Мария Симонова 
        Третья стихия 
        Фантастический роман. 
        
        Пути  космические  неисповедимы,  но  все  происходящее  на  них  —  не
случайно.  Нити  коварных интриг  и  тайных заговоров сплетаются в  причудливый
клубок  звездных дорог,  ведущих к  безграничной власти  над  миром.  Эти  нити
связали  воедино  низложенную императрицу Серединной Империи,  бывшего штурмана
космофлота (ныне —  беглого каторжника) и Проводника,  наделенного способностью
перемешаться  между  параллельными  мирами.  Все  трое  —  изгои,  преследуемые
космической полицией, и от их удачливости зависит судьба Вселенной.
        
        
        
        Пролог
        За девятнадцать земных веков до описываемых событий.
        
        Легкий,  словно погребальный саван,  туман опустился на  дорогу,  будто
слетело к  темной  земле  усталое облако  и  осторожно прилегло пухлым телом  в
луговую постель, осенив непроглядный мрак летней ночи зыбкой невесомой кисеей.
        Единственный человек, ехавший в этот час по дороге, заметил, что вокруг
как  будто  бы  чуть  посветлело,  хотя  ночь  стояла безлунная.  Плоть  тумана
стелилась  ажурным  одеялом,   простеганным  звездными  нитями,   и   сама  его
потусторонняя бледность создавала иллюзию призрачного освещения.
        Фанатик сидел  на  козлах  сгорбившись,  устало  свесив руки  с  колен.
Поглядеть со стороны —  сморило сном усталого человека в дороге.  И в голову не
придет,  что внутри дремлющий возчик натянут,  как боевой лук.  Сейчас,  именно
сейчас —  Фанатик ощущал это  всем  существом,  каждой его  звенящей жилочкой —
должно произойти нечто такое, что, возможно, изменит всю его дальнейшую судьбу.
А  судьба его была непростой,  яркой и  извилистой,  длиною не в  одну жизнь...
Нечеловеческой была эта судьба, как и сам Фанатик не был человеком.
        В  поскрипывающей телеге позади него — прикрытый соломой,  неподвижный,
холодный, окоченевший — лежал труп. Вчера еще печальный груз телеги сражался на
стенах крепости Угден, обороняясь от лихих ребят Хоша Доброго. Среди этих ребят
числился Фанатик, тоже принимавший участие во вчерашней битве.
        Злое,  жаркое было дело!  По  сей час не остыло еще сердце от праведной
ярости,  тело налито блаженной усталостью нелегкой победы,  и  горят еще ладони
после неистовой рубки.  И  пировать бы сейчас Фанатику вместе с Хошем во взятой
крепости, да поймала его после сражения Особая Судьба — окровавленной рукою.
        Чего только не повидал Фанатик в своей неординарной жизни, но тут и его
поначалу взяла ледяная оторопь: рука, вцепившаяся мертвой хваткой в его пыльный
сапог,  принадлежала несомненному трупу — три стрелы торчали в его груди и одна
—  в  горле.  Лицо убитого было налито мертвенной синью,  глаза остекленели,  и
кровь из  многочисленных  ран  уже перестала течь.  В  довершение откуда-то  из
глубин мертвеца донесся деревянный, лишенный  всякой интонации голос:
           - Я - ХРАНИТЕЛЬ. ОДИН ИЗ ТРЕХ. Я ДОЛЖЕН ПЕРЕДАТЬ. ТЫ - ПОМОЖЕШЬ.
           После  этого  пальцы  разжалась.  Покойник,  назвавшийся Хранителем,
уронил голову и лежал среди трупов мертвее мертвого.  Лесные братья, проходящие
мимо по двору,  с  удивлением глядели на Фанатика,  склонившегося к  мертвецу в
попытках его разговорить.
        Ночью Фанатик покинул крепость,  прихватив с  собой разговорчивый труп.
Он не имел ни малейшего представления о том,  куда едет, но это его не особенно
волновало.
        Туман  парил  над  взъерошенными лугами,  едва  касаясь  мягким  брюхом
дремлющих трав.  Молчали цикады, не шелестела, застыв, трава, мир стал похож на
объемную фотографию.  Двигалась только  разбитая телега с  седоком на  козлах и
неподвижным телом на дне.
        Лошадь тихо встала,  словно уснула в середине очередного шага.  И тогда
оцепенение стало полным. Фанатика охватило странное ощущение: весь мир усыплен,
задушен  туманом,   как  наркотиком.   Он,  Фанатик,  единственный,  кому  дано
бодрствовать в этом остановившемся мире.
        Тишина внезапно треснула звуком, будто топором из-за угла:
        — СЛУШАЙ!
        Фанатик вздрогнул всем телом и обернулся: с его места было хорошо видно
мертвое лицо с черным шрамом приоткрытого рта, откуда и шел звук:
        - ПРИМЕШЬ ТО, ЧТО ДАМ, И ПЕРЕДАШЬ ФЕЛЬЕ ДАГАНУ.
        Даганы  соседствовали  Угденам  с   востока:   знатный  старинный  род,
возводивший  свою  родословную  к  Харосским  королям.  Фелье,  насколько  знал
Фанатик, было имя их младшего отпрыска.
        Рука трупа резко вздернулась вверх, взметнув фонтан соломенных былинок.
Фанатик  шарахнулся  и  чуть  не  свалился  с  телеги.  Потом,  овладев  собой,
всмотрелся:   судорожно  сведенные  пальцы  мертвеца  сжимали  какой-то  мелкий
предмет.  Было видно,  что это какая-то  побрякушка,  мелочь,  недостойная быть
хранилищем Предвечной Стихии.  Он  хотел было взять предмет,  но мертвые пальцы
держали крепко,  не отдавали свое сокровище.  Фанатик сделал осторожную попытку
разжать  их  хватку.  Неожиданно холодная клешня  хищно  сомкнулась на  пятерне
Фанатика, втиснув предмет до боли в его ладонь. Опешить и облиться липким потом
ужаса Фанатик не  успел,  потому что пребывал уже в  каком-то  совершенно ином,
требующем еще осмысления месте, куда его впустили благодаря цепкому рукопожатию
мертвеца.
        Он  находился в  углу  мрачного  пятиугольного помещения,  похожего  на
каменный склеп с тусклым освещением неясной природы. Его внимание сразу привлек
предмет,  стоящий  на  невысоком постаменте:  небольшой —  размером  примерно в
локоть,  изготовленный из  цельного куска какого-то  полупрозрачного кристалла.
Поверхность его  представляла собой калейдоскопический набор тысяч разновеликих
граней,  образующих узоры, похожие на извилистую вязь древних символов. Фанатик
сделал  шаг  вперед,  и  светотени  на  кристалле неуловимо сместились,  сложив
замысловатые узоры-символы в новый кабаллистический рисунок.
        Фанатик почувствовал пустоту в груди,  сродни сильной жажде,  требующей
утоления:  кристалл притягивал его,  как —  он знал это —  способны притягивать
только  предметы,  обладающие Силой.  А  любая  сила  —  от  самой  примитивной
мускульной до  силы,  таящейся в  атомных ядрах,  для  человека во  все времена
являлась в  первую  очередь оружием —  защиты или  поражения,  а  чаще  того  и
другого.  Оружия Фанатик на  своем  богатом приключениями веку  повидал немало.
Судя  по  мощи притяжения,  он  безошибочным чутьем профессионала определил:  в
кристалле заключена чудовищная сила,  способная,  быть  может,  потрясти основы
мироздания.  Хранитель не обманул:  одна из Трех Предвечных Стихий,  покоренных
еще  до  начала  мира  в  непостижимые  смертными  времена  Хаоса,   мерцала  и
переливалась перед ним за прозрачными гранями.
        Фанатик упустил момент,  когда он  позабыл,  где  находится и  как сюда
попал,  забыл и  о  мертвом Хранителе,  вцепившемся где-то в  другом мире в его
онемевшую руку.  Все  сущее для  него  исчезло,  кануло в  небытие.  Один  лишь
кристалл  царил  в  ужасающей  пустоте  на  незыблемом  пьедестале,  нашептывая
изменчивыми переливами все тайны Вселенной,  маня, обещая — вот-вот сейчас, еще
чуть-чуть,  последняя преграда  —  мгновение,  тонкое,  как  шелковая  нить,  —
порвется, и ты их постигнешь...
        Руки  потянулись вперед,  пустые,  как  вакуумные  полости,  до  ломоты
жаждущие заполнения.  И тогда густую тишину продолжил мягкий и шероховатый, как
сама эта тишина, голос:
        - ВОЗЬМИ...
        Ладони  обняли  кристалл,  успев  ощутить  ранящие  прикосновения тысяч
острых,  как бритвы,  граней,  но  так и  не сумев вобрать в  себя,  осознать и
постигнуть их смысл.
        Вместо  острых  граней  левая  рука  Фанатика сжимала вожжи,  а  правая
вцепилась в  жесткую ладонь давно  окоченевшего трупа с  рвением,  наводящим на
мысль о выжимании жидкостей из сухостоя. Телега по-прежнему плыла сквозь зыбкие
туманные толщи, или скорее эти толщи сами плыли мимо телеги.
        Он выпустил мертвую руку.  При этом собственная отозвалась такой резкой
болью,  будто вся ладонь представляла собой сплошную рану.  Поднеся ее к  лицу,
Фанатик  разглядел  треугольный  медальон  на  цепочке,   оставленный  в   руке
посмертным рукопожатием.  На  черной крышке выделялась белым металлом маленькая
звезда.  А  сама  ладонь  была  иссечена сетью  глубоких порезов,  различимых в
предутреннем полумраке по черному бисеру сочащейся крови.
        Стиснув  зубы.  Фанатик  медленно сжал  медальон в  кулаке.  Посидел  с
минуту, глядя, как из-под пальцев вытекают на запястье черные струйки, сливаясь
по пути к  локтю в  два торопливых ручейка.  Поднес к  лицу вторую руку — также
изрезана.  Он разжал кулак,  расправил цепочку и надел медальон на шею, даже не
дав себе труда открыть его, чтобы заглянуть внутрь.
        Фанатик  принадлежал к  расе  Изначальных,  возникшей  во  Вселенной за
миллиарды лет до появления в ней расы человеческой — изнеженной,  смертной и по
большому  счету  нежизнеспособной.  Изначальные обладали неограниченной властью
над  собственным телом: не говоря уже о фактическом  бессмертии, Фанатик мог, к
примеру,  зарастить мгновенно любой порез или  рану на  своем теле,  а   мог  и
оставить ее открытой,  чтобы заживала медленно,  как на человеке,  с  болью и с
загноениями —  просто для разнообразия,  ради полноты ощущений  от прискучившей
за  тысячелетия жизни.  Имелись у  него и  способности по меркам его  расы куда
более ценные:  например,  для  понимания сути  Фанатику достаточно было  только
прикоснуться к  предмету  —  рукой,  взглядом  или  просто  дотянуться до  него
мысленно.  Он  не  стал  заглядывать в  медальон Хранителя,  потому что  понял:
медальон —  это только символ,  предмет,  необходимый человеку.  На  самом деле
главный ключ и  единственный рычаг заключался в душе,  несущей бремя власти над
Предвечной Стихией.
        Теперь,  пусть временно,  это бремя легло на  плечи Фанатика,  он стал,
пускай ненадолго,  Великим Невидимым Властелином,  одним из Столпов, на которых
испокон  века  держался  мир.   Его  сочли  достойным,   допустили  и  сказали:
«Возьми»... И передай...
        А  если...  Не  передавать?  Оставить Стихию  себе,  унести ее  с  этой
планеты,  стать самому Хранителем,  подлинным Властелином,  а  не  передаточным
звеном?
        Острая  боль  пронзила обе  ладони,  ударила с  двух  сторон в  сердце,
приведя  Фанатика  в  чувство.  Обмануть оказанное ему  высшее  доверие,  стать
навсегда предателем и вором, утратив при этом свою изначальную независимость, —
не слишком ли высокая цена за место вечного стража у врат Апокалипсиса?
        Порыв  прохладного ветра  дунул  в  лицо,  слизнув с  него  напряженные
складки,  прошелся верхушками трав, вороша плывущие над лугами клочья тумана. В
поле застрекотала цикада, ей ответила еще одна. Время, проснувшись, тронулось с
места.  Мир,  разбуженный чьим-то мягким толчком, очнулся и зябко поеживался со
сна в предвкушении утра.
        Подобрав вожжи,  Фанатик тронул  лошадь.  Ладони  и  пальцы  нестерпимо
пылали,  отзываясь  на  малейшее  движение  фейерверками  колющей  боли,  будто
утыканные осколками битого стекла. Это надолго. Пусть. Хоть это останется ему в
память о его миссии,  как доказательство самому себе, что Высшие Силы удостоили
его  чести  держать  в  руках  и  стать  на  миг  властелином страшного оружия,
способного, быть может, уничтожить сам этот мир.
        
        1. Братья
        
        Было  около  половины  шестого  вечера  по  среднеевропейскому времени.
Михаил  Летин  ехал  в  стареньком разбитом  дилижансе  из  города  Урюпинска в
предгорья Сто  Тринадцатого скального массива.  Горные массивы взгромоздились в
донских степях сравнительно недавно —  как  результат экспериментов:  опыты  по
изменению земного ландшафта дали в  свое время потрясающий результат,  но  были
заморожены,  как  искажающие древний облик  планеты и  портящие ее  исторически
сложившиеся погодные условия.  Однако  многочисленные скалистые острова  так  и
высились с тех пор в бескрайнем океане равнин, не то чтобы радуя, но по крайней
мере привлекая взгляды инопланетных туристов.
        Итак,  Михаила Летина везли ясным летним вечером из родного Урюпинска в
предгорья.  Поскольку, как любил говаривать Михаилов дед Панас Житомир, — ежели
ты едешь в транспорте лицом вперед,  то ты таки едешь, а ежели лицом назад — то
тогда тебя,  стало быть,  везут. Шел дилижанс не тряско, а плыл, можно сказать,
тихой лодочкой, потому что дорога под его колесами лежала упругая и гладенькая,
как  шелковая лента.  Справа  вдали  громоздились Сто  Восьмой  и  Сто  Девятый
скальные массивы. В полуметре за левым окном шел невысокий полосатый бордюр, за
ним пролегала скоростная трасса для более современного наземного транспорта. На
горизонте громоздились зубьями гигантской циркулярной пилы  четыре  гордых пика
Сто Пятнадцатого скального массива.
        Безоблачный небесный океан пересекали на разных высотах сразу несколько
видов  летательных аппаратов:  подобно низкому грозовому облаку  летела  с  юга
грузовая авиаплатформа, похожая на неприступную летающую крепость; торжественно
парили  два  дирижабля,   черный,   элегантный  и  легкомысленный  зеленый,   в
веселенький красный горошек;  трещал  на  все  небо  порхающий в  самом  зените
трехъярусный  аэроплан-этажерка.   Время  от   времени  небосклон  прочерчивали
стремительными ракетами граждане в  индивидуальных силовых креслах,  а к западу
сносило  стайку  разноцветных летающих  блюдец.  Самыми  шикарными  считались в
последнее  время  такие  виды  воздушного  транспорта,   как  деревянные  избы,
изготовленные  из  крупных  нетесаных   бревен,  но  подобная  летучая  роскошь
появлялась над донскими степями нечасто.   
         — И он заявляет мне — мне, старейшему члену клуба!!! — что пять убитых
панцирных загрыз,  это слишком много на  одного охотника!  —  напористо говорил
Михаилу  сидящий  напротив сухощавый мужчина  с  глубокими глазками и  широкими
залысинами над выпуклым загорелым лбом. — Он заявляет, что подаст ходатайство о
запрещении охоты на  Дирлоке с  пространственными резаками!  Он  клянется,  что
скоро  нам,  охотникам,  не  придется брать   в  руки  ничего  тяжелее учебного
парализатора!  —  Сосед  сжал  жилистые  кулаки,  сопроводив это  конвульсивное
движение нехорошей усмешкой.
        —  А  цветы там есть?  —  спрашивала между тем хорошенькая пассажирка в
салатовом платьице-топ у  мускулистого блондина в  белой тенниске и в цветастых
шортах —  парочка сидела слева от  Михаила.  Вопрос соседки поверг неотразимого
ухажора в  замешательство:  перед  этим  он  грузил  даму  своими  героическими
подвигами в  сумасшедшем аду Беблера —  одной из  самых молодых и  нестабильных
планет в галактике.
        —  Цветы,  девушка,  на  Беблере не  растут,  —  подал голос из  хвоста
дилижанса еще  один пассажир —  моложавый господин средних лет в  мятом бежевом
костюме.  —  Если вы  хотите цветов,  то отправляйтесь в  Серединную Империю на
планету Айрап —  там они произрастают просто повсеместно,  в самых неподходящих
для этого местах.
        Девушка  обернулась,  восхищенно  всплеснув  руками.  Похоже,  что  она
понятия не  имела о  существовании во Вселенной таких мест,  где цветы могли бы
быть неуместны.
        —  Если его ходатайство пройдет,  он первым об этом горько пожалеет!  —
вновь  подступился  к  Летину  попутчик  напротив.   —  Он  вынудит  нас  стать
браконьерами!  Уж  я-то сумею нелегально провезти на Дирлок свой именной РП!  —
Охотник сделал резкое движение руками, будто выкручивал мокрое белье.
        «Трепещите,  панцирные загрызы!  Браконьеры Урюпинска уже точат на  вас
свои именные резаки!»  —  с  тоской подумал Михаил,  остро сожалея о  том,  что
выбрал сегодня для поездки на ответственное, можно даже сказать конспиративное,
свидание такой вид общественного транспорта, как дилижанс.
        А  ведь  он  специально вышел  пораньше  из  дому,  надеясь  хорошенько
обдумать в  пути предстоящую встречу.  Завзятому домоседу и виртуалыцику Летину
почему-то   казалось,   что  дилижансами  ездят  исключительно  мечтательные  и
молчаливые люди.  Это  его романтическое заблуждение было развеяно общительными
соседями уже в  самом начале пути.  Хотя в  обычные дни он  предпочитал как раз
коллективный  транспорт  и   любил,   когда  в  попутчики  подбиралась  хорошая
разговорчивая компания. Но только не сегодня.
        Дело было в  послании,  полученном им с утра.  У Михаила имелся старший
брат — Петр Летин,  штурман межзвездных рейсов. Три года назад Петр был осужден
за контрабанду земных наркотиков и  приговорен к  пожизненной службе на корабле
забарьерной разведки.  Этим утром,  когда Михаил выходил из  дому прогуляться и
позавтракать в кафе на углу улицы, соседский оголец сунул ему в руку записку. В
записке было несколько слов,  написанных знакомым почерком: «Мишка, я вернулся.
Надо встретиться. Горный орел, 18.оо»
           Отель «Горный орел» был Михаилу очень хорошо известен: именно в этом
отеле в годы юности дневал и ночевал — то есть практически созревал —  его брат
Петр,  прежде  чем  окончательно дозрел  и  к  принял роковое решение пойти  на
штурманские курсы.
           Сунув записку в  карман,  Михаил добрел до кафе и  что-то там сжевал
(вполне возможно,  какую-нибудь  казенную салфетку или  скатерть).  В  процессе
жевания Михаила посетило нездоровое ощущение,   что записка просвечивает сквозь
карман его штанов и привлекает к нему всеобщее внимание.  Домой он вернулся уже
на  полном автомате,  зажав бумажку в  кармане в  кулак (чтобы не  отсвечивала,
сволочь),  обреченно послонялся по  квартире,  рухнул  в  любимое кресло  перед
монитором,  после чего  извлек из  запотевшего кармана штанов помятую бумажку и
прочитал ее еще раз. Содержание записки, разумеется, не изменилось.
        Теперь Михаил ехал  на  свидание с  братом Петром,  совершившим побег с
корабля  забарьерной разведки.  Всю  дорогу  Михаил  честно  пытался  причесать
растрепанные мысли и  собрать их  в  целенаправленный пучок.  Но для этого надо
было сначала отделить нестройный шорох мыслей от докучливых внешних помех:
        —  Этот прыщавый молокосос,  эта девица в  штанах грозится — ха-ха,  он
грозится!  —  лишить меня — меня!  — охотничьего билета,  если я в течение года
появлюсь на Дирлоке!  — бурлил,  закипая все круче, охотник. — Да я сам, лично,
вот  этими руками спущу в  унитаз этот  паршивый билет вместе с  их  ублюдочным
табельным парализатором!!!
        —  Кроме того,  должен заметить,  что тех же  ящериц в  нашем городском
террариуме больше, чем их наберется на трех материках Беблера, вместе взятых! —
окончательно  завладел  инициативой  в  параллельной беседе  бежевый  господин.
Девушка глядела на  него с  восхищением,  очаровательно приоткрыв рот,  молодой
человек в  цветастых шортах —  с  угрожающим прищуром.  В  то же время какие-то
отчетливо-агрессивные выкрики начали доноситься еще  и  снаружи.  Поблизости на
дороге шла  отчаянная перепалка,  и  дилижанс,  судя по  нарастанию скандальных
звуков, медленно, но верно к ней приближался.
        Михаил с любопытством высунулся в окно и повертел головой.  Охотник, на
время  прервав  свои  излияния,  тоже  глянул  за  окно;  остальных  пассажиров
дилижанса посторонние звуки очень вовремя отвлекли от  завязавшейся дискуссии —
над  бежевым  господином уже  нависла  серьезная опасность в  лице  блондина  в
шортах.
        Источником  скандала   оказались   две   машины,   двигавшиеся  впереди
параллельным курсом:  по  дороге для архаичного транспорта полз оранжевый «жук»
навозоуборщика,  а  по  трассе  шел  белый  «Шевроле-Корвет»,  длинный,  словно
французская сарделька,  и  набитый народом,  как  осетровая самка на  нересте —
икрой.
        На просторной броне «жука» расположились,  словно на пляже,  трое голых
мужчин и перекидывались там в картишки. Из «Шевроле-Корвета» в адрес загорающих
сыпались издевательства и  насмешки.  Троица  с  навозника вяло  отбрехивалась,
компания в белой «сардельке» свирепела.
        —  Не свалитесь с  этой кучи дерьма,  трам-тара-рам ...  (вашего самого
близкого предка  по  женской  линии),  —  орал  грубый бас  из  белого авто.  —
Залезайте внутрь, там вам, червям навозным, лучшее  место!    
        — Это что, передвижной гальюн? Кто последний к на очереди? — вторил ему
визгливый тенор.
        —  Не  подмазывайся к  чужому сортиру,  огрызок!   Плаваешь в  своем  —
белоснежном, и плавай! — лениво отвечали с «навозника».    
        «Так их!» — мысленно поддержал картежников Михаил Летин: путешествуй он
по ту сторону бордюра,  наверняка ощутил бы обиду за шикарный «Шевроле-Корвет».
Но  сейчас Летин всей душой встал,  на сторону экипажа «жука»,  как и  подобало
пассажиру экзотического транспорта по эту сторону дороги.
        «Шевроле» взорвался фонтаном нецензурщины. «Навозник» терпеливо молчал.
Когда поток оскорблений иссяк, с «жука» ответили:
        — Вони-то! Спустить не забудьте! Мы ведь только за лошадьми подбираем.
        Тем  временем дилижанс начал  вклиниваться по  свободной полосе аккурат
между конфликтующими сторонами.  А  из  «Шевроле-Корвета» уже  летел в  сторону
«жука»  первый  баллистический снаряд,  сиречь  —  пустая бутылка из-под  пива.
Неприятельская  боеголовка   еще   рассекала   воздушное   пространство   между
враждующими  державами,  а  лихая  троица  ассенизаторов  была  уже  на  ногах.
Просвистав узким  горлышком над  лошадиной холкой,  бутылка смачно разбилась об
оранжевый бок «навозника». Его экипаж распахнул люк на крыше.
        «Господи,  только не это!»  —  в отчаянии подумал Михаил,  шарахаясь от
окна в глубь кареты. Но господь бог, по своему обыкновению, Михаила не услышал:
в  следующую секунду  три  танкиста нанесли по  врагу  ответный огневой удар  —
пригоршнями навоза.  Из «Шевроле» кинули еще пару осколочных. Три веселых друга
в долгу не остались,  и скоро в воздухе стало тесно от несущихся с обеих сторон
летательных снарядов принципиально разных систем.
        Добрую  половину ураганного артобстрела принял на  себя  ни  в  чем  не
повинный дилижанс,  оказавшийся,  на  свою  беду,  в  самом эпицентре боя.  Все
пассажиры дилижанса кто как мог пригнулись, чтобы не маячить лишними мишенями в
окнах.  Охотник залег под  сиденье и  яростно там  ругался.  Девушка непрерывно
брезгливо всхлипывала и  попискивала,  прикрыв руками голову.  Блондин частично
закрыл соседку своим могучим торсом,  героически ее приобняв. Самым отважным из
пассажиров оказался бежевый господин:
        — Давай!  Так их!  Влепи им,  ребята!  — орал он, азартно подскакивая и
потрясая кулаками. Но этого ему показалось мало, и он принялся метать лошадиные
яблоки,  подбирая их с  пола,  в  направлении «Шевроле».  Хуже всех приходилось
кучеру на козлах дилижанса:  пассажиры могли догадаться о  его панике,  судя по
бестолковому дерганью их  допотопного ящика.  Когда в  воздухе запахло грозой и
навозом,  а  над дилижансом полетели «первые ласточки»,  возница поначалу резко
натянул вожжи,  а  потом от  большого ума попробовал развернуть карету прямо на
«огневой полосе», но это у него не вышло.
        На   обитателях  дилижанса  его  бездарные  маневры  сказывались  самым
плачевным  образом:  мало  того,  что  через  помещение проносились транзитом в
изобилии «райские яблочки» вперемешку со стеклотарой.  Пассажиров еще и кидало,
как дрова.  Больше всех досталось единственному в компании храбрецу: в условиях
глобальной неустойчивости транспортного средства,  усугубленной еще и  ливневым
перекрестным огнем,  господин  в  беж  нес  колоссальные потери:  костюмчик его
принял совсем уж нетоварный вид, не говоря уже о руках, лице и прическе, вполне
подходящих теперь  для  съемок  триллера  «Восставшие из  выгребной  ямы».  Сам
храбрец  абсолютно не  заботился о  своем  внешнем  имидже,  игнорируя обильные
попадания в собственную персону,  когда пролетающая шальная стеклотара стукнула
его  ребристым донышком точнехонько в  левый  висок.  Последний и  единственный
герой несчастливого дилижанса рухнул подрубленным кедром на  деревянный пол,  и
тут всевышний снизошел наконец, хоть и с изрядным опозданием, к мольбам Михаила
Летина: во-первых, в битве произошел решительный перелом — в связи с тем, что в
белоснежном (в прошлом) «Шевроле-Корвете» кончились боеприпасы.
        Во-вторых,  где-то  снаружи возницу вдруг настигло озарение.  То ли его
тоже стукнуло чем-то из пролетающего добра,  но только с положительным зарядом,
то ли лошадь сама приняла решение.  Как бы там ни было, но дилижанс сразу после
трагического падения в его недрах единственной боевой единицы рванулся вперед и
покинул  территорию  вооруженного  конфликта  —  к  тому  времени  благополучно
завершившегося в пользу сильнейшей и более оснащенной стороны.
        Посрамленный «Шевроле-Корвет» понесся вдаль:  его  пассажиры,  все  без
исключения,  могли похвастаться теперь оригинальной расцветкой «в неравномерное
яблоко».  Затихающему вдали  хору  ругательств вторило  двойное эхо:  откуда-то
сверху возница сыпал  проклятиями в  белый свет,  не  рискуя задевать при  этом
празднующих неподалеку победу удалых танкистов.  И  упражнялся в  ненормативной
лексике  охотник,  выбиравшийся из-под  лавки.  Остальные  уцелевшие  поднимали
головы и опасливо оглядывались. Убедившись, что дерьмометчики угомонились, а их
противник позорно бежал с  поля  боя,  потерпевшие принялись стряхивать с  себя
последствия боевых действий.  Павший боец лежал в проходе, не подавая признаков
жизни.
        Михаилу  повезло:  поскольку он  ютился  в  самом  углу,  снарядами его
практически не  задело,  только  слегка  присыпало рассеянными «пулями» (а  еще
говорят,  что из дерьма плохая пуля). Наскоро отряхнувшись, он выглянул в окно:
троица победителей вновь разлеглась на  своем апельсиновом пляже и  раскидывала
картишки.  Михаила посетила догадка: ребята нашли недурной способ поразвлечься,
путешествуя  верхом  на  «навознике»  и  задевая  исподтишка  проезжающие  мимо
расфуфыренные компании.  А  их и  задевать-то особенно не приходилось:  разве ж
проедешь спокойно мимо трех голых мужиков,  загорающих практически на  навозной
куче?  «Интересно,  а девушки к ним тоже по дороге пристают?» — подумал Михаил,
тоже  по  природе небрезгливый,  глядя  на  компанию победителей с  неожиданной
завистью.
        —  Боже  мой,  что  с  ним?  Он  умер?  —  донесся до  него дрожащий от
сострадания девичий голос.  Михаил обернулся на  голос,  как  бык  на  пастушью
флейту:  последние события окончательно отвлекли его  от  предстоящей встречи с
братом, и он махнул рукой на свои попытки все заранее обдумать, ощутив при этом
даже некоторое облегчение.  «Что толку размышлять, — рассудил он, — встретимся,
а там — будь что будет».
        Девушка сидела с  несчастным видом,  глядя на тело павшего храбреца — а
ну как он и вправду  отдал богу душу?
         — Сейчас очнется, — проворчал авантажный блондин, не проявивший себя в
отгремевшем сражении героем  и  поглощенный теперь  оттиранием от  дерьма своей
белой когда-то  майки —  следы от  попаданий на  шортах были  не  так  заметны,
поскольку терялись в цветочках.
        Михаил,  вздохнув,  поднялся.  Подошел к  убиенному,  оттянул ему веко,
проверил пульс на шее и объявил на весь салон профессиональным тоном:
        —  Жить будет!  —  потом,  обращаясь лично к девушке,  распорядился:  —
Помогите-ка мне его усадить.
        На самом деле он не видел необходимости тревожить павшего героя, больше
похожего сейчас на  большой кусок органического удобрения,  тем более —  тягать
его по унавоженному салону и куда-то усаживать. Но у Михаила, тоже спасовавшего
во время битвы,  возникла потребность реабилитироваться в глазах попутчицы. Тем
более что оба предыдущих воздыхателя временно вышли из строя.
        Девушка послушно встала и подошла к пострадавшему, по-кошачьи брезгливо
выбирая место  на  полу,  свободное от  навоза,  чтобы поставить ногу  в  белой
туфельке.
        —  Вас  как  зовут?  —  деловито  осведомился Михаил  тоном  военврача,
нашедшего медсестру в полевых условиях.
        — Наташа, — робко откликнулась та.
        —  Вот что,  Наташенька:  я потащу его к лавке,  а вы поддерживайте ему
голову. — Подхватив бесчувственного героя под мышки, он поволок его к ближайшей
лавке.  Девушка  следовала  рядом,  старательно  держась  за  голову  раненого.
Привалив его  кое-как  к  лавке,  они с  чувством выполненного долга плюхнулись
напротив.
        - Михаил,  —  официально представился Михаил Летин,  протягивая девушке
руку,  уже не  как случайный ухажер,  а  как бы на правах начальника санитарной
бригады. Она, по-джокондовски улыбнувшись, вложила легкие пальчики в его ладонь
и  не  торопилась их  оттуда отдергивать.  Далее нить беседы пошла ткаться сама
собой, не требуя ни малейшего вмешательства мыслительного процесса.
        Покинутый блондин уже привел свою атлетическую персону в  относительный
порядок,  и  под его ненавидящими взглядами Михаил узнал,  куда и  зачем Наташа
едет  (оказалось  —  просто  путешествует по  матушке-Земле  без  определенного
маршрута), какие красоты она уже успела повидать («везде одно и то же, но лучше
там, где есть море»), и наконец, решающий вопрос — какие у нас сегодня планы на
вечер. Она, как выяснилось, «еще не решила».
        Михаил тоже имел весьма смутное представление о  том,  что  ему готовит
грядущий вечер,  но  выйти за  рамки ритуальной кадрили уже не  имелось никакой
возможности,  да  и  грех  было  не  закинуть удочку  на  такую  легкую добычу.
Вообще-то  по большому счету Михаил не любил легкой добычи,  хоть и  был на нее
падок:  как говаривал его дед Панас —  что легко достается,  то и  выбросить не
жаль.  Но Михаилу всегда было жаль,  потому что он вкладывал в свои отношения с
женщинами, сколь бы короткими они ни были, какую-то сокровенную частичку души —
он  просто не  мог иначе,  сколько ни старался,  —  и  каждый раз при очередном
расставании  ему    казалось,   что  выбрасывают  его  самого,   как  легкую  и
наскучившую добычу.  Одним словом —  не повезло Михаилу Летину родиться в эпоху
всеобщей  раскрепощенности  неисправимым  романтиком.   Он  и  сам  воспринимал
собственный романтизм на  общем легкомысленном фоне как вид психического изъяна
и   тщательно  скрывал  его  под  показными  личинами  развязности  и  цинизма,
             
        Но,  как бы  там ни было и  что бы ни ждало Михаила с  новой знакомой в
конце пути —  просто расставание или  то  же  расставание,  но  после короткого
сожительства,  оставшуюся часть  пути  они  скоротали  в  приятной  беседе  под
уничтожающими  взглядами  блондина,   с  одной  стороны,  и  сердитое  ворчание
охотника, с другой. Когда дилижанс свернул с большой дороги на шоссе, ведущее к
предгорному поселку,  раненый начал  опасно крениться и  в  конце  концов опять
рухнул,  но поднимать его и вновь усаживать никто на сей раз не поспешил — всех
куда больше занимали личные проблемы.
        * * *
        Поселок в  предгорьях Сто  Тринадцатого горного массива был  дьявольски
живописным местом: сюда свозили в свое время с урюпинского космодрома пришедшую
в  негодность космическую технику.  Вскоре  обнаружилось,  что  старые  корабли
отлично  подходят на  роль  жилищ,  люди  стали  заселять корабельное кладбище,
стягиваясь сюда со  всей округи,  как на курорт,  а  многие —  по большей части
старые космолетчики —  в конце концов здесь и обосновались.  Со временем бывшая
свалка приобрела статус поселка с наличием всего,  что полагается:  возвышалась
мощным  языческим храмом  над  остроносыми жилыми  «коттеджами» громада бывшего
грузового транспортника,  а ныне — здания правления, имелся милицейский участок
—  ребристая цилиндрическая башня,  бывший патрульный крейсер,  внушавший своим
грозным видом трепет не только юным, но и тертым жизнью коленкам; наличествовал
в  поселке и  «развлекательный комплекс» — бывший правительственный лайнер типа
«люкс»  с  барами,   ресторанами,   сауной,   игровыми  заведениями  и  прочими
увеселительными службами.
        Отель «Горный орел» находился немного в стороне от поселка и, в отличие
от других местных заведений,  был основан не на отбросах космической экспансии:
он  прилепился к  одному из  горных склонов,  поднимаясь ввысь  по  скале тремя
живописными террасами.
        По пути через «Звездный городок» имелась остановка перед увеселительным
центром.  Здесь  дилижанс  покинули  два  угрюмых  пассажира:  гордый  в  своем
одиночестве блондин и  недовольный —  видимо,  по  жизни  —  охотник.  Народу в
дилижансе  после  остановки  не  прибавилось —  да  и  кто  бы  теперь  в  него
добровольно погрузился,  кроме разве что навозных мух.  Так что до отеля Михаил
доехал  в  компании  одной  Натальи:  отважного бежевого господина,  безмятежно
почившего на полу, за компанию можно было уже не считать.
        При  выезде на  небольшую гранитную площадь  перед отелем Михаил бросил
первым делом взгляд  на автостоянку,  где царственно замер вороной  «Лендровер»
(тот  еще  антиквариат).  Позади  него,  словно отряд  подтянутых ординарцев за
бравым фельдмаршалом,  выстроилось в  ряд  с  десяток силовых кресел.  К  вящей
радости Михаила, испачканной французской «сарделькой» нигде поблизости не пахло
—   отдыхала,   наверное,   от   пережитого  потрясения  где-нибудь  в   районе
увеселительных заведений, а то и вовсе унеслась по магистрали в неведомую даль,
миновав судьбоносный поворот к Сто Тринадцатому массиву.
        
        2. Громада сдвинулась
        
        Вначале  Отшельник  ощутил  беспокойство.   Источник  легкого  смятения
окружающей  первородной  среды,   нарушивший  покой   чутких  ментальных  струн
Отшельника,   решительно  надвигался,   ввергая  Отшельника  во   все   большую
дисгармонию.  Впервые  за  немалый  период  времени,  протекший с  момента  его
уникального подвига Отрешения от  мира,  нечто  извне  осмелилось вторгнуться в
абсолютное  уединение  Отшельника,   поломав  ажурную  сеть  связей  с  Высшими
Субстанциями,  сотканную путем  титанических усилий  в  процессе  беспримерного
отшельничества.  Природу настырного явления Отшельник.  определил не сразу,  и,
пока  он  тщился  определением,   могучая  глыба  внутренней  сосредоточенности
безнадежно истаяла,  произведя  нечто  вроде  короткого  замыкания в  нежнейшем
переплетении   потоков    четырехмерно-инфернального   сознания,    окутывающих
Отшельника на много миль и измерений вокруг наподобие кокона.
        Пространство вокруг  него  трепетало,  содрогаясь,  и  он  успокаивающе
поглаживал напряженную пустоту  раскинутыми ладонями,  будто  рожающую  кобылу.
Спустя несколько натянутых под разрыв мгновений звезды колыхнулись,  и сомнения
Отшельника окончательно развеялись.
        Губы, искривившись, непроизвольно вывели:
        — Мятежник...  — сейчас он с особой остротой воспринял ощущение, не раз
испытанное им в былые времена:  слово казалось оранжево-алым и оставляло во рту
сладковато-соленый  привкус  крови.   Взбаламученное  пространство  разродилось
покатым  металлическим обломком  с  неровными,  словно  обкусанными ржавоглотом
краями. С краев свисали какие-то провода, шланги и прочие огрызки аппаратуры, а
посредине обломка сидел незваный гость.
        Пришелец был именно той личностью, чье имя только что осквернило ржавым
привкусом рот  Отшельника,  но  такой  ли  «экипаж»  ожидал  Отшельник под  ним
увидеть?  Где  же  его  потрясавшие своим диким величием дьяволы-мустанги?  Где
гигантские  серебряные  драконы?   А   как   поживают   чудовища,   устрашавшие
благонравных  дам  особо  извращенными «атрибутами»?  В  каких  тайных  стойлах
томится вся эта нечисть в то время,  как ее хозяин бороздит Вселенную верхом на
жалких обломках спермо... Тьфу, скверна тебя забери, — сервоплазмоида, а может,
гиперсервера?   Где   его   многошпильные  летающие  замки?   Куда   подевались
нашпигованные оружием, словно дикобразы, могучие космические крепости?
        — Привет, дружище! Как поживаешь?
        Низкий насмешливый голос  возник у  самой мочки левого уха  Отшельника.
Локти  гостя  лежали  на   коленях,  лицо,  обращенное к  Отшельнику,  выражало
искреннюю радость.   
         Слишком давно Отшельник не общался с себе  подобными,  как, впрочем, и
с  неподобными себе,  к  коим он относил визитера:  только сейчас он вспомнил о
необходимости  переключения  на   закрытое  мышление.   Спешно  переключившись.
Отшельник   грубо   громыхнул  посредством  телепатической  акустики   на   все
близлежащее пространство:
        — Зачем явился?!!                            
        Собеседник в ответ как-то горестно хмыкнул:
        —  Узнаю твою старую добрую реакцию на  мое появление.  Слово в  слово!
Хоть бы вставил между ними для разнообразия «ты»,  — снасмешничал низкий голос,
на сей раз у правого уха Отшельника.  И вновь переметнувшись к левому, добавил:
—  А мне говорили,  ты культивируешь здесь в одиночестве смирение,  очищаешься,
так сказать, от скверны?
        — Ты и есть скверна!!!
        Разговор еще толком не успел начаться,  а  Отшельник и  впрямь уже весь
кипел,  словно паровой котел, распираемый своей старой доброй реакцией на этого
наглеца.  Нет,  не  слились-таки в  нем  воедино ненависть с  любовью,  как  он
опрометчиво предполагал,  хоть и  сжались до поры до времени в жалкую мерцающую
точку. Где ты, смирение, ау?.. Куда там!
        —  Одно  твое присутствие способно райский сад  превратить в  зловонную
помойку!  —  долбил громоподобным телепатическим басом  Отшельник.  —  Убирайся
восвояси,  исчадье Зла, иначе отправишься сейчас прямиком к своему прародителю!
—  Раскаленную крышку  парового котла  остудила легкая  тень  досады:  беседа и
впрямь уверенно шла вразгон по давно накатанным рельсам.
        —  Штампы,   штампы...  —  взгрустнуло  бархатное  эхо  из  левого  уха
Отшельника в правое. — В этом мире не осталось ничего, кроме проклятых штампов.
Ни власти,  ни славы,  ни любви,  ни даже денег.  Ни даже понимания между двумя
старыми друзьями...
        —  Ты хотел сказать — врагами!  — пророкотал над гостем тяжкий громовой
раскат.  Отшельника  все  еще  несло  по  давно  отработанному  сценарию,  хотя
собеседник только что едва не сбил его с привычного курса,  мягко направив руль
беседы супротив строго размеченного в давние времена регламента.
        —  Я  надеялся,  что  ты  уже  достаточно набрался ума в  своем Великом
Отрешении,  чтобы понять, что в нашем случае это почти одно и то же! — произнес
гость.
        Пространство    издало    неясную    вибрацию,    обернувшуюся   тяжким
захлебнувшимся вздохом:  на  последней фразе паровой котел в  недрах Отшельника
наконец  взорвался,  перекрыв своему  обладателю все  клапаны кипящими потоками
негодования,  возмущения,  ярости и прочих бурлящих нечистот, таившихся до поры
до времени на дне котла в ожидании своего часа.
        И этот шут явился сюда верхом на каком-то ржавом — прости,  господи,  —
плазмотозоиде,   прервал  диалог  Посвященного  с   Высшей  Истиной,   разрушил
сложнейшие  структуры  информационного кокона,  сотканного годами  кропотливого
труда  в  Великом Отрешении от  мира,  и  все  с  целью  просто поиздеваться от
скуки!!! И уверен, что это сойдет ему с рук!!!
         Ищущие  пальцы  раскинулись  в  пустоту,   стягивая  хаотичные  потоки
пронизывающих ее  в  разных направлениях энергий,  свивая их в  белые мерцающие
жгуты, берущие начало в кончиках пальцев и : теряющиеся в бесконечности. Широко
вскинутые руки Отшельника напоминали теперь два маленьких новорожденных солнца,
из  каждого радостно торчало по  пять неимоверно длинных убийственных лучей.  В
свою  очередь глаза Отшельника,  хоть и  не  обзавелись пока,  подобно пальцам,
смертоносными лучами,  всерьез вознамерились пробурить в  госте  две  дымящиеся
дырки.
        Мятежник молча сидел напротив,  все так же свесив руки с колен.  Только
задрал с любопытством голову,  проследив длину смертоубийственных лучей. Меньше
всего  он  походил  в  этот  момент  на  человека  готовящегося к  последней  и
решительной битве.
        Отшельник  раскинул  ладони  в  стороны,  располосатив  лучами  космос,
наподобие стада зебр,  затем начал медленно сводить руки.  Его больше не мучили
сомнения,  и угрызения забыли его грызть, не вспоминал он и о смирении — просто
сбросил его,  как изношенные подштанники,  отрешился — о,  по умению отрешаться
ему не было равных!
        Пульсирующие хищной белизной лучи-лезвия ползли к  гостю с двух сторон,
готовясь вот-вот на нем сомкнуться и  искромсать —  судя по ширине зазоров —  в
крупную лапшу.  Мятежник казался в их обрамлении усталым странником, сошедшим с
неведомых дорог и осененным на коротком привале ореолом божьей благодати.
        Отшельник приготовился уже  последним резким движением сомкнуть руки  и
свести пальцы в замок,  когда вкрадчивый шепоток скользнул доверительно в самое
его ухо:
        — Хреново выглядишь. В зеркало давно не смотрелся?
        Только  теперь  Отшельник  сообразил,   что  гость  может  быть  закрыт
отражающим полем —  так называемым «зеркалом»,  и  вынырнул из заключительного,
апофеозного экстаза.  Одновременно на  его  пальцах погасли все  разом,  словно
выключились, энергетические «ногти».
        - Ну и  ну!..  —  не без удивления произнес Мятежник.  —  А я-то боялся
найти  здесь  вместо  Фанатика смиренную овечку  божью!  Отшельника!  Ты  ведь,
кажется,  так себя нарек?  Скажу тебе по секрету,  видал я на своем веку разных
овечек,  и  даже  зубастых,  как  волки.  Но  чтобы  с  этакими вот  когтями?..
Полосующими мирных гостей,  как какие-нибудь матрасы, безо всяких на то причин,
без предупреждения?..
        — Зачем ты явился?.. — подавленно прохрипел Отшельник.
        —  А добавление «ты» очень к лицу твоему дежурному вопросу.  Весьма его
разнообразит! Советую в следующий раз ограничиться одним «Зачем?». Это внесет в
него некоторый философский оттенок.    
        Пространство неопределенно перхнуло, булькнуло и умолкло. Мятежник тоже
молчал  в  ожидании  новых  дежурных вопросов,  для  внесения в  них  очередных
радикальных корректив.  Вопросы больше не  сыпались,  и  старые враги,  они  же
«друзья»,  один из  которых только что едва не  настругал другого нестандартной
соломкой,   продолжали  висеть  друг   против  друга   в   абсолютной  пустоте,
усугубленной теперь еще и гробовым молчанием.
        Наконец-то гость поднялся на ноги и  встал перед  хозяином,  приняв при
этом нарочито небрежную  позу. Отшельник окаменел в ожидании.  
         —  Так  вот,  к  вопросу «Зачем?»,  —  нарушил напряженную тишину чуть
насмешливый голос гостя.  —  А  явился я  к тебе затем,  чтобы сообщить,  что я
намерен разделаться с этим миром. Точнее — попросту его уничтожить. И можешь не
сомневаться,  к  что  ради  удовольствия задавить этот гадюшник я  не   пожалею
собственной жизни!                  
           — Как?..  — слегка опешило пространство осев шим,  как сдутый шарик,
голосом Отшельника.      
        — Вот хороший вопрос! — обрадовался гость. - И главное — свежий! Хотя и
не  самый  удачный из  твоего  философского арсенала.  Впрочем,  самые  великие
вопросы —  можно сказать,  перлы,  ты еще успеешь задать,  но не мне,  а самому
себе. Так вот, КАК это можно, вернее — нужно сделать, тебе должно быть известно
ничуть не хуже, чем мне.
        - ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ЭТОГО ЗНАТЬ!!!
        Взвыло так,  будто  сама  Вселенная ужаснулась перспективой собственной
грядущей гибели от  порочной руки одного из своих ничтожных червей.  Ответом ей
был издевательский хохот оного червя.
        — А я-то уже предвкушал твое дежурное «ЗАЧЕМ?», — насмеявшись, вымолвил
гость.  —  Ошибся,  каюсь!  И  все же советую тебе для прояснения этого вопроса
похерить  к  чертям  твое  великое  уединение  и  насладиться всеми  прелестями
Большого Мира.  Очень  рекомендую!  —  С  этими  словами он  сделал небрежно на
прощание «ручкой».
        Отшельник   мрачно    наблюдал,    как    стальная    махина    бывшего
гиперплазмоида...  —  А на вот выкуси тебе гиперплазмоид!  — как жалкий осколок
разбитого обтекателя под этим распоясавшимся маньяком начал медленное движение,
совершая аккуратный разворот.  Стоящий  в  его  центре  Мятежник,  повернутый к
собеседнику уже почти спиной, вдруг обернулся, беззвучно щелкнув пальцами.
        —  ОДИН,  —  сказал Мятежник и,  помолчав секунду,  словно в  раздумье,
добавил: — ИЗ ТРЕХ.
        Отшельнику почудилось,  что  обезумевшая Вселенная впилась в  его  тело
иглами всех своих звезд,  как будто он стал внезапно ее центром и она, кренясь,
пыталась в отчаянии за него уцепиться.  Что-то билось пойманной птицей в мозгу,
что-то стучало последней надеждой: «Зачем, зачем он рассказал мне, именно мне о
своем намерении?..»
        Гость все еще находился на его территории, но вот-вот готовился отбыть.
Отшельник  подался  вперед,  надеясь  успеть  выкрикнуть хотя  бы  одно  слово.
Мятежник повернул голову,  и  его низкий голос с  прорезавшейся хрипотцой вновь
дохнул Отшельнику прямо в ухо:
        — Предвижу очередное «ЗАЧЕМ?».  Уволь,  пожалуйста! Твоими «зачемами» я
на сегодня уже сыт. — И он растаял вместе со своим обломком.
        Вновь  оставшись  в  любезном  его  сердцу  одиночестве,  Отшельник  не
поспешил вновь предаваться Великим Забвению и Отрешению, справедливо решив, что
с  этим  всегда  успеется,  а  вместо  этого  тяжело задумался.  В  неуклюжих с
непривычки мыслях  фигурировали два  старых  добрых  «зачема»  и  один  хороший
«как?».                               
        ЗАЧЕМ Мятежнику приспичило сводить счеты с  миром?  Неужто мир за время
Великого Отрешения стал настолько добродетелен и  прекрасен,  что  Мятежнику не
осталось в нем больше места? Почему  бы тогда ему не убраться в какую-нибудь из
параллельных Вселенных, где найдется еще достаточно грязи для такой свиньи, как
он?  Впрочем,  где ж ему жить в покое параллельно космическому раю?  Куда к как
отраднее распылить этот  рай  на  атомы,  пусть даже и  вкупе со  своей желчной
персоной.    
        Но ЗАЧЕМ он сообщил о своем намерении Отшельнику? Специально ведь нашел
его,  хоть и нелегко это!  Добрался, вражина, и сообщил! Даже боя  не принял...
Хотя какой там был бы бой, с «зеркалом» — скорее его, Отшельника, самоубийство.
По всему выходило,  что нужен был Мятежнику зачем-то в  его происках Отшельник.
Но — опять же — зачем?  Неужто на помощь надеется? Его-то, Отшельника, помощь в
уничтожении  нового  прекрасного мира?..  Рекомендую,  говорит,  насладиться...
Рекомендует он, значит...
        Сам по себе мыслительный процесс давно уже стал для Отшельника явлением
нетрадиционным —  отключился он  просто-напросто  от  этого  процесса  в  своем
Великом  Отрешении,  и  обратное подключение требовало не  меньших усилий,  чем
требовало  в   свое  время  отключение.   Поэтому  мысли  вязались  нестройные,
узловатые,  норовящие то  и  дело  впасть  обратно  в  прохладные летаргические
глубины Великих Забвения и Отрешения.  Отшельнику приходилось прилагать немалое
усилие,  чтобы заставить мысли худо-бедно ворочаться в голове и вернуть им хоть
малую долю их былой остроты.
        Для большего эффекта он  изменил положение своего тела в  пространстве,
приняв позу «мыслителя».
        Итак,  сковырнуть мир не  так-то  просто,  даже зная о  Трех Предвечных
Стихиях.  Одному дьяволу ведомо, как Мятежник о них узнал: наверное, от Шалой —
Посвященной,  с которой у него была в свое время сердечная связь. Мятежник, это
дьяволово семя,  всегда имел подход к женщинам: способность, являвшаяся в былом
предметом тайной зависти Отшельника.
        Тут неожиданно дал о  себе знать,  ожив и  провернувшись в груди как-то
неудобно поперек,  стилет Давней ревности — позабытый, ржавый и затупленный, но
все еще способный причинять боль.  Были ведь времена,  когда Отшельнику — тогда
еще Фанатику -- верилось в благосклонность непредсказуемой Шалой...
        Он  поднял руки  и  взглянул пристально на  свои ладони,  покрытые алой
сетью никогда не заживающих шрамов — свидетельства его давней миссии.  Тогда он
нашел в  себе  силы  передать Стихию по  назначению.  Именно это  заставило его
когда-то отказаться от мира. И от нее...
        Как бы там ни было, от Шалой или от кого другого, Мятежник узнал о Трех
Предвечных Стихиях, одна из которых способна пожрать и сам мир.
        В  узком кругу Посвященных бытовала легенда,  что  Стихий поначалу было
пять,  и  покорила их  перед самым возникновением мира  легендарная раса Хаоса,
существовавшая еще до рождения Все-   ленной,  то есть возникшая намного раньше
самих   Изначальных.   Потом  Стихии  были  отданы  на  хранение  человечеству,
наподобие  ящиков  Пандоры:   отдаем,   мол,  судьбу  вашей  Вселенной  в  ваши
собственные руки,  а свои руки,  если что,  умываем. Два «ящика» были уже с той
поры так  или иначе вскрыты,  и  ничего хорошего из  них в  мир не  явилось,  а
повылезло, наоборот, такое, от чего этот злополучный мир чуть не ликвидировался
стараниями собственных обитателей.  Но в конце концов мир выстоял  и даже,  как
это  ни  странно,  выровнялся.  Три  Стихии,  в  их  числе  и  самая фатальная,
благодарение Небу,  оставались до сей поры закукленными,  каждая под присмотром
Хранителя, передававшего по наследству свою тайну.    
        Но  КАК Мятежник собирается искать Хранителей,  имена которых никому не
известны?  АБСОЛЮТНО НИКОМУ!  Кроме,  пожалуй,  самого  Отшельника.   Ему  было
известно,  правда, лишь одно имя, открывшееся ему в незапамятные времена, волей
случая.
        Так что ж ему теперь, разыскивать потомков рода Даган?..
        «Погоди-погоди, — спохватился вдруг Отшельник. — Может, Мятежник именно
этого от меня и ждет?»
        Вот тут Отшельника и пробило наконец долгожданное озарение,  да поздно:
неспроста  Мятежник  пожаловал  именно  к  нему,   давно  отвыкшему  от  каверз
«дружеского» общения с глазу на глаз.  Отшельник вспомнил, что в течение первых
мгновений  встречи  был  полностью  открыт.   Гость,   конечно,   не   преминул
воспользоваться моментом и запустить телепатическую «лапу» в сокровенный тайник
его  подсознания,   чтобы  скопировать  архивы  памяти  —  на  то,  стервец,  и
рассчитывал.
        В  замогильном свете  позднего озарения Отшельник не  мог  уяснить лишь
одного:   зачем  гость,   сграбаставший  мгновенно  по   прибытии  весь  урожай
информации,  завел  еще  после  этого беседу и  открыл Отшельнику свои  гнусные
замыслы?  Мог бы тут же,  едва появившись,  и отбыть.  В этом случае Отшельник,
ничегошеньки не  заподозрив,  счел  бы  его  отбытие  рядовым позорным бегством
зарвавшегося очага скверны перед превосходящими силами интеллекта,  сияющего во
всеоружии Высшей Истины.
        Отшельник в  отчаянии схватился за  голову.  Пока  он  здесь,  в  своем
великом Уединении,  мучается каверзными вопросами,  злоумышленнику уже известно
имя! И уж он-то наверняка времени зря не тратят, а предпринимает какие-то шаги!
        На размышления больше не оставалось времени, на Отрешение с Забвением —
тем  более.  Как  ни  предательски это выглядело с  его стороны,  но  сожаления
Отшельник не испытывал: рано или поздно он все равно вернется сюда и начнет все
заново,  расправившись предварительно с  гнусными замыслами своего изначального
врага и мирового изгоя. Не исключено и даже очень вероятно, что и с ним самим.
        Аминь!
        
        3. Урок пилотирования
        
        Лучший в Серединной Империи,  а также во всех ее доменах, инструктор по
пилотированию маневренных катеров развернулся вместе с креслом к своей ученице:
        — В целом неплохо. Чаще поглядывай на экран заднего вида. Сейчас можешь
переключаться на автопилот.
        Брови императрицы чуть заметно сдвинулись.
        Едва  уловимо  —   но   этого  бывало  достаточно  для   любого  самого
высокопоставленного собеседника.  Однако инструктор остался безразличен. Он вел
себя слишком вольно.
        «Все дело в том,  — подумала императрица, — что я прощала ему обращение
на «ты» во время учебных  полетов.  «Профессиональная привычка» и все  такое...
Но с чего он взял,  что смеет ТАК на меня  смотреть?  Глаза в глаза, не опуская
взгляда,  словно на  какую-то  простую девчонку,  с  которой можно...   Которую
можно...»    
        «Можно что?  Поцеловать?..  Или?..» — совершенно отчетливо переспросили
его глаза, глядя в упор с наглым выражением превосходства. Она вздрогнула и еще
чуть-чуть свела брови,  так что на переносице образовалась продольная морщинка.
Появление  этой   морщинки  сразило  бы   наповал  любого  из   приближенных  к
императорской особе,  поскольку предвещало скорый крах  самой  сногсшибательной
карьере.
        — Да как вы смеете!..
        На последнем слоге она даже слегка задохнулась от возмущения.
        Инструктор будто бы в  раскаянии покачал головой,  откинувшись при этом
вольготно на спинку кресла.
        — Разумеется, я не смею приказывать вам, Ваше Императорское Величество,
нажать клавишу автопилота.  —  С  этими словами он,  не глядя,  протянул руку к
панели управления.
        — Нет!  — Ее Императорское Величество зло отвернулась и покусала тайком
губу: да этот инструктор попросту издевается над ней, делая это уверенно, нагло
и  со  вкусом!  Вести  себя  с  ней  подобным недопустимым образом  мог  только
законченный самовлюбленный болван, и ему очень скоро придется в своем поведении
раскаяться. Но этот инструктор явно не был болваном.
        Она   повернула   голову   и   прошлась   по   нему,    словно   щупом,
высокомерно-изучающим взглядом.  Темные волосы,  серые  глаза,  широкоплечий...
Молодой?..  Хм...  Императрице  исполнилось  недавно  двадцать,  и  по  ее  еще
юношеским меркам инструктор был далеко не молод — лет тридцать,  должно быть, а
то  и  больше.  Летный костюм очень ему подходил...  Но не это было важно.  Что
же?.. Лицо?.. Надо признать, по-мужски красивое, но нет, не то...
        Императрица привыкла смотреть на людей, не видя их и даже как бы сквозь
них.  Вглядываться в каждое лицо значило впускать его в свою душу, дать ему там
место.  Но  душа имела свои пределы вместимости,  и  в  какой-то  момент в  ней
срабатывала защитная реакция:  вместо  слуг  перед  глазами  всплывали какие-то
общие  абрисы,  расцвеченные памятью в  неясные цвета:  одежда,  волосы,  тембр
голоса... Не люди — слепки с людей.
        Сейчас,  впервые по-настоящему «увидев» своего инструктора, она поняла,
что ее с  самого начала неуловимо в  нем раздражало:  этот человек был до краев
полон безграничной уверенностью, словно античный кувшин — выдержанным столетним
вином;   не  самоуверенностью,   нет,  но  спокойной  и  совершенной  по  своей
самодостаточности уверенностью в  себе,  сквозившей в любом его жесте,  и в его
неподвижности,  и в острой пряди волос, перечеркнувшей тенью воронова крыла его
бледный лоб.
        — Вот вы и удосужились меня рассмотреть. Ваше Величество, — произнес он
без тени улыбки.
        Императрица подчеркнуто презрительно отвернулась.  Впервые в  жизни она
ощущала робость перед подчиненным и не знала,  что ей делать!  Ну что, казалось
бы,  могло угрожать ей в мире удовлетворенных потребностей,  в мире, которым не
надо  было управлять,  потому что  он  функционировал  безупречно сам по  себе,
наподобие перпетуум мобиле?  В  мире,  где императорская власть давно уже стала
лишь  красивым  патриархальным  символом,  вроде  реющего  над  шпилем  древней
крепости флага с  гербом?    Но  что  же  делать?  Она  находится в  космосе на
маленьком катере один на один с  человеком,  прошедшим все допуски и  проверки,
имеющим безупречную репутацию,  с  кристально чистой характеристикой,  по  всем
параметрам  подходящим  на   роль   ее   личного  телохранителя  и   при   этом
осмеливающимся...   Осмеливающимся...  Она  не  смогла  даже  самой  себе  дать
вразумительного  определения,   на  что,   собственно  говоря,  осмеливающимся.
Возможно, потому, что ей стало страшно. По-настоящему. Первый раз в жизни.
        — Я немедленно возвращаюсь на Сатвард!
        Она тронула штурвал,  собираясь направить катер к парящей по левую руку
теплой живой планете,  укрытой на одну треть ночной тенью. Все будет в порядке,
все  будет хорошо,  только бы  попасть поскорее в  свою столицу,  оказаться под
надежной  охраной,  почувствовать  себя  вновь  властительницей.  И  избавиться
навсегда от этого человека... Но катер движению штурвала не подчинился.
        Юная  императрица  впилась  пальцами  в  бесполезный  штурвал,   силясь
сохранить хотя бы остатки своего царственного хладнокровия. Спутник молчал, как
бы  предоставляя государыне  возможность как  следует  осознать  нынешнее  свое
незавидное положение.
        Она поймала на лету за хвост одну из мечущихся мыслей:  а действительно
ли происходящее настолько серьезно,  как она себе это с испугу вообразила? Ведь
ничего страшного не произошло, если не считать страшным наглый мужской взгляд в
упор. Такие мелочи обычная девушка, наверное, и происшествием бы не сочла...
        А  ведь императрица почти убедила себя в  том,  что  она  и  есть самая
обычная девушка:  живет не  намного роскошнее,  чем все ее  сверстницы в  их-то
изобильный век,  к  тому же она в  отличие от них более ограничена в  общении и
жизнь  ее  полна  запретов.  Что  же  касается власти  —  ее  власть над  миром
иллюзорна,  и  ее корона,  изготовленная из золота высшей пробы,  вся усыпанная
бриллиантами,  жемчугами и сапфирами,  — всего лишь яркая игрушка. Единственная
истинная  Власть,   по-настоящему  достойная  самого   трепетного  преклонения,
переданная ей по наследству отцом, навсегда останется для всего мира тайной...
        — Эвил...
        В  груди что-то  —  не  иначе как сердце —  оборвалось и  тяжело ухнуло
куда-то  на  дно живота,  продолжив уже там гулко,  на  весь организм,  биться.
Просто по  имени безо всяких титулов ее мог звать теперь только один человек во
всем мире,  после того, как в последний раз называл отец... А было это два года
назад,  когда она стояла на коленях у  его смертного одра,  принимая из его рук
Великий Дар Хранителя...
        «Успокойся! — приказала она себе. — Что происходит? Какой-то инструктор
по  пилотированию только  что  назвал  тебя,  императрицу Серединной,  Верхней,
Нижней,   Дальней  и  Запредельной  Великих  Империй,   властительницу  пятисот
пятидесяти двух  доменов Большого Кольца и  семидесяти трех доменов Малого,  не
упоминая уже  остальных,  менее   звучных  титулов,  подробный перечень которых
хранится в императорской резиденции на каждой обитаемой планете, по традиции, в
виде толстого фолианта раритетного бумажного издания...  Он назвал  меня просто
Эвил...»    
        Она повела окрест удивленным взглядом, задержав его на планете, висящей
за обзорным стеклом:   мир продолжал стоять — или висеть — на том же месте, где
и  раньше,  и  рушиться или  хотя бы  содрогаться от  только что  свершившегося
святотатства пока что не собирался. Это была беда.
        И никого рядом, кто мог бы спасти ее от Владимира Карригана — так звали
этого сумасшедшего инструктора.  Зря,  выходит, равняла она себя с ровесницами:
будь  сейчас на  ее  месте любая из  ровесниц,  обернулась бы  эдак грациозно с
поволокой  во   взгляде   к   красавчику-инструктору,   шепнула  бы   в   ответ
вопросительно-благосклонно: «Володя?..» — и дальше, надо думать, уже без слов.
        «Так вот что ему надо!.. Сейчас, когда в моей империи никаких проблем с
моралью, более того, целомудрие или неприступность считаются атавизмами, дурным
тоном,  —  как знать,  может,  существует даже такой ритуал:  сначала на катере
кататься,  потом с инструктором кувыркаться?  Что поделаешь,  профессиональная,
так сказать,  привычка.  И я,  по его мнению,  ничуть других не лучше: погонял,
поинструктировал,   а  теперь  самое  время  отдать  должное  доброй  традиции.
Автопилотом...»
        Владимир Карриган,  не  отрывавший глаз от  императрицы,  усмехнулся от
души широко,  с чуть тлеющей на дне зрачков искоркой удивления.  Она вздрогнула
от  его усмешки,  как от  пощечины,  и  мысли моментально смешались:  казалось,
цепкий взгляд инструктора следил за всеми поворотами ее мысли. Усмешка возникла
на его губах в тот момент, когда она сама мысленно хмыкнула.
        «Да что же  это творится?..»  Ей  внезапно стало стыдно за свой страх и
отчаянную внутреннюю панику.  Он  осмелился назвать ее  просто  по  имени!  Все
остальное можно еще  было —  хоть и  со  скрипом —  списать на  ее  собственную
чрезмерную мнительность, но это ему так просто не пройдет! Дай только вернуться
в императорский дворец!.. «Вот когда мы посмотрим, что останется и останется ли
что-нибудь  от  твоей  раздутой  самоуверенности!   Все,   хватит!  —  подумала
императрица. — Пора положить конец затянувшемуся инструктажу. Пришло время дать
понять этому хаму, кто перед ним находится».
        — Мы идем на Сатвард,  Карриган! — отчеканила императрица непререкаемым
тоном.  —  Разблокируйте управление!  — И добавила с толикой едкой насмешки:  —
Впрочем, инструктор, я и сама справлюсь.
        Она  потянулась  к   пульту.   Когда  до   сенсорных  клавиш  оставался
какой-нибудь сантиметр, Карриган резко перехватил ее руку у запястья:
        —  Прошу  прощения,  Ваше  Величество.  Но  вам  нельзя возвращаться на
Сатвард.
        Это стало последней каплей.  Избалованная сверх меры, привыкшая внушать
трепет одним лишь движением бровей императрица была под личиной высшей власти в
первую очередь женщиной.  А в данную минуту — оскорбленной женщиной.  Весь свой
пережитый страх,  панику и  все  унижение,  внушенные ей  этим  человеком,  она
вложила в яростную оглушительную пощечину.
        Звон пощечины,  разорвав тишину кабины, мгновенно отрезвил императрицу.
«Боже,  какой позор!.. —  Она в ужасе глядела на свою руку, как на оскверненную
часть тела, которую уже вовеки не отмоешь, остается только немедленно отрубить.
— Неужели я могла унизиться до такого?..»    
        Инструктор продолжал крепко держать —  то  есть,  опять же,  осквернять
другую высочайшую руку. Его губы беззвучно смеялись.   
         — Хорошее начало... — сказал он. — Я уже успел забыть, как это бывает.
С тобой, пожалуй, недолго поверить, что вернулись старые времена.
        —  Вы  забываетесь,   инструктор  Карриган!!!  Как  вы  смеете  ко  мне
прикасаться?!! Немедленно отпустите!!! И выполняйте приказ, иначе...
        —  Я  должен  сообщить вам  важную информацию,  —  перебил он  строго и
властно,   как   главнокомандующий,   выступающий  в   штабе   перед  собранием
генералитета.  —  Вы не можете возвратиться в столицу,  потому что там за время
вашего отсутствия произошел дворцовый переворот. Власть в империи давно спущена
на тормозах, точнее — прежний институт управления попросту изжил себя. Так вот:
среди высших чинов нашлись люди,  пожелавшие прибрать власть к рукам.  Понимаю,
что вы сочли мои действия по отношению к вам насилием,  но я надеюсь, они будут
мне  прощены,  когда вы  убедитесь,  что  я  имел  целью сохранить вам  жизнь и
свободу.
        — Это невозможно!.. — отрезала она, не уточняя, к чему именно относится
это  «невозможно»  —   к   смещению  ее  с   престола  или  к  прощению  грехов
непочтительному инструктору.
        — Почему? — поинтересовался он, подняв бровь.
        — В случае переворота мой катер был бы уже взят под конвой!
        Он в ответ пожал плечами жестом терпеливого педагога и произнес:
        — Посмотрите внимательнее на окружающий пейзаж.
        Императрица невольно поглядела на планету, висящую за обзорным стеклом,
и несколько мгновений молча изучала ее рельеф. Потом выговорила с трудом:
        — Это не Сатвард?..
        Либо она  находилась под  каким-то  странным гипнозом,  либо только что
произошло нечто фантастическое,  не  поддающееся разумному объяснению:  она  не
узнавала свою планету-резиденцию! Отсутствовали светоуловители над экватором, и
сама планета была голубого цвета —  видимо,  большую ее часть занимали огромные
водные пространства. В то время как Сатвард на две трети состоял из суши.
        —  Вы  совершенно  правы,  —  сухо  подтвердил Карриган.  —  Мы  сейчас
находимся у  другой  планеты,  но  в  данный  момент не  это  самое  важное.  —
Императрица уже  устала  удивляться:  катер  совершил пространственный прыжок к
другой системе?  Но  такое перемещение должно было занять не  один час!  И  его
двигатель не обладал для этого достаточной мощностью!
        Карриган бросил  взгляд  на  свои  ручные  часы,  обернулся к  пульту и
щелкнул рычажком межпространственной связи,  настроив ее  на канал общественных
новостей.
        — ...Давно пора было ликвидировать устаревший механизм власти,  ставший
вредным придатком общественного организма! — рванулся, словно на волю из душной
темницы,  упоенный голос  из  динамика.  —  Сегодня был  сделан великий шаг  по
усовершенствованию общественного  устройства!  Народы  Вселенной  скинули  гнет
монархии,  ступив на  новый этап  развития человеческого общества!  Последняя к
императрица Эвил  Третья  Даган  бежала  и  находится   в  розыске!  Наместники
основных доменов уже  дали   официальное согласие на  принесение присяги новому
президенту и  его  правительству!  С  сегодняшнего дня  в  бывшем императорском
дворце   столицы   работает   специальная  комиссия,   подготавливающая  проект
конституции  и  законов  свободной  отныне  Космической  Федерации!   В  бывшей
резиденции создан отдел по  расследованию преступлений монархической власти,  а
также...
        Карриган выключил трансляцию и в воцарившейся тишине уронил насмешливо:
        — Ничего нет нового в этом дряхлом мире... 
        Императрица сидела прямая и гордая,  с высоко поднятой головой,  словно
ее не свергли только что с  престола,  а собирались с минуты на минуту повторно
короновать.  Лицо Ее  Свергнутого Величества не  уступало по  белизне мраморным
изваяниям древности, бескровные губы были напряженно натянуты и приоткрыты.
        —  Марк  Севрый...   —  вырвалось  с  шипением  сквозь  стиснутые  зубы
новоявленного изваяния поверженной императорской власти.
        — Согласитесь, ему пришлось проделать титаническую работу...
        Она резко повернула голову,  вцепившись в  собеседника ледяными щелками
глаз:  «Этот инструктор...  по  пилотированию катеров.  Даже  не  мелкая сошка,
просто ничтожество, ноль, отрицательная величина... Как же он мог предвидеть?..
И  предвидеть ли?..  Да он же знал,  вне всякого сомнения,  знал с точностью до
часов,  минут, быть может!» Проблема мгновенного перемещения через пространство
ее больше не занимала.
        — Откуда вам было известно о перевороте?  — бросила она жестко в его до
омерзения спокойное лицо.  Он ответил,  четко выговаривая каждое слово,  и  его
ответ заставил мир  перевернуться в  ее  душе ярмарочным колесом уже второй или
даже третий раз за последние минуты.
        —  Я  обязан знать все,  что  происходит или будет происходить с  вами,
Хранитель.  — Вселенная вокруг императрицы наконец-то угрожающе зашаталась, как
пьяная, и стала уплывать куда-то наискосок.
        Следующим ее  ощущением была  холодная влага,  сочащаяся в  рот  сквозь
стиснутые  зубы.   Прохладная  струйка  скользнула  по  языку,   устремляясь  в
дыхательное горло, и императрица, закашлявшись, открыла глаза.
        У   ее   лица   находился  тонкий   шланг   подачи  питьевой  жидкости,
придерживаемый  Карриганом.  Увидев,  что  она  очнулась,  он  отпустил  шланг,
скользнувший серебристой змеей в свое гнездо на пульте.
        —  Кто  вы?..  —  приподняв голову,  выговорила императрица непослушным
голосом,  в котором,  несмотря ни на что,  сквозила неистребимая стальная нотка
властности.
        — Я — Наблюдатель, — сказал Карриган. — Мое предназначение — следить за
Хранителем Предвечной Стихии и оберегать его.
        —  Отец не  говорил мне ни о  каких Наблюдателях.  —  Она не собиралась
скрывать  своего  недоверия  к   инструктору,   хотя   уже   понимала,   какими
колоссальными возможностями должен обладать человек, заставивший мелкий катерок
с  примитивной  двигательной установкой преодолеть мгновенно и незаметно,  безо
всяких перегрузок,  космические расстояния в тысячи, а быть может, и в миллионы
парсек.
        — Ваш отец не знал о существовании Наблюдателей.  Наша миссия тайна, мы
не  имеем  права открываться даже  вам.  Хранителям.  Разве что  в  критических
случаях,  когда Хранителю угрожает смертельная опасность и  ему некому передать
свой  дар.  Ведь  вы,  насколько  мне  известно,  не  успели  пока  обзавестись
наследниками?
        —  Дар может быть передан ближайшему из  родственников,  как уже не раз
бывало... 
        Он досадливо поморщился.
        — Оставьте свои подозрения, Ваше Величество. Сам факт, что я посвящен в
тайну Трех Стихий, служит доказательством, что я говорю правду. Кроме того, как
ни  бестактно напоминать вам об  этом,  мне сегодня удалось спасти если не ваше
высокое положение — я не буду называть это «властью», — то вашу свободу, а быть
может,  и саму жизнь. Я обязан охранять ее и в дальнейшем, ведь с этого момента
она находится под постоянной угрозой.
        —  Это беззаконие не продлится долго!  —  глухо выговорила императрица.
Взгляд ее  был  неподвижен и  устремлен мимо  собеседника,  в  черноту космоса,
словно нащупал уже  в  его  бездонных глубинах ненавистную цель  —  пресветлого
лорда  Севрого  —  и  выжигал  на  его  высоком породистом лбу  позорное клеймо
предателя.   —   Его  слова  о   согласии  основных  доменов  изменить  присяге
императорской власти — бессовестная ложь!  Они не подчинятся! Они объявят войну
этому самозваному правительству и  его  так называемому президенту!  Севрому не
устоять в  кольце враждебных империй,  он  вынужден будет  сдаться и  получит в
наказание смертную казнь — вот то, чего этот негодяй заслуживает!
        Слова о войне вызвали на губах ее собеседника скептическую ухмылку.
        — Чтобы объявлять войну, необходимо иметь армию или хотя бы возможность
ее собрать. Единственный прототип регулярной армии в вашей бывшей империи — это
гвардия,  очевидно, перешедшая на сторону нового правительства. А собрать армию
из ваших бездельников-граждан —  задача практически невыполнимая.  Меньше всего
их заботит,  кому принадлежит так называемая власть,  или, вернее, ее атрибуты.
Уверен,  что большинство населения империи и  понятия не  имеет о  переменах на
политическом фронте.  А когда узнает, то не особо заинтересуется, кто там у вас
кого сверг и  кто  теперь будет царить на  новом картонном пьедестале.  Они  не
подозревают и  не  собираются подозревать,  что  по  древнему и  никем пока  не
отмененному  закону  президент  должен  избираться  всенародным голосованием по
большему числу голосов.
        «Неужели я  предана всеми?  За мной объявят охоту,  будут травить,  как
дикого лесного зверя?..— в неизведанном ею доселе ужасе подумала императрица. —
И  что же мне остается?  Неужели довериться этому человеку?..»  Она сомневалась
теперь,  после того,  как ее предал самый высокопоставленный и доверенный из ее
советников — пресветлый лорд Марк Севрый,  можно ли вообще кому-нибудь доверять
в этом бесчестном мире.
        Теперь ей  необходимо опрометью бежать подальше от  центральных планет,
где-то скрываться,   прятаться...  И  так всю оставшуюся жизнь?..  Это ей-  то,
Великой  Императрице,   повелительнице  целого    мира   по   праву   рождения?
              
