следя за дорогой.

А парень уже чувствовал себя словно дома. Развалился, откинув голову, и плотоядно разглядывал меня. В другой бы раз высадила его, но тут мне было плевать.

— У вас симпатичные ноги, — заявил он.

— Что, видно сквозь спортивные штаны?

— У меня глаз наметанный, — довольно ответил он. — Классную девочку сразу отличаю.

— О! — кисло восхитилась я.

Он замолчал и, кажется, окаменел слегка.

— Какой странный запах в салоне, — наконец выдал он.

Я беспокойно пошевелилась.

Какой еще запах? От меня, что ли?.. Неудивительно. Сутки провела в лесу... А может быть, от Верочки запах пошел? Вроде не замечала до этого. Впрочем, пока тащила, наверное, так привыкла, что уже не чувствую.

— Я понял! — вдруг произнес парень. — Это пахнет костром. Вы жгли костер? Жарили ребрышки?

Этот шутник начал мне надоедать.

— Куда у вас в Нейпире можно сходить вечером? — не унимался он. — Любите пиво? Как насчет того, чтобы опорожнить пару пинт после матча?

— С жирными горячими сосисками? — уточнила я .

— Ага! — закивал парень.

— Ненавижу жирные сосиски.

Он заткнулся немного обиженно. Правда, пауза тянулась недолго. Неугомонный взгляд попутчика выцепил силуэт Верочки на заднем сиденье.

— А что ваша подруга — спит? Может, ей нравится пиво с сосисками?

—  Ей уже ничего не нужно. Она мертва.

С идиотской ухмылкой он посмотрел на меня, и ухмылка заледенела на его устах. Любитель пива и регби, кажется, понял, что я не шучу.

— Ох, совсем забыл! — хлопнул он себя по лбу. — Мне же нужно... Мне нужно... — Плохо, когда вранье не лезет в голову. — Короче, высадите меня на повороте.

Я его высадила в совсем глухом месте. Был бы у него язык покороче, успел бы на свой регбийный матч.

...Трубку на другом конце провода и на другом конце земного шара сняли после четырех гудков.

— Алло?

Вы не представляете, как я была счастлива услышать этот голос! Слабый, сопровождаемый легким эхом спутниковой связи голос человека, которого я почти не знала. С робостью ожидала соединения, чувствуя вину перед этнографом. А тут вдруг обрадовалась, сама не знаю почему.

— Месье Жаке? Это Овчинникова! Помните меня?

— Господи, Алена! Конечно, помню! Как я могу вас забыть?

“О, не может забыть тебя! — прорезался в голове ехидный голос. — После того как ты насадила его на нож психопата”.

— Как ваши дела? — тихо спросила я.

— Никогда не лежал в больнице до этого, — признался Жаке. — Странные ощущения. Вдруг вырвали из обычной жизни и привязали к кровати. Врачи с их антибиотиками — настоящие террористы.

— Рана серьезная?

— Утверждают, что заштопали почку. Похоже на правду, потому что из меня течет что-то красное, весьма похожее на “Шато Лафит”. Лежу на боку, весь перебинтованный. — Он помолчал, потом добавил очень серьезно: — Алена, мне рассказали, как вы тащили меня с крыши. Я вам бесконечно признателен.

— Это я виновна в случившемся, — пробормотала тихо.

— Господи, что за ерунду вы говорите!.. — Он сглотнул. Кажется, от волнения. — Вы спасли меня. Если на свете существует вещь, которую я могу сделать для вас — я сделаю ее.

В глазах моих защипало, а из груди вырвалось короткое кудахтанье. Это смех такой. Смех облегчения.

— Как у вас дела? — спросил он. — И где вы наконец?

— В Новой Зеландии.

— В Новой Зеландии? — не поверил он. — Как вас туда занесло?

—  По телефону не расскажешь, да и при встрече тоже долго... Нужно садиться и писать целый роман.

— Жандармерия активно взялась за расследование убийства доктора Энкеля, — сообщил Жаке. — Ко мне два раза приходили, очень хотят повидаться с вами.

— Тут нечего расследовать. Этот орешек им не по зубам. Слегка выбивается из компетенции жандармерии департамента Вьенна.

— Международный терроризм?

— Хуже. Фашизм.

— Что, настоящий?

— Почти, здорово подкрепленный деньгами... Кстати, убийцу искать тоже бессмысленно. Его больше нет, он мертв. Пытался полетать на высоте четырех тысяч метров, но без крыльев это слегка затруднительно.

— Если честно, мне совсем не хочется говорить об этих мерзавцах... Мадемуазель Вера с вами?

— Вера умерла.

Не знаю, стоило ли это говорить раненому человеку. Но Жаке выдержал удар мужественно.

— Как это произошло?

— Ее убили. Та же организация, которая явилась в ваш дом, чтобы забрать душу доктора Энкеля.

— Вы уже похоронили ее?

Я сглотнула. Логичный вопрос, который опять вызвал мои сомнения. И снова поиски “живой воды” показались мне безумной затеей.

— Нет, я пока не похоронила Веру. Она сейчас рядом со мной.

— Помочь вам с отправкой тела на родину?

— Пока не знаю.

Жаке замолчал.

— Она была очень милая и скромная девушка, — произнес он. — Великолепный человек.

Мне показалось, он высказал не все, что хотел. Я видела, как Вера и Жаке вместе бродили целый вечер, видела, как он смотрел на нее, и как она не отрывала глаз от этнографа...

— Помните легенду об алхимике Ганеше? — спросила я.

— Вы о чем? — растерялся Жаке.

— О гравюре, которая висит в вашем кабинете. О той, которую вам подарил доктор Энкель.

Он молчал, я слышала только его дыхание.

— Легенда — одна из историй о “живой” и “мертвой” воде, — произнесла я. — Вы слышали их?

Жаке понял намек.

— Алена, я не уверен, что сейчас уместно...

— История о Ганеше — правда. Быль. Она произошла в реальности... “Мертвая вода” существует! Она даже некоторое время находилась в моих руках. Я видела ее в действии! Это удивительно!

— Мадемуазель Алена...

—  Я собираюсь оживить Верочку.

Жаке озабоченно вздохнул.

— Мне тоже дорога Вера, — произнес он. — Но я считаю, что мы должны держать себя в руках. Нельзя позволять горю овладеть разумом. Нужно похоронить Веру подобающим образом, а потом заняться расследованием. Обязательно заняться расследованием, потому что это чудовищно, когда умный и образованный человек погибает от рук проходимцев. Но я еще раз повторяю: нельзя безумствовать... Алена! Давайте похороним Веру.

Я упрямо молчала, глядя на кнопки телефонного аппарата. Квадратики тесно прижались друг к другу, хромированные, словно бампер старомодного “мерседеса”.

— Ганеш знал, как получить “живую воду”, — сказала я. — Ему не хватило времени.

— Алена, прошу вас... Это невозможно! Если бы это было возможно, мир бы перевернулся.

— Он уже перевернулся... Откуда вам известна легенда о Ганеше?

— Энкель рассказал, когда подарил гравюру. Существует текст, который называется что-то вроде “Жизнеописание Ганеша”. Но я его не видел.

— Где его можно добыть?

— Попробую узнать... Кстати, вы когда-то спрашивали, почему Ганеш выкрал тело сына, чтобы оплакивать три дня и три ночи. Почему фигурировал именно этот срок.

— Алхимик использовал “мертвую воду”, — сказала я, — чтобы прирастить отрубленную голову сына. Именно сын и изображен рядом с отцом на гравюре.

— Вот-вот... Я читал в одной из сказок, что после “мертвой воды” применить “живую” необходимо в течение трех дней. Иначе тело рассыплется в прах.

Мир поплыл перед глазами.

Так и есть. Вот он — потаенный риф, на который неудержимо несло корабль моих надежд.

У меня всего три дня, чтобы найти “живую воду”! Три дня...

— Вам известна страна, где жил Ганеш? — спросила я.

— Вы все-таки решили попробовать?

— Решила.

— В легенде говорится о средневековой Европе. Точнее не могу сказать, но я попрошу кого-нибудь из знакомых поискать “Жизнеописание Ганеша”, чтобы узнать конкретно.

— Времени нет. Осталось два с половиной дня. Если вычесть перелет из Новой Зеландии в Европу — вообще полтора.

— Вам не успеть. Ганеш искал воду всю свою жизнь.

— Вы знаете, что у Веры остался пятилетний сын? — неожиданно вспылила я. — У него нет отца, а теперь мальчик лишился и матери?!

Жаке замолчал. Затем ответил, резко уходя от неприятной темы:

— Ваши и Верины документы находятся у меня... Не совсем у меня, конечно. У моих слуг... Я хочу спросить, как вы полетите без паспорта? Как доставите тело?

Этнограф прав. Еще одна проблема!

Нет, со мной понятно. Обращусь в местную полицию с заявлением, что потеряла паспорт. Чтобы удостоверить личность, им достаточно предъявить ксерокопию паспорта, которую Семен Капитонович вышлет мне по факсу или электронной почтой. На основании ксерокопии в полиции выдадут визитку, с которой можно пересечь границу. В Европе, по крайней мере, все обстоит именно так. Не думаю, что в Новой Зеландии как-то по-другому.

А Вера? Как ее тело доставить в Европу? Что говорить полицейским? Я потрачу на объяснения все два с половиной дня, которые остались в моем распоряжении. Вот проклятие!

— Я прилечу обязательно, — заверила я Жаке. — Только пока не знаю — куда. Сообщу вам аэропорт перед самым отлетом. Отправьте кого-нибудь встретить меня. У этого человека должны быть мои и Верины документы, автомобиль. Было бы неплохо, если бы он еще знал, где искать “Жизнеописание Ганеша”... Я вас не сильно напрягаю?

—  Не сильнее, чем мои перевязочные бинты.

— Тогда осмелюсь вас попросить, чтобы вы ждали звонка...

Я повесила трубку, забрала телефонную карту, денег на которой почти не осталось. Бог с ними — с деньгами. У меня их полный карман, а что толку? Как вывезти Веру из Новой Зеландии? За новозеландский сувенир она не сойдет!.. М-да, девушка без документов и с трупом в багаже. Такой особе не просто нужно запретить полет в Европу — ей прямая дорога в тюрьму! А вот Вере точно в могилу.

В тот момент улететь из Новой Зеландии с телом подруги мне показалось еще невероятнее, чем найти “живую воду”.

Я сидела в машине, ковыряя грязным ногтем дверную обшивку. Окоченевшее тело Верочки покоилось на заднем сиденье, лицо скрывал полумрак салона, глаза были закрыты, но мне казалось, что Вера смотрит в мой затылок. Я чувствовала ее взгляд, заставлявший сжаться.

Вот тебе и сказка, Алена! У тебя есть три дня, чтобы найти “живую воду”, и ни малейшего представления, где она находится. Звери лесные не помогут, избушка Бабы-Яги не попадется на пути. В твоем распоряжении только древние легенды, в которые никто не верит. В которые и сама бы не поверила, если бы обстоятельства не вынуждали.

Но прежде чем приступить к поискам “живой воды”, я должна переправить Веру в Европу. В какую страну? В любую! Ганеш жил либо в Германии, либо во Франции. Менее вероятно, что в Испании или Италии. Страны определены. Как я доберусь до них с трупом в багаже?

Ткань дверной обивки сдалась и лопнула в том месте, где я ее ковыряла. Тут же в голову пришла идея. Нужно попробовать.

Выскочила из автомобиля и вновь бросилась к телефонной будке.

Потратив еще пару карточек и поговорив с несколькими знакомыми, я пришла к выводу, что мне невероятно повезло. Правда, чтобы успеть, я должна поторопиться.

Город Уаироа располагался от Нейпира в каких-то восьмидесяти километрах. Какое счастье, практически рядом! Не представляю, что бы я делала, если б археологическая экспедиция доктора ван Бройтена обнаружила какие-нибудь развалины на Южном острове. Я бы все оставшееся время потратила, чтобы добраться до них.

Раскопы увидела прямо с дороги. Исследовалась вершина пологого холма. Выглядело все как несколько воронок от бомб, над которыми кто-то заботливо натянул брезент.

Остановилась рядом с парой корейских внедорожников. Их морды хищно “улыбались” мощными фарами. Агрессивные тачки! Мой “форд” раза в полтора ниже. Того и гляди — проглотят его соседи.

На новое лицо, появившееся на раскопах, то есть на меня, никто не обращал внимания. Пришлось придержать за рукав пробегавшую мимо девушку и поинтересоваться, кто из здешних доктор ван Бройтен? Руки девушки были заняты картонными коробками, и она указала мне подбородком на одну из спин, торчавших из траншеи.

— Доктор ван Бройтен? — спросила я, подойдя ближе.

— Слушаю вас... — Указанная спина разогнулась, ко мне обернулся полный бородатый археолог. Из вежливости он прикоснулся к шляпе, и на полях остались следы пыльных пальцев.

— Профессор Дюссельдорфского университета Густав Цигель рекомендовал мне обратиться к вам. — Я протянула вниз руку. — Алена Овчинникова.

— О-о! — улыбнулся он, бережно пожимая мою ладонь перепачканной в земле клешней. — Очень приятно. Много слышал о вас. Профессор Анджей Валентинский рассказывал, как вы ловко скопировали текст с фриза храма на сорокаметровой скале в Дендере. Они несколько суток ломали голову, как туда добраться, собирались вызывать вертолет, а вы взобрались и сделали необходимое в полчаса.

— Если быть точнее, за двадцать восемь минут. Валентинский проспорил мне бутылку шампанского, утверждая, что я не справлюсь даже за час.

— Великолепно... — По деревянной лесенке ван Бройтен выбрался из траншеи и предстал передо мной полностью — большой, пыльный и добрый. — Позвольте... Как вы попали в Уаироа? Разве здесь работает еще одна группа археологов?

— Нет. Я в Новой Зеландии не по работе... Мне нужна ваша помощь.

— Помогу с удовольствием такой симпатичной девушке. Мне, возможно, скоро тоже потребуется ваша помощь. Мы тут хотим вскрыть вертикальную штольню, о которой ходило много легенд. Есть надежда обнаружить неизвестные письмена охотников на моа... Итак, чем могу?

— Профессор Цигель сообщил, что вы собираетесь отправить в Бельгию партию находок. Что зафрахтовали легкий самолет, который улетает сегодня.

Ван Бройтен утвердительно кивнул.

— Да, по согласованию с правительством Новой Зеландии мы собираемся изучить часть находок в нашем университете. Знаете ли, есть предположение, что мы наткнулись на культурный слой, датированный восьмисотым годом нашей эры. Нужно все детально исследовать... Да, наш самолет через несколько часов улетает в Брюссель из Веллингтона. А в чем, собственно, дело?

— Нужно отправить в Европу мумифицированное тело доисторического человека.

— Правда? — обрадовался доктор. — Удивительно! Где вы его нашли? Извините, а какого периода человек?

Я промолчала, откровенно глядя ему в глаза. Ван Бройтен не выдержал, смутился, кашлянул, отвернулся.

— Отчего ваша спутница сидит в машине? — спросил он. — Может, и ей взглянуть на раскопки?

— Это и есть мумифицированное тело, — ответила я.

Он долго не мог закрыть рот, пялясь на Верочку и не решаясь приблизиться.

— Но она же... Выглядит живой! Как она сохранилась?.. И одета по-современному.

— Для таможни одену соответствующе. Что скажете?

—  Это незаконно, — задумчиво вздохнул доктор, почесав запястьем щеку. — Но ради вас... Мы предусмотрели резерв в декларации — на сотню килограммов. Можно вписать дополнительным пунктом.

— А меня — в сопровождение?

Доктор кивнул и произнес:

— Не знаю, что с вами случилось... Если бы не ваша блестящая репутация, ни за что бы не согласился на эту авантюру.

— Я вам искренне благодарна, доктор!

— Не попадайте больше в такие истории.

— Если бы это от меня зависело...

Сумасшедшее везение? Найти знакомого моих знакомых, почти коллегу, который через три часа отправляет в Европу находки на специально зафрахтованном самолете. Решается сразу вопрос и с Верой, и со мной. Без всяких документов. Надеюсь, этот самолет приземлится нормально...

Я гнала автомобиль по горным долинам. Спешила, используя на полную катушку свои ограниченные водительские навыки. Одолев путь без аварий, вскоре оказалась в аэропорте Веллингтона. Там отыскала людей ван Бройтена, которые занимались отправкой груза. Темный, как гуталин, сенегалец — гражданин Бельгии во втором поколении, по его утверждению, — поначалу долго не мог вникнуть в суть поставленной задачи. Даже записка от доктора не сильно помогла. Пришлось очаровывать бельгийца улыбками и заискивающими взглядами, которые мне обычно не удаются, но в тот раз сработали.

— Мы будем лететь тридцать пять часов, — сообщил новый знакомый, — с пятью-шестью посадками на дозаправку.

Я быстро прикинула. Если вылетим, как и планируется, в 17.00 по Веллингтону сегодня, 28 мая, то прилетим лишь в 4.00 тридцатого числа. На поиски “живой воды” в Европе мне останется около двадцати часов.

Времени не просто мало. Катастрофически мало! На счету будет каждая минута.

— А как мне добраться до Европы быстрее?

— На пассажирском “боинге”. Он все-таки реактивный. Летит порядка двадцати восьми часов.

Ух ты! Целых семь часов форы!

Решила так. Веру отправлю на самолете ван Бройтена — в компании с древностями и сенегальцем. Сама полечу на “боинге”. Пока тело долетит в Брюссель, попытаюсь хоть что-то узнать.

Веру бережно упаковали в полиэтиленовый мешок и опустили в деревянный ящик со штампом “Антропологические материалы”. Пока ящик грузили в маленький двухмоторный самолет “Бич 2000” с явно американским названием “Суперкороль воздуха”, я получила в полиции временное удостоверение. Как и рассчитывала, без проблем. Рассказала, что прилетела отдохнуть, а какой-то сутулый прохвост с длинным носом и в грязным пальто украл мой багаж. Полицейские едва не пустили слезу, но все-таки проверили в базе данных — не разыскивает ли меня Интерпол. Двухминутная пауза стоила мне гибели пяти миллионов нервных клеток, но все закончилось благополучно.

Не медля ни секунды, кинулась в кассу и приобрела билет до Мюнхена с пересадкой в Лос-Анджелесе. Почему до Мюнхена? Не знаю. Кажется мне, что Ганеш жил где-то в Баварии. Впрочем, может быть, только потому, что в Баварии у меня есть уютное местечко?

Замок Вайденхоф.

Вряд ли успею посетить его. Учитывая дефицит времени, буду галопом носиться по автобанам и городам...

До отлета оставалось время. В туалете в раковине вымыла голову, затем отправилась в магазин аэропорта и сменила спортивный костюм на блузку с юбкой. В соседнем магазине приобрела сотовый. Вот наступили времена — не может современный человек без сотового! Беспроводной телефон сделался тем же, чем был фиговый листок для Геракла. Как люди раньше без сотовых обходились? Волками, наверное, выли. Уму непостижимо! Как могли они ходить по магазинам без того, чтобы не посоветоваться с дражайшей половиной, оставленной дома, — один или два килограмма гречки прикупить? Как могли ездить в метро, не поинтересовавшись у какого-нибудь знакомого, что за погода там, наверху? Я уж не говорю о столь необходимых мелочах, как розыск загулявших мужей или издевательства над женами, отдыхающими в соседних комнатах.

Первой проверкой сотового стал звонок в больницу Анри Жаке. Этнограф ждал.

— Я прилетаю в Мюнхен через двадцать восемь часов. Рейс Ю-Эй 8861 из Лос-Анджелеса.

— Отлично. Позаботится о вас один из моих друзей. Он привезет документы прямо на таможню... Пока не удалось отыскать “Жизнеописание Ганеша”. Возникают странные проблемы в архивах и библиотеках. Постараюсь к вашему прилету что-нибудь придумать.

— Спасибо.

— Удачи.

“Суперкороль воздуха” улетал раньше, чем мой “боинг”, поэтому я пошла проводить его. Сенегалец сказал напоследок, чтобы я не беспокоилась. Лишь вздохнула ему в ответ.

Как не беспокоиться? Они летят в одну сторону, через Малайзию. Я — в другую, через Америку. Мало ли что может случиться! Мне было бы легче, если бы я находилась возле Веры. Но нельзя терять ни секунды.

Ситуация почему-то представилась в образе игрушечной машинки-конструктора, часть деталей которой разбросана, часть утеряна. Их необходимо найти и собрать все в короткий срок. Однако я не знаю самого главного: где находятся батарейки от этого агрегата?..

Взлет “Суперкороля” я наблюдала уже через окна терминала. Крохотный самолет разогнался и поднялся. Через несколько минут в небе осталась только темная точка. На сердце было неспокойно. Такое ощущение, что не собрать мне этот конструктор.

Глава 2

САМОЛЕТЫ И АЭРОПОРТЫ

В 18.30 огромный “Боинг—767” вылетел из аэропорта Веллингтона и взял курс на Лос-Анджелес. Десять часов полета, пересадка, и еще пятнадцать часов в воздухе. Ни разу не летала на такие огромные расстояния. Сидя в кресле и уставившись в окно, размышляла о том, в какую даль завезли меня покойнички во главе с Чиву.

Уменьшавшиеся горы и равнины Новой Зеландии будили в душе непонятную тоску. Как бы я хотела оказаться в этой чудной стране в другое время и при других обстоятельствах!.. Я вздохнула и почувствовала усиливающуюся боль в горле. Ну вот! Кажется, подхватила ангину — после купания в ледяном озере.

Двадцать восемь часов полета! Времени — океан. Подобно тому бескрайнему океану, который простирается в пяти тысячах метров под днищем самолета. Темно-синий глянцевый лист его казался спецэффектом из голливудского блокбастера. Вскоре самолет поднялся еще выше, и океан закрыли ватные разводы облаков.

Времени — океан! Можно мучиться от безделья, можно пялиться в телеэкран, на котором человек-паук скачет по небоскребам...

А можно все основательно обмозговать. Добытую информацию необходимо “причесать”, найти элементы мозаики и сложить их в некую картину. Шерлок Холмс, например, некоторые убийства раскрывал, не вставая с кресла. Только трубку курил.

У меня трубки нет, не курю, да в салоне и нельзя. Вместо трубки сунула в рот леденец, а на уши накинула наушники.

Два соседних кресла пустовали. Не жалуют новозеландцы Америку. Вот и отлично! Меньше всего хотела бы, чтобы какой-нибудь навязчивый коммивояжер начал знакомиться, лезть в душу или, еще хуже, принялся бы рекламировать свой товар.

Я слушала в наушниках “Гарбэдж” и вспоминала первую — впрочем, и последнюю — встречу с доктором Энкелем. Наше знакомство выглядело случайным, если бы доктор не задал вопрос, связанный с моей профессией. Тогда я подумала, что он вовсе не такой простой и открытый, каким кажется на первый взгляд. Он напоминал старый том со сказками, валяющийся на пыльной книжной полке. Полагаешь, что знаешь его содержание, но однажды открываешь и читаешь известное иными глазами.

Он спросил, не знаю ли я, как переводится слово... “FURUM”? Кажется, так оно читается... Я почему-то уверена, что это слово не связано с “мертвой водой”. Энкель многое знал о “мертвой воде”, он проводил с нею опыты в лаборатории и лечил пациентов.

Непонятно, правда, зачем он притащил воду на вечеринку.

Что же он еще сказал? Пять месяцев не может перевести это слово. И совершенно не представляет, “откуда оно взялось”? Явно речь не о “мертвой воде”.

Тогда, может, о воде “живой”!

Если перевести слово или хотя бы выяснить, из какого оно языка, можно обнаружить след “живой воды”.

...Пять месяцев он не мог перевести слово “FURUM”. И совершенно не представлял, откуда оно взялось! Да-а, пойди туда, не знаю куда...

Стоп. Но сам-то Энкель где-то услышал это слово! Почему не потянул за ниточку? Не разузнал толком его историю?.. Все просто. Ниточка никуда не вела. Или оборвалась.

То же самое слово я видела в документе ЦРУ — в служебной записке Кларка-Левиафана. Там было что-то о проекте “FURUM”.

“Доложить о ходе работ по проекту “FURUM”.

Кажется, так... Хммм...

Мои догадки приняли опасный оборот — того и гляди завалят, не выберешься. Получается, спецотдел Левиафана тоже ищет “живую воду”? Интересно, как далеко они продвинулись?

Нужно выяснить, откуда взялось слово. Хорошо бы узнать, где ЦРУ обнаружило “мертвую воду” Ганеша. Там сыскари опытные... Вряд ли они пропустили следы, выводящие на “красного льва”, но все-таки... Вдруг в датировке ошиблись или перевод сделали неправильный? Меня бы им в помощь...

Кресло мое накрыла тень. Я повернула голову.

Рядом стоял незнакомый человек. В хорошем костюме, в шелковом галстуке. Но какой-то... съежившийся. Он смотрел на меня испуганно.

Что-то спросил. Я сняла наушники, в которых девчонки из “Тату” надрывались на английском о том, что их, дескать, не догонят.

—  Простите, это кресло 29А? — взволнованно спросил человек.

— Что? — не поняла я.

— Это кресло 29А? Вы — мисс Овчинникова?

— Предположим, — произнесла я, опасливо рассматривая незнакомца.

Дрожащей рукой он протянул мне трубку сотового. Дисплей отсчитывал третью минуту разговора.

— Что это?

— Вас спрашивают.

— Меня?

Я вытерла вспотевший лоб и поднесла трубку к уху.

— Алло?

— Мисс Овчинникова? — раздался из динамика знакомый баритон.

Я покрылась мурашками. Вот и тяжелая артиллерия подвалила. Том Кларк, собственной персоной! Начальник спецотдела ЦРУ, организатор бардака, в который я угодила. Называется — помяни черта...

— Давно не виделись, — сказал он как всегда чарующе. Его мужское обаяние чувствовалось даже через тысячи километров беспроводной связи. Но мне было не до сантиментов.

— Только вас припоминала! Как успехи в борьбе с международным терроризмом? Какой счет?

— Оставьте иронию. Это действительно опасный враг...

— ОПАСНЫЙ?! — закричала я, напугав покорно ожидавшего человека в шелковом галстуке. — Тогда почему вместо того, чтобы искать террористов, вы убили беззащитную Верочку Шаброву?!

— Я вас предупреждал, мисс Овчинникова. Вы опять влезли не в свое дело.

— Неправда! — едва не заплакала я.

— Куда вы летите? Что вам нужно? — спросил напрямик Кларк.

Они вычислили меня по авиабилету, который я приобрела на свое имя... Вот растяпа! Чудом ушла от Бейкера из заповедного леса, а теперь лечу прямо в гостеприимные объятия американских властей. Такие гостеприимные, что ни одной целой косточки не останется. Если вообще от меня что-нибудь соберут после визита в “оплот демократии”... Надо же так опростоволоситься! Ведь были же рейсы через Австралию и Арабские Эмираты. Но я выбрала тот, который короче на час!

— Мне уже ничего не нужно. Я лечу домой. Хочу забиться в какой-нибудь темный угол и не знать ничего о вашей борьбе с терроризмом.

— Посмотрите в окно, — произнес Кларк. — Вы ведь сидите возле окна?

Я повернула голову. Рядом с крылом “боинга” пристроились два серебристых истребителя. Две небесные птички, крылья которых ощетинились турелями крупнокалиберных пулеметов и гроздьями ракет “воздух-воздух”. На фюзеляже выделялась яркая звезда военно-воздушных сил США.

— Ваш самолет захвачен иракскими террористами, — сказал Кларк. — Вы этого не замечаете?

Я оглянулась на безмятежных пассажиров, сонных стюардесс, проплывающих между кресел. Никто не бегал по салону, не рвал на себе рубаху, демонстрируя арсенал взрывчатки. Не орал: “Даже если вы не верите в Аллаха, все равно к нему отправитесь!”

— Иракские террористы, захватившие ваш аэробус, — продолжал Кларк, — собираются протаранить один из небоскребов Лос-Анджелеса или Сан-Франциско. Именно это известно пилотам истребителей.

— Вы не уничтожите самолет, полный людей!

—  Но если он врежется в небоскреб, жертв будет намного больше.

— Он не врежется в небоскреб! Нет никаких террористов на борту!

— Все правильно. Куда вы дели вашу подругу?

Зубы непроизвольно сжались. Он допрашивает меня. Допрашивает с пристрастием, с угрозами. Я словно в кабинете Левиафана, в котором никогда не была.

Он начал с самого больного вопроса.

— Я похоронила Веру, — процедила в трубку. Так и хочется швырнуть ее на пол и давить каблуком, превращая в крошево.

— Где?

— На берегу озера. Четвертый камень у третьей заводи.

— Где человек, обнаруживший “черного льва”?

Значит, пробитый Бейкер, кроме меня, еще и Барсика упустил? Растерял он свои навыки. Точнее, из него я их вышибла молотком. Раньше бы он оставил после себя одни трупы, а полиция гонялась бы за Аленой Овчинниковой — известной русской рецидивисткой.

— Это какой-то новозеландский бродяга. Я его не знаю. “Черный лев” попал к нему случайно.

— Значит, вам известно, что такое “черный лев”... — произнес утвердительно Кларк.

— Из легенды о Ганеше. “Черный лев” был мне нужен только для того, чтобы найти Верочку... Теперь она мертва, а я хочу одного — вернуться домой.

— Не верю. Будет надежнее, если вы полгодика посидите в калифорнийской тюрьме — за попытку угона аэробуса.

— Не выйдет. Я уже была чеченской террористкой в прошлый раз! Одна и та же ложь дважды — неоригинально!

— Зато весьма действенно.

— Послушайте! — взмолилась я. — У меня нет интереса в этом деле! Я вне игры!

— Что вам известно о слове “ FURUM”? — вдруг резко переключился Кларк.

Что ему нужно? Вычисляет, как много я знаю?

— Впервые слышу.

Тут Кларк запнулся. И со следующим вопросом я поняла, что он вовсе не проверяет меня.

— Спрашиваю вас как специалиста по древним языкам — что вы можете сказать о слове “FURUM”?

Он ищет. И пытается использовать меня в своих поисках.

— Какому языку принадлежит слово?

— Язык не установлен.

— Хотя бы где найдено слово! Тогда можно определиться, какие народности проживали в данном районе и соответственно на каких языках разговаривали.

Кларк сделал короткую, почти незаметную паузу.

— Забудь об этом. Забудь это слово... И крепко-накрепко запомни, что обещала. Ты — вне игры, Скалолазка. Не хватало еще с тобой проблем. Если кто-нибудь из моих людей наткнется на тебя на выставке восковых фигур мадам Тюссо или на Эйфелевой башне — отправишься следом за своей подругой...

Истребители за окном добавляли его словам весомости. Мои руки дрожали, но в голове вертелась упрямая мысль: “Фигушки тебе, Левиафан!..” Как же — “вне игры”! Ублюдок Бейкер добросовестно постарался, чтобы я осталась в гонке, победителя которой ждет драгоценный ручей.

— Мое стилистическое построение достаточно понятно? — закончил Кларк.

— Да.

— Лети в свою Москву. Конец связи.

Он не ведает, что у меня пересадка в Лос-Анджелесе на Мюнхен! Выцепили человека посреди Тихого океана, но не проверили самую малость! Иначе бы точно схватили в Калифорнии. Подошли бы двое громил в черных костюмах, взяли под рученьки и — прощай Родина, здравствуйте, американские заключенные!

Кларк спешит, потому и невнимателен. Не иначе перед ним поставлена патриотическая задача найти “живую воду” к Дню Независимости! А мне она нужна гораздо раньше.

Истребители за окном завалились набок и быстро исчезли из поля зрения.

Отдала сотовый телефон человеку в шелковом галстуке. Он походил на запуганного официанта, который у столика клиента вынужден ожидать заказ, в то время как ему ужасно хочется в туалет. Кларк так застращал беднягу, что тот едва на ногах держится. Приняв трубку сотового, он удалился, пятясь.

Разговор с Кларком был неприятным, особенно на фоне истребителей за окном, но все-таки оказался ценным. Он убедил меня. “Живая вода” не фантазии, рожденные созерцанием новозеландской татуировки. Она существует, и ЦРУ ищет ее, не жалея людей, времени, денег. Американская разведка готова даже на боевую операцию. Спецотдел Кларка не занимается ерундой.

А еще я убедилась в важности слова “FURUM”. Пока буду ожидать пересадки в Лос-Анджелесе, необходимо разбиться в доску, но перевести его.

Берег Калифорнии я рассматривала с содроганием. Чем ближе он становился, чем яснее вырисовывался в окне, тем больше я ощущала себя еврейской девушкой, которую тюремный вагон мчит в нацистскую Германию. Ленты песчаных пляжей, зелень пальм и блеск небоскребов казались мне декорированными вратами ада. Знала, что Кларк пока потерял ко мне интерес, что возиться со мной он пока не станет. Но все равно было страшно.

Лос-Анджелес встретил жарким солнцем. Я выползла из самолета вялой и невыспавшейся. Волосы спутались — забыла купить расческу. В голове шевелилась какая-то каша. Тяжелый перелет.

По закрытому трапу в здание аэропорта вошла с опаской. Я — в логове зверя. В любой момент могут скрутить руки и бросить в застенки “страны свобод и демократии”. А могут организовать несчастный случай. Типа — поскользнулась и напоролась на потерянный кем-то охотничий нож. Примите наши соболезнования...

Усатый полицейский пристально смотрел на меня, и я опустила глаза. Сквозь ресницы увидела, что он движется ко мне.

Вот и вляпалась! С одним полицейским, возможно, и справлюсь, но от всей Америки не убежишь. Будут травить, как лисицу. По телевизору и радио, в газетах и на плакатах. Преступница-маньяк... Если кто-нибудь... за живую или мертвую.. . Это я уже проходила в Турции...

— Мисс, можно вас на секунду?

Как же американцы исковеркали английский язык! Ужас, что с ним сделали! Обрезали по самое “не хочу”. Гласные тянут. Впечатление такое, словно не говорят, а жуют.

Он смотрел на меня, хмуря брови. В густых усах застряли крошки.

— В чем дело, офицер? — Я попыталась изобразить искреннее недоумение, но как раз искренним оно и не получилось. Голос предательски дрожал.

Следующие слова он произнес с каким-то злорадным удовольствием:

— Давайте заглянем в вашу сумку, — предложил полицейский, указывая дубинкой на мой “Найк”. — Быть может, найдем там какую-нибудь редкую травку или воздушный порошок?

Уф, напугал, чертяка! Я даже засмеялась облегченно, чем ввергла полицейского в легкое недоумение.

— Конечно! Давайте посмотрим! — Не дожидаясь других предложений, я вывалила на маленький столик свернутое Светкино платье, потасканный спортивный костюм, пакетики с орешками, которые захватила с собой в самолет.

— Что-то еще показать? — любезно сказала я.

