Олег Синицын

Скалолазка

Меня зовут Алена Овчинникова. Я люблю скалолазание, хотя моя профессия — специалист по древним языкам. Отправляясь на раскопки в Турцию, я и не думала, что меня затянет в невероятную, головокружительную историю! Кривая судьбы кидала меня на крыши Измира, на горы Средиземноморья, в лабиринты острова Крит, в руки ублюдков, которые не остановятся ни перед чем на своем пути. Им нужно то, что кажется легендой, древним мифом. Все, что нужно мне, — вернуться домой...

Часть I

ТУРЕЦКИЙ КАПКАН

ГЛАВА 1

Сюрпризы, которые не всегда бывают приятными

Все началось с того, что меня не встретили. Обычно не успеешь получить багаж, а в холле уже стоит араб или жуткий африканец с табличкой “Встречаю мадам Овчинникову”, на улице поджидает внедорожник, в котором предстоит трястись несколько часов, чтобы добраться до места назначения. Так вот в этот раз — никого!

Я прождала, наивная, часа полтора. Нет бы догадаться, что случилось неладное, и взять обратный би­лет. Впрочем, не для того я летела три часа в Измир, чтобы сразу вернуться. Тем более прилетела зарабатывать деньги. Полторы тысячи “зеленых” в сутки. Это моя ставка. Да-да. Не падайте со стула. Не так и много, как кажется на первый взгляд. Доморощенные математики, наверное, уже прикинули, сколько это будет в месяц, а уж в год... Вот только работаю я за такие деньги в месяц не более полутора дней. Остальное время получаю бюджетную зарплату.

Когда в животе заурчало от голода, а встречающие с табличками, на которых отсутствовала моя фамилия, рассосались, стало понятно, что за мной никто не приедет.

Такого еще не случалось! Уж если выписывали меня из Москвы, то обязательно встречали, добротно кормили и везли на раскопки. Во многих странах я побывала, но обычно следовала по маршруту самолет — машина — раскопки — машина — самолет. Никаких промежуточных остановок. На обратном пути уже сил нет разглядывать достопримечательности. Иногда забежишь в магазин, чтобы подарки друзьям и близким купить. А так, чтобы остаться на день-другой, побродить по городу, поглазеть на архитектуру и фонтаны — ни-ко-гда! Поэтому совершенно не ориентируюсь в чужих местах и запросто могу заблудиться.

Вздохнув, я подняла свои сумки, в которых металла килограммов пятнадцать. Ключицы едва не треснули от такой тяжести. Оказавшись на улице, заметила такси. Пришлось опустить одну сумку, чтобы скорее поднять руку. Сумка с моим “железом” грохнулась на ногу приличному мужчине в дорогом костюме, который, ничего не подозревая, читал рядом газету.

Такси взвизгнуло покрышками, останавливаясь возле меня. Мужчина с воплем прыгал на одной ноге, ухватившись за лакированный ботинок, словно пытаясь его стащить.

— Простите! — взмолилась я по-английски, надеясь, что он поймет. — Я виновата! Простите меня, пожалуйста!

— Что вы бросили мне на ногу? — простонал он. — У вас там гири?

— Нет, обычный комплект для скалолазания. Фрейды, гексы, карабины... Скальный молоток вроде бы тоже там.

— Дамочка, вы чего руками махали? — закричал водитель такси. — Поедете или как?

— Поеду-поеду! — ответила я. Мужчина в костюме шарахнулся от меня. Должно быть, ему немного полегчало. Слава богу! Моим снаряжением действительно можно и убить. Вот, помню, однажды...

— Так вы едете или нет? — оборвал воспоминания таксист. — Решайте скорее! Тут нельзя стоять.

Я поторопилась. Закинула сумки на заднее сиденье, сама уселась впереди. Таксист надавил на газ, и мы влились в поток.

— Вы русская? — поинтересовался он.

Сам на вид типичный турок. Чернявый, с густыми усами. Не люблю таких любопытных. Взялся везти — вези молча.

— Нет, француженка, — отрезала я.

Он оторвался от дороги и подозрительно посмотрел на меня. Я же заметила, что такси уже в опасной близости от заднего бампера огромного фургона.

— Может, обратите внимание на дорогу?

Водитель глянул вперед, коротко ругнулся по-турецки и надавил на тормоз. Я едва не расквасила нос о лобовое стекло.

— Пристегиваться нужно, — сказал он. Вот плут! Ведь отомстил!

— Вы — русская. Что я, русских в Измире не видел?

— Ладно, русская я. Что с того?

— Куда ехать, русская?

А вот это вопрос. Я и сама не знаю куда!

С профессором Гродином из университета Йорка я работала уже три раза. Он изучал древнегреческие и финикийские поселения на Средиземном море. Все три раза приглашал меня на раскопки в Тунисе, но те исследования им завершены, опубликован доклад. Теперь профессор здесь, под Измиром. Неделю назад прислал электронное письмо, в котором сообщил, что для меня имеется новая работа.

Я раскрыла сумочку, в которой лежали кошелек, косметичка, загранпаспорт, а также компьютерные копии фотографии и письма.

“Дорогая Элен!” — начиналось письмо. Другого аналога моему имени профессор Гродин не нашел и потому всегда называл меня, словно даму сердца из средневекового романа. На самом деле меня зовут Алена Овчинникова, в девичестве — Баль.

“Рад сообщить, что для Вас появилась работа. Я веду раскопки возле селения Гюзелънак неподалеку от Куша-дасы. Это в Турции, на сто километров южнее Измира. Исследования обещают стать сенсационными. Я уже опубликовал предварительный доклад по ним в четвертом номере журнала “Археологический вестник” за этот год. Надеюсь увидеть Вас в самое ближайшее время. Шлю фотографию с места Вашей работы. Это скальный обрыв перед пляжем на берегу Эгейского моря. Целую и с нетерпением жду”.

Я всегда требую снимок объекта, который предстоит исследовать. Это для того, чтобы оставить дома ненужное снаряжение.

На черно-белой принтерной распечатке запечатлена скала, изрезанная вершина которой напоминает зубцы крепостной стены. На одном из “зубцов” стоят профессор Гродин и его помощник Чарльз. Они подняли руки, приветствуя меня. Оба грязные и чумазые. Это для них норма. В прошлый раз в таком виде Чарльз приехал встречать меня в аэропорт. Интересно, куда он запропастился сегодня?

— Так куда едем? — нетерпеливо спросил водитель.

— В Гюзельнак, что возле Кушадасы.

Водитель ни капли не удивился и только спросил:

— А деньги у вас имеются?

Я показала ему закрытый кошелек.

— Может, он пустой? — предположил усатый ту­рок.

— Не ваше дело. Сколько будет стоить?

— Мне ведь придется возвращаться без пассажиров, — задумчиво произнес водитель.

Я поняла, к чему он клонит. Цену набивает. Все таксисты одинаковы.

— Триста долларов!

От такого нахальства я даже скрипнула зубами.

Триста долларов и для меня нелишние... Ладно. Чтоб он мантами подавился за эти триста долларов! В конце концов, стрясу деньги с Гродина. Он был обязан меня встретить.

— Годится, — ответила я.

Обрадованный таксист надавил на газ и ринулся в гущу автомобилей, обгоняя и подрезая. Я уставилась в окно, разглядывая чудные зеленые холмы, окружавшие автостраду. На их склонах торчали редкие приземистые деревья с широкими кронами. Солнце еще стояло высоко, но не приходилось сомневаться, что в Гюзельнак мы прибудем только вечером. Еще одна проблема. Как я раньше об этом не подумала?

Природа-мать, не без участия родителей конечно, наградила меня гибким телом и отличными способностями к усвоению древних языков. Эти два качества и помогли мне стать обладательницей редкой профессии — скалолаз-лингвист.

Вы скажете — что за чушь! Какие надписи могут попасться в горах, кроме: “Здесь Вася и Коля пили пиво”? Или, может, скалолаз-лингвист читает томик Аристотеля, вися над пропастью? Кому нужна такая профессия!

Вот тут вы и ошибаетесь. На самом деле профессия очень востребованная. К примеру, высоко на стене храма в Гизе археологи отыскали древнюю надпись, а как ее прочесть, как скопировать? Кто доберется до нее? Лестницей не достать — высота метров сорок. Можно, конечно, профессионального альпиниста пригласить. Только он, хотя и специалист в своем деле, не разбираясь в тонкостях забытого языка, может какую-нибудь черточку упустить или при фотографировании не заметит тень на самой важной части текста. В результате подобной небрежности археологам потом придется долго голову ломать над простым, в общем, сообщением. А я пусть и не всеми языками владею, но чем начинается слово и чем должно заканчиваться — знаю наверняка.

Нет, я не профессиональный альпинист. Закончила кафедру древних языков исторического факультета МГУ и к скалолазанию никакого отношения не имела. На последнем курсе вместе со студентами археологической кафедры подалась в Крым. Думала: когда еще представится возможность полюбоваться его достопримечательностями?.. Где-то под Севастополем, путешествуя по горным тропкам, один из глазастых археологов заметил на высокой скале высеченные строки.

Доцент кафедры археологии, отдыхавший вместе с нами, посетовал, что нельзя взглянуть на текст. Я предложила залезть и скопировать его.

— Да ты что, Алена! — ответил он. — Это очень опасно! Для такой работы необходим профессионал. Археологи обычно нанимают промышленных альпи­нистов...

Группа отправилась дальше, а я смотрела на скалу и не понимала — в чем эта опасность-то? Скалу усеивали выступы и трещины. Залезть на нее не сложнее, чем взобраться по лестнице на третий этаж.

Я и забралась. И скопировала надпись.

Оказалось, что текст оставлен древними скифами и имеет большую историческую ценность. На его основе ученые смогли расшифровать некоторые другие непереведенные скифские письмена.

А мне понравилось лазать по горам. Я после возвращения из Крыма записалась в клуб скалолазов “Вертикаль”, куда хожу до сих пор. Тренируюсь три-четыре раза в неделю. Работаю же в Государственном архиве древних актов — разбираю старые тексты. Историки и археологи иногда просят помочь. Договариваются с начальником отдела, и я выезжаю на место, потому что скалу в Москву не привезешь.

Три года такой работы сделали меня известной в России. Я снимала надписи со скал, колонн, в ущельях, со стен храмов... Однажды академик Карасев попросил приехать в Египет, где он раскапывал гробницы фараонов. С той поры пошла моя международная слава...

В желудке засосало, и я вспомнила, что даже не обедала. Последним “ланчем” был леденец от тошноты, выданный в самолете...

Попросить водителя остановиться, чтобы перехватить пару бутербродов?

Я осторожно взглянула на его смуглое лицо.

Лучше не стоит. Стрясет дополнительно пятьдесят долларов за простой. Доберусь до базы археологов — там чем-нибудь накормят. Гродин с Чарльзом не могут жить без мяса, а в холодильнике всегда припрятано шампанское для особых случаев. Мой приезд можно считать таковым...

Как и предполагалось, в Гюзельнаке мы оказались, когда совсем стемнело. Таксист высадил меня на окраине селения и уехал, обдав клубами пыли.

Есть хотелось до неприличия. Выражаясь точнее — жрать! В моей сумке из еды — лишь полбутылки минеральной воды... Во как! Оказывается, с голоду могу выдать экспромт стихами...

Было жарко. Пот лил градом, смывая косметику. Бог с ней. Кто будет осматривать меня в потемках глухой деревни?!

Какой-то подросток на арбе указал направление, в котором следует искать лагерь археологов. Подхватив сумки, я двинулась в темноту безлунной ночи. Через десять минут отваливались руки, а глаза видели не дальше двух-трех метров. В результате едва не свалилась в пропасть, оказавшись на краю обрыва.

В лицо дохнуло морской свежестью. Внизу шумел прибой едва различимого Эгейского моря. Подросток говорил, если я правильно поняла, что мне следует добраться до обрыва и идти вдоль по краю, пока не упрусь в лагерь археологов. Объяснить-то легко, а вот плестись измотанной и голодной с двумя тяжелыми сумками — совсем не просто. Опять же, вдруг я все перепутала и иду в другую сторону!

Камни под ногами и не думали складываться в тропинку, ежеминутно заставляя спотыкаться. Колючие южные кустарники рвали колготки и царапали голени. Раз пять я останавливалась и отдыхала, глядя на темное море. Ну и занесло меня! Ни разу в такую переделку не попадала! Будет о чем рассказать в архиве!

При виде одинокого прожектора далеко впереди я аж взвизгнула от радости. В его бледном свечении ясно различались несколько палаток. Их вид придал сил, открылось второе дыхание, и я припустила по темным камням. Сумки не донесла — бросила в десятке метров от круга света. Вот наконец и шатер. Чувства гнева и радости смешивались в груди! Бездельники! Забыли, что встретить меня нужно, и дрыхнут без задних ног! Ужо я им покажу! Ворвусь в палатку с текущей по лицу косметикой и в драных чулках — испугаются не меньше, чем вурдалака!

С треском расстегнула молнию и...

Палатка оказалась пуста. Ни одной живой души. Под сводом теплился крохотный фонарь. Пара смятых спальников выглядела сиротливо, но не они тронули сердце, а полкруга копченой колбасы на столике для археологических находок.

Беспокойные мысли тут же куда-то испарились. Живот требовательно заурчал. Я схватила колбасу, впилась в нее зубами, обжигая язык турецким красным перцем, и в неземном экстазе повалилась на спальник.

Боже, какая вкуснятина!

Задрав ноги, я сбросила туфли. Ведь от самого Гюзельнака с двумя тяжеленными баулами топала на каблуках!

После колбасы зверски захотелось пить. Я окинула взглядом палатку и нашла требуемое. За неимением воды — пойдет!

Полбутылки красного “Шардоне” вполне утолили жажду. Я даже захмелела.

Вот так... Теперь вернемся к нашим баранам. Где все? Что-то непонятное творится...

И тут в палатку ввалилась целая толпа. Мой визг, наверное, слышался в Гюзельнаке — так меня напугали эти бездельники.

Впрочем, только от испуга можно было принять вошедших трех человек за толпу: невысокий и сутулый профессор археологии Майкл Гродин, какой-то незнакомый мне лопоухий фрукт и бородатый турок. Незнакомцам я не удивилась: каждый сезон Гродин набирает вольнонаемных для черновой работы — копать землю, таскать камни, изымать из шахт щебенку... А вот где Чарльз? Это его рыжую голову я мечтала увидеть в аэропорту Измира.

Лопоухий незнакомец веселился больше всех.

— Здорово мы вас разыграли! Признайтесь, что испугались, мисс Овчинникова!

— Ничего себе розыгрыш! — воскликнула я и в гневе хлопнула бутылкой оземь, надеясь на эффектный взрыв. Однако спальник мягко принял ее и из горлышка вырвался короткий свист. — Ничего себе! Меня никто не встретил в аэропорту, я не знала, что делать! Пришлось добираться до Гюзельнака на такси, водитель которого оказался откровенным хамом! В темноте я едва не свалилась с утеса! Голодная, с тяжелыми сумками тащилась вдоль берега, ободрав все ноги! И это вы называете розыгрышем?!

Меня трудно вывести из себя. Но в этот раз, наверное, “Шардоне” подстегнуло. Да и правильно! Что они о себе возомнили?

— Элен, прости нас, мы виноваты. Так получилось... — Гродин опустил взгляд.

— С вас триста долларов за такси.

— Хоть шестьсот! — улыбаясь, воскликнул лопоухий незнакомец. А чего он распоряжается чужими деньгами?

Я уперла указательный палец в его лоб:

  — Ловлю на слове.

— Конечно, ловите!

Почему-то мне не нравился этот тип. То ли из-за глаз, откровенно наглых, то ли из-за ухмылочки, которая меня бесила, то ли из-за его оттопыренных ушей...

— Ты голодна? — сухо поинтересовался Гродин. В его голосе слышалась вина.

На профессора я злилась больше всего. Вообще-то подобные “розыгрыши” не в его стиле... Все равно! Больше не приеду к ним, пускай сами по скалам лазают. Кости поломают, поваляются в больницах — будут знать, как устраивать “сюрпризы”.

— Нет, колбасы было достаточно. — Я прикрыла рот. Кажется, у меня начиналась отрыжка. Боже, зачем я столько съела?

— Тебе помочь?

— Чем? Ой... — Рык получился громким, мужиц­ким.

Профессор сделал вид, что ничего не заметил, и произнес:

  — Элен, после того, что случилось, я не смею тебя об этом просить, но... Это очень важно. — Он упер в меня взгляд своих серых глаз.

Лопоухий и турок перестали улыбаться и смотрели на нас. Я почувствовала себя неуютно. О каком серьезном разговоре может идти речь, когда на моем лице как будто размазали флакон с тушью, а из волос все еще сыплются листья? Мне бы косметичку и к зеркалу — в порядок себя привести.

Но Гродин неумолимо гнул свое:

— То, зачем ты прилетела... Это очень важно для нас... для меня...

— После ваших “сюрпризов” могу и обратно улететь!

— Погоди, не горячись. Надпись на скале крайне важна для нас! А время... Как бы это объяснить?

— Да уж, объясните как-нибудь.

— В общем, времени очень мало.

Пришла моя очередь уставиться на него.

— С каких это пор археологические раскопки стали проводить по секундомеру? С кем вы соревнуетесь, Майкл?

— Мы ни с кем не соревнуемся. Я не могу всего объяснить, это долго. Но прошу тебя сделать работу прямо сейчас.

— Как? Ночью?

Профессор явно спятил. Еще ни разу я не выходила на объект ночью. В темноте все по-другому. Можно крюк вбить в крошащуюся скалу, можно ступить не туда... Для скалолазания в ночных условиях нужна тренировка. И не одна. А Гродин чего хочет? Чтобы я, неподготовленная, лезла на темный обрыв?

— Я не полезу.

— Мы все оплатим. Не беспокойся, в деньгах обижена не будешь.

— Не полезу ни за какие деньги! Подождать не можете? Рассвет займется уже через несколько часов!

Гродин просительно свел вместе кончики пальцев обеих рук:

  — Элен... Нам очень-очень нужна эта надпись. Я предполагаю, что здесь находится усыпальница древнегреческого Великого Сказителя, жившего приблизительно в восьмом веке до нашей эры. Тело похоронили у прибрежной скалы, а на самой скале начертали легенды Сказителя. К ним вели ступени, но со временем они обрушились, и надписи теперь недосягаемы ни с подножия, ни с вершины. Только ты можешь туда забраться.

— Вам нужны эти легенды?

— Да. Возможно, там хранится что-то еще.

— Вот что я вам скажу, Майкл Гродин! Так дела не делаются! Если бы вы хотели скорее получить эти надписи, то встретили бы меня в аэропорту и привезли сюда засветло. Тогда я спокойно, без нервотрепки скопировала бы все на закате. Но вы меня не встретили! Подозреваю, что попросту забыли! Ради чего я буду рисковать здоровьем?!

— Ну, хватит! — вдруг раздраженно промолвил Лопоухий и вытащил из кармана пистолет.

Я оторопела, поначалу подумав, что это еще одна шутка. Но второй незнакомец, турок, также вытащил пистолет и упер его в голову Гродина. Тот обреченно опустил глаза.

Вот тут-то страх меня и сковал. Горло сжалось настолько, что я даже пискнуть не могла, а сердце словно сдавили клешнями.

— Представление закончилось! — произнес Лопоухий. — Не хочешь по-хорошему, крошка, значит, будет по-плохому!

Гродин по-прежнему не поднимал глаз. Теперь ясно, что его использовали в качестве подсадной утки. На лагерь археологов совершено разбойное нападение. Чарльза бандиты не смогли заставить убедить меня сотрудничать с ними, а старенький Гродин не имел сил сопротивляться...

Мерцающий под потолком фонарь внезапно потух.

— Проклятье! — раздался голос Лопоухого.

Рядом со мной находилась стойка, на которой держался шатер. В темноте я могла бы пнуть ее и обрушить палатку на головы мерзавцев, а сама сбежала бы, пока они путались в брезенте. Но у меня не хватило мужества на это. И когда Лопоухий зажег ручной фонарик, я стояла на месте, словно приросшая к полу.

Луч фонаря он направил мне прямо в лицо. Я зажмурилась.

— Так вот, крошка, — произнес Лопоухий, продолжая прерванную мысль. — Теперь ты полезешь на обрыв на безгонорарной основе.

Я молчала.

— Элен, прости меня, — произнес Гродин. — У меня не было выхода. Они бы убили нас с Чарльзом.

Сильным толчком Лопоухий вышвырнул меня на улицу. В свете прожектора я обнаружила возле палатки группу людей. Человек семь-восемь. Лиц не разглядеть, но, похоже, все — турки. У некоторых на плечах висели короткоствольные автоматы. Другие и без оружия выглядели страшно — здоровые, черные, ручищи волосатые... Божечки, надо же так влипнуть! И почему я не улетела обратно?

А вот и мои собственные сумки. Кто-то разыскал их в темноте и выволок на свет. Ишь, какие заботливые...

Следом за мной из палатки появился мистер Лопоухий с пистолетом в руке. Судя по тому, как он держался, сразу было видно, кто главарь шайки.

— Так вот, крошка! — сказал Лопоухий, наклонившись к моему уху. — Полезешь на скалу. Прямо сейчас.

Хмель уже выветрился из головы, и я вдруг поняла, что у него совершенно не британский акцент.

Американец. Не из Нью-Йорка, но очень близко к этому.

— Я вам не “крошка”, мистер Лопоухий! — раздраженно ответила я.

— Как ты меня назвала? — взвился он.

Попала в самую точку. Уверена, что его и в школе так дразнили...

Пощечина получилась звонкой, моя голова отлетела назад, а в мозгах помутилось. Едва не упала, но меня подхватил бородатый турок, который приставлял пистолет к голове Гродина.

Не самая незначительная моя проблема — острый язык. Он хотя и способен разговаривать на многих (в основном древних) наречиях, но доставляет массу неприятностей своей язвительностью. Иногда сама не понимаю, как эти колкости из меня вылетают. Вроде бы и не хочу говорить то, что думаю, а язык сам все произносит. Еще со школы страдаю от этой “болезни”! “Держи язык на привязи, — говаривал дед. — Чаще лучше промолчать, чем высказаться...” Прав он, конечно, тысячу раз прав! Но только язык не собачонка, которую можно привязать, поэтому сдерживаться я так и не научилась...

Понемногу пришла в себя. Лопоухая сволочь глядела на меня и ухмылялась.

— Еще раз так скажешь... — угрожающе произнес он и не закончил о последствиях.

— Вы же не представились, а обращаться как-то надо было, — зло ответила я.

— Элен, помолчи, пожалуйста, — раздался откуда-то совсем убитый голос Гродина. — Не пререкайся с ним.

— Да! Заткнись, соплячка! Хочешь жить — полезай на скалу!

— Я же свалюсь с нее в темноте! И это вы называете “хочешь жить”?

Он упер пистолет прямо в мой висок, холодное дуло собрало кожу в складки. Внутри все сжалось в ожидании выстрела, я едва сдержала крик. Слезы беззвучно полились из глаз. Да, могу без конца сыпать колкостями, но на самом деле я не такая бесстрашная.

— У тебя нет выбора, крошка! — Лопоухий сделал акцент на обращении. — Голову я тебе разнесу на двести процентов, а вот свалишься ли ты вниз — еще неизвестно. Выжить шанс имеется, тем более я заинтересован, чтобы ты вернулась. Мне нужна эта надпись на скале.

Я едва не обронила: “Тебе нужна — сам и полезай!” Хорошо, что вовремя сдержалась, а то, чего доброго, Лопоухий в гневе мог и дернуть пальцем, который поглаживал спусковой крючок.

— Так что выбираешь, крошка?

Мне все время было страшно, особенно когда дуло пистолета упиралось в висок. Но когда он снова назвал меня “крошкой”, злость пересилила все страхи. Так вдруг захотелось пнуть его между ног.

— А прожектором посветите на скалу? — спросила я сквозь зубы.

— Может, тебе еще капуччино приготовить?

Однако сказал он это таким тоном, что я поняла — посветит. И не только посветит. В лепешку расшибется, чтобы добыть надпись со скалы.

Я медленно опустилась к одной из сумок и со злостью расстегнула молнию. Сверху термобелье, штормовая куртка. Веревка “Бель” покоится в отдельной секции. Крюки и карабины в кожаном чехле.

Лопоухий опустил пистолет и стоял, посмеиваясь. Не нужно обращать на него внимания — только расстраиваешься. Следует сосредоточиться на спуске. Что мне понадобится? Из одежды достаточно майки и трико. Сейчас не холодно — курортный сезон в разгаре.

Достала кальку и графитовый стержень, сунула в кармашек белой блузки. В другой положила фонарик размером с авторучку. Еще один фонарь — побольше — прицеплю потом на голову.

Так... А как спускаться будем? Накину петлю из репшнура на прочный камень, к нему пристегну карабин, к карабину привяжу веревку. Веревка сорокаметровая. Должно хватить. Спущусь, все зарисую, поднимусь...

Что мне в тот момент в голову взбрело? Какой чертик в нее забрался?

Наверное, сработала та самая непредсказуемая женская логика, о которой так много говорят. Я вдруг решила, что если сейчас вот побегу, то стрелять по мне не станут.

И рванула с места в темноту, оставив турок стоять с разинутыми ртами. Они действительно не ожидали столь наглого бегства, чего не скажешь о Лопоухом. Он вскинул руку с пистолетом и несколько раз надавил на спусковой крючок. Выстрелы показались оглушительными. Пули взвизгивали возле моих пяток, ударяясь о камни. Ни живая ни мертвая от страха, я скакала в темноте, мечтая очутиться как можно дальше от лагеря и света.

— Чего уставились, ослы! — заорал по-турецки Лопоухий. — Живо за ней!

Несколько длинных лучей прорезали темноту. Я бежала, стараясь не попасть в их свет, охая на каждом шагу. Туфли остались в палатке, и мелкие камни вонзались в голые ступни. Да еще эта тесная юбка... Никогда больше такую не надену!

Куда же бежать? Они меня быстро догонят. Расстреляют, как дичь, а потом зажарят на вертеле... Повинуясь инстинкту самосохранения, свернула на шум прибоя. Десяток шагов, и я возле скального обрыва.

Ничего не видно. Ничегошеньки! Однако думать некогда. Над головой сверкнул луч. Более не медля, я упала на землю и перевалилась через край

Под ногами пусто. Ни площадки, ни даже выступа. Я висела, животом распластавшись по краю, ноги болтались над пропастью неизвестно какой высоты, где-то внизу шумело море. Тяжелые шаги, с хрустом осыпающие камни, приближались. Лучи фонарей мелькали все чаще и ближе. Скоро один из них упрется мне в лицо.

Может, ниже обнаружится ступенька?

Я соскользнула с края, тело провалилось в пустоту, и остановили падение только руки, ухватившиеся за что-то.

— Как все отрицательно! — шепотом пробормотала я.

Никакого упора для ног! Видимо, стена даже не отвесная, а со скосом в сторону материка. Отрицательная стена! Вот влипла!

Пальцы пока в норме, уступ не крошится, но сколько я так продержусь? Минуты четыре? На тренажере больше не требовалось. Там еще и трое тебя страхуют. Сколько смогу висеть по максимуму? Бог его знает!

Тяжелые шаги прогрохотали прямо надо мной. На одном из камней нога преследователя соскочила с края, мне на голову посыпались крошки. Бандит едва не свалился в пропасть! Он бы и меня смел за собой!...

Уф... Кажется, пронесло!

Бандиты отправились дальше, турецкая речь стихала. Мои пальцы внезапно начали соскальзывать, и я поняла, что не провишу даже четыре минуты. Осторожно подтянулась и влезла обратно на край. Лучи фонарей веером удалялись в разные стороны. Преследователи старались охватить как можно большую территорию. Вот тут они и просчитались. В большие сети мелкая рыба не попадается.

Пригибаясь к камням, я бегом бросилась прочь от лагеря. Скоро стали попадаться огромные валуны. Вот здесь отыщется место, чтобы перевести дух и как следует подумать.

От волнения ничего в голову не шло, и я прислонилась спиной к одному из каменных исполинов, пытаясь отдышаться. Руки дрожали, сердце трепыхалось в груди. Мне вдруг сделалось так одиноко и так обидно на весь свет, что я заплакала. Господи, за какие прегрешения это случилось именно со мной! Я всю жизнь была прилежной девочкой, не списывала на экзаменах, слушала старших и даже дорогу переходила только на зеленый свет.

Одинокий прожектор освещал палатки метрах в ста пятидесяти от меня. Судя по лучам фонарей, бандиты возвращались в лагерь. Мимо меня прошли вдалеке. Похоже, местность они совершенно не знали.

Кто они и зачем напали на экспедицию профессора Гродина? Мерзавцы! Нужно вызвать полицию — помочь Гродину и Чарльзу, пока не случилась беда! Я единственная, кто оказался на свободе и знает о происшедшем! Вот только как вызвать полицию? В скалах не растут телефонные будки, да и жетонов у меня нет. Как и денег. Ридикюль остался в одной из сумок... А в нем, кроме денег, — загранпаспорт и водительское удостоверение.

Боже, я осталась без документов! У меня же вообще ничего нет! Даже туфель! Я минут сорок добиралась от Гюзельнака до лагеря. Без обуви обратно не дойти и до утра!

Вляпалась... Без денег и документов... Одна в чужой стране...

Стоп! Есть идея.

Турки сюда не пешком пришли. Да и у Гродина должен быть внедорожник! Нужно пробраться к лагерю и выкрасть автомобиль. Точно! Пока они сообразят, я уже буду в полиции.

Идея хорошая... только глупая. Я ведь не умею угонять автомобили. Ключи вряд ли торчат в замках зажигания. Хм-м... Видела в фильмах, что из-под руля выдирают какие-то проводки, скручивают их и заводят двигатель. Но где искать эти проводки? Тем более в темноте. Я понимаю в автомобильной электронике ровно столько же, сколько бегемот — в тройных ин­тегралах.

— Да и бандиты не дураки, — пробормотала себе еле слышно. — Машины наверняка охраняются.

Что делать — не знаю... Понятно одно — к утру нужно сматываться отсюда. Иначе они меня живо обнаружат. Вот только куда я пойду без денег и документов? Кроме полиции, нет другого пути. А за кого меня там примут без удостоверения личности? За курдскую сепаратистку?

Погодите, дорогие граждане! Но ведь бандиты спешат! У них мало времени, поэтому они и гнали меня на скалу ночью. Возможно, утром их кто-то готов потревожить. Им бы раздобыть наскальную надпись!

Кстати, зачем?

Нужно дождаться, пока в лагере все успокоится. Потом пробраться туда и выкрасть свои документы, по возможности еще тапочки и деньги. Именно в такой последовательности.

И я медленно поползла к палаточному лагерю, ориентируясь на желтый свет мозолящего глаза прожектора.

Как не хотелось туда возвращаться! Просто жуть!

Вскоре, однако, я уже пряталась за одной из па­латок. Сюда не доставал свет, и темнота обволакивала меня, словно вата. Небольшой лагерь археологов с моей позиции просматривался великолепно.

Люди с угрюмыми бандитскими физиономиями и оружием на плечах разбрелись кто куда. Мои сумки лежали на том же месте, где и были, когда я с безумством дикой кошки бросилась наутек. Они стояли недалеко от границы света и тьмы. Не на расстоянии вытянутой руки, конечно, но достать можно.

Я обогнула палатку. Внутри нее горел свет. Турки, видно, укладывались спать, при этом кроя друг друга отборной руганью. В чем суть претензий, я не поняла. Плохо знаю турецкий.

Теперь сумки стали ближе. В четырех метрах спиной ко мне возвышался здоровенный и небритый уроженец здешних краев. Я так поняла — часовой. Он внимательно оглядывал лагерь, в зубах попыхивала папироска. Ветер дул в мою сторону, это хорошо. Он не чувствовал запаха моих духов, если от них что-то осталось. Зато вонючий дым его “коптильни” валил прямо в лицо.

Что он курил? Дым был такой едкий, что из глаз снова полились слезы, а во рту запершило. Не хватало еще раскашляться и проверить, как турок стреляет на звук!

Сумка, в которой находился ридикюль, стояла расстегнутой. Я открыла ее, еще когда прикидывала, как мне спускаться. В принципе, достать ридикюль возможно. Шут с ними — с тапочками. Главное — получить деньги и документы.

Я должна выйти из тени, сделать пару тихих шагов, вытянуть ридикюль — вон, виднеется его уголок — и так же неслышно вернуться в темноту.

В течение нескольких минут я пошагово прокручивала в голове этот план, но не могла тронуться с места. Часовой докурил папироску и бросил под ноги, перекинул винтовку с одного плеча на другое, а я все сомневалась.

Нужно сосредоточиться. Всего два шага... Два тихих шага... Даже если камни и скрипнут под голой ступней — из палатки по-прежнему доносится ругань ту­рок, и вряд ли охранник что-то услышит.

План-то, конечно, хорош... Вот только как тут сосредоточиться? Сердце колотится так громко, что кажется — его слышит весь мир! В глазах — круги, ноги подкашиваются от волнения и усталости...

Я вспомнила, как мой первый инструктор учил снимать напряжение перед подъемом: десяток глубоких вдохов и выдохов концентрируют организм.

Я несколько раз втянула в себя и выпустила воздух. Медленно, размеренно... Привычное упражнение придало уверенности. Господи, чего я так волнуюсь? Нужно только вытащить ридикюль! Это же не подъем в двести метров по отвесной скале!

Снова набрала воздух, уже собираясь выйти из тени, и...

Едва не столкнулась с парой головорезов.

Они неслышно вынырнули из темноты в десяти метрах от меня. Оказывается, не все вернулись с по­исков. Эта парочка припозднилась.

Объятая ужасом, я завалилась обратно за палатку и поняла, что больше не решусь выйти на свет даже под пыткой.

Головорезы бросили пару фраз часовому. Тот что-то ответил. Все противно загоготали. А потом... о, ужас! Они накинулись на сумки. Ах, сволочи!

Они копались в моих баулах с бесцеремонностью жандармских ищеек, уверенных в собственной безнаказанности.

Мне оставалось только смотреть на это и скрежетать зубами от бессилия.

Тем временем турки обнаружили мое нижнее белье и принялись нюхать его своими грязными носами. Не дождетесь! Белье свежее, вчера постиранное.

За этим занятием их и застал Лопоухий.

Он неожиданно появился из-за палатки, и хотя я ненавидела его, как ведьма инквизитора, — в тот мо­мент американец показался мне чуть ли не рыцарем.

Он всадил одному турку крепкую затрещину, другого отшвырнул пинком.

— Вы что делаете, олухи! — воскликнул он. — А ну пошли прочь!

Головорезы припустили куда-то в центр лагеря. Лопоухий что-то сердито сказал часовому и стал запихивать мои вещи обратно в сумки. Турок хмыкнул и отправился прочь.

Закончив собирать сумки, американец поднялся и долго смотрел в сторону моря, думая о чем-то. Я вдруг вспомнила, как он залепил и мне пощечину. Щека до сих пор горела. Да и холод пистолета еще ощущался на виске. Нет, так обращаться с женщиной может только самый отъявленный негодяй.

Странная собралась компания. Группой отборных турецких мерзавцев руководит человек с американским акцентом. Что за банда? И зачем им понадобились археологи, с которых, в общем, и взять нечего?

К Лопоухому приблизился бородатый турок, которого я видела в палатке. Кажется, он главарь местного отребья, но беспрекословно подчиняется американцу. И последний чувствует себя полновластным хозяином. Наверное, платит им всем. И хорошо платит, раз такие лоси бегают перед ним на цыпочках и безропотно выносят пинки и затрещины.

Лопоухий и турок повели разговор на английском. Наверное, чтобы я поняла... Шутка, конечно. Думаю, что Лопоухий, как и я, плохо знал турецкий.

— Мне нужен наскальный текст, Рахим, — произнес Лопоухий. — Времени мало.

— У меня нет людей, которые умеют лазать по скалам, мистер, — ответил Рахим. — В темноте можно шею свернуть. Девчонка была права.

— Да уж, — с ледяной усмешкой кивнул америка­нец. — Что же вы, ротозеи, упустили ее?

Рахим ничего не ответил, его глаза недобро сверкнули.

— Плохо это, — пробормотал Лопоухий. — Я уверен, что девчонка сняла бы текст. Дьявол! Может, все-таки загнать вас на скалу?

— Мистер Бейкер...

Так я впервые услышала имя американца. Значит, Бейкер... Пусть будет Бейкер. Рахим тем временем продолжал:

— Луны нет, звезд нет — жуткая ночь! Шеи себе поломаем, а дело не сделаем. Лучше утра дождаться, там что-нибудь придумаем!

— Утро-утро! — проворчал Бейкер. — Хорошо, оставим до утра... А эти скалолазные шмотки надо взять с собой — могут пригодиться.

С этими словами он подхватил одну мою сумку, турок взял другую, и они отправились в глубь лагеря, оставив меня с открытым ртом.

Итак, я лишилась обуви, денег и документов. Нужно бежать отсюда, бежать прочь. Гродина все равно не спасу — не служила в спецназе. Идти в лагерь и разыскивать свои сумки по палаткам? Эти гориллоподобные ребята из своих автоматов изрешетят меня в дуршлаг.

В голову не приходило ничего, кроме бесполезной ругани. Не выбраться теперь из Турции. Без документов я рабыня. Повешу на лицо паранджу и отправлюсь в чей-нибудь гарем.

Что же делать?

Я вспомнила о надписи на скале, вокруг которой заварилась вся кутерьма. Что там за надпись? Гродин говорил — одна из легенд Великого Сказителя. Кто это, кстати? И зачем древняя легенда понадобилась мистеру Локаторы-Вместо-Ушей? Да еще столь спешно?

Она ему нужна позарез. Так сильно, что он готов сорить деньгами, нанимая головорезов, готов убивать ради нее.

Я вдруг поняла, что должна прямо сейчас отправиться на скалу. Должна снять легенду, пока не наступил рассвет.

ГЛАВА 2

Темной ночью на скале

Я похлопала по карманам блузки. Графитовый грифель и калька остались при мне. Грифель, правда, сломался пополам, но сойдет и такой.

Идея, конечно, паршивая. Жаль — другой нет. Если удастся снять надпись и изъять предмет, о котором вскользь упоминал Гродин, у меня будут мощные козыри, с помощью которых я смогу вернуть вещи и документы. Или хотя бы одни документы!

Я усмехнулась. Не хотела лезть на скалу в темноте со снаряжением — теперь придется “голышом”.

— Ну что же ты? — сказала я себе. — Еще не поздно вернуться к милым дяденькам и заявить, что готова отправиться на скалу в обмен на паспорт.

Только похоже, что и достав им надпись, вряд ли я уйду от них живой. Значит, выход один. Лезть тайком! Причем успеть нужно до рассвета.

Нет, точно свалюсь. Ни веревки, ни крючьев, ни скальных туфель! Как буду держаться, когда окажусь на месте и примусь копировать текст? Зубами? Есть на свете такие специалисты, но я не из их числа. Федька Быков один раз показал свой рот. Мрак, да и только! Говорил, что однажды соскользнула нога, и он сорвался. Успел челюстями сжать толстую ветку — клыки и резцы раскрошились, словно творог.

Я двинулась по краю лагеря, не выходя на свет. Шум прибоя немного стих. Первым делом нужно найти скалу. Вот и пригодилась фотография, которую прислал Гродин. Нужно вспомнить, как выглядела вершина. Помню, Майкл и Чарльз стояли на “зубце” и приветливо махали руками. Тогда они еще не знали... Впрочем, хватит сопли распускать. Искать, искать и еще раз искать надо!

Зубцы крепостной стены. Чарльз и Майкл стояли на одном из них. Лагерь находился почти на краю, возможно, над той самой скалой. Вскоре я оказалась возле обрыва. Ничего не видно! Ладно, месяц еще не народился. Но ведь и ни одна звездочка не блестит. Темнотища — хоть глаза выколи.

Освещенный лагерь теперь словно вымер. Почти таким я и нашла его, когда приковыляла сюда с огромными баулами. Но впечатление это было обманчивым. Иногда кто-то из головорезов вдруг появлялся в поле зрения и пересекал лагерь, побрякивая винтовкой. Другие боевики с неразборчивым ворчанием выбирались из палаток, чтобы облегчиться.

Похожие на зубцы камни я нашла сразу. Лагерь слишком близко к ним. Так близко, что какой-нибудь турок запросто может случайно наткнуться на меня. Нужно перебираться на скалу. Там я буду в большей безопасности.

Спрятавшись за одним из трех валунов-зубцов, я глянула вниз. Ничего не видно, но пропасть ощущалась по какому-то тягостному притяжению. Опытные скалолазы умеют “слышать” скалы, чувствуют опасность. Их интуиция позволяет находить трещины и выбоинки, которые не замечает глаз. Я пока научилась “чувствовать” только пропасть.

Свежий морской воздух омывал лицо, слышался шум прибоя. И все! Пропасть — вот она, но совершенно не видно стены. Гладкая она или выщербленная? И где искать надпись?

С самого начала моя задумка граничила с сумасшествием, теперь это представлялось мне очевидностью.

Я стянула юбку, оставшись в блузке и трусиках. Все равно в темноте меня никто не видит, а ползать по скалам в юбке — небезопасно.

Рядом раздались чьи-то тяжелые шаги. Я вжалась в камень со скомканной юбкой в руке. Сердце снова заколотилось, вырываясь из груди.

Шаги стихли. Я осторожно выдохнула и опять уставилась в непроглядную черноту. Участок скалы не просматривался даже в метре от меня. Как я полезу без страховки?

Все это очень-очень отрицательно!

Однако делать нечего. И я, словно слепой котенок, вообразивший себя пантерой, начала спускаться вниз, шаря и нащупывая зацепы, карнизы и щели.

Никогда не ползала без скальных туфель. Теперь вот пришлось. Впечатление — отвратительное. Нога не имеет упора и постоянно скользит, в трещине ее не заклинишь. Ужас!

Когда прошла метра четыре, вспомнила еще об одной детали. В сумке остались скалолазные перчатки. У меня нежная кожа, поэтому пальцы быстро стираются до крови. Приходится их перематывать лейкоп­ластырем. Как же больно его потом отдирать! А еще, бывает, нужно в расщелине заклинить ладонь или ку­лак. В общем, достается рукам. А перчаточки от “Баск”... Долго я вокруг них ходила, облизывалась. Наконец, выкроила сто пятьдесят долларов и купила. Только один раз в них на скале и была. Наслаждение неземное! Мягкие, но прочные — нужно еще постараться, чтобы износить их до дыр. Сделаны из тонкой спецткани — выступы и трещины чувствуются, словно собственной кожей, а рука не потеет и не скользит... И это чудо осталось в сумке! Наверняка какой-нибудь турок натянет мои перчатки, чтобы рулить пыльным джипом, или раздерет со злости. Обидно до слез.

Вот так без перчаток, в полной темноте, под шум прибоя я спускалась вниз. Скала все-таки оказалась не очень трудной, но не стоило расслабляться. Риск сорваться в темноте в несколько раз выше, чем днем. Периодически останавливалась, доставала фонарик и освещала стену на пару метров в разные стороны. Не знаю, сколько я прошла, но на текст не было даже намека.

Вскоре мной овладела паника. Нет хуже, когда на вертикали начинаешь паниковать, но представьте себя на моем месте! Сколько еще до основания скалы и где теперь вершина, знает только Господь, да и тот в такой темнотище вряд ли чего видит... Ни одного серьезного выступа, чтобы отдохнуть всем телом. Сначала одну руку освободишь, потом другую... Постоишь немного, давая отдых ногам... И сколько это может продолжаться? Я обычно на технику тренируюсь, а не на выносливость, потому что ползаю днем и вижу путь. А здесь?

На одной из остановок обнаружила, что ступила на длинный карниз. Узкий, он появлялся из темноты и в темноту уходил. Мой крошечный фонарик не позволял видеть куда. Обрадовала мысль, что карниз явно не был естественным скальным образованием, а являлся творением рук человеческих. Покрытый трещинами, в некоторых местах сколотый и обвалившийся, он составлял часть архитектурного рельефа, вырубленного в стене. Под ним виднелась полоса наподобие фриза в древнегреческих храмах. Выделялись едва заметные стебли и лилии. Чисто коринфский стиль!

Глядя на этот карниз, призрачно проступающий в свете фонаря, я напрочь забыла все страхи и сомнения. Любая древность, тем более выполненная искусным мастером, завораживает. Она напоминает утерянное в глубине веков волшебство.

Не представляю, сколько прошло времени. Надеюсь, что наскальный текст где-то рядом. Пальцы невыносимо ломит, а ступни готовы вспыхнуть и осыпаться пеплом. Путь есть, вот только в какую сторону двигаться?

Решила идти вправо. Почему — и сама не знаю. Решила — и все!

Карниз оказался очень ненадежным. Едва сделала несколько шагов, как он начал рушиться. Я замерла, вцепившись в трещины и повиснув на одних пальцах. Как бы стук падающих камней не привлек внимание головорезов из лагеря. К счастью, ничего не услышала даже я — все перекрывал шум прибоя.

Отфыркиваясь от песка, метра три преодолела на руках — под ногами опоры не было. Дальше карниз был покрепче: хотя его край и осыпался, но остаток составлял ширину в половину ступни и надежно прирос к скале.

Через двадцать шагов под карнизом обозначилась вереница полустертых рисунков. Они-то мне и нужны!

Я спустилась с карниза, пользуясь трещинами, которые образовались прямо в череде рельефных вы­ступов. Чуть ниже обнаружилась площадка, достаточная по размеру, чтобы встать на нее обеими ногами. Наконец отдохну!

Осторожно проверила надежность площадки и встала на нее, затем расслаблялась несколько минут. Когда дыхание успокоилось, а пальцы на руках удалось распрямить, посветила вниз. Конца стене не видно. Кажется, площадка — это остатки лестницы, которая вела к рисункам от подножия скалы, где находится усыпальница Великого Сказителя. О ней рассказывал Гродин.

Что ж, пора осмотреть рисунки. Я посветила на стену перед собой.

Однако плодовитым был древний покойник! Эллины запечатлели на стене сразу несколько его легенд. Я насчитала восемь рельефных рисунков, которые располагались над площадкой полукругом. Каждый отражал эпизод отдельной легенды. Едва заметные строчки вписаны в свободные места рельефов — где-то в основание изображенной горы, где-то в искусно выдолбленные небеса. На одном рисунке текст приютился на борту парусника.

Вот тебе и на! Тут на месяц работы, чтобы скопировать все. А у меня времени — только до рассвета. Да и кусок кальки не так велик. Хватит лишь на одно изображение с текстом... Какая же из легенд интересует мистера Лопоухого?

В тусклом свете фонаря я попыталась прочитать некоторые строки и ничего не поняла. Мешали тени; к тому же многие буквы стерли влага, ветер и время. Читать такой текст нужно без спешки, в уютном кабинете, при хорошем освещении, кропотливо восстанавливая букву за буквой, слово за словом — по морфологии, по смыслу.

Так какая же из легенд? Господи, неужели все напрасно! Этот трудный путь, проделанный по темной скале, сбитые в кровь пальцы... Неизвестно еще, как я выберусь отсюда...

Нужно определить легенду по рисункам. Но они такие разные!

— Хочу домой! — простонала я.

Вот бы все это оказалось кошмарным сном! И скала, и бандиты там, наверху... А может, я уснула в самолете? Сейчас открою глаза, улыбнусь бортпроводнице, трясущей меня за плечо, заберу сумки, а у выхода меня встретит Чарльз...

Вот фантазерка! Я прикоснулась губами к сбитой костяшке на указательном пальце. Сладковатый привкус крови вернул к реальности. Не хватало еще забыться и свалиться вниз. Страховки-то нет.

Помечтала и хватит. Теперь нужно сконцентрироваться и сосредоточиться. Так которая из легенд? Вот рисунок великой битвы. Множество солдат, мечи вскинуты вверх, стрелы перепахивают небо... Вот рисунок какого-то путешествия. Бородатый до невозможности герой, стоящий на носу парусной галеры, устремил взор в далекий горизонт... Другие рисунки... Мой взгляд приковал самый верхний, прямо над головой. Он был самым простым из всех, но почему-то приглянулся мне.

Множество людей стоят на площади. Их головы повернуты в одну сторону. Непонятно, куда они смот­рят. Смотреть они должны бы вверх.

Там, над их головами, раскинув в стороны руки, парит юноша. У него странное, вытянутое лицо. Большие, пронзительные глаза...

Почему я обратила внимание именно на этот рельеф? Сама не знаю... Великие битвы и дальние походы не тронули мое сердце, а тот простой рисунок отчего-то взволновал. Можете назвать меня мечтательницей. Любая женщина страдает такой слабостью. Вот я и решила, что этот древнегреческий Питер Пен и понадобился господину Бейкеру...

Времени на размышления не оставалось. Вся надежда на чутье. Зажав в зубах фонарик, я достала хрустящую кальку, приложила к стене и стала затушевывать поверхность обломком графитового стержня. Рельефный рисунок и остатки текста негативом переносились на нее. Эх, сделать бы еще парочку снимков, но мой “Олимпус” тоже в сумке. Достанется какому-нибудь вороватому турку, как и остальные вещи. А ведь фотоаппарат-то казенный. Он на мне записан, в случае утери платить за него придется. А это несколько месячных зарплат! Ну и втянул меня Гродин в историю! Впрочем, ему сейчас тяжелее, чем мне. Я хоть на свободе, а он... Даже думать не хочется.

Я замерла.

Ведь Лопоухий сделает все, лишь бы получить эту кальку. Значит, я могу потребовать с него и мои вещи, и фотоаппарат, и освобождение Гродина с Чарльзом! Только как бы это устроить? Спрятать кальку, потом явиться в лагерь и потребовать выполнения моих условий?

Ерунда!

Меня схватят, будут пытать, и под пыткой я расскажу, где спрятала копию... Дурной план. К тому же бандиты сами утром спустятся и снимут надпись... Но на это необходимо время, которого у мистера Лопоухого нет. А я — тут как тут. Хотите быстро — верните вещи и освободите археологов. Вот!

Грифель неожиданно разорвал кальку и провалился в какую-то полость. Ну вот, испортила копию! Ее, конечно, не в музей и не на выставку, но все-таки...

Пришлось отнять листок от скалы. В середине рельефа я с удивлением обнаружила открывшуюся полость. Словно толпа людей на нем расступилась. На самом деле изображение пары человек провалилось куда-то вглубь, открыв щель.

Интересно, это что — тайник? Когда я водила грифелем по рисунку, то случайно нажала потайную кнопку, и тайник открылся? Удивительно...

Я сунула в щель пальцы и нащупала там какой-то предмет. Поддела его и вытащила на свет.

Кольцо. Я сдула с него пыль.

Это был бронзовый перстень, покрытый узорами. Его украшал некрупный кусок стекла. Скорее всего — недрагоценный камень, потому как не искрился на свету; впрочем, я в камнях не разбираюсь. Мой бывший супруг, еще когда мы жили вместе, подарил мне на юбилей кольцо с бриллиантом. В четверть карата, что ли. Я “тот брилик” через лупу разглядывала. Интересно... Все-таки настоящий бриллиант — пусть и маленький. Так вот, он искрился, а этот — нет.

В отверстие перстня пролезали сразу два моих пальца. Какой же гигант его надевал?

Перстень я прицепила к цепочке на шее, вместе с серебряным крестиком, который носил еще мой пра­дед. Александр Баль до революции был в Санкт-Петербурге известным естествоиспытателем. Позже наша семья перебралась в Москву. Впрочем, сейчас не до разбора семейных преданий...

Я вернула кальку на рельеф. Осталось скопировать около четверти текста. Грифель слишком мягкий, сильно затушевывает. Как бы не испортить всю работу. Нужно было взять третий номер, а я выбрала второй.

— Если не нравится, беги за третьим номером, — посоветовала я себе.

— Ага. Побежала! — ответила себе же не без сарказма.

Единственный способ избавиться от одиночества — разговаривать с собой. Правда, увлекаться этим нельзя, так и до шизофрении договориться можно.

Сверху раздался тихий скрежет, и мне на голову посыпались мелкие камушки.

— Ну что еще! — занятая работой, недовольно пробурчала я.

Господи! Совсем забыла, что наверху целый лагерь, набитый жгучими брюнетами!

Я подняла голову. В глаза ударил мощный луч прожектора. Рот мой раскрылся от неожиданности, и фонарик, зажатый в зубах, полетел вниз. Прощай, мой верный друг.

— Вон она! — раздался сверху крик.

Незадача! Видимо, копировку придется остановить. Я сложила кальку и спрятала в кармашек перепачканной блузки. И сделала это вовремя, потому как рядом просвистела пуля.

— Хватит стрелять! — с вызовом закричала я.

— Ты чего там делаешь, мартышка? — Голос Лопоухого. Мистера Бейкера недолгожданного.

Как они нашли-то меня? Я вела себя, словно мыщ-ка. Спускалась очень осторожно. Ни звука, ни шороха. Откуда они узнали, что я здесь?

Черт!

Я же им указатель оставила. Почти плакат: “Я полезла снимать текст. Найдете меня на скале”.

Эх, полжизни за... юбку! Которая там, возле камня брошена... Вот и попалась... крошка.

— Я скопировала текст! — громко выкрикнула вверх.

Лопоухий некоторое время молчал. Потом прорычал:

  — Поднимайся!

— Нет! — Ничего не видно из-за проклятого прожектора, свет которого бьет по глазам. — Мне обратно не влезть!

Я не лгала. На самом деле не знала, смогу ли подняться. Сбитые пальцы жгло, словно кипятком, мышцы одеревенели, а сама я порядком окоченела.

— Мы тебе сейчас скинем веревку!

— Нет! — ответила я. — Спущусь вниз!

— Дождись веревки!

Как будто не расслышав, я начала слезать с площадки.

— Стой, мартышка! — заорал Лопоухий. — Не смей сходить с места!

Но я уже с него сошла и нащупывала пальцами ног уступы под собой. Сколько до земли? Шум моря раздавался где-то рядом.

Раздался выстрел.

Еще один.

И еще.

Пули взвизгивали, ударяясь о камни, и рикошетили в темноту. Что-то горячее обожгло щеку. Вдруг показалось, что как будто кусок свинца разворотил мне половину челюсти (как же теперь щеки пудрить!), но это был лишь раскаленный осколок камня, выбитый пулей.

Страшно, аж жуть! А еще и грохнуться в пропасть можно от испуга!

Наконец спряталась под площадку — какое-никакое, а все же укрытие.

Выстрелы прекратились. Закончились патроны? Это было бы весьма кстати!

Прожектор продолжал поливать скалу желтоватым светом. Наверху притихли. Интересно, чего они затаились?

И тут я поняла.

Гродин говорил, что древнегреческий Великий Сказитель захоронен у подножия скалы. Если лагерь расположен наверху, то вниз должен вести какой-то спуск... Иначе как бы Гродин проводил раскопки?

Я покрылась холодным потом.

Мистер Бейкер и его банда сейчас спустятся, и я окажусь в западне!

— Ох!

Нужно как можно скорее что-то предпринять, пока эти нелюди не опередили меня.

И я полезла. Вернее, заскользила вниз так проворно, что на чемпионатах мира могла бы поспорить с француженками, которые частенько занимают там первые места. Еще бы! Они борются за ступеньку с циферкой один и за железки, собирающие потом пыль в шкафу, а у меня на кону собственная жизнь!

И откуда только силы взялись? Пальцы обрели гибкость и уверенность, как у профессионального пианиста, сама я себя чувствовала свеженькой, словно спала целые сутки и потом приняла душ. Вот что с человеком адреналин делает!

Ноги уперлись в твердую поверхность настолько неожиданно, что я потеряла равновесие и свалилась на спину.

Ух ты! Я внизу! Не могу поверить!

Нельзя медлить. Попыталась вскочить, но ноги, надежно державшие меня на скале, вдруг сделались деревянными.

Принялась лихорадочно растирать эти две глупые, бессовестные коряги! Я, Алена Овчинникова-Баль, преодолела метров сто по отвесной скале без страховки, и вдруг такое недоразумение, когда почти все трудности позади!

Легкий озноб тронул ступни, тысячи иголок пронзили икры и бедра. Я даже вскрикнула, почувствовав боль. Кажется, онемение прошло. Я двинула ногой, и она подчинилась.

Бежать!

Вокруг темнели какие-то развалины. Когда я из них выбралась, то поняла, что это и есть гробница Великого Сказителя, которую раскапывал профессор Гродин. Я бы задержалась, чтобы осмотреть все. Но, пожалуй, лучше в другой раз...

Соскочила с последней плиты, ноги окутал песок. Какое блаженство! До сих пор мои бедные ноженьки ступали только по камням и щебню, застревали в щелях и трещинах!... Песочек... Интересно, какого он цвета? Говорят, здесь белый песок. А впрочем, все равно!

И я понеслась по пляжу прочь от места упокоения древнегреческого сказочника.

ГЛАВА 3

Любительница археологии

Бежала до тех пор, пока совсем не запыхалась. Тогда только остановилась и прислушалась.

Не слышно ни криков, ни рева двигателей. Только шум прибоя. Спустились ли турки со скалы? Наверное, ищут-рыщут меня. Погоня, если она и была, отстала. По следам на песке меня, может, и найдут, но только когда светать начнет. К тому времени надеюсь быть отсюда далеко.

Впрочем... Я же собиралась обменять скопирован ный текст на пленных археологов и свои вещи. Правда, текст неполный. Зато у меня имеется перстень! Уверена, что он безумно дорог мистеру Бейкеру, лопоухому черту.

Вернуться к лагерю? Чтобы сделать это, нужно обратно подняться на сотню метров.

Я задрала голову. Черный массив прибрежных скал выделялся на фоне темного неба. Нет, скалолазанием заниматься мне сейчас не хочется. Пальцы зверски болят... Вот если бы найти тропинку, которая ведет наверх!

Пройдусь-ка, пожалуй, по пляжу.

Когда начало светать, выяснилось, что скалы стали более пологими. Краешек солнца появился над морем, и я наконец наткнулась на дорожку между скал.

Тропинка извивалась в россыпях валунов, и вскоре море исчезло за ними. Я надеялась выйти к скалистому обрыву, как возле Гюзельнака, но протоптанная дорожка уводила все дальше и дальше. Если свернуть с нее, то придется прыгать по этим валунам, а я и так еле ноги волочу. Ладно, куда-нибудь все равно выйду.

Так я и заблудилась. Поняла это, когда скалистые россыпи закончились, а горизонт закрыли горы и горные отроги. Даже не могла понять, в какой стороне осталось море. Кругом — холмистые луга, редкие сосны, возделанные поля...

Осмотрев себя, устыдилась своего внешнего вида. Все-таки разгуливать без юбки не очень прилично. А современные женские трусики и не трусики вовсе, а так — видимость одна. Ночью еще куда ни шло, но днем... Надо бы чем-то прикрыть бедра. Неожиданное решение созрело на капустном поле.

Минут пять я стояла, задумчиво глядя на пугало, точнее, на его драные шаровары. Затем, вздохнув, стащила их.

Натягивая огромные, пахнущие псиной штаны, я ощущала угрызения совести. Впервые в жизни взяла чужую вещь. Мой дедушка учил, что, начав с малого, в дальнейшем воровская жизнь засасывает как водо­ворот. Я представила себя в камере, где девки-уголовницы делятся историями: “Ты с чего начала, а ты с чего?” Я опущу ресницы, всхлипну и тихо отвечу, что начала с ограбления огородного пугала...

Чтобы штаны не так бросались в глаза, я выправила наружу бывшую когда-то белой блузку. Смешно, конечно, каждый поймет, что я за птица, только глянув на мои босые ноги.

Я отчаянно пыталась выбраться к морю, чтобы найти лагерь. Но вместо этого около шести утра набрела на селение.

На пологом склоне в окружении невысоких сосен и тополей выстроились рядами несколько десятков глинобитных домиков. Дорога, на которую я вышла, была проселочной. Вряд ли здесь благополучно процветает цивилизация. Хотя... откуда-то с гор к селению тянулись нити проводов.

Планы меняются. Все равно мне не найти лагерь. Быть может, в селении отыщется телефон, чтобы вызвать полицию?

А нет ли полиции прямо тут, на месте?

Я еще раз оглядела жалкие домики на горном склоне и пришла к выводу, что вряд ли сюда поставят полицейский пост.

Шла, стараясь не выходить на середину улицы. Пряталась в тени высоких кипарисовых кустов. Вдруг тут живут исламские радикалы? Увидят женщину без паранджи и засекут розгами до смерти. Я не очень похожа на турчанку — пусть волосы и черные — да кто будет разбираться?

Где же найти телефон?

За перекрестком увидела здание из серого камня. У дверей висела табличка, но слишком далеко — надпись не разобрать. Я пересекла дорогу, на которой отпечатались в пыли следы копыт и колесной повозки. Вот такая здесь цивилизация, значит. Полиции уж точно нет. Но телефон должен быть. Раз есть провода.

Турецкий я знаю плохо, однако разобрала на табличке слово: “Музей...” Громко постучала в дверь, и от моих ударов она распахнулась. Оказывается, была не заперта. Хорошо люди живут, ничего не боятся. Завидую такому быту. Вот выйду на пенсию и уеду из душной Москвы. Поселюсь в захолустье. Буду пасти коз, выращивать огурцы в парниках. И двери на ночь не стану запирать...

Я вошла внутрь.

— А ну пошла прочь, оборванка! — раздался откуда-то низкий женский голос.

Наверное, эта женщина — сторож. А может быть, смотрительница музея, которая здесь живет?

В комнате было темно, но я разглядела стеллажи и склеенную доисторическую керамику на них. Повернув голову, увидела свое отражение в стеклянной дверце книжного шкафа.

Представляете меня, да? Чумазая, черноволосая девчонка. Штаны — словно колокола, на колене заплата. Из-под штанов выглядывают босые побитые ноги. Самая настоящая бродяжка.

— Ты слышала меня? — грозно воскликнула женщина. — Иди прочь!

— Меня... ограбили... — с трудом произнесла я. Губы пересохли и, кажется, раздулись. Последний раз я утоляла жажду великолепным красным “Шардоне” из запасов Гродина, но это было семь часов назад! — Помогите мне... пожалуйста...

Вот беда! Больше ничего не могу вспомнить. Турецкий... Я его не изучала специально. Так, нахваталась слов на улице. Он образовался из смеси наречий тюркских племен, обитавших в Анатолии, а старотюркский язык я не знаю. У нас Верочка Шаброва по нему специалист.

— Иди вон! Придумай что-нибудь получше, оборванка! У меня нет для тебя милостыни!

От безысходности я заговорила на английском. А что делать, если тебя не понимают?!

— Простите, со мной произошло несчастье! Я — гражданка России. Я ученый, специалист по древним языкам. Меня ограбили. Лишили денег и паспорта... — Тут я взмолилась чуть не до слез: — Помогите, пожалуйста!

Женщина напряженно молчала. Я видела половину ее лица из-за шкафа. Пожилая, в платке, с суровой складкой губ. И взгляд... слишком недоверчивый, чтобы она вняла моим мольбам.

Я заговорила на французском. Потом по-немецки. Когда собралась перейти на иврит, она оборвала меня:

— Ты в самом деле специалист по языкам? — спросила женщина на ломаном английском.

— Да! — Я радостно закивала.

— Это можно проверить.

— Проверить? — удивилась я.

Постоять полчаса под душем, а потом завалиться на первый же топчан и выспаться — вот что занимало мои мысли. Но о том, чтобы переводить, скажем, со скифского — я думала меньше всего.

Женщина вышла из-за шкафа. На голове повязан светлый платок, украшенный рисунком оливковой ветви. Темное платье с неброским национальным узо­ром. Лицо суровое, неприветливое. Женщина напомнила мою школьную учительницу математики, которую мальчишки прозвали “Иван Грозный”.

Она поманила меня согнутым пальцем, и я двинулась следом за ней. Свет в комнатах не горел, экспонаты на стеллажах озарялись солнечными лучами, робко пробивающимися сквозь небольшие окна. Здесь находились и фрагменты лидийских статуэток, и греческие амфоры, заботливо склеенные из осколков, и обломки изъеденного ржавчиной персидского оружия...

Женщина подвела меня к столу и зажгла лампаду, от которой потянуло едким масляным запахом. Интересно, зачем столько проводов идет к селению, если электричества все равно нет?

На столе лежала глиняная табличка с клинописным текстом. Я наклонилась очень низко. Близорукость со студенческих лет — мне нелегко давались знания. Мои очки остались в баулах. Как и перчатки “Баск”, как и помада “Хелена Рубинштейн” с духами “Нивея”...

Пятый или шестой век до нашей эры. Текст на древнеперсидском. Я его знаю, но словарь бы не по­мешал.

— “...покрытые дивной зеленью горы, — начала я. — Его реки кристальны, а леса полны зверя и птицы. Море...” Тут двоякое прочтение. Либо “встречает ласково”, либо “встречает бережно... войско царя царей, владыки всех людей от восхода до заката...”

Я подняла глаза на женщину и увидела, что она записывает мои слова.

— Что вы делаете?

— Пятнадцать лет эта находка оставалась непереведенной, — ответила женщина. — Говорили, что в Измире, в музее истории есть специалист по древним языкам, но до Измира мне не добраться...

Я отошла от стола, нерешительно глядя на женщину. А она продолжала:

  — Этот текст описывает наш край. Таким его увидел персидский царь Дарий, когда пришел покорять греческие владения. Он был поражен красотой этих мест и оставил свои помыслы.

— Вы содержите музей?

— Это история нашего селения. Я собирала ее по крупицам в каменоломнях и скалах, подбирала экспонаты на свалках. Знаете, иногда люди думают, что выбрасывают рухлядь. А ведь она оказывается исключительно древней.

— Какой вы заканчивали университет?

— О нет, — скупо улыбнулась женщина. — Крестьянам это не дано.

— Значит, вы — археолог-самоучка?

— Наверное, любитель. Мне стоило огромных трудов собрать эту коллекцию. Жаль только, что туристы к нам почти не забредают... Спасибо вам за перевод.

— Я действительно лингвист.

— Я верю, — ответила женщина. — С вами случилась беда?

— Мне нужен телефон. У вас в селении найдется телефон?

— Он есть. Только не работает вот уже неделю — где-то случился обрыв. Нужно сообщить на станцию, но никто в город не ездил последние дни.

— Как все отрицательно! — сказала я и закусила ноготь. Наверное, отгрызла бы, но у меня, как у медсестры, ногти короткие. На склоне длинные ногти обломаются после первых десяти метров прохода.

— А имеется у вас какая-нибудь служба правопорядка?

— Имеется, — ответила женщина, и я облегченно вздохнула. — Хасан Айнул. Скоро будет сорок пять лет, как он наш единственный полицейский. А еще он пчеловод. Его мед самый лучший в округе.

Сорок пять лет на службе! Даже не хочу думать, каков возраст этого знатного пчеловода. Вряд ли старикан справится с бандой головорезов Бейкера.

К дому-музею примыкал сарай, в котором и жила женщина. Она обработала йодом мои пальцы и вскипятила воду для мытья. В тесной кадке с горячей водой я незаметно уснула. Проснулась оттого, что женщина трясла меня за плечо.

— На улице появились какие-то люди с оружием, — сообщила она.

Я тут же вскочила. Нельзя было задерживаться у доброй турчанки. Наступило утро, и люди Бейкера двинулись по следам моих босых ступней. Естественно, следы привели в селение. Вот дурная голова! Кто? Я, конечно.

— Я долго спала?

— Минут десять.

Чувствовалось, что недолго. Меня шатало, в ногах гирями перекатывалась усталость, голова тупая — мысли двигались с изяществом бульдозера. Чашечка крепкого кофе, может быть, привела бы меня в порядок, но нет времени на это.

Женщина сунула мне в руки темный халат с цветочками, свой платок с оливковой ветвью и простенькие туфли. Я быстро оделась, глянула на себя в зеркало. Ну, турчанка, ей-богу! Сфотографироваться бы на память, да некогда и фотоаппарата нет.

В дверь дома-музея внезапно забарабанили так, что сердце подпрыгнуло в груди. Хорошо, что мы находились в пристройке, которую не заметно с улицы. Я спешно надела на шею цепочку с тяжелым перстнем, сунула в платок кальку.

— Пойдем быстрее! — сказала женщина.

Мы незаметно покинули сарай и скрылись в зелени кустов. Краем глаза я заметила яркий оранжевый джип с открытым верхом, остановившийся посредине дороги. На его борту красовались нарисованные языки пламени. Лопоухий мерзавец сидел на месте водителя, скрывая глаза за черными круглыми очками, как у слепого.

Пригнувшись, мы побежали к деревьям на заднем дворе. За вереницей низких густых сосен, иголки которых были размером с палец, нас ожидал ишак. Привязанный к дереву, он грустно посмотрел на меня.

— Садитесь! — сказала турчанка, водружая на спину животного пару сумок, связанных за ручки. — Он знает путь. Горная тропинка ведет через перевал. За ним — дорога к городу Секе. Эти мордовороты — не местные. Им неведомы потайные тропы.

— Даже не знаю, как вас благодарить.

— Все в порядке. Переведя текст, вы очень помогли мне.

— А как же ишак?

— Когда вы слезете с него, вернется обратно. Он старенький, но очень умный.

— Спасибо вам! — Я произнесла это от всего сердца. — Спасибо огромное!

— Торопитесь!

* * *

Никогда не ездила на ишаке. Кто не знает — это такое животное, раза в два меньше кобылы. Когда сидишь на нем, ноги волочатся по земле. Мои, по крайней мере, волочились.

Скоро мы скрылись в скалах. Ишак медленно взбирался в гору по знакомой только ему тропинке, и я доверилась бессловесному животному. В Святом Писании обычно говорят — “тварь”, что-то вроде “каждой твари по паре”, но у меня язык не поворачивался так назвать моего проводника.

Селение сначала виднелось за валунами, а потом пропало, оставшись внизу. Некоторое время я смотрела на тропинку, голова раскачивалась из стороны в сторону. Потом вспомнила о сумках, сунула в одну из них руку и вытащила на свет холодную лепешку и пару апельсинов. Со стоном я вгрызлась в апельсин, сладкий сок брызнул в стороны.

Насытившись до приятной тяжести в животе, я некоторое время смотрела на тропу. Потом от мерного покачивания меня сморило. Сон накатился, обхватил, закружил...

Когда я очнулась, то обнаружила перед собой огромное око с серым выцветшим зрачком. Око моргнуло, и я едва не взвизгнула. Но потом обнаружила, что лежу на осле, преданно обхватив его щетинистую шею руками, словно шею любимого.

Осел не двигался. Я удивленно подняла голову.

Мы стояли на пустынной дороге, петляющей по склонам. Вдалеке виднелся город. Позади высилась гора, с которой мы, по-видимому, спустились. Тропинка закончилась, и ишак терпеливо ждал, когда я соизволю проснуться.

Я слезла с животного и с трудом разогнула поясницу. Над головой сияло жаркое солнце. Неужели полдень? Сколько же я проспала? Часа три, не меньше.

Ишак вопросительно смотрел на меня.

— Ну все, иди! — сказала я ему, махнув рукой. — До города доберусь сама.

Ишак не двигался.

— Что же ты? Давай, иди назад. Тебя хозяйка ждет.

Ишак продолжал стоять на месте, проявляя истинно ослиное упрямство и полностью игнорируя мои слова! Ах да — на нем осталась пара сумок с продуктами. Я пожала плечами и сняла их. Как только спина освободилась, ишак развернулся и, цокая копытами, направился к едва заметной тропинке, ведущей в гору.

Я усмехнулась и водрузила сумки на плечо. Тяжело, но и не такое таскала. Например, рюкзак со снаряжением, когда шла на скалу. Или те же баулы вчерашние, в которых остались все мои вещи...

Через тридцать минут я прошла мимо таблички “Секе” и вскоре оказалась в городе. В общем, не такой большой, как Измир, хотя я и Измир толком не видела. А этот — совсем маленький городишко. Дома низкие, в основном не больше двух этажей. На фоне гор возвышались острые пики минаретов, а на здании под ними пламенела реклама “Мальборо” и “Кока-колы”. И что американцы делают с миром!

На улицах гомонили люди, гудели автомобили, иногда раздавался резкий рев ишаков. На меня никто не обращал внимания. Возле лавки, торгующей пряностями, я заметила полицейского. Своим огромным брюхом он едва не смахнул с прилавка чашечки с корицей. А лицо у него — ну, типичный азербайджанец! Такой же надменный и важный.

— Простите, мистер... — Я сразу заговорила на английском: — ...со мной случилось несчастье. Я — гражданка России, меня ограбили.

Он повернулся ко мне недовольно, в руках дымилась чашка чая.

— Зачем по-чюжёму говоришь, раз из России? — писклявым голосом откликнулся он по-русски. — Ну, что у тебя слючилось, что?

Я смотрела на него дикими глазами. Ожидала чего угодно в этой стране, но только не полицейского, который разговаривает, словно продавец абрикосов с рынка возле моего дома в Москве.

— Ну, чего уставилась? — продолжил он, всем видом показывая, что я ему мешаю. — Из Азербайджана я. Ну что, что тебе нюжно?

— Меня зовут Алена Овчинникова. Я из лагеря археологов на побережье. Хочу сообщить, что его захватили бандиты. Мне удалось бежать, но в заложниках остались двое граждан Великобритании.

По мере того как я говорила, глаза бывшего соотечественника округлялись. Удивительно, что моя история так его поразила!

Мой собеседник вернул чай на прилавок, продолжая пожирать меня глазами.

— Не знаю, там ли еще бандиты, но лучше поспешить. — Я перевела дух. Говорила так быстро, что запыхалась. — Они у меня отобрали все деньги, документы...

Толстяк-азербайджанец (никак не поворачивается язык назвать его полицейским) неожиданно проворно схватил меня за руку.

— Что вы делаете? — удивленно воскликнула я, наблюдая, как вторая рука азербайджанца ползет к кобуре.

— Попалась! — закричал он.

— Постойте, вы меня с кем-то перепутали.

— Ничего не перепютал! — Он расстегнул кобуру и взялся за рукоять пистолета. — Чеченская террористка! Я поймал чеченскую террористку! Будет мне премия!

Ну и остолоп! И как такого взяли на службу? Я — самая что ни на есть русская в пятом или шестом колене. На чеченку ни капли не похожа... Вот остолоп!

Однако ошибка грозила обернуться неприятностями. Азербайджанец уже достал пистолет, но в ковбои, видимо, в детстве не играл. Пистолет запутался в его толстых волосатых пальцах. Хоть в этом повезло! А в остальном... Что же такое со мной происходит? Может, плюнула не туда? Черная кошка дорогу перебежала? На солнце бури, или планеты сошлись во враждебную комбинацию?..

Я не стала ждать, пока горе-полицейский разберется с пистолетом. Неизвестно, что он будет с ним делать. Этот ненормальный ведь упоминал про награду, а вдруг ее дают за мертвую голову?

Я схватила с прилавка щепоть красного перца и бросила ему в лицо. Читала, что это средство похлеще любого слезоточивого газа.

Азербайджанец пронзительно завопил и отпустил мою руку. Я бросилась наутек. Люди расступались перед растрепанной черноволосой девушкой с сумками на плече, и я неслась, чувствуя себя преступницей. Дедушка всегда говорил, что, если ты бежишь от закона, значит, совесть нечиста. Что же нечисто в моей совести?