        «Ну нет,  Севрый,  нет, лорд-советничек, этого ты от меня не дождешься!
Ты и представить себе не можешь,  пресветлый Марк, даже в самом своем кошмарном
сне,   какая  сила  доверена  этой  избалованной  девчонке  —  преданной  тобою
повелительнице!   Я еще устрою тебе,  и не только тебе,  а всем вам,  проклятым
лицемерам и предателям,  небо в алмазах! Но для этого я разыщу сначала, чего бы
это ни стоило,  остальных Хранителей.  И  тогда мы покажем вам наконец,  кто от
начала времен был и остается, настоящим хозяином Вселенной!!!»
        Она  поймала себя на  том,  что смотрит остановившимся взглядом в  лицо
Наблюдателя.  Тот  сидел  напротив молча  —  ничего не  скажешь,  Карриган умел
молчать. И молчать так, как будто читал при этом все ее мысли. Это бы ее сейчас
не  удивило:  самые безумные предположения выглядели чепухой в  свете последних
событий. Только что она приняла решение, и даже если он — телепат...
        —  Я  согласен.  Мне нравится твое решение,  — сказал Карриган.  Она не
удивилась.  — Пожалуй,  это единственное,  что способно еще помочь тебе вернуть
прежнее положение.  Что-то неизбежно должно будет измениться в мире после вашей
встречи. И потом, другой дороги у нас теперь все равно нет.
        —  Может  быть,  тебе  известно,  где  искать  остальных Хранителей?  —
Невероятно, но императрица воспринимала уже спокойно и даже как должное то, что
они с  Наблюдателем перешли в  разговоре на «ты»,  словно признавая отныне свое
взаимное равенство.
        — Нет, я не знаю, где их искать, — ответил он. — Но это не беда. Приняв
решение найти других Хранителей,  ты автоматически встала на путь, который рано
или поздно сам приведет тебя к ним. Ты будешь искать, а я тебе в этом помогу.
        -- Что я должна делать? — решительно спросила она.
        Он качнул отрицательно головой.
        - Не так скоро. К поискам мы приступим немного позднее, когда я достану
для нас хороший корабль. Этот катер нам придется бросить...
        - Понимаю, — кивнула она. — Его будут разыскивать...
        — Да и возможности его невелики, - заметил Карриган.
        Она опять кивнула,  подумав про себя: «Если мгновенный пространственный
прыжок от  Сатварда к  другой планетной системе и  есть  то  немногое,  на  что
оказался способен мой катер, то какими же свойствами должен обладать, по мнению
Наблюдателя, «хороший» космический корабль?..»
        —  Для начала нам необходимо опуститься на  Землю,  —  сказал Карриган,
задумчиво вглядываясь в  планету.  —  Кстати,  эта  планета так и  называется —
Земля.   Прародина  человеческой  цивилизации,   древнейший  очаг   культуры...
               
        — Я мечтала побывать в ее знаменитых музеях,  — сказала императрица.  —
Так и не пришлось... 
        —  Еще  побываешь.  Всему свое время.  А  пока тебе надо придумать себе
новое имя, — сказал он. Она молчала довольно долго, пока он не спросил:
        — Неужели фантазии не хватает, Ваше Величество?
        — Не знаю... Может быть, Вилли?..
        —   Хм...   Оригинально,   не   спорю...   Но  Вилли  —   мужское  имя.
                
        — Какая разница! — Она равнодушно махнула рукой. — Звучит музыкально, к
тому же созвучно с Эвил,  мне будет легко к нему привыкнуть...  — Она  умолкла,
отвернувшись к  планете  Земля  —  единственной безмолвной  свидетельнице этого
странного с разговора.  Не очень-то приятно общаться с человеком, когда знаешь,
что он читает твои тайные  мысли. Особенно если вспоминаешь при этом о к чем-то
сокровенном,  личном, что твоего собеседника вовсе не касается... Или о ком-то,
кто  единственный в  целом мире  мог  называть тебя ласково,  нежно и  смешно —
просто «Вилли»...  
        — Такое имя может привлечь к тебе внимание, — заметил Карриган. — Давай
остановимся на  Илли —  легко запоминается и  достаточно игриво,  чтобы отвести
ненужные подозрения. Вряд ли кто-то заподозрит, что под таким фривольным именем
скрывается сама Великая Императрица.
        Новонареченная Илли с  трудом сдержалась,  чтобы не скрипнуть в  ярости
зубами.  Ладно.  Пусть  она  станет на  время подружкой инструктора Карригана —
только с виду. Ее нареченный Рэт — наследный герцог Эндарта и Найджа все поймет
правильно. Вот только встреча с женихом отодвигалась в далекое смутное будущее.
О том,  какие шаги он предпримет,  узнав о перевороте и об ее исчезновении, она
не знала. Но не сомневалась, что Рэт не останется в бездействии! Берегись, Марк
Севрый!
        Она с  вызовом поглядела на Карригана,  ожидая увидеть какую-то реакцию
на свои мысли.  Его глаза были непроницаемы, губы оставались плотно сомкнутыми,
лишь чуть заметно дрогнули — то ли презрительно, то ли в едва уловимой усмешке.
Так и  не  произнеся больше ни  слова,  он развернулся к  пульту,  давая понять
императрице с  новым  фривольным именем Илли,  что  собирается вести  катер  на
посадку к Земле.
        
        4.ЭТО СЛАДКОЕ БРЕМЯ ВЛАСТИ
        Небольшой зал,  выдержанный в  стиле периода Раннего Всплеска,  тонул в
нежнейших переливах заката: одну из стен зала и часть потолка заменяла выгнутая
плоскость такой  идеальной прозрачности,  (словно  зал  был  огромной террасой,
распахнутой в небо.  Стены,  выложенные дымчатым бадмонским камнем, плавились в
изумрудно-розовых световых потоках;  тяжелые незыблемые стены как  будто таяли,
стремясь слиться с изменчивым неудержимым небом, имитируя расплывчатыми узорами
камня легкомысленные изгибы облаков.
        В   центре  зала  располагался  изогнутый  стол  с   тремя  рамками  на
своеобразных подставках.  За  столом,  спиной к  полыхающему закатными красками
небу,  сидел плотный человек в темно-зеленом костюме.  Снежно-белые волосы были
идеально уложены тремя  продольными полосами,  светлые пронзительные глаза были
устремлены  на   центральную  рамку.   На   широком  лбу  обозначилась  длинная
аристократическая морщина.
        —  Еще семнадцать доменов Малого Кольца выразили свое согласие принести
вам присягу,  господин президент,  — преданно вещало квадратное лицо в рамке. —
Осталось всего шесть,  так что Малое Кольцо можно считать практически полностью
объектом Федерации.
        Глаза человека за столом едва заметно нетерпеливо прищурились.
        — Так. А что же Большое?
        Челюсти собеседника на мгновение сжались,  черные букашки глаз при этом
чуть  расползлись в  стороны,  потом  опять  сползлись,  как  будто бы  ближе к
переносице.
        —  Из восьмидесяти пяти наместников Большого Кольца,  что до сих пор не
выразили своего  согласия,  восемь  подали в  отставку,  остальные пока  хранят
молчание.  Если позволите мне высказать свое мнение,  господин президент,  то в
масштабах Большого Кольца их количество...
        — Об их количестве пока говорить рано.  Скоро оно уменьшится по крайней
мере вдвое.  Те,  кто не присоединится в течение суток, жестоко поплатятся и им
это известно. Дайте пока список неприсоединившихся и имена отставников.
        Квадратное  лицо  исчезло,  сменившись  быстро  ползущими  снизу  вверх
черными строчками имен и названий. Рамка отсвечивала розовым в лучах заката.
        — Заслон! — поморщившись, сухо произнес в пространство новый властитель
рождающейся  на  глазах  Свободной  Космической  Федерации.  Небо  позади  него
померкло:  стекло  потеряло  прозрачность.  Над  головой  президента  появилась
картина,  изображающая нечто  вроде  личинки матмарского ресничника в  разрезе,
стоящей  на   хвостике.   Картина  была  точной  имитацией  известного  полотна
гениального мастера Бодо Паркокри.
        Пресветлый лорд,  а  ныне президент собранного им же в  рекордные сроки
всегалактического правительства Марк Севрый цепко просматривал бегущие строчки,
демонстрируя новоявленному произведению искусства позади себя ту же равнодушную
спину,  что  имела  счастье  любоваться  на  закат.  Запоминать мятежные  имена
президенту не  было нужды:  эгнот —  сложнейший прибор,  запрограммированный на
молекулярном уровне, фиксировал в необъятной памяти все сигналы, поступающие на
смотровой экран. Севрый лишь отмечал про себя знакомые фамилии.
        Судьбоносное  для  многих  высокостоящих лиц  занятие  президента  было
неожиданно  прервано  голосом  секретарши,  раздавшимся  одновременно  со  уком
разъезжающихся дверей.  Лицо  секретарши неопределенного возраста среднего пола
возникло в рамке левого эгнота и выпалило строго официальным залпом:
        — Ваше Величество, к вам начальник охраны Дмитрий Воронин! — после чего
проворно растаяло.
        Марк  Севрый,   названный  секретаршей,   должно  быть,   по   привычке
монархическим титулом,  устремил строгий взгляд на  своего советника по кадрам,
подходящего  тем  временем  к  столу.  Статный  черноволосый Воронин  с  вечной
усмешкой в углу тонкого рта появился в столице недавно и сразу сделал при дворе
головокружительную карьеру — не в последнюю очередь благодаря лорду Севрому.
        Марку   сразу  приглянулся  этот   молодой  человек:   среди  беспечной
знати/вечно  околачивающейся  при  императорском  дворе,   ему  не   доводилось
встречать ни одной персоны,  обладающей хотя бы десятой долей столь острого ума
и такой проницательностью. Севрый был поражен ощущением мощной внутренней силы,
исподволь прорывавшейся из-под  маски  внешнего спокойствия Воронина,  —  силы,
присущей  настоящему  политическому  деятелю,  ищущему  и  не  находящему  себе
применения при устаревшей структуре власти.    
        Севрый являлся достаточно тонким политиком,  чтобы отдавать себе отчет,
что именно благодаря этому человеку,  его цепкому уму и неустанной деятельности
он, Марк Севрый, смог заполучить ту власть, о которой раньше не смел и мечтать.
И  лорд  был  достаточно  прозорливым  политиком,  чтобы  провидеть  в  будущем
серьезную угрозу своей власти в  лице  Дмитрия Воронина.     Посетитель отвесил
президенту церемониальный и  поклон.  «Слишком  уж  нарочито»,  —  неприязненно
отметил про  себя  Севрый.  Да  и  само  явление Воронина без  доклада к  главе
Свободной Космической федерации было чересчур бесцеремонным.
        —  Добрый  день,  Ваше  Величество господин президент!  Точнее,  добрый
вечер!  —  произнес посетитель и  огляделся,  словно в  поисках,  куда бы и ему
присесть.  Этот жест тоже был  расценен Севрым как  скрытая издевка,  поскольку
Воронину  было   хорошо  известно,   что   никаких  стульев,   за   исключением
президентского в кабинете не предусмотрено.
        —  Тут уж недолго и  до коронации,  а,  пресветлый лорд?  —  добродушно
осведомился Воронин,  усаживаясь  на  край  столешницы.  Севрый  низко  склонил
голову. Когда он поднял лицо, щеки растягивала мастерски приклеенная улыбка.
        — Рад тебя видеть,  Дима!  — соврал президент радушно. — Ты мог бы меня
предупредить о своем визите.
        — И записаться на прием?  — Воронин усмехнулся. — Я бы с удовольствием.
Но дело слишком серьезно, господин президент.
        —  Я  тебя слушаю.  —  Севрый подался вперед,  деловито сомкнув пальцы.
Воронин действительно стал серьезен, но со стола все ж таки не слез.
        —  Мы ее выследили,  —  сообщил он.  — Сигнал с вживленного датчика был
зафиксирован в  тридцать пятом секторе.  Вероятно,  ей  удалось пристать вблизи
Сатварда к  какому-то  дальнему транспорту.  Известна планета,  на  которой она
сейчас находится, и даже место, куда приземлился ее катер.
        - Так за чем же дело стало?  —  вкрадчиво сказал Севрый.  —  Инструкции
тебе известны.
        — Я считаю, что она еще может пригодиться вам живой.
        — Мне не нужна эта девчонка, — с заметным раздражением произнес Севрый.
        —  Мне  кажется,  вы  упустили  из  виду  одну  немаловажную деталь,  —
продолжал  Воронин,  устремив  на  собеседника  пристальный взгляд.  Президент,
заерзав,  опустил глаза:  нелегко было  спорить с  этим  человеком —  настолько
невыносимое моральное давление исходило от Воронина, когда тому необходимо было
кого-то в чем-то убедить.  Это качество уже сполна послужило Марку Севрому.  Но
начальник охраны должен знать свое место.  А  о  надлежащем месте для  Воронова
пресветлый Марк  уж  позаботится.  И  в  самом ближайшем будущем.  Давить может
только президент!
        Усмешка скользнула змеей по губам Воронина,  приняв какой-то понимающий
оттенок.   Севрый  постарался  заглушить  в  себе  дикое  ощущение,  что  гость
непостижимым образом подслушивает ею мысли.
        — А вам не приходило в голову, пресветлый лорд, что президентский титул
не передается по наследству?  — прервал молчание Воронин. Севрый  насторожился.
Мысль о  неизбежной передаче власти кому-то  в  далеком будущем до  сих  пор не
приходила ему в голову: пока слишком много приходи- лось думать о том, как этой
властью завладеть, попе том — как ею распорядиться.
         — Великая императрица бежала,  не отказавшись от престола,  — спокойно
продолжал Воронин. — Она остается носительницей своих высоких титулов. В случае
вашей женитьбы на ней ваши дети унаследуют все эти титулы,  а  кроме того,  они
будут по закону наследниками высшей власти.             
        —  Ты  предлагаешь мне  стать  императором?  -  глухо  произнес Севрый,
совершенно упуская  из  виду  тот  факт,  что  начальник охраны  не  полномочен
предлагать президенту императорскую корону.
        — Президент, император — какая разница? Титул в данном случае ничего не
меняет, лишь обеспечивает вам процесс преемственности.
        — Но она не согласится стать моей женой! — воскликнул президент, нервно
пристукнув пальцами по столу.
        —  До  этого  никому  нет  дела.  Фактически власть  в  империи  теперь
принадлежит вам, и вы вполне можете жениться на свергнутой императрице. Даже не
считаясь с  ее согласием,  —  добавил Воронин и  помолчал,  как бы предоставляя
президенту обдумать вероятность подобной свадьбы.  Потом закончил: — Но сначала
ее необходимо поймать, по возможности живой и невредимой.
        Марк  Севрый вновь склонил голову,  явив  взгляду собеседника последний
шедевр бывшего придворного, а ныне президентского парикмахера.
        —  Это следует еще хорошенько обдумать,  — донеслось до Воронина из-под
шедевра. Затем Севрый выпрямился: — Так что ты предлагаешь?
        —  Для  начала  необходимо  связаться  с  планетой  Земля.  Именно  там
находится Великая императрица.  Рекомендую вам лично отдать распоряжения земным
властям относительно ее поимки. Я сейчас же отправляюсь туда, но перелет займет
около трех часов.
        —- Ты хочешь заняться этим сам?
        Бесстрастный взгляд Воронина был устремлен словно бы в пространство. На
самом деле он смотрел на матмарского ресничника в разрезе.
        -- Дело  слишком  серьезно,   —   повторил  Воронин.   Он  стоял  перед
президентом,  строго вытянувшись,  ни  в  его лице,  ни в  фигуре не осталось и
намека  на  недавние  вольности  по  отношению  к  вышестоящему лицу.  Эта  его
исполнительная  поза   показалась   почему-то   Севрому   последней   и   самой
издевательской насмешкой. Но поскольку прежние оскорбления он предпочел до поры
до времени проглотить, то теперь ему было просто не к чему придраться.
        —  Хорошо!  —  Севрый кивнул и официально поднялся.  — Отправляйтесь на
космодром,  я  распоряжусь,  чтобы вам предоставили лучший корабль.  О  связи с
Землей я позабочусь лично.
        «А также и  о том,  чтобы тебя вместе с девчонкой встретили по прибытии
надлежащим образом!»  — мысленно закончил Севрый,  буравя взглядом спину своего
практически уже бывшего начальника охраны, покидающего зал.
        
        4. ВСТРЕЧА
        Дилижанс  остановился напротив  двустворчатых деревянных дверей  отеля,
стилизованных  под  два  распростертых орлиных  крыла.  Выгружались  из  кареты
поэтапно:  выйдя первым,  Михаил галантно подал руку даме —  вторая рука у  нее
была занята модной матерчатой сумочкой а-ля котомка.  Потом он окликнул возницу
— перезрелого ковбоя в соответствующей легендам шляпе,  майке с древней и никем
пока  не  расшифрованной надписью «Адидас»,  джинсовых бриджах (все  заляпанное
навозом) и  в сандалиях на босу ногу.  Вместе они выволокли  тяжелое тело героя
«на свежий воздух». Наталья к тому времени уже успела скрыться в недрах отеля.
        Слегка  отдышавшись,  они  потащили  тело  пострадавшего к  дверям.  На
приступочке тело бормотнуло что-то недовольное и  начало подавать разные другие
признаки жизни.  Преодолев реанимационный приступочек,  они  втащили оживающего
героя в  просторный холл и  скинули его в  объятия ближайшего к дверям дубового
кресла. Герой отчетливо ойкнул.
        —  Жить будет,  —  утвердил Михаил уже выданный ранее диагноз и оглядел
обшитое розовым кедром помещение в  поисках Натальи.  Той в  холле уже не было.
Зато  его  взгляд  порадовала  изобилием  неприкрытого тела  девушка-портье  за
стойкой напротив. Обнаженные во множестве участки тела мадемуазель очень удачно
гармонировали с окружающим ее розовым кедровым интерьером.
        —Дерева вы мои,  дерева...  —  пропел Михаил,  беря курс к стойке,  как
одинокий фрегат к  уютной пристани.  По дороге спохватился и умолк,  но поздно:
девушка  уже  ответно  улыбалась  на  его  легкомысленную  песню.  Он  подошел,
деревянным голосом попросил у  нее номер на ночь (здравствуй,  дерево,  я  твой
друг!),  получил ключ  в  придачу с  мягким многообещающим прикосновением руки,
после чего повернулся и,  ощущая всей спиной ее бархатный взгляд (эх, девчонки,
березоньки вы мои гибкие!), направился в бар.
        На третьем ярусе отеля имелся еще открытый ресторан, где столовались по
большей части приезжие,  тогда как местная шатия (в том числе и Петр с Михаилом
в былые времена) предпочитала гулять в нижнем баре.  Так что место встречи было
негласно определено.
        Золотая портьера беззвучно отъехала,  и  Михаил  тут  же  ощутил легкое
дуновение юности.  Здесь все  осталось неизменным:  тот  же  рассеянный пыльный
свет, льющийся из имитаций витражных окон, те же коричневые, потемневшие словно
бы от времени дощатые стены,  та же стоечка в уютном углублении,  а рядом с ней
на своем коронном месте — позаимствованный бог знает в каком бородатом столетии
музыкальный автомат,  старый хрипатый бродяга,  спевший Михаилу Летину лучшие в
его  жизни  песни.  Громоздкий  антиквариат  ностальгически подмигивал  Михаилу
полированными кнопками.
        Сам  бар  пока что пустовал:  завсегдатаи подтягивались сюда не  раньше
семи  часов.   Лишь  за   стойкой  была  видна  склоненная  белокурая  головка:
девушка-бармен  присутствовала  здесь  в   качестве  бесплатного  приложения  к
автоподатчику,  для  поддержания  псевдоисторического имиджа  заведения,  и  ее
работа —  крутиться за стойкой и строить посетителям глазки — начиналась вместе
с наплывом народа.  Когда Михаил врубил на старом бродяге свою любимую «Never!»
Эдди  Ровера,  она  приподняла голову и  мазанула по  нему прозрачно-рассеянным
взглядом.   Эх!  Совсем иначе встречали его здесь в былые времена.  с   Михаил,
вздохнув, прошел за один из дальних столиков.
        —  Два  больших пива  тысяча первый номер,  конец заказа,  —  сказал он
вазочке  с   гвоздикой.   Вскоре  над   стойкой  поднялся  «флаер-разведчик»  —
металлический,  шириной в  два пальца диск,  несущий на себе две пузатые пенные
кружки.  Подлетел и  завис  услужливо по  правую руку  от  Михаила.  Он  снял и
кружки, сказал официанту: 
        «Свободен, бой.»
        Блюдо проплыло обратно в  бар дожидаться там следующих заказов.  Михаил
покосился озабоченно на свои часы:  брат запаздывал уже на семь минут. «Скрасим
себе часы ожидания»,— подумал Михаил, поднося к губам кружку, и принялся крупно
глотать солоновато-терпкую прохладу.  Осушив с  налету добрую половину литровой
емкости,  он стал цедить пиво, втягивая его сквозь зубы тонкой струйкой и думая
о  том,  какое  неудачное время назначил Петр  для  встречи:  народу никого,  и
засветятся они тут, как два маяка в ночном океане. Девчонки его уже заприметили
и смогут, если их спросят, описать кому надо во всех подробностях.
        Костерок неприятных мыслей разгорался все ярче, и пиво его не тушило, а
только добавляло шипения и пара.
        Наконец портьера отъехала.  Но  в  дверях вместо ожидаемого брата Петра
стояла  недавняя попутчица и  коллега Михаила по  медбригаде Наталья,  к  этому
времени успешно Михаилом позабытая.  Она,  оказывается,  не испарилась сразу по
прибытии в отель,  как сон,  как утренний туман, а если и испарилась, то сейчас
уже вновь материализовалась, успев переодеться.
        Наталья  и  до  того,  в  своем  зеленом платьице,  произвела эффект  в
дилижансе.  Теперь же  она  выглядела просто сногсшибательно:  стройные девичьи
формы опутывала крупноячеистая паутина с застрявшими в переплетениях островками
легированной стали,  и большинство ячеек-прорех открывало очень соблазнительные
места.
        «Привалило же такого счастья и  в  такой неудачный момент!»  —  подумал
Михаил,  пытаясь загородить лицо кружкой от надвигающейся Натальи, одновременно
зло  глотая  пиво  и  наблюдая из-за  кружки одним  глазом,  как  оное  счастье
грациозно перемещается в  пространстве по  направлению к  его столику.  Наталья
была уже на полпути к цели,  когда дверная портьера вновь пришла в движение,  и
порог переступил третий посетитель. Михаил вынужден был отвлечься от созерцания
Натальи и устремил пытливый глаз к дверному проему.
        Это был явно не его брат Петр.  В  дверях вновь стояла девушка,  на сей
раз незнакомая.  Рука Михаила вдруг ослабла,  и  кружка медленно притянула ее к
столу,  как к  надежной опоре.  Михаил позабыл мгновенно о  недопитом пиве и  о
Наталье,  а также о своем беглом брате Петре.  В этот миг он поверил в Удачу, в
Случайность,  в Бога, в Черта, в Судьбу — во все то, что давно уже было осмеяно
и    предано    забвению    в    этом    полностью   материально   обеспеченном
суперраскрепощенном мире.  А  между тем в минувшие века явление это было широко
известно и  именовалось,  кажется,  любовью.  А  в  данном — редком даже по тем
забытым понятиям случае — это назвали бы любовью с первого взгляда.
        Новая гостья привлекала внимание исходящим от нее потрясающим ощущением
неприступности,  не  присущей  молодым  женщинам  последних времен  (немолодым,
впрочем,  тоже).  Вся она была точеная и  резкая,  словно ее  время летело чуть
быстрее  времени  окружающего ее  мира.  Темные  зачесанные назад  волосы  были
безупречно уложены,  нежность черт  странно сочеталась в  ее  лице  с  присущим
скорее мужской половине рода выражением решительности. Простая на первый взгляд
одежда на ней создавала впечатление безупречного стиля: светло-серый облегающий
костюм с  маленькой жилеткой,  на  ногах —  серебристые ботинки.  На  мгновение
задержавшись у  двери,  она  обвела быстрым взглядом зал и  прошла к  одному из
столиков.
        Михаил не  заметил,  что поднялся и  встречает ее приближение уже стоя.
Она восприняла это как должное (если вообще заметила),  а  он просто смотрел на
нее, и каждый ее шаг к нему навстречу был как один удар его сердца.
        Михаил не  сразу  обратил внимание на  такую  немаловажную деталь,  что
незнакомка прибыла не в одиночестве: сразу вслед за ней вошел высокий мужчина в
костюме космофлота Серединной Империи.  Также оглядев зал, он задержал глаза на
Михаиле,  отчего тот  вздрогнул и  начал возвращаться в  реальный мир:  его как
будто  накололи,  словно  бабочку,  на  две  холодные  стальные  иглы.  Кавалер
незнакомки,  безусловно, не принадлежал к числу обычных ухажеров, которых можно
было так запросто не заметить и безнаказанно списать со счетов.
        Михаил вдруг осознал,  что стоит столбом над своими кружками с пивом, и
сел.  Потом он подумал о  Петре и довольно равнодушно посмотрел на часы:  с тех
пор,  как он в последний раз это делал,  прошло еще шесть минут.  Он вспомнил о
Наталье и  убедился,  что  она его уже благополучно достигла,  сидит напротив и
тянет к  себе  за  ручку его  вторую кружку.  Взгляд его  скользнул от  Натальи
направо,   где  через  два  столика  уселись  незнакомка  и  ее  спутник.   Они
обменивались тихими репликами,  поджидая заказ,  Уже  направляющийся к  ним  из
бара.  Мужчина первым делом  взял  с  блюда  бутылку и  придирчиво ее  осмотрел
(бренди, «Черная кровь»,— издалека определил Михаил глазом специалиста).
        Тут портьера на входе вновь пришла в движение.
        «Посетитель косяком пошел»,—  подумал Михаил,  узрев в дверях очередное
явление  —  моложавого господина средних  лет  с  фиолетовым синяком под  левым
глазом,  зато в идеально чистом и отглаженном бежевом костюме:  в каждом номере
отеля  имелась компактная моментальная чистка-автомат.  Возродившийся,  подобно
Фениксу, в новом блеске герой прошагал к соседнему от них столику.
        Воздух   наполнился  ароматом  горной  фиалки,   когда   бывшая  жертва
собственного героизма уселась в  двух шагах от Михаила и Натальи,  сдержанно их
поприветствовав и  не  подозревая,  что  имеет дело  с  отважной бригадой своих
недавних  санитаров.   Вступать  при  нем  в  разговор  с  девушкой  Михаил  бы
поостерегся.   Да  и  не  до  разговоров  ему  сейчас  было,   исключая  весьма
интересующую  его  беседу  загадочной  незнакомки  и  ее  кавалера  за  дальним
столиком.  Наталья тоже молчала,  потягивая пиво и бросая на Михаила через стол
недовольные взгляды:  дескать,  с чего это он вдруг стал такой неразговорчивый,
даже комплимента даме не  сделал относительно ее  потрясающего платья,  да  еще
пялится постоянно на  какую-то тощую девицу,  будто там есть на что смотреть. И
вообще —  кто к  кому,  в  конце концов,  набивался в знакомые?  Примерно это в
вольном переводе сказал последний Натальин взгляд. Потом она с повернула голову
к благоухающему фиалками соседу и осведомилась у него с участливой улыбкой:
        — Как ваше самочувствие?                   
        —  Спасибо,  сейчас  гораздо лучше,  —  с  готовностью откликнулся тот,
поднимаясь и  пересаживаясь  за  их столик.  —  Не возражаете?  —  спросил он у
Михаила.  Михаил не ответил,  да в его ответе, собственно, никто и не нуждался.
«Подходящий момент,  чтобы  распрощаться»,  —  мелькнула  в  голове  у  Михаила
соблазнительная мысль.  Пересесть бы за другой столик.  Спросить у этой парочки
утвердительно:  «Вы не возражаете?» И откочевать от них подальше,  не дожидаясь
возражений.
        Тут  Михаил  ощутил один  достаточно веский повод,  чтобы  выйти  из-за
стола.
        — Прошу прощения,  но я должен отойти, — вставая, оповестил он соседей,
уже мило щебечущих между собой о черепно-мозговых травмах и их последствиях,  к
самым легким из  которых можно было смело отнести «фонарь» под глазом.  Наталья
не отреагировала вовсе,  а  ее новый сосед обронил победно,  сопроводив реплику
подсвеченным «фонарем* взглядом:
        — Да-да, пожалуйста!
        Покинув   свой   столик   и   свою   девушку  в   полное   распоряжение
предприимчивого героя,  Михаил едва не столкнулся с заказом,  летящим из бара к
его  счастливому  преемнику.   Диск-официант  сделал  ловкий  вираж,  уходя  от
столкновения,  и  Михаил с  трудом сдержал импульсивный порыв выхватить с  него
очень удачно подставившуюся на  вираже бутылку шампанского (брют «Явол-Лейбл»).
Не  стоило  огорчать  мелкой  местью  человека,   оказавшего  ему,  пусть  даже
злоумышленно, добрую услугу.
        Уже на выходе из туалета, автоматически бросив взгляд в сторону золотой
портьеры,  Михаил увидел не  кого иного,  как  своего брата.  Долгожданный Петр
Летин —  межзвездный штурман и  лихой контрабандист,  а ныне беглый каторжник —
как  раз переступал порог своего родного,  можно сказать,  с  детства питейного
заведения. Одет он был непримечательно: широкие штаны и светло-зеленая вольного
покроя рубаха.
        Зорко осмотревшись и заприметив Михаила в дверях сортира,  Петр показал
ему глазами в направлении столиков. Следом за ним в заведение вошли двое мужчин
и  женщина,  также ничем на  первый взгляд неприметные.  Но  по цепким глазам и
настороженным повадкам Михаилу сразу  стало  ясно,  что  Петр  удрал  со  своей
принудительной службы не в одиночестве.
        Ограничившись скупым  рукопожатием,  Михаил  уселся  напротив Петра  за
столиком  неподалеку  от  бара.  Сопровождающая брата  троица  расположилась по
соседству и  сразу  принялась делать  заказы,  вырывая  друг  у  друга  из  рук
электронную табличку меню.  «С этими не миновать неприятностей»,  —  с  досадой
подумал Михаил, косясь на оголодавшее Петрово сопровождение.
        Петр сильно изменился. Собственно, и узнал-то его Михаил только потому,
что  ожидал сейчас его появления и  был готов узнать и  в  гораздо более худшем
состоянии,  учитывая,  где  брат  провел последние два  года.  Хотя выглядел он
неплохо,  просто  показался Михаилу  другим,  чужим,  совершенно незнакомым ему
человеком.   Годы   скитаний  за   границами   исследованных  миров  превратили
самоуверенного  разбитного парня  —  неизменного главаря  и  заводилу  в  любой
компании —  в  крепкого поджарого мужчину  с  жестким взглядом;  именно  такими
Михаил к представлял себе настоящих космических волков.   Теперь же он вынужден
был признать, что его брат  производит впечатление сильного и опасного хищника,
то есть, вот именно, — волка.
        —  Рад  тебя  видеть,  братишка,  очень рад!  —  быстро заговорил Петр.
Михаил,  несмотря ни на что,  тоже был рад встрече с братом,  которого он после
суда и пожизненного приговора уже не чаял увидеть живым, но ответить хотя бы «я
тоже» не смог, потому что Петр продолжал говорить:
        — У нас мало времени,  Мишка:  нас отпасли,  у нас на хвосте полиция, у
тебя,  скорее всего,  тоже. — Михаил удивленно огляделся. — У входа остался мой
человек, он предупредит, если что, — сказал Петр.
        «Еще один»,—  отметил про себя Михаил,  глянув в то же время украдкой в
направлении незнакомки:  он надеялся,  что она-то не имеет никакого отношения к
названным  «хвостам»,  потому  что  ни  ветреная  Наталья,  ни  Петр  со  своей
оголодавшей на казенных харчах каторжной командой, ни полиция, ни землетрясение
и никакая другая мировая катастрофа не могли заставить его теперь забыть о ней.
Незнакомка сидела к  нему вполоборота,  поднося к  губам бокал с  вином.  А  ее
спутник глядел  в  сторону Михаила с  Петром и,  казалось,  прислушивался к  их
разговору. Брат между тем продолжал, и довольно громко:
        —  Я  перепрограммировал корабль,  и  мы угнали его с  курса...  Но это
долгая история.  Главное,  что служба сразу взяла наш след,  и  куда бы  мы  ни
кидались, они всюду шли по пятам, каждый раз догоняли, не давали нам передышки,
заставляли бежать снова и  снова!  — Петр чуть подался вперед,  давя на Михаила
тяжелым взглядом. — Я устал убегать, братишка. Я не желаю быть вечным беглецом!
Поэтому я пришел к тебе.
        Михаил хотел было отвести глаза,  но не смог:  Петр не отпускал, держал
его, как удав кролика, в тисках своего властного взгляда.
        —  Но  я  ведь  не  могу  тебе  помочь...  —  раздельно сказал  Михаил,
выплевывая каждое слово,  как мерзкое насекомое —  паука или скорпиона,  потому
что это была ложь.
        — Ты должен увести нас. Ты можешь это сделать.
        Пускай ненадолго, пусть они только потеряют наш след. Потом мы вернемся
и уйдем, затеряемся, как песчинки в галактике,                           
        Михаил ощутил предательскую слабость в  суставах:  слово было  сказано.
«УВЕСТИ».  Михаил знал,  конечно,  с самого начала знал,  что брат произнесет в
конце концов именно это слово.  Но все-таки до последнего момента надеялся, что
ошибается, что Петру нужно от него что-то другое, что он забыл...  
        Оказалось — нет.  Не забыл брат Петр семейную  тайну, помнил их детские
игры,  не  забыл,  как  упрашивал маленького Мишутку взять его с  собой в  свой
тайный мир  сказочных живых картин,  где  появлялись иногда странные существа и
диковинные звери и  где  сами они становились порой чуть-чуть иными,  чудными и
незнакомыми,  настоящими  обитателями  загадочных миров.  Картины,  возникавшие
вокруг  Мишутки,  были  зыбкими,  а  если и  начинали вдруг густеть,  то  малыш
принимался плакать, у него болела голова, и его клонило в сон. Брат Петя просил
не  рассказывать ничего маме,  но в конце концов она,   конечно же, все узнала,
когда,  обеспокоенная здоровьем своего младшенького,  собралась повести его   к
доктору.  Мишутка доктора боялся и, чтобы задобрить маму, сводил ее ненадолго в
свой сказочный  мир. Тогда-то и кончились их удивительные путешествия.
        Никогда — ни до, ни после — не видел Мишутка маму такой испуганной. Эта
незнакомая мама рассказала ему  страшную сказку про  злых профессоров (страшное
слово),  которые хотят пробраться в  сказочный мир,  но  сами  этого сделать не
могут и  поэтому ищут  по  всей  Земле детей-проводников,  забирают их  в  свои
подземные  лаборатории (страшное  слово),  опутывают там  проводами,  исследуют
приборами (много  страшных слов),  делают  целыми днями  уколы  (самое страшное
слово!),  чтобы выведать у  них  все  про  сказочный мир и  самим туда попасть.
Поэтому Мишутка должен поскорее забыть о сказочном мире, никогда туда больше не
ходить и никому никогда о нем не рассказывать, иначе злые профессора, у которых
по  всей  Земле есть тайные глаза и  уши,  его  обязательно выследят,  навсегда
утащат в  свои глубокие подземелья и  заколют там уколами.  На  этом месте мама
прижала Мишутку к  груди и  заплакала.  И тогда,  ощущая на своих щеках горячие
капли маминых слез,  он  с  ужасом поверил,  что все будет именно так,  как она
рассказала.  Он не возвращался больше в  свой сказочный мир,  сколько брат Петя
его  ни  упрашивал,  зато злых профессоров вспоминал часто и  даже видел их  по
ночам во сне:  в белых халатах,  в черных очках, со спутанными проводами вместо
волос и со шприцами вместо пальцев.
        Сейчас он  знал,  что  его перепуганная мать была не  так уж  далека от
истины:   современные  ученые   являлись  настоящими  фанатиками  своего  дела,
подлинными апологетами науки,  а  на  переднем крае  этой  науки  уже  не  одно
столетие стояла проблема параллельных миров и способов проникновения в них, что
дано было пока только неведомым Проводникам.  Никто этих Проводников в глаза не
видел, но слухи о них ходили в народе самые невероятные.
        Итак,  новых необычных способностей ребенок не обнаруживал, старые тоже
больше никак  не  проявлялись;  время шло,  и  родители постепенно успокоились,
уверив себя в том,  что с возрастом все прошло само собой, как проходит детская
болезнь ветрянка.  Но взрослый сегодняшний Михаил знал, что родители ошибались,
потому  что  талант,  как  выяснилось,  в  отличие  от  ветрянки  не  поддается
излечению, а настоящий дар не может ни с того ни с сего исчезнуть, как не может
исчезнуть из  груди человека вложенное туда при рождении сердце.  Он  всю жизнь
ощущал  в  себе  эту  роковую  пугающую  силу  —  таинственный дар  Проводника,
чувствовал в  глубинах своего существа ее  постоянный рост,  слышал в  себе  ее
древний,  как шорох прибоя,  сладкий и властный зов, а став старше, задыхался в
бредовых приливах,  не  находящих себе  выхода из  плена  запуганного взрослыми
сознания.  Михаил боялся своего дара, относясь к нему как к врожденному недугу,
и никогда даже не пробовал им пользоваться.
        — Я не могу вас увести... — чувствуя вяжущее онемение, сказал он Петру.
— Я не умею... 
        —  Брось,  не  прибедняйся!  —  Петр был  неумолим,  отступать ему было
некуда,  да и незачем.  — В три года у тебя это неплохо получалось,  теперь тем
более получится.
        Онемение уже завладело языком, поэтому Михаил ничего не ответил, только
отрицательно покачал  головой.  Выглядело это так,  будто он  вживается в  роль
партизана-подпольщика,  проглотившего на   допросе свою рацию.  На скулах Петра
обозначились желваки,  прошлись туда-сюда вдоль щек и  опали.  За два последних
года Петр, похоже, научился держать себя в руках.
        —  Чего  ты  боишься?  —  довольно спокойно проговорил он.  —  Срока за
содействие? Так я тебе обещаю — если нам удастся уйти от полиции, я возьму тебя
с собой;  улетим вместе,  заживем так, как тебе и не снилось! — Петр наклонился
вперед,  не  спуская с  брата давящих глаз.  —  Что  ты  видел за  свою  жизнь,
полупроводник ты хренов?  Наш занюханный Урюпинск и  земную виртуалку?  Ты хоть
знаешь,  что такое эгнот и пространственная сеть? Захочешь — сможешь потом уйти
туда хоть навсегда, пожизненно!
        Разумеется,  Михаил знал о  существовании во Вселенной пространственной
сети на базе эгнота:  люди погружались в сеть, жили и путешествовали там ничуть
не хуже,  чем по истинным параллельным мирам,  в  то время как тела их лежали в
специальных капсулах на  полном жизнеобеспечении;  их жизнь в  сети становилась
бесконечной  сменой  грандиозных  приключений и  игр,  при  желании  они  могли
создавать там и  новые вселенные,  по  реальности ощущений почти не  уступающие
настоящей, и царить в них на правах богов или героев или на любых других ролях,
какие сами там для себя выбирали.
        Петр знал, чем можно подцепить брата. Но он не понимал главного: Михаил
боялся не  полиции и  не срока за содействие беглым преступникам —  об этом он,
честно говоря,  до  замечания Петра так и  не  Удосужился подумать.  Он  боялся
настоящего,  невиртуального перехода в  подлинные иные миры,  хотя это  был  не
совсем  страх,  а  скорее  —  нерушимый  психологический  барьер,  воздвигнутый
когда-то во впечатлительной еще детской душе стараниями заботливых взрослых.  И
для  преодоления этого  барьера недостаточно было  посулов вечного блаженства в
объятиях виртуальной капсулы.
        Петр уже  понял,  что  метод пряника не  сработал,  и  сдержанность его
держалась  на   последнем  волоске.   А   все  исключительно  из-за   Михайлова
партизанского молчания.                                
        —  Выходит,  ты  отказываешься мне  помочь?  Хочешь,  чтобы меня  опять
схватили и  бросили за Барьер?  А ты хоть представляешь,  что меня там ждет?  -
Петр говорил глухо,  но заметно распаляясь изнутри с каждым новым словом. — Нас
хотели послать на  верную смерть —  жидкая несформировавшаяся планета,  приборы
якобы нащупали на ней единственный твердый островок...  Впрочем,  что ты можешь
об этом знать, просидев всю жизнь на Земле в теплоте и комфорте?! Бегство стало
для нас последней надеждой,  единственным шансом выжить.  Нам удалось бежать, и
это само по себе было чудом!  Мы сумели добраться до Земли, сумели сесть на нее
невредимыми, хотя и это было теоретически невозможно.
         И  вот я  здесь,  и  я  тебя вижу!  На это у  меня имелся один шанс из
тысячи!  А  ты сидишь передо мной и   качаешь головой,  какдагосский каторжник,
которому подрезали язык!  Так вот, братишка, слушай внимательно: нам отсюда уже
просто так не выйти,  а если и выйдем,  то недалеко уйдем. Раз ты отказываешься
нас  уводить  в  какой-нибудь  из  этих  чертовых  параллельных  миров,  то  мы
оккупируем этот  отель,   возьмем  вас  всех  в  заложники и  поставим  властям
условия,  которые им вряд ли понравятся. А если их  не устроят наши условия, то
мы  будем  держаться здесь до  последнего,  пускай хоть  разносят этот  отель я
клочья к едреной матери! Терять нам уже нечего. Какая разница, где умирать?
        Петр  замолчал.  После  его  речи  вокруг  воцарилась гробовая  тишина:
последние слова он  говорил не таясь,  во весь голос,  забыв о  конспирации,  и
остальные  посетители его  прекрасно слышали.  Единственным,  кто  не  выглядел
опешившим, был кавалер незнакомки: он взирал на происходящее с живым интересом,
как  смотрят  в  провинциальном театре  увлекательную пьесу,  и  даже  в  самые
кульминационные моменты не забывал прикладываться к своему бокалу.
        Михаил не отвечал.  Молчание затягивалось, грозя разродиться нешуточным
взрывом.  Напряжение момента было нарушено очередным посетителем,  возникшим на
пороге заведения.  Появившийся в дверях мужчина держал в руках пространственный
резак  и  сразу  привлек  к  себе  общее  внимание,  нарушив очарование момента
короткой фразой:
        — Штурман, полиция!
        Петр и  его команда повскакали со своих мест.  Троица сразу ринулась на
выход,  а Петр извлек из кармана своих обширных брюк лазерный пистолет (удобная
все-таки вещь —  широкие штаны) и  красноречиво повел стволом в  сторону двери.
Потом приказал:
        — Все в холл, быстро!
        Возражать никто не рискнул.  Михаил молча подчинился силе. Окончательно
забытая им  Наталья со своим что-то растерявшимся новым кавалером (не иначе как
весь   героизм  из   него  вышибло  бронебойной  бутылкой)  поспешно  встали  и
направились  к  дверям.  Прекрасную  незнакомку  спутник  провел  под  локоток.
Девушка-бармен довольно прытко выпрыгнула из-за  своей  стойки,  хотя  никто ее
персонально не приглашал,  и  устремилась в холл вместе со всеми (в самом деле,
какой  смысл торчать в  пустом баре?  Снаружи гораздо интереснее,  прямо как  в
боевой виртуалке — того и гляди в заложники возьмут!).
        Вся компания спешно выгрузилась в  холл,  где их глазам предстали спины
пятерых человек —  девушки-портье и четверых членов террористической группы,  —
стоящих  рядком,  не  таясь,  перед  открытыми окнами,  глазея  наружу.  Бывшие
обитатели  бара  прошли  нестройной  толпой  через  холл  и   присоединились  к
глазеющим.
        Поглазеть и в самом деле было на что:  прямо перед отелем завис, бликуя
антилазерным покрытием  от  заходящего солнца,  потрясающий мощью  экстерьера и
идеальностью аэродинамических пропорций  аппарат  с  эмблемой  межгалактической
полиции на борту.  Вокруг него висели, образуя правильный квадрат, намозолившие
глаза   урюпинским  аборигенам  четыре   милицейские  «акулы».   Вокруг   этого
великолепия кружили стаями тяжелых слепней вооруженные до  бровей спецназовцы в
силовых  креслах.    Вся  эта  многотонная  техника,  нагруженная  блюстителями
порядка,  обременяла воздух прямо над  маленькой площадью,  где  уже кучковался
суетливый  народ и  куда  слетались из  поселка все  новые гражданские кресла с
любопытными.    
        — Войти пока не пытались, Рик? — обратился
         Петр к  тому из своих людей,  что поднял в  баре тревогу,  — небритому
кареглазому молодчику с темными волосами до плеч. «За таких девчонки глаза друг
другу готовы повыцарапать»,  — просочилась сквозь сомкнутый строй белых халатов
неприязненная мысль у Михаила.
        — А то как же, — без выражения откликнулся тот.
        — Вошли? — поинтересовался Пётр с насмешкой в голосе.
        — Как видишь, — усмехнулся и Рик. Петр достал из кармана незамысловатый
с виду прибор,  изготовленный в виде узкого блокнота, портативный эгнот. Бросив
короткий взгляд на Михаила, обронил:
        — Что ж,  приступим к переговорам. — Держа прибор перед собой наподобие
фотографии любимой  женщины,  Петр  постучал  по  клавишам.  Вскоре  перед  ним
появилось объемное изображение,  не имеющее ничего общего с  чьей бы то ни было
любимой женщиной:  аскетичное мужское лицо,  едва нарисовавшись,  тут же  резко
заявило:
        — Твоя самоволка окончена, Летин! Ты окружен, сопротивление бесполезно!
        — Кого я вижу!  Майор Барни,  собственной персоной!  Какая честь! Но я,
честно говоря,  предпочел бы поговорить с полковником Халкером.  Его там у тебя
случайно нет поблизости?
        —  Отключай защиту и  сдавайся,  иначе ты  мертвец!  —  грозно выплюнул
миниатюрный майор Барни. — Церемониться с тобой я не буду! Если через минуту вы
не  сложите оружия и  не  выйдете из  этого  здания,  то  через две  вас  будут
вытаскивать из-под его обломков!
        - Ну-ну,  майор, поменьше патетики. Я хочу повидать полковника. Неужели
его  с  тобой  нет?  Только полковник Халкер сможет оценить твою  замечательную
позицию —  над толпой народа,  и мою — с кучей ни в чем не повинных заложников,
которых ты  собрался похоронить вместе со  мной под обломками.  Сбегал бы ты за
Халкером, Барни. А я пока, так и быть, подожду.
        В этот миг в холле раздался душераздирающий крик:
        — Прошу вас, не надо!!! — и на Петра была произведена внезапная атака с
тыла:   низенький  полный  человечек  едва  не   вырвал  из  его  рук  средство
коммуникации.  В  толстяке Михаил тут  же  признал бессменного хозяина отеля  —
Фредерика Афанасьевича Бельмонда.  Его фамилия была на  самом деле псевдонимом:
по  глубокому убеждению хозяина,  она  принадлежала в  минувшие века  какому-то
великому поэту, бывшему еще великим артистом и великим политическим деятелем.
        В следующий момент Михаилу показалось,  что Петр, не оборачиваясь, лишь
досадливо  дернул  плечом,   после  чего  хозяин  отправился  в   довольно-таки
длительный полет  кормою  вперед,  словно большая резиновая кукла,  по  которой
основательно наподдали,  скорее всего ногой.  На  лету  Бельмонд не  переставал
производить хватательные движения, умоляя  со слезой в голосе:
           —  Дайте,  дайте я ему скажу!  Он не имеет права так поступать!..  —
Рухнув  неподалеку от  стойки,  Белъмонд коротко  вскрикнул и  на  время  умолк
(возможно, прикусил язык).    
        — Не имеет,  — согласился Петр, закрывая эгнот к и убирая его в карман.
Потом  спросил,  следя  внимательно за  перемещениями противника (вся  техника.
включая силовые кресла, сдала синхронно назад и вновь зависла, уже на некотором
расстоянии от площади):  — Ну что,  Мишка, будем ждать полковника? Иди шарахнем
по ним сразу, из всех стволов? Отменная будет каша!
        — Нет,  нет, умоляю, не надо! Вы не можете так поступить!.. — простонал
хозяин,  простерев в  сидячем положении руки  к  Михаилу.  Оказавшись в  центре
всеобщего выжидательного внимания,  Михаил  обвел  народ  сумрачным взглядом  и
поинтересовался — не из любопытства, а просто безнадежно оттягивая время:
        — Почему они не стреляют?
        —  Мы  накрыли отель силовым щитом.  Так  что лазерниками нас теперь не
взять. Их РП-28 может искромсать нас в винегрет, но только вместе с отелем.
        — А из отеля сейчас можно выйти?  — опять спросил Михаил,  уже понимая,
что приперт обстоятельствами к  стенке,  но  бессознательно еще ожидая чего-то,
непонятно чего,  хотя,  возможно,  того  самого  придуманного романтиками чуда,
которое приходит —  как  правило,  в  самый  последний момент  —  на  помощь  к
отчаявшимся героям.
        — Выйти можно,  — сказал Петр. — Только нам туда дорога заказана. Но мы
туда и не пойдем. Мы пойдем своим путем! А, Михаиле?..
        В  этот  решающий  момент  мимо  предводителя  террористической  группы
решительным  шагом  прошествовала одна  из  заложниц,  а  именно  —  девушка  в
платье-паутине.  Проигнорировав Петра,  она подошла к  Михаилу и,  не говоря ни
слова,  влепила ему оглушительную пощечину. Михаил поднял руку к щеке, уставясь
ошалело,  словно Пигмалион на  взбрыкнувшую каменную деву,  на  гордую в  своей
непредсказуемости Наталью («А  такая была  всю  дорогу тихая,  робкая...»).  Та
продолжала выступление:  сняла с  плеча свою а-ля  котомку,  вытряхнула из  нее
какой-то  компактно  уложенный  предмет  и  несколькими  резкими  взмахами  его
развернула, сопровождая каждое движение отдельным яростным слогом:
        - На!! -До! -Е! -Ло!
        Предмет сложился в  аккуратную пушистую метлу с  небольшим утолщением у
конца  держателя.   Михаил  с   удивлением  опознал  в   метле  женскую  модель
индивидуального антиграва — последний писк, с гарантией вертикального баланса и
с силовым обтекателем.
        — Гуд!  Бай! — выдала Наталья очередную лаконичную реплику и перекинула
ногу через ручку метлы. Затем она вознеслась над полом, сделала эффектный вираж
и,  обдав изумленных зрителей порывом бунтарского ветра, вылетела вон в одно из
открытых окон.  Никто  из  Петровой банды не  сделал даже  попытки ее  поймать:
Натальин  виртуозный полет  проводили  сообща  долгим  взглядом.  Спецназовцы в
силовых креслах кинулись со  всех  сторон  к  вылетевшему из  отеля  объекту на
метле,  совсем  как  воздушные  магнитные  мины  на  вражеский  истребитель,  и
зароились плотной тучей, скрыв Наталью от глаз многочисленных зрителей.
        Народ на  площади пребывал в  полном восторге,  волновался и  шумел.  В
холле тоже  раздался один отчетливый хмык,  принадлежавший спутнику незнакомки:
он,   казалось,   едва  сдерживался,   чтобы  не   разразиться  аплодисментами.
Злосчастный господин в  бежевом костюме,  оставшийся в довершен своих геройских
приключений без  дамы,  но  зато  при  верном синяке,  выглядел совершенно пода
ленным.  Остальные в  большинстве своем  воспринимали случившееся как  забавный
эпизод.
        —  Шальная баба,  —  заметил Петр.  —  И чем это ты ей,  Мишка,  так не
угодил?
        — Дура -  констатировала девушка-бармен.  Она-то уж точно не собиралась
никуда  вылетать из  родного  заведения:  когда  еще  в  скучной отельной жизни
доведется влететь в такое крутое приключение! Девушка-портье еще не решила, как
ей относиться к происходящему.  Хохотнула девушка, пришедшая с Петром, — с виду
она была непримечательная,  за исключением темно-ореховых,  длинных и туманных,
как осенние сумерки, глаз.
        —  Ну  что,   Михаиле,  скоро  мы  будем  двигаться?  —  спросил  Петр,
покосившись хмуро. — Или будем девушкам глазки строить?
        Михаил хотел ответить «да».  Только бы  заставить разжаться собственные
губы.  Беря подсознательный барьер последним волевым штурмом, он повел взглядом
на  открытые окна:  голубую предвечернюю наволочку небес придавила внушительной
массой полицейская флотилия из двух крупных кораблей и множества мелких.  Он на
всякий случай прощался навсегда с родным небом и родной милицией...
        «Стоп.   Что-то  здесь  не  так,—  Михаил  внезапно  сфокусировался  на
правоохранительных объектах,  забыв на  полдороге опрокидывать свой  внутренний
барьер.  — Почему их два? И второй значительно отличается от первого, к тому же
на борту его четко выделяется новое федеральное клеймо.  Неужели?..»  Михаил не
был специалистом по летательным аппаратам иных держав.  В  данном случае он мог
сказать  наверняка  только  одно   —   мощный  красавец  катер  явно  неземного
происхождения.  А может быть,  он и являлся тем самым последним неучтенным дом,
которого Михаил так  ждал?  Если и  нет,  то  это  новое явление давало ему еще
несколько минут передышки до принятия окончательного решения.
        — Ну,  Проводник,  рожай!  — не выдержал Петр,  все это время неотрывно
глядевший  на  брата.  Внимание  окружающих  также  было  сосредоточено на  его
скромной персоне.  Продолжая смотреть на  корабль,  Михаил молча поднял руку  и
указал на него пальцем.
        Когда   все   дружно  обернулись,   тишину  холла  нарушило  мелодичное
музыкальное созвучие.  Исходило оно  со  стороны прекрасной незнакомки.  Она  с
досадой  положила руку  на  карман  жилетки,  повернулась к  своему  кавалеру и
произнесла гордо и  сердито на межгалактическом наречии,  давно ставшем у  всех
народов Земли чуть ли не вторым родным языком:
        —  Я  не  желаю с  ними разговаривать!  —  Она явно ожидала от спутника
каких-то возражений на сей счет, но он молчал, пристально на нее глядя.
        — Не!  Же! —Ла! —Ю! — отчеканила она непререкаемо. Похоже, что все дамы
сегодня с  легкой руки —  или,  скорее,  с  легкой метлы —  непокорной  Натальи
сговорились  высказываться исключительно  наборами  восклицательных односложий.
Спутник протянул к  ней ладонь.  Секунду они глядели в глаза друг другу,  потом
она,  передернув высокомерно в:  плечами,  извлекла  из  кармана  надрывающийся
источник звуков —  серебристый с золотой отделкой и инкрустацией из драгоценных
камешков эгнот,  небольшое произведение искусства, и отдала его мужчине. Прибор
открылся,  однако он держал его так,   что остальным было не видно изображения.
 — Стало быть, это ты? — спросил из эгнота мужской голос.
        — Да, это я. А ты ожидал увидеть кого-то другого? — ответил, усмехаясь,
кавалер незнакомки. — Ситуация осложняется, не так ли?
        —  Не так!  —  резко обронил голос.  —  От меня тебе все равно не уйти.
Лучше сдавайся сразу.
        — Зачем?  — Последний вопрос содержал ровно столько издевки, сколько ее
можно было уместить в одно короткое слово.
        —  Вы у меня на крючке,  а это посерьезней,  чем если бы сюда слетелась
вся межгалактическая полиция! — Голос был полон нешуточной угрозы.
        — Иди к дьяволу,  — дружески посоветовал незнакомец,  захлопнул эгнот и
положил его  к  себе в  карман.  Тут  в  их  небольшой загадочный междусобойчик
вклинился руководитель террористической группы:
        — Так-так,  и что же мы имеем?  — протянул Петр Летин, тоже переходя на
межгалактический. — А имеем мы, похоже, под нашим и без того жареным боком двух
преступников международного пошиба с имперским катером на хвосте.  — И он ткнул
пальцем в летательный аппарат с федеральной эмблемой. У Михаила Летина временно
перехватило дыхание,  но  этого никто из окружающих,  увлеченных событиями,  не
заметил.
        — А ты догадлив,  Петр Летин,  — насмешливо откликнулся незнакомец. — И
кстати, возможности нашего «хвоста» значительно превосходят возможности вашего.
Поэтому,  чтобы увести нас  отсюда без ущерба,  твоему Проводнику не  мешало бы
поторопиться.
        Петр прищурился одним глазом на незнакомца,  похоже, копаясь мысленно в
памяти.
        — Что-то я не припомню, чтобы мы были знакомы, — проронил он.
        —  Владимир Карриган,  — представился его собеседник.  — Девушку можешь
звать просто Илли.
        Девушку при  звуке ее  имени заметно передернуло.  «Илли»,  —  повторил
одними губами Михаил Летин имя международной преступницы,  не  ставшее,  как ни
странно, от этого убийственного факта менее сладким.
        — Так вот, Владимир Как-Тебя-Там. Боюсь, что моему братишке не под силу
будет увести такую уйму народа...  — Он пересчитал взглядом своих людей. Михаил
догадался,  что Петр едва ли  рассчитывал на  его возможности даже в  отношении
своей команды и  планировал взять с  собой лучших,  а остальных — тех,  на кого
силы у  брата не  хватит,  —  оставить,  да  попросту бросить здесь на  милость
полиции.
        Карриган помолчал,  глядя  на  Михаила  пробирающим до  костей,  словно
сквозной ветер, взглядом и произнес:
           — Ты очень недооцениваешь своего брата. А зря.
        Петр зло усмехнулся сквозь зубы:
        — Да ты, я гляжу, спец по Проводникам!    
        —  В  какой-то мере,  — обронил Карриган.  В этот момент воздух в холле
наполнился неприятным до  озноба  звуком,  напоминающим высокий  жутковатый вой
бормашины. Одновременно пол под ногами  осажденных мелко завибрировал — точнее,
это  завибрировал  сам  отель.   А  вместе  с  ним  завибрировали,  стуча,  как
кастаньетами,  зубами,  все,  кто  находился в  розовом  холле.  Активней  всех
завибрировал хозяин «Горного орла» Фредди А.  Бельмонд,  поскольку, кроме всего
прочего, трясся за свое добро, и еще до начала этого «всего прочего».
        — Боже мой, нет! Не надо! — закричал он, суетливо хватаясь руками за те
предметы обстановки,  до которых мог дотянуться. Служащие отеля своего хозяина,
увы,  не  поддержали,  а  завизжали на пару,  упали на четвереньки и  принялись
куда-то  бестолково отползать.  Две  другие девушки —  обе беглые преступницы —
сохраняли хладнокровие,  мужественно воздерживались от визга и  держались почти
стойко,  уцепившись за  ближайших попавшихся под руки мужчин.  Что же  касается
последних  —  они  в  большинстве своем  восприняли происходящее как  очередное
неизбежное зло.
        — Работай,  Проводник!  — приказал Карриган убийственно спокойно. В его
взгляде Михаил прочел еще более властный приказ, чем в голосе.
        - Давай,  Мишка! Иначе через минуту все здесь рассыплется в пыль! У них
«Икс-вибро»!  — заорал Петр.  Как ни плохо Михаил разбирался в оружии, но и ему
было  известно,  что  «Икс-вибро»  является единственным редким  видом  оружия,
разрушающим материальные ценности,  не  причиняя вреда живым организмам.  Но не
приказ Карригана и  не  отчаянный выкрик Петра  заставили роковой барьер в  его
подсознании  обрушиться  с  погребальным  треском.  В  безумной  тряске,  почти
оглушенный воем «Икс-вибро» и визгом девчонок, с доносящимися откуда-то воплями
«нет!» и «не надо!», все еще не осмеливаясь на решительный шаг, он поймал вдруг
взгляд незнакомки... И пошатнулся.
        «Слизняк!» — ударил наотмашь беспощадный приговор,  яснее самых громких
воплей написанный в ее взгляде.  И дрогнул,  давая миллионы трещин,  его старый
уютный внутренний мирок,  и осыпался, как каменная скорлупа с реликтового яйца,
где шевельнулся и властно забился, оживая после долгого сна, детеныш динозавра.
Там,  за опавшими скорлупками, распахивался огромный мир — безбрежный, пугающий
до щемящей дрожи в сердце — его новый мир, который ему, врожденному Проводнику,
суждено было со  временем исходить и  познать.  А  пока перед ним  лежала самая
первая дорожка --он  ощутил ее  под ногами,  едва только рухнул каземат старого
страха.
        Не  колеблясь больше ни  секунды,  Михаил сделал по этой дорожке первый
радостный шаг,  еще  не  веря в  себя,  еще боясь,  что дорога из-под ног вдруг
исчезнет,  и услышал внутренним слухом спокойный голос:  «Веди,  Проводник.  Не
бойся —  я  помогу.  Веди».  Ничему больше не  удивляясь,  чувствуя только всем
существом мощную стороннюю поддержку,  он вобрал в  себя,  словно вдохнул,  все
окружающее:  людей,  стойку,  дрожащие стены и  даже  деревянные кресла —  взял
столько, сколько смог захватить одним панорамным взглядом.
        Он чувствовал,  что идет,  но не ведал куда.  Он видел только тех, кого
уводил с собой:  они стояли вокруг него (а кое-кто продолжал еще ползать).  Еще
он видел зал отеля и как окна подернуло,  словно занавесями,  желтовато-белесой
пеленой.  Зато  тряска  исчезла  и  оборвался занудный вой.  Идти  Михаилу было
трудно: слишком большой клочок мира он сгоряча прихватил с собой, слишком много
лишнего...  Сила покидала его с каждым шагом, и он, опасаясь уронить что-нибудь
(или  кого-нибудь) по  дороге,  уже  подумывал о  легкой передышке на  полпути,
понятия не имея,  возможно ли это осуществить на деле,  когда туманные занавеси
на  окнах  начали  истончаться.  Он  понял,  что  дорога  привела  его  —  что,
собственно, и свойственно дорогам — в какое-то конкретное место.
        За  распахнутыми  окнами  отеля  простиралось бело-коричневое  поле.  С
чайного цвета небес редкими и очень крупными хлопьями падал снег.
        Михаил осторожно расслабился —  постепенно,  как будто опасаясь разбить
нечаянно  в  чужих  измерениях  драгоценный  островок  собственного  мира.   Он
пересчитал глазами людей:  Илли, Карриган, террористы с Петром, бежевый герой и
Фредди  А.Бель-монд.  Последний прилепился —  видимо,  намертво  —  к  кедровой
стойке.  Все  они  наблюдали с  удивлением процесс падения снега в  распахнутых
окнах.
        Исчезли  обе   девушки  из   обслуги.   Михаил  подумал,   что  потерял
обслуживающий персонал отеля где-то в пути,  на неведомой дорожке. Не успев еще
как  следует  осознать  всю  трагедию  совершенной  промашки  и  весь  ужас  их
теперешнего положения (если бы  успел,  то  бросился бы  сей  момент к  ним  на
выручку),  Михаил четко  услышал в  собственной голове чужой  голос:  «Девчонки
остались — слишком привязаны».
        «А  как же Бельмонд?»  —  спросил мысленно Михаил,  слегка ошалевший от
всего происходящего.  «Этот за своим отелем увязался»,  —  ответил в его голове
голос Карригана. «Я говорю сам с собой. Это шизофрения...» — подумал Михаил, но
больше мысленных вопросов задать не успел,  потому что в  дверь отеля аккуратно
постучали.  Все  резко  обернулись на  мук.  Несколько долгих мгновений длилось
молчание, потом хозяин озвучил немую сцену, проблеяв испуганно от своей стойки:
        - Кто там?..
        