— Нет-нет, — смутился он, — все в порядке. Можете идти!

Едва не расцеловала его за последнюю фразу.

Можете идти! А я уж думала...

Нет, никто не собирался хватать меня в США.

Проскочу.

Три часа до следующего рейса. Я посчитала на огрызке бумажки: 14.00 по тихоокеанскому времени, по времени Веллингтона —— 10.00. С момента смерти Верочки прошло чуть меньше полутора суток, а я не продвинулась в расследовании.

Позвонила Жаке. Не потому что надеялась узнать новую информацию — одиночество вдруг сделалось невыносимым.

— Мне сейчас на перевязку, — сообщил этнограф. — Но пять минут есть... Сто двадцать страниц “Жизнеописания алхимика Ганеша” выпущены в 1819 году в Берне крохотным тиражом в сорок экземпляров. До двадцатого века сохранились лишь двадцать. Какая-то их часть погибла во время Второй мировой войны. Мои друзья сумели отыскать следы только восьми экземпляров. Они хранились в архивах и библиотеках разных городов Европы. Так вот, за последние четыре месяца издания с “Жизнеописанием Ганеша” пережили эпидемию пожаров, потопов, грабежей и актов вандализма.

— Смею предположить, что ваши друзья не нашли ни единого экземпляра!

— Именно. Странно все это.

— Как раз странного ничего нет, — ответила я. — Наоборот, было бы удивительно, если бы остался хоть один. Эти люди знают свое дело. Они поднаторели в сжигании бесценных рукописей и уничтожении археологических памятников.

— Кто — они?

— Да так... Банда.

— Время вашего прилета в Мюнхен не изменилось?

— Если только самолет не опоздает.

Жаке отправился на перевязку, а я, после короткого размышления, пересела к мини-компьютеру, за деньги предоставившему доступ в Интернет. Выгнала при этом рыжеволосую девицу, которая тупо листала торговый сайт с бриллиантовыми колье. По-доброму она не хотела уходить. Пришлось купить автомобильный аэрозоль и с грустью сообщить ей, что она где-то неудачно прислонилась и ее модельное платье испачкано на спине серой краской, сильно напоминающей птичий помет.

Я облазила не меньше двух десятков сайтов, пытаясь перевести слово “FURUM”. Искала и прямые переводы, и общие корни с каким-то из языков. Без толку! Все, что находила, не имело ни малейшего смысла.

Уже прозвучало объявление о посадке на рейс “Юнайтед Эйрлайнс 8861”. За три часа, проведенные в аэропорту Лос-Анджелеса, я не узнала ничего. Ни толики информации, которая указала бы направление дальнейших поисков.

Вполне возможно, за те сутки, которые у меня останутся на Европу, тоже ничего не добьюсь. ЦРУ позаботилось о том, чтобы уничтожить сохранившиеся экземпляры “Жизнеописания Ганеша”. И слово “фурум” мне оказалось не по зубам. Я, конечно, полечу в Мюнхен, но что там буду делать — представления не имею. Других вариантов все равно нет.

Шагая по трапу, думала о том, что рискую, отправляясь в Мюнхен. Серьезно рискую. Если столкнусь с одним из агентов Кларка и Бейкера — закатают в цемент. Левиафан дважды предупреждать не будет. Одна надежда — Европа большая, и хотя агентов ЦРУ в ней сейчас, словно червяков в земле после дождя, шанс столкнуться с ними невелик. Авось пронесет.

В отличие от рейса из Веллингтона, самолет в Мюнхен был переполнен. В креслах рядом со мной устроились необъятных размеров мамочка и ее пухлая дочка. По прошествии двенадцати часов полета это соседство укрепило меня в мысли, что чем дольше я не заведу детей, тем больше проживу. Вдобавок надолго отбило охоту к еде. Мама и дочка жевали всю дорогу. Съели все, что бесплатно подавалось в салоне экономического класса, вдобавок опустошили собственные сумки. Предложили мне подгоревшую куриную грудку, но я сказала, что сыта от одного вида их яств.

Когда они уснули — усыпанные бумажными обертками и фольгой, — я вновь принялась думать, что делать дальше. Шансы отыскать “живую воду” мизерные. Спецотдел Кларка — влиятельный, с обширными связями и полными карманами денег —и тот в растерянности. Хватаются за последнюю соломинку. Кларк даже у меня спрашивал, как переводится нужное слово. Не знают они, где искать. А уж я и подавно!

Может быть, похоронить Веру?

Если через сутки ничего не отыщу — так и сделаю.

В Мюнхене стояла отвратительная погода. Пасмурно. Мне показалось, что аэробус не приземлится ни сегодня, ни вообще. Бесконечно долго он кружил над аэропортом Франца Йозефа Штрауса. Пухлая мама сообщила дочке, что в самолете столько бензина, что он может летать хоть целую неделю. Чтобы испортить им настроение, как всю дорогу они портили мне, я сказала, что, если мы не приземлимся через полчаса, земное притяжение сделает это, не спрашивая разрешения пилотов. Они завизжали обе, чем доставили мне несказанное удовольствие. Это им за горелую куриную грудку!

Приземлились все-таки. Профессор, с которым договорился Анри, чтобы тот встретил меня в аэропорту, приехать не смог. Накануне он соскользнул со стремянки в библиотеке и сломал лодыжку. Будучи, однако, человеком ответственным, вместо себя прислал одного из студентов, не посвятив его, впрочем, в пикантную ситуацию.

Парень оказался хоть и смышленым, но не слишком интересующимся моими проблемами. Свое поручение он воспринял несерьезно, посчитав его чем-то вроде доставки пиццы. Во-первых, я потеряла полчаса, прождав его и свой паспорт возле таможни. Во-вторых, когда наконец он появился и отдал документы, долго не мог понять, почему должен ехать в Брюссель.

— Что вам сказал ваш начальник? — допытывалась я, нервничая из-за пустой траты драгоценного времени. Мы находились на стоянке автомобилей, за нашими спинами взлетали и садились самолеты.

— Он мне не начальник. Он — университетский преподаватель.

— Какие инструкции он вам дал?

— Встретить, передать паспорт. Иметь машину.

Он указал на серебристый двухместный кабриолет с открытым верхом. Машина хороша для развлечений с девочками, но как он повезет одеревеневшее тело Веры? Я ужаснулась.

—  Вам нужно сделать следующее. Взять другую машину. Желательно “универсал”. В “Брюсселе Национал” встретите спецрейс из Новой Зеландии. Самолет приземлится через шесть-семь часов. Получите там ящик с... с... — Меня застопорило.

— С чем? — Парень слушал очень внимательно.

— С этим... с таким... — Я механически крутила руками, показывая, с чем “таким-этим” должен быть ящик, словарный запас начисто иссяк. — Короче, ни в коем случае не распаковывайте ящик!

—  А что в ящике?

Недомолвками заинтриговала парня. По его глазам видела. Обязательно сунет нос. Свернет на обочину дороги в безлюдном месте и вскроет ящик. И я не была уверена, что после этого он отправится ко мне, а не в полицию.

Пришлось ответить жестко. Не хотелось грубить человеку, который помогает тебе, но будет лучше, если парень не узнает, какой груз везет в кузове через границу.

После моих эмоциональных предупреждений парень некоторое время, не моргая, смотрел на меня, а затем произнес:

— Странная вы девушка. На вид совершенно обычная, а делами темными ворочаете, словно из ЦРУ прислали.

Диким взглядом уставилась на него! Нашел с кем сравнить!..

— Стойте! — Он вдруг взял меня за руку, а сам глядел через мое плечо. — В нескольких метрах позади вас стоит человек, не отводя взгляда от вашей сумки.

Я похолодела и тоже глянула на сумку, валявшуюся возле ног. Хоть куплена она была три дня назад, а уже такая потасканная и грязная, как котомка попрошайки.

— Не оборачивайтесь... Он продолжает смотреть. Наверное, хочет украсть ее.

— Слава богу, — выдохнула я. — Пускай крадет. В ней ничего ценного нет.

— Он направляется к нам, — сообщил парень, поглаживая мою ладонь. Похоже, ему нравилось держать меня в напряжении.

— Как он выглядит?

— Как каланча... Теперь смотрит не на сумку, а на вас.

Я вырвала ладонь из его руки и обернулась. С первого взгляда узнала этого человека — так же, как он сразу приметил мою сумку на переполненной людьми автостоянке. Еще бы! Ведь он держал ее в руках некоторое время! Когда они с Бейкером схватили Барсика в заповедном лесу неподалеку от хребта Раукумара.

Как ни велика Европа, а на червяка все-таки наткнулась. Это был подчиненный Бейкера. Мулат, который палил по убегавшему Глюки из подствольного гранатомета! Он узнал сначала мою сумку, а затем и меня. Накаркал мой помощник. Помянул ЦРУ, будь оно неладно!

— Стойте! — произнес мулат. Рука скользнула под пиджак. — Не двигайтесь! Оба!

Мулат собирался достать из пиджака явно не карманный переводчик. Лицо его выражало решимость, но я чувствовала, что он пока не знает, как поступить. Он не понимал, зачем я здесь и нужно ли меня хватать.

Так и есть.

— Что вы здесь де...

Возможно, он обладал сумасшедшей реакцией. Хотя, думаю, не всякий американец способен выхватить пистолет, как Уайт Эрп. Во всяком случае, пока его рука копошилась под пиджаком, пока вороненый ствол появлялся на белый свет, мой внезапный обморок еще более усложнил ситуацию.

Американец определенно растерялся, когда стоявшая перед ним особа вдруг закатила глазки и рухнула между автомобилями, словно подстреленная. А через секунду я перекатилась по асфальту и находилась уже под днищем “БМВ” пятой модели, не забыв утащить с собой сумку “Найк”. Могла бы, конечно, бросить — осталась там всякая ерунда, вроде грязных шмоток и восьми тысяч долларов. Но в сумке оставалось Светкино платье, которое я обязана была вернуть хозяйке, даже если Господь решился бы на Апокалипсис.

Мой помощник-студент по-прежнему стоял, но за него я не сильно волновалась. Американец в первую очередь будет преследовать меня.

Так и случилось. Пистолет он выхватил, но палить на переполненной людьми автостоянке не отважился.

Тем временем я юркнула под следующую машину.

Посадка спортивной гоночной тачки чересчур низкая, и я застряла под ней. Втиснулась, а вылезти не могла. Левая рука с сумкой барахталась снаружи. Ухватившись за нее, американец вытащил меня на белый свет.

Припечатал к полированному капоту так, что в ушах зазвенело.

— Ты не дослушала вопрос. Что ты здесь делаешь?

— Хотела попасть на фестиваль пива.

— Он проходит в октябре. Что ты здесь де...

Он снова не успел договорить. За его спиной внезапно выросли двое полицейских и, скрутив ему руки, оттащили от меня. Позади этой троицы, напоминавшей мне шестиногое трехголовое чудовище, мелькнул мой помощник с улыбкой на устах.

— Отпустите меня! Или вам будет плохо! — заорал американец. Ответом послужил щелчок наручников на его запястьях.

— Фройляйн, с вами все в порядке? — вежливо поинтересовался один из полицейских, тыкая американца носом в крышку капота.

— Да, спасибо, — ответила я, отряхивая юбку.

— Он, случайно, не ваш муж?

— Боже упаси! — сказала я и добавила доверительно: — На вашем месте я бы проверила, что он прячет под мышкой. И засадила бы его за решетку на тысячу лет.

Руки полицейских похлопали мулата по бокам, лица их повеселели — они явно обрадовались находке. На свет появился вороненый — как я и предполагала! — пистолет.

— У вас есть разрешение на ношение огнестрельного оружия? — поинтересовался полицейский.

Мулат что-то промямлил, и я поняла, что дальше все будет развиваться стандартно, что хотя бы временно проблема решилась. Вот только...

— Можно я его спрошу кое о чем? — попросила я у полицейских.

Они пожали плечами. В самом деле, почему бы и нет.

Я наклонилась к уху помощника Бейкера:

— Где искать “живую воду”?

Он расхохотался. Так и закатился со скованными за спиной руками, уткнувшись лицом в полированный капот. Полицейские вопросительно смотрели на него. Небось подумали, что я ему анекдот рассказала.

— Полагаешь, если бы мы знали, был бы такой переполох? — спросил мулат.

— А в каком городе жил Ганеш?

— Какой смысл мне отвечать? Ты, считай, уже в могиле. Шеф приказал: если мисс из России появится в Европе, тут же разнести ей голову чем придется.

— Что же ты не разнес?

— Людей на стоянке слишком много.

— О чем вы говорите? — спросил один из полицейских.

Я не обратила на него внимания, “вставив” под ребро собеседнику шпильку:

— У меня в руке шприц с “мертвой водой”. Ты ведь знаешь, как она действует, не правда ли?

Мулат некоторое время изучал свое отражение в полировке капота, а потом ухмыльнулся:

— Не знаю. Продемонстрируй!

Я выпрямилась. Ничего не добилась.

— Фройляйн, — обратился ко мне один из полицейских. — Вы будете писать заявление? Нам необходимо пройти в отделение.

— Да, конечно, — ответила я. — Сейчас, только запру свой “лексус”. Он там, в конце стоянки.

Вернулась к своему студенту. Вот и пригодился парень. Вовремя вызвал полицейских. Если бы не он, этот громила придушил бы меня по-тихому.

— Темными делами ворочаете, фройляйн, — укорил студент. — Вредно это для здоровья.

— Все тут такие шутники, что хоть спектакль устраивай! — обозлилась я. — Немедленно отправляйтесь в Брюссель и сделайте так, как я велела.

— Поцелуйте меня на прощание, — произнес он, изображая робость. — Путь будет долгим и опасным.

— Когда вернешься, тогда и поцелую. А пока — счастливо! Тебя ждет Брюссель. И не забудь поменять машину.

Не открывая дверцу, парень прыгнул в свой серебристый кабриолет. Я повернулась к полицейским, знаком показала, что скоро вернусь, и бросилась в конец автостоянки. Там как раз находилось шоссе.

Что ж, помощника отправила за телом и самой времени нельзя терять. Пора убраться со стоянки. Готова поспорить, что недолго мулат будет пребывать в наручниках. Один звонок — и их снимут, вернут пистолет, да еще извинятся перед задержанным. А то, что он собирался “разнести мне голову” по приказу шефа, никого не интересует.

Куда же бежать? Ведь у меня нет и в помине никакого “лексуса”...

Столь необходимый лимузин неожиданно материализовался в виде темно-коричневой “тойоты”, возникшей рядом буквально из воздуха. Еще один преследователь! Сколько же их в Мюнхене?

Дверь открылась, из нее выскочил человек, которого я и разглядеть толком не успела. Какой смысл изучать форму подбородка или цвет глаз, когда собираешься врезать объекту промеж ног.

Удар коленом — вещь убедительная и неприятная.

Человек свалился на асфальт, держась за дверцу. Я запрыгнула в водительское кресло. Собиралась тронуться и оставить пострадавшего как минимум с переломанными лучезапястными костями.

—  Стойте! — вымолвил он с таким трудом, словно тянул зубами трос с автобусом.

— Ну конечно! — откликнулась я. — Может, вам еще пистолет в руку вложить?

Его пальцы стиснули дверь, и он, собравшись, ответил:

— Я тот, с кем Энкель должен был встретиться на приеме у Жаке!

Глава 3

ГАЛЕРЕЯ ВАЙДЕНХОФА

Не теряя времени, помогла человеку подняться и запихнула его на заднее сиденье “тойоты”. Сама села за руль — только меня и видели.

Ну и дела! Тот самый мужик, с которым должен был встретиться Энкель на приеме! Важный источник информации. А я засадила ему коленом в пах...

По пандусам вылетела на автобан, который вел... Не знаю, куда он вел. В принципе, чтобы узнать это, есть дорожные знаки, но когда я за рулем — не успеваю на них смотреть. Моя манера езды, очевидно, нравилась немцам, поэтому они спешно уступали мне дорогу и позволяли выполнять любые обгоны и перестроения.

Человек на заднем сиденье пошевелился. Я глянула на него в зеркальце. Он глубоко дышал и почему-то держался за лицо, а не за мошонку.

— За нами нет погони? — спросил он, убрав ладони с глаз.

— А что, должна быть?

— Вполне. Меня преследуют не меньше, чем вас.

— Простите меня, — сказала я.

— Ничего, — произнес он после паузы. Кажется, осмотрев предварительно свои штаны. — Поставленный у вас удар.

—  Я полагала, что вы — один из них.

— Так и есть.

“Тойота” выполнила бешеный зигзаг, заставив белый фургон с надписью “Телесети”, который следовал законно по крайней правой полосе, выскочить на обочину и скользнуть бортом по ограждению. Послышался визг скребущего металла.

Когда машина вновь подчинилась мне, мой попутчик подал голос:

— Вы чем-то обижены на жизнь?

— А в чем дело?

— Ведете машину так, словно собираетесь распрощаться с грешным миром.

— Вожу, как умею.

— Тогда, может быть, поменяемся местами?

— Травма уже не беспокоит?

Он сглотнул.

— ...Мне полегче.

Я прижалась к обочине, едва не воткнувшись в столб. Перелезла на сиденье пассажира, а мужчина занял водительское кресло.

Теперь я смогла разглядеть его. На вид лет сорок, однако волосы остались только на висках и на затылке. Лицо блеклое, невзрачное. Выделялись только глаза — такие же серые, как у Бейкера, но не садистские, нет. Внимательные, чуткие. И какие-то усталые.

— Меня зовут Дуглас Чедвик, — представился он.

Чедвик, Чедвик... Где-то я слышала эту фамилию... Ну точно! Все сходится! Она имелась на рамке гравюры, которую я нашла в подводной лаборатории. Надпись гласила: “Другу Чедвику от Клауса Энкеля”.

— Как вас зовут? — спросил он.

— Меня? Элеонора Рузвельт.

— Неправда. Вы — Алена Овчинникова, русская скалолазка и переводчица.

— Значит, вы один из них? — спросила я, ткнув пальцем назад, в сторону аэропорта. — А почему до вас не довели приказ о моем немедленном уничтожении?

— Я ушел из спецотдела “Мгла”.

— Что, просто сказали Кларку — ну, типа надоело мне с вами, ребята. Скучная работа: беготня, стрельба, убийства невинных граждан... Пора найти занятие повеселее... Неужто вас отпустили?

— Трудно заставить человека работать, когда в сгоревшем автомобиле находишь только его обугленный труп, — произнес он без тени улыбки.

— А на моей работе, в архиве, чтобы уволиться, достаточно просто написать заявление.

— У меня вредные условия работы.

Пусть вам не покажется излишней моя ирония. С замиранием сердца я ловила каждое его слово. Дуглас Чедвик — человек, который работал в спецотделе Левиафана! Его знания — серьезная подмога в моих поисках. Какая удача, что он вышел на меня.

— И какая же кошка пробежала между вами и Кларком?

Чедвик не ответил, только быстро глянул на меня. Я смутилась и уставилась на дорогу, наматывая прядь волос на указательный палец.

— Значит, вы собирались встретиться с доктором Энкелем на приеме у Анри?

— Я задержался. Приехал поздно, когда Энкель был уже мертв. Видел, как вы тащили раненого этнографа и мужественно противостояли двум жандармам.

— Энкель принес “мертвую воду” на прием, чтобы передать вам?

— Да. Я договорился с исследовательским центром в Юлихе об изучении ее. Мы с Энкелем надеялись определить структуру “мертвой воды”, хотя это невероятно сложно. Вы, наверное, уже знаете, что она — удивительный эликсир. Энкель использовал ее в своей клинике и получил поразительные результаты на костных тканях. Тяжелейшие переломы срастались с невероятной скоростью... На основе этого вещества можно получить волшебные лекарства, его нужно изучать. А Левиафан в новозеландской лаборатории лишь ставил омерзительные опыты. Как быстро убивает “мертвая вода”? Сколько капель нужно, чтобы получить алмаз весом в пятьсот карат?.. Предполагалось использование “воды” для разработки нового поколения бактериологического оружия. Только представьте: маленький дождик — и никаких следов от целой армии. Один пепел. Ни раненых, ни трупов.

— Как Энкель попал в лабораторию?

— Ему предложили контракт как одному из лучших биохимиков мира. Пообещали много денег... Энкелю удалось унести немного “мертвой воды” во время переполоха, когда произошел взрыв.

— Вы причастны к этому взрыву?

— Нет. К тому времени мне уже пришлось устроить собственные похороны. Не ведаю, что там случилось. Клаус тоже не знал. Но быстро сориентировался и спрятал несколько кубиков вещества. Так как лаборатория была разрушена, “мертвой воды” сохранились буквально капли. Их эвакуировали, проект заморозили, ученых распустили по домам. Под страхом смерти запретили разглашать информацию об исследованиях.

— Выходит, доктор Энкель погиб за то, что пытался исследовать “мертвую воду” в мирных целых?

— Знаете, каковы основные лозунги “Мглы”? “Прогресс — только для Америки!”, “США — номер один в мире!”. Крайний эгоизм и цинизм организации — вот одна из причин, почему я ушел оттуда. Правда, не основная...

Мы пронеслись под мостом. Его тень мелькнула над нами, подобно летящей птице. После услышанного эта тень показалась ледяным лезвием. Словно призрак огромной, мрачной фигуры надвинулся на Европу.

— Чем занимается спецотдел?

— Изначально он был создан, чтобы отрезать доступ террористов к ядерному и химическому оружию, а также к новейшим технологиям в области физики, химии, компьютеров, медицины. Разведка, контроль, предупреждение. Но чем занимается отдел и кто в его штате, какие люди задействованы в агентурной сети и кому платятся деньги, не знает никто, кроме Кларка.

— То есть неизвестно, кто чем занимается конкретно?

— И поисками древних мифических артефактов тоже. Представители отдела участвуют в археологических раскопках по всему свету. Я слышал и о нашем интересе в разработке минералов в Южной Америке. Слышал о генетических экспериментах в малазийских биохимических лабораториях... Опыты с “мертвой водой” велись в новозеландской лаборатории.

— Бейкер убил мою подругу, — сказала я. Позади нас послышался басовитый гудок. — Я должна к завтрашнему полудню найти “живую воду”.

— Боюсь, у вас ничего не выйдет. Левиафан вот уже восемь лет ищет ее.

— Но ведь он нашел “воду мертвую”!

— Это не он, а Ганеш.

— Вам знакома легенда о Ганеше?

— Мне посчастливилось увидеть перевод с латыни.

— О чем там говорится?

Он замолчал, глядя на скопление автомобилей впереди. Затем посмотрел по сторонам. Остановил “тойоту”, едва не ткнувшись капотом автомобиля в номерной знак стоявшего впереди пикапа. Я тоже повертела головой. Справа и слева нас стиснули полированные борта. Прижались так тесно, что невозможно было открыть двери.

Мы застряли в пробке.

— Вот некстати! — произнесла я. — Итак времени у меня практически нет!

Пробка, похоже, образовалась надолго. У пикапа впереди отсутствовало заднее стекло, его затенял фанерный щит.

Дуглас Чедвик, отставной агент спецотдела Кларка, почему-то уставился на номерной знак пикапа. А я выглядывала в боковое окно. Пыталась определить, если приоткрою дверцу, смогу ли “протечь” через щель? Пришла к выводу, что нет. Зажали плотно...

— Номер поддельный! — воскликнул Чедвик.

— Что? — не поняла я, все еще прикидывая, как лучше выбраться отсюда. А в следующую секунду я забыла обо всем, потому что щит на пикапе отодвинулся и в амбразуре появился араб с гранатометом.

От неожиданности я потеряла дар речи. Хотела предупредить Чедвика об опасности, но он и сам все прекрасно видел. А из моего рта неслось какое-то дебильное блеяние.

Между тем араб улыбнулся щербатым ртом и поднял гранатомет, направив конус реактивного снаряда прямо в нас.

Из машины не выбраться. Двери не открыть. Вертикальным взлетом “тойоты” не оснащают. Пока опущу стекло, араб разрядит свою штуковину, и тогда вертикальный взлет нам обеспечен, несмотря на непредусмотрительность конструкторов.

— На пол! — закричал Чедвик, но я не шелохнулась. Отчасти потому, что не понимала, как можно спрятаться на полу от гранаты, прошибающей восьмидесятимиллиметровую броню танка и устраивающей внутри него мартеновскую печь. Отчасти потому, что проклятый страх парализовал тело.

Я сидела на месте и не могла отвести взгляд от скалившегося араба. Тот положил палец на спусковой крючок. Его намерение наконец дошло до меня, и я запоздало завопила:

— Там араб с гранатометом!

Два выстрела оглушили меня. Салон заполнили пороховые газы.

Я едва успела прикрыть лицо. Осколки, словно мелкие ледышки, исполосовали левую руку.

Лобовое стекло превратилось в паутину с дырой возле того места, где находился пистолет Чедвика. Сквозь мозаику трещин я увидела, что лицо араба превратилось в клюквенный торт.

Он упал, дернув стрелу гранатомета.

И выпустил ракету в крышу собственного салона!

Вот сейчас мы с Чедвиком упали на пол. Оба, без церемоний.

Честно скажу: не видела, как взорвался пикап. Уткнулась носом в пластиковую решетку воздуховодов отопителя. Нашу “тойоту” тряхнуло, словно окрестности Мюнхена настиг толчок десятибалльного землетрясения.

С глухим звоном вылетели стекла. Все до единого. Крышу едва не снесло, она жалобно скрипнула. Над спиной пронесся жаркий драконий выдох.

Рядом надрывно загудел чей-то клаксон, следом на крышу и кузов посыпались обгорелые обломки пикапа.

Дуглас распрямился первым, когда еще падали обломки. Глянул направо и проворно выскочил через лобовое окно, с его плеч и волос сыпались осколки стекол. Встал на капот и повернулся лицом ко мне.

За спиной его гудело пламя, пожиравшее остов пикапа.

—  Быстро! Из машины! — крикнул он и прыгнул на крышу соседнего авто.

Нащупав безвольной рукой сумку, я наполовину вылезла из бокового окна. Неудобно в тесной юбке такими вещами заниматься. Хотя мой бывший муж говорил, что самое неудобное на свете — попадать в писсуар, который находится на уровне твоего пупка... Вытащила сумку и бросила ее на крышу.

Рядом грянул выстрел. Еще один. Это Дуглас палил с крыши соседней машины. Я уже высунула одну ногу и собиралась освободить другую, когда заметила в автомобиле рядом еще две арабские физиономии.

Арабы смотрели на меня выпученными глазами, а их руки сжимали автоматы Калашникова.

— Как все отрицательно, — пробормотала я. Над головой мелькнула тень, и на капот автомобиля с бандитами приземлился Дуглас. Смуглолицые стали поворачивать стволы в его сторону, но автомат Калашникова слишком неудобная штука для тесного пространства салона.

Невысокий Чедвик в одну секунду разрядил магазин своего пистолета, закрываясь от летящих во все стороны осколков.

Кровь брызнула на стекла, она выглядела не совсем натурально — то есть не так, как показывают в фильмах. Вот ведь до чего довел Голливуд своими спецэффектами! Даже настоящая кровь кажется фальшивкой.

Невзрачный, плешивый, напоминавший колхозного агронома, бывший агент по имени Дуглас Чедвик, который только что расправился не менее чем с пятью серьезными боевиками, протянул мне руку и помог взобраться на расстрелянный автомобиль.

— Это охотились за мной, не за вами, — сказал он. — Извините за неудобства.

Пламя рядом с нами ревело.

—  Да, чтобы уволиться с вашей работы, пожалуй, мало написать заявление, — произнесла я, глядя сквозь пролом лобового стекла на лицо боевика с дырой вместо глаза.

Не ответив, Чедвик дернул меня за руку.

— Быстрее отсюда!

Мы запрыгали по крышам застрявших в пробке автомобилей. Никто не посмел сказать нам и слова. Люди в машинах затаились и притихли. Взрыв и последовавшая перестрелка заставляют задуматься о бренном и вечном. Ну и, конечно, не располагал к дискуссиям пистолет в руке Чедвика.

Добравшись до обочины, Дуглас не стал перебираться через бетонный бортик ограждения, а побежал вдоль ряда машин. Я старалась не отставать от него. Вскоре мы оказались так далеко от места событий, что люди уже высовывались из машин и спрашивали нас о случившемся.

Затор возник из-за огромного фургона с прицепом, который раскорячился посреди дороги, перегородив целых четыре полосы. Лишь по одной полосе машины выбирались из тупика. Именно там Чедвик остановил пятисотый “мерседес” и, подкрепляя слова пистолетом, приказал водителю освободить салон. Тот особо не возражал, попросил только, чтобы мы как можно серьезнее покалечили машину, поскольку это “мерседес” шефа.

Мы прыгнули в роскошный салон, Чедвик надавил на газ. Мощный автомобиль полетел по свободному от транспорта автобану быстро, уверенно, величаво.

— У вас проблемы с арабами? — спросила я, вытаскивая стекла из левой руки.

— Нет, с Левиафаном. Он узнал, что я еще жив. Но ему сейчас некогда. Иначе бы от меня давно ничего не осталось.

— А при чем тут арабы? — Я потянулась назад и достала аптечку.

— Спецотдел располагает подготовленными оперативниками, способными проводить операции любой сложности, но предпочитает обходиться наемниками. Так проще, да и в случае провала можно все свалить на них, а самим оставаться белыми и пушистыми... Арабские террористы дешевы, опытны, обладают собственными базами, квартирами и явками. Кроме того, никто и никогда не подумает, что они действуют в интересах американцев. Они и сами об этом не догадываются.

— Вот черт! — пробормотала я.

—  Точнее, шайтан, — поправил Чедвик.

Я плеснула йод на комок ватки и приготовилась прижечь раны.

— Вы сказали, что читали перевод “Жизнеописания Ганеша”... Ой-ой-ой!

Кажется, перестаралась. Спирт впился в мою рученьку, будто клыками.

— Что вас интересует?

—  Как найти “живую воду”, — процедила я сквозь зубы, прижимая ватку к ранам.

— Этого там не сказано. Алхимик искал ее, но найти не успел. Его отправили на костер.

— Тогда где Кларк... всс!... обнаружил “мертвую воду”?

— В Альпах. В дневниках алхимика указано точное место.

Комок ваты соскользнул в самую глубокую рану. Я получила такой спектр незабываемых ощущений, как если бы прижалась к раскаленной кочерге. У меня аж круги пошли перед глазами.

Чедвик заметил мои страдания и произнес:

— Вам необходимо наложить швы. Не то могут остаться шрамы.

— Шрамы украшают скалолаза, — ответила я, лепя на раны полоски лейкопластыря. В совокупности они образовали на предплечье слово на арабском. Что-то вроде “саиба”, но без пары завитков. — Что же получается? — спросила я, наклеив последние две полоски только для того, чтобы завершить арабскую вязь. — Алхимик не выделил “черного льва” химическим способом, а попросту отыскал его в Альпах?

— Именно. Нашел. Откопал, словно заправский геолог. “Мертвая вода” хранилась в глыбе льда. Ганеш обнаружил описание ее местонахождения в каких-то древних текстах. Руководствуясь “Жизнеописанием”, археологи Кларка перелопатили весь ледник и извлекли-таки темную ледяную глыбу.

— Где ее нашли?

— Не знаю, честное слово. Я не занимался поиском “мертвой воды”, был подключен к проекту уже после находки...

— Они пробовали искать “живую воду” в окрестностях? Ведь откуда-то взялась черная глыба!

— Перекопали все горы вокруг. Местные жители даже дали им прозвище “Искатели воздуха”... Ни следа.

—  А что означает слово “FURUM”?

— В “Жизнеописании” оно приведено без привязки к чему-либо. Но археологи Кларка и сам Кларк считают, что “FURUM” — слово из древних текстов, которые переводил Ганеш. Оно указывает место, где находится источник.

— Источник, из которого течет “живая” и “мертвая” вода?

Дуглас Чедвик оторвался от дороги и посмотрел на меня серыми блеклыми глазами. Оказывается, у него распорота левая щека.

— Именно так говорится в легендах. Источник... находится в Царстве Мертвых, и только некоторые птицы знают, как добраться туда.

— Ворон?

— Ворон — больше остальных. Издревле считалось, что эта птица является проводником душ в Царство Мертвых.

В салоне повисла тишина, слышался лишь рокот двигателя “мерседеса”.

— Найдены ли рукописи, которые переводил Ганеш?

— Нет. Как раз они и являются основной целью Кларка в настоящее время. Также неизвестно — кем, а главное — ГДЕ был найден оригинал “Жизнеописания Ганеша”, опубликованный в 1819 году.

— Спецотдел ищет там, где жил и погиб Ганеш?

— Да. Но где точно — я опять же не знаю. Левиафан окутал поиски завесой тайны. Даже находясь в штате спецотдела, трудно получить информацию. А сейчас она мне практически недоступна.

— Кстати, почему Кларка называют Левиафаном?

— Никто не знает, откуда пошло это прозвище. Как никто не видел — что Кларк скрывает под своей черной водолазкой... Видите ли, Алена, личность Кларка окружает ореол секретности. Он обладает непонятной силой.

— Какой силой? — удивилась я, вспоминая животный магнетизм, исходивший от Левиафана. Неужели Дуглас имеет в виду именно это?

— Не ведаю, что это за сила, — ответил Чедвик растерянно. Я смотрела на него и не могла поверить, что еще десять минут назад он давил каблуками капот “пежо” и расстреливал через лобовое стекло вооруженных арабов. — Перед тем как подстроить собственную автокатастрофу, я укрыл жену в надежном месте. В небольшом забытом домике вдалеке от города. Кроме меня, о нем никто не знал. Никто! Телефона там не было, Элеонора даже при желании не могла позвонить ни матери, ни кому-либо из друзей. Ее невозможно было там найти... Я уехал ненадолго, чтобы устроить “прощальное рандеву”. Когда вернулся, дом стоял таким же, каким я оставил его. Только в окнах — ни единого стекла. Их словно взрывом вынесло, как в “тойоте” десять минут назад. Трава в радиусе десяти метров была выжжена ровным кругом. Дом опустел, хотя вещи лежали на местах... Моя жена исчезла. Будто испарилась. Все осталось — заколки, сумочка, косметика, — а самой ее нигде не было. Я не нашел ни намека на то, что произошло. Только в ванной обнаружил нечто непонятное... Глядя в зеркало, я увидел на противоположной стене надпись. Большие рваные буквы, намалеванные синей краской. Она гласила: “не заигрывай с молохом”. Странная фраза, не правда ли?.. Эти слова Кларк сказал мне однажды. Я так и не понял, что они означают, но не это важно... На самом деле никакой надписи на стене не было! Она отражалась только в зеркале.

Сделалось зябко. Я дотронулась до кнопки кондиционера, чтобы выключить его. Но он и так не работал.

Чедвик резко свернул с дороги, проехал метров пятьдесят, сделал еще поворот. Мы оказались в темном еловом лесу. Дуглас открыл дверь и вышел из машины. Я последовала за ним.