Пришлось свернуть в переулок, потому что люди оборачивались на меня. Что, бегающих женщин не видели? Постройте легкоатлетический стадион и ходите туда почаще.

Переулок вывел на другую улицу, на которой было намного меньше людей и торговых лавок. Что же теперь делать? Бежать в полицию? Где вероятность, что там не сидят земляки этого толстяка, которые тоже примут меня за чеченскую террористку?

Рядом с магазином бакалейных товаров на стене из пористого песчаника висел листок бумаги. Еще влажный — только что наклеили.

Я взглянула на него и поняла, что полицейский вовсе не остолоп и ничуть не ошибся. Он прекрасно знал, кого собирается задержать. На листке красовалась моя фотография с паспорта, который остался в руках мистера Бейкера. Текст гласил:

“Внимание!

За совершение тяжких преступлений разыскивается чеченская террористка Алена Овчинникова. Будьте внимательны, эта женщина опасна!

Если вам что-нибудь известно о ее местонахождении, обязательно сообщите в полицию или позвоните по телефону: 232-733-242”.

Я читала все это, и мурашки бегали по коже. Вот теперь самое время прикрыть лицо паранджой!

Мне не выбраться из Турции. Проклятый Бейкер обложил со всех сторон. Он не позволит уйти, пока я не передам ему кальку с текстом и перстень... Да, есть над чем подумать! Что особенного в старой легенде, из-за которой Лопоухий готов затравить меня, как бешеную собаку?

В любом случае, нужно покинуть Секе. Полицейский-азербайджанец промоет глаза, допьет чай и поспешит сообщить в управление, что видел в городе опасную террористку. И мне устроят такую головную боль, что мало не покажется. Пока есть время, надо покинуть город. Только куда податься?

Раскинув мозгами, решила ехать в Измир. Город крупный, даст бог, затеряюсь там — не найдут. Из Измира можно переправиться в Стамбул, где находится российское посольство. Наши, правда, могут не разобраться. Арестуют чеченскую террористку на всякий случай, хоть и не знают такую. Но там уже будет другой разговор. Я готова отправиться в Россию хоть в клетке и в кандалах. Только бы вернуться домой!

Автовокзал нашла довольно быстро. Не знала, где добыть денег, однако немного турецких лир обнаружилось в сумке. Спасибо любительнице археологии. Никогда не забуду эту женщину.

Я купила билет и направилась к автобусу, но издалека увидела у входных дверей полицейского, который проверял лицо каждой входящей женщины.

Во мне словно все умерло. Полиция сработала оперативно. Что же делать?

Рядом под навесом стояла небольшая печь для приготовления лепешек. Я провела пальцем по вымазанному сажей ободку и жирно намазала брови. Затем разломила пополам абрикос и сунула дольки за щеки. Этого мне показалось мало, я извлекла апельсин и брызнула соком в глаза. Защипало так, что мама не горюй! Аж слезы потекли! Теперь глаза будут красные, как у рака.

Взгляд полицейского задержался на моем лице, и я едва не ударилась в панику. Благо гомон торопящихся на автобус турецких крестьян заставил его поспешить с решением. И он пропустил меня!

Окрыленная, я влетела по ступенькам в салон. Устроилась на заднем сиденье в самом углу.

Автобус набился под завязку. Люди толпились в проходе. В основном бедно одетые крестьяне с мешками и котомками. Когда автобус тронулся, где-то впереди завизжал поросенок. Веселая компания.

Город закончился быстро, и автобус стал подниматься в гору. Я некоторое время глядела в окно на склоны, поросшие хвойными деревьями, а потом достала кальку с текстом.

На отпечатке с рельефа человек с вытянутым лицом парил над толпой. Загадочный человек, надо сказать. Кроме странной головы у него были длинные руки с неправильным сгибом локтей. Художник как будто допустил небрежность. Руки людей в толпе были совершенно нормальными, а у этого... Возможно, зубило соскользнуло, или скала раскрошилась, поэтому предплечье получилось намного длиннее плеча.

Еще некоторое время смотрела на рисунок, ничего не понимая. Если художник допустил брак, то почему только в этом месте? Остальные элементы рисунка безупречны. Неужели простая случайность? Или художник хотел показать именно такую руку человека?

По негативному оттиску невозможно сделать точный вывод. Было бы неплохо вернуться на скалу и изучить рисунок с лупой... Ладно, пока обратимся непосредственно к тексту.

Автобус подпрыгнул на кочке. На мою кальку посыпались куриные яйца из чьей-то корзинки. К счастью хозяйки, и моему тоже, ни одно не разбилось. На удивление.

Женщина с извинениями собрала яйца. Я вернулась к изучению наскальной надписи.

Текст составлен на древнегреческом. Судя по шрифту, относится к периоду ранней Греции, седьмой-восьмой век до нашей эры. Гродин упоминал, что Великий Сказитель жил примерно в это время. Обычно Майкл делает предположения, основываясь на характерных особенностях предметов — горшков, настенных рисунков, оружия. Иногда, когда сомневается, заказывает радиоуглеродный анализ. А я вот по тексту определяю. Хорошо, что наши датировки совпали.

Рассветным солнцем Астелия, царственная дочь, повстречала юношу... — прилагательное не прочесть, — Эндельвар нареченного. — Следующая строка стерта, а дальше: — Полюбила его без памяти. Царь Герос узнал о тайном влечении, юношу повелел изловить и... — наверное, “казнить”. Дальше стерт целый кусок. Различались лишь слова “царские воины”, “Эндельвар”, “заключенный”. Потом: — Птицы вещие донесли до Астелии весть горькую. И воскликнула дева в отчаянии: нет мне места среди живых, а только на... — Сколот кусок. Осталось только “Асфо......га”. Очевидно, подразумевались Асфодельные луга царства Аида — царства мертвых.

Затем текст пошел более-менее читаемый:

Взобралась на вершину великого храма, глазам города на обозрение. Проклятиями осыпая отца своего, кинуться вниз готовая.

Донеслись речи страдания до ушей заточенного юноши. — Значит, девушка подумала (или ей донесли), что Эндельвар казнен, а юношу лишь заточили в темницу. Теперь стал понятен смысл пропущенного куска.

Так, что же дальше?

А дальше начался миф. Кстати, знаете, что с древнегреческого “миф” переводится как “слово”? Так-то!

Вознегодовал... юноша и взлетел из темницы на крыльях любви. Промчался изумленных людей над головами, царя Героса изумленного то... тоже.

Не увидела Астелия возлюбленного, кинулась с крыши ликом светозарным...

Снова провал на несколько строк. Я прочла только “горечь” и “небесные слезы”. Далее:

... в гибели дочери обвинил, отправился с войском в погоню... — Что-то “летел”, а окончание: оглядки не тая. Полет прекратил свой на пике кручинистом.

Дальше царь Герос вроде как осадил гору.

Пыточной смертью решил... наказание. И замурован, и преградами хитрыми устлан. — Снова провал. — Каждый год с той поры... горестный... — Очевидно “в день горестный”. —. .. Царь являлся к пещере, чтобы видеть мучения. Слово не ведает, кто смерть принял первым. Царь дряхлеющий или навечно Эндельвар заточенный.

Вроде все. Странно, я четко помню, что четверть текста не успела скопировать, а по смыслу легенда закончена. Что же там еще было? Ладно, чего мучиться? Не поворачивать же автобус.

Итак, о легенде. Что можно сказать? “Ромео и Джульетта” в древнегреческой интерпретации. Нужно проверить, существовал ли царь Герос, да и про Великого Сказителя стоит поискать информацию. Кстати, Гро­дин упоминал, что опубликовал предварительные результаты раскопок в журнале “Археологический вестник”. Хорошо бы просмотреть его отчет. Нужна библиотека университета, в котором имеется исторический факультет.

Теперь вернемся к главному. Зачем этот текст понадобился американцу по фамилии Бейкер? Он не имеет ценности, кроме исторической или филологической. Обычная драма с элементами сказки. Может, Бейкер писатель и ему потребовался оригинальный сюжет, чтобы стать самым продаваемым автором мира? Так Шекспир его опередил на несколько веков.

Заложило уши, словно при подъеме или спуске самолета. Я выглянула в окно. Автобус медленно карабкался в гору, преодолевая перевал. Видимо, мы настолько высоко забрались, что разреженный воздух дает о себе знать.

Я вернулась к тексту, и взгляд остановился на картинке. Шальная мысль мелькнула в голове. А что, если...

Единственным неправдоподобным моментом в тексте является полет юноши. Все остальное могло быть реальной историей, но это... Это и есть сказка.

Эпизод занимательный. Древнегреческие тексты довольно витиеваты и глубоко образны. Не верите — почитайте Гомера. Например, если Одиссей сталкивается с чудовищем, то оно олицетворяет какой-либо человеческий порок; если рисует покорное ожидание Пенелопы, то подразумевается, что в женщине основное — верность. Значит, Пенелопа, сиди и жди, пока Одиссей развлекается за морями. Хороши рассуждения! Вот она, сущность мужиков. И сказки написали под себя. Ну да бог с ними... Если древнегреческие тексты образны, то полет юноши может означать силу чувства, волю к свободе или еще что-нибудь...

А вдруг полет был настоящим? А вдруг кольцо...

Я достала перстень и продела в него палец... Ничего не произошло. Как сидела, так и осталась на месте. Ерунда какая! Мне ли верить в реальность сказок?

Я спрятала кольцо.

ГЛАВА 4

Город Измир, и как мне там было туго

Если в автобусе я и мечтала, что добьюсь правды в Измире, то, прибыв в этот крупный портовый город, быстро поняла, что моим надеждам не суждено сбыться.

Большие часы на площади перед автовокзалом показывали четыре часа вечера. Сумки с провизией опустели где-то наполовину, осталось несколько яблок, пара пресных лепешек и пара миллионов турецких лир, что эквивалентно одному доллару. В Турции жуткая инфляция, потому что никто не платит налогов. Для здешних торговцев кассовый аппарат — этакая зарубежная диковинка.

На вокзале купила дневную газету и немецко-турецкий словарь к ней. Однако, чтобы понять содержание передовицы, словарь не требовался.

На первой полосе под заголовком, набранным аршинными буквами, помещены рядом две фотографии. Одна моя — с паспорта. На другой — лагерь Майкла Гродина рассветным утром.

Я отошла в тень уличного кафе, чтобы не разрыдаться на глазах толпы. Опустилась за столик и принялась переводить текст, хотя фотографии уже красноречиво сказали все.

“Сегодня рано утром в лагере археологов на побережье Средиземного моря неподалеку от города Кушадасы найдены тела зверски убитых граждан Великобритании. Профессор Йоркского университета Майкл Гродин и его помощник Чарльз Фарингтон проводили археологические раскопки древнегреческих захоронений. Преступление поражает своей бессмысленностью. Полиция подозревает в убийствах гражданку России Алену Овчинникову, которая уже разыскивается Интерполом за совершение террористических актов в Чеченской республике...

Вот что сообщил нам офицер Интерпола Джон Бейкер...”

Джон Бейкер? Лопоухий предводитель турецких головорезов — офицер Интерпола? Я впилась глазами в строки.

“Алена Овчинникова давно разыскивается спецслужбами России за организацию взрывов на территории Чечни, нашей службой — за подрыв американского посольства в Танзании. Совершенное преступление — еще один террористический акт. Мы надеемся задержать преступницу на территории Турции...”

Дальше следовало стандартное:

“Будьте внимательны! Всех, кто знает о местонахождении Алены Овчинниковой, просим сообщить...”

И так далее.

Минут десять я рыдала, утираясь газетой. Перед глазами стояла фотография, на которой трупы Гродина и Чарльза распластались между палаток на том самом месте, где несколько часов назад находились мои сумки, а я, прячась в темноте, пыталась вытащить из них ридикюль. За что они убили Гродина? Майкл был далек от политики и бизнеса, его интересовала только история... А Чарльз? Ему не исполнилось и тридцати...

Почему полиция не обратила внимания на множество чужих следов? Земля в лагере должна быть перепахана огромными мужскими ботинками. Только слепой не заметит, что в лагере происходило нечто.

Или местная полиция во всем потакает офицеру американского отделения Интерпола Джону Бейкеру?

Боже, как тошно!

Несмотря на обилие людей вокруг, я чувствовала себя одинокой. Мне было хуже, чем прошлой ночью.

Тогда казалось, что достаточно улизнуть от бандитов и сообщить обо всем в полицию... Что делать теперь, когда меня во всеуслышание назвали убийцей? И ничего не докажешь! Ведь я — женщина без документов, без гражданских прав... Без надежды...

* * *

Минута разговора с Москвой стоила двадцать пять центов. Я заказала две и долго думала, кому позвонить. Когда все же приняла решение, то никак не могла произнести номер оператору. Молодая миловидная девушка терпеливо смотрела на меня через окошко. Нет, я не забыла номер. Дело в другом. Я сильно сомневалась в этом человеке.

Из трубки неслись длинные гудки. Я ждала, затаив дыхание, и мне казалось, что он никогда не возьмет трубку.

— Алло? — раздалось на другом конце провода.

— Алексей, это я, Алена.

— Аллочка, это ты?

Я устало закрыла глаза. Господи, почему я вздумала звонить именно ему? Ведь у меня столько хороших знакомых!

Позвольте представить типичного Одиссея. Мой бывший муж Леха Овчинников. Уже не мальчик, а не прекращает путешествий по барам и ресторанам. Думал, что я, как Пенелопа, буду терпеливо ожидать, пока он с сиренами нагуляется...

Так мы и разошлись.

Голос Лехи, поднявшего трубку, не оставлял шан­сов. Тембр на тон выше, чем обычно, некоторые слова удаются с трудом. Я наблюдала его таким, когда он возвращался под утро. Леха был пьян.

— Леха, это я! Алена!

— Какая Алена? — серьезно спросил он.

— Леха, где ты нализался среди бела дня? Как тебе только не стыдно!

— Вы кто? — осторожно спросил Овчинников. Нет, ситуация становилась забавной. Я хохотнула, но это была нервная реакция.

— Я твоя бывшая жена, дубина!

— Алена, что ли?

Дошло, наконец!

— Алексей, попытайся взять себя в руки и выслушай меня. Это очень важно.

— Алена, у нашего бухгалтера был юбилей. Мы с Черегой... тьфу, Серегой немного выпили... — Очевидно, вообразил, что я его допрашиваю. Будто мы по-прежнему живем вместе. Вот идиот!

— Алексей!! — рявкнула я. Он заткнулся, но слышит ли? — Со мной случилась беда. Мне срочно необходима твоя помощь.

— Сейчас приеду! — По тону я поняла, что Леха готов бросить трубку и отправиться на мою пустую квартиру. Я прочувствовала его реакцию за полсекунды до окончания фразы:

— Нет! Не клади трубку! Слышишь?

— Да... — Голос приблизился.

— Леха, я нахожусь в Турции. У меня украли все деньги и документы. Вдобавок ко всему... — Я снизила голос до шепота. —...меня разыскивает полиция.

— Ты шутишь? — произнес мой “Одиссей”.

— Не шучу! Овчинников, это все очень серьезно! Моя жизнь зависит целиком от тебя!

— Слушай, я чего-то плохо понимаю. Откуда ты звонишь?

— Леха, я пропадаю в Турции! Ты должен прилететь в Измир завтра же и привезти пять тысяч долларов! Я буду ждать тебя весь день возле башни с часами на площади Конак. Ее все знают, это символ города.

Он коротко хохотнул и спросил тихо так, вкрадчиво:

  — Аленушка, милая... ты чего, сдурела?

Я обозлилась.

— Слушай, тамада на юбилеях, у меня денег ровно на звонок тебе и краюху хлеба. Как только краюха закончится, начну помирать с голода. Если я умру, виноват будешь только ты, поскольку не прилетел быстро!

— Повтори еще раз, что тебе надо? — Его речь еще невнятна, но, кажется, идет протрезвление.

— Ты должен прилететь в Турцию, в город Измир! Привези пять тысяч долларов. На площади Конак найдешь башню с часами. Там я буду ждать тебя весь завтрашний день.

— Куда?

— В Турцию! В Измир!

— А где я возьму билет на самолет?

— В авиакассе!

— И чего нужно?

— Привезти мне пять тысяч долларов!

Эти слова его окончательно взбодрили.

— Где же я столько возьму? — удивленно произнес он.

— Где хочешь... Алло! — В трубке что-то щелкнуло, а затем голос оператора произнес по-английски:

  — Ваши две минуты истекли.

Я хлопнула трубку на рычаг.

Господи, ну зачем я позвонила Овчинникову! Только деньги просадила. Вот болван! Не ожидала, что он окажется пьян в пять часов вечера... Что теперь делать?

Придется ждать... Если Леха не прилетит, я погибла. Разве что освоить профессию бродяжки?

Буду скитаться, пока меня не поймают...

Люди на улицах города спешили по своим делам. Пора бы и мне чем-нибудь заняться.

* * *

— Извините, вы не могли бы помочь?

Человек, поднимающийся по ступенькам библиотеки университета Измира, обернулся. Правильно, что я выбрала его. Подтянутый, интеллигентный старичок в красной турецкой шапочке — феске.

— Вы понимаете меня? — спросила я, потому что говорила на английском. Это могло вызвать подозрения, ну а что прикажете делать? Залечь на дно и ждать завтрашнего дня, пока Леха не привезет деньги? А если не привезет?.. Нужно выкарабкиваться из этой истории.

— Может быть, вы говорите по-французски?

— Я говорю на многих языках, молодая леди, скрывающая лицо платком, — на великолепном английском ответил старик.

— Ой, простите... Вы не могли бы помочь мне?

— В чем же, интересно?

— У меня нет читательского билета, а просто так в библиотеку не пустят. Мне очень нужен “Археологический вестник” под номером четыре за нынешний год, британское издание. Вы не могли бы взять его на себя? Завтра утром я верну его вам, где бы вы ни жили, честное слово!

— Даже если я проживаю в Стамбуле?

Неудача. Как жаль, я тридцать минут выбирала человека, которому могла бы довериться.

— Простите... — Повернулась и пошла.

— Куда же вы, молодая леди! — воскликнул он. — Проблем будет гораздо меньше, когда вы научитесь отвечать так же хорошо, как знать иностранные языки и задавать вопросы. Я действительно проживаю в Стамбуле. А в Измире временно, остановился в гостинице.

Я вернулась к нему.

— Что же вы так покраснели?

— Извините, — пробормотала я.

— Вы можете подождать минут пятнадцать? Мне нужна книга Фикрета Баскайя, ну и неизвестно, сколько будут искать ваш журнал.

— Конечно! — радостно и слишком громко воскликнула я. Гуляющие по дорожкам студенты даже стали оборачиваться.

— Я дождусь вас, — заверила его более спокойно.

— Тогда будьте во-он на той лавочке под дубом.

С этими словами он скрылся в дверях библиотеки.

Мое ожидание длилось не больше, чем обещал интеллигентный старичок. Он появился на ступеньках, держа в руках красный том и маленькую белую брошюру. Последняя досталась мне.

— Огромное спасибо! Я вам так признательна!

— Да не за что. Меня, кстати, зовут Камаль.

— А меня Алена... то есть... — Выболтала все-таки! Не удержалась! Вот он — мой язык проклятый. Я повесила голову.

— Не волнуйтесь, — сказал старичок. — Надеюсь, никто, кроме меня, не заметил, что вы — та самая Алена Овчинникова.

— Вы догадались?

— Как только увидел вас. На первый взгляд вы похожи на местных женщин. Одеты, как турчанка, и у вас черные волосы. Но лицо европейское. Отсюда следует, что вы либо сменили гражданство, либо скрываетесь. И я вспомнил о громких заголовках в утренних газетах.

Я попыталась вскочить, но он удержал меня за руку.

— Не беспокойтесь, я не верю, что вы совершили чудовищные преступления, которые приписывают вам газеты.

— Это почему же?

— У меня все-таки голова есть на плечах. Мне показалось маловероятным, чтобы хрупкая девушка расправилась с двумя взрослыми мужчинами.

— Может быть, я очень сильная девушка?

— Может. Но вас отличает великолепное владение иностранными языками.

— Чтобы побеждать врага, нужно знать его язык.

— Трудно представить себе террориста, фотографии которого расклеены на всех углах, идущим в библиотеку и интересующимся “Археологическим вестником”.

Я не выдержала, слезы полились из глаз.

— Меня подставили... Я приехала работать... Меня сначала едва не убили, а потом убийцы и обвинили в этих... этих преступлениях...

Он нерешительно кашлянул.

— Я могу вам помочь?

— Вы уже помогли. “Археологический вестник” очень важен... Я готова вернуть его завтра. Куда мне подойти?

— Я остановился в отеле “Хилтон” на бульваре Гази-Османпаши. Давайте встретимся в восемь утра. Не заходите внутрь — не все люди задумываются над тем, что пишут в газетах. Встретимся у входа.

— Спасибо вам за все!

— Это самое меньшее, что я могу для вас сделать... Вам нужны деньги?

Нужны ли мне деньги? Не просто нужны, а катастрофически нужны! Неизвестно, появится ли завтра Леха. Есть у меня на этот счет большие сомнения.

Но я отвела глаза и ответила:

— Деньги? Нет, у меня много денег!

— Тогда возьмите еще... — И Камаль вложил в мою руку несколько купюр. — Поужинайте сегодня.

— Я не...

— Считайте это вкладом в то исследование, для которого вам понадобился “Археологический вестник”.

Он поднялся, и я вслед за ним.

— Увидимся завтра, — сказал он. — В восемь утра.

— До свидания.

Какой хороший человек попался. Добрый, отзывчивый, интеллигентный... Иногда смотришь вокруг и кажется, что тебя окружают озлобленные люди. Но когда появляется такой Камаль, на душе становится теплее.

Больше всего хотелось почитать “Вестник”, но это я сделаю позже. Отыщу укромное место, где мне никто не помешает, и займусь исследованием. Пока лишь открыла оглавление и убедилась, что статья Майкла Гродина имеется в наличии.

Теперь следует хорошенько познакомиться с Из­миром.

Я старалась как можно меньше обращаться к лю­дям. Камаль прав: не все такие вдумчивые, как он, а средства массовой информации имеют огромное влияние на умы людей. Любой лавочник или торговец, узнав меня, без колебаний вызовет полицию. Поэтому город изучала сама, иногда пользуясь словарем.

Измир стоит на краю моря, залитый солнцем, в окружении высоких гор. По легенде он был основан Танталом, сыном Зевса, и в древности являлся одним из крупнейших торговых и культурных центров. Смирну (так раньше назывался Измир) даже сравнивали с Троей. Город-порт несколько раз разрушали землетрясения и всякие неугомонные цари вроде лидийского Аллиата Третьего.

Где бы вы ни находились в Измире, отовсюду виден холм Пагос, на котором стоит древний дворец Кадефекале — “Бархатный замок”, — возведенный еще римлянами в третьем веке до нашей эры. На бульваре Гази-Османпаши археологи обнаружили римскую рыночную площадь с колоннадой. В общем, куча древностей, но я была очарована символом города — башней с часами, расположенной на площади Конак. О ней расскажу позже.

Так вот, вокруг этих древностей (а кое-где прямо на них) выросли современные городские кварталы. Бетонные коробки домов, сверкающие пятизвездочные отели... Измир перенял эстафету от древней Смирны и продолжает оставаться крупнейшим торговым и туристическим центром.

Вдоль дорог и улиц растет множество красивейших пальм. Интересно, их специально высаживают или они сами вырастают? Я присмотрелась внимательнее.

Ага, как же, “вырастут они сами” — ровненькими рядами вдоль автотрассы и пешеходных дорожек...

Остановилась возле витрины магазина и долго любовалась турецкими дубленками. Они там такие... Просто не хватает слов, чтобы описать эту прелесть. Боже, как бы мне пошла та, беленькая, с пушистым воротником! Мои вороные волосы так и рассыпались бы по нему.

Хотелось побродить по набережной. Уж больно красива. Но там — сплошные туристы, отели... В своей крестьянской одежде я буду выглядеть нелепо. Заберут в полицию еще быстрее, чем если разгуливать, не прикрываясь платком.

И я отправилась подальше от туристического центра города, от набережной с отелями и великолепного центрального парка. Ближе к жилым кварталам. Выбрала ночное кафе, где было меньше всего народу, и села за столик, заказав кофе.

Как я соскучилась по кофе! Когда пьешь его по утрам каждый день, вроде и не замечаешь, как он бодрит. А тут, сутки без него — и меня уже ломает, словно матерую наркоманку.

Кофе освежил и придал бодрости. Я раскрыла “Археологический вестник”.

Статья Майкла Гродина называлась “Фактические доказательства существования Великого Сказителя”. Человек, который писал ее, был увлечен исследованием, дышал полной грудью и строил множество планов и надежд. Он даже не подозревал, что его жизнь вскоре оборвется... Вот только из-за чего? Я надеялась, что статья поможет отыскать ответ.

Гродин начал с рассказа о том, что на раскопках финикийских поселений в Тунисе обнаружил пергаменты с неизвестной доселе легендой. В предисловии манускрипта говорилось, что текст привез из-за моря финикийский купец. Он купил копию на могиле Великого Сказителя.

“Эта крошечная, непримечательная на первый взгляд легенда, — писал Гродин, — навела меня на мысль о том, что Великим Сказителем финикийцы называли Гомера...”

— Ничего себе! — пробормотала я.

А Гродин между тем на несколько страниц развернул известную гомеровскую проблему. Ведь считалось, что тексты “Одиссеи” и “Илиады” напевали нищие менестрели — барды-песенники, которые и составили цикл баллад из древних легенд и преданий. А Гомер — лишь легендарный родоначальник их племени. То есть вроде бы поэт Гомер — выдуманный образ.

“Теперь, — писал профессор Йоркского университета в заключение обширных рассуждений, — у нас появилась удивительная возможность решить гомеровскую проблему. Если Гомера финикийцы называли Великим Сказителем, а легенда скопирована с его усыпальницы, значит, слепой поэт действительно существовал!”

Идея Гродина понятна: найти усыпальницу Гомера и тем самым доказать его существование, его авторство в написании величайших поэм древности. Надо же, а я и не знала, что он занимается такой удивительной работой, помогая ему в Тунисе. Переводила отрывки надписей на стелах и плитах, успешно забывала их содержание и с чистой совестью и заработанными долларами в кармане возвращалась домой.

Статья начинала напоминать детектив. Гродин писал, что финикийцы неутомимые мореплаватели, исследователи Средиземного моря. Их поселения найдены в Африке, на Сицилии и даже в Испании. Откуда купец привез эту легенду?

Майкл совершил невозможное, проследив путь торгового каравана. Шаг за шагом исследовал каждую остановку парусных галер. В заключении Гродин писал, что, возможно, предстоящие исследования в окрестностях Измира позволят наконец завершить многовековые споры.

Все правильно. Множество городов боролись за право называться родиной Гомера. Среди них была и Смирна, то есть Измир... Жаль, что расследование оборвалось, когда Гродин уже вышел на финишную прямую. Обидно.

А ведь я находилась на развалинах усыпальницы самого Гомера! Если Гродин не ошибся... Черт побери!

Все это интересно, но попытки разгадать гомеровскую проблему далеки от моих злоключений. Я оторвалась от брошюры, задумчиво глядя на колышущиеся пальмовые ветви. Чего хочет Бейкер? Решить гомеровскую загадку? Невероятно.

Ему нужна одна из легенд над гробницей. Какая? Возможно, совершенно не та, которую скопировала я. Мне понравился летящий человек, я его и “слизала”. А Бейкеру, может, были нужны сражения или походы! Вот так. Думай как знаешь!

Попросила у официанта еще кофе. Молодой турок как-то странно посмотрел на меня, кивнул и ушел. Когда он скрылся за стойкой, я обнаружила, что мой платок свалился с головы. За чтением как-то этого не заметила. Вот досада!

Оставив на столе деньги, я спешно покинула заведение. Не хватало только, чтобы официант вызвал полицию.

Спать хотелось безумно. Не помогал даже выпитый кофе. Все, что мне удалось выкроить за два дня, — три часа сна верхом на ишаке. В парке культуры, ближе к Басмане, я выбрала лавочку поукромнее и устроилась на ней. Сейчас лето, ночи в Турции теплые. Едва закрыла глаза, как тут же провалилась в забытье.

Очнулась я, когда утреннее солнце освещало верхушки парковых каштанов и пальм. Сколько, интересно, времени? Часов пять утра, наверное.

После лавки болели ребра, зато выспалась на славу.

Нужно спешить к башне с часами. Возможно, мой бывший уже ждет. Даже самой приятно, какая я оптимистка!

Я помчалась на площадь Конак. Немного поплутала — все же в Измире только второй день. Когда добралась до места встречи, часы на старинной башне показывали начало седьмого.

Выполненную в арабском стиле башню видно издалека. Она возвышается над городскими кварталами и зеленью южных деревьев. Башня с часами — признанный символ города Измир. Ее знает каждый житель, а каждый турист обязательно бывает возле нее. Но я не удивлюсь, если, прибыв в Измир, Леха Ов­чинников так и не нашел ее. Одно слово — недотепа.

Лехи нигде не было.

Мой любимый и единственный, с некоторых пор переведенный в категорию бывших любимых и единственных, не появился. Неизвестно, появится ли вообще после вчерашней попойки... Позвонить в Москву еще раз? Позвоню, когда потеряю терпение.

Я опустилась на лавочку и только тогда обнаружила, что сижу без платка на голове. Волосы развевались на бодрящем морском бризе, мне было так хорошо, и я совершенно забыла о безопасности.

Пришлось спешно исправить упущение. В этот ранний час людей на улицах немного. Я надеялась, что никто не обратил на меня внимания, несмотря на то, что фотографии развешаны на каждой стене. Пожалуй, если бы сюда приехал Майкл Джексон, его бы рекламировали меньше.

Около половины восьмого людей на площади прибавилось. К прилегающим базарам потянулись торговцы. Овчинников отсутствовал. Пора было спешить к отелю “Хилтон”, чтобы вернуть книгу Камалю. Затем опять сюда вернусь.

Через двадцать минут я прогуливалась возле гостиницы. У ее входа застыл строгий швейцар. Камаль предупреждал, что лучше не заходить внутрь.

Я прошла мимо гостиницы и встала на углу. До встречи оставалось еще десять минут.

По бульвару неспешно шли два полицейских. Я отвернулась, опасаясь показать им даже краешек волос — настолько мне было боязно. Решив, что они уже далеко, я собралась вернуться к входу...

Чьи-то руки схватили меня за плечи и бросили на стену. Все произошло настолько стремительно, что я не успела опомниться.

— Не двигайтесь, или будем стрелять!

Холодное дуло, уткнувшееся в затылок, исключало любые толкования, кроме одного: где-то я дала промашку.

— Руки за спину!

Полицейские сковали запястья наручниками. Быстро подъехал автомобиль. Не оставалось сомнений, что за мной следили давно и к захвату подготовились основательно. Наверное, кто-то опознал меня возле башни с часами, где я некоторое время бродила с открытым лицом. Вот и поплатилась, деревенская Маша, за свою простоту.

* * *

Полицейский участок, казалось, только очнулся от сна. Дежурный и еще один блюститель порядка круглыми глазами уставились на своих коллег, которые. втащили меня в помещение.

Я очутилась в крохотной белой комнате, одну стену которой занимало большое зеркало. По фильмам знаю, что это за зеркало. С другой его стороны скоро соберется толпа любопытных. Хотя сомневаюсь, что Бейкер позволит кому-то быть свидетелем нашей встречи.

Меня не обыскали как следует. Полицейские постеснялись. Прошлись слегка в поисках оружия, изъяли кальку с копией текста и брошюру со статьей Гродина. Но перстень остался висеть на шее, спрятанный между... в общем, надежно спрятанный. Я слышала, как копы обмолвились, что нужно вызвать женщину-полицейского. Наверное, чтобы обыскать тщательнее.

Пока я сидела за столом, а стражи охраняли дверь. Они говорили тихо, но я услышала:

— Его нужно вызвать!

— Не знаю, удобно ли это.

— Он сам просил...

Мне конец.

Сейчас вызовут Бейкера. Неизвестно, в каком районе Турции находится эта тварь, но в течение часа, думаю, будет здесь. На этом сказка закончится, и от сестрицы Аленушки останутся только рожки да ножки.

Минут тридцать сидела в одиночестве, чувствуя изучающие взгляды из-за стекла. Мне это надоело, я повернулась к зеркалу и показала язык. Знаю, что неприлично, но мне стало легче.

Еще через некоторое время дверь открылась, в проеме остановился мощный полицейский, явно ожидая кого-то, чтобы пропустить в комнату вперед себя.

Я напряглась. Вот оно! Бейкер уже в Измире. Приехал почти сразу. Этот стесняться не будет. Засветит под дых и обыщет, как ему хочется.

К моему удивлению, в комнату вошел совершенно незнакомый человек. Турок. С волевым подбородком и тяжелым, неприятным взглядом, от которого так и хотелось спрятаться. Да, Бейкер приехать не смог. Но прислал замену, судя по виду — достойную. Где он набирает таких дуболомов?

Полицейский закрыл дверь, и мы остались в комнате одни, если не считать тех, кто глазел на нас из-за зеркала. Квадратный подбородок буравил меня взглядом, словно собрался просверлить во мне дырку.

— Итак, — начал он неожиданно по-русски. Я замерла, чувствуя себя как минимум виновницей ядерной катастрофы на парочке континентов. — Пыталась сбежать?

Я молчала. Что толку оправдываться, если все равно обвинят во всех смертных грехах, отберут артефакт, а потом расстреляют... или как там казнят в Турции?

— Что же ты молчишь, Алена Овчинникова?

— А что говорить? — пожала я плечами. Он поднялся, упер руки в стол и навис надо мной, словно вампир. Его тень накрыла меня.

— У нас мало времени, — сказал квадратный под­бородок. — Не уходи от ответов. Это не поможет. Говори только правду.

Сказано довольно грозно, и он действительно напугал меня. В груди затрепетало.

— Что вы хотите знать?

— С кем из чеченских террористов ты связана в Турции?

Секунды две я ошеломленно смотрела на него, а потом меня разобрал дикий смех. Я смеялась все сильнее, и смех приносил облегчение.

Человек растерялся. Он ожидал от меня чего угодно — истерики, плача, стенаний, но только не заливистого непринужденного смеха.

— Так вы не знаете, почему меня разыскивают? — сквозь смех спросила я.

— Перестаньте немедленно! — Он попытался взять разговор в свои руки.

— Вы и вправду считаете меня террористкой? — Я заливалась смехом и остановиться не могла.

— А ну хватит! — рявкнул следователь и хлопнул ладонью по столу, обрубив мой смех. В этот момент дверь в комнату распахнулась, и на пороге появился человек, которого я никак не ожидала увидеть.

ГЛАВА 5

Автомобили, крыши и боязнь электричества

Я не сразу его узнала. Сейчас он не походил на того интеллигентного и заботливого старичка, каким выглядел вчера. Старец в дверях смотрелся внушительно и властно.

Итак, в дверях стоял Камаль, встретиться с которым возле гостиницы “Хилтон” мне не посчастливилось. В голове мелькнула мысль, что он явился за книгой. Глупость, конечно.

— Что здесь происходит? — осведомился он. — Как вы смеете задерживать невиновного человека?

Следователь с квадратным подбородком на миг растерялся, угадывая в пришельце начальника. Более того — начальника над его начальником.

— Эта женщина подозревается в терроризме. Пришел запрос из Интерпола...

  Камаль оборвал его:

— Бросьте молоть чепуху! Это голословные обвинения!

— Но произошло убийство на побережье... Мы обязаны...

— Вы ничего не обязаны. Здесь имеет место подлог. Эта женщина ни в чем не виновата. Я готов за нее поручиться.

— Извините, а кто вы?

— Камаль Ахмат, первый заместитель министра юстиции Турции!

За последние сутки я здорово продвинулась в разговорном турецком. Поэтому поняла из диалога почти все. На последних словах у меня отвалилась челюсть.

Вот так подобрала интеллигентного старичка, чтобы он взял книгу в библиотеке! Целый замминистра Турции! Дедушка, помню, говорил: у тебя, Алена, губа не дура... То-то Камаль вчера строил логические цепочки!

— Снимите наручники.

Следователь растерянно смотрел на Камаля и хлопал себя по карманам.

— У меня нет ключа, — обреченно произнес он на­конец.

— Так найдите его, живо! — рявкнул сердито мой спаситель.

Квадратный подбородок выскочил из комнаты.

— С вами все в порядке? — поинтересовался Камаль.

Я кивнула и произнесла:

  — Здесь скоро могут появиться люди, которые убили археологов.

— Вас нужно доставить в безопасное место, а потом будем разбираться с настоящими убийцами... Ага!

Появился следователь и трясущимися руками снял с меня наручники. Я поднялась.

— Вчера вечером я дал указание разобраться в вашем деле, — сообщил Камаль. — Велел выяснить, откуда взялись улики против вас. Да, и еще. Информация о вашем розыске через Интерпол появилась только вчера. Причем запрос сделан не российской, а американской службой безопасности.

— Это Джон Бейкер, — сказала я. — Офицер Интерпола. Он и заварил эту кашу.

— Бейкер? — сощурившись, спросил Камаль. — Я слышал о нем. Он не совсем офицер Интерпола.

— То есть как? — не поняла я.

— Давайте поговорим об этом позже. Нужно поторапливаться.

Перед входом в полицейский участок нас поджидал огромный черный “мерседес”. Мой бывший, Леха Ов­чинников, называет такие “гитлерваген”. Говорит, что на “мерине” ездил Адольф Гитлер, поэтому он, честный русский, дед которого был ранен на Курской дуге, никогда не сядет в этот автомобиль. Хорошо быть принципиальным, когда никто тебе ничего подобного и не предлагает.

У меня его принципиальности нет. Я уже собралась сесть в салон, но вдруг вспомнила:

— У них осталась библиотечная книга!

— Бог с ней! — сказал Камаль. — Садитесь быстрее!

Я нырнула на кожаное сиденье в полутемный салон. Впереди громоздился широкоплечий водитель. Наверное, еще и охранник одновременно.

Камаль опустился рядом, захлопнул дверцу и что-то сказал ему. Тот кивнул, автомобиль тронулся.

— Почему мы не остались в полицейском участке? — поинтересовалась я.

— Это ведомство курирует другой человек. Я не могу ему доверять.

— То есть вы хотите сказать, что полицейские продажны?

— Не нужно таких слов, если не знаете ситуацию, — жестко ответил Камаль. Я стушевалась.

— Извините.

— Извинения принимаются. Так вот, не обязательно, чтобы все полицейские были продажны. Достаточно одного, сидящего в довольно высоком кресле и отдающего выгодные кому-то распоряжения. Эту фигуру еще предстоит вычислить.

— Полагаете, Бейкер заплатил кому-то из министерства внутренних дел?

— Не будем об этом говорить.

За окном мелькнул оранжевый джип. Он пронесся нам навстречу

— Это Бейкер! — воскликнула я и обернулась к заднему окну.

Джип резко затормозил и беспардонно развернулся поперек дороги, прямо на сплошной разделительной линии. Автомобили, которым он перегородил путь, отчаянно загудели. Не обращая внимания на окружающих, джип начал разгоняться.

— Они преследуют нас! — испуганно воскликнула я.

Камаль коротко глянул через заднее стекло.

— Да, действительно. Чувствуют себя как дома.

— Кто это?

— Организация, у которой лучше не становиться на пути.

— Даже вы не можете их остановить?

— Только временно, Алена... Я правильно вас назвал?

— Да.

Я терялась в догадках, но надоедать Камалю в такой ситуации не решалась. Мой спаситель взял рацию.

— Всем постам и патрулям! Говорит заместитель министра юстиции Камаль Ахмат! Мой автомобиль преследует джип фирмы “Дженерал моторс” оранжевого цвета. Приказываю немедленно задержать его!

“Мерседес” летел по залитым солнцем улицам со скоростью не меньше ста двадцати километров в час. Когда мы нырнули в тоннель, я сразу вспомнила гибель принцессы Дианы, и меня охватила легкая паника. Как и я сейчас, она неслась по тоннелю на “мерседесе” в обществе мужчин.

К счастью, тоннель быстро закончился.

Джип не отставал. Рядом послышался резкий вой сирен. Позади джипа появилась пара полицейских автомобилей с включенными мигалками.

Вскоре спецавтомобили окружили оранжевый внедорожник со всех сторон, перекрыв ему дальнейший путь. Что происходило дальше, не знаю. Столпотворение автомобилей быстро исчезло в заднем окне. Только после этого наш водитель сбросил скорость. Пальмы вдоль дороги перестали мелькать сплошной чередой.

— Куда мы едем? — поинтересовалась я.

— В горы. Там есть укромное место, где вы переждете пару дней. Потом переправлю вас в Стамбул, в российское посольство...

Водитель притормозил перед красным светофором. Камаль продолжал говорить, а я смотрела на мужчину в короткой кожаной куртке, который собирался перейти дорогу.

— ...ведь вы лишились всех документов, — продолжал Камаль.

— Что? Ах да!

— Так вот... — Договорить Камаль не успел. Мужчина, переходивший перекресток, повернулся к “мерседесу” лицом. В поднятой правой руке был зажат пистолет.

Я даже не успела взвизгнуть, как грохот выстрелов нарушил утренний покой Измира. С деревьев взметнулась стая попрошаек-голубей.

Пули продырявили лобовое стекло. Тело Камаля содрогнулось пару раз и обмякло. Одна из пуль вошла в правую глазницу, и мне в лицо брызнула кровь.

Камаль не двигался, откинув голову на подго­ловник. Я нащупала его руку. Пульса не было. Мгновенная смерть.

— Быстро! Из машины! — закричал водитель. Пули пробили лобовое стекло еще в двух местах, но водитель успел пригнуться. Я сидела прямо за ним и почувствовала, как по виску хлестнула горячая волна. Вторая пуля вышибла заднее стекло.

Водитель открыл свою дверцу и, высунув из салона руку с пистолетом, начал методично нажимать на ку­рок.

— Быстрее! Вон из салона! — кричал он, отстреливаясь.

Человек в короткой куртке упал на тротуар и откатился за деревья. А я только тогда поняла, что знаю его.

Господи, почему я не вспомнила сразу? Это же бородатый Рахим, помощник Бейкера!

— Что же вы медлите? — закричал охранник.

Боже, я все еще сижу в салоне и держу на коленях руку мертвого Камаля! Мне почему-то казалось, что я уже покинула машину.

Охранник прекратил стрелять. Неужели у него закончились патроны?

Словно перехватив инициативу у охранника, открыл огонь Рахим. Пули зазвенели по корпусу “мерседеса”. Теперь они били в правый борт автомобиля, разносили боковые стекла. Я упала на пол. Осколки стекла сыпались на меня, словно кусочки дробленого льда. Я протянула руку, нащупывая ручку двери, но все никак не могла найти ее.

Рахим прекратил стрелять. У него тоже обойма не с километр.

Ручку я наконец обнаружила, распахнула дверцу и вывалилась на асфальт автострады. Мы застыли на набережной. Голубое море сверкало между темными стволами пальм. С другой стороны дороги выстроился ряд многоэтажных домов с широкими открытыми балконами. Из некоторых окон выглядывали любопытные лица. Безмозглые! Неужели так охота заработать пулю?

Нам навстречу приближался микроавтобус, и почему-то у меня сразу возникло нехорошее предчувствие по поводу него. Может, потому, что он был ярко-оранжевого цвета?

Кто в банде Бейкера любитель фанты? Сам главарь?

Оранжевая банда Бейкера... Звучит!

— Бегите к домам! — закричал охранник. — Я прикрою вас!

— К нему идет подмога! — воскликнула я, указывая на уже близкий микроавтобус. — Надо бежать вместе!

Он посмотрел на меня чумными глазами, и только тогда я заметила на его рубашке темное увеличивающееся пятно. Да он ранен!

Охранник раскрыл рот, в горле что-то заклокотало.

— Бегите... — выдавил он и перевел дуло пистолета на мчащийся микроавтобус. — Бегите... Мне уже не сдвинуться с места.

Я не хотела бросать его. Эти люди гибнут из-за меня!

Видя это, охранник навел на меня пистолет. При любых других раскладах я бы осталась с ним, но, когда на тебя смотрит огромный вороненый ствол, все мысли о том, как хорошо умереть храбро и мужественно, испаряются куда-то. И я понеслась к до­мам.

Люди в оранжевом микроавтобусе заметили меня. Оглянувшись, я увидела в открытом боковом окне микроавтобуса дикую усатую физиономию. Мелькнул ствол автомата. В этот момент распластавшийся возле изрешеченного “мерседеса” охранник открыл огонь. Не по мне, конечно. Меня он только запугивал.

Выстрелы вспороли лобовое стекло микроавтобуса. Автомобиль вздрогнул, его повело вбок. Засвистели покрышки, машина опрокинулась. Раздался удар. Оранжевый перевозчик пролетел по асфальту еще метров десять. Чем закончилась авария, я не успела рассмотреть, потому что налетела на мусорный бак и от сильного удара упала спиной на тротуар. На меня посыпались огрызки яблок, смятые бумажные стаканчики и окурки.

Нужно быстрее подниматься. Сейчас головорезы Бейкера очухаются, выберутся из микроавтобуса и бросятся в погоню. Смертельно раненный охранник Камаля для них не препятствие.

Попыталась вскочить, но не получилось. Ноги запутались в длинном подоле. Я подобрала из урны оско­лок стекла, вонзила его в материю немного выше коленей.

Сзади раздалась длинная очередь. Охранник мертв.

Просунув пальцы в образовавшееся отверстие, я оторвала подол по окружности. Получилась свободная юбка, длиной чуть выше коленей. Нижний край ее, правда, не очень ровный, но мне не на подиум идти. Главное, теперь я могу быстро передвигаться.

Выпутав ноги из пелен, я побежала в проезд между домами.

— Стой! — закричали сзади. Кричали по-русски. Но с диким акцентом.

— Стой! Стрилат буду!

Что стоять, что бежать — все равно будут стрелять! А угол дома близко.

За спиной загрохотало. Одна пуля просвистела под левой рукой и выбила кусок бетона из стены здания.

Еще пара шагов... Ну все! Временно в безопасности.

На мгновение остановилась, чтобы прийти в себя. Позвоночник словно покрылся ледяной коркой. Не каждый день тебе стреляют в спину. Ощущение круче, чем на отвесной скале.

Кажется, отпустило.

Оторвавшись от стены, бросилась петлять между домами. Надеялась, что пока турки-головорезы добегут до моей стоянки, я уже скроюсь за следующим углом. Главное сейчас — оторваться от преследования хотя бы на пару минут.

Однако скрыться за следующим углом не удалось. Оттуда вылетел оранжевый джип. Заметив меня, водитель ударил по тормозам, машина встала как вкопанная. Я тоже остановилась.

Куда бежать? Оба пути отрезаны.

Бросила быстрый взгляд на многоэтажку. Уходящая ввысь стена здания ощетинилась лесом открытых бал­конов. И мне ничего не оставалось, кроме как...

Возле дома стоял припаркованный грузовичок с крытым фургоном. Я взбежала по капоту на крышу кабины, а затем и фургона. До балкона на втором этаже — полтора метра. Сущий пустяк!

Прыжок.

И вот я уже повисла, держась за стальные прутья ограждения. Нельзя терять времени. Я подтянулась и по кованым решеткам, тянущимся до самой крыши, стала взбираться вверх.

Обитатели комнат глазели на меня из окон, не решаясь выйти на балконы. Еще бы! Только что внизу гремела такая пальба! Мне безразличны обитатели дома — туристы или местные жители. Возможно, кто-то узнал террористку, фотография которой напечатана во всех газетах, и радостно сообщал об этом родственникам и соседям.

Больше меня волнуют те, кто внизу. Заполняют переулок, пряча под одеждой оружие.

— Эй, Скальолазка! — раздалось снизу. — А ну сльезай!

Как же! Нашли дуру! Я уже добралась до шестого этажа. Быстро получается. Это вам не скала. По балконам лазать — сплошное удовольствие. Где нужно — ступенечка, где требуется — зацеп для пальцев.

— Сльезай, Скальолазка! То хуже будет!

Носком ноги я толкнула горшок с маргаритками, покоившийся на перилах балкона седьмого этажа. Горшок полетел словно бомба, прямо в гущу мордоворотов, столпившихся внизу.

Вот вам мой ответ!

Горшок грохнулся, расколовшись о тротуар. Черная земля из него полетела в головорезов. Только после этого они опомнились и стали стрелять по мне. Опоздали, голубчики, я почти у цели.

На крыше здания обнаружила несколько длинных рядов из шезлонгов. Кто-то, видимо, ленится ходить на пляж. Ладно, пусть себе люди отдыхают.

Посреди крыши возвышалась бетонная будка с дверью. Лестница вниз!

Я побежала к двери, но споткнулась и упала прямо в шезлонг. Хорошо, он не развалился, а так бы нос расквасила.

Дверь оказалась не заперта. Я выскочила на крохотную площадку и только собралась броситься вниз по лестнице, как услышала нарастающий топот тяжелых ботинок и отрывистую турецкую ругань. Захлопнула дверь и подперла ручку одним из шезлонгов. Назад пути нет.

Вернулась к краю крыши. Двое громил карабкались по балконам, в точности повторяя мой путь. Чтоб вы свалились!

Дверь вздрогнула под мощным ударом изнутри. Петли едва не выскочили из косяка. Было бы неплохо, если бы бандиты переломали об эту дверь свои руки. Но надеяться на такой вариант не приходится.

Куда же скрыться?

Я подбежала к другому краю крыши и глянула вниз. До земли та же вереница балконов, можно спуститься здесь...

Выстрел заставил отдернуть голову. Да, тут меня ждут. Начну спускаться — подстрелят как перепелку.

С крыши дома уходил пучок проводов. Быть может, спуститься по ним?

Последовал еще один удар в дверь за моей спиной. Я боязливо оглянулась.

Нет, она пока на месте. Держит.

Провода тянулись к столбу, торчащему на другой стороне улицы. Перебраться по ним? Вот беда, я почти ничего не знаю об электричестве. Кроме того, что нельзя пальцы в розетку совать, конечно. Да и как я переберусь? Был бы у меня блок-ролик — другое дело, а так... Признаться, я страшно боюсь электричества. Пусть провода и в изоляции, но все равно боюсь.

Оставалась еще крыша соседнего дома.

Я поглядела туда. Вариант из всех самый поганый. Хотя бы уже потому, что расстояние между домами на глаз не менее пяти метров.

Однажды мне пришлось перепрыгивать пропасть без страховки. Дело было на Кавказе. Спуск размыло дождем, он крошился и рушился от легкого прикосновения. Соседний склон на вид казался крепче. Так вот, там между скалами было три метра. Без разбега. Я перепрыгнула, но страху натерпелась. С тех пор старалась избегать положений, когда ни одна часть моего тела не касается скалы.

Я встала на край.

Здесь пять метров. С разбегом. Соседняя крыша черепичная, а стена под ней — кирпичная, глухая. С черепицей дело плохо — по ней как заскользишь, словно по ледяной горке... И уцепиться не за что.

Позади раздался еще один удар. Дверное полотно жалобно хрустнуло. Следующего удара дверь не вы­держит.

Пора решаться.

Я отошла подальше. Не попаду на край черепичной крыши — пиши пропало! Кирпичи в стене уложены плотно, ни одной щелочки строители не оставили.

— Эх! — произнесла я дрогнувшим голосом и побежала.

Вот край крыши в трех шагах...

В одном... Толчок!

Взмыла в воздух.

А ведь людям внизу прекрасно видно, что у меня под юбкой!... Господи, и о чем я думаю в такой ответственный момент!

... Попала на край. Ступни соскользнули с черепицы, и ноги провалились вниз.

Я повисла на руках. Ерунда! Выкарабкаться из такого положения — пара пустяков. Главное, я оказалась на соседнем здании. Теперь попробуйте, достаньте меня!

Закинула ногу на край и перевалила корпус через черепичный лоток — водосток, наверное. Знала бы, на каком здании оказалась, не радовалась бы преждевременно.

* * *

Мой восторг мгновенно улетучился, когда я взглянула на крышу. Покатую черепичную плоскость усеивали трещины, в некоторых местах зияли черные провалы. “Батюшки-светы, аварийный дом”. С соседнего дома этого не было видно.

Попробовала шагнуть. Черепица угрожающе хрустнула под деревенской туфлей. Я остановилась, а потаенное шевеление, вызванное моим движением, продолжалось, раскатываясь по крыше...

И куда я по такой поверхности попаду?

За спиной послышался удар. Дверь бетонной будки наконец с хрустом и треском вылетела из проема. На простор вывалилась моя дружная погоня.

— Если хочешь сохранить жизнь, нужно рисковать, Аленушка! — сказала я, подбадривая себя.

Сделала шаг. Целый черепичный пролет между двух стропил провалился в темные комнаты. Раздался гро­хот.

— Мама, — произнесла я.

Головорезы с соседней крыши что-то орали тем, кто находился внизу. Наверное, меня потеряли. Вы никогда не пробовали кричать с высоты девятого этажа? Забавное занятие. Внизу половины слов не слышно. Ладно, когда мама высовывается из окна и зовет свое чадо к ужину. А тут толпа пустоголовых мужиков, заглушая друг друга, орет что-то и пытается понять ответные крики.

Я быстро двинулась по краю. Здесь стена, черепица держалась крепко, хотя и крошилась под каблуками.

Вот угораздило меня!

Нужно пересечь крышу. Какой толк от того, что я плетусь по периметру? Скоро попаду в поле зрения тех, кто внизу. Они долго раздумывать не станут — сразу начнут стрелять.

Тем временем меня заметили на соседней крыше. Один — самый сообразительный — бросился обратно на лестницу. Второй... Таких идиотов я еще не видела. В каком дурдоме Бейкер их только набрал?

Он разбежался, собираясь повторить мой прыжок. Я отвернулась. Не выношу самоубийств. Сразу видно, что разбег мал, а его коренастая неуклюжая фигура не предназначена для полетов.

Я ошиблась. Но ненамного. До карниза он долетел. Пальцы вцепились в черепицу, тело шмякнулось о кирпичную стену. Надеюсь, физиономия тоже крепко приложилась... Говорю это не со зла, а из особого гуманизма к данной породе мужиков.

Черепица раскрошилась под его пальцами. Я даже заткнула уши, чтобы не слышать страшного “чвваккк!” об асфальт. Потом, правда, кинув взгляд вниз, обнаружила, что чудаку повезло, и он свалился на тент продуктовой палатки, сорвав его и рассыпав по тротуару целый ящик персиков.

Еще один головорез, оставшийся на соседнем здании, выстрелил в меня. То, что не решалась сделать сама, заставил сделать он.

Я быстро легла на крышу и осторожно поползла. Теперь ему не попасть. Но...

Древняя черепица хрустела. Колени и локти то и дело продавливали ее. Провал, устроенный мною, остался чуть выше. Если рухнет участок крыши, по которому я сейчас ползу, падение будет жестким, а еще получу по моей лингвистической головушке целую груду из падающей черепицы.

Где-то впереди послышался топот. Я подняла голову и обнаружила на другом краю аварийной крыши улыбающуюся харю. Какой-то головорез, самый проворный, решил, что перехитрил меня. Ну-ну, давай! Иди ко мне, милый!

Он сделал шаг... и его фигура исчезла, словно по волшебству. Через мгновение до меня донесся жуткий вопль и грохот черепицы.

— Кто следующий? — осведомилась я.

Шутки шутками, но как бы самой не загреметь подобным образом. Я продолжала ползти, внушая себе, что я пушинка... я мотылек... я ничего не вешу...

Так, где я нахожусь?

Привстала, чтобы оглядеться. Тут же надо мной засвистели пули. Тот черт на соседней крыше не дает поднять голову!

А ведь начинаю привыкать к выстрелам и свистящим пулям. Как бы совсем не потерять осторожность...

За этими мыслями даже не заметила, как меня накрыла длинная тень. Я обернулась и обнаружила, что со стороны фасада на крыше появился бородатый Рахим в своей кожаной куртке.

Как ему удалось взобраться? Да еще с фасада!

— Не двигайся! — воскликнул он на английском.

Его английский не подарок, но понять можно. Помню, как он разговаривал с Бейкером в лагере, стоя над моими сумками.

— Не нужно! Не стреляйте! — закричала я.

— Я тебя живьем зажарю! — прорычал он. Не сомневаюсь, что так и сделает. — Будешь знать, как бегать от нас!

От кого — “от них”? Покойный Камаль, мир праху этого доброго старика, что-то упоминал о мощной Организации, в которой состоит Бейкер. Рахим тоже в ней? Что еще за организация? В какой газете опубликована ее политическая программа?

Озвучить свои вопросы я не решилась.

— Что же мне остается делать, когда вы все время пытаетесь меня подстрелить?

— Не болтай... — Рахим сошел на карниз, и я поняла, как он оказался на крыше. За его спиной вверх вздымалась стрела строительного крана.

Напрасно я называла их тупоголовыми.

— Где предмет, который находился в тайнике?

Этот негодяй застрелил Камаля. Попробую заговорить ему зубы.

— Значит, вы все же забрались на скалу?

— Ты очень непослушная. Женщина не должна быть такой... Я спрашиваю, где предмет? — Он навел на меня пистолет. Я сжалась, ожидая выстрела. К свистящим пулям я привыкла, но привыкнуть к пистолету, смотрящему тебе в лицо, по-моему, невозможно.

— Вот! Вот он! — Спешно сняла с шеи цепочку с перстнем.

Рахим быстро осмотрел предмет, раскачивающийся на цепочке в моей руке.

— Бросай! — приказал он.

Бросила. А что еще оставалось делать?

Перстень покатился вниз по крыше, но застрял где-то недалеко от ног Рахима. Я не хотела, чтобы так произошло. Просто так получилось.

Рахим посмотрел на перстень, а потом прицелился в меня.

— Ты не женщина, — сказал он. — Ты — Сатана в женском обличий. Сатана должен быть уничтожен. Аллах акбар!

И надавил на курок.

Во мне так все и оборвалось. За короткое мгновение перед глазами пронеслась моя недолгая и небогатая на события жизнь.

Прощайте, бабушка с дедушкой! Надеюсь, вы никогда не узнаете, в какую историю меня затянуло.

Прощай, Леха Овчинников! Надеюсь, ты сладко спишь сейчас в московской постели.

Прощайте...

Пистолет издал глухой щелчок.

Вот так! Стоило прощаться с белым светом, когда у Рахима и пистолет не заряжен? Он же выпустил все пули в перестрелке с охранником Камаля!

Вот тебе наука, Рахим! Нельзя стрелять в беззащитных женщин!

Я развернулась и, оттолкнувшись, покатилась по скату крыши, сопровождаемая треском черепицы. Вот он, перстень! На расстоянии вытянутой руки.

Рахим понял, что я собираюсь забрать артефакт, отбросил бесполезный пистолет и прыгнул вперед. Если бы он находился на этой крыше столько же времени, сколько торчу на ней я, то поостерегся бы изображать из себя обезьяну...

Черепица, естественно, провалилась под турком. Он все же успел вскинуть руки и зацепиться за крышу.

Его пальцы соскальзывали с ребер черепичной кладки, глаза безумно бегали. Наконец бешеный взгляд упал на перстень, который застрял в трещинке в нескольких сантиметрах от его рук.

Со страшным усилием Рахим оторвал пальцы от черепицы и схватил перстень. В следующий миг помощник Бейкера полетел вниз, унося найденный мною артефакт. Раздался странный чмокающий удар, и крик Рахима превратился в жалобный бессильный стон.

От дыры, в которую провалился бандит, в разные стороны побежали черные, глубокие трещины. Я замерла, боясь шевельнуться. Одна из трещин остановилась в десяти сантиметрах от меня. И только я чуть двинула рукой, она мгновенно перечеркнула крышу до гребня. Черепица обрушилась вместе со мной, но, в отличие от нее, я еще и орала во всю мощь своих голосовых связок.

ГЛАВА 6

Кошки, хамам и сукин сын Леха Овчинников

Я пролетела пару метров и свалилась на пол чердака. Хорошо хоть успела выставить ладони и погасить удар.

Увеличивалось яркое окно в своде крыши. Черепица продолжала рушиться, но, к счастью, на безопасном расстоянии. Моя лингвистическая головушка осталась цела.

Я поднялась. Что-то юркнуло в темноте возле ног. Может быть, крыса — я не обратила на нее внимания. Нет — терпеть не могу крыс и панически боюсь их. Просто то, что предстало перед глазами, оказалось более шокирующим, нежели маленькие волосатые грызуны с розовыми хвостами.

В отличие от меня, Рахим упал неудачно. Он напоролся на ножку перевернутой табуретки. Тупая деревяшка пронзила грудь помощника Бейкера, как заостренный осиновый кол пронзает тело вампира.

Я вырвала из его пальцев перстень с цепочкой и отвернулась, не в силах смотреть на агонию человека, пускай и мерзкого.

Глаза тем временем привыкли к темноте, и я обнаружила, что чердак наполнен горящими глазами. Меня сожрут здесь заживо! Я зажала рот, чтобы не закричать.

Под остатками свода пронеслось протяжное: “Минаууу!”

“Кажется, это не крысы, — подумала я. — Крысы не мяукают”.

Чердак был забит кошками и котами — серыми, белыми, цветными, полосатыми...

— У вас тут чего, валерьянкой намазано? — поинтересовалась я. Кошачья свора ответила воющей разноголосицей. Мимо ног пробежали несколько мелких котяток. Последний задержался и счел своим долгом потереться о щиколотку. От нежного белого пушка, покрывающего тело малыша, сделалось щекотно.

Шут с ними, с кошками... Мне нужно разобраться с людьми.

Под чердаком раздавался громкий топот. Люди Бейкера исследовали старинный дом, заполняли его, словно муравьи. Иногда слышался треск — кто-то, по-видимому, проваливался время от времени — поделом!

Нужно спрятаться. Или сбежать. Но прежде... придется обыскать Рахима.

Терпеть не могу брать чужое. Дед часто говорил, что... Впрочем, ладно. Не сейчас. Что бы он ни говорил, мне нельзя упускать такой шанс. Потому что денег взять больше не у кого, а мертвым они не нужны!

Куртка Рахима оказалась тяжелой, но я не собиралась ее стаскивать. Только прошлась по карманам. Ключи мне не нужны... Маленький томик Корана оставим хозяину...

Водительское удостоверение на имя Рахима Эрдема. Право вождения всех категорий автотранспорта...

Деньги... так... около двух тысяч долларов...

Совесть рьяно запротестовала. Кусая губы, я не стала возвращать пачку стодолларовых купюр обратно в карман.

Какие-то листки со списками, корешки авиаби­летов. Возьму...

В ножнах на поясе висел огромный кинжал. Я сначала вытащила его, а потом вернула обратно. Вряд ли потребуется. Мне его и спрятать-то негде. А понесу в руках — первый же полицейский остановит. Хотя... с моим лицом и так опасно прогуливаться возле по­лицейских. Ведь я — Алена Овчинникова! Чеченская террористка!

Жалко Камаля. Человек пострадал из-за меня. А из-за чего страдаю я, позвольте спросить? Из-за того, что собиралась выполнить свою работу?..

С чердака вниз вела лестница. Я покинула кошачье общество и спустилась в затянутую паутиной комнату, которая была довольно тесной. Выскочила из нее через дверь и оказалась на лестничной площадке. Широкая лестница, очевидно, вела до первого этажа. По левую руку — старинный лифт; шахта закрыта двумя створками с металлической сеткой.

Снизу раздавались мужские голоса. Подручные Бейкера исследовали этаж за этажом, комнату за комнатой. Значит, по лестнице не спуститься. Я могла бы попытаться достигнуть земли по наружной стене или по пожарной лестнице, но вряд ли люди Бейкера оставили эти пути без присмотра. Они превосходно знают мои возможности.. Стойте! А лифт-то!

Конечно, он не работает, дом отключен от электричества. Кабина небось стоит на первом этаже. Но ведь я могу спуститься по тросу!

Топот и голоса раздавались уже этажом ниже. Головорезы поднимаются, скоро будут здесь.

Над металлической сеткой обеих створок, ведущих в шахту лифта, основательно потрудились паучки и затянули ее такой плотной паутиной, что сквозь нее практически ничего не видно.

Из комнаты, которую я только что покинула, раздался вой. Кошки устроили концерт. Спасибо, ребята. Лучшей сигнализации не придумаешь. Сразу ясно, что кто-то пробирается через чердак. Вот уже слышен скрип лестницы, по которой я спускалась.

Я надавила на ручку одной из металлических ство­рок лифта — та не поддалась. Шаги за дверью приближались.

Меня пробил пот. Я продолжала трясти запор, но створку словно приварили электросваркой. Не может быть, чтобы она была заперта! Тут даже замка нет!

Я наклонилась, чтобы проверить.

Ну точно — нет!

Дверь из комнаты скрипнула, тихо приоткрываясь, и в щели проема показался ствол. Я изо всей силы рванула ручку, и железная створка неожиданно поддалась. Приоткрылась, даже не скрипнув! Я проскользнула внутрь и оказалась на краю шахты. Два стальных троса ныряли вниз, в темноту.

Ухватившись за ближайший и переместив на него вес тела, свободной рукой я затворила металлическую створку. Лязгнула автоматическая защелка. В темном колодце шахты щелчок прозвучал оглушительно.

Из-за сетки, затянутой паутиной, было видно, как преследователь вышел из комнаты. Обнаружил ли мои следы? Он тихо направился к лифту. И я увидела, как ручка на створке начала поворачиваться.

Трос покрывала смазка. Я начала тихо съезжать, не спуская глаз с поворачивающейся ручки.

Она опустилась до конца, одна створка приоткрылась, в темную шахту упал мрачный свет с лестничной площадки.

Он увидит меня!

Трос довольно хорошо смазан, и я ослабила хватку. Сила тяжести понесла меня вниз. Обрезанная до колен юбка раздулась колоколом.

Последнее, что я видела, — высунувшуюся из приоткрытой створки голову. Но силуэт головореза быстро уменьшился и исчез в темноте.

Я сбежала от него!

Теперь нужно притормозить. Спуск слишком быстрый.

Я попыталась сжать трос каблуками, но поняла, что они проскальзывают. Никакого сцепления. Как это отрицательно!

Застоявшийся воздух шахты задорно посвистывал в ушах, а я отчаянно пыталась как-то остановить спуск... да какой там спуск — падение! Дна не видно, темнота кругом. Мой веселенький полет мог закончиться в любую секунду.

Руки лучше не сжимать — только кожу с ладоней сдеру. До скрипа зубов сжала трос подошвами туфель. Попробовала давить каблук в каблук и со смещением. Мышцы на ногах, казалось, лопнут от напряжения. Что-то мне подсказывало, что финиш уже близко. Только вряд ли он принесет радость победы...

Оказалось, что лучше всего сжимать каблуки прерывисто, как в случае, когда тормозишь автомобиль, попавший на скользкий асфальт.

Этот прием помог. Скорость стала падать, но, когда я уже прикидывала, через сколько метров смогу погасить ее до нуля, ноги врезались в крышу лифта.

Приземлилась я с грохотом. Наверное, все в старом доме услышали. Еще бы! Съехать по скользкому канату с девятого этажа!

Попыталась подняться. Колено и правое бедро пронзила боль. Кое-как через верхний люк спустилась в темную кабину, а из нее — на площадку первого этажа.

После загробного мрака лифтовой шахты я радовалась солнечному свету, пробивающемуся сквозь щели в ставнях высоких окон. Здание когда-то служило гостиницей. Это видно по тяжелым деревянным стойкам, ажурному лепному орнаменту на стенах и колоннах... Пять звездочек — не меньше!

Я выглянула через щель в оконных ставнях. Перед входом пусто. Наверное, все бандиты в доме. Однако у Бейкера не так много людей, как я полагала. Ни человечка не оставили охранять вход. А может, многие покалечились, лазая по разрушенному дому в поисках русской девчонки-скалолазки?

Так или иначе, нужно пользоваться моментом.

Я вышла через парадные двери и, прихрамывая, держась за плечо, торопливо пересекла улицу, влившись в людской поток.

Народ косился на меня. Что за оборванка, с ног до головы покрытая строительной грязью, посмела забрести на одну из центральных улиц, полную священных туристов?!

Оборванка? Ничего. Посмотрите на меня через несколько часов!

* * *

Из магазина одежды меня едва не вытолкали взашей. Сочли за попрошайку. Благо удалось вовремя сверкнуть зелеными купюрами Рахима, упокой Господь душу этого мерзавца. Я взяла джинсовые шорты и спортивную майку. Долго стояла в отделе дубленок и кожаных курток. Деньги жгли руку. Ужасно хотелось приобрести какой-нибудь симпатичный полушубок. Только что мне с ним делать? На улице — градусов тридцать в тени. Улететь домой пока все равно не удастся. Мой паспорт по-прежнему у милейшего Бейкера.

Утолить жажду, которая называется “купить что-нибудь эдакое”, я смогла, приобретя косметический набор и косметичку из коричневой мягчайшей кожи. Вздохнув свободнее, еще взяла кусок мыла, расческу, лейкопластырь, йод, солнцезащитные очки и соломенную шляпу. Дольше в магазине задерживаться не могла, поскольку продавцы начали коситься, а мне лишнее внимание ни к чему. Узнают еще.

По улице с воем проносились полицейские автомашины, держа путь к набережной. Я поспешила в противоположную сторону.

Жутко интересно было разобраться в бумагах Рахима, но сперва нужно найти укромное место, где я смогу привести себя в порядок и отлежаться несколько часов. В городе поднимется переполох — убит первый заместитель министра юстиции! Не удивлюсь, если снова обвинят... Пресса будет писать, что добрый Камаль освободил чеченскую террористку, а она в благодарность выскочила на ходу из “мерседеса” и изрешетила спасителя пулями... Правдоподобно? Не очень. Но газетчики что-нибудь придумают, а офицер Интерпола Бейкер им поможет... Кстати, Камаль упоминал, что Бейкер не совсем из Интерпола.

“Организация, у которой лучше не становиться на пути...” — вспомнились его слова. Интересно, кто же это? “Аль-кайда” или сицилийская мафия? Слышала еще, что очень сильны японские якудзы и китайские “Триады”. Но для чего любой из подобных организаций могла бы понадобиться легенда, ценная только для историков?

Вопросы без ответов.

Я остановилась возле неприметного, даже убогого, каменного здания. Возле входной деревянной двери висела табличка. Я похлопала себя по карманам, но вспомнила, что словарик потерялся. Ладно, попробуем без словаря.

— Ха-мам! — прочитала я.

Что-то припоминая, осторожно зашла внутрь. Простенький внешний вид оказался ширмой, скрывающей старинные каменные залы, высокие куполообразные своды. Никакого электричества, никаких ламп и люстр. Узкий сноп света падал из огромного круглого окна на потолке. Древний способ освещения жилища. Вне пределов столба света в мягком полумраке виднелись странные колонны, арки... Не иначе какой-то храм.

— Желаете размельчить грязь? — раздался голос из темноты.

— Что, простите? — испугалась я.

Совершенно не заметила притаившуюся в полумраке старуху, укутанную в клетчатую простыню.

Мне нельзя перед ней показываться. Лицо грязное, на ногах синяки и ссадины. Эта карга тут же сообщит в полицию.

— Не хотите ли оставить пот в женской бане хамам?

Точно! Это же баня! Но только... такая странная!

Старуха вышла на свет, падающий с потолка, и я обнаружила, что она слепа. Ее глаза покрывала мутная пелена.

— Я натир — банщица. Несколько поколений моих предков работали здесь. Хотите очистить в храме свое тело и свою душу?

Это было то, что нужно. Баня и банщица, которая не увидит моего лица... Я с радостью согласилась.

Странно, немного неуютно лежать под огромным куполом на горячих мраморных плитах. Натир — банщица — сидела рядом и растирала меня жесткой рукавицей, от которой, казалось, сползет кожа.

— Больно! — пожаловалась я.

— Не беспокойся, — ответила банщица. — Вся грязь сойдет. А кроме того, нужно размягчить твои мышцы. Расслабься.

Я закрыла глаза. Когда через некоторое время натир закончила массаж, я почувствовала, что усталость и напряжение пропали. Тело словно забыло о прыжках и падениях, которые выпали на мою долю в последние часы.

— Мир жесток, — говорила банщица. — Иногда женщины приходят сюда, чтобы забыть его на время. Отречься. Множество несчастных прошло через мои руки. Тех, которых обижали мужья, чужие люди... Тебе тоже досталось?

— Нет, у меня все хорошо, — поспешно ответила я.

— От тебя исходит страх. Твои переживания унесет священная вода храма.

Пот лил с меня градом, но дышалось легко. Когда я намыливалась, банщица в своем клетчатом покрывале, не двигаясь, сидела рядом. Словно неотъемлемый атрибут моей нехитрой процедуры. Как кадка с водой... или травяная мочалка.

— Скажите, отчего мир так жесток? — спросила я.

Банщица продолжала сидеть неподвижно, словно истукан. Мне даже показалось, что она не расслышала вопрос.

— Многие люди больше прислушиваются к себе, чем к другим, — неожиданно ответила она. — Это причина всех бед, это причина жестокости.

— Не всегда, — ответила я. — Некоторые слушают, а потом делают все наоборот. Из вредности.

— Эти слушают, но не слышат... Если бы человек, ведущий на закланье овцу, представил себя на ее месте, он бы не поднял кинжал. Если бы израильтянин понял араба, он оставил бы его в покое. Но слух многих людей поражен сильнее, чем мои глаза катарактой. Ими властвует гордыня, стремление к собственному величию...

* * *

Когда я вышла из бани в чистом белье, укрываясь под тенью широкополой шляпы и глядя на Измир сквозь стекла солнцезащитных очков, впервые за три дня почувствовала себя женщиной. Мышцы — расслабленные и отдохнувшие; кожа дышала. На ногтях — лак “Голден Роуз”, на губах — темно-вишневая “Классик”. Волосы мои стали светлыми. Благодаря маленькому флакончику краски для волос. Буду говорить, что они всегда такими были.

Ну что, люди? Какой вы теперь видите Скалолазку? Ага, турки буквально пожирают глазами мою фигуру и тают от светлых волос. Вездесущие толстобрюхие немцы провожают меня взглядами, разинув рот... Не переборщила ли я с шармом? После падения в лифте ныло бедро, поэтому я слегка прихрамывала. Надеюсь, это отпугнет приставучих турок и назойливых мачо...

Лехи Овчинникова возле башни с часами не было. Я, в общем, и не надеялась его здесь увидеть. Так, мимо проходила...

Прошла, а потом вернулась.

Не нужно себя обманывать. Я ждала Леху. Хотелось увидеть его родное лицо. Взглянуть в знакомые затуманенные глаза. Но видно — не судьба.

Дабы больше не надеяться, купила чип-карту для междугородних переговоров. Из телефона-автомата возле кафе “Баскин роббинс” набрала московский но­мер. После нескольких гудков включился автоответчик:

  — Светка, если это ты, то жду тебя на даче! Поторопись, рыбка, не забудь подружку посимпатичнее. Для всех остальных — я болен! У меня легкий запор.