        5. ПОГОНЯ ЗА ПОДЛИННИКОМ
        Кики Занозу распирала гремучая безысходная злость.  Он  шел по  ровному
полю, земля под ногами была похожа на пористый окаменевший экскремент, а небеса
напоминали бездонный  провал,  полный  нечистот.  Направление не  имело  сейчас
никакого значения,  а  злость бурлила,  вспучивалась желчными пузырями и  лезла
через границы отведенной ей внутренней лохани.
        «И ведь поди ж  ты,  в  какое поганое место забросило,  будто назло!» —
остервенело  думал  Заноза,   напрасно  выискивая  глазами  на  ровной,  словно
обеденный стол, поверхности какой-нибудь камешек, чтобы его в сердцах пнуть. Не
было,  не  валялось на этой чертовой столешнице даже самого захудалого камешка,
не говоря уже о  живых объектах —  ни души вокруг,  кроме самого Кики.  Так что
выместить взыгравшую ядовитость ему  было абсолютно не  на  ком,  разве что  на
себе,  любимом.  Поэтому злость разъедала Кики  изнутри,  наподобие кислоты,  и
справиться с  этим ему было абсолютно не под силу.     А как хорошо сегодня все
начиналось!  Проснулся Кики на задворках трех попирающих небеса высотных зданий
в уютном пространстве между двумя  помойками:  райский попался уголок, сплошные
каменные джунгли.  Бытовой  труд  на  благо  общества ему  не  грозил,  военные
заморочки  также  отменялись  —  стало  быть,   забрезжила  редкая  возможность
заняться личными делами,  повидать кое-кого  из  с  друзей  —  за  Гертом давно
числился должок — и попробовать наконец отыскать Осу.  Удача,  казалось, прочно
взяла Кики за руку и повела за собой в новый день:  в первом же такси водителем
оказался папаша  Костен  —  повезло старому автоманьяку проснуться в  городском
таксопарке.  А вот повезло ли городскому таксопарку заполучить папашу Костена —
это еще был большой вопрос.
        Папаша Костен —  выдающаяся фигура среди обитателей Перекрестка Миров —
был  главой клана Прорва,  а  для  Кики Занозы он  являлся,  кроме того,  еще и
«единоутробным» папашей. Так что рабочий рейс такси превратился в семейный рейд
по розыску в  большом городе родственников и  друзей семьи для решения насущных
проблем  клана.  Дорогой  Папаша  подвозил  отдельных пассажиров —  в  основном
хорошеньких девушек, если им оказывалось с Папашей по пути.
        Кики  стрелял  глазами  по  сторонам,  просеивая сквозь  сито  внимания
ветреные челки  и  хорошенькие мордашки прохожих девушек,  в  надежде  углядеть
одну,  долгожданную, приметную конопатую рожицу в обрамлении прямых, рыжих, как
морковка,  волос —  личико Осы.  С  некоторых пор в груди у Занозы образовалась
странная пустота,  и  сам он  точно знал,  что заполнить эту брешь может только
чудная рыжая девчонка из  клана Рекс.  Он  и  видел-то  ее всего два-три раза и
каждый раз либо в  деловой суете,  либо в запарке боя,  так что и поговорить-то
толком не пришлось.  А  вот поди ж  ты — застрял ее веснушчатый образ солнечным
зайчиком в сердце — поймать не поймаешь, но и не выгонишь, сколько ни старайся.
А саму Осу оказалось поймать еще труднее, чем солнечный зайчик: только появится
где-нибудь в  пределах видимости рыжая  метелочка,   как  тут  лезет  под  руку
какая-нибудь оказия, Рез минуту глядь — а Осы уж и след простыл. 
        Вот  и  теперь  —  стоило  Занозе заметить что-то  вызывающе-морковное,
мелькнувшее у  подземного перехода,  как  Папаша  резко  тормознул  и  принялся
сигналить:  по тротуару хилял Толик Проныра с  деловым видом и с дипломатиком в
руке.  Встреча была удачной: Толик обладал особым даром определять в декорациях
местонахождение друзей и  знакомых.  Поэтому Заноза распахнул дверцу и  крикнул
Проныре:
        — Залезай, подвезем!
        Увидев знакомые лица,  Толик полез в  такси,  в  то  время как Кики уже
давал инструкцию Папаше:
        — Сейчас рвем направо за угол возле того перехода!
        Папаша Костен газанул в указанном направлении,  а Толик,  захлопнув уже
на  ходу  за  собой  дверцу,  тут  же  не  удержался,  чтобы не  блеснуть своим
потрясающим всеведением:
        — В этом районе с утра должны сшиваться Рексы:  конкретно на этой улице
могут быть Снайпер, Герт или Оса.
        —  А  тебя-то  каким ветром по  этой улице несло?  —  пробурчал Папаша,
косясь через плечо в на правлении Толика и на его дипломат.    
        —  Я  сегодня директор банка.  Направляюсь вот  на  службу!  —  сообщил
Проныра,  демонстративно к ставя дипломат на коленях по стойке «смирно». На что
Папаша, сворачивая за угол, недоверчиво хмыкнул:
        — Директор,  стало быть? А с каких это пор у директора на работу пешком
ходят?     —  Машина застряла в  пробке,  я  и  решил пройтись,  —  отпарировал
Проныра,  он  же  директор банка.  Неизменно при  встрече  Толик  величал  себя
директором,  начальником,  а то и президентом — банка,  корпорации и чуть ли не
страны (сорвалась у него однажды такая авантюра), как-то раз в боевой декорации
рискнул посягнуть на генерала,  но никому и никогда не удавалось застать Толика
Проныру  при  исполнении руководящих обязанностей.  Его  отлавливали,  вот  как
сегодня Кики с папашей — по пути к рабочему месту либо уже оттуда.
        В другое время Заноза не преминул бы принять участие в разговоре, чтобы
поймать Проныру на слове.  Но сейчас все его внимание сосредоточилось на поиске
среди блеклых шевелюр прохожих рыжего огонька.  Он  не задумывался о  том,  что
скажет Осе:  там что-нибудь придумается, главное, чтобы она согласилась сесть в
машину,  а  уж  дальнейшую программу он  обеспечит:  покатались бы  по  городу,
повидали общих  знакомых,  перекусили бы  в  каком-нибудь кафе  или  ресторане,
провели вместе день,  а там,  глядишь,  и вечер.  А потом, может быть, если она
согласится,  — и ночь...  А назавтра проснулись бы в новой декорации вместе — в
первый раз... Но Осы (если только это она привиделась ему на углу) уже нигде не
было видно —  как  всегда скрылась,  не  оставив по  себе даже рыжего отсвета —
разве что в сердце у Кики Занозы...
        —  Ага,  так  ты  его искал.  Сейчас догоним,  —  сказал Папаша.  Среди
прохожих знакомых было  не  видно,  между  тем  их  такси догоняло идущий левее
впереди серый  приземистый «Ягуар».  Стоило  им  поравняться,  в  переднем окне
«Ягуара» обнаружилась носатая физиономия Герта,  а  за ним,  у руля,  — Этичный
профиль Снайпера.
        - Герт, Кики хочет с тобой поговорить! Ты ему то-то должен! — крикнул в
открытое окошко Папаша Костен.  Герт, нахально ухмыляясь, отрицательно! покачал
головой. «Ягуар» мягко наддал, окно с Рексами уплыло вперед, но Папаша тоже дал
газу вскоре вновь с ними поравнялся.
        — Ты что ж это,  Герт, отказываешься возвращать долг? — рявкнул Папаша.
Вместо  ответа  они   увеличили скорость.  На  шоссе  им  без  труда  удало  бы
оторваться,  другое дело здесь,  в  городе:  путь бегству Рексам загородили два
микроавтобуса и  н  сколько легковушек,  стоящих впереди на  светофор Взвизгнув
колесами,  серая молния развернулась на  встречную полосу и  рванула по улице в
противоположном  направлении.   Папаша,  вынужденный  приделать  то  же  самое,
помчался следом.
        — Высадили бы вы меня,  ребята, вон там банка. Я на службу опаздываю, —
безнадежным голосом попросил Толик. Его просьба растаяла в во духе.
        — Я его, заразу, достану! Он мне теперь с двойными процентами должен! —
гудел папаша Косте уже не принимая во внимание, что должен Герт вовсе не ему, а
Занозе,  кроме того,  понятия не им о том,  что именно он задолжал.  А задолжал
Герт  подлинный лучемет «скарабей»,  отданный ему  3анозой пару  недель назад в
боевой декорации.
        Догнать «Ягуар» на  простом такси  даже  в  городе  с  его  движением и
светофорами  было  задачей  из  категории  абсурдных.  Папаша  некоторое  время
ocтервенело боролся  с  рулем,  подрезая  одну  за  другой  попутные  машины  и
игнорируя  светофоры.  Только  благодаря  его  ловкости  такси  умудрялось пока
держаться за  «Ягуаром»,  но  в  дальнейшем они  неизбежно должны были отстать.
                
        — Будем ваять новую машину,  — буркнул Папаша, чудом успевая проскочить
по встречной полосе между грузовиком и идущим в лоб туристическим автобусом.  —
Работаем «Торпеду», мы с Кики перед, Проныра — зад.
        —  И кой черт меня только дернул...  залезть в этот драндулет -  ворчал
Проныра,  мотающийся на задних сиденьях из стороны в сторону в обнимку со своим
дипломатиком.  — До банка меня не подбросили,  на работу опоздал,  а теперь еще
ваяй ему, понимаешь, «зад»!
        Между  тем  погоня  стала  приобретать привкус настоящего гангстерского
боевика:  прямо  из  крыши мелькающего впереди «Ягуара» вылез до  пояса Герт  с
лучеметом в  руках,  в  котором Заноза узнал свой  «скарабей»...  Папаша Костен
посоветовал сыну вполне серьезно:
        — Достань монтировку под своим креслом. 
        —  И  шарахни ею  своего папашу по башке!  —  донесся совет с  «заднего
ряда».  Толик славился своим пренебрежением к авторитетам и не пропускал случая
этим блеснуть.  Единственным истинным авторитетом он почитал самого себя,  и не
миновать  бы  ему  злой  беды  со  своим  личностным  культом,  кабы  подлинные
авторитеты, вроде того же Папаши Костена, воспринимали его всерьез.
        Заноза сунул руку под  кресло,  нашарил там названный предмет и  извлек
его на  свет.  Его никак не радовал конфликт с  Рексами,  грозивший перерасти в
будущем в  серьезную конфронтацию:  не  видать тогда Осы,  как своей родинки за
ухом.  Поскольку Герт сегодня был в  ударе и  решил изображать из  себя крутого
гангстера,  Кики  предпочел бы  встретиться с  ним  как-нибудь в  другой раз  и
желательно один на один. Но коль уж, как говорится, пошла такая пьянка — вокруг
такси уже мелью предупредительные вспышки лазеров,  — делать было нечего, кроме
как доставать из-под кресла последний «огурец». Кики взялся за монтировку двумя
руками, уперев в нее пристальный взгляд, вроде как впал в транс.
        — Проныра,  работаем «Торпеду»,  вдвоем! — p порядился Папаша в сторону
галерки.  Толик  молчал —  то  ли  согласно,  то  ли протестующе,  но к  работе
подключился:  через  десять  секунд  общего   напряженного молчания простенький
салон такси с собой начал удлиняться,  потолок заметно понизился, окна сузились
и округлились,  руль под ладонями Папаши трансформировался в изогнутый штурвал.
Приборная панель плавно перетекла в подобие пульта. Снаружи автомобиль приобрел
приятную для глаза аэродинамичную обтекаемость, лишь цвет его остался прежним —
ядовито-зеленым цветом городского такси.
        Монтировка в  руках  Занозы также быстро меняла очертания,  отливаясь в
новую  форму.  Скоро  вместо  примитивного оружия ближнего боя  Заноза имел  на
вооружении небольшой лазерник  карабинного типа  довольно топорной модификации:
на мелкие ухищрения у Кики сейчас не имелось времени.
        Все изменения в такси были произведены в считанные секунды.  Рексы пока
не  решились открыть огонь на  поражение,  рассчитывая отделаться от назойливых
кредиторов без лишнего кровопролития —  наивные с их стороны надежды,  учитывая
характер Папаши.  Между тем сам Папаша не подозревал,  что гонится, быть может,
за  собственной смертью и  только Занозе было  известно,  что  веерник у  Герта
подлинный.  Оружие,  сляпанное только что наскоро из монтировки,  могло нанести
удирающим должникам лишь  временные раны.  Однако раны  Странников,  постоянных
жителей Перекрестка Миров,  исчезнут без следа в  новой реальности на следующее
же  утро.  При  условии,  что  нанесены они чем-то,  взятым или состряпанным из
декорации,  вроде вот  этого лазерника,  а  не  подлинным оружием,  сработанным
мастерами Перекрестка.  Если  Странника убивали  таким  оружием,  то  это  было
всерьез и навеки.
        Кики  не  стал  говорить  отцу  о  своем  подлиннике,   уверенный,  что
смертельная угроза его не остановит,  но подольет в  огонь его праведного гнева
бензинчика ярости и наверняка уже спровоцирует длительный межклановый конфликт.
К тому же он подозревал,  что Герт не собирается использовать подлинник — не та
ситуация,  несерьезная,  скорее  игровая,  —  а  демонстрирует его  просто  для
острастки.
        Заноза высунулся из окна с  зажатым в руке карабином,  но выстрелить не
успел:  дверца старого такси держалась на честном слове,  и этот дефект перешел
по  наследству  к  «Торпеде».   Как  только  Заноза  доверил  вес  своего  тела
предательской двери,  она подалась и тут же распахнулась во всю ширь, вытянув с
собой  Занозу,  пронесла  его,  спешно  поджавшего  ноги,  десяток  метров  над
асфальтом,  а  потом  взяла да  и  оторвалась.  Вместе с  Занозой,  разумеется.
Последнее,  что он услышал,  было его имя,  донесшееся с  отчаянным выхрипом из
дверного проема.  Потом он  упал,  отцепившись при ударе от дверцы,  прокатился
вместе с ней по асфальту, больно трахнулся напоследок обо что-то головой, тут и
становился.
        Придя в  себя,  Заноза сразу же  ощутил,  что вокруг произошли какие-то
глобальные перемены.  Что там стряслось с окружающим миром, Заноза понял еще до
открытия век:  произошла полная смена декорации,  иными словами — он вылетел из
одной реальности в другую. И вылетел с треском, прихватив с собой подлую дверь,
невинно зеленеющую неподалеку,  словно крохотный изумрудный оазис  на  идеально
ровной  безжизненной  равнине,   куда  ее  вместе  с  Занозой  выбросило,   как
отбракованный дубль,  из самого критического момента гангстерской погони. Такое
порой  случалось  со  Странниками,  как  правило—в экстремальных ситуациях (при
выпадении  окно,  например),  а  иногда и  просто по ходу жизни стоило только в
особо  взвинченном состоянии стремительно свернуть за  угол  или  резко шагнуть
через порог.
        Заноза  почувствовал,  что  правая  рука  его  сжимает  что-то  мертвой
хваткой:  это оказался свежеизготовленный,  но  так и  не  выстреливший ни разу
лазерник.  Первым  сильнейшим  желанием  Занозы  было  запульнуть  этим  вторым
предметом в  первый —  то  есть в  паскудную дверь,  причем не путем нажатия на
гашетку,  а по старинке,  путем метания.  Он уже было замахнулся, да передумал,
решив, что  оружие в незнакомой декорации лишним не будет.  В направлении двери
он просто в сердцах плюнул.    
        Заноза  сделал  несколько  попыток  вернуться назад  в  город,  но  все
бесполезно: пустыня крепко держала своего пленника. Эта безрадостная реальность
казалась нерушимой и  выглядела так,  будто сам воздух в  к ней от многовековой
неподвижности застоялся,  превратившись в  невесомое подобие  крепкого чая.   А
Кики  Заноза  посреди  этого  разливанного чайного моря  напоминал единственную
потонувшую в зыбких глубинах чаинку,  потерявшую надежду вынырнуть.  Попытку он
решил повторить через некоторое время, пока же все говорило о том, что он здесь
застрял.
        Сидеть на  месте Кики  был  просто не  в  состоянии,  поэтому он  пошел
куда-то,  не выбирая направления.  А  что тут было выбирать —  кругом одно и то
асе,  и даже солнце в этой декорации отсутствовало просто как класс (возможно —
скрывалось за бурой пеленой, заменявшей здесь облака).
        Долго  ли,  коротко  ли  он  шел,  у  него  не  сложилось ни  малейшего
представления,  когда с небес стало что-то падать. Это напоминало очень крупный
снег — невероятно крупный,  каждая снежинка была величиной с кулак.  Одна такая
«снежинка» коснулась в  сонном отвесном падении его  лица —  прикосновение было
теплым и мягким, как будто пуховым. Он поймал другую «снежинку» в ладонь, сжал,
и она тут же рассыпалась,  утекла между пальцев легкой пылью. Заноза хотел было
лизнуть ладонь,  но сдержался: неизвестно еще, что за отрава сыплется с небес в
этой гиблой декорации:  не исключено,  что и кислотная — неспроста же здесь все
повымерло,  не  то  что  травинки или  суслика —  даже камушков и  пригорков не
осталось,  все словно разъело и  приплюснуло до  кондиции каким-то  грандиозным
небесным прессом.
        Заноза отряхнул ладонь и двинулся дальше.  Пушистые хлопья все падали и
падали,  покрывая почву легким покрывалом —  точной имитацией снежного,  только
рассыпающегося под ногами в бесплотный пепел. «Ну и попал!» — методично долбила
в  мозгу  единственная мысль,  остальные мысли копошились бессвязно и  ядовито,
сбившись в  змеиный клубок.  Вскоре ухо  его  уловило странный шум,  похожий на
отдаленный шелест листвы под  ветром,  одновременно впереди наметилось какое-то
движение.  Он  сделал еще  несколько шагов,  всматриваясь,  никак  не  в  силах
разобраться сквозь снег...
        Путь его пересекало что-то огромное и бесформенное,  плавно переставляя
неохватные колонны ног.  Заноза замер.  Но не в  испуге.  Слишком могучее озеро
злости кипело сейчас в  его груди,  чтобы он мог просто так взять и  испугаться
при виде нескольких тонн живого мяса. Зря он сетовал, что в этой пустыне некого
пнуть — оказалось,  что есть,  и очень даже есть кого.  «Вот и первый суслик, —
хмыкнул  Заноза,   рассматривая  громадину,  проплывающую  невозмутимо,  словно
океанский лайнер,  шагах в  десяти перед ним.  —  Интересно,  из какой норки он
вылез?  Надо  будет  повнимательней смотреть здесь под  ноги,  не  ровен час  —
провалишься.  Если  только «это»  не  слетело с  местных небес вместе с  первым
снегом».
        Существо  было  мирным  либо  просто  не  заметило  стоящего в  стороне
крохотного путешественника.  Не  исключено,  что  оно  вообще было слепым —  ни
головы, ни глаз... Занозе такое чудо природы было внове: нечто вроде гигантской
взбитой перины светло-коричневого цвета,  на восьми ногах-колоннах, растущих из
брюха  в  произвольной  последовательности.  Головы  существо  действительно не
имело,  на ее месте висел,  равномерно мотаясь из стороны в  сторону, громадный
хобот с широким плоским раструбом. В этот раструб, как в грандиозный пылесос, с
мощно засасывался близлежащий «снежный» покров.
        «Снегоядное?..»  — с сомнением подумал Заноза,  трогая ботинком лежащий
под ногами «снег» и давя в себе позывы попробовать все-таки его на вкус.
        Вразнобой перебирая ногами, чудо-зверь утонул в снежной пелене, оставив
после себя широкую и ровную,  как автомагистраль,  дорогу. Заноза направился по
ней  в  обратную  сторону,  интересуясь,  из  какой  такой  норки  вылезло  это
гигантское «снегоядное».  Вскоре путь  пересекла еще  одна свежая «магистраль»:
зверь обитал здесь не в  одиночестве!  Занозе стали попадаться новые следы,  со
всех  сторон доносился характерный шорох:  где-то  в  снежной пелене двигались,
питаясь,  тучные стада снегопожирателей. Оставалось неясным, где они до сих пор
прятались и откуда вышли на выпас.  Впрочем,  каких только чудес не водилось на
Перекрестке, чтобы разобраться в каждом, не хватило бы и целой жизни.
        Кики   ощутил   усталость  —   шипучая  газировка  злости  окончательно
выдохлась.  Он уселся посреди «дороги» и  понуро опустил голову,  в  которую не
стучалось ни  единой  свежей  мысли.  Папаша  Костен рассказывал ему  однажды о
похожем случае,  произошедшем по молодости с ним самим:  Папашу — то есть тогда
еще не Папашу,  а зеленого юнца Костена — выбросило в безлюдную декорацию,  где
он  бродил в  течение нескольких суток.  По прошествии многих лет,  став уже не
единожды папашей и  главой  клана,  Костен  пришел  к  выводу,  что  Страннику,
стоящему на жизненном перепутье,  дается таким образом время,  чтобы привести в
порядок мысли и  хорошенько обдумать свой  дальнейший шаг,  от  которого,  быть
может,  зависят в будущем судьбы всего Перекрестка. Заноза не воспринял всерьез
философские сентенции Папаши,  теперь же такое объяснение показалось ему вполне
правдоподобным, к тому же оно льстило его самолюбию.
        Стало быть, предстояло теперь Занозе — вероятно, также в будущем папаше
(хорошо бы —  рыжих бесенят) и,  возможно,  тоже главе чего-нибудь (может быть,
даже  помасштабней,   чем  клан)  —   сосредоточиться  и  заняться  осмыслением
собственной сумасшедшей жизни.
        Местечко  ему  попалось  как  будто  специально отведенное для  поисков
смысла  жизни:  пустыня,  где  скитаются  печальные  призраки  крупногабаритных
снегососов (не исключено,  что это души тех,  кто так отсюда и не выбрался).  О
хлебе насущном заботиться нечего,  хлеб сам падает к  тебе в  рот с неба в виде
натуральной манны. Шевелиться не придется: сиди себе, разинув рот, глотай манну
(даже жевать не надо, все предусмотрено!) и осмысляй свое место в бренном мире,
вернее сказать — в бренных мирах.
        «М-да,  перспективка...»  Не ощущал он себя,  честно говоря,  готовым к
глубинному осмыслению чего бы  то ни было.  А  куда деваться?..  «Некуда...»  —
ответил сам  себе  Заноза и  принялся мрачно наблюдать процесс выпадения манны,
размышляя,  формируется  ли  она  естественным  путем  в  здешних  облаках  или
разбрасывается кем-то,  вообразившим себя самим господом богом,  из специальных
дырок в искусственном небе (а такое действительно не исключалось).    
        За  этим  занятием его  и  застало очередное локальное событие:  Заноза
ощутил  врожденным  чутьем  Странника,  как  слегка  колыхнулось  пространство,
принимая в себя что-то новое,  как бы давая  ему в себе место.  Обернувшись, он
обнаружил позади  себя  деревянное строение  с  забавной архитектурой -  то  ли
магазин, то ли кабак... Парадная дверь изображала птицу, похожую на литворского
стервятника, только непохоже раскрашенную.
        «Ну и  дела!  Уже дома стали по декорациям перекидывать.  А может быть,
это подлинник?..» — осенило его в следующую секунду. Если дом был подлинным, то
он  вполне  мог  стоять  постоянно на  Перекрестке Миров,  не  исчезая вместе с
декорациями,   а  сменяя  их  ежедневно,  как  это  делали  сами  Странники.  О
домах-подлинниках Заноза  до  сих  пор  никогда  не  слышал,  путешествующий по
реальностям дом был для него явлением необычным и заслуживающим внимания.
        Заноза  поднялся  на  ноги,  взошел  на  терраску  и  шагнул  к  двери.
Засомневался было,  но вспомнил слова Папаши: «Что делаешь, делай до конца» — и
осторожно постучал.  Сначала внутри дома  стояла тишина,  и  Кики собрался было
постучать погромче, как вдруг из-за двери донесся слабый голос:
        — Кто там?..
        
        6. ПЕРЕКРЕСТОК МИРОВ
        — Кто там?.. — проблеял Фредди Бельмонд от своей стойки.
        — Кики Заноза из клана Прорва.  Можно войти? — донеслось из-за двери на
чистом русском языке.
        — Боже мой,  я подозревал!  — встрепенулся вдруг бежевый господин.  — У
нас с ними единая ментальность! Общее психологическое пространство!
        - Тити-мити — братья по разуму, — сказал Петр и потянул из кармана свой
лазерник: — Заходи, земляк, гостем будешь!
        Его   бригада   взяла   на    прицел   область   солнечного   сплетения
гипотетического горного орла,  вырезанного на  двери  отеля  и  изнутри.  Потом
створка медленно приотворилась,  и  порог холла переступил невысокий парень лет
двадцати,  сероглазый,  усыпанный с головы до ног снежной мукой, с заткнутым за
пояс  маленьким карабином,  похожим  на  детскую  игрушку,  кое-как  отлитую из
цельного куска металла. Замерев перед дверью, вежливый гость оглядел помещение,
людей, наведенное на него оружие и произнес по-дружески:
        — Вы из боевой декорации? 
        Ответом ему было общее молчание.
        — Меня вы можете не бояться, — продолжил неожиданный пришелец. — Там, —
он ткнул большим пальцем через плечо,  — сейчас пустыня. — После этого он начал
деловито отряхиваться от  снега.  Похоже,  что  нервы  у  него  были  такими же
цельнометаллическими,  как и  его пародийное оружие.  —  Хороший у  вас дом,  —
заметил он. — На Перекрестке сработан?                                   
        Окружающие наблюдали за гостем в большинстве своем растерянно: пришелец
вел  себя так,  будто выходил только что  из  дому на  пять минут,  а  теперь к
вернулся. Террористы опустили оружие. Петр тоже убрал свой лазерник и спросил:
        — Послушай, парень, что это за местность? Мы с здесь в первый раз.
        — Я тоже, — усмехнулся Кики Заноза.
           Михаилу паренек нравился с  каждым мгновением все  больше,  хотя нес
пока  какую-то  околесицу  пусть  и  на  чистом  русском  языке.   Еще  Михаила
порадовало,  что  брат  начал  разговор с  местным  аборигеном мирно,  а  не  с
запугиваний и угроз — не до конца еще,  оказывается,  озверел брат Петр в своей
запредельной разведке.
        — Ты не понял. — Петр почесал в подбородке, кашлянул и наконец решился:
—  Мы  из  другой реальности.  В  первый раз совершили переход —  что-то  вроде
эксперимента, понимаешь?
        Заноза оглядел компанию по-новому — удивленно и недоверчиво.
        — Люди из декорации?.. Не может быть, — сказал он.
        Петр,  оскалившись,  потянулся к карману — скорее всего последняя фраза
гостя окончательно похоронила его мирные намерения.  Но тут в  разговор вступил
Владимир Карриган и  сразу внес в  него если не  полную ясность,  то по крайней
мере частичное взаимопонимание:
        — Мы не с Перекрестка,  — произнес он на межгалактическом наречии.  — У
нас возникли проблемы в нашей реальности. Ты должен помочь нам уйти от погони. 
        Заноза пожал плечами и ответил на чистейшем межгалактическом:
        — Но раз вы сами меняете декорации,  да еще вместе с домом, то чем я-то
могу вам помочь?..
        —   Наш  Проводник  пока  неопытен,   а  нам  необходимо  затеряться  в
декорациях. Это под силу только тебе, Странник.
        Заноза скептически хмыкнул:
        - Вообще-то я  тут заперт,  в  этой паршивой декорации,  —  сообщил он.
Немного подумал и  сказал:  -  Но  если  мне  подсобит этот ваш  Проводник,  то
попробовать можно.
        — Подсобит,  подсобит,  — заверил Петр,  покосившись на Михаила. Тот, в
общем-то,  был не  против помочь Страннику,  только вот не знал,  в  чем должна
заключаться помощь.
        —  Тогда пошли,  —  обронил паренек,  направляясь обратно к двери.  Все
тронулись следом, как вдруг от стойки донесся отчаянный вопль:
        —  А  мой отель?!  Как же  мой отель?!  —  вопил позабытый всеми хозяин
заведения,  заброшенного преступниками черт знает куда, чуть ли не в иные миры.
— Умоляю вас, верните сначала его на место! Я отказываюсь с вами идти!!!
        Михаил оглянулся с некоторым состраданием, и Карриган, приостановившись
у двери, сказал хозяину:
        —  Вы,  конечно,  можете оставаться со своим отелем.  Но я  советую вам
пойти вместе с нами.
        — Ни!  —За!  —Что!!!  — отважно выкрикнул в ответ хозяин.  Но когда все
покинули отель,  последним, за кем сомкнулись орлиные крылья, оказался Фредерик
Афанасьевич,  подавленный свалившейся на  него  нежданно-негаданно злой  бедой.
Окружающим было не до его невидимых миру страданий.    
        Михаила  поразил огромный и  рассыпчатый,   почти  бесплотный снег.  Он
протянул перед собой  детским жестом сложенные ковшиком ладони и  поймал в  них
снежинку — она оказалась теплой,  как комочек пара, унесенный шальным ветром от
кастрюли с  горячей кашей.    С  заснеженных полей  доносилось мерное шуршание.
Вдруг  снежную  пелену  раздвинуло  нечто  огромное,   безголовое,   с  длинным
хоботом-шлангом   засасывающим с  голодным свистом близлежащий  снежный покров.
«Снегоуборочный комбайн...»  —  вспыхнула в  сознании Михаила сюрреалистическая
мысль. Из оцепенения его вывел голос Занозы:
        —  Кто из вас Проводник?  — Михаил открыл рот,  еще не зная,  заорет от
ужаса или просто ответит:  «Я».  Но его опередили: рядом раздался жуткий вопль,
переполненный первобытной скорбью.  Орал хозяин отеля,  и  вовсе не  по  поводу
мирного чудовища,  убирающего снег.  Михаил лишь  теперь заметил,  что  перенес
через  границу измерений только нижний этаж  драгоценного сооружения.  Фредерик
Афанасьевич, обнаружив пропажу двух других этажей, в шоке потрясения забыл даже
о приближении к отелю неведомого и агрессивного (возможно) монстра. Но выброс в
окружающую среду бурлящих эмоций не ограничился стоном одного Бельмонда.
        — Потрясающе!!!  Это просто потряса-ю-щще!!! — кричал бежевый господин,
указывая на проплывающую мимо,  наподобие дрейфующего архипелага,  громаду. А в
следующий миг господин ринулся вперед — на зверя,  как голодный комар на тучную
корову, вздымая за собой клубы снежной пыли. Петр обернулся к своим людям:
        — Аткин!
        Один  из  бывших заключенных кинулся наперерез фанатику,  но  тот  юрко
увернулся,  достиг  в  три  прыжка  вожделенного страшилища и  хлопнул  его  по
ближайшей необхватной ноге.  Потом он  устремился вдоль зверя по  направлению к
хоботу. Аткин бросился следом, оба скрылись за самодвижущейся тушей.
        - Это что еще за попрыгунчик?  — процедил Петр,  кажется, только теперь
заметивший наличие в  Компании бежевого господина.  —  Ладно,  пусть целуется с
этим носорогом. А нам пора двигаться. 
        — Надо же их подождать, — кивнул Михаил в направлении зверя.
        —  У  нас нет времени!  —  огрызнулся Петр и  обратился к Страннику:  —
Действуй, поехали! Мишка помогай!
        —  Нет.  —  Михаил отрицательно качнул головой Нелегко дался  ему  этот
жест:  тяжелым  пыльным  мешком  давил  на  психику  авторитет  старшего  брата
вынесенный еще из  детства,  когда Петр был для него воплощенным идолом,  живым
своевольным божеством,  а  его приказы типа:  «Мишка,  помогай!»  или:  «Мишка,
сбегай!» воспринимались почти как указания свыше.
        —  Я  вас сюда привел.  И уведу отсюда всех до одного,  — твердо сказал
Михаил и  подавил спазм подкативший к  горлу:  впервые в жизни он решил открыто
противостоять брату и задним умом удивлялся сам себе.
        —  Ладно,   —  неожиданно  легко  согласился  Петр.   -   Пошли  ловить
попрыгунчика.  Обходим носорога двух сторон:  мы с  Риком спереди,  остальные —
тыла.  — Петр упорно величал чудовище «носорогом», хотя никаких рогов на носу —
сиречь на хоботе —  у  зверя не произрастало.    Михаил с  Занозой и  компанией
отправились огибать «носорога» с хвоста,  в то время как Карриган вместе с Илли
просто пошли  рядом  по  ходу  размеренного движения.  На  некотором расстоянии
позади  них  плелся  Бельмонд,  бормоча себе  под  нос  скорбный перечень своих
грандиозных убытке!  И даже впечатляющая поступь чудовища в двух  шагах от него
не в  силах была потрясти воображение  несчастного и отвлечь его от составления
похоронного реестра.
        Услышь сейчас Михаил разговор незнакомки с Карриганом, он наверняка еще
больше запутался бы в своих предположениях относительно этой загадочной пары.
        —  Долго еще мы будем с  ними бегать?  —  говорила Илли спутнику.  —  Я
уверена,  что ты можешь обойтись без Проводника, и Странник тебе тоже не нужен.
Нам  пора  уходить отсюда  и  заняться своими делами!  Ты,  кажется,  собирался
достать для меня хороший корабль?
        —  Все в  свое время,  —  терпеливо отвечал Карриган.  — Это как поток,
которому просто надо отдаться, где каждая мелочь играет определенную роль. Если
начнешь менять обстоятельства,  терять людей,  то  никогда не  найдешь то,  что
ищешь.  А  пока все зависит от  погоды...  —  туманно добавил он  и  поглядел в
небеса, набитые снежными хлопьями.
        Тем временем компания уже пересекла след чудовища в  надежде изловить с
той стороны беглого «попрыгунчика». Белый пух достигал коленей, но преодолевать
его  было не  в  пример легче,  чем обычные сугробы:  здешний снег не  создавал
помехи передвижению, словно был нематериален. И каждый идущий оставлял за собой
длинный извилистый след, словно червяк в спелом яблоке.
        Вскоре они увидели Рика,  бегущего навстречу. Шедший с ними каторжник —
Седой, как прозвал его про себя Михаил за совершенно седые волосы, крикнул:
        — Поймали?
        — Как же,  поймали.  Он наверх полез по хоботу.  Штурман с Аткиным тоже
полезли, теперь его там ловят, а нам ведено внизу обождать.
        Все дружно задрали головы:  холмистая, занесенная сугробами спина зверя
была  по  большей части недоступна для  обозрения наблюдателей снизу.  Вдруг на
один  из  ближних Холмов выскочила тощая  фигура,  плюхнулась на  пятую точку и
поехала  вниз  по   морщинистому  боку.                           Со   словами:
«Опаньки,  сейчас его возьмем!»  —  Рик кинулся к  той ноге зверя,  по  которой
съезжал  натуралист-естествоиспытатель.  Беглец  шлепнулся ничком  и  утонул  в
рассыпчатом покрывале. Рикт поднял его рывком за шиворот:                   
        — Все, гад, отбегался.
        Больше никого наверху видно не  было —  не иначе как погоня заблудилась
там в многочисленных холмах.
        —  Штурман,  мы  его взяли!  —  крикнул Рик на всякий случай,  но спина
оставалась безмолвной.
        Пойманный герой (сегодня уже  дважды герой) гордо повел плечами,  желая
освободиться от  цепкой хватки беглого преступника.  Рик подтолкнул его стволом
«резака»:
        —  Давай прыгай,  попрыгунчик.  Только учти:  шаг  влево,  шаг вправо —
попытка к бегству. 
         «Неплохо для беглого каторжника», — мелькнула  кислая мысль у Михаила.
Бежевый   господин  послушно  двинулся  вперед.   Михаил   отметил  про   себя:
единственное,  что вызывало до сих пор у героя уважение к людям,  было оружие в
их  руках,  но только настоящее,  а  не слепленное из дерьма.  Но даже «резаку»
оказалось не  под  силу заставить его  держать язык за  зубами.  Все  тронулись
обратно в обход самодвижущейся громады.  Михаил торопился больше всех,  так как
тревожился об Илли — а ну как она уже исчезнет вместе с верным Карриганом, пока
они  тут  шарят  по  задворкам?..  Тут-то  пленный и  начал  вещать интонациями
профессора, объявляющего с кафедры о своем великом открытии:
        — Вы только посмотрите на это создание!  Редчайшее существо! Совершенно
новый вид!  Обитающий —  заметьте!  —  не где-то на другой планете,  а у нас на
Земле!  И  питающийся манной!  В полном смысле этого слова!  Настоящей небесной
манной!!!  —  Походя он  зачерпнул на ладонь невесомой массы из сугроба.  —  Вы
думаете,  это снег?..  — И отправил на глазах у слушателей всю пригоршню себе в
рот.  — Это ман-н...  — Лицо его страшно перекосилось, потом сморщилось, словно
он  хватил  разом  пригоршню мексиканского перца.  Он  вцепился обеими руками в
собственное горло, кашляя и отплевываясь.
        — Я так и знал, что не стоит этого делать, — виновато промолвил Заноза.
— Только сказать не успел...
        Его покаянную речь прервал хохот:  заржал Рик,  обнажив до  самых десен
ряд  отменных зубов,  глухо хохотнул Седой и  залилась от  души  звонким смехом
девушка-каторжница.  Вслед за  ними не удержался,  покатился и  Михаил.  Заноза
ухмыльнулся сдержанно,  потом пошире и  в  конце концов присоединился к  общему
хору.
        —  Это же...  манна!  —  выговорил Рик,  пиная сапогом податливую белую
пену.  И  все  закатились с  новой  силой.  Смех  сгладил  ледяные шипы  общего
недоверия,  снял напряжение,  поломал,  шутя, границы, казавшиеся прочными, как
булыжные стены. Словно все они были просто хорошими приятелями, давно знакомыми
друг другу.
        Не смеялся только арестованный:  белый, под Стать своей манне, он топал
молча,  изредка еще отплевываясь с  ненавистью в  несъедобные,  как выяснилось,
сугробы.  Какой  именно оказалась на  вкус  «манна небесная»,  излюбленная пища
богов и пустынных монстров,  так и осталось загадкой — для всех, кроме бежевого
господина. Но он на этот счет не распространялся.
        Заноза  вдруг  резко  остановился и,  оборвав  смех  медленно обернулся
назад: снег, падавший только что отвесно и величаво, позади словно сошел с ума!
Метрах  в  двадцати над  землей  в  эпицентре вьюжного урагана возникало темное
обтекаемое тело, больше всего похожее на летательный аппарат.
        Разбираться было некогда. Михаил пересчета взглядом людей: неподалеку в
сонном оцепенени брел Бельмонд,  перед ним остановились Илли Карриганом,  к ним
почти бегом приближался Петр.
        — Где Аткин? — крикнул ему Михаил.
        — Нету Аткина! Пропал! Засосало! — проорал в ответ Петр. Остальные, все
еще  глядящие  в  небо,  посерели лицами:  рядом  с  катером  в  снежной  маете
формировалась вторая смерчевая воронка.
        —  Похоже,  что у  твоих друзей из  галактическое полиции также имеются
кое-какие возможности,  - заметил Карриган и добавил про себя: — Или мой старый
друг взял их на буксир.                 
        — Странник,  ты где там? — Петр нашел глазами Занозу: — Действуй! Уводи
нас отсюда куда хочешь — хоть к чертовой бабушке, да побыстрей!
        Заноза, пожав плечами, вопросительно взгляну на Михаила — он уже понял,
кто  из   его  новых  знакомых  является  Проводником  и   кому  соответственно
принадлежит в этой компании окончательно слово.
        —  Я  должен убедиться,  что Аткин погиб,  —   заявил Михаил,  по-бычьи
упрямо склоняя голову.  Он не верил Петру и  готов был хоть за ноги вытаскивать
Аткина из аэродинамической трубы-хобота.
        —  Да  ты что,  братец,  совсем охренел?  —  процедил сквозь зубы Петр,
опуская тем временем руку в карман за лазерником.  — Сказано тебе, что его нет,
он давно уже у носорога в брюхе!
        —   Советую  тебе  предъявить  нашему  Проводнику  доказательства,   да
поскорее!  —  проронил свое веское слово Карриган:  второй катер почти завершил
переход в эту реальность,  лишь бушевал еще вьюжный ураган, свидетельствующий о
возмущениях потревоженного им пространства. Рик вскинул резак:
        — Штурман, я их срежу!
        — Не стоит, у них отражающее поле, — предупредил Карриган.
        —  Какие  доказательства?   Где  я  их  ему  возьму?!   —  окончательно
взбеленился Петр, доставая лазерник.
        — Вспори носорогу брюхо, — равнодушно посоветовал Карриган.
        За  пререканиями  они  не  заметили,   что  Михаил  бросился  вслед  за
удаляющимся чудовищем.
        — Черт бы тебя побрал!  — прорычал Петр, кидаясь за братом, остальные к
нему  присоединились.   Стоявший  в  сторонке  Бельмонд,  помявшись  немного  в
размышлениях,  возместят ли  ему явившиеся слуги закона убытки,  если он  прямо
сейчас им  сдастся,  в  конце концов ринулся вслед за разорившей его компанией.
Михаил стал  на  бегу  звать  Аткина,  сложив рупором ладони,  а  из  кармана у
Карригана донеслась трель эгнота.
        — Мишка, кончай бегать! Уходим! — заорал Петр, настигая брата огромными
прыжками. 
        — Все. Допрыгались... — прокомментировал ситуацию Седой.
        «Господи, дай только мне его увидеть, живого или мертвого!» — взмолился
про себя Михаил Летин.  Ну не мог он смыться в  другие миры,  бросив в  пустыне
заведенного им сюда человека,  пусть даже беглого каторжника!  Подобное чувство
ответственности за доверенных ему людей проснулось в нем впервые;  то,  что оно
оказалось сильнее страха перед братом и даже перед погоней, его самого отчаянно
изумляло —  словно бы он смотрел на себя со стороны или из прошлого,  в котором
ему еще никогда ни за кого не приходилось отвечать.
        И тут,  словно по незримому мановению, что-то изменилось в безразличной
до  сих  пор  природе.  Вроде бы  ничего особенного —  просто,  как  сказали бы
синоптики,   возник  ветер.  Но  ощущение  создалось  такое,  будто  вся  масса
застоявшегося воздуха над пустыней сдвинулась и потекла,  постепенно ускоряясь.
Огромные теплые хлопья, так похожие на снежные, понеслись навстречу, стали бить
в  лица,  засыпать  глаза.  Роскошная взбитая  перина,  надежно,  казалось  бы,
покрывавшая  землю,  поднялась  на  воздух,  словно  легкая  пена,  сдунутая  с
грандиозной с пивной кружки.
           Окружающее  исчезло,   утонув  в  сплошном  молочно-белом  коктейле.
Михаил,  повернувшись спиной к ураганному потоку воздушных масс,  закрывал лицо
руками и  высматривал,  не  унесло ли  ненароком Илли (ну и,  разумеется,  всех
остальных).  «Хоть   бы  стихия  создала  в  их  чертовых приборах какие-нибудь
помехи!» — пожелал он про себя. Всевышний, насколько заметил Михаил, стал вроде
бы последнее время прислушиваться к его просьбам.
        —  Чтоб  вам  трам-тарарам,  чтобы всю  вашу гребаную аппаратуру манной
позалепляло!  —  услышал он  поблизости ругательства Петра и  порадовался,  что
опытный штурман тоже находит вероятной такую возможность. Надо было действовать
скорее, пользуясь «благоприятными» погодными условиями.
        Михаил продолжил двигаться по направлению к животному, наперекор стихии
и  практически на ощупь —  надеясь,  что если и не разглядит его,  то наверняка
натолкнется.  Ветер крепчал,  и  гонимая им манна стала подниматься вверх,  все
выше и  выше,  одним слепым безбрежным потоком.  Михаил увидел сначала пористую
поверхность почвы под своими ногами.  Пелена метели взмыла вверх,  и  он  узрел
прямо перед собой —  тут  же  решив,  что  это ему кажется,  —  неохватные ноги
чудовища,  отрывающиеся от земли. Остальное тело гиганта скрывалось в улетающем
пенном  мареве,  лишь  восемь  колонн  прощально  покачивались перед  Михаилом,
уносясь в  неведомые выси.  Михаил и  сам  едва держался на  ногах под  напором
ветра,  но  пока еще оставался на  земле,  в  то время как многотонное (с виду)
чудовище подхватило ураганом, будто причудливый монгольфьер.      
        Но  сам  факт  вознесения моментально отошел на  второй план,  когда он
увидел  впереди  на   земле   лежащее  неподвижным  комом   человеческое  тело.
Принадлежать это бренное тело могло только Аткину, и выглядело оно ужасно: руки
и  ноги вывернуты под неестественными углами,  как у брошенной марионетки,  шея
тоже вывернута, так что лицо упирается носом в спину.
        -- Ну  что,  убедился?..  —  раздался  над  ухом  голос  Петра.  Михаил
остановился.  Подходить ближе не имело смысла:  смерть Аткина была очевидна уже
издали. Бежевый господин позади вскричал торжественно:
        — Улетело!  Нет,  вы видели?!  Это потрясающе!!! Беспримерно!!! Взмыло,
как дирижабль!.. — Его крик как будто бы споткнулся и замер.
        —  Пожевал и выплюнул...  — донесся приглушенный голос Рика.  К Михаилу
успели подтянуться почти все,  но к убитому никто не пошел: зачем? И так видно,
что тот мертв — мертвее некуда.
        Девушка  с  осенними  глазами  щурилась  внимательно на  «зимнее» небо,
схватившись за плечо Петра:  надеяться на то,  что катера-преследователи унесло
ветром, как и сверхлегкого «носорога», к сожалению, не приходилось.
        — Странник,  уходим! — крикнул Петр, преодолевая рев ветра, подошедшему
Занозе.  Тот  молча  кивнул:  чувствовалось,  что  и  ему не  терпится поскорее
убраться из этого «гостеприимного» мира. Михаил еще раз огляделся и спросил:
        — Где Бельмонд?
        —  Ты что?!  Опять?!!  — заорал Петр,  протягивав руки,  чтобы схватить
брата за грудки, но семейньм разборки остановили слова Рика:
        —  Да  вон  он  плетется!   —  Все  обернулись:   Фредерик  Афанасьевич
действительно появился на  ближнем горизонте,  но только не плелся,  а  летел к
своим разорителям, можно сказать, на всех парусах, хотя против ветра.
        —  Ты уводи,  а я буду показывать дорогу!  — крикнул Заноза Михаилу.  —
Сумеешь?
        Михаил только кивнул:  именно в  этот момент из небесной каши вынырнули
совсем  близко два  вражеских катера.  И  почти  одновременно с  их  появлением
воздушный поток,  давно уже  сорвавшийся с  тормозов,  увеличил скорость своего
движения на несколько баллов.
        Впервые  в  реальной жизни  (в  отличие  от  жизни  виртуальной) Михаил
ощутил, что земля отпускает его в самостоятельный полет, то есть сама улетает у
него  из-под  ног,  давая при  этом  залихватский боковой крен.  Михаил получил
возможность насладиться радостью свободного полета,  а вокруг него наслаждались
той же радостью еще восемь человек, и в их числе любимая Михаилом девушка.
        Потеряв точку  опоры,  то  есть  оказавшись практически в  невесомости,
Михаил поначалу растерялся. Но ненадолго. Потом он вновь ощутил ответственность
за  порхающих рядом  людей.  Будет  ли  ему  помогать Странник,  уже  не  имело
значения:  единственным пылающим словом вспыхнуло в  мозгу  главное:  «Увести!»
Михаил даже не  удосужился отыскать в  полете глазами вражеские катера.  Приняв
решение,  он просто крепко зажмурился и в наступившей темноте окликнул мысленно
ту свою другую,  новую ипостась.  И  вновь ощутил перед собой дорогу,  хотя его
ноги на самом деле были лишены опоры.
        Для него не существовало уже ничего реальнее этой дороги. Возможно, так
оно и было,  и перед ним в моменты перехода представала единственная подлинная,
базовая реальность —  не  зря же  Странники называли миры «декорациями».  Он не
видел теперь своих спутников — кругом был только мерцающий туман,  подступающий
к  дороге.  «Потерял!»  —  пискнул испуганно в глубине старый Михаил Летин,  но
новорожденный Проводник тут же взял инициативу в свои крепкие руки: его не надо
было учить искусству перехода в  иные реальности,  как только что вылупившемуся
утенку не нужны уроки плавания.
        Проводник закинул мысленную сеть,  охватив.  всех,  кого хотел увести с
собой,  и тут же почувствовал их живую энергетическую тяжесть. В то же время он
ощутил,  что  сеть стала вдруг значительно легче —  Карриган был тут как тут со
своей бескорыстной помощью.
        Михаил тронулся вперед и ощутил присутствие где-то рядом Странника: его
воля обозначалась легким подталкиванием с дороги куда-то вправо.  Поглядев в ту
сторону,   он  заметил  убегающую  от  основного  пути  узенькую  тропку,  едва
различимую в  тумане по  желтоватому отсвету,  словно просыпалась из  дырочки в
заплечном мешке у странствующего ангела солнечная пыль.
        Михаил свернул на эту золотую тропинку, и нажим чужой воли исчез. Когда
тропинка  разветвилась надвое.  Странник вновь  дал  о  себе  знать,  направляя
вправо.  Дальше тропка петляла,  расходилась,  пересекалась с другими, и каждый
раз  Странник  помогал  Проводнику  выбирать  направление.  Если  Михаил  хотел
остановиться, незримый попутчик не позволял, мягко толкая между лопаток — рано,
мол,  пока иди дальше.  Странник словно подгонял,  поторапливал, заставляя идти
быстрее.  Михаил подчинялся, как вдруг тропинка, выбегающая из тумана прямо ему
под ноги,  свернула влево и внезапно оборвалась вниз, как ручеек, срывающийся в
пропасть с отвесной скалы.
        Михаил  не  успел  вовремя  остановиться и  шагнул  в  пустоту.  Лететь
пришлось не  так  уж  и  долго —  секунды три-четыре,  но  весь букет ощущений,
связанных с  падением в  пропасть немереной глубины,  он  за это время пережить
успел.
        Потом он грянулся спиной на что-то относительно мягкое — по сравнению с
дном пропасти,  — от удара глаза его сами собой распахнулись.  Первое,  что они
увидели, было серое небо, и на его фоне — голые ветви дерева.
        «Свалился с  дуба...»  —  поставил  он  сам  себе  мысленный диагноз  с
апломбом бывалого санитара.  Сел и огляделся,  затем медленно встал, не в силах
осознать  увиденное  и   привести  его  в  соответствие  со  стандартами  своих
представлений о пространстве,  времени,  а также об их гибриде,  так называемом
пространстве-времени.
        На  небольшом участке земли рос  редкий лиственный лесок (без признаков
листьев),  между деревьями были  раскиданы его  попутчики:  большинство из  них
сидели или все еще лежали, но кое-кто уже начал подниматься на ноги.
        За  пределами лесного «пятачка» со  всех  сторон  плавало в  беспорядке
нечто,  напоминающее неровные вырезки  из  цветных открыток,  перемешанные безо
всякой системы и  смысла.  Каждая «картинка» была живой и  объемной:  небольшой
треугольничек  напротив  Михаила  был   полон   трепещущей  зеленой  листвой  и
захлебывался  игрой   светотени;   справа   в   неровном   квадрате  плескались
переливчатые морские  волны,  отбрасывая  солнечные  блики  сюда,  в  костлявый
осенний лесок.  Рядом находилась картинка с фасадом полуразрушенного здания,  и
ветер гнал  пыль по  растрескавшейся мостовой.  Большинство фрагментов казались
непонятными,  как кусочки полотен,  вырванные из  плоти больших картин змеились
только загадочные линии и играли живые краски. В одном месте царил непроглядный
мрак,  бездонный и  словно бы  полный содержания и  этот отрезок походил больше
всего на большую раскоряченную кляксу. 
        Михаил Летин,  законченный виртуалыцик и  сюрреалист,  ко всему прочему
еще  и  Проводник,  сделал  предположение,  что  вокруг приютившего их  лесного
островка плавают большие и маленькие обрывки самых разных реальностей. Да и сам
островок пасмурной осени, куда они только что свалились, походил на точно такой
же  самостоятельный  фрагмент,  «вырезанный»  сверхъестественными ножницами  из
какого-то неведомого мира.
        — Эй,  Проводники,  куда это вы нас закинули? — подал голос Петр Летин,
удивленно обозревая дрейфующий со всех сторон пространственный коктейль.
        —  Это  Окраинное Месиво,  —  откликнулся сидящий на  земле под деревом
Заноза.  — На всем перекрестке не найти лучшего места,  чтобы спрятаться.  Хотя
здесь и небезопасно. — Он вскочил и сделал широкий жест рукой.    
        — Ну, выбирайте.
        — Что мы должны выбирать?  — тупо спросил к Петр. Ему ответил Карриган,
успевший только что  помочь встать на  ноги обеим дамам.  «Эх,  мне бы  первому
догадаться  подать  ей  руку...»  —  подосадовал  к  мысленно  Михаил  на  свою
несообразительность.    — Если я не ошибаюсь, мы можем выбрать любую картину из
этой галереи.  И шагнуть в нее,  как в и детской сказке.  Не желаете, например,
искупаться?    
        Осклабившись,  Карриган кивнул в  сторону морского пейзажа,  способного
заставить любого  мариниста (вплоть до  великого Бодо  Паркокри,  про  которого
говорили,  что волны на  его картинах так и  плещутся) застрелиться от сознания
собственной профнепригодности.
        —  Боже  мой,  где  я...  Помогите...  Полное нарушение всех физических
законов...  —  раздалось откуда-то сверху сбивчивое бормотание.  Подняв головы,
они  обнаружили барахтающуюся фигуру,  распятую в  кроне  одного из  окружающих
деревьев.
        — И этот здесь, — недовольно буркнул Петр.
        —  Ишь куда запрыгнул,  Попрыгунчик.  —  Рик оценивающе смерил взглядом
высоту дерева и  заявил:  —  Как хотите,  а  я за ним не полезу.  Хватит одного
Аткина.
        Героический бежевый господин, за которым начало уже закрепляться отнюдь
не  героическое прозвище  Попрыгунчик,  трепыхался  в  ветвях,  словно  муха  в
паутине,  и  физические законы были для  него нарушены куда изрядней,  чем  для
остальных.  Даже  тучный Фредди Бельмонд сидел  неподалеку целый и  невредимый,
ошарашенно держась одной  рукой за  голову,  а  другой за  челюсть,  утопшую от
удивления в шейных жировых складках.
        —  Сейчас я  его выручу,  —  улыбнулся Странник и  направился к дереву,
содрогающемуся от трепыханий свалившегося на него с  неба неуемного злосчастья.
Заноза положил ладонь на ствол,  закрыл глаза,  и ветки наверху под неудачником
стали  гнуться,  как  резиновые.  Господин  начал  довольно быстро  падать  из,
наподобие  перезрелого фрукта,  хотя  очертаниями напоминал скорее  несъедобный
корнеплод.
        Петр сплюнул и вновь обернулся на море, на лицо его отразилось короткое
раздумье.
        — Купаться нам сейчас некогда,  — заявил наконец он. — А вот как в этой
галерее насчет пожрать? — Вся его бригада при этом замечании заметно навострила
уши.
        — Думаю, что и за этим дело не станет, — обнадежил их Карриган.
        Попрыгунчик к этому времени уже достиг твердой почвы и с помощью Занозы
делал  попытки утвердиться на  ногах.  Лицо  его  приобрело несколько царапин в
дополнение к коронному синяку.
        —  Оставить бы эту заразу на дереве висеть вместо пугала,  — высказался
Рик, плотоядно щурясь на невезучего героя. — Одни неприятности от него.
        —  Здесь имеются неприятности и посерьезней,  — тихо произнес Карриган,
глядя  нахмурившись  на  черное  пятно,   медленно  пульсирующее  среди  прочих
«картин».                                
        —  Что это еще за дыра с  неприятностями,  как будто нам своих мало?  —
спросил Петр,  но подошедший в  этот момент Заноза переключил общее внимание на
более актуальную для всех тему:
        — Как вы насчет того, чтобы подкрепиться?  Ь спросил он. — У меня так с
утра крошки во рту
         было.    
        — Мы бы не прочь,  только что-то среди этих картин не видно натюрморта,
— подала голос девушка-каторжница,  кажется, в первый раз с тех пор, как Михаил
ее увидел. Голос у нее был высокий и мелодичный. — Может быть, ты покажешь?  
        И  она  долго  поглядела на  Занозу  своими бархатными глазами.  Заноза
улыбнулся:                
        — Пошли, сейчас организуем!    
        Михаил невольно покосился на Илли:  хоть она держалась возле Карригана,
но  была по  отношению к  нему подчеркнуто холодна,  так что Михаил мог покойно
продолжать  тешить  себя  совершенно  безосновательными надеждами.  К  компании
примкнул постанывающий Бельмонд, кое-как приладивший «же на место свою челюсть.
        Только они  тронулись за  Странником,  как своеобразная местная «черная
дыра»,  временно позабытая всеми,  дала  о  себе знать:  с  ее  стороны донесся
громкий  неаппетитный  звук,  смахивающий  на  утробную  отрыжку  обожравшегося
людоеда.
        Все   обернулись,   Михаил  при  этом  задел  Рика,   инстинктивно  уже
вскинувшего ствол.  Стоило Рику в  этот момент нажать на гашетку — и только что
начавшейся  карьере  Проводника  был  бы  обеспечен  бесславный конец.  Но  Рик
оказался бойцом с  крепкими нервами запредельного разведчика:  легким движением
локтя он  отпихнул Михаила,  и  тот  улетел в  сторону,  сбив  по  пути  с  ног
Попрыгунчика,  свою  прекрасную  незнакомку  и  здорово  ушибив  себе  плечо  о
Карригана.  Потом  он  грянулся спиной о  древесный ствол и  только тут  увидел
причину безобразного звука —  также в  достаточной мере безобразную,  но все же
гораздо симпатичнее того,  что  успело нарисовать его  богатое воображение пару
мгновений назад при звуке чудовищной отрыжки.
        От  «кляксы» по направлению к  ним катился большой ком грязного тряпья.
Плотный такой комок,  Увязанный обитателями «кляксы» не  иначе как  для сдачи в
утильсырье.  Тряпичный  колобок  быстро  приближался,  ловко  огибая  пеньки  и
деревья,  — его Целью явно была их небольшая компания.  Выглядел он безопасным,
но даже Заноза положил руку на карабин, бормоча под нос:
        —  Никогда не  знаешь,  чего ждать из  Кляксы.  Темное место.  Черт его
разберет...  — В это время колобок остановился и развернулся, обретя пародийные
очертания  женской  фигуры  —  бесформенной неуклюжей.  Одутловатое  лицо  было
покрыто волнами морщин —  как будто бы время,  накатываясь а него раз за разом,
словно  прибой на  песчаный пляж  уложило кожу  лба  и  щек  мягкими извилистым
складками.  Посреди складок торчал одиноким утесиком крючковатый совиный нос, а
вот глаза были совсем не  совиными —  маленькими и  очень светлыми,  совсем как
драгоценные камешки в измятое комке теста.
        «Настоящая ведьма!» — потрясение подумал Михаил, в то время как старуха
засеменила по  правлению к  ним.  Почему-то Михаил сразу подумал,  что ей нужна
Илли.  Он торопливо вскочил,  и ему на ногу опустилась пудовая наковальня — так
ему  сначала  показалось,  —  оказавшаяся ступней Карригана.  Михаил  попытался
высвободить ног но  этот нахал утвердился на ней нерушимым постаментом и  делал
вид,  что ничего не замечает. А ведьма тем временем шустро приближалась к Илли,
несмотря на свои неуклюжие габариты. Михаил оказался в капкане, но остальные-то
были свободны —  и Заноза, и Петр уже шагнули наперерез старухе.    
        — Стоять,  — уронил Карриган.  Слишком много  уверенности содержалось в
его  голосе —  уверенности,  спокойствия и  силы,  так  что  даже Петр невольно
подчинился. Тут старуха заговорила тихо, обращаясь к одной только Илли, все еще
сидевшей на  с  земле,  словно никого больше не  было в  этом лесу,   никогда и
никого здесь не  было,  кроме нее и  девушки.  И  уже не воля Карригана,  а  ее
удивительный и  голос  заворожил всех,  заставляя оставаться на  месте -  такой
сокровенно-знакомый  и   давно  забытый,   пришедший  из   далекого  детства  —
нереального,  придуманного  сказочниками и  все  же  теплящегося  у  каждого  в
укромном уголке сердца:  с  потрескиванием домашнего очага,  с ароматом румяных
пирожков, вьюгой за окнами и бабушкиными сказками на ночь.
        — Издалека пришла деточка, ох издалека, а я тебя услышала. Ты не бойся,
это только я  слышу,  мало таких,  как мы,  осталось,  да почитай и нет совсем.
Трудно тебе,  ласточка,  еще труднее будет,  а  я помогу — дам тебе кое-что.  В
кулачке сожмешь,  и  будет тебе помощь.  Ты верь бабке,  мало нас,  а все равно
поможем, советом аль еще чем, там видно будет...
        Илли уставилась на старуху широко открытыми глазами, а та, наклонившись
и все еще бормоча, что-то ей протягивала. Илли медленно подняла руку навстречу,
узкая белая ручка встретилась с  корявой старческой,  и  в раскрытую ладонь лег
небольшой предмет на ремешке — что-то вроде языческого амулета. Затем старуха —
натуральная с  виду ведьма,  но почему-то с  голосом доброй феи — отвернулась и
пошла, переваливаясь, обратно — в ту же сторону, откуда пожаловала.
        — Все поможем... — донеслось от нее напоследок.
        — Что за помощь-то,  мать,  пирогами или,  может, оружием? — крикнул ей
вслед Петр.  Тут  старуха присела,  и  вот  уже  вновь ком растрепанного тряпья
катится назад к «черной дыре», огибая стволы и подскакивая на кочках.
        Илли поднялась,  разглядывая подарок.  - Ты поосторожнее с этим, на шею
лучше не вешай, — посоветовал ей Странник. Петр внимательно разглядывал девушку
в поисках каких-то не замеченных им ранее достоинств.  Михаила все произошедшее
лишь укрепило в  убеждении,  что попутчики им попались более чем загадочные,  и
имперские  спецслужбы  заинтересовались ими  явно  неспроста.  Еще  он  обратил
внимание, что говорила-то бабка по-русски, и все-таки девушка ее поняла. Что-то
здесь было не так,  какая-то закавыка с  языками,  и  ни при чем тут это «общее
ментальное пространство».  «Спросить бы  у  Занозы,  да  пока  вроде как-то  не
время».
        Свернутая в комок бабка докатилась до края леса, в последний раз высоко
подпрыгнула и  исчезла в  «дыре»  с  глухим  чавком,  словно  ахнул  в  трясину
увесистый булыжник.
        —  Какая-то  ерунда,  абстракция,  нонсенс...  —  забубнил себе под нос
Попрыгунчик,  только теперь поднимаясь с  земли.  «Да,  это  тебе не  цветастый
Айрап,  и  не Беблер,  и  даже не Урюпинск с его террариумом.  Будет теперь чем
девушек  заезжих потрясать,  когда  домой  вернешься»,  —  отвел  мысленно душу
Михаил. Петр бросил ломать голову над происшествием и обратился к Страннику:
        —  Ладно.  Показывай,  где  в  этой картинной галерее продовольственный
склад.  А то вон девушка  сейчас тебя слопает,  гляди, какими голодными глазами
смотрит! А, Рейчел? — И он резко притянул  себе девушку, явно готовую повиснуть
на Занозе. Тот огляделся — живые картины успели уже слегка  сместиться, и волны
плескались теперь значительно правее, чем раньше.
        - Ты  что,  рыбачить собираешься?  —  поинтересовался Петр.  Странник в
ответ ухмыльнулся:
        — Можно и порыбачить,  рыбка там водится. Только наживка нужна большая:
рыба крупная, голодная.
        —  А мы Попрыгунчика наживим,  он у нас любит экзотическую живность,  —
внес предложение Рик.
        — Да нет, — возразил Седой, — лучше толстяка, да этого сразу клюнет!
        Оба  кандидата на  наживку занервничали —  охочей  до  рыбки  каторжной
команде удалось немного расшевелить своими веселыми шутками эту невезучую пару.
Тем временем выяснилось,  что направляются они вовсе не на рыбную ловлю:  выйдя
на окраину леса.  Странник миновал морской пейзаж и подошел к следующей картине
—  мрачноватому полотну с  полуразрушенным зданием.  Сейчас  уровень мостовой в
картине лежал значительно ниже уровня здешней почвы.
        — Сюда,  — бросил через плечо Странник, прыгая с мягкой лесной почвы на
потрескавшийся асфальт.  Затем  обернулся  и  протянул  галантно  руку  Рейчел.
«Странная картина, — подумал Михаил. — Стоит человек в одном мире и протягивает
руку человеку в другом. Что их разделяет-то? Да как будто бы ничего...»
        Рейчел не  преминула воспользоваться предложенной ей  помощью:  она  не
просто спрыгнула,  а упала вниз прямо Занозе в руки. Михаил представил невольно
себя на месте Странника, но только с другой попутчицей на шее и, забыв тут же о
неуловимой грани между мирами,  так ее  и  не  уловив,  моментально оказался на
мостовой,  но опоздал: вездесущий Карриган уже снимал сверху Илли, подхватив ее
за талию. Пока остальные сыпались со всех сторон вниз, Михаил ревниво наблюдал,
как  Карриган медленно ставит девушку на  землю,  глядя при этом ей  в  глаза с
однозначно  голодным  выражением.  Голод,  понятно,  не  тетка,  Михаил  и  сам
проголодался,  но зачем под это дело девушек глазами поедать?  «Вот сволочь, на
глазах ведь девчонку охмуряет!» — яростно подумал Михаил, понятия не имевший об
истинных  взаимоотношениях  этой  пары,  но  предпочитавший  считать  их  чисто
деловыми. Однако Илли, едва встав на ноги, тут же пролила лекарственный бальзам
на  свежие раны тайного ревнивца -  она оттолкнула Карригана и  сердито от него
отвернулась.
        «Так-то!  Знай  наших!  Не  распускай руки!»  —  победно подумал Михаил
Летин,   окидывая  наконец-то  взглядом  ближайшие  окрестности.  Ничего  особо
впечатляющего,   кроме  нового  пространственного  Эрмитажа,   развешенного  по
периметру. Черная «клякса» никуда не делась, она имелась и здесь.
        Нечто подобное они уже видели,  вот только ничего съедобного поблизости
по-прежнему  не   наблюдалось.   Единственное  здание  на   этом  отрезке  было
полуразрушено и едва сохранилось до уровня второго этажа — вряд ли оно являлось
продовольственным складом.
        — Хорош натюрморт для скыпских камнеедов, — проворчал Петр. — Ну и куда
теперь? 
        Заноза отделил себя  от  пылких девичьих объята  и  направился в  обход
этой груды кирпичей,  непонятно как еще держащихся друг за дружку. Вся компания
потянулась за ним следом. За поворотом  часть стены давно обвалилась, через эту
брешь 3аноза,  а вслед за ним и небольшой отряд вступил в зал без потолка — его
с  успехом заменяло бесцветное небо.  Похоже,  здесь раньше было кафе или  бар:
столиков не сохранилось,  но у  дальней стены располагалась стойка,  а за ней —
полки,  тесно уставленные и коробками,  банками и бутылками.  Возможно, что все
это было не первой свежести, но голодная команда устремилась через зал на штурм
стойки — не хватало только общего крика «Ура!».
        Рик с  Седым перескочили через стойку первыми.  Седой приземлился с той
стороны удачно,  а Рику не повезло — он наткнулся на что-то, лежащее на полу за
стойкой,  едва не упал,  медленно выпрямился и, глядя себе под ноги, раздельно,
как прилежный ученик на  уроке,  произнес непечатное ругательство.  Седой,  уже
запустивший руки  в  полки,  тоже  мельком глянул вниз и  моментально позабыл о
расставленных перед ним в изобилии продовольственных товарах.
        — О дьявол!..
        —  Что там?  — спросил Петр,  перегибаясь через прилавок.  Посмотрел и,
помолчав мгновение, прокомментировал: —Да... Красиво...
        Михаил тоже  хотел  взглянуть,  что  там  нашлось такого красивого,  но
Заноза,  застонав сквозь зубы, оттолкнул его, перемахнул за стойку и присел там
перед чем-то на корточки.  И тогда уже все,  кто находился поблизости — Рейчел,
Бельмонд и Попрыгунчик,  — шагнули к прилавку и стали, перегибаясь, заглядывать
вниз.  Михаил тоже посмотрел,  на  несколько мгновений оцепенел в  шоке,  потом
отпрянул. К прилавку как раз подошли Илли с Карриганом.
        —  Не давай ей туда смотреть!..  —  выговорил Ми-таил и  пошатнулся,  с
трудом одолевая приступ тошноты.  А ведь то, что лежало за стойкой, он видел не
полностью —  часть  загораживал склонившийся Странник.  Но  и  этого  оказалось
вполне довольно:  Михаилу еще не доводилось видеть убитых девушек,  тем более —
убитых  настолько  зверски:   тело,  лежавшее  позади  стойки,  было  изорвано,
растерзано, словно его месили огромными когтистыми лапами, вырывая целые куски,
или же рвали зубами.
        Позади рухнуло что-то тяжелое. Потом, пихнув Михаила, пронесся к выходу
Попрыгунчик,  закрывая отчаянно рот руками.  Михаил вспомнил, что бежевый герой
успел сегодня поужинать в  баре с  его девушкой —  даже в этом ему,  как теперь
выяснялось,  не повезло.  «Хорошо,  что я  не успел»,  — в каком-то замогильном
оцепенении подумал Михаил.
        Карриган взял Илли за плечи и развернул назад,  сам же прошел к стойке.
«Любопытство не порок...»
        — Надо ее отсюда вынести,  — сказал позади Петр.  — Рейч,  отыщи-ка, во
что завернуть...     
        Михаил наконец нашел в  себе  силы  обернуться Петр сидел на  прилавке,
свесив ноги,  неподалеку of  него  на  полу  лежал в  обмороке Фредди Бельмонд.
Рейчел направлялась к двери, расположенной за стойкой в углу.
        —  Ее нельзя отсюда выносить,  — сказал Странник.  — Надо положить ее в
заднем помещении.
        — Поступай как хочешь, — без выражения ответил Петр. — Я в ваши здешние
дела не лезу.  —  Из-за двери появилась Рейчел с белой материей в руках — то ли
скатертью, то ли занавеской. Пройдя мимо Михаила, она бросила ее на прилавок.
        Странник с Риком стали заворачивать тело.  Михаил подошел к Бельмонду —
необходимо  было  сейчас  что-то  делать,  все  равно  что,  лишь  бы  сбросить
оцепенение,  не  думать о  том ужасе,  что лежит за  стойкой.  Он  наклонился и
похлопал Фредди по щекам.  Тот слабо шевельнулся и  приоткрыл глаз Михаил помог
ему сесть — санитарная работа грозила перерасти в его основное занятие. «Пойти,
что л  Попрыгунчика заодно откачать?»  — тускло подумал Михаил,  махнул рукой и
опустился на пол рядом с Бельмондом.
        - Ты ее знал? — спросил Рик у Занозы с ноткой грубоватого сочувствия. 
        — Да. Это Скалди, — ответил Заноза. — Пошли.  
        Они подняли с двух сторон тело:  белая материя уже насквозь пропиталась
кровью.
        — Кто ее так?..      
        —  Нечисть из  Кляксы.  Хорошо,  что не  утащили ее  отсюда,  —  сказал
Странник.
        —  Да  какая  ей  теперь  разница,  —  заметил  Рик,  пятясь  спиной  в
направлении двери.
        — Какая разница?.. — переспросил Заноза удивленно.
        И тут с улицы послышались тяжелые шаги, словно иллюстрация к последнему
разговору:  чудовище возвращается к месту преступления,  чтобы забрать добычу и
уволочь ее  в  свое  логово.  Михаил,  осененный этим  леденящим душу  образом,
молниеносно вскочил,  Петр  и  Седой  почти одновременно оказались с  оружием в
руках, направленным на вход.
        На  пороге  вместо  ожидаемого кровожадного монстра  возникла  знакомая
фигура  в  бежевом  костюме,  напоминающая  чем-то  пожухлый  лист,  не  вполне
устойчивая и  с  заметной прозеленью в лице.  Зайдя в помещение,  фигура тут же
расслабленно опустилась на пол возле ближайшей стеночки.
        Петр сплюнул, убирая лазерник.
        — В следующий раз я его точно подрежу, — пообещал Рик, перекидывая свой
РП обратно за спину.
        Пока они выносили тело,  Рейчел принялась выставлять с  полок продукты,
рассматривая приглянувшиеся этикетки. Одну бутылку она перебросила Петру, он ее
вскрыл  и   жадно  прилип  к  горлышку.   Хладнокровию  Рейчел  можно  было  бы
позавидовать,  однако Михаилу она была в этот момент приятна до презрения. Хотя
он  и  понимал —  смерть  для  нее  была  явлением привычным и  обыденным вроде
увольнения кого-то со службы.  А  эта уволенная из жизни девушка к тому же была
ей  незнакома...  «Не тебе ее  судить.  Равнодушие могло быть для этой девчонки
единственным средством,  чтобы не сойти с ума.  Не ее вина,  что постепенно оно
стал для нее нормой жизни...»                     
        Все  молча  наблюдали  за   действиями  Рейчел,   в   торопясь  к   ней
присоединяться:  большинству  совсем  расхотелось есть  (Попрыгунчику уж  точно
расхотелось).  Тем  временем  Петр  совмещал  приятное с  полезным:  запрокинув
голову,  он поглощал содержимое бутылки, одновременно окидывая взгляде небеса —
благо никакой потолок ему в этом мешал. Оторвавшись от горлышка, Петр сказал:
        —  По-моему,  снаружи вечереет.  Самое  время  ужинать,  а  потом можно
отдохнуть. Ночевать будем здесь. Серега, разводи костер.
        — Где? — спросил каторжник, которого Михаил нарек про себя Седым.
        — На полу, где же еще!
        Седой кивнул и  направился в  центр маленького зала,  копаясь на ходу в
подсумке.  В это время вернулись Рик с Занозой, Рик на ходу вытирал мокрые руки
о  тряпицу  —  он  явно  обнаружил в  подсобке  водопровод (возможно,  также  и
канализацию). Петр потянулся к горе упаковок:
        — Хорош глазеть, бойцы! Разбирай, а то не достанется!
        Пожалуй,  их  манера  поведения —  вести  себя  так,  будто  ничего  не
случилось,  —  вносила некоторую разрядку:  все стали подтягиваться к  стойке и
разбирать продукты.  Попрыгунчик снялся с насиженного места и, подойдя нарочито
крепким шагом, решительно обзавелся бутылкой. Карриган взял две банки консервов
— для себя и для Илли,  подцепил что-то съедобное Странник,  и даже Бельмонд, с
кряхтением поднявшись с пола, разжился внушительных размеров коробкой.
        Рейчел спросила что-то  у  Рика  и,  выслушав ответ  скрылась в  заднем
помещении, куда только что вынесли труп. Михаил окончательно уверился в наличии
где-то там санузла. От мысли, что рано или поздно им придется пользоваться, его
прошиб холодный пот.  Хорошо,  что  пока не  хотелось,  как и  вообще ничего не
хотелось после увиденного, даже в какой-то мере — жить.
        Машинально, даже не глядя, он все же взял какую-то банку, наблюдая в то
же  время за  действиями Сереги:  тот положил на пол в  центре зала небольшой —
величиной с  ладонь — металлический диск,  активизировал его и отступил на пару
шагов.  Вокруг диска стали вспыхивать редкие золотые искорки —  загораясь,  они
начинали веселую пляску в  пределах невидимой полусферы.  Искр  становилось все
больше,  вскоре уже  целый рой  отплясывал посреди зала  дикую джигу влюбленных
светлячков,  и  к  ним  присоединялись все  новые.  В  какой-то  неуловимый миг
отдельные блики  слились воедино,  заполыхали радостно,  воплотившись настоящим
живым огнем.
        «Энергоконцентратор»,  —  подумал Михаил,  видевший уже это новшество в
туристической  рекламе:   «Одноразовая  энергетическая  батарея,  стопроцентный
заменитель   костра,    без   дыма   и   запаха,    позволяющий   сохранить   в
неприкосновенности девственную природу земных лесов!»
        Небо над их головами действительно быстро темнело. «Странно, что в этих
обрезках реальностей день продолжает сменять ночь»,  —  думал Михаил  наблюдая,
как к  огню подошла Илли и присела возле него на корточки,  глядя на пламя так,
словно повстречала в  чужом и  враждебном ей мире единственное родное существо.
Михаила тоже неудержимо потянуло к  огню,  да  и  остальная компания уже начала
группироваться вокруг источника тепла и  света.  Петр  послал Седого дежурить у
входа,  остальные расселись на полу вокруг огня и принялись ужинать.  Вернулась
Рейчел, заметно посвежевшая. «Умылась она там, что ли?»
        — Откуда здесь берутся продукты?  — спросила Рейчел,  устраиваясь рядом
со Странником.  То ли она всерьез положила на Занозу глаз, или же — что Михаилу
показалось более  вероятным —  просто забавлялась от  скуки  (хотя какая там  к
чертовой матери скука,  о  скуке он  скоро будет мечтать,  как  дитя о  любимой
тянучке).                           
        —  А кто его знает,  откуда они здесь берутся,  -  ответил Странник.  —
Появляются постоянно на  полках,  словно  кто-то  их  туда  ставит —  иной  раз
возьмешь бутылку, не успеешь отвернуться, а там уже новая стоит.
        Только  теперь  Михаил  с  удивлением осмотрел  доставшуюся ему  банку,
отогнул припаянный сбоку  маленький держатель с  ложкой.  По  картинке судя,  в
банке было заперто что-то рыбное.  «Откуда ты,  морской продукт?..» По надписям
(заковыристая вязь) продукт был из мест, имеющих общую ментальность с Арабскими
Эмиратами.  «Магазинчик-самобранка,  последнее слово  параллельной техники!»  —
состряпалась моментально в мозгу у Михаила привычная рекламная мысль.
        Следующий вопрос Занозе отважился задать,  как это ни  странно,  Фредди
Бельмонд.
        — А эта девушка...  Бедняжка...  — судорожно вздохнул он,  опуская свою
коробку. — Почему она здесь... Оказалась?..
        Насколько Михаил знал хозяина «Горного орла»,  к  девушкам из персонала
он  всегда относился трепетно,  безо всяких там  интимных поползновений,  можно
сказать — по-отцовски.
        —  Скалди?  Она давно здесь живет.  Ждет своего жениха —  Бола Бродягу.
Болу здорово не повезло: год назад он попал в Лапшерезку, и его там нашинковало
в настоящий винегрет...
        —  Куда-куда  он  попал?  —  переспросила Рейчел,  игриво прислоняясь к
Страннику плечом.
        — В Лапшерезку. По легенде это то самое место, где нарезалось Окраинное
Месиво, вот только никто не знает, как туда попасть. А Бродяга всегда хвастался
— нет,  мол, для него на Перекрестке нехоженых мест. Словом, уж не знаю как, но
побывал он однажды в Лапшерезке и вернулся оттуда не целым, а нарезанным, вроде
салата —  все части присутствуют,  но вперемешку и  каждая как бы сама по себе.
Вот он и отправился бродить по Перекрестку в поисках спасения от этой напасти.
        —  Но  как же  можно?..  —  возмутился Бельмонд.  —  Как он  мог ее тут
бросить?  Здесь ведь так опасно,  а она одна...  Была... — В рассказе Странника
Бельмонда больше всего поразил тот  факт,  что нашинкованный Бол Бродяга бросил
свою девушку.
        - Когда Бол уходил,  здесь все было по-другому: Клякса тогда еще только
начинала проклевываться.   Месиве тогда жизнь кипела,  можно было  неделями тут
пропадать, многие здесь постоянно жили. Теперь почти никого не осталось.
        —  А  почему  же  она  не  ушла?..  —  продолжал допытываться Бельмонд.
Странник поднял на толстяка глаза, дернул плечом:
        — Она ждет Бола. Любого. И ничего с этим не поделаешь. Скалди вообще-то
отчаянная девчонка, может за себя постоять. Нечасто с ней такое случается...
        —  Нечасто?..  —  переспросил Бельмонд.  — Вы хотите сказать,  что ее и
раньше ранили, а вот теперь...
        — Нечисть распоясалась, — продолжал Заноза. — Здесь стало по-настоящему
опасно,  даже для Странников. Ей пора уходить отсюда, иначе в следующий раз они
ее  утащат...  —  После этих  слов кругом воцарилась почти что  мертвая тишина,
нарушаемая  только  приглушенным бульканьем:  это  толстокожий Карриган  глотал
что-то  из  бутылки.  Остальные слушатели позабыли глотать что бы  то ни было и
уставились на  Странника,  как белые медведи на крокодила,  выловленного только
что в ледяной проруби.
        — В следующий раз?..  — переспросил Петр. — Ты что, хочешь сказать, что
у нее еще может быть какой-то «следующий раз»?
           — Может,  но я надеюсь,  что такого с ней больше не случится. Смерть
всегда остается смертью,  и  для   Странника это  тоже малоприятно,  —  ответил
Заноза.  А потом рассказал им,  чем Странники отличаются от простых смертных, и
пообещал познакомить  их завтра утром со Скалди,  если,  конечно,  они до этого
утра доживут.
        — Здесь становится с каждым днем все опаснее,  — пояснил он, — особенно
для простых людей  из декораций.
        —  Ничего,  парень,  и нас не так-то просто укокошить,  — подмигнул ему
Петр.  —  Эти твари еще не имели дела с настоящими смертными,  которым есть что
терять.  А тогда им любая декорация с овчинку покажется! Они у меня свою Кляксу
сами с той стороны заштопают!
        Странник только недоверчиво усмехнулся.
        —  Значит,  вы  утверждаете,  что  эта  убитая девушка проснется завтра
утром? Как ни в чем не бывало?.. — обрел вдруг дар речи Попрыгунчик, и сразу же
его разразил словесный понос:  —  Но как это возможно?  Этого же не может быть!
Что это за место? Где мы находимся, в конце концов? И что здесь происходит?.. —
У бедняги вконец не выдержали нервы, да и немудрено: сменяющиеся миры, летающие
снегоуборочные монстры,  небесная манна (она  же  отрава),  пережеванный Аткин,
пространственное месиво  и  в  довершение  всего  —  мертвая  девушка,  которая
собирается проснуться утром целой и невредимой,  — коктейль, замешанный явно не
для слабонервных.
        — Это Перекресток Миров,  — вступил в беседу Карриган. — Здесь возможно
все, и ничему не стоит удивляться. — Под его взглядом неуравновешенный господин
заерзал и  начал  шарить руками окрест себя.  Нашарив бутылку,  он  ее  взял  и
приложил донышком к верному синяку. Уравновесился, одним словом.
        Михаил после  известия о  грядущем воскрешении Скалди почувствовал себя
куда бодрее,  к нему даже аппетит вернулся.  Опустошая свою банку,  он удивился
приятному ананасовому вкусу  рыбного  продукта,  и  задал  между  делом  вопрос
Страннику: сколько языков тот знает? Заноза не сразу взял в толк, о чем речь, и
был очень удивлен,  узнав,  что говорил сегодня по крайней мере на двух языках:
русском и межгалактическом. Все объяснил тот же всезнающий Карриган:
        —  Одна  из  многочисленных  способностей  Странников  —  это  владение
абсолютным языком.  То  есть  Странники способны  понимать  любую  речь,  а  их
собственная речь воспринимается человеком как его родной язык.
        —А старуха?.. — вспомнил Михаил. — Мне только казалось, что она говорит
по-русски?..
        — Когда начались все эти беды из-за Кляксы,  многих туда утащили, среди
них были и Странники, — сказал Заноза. — Никто не знает, что с ними стало, живы
ли...
        — Выходит,  что живы,  — заметил Карриган.  — И, стало быть, все это не
настолько фатально.  Не  знаю,  смогут ли  они когда-нибудь вернуться с  Темной
Стороны,  но  этот  прорыв инферно —  как  вы  его  называете,  «Клякса» теперь
обречена, они точно найдут способ ее заштопать! Или я не знаю Странников!
        Конец ужина был озарен не только светом костра, но и искрами некоторого
взаимопонимания.  Покончив с едой,  стали пристраиваться на отдых, за неимением
кроватей —  прямо  на  полу  вокруг костра.  Заноза изъявил желание постоять на
карауле и сменил Седого, доложившего, что снаружи все спокойно.
        Михаила очень порадовало, что Илли не воспользовалась плечом Карригана,
предложенным ей последним в качестве подушки. Михаил был бы счастлив предложить
ей  собственное плечо,  но  не  решился бы  высказать свое предложение даже под
дулом  резака,  хотя  стеснительностью страдал только в  ранней юности,  точнее
сказать,  в позднем детстве.  Но, как тут же выяснилось, Карриган и Михаил были
не единственными поклонниками Илли в этой компании.
        — Эй, девочка! — окликнул ее Рик. — Ложись ко мне поближе!
        Илли одарила его  таким взглядом,  как будто из  какой-то  щели в  полу
только что  выполз наглый таракан размером с  Рика  и,  встав  на  задние лапы,
развязно предложил ей вступить с ним в интимную связь.
        — Нечего стесняться, один раз живем! — не сдавался неотразимый Рик.
        Его  монолог не  смутил почти никого из  усталой команды:  вольным воля
проводить  ночь  в  трудах  вместо  заслуженного  отдыха  после  тяжелого  дня.
Напряглись только Михаил,  может быть,  Карриган и,  разумеется,  сама Илли. Ее
глаза  презрительно вспыхнули.  Ничего  не  ответив  назойливому  ухажеру,  она
взглянула на Карригана, как оборачиваются к собаке-телохранителю, чтобы сказать
ей «фас!». Тот в ответ только усмехнулся, едва заметно пожав плечами. Рик решил
наконец, что она не в духе, не стал настаивать, но явно обиделся.
        —  Чего испугалась?  Я  тебя что,  искусать собираюсь?  —  И проворчал,
устраиваясь в одиночестве у стены: — Больная, может? — Красавчик явно не привык
к  отказам и просто не видел для них другой причины,  а отчасти залечивал таким
образом свое самолюбие.
        Карриган отечески обнял Илли  за  плечи,  и  она,  сжав зубы,  медленно
опустилась у  огня.  Михаил,  оставшийся,  как всегда,  в  стороне от  событий,
связанных  с   ней,   и  по  обыкновению  недовольный  своей  ролью  стороннего
наблюдателя,  улегся и немного поворочался,  пытаясь привести выпуклости своего
тела в соответствие с неровностями пола.  Несмотря на усталость, он был уверен,
что  спокойно выспаться ему  сегодня не  суждено —  уверенность эту подкрепляли
мрачные намеки Странника на то,  что,  мол,  не всем им,  в  отличие от Скалди,
предстоит проснуться завтра утром,  а также образ самой Скалди,  зверски убитой
какой-то  неведомой тварью,  посетившей эти жалкие развалины,  судя по  всему —
незадолго перед  их  приходом  сюда.  Так  что  засыпал  Михаил  с  неспокойным
чувством,  и тревога действительно вскоре последовала,  но только из глубин его
же организма.
        Словом,  проснулся Михаил от  настойчивой потребности,  призывающей его
покинуть на  время помещение общего ночлега.  В  служебные комнаты он не пошел:
хоть там и  имелся санузел,  но там же лежала и  несчастная Скалди.  Поэтому он
отправился наружу, рассчитывая повидаться там кстати с Занозой и осведомиться у
него об окружающей обстановке.
        У  выхода  Занозы  не  было.  Тот  сидел  неподалеку у  стены  и  не  в
одиночестве:  неуемная Рейчел,  страдавшая,  должно быть,  бессонницей (в ее-то
годы!),  находилась при  Страннике и  по  мере сил мешала  ему нести караульную
службу. Выйди Михаил чуть  позже, он рисковал бы оказаться в неловком положении
человека,  заглянувшего посреди ночи в   чужую спальню.  Личная жизнь шла своим
чередом,  к  невзирая на военное положение,  а  для некоторых она приобретала в
полевых условиях особую остроту.    
        —  Лютики-цветочки у  меня в  садочке...  —  направляясь за угол,  спел
Михаил  первое,  что  пришло  в  голову,  надеясь,  что  песня  будет  услышана
караульными и  их  личная жизнь не  успеет зайти слишком далеко,  пока  он  тут
бродит.
        Хотя  небо  над  головой выглядело беспросветным —  явно ночным,  —  но
ночного мрака не  было  и.  в  помине:  в  маленький мирок щедро лился свет  из
многочисленных «картин».  Михаил ощутил себя единственным зрителем в панорамном
кинотеатре,  где  показывают много картин за  раз.  Клякса висела посреди этого
паноптикума черным пауком и едва заметно зловеще пульсировала.  «Странное дело,
—  думал Михаил,  — множество мирков беспрерывно движутся,  перемешиваясь,  и в
каждом есть Клякса,  висящая неизменно на одном месте. Стало быть, Клякс много?
Или все-таки одна?..»
        Михаил,  отливая,  в раздумьях пялился на Кляксу, как вдохновенный поэт
на  полную луну,  как  вдруг от  нее,  без малейшего на  сей раз звука,  что-то
отделилось —-  словно бы капля черного яда,  и упало где-то за домом,  вне поля
зрения  Михаила.  Ничего  подобного он  раньше  не  замечал,  да  и  часовые не
докладывали.
        «Ага,  начинается!»  —  подумал Михаил с  каким-то нервным энтузиазмом,
радуясь тому,  что оказался в этот момент бдящим. Привел наскоро себя в порядок
и  побежал за угол,  рассчитывая первым поднять в спящем стане тревогу.  Но его
уже опередили: не зря, оказывается, он призывал караульных к бдительности своей
песенкой про цветочки и садочки.  Когда Михаил вырулил из-за угла, Заноза стоял
перед  входом  в  полной боевой готовности (в  хорошем смысле этого  слова),  а
Рейчел успела уже  скрыться в  здании и,  судя  по  доносящимся оттуда звукам —
отрывистым выкрикам и шуму, — выполняла там роль будильника.
        — Видел?  — бросил на бегу Михаил Занозе и сразу нырнул в зал.  Там все
уже  проснулись,  вокруг  костра  сидели,  протирая  глаза,  невоеннообязанные,
остальные были уже на ногах.  Петр вовсю отдавал распоряжения.  Карриган что-то
тихо говорил, наклонившись к только что проснувшейся Илли.
        — Наружу не выходить!  Серега,  Рейчел,  следите за стенами, Рик, держи
вход! — командовал Петр.
        — Там снаружи остался Заноза, — сказал Михаил.
        — Пусть караулит, — ответил Петр, после чего в зале повисла напряженная
тишина:  все ждали нападения.  Заноза во входном проеме так и  не показывался —
должно быть,  и  вправду караулил где-то  снаружи или  отправился на  разведку:
Михаил уже понял, что Странники — народ отчаянный...
        Ожидание —  особенно ожидание неминуемой беды  —  имеет  отвратительное
свойство претворять каждое мгновение в отдельную мучительную вечность, и сейчас
этот неприятный закон развернулся во  всю  свою силу:  Михаилу показалось,  что
Клякса успела породить целую армию злобных тварей,  они уже не  спеша отобедали
Занозой,  а потом, никуда не торопясь, обложили дом, готовясь штурмовать его со
всех сторон.
        Когда  на  пороге возникла фигура Странника,   Михаил испытал искреннее
облегчение: все-таки жив, бродяга! Заноза, стоявший в проеме спиной  попятился,
а сразу вслед за ним вход загородило  нечто,  не имеющее аналогов для сравнения
в реальном мире, и сразу втиснулось в помещение: какой  то причудливый сгусток,
слепленный из  сплошных бугров,  зубов и  щупалец с  одним продолговатым желтым
глазом посредине. Страшилище было до того гротескно-нелепым, что Михаил даже не
испугался при  его  появлении,  чему сам  немало удивило  задним умом.  Заноза,
продолжая пятиться,  полосовал циклопа лазером,  и лазерная щекотка производила
на  милягу  неизгладимое впечатление:  он  очень  старался  настичь  беглеца  и
приласкать его своими многочисленными щупальцами.
        —  На  пол!!!  —  зверски заорал справа Рик.  Михаил тут же подчинился,
упали и  остальные,  в  их числе Заноза.  В  следующий миг к  незваному монстру
метнулось черное полотнище и  полоснуло гада поперек.  Это  был выстрел резака,
смещающий в  своей плоскости ткань самого пространства и  режущий таким образом
все,  чему не  повезло оказаться на его пути,  вплоть до скал и  железобетонных
конструкций.
        Эффект  оказался потрясающим:  одноглазый монстрюга с  воем  втянулся в
произведенный на  нем  разрез,  еще  несколько мгновений над  полом  извивались
щупальца,  а потом и они втянулись.  Вой оборвался на самой высокой ноте,  и от
страшного циклопа —  грозы местных полей,  огородов и  беззащитных девушек — не
осталось ничего,  даже  обрывка самого  жалкого щупальца для  Рика  в  качестве
военного трофея.
        — Неплохо,  — бодро сказал Заноза,  поднимаясь с пола и отряхиваясь.  —
Что это у вас за оружие? В первый раз такое вижу.
        — Это наша военная тайна, — ответил Рик, сам немало удивленный реакцией
твари на выстрел резака, но талантливо это скрывающий.
        Только Михаил встал на ноги,  как сзади поднялся ор.  Остальная команда
тоже не дремала:  враг идет на приступ!  Илли, Попрыгунчик и Бельмонд стояли на
ногах и кричали каждый свое,  но в целом общее по смыслу,  примерно: «Спасайся,
кто может!» — Указывая при этом вверх: через стену слева переваливался еще один
циклоп с горящим,  как у паровоза глазом, дальше поверху маячило отвратительное
рыло, все красное, с распяленной в счастливой улыбке зубастой пастью. Не ошибся
все-таки  Михаил в  своих предчувствиях:  пока  они  тут  разбирались с  первым
агрессором,  Клякса  успела  породить еще  по  крайней  мере  парочку оглоедов,
жаждущих, само собой, человечьей крови.
        Рик вскинул резак.  Из ствола полыхнуло черным, и циклопа, одолевающего
стену,  постигла уже в  падении участь его брата-близнеца:  так и  не достигнув
пола,  он дико взвыл и  засосался словно бы сам в  себя,  на самом же деле —  в
рану, проделанную совершенным скальпелем на его зубастой туше. Рик умудрился не
повредить при выстреле стену,  что говорило о  его немалом опыте в  обращении с
резаком требующим не только меткости,  но и расчета вел чины угла поражения,  и
определенного нажатия на курок для каждой цели.
        Пока второй циклоп погибал в  страшных мука полоса мрака протянулась из
ствола резака к  дефилирующей снаружи осклабленной лягушачьей морде.  Не  успев
опомниться,  жаба  свернулась  с  тем  же  оглушительным  диссонансным  звуком,
втягивая в  себя что-то  огромное,  багрово-бородавчатое:  очевидно,  это  было
тулово чудовищного земноводного не видное до сих пор за стенами.
        —  Что,  слопали?!  —  торжествующе заорал  Петр.  —  Подавитесь своими
кишками,  суки!  После  трагической и  эффектной  гибели  за  стенами  крепости
лягушачьего мордоворота снаружи   воцарилось гробовое затишье.  Маленький отряд
стоял  в  центре зала,  настороженно прислушиваясь:  никому пока  до  конца  не
верилось  в  реальность  быстрой  и  легкой  победы  над  порождениями коварной
Кляксой. 
        Странник направился к  выходу,  держа наготове свой неэффективный — как
только что выяснилось — лазерник:  мол,  какое-никакое, а все оружие, если и не
искромсает очередного урода,  так хоть есть чем ему в  зубы заехать.  Осторожно
выглянув за дверь и осмотревшись. Заноза шагнул наружу и замер там на некоторое
время, глядя в направлении Кляксы, потом обернулся и произнес весомо:
        — Ну,  ребята,  что-то будет!..  — Все не преминули поспешить к Занозе:
любопытство — не порок, особенно когда речь идет о собственной жизни.
        Поведение  Кляксы  явно  сулило  им  новые  неприятности:  она  активно
пульсировала,   раздуваясь  и  опадая  под  напором  черной  массы,  пытавшейся
вырваться толчками у  нее изнутри,  никак не в  состоянии протиснуться в  такое
маленькое отверстие.  С  каждым разом толчки становились все интенсивнее.  Было
очевидно,   что  «черная  дыра»  вот-вот  не   выдержит  и   разродится  чем-то
грандиозным,  чего в  пестрой мешанине маленьких мирков наверняка не видывали с
начала их сотворения, или «нарезания».
        — Боже мой, что нас ждет?.. — донеслось из задних рядов. По устоявшейся
нотке обреченности в голосе Михаил узнал Бельмонда.
        —  Похоже,  что мы  ее  не  на шутку раззадорили,  —  сказал Заноза.  —
Почуяла, стерва, серьезного врага и намерена с ним всерьез разобраться!
        —  Сейчас она  у  меня еще  не  то  почует!  —  заявил сквозь зубы Рик,
вскидывая  резак   с   очевидным  намерением  выстрелить  прямой   наводкой   в
натужившуюся Кляксу. Но на оружие легла рука Карригана.
        —  Нет.  Только не  туда.  Последствия могут быть непредсказуемы.  Надо
выждать.
        - Иди ты к  такой-то матери!..  — Рик резким Движением скинул со ствола
его руку —  без особого труда,  к  удивлению Михаила,  памятующего о чугунности
Карригана, когда тот ставил себе целью кого-то удержать.
        — Сержант Рикаев! — рявкнул Петр, но было поздно: Рик выстрелил.
        Треугольник мрака вырвался из его рук, уперевшись в пульсирующее черное
пятно.   Оно  как  будто  только  в  этом  и  нуждалось:   стоило  двум  мракам
соприкоснуться, как Клякса лопнула — словно поток расплавленной смолы плеснул в
маленький мир,  заливая плавающие вокруг реальности,  будто на книжку с  яркими
картинками уронили лохань чернил.
        В то же мгновение Михаил получил внезапный удар в грудь,  отлетел назад
и упал на что-то не слишком-то мягкое, к тому же угловатое: под ним трепыхался,
выдавая цензурные проклятия,  Попрыгунчик.  Остальная команда была в беспорядке
раскидана вокруг:  что-то отбросило их назад в  зал,  как и  Михаила,  — благо,
никого не угораздило влететь в огонь.  Один Карриган продолжал стоять в дверном
проеме. «Не он ли нас всех так лихо отпихнул?» — подумал Михаил, уверенный, что
попутчик Илли способен еще и  не  на такое.  Не хватало среди окружающих только
Рика.  Снаружи его тоже не было видно —  там царила сплошная темень.  Карриган,
обернувшись, нашел глазами Илли.    
        —  Доставай  старухин  амулет,   зови  подмогу!   —   велел  он  ей  и,
отвернувшись,  сделал шаг  назад,  вытянув перед  собой руки,  словно удерживая
что-то невидимое,  но вполне осязаемое:  чернота с  той стороны плотно залепила
входной проем  и  напирала,  силилась ворваться внутрь,  грозя  вот-вот  смести
удерживаемый Карриганом незримый барьер.   
         — Рик! — крикнул Михаил, борясь со слабостью и дрожью в коленках. — Он
же  там остался!..  —  Похоже,  он был единственным в  команде,  кого волновала
судьба всех без исключения ее членов.
        — Забудь,  его уже нет,  — уронил через плечо Карриган. Липкое бессилие
затопило  Михаила.  «Рик.  Красавчик Рик.  Сержант  Рикаев.  Наверное,  он  был
русским...»  — прибило этой волной мысли,  скупые,  как надписи на погребальном
венке.
        Снаружи  черная  масса  всхлестнулась девятым валом,  пожирая небо.  Ей
навстречу метнулись из  зала  несколько ослепительных лучей —  Петр с  командой
пытались бороться с неведомым врагом,  как их учили, с помощью лазерников, но с
тем  же  успехом можно было  палить в  белый свет  черной ночи —  лучи попросту
тонули во мраке, поглощаясь им с равнодушием неуязвимой стихии.
        —  Сюда бы  генератор поля,  —  проронил с  отчаянием Петр:  он,  как и
другие,  понимал,  что один Карриган сдерживает как-то  агрессивную массу,  эту
черную  блевотину  Кляксы,  не  позволяя  ей  хлынуть  со  всех  сторон  внутрь
маленького зала.
        То,   что   после  этих   слов   сделал  Карриган,   оказалось  большой
неожиданностью для всей компании,  возможно,  также и  для безликого агрессора,
хотя за его эмоции никто бы не поручился: Карриган поднял голову вверх, от души
плюнул в зенит (как в детской забаве — «на кого бог пошлет») и сказал, спокойно
сложив на груди руки:
        - Получите ваше защитное поле. Но учтите, что это ненадолго. — Потом он
озабоченно поглядел на Илли. Михаил вспомнил, что ей было велено звать подмогу,
хотя никак не мог воспринять это всерьез:  кого звать-то, ту самую старушенцию,
что ли?..
        Илли стояла,  закрыв глаза —  словно молилась про себя,  зажав в кулаке
старухин подарок.  Остальным было не  до нее (за исключением Михаила,  которому
всегда было до  нее):  все задрали кверху головы,  ожидая результатов последней
акции  —  сиречь  плевка,  призванного,  по  словам  Карригана,  обеспечить  им
временную защиту.  Визуальных эффектов наверху не  наблюдалось никаких,  просто
черная мерзость лезла  на  невидимый потолок,  грозя вот-вот  сомкнуться в  его
центре. Стало быть, что-то ее там наверху удерживало.
        Облегченно  вздохнув,  команда  с  суеверным  выжиданием  поглядела  на
Карригана — что,  мол,  дальше? «Теперь понятно, за каким таким дьяволом ва- ми
заинтересовались имперские спецслужбы»,  -—  говорил прищуренный взгляд  Петра.
Заноза озабоченно тер лоб,  недоумевая — с кем же свела его нелегкая в пустыне,
занесенной манной?..  А  Карриган переводил взгляд с  Илли на почерневшие сверх
всякой меры небеса, цедя сквозь зубы:
        — И где же ты застряла, старая карга, со своей обещанной помощью?..
        В магической защите образовалась первая брешь:
        над  залом угрожающе нависал сплошной потолок угольно-черного цвета,  в
одном месте с него свисал, на глазах все удлиняясь, черный сталагмит — словно с
просачивался сверху в невидимую дырку поток тягучей смолы.
           Карриган в  сердцах плюнул в том направлении.   Сталагмит отдернулся
вверх,  подобно  обожженному   щупальцу.  Одновременно  в  двух  других  местах
нерукотворного потолка проклюнулись еще два сталагмита.
           — А что, штурман, может, и у нас так получится? — воодушевился Седой
и,  не  дожидаясь дозволения,  харканул со  всей  дури  вверх.  Плевок,  описав
сверкающую дугу,  так и не задел ни одного из сталагмитов,  а на излете попал в
Петра —  прямо в  лоб ему шлепнул,  будто птичка нагадила.  Неизвестно,  почему
сверхбыстрый Петр не  успел уклониться от дружеской примочки —  скорее всего он
просто не следил за полетом Серегиного плевка, занятый своими мыслями.
        — Да ты что, через мать твою в дырявое коромысло, верблюд приблудный!!!
—  заорал  оплеванный  Петр,  забывая  мгновенно  о  нависшей  сверху  реальной
опасности и  кидаясь ураганом через  зал  к  чересчур меткому сотоварищу.  Пока
Карриган методом прицельного плевка ликвидировал прорехи в своей защите, в зале
назревал внутренний междоусобный конфликт на базе переплева.
        Михаил, как всегда, не уследил, что именно Петр с обидчиком сделал, ему
показалось,  что он его попросту снес, как тайфун дерево: Седой после короткого
соприкосновения с Петром отделился от пола,  совершил небольшой полет,  впаялся
всем телом в  полки с продуктами и съехал под стойку,  осыпаемый разнообразными
товарами.  Потом,  высунув осторожно голову из-за прилавка. Седой примирительно
обратился к Петру, оттирающему неподалеку рукавом лоб:
        — Да будет тебе, штурман. Извини, я ведь не нарочно...
        Собирался  ли  Петр  еще  усугублять меру  наказания,  так  и  осталось
неизвестным:  сразу после извинений в  зале  раздался отчаянный женский крик  —
кричала Илли,  одновременно падая на пол:  оказывается,  одно из черных щупалец
просочилось сквозь Дырку в стене у самого пола, доползло до ее ног, обвилось и,
дернув, быстро потащило за собой по полу.
        Едва увидев, что происходит, Михаил единым махом оказался с ней рядом —
самому ему показалось, что его ноги в этом процессе не участвовали, а он просто
вмиг перенесся к  ней единым усилием воли.  Схватив Илли за руки,  он попытался
удержать что  ему  удалось безо всякого труда.  Он  даже протащил ее  немного в
обратную сторону. Остановился Михаил, только услышав ее голос:
        —  Спасибо,  хватит!  Все в порядке!  — Он взглянул на ее ноги:  черная
петля,    захлестнувшая   лодыжки,   исчезла.   Очевидно   было,   что   мастер
художественного  плева  Карриган  уже   отпугнул  вражеского  лазутчика  метким
попаданием.
        — Простите... — Михаил отпустил ее руки, запоздало сознавая, что только
что  впервые к  ней  прикоснулся,  и  произошло это  совсем  не  так,  как  ему
мечталось.  Ему бы хотелось спасти, вырвать из цепких лап чудовища, еще лучше —
вынести на  руках,  чтобы произошло все  это  без  малейшего участия настырного
Карригана.                         
        События между тем не  желали стоять на месте,  продолжали развиваться с
потрясающей  быстротой:   пока  все  были  отвлечены  падением  Илли,  один  из
сталагмитов успел достичь пола,  пролиться на  нею и  сформироваться в  черного
паука человекоядных размеров.  Едва обретя форму,  паук бросился на первое, что
разглядели его  только что проклюнувшиеся глазки,  —  к  счастью,  это оказался
Заноза:  кинься паук,  к  примеру,  на  Фредди Бедьмонда или на того же Михаила
Летина,  и  небольшая компания почти :  наверняка уменьшилась бы  еще на одного
человека.  ;  Но у  Занозы в руках был лазерник — правда,  неэффективный против
нечисти,  зато вполне пригодный как оружие ближнего боя,  чем он, собственно, в
недавнем прошлом и являлся.                       
        Паук наскочил на  Занозу сзади,  сразу его опрокинул и  сгреб передними
лапами прямо к раскрытым и наверняка ядовитым челюстям.  Но в самый критический
и сладкий (для паука) момент укуса Кики заехал ему в пасть лазерником,  воткнув
его  туда  поперек.  Челюсти временно заклинило,  у  паука  произошла небольшая
заминка  —   он   освобождал  свои  жвалы  маленькими  дополнительными  лапками
мечтавшими уже запихнуть в ротик кое-чего повкуснее. Внезапно на него напали со
всех  сторон такие  вкусные враги с  железными дубинками (бывшими лазерниками),
зажатыми у  них в  передних хватательных ногах.  Вкусные враги — Петр,  Седой и
Рейчел —  дубасили бедное насекомое кто во что горазд,  и ему сразу стало не до
коварного Занозы и  даже не до его невкусного карабина,  застрявшего во рту,  —
все ноги понадобились,  чтобы отбиваться от  врагов,  а  дополнительные лапки —
чтобы защищать от  ударов ротик.  В  это время главный и  самый ядовитый враг —
Карриган,  выбрав удачный момент,  послал в  паука свой  убойный плевок.  После
этого меткого выстрела паук почувствовал себя дурно,  его потянуло в  ближайший
уголок,  куда он,  шатаясь,  направился и  где упал.  На этом закончилась,  так
толком и не начавшись, его карьера оперативника-убийцы.
        —  У  тебя что,  вместо слюны —  жидкий парализатор?  —  спросил Седой,
утирая рукавом лоб.
        — Почти угадал. А вместо крови — серная кислота, — отозвался Карриган.
        Они  еще разглядывали дохлого паука,  когда в  помещении раздался новый
крик, принадлежавший Бельмонду.
        - Смотрите!    —    воззвал   к    окружающим   Фредерик   Афанасьевич,
взгромоздившийся после покушения на  Илли  с  ногами на  прилавок.  Сидя там  в
весьма неудобной для  его комплекции позе турка,  Бальмонд тыкал пальцем вверх.
Там,  наверху,  действительно творилось что-то новое и не вполне пока понятное:
незримый «потолок» прогибался теперь не так угрожающе,  и  новых сталагмитов на
нем  больше не  возникало,  а  по  чернильному фону  разлившейся Кляксы сновали
туда-сюда едва уловимые тени, оставляя за собой нитеобразные следы.
        Приглядевшись  внимательней,   Михаил  понял  что  это  паучки  (и  тут
паучки!):  сотни  паучков  творили наверху быструю работу  —  опутывали черноту
тонкими нитями,  сплетающимися постепенно во  все  более  мелкую  сеть.  И  эта
ажурная  авоська  сдерживала  напор,  лишала  массу  подвижности и  оттягивала,
оттягивала ее от маленького зала, куда безразмерная тварь так упорно стремилась
прорваться!
        — Это что?  — спросил Заноза у Карригана.  Тот усмехнулся криво, но все
же с заметным облегчением:
        — Это не ко мне. — И поглядел на Илли: — Ты вызывала пауков?
        Она устало пожала плечами:
        — Я только просила о помощи.  Кричала: «Помогите!» Мысленно. — Поглядев
вверх, она добавила с сомнением: — По-моему, я тут ни при чем.
        Сеть постепенно стягивала черноту с  ночного неба,  медленно уволакивая
агрессора по направлению к Кляксе.
           —  Отличная  работа!   —  Карриган  кивнул  Илли,   как  бы  в  знак
благодарности.  — Думаю, до утра теперь можно спать спокойно. — С этими словами
он  прошел  к  стойке,  взял  одну  из  стоящих рядом  с   Бедьмондом бутылок и
осчастливил ее долгим поцелуем взасос.
        — А как же это?.. — Бельмонд, неуверенно сползая с прилавка, указывал в
тот угол, где скорчился паук.  Карриган опустошил бутылку, сунул ее Бельмонду в
 дрожащие руки, вытер рот запястьем и ответил:
        — А «это» к утру само рассосется.
        