— Вы спрашиваете, почему его называют Левиафаном? — спросил Чедвик. — Поэтому и называют! Кларк похитил мою жену. Даже не представляю — как! Где она теперь? Что он с ней сделал? Жива она или нет? Не знаю... Безызвестность хуже всего. Зато я уверен, что очень хочу убить Кларка.

Я вдавила каблуком еловую шишку в землю. Получилась неплохая могилка.

— Куда вы теперь? — спросила я.

— Вы не обидитесь, если я не скажу?

— Обижусь, — призналась откровенно. — Надеялась, что вы мне поможете в поисках “живой воды”!

Чедвик немного ожил после своего жуткого рассказа. Едва заметно улыбнулся.

— Первым делом мне необходимо скрыться от арабов. Вы же не хотите, чтобы они увязались и за вами?

— Нет, конечно. Это еще больше усложнит и без того неразрешимую головоломку.

— Я дам вам схему, как связаться со мной на случай чего... Есть маленькая просьба. Если вы что-то узнаете о Кларке, о его местонахождении или о любой другой мелочи, связанной с ним, пожалуйста, сообщите.

— Мне совершенно не хочется контактировать с Кларком, — ответила я. — Уверена, что подобный контакт станет последним в моей жизни. Тем не менее, если что-то узнаю, обязательно вам позвоню.

— Хорошо. Чтобы связаться со мной, сделаете следующее. Наберете вот этот номер... — Он протянул карточку, на которой авторучкой был выведен десяток цифр. — Попадете на “горячую линию” австрийских домохозяек “В помощь на кухне”.

—  “В помощь на кухне”, — повторила я.

— Спросите: в артишоках, фаршированных улитками, можно ли использовать речных улиток вместо морских? Вам предложат подождать, затем, если ответят “нет”, я вам перезвоню через несколько минут.

— А если ответят “да”? — спросила я, заинтригованная шпионскими играми. Тут же захотелось проверить, как работает эта цепочка.

— Если “да”, значит, я сгорел. Не пытайтесь меня искать. Это будет бесполезно.

За окном пролетали альпийские луга неземной красоты. Бросить работу в Москве и перебраться сюда! До гор — рукой подать. Можно каждый день лазать по новым стенам, совершать траверсы, таскать тяжеленные мешки, сбивать пальцы, ломать кости. Не жизнь, а сказка!.. А что, собственно, мне мешает? Продам квартиру в Москве и куплю здесь какой-нибудь угол. Теоретически у меня в Баварии уже имеется квартирка. Замок Вайденхоф. Но я не могу пользоваться имуществом, завещанным мне умершим антропологом. Зачем он это сделал? Ведь никаких подвигов не совершила, знакома была с ним ровно три дня... Чувствую себя теперь лицемерной сиделкой, с нетерпением ожидавшей, когда окочурится хозяин, чтобы завладеть его перстнем с бриллиантом, спортивным “ламборджини” и банковским счетом, а собачонку наконец пристрелить...

Водитель такси — старый баварский хрыч, — потрясая вторым подбородком, всю дорогу непрерывно бурчал:

— Проклятые туристы. Все ими кишит, словно муравьями. В пивной невозможно съесть кусок свинины, чтобы не почувствовать рядом запах туриста, будь он неладен!

— Кто будь неладен? Кусок свинины? — уточнила я.

— Нет, конечно! Турист!

Он мне так надоел, что я сказала:

— Я тоже туристка и считаю ваши слова негостеприимными. Я обиделась, поэтому не стану вам платить чаевые.

— А ты вообще не плати! — огрызнулся он. — Вот она — ваша натура! Что немцы, что остальные французы с голландцами всякими — одно и то же. Купидоны!

— Скопидомы, — автоматически поправила я. Да, баварцы любят подчеркивать свою обособленность от остальной Германии. Только я не немка. Я — русская.

— Да? А акцент гамбургский... Русские тоже купидоны! — расширил он список. — Русские вообще пакостники.

Не стала отвечать. Ввяжусь в бесполезный спор, потом буду думать весь остаток дня о том, что сказала и что могла бы сказать. А мне и без этой ерунды есть чем занять голову. Расследование застряло на месте. Буксует. Дороги, дороги без конца. Нейпир, Веллингтон, Лос-Анджелес, Мюнхен. Езжу, летаю, а результата нет. Завтра истекает срок, а я до сих пор не знаю, где искать “живую воду”.

Мои поездки кажутся бессмысленными. Может, правильнее все же Веру похоронить? Как с самого начала предлагал Жаке?

Я отправилась в замок Вайденхоф, потому что у меня появилась слабая надежда отыскать там некоторые факты. Надежда зародилась, когда Чедвик упомянул о древних рукописях, которые переводил Ганеш. Основываясь на их переводах, согласно легенде, алхимик и получил эликсир. Но Дуглас утверждал, что алхимик не сам выделил “мертвую воду”, а лишь отыскал ледяную глыбу в Альпах. Значит, еще до Ганеша, в древности, кто-то уже занимался “мертвой” и “живой” водой. И оставил описание.

У меня есть предположение, кто были авторы той рукописи. Кто причастен к чуду открытия изобретения субстанций.

Это мифическая цивилизация, изучением которой всю жизнь занимался антрополог Карл Вайденхоф (тот самый, что оставил мне в наследство средневековый замок). Вайденхоф выдвинул гипотезу о существовании отдельной ветви человечества. Великой, могущественной цивилизации, по уровню развития значительно превосходившей остальных людей. Он назвал ее цивилизацией прелюдий.

Вайденхоф считал, что для древних людей — шумеров, египтян и других — прелюдии стали богами, а их технологии воспринимались как чудеса, — сопровождающие богов. Ученый полагал, что технологии прелюдий были настолько совершенны, что сливались с природными и заставляли думать о них , как о чуде.

Физиологически прелюдии несколько отличались от людей. У них была необычно большая голова и удлиненные предплечья... Все они погибли по невыясненным причинам.

Десять месяцев назад мне удалось убедиться в истинности его предположений. Так получилось, что я оказалась на месте погребения одного из прелюдий и своими глазами видела необычный череп существа и одно из технологических чудес — удивительный летательный аппарат.

В замке Карла Вайденхофа собрана богатейшая коллекция свидетельств существования прелюдий. Как старый занудный барахольщик, антрополог стаскивал в свой замок даже всякую ерунду, которая, как он считал, могла относиться к прелюдиям. Я надеялась, что какая-нибудь из его находок укажет дальнейшее направление поисков. Ничто другое в мире не могло помочь мне так, как коллекция покойного барона Вайденхофа.

Начались хвойные леса, над которыми поднимались белые пирамиды Альп. Скоро доедем.

— Сверните направо здесь, — подсказала я. Мы съехали с трассы и стали подниматься по крутой гравийной дороге, петляющей между деревьев. Положив второй подбородок на обод руля, водитель настороженно встречал каждый поворот.

— Я и не знал, что в Баварии есть такие мрачные уголки, — произнес он. — Жуткие места, как в Румынии. Тут граф Дракула не водится?

— Нет, — обнадежила я. — Но на всякий случай — какая у вас группа крови?

— Невкусная, — поспешно ответил он.

Миновав железный громыхающий мост, возведенный над пропастью, мы очутились перед каменной стеной, выходившей из леса и в лес ныряющей. Остановившись перед запертыми воротами, водитель перекрестился.

Я протянула ему сто долларов.

— Это что? — спросил он.

— Деньги, — пожала я плечами.

— Какие деньги?! Это бумажки! Ты мне настоящие деньги дай, проклятая туристка!

— Евро, что ли? — Я оглянулась на окружавший нас лес. — Простите, но тут нет обменного пункта. Обменяйте сами где-нибудь. У меня на это нет времени.

— Вот еще! — воскликнул он, развернулся и уехал, оставив меня стоять со стодолларовой купюрой в руке. Ну и чудак! Я слышала, что баварцы народ ворчливый и своенравный, но совсем не злобный.

Ткнулась в ворота. Они оказались заперты. Бросила сумку на землю, встала перед воротами и вытащила сотовый. Глянув на него, поняла, что пока вспомню номер, пока поговорю с Лукасом, пока он найдет свои тапки и влезет в старый свитер, пока добредет от замка до ворот — пройдет не меньше получаса. А эти полчаса в моем положении драгоценнее, чем последняя сигарета для приговоренного к расстрелу.

Кинула сумку через забор. Она глухо шлепнулась с другой стороны. Туфли отправила туда же. Оглянулась на глухой лес — не видит ли кто? — и задрала повыше юбку, чтобы не мешала. Ухватилась за верх железных ворот, правую ногу поставила на выступ рельефного узора. Подтянулась и рывком перебросила тело через забор. Нашла туфли, подобрала сумку и двинулась дальше.

Гора, у подножия которой стоял замок, по-прежнему напоминала великана, уронившего голову на грудь. Только снега на вершине скопилось больше, чем когда я была здесь в последний раз. Замок Вайденхоф впитал угрюмость и нелюдимость окрестных гор и леса. Круглые башни с бойницами и крепостная стена, хотя и не впечатляли размерами, но выглядели мрачно. Покрасить бы их в какой-нибудь пастельный цвет, сразу бы получился диснеевский видок... Стоп! Я рассуждаю как хозяйка, но таковой не являюсь. И не собираюсь являться. Старине Лукасу посоветую изменить имидж замка.

Возле стен замка дул пронизывающий ветер — он и в прошлый раз заставил обнять себя за плечи. Видимо, здесь всегда так холодно. Я поспешила по узкой тропинке к деревянной двери в стене.

Едва подняла руку, чтобы толкнуть грубо отесанную дверь, как она распахнулась. На пороге стоял Лукас в своем вытянутом свитере и в неизменных домашних тапках.

— Приветик, Лукас... — пролепетала я. — Давно не виделись.

Изъеденное вертикальными морщинами лицо Лукаса расплылось в улыбке.

— Добрый вечер, фройляйн Алена! — произнес он, отходя в сторону и пропуская меня во внутренний дворик замка. — Какая радость! Я так и предполагал, что молодая хозяйка появится именно сегодняшним вечером! Утром туман на два часа раньше сошел с гор, луна стояла аж до обеда, а перед завтраком я уронил вилку, чего со мной никогда не случалось. Поэтому я сразу понял, что фройляйн Алена обязательно приедет сегодня в свой замок!

С громким лязгом он задвинул засов за моей спиной. Сделано это было настолько решительно, что мне подумалось — из замка больше не выйду.

Болтливость старого дворецкого, активизированная старческой сентиментальностью, в общем, понятна. Оставшись без хозяина, Лукас целых десять месяцев жил один в этой глуши. Надо же! Без кинофильмов на широком экране и походов по магазинам... Мрак!

— Зная, что вы приедете, я приготовил ужин.

В голове тут же всплыло: “Овсянка, сэ-э-эр!” — из незабвенной “Собаки Баскервилей”. Там, правда, дело происходило в Англии, а тут Бавария... Нет, я не собиралась задерживаться в замке на трапезу, но отчего-то, синхронно словам Лукаса, в животе заурчал голодный зверек.

— Что же вы, такой предусмотрительный, ворота мне заранее не открыли? — спросила я, попутно заметив, что огромный старый клен, раскинувший ветви над двором, молодится свежими листиками.

— Через раскрытые ворота во владение Вайденхоф мог пробраться чужой.

— Но ведь следует предусмотреть ситуацию, когда гости приедут, не успев предупредить. Что им делать? Мне, например, пришлось перелезать через ворота. Хотя бы звонок нужен!

— Замок Вайденхоф обходится без звонка с шестнадцатого века, — гордо ответил слуга.

— Как это?

— Раньше стояли швейцарцы с тяжелыми секирами. В девятнадцатом появился обычай: оказавшись перед запертыми воротами, гости стреляли три раза в воздух. При Фридрихе Вайденхофе провели телефонный кабель. Кому нужно, тот предварительно звонил и договаривался о встрече. Зачем тратиться на звонок, когда к нам никто не ездит?.. — Лукас подался ко мне. — Позвольте сразу поинтересоваться, что желаете завтра на обед? Мне нужно отправиться в город, чтобы выбрать свежее мясо и фрукты.

— “Завтра” не будет. Я здесь проездом. На пару—тройку часов.

Его сентиментальность как рукой сняло. Морщины разгладились, и Лукас сделался похожим на строгий старый дуб.

— Что же, вы, значит, опять не собираетесь вступать в наследство?

— Нет, — ответила я, быстрым шагом направившись к дому.

Старик побежал за мной, шаркая тапками.

— Я собираюсь подать на вас в суд. Когда вам удобнее начать слушания? В конце лета или осенью? Мне бы хотелось побыстрее.

— Послушайте... — Я остановилась перед дверью. Дернула за ручку — оказалось заперто. Пришлось продолжить фразу: — Послушайте. Это нелепо! Я не заслуживаю такого огромного наследства.

— Герр Вайденхоф велел продолжить его исследования. Вы обязаны принять наследство.

— Откройте дверь!

Старик рассерженно выдохнул, достал из кармана ключ и отпер.

— Ужин будет через полчаса, — произнес он и строптиво наклонил голову.

Я вошла.

В доме было много красивых древних залов. Я в прошлый раз ничего не успела рассмотреть, а сейчас тем более. С трудом вспоминая путь, двинулась прямиком в комнату с камином, где находился вход в тайную галерею.

Добралась до библиотеки, комната с камином — следующая. Я устремилась туда.

Едва переступив через порог, заверещала от страха. Мой вопль пронесся по пустым залам, совсем как в стандартном голливудском “ужастике”.

Падающий через узкие окна тусклый свет озарял кресло-каталку, в котором сидел... сам Карл Вайденхоф!

Нет, я не ошиблась. Рада бы — да никак! Худая, обтянутая кожей лысина, усталый взгляд. Точно он! В кресле-каталке сидел покойный антрополог, глядя на меня строго и испытующе.

Я так и сползла на пол, держась за дверной косяк.

За спиной послышался звук шаркающих тапок.

— Что это, Лукас? — пролепетала я. — Вы забыли похоронить хозяина?

— Упаси вас бог, фройляйн! — ответил слуга, возвышаясь надо мной. — Я выполнил пункт завещания герра Вайденхофа.

— Сделали из него мумию?

— Нет. Зачем же. Заказал восковую фигуру, чтобы она служила постоянным напоминанием для вас. Напоминанием о том, чем вы должны заниматься.

Ну, Вайденхоф! Вот сукин сын! Посадил в самом важном зале собственную статую, чтобы она постоянно смотрела на меня. Типа, чтобы не расслаблялась Алена Овчинникова и не забывала, для чего ей даровано наследство в виде замка.

— А нельзя ли его убрать?

— Строго-настрого запрещено.

— Я его боюсь.

— Для того и поставлена, — довольно ответил Лукас.

— Тогда, может, его накрыть чем-нибудь? Простыней, к примеру! Это возможно?

Лукас замялся. Видимо, в завещании о простынях не было сказано ни слова.

— Отлично! — бодро сказала я. — Вот и сделайте!

Стараясь не обращать внимания на взгляд восковой фигуры, я степенно проследовала к камину. Лукас в дверях вздохнул и отправился на поиски простыни. Я подошла к статуе кудрявого амура и потянула за средний палец. Он треснул, раздался скрежет, и часть стены рядом с ним отъехала в сторону.

Потайная галерея Вайденхофа. Бесконечно длинная, в прошлый раз я не дошла даже до середины. Наверное, уходит в массив горы. Вдоль стен галереи лежат сотни экспонатов — камни, обломки статуй, кости, сосуды с рисунками, инкрустированное драгоценными камнями оружие. Погруженные в темноту, они имели явное или косвенное отношение к цивилизации прелюдий.

Я остановилась у входа и щелкнула выключателем на стене. Яркий люминесцентный свет вырвал артефакты из мрака, и у меня сердце зашлось от их обилия.

Мне эту свалку древностей не исследовать и за год. Как в здешнем скопище отыскать информацию о связи прелюдий с “мертвой” и “живой” водой?

Двинулась вдоль галереи. Экспонаты тянулись и справа, и слева. Новые и новые открывались с каждым шагом, надвигаясь на меня и проплывая мимо. От них пестрело в глазах, голова пухла и соображала с трудом. Я отыщу то, что мне нужно, . исключительно если повезет.

Добравшись до конца галереи, обнаружила, что она поворачивает под углом девяносто градусов и продолжается дальше. Еще сотни новых артефактов. Кости, окаменелости, тексты, выдолбленные в песчанике. Я лишь поглядела туда и не пошла. Какой прок в бессмысленном блуждании? Меня больше заинтересовала дверь, которой заканчивался первый коридор.

За дверью оказался кабинет Вайденхофа, в котором я никогда не была. Немного тесный, без окон, он был, очевидно, переделан из какой-то кладовой. Пара деревянных стеллажей, на которых древние фолианты стояли бок о бок с довольно новыми книгами. Широкий стол без кресла. Кресло я обнаружила в углу — в последние годы Вайденхоф уже не вставал с кресла-каталки. Справа — целая стена занята небольшими картинами и рисунками.

На столе стоял накрытый целлофаном компьютер со старым квадратным монитором. Я сдернула пленку. “Пентиум 3”, в принципе, ничего агрегат, но, конечно, за десять месяцев, прошедших после смерти хозяина, он устарел.

На столе лежало письмо. Адресовано мне. Я сломала сургучную печать и вскрыла конверт. Желтый листок бумаги исписан чернильной ручкой. Почерк неровный, но дрожащие линии не могли скрыть мощную школу завораживающей, вычурной каллиграфии.

Здравствуйте, прекрасная и удивительная Алена!

Сперва хочу поблагодарить вас, что вы нашли время приехать и еще раз посетить Галерею Прелюдий, как я ее называю. Вы видели, сколько всего собрано, и похоронить эти артефакты, когда, возможно, открытие становится все ближе — просто глупо. Я думаю, что вы — одна из немногих людей, кого не ослепят великие достижения прелюдий, поскольку вам чуждо стяжательство. Мне бы очень хотелось, чтобы именно вы продолжили мои исследования. Поэтому прошу вас — располагайте моим замком и деньгами, как вам заблагорассудится.

Мои дневники — все двенадцать томов — на полках позади вас. В них вы найдете мысли и предположения касательно науки, техники, культуры и быта прелюдий. Тринадцатый том — каталог артефактов, выставленных в Галерее.

Надеюсь навсегда остаться в вашем сердце!

Карл Вайденхоф.

P.S. Лукас — своенравен и ворчлив, но преданный слуга. Не гоните его.

Я потерла глаза. Защипало, словно кто-то брызнул соком луковицы.

Предсмертное письмо Карла. Возможно, последнее, что он написал в своей жизни. Искреннее, вежливое и донельзя трогательное. Особенно строка: “Надеюсь навсегда остаться в вашем сердце”. Вряд ли я когда-то смогу забыть его.

Оставила письмо на столе и подошла к полкам.

Двенадцать томов с римскими цифрами на зеленых корешках ожидающе замерли, когда я дотронусь до них.

— Хорошо, ребята, — сказала я. — Приступим.

Я вытащила том с цифрой I, положила его на стол. Затем освободила кресло, заваленное журналами, поверх которых громоздилась зачехленная печатная машинка, и подвинула его к столу. Плюхнулась в него и утонула.

Огромный стол! Сидя за ним, кажется, что ты на аэродроме. Изящное кожаное кресло, больше напоминающее диван, — сплошное удовольствие! Как тут не вспомнить мой стул в архиве, из которого постоянно выпадает болт, а одна из ножек отлетает в самый неподходящий момент. Например, когда опускаешься с полной кружкой дымящегося кофе или когда встаешь на него, чтобы дотянуться до верхней полки.

Все шестьсот страниц тома были написаны от руки, причем таким удивительным почерком, что читать было одно удовольствие. Только заголовки отпечатаны на машинке.

С подчеркнуто надменным видом зашел Лукас, держа перед собой серебряный поднос с кофейником и парой закрытых тарелок. Молча поставил его рядом со мной на стол и удалился.

Под никелированной крышкой оказалась нежнейшая телятина, обжаренная в сыре, с гарниром из овощей и шампиньонов. Под другой — душистая булочка, сыр — настолько желтый, что резал глаза; яблоко, несколько киви и гроздь черного винограда.

Яблоко и киви я сразу запихнула в сумку. Пригодятся. Чувствую, не останется времени на поиски еды. А вот телятина очень даже хорошо пошла. Я обычно мясо не ем, но тут было не до подсчета калорий и заботы о кишечнике.

Прихлебывая кофе из чашки и закусывая булочкой с сыром, я принялась исследовать оглавления всех двенадцати томов. Пробегала строчку за строчкой, игнорируя географические и миграционные предположения Вайденхофа, его мысли о связи и транспорте, об интеграции с природой, о технологиях, которые человечество, возможно, унаследовало, а также доказательства, что многие боги древности являлись прелюдиями.

Я рассеянно отложила в сторону последний том и обнаружила, что уже пожираю зернышки от винограда, которые до этого выплевывала.

Вот растяпа!

Отодвинула поднос, на котором не осталось ничего съедобного. Даже литровый кофейник опустел. Откинулась на спинку кресла, обхватила себя за шею, спрятав лицо между локтей.

В этом море информации недолго и утонуть. Просматривая все подряд — ничего не отыщу, а время потеряю. Для меня сейчас каждая минута... каждая секунда на вес золота.

Нужно искать целенаправленно. В определенном разделе.

Где может быть информация о “живой воде”. В разделе о достижениях прелюдий в области химии? Таковой мне не попался. Где?

И тут я вспомнила покойного доктора Энкеля. Ну конечно! Ведь он же доктор! И применял “мертвую воду” для лечения!

Медицина оказалась в девятом томе, на триста шестидесятой странице, под заголовком: “Нужна ли прелюдиям медицина вообще?”

Я принялась вчитываться в строчки.

Основной постулат Вайденхофа состоял в том, что у прелюдий не было медицины в обычном понимании этого термина. Нет, они, конечно, болели и умирали. Но их связь с природой была настолько тесной, что речь может идти исключительно о гомеопатии. О мощной и разветвленной гомеопатии. О повседневном, бытовом использовании лекарств на основе трав и растений, препаратов, которые предотвращали болезни и справлялись с ними, полностью исключая хирургическое вмешательство.

Я подняла голову, разглядывая собственное отражение на экране выключенного монитора.

А ведь прав Карл! Обладая такой удивительной субстанцией, как “мертвая вода”, не нужны скальпель и пила. Она сама затягивает раны. На мертвецах, правда. Но ведь наверняка у прелюдий существовали и другие средства?

Вопрос интересный и объемный, но мне сейчас нужны не медицинские рассуждения. Мне нужно знать конкретно и определенно — где находится “живая вода”!

Об этом в дневниках Вайденхофа не говорилось. Антрополог попросту не знал о “красном льве”.

Я вышла из кабинета и покинула галерею. Вдруг сделалось невыносимо находиться среди пыльных древностей. Словно в склепе замуровали. Пять минут перекура. Нет, я, конечно, не курю. Пробовала на первом курсе университета. Кто-то из парней “на слабо” поймал, а меня это обычно задевает — ничего не могу поделать. Витька Терехин что-то у меня списывал, и я ему сказала, что нужно не закатывать гулянки по ночам, а латынь зубрить. Он ответил: если ты такая умная, слабо выкурить одновременно три сигареты? В те времена я полагала, что могу мир перевернуть. Дайте только точку опоры. И ответила — раз плюнуть.

Затягивалась глубоко, с достоинством. Докурила до конца. Потом с таким же достоинством торчала над унитазом, когда меня выворачивало вновь и вновь. Зато заслужила уважительный отзыв от Терехина: “Ну, ты — зверь-баба!” Это самый тонкий комплимент, на который он был способен. М-да. Кажется, Терехин и курса не проучился на “Древних языках”.

В комнате с восковой статуей Вайденхофа оставаться не хотелось. Даже при том, что Лукас накрыл композицию белой простыней, отчего фигура под нею еще сильнее напоминала свежий труп. В библиотеке тоже слишком мрачно. И я поднялась по витой лесенке в зал, который скорее всего когда-то был оружейным.

Стены украшали несколько древних щитов с разнообразными гербами, длинные алебарды с потемневшими от времени черенками, тяжелые двуручные мечи. В углу притаился манекен, облаченный в латы средневекового рыцаря. Меня прельстил маленький балкончик — хотелось свежего воздуха.

С балкона открывался вид на почерневшую от времени крепостную стену и склон горы за ней, покрытый зеленым лесом.

Половина десятого вечера. Нужно позвонить студенту, который встречает самолет с телом Верочки. “Суперкороль воздуха 2000” должен уже прибыть в международный аэропорт Брюсселя. Если парень встретил груз, следует указать ему, куда ехать. А я этого и сама не знаю!

Сотовый телефон поймал станцию, уверенно высветив три полоски. Набрала номер.

— Привет, — сказала я. — Это Овчинникова.

— Узнал вас. Я в аэропорту Брюсселя, но самолет пока не прибыл.

Вот беда. Еще одна проблема. Мои расчеты рушатся, словно карточный домик. Не хватало еще, чтобы самолет с Верой задержали где-нибудь в Дамаске. Учитывая мое бешеное везение, это вполне возможно.

— Алло! Мисс Овчинникова! — раздалось из трубки. Я настолько погрузилась в себя, что забыла о студенте. — Что мне делать?

— Ждите самолет.

— А если он не прилетит?

Тогда я застрелюсь... Нет, сперва люди Кларка порежут меня на кусочки.

— Ждите, — ответила я, массируя разболевшийся висок.

— Куда мне отправиться потом?

— Позвоните мне, как только груз прибудет.

— А если я не дозвонюсь до вас?

— ...Кстати, как вас зовут, молодой человек?

— Франсуа.

— Если не дозвонитесь, направляйтесь в сторону Альп, Франсуа. До связи.

Я выключила сотовый и вернулась в комнату. Остановилась напротив длинного треугольного щита с гербом грифона и розы.

Ничего у меня не выйдет. Хотела, Алена, чтобы все получилось, как в сказке? Чтобы невинно убиенные ожили, а добро восторжествовало? Кажется, все закончится, как положено в жестокой реальности. Безнадежный финал с трупом на руках...

Из приоткрытой двери балкона послышался какой-то скребущий звук. Я напряглась.

Что это? На балкон карабкается кошка, или у меня начались слуховые галлюцинации?

Нет. Вот опять. Шорох... Пауза... Вздох...

Это не кошка! Кошки не вздыхают, словно замученная жизнью домохозяйка.

Я сняла со стены длинный кинжал и, сжимая обеими руками перетянутую кожей рукоять, шагнула за колонну. В балконном проеме появилась темная фигура .

Человек. Не Лукас. Нечего делать старику — лазать по стенам. У него ключи есть от всех дверей... Это ЦРУ. Люди Кларка достали меня даже здесь! Черт!.. Как опрометчиво было с моей стороны звонить в Брюссель! Они схватят студента и ящик с телом Веры!

Пальцы стиснули рукоять.

Фигура шагнула в залу. В ту же секунду я набросилась на пришельца.

Сшибла с ног и оседлала, занеся кинжал над головой. В тот миг меня такая ненависть обуяла, что в самом деле готова была продырявить его.

— Говори, сколько вас тут! Иначе голову отрублю, как кочерыжку!..

Только после этой тирады вдруг поняла, что запах, исходящий от незнакомца, знаком до боли. Густой смрад ударил в ноздри, и я сразу узнала пальто...

Вот так чудеса!

— Барсик, охламон этакий! Ты что здесь делаешь, разоритель помоек и сточных канав? — Я вдруг вспомнила, как он собирался придушить меня возле озера, и, схватив его за горло, вновь вскинула руку с ножом. — Как ты здесь оказался? Что тебе нужно?

— Случайно... случайно... — бормотал он испуганно. Вороватые глазки бегали, лицо заросло окончательно и теперь еще больше напоминало козлиную морду.

— “Случайно”? Собирал грибы в лесу возле Нейпира, заблудился и вышел на огонек? Мы в пятнадцати тысячах километров от Новой Зеландии!

— Я-я!.. — Еще какое-то бормотание. — ...Здесь... случайно...

— Я тебе сейчас случайно нос отрежу.

Он чихнул от страха, обдав меня брызгами. Невольно пришлось отстраниться. Да и вообще — сидеть на этом помойном коте негигиенично. Еще подхвачу какую-нибудь заразу. Неизвестно, в каком мусорном баке он спал прошлой ночью...

— Не убивайте, сеньора! — жалостно протянул он. — Вы же... знаете меня...

— Это точно. Я тебя, подлеца, прекрасно знаю... — Слезла с него. — А ну поднимайся!

Он перевалился на другой бок, подтянул колени, встал на одно... А я не права. Вряд ли Глюки мирно посапывал в мусорном баке прошлой ночью.

Он умудрился проследить за мной! Это при том, что я спешила. Летела из Новой Зеландии кратчайшим путем, а в Германии мчалась стремглав, пересаживаясь с одного автомобиля на другой... Удивительно, как он не потерял мой след, не имея денег и документов? Нужно признать, что Барсик обладает феноменальной прилипчивостью.

— Что тебе нужно? Зачем ты здесь?

Он стыдливо согнулся. Почесал промежность... Да, это мой новозеландский спутник, сомнений быть не может.

— Как ты умудрился проследить за мной? — Честно говоря, этот вопрос интересовал меня больше всего.

— ...Просто-просто... в багажном отсеке всегда местечко найдется... хе-хе... да, найдется...

Я успела отвыкнуть от языка Глюки. Знаете, когда вращаешься в определенном обществе, невольно перенимаешь и речь его членов. Например, в обществе поэтов и писателей можно поднатореть в литературном языке. А вот родители сталкиваются со следующей ситуацией. Ребенок возвращается с улицы и неожиданно выдает такие фразы... Общаясь с Барсиком всего два дня, я почувствовала, что начинаю деградировать. Бормотала под нос, пропускала слова. Зато понимала его. Чуть немного отвыкла — и понимать перестала. Неужели придется снова учиться?

— А пересадка в Лос-Анджелесе?

— ...Хе, тьфу... багажные отделения во всех самолетах есть...

Я подошла к нему, насколько позволила моя брезгливость. Нож не опустила, и Барсик впился в него взглядом.

— Зачем ты следил за мной?

— Сеньора не проткнет меня своим ножом?

— Зависит от твоего ответа. И поторопись. У меня очень мало времени!

Он задергался, но начал рассказывать. Короче, Барсик все-таки смылся от помощника Бейкера в том злополучном лесу возле озера. Убегал весь вечер, ночевал в болоте, утром выбрался к моему автомобилю. Долго бродил вокруг него, пока не почувствовал, что я появлюсь с минуты на минуту.

— Как это ты почувствовал? — удивилась я. Он только плечами дернул в ответ. Сам не знает.

— Забарахлила селезенка, словно протухшую кошку съел.

Я попросила его в дальнейшем обойтись без сравнений.

Короче, Барсик думал недолго и забрался в багажник, чтобы добраться хотя бы до Нейпира. Просидел в нем целый день. Слышал все, о чем я говорила с Жаке и с бельгийским археологом.

— Что же не вылез, когда мы приехали в Нейпир? Я несколько раз оставляла машину.

— Женщина... вторая... которая на заднем сиденье...

Оказывается, он решил, что Вера — живой труп. Зомби. Поэтому очень испугался ее. И в самом деле немудрено. Жаке я сказала, что Вера умерла, а сама постоянно разговаривала с ней. Вот недалекий Барсик и рванул... Кроме того, пройдоха не оставлял надежды заполучить десять тысяч долларов из моей сумки.

Я слушала его, испытывая противоречивые чувства. Постоянно напоминала себе, что Барсик два раза пытался меня убить из-за пачки измазанных краской бумажек. Но что-то странное творилось со мной. Мне было жалко его, когда я слушала, как грузчики в аэропорту случайно уронили на него чемодан с гантелями, как он мерз и голодал, совершая двадцатичетырехчасовой перелет в багажном отделении, как овчарка, которая вынюхивает наркотики, тяпнула его за щиколотку.

— Так что же тебе, микроб ходячий, нужно от меня?

— Пятьдесят процентов сокровищ, которые вы ищете!

Я называла “живую воду” сокровищем? Возможно... После смерти Веры я находилась в такой прострации, что могла назвать императора Калигулу древнекитайским философом.

— Ты ошибся, Глюки. Я не ищу сокровищ.

Он улыбнулся. Впервые на моей памяти. Обнажил гнилые зубы, среди которых один неожиданно блеснул подозрительной белизной. Непонятно, как он сохранился в помойно-щелочной среде рта бродяги?

Барсик мне не поверил. Доказывать ему бесполезно.

Я опустила нож и вдруг неожиданно для себя спросила:

— Хочешь яблоко?

Глюки глянул на меня с таким недоверием, что мне сделалось неуютно. Словно я ему отраву предлагала.

— Яблоко? — переспросил он.

— Есть еще пара киви...

— О, я люблю киви! — оживился он. — Да-да... Жареные киви похожи на цыплят...

— Идиот, — махнула на него рукой, едва сдерживая смех. — Это фрукт такой!..

Что же делать с Барсиком? Сдать бы его в полицию, да жалко... Прогнать? Ведь все равно увяжется за мной, чертяка. И неизвестно, какие еще пакости спланирует.

Вот я и подумала, что лучший способ держать его под контролем — взять с собой. Да-да. Худшего спутника придумать трудно, но какой уж есть. Возможно, еще и пригодится. Посторожит когда надо, что-то подержит, накинет удавку на какого-нибудь симпатягу из спецотдела Кларка.

Прежде чем я успела открыть рот, чтобы спросить Барсика о его планах пребывания в Баварии, из дальнего конца оружейного зала послышалось шарканье тапок, и голос Лукаса произнес:

— Фройляйн Алена! Не желаете ли перед сном чашку чая?

Голос спугнул Глюки, словно выстрел стаю голубей, ворковавших на крыше. Он подпрыгнул на месте и рванулся в раскрытую дверь балкона. Не успела я и слова сказать, как он перепрыгнул через перила и исчез. Через секунду снизу донесся треск кустов и жалобный крик. Бедолага сиганул со второго этажа.

— Что это было? — настороженно спросил Лукас, косясь на распахнутую балконную дверь.

Я не ответила, подбежала к перилам. Внизу трудно было что-то разглядеть. Вечерний сумрак затянул пространство между крепостной стеной и домом.

— Барсик! — позвала я в темноту.

Треск кустов, короткое бормотание, после чего наступила тишина. Барсик куда-то смылся. Бежать вниз, ловить его — только время тратить.

— Что это было? — Лукас появился рядом со мной на балконе.

— Наверное, летучая мышь, — задумчиво произнесла я.

Я вернулась в кабинет Вайденхофа, упала в кресло и закрыла глаза. С трудом заставила себя их открыть. Так можно запросто уснуть — смыть в унитаз целую ночь! Мне нельзя. Нужно попросить у Лукаса чашку кофе покрепче. Этой ночью спать не получится. Я все еще не вышла на след, а времени до завтрашнего полудня — чуть больше четырнадцати часов.