— Не запор у тебя, а запой! — Я едва не раздавила трубку, опуская ее на рычаг.

Ну, Овчинников... Нет слов, чтобы охарактеризовать твое раздолбайство!

ГЛАВА?

В безвыходном положении

Я устроилась в летнем кафе. Заказала тунца в масле с пюре из тыквы, традиционный плов и маринованные огурцы. Умяла эти блюда в один присест. Потом откинулась на спинку стула и, лениво пощипывая десертную черешню, достала бумаги Рахима.

Так, посмотрим...

Корешки билетов на самолет. Рейс — из Штутгарта до Неаполя. Следующий — из Неаполя в Стамбул.

Неплохо проводил время этот Рахим! Между полетами тридцать часов разницы. Не похоже на пересадку... Скорее всего, он там с кем-то встретился... Нужно отметить — Неаполь.

А здесь что?.. Чертеж прямоугольного ящика, фронтальный вид, вид сбоку и сверху. Проставлены размеры в дюймах и футах. Почему нельзя пользоваться метрической системой? Та-ак... Высота около пяти метров, ширина... Проклятье, не могу сосчитать без калькулятора. Ладно, отложим пока.

А вот это совсем непонятно!

От удивления я даже присвистнула. Получилось как-то по-мужски.

Три листа длинного-предлинного списка. Сто сорок восемь пунктов.

082806001. семейство Фауль, Брюгге

082806002. Себастьян Анри, Монте-Карло

082806003. семейство Циммер, Кельн

082806004. вон Белъдич, Амстердам

…

И так целых три страницы!

Цифры впереди я разгадала сразу. Инвентарные номера из какого-то перечня. Очень странный набор... С городами вообще ничего не понятно. В основном они относятся к трем-четырем европейским странам. Большинство — немецкие, чуть меньше — французские, остальные — то ли в Бельгии, то ли в Голландии, то ли еще где-то...

Получается, что предметы из одного инвентарного списка разбросаны по европейским городам. Зачем они понадобились Рахиму, следовательно, влиятельной Организации? Что это за предметы?

Я вернулась к корешкам билетов, затем опять пробежалась по перечню. Штутгарт присутствует в списке. Значит, Рахим летал в Германию в поисках предмета с инвентарным номером 082806047.

На стол легла тень. Я подняла голову и обмерла. Передо мной стоял полицейский.

Черт, меня не могли узнать! Это просто невозможно!

— Документы, мадам! — произнес он. Я вопросительно уставилась на него, стараясь, чтобы лицо не выдавало волнения.

— Мадам говорит по-английски? Я покачала головой.

— Я из Штутгарта.

— Покажите документы, пожалуйста, — ответил полицейский на немецком.

— А что случилось? — Уголок рта предательски дернулся.

— Ничего такого, что доставило бы вам неприятности, мадам.

— Мои документы остались в отеле, — ответила я.

— А как называется ваш отель?

— Это так важно?

— Да, мадам.

— А что случилось?

— Мы разыскиваем преступника.

— Но я не преступник. Я купила туристическую путевку и собираюсь отдохнуть в вашем древнем городе!

— Так как называется ваш отель?

Единственный отель, который я знала, это...

— “Хилтон”!

В нем останавливался Камаль. Не дешевое заведение. Когда проходила мимо, перед тем, как меня схватили, отметила ажурный фасад, припаркованные дорогие лимузины, а над входом — кучу звездочек. Как у хорошего коньяка.

— “Хилтон”! — повторила я. — Он на бульваре Гази-Османпаши. Неужели мне возвращаться туда за паспортом? Это не входило в мои планы.

— Нет, не стоит, — заверил полицейский. — Я вам верю. Всего доброго!

И он оставил меня. Перешел к другому столику.

Вот это да! Они начали город прочесывать. Это с миллионным населением-то! Не дай бог, еще комендантский час введут!

Нет, про последнее я, конечно, загнула. Комендантский час не введут — туристы взвоют, а заодно владельцы кафе и ресторанов.

После неожиданного появления полицейского трудно прийти в себя. Но вернемся к Рахиму... Итак, таинственная Организация разыскивает в нескольких европейских странах сто сорок восемь предметов. Судя по утвердительным “плюсикам” возле каждого пункта, все имеется в наличии.

Является ли перстень одним из таких предметов? Сомневаюсь. В списке не значится Турция.

Сплошные вопросы...

На другой стороне улицы появилась еще парочка представителей правопорядка. Они останавливали прохожих и проверяли документы.

Нужно как-то выбираться из Турции. Сколько бы я не пряталась, в один прекрасный солнечный день меня схватят те, кому это очень нужно. И неожиданная помощь не подоспеет.

Организации позарез нужен перстень.

Я собрала бумаги Рахима и опустила их в сумочку, допила кофе и поднялась.

Куда идти? Каждый шаг по улицам Измира грозит обернуться катастрофой. Следующий полицейский, который захочет проверить мои документы, может оказаться не таким любезным.

Бежать из Измира? Железнодорожные и автовокзалы уже контролируются, уехать на автобусе, как из Секе, не получится. Бейкер не дурак и учтет предыдущие неудачи.

Значит, загнали девочку Алену в тупик? Затравили, словно дикую кошку?

Я совсем не дикая. Я тихая и послушная. В детском саду была самой смирной, а в школе получала пятерки за поведение. Я всегда выполняю то, о чем меня просят, и обертку из-под мороженого выбрасываю не на тротуар, а в мусорную корзину. Я не террористка, не дикая кошка ислама! Зачем меня травить?

Пришлось одернуть себя. Стенания ни к чему не приведут. Нужно выходить из положения. Как? Сейчас придумаю... так, уже думаю... так... Придумала!

Надо приобрести поддельные документы!

Великолепная идея, Алена! Работа твоих мозгов должна быть оценена Нобелевским комитетом.

Сейчас выйду на улицу и узнаю адрес фирмы по изготовлению поддельных паспортов. Может, у по­лицейских справиться? Они-то уж точно в курсе... М-да...

Есть другой план.

Явиться к чеченским террористам. И сказать: “Братья! Я своя в доску! Алена Басаева! Дайте мне паспорт, чтобы я могла проникнуть в Россию и начать подрыв лингвистических норм этих неверных!”

Я не Джеймс Бонд, не Штирлиц в юбке и даже не радистка Кэт, чтобы пересекать границу с поддельным паспортом. Это не выход.

А где выход?

Следующая мысль, которая пришла в голову, была настолько убийственной, что я не хотела даже обдумывать ее. Некоторое время отгоняла, словно прилипчивую ворону, а она налетала с противным карканьем и все норовила клюнуть в голову. Мысль была коварна и страшна.

Нужно вернуть Бейкеру перстень!

Только лишь. Ничего другого.

Взамен попросить документы и взять обещание, что Организация позволит мне вернуться в Россию.

Чем больше я старалась не думать об этом, тем яснее понимала, что это единственный выход. Возможно, Бейкер специально сделал все так, чтобы я пришла к такой мысли.

Ему нужен перстень. Очень нужен. Почему я не могу попросить за артефакт свои документы?

Потому что Бейкер — лжец и убийца! Из-за перстня он пролил кровь Гродина и Чарльза. Я не должна идти на поводу у преступников!

Не должна?

А кому и что я должна? Я не блюститель порядка и не офицер Интерпола! У меня нет права бороться с преступниками. Я — жертва. И имею веские основания поступать не совсем по закону.

Так как звонить Бейкеру?

* * *

Однако прежде чем кинуться в объятия убийцы, я решила позвонить на работу. Минуло три дня, как от меня ни слуху ни духу. Еще вчера должна была выйти на связь.

Наш Старик — Семен Капитонович — относится ко мне как к родной. Все его отпрыски работают далеко от дома, а я — под боком. Вот и вообразил меня своей дочерью. Ладно бы — улыбался и конфеты да­рил. Так ведь наставляет и замечания делает! “Ты чего такая непричесанная?” или “Что это за парень, с которым я тебя видел в Петровском парке?”

Старик оказался на рабочем месте.

— Господи, Алена! — Чувствовалось, что ему трудно говорить. — Мы так переживаем...

— У меня проблемы, Семен Капитонович.

— Чего ты там натворила? У нас по телевизору все новости начинаются сообщениями о тебе!

Вот как! Оказывается, я теперь и в России сделалась знаменитой.

— И что говорят?

— Что в Турции тебя называют чеченской террористкой. Будто ты убила кого-то... Ведь врут?

— Меня оклеветали.

— Не сомневаюсь. Где ты?

— Я в Измире.

— По телевизору говорят, что наши спецслужбы передали запрос властям Турции, чтобы те вернули гражданку России на родину. Турки отвечают, что пока не поймали тебя.

“Пока не поймали, — подумала я. — Но скоро добегаюсь”.

— Корреспонденты топчутся возле дверей с утра до вечера, — продолжал Капитонович. — Работы из-за них никакой! Я сразу сказал, что ты не можешь быть чеченской террористкой. Во-первых, потому что ты русская. А во-вторых, — ты даже Коран никогда не брала в руки!

— Заглядывала пару раз, — задумчиво ответила я.

— Неважно! Чеченская террористка... Ишь! Как они смеют обвинять?! Это провокация... Чем тебе помочь, девочка?

Чем он может мне помочь? Просить Старика, чтобы прислал в условленное место дипломатов МИДа? Во-первых, те не поедут. Не того полета птица Алена Овчинникова. А во-вторых, быстрее них на место встречи прибудут люди Бейкера. И вряд ли уже меня упустят.

— Сама разберусь, — ответила я. — Сегодня или завтра постараюсь уладить недоразумения.

— Весь архив за тебя переживает.

— Спасибо. Передавайте нашим привет.

— Люди знают тебя чуть ли не с пеленок! Мы в шоке. Как могло такое случиться? Всегда ты путешествовала без проблем!

— Семен Капитонович, мне нужна консультация.

— Ты о чем, Аленушка?

— У меня находится найденный на раскопках пред­мет.

— Ты еще можешь думать об археологии?

— Это связано с моими неприятностями!

Семен Капитонович сделал назидательную паузу.

— Алена, по-моему, тебе нужно решать вопрос с турецкими властями! Ты должна отправиться в полицию и рассказать, что не виновата.

Я усмехнулась. Блаженная наивность моего руководителя умиляла. Нет, я не скажу, что он плохо исполняет свои обязанности. Горюнов — хороший ученый, у него огромный опыт, накопленный за десятилетия работы в Государственном архиве древних ак­тов. Если не знаешь, как правильно прочитать ту или иную строчку, можешь прямиком отправляться к нему. Но некоторые гражданские позиции, некоторые взгляды его... устарели. Они традиционны для людей, которых взрастили в советском обществе, людей, которые, не успев дожить до коммунизма, вынуждены теперь с презрением взирать на ненавистный рынок, наползающий с Запада.

— Я уже была в полиции, Семен Капитонович! — призналась я со вздохом.

— И что они сказали?

Если отвечу, что в полиции меня допрашивали о турецких братьях-террористах, Старик не поймет.

— Ничего, — пробормотала я.

— Как — ничего? Аленушка, я что-то совсем запутался...

— Семен Капитонович! Мне нужна информация о бронзовом перстне с куском слюды. Надписей на нем нет, узор, похоже, древнегреческий. Предположительно ахейский период.

— Знаешь, сколько всяких перстней того времени известно археологии? Начиная от знатных и заканчивая безделушками простолюдинов!

— Перстень я нашла возле усыпальницы Гомера.

— Извини, я не расслышал. Сейчас поправлю слуховой аппарат...

— Вы все правильно услышали.

Семен Капитонович замер на миг.

— Но это же замечательно! Слушай, Алена, это же сенсация!...

— Да, конечно... — К сенсациям я успела привыкнуть. Меня интересовало другое. — Вы не знаете, как Гомер может быть связан с этим перстнем?

— Возможно, к нему попало наследие какой-то великой истории.

— Какой истории? Он же сочинял легенды!

— Алена! — произнес Горюнов укоризненно. — Какая же ты двоечница! Прямо стыдно за тебя.

Я покраснела.

— А что я сказала не так?

— Даже дети в пятом классе знают, что древнегреческие легенды — это исторические хроники, дополненные беллетристикой для лучшего восприятия. Возьми гомеровские произведения или минойские легенды. Многое из описанного отыскали ученые. И Трою, и лабиринт Минотавра, дворец Кносс.

Назидательность Старика раздражала. Скорее бы закончить разговор.

— Я это знаю, — процедила сквозь зубы.

— Поэтому Гомер не был сказителем, выдумывающим истории на пустом месте, словно ваш Стивен Кинг. Гомер был хронографом и историком. Он собирал предания Эллады, быть может, к нему попали хроники Миноса или Анатолии.

Эту информацию следует обдумать.

— А кто может знать о перстне?

— Ювелир, — съязвил Старик.

— Семен Капитонович... — с легкой обидой сказала я.

— Ладно-ладно! Позвони Кашину. Одно время он занимался всякими безделушками. Только вот, возможно, он сейчас на раскопках в Крыму.

— Ага... — Я уже пыталась вспомнить телефон профессора Кашина из Института археологии РАН.

— Что — ага? Приезжай скорее! Хватит делать из себя телезвезду!

— До свидания! Всем привет!

Кашина на месте не оказалось. Так и есть — укатил в экспедицию. Кому еще позвонить? Проклятье, вот и деньги на телефонной карте закончились. Ну, Старик! Все на него просадила. Нужно покупать еще одну.

Я отправилась по улице и, прежде чем добралась до первого магазина, обнаружила через дорогу заведение с неоновой вывеской “ Internet @ club ”. Я остановилась, некоторое время рассматривая “собаку”, а потом решительно перешла дорогу.

Несколько молодых парней в небольшом подвальчике на мгновенье оторвались от мониторов, встретив меня удивленными изучающими взглядами. Видимо, женщины здесь появляются нечасто. По потолку заведения стелился табачный дым. В воздухе витал запах пива.

Я заплатила за час работы пареньку с кроличьими зубами — совсем пацаненок — и присела за самый дальний экран. Еще некоторое время моя персона вызывала беспокойство у интернетовских фанатов, а потом парни вернулись к своим геймам и фреймам.

Есть один хороший сайт, который финансирует правительство Великобритании. Он предоставляет обширный объем материалов по археологии и истории Древнего мира. На форум сайта не брезгуют заходить даже известные ученые. Когда не знаешь, что делать дальше, обычно лезешь сюда.

Я ткнула в ссылку “форум”:

“Найдена чугунная чаша со знаком свастики и кольцом с одной стороны. Раскопки на севере Дании. Кто-нибудь может подсказать — что это такое?”

“С похожей штуковиной, друг мой, я сталкивался в Скандинавии. Изделие викингов. Чаша для умывания. Но такую, с кольцом, никогда не видел. Для чего оно нужно — не представляю! (((((-”

“Викинги спьяну повесили на чашу кольцо, а вы теперь будете головы ломать:):):)”

“Это кольцо предназначено для полотенца. Всех благ!”

“В Сирии из колодца глубиной 17 метров достали предмет, напоминающий скипетр (смотри фото). Кто-нибудь знает, что это такое?”

“Из Мексики. Ацтекский алебастровый горн. Принимаю любые предположения о его назначении”.

“...что это такое?”

“...кто-нибудь может подсказать?”

“...кто-нибудь...”

…

Многие сообщения оставались без ответа. Возможно, мое постигнет та же судьба. Но не попробовать — значит вообще не получить результата — ни положительного, ни отрицательного.

Я открыла папку “новая тема” и напечатала:

“Побережье Эгейского моря, Турция. За наскальным рисунком в тайнике найден бронзовый перстень диаметром 5 см. Предположительно ахейского периода Эллады. Кто-нибудь может сказать — что это такое?”

Теперь нужно ждать.

Пока на мое сообщение не было ответа, я прогулялась по сайтам российских газет, наткнулась на статьи о себе любимой. Вот так-то!

Из интернетовских заметок узнала о себе много нового. Оказывается, мое настоящее имя Фатиха абу-Измаль. Моя родина — Саудовская Аравия. В 2000 году четыре месяца проходила подготовку в лагерях “Талибана” на территории Афганистана, где и выучила русский язык, после чего была заброшена в Чечню.

Другая газета начинала статью со слов, что я не террористка. Было обрадовалась: хоть кто-то пишет обо мне правду! Однако первые строки оказались уловкой. Далее газета делала “открытие”: Овчинникова — не террористка, она — мошенница. Полгода работала в чеченском правительстве, завысила сметы на восстановление грозненской больницы, после чего похитила все деньги и скрылась...

Нет, интернетовские газеты лучше не читать. Сплошное расстройство.

Я вернулась на археологический сайт. На мой вопрос никто не ответил. Ни одного отзыва. Возможно, прошло мало времени. Нужны сутки-двое. Это только мальчишки день и ночь напролет болтаются на фо­румах. Серьезные люди заглядывают от силы раз в день — когда есть свободное время.

День или два я не выживу в Измире.

Я поднялась, не доработав оплаченные полчаса. Вышла на улицу.

Нужно звонить Бейкеру. Тяжело заставить себя сделать это, но надо.

* * *

А как позвонить Бейкеру? По какому номеру? Ведь в телефонном справочнике Измира нет раздела “Отъявленные негодяи”. Куда звонить?

Я могла бы выйти на улицу и прицепить на грудь листовку, в которой сообщается о моем розыске. В этом случае встретилась бы с Бейкером. Но такой вариант мне не нравился. Инициатива была бы не на моей стороне.

Так как же быть?

Нужно было еще немного подумать.

Телефон Бейкера висит на каждом углу. Он указан в тексте плаката о моем розыске: “Если вам что-нибудь известно о ее местонахождении, обязательно сообщите в полицию или позвоните по телефону: 232-733-242”. Сообщите в полицию или позвоните по телефону... Как вам это нравится?

Я долго стояла, глядя на телефон-автомат, не решаясь приблизиться к нему. Затем закусила губу и, нарочно топая, подошла и сняла трубку.

После второго гудка на другом конце линии раздался щелчок, и я услышала вкрадчивое:

— Наконец ты решила взяться за ум, крошка!

Бейкер. Его противный насмешливый голос. Словно все время сидел на телефоне. Или знал, что я позвоню.

— Не называйте меня “крошкой”! — От злости я вдруг разволновалась.

— Как же тебя называть?

— Никак не называйте!

— Хорошо, безымянная переводчица. Тогда я буду звать тебя Скалолазкой. Так устроит?

Я промолчала. Бессмысленно ввязываться в спор.

— Зачем вы втянули меня в эту историю?

— Что, жареным запахло? Подпалили мы тебе пяточки, Скалолазка. Видишь, сама ко мне прибежала.

— Еще не прибежала, — огрызнулась я.

— Ну так прибежишь. А? Чего молчишь?

А меня слезы душили.

Подлец, прекрасно знает, что припер меня к стенке. Я бессильна указывать ему.

— Я хочу, чтобы все это закончилось. — Слова прозвучали так, словно я предала кого-то. — Я хочу домой.

— Вряд ли в России тебя ждут с распростертыми объятиями. Да ведь на родину еще и нужно вернуться.

Я замерла, внимательно вслушиваясь в каждое слово.

— Ты знаешь: Министерство внутренних дел Турции поклялось в прессе, что убийца археологов предстанет перед судом!

— Я никого не убивала.

— Может быть, — со лживым участием произнес Бейкер. — Но маховик раскрутился. И обыватели требуют жестоко наказать чеченскую террористку.

Я вытерла слезы.

— Я готова вернуть предмет, который обнаружила в скале.

— Вот это разумные слова. Где ты находишься?

— Нет, — ответила я. — Так не пойдет.

— Что не пойдет... — Он вдруг разозлился. — Слушай, ты, русская стерва! Мы загнали тебя в угол! Тебе некуда деваться! Мы сделали шах, скоро последует мат. Достать тебя — лишь вопрос времени.

— Но у вас очень мало времени. Иначе вы не погнали бы меня ночью на скалу... Вы сделаете то, что скажу я. Или вам не видать артефакта.

Тут он по-настоящему разозлился. Мне даже пришлось отнять трубку от уха, чтобы не лопнула барабанная перепонка.

— Кто ты такая, чтобы мне указывать! Мерзкая потаскушка! Я вытяну из тебя все жилы! Ты будешь выть и рыдать, умоляя меня убить тебя!

— Ваш дедушка, случайно, не в гестапо работал, мистер Лопоухий?

Он буквально взревел. Не знаю почему, но я вдруг почувствовала, что волнение уходит. Мне доставлял наслаждение его визг в телефонной трубке.

— Ты не понимаешь, с кем связалась! Ты просто не представляешь!

— Очень даже хорошо представляю. С отменнейшими подонками.

Как он испугался перспективы лишиться перстня! Его истерика началась после моих слов, что я могу уничтожить артефакт. Действительно, Организации необходим этот перстень!

— Мы тебя раздавим, как муху! — надрывался Бейкер. — Если за тебя вступится мэр города, мы уничтожим его город!... Если за тебя вступится генерал, мы уничтожим его армию! Если...

Его гнев вдруг куда-то подевался. И мне снова сделалось страшно. Спокойная, ироничная речь Бей-кера таила осязаемую угрозу.

— Есть ли смысл, Скалолазка, связываться с нами?

— Мне нужны мои документы, — тихо произнесла я. — Вы их вернете, если не хотите, чтобы я отдала перстень ювелиру с заказом сделать из него симпатичные сережки.

— Сначала артефакт. Потом документы.

— Так не пойдет. Сначала вы вернете мои документы, потом я отдам то, что нашла в тайнике.

Бейкер молчал. Наверное, пытался сообразить, как я собираюсь обмануть его. Терпеть не могу людей, которые судят о других по себе. А Бейкера ненавижу и без этого... Мерзавец! Убийца!

— Встретимся на набережной возле...

— Нет-нет! Мы встретимся там, где я скажу!

— Ну и где?

Вот беда, не подумала об этом! Только сейчас сообразила, что отправилась звонить Бейкеру не подготовившись. Нужно было все как следует обмозговать.

Я ему сообщу место, допустим, площадь Конак, где находится башня с часами. Его чернявые головорезы придут заранее, спрячутся, и, когда там появлюсь я, чтобы забрать паспорт, меня попросту схватят...

— Скажите ваш номер сотового, — попросила я.

— Зачем?

— Я вам перезвоню.

— Секунду... — Он продиктовал номер. Я записала его помадой на одной из бумаг Рахима. Потом оказалось — на чертеже непонятного ящика.

— Что дальше? — усмехнулся он.

— Я позвоню.

— Когда?

— Очень скоро... Да, еще одно.

— Еще одно? Хотите, чтобы я принес цветы?

— Мне нужны гарантии, что преследования прекратятся. Травля, обвинения в мой адрес — все должно быть отменено.

— Я не даю гарантий. Гарантии дает завод по производству инвалидных кресел.

— Не тяните время. Я прекрасно знаю, что вы в цейтноте, если вам нравятся шахматные термины.

— Я не в силах остановить процесс. Я же говорил, что маховик раскручен...

— Тогда сделка не состоится!

— Я найду тебя, в конце концов!

— Но это займет слишком много времени.

Любое упоминание о времени наповал било Бейкера.

— Хорошо, тебя не будут преследовать в Турции.

— И в России?

— Разумеется.

Как сладко звучит. Обычно я очень доверчивая. Расскажу об этой слабости как-нибудь позже. Но случай с Бейкером — история отдельная.

— Я не верю вашим словам.

— И что мне сделать, чтобы получить твое доверие? Спеть псалом?

— Сделайте так, чтобы я узнала о прекращении розыска не от вас.

— То есть как? Что я должен сделать? Заверить свои обещания у нотариуса и отправить заказным письмом?

— Нет...

— Слушай, Скалолазка, я устал от тебя. Ты изматываешь хуже любого араба. Чего тебе еще надо?

— Я должна узнать о прекращении розыска из чужих уст. Ждите звонка.

Я повесила трубку. Представляю, как взвился Бейкер, не успевший поставить точку в разговоре. Послушать бы, как он бесится. Порадоваться.

На самом деле все не так радужно. Как забрать у него документы? Любой личный контакт — и Бейкер не упустит возможности захватить меня.

Кое-какой план начал зарождаться в голове. Легкой зарисовкой. Я пока не представляла, как точно буду действовать, многие мелочи оставались не ясны, но со стопроцентной уверенностью знала, на что мне необходимо потратить часть изъятой у Рахима суммы.

ГЛАВА 8

Небогрыз

Надежда на возвращение домой окрыляла меня. Главное, не наделать глупостей. Помню, еще в школе, сдавая экзамен по английскому, сильно волновалась. В принципе, все знала, могла говорить и с лондонским, и с нью-йоркским акцентом на выбор. И с какой дурости мне взбрело в голову, что на письменных вопросах я от волнения все забуду? Привязала резинками под левую руку словарь, под правую — стилистический справочник. Надела сверху просторный дедушкин пиджак и отправилась на экзамен. Моя конструкция обрушилась в тот момент, когда я вытягивала билет. До того было стыдно! Жесткая преподавательница Файнгольд потом целый час гоняла меня, пока не убедилась, что я и без шпаргалок знаю язык. Поставила “четыре”. Почему не “пять”? У меня хватило наглости поинтересоваться. Файнгольд ответила: “За неумелую конструкцию”. Нет, не языковую, а ту, на которой держались словарь и справочник.

Этот случай, когда я вместо “пятерки” по собственной глупости получила “четыре”, запомнился навсегда. С тех пор я не пользовалась подсказками на экзаменах, надеясь только на качественную подготовку.

Вот и сейчас нужно подготовиться как следует!

Не жалеть денег — вот что главное!

Я приобрела сотовый телефон. Включила дорогущий роуминг. Вбила в память номер сотового телефона Бейкера, пока помада случайно не стерлась с листка. Потом отправилась в магазин морской охоты. Мощный морской бинокль с двадцатикратным увеличением стоил больше тысячи долларов. Я скрипнула зубами, но купила его вместе со специальной треногой. Не надо жмотиться, Алена, если хочешь вернуться домой.

Для встречи выбрала площадь Конак. Ту самую, где красуется башня с часами, куда так и не приехал Леха. Площадь великолепно просматривалась с трех сторон. С четвертой возвышалось здание гостиницы.

Я остановилась посреди площади. Все мне ясно, кроме одного.

Как забрать документы?

Приближаться к Бейкеру нельзя. Нельзя даже, чтобы он знал, в какой стороне я нахожусь.

Кольцо спрячу где-нибудь на площади. Сообщу Бейкеру, где оно находится, только после того, как он отдаст паспорт. Но как безопасно получить свой паспорт?

Этот вопрос беспокоил меня больше всего.

Я миновала площадь и двинулась вдоль по улице.

Упросить постороннего человека, чтобы взял у Бейкера паспорт и принес мне? За человеком проследят, и меня накроют, как бабочку сачком. Нужно, чтобы все прошло быстро. Чтобы Бейкер не успел опомниться.

Будь у меня преданная собака, Бейкер привязал бы к ее шее документы, пес прибежал бы ко мне. За лучшим другом человека проследить трудно, конечно, если это не такса. Впрочем, у меня нет преданной собаки. А купленная в зоомагазине сбежит.

Голубь! Мне нужен почтовый голубь!

По поводу голубя тоже имеются сомнения. Птица довольно глупая. Может повести себя непредсказуемо. Кто-нибудь свистнет, и она забудет, что следует вернуться к девушке Алене.

Что же тогда?

Идея пришла внезапно.

Идея удачная.

Только где найти такую штуку?

На улице еще светло, однако на часах — семь вечера. Насыщенный, надо сказать, выдался день. Я спешила, опасаясь, что нужный магазин закроется.

Возле центрального базара Кемерати под дощатым навесом две женщины с широкими бедрами готовили лаваш. Одна из них проворно раскатывала тесто в тонкий-тонкий блин, а другая жарила лепешки. Самое удивительное, что они почти не смотрели на свои руки. Создавалось впечатление, что лепешки получаются сами по себе. Взгляды женщин не отрывались от маленького телевизора. Я стала рядом и тоже уставилась на экран. Шли новости, речь в них велась обо мне.

Я далеко не все поняла из закадрового комментария диктора, но визуальное изображение дополнило картину.

Диктор с живостью сообщал, что наконец схвачен человек, совершивший убийства в лагере археологов возле Кушадасы. Им оказался безработный по имени Фатих Альхан. Полиция уверена в его вине, поскольку у него нашли некоторые вещи из лагеря. Кроме того, совпали отпечатки пальцев.

Альхан косвенно признал свою вину, поскольку, завидев полицейских, бросился с пятого этажа дома, в котором проживал. Сейчас он в реанимации. Неизвестно, удастся ли ему выжить.

Одновременно сообщили, что подозреваемая Алена Овчинникова, разыскиваемая в течение двух дней, не имеет к преступлению никакого отношения. В информации о ней была допущена ошибка. Овчинникова не является членом террористической организации “Свободная Ичкерия” (не может быть!), а является ученым-лингвистом, случайно оказавшимся в Турции.

Бейкер правильно меня понял. Я услышала обещанное не из его уст, а откуда хотела услышать. Из телевизора. Только зачем они сбросили с пятого этажа безработного Альхана? И напихали ему в карманы ворованных вещей? Бедняга совершенно ни при чем. Ну и методы.

Сволочи. Теперь я буду мучиться, что повинна в смерти еще одного человека. Гродин с Чарльзом, Камаль... теперь этот безработный. Сколько можно?

Поддерживала надежда, что сегодня вечером все должно закончиться и, возможно, уже ночью я буду лететь в Москву.

Лучше не думать о доме, а то всякий раз плакать хочется.

Вот то, что мне нужно.

Я толкнула дверь магазина игрушек.

Просторное помещение. Несколько стоек, уставленных куклами, роботами, красочными коробками с настольными играми. Паровозики и машинки, игрушечные домики — в общем, все, чего пожелает детская душа.

В зале посетителям помогали две девушки с розовыми бантами на шеях. А в углу, за прилавком, который и был мне нужен, сидел, очевидно, хозяин.

Небольшого роста (ниже моих ста семидесяти сантиметров), с волосами до плеч и лысиной, он походил бы на злобного карлика из сказок Ганса Христиана Андерсена, если бы не какое-то удивленное детское выражение на лице.

— Здравствуйте! — сказала я. — Вы не могли бы порекомендовать мне что-нибудь из ваших радиоуправляемых моделей?

Хозяин магазина воззрился на меня через стекла очков. С десяток миниатюрных самолетов и планеров гордо задирали носы за его спиной.

— О, сколь угодно! Я могу рассказывать о них очень долго. Пройдет ночь, наступит утро, а я буду говорить и говорить. И когда вы больше не сможете слушать... я все равно не остановлюсь.

Я рассмеялась.

— Вы красивая, — выдал он, не отрывая от меня взгляда.

Отчего-то мной овладело смущение.

— У вас очень красивые волосы, — сказал торговец.

— Мои волосы — крашеные! — Я решила покончить с комплиментами.

— Крашеные? — Замечание нисколько не смутило хозяина магазина. — Как естественно краска легла!

До чего же все южане обожают блондинок! Пусть неказиста лицом, пусть бедра вопят об увлечении мучным — все равно женщина со светлыми волосами будет здесь почитаться как Елена Прекрасная.

— Так что вы можете предложить из радиомоделей? — вернулась я к теме.

— Выбор огромен. Мы можем удовлетворить любое пожелание клиента. — Он поклонился мне. — То есть ваше!

— Спасибо.

— Так... Самолеты для новичков, для любителей и профессионалов. Если вы любите спокойный, уверенный полет, — вам подойдет “Суперспортстер 40”! Если вы не прочь покувыркать машину в воздухе, — пожалуйста! “Суперспортстер 60”! Центр тяжести смещен назад! Крыло длиннее на сто пятьдесят миллиметров! Двигатель — просто монстр! Целых двенадцать кубических сантиметров — это вам не в бирюльки играть!

— Мне бы что-нибудь попроще. Так сказать, для новичков.

— Тогда нет ничего лучше “Ноббико суперстар 40”.

Он повернулся и бережно снял с полки неприметную серую модель с полутораметровыми крыльями. Поставил на стол передо мной.

— Электронное зажигание. Управление простейшее. Смещенный к носу центр тяжести сгладит ваши ошибки. Идеальная модель для тренинга.

— А на сколько хватает топлива?

— Минут на двадцать полета.

Модель мне понравилась. Самое главное — она сможет раствориться среди серого бетона многоэтажек Измира.

— Управляется при помощи четырех сервоприводов, — добавил продавец.

— А на километр он улетит?

— Улетит! И дальше улетит. Улетит так, что вы позавидуете Кену — кукле, которая сидит в кабине!

И я купила этот самолет. Вместе с куклой. Тащила по улице полутораметровую коробку и думала, что же делать дальше.

Нужно потренироваться. То есть “поработать над конструкцией”. Лучше потратить время и набить руку, чем расколотить самолет в самый ответственный мо­мент. Ведь он у меня единственный. Денег почти не осталось. Только на авиабилет...

В такси едва влезла со своей коробкой. Не владеющий иностранными языками водитель все предлагал засунуть коробку в багажник, но я не согласилась. Неизвестно, как он ездит. Может, лихач?

Он привез меня на горную лужайку и, посмеиваясь, остался ждать, прислонившись к автомобилю.

Я взобралась на зеленый склон и оттуда запустила модель в небо.

Было трудно освоиться с сервоприводами. Некоторое время вместо того, чтобы повернуть, например, вправо, самолет резко нырял. Кен, наверное, натерпелся там, в кабине. Ну да ладно! Он ведь пилот.

Летал самолет с гнусавым забавным ревом, рассекая воздух. Откуда-то возникло имя — Небогрыз. А что? Звучит!

Наконец я научилась управлять Небогрызом. Он реагировал на мои команды немного туповато — как и положено игрушке для начинающих. Но я не собиралась выполнять фигуры высшего пилотажа на международных соревнованиях радиомоделей. Для меня достаточно, если самолет перелетит из точки А в точку Б за минимальное время.

Усвоив азы, я вернулась в город.

* * *

До площади Конак оставалось несколько минут ходьбы. Притормозив, я перехватила поудобнее огромную коробку с Небогрызом, поправила на плече сумку с биноклем. И снова увидела горящую неоновую вывеску: “ Internet @ club ”.

Зайти или нет?

Собственно, с какой целью? Проверить, откликнулся ли кто-нибудь на мой вопрос о перстне? А смысл? Через полтора-два часа отдам его Бейкеру, вернусь домой и буду вспоминать это приключение как триллер, в котором довелось сыграть роль безжалостно гонимой жертвы.

И никогда не узнаю тайну этого перстня...

Не услышу, как он связан со слепым поэтом Го­мером...

Ну и что? Буду спать спокойнее!

Здравый смысл упорно твердил, что я должна идти себе к башне с часами... А я не подчинилась здравому смыслу! Не знаю почему...

Мужчины утверждают, что у женщин мозг легче на пару сотен граммов, поэтому их пресловутая логика есть не что иное, как глупости, которые женщины совершают по причине скудных мозгов. Мужчины — известные завистники и никогда не признают, что женская логика — это инстинкт самосохранения, защиты себя и потомства, выработанный тысячелетиями выживания так называемого “слабого пола”. Это интуитивно воспринимаемые сигналы опасности и поддержки, которые не доступны самим мужчинам. Их инстинкты давно утратили чувствительность и атрофировались. Мужики потому и уповают лишь на свои мозги.

Я прислушалась к чувствам, отставила в сторону здравый смысл и спустилась в подвал.

Интернет-кафе было набито под завязку. Табачный дым не просто стелился по подвальному своду. Он висел в воздухе такой плотной завесой, что впору было вешать топор.

Гомон вмиг оборвался, когда я появилась на пороге с огромной коробкой в руках. С десяток изумленных лиц повернулись ко мне. Один из парней, наверное, самый прыщавый, присвистнул и сказал:

— Эй, красотка! Не желаешь развлечься в обществе настоящих парней?

Я прислонила коробку с Небогрызом к стене и прошла в середину небольшого зала.

— Расслабьтесь, юноши. Разденьте парочку девушек в покере, снимите напряжение... А мне — усту­пите кто-нибудь место.

Подсуетился паренек с кроличьими зубами, собиравший в прошлый раз деньги.

— Садитесь, пожалуйста, — сказал он. — У вас еще полчаса оплаченных.

— Спасибо.

Вскоре про меня забыли. Те, кто дружен с компом, часто не видят ничего вокруг. Это своеобразная наркомания. Я слышала историю о четырнадцатилетнем пацане, живущем в Москве, который бросил дом, школу и устроился подметать полы в компьютерном клубе, чтобы каждую ночь иметь возможность резаться в сетевые игры и зависать в мировой паутине. А уж сколько историй о кражах денег у родителей, ограблениях...

Без особой надежды я рыскала по форуму в поисках своего запроса. Ба, да вот же он. Надо же, к моему сообщению приклеился ответ.

Я читала и перечитывала его с возрастающим вол­нением.

“...у меня дрожат руки, и я не попадаю по клавишам. То, что вам удалось найти, имеет великую ценность. Берегите перстень. Пожалуйста, свяжитесь со мной”.

Ниже приписка:

“Я не надеялся, что в этой жизни отыщу его”.

В чем ценность перстня? На палец не наденешь — слишком велик. Сделан не из золота, а из бронзы. Вместо драгоценного камня воткнут кусок слюды... Что в нем такого?

Мои руки дрожали, наверное, не меньше, чем у неизвестного адресата. Я набрала:

“В чем его ценность?”

Долго ждала, но прошло полчаса... час, и я решила — достаточно.

Кто этот человек, у которого тряслись руки? И как связаться с ним, если он не оставил ни адреса, ни телефона?

Сумасшедший — решила я. Скорее всего. В Интернете свихнуться можно запросто. И печатать везде: “Табурет, который вы продаете за тридцать рублей, имеет великую ценность. Пожалуйста, свяжитесь со мной, мой адрес небо”.

Озлобленная и уставшая, я вышла из компьютерного клуба.

Что делать?

Бейкер, наверное, локти кусает в ожидании моего звонка. Нужно поторапливаться. Не стоит выводить его из себя, да и вечерние сумерки уже опускаются на Измир.

Как неохота отдавать перстень Бейкеру!

Меня осенило.

А ведь Бейкер не знает, какой предмет я взяла в тайнике!

Попыталась сосредоточиться и вспомнить наш диалог с Бейкером. Вроде ничего ему не ляпнула, а сам он не знал, что в тайнике. Как и Майкл Гродин. Профессор только предполагал, что возле наскального рисунка может находиться что-то.

Остановилась возле лотка с сувенирами. Чего здесь только не было! Морские раковины, засушенные крабы, разукрашенные камни, причудливые кораллы, амулеты с куриными ножками, замурованные в стеклянный шар фигурки дельфинов... Приглянувшийся мне амулет представлял собой выточенную из камня змею, кусающую себя за хвост.

Я сняла с шеи перстень и прикинула. По размерам предметы примерно одинаковы.

— Сколько? — спросила я.

Торговец показал все пальцы на руках. Я безропотно отдала десять долларов. Цена, безусловно, завышена — местные обожают торговаться. Но у меня нет времени на торг.

Прямо у прилавка, на глазах изумленного продавца я сняла веревочку с амулета и бросила змейку в пыль высохшего палисадника. Я терла ее о жесткую землю, стучала по ней каблуком, после чего заколкой отковырнула один глаз. Только на этом успокоилась. Теперь ее можно выдать за древность, которой три тысячи лет. Профессионала, конечно, не проведешь, но не думаю, что Бейкер — профессионал.

— Не желаете купить еще одну? — поинтересовался продавец.

Я покачала головой и поспешила вдоль по улице.

* * *

Долго подыскивала место для наблюдения за площадью и наконец остановилась на пятизвездочном отеле, расположенном на бульваре Фезипаши. Я просила номер на последнем — девятом — этаже, но там свободных мест не нашлось. Менеджер содрал с меня сто долларов за комнатку на восьмом этаже, из окон которой видна площадь Конак. Зато не потребовал паспорт. У меня возникло подозрение, что сотню он прикарманил.

Шут с ним! Деньги не мои, поэтому мелочиться нечего. Главное, чтобы хватило на авиабилет...

Бросив в номере коробку с Небогрызом, я побежала на площадь. Возле башни с часами народу было немного. Куда бы спрятать “подарок”? Почему бы не в пальму?

Ствол ее словно обмотали рваной, вымазанной в гуталине марлей. Это кора такая. Я спрятала змейку в ней. Если не знаешь, вряд ли отыщешь, даже прощупав каждый сантиметр.

Схоронив “артефакт”, я похлопала себя по груди, проверяя, на месте ли перстень. Ох и рискованную игру ты затеяла, Алена Овчинникова!

Все готово.

Достала сотовый и набрала номер. Бейкер откликнулся моментально.

— Почему так долго? — пробурчал он.

— Мне нужно было сделать педикюр.

— Ну-ну! Смотри, как бы я не передумал, Скалолазка! Прокуратура может не поверить в виновность бродяги, и полиция снова примется разыскивать тебя.

— Может, хватит запугивать?

— Работа такая... Ладно, подобрала место?

— Да.

— И где оно?

— Прежде чем я скажу, вы должны выполнить еще одно требование.

— Так, я звоню в полицию! Они еще не знают, что в деле об убийстве археологов открылись новые факты!

— Перестаньте меня шантажировать. Итак, я хочу, чтобы вы явились один, без ваших молодчиков.

— Без моих усатых друзей?

— Да, без них.

— Чем же они так тебе не понравились?

— Оставьте, Бейкер! Все должно быть по-честному. Иначе сделка не состоится.

— Тогда у меня тоже требование.

— Какое?

— Я буду называть тебя “крошкой”.

Этот нахал еще умудряется шутить... Ладно. Посмотрим, кто будет смеяться последним.

Я немного помолчала, не решаясь задать мучивший меня вопрос, но затем все-таки отважилась:

  — Бейкер, зачем вам нужен этот предмет? Что вы ищете? Какой вам прок от легенды Великого Сказителя?

Пауза затягивалась. Слишком прямой вопрос.

— Если я скажу хотя бы слово, ты будешь заинтригована, — наконец ответил Бейкер. — Если ты будешь заинтригована, то часть тебя воспротивится вернуть предмет. Лучше я промолчу.

— Я уже заинтригована.

— Так где состоится встреча? — резко ушел от темы Лопоухий.

Что ж, я, в общем, не надеялась на его откровенность.

— Приходите на площадь Конак. К башне с часами.

— Ты будешь там?

— В некотором роде.

— Не понимаю...

— Приходите — поймете.

Я нажала “отбой”. Теперь бегом в отель. Времени немного. Бейкер быстро примчится на своем оранжевом джипе, как Зевс-Громовержец на колеснице.

Не дождавшись лифта, я взлетела на восьмой этаж по лестнице, вбежала в номер и, схватив бинокль, припала к окну.

Город лежал возле моих ног. Слева над крышами в небо поднимался столб дыма. Он не походил на дымок костра. Скорее, один из домов охватил пожар.

Площадь вокруг башни просматривалась великолепно. Ничего не подозревающие туристы прогуливались, отдыхали на лавочках, фотографировались. Впечатление портил подвыпивший мужчина, пытающийся приставать к девушкам... Господи!

Я прижалась к окулярам бинокля.

Так это же мой Леха!

Как он тут оказался?.. Стоп, так это я его и вызвала в Измир! Совсем забыла. Вот уж не надеялась!

Я прильнула к окулярам. Леха как раз едва не получил по физиономии от очередной герл.

Некстати он возник. Нельзя его таким оставлять на площади!

Я понеслась обратно. Только бы успеть до появления Бейкера.

Надо же, поверить не могу! Леха все-таки прилетел! Не зря я решила позвонить именно ему. Он — пусть и балбес, пусть не может побороть страсть к развлечениям — все-таки ответственный человек. Этим мне и нравился. Жаль, у нас ничего не получилось с ним путного.

Мимо меня пролетели несколько ревущих и гудящих пожарных машин. Несутся на пожар, который я заметила из номера. Пришлось притормозить, чтобы не попасть под колеса.

Когда оказалась на площади, Леха уже не приставал к девушкам, а сидел на лавке, грустно уронив голову. Мое сердце налилось непонятной тоской, я подбежала к нему.

— Овчинников!

Он поднял голову.

Лешка вообще-то симпатичный. Лицо у него... как у комика. Губы так сложены, что кажется, будто он все время улыбается. Нос немного скривлен — он говорил, что в детстве получил удар хоккейной клюшкой, но нос его лицо не портил. Портили глаза, слегка затуманенные известным напитком.

— О! Алена! — с непонятной интонацией произнес он. То ли недоволен, то ли обрадовался. — Сколько можно ждать!

— А сколько ты ждешь?

— Часа четыре.

— Не может быть! Я несколько раз приходила сюда за последние четыре часа.

— Неужели я должен сидеть на привязи у этой каланчи с будильником? Вокруг столько местечек, где наливают!

Нет, человека изменить невозможно! Особенно такого обормота.

— Слава богу, — произнес он, глядя на меня. — А я уж подумал, что мне приснилось, как мы с тобой по телефону разговаривали!

— Ты и деньги привез?

— Черт! — удивленно сказал Леха. — И этот момент не приснился! Ты и вправду просила пять тысяч долларов?

— Так ты привез?

— Нашел только три. Одолжил у матери. Она, правда, об этом пока не догадывается.

Я не смогла сдержаться и на радостях обняла его. Господи! Родной человек на чужбине!

— Слушай, я тебя так долго ждал, что начал потихоньку их тратить. Тут так здорово, Аленка! Кругом бары, рестораны, вино обалденное!

— Давай деньги, пока не спустил полностью.

— Да возьми! — обиделся он и сунул в мою руку тонкую пачку, перетянутую резинкой от бигудей.

— Я отдам, Леш! Обещаю. Заработаю и отдам.

Леха кивнул, не сводя глаз с длинноногой турчанки в ярком красном платье. Я взяла его за подбородок и повернула лицом к себе.

— Леха, у меня есть к тебе серьезный вопрос.

— Слушай, Алена, мне бы нужно домой собираться. Мне только один день отгула дали на работе. Ты сама-то полетишь или останешься?

— Леха, выслушай меня! — воскликнула я так громко, что он заткнулся. — Это очень серьезно!

— А чего случилось?

Я нервно покусала губы, оглядывая площадь, и спросила:

— Это что за Светка, которой ты оставил сообщение на автоответчике?!

Леха пьяно загоготал.

— Моя личная сиделка. Она мне ставит компрессы... и там, все такое... А тебе, Баль, это вообще зачем? Ты мне теперь не жена.

Не вовремя я вздумала выяснять отношения. Как-то само сорвалось с языка. Привычка, наверное. Все-таки четыре года бок о бок прожили в однокомнатной “хрущевке”.

Я поднялась, потянув Леху за собой.

— Короче, Овчинников. Видишь вон то кафе за деревьями?

— Вижу. Я уже был там. У них пиво поганое.

— Неважно. Сиди там и жди меня. Не вздумай куда-нибудь смыться или за девочками приударить. Я тебя вытащила в Турцию, я за тебя в ответе. Домой вернемся вместе, ты понял?

— Не нравится мне это кафе. Пиво поганое, а водки у них нет. Можно я пойду вон туда, где музыка играет? Там я был, там водка есть.

— Я сказала, что будешь сидеть в том кафе! Все, Овчинников, у меня больше нет времени!

— Что, часы потеряла?

Я смерила его взглядом, улыбка тут же сошла с Лехиного лица.

— Сиди там, закажи самый большой кусок мяса и ешь его. Ни на что не отвлекайся.

— Тогда давай денег. Я тебе все отдал.

Протянула ему сотенную, он попросил еще. Я сказала, что хватит. Леха, обиженный, потопал в направлении летнего кафе. Я вздохнула, глядя ему вслед, и понеслась обратно к отелю.

* * *

В холле задержалась, договариваясь с посыльным, уже собиравшимся домой. Там меня и настиг звонок сотового.

— Я уже на месте, крошка. Когда же начнется обмен?

Бейкер.

Как он узнал номер? Тьфу! Я же антиопределитель не включила!

— Вот и хорошо, раз на месте, — ответила я, входя в лифт. — Повернитесь, мне лицо ваше не видно.

— И каков я со стороны?

Я не ответила. Могла бы, но промолчала... Каков он со стороны? Законченный подонок, вот каков ты, Бейкер, со стороны!

Лифт как назло тащился медленно. От нетерпения я покачивалась, перекатываясь с пятки на носок.

— Что у тебя там гудит? — поинтересовался Бей­кер.

— Кухонный комбайн. — Наконец восьмой этаж. Двери лифта громко раскрылись. Я вылетела в кори­дор.

— Так ты ехала в лифте, крошка? — спросил проницательно Бейкер.

— А если включу фен, вы решите, что я стою на космодроме? — Ключ не хотел попадать в замочную скважину. Проклятье!

— Скажи мне, крошка... какого цвета мой кос­тюм? — издевательски спросил Лопоухий.

— Отвратительного, — ответила я, наконец вставив ключ.

— Понятно, — с противной усмешкой произнес он.

— Ладно, вы не в костюме, а в клетчатой рубашке навыпуск и в шортах. Довольны? — Это я уже прильнула к биноклю. Бейкер стоял именно в таком виде возле колонн башни и медленно поворачивался, пытаясь понять, где я затаилась. Левая рука прижимала к уху трубку сотового.

— Покажите документы, — потребовала я. Он поднял правую руку и потряс паспортом. Возможно моим. А может быть, чьим-нибудь другим. Я хоть и доверчивая девочка, но Бейкеру не верю ни на йоту.

— Разверни документ и покажи, — потребовала я.

— В какую сторону? — язвительно поинтересовался Бейкер.

Сукин сын не оставил надежду заполучить перстень вместе со мной. Не сомневаюсь, что его “усатые друзья” бродят где-то поблизости.

— Не думайте, что вам удастся перехитрить меня, — произнесла я в микрофон. — Мое всевидящее око взирает на вас с небес.

Он и впрямь задрал голову. Очевидно машинально.

— Шутка, — сказала я. — Боженьке пока не до ваших злодеяний. Разверните документ и покажите во все четыре стороны... Медленно, с расстановкой.

— Я тебя повешу на твоих собственных волосах, Скалолазка, — пообещал он.

Спина покрылась холодным потом. Не сомневаюсь, что он так и сделает, если я во второй раз попаду к нему в руки. Не сомневаюсь, что тренировался он в этом неоднократно.

Угрозы угрозами, а Бейкер сделал, что я просила.

Бинокль великолепный. Позволяет рассмотреть даже муху. А уж свое фото на страничке паспорта я узнала и подавно. Еще молодая, шейка тонюсенькая, взгляд испуганный.

— Надеюсь, у вас пропало желание меня обмануть? — поинтересовалась я.

— У меня нет времени, чтобы думать, как обмануть тебя. Давай быстрее!

На площади появился мой посыльный с огромной коробкой. Вовремя.

— Видите человека с коробкой? — спросила я.

— Того маленького уродца?

— Подойдите к нему: он отдаст коробку. Возьмите ее аккуратно и выйдите на свободное место.

Бейкер буквально вырвал коробку из рук посыльного. Едва удержался, чтобы не дать ему пинка. Посыльный поспешно скрылся. Надеюсь, он не обиделся, поскольку я дала ему двадцатку.

Тем временем Бейкер извлек из коробки Небогрыза.

— Осторожнее, — предупредила я. Бейкер поставил самолет возле своих ног.

— Что будет, если я наступлю на твою птичку? — спросил он.

— Ничего особенного. Я просто выброшу трубку.

— Говори, где предмет! — не сказал, а рявкнул Бей­кер.

— Сначала паспорт.

— Ну уж нет! — не выдержав, заорал он. Вся его шутливость немедленно испарилась. — Говори, где находится эта штука!

Он изрыгал слова в телефонную трубку, вертясь на месте.

— Может, хватит закатывать истерики?

— Ты умоешься кровью, крошка!

— Сначала документы. Потом я скажу, где находится предмет... Мне ведь некуда деваться.

Бейкер внезапно успокоился. Гнев сменила ядовитая усмешка, он лишь вытер слюну в уголках губ.

— Что делать дальше?

— Извлеките из кабины Кена.

— Кого?

— Ну... этого парня, который сидит в кабине планера. Приятеля куклы Барби. — Я увидела, как Бейкер в сердцах выкинул Кена.

— Очень хорошо. Теперь вложите в кабину мой паспорт с водительскими правами и закройте стекло.

Бейкер склонился над самолетом, и я некоторое время не видела авиамодель.

— Что вы делаете? — не вытерпела я.

— То, что ты просила, — ответил Бейкер с издевкой. Нет, он точно задумал какую-то пакость. Я чувствовала это по голосу.

— Вы закончили? Тогда отойдите от самолета.

Бейкер сделал несколько шагов назад. Я взяла в руки пульт управления, вытянула антенну и прильнула к биноклю.

Нажала кнопку запуска двигателя.

В окуляры бинокля увидела, как раскрутился про­пеллер. Звука не слышно, но я живо представила упрямое жужжание Небогрыза.

Так, отпускаем тормоза — старт!

Игрушечный самолет покатился по площади. Люди с удивлением взирали на него, набирающего разбег.

Опустить закрылки!

Самолет легко взлетел.

Я оторвалась от бинокля и, щурясь, стала высматривать самолетик в сумеречном небе. Кажется, заметила маленькую точку, появившуюся над крышами домов и гостиниц Измира.

— Давай, милый! Давай! — подбадривала я, продолжая поднимать машину. Сотовый прижала к уху плечом. Не слишком удобно, но главное, чтобы телефон не упал.

— Все, Скалолазка! Где предмет? — закричал в трубку Бейкер.

— Он спрятан в ствол пальмы. Пальма находится прямо напротив беседки, что около башни.

— Тут четыре беседки!

Ужасно неудобно управлять самолетиком и разговаривать по сотовому. Тем более что я управляла лишь второй раз. Все не могла понять — в какую сторону летит Небогрыз.

— Напротив той беседки, которая обращена к морю.

В трубке послышался щелчок. Я стала не нужна Бейкеру. Что же, а мне необходимо приземлить самолет в моем номере. Пусть он сломает крыло или даже расшибется вдребезги. Я поблагодарю его за геройскую смерть, выпью бокал хереса в его память, буду вспоминать словами благодарности до конца дней.

Только бы он долетел!

Кажется, мне удалось разобраться с направлением полета, но самолет вел себя как-то странно. Болтался и неуверенно покачивал крыльями.

Держа большой палец одной руки на соленоиде скорости, другой — сняла бинокль со штатива. Приставила к глазам. Сразу все сделалось ясно.

Из днища Небогрыза сочилась тонкая струйка.

— Сукин сын! — не сдержалась я.

Бейкер продырявил крохотный бензобак модели.

Небогрыз не долетит до меня!

Как бы подтверждая эту мысль, он начал снижаться. Я вращала соленоиды, но модель не подчинялась командам. Кажется, заклинило один из подкрылков. Самолетик заложил правый поворот и полетел по широкой дуге.

Пульт дистанционного управления больше не ну­жен. Я отбросила его и жадно схватила бинокль.

Темнело. На улицах зажигались фонари.

Винт Небогрыза не вращался. Но за счет маленького веса и приличной площади крыла он планировал над кварталами города.

Остается проследить, куда упадет винтокрылая машина. Определить квартал и нестись туда...

Дверь гостиничного номера потряс удар. Я даже подпрыгнула от неожиданности.

— Откройте! — закричал хриплый голос по-турецки.

Кому я могла понадобиться?

Глянула вниз и все поняла. Возле отеля припаркованы два оранжевых внедорожника. Люди Бейкера все-таки нашли меня! Проклятье, но как?

Мощный удар едва не вынес дверь. Дуболомы они и есть дуболомы. Обратились бы к портье. С их умением убеждать запросто получили бы ключ.

Я вдруг поняла, как они отыскали меня. Сигнал с сотового телефона. Я читала, что многие компании сотовой связи начинают применять системы геопозиционирования — определения географического положения абонента. Точность их пока не превышает двухсот метров. Внедряют, в общем, для пользы. Вдруг вы потерялись в чужом городе, или, еще хуже, вас завалило обломками во время землетрясения.

Однако Бейкер воспользовался системой, чтобы расправиться со мной. Без сомнения, его люди давно обнаружили отель, но ждали, пока я скажу, где находится артефакт.

Я еще раз взглянула на Небогрыза, выписывающего огромные круги, надела на себя крест-накрест бинокль и сумку с деньгами. Вылезла на карниз.

Кажется, сегодня утром я проделывала что-то похожее. И именно на восьмом этаже. Только там все было проще. Вдоль стены тянулись балконы, а здесь она гладкая.

Удары больше не сотрясали дверь. Вместо них я услышала отчетливый щелчок замка. Один из головорезов оказался достаточно сообразительным.

Сейчас они ворвутся в комнату. Куда податься? Вниз не полезу. Достаточно. В день — не больше одной стены! Да и не успею спуститься. Меня сразу заметят — легче добычи не найти.

Я подняла глаза. Створка окна в номере девятого этажа слегка приоткрыта. Это единственный путь.

В пять-шесть перехватов оказалась на уровне девятого этажа. Успела заметить, как из окна моего номера высунулась кучерявая голова и с недоумением принялась разглядывать стену. Я не стала дожидаться, пока ее обладатель сообразит посмотреть вверх, и проскользнула в приоткрытую раму...

Посреди комнаты стоял мальчик лет семи. Выкатившиеся от удивления глаза взирали на меня.

— Привет, — произнесла я, спускаясь с подоконника. — На каком языке разговариваешь? Английском, французском?

Мальчик говорил по-немецки.

— Моя мама сказала, чтобы я никому не отпирал дверь, — нравоучительно произнес он.

— Правильно, — ответила я. — Чужим людям дверь нельзя открывать... Но я — влезла через окно! Про окно мама что-нибудь говорила?

Мальчик отрицательно покачал головой.

— А вы кто?

— Я? — Мельком взглянула на планирующего над крышами Небогрыза. — Я — летающая тетенька, которая навещает послушных детишек. Проверяю: все ли спят?

— Мне еще рано спать, — заметил мальчик. — Еще только девять... нет, половинка девять!

— Разве? — Я удивленно приподняла брови. — Тогда залечу позже.

Я пересекла комнату, открыла дверь в коридор. Прежде чем выйти, осторожно выглянула.

Пусто.

— Пока, — сказала я мальчику.

— А может, тебе лучше улететь через окно? — спросил он, провожая меня.

— Мой пропеллер отвалился и летает над крышами. Можешь посмотреть — его все еще видно. А мне нужно бежать, ловить его!

— До свидания, летающая тетенька.

— Меня зовут Скалолазка. Запри дверь и никому не открывай, как велела мама.

Дверь тут же захлопнулась перед моим носом.

Я добежала до конца коридора и осторожно выглянула на лестницу.

Кажется, пусто.

Полетела по лестнице вниз. Не знаю, что делают головорезы в моей комнате, но только бы не выходили на лестницу.

Я пробежала восьмой этаж, сбавила скорость на седьмом. Навстречу поднимались еще двое. Сразу видно — из той же команды. Чернявые, мордастые, в замшевых куртках — это по такой-то жаре!

Их одинаковые карие глаза уставились на меня.

Первая мысль была панической. Бежать!

Догонят. Или выстрелят в спину. Я им больше не нужна. Ведь Бейкер полагает, что заполучил артефакт.

Поэтому я даже не дернулась, спускаясь к ним навстречу. Сама не понимала, что делаю, в голове — полное отсутствие мыслей. А головорезы не отрывали от меня взглядов. Чуть ли не облизывались, словно голодные волки при виде попавшего в капкан ягненка.

Расстояние неумолимо сокращалось. Я старалась держаться независимо, даже слегка надменно. Только было трудно скрыть дрожь в коленках.

Вот они уже так близко, что могут дотронуться. Один, с лицом поугрюмее, даже протянул руку... Сей­час схватит...

Рука шлепнула меня по бедру.

— Ишь какая! — воскликнул он. — Кровь с молоком!

Я вдруг поняла, что они не узнали меня. Да и откуда? Я ведь перекрасила волосы, превратившись в блондинку!

Какое облегчение!

Этот игривый шлепок был невинной шалостью по сравнению с тем, что они могли со мной сделать. Да я готова получить еще один, лишь бы они прошли мимо!

Только для того, чтобы создать законченный образ надменной иностранки, впрочем, не без удовольствия, я размахнулась и залепила угрюмому турку пощечину. Да не просто пощечину...

Удар вышел сильным, турок едва не свалился с ног.

Господи, почему у меня не получается делать все в меру? Ведь можно было изобразить легкий, игривый шлепок, как у светской барышни. А получилось так, словно я с детства боксом занималась.

— Ух, хараша! — пробормотал турок, потирая щеку. — Хараша!

Не помню, как добралась до первого этажа. Две эти черные физиономии так и стояли перед глазами, а в ушах звучало: “Ух, хараша!”

* * *

Оказавшись на улице, я первым делом принялась искать в небе мою теперь уже неуправляемую модель. Задрав голову, побежала по дороге. Резкий гудок и скрежет покрышек оторвали меня от созерцания звезд на вечернем небе. Я едва успела подставить руки, чтобы спасти бинокль.

Удар.

Меня откинуло от автомобиля, но я удержалась на ногах. Подняла глаза и обомлела.

Передо мной стоял оранжевый джип. Один из тех, на которых ездили Бейкер и его бригада. Везет же мне!

— Ты куда смотришь, корова? — раздалось из машины. — Прочь с дороги!

Я поспешно попятилась в сторону тротуара. Внедорожник тронулся с места, взвизгнув покрышками, и устремился в сторону гостиницы. К двум оранжевым собратьям, припаркованным возле входа. Подонки всех мастей спешат разделаться с Аленой Овчинниковой.

Однако не до них. Где мой Небогрыз?

Я бежала по улице, спрашивая каждого встречного на всевозможных языках: “Вы не видели в небе игрушечный самолет?” Некоторые улыбались, некоторые покручивали пальцем возле виска. Один ответил, что самолету не нашлось места для посадки, и диспетчеры отправили его в Стамбул.

— Вы не видели... — Я осеклась. Обернувшийся ко мне прохожий оказался корейцем.

— Извините, — пробормотала я.

Корейский пока не выучила. Как-то не довелось. Вот турецкий уже знаю довольно сносно. Могу даже сносно разговаривать. Три дня в Турции среди чужих людей — это вам не телевизор глазеть, лежа на диване.

— Вы не видели радиоуправляемую модель в небе? — спросила я маму, отбирающую у маленькой девочки шоколадное мороженое.

— Что я не видела? — недовольно отозвалась мама.

— Игрушечный самолетик, летавший по небу.

— Что вы глупостями занимаетесь! Как вам не стыдно? Взрослая женщина!

— Я только спросила...

— Сейчас я начну глазеть на небо, потом примусь подсчитывать всех идиотов, которые бродят по улицам, а затем... а уж затем, вместо того, чтобы блюсти нравственность, я... я буду...

Девочка поймала момент и впилась зубами в мороженое. Мама дернулась, и половина батончика осталась у девочки во рту. Женщина гневно уставилась на меня:

— Из-за тебя мой ребенок получит ангину! Да ты понимаешь!...

Дальше я слушать не хотела. Собралась уже бежать дальше, но неожиданно девочка открыла наполненный мороженым рот и произнесла:

— Самоуэт уетел вон за тот доэм!

Вот спасибо! Оказывается, я не у тех спрашивала. Взрослые не смотрят на небо. Они “блюдут нравственность”. Впредь буду умнее.

Я обогнула особняк, на который указала девочка, и заметила своего Небогрыза. Он все еще летел, но гораздо ниже. Некоторое время видела его между листьями деревьев, а потом он исчез. Ничего. Теперь направление известно.

Я пересекла сквер и оказалась на небольшом бульваре, окруженном низкими домами. Небо просматривалось во всех направлениях, но оптимизма резко поубавилось.

Впереди поднимался густой столб дыма. Пожарные пока не смогли потушить горящее здание. Ветер дул именно оттуда.

Я припала к окулярам бинокля.

Так и есть. Небогрыза несло в сторону горящего дома.

Что есть мочи полетела по бульвару. Вскоре он закончился. Я неслась по каким-то дворикам с декоративными, заботливо постриженными кустами, перепрыгивала через них, словно скаковая лошадь через препятствия. Небогрыза от меня снова закрыли кроны деревьев, но теперь я знала направление — горящий дом.

Есть закон подлости, согласно которому, если падает бутерброд, то обязательно маслом вниз. Так и мой Небогрыз — из сотен домов обязательно свалится на единственный, охваченный огнем.

Я должна перехватить самолет. Любым способом. Иначе мои документы погибнут в пламени.

Бег сломя голову по пересеченной местности позволил опередить планирующую модель на десяток-другой метров. Насаждения закончились, и передо мной открылась оживленная автострада. Рядом остановка и замерший возле нее автобус.

Метрах в ста за автомагистралью полыхал двухэтажный дом. Пожарные автомобили осадили его со всех сторон. Вода и пена никак не могли утихомирить разбушевавшееся пламя. Видимо, горело что-то основательное.

Я оглянулась на Небогрыза. Его курс пролегал как раз над автобусом, пересекал автомагистраль и оканчивался в ревущей огненной стихии.

Вот как бывает! Я продумала великолепный план, сохранила перстень, ускользнула от головорезов Бейкера, а из-за какого-то растяпы, заснувшего в кровати с непотушенной сигаретой, все рушится словно карточный домик!

Под удивленные возгласы людей я вскарабкалась на крышу автобуса. Небогрыз летел прямо на меня, но слишком высоко. Свет фонарей автострады отражала серебристая полоса, тянувшаяся вдоль его борта. Еще мгновение, и он будет надо мной...

Я подпрыгнула.

Небогрыз, словно издеваясь, пролетел в нескольких сантиметрах над кончиками пальцев.

С грохотом свалилась на крышу автобуса. Дорогущая линза со звоном выскочила из бинокля. Я подняла голову, убрала волосы с лица.

Небогрыз садился прямиком на огонь, напоминая любопытную стрекозу. Легко, играючи он миновал автостраду с несущимися по ней автомобилями. За сколько секунд он изжарится в адском пламени? Есть ли у меня надежда?

Надежда всегда есть. Я четко усвоила это за три дня приключений в Турции.

Прыжок с крыши автобуса на асфальт закончился жестким приземлением. Щиколотки пронзила острая боль, колени едва слышно хрустнули. Нет, слава богу, ничего не переломала. Пятки только отшибла.

Я собралась рвануться через дорогу, но кто-то схватил меня за руку. Обернулась и обнаружила перед собой человека в фуражке. Водитель автобуса. Он импульсивно размахивал свободной рукой и что-то кри­чал. Я вырвалась из захвата и ринулась в поток машин. Разгневанный водитель не рискнул преследовать меня.

Визжали тормоза. Автомобили отчаянно сигналили, сверкали фарами. А я даже не смотрела на них.

Не сводила глаз с парящего на пятиметровой высоте Небогрыза.

Хоть бы ветер сменил направление... Хоть бы какое дерево выросло у него на пути!...

Не заметила, как оказалась на тротуаре. Оглянулась на оживленную трассу... Мамочки, как же я умудрилась ее пересечь? Машин столько, словно все спасаются от надвигающегося на город урагана!...

Ужасаться было некогда. Темный контур Небогрыза отчетливо виднелся на фоне ревущего пламени.

Бесполезно. Уже не успею. Сейчас деревянная модель вспыхнет и исчезнет вместе с моим паспортом.

Так и не знаю, что произошло. Может, ветер ослаб? Но Небогрыз вдруг резко пошел вниз и упал недалеко от дома в толпе зевак.

Не веря своему счастью, я понеслась туда. Когда подбежала, какая-то женщина уже подняла планер с земли.

— Спасибо! Спасибо! — говорила я по-английски, протягивая руки к радиомодели.

Женщина уставилась на меня. Ее правая щека слегка подергивалась, очевидно, нервный тик. Уголок рта при каждом подергивании обнажал желтый клык.

— Это мой самолетик! — ответила она на плохом английском.

Я даже опешила.

— Вы ошибаетесь, — взволнованно произнесла я. — Это мой планер.

— Нет, мой! — ответила женщина, опять дернув щекой и демонстрируя клык Бабы Яги.

Я так разволновалась, что не могла определить, с каким акцентом она говорит.

— Отдайте! — закричала я.

— Нет! Он мой... Хороший самолетик!

— Нет, мой! — взревела я.

Как меня все достали!

Женщина испуганно смотрела на меня — мегеру с растрепанными волосами и горящими глазами. Даже щека ее перестала дергаться.

Кажется, дошло.

— Чем докажете? — пролепетала она. Я отобрала у нее самолет, вытащила из кабины паспорт и сунула в нос придурковатой даме.

— Похожа?

— У вас волосы другие, — предприняла она последнюю попытку.

— Возьмите самолет и катитесь отсюда!

— Спасибо вам, спасибо!

Обхватив подаренный планер, она едва не кланялась, пятясь назад.

Я посмотрела в раскрытый паспорт. Все правильно. Мой, родной! И фотография моя. Не могу поверить, что все закончилось.

Я облегченно выдохнула, но это получилось так громко, что люди стали оборачиваться в мою сторону. Пусть смотрят. Теперь меня никто не разыскивает. Теперь я такая, как все. С паспортом.

Перелистала несколько страниц.

— Вот сукин сын!

В середине паспорта на пустой странице было жирно выведено по-английски: “Русская стерва”.

Лопоухий Бейкер не удержался от очередной пакости!

Поначалу я расстроилась, а потом решила считать эту надпись в паспорте похвалой. Действительно, не каждый человек, а тем более женщина, может обвести вокруг пальца такого профессионального мерзавца, как Бейкер.

Ерунда. Не стоит обращать внимания. Главное — паспорт у меня! Ночью уже буду дома! Какое счастье, что этот кошмар закончился!

Заберу Леху — и в аэропорт. Овчинников, конечно, уже нагрузился в баре. И это ерунда. Я его домой не раз доставляла. Он иногда не понимал, где и с кем находится, а я его под ручку и в метро. Вроде как он меня ведет, а на самом деле — наоборот.

Нужно позвонить Старику. Сказать, что проблема решена. Пусть не волнуется и спокойно спит. Ведь считает меня дочерью. Порой даже домой названивает, проверяя, во сколько я вернулась. Уверена, что и сей­час места себе не находит.

Только я собралась тронуться в обратный путь, как из сумки раздался имперский марш из “Звездных войн”. Продавец установил в мой сотовый эту мелодию еще в магазине.

По спине пробежал холодок.

Кто это? Я не жду звонков.

Осторожно расстегнула сумку и извлекла телефон.

* * *

— Алло!

— Нашла свою птичку?

Боже, я надеялась, что больше никогда не услышу этот голос! Чего ему еще нужно? Забыл попрощаться, что ли?

— Мы, кажется, с вами в расчете? — произнесла я взволнованно.

— Знаешь, Скалолазка, я больше не буду называть тебя “крошкой”... Твоя фамилия — Овчинникова?

Я не понимала, к чему он клонит.

— Это по мужу. На самом деле я — Алена Баль.

— Вот-вот. Он тоже так говорит...

Я пошатнулась.

— Почему же ты замолчала, говорливая мартышка?

Не может быть! Не может быть, чтобы они...

— Я стою на том же самом месте, — тихо произнес Бейкер. — Можешь полюбоваться на нас.

Куда бы взобраться повыше?..

Лестница пожарной машины!

Холодея от страшной догадки, я пробралась через толпу зевак и полезла наверх по раздвижной лестнице. Заметив постороннего, пожарные с земли стали что-то кричать мне, но я их не слышала.

Вот крыши домов и бульвар остались внизу. Над ними — величавый шпиль башни с часами. Я поднесла к глазам бинокль. Одну из линз пересекла трещина, но она не помешала разглядеть у подножия башни Бейкера, а у его ног...

На коленях с выкрученными за спину руками стоял Леха. Голова опущена вниз, а в затылок упирается дуло пистолета “офицера Интерпола”.

И я снова вспомнила об Организации, которую Бейкер представляет. Которую описывал Камаль.

Могущественную. Не боящуюся никого.

Бейкер поднес к уху сотовый, губы его зашевелились, и я услышала в трубке:

  — Мои усатые друзья очень удивились, когда наткнулись на еще одного Овчинникова.

— Отпустите его, — едва слышно попросила я.

— Я сейчас разнесу его голову вдребезги, — пообещал Бейкер. Шутливый тон исчез.

Спазм перехватил горло. Я не могла произнести ни слова.

— Что молчишь, Скалолазка? Как мне пробудить твои эмоции? Вот так?

Он размахнулся и засадил Алексею рукоятью по голове. Мой бывший муж сжался.

А Бейкер бил еще и еще.

— Остановитесь! — закричала я.

Ревущее за спиной пламя и пытка Лехи на моих глазах создавали полную иллюзию, что кто-то проклял меня, отправив прямиком в ад.

Алексей корчился от боли у ног Бейкера. Меня корежило от страха и негодования. Но что я могла поделать?

Позади Бейкера возник оранжевый джип, водитель распахнул дверь для своего шефа.

— Теперь объясню словами, — произнес Бейкер, словно не замечая автомобиля позади себя. — У меня очень мало времени, Овчинникова-Баль! И нет желания бегать за тобой. Через два дня будет ясно — тот ли предмет ты передала, который мы ищем? Если обманула... получишь голову своего мужа по почте. А тебя — отыщу хоть на Луне. Изувечу так, что не снилось и средневековым инквизиторам.

— Нет, не выключай телефон! — заорала я в трубку.

В этот момент пожарные добрались до меня, потащили вниз. Они зачем-то пытались отобрать теле­фон, но я упорно продолжала прижимать к уху мертвую трубку, надеясь, что Бейкер отзовется.

Только напрасно.

На этот раз именно Бейкер поставил точку в телефонном разговоре. И довольно жирную.

Он еще не знает, что я подсунула ему подделку. Но скоро это выяснится. И тогда голова моего мужа будет путешествовать в почтовой посылке.

Пожарные затолкали меня обратно в толпу. Я торопливо выбралась из шумящей массы людей и набрала номер Бейкера.

Теперь я готова вернуть перстень. Только отпустите Леху! Пусть он беспутный парень, но отзывчивый и обязательный!

А кроме того, именно я виновата, что он оказался здесь!

После секундной паузы в трубке раздался женский голос, который произнес убийственные для меня слова:

— Набранный вами номер не существует.

Часть II

ФРАНКФУРТСКИЙ ЭВЕРЕСТ

ГЛАВА 1

Снова на скале

Наступил вечер. Темнота опустилась на Измир, но город от этого только выиграл. Изящные южные улицы залил свет фонарей. Бесчисленные летние кафе и рестораны заполнились туристами из Европы. В парке возле Басмана на открытой сцене актеры самодеятельности разыгрывали сценки из жизни разных наро­дов. Немцев, поляков, финнов, англичан они изображали такими, как их представляют во всем мире. Каждый эпизод сопровождала соответствующая национальная мелодия, исполняемая на духовых инструментах под удары барабана.

Музыка раздражала меня, а каждый удар отдавался в голове. Взвинченной и измотанной я добралась до площади Конак.

Музыканты исполняли какую-то баварскую мелодию. Веселую, забойную... В Германии под такую, наверное, проводят конкурсы на скорость опустошения литровой кружки пива.

Я остановилась на том самом месте возле подножия башни, где Бейкер мучил моего Леху. Присела на корточки.