        7. Бегство
        Не то чтобы Михаил сомневался в словах Занозы о том,  что Скалди поутру
воскреснет —  само по себе это утверждение вернуло ему бодрость духа и  вселило
некоторую  надежду  после  вчерашней  страшной  находки.  И  все  же  настоящим
потрясением явилось для него на  следующее утро воскрешение Скалди —  наверное,
третьим по  силе  потрясением в  его  жизни после встречи с  Илли и  обретением
своего дара.
        Остаток ночи он проспал так,  будто провалился в  какую-то собственную,
подсознательную Кляксу,  и  никакие неудобства,  вплоть до жесткого пола вместо
уютной постели,  не стали помехой его богатырскому сну.  А выудил его наутро из
небытия,  словно рыбку на живца,  переливчатый девичий смех. И таким нереальным
казался этот смех на  фоне не покидающей его даже во сне мрачной настроенности,
что он сразу открыл глаза и сел, отыскивая взглядом источник веселья.
        Смеялась  незнакомая  девушка,   стоявшая  по-хозяйски  за   стойкой  —
голубоглазая,  со светлыми прямыми волосами до плеч,  в  белоснежной маечке и в
синих  джинсах.  Ее  изящные  запястья  опоясывал каскад  браслетов,  мелодично
позвякивавших при  каждом  движении  рук.  Улыбающийся  Странник  облокотился о
прилавок напротив нее, а она смеялась, передавая ему с полки бутылку.
        —  Скалди,  детка,  ты опять все перепутала,  —  сказал Заноза.  —  Мои
любимые напитки находятся на правом фланге.
        — Ничего я не перепутала!  Просто тебе с утра полезнее пить лимонад!  —
весело отвечала она,  вручая ему бутылку.  Тут до Михаила наконец дошло, откуда
взялась здесь эта  незнакомая девушка:  просто вышла поутру,  как ни  в  чем не
бывало, из заднею помещения, увидела кучу посетителей и приступила с огоньком к
привычной работе.  Михаил отыскивал на  ней глазами следы вчерашних рваных ран:
одежду она,  конечно, сменила, но на загорелой коже лица и рук не было видно ни
малейшей царапины!  Михаил почему-то  подумал,  что,  будь сейчас на  его месте
Фредди А. Бельмонд, он точно свалился бы в обморок.
        Не  успел он  вспомнить о  Бельмонде,  как  тот  нарисовался на  пороге
подсобки  —  умытый,   причесанный  и  довольно-таки  бодрый  по  сравнению  со
вчерашним. Если Бельмонд и лишался чувств при виде Скалди, то произошло это еще
до пробуждения Михаила,  а в целом,  кажется,  воскрешение Скалди вернуло ему в
какой-то мере его природный оптимизм.
        — Доброе утро! — поприветствовал его Бельмонд, огибая стойку, и любезно
заказал себе  у  Скалди  «что-нибудь  перекусить».  Вежливость была  у  хозяина
«Горного  орла»  профессиональной привычкой,  и  ее  проявление по  отношению к
преступнику,  каковым он наверняка считал Михаила, только лишний раз доказывало
вернувшуюся к Бельмонду поутру бодрость духа.
           Ответив нечленораздельным «сдобрутрм», Михаил огляделся по сторонам:
в помещении находился еще только Попрыгунчик,  который крепко спал. свернувшись
у  погасшего диска.  Даже паука в  углу не  было —  то ли его убрали,  чтобы не
поганил  интерьер,  то  ли  оплеванное  насекомое  действительно рассосалось за
остаток ночи.
        Михаил встал  и  потянулся —  тело  онемело,  мышцы болезненно охнули и
нехотя приступили к  работе.  «Надо бы  немного размяться»,  —  подумал он  без
энтузиазма и  вышел наружу,  надеясь встретить там остальных и в первую очередь
Илли.  Он увидел ее еще с порога и не сказать, чтобы очень обрадовался, — она в
компании Карригана занималась осмотром близлежащих полотен «картинной галереи».
Петра и  его банды нигде не  было,  но  за этих Михаил не особо-то волновался —
небось не потеряются, куда ж им деваться здесь без Проводника?
        Клякса корячилась на  своем  прежнем месте,  наподобие местного черного
солнца,  но вела себя смирно,  не колыхалась. Казалось, что она стала как будто
бы  чуть  менее  разлапистой.  Слева  на  асфальте валялся  развороченный кусок
металла — остатки пространственного резака: это было все, что осталось от Рика.
Щемящее чувство вины возникло в  том уголке души Михаила,  который успел занять
Рик — чужой и в общем-то неприятный ему парень,  наглый,  самоуверенный бандит.
Михаил стоял сейчас на том самом месте,  где вчера погиб Рик, и со всеми своими
замечательными способностями бессилен  был  вернуть  человека из  сожравшей его
адской пасти — ведь, может быть, он там еще жив...
        Карриган  обернулся,  поглядел некоторое время  на  Михаила  и  сказал,
словно прочитав его мысли:
        - Он  скорее всего мертв.  О  душе не знаю,  а  тело,  вероятно,  стало
стройматериалом для инферно — он провоцировал слишком мощный выброс.
        «А  ведь ты  знал,  что случится,  и  мог остановить его.  Но  не стал.
Позволил Кляксе его  убить.  За  что?..  Неужели за  то,  что он  в  этот вечер
оскорбил Илли?..»
        Михаил вздрогнул,  услышав в своей голове ответ:  «По крайней мере я, в
отличие от тебя,  не считаю это слишком ничтожным поводом для того чтобы убить.
К  тому  же,  помешай я  ему  выстрелить,  меня  могло  снести  потоком мировой
предопределенности».
        Загадочность этого ответа потрясла Михаила гораздо меньше, чем сам факт
его возникновения в голове:  теперь не оставалось сомнений, что Карриган читает
его  мысли.  Такой  вывод  родил  в  Михаиле  смятение вперемешку с  бессильной
злостью.  Что же ему теперь — вовсе не думать? Но это же невозможно! «Карриган,
ay!  —  позвал он  мысленно для проверки.  —  Ты меня слышишь?..»  Никто ему не
ответил.  «Как же,  дождешься,  —  горько сказал Михаил сам себе.  — Специально
теперь молчит, как воды в череп набрал, телепат хренов!»
        Осознание того,  что  Карриган  слышал  и  это,  ставило  Михаилу  злое
удовольствие:  за  мысли к  ответу не  призовешь и  на дуэль не вызовешь.  «Моя
голова — это частное владение,  и нечего туда лезть».  Михаил очень рассчитывал
получить телепатический ответ,  но Карриган на его вызов и бровью  повел.     В
это время появился Петр. Он возник на краю одной из картин — сюрреалистического
сюжета в  багровых тонах.  Рядом с ним нарисовались Рейчел с Седым, и они почти
одновременно выпрыгнули из картины на пыльную мостовую.  Вид у  компании к  был
весьма довольный,  а вот состоянию их одежды,  по мнению Михаила,  как опытного
медика,  больше  всего подошло бы  определение «клиническая смерть»:   стильные
тряпки превратились в  тлеющие рубища и еще слегка дымились,  словно вся троица
принимала только что участие в героическом тушении пожара — для полного эффекта
не хватало только спасенных детишек на руках.
        — Блин,  ну и пекло! — радостно произнес Седой похлопывая себя ладонями
по особо дымящимся местам.
        —  Да,  жаркое местечко!  —  согласилась и  Рейчел,  не пряча довольной
улыбки. Утренний променад, совершенный по какой-то раскаленной жаровне, оставил
у  них  самые приятные впечатления.  Впрочем,  Михаил способен был  их  понять:
бывшие  запредельные разведчики окунулись  в  привычную  атмосферу  физического
дискомфорта,  и это мероприятие с успехом заменило им утреннюю разминку. Теперь
им следовало поискать в  галерее что-то похожее на душ.  Но с  этим они явно не
торопились:  паленая  троица  бодро  направилась  к  зданию,  распространяя  по
окрестностям  едкий  запах  жженого  тряпья.  «Страшное  дело  —  привычка»,  —
сочувственно подумал  Михаил,  глядя  вслед  брату.  Жидкая  несформировавшаяся
планета —  вот  чего  сейчас этим  троим  действительно не  хватало!  Тут  Петр
обернулся:
        —  Мишка,  пошли в  дом!  —  Он  перевел взгляд на Карригана и  добавил
повежливей: — Надо кое-что обсудить, так что присоединяйтесь.
        Михаил двинулся по дымному следу за братом.  Уже подойдя к  порогу,  он
скользнул взглядом налево вдоль стены и  замер:  из-за  угла  здания выдвигаюсь
неописуемая конструкция, чем-то напоминающая само Окраинное Месиво, но только в
миниатюре.   Составлено  оно  было  из   частей,   вернее  сказать,   элементов
человеческого тела.  Словно  взяли  преемственный макет  какого-то  человека  в
натуральную величину, нарезали его без определенной системы, обрезки перемешали
между собой и  пустили их гулять по свету,  наказав ни в  коем случае не терять
друг друга из виду.  Что-то похожее Михаилу случалось наблюдать в  компьютерной
виртуальности, когда у персонажа происходит сбой в программе,
        О чем-то таком рассказывал вчера Заноза,  называя явление «салатом» или
«винегретом»,  изготовленным некоей Лапшерезкой из жениха Скалди. Возможно, что
это и  был ее  жених,  если только никому другому не посчастливилось после него
побывать в  этой коварной Лапшерезке.  Возможно и  даже почти наверняка это был
он.  Но  Михаила такая мысль мало утешила,  потому что человек-винегрет шел уже
прямо на  него —  действительно шел,  то есть надвигался поступательно,  как бы
шагами,  хотя многочисленные фрагменты ног,  виднеющиеся там и сям среди общего
месива, в процессе передвижения вроде бы не участвовали.                   
        Броситься в  бегство Михаил не  мог:  где-то  рядом  находилась Илли  и
наверняка сочла бы его трусом.   Во-вторых,  рядом был Карриган, представлявший
сам  по  себе  оружие —  мощное и  достаточно дальнобойное.  Но  он  что-то  не
торопился плевать в  явление.  Михаил начал  медленно пятиться,  шаря  взглядом
среди  самодвижущихся запчастей в  поисках  чего-то,  похожего на  человеческое
лицо,  с которым можно было бы наладить какой-то контакт.  Лица  нигде не было,
хотя отыскался рот —  он приютился  чуть правее от центра,  между кистью руки и
какой-то неясной частью тела в куске серой одежды.  Рот и улыбнулся, открылся и
произнес дружелюбно:
         — Привет ребята! Не пугайтесь, я Бол Бродяга. Слышали про такого?  
        Михаил машинально кивнул — да, слыхали, мол.
        — Что тут у вас творится?  — продолжал рот как ни в чем не бывало.  — Я
добирался через Месиво кружной дорогой и  не  встретил ни  одной живой души!  —
Михаил опять тупо кивнул и показал в направлении двери:
        — Там Скалди. Она объяснит.
        —  Скалди  здесь?   —  обрадовался  рот,  быстро  перемещаясь  в  центр
композиции.   —  Ну  спасибо,  приятель!  —  Из  запчастей  выпросталась  рука,
обрезанная на уровне запястья, протянулась к Михаилу и дружески хлопнула его по
плечу.
        — Не за что,  — слабым голосом ответил тот, наблюдая, как Бол двигается
мимо него в помещение. Михаил шагнул за ним и остановился на пороге.
        Появление человека-мешанины произвело в  зале  эффект,  подобный взрыву
парализующей гранаты: успев только повернуть головы, все застыли, и даже Скалди
замерла на  несколько мгновений за  своей  стойкой.  Только губы  ее  чуть-чуть
подрагивали в  подобии то  ли улыбки,  то ли беззвучного плача.  Заноза очнулся
первым: широко улыбнувшись, он пошел навстречу новому гостю, разводя руки вроде
как для объятий:
        — Черт тебя возьми, Бродяга! Вернулся наконец!
        — Бол!  — Над стойкой взметнулись,  как крылья,  светлые волосы: Скалди
сиганула через  прилавок,  пронеслась порывом ветра через зал  и  застыла возле
этой сборной человеческой конструкции, обхватив ее руками. Обе руки Бола обняли
Скалди.  Так они достояли некоторое время,  и  никто из  о  кружащих не решался
заговорить или двинуться — даже каторжники потрясение молчали. 
        Наконец Скалди оглянулась растерянно на остальных гостей и, отступив от
Бола, сказала ему:
        — Ну, пойдем!..
        —  Куда?  — спросил он счастливым голосом.  Она наклонилась чуть влево,
где плавало его ухо, и прошептала:
        —  Пошли ко  мне!  —  Она взяла его за  руку и  потянула за собой.  Бол
тронулся за ней,  деформируясь и  окружая собою Скалди со всех сторон,  положив
вторую руку  ей  на  плечо.  Когда  они  скрылись за  дверью,  Рейчел удивленно
произнесла:
        — Ни фига себе нарезочка!.. Что она там с ним делать-то будет?..
        —  Завидуешь,  что ли?  —  спросил Петр,  усаживаясь на стойку.  Рейчел
презрительно хмыкнула:
        — Было бы чему завидовать.
        — А что,  думаешь нечему?  Зря она,  что ли,  его здесь дожидалась,  по
соседству с Кляксой?
        —  Подвергаясь таким  опасностям!..  —  осмелился вставить  свое  слово
Бедьмонд.  Странно,  что впечатлительный Попрыгунчик воздерживался от замечаний
относительно потрясающего нового явления:   он только недавно проснулся и сидел
все это время  на полу,  безмолвный и  недвижимый,  изредка помаргивая глазами.
Последнее вопиющее нарушение всех мыслимых законов явно нанесло шоковый удар по
его неуравновешенной психике.    
        — За Скалди я теперь спокоен,  — сказал Заноза, направляясь к выходу. —
Вы  можете здесь оставаться,  а  мне пора.  Ваш Проводник толковый парень,  сам
найдет дорогу.    
        —  Погоди!  — крикнул ему вслед Петр,  но Странник лишь добавил на ходу
через плечо:
        —  Если возникнут какие-то проблемы,  спроси совета у  Бола.  Счастливо
оставаться! — И Заноза покинул помещение.
        —  Проконсультируетесь...  — буркнул Петр.  — его консультациями того и
гляди влипнешь в какую-нибудь кофемолку или лапшеварку... Ладно. Теперь, раз мы
все  собрались,  самое время обсудить план  наших дальнейших действий.  У  кого
какие мнения?  —  Задав вопрос,  Петр однозначно воззрился на  Карригана.  Всем
стало понятно, что со своими предложениями лучше не лезть: Петр хотел послушать
специалиста — то,  что Карриган является специалистом по любым вопросам,  какие
только могут возникнуть в  самом воспаленном мозгу,  ни у  кого уже не вызывало
сомнений.  Карриган со  снисходительным видом подошел к  стойке,  уселся на нее
рядом с Петром и только тогда начал:
        — Значит, так. Возвращаться обратно нам пока рано, надо переждать, пока
там  все  немного утихнет.  Остаются два  варианта:  скитаться по  Перекрестку,
запутывая след,  или затаиться на месте и выжидать.  Пока придется остановиться
на  втором,  так  как из  Месива нам сейчас не  выйти:  выброс Кляксы наверняка
создал помехи на межпространственных линиях, — закончил он с усмешкой. Как бы в
подтверждение его  слов  на  пороге возник блудный сын  полка  —  озадаченный и
насупленный Кики Заноза.
        - Кляксе  в  задницу  эти  чертовы декорации!  —  сообщил он  собранию,
направляясь сердито к  стойке.  Обойдя ее,  он выхватил бутылку с правого края,
откупорил  и  принялся  опустошать,   словно  собирался  сейчас  же  принародно
надраться в знак протеста. Ухмыльнулся и объявил:
        - Значит,  принимаю следующее решение:  временно оседаем здесь.  Сейчас
разрешаю всем позавтракать.
        — Спасибо,  — осклабился Карриган,  спрыгивая с прилавка. Завтракать он
явно  не  собирался.  Но  остальные —  те,  кто  еще  не  успел с  утра  ничего
перехватить, потянулись к стойке.                   
        За  завтраком Михаила впервые одолели мысли  будущем —  раньше все было
недосуг,  да  и  не  ждал  он  от  будущего ничего хорошего,  чтобы  специально
размышлять на  эту  тему.  Но  рано  или  поздно все  равно  пришлось бы.  «Вот
отсидимся мы в  это «мирном» уголке под теплым боком у Кляксы,  — обстоятельно,
по-прокурорски излагались мысли. Ну выведу я их в конце концов обратно в родную
реальность.  И что потом?..» — Мысли сделали эффектную театральную паузу, затем
продолжили тоном общественного обвинителя: «Домой тебе, голубчик, теперь дорога
заказана,   там  тебя  поджидает  хороший  срок  —  запредельная  разведка  или
что-нибудь  похуже.   Остается  только  один  путь  —   дальне  шее  бегство  с
преступниками.  И в любом случае расставание с Илли. Даже если и доберешься ты,
голуба,  до сладких объятий обещанной Петром виртуальной капсулы, то на что она
тебе,  родимая, сдалась? Ведь там не будет Илли!.. Можно, конечно,  создать для
себя в  виртуалке что-то  на  нее  похожее,  даже внешне почти неотличимое.  Но
виртуальная  копия  будет  лишь  жалкой  подделкой,   набором  программ,  ничем
больше...»                             
        Пережевывая механически что-то  овощное  с   мясным  привкусом,  Михаил
уставился неподвижным взглядом  в  стену  напротив —  примерно туда,   где  она
должна была  по  идее  строителей пересекаться с  потолком,  словно где-то  там
гнездилось сосредоточие всех мыслей и  методично доканывало Михаила пробирая до
самых печенок. Как вдруг это незримое осиное гнездо с целой судейской коллегией
внутри  потеснила обтекаемая металлическая конструкция,  медленно  и  беззвучно
выраставшая над стеной.
        — Петро,  шухер!!!  — отчаянно заорал Михаил,  в точности как в далеком
детстве,  когда  Петр,  тогда уже  тинэйджер,  прожигал в  раздевалке спортзала
лазерной палочкой для резки бумаги глазок в женскую душевую,  а юный сподвижник
и  оруженосец Михаил  стоял  у  дверей на  стреме с  запасным набором палочек в
руках.  В  раздевалку  тогда  ворвалась,  подобно  буре,  девичий  тренер  Алла
Борисовна Кот — алмаз женского культуризма,  главный объект первых воздыханий —
и  вцепилась налакированными когтями  Михаилу в  ухо.  Крик  Михаила смешался с
жалобным звоном —  это посыпались на  пол разноцветные палочки.  Теперь на  пол
полетели, суматошно гремя и позвякивая, банки с ложками.
        —  Мишка,  уводи!  — крикнул Петр,  выдергивая откуда-то лазерник — его
брючные карманы изрядно прогорели и  больше  не  годились для  хранения оружия.
Михаил честно попробовал выполнить приказ брата (громада катера поднималась над
стеной),  но у  него ничего не вышло:  дорога в  иные миры не возникала под его
ногами.
        — Не получается, Петька! — жалобно сказал он.
        — И не получится!  — заявил Карриган.  — Надо уходить в Месиво,  может,
удастся нащупать путь из Другого отрезка!
        Катер  постепенно  надвигался  на  островок  безоблачного неба  над  их
головами,  словно стальная крышка на  крупногабаритную кастрюлю.  На  его борту
сверкало федеральное клеймо, однако и так было ясно, что он представляет теперь
равную yгрозу для всей команды беглецов.
        Из задней двери выскочила встревоженная Cкалди, за ее спиной кучковался
Бол Бродяга.  В время из кармана Карригана донесся сигнал вызова,  которого уже
что-то давно не было слышно.
        —  За  мной!  —  скомандовал Петр,  устремляясь к  выходу.  Но  снаружи
промелькнула серая тень, очень напоминающая очертаниями бойца. Петр пальнул это
мимолетное видение, кажется, промазал и огляделся в отчаянии:
        —  Обложили,  гады!..  —  Казалось,  что выхода нет,  и  у всей команды
опустились руки.  К  тому же эгнот в кармане у Карригана продолжал надрываться,
действуя всем на нервы.
        —  В  моей комнате есть потайной выход,  —  сказала Скалди,  озабоченно
зыркая по сторонам. — Может, туда?..
        —  Туда,  туда,  —  заверил Карриган,  первым бросаясь к  задней двери.
Наткнувшись по пути на Бола,  сгруппировавшегося на пороге, он едва не разметал
беднягу на составные части.  Остальные,  кинувшись  в дверь, как бурный поток в
узкую горловину,  наверняка довершили бы  раскурочивание человека-мешанины,  не
отступи он поспешно в сторону с пути поголовного панического бегства.   
        Небольшая  комната  с  клетчатыми  обоями  была  обставлена простенько,
самыми необходимыми для  жизни предметами:  шкаф,  кровать и  стол.  Под столом
валялся смятый ком окровавленного белья -  единственное свидетельство вчерашней
жестокой гибели хозяйки заведения.  Больше никаких дверей в   комнате не  было,
кроме дверей шкафа. Но в таком случае путь к бегству оставался один — в шкаф?..
        Однако  Скалди  проскочила мимо  шкафа,  не  уделив  ему  ни  малейшего
внимания,  подошла к  задней стене и приложила к ней ладонь.  Обои в этом месте
исчезли,   перед  Скалди,  словно  перед  заклинательницей  непроходимых  стен,
появилась дверь — белая и обшарпанная, с английской ручкой.
        «Маскировочное покрытие,  реагирующее на  папиллярный рисунок —  лучший
способ защиты ваших потайных дверей!» — подумал Михаил,  привыкший давать всему
необычному простейшие объяснения,  соответствующие его  прежнему образу жизни и
сильно отдающие дешевой рекламой.
        Нажав на ручку,  Скалди приоткрыла дверь и собиралась выглянуть наружу.
Петр отодвинул ее в сторону,  высунулся первым и огляделся по сторонам,  глянул
вверх, потом тихо скомандовал:
        — За мной!
        Впереди совсем  близко начиналось спасительное месиво.  Прямо  напротив
двери находилась картина, обрезанная полосой асфальта, вернее, даже не картина,
а один только верхний ее клочок,  очень смахивающий на небольшую лазейку.  Петр
указал на этот обрезок и распорядился:
        — Все туда!                
        В это время позади раздался треск — кто-то ломился в дверь, которую они
закрыли за собой на замок.  Рейчел кольнула дверь лазером,  и краска вспыхнула,
вся  дверь  занялась  веселым  трескучим  пламенем,   словно  на  нее  плеснули
керосинчиком:
        А  с черного хода пока что все было спокойно и тихо,  прямо-таки сердце
радовалось на эту замечательную брешь в стратегическом замысле противника.
        Один за другим они миновали асфальтированную полосу и  принялись нырять
по  очереди в  узкую лазейку.  Петр с  Седым,  стоя по обе стороны,  страховали
отступление. Михаил пролез в дыру одним из последних — уже после Илли и Скалди,
которых он  как  истинный джентльмен,  пропустил вперед.  Потом он  упал вниз с
довольно-таки  приличной высоты  —  не  смертельной для  жизни,  но  достаточно
болезненной для принявшего на себя удар правого бока.
        Не  успев еще  толком сориентироваться,  Михаил почувствовал,  что  его
оттаскивают   от   места   падения   куда-то   в    сторону   —   мера   вполне
предусмотрительная, учитывая, что кое-кому предстояло еще упасть на то же самое
место.  Тащили его Карриган с  Занозой.  «Удосужились бы лучше меня поймать!» —
проворчал про себя Михаил специально для Карригана. А вслух сказал:
        — Я в порядке, спасибо. — И в подтверждение поднялся на ноги.
        Пейзаж оказался неожиданно знакомым:  голые деревья,  мягкий лиственный
перегной под ногами и серое небо над головой.  И надо же им было среди стольких
отрезков,  составляющих Месиво, упасть опять именно в этот! Своего рода случай,
игра  судьбы,  ободрившая издерганного неожиданностями Михаила.  Чего  доброго,
угораздило бы их свалиться в  довершение всех бед в  какое-нибудь местное пекло
вроде того,  где отрывались с утра каторжники. А тут лес, да море рядом — прямо
курорт!  И любимая девушка стоит неподалеку — чего еще надо человеку, уставшему
от суеты рабочих будней?..
        Пока  в  голове у  Михаила бродили такие  дурацкие мысли,  сверху успел
ссыпаться Бол Бродяга.  По правде говоря,  он упал вполне компактно, словно был
упакован в  полном  составе  в  большой полиэтиленовый мешок.  Сразу  за  Болом
прилетела Рейчел,  ее  заботливо подхватил Странник.  Потом  спрыгнули один  за
другим Петр и Седой.  Больше никого из своих наверху не осталось, теперь оттуда
следовало ожидать скорого выпадения вражеского десанта. Утешением могло служить
лишь то,  что  целый вражеский катер в  узкий лаз наверняка не  протиснется,  а
солдат можно будет легко снять по  одному,  чем приготовились заняться Рейчел с
Седым,  взяв лазейку на прицелы.  Только теперь,  немного расслабившись, Михаил
обратил внимание на  постоянно сопровождающий их  звук  —  так  порой замечаешь
тиканье часов,  и понял, что это в кармане у Карригана все еще звонит эгнот. Он
даже удивился — какая может быть связь здесь,  в Месиве, где перемешаны границы
пространств... Но факт оставался фактом.
        —  Мишка,  попробуй что-нибудь нащупать!  —  велел Петр  и  обернулся к
Карригану: — Да выключи ты его или тресни обо что-нибудь!
        —   А  вдруг  враг  решил  капитулировать?   Неужто  мы  упустим  такую
возможность? — усмехнулся Карриган, доставая наконец прибор из кармана.
        Михаил  тем  временем попытался сосредоточиться.  Дорога по-прежнему не
возникала,  и  он  напрягся изо всех сил,  надеясь хотя бы  нырнуть в  туманную
пелену базовой реальности, но тщетно. На какой-то миг Михаил всерьез испугался,
что  лишился  напрочь своего  дара:  событие,  которое всего  пару  Дней  назад
показалось бы ему великим благом,  теперь обрушилось наподобие самого что ни на
есть подлого проклятия.  Но — да здравствуют здравый смысл и твердая память!  —
он тут же вспомнил,  что не одинок в  своей беде,  что у него имеется собрат по
несчастью —  Кики  Заноза,  Странник,  также утративший свои  способности.  Два
клинических случая одновременно —  это наверняка уже не  являлось крахом личных
дарований,  а означало только их временный сбой под влиянием какой-то аномалии,
если только не было эпидемией, что вряд ли. Краем сознания Михаил не переставал
фиксировать то, что происходит вокруг:
        Карриган открыл эгнот и тут же передал его Илли со словами:
        — Это тебя.
        Седой  и  Рейчел  успели  произвести несколько выстрелов в  направлении
покинутого отрезка,  но оттуда никто не вывалился:  и  без того узкая лазейка с
каждым мгновением все более сужалась,  так что протиснуться в  нее теперь не то
что катеру, но и человеку уже вряд удалось бы.
        —  Рэт?..  —  сказала Илли,  удивленно глядя в эгнот.  Ей ответил тихий
голос,  живо заинтересовавший всю компанию,  но  Карриган заглушил его нарочито
громкими высказываниями:
        —  Нам  следует оставаться здесь и  придерживать погоню,  пока эта щель
окончательно не  закроется.  Потом будем менять отрезки до  тех  пор,  пока  не
найдется место, где Проводник сможет работать...    
        —  ...Должна вернуться...  Ничто не угрожает...  Твое положение...  Мой
долг... — прорывались сквозь  речь Карригана обрывки фраз из эгнота.          
        — Что там тебе говорят? — не выдержал наконец Петр и шагнул к Илли. — А
ну-ка дай, я сам с ними с побеседую!    
        Карриган заступил Петру дорогу.  Неизвестно,  чем бы  все закончилось —
Михаил   ожидал   какого-нибудь   неуловимого  приема   со   стороны  Петра   с
непредсказуемыми пока еще  последствиями для Карригана,  —  как вдруг произошло
нечто еще менее предсказуемое: Илли, размахнувшись, бросила эгнот, и он полетел
по широкой дуге прямо в море. В тот же миг Петр вдруг исчез из поля зрения: его
исчезновение  Михаил  воспринял  как  легкую  рябь  в  глазах,   вроде  дефекта
изображения в старом пленочном кинофильме: есть фигура — нет — и опять она есть
уже на  новом месте.  За  это мгновение Странник,  стоявший к  морю ближе всех,
резко взмахнул руками и  обрушился в воду,  составив компанию пролетавшему мимо
него эгноту.  Брызги полетели,  волна плеснула через край, но никакого звука от
падения до  зрителей почему-то  не долетело:  незримая грань между реальностями
все-таки существовала и не пропускала звук,  так что Заноза,  упав в «картину»,
находился там  теперь как  будто  за  звуконепроницаемым барьером.  Сразу после
этого события у  кромки воды объявился Петр в  лежачем виде — якобы «загораю на
бережку».
        Странник вынырнул неподалеку от «берега» и  тут же погреб к  земле — он
явно не имел намерения доставать эгнот из поглотившей его пучины.  А  Михаил уж
было засомневался — не за прибором ли Заноза так самоотверженно нырнул?  Однако
было  очевидно,  что  спасение утопающих эгнотов Заноза  считает делом  рук  их
утолителей,  если у тех явится охота, а сам он мечтает вновь и как можно скорее
оказаться на суше.  И  до этой суши ему было рукой подать — два-три гребка,  не
больше.  Как вдруг на втором гребке Заноза резко остановился и  отпрянул назад,
насколько это возможно в воде, а секундой позже прямо перед ним, преграждая ему
путь к берегу, высунулась из воды у самого края картины зеленая бугристая морда
громаднейшей рыбины с растопыренной зубастой пастью.
        Те,  кто стоял поблизости от  картины,  отпрянули от  нее в  паническом
ужасе,  как лошади от паровоза.  Надо отдать должное Седому —  хоть он и  стоял
вдалеке, но среагировал мгновенно.
        — Ложись!!! — заорал Седой, вскидывая лазерник.
        Михаил упал на  руки,  не  успев еще толком сообразить,  как им  теперь
выручать Занозу и  почему для этого надо ложиться,  ощутив только по отчаянному
тону  приказа,   что  коллективное  залегание  должно  способствовать  спасению
Странника.  Карриган тут же оказался лежащим, Петр и без того лежал, Илли упала
ничком,  Скалди и Попрыгунчик с Бельмондом беспорядочно попадали, каждый в меру
своей реакции,  а Бол Бродяга и впрямь на этот раз рассыпался, словно карточный
домик, как бы выпал в осадок, словом — тоже по-своему залег.
        Стоило всем заземлиться,  как воздух над их головами прорезали лазерные
разряды:  Рейчел с  Седым  расстреливали из  двух  стволов чудо  морской фауны,
доверчиво  высунувшееся из  безопасных  глубин  в  надежде  перекусить чем  бог
послал.  Михаил,   приподняв голову, наблюдал за событиями: рыбина высовывалась
из воды все больше,  полностью загородив Занозу своей осклизлой тушей, по бокам
у  нее обнаружились маленькие,  словно крылышки,  умильно трепещущие плавнички,
как  будто  громадина  собралась покинуть  родную  стихию  и  взмыть  упитанным
воробышком в небесную синь.
        «А кто его знает...»  —  подумал Михаил,  вспомнив гигантского летучего
снегососа.  Лучи  лазера полосовали разожравшегося подводного ангелочка вдоль и
поперек обширной,  пупырчатой,  как  у  жабы  спины,  да  только без  малейшего
результата.  Чего,  собственно,  Михаил и  опасался:  вчера лазерники оказались
бессильны против  нечисти из  Кляксы,  а  теперь не  в  силах  были  преодолеть
неощутимую,  практически условную грань между двумя мирами. То есть иллюминация
на  спине у  чудовища играла отменная,  а  вот  убойную силу этот ослепительный
фейерверк полностью утратил.  «У  Занозы ведь тоже есть лазерник!»  —  вспомнил
Михаил,  в  бессильной ярости  прожигая  чудовище огненным взглядом,  столь  же
бесполезным,  как и лучи лазеров.  Судя по положению рыбищи — она,  отчаявшись,
как видно,  взлететь,  падала сейчас эффектно в глубь картины,  — Заноза вполне
уже мог быть у нее в брюхе.            
        — Карриган! Сделай что-нибудь! — крикнул Михаил единственному человеку,
способному еще чем-то помочь.  И наткнулся, словно с разбегу на бетонную стену,
на темный,  насмешливый,  все понимающий взгляд.  «Не поможет...»  —  мгновенно
понял Михаил.  А в следующий миг его озарило:  не раздумывая больше ни секунды,
тотчас же  забыв о  Карригане,  он рванулся на четвереньках к  Петру,  крича по
дороге:
        — Отставить огонь!!!
        Достигнув Петра, Михаил на него практически набросился и с криком: «Дай
сюда!!!»  — вырвал у него из рук лазерник.  Потом,  уже задним числом,  Михаила
удивило,  как это брат его послушался и не оказал сопротивления при конфискации
у  него  оружия.  Но  факт  остается фактом:  свой  лазерник Петр  отдал по  не
слишком-то вежливой просьбе младшего брата.
        Завладев оружием,  Михаил шагнул к  морскому пейзажу,  где и моря-то не
было видно из-за гигантской рыбьей спины, больше смахивающей на жабью, протянул
руку с  лазерником через незримую границу в тот мир и нажал на спусковой крючок
уже  по  ту  сторону  барьера.  Малиновый луч  уперся  в  бородавчатую спину  и
прочертил на  ней  наискосок черную дымящуюся полосу.  Издай при  этом  морское
чудо-юдо какой-нибудь рев или хотя бы тяжкий утробный выдох, свидетельствующий,
как ему сделали больно,  и Михаилу сразу бы полегчало. Может быть, рыбища его и
издала,  да звуковой барьер не позволил Михаилу им насладиться.  Он увидел, как
рыба  попыталась развернуться и  с  грандиозным беззвучным всплеском боком ушла
под воду, наподобие получившей повреждение подводной лодки.
        Поднятая волна  разбилась о  сушу,  окатив  Михаила  с  ног  до  головы
солеными брызгами —  подобием победного салюта.  Но  Михаилу было сейчас не  до
брызг,  тем более не  до  салютов:  чудовище скрылось,  оставив после себя одни
только суматошные  волны и  ни  малейшего следа Кики  Занозы —  хотя уж  если и
приходилось искать каких-то следов там, на воде, так только кровавых.    Михаил
все вглядывался в  толщу вод и  не заметил,  что стоит у края картины в большой
компании —  к  пейзажу подтянулись остальные и  молча смотрели на воду,  уже не
ожидая  чуда,  лишь  отдавая   молчанием  последний  долг  смелому  сероглазому
пареньку, оказавшему им бескорыстную помощь и так  нелепо только что погибшему.
Михаил услышал  рядом тихий всхлип:  это заплакала Скалди, уткнувшись куда-то в
своего Бола.  А раз по Страннику плакала Скалди — значит,  ему уже наверняка не
суждено было воскреснуть.
        — Бедный мальчик,  — пролепетал срывающимся голосом Фредди Бельмонд.  —
Такая ужасная смерть!..
        И  в этот поистине скорбный момент мокрая рука уцепилась за «раму» — то
есть за скользкую почву у края картины.  Все скорбящие бросились вперед, рискуя
отдавить всей  толпой  эту  нетвердую руку,  но  Михаил успел  первым:  схватив
Странника за запястье —  в  том,  что рука принадлежит Страннику,  не возникало
сомнений,  —  стал тянуть его из моря на берег.  С  другой стороны ему принялся
помогать не кто иной,  как Бол Бродяга.  И  все же радость вызволения Странника
живым из передряги была не на шутку омрачена:  вытаскивая Занозу, Бол попытался
схватить его за вторую руку, и тут обнаружилось, что кисть правой руки у Занозы
отсутствует.   Из   запястья  хлестала  ярко-алая  кровь.   Михаил  лихорадочно
прикидывал в уме методы первой помощи при откушении конечностей,  но его тут же
решительно оттеснили женщины:  у  Рейчел  в  подсумке нашлась  аптечка,  и  она
принялась умело накладывать Занозе жгут. Скалди присела рядом, обняла Странника
за плечо и вдруг по-настоящему разрыдалась.
        —  Эй,  детка,  перестань!  Завтра новая отрастет,  — утешал ее мокрый,
синеющий на глазах Заноза.
        — Отрастет,  конечно!  — Скалди зло смахнула слезы. — Я уже думала, что
эта гадина тебя сожрала! Интересно, как бы ты воскрес, если бы оказался у Мбе в
брюхе?
        - Ну...  Я бы воскрес в другом месте, — морщась, ответил Заноза. Скалди
с сомнением покачала головой:
        -- Помнишь Жира-Горбуна?  Он пропал в прошлом году,  перед самым уходом
Бола.  Говорят, что он попал на обед к этой твари. И больше никто его не видел.
Он уже не воскрес!
        Тут неожиданно обрел дар речи Попрыгунчик.
        — Зря вы туда прыгнули,  — компетентно заметил он. — А раз уж прыгнули,
надо было тыкать ее чем-нибудь в глаз!                           
        —  В глаз?..  — озадачился Заноза.  — Что-то я в заметил у нее на брюхе
глаз. И все-таки я ее прикончил!
        — Мишке скажи спасибо, — донеслось ворча» Петра. — Кабы не он, сидел бы
ты сейчас у нее в  пузе вместо пассажира!
        Заноза озабоченно взглянул на Михаила, объяснил:
        — Я ткнул ей лазерником в пасть,  выстрелил,  и...  — Он кивнул на свою
искалеченную руку:  Рейчел как  раз заканчивала перевязку.  —  Значит,  ты  его
тоже?..   Выходит,   что   мы   ее   с   двух   сторон,   вместе   пришкварили?
            