На стене, увешанной картинами, среди акварелей и карандашных набросков я вдруг увидела гравюру в рамке. Ту самую! Как я не заметила ее раньше?

Вскочила с кресла и подбежала к ней. Сняла со стены и положила на стол. Затем достала из сумки гравюру, которую обнаружила в затопленной лаборатории, и положила рядом.

Одинаковые. До последнего штриха. Понятно. Оттиски сделаны с одного клише.

Я вскрыла рамку, чтобы заглянуть на обратную сторону пергаментного листа. Пусто. Ни единой надписи.

В задумчивости огляделась. На глаза попался многофункциональный телефон “Панасоник”, приютившийся на краешке стола. Телефон, хммм...

Залезла в карман сумки, принялась рыться в чеках и рекламных буклетах, на которых я обычно записываю всю нужную информацию — адреса, телефоны. Нашла карточку Чедвика — с номером горячей линии “австрийских домохозяек”.

— Вы готовите — мы помогаем! — раздался из трубки бодрый женский голос.

— Скажите, в артишоках, фаршированных улитками, можно ли использовать речных улиток вместо морских? — Произнося эту фразу, я чувствовала себя ужасно глупо. Словно проработала всю жизнь в детском лагере поварихой и решила на старости лет устроиться во французский ресторан.

— Подождите минуточку, — попросили на другом конце провода.

Я натянула витой телефонный шнур, словно тетиву, и отпустила. Еще до того, как он перестал дергаться из стороны в сторону, мне ответили:

— Нет, к сожалению, использовать речных улиток нельзя. В морских содержится соль, которая придает блюду специфический вкус.

Я опустила трубку на рычаг. Ответный звонок последовал незамедлительно.

— Мисс Овчинникова? — Голос Чедвика. — Вы что-то хотели от меня?

— Помните гравюру, которая висела на стене в лаборатории?

— Да, конечно. Ее подарил мне Клаус.

— Где он взял ее?

—  Купил у одного овцевода в Швице. Приобрел практически за бесценок. Три одинаковых гравюры. Тот почему-то считал их подделкой конца девятнадцатого века и не дорожил ими особо.

— Откуда они взялись у овцевода?

— А вот это тайна — такая же, как и местонахождение древних рукописей, которые переводил Ганеш.

Опять тупик.

— Значит, неизвестно кто выполнил их?

— Сравнительный и радиоуглеродный анализ показали приблизительно пятнадцатый век. В то время и жил Ганеш. Больше, к сожалению, ничего не известно.

— Извините, что побеспокоила, — вздохнула я.

— Звоните. До свидания.

Я положила трубку и задумалась.

Мне удалось увидеть все три гравюры. Одна подарена Энкелем его другу Анри Жаке. Вторая — привезена в лабораторию под Нейпиром для Дугласа Чедвика. Третья каким-то образом оказалась у Вайденхофа. Неужели они знакомы? Воистину — Энкель вездесущ!

В гравюрах нет ничего ценного. Они не несут информации. Бейкер даже не пытался уничтожить экземпляр из лаборатории, когда нашел его в моей сумке возле озера. Зато “Жизнеописание Ганеша” спецотдел добросовестно вычистил из всех архивов и библиотек. Оно и понятно: там указаны конкретные географические названия. Город, где жил Ганеш; ледник, в котором была замурована глыба “мертвой воды”. Эти сведения ЦРУ вытравило надежно. А гравюра — так...

Однако...

Я вернулась к стеллажу и достала тринадцатый том, в котором, как писал в предсмертной записке Вайденхоф, содержался каталог артефактов. Отыскала букву “G”, нашла раздел “гравюры” и, перемещая палец вниз по столбику названий и описаний, добралась до “Казни алхимика”.

Строчки, описывающие гравюру, звучали лаконично.

“Предположительно XV век, свиная кожа. Подарок императора Австрии и короля Венгрии Франца Иосифа I — Фридриху Вильгельму фон Вайденхофу, год 1856-й”. Дыхание участилось.

Гравюра попала в коллекцию Вайденхофа не через доктора Энкеля! Получается, это вообще четвертый экземпляр!..

Следующая строка едва не сбила дыхание вовсе. Уверена, что за эти две короткие строчки Кларк готов отдать все на свете!

“Оттиск с клише из художественных мастерских собора Хофкирхе, Люцерн”. В яблочко! Люцерн...

Я знаю город, где жил Ганеш, и точно знаю, где искать клише! А Кларк этого не ведает.

Он не придал особого значения гравюрам, так как никто понятия не имел, откуда они взялись... Пока не представляю, какие преимущества мне дает это знание, но определенно источник “живой воды” находится в районе Швейцарских Альп. Теперь можно указать моему помощнику место, куда он должен привезти тело Верочки... Стоп! Самолет из Новой Зеландии еще не прилетел в Брюссель. Проклятье! Осталось чуть больше четырнадцати часов!

Попыталась от волнения откусить кончик ногтя на мизинце, но тут же отдернула палец.

Нужно торопиться! Еще есть время, чтобы доставить Верочку в Швейцарию. Меня ожидает тьма египетская работы! Отыскать рукописи, перевести их, понять, где спрятана “живая вода”. Я только вижу тропинку, а мне предстоит взобраться на вершину скалы. И, возможно, в конце пути сразиться с ужасным чудовищем, которое ждет меня там.

Подхватив сумку и оглядев на прощание кабинет, я аккуратно закрыла дверь и понеслась по галерее артефактов. Мне нужно найти Лукаса и попросить машину на день. Только как его обнаружить в этом огромном и пустом доме?..

Остановилась, словно споткнувшись. Сделала пару шагов назад.

Слева, над одним из постаментов, выделенная пучком света, возвышалась высеченная из темного камня статуя ворона. Огромный, как индейка, он расправил обломки крыльев и взирал на меня бусинами глаз. Статую не пощадило время, а кто-то, очевидно, еще и “потрудился” над ней молотком. Верхняя часть клюва отколота, а через нижнюю перекинута каменная нить, на концах которой остались горловины сосудов. Рядом на табличке надпись:

“Ворон, несущий “мертвую” и “живую воду”. Приблизительно V век нашей эры. Найден в Северной Италии”.

Ни слова о прелюдиях. На соседних экспонатах имеются сноски — что-то вроде: “вероятно, кость прелюдия”, или: “возможно, элемент культуры”. А здесь — ни намека! Вайденхоф приобрел эту древность, руководствуясь своей интуицией. И чутье не подвело антрополога. Не сомневаюсь, что прелюдии имеют отношение к “мертвой” и “живой” воде.

Только при чем тут ворон?

Выскочила из галереи. Дернула за палец скульптурку купидона — вход в потайную галерею закрылся.

Тусклый свет больше не падал из окон. На землю опустилась ночь. Беда... Придется ехать в Швейцарию в полной темноте. А я и при дневном-то свете на шоссе — как корова на льду.

— Лукас!! — заорала я, влетая в библиотеку. — Лукас, где вы?!

Свет в библиотеке и в остальных помещениях отсутствовал, в залах царил холодный мрак. Скряга Лукас, очевидно, экономит электричество. Я сделала еще десяток шагов, и мне стало страшно в этих древних стенах.

— Лукас!! — снова нарушила я гробовую тишину. — Спасите меня!

Из темных глубин донеслось долгожданное шарканье, и появился Лукас с роскошным канделябром в руке. Свет пяти свечей отражался в полированных дверях. Я распрямила плечи и поправила волосы.

— Что у вас с электричеством? В галерее оно вроде есть.

— Освещать целый дом — напрасные расходы, — ответил он. — Вы куда-то собрались?

— Я уезжаю. У вас есть автомобиль?

Он кашлянул.

— Кроме “ауди”, которую вы взорвали в прошлый раз, у нас остался фургон и легковой “Фольксваген-Боро”, на котором я езжу за покупками.

— Вы не могли бы одолжить мне “фольксваген” на один день? Мне нужно в Швейцарию.

— Вы примете наследство?

— Это шантаж?

— Маленький, — ответил старик.

— Не приму.

— Ладно, берите машину. Тяжбу я планирую все-таки на конец лета. Прилетите на суд?

— Не знаю. Ключи от машины где?

— В замке зажигания. Не беспокойтесь, я провожу вас.

Пока я двигалась за Лукасом к выходу, еще раз поклялась себе, что ни за что не переселюсь сюда. Жить в таких огромных залах, когда Лукас экономит на электричестве, просто невозможно. Тут и до туалета не дойти — по пути умрешь от сердечного приступа. Так страшно в темноте, что коленки трясутся.

Наконец выползли на крыльцо. Лукас включил свет во дворе, который не развеял мой страх, а перевел в новое качество. Подсвеченные ветви кряжистого клена и мертвый бассейн, окруженные крепостными стенами, напомнили о самых жутких фильмах Тима Бартона...

“Фольксваген-Боро” — машина как раз для меня. Небольшая, уютная. Прежде чем в нее сесть, проверила багажник. Открывала его с опаской.

Пусто — если не считать домкрата, насоса, запаски, двух огромных хозяйственных сумок, в которых Лукас, очевидно, возит продукты.

Глюки в багажнике не было. Пройдоха не повторяется в своих приемах. Хитрый, вонючка...

— Карта автодорог у вас найдется?

— Посмотрите в вещевом ящике.

— Спасибо, Лукас... — Неожиданно для себя я приблизилась к нему и дотронулась губами до сухой морщинистой щеки. — Спасибо за помощь.

— Не думайте, что это поможет вам избежать суда!

От замка Вайденхоф по круто ныряющей вниз дороге, которая петляла между деревьями, на автомобиле я спускалась всего однажды. Все воспоминания о той поездке стерлись из памяти, и я заново привыкала к резким поворотам и сумасшедшему уклону. Вдобавок пришлось ехать в почти полной темноте. Свет фар помогал не больше, чем канделябр в руке Лукаса, когда мы пробирались к выходу из дома.

В кромешной тьме баварской ночи, бросая “Боро” из стороны в сторону, упираясь обеими ногами в педаль тормоза и надеясь только на него, я вдруг вспомнила, что забыла позвонить этому студенту. Как его... Франсуа.

Никогда не разговаривала по сотовому за рулем движущегося автомобиля. После взрыва “ауди” во Франкфурте вообще десять месяцев за руль не садилась.

Набрала номер и зажала трубку между ухом и плечом, продолжая крутить руль.

— Франсуа? Это Овчинникова. Еще не прибыл самолет?

— Видите ли...

Автомобиль наехал на камень, салон тряхнуло, и, соскочив с плеча, телефон упал под сиденье.

— Дьявол!.. Ненавижу!

Держа руль одной рукой, второй полезла под кресло. Содрала кожу на указательном пальце о какую-то железяку, но телефон достала.

— Алло, Франсуа! Вы еще там?

— Да.

— Как только прибудет самолет, без промедления по самой короткой трассе отправляйтесь в Люцерн, Швейцария. Вы меня поняли?

Он замялся.

— Не знаю, как и сказать. Здесь я встретил людей из университета, которые тоже ожидают самолет из Новой Зеландии. Так вот, они утверждают, что самолет потерялся...

Навстречу из темноты вылетело дерево. Я не успела выкрутить руль, и “Боро” смачно впечатался передним бампером в сосновый ствол.

Глухой удар.

Меня дернуло вперед, ремень безопасности врезался в грудь. Телефон снова выскочил, но на этот раз приземлился на приборную панель. Запрыгал по ней, кувыркаясь, и в тот момент, когда собирался упасть под сиденье, я вытянула руку и поймала его.

Надо же, какая я неуклюжая! Не проехала и километра, как попала в аварию!

— Франсуа...

— Что у вас там происходит? — обеспокоенно поинтересовался молодой человек.

— Я врезалась в дерево, но это не важно... Вы сказали, потерялся самолет?

— Он заправился в Бухаресте, и связь пропала. Прошло уже три часа, как он должен был прилететь в Брюссель.

Я двинула кулаком по рулевому колесу, задела клаксон, и “Боро” издал жалобный гудок — звук мгновенно поглотил темный лес. Мощный ствол, в который я воткнулась, закрывал обзор почти полностью.

Вот и закончились мои переживания. Вера потерялась, вокруг жуткая темнотища, мой “Боро” торчит в дереве, а до окончания срока осталось всего... тринадцать с половиной часов.

— Что мне делать? — Голос Франсуа сразу вывел из прострации.

— Ждите самолет.

— А если он не прилетит?

Вместо ответа я вырубила связь.

Ему что делать? Тут сама по уши в дерьме увязла!

Вылезла из автомобиля, со злостью хлопнув дверью. Спуск настолько крутой, что если упадешь, то покатишься вниз так весело, что и остановиться самостоятельно не сможешь. Разве дерево какое пособит, заодно превратив тебя в отбивную.

Обреченно приблизилась к передку машины, который дружески прижался к роковой сосне. От удара пластиковый бампер лопнул и раскололся, вдавив правую фару внутрь. Глядя на это безобразие, я думала не о том, как выбраться, а о том, куда запропастился самолет с Верочкой.

Обошла дерево с другой стороны, глядя на машину, но вся в мыслях о самолете, и решила позвонить Чедвику. Может, он окажет помощь? Все-таки бывший сотрудник ЦРУ, должны остаться какие-то контакты с гражданскими авиаслужбами.

— Вы готовите — мы помогаем! — отозвалась трубка.

— Ах да... — пробормотала я, с трудом вспоминая условную фразу, — Это... В артишоках можно ли использовать речных улиток? — Кажется чего-то напутала. Но на другом конце поняли.

— Подождите секундочку! — ответил женский голос.

Пока ждала, в глаза назойливо маячил изуродованный передок “Боро”. Тяжесть давила на сердце. Не успела перевести дух, как в трубке послышался голос Чедвика.

— Да. Слушаю.

— Дуглас, это Овчинникова! Мне нужна ваша помощь.

— Какая именно?

— Я потеряла самолет, который вылетел из Веллингтона двадцать восьмого числа. Вы не могли бы разыскать его?

— А вы где?

— Я... — Машинально оглянулась. — В лесу, возле замка Вайденхоф... Кстати, у меня есть для вас интересная информация. Я знаю то, чего не знает Кларк.

— Разве такая информация существует в природе? — после короткой паузы спросил он.

— Ха-ха, — сказала я. — Это действительно так. У меня есть то, что ему нужно до дрожи в коленках. Дайте мне сутки, а затем можете использовать эту информацию в своих целях.

— О чем речь?

— Похоже, я знаю, где находится клише, при помощи которого изготовлены гравюры. Именно там могут находиться таинственные рукописи, которые переводил алхимик и которые укажут, где искать “живую воду”.

— Да, это действительно ценная информация. И где находится это место?

— Люцерн, собор Хофкирхе.

Голос Чедвика прозвучал немного взволнованно:

— Это именно тот город, в котором жил Ганеш!

Я отвернулась от слепящих фар. Ничего не понимаю...

— Простите, что вы сказали?

— Собор Хофкирхе находится в городе, где родился и был сожжен алхимик Ганеш, — раздалось из трубки. — Вас насторожило то, что Дуглас Чедвик не знал названия города?

За шиворот словно вылили ушат ключевой воды.

— Кто это?

В трубке щелкнуло, затем из нее раздался спокойный, но пробирающий до костей голос Левиафана.

— Забавная штука этот модулятор голоса. Вы, мисс Овчинникова, наверное, и не знали, что такие приборы существуют.

— Где Чедвик? — произнесла я еле слышно.

— Его больше нет. Кстати... Вам тоже недолго осталось. Ждите гостей.

Я в страхе оглянулась на мрачную стену леса.

— Я вас предупреждал, чтобы вы не появлялись в Европе, — с раздражением произнес Левиафан. — Лимит предупреждений исчерпан.

Я только рот беспомощно открывала.

— Еще одно, — продолжил Кларк. — Спасибо за помощь. Собор Хофкирхе... Прямо сейчас туда и отправимся. До встречи в следующей жизни, мисс Овчинникова...

Спешно надавила кнопку отключения.

ЧТО Я НАДЕЛАЛА!

Чувствовала себя профессором Плейшнером, который не заметил цветка в окне русского связного. Я упустила важный элемент... Ведь Чедвик предупреждал меня. Нужно было дождаться ответа на кодовую фразу, которую я и произнесла-то неправильно. А мне не ответили ни “да”, ни “нет”... Левиафан “накрыл” пункт связи.

Чедвик погиб, помощи ждать неоткуда. Я — в опасности! Сама рассказала Кларку, где нахожусь. Искать долго не придется. Дорога, на которой я торчу, единственный путь к замку Вайденхоф. Скоро сюда нагрянут головорезы.

Я в ловушке.

Глава 4

В ПОГОНЕ ЗА РАССВЕТОМ ЧЕРЕЗ ТРИ ГРАНИЦЫ

Моих родителей хоронили в закрытых гробах. Помню два деревянных ящика, обтянутых красным сукном, возле свежевырытых ям. Я видела их сквозь прозрачную пленку слез, которые не иссякали в глазах все скорбные дни. Спросила бабушку: почему нельзя посмотреть на маму и папу в последний раз? Мне было мало того, что я помнила о них. Мне требовалось увидеть их лица, хотя бы на мгновение...

Бабушка ответила, что она тоже хотела бы увидеть их. Но лучше пусть останутся в памяти живыми. Это была отговорка. Через несколько лет бабушка рассказала, что случилось с моими родителями.

Специальный корреспондент газеты “Известия” Игорь Баль отправился “туда, где солнце светит круглые сутки”. Так иносказательно моя бабушка назвала Африку. Отца ожидала страна, граждане которой настолько разошлись в политических пристрастиях, что решили поубивать друг друга. Уже несколько месяцев там ширилась кровопролитная гражданская война. Очень опасное место, но Игорь Баль всегда выбирал именно такие. К тому времени он успел побывать в Сальвадоре, Ираке, Ливане, в других “горячих точках”. Он был лучшим военным корреспондентом и отличным экспертом по конфликтам подобного рода.

Но так случилось, что до Африки мой отец не добрался. Самолет, в котором он летел, захватили террористы, боровшиеся за установление ортодоксального ислама. Бабушка говорила, что если бы он добрался до той бойни в Африке, куда летел и где было во сто крат опаснее, он бы вернулся. Игорь Баль обладал невероятной способностью выбираться из регионов, где кровь льется рекой, а разрывы снарядов и перестрелки столь же постоянны, как рассвет. Но ему не повезло. Боевики заставили пилотов приземлиться в Аммане.

Иорданские спецслужбы окружили самолет, начали переговоры с террористами, торговались и готовили атаку. Но делали все как-то непрофессионально, и операция растянулась на целую неделю. Мать не выдержала и отправилась туда. Последний ее звонок был из аэропорта Аммана. Она сообщила, что ситуация по-прежнему не разрешилась. Спецслужбы ведут себя неуверенно, террористы не выпускают заложников, постоянно угрожая взорвать самолет. Утверждают, что у них есть бомба.

Бог знает, сколько тянулась бы эта резина, но моему отцу, очевидно, все надоело. Сейчас не понять, что толкнуло его — спецы обычно советуют беспрекословно подчиняться террористам. Но Игорь Баль был не из тех, кто идет на поводу у аморальных людей с искалеченной психикой. Он отобрал “Калашников” у одного из бандитов и подстрелил другого. Заслышав выстрелы, в самолет ворвалось спецподразделение, которое уничтожило оставшихся боевиков. Арабы так и не успели взорвать бомбу. Никто эту бомбу и в глаза-то не видел. Но чтобы быть уверенными наверняка, всех выгнали из самолета, а салон принялись обследовать саперы. На вокзале отец встретил маму. Представляю, как они обнимались и целовали друг друга. Отец — измотанный, смертельно уставший, но живой. А мама — радостная, что все закончилось благополучно. Рано они успокоились...

Бомба была в дипломате женщины-камикадзе. Все думали, что она тоже заложница. А она, выйдя из самолета вместе с остальными, приблизилась к отцу с матерью и замкнула провода электрического детонатора...

Взрыв на аэровокзале в Аммане унес жизни моих родителей и еще сорока человек.

Я прибежала домой с безногой куклой. Дед с бабушкой как раз смотрели по телевизору репортаж с места трагедии. Вскоре позвонили из Министерства иностранных дел. Участливый женский голос сообщил деду, что их сын Игорь Баль и его жена Ольга, к сожалению, погибли...

Крутанула ключ в замке зажигания. Стартер осуждающе взвыл. А, проклятье! Двигатель продолжает работать. Я и не заметила.

Включила заднюю скорость. Покрышки взвизгнули, заскребли по гравию на месте. “Боро” не сдвинулся ни на сантиметр. Слишком резко надавила на сцепление... То есть на газ. Да, на газ.

Попробовала еще раз, нажимая на педаль акселератора плавно. “Боро” попятился, отлепился от сосны. Теперь сцепление, переключить скорость и объехать дерево. Ах черт — не успела! Снова въехала в злополучный ствол.

Меня бросило на руль. Пристегнуться забыла!

— Дура!

Правая фара согласно моргнула и потухла окончательно. Я смахнула пот со взмокшего лба.

Люди Кларка мчатся сюда на всех парах. А я застряла на этом повороте! Моих водительских навыков не хватает, чтобы выбраться... Это я хорошо придумала — не хватает навыков. У меня их просто нет!

Надо попробовать еще раз.

Сдала назад и застопорила машину ручным тормозом. Затем выкрутила руль, отпустила тормоз и... объехала дерево.

Уф!

“Боро” снова покатился вниз по извилистой дороге, освещая путь единственной фарой. Я с ужасом подумала о том, что будет, если вдруг потухнет и она.

Или если двигатель заглохнет?

После нескольких минут головоломного спуска я вдруг увидела яркую точку в небе. Она то исчезала за темными верхушками елок, то вдруг появлялась, увеличиваясь в размерах ...

Я затормозила, дернула рычаг ручного тормоза, заглушила двигатель.

Вертолет. Отчетливо слышу, как его лопасти рвут воздух.

Быстро выключила оставшуюся в живых фару. Темнота мгновенно поглотила меня вместе с “Боро”. Только габаритные огни вертолета виднелись в небе.

Он пролетел над головой, оглушительно стрекоча лопастями. Шаркнул по деревьям лучом прожектора в десяти метрах позади меня и помчался к замку. Бедняга Лукас, что с ним будет? А я ничем не могу помочь старику. Самой нужно выбираться.

Завела двигатель. Он заработал оглушительно — как мне показалось. Долго не решалась включить фару, но дорогу в темноте совершенно не видно, сколько я ни приглядывалась. Пришлось надавить на кнопку, озарив крутой спуск единственным лучом. Мой “Боро” превратился в циклопа.

Еще пара минут — и я вырвалась из леса. Головоломный спуск остался за спиной. Надавила на газ и скоро оказалась на трассе.

Кажется, ушла. Ну и что? Люди Кларка небось уже перетряхивают собор Хофкирхе; самолет с Верочкой канул в неизвестность.

Автомобиль летел по автостраде, а в голове не рождалось ни одной путной идеи. Только безбожно хотелось спать. Полцарства за глоток кофе!

Хлопнула себя по щеке.

Неубедительно. Все равно глаза закрываются, а кожа в уголках рта вот-вот лопнет на очередном зевке.

Хлопнула себя еще раз.

Получилось так сильно, что звездочки посыпались из глаз.

Куда же податься?

В принципе, дорога у меня одна. Правда, собор Хофкирхе напичкан в данный момент головорезами спецотдела “Мгла”. Да он мне не сильно и нужен — без Верочки. Куда подевался чертов “Король воздуха”, дятел ему в турбину?!

Думай, Алена, думай! Кому звонить? В авиакомпанию? Какую?

Проехав десять километров и миновав один очень длинный тоннель, я решила позвонить доктору ван Бройтену в Новую Зеландию. В конце концов, это он фрахтовал самолет. Должен знать об этой летающей посудине больше, чем кто-либо.

Номер набрала на ходу. Только бы снова в дерево не угодить.

— О, добрый день! — обрадовался археолог.

— У нас сейчас ночь, — угрюмо отозвалась я. — И она совершенно не добрая. Куда запропастился ваш самолет? Три часа назад он должен был прилететь в Брюссель.

— Я искал вас, — неожиданно ответил доктор. — Звонил профессору Цигелю, профессору Курцу, докторам Гринвичу и Хорстену.

— Да, да, да! — нетерпеливо оборвала я. — Что вы хотели сообщить?

— У них отказал один из двигателей. Где-то над Хорватией. Сейчас они чинят его. Боюсь, в Брюссель прилетят не раньше чем через два дня.

— Где они?

— Приземлились в какой-то глуши возле Инсбрука. Еще раз простите...

— Инсбрук? — не поверила я.

Прижала машину к обочине и вытащила карту из бардачка. Но еще до того, как раскрыла ее, до меня дошло.

Инсбрук. Это же Австрия!

— Где именно возле Инсбрука?

— Деревенька называется, кажется, Рангген.

— Инсбрук всего в пятидесяти километрах от меня! — воскликнула я, оценив расстояние по карте.

— В самом деле? — удивился ван Бройтен.

— За последний час это лучшая новость, которую я слышала. Доктор, я уже дважды у вас в долгу!

— Приезжайте в августе к нам в Брюссель, на конференцию по древним языкам, — пригласил он.

— Мне бы дожить до следующего утра, — процедила я и утопила педаль газа. “Боро” рванулся с места, словно скаковой жеребец со старта.

До Инсбрука добралась за час. Даже по идеальным европейским дорогам ралли по горам и тоннелям при свете единственной фары щекочет нервы. Особенно мои нервы, которые натянуты, как струны, и готовы лопнуть от любого прикосновения.

Деревеньку Рангген обнаружила на подъезде к Инсбруку. Город видела только издали — залитые желтым светом росчерки аккуратных средневековых улиц. А над ними — исполинские горные кряжи с белеющими в темноте снежными вершинами. Город притягивал к себе, но я свернула налево, куда указал пожилой австриец, страдавший от бессонницы.

— Всех коров распугали! — кричал он мне вслед. — Такой замечательный лужок, а вы все загадили копотью! От молока теперь будет вонять, как от нафталина!

Поехала через спящую деревню. Уже видела за домами темный луг, на котором, как я поняла, и приземлился самолет, но дорогу неожиданно перегородили ворота из проволочной сетки.

Высунулась из окна и поискала взглядом потенциального хозяина. Не обнаружив оного, отъехала назад и с разгону высадила ворота. Нет времени разыскивать владельца, а расколотому бамперу хуже не будет.

Вдоволь поколесив по низкой траве и едва не съехав с обрыва, наконец наткнулась лучом фары на торчащий над землей пропеллер.

— Наконец-то! — пробормотала я и подкатила “Боро” к самому крылу.

“Суперкороль воздуха” горделиво задрал нос к темным небесам. Насколько я могла различить, на правом двигателе был снят кожух, какие-то масляные детали валялись под крылом на тряпках.

Вылезла из машины и подошла к серебристой торпеде фюзеляжа. Едва подняла ладонь, чтобы постучать в дюралевую дверь, как она резко распахнулась — я едва успела отпрыгнуть.

В проеме стоял сенегалец, который сопровождал груз. В его кулаке была зажата монтировка.

— Осторожнее! — предупредила я. — Так и покалечить недолго!

— Ах, это вы... — Он опустил инструмент. — Боюсь я. Тут археологических ценностей — на миллионы... Простите, но не долетели мы до Брюсселя.

— Я поэтому и приехала.

Пилот заночевал в гостинице Инсбрука, поэтому мне пришлось помогать сенегальцу выгружать ящик с Верой. Пока мы корячили тяжеленный саркофаг, парень рассказал, что двигатель забарахлил еще над Хорватией. Над Австрией стало ясно, что им не только до Брюсселя не добраться, но даже не дотянуть до аэропорта Инсбрука. Пришлось садиться прямо на горный луг — почти в коровье стадо. Из представителей власти к ним приходил только местный полицейский, который сочувственно покачал головой и обещал устроить на ночлег. Пилот отправился в Инсбрук, а сенегалец не бросил самолет.

Мы положили ящик рядом с автомобилем — в небольшой “Боро” он явно не помещался.

— Вскройте, — попросила я.

Отыскав в самолете фомку, сенегалец подцепил крышку и с треском содрал ее.

Верочка выглядела такой же безмятежной, какой легла в гроб... Ну, то есть в этот ящик, который очень сильно гроб напоминает. Умиротворенное лицо, вытянутые вдоль тела руки. Невзгоды и злоключения, испытанные мной, никак не отразились на ней.

В первый момент, когда я снова увидела мертвую Веру, меня словно в прорубь окунули. С отрезвляющей четкостью ощутила, что Веру уже не воскресить. Мои тщетные поиски волшебного эликсира — жалкие попытки противостоять могучим силам мироздания.

Когда мы аккуратно извлекли Веру и положили на расстеленное одеяло, я обнаружила у нее на коже непонятные черные пятна. На щеках, на груди, на плечах и на запястьях. Точно помню, что в Новой Зеландии, когда упаковывали ее в ящик, их не было.

Пятна не являлись следами трупного разложения, потому как находились не на коже, а под ней. Просвечивали — словно синяки или гематомы, но, в отличие от последних, имели рваные, неровные края. Чернильные звезды, распускавшие лучи.

— Это действие “мертвой воды”, — пояснила я сенегальцу.

Чернокожий парень вопросительно посмотрел на меня, но ничего не сказал. А я продолжила размышления про себя.

Биологическая бомба с будильником! Еще одна функция, по непонятной причине заложенная в “мертвую воду”. Видимо, по истечении трех суток от Веры останется то же самое, что от собачки, на которой я проводила эксперимент в Нью-Плимуте. А именно — ничего не останется. Один пепел.

“Мертвая вода” сожрет Веру изнутри. И только “живая вода” может остановить тиканье будильника...

— Как все отрицательно!.. — Я обернулась к сенегальцу и обнаружила, что он без конца крестится. — Давайте грузить.

Возня с трупом в полутьме выглядела зловещей.

Верочка окоченела и выскальзывала из рук. Но беда не в этом. Оказалось, что ее невозможно усадить на заднее сиденье “Боро”. Сколько мы не пытались. В багажник она тоже не влезала. Пришлось откинуть спинку одного из кресел и просунуть ноги из багажника в салон.

Управились. Я заглянула внутрь машины. Зрелище ужасающее. На заднем сиденье лежат ноги. Первый же полицейский закует меня в наручники. Прикрыла их одеялом.

Теперь мой путь лежит во Фельдкирх — городок, расположенный на границе Австрии и крошечного княжества Лихтенштейн. За Лихтенштейном находится Швейцария. Только как же мне через границу перебраться?

Швейцария — чудаковатая страна. Всю свою историю себе на уме. Вроде центр Европы, а в Шенгенский союз не входит. Чтобы въехать в нее, нужна отдельная виза. У меня визы нет. У Верочки — тем более... Раздобыть визу в час ночи нереально. И потом, для меня пересечь границу официально — все равно что сунуть голову в петлю. Уверена: каждый пропускной пункт увешан моими фотографиями, словно плакатами Бритни Спирс. Я ускользнула от Кларка возле замка Вайденхоф, поэтому границу Швейцарии от моего проникновения они обязательно обезопасят. Спецотделу не составит труда выдумать какую-нибудь ужасную легенду. Типа того, что я собираюсь взорвать VIP-отель в Давосе или отравить всю форель в горных реках.

На серпантине от бесконечных виражей у меня кружилась голова. Я, наверное, не меньше миллиона гор объехала, а они все вырастали одна за другой, одна за другой. Снова левый поворот. Правые колеса хрустят гравием обочины. Еще чуть-чуть — и они провалятся в темный обрыв.

На следующей же заправке выпила чашку кофе и почувствовала себя еще хуже. Голова стала какая-то чумная. Думаю, недостаток сна здесь ни при чем. Я ведь только вчера прилетела из Новой Зеландии! Акклиматизация — будь она неладна.

Часа через два, чувствуя себя хуже, чем Верочка, я проехала гору, на склоне которой расположился уютный городок Фельдкирх, и оказалась возле пропускного пункта.

Близко подъезжать не стала. Издали поглядела на цепочки машин, медленно тянувшихся мимо пограничных будок. Очень жаль, но на “Боро”, который сделался почти родным, границу не пересечь. Придется оставить его в Австрии. И даже без него — как перейти границу? Через горы? — Места совершенно чужие, да еще мгла стоит кромешная. Проплутаю весь следующий день. А у меня времени — только до полудня.

И тут я обратила внимание на небольшой фургон у обочины, к которому не торопясь направлялся водитель. Он вышел из ночного кафе, в руке его покачивался бумажный пакет. Решилась подойти.

Выяснила, что он спешит в Лион транзитом через Швейцарию, что фургон забит австрийскими швейными машинками. Из-за спешки и недосыпа я не смогла выдумать ни одной путной истории, поэтому тупо предложила ему тысячу долларов за то, чтобы он провез меня через границу в кузове фургона. Он взял с меня честное слово, что я не террористка и что в моих действиях нет криминала. В ответ я попросила его не пугаться, когда настала пора перегружать Веру из “Боро” в фургон.

Фердинанд — так звали водителя, — не испугался. Только больше не разговаривал со мной. Границу мы миновали удачно. Как это произошло, не могу рассказать, поскольку в запертом фургоне было темно, невыносимо воняло целлофаном, да еще коробки со швейными машинками прижали меня к борту. Мы два раза останавливались и один раз хлопнула дверь. В кузов никто не заглядывал. И это граница!

Когда миновали Лихтенштейн, Фердинанд открыл фургон и кивком предложил дальше ехать с ним в кабине. Перетащив туда свое тело, я тут же вырубилась.

Фердинанд разбудил меня на подъезде к Цюриху. Сообщил, что ему на запад, в сторону Базеля. А мне, чтобы добраться до Люцерна, надо на юг. Я искренне поблагодарила его. Он высадил меня возле небольшой березовой рощи и уехал в сторону сияющего огнями Цюриха.

Небо светлело. Начиналось утро. Хорошо, что я поспала немного. Стало легче. Еще бы чашку кофе — чувствовала бы себя и вовсе замечательно. Но времени нет.

Положила Веру в заросли крапивы, чтобы с дороги ее не было видно. Машин немного, но осторожность не повредит. К тому же Вере совсем не больно лежать в жгучих сорняках.

Теперь нужна машина. Не полезу же я с трупом в автобус! “Два билета — мне и моей подруге...” Пойти в Цюрих и угнать машину?..

Из-за скалы выплеснулся свет фар, следом вынырнул автомобиль. Я подняла руку. Сердце почему-то стучало ровно, словно я в этот момент, лежа в ванной, читаю поваренную книгу. Надо же, у меня появляется хладнокровие!

Хрустя покрышками по мелким камушкам, рядом остановилась роскошная “ауди” с германским номером. Мой бывший муж Леха называет такие “авоськами”. Откуда он берет эти клички?