Разгуливающие по площади прохожие улыбались и покачивали головами в такт музыке. Мне было совершенно не до веселья. На камнях мостовой виднелись отчетливо капельки крови. Лехиной крови.

Это моя вина... Боже, зачем я вытащила Леху в Измир? И он примчался, даже не будучи уверенным, что разговаривал со мной... Лучше бы забыл о моем звонке. Проснулся бы с утра, опустошил бутылку пива и отправился на работу...

Зачем я послушала неизвестного человека, который запросто может быть сетевым безумцем? Почему сразу не отдала Бейкеру перстень?

Через два дня американец узнает, что артефакт поддельный. И убьет Алексея. Ему не свойственна сентиментальность. На чудо надеяться? Чудес не бывает... Только я могу помочь Овчинникову. Но как? Я даже не представляю, куда увез его Бейкер. Может, они вообще покинули Турцию! И что должно произойти через два дня.

Я вдруг поняла, что мне ничего не известно. Совершенно ничего. Я не знаю, кто такой Бейкер, что за Организацию он представляет... У меня имеется только перстень, который им нужен, и древняя легенда. Что с ними делать?

“... Ничего ты сделать не сможешь, — шептал противно внутренний голос. — Ты ничего не знаешь — кто они такие, какова их цель? А два дня пройдут быстро. Пролетят эти сорок восемь часов, словно стая голубей. Только были — и вот уже нет их!..”

Мною начала овладевать паника, но я постаралась взять себя в руки и мыслить конструктивно.

Перстень.

На нем не написано, откуда он взялся, как попал к усыпальнице Гомера, какому исполину принад­лежал... Но раз его спрятали в тайнике за рисунком с легендой, стало быть, он связан с этой легендой. С историей о несчастной любви, самоубийстве и жестоком царе Геросе...

Я вдруг вспомнила, что скопировала не всю легенду. Нижняя треть текста так и осталась на скале возле Гюзельнака. Значит, есть какой-то шанс?

Первым делом нужно приобрести хотя бы что-то из альпинистского снаряжения.

Магазин “Подводное плавание и альпинизм” я отыскала довольно быстро. Чуть больше времени понадобилось, чтобы найти хозяина и вытащить его из постели. Отпирая двери, он недобро поглядывал на меня, но не проронил ни слова.

Выбор скудный, основной упор сделан на подводное плавание. Из альпинистских штучек тоже кое-что было. Не супер, конечно. Но дорогим английским титаном я не избалована, сойдет и алюминиевый сплав.

Отобрала самое необходимое — веревки, зажимы, крючья и закладки.

Из скальных туфель были только дорогущие “Майстрэл”. Пришлось взять.

Последнее, что я купила, — огромные часы “Кассио джи-шок” в черном корпусе и с кучей функций. Выйдя из магазина, я остановилась.

Вот функция “обратный отсчет”.

Набрала на электронном циферблате 48.00.00 и включила таймер. Последняя пара цифр побежала, унося драгоценные секунды. Цифры сменились на 47.59...

* * *

Оказалось нелегко отыскать место, где находился лагерь Гродина. Прошло минут тридцать, как мы съехали с дороги. Из окна автомобиля местность выглядела незнакомой.

Темнота все же не такая непроглядная, как в день моего прибытия в Турцию. Сегодня на небе сверкают звезды и серебрится тонкий серп месяца.

— Возможно, это здесь, — робко произнес водитель.

Небольшого роста, косоглазый (и как умудрился права получить?), он выглядел уверенным, даже слишком уверенным, когда я нанимала его, предлагая солидную оплату. Сейчас от его бравады не осталось и следа. Выезжал ли он когда-нибудь за город ночью? Темнота пугала его, он дрожал и прятался за руль. Я опасалась, что с его зрением мы свалимся в канаву или поцелуем дорожный столб. Хоть сама за руль садись!

Кажется, действительно приехали... Да, мы в лагере Гродина. Лучи фар высветили камни в виде зубцов крепостной стены.

Я выбралась из машины, хлопнув дверцей. Купленный два часа назад фонарь сразу не зажегся. Только после того, как я по нему хлопнула.

— Долго мы будем здесь находиться? — поинтересовался водитель, испуганно прижимаясь к своему потасканному “нисану”. Из всех таксистов, предлагавших услуги, я выбрала именно этого коротышку — только потому, что он лучше остальных говорил по-английски. Наверное, надо было взять кого другого.

— Мне нужно спуститься на обрыв. Это займет не больше получаса...

Он съежился при моих словах.

— Но вы же получили четыреста долларов! За такую сумму вас ничто не должно смущать!

— Говорят, невинно убиенные возвращаются на место своей смерти...

Я раздраженно вздохнула, ничего не ответив. Послал же бог помощника!

От лагеря остались только вытоптанная земля, черные пятна костров и жердь из-под прожектора. Сам прожектор отсутствовал. Кто-то снял палатки и забрал археологические находки. Наверное, полицейские...

Приблизилась к обрыву. Тонкий серп месяца робко серебрил гладь Эгейского моря. Уходящая вниз стена, по которой два дня назад я спускалась в полной темноте без страховки, закладок и френдов, впервые полностью предстала перед моими глазами. Отвесный обрыв — почти без наклона. Маловато зацепок, трещин и уступов. Как я умудрилась спуститься здесь?

Потому что не видела! Если бы видела, бульдозером бы меня не столкнули на это зеркало!

На краю обрыва отыскала среднюю по размеру трещину и забила в нее закладку “гексу”. Закладка — это металлический элемент, который используется при восхождении. Раньше применяли крюки. Даже Высоцкий пел: “...надеемся только на крепость рук, на руки друга и вбитый крюк...” С середины шестидесятых годов прошлого века (двадцатого то есть) стали активно использовать закладки. Англичане начали с обычных гаек, которые по одной или несколько надевали на веревку и закладывали в скальную трещину. Подготовленная таким образом веревка, нагруженная в определенном направлении, держит мертво, если правильно определить, куда сужается трещина и точку приложения силы. Позже производители альпинистского снаряжения разработали множество закладок для всех типов трещин и скальных пород. Они меньше весят, чем крюки, их раза в два больше помещается на поясе, не требуется молоток... Вообще у них много достоинств. Правда, бывают места, где без старого доброго крюка нечего делать...

Я подергала тросовую петлю закладки, защемляя “гексу” в трещине. Порядок. Чтобы вырвать ее, нужно приложить усилие тонны на две. Про мои пятьдесят шесть килограммов говорить не приходится.

Привязала веревку. Одной будет достаточно. У меня есть ручной зажим, на поясе — зажим-капелька. Пропущу веревку сквозь них — и можно спускаться или подниматься, упираясь ногами в скалу, заклинивая веревку и подтягивая тело.

Когда встала спиной к обрыву, увидела, что косоглазый водитель одним зрачком испуганно взирает на меня, а другим — в темноту. Вот и пойми, куда смотрит этот господин...

— Что еще? — недовольно спросила я. Если бы он знал, как мало у меня времени!

— Не бросайте! — взмолился водитель. — Мне страшно! Я боюсь темноты!

— Тогда садитесь на край и наблюдайте, как я буду спускаться.

— Высоты я тоже боюсь!

Начальник отдела кадров из меня никогда бы не получился. Надо же — из дюжины достойных мужиков выбрать такого... Одно слово — “кадр”.

Скинула веревку вниз.

— Забирайтесь в машину и ждите меня там, — приказала я. — Если желаете — запритесь. Только не вздумайте уехать! Отыщу на дне морском и накажу! Я сегодня очень злая.

С этими словами прыгнула вниз.

Спуск — увлекательное занятие. Слегка ослабляешь веревку, и тебя несет вниз. Короткий миг полета. Ручным зажимом слегка притормаживаю — здорово разгоняться нельзя. После длительного разгона резкое торможение может перегрузить веревку или зажим. От этого срок их службы намного уменьшится. А то — что-то из них вообще может не выдержать...

Люблю альпинистскую работу! Скучаю по ней. Когда нет командировок, три раза в неделю посещаю тренировочные занятия, ползаю по болдерингу — это тренажер, специальная стена с искусственными зацепами. Дома пальцы тренирую, кисти. Подтягиваюсь на турнике. Даже на скучные собрания, где строго окликают, когда читаешь книжку, беру с собой кусок веревки и вяжу узлы.

Знакомого карниза я достигла за какую-то минуту. Три дня назад мне потребовалось больше сорока ми­нут.

Я встала на карниз, заложила еще одну закладку. Эту забила молотком, чтобы держалась крепче. На петлю закладки нацепила карабин и пропустила сквозь него веревку. Если сорвусь, то период раскачивания будет не такой большой. Ограничит нижняя “гекса”.

Двинулась по карнизу, подсвечивая в разные стороны фонарем. Я искала выступ, с которого копировала рельефный рисунок и текст. Ага, вот он! Справа, внизу.

Повесила фонарь на шею и стала аккуратно спускаться. Удивительно, но я помнила каждый зацеп, каждую ступеньку. Словно была здесь лишь несколько часов назад.

На площадку попала без приключений. Только тогда позволила себе оглядеться. Так, где мой летающий юноша по имени Эндельвар?

Семь картин оставались на своих местах. И лишь восьмая — с толпой людей и летящим юношей — отсутствовала. Поверхность скалы в этом месте была варварски изуродована. Зубилами или кирками.

Изображение и текст уничтожены безвозвратно.

Поднималась в полном отчаянии. Движение вверх заняло больше времени, чем спуск, но я не думала об этом.

Бейкер уничтожил легенду Гомера. Древний рисунок, самим фактом своего существования представляющий огромный исторический интерес, не говоря о художественной ценности, пропал навсегда. Бейкер совершил тот же варварский поступок, что и Наполеон, приказавший в Египте расстрелять из пушек лицо исполинской статуи Сфинкса.

Ко многим другим мерзким характеристикам этого негодяя смело можно добавить еще одну — “вандал”!

Я могу обзывать его сколько угодно — легче от этого не станет. Легенда уничтожена, моя калька с копией текста находится в полиции, нет, скорее всего, передана Бейкеру и тоже пропала. Я никогда не узнаю, о чем говорилось в последней части текста.

Не помню, как поднялась, смотала веревки. Водителю велела отвезти меня прямо в аэропорт. Мы тряслись по ухабам, а я глядела в темноту ночи и не представляла, что делать дальше. Ну, приеду в аэропорт. А куда лететь? Домой? Как посмотрю в глаза Лешиной матери, Ирине Александровне? За время замужества она частенько придиралась ко мне. Мол, детей у нас нет. Белье не так глажу, не так носки стираю. Мол, пить Леха начал из-за меня... Наверное, потому, что я его носки плохо стирала... Или из-за того, что я с ходу переводила немецкие, английские, французские песни с МТ V , читала в оригинале Аристотеля... Мама Лехи всю жизнь проработала упаковщицей на табачной фабрике и не могла внятно написать заявление в ЖЭК. Но искренне полагала, что невестка не может быть умнее своей свекрови.

Я знаю, что прочту на ее лице: гадкая Алена с нерусской фамилией погубила ее единственного сына! Сначала носки плохо стирала, а потом и вовсе вогнала Лешеньку в гроб.

Да что же я Лешку заживо хороню! Неужели нет выхода? Из отведенного срока прошло лишь несколько часов!

... (у меня дрожат руки)...

Есть человек, который связался со мной через Ин­тернет. Сетевой безумец... впрочем, почему я так думаю? Ведь в его словах не содержалось ничего предосудительного. Только волнение, из-за которого он не оставил адреса, когда просил связаться с ним, настораживало.

Я внезапно поняла, что следует делать. Мне нужен Интернет!

Водитель высадил меня далеко от аэропорта. Я отдала ему двести долларов. Сказала, что и столько не заработал. Он, в общем, не возражал.

... (берегите перстень... я не надеялся, что в этой жизни отыщу его)...

* * *

В холле аэропорта множество телефонных автоматов, но ни одного компьютера с выходом в Интернет.

Возле двери с табличкой “ VIP ” я заметила девушку за высокой стойкой, видимо, представляющую какую-то туристическую фирму. Перед ней был плоский монитор, девушка что-то печатала одним пальцем.

— У вас есть выход в Интернет? — деловито поинтересовалась я. — Можно воспользоваться вашим компьютером?

Девушка-оператор уставилась на меня округлившимися глазами. На ресницах столько туши, что я удивилась, как она еще может поднять веки.

— Конечно нет! — ответила она. — Здесь конфиденциальная информация!

— Да бросьте! — Я обошла стойку и оттеснила ее.

— Что вы себе позволяете! — воскликнула она как-то вяло, явно сбитая с толку моей наглостью. Я и сама себя не узнавала. Злость вдруг какая-то обуяла. Срочно необходим выход в Паутину, а компьютера не найти.

Девушка-оператор попятилась и ускользнула за дверь с табличкой “ VIP ”. Я спешно вбивала адрес в строку браузера.

Вот и сайт. Переход в форум. Мой запрос “Кто-нибудь знает?” сместился в самый низ, вытесненный новыми “Кто-нибудь знает?” Я перелистала назад.

— Немедленно отойдите от компьютера! — раздался требовательный мужской голос. Девушка-оператор вернулась с полицейским.

— Ухожу! — заверила я, не прекращая пялиться в экран. Ниже моего второго вопроса “В чем ценность перстня?” появилась строчка.

Ответ!

— Отойдите от компьютера! — громко повторил полицейский и схватил меня за плечо. “Позвоните мне”. Рядом номер.

— Все! — воскликнула я, отскочив от компьютера жалобщицы.

Полицейский отпустил мое плечо, девушка удивленно смотрела на экран, читая строчки форума и пытаясь понять их смысл. Тем временем я спешно, пока не забыла, набирала номер на своем сотовом.

— Желаете, чтобы я составил протокол? — спросил полицейский.

— Извините, — попыталась оправдаться я. Но это получилось фальшиво. Я не чувствовала вины. Человека надо спасать. Л exy !

Полицейский покачал головой и отошел от меня. Слушая гудки в трубке, я покинула стойку оператора туристической фирмы.

— Слушаю вас, — раздался из телефона слабый, старческий голос.

Человек говорил на английском, но этот язык ему не родной. В словах проскользнул явный немецкий акцент.

Я молчала, не зная с чего начать. Беспомощно обернулась и уставилась в темноту за огромным окном, которую расцвечивали огни посадочной полосы и цепочка фонарей, ведущая вверх. Какая-то башня или радар.

— Это... вы? — спросил человек. Как ему тяжело даются слова.

— Да, это я написала сообщение.

Некоторое время он молчал. Следующий его вопрос выдал причину недоумения:

— Вы женщина?

Вот они — маленькие шалости Интернета. Когда переписываешься с человеком, по его мыслям, предложениям рисуешь в голове один образ. А при встрече с удивлением видишь совершенно другое. Я представляла сумасшедшим моего собеседника с форума, а он просто оказался немощным стариком.

— Имеет какое-то значение, что я — женщина?

— Нет... — Мой ответ заставил его смутиться. — Конечно нет... Перстень у вас?

— Да. Для чего он нужен?

— Где вы сейчас?

— В Турции.

— Вы не могли бы приехать в Баварию?

— У меня нет времени. Лучше расскажите по телефону, для чего он нужен?

— Боюсь, одного рассказа будет недостаточно. Вы не поверите.

— Попытайтесь, а я решу — верить мне или нет.

— Я рассказывал многим, но ни один человек не внял моим словам... Это связано с местонахождением гробницы Эндельвара.

Имя летающего юноши. Откуда старику известна легенда, которую я только два дня назад сняла со скалы?

— Вы знаете, где находится гробница?

Старик хмыкнул. Он не смеялся надо мной, именно хмыкнул — но как-то обреченно и печально.

— Если бы знать...

— Что же вы знаете о перстне?

— Еще раз повторяю: одного рассказа будет недостаточно. Я должен вам кое-что показать...

Я стремительно думала. На полет в Баварию потеряю как минимум половину дня... А что делать? Другого плана все равно нет. Остается довериться этому человеку.

— Хорошо, я прибуду завтра... Нет, уже сегодня. Где вас искать?

— Шестьдесят километров южнее Мюнхена, неподалеку от Бад-Тельц, практически на границе с Австрией. Попросите водителя отвезти вас в Вайденхоф.

— А адрес какой в этом Вайденхофе? Это город?

— Адреса не нужно. Там вас встретят.

— Кто встретит?

— Не волнуйтесь.

— Как название? Господи, я уже забыла!

— Вайденхоф!

— Погодите, я запишу.

Как всегда, под рукой нет ручки. Вечная проблема. Ведь в каждом киоске продаются! Почему я не могу взять и купить? Придется портить помаду.

Так, значит: “Вайденхоф”.

— Кстати, как вас зовут?

— Карл, — ответил он.

Кончик помады вывел рядом с названием населенного пункта имя.

— Ждите меня, Карл, — ответила я. — Прилечу, как смогу!

ГЛАВА 2

Сказка для взрослых

Ночью в Германию не было ни единого рейса. Я поспала в кресле зала ожидания часа три, и в 5.55 утра вылетела в Мюнхен. Когда огромный “боинг” авиакомпании “Люфтганза” набирал высоту, я смотрела на прибрежные скалы и серебрящуюся синь Эгейского моря. Прощалась с Турцией, которая так негостеприимно приняла меня.

В аэропорт Франца Йозефа Штрауса, расположенный в окрестностях Мюнхена, прибыла в 8.55 по турецкому времени. А по немецкому — еще было раннее утро. Два часа разницы.

Вы не представляете, как приятно оказаться в стране, в которой бывала и язык которой знаешь. Это вам не Турция, где слушаешь бурчащего водителя такси и думаешь: то ли он материт тебя, то ли выражает готовность к сотрудничеству?

Прямо в аэропорту взяла такси. Нормальное такси с нормальным немцем-водителем.

— Мне нужно в Вайденхоф. Знаете, где находится?

— Садитесь.

Я села, и мы поехали.

Жаль — не попала в Мюнхен. Красивейший город со средневековыми соборами и ратушами... Но времени нет.

Я смотрела в окошко на покатые, покрытые зеленью холмы. Трава на них такая ровная, словно это постриженный газон. Сельчане-баварцы щеголяли в национальных костюмах — кожаные штаны, белая рубашка с помочами и темная шляпа с пером. Поначалу я подумала, что какой-то праздник, но потом оказалось, что они и сено собирают, и за лошадьми ухаживают прямо в этой одежде. Они чем-то похожи на шотландцев. Те тоже любят щеголять в национальных костюмах — и на праздники, и в будни.

Когда за окном замелькали холмы, покрытые зелеными лесами, над которыми забелели седые альпийские вершины, водителю надоело молчать, и он спросил, интересуюсь ли я футболом. Надеясь угодить, я ответила, что мюнхенская “Бавария” — самая классная немецкая команда.

Я вообще-то футболом не увлекаюсь. Слышала кое-что от Лехи. Он терпеть не может “Баварию”, потому что у нее никто не в силах выиграть. “Сама не играет и другим не дает”, — сказал, помнится, Леха.

Водитель обиделся.

— Это не немецкая команда, — ответил он. — Она — баварская.

Я совершенно забыла, что баварцы терпеть не могут, когда их причисляют к немцам. Они всячески стараются подчеркнуть свою непохожесть. Как баски в Испании, ирландцы в Англии... татары в России. Бавария вплоть до начала прошлого века была свободным государством. Кстати, в 1919 году в Баварии три недели существовала Советская Республика. Так-то!

Пока было время, я позвонила Семену Капитоновичу в архив. Доложила, что все в порядке, недоразумения улажены, но приехать пока не могу. Возникла проблема с визой.

— Может, чем помочь, Аленка?

— Нет, спасибо! Я сама.

— Ну, как знаешь, как знаешь! Хоть номер оставь, чтобы я не волновался.

Продиктовала Старику номер. А куда деваться?

Мы съехали с автострады на узкую гравийную дорогу, которая круто пошла в гору, ныряя в чащу хвойного леса. За деревьями я не видела никаких построек. Ничего, что указывало бы на город или селение. Лишь надменные альпийские вершины, по которым я с удовольствием бы полазила, имея пару свободных дней.

Когда тени деревьев накрыли автомобиль, я осмелилась поинтересоваться:

— А куда, собственно, мы едем?

— Куда вы просили, — недовольно пробурчал водитель. — В Вайденхоф.

— А что такое — этот Вайденхоф?

— Вы не знаете, куда едете? — издевательски спросил он.

Я замолчала. Ну, не знаю, и что! Вообще ничего не знаю, кроме имени — Карл...

Черт!

Только сейчас сообразила.

Я ведь даже не спросила фамилию этого старика из Вайденхофа! Он обещал, что меня встретят. Кто встретит? А если этот кто-то забудет про меня? Вообще, откуда он знает — с какой стороны я приеду? Может, буду переходить австро-германскую границу? Прямо через Альпы. Мне не слабо.

Густые ели облепили склон. Мы продолжали взбираться в гору по гравийной дороге, которая петляла между деревьями. Здесь две машины не разъедутся — настолько узкий проезд. Действительно, а что делать в такой ситуации? Одной придется возвращаться. Вот морока — преодолевать задом все повороты и объезды. Да еще на крутой горе.

— Вы, может, не тот объезд выбрали? — язвительно спросила я.

Водитель косо посмотрел на меня. Все не мог простить, что я обозвала мюнхенскую “Баварию” немецкой командой.

За очередным поворотом подъем резко прекратился. Задев бортом еловую лапу, мы оказались на прямом участке дороги. Водитель притормозил, осматриваясь.

Лес впереди обрывался, а затем продолжался снова. “Пассат” медленно тронулся. Мы въехали на железный мост, огражденный низкими цепями-перилами. Мост громыхал и раскачивался. Я с детским изумлением взирала на пропасть, разверзшуюся под нами. Лес с обеих сторон накрывал ее тенью, и от этого в пропасти царил замогильный мрак. Крутые скалы, наполовину поросшие травой, резко ныряли вниз. Было бы интересно спуститься по склону. Добраться до дна. Я бы предпочла сейчас оказаться на скале, чем ехать по железному мосту. Уж слишком он выглядел хлипко и ненадежно.

Наконец мост закончился, мы преодолели еще один поворот и очутились перед каменной стеной с воротами. Стена появлялась из леса, пересекала дорогу и в лес же уходила. Возле ворот ожидал пожилой человек в старом поношенном свитере и... В домашних тапочках! Словно на пару минут вышел из дома, чтобы достать почту или мусор выбросить. Я иногда бегаю в домашних тапочках минут на пятнадцать поболтать с соседкой Клавдией Ильиничной. Но здесь-то! Один, перед железными воротами, в лесной глуши...

Водитель затормозил. Человек направился к автомобилю.

— Это что — Вайденхоф? — спросила я.

— Куда просили, туда и доставил.

— Глушь какая-то.

— А я что сделаю? Деньги давайте!

Я полезла за кошельком, но седой человек в свитере уже приблизился к нам.

— Я расплачусь, — остановил он меня.

Пока происходил расчет с водителем, я вылезла из салона, вытащила сумку, в которой покоились альпинистское снаряжение и немногие вещи, приобретенные в Турции. Вскоре водитель развернул машину на узком пятачке и уехал, обдав меня легким дымком из выхлопной трубы. Отомстил.

— Здравствуйте! — нерешительно произнесла я. — Герр Карл?

— Нет, — ответил человек, подхватывая мою сумку. — Пойдемте.

Мы миновали ворота. Прошли метров пятьдесят, лес вдруг расступился, и моему взору открылся склон огромной горы, напоминающей великана, уронившего голову на грудь. Плечи и макушку “великана” покрывали снега. А у подножия к склону приклеился древний замок. Две круглые башни с черными бойницами и крепостная стена угрюмо смотрели на меня. Вроде как спрашивая: чего тебе нужно, незваный гость? Даже в замок Дракулы зовут не всех, а сюда тем более!

Я поежилась, рассматривая потемневшие от времени камни.

Из-за стены выглядывало прямоугольное здание с черепичной крышей (ох, не люблю с некоторых пор черепицу!). Задняя часть замка словно вросла в скалу.

Я снова поежилась — вдоль подножия горы дует холодный ветер.

— Замок Вайденхоф! — произнес человек в поношенном свитере. — Пойдемте скорее. Как бы вам не замерзнуть.

— Извините, а господин... Карл здесь проживает?

— Здесь...

Мне показалось, что человек едва слышно вздох­нул. А может, я ошиблась... Может, ему тоже зябко на промозглом альпийском ветру...

Мы поднялись по узкой тропинке и через небольшую дверь попали в замок. Судя по мини-фургону “БМВ” во дворе, где-то должны быть и ворота.

Меня поразили статуи и орнаменты, украшавшие двор. Перед домом обнаружился засыпанный прошлогодними кленовыми листьями пустой фонтан. Могучее дерево с широким кряжистым стволом распростерло ветви над большей частью дворика, создавая холодный полумрак. Вроде и солнышко светит, а возле дома с черепичной крышей, кажется, не хватает только могильных плит. Жутковато...

Мы шли по просторным залам. Красивым, древним и опустевшим. Колонны, гобелены, картины и камины — вроде ни пылинки нигде, но кажется, что ты в египетской гробнице.

После библиотеки мы попали в комнату с низкими потолками. Ее украшали только кожаный диван и ка­мин.

— Подождите здесь, — произнес мой провожатый. — Господин Вайденхоф сейчас появится.

Он удалился. А я осталась стоять, словно к полу приросшая.

Вайденхоф! Ну конечно, Карл — отпрыск дворянского рода!

Направляясь в Германию, я ожидала встретить в каком-нибудь Шонгау ученого-старикашку, а вместо этого попала в гости к барону... А может быть, графу?

На каминной полке имелась надпись, высеченная в граните. Лингвист взыграл во мне. Я уставилась на знаки, пытаясь определить язык. Явно не древненемецкий и не латынь.

— Человек в мире... мир в человеке! — наконец одолела я головоломку.

— Это кельтское изречение, — раздался за моей спиной старческий голос. Я обернулась.

Мой недавний спутник в свитере и тапочках вкатил в комнату кресло-каталку с Карлом Вайденхофом.

Еще одна неожиданность. Человек, сидевший в кресле, не был стариком, как я думала, слушая в трубке его голос. Бледное лицо, бритая лысина, морщины — и все-таки он не был стариком. Я бы дала ему лет сорок. Карл Вайденхоф был серьезно болен.

— Удивлены моим видом? — спросил он, внимательно оглядывая меня. Слуга тихо вышел из комнаты.

— Как вам сказать... — Я нерешительно пожала плечами.

— А я удивлен вами. Приятно удивлен. Давненько хорошенькие молодые женщины не посещали стены этого замка.

Он думал, что сказал комплимент. Я же посчитала его слова завуалированным оскорблением.

— Что, любили развлечься в молодости?

Не удержалась-таки! Как тебе не стыдно, Алена, “поддевать” больного человека?

Сам виноват. Не нужно было меня “хорошенькими женщинами” доставать!

Вайденхоф усмехнулся:

  — Любил ли я развлечься? Очень любил. Развлекался раскопками неандертальцев и кроманьонцев в Африке. — Он протянул руку. — Я — доктор антропологии!

Красная от стыда, пожимала его руку. Надо же! Перепутать ученого с богатым повесой... Едва не вообразила, что у него сифилис. Боже, какая ты идиотка, Алена Овчинникова!

— А чем вы занимаетесь?

— Лингвист.

— У лингвистов бывают имена?

— Бывают. Меня зовут Алена. Я из России.

— Мой дед воевал на Восточном фронте, м-да... Как говорится, вот и познакомились!

Повисла неловкая пауза.

— Хотите кофе? — спросил Карл. А мой язык опять не удержался от бестактности:

— Что за болезнь настигла вас в столь молодом возрасте?

Вайденхоф закашлялся, затем вытащил откуда-то кислородную маску, сделал несколько вдохов.

— Четыре года назад мы вскрыли могильник пещерных людей в Чили. Мне тогда жутко не понравился запах свежих луговых цветов. Это в каменной гробнице! Хм-м... Врачи не смогли определить болезнь. До сих пор выясняют, что за штамм, но безуспешно. Здоровье быстро тает. Видите, во что я превратился за четыре года? Они пытаются замедлить развитие болезни, но... Все же давайте попьем кофе, Алена из России?

Я с трудом проглотила комок в горле, представляя себя на его месте.

— Извините, но на кофе у меня нет времени. Жизнь человека... близкого мне человека зависит от перстня, о котором я спрашивала.

— Что ж... — сказал он. — Перстень при вас?

Я некоторое время смотрела на него, сомневаясь. Впрочем, чего сомневаться!

Сняла тяжелый перстень с шеи и прямо с цепочкой протянула Вайденхофу. Глаза его блеснули. Он бережно принял древность и с благоговением стал осматривать.

— Это перстень Героса, — едва слышно произнес Карл.

— Героса? — удивилась я. — Все-таки вам знакома легенда Гомера!

Он оторвался от реликвии.

— О том, как юноша полюбил девушку, но царь Герос разлучил их? Девушка бросилась с крыши храма, а юноша мчался к ней на крыльях любви?

— Откуда вы знаете эту легенду? Я обнаружила ее лишь три дня назад на побережье Эгейского моря в Анатолии! Возле могилы Гомера!

— Видите на каминной полке фотографии? Возьмите их.

На гранитной полке с кельтской надписью лежал конверт, в котором я обнаружила несколько крупных черно-белых снимков, старых, потрескавшихся пергаментов. Три листа — три снимка.

— Пергаменты найдены профессором Майклом Гродином на побережье Средиземного моря в Тунисе в 1979 году. Это финикийские записи. Они сделаны через сто лет после смерти Великого Сказителя. Финикийцы — мореплаватели. Они где-то услышали или прочитали легенду, перевели на свой язык и зафиксировали. За сто лет устных пересказов стерлись и трансформировались некоторые ключевые моменты легенды, что-то исказилось при переводе.

Я смотрела на фотографии, понимая их важность. Те самые пергаменты, которые обнаружил Майкл Гродин! Именно о них он писал в “Археологическом вестнике”. После этой находки Майкла обуяла идея отыскать усыпальницу Гомера.

— Найденная в Турции легенда — оригинал, — продолжал Карл. — Странно, что вы ничего не знаете о назначении перстня. Ведь даже в финикийском пересказе это сохранилось!

— Мне не удалось скопировать всю легенду. Не спрашивайте почему. Знаю только, что Герос навечно заточил Эндельвара в пещере на вершине горы.

— Понятно... Так вот, дальше говорится о том, что после смерти грозного царя народ решил воздвигнуть ему статую. Рука ее должна была указывать на пещеру, где замурован юноша. Как бы символизируя вечную власть Героса над Эндельваром.

Ничего себе, сколько я пропустила!

— Это все?

— Нет. Известно еще кое-что в пересказе фини­кийцев. Статую сотворили из белоснежного камня. Ее водружали на постамент на заходе солнца. Вдруг небо и горы озарились багровым светом. Затем опустилась ночь, а когда наступило утро, народ с изумлением увидел, что белый камень впитал в себя кровавые тона вечернего заката. Статуя сделалась багровой.

— Красиво, — мечтательно произнесла я.

До чего же легко растрогать женщину. По крайней мере, меня — точно. Упомяните еще про беззаветную, несчастную любовь, и я буду рыдать до самого вечера.

— Далее... — продолжил Вайденхоф. — Боги не вынесли зрелища кровавой статуи и наслали на землю страшное землетрясение. Статуя погибла. Верховная жрица собрала обломки, намереваясь возвести статую вновь... На этом легенда обрывается.

— Как жаль, что я не прочитала окончания. В древнегреческом пересказе она, наверное, звучит, словно мелодия.

Карл закашлял, потом как-то странно посмотрел на меня.

— Мы с вами говорим: легенда, легенда... — произнес он. — Но ведь Великий Сказитель собирал древние истории... А если считать Гомера историком?

Я смотрела на осунувшееся лицо Вайнденхофа. В тот миг оно казалось одухотворенным и божествен­ным. Словно лицо Христа, который уже отмучился на Голгофе и готов вознестись в небеса.

— Эта история может оказаться настоящей, — произнес Карл.

— Полет юноши и изменение цвета статуи могли произойти в реальности?

— Алена... — Он нерешительно кашлянул. — Не стоит забывать, что многие древнегреческие легенды — хроники, дополненные фантазиями и суевериями!

Да, об этом мне уже говорил Семен Капитонович.

Тем временем Карл уставился на перстень в его руках.

— Вы не представляете, как долго я искал этот перстень! Он — отправная точка великих открытий!

— Чего? — удивилась я.

— Я покажу вам то, что обещал. А вы решайте — верить в это или нет.

— Заранее не верю, — предупредила я.

— Почему? — удивился Карл, приложившись к кислородной маске.

— Потому что мой дедушка говорил: необъяснимое на первый взгляд при дальнейшем изучении обязательно разгадывается наукой и трезвым умом.

Вайденхоф, кажется, усмехнулся, но спрятал улыбку, закрывшись кислородной маской.

— Подкатите меня, пожалуйста, вон к тому замечательному юноше... — Карл указал на статую крылатого ангелочка, который примостился на постаменте возле стены. Небесный малыш, уперев руки в бока, разглядывал нас.

Я не решалась взяться за ручки кресла-каталки Вайденхофа. Он это почувствовал и произнес:

  — Всегда моете руки перед едой? В принципе, я уже дотрагивался до вас, а вегетативная стадия длится...

— Вы хотите сказать... — испугалась я.

— Не волнуйтесь! — Он засмеялся. Хрипло, каркающе. — Я пошутил. Моя болезнь передается только через костную ткань. Но вы же не станете свежевать меня?

Вот язва! Прокатить его, что ли, носом в стену? Нехорошо вроде. Все-таки больной человек.

— Может, перестанете шутить? — сказала я. — А то у вашей коляски могут отказать тормоза!

— У нее нет тормозов, — ответил он.

— Тогда коляске тем более не остановиться.

— Дело в том, что я очень давно не ухаживал за женщинами, — грустно произнес он...

Нет, все-таки я не ошиблась! Все-таки он — богатый сноб, от скуки взявшийся за антропологию и случайно получивший степень доктора наук.

Я подкатила кресло-каталку с Вайденхофом к статуе. Карл поднял на меня глаза:

— Потяните за средний палец левой руки.

Он сказал — я сделала. Не привыкла думать, выполняя чьи-то команды. Когда на склоне кричат: “Выбирай слабину!” или “Страхуй!” — нужно слушаться.

Вайденхоф страдальчески взвыл, когда его палец хрустнул в моей натренированной руке.

— Что вы делаете? — закричал он.

— Потянула за средний палец.

— Не моей же руки! Я имел в виду статую!

— Ой!

— Ни за что не поверю, что вы лингвист! Вы, наверное, кирпичи укладываете!

— Нет, не кирпичи. Я на пальцах отжимаюсь — это тренировка такая.

Теперь я старалась скрыть улыбку. Ладно, в расчете. Он подшутил надо мной — я показала, что лучше этого не делать.

— Потяните за средний палец на руке мальчика, — попросил он, тщательно выговаривая каждое слово.

Вот так нужно муштровать людей. Леха пару раз пытался, шутя, померяться со мною силой. Один раз пьяный, один раз трезвый. Пьяным забыл, чем дело кончилось. Только наутро не понимал, отчего рука зверски болит. А трезвый — вообще себя Геркулесом вообразил. И так ему досталось, что мы даже в больницу потом ходили делать рентген. Без переломов обошлось.

Я легонько потянула указанный палец статуи, и он поддался. Что-то щелкнуло. Часть стены рядом с крылатым амуром отъехала в сторону. Перед нами предстала длинная галерея.

— В Средние века, когда был построен замок, без таких штучек не могли обойтись, — пояснил Карл.

Вдоль стен галереи тянулись аккуратные ряды подиумов-подставок для экспонатов, защищенных толстым стеклом, а на них, освещаемые индивидуально, — камни, окаменелые кости, извлеченные куски скал с отпечатками скелетов и рисунками, кальки с копиями текстов (очень похожие на мою, которая осталась в полиции Измира) и много-много других древностей.

— Сумасшедший собиратель камней! — прошептала я.

— Это работа всей моей жизни. Венец ее вы отыскали на побережье Эгейского моря.

— Вы о перстне?

— О нем... — Он на секунду задумался, а затем продолжил: — Где-то в середине восьмидесятых годов прошлого века в Северной Африке я наткнулся вот на это...

Он указал на кусок плиты, в центре которого виднелся овальный оттиск.

— Кто-то угодил пяткой в раствор? — пошутила я.

— Смех здесь неуместен, Алена, — пристыдил Вай-денхоф. — Вы прекрасно видите, что оттиск на песчанике намного больше человеческой пятки. Это оттиск черепа. Его правой лобной доли и части теменной. Здесь даже видна надбровная дуга.

— Значит, я перепутала пятку с головой. Со мной такое бывает. Я в медицине плохо разбираюсь.

— Это оттиск не человеческого черепа.

— Австралопитек, я угадала?

Вайденхоф укоризненно посмотрел на меня. Ну что я могу с собой поделать! Я должна действовать, искать Леху, а не выслушивать лекцию по антропологии...

— Посмотрите на мой череп, — сказал Карл.

Да, его череп — яркий демонстрационный образец. Аккуратно слепленный, бритый, даже блестит. Хоть в музее выставляй.

— Посмотрите на мои лобные доли и сравните с оттиском. Замечаете отличия?

— Ну-у, — задумчиво протянула я, наклонив голову к плечу, — у вас лоб обычный, ровный, а этот какой-то удлиненный, похожий на яйцо... Постойте, это какая должна быть голова?

— Огромная. От подбородка до макушки раза в полтора больше человеческой.

— Напоминает головы пришельцев с рисунков очевидцев?

— Может быть. Теперь посмотрите на следующий предмет.

Я перевела взгляд на черный сосуд, напоминающий ночной горшок. На его поблекшей от времени стенке серебристый рисунок. Пара человек уткнулись лбами в пол у подножия трона, на котором восседал вождь с большой головой. От его чела струились лучи света, в одной руке он держал молнию, в другой — облако.

— Этот сосуд мне удалось приобрести в Мексике. Не могу дать точную датировку. Приблизительно пятисотый год нашей эры, цивилизация ацтеков.

— Кажется, я догадываюсь, что вы хотите сказать, но пока не готова произнести это вслух.

— Хорошо. Тогда посмотрите сюда.

Он указал на ксерокопию карандашного рисунка, заключенного в прозрачную рамку. Мне показалось, что это зарисовка с какой-то статуи. Изображен профиль человека в высоком головном уборе, действительно напоминающем яйцо. Большие глаза, маленький рот и никакого носа.

— Это рисунок Чарльза Вироллода, сделанный на основе текстов из ханаанского города Угарита. Изображен бог Эл, или Баал. Его называли отцом богов и людей. Он носил конической формы головной убор, который, возможно, скрывал вытянутый череп.

— Быть может, достаточно демонстрировать мне генетических уродцев?

— Моя коллекция — лишь часть косвенных сви­детельств. Кое-что находится в музеях, в частных кол­лекциях.

— Господи! Вы бредите инопланетянами и НЛО?

— Нет, не инопланетянами! — Карл говорил увлеченно, глаза его блестели. — Это земная цивилизация. Рисунки, дошедшие до нашего времени, и отпечатки костей — следы великой цивилизации, существовавшей в глубокой древности. Это ветвь человечества, которая отделилась от нас на раннем этапе развития — где-то в миоцене-олигоцене. Цивилизация не просто великая — могущественная! По уровню развития серьезно превосходит нашу. Я назвал ее цивилизацией прелюдий.

— Ура! — ответила я. — Уже хочу стать гражданкой-прелюдианкой!

Вайденхоф сделал вид, что не заметил моей иронии.

— К сожалению, цивилизация погибла. Я не знаю, по какой причине. Возможно, случился катаклизм... или эпидемия смертоносной болезни. Возможно, нация выродилась...

— Так, — произнесла я. — Сейчас я буду задавать вопросы. Может, глупые, может, и обидные, но без этого нельзя. Готовы?

Вайденхоф кивнул, вдохнув порцию кислорода.

— Почему вы показываете отпечатки? Где сами скелеты прелюдий? Ведь это... — я указала на оттиск черепа на песчанике, — ...можно трактовать как угодно! Быть может, мамонт решил присесть и оставил истории отпечаток своей правой ягодицы?

— До сих пор не обнаружено ни одной кости, принадлежащей прелюдиям. Просто мы не представляем особенностей строения тела прелюдий.

— Иными словами, вы не нашли образцов, на которых висела бы бирка: “Берцовая кость прелюдия разумного”?

— Если бы я знал наверняка, что найденная кость принадлежит им, то следующие находки можно было бы идентифицировать. Равно как и предыдущие. К сожалению, цивилизация прелюдий была разбросана по всему земному шару, и я не могу утверждать, что, например, останки людей в культурном слое двадцать третьего века до нашей эры на севере Африки принадлежат прелюдиям.

— Тогда слушайте другой глупый вопрос. Почему до наших дней не дошли легенды и сказания об этой сверхцивилизации?

— А может, и дошли? — волнуясь, произнес Вай­денхоф. — Быть может, боги древности и есть прелюдии? Зевсы, Торы и Ра? Древнему человеку показался бы грозным богом и простой современный охотник с “ремингтоном”. Я полагаю, что многие описанные боги древности — последние из прелюдий. Они владели великими искусствами, и это заставляло людей бояться их.

— Перечисленные вами боги не похожи на большеголовых!

— Возьмите описания финикийского Ваала или египетского бога Ра. Они носят высокие головные уборы, возможно, скрывающие вытянутые головы прелюдий?

— Замечательно, но вот вам следующий вопрос. Если эта цивилизация была такой великой, ткните пальцем в ее великие творения!

— Я не могу сказать точно, что является творением прелюдий, а что — произведением рук человеческих. За многие века великие достижения слились, их не разделить. Скажем, кто изобрел колесо или легированные стали? Где гарантия, что люди не переняли эти новшества у своих богов? Ведь существует же легенда, как Прометей принес людям огонь! И потом, я полагаю, что одна из причин отсутствия доказательств — близость прелюдий к природе и частичное слияние с ней. Если человечество двинулось по технократическому пути, то прелюдии пошли на слияние с природой, на максимальное использование возможностей, которые дает она.

— Вы же утверждали, что их цивилизация была более развита, чем наша. Где же чудеса, сравнимые с нынешними достижениями в космосе и микроэлектронике?

— Пока они спрятаны в земле.

— Как у вас все складненько! Если бы вы пошли учиться не на антрополога, а на адвоката, сейчас имели бы бешеную популярность. Вы умеете создавать доказательства из воздуха. Только вот беда. Мыльные пузыри так и остаются мыльными пузырями.

Вайденхоф внимательно посмотрел на меня.

— О том я и веду речь. Мы достигли важной фазы в исследовании цивилизации прелюдий. — Он показал мне перстень Героса. — Эта вещь поможет отыскать место погребения Эндельвара.

— Чем же так ценен Эндельвар?

— Он, по всей видимости, отыскал одно из чудес прелюдий. И воспользовался им. Это летательный аппарат древних, который должен быть в гробнице юноши, замурованной царем Геросом. Перстень как раз и укажет место склепа.

— Ничего он не укажет, — сказала я. — Статуи больше нет. Вы же сами говорили, что она уничтожена землетрясением.

— Но вы утверждаете, что некая Организация разыскивает перстень Героса! — возразил Вайденхоф. Горло его забулькало, он захрипел и спешно поднес маску к лицу. — Это означает, что они верят в легенду, — с трудом продолжил Карл, оторвавшись от маски.

Боже мой! Бейкер разыскивает летательный аппарат прелюдий! Я знала, что он сумасшедший, но чтобы настолько!

— Мой бывший муж в руках этих людей... Они разыскивают перстень. Но зачем им перстень без статуи?

— Возможно, они знают, как найти гробницу и без статуи. Не представляю, как это возможно. Я пытался отыскать хотя бы постамент. В финикийском тексте осталось название места — Джалмеше. Я исследовал весь средиземноморский регион — города и поселки, горы и реки, — но так и не нашел ничего. Где происходили события? На материковой Элладе? На островах в Эгейском море? На побережье Турции? Финикийцы не уточнили. О Геросе нет ни слова в летописях. Единственный источник — легенда Гомера, которую обнаружили вы.

Я смотрела на черный сосуд, на котором люди поклонялись божеству с огромной головой, и пыталась вспомнить слова Бейкера.

— Думаю, — произнесла я наконец, — что Организация уже знает место. Мне необходимо найти его до завтрашнего вечера. Иначе мой друг погибнет.

— Рад бы вам помочь. Только не знаю как. Могу лишь сказать, что ко мне приходили из одной фирмы, интересовались моими исследованиями. Не знаю, представляет ли эта информация ценность для вас.

— Для меня сейчас любая крупинка информации — ценность.

— Хорошо. Вообще, они не были похожи на членов Организации, которая похищает людей и пытается отыскать артефакт прелюдий.

— Мифический артефакт, — подчеркнула я.

— Ну, хорошо. Так вот, это было года три назад. Меня навестили представители адвокатской фирмы “Мирбах-унд-Пфайзер”. Они интересовались, не приобретал ли я каких-нибудь древностей у барона фон Хааса. За последние десять-пятнадцать лет я получил прозвище “сумасшедшего собирателя древностей”. Я ответил, что слышал о Хаасе, но незнаком с ним. Речь шла о тяжбе из-за каких-то вещей между родственниками покойного барона. Однако с не меньшим интересом эти люди расспрашивали о моих исследованиях, проявляя удивительную осведомленность в некоторых вопросах.

— Поэтому они показались вам подозрительными?

— Поэтому или не поэтому... не знаю. На прощание они просили связаться с ними, если я столкнусь с проданными бароном фон Хаасом древностями. Оставили визитку. Их контора находится, кажется, во Франкфурте.

Он смотрел на меня, а я напряженно соображала.

Что мне делать? Я совершенно не верю в сказки Вайденхофа. С другой стороны, определенно кто-то в них верит. Тот, кто ведет тайные поиски и убивает археологов. Бейкер и его шайка. Бейкер ищет летательный аппарат! Точнее, уже знает, где искать. А я не знаю.

Взглянула на снимки финикийских пергаментов, которые продолжала держать в руке.

Может, акцентировать внимание на изучении этих текстов? А что толку! Вайденхоф пытается отыскать гробницу Эндельвара с середины восьмидесятых годов! Безрезультатно. Как же поступить мне?

— Похоже, нет другого выхода, кроме как отправиться во Франкфурт, — сказала я.

— Готов помочь вам всем, чем только смогу, — пообещал Вайденхоф.

— Мне не нужна помощь. Я ищу мужа.

— Ваши поиски приведут к гробнице, — произнес Карл. — Если я буду знать, что найдены прямые доказательства существования прелюдий, то спокойно приму смерть. Тогда я не зря потратил жизнь, не напрасно искал, предполагал... заразился этой дрянью... Разыскивая мужа, вы невольно продолжаете мои исследования. Поэтому мое участие — помощь не лично вам, а вклад в дело моей жизни.

Я не знала, что на это сказать... По сути, я стояла у смертного одра и должна была дать клятву, что продолжу поиски. Но как можно такое обещать, если я не верю в прелюдий!

— Я не верю... — призналась ему честно.

— Это неважно. Ищите своего мужа. Надеюсь, вам удастся отыскать и гробницу Эндельвара. У меня не так много денег, все мое состояние — этот замок. Но кое-чем помогу. Лукас передаст вам кредитную карточку. Возьмите мою “ауди”. Ей семь лет, но я почти не пользовался автомобилем.

— Мне нужен адрес фирмы во Франкфурте.

— Лукас передаст вам их визитную карточку.

ГЛАВА 3

За рулем

Я не могла выразить, как благодарна Карлу. Кляла себя, что обзывала его богатеньким снобом, который занялся антропологией от скуки. Наша вахтерша в архиве имеет вполне определенное мнение по поводу окружающих людей. У нее все — мерзавцы и грубияны. Дети на улице — шпана, рабочие — бездельники, профессора и доктора наук, которые посещают архив, — вшивые интеллигенты. Даже сын со снохой удостоились соответствующих отзывов. Поговорив с ней, поневоле заражаешься ее злостью и агрессией.

Вайденхоф не сноб, не повеса и не вшивый ин­теллигент. Он настоящий ученый. Ученый с большой буквы! Можно только позавидовать упорству, с которым он ищет выдуманную цивилизацию. Обычно над такими чокнутыми посмеиваются, а они добиваются своего.

У него есть цель. Он даже смерти не боится... А какая цель у меня? Чего я хочу добиться в жизни? Как я поступаю обычно. Приехала, забралась на скалу, сняла текст, уехала... Это не работа. Это обрывки. Куски. Я даже не знала о том, что Гродин разыскивает могилу Гомера, а ведь переводила для него тексты три раза!...

Серебристая “ауди” легко катилась вниз по крутой горной дороге, петляющей между высоких елей. Я давила на тормоз, опасаясь разогнаться даже до десяти километров в час. Водительские права у меня, конечно, имеются, но за рулем последний раз я сидела именно тогда, когда сдавала экзамен. Точнее, когда пересдавала, потому что первые три раза не получалось. Старый “москвич” под моим управлением то совершал непонятные скачки, то резко поворачивал... в общем, тяжело мне дался экзамен. После трех попыток инструктор использовал весь багаж специфических выражений, а капитан ГАИ, который каждый раз волей случая попадал на меня, наполовину посе­дел. В четвертый раз он коротко спросил — если я получу права, то когда начну ездить? Я ответила, что четырехколесного друга не имею и деньги на него появятся нескоро. Так мне и достались права.

И вот сейчас, без опыта вождения, я оказалась за рулем пусть не новой, но довольно хорошей иномарки. Перед каждым поворотом с меня сходило семь потов. Я сидела мокрая, как утка, но продолжала с ослиным упрямством давить на тормоз, не давая машине разогнаться.

Не дождусь, когда закончится этот спуск. Выехать бы на автотрассу! Хотя на ней, наверное, еще страшнее! До Франкфурта километров триста пятьдесят. Как я их одолею?

После предложения Вайденхофа взять его машину я все-таки некоторое время колебалась, выбирая между автомобилем и самолетом. На что пал мой выбор, вы уже знаете. Я подумала, что еще придется помотаться по Германии, а может, и по Европе.

Слуга Вайденхофа — Лукас — перед отъездом передал мне кредитную карточку “Виза” и визитку фирмы “Мирбах-унд-Пфайзер”, занимающейся непонятно чем. По крайней мере, на карточке не был указан вид деятельности. Отсутствовали и какие-либо фамилии представителя. Только название фирмы. Ладно, разберусь на месте.

Когда наконец спустилась на автостраду, надеялась, что приключения закончились. Дорога ровная, широкая, с четкой разметкой, машин немного. Но оказалось, что приключения только начинались.

У Вайнденхофа стояла автоматическая коробка пе­редач. Я слышала, что с ней намного легче вести машину. И правда — всего две педали. Никакого сцепления, использование которого доставляло мне такое же удовольствие, как мытье посуды впериоды отключения горячей воды.

Слегка надавила на акселератор, и машина полетела. Стремительный разгон ужаснул меня, я чувствовала себя как во время скоростного спуска без страховки и поспешила убрать ногу с газа. Автомобиль дернулся, недовольно зарычав. Меня бросило на руль.

Ага! Забыла пристегнуться.

Пока пыталась вытянуть ремень безопасности, автомобиль увело влево. Пугающий гудок огромного фургона “Манн”, несущегося навстречу, оторвал меня от исследования конструкции автоматической катушки, разматывающей ремень. Я вцепилась в руль, отчего-то надавив на тормоз. Паника охватила меня от корней волос до копчика...

Не знаю, как пережила этот инцидент. Фургон объехал меня по правой полосе. Той, на которой должна находиться я. Промчался стремительно. “Ауди” колыхнуло потоком воздуха, я даже подумала, что непременно опрокинусь. Уже представила себя в полете. А ведь так и не пристегнута!

В архиве мне всегда твердили: ты, Алена, “экстремалка”. Это же надо! Женщина, лингвист — ползает по скалам, словно обезьяна какая!

Действительно, “экстремалка”, раз обожаю вляпываться в такие приключения... Далее я плелась по крайней правой полосе, иногда только осторожно выбираясь в левый ряд — для обгона сельскохозяйственной техники.

* * *

Остановилась перекусить в небольшом придорожном кафе. Когда выбралась из салона, руки-ноги не слушались и тряслись. Глаза — как два пятака. Проехала всего сто километров.

Чтобы восстановиться, заказала кружку баварского пива. Нет, традиционных сосисок к нему брать не стала. Я мясо стараюсь не есть. Взяла капустный салат, фаршированную форель и сыр, оказавшийся на редкость нежным.

Пиво действительно вкусное. Я в нем не очень, правда, разбираюсь. Леха вот — спец, а я — так, за компанию. Но даже мне, дилетанту, баварское пиво понравилось. Легкое, ароматное, с горчинкой, немного хмельное...

После кружки меня повело. Я и не подумала, что пиво — алкогольный напиток. Уж очень хотелось попробовать. Как же я поеду?

Пришлось заказать кофе. Баварские мужики удивленно наблюдали за мной из-за соседних столиков. Пожалуй, они впервые видели совмещение знаменитых напитков.

После пива принимать горячий кофе организм не желал. Он требовал еще пива. И еще, и еще. Потом вырубиться и выспаться часов двенадцать. Только позволить себе этого я не могла. У меня график — такой же напряженный, как у Штирлица. Более того, у него было семнадцать мгновений, а у меня только два... нет — уже полтора осталось.

Кофе пришлось буквально влить в себя. Весьма некстати началась отрыжка, развеселившая моих баварских зрителей. Нужно доедать форель и поскорее улепетывать из этого заведения.

Вернувшись за руль, я с удивлением обнаружила, что управление автомобилем дается намного легче. Ладони привыкли к “баранке”, взгляд четко улавливал обстановку на дороге. Я даже позволила себе увеличить скорость до ста километров в час и выехала на среднюю полосу.

Однако с трудом получалось вести автомобиль и одновременно следить за дорожными указателями. На одной из развязок перепутала направление и вместо Франкфурта-на-Майне повернула на Штутгарт. С превеликим трудом и мучениями, испсиховавшись вконец, мне удалось вернуться на прежний автобан. С тех пор, завидев указатель, я старательно прижималась к обочине и останавливалась. Выйдя из автомобиля и внимательно изучив схему, отправлялась дальше.

Таким способом я добралась до Франкфурта часов за шесть.

Нет, все-таки слишком резкий переход. И для глаз, и для сознания. Из затерянного уголка баварских Альп — в суперсовременный мегаполис. Улицы, люди, поток машин — все это слегка ошарашило. И я едва не въехала в столб. Вовремя прижалась к обочине.

Отчего-то я полагала, что все небоскребы находятся в Америке. В Чикаго, Нью-Йорке, Сан-Франциско... Ну, может быть, в Малайзии короли микропроцессоров и DVD -приводов воздвигли парочку гигантов... Ну в Японии или Австралии есть..... Но чтобы в Германии — европейской стране! Где улицы сохранились в неизменном виде со времен Гете и Канта! Вот этого я никак не ожидала!

Высоченные пики небоскребов закрывали ясные небеса, сверкая синевой стекла и поражая идеальными формами. Некоторые напоминали полированные столбы. Другие, вроде здания “Даймлер-Крайслер”, — явно нетрадиционной геометрии. Цилиндры, треугольные колонны, вытянутые “книжки”.

Заглядевшись на эти чудеса, я проехала перекресток на красный свет и едва не врезалась в дорогой “БМВ”. По счастью, водитель благоразумно притормозил, пропуская бешеную фройляйн. Меня то есть.

Автомобили вокруг гудели, а я продолжала лететь через перекресток на запрещающий сигнал светофора. Вместо того чтобы дать немцам возможность пропустить меня, я решила, что должна... просто обязана что-нибудь сделать. Много раз читала в книгах, как перед аварией опытные водители успевают выполнить массу действий, чтобы ее предотвратить. Мне другого действия не пришло в голову, как начать крутить руль. В результате моя “ауди” подрезала еще пару автомобилей (одним больше, одним меньше — какая уж разница!) и со страшным ударом о бордюр выскочила на тротуар. Я продолжала выкручивать руль, не понимая, что делаю. Бедная “ауди” Вайденхофа неслась по тротуару, распугивая прохожих.

Как долго это продолжалось — вспомнить не могу. Я находилась в прострации. Кажется, по тротуару доехала до следующего перекрестка. Там мне удалось справиться с собой и, сбив газетный автомат, вернуться на дорогу.

“Ауди” я оставила на бесплатной парковке в двух кварталах от трассы “слалома”. Довольно этих приключений по городу. Лучше ходить пешком, чем изуродовать чью-нибудь полированную любимицу или въехать в дорогую витрину. Мне неприятности с полицией не нужны. Задержат еще, а до срока, отведенного Бейкером, осталось чуть больше суток.

* * *

Прежде чем искать Нойе Майнцер-штрассе, на которой располагалась фирма “Мирбах-унд-Пфайзер”, я решила приодеться. Не пойдешь же в эту контору в майке, шортах и кроссовках? В курортном Измире все иностранцы так, в общем, и ходят, но здесь — крупный деловой центр Европы! Куча фирм, тьма фондовых бирж. Место обитания банкиров, коммерсантов и адвокатов всех мастей. Они тут друг у друга покупают акции, надувают друг друга, судятся без конца — в общем, развлекаются, как могут. Мы, к примеру, на танцы ходим или в кино, а у них нет ничего в жизни милее, чем обанкротить товарища по бизнесу.

А вот и подходящий магазин. Я выбрала строгий деловой костюм серого цвета. Юбка не такая длинная, как у женщин-боссов, но и не такая короткая, как у секретарш. Средняя.

Времени — половина шестого вечера. Не знаю, во сколько закрываются офисы, но нужно поторапливаться.

До Нойе Майнцер-штрассе добиралась пешком. Мне сказали, что это недалеко.

Чудовищные монолиты небоскребов преследовали меня. От них не скрыться. Куда я ни попадала — на улочку со зданиями девятнадцатого века, на оживленную площадь с трамвайчиками и красными зонтиками “Кока-колы”, на окраину зеленого парка — они везде мозолили глаза.

И еще автомобили... С таким количеством дорогих средств передвижения — инжекторных и дизельных друзей человечества — я еще не сталкивалась. Ни одной “рухляди”, ни следа ржавчины — все блестело новизной и полиролью, капоты важно свидетельствовали о потраченных на них евро: так и лезли в глаза фирменные звезды, переплетенные кольца, буквенные вензеля...

Вот наконец и Нойе Майнцер.

Ничего не понимая, я остановилась под двухсотметровым небоскребом из стекла и бетона. Вроде вот она улица. Номера домов написаны четко, а где находится 52-58 — понять не могу.

Стала спрашивать у прохожих. Никто не мог ничего толком объяснить. Даже высушенная старушка, прогуливавшаяся с тощим котом на руках (явно местная), и та не знала.

Мною овладело отчаяние. Выходит, люди, посетившие Вайденхофа, оставили вымышленный адрес. А я так надеялась получить от них хоть какую-то информацию! Значит, и эта ниточка оборвана. Как все отрицательно!

Не могу распутать этот клубок... Да какой там клубок! Не могу даже подобраться к нему!

Я зевнула, прикрыв рот ладошкой. Спать хочется — прямо сил нет!

Как же отыскать эту “Мирбах-унд-Пфайзер”?

Взглянула на визитную карточку. На белом, мелованном куске картона оттиснуто золочеными буквами:

Мирбах-унд-Пфайзер

Франкфурт -на- Майне, Нойе Майнцер-штрассе 52-58

Ни телефона, ни факса. Фантом какой-то, а не фирма. Такой же мыльный пузырь, как рассказы Вайденхофа о прелюдиях.

На противоположной стороне дороги висел рекламный плакат. Мой взгляд уперся в него, потому как под надписью “ TV Hessische Rundfunk ” стоял волшебный адрес — “ MAIN TOWER , Etagen 53&54”!

Главная Башня, этажи 53 и 54!!

Я задрала голову.

Значит, вот эта двухсотметровая сверкающая громадина, глядя на которую захватывает дух, и есть Нойе Майнцер-штрассе, 52-58?

С ума можно сойти!

В вестибюль я входила с опаской. Нет, он не выглядел ужасно, с потрескавшимися стенами, осыпающейся штукатуркой. Наоборот. Пол из черного мрамора, прозрачные, словно хрустальные, колонны. Прямо напротив входа — толпа людей, спускавшихся по широкой лестнице. Я даже растерялась.

Толпа, напугавшая меня, и лестница оказались мозаичным панно. А я, глупая, не сообразила. Они, во-первых, черно-белые, а во-вторых — не движутся. Все из-за того, что я без очков. На самом деле вестибюль был пуст.

— Извините, фройляйн, куда вы направляетесь? — Из-за стойки поднялся вежливый консьерж.

— “Мирбах-унд-Пфайзер”.

— Вас ожидают?

— А вы как полагаете?

Фраза заносчивой богатенькой дамочки возымела действие. Консьерж растянул губы в улыбке:

— Семнадцатый лифт, сорок шестой этаж, пожалуйста.

Сорок шестой этаж? Ну и забрались они!

Лифт летел стремительно. Не успела я опомниться, как оказалась на сорок шестом этаже, в другом вестибюле — тоже огромном и почти пустом.

На противоположной стене висела массивная бронзовая табличка. На ней — только название: “Мирбах-унд-Пфайзер”. Ни вида деятельности, ни принадлежности к какой-нибудь промышленной или юридической группе.

Под табличкой, рядом с двустворчатой дверью, расположилась секретарша.

Вы когда-нибудь видели стол секретарши в серьезной конторе? Он завален договорами, табелями, расчетами. На подставке — исчерканный календарь, над которым торчат авторучки. Из-под бумаг может выпирать дырокол или скрепкосшиватель. Секретарша обычно погружена в компьютер, печатая новый договор, корректируя, исправляя замечания начальника. Телефон звонит беспрерывно.

Так вот, стол этой секретарши был пуст. Совершенно пуст. Абсолютно! Словно его только-только привезли из магазина. Никаких бумаг, ни намека на телефон. Компьютер есть — и тот выключен.

Да и вообще, секретарша ли это?

Она поднялась мне навстречу. Помада на губах лежала настолько аккуратно, словно ее наносили по линейке. Огромные ресницы и такие же, как у меня, крашеные волосы. В глазах что-то непонятное. Ни удивления, ни тревоги, ни забот. Вообще пустые. Юбка, кстати, короткая. Как у секретарши.

— Добрый вечер, фрау! Чем могу служить? — произнесла она.

Чего бы ей сказать? Так, включаем техасский ак­цент. Нужно вообразить себя богатой, минимум женой Билла Гейтса. Я богатая! БОГАТАЯ! У меня деньги, слуги, недвижимость. Зимой, правда, иногда выключают горячую воду, и посуду приходится мыть под ледяной струей, но я все равно не снимаю бриллиантовое колье за три миллиона долларов и ласкаю взглядом виднеющийся за окном лимузин.

— Мне нужен Бойль! — произнесла я, словно удивляясь, как секретарша не догадалась о такой элементарной причине визита.

— Простите, но у нас не работает такой господин.

— Ну, может, не Бойль... — Возвела глаза к потолку. — Может, Гойль, Войль... Мутенберг! У меня отвратительная память на фамилии. Он приезжал ко мне года три назад и интересовался, не покупала ли я древности у барона фон Хааса. Я собираю красивые безделушки, но так трудно в них разбираться. А этот ваш... — Я пощелкала пальцами. — Как его?

— Простите, но вы не произнесли фамилию человека, который работал бы у нас, — осторожно ответила секретарша.

Внимательная, паразитка. Никак не хочет подсказать пару фамилий, за которые я могла бы уцепиться.

— Но разве я виновата, что не помню его фамилию! Гамбургер какой-то! Он сказал, что адвокат. Вы ведь адвокатская фирма?

Она слегка помедлила с ответом.

— В некотором роде. Но мы работаем только с крупными клиентами.

А вот это невежливо. Она разве не замечает, что грубит?

— Я что, не крупный клиент? Сколько домов я еще должна купить в Баварии, чтобы меня посчитали крупным клиентом?

— Извините, но...

— В общем, этот Мутенбрюхер просил известить его, если я обнаружу что-либо из коллекции барона! Я кое-что нашла. Выкроила время в своем расписании, отыскала окно между чаем с вице-президентом “Дойчебанка” и визитом в сиротский приют. И что же? Стою и теряю время!

— Извините...

— Вот, и адрес оставил! — Я бросила на стол визитку. — Или это не ваша карточка?

— Наша... — Она коротко взглянула на кусок картона и указательным пальцем толкнула его по столу обратно. — Где вы ее нашли?

Да она откровенно хамит!

Я вдруг обнаружила, что она смотрит на мои пальцы. Я тоже посмотрела на них и ужаснулась. Хотя ногти покрывал приличный лак, подушечки и костяшки усеивали заживающие ссадины и царапины. Привет от скалы под Гюзельнаком!

Вот, черт!

Секретарша подняла на меня глаза. Ее лицо выражало предельную готовность помочь, но насмешливый взгляд ясно давал понять, как она воспринимает мой образ богатой, заносчивой американки.

— И долго мне ждать? — поинтересовалась я.

— Не желаете ли кофе?

Секретарша откровенно посылала меня подальше. Вот стерва! Немецкая стерва... Правда, я тоже не простушка. Я — Стерва русская. У меня это даже в паспорте записано! Бейкер постарался.

Не желаю ли я кофе? Я всей душой желаю узнать, что находится за этими двустворчатыми дверями, которые секретарша охраняет с гостеприимством немецкой овчарки перед воротами хозяйского дома.

И потом, ей и кофе-то неоткуда налить!

— Хочу! — заявила я.

Она состроила скорбную мину:

— К сожалению, кофе закончился.

Вот теперь она точно послала меня... в детский магазин рассматривать книжки-раскраски.

Не знаю, чем бы завершилась наша словесно-телепатическая дуэль, если бы двустворчатые двери вдруг не распахнулись и из них не вылетел бы молодой человек с дипломатом.

Последовала секундная пауза. Лысоватый, в круглых очках клерк застыл, глядя на нас. Секретарша, видимо, не ожидала его появления и смотрела на сотрудника фирмы с недовольством и презрением.

Выбирать не приходилось.

— ОН!! — закричала я и кинулась к испуганному бюргеру.

Он попытался оттолкнуть меня, но я крепко вцепилась в отвороты его пиджака.

— Что... что случилось?

Он хватал ртом воздух. Как бы инфаркт не получил. Впрочем, еще молодой, не получит.

— Вы спрашивали меня про Хааса! — причитала я. — Пудрили мозги! И теперь, по вашей милости...

Я, может, много чего придумала бы, но над ухом раздался холодный, отрезвляющий голос секретарши:

  — Желаете убраться самостоятельно или в сопровождении полиции?

При слове “полиция” мои пальцы разжались. Адвокат оправил пиджак, испуганно глядя на меня и моргая. Я попятилась к лифту.

Секретарша смотрела с вызовом. И следа не осталось от ее вежливости. Более того. Она теперь мало походила на секретаршу вообще... Вышибала у ворот “Мирбах-унд-Пфайзер”! Вот почему ее стол пуст. Вышибале не нужно печатать договоры и дырявить листы с отчетами... Вышибале достаточно иметь накачанные бицепсы, пронзительный взгляд и собачий характер.

Консьерж за стойкой проводил меня сочувствующим взглядом. Видимо, все было написано на моем лице.

Только оказавшись на улице, я начала соображать.

Проникнуть в офис легально нет никаких шансов. В следующий раз, увидев меня, секретарша вызовет полицию. Не знаю как — ведь у нее на столе отсутствует телефон, но точно вызовет.

Нужно проникнуть в офис, когда он закроется. У меня просто нет другого выхода. И нет времени вылавливать кого-то из сотрудников, очаровывать. К тому же может статься, что оказавшийся в моих руках адвокатишка ничего толком не знает. Вот и получается, что нужно самой побывать в офисе. Ведь где-то там, за горами, морями и небоскребами, страдает Леха. Страдает из-за меня.

“Ты мне не жена...” — вспомнились его слова.

Не жена, не жена... И мне Леха не спутник по жизни...

Но что-то поднимается в груди, когда думаю о нем. И не отпускает чувство вины...

* * *

Рекламный плакат сообщал, что на верхнем этаже небоскреба Главная Башня разместилась обзорная площадка, с которой можно поглазеть на Франкфурт. Удобная штука, чтобы вытрясать из любопытных туристов их кровные евро.

Часы работы: с 10 утра до 10 вечера.

В Башне еще имелись рестораны, какой-то музей, но они меня мало интересовали.

План простой. Офисы закрываются в семь вечера. Я поднимусь на обзорную площадку и потихоньку проберусь к черному ходу. Спущусь до сорок шестого этажа и взломаю эти загадочные двери офиса анонимных адвокатов.

Как взломаю?

Пока не знаю. Но альпинистский молоток прихвачу.

Итак, времени — половина седьмого. Безжалостный секундомер на моих “Кассио” заодно показывал, сколько времени осталось до срока, установленного Бейкером. Что-то около двадцати шести часов.

Вернулась к месту, где оставила “ауди”, и отогнала ее на Нойе Майнцер-штрассе (пускай будет поближе, авось пригодится). Поспала минут двадцать. Проснулась окончательно разбитой и в половине восьмого с группой черных, как мрак, туристов, кажется, из Сенегала отправилась на обзорную площадку пятьдесят шестого этажа.

Франкфурт лежал под ногами. Его вид с высоты птичьего полета потрясал, но я здесь не для развлечений. Взяв в баре чашку горячего кофе, отправилась по обзорной площадке, разыскивая выход на лестницу. Кофе закончился, а я ничего так и не нашла. Пришлось спросить у бармена. Тот удивленно посмотрел на меня.

— Зачем вам туда?

— Вы понимаете, — начала я, усиленно хлопая ресницами и надеясь, что бармен примет это за рассеянность, — я посещала офис на сорок шестом этаже и оставила в вестибюле сумочку. У меня там все — и документы, и ключи, и кредитные карточки... Офис уже закрылся, но я уверена, что сумочка находится в вестибюле.

— Ночью двери на этажи запираются.

Я на секунду растерялась.

Непредвиденный поворот. Впрочем, я все равно собиралась взломать двери в офис. Какая разница — одной больше, одной меньше...

— Думаю, что на сорок шестом дверь не заперта! — продолжила я, рассчитывая, что бармен не заметил замешательства. — Секретарша сказала, что они запирают только двери офисов. Глава компании любит приходить на работу самым первым. А так как у него лишний вес, то совмещает приятное с полезным и поднимается на сорок шестой этаж пешком. Представляете, за пару месяцев сбросил четырнадцать килограммов!

— Ладно. Идите направо. Там будет дверь. Откроете ее, пройдете по коридору и попадете прямо на лестницу.

— Спасибо вам! — с жаром воскликнула я.

Дверь, ведущая в коридор, отыскалась довольно быстро. Как я ее раньше не заметила? А ведь проходила мимо. Нужно наконец очками обзавестись.

Коридор был длинным и пустым. Он закончился еще одной дверью, открыв которую я очутилась на лестнице.

Пискнув от радости, бросилась вниз. Цифры с номерами этажей были размером в половину моего роста, так что мимо сорок шестого я не проскочила. Дверь на этаж и впрямь была заперта.

Оглядела замок. Фирменный. Не всякий “медвежатник” ключ подберет. Но не для того я тащила в сумочке альпинистский молоток, чтобы подбирать ключи. Дверь-то дюралевая!

Взявшись за рукоять поудобнее, я размахнулась и врезала по замку. И тут же выронила молоток, заткнув уши.

Металлический грохот прокатился по пустой лестнице и унесся далеко вниз. Слегка оглушенная, я подобрала альпинистский артефакт.

Пластина замка с ручкой слегка скособочилась. Десятка ударов будет достаточно, чтобы окончательно их высадить. Только на грохот сбегутся жители всех близлежащих домов, об охране и не говорю.

Чуть не плача, я оторвала от модельного пиджака рукав. Обмотала им молоток и вновь попробовала ударить. Ткань заглушала звук. Конечно, не полностью. Но уже не возникало ощущения, что я нахожусь в грозовой туче.

Десяток основательных ударов, и замок упал к моим ногам. Я толкнула искореженную дверь и оказалась в коридоре. Побежала. Ага, вот знакомый вестибюль, из которого меня вышибла секретарша.

Вот ее стол.

Мои губы скривились в мстительную улыбку.

Я достала помаду и на полированной поверхности стола начертала:

“Привет немецкой стерве от стервы русской! Нужно быть вежливой с клиентами!”

Я полагала, что в сочетании со взломанными дверями офиса эта надпись произведет должный эффект.

Теперь перейдем к двустворчатым дверям.

К этому замку я приглядывалась уже опытным взглядом профессионала. Все-таки за моими плечами был один взлом!

Похоже, проблем не должно возникнуть. Жалко только полированный ясень дверных створок. Наверное, хороших денег стоит. Ну да ничего! Человеческая жизнь дороже. А адвокаты Мирбаха с Пфайзером еще заработают. На новую дверь.

Я подняла молоток.

Какое-то движение за спиной. Головка молотка не успела опуститься на никелированный замок, как кто-то схватил меня за запястья и оттолкнул в сторону. Это случилось так неожиданно, что мое сердце едва не разорвалось.

Рядом стоял полицейский. Невысокий, коротко постриженный, с орлиным носом.

— Что вы делаете? — угрожающе спросил он.

— Я... я...

Ни слова не выдавить. В голову ничего не приходит — фантазия сегодня отправилась отдыхать, а тут еще сердце колотится, словно заяц лапками по груди бьет быстро-быстро.

Охранник не стал дожидаться моего вранья. Очень трудно объяснить блюстителю порядка, зачем ты стоишь с поднятым молотком возле запертых дверей офиса.

Полицейский решительно потащил меня к лифту. Кажется, он появился с другой стороны коридора и не видел, во что я превратила дверь на лестничную площадку.

Только когда мы оказались в кабине лифта, я обрела способность говорить.

— Послушайте! Отпустите меня, пожалуйста!

— Вы пытались проникнуть в частное владение.

— Я там работаю! Просто забыла ключи.

— Так я вам и поверил!

— А почему бы и не поверить? — Я попыталась игриво улыбнуться.

Охранник строго посмотрел в ответ. Да, соблазнительница из меня никакая...

Боже, такой провал! А ведь находилась в двух шагах от заветной цели! Еще пять минут, и меня не было бы на этаже.

— Послушайте, мой друг в опасности, — произнесла я. — Если я не проникну в этот офис, он умрет!

— У вас, наверное, в запасе много таких историй?

— Поверьте, это правда!

Не знаю, может, и успела бы убедить его. Но лифты в “Мэйн Тауэр” летают стремительно. Я больше и рта не успела раскрыть. Мы уже оказались на первом этаже.

Продолжая сжимать мое запястье, горбоносый охранник подтащил меня к стойке консьержа. Тот поднялся навстречу так же услужливо, как встречал посетителей. Только сейчас на его лице было написано удивление.

— Вот эта фрау пыталась взломать двери одного из офисов, — сообщил охранник ему.

Я не знала, куда спрятать глаза от стыда.

— Она мне показалась приличной.

— Запомните ее и больше не пускайте в здание. Ни в музей, ни в ресторан, ни на смотровую площадку. Никуда!