        Михаил  пожал  плечами  и  отыскал  глазами  Карригана —  тот  оказался
неподалеку,  околачивался  как всегда,  возле Илли.  «Сам я догадался или он мм
подсказал,  как расправиться с  рыбой?..» — думал  Михаил,  вспоминая спокойный
насмешливый взгляд Карригана в самую критическую для Занозы минуту.  Впрочем, с
Карриганом давно уже  был ясно,  что в  его лице их  сопровождает одна сплошная
загадочная темень.  А  вот  состояние Илли всерьез  обеспокоило Михаила:  такой
хмурой и  подавленной  он видел ее впервые.  Перед тем,  как зашвырнуть в  море
эгнот,  она  получила через него  какую-то  очень  недобрую весть —  ясен пень,
потому и  швырнула!  И  рассказывать,  в чем дело,  явно никому не собирается —
только Карриган знает,  кто вызвал ее на связь, но и он молчит... Вот незадача!
И разбираться некогда - пора уходить.
        Михаил  взглянул  вверх:  спасительный  узкий  фрагментик,  так  удачно
отрезавший их  от  погони,  уже  полностью закрылся —  иными словами,  исчез из
галереи, как не было. Вон и Петька нервничает, будто чует беду...
        —  Ну все,  хватит!  Пора отсюда убираться!  — заявил Петр,  поднимая с
земли брошенный Михаилом пистолет.
        Но события на этом клочке земли пока еще не закончились:  не успел Петр
выпрямиться,  как  откуда-то  сверху с  неприветливых небес в  лесок посыпались
люди.  Петр вскинул лазерник,  моментально схватились за оружие Рейчел с Седым.
От  неминуемой гибели беспарашютных десантников спасло то,  что  они были не  в
боевом  снаряжении,   а   в   обычной  одежде  и  напоминали  немного  странную
туристическую группу.  Таких туристов с  неба свалилось трое,  в  их числе одна
девушка — ярко-рыжая, как падучая звезда.
        — Не стреляйте!  Это свои,  — поспешно предупредил Заноза, поднимаясь с
земли.  К  нему  уже  приближался стремительным шагом  крупный седой  мужчина с
решительным выражением на грубо очерченном загорелом лице.
        — Кики, где ты шляешься?! — зарычал он еще издали. — Тебя ищут по всему
Перекрестку,  а он Закопался в Месиве,  как моль в тряпье! — Его взгляд Упал на
забинтованную руку  Занозы,  и  пиратское  лицо  гостя  немного  смягчилось.  —
Та-ак... Клякса?--спросил он.
        Заноза небрежно махнул уцелевшей рукой:
        — Нет.  Так,  споткнулся... — Он поглядел на девчонку, приблизившуюся в
сопровождении седого  мужчины.  Тот  держал  в  руке  самый  обычный  дипломат,
казавшийся в данных обстоятельствах; смешного неуместным. 
        —   Это   еще   кто   такие?   —   спросил   Петр,   подходя   к   ним.
              
        —  Это Папаша Костен,  глава нашего клана,  -  сказал Заноза.—А  это...
                . 
        —  Петр Летин,  —  представился Петр,  на глазах добрея.  —  У  нас тут
небольшие проблемы — не можем отсюда выйти.
        —  Решим,  — кивнул Папаша и вновь обратился к Занозе:  — У нас крупная
разборка с Рексами за твой подлинник, — деловито сообщил он.
        Заноза поморщился:
        — Я не хотел тебя вмешивать в это дело...
        —  Когда Рексы всерьез искалечили мне  машину,  стало ясно,  что у  них
подлинник,  а уж Толик просветил меня,  у кого Герд его позаимствовал.  Так что
готовься, предстоит клановая дуэль.
        — Где? — буркнул Заноза.    
        —  У  Стержня.   Выбор  оружия  на  усмотрение  сторон,   не  используя
подлинников.  —  Заноза  вздохнул с  некоторым облегчением.  —  Без  тебя,  сам
понимаешь,  никак не обойтись! Привет, Бол! — крикнул Костен человеку-мешанине.
— Вернулся наконец? Вовремя! Пошли с нами, предстоит горячее дельце!    
        —  А  она почему с  тобой,  она же из Рексов?  — Заноза кивнул на новую
девушку, уже оживленно болтающую со Скалди.    
        —  Осу я взял на всякий случай в заложницы.  Toлик мне ее прямо тогда и
вычислил. Удачно мы с тобой его в тот раз подобрали!
        — Так ты с ним с тех пор все не расстаешься? —  поинтересовался Заноза.
        — Да я с его помощью уже весь клан собрал!  Тебя вот только искали... —
Он  окинул взглядом окружающий народ:  -  А  ты тут,  я  смотрю,  геройствуешь?
Последний народ из  Месива выводишь?  Тоже дело!  Сейчас как раз их  с  собой и
прихватим.
        Михаил  насторожился:  намечалась  переброска  по  декорациям  без  его
чуткого руководства.  Значит,  ему предстояло испытать,  как это — преодолевать
дорогу между мирами не Проводником, а всего лишь ведомым.
        —  Да мы отсюда с утра выйти не можем!  — пожаловался Заноза.  — Клякса
ночью пошалила, все загадила. Как вы-то сюда добрались?
        — Да, были кое-какие помехи, — согласился небрежно Папаша. - Но ничего,
выведем. — Он пересчитал глазами людей. — Среди них Странники есть?
        —  Двое  помогут,  —  уверенно сказал  Заноза.  Рано,  выходит,  Михаил
расслабился — не судьба ему филонить в качестве живого груза.
        —  Эй,  ребята,  приготовились!  — крикнул Костен.  — Уходим к Стержню,
пятеро на загривке!
        Не  успел Михаил как  следует сосредоточиться,  как  базовая реальность
открыла ему свои туманные объятия.  Но вот беда — никакой дороги под его ногами
не возникло!  И вместо того, чтобы куда-то пойти, он начал падать. Спасала лишь
ясная уверенность,  что падает он в большой компании,  вроде как в коллективном
затяжном прыжке,  только без с  пастельного кольца,  за которое можно было бы в
случае  чего  дернуть.   Но  этого  и   не  потребовалось  —   После  не  очень
продолжительного падения его пятки ударились совершенно безболезненно во что-то
твердое.
        Это была она — долгожданная,  дорога.  Но какая!..  Ничего подобного он
здесь еще не видел, хотя хоженых троп — чего греха таить — было у него тут пока
не так уж много.  Под его ногами лежала широченная бетонная трасса с невысокими
выступами  с   двух   сторон  вроде   узких  тротуарчиков.   Эта   дорога  явно
предназначалась для  тяжелого военного транспорта.  Михаил-то  был  до  сих пор
уверен,   что  базовая  реальность  дика,   нехожена  и  первобытна.  А  здесь,
оказывается, уже и трассы военные проложили, и технику, наверное, по ним гоняют
военную из мира в мир на продажу милитаристы проклятые. Куда ведет дорога, было
пока неясно — впереди она терялась в тумане.
        Михаил  пошел  вперед,   не  оглядываясь,  но  продолжая  ощущать,  что
двигается в  большой компании,  и  даже  чуть-чуть  угадывая попутчиков боковым
зрением. Кажется, он кого-то еще вел за собой — по крайней мере, очень старался
это делать,  но  теперь усилие было настолько невелико по сравнению с  прошлыми
разами,  что он  так и  не  понял,  удалось ;  ли ему помочь Странникам или они
обошлись своими силами.
        Туман  поначалу отступал,  словно дразнясь,  потом они  его  неожиданно
быстро достигли и  прошли насквозь.  Михаилу показалось,  что он  прорвал своим
телом  тончайшую  материю,   и   позади  непременно  должна  остаться  дырка  с
очертаниями его фигуры.  Он хотел было обернуться, чтобы в этом удостовериться,
но открывшаяся перспектива заставила позабыть о том, что осталось за спиной.
        Он стоял на пологой возвышенности,  впереди простиралось огромное поле,
поросшее низенькой рыжеватой травкой,  с небес ласково пригревало полное желтое
солнышко.  Но поразило его,  естественно,  не это:  воздух над полем колыхался,
полный  призрачного  движения,  являя  собой  невероятную  смесь  самых  разных
пейзажей,   едва  уловимых,   словно  фантомы,   наложенные  один  на   другой.
Присмотревшись,  можно было различить города с  оживленным движением,  шикарные
загородные виллы,  горные ущелья и  густой дремучий лес.  Много чего можно было
здесь увидеть,  была бы  охота вглядываться.  Там  двигались,  не  замечая друг
друга, проходя друг друга насквозь, люди и какие-то другие существа, похожие на
людей и не очень — какие-то гигантские насекомые, ящерицы и даже вроде бы рыбы.
А  между тем и само поле было видно из конца в конец,  и широкий столб голубого
света,  выраставший из  земли в  его  центре.  В  этом  свете,  словно музейный
экспонат, висел предмет, напоминающий ручной пулемет. И еще одна примечательная
деталь пейзажа сразу бросалась в  глаза:  по ту сторону голубого столба по полю
были разбросаны мощные бронированные машины с торчащими впереди пушками. Танки.
Если верить глазам — а в данном случае им уже как-то не очень верилось, — танки
были настоящие, ничуть не похожие на видения, как прочий призрачный наполнитель
здешнего воздуха.
        — Вот это они зря!  Эти чайники им выйдут боком! — раздался рядом голос
Папаши Костена.  Михаил уж  было решил,  что от  избытка впечатлений его начали
одолевать галлюцинации.  Но тут вспомнил, что попал в эту бредовую местность не
один,  а  в  команде специалистов.  И  ему  есть  у  кого спросить,  что  здесь
происходит.
        Он обернулся и на время прикусил язык, потому что сзади тоже нашлось на
что полюбоваться Странники и  вся остальная команда находились рядом,  но за их
спинами  вместо  ожидаемой туманной завесы  с  предполагаемыми дырками высилась
бесконечная гряда  пестрых курганов.  Михаилу понадобилось несколько секунд для
осознания того,  что стоят они перед грандиозной свалкой, и вроде как именно из
нее,  а не из какого-то там загадочного тумана они все только что вышли. Свалка
выглядела вполне себе реальной и не пустовала,  а,  напротив, кипела жизнью: по
мусорным грудам  лазили  во  множестве хорошо одетые граждане и  с  озабоченным
видом копались в отбросах.
        —  Ребята,  мы  на  месте!  —  крикнул  Папаша  Костен,  помахав рукой.
Обитатели  свалки,  приветственно загалдев,  оставили  свои  изыскания и  стали
спускаться с  курганов,  производя попутно  в  горах  слежавшейся рухляди серии
обвалов и  лавин.  Приличного народу на свалке околачивалось великое множество:
люди сыпались с  нее по всей протяженности — мужчины,  женщины и дети.  Все они
были вооружены,  в основном почему-то холодным оружием —  шпагами,  саблями или
мечами.  Большинство держа-:  ли древнее оружие ближнего боя в руках.  «Нашли в
мусоре?.. — недоуменно размышлял Михаил. — Или мечом удобней там ковыряться?..»
        — Значит,  так,  ребята! Кто остался без клинка —  ничего не поделаешь!
Будет драться кулаками!  Мы с  идем на битсах,  как условились!  — провозгласил
Костен,  принимая у  кого-то  из  рук увесистый меч.  Воткнув его перед собой в
землю, он распорядился: — Все прочь от свалки на десять шагов!
           Народ моментально подчинился приказу и  отхлынул,  освободив широкую
полосу земли  перед грудами хлама.  Отойдя,  все  они  замерли молча,  словно в
ожидании важного события.
        Костен стоял неподвижно с закрытыми глазами, простерев вверх руки, губы
его беззвучно шевелились. Михаил, находившийся с ним совсем рядом, напряг слух,
но  услышал  лишь  едва  уловимые отзвуки согласных.  Однако  у  него  возникла
уверенность,  что Костен произнес вначале какое-то длинное заклинание,  а потом
стал проговаривать заковыристые имена.
        И тогда воздух перед ними заколебался,  заслоился, как в знойный летний
полдень,  и  над  свободной  полосой  земли  стали  возникать  одно  за  другим
потрясающие  создания.   Одновременно  в  лица  зрителей  дохнуло,   словно  из
металлолитейного цеха, волной разогретого воздуха, пахнущего железом.
        Первым появился грандиозных размеров жук-рогач,  весь серебряный, точно
побывал недавно в  серебрянке,  с  воинственно торчащим впереди рогом.  «Вот уж
действительно носорог так носорог,  не придерешься»,—  потрясся в  душе Михаил.
Рядом с  жуком образовалось еще  одно  громадное насекомое:  помесь богомола со
скорпионом,  такой же,  как и жук,  редкостной раскраски.  И пошло,  и пошло, и
замелькало в  глазах у  Михаила,  как на приеме у психиатра,  оснащенного самой
современной техникой: чем дальше, тем все больше убеждаешься, что ты и есть тот
самый полный псих и шизофреник, которого он так долго ищет себе в напарники. На
фоне свалки появлялись длинноногие крокодилы, крылатые пантеры, львы с птичьими
головами,   волки  о  шести  ногах,   чешуйчатые  лошади  на  драконьих  лапах.
Единственными, на ком более или менее отдыхал потрясенный разнообразием взгляд,
были  вполне  отвечающие общепринятым канонам упитанные дракончики.  Весь  этот
бредовый зверинец был  переливчато-серебряного цвета и  обнаруживал несомненные
признаки   жизни:   насекомые  шевелили   лапками,   драконы   разевали  пасти,
представители  рода   кошачьих   выгибались,   потягиваясь,   крокодилы  нервно
подергивали хвостами, а лошади переступали с одной чешуйчатой лапы на другую, и
это  всеобщее нетерпеливое движение играло и  переливалось миллионами солнечных
бликов. Когда Костен, произнеся последнее тайное имя, открыл глаза, им уже было
на что порадоваться:  перед людьми выстроился длинный паноптикум чудовищ, детищ
явно кого-то из древних богов — наверное, пропойцы Диониса, произведенных им на
свет не иначе как в приступе белой горячки.                             
        Еще  при  появлении первого жука  ноги  Михаила!  сами  приняли решение
унести бедное тело куда-нибудь,  лишь бы  подальше отсюда.  Но тут со спины его
подперло что-то  мягкое  и  вцепилось клещом  в  его  локоть,  не  дав  Михаилу
возможности не только убежать,  но даже попятиться. Хотелось бы, чтобы это была
Илли,  но,  судя по всем приметам,  его держал Бельмонд,  не сделавший ноги сам
только потому,  что его парализовало от страха.  Остальные присутствующие,  как
люди, так и Странники, также застыли на месте, возможно, по той же причине, что
и  бедняга Фредди.  Однако само воспоминание об  Илли в  момент вернуло Михаилу
утраченное мужество.  Он досмотрел спектакль до конца вместе со всеми и  только
потом нашел в себе силы произнести хрипло:
        — Это что?..
         — Это битсы,  — отозвался веселым голосом Заноза.  Михаил ощутил,  как
ослабла хватка Бельмонда на  его  локте.  Сам он  тоже почувствовал невероятное
облегчение и даже что-то вроде легкого разочарования.  Вот и всегда так:  стоит
кому-то дать загадочному явлению какое-то,  пусть даже непонятное,  название, и
часть  жуткого очарования уже  потеряна вместе  с  изрядной долей  страха перед
неведомым.  Заноза  хотел  добавить  еще  что-то,  что  наверняка  окончательно
развеяло бы ореол загадочной жути, но ситуацию спас Папаша Костен, отдавший как
раз в этот момент громогласный приказ своей армии:
        — На конь!  — Возможно, для Странников команда прозвучала как-то иначе,
но по-русски Михаил воспринял ее именно так.  Окружающий народ, не колеблясь ни
секунды, хлынул вперед и штурмовал неведомых битсов с той же ловкостью, с какой
карабкался недавно по «горным» кучам. И полминуты не прошло, как все Странники,
включая женщин и детей,  уже сидели верхом на смирных,  аки овечки,  серебряных
монстрах.  Михаил не мог отделаться от ощущения,  что всадники очень походят на
беззаботных отдыхающих,  каких-то курортников, обзаведшихся архаичным оружием и
навестивших экзотический парк, где им разрешили посидеть верхом на экспонатах.
        Внизу осталась лишь  все  та  же  небольшая группа Странников и  людей,
сколоченная еще  в  Месиве,  во  главе  с  Папашей  Костеном.  Костен  крикнул,
обращаясь к своей армии:
        — Сейчас я поговорю еще раз с Довертом,  потом начнем,  только по моему
сигналу!
        Михаил вспомнил про танки и  оглянулся.  Значит,  вот как здесь принято
осуществлять клановые дуэли.  Оригинально.  Окруженные,  словно  легкой газовой
завесой, призрачным маревом миражей, танки стояли неподвижно, на броне передней
машины сидели два человека. «Выбор оружия на усмотрение сторон», — припомнилось
Михаилу.  И выбор транспорта, видимо, тоже. Михаил оценивающе взглянул на армию
Костена.  «Неужто они на этом вот, да с мечами наперевес, попрут на танки?..» -
проползла недоверчивая мысль. Его спутники из тех, кто не мог причислить себя к
славному  роду  Странников,   так  же  молча  с  интересом  глазели  туда-сюда,
сравнивая,  наверное,  как и Михаил, соотношение сил в грядущей потасовке. Двух
мнений  быть  не  могло:  расклад сил  был  явно  не  в  пользу  клана  Прорва.
Единственное, что хоть как-то утешило Михаила, — Илли не выглядела больше столь
подавленной, пестрота новых впечатлений вроде бы отвлекла ее от мрачных мыслей.
        Папаша Костен между тем опять закрыл глаза,  как бы сосредотачиваясь, и
сказал негромко:
        — Доверт, мы готовы.
        —  Вижу,  —  раздался где-то  рядом такой же негромкий ворчливый ответ.
Михаил невольно огляделся. Не сразу до него дошло, что они являются свидетелями
какого-то прогрессивного метода переговоров и  голос доносится к ним непонятным
образом с той стороны поля. Костену отвечал кто-то из тех двоих, что устроились
верхом на переднем танке.
        — Раз ты видишь нас, то должен видеть и свою дочку, — продолжал Папаша.
        — Вижу, вижу, — повторил бесхозный голос, как будто хозяин его стоял от
собрания где-то в двух шагах.  Михаил понял,  что речь идет о рыжей девчонке, и
не  сомневался,  что  это  огненное сокровище даже издалека должно быть неплохо
видно. 
        Пленница вела себя непринужденно и  с  интересом слушала разговор с  ее
далеким папенькой.
        —  Мое предложение такое:  вы оставляете нам подлинник — наш подлинник,
Доверт! — а мы отдаем вам твою Осу. И расходимся миром, — сказал Костен.
        — Нет, — отрезал голос.
        — Тебе что же,  выходит, наплевать на дочку? — искренне удивился Папаша
Костен.
        — А куда она денется?  — усмехнулся невидимый собеседник. — Ты, что ли,
Костен, ее удочеришь?
        —  Удочерит,  удочерит!  —  весело подала голос Оса.  — Он меня за Кики
замуж выдаст! — Она склонила голову к плечу и смешно наморщила веснушчатый нос,
глядя  с  вызовом на  Занозу.  Но  того,  кажется,  беспечное предположение Осы
всерьез задело.
        — Все,  хватит!  — рявкнул он Папаше и,  повернувшись к Осе, решительно
велел ей: — Уходи!
        Она высоко подняла брови,  словно не расслышала,  как бы переспрашивая:
«Ась?» Папаша Костен изумленно молчал.
        —  Кому сказал?!  Иди отсюда!  Уходи к  своим!  — прогонял разгневанный
Заноза смешливую заложницу.  Она,  хмыкнув, дожала плечами — не хотите, мол, на
мне жениться,  так я  и  не настаиваю —  и  пошла через поле к танкам,  светясь
сквозь миражи вторым рыжим солнышком,  время от  времени насмешливо оглядываясь
на Занозу.
        —  Ну и  зря!  —  высказался немного смущенный Папаша Костен.  — Из вас
получилась бы отличная парочка!
        - Ты  для  этого ее  и  заловил?  —  зло поинтересовался Заноза.  —  Ну
спасибо! Не мог придумать для сватовства что-нибудь попроще?
        —  Сказал тоже,  попроще!  За  здорово живешь Доверт ее тебе никогда не
отдаст! — с понимающей ухмылкой сказал Толик. 
        — Ну это мы еще посмотрим! — заявил Заноза.
        —  Ладно,   вы  тут  разбирайтесь,  а  мне  пора,  —  молвил  Толик  и,
неопределенно махнув дипломатиком в сторону свалки, добавил: — Дела!
        — Вернись, Проныра! Я тебя маршалом сделаю! — закричал ему вслед Папаша
Костен.  Толик не обернулся,  лишь заметно прибавил шагу.  Заноза, усмехнувшись
напоследок, посерьезнел и обратился к Карригану:
        —  Сейчас здесь начнется заваруха,  вам  лучше уйти в  декорации.  Если
останетесь, то держитесь подальше.
        Карриган понимающе кивнул.
        —  Декорации,  декорации,  тошнит уже от ваших декораций,  —  пробурчал
Петр. — Пока здесь остаемся!
        Заноза его уже не слушал — об опасности он их предупредил, остальное их
дело.  Вместе с  Папашей Костеном он  стал забираться на жука.  Скалди с  Болом
отделились от компании еще раньше:  пока суд да дело, они успели раздобыть себе
где-то —  не иначе как в тех же мусорных кучах — по сабле и :  вскарабкаться на
одного из стоящих поблизости голенастых крокодилов.  Папаша Костен, взобравшись
рогачу на загривок,  обозрел окрестности из-под ладони. В этот момент над полем
пронесся ровный гул — танки тронулись.
        Михаил и его спутники, стоявшие все там же, то есть прямо перед армией,
на переднем фланге,  дружно повторили жест генералиссимуса — загородив ладонями
глаза  от   солнца,   посмотрели  в   поля:   вражеский  военачальник,   он  же
несостоявшийся Занозин тесть Доверт, уже отдал приказ о начале боевых действий.
Оса почти бежала и была сейчас где-то на полпути к своим,  а танки двигались ей
навстречу сквозь  иллюзорное марево,  оглашая  равнодушные к  военной экспансии
миражи гулким ревом.
        Костен,  не теряя больше времени даром,  подал команду «В атаку!».  Его
стальная кавалерия лавиной рванула с места:  лихо — с криками, лязгом и тяжелым
топотом,  оставив  позади  группу  случайных  свидетелей закипающей межклановой
баталии. Карриган едва успел отдернуть в сторону Попрыгунчика: позабытый всеми,
тот под общий шумок подобрался к жуку-рогачу и производил что-то вроде соскреба
с его передней членистой ноги.  Еще миг, и самостийного натуралиста снесло бы к
здешней  чертовой  бабушке  этой  самой  членистой  ногой.   Заноза  и  Костен,
промелькнувшие  мимо  на  спине  жука,  что-то  горячо  между  собой  на  скаку
обсуждали,  надо  думать  —  кроили наскоро план  предстоящего сражения и  явно
думать позабыли о своих недавних горемычных попутчиках.  Зато со спины бегового
крокодила им помахала рукой на прощание Скалди.
        —  Что  это  за  место такое глючное они выбрали для своих разборок?  —
спросил  Петр,  прищурясь  вслед  удаляющейся армии,  как  показалось Михаилу—с
тайной завистью.
        —  Это центр Перекрестка,  —  ответил Карриган.  —  Здесь,  у  Стержня,
декорации сходятся, и вы имеете возможность это наблюдать.
        - Так этот синий столб, стало быть, и есть Стержень? А что это за ствол
внутри него плавает?
        - Это, я так понимаю, предмет спора.
        - Выходит, вся свара из-за обычной пушки?.. 
        Если Карриган и намеревался просветить Петоа по поводу спорного оружия,
висящего в Стержне, то не успел: танковый корпус дал по врагу первый залп, судя
по  мощности звуковой волны  —  из  всех  орудий.  Миражи  вокруг  идущей цепью
кавалерии Костена расцвели каскадами взрывов.  Некоторые снаряды попали в цель:
несколько серебряных монстров были снесены взрывами и полетели кувырком,  роняя
со  спин  людей и  сшибая ближайших соседей.  Один снаряд взметнул фонтан земли
неподалеку от  непричастной к  событиям группы зрителей:  как  видно,  Рексы  в
большинстве своем не отличались меткостью,  а может быть,  кому-то из танкистов
показалось, что там-то, возле помойки, и обосновался главный вражеский штаб.
        Петр и его банда лишь слегка пригнулись.  Илли спряталась за Карригана.
Михаил тоже отступил назад,  но всего на шаг — пусть не думает, что он такой уж
слизняк и трус,  это только от неожиданности, а в следующий раз она может смело
прятаться и  за  него.  Попрыгунчик отскочил назад как минимум на  метр,  потом
отделился от компании и проследовал к свалке со словами:
        — Кажется, оттуда будет лучше видно...
        — Я,  пожалуй...  Мне надо...  Надо бы отойти...  - залепетал Бельмонд,
тоже пятясь к мусорным грудам. Карриган покачал головой, глядя на поле боя так,
словно это не кто иной, как он, командовал боем, и проронил с видом стратега:
        — Не стоит. Вряд ли они будут еще сюда стрелять.
        После вражеского залпа армия Костена прибавила ходу,  торопясь поскорее
сократить отделяющеее от  врага  расстояние.  Странники,  похожие  издалека  на
пестрых бабочек летних одеждах,  опустившихся на  спины  чудовищ,  выхватили на
всем скаку свои мечи и  сабли —  что  выглядело бы  уместно в  прошлые века для
обычной кавалерийской атаки — и размахивали ими,  как будто бы полные решимости
искромсать танки  противника в  мелкую  стальную вермишель.  Петр  презрительно
хмыкнул, а в следующее мгновение холодное оружие в руках у Странников вспыхнуло
разом, обернувшись длинными ослепительными лучами.
        —  Ага,  вот  это  уже дело!  —  удивленно произнес Петр.  В  это время
некоторые из битсов — те, у которых имелись хоть какие-то намеки на крылышки, в
их  числе  и  дракончики,  —  расправили эти  свои  летательные приспособления,
отделились от  земли  и  взмыли вверх настоящей стальной эскадрильей.  Взлетел,
вращая, как лопастями, двумя серебристыми крыльями, и тот самый жук, несущий на
загривке Кики с Папашей Костеном. «И как их только оттуда не сдует? Ветер ведь,
наверное,  от этих крыльев —  как от вертолетных винтов!»  — подумал Михаил.  У
него уже не  хватало сил удивляться.  Танкисты принялись поливать авиацию врага
из  зенитных  пулеметов,   на  башнях  заухало  что-то  вроде  зенитно-ракетных
установок.   Одновременно  танки  не  забывали  постреливать  бронебойными  уже
практически в упор по надвигающейся цепи на битсах. Однако лучевая атака Прорвы
с   потрясающей  быстротой  выводила  танки  из  строя:   один  за  другим  они
останавливались,   дымясь,   некоторые  прямо  на  ходу  Разваливались,   роняя
обрезанные пушки, теряя на ходу зенитки, людей и прочие запчасти.
        —  Почему они не используют лазерников?  — спросила Рейчел,  увлеченно,
как испанка на корриде, следящая за боем.
        — Битсы — отличные отражатели,  лучевое оружие против них бессильно,  —
снизошел до пояснения Карриган.
        — Так зачем им тогда танки, сражались бы тоже на битсах!
        —  Далеко не  каждому под  силу  вызвать битсов и  только единицы знают
способ заставить их подчиняться.
        Петр недоверчиво покосился на Карригана.
        — Хочешь сказать, что Костен ЗАСТАВИЛ их помогать?
        —  Скорее  ржавоглота заставишь травку щипать!  —  вставил свое  мнение
Седой.
        — Вот и я о том же, — обронил Карриган, пристально глядя вдаль. Окажись
сейчас чисто случайно где-нибудь поблизости Бодо Паркокри,  он  тут же бросился
бы писать с Карригана портрет великого полководца всех времен и народов. Не зря
Рексы по нему пальнули — да и кто бы на их месте удержался?
        Жук  уже  долетел до  Стержня и  шел  возле него на   снижение.  Кики с
Папашей полосовали сверху лучами первый танк.  С танка отвечали усиленным огнем
ракетной  установки  и  пулеметными  очередями,  не  приносящими жуку  никакого
видимого урона,  лишь слегка сбивающими его с  намеченного  курса,  до тех пор,
пока огневые единицы не  были  уничтожены меткими лучевыми ударами сверху.  Сам
танк тоже был практически уничтожен:  он  загорелся,  кособочась на  ходу,  что
выглядело  как-то  болезненно  для  мощной  бронированной  машины,  и   наконец
остановился,  уткнувшись  в  землю  наклонившейся вперед,  обрезанной у  самого
основания  пушкой:  складывалось впечатление,  что  горящий  танк  споткнулся о
собственную пушку.  «Сейчас рванет боекомплект!»  — азартно подумалось Михаилу.
Однако прежде,  чем это предсказание сбылось,  из танка выскочили и  побежали в
разные стороны двое танкистов — остальные,  вероятно, не смогли пережить своего
стального друга.  Одного из  танкистов Михаил моментально опознал по  оранжевой
шевелюре — это,  без сомнения,  была Оса, она припустила во всю прыть, подальше
от пылающего еще пуще ее волос танка. Второй танкист сразу ринулся к Стержню.
        Заноза  спрыгнул с  жука,  не  успевшего еще  приземлиться,  вскочил  и
кинулся наперерез танкисту.  Тот остановился, вытянув вперед руку с пистолетом.
И  в  этот  критический момент за  его  спиной взорвался боевой друг  танк,  не
обманув предчувствия Михаила. Танкиста швырнуло взрывной волной вперед к самому
Стержню,  там он  упал,  но тут же приподнялся,  пытаясь дотянуться до висящего
внутри, словно в невесомости, предмета спора. Тут подоспел Заноза и ударом ноги
отпихнул  танкиста  в  сторону.  Спорное  оружие  уже  практически принадлежало
Занозе,  ему стоило лишь протянуть руку в столб голубого света, но почему-то он
с этим не торопился.  Заноза подождал,  пока его противник-танкист поднимется с
земли,  и  оделил его  прямым ударом в  челюсть,  причем ударил он,  как это ни
странно,  забинтованным обрубком руки,  где  под  бинтами Должна  была  торчать
кость.
        Седой восхищенно присвистнул:
        -- Ничего себе инвалид!..
        От  второго удара контуженный танкист сумел ловко уклониться.  Лазерник
свой он  уронил еще  при  контузии и  вынужден был  вступить в  рукопашный бой,
навязанный ему  великодушным инвалидом  Занозой.  Пока  эти  двое  обменивались
ударами вокруг  закипало настоящее побоище.  Обе  стороны еще  до  столкновения
понесли друг от друга изрядные потери,  но те,  кто дотянул,  отрывались во всю
силу:  покинув спины своих монстров и свои горящие танки,  противники бросились
друг на друга врукопашную,  и вокруг Стержня завязалась решающая битва.  Чем-то
эта битва напоминала матросскую драку в приморском кабаке:  не используя сабель
и лазерников,  противники вдохновенно дубасили друг друга кулаками и ногами, то
есть занимались руко- и ногоприкладством, в том числе и женщины, а дети шныряли
между танками и монстрами,  выслеживая друг друга,  и, выследив, занимались тем
же. Одна только Оса не принимала участия во всеобщем мордобое: она стояла возле
Стержня, наблюдая за боем между своим соплеменником и Занозой. При этом ни она,
ни  кто-либо  другой  из  увлеченных потасовкой не  сделал попытки посягнуть на
спорное оружие: похоже было, что непосредственный спор за оружие считался у них
делом  тех  двоих,  что  мерялись силой возле Стержня,  а  для  всех  остальных
конфликт был поводом погеройствовать в маленькой войне,  а в довершение отвести
душу  в  хорошей драке.  Они  вполне могли позволить себе смертельные игры,  не
опасаясь за  свою жизнь.   Странники —  что  с  них возьмешь!  И  выходит,  что
единственными,  кто мог бы  действительно пострадать на  этом «Куликовом поле»,
были незваные зрители, скромно приютившиеся возле местной помойки. 
        Так размышлял Михаил Летин, подумывая уже и о том, куда бы ему со своей
компанией двинуться по  окончании баталии,  когда заметил вдруг над  дерущимися
странное  движение  воздушной субстанции.  Миражи,  на  которые  он  давно  уже
перестал обращать внимание,  выгибались причудливыми узорами вокруг одной точки
неподалеку от  Стержня.  «Батюшки,  да  это  же...»  Не  успел он  сформировать
мысленно свою догадку в конкретное слово,  как видения вокруг критической точки
разошлись кругообразно,  и  в  воздухе  над  полем  межклановых разборок возник
имперский катер преследователей.
        — Ах ты сволочь настырная! Дерьма тебе в реактор! — воскликнул Петр.
        —  Лучше взрывчатки,  —  усовершенствовал рацпредложение Петра Владимир
Карриган.
        —  Мишка,   уводи!  —  произнес  Петр  сакраментальную  фразу.  Михаилу
показалось, что он находится на очередной репетиции их коронной сцены: те же, в
боевой декорации. Для привычной ситуации явно чего-то недоставало, и Михаил тут
же понял:  не хватает звукового сопровождения из Карриганова кармана. Всеобщее,
несомненно,   воспоминание  было   достойной  эпитафией  погибшему  прибору   —
небольшому произведению искусства,  перевернувшемуся сейчас,  наверное, в своем
плавучем гробу, то есть в чреве у дохлой рыбы.
        Михаил огляделся напоследок —  все ли  на месте,  и  с  удовлетворением
отметил   возвращение  с   мусорного  наблюдательного  пункта   Попрыгунчика  с
Бельмондом.  Все были в  сборе.  Он  сосредоточился и  без малейшего на сей раз
усилия ощутил под ногами что-то  базовое,  но процесс был нарушен распоряжением
Карригана:
        - Повремени-ка минутку!
        Обернувшись,  Михаил  удивленно  уставился на  неизменно самоуверенного
преступника международного пошиба.  Карриган,  глядя в поле, где среди битсов и
танков все еще продолжался разухабистый клановый мордобой, произнес отчетливо:
        — Странник!
        — Некогда! — раздался рядом злой запыхавшийся голос.
        —  Дружеская просьба,  —  сказал Карриган.  --Мы тебя сегодня выручили,
выручи и ты нас. Клади этого вояку, бери свою пушку и попробуй сбить из нее вон
ту птичку!
        «Птичка» тем временем сориентировалась в  боевой обстановке и  нащупала
своими радарами необходимые ей объекты. Заноза как раз уложил противника ударом
в нос, когда катер резко покинул место своего прибытия и направил стремительный
полет прямо к небольшой группе наблюдателей в мусорном интерьере.
        —  Мишка,  уводи!  —  повторил Петр.  —  Из этого ствола ему имперца не
сбить!
        — Тут резак нужен!  — сказал Седой.  Михаил стоял, не отвечая, устремив
взгляд к основанию Стержня. Окончательное решение вновь  было за Проводником, и
он его уже принял. Он не  сомневался — раз Карриган сказал «сбить», значит, это
возможно.  Только почему Заноза двигается так  медленно?  А  катер приближается
быстро —  слишком быстро!  Он уже на полпути,  а Заноза еще только  протягивает
руку  в  столб голубого света и  берет свои   подлинник.  «Подлинник!  Вот  как
называется это  оружие,  предмет спора двух могущественных кланов  Перекрестка!
«Он  может сбить имперца»,  —  неожиданно понял Михаил.  И  в  этот миг,  когда
сомнения ,  его  окончательно развеялись,  он  каким-то  собственным внутренним
усилием  сместил  индикаторы времени  на  двух  неведомых  секундомерах:  катер
преследователей теперь надвигался не  так  стремительно,  а  плыл сквозь миражи
неторопливой воздушной субмариной. А далеко внизу Странник почти неуловимыми по
быстроте движениями выдернул из  Стержня  подлинник,  вскинул  его  к  плечу  и
выстрелил. Из ствола протянулся к катеру длинный сверкающий палец.
        Антилазерное покрытие должно было надежно защищать имперца от  лучевого
оружия. Но тогда оставалось предположить, что погоня срочно решила проверить на
мягкость здешние почвы: катер скользнул наискось вниз, устремляясь на встречу с
землей.
        —  Хороший выстрел!  Спасибо,  —  произнес Карриган.  А в следующий миг
земля  содрогнулась,  принимая на  свою  многострадальную грудь  порцию тяжкого
металла,  имеющего почему-то обыкновение летать по небу,  аки пух,  и далеко не
аки пух с этого неба падать.
        —  Мог бы быть и  получше.  — Петр не выглядел очень довольным:  катер,
вспахав при падении глубокую борозду,  ушел на треть в землю,  но не взорвался.
        
        —  Квиты,  —  скупо уронил голос Занозы.  Сам  Заноза далеко внизу стал
кричать что-то,  уже  сверху неслышное,  махая над головой только что добытым и
уже  испытанным в  деле  предметом спора.  Дерущийся народ оторвался от  своего
увлекательного занятия  и  в  большинстве  своем  бурно  и  очень  эмоционально
обрадовался,  а  в  меньшинстве —  отчаянно  загрустил.  Пока  Странники  внизу
копошились,  кто радуясь победе,  кто оплакивая свое поражение, Карриган бросил
на Петра вполне однозначный взгляд:  я, мол, свое дело сделал, теперь ты можешь
дальше командовать.
        Петр,  вместо своего обычного «Мишка, уводи», долго оценивающе поглядел
на  Карригана,  потом с  тем же  изучающим выражением —  на подбитого имперца и
произнес задумчиво:
        — А не пора ли нам расстаться?..
        —  Что ж,  я  не  против,  —  как ни  в  чем не бывало сразу согласился
Карриган.  — Разойдемся прямо сейчас.  — Он обернулся к Михаилу. — Надеюсь, наш
Проводник не возражает?
        Окружающий мир померк на мгновение в глазах Михаила Летина. Конечно, им
суждено было рано или поздно расстаться.  Но чтобы ни с  того ни с сего,  прямо
сейчас, вот так неожиданно...
        — Нет!..  То есть да!  Я против!.. Или мы уходим все вместе, или... Или
вообще  никуда  отсюда  не  двинемся!  —  заявил  он,  упрямо  склоняя голову в
направлении брата,  словно  намеревался боднуть его  немилосердно при  малейшем
возражении.
        Петр в досаде сжал челюсти,  разжал и опять сжал. Желваки на его скулах
разыграли танец  невысказанных проклятий.  Он  указал  пальцем  на  поверженный
катер.
         — Посмотри туда!  Ты думаешь, что там внутри  все передохли? Как бы не
так,  у  них  там  противоударные амортизаторы!  Очень  скоро  имперские борзые
очухаются и займутся ремонтом своего корыта,  а потом опять кинутся в погоню за
этой парочкой!  Если мы с ними сейчас не расплюемся, то нам тоже  несдобровать!
   
        Михаил поднял на Петра недобрый взгляд и подлобья:
        — Я сказал — нет. — Выдал, как припечатал.
        Они глядели друг на друга —  два брата,  как два непримиримых врага,  и
Михаил —  фактический хозяин ситуации —  ясно  ощутил,  что  брат  готов в  эту
секунду скорее убить его  и  остаться вовсе без Проводника,  чем уступить.  Сам
Михаил не намерен был уступать, без малейших позывов к убийству.
        В  эту решающую минуту к  Петру подошла Рейчел и,  обняв его за  плечо,
сказала, указывая другой рукой в поле:
        — Смотри-ка, куда это они все собрались?
        — Не знаю, отстань! — огрызнулся Петр, стряхивая ее руку. Но напряжение
момента  было  нарушено  ее  нехитрой  дипломатией.  Все  оглянулись невольно в
указанном ею направлении.
        Странники — и победители,  и побежденные — карабкались вместе,  помогая
друг другу,  на серебряных животных,  смирно стоявших на тех самых местах,  где
седоки  их  покинули.  Стоило двум  замирившимся кланам расположиться в  тесных
компаниях на спинах у битсов, как причудливые звери начали один за другим таять
в воздухе.
        — Намылились куда-то отмечать мировую, — предположил Карриган и добавил
небрежно, как бы между прочим: — Нам тоже пора.
        Михаил кивнул согласно, покосился на Петра и удивленно наморщил лоб: за
спиной брата появился серебряный жук-рогач.  На  заплечной пластине жука сидело
аж пятеро Странников:  кроме Занозы и Папаши Костена там разместились Оса и Бол
Бродяга,  между ними пристроился еще какой-то  незнакомый носатый тип,  судя по
понурому виду  —  представитель проигравшей стороны.  Заноза ловко перебралcя к
жуку  на  рог  и  оттуда  спрыгнул на  землю,  за  ним  то  же  самое  проделал
«полиэтиленовый мешок» с Болом.
        — Ребята,  у нас к вам есть одна просьба,  — сказал Заноза. — Бол хочет
пойти с  вами.  Здесь,  на Перекрестке,  ему никто не в силах помочь,  он решил
попытать счастья в  декорациях.  Возьмете с собой Бродягу?  В ваших делах он не
помеха, а при случае может и подсобить.                      
        Бол,   нейтрально  перетасовываясь,   выплыл  из-за    спины  Занозы  и
установился рядом.  Глядя  на  Бола,  Михаил ощутил всей  своей  одинокой душой
удивительную и редко кому присущую атмосферу дружелюбной надежности, исходящую,
как ни странно, от этого перемешанного человека.                
        Петр  молчал,  переваривая  неожиданную  просьбу.  Молчал  и  Карриган.
Молчали с любопытством все остальные.
        —  Конечно,  возьмем,  —  сказал Михаил,  делая шаг  к  Болу с  сильным
желанием хлопнуть его по плечу,  но так и не решился выбрать,  какая из частей,
расположенных поблизости, может сыграть роль плеча. Зато он увидел в первый раз
глаза Бола,  Бродяги —  зеленые,  ясные,  с  чуть  приметной карей грустинкой в
глубине,  они  проплыли перед  лицом Михаила,  благодарно кивнули ему  веками и
проследовали далее, обратившись на Занозу.
        —  Вот и порешили,  — произнес Бол Бродяга где-то на своем правом крае,
протягивая с  левого края руку Занозе.  — Присмотри тут без меня за Скалди,  не
пускай ее больше в Месиво,  — сказал он,  пожимая Кики его уцелевшую руку.  — И
лови  момент,  пока  Доверт на  том  свете,  —  один глаз Бола многозначительно
подмигнул.   Заноза  покосился  на  жука,  на  спине  которого  Оса,  пользуясь
остановкой, производила какие-то санитарные операции над носатым парнем.
        —  А  где Скалди?  — решился спросить Михаил,  подозревая,  что девушке
опять не  повезло и  она  находится примерно там же,  где упомянутый только что
папаша Осы Доверт.
        —  Со Скалди все в  порядке,  — правильно понял его опасения Заноза.  —
Просто они не любят прощаться.
        —  Наверное,  вряд ли еще увидимся.  Прощай на всякий случай,  — сказал
Михаил,  протягивая по  привычке  Страннику  правую  руку.  Заноза  усмехнулся,
хлопнул здоровой левой его по плечу и пошел ожидающему его рогатому транспорту.
Похоже, он тоже не любил прощаться, тем более — навсегда.
        Пока всеобщее внимание было занято,  к Михаилу бочком-бочком подобрался
Бельмонд и, встав на цыпочки, умоляюще зашептал ему на ухо:
        — Прошу вас,  очень прошу, давайте вернемся в отель! Ведь вам все равно
теперь,  куда идти!  А там вы сможете отдохнуть, переждать... А там, глядишь, и
назад его вернуть...  А?  — На целостность двух потерянных этажей, оторванных в
родной  реальности  от   фундамента,   Бельмонду,   конечно,   рассчитывать  не
приходилось,  но он все еще продолжал надеяться вернуть на место в целости хотя
бы первый этаж, не задумываясь о том, что это покинутое место может быть занято
руинами.
        Михаил и  в  самом деле понятия не имел,  куда ему вести компанию после
отбытия Странников.  Раз погоня каждый раз нащупывает их  след,  то  не  все ли
равно,  куда идти — почему бы,  в самом деле,  и не в «Горный орел»?  Там можно
временно расположиться, да и местность вокруг отеля им уже знакома. Кроме того,
пока  имперцы будут чинить свой  катер,  след  может и  выветриться.  С  другой
стороны,  где-то  в  тех  краях могла до  сих  пор  обретаться межгалактическая
полиция.  Хотя  это  представлялось маловероятным:  скорее  всего  второй катер
затерялся в декорациях на Перекрестке.
        — Ладно, посмотрим, — сказал Михаил Бельмонду, утешительно похлопав его
по руке.  Обнадеживать старика не стоило:  одно дело принять решение,  и совсем
другое — осуществить его здесь,  на Перекрестке, учитывая к тому же их недавнюю
конфронтацию с Петром.
        Пока  Михаил шептался с  озабоченным Бельмондом,  грандиозное насекомое
вместе с  Занозой и  остальными растворилось в  замешанном на  миражах воздухе,
словно кусок сахара в галлюциногенном чае.
        —  Уходим,  —  сказал Михаил спутникам и  сразу  переключился на  поиск
базовой дорожки.
        — Минутку,  Проводник! — опять отвлек его Карриган. — Я же говорил, что
мы  находимся в  центре  Перекрестка.  Под  твоими ногами сейчас лежит  базовая
реальность. Так что путь отсюда лежит для нас примерно вон в том направлении, —
и он сделал куртуазный жест в сторону свалки.
        —  Большое спасибо.  Понятия об этом не имел,  —  сердечно поблагодарил
Михаил,  так,  чтобы  услышал Петр:  мол,  недомудрила чего-то  твоя  голова  —
расставаться за здорово живешь с таким специалистом!  То, что в данной ситуации
им мог помочь и Бол Бродяга,  не имело значения: Бол был в команде новобранцем,
в  то  время как  Карриган представлял собой испытанный кадр с  целым арсеналом
универсальных  возможностей  и   раз   за   разом   продолжал  доказывать  свою
незаменимость.
        Глянув  в  последний раз  на  зарывшегося носом  в  землю  имперца,  не
подававшего пока  признаков  жизни,  Михаил  направился  размашистыми шагами  к
свалке,  стараясь разглядеть сквозь мусорные курганы желанный путь.  «Попробуем
все-таки выбраться отсюда к отелю, — решил про себя Михаил. — А в случае чего —
кто мне помешает сразу уйти в другую декорацию?  Уж верно,  не межгалактическая
полиция!»
        «Ну-ну»,  —  произнес насмешливый голос в  его голове.  Потом высящиеся
впереди пестрые груды исчезли, поглощенные таинственной пеленой.
        