Открыла дверь и заглянула в салон, который показался мне кабиной космического корабля. Кругом огоньки, лампочки и кнопочки. “Космонавт” за штурвалом не понравился с первой же фразы:

— Что, детка, заплутала? Запрыгивай — согрею.

Улыбаться в ответ почему-то не хотелось. Слишком широкое и самодовольное лицо у этого господина. Денег ему не предложишь, на жалость такого не возьмешь, предъявив труп Верочки. А отпускать его и ловить другую попутку времени нет.

— Скажите, ваш автомобиль застрахован?

Его лицо изменилось, лживая улыбка пропала.

— А ну, проваливай отсюда, идиотка!

— Проблема в том, что я сейчас нахожусь в сложной ситуации, — объяснила я. — Вы должны понять. Либо вы поможете, либо я вас выкину из машины.

— Ах ты, сучка! — воскликнул он и, несмотря на полноту, проворно схватил меня за волосы. — Ты хотя бы представляешь, на кого рот раскрываешь? Я же тебя колесами по асфальту размажу!

Он тянул волосы на себя, пытаясь содрать скальп. Больно... Какая я все-таки невезучая. Вместо податливого и студенисто-мягкого обывателя попался немецкий бандит!

— Что ты возомнила о себе своими тупыми мозгами, курица! Ты знаешь, с кем связалась? — Он дернул меня за волосы, требуя ответить. — Знаешь?

— Неужели опять ЦРУ? — не поверила я.

— Что... — растерялся он. Даже хватка ослабла.

— Последнее время мне попадаются исключительно ублюдки из ЦРУ, — грустно заметила я. — Даже соскучилась по обычной шпане...

Положила левую ладонь на его живот. Боров не испугался этого движения. Оно его сбило с толку. А я не спеша ухватилась за жировую складку. Вонзила четыре пальца под нее. Сдавила и потянула. Усилие приложила не большее, чем когда висишь на одной руке, держась за едва ощутимую зацепу на скале.

Он заорал так пронзительно, что слезы брызнули из его глаз. Про мои волосы сразу забыл. Пытался только скинуть мою руку, впившуюся в живот.

Понимаю, больно, когда в тело врезаются четыре стальных стержня и рвут из тебя кусок плоти. А все потому, что некоторые господа чувствуют себя слишком самоуверенно. Нельзя так. Я ведь начала по-хорошему. Пыталась уговаривать.

Из “ауди” он вывалился сам, спасаясь от моей безжалостной хватки. Упал на спину, и я увидела на его светлой рубашке кровавое пятно в том месте, где некоторое время находились мои пальцы. Кажется, перестаралась.

Владелец автомобиля быстро поднялся. Держась за брюхо и всхлипывая, даже не оглянувшись на меня, он бросился вдоль дороги в обратную сторону. Наверное, все-таки есть у него страховка. Вот и хорошо. Неприятно только, что пришлось использовать силу. Но срочно нужна машина!

Ноги Веры опять пришлось просунуть в салон. Одеяла нет, и я бросила на них сумку. Опустилась в кресло, минут десять возилась с сервоприводами, которые двигали сиденье и спинку. Наконец, подогнав водительское место под свои габариты, отправилась в путь.

Не заезжая в Цюрих, свернула на шоссе А4, которое вело на юг. В течение следующих полутора часов летела в Люцерн. Около половины шестого утра выехала к озеру Фирвальштедт, устало поглядела на его кристальные воды, окруженные альпийскими вершинами с многочисленными деревушками у подножий. Ровно в шесть была в Светящемся Городе.

Маленький шестидесятитысячный город, упоминавшийся Львом Толстым и Марком Твеном, поразил тишиной и безмятежностью. Спали белые трехэтажные домики, укрытые коричневыми черепичными крышами и погруженные в зелень акаций и яблоневых деревьев. Спала река Ройс, вытекающая из озера Фирвальдштедт и разделявшая город на две части. Словно нерадивые стражники, дремали горы, приставленные охранять это великолепие.

Высившиеся над крышами острые шпили двух древних башен сразу бросились в глаза. Я решила, что это и есть собор Хофкирхе.

Без промедления повернула “ауди” туда.

У Льва Толстого есть рассказ “Люцерн”. Граф путешествовал по Швейцарии пешком, поэтому находился в дурном настроении. Он описал грязные неосвещенные улицы, пьяных работников и подозрительных девиц. Со времен Толстого прошло сто пятьдесят лет, и город за это время швейцарцы привели в порядок. Наверное, устыдились русского классика.

Теперь улицы светлые, вылизанные, в окнах домов горшки с розами. Стены фасадов разрисованы замысловатыми фресками — в то время как в других странах преобладают подростково-бандитские “граффити” в бедных кварталах. Пьяных работников не видно, а для “подозрительных девиц” время нерабочее. Если таковые вообще существуют в Люцерне.

Базилика возвышалась над крышами домов этажа на два, а исполинские башни и вовсе загородили небо. До Хофкирхе осталось метров двести — я не рискнула подъезжать на огромном “ауди” к самому зданию. Оставила его на Ловенплац, возле огромной панорамы, кажется, изображавшей войну XIX века с французами, но я особо не присматривалась.

Переоделась в салоне. Сменила тесную юбку на шорты, а блузку на майку. Обулась в спортивные тапочки. Стянула волосы в конский хвост. Готова!

Поставила автомобиль на сигнализацию. Не для того чтобы охранять эту роскошную немецкую игрушку. Нет. Сигнализация охраняет мою Веру. Самое дорогое, что есть в машине, — это она. Я бежала к собору, сердце громко стучало. А если клише уже нет в Хофкирхе? Если Кларк изъял его, покинул храм и теперь на пути к источнику? А мне этот путь неведом!

Попыталась выбросить из головы неприятные мысли, но они назойливо возвращались.

Чем ближе я подходила к Хофкирхе, тем величественнее и грандиознее выглядел собор. Две угрюмые готические башни с высоченными и острыми, словно иглы, шпилями сжали между собой фасад храма в стиле позднего Ренессанса. И без того исполинские размеры его казались еще огромнее — из-за того что сооружение стояло на холме. Хофкирхе возвышался над городом, видимый со всех сторон. И если туристов, несомненно, размеры божьего храма восхищали, то меня огорчили до предела.

Где тут искать клише?

Собор, по сути, это огромный дом с комнатами, подвалами, чердаками, в которых несомненно столько ценностей, хлама и крыс, что на розыски потребуются годы. А у меня полный цейтнот!

На ступенях широкой лестницы, которая поднималась к воротам церкви, стояли два паренька в пиджаках. Стояли вроде без дела, просто так. Словно ожидали кого-то. В шесть утра! Они подозрительно поглядывали по сторонам и полностью перекрыли доступ к воротам. Пробраться мимо них не смогла бы даже кошка.

Я нырнула за угол.

Кларк все еще здесь. Это радует и огорчает одновременно. Где же искать клише?

Выглянула из-за угла.

Сначала попасть внутрь. Необходимо как-то обойти этих охранников, которые весьма тщательно контролируют лестницу. Вряд ли они стерегут собор от террористов или охотников за древностями. Зуб даю, от меня. Небось Кларк так накачал их наставлениями, что откроют огонь по первой же тощей девчонке, появившейся на улице. Из чего откроют огонь? Не знаю, из чего. Но не зря они в пиджаках потеют.

Бросилась вправо — в сторону набережной озера Фирвальштедт. Обошла старинный дом и проскользнула в пешеходную арку, выйдя сбоку к вытянутому зданию храма. И едва не налетела на другую пару в пиджаках, затаившуюся в тени высоких тополей.

Черт возьми!

Тихо и незаметно Кларк захватил Хофкирхе. Историческую сокровищницу Люцерна. Накрыл ее своей широкой ладонью — не подберешься. Но не для того, чтобы отступить, я пересекла две границы и решилась на разбой! Как же проникнуть в церковь?

Повертела головой — и нашла. К тыльной части здания подходил кабель. Выныривал из зарослей деревьев и тянулся к гребню треугольной крыши. Электричество нужно всем, в том числе и католикам. Боженька кормит и просвещает лишь духовно. Но даже епископу бывает нужно сварить кофе перед проповедью, чтобы не уснуть ненароком.

Думаю, в зарослях тоже стоят люди Кларка, но проблема не в них. Выдержит ли кабель мой вес? В принципе, сегодня я еще не завтракала.

Пройдя длинный ряд надгробных плит, оказалась позади собора. Северную стену сторожил лишь один господин в пиджаке. Он прислонился ягодицами к надгробному камню и ловко игрался колодой карт. Перекидывал с руки на руку, крутил в пальцах, заставлял исчезать и снова появляться бубнового туза.

Фокусник! Ладно, пусть играется. Видимо, считает, что здесь не особенно ответственный участок. Придется его разочаровать.

Я проследила, куда идет кабель, и нашла среди деревьев пятиметровый столб.

Ненавижу связываться с электрическими проводами, выключателями и розетками. Меня все время бьет током, когда обстоятельства вынуждают контактировать с ними. Например, вкручиваю лампочку — обязательно шарахнет по пальцам! И что у меня за гороскоп такой странный?

Кабель в изоляции, и это прекрасно. Надеюсь, его меняли хоть раз после Второй мировой войны. Гнилой кабель, который оборвется на середине пути, не входит в мои планы.

Взялась за столб и, упираясь в него подошвами и перебирая руками, полезла наверх. Упражнение несложное, но требует некоторой сноровки и ловкости. Добравшись до вершины, прижалась к столбу и, обвив его ногами, подергала черный шланг. Натянут как струна. И вроде не старый. Оборваться не должен — вон какой толстый! Не иначе силовой.

Все же страшно к нему прикасаться.

Ухватилась за кабель, закинула на него ноги, скрестила их, чтобы не сваливались. Перебирая руками, потащила себя вверх в направлении крыши.

Двигалась медленно. Слишком большое сцепление. Сейчас бы блок-ролик. Ставишь его на трос — и катишься, как на санках. Успевай только руками перебирать, да не забыть притормозить в конце.

Тополиные ветви скользили по спине и затылку. Все бы ничего, но болтавшиеся волосы, завязанные в конский хвост, цеплялись за сучья. Скоро ветви поредели. Открылась задняя стена Хофкирхе и картежник внизу, который раз за разом вытаскивал из колоды бубнового туза.

Периодически охранник поглядывал по сторонам, но наверх не смотрел.

Очень осторожно поползла дальше. Деревья позади. Теперь метров десять открытого пространства до собора. Их нужно преодолеть тихо и аккуратно. Как ниндзя!

Наши желания не всегда совпадают с возможностями и обстоятельствами. Когда я собралась выполнить следующий хват, на меня налетела сорока.

Мерзкую тварь привлекли стекляшки в мочках моих ушей. Сжала зубы, чтобы не проронить ни единого звука, когда сорока клюнула меня в ухо.

Дурная птица отлетела, хлопая крыльями. Надо же, сколько лишнего шума издает, сволочь! Мой план висит на волоске. Да какой план! Я сама вишу вниз головой, словно цирковая гимнастка!

Сделав вокруг меня облет, сорока поднялась в небо, зависла там на мгновение и камнем рухнула обратно.

В последний момент я успела втянуть голову в плечи. Птица пролетела от меня в считанных сантиметрах. Только перьями щекотнула по щеке, но клювом не задела. Не спохватись я — чертовка прошибла бы мою голову или, как минимум, оставила бы без барабанной перепонки.

Она снова взмыла в небо, готовясь к атаке. “Стелс” в перьях! Ружье бы мне с картечью. Одни бы перья и остались...

Глянула вниз. Охранник прятал колоду. Что-то насторожило его. Чертова птица! Клептоманка хвостатая! Ведь все шло так хорошо! Птица ринулась вниз.

Схватилась за ухо. Быстрее! Одной рукой сделать то, что я задумала, непросто.

Сорока падала, словно истребитель в крутое пике. Скорость набрала такую, что теперь мою голову насквозь прошибет, оставив в своем животе огромную дыру.

В последний момент я отстегнула сережку и бросила в сторону. Словно крылатая ракета с тепловым наведением, сорока резко изменила траекторию, подхватила сережку и скрылась среди деревьев, громко хлопая крыльями. Вывернув шею, я глянула вниз на охранника.

Он смотрел в ту сторону, где исчезла сорока.

Смотрел, смотрел, затем подбросил карту и неуловимым движением руки заставил ее раствориться в воздухе.

Уф. Ну и дела!

Подтянула себя еще на метр и с ужасом обнаружила, что моя тень накрыла картежного иллюзиониста.

Господи! Скорее прочь!

Усиленно заработала руками. Тень соскользнула с охранника.

Кажется, ничего не заметил. Вот и отлично.

До крыши я добралась, совершенно запыхавшись. Сердце стучало. Виски ломило. Напряженные бицепсы ныли. Помассировала их. Сейчас отдышусь — и отправлюсь дальше.

Темные игольчатые шпили вонзались в небеса справа и слева от меня. Огромные, древние, какие-то неземные. Похожие на двух строгих волшебников в высоких остроконечных шляпах. Под шпилями на квадратных башнях чернели высокие стрельчатые окна. Стоит ли кто-нибудь за ними? Не знаю, не видно. Нужно сделать стремительный рывок через всю крышу, и очень не хочется, чтобы один из вооруженных сторожей случайно заметил меня.

Отдышалась, поднялась и побежала по гребню, низко пригибаясь, чтобы меня не видели с земли. Пробежала половину пути до башен и сообразила, что если меня кто и не видит, так только охранники внизу. Хофкирхе — на виду у всего города, а я — на крыше.

Меня видит весь город. Сотни окон. Я — как на ладони.

Быстрее скрыться под башнями!

Крыша неожиданно закончилась, под ней оказалась другая, поменьше. Я прыгнула вниз, не удержалась на гребне и кубарем покатилась по скату.

Страх сдавил желудок. За краем крыши я отчетливо видела глубокую пропасть. Не меньше высоты четырехэтажного дома.

— Мама! — пискнула я.

Меня сбросило на ставню чердачного окошка, я вцепилась в нее, как в спасательный круг, и остановила падение.

Крутые у швейцарцев крыши! Тяжело бегать по таким. Вот был бы номер, если б звезданулась сейчас отсюда, забравшись с таким трудом. На радость всему коллективу спецотдела “Мгла” и лично его руководителю Тому Кларку.

Однако сегодня такого подарка они от меня не дождутся.

Чердачное окно было распахнуто. Я потерла ушибленный бок и неуклюже втиснулась в оконный проем. Почему неуклюже? — Полезла головой вперед, оперлась руками на спинку стула. Тот опрокинулся, и я рухнула на пол, зацепив пяткой еще и стол с хрустальными фигурками зверей и птиц. Звон бьющегося благородного стекла настиг меня уже на полу.

Около минуты лежала, не двигаясь и прислушиваясь к посторонним звукам. Я оказалась в небольшой чердачной комнатке с наклоненным потолком. Стены завешаны акварелями с изображением плавающих лебедей. Стопки книг — тоже о птицах. Здесь работает какой-то орнитолог.

Поднялась и подошла к двери. Под тапочками хрустели куски битого хрусталя. Прислушалась.

Если и раздавались какие-то звуки, то явно не из-за двери. В моей голове продолжали сыпаться и звенеть осколки. Словно в ней повредилось что-то.

Так и не поняла, есть ли кто за дверью. Бог с ним! Здание огромное, и мало шансов, что за ней кто-то притаился.

Распахнула дверь и... нос к носу столкнулась со щуплым молодым человеком, шествовавшим по коридору. Если бы не шум в голове, наверняка бы услышала его шаги.

Вздрогнув при моем появлении, парень, однако, не растерялся и наставил на меня автоматический пистолет “Хеклер-Кох”, висевший у него на плече. Но и я не растерялась тоже. Схватившись за ствол, отвела его в сторону и припечатала парня к противоположной стене.

Короткая борьба закончилась патовой позицией. Я прижимала его к стене, одной рукой душила, другой пыталась вырвать “Хеклер-Кох”. Молодой человек вцепился в пистолет, а второй рукой отпихивал меня.

После десяти секунд борьбы я сдавленно произнесла:

— Извините сердечно. Пока вы не в состоянии выстрелить в меня, быть может, ответите на один вопрос? Мне необходимо это знать, а больше спросить не у кого. Клише уже нашли?

Парень ухитрился согнуть ногу в колене и уперся ступней мне в живот. Не успела опомниться, как он разогнул ногу и я отлетела к стене, уронив на пол неплохую акварель.

Правда, “Хеклер-Кох” остался у меня.

Я перевернула пистолет, взяла его как надо. Точнее — как это делают в фильмах. Направила ствол парню в живот.

— А теперь поговорим серьезно. Где Кларк? Нашел ли он клише?..

Я долго могла бы тут допрашивать, но до меня вдруг дошло, что парень не понимает по-немецки! Я по инерции продолжала говорить на языке Манна и Гете, а по его глазам было видно, что он и слова не уразумел.

Интересное дело! Получается, Кларку не хватило германской агентуры, и он привез в Люцерн сотрудников из другой страны. А то и взвод морских пехотинцев, переодетых в штатское. То-то парни вокруг церкви показались мне слишком молодыми для спецотдела ЦРУ. Явно не дураки, но и не такие бойцовые питбули, типа Бейкера.

— Посторонний на чердаке, — вдруг произнес парень по-английски. Не крикнул кому-то — коридор был пуст. Просто сказал, словно комментируя собственные мысли...

Черт! Только тут я заметила, что по его щеке тянется проводок и заканчивается возле рта. Опять опростоволосилась!

— Больше ни слова! — воскликнула я. — Иначе...

— Женщина. Лет двадцати пяти, — продолжал докладывать он.

— Эй! — Взмахнула стволом. — Ты что, слепой? Выпущу в тебя весь магазин.

— Оружие на предохранителе, — ответил он.

Я глянула на железяку в своих руках.

Да, снять пистолет с предохранителя для меня посложнее, чем перевести с древнегреческого “Илиаду”. Попятилась в комнату, из которой вышла. Захрустело стекло.

— До свидания, — произнесла я. — Возможно, увидимся позже, хотя мне бы этого не хотелось.

Взялась за дверную ручку.

В последний момент парень кинулся ко мне, но я успела перед его носом захлопнуть дверь и задвинуть старую щеколду. Доски потряс удар.

Ну вот. Теперь шум и топот слышались со всех сторон. Надо же, с первых минут появления в Хофкирхе устроила такой переполох! Сколько смотрела фильмов, сколько читала книжек. Так лазутчики не работают. Сначала они добывают секретный микрочип, а уже потом вляпываются. Я сделала все вопреки законам жанра.

Дверь вновь содрогнулась. Не найдя лучшего варианта, вылезла на крышу. Кажется, подобное со мной уже происходило. Несколько дней назад, в доме Жаке. Точно так же я улепетывала по крышам, а за спиной неслась орава преследователей.

Огромные стрельчатые окна левой башни находились недалеко от меня. Но чтобы добраться до них, нужно было пересечь участок крыши, напоминавший горнолыжный спуск. Я поклялась себе не спешить. Не то слечу, как ласточка с перебитыми крыльями. Двигалась медленно, хватаясь за края черепицы. Вот так. Пусть похожа на шимпанзе, зато почти достигла башни.

Оконные проемы, размером с автомобиль, оказались чересчур высоко. Даже если бы под рукой была лестница, все равно бы не достала. А вот до светового окошка башни вполне смогла допрыгнуть.

Ухватилась за край. Подтянулась и заглянула внутрь. Там обнаружилась деревянная лестница, извивавшаяся по стенам квадратной спиралью. Совершенно пустая.

Взобралась на наружный подоконник и высадила ногой стекло. Пролезла и спрыгнула на лестницу.

Где искать клише? Собор такой огромный! Сверху донесся топот. Эти ребята, кажется, спешат за мной.

Не оставалось другого пути, кроме как бежать вниз.

Выскочила из башни в высокое помещение перед закрытыми воротами. Древний каменный пол отшлифовали миллионы туфель прихожан, а позже — туристов. Мельком глянула на живописные фрески томных святых и кинулась в сторону нефа. Это такой длинный, продольный зал в церкви. Думала, что там никого нет.

Неправильно думала.

Зал кишел людьми. Такое впечатление, словно литургию ждут. Вот-вот появится священник. Впрочем, наоборот: народ вместо богослужения решил разграбить храм.

Не меньше пяти десятков человек тщательно обследовали каждый сантиметр церковных полов, стен, деревянного орнамента, скульптур. Одни потрошили содержимое шкафов, тумб, другие простукивали лавки, третьи разве что не обнюхивали алтарь. Очевидно, еще кто-то возился с органом, потому что в какой-то момент раздался короткий гудок, похожий на паровозный. Несколько внимательных ребят с бритыми затылками охраняли это безобразие.

Мне удалось пробраться в зал и спрятаться за колонной, оставшись незамеченной. Едва я успела превратиться в одну из скульптур, как в неф ввалились трое запыхавшихся молодцов из башни.

Я вросла в пол. Слилась с деревянной композицией, дополнив аскетизм святых современными мотивами — шортами, майкой-безрукавкой, автоматическим пистолетом “Хеклер-Кох” на плече.

Бойцы из башни и охранники зала встретились. До меня донесся их короткий диалог, и я поняла, что находилась на волосок от смерти.

Оказывается, по лестнице бежал Джон Бейкер — собственной покалеченной персоной!

— В здании посторонний, — едва слышно сказал он охранникам. — Русская девчонка. Будьте начеку.

— Из-за девчонки? — недоверчиво спросил кто-то.

Послышался хлопок и сдавленный хрип. Кажется, Бейкер схватил охранника за горло. Меня всегда умиляла его манера общения.

— Будьте внимательны, — прошипел Бейкер. — Девчонка очень опасна. Как дьявол. Боишься дьявола, солдат?

Вздох облегчения. Бейкер отпустил служивого.

— Как только увидите — обездвижить! — закончил он. — Не верьте ни единому слову, что бы она ни говорила. Очередь по ногам, и сразу вызывайте меня. Я понятно выразился?

Очень даже понятно. И настолько выразительно, что у меня горло перехватило.

Бейкер желает заполучить меня живой, с перебитыми ногами, чтобы бежать не смогла. А потом будет долго мучить. Есть у него такая заветная мечта.

В помещении храма зазвучала трель телефонного звонка. Я покрылась испариной. Подумала, что это мой сотовый. Кто-то из друзей решил поинтересоваться моим самочувствием и выбрал для этого не самый удачный момент.

К счастью, заливалась не моя трубка. Через секунду я поняла, что это телефон Бейкера.

— Да... — произнес американец. — Я... Что? Где произошел взрыв?.. Кто? Исламские террористы?.. Мне некогда заниматься ерундой!

Резкий писк оповестил об окончании разговора. Коротко и в лоб. Все правильно. Антитеррористическому отделу “Мгла” некогда заниматься какими-то террористами. У них имеются дела поважнее. Бейкер ушел, гулко цокая каблуками. Я решилась выглянуть из-за колонны. Морпехи в гражданском вернулись на места.

Судя по всему, клише до сих пор не найдено. Иначе бы эта прорва людей не перебирала сейчас с таким усердием каждый сантиметр церковной утвари. Работают, наверное, всю ночь. Кларк спешит. Интересно, а сам он здесь? Впрочем, не хочу знать. Одного Бейкера достаточно, чтобы получить целую россыпь проблем. А два ублюдка — явный перебор неприятностей!

Однако эти “исследователи” слишком тщательно подошли к поискам.

Они занялись мелочью, влезли в детали, вместо того чтобы поднять головы и просто осмотреть церковь. Я имею право так рассуждать, потому что, сидя здесь, за колонной, уже увидела кое-что.

На витражном окне напротив меня была изображена женщина, достающая из воды колыбель с ребенком. Наверное, дочь фараона, спасающая маленького Моисея, которого мать отправила в свободное плавание. Но это не важно. Позади нее стояли два чернокожих стражника.

...У Дали есть картины — обман зрения. Например, в “Рынке рабов...” бюст Вольтера складывается из фигур двух служанок и арочного проема. Кто-то сначала замечает служанок, а уж потом видит скрытое изображение. У кого-то зрение устроено так, что он вообще Вольтера не найдет. А я, наверное, самая тупая. Я на той картинке долго не могла обнаружить служанок. Сразу видела Вольтера. Его глаза, полуопущенные веки и снисходительный взгляд, грустную улыбку, старческий подбородок.

Головы стражников на витраже, их тела и оружие образовывали контур черного льва, у которого отсутствовала нижняя часть туловища. Лев разинул пасть и агрессивно поднял лапы в направлении входа. Он в точности напоминал одного из львов с моей татуировки. Я задумалась.

Что это обозначает? Нет, я понимаю — “мертвую воду”. Но какой смысл несет изображение? “Мертвая вода” мне уже не нужна.

Мне нужна “живая вода”. Красный лев. Ведь их двое в древнем символе! Где-то тут должен находиться и второй зверь из семейства кошачьих.

Посмотрела на окна справа и слева от витража. Ничего похожего. И тут до меня дошло!

Я повернула голову к окнам на моей стене — противоположной той, где витраж с дочерью фараона или черным львом.

Наверное, красный лев расположен напротив черного. Только мне не проверить — ни одного окна, ни одного витража отсюда не видно. Угол зрения слишком мал. Нужно перебраться к противоположной стене.

Посмотрела на охранников. Топчутся на месте, поглядывают по сторонам. Добежать до противоположной стены сложно. Заметят — и мигом отстрелят ноги, как научил Бейкер. Надо бы их чем-то отвлечь.

В карманах нашлись только сотовый и ключи от автомобиля. Сотовый поберегу, ключами с брелком сигнализации швыряться тоже не буду, а вот стальная бляха с логотипом “ауди” подойдет в самый раз.

Отцепила, зажала в пальцах и приготовилась. Улучив момент, что есть силы запустила бляху по полу вдоль стены.

Невидимая окружающими, бляха поскакала по древним каменным плитам. В царивший под сводами храма звуковой фон из шорохов и постукиваний вклинился отчетливый звон. Явно посторонний, поэтому люди в зале немедленно повернулись в том направлении. Охранники тоже.

Сжав “Хеклер-Кох”, чтобы не мешал, я рванулась к противоположной стене. Секунда... еще одна...

Хорошо, что туфли спортивные — иначе каблуки бы цокали не хуже сигнала тревоги. Еще секунда...

Влетела за колонну и свалилась на холодные каменные плиты. Осторожно выглянула.

Двое охранников задрали головы, пытаясь понять, что и откуда могло упасть. Еще один подошел к стене. Побродил, ничего не нашел и вернулся на свое место.

На том все и закончилось. Я подняла взгляд на витражные окна. Как и предполагалось, на витраже — крещение Иисуса в кровавых лучах рассветного солнца. Группа людей, стоящих на скалах и наблюдающих за событием, образовывала контур красного льва. Тоже без задних ног, с оскаленной пастью, обращенной в сторону запада. То есть в направлении входных ворот. Что означают эти львы на витражах Хофкирхе? “Живая” и “мертвая” вода — единое целое. На древнем символе они изображены вместе, более того — нижние части их тел переплетаются! Почему здесь львы разделены? Не потому ли, что следует искать место, где они соединяются?

Если львы разнесены по противоположным стенам храма, то место их слияния — в центре.

В центре чего?

Не напрасно львы так упорно глядят в сторону входа.

Очень осторожно переползла из нефа обратно в зал перед входными воротами. Тот, который находился между башнями. Хотя было там темновато, случайный взгляд охранника может заметить постороннего человека. Поэтому прижалась к стене.

Стены покрыты фресками, проемы и ниши украшены деревянными узорами и фигурами. Странно, что люди Кларка не работают здесь. Такое же обширное поле исследований, как и основные залы... Впрочем, мне же и лучше!

Принялась за стены. Сначала ощупывала каждый завиток деревянных узоров, каждую скульптуру...

Из-за двери, ведущей в левую башню, послышались шаги. Я метнулась в сторону нефа, но вспомнила о стволах охранников, которые встретят меня. Метнулась в сторону ворот.

Спрятаться негде!

Дверь распахнулась. Я нырнула за нее, крепко ухватив рукоять автоматического пистолета. Сердце стучало, дыхания не хватало.

Из дверей появился дряхлый старик с редкими, напоминавшими пух волосами. В руках он нес высокую стопку бумажных папок. Ногой закрыл дверь, прихрамывая, пересек зал и скрылся за дверью, ведущей в противоположную башню.

Я разжала рукоять “Хеклер-Коха”. Ладонь — влажная, скользкая, будто в мыле.

Снова принялась изучать стены. И наткнулась на целую россыпь львов в полустертом каменном барельефе обрамления двери южной башни.

Я провела по ним ладонью. Лев спящий, лев оскалившийся, лев, приготовившийся к прыжку, просто лев, лев, раскрывший пасть в огромном зевке... И у всех имелось по четыре лапы.

Кроме одного. У оскалившегося, точь-в-точь похожего на льва с моей татуировки, лап было две!

Подушечками пальцев я погладила его гриву, прошлась по лапам и пасти, чувствуя лишь шершавость песчаника. Затем положила подушечку большого пальца на голову и надавила, словно собиралась расплющить царя зверей.

Выпуклая фигурка безногого льва вошла в барельеф с едва слышным скрипом. Я замерла, ожидая изменений в зале — открывающейся плиты, опускающейся лестницы. Чего угодно!

Но все оставалось как было. Более того, лев выдвинулся обратно, заняв свое место в барельефе.

Хмм...

Как же я забыла! Они ведь работают в паре!

На противоположной двери оказался точно такой же барельеф, с таким же точно львом.

Я надавила на голову зверя, быстро пересекла зал и сделала то же самое.

Вот теперь результат не заставил себя ждать. Откуда-то из-за стен, фресок и бесчисленных резных фигур раздался глухой щелчок. Звук, казалось, поглотил всех этих ангелов, дувших в горны, словно советские пионеры, всех этих мучеников и святых. Звук пришел как будто из загробного мира...

Две каменные плиты в самом центре пола вздрогнули, стряхнув оцепенение зала. Я полагала, что они сейчас разъедутся в стороны, но они вдруг замерли. Пыль веков и грязь с подошв посетителей храма забили щели между плитами, спрессовались и склеили их. Но сила древних механизмов была настолько велика, что плиты все же разомкнулись. Раздался звук лопнувшего кирпича, и с оглушительным скрежетом плиты поехали в стороны.

Я сжала зубы и зажмурилась, представив реакцию охранников. Страдающие от неудобной гражданской одежды морпехи заинтересованно поворачивают головы. Передергивают затворы. Бегут сюда всей честной компанией.

Однако звуки поисков, доносившиеся из нефа, не изменились. Грохот шагов и щелканье затворов остались только в моих фантазиях.

Хорошо.

Кнопки-львы оставались утопленными. Древний каменный пол между башнями открыл черное квадратное отверстие.

Надо же! Сотни лет миллионы людей ходили по этим плитам, протирали их каблуками и не представляли, что под ними находится тайник. Древний подвал. По всей видимости, забытый даже служителями Хофкирхе... Нужно спешить! В любой момент сюда может зайти кто угодно — начиная от хромого старикашки, возвращающегося в северную башню, и заканчивая Бейкером, маршрут блужданий которого не знает никто, даже он сам.

Меня передернуло, когда я вспомнила отметины на его лысом черепе.

Спешно скользнула в отверстие. Вниз вела каменная лестница.

Стальной цилиндр на раме “Хеклер-Кох”, который я посчитала оптическим прицелом, оказался пальчиковым фонариком. Очень кстати. Включила его, спускаясь по лестнице, погружаясь в тягучую подвальную темноту.

Комнату беспорядочно затягивали полотна паутины, напоминавшие развешанные рыболовные сети. Пахло пылью, плесенью и истлевшей тканью. Определенно, сюда никто не спускался приблизительно лет пятьсот.

Я разорвала ближайшую паутину стволом пистолета-пулемета. Луч фонаря скользнул по стенам из тесаного камня и уткнулся в огромный рычаг — каменную рукоять, поросшую плесенью и поднимавшуюся из отверстия в полу.

Я обошла ее несколько раз, затем толкнула ладонью. Рычаг переместился, повторился щелчок, который я слышала наверху. Плиты над головой поехали навстречу друг другу и сомкнулись, обрезав свет зала. Теперь в моем распоряжении был только вражеский фонарик.

Сделала несколько шагов и согнулась, получив неожиданный удар в живот. Прокашлявшись, отступила и посветила перед собой.

Оказывается, наткнулась на огромный дубовый стол. Такой огромный, что на нем в пинг-понг можно было играть. Чуть дальше луч фонаря высветил какие-то бочки, сплошь увитые паутиной. Левее — покрытый сантиметровой пылью механизм, кажется пресс.

Толстый слой пыли на поверхности стола окутывал какие-то предметы. Осветив этот участок, я принялась смахивать пыль обрывком древней ткани, которую нашла тут же. Взгляду открылся ряд позеленевших медных пластин с выпуклыми рисунками.

Два десятка гравюрных клише.

— Вот они — мастерские Хофкирхе! — промолвила я.

На клише гравюры, изображавшей казнь Ганеша, зеленые окислы схватили только рельефные языки пламени. Словно художник желал выделить их, раскрашивая вручную. Но это случайность. Никаких других отличительных особенностей я не обнаружила. Ни указателей, ни стрелок: “живую воду” искать здесь”. Что дальше?

Я решила обследовать подвал тщательнее и была вознаграждена за упрямство. Собрав почти всю паутину, которую пауки наплели здесь за пять веков, наткнулась на дверь. Ее доски почернели от времени, но выжженный круг с двумя переплетающимися львами виднелся отчетливо.

Может, за этой дверью львы наконец воссоединятся?!

Торопливо толкнула ее, но она оказалась заперта. Торчавший в замочной скважине ключ рассыпался от первого прикосновения. Дверь же рассыпаться не собиралась. Наоборот. За века деревянные доски словно окаменели.

Проблема? Ничуть! Ведь у меня есть пистолет-пулемет — помощник на все случаи жизни. Никогда не выходите из дома без него!

Поковырялась несколько минут, нашла-таки предохранитель и сдернула его. “Хеклер-Кох” проворно взялся за дело. Я даже испугалась, что за мгновение, пока палец нажимал спусковой крючок, он выпустит всю обойму. Строчил, словно австрийская швейная машинка. Звуки выстрелов негромкие, полагаю, что наверху ничего не услышали. Зато едкого дыму напустил — ничего не видать и дышать невозможно.

Вместо замка осталась рваная дыра. Дверь отворилась от пинка. Петли взревели, заскрежетали.

За дверью оказалось крошечное помещение — метра два на два, не больше. Голые каменные стены. Похоже на карцер. В полу виднелось черное пятно пролома.

Опустилась на колени и посветила в отверстие.

Вниз вела деревянная лестница, а за ней не было ничего! Тьма пожирала луч фонаря, словно угольная гуашь — белый лист бумаги. Запущенный мною исследовательский зонд под названием “Ржавый гвоздь” просигнализировал молчанием, что дна не достиг.