— Да... Конечно.

* * *

И я очутилась на улице. Без своего альпинистского молотка, который отобрал горбоносый охранник. Без добытой в “Мирбах-унд-Пфайзер” информации. Полный провал! Хорошо хоть охранник не сдал меня в полицию. Наверное, в этом проявилась его жалость. И на том спасибо.

Вот только что же теперь делать?!

Беспросветная тоска овладела мною, я едва не взвыла, словно волчица. До срока, назначенного Бейкером, осталось двадцать четыре часа. А я по-прежнему ничего не знаю. У меня нет ни единой ниточки, кроме этого загадочного офиса на сорок шестом этаже!

Я возвела глаза к небу. Его закрывала огромная сдвоенная башня “Мэйн Тауэр”. Ее нижнаяя квадратная часть покрыта старомодной бронзой, резко контрастирующей с круглой башней из сверкающего стекла. Именно в башне находится заветный офис, название которого уже навязло на зубах. Пробраться туда я так и не смогла. Ни легальным, ни преступным способом.

Но...

Ведь я использовала традиционные способы! Легальные или нелегальные, но традиционные! Я пыталась пробраться в офис изнутри, а есть еще один путь.

МОЖНО ДОСТИГНУТЬ СОРОК ШЕСТОГО ЭТАЖА ПО НАРУЖНОЙ СТЕНЕ!

В конце концов, скалолазка я или нет?

И тогда я посмотрела на небоскреб другими глазами. Не как на огромный дом... как на скалу.

Вообразите себе стеклянный стакан высотой в двести метров. Как на него вскарабкаться? Лично я — не представляю. Слышала, что на свете существуют покорители небоскребов. Кто-то штурмует гималайские восьмитысячники, а этим подавай скалы из стекла и бетона. Самый знаменитый из подобных спецов — француз Алан Робер. Я даже смотрела в клубе двадцатиминутный ролик о нем. Его прозвали Человек-паук по аналогии с известным героем американских мультфильмов. Он покорил уже более сорока высотных зданий во всем мире. Делает это без малейшей страховки. Вообще ничего не применяет из снаряжения, кроме скальных туфель.

Я без страховки не могу. Только как тут ее организовать? Ни тебе крюк вбить, ни френда заложить.

Сплошное стекло! Ужас! Смотришь наверх — вроде и зацепиться не за что...

Небоскреб возвышался надо мной неприступно. Темнеющее небо отражалось в его зеркальной поверхности. Он напоминал огромную синюю ракету, готовую в любой момент унестись туда, к белым облакам.

Неприступный?

Конечно, я преувеличиваю. Как говорится, у страха глаза велики. Из цельного стекла здание отлить невозможно. Стекла в любом случае находятся в рамах, между рамами существуют зазоры. А для меня щель в пару сантиметров — уже зацеп, выступ со спичечный коробок— уже опора, пересечение пары щелей — место для закладки.

Попробую... А куда деваться? Другого выхода нет.

Я вернулась к машине. Переоделась прямо в салоне. Когда стаскивала юбку и чулки, проходившие мимо бюргеры останавливались и удивленно заглядывали в окна. Пускай глазеют. Мне некогда покрываться краской от смущения.

Натянув майку и шорты, на ноги надела кроссовки. Скальные туфли “Майстрэл” — слишком дорогая обувь, чтобы разгуливать в ней по улице. Переобуюсь перед самым подъемом. Теперь...

Что взять с собой?

Я открыла багажник, вытряхнула из сумки снаряжение и начала перебирать его. Главное — не брать лишнего.

Моток динамической веревки “Бель” диаметром восемь миллиметров и длиной сорок метров. Стандартная длина. Без веревки никуда. В сумку!

Поясной страховочный ремень с лентами вокруг ног. Грудного нет, да он и не нужен. Тоже в сумку.

Закладки...

Я оглянулась на небоскреб.

Возьму “стопперы”. В Турции удалось купить неплохие. Германской фирмы “Салева”. Местные, зна­чит.

Захвачу еще “скайхук” — “небесный крюк”. Это такой зацеп с крючком на конце. Он используется в основном на гладких скалах, не имеющих трещин и раковин. Делаешь маленькое отверстие, вставляешь в него клюв — вот вам и зацеп на пустом месте... В стекле дырочку не проковыряешь. Но “небесный крюк” пригодится там, где не будет хватать самую малость, чтобы дотянуться до щели между рамами, или где не просунешь пальцы.

Скальные туфли я положила сверху.

Кажется, все.

Нет только скального молотка. Его забрал охран­ник. Собственно, зачем он мне нужен? Как же — зачем? Окна небоскреба — тройной стеклопакет. Каждое стекло — миллиметров пять толщиной. Хоть лбом стучи, а без молотка все равно не разобьешь.

Чем же заменить скальный молоток? Времени сей­час...

Я посмотрела на часы.

Восемь вечера. Если и отыщу магазин альпинистского снаряжения, то наверняка он уже закрыт... Где найти молоток?

Я опустила глаза в распахнутый багажник.

Ну и дура я! Неужто в багажнике нет автомобильных инструментов?

Я покопалась в скрытых нишах и обнаружила целый чемодан. Открыла.

— Вот и молоток! — пробормотала я, беря в руки большой, сверкающий никелем инструмент с деревянной ручкой. Взвесила на ладони. Не кувалда, но сгодится.

Сделав петлю из репшнура, накинула ее на головку молотка и привязала к карабину. Закрыла чемодан и оставила его в багажнике. Молоток присоединился к отобранному снаряжению. Все!

Я застегнула молнию на сумке. Захлопнула багажник “ауди” и поставила машину на сигнализацию. Ключи положила в карман шорт. Если потеряю, останусь без автомобиля. Придется у Вайденхофа просить еще один... Шутка.

Решительным шагом я направилась к зданию 52-58 по Нойе Майнцер-штрассе.

ГЛАВА 4

Лучше гор могут быть только... небоскребы

Оказавшись перед небоскребом, я крепко задумалась.

Подготовиться-то подготовилась. Но куда лезть? С какой стороны находится офис “Мирбах-унд-Пфайзер”? Гладкое полированное стекло напоминало зеркало комнаты, в которой меня допрашивали полицейские Измира. Принцип тот же. Люди, находящиеся внутри здания, видят все. Снаружи — ничего не разглядеть.

Сорок шестой этаж я, допустим, отсчитаю. Но какое из помещений принадлежит нужной мне фирме? Не разбивать же окна всех офисов на сорок шестом этаже!

* * *

Я попыталась вспомнить расположение вестибюля и внутренних коридоров, в которых находилась сегодня. Точка отсчета — двери лифта. Минут десять сосредоточенно прикидывала, глядя на башню. На­конец решила, что окна офиса “Мирбах-унд-Пфайзер” должны находиться с торца. Что ж, будет легче забираться. Нойе Майнцер-штрассе слишком оживленная улица. Чересчур много глаз.

Я обошла здание.

Здесь тихо, к тому же проулок между зданиями затеняет небоскреб, расположенный рядом. Карлик по сравнению с “Мэйн Тауэр”. Размером всего лишь в половину дистанции до цели моего восхождения. Тут меня трудно обнаружить. Что ж, отлично!

Первые пять этажей “Мэйн Тауэр” — обычные. Круглая башня начинается выше. Немцы специально так сделали, чтобы не портить вид улицы. Может, в чем-то они и правы. Если не поднимать голову, то кажется, что рядом нет никаких небоскребов. Фасад этих пяти этажей выполнен из стекла, как и башня. Очень кстати. На малой высоте “обкатаю” технику, которую потом использую на круглой поверхности “стакана”.

Желанные офисы находятся где-то на этой стороне. Точнее сказать не могу. Лучше пока не забивать голову. Доберусь туда — все станет ясно. Голова должна сей­час болеть о другом. Как бы не сорваться.

Вроде бы все. Пора начинать подъем.

Страшно... Знаю, что нужно идти, но не могу сделать первый шаг. Чем дольше меня будет грызть нерешительность, тем хуже. Перенервничать, а потом штурмовать двухсотметровую вертикаль — опасно. Станет на все наплевать. Риск не буду чувствовать. И тогда могу положиться на ненадежный зацеп или хлипкую страховку. Сорвусь. Мое тело, разбитое в лепешку, попадет во все газеты. Прославлюсь, но мне такой славы не требуется. Чтобы потом альпинисты вспоминали меня словами: “А, это та Овчинникова, которая свалилась с небоскреба в Германии?”

Надо идти! Все! Настроила себя!

Едва я дотронулась до молнии, чтобы расстегнуть сумку, как передо мной возник самый настоящий мальчиш-плохиш. На вид ему было лет тринадцать. Расплывшаяся талия и широкие, как у гиппопотама, бедра указывали на то, что мальчик обожает рестораны быстрого питания, вроде “Макдональдс”.

В руках он держал фотоаппарат, через плечо перекинута сумка, ремешок которой отпущен полностью, но все равно сумка не висела свободно, а торчала в районе поясницы. Оглядев мои ноги, он присвистнул., уподобляясь развязным взрослым. Так бы и залепила ему пощечину. Видит бог, пацан бы вряд ли устоял. Но он больше не проявил ко мне интереса, отвернулся и принялся фотографировать “Мэйн Тауэр”.

Я нетерпеливо вздохнула. Пришлось сделать вид, что тоже любуюсь зеркальной, почти идеальной, поверхностью башни.

Прошла минута, показавшаяся мне такой же долгой, как безвылазная неделя в архиве за переводом верительных грамот иностранных государей. Парень продолжал фотографировать небоскреб. Иногда оглядывался на меня, подмигивал, кривлялся и снова фо­тографировал. Когда же у него закончится пленка? Надеюсь, что скоро.

Напрасно надеялась. Пленка закончилась, и мальчиш-плохиш достал новую.

Тут я не выдержала:

— Слушай, ты, генетическое недоразумение! Уматывай отсюда!

— Это почему? — Его лицо попыталось вытянуться после моих слов.

— Потому что я так сказала!

— А кто ты такая? — спросил он с вызовом.

— Я — хозяйка этого переулка. Взимаю плату с тех, кто ходит здесь. А кто не нравится — вообще не пускаю.

— Такого не бывает. Тут все ходят... — На уголках его губ застыл желтый соус. — Постой! Я догадался! Ты — уличная женщина!

— Вот-вот. Сейчас позову сутенера, и он тебе задаст трепку!

— Не задаст! Я убегу!

— С твоими-то габаритами? Скорее, покатишься вниз по улице... Короче, давай, уматывай!

— Сейчас, уже побежал!

Почему-то именно сегодня я не могу никого убедить. Видимо, день такой. Неубедительный.

— Слушай, ты здесь все сфотографировал? Может, снимешь со стороны Нойе Майнцер-штрассе? Там вид роскошнее.

— Мне тут больше нравится, — ответил он. Не сомневаюсь, что сказал это из вредности.

— Если не уйдешь, я пожалуюсь твоим родителям, что ты заглядывал в окна стриптиз-клуба!

— Тут нет стриптиз-клубов. Я искал.

Я нервно выдохнула:

  — Значит, не уйдешь?

— Черта с два!

— Ладно.

Я со злостью расстегнула сумку. Достала страховочный ремень и защелкнула его на поясе, крепко затянув лямки на бедрах. Пристегнула закладки-“стопперы”, собранные на двух карабинах, прицепила молоток в петле из репшнура и мешочек с магнезией.

Подросток остолбенел, глядя на меня. Превратился в маленький холм посреди тротуара.

— Ты чего удумала? — со страхом спросил он.

Я не ответила. Какая разница — будет он наблюдать за мной или нет, когда я полезу на башню? В любом случае соберется толпа.

В маленький кармашек опустила “скайхук”. После этого села на тротуар.

Разинув рот, парень смотрел, как я стащила кроссовки и натянула скальные туфли. Верхняя часть туфель из замши. Подошва очень тонкая, внутри — около миллиметра (чтобы не терять чувствительность), а ближе к носку — четыре миллиметра. Туфли идеально держат на зацепах даже шириной в несколько мил­лиметров. Такое вот чудо изготавливают в двадцать первом веке.

Я старательно зашнуровала туфли и встала. Снятые кроссовки положила в сумку, которую поставила в тень возле стены. Надеюсь, дождется моего возвращения. После этого, позвякивая амуницией на поясе, прошла мимо подростка, не сводившего с меня глаз. Возле уходящего вверх стеклянного фасада остановилась и, разглядывая “зеркало”, затянула волосы в конский хвост резинкой. Чтобы не мешали.

— Эй! — окликнул толстый паренек. — Не делай этого!

Не делай! Если бы все можно было изменить одним этим окриком! С радостью бы согласилась.

Я поставила правую ногу на мраморный карниз, расположенный на уровне коленей. Кончиками пальцев левой руки зацепилась за вертикальную щель между двумя рамами. Поставила на карниз левую ногу. Вроде стою, равновесие держу. Вскинула правую руку с “небесным крюком” и зацепилась за верх оконной рамы. Отличный, крепкий зацеп. Крюк не соскочит.

Подтянулась. Просунула носок скальной туфли в вертикальную щель между рамами. Попробовала, как держит. Не соскальзывает, очень хорошо. После этого освободила левую руку, сделала перехват. Вот я уже в метре над землей.

Поначалу получалось не очень быстро. Все-таки поверхность непривычная. Техника постановки ног и зацепов здесь своеобразная. Первые пять этажей решила пройти без страховки — чтобы побыстрее. Если сорвусь, все равно веревка не спасет — слишком низко. А вот как закончатся пять этажей основания, когда перейду на круглую башню, тогда и начну закладывать “стопперы”.

Я не смотрела, что там за окнами. В некоторых еще горел свет, но совершенно непреднамеренно я попала на полосу из темных окон. Это к лучшему. Позднее обнаружат меня. Позднее вызовут полицию. А что вызовут — я не сомневалась. Известно, что немцы любят порядок. А женщина на стене высотного здания — это непорядок. Это вызов привычному жизненному укладу бюргера.

Где-то на уровне четвертого этажа позволила себе глянуть вниз. Не ради впечатлений, а чтобы оценить пройденный путь. Увидела не прямоугольники оконных рам и уступы между ними, а толстого мальчика с фотоаппаратом, задравшего голову и наблюдавшего за мной. Теперь он был таким маленьким, что я могла закрыть его ладонью.

Ладно. На меня еще будет устремлено много глаз. Не следует обращать внимания.

Еще пара перехватов — и я оказалась на небольшом карнизе пятого этажа. Дальше начинался собственно небоскреб.

Отсюда уже улица казалась полоской, а автомобили — детскими игрушками. Прохладный ветер трепал волосы. Дальше ветер будет пытаться сорвать меня с зацепов. Нужно быть очень осторожной. Пройденные пять этажей только вступление перед длинной композицией под названием “Соло Алены на стеклянной башне”. Самое трудное еще предстоит.

Вершина “Мэйн Тауэр” не стала ближе, башня незыблемо возносилась в небеса, как будто насмехаясь над моими попытками покорить ее. Еще посмотрим, кто кого. Не воображай о себе много, каланча стеклянная!

И я полезла дальше.

Метра четыре тянулись решетки кондиционеров. По ним было удобно карабкаться. Щели между металлическими пластинами широкие, пальцы пролезали свободно. К сожалению, это длилось недолго. Пошли вычурные изогнутые окна. Гладкие, скользкие, с узкими зазорами в стальных рамах. Пальцы с трудом находили зацепы, а ступни — точку опоры. Хорошо, что на мне чудесные скальные туфли “Майстрэл”, а в руке — “небесный крюк”.

Не знаю, сколько прошла, но устала неимоверно. Пальцы ломило от напряжения. Я вставила в щель закладку и пристегнулась к ней. Это позволило освободить руки. Можно постоять, дать отдых пальцам и мышцам.

Ветер усиливался, выгибая дугой страховочную веревку. Пока он не отдирал меня от вертикали, но неизвестно, что будет дальше. Надеюсь на лучшее.

С каждым пройденным метром все более захватывающей делалась картина городских кварталов. У немцев все продумано. Даже деревья на улицах имеют ровно столько зелени, сколько положено по строительному проекту...

Кажется, отдохнула. Пора двигаться.

Еще одна трудность состояла в том, что приходилось считать каждый пройденный этаж. Когда прижимаешься к “стене”, окна вверху и внизу сливаются в бесконечность. Такие же, наверное, ощущения испытывает таракан на кафельной плитке. Нужно считать каждое окно. Не дай бог собьюсь! Этапы подъема я отмечала на внутренней стороне левого запястья шариковой ручкой. Этаж — короткая линия, десять — жирная черта.

После метров тридцати вертикали установилась необходимая техника. Окна-то — словно однояйцевые близнецы. Я поняла, в каком месте цепляться, куда ставить носок, где может соскользнуть “небесный крюк”, в какой момент следует подтянуться, чтобы не потерять равновесие.

Где-то на высоте двенадцатого этажа я услышала звонок сотового. Звонил мой телефон!

Бейкер? Скорее всего... Никто, кроме него, не знает номер. Почему бы не поговорить с ним? Тогда, возможно, и на “Мэйн Тауэр” не придется карабкаться.

Я как следует закрепилась и вытащила трубку. Только бы не уронить! Кончиком носа ткнула в кнопку соединения:

— Я слушаю!

— Это ты, Баль? Где мой Лешенька?

Кого я меньше всего ожидала услышать, так это Лехину маму!

— Где мой Лешенька, мерзавка?! Он сказал, что поехал к тебе!

Вот так всегда. Чуть Овчинников загуляет, его мамаша звонит мне. Обычно я ни при чем. Черт его знает, где Леха слоняется по ночам... Но сейчас — виновата. Из-за меня Леха попал в беду. Только мо­мент для объяснений совсем неудачный.

— Откуда вы узнали этот номер? — спросила я.

— На работу тебе позвонила... Где мой Лешенька? — кричала она. — Куда подевала?

— Послушайте...

— Это ты его развратила! После женитьбы на тебе он стал много пить, шляться по ночам!

  — Это неправда!

— Да как ты смеешь перечить, Баль? Что у тебя там в трубке воет?!

— Это ветер.

— Ветер? Где ты сейчас, а ну говори немедленно!

— Я на стене небоскреба в Германии, пытаюсь забраться в одну из фирм, а вы меня отвлекаете.

— Я тебе космы повыдергаю за твои шуточки, Баль!

— Извините, мне некогда. — Я ткнула кончиком носа в кнопку “отбой”. Нет бесполезнее занятия, чем разговаривать с Лехиной мамой. Особенно когда у тебя под ногами пятьдесят метров пустоты

Минуту не двигалась, приходя в себя после этого разговора. Несколько раз глубоко вдохнула и двинулась дальше.

После пятнадцатого этажа пришла к выводу, что на небоскреб карабкаться легче, чем на скалу. Только со страховкой беда, а так... Скала непредсказуема. Может раскрошиться опорный камень, может трещина разрушиться... производители стекол и оконной арматуры дают гарантию качества. Лучшего и придумать нельзя. Все равно, что лезть по склону и видеть возле каждой трещинки надпись: “Трещина скальная обыкновенная. Гарантия пять лет! Сертификат соответствия международным стандартам. Пальцы не совать. Забивать крюки только третьего размера”.

Дома подо мной все меньше, а высота — все круче. Адреналин гулял по телу волнами, но я старалась не смотреть вниз. Бездна высоты так и манила совершить недолгий, но впечатляющий полет. Как-нибудь в другой раз. С парашютом за плечами. Нужно спешить. Вечер наступает, скоро станет темно.

В крестообразную щель между рамами я вставила “стоппер”. К его петле прицепила карабин. На него “швейцарским проводником” привязала веревку. После каждых двадцати метров я подтягиваю “стоппер”. Вверх он вынимается легко, а вот если усилие приложить вниз, то застрянет в щели и его не сдвинешь с места.

После установки закладки прошла метров десять. Подняла правую руку, собираясь зацепиться “скайху-ком” за горизонтальную щель рамы. Взгляд случайно скользнул сквозь стекло.

Надо же — офис какой-то фирмы. Собственно, тут все здание — сплошные офисы. За плоским монитором сидел человек лет сорока — лысоватый, почти без подбородка. На экран компьютера он не смотрел. Он смотрел на меня.

Мое появление стало для него неожиданным. Я поняла это по выпученным глазам и напряженной позе.

Человек закричал. Истеричный крик его прорвался даже сквозь тройной стеклопакет.

Я испугалась, наверное, больше него и тоже заверещала. Секундной потери концентрации оказалось достаточно. Правая нога соскочила с опоры. Пальцы левой руки не смогли удержать вес всего тела. И заскользили вниз.

Второпях я вскинула крюк, но не достала до верха оконной рамы, за который обычно цеплялась. Клюв “скайхука” ударился о стекло и с мерзким скрежетом заскользил вниз, прочерчивая полосу. А вместе с ним вниз заскользила и я...

Божечки!

Один только носок левой ноги касался “стены”, тело же опрокидывалось в бездну.

У-уххх!!

Хотела полетать? На, Алена, получи!

Свист ветра в ушах.

В груди все замерло. В ней внезапно родилась маленькая черная дыра, стремительно засасывающая внутренности.

Честно скажу, до этого момента не срывалась ни разу. На тренировках срыв отрабатывали, но там, во-первых, высота небольшая, а во-вторых, страхует парт­нер. Не так страшно, как сейчас...

Окна проносились мимо сплошной чередой. Собранные в хвост волосы расплелись и залепили лицо.

Рывок!

Веревка остановила падение и погасила удар, растянувшись. Потому и динамическая. Капроновые волокна, из которых она изготовлена, имеют такое свойство. На статической веревке страховочным поясом можно и позвоночник сломать. Веревки советских времен с металлизированной внешней оболочкой — настоящие палачи. Слышала, что люди, страхованные ими, после срывов оказывались в инвалидных колясках до конца дней. А динамическая веревка не допускает подобных изуверств.

Падение завершилось метрах в трех от поверхности “стены”. Меня потащило вверх и к стеклянной плоскости.

Вот этого не надо!

— Не-еет!!

Я выставила вперед руки-ноги — чтобы смягчить удар.

Меня шмякнуло весьма впечатляюще. В коленях хрустнуло. Правое пронзила острая боль. В ладони, которыми я пыталась погасить удар, словно впились тысячи иголок, и они мигом потеряли чувствительность. Превратились в две бесполезные деревянные лопатки. Еще припечаталась лбом и едва зубы не оставила на стекле. В общем, здорово “пришвартовалась”.

Крюк вывалился из пальцев. Я вскинула одеревеневшую руку, но “скайхук” насмешливо перепрыгнул через нее и черной летучей мышью стремительно улетел вниз.

На этом бедствия не закончились.

Меня потащило в сторону. Маятниковое раскачивание.

Несколько окон одного этажа пронеслись мимо меня. Я пыталась остановить движение, зацепившись за что-нибудь. Но пальцы лишь скользили по стеклу, оставляя кожу на стальных рамах.

Только бы выдержал “стоппер”! Только бы не выскочил от этих рывков.

Наверное, с тринадцатой попытки пальцы поймали зацеп. Меня бросило на окно. Со всем возможным проворством, я поймала щель между рамами.

Только бы не слететь!

Кажется, кошмар закончился. Я скользнула взглядом по веревке. Она уходила влево-вверх. Отнесло же меня! Ничего, вернусь.

За окном, к которому я “причалила”, горел свет. Невольно повернула голову.

Перед глазами предстал огромный, богато обставленный банкетный зал со множеством людей в смокингах и дорогих модельных платьях от Кардена и Версачи. Все, как один, смотрели на меня.

Кто-то собирался выпить шампанское, но забыл о своем намерении. Кто-то беспокойно оглядывался на остальных. На сцене один из музыкантов уронил кон­трабас. Вот бестолковый высший свет! Женщина за окном их в ступор приводит!

Я вымученно улыбнулась и помахала обществу, вызвав этим бурю непонятного восторга. Не знаю, чем там закончилось веселье, потому что быстренько перебралась левее, строго под свой “стоппер”, к которому тянулась веревка.

Подняться до закладки не составило проблем. Орудуя зажимом и упираясь пятками в стеклянную стену, я преодолела двадцать метров меньше чем за минуту.

Так, не сбилась ли я со счета?

Проверила свою “записную книжку” — левое запястье. Каждую закладку я отмечала крестиком. Последний стоит на двадцать втором этаже. Что же, будем считать дальше. И ради всего святого, Алена! Веди себя осторожнее! Не гляди по сторонам. А то до заветного сорок шестого этажа не доберешься и к утру.

Сжав зубы, я полезла вверх, повторяя пройденный путь.

* * *

Без “небесного крюка” поломалась уже наработанная техника подъема. Пришлось на ходу придумывать новую. Продвижение сильно замедлилось, но не остановилось. Я упрямо ползла вверх, перекладывала страховку и снова ползла.

Сделалось темно. Потеющие пальцы то и дело соскальзывали с зацепов, приходилось периодически окунать их в мешочек с магнезией.

Когда находилась на сороковом этаже, снизу донесся рев полицейских машин. Как пить дать — за мной приехали, голубчики! Нужно поторапливаться. Сколько-то времени им потребуется, чтобы разобраться в моих намерениях. Пусть примут меня за городскую скалолазку, штурмующую небоскребы. Наверняка будут ждать на крыше, но мне-то нужен сорок шестой этаж!

Время...

Его никогда не бывает много. Почему-то в последние дни мне всегда его катастрофически не хватает.

На сорок третьем этаже вдруг отказала правая нога — пальцы на ней свело судорогой. Черт! Не вовремя!

Я не стала закладывать “стоппер”. Просто постояла минуту не двигаясь.

Отпустило. Полезла дальше.

Привычные движения замедлились. Потерялась та отточенность, свежесть, которые присутствовали с самого начала... Оно и понятно — ползу по этой башне битый час! Целый час на ветру. На всем пути не встретилось ни одной нормальной зацепки, ни площадки крошечной, чтобы дать отдых ступням! Каждую секунду в напряжении! Если, не дай бог, тьфу-тьфу-тьфу, сорвусь — вернуться уже не удастся. Сил нет...

С этими мыслями добралась до сорок шестого этажа.

Я не могла в это поверить. Он! Заветная мечта последних четырех часов, Святой Грааль моих стремлений.

Я посмотрела сквозь стекло, но ничего не видела. Свет нигде не горел. Солнце уже скрылось за горизонтом, опустилась вечерняя темнота. Туда я забрела или не туда? Не ошиблась ли в расчетах?

Проверила по отметкам на запястье. Нет, вроде все сходится. Сорок шестой.

Ваш выход, фрау Овчинникова!

Право, мне как-то неловко!

Нет, уважаемая, не скромничайте! Просим-просим!

Мой выход? О'кей!

Я размахнулась и влепила молотком по окну. Первый слой стеклопакета взорвался, осыпав меня осколками. Едва успела убрать лицо. Большая часть ошметков посыпалась вниз. Тяжелая головка молотка задела и второе стекло, но лишь расколола его.

Хороший молоток. Нужно будет поблагодарить Вайденхофа. Пускай старик порадуется... Ну не старик он, конечно, просто больной человек. Все равно ему будет приятно.

И я с усердием принялась крушить один из символов мирового капитализма. Геннадий Зюганов пожал бы мне руку.

Через пять минут прорубила приличное отверстие, чтобы можно было пролезть в помещение. Это я и сделала. Смотала веревку со “стоппером” и только после этого огляделась. Не ошиблась в расчетах?

Я даже выглянула из разбитого окна, пытаясь определиться местоположением.

Не знаю... Такое впечатление, словно не туда забралась.

Внизу царило необычайное оживление: шум людей, рев сирен... Только мне сейчас не до этого.

Не знаю, как вам это описать. Да, собственно, и описывать нечего. Я оказалась в совершенно пустом зале длиной метров пятьдесят. Голые стены и потолок, никакой мебели, столов, компьютеров. Только пара громадных мусорных корзин с “лапшой” разрубленных в уничтожителе документов да еще гигантская карта во всю стену. Нет, определенно, я ошиблась окном.

Приблизилась к стене. Во мраке трудно разобрать, но, кажется, это карта Европы. Погладила пальцами глянцевую поверхность. Бумага исколота мелкими дырочками. Больше всего их на темных контурах Германии и Франции.

Странно. Если я ошиблась офисом, то почему эти двустворчатые двери так походили на те, которые охраняла секретарша?

Решительно не помню, что находилось в офисе, когда из него выскочил клерк в очках. Вместо того чтобы разыгрывать из себя богатую дурочку, нужно было смотреть во все глаза.

Подошла к двойным створкам. Толкнула их — заперто.

Возле петель между косяком и дверным полотном обнаружила щель — не толще листа бумаги. Сквозь нее сочился красный свет аварийного освещения. Попыталась заглянуть туда.

Сразу узнала табличку, часть которой мне открылась. Та самая, что я видела в вестибюле. “Мирбах-унд-Пфайзер”

Значит, я на месте! Почему же так пусто вокруг?

Несколько раз мне приходили в голову мысли, что “Мирбах-унд-Пфайзер” — подставная фирма. Но чтобы настолько!

Офис покинут совсем недавно. Быть может, вчера или даже сегодня утром. Определенно, фирма функционировала до сего момента и, более того, занималась обширной деятельностью, охватывающей половину Европы. Что же они делали?

Выполняли какую-то задачу. Когда она была решена, фирму ликвидировали. Не сомневаюсь, что секретарша не пустила бы внутрь не только меня, но даже полицейских с ордером на обыск.

Они связаны. Бейкер и эта фирма.

Организация.

Они нашли то, что искали. Я чувствовала это по торопливости, с которой “Мирбах-унд-Пфайзер” закрылись.

Что же они искали? Фамильные ценности барона фон Хааса? Ради пары стекляшек обшарили всю Германию и Францию? Вряд ли, что-то не верю. При желании они этого фон Хааса могли с потрохами купить...

* * *

Требовательный стук в дверь заставил меня подпрыгнуть от неожиданности.

— Немедленно откройте! — раздалось из-за ство­рок. — Это полиция!

Полиция? Почему так рано?

Неужели я зря проделала этот труднейший подъем? Неужели и здесь не найду глточку, которая выведет на след Бейкера?

Карта!

Но какой в ней прок? Если проверять каждую отметку, то на путешествия по Европе я потрачу остаток жизни.

Стук в дверь усилился.

— Откройте!

Как я им открою? У меня и ключей-то нет!

Я бегом бросилась к корзинам с остатками доку­ментов. Окунула руки в белую шуршащую лапшу. Забрать бы все с собой! Я бы потом склеила, попыталась прочитать хотя бы эти обрезки!

Дверь потряс удар. Ее выламывали. У меня совсем нет времени.

Как я заберу такую гору? Во что?

В белой лапше мелькнула пара темных лоскутов. Я выудила две полоски, почему-то оказавшиеся короткими.

Разрезанная фотография “Полароида”!

Кто-то засунул ее в уничтожитель по небрежности. Или из-за спешки. Видимо, не сомневался, что она не даст информации исследователям мусора вроде меня.

После второго удара дверь поддалась.

Я отчаянно искала другие лоскутки фотографии. У меня уж e четыре. Наверное, должны быть еще Но больше не попадалось.

Может, в другой корзине?

Створки дверей с треском распахнулись. Помещение офиса озарил красный свет из вестибюля. Три темные фигуры в фуражках ворвались в проем.

Все!

Я бросилась к окну.

— Не двигайтесь, или будем стрелять! — закричали полицейские.

— Невиноватая я! — был мой ответ.

Ударом вогнала “стоппер” в крепкие на вид пазы между рамами и прыгнула в разбитое окно навстречу пустоте.

Зажим со свистом заскользил по веревке, меня понесло вниз.

Я притормозила, хотя резко притормаживать нельзя. Полицейским понадобится лишь несколько секунд, чтобы добраться до окна.

Конец веревке!

Загнала еще одну закладку, дернула один из концов капронового шнура. Есть, распустила узел!

Веревка длинным угрем свалилась мне на голову. Я быстро расправила ее и бросила вниз. Только тогда из разбитого окна осторожно высунулись головы блюстителей порядка. Медленные вы какие-то, ребята. И высоты, кажется, боитесь.

— Эй, ты! — закричал один из них. — С ума сошла? Оставайся на месте, мы тебя как-нибудь снимем!

Они меня как-нибудь снимут! Вот шутники!

Мигом завязала узел на новой закладке (другие еще позвякивают на поясе, до низа должно хватить) и снова прыгнула, навстречу россыпи уличных огней. Ветер свистел в ушах, я задержала дыхание. Когда закончилась и эта веревка, а ступни ударились о выступ, за спиной послышался стрекот. Я оглянулась.

Над крышей соседнего небоскреба метрах в ста за моей спиной висел вертолет. Маленький, темный, с прожектором, луч которого карабкался по стеклянной стене “Мэйн Тауэр” метрах в десяти правее меня. Наверное, пытался нащупать возмутительницу спокойствия.

Мне только вертолетов здесь не хватает!

Я снова распустила веревку. В тот момент, когда собралась прыгать, белое пятно луча поймало меня. На стекле в ослепительном круге отразилась моя тень. Впечатление такое, будто тебя собирается похитить корабль пришельцев.

Вряд ли луч прожектора угонится за мной.

Снова контролируемое падение.

Этажи мелькали, словно окна электрички, проносящейся мимо перрона.

Окна, на которых я зацепилась, озарились светом изнутри. Я обнаружила, что нахожусь над потолком, а в офис вбегают франкфуртские полицейские, грозно потрясая оружием. Интересно, они спускались на лифте или по лестнице?

Вертолет стрекотал где-то над ухом. Звук усилился. Найдутся ли смельчаки, которые попробуют схватить меня?

Я снова полетела вниз.

Каждый раз, прыгая в темноту, с трепетом чувствовала, как замирает сердце. Ох, адреналину я сегодня нахваталась! На всю неделю хватит!

Быстрее. Еще не все потеряно. Вряд ли они оцепили здание полностью. Я все-таки не банк граблю. Так, слегка покрушила окна, влезла в пустой офис...

Из-за спешки плохо поставила закладку. Поняла это, когда уже полетела по веревке вниз и сделать ничего было нельзя.

Вот она спешка!

Черт!

“Стоппер” сорвался. Вместе с привязанной к нему веревкой. Похожий на увесистую гайку, он падал прямо на голову. Безобразие! Я же без каски!

Впрочем, все это ерунда. Я тоже падала.

Черт! Черт!

Я ничего не успела сообразить. Даже испугаться не успела. Ступни больно ударились о неведомый выступ, ноги провалились в какую-то щель, и я шлепнулась на мягкое место.

— Ой!

С удивлением обнаружила, что застряла в выдвинутом окне, которое открыл один из полицейских. Не знаю, на что он надеялся. Может, схватить меня удумал?

Окна на “Мэйн Тауэр” вообще очень оригинальные. Они открываются параллельно стене — как бы выдвигаются наподобие ящика комода. Вот в “такой ящик” я и попала. Ноги провалились внутрь помещения, но бедра застряли на улице.

Полицейский не ожидал, что рыбка легко угодит в расставленные сети, — он споткнулся, спеша ко мне, и упал.

Пока я растерянно взирала на него, “стоппер” угодил точнехонько мне в макушку.

— Ох... — Так хотелось употребить все те выражения, которые я слышала от инструкторов, комментировавших мои ошибки. Но сил хватило только на сдавленный стон, да слезы сами собой проступили в уголках глаз.

— Я тебя поймал, альпинистка! — воскликнул полицейский, поднимаясь.

— Не альпинистка, а скалолазка, — автоматически поправила я, подтягивая веревку с привязанным на конце “стоппером”. Железяка паршивая!

— А в чем разница? — удивленно спросил он и проворно схватил меня за ногу.

— В том... в том... — Я отпихивала его второй ногой и наконец сумела опрокинуть на пол. — В том, что не каждый немец охотник!

“Стоппер” с привязанным концом оказался у меня в руках. Полицейскому мешал кругленький живот, однако он упрямо поднимался. В его глазах читалась решимость. Теперь, если схватит меня, то на сто процентов не отпустит!

Поздно, батенька!

Я вытащила ноги из оконного проема, вставила закладку и... только меня и видели!

Спуск напоминал сумасшедший бессмысленный экстрим, который снимают для рейтинговых телевизионных программ. В роли добровольной участницы — Алена Овчинникова, Россия! Сколько этот экстрим продолжался — даже сказать не могу. Но вот наконец я и на крыше пятого этажа.

Какое наслаждение ощутить под ногами твердую поверхность! Пусть предстоит еще пять этажей спуска, но я уже чувствовала себя на земле. Теперь бы только не попасть в руки полиции.

Вертолет куда-то подевался, и это мне не нравилось. Ну да бог с ним.

В переулке, откуда я начала подъем, немноголюдно. Кажется, полицейских нет. Наверняка все они в здании.

Пухлый мальчик с фотоаппаратом, любитель гамбургеров и стриптиза, стоял на том самом месте, где я его оставила, и, задрав голову, продолжал следить за мной.

Спуск с пятого этажа прошел без сучка без задоринки. Длины веревки хватило, чтобы добраться до земли.

Когда ступни, обутые в скальные туфли, коснулись асфальта, я едва не упала. Настолько устала, что ноги не держали.

Люди смотрели на меня, словно на восставшую из мертвых, спустившуюся с крыши “Мэйн Тауэр”, чтобы объявить о грядущем обвале цен на акции компании “Байер”. Мой старый знакомый с фотоаппаратом приблизился ко мне. Я устало подняла на него глаза.

В его руках была моя сумка.

— Вот, — сказал он. — Я сохранил ее для тебя. Бродяги пытались стащить, но я не позволил.

— Спасибо... — Губы не слушались. Они онемели и потрескались от ветра.

Я спешно скрутила веревку. Нет времени на аккуратность. Стянула скальные туфли и обула кроссовки. Застегнула сумку.

Теперь бегом подальше отсюда. Пока не очухались полицейские.

Сделала шаг, но мальчик преградил дорогу.

— Я хочу научиться так же, — сказал он.

В его глазах читалось изумление. Даже не в глазах, а намного глубже. Я, наверное, так же смотрела на альпиниста Малиновского, когда тот спустился с семитысячника на Памире. Если у человека такой взгляд, это значит, что в нем произошел крутой пе­реворот.

Я потрепала волосы паренька.

— Запишись в любую спортивную секцию. У тебя обязательно получится. А сейчас — извини... — И ноги понесли меня прочь от “Мэйн Тауэра”.

* * *

Только проехав три-четыре квартала и остановившись возле темной витрины бакалейного магазина, я смогла расслабиться. Закрыла глаза и минуты четыре восстанавливала дыхание. Сердце продолжало колотиться в груди. Икры сводила судорога. Я все еще представляла, как цепляюсь за узкую щель, нащупываю ногами точку опоры. Стеклянная стена без конца и края стояла перед глазами. Руки-ноги ломило, болели травмированные колени. На макушке выступила кровь. Это мне “стоппер” удружил.

Я приложила к ране холодную головку молотка. Ох и досталось мне! Расскажу в архиве — не поверят. Да есть ли вообще в мире здравомыслящий человек, который поверит в мои приключения?

А каков результат?

Результат — полный, абсолютный ноль! Круглый до невозможности! Дырка от баранки! Я ничего не узнала в офисе “Мирбах-унд-Пфайзер”! Ничего, кроме того, что прибыла слишком поздно. Фирма исчезла в неизвестном направлении. Конечно, завтра буду выяснять, куда она скрылась. Только вряд ли это что-нибудь даст. Пустая трата драгоценного времени.

Ее сотрудники проделали огромную работу, судя по карте Европы, истыканной иголками. Что же они искали?

Я достала из кармана добытые с таким трудом обрывки фотографии.

Посмотрим, стоят ли они стольких мучений или боженька потешается надо мной там, на небесах.

Включила осветитель в салоне и взглянула на трофеи.

Трудно понять что-либо. Лоскуты чересчур узкие, ничего не разобрать. Их нужно склеить.

Я покопалась в своей сумке, затем в багажнике. В инструментах отыскала моток изоляционной ленты. Жаль, что не скотч.

Три обрывка совпали. Получилась половина фотографии...

На темном бархатном полотне ярко выделялся кусок красного камня.

Я немного растерялась. Передо мной как будто человеческий орган, только что изъятый хирургом из живота пациента. Цвет был неправдоподобно сочным. Что это за камень такой?

Хорошо бы исследовать фотографию с лупой. А еще лучше — показать ее какому-нибудь геологу.

Четвертый лоскуток не подходил никуда. Вот безобразие! Наверное, пропущен фрагмент. Я второпях не нашла его в ворохе изрезанной бумаги. Жаль.

Снова посмотрела на снимок. Красный цвет заворожил, кружил голову... Веки сделались тяжелыми, словно на них повесили пудовые гири.

Через мгновение я спала.

В голове мелькали аэропорт Мюнхена, замок Вайденхоф, небоскребы Франкфурта, среди которых особенно выделялась стеклянная башня “Мэйн Тауэр”. Сколько событий... Несбывшихся надежд... А время неумолимо...

ГЛАВА 5

Размышления в обществе разных мужчин

Меня разбудил осторожный стук в окно.

Я вздрогнула, мутным взглядом окинула салон автомобиля.

Господи, где это я?

На улице уже светло. Наступило утро. Аккуратные бюргерские дома озаряли ласковые солнечные лучи... Дворники в форменной одежде подметали и без того вылизанные тротуары. Им, наверное, заняться нечем.

Во рту... Руки-ноги ломило. Дико хотелось пить, а есть — просто зверски!

Как все отрицательно...

Я спала, уткнувшись в руль “ауди”. Пощупала лоб и поняла, что на нем отпечатался фирменный логотип. Очень мило!

Господи, как ноет спина! Спать в автомобиле, даже в хорошем, сущая пытка. И руки... Пальцы скрючились, словно я до сих пор держусь за карниз. Они изодраны в кровь! Вчера я этого не заметила. Надо было обработать их. Лейкопластырь есть, купила еще в Измире, валяется где-то в сумке.

Опять возник кошмарный образ стеклянной полукруглой стены. Я застонала, вспоминая события вчерашнего вечера.

Ужас!

Кто-то громко постучал в окно.

Совсем забыла! Я же проснулась от стука!

К окну склонился мужчина в темном пиджаке и в черной водолазке. Ее горловина закрывала шею почти до подбородка. Прямой взгляд, симпатичное лицо, еле угадываемые морщины. На вид — около пятидесяти лет.

Он еще раз постучал костяшкой указательного пальца и показал, чтобы я опустила стекло.

Я надавила на кнопку стеклоподъемника.

— Здравствуйте! — произнес он.

— Я что, стою в неположенном месте?

— Нет... — Он иронично усмехнулся. — В поло­женном. Вы позволите сесть к вам в автомобиль?

— Я с незнакомыми мужчинами в машинах не сижу! — Не хочется ему грубить. От него определенно исходит какой-то шарм.

— Меня зовут Том Кларк. Вот мы и познакомились. Давайте поговорим в автомобиле, Алена.

Это ж надо! Так ошарашить меня спросонья!

— Откуда вы знаете мое имя? — Я беспомощно смотрела, как он обошел автомобиль, открыл дверь и опустился рядом на сиденье пассажира.

— Я не только знаю имя... Я и фамилию знаю. Овчинникова.

— Неправильно! Я Алена Вайцеховски. Моя родина — Польша.

— Не нужно, — произнес он, взяв меня за кисть.

Я заметила, что на левой руке у него не хватает двух пальцев — мизинца и безымянного. Еще из-под рукава пиджака выглядывал уголок татуировки. Я не смогла толком ничего разглядеть.

Рука была крепкой и теплой — такой я и представляла ее. Прикосновение успокоило.

— Не нужно лгать, Алена, — попросил он.

— Кто вы? Как нашли меня?

— Помните вчерашний вертолет?

Хотелось закусить ноготь от волнения. Я едва сдержалась. И так на руках живого места нет.

— Значит, вы следили за мной? Кто вы?

— Хм-м, — кашлянул Кларк и оглядел улицу. — Быть может, прокатимся? Поговорим в пути?

— Тогда лучше вы садитесь за руль. Я не умею одновременно вести машину и разговаривать. Обязательно врежусь в ограждение или проеду на запрещающий сигнал светофора.

— Хорошо.

Мы поменялись местами. При этом я прошла рядом с ним. Он был выше на голову. От него исходил легкий запах одуряющего одеколона. У меня даже голова закружилась.

Господи, неужели я влюбляюсь!

Кларк сел за руль, и мы поехали по пока еще пустым улицам Франкфурта. Некоторое время он молчал.

— Так что? — не вытерпела я.

— Мы хотим помочь вам.

— Кто это — мы?

— Скажем так: я представляю правительство Соединенных Штатов, которое обеспокоено поведением некоторых своих граждан...

Я уставилась в сплетение колец на торпеде — логотип фирмы “ауди”. Боже, кажется, я поняла, где он работает! Неужели все мои проблемы остались позади? Как хотелось бы верить!...

Человек, назвавшийся Кларком, продолжал:

  — Мы обеспокоены поведением некоторых людей, которые прикрываются именем правительства, должностями государственных учреждений США...

Мне это знакомо! Офицер американского отделения Интерпола...

— Бейкер! — выпалила я.

— Такой фамилии не знаю. Я говорю о нескольких сотрудниках “Мирбах-унд-Пфайзер”... Около месяца назад мы вышли на эту фирму. Ее деятельность можно охарактеризовать как полную бездеятельность. И вот в последний месяц они вдруг затаились.

— В их офисе висит карта Европы, сплошь истыканная булавками. На мой взгляд, они перепахали вдоль и поперек половину континента.

— Я это знаю. Но когда мы развернули вокруг них агентурную сеть, фирма уже не занималась поисками. Они собрали все, что нужно.

— Скажите, вы из ЦРУ? — спросила я.

— Не все следует говорить открыто, Алена, — негромко ответил Кларк, не отрывая взгляда от дороги. — Держите это название в уме, но язык не распускайте.

Я не выдержала и заплакала.

Господи! Наконец в ситуацию вмешались те, кому положено по должности! По сути, что могла сделать я одна против неведомой, мощной структуры Бейкера?

— У них огромная Организация! — жаловалась я Кларку, размазывая по лицу слезы и сопли. — Очень влиятельная! Ее даже боятся спецслужбы Турции... Организация разыскивает летательный аппарат цивилизации прелюдий, существовавшей, как полагают некоторые ученые, в древности. Вам это может показаться идиотизмом, я и сама считаю это идиотизмом, но что-то здесь кроется! Я всего лишь приехала в Турцию, чтобы сделать свою работу, а меня обвинили в убийстве... — На последнем слове я пискнула. Кларк слушал молча, только желваки играли.

— Наша спецслужба никого не боится, — произнес он. — Какой бы огромной и влиятельной ни была любая Организация.

— Они похитили моего мужа! Если... если до сегодняшнего вечера я не отыщу их, мой муж погибнет!

— Необходимо разобраться, что представляет собой эта Организация. Что вы знаете о ней?

— Ничего! — Я высморкалась в платок. Получилось очень громко. Кларк искоса глянул на меня. — Постойте... Вы же следили за “Мирбах-унд-Пфайзер”! Куда переехала фирма?

— Она никуда не переехала. Она распущена. Адвокаты перешли в другие фирмы.

— Но чем они занимались? Вы хотя бы это выяснили?

— Думаете, так просто?

— Конечно! Схватить какого-нибудь адвокатишку, припереть его к стенке!

Кларк усмехнулся, но вовсе не обидно, без снисходительности.

Интересно, почему он носит водолазку с высоким воротом? Мне показалось, что он под ней что-то скры­вает.

— Вы насмотрелись голливудских фильмов, — ответил Кларк. Словно прочитав мои мысли, он слегка дотронулся до шеи, укутанной тонкой эластичной тканью. — Мы уже так не работаем. Этот метод неэф­фективен. Рядовые сотрудники знают только, что фирма занималась возвратом пропавших во время Второй мировой войны ценностей, принадлежавших известным немецким семьям.

— А те, кто руководил фирмой?

— Эти люди исчезли. Мы их разыскиваем.

— У меня времени только до сегодняшнего вечера!

— Вы это уже говорили. Сделаем все, что в наших силах.

— Кстати, откуда вы знаете мое имя?

— Его часто упоминали в телефонных переговорах. Добавляли еще — “русская скалолазка”. И когда я увидел вас на стеклянной стене “Мэйн Тауэр”, то несложно было догадаться.

— Вы не знаете, что это такое? — спросила я, показывая Кларку склеенную фотографию. Он на миг оторвался от дороги.

— Какой-то камень. Не знаю.

— Я нашла снимок в офисе на сорок шестом этаже.

— Фирма занималась ценностями. По виду, камень не представляет интереса. Может быть, ошибка?

— Не знаю.

Я спрятала фотографию в карман шорт. Кларк остановил автомобиль возле небольшого бульвара. Я удивленно оглянулась.

— Тут есть кафе, — сказал он. — Вижу по глазам, что вы зверски голодны. Там сможете позавтракать, привести себя в порядок.

— Ага, — ответила я, всхлипнув. Стерла ладонью слезу со щеки. — Что мне делать?

— Отдохните до полудня.

— Я не могу терять столько времени!

— Я попытаюсь отыскать руководителей исчезнувшей фирмы. И через них попробую вычислить Организацию, о которой вы рассказали... Вот мой теле­фон.

Он протянул визитку. “Том Кларк. Сотрудник американского посольства в Вене”.

— Позвоните мне в полдень. Если что-то узнаю раньше — позвоню сам.

— Вы же не знаете мой номер! — спохватилась я.

— Знаю, — улыбнулся он. — Забыли, с кем имеете дело?

Он открыл дверь, собираясь выйти, но остался в салоне, задумчиво глядя на рулевое колесо.

— Ваш рассказ о том, что некая Организация разыскивает летательный аппарат древних, кажется фан­тастическим.

— Я и сама не верю. Но они-то ищут!

— Вы хотя бы приблизительно можете сказать, где ведутся поиски?

— На побережье Средиземного моря.

— Что ж, хотя бы наметки есть... — Он вылез из автомобиля. — Я позвоню.

* * *

Как бы Кларк ни убеждал, что мне нужно отдохнуть, не могла я позволить себе лодырничать целых шесть часов. Конечно, я едва двигалась после вчерашнего экстрима — душераздирающих срывов и падений, но голова соображала. Думать, анализировать, делать выводы мне никто не мог запретить.

До установленного Бейкером срока около четырнадцати часов. Если отнять пару часов полета до одной из стран Евксинского моря (Средиземного то есть), то останется двенадцать.

Двенадцать часов, чтобы отыскать Бейкера...

Я жевала яблочный пирог, запивая его горчащим апельсиновым соком. Попросила у официантки таблетку аспирина. Девушка походила на эмигрантку откуда-нибудь с севера Африки. Ее глаза были воспалены. Видимо, работала ночь напролет. Заведение называлось “От заката до рассвета”... Девушка обещала поискать аспирин. Вежливая, милая... Дам ей чаевых побольше.

Получается следующий расклад. С одной стороны, можно искать место, где находится гробница. Финикийцы называли его Джалмеша. С другой — можно идти по следу Бейкера. Оба пути рано или поздно приведут к плененному Лехе. Только бы не опоздать.

На самом деле выбора никакого нет. Я не ведаю, в какой стране находится гробница, а уж где слоняется Бейкер — и подавно!

Официантка принесла таблетку аспирина на блюдечке. Я поблагодарила и только тогда заметила небольшую округлость живота под фартуком. Она же беременна! Нужно обязательно дать ей побольше чае­вых. С такой работой угробит и себя и ребенка.

Я вернулась к размышлениям. Так что же делать? У меня по-прежнему недостаточно информации: Погонюсь за двумя зайцами — ни одного не поймаю. Узнать, куда подевались руководители “Мирбах-унд-Пфайзер” предоставлю Кларку. Такого рода расследование мне не по плечу.

Зато можно выяснить нечто другое.

Я расплатилась с официанткой. Девушка торопливо принялась отсчитывать сдачу.

— Нет, сдачи не нужно, — сказала я. Она посмотрела на меня так, словно я произнесла нечто непристойное.

— Спасибо, но я не возьму.

— Возьмите, — попросила я. — Деньги понадобятся не только вам! — Я взглядом указала на ее живот.

Девушка — осунувшееся смуглое лицо и темные волосы, заплетенные в косу, — побледнела.

— Нет, благодарю. Я достаточно зарабатываю.

— Работать ночи напролет очень вредно для вас и вашего ребенка.

— Возьмите деньги, — прошептала она. — Они все равно мне не достанутся...

Девушка замолчала, словно прикусив язык. Кажется, она сказала что-то лишнее.

Я посмотрела через ее плечо в сторону бара. За стойкой развалился жирный боров, своей надменностью демонстрирующий, что он тут хозяин. Глаза заплыли жиром, сделав его похожим на азиата. Полосатая рубашка, напоминающая зэковскую робу, не сходилась на животе. Вызывающе торчала черная дырка пупка. Такое впечатление, будто кто-то очень добрый подошел к этому борову и всадил в живот пулю.

— Извините, — произнесла я, обходя девушку и направляясь к стойке.

Иногда меня так и тянет выяснить отношения с каким-нибудь подонком мужского пола. Чаще всего — словесно. Нахамить, нагрубить, подобрать к его комплекции аналог из животного мира. Некоторые пристыженно удаляются. Других мое поведение приводит в бешенство, и возникает словесная перепалка. Есть и третья категория... даже не знаю, как их назвать... Вечно пьяные отморозки, в глазах которых сплошной туман и полное отсутствие мыслей. Эти могут и ударить. Влепить, словно мужику.

Бейкер, например. Я так и вспомнила его садистскую ухмылочку.

— Извините, — сказала я, обращаясь к борову... тьфу, хозяину кафе. — Я пытаюсь дать чаевые вон той девушке, а она не берет.

— Я ей достаточно плачу! — ответил он скрипучим голосом. Со мной разговаривал сам Будда — только без тоненьких усиков. — Но если вы хотите, то можете дать чаевые мне. Я передам.

— По поводу вас у меня имеются некоторые сомнения...

— А вы кто? — спросил он, подавшись вперед. Китайские глаза распахнулись, воззрившись на меня. — Я слышу в вашей речи акцент! Вы тоже одна из этих вонючих эмигранток, которые заполонили все вокруг? Заполонили да еще плодятся, словно хорьки! Скоро порядочному немцу и ступить будет некуда!

Я приподняла брови.

— Да что вы говорите!... Скажите, почему у вас такая неоригинальная стойка бара?

Он непонимающе осмотрел стойку — аж складки на шее перекрутились.

— А что?

— Вам бы тут очень подошла эмблема свастики.

Боров был из категории “затуманенных”.

Он взревел и протянул ко мне пухлую руку. Чего он хотел сделать, я так и не поняла. Наверное, ударить собирался. Видимо, у него в порядке вещей так обращаться с девушками-эмигрантками, которые работают в его заведении. И это в благополучной Германии!

Только вот, чтобы ударить нормально, нужно физкультурой заниматься, дяденька! А у тебя не мышцы, а желе.

Я перехватила его руку и сжала. Он взвыл. Что-то хрустнуло в его запястье... Оп! Кажется, перестаралась. Случайно выкрутила руку.

Я отпустила его. Хозяин кафе откинулся назад. Стул выскочил из-под толстой задницы, и он грохнулся на пол.

— Думаю, вам захочется отомстить этой девушке! — сказала я. Губы дрожали от волнения. — Так вот знайте! Через пару недель я вернусь сюда и поинтересуюсь, как вы с ней обращаетесь!

И направилась к выходу...

* * *

— Извините, вы не могли бы помочь вот с этой фотографией?

— Пройдите в пятый кабинет. Там помогут.

— То есть в двести пятый?

— Ну да!

Это был четвертый человек, футболивший меня. Понимаю, что Зенкенбергский исследовательский институт — серьезное учреждение, и я, приставая со склеенной фотографией, мешаю людям работать. Но сегодня от меня можно отделаться, только если пристрелить.

В двести пятом кабинете я обнаружила бородатого мужчину, разглядывающего какой-то минерал сквозь окуляр микроскопа. Очки подняты на лоб.

— Доброе утро... — произнесла я. Бородач оторвался от микроскопа. Очки упали на переносицу, стали видны толстые линзы.

— Доброе-доброе, милая фройляйн. Чем могу быть полезен?

— Посмотрите, пожалуйста, эту фотографию. — Я подошла к столу и протянула половинку. Бородач взглянул на нее сквозь очки.

— Кто-то засунул ее в электрическую мясорубку? — пошутил он.

— Вы можете определить, что это за камень?

— Хм. Какой необычный цвет... Почти пурпурный... — Он низко наклонился к фотографии. — Похоже на мрамор.

— На мрамор? — удивилась я. — Разве такой бывает?

— Всякий бывает. Зависит от того, в каких условиях образовывались метаморфические породы и какие примеси попали в карбонаты. Видите, тут микроскопические белые прожилки... Да, это мрамор. Должен признаться, что впервые вижу такой.

— А я надеялась, вы укажете месторождение.

— Не знаю, не знаю... — Ученый почесал волосики под нижней губой. — Может быть, существовал такой пласт. Совсем небольшой. Где? Возможно, на Апеннинском полуострове, на Кавказе, в Малой Азии...

— А точнее?

— Точнее не могу сказать. Даже предположить не могу. Извините.

— Быть может, кто-нибудь другой знает?

— Возможно. Но не в нашем институте. Слишком мало данных. Если бы у вас был этот кусок, мы могли бы сделать химический анализ, сравнить с образцами, а так...

Я стояла над ним, кусая губы. Опять промах! За что же такое невезение?

— Послушайте! — обратилась к нему без всякой надежды. — А этот лоскут не поможет?

Я подсунула ему полоску, которую так и не смогла приклеить к снимку.

Бородатый геолог глянул на нее, придвинул к склеенной фотографии. Долго смотрел, затем достал из ящика стола увеличительное стекло. Стал изучать обрывок через него.

— Послушайте! — произнес он наконец. — Так она же от другого снимка!

Я замерла.

— Что значит от другого?

— Не совпадает по размерам. Камень на склеенной фотографии значительно больше. И потом, на этой полоске структура камня другая. Оттенки, вкрапления... Я вам точно говорю, что это часть фотоснимка совершенно другого камня.

Я смотрела на него, открыв рот. В голове смутно забрезжила догадка.

Снимки двух разных камней!

Что же тогда получается? Нет, постойте-постойте! Если тут два разных камня, то почему их не могло быть и больше?

Обломки красного мрамора!

* * *

Не помню, как покинула двести пятую комнату и бородатого геолога. Поблагодарила или нет — тоже не помню. Прошла по коридору метров двадцать и остановилась возле подоконника.

За окном виднелась стройка, три этажа дома уже возведены. Строители — все чистенькие, в одинаковой спецодежде и в сверкающих касках. Стройплощадка как будто выдраена с мылом. Стойки с кирпичами упакованы в целлофан.

Я бросила на подоконник склеенную фотографию, выложила из карманов документы, которые мне достались от Рахима.

Первым делом список:

082806001. семейство Фаулъ, Брюгге

082806002. Себастьян Анри, Монте-Карло

082806003. семейство Циммер, Кельн

082806004. ван Белъдич, Амстердам

…

Та-ак...

082806086, барон фон Хаас, Зонтхофен

…

В списке Рахима есть и барон фон Хаас! Интересно, а Вайденхоф есть?

Я внимательно просмотрела все.

Нет, Карла Вайденхофа не было. Все правильно — ведь адвокаты фирмы интересовались фон Хаасом, который в списке присутствует. Один из ста сорока восьми человек!

Мне вспомнилась исколотая карта Европы в офисе. Знаете, в американских фильмах, когда серийный маньяк совершает очередное убийство, то полицейские втыкают в карту иголку, обозначая место, тот город, где совершено преступление. Здесь ситуация противоположная. Люди из “Мирбах-унд-Пфайзер” знали города и населенные пункты, где им предстояло искать “фамильные ценности”, как называл их Том Кларк... Требуемые точки и отметили булавками. Первоначально карта была истыкана ими. Сто сорок восемь пун­ктов. Преимущественно Германия, чуть меньше — Франция. Возможно, на каждой булавке находился маленький бумажный флажок с именем владельца “ценности”.

После приобретения интересующего предмета соответствующая булавка вынималась. Процесс продолжался до тех пор, пока на карте не осталось ни одной булавки. Когда это случилось, фирма перестала существовать. Она выполнила свою задачу.

Если раньше я и Вайденхоф только предполагали о связи “Мирбах-унд-Пфайзер” с таинственной Организацией Бейкера, то теперь у меня имелись прямые доказательства этого! В кармане убийцы Рахима находился список, по которому “Мирбах-унд-Пфайзер” разыскивала ценности, разбросанные по Европе. Более того, Рахим сам участвовал в этих поисках. В его кармане были еще и билеты...

Я вытащила из-под бумаг корешки авиабилетов Рахима.

Из Штутгарта до Неаполя.

Штутгарт значился сразу против двух фамилий из списка. И я не сомневаюсь, что Рахим побывал у кого-то из этих людей. Правдами или неправдами он заполучил искомую ценность и привез ее в Неаполь.

От волнения подкосились ноги, мне пришлось схватиться за подоконник.

Все сходится, черт побери! Нет, я пока не знала, где искать Леху. Но знала уже очень много. Больше, чем положено простой переводчице.

Фирма “Мирбах-унд-Пфайзер” занималась поиском обломков красного мрамора, разбросанных по Европе. Она добывала эти куски у владельцев и переправляла их в Неаполь. В то же время “Мирбах-унд-Пфайзер” — часть могущественной Организации, которая мечтает заполучить летательный аппарат прелюдий.

Вывод? Пожалуйста!

Обломки мрамора — элементы разрушенной землетрясением “кровавой” статуи царя Героса!..

* * *

Я вышла из здания института, наверное, имея вид лунатика.

Какой-то кошмар. В голове все перепуталось. Образы, словно во сне или на безумной картине Дали, громоздились один на другой. Сверкающий стеклянный небоскреб, на котором крупно написано: “Прибежище Организации Бейкера”. Рядом — Том Кларк с вороненым пистолетом в руке, удивленно изучающий надпись. Тут же — Карл Вайденхоф, до рвотного кашля доказывающий, что скелет крокодила есть останки прелюдия обыкновенного. Мирбах с Пфайзером — два забавных старичка, хохочущих над ботинками друг друга и подзадоривающих проходящих мимо девиц. Слепой Гомер, отодвигающий крышку усыпальницы и пытающийся выбраться, но отзывчивые греки заталкивают его обратно. А за всем этим — громадная багряная статуя Джона Бейкера, глядящего на всех и нахально ухмыляющегося...

Все! Перегрузка! Информация накапливалась в голове, и в один прекрасный момент, то есть сейчас... бум!... Заклинило жесткий диск. Задымился фен. Лопнула струна. Сгорела яичница.

Мне пришлось остановиться и опереться рукой о стену, чтобы не потерять равновесие. Немцы, глядя на меня, могли подумать, что девушка в шортах и майке в обтяжку безнадежно пьяна. Что ее сейчас стошнит на чистую франкфуртскую мостовую. Они были недалеки от истины. Меня действительно едва не стошнило.

Открыв рот и с отвращением чувствуя рвотные позывы, я почему-то думала, что сейчас из меня польются не блюда кафе “От заката до рассвета”, а сумасшедшие образы, заполонившие мою бедную голову. Бейкеры с Мирбахами, голубые, похожие на лед, осколки стеклопакета с сорок шестого этажа “Мэйн Тауэр”, элементы статуи из красного мрамора...

— Девушка, вам плохо? Вам помочь?

Ко мне подошел молодой человек. Длинные нечесаные волосы, на шее — наушники плеера, толстовка с изображением команды “Рамштайн” и надписью “ FIRE !”.

Я натянуто улыбнулась, но парень по лицу понял, что мне не стало лучше. Наверное, лицо было серым, как если бы мой труп выловили из Майна. Либо в глазах, словно на экране, мелькали перевернутые изображения моих кошмаров.

Он положил на мостовую тетради — видимо, студент — и, придерживая меня за плечи, посадил на них.

И то правильно. Ноги меня не держали. Я уставилась на свои коленки. Все в синяках и ссадинах. Как-то раньше не замечала этого безобразия. А люди ведь вокруг. Темные чулки купить, что ли? Нет, лучше джинсы.

Вид разбитых коленок привел в чувство. Внимательно следивший за моим лицом парень это понял и отстранился.

— Спасибо, — прошептала я.

— Все нормально, — ответил он. — Серьезные проблемы?

Я кивнула. Нет сил открывать рот и издавать звуки. К тому же мои проблемы невозможно описать парой слов. Да он и не поймет, пусть даже учится на психиатра.

— Серьезные проблемы приходят и уходят, — сказал парень, заправив за ухо волосы, — а человек остается. Плюньте на все. Хотите семечек?

И он протянул мне пакетик.

Не признаю я эти хрустящие пакетики. Семечки должны продаваться в бумажном кульке, свернутом из какой-нибудь советской газеты. “Правды”, напри­мер. К этому я привыкла с детства. Моя бабушка была интеллигентной женщиной. Она играла на фортепиано, владела испанским и французским, читала в оригинале Бальзака. Но во время чтения обязательно грызла семечки, упакованные в бумажные кульки, свернутые из советских газет.

Я протянула руку, в ладошку высыпалась горсть семян. Усмехнулась. И отправила несколько семечек в рот.

Парень кивнул.

— Вижу, дела у вас пошли на лад. Больше не расстраивайтесь так. Мне пора. Увидимся!

Я привстала, он вытащил свои тетради. Улыбнулся. Подмигнул мне, накинул наушники плеера и включил его. Из крошечных динамиков донеслись ритмичные удары.

Парень давно скрылся в толпе прохожих, а я сидела на тротуаре и грызла семечки. Вокруг меня образовалась приличная россыпь шелухи.

Бабушка говорила, что семечки за чтением успокаивают и помогают думать.

Я щелкала семечки и думала о том, что должна позвонить Вайденхофу. Я обязана поговорить с ним хотя бы для того, чтобы разложить всю информацию по полочкам. Как прилежный библиотекарь, всегда мечтала, чтобы вещи в моей комнате лежали на своих местах, но какой-то чертик внутри меня вечно заставлял раскидывать их.

Нужно позвонить Вайденхофу. Надеюсь, он поможет и нам вместе удастся распутать этот сюрреалистический клубок.

* * *

Телефонный номер набрала тут же, прямо на улице. Я стояла, облокотившись на крышу автомобиля, и ждала, когда кто-нибудь на другом конце провода поднимет трубку... Ну, хорошо, не провода! У сотовых телефонов нет проводов. Оставшаяся от прошлого века приставучая фраза... Просто ждала, когда кто-нибудь снимет трубку.

У аппарата оказался сам Карл. Словно ждал моего звонка.

Так и оказалось.

— Я надеялся, что вы позвоните, как только прибудете во Франкфурт.

— Я была немножко занята.

— Как ваши успехи?

— Ну-у... Я побывала в офисе “Мирбах-унд-Пфайзер”. Они не хотели меня пускать, и... я зашла туда, когда они отвернулись.

— Как это? — удивился Вайденхоф.

— Технически — просто. Но некогда углубляться в детали. Вот... Мне удалось узнать, чем занималась фирма.

— Они не адвокаты?

— Адвокаты. Кстати, знаете, деятельностью фирмы заинтересовалось ЦРУ! На меня вышел человек, который назвался Томом Кларком. Говорит, что они уже месяц следят за фирмой.

— Поражаюсь, как много вам удалось сделать за сутки!

— Я настойчивая. Так вот, фирма работала по всей Европе. Сто сорок восемь мест. Размах поистине эпический! Знаете, что они искали?

— Даже не догадываюсь.

— Обломки красного мрамора!

Вайденхоф замолк на мгновение.

— Вы сказали — красного мрамора?

— Вы не ослышались.

— Но ведь можно предположить... Это же...

— Вот именно! Обломки статуи царя Героса.

Вайденхоф закашлялся в трубку. Затем громко вы­дохнул. Я продолжила:

— Сказания древних греков полны преувеличений и эпитетов. И в данном случае естественный цвет мрамора, из которого была изготовлена статуя, в легенде получил мифологическое истолкование.

— Красивая трансформация истории в легенду.

— Не красивая, а кр-расная! Но это еще не все. На днях “Мирбах-унд-Пфайзер” закрылась. Улавливаете? Они собрали все обломки!

— Собрали все обломки, из которых состояла статуя?

— Точно! Представляете, какую гигантскую работу они проделали? Обломки переправлялись в Неаполь. Я полагаю, что именно там и была собрана статуя. Склеена, скручена на болтах — не важно. Наверное, там и находится гробница! Ну? Как вы думаете?

Вайденхоф молчал, я слышала в трубке его тяжелое с присвистом дыхание.

— Не похоже, — ответил он. — Слишком далеко от ахейцев и крито-микенской цивилизации, о которых могла идти речь в легенде. Я полагаю, гробница должна находиться ближе к материковой Греции.

Антрополог прав... Хм!

— Тогда при чем тут Неаполь? — спросила я.

— У меня есть предположение. Просто так, на пустыре или в полевых условиях статую не соберешь. Тут нужны опытные скульпторы, соответствующее оборудование, мастерские, специальные компьютерные программы для создания трехмерных моделей... Италия как раз располагает необходимыми мощностями и специалистами, да. Особенно в Неаполе накоплен огромный опыт восстановления древних па­мятников... И потом, Неаполь — это крупный транспортный узел на Средиземном море. Собранную статую можно доставить в любую страну самолетом.

Я замерла. Мысли в голове закружились хороводом. Еще один элемент мозаики встал на место. Правильно сделала, что позвонила Вайденхофу.

Спешно достала из кармана бумаги Рахима. На землю посыпались мелкие монеты и семечки, но я не обратила на них внимания.

Вот в руках чертежи странного ящика, размеры которого указаны в футах и дюймах. Я еще пыталась переводить единицы. Высота около пяти метров.

Я вдруг поняла, что это за ящик.

— Статую из Неаполя в любую точку Средиземного моря можно доставить и кораблем, — произнесла я, глядя на чертежи. — Контейнер с нею уже плывет туда, где скрыта гробница Эндельвара.

— Откуда вы знаете?

— У меня в руках чертежи этого контейнера. Только куда плывет заново восстановленная статуя?

Снова уперлась в стену. Думай, Алена! Думай!

— Так, можно позвонить в морской порт Неаполя и узнать, куда был отправлен контейнер размерами десять на пятнадцать футов!

— Через порт каждый день проходят тысячи грузов в таких контейнерах. А вам даже неизвестна дата отправления.

— Вы правы...

Опять жутко захотелось погрызть ноготь.

— Тогда нужно подойти к поискам с другой стороны. В легенде сказано, что после того, как статуя была разрушена чудовищным землетрясением, осколки собрала жрица.

— Да! — подхватил мою мысль Вайденхоф. — Верховная жрица намеревалась восстановить статую.

— Но по каким-то причинам не сделала этого, — продолжила я. — Что произошло дальше? Осколки хранились в каком-то месте около трех с половиной тысяч лет. До тех пор, пока кто-то не обнаружил их, после чего они были тщательно переписаны.

— Вы нашли их список?

— Да. Так вот. Кто-то отыскал осколки, присвоил им инвентарные номера. Что случилось дальше — мы не ведаем, но осколки были разбросаны по всей Европе, принадлежали известным семьям Германии и Франции. У меня есть фамилии. Нужно опросить этих людей — откуда у них появились куски красного мрамора?

— Давайте я займусь этим, — предложил Вайденхоф. — Я знаю многих и меня знают. Мне будет удобнее разговаривать, нежели вам. Всех, конечно, не обзвоню, да это и не требуется. Скорее всего, источник распространения обломков один... Назовите мне фамилии.

Я зачитала Карлу список. Где-то он просил остановиться. Видимо, записывал.

— Достаточно, — наконец сказал Вайденхоф и за­кашлял. Я слушала раздающийся из трубки надрывный кашель и понимала, что дела его совсем плохи. — Попытаюсь опросить этих людей как можно скорее.

— Да, пожалуйста... — Я испытывала странную тоску, слушая его голос.

— Я позвоню вам, как только что-нибудь узнаю...

ГЛАВА 6

Автомобиль как средство сумасшедшего бегства

Я стояла возле машины, разложив на крыше свои бумажки (точнее, не свои, а Рахима). Смотрела на список.

082806001. семейство Фауль, Брюгге

082806002. Себастьян Анри, Монте-Карло

082806003. семейство Циммер, Кельн

082806004. ван Белъдич, Амстердам

…

Пыталась разобраться — что же не дает мне покоя? Города или фамилии? Нет, меня беспокоили... Инвентарные номера!

Что-то они означают... Что-то в них меня тревожило.

Я села в автомобиль, отъехала от тротуара, неуклюже влилась в поток и только потом спохватилась. Собственно, куда я направляюсь?

Это состояние такое. Идет расследование, и меня тянет все время двигаться, что-то делать. А работает только голова.

Напрасно я села за руль. Поток машин на узких улицах Франкфурта такой плотный, что отвлечься нельзя ни на секунду. Тут не до инвентарных номеров из списка. Нужно остановиться, но “мерседесы” и “БМВ” затерли меня в самую середину. Не шелохнуться ни вправо, ни влево.

Отрицательнее некуда!

Душно в салоне. Я полностью опустила стекло с моей стороны. Случайно бросила взгляд в зеркальце заднего вида и обомлела.

Позади моей “ауди” пристроился оранжевый джип.

— Этого не может быть! — прошептала я. — Это совпадение!

Конечно, совпадение... Бейкер не мог меня выследить. Я и сама не ведала, что попаду сюда. Да и не нужно ему это. Он полагает, что заполучил артефакт. Он не догадывается, что кольцо поддельное. До прибытия статуи в порт назначения осталось около одиннадцати часов.

А может быть, статуя давно на месте?

А может быть, Леха уже мертв?

От этих вопросов меня пробрала дрожь, я снова взглянула в зеркало.

Стекла у внедорожника затемненные. Пассажиров не видно. Один там сидит человек или несколько? Ой, сердце подсказывает, что это они! У джипа такой же яркий оранжевый цвет, как у его собратьев в Турции. Поневоле вспоминается газированная фанта.

Я засуетилась. Едва не поцарапала дверцу миниатюрного, почти круглого “фольксвагена” — такие, кажется, называют “жуками”. Тот обиженно просиг­налил.

Куда податься? Из плотного потока невозможно выбраться. А оранжевый джип (меня скоро будет выворачивать от этого цвета) висел на хвосте. Никуда от него не скроешься.

Поток притормозил на светофоре. Затем двинулся дальше. Джип не отставал.

Дорога расширилась, поток начал редеть. Я с ужасом ждала, что будет дальше. Кто-то из недолгих попутчиков умчался по крайней левой полосе. Кто-то сместился правее, готовясь к повороту. Я тащилась по средней, через каждые две секунды глядя в зеркало заднего вида. Не представляла, что предпринять.

Тридцать километров в час — это моя скорость. Быстрее не могу. Нужно думать, как скрыться от оранжевого монстра, поглядывать в зеркало и при этом вести машину.

С обеих сторон меня обгоняли, наглядно демонстрируя, что я еду непозволительно медленно. Но оранжевый джип терпеливо тащился следом.

Я пропала!

Как все отрицательно!

Надо на что-то решаться... Притормозить возле тротуара? Тут меня и сцапают.

Как обидно! Ведь я столько узнала!