        8. Реальность третьего рода
        Возникшая перед  Михаилом дорога  словно была  проложена путеукладочной
компанией из  его  родного мира:  привычное с  детства лодбитовое покрытие,  по
которому так удобно было гонять мяч,  ездить на машине, бегать и просто ходить,
стелилось ему  под  ноги,  окруженное мерцающей туманной взвесью.  Как  знать —
возможно,  эта  дорога имела  свойство иногда казаться такой,  какой  Проводник
хотел бы  ее видеть?  Как бы там ни было,  теперь Михаил твердо решил испытать,
как  далеко простираются его способности Проводника.  Он  впервые направлялся в
известное ему место и хотел закончить переход прямо в холле «Горного орла». Как
это осуществить на практике,  Михаил Летин понятия не имел, зато его второе «я»
—  Проводник —считало,  что  для  попадания в  необходимое место ему достаточно
мысленно на нем сосредоточиться.
        Михаил представил себя в розовом холле и совершенно ясно уловил момент,
когда он с этим холлом каким-то непостижимым образом совместился.
        Тогда он остановился и распустил гипотетическую волевую сеть,  отпуская
попутчиков. Дорога из-под ног тотчас пропала, туман рассосался, открыв взглядам
беглецов покинутый ими,  казалось бы,  давным-давно,  а  на самом деле — только
вчера розовый интерьер и  в обрамлении этого интерьера — самую неподходящую для
них  компанию:  холл  отеля  оказался  наводнен  ходячими  арсеналами  в  синей
униформе.  На хорошую реакцию полицейские не жаловались,  у  них она напоминала
условный рефлекс:  стоило компании объявиться в холле,  как в следующий миг они
уже были взяты на прицелы.
        —  Стоять!   Не  дергайся,  Летин!  Руку  отрежу!  —  пролаял  «берет»,
расположившийся за стойкой,  где Михаил привык видеть девушек,  и  совершенно в
отличие от  них эту стойку собой не  украсивший.  Физиономию этого самостийного
портье в  майорских погонах Михаил однажды уже видел в эгноте,  при переговорах
Петра с полицией перед самым их уходом из родной реальности.
        — Ну и влетели!.. — досадливо просипел Седой.
        —  Теперь все  медленно,  я  повторяю —  медленно!  —  достали оружие и
бросили его на пол! — продолжал распоряжаться майор.
        Михаила его распоряжения не касались, ведь оружия у него не было. Кроме
того,  Михаил, не отличавшийся отменной реакцией, все же предчувствовал нечто в
этом  роде  и  поэтому немедленно занялся исправлением своей  ошибки,  то  есть
самоликвидацией из  отеля  вместе  со  своей  группой.  Пока  позади него  трое
каторжников медленно избавлялись от  оружия,  он уже вновь стал единым целым со
своим внутренним Проводником и  не  только нащупал межпространственную дорожку,
но и приступил к осуществлению коварной мести майору Барни,  торжествующему уже
легкую победу, ради которой ему не пришлось даже вылезать из-за стойки.
        Михаил вновь,  как в  первый раз,  простер зону своего влияния на  весь
зал,  прихватил своих  попутчиков и,  крикнув  мысленно  Карригану:  «Владимир,
помогай!»  —  двинулся вперед по  открытой лишь ему  дороге.  Позади стукнулись
глухо о ковер три брошенных лазерника, а в следующий миг розовый холл полностью
очистился от слуг закона — Михаил,  по сути,  выдернул из-под них отель,  унеся
его  с  собой в  базовую реальность.  Так  что  все  «синие береты»,  лишившись
помещения,  вместе со  своим  начальником,  лишившимся облюбованной им  стойки,
должны были оказаться на  свежем воздухе посреди пустыни.  Правда,  где-то  там
поблизости в пустыне находился их полицейский катер, так что смерть от холода и
голода им не грозила.
        Куда ведет новая дорога,  Михаил не  знал.  Он уже понял,  как выводить
отряд в  желаемое место,  вся загвоздка была в  том,  что он  пока еще не  знал
здешних мест и не представлял, чего ему надо желать. И хотя среди его «ведомых»
опять имелся Странник —  Бол  Бродяга,  но  тому  было все  равно,  в  какой из
декораций искать противоядия от своего редкостного недуга.
        С  каждым шагом становилось все очевиднее,  что дорога попалась на  сей
раз какая-то  сомнительная:  туман за окнами как будто бы сгущался и  все более
темнел,  и с самим отелем происходило что-то неладное: зал неуловимо изменялся,
чем далее,  тем больше,  становясь постепенно совершенно неузнаваемым.  Менялся
также воздух — Михаил мог бы поклясться,  что воздушная субстанция,  снабжающая
кислородом  его  легкие,   быстро  и  прямо-таки  катастрофически  уплотняется.
Повернуть назад он не мог,  свернуть в сторону — тоже: никаких тропинок от этой
дороги не  ответвлялось.  Так  что ему ничего не  оставалось,  как идти по  ней
вперед при молчаливой поддержке Карригана и возможно — Бола Бродяги.
        В  конце пути Михаил отказывался уже узнавать помещение и  не  понимал,
как он умудряется дышать.  Пелена за окнами если и растаяла,  так то, что после
нее  осталось,  оказалось  не  лучше:  в  распахнутых  окнах  плавала  слоистая
сине-зеленая  муть.  Казалось,  он  нашел  место,  точно  соответствующее  его,
теперешнему настроению: хмарь, муть и неопределенность.
        Опустив  с  облегчением свой  нелегкий  груз.  Михаил  обернулся и  тут
окончательно утратил  ощущение  реальности происходящего:  позади  него  стояла
бригада натуральных утопленников с  горящими глазами.  Все  они были узнаваемы,
как узнаваем человек по портрету сюрреалиста,  отождествляющего мир со склепом,
а людей в нем,  соответственно,  — с мертвецами, ведьмами и вампирами. Цвет лиц
попутчиков  представлял  смесь  оттенков  в   синей  гамме  —   от   бирюзы  до
ультрамарина.  Волосы у  всех сильно отдавали в  зелень.  Но  главное их глаза:
какого бы  цвета они  ни  были  в  реальном мире,  сейчас они  светились ровным
голубоватым светом.  Взгляд Михаила задержался на Илли.  «Ох,  девочка!..  Тебе
сейчас в  зеркало нельзя смотреться!..  Кондратий ведь может хватить,  если без
подготовки...»  Хотя...  Новый имидж ведьмочки в  какой-то  мере  ей  даже шел.
Рейчел в  обличье русалки без сомнения похорошела.  В  отличие от Бельмонда или
Попрыгунчика.  Бедняга Фредди напоминал этакого неряшливого упитанного вампира,
а Попрыгунчик смотрелся его антиподом — вампиром отощавшим. На брата, Карригана
и  Седого  без  содрогания  смотреть  было  вообще  невозможно:  троица  зомби,
покинувших уютные склепы,  чтобы поохотиться за свежим мяском.  Наверняка и сам
он  выглядел теперь не лучше,  хотя желание покусать окружающих у  него пока не
возникало — и то хлеб.
        Оцепенение слегка отпустило Михаила лишь при  взгляде на  Бола Бродягу:
каждая  отдельная  запчасть  Бола  обзавелась  маленькими плавничками и  рыбьим
хвостиком,  так что Бол,  в отличие от остальных,  выглядел в новом неожиданном
образе довольно забавно — он походил на самодвижущийся аквариум.
        Команда хранила растерянное молчание, оглядывая в смятении друг друга и
помещение,  отделанное в прошлом,  кажется, розовым кедром. Сейчас отделка зала
напоминала бурый мшистый капролит, то есть окаменевшие экскременты. Светильники
превратились в причудливые образования,  вроде шарообразных мочалок,  почему-то
продолжающих светиться.  Стойка с креслами сохранились, однако видоизменились и
поросли мхом,  так  что  входить с  ними в  тактильный контакт не  возникало ни
малейшего желания.
        —  Батюшки,  да что же это?..  — первым подал голос упитанный вампирчик
Фредди А. Бельмонд, протянув синюшную руку в направлении своей любимой стойки.
        - Бред  какой-то,  —  вякнул из-за  его  спины  тощий вампир и,  нервно
хихикнув,  повалился в  ближайшее мшистое кресло.  Валился он  как-то  плавно —
слишком густой,  как  будто сжиженный воздух чуть  замедлял движения,  лишая их
резкости.
        — Вот так приехали!.. Ну, Мишка, ты даешь! — произнес натуральный зомби
Петр,  наклоняясь  к  полу  за  своим  лазерником.  Но  на  пятнистой  поросли,
заменившей  ковер,   ничего  не  лежало:   Михаил,   похищая  в  очередной  раз
недвижимость,  не  позаботился захватить в  сеть брошенное оружие,  и  все  три
лазерных пистолета остались лежать в  чистом поле по  соседству с  облапошенной
группой захвата.
        — Да вы не волнуйтесь так, — донеслось со стороны аквариума-Бола. — Это
реальность такая мета-морфозная.  Третьего рода.  Когда вернемся, все станет на
свои места.
        — Что значит «третьего рода»? — живо встрепенулся тощий вампир, он же —
Попрыгунчик.  —  Я вас правильно понял,  что существуют еще какие-то «первый» и
«второй» роды?.. Рода?
        — Ну да, разумеется, — согласился Бол. Михаил нашел глазами в аквариуме
рыбку-рот и увидел,  как она удлиняется,  растягиваясь в улыбке. Наверное, Болу
показались забавными люди, ничего не смыслящие в декорациях и рискнувшие по ним
странствовать.  Он,  конечно,  объяснил бы им разницу между родами реальностей,
как и  ему когда-то в  детстве в  первый раз ее объяснили,  не раздайся в  этот
момент стук в дверь. Стук был уверенным и каким-то официальным.
        Ведьмы, вампиры и зомби тревожно переглянулись. Тот из них, что недавно
еще  был Петром,  сплюнул себе под ноги и  проворчал,  засовывая руки в  пустые
прожженные карманы:
        — И здесь начинается!..
        В  дверь  еще  раз  настойчиво постучали.  Бельмонд,  окинув молчаливую
компанию светящимся взглядом вампира, загнанного на солнцепек, произнес:
        —  Кто  там?..  —  Ответом был  новый угрожающий стук,  на  сей раз уже
долбили кулаком.
        — Войдите, не заперто!.. — испуганно пропищал Бельмонд.
        После его разрешения дверь распахнулась. В холл вступили один за другим
четыре вооруженных утопленника в  черных бесформенных балахонах и  с  ними один
понурый,  безоружный водяной  —  маленький старичок с  всклокоченной бородой  и
волосами  цвета  зеленки.  Утопленники держались по-хозяйски,  старичок-водяной
смотрелся  в  их  окружении  приговоренным  преступником,  ведомым  на  эшафот.
Вошедший первым шкафообразный упокойник остановился перед Михаилом и произнес с
сильным гортанным акцентом, однако по-русски и вполне понимаемо:
        — Попрошу ваши документы, граждане! 
        «Оп-ля!  Вот тебе, бабушка, и единая ментальность!» — порхнула в голове
у Михаила паническая мысль, в то время как руки принялись уже сами собой шарить
по  карманам.  Никаких документов у  него  с  собой  не  было.  Но  тут  вперед
решительно шагнул Петр.
        —  Какого черта вам  здесь надо?  —  рявкнул он,  угрожающе посверкивая
новыми  «лучистыми» глазами.  На  Петре  тотчас же  сфокусировались четыре лары
таких же лучистых глаз,  а кроме того — четыре черных дула.  Оружие было на вид
довольно своеобразным, возможно, огнестрельным.
        - Попрошу  ваши  документы,   документы  на  собственность,   а   также
разрешение на  постройку этого здания на данном участке!..  —  говорящий слегка
запнулся — взгляд его упал на Бола Бродягу. — ...А это что такое?
        —  Не твое дело!  —  огрызнулся Петр,  все более синея,  из чего Михаил
сделал вывод, что Петр начинает закипать. В родном мире он обычно бледнел.
        — Ладно, там разберемся.
        Командир отряда игнорировал игру красок на физиономии собеседника, хотя
дома Петру в  таком виде давно бы уже принялись вызывать «неотложку».  Впрочем,
какое там!  Слуга божий с осиновым колом в руках — вот кто по нему точно плакал
в  родной  реальности,  потому  что  стадия  клинической смерти и  даже  стадия
захоронения выглядели на родине гораздо краше.  Вполне возможно,  что в  данной
реальности все  было как раз наоборот,  то  есть —  чем румянее и  белее,  тем,
соответственно, ближе к могиле.
        — Попрошу всех следовать за мной! — распорядился местный страж порядка,
дергая головой на выход.  Стволы указали одновременно в  том же направлении.  И
тогда стадия закипания переросла у  Петра в стадию решительных действий.
           — Супер! — уронил он, исчезая неожиданно из общего поля зрения. Чуть
ли  не одновременно с  его исчезновением Седой и  Рейчел также покинули пределы
видимости,  а представители власти попадали на пол, полностью лишившись чувств.
Троица  оказалась  стоящей  над  бесчувственными телами,  к  наподобие  ангелов
смерти. Они склонились над слугами закона и деловито их обезоружили. Старичок с
водяной, оставшийся целехонек, начал бочком-бочком продвигаться к двери.    
        — Эй, дед, ты куда? — строго окликнул Петр.
        —  А  туда!  Ухожу  я  отсюдова!  —  неожиданно грубо  заявил старичок,
приосанился и открыто потопал к двери.
        —  Погоди,  дед!  Поговорить  надо!  —  сказал  Петр.  Задерживать деда
насильно он  почему-то  не  торопился,  хотя сделать это ему ничего не  стоило.
Старичок остановился, обернулся и спросил с неожиданно пробудившимся интересом:
        — Вы кто будете-то? Иностранцы, что ли?
        — Типа того,  — дружелюбно кивнул Петр. Лицо его уже приобрело здоровый
нежно-голубой оттенок.  Михаил  должен был  отдать брату  должное —  Петр  умел
налаживать контакты с людьми, когда это было ему нужно.
        —  То-то  я  и  гляжу,  говор  у  вас  больно  чудной.  И  рыбок  чудно
разводите... — Старичок зыркнул на Бола Бродягу и продолжил охотно:— Зря вы это
затеяли!  То есть здание это напрасно здесь возвели!  Уходить вам надо теперича
из  этого здания!  Все равно скоро власти заявятся и  разнесут этот ваш ампир в
щепки! А не уйдете — и вместе с вами разнесут!
        — А куда ж нам податься-то, дед? Мы ж нездешние, — посетовал Петр.
        —  Так это...  — Дед почесал в зеленой бороде,  глядя на бесчувственных
стражей порядка,  покосился на оружие в руках Петра и родил: — А я почем знаю?!
—  Водяной затоптался,  бросая тревожные взгляды на  дверь —  ему не  терпелось
поскорее смыться из  этого незаконнорожденного здания.  Тут в  разговор вступил
Бол Бродяга.
        —  У  вас здесь в  ходу деньги?  —  спросил он у  словоохотливого деда,
приближаясь к говорящим. 
        — Ух ты!.. — Дед, выпучивая глаза, сделал шаг назад и вжался в стену.
        —  Покажите-ка  мне  вашу  монету,  а  лучше,  если  найдется —  купюру
покрупнее, — сказал Бол.
        —  А  зачем  это?   —  подозрительно  насторожился  дед,  забывая  даже
размазываться по стенке.
        — Да не бойтесь, мне только взглянуть, — успокоил Бродяга.
        —  Ишь ты...  — Заинтригованный водяной порылся в своем рубище,  извлек
смятую бумажку, расправил и показал издалека. — На вот, гляди!
        — Поближе можно?  — Бол подался к деду. Тот шатнулся испуганно назад, к
спасительной стенке.
        — Ну, ну! Ты не очень-то...
        —  Теперь с  другой стороны,  — попросил Бол.  Дед рачительно разгладил
купюру и, продемонстрировав другую ее сторону, спросил:
        — Ну, все, что ли? Насмотрелся?
        —  Так...  —  уронил Бол  многозначительно,  и  его  рыбки-руки  уплыли
ненадолго в глубь аквариума.  Когда они вынырнули и подплыли под нос к деду,  в
каждой оказалось по ровненькой, перетянутой резиночкой денежной пачке.   
        — Ой...  — сказал водяной,  мигнув удивленно глазами. Остальные зрители
выглядели не  менее удивленными.  Дедок нерешительно взял одну пачку,  осмотрел
придирчиво,  достал из нее купюру,  ощупал,  обнюхал, проверил на свет и тут же
торопливо сцапал вторую пачку.
        — Значится, так! — деловито сказал он, запихивая деньги в глубины своих
обносков.  —  В этой постройке вам оставаться,  конечно,  нельзя.  Есть у меня,
значится, тут неподалеку одно местечко. Можете там денек отсидеться.
        — Ну так пошли!  Веди нас,  дед,  в это свое местечко!  — заключил Петр
успешные  переговоры.  На  столь  внушительное финансовое  вливание  в  местную
экономику со стороны Бола он не рассчитывал.
        — Погодите! — завопил упитанный вампир, кидаясь первым к двери. — Зачем
нам куда-то идти? — продолжил он, загораживая собой едва узнаваемого, поросшего
мхом орла. — Может, лучше сразу в другую, как ее там, реальность, во вторую или
в первую, вместе с отелем, а?..
        — Везде свои проблемы!  Да не мельтеши ты!  — Петр сравнительно вежливо
отстранил Бельмонда с дороги. Тот бросился к Михаилу:
        — Прошу вас,  давайте попробуем!  Есть же и другие места! Другого рода!
Он же сказал, что здесь мой отель разнесут в щепки!
        Михаил  только  сочувственно покачал головой.  Он  рад  был  бы  помочь
Бельмонду,  но сейчас просто по-настоящему устал и не чувствовал себя способным
опять волочь на себе отель неизвестно куда.  К тому же Петр был прав — в других
мирах  их  наверняка поджидают новые неприятности,  в  то  время как  здесь уже
проделана определенная работа: вырублено четверо представителей власти, налажен
контакт с  местным населением,  и  вроде бы  даже наметилась перспектива где-то
отдохнуть. Обойдя несчастного Бельмонда, не найдя даже слов, чтобы его утешать,
Михаил вышел вслед за Петром на улицу.
        Эта  реальность  чем-то   смахивала  на   подводный  мир,   вот  только
субстанция,  заменявшая здесь воз-Дух,  была  гораздо прозрачней и  легче,  чем
вода,  хотя  гуще  и  тяжелее обычного воздуха.  Отель стоял в  Центре широкого
двора,  вокруг  громоздились  серые  Строения.  Чем-то  эти  здания  напоминали
сооружения из песка,  возводимые юными строителями на пляжах всех земных морей,
но  только куда большие по  размерам:  аляповатые и  бесформенные,  подчиненные
какому-то смутному архитектурному замыслу, с редко натыканными окошками.
        На  дворе,  судя  по  всем  приметам,  стоял  погожий летний  денек:  в
мутно-зеленых небесах не  барахталось ни  единого облачка (хотя  не  факт,  что
здесь вообще водились облака),  зато солнце там в зените очень даже барахталось
—  под  видом  грязновато-желтого колеблющегося пятна.  А  дворик в  целом  был
довольно уютным:  безлюдный,  поросший,  как травой,  низкорослыми водорослями,
вполне в принципе пригодный для того,  чтобы временно здесь окопаться.  Кабы не
явившиеся не ко времени здешние слуги закона,  в  просторечии —  менты.  «То ли
чутье у  них  во  всех  мирах собачье,  то  ли  существует между ними  какая-то
телепатическая межпространственная связь,  —  думал Михаил.  —  Вот  она  где —
истинная-то ментальность в действии!»
        Предприимчивый дед,  покинув незаконную новостройку,  сразу заторопился
через двор к ближайшему проходу между двумя башнями. Орел — он же дверь отеля —
жалобно  клекотал,  выпуская  постояльцев,  опять  бросающих его  в  незнакомой
местности на произвол судьбы. Скрипнул в последний  раз укоризненно, закрываясь
за Бельмондом,  и  умолк.  Михаил оглянулся в последний раз на отель: « извини,
мол, старый приятель, что не могу и тебя взять с собой. «Ни одного попутчика не
бросил бы в о беде,  а тебя вот приходится.  Прости уж...» Повинившись мысленно
перед  «Горным  орлом»  и  все  же   продолжая ощущать  себя  в  какой-то  мере
предателем,  Михаил постарался сосредоточиться на  пре-  одолении пространства:
хотя  передвигаться здесь было гораздо легче,  чем,  например,  под  водой,  но
усилий  требовалось  гораздо  больше,  чем  при  обычной  ходьбе.  И  постоянно
возникало желание поплыть.
        Одна из башен сильно клонилась к  другой,  как не в  меру растолстевшая
березка к  баобабу,  и,  если  добавить к  ней  мысленно архитектурных изысков,
вполне могла бы  претендовать на  роль Пизанской (падающей в  родной реальности
вот уже на  протяжении тысячелетия).  Проходя под ее  угрожающей сенью,  Михаил
невольно внутренне напрягся —  показалось на  мгновение,  что именно их прихода
этой псевдопизанской башне не доставало много лет,  чтобы было на кого эффектно
рухнуть.   Но  башня  устояла  перед  искушением,   позволив  небольшой  группе
интуристов,  замаскированных под  местных жителей,  выйти  на  улицу  вслед  за
гидом-водяным.
        На улице царило то, что здесь наверняка было принято считать оживленным
городским движением:  по  мостовой  перемещались черепашьими темпами  прохожие,
транспортные  средства,   имеющие  преимущественно  обтекаемые  формы,  плавали
наверху в несколько ярусов.
        Они  некоторое время  преодолевали улицу,  любуясь на  частые вывески —
больше любоваться здесь было не на что: архитектура по обе стороны громоздилась
однообразная,  транспорт  над  головами  проплывал  стандартный,  ничем,  кроме
величины,  не различающийся.  «То ли дело на родной земле!..»  — ностальгически
вздохнул Михаил.  Хотя вывески-то как раз говорили о том, что реальность эта не
только находится на  его родной планете Земля,  но  и  имеет некую таинственную
психологическую (или  менто-логическую?)  связь  с  его  родиной:  все  вывески
оказались  написаны  по-русски,   кириллицей,   но   с   колоритными  ошибками,
отражающими наглядно местный специфический фольклор.  В глаза бросалась надпись
под  изображением  неонового  торта:  «йестаран»,  расшифрованная Михаилом  как
«ресторан»,  далее шел «БАДК» — он и в Африке «бадк», особенно при перманентной
простуде,  и  с  «КУАЗИНО» все было ясно без перевода.  Озадачили две маленькие
вывески:  зеленая  надпись  с  завитушками гласила  «ГРЫБЫ»,  строгая красная —
«ОПТЕКА». Грибы, конечно, дело хорошее, и ничего не было плохого в том, что они
здесь так популярны.  Вот только о грибах ли шла речь? А не о рыбах ли часом на
букву «г»? А «ОПТЕКА», это что такое — аптека? Или оптика?.. Витрин с наглядной
агитацией здесь не было,  так что удовлетворить любопытство можно было,  только
зайдя  внутрь  заведения.  Возможно,  что  двусмысленные  вывески  были  хитрой
приманкой  для  лопоухого клиента.  Михаил,  например,  непременно зашел  бы  в
«ГРЫБЫ» (дома грибы были его любимым блюдом, особенно — жаренные в сметане), но
водяной развил тем временем потрясающую скорость.  Да и было от чего:  компания
привлекала к  себе внимание окружающих,  виной чему был в основном Бол Бродяга.
При виде перемещающегося  по  улице косяка рыбок странных конфигураций прохожие
оборачивались   и   откровенно   глазели   к   вслед,   транспортные   средства
притормаживали и  зависали,  грозя устроить на оживленной воздушной  магистрали
пробку.  Пара  синещеких упырят  на  дощечках  с  пропеллерами принялась виться
вокруг  Бола,  дразня рыбок и  предпринимая наглые попытки их ловить.  В  конце
концов  рыбка-рот  Бола  устрашающе щелкнула  зубами,  едва  не  укусив  одного
упыренка за палец, а рыбка-рука сунула под нос второму кукиш. Восторгу молодого
поколения не было границ!
        —  Чего  пристали,  рыбы,  что  ли,  никогда  не  видели?..  —  сердито
прикрикнул на них дед,  ныряя в узкую подворотню.  Упырята,  облетев напоследок
Бола еще по разочку, нехотя отстали.
        Темные  извилистые  переулки,  где  пришлось  довольно  долго  плутать,
напомнили  Михаилу  подводный лабиринт  в  игре  2ESO,  или  «Второе  нашествие
осьминогов».   Попадающиеся  изредка  навстречу  местные  жители  укрепили  эту
ассоциацию,  хотя,  в отличие от виртуальных монстров в ESO,  были не склонны к
агрессии, а совсем наоборот — ненавязчивы и пугливы.
        В  конце  концов,   миновав  очередную  грязную  подворотню,   компания
оказалась в мрачном тупичке вроде крохотного внутреннего дворика. Здесь имелась
одна дверь,  забитая досками. Обстановка навевала подозрения, что дед завел их,
как  Сусанин поляков,  в  такие трущобы,  где их  можно теперь либо бросить без
особых угрызений, либо устроить им здесь с друзьями-упырями засаду и ограбить —
интуристы-то,  видать,  попались  богатенькие,  деньгами швыряются,  почти  как
агитаторы  —  предвыборными  листовками.  Хотя  вряд  ли  дед  задумал  грабить
вооруженный отряд,  уложивший на его глазах в  секунду четверых ментов.  Просто
место было такое — наводящее невольно на мысли о грабежах и насилиях,  которые,
как пить дать, не раз тут совершались.
        Водяной подошел к  двери и  для начала огляделся,  чего можно было и не
делать — кругом толпились лишь свои, то есть исключительно личности, оплатившие
звание  «своих».  Убедившись в  этом,  дед  постучал условным стуком,  подождал
немного и потянул дверь на себя — она оказалась забита наживую только для виду.
За  дверью начиналась узкая  лестница,  ведущая вниз.  Дед  стал  спускаться по
лестнице,  сердито сопя  носом.  Михаил  пропустил вперед всю  команду и  зашел
последним.
        Спустившись,  они оказались в коридоре, на первый взгляд нерукотворном:
примерно такие тоннели оставляли за  собой гигантские круглые черви на какой-то
из  планет-заповедников.  Названия планеты Михаил не помнил,  зато самих червей
видел довольно часто — в рекламных роликах,  где этот завлекательный, по мнению
гениев  от  рекламы,  образ  эксплуатировался просто  безбожно.  Вопрос о  том,
разумны ли эти безобидные в сущности твари (в смысле черви),  до сих пор горячо
дискутировался в научных кругах.
        Так вот,  о  коридоре —  от  обиталища грандиозного червя он  отличался
наличием осветительных приборов.  У  червей в  норах  было  темно,  и  отважные
туристы-следопыты бродили там в поисках хозяев с фонариками,  а здесь с потолка
свисали некие  образования,  похожие на  тускло  светящиеся сопли.  Вдоль  стен
располагались двери — продолговатые отверстия,  высотой примерно в человеческий
рост.  Некоторые были занавешены водорослями.  Дед  прошел немного по коридору,
заглядывая в двери и  бурча на ходу:
        — Устроили проходной двор...  Ворота нараспашку, заходи кому не лень...
Облавы  на  вас  давно  не   было...  —  Из-за  второй  двери  что-то  невнятно
пробулькало и донесся раскатистый храп.  — Тьфу! — от  души плюнул дед, зыркнул
в третью дверь и махнул  пригласительно рукой:
           — Давайте-ка сюда!    
        Они  прошли  гуськом по  коридору и  нырнули в  помещение,  оказавшееся
изнутри  малогабаритной  пещерой.   Если  быть  справедливым,   комната  больше
напоминала уютную берлогу.  Для медведя, надо понимать, уютную: ни один медведь
не отказался бы от такого роскошного лежбища.  Всю мебель заменяли разбросанные
по полу подстилки матрасного типа весьма сомнительной чистоты.
        «Ура!..»  —  воскликнул мысленно Михаил  при  взгляде на  раскинувшееся
перед ними матрасное изобилие,  ощущая себя не просто медведем, а счастливейшим
из  медведей.  Спутники  продемонстрировали  полную  солидарность  с  Михаилом,
повалившись кто куда. Не исключением оказался даже Бол Бродяга, не говоря уже о
Попрыгунчике с  Бельмондом:  одной ночевки на полу оказалось достаточно,  чтобы
научиться ценить изделие,  хоть  отдаленно напоминающее матрас.  Михаил тоже не
прочь был  немедленно рухнуть,  но  медлил,  заметив,  что  Илли  не  торопится
устраиваться на отдых:  она остановилась в  дверях,  о  чем-то перешептываясь с
Карриганом.
        — Ну,  дед, спасибо! Удружил! — от души поблагодарил Петр, растягиваясь
блаженно на матрасе.
        — Так вы здесь,  значится,  отдыхайте, а я пошел, — донесся из коридора
голос скромного благодетеля, и застучали удаляющиеся шаги — водяной усвистел на
выход.
        Михаил подозревал,  что  у  него  чешутся руки  немедленно и  с  толком
промотать честно заработанный капитал.  Тем временем Илли закончила шептаться с
Карриганом,  прошла  в  глубь  берлоги и  уселась там  сердито лицом  к  стене.
Создавалось впечатление, что они поссорились. Карриган шагнул в коридор.
        — Куда собрался? — остановил его на пороге голос Петра.
        — Пойду добывать хлеб насущный. 
        Моя девушка проголодалась.
        — Неплохая мысль...  Насчет хлеба насущного,  -  сказал Петр,  медленно
перетекая из лежачего положения в сидячее.
        — А еще насущней — насчет горючего, — хохотнул со своей лежанки Седой.
        — Вот только одному тебе столько хлеба и горючего не дотащить,  сколько
нам на всех надо, — продолжал Петр раздумчиво.
        —  Я  с  ним пойду,  — заявила неожиданно Рейчел и поднялась с матраса,
всем своим видом давая понять, что сакраментальный вопрос, кому идти за хлебом,
решен и дальнейшему обсуждению не подлежит.
        —  Пошла как-то коза за капустой!  —  усмехнулся Петр.  — Все по дороге
выпила и сказала, что так и было.
        — Но капусту-то донесла? — спросила, улыбаясь, Рейчел.
        — Капусту-то? Донесла, а как же. До первого же встречного козла.
        Седой  хмыкнул.   Рейчел,   напротив,  перестала  улыбаться,  глаза  ее
полыхнули недобро:  ни дать ни -  взять ведьма в гневе, того и гляди забормочет
лихие слова и закидает неугодных кислой капустой.  Михаил подосадовал мысленно:
«Что  ж  они  раньше-то  не  с  догадались насчет хлеба  и  прочего?  Могли  бы
затариться по  дороге,  в  тех  же  «ГРЫБАХ»— не  исключено,  что  это  здешняя
булочная. с   Петр неторопливо поднялся и объявил:
        — Ладно, идем втроем. Остальным ждать здесь. Мишка, отдыхай, копи силы.
Мы скоро. Серега, остаешься за дежурного.    
        Тем  временем  Бол,   раскиданный  в   беспорядке  по  матрасу,   успел
скомпоноваться обратно в аквариум и выдвинулся на середину комнаты со словами:
        — Я тоже пойду.
        Петр качнул головой отрицательно. Бол тут же пояснил:
        — Вам понадобятся деньги.  На хлеб.  Да и мне негоже разлеживаться — не
для того я с вами в декорации пошел.
        Охота спорить у  Петра,  кажется,  пропала.  Карриган вроде бы  не имел
ничего против, чтобы взять с собой хоть всю компанию. Михаил взглянул на Илли —
она уже улеглась, не побрезговала несвежим матрасом и в поход за хлебом явно не
собиралась.  Сомнений не было — что-то все-таки между ними произошло, уж больно
они походили на поссорившихся влюбленных.
        Как ни  странно,  их размолвка Михаила на сей раз вовсе не радовала,  а
навевала неясную  тревогу.  Пока  он  жевал  свое  тревожное ощущение,  четверо
добровольных ходоков покинули берлогу.  Тут  и  Михаил растянулся на  ближайшем
матрасе,  заложив  руки  за  голову,  и  приготовился  немного  поразмыслить  о
теперешнем их положении,  местонахождении и  о  сомнительном статусе компании в
новом мире, но вместо этого мгновенно уснул.
        
        9. Последние ведьмы
        Илли  лежала лицом к  стене с  открытыми глазами.  Шершавая поверхность
немного успокаивала глаза,  по  крайней мере  она  была  единственным,  что  не
слишком действовало сейчас на нервы.  Как никогда в  жизни,  ей необходимо было
остаться одной.
        Хотелось отвести душу,  приказать им всем -  убирайтесь! Она непременно
бы так и сделала,  имейся хоть малейшая надежда,  Что они после этого уберутся.
Особенно раздражал Карриган с его всепроникающим взглядом. Не шло из памяти его
мысленное замечание,  выданное в Месиве с меткой небрежностью записного знатока
человеческих душ.  Тогда,  бросив в  море  эгнот,  не  в  силах еще  поверить в
очевидное —  в  то,  что  Рэт Эндарт —  ее  Рэт на  стороне изменников,  что он
принимает участие в  погоне...  Тогда она  услышала:  «Нет  причин для  печали,
детка.  Ты была ему всей душой преданна,  не так ли?  Отрицать бесполезно,  я —
свидетель.  И  ты  им  предана.  Так о  чем горевать —  тебе же ответили полной
взаимностью!..» Сказать в ответ ей было нечего, да и не стоило того...
        Что-то происходило вокруг,  мелькало,  иногда даже занимая ее внимание,
впрочем, ненадолго. Время от времени возникало острое желание заплакать. Да что
там — попросту зареветь. Чисто по-женски — горько, безутешно и в голос.
        «Рэт,  здесь глубоко!..  Дай руку!»  — «Ты же хотела научиться плавать?
Плыви!..»    
        Мир  продолжал вращаться,  скользить бестолковой чередой событий,  едва
задевая по краям,  как по стертой шестерне,  заставляя еще ее двигаться, но без
интереса,  без  смысла.  А  ведь  у  нее  была  цель...  Ее  собственная цель —
единственный надежный стержень,  последний спасательный канат,  за  который еще
можно было ухватиться.  И  она за него в   конце концов ухватилась.  Лишь тогда
отчаяние,   грызущее сердце  голодной волчицей,  слегка разжало челюсти.  Тогда
родилось первое решительное слово: «Хватит!!!»
        Пусть эти ее так называемые Попутчики, все эти проводники, попрыгунчики
и  винегреты  барахтаются в  своих  бестолковых декорациях,  дерутся,  умирают,
гоняются за монстрами,  сами превращаются в  монстров и  катятся к черту!  Ей с
ними больше не по пути,  у нее своя задача, и она займется ее осуществлением! И
Карриган ей отныне не указ,  а только помощник,  обязанный подчиняться ее воле,
раз  уж  он  вызвался ей  помогать!  Примерно так,  не  выбирая особо  вежливых
выражений,  она  и  сказала Карригану.  И  выдала  первый  приказ —  немедленно
возвращаться в  родную реальность и  приступать там к  поискам давно обещанного
корабля.  Как осуществить обратный переход —  это не  ее проблема,  хотя она не
сомневается, что он с этой задачей отлично справится.
        Разговор происходил,  пока  остальная группа устраивалась на  очередной
долгосрочный привал  в  реликтовом  подвале,  куда  их  привел  чудной  зеленый
старикашка.  Она  ожидала  услышать  в  ответ  от  Карригана старую  песню  про
единственный путь,  который  не  ей  выбирать,  и  готовилась дать  Наблюдателю
хорошую отповедь:  приставлен наблюдать, вот и наблюдай, помогая, когда ведено,
а  уж командовать —  довольно!  Это изначально было и остается ее прерогативой!
Но,  к ее удивлению,  Карриган на сей раз не стал спорить.  Он согласился, лишь
поставив условие:  он найдет для нее корабль и отправится за ним немедленно, но
сама Илли должна остаться временно здесь, «на дне». Она в ответ заявила, что не
собирается ждать его возвращения,  сидя в сырых катакомбах в компании бандитов.
Тогда Карриган сказал,  что ей необязательно сидеть здесь:  он, мол, ее отыщет,
где бы она ни оказалась.
        Ей поневоле пришлось смириться,  утешаясь тем, что она все же заставила
его  подчиниться.  А  то,  что  он  бросает при  этом на  произвол судьбы ее  —
Хранителя, которого обязан беречь и опекать, пусть ляжет тяжким бременем на его
совесть. По большому счету это была ее первая настоящая победа над Карриганом с
начала безумного бегства. Но были и другие удачи...
        Об одной своей нечаянной удаче она вспомнила сейчас, лежа лицом к стене
и  ощущая,  как  постепенно накатывает стылая  волна  тоски.  Вновь  одиноко  и
бесприютно заплакало в  груди  самое  обыкновенное женское  сердце,  потерявшее
любовь.  Приложив руку к груди, она ощутила под одеждой у самого сердца амулет,
подаренный ей старухой-ведьмой.  Или,  быть может, феей?.. «Позови — поможем, —
зашептал внутри незабываемый голос.  — Советом аль еще чем...  Все тебе полегче
будет...» А надо ли, чтобы было легче?.. «Надо!»— поняла она. Еще как надо! Она
способна изменить судьбу целого мира,  и   для этого необходимо,  чтобы прошлое
ушло,  сгорело,  развеялось серым  пеплом!    Ей  даже  не  пришлось  доставать
талисман из кармашка.  Она только решилась попросить о  помощи,  в:  приложив к
нему ладонь,  и оказалась вне своего тела, вне помещения и вообще где-то «вне».
Ничего  подобного она  не  ощущала  в  прошлый раз,  когда  к  звала  подмогу в
полуразрушенном здании, объятом  со всех сторон тьмой. Тогда она просто кричала
 мысленно,  как в  огромную трубу:  «Помогите!!!  На  помощь!!!»  —  пока ее не
оборвал рывок черного щупальца,  незаметно обвившего ноги.  Никакого ответа она
тогда не услышала и  решила поначалу,  что так ни до кого и не докричалась.  Но
все-таки ее крик достиг чьих-то ушей или чьих-то мыслей —  ведь помощь все-таки
пришла!  Теперь же  не крик,  а  она сама летела куда-то в  прохладной ветреной
ночи,  и  платье из невесомой материи струилось трепетным ручьем вдоль ее тела.
Страха не было.  Лишь стремление достичь того места,  куда она уносилась до сих
пор только в сокровенных мечтах — туда, где ее поймут и, быть может, помогут...
Да просто понять, разве это уже не значит — помочь?
        Постепенно  вокруг  нее,  все  еще  летящей  сквозь  ночь,  сама  собой
образовалась хорошая компания.  Что в  них было хорошего —  в этих растрепанных
девчонках, рыжих, черных и белокурых, веселых и задумчивых, возникающих со всех
сторон из темноты и купающихся в теплой ночи,  как в ласковом море?  Да все! Их
легкие движения,  приветливые лица,  их легкие платья и какое-то непередаваемое
ощущение радости общей встречи, осознание причастности к одному особому кругу —
тайному сообществу последних ведьм,  способных еще от  души смеяться и  плакать
навзрыд,  летать по ночам и любить во все сердце!  Она была теперь среди своих,
ее  понимали без  слов,  и  никакого значения не  имело  здесь то,  что  она  —
императрица,  обреченная от рождения на одиночество высочайшим титулом. Что она
не такая, как все. Выше всех... Только теперь до Илли дошел смысл слов старухи:
«Мало таких,  как мы,  осталось...»  Вовсе не ее миссию Хранителя имела в  виду
старуха.  Их  действительно было мало —  не  таких,  как все.  Последних ведьм.
Одиноких, каждая — по-своему.
        Ей  вдруг подумалось,  что  вряд ли  она  узнала бы  их  при  встрече в
реальном мире,  ведь видела сейчас только суть — тот самый пресловутый душевный
облик,  который не каждому дано разглядеть.  А может быть,  даже — как знать? —
среди них  кружила в  танце,  юной,  неузнаваемой и  та  самая древняя старуха,
подарившая талисман?..  Она позвала сердцем,  и на зов устремились те немногие,
что  могли ее  понять,  потому что были с  ней одной сумасшедшей крови.  Ей  не
пришлось ничего объяснять:  они  слышали ее  беду  и  порхали вокруг заботливо,
словно бабочки вокруг подружки,  слишком близко подлетевшей к коварному пламени
свечи.  Они  говорили с  ней мысленно наперебой,  и  их  реплики дополняли одна
другую:
        —  Он тебе еще нужен?..  —  Это рыженькая в  зеленом платье с огромными
изумрудными глазами.
        —  Если нужен —  он твой,  только свистни!  —  Жгучая брюнетка в  узком
красном туалете.
        —  Скоро все изменится,  и он вновь будет с тобой!  — Хрупкая белокожая
фея, нежная и светлая, как ангел.
        — Если,  конечно,  сумеешь простить...  — Это,  кажется, та синеглазая,
резкая, что летит чуть впереди  справа.
        — И вдруг...
        — Хочешь его увидеть?
        — Сейчас?..
         — Сейчас!
        В  их обществе ее охватили головокружение и беспечная легкость,  сродни
опьянению от  шампанского.  Все показалось легко и  просто:  она увидит  Рэта и
окажется,  что предательства не было — ее обманули,  показав очень качественный
галлофантом.
         - Хочу!    
        Она  думала,  что  увидит его  со  стороны,  предположительно —  как на
экране. Но все произошло совсем иначе: подруги-ведьмы исчезли, а сама она стала
стремительно падать вниз,  словно утратила в  мгновение ока способность летать.
Падение длилось секунды и  напоминало спуск  в  скоростном лифте с  выключенным
светом.  В  конце ее ждало потрясение:  она не просто увидела Рэта Эндарта,  но
упала с неведомых высот прямо в ту точку пространства,  где Рэт в данный момент
находился.
        Илли с  трудом постигла смысл происходящего:  она  была с  Рэтом —  это
факт. И ощущала его, как себя самое. Его тело было и ее телом тоже, хотя, может
быть,  в  меньшей степени,  но достаточной,  чтобы почувствовать,  что ему было
чисто  физически плохо:  он  лежал  на  жесткой кровати,  опутанный проводами и
трубками,  открытые глаза упирались в белый потолок. У него болела голова, ныла
правая рука и в груди тоже что-то ныло.
        Илли тут же поняла,  что он находится в  лазарете с  сотрясением мозга,
переломом  предплечья  и  трех  ребер  и  что  все  эти  многочисленные  увечья
обрушились на  него при  падении имперского катера.  Значит,  Рэт действительно
находился в этом проклятом катере и принимал участие в погоне.  Но, может быть,
он  пошел  на  измену лишь  для  вида,  с  целью помогать так  или  иначе своей
невесте?..  Блаженны  влюбленные,  потребляющие пачками  утешительные пилюли  с
этикетками «наверное» и «может быть»:  пока они верят,  им улыбается счастье. А
основа  их  счастья в  том,  что  им  недоступна подлинная абсолютная близость.
Беглянка Илли,  она же — урожденная Эвил Даган — императрица,  властительница и
прочее и прочее,  свято хранившая свою честь для первой брачной ночи, оказалась
неожиданно для  себя так  близка с  мужчиной,  как не  мечтала ни  одна опытная
развратница,  при этом сохранив свою невинность.  И  не  дай им  бог этой самой
абсолютной близости,  потому  что  ей  была  теперь доступна истина —  голая  и
беспощадная, подобная уродливой  женщине, с которой сорвали одежду.
        Самым сильным чувством,  непрерывно кипящим в Рэте,  оказалась досада —
на то, что устоявшееся комфортное существование рухнуло внезапно и так для него
неудачно,  пустив под  откос все его грандиозные планы.  Бороться было выше его
сил  и  возможностей,  особенно после того,  как  ему доходчиво объяснили,  что
подчиниться,  смирив свои амбиции, будет гораздо выгодней: тогда за ним обещали
сохранить наследственную власть в  домене.  Содействие в  поимке беглой невесты
учтется  ему  особо.   В   противном  случае  избалованному  принцу  пригрозили
пожизненной ссылкой.  Ни о  какой любви в  сложившихся обстоятельствах не могло
быть и  речи,  хотя нежное «Вилли» теплилось еще где-то  под обломками,  рождая
смутные чувства вины  и  раскаяния,  заглушаемые мыслями о  щекотливости своего
теперешнего   положения,   о   вынужденности  совершенного  шага,   о   свободе
собственного выбора, в конце концов!
        —  Полно,  Рэт,  разве  это  твой  выбор?!  Разве ты  теперь свободен?!
Опомнись, Рэт! Стань же собой!!!    
        Рэт напрягся,  с трудом приподнимаясь.  Илли почти как свое собственное
восприняла его смятение. Без сомнения, он как-то чувствовал ее присутствие, мог
ее слышать! Она ощутила, как он отыскивает ее в себе, тянется к ней — отчаянно,
лихорадочно, слепо: ему так давно нужна была она, ее тепло,  ее помощь!    
        — Я здесь, с тобой, Рэт! Я тебе помогу! Я тебя не оставлю! Только уходи
отсюда! Беги, пока еще не поздно!
        Он  медленно встал,  обрывая  с  себя  провода  и  шланги,  шатнулся от
головокружения и резкой боли в груди и все же сделал шаг,  другой, оперся рукой
о стену.  «Ну же,  принц,  вперед!» — подбадривала она,  стараясь взять на себя
часть его боли.  Он двинулся вдоль стены,  дошел до угла и остановился, склонив
голову. «Ну, что же ты?..» Не поднимая головы, он произнес:
        — Дверь!
        В  тот  же  миг  пол исчез из-под его ног,  и  Рэт провалился в  темный
длинный колодец.  «Аварийный гипер»,  — не успев толком испугаться,  догадалась
Илли  еще  прежде,  чем  Рэт  выпал  из  тьмы  гиперколодца в  пилотское кресло
небольшого  спасательного катерка.  Бывшей  императрице  благодаря  ее  бывшему
инструктору Карригану был  известен этот  тип  катеров:  обычный четырехместный
челнок-спасатель,   способный  вместить  до  восьми  пассажиров.  Оказавшись  в
челноке,  Рэт почему-то не торопился готовить его к старту.  Он сидел,  опустив
руки,  уставясь в  слепой экран перед собой.  Что-то  неладное творилось в  его
голове:  что-то там разбухало, ширилось, давило, заливало гнойной массой только
что вспыхнувшую живую искру.  «Что я делаю?  Куда я полечу?  Я даже не знаю,  в
каком мы сейчас чертовом пространстве!..»
        —  Не бойся,  это я — Вилли,  я с тобой,  я тебя не оставлю!  Сделай же
последний шаг! Мы найдем тебя, подберем, разыщем, где бы ты ни был! Верь мне!
        «Бред...  Но даже если и  нет,  если,  допустим,  это не бред и она мне
действительно поможет, на что я буду обречен? На вечное бегство?.. А что получу
взамен?   Сомнительную  радость   близости  с   женщиной,   которая  не   может
гарантировать мне ничего, кроме пожизненного клейма изгоя?»
        Задохнувшись, словно в душных миазмах, Илли отпрянула от своего бывшего
жениха и тут же очутилась в собственном теле, преодолев в момент пространства и
расстояния,  не  повидавшись даже  с  подругами-ведьмами.  Что  они  оказали ей
большую услугу,  она  поняла лишь спустя несколько минут,  окончательно придя в
себя после своего первого мистического вояжа:  она искала и  не находила в себе
ни былого отчаяния, ни боли, ни даже ненависти. Разве можно ненавидеть человека
за то, что он такой как есть, что он тебя не любит и никогда не любил? Если ему
вообще дано было любить,  в чем она сомневалась. Единственное, чего был достоин
Рэт  Эндарт,  —  так  это  жалости.  Для ненависти он  был слишком мелок:  ведь
ненависть —  оборотная сторона любви,  а  любила она  кого-то  совсем другого —
нереального,  ею  же  самой придуманного принца.  Так что ей просто некого было
прощать:  принц  оказался набитой куклой,  а  его  любовь  —  воздушным замком,
воздвигнутым на болоте.
        Возможно,  что ее  тайный визит в  сознание Рэта,  с  как и  сам способ
получения таким образом информации,  были не совсем честными. Но ведь ее случай
— особый! И она непременно поблагодарит новых добрых подруг — за то, что сумели
это понять.  Только благодарить придется как-нибудь в следующий раз: слишком уж
она измоталась за пару последних сумасшедших дней и  хотела теперь лишь  одного
—  забыться,  погрузиться в  сон,  благо в  этом   псевдозагробном мире нашлось
какое-то подобие кровати.
        Сон  подобрался незаметно,  как  большой ласковый кот,  и  уже обнял ее
своими  мягкими белыми лапами,  но  его  спугнули шум  и  крики,  донесшиеся из
коридора.  Сон мгновенно,  чисто по-кошачьи испарился. Илли обернулась к двери,
увидела мелькающие в  коридоре черные балахоны и поняла,  что желанный покой ей
сегодня уже не приснится.
        
        10. Из плена в плен
        
        Михаилу снился кошмар. Чаяния его заботливых родителей совершенно не ко
времени сбылись:  редкий дар Проводника — проклятие всей его предыдущей жизни —
исчез в  этом метаморфозном мире,  а все его спутники,  не исключая Илли и даже
единокровного брата  Петра,  отбыли  обратно в  свой  мир,  бросив бесталанного
Михаила доживать свои дни  в  реальности третьего рода.  И  вот он  —  лицо без
конкретных занятий и без определенного места жительства,  одинокий и покинутый,
обзаведшийся уже  зеленой бородой по  пояс,  сидит  перед  распахнутыми дверями
«Горного орла» с  протянутой рукой,  выпрашивая у  его новых постояльцевампиров
мензурку кровушки или  на  худой конец —  горсточку «грыбов» на  пропитание.  И
подходит к нему,  сирому да голодному,  давешний мент в черном балахоне, пинает
его ногой и говорит сердитым голосом:
        — Вставай, ублюдок!
        А вампиры-постояльцы лезут пачками из окон и орут радостно:
        - За  шиворот  его!   В  морду  —  и  в  отделение!   Увесистый  пинок,
усугубленный  поощрительными  напутствиями,  избавил,  к  счастью,  Михаила  от
продолжения кошмарного сновидения.  Но  суровая реальность оказалась еще  хуже:
над ним нависал гробовым видением то  ли трехдневный утопленник,  то ли здешний
представитель закона.  Синяя  рука  простерлась прямиком  к  Михайлову горлу  —
хорошо, если только за шиворот схватить, а то кто его, упыря, знает...
        Михаил прянул из-под протянутой к нему руки,  как таракан из-под тапка,
перевернулся и  моментом вскочил на  ноги  —  и  откуда  только  прыть  взялась
спросонья? Слуга закона тут же устроил Михаилу шмон с пристрастием. Он забрел в
их  уютную ночлежку не  один:  набившись всей толпой в  тесную берлогу,  они не
оставили Михаилу даже возможности плюнуть с досады,  не рискуя при этом попасть
в  представителя власти.  Этим-то  коллегам и  принадлежали разбудившие Михаила
зрительские выкрики.
        Илли и  Попрыгунчик были уже на ногах и  под конвоем —  вообще в данном
помещении трудно было сейчас оказаться не под конвоем, — а бедняга Бельмонд как
раз поднимался с матраса, кряхтя и  только что не плача: невероятными лишениями
завоевал он себе право понежить пухлые бока на этом  поистине королевском ложе,
и вот, стоило ему толь- ко прикорнуть, как они опять тут как тут, эти неусыпные
блюстители,  слетелись,  чтоб им ни дна ни  покрышки,  как назойливые комары (в
смысле вампиры) в  хозяйскую спальню!  Так  оценил Михаил о;  кряхтение Фредди,
потому что  таковы были его  собственные мысли по  поводу нежданного визита,  в
просторечии  —   облавы,   не  иначе  как  накарканной  сегодня  на  их  головы
прохвостом-водяным.    
        —  Вы не имеете права!  —  вякнул,  не сдержалсятаки Попрыгунчик.  — Мы
являемся представителями иностранной державы, и Мы...
        «...Будем жаловаться...» — закончил за него мысленно Михаил,  поскольку
Попрыгунчик умолк  на  полуслове  —  ближайший  мент  сунул  ему  прикладом под
челюсть.  Героизм  Попрыгунчика  имел  свои,  вполне  определенные  границы.  У
Михаила,  правда,  он  даже этих границ не достигал:  ему и  в  голову сроду не
приходило вступать в  пререкания с  ментами.  Потому что голова — и в частности
челюсть — дороже.
        Как  ни  странно,  нигде не  было  видно Седого,  оставленного вроде бы
Петром за сторожа. «Не за подмогой ли часом он побежал до ближайшей булочной?..
Может,  отобьют нас по  дороге?»  —  размышлял Михаил,  не  давая ходу мыслям о
предательстве Седого, даже на правах досужей вероятности.
        Добрая  дюжина конвойных вывела их  из  берлоги,  словно особо  опасных
бандитов, толкая стволами по коридору и затем вверх по лестнице — наружу. А там
уже  поджидал  соответствующий  транспорт:   напротив  выхода  зависло  крупное
транспортное средство,  напоминающее крытую галошу на  воздушной подушке.  Даже
увидев этот  аэромобиль случайно на  улице,  Михаил вряд  ли  ошибся бы  в  его
назначении: труповозка либо ментовоз.
        Конвойные затолкали четверых задержанных через откидную дверь в  заднее
отделение галоши,  сами же погрузились в  переднее.  В  разделяющей перегородке
имелось зарешеченное окошко, примерно такое же находилось в заднем отделении на
потолке.  Льющийся  оттуда  свет  позволил  Михаилу  разглядеть еще  с  десяток
арестантов,  сидящих прямо на  полу  (сидений тут  попросту не  было).  Судя по
грязной  одежде  и  явно  нездоровому  розоватому  оттенку  физиономий,  соседи
докатились до самого дна социальной ямы.
        Тут  Михаил вспомнил,  что  дверь хазы так и  осталась незапертой.  Вот
облава и  пожаловала запросто,  прямо как к  себе домой,  и  повязала беспечных
хозяев, а заодно с ними — ни в чем не повинных гостей.
        Погрузившись,  они  вчетвером тоже  уселись на  пол:  Илли  оказалась с
Михаилом плечом к  плечу,  Бельмонд с Попрыгунчиком тоже умостились поблизости.
Едва  успели присесть,  как  галоша лихо  рванула с  места.  Пассажиров заднего
отделения моментально смешало в  общую кучу  и  снесло сначала назад,  а  потом
пошло кидать от стены к стене — явление вполне естественное для незакрепленного
груза на ухабистой дороге.  Хотя дело тут было не в дороге, а скорее в том, что
городские переулки были узковаты для данного транспортного средства,  и,  чтобы
их  преодолеть,  водитель давал  попеременно своей  галоше то  левый  крен,  то
правый.  Не  исключено,  что  в  прошлом  он  был  гонщиком,  возможно  даже  —
неоднократным призером.     На старте Михаил едва успел ухватиться за Илли,   а
она чисто инстинктивно вцепилась всеми ногтями в  Михаила.  Вот оно,  простое и
незамысловатое мужское счастье!  Так,  сцепившись,  они и  полетели.  Не  факт,
правда,  что это давало им преимущество в общей свалке, однако Михаил старался,
как  только  мог,  защитить  собою  Илли  от  ударов  об  стены  и  пролетающих
попутчиков,  по  мере сил принимая их   на  себя.  Один раз он отпасовал обеими
ногами  в   сторону  летящего  на  Илди  пузом  вперед  Фредди  А.   Бельмонда.
Бесчеловечные  условия   транспортировки  превратили  несчастного  толстяка   в
совершенно   неуправляемое  стихийное   бедствие   для   кучи-малы   рахитичных
попутчиков.  Хотя  некоторым везунчикам он  подворачивался время  от  времени в
качестве перины.  Попрыгунчик летал  по  ящику смертоносным бумерангом.  Только
здешний  густой  воздух,  слегка  замедлявший его  блистательный полет,  спасал
прочих попутчиков от  тяжких увечий,  так  как Попрыгунчик приложился абсолютно
обо всех и  обо вся —  об Михаила-то уж точно раза три-четыре приложился самыми
разными, но почему-то неизменно острыми частями тела. Словом — скучать в дороге
не пришлось,  прокатились весело,  с ветерком,  и даже, как это ни странно, без
жертв.  Так только,  мелочи: по десятку синяков на брата, да, может, три-четыре
сломанных ребра на всю компанию —  считай,  только косточки порастрясли.  А все
потому, что доехали быстро.
        Когда   водитель  галоши  решительно  затормозил,   перед   пассажирами
окончательно выписался чемпионский рельеф его характера.  Михаил,  умудрившийся
как-то заранее почуять беду, успел в долю секунды оттолкнуть Илли в угол, а уже
в  следующую ее  долю  самого его  погребло под  лавиной попутчиков,  брошенных
необоримой силой инерции вперед при остановке. Лицо Михаила оказалось прижато к
переднему окошечку.  Глазам, выпученным от давления навалившихся сзади народных
масс,  открылся салон первого класса:  в  удобных креслах располагались «черные
балахоны»,  надежно пристегнутые ремнями.  Могло же  кому-то  и  в  этой адской
галоше ехаться с комфортом!
        Пока  «балахоны»  деловито  отстегивались  от  кресел,  народные  массы
отвалились от  Михаила.  Он сполз по стеночке и  огляделся:  судя по окружающей
клинической картине, Михаил оказался из арестантов самым крепким — как-никак он
все еще сидел. Если не считать Илли: она тоже более или менее сидела неподалеку
от него,  в спасительном углу.  Остальные заключенные, в их числе Попрыгунчик с
Бельмондом,   распростерлись  вперемешку  на   полу.   Им   не  пришлось  долго
наслаждаться расслабленным состоянием:  дверь откинулась,  и  арестованным было
приказано выходить по одному.
        «Не  отбили-таки  нас  сподвижники по  дороге,  да  и  немудрено...»  —
взгрустнул Михаил,  покидая первым лихой тюремный транспорт. И обернулся назад,
чтобы подать руку  Илли.  Наконец-то  он  мог  спокойно проявить галантность по
отношению к ней,  не опасаясь конкуренции. Но опять-таки не вышло: слуги закона
оттащили Михаила от протянутой ему из машины руки и повели его, заломив руки, в
низкое  строение,  чем-то  смахивающее на  крупногабаритную землянку.  «Девятае
оделение милитцыи» —  прочел Михаил светящуюся табличку рядом с дверью.  «С кем
боролись — от тех все и померли!» — сказал бы его дед Панас.  У беспутного деда
имелся : еще один вариант данной поговорки с другой концовкой: «С кем боролись,
от тех и  залетели»,  — но с этот перл он приберегал для бабки Эвелины и вообще
предпочитал блистать им при женской половине  семьи и прочего человечества.
          Короче говоря,  водворили Михаила,  а  вслед за  ним Илли и остальных
задержанных,  за решетку в   КПЗ,  как и повелось — грязную и тесную для такого
количества арестованных.  Сотоварищи из  народа  сразу повели себя как  блудные
сыновья,  вернувшиеся в родной дом после длительной загранкомандировки: все они
тут же завалились спать прямо на полу, не оставив на нем практически свободного
места.  Складывалось впечатление,  что  их  оторвали от  сезонной спячки и  при
первой же возможности они моментально вновь в нее погрузились.
        Михаил и  его компания стояли у  решетки,  все еще не в  силах осознать
свой  новый гражданский статус и  привыкнуть ко  всем  обстоятельствам,  вполне
логично из  этого  статуса вытекающим.  Вскоре перед  решеткой появился,  гремя
ключами,  набыченный шкаф  черного  дерева  —  не  иначе  как  местный дежурный
надзиратель.  Повозившись немного с  ржавым замком,  он открыл решетку и  ткнул
пальцем в Михаила:
        — Ты! Выходи!
        Звучало это так,  словно Михаила вызывали хмурым утром на  расстрел.  А
что ж,  кто его знает,  здешнее уголовное право...  Он  взглянул на прощание на
Илли — впервые за время их знакомства открыто и долго, как в последний раз. Она
ответила  встревоженным взглядом.  «Неужели переживает за  меня?»  —  окрылился
Михаил,  неожиданно открыв для  себя  один из  секретов непредсказуемой женской
натуры:  чтобы узнать подлинное отношение к себе женщины,  необходимо оказаться
приговоренным, как минимум, к расстрелу.
        Но  его  последний час  еще  не  пробил:  Михаила провели в  помещение,
отделенное стеклянной перегородкой от  приемной,  приказали сесть на стул возле
стола дежурного и подвергли допросу.  Удивляться не приходилось:  они вчетвером
смотрелись белыми воронами на  фоне  здешних постояльцев и  вызывали у  стражей
порядка вполне естественный профессиональный интерес.
        — Ваше имя,  фамилие, место жительства! — приступил к дознанию сидевший
напротив щуплый офицер.  Таких худых ментов Михаилу до  сих  пор не  доводилось
видеть — ни в своем,  ни в каком-либо другом мире.  Может быть, их было принято
откармливать  непосредственно  на  службе,  доводя  постепенно  до  принятых  в
правоохранительных органах  стандартов.  Но  все-таки,  невзирая  на  личности,
имелось в  ситуации что-то смутно родное и знакомое Михаилу до боли в солнечном
сплетении.
        Подлинное имя Михаила, как и его домашний адрес, ничего криминального в
себе не содержали,  но выкладывать их он, естественно, не собирался, потому что
истина грозила ему опять же  заключением,  но только в  здешней психиатрической
клинике.  И,  хотя на любое заключение ему,  Проводнику, было по большому счету
плевать, он решил не дергать лишний раз судьбу за ее и без того уже редкие усы,
а принялся развивать версию Попрыгунчика:
        — Мой есть иностранец. Нихт ферштеен. Донт спик. Андастенд?..
        — Нихт ферштен, значит? — Офицер по-пролетарски прищурил флюоресцентный
глаз. — А документы куда подевал? Паспорт твой где?
        — Майн докьюмент? Вор забраль.
        —  Украли,  значит?  —  Офицер нервно постучал ручкой по столу.  Михаил
понял,  что не ошибся с  легендой —  с  иностранцем,  ясен пень,  на допросе не
очень-то развернешься.  Офицер стукнул ручкой в  последний раз,  словно радист,
поставивший точку в радиограмме, и спросил:
        — Где, когда, при каких обстоятельствах?
        — Не понимайль. Что есть обст-о-ятель-ность?
        — Ваньку валяешь?!
        Офицер всем  своим  щуплым видом  дал  понять,  что  сейчас будет  бить
Михаилу морду.
        — Я требовайль себе адвокат! — приосанившись, заявил Михаил с апломбом.
        —  Я  тебя  в  последний  раз  спрашиваю,   —  тоном  усталого  садиста
предупредил офицер.  — И советую отвечать по-человечески!  Кто такой,  откуда и
как попал на хазу?!
        —  Отвечайль только  в  присутствий мой  адвокат!  —  уперся  Михаил  с
оскорбленным видом.
        —  Так,  хорошо.  —  Офицер  открыл блокнотик:  —  В  какое  посольство
обратиться?
        — Не понимайль ваш язык! Требовайль адвокат! 
        На  этом  разговор,  протекающий в  духе  интернационального согласия и
взаимопонимания,  зашел во  временный тупик.  Дежурный стал записывать что-то в
своих бумажках,  изредка бросая на  Михаила острые как  иголки взгляды.  Вполне
возможно,  что он принимал теперь Михаила за крупную рыбу (или грыбу), случайно
выловленную в мелкой луже и не желающую говорить по душам. В принципе так оно и
было.  Да  только эта  грыба была не  по  его мелким зубам.  Михаил мог даже не
косноязычить при разговоре, ведь он и так говорил по их понятиям с акцентом. Но
уж если косить под иностранца, так по полной программе!
        Во  время  беседы Михаил частенько устремлял взгляд на  крупный предмет
яйцеобразной формы,  висящий сверху наподобие плафона.  Но  это  была  вовсе не
люстра, а не что иное, как разновидность телевизора. Изображение в нем мелькало
не бог весть какое качественное,  звук едва доносился, зато смотрелась картинка
одинаково из любой точки помещения,  откуда ни посмотри. Сначала по этому ящику
крутили песни  и  танцы  подводных народов,  потом  пошла довольно любопытная и
свежая,  на взгляд Михаила,  реклама, после чего начались новости: возникший на
экране  элегантный  красавец  упыристической наружности  —  вылитый  Дракула  в
бесклыком  варианте  —  излагал  информацию,   перемежая  ее  с  документальной
хроникой.
        Офицер все  копался в  своих  бумажках:  не  иначе  как  сравнивал рожу
иностранного гостя с  фотокопиями известных преступников —  а  ну как повезет и
отроется что-то  похожее?  Но  бумаги были в  конце концов отложены со вздохом:
очевидно,  не нашлось ни одной мало-мальски похожей будки, сулящей прозорливому
ястребу закона скорое продвижение по службе.
        — Я могу быть свободен?  — брякнул Михаил,  нечаянно выпадая из образа.
Зря,  выходит, старался, язык ломал. Но собеседник не отреагировал на очевидный
прокол: Михаила спас его собственный доморощенный иностранный акцент.
        —  Вы задерживаетесь вплоть до выяснения личности!  —  объявил офицер и
бросил стоявшему у двери конвойному: — Увести!
        Михаил   начал   подниматься,   усмехаясь  мысленно:   «Стало  быть   —
пожизненно!»   Вряд  ли  зеленый  —  в  смысле  молодой  —  блюститель  порядка
догадывался, что это было равносильно попытке запереть в клетку вольный ветер.
        Вставая,  Михаил бросил взгляд в телевизионное яйцо.  Да так и замер на
полусогнутых:  в  яйце показывали «Горный орел»,  и комментатор,  стоя напротив
знакомой двери,  выдавал горячие новости: о таинственной постройке, возведенной
в  рекордные сроки  на  одном  из  пустующих городских дворов,  о  расправе над
патрулем из  четырех человек,  находящихся сейчас в  госпитале (до  сих  пор  в
бессознательном  состоянии),  и,  наконец  —  о  приметах  скрывшейся  с  места
преступления банды. Застывшего Михаила взял под локоть конвоир.
        — А ну-ка постой!  — велел его начальник.  Он также обратил внимание на
передачу  в  «яйцевизоре» и  увеличил  звук.  Они  прослушали  перечень  примет
распоясавшейся шайки,  набравшейся наглости построить для себя на муниципальной
земле личную «малину»,  не согласовав ее возведение с  властями.  Этот перечень
ограничивался  в  основном  описанием  потрясающего  передвижного  аквариума  с
диковинными рыбками,  напоминающими по  форме  различные элементы человеческого
тела. Остальные сведения о членах удивительной преступной банды, возводящей где
попало  дома  и  таскающей  за  собой  повсюду  аквариумы,  были  сбивчивы:  по
показаниям случайных свидетелей количество их  колебалось от пяти до пятнадцати
человек,  одеты они были в  обгорелые лохмотья,  и  среди них имелись женщины и
старики.  В  заключение на  экране вновь  объявился красавец-Дракула и  призвал
мирное  население  к   содействию  властям  в   поимке  бандитов,   предупредив
напоследок, что преступники вооружены и очень опасны.
        «Не  сходятся приметы-то!»  —  потер  мысленно руки  Михаил.  Остальной
группе, разгуливающей по городу в сопровождении Бола, вряд ли грозила серьезная
опасность: у них имелось оружие, с ними был Карриган, да и Рейчел с Петром были
не лыком шиты.  Кроме того.  Бол мог в любую минуту перекинуть «шайку» в другое
измерение.  Михаил так же мог бы с чистой совестью уводить из этого мира Илли и
других,  если бы  не исчезновение Седого:  где он —  нашел своих или заплутал в
темных переулках?  А  может,  находится где-то поблизости,  в надежде их отсюда
выручить?..
        Офицер убрал звук и вновь подступился к арестованному:
        — Итак! Что тебе известно об этой шайке? Говори! По глазам вижу, что ты
все знаешь!
        Михаил, устало вздохнув, снова сел и поведал:
        —  Я  любить...  Как это по-вашему?..  Рибки!  Очень любить рибки!  Или
грибки? Плохо говорить...
        —  Кончай  ломать  комедию!  Чистосердечное  признание...  Короче,  сам
знаешь.  Так что колись,  пока не  поздно.  Все равно ребята в  госпитале скоро
очнутся и всех вас опознают!
        «А вот это не факт, насчет «очнутся»! — подумал Михаил, а вслух заявил:
        — Менья нельзья опознавайт! Мой не есть грибка!
        —  Значит,  гражданин,  по-хорошему мы говорить отказываемся?  — Где-то
Михаил  уже  слышал  эту  фразу,  причем  именно из  уст  слуг  закона.  Единая
ментальность продолжала давать о себе знать.  Буквально на каждом шагу.  Офицер
обернулся к охраннику:
        — А ну-ка,  Витяй,  объясни этому сраному иностранцу,  где у нас грибки
зимуют!  —  Витяй  за  спиной  ощутимо  и  угрожающе надвинулся.  «Дело  пахнет
произволом!»  —  тревожно просигналило в  мозгу у Михаила.  Ребята в госпитале,
может, и очухаются, а шустрому менту не терпелось самому раскрыть это необычное
дело, пророчащее головокружительный скачок в его задрипанной карьере.
        —  Я  требоваль адвокат!!!  Ви  не  имейль  прав!!!  —  заорал  Михаил,
вскакивая — отчасти с помощью Витяя, сгребавшего его сзади за шиворот. «Ну все,
гады,  держитесь!  Щас я  вам устрою!..»  —  озверел в душе Михаил,  собравшись
двинуть конвойному под колено,  а  уж  куда и  чем бить потом —  осенит по ходу
дела.  Никогда раньше,  даже в самых своих кошмарных снах,  Михаил не зверел до
такой степени,  чтобы подраться с ментами,  да еще в отделении!  Да и кто бы на
такое  осмелился?!   За  исключением,   конечно.  Терминатора  из  одноименного
классического боевика.
        Но не успел он приступить к действиям,  как окружающий мир как-то резко
подпрыгнул со  всем своим содержимым и  унесся куда-то вдаль,  в  мгновение ока
скрывшись из  глаз.  Его сменил бледный туман,  не имеющий никакого отношения к
базовой реальности.  Поплавав неопределенное время  в  тумане,  Михаил  услышал
где-то  вдали  надоедливый трезвон то  ли  будильника,  то  ли  телефона.  Звук
доносился из утерянного мира,  и именно он — то есть звук — помог Михаилу вновь
с этим миром состыковаться.
        Открыв глаза,  он  оказался в  тревожно мерцающем полумраке.  Помещение
было вроде бы  то  же  самое,  только почему-то  пропало нормальное освещение и
яйцевизор наверху не работал.  Надсадно надрывался вовсе не будильник, а сигнал
тревоги.  Он — задержанный,  находился в дежурке один: оба слуги закона куда-то
таинственно сгинули.  Но  все это было еще не  самое главное:  не  успел Михаил
подняться с пола, как до него донеслись крики, топот и звук падения тела, потом
снова топот,  крики и  опять падение — одного за другим нескольких тел.  Короче
говоря —  место было то  же  самое,  но  происходило в  этом месте что-то,  его
хозяевами явно не предусмотренное и за версту отдающее криминалом.
        Михаила неудержимо потянуло залезть под  стол.  Не  зря  он  вспомнил о
Терминаторе:  как сказал бы дед Панас —  помяни дурака,  он и появится.  В роли
Терминатора мог выступать Петр или Седой,  а скорее всего они орудовали вместе,
наверняка и  Рейчел  не  осталась  в  стороне.  И  в  данную  минуту  отделение
подвергалось нашествию банды Терминаторов.
        «Бедное отделение!..»  —  почти искренне посочувствовал Михаил и сделал
попытку выбраться из «святая святых»,  подойдя к  двери и подергав ее за ручку.
Дверь  оказалась запертой.  Тогда  он  взял  ближайший стул  и,  размахнувшись,
саданул  им   в   стекло.   Стул  разбился.   На  спинку,   сиденье  и   ножки.
«Стулонепробиваемое»,  — резюмировал Михаил и задумался. В отделении воцарилась
тишина,  и стало ясно, что основную часть криминальной трагедии он пропустил, а
теперь уже  все кончено,  и  торопиться на  подмогу к  Терминаторам уже поздно.
Оставалось ждать, пока они сами за ним придут.
        И  вправду,  вскоре  по  ту  сторону загородки появился Седой,  налитой
ультрамарином,  с  местным   огнестрельным  приспособлением  наперевес.  С  его
помощью он расплавил замок и выпустил Михаила из дежурки.  В знак благодарности
тот быстро пожал к  ему руку,  сказал:  «Пошли!»  — и побежал в глубь отделения
выручать Илли.  В коридоре в нос сразу ударил запах горелого мяса, и он чуть не
споткнулся о  труп Витяя,  лежавший за порогом.  Вспомнив,  что у  Витяя должны
быть ключи от камеры,  Михаил наклонился и наскоро ощупал его карманы, на время
задержав дыхание:  Витяй был убит выстрелом лазера в  грудь,  и едкий запах был
вблизи него силен до тошноты.  Зла на Витяя Михаил не держал — такая уж у парня
была  работа,  о  сострадании старался не  думать  —  работу обычно выбирают по
наклонностям.
        Найдя  ключи  в  нижнем  кармане его  балахона,  Михаил побежал дальше,
стараясь не  обращать внимания на  трупы,  раскиданные по коридору и  в  дверях
открытых кабинетов.
        В  камере было  столпотворение:  парии массово пробудились от  спячки и
лезли к решетке,  оттерев от нее «иностранцев».  Не найдя глазами Илли,  Михаил
принялся торопливо отпирать дверь.
        — Хотел проплавить им здесь замок,  да рискованно: наверняка покосил бы
половину из  этих  кротов,  —  сообщил Седой.  Кроме  него,  никого из  своих в
отделении не было — значит,  он явился на выручку один.  Вряд ли он преследовал
по  пятам  тюремную галошу,  скорее  всего  порасспросил прохожих,  где  искать
ближайшее отделение.  Допытываться в  подробностях — куда он подевался и почему
исчез,  сейчас не было времени:  может,  счел силы неравными или, не дождавшись
Петра, вышел себе за «горючим».               
        Замок наконец поддался, решетка распахнулась, и оттуда лавиной нечистот
из  отстойника хлынул  поток  отверженных,  отоспавшихся под  родным  кровом  и
рвущихся на волю.  Последними вышли те,  ради кого была открыта клетка: Илли, а
вслед за  нею  —  пародией на  пару  телохранителей,  не  заслуживающих особого
доверия, — Попрыгунчик с Бельмондом.
        — Быстрее!  Уходим!  — занервничал Седой, потому что со стороны выхода,
куда рванули заключенные, донеслись суматошные крики и звуки тяжелых ударов.
        «Мишка,  уводи!»— послышалось Михаилу,  как наяву.  Что он и  собирался
сделать.  Но,  оглядевшись,  как всегда, напоследок, не увидел Седого. «Да чтоб
его!..  Опять исчез!»  —  осерчал Михаил,  догадываясь,  что Седой отправился к
выходу, чтобы очистить дорогу: Серега действовал по стандартной схеме, вжился в
роль Терминатора, позабыв о том, что выйти отсюда можно и другим путем.
        Что теперь? Идти за ним? Ждать здесь? Михаил заколебался.
        В  это  время в  коридор вышел высокий человек с  лучевиком в  руке,  в
черном оперативном снаряжении имперской гвардии.  Впрочем,  с  недавних пор она
называлась президентской.  Лицо  характерного для  этой реальности голубоватого
цвета было слегка брезгливо перекошено. Светящиеся глаза сразу уперлись в Илли,
и  брезгливое выражение  сменилось  победной  улыбкой.  По  пятам  за  ним  шли
вооруженные бойцы.
        Михаил  шагнул  вперед,  машинально  загораживая  собой  Илли,  но  она
отодвинула его с  неожиданной силой и  встала рядом.  Человек остановился и,  с
продолжая улыбаться, произнес с полупоклоном:
           — Прошу вас следовать за мной. Ваше Величество!    
        «Издевается», — подумал Михаил. Гвардеец ткнул в него пальцем:
          — И вас!  Прошу! — Попрыгунчика с Бельмондом к он проигнорировал, так
что те  могли отныне считать  себя жителями подводной страны и  отправляться на
все четыре стороны.
           Илли,  высоко  держа  голову,  прошла  вперед.  Михаил  за  ней.  Не
отставали и Бельмонд с Попрыгунчиком. Фредди сделал робкую попытку обратиться к
начальнику:
        —  Вам  должно быть известно,  что сюда перенесли мой отель...  «Горный
орел»... Я прошу посодействовать... Его необходимо вернуть обрат... — Они вышли
в приемную,  и лепет Бельмонда оборвался,  словно ему резко свернули звук. Илли
внезапно замерла как вкопанная.
        Поперек коридора лежал в  черной луже крови отчаянный терминатор Серега
— мертвый,  с неестественно запрокинутой головой: она была практически отрезана
и находилась почти под прямым углом к завалившемуся набок телу.
        Илли  попятилась  и  остановилась,  уперевшись спиной  в  Михаила.  Без
сомнений,  без мыслей он взял ее за плечи, развернул к себе, и она прислонилась
к нему, уткнулась лицом в плечо, словно вот-вот готова была упасть.
        —  Убрать!  —  распорядился позади  начальник  отряда,  и  двое  солдат
оттащили тело в приемную. Чтобы, стало быть, не загораживало дорогу.
        И тогда,  обнимая бессильно поникшие плечи Илли,  Михаил решил:  «Увожу
прямо сейчас.  И  все  равно куда.  Хуже все равно не  будет...»  Что-то  легко
прикоснулось к его затылку, и сзади донесся голос:
        — Не советую. Будет больно.
        Михаил  мотнул  головой:   «Хочешь  запугать,  сволочь?!»  —  подхватил
мысленно своих и нырнул, очертя голову, в базовую реальность.
        Его  поглотила  привычная  мерцающая пелена,  под  ногами  обозначилась
дорога.  Потом произошло необычное:  что-то сформировалось вокруг него, похожее
на  ажурный кокон —  жестокое совершенство,  полное стали и  блеска.  Проводник
стоял на дороге между мирами,  заключенный,  словно в  пасть хищника,  в тесную
клетку,  утыканную изнутри  сверкающими кинжальными лезвиями.  Потрясенный,  не
желая верить в  очевидность плена,  более для  него непреодолимого,  чем  любая
тюрьма в  декорациях,  он попытался шагнуть вперед.  Лезвия легко вошли в тело,
словно оно было из мармелада, лишенного костей, но пронизанного нервной тканью,
отзывающейся болью на малейшее прикосновение.
        Безумная, непереносимая боль. Шаг назад боль. Провал. Темнота.
        
        11. Полсердца за корабль
        — Где эта бестолочь?!  Клаус,  я хочу знать, почему ты приставил ко мне
эту негодяйку и сколько вы с ней будете надо мной издеваться?
        —  Но,   дорогая,   ты  же  сама  послала  ее  за  зеркальным  лаком...
                      
        — Можно подумать,  что она отправилась за ним в другую часть галактики!
                     
        —   Не   надо   так   нервничать,   Герда!   Время  ведь  пока  есть...
                     