Бездна.

Путешествие к центру земли. Прямая дорога в ад, только отблесков огня не видно. Совершенно не хотелось туда спускаться. Но надо.

Первая же ступенька деревянной лестницы, на которую я поставила ногу, развалилась. Вторая оказалась прочнее и держала, но дальше я идти не решилась.

Страховку бы организовать, прежде чем лезть по трухлявой лестнице в неизвестную пропасть. Жаль, веревки нет... В следующий раз обязательно возьму с собой... Стоп, Овчинникова! Это куда ты собралась “в следующий раз”? Следующего не будет! Довольно этих древностей, головоломок и борьбы с профессиональными убийцами! Веру вытащу с того света — и баста! Конец приключениям. За границу — ни ногой! Боже, как хорошо в архиве. Тишина, мягкий стул, латинский словарь — что еще нужно человеку, чтобы встретить спокойно пенсию.

Пошарила по углам подземных мастерских и к вящей радости отыскала моток веревки. Сжала кусок ее в кулаках и дернула.

Веревка лопнула, обдав меня пылью.

— Как все отрицательно! — пробормотала я и чихнула.

Кроме как на свои руки, надеяться не на что.

Плюнула на все и полезла вниз по гнилой лестнице.

Больше не подвела ни одна ступенька. Через пару метров лестница неожиданно закончилась, и я ступила на какие-то доски, встретившие меня ужасным скрипом. Подняла ствол “Хеклер-Кох”, освещая стены.

Я стояла на деревянном настиле, проложенном вдоль стен просторного каменного колодца. Бездонного — я уже проводила эксперимент, гвоздь вниз кидала... А росписи на стенах довольно занимательны.

Я не археолог, а переводчица. Книжный червь, по сути. Но даже я могу с уверенностью заявить, что этот колодец построен намного раньше, чем младенец Иисус оповестил мир о своем появлении божественным плачем.

Каменная кладка стен колодца принципиально другая, нежели в подвальной мастерской, тем более — в соборе. Вьющиеся орнаменты примитивнее и старше. Колодец построен давным-давно — первым. Позже его замуровали и над ним поставили церковь. Но какой-то пытливый дядя отыскал его и вскрыл. Я, кажется, знаю человека, который это сделал. Он потом до конца своих дней переводил надписи каменной кладки.

Выбитые строки тянулись вдоль стены. До боли знакомый язык, но с ходу не могу прочитать ни единого слова. Больше всего меня поразил сам факт обнаружения этого языка здесь, в Альпах. За тысячи километров от того места, где он родился.

Вот они, древние тексты, которые переводил Ганеш! В которых алхимик обнаружил указание, как найти глыбу “мертвой воды”, и где могут скрываться координаты источника двух “львов”!..

Я шагнула к надписям. Левая нога вдруг провалилась сквозь доски прогнившего настила. Упала, стараясь держаться ближе к стене, чтобы, при случае, ухватиться за выпуклый орнамент или какие-нибудь щели, выступы.

Эх, нет веревки, чтобы устроить страховку! Древние деревяшки того и гляди рухнут в бездонную пропасть.

Сидя на настиле, почти не дыша, осторожно вытащила ногу из пролома. Не забывая более об опасности, вернулась к надписям. Освещая их лучом фонарика, вглядывалась, разинув рот от изумления.

Язык текста — санскрит! Древний священный язык Индии! Не совсем, конечно, он — санскрит я частично знаю, — но визуально очень похож.

Дело в том, что подавляющее большинство евроазиатских языков, включая русский, английский, немецкий, итальянский, греческий, хинди, персидский, курдский, а также латинский и множество других, имеют единую основу. На первый взгляд — это невероятно! Но факт давно доказан наукой. Родство языков было открыто еще в XVII веке симпатичным юристом сэром Уильямом Джоунсом.

В разных языках одни и те же слова имеют одинаковые корни, похожее звучание и написание. Возьмем, к примеру, слово “мать”, а точнее — “матерь”. В английском будет “mother”, в итальянском “madre”, в немецком “mutter”, по-латыни “mater”, по-шведски “moder”.

Так вот, ученые полагают, что в глубокой древности существовал единый праязык, названный индоевропейским, от которого образовались современные — языки, а также некоторые вымершие — вроде латинского, авестийского. Некая древняя культура распространила его на огромной территории — от Индийского до Атлантического океана. Впоследствии он трансформировался в знакомые нам живые языки.

Праязык частично реконструировали по общим корням, звукам, но документальных свидетельств его существования до сих пор не найдено. Между тем некоторые ученые считают, что праязык давно обнаружен именно сэром Джоунсом.

И название ему — санскрит.

Эти ученые полагают, что культовый язык индийцев является стволом дерева, от которого произросли ветви других языков. Что он — отец всех языков. И даже более.

Некоторые называют санскрит языком богов. Только вдумайтесь в это!

У него удивительная структура — более стройная, чем в греческом, более богатая, чем в латыни, более совершенная, чем у обоих этих языков. В каждом его знаке заключены число, цвет и особый звук. Да-да, он поется! Санскрит музыкален, его буквы — словно музыкальные ноты. Он имеет тридцать пять согласных и шестнадцать гласных, слова санскрита искрятся многообразием оттенков смысла.

Брамины также утверждали, что звуки и слова этого языка конкретизируют оккультные, грозные силы.

Строки текста, которые покрывали стенки бездонного колодца, напоминали санскрит, но им не являлись. Мне даже показалось, что санскрит — упрощенная версия языка, который я наблюдала.

Горло пересохло.

Надписи требуют глубокого, всестороннего изучения! Это огромное открытие. Лингвисты всего мира должны заняться расшифровкой этих строк. Неужели я, скромная переводчица из России, нашла праязык! Тот самый, который послужил основой всех индоевропейских языков?

Язык богов, дарованный людям?!

—  Мамочки, — прошептала я.

На участке стены текст обрывался рисунком. Худощавое существо с продолговатой головой было изображено спускающимся по какой-то длинной лестнице.

Я безошибочно узнала формы и пропорции прелюдия. Большая вытянутая голова, тощее тело и длинные предплечья. Узнала — потому что видела скелет одного из этих существ в пещере-гробнице на острове Крит. Он пролежал там три с половиной тысячи лет и рассыпался в прах от моего прикосновения.

Стены колодца хранили уникальное сокровище. Язык прелюдий — божественный и совершенный! Вайденхоф не без оснований считал, что для древних шумеров и персов, для индийцев и финикийцев прелюдии представлялись богами.

Кто же построил колодец? Вряд ли сами прелюдии. Я не видела их сооружений, но мне почему-то кажется, что это не их рук дело. Скорее всего, древних остготов или бургундов, населявших территорию Швейцарии до X века нашей эры. Колодец имел какое-то культовое значение, а изображенный прелюдий — видимо, объект культа. Их Бог.

Санскрит я учила лет пять назад, давно не практиковалась в переводе. А тут — и буквы другие, и новые слова.

Я нашла отметки белой краской, которые, очевидно, оставил Ганеш. Он выделил участки текста, и я в первую очередь принялась за них. И словно в болото угодила.

Больше половины неизвестных слов... Понять суть того или иного предложения было весьма трудно. Чтение шло медленно. Пока перебирала в голове десятки вариантов, забывала начало фразы.

Где-то через час выяснилось назначение текста. Он являлся чем-то вроде Священного Писания, Библии. Обрывки легенд из жизни и борьбы богов, оставленные на стенах колодца преданными верующими для будущих веков. Я, как полноценный представитель этих веков, с трепетом пыталась постичь зашифрованные события.

За перевод этого тяжелейшего текста Ганешу нужно было памятник поставить, а не сжигать на костре! Мне необходимо время, чтобы разобраться во всем. Но в песочных часах падают последние крупинки. И я пыталась понять хотя бы общий смысл, чтобы выделить нужную мне информацию.

Великий бог Эндор (который, очевидно, изображен на рисунке), прощаясь со своей тенью (то есть умирая), поведал своему сыну... нет, ученику... поведал сокровенную тайну об источнике великой жизни и великой смерти.

Источник находится за Белыми горами, в Царстве Мертвых. И только таинственное “FURUM” указывает, куда следует идти.

— Вот оно — “фурум”! — пробормотала я. — Ключевое слово. Указатель. Не могу перевести... пока оставлю.

После смерти бога ученик взял ягненка и отправился в путь... Интересно, зачем ему понадобился ягненок? Чтобы чем-то питаться по дороге?.. Ладно, поехали дальше... Отыскал Царство Мертвых, а в нем — Источник “мертвой” и “живой воды”. Взял от Источника часть и двинулся обратно. Но часть была настолько велика, что он не смог далеко уйти. Опасаясь оставить великую ценность, ученик так и замерз на горе Берлаг.

Я навострила ушки.

Речь идет о глыбе “мертвой воды”, обнаруженной в Альпах Ганешем. Через пятьсот лет эту глыбу нашло ЦРУ, которое руководствовалось дневниками алхимика... Хотя я бы не стала называть Ганеша алхимиком. Он, скорее, средневековый археолог...

Итак, место Источника “живой воды” указано, но Ганеш не нашел его. Все потому, что не смог перевести это загадочное слово, из-за которого мучился доктор Энкель и которое долгое время не дает покоя Тому Кларку. Ганеш оставил слово в своих дневниках непереведенным, в собственной транскрипции.

Кажется, Ганеш прочитал слово неправильно!

Думаю, здесь корень не “ур”, а “ор” или “ар”. Буквы “о” и “а” при произношении иногда подменяют друг друга, но это не важно. Главное, выделен правильный корень. “Ор” или “ар”... Теперь... Корень “ра” в праязыке обозначает “солнце”, “свет”... А инверсия, обратное написание его, “ар”, имеет противоположное значение: “тьма”, “черный”...

Как хочется пить. Губы пересохли. Но не до этого.

Звуки “ф” и “м” в начале и в конце слова можно заменить на “в” и “н”. По звучанию они очень похожи. Если к этому добавить “Ар” или “ор”, символику черного цвета... Получится...

Ворун... ВОРОН!!

Вот это кренделя! Выходит, действительно именно ворон знает дорогу к Источнику “мертвой” и “живой воды”!

— Ворун... — произнесла я вслух, пытаясь добиться интонаций, заложенных в музыкальных символах слова.

Как только с губ слетел последний звук, я ощутила непонятное движение. Толчок воздуха.

Луч фонарика померк. А может, потемнела сама стена, которую он освещал? Кроме того, мне показалось, что она сдвинулась, вздрогнула. Появился резкий запах, стало трудно дышать, словно я очутилась вдруг на высоте двух тысяч метров. На буквах текста выступили крошечные капли конденсата.

Меня пробрала дрожь. Не хочешь, а поверишь, что слова санскрита имеют магическое значение. Тем более такое древнее, как “ворон”, произнесенное с правильными модуляциями, предусмотренными для него древними людьми.

Мне сделалось страшно. Больше не хотелось произносить вслух ни единого слова из надписей на стенах. Неизвестно, какие последствия вызовут мои бормотания, какие силы поднимутся из этого колодца.

Господи! Я говорю, словно героиня из романа-фэнтези. Хочу наверх, к свету, к “ра”!

Метнулась к лестнице, оставшейся от меня метрах в пяти. Скакнула — и услышала, как хрустнул деревянный настил. Основательно так хрустнул. По всей окружности. Трухлявые брусья, вмонтированные в стену и державшие весь помост, ломались, словно спички.

Настил медленно и неотвратимо стал проваливаться вниз. Всем деревянным кольцом.

Лесенка к спасительному выходу оторвалась от настила и повисла в воздухе. Мой единственный шанс!

Прыгая по рушащимся доскам, я не выпускала лестницу из луча света и с ужасом наблюдала, как она уплывает вверх.

Еще шаг... Нижняя ступенька лестницы оказалась так высоко, что нужно было прыгать.

Толчок.

Пальцы поймали ступеньку, ноги болтались над бездной. “Хеклер-Кох” раскачивался на плече, луч его фонарика прыгал по удаляющемуся в темноту настилу. Треск, скрежет и мрак заполнили пространство колодца.

Когда звуки падения стихли, я нервно рассмеялась. Затем подтянулась и забросила правую руку на следующую ступеньку.

Лестница развалилась.

Рейки и брусья ее посыпались на мою голову. Вместе с ними я полетела вниз.

Странно все-таки работает мозг, когда на тебя наезжает автобус или когда у автомобиля на бешеной скорости отваливается колесо и ты летишь в придорожный столб... Я подобных страстей не переживала, но в книжках читала. Так вот, в голову приходят не мысли о том, как спастись от надвигающейся катастрофы, а ерунда всякая.

Когда ступенька развалилась в моих руках, а тело засасывало в пропасть, словно в трубу пылесоса, я размышляла не о том, в какое стойло сгоняют неверующих на том свете.

Я все думала о прочитанном.

“Ворон укажет путь в Царство Мертвых”.

В славянской мифологии считалось, что ворон служит проводником душ в загробный мир. А у других народов? Вот, скажем, древнегреческий лодочник Харон. Хмурый субъект, перевозивший усопших через реку Стикс и то же ведь в Царство Мертвых! Выполнял ту же функцию, что и ворон. Не является ли “Харон” еще одним прочтением прелюдийского слова “фурум”? Ворон-Харон...

Все — из одного источника...

На этой мысли меня шваркнуло о стену. Скалолазные инстинкты выживания проснулись мигом. Пальцы раскрылись, словно когти, появившиеся из мягких кошачьих лап. Ноги заскользили по стене в поисках опоры. В один миг из умиротворенного философа я превратилась в машину выживания, цепляющуюся за жизнь, а точнее — за трещинки и пазы.

Помогло то, что развалившаяся лестница находилась почти у самой стены. Будь она на десяток сантиметров дальше — и я увидела бы Царство Мертвых собственными глазами. А пока — извините!

Пистолет-пулемет болтался на плече, фонарик на нем освещал мои пятки и кусок стены под ними. Перед собой же я ничего не видела, темнота заволокла все.

Так и пришлось карабкаться на ощупь, цепляясь кончиками пальцев за края орнамента и просовывая их в щели между камней. Благо далеко улететь не успела.

Выбралась из пролома и упала на холодный, пахнущий плесенью пол. Долго лежала, пытаясь отдышаться. Затем встала и включила подсветку на часах.

Десять утра, без пяти минут!

Осталось два часа. За это время я должна найти гору и ворона, который укажет дорогу, спуститься в Царство Мертвых, отыскать источник. И это при том, что я сейчас знаю не больше, чем в начале своего путешествия. Те же сведения содержались и в сказке про “Ивана-царевича и серого волка”, которую рассказал мне Семен Капитонович.

“Ворон укажет путь!”

Замечательная инструкция для поисков волшебного Источника прелюдий!

Где находится эта гора Берлаг, возле которой найдена глыба “мертвой воды”? Понятия не имею... Нужно бежать в библиотеку, перелопачивать тонны краеведческой литературы, чтобы выяснить, как гора называется сейчас. А я даже из собора не знаю как выбраться!

Ладно, выберусь. Сейчас уже ничто меня не волнует...

Кроме времени!..

Вернулась в мастерские. Рваная паутина, свисавшая с потолка и стен, — результат моих предыдущих блужданий. Я снова собрала из нее целое гнездо на своей голове.

Добралась до рычага и рванула его на себя. Створки каменных плит поехали в стороны, впустив в подвал узкую полоску света.

Пора выбираться из собора. Есть два пути — длинный и короткий. Первым я проникла сюда. Вариант имеет следующий вид: через башню на крышу, с нее — на электрический кабель. Нет, слишком долго, да и лезть на крышу нет охоты. Второй путь — короткий, но очень шумный. Выйти через ворота, охраняемые двумя морпехами США. Быстро, но много пальбы.

Однако все решилось еще быстрее, чем я предполагала.

Когда створки плит над каменной лестницей раскрылись достаточно широко, вместо вялого света зала вниз хлынули лучи нескольких мощных фонарей. На какое-то мгновение я ослепла.

Топот многочисленных ног. Лязг оружия.

Все-таки обнаружили меня? Вероятно, заинтересовались шумом из зала... Не найдя потайных кнопок, караулили, ждали.

— Выходи, Скалолазка! — раздался противный голос Бейкера.

Ну уж дудки!

Ослепленная и растерянная, я вскинула ствол и надавила на спусковой крючок. Ориентировалась на звук голоса и пронзительный свет.

Но в магазине оставалось всего три патрона. Обойма ушла на древний замок. Куцая дробь “тук-тук-тук” прозвучала неловко и виновато. Зато в ответ полился такой град, что я едва успела рухнуть на пол.

Попутно дернула рычаг.

Створки поехали навстречу друг другу.

В просвет между сдвигающимися плитами просунулись стволы, изрыгая пули. Маленькие свинцовые осы носились по каменному подвалу. Без конца рикошетили от стен, не находя выхода. Рвали в пух паутину, дробили дубовый стол и гравюры... Кто-то бросил гранату. Я слышала, как она прыгала по ступенькам, затем металлический цокот растворился в грохоте выстрелов. Но ненадолго.

Граната рванула. Огромный дубовый стол взлетел к потолку, ударился об него и рухнул кусками. Основную часть осколков он принял на себя, и я была этому несказанно рада. Грохот стоял такой, что если бы я вовремя не сдавила уши ладонями, мои барабанные перепонки так бы и лопнули.

Тем временем щель между плитами сузилась до ширины полоски скотча. Выстрелы прекратились. Несколько прикладов попытались помешать каменным плитам сомкнуться. Парни наверху не желали вновь оказаться перед закрытым тайником. Пусть у них не хватило мозгов обнаружить кнопки, зато хоть отбавляй мужества на маленькую войну с русской девушкой.

Увы.

Плиты сомкнулись, словно между ними ничего не было. Приклады разлетелись в щепки, попав под многотонный пресс.

Темнота окружила меня.

—  Дьявол! — воскликнула я.

Фонарик, как назло, потух. Неужели батарейки сели?

Хлопнула по нему ладонью. Он не зажегся, но в ответ на мой хлопок послышался тяжелый удар сверху.

Еще один.

Бейкер сотоварищи пытался раздвинуть плиты. Много времени на это им не понадобится. Часа два — не больше. Теперь они знают, где искать. Привезут отбойные молотки и раздолбят плиты, какими бы мощными те ни были. Любую вещь, построенную одним человеком, другой человек может запросто разрушить.

Два часа. Почти столько времени у меня остается, чтобы обнаружить “живую воду” для Верочки. Двадцать минут назад, сидя в бездонном колодце, я и в самом деле думала, что смогу это сделать. Мечты, мечты...

Конечно, могу сама раскрыть створки. Вновь дернуть за рычаг ничего не стоит. Но в холодном подвале без пищи и воды мне гораздо комфортнее, чем в мясницких руках Бейкера. Тогда на Крите мерзавцу досталось от меня по заслугам. Теперь в нем столько злости, что в венах уже течет не кровь, а серная кислота.

Удары сверху не прекращались. Я схватила пистолет-пулемет за ствол и со злостью запустила в темноту. Он загремел по каменному полу, и фонарик внезапно выплюнул луч света.

Некоторое время я сидела на полу не двигаясь. Тупые дятлы над головой продолжали долбить в каменные плиты. Наконец поднялась и пошла к тому месту, которое высветил фонарь.

— Не все так отрицательно, — промолвила я.

Отважный вояка, который бросил в подвал гранату, оказал мне великую услугу. Зачем он это сделал, наверное, не знает и сам. Когда все начали стрелять, что-то сдвинулось у него в голове. Вообразил себя в окопе, отбивающимся от ненавистных врагов.

...Взрыв разрушил часть стены. Только теперь я обратила внимание на кирпичную кладку одной из стен, отличавшихся от трех остальных. Обвалившиеся кирпичи скрывали потайной ход. Кто-то заложил его — то ли за ненадобностью, то ли желая отгородиться от внешнего мира.

Я подняла “Хеклер-Кох” и посветила в проход.

Узкий и низкий коридор уводил в темноту. Не раздумывая, двинулась по нему.

Ход постоянно сужался. Сначала я шла нагнув голову, затем склонившись, затем ползла на коленках. Но меня это не беспокоило. Лишь бы коридор вел из подвалов Хофкирхе. Подальше от Бейкера, который обязательно вскроет плиты — не ради поисков “живой воды”. Прежде всего чтобы выпотрошить меня, как индюшку.

Проход наполовину завалило землей, осыпавшейся сверху. Я уже ползла, совершенно не представляя, какое расстояние преодолела. Быть может, двадцать метров, а может, километр. Во мне неожиданно открылось сознание земляного червя. Основной принцип существования — лишь бы не застрять!

С этим кавардаком в голове я выбралась в полуразрушенный склеп.

Вы не представляете, как мало нужно человеку для счастья! Только-то после блужданий по темным подвалам очутиться в уютном могильнике! Радость захлестнула меня, когда я наткнулась на высушенную мумию старухи, лицо которой озарял солнечный свет, пробивавшийся сквозь пыльные оконца.

Я отворила дверь и, пытаясь держаться степенно и независимо, вышла из склепа.

Подземный ход вывел на то самое кладбище, которое мне пришлось обойти, чтобы пробраться в Хофкирхе. Кажется, где-то здесь и охранники стояли. Ну, точно! Вон же они! Превратились в манекены, глядя на меня. Такие же пустые лица.

Какое-то время охранникам потребуется, чтобы прийти в себя. Непросто сохранить рассудок, когда в ясный солнечный день из древнего склепа выбирается нечто худое, пыльное, обтянутое паутиной. Весьма похожее на мумию, которую вы никогда не видели, но почему-то прекрасно знаете, как она выглядеть должна.

Пока охранники соревновались в игре “Сделай глупое лицо”, я дала деру. Припустила между могильных камней по лужайке. Добежав до деревьев, оглянулась.

Охранники пришли в себя, выйдя из ступора. Один уже несся за мной, придерживая автоматический пистолет под мышкой. Второй выхватил из кармана рацию и что-то быстро в нее лепетал.

Я кинулась в рощу. Пролетела ее мухой. Знаете ли, очень резво бежишь, когда за спиной человек с автоматическим пистолетом, получивший приказ стрелять без предупреждения. Мигом перескочила через высокий забор и вылетела на улицу.

Несколько мгновений потребовалось, чтобы сориентироваться. Кажется, я на Ходденштрассе. Чтобы добраться до площади, нужно повернуть направо — вот на эту симпатичную улочку со средневековыми домиками.

Я бежала по улице, сшибая прохожих, а следом тащился целый шлейф паутины. Ветер обдувал с меня подвальную пыль, и она клубилась за спиной облаком, создавая иллюзию, что я рассыпаюсь от старости. Мой преследователь задержался возле забора. Ему не удалось, как мне, ловко преодолеть препятствие — морпех едва не повис на острых пиках ограды.

Только бы добраться до “ауди”. Скоро люди Бейкера оцепят улицы, шугая туристов и местных полицейских. Но есть еще время, чтобы уйти от ЦРУ. Автомобиль они не знают. Чтобы вычислить меня, придется поставить на уши весь курорт.

Я вылетела на площадь. Сразу в глаза бросилась одна неприятная вещь. Просто страшная! Перечеркивавшая мои планы напрочь. Я такого даже вообразить не могла!

Два бритых субъекта угоняли мою машину.

Я видела силуэты, копошившиеся в салоне “ауди”. Из выхлопной трубы вырывались пары отработанных газов. Уже и двигатель завели!

У меня за спиной — целая армия мечтающих расправиться с маленькой русской переводчицей. А тут два подонка угоняют мою машину! Единственную надежду на спасение из смыкающихся клешней... Конечно, это не совсем моя машина. Но передо мной встала острая необходимость добраться до Люцерна, чтобы вернуть одному мальчику его маму. А им чего нужно? Завладеть роскошной игрушкой?!

Самое главное — в автомобиле находится Верочка!!

— Стойте! — заорала я на всю площадь, вскинув пустой пистолет.

Люди, только косившиеся на меня до этого, сейчас и вовсе шарахнулись в стороны. Некоторые степенные туристы в ужасе подняли вверх руки, готовые сдаться непонятно кому. Не ожидали столкнуться с террористами на тихом, умиротворенном курорте.

Парни в автомобиле тоже заметили меня. Но не ринулись в страхе из машины, на что я рассчитывала. Наоборот, заторопились. Я бросилась к ним, пылая ненавистью.

До автомобиля метров пятьдесят... Летела по площади, вкладывая последние силы в рывок. “Ауди” покатилась назад, покидая парковочное место.

Я задыхалась. Дыхание сбилось совершенно.

“Ауди” тронулась.

До нее осталось всего ничего! Жалкие десять метров!

Но дело в том, что автомобили такого класса разгоняются до ста километров в час быстрее, чем ты понимаешь, что невезение — твой рок.

“Ауди” сорвалась с места и помчалась по проспекту. Я остановилась между двух черных следов, оставленных на асфальте ее покрышками.

Замершая площадь наблюдала за мной. Грязная майка, спутанные волосы, на плече — автоматический пистолет... Я не обращала внимания на автомобили, которые отчаянно сигналили и объезжали меня. Я обреченно смотрела вдоль Цюрих-штрассе.

Безнадежность и усталость овладели мною посреди оживленного проспекта. Но лишь на какие-то мгновения. Вероятно, пауза была необходима, чтобы дать телу и мозгу короткую передышку. Нет, использованы далеко не все резервы.

По встречной полосе летел мотоциклист. Я перегородила ему путь, совершенно не думая об опасности попасть под колеса. Выставила вперед ладонь, призывая его остановиться. “Хеклер-Кох” покачивался на плече, отчетливо различимый. Мотоциклист затормозил так резко, что из-под покрышек повалил черный дым, а уши заложил мерзкий скрежет. Не доехав самую малость до меня, он не удержался и рухнул на асфальт.

— Это ненадолго, — пообещала я, поднимая рокочущий “Судзуки”.

Сиденье удобное, только поднято высоко. Прямо лежишь на руле.

— Как скорости переключаются? — спросила я. Мотоциклист безмолвно указал на рычаг возле правой ноги.

— Ага, — произнесла я и отпустила сцепление.

“Судзуки” стартовал настолько резво, что пришлось пожалеть о забытом второпях мотоциклетном шлеме.

В отличие от четырехколесных средств передвижения, двухколесные мне подчиняются. Этот парадокс, возможно, объясняется тем, что детство я провела в седле велосипеда. Случалось и по лестницам съезжать, и с обрывов в речку прыгать. После велосипеда два года пользовалась “Уралом” Александра Ивановича, нашего соседа по даче. Так что двухколесные игрушки в принципе не проблема. Нужно только найти, куда зажигание воткнула.

Мотоцикл отличался от велосипеда в первую очередь скоростью. Я это почувствовала, пролетая по узким улицам Люцерна подобно гоночному болиду. Автомобили продолжали сигналить, когда я обходила их справа, слева, когда вырывалась на встречную полосу. Ветер хлестал с такой силой, словно хотел разорвать. Да, зря не забрала шлем у хозяина “Судзуки”. Зачем он ему без мотоцикла?!

Выехала на небольшую улочку, поднимавшуюся в гору. На середине подъема обнаружила знакомую темно-синюю крышу. Автомашин скопилось прилично, движение застопорилось. Я не замедлила воспользоваться этим.

Повернула мотоцикл в сторону тротуара. Переезжая через бордюр, “Судзуки” подпрыгнул, как взбрыкнувший жеребец.

Помчалась по тротуару. Люди отскакивали в стороны, словно кегли боулинга. Кто в кусты, кто на стойку с газетами, кто в двери, из которых только что вышел. Возле бара “Лебединый” разметала виниловые столики и стулья. Дальше дорогу перегородил шалашик рекламного плаката. Подняв переднее колесо, смяла его. Что поделать? Мешал, а объезжать не было времени.

Краем глаза следила за темно-синей крышей. Она от меня уже через машину.

Спортивный “лотус-эсприт” обладал такими обтекаемыми формами и столь низкой посадкой, что мне удалось с тротуара въехать прямо на его капот.

Агрессивное заднее колесо “Судзуки” продавило крышку моторного отсека. Водитель в страхе вывалился из салона, когда я направила “Судзуки” на крышу роскошного болида.

Короткий резкий разгон — почувствовала себя истребителем на палубе авианосца!

Прыжок, от которого похолодело в животе. Короткий полет.

Приземлилась на крышу “ауди”, фактически врезалась в нее. Автомобиль вздрогнул от удара, взорвалось заднее стекло.

Мотоцикл накренился, колеса соскользнули.

Спешно отпустила руль. “Судзуки” перевернулся в воздухе и грохнулся на капот “ауди”. Я скатилась с другой стороны. Упала на асфальт, быстро поднялась.

Бритоголовые угонщики были настолько ошарашены, что с трудом повернулись ко мне, когда я распахнула водительскую дверь.

— Ты что, девка?! — выдал тот, который находился на сиденье водителя. — Очумела, что ли? А ну пошла прочь!

— Вы угнали чужую машину.

— Это наша машина. Иди отсюда!

Я залепила ему затрещину. Получилось мощно — голова угонщика почтительно кивнула.

— Быстро выметайтесь! У меня очень мало времени.

— Серега! — вдруг сказал второй угонщик по-русски. — Дави на газ! Раздави ноги этой стерве!

— СТЕРВЕ! — взревела я. Парни подпрыгнули при звуках русской речи. — Я вам сейчас такую СТЕРВУ покажу! Всю жизнь икать будете!

И принялась молотить водителя, срывая на нем свой гнев — за угнанную “ауди”, за Бейкера, за дефицит времени... Парень пытался сопротивляться: достал откуда-то железный прут и успел шлепнуть меня по ребрам. В ответ получил такой удар по шее, что у него перекосило челюсть. Второй собирался вылезти и помочь товарищу, тогда я наконец достала из-за спины “Хеклер-Кох”, который угонщики, наверное, плохо видели.

— Кажется, ребята, вы вообще не разбираетесь, чью машину можно угонять, а чью — нельзя!

— Вы кто? — пролепетал избитый водитель.

— На вашем месте я бы заглянула на заднее сиденье.

Мертвые Верочкины ноги произвели на угонщиков самое внушительное впечатление.

— Наемная убийца! — заорал один из них. Я не стала их разубеждать. Бритоголовые вывалились из автомобиля и почесали — один вниз по улице, другой — вверх. И там, в верхней части улицы, я заметила кое-что.

Посмотрела на разряженный пистолет-пулемет в своей руке и со злостью швырнула его на асфальт. Затем села в машину, громко хлопнула дверью, выплескивая последние капли гнева.

Цепочки людей в черных пиджаках спускались по обеим сторонам улицы. Одиночки пробирались между застрявшими в пробке автомобилями. Несколько человек устроились на крышах домов, сверкая стеклами прицельной оптики. Окружали меня неспешно и уверенно. Увидела я и ненавистного Джона Бейкера. Вышагивал он надменно, презрительно глядя на опешивших прохожих. Шрамы на черепе смотрелись внушительно. В опущенной руке покачивалось страшное мачете.

Недолго музыка играла.

Американец собирался расправиться со мной открыто. На глазах у жителей города и туристов.

Вытащила из кармана сотовый. Другого выхода не оставалось.

— Соедините меня с Кларком, — сказала я в трубку.

— С кем? — удивился женский голос. — Это “горячая линия” помощи австрийским домохозяйкам. Мы поможем...

— С Кларком, с Левиафаном, с человеком, который откликается на фразу про артишоки и морских улиток, горчица вам в торт!

Бейкер обошел капот и неспешно приближался к дверце водителя. Вонзил кончик лезвия в правое крыло автомобиля и вел по нему, оставляя уродливую царапину. Пронзительный скрип металла заставлял меня морщиться.

— Кто это? — раздался в трубке голос Кларка — на этот раз без модулятора.

— Это Скалолазка, Левиафан! Я знаю, как переводится “фурум”!

Кларк не ответил .

Бейкер уже приблизился к зеркальцу, глядя на меня через лобовое стекло. Пустые глаза, полная отрешенность во взгляде. Ни гнева, ни ярости.

— Мне не нужен Источник! — быстро заговорила я в трубку. — Мне нужно только оживить подругу. Осталось два часа, Кларк! Я знаю, как переводится “фурум”, я отыщу для вас “живую воду”, и она станет вашей. Взамен прошу возможности оживить Верочку!

Американец с проломленной головой взялся за дверную ручку. Я мигом покрылась колючими мурашками.

—  Вы слышите, Кларк?! Бейкер сейчас убьет меня, и вы никогда не узнаете, где искать “красного льва”!

Тишина в трубке. Бейкер открыл дверь, мягко щелкнул механизм запора.

— Дайте его...

Я повернулась к убийце и протянула трубку. Бесцветные глаза вопросительно глянули на меня.

— Это вас, — пояснила я.

Бейкер взял телефон, поднес к уху и услышал, наверное, всего одну фразу. После чего бросил трубку. Выронил, словно обертку от мороженого или использованный носовой платок. Совершенно не изменился в лице. Мне показалось, что он не понял слов, которые сказал ему Кларк.

А может быть, Бейкер получил приказ все-таки убить меня?

Ярость неожиданно исказила его лицо. Я ждала именно этого, ждала раньше. Все же внезапный эмоциональный всплеск напугал до судорог.

Он схватил меня за волосы, вытащил из машины. Рука с мачете взлетела к небесам.

Я закричала.

Бейкер опустил руку. Лезвие рассекло воздух со свистом.

Глава 5

НЕОЖИДАННЫЕ ОТКРОВЕНИЯ

Голубизна неба такая чистая и пронзительная, что невозможно смотреть. Режет глаза. Возле угловатых снежных вершин — ни облачка. Будто сговорившись, снег и небо гармонично сливались. Мне казалось, что я лечу над краем мира. Там, где люди еще не вылезли из пещер, где вместо дорог и тоннелей — узкие тропки, где на снегу еще попадаются следы мамонтов. Но я прекрасно знала, что нахожусь над Швейцарскими Альпами. Устроившиеся на хребтах высокогорные отели постоянно напоминали об этом.

Небольшой шестиместный вертолет уносил меня от городов и цивилизации. В сметанную гущу нетронутых снегов.

— ...Там нет отелей и горнолыжных трасс. Там настолько крутые склоны, что кататься невозможно...

Это говорил мой сопровождающий. Тот самый широкоплечий агент ЦРУ, мулат, который пытался поймать меня в аэропорту Мюнхена, но был схвачен полицейскими. Наконец я узнала его имя, хотя мне оно совершенно без надобности. Саймон должен лишь сопроводить меня до горы Мендельматт, что находится к юго-западу от Люцерна. Именно в ее леднике обнаружена глыба “мертвой воды”. Именно она в древности называлась горой Берлаг.