Вдруг вспомнился Бейкер: “Если я скажу хотя бы слово, ты будешь заинтригована...” Можно ли считать, что история про летательный аппарат прелюдий слегка заинтриговала меня?

Нет.

Я завязла в ней по уши! Одни только глаза торчат да крашеные волосы! Если на этой стадии все оборвется, до конца жизни буду мучиться вопросами. Правда, история может оборваться в связи с моей смертью...

Джип позади вдруг взревел мотором. Я втянула голову в плечи.

Рокот двигателя нарастал. Оранжевый монстр пошел на обгон, высокие затемненные окна поравнялись с моими. Сейчас начнет бортовать — так обычно происходит в фильмах. Столь знатного водителя, как я, сразу выбросит на тротуар.

Я внутренне сжалась, приготовившись к ударам. Вцепилась в руль.

Оранжевый джип еще раз взревел и... обогнал меня.

Я ошарашенно уставилась на него.

На заднем бампере под громадным запасным баллоном виднелась наклейка: “Я люблю пончики!” А в затененном заднем стекле виднелась головка крохотного малыша, удивленно рассматривавшего окружающий мир.

Джип выпустил едва заметный выхлоп и улетел по средней полосе.

Вы не представляете, какое облегчение я испытала! Словно подозрительная темная личность, караулившая меня у подъезда, оказалась интеллигентным профессором, который поинтересовался, как пройти в библиотеку, и на прощание подарил гвоздику...

Я облегченно засмеялась. Господи, Алена! Ну и...

Мои мысли оборвал удар, потрясший автомобиль.

* * *

Раздался металлический лязг, зазвенело треснувшее стекло заднего фонаря. Меня вдавило в сиденье. Я воткнулась затылком в подголовник. Едва не выдрала руль — таким сильным был рывок назад.

Я бросила взгляд в зеркало.

В багажник моей “ауди” въехал большой черный автомобиль. С пятиугольной звездочкой на бампере. Кажется, “крайслер”. На передних сиденьях два типа в черных очках. Их решительные лица исключали вероятность случайного столкновения.

Рано расслабилась, Овчинникова!

Снова послышался рев двигателя.

Новый удар. Грохот. Голова едва не слетела с шейных позвонков. Вот так и остаются на всю жизнь инвалидами. Хорошо — у меня высокий подголовник.

Оранжевый джип не принадлежал Бейкеру. Но эти двое на черном “крайслере” явно из его команды... п-п-п!

Новый удар пришелся чуть в сторону. Меня крутануло, громко щелкнули зубы, — я едва успела спрятать язык — иначе бы откусила.

Все-таки достали меня! И я знаю — как! Господи, Овчинникова, какая же ты недотепа!

Сотовый телефон! Нужно было выкинуть его и купить новый. Но я не думала, что Бейкер снова начнет меня преследовать. Я ведь не Джеймс Бонд и не Лара Крофт! Я — лингвист, архивная мышка, как нас иногда называют!

Оглушительно взорвалось заднее стекло.

Я сразу не поняла, что случилось, но в следующее мгновение раздался еще один выстрел.

Пуля ударила в спинку переднего пассажирского сиденья, прошила его насквозь, и разнесла вдребезги логотип “ауди” на приборной доске.

Нет, Бейкер не собирался меня преследовать.

Он приказал меня убить. Я слишком много знала, кое-что уже разболтала. И не кому-нибудь, а ЦРУ!

Эти мысли молнией пронеслись в голове, которую я после второго выстрела переместила к рулю. Правая нога инстинктивно вдавила акселератор до пола... Я не хотела. Это получилось совершенно случайно.. Вот тут практически впервые я прочувствовала всю мощь автомобиля Вайденхофа. Семилетняя старушка “ауди” стартовала, словно гепард. Меня вдавило в сиденье, и я узнала, какие ощущения испытывают гонщики “Формулы-1” — Шумахер и этот, как его там... фамилия похожа на “хоккей” и “хинин”... а, Хаккинен!

Оставляя на асфальте осколки стекла, моя старушка летела по улицам Франкфурта. Нога превратилась в деревянную палку, я никак не могла снять ее с педали или хоть чуть-чуть ослабить нажим.

Спидометр честно ужасал меня цифрами — сто, сто двадцать километров в час. Я летела к перекрестку, ничего не видя вокруг себя. К счастью, горел зеленый.

Пролетела перекресток, словно пуля. На мгновение бросила взгляд в зеркало. “Крайслер” не догонял меня, но и не отставал. Резко стартовав, я выиграла несколько секунд... Как знать? Быть может, этим людям из “крайслера” даже не придется убивать меня — сама угроблюсь. Они-то наверняка умеют водить машину на такой скорости, а я даже не могу убрать ногу с педали...

Когда оторвалась от зеркальца, подоспел второй перекресток. Кто ж их так часто наставил-то?! И машины... Уйдите прочь! Беда у меня! Акселератор заклинило!

Второй перекресток тоже проскочила на зеленый. “Крайслеру” достался красный, но он пролетел, не обратив на него внимания. Кажется, кого-то зацепил, потому что сзади раздался скрежет шин и глухой удар.

Да и я сама... Следующий перекресток пролетела на красный.

— Мама!

Успела проскочить еще до того, как автомобили перед светофором тронулись с места. Ничего. Ранний красный — это поздний желтый.

Кажется, одеревеневшая нога обрела наконец чувствительность. Я чуть ослабила нажим на педаль. Количество сгорающего в цилиндрах бензина резко уменьшилось. Моя “ауди” даже как-то погрустнела.

“Крайслер” летел следом.

Если приторможу, они догонят “ауди” и изрешетят меня пулями, дальше — прямая дорога в морг. Ну и вид у меня будет... Бррр!

Пока есть запас времени, пока “крайслер” еще далеко, — я должна что-то предпринять!

Совершенно простое решение. Только один человек может мне помочь.

Кларк!

* * *

Легко сказать, что Кларк поможет! Для начала хорошо бы его известить обо всем.

Я достала телефон, но держать трубку и набирать номер, когда несешься по Франкфурту со скоростью сто двадцать, имея за плечами целый день самостоятельного вождения, слегка неудобно.

Прижала трубку головой к плечу, отчего дорога и автомобили на ней опрокинулись на бок. Я как будто неслась по стене.

Номер набрать удалось, но Кларк долго не отве­чал. А может, мне так показалось? Дикая скорость, адреналин гуляет по телу, а гудки такие длинные, неспешные.

— Алло?

— Герр Кларк! Это я, Овчинникова!

— Можете называть меня не “герр”, а “мистер”. Если вы по поводу нашей проблемы, то новой информации пока нет.

— Послушайте, мне сейчас не до любезностей...

Сзади грянул выстрел. Возле головы свистнула пуля и пробила отверстие в лобовом стекле. Сквозь него весело запел ветерок. Я бегло оценила размеры отверстия и опять уткнулась в дорогу.

Такая же дырка могла украсить мой затылок.

— Что у вас происходит? — удивленно спросил Кларк.

— А вы не слышите?! — взвизгнула я. — Из меня собираются сделать чучело и повесить над камином, как охотничий трофей... Ой!

Я повернула за угол и обнаружила, что посередине дороги раскорячился фургон с нарисованными цветными шариками. Габаритные огни моргали, оповещая об аварии. Пространство с обеих сторон было заполнено автомобилями.

Я бы обеими ногами надавила на тормоз, но отчетливо видела, что врежусь прямехонько в рефрижератор с мороженым.

— Где вы? — прокричал Кларк.

— Думаете, я знаю? — огрызнулась в ответ, выруливая на встречную полосу, чтобы объехать затор. Летящий прямо в лоб микроавтобус “опель” едва успел уклониться. — Меня преследуют... пытаются убить!

— Погодите, дайте подумать!

Сзади раздался еще один выстрел. Пуля вроде попала в багажник. Хорошо, что не в бензобак!

— Думайте быстрее! — закричала я и замерла с открытым ртом.

Навстречу несся такой же лихач, как и я. Он отчаянно сигналил фарами. Свернуть ему было некуда. Чего делать?

Затор по правую сторону закончился.

Я крутанула руль, возвращаясь на свою полосу движения.

— Вот что... — сказал Кларк.

Автомобиль шарахнуло вбок: слишком круто вывернула руль.

Сотовый выскользнул из пальцев точнехонько в раскрытое окно.

Я заголосила, наверное, громче клаксона грузовика — “дальнобойщика” и высунула голову в окно, оглядываясь назад.

Мой сотовый ударился об асфальт прямо на двойной разделительной полосе. Подпрыгнул, как мячик, и попал под колесо тяжелой автоцистерны.

Боже! Как теперь связаться с Кларком?

Я повернула голову и снова заверещала.

Оказывается, я пропустила поворот, вылетела с дороги и теперь неслась в проулок, перегороженный высокой кованой решеткой.

— Нет в жизни счастья...

Мои сетования оборвал удар.

Бампер автомобиля снес решетку. Та подпрыгнула, сорванная с креплений.

Лобовое стекло взорвалось тысячей стеклянных брызг. Я едва успела закрыть лицо.

Автомобиль влетел в проулок. Нос “ауди” сшибал мусорные баки и какие-то корзины с бельем. Они разлетались, словно выстреливаемые из катапульты, кувыркались в воздухе и падали позади. Когда я миновала переулок, автомобиль был усыпан мусором, к обломанному кончику антенны прицепились цветные кальсоны — словно флаг какой-нибудь Замбези...

Мне нужен телефон!

Сотовый, стационарный, телефон-автомат — любой, лишь бы только работал. Номер Кларка у меня сохранился на визитке, а номер Вайденхофа?

Проклятье!

Нет, кажется, помню... Нужно только найти телефонный аппарат!

Я выехала на улицу с односторонним движением, на которой почти не было автомобилей. Из переулка донесся грохот. “Крайслер” пытался повторить мой путь, и его колеса добивали опрокинутые мусорные баки. Быть может, удастся оторваться?

Перед “ауди” что-то громыхало. Кажется, передний бампер, который отвалился после столкновения с решеткой. Шут с ним. Только бы найти телефон...

Стоп.

Телефонная будка!

* * *

Итак, телефон есть, но нет чип-карты!

Возможно, они продаются в табачном киоске, который расположен в трех метрах от будки.

Я надавила на тормоз, автомобиль с визгом остановился возле киоска. Теперь громыхнуло сзади. Ироды Бейкера превратили машину в развалину. Вся побитая, в салоне ни одного целого стекла! Нет, кажется, боковые стекла с правой стороны уцелели, но мне от этого не легче...

Я подхватила сумочку, в которой находились деньги, документы, кредитная карточка. Сумка со снаряжением осталась в багажнике. Старичок-продавец уже поджидал меня в окошке киоска. Видел, что я тороплюсь.

— Вам какую марку? — вежливо спросил он, осторожно поглядывая на разбитую “ауди”.

— Чип-карту! Любую! — выкрикнула я, протягивая десять евро. — Сдачи не нужно!

Он пожал плечами и положил на узкий прилавок таксофонную карту.

— Возьмите еще сигареты “Вест”. Они легкие, с ментолом!

Я не слышала его. Летела к телефонной будке.

Не знаю, сколько времени отпустили мне дружественные мусорные баки, которые сопротивлялись “крайслеру” в переулке. Но медлить нельзя ни секунды.

Палец с ходу настрочил номер Кларка.

Он откликнулся сразу.

Ждал меня. Молодец. Поцелую при встрече.

— Где вы? — спросил он.

— Не знаю.

— Приезжайте на...

— Боюсь, что не найду любое место, которое вы назовете! Я лишь второй день в городе!

— Хорошо, тогда какие места во Франкфурте вы знаете?

— Никаких, кроме Нойе Майнцер-штрассе 52-58.

— “Мэйн Тауэр”, что ли?

— Ну да!

Кларк задержался с ответом на пару секунд. Мне это время показалось вечностью.

По улице пронесся истеричный визг покрышек. Я обернулась.

Темный “крайслер” выскочил из переулка и мчался прямо на меня.

— Все просто, — раздался голос Кларка из трубки. — От здания спуститесь к реке. Увидите арки железного пешеходного моста через Майн. Его видно отовсюду. Возле моста я буду вас ждать.

— Как он называется?

“Крайслер” неотвратимо приближался, следом кувыркался и гремел мусорный бак, прицепившийся к заднему бамперу. Люди в машине скалились. Видно, что готовы разорвать меня в клочья.

— Он так и называется: Железный мост, — сказал Кларк.

— Надеюсь на вас!

Это последнее, что я крикнула в трубку.

Черный автомобиль врезался в телефонную будку, разнеся ее буквально вдребезги.

В последний момент я успела отпрыгнуть в сторону.

Упала на дорогу. Меня осыпало стеклами. В каких-то сорока сантиметрах от головы рухнул тяжелый металлический козырек будки с обломками крепежных конструкций.

А “крайслер”, не успев затормозить, впечатался в стену дома, провалившись колесами в уходящую под землю лестницу пивного бара. От удара крышка капота взлетела вверх. Передок автомобиля смялся в гармошку. В салоне взорвались и надулись белые шары подушек безопасности.

Я спешно поднялась. Побежала к своей “ауди”.

Сердце облилось кровью при виде ее, но совсем не было времени на слезы.

“Крайслер” взревел двигателем, бешено закрутились передние колеса. Машина дергалась, но выбраться из ловушки не могла.

Я прыгнула в салон. Волосы хлестнули по лицу. Они меня достали еще на “Мэйн Тауэр”. Когда выдастся свободная минутка, обстригу их под корень! Всегда завидовала лысым скалолазам.

Понимая, что я могу улизнуть, один из преследователей выскочил из машины и бросился ко мне.

Ключ, как назло, не лез в замок зажигания. Руки дрожали все сильнее и сильнее.

Человек оказался уже возле моей машины. Короткая стрижка, европейская внешность, хороший кос­тюм... С виду — приличный человек, а какими пакостями занимается! Ведь не турок же окаянный!

Он просунул руку в разбитое окно и схватил меня за волосы... Нет, теперь точно обстригу!

Двигатель неожиданно завелся. Я и не заметила, как вставила ключ.

Включила передачу, утопила педаль газа. Машина рванулась с места. Рука, державшая мои волосы, пронзенная осколками, отцепилась. Я вскрикнула, но все было уже позади. Жгучая боль возле корней волос постепенно стихала. Я посмотрела в зеркало заднего вида.

Мой палач стоял посреди дороги. В его взгляде я не нашла ничего утешительного. Только желание засунуть меня под асфальтовый каток.

* * *

Выехала на какую-то штрассе. По правую руку стояли домики восемнадцатого века. Они выглядели так, словно построены лишь вчера. Тротуары вымощены булыжником, ажурные решетки ограждали зеленые палисадники. Люди здесь никуда не спешили. Словно не работали вообще. Сидели, потягивали пиво в ресторанчике под открытым небом, изучали фасады средневековых зданий...

И вот на эту милую улицу ворвалась я. На разбитой “ауди” с выбитыми стеклами, с отвалившимся и скребущим по асфальту передним бампером...

Меня заметили. Отрывались от кружек с пивом и показывали пальцами. Я оказалась рьяным нарушителем спокойствия этого благодатного уголка. В последнее время вообще мое появление в приличном обществе выглядит вызывающе.

Откуда-то выскочил полицейский и ожесточенно замахал своей палочкой. Ну, конечно! Чтобы я еще остановилась! Пока буду доказывать, что не виновата, подъедут молодчики на “крайслере”.

Я ехала медленно. Ведь лобовое стекло разбито. Ветер так и хлестал в лицо. Километров тридцать в час, не больше.

— Стойте, я вам говорю! — прокричал полицейский в разбитое окно.

— Извините! Не могу! — откликнулась я, когда он был уже сзади. — Рада бы! В следующий раз — обязательно!

В зеркало заднего вида некоторое время наблюдала, как он бежал за мной, размахивая палочкой и требовательно дуя в свисток.

— В следующий раз, — повторила я.

“Крайслер” не замедлил появиться. А я надеялась, что больше его не увижу. Как-то сумел выбраться из ловушки. Вид у него тоже не ахти. Перед смят, изборожден глубокими царапинами. На лобовом стекле разноцветные кефирные кляксы. Видимо, где-то сшиб ларек с мороженым.

Я надавила на газ. Поток воздуха ударил в лицо. Пришлось щуриться, чтобы какая-нибудь соринка не попала в глаз.

Мутноватые воды Майна блеснули в просвете между домами. Уже скоро! Можно и потерпеть хлещущий в лицо ветер.

Выскочила на набережную. На другой стороне реки из зелени деревьев выглядывали скромные аккуратные домики. По течению плыл уютный прогулочный пароход с нарисованной на борту колосящейся рожью.

Вот он — Железный мост. Его полукруглые темные конструкции не спутать ни с чем.

Поворачивая налево, я не стала снижать скорость. В результате едва не перевернулась. Это был бы номер! Сила инерции едва не выбросила меня из салона. Хорошо, что пристегнута.

Пролетела перекресток на красный свет. В последнее время это становится грустной традицией...

Где же Кларк?

Сзади опять грянули выстрелы. Я пригнулась к рулю.

Перед мостом стоял дутый черный “мерседес”. Рядом с ним — трое людей в куртках. Лица напряженные. Смотрели на меня и, наверное, пытались понять — что это за тарантас тащится по дороге?

Один из них — Кларк! Слава богу!

Что-то ударило в борт машины. Кажется, пуля. Металл кузова отозвался глухим, резонирующим зву­ком.

А в следующий миг...

* * *

По глазам резанула вспышка, которую отразило зеркало заднего вида. Оглушительный хлопок. Автомобиль тряхнуло так, что я врезалась головой в крышу салона...

Все расплылось, словно в тумане.

Живо представила, как взрыв рвет меня на части. Ноги в одну сторону, туловище в другую... Голова, владеющая множеством древних языков, вообще катится по асфальту, будто футбольный мяч.

Эти мерзавцы небось довольны. Попали, куда нужно.

Я не чувствовала тела, перед глазами — темные пятна.

Что-то трещало над ухом... Бабушка жарит яичницу? Кажется, она недоглядела. Яичница начинает подгорать, потянулся запах, да и жар приличный...

* * *

— Алена... — позвал кто-то издалека, причем по-английски. — Алена, вы слышите?

Я открыла глаза.

Семилетняя “ауди” Вайденхофа, на которой он почти не ездил, а я каталась всего два дня, полыхала погребальным костром. Мужские руки волочили меня по асфальту прочь от машины.

— Отпустите! — вознегодовала я. — Сама могу идти!

— Не беспокойтесь. Все хорошо, — произнес Кларк.

Именно он меня и тащил. Двое его спутников прикрывали наш отход, что-то пряча под куртками. Через мгновение я разглядела выступающие автоматные стволы.

Когда мы оказались на безопасном расстоянии от горящего автомобиля, Кларк помог мне подняться.

— Не приведи Господь закончить жизнь, как Жанна д'Арк! — изрекла я. — Что произошло?

— Пуля попала в бензобак. Вам повезло. Взрыв лишь наполовину разрушил салон. Мы вовремя успели вас вытащить.

Я без сил опустила голову на его грудь, затянутую в черную водолазку. О, этот одуряющий аромат мужского одеколона!

— Я вам бесконечно... бесконечно благодарна.

— Не стоит.

Огонь полностью охватил “ауди”. Пламя вырывалось из-под днища, облизывая почерневший остов. Маслянистый дым застилал небо.

— Меня преследовал черный “крайслер”, — пожаловалась я.

— Он скрылся, — ответил Кларк, помогая мне забраться в салон “мерседеса”. Я с облегчением плюхнулась в кожаное, немного жестковатое кресло.

— Это были люди Организации! Вы сможете поймать их?

— Боюсь, это не в нашей компетенции. Но мы уже сообщили в местную полицию. Надеюсь, там примут меры.

— Они пытались убить меня!

— Больше не переживайте об этом... — Кларк сел рядом и захлопнул дверь. Его ребята прыгнули на передние сиденья.

— Где моя сумочка? — вспомнила я. — Там же мои документы, кредитная карточка Вайденхофа!

— Вот она, — успокоил Кларк, протягивая сумочку. Я прижала ее к груди, словно ребенка.

“Мерседес” тронулся. Набережная и река Майн поплыли за окном. На миг все произошедшее показалось кошмарным сном. Но промчавшиеся навстречу пожарные машины развеяли самообман.

— Как ваше расследование? — спросил Кларк.

— Моя сумка с альпинистским снаряжением сгорела... — отстранение констатировала я. — Как жаль... Ведь с ним я прошла “Мэйн Тауэр”... Простите, что вы спросили?

— Как ваше расследование? — усмехнулся Кларк.

— Чуть-чуть продвинулось, но до сих пор не знаю, где находится мой муж... — Я посмотрела на Кларка так, что он слегка смутился — Надеюсь, вы поможете отыскать следы “Мирбах-унд-Пфайзер”. Они переправляли куски красного мрамора в Неаполь. Вы не могли бы узнать точное место?

Кларк кашлянул в кулак.

— К сожалению, вынужден вас огорчить, миссис Овчинникова. Мы должны временно прекратить расследование.

Я не могла поверить.

— На одной из станций метро Парижа произошел взрыв. Погибли двое граждан Соединенных Штатов. Мы обязаны отправиться туда. Есть шанс схватить террористов. Все силы брошены на их поимку.

— Я так надеялась на вас! — с обидой в голосе произнесла я.

— Мы вернемся к делу “Мирбах-унд-Пфайзер” через пару дней.

— Это слишком поздно!

— Извините. Я очень сожалею. После 11 сентября 2001 года терроризм для Америки — враг номер один. Все усилия государственной политики, армии и внешней разведки направлены на борьбу с ним. Остальное — второстепенно.

— Но ведь в моих злоключениях виновна таинственная Организация!

— Нам неизвестно, что она собой представляет. Быть может, это не террористическая организация, а общество любителей редких камней...

— ...которое имеет серьезное влияние на правящие круги некоторых стран? — язвительно перебила я.

— Простите, Алена. Есть понятия оперативных и стратегических задач. “Мирбах-унд-Пфайзер” и ваша таинственная Организация — это разработки стратегические... Наша оперативная цель, цель текущая — найти террористов, которые взорвали бомбу в метро, в людской толпе. Мы точно знаем, что, поймав их, сможем выявить всю цепочку планирования и проведения акции. Это — реальная задача.

Я опустила голову. Мной овладела жестокая обида, хотя я прекрасно понимала, что Кларк здесь ни при чем. Искать террористов — его работа. А пропавший муж — моя личная проблема. На каком-то этапе наши пути пересеклись. “Мирбах-унд-Пфайзер” стала общей целью.

Теперь пути расходятся.

— Мой телефон сохранился у вас?

Я рассеянно порылась в карманах, выудила из них горсть семечек и смятую карточку.

— Вот, — ответила я.

— Возьмите новую, — сказал он, протягивая кусочек картона с контрастными черными надписями на нем. — Если у вас возникнут серьезные трудности... я повторяю — серьезные трудности/... — звоните сразу же. Попытаюсь помочь.

Я выслушала его без эмоций.

Снова одна. В клетке со львом... нет, со зверем, облик которого даже не представляю. Скорее всего, это гидра. Смертельно жалящая, со множеством щупальцев и голов, которые отрастают заново, если их отрубить.

Или не отрастают? Может, удастся проверить на Бейкере?

— Высадите меня у этого магазина, — попросила я.

“Мерседес” притормозил возле тротуара. Мы находились где-то в центре города. Башни банковских небоскребов возвышались над головами.

Кларк первым выбрался из салона и помог выйти мне.

— Искренне сожалею, что не могу вам помочь, — сказал он.

— Вы еще заплачьте.

— Мне действительно очень жаль. Но так складывается судьба... — Он забрался в автомобиль. — До свидания. Звоните.

Я долго смотрела вслед удаляющемуся “мерседесу”. Как грустно и одиноко. Впрочем, ладно.

Кларк защитил меня от преследователей. Вытащил из горящего автомобиля. Спас, по сути. О большем и не мечтай, Алена.

До свидания, мистер Кларк. Надеюсь, еще увидимся...

... И я снова почувствую этот пьянящий запах одеколона!

Это чья мысль? Моя? Не может быть!

Ты что, Овчинникова! Влюбилась? А не староват ли он для тебя?

Настоящий мужчина есть настоящий мужчина — сколько бы лет ему ни было. Мне встречались крепкие и решительные люди, но в них отсутствовали обаяние и магнетическая притягательность, исходившая от Кларка. Леха? Не смешите мои тапочки. Он самый настоящий неудачник. Потому и пьет так много, что в жизни не все ладится... Со мной в том числе. Мда-а...

На фасад здания девятнадцатого века прилепилась ярко-красная вывеска “ Aiwa ”. Смотрится вроде ничего, но по сути — смешно. Часы на здании показывали половину одиннадцатого утра.

Насыщенным выдалось это утро! Хотя вчерашний день был не менее напряженным. Как, впрочем, и позавчерашний. И день перед ним.

Во мне накопилась усталость. Ее не могли победить ни кофе, ни короткий сон в автомобиле. Вынесу ли физические и моральные нагрузки, которым меня подвергают добрые люди вроде Бейкера, турок и этих... которые из черного “крайслера”?

Нужно с кем-то поговорить. Развеять налетевшую вдруг тоску. Но на пустые излияния времени нет, и разговор должен быть по делу. С кем? Только с Вайденхофом.

В магазине я приобрела новый сотовый. Попросила сразу включить роуминг: чувствовала, что в Германии задержусь недолго. Выйдя из магазина, сразу набрала номер Вайденхофа.

— Еще раз здравствуйте, Алена. Как ваши дела? — Его голос звучал, как из могилы.

— Просто ужасно! — ответила я, ощущая себя мерзавкой. Нельзя нагружать своими проблемами постороннего человека. Особенно тяжело больного. — Надеюсь от вас услышать добрые вести.

— Вынужден признаться, что тоже не обрадую, — произнес Вайденхоф. — Желаете выслушать прямо сейчас или сначала примете успокоительное?

Он еще шутит! У меня дела плохи... Сам едва го­ворит. А все шутит! Вероятно, это единственное, что нам осталось.

— Говорите, — ответила я. — Когда на голову падает связка кирпичей, то не важно — вытащили перед этим парочку или, наоборот, добавили. Эффект одинаков. Мокрое место на асфальте.

— Ну что ж, тогда слушайте. Из десяти владельцев, которых я знал и поэтому выбрал из списка, до пятерых не смог дозвониться. Трое уже скончались, ответили их родственники, которые ничего об осколках не зна­ют. Сын Гуннара Ведиге сообщил, что отец около года находится в больнице. Свой кусок мрамора он продал представителю “Мирбах-унд-Пфайзер” за немалые деньги. Кстати, очень этим гордится. Понятия не имеет, откуда появился осколок в их семье. И лишь с пятым — Вилли Циглером — мне удалось пообщаться толком.

— Как я понимаю, старик Циглер тоже не сказал ничего путного? — мрачно произнесла я.

— Он не старик, ему около сорока. Два обломка красного мрамора приобрел его дед, и Вилли знает их историю. У Циглеров были довольно крупные куски, вместе они составляли часть колена... Как видите, ваша версия находит подтверждение.

— Вилли тоже продал их?

— Нет, он не хотел их продавать в память об отце и деде. Представитель известной нам конторы повышал цену до определенного предела, а когда убедился в решимости Вилли сохранить реликвии — исчез. Через пару месяцев камни выкрали из особняка. Циглер-младший подозревает в этом “Мирбах-унд-Пфайзер” и собирается подать на них в суд, вот только у него нет доказательств, что они причастны к ограблению.

— Что же он знает об истории камней? — нетерпеливо спросила я

  — Их продал семье французский торговец Морис Фурнель в 1913 году. Он рьяно убеждал, что это — обломки великой древнегреческой статуи.

— Все-таки древнегреческой! — заметила я. — Не финикийской или египетской.

— Фурнель мог и лгать. Вряд ли торговцу было выгодно раскрывать источник происхождения облом­ков. Вероятно, у него и находился инвентарный список красных камней.

— Нужно найти место, где были обнаружены мраморные обломки. Именно там находится мой муж.

— К сожалению, — продолжил Вайденхоф, — остается загадкой, кто такой Морис Фурнель. Тем более неизвестно, откуда он взял камни и список. Сейчас я пытаюсь это выяснить. Но... очень сложно. Ни места, ни рода занятий... — Карл закашлялся. Кашлял долго. Я терпеливо ждала.

Наконец приступ миновал.

— Буду продолжать поиск до последней возможности.

— Спасибо! — произнесла я от всего сердца.

— Ну что вы! — смутился Карл. — Мы же договорились. Я помогаю вам, что называется, бескорыстно.

— Все равно — спасибо!

Вайденхоф не обнадежил. Напротив... Не его, конечно, вина.

Я присела на решетку ограждения входа в метро и достала список Рахима. Мне не давали покоя эти инвентарные номера.

082806001 ,

082806002 ,

082806003 ,

082806004 ,

…

Не могла понять — что в них не так?.. В чем загвоздка?

Три последние цифры — это порядковые номера А цифры впереди?

Со списка взгляд невольно переместился на пальцы, которые его сжимали.

Боже, какой ужас творится с моими ногтями! Не меньше месяца придется потратить, чтобы привести их в порядок. А кожа на руках! Как у каменщика или дубильщика!

Я зашла в туалетную комнату одного из кафе. Приведу себя в порядок. А то уже забыла, что такое расческа.

Из зеркала на меня смотрела большеглазая девчонка с карими очами, под которыми темнели круги. Светлые волосы спутаны. Лицо худое, словно у заключенной концлагеря.

Я умылась. Заплела волосы в короткую косу. Зато мешать не будет. Потом долго держала руки под струей теплой воды. Это приносило облегчение, успокаивало... Или мне только казалось?

До казни Алексея Овчинникова осталось одиннадцать часов...

Конечно, я не представляла, во сколько по Гринвичу статуя Героса прибудет к месту назначения. Слова Бейкера — “двое суток” — понятие растяжимое. Мне было легче вести отсчет с момента, когда я последний раз разговаривала с Бейкером. Десять часов вечера — крайний срок. Чем раньше отыщу место, тем лучше.

— Вот только совершенно не представляю, где должна быть установлена статуя Героса! — произнесла я отрешенно.

Покинула кафе, прошла несколько кварталов, пересекла нерегулируемый перекресток. Дорогой “опель” вежливо притормозил перед “зеброй”, пропуская меня. Интеллигентный водитель, хоть и богатый. У немцев эти понятия не противоречат друг другу. У нас зачастую наоборот.

За перекрестком стоял лоток с журналами и газетами. Среди них я увидела атлас мира. Взяла его и раскрыла на странице со Средиземным морем.

Куда же везут статую? Турецкое побережье Эгейского моря? Греция? Восточное побережье Италии? А может север Африки? Египет или Тунис? Гродин проводил раскопки в Тунисе!

Нет... В Тунисе находились колонии финикийцев. Царь Герос и юноша Эндельвар обитали в других кра­ях. В исконно греческих владениях.

Джалмеше...

Я вдруг подумала, что нахожусь очень далеко от Средиземного моря. Если что-то неожиданно откроется, если я вдруг узнаю МЕСТО, — это знание может оказаться напрасным, потому что не останется времени.

Во Франкфурте больше нечего делать. Связь с Вайденхофом отличная. Пора перебраться ближе к интересующему меня региону.

Для размышлений и ожидания лучшего места, чем греческая столица, придумать нельзя.

Прежде чем отправиться в Афины, я решила прикупить кое-что.

Моя сумка с альпинистским снаряжением, приобретенным в Турции, превратилась в пепел на набережной Майна вместе с автомобилем Карла Вайденхофа. Не знаю, куда меня выведет кривая, но, как опытный коммандос, должна быть экипирована на все случаи жизни.

Альпинистский магазин искала долго. Зато там меня ожидал такой восторг, который мог бы испытать, допустим, историк, чудом попавший в Александрийскую библиотеку до ее поджога.

Подобного обилия разных железок, веревок, страховочных систем высочайшего качества я не видела никогда. Назначения некоторых товаров даже не представляла — разработки двадцать первого века. Цены, конечно, сумасшедшие. Не наши. Но ведь у меня есть кредитка Вайденхофа...

Я долго боролась с собой, не решаясь открыть сумочку и достать пластиковую карту. Потом плюнула на все и... В каком-то безумии бросилась покупать все подряд.

Да, я эгоистка и транжира. Трачу чужие деньги на игрушки, о которых всю жизнь мечтала... Как знать, может, в будущем больше не представится возможности выбирать то, что мне нравится. Не сильно себя побалуешь, имея тощий кошелек работницы государственного архива.

Прочь сомнения. Да здравствует свобода выбора!

Вайденхоф ведь сам передал мне кредитку! Никто его не заставлял, не пытал на дыбе, не гладил раскаленным утюгом. Сам передал! И потом, неужто я, купив пару “железяк”, обанкрочу Вайденхофа? У него еще замок остается. Продаст, в крайнем случае. Сколько, интересно, такая каменная развалина с потайными галереями в каминных комнатах может стоить вообще? Наверное, немало.

К черту замок Вайденхофа! Тут перед глазами такие “богачества”, о которых мой вечно недовольный инструктор дядя Петя и мечтать не мог!

Парень-продавец — этакий повидавший виды мачо с выгоревшими волосами — здорово разбирался в снаряжении. Никак сам лазал. С улыбкой он помогал отобрать не просто лучшее, а самое лучшее.

Закладки. Беру только титановые, английской фирмы “Вайлд Каунтри”. От десяти долларов за штуку. Набираю около тридцати — самых разных видов. Легкие, удобные, прочные! Конфетки, а не “железо”!

Крючья незнакомого мне производителя. Судя по цене, в Германии довольно известного. Парень-продавец посоветовал. Тоже титановые. Сегодня только титан! Набрала полный комплект — вертикальные, горизонтальные, швеллерные и шлямбурные.

Бинокль “Мюллер”. О-отличная оптика!

Веревка. “Маммут Флекс 50” — с сердцевиной из полиамидного волокна и специальной пропиткой. Два мотка.

Карабины “Пецл”. Только с муфтой. Усилие на разрыв — двадцать восемь килоньютонов! Можно слона подняты

Страховочная система — поясная беседка от “Эдельвейс”. Легкая, прочная, с удобными липучками.

По одному зажиму для подъема по веревке. “Кроль”, “Жумар”. А для спуска — “Инвар” и “Десантер”. Блок-ролик, складная лесенка, компас, скальный молоток, нож, магнезия и другая мелочевка.

Защитная каска “Экрайн рок” и насадка с фонарем.

Рюкзак “Тибет” от “Трек Спорт” на сорок литров.

Итого — две плотно набитые сумки. На сумму около двадцати тысяч. Не рублей, конечно.

Теперь я готова не хуже Рэмбо, затравленного и загнанного в переполненный оружейный склад.

* * *

Рейс в Афины только чартерный. На три часа дня. Я купила билет, опустилась в кресло в зале ожидания, ноги положила на свои сумки, на ручках которых еще висели ярлыки и броские рекламные наклейки. После этого подняла взгляд и уставилась на большой электронный дисплей, сообщавший время и дату: 12.37. 08-15-ХХ ¹ .

( ¹ По некоторым соображениям я не хотел бы раскрывать год происходящих событий — Примеч. автора)

Я едва не свалилась с кресла.

Быстро достала список Рахима. Инвентарные номера (082806001, 082806002 и так далее) тоже начинались с цифр “08”!

Это открытие заставило меня вскочить. Вот оно!

В Европе и Америке указывают сначала месяц, затем день и год. Есть у них такая дурная традиция. Сегодня — пятнадцатое августа.

Получается, что первые шесть цифр в инвентарном номере обозначают дату! Инвентаризации или обнаружения обломков — в общем-то неважно.

Обломки мрамора явно найдены при каких-то археологических раскопках! Зная год, я могу выяснить — кто их проводил и где? Это трудно, но возможно. А имея такую информацию, я установлю место, где находится гробница. Там же и Леха!

Год раскопок заканчивается цифрами 06! Скорее всего 1906-й! Два обломка красного мрамора лет через семь достались старику Циглеру. А может, 1806-й? Маловероятно. Археология в то время находилась в зачаточном состоянии.

Я достала сотовый.

Есть у меня один знакомый с Украины — Вася Глебов. Он преподает в Киевском университете нудную дисциплину — “Методы математической статистики в археологии”. Его хобби — история археологии. Я ему помогала переводить сложные тексты древнегреческого историка Фукидида.

Кандидат археологических наук Глебов владеет обширной библиотекой, имеет доступ к важнейшим археологическим архивам Великобритании, Франции, России. Короче, Вася — специалист. Именно его но­мер я и набрала.

Долго шли длинные гудки. Я молилась, чтобы он был на месте.

Вася Глебов трубку не поднял. Вот проклятье!

Кому же еще позвонить? У меня больше нет таких знакомых.

Я подумала немного и снова набрала номер Глебова. На удивление, после второго гудка из трубки раздалось:

— Доктор Глебов слушает вас.

— Доктор Глебов! — со злостью воскликнула я. — Ты почему в первый раз трубку не взял?

— Овчинникова? Давно тебя, Алена, не слышал. Рад, рад.

— Что же ты, радостный мой, не отзываешься?

— Не знал, что это ты.

— Прячешься от кого-то?

— Ничего не прячусь, — поспешно ответил он. За милю видно, что лжет.

— Не волнуйся, Вася. Я тебя преследовать не собираюсь.

— Студенты достали, — пожаловался он. — Предмета не знают, учить не хотят, а оценка хорошая каждому требуется!

— Нужно с ними жестче. Посылай всех подальше и спи спокойно.

— А вдруг обидятся?

Вася слишком мягкий человек. Специалист хороший, но вот как преподаватель — самая настоящая “жертва” студенческой братии. Ему бы стукнуть кулаком по столу, сказать пару матерных, вроде: “Я вас всех, неучи, на чистую воду выведу! Я — сито, вы — плевелы! Я — сталевар, вы — бракованные болванки! Будете зубрить “Методы математической статистики”, как евреи — Моисеевы скрижали! Или вон из университета”. Вот так, чтобы у студентов поджилки тряслись.

А Вася... только кнопки ему не подкладывают и рога к затылку не привинчивают. Делают с ним студенты, что хотят. Особенно на экзаменах или зачетах. Вот он и не подходит к телефону...

— Вася, я звоню по очень важному делу! — произнесла я.

— По поводу перевода Геродота? — почему-то тихо спросил он.

— Нет, не по поводу Геродота! — Иногда с ним очень трудно разговаривать. Ведет себя, словно мальчишка. — Мне нужна информация о раскопках 1906 года, в ходе которых было обнаружено сто сорок восемь обломков красного мрамора. Инвентарные номера с 082806001 по 082806148.

— Где, говоришь, проходили раскопки?

— Об этом я тебя и спрашиваю!

— А... понятно. Погоди, запишу. А то забуду.

— Постарайся не забыть!

В трубке было слышно, как Вася повторял каждое слово, которое выводил на бумаге. Я представила его записи. Надеюсь, он пишет печатными буквами. Если же своим обычным почерком — ничего не поймет по­том. Что делать. Ученый...

— Какого периода находки?

— Думаю, ахейское время Древней Греции. Не раньше девятого века до нашей эры.

— Ого! Занятно!

— Вот тебе и “ого”! Возможная территория обнаружения — Средиземноморский бассейн. Сразу ничего в голову не приходит?

— В начале прошлого века в археологии главенствовали англичане. Все крупные находки в Египте, Греции, Италии принадлежат им.

— Есть подозрение, что среди англичан затесался француз.

— Посмотрим.

— Когда тебе позвонить?

— Дай подумать... Позвони через недельку!

Я гневно скрипнула зубами.

— Вася... Забыла сказать. Эта информация нужна мне немедленно. Если не справишься через пару часов, один человек может погибнуть.

— Ты меня ставишь в невыносимые условия.

— Постарайся Вася, а с меня в благодарность — корзина кефира!

— Кефира? — В Васином голосе послышалась заинтересованность. — Это меняет дело. Тогда потороплюсь. Слушай, откуда ты звонишь? Так хорошо слышно, словно ты в соседней комнате. Даже не верится, что это мой телефон производства шестьдесят пятого года.

— Неважно, где я нахожусь. Ты найди место раскопок!

— Хорошо. Если только их проводил известный ученый. В то время существовала тьма черных археологов, которые продавали древности знатным евро­пейцам. Так вот, эти гробокопатели не оставляли ар­хивов.

Глебов здорово напугал меня своим предположе­нием. Я даже потеряла дар речи.

Ведь действительно! Обломки красного мрамора разошлись по всей Европе. Торговец Морис Фурнель вполне мог делать капитал на исторических реликви­ях... Впрочем, ерунда это все!

— Нет, Вася, черные археологи ни при чем. Обломки инвентаризированы двадцать восьмого августа 1906 года. Определенно, работала целая экспедиция, которую возглавлял человек известный. Каждый день откапывалось множество предметов. Поэтому, чтобы не запутаться, в инвентарный номер вводили дату находки.

— Может быть. Посмотрю. Лучше скажи, как тебе позвонить?

Я продиктовала номер сотового.

— Если мне вдруг станет невтерпеж, — спросила я, — тебя-то как найти?

— До семи вечера буду прятаться здесь. Потом отправлюсь домой.

— Дома тоже будешь прятаться?

Вася подумал немного.

— Нет, зачем... Но на всякий случай давай договоримся. Когда будешь звонить, дождешься трех гудков и повесишь трубку. Потом наберешь еще раз. Я буду знать, что это ты.

Ну, конспиратор! Куда там Штирлицу до него!

— А если ты не услышишь первый звонок? Ну, скажем, будешь бриться?

— Не знаю, как ты, Овчинникова, а я по вечерам не бреюсь! — сказал Глебов.

— Ладно-ладно, — поспешила я его успокоить. — Буду ждать звонка.

Часть III

ОСТРОВ ЛАБИРИНТОВ

ГЛАВА 1

“Бешеный немец”

До четырех часов не позвонили ни Вайденхоф, ни Вася Глебов. Не хотелось торопить их, поэтому я потихоньку погрузилась в самолет (сумки с альпинистским снаряжением сдала в багаж) и отправилась в Афины

В самолете незаметно уснула. Еще до взлета. Так хорошо уснула, что проспала весь полет и очнулась, только когда стюардесса-гречанка тряхнула меня за плечо.

Я вскочила так резко, словно в меня иголку всадили.

— Сколько времени? — едва не плача, закричала я.

— Половина седьмого вечера по местному времени.

— Господи! Я же все проспала!

— Не волнуйтесь. Мы приземлились вовремя.

— Да что вы знаете!.

Не лучший выход — срывать гнев на постороннем человеке. Но так получилось. Ничего не могла с собой поделать.

Угрюмо-голубоватый дисплей моего сотового телефона не зафиксировал ни одного входящего звонка. Меня не искали ни Вайденхоф, ни Глебов. Наверное, забыли... А между тем времени осталось чуть больше трех часов. “Кассио” неумолимо отсчитывали драгоценные секунды.

Я подобрала сумки со снаряжением, которые выкинул автоматический транспортер, и без проблем прошла таможню. Офицер лишь поинтересовался, есть ли у меня греческая виза.

Я перевела взгляд на него.

Худющий — рубашка висит, словно на вешалке. В лице с огромным носом что-то от попугая.

— Что за бред! — ответила я. — Вы слепой? Не видите в моем паспорте шенгенскую визу? Или Греция перестала быть членом Европейского союза?

В другой раз меня бы за такие слова просто не пустили в страну. Но, видимо, взгляд мой был уж очень тяжел. Таможенник не вьщержал, опустил глаза и шлепнул неряшливую печать на пустой странице.

Я вышла из здания аэропорта.

В солнечной Элладе шел дождь. Не сильный, но изнурительный. Не выходя из-под козырька, бросила сумки возле ног и принялась звонить. Времени уже около семи. В душе угнездилось гадкое предчувствие, что спасти Леху не успею.

Вайденхоф не брал трубку.

Я набирала номер раза три и долго слушала длинные гудки. Брызги воды, капающей с козырька, успели вымочить кроссовки. Пришлось прижаться к стене.

Прижалась и почувствовала, что прилипла. Попыталась оторваться. Раздался треск. Майка и шорты с трудом отделились от окрашенной стены. Тьфу ты — не заметила предупреждающую табличку. Вот досада! Теперь на спине и шортах, обтягивающих ягодицы, будут красоваться серые неровные полосы. Уж если не везет, так во всем!

Вайденхоф не откликнулся. Наверное, сидит в кресле-каталке, слушает телефон и не хочет поднимать трубку. Потому что ему нечего мне сказать. Он так и не узнал, кто такой Морис Фурнель.

М-да-а...

Вот я и в Греции, а что толку? Где Бейкер? Вокруг меня — сплошная стена дождя, небо затянуто серой завесой. Хорошо хоть самолет успел приземлиться. А то запретили бы посадку и отправили куда-нибудь в Италию...

В Неаполь...

Я горько усмехнулась.

Рядом со мной было немало отдыхающих, на лицах которых читалось разочарование... Вот глупые! Пускай сегодня идет дождь, но завтра погода разгуляется. И они будут купаться, загорать, разглядывать руины Парфенона или бродить по Акрополю.

А что завтра буду делать я?

Рыдать на берегу Средиземного моря? Если к тому времени не сойду с ума от душевных терзаний и самобичевания...

Когда-то инструктор по скалолазанию дядя Петя, глядя, как я карабкаюсь по болдерингу, повторял: “Овчинка выделки не стоит”. Я слышала это, злилась и гнала себя по самому трудному маршруту.

Дядя Петя давно не вспоминает свою присказку. Я лазаю по болдерингу и тренировочным скалам наравне с мужчинами, уступая им только в выносливости. Но мне на Эверест и не надо. Мои вершины не бывают выше двухсот метров. Техника, силовая выносливость — вот мои козыри.

Здесь, под козырьком аэропорта я вдруг подумала: “Может, и прав был дядя Петя, произнося издевательскую фразу? Быть может, не мои пробелы в технике он имел в виду? Быть может, опытный альпинист, пять раз покорявший семитысячный Пик Коммунизма и как никто разбиравшийся в тонкостях человеческой психики, подметил слабинку в моем характере?”

Овчинка выделки не стоит... Или все-таки стоит?..

Из пелены дождя выскочил грек в целлофановом плаще и в фуражке таксиста, с которой ручьем лилась вода. Не успела я опомниться, как он схватил мои сумки и потащил их к автомобилю, желтевшему в сочившейся мгле. Сумки были тяжелы для него, и он волочил их по лужам.

— Это что вы удумали? — подскочила я сзади и схватила его за куртку.

— Отвезу, куда прикажете! — радостно завопил он.

— Немедленно верни сумки на место!

— Такая милая девушка не должна мокнуть под дождем! Отвезу, скажете спасибо...

Я дернула его за куртку. Хотела остановить. Таксист охнул, колени подогнулись, и он упал прямо в лужу. Фуражка слетела с головы и покатилась по мокрому асфальту. Капли дождя забарабанили по обширной плеши среди кучерявых волос.

Ненавижу таксистов! Таксисты во всем мире одинаковы!

Я подобрала сумки и вернулась под козырек. Дождь промочил меня до нитки. Майка обтянула грудь так, словно я разделась по пояс. Ну и мерзавец этот таксист! Вытащил под дождь! Устроил тут клоунаду!

Настроение менялось быстро. Когда вернулась под козырек, мне сделалось стыдно перед таксистом.

— А нечего было лезть ко мне! — бормотала себе, оправдываясь.

Покопавшись в одной из сумок, вытащила пуховик “Полартек”. Не для такой погоды полярная куртка, но хоть грудь прикрыла.

Вот в таком виде, в пуховике и мокрых шортах, я принялась звонить Васе Глебову.

Снова никто не брал трубку. Я ждала-ждала, потом вспомнила, что Глебов просил подать условный сигнал- три предварительных звонка. Вот сумасбродный конспиратор! Пришлось сделать паузу. Затем опять набрала но­мер, дождалась трех гудков и отключилась. После третьей попытки Глебов взял трубку.

— Овчинникова, это ты? — осторожно спросил он.

— Васенька, — умоляюще пролепетала я, — я тут уже под колеса кидаюсь от безысходности!

— Не нужно под колеса, — ответил Глебов. — Кое-что для тебя есть.

Я прильнула к трубке, целуя пластмассу, словно святое распятие.

— Что же ты мне не звонишь, лапушка? — Я едва сдерживалась, чтобы не накричать на Васю.

— Информацию не до конца обработал. Нет последнего подтверждения.

— Вася, это не научный трактат. Твои коллеги ни о чем не узнают и не будут изводить тебя критикой. Мне хватит и намека.

— А-а, — откликнулся Вася. — Я как-то и не подумал об этом.

— Ну, говори же! — умоляла я.

— Нашел твои обломки из красного мрамора! Сто сорок восемь частей древней статуи под инвентарными номерами, начинающимися с 082806001. Это были крупные раскопки. Камни обнаружены среди других древностей в 1906 году и инвентаризированы неким Морисом Фурнелем...

— Кем? — воскликнула я.

— Французским археологом Морисом Фурнелем. Приблизительно через месяц камни исчезли. Кто-то украл их. Подозревали временных рабочих из соседних деревень, но так ничего и не нашли...

  “Все становится на свои места, — быстро думала я. — Значит, француз Фурнель был участником той археологической экспедиции! Именно он инвентаризировал обломки. Затем они исчезли, а через семь лет тот же Морис Фурнель уже продавал куски статуи по всей Европе. Значит, он и украл их, надеясь нажиться!”

  — Где происходили раскопки, Вася?

— А я разве не сказал? — удивился Глебов.

— Вася, я только и жду, когда ты это скажешь!

— А-а... Это раскопки сэра Артура Эванса.

— Кого? — Я немного растерялась. Фамилия знакомая, но почему-то сразу не смогла сообразить, о ком речь.

— Да ты что, Алена! Сэр Артур Эванс, который раскопал Лабиринт!

Детская уверенность Глебова, что собеседник владеет информацией не хуже него, начинала бесить.

— Какой лабиринт?

— Дворец Кносс на острове Крит. Тот самый дворец, под которым, согласно древнегреческой легенде, находился мрачный лабиринт, где Терсей убил Минотавра. Во дворце Кносс и были обнаружены обломки.

— Крит, — прошептала я.

Сэр Артур Эванс! Британский ученый, первооткрыватель крито-минойской цивилизации. Богатейшей, с мощным флотом, господствовавшим в Эгейском море, одной из самых художественных цивилизаций в истории мира. Помню даже строки Гомера: “Посреди виноцветного моря есть земля, называемая Критом, — прекрасная, богатая земля; там живет бессчетное множество мужей и расположено девяносто городов”.

В 1900 году сэр Артур Эванс откопал драгоценное сокровище исторической науки — дворец Кносс, принадлежавший великому и могущественному царю Миносу. Громадную, изощренную постройку со множеством комнат и ходов — самый настоящий лабиринт. Там были найдены каменные таблички с письменами, рельефы, фрески, предметы быта. Так история человечества обогатилась целой цивилизацией.

Значит, именно в Кноссе и были обнаружены сто сорок восемь обломков красного мрамора!

Легенда Гомера, начертанная над его усыпальницей и скопированная потом финикийцами, подтверждается! Минойские города многократно разрушались землетрясениями, гибли дворцы и храмы. Одно из землетрясений раскололо статую царя Героса. По легенде, жрица Миноса (Еще одно подтверждение! Именно женщины служили верховными жрицами на Крите — отголоски матриархата) собрала обломки и спрятала их во дворце. Очевидно — в Кноссе. В 1906 году куски статуи нашел сэр Артур Эванс, поручил их занести в каталог французу Фурнелю. Тот справился с задачей, а затем украл камни и продал поштучно коллекционерам старины из Германии и Франции.

Как в случае с “Илиадой”, легенда Гомера может основываться на реальных исторических событиях. Царь Герос вполне подходит на роль одного из могущественных царей Крита, вероятно, середины второго тысячелетия до нашей эры.

— Ну, как я, справился? — осторожно поинтересовался Вася, уставший ждать.

— Ты просто золотце!

— Ласкательные прозвища мне по душе, но лучше бы корзину кефира.

— Будет чуть позже! Извини, но я сейчас в Греции! Целую!

Крит! Теперь я знаю место.

Времени — половина восьмого. Есть еще полтора-два часа.

Как добраться туда?

Крит — самый большой остров в Эгейском море. Принадлежит Греции, и поэтому визу получать не нужно.

Я подхватила сумки и, столкнувшись с кем-то из выходивших людей, ворвалась в здание аэропорта.

Мне нужен внутренний рейс до Крита! Согласна на билет любого класса, даже на багажный отсек! Только вылететь надо немедленно!

На электронном табло, занимающем всю стену, напротив каждого рейса стояла убийственная надпись:

Вылет задерживается.

Сумки выпали из рук и грохнулись о вымощенный плитами пол терминала. Я обернулась.

За окнами — настоящий потоп. Не видно ни людей, ни автомобилей. Вообще ничего...

Возле кассы толпились отдыхающие, рейсы которых задерживались. Слышались едкие английские реплики, отрывистая немецкая речь. Туристы торопились домой.

Пробиралась к кассе, орудуя локтями, — не зря частенько езжу в наших троллейбусах. Иностранцы были незнакомы с этим видом борьбы, поэтому охали, расступались, и вскоре я очутилась возле окошка.

— Мне нужно попасть на Крит!

— К сожалению, рейс на Крит перенесен на неопределенный срок.

— Мне очень нужно!

— Могу вам только посочувствовать, но самолеты в такую погоду не летают.

— Вы не понимаете... — с жаром воскликнула я. Суровая гречанка лет тридцати пяти прервала весьма резко:

  — Уважаемая! Мы за безопасность пассажиров. Хорошенько подумайте, что для вас будет лучше: подождать несколько часов или расстаться с жизнью под обломками горящего лайнера?

Ее слова отрезвили меня.

— Погода нам не подчиняется, — добавила она. — Управлять ею мы пока не научились.

— Когда возобновятся рейсы?

— Синоптики обещают прояснение не раньше полуночи. Простите.

До полуночи — целых четыре часа!

Вот она — ирония судьбы! Я знаю, где искать Бейкера, но добраться туда не могу. Будто брела без воды по пустыне, наконец обнаружила колодец и вдруг поняла, что до далекой воды не дотянуться. Руки коротки. Можно прыгнуть в колодец, напиться вдоволь и остаться в нем навсегда. А можно не дергаться и умереть от жажды...

Куртка давно согрела меня, даже сделалось жарко. Майка вроде подсохла. Я сняла пуховик и, свернув, затолкала в сумку.

Должны существовать и другие пути! До острова наверняка можно добраться морем!

Я купила на книжном лотке карту Греции. Выяснив масштаб, прикинула расстояние. От Афин до Крита около трехсот километров...

Даже если корабль будет нестись со скоростью сто километров в час, раньше одиннадцати я до Крита не доберусь. Слишком поздно.

Выходит, только самолет. Если авиакомпании боятся непогоды, значит, нужен частник.

* * *

Маленький аэродром располагался в пятнадцати километрах к северу от Афин. Несколько потрепанных ангаров жались друг к другу неподалеку от низких холмов. Дождь не прекращался. Выйдя из такси, я по щиколотку провалилась в грязь.

Ангары были заперты. Обходя их, я опять промокла насквозь.

За ангарами обнаружилось двухэтажное здание. Окна горели лишь на первом этаже. Ступив через порог, я очутилась в грязном помещении, сильно напоминающем ковбойский салун. Оказалось — бар.

Грузноватые, грубоватые мужики пили как лошади, громко разговаривали и так же громко гоготали над глупыми шутками. Дым от папирос стоял столбом. В воздухе — устойчивые запахи пота и перегара, сдабриваемые ароматом из приоткрытой двери туалета.

Я оставила сумки возле дверей и, заткнув нос, прошла к стойке бара.

Абсолютно седой старик-карлик удивленно посмотрел на меня и спросил:

— Что будете пить?

— Скажите, вы не зднаете, куда подевались все пилоты? — прогнусавила я, не рискуя разжать нос.

— Если вы перестанете мычать, я, может, наконец пойму, что вам налить, — откликнулся бармен.

Пришлось разжать пальцы. От окружающей вони закружилась голова. Я едва не потеряла сознание, но устояла.

— Скажите, где мне найти пилотов? — спросила я, с трудом концентрируя взгляд на бармене.

— Как где? Вот они! — И он показал рукой на орущую свору за моей спиной.

В зале я не разглядела ни одного трезвого лица. Страшные пьяные рожи, напоминавшие шайку раз­бойников.

— Простите, но как же они управляют самолетами?

— А они сегодня никуда не собираются, — ответил бармен. — Вы посмотрите, что творится на улице!

Я заставила себя повернуться к пьяной толпе за столиками.

Ни единого проблеска... Хотя бы один потягивает пиво, заботясь о печени. Пили залпом. Греческая водка ципуро уничтожалась бутылка за бутылкой. Пустая тара каталась по полу.

— Джентльмены! — крикнула я. — Извините!...

Мой голос утонул в беспорядочном гаме, как мышиный писк в грохоте симфонического оркестра. Я обернулась к бармену.

— Сколько стоит это блюдо с орешками?

— Орешки бесплатно. Блюдо — пять евро.

Я кинула на стойку десять, взяла блюдо, подняла над головой и с силой швырнула на пол.

Блюдо взорвалось словно бомба. Арахис полетел в разные стороны. Мужицкий гам как будто обрезало. Десятки глаз уставились на меня.

— Джентльмены! — громко произнесла я, улыбаясь. — Кто из вас окажется самым любезным и доставит меня на остров Крит? Любезность будет щедро оплачена!

— Чего? — спросил кто-то.

— Денег много дам!

Повисла пауза. Мне показалось, что в некоторых глазах появилась заинтересованность. Блеск...

— Да пошла ты... со своими деньгами! — ответил кто-то.

— Свихнулась девка!

— Нам жизнь дороже!

Выкрики усилились. Все дружно соглашались с тем, что я — чокнутая баба, что никаких денег не стоит риск поднять самолет в такую погоду.

Кажется, промашка вышла. А блеск в глазах — из-за анисовой водки.

Я посулила им две тысячи долларов, но меня послали еще дальше.

— Поймите, это вопрос жизни и смерти! — надрывалась я.

Никто не хотел слушать.

Отчаяние овладело мною, и тут мой локоть тронул бармен. Повернулась. Он поманил меня пальцем. Я перегнулась через стойку.

— Поговорите вон с тем пилотом, что спит в углу, — посоветовал он. — С ним у вас что-нибудь получится.

Человека, уткнувшегося лицом в стол, я разглядела, только когда приблизилась к нему. На нем был грязный комбинезон с надписью на спине “Люфтганза”. Длинные с проседью волосы рассыпались по плечам. Рядом стояла наполовину опустошенная бутылка.

— Извините, мистер... мистер...

— Обращайтесь ко мне “герр”, — раздалось из-под волос. Он поднял голову и посмотрел на меня туманными глазами. — Ты кто?

— Меня зовут Алена. Я хочу предложить вам две тысячи долларов.

— Давай! — Он протянул руку.

— Их нужно заработать... Вы сможете доставить меня на Крит, герр... герр?

— Зови меня Немец.

— Вы на самом деле немец? — спросила я, с сомнением разглядывая его смуглое лицо.

Какой он немец? Самый натуральный грек. А еще — у него лицо пройдохи. Постаревшего прохвоста, всю жизнь зарабатывавшего обманом.

— Я местный, — ответил пилот. — Но немцев очень уважаю. Особенно — “Люфтганзу”. Посмотри — у меня есть их комбинезон!

— Я заметила.

— В ангаре — такая же шапочка.

— Да-да, — поспешно сказала я. — Давайте поговорим о полете. Вы сможете долететь до Крита?

— Я могу все! — ответил он бесшабашно.

— А вас не смущает дождь на улице?

— А что, идет дождь? — Он выглянул в окно. — Да, действительно...

Интересно, он с утра тут дрыхнет? Или со вчерашнего вечера?

— Так что скажете?

— Где дождь? — ответил он. — Я не вижу дождя. Это так... капельки.

Я возликовала в душе.

— Мы можем лететь прямо сейчас?

— Прямо сейчас и полетим... Он резко поднялся. Его качнуло, и Немец едва не упал.

— Бешеный немец! — закричал кто-то. — Шел бы ты спать!

— У меня работа! — важно откликнулся мой пилот.

Его называют Бешеный немец? Впрочем, не важно. Главное, он согласился лететь на Крит.

Ангар Немца был самым последним. Я тащилась по грязи с сумками в третий раз за последние полтора часа. Снова вымокла насквозь. Немец иногда оглядывался, проверяя, не потерялась ли я. Смотрел на мою грудь, шагал дальше.

Огромные ворота ангара заклинило, пришлось толкать их. При этом мой пилот пару раз извалялся в грязи — ноги совсем его не держали. Как же он полетит?

Ворота открылись с мерзким скрежетом. Немец щелкнул выключателем, в ангаре вспыхнул свет. Под высоким проржавевшим сводом среди бочек и коробок стоял маленький одномоторный самолет.

Слышала, что самые распространенные аппараты такого класса — “Сессна”. В России используют “кукурузники”. А у этого... как бы его назвать получше... У этого изделия даже названия не было. Немец сам, что ли, его смастерил?

Самолет напоминал желтую стрекозу, у которой парализовало крылья. К носу какой-то шутник приделал пропеллер. При всем желании и богатой фантазии я никак не могла представить самолет в полете. Только стремительно падающим вниз.

— И он летает? — осторожно спросила я.

— Как сокол!

По мокрой полосе “сокол” со стрекозиными крыльями разгонялся долго и почему-то взлетать не хотел. Дождь хлестал, словно его чем-то обидели: ожесточенно и яростно. Я то и дело поглядывала на часы.

— Фу-ты! — пробормотал Немец. — Мы со взлетной съехали в грязь. Все понятно! Сейчас взлетим...

Мы съехали! Не он, а мы! Вот чучело...

Наконец самолет разогнался, пилот потянул штурвал на себя, я почувствовала комок в желудке и... мы оказались в воздухе!

— Ну как? — поинтересовался Немец.

— Замечательно! — с сомнением ответила я.

* * *

Постоянные гул и вибрация досаждали. Такое впечатление, будто работающий мотор засунули в железную бочку, а меня посадили на нее. Неужели между двигателем и салоном не проложен шумоизолятор?

Я в моторах не сильна, можно даже сказать — вообще не разбираюсь. Но мне показалось, что наш гудел с каким-то надрывом.

Дождь бил по крыльям и фюзеляжу, пускал серебристые стрелы в лобовое стекло. Каждый взмах скрипящего стеклоочистителя казался последним.

Я посмотрела вниз. Не видно ни зги. Ни контуров гор, ни огней. Где мы сейчас летим — одному Зевсу известно!

Тонкая дверца с моей стороны не закрывалась до конца. Из страха, что она распахнется, приходилось держать ее за ручку. Бушующий ветер завывал за дюралевым листом и рвал дверцу из моих рук.

— Зачем тебе на Крит? — поинтересовался Немец и, не дождавшись ответа, продолжил: — Тухлый островок! И критяне, скорее всего, произошли от кре­тинов.

— Отдыхать еду, — ответила я.

— Что, курортов в Греции мало? На материке намного приятнее и цивилизованнее. А на Крите тебя облапошат, обдерут как липку, обсчитают, да еще... шмырк!

— Что — шмырк?

— Изнасиловать могут. Это у них случается.

Я старалась не поддерживать разговор с Бешеным Немцем. Пусть говорит. Лишь бы до острова долететь. Крит — это европейский курорт! Если бы власти не следили за порядком, все туристы укатили бы в Италию или Турцию!

— У них за сезон случается по нескольку изнасилований, — не унимался пилот. — И с аттракционами ихними лучше не связываться. За безопасность никто не отвечает. Если долбанет о скалу, когда полетишь на парашюте, привязанная к катеру, то все потом будут говорить, что сама виновата.

Я молчала. Меня подмывало ответить пилоту, но я сдерживалась, сосредоточившись на открывающейся дверце.

— А древности! Какие там древности? Сплошная фальсификация! Вот в Афинах — там настоящие древности. А на Крите...

Кто вытерпит такое...

— Между прочим, — прервала его я, — если бы вы посещали начальную школу, то знали бы, что греческая-культура произошла от крито-минойской! Критяне хозяйничали в Эгейском море на много веков раньше, чем греки, а их культура была одной из самых значимых!

Немец насупился и замолчал, уставившись в лобовое стекло. Я тоже посмотрела вперед. Ничего не видно — только массивы клубящихся облаков. Как мой штурман находит путь?

— Где тебя высадить на Крите? — спросил Немец. Вот над этим вопросом я еще не думала. Крит — очень большой остров. Около четырехсот километров в длину. Где искать Бейкера?

— Сколько портов на острове?

— Два, — ответил Немец. — Ираклион и Ханья. Ираклион намного крупнее, конечно. Все-таки столица...

Два порта. Скорее всего, контейнер со статуей прибудет в один из них. В который? Конечно, в порт Ираклиона. Ведь дворец Кносс, где были найдены осколки, находится именно там.

— Держите курс на Ираклион! — велела я.

Все-таки пилоты в кабаке были правы. Лучше напиться до сусликов, чем лететь в такую погоду. Ох и страху я натерпелась!

Иногда среди туч сверкали молнии, освещая бушующее внизу море. К середине пути ветер усилился настолько, что самолет кидало из стороны в сторону, словно перышко. Пару раз я не удерживала дверь, и она распахивалась настежь, открывая взору бездну, а потом громко захлопывалась. Если бы я не держала ручку, она так бы и хлопала весь полет.

Когда дверца открылась в третий раз, самолет совершал вираж. Я едва не вывалилась из кабины. Вцепившись в обшивку сиденья и упершись ногами в пол, я смогла избежать участи бомбы. Только позже сообразила, что пристегнута к сиденью ремнем безопасности. Хотя он был хлипкий какой-то.

— А у вас парашюта нет? — поинтересовалась я после этого случая.

— А зачем? Ты летишь с самым лучшим пилотом Греции! — И он продемонстрировал мне в улыбке свои желтые зубы. — Вон Ираклион! — произнес мой пилот, указывая на мутную мешанину из туч и дождя.

— Где?

По счастью, вспыхнула молния, озарив кажущееся неподвижным, покрытое рябью море и размытые контуры бетонных построек на берегу. Ираклион частично скрывал туман, спустившийся на город рваными полосами.

— Смотри-ка! — удивленно пробормотал Немец. — Вот сумасшедшие!

И он указал на поверхность моря.

Я покопалась в одной из своих сумок и достала бинокль.

— “Мюллер”? — спросил пилот. — Уважаю.

Я поднесла бинокль к глазам. Тряска долго не позволяла навести резкость, но наконец мне это удалось.

По волнам уверенно скользила довольно крупная моторная яхта. На ее носовой палубе высился закрытый брезентом ящик, перетянутый веревками. Хмм...

Довольно странное зрелище. Перевозить на изящной прогулочной яхте огромный контейнер? Для таких вещей существуют грузовые суда.

Не верю в чудеса! Прилететь на Крит и сразу обнаружить то, что так упорно искала? Согласно теории вероятностей шанс такого совпадения ничтожно мал. Наверное, это сынок богатеньких родителей нагрузил яхту любимым виски... Или сумасшедший дон Родригес везет на Крит огромную партию героина.

И тут в поле зрения бинокля попало название судна. Просто и без затей на борту было выведено: “Неаполь”.

Самолет снова нырнул в гущу облаков, и я потеряла яхту из вида.

— Мы их обгоним? — спросила я.“Пилот даже фыркнул от возмущения.

— Это водоплавающее убожество? — спросил он. — Да мой самолет летит раза в три быстрее!

— Далеко до аэродрома ⁷

  — Уже почти прилетели! Готовь деньги, дамочка!

— Расчет только на земле. Как вы собираетесь садиться в таком тумане?

— П-пыф! Как-как! Вы забыли, что летите с луч­шим...

— Да-да, — перебила я его. — Слышала уже.

— Я в тумане ориентируюсь, словно домохозяйка на кухне. Меня не запугать туманом! Да я сам — как туман! Я быстрый, точно ротор электрической мясорубки! Ловкий, словно каскадер! Опытный, как... как опытный каскадер!

Это нужно не слушать, а записывать. Как он запутался в восхвалении самого себя. Господи, только бы приземлиться нормально! Я успею пробраться в порт, проследить за разгрузкой контейнера и его дальнейшим путем...

Немец надавил на штурвал. Самолет пошел на снижение. Вокруг нас по-прежнему стояла густая облачная дымка.

Я думала, что пелена вот-вот закончится, что самолет вынырнет из нее перед самым городом... Но туман и не думал рассеиваться, а Немец продолжал упорно идти на снижение. Мне вдруг сделалось не по себе. А вдруг мы попали в одну из сплошных полос, которые опускались на Ираклион?

— Мы врежемся в воду, — осторожно предположила я.

— Брось!

— Возьмите руль на себя!

— Ты кого учишь? Ты меня учишь летать?

— Возьмите руль на себя! — оглушительно закричала я и схватилась за штурвал. В этот момент пелена вдруг расступилась, и нашему взору открылась заполнившая все окно каменная стена.

Мы с Немцем дружно заорали, наши руки рванули штурвал на себя. Самолет взревел, задирая нос, опять распахнулась дверца с моей стороны. Струи дождя хлестали по мне, но я ничего не замечала, вперившись в бесконечный каменный массив.

Стена без конца и края. Она надвигалась неотвратимо, словно безжалостная судьба. Нам удалось поднять нос машины градусов на шестьдесят, и мы увидели верх стены, заканчивавшийся острыми крепостными зубцами.

Господи! Как далеко до верха!

Нашего “сокола” со стрекозиными крыльями стремительно несло на каменную баррикаду. Гораздо быстрее, чем мы могли перескочить через нее.

В последний момент то ли ветер подхватил нас, то ли помогло тупое упорство, с которым мы тянули штурвал. Самолет пролетел в считанных метрах от зубцов древней крепости, нырнул вниз, и нам открылся порт Ираклиона. Геометрически правильная полукруглая бухта с узким “горлышком” с одной стороны защищалась той самой крепостью, в стену которой мы едва не врезались в назидание молодым пилотам.

В бухте прятались парусные яхты. За ними из тумана выступали стрелы портовых кранов и обтекаемые формы круизного лайнера.

— Что это было? — спросила я, отдирая пальцы от штурвала.

— Крепость Кули... Как я лихо перескочил через нее! — Греческая ипостась Валерия Чкалова посмотрела на меня и ухмьшьнулась, сверкнув гнилыми зубами.

Я едва не залепила ему биноклем — благо вовремя опомнилась. Бинокль тяжелый — разобью еще ему голову! Нет, мне не жалко ни пилота, ни бинокля. Просто предстоит еще приземляться.

Немец взял микрофон радиостанции и произнес:

— Диспетчер! Говорит борт 95-64 “Геликус”... Приземлиться хочу...

— Парень, ты чего в небе делаешь? — раздалось из динамика по-гречески. — Мы тут уже минут десять гадаем — самолет на радаре или помехи? Аэропорты закрыты, полеты отменены. Тайфун еще часа три будет бушевать над Средиземноморьем!

— Тайфун — это отговорка для слабых духом! — откликнулся мой герой. — Для меня тайфун — проверка!

Я с благоговением посмотрела на него. Чем бы ему дать по голове, кроме бинокля?

— Есть еще одна проверка для тебя, — донеслось с земли. — У нас стоит плотный туман. Трудно сказать, видно ли огни посадочной полосы. Мы будем корректировать вашу посадку.

Так и есть. Туман опять заволок все вокруг. Немец без страха направил самолет в самую его гущу.

— Внимание! — раздалось из динамика. — Вы подлетаете к аэропорту! Снижайтесь!

— Видела? — хвастливо спросил Немец. — Ты небось и предположить не могла, что доберешься до Крита всего за час?

Он мечтательно возвел глаза к потолку.

— Поганое местечко — этот Крит, но красивое! Какие пляжи, горы... Между прочим, когда садишься на аэродром Аликарназиса, кажется, будто садишься на воду — настолько близко море. Вот увидишь...

— Я ничего не увижу, — сквозь зубы процедила я. — Вы забыли про туман на посадочной полосе?

— Ну, это ерунда...

Его слова оборвал страшный удар, напугавший меня до смерти. Следом раздался ужасающий треск — словно Железный Дровосек с корнем выдрал из земли Железное дерево. На одном из приборчиков панели вместо цифр загорелись звездочки.

— Что... что это было? — пролепетала я.

— Есть две новости... — начал он, даже не пытаясь взглянуть в мою сторону.

— Сначала хорошую! — опередила я.

— Хороших нет... — Он все же повернулся, поймал мой уничтожающий взгляд и сник еще больше. — Мы лишились одного из шасси, а аэродром — передающей антенны.

Я истерично хохотнула.

— Хотите сказать, что одним выстрелом убили двух зайцев?

Немец не ответил. Из тумана неожиданно вынырнула светящаяся цепочка посадочных огней.

— В принципе, садиться на шасси или на днище — особой разницы нет.

Конечно! Так я ему и поверила!

Посадочная полоса неумолимо приближалась. Я закрыла глаза и сжалась в кресле. Сейчас начнется...

Почувствовала толчок... затем еще один.

Самолет трясло, словно в припадке эпилепсии. Что-то звенело, трещало и билось. От скрежета заложило уши. Вместе с креслом меня запрокинуло набок. Кажется, опять распахнулась треклятая дверца.

Потом раздался еще один удар, но мягче. Самолет терял скорость и наконец остановился.

Я осторожно открыла глаза.

— Опять угодили в грязь, — пробормотал Немец.

Посадочная полоса осталась левее. “Геликус” вынесло за ее пределы, он замер, окутанный туманом и накренившийся на ту сторону, где находилась я.

Немец вел себя как-то вяло, а я больше оставаться в салоне не собиралась. Отстегнула себя от кресла, подхватила сумки и спрыгнула на мягкую землю.

Дождь моросил. Пожалуй, успею добраться до здания аэропорта, прежде чем вымокну.

— Летайте самолетами нашей авиакомпании! — прокричал Немец мне вслед, высунувшись из кабины.

— Лучше я буду летать на “Люфтганза”! — не оборачиваясь, ответила я.

ГЛАВА 2

Приключения с мотороллером и без него

Аэропорт Ираклиона казался вымершим. Не дождавшиеся вылета отдыхающие спали в креслах, убаюканные дождем. Я направилась прямиком в пункт проката транспортных средств. Почему “средств”, а не автомобилей? Сейчас расскажу.

Кроме автомобилей, в прокат сдавались мотоциклы, мопеды и мотороллеры. Чем различаются последние три вида транспорта, я не знала, спрашивать не стала, потому что не было времени. Выбор стоял так: взять машину, опыт вождения которой у меня — двое суток по автобанам Германии, или что-нибудь двухколесное? Рассудила, что если уж с четырехколесным зверем сумела совладать, то с двухколесным сам бог велел.

Мне понравился мотороллер. Он казался таким маленьким, безобидным... Слегка поцарапан, но в общем ничего.

— Я с него не свалюсь?

— Ну что вы! — помогая себе отчаянной жестикуляцией, ответил работник бюро проката. — Самый безопасный вид транспорта!