        Звезда   российского  галлоэкрана  Герда   Брюксвальд  повела  взглядом
направо,  где  рядом  с  трюмо  мялся  ее  теперешний продюсер —  Клаус Юдкофф,
мечтающий,  как и все они,  стать по совместительству сердечным другом, но пока
еще не достойный... Да уж!
        — Ах вот как?  У тебя, оказывается, есть время? И поэтому, ты считаешь,
я должна ее ждать?  — Герда запустила пальцы в «летний шедевр» на своей голове,
извлекла  оттуда  миниатюрный «чудо-парикмахер» и  швырнула  его  на  туалетный
столик.  Шедевр  моментально обрушился.  Тряхнув  перед  зеркалом рассыпавшейся
белокурой  шевелюрой,  Герда   сдернула  с  розовых  ушек  жемчужные  клипсы  и
шваркнула их на столик. Туда же полетели золотые  браслеты, сорванные звездой с
божественных запястий.
        — Ну вот!  А теперь поехали на студию!  Может быть,  после того,  как я
появлюсь на площадке в таком виде, ты удосужишься подыскать мне новую прислугу!
        — Но,  дорогая, тогда придется искать сразу хорошего гримера, костюмера
и горничную! Кроме того, у нее прекрасный вкус!
        — У нее?  Прекрасный?!  Вкус?!! — Поднявшись из кресла, звезда вскинула
руки к  алебастровой шее,  и на туалетный столик полетело ожерелье из перевитых
золотых нитей со вставками из мелких жемчужин.
        — Ее рекомендовал сам Дюбуа, а ты ведь знаешь...
        —  Так  пусть!..  Пусть  эта  бестолочь отправляется к  Дюбуа  и  может
обмазать его с головы до ног зеркальным лаком!    
        - Боже мой,  Герда! Ты еще не готова? Встрепанная и раскрасневшаяся, но
прелестная даже в  гневе звезда сдавленно застонала:  в зеркале отражалась жена
лучшего на  Земле  и  во  всей  Верхней Империи сценариста Шедри Кляйна —  Роза
Кляйн, спешащая к ней через гостиную в сопровождении пропавшей прислуги.
        —  Милая моя,  на  кого ты похожа?!  Сегодня на Немках должен быть Иван
Волкофф!  Так ты еще не в курсе? Я так и знала! Он ищет героиню на главную роль
для  своей  очередной  сумасшедшей  космической эпопеи!  —  Роза  обернулась  к
сопровождавшей ее девушке:  — Стел, немедленно займись ей! — И опять к Герде: —
Я  надеюсь,  ты на меня не в обиде?  Я встретила ее на улице и позаимствовала у
тебя буквально на пять минут, чтобы сделать прическу. Она просто чудеса творит!
Ты  знаешь,  что  это  она  гримировала Джизель Безье  на  пробы к  знаменитому
волкоффскому «Коллапсу»? Ничего об этом не слышала? Неудивительно! Эта выскочка
Джизель так возгордилась после званого обеда у Великой императрицы!  На съемках
у Салли Уэлкама она co мной даже не поздоровалась!  А теперь, когда императрица
в  опале и Верхняя Империя не присоединилась пока к Федерации,  она из кожи вон
лезет,  чтобы пробраться в постель к лорду-протектору!  Ты представляешь,  куда
метит эта  драная подзаборная парижская кошка?!  Шедри сказал,  что  она сумела
достать приглашение на большой прием в резиденции!!!
        Пока Роза говорила —  а  остановить ее  могла только пуля в  сердце,  —
Юдкофф  успел  ретироваться  в  прихожую.  Стел  порхала  возле  Герды,  заново
укладывала ей волосы и красила ногти, на глазах  превращая сердитую полудикарку
в  шикарную ухоженную куколку.  В  довершение Стел  несколькими прикосновениями
сменила Герде  платье,  создав вместо узкой  «змеиной кожи»  золотую струящуюся
тунику,   открывающую  ослепительные  плечи,   перехваченную  ближе   к   груди
свернувшейся ящеркой с   глазами-жемчужинками.  Роза,  умолкнув на  мгнове ние,
тихо ахнула и тут же вновь зафонтанировала:
           —  Ах,  Герда,  ты прелесть!  Волкофф будет полным идиотом,  если не
возьмет тебя на роль!  А  что я  говорила!  Ты наконец-то нашла себе продюсера,
твой Юдкофф — чистое золото!  Ты даже не представляешь, каких трудов ему стоило
переманить для тебя Стел у Сони Моусли! Думаешь, почему Соня не пригласила тебя
на свою вечеринку в эту пятницу?  Хоть она и не умнее мраморных статуй, которые
понаставила у себя во всех углах, но понимает, что теперь ты ее просто затмишь!
        Юдкофф ждал их  у  верхней двери и  помог дамам шагнуть в  ожидавшую их
роскошную  джонку,   снабженную  для  пущего  сходства  маленьким  декоративным
парусом.  Его  протеже прыгнула в  лодку  сама  —  Клаус после сегодняшней бури
заподозрил,  что все дело в  ревности,  и  решил больше не  давать ни малейшего
повода.
        От  дома  Герды до  студии «Галактика-фильм» было рукой подать —  всего
пара  кварталов,  и  всю  дорогу Роза снабжала звезду последней информацией,  в
каковой у  Герды Брюксвальд обнаруживались катастрофические пробелы.  А если бы
она не  была вечно занята лишь своей блистательной персоной,  то знала бы,  что
Волкофф уже  предлагал эту  роль...  Кому  бы  она  думала?..  «Ни  за  что  не
поверишь!»  И  Роза  показала  глазами.  Истинным  наслаждением  для  нее  было
поглядеть,  как воротит нос эта мнимая аристократка,  сама-то  начинавшая,  как
всем известно,  девочкой на побегушках в  какой-то из третьесортных студий.  «А
почему Волкофф в  конце концов не  отдал эту  престижную роль малышке Стел?  Да
потому,  что она отказалась с ним переспать! Обыкновенная студийная козочка для
Услуг,  которая,  как повелось, дает всем, от статистов До помрежей, отказала в
этом самому Волкоффу!» — Представь себе,  милочка! И я тебе советую, как только
он  возьмет тебя на роль,  сразу избавляйся от этой красотки!  —  шептала Роза,
наклонясь к  уху Герды.  —  Только будь с ней поаккуратней,  а то как бы она не
передумала: бросится с досады к нему в постель, и главная роль у нее в кармане!
Чего уж проще!  А ты как думаешь!  А то ты не знаешь, как пробиваются в звезды!
Поблагодари ее за услуги скажи, что больше в них не нуждаешься, и перешли ее ко
мне. Это будет для нее в некотором роде подарком.
        Герда молчала отчужденно, глядя на проплывающие мимо городские красоты.
«Ах-ах, какие мы высокомерные! Можно подумать!» Однако от Розы не укрылось, что
звезда  скребет зеркальными ногтями по  подлокотнику,  рискуя испортить дорогую
обивку. Жаль, что дорога была недолгой, не то Роза выдала бы еще кое-что такое,
отчего Герда выдрала бы с мясом у кресла оба подлокотника и изгрызла бы всю его
шикарную спинку в  придачу!  Вместе с  известием о приезде Волкоффа Роза узнала
сегодня из верного источника,  что прибыл он в  Москву не откуда-нибудь,  а  из
Серединной Империи вовсе не для того,  чтобы любоваться на Герду Брюксвальд,  а
в  надежде уломать сниматься в  своем новом фильме  и спать с ним,  великим,  в
одной кровати,  строптивую гримершу. Однако джонка уже заплывала на  территорию
студии, и Роза Кляйн промолчала, решив не выкладывать все карты раньше времени,
а   подождать,   что  случится  сегодня  на  съемочной  площадке.  Она  ожидала
увлекательного  спектакля,   куда   более   захватывающего,   чем   весь   этот
героико-фантастический бред,  который штампует ежедневно и еженощно,  забывая о
сне,  о  еде  и  даже  о  красавице-жене  (в  первую очередь —  о  жене!!!)  ее
малахольный муженек.
        Джонка  преодолевала территорию огромного  комплекса,  минуя  множество
зданий древней и современнейшей архитектуры,  пролетая над павильонами, парками
и экзотическими островами съемочных площадок. Киностудия представляла собой как
бы  независимое государство со  своей  суверенной  территорией,  существующее в
большом городе,  в  то  же  время  живущее по  собственным весьма  своеобразным
законам.  Мало кто догадывался,  что большинство космических эпизодов и сцен на
загадочных  планетах  снимается  именно  здесь,  на  студии.  Если  артистам  и
доводилось залетать в неведомые миры, то не во время съемок.
        Джонка   приземлилась  перед   распахнутыми  дверями  голубого  купола,
именовавшегося семнадцатым  павильоном.  Большую  его  часть  занимал  бассейн,
служивший  для  съемок  со  штормами,  бурями,  водоворотами,  с  разного  рода
подводными чудовищами и прочей слякотью.
        Павильон мирно дремал,  но  появление звезды его разбудило:  включились
прожектора,   задвигались  камеры,  а  в  бассейне  зародилась  крупная  волна.
Подкатившись туда, где неподалеку от воды остановилась Герда со своим небольшим
эскортом,  волна перемахнула через край и плеснула им в ноги, замочив до пояса.
Женщины дружно взвизгнули.
        — Пьетро, твои штучки?.. — отходя от бассейна, буркнул Юдкофф.
        — Какого черта,  Сандрелли! Ты испортил мне. платье! — закричала Герда.
Павильон казался пустым:  кроме звезды и ее спутников,  на освещенном юпитерами
пространстве никого не  было.  Роза молчала,  делая попытки отжать подол:  она,
конечно рассчитывала на  представление,  но  не предполагала такого бурного его
начала, к тому же вовсе не планировала принимать в нем участие.
        — Зачем тебе платье, Герда? — раздалось в ответ из невидимых динамиков.
—  У  нас сегодня сцена с  осьминогом,  если я не ошибаюсь?  Давай раздевайся и
ныряй! Осьминога я тебе сейчас обеспечу!
        — Да ты...  Ты... — «Подмоченную» звезду переклинило от ярости, так что
она  не  смогла  продолжить  фразы.   Герда  развернулась  и   быстрыми  шагами
устремилась к выходу.
        —  Герда,  погоди!  —  воззвал Юдкофф,  кидаясь за ней следом,  и  стал
уговаривать уже на ходу:  — Ну перестань,  не кипятись,  ты же его знаешь...  —
Дверь  павильона упала  с  насмешливым лязгом прямо перед носом у  звезды.  Она
вынуждена была остановиться, обернулась и крикнула невидимому режиссеру:
        —  С  меня  достаточно,  Сандрелли!  Полезай сам  к  своему осьминогу в
задницу! И можешь отправить туда прямо сейчас весь отснятый материал!
        Павильон  молчал.  Похоже  было,  что  его  незримый хозяин  обдумывает
последнее предложение своей главной героини.
        В  это время к  ней шагнул из  темноты невысокий мужчина лет тридцати с
серьезным внимательным лицом и  длинным белым шрамом над левой бровью.  Кто его
не знал,  то по этой отметине, про которую в мире кино ходили самые невероятные
слухи, сразу понял бы, что перед ним Иван Волкофф.
        —  Прошу вас,  не  сердитесь на Пьетро,  —  произнес он с  уверенностью
человека, не нуждающегося в представлении. — Просто я хотел на вас посмотреть.
        Звезда растерялась,  не  сразу сообразив,  как ей  себя вести:  смена в
мгновение ока  гнева на  милость могла уронить ее  в  глазах Волкоффа.  Тут  он
протянул ей руку!  И Герда, слегка пожав плечами, протянула в ответ свою — так,
мол,  и быть,  прощаю,  раз уж вы за него так просите. Он проводил ее обратно к
бассейну,  где  волны гуляли уже вовсю,  и  крикнул куда-то  во  тьму так и  не
рискнувшему появиться Пьетро:
        — Можешь начинать!
        —  Стел,  хватит  плескаться,  вылезай!  Мы  начинаем!  —  донеслось из
динамиков.  Среди волн показалась темноволосая голова и поплыла к берегу.  Пока
Волкофф наводил дипломатию,  а  Роза с Клаусом были заняты в сторонке попытками
просушить одежду,  не  снимая ее,  Стел,  раз ее все равно уже намочили,  пошла
дальше купаться.
        Герда  начала  раздеваться,  а  Волкофф  неторопливо направился  вокруг
бассейна —  как  раз  в  ту  сторону,  куда  должна была подплыть Стел.  Звезда
неторопливо,  со  знанием дела обнажала свое блистательное тело,  а  знаменитый
режиссер тем  временем высматривал что-то  в  бушующих волнах.  Как раз к  тому
моменту,  как Стел пристала к  бортику,  несравненное тело звезды погрузилось в
стихию. Вскоре оно частично всплыло и потребовало раздраженно:
        — Пьетро, умерь эти волны! Ты что, решил меня сегодня утопить?
        — Малышка,  ты же тонешь! — раздалось ей в ответ. — Твой корабль упал в
море и утонул!  Борись с волнами!  Борись!  — На восьми камерах,  установленных
вдоль бассейна,  зажглись красные огоньки,  пять камер заработали под водой,  и
сверху начали опускаться еще четыре.  Герда, вспомнив, должно быть, о Волкоффе,
перестала возражать и начала отчаянно бороться за жизнь.
        В  это  время  немногочисленные зрители,  затаив  дыхание  и  позабыв о
собственной просушке,  наблюдали не за борьбой звезды с могучими волнами,  а за
обычным разговором,  происходящим у другого края бассейна.  Как ни странно, это
зрелище интересовало их куда больше,  чем злоключения героини,  невзирая на то,
что до  них не  доносилось из  разговора ни  единого слова.  И  хорошо,  что не
доносилось:  качественное  озвучание  данной  сцены  грозило  зрительному  залу
коллективным обмороком — Юдкоффу от отчаяния, а Розе от злорадства.
        — Подумай еще раз о моем предложении,  — говорил Волкофф,  присаживаясь
на  корточки возле мокрой и  веселой,  как  дельфин.  Стел,  усевшейся на  краю
бассейна, опустив ноги в воду.
        —  У  тебя был вагон времени,  так никого и  не нашел?  — отвечала она,
проводя  руками  по   лицу  и   по    волосам,   зализанным  волнами  в   самую
обворожительную прическу а-ля морская кошечка.          
        — Я много кого нашел. И все же предлагаю тебе  попробовать.
        — Приглядись к Герде. Она хоть и взбалмошная, но действительно неплохая
актриса.
        —  Я  не  могу,  отказываюсь понимать,  почему я  еще  до  сих пор тебя
уговариваю?   —  Удивление  в  голосе  Ивана  Волкоффа  сочеталось  с  поистине
профессиональным напором.  —  Я  предлагаю тебе не  просто роль.  Это блестящая
карьера. Мировая известность. Все, о чем мечтают тысячи! Или ты хочешь до конца
жизни пудрить носы?
        —  До конца жизни?  —  Она рассмеялась.  — О нет!  Но пока что это меня
устраивает.  —  Волны  плевались брызгами в  Волкоффа и  перехлестывали ему  на
ботинки, Стел болтала ногами, явно несерьезно относясь к его предложению. Но он
продолжал разговор, терпеливо снося сырость:
        — Хорошо, тогда так: сделаем пару проб. Ничего больше! Возможно, что ты
просто не потянешь, и тогда я переключусь.
        — К чему пробы, если я все равно не буду сниматься?
        — Ты можешь просто мне помочь?..  Хорошо,  скажу тебе прямо:  я не могу
работать.  Я пролетаю со сроками.  Теряю актеров.  И все потому,  что я не вижу
никого другого в этой роли!  Это какое-то наваждение! Мне нужны эти пробы! Мне!
Чтобы убедиться,  что ты  ничего не можешь!  Тогда я  успокоюсь и  найду другую
актрису.
        — А если вдруг окажется, что я кое-что могу? — спросила она, подставляя
ладони новой волне и улыбаясь.
        — Тогда докажи мне это!
        Между тем  вода в  бассейне взбурлила,  как  будто бы  закипая:  в  его
глубинах открылся подводный шлюз  и  оттуда  на  поверхность к  «тонущей» Герде
стало подниматься огромное бесформенное тело.  Но Герды оно почему-то так и  не
достигло,  а застряло на полпути к поверхности,  после чего медленно опустилось
обратно на  дно.  Занемогшее чудовище еще не достигло дна,  как погасли камеры,
улеглось  волнение  в  бассейне,  и  над  картиной внезапного штилевого затишья
разнесся голос Пьетро Сандрелли:
        — Герда, вылезай! У нас авария! Перерыв на полчаса!
        В ответ из бассейна раздался безумный захлебывающийся визг. Герда в его
центре вынырнула из  воды почти до  половины,  и  стало видно,  что на ее груди
сидит  какая-то  коричневая  тварь,  очень  напоминающая  большую  жабу.  Герда
забарахталась,  отчаянно визжа —  кажется,  она никак не могла оторвать от себя
неожиданный приз,  — камеры моментально опять включились. Стел вскочила на ноги
Волкофф,  поколебавшись мгновение,  бросился в бассейн, не раздеваясь, и поплыл
короткими резкими саженками на выручку к звезде.  У воды бегал, заламывая руки,
Юдкофф,  Роза тоже подошла к  самому краю бассейна и  наблюдала,  широко открыв
глаза и  даже не мигая,  чтобы,  не дай бог,  не пропустить ни единой мелочи из
развернувшихся событий. В это время за спиной Стел из темноты донесся негромкий
зов:
        — Шалой!..
        Она резко обернулась,  замерла на миг и медленно пересекла границу тьмы
и света.  Там,  в полумраке,  стояли четверо,  один из которых отличался, мягко
говоря,  несколько странной фигурой,  вернее сказать — полным отсутствием того,
что принято было называть фигурой.  Но она видела из них только одного —  того,
что  стоял впереди остальных и  кого  она  узнала бы  из  тысяч по  одному лишь
голосу,   даже просто по  выражению,  с  которым только этому  голосу дано было
произносить ее тайное имя.
           Легким алым вихрем вспыхнуло в  сердце слово и   едва не сорвалось с
губ, но он не дал ему сорваться,  опередил:
           — Зови меня Владимир Карриган.  У меня к тебе дело,  — он поглядел в
направлении бассейна,  где к все еще продолжались плескотня и суматоха. — Давай
только для начала уйдем отсюда.    
        — Дело?  Вот как? Интересно... Кстати, буду очень признательна, если ты
будешь называть меня Стел. Значит, этот сюрприз в бассейне — твоя работа?
        Она даже не спрашивала, а как бы констатировала факт.
        — Угадала. Своего рода отвлекающий маневр.
        — Что ж, пойдем!
        После этих слов,  как ни странно,  никто из них не сделал ни шагу. Зато
окружающий  их   павильон  шатнулся,   накренился  и   изогнулся,   словно   бы
сопротивляясь могучей неведомой силе,  вздумавшей для  чего-то  его  отжать,  и
вдруг не выдержал, перестал сопротивляться, смазался, закрутился, перемешиваясь
в   серую   однородную  кашу.   Это   длилось  недолго  —   вскоре   бесцветная
пространственная манка  стала обретать новые краски,  образуя постепенно вокруг
небольшой компании совершенно иную  картину,  полную тепла и  солнечного света,
насыщенную запахами разогретой земли,  леса и дикого цветения. Они оказались на
широкой лесной поляне, поросшей густой травой и луговыми цветами.
        Тот,  кто назвал себя недавно Карриганом,  обернулся к своим спутникам,
среди которых,  помимо человека без  фигуры,  наличествовали еще один мужчина и
одна женщина, и произнес:
        —  Предоставляю  в  ваше  распоряжение сей  первобытный  уголок  земной
Природы. Располагайтесь где найдете нужным. Можете отдохнуть. Мы здесь пробудем
долго.
        Петр,  оказавшийся в  свете дня угрюмым и  недовольным типом,  в  ответ
заворчал сердито:
        — На травке,  что ли, располагаться? А жрать ты нам что тут предложишь?
Цветочки?
        Карриган несколько театральным жестом хлоп-мул себя по лбу.
        —  Ах да!  Мы ведь,  помнится,  отправились за провиантом.  — Он слегка
поклонился похищенной даме,  словно в галантном приветствии, но слова сказанные
им  при этом,  были далеки от  романтики а  отдавали скорее атмосферой семейной
кухни:   
        —    Стел,    сообрази-ка    моим   друзьям   чего-нибудь   перекусить.
                      
        И добавил чуть извиняющимся тоном:
        — Это как-никак всегда было по вашей женской части.
        Она возмущенно приподняла брови —  ни дать ни взять негодующая жена,  в
дом к которой завалился среди ночи бывший муженек с кучей приятелей,  но ничего
не  сказала,  лишь перевела взгляд куда-то  на  лужок за  их  спины,  несколько
мгновений напряженно туда смотрела и наконец уронила,  указав в том направлении
пальцем:
        —Там.
        Изголодавшиеся попутчики  Карригана  коллективно обернулись  и  увидели
разложенную неподалеку на траве белую скатерть,  сервированную так,  словно она
прилетела сюда вместе со  всем содержимым,  по  меньшей мере,  с  какого-нибудь
королевского пикника:  среди  изобилия  блюд  и  приборов  возвышалось призывно
несколько кувшинов,  в центре натюрморта красовалась бронзовая ваза с фруктами.
Лесные запахи почтительно присмирели,  задавленные донесшейся с ветерком волной
изысканных гастрономических ароматов. Первым сдвинулся с  места и уплыл по этой
волне  Бол  Бродяга,  за  ним  последовала Рейчел.  Петр,  буркнув через плечо:
«Ладно уж, уговорили», — оказался последней жертвой гипнотической волны.    
        — А ты по-прежнему мастер,  — заметил Карриган, оставшийся в результате
наедине со Стел. — Не сомневаюсь, что на вкус все это не менее превосходно.
        —  У тебя есть возможность в этом убедиться,  — ответила она,  натянуто
усмехнувшись.
        —  Может быть.  Позднее,  — сказал он,  не отрывая от нее внимательного
взгляда, и, вразрез с этим пристальным взглядом, продолжил небрежно: — А как ты
смотришь на то, чтобы воплотить в жизнь что-нибудь помасштабней?
        — Кажется, мы подошли вплотную к цели твоего визита?
        Она не скрывала саркастической нотки в голосе.
        — Ты, похоже, до сих пор на меня в обиде?.. — спросил он.
        Она молчала, глядя на него в упор.
        — Так почему же тогда согласилась со мной пойти?
        — Да так.  Из любопытства. Так что тебе нужно? Простой и прямой вопрос,
хочешь не хочешь, требовал такого же простого и прямого ответа.
        — Корабль.
        — Ты собрался в кругосветное плавание?
        — Что-то в этом роде. Ты поможешь? 
        Помолчав несколько секунд в раздумье, она сказала:
        — Может быть. Но о одним условием... Мне интересно, что движет тобой на
этот раз.  Тысячелетие назад,  когда мы расстались, это была власть. Ты женился
на смертной ради того только, чтобы править в одной небольшой звездной системе.
Теперь, правда, такого рода власть равносильна званию вождя в туземном племени.
        — Тогда это была Власть.
        —  Да.  Над первой во Вселенной космической империей.  Сейчас,  правда,
когда появилась возможность править целой Вселенной,  от высшей власти осталась
одна только видимость.  И все же там, наверху, опять заварилась какая-то свара.
Значит,  и  ты участвуешь в  этой грызне?..  Ну конечно.  Я могла бы догадаться
гораздо раньше.
        Он протестующе взмахнул рукой.
        — Оставим пока вопрос о власти.  Ты,  насколько я понял,  поставила мне
условие.  Я на него согласен.  Тебе интересно, что мною движет? Так вот: дело в
том, что...
        — Погоди!..  Я тебя слишком хорошо знаю. Ты сейчас поклянешься основами
мироздания,  что  собрался совершить на  этом  корабле паломничество по  святым
местам, и хотелось бы мне увидеть человека, который тебе бы не поверил!
        Он обезоруживающе развел руками:
        — Кажется, я имею дело именно с таким человеком.
        Взгляд ее оставался пристальным, непреклонным.
        — Я хочу заглянуть в тебя.
        — Хм... Желаешь проинспектировать мои мысли?
        — Не мысли. Я хочу знать, что ты несешь в своем сердце.
        — Мои сердечные дела имеют какое-то отношение к вопросу?
        —  Область своих личных дел ты можешь от меня закрыть.  В лучшем случае
там  опять обитает какая-нибудь всегалактическая принцесса.  О  худшем случае я
умалчиваю.  Хотя,  раз речь идет о  тебе,  можно сразу ставить на  худшее —  не
ошибешься.
        Он помолчал, прищурясь, затем произнес медленно:
        — А вдруг принцесса захватила все здание, от подвалов до чердаков?
        Она наконец-то улыбнулась, скептически изогнув бровь.
        — Вот-вот.  Рассказывай ей эти сказки.  Очень способствует. Только я-то
ведь знаю —  ни  одной женщине,  ни  смертной,  ни  бессмертной,  не  захватить
полностью твоего  сердца.  Увы,  увы!  Нам  не  приходится мечтать даже  о  его
половине — разве что о каком-нибудь заброшенном уголке.
        — Надо ли тогда блокировать от тебя какой-то заброшенный уголок?
        — Думаю, надо.
        — Ты боишься?
        — Просто не интересуюсь.
        Стоит ли признаваться мужчине,  что не хочешь заглядывать в тайники его
сердца потому лишь, что даже теперь, спустя тысячелетие, боишься не найти в них
себя?
        — Будь по-твоему. Смотри.
        Они стояли с минуту молча,  словно отгородившись прозрачным колпаком от
остального мира,  просто глядя друг другу в глаза.  Потом она опустила взгляд и
неопределенно усмехнулась, качнув головой. Выдержав паузу, сказала:
        — Уговорил. Пожалуй, я согласна тебе помочь.
        — Само собой. Таков был уговор.
        — Скрепленный подписью, печатью и нерушимой клятвой?
        — Нет, только твоим словом.
        — Не жульничай. Я сказала «может быть».
        —  Выходит,  я  ослышался?  Или  кто-то  другой произнес только что  «я
согласна»?
        — Ладно. Будет тебе корабль. 
        Она  поглядела в  том направлении,  где его спутники,  сидя на  травке,
отдавали сейчас должное сотворенному ею  обеду.  Любопытное зрелище представлял
собой со стороны насыщающийся Бол Бродяга:  его руки подносили пищу корту, и та
исчезала в нем, совершенно непостижимым образом достигая, видимо, тех элементов
организма, куда пище следует отправляться после попадания в рот.
        — Это твой будущий экипаж? — спросила Стел.
        — Там поглядим,  — отмахнулся он.  — Ты,  я надеюсь,  не против,  чтобы
приступить прямо теперь? 
        Она лукаво прищурилась, чуть дернув плечом. 
        — Торопишься? Но ты ведь, кажется, хотел отведать мою стряпню?
        —  Я  сказал «может быть».  Не  стоит нагружаться перед работой.  —  Он
деловито посмотрел на  солнце.  —  Думаю,  я  могу рассчитывать на  сутки.  Как
считаешь, уложимся?
        —  Если  не  отвлекаться,  управимся  к  утру.  В  спокойном ее  ответе
прозвучала едва слышная горькая нотка.
        —  Подробности обсудим по  ходу дела,  —  заключил Карриган,  словно не
заметив  этой  нотки,  и  развернулся,  внимательно оглядывая поляну  и  что-то
прикидывая в  уме.  Потом  отошел  к  пирующим и,   взяв  бесцеремонно за  края
скатерть с обедом, скомандовал:
        — Примите кувшины.
        —  Зачем это?  —  удивилась Рейчел,  оторвавшаяся только что от куриной
ножки, держа теперь ее в руке, как маленький жезл.
         — Иначе упадут.
        Кувшины были  торопливо подхвачены,  после  чего  Карриган отбуксировал
скатерть, роняя по дороге блюда, под деревья у края поляны.
          —  Я  буду занят примерно в течение суток,  — сказал он подтянувшейся
следом за скатертью троице. — В вашем распоряжении окрестности, на поляну прошу
не выходить в целях вашей же безопасности.
        — А какого хрена нам тут ждать? — любезно поинтересовался Петр.
        — Репчатого,  — не менее любезно отозвался Карриган,  уже направляясь к
противоположному от  Стел  краю  поляны.  В  принципе,  ничто  не  мешало Петру
удалиться прямо сейчас в  любом выбранном им направлении,  не дожидаясь явления
загадочного репчатого  хрена.  Тем  паче,  что  никакая  погоня  ему  в  данной
местности наверняка уже  не  грозила,  а  именно  к  этому  он,  как  помнится,
изначально стремился.  Однако  уходить  он  никуда  не  стал,  а  вместо  этого
опустился на траву рядом с  Болом и  Рейчел,  и они все вместе молча продолжили
трапезу,  наблюдая между делом за  происходящим на  поляне.  Поначалу,  правда,
ничего сверхъестественного там не вершилось:  Карриган и Стел уселись на разных
концах поляны лицами друг к другу и сидели так,  не шевелясь,  словно окаменели
или скорее — уснули среди бела дня с открытыми глазами.
        — Медитируют, — предположил Бол Бродяга, запивая это свое предположение
вином из резного металлического кубка.  Вино, как перед тем и пища, таинственно
кануло в пустой промежуток позади его рта.
        —  Это  у  них  такой  бесконтактный секс,  —  выдала  свой  взгляд  на
происходящее Рейчел.
        —  Кто о  чем,  а обезьяна — все о бананах,  — пробурчал Петр,  опуская
медленно на землю свой кубок и глядя пристально куда-то в центр поляны: там над
самыми  верхушками трав  начало  возникать бледно-золотое  мерцание.  Остальные
также отключились временно от трапезы и стали наблюдать за странным атмосферным
явлением,  позабыв о комментариях.  Мерцание постепенно разрасталось,  принимая
форму  легкого  золотого  облака,  внутри  которого зарождалось что-то  зыбкое,
неясное,  едва  пока  уловимое  для  глаза.  Но  происходило  это  таинственное
зарождение очень медленно.  Так что зрители, понаблюдав какое-то время, в конце
концов вернулись к  трапезе,  не  забывая,  однако,  поглядывать между делом на
поляну.
        Капризное время,  имеющее обыкновение то мчаться, как экстренный поезд,
то  ползти наподобие улитки,  а  порой  и  просто бессовестно спать,  струилось
ленивой медленной рекой над заповедным уголком земной природы.  Изысканный обед
был  уже давно съеден,  вина выпиты,  и  солнце пробиралось уже сквозь верхушки
деревьев к горизонту, когда золотое сияние заняло все пространство над поляной,
окутывая собою нечто пока  необъяснимое,  сложное и  изменчивое,  растущее там,
внутри,  вспыхивая,  перетекая и  застывая в гармонии все новых форм и деталей,
слой за слоем,  как бы возводя себя самое.  Солнце в конце концов опустилось за
лес, и вкрадчивый сумрак сгустился между деревьями, подползая осторожно со всех
сторон к поляне,  а зрители все сидели у ее края,  забыв о сне,  наблюдая,  как
двое  в  полном безмолвии творят над  диким  островком земли нечто неведомое и,
должно быть,  чуждое ей,  но  тем не менее каким-то непостижимым образом с  нею
гармонирующее.  С  наступлением темноты  двоих  свидетелей  таинства  незаметно
сморило сном,  третий же, сам не имеющий конкретной формы, уснул лишь под утро,
когда  загадочное  творение  в  золотом  ореоле,  выросшем  к  тому  времени  в
грандиозный мерцающий купол, начало наконец приобретать определенные очертания.
        