Я слушала его болтовню, неосознанно ощупывая укоротившиеся волосы, на которых Бейкер выместил свою ненависть. Не думаю, что он всю ее истратил. Видела, как не сводил с меня взгляда. Уверена: как только перестану быть им полезной — меня убьют. И без взглядов понятно. И Кларк, и Бейкер в том неоднократно клялись. Сейчас они, стиснув зубы, взяли паузу. Но стоит мне отыскать “живую воду”, тормоза исчезнут. Пристрелят и зароют в этих нетронутых снегах. Я слишком много знаю, чтобы надеяться на жизнь.

Верочка лежала на полу, завернутая в непрозрачный целлофановый пакет. Когда достали ее из “ауди”, она была совершенно черная. От корней волос до кончиков пальцев на ногах. Страшное зрелище. Словно обугленная. Безжалостная биологическая бомба, взведенная применением “мертвой воды”, ждала своего часа, чтобы рассыпать тело Верочки в прах.

У меня нет другого пути, кроме того, которым иду. Я не могу бежать и не могу покончить жизнь самоубийством. Я должна найти “живую воду”, чтобы спасти подругу. А тем самым — подарить “красного льва” некоторым существам, прямоходящим и говорящим, которые не достойны такого дара. Которые воспользуются им в своих мерзких, корыстных интересах.

А потом меня убьют. И Веру тоже.

И все-таки другого пути нет. Как нет и времени, которого остался жалкий час.

— Вот она! — произнес крепыш Саймон, указывая на возвышавшийся над грядой величественный пик. Могучий и спокойный, далекий от страстей, которые бушевали вокруг него. Своей силой и неприступностью оберегавший тайну тайн.

Вертолет прошел над седловиной между двух седых холмов, и мне открылась лапа ледника, этакой прилипшей стружкой охватившая гору. Даже отсюда, с расстояния я видела, что ледовый пласт испещрен червоточинами, словно пористая губка.

— Вы не могли бы облететь Мендельматт? — попросила я пилота.

Он кивнул.

Мы прошли рядом с вертикальным ребром, выпиравшим из снега и тянувшимся от середины горы до самой вершины. Пересекли наклоненное плато. Над крутой пропастью, подобно водопаду, нырявшей вниз, я попросила задержаться. Винтокрылая машина повисла в воздухе — лишь для того, чтобы я убедилась: мелькнувшая на склоне чернота только тень снежной шапки.

“Ворон укажет дорогу”.

Птиц в небе не было. Ни одной. Да и сомневалась я, что какой-нибудь пернатый олух проведет меня в Царство Мертвых. Тексты на кладке бездонного колодца уже казались сказкой. Словно не я там находилась, а кто-то рассказывал. Или все было во сне? Именно во сне, потому как не могли от одного слова раздвинуться стенки колодца, а запах резко измениться.

Как же быть? Я приземлюсь на ледник и буду бродить меж пробуравленных скважин, ожидая, пока прилетит черный ворон? Час упорхнет, как пух с ладони.

Команда Кларка семь лет дырявила ледник горы Берлаг. А может быть, стоит оторвать голову от снега и оглядеться?

— Вы сможете подняться над горой? — спросила я пилота. По левую руку от нас крутой заснеженный склон будто сам поворачивался, а не мы летели вокруг него.

— Попробую, — ответил пилот. — Но разреженность воздуха будет критической.

Он резко повернул машину, обогнув торчавший снежный палец, и пошел вверх — через склон по диагонали.

Мы оказались над вершиной. От высоты захватывало дух. Вершина представлялась маленькой, недостойной того, чтобы взбираться на нее. Однако склоны — словно поля. Мне почему-то подумалось не о том, как было бы здорово последний раз в жизни вскарабкаться сюда, вонзая кошки в звенящий лед и пробивая ступени ледорубом. Я думала, каким ужасным и бесконечным было бы падение с пика.

Нашла! Я задохнулась от волнения. Увидела то, чего не разглядели уткнувшиеся в ледник гляциологи Кларка. Хотя они толком и не знали, что искать.

— Не опускаясь, сместитесь вправо... — попросила я. — Да-да, еще правее!

Саймон молчал, разглядывая на меня. Потом не выдержал:

— Куда вы смотрите? Мендельматт в другой стороне!

Мы приземлились на плато ледника. Там, где находились буровые установки, бульдозеры, экскаваторы. Усеянная воронками, ощетинившаяся домиками рабочих белая пустыня.

Я выпрыгнула из вертолета на утоптанный снег. Бейкер был уже здесь. При десяти градусах мороза он ходил без шапки, нарочно демонстрируя окружающим свой изуродованный череп. Этакий акт устрашения. И действительно, создавалось впечатление, что всем на леднике заправляет оживший мертвец. Могила, правда, не избавила его от лопоухости.

Из Люцерна он улетел раньше. Не стал дожидаться, пока я куплю необходимый минимум для похода в горы. А мне пришлось потратить двадцать драгоценных минут, чтобы приобрести пару веревок, набор закладок и крюков, страховочную систему, ледоруб, немного теплых вещей. Особенно придирчиво выбирала газовый примус с небольшим котелком. От его качества и надежности зависит все.

— Итак? — спросил Бейкер. — Где наш Источник?

В легенде не говорилось, что Мендельматт является тем самым местом. Величественный пик — лишь указатель. Площадка, с которой следует смотреть, чтобы увидеть нечто. Или промежуточная остановка. Именно здесь, на перевале, ученик Бога оставил глыбу “мертвой воды”.

Я без слов указала Бейкеру на невысокую противоположную гору. Если приглядеться повнимательнее, то формой она напоминала ворона, наклонившего длинный клюв к земле, а обрубленный хвост задравшего ввысь. Создавалось впечатление, что в таком положении ворон вмерз в землю, а заботливые небеса наполовину засыпали его снегом. Черное туловище и хвост торчали из-под белого покрывала, точно обугленная щепка. Просто удивительно, как за семь лет ни один из ученых Левиафана не обратил внимания на столь яркий указатель.

— Молодец, крошка, — прошептал Бейкер. — Ты сделала еще шажок к своей могиле. Скоро твои муки закончатся. А пока ответь мне. Да поспеши — время идет, и твоя подруга становится все мертвее и мертвее. Гора большая. Где же искать Источник?

— Во всех легендах говорится, что ворон приносит “мертвую воду” в клюве, — ответила я, стараясь не смотреть на Бейкера. — Возможно, следует искать вход в том конце скалы, который напоминает клюв.

— Вход КУДА?

— Вероятно, в Царство Мертвых.

Бейкер метнул на меня взгляд.

— Ты веришь в эту чушь?

— Не важно, во что я верю. Нужно срочно очистить от снега этот участок.

— Чтобы перебросить туда технику, потребуется несколько дней.

— А если взорвать заряд? — предложила я. — Мне кажется, что снежный покров тогда потеряет часть опоры и обнажит “клюв”. Давайте поторопимся.

— Дай подумать.

— Если Вера умрет, от меня вы ничего больше не узнаете!

— Она уже мертва, — ухмыльнулся Бейкер, погладив свой череп. — И от тебя нам больше ничего не нужно. Ты нашла гору и предполагаемый вход.

Мой ледоруб лежал в рюкзаке, рюкзак в вертолете, а вертолет стоял метрах в пятидесяти за спиной. А так хотелось еще раз пробить голову этому красавцу.

И все-таки Бейкер поторопился. Чернорабочие вдруг забегали, поднося к вертолетам кирки, лопаты, ящики со взрывчаткой. Один из них тащил бикфордов шнур, но ухватил его так неудобно, что шнур постоянно разматывался и вываливался из рук.

— Барсик! — ошеломленно промолвила я, узнав недотепу.

Новозеландский бродяга остановился и посмотрел на меня. Хмуро, исподлобья, недобро. Перекинул моток на другую руку и поспешил к вертолету такой знакомой, неуклюжей походкой.

Хрустя снегом, сзади подошел Бейкер. Узнала его по тени, которая коснулась меня. После колодца в Хофкирхе я стала смотреть на мир другими глазами. Словно всю жизнь ходила в очках, а теперь сумела избавиться от них.

— Где вы его поймали? — спросила я.

— В лесу, возле замка Вайденхоф.

— И не убили?

— Он — отменный мерзавец. Грязный, противный, не гнушающийся ничем, — произнес Бейкер, посмеиваясь. — Когда его брали, он откусил два пальца одному из наших агентов. Этим мне и понравился.

Бейкер положил ладонь на мой затылок и провел ею снизу-вверх. Спина и плечи покрылись мурашками, а там, где прошла ладонь, словно лед под кожей образовался.

— Он желает расправиться с тобой не меньше, чем я, — прошептал Бейкер мне на ухо. — Поэтому я и взял его с собой.

— Значит, вы очень похожи?

— О, да!

— Надо же! А Глюки так и не отучился шляться по помойкам.

Бейкер врезал мне по затылку той ладонью, которой только что поглаживал его. От удара я аж упала на одно колено. И за какие заслуги боги нейрохирурги вытащили этого ублюдка из могилы?

— Ничего, ничего, Скалолазка, — утешил американец. — Недолго тебе осталось сыпать остротами. С раздробленными коленками хочется думать только о том, как бы поскорее умереть.

— Что за прелесть ваши ухаживания, мистер Лопоухий! — ответила я и получила еще одну затрещину, вогнавшую меня носом в сугроб.

Руки мне и не думали связывать. И Бейкер, и его помощник Саймон прекрасно понимали, что никуда я не сбегу.

Вертолеты не стали опускаться на склон, а зависли над ним в полуметре. До подножия горы еще метров двести спуска. Мы спрыгивали в снег, проваливались в него по пояс, сбрасывали снаряжение. Алюминиевые сани, на которых покоилось тело Верочки, остались в вертолете. Пока.

Высадив нас, вертолеты поднялись и зависли. Скала, которую я прозвала “клюв ворона”, нависала над нашими головами. Снежный чехол покрывал ее полностью. Лопасти вертолетов выдували со склона бисер, осыпавший нас, будто начался снегопад.

Пока я осматривала скалу, люди Бейкера проворно рассыпались по склону. Устанавливали заряды, протягивали шнуры. Взрыв у основания “клюва” должен сдвинуть снежный кожух и лавиной обрушить его вниз, в долину. Надеюсь, что “клюв” освободится от снега. Очень надеюсь, что под снегом нет двухметрового слоя льда, разбить который в оставшееся время не удастся даже батальону взрывников.

Бейкер забрался на ледяную горку и, щурясь от солнца, наблюдал за своей армией, словно Наполеон на Бородинском поле. Страшное мачете, принесшее смерть Вере и грозившее смертью мне, висело на бедре. К рукояти прикручены проволокой мои отрубленные волосы. Ну разве не дикарь?

Я старалась не смотреть на него.

Приготовления закончились. Основание скалы-“клюва” было опутано сетью электрических шнуров и усеяно воронками со взрывчаткой. Вертолеты спустились, подбирая людей. Несколько минут — и мы все очутились в воздухе, на приличном расстоянии от горы-ворона.

Сжимая в ладони пульт радиоуправления, руководитель подрывников вопросительно посмотрел на Бейкера. Тот едва заметно кивнул. Тревожно застучало сердце. Вдруг ничего не выйдет?

Я положила руку на Верино плечо, укутанное в целлофан.

— Ничего, подруга. Скоро уже.

Щелчок прозвучал одновременно со взрывом. Пухлое облако взметнулось у основания скалы. Рокочущий грохот разнесся по горной долине. В тот же миг лицо Бейкера изменилось.

—  У меня все время болит голова, — вдруг пожаловался он, обращаясь к снежной пропасти под днищем вертолета. Причем произнес это так жалостно. — Боль не отпускает ни на мгновение. Словно крошечные заряды взрываются каждую секунду. Не успевает стихнуть один, как тут же рвется другой...

Снежный кожух сдвинулся. Застыл. Потом снова начал съезжать, обнажая черный вороний клюв.

Клубящаяся лавина покатилась вниз, очищая склон от снега.

Бейкер не унимался:

—  Я все время живу с этой болью. Я не могу больше... Я хочу уйти, Левиафан!.. Да, я устал. Отпусти меня...

Я поняла! Сознание Бейкера вновь ушло в одиночное плавание. Выхватило из глубин мозга какое-то воспоминание и бросило американца в его пучину. Уже довелось наблюдать этот феномен возле озера в Новой Зеландии.

Бейкер пытался уйти из спецотдела, как и Чедвик! Чедвик мертв, а Бейкер, мучимый жестокой головной болью, по-прежнему на службе!

—  Много крошечных зарядов в голове... — продолжал он. — Чем больше я их расставлю, тем мне будет легче. Вот. Еще один... И еще...

Он протянул руку и взял у обескураженного руководителя подрывников пульт дистанционного управления. Внизу снег полностью сошел со склона, я даже видела нечто под “клювом”. Там, где и предполагала. Но, несмотря на свое открытие, несмотря на дикую нехватку времени, меня заворожило поведение Бейкера.

Он держал пульт обеими руками. Затем с блаженным выражением на лице и с какой-то надеждой в глазах надавил на кнопку. Ничего не случилось. Заряды давно взорваны. Они превосходно выполнили свою функцию.

— Бейкер! — позвала я. Он меня не услышал.

—  Боль не прошла... — сообщил он. — Она только сделалась черной, как этот графит!

Я внезапно поняла, какую сцену восстанавливает покалеченный мозг американца! Последний элемент головоломки в истории с “мертвой водой” встал на свое законное место. Подземную лабораторию в Новой Зеландии взорвал не кто-нибудь, а Джон Бейкер! То ли пытаясь избавиться от невыносимой боли, то ли желая отомстить Левиафану за то, что тот не позволил ему уйти.

Приступ внезапно прекратился. Бейкер смотрел на меня едким, прищуренным взглядом. Не осталось и следа от беспомощности и боли, которые владели им несколько мгновений назад.

— Нужно спешить, — произнесла я. — Взрыв выполнил свою функцию.

— Да, да, — ответил он.

Вертолеты не смогли приземлиться даже на очищенный от снега склон. Слишком крут для посадки. Пришлось им опять зависнуть над откосом, а людям спрыгивать на черно-белую смесь снега и камней. Я собственноручно спускала Верочку, привязанную к алюминиевым саням. Саймон принял ее, затем помог спуститься мне.

Бейкер и еще несколько человек столпились под “клювом”, разглядывая то, что обнажила лавина.

В небольшом углублении открылось... даже не могу сказать — что. Скорее всего, это врата. Но такие необычные!

Округлый проем в скале закрывали четыре черных лепестка — массивные базальтовые створки. Они были похожи на исполинскую розу, высохшую или обугленную. Щели между створками забил снег. Скопился он и в углах ворот.

По окружности каждого из лепестков тянулись филигранные надписи на уже знакомом праязыке. Прелюдийском санскрите, если его можно так назвать. Линии и завитки очаровывали, притягивали взор. Буддийский монах или искусствовед мог бы просидеть перед ними до конца жизни, наслаждаясь формами и пытаясь найти новые и новые образы. В отличие от текстов из колодца, передо мной — истинное письмо, выполненное самими прелюдиями. Удивительно, что текстом можно наслаждаться, даже не приступая к чтению.

— Что здесь написано? — повелительно спросил Бейкер.

— Я не буду это читать.

— Бунт? — Он положил ладонь на рукоять мачете.

— Некоторые слова нельзя произносить без лишней надобности, — быстро заговорила я. — Особенно те, которые забыты и не утратили силу от каждодневного произношения. Слова соединяются с воздухом, воздух — с горой, лесом, камнями. И неизвестно, что вырвется из земных недр волей одной только древней фразы.

Бейкер убрал ладонь с мачете. Саймон и другие отступили от меня и от врат. И только Барсик в своем драном пальто остался на месте, глядя на меня с недоверием и затаенной ненавистью.

— Тогда как их открыть? — поинтересовался Бейкер.

Я дотронулась до места, где сходились все четыре лепестка. Там имелся круг, на котором отпечаталась худая четырехпалая ладонь. Ладонь прелюдия.

Легко и свободно створки повернулись, спрятавшись в стенах. Настолько легко, словно действительно являлись .изящными лепестками, словно в них не было массы, присущей трехметровым базальтовым плитам. Только рисовые крупинки снега посыпались откуда-то сверху .

— Врата в Царство Мертвых открыты для всех, кто готов расстаться с собственной тенью, — сказала я. — Попасть туда может каждый. Выбраться — нет.

Из отверстия дохнуло холодом, от которого леденеет кровь. Пред нами открылся широкий тоннель с низким, давящим на рассудок потолком. Очень похоже на подземную автостоянку, но без машин.

Собственно, чего стоять на пороге и разглядывать пугающий мрак древнего подземелья? Времени остались крохи — жалкие двадцать минут. За них не успеешь проехать в метро и половину Кольцевой линии, а мне предстоит отыскать одну из величайших тайн.

Я надела рюкзак, накинула на плечо лямку веревки, которая привязана к саням с Верочкой. Шагнула в распахнутые ворота, в вязкую темноту.

— Не отставайте! — крикнула через плечо.

Бейкер взял с собой Саймона. Наверное, самого крепкого и преданного из всех людей, которые занимались превращением ледника в дуршлаг. И еще захватил мерзкого оборванца Глюки. Мне показалось, что Бейкер испытывал к нему какую-то родственную, почти семейную привязанность. Неудивительно, один мерзавец нашел другого. Дерьмо к дерьму липнет.

В замке Вайденхоф мне вдруг сделалось жалко Барсика. Его смешные и в то же время тяжкие приключения заставили проникнуться к нему сочувствием. Парень отправился на другой конец света, сам не зная зачем. Но после того как я увидела его в команде Бейкера, как поймала таивший злобу предательский взгляд, сентиментальные чувства начисто испарились. Я теперь помнила одно: бродяга два раза пытался меня убить.

Я бежала по широкому тоннелю впереди всех, волоча за собой сани с телом Верочки. Три луча от фонарей Бейкера, мулата Саймона и Барсика освещали дорогу. Стены терялись в темноте, зато пол и потолок периодически освещались. На мгновение открывались прекрасные прелюдийские надписи. Я мельком думала о том, что, если все-таки выживу, можно бросить работу в архиве, получить наследство Вайденхофа. И до конца дней изучать прелюдийский санскрит. Впрочем, не было смысла загадывать, поскольку смутным оставалось главное: что ждет впереди? Хватит ли времени, которое бежало намного быстрее меня и не знало усталости.

Пол имел едва заметный уклон. Мы все время спускались неведомо куда. Думаю, мы преодолели не меньше полутора километров, как вдруг впереди я увидела свет.

Свет в конце тоннеля... Не о нем ли рассказывают бедолаги, возвращенные врачами к жизни после клинической смерти? Судя по указаниям древних легенд, наша дорога вела к Царству Мертвых. Может, мы уже мертвецы?

На бегу я оглянулась на своих спутников. Трудно различать лица в темноте. Кажется, Бейкер тяжело дышал и морщился. Видимо, не давала покоя головная боль. По лицу Глюки градом катил пот, привычный его помойный запах распространялся гораздо дальше. Да я и сама забыла, когда мылась последний раз.

Нет, не должны мы выглядеть настолько непристойно на том свете. Даже если попадем в хозяйство Иблиса.

Свет оказался не тем, о чем я подумала. Прямые длинные лучи пересекали подземную дорогу от стены до стены. Будто четыре прожектора, выставленные в ряд по вертикали.

Свет — бледный, песочного цвета. Не слепящий и не режущий глаз. Каков его источник — понять было невозможно. Одно только не вызывало сомнения: это не солнечный свет. Неоткуда ему взяться в этих недрах.

Я повалилась на колени, не добежав до световых полос, пересекающих коридор. Жадно вдыхала холодный воздух, который пах растопленным воском и горьким запахом луговых цветов.

Саймон и Глюки обошли меня, приблизились к лучам. С удивлением рассматривали их — совсем как дети. А “взрослый” остался позади. Дыхание Бейкера слышалось за моей спиной. Я бы предпочла, чтобы там находился голодный людоед, а не американец. Тот хотя бы предсказуем, от него известно чего ожидать.

— Удивительно! — произнес мулат Саймон, погружая в свет ладонь. Она не разрезала луч на стрелы, пробивающиеся сквозь пальцы. Свет окутал ладонь, словно агент опустил ее в воду.

— Вы не представляете, как тут мягко и бархатисто!..

Барсик стоял неподвижно, наблюдая за рукой Саймона, плавающей в луче.

— Прелюдийские прожектора? — прогремел голос Бейкера у меня над ухом. — Зачем они?

Еще пару глотков воздуха, и я найду силы, чтобы ответить Бейкеру.

— Ух ты! — воскликнул Саймон, поворачиваясь к нам. — Там внутри целые течения! Так и гуляют по лучу.

Я подавилась вдыхаемым воздухом, когда глянула на помощника Бейкера. Точнее, не на него, а на световой поток за его спиной. Из него внезапно проступило лицо.

Да, самое настоящее лицо! Нос, рот, глаза — все почти как у человека. Только отсутствовала плоть. Лицо было целиком соткано из оттенков света, бликов и теней. Словно голографическая фотография, глаза которой практически живы.

Призрак смотрел на Саймона, наслаждавшегося светом. И взгляд его не выражал доброжелательности и гостеприимства.

Взгляд был диким! И голодным!

— Саймон, убери руку! — закричала я.

Мулат встрепенулся, детское удивление слетело с лица. Он попытался выдернуть ладонь. Но это ему не удалось.

Некая сила так тряхнула руку агента, что хрустнуло плечо, а сам он не удержался и упал на колени.

Справа, слева, сверху и снизу проступили еще несколько лиц. Из луча, который протянулся на уровне живота Саймона, высунулась рука. Маленькая, словно принадлежащая ребенку. Ухватила его за карман брюк и рванула.

Мулата внесло в световой забор и так же легко оторвало от пола.

Тишину подземелья нарушил нечеловеческий визг. Это кричали световые лица. Я видела, как открывались их рты. Потом лучи зашевелились.

Саймона перевернуло вниз головой.

Лица рванулись к нему, разевая рты. Облепили.

Вспышка. Лучи разлетелись в стороны.

Человеческое тело развалилось на части. Подхваченное голодным светом, оно скрылось в стенах вместе с исчезающим потоком.

Едва иссяк последний луч, как гул и крики прекратились. Подземелье погрузилось в темноту, которую рассеивали только лучи фонарей Бейкера и Глюки да валявшийся рядом со мной фонарь Саймона, освещающий мои ботинки и край свертка с телом Веры.

Сторожевые псы, охранявшие источник, проголодались за тысячелетия. В легенде говорилось, что ученик Бога взял с собой ягненка, дабы умилостивить стражников. С тех времен никто не открывал врата, никто не проходил здесь. Так Саймон стал нашим ягненком, принесенным в жертву цепным псам.

Препятствия больше нет! Спасибо тебе, человек, о котором я не буду слишком горевать.

Вскочив, я бросилась вперед. Веревка впилась в плечи, полозья саней заскрежетали по каменному полу.

— Стой, Скалолазка! — закричал Бейкер.

Быстрее, пока плотоядному свету не показалась крохотной его добыча.

За спиной раздавался топот. Барсик и Бейкер бежали за мной.

— Стой! — снова закричал Бейкер.

И мне пришлось остановиться. Не потому, что испугалась его окрика.

Пол внезапно закончился. Я вылетела к обрыву.

Это в первую секунду спуск показался мне обрывом. Вниз ныряла крутая лестница. С высокими, узкими ступенями, превращавшими нисхождение в безрассудный и опасный трюк.

Едва-едва затормозила, чтобы не покатиться по лестнице, ломая руки, шейные позвонки... Ботинки проскользили по полу и сбросили на верхние ступени град каменной крошки. Сани с Верой вылетели из-за спины и, скрипнув полозьями, тоже остановились на краю.

Своды источали слабое сияние цвета вечернего неба. Я видела лестницу в этом неясном свете и с тоской понимала, что не успею по ней спуститься. Время выйдет. И Вера превратится в прах.

Все бесполезно. Хоть ложись и умирай.

Быстрые шаги за спиной я услышала слишком поздно. Обернулась, когда Бейкер уже замахивался для удара. Увернуться я не успевала, а отпрыгнуть могла лишь в пропасть.

Так, не двигаясь, приняла удар. Лезвие тесака рассекло бедро. Из разрубленной артерии кровь потоком хлынула в штаны.

Я свалилась рядом с санями, едва не соскользнув на лестницу.

— Ты — моя собачка-ищейка, — произнес Бейкер, наклоняясь ко мне. Покачивал перед носом тесаком, на котором дымилась моя кровь. — Ты не можешь убежать от меня. Ты на поводке!.. Если поводок слишком длинный, придется его укоротить.

Кровь уходила быстро, подо мной натекла уже целая лужа. Оглушенная болевым шоком, я бесконечно долго, как мне показалось, не могла найти карман куртки.

Наконец нащупала его и вытащила кусок репшнура.

Приблизился Глюки. Я заметила лишь вторую тень рядом с Бейкером. Было не до него. Нужно пережать артерию.

Просунула репшнур под бедро, сплела концы и рванула их в стороны.

В глазах померкло от дикой боли. Сознание едва не гавкнуло “Auf Wiedersehen!”* [ *До свидания! (нем.) ], отправляясь на кулички. Я закричала, хотя и не желала показывать, как мне больно. Для мерзавцев мой крик стал высшей благодарностью за “добросовестный” труд.

Репшнур плотно сдавил сосуды. Под ним пульсировала жгучая боль, левую ногу я почти не чувствовала. Зато кровь перестала хлестать, как из пожарного брандспойта. Пока жива...

— Теперь не будешь бегать, Скалолазка.

— Нужно было скорее пройти цепных псов, придурок! — пробормотала я сквозь сжатые зубы.

— Слышал? — спросил Бейкер у Глюки. — Она назвала тебя придурком.

Он протянул бродяге мачете.

— Что-нибудь хочешь ответить ей?

Барсик принял тесак обеими руками, как священный рыцарский меч. Держал его, не зная, как удобнее взяться. Нерешительный взгляд скользил по лезвию.

Низкий потолок тоннеля надвинулся на меня. Никогда не страдала клаустрофобией, но, оказавшись в подземелье с двумя психопатами, невольно испытала приступ этой болезни.

— Только не переусердствуй, — предупредил Бейкер. — Скалолазка нам еще понадобится...

Он говорил что-то еще, а я смотрела вниз на бесконечные ряды ступеней, теряющиеся в сумрачном свете. Какого, собственно, черта! Чего мне терять!

Бейкер продолжал наставлять, Глюки все держал мачете обеими руками, но смотрел уже не на лезвие. На меня. И глаза его не бегали суетливо, как обычно. Странный, задумчивый, прямой взгляд. Такого я у него раньше и не замечала.

Барсик не издал ни звука, пока я перебиралась в сани с Верой. Делал вид, что слушает болтовню Бейкера, а сам смотрел на меня. Не ведаю, какие страсти раздирали его грязную душонку. Быть может, он не хотел расправляться со мной своими руками. Барсик всегда был трусом, привык нападать исподтишка. Наверное, ему показалось предпочтительнее, чтобы я разбилась на крутой бесконечной лестнице сама, нежели разделывать меня, подобно свиной туше, как это по-дружески советовал Бейкер.

Я собрала веревку, дабы она не угодила под полозья саней. Заодно послужит рулем... Собрала в кулак все силы, которые еще оставались.

Положила ладони на край самой верхней ступеньки.

Рванула на себя.

Протащившись по каменному полу, полозья взвизгнули, придавленные весом двух человек. Бейкер удивленно обернулся.

Сани сорвались с края и на миг повисли в воздухе.

Потом стремглав ухнули вниз...

Первое, о чем я сразу пожалела, — что взобралась на сани головой вниз. Если лестница закончится стеной, то и трех попыток не надо, чтобы угадать, какой частью тела я врежусь в нее. Но там, наверху, просто не было времени на кульбиты. А теперь уже поздно.

Полозья лихо скользили по ребрам ступеней, сани летели вниз, подобно молнии. Иногда бились о неровности, и тогда мне казалось, что они вот-вот потеряют равновесие, перевернутся...

Я ушла от Бейкера! Долго же ему придется бежать, чтобы догнать меня. Если доберусь до конца лестницы не более покалеченной, чем сейчас, получу запас времени. Впрочем, о каком запасе я мечтаю, когда счет пошел на минуты!

Провал вместо одной из ступенек обернулся серьезным ударом, который приняли на себя полозья.

Сани подскочили, пролетев десяток метров, не касаясь лестницы.

Приземляясь, едва не потеряли равновесие. Меня подбросило, словно на спине необъезженного скакуна. Чуть не кувыркнулась.

Рванув на себя правую веревку, все же выправила крен. Сани опасно вильнули — мое сердце хотело остановиться, но передумало.

Поганая это штука — ускорение свободного падения. Скорость была уже такая, что, сорвись я с саней, — каменные ступени порвут на куски.

К счастью, показался конец лестницы.

Я не могла разглядеть, что находится за нею. Времени не было. Сани с силой ударились об пол и подскочили, словно резиновый мяч.

Пока они переворачивались в воздухе, я прощалась с жизнью, понимая, что при падении меня расплющит о каменные плиты.

Но вместо тверди подземной нас встретила... вода!

В последний момент я успела заметить, что вода какая-то темная, без отблесков на поверхности. Но не “черный лев”. Иначе бы это было последним воспоминанием в моей жизни.

Две волны сомкнулись над головой. Сани с Верой с бульканьем провалились куда-то рядом. У меня осталась только веревка, которую я сжимала в кулаке.

Странное озеро... Наверное, такое же странное, как осязаемый свет, слопавший мулата Саймона.

Вода не холодная, не теплая. Не освежающая и бодрящая, какой должна вроде быть. Мерзкая, тяжелая, вяжущая движения.

Попыталась сделать гребок — он дался с трудом. Прямо какой-то глицерин. Неприятное ощущение. Я постаралась скорее вынырнуть на поверхность, но рюкзак за спиной тащил вниз.

Ценой невероятных усилий все-таки вырвалась из вязких объятий.

Раненую ногу прихватило, словно раскаленными щипцами. Корчась от боли, я поплыла к берегу. Им заканчивалась та бесконечная лестница, по которой я так удачно съехала, темная каменная полоса тянулась вдоль подножия лестницы.

Доползла до линии раздела воды и суши. Перевернулась и осталась лежать в этом глицерине. Тихо постонала, переждав приступ боли в бедре, и стала вытягивать веревку, привязанную к саням с телом Верочки.

Выбирала веревку на себя локоть за локтем. На какой-то миг отрешилась от давящей темноты. Мне вдруг показалось, что я вытягиваю из пропасти напарника по связке. Он сорвался с ненадежной опоры, но зря, что ли, страховка придумана?

Показавшаяся из воды темная рама саней развеяла этот образ. Я выползла на сушу, продолжая вытягивать сани. Когда Верочкино тело, закутанное в полиэтиленовый саван, покинуло озеро — огляделась.

Подземный мир ограничивали такие же низкие своды, как и тоннель на вершине лестницы. Основную площадь пространства занимала темная вода, оставлявшая унылое, тягостное впечатление. Мне казалось, что ее непрозрачный слой скрывает нечто заветное, тайное, а быть может и страшное.

На другой стороне глицеринового озера, не так далеко, светлел берег. Вдоль него тянулась серая бесконечная стена. Панно. Его вид вогнал меня в дрожь, заставил учащенно забиться сердце и сдавил горло.

По стене бродили тени. Тени людей.

Думаю, их было намного больше, чем я рассмотрела. Не ведаю, где прятались остальные, но мне явились лишь несколько. Вытянутые головы, худощавые тела, непропорциональные руки.

Тени прелюдий.

Трудно их не узнать. Увидев однажды, забыть такие формы невозможно.

Тени двигались, совершали едва заметные жесты руками. И глядели в мою сторону...

Странное впечатление... Словно люди, проекциями которых являлись эти призраки, где-то рядом. Их не позволяет разглядеть какая-то оптическая иллюзия. И сами мысли здесь кажутся иллюзиями.

Царство Мертвых...

Издавна в легендах считалось, что тень есть принадлежность живого человека. Мертвец-вампир был лишен тени, потому что не жил... Я оказалась в Царстве Мертвых, и эти фантомы — тени прелюдий, сохраненные неведомым образом. Или даже не тени, а души.

Я точно знаю — как знают все, — что происходит с телом человека после смерти. Разложение клеток, гниение, распад... Думаю, подобные процессы происходили и в телах прелюдий — как любых биологических существах. Но что такое душа человека? Куда она отправляется после того, как останавливается сердце, а мозг умирает? Не представляю...

Зато точно знаю теперь, куда переселялись души прелюдий!

Сюда, в подземелье, именуемое Царством Мертвых. Возможно, такие схроны разбросаны по всему миру. Что-то вроде кладбища, только тут не хранилище мертвых тел, а хранилище душ. И души обретаются здесь многие века. Тысячелетия.

Если бы люди попали в эти подземелья... если бы сумели установить контакт с душами прелюдий, то смогли бы узнать многие секреты. Например, технологии прелюдий, средства передвижения, источники энергии, секреты гомеопатии, о которой писал Вайденхоф... Многие и многие бесценные знания.

Возможно, узнали бы и главное: тайну гибели великой цивилизации...

Только очень не хочется, чтобы Царство Мертвых попало в руки Левиафана.

Хватит рассуждать! Нужно спасать Веру. Если еще не поздно.

Я свела воедино все, что узнала в последние часы. И, стараясь выдержать правильные интонации, произнесла на санскрите:

— Где Источник?

Не нужно кричать, чтобы своды услышали мои слова... Краски загробного мира изменились. Вода пошла рябью, а тени прелюдий на другой стороне озера вздрогнули.

Они услышали! Кажется, заволновались... Много тысячелетий до них не доносились звуки родной речи.

Темных силуэтов на панно сделалось больше.

Из раны на ноге вновь пошла кровь. Я еще раз стянула импровизированный жгут и заскрипела зубами от боли.

Тени подняли руки. В едином порыве, словно по приказу. Они отвечали мне жестом. Указывали направление, в котором следовало двигаться.

Вот он — первый контакт с погибшей цивилизацией.

— Спасибо, — пробормотала я, поднимаясь на одной ноге. На раненую могла только опираться.

Одна из теней наклонилась. Я увидела, как ее рука удлинилась, скользнув к воде через полосу берега. Глицериновая поверхность всколыхнулась. От берега покатилась волна — быстрая, легкая. Через пару секунд она ударилась о камни возле моих ног.

Я моргнула, желая убедиться, что вижу это на самом деле.

Волна принесла начертанную на темной поверхности короткую фразу:

“ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ СЮДА”

Одна из труб алюминиевых полозьев отвалилась, выгнулась в сторону, мешая тащить сани. Нет, сами по себе сани хорошие. Просто они не рассчитаны на двойную нагрузку и бешеный слалом по каменным ступеням.

Я впряглась в упряжь. И фактически на одной ноге поскакала в направлении, указанном тенями.