“И самый удобный”, — добавила я, когда по скользкой дороге мчалась в направлении Ираклиона. Просто велосипед с моторчиком. Я в детстве на велосипеде много каталась, и колени сдирала об асфальт, и в кусты шиповника въезжала. На автомобиле получается намного хуже. Не пойму, в чем загвоздка? Не знаю, что бы делала с автомобилем на горных узких дорогах. А на мотороллере можно проехать даже по тропинке.

В аэропорту удалось купить прозрачный плащ, поэтому от дождя я была защищена. Две сумки со снаряжением привязала за спиной.

Мотороллер монотонно стрекотал. На мокрой дороге иногда попадались автомобили, но их было не так много. Жители и туристы напуганы предупреждениями о циклоне и смерчах. Оказаться унесенным в море — самое приятное развлечение на этот вечер.

А еще говорят, что в Греции солнце светит триста шестьдесят дней в году!

Казалось, что улицы Ираклиона строили только для пешеходов — настолько они узкие. Я старалась прижиматься к правой обочине, но обгоняющие и встречные автомобили то и дело окатывали меня водой.

Мой путь — в порт. Найти его несложно. Просто надо держать курс на стрелы портовых кранов, мелькающие в просветах между домами.

Очень надеюсь, что Бейкеру не придет в голову распечатать контейнер прямо в порту под проливным дождем. Самое время переправить статую к месту, указанному в легенде Гомера, которое в финикийском пересказе называется Джалмеше.

Да, Бейкер знает его точное название. Оно было обозначено на скале в той части текста, которую я не успела скопировать. Бейкер наверняка, прежде чем уничтожить, скопировал надпись полностью.

Значит, статую распечатают там? Где это — там? Что такое Джалмеше? Скоро ночь. Неужели они будут работать в темноте?

Запросто! Ведь пытались они меня ночью загнать на скалу.

Погрузившись в мысли, я не заметила, как навстречу из-за угла вывернул тяжелый фургон. Попав колесом в лужу, он обдал меня целой волной, которая едва не смыла мотороллер с проезжей части. Прижавшись к обочине, я вытерла лицо рукавом, про-фыркалась, проморгалась и только тогда посмотрела на грузовик...

Божечки!

За фургоном тащился целый эскорт полноприводных внедорожников. И все — моего любимого цвета. Догадайтесь, какого?

Правильно.

ОРАНЖЕВОГО!

Прикрыв лицо дождевиком, я смотрела, как один за другим они проезжают мимо. Заняв всю улицу, заезжая на сплошную полосу и не обращая внимания на светофоры, они двигались степенно и надменно, словно хозяева города... Или всего острова? “Организация, которая никого не боится” — всплыли в памяти слова.

Я насчитала девять автомобилей, в каждом из которых могли разместиться до семи человек. Приличный отряд головорезов!

— Однако... — пробормотала я.

Леха в одной из этих машин... Не могу поверить, что нашла его! Ведь тогда, в Измире, казалось, что у меня нет никаких шансов. Неплохая работа...

Мимо проследовал последний из оранжевых любимцев мистера Бейкера. Я немного подождала, а затем развернула мотороллер.

На всякий случай держалась на приличном расстоянии от процессии. Вряд ли они кого-то опасаются. Даже американских военных, у которых на острове, кажется, несколько баз. Но не стоит лишний раз мозолить глаза.

Так, неприметно, я и кралась за колонной, которая везла статую Героса к постаменту в таинственный Джалмеше.

* * *

Когда закончился Ираклион, прекратился и дождь. На горизонте виднелись довольно высокие горы. Туда и вела дорога. Стальное небо уныло висело над равниной. А мне унывать некогда. Я старалась не отстать от колонны, держась от нее метрах в пятистах. Слава богу, потерять их трудно — оранжевые джипы видно издалека.

Они знают, где находится постамент. Бейкер должен был его отыскать за те два дня, пока судно со статуей шло из Неаполя. Поэтому он так торопился в Измире. Поэтому и гнал меня ночью на скалу. У них все расписано по плану, каждое открытие — строго по расписанию. Что-то вроде: “Утром — найти могилу Гомера, после обеда — доказать теорему Ферма. Вечером — отдых, в ходе которого разгадка надписей с Фестского диска”.

Бейкер — лишь винтик мощной Организации. Должен существовать ее глава. Человек, который составляет планы и которого боится подлец Бейкер. Человек, заставляющий его суетиться и идти на компромиссы, вопреки навязчивому желанию всадить нож в спину или замучить кого-нибудь до смерти. Например, меня или Леху. Гродину уже досталось, мир его праху!

Незаметно опустились сумерки, а потом и вовсе сделалось темно. Мы как раз подъехали к горам.

— Самое время! — недовольно пробурчала я.

В темноте они могли свернуть куда угодно — ищи-свищи потом! Пришлось сблизиться с колонной, насколько возможно. Фару мотороллера я выключила. Ориентировалась по фонарям внедорожников впереди себя. Дорога черной полосой вилась по склонам гор, иногда резко ныряла вниз и так же резко поднималась.

Ох и намучилась я! И страху натерпелась! При одной только мысли, что рядом глубокая пропасть, а я ее даже не вижу, перехватывало дыхание. Лишь когда тучи на небе развеялись, на помощь пришли звезды и месяц. Они осветили горные склоны не хуже городских фонарей. Я поблагодарила бога. Не знаю только какого. Критского, наверное... Говорят, что сам Зевс был рожден в одной из здешних пещер. Знает небось, как тяжко ночью в горах. Так что, скорее всего, именно он узрел мои страдания.

Путешествие по горам и перевалам продолжалось около двух часов. Я начала потихоньку паниковать — хватит ли у меня бензина до конечного пункта? Мои проводники на оранжевых джипах, зная, куда едут, наверняка запаслись горючим. А я даже не представляла, сколько литров у меня плещется в баке.

Асфальт под колесами вскоре закончился, началась каменистая проселочная дорога.

Пару раз попадались горные селения. Последнее было довольно крупным, но безлюдным. В окнах некоторых домов горел свет. Работала таверна с помаргивающей неоновой вывеской на английском: “Турист, заходи сюда”. Но на улицах ни души. Только где-то жалобно блеяли овцы. Джипы проехали мимо этого селения, словно призраки. И я следом — маленький хвостик злобного монстра.

На окраине имелся указатель к колодцу под названием Финикес Дедали. Пить хотелось зверски, но я не стала задерживаться даже возле таверны и колодец не буду искать. Пока я отыщу его в темноте, колонна уйдет далеко. А мне никак нельзя терять Бейкера. Счет идет уже на минуты.

Комфортное преследование закончилось весьма и весьма преждевременно. На очередном подъеме “самый надежный вид транспорта” вдруг заглох.

Бензин в баке еще плескался. Чертыхаясь, я достала из сумки фонарик и посветила на двигатель. Конечно, ничего не увидела. Мотор и мотор... Если бы и нашла что-то, все равно починить не смогла бы. У меня руки под скалы заточены, а не под железки.

Пока я ковырялась, огни автоколонны исчезли за холмом.

— Черт!

Не упустить бы их! Ребята всерьез решили разобраться со статуей нынешней ночью. Спать точно не намереваются, значит, и мне нельзя задерживаться.

Я спрятала мотороллер вместе с сумками среди камней возле дороги, взяла фонарь, накинула на плечо бинокль и пятидесятиметровый моток веревки — на всякий случай. Перстень Героса по-прежнему висел на груди. Снарядившись, что есть мочи понеслась в темноту.

Дорога круто взбиралась на скалистый холм. Контур его вершины отчетливо виднелся на фоне звездного неба. Почему-то сбилось дыхание и закололо в печени.

Ох, не догоню! Команда Бейкера едет на неутомимых железных конях, а у меня только две ноги и хрипящие легкие... Я ведь каждый день по утрам совершаю кроссы! Что же здесь со мной?

Ах да. Горы ведь! Пусть мы забрались на жалкую тысячу метров, но и слабый недостаток кислорода дает о себе знать.

Я так увлеклась подъемом, что не заметила, как на вершине, в том месте, где дорога переваливала через нее, возникли две человеческие фигуры.

— Дьявол! — прошептала я сквозь зубы и кинулась в сторону, в россыпь валунов и обломков скал.

Кто это? Видели меня или нет? Расстояние было не больше пятнадцати метров.

Я вжалась в камни, мучительно переживая о том, что время утекает и оранжевые автомобили от меня все дальше и дальше.

Люди остановились на вершине. Перекинулись негромкими фразами.

Совершенно нет времени ждать, пока они уйдут. Но и на глаза им не хочется попадаться. И я поползла по россыпи камней параллельно дороге.

Старалась не пользоваться фонарем, двигалась бесшумно, как кошка. Однажды только моя нога провалилась в трещину, и я рухнула на камнелом, чудом избежав растяжения связок и переломов.

Ребята на шум среагировали молниеносно. Повернулись в мою сторону, в руках появились узнаваемые контуры автоматов. Не ошиблась я, значит, в худших опасениях.

Некоторое время лежала, не решаясь шевельнуться. Темные фигуры на дороге тоже не двигались. Вслушивались. Потом расслабились и закурили.

Для разведчика главное — взять противника измо­ром. Это я сама придумала!

Выдохнула и продолжила движение.

Пройдя пару десятков метров, за вершиной холма различила едва заметное зарево. Чем выше поднималась, тем зарево становилось больше и отчетливее.

До конца подъема оставалось совсем немного. Я двигалась быстро, прыгала по едва различимым камням, рискуя свернуть лодыжку, а может и голову.

Вершина была абсолютно лысой. Дорога с наблюдателями осталась где-то внизу — она как бы прорезала холм. Но все это перестало быть интересным. Потому как передо мной открылась горная долина.

Со всех сторон ее окружали скалы и кручи. Усыпанная обломками камней и валунов, плоскость долины имела небольшой уклон.

В центре долины я и нашла потерянные внедорожники. Никуда они не делись. Сгрудились возле трех грузовиков с покрытыми тентами кузовами, а вокруг них кишело такое количество людей, словно на съемочной площадке голливудского фильма. Я видела их силуэты, постоянно двигающиеся, мелькающие в свете фар.

Сходство со съемочной площадкой еще более усилилось, когда возле грузовиков вспыхнули софиты и прожекторы. Они осветили не менее ста квадратных метров. Теперь уже четко различались люди, огромные ящики и какое-то оборудование. Один из грузовиков оказался передвижным краном. Что-то я не видела его в колонне. Наверное, прибыл раньше.

Я поднесла к глазам бинокль.

Людей было не меньше полусотни. Точнее сказать не могу, потому что они копошились среди камней, бродили из стороны в сторону. Компания довольно разношерстная. Большая часть в шортах, майках и рваных рубахах. Они орудовали лопатами и кирками, разгружали и перетаскивали ящики, укрепляли прожекторы. Сразу видно, что чернорабочие, набранные в одной из местных деревень. Наверняка, как и кран, ожидали здесь основную колонну.

Меньшая часть людей была из разряда тех, которые у меня вызывают естественный рвотный рефлекс. Бритоголовые, мускулистые, в обтягивающих майках смуглолицые молодцы с короткими автоматами. Я прозвала их “турками”. Эти стояли по периметру рабочей площадки и сурово поглядывали в темноту. Парочка таких же сейчас мучится от скуки метрах в тридцати от меня, охраняя дорогу. Бррр!

Но настоящий интерес во мне вызвали не боевики, а три человека с европейской внешностью. Двоих я не знала, а вот с третьим знакома... можно даже сказать — очень тесно с ним контактировала! При виде его пальцы невольно заскребли по камню.

Мерзавец Бейкер!

Как хорошо было во Франкфурте, когда я знала, что он за пару тысяч километров от меня. Все вместе франкфуртские приключения не стоят и минуты телефонного разговора с Бейкером!

Картина ясна, только вот Лехи нигде не видно.

Работа кипела. Мелькали кирки и лопаты, песок летел во все стороны. Кран поднял стрелу, несколько рабочих, взобравшись на кузов, стали цеплять стропы к контейнеру.

Как я понимаю, Бейкер уверен, что постамент находится именно в этой долине. Узнать бы, с чего он так решил... хм... Сейчас они откопают постамент, извлекут из контейнера статую и водрузят на него. Нужно подобраться поближе. Я нахожусь слишком далеко от места событий. Неприятности могут произойти так быстро, что ничего не успею сделать. Очень скоро выяснится, что я подсунула Бейкеру фальшивку. Он тут же застрелит Леху...

Если уже этого не сделал.

Я заскользила по камням к освещенной площадке. Среди окружающих гор и темноты она казалась космической станцией на поверхности Луны.

Плана никакого нет. Ясно одно: нельзя отдавать ублюдку Бейкеру настоящий перстень Героса. Он не достоин даже прикасаться к святой древности. Его головорезы безжалостно уничтожили текст легенды над гробницей Гомера...

Жалко отдавать перстень, но если обман откроется и лопоухий американец приставит пистолет к Лехиной голове, я, конечно, тут же выскочу и верну перстень...

Кстати, где Леха? Возможно, в одном из оранжевых джипов...

Пробираясь по острым скальным обломкам, я незаметно вернулась на дорогу. Шагах в десяти позади чернел контур придорожного плаката. Я приблизилась к нему и, не включая фонарь, попыталась при свете луны прочитать темную надпись. “Ручей Галмата”.

Галмата... Название очень похоже на финикийское “Джалмеше”.

Так и есть!

Место установки памятника в финикийском пергаменте названо “Джалмеше”. В тексте, высеченном над усыпальницей Гомера, в той его части, которую я не видела, скорее всего указано “Галмата”. Бейкер снял текст со скалы и отыскал это название на Крите. Не он, конечно, отыскал. Его мозгов хватает только оклеветать невинную девушку или пристрелить кого-нибудь. Без сомнений, на него работают какие-то специалисты.

Черные археологи!

Именно они нашли на Крите ручей Галмата, который из глубин веков донес до нашего времени свое название.

Нужно спешить!

Но подобраться к площадке ближе двадцати метров не удалось. Мешали головорезы, которые охраняли лагерь. До боли в печенке не хотелось сдаваться в их волосатые руки. Сделать это я всегда успею, а вот освободиться из цепких когтей Бейкера не так-то просто.

Я снова залегла между камней. Теперь все происходящее было видно и без бинокля.

Кран поднял контейнер из кузова грузовика и опустил на землю так бережно, словно в нем лежала атомная бомба. Двое чернорабочих (как же внешности критян подходит это словечко!) забрались на него. Они сорвали пломбы, отперли замки и с лязгом отодвинули засовы. Несколько человек окружили контейнер, осторожно приподняли и сняли крышку.

Сбоку не различишь, что там внутри. Я видела лишь краешек полиэтиленовой пленки и белый пе­нопласт...

Ужас!

Ненавижу скрип пенопласта! Когда слышу этот звук, по мне словно пропускают электрический ток — мышцы сводит судорогой, зубы стучат, руки костенеют и становятся похожими на грабли.

После снятия крышки к контейнеру приблизился один из европейцев. Он стоял ко мне спиной, лица я не видела. Не торопясь, европеец достал нож и принялся вскрывать пленку и пенопласт.

Ох, что со мной творилось! Пытка скрипящим пенопластом — самая ужасная из всех. Обычно, завидев этот материал, я убегаю в другую комнату, стараясь скрыться от жуткого звука. А здесь бежать некуда. Да и нельзя пропустить важный момент подъема статуи!

Заткнула уши, но эта защита не особенно помогла.

Белые крошки пенопласта густо усеяли камни во­круг. Наконец европеец закончил свою работу, глянул внутрь контейнера и потом кивнул рабочим. Те быстро подбежали, откинули боковую стенку. Будто по команде, рабочие что-то подцепили внутри.

Стропы натянулись.

Я с замиранием сердца следила, как в ослепительных лучах софитов из контейнера появилась сначала исполинская багряная корона. Затем голова статуи.

Неописуемое зрелище! Огромную багровую голову покрывали трещины. Они усеяли лоб, щеки и кучерявую бороду, нос охватили по контуру... Такое впечатление, словно на изваяние накинули рваную сеть.

А статуя Героса продолжала подниматься. Вот уже показались плечи, поднятая рука, грудь... Мне стало жутко. Почудилось, словно из гроба поднимается залитый кровью атлант... Герос восстает из мертвых во всем своем грозном величии.

Кран поднял статую и установил ее вертикально. Она раза в полтора превышала рост человека. Бородатый, угрюмый Герос стоял, вытянув вперед правую руку, и сурово смотрел на меня из-под косматых бровей. Мне сделалось страшно. Кровавая статуя сверлила меня гневным взглядом, словно именно я была виновницей гибели Астелии.

Стропы не отцепили, кран продолжал удерживать статую. Видимо, близилось окончание расчистки постамента.

Я словно в воду глядела!

Чернорабочие перестали размахивать кирками. Третий европеец, руководивший работами, подозвал Бейкера и крушителя пенопласта, который теперь сжимал трубку в зубах. Они протиснулись через толпу и, как мне показалось, замерли в изумлении.

Мне тоже не терпелось посмотреть, что там. Я осторожно продвинулась на пару метров вперед, вытянула шею. На счастье, рабочие расступились и передо мной открылся постамент. Белый, с витым узором на поверхности. Что самое интересное, на нем остались обломки — стопы ног...

Но эти стопы были белыми!

Я перевела взгляд на изваяние Героса, возвышающееся в нескольких метрах правее. У статуи ноги собраны целиком. И выполнены они из огненно-красного мрамора.

Стоп! А ведь...

Раскопанный постамент был мал. На таком, пожалуй, и я смогла бы устроиться в каком-нибудь из музеев с табличкой: “Богиня Алена, объясняющая Посейдону разницу “между крито-микенским слоговым письмом Б и древнегреческим”... Мой любимый размерчик! Бедный Бейкер! У исполинской статуи Героса этот постамент поместится между ступнями.

Я даже хихикнула в ладошку.

— Наверное, ссохся со временем. Все-таки три с половиной тысячи лет прошло! — прошептала я, негодуя на свой неугомонный язык.

И бригада Бейкера дружно повернула головы в направлении статуи.

Посмотри-посмотри, мой лопоухий друг! Ты нашел не то, что нужно! Совершенно чужой постамент! Возможно, даже более позднего — древнеримского периода.

Человек с трубкой, стоявший ко мне спиной, не выдержал и закричал на американца:

— Вы что, издеваетесь над нами, Бейкер?! Что это такое?!

Бейкер, однако, не выглядел растерянным. Этого негодяя трудно смутить.

— В долине только один ручей Галмата, — со злостью ответил он. — Как и на всем Крите. И постамент единственный в долине. Другого нет... И не смейте на меня орать! Я из таких крикунов кишки вытаскиваю и наматываю на кулак! Я нашел все, что вы просили!

— У вас хватает наглости мне угрожать?! Я буду жаловаться Левиафану! Я потребую вашей замены! Вы срываете проект!

Как все-таки окружающие любят и уважают Бейкера... Однако прочь язвительность!

Итак, я рассуждала правильно. В наскальном тексте над усыпальницей Гомера местоположением статуи значится Галмата. И еще ясно, что, расставшись со мной в Измире, Бейкер с поддельным кольцом отправился на Крит, где занялся поисками постамента. А этот человек, не выпускающий изо рта трубку, прибыл вместе со статуей на корабле из Неаполя. Видимо, отвечал за ее сборку. И они пока не примеряли кольцо.

Следовательно, не знают, что оно является жалкой подделкой.

Тогда Леха — жив! Наверняка его прячут в одном из джипов.

Да, кстати! Кто такой Левиафан?

Бейкер с человеком из Неаполя продолжали обвинять друг друга, а я пыталась понять: почему они не нашли постамент из красного мрамора?

Дело в том, что не всегда легенда соответствует действительности. Да, Генрих Шлиман, руководствуясь текстом “Илиады”, раскопал Трою, а сэр Артур Эванс обнаружил дворец Кносса. Но до сих пор остается загадкой, например, упоминаемая Платоном Атлантида.

И потом, быть может, местечко Галмата существовало еще где-то на Крите, но с течением времени сменило название. Вот и попробуй его найти. Нужно перелопатить тонны древних документов, сравнивать исторические карты, если вообще таковые имеются. Это серьезная работа и огромный труд — отыскать место, описанное в древнем тексте. А Бейкер собирался найти Галмату за пару дней!

Вот простак!

Наругавшись вдоволь, Бейкер махнул рукой и решительно направился к джипам. Человек из Неаполя некоторое время разглядывал статую Героса, а потом пошел следом. Они залезли в один из внедорожников, хлопнули дверями. Двигатель взревел.

Они собирались уезжать!

Я бросила взгляд на площадку.

Прожекторы и софиты продолжали сиять, но место раскопок как-то осиротело. Часть охранявших лагерь бритоголовых турок погрузилась в джипы, часть осталась охранять статую. Рабочие собирались в колонну. Для них джипы не заказаны.

Машина с Бейкером и человеком из Неаполя сорвалась с места и умчалась по дороге. Ее фары сверкнули на вершине “лысого” холма и исчезли. Колонна рабочих, водрузив кирки и лопаты на плечи, отправилась следом.

Организаторы раскопок решили, что утро вечера мудренее. Что ж, правильно... А куда податься мне?

Искать Леху!

У Бейкера где-то поблизости должна быть стоянка. Вряд ли он рискует надолго бросить статую, которую продолжает поддерживать кран. Пока все будут спать, я должна отыскать Овчинникова.

Не прогуляться ли за колонной чернорабочих? Может, они приведут меня к ночлегу Бейкера?

ГЛАВА 3

Не считай себя умнее других

Возвращение было трудным. Я едва стояла на ногах. Шел первый час ночи. Мотороллер по-прежнему не желал заводиться. Словно обиделся на что-то.

Используя его как тележку для сумок со снаряжением, я шла по дороге, стараясь не отстать от колонны рабочих. Если попадался спуск, я садилась и съезжала. Но за спуском неизменно следовал подъем, и тогда приходилось попотеть.

К часу ночи колонна добралась до селения, название которого звучало почти как родное — Малоко. Того самого, в котором я видела таверну.

Рабочие разбрелись по домам, и я осталась одна на дороге. Измотанная, с заглохшим мотороллером и громоздкими сумками.

Если разнорабочие отсюда, может, Бейкер и его люди тоже остановились в Малоко?

Я спрятала мотороллер с сумками в кустарнике дикой малины на окраине селения и направилась в таверну.

На неоновой вывеске “Турист, заходи сюда” уже потухло первое слово. Толкнув тяжелую деревянную дверь, подцепила занозу.

— Всс-сс! — Я вцепилась зубами в палец. Пара укусов — и занозы нет.

Небольшой коридор. Налево вела дверь с надписью “Таверна здесь”. Направо — деревянная лестница на второй этаж.

В коридоре за конторской стойкой сидел полный пожилой критянин. Глаза его были закрыты, ноздри размеренно сужались и расширялись. Он спал. Но едва я ступила на порог, как под кроссовкой скрипнула половица, и критянин мигом открыл глаза.

— Извините, — смущенно заговорил он на плохом английском. — Задремал...

— Здравствуйте! — осторожно произнесла я с лондонским акцентом. Что бы ему такое сказать? А, собственно, что выдумывать? Мой вид говорит сам за себя. — У вас можно переночевать? Я потерялась.

— О! — выразил сочувствие критянин. — Как случилось это?

— Решила прогуляться по горным тропинкам, но начался этот ужасный ливень, опустился туман, и я потеряла дорогу назад.

— Ужас! Ужас! Сколько время вы потерялись? — Плохо у него с английским.

— Часов шесть, — ответила я.

— Ужас! — повторил критянин.

— Так можно у вас переночевать? Утром или после обеда я рассчитываю вернуться в отель.

— А какой город ваш отель?

Я замерла с открытым ртом. Критянин пригвоздил меня к полу этим вопросом. Застал врасплох, словно воровку...

По коже побежали мурашки. Я совершенно не знаю остров! Что же ему ответить?

— Забыли? — спросил он.

— Эти греческие названия никак не держатся у меня в голове!

— Тилисос или Кроссонас? Или Аногла?

— Кажется, первый! Да, точно... Он!

— Но этот город нет отелей, — заметил критянин. Он меня проверяет... Или издевается! Кто знает, вдруг он тоже из шайки Бейкера?

— Это не совсем отель... — начала оправдываться я. — Так, большой дом для желающих посмотреть Крит. Мне ужасно нравится ваша природа! Просто страсть как нравится! Особенно горы... У нас в Англии таких гор нет.

— Хорошо-хорошо! — заверил меня критянин. — Как я не дай переночевать такой прекрасная леди! Конечно, дай! Для туристов я и открывай это заведение. У меня целых три спальня. Только Малоко далеко от побережья, туристы забредают нечасто...

Фу! Хоть пот со лба вытирай. И зачем обычный трактирщик устраивает такие допросы? Прямо следователь какой-то!

— Мне бы что-нибудь покушать, — попросила я.

— Кушать! Конечно! Я сейчас разогрей что-нибудь.

— Вы не могли бы прямо сейчас проводить меня в номер? И, если не трудно, ужин туда принесите.

— Нет вопрос!

Он достал из стола ключ, с трудом вылез из-за стойки и стал подниматься по скрипучей лестнице на второй этаж. Там, в коротком и темном коридоре, отпер одну из трех дверей и пригласил меня войти.

Маленькая, уютная комнатка. Главное — в ней была кровать! Я едва сдержалась, чтобы сразу не плюхнуться на нее. Ноги гудели, словно кто-то сверлил кости.

— Я утром уеду!

— Не спешите! — замахал руками он. — Отдохните. Осмотрите природа! Там, дальше по дорога — древние руины. В селении сейчас мало людей. Все на работах.

— Каких работах?

— Археологи копать землю. Что-то искать.

— Археологи! — притворно удивилась я. — Никогда не видела археологов.

— А я много видал, но таких — впервые. У этих много денег, великолепный машины, оборудование. — Он говорил, почему-то постоянно разводя руки. — Они разместились в старый здание метеорологической станции. Их охраняют бритоголовый автоматчики, представляете? Вы встречали таких археологов? Лично я — нет!

Охраняют автоматчики... Значит, к Лехе просто так не подобраться.

— Как вам это есть понравится? — спросил хозяин. О чем он? А...

— Видимо, богатенькие археологи, — ответила я. Он посмотрел на меня исподлобья. Не понял шутки.

— В баке осталась горячий вода, — недовольно сообщил хозяин. — Можете помыться. Если не хватит, извините.

Он ушел какой-то поникший, шаркая тапками по полу. Я залезла в душевую кабинку. Ее деревянные стены покрывала дешевая клеенка с мелкими синими цветочками, напоминавшими замерзших тараканов.

“Горячая” вода была едва теплой, холодную я даже не включала. Минуты три нежилась под вялыми струями, а когда намылила голову, блаженство и вовсе иссякло. Пришлось домываться холодной водой. Впечатление такое, словно я в четвертый раз за сегодняшний день попала под дождь.

После душа укуталась в махровое полотенце, осмотрела себя в зеркало и, горестно вздохнув, повалилась на кровать.

Опять вымоталась до чертиков. Но... несмотря на все преграды, я все-таки нашла Бейкера!

Значит, настырная. Как-то не замечала этого за собой раньше.

Я уснула, так и не дождавшись обещанного ужина.

* * *

Проснулась оттого, что солнечный лучик, прорвавшийся сквозь зеленые яблоневые ветви, щекотал веки. Я моргнула и резко поднялась.

Боже! Сколько времени? Я все проспала!

Взглянула на часы.

Нет, еще без четверти семь.

На небольшом круглом столике стоял поднос с холодным ужином. Хозяин не стал меня будить. Что ж, пусть ужин станет завтраком.

Обычно я стараюсь не есть мяса, но тут так проголодалась, что сразу накинулась на кусок жареной бараньей ноги. Я жевала холодные, слегка жестковатые волокна и заедала их самодельным йогуртом, перемешанным со свежим огурцом.

Насытившись, вновь упала на кровать.

Новый день. Новые мучения. Когда же все закончится?..

Впервые в жизни попала в такой переплет. Ну, однажды потеряла кошелек на окраине Москвы и не знала, как домой добраться. Ну, в огромном супермаркете Каира случилось заблудиться, а через час улетал самолет... В общем, бывала в переделках

А здесь, по сути, я провела целое детективное расследование.

“Мисс Марпл — сто лет спустя”.

Господи, когда же все закончится? Удастся ли Леху освободить?..

Единственное окно моей комнатки смотрело на дорогу. Дальше утопали в зелени сельские домики, а фоном им служили мощные горные кряжи.

Нужно добраться до заброшенной метеорологической станции, о которой рассказывал хозяин таверны.

Я посмотрела в окно, надеясь увидеть ее.

Напрасно. Ни флюгера, ни захудалой вышки на горизонте.

Именно в заброшенной станции, по словам критянина, остановился Бейкер. Очевидно, там же держат Леху. Как его вызволить?

Здание охраняют автоматчики, а у меня нет в рукаве козыря, вроде антитеррористической группы “Альфа”.

А Кларк?

Я горько усмехнулась. Добрые отношения с представителем ЦРУ — серьезное подспорье. Только Кларк мне сейчас не помощник. У него свои проблемы. Завтра попытаюсь связаться с ним, но выживет ли до завтрашнего дня Овчинников? Да и продержусь ли до завтра я?

Бейкер с человеком из Неаполя вскоре отправятся на раскопки. Возможно, и Леху с собой прихватят... Стоп. А куда им отправляться? Они же не нашли постамент. И вчера, по крайней мере, не знали, где его искать.

Странно, почему так получилось. Я слышала, как Бейкер говорил, что на всем Крите нет другой Галматы.

Название упомянуто в тексте легенды Гомера. А может, это слово — “агалмата”. В переводе с древнегреческого — “украшение”. Оно, кстати, встречалось в известных гомеровских поэмах. “Илиаде” или “Одиссее” — не так уж и важно.

Я поднялась с кровати и вытащила из вазочки на столе засохший букетик фиолетовых ромашек. Понюхала. Они пахли пылью и прошлогодним сеном. Интересно, как давно они тут стоят?

Та-аак...

В то же время “украшение” — лишь одно из значений древнегреческого “агалма”. Это слово как только не понимали разные авторы: “краса”, “слава”, “жертвенный дар”... Гомер писал на древнегреческом, а название должно быть на крито-микенском, пусть они и схожи...

Меня словно парализовало. Сухие стебельки ромашек хрустнули в пальцах.

Как же я раньше не сообразила!

Одно из значений слова “агалма” — “изваяние”, “статуя”!

Все правильно!

Но Платон в своих текстах использовал другое наименование.

“Дедали”!

Перед глазами всплыл указатель на обочине дороги прямо за селением.

“Колодец Финикес Дедали”!

Финикес Дедали — Краснокожая статуя!

Я так и села на кровать, бессмысленно глядя в стену.

Просто уму непостижимо, как люди Организации пропустили такой яркий указатель! Он — как горящий логотип “Макдоналдса”, по которому даже с соседней улицы можно понять, где находится ресторан. Он как жирная стрелка, указавшая советским танкам направление на Берлин.

Очень все-таки недалекий этот Бейкер. Вместо того чтобы нанять грамотного переводчика с древнегреческого (вроде меня, например) или хотя бы обратиться к расширенному словарю, он бросился к топографической карте. И конечно, нашел не то, что нужно. Ручей — “украшение”. Вообще не пытался вникнуть в слово! Он, очевидно, полагает, что названия — как имена у попугаев. Ничего не означают! На самом деле самое дикое и режущее ухо своей необычностью название имеет вполне логичное и закономерное происхождение.

Я знаю место, где находится постамент! А Бейкер и его компания — не знают!

На этом можно здорово сыграть. Поторговаться. Обменять кольцо и район поиска постамента на Лехину жизнь. Трудно, смертельно опасно... но возможно.

А если я ошиблась?

Обязательно надо проверить! Сейчас еще нет и семи утра. Глянуть на то место. Может, там бездонное ущелье? Если я решусь торговаться, должна быть уверенной. Блефовать нельзя. Однажды я уже обманула Бейкера. Второй раз вряд ли получится.

Натянула темную майку, шорты, кроссовки, глаза укрыла солнцезащитными очками. По деревянной скрипучей лестнице слетела на первый этаж. Коридор, где мы вчера ночью встретилась с хозяином, был пуст. Замечательно! Чем меньше людей знает, что в селении находится посторонняя женщина, тем лучше!

Я выскользнула через дверь на улицу. Солнце жгло горные вершины. Небо чистое, без облачка. Чудесное утро. Ни намека на вчерашнее ненастье.

Прячась под сенью деревьев и не выходя на дорогу, я осторожно двинулась на окраину селения.

Меня никто не видит. Суперхитрая Алена!... Дорога с обеих сторон пуста...

— Му-у... — раздалось за спиной.

Я вздрогнула и обернулась. Возле одноэтажной мазанки стояла рыжая корова. Рядом с ней — женщина в платке и девочка лет одиннадцати. Женщина, по всей видимости, доила животное, дочка помогала. Все трое удивленно смотрели на меня. В мутном коровьем взгляде я даже прочитала осуждение. Типа: кто ты такая, чтобы бродить по нашему селению?

— Здрасте, — пробормотала я.

Женщина и девочка едва заметно наклонили головы.

Ну что, Алена, поплатилась? Думала, самая умная? Думала, что раньше всех проснулась, поэтому доберешься до колодца незамеченной? Критское селение, как российская деревня. Люди встают спозаранку, кормят скотину, доят коров.

Почти на самой окраине селения меня настиг шум двигателей. За два часа вчерашнего преследования я успела изучить этот звук. Он отложился в моей голове.

Без колебаний бросилась в кусты.

— Ой!

Кустарник, к несчастью, имел острые шипы. Расцарапала предплечье... Больно, но ерунда! Главное — успела уйти с дороги. На нее действительно выехала уже знакомая оранжевая колонна.

Машин было меньше, чем вчера: всего четыре внедорожника. Куда это они собрались и кто в джипах? Наверно, Бейкер и человек с трубкой отправились исследовать долину, по которой протекает ручей Галмата. Пусть помучаются. Да и мне спокойнее, когда Бейкера нет поблизости.

Я выбралась из кустов, проклиная колючки на чем свет стоит. Вся исцарапалась.

Метров через пятьдесят после границы селения нашла табличку. “Колодец Финикес Дедали”

Стрелка указывала на тропинку, ныряющую куда-то в скалы. Я начала спуск — довольно крутой. Проход был очень узким. Настолько узким, что, казалось, вот-вот застряну.

Потом дорожка расширилась, появился зеленый луг, расположившийся на дне естественного амфитеатра.

Я бы даже применила специфичный термин “цирк”, но скалы закрывают только три его стороны. А поляна отгорожена от окружающего мира полностью. Словно дно вулкана.

С одного бока почти отвесный склон. С другого скала метров двадцати высотой. Травка на поляне ровная, приятная. Виднеются какие-то обросшие мхом развалины. Я приблизилась к ним и едва не провалилась в дыру. Упала на колени, утвердилась и осторожно поглядела вниз. Ничего не понять. Тьма кромешная пропитана холодом и сыростью.

Нет, это не колодец. Согласно указателю за моей спиной к колодцу следует двигаться дальше по тропинке. А здесь какое-то подземелье. Отверстие, возможно, служит окном. Подобные есть во дворце Кносса. Древние помещения освещались именно таким об­разом.

Бог с ними — с этими руинами. Мне нужен колодец!

Тропинка опять скользила между скал. Как же здесь тесно. Похоже, коридор прорублен в сплошной скале. Стены по обеим сторонам аккуратно отесаны и покрыты трещинами.

Да, трехметровую статую Героса тут не протащить. Впрочем, пусть у Бейкера об этом голова болит.

А мне наплевать, найдет он пещеру Эндельвара или нет! Я и в прелюдий-то не верю

Скала слева неожиданно превратилась в узкий кар­низ. Я двигалась так быстро, что едва не свалилась в пропасть.

Вовремя погасила инерцию, остановилась и подняла глаза.

— Вот это да!

От открывшегося вида захватывало дух! Никакие небоскребы Франкфурта не сравнятся с природой гор. Все-таки как я люблю горы! Освещаемые утренними лучами, они как будто дышали каменной грудью. Проходят тысячелетия, меняются поколения людей, а горы стоят — гордые, величавые.

Карниз спускался к небольшому полукруглому выступу, площадью примерно в двадцать квадратных метров. На краю его горел красным огнем полуметровый постамент.

Вот он! Не нужно ничего искать, проводить раскопки и нанимать десятки рабочих. Постамент из красного мрамора у всех на виду. Как, ну как Бейкер не заметил его прямо у себя под носом?!

По карнизу я пробралась на площадку. Заглянула через край. Внизу шумел водопад.

Осмотрела постамент.

В середине его имелось отверстие. Где-то глубоко, едва заметная, отсвечивала темная поверхность воды.

Постамент-колодец!

На мраморном парапете два отпечатка гигантских ступней. У меня перехватило дыхание.

Я достала перстень Героса, зажала в кулаке. Затем встала на краю обрыва рядом с колодцем. В душе творилось что-то непонятное.

Когда в автобусе по дороге в Измир я впервые прочитала легенду Гомера, она показалась мне сказкой. Фантастической историей для детей младшего школьного возраста. Я не поверила в нее, даже увидев статую Героса.

Но сейчас, возле постамента-колодца, мощные волны захлестнули меня. Красный мрамор, словно аккумулятор, впитал биотоки Древнего мира, и миф обретал черты реальности... Легенда? Как бы не так!

История!

Правдивая история о юноше Эндельваре, его возлюбленной Астелии и безжалостном царе Геросе...

Я смотрела на горы вокруг — на изрезанные склоны, плато, ущелья — и пыталась найти черное отверстие пещеры, где похоронен Эндельвар.

Чтобы облазить тут все, команде альпинистов потребуется не меньше ста лет! Не зная примет, найти гробницу невозможно.

* * *

Я еще долго любовалась вершинами. Наверное, прошел целый час. Что ж, дело сделано. Пора восвояси.

По карнизу я вернулась к тропинке между скал. Не останавливаясь, пробежала через горный луг и нырнула в следующий проход. Через десять минут была возле дороги.

Потертая дощечка, указывавшая направление к колодцу, была приколочена к столбу парой гвоздей. Булыжником сшибла указатель. Из вредности. Не хочу, чтобы Бейкер так просто нашел постамент.

По пути в селение столкнулась с колонной чернорабочих, которые шли мне навстречу. Завидев меня, критяне заулыбались. Стали кричать по-гречески всякие непристойные комплименты. Сделала вид, что не понимаю. Я же англичанка...

На улицах Малоко появились люди — стройные женщины, высушенные старухи в платках, громкоголосые дети. Чтобы не привлекать внимания, я быстро шмыгнула в таверну.

Толстобрюхий хозяин сидел за конторской стойкой. Увидев меня, он заискрился радушием.

— Хорошо спали? Я кивнула.

— Заходите в таверну. Завтрак!

Горячая пища — это неплохо. Кажется, предстоит длинный, насыщенный событиями день.

— Спасибо, — ответила я.

Открыла дверь в таверну, сделала несколько шагов и... остолбенела.

Меня словно окатили ледяной водой.

Я в призраков не верю. Но что делать, если они вот так запросто являются к тебе!

За тяжелым деревянным столом ковырялся в тарелке с салатом... восставший из мертвых профессор Йоркского университета Майкл Гродин!

— Этого не может быть! — пробормотала я.

— Элен? — Гродин с изумлением смотрел на меня сквозь стекла очков. Какой он осунувшийся, словно не спал целую ночь. Одежда пыльная. — Что вы здесь делаете?

— Я об этом вас хотела спросить!

Забыв про завтрак, я опустилась за стол и схватила профессора за руку.

Нет, точно не призрак!

— Вас же убили в Турции! — зашептала я. — Фотографии трупов поместили все газеты!

— Не знаю, для чего понадобилась эта ложь, — нервно ответил он. — Мне удалось бежать той ночью из лагеря.

— А Чарльз?

— Увы. Американец застрелил его.

— Бейкер?

— Он самый.

— Вы знаете, кто он?

— Понятия не имею. Банда напала на лагерь в тот момент, когда мы собирались в аэропорт Измира, чтобы встретить вас.

— Они знали о ваших поисках?

— Да. Им необходим был текст легенды. Той легенды, финикийский пересказ которой я нашел в Тунисе в 1979 году.

— Почему вы приехали сюда?

— Я не мог не приехать... Ведь с середины восьмидесятых годов я ищу гробницу Эндельвара!

— Вы знаете, что там находится? — удивилась я.

— Об этом знают все, кто слышал об исследованиях Карла Вайденхофа!

Я проглотила комок, застрявший в горле. Гродин знаком с Вайденхофом! Теперь понятно, откуда у Карла снимки финикийских свитков. Не перепечатка из журнала, а оригинальные снимки!

— А как же усыпальница Гомера? — спросила я.

— Да, это большое дело. Но открытие могучей цивилизации, существовавшей в древности, способно перевернуть наши многие представления о мире и человеке! Вы понимаете, насколько это важно? Именно поэтому я не мог не приехать сюда. Я следил за этим американцем... как его...

— Бейкером, — подсказала я.

— Точно, Бейкером!

— Вы знаете, что они собрали статую Героса?

— Нет, — удивился Гродин. — Это правда?

— Я видела ее прошлой ночью. Люди из таинственной Организации, в которую входит Бейкер, отыскали все осколки и восстановили памятник Геросу. Они мечтают заполучить летательный аппарат, который спрятан в гробнице Эндельвара.

— Вот зачем им понадобилась гробница... — задумчиво сказал Майкл. Он почесал кончик носа и вдруг спросил: — Вы верите в летательный аппарат прелюдий, Элен?

— Если честно, то не очень, — призналась я.

— А я верю! — блестя глазами, произнес Гродин. — Его находка станет прямым доказательством существования прелюдий!

В профессоре как будто проснулся Карл Вайденхоф.

— Вы не обращались в полицию? Ведь смерть Чарльза...

— А какой смысл? — ответил Гродин. — Разве кто-то поверит, что некая могущественная Организация убивает ученых, собирает обломки, тратит огромное деньги — и все для чего? Чтобы отыскать древний артефакт?

— Да, вы правы, — согласилась я.

— Я понимаю, в какой переплет мы с вами попали, — произнес Гродин. — Но так хочется хоть краешком глаза увидеть гробницу.

— Я знаю, где искать ее.

— Что?

Я кивнула, улыбаясь.

— Бейкер ищет не там.

— В тексте Гомера указана Галмата.

— Да! Бейкер и нашел ручей, который называется Галмата. Но ведь слово это происходит от “агалма”, что значит “статуя”, а Платон в свою очередь ввел новый термин — “Дедали”.

Лицо Гродина застыло, глаза уставились на меня.

— Колодец Финикес Дедали находится как раз за этим селением! — радостно воскликнула я.

— Да, я видел указатель, — кивнул Гродин.

— Я была там и нашла постамент. Он действительно вырублен из красного мрамора! Все, что отыскал Бейкер и его ученые, — совсем не то!

Гродин рассеянно снял очки и полез в карман за платком, чтобы протереть их.

— Как жаль, — произнес он, — что я не воспользовался вашими лингвистическими познаниями раньше.

— Что? — не поняла я.

Гродин достал из кармана трубку и задумчиво сунул ее в рот.

Внутри меня что-то оборвалось. Сердце замерло, кровь заледенела.

Почему я раньше не замечала, что Гродин курит грубку?

Господи!

Человек, который прибыл со статуей из Неаполя...

Он тоже курил трубку!

Я вскочила, но в этот момент в таверну ворвались несколько турок с автоматами. Последним с неизменной улыбочкой вошел Бейкер. За его спиной я видела хозяина трактира, быстро пересчитывающего толстую пачку зеленых купюр. Вот кто сдал меня!

Я посмотрела на Гродина.

Это же он был вчера на раскопках! Это он спорил с Бейкером и распаковывал статую Героса!

Как я его не узнала?

Они заодно!

Я догадывалась, что работы Организации по восстановлению статуи должен координировать какой-то мощный археолог. Но и представить не могла, что это — Майкл Гродин!

А я ему все добросовестно выложила! Дура...

Ошеломленная своими открытиями, даже не заметила, как турки заломили мне руки. Я едва не ткнулась лицом в стол. Перстень Героса выскочил из выреза майки и звякнул о полированные доски.

Бейкер взял перстень и осмотрел его. Затем рывком сорвал с моей шеи.

— Значит, обманула меня, крошка? — ласково спросил он, и в следующее мгновение его кулак врезался в мою щеку.

Удар был таким сильным, что помутилось в глазах. Все-таки ткнулась лицом в дерево. Турки продолжали держать меня.

— Не смейте этого делать! — взвизгнул Гродин.

— Иначе что? — поинтересовался Бейкер. Гродин молчал, опасаясь продолжать.

— Она обманула меня, — сообщил американец. — У нас был уговор. Я свое слово сдержал, а она, оказывается, нет.

Он наклонился к самому уху:

— Так, крошка?

— Не называй меня “крошкой”! — процедила я сквозь зубы и получила еще одну довольно чувствительную оплеуху. Да, Бейкер — самая настоящая скотина. Ведь бьет как мужчину!

Я повернула голову и поймала взгляд Гродина. Профессор Йоркского университета испуганно потупился.

— Вы мерзкий старикашка, — прошептала я. — И Чарльз с вами заодно?

— Чарльз не подчинился, — торопливо заговорил Гродин. — Времени было мало. Статую уже грузили на корабль в Неаполе! Мне нужно было спешить туда, а еще предстояло снять текст со скалы. Ему не понравилось, что на раскопках появились вооруженные люди. Неженка!

— Вы — подонок, Майкл Гродин! — заключила я. — Чарльз оказался намного честнее вас!

— Он сам виноват! Я ищу гробницу Эндельвара уже около двадцати лет! А он — университетский прихлебатель! Я нашел финикийские пергамента! Я отыскал список Фурнеля! Мне... — Он посмотрел на Бейкера. — Нам удалось собрать все мраморные осколки и восстановить статую!

— Значит, вы работаете в этой Организации с самого начала?

Гродин вновь посмотрел на Бейкера.

— Хватит вопросов и ответов! — сказал тот. — Мы не на экзамене.

— Надо же! — удивилась я. — Вы учились в университете? А мне показалось, что вы и начальную школу не закончили.

Едва не схлопотала в третий раз.

— Она нашла постамент, — сообщил Гродин. — Помните указатель к колодцу?

— Черт! — пробормотал Бейкер.

— Перебираемся туда.

— А девчонку?

— Будет с нами. Вдруг еще пригодится.

— Ладно, пусть будет так. Пока что! — с угрозой произнес Бейкер.

Гродин судорожно сглотнул.

— Перевезите туда статую, — попросил он. — Только, ради бога, осторожнее!

Я расхохоталась.

Странно, наверное, это выглядело со стороны. Девчонке заломили за спину руки два здоровенных турка, она вся в крови, но помирает со смеху.

— Ты что? — спросил Гродин.

— Чего гогочешь, мартышка? — поддержал его Бейкер.

— Статую-то делали прямо там! — покатывалась со смеху я. — На месте. Вынести ее было легко, когда она развалилась. Осколки-то ма-аленькие... Мой дед однажды купил великолепное старинное кресло! Из дуба, обитое толстой и мягкой кожей... Несколько его зарплат стоило, но дед очень любил удобные вещи. Однако кресло не пролезло ни в дверь, ни в окно... Вот над чем я смеюсь! Снова вам, ребята, статую распиливать придется, а уже на месте собирать!

— Уведите эту хохотушку, — приказал Бейкер.

Головорезы вытолкали меня в коридор. Проходя к двери, я встретилась взглядом с хозяином трактира, который поспешно спрятал пачку купюр.

— Не жгут руки? — спросила его непринужденно.

— Я столько не зарабатывай за несколько сезон!

— Не волнуйтесь, — заверила я. — От денег, полученных за предательство, проказа начнется только через несколько дней. А пока можете гулять, развлекаться, набивать брюхо. Нос — он ведь не сразу провалится...

Я бы еще много ему наговорила, да коридор закончился.

ГЛАВА 4

Скованные одной цепью

Они никого не стеснялись. Прямо на глазах у местных женщин связали мне за спиной руки и втолкнули в оранжевый внедорожник. Я влетела туда кубарем, угодив в конец салона.

Задние сиденья были сняты, чтобы в салон поместился габаритный груз. Теперь роль груза исполняла я. Впрочем, тут еще чьи-то ноги протянулись поперек.

Рывком головы отбросила волосы с лица.

Ноги принадлежали Лехе Овчинникову...

Наконец-то я нашла его! Правда, все случилось немного не так, как я предполагала.

Овчинников, видимо, спал. Мое появление потревожило сон его светлости, и он хлопал ресницами, не понимая, что к чему. Руки тоже стянуты за спиной. На вид вроде целый, не побитый... Прекрасная мы парочка, не правда ли? Бывшие муж и жена, валяющиеся связанными в кузове внедорожника.

— Ну что, Овчинников, — сказала я, — соскучился без меня?

Снаружи кто-то захлопнул дверцу. На сиденье водителя плюхнулся турок с золотыми серьгами в ушах. Он поглядел на нас в зеркало заднего вида. На его поясе красноречиво висел пистолет в кобуре.

— Баль? — удивленно пробормотал Леха. — Я думал, ты до сих пор по Измиру гуляешь на мои денежки... Ты что здесь делаешь?

— Тебя приехала спасать, — огрызнулась я.

— Интересно... — Он наклонил голову, скептически оглядел веревки, которые опутывали мои руки. — И на какой стадии находится твой план?

— Я к нему еще не приступала.

— Ну-ну...

Возможно, мне показалось, но Лехин язык заплетался.

— Господи, Леха! Ты опять пьян?

— Нет... — как-то неуверенно ответил Овчинников.

— И где ты тут водку умудрился найти?

— У меня язык заплетается не от водки, а от голода, — без обиды ответил Леха.

— Ой! — Я покраснела. Надо же так опростоволоситься, — Извини.

— Нечего извиняться. Скоро сама поймешь, к каким отзывчивым людям ты меня спровадила.

Я посмотрела на него.

— Леш, я целых два дня тебя искала! В самом деле.

— Что ж, вот и нашла, — ответил Овчинников. — Можно я немного посплю? Прошлой ночью меня кинули в какой-то загон для овец. Наверное, подумали, что те — мои родственницы, хе-хе... Эти дуры так блеяли, что я глаз не мог сомкнуть. А теперь ты...

— Тоже дура?

— Нет, просто спать не даешь...

И он самым бессовестным образом закрыл глаза. А мне так хотелось поговорить с ним!

Внедорожник стоял на месте. Видимо, Бейкер с Гродином решали, что делать дальше... Чего я никак не ожидала, так это предательства Гродина! Знаменитый археолог, ученый муж, профессор. Надо полагать, он с 1979 года, когда обнаружил финикийские тексты, связался с Организацией. Как и “Мирбах-унд-Пфайзер”, долго и терпеливо шел к поставленной цели. Раскопки, исследование добытого материала, на основе которого новые раскопки. Шаг за шагом приближался Майкл к оригиналу легенды.

И я ему помогала!

— Гродин — мерзавец! — закричала я во всю глотку. Леха дернулся и открыл глаза. Турок с сиденья водителя пообещал:

— Еще раз пыскнышь — язык отрэжу.

Но я больше не собиралась орать. Меня просто гневный порыв охватил. Захотелось объяснить свою точку зрения окружающим.

Что теперь с нами будет? Вдвойне обидно, что и Леху втянула в эту историю.

Я взглянула на него. Мой бывший спал, как ребенок, — улыбаясь во сне. Наверное, представляет, что мама кормит его вареньем. Он обожает вишневое...

Опять что-то шевельнулось в груди, пока смотрела на его светлые волосы, ироничную улыбку. Что со мной? Мы же разведенные!

Леха нахмурился. То ли в варенье попала муха, то ли сон переключился на другую программу. Может, ему снится передача: “Террористы и заложники”? Угрюмый ведущий мужественно поучает: “Как себя вести, если вы оказались в беде? Старайтесь не перечить террористам. Сидите смирно, не дергайтесь, больше слушайте и ждите освобождения спецслужбами”.

Леха хмурился все больше, ироничная улыбка исчезла.

Эх, позвонить бы сейчас на эту программу. У меня вопрос по существу. Как долго ожидать освобождения спецслужбами, если они не знают и знать не хотят, что нас, к примеру, захватили?

Я посмотрела на турка, развалившегося на переднем сиденье, и на тяжелую рукоять пистолета, торчавшую из кобуры.

Пожалуй, все, что я могу, так это при случае плюнуть в лицо господину Бейкеру, позорящему американскую нацию.

Около часа мы проторчали в ожидании команды на движение. Леха мирно дремал, турок насвистывал какую-то национальную мелодию, я развлекалась придумыванием гнусных прозвищ для Бейкера и Гродина. Мечтала выбраться отсюда и предаться душераздирающей мести. Чтобы море крови, как говорил Паниковский.

На самом деле ситуация складывалась очень серьезная. В любой момент Бейкер может расстрелять нас с Лехой. И никакое заступничество Гродина не по­может. Я слишком много знаю. А Бейкер слишком долго гонялся за мной, чтобы так просто отпустить.

* * *

Наконец турок завел двигатель. Переехали куда-то, постояли, двинулись дальше. Понять, где мы находимся, было невозможно. Я меньше полусуток в этих местах. Все вокруг чужое. Из своего положения видела только прозрачное голубое небо, верхушки скал и парящих птиц.

Любоваться всем этим охота пропала. Мне бы разобраться с веревками на руках. Конечно, не уверена, что, развязавшись, справлюсь с мускулистым соловь­ем-водителем. А вдруг он выйдет из машины опрокинуть кружку пива или проглотить кусочек шашлыка? Тогда можно будет попытаться потихоньку сбежать, унося на себе Леху!...

Только узел не поддавался. Завязан крепко и профессионально.

Нельзя не отметить мастерство турок. Вот заразы! Могли бы связать даму не “дубовым” узлом, а каким-нибудь “ткацким”.

Внезапно мы остановились.

Двери джипа распахнулись, впустив в салон солнечный свет и жару. Меня и щурящегося Леху схватили смуглые волосатые руки и вытащили за шиворот на свежий воздух.

Теперь все ясно.

Мы находились возле прохода, ведущего к колодцу из красного мрамора. Обочина дороги была забита машинами, людьми, техникой. Чуть поодаль я заметила возвышающийся над техникой рифленый борт контейнера. Значит, и статуя уже здесь.

Леха щурился и оглядывался.

— Мы где?

— Это тропинка к постаменту статуи Героса, — ответила я.

— Да хоть “хереса”! — отозвался он. — Я спрашиваю, страна какая?

— А ты что, не знаешь? — удивилась я.

— Слушай, Баль... — Мне подумалось, что он сей­час добавит что-нибудь из сленга пивных, но Леха удержался. — Я этот курорт, где руки вяжут за спиной, а в рот втыкают кляп, не выбирал по каталогу турфирмы! Меня сюда с мешком на голове привезли. Не подумай, что я обижен, но все эти удовольствия испытываю исключительно благодаря тебе!

— Прости меня... Мы на Крите.

— Это где?

— Остров в Средиземном море.

— Рядом с Азербайджаном, что ли?

Я поморщилась, но освежила Лехину память.

— Тут поблизости Греция, Турция, Египет... Никакого Азербайджана! Ты Средиземное море с Каспийским перепутал...

Леха пожал плечами:

— Когда я в школе учился, Азербайджан находился на берегу Средиземного.

Все понятно! Троечник Леха географией явно не увлекался.

Возле прохода к колодцу, как раз за указателем, который я уничтожила, стояли Гродин и Бейкер. Лопоухий американец оперся одной рукой на скалу и с ухмылкой слушал, как профессор археологии доказывал, что проход нужно увеличить отбойными молотками.

— Нужно больше рабочих! — говорил он. — И несколько компрессоров. Помню, в Тунисе наткнулись на слой щебня, который не могли взять киркой. Раскрошили отбойным молотком. Изумительный инструмент!

— И через сколько лет мне здесь появиться, чтобы оценить ваш труд?

— Что? — спросил Гродин, подняв на американца глаза и нервно попыхивая трубкой.

— Использовать отбойные молотки на такой могучей скале — то же самое, что зубочисткой сверлить дырку в Китайской стене.. Я предлагаю более кардинальный способ. — Бейкер довольно улыбнулся, даже его замечательные уши покраснели.

— И какой же?

— Взрыв!

Гродин задумался на секунду.

— А ведь это мысль!

— Сверлим несколько отверстий у основания, закладываем взрывчатку... Бах!... Получится не проход, а целая автострада.

— В этом что-то есть, Бейкер! Очень неплохая мысль...

Тут не выдержала я:

  — Вы что, сдурели?

Оба повернулись ко мне, словно впервые увидели.

— Вы оба спятили! — продолжала я. — Вести взрывные работы в горах, не разведав их толком? Да вас обвалом накроет! Или ступенька, на которой стоит колодец, обрушится! Что, есть желание теперь постамент собирать по осколочкам?.. А вы, Бейкер, еще ответите за ту запись в моем паспорте!

Первым отреагировал американец.

— Это кто тут развякался? Русская скалолазка? У меня есть ненавязчивое желание скинуть тебя с обрыва. Как тебе такой альпинизм?

— Девчонка права, — сказал Гродин — Мы не можем рисковать.

И вернулся к доказательству преимущества отбойных молотков. А нас с Лехой турки тем временем втолкнули на узкую тропку между скалами. Минут десять мы шли, подгоняемые тычками автоматных стволов, пока не оказались на горном лугу.

Здесь собралось уже много людей. Они раскрывали ящики с инструментами, растягивали шатры палаток. Два геодезиста с теодолитом и трехметровой линейкой измеряли рельеф.

— Алена, чего они все делают? — спросил Овчин­ников.

— К пикнику готовятся.

— Понимаю, — кивнул он. — А мы, значит, в качестве основного блюда. Занятно... Хотя я и сам бы с удовольствием откусил от тебя кусочек.

— Это завуалированный комплимент, вызванный долгим удержанием и сексуальным голодом?

— Нет, — ответил Леха. — Просто голодом.

Турок с автоматом — у этого была только одна серьга в левом ухе — подвел нас к скрытым в траве развалинам, куда я едва не провалилась утром.

— Сюда, сюда! — твердил он, довольно улыбаясь. — Здэсь вам будет карашо, здэсь вам будет уютно.

Он подталкивал нас в направлении темного спуска, ведущего под землю. Вниз вели перекосившиеся каменные ступени, низкий свод обрушился во многих местах. С опаской наклонив голову, Леха полез пер­вым. Я уже собралась за ним, как внезапно почувствовала грубую ладонь на ягодице.

— А ты не спэши, красотка...

Я замерла. Внутри меня возник неприятный холо­док.

К горлу подступила тошнота.

— Не спэши! Какая у тебя крепкая...

Я резко лягнула его в пах.

Со всем чувством, которое испытывала к этим гро­милам-туркам.

Удар получился на славу. Я даже не ожидала от себя такого. И уж точно не просчитывала — расстреляет меня турок или нет. Просто подняла пятку и разогнула ногу в колене.

Охранник рухнул на землю, автомат вывалился из его рук. Он катался по траве, суча ногами, но не издавая ни звука.

Я смотрела на оружие. Так и хотелось схватить его... только вот руки за спиной связаны...

Словно из-под земли появился Бейкер.

Коротко посмотрел на меня, подобрал автомат. По­том футбольным ударом врезал турку по морде.

Любителя “клубнички” наконец прорвало, он хрипло заорал и заохал. Бейкер наставил на него дуло автомата.

— Я же предупреждал, чтобы вел себя аккуратно с пленниками. Ах ты, стамбульский боров!

Он врезал охраннику еще и по ребрам, потом поднял на меня взгляд:

— Спускайся вниз!

Я попятилась от американца, споткнулась. Затем повернулась к подземелью и наткнулась на Леху, который наблюдал за происходящим.

— Умеешь ты обращаться с людьми, Алена, — сказал он.

— Нечего было хватать меня!

— Боже мой! — с притворным ужасом воскликнул он. — А я это делал в течение четырех лет! Если б только знал, что каждый день рискую своими... своим здоровьем!

— Последний год ты предпочитал бутылку, а не меня. Так что помолчал бы о здоровье! Печень...

Меня оборвал тычок другого турка. Точь-в-точь похожего на предыдущих. Бейкер клонирует их, что ли? В следующий раз поинтересуюсь

Разрушенная лестница привела нас в каменную комнату. Мрак рассеивал поток света, падающий из окна в потолке. Наверное, сюда я и провалилась, когда несколько часов назад обнаружила луг.

Вдруг у окна появилась голова Бейкера.

— Знаешь, Скалолазка, на самом деле я — волшебник, — сказал он.

— В смысле, умеете вытащить из человека душу вместе с кишками? Волшебник пытки?

— Нет. Добрый волшебник. Я могу исполнить твое самое заветное желание.

— Господи, спасибо! Неужели добровольно усядетесь на электрический стул!

— Я говорю о заветном... Ты же мечтаешь, чтобы я отстал от тебя, верно? Пожалуйста.

Он бросил что-то вниз. Какое-то колечко мелькнуло в лучах и упало на каменный пол, зазвенев.

Я подалась вперед, собираясь выяснить, что это. Но Леха вдруг оттолкнул меня к стене, а в следующий миг полуразрушенную лестницу, по которой мы спускались, потряс взрыв.

Как молотком ударило по барабанным перепонкам, и я закричала от боли. Воняло взрывчаткой, пыль кружилась вокруг, медленно оседая. Обломки плит намертво перегородили единственный выход.

Боль в ушах постепенно слабела. Наглотавшись пыли, я надрывно кашляла. Леха, прищурившись, смотрел вверх.

— Твой друг бросил гранату на лестницу, — сказал он. — Теперь мы в могиле.

Я задрала голову. Лица Бейкера не разглядеть, но не сомневаюсь, что он улыбается своей самой гнусной улыбочкой.

— Ты хотела, чтобы я отвязался от тебя, — произнес Бейкер. — Я это сделал... Мы тут некоторое время будем копошиться, пока не отыщем летательный аппарат прелюдий... Попрошу громко не кричать, иначе закроем вас плитой и оставим без света. Так что советую умирать без стонов и проклятий. Профессор Гродин просил передать, что очень сожалеет. То же самое он говорил, стоя над трупом своего коллеги Чарльза... Ну не буду вам докучать. Всего доброго! Будьте счастливы. На том свете, разумеется.

И Бейкер исчез, как будто его и не было.

Я вскочила и бросилась к выходу. Руки по-прежнему связаны за спиной.

Тяжелые обломки каменных плит перегораживали выход надежнее, чем дверь банковского сейфа. Промежутки между ними заполняли мелкие камни и вязкий песок.

Я без сил опустилась на пол.

Вот и допрыгалась, Скалолазка!

Никогда не думала о том, как встречу смерть, но почему-то полагала, что будет тусклый свет, мягкая постель, страдальческие лица детей и внуков.

Похоже, умирать придется, лежа на жестких камнях, стуча зубами от холода и голода, разглядывая физиономию бывшего мужа.

А Бейкер и Гродин тем временем отыщут гробницу Эндельвара!

Если она вообще существует...

* * *

Минут двадцать мы с Овчинниковым сидели молча. Я прислонилась к стене возле входа, мой бывший — к противоположной. Сверху доносились шум и далекие голоса.

Первым молчание нарушил Овчинников.

— Чего он сказал? — спросил Леха.

— Кто? — не поняла я.

— Ну... твой друг, который выход завалил.

Вот это тормоз! Или он спал, пока Бейкер произносил надгробную речь?

Я решила, что Леха издевается надо мной.

— Ты что, не понял? Он оставил нас здесь подыхать!

— А-а, — кивнул Леха и, удовлетворившись ответом, замолчал.

— Это все? — спросила я.

— Ты о чем?

— Это вся твоя реакция на сообщение о том, что через пару-трое суток мы испустим последнее дыхание?

— А какой должна быть реакция?

Я растерялась:

— Ну, не знаю... Ты же мужик! Должен вскочить, заорать во все горло, колотить кулаками по стенам, грызть камни!

— Что-то не хочется... И потом трудновато колотить кулаками по стенам, когда руки связаны за спиной.

— Ты спокойно будешь умирать в этом склепе, Ов­чинников?

— Нет, я бы, конечно, предпочел смерть в сауне и в окружении пышных блондинок. Тощие брюнетки приелись... — Это намек на меня. — Я бы хотел, попивая коктейль и слушая дикий рок, вколоть себе смертельную дозу героина. Чтобы отойти в мир иной с кайфом.

— Чего ты мелешь? — раздраженно оборвала его я. — Ты не принимаешь наркотики. Ты даже прививок боишься!

— Я рассказываю, как хотел бы. Но раз нет блондинок и тощую брюнетку обнять не получается, тогда можно и так... От голода на холодном полу.

Я замолчала, но от философского Лехиного спокойствия гнев так и распирал меня.

Это тот самый Овчинников, совместной жизни с которым я не вынесла! Делает все, чтобы разозлить меня... Иногда я думаю, что все его попойки и ночные похождения преследовали именно эту цель. Не понимаю только смысла? И особенно не понимаю, зачем он злит меня в такой ситуации!

Не представляю, сколько времени просидела, надувшись. Может, полчаса, а может, час.

Наконец, нашла что сказать:

— Твоя мама звонила.

Леха вяло повернул ко мне голову.

— Зачем?

— Тебя спрашивала.

— И что ты ответила?

— Я в это время занята была. На небоскреб во Франкфурте карабкалась.

— По лестнице?

— Нет, по наружной стене.

— Вижу, ты неплохо развлекалась, пока я путешествовал, связанный, из одного багажника автомобиля в другой.

— Леха, может, перестанешь? Мне сейчас не до шуток!

— А мне до шуток? — серьезно ответил он. — Думаешь, я тут из удовольствия сижу?.. — Он замолчал, а затем продолжил: — Так что сказала мама? Как обычно, прополоскала тебя вместе с грязным бельем?

— Ну, ты знаешь ее... Обвинила меня во всех немыслимых бедах, свалившихся на землю русскую. А еще в том, что я развратила ее сына.

— А разве не так?

— Ты спятил, Овчинников? Я тебе бутылку в рот совала? Или по кабакам за руку водила?

— Ты пропадала на работе и в своем долбаном альпинистском кружке!

Ничего себе! Вот такие претензии можно услышать, умирая в разрушенном подвале далекого острова Крит!

— Леха, ты наслушался своей мамы! — стала я терпеливо объяснять. — Увидев меня в первый раз, она тут же вообразила, что я диссидент, который только и думает, как развалить вашу крепкую коммунистическую семью. В каждой ее фразе сквозила затаенная угроза, словно я ирод и закоренелая фашистка, скрывающая свои взгляды. И ты теперь так считаешь, подумай, вспомни меня! Мы же прожили целых четыре года!

— Слушай, Баль! — заявил Леха. — Я готовлюсь умереть, делаю все, чтобы это прошло как можно менее болезненно! А ты вдруг сообщаешь, что тебе звонила моя мама. Сама думай, о чем говоришь! Знаешь, как она расстроится, когда узнает все...

— Тихо!

Леха замолчал.

В наступившей тишине я различила доносившийся через световое окно шум. Какой-то стрекот... Где-то я уже слышала подобный...

Во Франкфурте, на небоскребе!

Вертолет!

Так и есть. Не знаю, в чьи подлые мозги — Бейкера или Гродина — пришла эта идея, но, несомненно, она удачная. Переместить статую к постаменту по воздуху. Никаких отбойных молотков и тротиловых шашек. Быстро и аккуратно!

Я позавидовала Гродину дикой завистью. Он найдет гробницу, а я так и не узнаю, что там внутри!

С Лехой мы больше не разговаривали. Ему не хотелось. Он, видите ли, готовится к смерти! Ишь, шахид какой!

Надо же! Он считает, что начал пить из-за меня. Потому что я задерживалась на работе и в альпинистском клубе. Что же ты, Овчинников, раньше этого не говорил?! Завязать бы я не завязала, конечно, но можно было придумать что-нибудь вместе. А ты молчал в тряпочку и потихоньку прикладывался к бутылке. Стеснительный какой!

Прошел еще час. Может, больше. Начала мучить жажда. От ударов Бейкера тихо ныла челюсть, к тому же, кажется, раздувшаяся.

— Что с тобой? — спросил Леха, заметив, что я открываю и закрываю рот.

— Ударилась, теперь челюсть болит. Нужно приложить что-то холодное.

— Прислонись к камням. Они холодные.

— Добрый ты!

— Какой уж есть.

Я попыталась воспользоваться советом, встала на колени и только прислонилась лицом к камням, как поток света, падающий из отверстия, резко уменьшился. Кто-то заглянул в наш уютный склеп. Милости просим! Мы с Овчинниковым рады гостям!

В проеме появилась голова Бейкера.

— Еще дышите? — спросил он.

— Волшебник из вас никакой, — откликнулась я. — Мы ведь уже распрощались!

— Закрой рот, Скалолазка.

Он бросил что-то вниз.

Я вздрогнула, подумав, что на этот раз Бейкер швырнул гранату прямо нам под ноги. Даже Леха-шахид дернулся. Но через секунду мы увидели, что Бейкер отправил вниз нечто более крупное, чем осколочная граната.

Расправившись до пола, повисла веревочная лестница. Нижние деревянные ступеньки стукнулись о камни. Лопоухий американец проворно спустился вниз, подошел ко мне.

Достал что-то из кармана. В руке сверкнуло лезвие ножа.

Холодный блеск стали заставил меня напрячься.

Бейкер быстро наклонился и разрезал мои веревки.

— Забирайся, — велел он, направив на меня нож. Я выглянула на лестницу.

— А если я откажусь?

— Не откажешься.

Он прав. Я спросила только из вредности. Подошла, взялась за веревки и посмотрела в промежуток между ступеньками на Овчинникова.

— Иди, Алена, — сказал он по-русски, чтобы не понял Бейкер. — Может, тебе удастся спастись.

Вздохнула и полезла наверх. Там меня ждали турки.

Что они задумали? Зачем я им понадобилась? Следом появился Бейкер.

— Вперед, — приказал он, подтолкнув меня к проходу, который вел к постаменту-колодцу.

* * *

Закрытый скалами луг преобразился. Его зеленую сочную траву успели вытоптать — еще бы, такой табун турок и критян сюда запустили! Половину луга занимали огромные шатры палаток, накрытые маскировочной сеткой. На всех тропинках виднелись часовые, один из них устроился на верхушке огромной глыбы, торчавшей на окраине луга. Она напоминала речную ракушку, застрявшую в песке, или воткнувшийся наполовину в землю НЛО.

Шли молча.

Что они еще задумали?

Я не решалась озвучить свой вопрос. Лучше погладить крокодила, чем разговаривать с Бейкером.

Но все-таки интересно... У них есть статуя, есть постамент, даже перстень у меня отобрали... Бейкер решил казнить меня при всех, в назидание своим остолопам?.. Вряд ли...

Чего голову ломать? Сейчас узнаю.

Где-то посередине пути я заметила под ногами осколок. Обычный стеклянный осколок от разбитой бутылки пива. Сколько времени он здесь провалялся? Год, а может, десять лет?

Хотела упасть на тропинку и схватить его, спрятать в ладони. Но сзади напирал Бейкер, пришлось плестись дальше.

Досадно.

Проход закончился, и перед глазами открылась площадка, на краю которой находился огненно-красный постамент-колодец. Статуя была водружена на него и являла собой воистину удивительное зрелище!

“Кровавый” царь Герос надменно стоял на склоне, гордо обозревая панораму гор. Растопыренные пальцы правой руки направлены вперед, словно пытались схватить невидимого воробья, левая рука покоилась на рукояти секиры. Покрытая сетью трещин багровая борода искрилась в солнечных лучах. Вид собранной и установленной древней статуи наполнял неведомым восторгом и трепетом. Я почувствовала себя рабыней — одной из многих, кто прислуживал жрецам, скульпторам и каменотесам, день за днем наблюдавшим, как с каждым ударом зубила из куска мрамора проступали очертания грозного Героса.

Гродин стоял возле постамента, держась за высокую лестницу-стремянку, и, задрав голову, задумчиво разглядывал вытянутую руку статуи. Я приблизилась к нему, ощущая за спиной дыхание Бейкера. Кроме нас троих, на площадке никого не было.

Увидев меня, Гродин потряс перстнем Героса.

— Как им пользоваться? — угрожающе спросил он. — Кольцо налезает на все пальцы статуи одинаково свободно!

Я уставилась на него.

— Вы позвали меня только за этим?

— Доиграешься, Скалолазка! — Бейкер ткнул меня в спину кончиком ножа. Я вскрикнула от боли. Изверг!

— Я — лингвист, — крикнула, не удержавшись, — а не археолог! Если вы, Бейкер, действительно окончили университет, то должны понимать разницу. Или для вас “Гоген” и “галоген” одно и то же?

Сжалась, ожидая, что он всадит нож в спину по самую рукоять. Но Бейкер медлил.

— Она подменила перстень! — предположил Гро­дин.

— Сомневаюсь, — ответил американец. — Верно, крошка?

Он схватил меня за волосы, запрокинув голову... Больно, но я молчала.

— Верно, — ответил он вместо меня.

— Посмотрите, — сказал Гродин, обращаясь ко мне и забираясь на стремянку. — Перстень не держится ни на одном из пальцев!

Он поочередно примерил артефакт на каждый перст статуи. А я смотрела на расставленные “ноги” стремянки. Если пнуть их, то Гродин вместе со всеми своими университетскими знаниями, учеными степенями и перстнем полетит в пропасть...

— Видите, видите? — спрашивал он.

— Ага, — ответила я, с трудом оторвавшись от созерцания стремянки.

Я не убийца. Не могу поднять руку даже на самого последнего из подонков.

— Так как им пользоваться? — не унимался Гро­дин.

— Я не знаю, — устало ответила я. — Верните меня обратно.

— Девочка просится в свой морг, — подхватил Бей­кер. — Никаких проблем.

Он толкнул меня в спину, я упала на колени.

— Может, убить ее прямо сейчас? — произнес лопоухий янки.

Я почувствовала на шее холодное лезвие ножа. Меня пробил озноб.

— Не нужно, — ответил Гродин. Его лица я не видела. — На подходах к гробнице наверняка будут древние надписи, которые мне не перевести. А она знает много языков.

— Я пить хочу, — сказала я.

— Переживешь, — ответил Бейкер и заломил мне руки за спину. Я почувствовала, как мои запястья стягивает веревка.

— Аккуратнее! — предупредила я. — Не дрова вяжете!

Он только хмыкнул. Закончил работу и поставил меня на ноги. Гродин обогнал нас, задумчиво нырнув в проход между скалами.

На мгновение мы задержались возле статуи, и я обратила внимание на ее левую руку, ладонь которой лежала на рукояти секиры. Это оружие — символ царской власти, но меня привлекло другое.

Запястье Героса охватывала тонкая вязь, похожая на браслет. Только браслетом она не являлась.

Бейкер подтолкнул меня, и мы двинулись за Гродином.

Сейчас меня бросят обратно в подвал, из которого нет выхода. Пока я на свободе, нужно бежать... Ага, убежишь тут со связанными руками, когда тебя охраняет сам Бейкер. Утопия.

Едва не пропустила замеченный стеклянный оско­лок.

Времени на раздумья не оставалось. Сейчас или никогда!