Тяжело идти самой, да еще волочить сани, когда твоя вторая конечность только мешает. Каждый раз, опираясь на покалеченную Бейкером ногу, получала такую россыпь впечатлений, словно окунала ее в котел с кипящей смолой. Причем участок от ступни до раны на бедре, леденел, а все, что выше, — зверски горело .

Понятия не имею, сколько прошло времени. Я где-то расколола стекло “Кассио”, и теперь мои часы представляли собой черный бесполезный браслет. Его стоило бы выбросить, но жалко было тех секунд, которые я потрачу, чтобы расстегнуть ремень.

Берег тянулся бесконечно. Наконец лестницу сменила стена, украшенная орнаментом и фигурами неведомых существ. Вероятно, зверей, которые жили в эпоху прелюдий. Для меня они слились в одну размазанную полосу.

Левая нога уже ничего не чувствовала. Превратилась в костыль, и это хорошо. Я могла опираться на нее безбоязненно, не опасаясь, что болевой шок пригвоздит к берегу, не позволяя сдвинуться с места.

Шаг, шаг... еще шаг...

Со стороны я, наверное, походила на хромого бурлака, тянущего баржу. Наклон тела почти горизонтальный, не видела ничего впереди, мелко перебирая ногами.

Камни подо мной внезапно сменила строгая кладка из матовых плит чудной красоты. Увидела в стене арочный проем, украшенный орнаментом из ростков и лилий. Оттуда лился белый свет.

Я остановилась возле арки, подтянула сани. Позволила себе два раза вдохнуть, чтобы успокоиться.

И вошла в проем.

Круглый небольшой зал. Опять эта странная любовь древних строителей к низким, давящим потолкам. Барельефы, которые вырастают из пола, изящно переходят в потолок и соединяются в центре... Они больше походили на исполинские растения, опутавшие птичью клетку из каменных стен.

Напротив себя, на противоположном конце зала, увидела высоко над полом отверстие, обрамленное непривычными для человека узорами. Издали они напоминали каменные ветви.

Я двинулась туда, волоча сани за собой.

Из отверстия ледяными дугами свесились два потока. Они были похожи на ныряющих дельфинов — имели такие же формы и размеры. Раньше они доставали до пола, падая в небольшие овальные бассейны. Но теперь нижняя часть застывших потоков отсутствовала, и обломки ледяных глыб опасно нависали в нескольких сантиметрах над моей головой.

Темный и светлый потоки, бьющие из одного Источника. Соединяющиеся у основания...

Черный и красный львы...

Не представляю, что произошло здесь. Почему вечно живой, дарующий надежду Источник волшебных вод заледенел... Возможно, что-то случилось в период великого обледенения — хотя вряд ли холод пробрался в эти подземелья.

Быть может, это как-то связано с гибелью цивилизации?

Если мне и суждено выяснить причину, это случится не сегодня.

Я достигла того, к чему стремилась. Что казалось невероятным. Осталось совсем немного. Нужно спешить...

Разумеется, я не забыла о тех, кто шел по моим следам. Каждое мгновение я помнила о лопоухом мерзавце с пробитой головой. Перед глазами то и дело проносились эпизоды моих злоключений в последние дни. Особняк Анри Жаке... берег озера в Новой Зеландии... церковь Хофкирхе... В атмосфере причудливого зала Источника эти картинки казались зловещими, исполненными тайного смысла и связи с древней архитектурой, за которой скрывался механизм, запускавший события и управлявший ими.

Во всех эпизодах Бейкер играл главную и роковую роль. Он был везде и напоминал дьявола, задавшегося целью завладеть моей душой. Точнее, он являлся не самим дьяволом, а его плотью. Душой дьявола был другой человек — фигура куда более грозная. Но не о нем сейчас речь.

Именно помня о Бейкере, я не стала долго задерживаться у волшебного Источника. Мне нужен лишь маленький кусочек от зависшей над головой светлой глыбы.

Размахнулась ледорубом и ударила. Глыба отозвалась низким звоном, разнесшимся по залу.

За тысячелетия лед окаменел настолько, что кирка высекла лишь прозрачные крохи, которые рассыпались по полу. Пришлось взяться за работу как следует. Ухватила инструмент двумя руками и замахивалась от плеча. Сил на такую шахтерскую работу почти не осталось, и ледоруб несколько раз выскакивал из рук.

Где-то после сорока ударов наконец удалось отбить осколок светлого льда размером с ладошку ребенка. Однажды во время работы глыба опасно покачнулась. Мне показалось, что она треснула возле основания. Я поспешила отстраниться, пока она не рухнула и не придавила меня. Только этого и не хватало! Попасть под нее в шаге от заветной цели.

Бережно подняв осколок, завернула его в носовой платок. Уже собралась броситься прочь из зала, как заметила, что по нависающей темной глыбе катятся едва заметные капли. Мутноватые, маслянистые слезинки.

Несколько таких “слезинок” разнесли в пепел новозеландскую собачонку.

Удары моего ледоруба по глыбе “живой воды” сдвинули ледяные пробки, закупорившие источник. Если “черный лев” хлынет потоком, катастрофические последствия предсказать невозможно.

Больше нельзя здесь задерживаться!

Я выбежала из зала, волоча за собой сани с Верой. Пробежала по берегу метров двадцать и остановилась. Скинула рюкзак, извлекла из него газовый примус. Альпинисты-высотники относятся к примусу как к святыне. Кипяток на высоте семи тысяч питательнее, чем лососевая икра. У кого примус ломался, те гибли, не в состоянии согреться. Мой примус не должен подвести. Не имеет на это морального права.

Я открыла крохотный вентиль, подав газ в сопло. Затем чиркнула спичкой.

Зажгла с первого раза.

Я мысленно перекрестилась. Не верю в Бога, но насколько живучи предрассудки в человеке!

Поставила на горелку котелок. Пламя быстро испарило влагу, покрывавшую дно алюминиевой емкости.

Немного подождала, развернула платок и вывалила на дно котелка светлый осколок льда. Под ним тут же образовалась маленькая лужица, которая зашипела и покрылась крохотными пузырьками. Я повернулась к Вере.

Темную целлофановую пленку, которая окутывала Верочку, я вскрывала с замирающим сердцем. Обнажились черные плечи, руки, шея. Мне казалось, что от любого прикосновения тело рассыплется в прах.

Неловко оступившись из-за практически омертвевшей ноги, сдернула с Веры остатки пленки.

Ничего общего с человеком. Статуя, вырубленная из черного базальта вороньей горы, оставшейся где-то там, далеко наверху, в совершенно другом времени и, возможно, измерении... Вид почерневшего тела не позволял надеяться, что, когда я плесну в раскрытые губы растопленную жидкость, — чернота спадет, кожа порозовеет, глаза откроются, и с Вериных губ сорвется дыхание.

Вернулась к котелку. Еще не растаявший нежно-прозрачный кусочек льда какие-то мгновения плавал на поверхности дымящейся жидкости, а затем растворился на моих глазах.

Теперь быстрый эксперимент — проверка истинности моей находки. Дабы убедиться, что я растопила не страшную кислоту, которая испепелит останки Веры.

“Мертвая вода” обладает удивительным свойством превращать графит в драгоценные камни. Подозреваю, что “живая” тоже делает нечто похожее. Кажется, догадываюсь — что.

Я вытащила из кармана ключ от оставленного в Австрии “Боро”. На цепочке брелка бережно опустила его в жидкость.

Едва кончик ключа коснулся пленки воды, как мгновенно пожелтел. Я вытащила его и смотрела, как маленькая волна катится снизу вверх, превращая сталь в блестящий янтарный металл.

Я взглянула на прозрачную лужицу растаявшего льда.

Вот он — главный объект поисков алхимиков всех времен и народов! Удивительная субстанция, способная превращать неблагородные металлы в золото. Красный лев! Предмет бесчисленных мечтаний, дерзаний и трагедий... Только мне сейчас совершенно безразлично это его свойство. Для меня важно, что теперь...

ВСЕ ГОТОВО!

Ни о чем другом я подумать не успела. Потому как с ужасом увидела, что котелок слетел с горелки от варварского пинка. Драгоценная жидкость прозрачным бисером взметнулась в воздух и рассыпалась по полу — подобно моим надеждам, безжалостно раздавленным.

Мне показалось, что я лечу в глубокий черный колодец с твердым дном, о которое меня непременно расплющит. Обреченность и отчаяние сковали меня.

— Скалолазка нам больше не понадобится! — раздались слова.

Следом я почувствовала свирепую боль в груди. Сорок сантиметров стали — не золота — пронзили мое сердце. Я увидела только лицо. Успела подумать, что нашел он меня, скорее всего, по следам крови из раны.

С этой мыслью я умерла.

Странные ощущения.... Я не уснула вечным сном. Мир не перестал существовать, а лишь сдвинулся, перешел в какую-то иную фазу...

Без труда поднялась.

Впечатление такое, будто кто-то отрубил звуки и запахи. Не слышно далекой капели. Не чувствую сырости, приторного запаха воска и луговых цветов, уже порядком доставшего.

Зато видела все четко. Каменный берег, темную воду, далекую стену на другом берегу.

Возле моих ног лежало тело. Съежившееся, словно хозяину его сделалось холодно. На берегу озера оно казалось маленьким, брошенным, напоминало сшибленную дворнягу на обочине шоссе. Из спины торчала рукоять, перетянутая полосками темной кожи.

Я повернула голову и увидела рядом с собой Бейкера. Ну, конечно, его работа — кого же еще? Стоял так близко, что я почти касалась его локтем. Только он не смотрел на меня. Его взгляд приковало мертвое тело. Губы шевелились, произнося какие-то слова. Я бы послушала, что он говорит, но в моих ушах — невидимые заглушки.

Он присел, положил ладонь на рукоять, торчавшую из тела. Немного картинно обхватил ее и выдернул. Меня поразило, насколько длинным оказалось лезвие. Насколько глубоко оно было погружено в плоть. Пронзило насквозь — словно пикой.

Бейкер перевернул труп, и я увидела себя.

Бледные губы, закатившиеся глаза, лицо без кровиночки.

Странные все-таки мысли у мертвых... Меня только что убил Бейкер. Зарезал безжалостно и зверски. А мне почему-то на это глубоко наплевать. Я не ощущала ненависти, не было жалко и себя.

И вообще... Меня ждут на другой стороне озера.

Я оставила Бейкера, который носовым платком стирал с клинка кровь. Оставила свое тело, распростертое возле его ног. Пересекла берег и ступила на воду.

Не провалилась, а пошла по ней, аки посуху, словно Иисус. Не боясь окунуться в вязкую глицериновую жижу. Только расходящиеся круги сопровождали меня.

Фигуры на другой стороне перестали быть тенями. На лицах проступили черты, которые я, правда, не могла рассмотреть издали. Все смазано.

Пропала и стена. Это живым она кажется таковой. На самом деле — бесконечная равнина, по которой бродят призраки прелюдий. Вон даже стоят какие-то постройки, деревья...

Хочется рассмотреть все, что находится там. Хочется увидеть лица. И чем ближе я подхожу, тем они отчетливее. Я уже вижу их глаза — умные, внимательные...

Непременно добралась бы до берега, до прелюдий, которые меня ждали. Как мне хотелось поговорить с ними! Узнать о том, каким был их мир... Какие проблемы их беспокоили. Расспросить о погоде, которая стояла на дворе, когда они покидали мир живых, когда расставались со своими тенями. Да просто насладиться божественной речью. Из меня, даже из умершей, не выкорчевать страстного языковеда.

Но вдруг внутри возникло чувство гнетущей тоски. Как оно проснулось? Казалось бы, все умерло. Оно тупой иглой засвербило под ребрами.

Я оглянулась.

Чувства возвращались. Раскрывались, словно лепестки цветов на утреннем солнышке.

Куда это я отправилась? У меня же столько незавершенных дел!

Где-то далеко, в аэропорту Брюсселя, в ожидании моего звонка скучает одинокий студент... Анри Жаке страдает от безызвестности в клинике Пуатье... Семен Капитонович, да и остальные коллеги из архива ждут не дождутся весточки от нас...

От нас! Как же я забыла самое главное!

Ноги понесли меня назад. Прощайте, души прелюдий! Встретимся как-нибудь в другой раз.

Моя подруга мертва до сих пор! Черт возьми! Пройти изнуряющую дистанцию, прийти первой, но на финише — вместо приза и высшей награды — получить инфаркт!

Есть и еще одно незавершенное дельце. Оно заставляло все внутри меня клокотать...

Надо мной склонился какой-то человек... Не прелюдий. И не Бейкер.

Кто это?

Я не успела его разглядеть. Мир вновь пошатнулся, сменил очертания.

Боль овладела телом. Позвоночник выпрямился, едва не хрустнув. Легкие обожгло, когда они глотнули раскаленный воздух. Невидимая рука, сжимавшая мое сердце стальными тисками, вдруг ослабила хватку. Свет резанул по сетчатке, а оглушительная тишина загрохотала по барабанным перепонкам.

— Аааааа-а-ахх!!!

Я испустила крик новорожденного. В нем смешались хрип первого выдоха, боль, страдание...

Пора открыть глаза.

Моя голова лежала у кого-то на коленях, в рот лилась жидкость из моего же котелка. Пока я жадно хлебала ее, с каждым глотком наполняясь неизвестно откуда берущимися силами, чья-то заботливая рука гладила меня по волосам.

Все вернулось. Звуки, запахи, краски...

Я положила руку на грудь, просунула под куртку. Провела пальцами по тому месту, где торчало лезвие. Нашла только узкий разрез на майке, влажный по краям. Просунула в него пальцы и погладила кожу.

Гладкая. Ни раны, ни шрама...

Сделала последний глоток. В котелке ничего не осталось.

Подняла взгляд и увидела над собой обветренное и чумазое, но знакомое, почти родное лицо.

Барсик!

Его глаза, какие-то грустные, смотрели на меня с задумчивостью, не свойственной ему. Возле переносицы блестели изумрудные капельки. Он отставил котелок, а вторая рука не прекращала гладить и перебирать мои волосы.

— Барсик, чертяка ты этакий, — пробормотала я тихо. Громче почему-то не могла — голосовые связки не работали.

Но он услышал. Поднес палец к губам, призывая меня к тишине. Прозрачная капля скатилась с ресницы, прочертив по щеке светлую полоску. Совсем не похоже на поддельные слезы, которыми он исходил, когда я допрашивала его на пляже Нью-Плимута. Боже, как это было давно!

— Зачем ты сделал это?

Я думала, что не пойму ответ. Из его бормотания обычно до меня доходило процентов сорок. Но Глюки ответил коротко:

— Киви.

В груди сделалось жарко. Не от клокотавших сердца и легких. А оттого, что вспомнила минутное проявление жалости к потерянному человеку... Нет, но какова реакция! Совершенно непропорциональная толике проявленной доброты.

—  Ты вернул меня к жизни, — сказала я ему. — Я теперь тебе по гроб обязана!

Он помотал головой:

— Нет...

Потянулся в сторону, и в его руках оказался мой ледоруб. Только я не сразу узнала его. Стальные части сверкали золотым огнем.

— Я это возьму... — пролепетал Барсик. — ...на память о вас...

Я кивнула и подняла голову с его коленей. Глюки встал. Вот теперь он в точности такой же, каким был раньше. Неуклюже, но твердо стоял на прямых ногах. Одет в хорошо знакомое пальто. Закинул золотой ледоруб на плечо.

— Прощайте, — сказал он. — Вы... у вас теперь есть силы.

Я смотрела ему вслед. Странная все-таки штука жизнь. Наше знакомство началось с того, что Барсик едва не убил меня. А закончилось тем, что воскресил из мертвых.

Он дошел до самой воды, остановился и обернулся.

— Кстати... ОН — ВСЕ ЕЩЕ ТАМ! — сказал Барсик и указал в сторону зала с Источником.

Я повернула голову и увидела полиэтиленовый саван, в который укутана Верочка. Господи, сколько же людей покалечил этот человек!

Поднялась. Сдернула куртку и бросила на землю.

Гнев накатился с такой силой, что в глазах потемнело.

Запустила руку в сумку, выудила из нее пару самых тяжелых закладок —“стопперов”. Бросилась в сторону зала.

Там ничего не изменилось. Все также ощущался величественный покой. Две ледяные глыбы продолжали свисать из отверстия, а под ними на небольшой каменной горке раскачивалась человеческая фигурка. Человек молотил тесаком по куску замерзшей “живой воды”, высекая светлую стружку. Со стороны его работа казалась бесполезной и безумной.

А еще я видела, как после каждого удара глыба содрогается все сильнее. Скоро она отломится.

Я переступила порог зала. Прошла до середины и остановилась, наблюдая за Бейкером. Мои легкие раздувались, поглощая кислород ведрами. Кулаки сжимались до хруста. Мышцы гуляли под кожей.

— Эй! — произнесла я.

Он не услышал. Бритый череп со страшными провалами блестел от пота. Бейкер с головой погрузился в бесполезную работу.

Я подкинула на ладони один из “стопперов”. Тяжелый. Ухватилась за тросовую петлю и метнула стальную пирамидку в Бейкера.

Закладка “стоппер” используется для защемления в скальных трещинах. Но при желании ею можно вполне голову проломить. Подвешенная на длинном тросе, она похожа на камень, соединенный с пращой. Хватаешь, раскручиваешь, выпускаешь. Летит точно, бьет наповал.

Тяжелая пирамидка преодолела расстояние между нами, словно маленький снаряд. Врезалась под правую коленку Бейкера и сшибла ногу с опоры. Американец потерял равновесие и рухнул с построенной им полутораметровой горы. Мачете жалобно звякнуло.

Приземление получилось жесткое, на спину. Кто-нибудь другой покалечился бы, сломал позвоночник или отшиб легкие. Но Бейкер поднялся и даже пыль стряхнул с куртки. Я уже как-то думала о том, что маньяки имеют другое строение тела: обычные переломы лодыжек или запястий им нипочем...

— Эй! — повторила я.

Бейкер обернулся. Его глаза расширились от удивления. Так удивился, что вновь упал на колени.

— Привет с того света! — сказала я, приближаясь и помахивая оставшейся закладкой, словно кадилом. — Вот, пришла за твоей душой... Ой, совсем забыла! Ты ее давно продал.

Бейкер оправился от испуга. Один уголок его рта дрогнул в усмешке. Взгляд сделался хитрым.

— Замарашка предал всех, — проговорил Бейкер. — Тебе не дано судить о его мотивах.

Я взмахнула закладкой и опустила ему на плечо. Тросик изогнулся, и стальная пирамидка шлепнула американца по спине. Он взвыл и принялся отползать. Следующий удар пришелся по ребрам. Бейкер закричал, продолжая пятиться.

Через несколько мгновений я поняла, куда он стремится. Дополз до мачете, рывком подобрал его с пола и выставил перед собой.

— Ха-ха, — идиотски загоготал он. — Могу проткнуть тебя еще хоть двадцать раз, мне не жалко.

Тросик обвил запястье руки, сжимавшей мачете.

Я дернула. Тесак вылетел, а Бейкер заорал, держась за кисть. Кажется, эту же руку я сломала ему в прошлый раз на Крите. Тем же молотком, которым пробила череп.

Пинком отбросила клинок в темный угол. Лишний аргумент в выяснении отношений между мной и Бейкером... Нужно поскорее кончать с психопатом. Верочка еще мертва, пора бы оживить ее.

Если не поздно!

Бейкер вдруг проворно перекатился по земле. Не успела я сообразить, что он делает, как мерзавец подсек мои ноги.

Настала моя очередь упасть на спину.

Пока я хрипела отбитыми легкими, американец вырос надо мной. Замахнулась закладкой, но он перехватил ее и вырвал. Нужно было расправиться с ним сразу. Теперь будет посложнее.

— Ты думала, я забыл про это? — закричал он, оглаживая проломы в голове. — Полагала, что мне доставляет удовольствие носить эти “украшения” и жрать головную боль на завтрак, обед и ужин?

— Видать, тебе твоих “украшений” недостаточно!

Гнев подбросил меня с земли. Взлетела — точно пружина. Моя макушка вонзилась в его подбородок.

Громко клацнули зубы. Бейкер опрокинулся на пол, глаза у него были растерянные. Кажется, парень в легком нокдауне. В довершение по-футбольному пнула его, расквасив лицо.

Последний удар произвел странный эффект. Бейкер засмеялся. Размазывал по губам струившуюся из носа кровь и не мог остановиться. Я замерла в недоумении, мой гнев вдруг развеялся. А Бейкер полез в карман и вытащил на свет божий черную коробочку.

— Ты небось считаешь, что я мечтаю принести Левиафану на подносе флакончик с “живой водой”? Чтобы он погладил меня по головке, сказал: хороший песик — и отправил обратно в конуру?

— Бейкер...

— Вот и не угадала! Все, о чем я мечтаю — похоронить Левиафана! Увидеть его навсегда закрытые глаза, упокоенные ладони на черной водолазке. И все это — в полированной коробке гроба! Вот он — мой светлый сон! Моя мечта! Только сделать это невозможно. Некоторые пытались...

— Послушай...

— А вот испортить ему ужин, плюнув в тарелку с супом, очень даже можно. Представляешь, как он расстроится, когда узнает, что, потратив семь лет, не может дотянуться до Источника “живой” и “мертвой” воды!

У меня во рту пересохло. Кажется, знаю, какой коробочкой потрясает Бейкер. Быстро осмотрелась и нашла связку динамитных шашек, торчавших из стены под Источником. Сбоку к ним приклеилась черная коробочка радиоуправляемого детонатора.

— Он здорово расстроился из-за того взрыва в Новой Зеландии, — говорил Бейкер, почему-то усердно кивая лопоухой головой. — Хороший был взрыв... От основных помещений остались только голые стены. Он думал, что это дело рук простофили Чедвика — идейного искателя и правдолюба!..

Я даже представить не могла, что Бейкер настолько ненавидит руководителя своей службы. Сначала он уничтожил запасы “мертвой воды”, которыми так дорожил Левиафан. А теперь собирается уничтожить и сам волшебный Источник! Взорвать зал, завалить породой!

Под ногой что-то звякнуло. Я глянула вниз и обнаружила, что наступила на любимый инструмент Бейкера.

В этот момент где-то вдалеке загрохотали раскаты. Бейкер вздрогнул, отвернулся. Я быстро наклонилась и подобрала с пола мачете.

— Вот, — сообщил Бейкер, оборачиваясь. — Как я и приказывал. Подрывники уничтожили вход в тоннель. Нам теперь не выбраться, Скалолазка.

Грохот не стих, а продолжал нарастать. Своды рушились, приближаясь к нам. Скоро лавина накроет и нас. Я видела по глазам, что Бейкер это тоже понимает, но такой оборот его нисколько не заботит. Он сидел на коленях, преданно глядя на черную коробочку.

— Настал и наш час, миссис Овчинникова, — пробормотал он. — Думаю, тебе будет легче умереть снова, если я скажу, что хотел бы видеть на твоем месте Левиафана!

Он занес палец над кнопкой.

— До встречи в мире теней. И конец боли!

Я кинулась к нему. Тяжелое лезвие просвистело, опускаясь на руку Бейкера. Он даже опомниться не успел, когда кисть с зажатым в ней пультом упала к его ногам. Он зажмурился в ожидании взрыва. Боль еще не дошла до мозга, и Бейкер наивно полагал, что уже вдавил кнопку.

Гром нарастал. Начали подрагивать стены.

Кровь хлынула из обрубка. Только тогда американец закричал. Пронзительно и жалобно.

А в следующий момент ледяные глыбы Источника покачнулись. Из-под глыбы “мертвой воды” на пол брызнула струя. Темная жидкость, не находя выхода, стала расползаться по полу прожорливой лужей.

Глыба “живой воды” оторвалась от стены и рухнула на Бейкера.

Я замерла в растерянности. В кулаке зажата рукоять мачете, на лезвии — мазок крови в том месте, где оно коснулось руки американца.

Бейкер лежал на животе, кровь хлестала из обрубка. Прозрачный столб ледяной глыбы, раза в два больше американца, скрывал его ноги до коленей. Придавил, возможно, измочалил кости и мышцы, потому что Бейкер стонал и широко открывал рот, хватая воздух.

За стенами слышался рев. Смертоносная струя, льющаяся из источника, увеличивалась. Лужа на полу разделилась на два потока. Стремительно разрастаясь, она охватывала в черные клещи каменную горку, у основания которой лежал Бейкер.

Сейчас “мертвая вода” обратит Бейкера в прах. Царство Мертвых наказало его за святотатство.

Я смотрела на лицо Бейкера и почему-то думала, что он далеко не молод. Всегда считала, что ему лет тридцать пять. А теперь поняла, что ошибалась. Возможно, потому что он был худощавым и прытким. На самом деле Бейкер намного старше.

Два потока “мертвой воды” струились по полу, плотоядно подбираясь к придавленному американцу. Интересно, который из них достигнет мерзавца первым. Думаю, они сомкнутся вместе...

Глаза Бейкера открылись. Странный, отрешенный взгляд. Кажется, он не понимает, где находится.

Ах, вот оно что!.. В голове Бейкера вновь перещелкнулся канал! Травмированный, загадочный мозг опять погрузил хозяина в гущу каких-то событий.

—  Лодки... Когда же подойдут лодки?

Бейкер заново переживал то, что происходило с нами несколько дней назад. Темная безлунная ночь, река, особняк на мосту...

Следующая фраза заставила меня изменить предположение.

—  До ближайшего острова — тридцать миль океана!..

Он рванулся, но не потому, что пытался выбраться из-под глыбы. Он не видел этот зал, перед его глазами проходили иные события. Бейкер жил в каком-то другом мире. Что-то делал, руководствуясь исключительно воспоминаниями.

Два потока приближались к нему с разных сторон. Один из них достиг лужицы крови и мигом испепелил ее.

—  Я не предполагал, что с “Бельмондом” случится такое ужасное крушение... — Новый рывок. Лицо Бейкера изменилось. — ...Там много людей, но вам нужны только двое. Их имена — ИГОРЬ и ОЛЬГА БАЛЬ.

Что?.. Что он сказал?

Услышанное пронзило мое сердце, словно кинжал. Я теперь знаю, что это такое! Дыхание перехватило.

— Что ты сказал? — непослушным языком воскликнула я. — ОТКУДА ТЕБЕ ИЗВЕСТНЫ ИМЕНА МОИХ РОДИТЕЛЕЙ?

Бейкер моргнул и посмотрел на меня. Кажется, очнулся. Вырвался из плена грез.

Я бросилась к нему.

В этот момент два потока соединились...

Взрыв неистовой силы разметал тело Бейкера по залу. Разорвал в клочья, которые на лету рассыпались в пепел.

Меня отбросило к выходу, но я даже не почувствовала жесткого столкновения с полом. В голове крепко засел мучительный вопрос:

Какое отношение к моим родителям мог иметь сотрудник спецотдела “Мгла” Джон Бейкер?

Больше некому ответить на этот вопрос. Все, что осталось от Бейкера — черный пепел, кружившийся в воздухе. Теперь даже самые продвинутые хирурги современности не смогут собрать его.

Гром снаружи нарастал. “Мертвая вода” из отверстия в стене лилась непрерывным потоком, затопляя зал. Я подхватила осколок от светлой льдины и бросилась вон. На пороге последний раз оглянулась на священный Источник.

Едва первая капля только что растопленной “живой воды” коснулась Вериных губ, как чернота на лице моей подруги стала блекнуть. Словно акварельный мазок, расплывающийся от капли дождя. С каждой порцией, которую я вливала в ее губы из горячего котелка, сквозь серую маску проступала розовая младенческая кожа.

Грохот за моей спиной нарастал. Кажется, первые камни покатились по ступеням священной лестницы.

Я вылила все, что было в котелке. Все, что принесла из зала Источника. Пугающая черная кожа подруги осталась только в моих воспоминаниях. Передо мной лежала Верочка — румяная, словно ей пришлось пешком подниматься по лестнице. Из губ вырывалось размеренное дыхание.

Я погладила ее по щеке. Ресницы дрогнули. Вера моргнула и открыла глаза. Как долго я ждала этого момента!

— С возвращением, Вера, — сказала я.

Она лежала на спине и глядела в потолок. Потом перевела взгляд на меня.

— Ой, хорошо отоспалась!

— Если бы не я, вообще бы не проснулась!

— Где мы, Аленка?

Я обхватила ее тело и сильно стиснула.

— Тише, подруга, ты мне шею свернешь... Алена, ты чего? — Она вытащила руку из пластикового савана и нашла ладонью мое лицо. — Ты плачешь?

— Нет... — Мне было стыдно признаться в слабости, и от этого слезы потекли еще сильнее.

— Не надо плакать, Скалолазка, — сказала Вера. — В архиве не поверят, что я видела тебя плачущей.

Я отстранилась, вытирая слезы. Улыбалась от счастья. Вера подозрительно посмотрела на меня, потом огляделась. Недоуменно уставилась на черный полиэтилен, которым были окутаны ее ноги.

— Как-то странно все. Ничего не узнаю... Алена, где мы? Что случилось?

Я поморщилась, представив, сколько придется рассказывать. Если изложить ей всю историю, может тронуться рассудком. Даже я вникала в эти чудеса постепенно.

Да и не время откровенничать. Грохот уже почти за спиной слышится.

— Расскажу как-нибудь. Сейчас нам пора сматываться отсюда.

— Я готова... — Она набрала полную грудь воздуха. — Чувствую себя — словно заново родилась. Прямо горы могу сдвинуть!

— Возможно, это и понадобится! Бежим!..

ЭПИЛОГ

Существует легенда, что под Альпами проложен древний тоннель, по которому можно пройти из Германии в Италию. Могу ответственно заявить, что это не легенда, а сущая правда.

Около пяти дней мы брели с Верочкой по темным подземельям. Скудные запасы провизии, что были в моем рюкзаке, удалось растянуть почти на все путешествие. Иногда попадались источники воды, утолявшие нашу жажду. Никакие проблемы меня не беспокоили. Я почему-то верила в свои силы. После того как подняла из мертвых подругу, после того как умерла и воскресла сама, я была убеждена, что увижу солнечный свет. Это убеждение превратилось в абсолютный постулат. И Вера полностью меня поддерживала.

Не помню, когда закончилось Царство Мертвых и потянулись обычные пещеры. Но грохот рушащихся сводов, плеск падающих в реку обломков преследовали нас несколько суток.

Я все никак не могла понять, почему Вера не рассыпалась в прах. Ведь я опоздала! Когда мы вошли в тоннель под Вороньей горой, оставалось лишь двадцать минут до истечения трех суток. А мои приключения в Царстве Мертвых — смерть, воскрешение, борьба с Бейкером — длились гораздо, гораздо дольше.

Проблему разрешила сама Вера:

— С чего ты взяла, что срок должен быть закончиться в полдень?

— Ну как же! — возмутилась я. — Мой расчет строился с поправками на часовые пояса! Между Веллингтоном и Европой разница двенадцать часов.

— Чудо ты, Алена! — ответила Вера. — Не двенадцать, а тринадцать!

Вот так... Оказывается, я опять все перепутала. Срок заканчивался часом позже!

Мы прошли под землей около восьмидесяти километров. Позже никто не верил моему рассказу.

Специалисты утверждали, что таких длинных пещер не существует. Я только пожимала плечами в ответ — не настаивая, не бросаясь в полемику, не потрясая картой, на которую был нанесен маршрут. Какая разница? Не доказывала я и существование Царства Мертвых, Источника “живой” и “мертвой” воды, удивительных надписей прелюдийского санскрита, что толку, когда все эти чудеса погребены под тоннами горной породы!

Так вот. Мы выбрались из подземных тоннелей возле деревеньки Гриндельвальд. Две худющие, изможденные девчонки с радостными лицами и горящими глазами кинулись вниз по горнолыжному склону. В первую очередь я позвонила Анри Жаке. Не стану описывать, как они ворковали с Веруней по телефону. Этнограф поначалу решил, что я подсунула ему двойника — вот чудак!

Он нас вытащил из Швейцарии и отправил домой. Перед вылетом мы навестили его в больнице. Жаке долго извинялся, что вечеринка, на которую он пригласил нас, немного затянулась. С Верочкой они попрощались тепло, даже чересчур. Я слышала его обещание приехать к ней в гости в Москву. Мне он молча пожал руку. Но в его глазах я прочла бесконечное восхищение.

Еще находясь в Швейцарии, я позвонила Франсуа. Каково было мое удивление, когда он сообщил, что по-прежнему сидит в аэропорту Брюсселя, ждет самолет с грузом!.. Верочка была свидетельницей, как я долго извинялась перед ним. Но он, кажется, не обиделся. А может быть, за пять дней уже исчерпал запас злости в мой адрес.

Лукас сообщил, что с ним и с замком Вайденхоф все в порядке. Прилетавший вертолет он пытался отгонять выстрелами из охотничьего ружья, а затем, когда обозленная вооруженная команда высадилась возле крепостных стен, спрятался в одном из тайников, коих в замке множество. Незнакомцы побродили по темному дому, о чем-то поговорили на английском языке, которого Лукас не знает, и ретировались. Так что все закончилось благополучно. Я попросила его забрать “Боро ” , который остался на границе Австрии и Лихтенштейна. Когда прощалась со старым слугой, он назойливо напомнил, что пришлет повестку на суд в конце лета.

Семен Капитонович долго ругал нас, когда мы появились в архиве. Потом обнял и расплакался. А следом расплакались и мы с Верой. Что тут скажешь! Знал бы он, как все было на самом деле. Но мы с Верой не рассказывали о случившемся никому, кроме Жаке. Какой в этом смысл, все равно никто не поверит!

Не знаю, что случилось с Барсиком. Скорее всего, он не успел выбраться из подземелий и его завалило под рушащимися сводами. Но какое-то странное чувство подсказывало, что бродяга выжил. Он, как скользкий угорь, способен выбраться из любых передряг...

От удивительных приключений, которые я пережила, не осталось ни единого доказательства. Только татуировка на плече с черным и красным львами. Правда, я надеялась, что в одном месте свидетельства все-таки сохранились. Поэтому попросила Жаке съездить как-нибудь в Люцерн, посетить церковь Хофкирхе.

Месяца через два, окончательно поправившись, этнограф выполнил мою просьбу самым тщательным образом. Потом он позвонил и сообщил, что некоторое время назад в фундаменте одной из башен служители обнаружили трещину. Дабы предотвратить разрушение памятника Средневековья, все подвалы были залиты бетоном.

От этих слов на меня дохнуло ледяным дыханием спецотдела “Мгла”. Уничтожение археологических древностей — отличительный почерк Левиафана. Вряд ли тут его смогут переплюнуть даже самые циничные “черные археологи”.

А может, оно и к лучшему? Ничто не будет терзать меня, напоминать о страшных событиях конца мая текущего года. Все-таки сказка оказалась со счастливым концом. Хотя один вопрос продолжает мучить меня и поныне.

Какую роль сыграл мерзавец Бейкер в судьбе моих родителей?

Ярославль

Декабрь 2002 — май 2003 г.