Носок правой ноги запнулся о булыжник, и я распласталась на тропинке лицом вниз, купая волосы в пыли. Отшибла плечо и бедро, но жертва того стоила.

Рассыпавшиеся волосы закрыли лицо, и зубами я ухватила осколок с каменистой тропы.

— Что же ты неуклюжая такая, — пробормотал Бей­кер, поднимая меня.

Осколок скрылся в моем рту... Но какие острые у него края! Как бы не порезаться!

Я поднялась. Мотала головой, стряхивая пыль с волос.

— Чего молчишь? — поинтересовался Бейкер.

Я гордо вздернула подбородок, возвела глаза на узкую полоску неба между скал, словно непримиримый политический узник.

— Ладно, молчи-молчи...

В следующее мгновение он так сильно толкнул меня в спину, что от неожиданности я едва не проглотила драгоценную добычу.

Вот мучений было бы! Я не йог, чтобы глотать стекла без последствий для здоровья.

Но все обошлось.

Гродин далеко обогнал нас, и, когда мы вышли на луг, он уже входил в палатку. На ее пологе красовался герб университета Йорка — щит с тремя соборами.

Хоть бы университет не позорил!

Возле развалин меня вдруг охватила паника: как Бейкер будет спускать меня обратно к Овчинникову. А вдруг бросит! Высота — метров семь. Я себе ноги переломаю о каменный пол!

Ух, кажется, свободный полет отменяется: турки приготовили веревочную петлю. Бейкер поставил меня перед отверстием и накинул петлю на шею. По­том криво усмехнулся:

— Может, так тебя и спустить?

Я молчала. Многое могла бы высказать ему, и неизвестно чем бы дело кончилось. Но на свое же счастье во рту я прятала осколок.

Бейкер расправил веревку, опустил на мою талию и туго затянул.

Черт! Статическая... Эти гамадрилы вряд ли имеют представление, как транспортировать человека. Рванут еще... Не поломали бы меня!

Двое турок взялись за другой конец веревки. Слабина приличная. Эй, так нельзя!...

— Прыгай! — велел Бейкер, подталкивая меня острием ножа.

Я прыгнула. Веревка врезалась в поясницу. Я бы заорала, да стекло во рту не позволяло.

Косолапые турки опускали непрофессионально, рывками. Веревка все больнее врезалась в тело, и мне казалось, что я вот-вот потеряю сознание. Руки бы им поотрывать за этот спуск или самих так подвесить!

Когда до пола оставалось около метра, я услышала сверху щелчок. Что-то знакомое... Но вспомнить не успела. В следующую секунду перерезанная веревка лопнула, и я грохнулась на камни, освободившись от мучительной петли.

Обрезанный конец свалился на меня.

Жива. И слава богу. Эх, попить бы еще.

— Алена, как ты? — раздался осторожный шепот Овчинникова.

В окне торчала голова Бейкера, и я не смела шевельнуться, тем более ответить Лехе. Только когда тень Лопоухого исчезла, я отползла к стене.

ГЛАВА 5

Два ночных лазутчика и царь Герос

Свет постепенно меркнул. Наверху наступал вечер. Горло мое напоминало полдневную африканскую пустыню. Я прикоснулась губами к камням стены, но на них, как назло, не было ни капли влаги. Один песок.

Овчинников выспался за день, и к вечеру в нем вдруг прорезался оратор. Он рассказал про всех подружек, с которыми переспал за время разлуки со мной, красочно описав недостатки каждой. Когда подружки закончились, обрисовал внутреннее устройство ночных московских клубов, перечисляя количество столиков и охранников. Последних он помнил по именам. Видимо, не раз имел с ними дело. Потом неожиданно переключился на размышления о сущности человека:

  — Бренная душа на самом деле принадлежит Господу. Следовательно, человек не волен ею распоряжаться, он как бы арендует душу у Всевышнего. Расплачивается своими чувствами, мыслями, поведением, угодными тем, кто работает в прокате душ. И что же получается? Из-за какой-то жалкой душонки мы должны лишать себя прелестей массовой культуры, винно-водочной продукции? Практически постричься в монахи? Монашество — вот сущность, навязанная нам арендованной душой! Так на хрена такая аренда вообще нужна?!

Посмеиваясь, я пилила веревки стеклянным оскол­ком. Процесс небыстрый, но время есть. Можно резать до тех пор, пока от обезвоживания не начнутся галлюцинации и я случайно не рубану по венам.

Осколок небольшой, кисти крепко стянуты, так что работать очень неудобно. Но я старалась. Пыхтела и не отступала. Ведь я упрямая.

На небе уже горели звезды, гомон из лагеря наверху утих, сменившись стрекотом цикад, а Леха все не мог угомониться. Или он так утолял жажду и голод?.. Как бы то ни было, но теперь мой бывший заливал про исследования срезов льда в Антарктиде. Ума не приложу, где он это услышал. Книг и журналов Леха не читал. Не иначе нажал не ту кнопку телевизора и случайно включил канал Дискавери.

Наконец сдалась последняя веревка, я расправила руки и поднялась во весь рост. Леха замер на словах “гляциологическая обработка данных”.

— По-моему, — сказал он, — у меня начались видения. В последний раз такое было, когда я поспорил в “Гранд-Динамо” с одним типом, что выпью больше него.

— Ты продолжай пока рассуждать про гляциологию!

Ноги плохо слушались. Еще бы. Просидела часов пять!

Подошла к Овчинникову и стала резать веревки, а Леха послушно затарахтел про исследования полярного льда, но как-то без энтузиазма.

На Лехины узлы мне понадобилось минут десять. Когда его руки оказались свободны, он замолчал и поднялся, опираясь на стену.

— Что же дальше? — спросил он. — У тебя и семиметровая лестница где-нибудь припрятана?

— Я сама себе лестница.

На камни, из которых был сложен подвал, я уже давно поглядывала. И решила, что добраться по ним до светового окна не сложнее, чем влезть на стеклянный небоскреб “Мэйн Тауэр”. Вот только скальных туфель нет, поэтому на своде придется тяжеловато. Зацепы там имеются, но выдержат ли пальцы тяжесть тела?

Вокруг пояса я обмотала огрызок веревки, на которой Бейкер спустил меня в подвал, стянула кроссовки.

Выбрала щели в кладке, ухватилась за них, поставила правую ногу на крошечный выступ и оторвалась от пола.

Леха с открытым ртом смотрел на меня.

— А что делать мне? — спросил он.

— Жди пока, — откликнулась я.

Некоторые выступы едва прощупывались, пальцы с трудом цеплялись за них. Здорово пригодился бы “скайхук”. Поверхность — как раз для него. Только все мое снаряжение осталось в кустах дикой малины на окраине селения Малоко.

Семь метров по стене я преодолела минут за десять. Это не проблема. Почти как тренажер, который я прохожу раз по двадцать за тренировку.

А вот по своду я еще не ползала без крючьев и страховки. Тут нужна тройная осторожность!

Я отцепила правую руку и стала ощупывать пото­лок. Кажется, нашла щель между плитами. Вставила пальцы и оперлась на них, чтобы освободить вторую руку.

Для нее зацепа не было, зато обнаружилась расщелина, в которую я вставила кулак. Итак, руки уже на потолке, а ноги еще на стене. Пора их перебазировать.

Нащупывая упор, согнула ногу, словно обезьяна.

Нашла, уперлась... Теперь вторая нога...

Вот я и на потолке!

До светового окна осталось не больше трех метров. Но дались они с превеликим трудом.

Почти возле самого отверстия вспотевшая правая ступня выскользнула из щели в каменной плите. Левая нога, не имевшая достаточной опоры, тоже сорвалась, и я повисла на руках... Да что там — руках! На трех с половиной пальцах!

— Я тебя поймаю! — закричал снизу самоотверженный Леха.

— В следующий раз, — пробурчала я и, качнувшись, закинула ноги в отверстие окна.

Зацепилась ступнями — зацеп надежный. Отпустила руки и опрокинулась вниз головой.

— Ты прямо как гимнастка! — восхитился Овчин­ников. — Извини, что так тихо выражаю свой восторг. Просто во рту пересохло, словно в похмельное утро.

Я согнулась, ухватилась руками за края окна и очутилась на поверхности.

Лагерь погружен в темноту, вот и чудненько! Во­круг — ни души. Все небось дрыхнут в палатках!

Размотала веревку, накинула петлю на торчащий из земли обломок толстой сваи и сбросила конец Овчинникову.

Несколько минут Леха кряхтел, но все-таки преодолел семь метров высоты. Я помогла ему выбраться.

— Наконец мы свободны, — промолвил он.

— Что бы ты без меня делал!

Леха отреагировал моментально:

— Без тебя, Алена, я сидел бы сейчас дома, смотрел футбол и потягивал пиво.

Я усмехнулась. Он чертовски прав!

— Кстати, знаешь, чья команда “Бавария”?

— Как чья? Баварская, конечно!

Блеснуть познаниями не удалось...

— Ну что? — спросил он. — Домой? Я смотрела на него. В темноте лица не видно, только контур головы.

— Леша... Я должна узнать, что находится в гробнице Эндельвара. Она здесь, рядом! Я знаю, как отыскать ее. Если не сделаю этого, потом буду мучиться до конца своих дней. Эти громилы... — Я указала на темные палатки, — ...не ученые. Они возьмут то, что им нужно, и взорвут гробницу. Никаких исследований, никаких отчетов... Пара тротиловых шашек — и великое открытие не состоится! А есть люди, которые посвятили всю жизнь поискам этой гробницы...

Овчинников молчал.

— Ну, что скажешь? — спросила я.

— Потом поедем домой?

— Клянусь.

* * *

Я оставила Леху возле развалин, взяв с него честное слово, что он не двинется, пока я не вернусь, а сама отправилась к тропинке. Нужно забрать альпинистское снаряжение. Все, какое только унесу на себе.

Когда глаза привыкли к темноте, я обнаружила часового, сторожившего проход к селению. Темная фигура бродила взад-вперед. Я обернулась в другую сторону, приглядываясь. Путь к статуе контролировал другой охранник.

В принципе, никто и не сомневался, что Бейкер выставит сторожей. Не беда. Тому, кто умеет ходить по воде, мост не нужен.

Я полезла на скалу.

Вспомнилась первая ночь на побережье Эгейского моря, когда я медленно и расчетливо спускалась по темной отвесной стене, выверяя каждое движение...

И вот снова ночь, снова на скалах. Но страхи остались позади, потому что я преодолела смерть, на которую меня обрек Бейкер. И мне совсем не страшно порхать по камням, подобно ночному привидению.

Преодолев массивный гребень, который отделял луг от дороги, я спустилась к селению. Кустарник дикой малины нашла быстро.

Все на месте — сумки и мотороллер. Первым делом нащупала пластиковую бутылку с минералкой. Приложилась к ней и, запрокинув голову, принялась жадно хлебать живительную влагу.

Хватит! Нужно Лехе оставить, да и нельзя много пить перед работой.

При свете ручного фонаря вскрыла сумки.

Пуховая куртка, конечно, ни к чему. Сразу отбросила ее в сторону.

Вытащила поясную страховочную систему и сразу надела, крепко-накрепко застегнув ремни и лямки. Теперь чувствовала себя гораздо увереннее. Словно младенец, вернувшийся в уютную колыбель. Для Лехи ничего нет. Позже что-нибудь придумаю.

Поразмыслив, не стала вешать на пояс карабины, закладки и крючья, как делала обычно. Сложила все в рюкзак “Тибет” так, чтобы не гремело.

Скальные туфли — тоже в рюкзак. Уверена, что пригодятся. Туда же — два фонаря, бинокль, перчатки, лейкопластырь, нож, молоток и все-все-все остальное. В завершение прихватила пару мотков веревки и бегом понеслась обратно.

Скалу преодолела чуть медленнее, чем в первый раз. Неудивительно, ведь нагрузилась под завязку. Как беспилотный космический корабль, который доставляет на орбитальную станцию ящики с провизией, оборудованием и хомячками для экспериментов...

Лехи на развалинах не было.

Я обыскала все вокруг, тихо звала его, но безрезультатно.

В лагере вроде спокойно. Часовые на местах... Куда подевался мой беспутный “Одиссей”?

Поправив веревки, — уж слишком неудобно нести сразу два мотка — я, подобно японским шпионам, тайком стала пробираться к темным шатрам палаток.

Где-то на середине пути наткнулась на еще одного часового. Возле самого лагеря. Упала на землю, стараясь слиться с камнями.

Часовой попался какой-то странный. Вместо того чтобы охранять сон дружков, он, крадучись, перебегал от палатки к палатке.

Понаблюдав за ним, в конце концов сообразила.

— Овчинников! — позвала я. Фигура замерла и повернула в моем направлении голову.

Ну, точно, он!

Я осторожно приблизилась к Лехе.

— Ты чего тут делаешь? Я где велела ждать?

— Тебя только за смертью посылать, — отозвался он. — Так пить хочется, что с ума схожу.

— Вот, возьми... — Я протянула ему бутылку с минеральной водой. Он выхлебал все без остатка и вместо благодарности недовольно спросил:

— Это что, минералка?

— Ну, знаешь! — яростно зашептала я. — Не встретился мне по дороге пивной ларек!

— Весьма напрасно.

— Заткнись!

Я схватила его за руку и потащила к палатке с гербом университета Йорка. Мы присели на колени, я приоткрыла полог.

— Ты знаешь, — прошептал Овчинников, — что по нормам международного права совершаешь взлом?

— Леха, что тебе в рот запихнуть, чтобы ты заткнулся?

— Поллитру беленькой.

По-моему, он бравирует своими запоями!

— Тихо!

Я прислушалась к сопению, доносившемуся из палатки.

Внутри только один человек. Я уверена.

Вытащила из рюкзака нож — Овчинников демонстративно шарахнулся от меня.

— Алена, в самом деле! Напрасно ты это... Я много говорю лишь оттого, что сильно есть хочется.

— Да заткнешься ты наконец! Это для моего старого друга...

И я влезла в палатку. За мной последовал Леха.

Представьте себе, что видите сладкий сон. Вас ласкают молодые девушки, или муж пришел с работы трезвым и принес цветы... И вдруг — сильный тычок в ребра! Вы поднимаете веки, а в глаза бьет яркий свет. Пытаетесь вскочить, но не можете, потому что к горлу прижато холодное отточенное лезвие. Хотите крикнуть, да рот заклеен лейкопластырем... Какие будут ощущения? Будто на столе у Потрошителя, правда?

Когда я будила Гродина, надеялась именно на такую реакцию.

Майкл жмурился и что-то надрывно мычал через лейкопластырь.

— Доброе утро, профессор Гродин! — произнесла я. — Вы верите, что души умерших иногда возвращаются к живым и заклеивают рот лейкопластырем, а к горлу приставляют нож?

Леха рядом хмыкнул, продолжая опутывать белой клейкой лентой руки и тело профессора.

Гродин на секунду замолчал, а потом издал протяжный крик, больше напоминающий стон недоеной буренки.

— Нет-нет! — поспешила я заверить его. — Не нужно столько слов!

Леха работал стремительно, на совесть. Я стала помогать ему. Для хорошего человека лейкопластыря не жалко. А для Гродина — вдвойне!

— Ну как? — спросил Овчинников.

— Практически мумия! — заключила я, глядя на опутанного лейкопластырем, мычащего Гродина.

— Мумия — это хорошо, — согласился Леха и с громким хрустом куснул ябдоко.

— Где взял? — удивленно спросила я.

Через минуту мы уплетали фрукты за четыре щеки. Финики, персики, бананы... Пронырливый Леха где-то даже откопал бутылку французского коньяка, но под моим гневным взглядом отбросил ее в дальний угол.

Насытившись, я вернулась к Гродину.

— Сбросить бы вас со скалы, — с сожалением произнесла я. Археолог отчаянно замотал головой. — Но я сделаю еще хуже... До рассвета отыщу гробницу Эндельвара и возьму то, что вас так интересует. А вы до конца дней будете грызть свою трубку и жалеть, что продались шакалу Бейкеру.

Гродин отчаянно замотал головой.

— Он хочет что-то сказать, — предположил Овчин­ников, с чавканьем пережевывая изюм.

— Ничего не хочу от него слышать.

— А мне интересно.,

Я приставила кончик ножа к морщинистому горлу Гродина, чтобы он не смел крикнуть, и сдернула пластырь со рта.

— Вы не представляете, с кем связались! — заговорил профессор. — Это Организация, могущественнее которой на свете нет. Вы напрасно встаете у нее на пути, Элен!

— Старые байки, — сказала я Лехе, возвращая лейкопластырь на место. — Нас не запугать.

Столик для археологических находок был завален фотографиями и ксерокопиями. Я узнала и финикийские пергаменты, и копию текста со скалы. Поверх всего лежал перстень Героса, гордо хранивший в себе тайну статуи. Рядом — сильное увеличительное стекло, которое концентрировало луч фонаря в маленький желтый круг на белых листках бумаги. Я взяла и перстень, и лупу, забрала и сотовый профессора, откопав его среди бумаг.

— Прощайте! — сказала я. — Если Господь существует, то, надеюсь, он накажет вас. А я не буду.

Подхватила один моток веревки, Овчинников — другой, и мы покинули палатку под разъяренное мычание Гродина.

* * *

Теперь наш с Лехой путь лежал через небольшой перевал к склону горы, на котором, как и три с половиной тысячи лет назад, покоилась “кровавая” статуя Героса. Я сомневалась, что Бейкер оставил возле нее охрану. Единственная тропка к статуе охранялась, этого достаточно. На склоне она в безопасности.

Но не от меня...

Без страховочной системы Овчинникову никак нельзя. Я смастерила ее из Лехиного брючного ремня и репшнуров. Получилось неплохо.

Забралась на отвесную стену, скинула вниз веревку для Лехи. Мой бывший муж оказался на скалах таким неуклюжим, что я даже растерялась. Ведь давая ему зажим, объяснила, как им пользоваться, но Овчин­ников только и делал, что соскальзывал вниз, оторвавшись на метр от земли. Пришлось мне подтягивать его обвязанные веревкой телеса.

Оказавшись наверху, Леха сел на камень и долго тряс головой.

— Ну что еще, Овчинников?

— Как я вымотался!

Как он вымотался? После того, как я втащила его наверх?

— Пойдем, нужно спешить...

Мы перевалили через вершину. Темный монолит горы возвышался над нами, закрывая звезды. Ни дать ни взять — колпак палача...

Убедившись, что мы достаточно далеко от лагеря, я достала сотовый телефон. Леха вопросительно посмотрел на меня, но не проронил ни слова.

Вспыхнувший зеленоватым светом дисплей ободрил меня. Я вытащила из кармана шорт мятую-перемятую визитную карточку и набрала номер.

Кларк взял трубку после небольшой паузы.

— Мистер Кларк, вы узнаете меня?

— Да, здравствуйте, Алена!

Мне показалось, что он обрадовался, услышав мой голос.

— Вам удалось разобраться с делами в Париже?

— Полностью. Операция прошла нормально. Как ваши успехи?

— Вероятно, через несколько часов окажусь в ситуации, когда потребуется ваша помощь. У вас имеется редкая возможность накрыть целую ветвь Организации, о которой мы говорили.

— А за что их можно прихватить?

— Убийство археолога Чарльза Фарингтона под Кушадасой, похищение и покушение на убийство двух туристов из России.

— Давайте попробуем. Где вы?

— На острове Крит.

Старина Кларк присвистнул.

— В окрестностях селения Малоко, — продолжила я. — Бандитов очень много, большинство — вооруженные турки. Руководит ими американский гражданин Джон Бейкер.

— Сколько вооруженных людей?

— Около тридцати.. Вы мне поможете?

— Постараюсь.

— Не знаю, как все сложится, но я благодарна вам. Поторопитесь, пожалуйста.

— О'кей! — Кларк повесил трубку.

— С кем ты так резво болтала не по-русски? — спросил Овчинников.

— Один хороший человек. Он поможет нам выбраться отсюда.

— Надеюсь на это...

Как я и ожидала, рядом со статуей никого не было. Мы с Овчинниковым спустились на узкий карниз, ведущий к Геросу от тропинки. Леха преодолел спуск лучше, чем подъем, но все равно выглядел неуклюже, словно медведь на проволоке.

Было темно. Контуры статуи различались с трудом. Я боялась глядеть в лицо минойскому царю. Вдруг он, плотоядно улыбаясь, следит за нами?

Мы прошли карниз и попали на площадку. Неуклюжий Овчинников тут же за что-то запнулся, издав металлический грохот.

— Аккуратнее! Или хочешь свалиться вниз?

— А я виноват, что под ногами валяются всякие кабели?

Леха остался возле стены, ковыряясь в каких-то ящиках, а я приблизилась к статуе.

Луч фонаря “Бош” выхватывал отдельные элементы — фрагмент одеяния, могучее бедро, кинжал на поясе... Мне нужна рука, которая покоится на секире. Я скользнула лучом фонаря вверх по рукояти оружия, и в тот момент, когда должна была появиться багровая ладонь, статую озарил слепящий свет. Я даже зажмурилась.

— Так лучше? — спросил Леха.

Вокруг исполинской фигуры Героса сияли четыре софита, питающиеся от мощного аккумулятора. Пока я исследовала статую, Овчинников отыскал рубильник и включил их.

Я кашлянула.

— Спасибо!

Правая рука статуи указывала в темноту, словно повелевая идти туда, прямо в пропасть. Жутковатое зрелище. Я вернулась к левой длани Героса и достала лупу.

Запястье ее охватывал не браслет, а тонкие, едва различимые письмена.

— Что это? — поинтересовался подошедший Леха.

— Критский язык. Очень древний. Тут даже не слоговое, а иероглифическое письмо.

— Ты можешь прочитать?

— Попытаюсь... Встань в чашу... хм... преклони... преклони...

— Голову? — не вытерпел Леха.

— Нет — колени! Преклони колени пред... перед повелителем Эгеида и Микен... сыном великого Миноса... — мне понадобилось набрать в грудь воздуха, чтобы произнести последнюю фразу, — . ..царем Геросом.

— Ерунда какая-то, — пробормотал Овчинников. — Культовый обряд.

— Совсем не ерунда, — ответила я. — В тексте Гомера сказано, что статуя указывает место, где сокрыта пещера. Последнее пристанище юноши Эндельвара.

Я достала из кармана перстень и кальку с текстом легенды.

Зачем нужен перстень? В тексте сказано, что “перстень царя укажет”. Но как?

Подняла взгляд на статую. Лицо “кровавого” повелителя Эгеида и Микен — жесткое и непреклонное. Мне показалось, что вот-вот шевельнется, жестом или взглядом укажет, что нужно сделать с кольцом.

Конечно, статуя не ожила.

Зато я увидела нечто.

На челе Героса имелось неприметное отверстие. Оно казалось элементом короны царя. Вроде бы ничего особенного...

— Леха, подай стремянку!

Овчинников подтащил лестницу, мы установили ее почти на самом краю пропасти. Соблюдая предельную осторожность, чтобы не упасть, я поднялась к лицу исполина.

Глаза Героса были пусты. Скульптор не вложил в них ни жалости, ни сострадания.

Я протянула руку с перстнем ко лбу царя.

Немного помедлив, вставила перстень в отверстие.

Он вошел со щелчком и сел так плотно, словно всегда находился там. Теперь корона на голове Героса обрела законченный вид. Оказывается, печатка была главным элементом ее узора. В какой-то миг заправленный в перстень кусок слюды поймал луч и блеснул, словно бриллиант.

— Есть! — прошептала я.

* * *

— Что же дальше? — нетерпеливо спросил Леха, когда я слезла. Похоже, и ему стало интересно.

— Погоди, это не все.

Статуя укажет место... Я принялась бродить, бормоча под нос:

— Встань в чашу, преклони колени...

— Может, еще помолиться? — спросил Овчинни­ков.

— Стой! — Я схватила его за руку. — Это же указание, а не культовый обряд. “Встань в чашу”... Нам пошагово объясняют порядок действий!

— Первое — встань в чашу.

— Где может находиться чаша?

Леха задрал голову, осматривая склон горы. А я пробежалась взглядом по площадке.

— Вот, — сказала я, указывая на высокий обломок скалы справа от статуи. На его макушке, словно копна волос, устроился дикий кустарник.

Леха нашел лопату, мы срезали растительность и выгребли землю, перемешанную с каменной крошкой. Открылась полуметровая чаша, выдолбленная в камне.

Лоно ее пересекали неровные трещины, сходящиеся к середине в виде трехлучевой звезды. Изнутри по краю тянулся узор из ломаных линий.

Я положила ладони на каменную поверхность. От волнения по телу пробежала легкая дрожь.

— Ну что, Алена? — спросил Овчинников. — Девочки проходят первыми?

Я встала в середину чаши, затаив дыхание. Герос был ко мне боком, упрямо показывая куда-то. Но теперь я знала, что это ложное направление.

Частичка горной слюды слабо посверкивала во лбу царя.

— Преклони колени, — подсказал Леха снизу. Он прав. Я стала на колени, ощутив холод валуна. За статуей еле просматривался контур горной цепи.

— Выключи свет, Овчинников! — закричала я.

Леха щелкнул рубильником, и площадка погрузилась во мрак.

Теперь я отчетливо видела темные вершины на фоне звездного неба. Именно небо помогало сосредоточить на них взгляд.

До чего же удивительно искусство критских мастеров! Темный контур головы Героса до последней черточки повторял контур горы, которая оказалась позади него.

Я достала из кармана крошечный фонарик и посветила в лицо Геросу. Словно еще одна звездочка, кусок слюды в перстне во лбу царя вспыхнул и погас, но я успела заметить, куда устремился отраженный луч... Крохотная точка на левом склоне возле самой вершины горя.

— Вот оно, — прошептала я, — вот и место, где захоронен Эндельвар!

Я соскочила с валуна, достала из рюкзака бинокль.

Темный склон приблизился, но не прояснился.

И все же я разглядела небольшой козырек недалеко от вершины. Сколько до него километров? В темноте не определишь.

— Включай светильники, Алексей! Я знаю, куда нам идти.

Софиты вспыхнули, на мгновение ослепив меня, а когда я пришла в себя, то обнаружила, что Леха смотрит мне за спину. На его лице отражалось недоумение и досада.

Я резко обернулась.

В проходе между скалами стоял Бейкер. За ним скучились турки-головорезы. Стволы их автоматов были направлены на нас.

ГЛАВА 6

Минойские ловушки

Не представляю, как нас нашли... Наверное, мы напрасно включали софиты. Свет их отражал горный склон, и блик увидели из лагеря.

Это конец!

Тайна статуи раскрыта. Перстень вставлен, куда нужно. Перевести указания — не проблема: Гродин с этим справится. Ему особо и голову ломать не придется, ведь мы обнаружили “чашу”! Теперь ни я, ни тем более Овчинников не нужны Организации. Мы ей только мешаем. Мы — нежелательные свидетели, которые все время мельтешат перед глазами.

После нашего побега Бейкер вряд ли станет церемониться. Я уже представляла пулю, которая вылетит из его пистолета, чтобы пробить мою голову.

Умереть, находясь в шаге от великого открытия! Как несправедливо!

Артефакт все-таки достанется Бейкеру и его Организации... Воистину — миром правит зло. Кларк не успеет остановить команду убийц, даже если несется сюда на всех парах. И я уже ничего не могу сделать.

Предстоит встреча с Аидом...

Эти мысли галопом пронеслись в голове. Но прежде чем Бейкер успел что-то крикнуть, прежде чем его головорезы передернули затворы — скалы потряс невиданный удар!

Огромная гора содрогнулась.

Темнота наполнилась страшным гулом. На нас посыпались мелкие камни. Они летели со склона, прыгали по площадке и исчезали в бездне.

Нас с Овчинниковым швырнуло на землю.

Один из людей Бейкера сорвался с карниза и с отчаянным воплем рухнул в пропасть. Сам американец всем телом прижался к скале. Его боевики нырнули в проход.

Зря они это сделали, хотя, видит бог, другого выхода у них не было.

В расщелину посыпались валуны. Огромные камни давили набившихся в “бутылочное горлышко” людей.

Что происходит?..

Еще один толчок потряс скалы. Он оказался мощнее предыдущего. На моих глазах обрушился карниз, соединявший площадку с проходом. Бейкер едва успел отскочить на тропинку.

Но не это главное.

Статуя...

Последний толчок подбросил ее над постаментом.

На миг массивное изваяние, воссозданное искуснейшими мастерами Неаполя, взмыло в воздух... И рухнуло на постамент-колодец!

Памятник минойскому царю в мгновение ока превратился в мраморную крошку, которая брызнула во все стороны, кровавым дождем сверкая в лучах со­фитов. Я закрыла лицо руками, мелкие осколки иголками впивались в кожу...

Кажется, закончилось... Опустила ладони и прежде всего взглянула на царя. Вот это да!

Теперь и ребенку понятно, что статую невозможно восстановить. Герос рассыпался в прах...

Крит с древних времен подвержен землетрясениям. Ученые установили, что остров расположен на границе двух тектонических плит, которые и вызывают колебания литосферы.

Но в тот момент я думала о другом.

Землетрясение разрушило статую, почти сразу после ее “рождения” три тысячи лет назад. Сегодня она окончательно уничтожена. Неужели и впрямь, как сказано в легенде, боги не желают видеть под небом “кровавого” царя Героса?..

Гранитная пыль еще не успела осесть, как гору потрясли новые толчки. Боги не успокоились и терзали землю снова и снова.

Меня подбрасывало, словно тряпичную куклу. Три софита проглотила пропасть, четвертый лежал, продолжая освещать площадку косым лучом.

Я вцепилась в первую попавшуюся щель. Только бы не соскользнуть... Только бы выдержала ужасные колебания наша зыбкая твердь...

Мои опасения начали сбываться.

Край площадки поплыл, посыпался вниз. Вот уже исчез колодец “Финикес Дедали”, дважды переживший гибель роковой статуи.

Метрах в пятидесяти от нас по склону сошла лавина. Мощный поток крутящихся камней сокрушал все перед собою. Глядя на него, я вдруг осознала, что теперь только мне известно, где находится гробница!...

Бейкер стоял в проходе между вздрагивающими скалами и не сводил с меня взгляда. Он прекрасно все понял!

— Леха! — закричала я. — Нам нужно бежать отсюда!

Леха держался за висок, сквозь пальцы сочилась кровь. Во время одного из толчков его здорово приложило о камни.

— Ты шутишь? — слабо воспротивился он.

Вместо ответа я схватила его за руку и потащила к дальнему краю площадки. Толчки не прекращались, но мне показалось, что они сделались слабее.

— Куда мы денемся отсюда? — спросил Овчинни­ков.

— Спустимся вниз!

Я накинула на один из вросших в землю камней петлю из репшнура, пристегнула карабин, привязала к нему веревку и бросила вниз.

Достала зажим.

— Держи! — сказала я, повернувшись к Овчинникову. — И не спеши, когда будешь спускаться...

Леха глядел на меня так, словно увидел впервые.

— Ты чего? — спросила я.

— Я ведь ни разу до сегодняшней ночи не видел, как ты лазаешь по скалам...

Я застыла, не зная, что ответить на проявление Лехиных чувств. Еще когда мы спускались на площадку, я заметила, что он не сводит с меня глаз.

Однако долго любоваться друг другом нам не позволили. Из прохода ударила автоматная очередь. Мы с Лехой молниеносно упали на землю. Над головами засвистели пули. Одна срикошетила непонятным об­разом и выбила осколок, который угодил мне в лоб. Хорошо не в глаз!

— Они сейчас переберутся сюда и расстреляют нас! — воскликнул Леха.

— Нет. Карниз-переход обрушился. Им придется поломать голову, чтобы перебраться... Нужно быстрее спускаться. Я пойду первой.

— Почему?

— Без глупых вопросов! — ответила ему резко, надевая специальный фонарь, который крепился к голове. — Я старшая в нашей связке, так как во много раз опытнее! Внизу предстоит отыскать уступ, на котором мы сможем перебросить веревку... Все! Когда два раза дерну, твоя очередь спускаться. Будешь делать это очень медленно — иначе сметешь меня с выступа... Видишь — здесь две веревки. Спускаться будешь именно по той, за которую я дерну! Смотри не перепутай, вторая — распускает узел, так в пропасть и ухнешь. Все понятно?

Леха кивнул. Он, в общем, неглупый парень. Просто ему нравится прикидываться дурачком и пьяницей...

Я быстро поглядела туда, где столпились боевики. Они явно собирались перебраться на площадку. Надо торопиться.

Толчки больше не ощущались. Наверное, землетрясение закончилось. И на этом спасибо местным богам! Оставили Бейкера с носом.

Я прыгнула в темноту.

Зажим со свистом скользил по веревке. Где-то под ногами шумел водопад. Больше никто не стрелял, меня от пуль защищало ребро склона. Но если Бейкер со своими турками переберется на площадку, то я стану прекрасной целью!

Ну и что ж из того? Ведь только я знаю, где находится гробница!

Ладно, сейчас надо сосредоточиться на спуске.

Вот подходящий выступ для двоих.

Я приземлилась на него, установила закладку и пристегнулась к ней. Потом дернула за веревку два раза.

Леха спустился чересчур быстро, но, в общем, неплохо.

— Они перебросили на площадку веревки с крюками, — сообщил он. — Скоро будут там.

Я кивнула. Дернув за один из концов, распустила узел наверху. Собрала упавшую веревку и привязала к карабину на закладке.

Еще один спуск.

Мы с Лехой уже метров на сорок ниже места, где находилась статуя.

А может быть, и вовсе никогда не было?..

* * *

Начало светать. Мы были в узкой долине, стиснутой со всех сторон горными кряжами. Гора, которую я назвала “голова статуи”, находилась рядом, рукой подать.

Преследования не видно, но я спинным мозгом чувствовала, что погоня готовится. Бейкер не оставит попыток схватить нас. Он сейчас активно ищет способы проникнуть в долину. Слава богу, что сделать это не так просто. Долина окружена хребтами. И добраться сюда можно либо с альпинистами, либо на вертолете.

Летать здесь ночью — смерти подобно. Кругом нависают скалы. Но скоро взойдет солнце, и тогда в любую минуту могут объявиться гости.

Спуск здорово вымотал, и даже я, не говоря об Овчинникове, валилась с ног. Рядом с водопадом мы сделали короткий привал. Леха немедленно залег, задрал вверх ноги, чтобы разогнать кровь, а я достала бинокль и стала разглядывать склон “головы статуи”.

В робких лучах пробудившегося солнца мне открылось под козырьком-ориентиром темное отверстие пещеры.

До цели, которая казалась фантастической и недостижимой, оставалось не более четырех часов пути. Склон горы — пологий, усыпан камнями. Только на последнем участке метров сто крутого подъема.

— Леха, пошли, — позвала я.

Мой бывший поднялся со вздохом, но не проронил ни слова.

Мы пересекли узкую долину и начали подъем. Около шести утра в небе появился вертолет.

Мы спрятались в камнях. Красная винтокрылая стрекоза пролетела низко над нашими головами.

Вслед за этим другой вертолет, более крупный, высадил в долине целый десант. Человек пятьдесят в камуфляже и с оружием. Я достала бинокль.

Вот она, Организация!

Никаких турок с бандитскими физиономиями. Светлокожие наемники, хорошо вооруженные. Они что-то выгрузили из вертолета. Чуть позже я поняла — альпинистское снаряжение.

Наемники-альпинисты...

— Ну что? — спросил Овчинников.

— Плохи наши дела. Целая армия горных стрел­ков.

Я достала сотовый, собираясь набрать телефон Кларка, но меня опередил звонок. Мелодия лирической песенки из мультфильма “Король-лев”. Старый пройдоха Гродин, оказывается, обожает детскую анимацию.

На дисплее высветился номер, который ни о чем мне не говорил.

— Да? — осторожно спросила я.

— Где ты, Скалолазка?

Меня прошиб пот. Голос Бейкера. Шипящий, мерзкий.

— Пошел вон! — сорвалась я.

— Где ты? Ведь я обязательно отыщу тебя. И буду долго, с удовольствием резать.

Я не выдержала и заплакала. Прямо в трубку. Бейкер, несомненно, наслаждался, а я ничего не могла поделать. Сил не осталось противостоять этому зверю...

И тогда трубку взял Леха.

— Послушай ты, мразь! — сказал он по-русски. — Не знаю, понимаешь ли... Но вот это должен понять... — И Овчинников произнес резко, с оттяжкой: — Ф-фак ю-у!

Он выключил телефон и обнял меня. Я — все лицо в слезах — уткнулась в его грязную рубашку. Он поцеловал меня в щеку, погладил мои волосы.

— Держись, Алена. Не верю, чтобы такая девчонка раскисла у самой цели.

Я почувствовала внезапный прилив нежности к нему.

Почему мы разошлись? Он ведь пил только из-за того, что я мало бывала дома. Тренировки, архив, заграничные командировки... Каждый вечер, день за днем. Эх я! Выходит — и впрямь такая жена...

Я впилась в его губы, и он ответил на поцелуй...

* * *

Мы бежали по склону, низко пригибаясь к камням и скрываясь за ними. Вертолеты носились над долиной, но нас пока не обнаружили.

Кларк не брал трубку. Два раза звонила прямо на ходу. Значит, что-то произошло либо что-то не складывается. В любом случае, только на него вся надежда.

Наемники разделились на группы. Каждая двинулась к определенной горе. К подножию нашей подошли пять человек. Они пока далеко внизу и еще не видят нас, но теперь нам с Лехой нечего и мечтать о привале. Сзади будут поджимать стрелки-альпинисты.

И мы упрямо карабкались по склону, который становился все круче. Разреженный горный воздух давал о себе знать.

Я частенько поглядывала наверх. Пещеру со склона не видно — только козырек. Он приближался, правда, не так быстро, как нам бы хотелось.

Скоро в ход пошло альпинистское снаряжение. Перед нами вырастали короткие крутые откосы, которые трудно обойти. В промежутках между вертолетными рейдами я карабкалась на них, крепила наверху веревку и помогала подняться Алексею.

Наконец мы остановились перед отвесной стеной. Это последняя преграда, которую необходимо преодолеть, чтобы добраться до гробницы. Но сил на подъем не осталось. Нужен отдых.

Тяжело дыша, я повалилась у стены. Захватывающая дух панорама гор не трогала душу. Сейчас все мысли только об одном — как преодолеть последний участок?

— Смотри, — вдруг сказал Овчинников, указывая на что-то рядом с собой.

Я подползла к нему на коленях. Подняться не хватило сил.

На каменной стене виднелись едва заметные знаки. Я стерла ладонью пыль, и нашим глазам открылась надпись на минойском иероглифическом языке, запечатанная изображением двойной секиры.

— Символы похожи на те, что покрывали запястье руки Героса, — сказал Овчинников.

— Все правильно. Их оставили по его приказу. — Я попыталась перевести короткий текст. — Царь Герос повелевает тебе... остановиться

  — Что это означает?

— Согласно легенде, царь велел расставить вокруг пещеры ловушки, чтобы никто не мог пробраться к Эндельвару. Видимо, эта надпись — предостережение.

Мы подняли головы, внимательно разглядывая отвесную стену. Ее поверхность покрывала сеть глубоких трещин. По опыту знаю, что по таким нетрудно карабкаться. Только почему-то эта стена мне казалась искусственной. Какой-то ненастоящей... Хоть режьте меня, хоть пытайте электрическим током, но она напоминает кафельную плитку на кухне!

— Эта стена и есть ловушка, — сказала я Овчинникову.

— Проклятье... Может, лучше ее обойти?

— Может. Только...

Я посмотрела вниз и увидела среди камней одного из преследователей. Он мелькнул и пропал. Когда наемники поднимутся вон на тот скошенный гребень, мы будем у них на виду.

— У нас нет времени на обход... — промолвила я. — Подожди-ка! В тексте Гомера имелись подсказки, как пройти ловушки.

Я скинула рюкзак и достала кальку с текстом легенды.

— Так... Здесь говорится, что живую скалу победят бычьи рога.

— Что это значит?

— Понятия не имею... — Я снова посмотрела на стену. — Через десять минут, может и меньше, наемники взберутся на тот гребень и обнаружат нас.

Я достала из рюкзака несколько закладок и крючьев, прицепила их к поясу. Еще молоток... и достаточно. Рюкзак пришлось бросить.

— Надеюсь, ты уверена в том, что делаешь, — сказал Алексей.

Я молча глянула на него и полезла вверх

* * *

Стена как стена. Самые обычные трещины и зацепы. Почему они показались мне подозрительными?

Прошла метра четыре, вставила закладку, привязала к ней веревку.

— Алена, нужно поторапливаться! — напомнил снизу Леха.

Да знаю я! Если бы не сообщение о ловушке... Почему Гомер назвал скалу “живой”? Метафора? А при чем тут бычьи рога?

Метров через десять я закрепилась, подала сигнал Овчинникову. Леха лез осторожно и старательно. Сумеет пройти. Участок не сложный.

Я стала карабкаться дальше.

На высоте пятидесяти метров, когда взялась за очередную зацепу — обычную, ничем не примечательную щель, раздался угрожающий щелчок. В следующий миг кусок скалы размером с кирпич резко выдвинулся, едва не ударив меня в лицо. Благо успела убраться в сторону, иначе долбануло бы, словно кувалдой, и точно сбросило со скалы.

— Ничего себе, шуточки! — ободрила я себя, успокаиваясь.

Камень вернулся на место. Будто ничего не произошло.

Осторожно обошла его, одолела еще два метра. Когда опустила ногу на скальную ступеньку, та неожиданно подалась, и ступня соскользнула.

Я повисла на одних руках, отчаянно нащупывая опору. Теплый ветер трепал волосы.

Вот они — минойские ловушки! Для скалолаза нет ничего хуже, чем ненадежный камень или треснувший карниз. Я всегда проверяю любую зацепу, прежде чем довериться ей. Но ловушки были устроены так хитро, что не срабатывали, пока на камень не перенесешь вес тела.

Однако это были цветочки.

Когда прошла еще метров пять и взялась за следующую зацепу, наверху вдруг открылось отверстие размером с мою голову. Из него выкатился черный шар, напоминающий пушечное ядро, и тяжело ухнул прямо на меня.

Я отскочила, одновременно закричав:

  — Леха, в сторону!

Овчинников увернулся за какую-то долю секунды до попадания. Шар упал к подножию стены и с глухим стуком покатился вниз.

В этот момент на скошенном гребне появились преследователи.

Не заметить нас было трудно. Два таракана, ползущие по отвесной скале...

— Леха, быстрее! — закричала я, увидев, как наемники резво бросились к нам.

Я стала карабкаться наверх, а стена, словно живая, сопротивлялась моим движениям. Щелкали потайные выключатели, которые я задевала и на которые наступала. Камни выдвигались, задвигались, старались ударить меня по корпусу и в голову; что-то сыпалось сверху; щели захлопывались, пытаясь отдавить пальцы... Стена немедленно откликалась на каждое прикосновение и пыталась сбросить с себя.

Я вертелась, как обезьяна, избегая подлых ловушек. Боролась с ними, втыкала “гексы” в выдвинувшиеся камни, тем самым не давая им захлопнуться и используя их в качестве ступенек для подъема.

Овчинникову крикнула, чтобы ничего не касался. Преодолев очередной участок, я подтягивала его, перебирающего по стене ногами.

Почти у самого верха, когда казалось, что все уже позади, сорвался Леха, все-таки наступивший на “обманку”. Веревка вдруг потащила меня вниз.

Я вцепилась в щели между камней, пальцы ног впились в уступы. Какой-то кирпич высунулся из стены и стал колотить меня в живот.

Леха болтался целую вечность, не успевая никак закрепиться на стене.

— Ну, давай, Овчинников! Что ты, как сосиска!

Еще одна попытка, и Леха “поймал” скалу.

— Есть! — закричал он.

— А ну слезайте! — раздалось снизу.

Я почувствовала, как веревка ослабла. Леха карабкался за мной. Молодец.

Через минуту я перевалилась через край, оказавшись на площадке. И сразу увидела вход в пещеру. Я — у цели!

Обернулась.

Над горной долиной в нашу сторону стремительно неслись вертолеты. Наемники не замедлили воспользоваться рацией.

Я принялась подтягивать Леху.

Он помогал как мог. Но метров за пять до конца пути наступил-таки на неприметный камень, который странно зажужжал и поехал по склону.

В следующий миг край стены обрушился. Несколько скальных обломков устремились к Овчинникову.

Я зажмурилась, продолжая сжимать веревку.

Боже! А я думала, что все позади! Спасала-спасала Леху, а его убило в самом конце!

Однако Леха оказался намного сообразительнее, чем я предполагала. Он просто оттолкнулся от стены, пропуская “снаряды”.

Камни пролетели в считанных сантиметрах от него.

Веревка вернула моего “каскадера” на скалу.

Я втащила изумленного и радостного Овчинникова на площадку.

— Знаешь, Алена! — воскликнул он, улыбаясь во весь рот. — Эти камни упали на головы альпинистам!

Я глянула вниз, но не копошащиеся у подножия стены фигуры в “хаки” привлекли внимание, а темные полосы, прочерчивающие стену.

— Вот досада какая! — воскликнула я.

— Что случилось?

Я усмехнулась.

— Видишь две темные полосы, которые идут от подножия до самой вершины? Как ты думаешь, на что они похожи?

— Черт побери! На бычьи рога!

— Вот именно! Так обозначен путь, по которому следует двигаться, чтобы не попасть в ловушки... Кабы раньше знать!

Поток воздуха отбросил нас от края. В следующий миг напротив завис вертолет. Так близко, что я видела зубочистку во рту пилота.

— В пещеру! — закричала я.

Мы кинулись в темный квадрат входного отверстия.

Вертолету нет места, чтобы приземлиться здесь. Только у основания “живой” стены... Все равно нужно спешить.

* * *

Светлое пятно входа в пещеру осталось метрах в двадцати позади нас. Бежавший первым Овчинников внезапно остановился.

— Можешь считать меня паникером, — сказал он, — но мне кажется, здесь тоже ловушка.

Я включила фонарь и взвизгнула. Луч выхватил из темноты усеивающие пол человеческие кости и черепа, затянутые пыльной паутиной.

— Господи, — пробормотала я, — да они покрошены в салат!

— Смотри — еще одна надпись, — произнес Леха, указывая на стену. И правда. Под строчками снова выгравирована секира.

— Царь Герос повелевает тебе остановиться и уйти, — перевела я. — Действительно, еще одна ловушка... Почему так сквозит по ногам?

— Отойди назад! — вдруг заорал Леха сам не свой.

Я в замешательстве попятилась, а затем, прищурившись, внимательно оглядела стены. Их поверхность прорезали несколько неровных трещин. На взгляд — естественных, но я уже видела напичканную механизмами стену.

— Что это такое? — с недоумением спросила я.

— Поток воздуха проходит через эти щели, что-то здесь не так! — проговорил Овчинников, стягивая рубашку. — Сейчас посмотрим...

Он расправил ее и бросил на изрубленные кости. Рубашку подкинуло потоком воздуха. А в следующий миг, раскидав кости, в луче фонаря взметнулись несколько массивных лезвий, выросших из пола и тут же исчезнувших.

Рубашку отбросило в Лехины руки, разрубленную.

— Надеюсь, ты сумеешь разобраться в подсказке, — сказал он. Тут похлеще стены механика!

Я вытащила из кармана кальку с текстом легенды.

— Смертельные лезвия... пройдет... — начала я.

— Ну что? — не терпелось Овчинникову. — Кто пройдет?

Спрятала кальку в карман.

— Тощий человек, — ответила я обалдевшему Лехе. — Шутка! Дальше текст не сохранился. Овчинников не мог вымолвить ни слова.

— Не волнуйся, — заверила я. — Лезвия вылетают из пола, но примерно на полметра не достают до потолка.

Я подняла луч фонаря к пещерным сводам.

— Замечательные зацепы.

— Алена, если ты свалишься... — предупреждающе начал мой бывший муж.

— Знаю. Буду изрублена в салат, как эти бедолаги. — Отдала Лехе фонарь. — Свети вверх, чтобы я видела путь.

Пара перехватов — и я уже на углу, где потолок смыкается со стеной. Аккуратно выбирая зацепы, медленно двинулась вперед. За три с половиной тысячи лет пещера покрылась трещинами, за которые можно очень хорошо держаться, когда висишь вниз головой.

По потолку ползали мокрицы. Я их выковыривала из щелей, прежде чем схватиться. Отвратительно, но что поделать!

Прошла полтора метра и почувствовала легкий ветерок вдоль спины. Волосы заколыхались, а в следующий миг из пола вспорхнули лезвия.

Кажется, Леха вскрикнул.

Я вжалась в потолок, пытаясь понять — живая или мертвая?

Вроде живая. Правда, кончик одного из лезвий царапнул по спине и рассек футболку. Ничего страшного.

— Алена, как ты? — крикнул Овчинников.

— Как раздавленная муха на потолке! — пробормотала я, проползла еще метра три и спрыгнула.

— Леха, посвети! — крикнула ему.

Луч выхватил поднятый рычаг. Я надавила на него, что-то лязгнуло, заскрежетало, и из пола плавно поднялись три лезвия. Леха с трудом протиснулся между ними, опасливо косясь на отточенные края.

— Однако... — только и смог вымолвить он, когда добрался до меня. Я взяла у него фонарь.

Метров через десять перед нами разверзлось ущелье. Откуда-то сверху падали косые лучи солнечного света, но откуда — не видно. Как не видно и дна, утонувшего в вязкой непроглядной темноте.

С одной стороны к бесконечной скалистой стене прижималась длинная позеленевшая плита — поднятый бронзовый мост.

— За мостом должна находиться гробница.

— Да, но как его опустить? — резонно спросил Леха. На стене обнаружилась еще одна надпись, похожая на предыдущие.

— Царь Герос запрещает путь, — прочитала я. — Да, это последняя из трех ловушек.

— Надеюсь, на этот раз подсказка сохранилась и ты сумеешь ее разгадать.

— Хочу в это верить, — ответила я, доставая текст легенды.

Фраза о третьей ловушке сохранилась.

— Мост опустится только для царя!

— Это не подсказка, а издевательство, — возмутился Леха, осторожно заглядывая в пропасть.

— Где-то на этой стороне должен находиться рычаг, который приводит мост в действие!

Я осмотрела стенки пещеры, глянула под ноги и заметила шесть выступающих квадратных камней, расположенных в ряд. Этакие древние педали.

— На один из камней нужно нажать, — предположила я.

— Ты лучше глянь на потолок, — сказал Леха.

Я посмотрела вверх.

Над нашими головами покоилась целая груда не скрепленных раствором булыжников. Они удерживались только за счет того, что тесно прижимались друг к дружке.

— Мне почему-то кажется, — произнес Овчинни­ков, — что, если мы выберем не тот камень, нас завалит этими булыжниками.

— Значит, только одна попытка, — заключила я.

На противоположной стене по обе стороны моста были нарисованы шесть символов: бык, роза, орел, лилия, змея и оливковая ветвь. Косые лучи, падавшие сверху, позволяли их разглядеть.

Шесть символов в ряд — шесть педалей под нашими ногами. Нужно выбрать один и наступить на соответствующий камень.

— Думаю, что это орел, — сказал Овчинников.

— Почему? — удивилась я.

— Ну... мне так кажется.

— Нет. Орлы в символике государств и царей стали появляться в Средние века. На Крите культовым животным был бык...

Леха едва не нажал на самый крайний слева камень. Я вовремя успела оттащить его.

— С ума сошел? Сначала дослушай...

Леха виновато посмотрел на меня.

— На самом деле речь здесь не о культе. Гомер говорит, что мост опустится только для царя. Имеется в виду Герос — критский царь. Его символом считалась лилия.

Я занесла ногу над четвертым камнем.

— Может, ты отойдешь? — спросила я. — Лучше одному погибнуть, чем обоим.

— Чтобы я пропустил самое интересное?

Леха не собирался уходить. Не хотел бросать меня. Милый...

Я наступила на камень. Скрежеща, он ушел в пол вместе с остальными, и все стихло. Я втянула голову в плечи, Леха с тревогой глядел на потолок. Ущелье вздрогнуло.

Мы оба вскрикнули, предположив, что булыжники сейчас посыплются на нас. Но этого не произошло, зато вдруг пропали солнечные лучи. Невидимые механизмы привели в действие заслонки, которые закрыли световые окна. Все погрузилось во тьму.

Что-то заскрипело, затем вспыхнул один луч, осветивший лилию на противоположной стене.

Несколько секунд мы ждали, потом камень с цветком медленно ушел в стену. Зазвенели невидимые цепи, и мост опустился к нашим ногам.

Взвилась тысячелетняя пыль. Через ее облако мы с Алексеем поспешили на другую сторону ущелья.

Еще на середине пути я заметила в стене замурованный проем. Поднятый мост скрывал его.

Мы приблизились к проему. Я смахнула паутину с кладки.

На одном из древних кирпичей сохранился оттиск размером с ладонь — печать в виде двойной секиры, на лезвиях которой виднелись несколько иероглифов.

— Двойная секира — символ царя Крита, — объяснила я и прочитала надпись: — “Запрещаю... вскрывать или взламывать... могилу убийцы...”

  — Почему убийцы? — спросил Алексей.

— Герос считал юношу Эндельвара виновным в гибели своей дочери Астелии... — Я размахнулась мо­лотком. — Леха, помогай!

После пятого или шестого удара первый камень вылетел из кладки. Что-то пшикнуло — это вырвался из гробницы замурованный воздух тысячелетий.

Дело пошло веселее, и вскоре мы прорубили люк — достаточный, чтобы пролезть в него.

Протиснулись внутрь, я включила фонарь.

Тоннель уводил вверх. Шагов через двадцать подъема мы оказались в небольшом зале.

— Вот она — гробница Эндельвара, — произнесла я, ступив через порог.

ГЛАВА 7

Развязка

Мощности фонаря не хватало, чтобы осветить все помещение. Овчинников достал зажигалку и запалил пару древних факелов, воткнутых в стены. Мерцающий свет и смолянистый запах окружили нас.

Все-таки не зал, а тупик с неровными сводами и скошенными стенами. В одном из углов стояли плошка и кувшин из обожженной глины. Паутина укутала их, словно привязала к стене.

Первое, что поразило меня, когда глаза привыкли к полумраку, — это десятки девичьих ликов на стенах. Точнее, множество изображений одного и того же лица.

Астелия!

Рисунки поблекли от времени и частично стерлись, но сохранили одухотворенность и красоту девушки, искусно переданные художником.

Возле одного из ликов, незаконченного, сидел, сгорбившись, мертвец, которому было несколько тысяч лет.

Кожа на нем высохла, обнажились ребра. Кости ладони лежали на изображении, словно Эндельвар перед смертью ласкал лицо возлюбленной.

Волнение переполнило мою грудь.

Заточенный в пещере Эндельвар рисовал только свою избранницу, жил воспоминаниями о ней и умер у ее портрета.

— Бедняга! — прошептала я, всматриваясь в юношу. — Боже мой!

Я сразу вспомнила странности наскальной картины на побережье Эгейского моря. Мне тогда показалось, что художник ошибся при передаче пропорций парившего человека, изобразив слишком большую голову и чересчур длинные предплечья.

Нет, художник ничего не преувеличил.

И прав был Карл Вайденхоф!

Я встала перед скелетом на колени.

Даже я, неспециалист в антропологии, видела, что череп Эндельвара вытянут в верхней части, здорово отличается от обычного человеческого. Глазницы больше, нижняя челюсть совсем не выражена, лицо сужается к подбородку. Кости предплечий действительно намного длиннее, чем у землян.

Такие деформации костной системы нельзя объяснить генетическим уродством.

— Юноша был прелюдием! — прошептала я. — Наверное, последним представителем цивилизации, которая покинула планету... Инородный юноша полюбил человеческую девушку, дочь царя. И сохранил это чувство до самой смерти... Становится понятен гнев Героса. Минойский царь не мог допустить брака единственной наследницы с чужаком. Эндельвара, наверное, считали уродцем. Боже, как это грустно...

Сбылась мечта Вайденхофа! Найдено доказательство существования прелюдий!...

Другая рука Эндельвара, опущенная на пол, накрывала костями ладони странный предмет, напоминавший размерами и формой австралийский бумеранг.

— Что это? — спросил Алексей.

— Аппарат для перемещения по воздуху.

— Такой маленький?

— Изобретение великой цивилизации прелюдий.

Я протянула руку к артефакту. Но едва прикоснулась к нему, как Эндельвар покачнулся, словно живой...

Я зажала рот, чтобы не закричать.

И на моих глазах юноша рассыпался в прах.

Я сжимала холодный, слегка шероховатый бумеранг и с отчаянием смотрела на кучку праха — все, что осталось от бесценной находки.

Не знаю, почему так произошло... Быть может, вскрыв склеп, мы нарушили установившийся за тысячелетия микроклимат.

Так или иначе, не удалось даже сфотографировать уникальное для науки и всего человечества доказательство существования прелюдий.

— Очень досадно, Скалолазка, не правда ли?

Я резко обернулась, обернулся и Леха, стоявший позади меня.

На пороге усыпальницы ухмылялся Бейкер. Он сжимал пистолет, дуло которого смотрело на нас.

— Конец погоне, — сказал американец и выстрелил в Леху.

* * *

Все происходящее показалось мне кошмарным сном. Бейкер с поднятым пистолетом, из дула которого струился дым. Падающий лицом вниз Алексей. Мой собственный крик, как будто отделившийся от меня...

Леха рухнул на пол и остался лежать без движения в какой-то неестественной позе. Словно опрокинутый манекен...

Бейкер пересек пещеру и прижал дуло пистолета к моему лбу. Другой рукой вырвал бумеранг, а я ничего не чувствовала. Я не могла оторвать взгляда от Алексея. Под ним собралась уже приличная лужица крови.

— Если бы ты знала, как я мечтал об этом мгновении, — сказал Бейкер, поглаживая бумеранг, который теперь почему-то казался мне обычной деревяшкой. Подделкой.

Я молчала, сжав зубы. Кажется, сейчас они хрустнут, рассыплются на осколки, как статуя Героса.

— Допрыгалась, девчонка? — спрашивал Бейкер, тыча дулом в мой лоб. — А? Думала, мы в куклы играем? Или твой муженек... Он решил, что может безнаказанно говорить мне: “Фак ю”? А?

Он ударил меня рукоятью по щеке. Голова дернулась, из распоротой скулы брызнула кровь, но я только крепче сжала зубы.

— Ты не можешь противостоять Организации! — говорил Бейкер, снова уперев ствол пистолета мне в лоб. Его глаза фанатично блестели, почти как у Гитлера в кинохронике, на которой он выступает перед нацистами. — Когда мы ставим цель, то обязательно достигаем ее! Мы — мощная Организация! Мы правим миром...

Скальный молоток обрушился на руку “правителя мира”.

Хрустнула кость.

Бейкер завизжал, словно свинья под ножом мясника. Пистолет вывалился из переломанной кисти.

Американец упал на колени, держась за руку и не переставая визжать. Бесцветные глаза, обычно презрительные и безразличные, в мольбе уставились на меня. Неужели он надеялся, что от его взгляда я растаю, как Снегурочка? Помню каждый эпизод с участием Бейкера — не было случая, чтобы он сжалился над кем-то.

Я ухватила покрепче скальный молоток. В голове мелькнуло сомнение, но я не позволила себе рассопливиться.

И ударила Бейкера.

Затем еще раз...

Последний удар в висок опрокинул его наземь. Из безжизненной руки выпал бумеранг. Летательный аппарат прелюдий?

Что-то не верится...

Отбросила окровавленный молоток.

Я отплатила Бейкеру за все несчастья, которые он принес мне, Чарльзу, Лехе.

Опустилась возле Алексея и перевернула его. Глаза Овчинникова были закрыты. Из раны в животе сочилась кровь, я заткнула ее платком и перевязала рубашкой, содранной с мертвого американца.

— Лешенька, миленький, не уходи. Рано еще тебе, — глотая слезы, заклинала я.

Ну, не медик я! Не знаю — жив или нет Леха! Ну­жен специалист, врач!

Я готова отдать этот треклятый бумеранг в обмен на врача для Лехи! Мы с ним муж и жена. Едва к нам вернулось чувство, и тут... Неужели Леша!... Господи, почему так получилось? За что?

Я сунула бумеранг за пояс и потащила Алексея к пролому. Волокла из последних сил.

Вот мы уже и на позеленевшем от времени бронзовом мосту. Единственный солнечный луч по-прежнему падал на стену и освещал лилию Героса.

Не хотелось верить, что я тащу мертвеца. Леша, ну вздохни хоть разочек...

На мосту закинула его на спину... Леха оказался тяжелым. Это после нескольких голодных дней?.. Нет. Просто у меня самой силы на исходе.

Кое-как дотащила Алексея до лезвий второй ловушки. Напрасно я не взвела их, когда прошел Ов­чинников. Избавилась бы от Бейкера намного быстрее... Только все подобные рассуждения бессмысленны. Если так думать, я вообще могла не приезжать в Измир по просьбе Гродина.

Все произошло, как назначено судьбой, и нечего себя мучить.

Я прошла между поднятыми лезвиями по костям бедолаг, которым не удалось преодолеть ловушку. Замаячило светлое пятно выхода из пещеры.

— Сейчас, Лешенька... Потерпи еще немного...

Правая нога вдруг отказала, я повалилась на пол. Тут же поднялась. Поковыляла дальше.

Рывок...

И вот мы на крошечной площадке.

Опустилась на колени. Голова Овчинникова безвольно качнулась из стороны в сторону.

Где же все?

Возьмите эту штуковину, если она вам так нужна, только доставьте Лешку в больницу!

Где вы?!

В небесной синеве появилась точка и стала расти на глазах, превращаясь в вертолет. Я сидела на краю обрыва и с нетерпением ждала.

* * *

Вертолет ничем не походил на две красные “стрекозы”, которые кружили здесь еще полчаса назад. Он был больше, защитно-зеленые пятна покрывали его борта.

Вертолет завис в десятке метров от скалы, повернулся ко мне боком, и я увидела звезду с двойными полосами — отличительный знак военно-воздушных сил США.

Это Кларк!

Вздохнула с облегчением. На душе потеплело.

Я знала, что он прилетит. Он всегда спасает меня!

Разгоняемый лопастями воздух рвал мои волосы. Я заслонила Алексея.

Вертолет подлетел к площадке почти вплотную, отодвинулась дверь, выпрыгнули два морских пехотинца, а следом за ними — мой спаситель.

Кларк был в той же черной водолазке, что и во Франкфурте. В правой руке он держал рацию.

Как только десант оказался на площадке, вертолет поднялся и завис.

— Я вовремя? — спросил Кларк.

— Немного опоздали, — ответила я, преданно глядя ему в глаза.

— Я торопился.

— У меня раненый! Нужен врач.

Кларк заглянул Лехе в лицо.

— Его необходимо срочно доставить на военную базу. Сейчас с вертолета спустят люльку.

Он поднес рацию к губам и коротко распорядился. Вертолет ушел на разворот.

— Вы должны быть осторожны, — предупредила я. — В долине много вооруженных людей.

— Не волнуйтесь, все будет нормально... Летательный аппарат у вас?

Моя рука, гладившая Лехины волосы, замерла. Я не поняла его. Вертолет стрекотал слишком громко, заглушая некоторые слова.

Я обернулась к Кларку:

— Простите, что вы сказали?

— Вы достали летательный аппарат? — четко произнес Кларк.

Вертолет повис над нами и начал медленно снижаться. Площадку накрыла темная тень. Такой же тенью родилось во мне подозрение. Но я не успела ни о чем спросить. Станция в руке Кларка вдруг заработала, и оттуда донесся голос...

Я вдохнула и не смогла выдохнуть.

Из рации в ладони Кларка звучал голос Майкла Гродина:

— Господин Левиафан! Я у подножия и готов подняться в пещеру. Пришлите вертолет... Алло? Вы слышите? Господин Левиафан!

Я смотрела прямо в глаза Кларку, а его взгляд быстро менялся. Поначалу участливый, теперь он сделался холодным, каменным

— Боже мой, — прошептала я.

Мир пошатнулся. Заколебались горы, долина, даже небеса и вертолет в небе. Конечно, не от нового катаклизма...

Мне вдруг сделалось ясно, что представляет собой эта таинственная Организация. Могущественная и влиятельная. Щедро финансируемая. Раскинувшая щупальца по всему миру. Свергающая и устанавливающая правительства. Способная уничтожить, если понадобится, даже президента Соединенных Штатов...

Аббревиатура из трех букв.

ЦРУ...

— Не понимаю, — срывающимся голосом спросила я. — Зачем вам все это?

Кларк заговорил яростно и напористо. Таким я его еще не видела... Просто копия Бейкера... Нет... Бейкер — копия этого человека!

— Америка должна быть защищена от любых возможных атак террористов. Для этого необходимо лишить их доступа к передовым технологиям! Мы обязаны проверять любую мелочь, наша служба занимается даже мифами. Если это миф — хорошо. А если это прорыв в технологии вооружений?

— Но к чему такие методы? — Я снова плакала. Не могла сдержаться. — Разрушать древности, убивать людей... Разве государственная организация имеет право вести себя таким образом?

Он наклонился ко мне очень близко. И я вновь почувствовала аромат его одеколона. Только теперь на всю оставшуюся жизнь этот запах будет вызывать у меня отвращение.

— Террористы не выбирают методов! Так почему мы их должны выбирать?

Я не вынесла его взгляда и отвела глаза в сторону. Понятно, по чьему указанию меня преследовали во Франкфурте. Кларк послал за мной убийц, чтобы довести до отчаяния и потом держать под контролем. Я вспомнила осторожные вопросы агента ЦРУ о ходе моего расследования, после того как он “спас меня”. Ха-ха... Сам едва не убил, и сам же спас!

— Так вы достали аппарат или нет? — воскликнул Кларк.

Я продолжала держать Алексея на коленях, сидя на самом краю. Я смотрела в бездну. Это не тот склон, по которому мы поднимались. Этот участок — обрыв. Только метров через пятьсот начинаются острые скалы. Если прыгну — будет несколько секунд свободы. А дальше... Пусть соскребают меня с камней.

— Нет, — едва слышно прошептала я. Слово утонуло в гудении вертолетного ротора.

— Что? — закричал Кларк, наклоняясь.

— Нет!! — воскликнула я и вместе с безвольным телом Овчинникова перевалилась через край.

* * *

Меня перевернуло вверх ногами, но я не отцепилась от Алексея. Увидела высунувшуюся вслед голову Кларка, наблюдавшего, как мы падаем. Кажется, он был готов рвать и метать оттого, что ничего не может сделать.

Свободной рукой я вытащила бумеранг.

Нас снова крутануло в воздухе, но я продолжала удерживать Алексея. Отвесный склон стремительно уносился вверх.

Я погладила большим пальцем матовую поверхность бумеранга, стирая пыль.

Теперь летела лицом вниз. Смотрела на неотвратимо приближающиеся скалы.

С чего я взяла, что эта штуковина — летательный аппарат? Может, действительно бумеранг? А прелюдии -лишь сказка, в которую очень хочет верить Вайденхоф?

Вот и камни. Огромные и острые. Я даже вижу, который из них примет меня. Это конец...

На поверхности бумеранга робко блеснул огонек. Блеснул и погас.

Я подумала, что мне показалось.

Спиной чуть задела склон, пролетев в считанных сантиметрах от утеса. Если бы попала на него, разбилась бы в лепешку. Но не он моя последняя остановка.

Скала, о которую мне суждено разбиться, ниже! Ее вершина рассечена трещинами на четыре части. Сколько до нее? Двадцать метров?.. Уже пятнадцать...

Огонек на бумеранге вновь зажегся. Еще один — с другой стороны.

Я затаила дыхание, глядя на них.

По всей поверхности бумеранга побежали цепочки огоньков. Они слились воедино, и древний артефакт засиял. Я почувствовала вибрацию в своей ладони...

Вершина скалы, рассеченная, словно головка винта, надвигалась... Почему у меня до сих пор не разорвалось сердце от страха?..

Под моим большим пальцем на бумеранге возник пульсирующий овальный круг. Я надавила на него...

Лилии. Почему я представляю лилии?..

На вершине “моей” скалы уже можно различить каждую щель, каждую выбоинку. Сейчас я сольюсь с ними...

Какая-то сила подхватила меня. Словно ветер. Словно ураган.

Подхватила в считанных метрах от смертоносной скалы и потащила вверх. Облаком обволокла меня, я даже не чувствовала ветра. Сила поддерживала нас с Лехой, унося в голубые небеса.

Все замелькало в обратную сторону.

Пятисотметровый склон... Площадка с квадратным отверстием пещеры... Люди на краю нее... Один из них, кажется, Кларк... А был еще такой — Бейкер... Странное чувство! Словно события, связанные с ними, происходили бесконечно давно. И не в этом мире. Или не в этой жизни?

Мимо меня пронесся вертолет. Точнее, это я, словно стрела, пролетела мимо него. За стеклом мелькнуло изумленное лицо пилота...

Полет завораживал и поглощал с головой. Я слегка опустила бумеранг и полетела горизонтально. Оказывается, полетом можно управлять!

Горы внизу, несколько часов назад казавшиеся огромными и непреодолимыми, сделались маленькими. На склонах застыли проплешины обработанных полей и виноградников. Их опутывали ниточки дорог.

Овчинников был легок, я даже могла не держать его. Никуда бы он не делся. Но все-таки боялась отпустить. Как бы чего не случилось.

Я надавила пальцем на раскаленную точку, и бумеранг завибрировал сильнее. По сияющей поверхности пошли радужные круги. Скорость полета увеличилась. Горы, леса, плантации фруктовых деревьев, крохотные деревушки, примостившиеся на склонах, — все это замелькало, сливаясь в сплошной поток...

Закружилась голова. Я ослабила нажим. Впереди показалось море, а внизу — большой город на побережье.

Все происходило, словно во сне, словно в сказке. Я развернула кисть, бумеранг резко изменил направление полета, унося нас в самый центр города. Я думала, что врежусь в дорогу, но в последний момент бумеранг плавно опустил меня на землю. Каким-то образом он выскользнул из моей ладони, упал на асфальт и начал таять. Металл, если только это был металл, плавился на глазах и впитывался в асфальт. Через несколько мгновений от артефакта осталось лишь сырое пятно.

Мне вспомнились слова Вайденхофа, который говорил, что цивилизация прелюдий пошла не по технократическому пути, а по пути единения с природой...

— Как вы здесь оказались?

Я обернулась. Волшебство растаяло, и я вновь почувствовала тяжесть тела Алексея.

Рядом со мной вырос молодой полицейский.

— Минуту назад вас здесь не было! — произнес он.

— Помогите мне! На моего мужа напали. Его нужно срочно доставить в больницу!...

ЭПИЛОГ

Я стояла возле белой двери и не могла заставить себя опуститься в кресло. Я грызла ногти, от которых и так почти ничего не осталось.

Наконец на пороге операционной появился врач. Он стянул белую шапочку, обнажив пепельные волосы.

— Все в порядке, — сказал он. — Мы извлекли пулю. Ваш муж не успел потерять много крови... Говорите, на вас напали в пригороде Ираклиона?

— Да.

— Мы уже сообщили в полицию, — сказал хирург. Я кивнула.

— К сожалению, в ближайшие три недели не может быть и речи о том, чтобы перевезти его в Россию.

Я снова кивнула.

— Спасибо.

— Держитесь! — Он взял меня за локоть, заглядывая в i лаза — И не плачьте, ради бога. Все закончилось!

Это он прав! Действительно, все закончилось.

Из кармана шорт раздался звонок. Мелодия Элтона Джона из мультфильма “Король-лев”. Достала сотовый и мертвым голосом произнесла дежурное:

— Алло?

— Миссис Овчинникова?

Это Кларк. Разведчик, представитель влиятельной и могущественной Организации, которая больше известна под названием ЦРУ.

— Миссис Овчинникова... Где аппарат?

— Он растаял. Как Снегурочка!

— Где вы находитесь?

— В Ираклионе.

Он замолчал. Я чувствовала по паузе, что эта информация поразила его. Действительно, несколько десятков километров я преодолела за какую-то минуту!

— Где аппарат? — осторожно повторил Кларк.

— Мне нет смысла лгать. Я пережила все, что только может пережить человек. Бумеранга больше нет. Он растаял... Вы поищите в пещере как следует. Может быть, еще один отыщется.

— Другого нет! — зло промолвил Кларк.

— Жаль. Ладно... Прошу вас передать в полицию Ираклиона мои документы и кредитную карточку. Гродин должен знать, где они находятся.

— А если я этого не сделаю?

— Тогда пресса получит исчерпывающие сведения о вашей деятельности, ваших методах. Устрою маленький прелюдиагейт. Полагаю, американской общественности эта история покажется интереснее, чем похождения Клинтона с Левински.

Он помолчал и произнес:

— Забудьте о том, что произошло. Советую больше не вставать у меня на пути.

— Боже, если б вы знали, как я об этом мечтаю!...

Вот и все. Так мы и расстались с Кларком. Надеюсь, он был удовлетворен. Летательный аппарат уж точно не попадет в руки террористов... А может, наоборот, расстроился. Не удалось прелюдийское чудо отдать в руки военных, чтобы те наштамповали кучу подобных штуковин... Бедняге ведь невдомек, что военным не понять суть аппарата. Потому что сначала нужно проникнуть в сущность природы и естества...

Да, кстати. Все-таки что же господин Левиафан прячет под черной водолазкой?

* * *

Вечером я позвонила Вайденхофу.

Весь день не вставала с постели, только названивала в больницу, справляясь о Лехином самочувствии. Как и ожидала — Овчинникова обухом не перешибешь!

Отдохнув, я решила, что в состоянии поговорить с Вайденхофом. Обрадую человека. Скажу, что не зря он столько лет мучился. Прелюдии — не сказка. Нужно продолжать поиски. Доказательства их существования наверняка есть.

Трубку поднял Лукас, слуга Карла.

— Здравствуйте, Лукас! Рада вас слышать! Это Алена Овчинникова. Помните? Позовите, пожалуйста, герра Вайденхофа.

— К сожалению, не могу.

— Он что, заблудился в замке?

— Нет. Он умер.

Моя рука задрожала. Теперь ясно, почему Вайденхоф не отвечал на мои звонки... Какая жалость! Карл так и не узнал, что его предположение о существовании прелюдий — верно!

— Господи... — Я не могла говорить. Перед глазами стояла улыбка рано состарившегося антрополога. — Извините меня... Прощайте.

— Подождите! — закричал в трубку слуга. — Фрау Овчинникова!

— Я слушаю.

— Как мне связаться с вами?

— Зачем?

— Господин Вайденхоф завещал вам свой замок...

— Не шутите так.

— Я никогда не шучу.

— Замок Вайденхоф? — уточнила я, слегка опешив.

— Он самый.

— Это какая-то ошибка. Мне не нужен замок. Пусть им занимаются наследники.

— У господина Вайденхофа не было наследников... Он просил передать... — Лукас сбивался. Ему тоже тяжело говорить. — Он просил, чтобы вы продолжили его исследования...

Это была последняя новость дня.

Фрау Овчинникова-Баль — владелица замка Вай­денхоф в Баварии! Как вам нравится?

Лично я пока не знаю, как к этому относиться...

Сентябрь-октябрь 2002 г.

Автор благодарит за помощь и поддержку Алексея Калугина, Алексея Лебедева и, конечно, великолепный дуэт Г. Л. Голди.