        12. Драгоценное тело
        Очнулся Михаил от  того,  что  тело  его  куда-то  катилось,  катилось,
катилось и в конце концов обо что-то ударилось.  Он сжался,  ожидая боли, но ее
не  было:  раны,  полученные в  базовой  реальности,  не  искалечили его  тело.
Пострадал его  внутренний Проводник —  это  он  зализывал сейчас раны где-то  в
потаенном уголке души.  Только размышлять об этом было некогда:  сейчас Михаилу
предстояло разбираться со  странным поведением и  местонахождением их  общего с
Проводником бренного тела.
        Не  успел он открыть глаза,  как уже катился в  обратную сторону,  ноги
придавило по пути чем-то тяжелым,  а под ребра ткнулось что-то острое. Вместе с
ним по полу тесного помещения мотало двух разнокалиберных вампиров —  Бельмонда
и, соответственно, Попрыгунчика.
        Михаил  помнил,  как  в  отделении их  всех  захватили имперцы,  помнил
убитого Седого и как сам он обнимал Илли...  Но что же случилось потом?..  Если
их  бросили в  катер,  то многое можно было объяснить:  условия транспортировки
ничем не отличались от их недавних злоключений в милицейской галоше.  Стихийное
бедствие какое-то.
        Значит,  опять  в  плену.  Однако куда  сильнее факта нового заключения
Михаила  обеспокоило отсутствие Илли.  Может  быть,  ей  предоставили отдельную
каюту?.. Да здесь ли она вообще?.. Что-то о последних событиях наверняка должны
были знать Попрыгунчик с Бельмондом. В любом случае их следовало расспросить, и
как можно скорее.
        Поэтому Михаил, не собираясь дожидаться окончания девятибалльной качки,
сграбастал  Попрыгунчика  за  лацкан  его  бежевого  пиджака  и   собрался  уже
приступить к  допросу,  как их обоих садануло еще раз об стену и накрыло сверху
Бельмондом,  а  потом так  прижало,  что  было  никак не  отделиться от  стены,
притянувшей всех троих к себе, вроде как магнит — любимые гвозди.
        В этот момент избыточная плотность воздуха,  характерная для реальности
третьего рода,  стала ощутимо падать.  Михаил увидел,  как изменяются на глазах
лица  спутников,  обретая  постепенно  цвета,  присущие  человеческим  лицам  в
нормальном мире.  Михаил понял,  что катер меняет реальности,  и пожалел задним
умом,  что в мире загробных метаморфоз ему так и не попалось ни одного зеркала.
Хотя,  может, оно и к лучшему: глянул бы там разок на свое отражение и приобрел
бы пожизненную фобию к зеркалам.  «Посинеть мы всегда успеем», — решил про себя
Михаил.
        Потом притянувшая их стена вроде бы размагнитилась,  Бельмонд отвалился
на пол.  Комната боль- ше не ходила ходуном, и собственное тело, если поставить
его  на  ноги,  уже  должно было  держаться.  Но   вставать Михаил пока что  не
рискнул,  тем более что  для общения этого и не требовалось.  Он заметил, а что
его рука продолжает сжимать ворот Попрыгунчика, и, не отпуская, спросил:
           —  Где  Илли?  —  Тот  для  начала  возмущенно рванул на  себя  свой
многострадальный пиджак.  Раздался треск,  и  в  руке у Михаила остался бежевый
лацкан.  Михаил,  поглядев в изумлении на дело рук  своих,  машинально протянул
запчасть обратно Попрыгунчику.  Вместо того чтобы взять ее,  тот указал пальцем
Михаилу  в  лицо,   дополнив  этот  вызывающий  жест  фразой,   полной  роковой
загадочности:
        — Ха-ха!  — что заставило Михаила вновь пожалеть об отсутствии зеркала.
Словом, бежевый господин на контакт не шел. Зато прорезался Бельмонд:
        —  Ее увели.  Тот гвардеец приказал бросить нас сюда,  а  ее увел.  Она
только успела шепнуть мне два слова: «Ищите дверь». — Бельмонд умолк.
        Тогда все дружно посмотрели на  единственную в  помещении дверь —  даже
издалека было ясно, что она заперта. На трех лицах отразилась общая мысль:
        «Нашли. И что дальше?»
        —  Нет,  —  возразил Михаил этой общей мысли.  —  Здесь должна быть еще
какая-то дверь. Которую надо искать!
        И  они  принялись искать.  Вскоре выяснилось,  что каземат им  достался
очень даже комфортабельный:  из стен появлялись стулья, столики и кровати, куда
можно было пристегнуться во время маневров,  знай пленники об их существовании.
Когда на стенах не осталось ни единого выступа и ни одной вмятинки,  куда бы по
нескольку раз не нажали,  они принялись обшаривать пол,  распределив его на три
зоны.  Михаил прощупывал свой отрезок,  ползая по нему на коленях и помянув уже
неоднократно бога,  черта и прочий иконостас. Попрыгунчик добрался в своей зоне
до угла, сел в нем и заявил громогласно:
        — Бесполезно!
        Убедившись,  что  сумел привлечь к  себе  общее внимание,  он  картинно
махнул рукой и произнес:
        — Ну какая еще тут может быть дверь?! 
        Присовокупив мысленно к тому,  что уже успел проклясть,  Попрыгунчика с
его неуместным выпендрежем, Михаил собрался продолжить поисковые работы, но так
и  застыл,  глядя в  угол,  потом оглянулся на Бельмонда,  переставшего в  этот
момент контролировать свою челюсть.  Попрыгунчику наверняка польстила бы  такая
благодарная реакция на  его бездарное выступление.  Но  в  том то и  дело,  что
взглянуть благосклонно на двух сокамерников было уже некому: едва успев сказать
последнее  слово.  Попрыгунчик исчез  из  помещения —  просто-напросто  сгинул,
улетучился, как опытный факир с дешевого представления.
        — Туда!  — только и сказал Михаил, едва ощутил возвращение к языку дара
речи.  Первым он запихнул в  угол Бельмонда и  заставил его повторить дословно,
громко и отчетливо всю заключительную фразу Попрыгунчика,  благо она еще витала
в воздухе.
        —  Ну какая тут еще может быть дверь?..  —  послушно,  но неубедительно
промямлил Бельмонд,  стоя в углу с виноватым видом,  словно дитятя, застуканный
за поеданием рождественского торта.  И  добавил:  —  Как вы полагаете,  его уже
разнесли в щепки?..
        — Кого?.. — не сразу вник Михаил в сакраментальную суть вопроса.    
        — Мой «Горный орел»...    
        — Да цел ваш отель!  Я его сам сегодня по яйцевизору видел! — обнадежил
Михаил  этого  оголтелого  собственника.   Затем  принялся  его  наставлять:  —
Сосредоточьтесь!  Повторите еще раз,  только резче,  решительней!  В  приказном
тоне! Дверь!!! Ну какая?!! в: Тут еще?!!
           —  Дверь!  —  немного взбодрился Фредди.  И канул куда-то,  не успев
продолжить. Окрыленный успехом Михаил заступил на его место и повелел:
        —  Дверь!  —  и  ахнул,  сглотнув прыгнувший к горлу желудок,  в темный
тоннель.  «А если он ведет наружу?  А катер в это время летит высоко-о?!  Или в
космосе?..»  —  мелькали запоздалые мысли.  Но  поворачивать назад оглобли было
поздно.  К тому же он уже миновал тоннель и плюхнулся во что-то упругое,  очень
смахивающее на удобное кресло.
        Поблагодарив скопом  всех,  кого  недавно  проклинал,  в  том  числе  и
Попрыгунчика,  Михаил  огляделся.  Он  находился на  заднем кресле в  небольшом
салоне,  рядом ворочался Бельмонд, как боров в птичьем гнезде. С пилотских мест
к нему обернулись Попрыгунчик и Илли. У Михаила отлегло от сердца: она здесь!
        — Ты тоже сбежала? Как это вышло? — не удержался, спросил он.
        —  Это  называется аварийный гиперкоридор.  Я  знала  кодовое слово,  —
сказала  она.  —  Гипер  обеспечивает  доставку  в  спасательные  челноки:  они
заполняются поступательно,  поэтому мы все оказались в  одном.  Ну вот.  —  Она
отвернулась и объявила: — А теперь стартуем!
        — Стоп!  Погоди!  — воскликнул Михаил,  углядевший впереди на приборной
панели нечто знакомое.  И велел Попрыгунчику:  — Давай-ка поменяемся местами! —
Хоть он и не был сейчас Проводником, но ощутил при виде Илли ту же уверенность,
что неизменно сопровождала его во время переходов.  Она рядом,  и,  значит, все
идет как надо, остается только поймать удачу за хвост.
        —  Информация отсюда должна поступать на  главный пульт,  —  сказал он,
усаживаясь во второе пилотское кресло. — Наш старт сразу будет обнаружен.
        —  Придется  рисковать.  Иного  выхода  нет!  —  отрезала она  с  видом
капитана,  принявшего решение идти  на  таран,  потому что  на  борту кончились
торпеды.
        —  Есть,  если  с  этого  пульта имеется выход  в  компьютерную систему
катера.
        —  Имеется.  Но доступ заблокирован,  к тому же наше подключение тут же
засекут!
        —  Нас  в  любом  случае засекут,  стоит  только тебе  подать команду к
старту.
        Она спросила жестко,  не выпадая из образа отчаянного капитана, который
очень ей шел, как, впрочем, и любой другой образ:
        — Ты можешь обмануть систему?
        — Попробую. — Михаил достал из выемки на пульте металлическую пластинку
на  длинном  проводке.  Это  был  пси-сенсор,  передающий мысленные команды  на
компьютер или  на  эгнот —  как в  данном случае.  Эгнота Михаил хоть никогда в
личном владении и  не  имел,  но  имел зато не  раз по  случаю и,  как истинный
фанатик виртуального дела,  давно уже уяснил для себя все сходства и  различия.
Он наложил пластину на глаза.  Несмотря на уклончивый ответ,  данный только что
Илли, сомнений в себе Михаил не испытывал: уж если его брат Петр — с любитель в
компьютерном деле по сравнению с  Михаилом —  сумел перепрограммировать корабль
забарьерной разведки,  то  ему ли,  профессионалу,  не запудрить казенные мозги
какому-то катеру, пусть  даже и имперскому!
        Илли, пробежавшись пальчиками по пульту, скомандовала:
        — Действуй!
        Работа  оказалась  настолько  несложной,   что   это   даже   несколько
разочаровало Михаила:  соскучился он,  скитаясь в чужих декорациях, по любимому
делу.  Закончив,  он мог быть уверен —  дежурь сейчас за пультом в рубке катера
хоть сам черт,  и он бы не усомнился,  что подключение из спасательного челнока
было следствием контрольной саморегуляции системы,  а  сам челнок стоит и будет
стоять на приколе,  отзываясь на вызовы с  командного пункта,  вплоть до первой
аварийной ситуации.
        —  Теперь  стартуем,  —  дал  «добро» Михаил,  снимая с  глаз  сенсор и
передавая  его  Илли.  Она,  к  его  удивлению,  вернула  пластинку  на  пульт,
приготовившись управлять челноком вручную. «Традиция?» — предположил Михаил, но
не стал отвлекать ее лишними вопросами,  а обернулся к пассажирам и велел им не
курить и  пристегнуть ремни (последнее на полном серьезе),  после чего с чистой
совестью пристегнулся и сам.
        — Они не засекут открытие шлюзовой камеры?  — повернулась к нему Илли с
доверием во взгляде,  подразумевающим,  к сожалению,  всего лишь уважение к его
профессиональным талантам.
        —  Вся  аварийка сейчас под  обманкой и  выдаст им  стопроцентный глюк.
Извини,  профессиональный жаргон. Нас могут засечь снаружи, когда отшвартуемся.
Попробуй сразу камнем упасть вниз.
        —  Вопрос еще,  какой там окажется «низ»,  —  заметила она,  нажимая на
приборной панели команду «старт».  Тут Михаилу пришло в голову,  что,  пока они
тут  кувыркались по  чужому огороду и  совали наглые лапы  в  капустные грядки,
огород этот —  в  смысле катер —  запросто мог не только выйти в  космос,  но и
пришвартоваться  там  к  какому-нибудь  космическому  кораблю.  Замечание  Илли
говорило о том, что она не исключает подобной возможности.
        В  таком случае их  челнок походил бы теперь на кочерыжку,  упакованную
уже в  две мощные одежки —  в катер и в космический корабль,  и распаковка — то
есть бегство этой кочерыжки из одежек — представлялась бы очень проблематичной.
        Сомнения нахлынули в единый миг — пока Илли командовала «старт», но так
же  моментально улетучились:  в  камеру хлынул свет.  Это распахнулись шлюзовые
двери,  и  челнок упал в  открывшуюся под  ним  бездну.  То  есть это Михаил по
ощущению стремительного падения  предположил в  первый  момент,  что  под  ними
бездна.  Стоило челноку выпасть камнем (по совету Михаила) из  шлюзовой камеры,
как снизу надвинулась темная масса, при рассмотрении оказавшаяся близким лесом.
        Катер,   вопреки  их  опасениям,   не  покинул  пределов  Земли  и  шел
сравнительно невысоко над  нею,  что вполне могло закончиться для них фатально.
Спасли положение мастерство и  хорошая реакция Илли:  она  сумела уклониться от
тесного  контакта  с  лесным  массивом,  выведя  челнок  из  состояния  падения
буквально в  последние секунды,  когда  он  уже  сшибал  днищем  верхушки самых
невезучих в лесу деревьев.  Нечего и говорить, что пассажирам пришлось пережить
массу не самых приятных в их жизни ощущений: заложив великолепный крутой вираж,
принудивший все независимые внутренние органы Михаила по-братски спрессоваться,
Илли выровняла челнок и повела его над лесом.
        — Интересно, скоро ли нас спохватятся? — спросил Михаил, оглядывая небо
и обнаруживая в нем только клонящееся к закату солнце.  Катера, из которого они
вынырнули, уже и след простыл.
        —  Надеюсь,  что не скоро,  — отозвалась Илли и продолжала,  на радость
Михаила:  — Я дала понять,  что смертельно устала,  сказала,  что буду спать, и
велела никому меня не  беспокоить вплоть до  прибытия.  Будем надеяться,  что у
гвардейцев не хватит наглости меня тревожить...
        «У меня бы точно не хватило,  — подумал он.  — А вот у гвардейцев...  И
откуда она такая на  мою грешную душу свалилась?..  С  Луны,  что ли?»  —  Илли
повернула голову,  и  несколько секунд  они  озабоченно смотрели в  глаза  друг
другу.  «Люблю  Луну,  —  подумал Михаил.  —  Вообще  Луна  —  лучшая планета в
Солнечной. После Земли, конечно. Иначе бы они оттуда сюда не падали».
        Челнок  дал  изрядный  левый  крен.  Илли  мгновенно сосредоточилась на
управлении.
        — Почему ты не пользуешься пси-сенсором? — спросил Михаил. — С ним ведь
удобней управлять.
        — А разве у вас это принято?
        — Нет. Но ваши технологии более совершенны.
        — Тут дело не в технологиях.
        — А в чем?
        — В том, что мышление — непрерывный и не всегда контролируемый процесс.
Команда может возникнуть в голове непроизвольно,  любая посторонняя мысль может
быть   принята   за   команду,   поэтому   каждый   мысленный  приказ   требует
дополнительного  подтверждения.   И   подтверждение  может   возникнуть   также
непроизвольно.   Пси-сенсор  хорош  для  виртуальности.   Когда  речь  идет  об
управлении реальными аппаратами,  он ненадежен и даже опасен. — Она говорила со
знанием дела, как профессионал. Михаил слушал и тихо млел, думая о том, сколько
всего  им  пришлось пережить вместе,  прежде чем  между  ними  завязался первый
диалог на отвлеченные темы.  Да бог с  ним —  с  пси-сенсором.  Руками в  конце
концов тоже иногда не мешает поработать,  а то того и гляди отсохнут в процессе
эволюции.  Но  вот  она  ему что-то  объясняет,  и  этого вполне достаточно для
воцарения полной мировой гармонии в отдельно взятом спасательном челноке.
        Летели долго. И главное — неизвестно куда. Михаил рассчитывал встретить
какой-нибудь населенный пункт и  выяснить для начала их  местоположение,  ну  а
потом...  Там видно будет.  А  лес все не кончался,  стелился окрест бескрайним
колышущимся океаном.  «Где же это мы,  интересно,  находимся?»  — думал Михаил,
скользя взглядом по  раскинувшемуся внизу зеленому простору.  Судя  по  засилию
лиственных деревьев,  это была средняя полоса.  Очень хотелось верить,  что эта
«полоса» принадлежала их родной реальности.  Потому что иначе дело было швах. В
любом случае им  необходимо было избавиться от  своего спасителя —  то  есть от
челнока.  Лучше всего было бы его уничтожить.  Но прежде не мешало бы подыскать
другой транспорт,  поскольку,   где бы  они сейчас ни находились,  им следовало
бежать из  этих мест как можно дальше.  В  своей реальности смена транспорта не
составила бы  проблемы,   стоило им  лишь  добраться до  какого-нибудь людского
поселения.
           Наконец лесные  дебри  внизу  рассекла ровная  стрела  дороги.  Если
судить по цвету, дорога была  своя, характерная для того мира, в котором Михаил
 с детства обитал и куда очень рассчитывал вернуться — как, без сомнения, и все
его товарищи.  На-  строение у  него резко повысилось,  хоть он и  старался его
осаживать —  цвет дорожного покрытия еще не  доказательство,  но сама-то дорога
должна привести к человеческому обиталищу!
        И  точно!  Вскоре впереди показалось среди деревьев широкое бревенчатое
здание  с  плоской  крышей.  Подлетев ближе,  они  увидели выведенную на  крыше
зеленой  неоновой  краской  огромную  надпись:  «У  ЛЕШЕГО».  Возле  буквы  «У»
возвышалась колоритная  надстройка  в  виде  покосившейся избушки,  вдоль  края
стояли  несколько  силовых  кресел  и  небольшой  грузовой  аэрокар.  В  родной
реальности  такие  грузовички  ласково  величались  летающими  бычками.  Крыша,
служившая  посадочной  площадкой,  с  русской  надписью,  креслами  и  «бычком»
представляла  собой  уже  более  конкретное  доказательство того,  что  имперец
вернулся со  своей добычей в  тот единственный мир,  который был в  равной мере
родным и для беглецов, и для их преследователей.
        Посадив челнок в районе буквы «Ш», Илли отстегнулась и выбралась наружу
через  откинувшуюся часть  корпуса.  Прежде  чем  последовать  за  ней,  Михаил
обернулся к остальным пассажирам:  Бельмонд, сопя носом, освобождался от ремней
безопасности,  а  Попрыгунчик сидел неподвижно с закрытыми глазами,  съехав под
ремнями набок. Михаил подумал, что он уснул, и крикнул:
        —  Эй,  подъем!  Приехали!  —  Он так до сих пор и  не знал,  как зовут
бежевого господина,  поэтому не  мог  окликнуть его  по  имени.  Окрик  привлек
внимание Бельмонда,  сам же  Попрыгунчик на  зов не отреагировал.  Тогда Михаил
перегнулся назад и похлопал его по щекам. Попрыгунчик не просыпался. Голова его
безвольно моталась из стороны в сторону. Похоже, что дела его были плохи.
        — Илли! Позови людей, кого-нибудь! Скажи, что человеку плохо! — крикнул
Михаил,  высовываясь из  челнока.  Илли,  успевшая  отойти  к  избе,  удивленно
обернулась. Михаил махнул нетерпеливо рукой:
        — Скорее!
        — На пульте внизу справа есть медицинский блок! — крикнула она. — Синяя
кнопка!  Прикладывается к  шейной артерии!  —  Михаил нырнул в  челнок,  но еще
увидел краем глаза, как дверь избушки распахнулась перед ней, оказавшись дверью
грузового лифта, и она в него вошла.
        Потом  он  нашел  внизу  приборной панели синюю кнопку и  нажал ее.  Из
гнезда выдвинулся небольшой металлический четырехгранник, Михаил его схватил и,
перегнувшись назад,  попытался пристроить бесчувственному Попрыгунчику на  шею.
Медицинский блок на шее пострадавшего держаться отказывался.
        — Разрешите мне вам помочь,  — попросил взволнованный Бельмонд.  — Если
это стандартный блок,  то  там на торце должна быть кнопка...  —  Кнопку Михаил
обнаружил,  нажал  и  с  посильной помощью Бельмонда приладил наконец прибор на
артерию.  Присосавшись,  что твой кровосос, медблок загудел с едва слышно, и на
его верхней грани стали вспыхивать поочередно разноцветные лампочки. 
        —  Инъекции  делает,  —  тихо  пояснил  Бельмонд и   добавил  убито:  —
Бесполезно... — Михаил вопросительно вскинул глаза:
          — Почему вы так думаете?
           — Я не подозревал, я думал, что он уснул... —  пробормотал Бельмонд.
— А у него, наверное, сердце... Приступ...   
        — С чего вы взяли,  что он умер?  — раздраженно спросил Михаил каким-то
не своим,  неожиданно хриплым голосом. Не мог Попрыгунчик умереть теперь, выйдя
невредимым из  переделок,  ставших смертельными для  троих  настоящих хищников,
давших бы сто очков вперед десятку таких,  как он. Умереть, вернувшись в родную
реальность,  где ему ничего больше не  грозило!  Не  от пули,  не от лазера,  а
просто так —  тихо скончаться на заднем сиденье спасательного челнока.  Не мог,
не  имел  права!  Не  укладывалась просто-напросто такая  смерть  в  сознании у
Михаила.
        — Пока вы говорили с девушкой,  я посмотрел его зрачок. Он не реагирует
на свет...  — А ведь они даже не знали его имени!..
        — Вы не знаете, как его зовут?.. 
        Бельмонд виновато развел руками:
        —  Может быть,  у  него  есть какие-то  документы...  В  карманах...  —
Чувствуя,  как  внутри  натягивается колючая  веревка,  Михаил  ощупал  карманы
бежевого пиджака — во внутреннем кармане обнаружилась пластиковая ксива. Михаил
прочитал:   «Игнатий  Рагволдович  Семиручко.   Доктор  зоологии,   ихтиологии,
биоастрокоаголлетики,  член-корреспондент Киевской академии наук».  Вот кем был
их  невезучий героический попутчик.  Доктором  наук.  Михаил  вспомнил битву  в
дилижансе,  Наталью...  Потом  перед  ним  как  наяву  всплыл образ  «ученого»,
страшного  «профессора»,   преследовавший  его   с   самого  детства.   Игнатий
Рагволдович.  Семиручко.  Ужасный Моргенштерн из его детских кошмаров.  Один из
Моргенштернов. Кто бы мог подумать...
        — Прошу прощения...
        Михаила отстранили, и к доктору наук склонилась элегантная дама в сером
платье с  идеально ровной и  гладкой,  словно у  куклы,  прической «под пажа» —
вылитая Мери Поппинс на пенсии.  Ее привела Илли, но Михаил не заметил, как они
подошли. Дама пощупала Попрыгунчику пульс, приоткрыла веко. Сказала:
        — М-да...  — и обернулась к Михаилу:  — Будьте добры, поверните его вот
так и поддержите за плечи. Я уложу его в кокон.
        —  Куда  вы  его  понесете?..  —  спросил Михаил,  поворачивая и  держа
Попрыгунчика так, как она велела.
        — Мужайтесь,  не все еще потеряно, — ободрила она Михаила. — У нас есть
реанимационная капсула. — Она держала руку на уровне головы Попрыгунчика. Из ее
пальцев стала выдвигаться,  изгибаясь над телом профессора Семиручко, длинная и
тонкая,  как  провод,  антенна.  Михаил не  сразу разглядел зажатый у  нее  меж
пальцев «паучок» — приборчик на ремешке,  перекинутом на запястье.  Когда конец
антенны коснулся ног Попрыгунчика,  вокруг тела вспыхнули силовые нити,  окутав
его мелкой, мерцающей голубоватыми искрами сеткой. Едва тело  было «упаковано»,
дама  развернулась и  пошла быстрыми шагами к  избушке,  держа руку на  отлете.
«Кокон» с  профессором оторвался от  сиденья и  поплыл за  ней,  как похоронная
гондола,   похожая  на  о:  летающий  саркофаг.  Михаил  с  Илли  и  Бельмондом
последовали за дамой, Михаил спросил у нее на ходу:
         — Вы не подскажете, где мы находимся? 
        —  Отель «У лешего»,  —  ответила она.  Что и  говорить — исчерпывающий
ответ. Подразумевающий,  видимо, всемирную известность. Вроде как: «В Москве».
        — Я имел в виду — что это за местность? 
        Она одарила его удивленно-изучающим взглядом:
        — Вам на карте показать?
        «М-да. Тяжелый случай, — подумал Михаил, подразумевая, разумеется, себя
и  свою компанию.  —  Впрочем,  какая нам теперь разница,  в  какой точке нашей
необъятной родины гнездятся леший?  Хоть оно и любопытно», — подумал он и вновь
обратился к даме:
        — Прошу прощения, а вы?..
        — Татьяна Радич,  хозяйка отеля,  — представилась она. «Стало быть, вот
как в  наше время выглядят леший.  Прогресс!  И  их  не  миновали эмансипация с
феминизацией, клюквы им обеим в реакторы. Развесистой».
        Михаил протянул даме ксиву Попрыгунчика:
        — Это его визитка. Сообщите потом его родным...
        Она обернулась к нему:
        — А вы сами?
        —  Боюсь,  что  у  нас  нет времени дожидаться его воскрешения.  —  Они
подошли к лифту.  Заводя туда кокон, Татьяна Радич окинула быстрым внимательным
взглядом всю компанию, скользнула глазами по их челноку, сказала:
        — Прошу вас,  не улетайте пока.  Подождите.  Всего десять минут. — Изба
уже закрывалась, когда из нее донеслось: — Думаю, что я смогу вам помочь.
        Лифт закрылся. Михаил переглянулся с Илли.
        — Она что-то заподозрила.  И может вызвать полицию, — сказала Илли. — Я
улетаю немедленно. А вы... — не закончив, она оглянулась на челнок: — Ах, да!..
— и побежала к нему. Михаил понял, что не за оставленной на сиденье сумочкой, и
рванул следом.
        — Я с тобой! — крикнул он, догоняя уже возле челнока. 
        Она запрыгнула внутрь и кивнула:
        — Хорошо!  Но сейчас отойди!  — Рискнув поверить ей на слово, он отошел
на  пару шагов.  Через несколько секунд Илли покинула кабину и  пронеслась мимо
Михаила по направлению к силовым креслам. Он поспешил следом, оглядываясь через
плечо на покинутый челнок.  Тот сам собой закрылся, бесшумно взмыл над крышей и
полетел  на  запад,  в  сторону утопающего в  лесном  горизонте солнца.  Михаил
порадовался  про  себя  догадливости  Илли,  сообразившей  сделать  из  челнока
великолепный  отвлекающий  объект;   его-то   собственная  смекалка   застряла,
помнится, на «уничтожить».
        Фредди А.  Бельмонд так  и  стоял возле избушки изваянием скорбящего на
проводах в последний путь. Внезапная кончина Попрыгунчика (не факт еще, кстати,
что  необратимая)  вконец  его  доконала.   Михаил,  приостановившись,  крикнул
Бельмонду:
        — Не отчаивайтесь!  Возвращайтесь домой! — хотя его стараниями Бельмонд
лишился дома.  Михаил собирался еще добавить,  что постарается вернуть на место
похищенную им  часть «Горного орла»,  хотя,  по его мнению,  правильнее было бы
построить новый отель. Просто Михаил не знал другого способа взбодрить старика.
Тут изба за спиной Бельмонда открылась, и оттуда раздался крик:
        — Погодите! — На крыше вновь появилась хозяйка отеля.
        «Если  она  и  впрямь хочет нам  помочь,  то  зря»,  —  подумал Михаил:
практика неопровержимо доказала, что не приносят они счастья Владельцам частных
заведений.  Одна  жертва  уже  налицо  —  стоит  тут,  на  крыше  чужого отеля,
обездоленная, всеми покинутая, терзая сердце, а теперь наметилась вторая.
        — Я подозревала,  что вы не станете меня ждать. Поэтому поручила вашего
больного своим девочкам. Не волнуйтесь — для него будет сделано все, что только
возможно.  — Она подошла к ним и несколько секунд помолчала, выравнивая дыхание
или собираясь с мыслями, потом продолжила довольно спокойно:
        —  Мы видели в  небе чужой катер...  Ничего не говорите!  — Она бросила
быстрый взгляд на  Илли.  —  Мы действительно хотим вам помочь.  Вам не следует
пользоваться  силовыми  креслами.   Они  автоматические,  запрограммированы  на
определенные  маршруты,   а  вам  захочется,  наверное,  куда-нибудь  свернуть,
осмотреть красоты...  Так  вот:  вы  можете взять наш  «бычок».  Он  сам  потом
вернется, только поставьте его в режим «поиск дома».
        —  Спасибо,   —  удивленно  сказал  Михаил.   «Она  видела  катер,  она
догадывается,   что   мы   спасаемся  бегством,   и,   возможно,   считает  нас
преступниками. Но почему-то предлагает нам помощь...» — А почему...
        — Вы мне понравились,  — быстро перебила она. — Просто понравились, и я
хочу вам помочь. — «Возможно, она рассчитывает, что комп в точности запишет наш
маршрут, — подумал Михаил. — Зря».
        «Если проголодаетесь,  то  там за креслами найдете,  чего пожевать»,  —
напутствовала Татьяна  Радич,  пока  Михаил  с  Илли  забирались по  очереди  в
маленькую кабину.  Михаил оказался за рулем и, уже стартуя, вспомнил, что так и
не выяснил пока своего географического местоположения. «Надо будет посмотреть в
компьютере «бычка»,  —  подумал он и  махнул на прощание рукой хозяйке и совсем
уже увядшему, как фиалка на морозе, Бельмонду.          
        Поднявшись над  гостиницей,  Михаил сделал над  ней  как бы  прощальный
круг,  а  сам в  это время уже залез в  компьютер и  определялся с  местом и их
будущим направлением. Они действительно находились в средней полосе, до столицы
отсюда  было  девятьсот с  лишним  километров.  Михаил  принял решение лететь в
Москву —  крупнейший российский мегаполис,  где  легко затеряться двум  обычным
молодым людям. Он сказал об этом Илли, она, подумав, пожала плечами и кивнула:
        — Хорошо. Полетим в Москву. — Он понимал, что она растеряна и просто не
знает,  что делать дальше на этой чужой для нее планете,  но старается этого не
показать.
        Положив  «бычка»  на   курс,   Михаил   поручил  дальнейшее  управление
автоматике и  полез за сиденья в поисках продуктов.  Снаружи вечерело,  путь им
предстоял неблизкий,  и  ему  предстояло сервировать их  первый  ужин  наедине.
Михаил предчувствовал,  что состоять этот романтический ужин будет все из   тех
же неромантических консервов.  Он проклял свое невезение, когда не нашел позади
кресел ящика с  консервами,  и  не  сразу поверил в  свое  счастье,   обнаружив
вмонтированную  в  заднюю  стенку  кабины  «стряпуху»  —  портативный  кухонный
автомат. Спинка его кресла уехала под сиденье, он врубил «стряпуху» и проглядел
загоревшийся рядом с  класс виатурой небогатый перечень блюд:  всего три  вида,
но все с  интригующими названиями,  и два напитка — чай и пиво.  Он заказал для
начала «Грибную рапсодию» —  столько в  последнее время  думал о  грибах,  пора
наконец их поесть.  «Стряпуха» подмигнула ему красным глазом:  «Рапсодию,  мол,
тебе  подавай?  А  нету!»  —  «А  подать  мне  тогда  «Хрустящие кораблики!»  —
«Перебьешься!»— нахально мигнула в ответ «стряпуха». У него не осталось выбора.
И  он нажал последнее в  ассортименте блюдо — «Бамбошки кучерявые».  «Стряпуха»
зажгла благосклонно зеленый глаз — то-то,  мол, — и выплюнула в податчик что-то
продолговато-блестящее.
        — Гм-гм,  — сказал Михаил, беря «бамбошку» и оглядывая ее искательно со
всех сторон.  Обещанные кучеряшки отсутствовали.  Вообще-то она очень смахивала
на большой бутерброд с ветчиной,  упакованный в пластиковый пакет.  Тоже своего
рода консервы.  Ну да делать нечего. И он заказал еще раз «Бамбошки кучерявые»,
а к ним одно пиво и... Он обернулся к Илли:
        — Тебе чай или... — Она спала. Склонив голову к плечу, уронив безвольно
руки, — так спят все смертельно уставшие люди.
        Михаил развернулся осторожно, с «бамбошками» на коленях и со стаканом в
руке,  ткнул пальцем под приборную панель.  Оттуда выдвинулась подставка,  и он
сгрузил на нее нехитрый ужин, который ему предстояло теперь осилить в одиночку.
Вернул своему креслу спинку,  скользнул взглядом по приборам и  опять посмотрел
на нее.  «Можешь трясти головой, щипать себя за руку или ударить по лбу, но вот
она — рядом,  спит под твоей защитой.  Надолго ли еще рядом?  Неважно. Главное,
что  есть  эта  минута,  одна  стоящая всей  предыдущей спокойной жизни и  двух
последних безумных дней — все равно ведь не угадать, что ждет впереди».
        Прежде чем приступить к ужину, он включил на панели радио и поставил на
минимальный звук,  хотя Илли мудрено сейчас было разбудить.  Потом он  принялся
вскрывать бутерброд.  Вскоре его  заинтересовало то,  что  вещало радио —  хотя
никаких откровений он  от  него не  ждал,  включил лишь из ностальгии по старой
размеренной  жизни,  когда  постоянным  спутником  был  самодостаточный  бубнеж
домашней  радиоточки,  перемежающийся  музыкальными  вставками  разной  степени
усыпляемости. Только теперь он вспомнил, что эти сумасшедшие дни перевернули не
только его отдельно взятую захолустную жизнь!  В мире, где ничего фактически не
менялось вот уже на протяжении столетий,  произошли переворот и смена власти, о
чем  он  уже слышал ранее.  А  теперь он  узнал,  что Верхняя Империя,  центром
которой  являлась  Земля,  вознамерилась  отделиться  и  стать  самостоятельным
космическим государством!  По  крайней мере  таковы были предположения ведущего
радиопрограммы,  поскольку  лорд-протектор Верхней  Империи  выразил  негласный
протест,  не дав пока согласия на присоединение к Федерации. Дело пахло войной,
но,   поскольку  еще   не   последовало  никаких  официальных  заявлений,   все
ограничивалось конфронтацией  в  высших   сферах.  На  Земле  сейчас  находится
представитель   нового  правительства.   Но,  по  информации  из  неофициальных
источников,  явился он сюда вовсе не  для переговоров,  а  в  погоне за Великой
императрицей,  которая  бежала  и  скрывается  на  Земле.  Космический  корабль
Серединной Империи  до  сих  пор  висит  под  конвоем  на  орбите,  а  катер  с
представителем пропал где-то на Земле,  но вылет с  планеты ему  запрещен,  так
как  находящийся  в  нем  представитель нового  Всегалактического правительства
является   теперь   заложником   безопасности   Земли   —   пока,   разумеется,
неофициальным.
        Михаил,  уронив на пол так и не вскрытый бутерброд,  наклонился вперед,
упер локти в колени и замер.  Перед ним возник,  как наяву, командир имперского
катера,  в  ушах прозвучало издевательское:  «Прошу вас,  Ваше Величество!»  По
радио уже играла музыка,  а  он  все продолжал повторять про себя,  словно эхо:
«Прошу вас, Ваше Величество... Ваше Величество...»
        В кабине вдруг обнаружилась катастрофическая нехватка воздуха.  Избегая
глядеть на  Илли,  он опустил боковое стекло,  подставил лицо ворвавшейся струе
ветра.  В этом свихнувшемся мире возможно было все. Даже невозможное. Опаляющая
ясность,  похожая на  вспышку сверхновой,  пожирала белым пламенем недоверчивые
мысли и  робкие сомнения,  и  хуже всего было слово,  что рождалось в огне этой
ясности,  —  слово,  которого он не хотел видеть и  от которого невозможно было
убежать,  потому что весь мир превратился внезапно в это слово, оно пронизывало
собою прошлое и будущее,  оно было Михаилом,  спящей рядом Илли — уже,  увы, не
Илли —  и  кабиной грузовичка,  вечереющим небом и  лесом,  оно заменило теперь
воздух и врывалось в легкие с каждым порывом горького ветра из окна: «НИКОГДА».
И с ним отныне ему предстояло жить.
        Михаил выключил радио, взял стаканчик с пивом, осушил его махом, смял в
руке и бросил на пол. Откинувшись назад, уставился в окно перед собой. «А разве
раньше ты  на что-то рассчитывал?  Нет.  Что ж,  будем жить дальше.  А  что еще
остается Делать?..»
        Навстречу  из-за  горизонта  летело  синее  покрывало вечера,  наполняя
постепенно сумраком маленькую кабину,  ложась  на  усталые  веки  успокаивающей
темной пеленой. Михаил и сам не заметил, как упал в тревожный сон.
        Проснулся он от того, что «бычок» тряхнуло, и на лицо брызнули холодные
капли.  Первое,  что он сделал,  — поднял боковое стекло. Снаружи стояло хмурое
утро  и  лил  дождь.  Время от  времени мимо проносились скользящими призраками
причудливые летательные аппараты.  А  внизу  вместо ожидаемого леса  раскинулся
город. Приборы свидетельствовали о том, что они прибыли на место, а лежащий под
ними  город и  есть долгожданная Москва.  Михаил покосился на  Илли —  она  еще
спала,   повернувшись  во  сне  набок  и  подвернув  под  себя  ногу.   Великие
императрицы,  оказывается,  спят совсем как обычные девчонки.  У него, впрочем,
уже была возможность в  этом убедиться.  Между ними на подставке лежал одинокий
бутерброд в  целлофане,  второй  валялся  на  полу  рядом  с  помятым стаканом.
Выходит, не приснилось.
        Подобрав стакан и бутерброд, Михаил бросил их  в утилизационное окошко,
подумал и  бросил туда же  второй бутерброд.  Раз уж  они над Москвой,  то  для
начала  не  мешает  найти  автозаправку,   потом   какое-нибудь  кафе  быстрого
обслуживания и  в кои-то веки нормально позавтракать,  а заодно и обдумать план
дальнейших  действий  с  коронованной  особой.  Последнее  обстоятельство очень
усложняло к дело:  он теперь даже не был уверен,  стоило ли им лететь в Москву,
но... Что сделано, то сделано.
           В  это  время  впереди по  курсу  замаячило что-то   большое и  пока
неопознанное,  квадратной формы.  Когда  обозначились детали,  стало ясно,  что
прямо на них летит омываемая потоками дождя большая двухэтажная изба, сложенная
в  лучших русских традициях —  с  резными наличниками и  с  кирпичной трубой на
крыше,  откуда,  невзирая на дождь,  струился хилый дымок. Сработал автопилот —
«бычок» вильнул вправо.  В  следующий миг  изба уже  благополучно проплывала за
окном по  левому борту.  Но  не  успела она пролететь мимо,  как сверху на  нее
хлынул  поток  ослепительного белого  света,  словно в  облаках персонально над
избой зажегся огромный прожектор.
        — Это они, — донеслось до Михаила справа. Илли только что проснулась и,
не  успев  протереть  глаза,   в  испуге  наблюдала  происходящее:  изба  резко
остановилась и стала возноситься ввысь.  Михаил, чуть пригнувшись, поглядел — а
куда это  ее  потащило?..  Там,  в  небесах,  представлявших собой сейчас смесь
воздуха и воды в соотношении примерно один к трем, висело большое темное тело и
притягивало к себе несчастную избу, попавшую в радиус действия гравиконденсора,
очерченный конусом белого света. Было очевидно, что изба совершенно ни при чем,
просто ей  не  повезло оказаться на  том  самом месте,  где  пару  секунд назад
находился их флаер.
        Их  вновь настиг коварный враг,  похожий на  какое-то  наказание свыше,
посланное  в  противовес удаче,  сопровождавшей Михаила  с  самого  начала  его
межпространственной одиссеи.  Вот и  с  избой тоже вовремя подфартило:  пока на
катере поняли свой промах и отпустили постороннюю избу,  Михаил переключился на
ручное  управление и,  врубив  форсаж,  бросил «бычка» в  сторону и  вниз  —  к
спасительным махинам домов,  в лабиринт улиц, где еще оставалась слабая надежда
затеряться.  Серая  громада города рванулась навстречу,  понеслись мимо  мокрые
здания,  шарахающиеся в  стороны аэролодки и  аэромобили — благо что сейчас,  в
дождь, их плавало над улицами не так уж много.
        «Направо...  Еще...  С  дороги,  черт бы вас!..  В переулок...  Пардон,
девушка...  Под арку...  Падай,  мужик!..  Лево... Угол... Право... Башня... По
периметру ее... За зонтик, бабуля, надо крепче держаться! И вообще в дождь надо
дома   сидеть!..   Стена...   Вве-е-ерх...   Вниз!..   Замысловатая  же   здесь
архитектура!»
        Чтобы вписываться в  архитектурные навороты,  Михаилу пришлось сбросить
скорость,  хотя угрожающая тень стелилась над домами,  преследовала сверху,  не
отставая.  Внезапно после  очередного крутого поворота впереди вместо ожидаемой
улицы  выросла  стеклянная  громада  куполообразного здания.  Хорошо,  что  оно
оказалось стеклянным,  а  не  железобетонным:  «бычок»  произвел лобовой таран,
влетев в  купол наподобие крупного метательного снаряда вместе с лавиной битого
стекла.  К  счастью,   обошлось без  жертв,  потому что  людей  —  в  обыденном
понимании этого слова — внутри купола не оказалось.    На полу просторного зала
стояли  рядами  прозрачные шарообразные капсулы,  внутри  которых  лежали люди.
Едва  увидев  капсулы,  Михаил  понял,  что  вломился без  приглашения,  пробив
потолок, в  одно из земных отделений пространственной сети.    
        —  Привет  героям  виртуального фронта!  —  буркнул  Михаил,  собираясь
удалиться из помещения тем  же способом,  каким сюда явился, то есть пробив для
себя  еще  одну  —  выходную —  дыру  в  противоположном конце  куполообразного
потолка, как вдруг почувствовал властное прикосновение к локтю.
        —  Садимся здесь!  —  скомандовала Илли.  Только теперь он понял истоки
исходящей от нее властности и подчинился — но не потому что имел дело с Великой
императрицей:  если на  катере их сейчас потеряли из виду,  то и  вправду лучше
было не высовываться,  а  бросить здесь флаер и  попробовать скрыться с помощью
ног.
        Он посадил машину на свободный от капсул участок и  повернулся к  Илли,
спрашивая всем  своим  видом:  «Какие будут дальнейшие распоряжения?»  Она,  не
обращая на него больше внимания (а о каком,  собственно, внимании может мечтать
шофер коронованной особы?), выскочила из кабины и побежала вдоль капсул, иногда
приостанавливаясь и осматривая их содержимое,  словно разыскивала здесь кого-то
знакомого. Прежде чем последовать за ней, Михаил пробежался напоследок пальцами
по приборной панели: включил программу поиска заправки, а потом — родного дома.
Он не стал стирать из памяти компа маршрут — зачем, раз их все равно уже нашли.
В  то  же  время женщина,  опознавшая императрицу и  отдавшая ей свой грузовик,
заслуживала благодарности,  если и  не  королевской —  на данный момент вряд ли
возможной,  —  то  хотя бы в  виде простого выполнения ее единственной просьбы.
Покидая грузовик,  он окинул быстрым взглядом потолок-купол:  погоня не спешила
вламываться сюда  вслед  за  ними,  но  по  факту битья стекол еще  Должна была
явиться милиция.  Михаил надеялся,  to  вылетающий тем же  путем флаер на время
отвлечет общее внимание.
        Потом  он  побежал  разыскивать  Илли,  затерявшуюся уже  где-то  среди
законсервированного  в  капсулах  народа.   Он  несколько  раз  останавливался,
прислушиваясь,  и  наконец увидел  Илли:  она  стояла возле  одной  из  капсул,
разглядывая  закрытого  в  ней  человека.   Вид  у  нее  при  этом  был  крайне
озабоченный.
        Михаил на  секунду замялся,  не  сразу  решив,  как  ему  теперь к  ней
обращаться.  Потом  махнул рукой  —  могли же  в  конце концов и  ошибаться эти
«неофициальные источники»! И сказал:
        — Хватит стоять,  пора отсюда сматываться!  — Прозвучало это примерно с
той  же  степенью убеждения,  какая звучит в  голосе взрослого,  уговаривающего
упрямого ребенка отойти от витрины со сладостями. Она безнадежно упрямо качнула
головой,  положив ладонь на  поверхность капсулы,  внутри которой лежал  худой,
длинный и абсолютно ничем не примечательный мужчина, запакованный в спецкостюм.
Мол,  ты беги,  а я тут с ним останусь.  «Родственник ее,  что ли? — озадачился
Михаил. — Хотя — какое там!..» Вдруг она встрепенулась:
           — Ты ведь специалист! И должен знать способ вытащить его из капсулы!
           «Зачем?» — чуть было не брякнул Михаил, но вовремя сдержался: к чему
лишние объяснения,  они только отнимут драгоценное время. Он указал на закрытый
металлический блок,  вмонтированный сбоку в капсулу.     — Там есть пси-сенсор,
но  достать его  и  вызвать  по  нему  из  сети оппонента может только человек,
знающий его  личный код.  —  Ей,  конечно же,  было   известно,  что  человека,
ушедшего в  сеть,  можно было изъять из  нее  только по  вызову:  пользователь,
извлеченный из капсулы без вызова,  входил в состояние комы и мог погибнуть, не
приходя в сознание.
        — Но ты же можешь взломать этот код!  Там,  в челноке, я же видела, как
ты это сделал!
        —  Могу,  когда я  в сети.  Но,  чтобы мне сейчас попасть в сеть,  надо
сначала взломать этот ящик.  —  У  них не было ни оружия,  ни каких-либо других
инструментов для взлома. 
        Вопрос казался исчерпанным:  поцеловаться с родственничком ей сейчас не
удастся,  это ясно.  Самое время уносить ноги.  Но Илли словно прилипла к  этой
чертовой капсуле,  и по всему было видно,  что она ни за что ее не бросит,  как
если бы там было замуровано ее единственное дитя.
        Михаил,  обуреваемый жаждой действовать, а если конкретно — бежать, раз
с  этим  пока  ничего  не  выходило,  обследовал ящик.  Тот  оказался заперт на
цифровой  код.  Михаил  не  был  специалистом по  примитивным устройствам,  где
требовались отмычка или автоген:  как сказал однажды его виртуальный напарник в
сети: «Мы, ломщики информационных барьеров, — виртуозы, а не медвежатники!»
        С улицы донесся вой милицейской сирены и тут же оборвался.  Что-то там,
снаружи,  происходило необычное,  раз никто до  сих пор не являлся по души двух
беглецов и по совместительству — злостных осквернителей общественных зданий: не
исключено,  что  катер «с  представителем» сам неожиданно превратился в  добычу
куда  более  ценную,  по  мнению  властей,  чем  какие-то  пьяные  хулиганы  на
грузовике.    А    может   быть,    кстати   говоря,    и   купол   здесь   был
самовосстанавливающийся?
        Михаил поднял голову к потолку:  пробоина и не думала затягиваться,  но
видел ее  Михаил не  больше мгновения:  именно в  тот момент,  когда он  задрал
кверху   голову,   дыра   исчезла  вместе  с   потолком.   Вместо  того   чтобы
восстановиться, поврежденный купол истаял без следа прямо на глазах у Михаила и
Илли.  Но,  хотя потолок и исчез, на них не упало сверху ни капли дождя, и неба
они  не  увидели —  его  полностью загораживала некая  металлическая плоскость,
похожая на днище огромного аппарата, зависшего над зданием. Имперский катер был
меньше, да и выглядел по-другому.
        Несколько секунд они,  замерев,  глазели вверх.  Михаил бы побежал,  но
Илли — вот беда!  — не трогалась с места. Потом из центра грандиозного днища на
них пролился ослепительный поток белого света.  В  следующий миг Михаил ощутил,
что ноги его сами собой отрываются от пола.
        —  И  его!  И  его тоже!  —  закричала Илли,  прижимая уже обе ладони к
капсуле  и  чуть  ее  не  обнимая,  словно  надеясь самостоятельно ее  поднять.
Неизвестно,  был  ли  услышан кем-нибудь ее  крик или нет,  в  любом случае они
стояли настолько близко к  капсуле,  что она также попадала в  границу сияния и
стала подниматься вверх вместе с  ними.  Под  капсулой внизу что-то  лопалось и
трещало — наверное,  обрывались провода и шланги, подводившие к ней питание.
           —  В  ваших капсулах есть резервные блоки питания?  —  крикнула Илли
Михаилу в самое лицо, как о будто он находился на другом конце зала. к   
        — Разумеется,  они же ваши, лицензионные, — ответил ей Михаил вежливо и
негромко.  «Привы кай,  вот она, участь императорских лакеев: на тебя и орут, а
ты  кивай и  расшаркивайся!»    Зал уплывал все дальше вниз,  похожий сверху на
огромный лоток  с  большими человеческими икринками.  Забавная мысль  пришла  в
голову Михаилу —  посети Землю представители какой-то негуманоидной цивилизации
и увидь они эту картину, наверняка пришли бы к выводу, что человек размножается
икрометанием.  Следующая мысль  оказалась еще  забавнее —  неопознанный аппарат
действительно принадлежит неизвестным пришельцам,  и в данную минуту происходит
похищение  с   Земли  женской  и   мужской  гуманоидных  особей  вместе  с   их
биологическим потомством — икринкой.
        Пока  Михаила  осеняли фантастические домыслы,  их  вместе  с  капсулой
втянуло  в  корабль.  Под  ними  образовался пол,  сияние  померкло до  степени
нормального освещения,  потеряв свою притягательную силу и  опустив их  посреди
пустого светлого помещения шлюза. Затем в нем раздался голос:
        — Добро пожаловать на корабль! А теперь будьте добры, пожелайте попасть
в центр его управления!
        Михаил растерянно переглянулся с Илли. Ему показалось, что он угадал ее
мысль:  чтобы пожелать попасть в  центр управления,  надо  было  знать хотя  бы
примерно,  на что он похож.  Ни Михаил, ни Илли этого не знали. Но попасть туда
оба желали: а куда деваться, раз они все равно уже здесь?..
        В  следующий же  миг  обстановка неуловимо сменилась:  они  оказались в
небольшом зале — почти пустом,  если не считать четырех кресел, установленных в
ряд перед стеной-экраном.  В креслах, развернувшись к прибывшим, сидели все те,
с  кем  их  разлучила судьба  в  реальности третьего рода:  в  центре  восседал
Карриган,  по правую руку от него расположились Петр и Рейчел,  Бол оккупировал
собою кресло слева.  За  спинами у  них стелились сплошной пеленой низкие тучи,
щедро  отдающие  влагу  лежащему  внизу  городу.   Ни  милицейских  «акул»,  ни
каких-либо других летательных аппаратов поблизости не  наблюдалось,  они кишели
на некотором отдалении, однако имперского катера среди них было не видно.
        — Поздравляю!  — произнес Карриган.  Глядел он только на Илли,  из чего
Михаил  сделал  вывод,  что  поздравление предназначено лично  ей,  как  и  вся
последующая речь:  — Я подозревал, что один из троих находится где-то на Земле.
Не зря нас здесь так завертело! И привело волей случая прямо к нему, как я тебе
и обещал!  Я позабочусь о капсуле. С его воскрешением пока не стоит торопиться.
— Он перевел взгляд на Михаила и заговорил с ним так, будто отвечал на заданный
только что  вопрос:  —  Совершенно верно —  это от  нас вы  сейчас так отчаянно
удирали. Об имперце можешь забыть: мы пересеклись с ним по дороге, в результате
ему пришлось изменить маршрут и навестить окрестности одной черной звезды.
        — Ему конец?.. — быстро спросила Илли.
        — Пассажиры в безопасности.  Думаю даже,  что они довольно скоро оттуда
выберутся — скоро, разумеется, по их теперешним понятиям времени.
        —  Закинул бы их прямо на карлик — и дело с концом,  — проворчал Петр и
спросил у Михаила: — Серега жив?
        Пересказывать сейчас  подробности всех  злоключений и  гибели Седого не
было смысла. Михаил ответил коротко:
        — Его убили.    
        Петр, поиграв скулами, коротко кивнул, мол, ясно. И произнес сдержанным
тоном экс-командующего:
        — Значит,  подбирать нам здесь больше некого.  Не пора ли двигаться?  —
Карриган,  не торопясь с ответом,  предложил сначала любезно Михаилу и Илли:  —
Присаживайтесь!  — потом ответил Петру:  — А чем вас, собственно, не устраивает
это место?   —  Снаружи в  воздухе — то есть практически в воде — плавала целая
стая «акул»;  они шныряли,  сверкая мигалками,  на  расстоянии около пятидесяти
метров от корабля. Ближе почему-то ни одна не подлетала.
        Михаил оглянулся — позади них оказались еще два кресла.  Усаживаясь, он
вновь обратил взгляд к экрану и невольно сморгнул,  не сразу веря своим глазам:
там не было больше ни «акул», ни дождя, не было хмурого неба и города, похожего
на  туманную галлюцинацию,  если бы не архитектура,  которую конем —  в  смысле
«бычком» — не объедешь.
        Сейчас перед  ними  распахнула черную пасть космическая бездна,  полная
звезд.  Кроме звезд,  там  светилось еще  что-то,  очень похожее на  затейливое
кольцо,  соскользнувшее  с  пальчика  беспечной  богини  и  затерявшееся  среди
галактик.  Оно  висело впереди,  чуть правее,  и  казалось металлическим,  хотя
светилось собственным синеватым светом.
        — Где мы? — спросила Илли.
        — В космосе,  — обронил Карриган, как будто у кого-то могли остаться на
сей  счет  сомнения.  И  добавил задумчиво:  —  У  самого конца  одной  древней
космической дороги.
        — Великая дорога лангов?  Вечных бродяг?  — подала голос Рейчел.  — Как
же, как же — известная достопримечательность.
        —  Они еще не  были бродягами,  когда прокладывали свою великую дорогу.
Тогда они были расой великих мечтателей.  Самой,  пожалуй,  целеустремленной из
всех известных мне рас.
        —  Я  слышала о  лангах,  —  сказала Илли.  —  Вот  только не  уверена,
доводилось ли мне их видеть.
        — Если бы видела, то не забыла бы, — насмешливо покосился на нее Петр.
        — Разве они не гуманоиды?
        — Гуманоиды, а как же. Но только... Нет, это надо видеть!
        Михаил настоящих лангов тоже никогда не  видел,  потому что  их  вообще
мало кому довелось видеть.  Зато он слышал про них немало историй —  особенно в
детстве, потому что ланги были любимыми персонажами многих космических сказок и
легенд.  Одна из таких легенд рассказывала как раз о  великой дороге лангов,  и
звучала она примерно так:  когда-то давным-давно ланги были одинокой затерянной
цивилизацией, запертой в своей звездной системе. Но настал однажды великий в их
истории день,  когда  их  ученые нашли наконец способ перемещаться мгновенно из
одной  точки  пространства  в   другую.   Однако  для  мгновенного  перемещения
необходимо было  сначала создать между  этими  двумя  точками особый коридор из
мощных силовых колец. И ланги принялись задело, выбрав своей целью  ближайшую к
их  системе  звезду,  вокруг  которой   астрономы  обнаружили  наличие  планет.
Расстояние между  двумя  соседними кольцами  должно  было  составлять несколько
тысяч километров,  но что такое тысячи километров по сравнению с  непостижимыми
пропастями,  разделяющими даже соседние звезды?  Столетия летели за столетиями,
научный гений,  открыв  этот  единственный способ,  оказался заперт  в  роковом
тупике,  искал и  не  находил других путей для прорыва к  иным мирам.  И  ланги
продолжали строить свою дорогу, из поколения в поколение, сосредоточив все силы
и  знания  цивилизации  на  единственной  необъяснимой  мечте  —  вырваться  за
отпущенные пределы, победить безмерное пространство силой и волей сотен жизней,
чтобы дотянуться до другой, пусть даже самой близкой космической печи, отдающей
в  пустоту  чудовищные  количества энергии,  чтобы  рано  или  поздно  породить
поблизости от  себя жизнь.  Поколения всходили,  зрели и  увядали,  на  планете
полыхали войны,  сменялись общественные строи,  но одно оставалось неизменным —
кольцо нанизывалось за кольцом вопреки всем бедам и катаклизмам:  ведь ланги по
природе своей были потрясающе целенаправленны и упрямы,  в течение столетий они
упорно слагали свои жизни на алтарь одной древней, банальной в общем-то истины,
гласящей:  дорогу дано осилить идущему.  Великий путь был  проложен уже на  две
трети,  когда  их  собственную планету  нашли  неожиданно братья  по  разуму  —
гуманоиды,    подобные   самим   лангам,    давно   освоившие   переход   через
гиперпространство,   дружелюбные,   готовые   к   сотрудничеству.   Потрясенные
беспримерным упорством лангов,  они  открыли им  суть  гиперперехода.  И  тогда
ланги,  создав собственные корабли,  бросились на просторы Вселенной. В течение
следующих десятилетий они  полностью покинули  свою  планету,  как  заключенные
покидают открытую тюрьму,  и  рассеялись по  бескрайнему космосу,  став  в  нем
вечными бродягами,  нигде надолго не задерживаясь и никогда не оседая,  ценя из
многообразия его  даров  превыше всего  лишь  один  дар  —  абсолютную свободу,
оплаченную ими чрезмерно высокой ценой.
        Михаил никогда не верил в эту легенду:  по его мнению,  чем надрываться
столетиями над  дорогой,  лангам проще было бы  долететь до  соседней звезды на
обыкновенной ракете.  Но вот оно,  доказательство,  невинно голубело перед ним,
опровергая его чисто человеческую логику.
        —  Стало быть,  это и  есть их легендарная дорога?  —  спросил Петр.  —
Слышать слышал,  но  видеть не  доводилось.  —  И  поинтересовался насмешливо у
Карригана:  —  Никак ты  собрался ее завершить?  —  В  голосе Петра определенно
сквозило любопытство:  в  самом  деле,  от  Карригана можно  было  ожидать чего
угодно.  Тот  ответил,  не  отрывая  взгляда от  неподвижно висящего в  пустоте
кольца:
        — Просто дань старой привычке. Посидеть на обочине заброшенной дороги.
        И таким древним духом неприкаянных странствий повеяло от его слов,  что
им  невольно прониклись все,  обратившие сейчас  взгляды к  тускло  светящемуся
эллипсу, завершающему собой последний пролет недостроенного космического моста.
«Устанавливая это последнее кольцо,  ланги еще не подозревали, что освобождение
уже  близко,  вот-вот  на  подходе,  и  что весь их  тысячелетний труд окажется
напрасным...»
          —  Любой труд напрасен,  —  произнес вдруг Карриган.  То  ли их мысли
текли в  одном русле,  то ли он  опять запустил телепатический щуп в заповедные
мысли Михаила.  — Рано или поздно всему,  что было создано — и завершенному,  и
незавершенному, — суждено обратиться в прах.
        Михаил предпринял попытку прищемить этот нахальный щуп  плотной дверью,
возразив:
        —  Завершенное творение двигает  прогресс,  по  незавершенному остается
память, как урок для будущих поколений...
        —  Будущие поколения тоже обратятся во  прах.  Да  и  сама Вселенная не
бессмертна.
        —  Зачем  тогда  все?..  Ведь  Вселенная зачем-то  существует?..  —  не
сдавался Михаил,  надеясь кстати раздавить хвост щупу  этим  своим убийственным
доводом.
        Карриган горестно вздохнул.
        —  Я  постепенно прихожу к  выводу,  что  этот дурацкий вопрос «зачем?»
заложен в основу мироздания.  И когда мы на него ответим, наступит конец света.
В  целях  приближения этого конца я  готов даже  высказать свою  версию ответа.
Бесспорно,  что разум,  начиная с определенного этапа развития,  делает попытки
создать подчиненный себе мир,  для которого он  будет своего рода «создателем».
Вы уже давно этим грешите,  вызвав к жизни так называемый виртуальный мир и без
конца его совершенствуя.  Спрашивается — зачем вы его создали?  Как я понимаю —
для собственного удобства и развлечения. Кем являетесь вы для обитателей вашего
виртуального пространства?  Естественно —  высшими существами,  то есть богами,
всемогущими,  всесильными и всемилостивыми.  Кем являются они для вас? Наборами
заданных программ,  чья виртуальная смерть не  стоит гибели обычной живой мухи,
потому что  настоящей убитой мухи вам уже вовек не  воскресить,  а  виртуальных
героев вы можете вызывать к жизни снова и снова, в разных вариантах и с разными
последствиями.  Идем далее.  Чем совершенней разум,  тем сложнее сотворенный им
мир.  Сотворенный — опять же — для собственного удобства, развлечения и мало ли
еще для чего: с совершенством разума усложняются, соответственно, и его задачи.
Кажется,  я уже ответил на ваш вопрос. Кстати, как вам мой пример? По-моему, он
безупречен.
        — А по-моему, он смахивает на дерьмо, — мрачно высказался Петр.
        — А истина, дорогой мой, чаще всего и есть дерьмо.
        Тут впервые с начала разговора подал голос Бол Бродяга:
        —  Но конец света еще не наступил,  — заметил он.  — Выходит,  что ваша
версия ошибочна.
        —   Вы  имеете  право  на  это  надеяться,   —  отечески-снисходительно
усмехнулся Карриган.  Михаил почувствовал, как оседают постепенно на дно души и
залегают там до  времени колючие осколки этого разговора:  каким-то неприкрытым
намеком,  прозрачной аллегорией звучали  слова  Карригана.  Уж  больно  сам  он
походил  на  описанного  им  жестокого  бога,  спустившегося  поиграть  в  свой
виртуальный мир.
        — Перейдем к делу,  — закрыл вопрос Карриган, действительно переходя на
деловой тон. — Я хочу представить вам своего штурмана. — Он развернулся, указав
рукой на Илли.  Все хором поглядели на нее,  как бы заново изучая в  этом новом
качестве. Петр скептически хмыкнул:
        —  Конкуренция,  ети его...  — И скроил такое выражение лица,  что всем
стало понятно: он едва сдерживается, чтобы не сплюнуть на пол.
        — Впрочем,  вы уже знакомы,  — заметил Карриган. И продолжил загадочно,
обращаясь уже к  ней:  —  Процесс раскручивается,  и  я надеюсь,  что теперь он
пойдет куда быстрей.  В данный момент тебе необходимо только задать направление
на  любую симпатичную тебе планету.  Необязательно называть ее  координаты —  в
памяти  корабля  заложена  информация  о  миллиардах миров,  ты  можешь  отдать
конкретный приказ или пожелать чего-то абстрактного —  он найдет в своем архиве
мир,  наиболее соответствующий твоему  пожеланию,  и  доставит нас  туда.  Дав,
разумеется,   предварительно  его   точные   координаты   и   испросив   твоего
подтверждения.  Вот,  собственно,  и все, что от тебя пока требуется. Ты готова
приступить?
        «Здрассьте!» — выдал Михаил нарочито громкую мысль, возмущенно шипящую,
вроде как убегающее молоко или скорее — серная кислота в щелочи.  В кои-то веки
оторвались от погони,  впервые оказались в безопасности, затерявшись в глубинах
космоса  в   благоустроенном  космическом  корабле,   как   тебе  уже  намекают
практически открытым текстом, что нечего, мол, тут рассиживаться, когда на тебя
уже точат зубы далекие абстрактные миры.  Ни  тебе прийти в  себя от  посещений
предыдущих райских уголков,  ни  поесть,  ни  отдохнуть,  ни  помыться в  конце
концов!
        Эту  кислотную мысль Карриган оставил без  ответа —  видимо,  пропустил
мимо ушей. Но зато ее каким-то образом восприняла Илли. Могучая все-таки вещь —
телепатия!  Обостряющаяся, видимо,  между двумя голодными организмами, особенно
после перенесенных совместно стрессовых ситуаций. Илли покачала головой:
        — Я должна отдохнуть.  Успокоиться.  Разобраться в себе.  Надеюсь,  это
возможно?
        — Разумеется,  — смилостивился Карриган. — Хотя в таких ситуациях лучше
всего действовать наобум, не думая. Но — на все твоя воля.
        «Слава богу,  что не  твоя!»  —  схамил ему мысленно Михаил,  пользуясь
неограниченной  свободой  телепатического  слова.  Всемогущим  и  всемилостивым
полубогам,  развлекающимся в  этом мире,  иногда не мешало бы вспоминать о том,
что  его коренной обитатель —  человек,  хоть и  создан «по образу и  подобию»,
запрограммирован еще и  на  еду,  на  отдых и  на  многое другое,  ради чего он
вынужден отрываться время  от  времени от  поставленных перед  ним  совершенным
разумом невразумительных задач.
        —  Все  желающие  могут  разойтись по  своим  апартаментам,  —  объявил
Карриган,  по-прежнему игнорируя мысленные наезды Михаила.  Ему, как пить дать,
было не  привыкать:  за  мысль,  понятно,  к  ответу не призовешь,  она тебе не
воробей — не успел подумать, а она уже вылетела.
        — Чтобы попасть в свою каюту,  вам достаточно только этого пожелать,  —
невозмутимо вещал Карриган. — Корабль доставит вас в одну из свободных комнат и
закрепит ее  за  вами  в  дальнейшем.  Покои  снабжены всеми  удобствами,  пища
доставляется немедленно при первых признаках голода...
        «Засек все-таки мою  мысль?»  —  ехидно телепатировал Карригану Михаил.
Тот упорно не реагировал на его шпильки,  как хороший хозяин игнорирует хамское
поведение гостей. Он продолжал свою политинформацию:
        — Вы можете пожелать еще чего-нибудь — кино,  музыка,  личный бассейн —
все,  что в возможностях корабля,  он вам предоставит, если это не противоречит
вашей безопасности и моим приказам. Можете также ходить друг к другу в гости. —
Закончив краткий инструктаж по пользованию золотой рыбкой, в чреве которой они,
оказывается,  поселились,  он  опять  обратился к  Илли:  —  Когда созреешь для
решения,  явишься сюда,  сядешь в любое кресло и скажешь вслух:  «Я готова». Мы
все тебя услышим.  —  Он  учтиво склонил голову,  после чего развернулся на сто
восемьдесят градусов и замер, отдавшись созерцанию окрестностей древней дороги,
давая  обществу понять  всем  своим  видом,  что  первое  собрание космического
жилтоварищества закрыто.
        Михаил поднялся из кресла,  повинуясь старой привычке, вернее сказать —
неосознанному древнему рефлексу, шепнувшему из подсознания: прежде, чем куда-то
пойти,  необходимо сначала  встать  на  ноги.  Одновременно с  ним  воздвиглось
практически все собрание,  за исключением председателя: мощеная все-таки сила —
эти первобытные рефлексы!
           —Да,  кстати! — произнес вдруг Карриган, не оборачиваясь и ни к кому
персонально не обращаясь,  но Михаил-то понял,  в  чей огород летит камушек:  —
Должен вас  предупредить,  что любые попытки вторгнуться в  управляющие системы
корабля  с  целью,  как  вы  это  называете,  перепрограммировать или  что-либо
подобное, будут наказаны немедленно и жестоко.
        —  Это  как  же  понимать?  —  вскинулся Петр.  —   Что мы  здесь вроде
пленников?
        —  Вас сюда не под конвоем заводили.  И  выйти отсюда вы можете в любую
удобную для вас минуту.
        Засим они и отбыли.
        «Апартаменты»,  куда  Михаила  перенесло буквально со  скоростью мысли,
поразили  его  в  первую  очередь  своим  сходством с  каютой  недоброй  памяти
имперского катера,  где он  томился с  Попрыгунчиком и  Бельмондом не далее как
вчера.  Словом —  сплошные голые стены,  испускающие дневной свет и не радующие
глаз ни единой дверью.  «А где же обещанные санитарные удобства?»  — возмутился
разочарованный в  лучших  чувствах  Михаил.  И  моментально очутился  в  тесной
комнатке наедине с желаемым. «Тесно-то как», — явилась ворчливая мысль, и стены
комнатки тут же раздвинулись,  то же самое проделал и потолок.  Они с писсуаром
остались стоять, как два бледных тополя, в центре помещения размером примерно с
небольшой спортивный зал.
        «Стены-иллюзоры»,  —  решил Михаил,  не раз уже бывавший в  такого рода
помещениях,   способных  воспроизвести  вокруг  посетителя  самую  его   смелую
пространственную фантазию.  И,  не подумав о возможных последствиях, пожелал на
пробу:
        «Хочу бассейн!»
        Желаемое тут же возникло рядом,  в двух шагах от него.  Только шагнув к
бассейну и убедившись,  что и сам он,  и вода в нем настоящие, Михаил оценил по
достоинству  способность  корабля  к   самостоятельному  логическому  мышлению:
затребованный сгоряча бассейн вполне мог образоваться не возле Михаила, а прямо
вокруг него.
        Как  корабль  производит  расширение отдельного жизненного пространства
внутри себя, не стесняя при этом прочих своих помещений, Михаил так и не понял,
что,  впрочем,  не помешало ему воспользоваться удобствами,  бассейном, а потом
затребовать  себе  еще  и  душ.  Пожелав побриться после  душа,  он  встретился
впервые за последние дни лицом к лицу со своим отражением. Тут только он понял,
на что намекал намедни Попрыгунчик своим загадочным  «ха-ха»: под правым глазом
цвел,  наподобие пиона,  радужный бланш — единственный след, оставленный в этом
мире надзирателем Витяем.
        Набравшись некоторого опыта общения с «золотой рыбкой», Михаил вернулся
в  свои пустынные апартаменты и  тут же их обставил — на скорую руку и довольно
простенько:  кровать, стул и стол. Причем последний появился уже накрытым, хотя
сам Михаил не догадался сразу заказать обед.
        Чисто визуально обед приглянулся ему сразу —  были тут и горячие блюда,
и закуски,  и вино, и даже давно желанные «грыбы». Но прежде чем ознакомиться с
данным натюрмортом поближе,  у  Михаила хватило выдержки неподвижно посидеть за
столом  в   попытке  вообразить  какой-нибудь  экзотический  пейзаж  себе   для
интерьера.   Однако  мысли  категорически  отказывались  заниматься  пейзажами,
поскольку приступили уже вплотную к трапезе, и ему пришлось ограничиться жалким
пожеланием «чего-нибудь красивого».
        Последствия не  заставили себя  долго  ждать и  оказались грандиозными:
Михаил  вместе  со  столом  очутился  внезапно  на  ровной  каменной  площадке,
представлявшей собой плоскую горную вершину.  Вокруг громоздились другие горные
вершины,  покрытые,  как и полагается, ледниками и вечными снегами, а заходящее
солнце обращало эти  слежавшиеся снега  и  ледники в  застывшие симфонии красок
неповторимой  красоты  и   нежности.   Михаил  не  сомневался  в   иллюзорности
окружающего пейзажа, хотя с его возникновением воздух чуть похолодел и вроде бы
даже стал разреженным.  И вообще все вокруг — горы, снега и клонящееся к закату
солнце — выглядело настолько реальным,  что подходить к краю пропасти и прыгать
вниз для проверки он точно не рискнул бы.  Кстати,  на том же плато, где Михаил
сидел за своим обеденным столом, пребывала и совершенно неуместная односпальная
кровать,  вполне,  впрочем,  косящая своею девственной  белизной под колоритный
высокогорный сугроб. Так что панорамы она не портила.
        Полюбовавшись видом,  он  с  аппетитом приступил к  обеду,  хотя  место
располагало скорее к возвышенным раздумьям,  чем к прозаическому принятию пищи.
Обед,  к  слову,  оказался выше  всяких похвал.  Расправившись с  ним  довольно
быстро,  Михаил ликвидировал стол с грязной посудой,  соорудил под собой вместо
стула удобное кресло и,  ощущая себя каким-то  Али-Бабой,  откупорившим бутылку
(или лампу?) с услужливым джинном,  пожелал посмотреть, какие еще имеются в его
распоряжении виды.  Видов оказалось несметное количество, на все случаи жизни и
на  любое  настроение —  от  безысходной  депрессии до  состояния романтических
грез.
        Его  вовсе  не  тяготило  одиночество.  Исчезло  желание  размышлять  о
таинственной  связи  между  вселенскими  политическими  катаклизмами  и   своей
скромной  судьбой.  Одиночество оказалось  необходимо ему  само  по  себе,  как
данность,  словно старый проверенный друг,  способный успокоить мятущуюся душу,
ободрить и поддержать без слов, просто  самим фактом своего наличия.
           Налюбовавшись  вволю   на   пейзажи,   Михаил   вернул   стенам   их
первоначальный вид, после чего разделся, перебрался на кровать и приказал свету
погаснуть.  Совсем.  В  результате его  объял такой кромешный мрак,  что вполне
можно было спать,  не  закрывая глаз,  потому что  разницы не  было никакой.  .
Неожиданно это беспросветье вспыхнуло мириадами звезд, но лишь спустя мгновение
Михаил догадался,  что  звезды во  тьме зажглись только потому,  что  он  этого
хотел. Так, под звездами, он и уснул.
        Спать ему пришлось, судя по собственным ощущениям, не слишком-то долго.
И проснулся он не по собственному желанию,  а был разбужен самым древним в этом
мире способом:  его  обнимала женщина,  лежащая в  его постели,  и  обнимала не
как-нибудь  абстрактно,  а  со  вполне конкретными намерениями.  Как  помнится,
женщин на корабле было две, и не надо было зажигать свет, чтобы понять, которая
из  них  к  нему явилась.  Тем  паче,  что  вела она себя,  как весенняя кошка,
забравшаяся в логово к самцу.
        Ни разу в  жизни Михаил не отказывал женщине.  Но ни одна из них до сих
пор  не  пыталась  так  бесцеремонно  использовать его  для  своих  сиюминутных
потребностей. Поэтому он взял ее за плечи, отстранил от себя и сказал как можно
мягче:
        — Погоди... Так не пойдет...
        — Почему? — мурлыкнула она.
        Вопрос,  учитывая ситуацию,  претендовал на  категорию безответных.  Но
Михаил перед ним не спасовал.
     —  Потому  что,  —  ответил  он,  продолжая  удерживать ее  на  расстоянии
вытянутых рук и видя на фоне звезд только темный силуэт,  похожий на движущуюся
туманность. Ту еще туманность. Теплую. Нагую. С нежной кожей. С узкой талией. И
с  массой других умопомрачительных подробностей.  (Эх,  девчонки,  кошки вы мои
мартовские!») Ему,  оказывается, и в самом деле нужна была женщина. Так нужна —
ну просто до зарезу.  И  желательно —  прямо сейчас.  Но...  В жизни существует
масса непоборимых нужд. Эта была из числа поборимых.
        —  Уходи,  —  велел ей Михаил.  А мгновением позже он уже летел куда-то
среди звезд,  причем в  самом буквальном смысле.  Совершив жесткую посадку всею
спиной на пол,  он первым делом пожалел о  том,  что не сообразил еще в  полете
запросить для себя у  корабля мягкой посадки.  Второй его мыслью было,  как это
женщины умеют ловко переворачивать все с  ног на  голову.  Подразумевал он  при
этом  не  столько  себя,  сколько  ситуацию,  выглядевшую теперь  примерно так:
затащил озабоченный самец в  свое логово невинную девушку для  произведения над
ней развратных действий, а девушка попалась из забарьерных разведчиков. Словом,
не  повезло половому маньяку —  боевая девчонка ему подвернулась,  и  насильник
оказался сброшенным на пол своей пещеры несолоно хлебавши.
        Приподнявшись,  Михаил обнаружил,  что целомудренная жертва уже исчезла
из  его  апартаментов —  поторопилась унести  свои  прелестные  ноги  и  прочие
прилагающиеся к  ним  прелести  из  гнезда  гнусного насильника.  «Наверное,  к
Карригану пошла», — предположил Михаил. Хотя, зная женщин — а Михаил тешил себя
надеждой,  что он их худо-бедно знает,  —  Карриган должен был занимать в  этой
своеобразной  очереди  первое  место.  Тогда  —  соответственно  предполагаемой
женской логике — выходило, что к нему, то есть к Михаилу, Рейчел явилась уже от
Карригана.  «М-да... Весна, что ли, пришла? Пора любви и все такое?..» Впрочем,
какое ему дело до ее сугубо интимных проблем,  а также до ее логики?  Абсолютно
никакого!
        Облегченно  вздохнув  —  легко  отделался!  —  несостоявшийся насильник
перебрался с  пола на  кровать,  где  вскоре и  уснул безмятежным сном усталого
маньяка.
        Второй раз он проснулся опять же не по своей воле. А потому, во-первых,
что  внезапно настало утро.  Настолько солнечное,  что свет ударил по  сетчатке
глаз даже через веки. А во-вторых — это когда он уже их открыл — оказалось, что
возле его  постели появилось еще  одно кресло.  В  кресле сидел его  брат Петр,
занятый пристальным разглядыванием своего младшего брата Михаила.  Должно быть,
Петр,  в  отличие от некоторых,  предпочитал ходить в  гости по утрам и поэтому
устроил здесь в  честь своего визита дневную иллюминацию.  Кстати,  одет он был
теперь в  точности так же,  как раньше,  еще до  визита на пожарище в  Месиве —
пошив  не  иначе как  от  «золотой рыбки».  Его  молчание и  пристальный взгляд
предвещали какие-то очередные неприятности.  Но, поскольку от Петра в последнее
время и не приходилось ожидать ничего,  кроме проблем,  Михаил сделал вид,  что
ничего такого не замечает — даст бог, пронесет. На всякий случай он спросил:
        — Что, уже пора? — Хотя было очевидно, что ничего еще не пора. Тут Петр
заговорил:
        — Ты знаешь такую дагосскую игру «вышибала»? — сказал он.
        — Квест? — спросил озадаченный со сна Михаил.
        —  В  каком-то роде.  На Дагоссе она принята между женихом и  невестой.
Прежде,  чем пожениться,  невеста в течение года крутит хвостом, а жених должен
лупить всех ее поклонников, доказывая, что он лучший.
        Михаил молча  ожидал продолжения,  при  этом  в  душе  его  уже  начали
зарождаться самые нехорошие предчувствия на  предмет целостности своего второго
глаза.
        —  У  нас за барьером эта игра считалась нормой отношений между мужем и
женой. Только в более жестоком варианте.
        Михаил ждал. К черту догадки. Он поверит только собственным ушам.
        — По правилам я должен тебя убить.  Но, поскольку ты мой брат, я только
предупреждаю: больше не подставляйся.
        Все. Яснее некуда.
        Михаил вскочил на  ноги.  Опомнился он  только уже  нависая над Петром,
схватив его за  грудки.  В  голове при этом высветилась какая-то генеалогически
неправильная,  но все же подходящая к случаю мысль:  «Я тебя породил,  я тебя и
убью!»
        — Так это ты?.. Аткина?..   
        Петр усмехнулся криво и сказал, дыхнув Михаилу в лицо, словно отставной
дракон, убойным перегаром:
           — Аткин знал. Все они знали. Сами нарывались. Бросали мне вызов.
        Только теперь Михаил понял, что брат пьян.    
        — Выходит,  что Аткин был не первым,  да? — Михаил встряхнул брата. — А
Заноза?  Ты  же  его нарочно столкнул к  этой твари!  По  твоей милости человек
остался без  руки!  —  То,  что Заноза наверняка обзавелся уже новой рукой,  не
имело значения.   Скалди ведь сказала,  что  рыба способна по-настоящему навеки
сожрать Странника, и это значило, что Заноза спасся тогда только чудом.
        —  Ты  меня достал,  —  устало произнес Петр.  Взял Михаила пятерней за
челюсть и  оттолкнул.  Михаил отлетел назад  и  упал  спиной на  кровать.  Надо
заметить,  что Петрова женушка обошлась с  Михаилом менее благосклонно — она-то
кинула его не на кровать,  а с кровати.  Наверное, это у них семейное — швырять
куда  попало не  угодивших им  персон.  То  есть  не  швырять —  этой чести они
удостоили  только  Михаила,  как  ближайшего родственника.  Других  они  просто
убивали.
        — Я тебя предупредил. Не подставляйся, — повторил Петр, поднимаясь.
        — Карригана ты тоже уже предупредил?
        Брат исчез из  его комнаты,  ничего не  ответив.  То  ли  он не услышал
вопроса,  то  ли  просто не  захотел его слышать.  Михаил и  спрашивал не  ради
ответа.  Это был просто удар ниже пояса — единственный жалкий удар,  который он
смог нанести Петру за Аткина и Занозу,  за всех тех,  кого он не знал, тех, что
поплатились своими жизнями еще раньше,  став жертвами матримониальной игры двух
параноиков.
        Михаил так и остался лежать,  уставясь в сияющий потолок.  Спать больше
не хотелось.  Мысли толпились в голове,  наступая друг другу на ноги и толкаясь
локтями,  как люди у  касс космопорта.  Петр сказал,  что все они знали и  сами
нарывались.  Можно  себе  представить механизм  этого  «нарывания»:  достаточно
вспомнить,  как это происходило у нее с Занозой.  Или как сам Михаил «нарвался»
незадолго перед визитом Петра.
        Чем же,  интересно,  он ей так не угодил, что она решила подставить его
на конвейер смерти,  в который она превратила его брата?  Что он сделал такого,
чтобы  она  вынесла  ему  смертный приговор?  А  Заноза,  на  ком  она  повисла
практически сразу?  Красивый самец,  жалко,  если другим достанется? Или дело в
чем-то, что объединяло их — Проводника и Странника? Может быть, всему виной был
их  талант?  И  причина  в  сознательной или  подсознательной зависти к  людям,
умеющим делать то, что не дано делать другим? Если так, то... В команде имеется
еще два таких человека. Карриган этой доброй супружеской чете явно не по зубам.
Выходит, что теперь очередь Бола?..
        Михаил резко  сел.  Прав  он  или  нет,  Бола  в  любом  случае следует
предупредить.  И лучше сделать это прямо сейчас,  немедля.  Если уже не поздно.
Что мешало Рейчел отправиться к Болу сразу отсюда?  Ничто.  Если только ярость:
прежде,  чем  упасть  в  сюрреальные объятия  Бола,  девушке  следовало немного
поостыть.
        Михаил вскочил с  постели,  наскоро оделся и пожелал попасть к Болу.  В
следующий миг он оказался на небольшом травянистом клочке почвы — примерно пять
на  пять метров жизненного пространства,  —  дрейфующем в  прозрачном солнечном
воздухе  среди других таких же островков, сверху ровных, поросших травой, снизу
землистых и с корнями.
           Михаил стоял,  оглядываясь и размышляя, куда в этом новом месиве мог
подеваться Бол Бродяга.  Хотя конечно —  бассейн,  спортзал,  кинотеатр и так к
далее...  Мало  ли  какими  удобствами «золотой  рыбки»  мог  в  данную  минуту
пользоваться Бол,  покинув   свою  каюту.  Михаил  заколебался,  стоит  ли  ему
подождать Бола здесь или попросить «рыбку» перенести его прямо к  Бродяге,  где
бы тот ни находился, рискуя нарушить его личный интим. А вдруг он уже с Рейчел?
Как раз сейчас? Футбольным мячом в лоб бабахнула страшная мысль: «А ну как Петр
его  уже  того?..»   Но  тут  как  раз  высокая  трава  неподалеку  от  Михаила
зашевелилась, и над ней галлюцинацией безумного гения о конце мира собрался Бол
Бродяга.
        «Живой!» — отлегло первым делом у Михаила от сердца. А потом еще больше
отлегло,  потому что,  увидав еще раз перед собой воочию Бола,  Михаил не  смог
представить себе способа,  каким Петр мог бы расправиться с  человеком,  и  без
того уже существующим в состоянии разрезанности на мелкие кусочки.
        — Привет, Бол! Извини, если разбудил, — начал Михаил, соображая, как бы
ему подоходчивей объяснить Болу суть нависшей над ним угрозы.
        — Привет!  Да ты садись, не стой, — сказал Бол, приближаясь. — Молодец,
что зашел. Сейчас чего-нибудь перекусить организуем.
        — Я к тебе по важному делу,  — сообщил Михаил,  оглядываясь.  Обнаружив
возникшее за своей спиной кресло,  он присел в  него и продолжил:  — К тебе тут
случайно Рейчел не заходила?..  Прости — наверное,  слишком личный вопрос... Но
это важно.
        —  Хм,  — сказал Бол,  вырастив тем временем еще одно кресло напротив и
между ними — накрытый стол. — Такой уж важный?
        Михаил энергично кивнул — мол, можешь мне поверить.
        — А в чем дело? Ну да, заходила недавно.
        — Черт!
        Вот ведь ушлая баба! Везде она успела!
        — С ней что-то не так?  — обеспокоился Бол.  И в это время где-то рядом
раздался голос Илли, такой близкий, словно она сидела с ними третьей за столом:
        — Я на месте.
        —  Черт!  — Михаил стал торопливо объяснять Болу:  — Остерегайся Петра.
Рейчел —  это  его  жена,  и  между ними свои заморочки...  Сейчас уже  недосуг
объяснять. Короче — будь начеку!
        —  А чего там объяснять,  все понятно,  — сказал Бол.  — Только я ее не
трогал.
        —  Я  тоже ее  не  трогал.  Но,  не будь я  его братом,  он бы меня уже
прикончил.
        — Ну,  пусть теперь меня попробует.  Флаг ему в руки,  — усмехнулся рот
Бола,  пребывавший на самом верху архитектурного ансамбля.  Михаил в  очередной
раз подивился особенностям абсолютного языка: неужели Бол и впрямь упомянул про
флаг или это прозвучало только в русской интерпретации фразы?.. — Бол между тем
продолжал с досадой: — Жаль, перекусить не успели. Придется с собой брать.
        Обе его руки протянулись над столом,  одна подхватила бутылку, вторая —
тарелку  с  каким-то  горячим  блюдом,  и  унесли  их  куда-то  в  глубины  его
разрозненного организма.  Михаил запасаться не  стал,  поскольку голода пока не
испытывал,  да и не имелось у него таких карманов,  куда можно было бы спрятать
целую тарелку без ущерба для ее содержимого.
        В  зале управления они с  Болом оказались одновременно.  Остальные были
уже тут.  Карриган пребывал на своем прежнем месте:  не исключено, что он так и
просидел  здесь  все  время,   глядя  на   последнее  кольцо  дороги  лангов  в
размышлениях о тщете всего сущего. Илли занимала соседнее с ним кресло.
        Петр и  Рейчел расположились по  другую его руку,  на спинках их кресел
висело оружие —  те  самые  причудливые лазерники из  реальности третьего рода.
Михаил едва скользнул по  ним взглядом —  состояние его в  данную минуту было в
самый раз для семейного скандала,  вряд ли сейчас уместного. Он занял свободное
кресло рядом с Илли.  Бол усилием творческой мысли соорудил себе с того же края
еще одно кресло. Карриган оглядел всех и обратился к Илли:
        — Приступай.
        Они замерли, уставясь в космическое пространство в ожидании радикальных
перемен.  С минуту ничего не происходило, и эта минута, как водится, показалась
Михаилу более продолжительным отрезком времени,  чем весь срок их пребывания на
корабле.  «Снизошла бы хоть до сообщения,  куда собирается лететь,  — думал он,
чувствуя,  что  от  напряженного вглядывания звезды  начинают колоть  глаза.  —
Как-никак,  нам в  ту же сторону».  Висящее  в пустоте древнее кольцо почему-то
напомнило  ему  чеку  чудовищной гранаты,  укрытую  в  безмерных  пространствах
надежнее,  чем в любых секретных  бункерах.  Миллионы,  миллиарды лет висит эта
чека   на  одном  месте и  ждет  своего часа  —  когда придет  кто-то,  знающий
заветный код, состоящий из ее  точных координат. Придет и дернет. И тогда...
           Пространство впереди  внезапно вспыхнуло  белым  и  голубым.  Михаил
прижался к  спинке  в  суеверном ужасе  бедового пророка:  «Накаркал!..»  Потом
подался вперед.  Лишь спустя пару секунд он  понял,  что оказался свидетелем не
апокалиптического взрыва Вселенной.  Просто чернота космоса сменилась мгновенно
и  очень  резко обычным белым днем  какой-то  планеты,  причем день  этот,  как
выяснилось при окончательном наведении в глазах резкости,  был даже не из самых
солнечных.  Но белым он являлся в  прямом смысле,  потому что там,  где корабль
вышел из... прыжка?.. Михаил понятия не имел, как именуется такой прогрессивный
способ космоплавания.  Но тем не менее:  земля,  расстилавшаяся под ними,  была
покрыта снегом,  и там росли деревья.  Много деревьев — целый лес: что-то очень
похожее на елки, елки и еще раз елки. И так до самого горизонта.
        —  Если я  не ошибаюсь,  планета Дьюгарь.  Родина лангов,  —  просветил
Карриган всех несведущих.
        — Брошенная планета,  — невозмутимо уточнил Петр.  Хмель с него, кстати
сказать, словно рукой сняло.
        Илли обернулась вопросительно к Карригану:   
        — И что теперь?
        — Насколько я понял,  ты захотела побывать на планете лангов.  И еще ты
хотела чего-то  чистого до  абсолютной белизны.  Прошу прощения за такие сугубо
личные подробности.  Надеюсь,  что это все- таки не полюс. Для начала попробуем
здесь просто осмотреться.    
        Михаил решил,  что он имеет в виду осмотр окрестностей — разведку, сбор
информации, ну и все такое. Но тот, помолчав несколько секунд, сооб щил:
          —  По  информации корабля,  разумной жизни под  нами  в  радиусе пяти
километров  нет.  На  юго-западе  имеются  древние  постройки.  Там  с  большой
вероятностью  теплится  разумная  жизнь.   Значит,   двигаемся  на   юго-запад.
                           
        Не успел он договорить, как корабль уже воспринял приказ: лежащая перед
ними  зимняя  панорама,  накренясь,  поехала  в  сторону,  потом  выровнялась и
понеслась  стремительно  навстречу:  корабль  взял  курс  на  юго-запад.  Из-за
горизонта бескрайним одеялом выплывал все тот же заснеженный лес.  Вскоре прямо
по курсу в воздухе образовалось золотое облако нечетких очертаний.  Огибать это
атмосферное явление Карриган,  по всей видимости, не собирался, так что в конце
концов они в  него врезались и  пролетели насквозь.  По  экрану забарабанил как
будто бы крупный град.
        Михаил вгляделся: облако оказалось стаей крупных насекомых, смахивающих
на большекрылую золотую саранчу.  «А может,  это здешние пернатые?  — размышлял
Михаил, с любопытством разглядывая распластавшийся перед ним на экране крылатый
силуэт,  поминая  попутно с  грустью профессора Семиручко,  путешествовавшего с
ними  инкогнито под  летучим  псевдонимом Попрыгунчик.  —  Вот  бы  кто  сейчас
порадовался!.. Саранча среди зимы роится! Это ж просто потрясающ-щ-ще! — Михаил
поймал себя на том, что озвучивает мысленно реакцию Попрыгунчика. — Эх, Игнатий
Рагволдович,   героический  бедовый   профессор,   истинный   ценитель  женских
прелестей,  лучший друг летающих «носорогов», жив ли ты теперь? Если жив, то не
поминай лихом!..»
        Саранча  осталась позади,  а  впереди  среди  лесов  показалось большое
темное  нагромождение —  не  иначе  как  обещанные кораблем древние постройки с
вероятной разумной жизнью внутри.  Если они и  были древними,  то выглядели все
равно очень и очень даже ничего себе. Михаил ожидал каких-нибудь величественных
руин, но то, к чему они приближались с большой скоростью, было похоже на мощную
крепость,  построенную в  форме  ромба.  В  центре  возвышалась огромная башня,
широкие стены  также были  увенчаны тремя своеобразными башенками.  Лишь  когда
корабль завис над крепостью,  Михаил понял:  то,  что он издалека принял за три
башни,  было  малогабаритными космическими кораблями,  стоящими на  специальных
расчищенных площадках.
        — Здесь,  похоже,  какая-то база.  Неплохо устроились! — заметил Петр и
прибавил, разглядывая сооружение внизу: — Не советую здесь садиться.
        — Если вам интересно мое мнение,  то мне тоже не нравится это место,  —
высказался Бол Бродяга.
        —  И  мне,  —  сказал Михаил.  Дело не в  том,  что крепость могла быть
чьей-то  тайной базой,  где вряд ли  будут рады незваным гостям.  Как раз перед
высказыванием Бола  Михаил  ощутил  странный  дискомфорт,  вызвавший мгновенный
ледяной озноб по всему телу, словно к нему прикоснулось что-то чужое и заведомо
враждебное: сунулось осторожно, вкрадчиво и быстро, как будто изучая или пробуя
на вкус.
           —  Хорошего в  этом месте действительно мало,  —   не  стал отрицать
Карриган.  Потом,  поглядев  искоса  на  молчаливую Илли,  продолжил:—  Но  нам
все-таки  придется туда  заглянуть.  Я  имею  в  виду  себя и  своего штурмана.
Остальные могут остаться на корабле,  я  намерен перед посадкой отослать его на
орбиту. — Последовало короткое молчание. Первым его нарушил Бол.    
        — Я остаюсь, — сказал он.    
        — И я, — присоединился Михаил. Он не колебался ни секунды: отправляться
на  орбиту,  когда  Илли  пойдет  в  крепость,  от  которой  за  километр  веет
опасностью? Ну уж нет!
         —  Да не пошла бы к  дьяволу ваша орбита!  —  заявил Петр.  —  Я  хочу
посмотреть, что за сморчки здесь окопались.
        — Единогласно! — хмыкнула Рейчел, шутливо проголосовав поднятием руки.
        — Идем на посадку,  — подытожил Карриган, кажется, ничуть не удивленный
этой  неожиданной  демонстрацией единства  в  команде,  раздираемой внутренними
противоречиями с самого момента своего образования.
        Сразу  после  его  слов  Михаил ощутил,  что  кресло под  ним  пришло в
движение,  отъезжая куда-то назад и  вправо,  тот же маневр совершало с  ним на
пару  кресло с  Болом.  Петр и  Рейчел также куда-то  поехали вместе со  своими
креслами.   Одновременно  окружающий  их  зал  управления  стал  с  потрясающей
быстротой  съеживаться,   стены  надвинулись  со  всех  сторон,  экран  впереди
уменьшился в  десятки раз,  обратившись практически в  лобовое стекло,  потолок
приблизился на  расстояние  вытянутой  руки.  В  результате  перепланировки они
оказались сидящими в три ряда, похоже, что в кабине небольшого аппарата. Причем
Михаил с  Болом попали во второй ряд,  Рейчел с Петром — на галерку,  в третий.
Илли и  Карриган,  соответственно,  занимали теперь два пилотских кресла,  хотя
ничего похожего на пульт перед ними так и не возникло. Михаил услышал, как Илли
тихо спросила у Карригана:
        — С ним все будет в порядке?
        И  догадался,  что она беспокоится о  похищенном ими с Земли человеке в
капсуле.  Не иначе как там —  в  смысле в  сети — и впрямь проводил свой отпуск
какой-нибудь член императорской фамилии,  до  сих  пор безмятежный и  так и  не
подозревающий о своем похищении с Земли любимой племянницей.
        — Исключительно твоими молитвами,  — серьезным голосом ответил Карриган
на вопрос Илли. Затем Михаил ощутил легкий толчок, и его вжало в кресло. Пейзаж
впереди накренился,  горизонт уехал вверх,  а крепость, заняв весь экран, стала
быстро  приближаться:  спускаемый аппарат,  бывший  недавно  залом  управления,
отделился от корабля-матки и  шел на посадку прямо на широкую крепостную стену,
следуя примеру уже  стоявших там  кораблей.  Как только они сели —  неподалеку,
кстати,  от одного из кораблей,  — у челнока исчезли боковые стенки. Можно было
подумать,  что они просто стали прозрачными,  если бы в  кабине тут же после их
исчезновения не  воцарился  подлинный  собачий  холод  (от  которого  раздетому
практически человеку сразу  хочется  завыть  по-собачьи).  Со  всех  сторон  их
окружали теперь застывшие голубоватые волны сугробов,  и  бороздить их в летних
туфлях у Михаила не возникло,  как ни странно,  ни малейшего желания. Миха- ил,
ударившийся в дрожь уже в самый момент исчезновения стенок, покосился впервые с
некоторой с завистью на Бола:  хорошо ему, наверное, — вон у  него какая теплая
воздушная прослойка между запчастями,  на  морозе аж видно,  как она там внутри
него функционирует, прямо как кровь по артериям.    
        Из кабины он,  конечно,  все-таки вышел, и все к остальные тоже; а куда
деваться, раз уж прилетели?  Правда, вот именно куда теперь деваться, было пока
 неясно.  Справа —  заснеженные лесные просторы,  и  слева — темная башня,  при
каждом  взгляде  на  которую  кожа  Михаила,   мерзнущая  снаружи,  покрывалась
мурашками еще и изнутри,  а между ними,  как раз под ногами залетных гостей,  —
сооружение в  виде стены,  куда им необходимо было срочно отыскать какой-нибудь
вход, чтобы не обратиться в ледяные скульптуры в течение ближайших же минут. Но
заняться поисками входа им так и  не пришлось — не успели гости сделать и шагу,
как  на  стене объявились хозяева:  в  районе стоявшего поблизости космического
корабля что-то  загудело и  заскрипело,  словно там открывались какие-то двери,
потом над снегами выросло шесть голов, а за головами появилось, понятно, и все,
что  к  ним  положено природой.  Короче говоря,  снизу к  ним  наверх поднялась
платформа с  шестью  гуманоидами.  Лангов  среди  них  определенно не  имелось:
четверо из  них  были  альтесками —  людьми с  ртутным цветом кожи и  с  желтым
цыплячьим пушком,  покрывающим у  них ту область голов,  где у нормальных людей
растут волосы;  одному не повезло уродиться кивром — невысоким,  квадратным,  с
головой в виде большого бугра,  вырастающего прямо из плечей,  и с приплюснутым
бородавчатым лицом  болотного цвета;  шестой  оказался  человеком —  худощавым,
сутулым,  с  глубоко запавшими бесцветными глазами и  с  такими же  бесцветными
волосами,  неопределенного возраста,  хотя пола-то определенно мужского.  Одеты
все шестеро были в  свободные костюмы одинакового цвета —  синие с серебром.  И
самое главное — то, что заставило Михаила даже временно позабыть про забористый
мороз:  альтески и  кивр  держали  в  руках  лазерники,  человек  был  вооружен
пространственным резаком.  Когда  руки  с  оружием  только  вырастали вслед  за
плечами,  над сугробами,  Петр едва заметно напрягся — вот-вот исчезнет из поля
зрения,  —  подобралась,  взявшись  за  свою  пушку,  и  Рейчел.  Карриган,  не
оборачиваясь,  сделал им  короткий останавливающий жест рукой.  И  они остались
стоять,  где стояли,  убрав за  спины свои «автоматы»,  наблюдая явление нижних
конечностей вооруженного отряда.  Но  Михаила все-таки немного согрела (правда,
чисто  морально) надежда,  что  разоружить данный отряд  не  составит труда для
Петра в дальнейшем.
        Когда шестерка окончательно воздвиглась над снегами,  тот из  них,  что
был человеком, качнул своим оружием и приказал громко на межгалактическом:
        — Руки вверх!
        «Поздновато  он  что-то  про  руки  вспомнил.  Пока  они  тут  эффектно
воздвигались,  можно было уже раз десять в носу поковыряться»,  — думал Михаил,
поднимая одновременно вверх свои окоченевшие руки. Остальные его спутники также
подчинились команде,  даже обе руки Бола всплыли из его теплых глубин, где они,
наверное,  грелись,  и  установились рядышком,  как  ушки  на  вершине у  круто
замешенного «зайчика».  Михаил обратил,  кстати,  внимание,  что кисти поднятых
рук Илли были белыми и с синевой,  почти как окружающий снег, и лицо ее на фоне
сугробов почти не  выделялось.  «Эх,  вот кого надо бы погреть!  Обморозится же
девчонка!..» — подумал Михаил,  но соображений о том, как ее можно согреть, тем
более — в сложившейся ситуации, так и  не возникло.
          —  Подойти,  встать на подъемник!  —  донеслась  следующая команда от
человека с резаком.  Михаил,   прежде чем двинуться через сугробы, оглянулся на
аппарат:  нельзя его  было  оставлять здесь так,  открытым —  присвоят ведь эти
васильки!  Но аппарат, оказывается, уже успел самостоятельно закрыться; снаружи
он   выглядел  как  непроницаемая  зеркальная  капля,   висящая  в   нескольких
сантиметрах над снежным настом.  Поди-ка  такую умыкни!  Она от тебя мало того,
что улетит,  да еще на прощание обстреляет чем-нибудь.  В том,  что обстреляет,
можно было  не  сомневаться,  хотя на  первый взгляд капля выглядела совершенно
безобидно.
        Они пошли по сугробам до платформы.  Сугробы оказались глубокими,  снег
по дороге немилосердно набивался Михаилу в ботинки — то ли дело памятная манна!
—  впрочем,  онемевшим ногам  было  уже  почти все  равно.  Подошли к  большому
квадратному участку,  свободному от  снега,  на котором стоял интернациональный
отряд местных сторожей,  и встали на него рядом с ними, как было приказано. Тут
.  их первым делом с пристрастием обыскали, у Петра и Рейчел, само собой, сразу
конфисковали  лазерники.   Не   тронули  одного   только  Бола,   ограничившись
пристальным  совместным  просмотром  своеобразного «зайчика»,  наивно,  видимо,
полагая,  что  имеют дело с  человеком (или кем  там он  был по  их  понятиям),
которого можно пронзить взглядами насквозь.
        Платформа тем временем пошла вниз,  опуская своих пассажиров в  шахту с
каменными стенами.  Стены эти сплошь были покрыты выпуклыми изображениями вроде
фресок.  Вверх уходили одна за   другой настоящие картины,  где  присутствовали
горы,  моря,  леса и разные животные — чудные и не очень. Имелись на картинах и
изображения людей  —  самых  обычных,  как  это  ни  странно,  хомо  сапиенсов,
выписанных с  большим мастерством и  даже в  некотором объеме.  Створки наверху
медленно  сходились.  Безоружные  люди,  вооруженные  нелюди  и  окружающие  их
каменные картины погружались постепенно во  мрак.  Через несколько секунд после
того,  как темнота вокруг стала полной,  подъемник остановился.  А  в следующий
момент  в  глаза  арестованным внезапно  хлынул  дневной  свет  и  одновременно
раздался грохот,  сопровождаемый металлическим лязгом —  как будто где-то рядом
разматывались длинные железные цепи.  Благодаря свету  почти  сразу  стала ясна
причина лязга и грохота: платформа стала теперь частью пола в большом помещении
все с  теми же  каменными фресками на стенах;  единственная стена без росписей,
находившаяся прямо перед ними,  как  раз в  данную минуту откидывалась наружу с
помощью цепей;  эта стена,  оказывается,  не  ограничивалась потолком,  а  была
гораздо длиннее,  так как являлась перекидным мостом, соединяющим эту комнату с
центральной башней  крепости.  Но  это  было  только  первое  открытие шестерых
добровольных — практически — пленников замка.  Второе же заключалось в том, что
вооруженная охрана,  взявшая  их  в  плен,  исчезла,  оставив  пленников одних,
ускользнув каким-то  образом из   помещения без единой двери —  за исключением,
разумеется,  откидной стены-моста. И еще — третье:  здесь хозяйничал все тот же
дьявольский холод.    
        — Надо идти туда, — проговорила Илли слабым с голосом, кивнув на башню,
и,  обхватив себя  руками,  села  на  корточки.  Кажется,  она  начала  всерьез
замерзать.  Михаил,  похерив к  чертям все  субординации,  присел с  ней рядом,
обхватил за  плечи и  принялся тереть их  ладонями.  Она даже не  противилась —
совсем закоченела.  С  другой стороны к  ней   придвинулся Бол  Бродяга и  тоже
частично окутал Илли собою,  отдавая ей свое тепло. Как ни странно, но Карриган
стоял все это время,  словно самый отмороженный,  уставясь неподвижным взглядом
на открывшуюся перед ними зловещую башню, как если б она была Вавилонской. Петр
и Рейчел не реагировали на мороз вовсе,  даже не ежились в своих летних нарядах
—  Михаил что-то  слышал о  технике внутреннего самообогрева,  очевидно,  их  в
разведке и  этому научили.  Сам он в  данную минуту просто забыл о холоде,  его
даже в  жар бросило — так он испугался,  что она замерзает здесь,  прямо на его
глазах.  Вот  тебе  и  вся  техника самообогрева —  страх,  настоящий страх  за
другого, дорогого тебе человека.
        —  Штурман,  у тебя есть еще энергоконцентратор?  — оглянулся Михаил на
брата,  впервые называя его не  по  имени,  а  профессиональным прозвищем.  Тот
тряхнул головой отрицательно:
        —  К  черту!  Хватай ее и пошли в башню!  Все равно здесь больше некуда
деваться!
        Михаил вдруг понял,  что  не  одному ему  эта башня внушает безотчетный
ужас:  сразу ведь было ясно, что отсюда их путь лежит теперь только в башню, но
ни  Петр,  ни  Рейчел,  ни  даже Карриган не торопились ступать на ведущий туда
мост.
        Михаил подхватил Илли на руки и первым пошел на мост.  «К черту! Мы еще
посмотрим,  кто кого!  И  нас не  так-то  просто укокошить!»  Оставаться здесь,
искать других выходов — ни на что уже не было времени, потому что она замерзала
прямо у него на руках. Когда он проходил мимо Карригана, тот наконец очнулся от
своего столбняка,  молча наклонился к  Илли  и,  взяв  ее  руки в  свои,  дунул
поочередно ей  в  обе  ладони,  не  удосужившись объяснить Михаилу смысла своих
действий. Затем ступил вместе с Михаилом на мост.
        
        23. ЧЕЛОВЕК ЗВЕРЯ
        Они опять вернулись ни  с  чем.  Силы уже на  исходе,  скоро он  уже не
сможет подняться с трона.  Но он даст им еще один шанс — последний. Это значит,
что вновь предстоит ждать.  Дни,  быть может,  недели.  Если и  на этот раз они
прилетят без добычи,  он отдаст их Зверю.  Всех.  Этих уже не жалко.  Они стали
слабыми,  перестали приносить добычу.  Раз так,  то  они годятся только в  пищу
Зверю.  А значит — и ему.  Зверь как всегда поделится с ним частью свежей силы,
даст очередную порцию бессмертия.  Его долю.  И  тогда он  сам,  как уже не раз
бывало,  отправится в  путь.  За  новыми  слугами  —  молодыми и  сильными,  за
настоящими добытчиками для Зверя. Потому что иначе Зверь возьмет его. Силы, что
ни день,  тают,  он почти уже не встает,  и все потому,  что Зверь голоден.  Но
последний шанс он  им все-таки даст.  И  тогда уже скормит Зверю.  Жаль,  что в
слуги годится не  каждый.  Иначе он никогда не выходил бы отсюда.  Жил бы здесь
вечно вместе со  Зверем.  Это единственное,  чего он хочет.  Жить.  Жить вечно.
Таково их соглашение. Заключенное  слишком давно, чтобы стоило вспоминать о тех
временах.  Единственное,  что  он  помнил отчетливо,  —  в  это  свою  мечту  о
бессмертии и  как  он  получил его,   сумев  вызвать Зверя  и  заключить с  ним
соглашение.  Ведь только Великому дано было стать союзником Зверя. Зверь сделал
его  вечным.   Он  стал  единственным  Вечным  Хранителем,  которому  не  нужны
наследники для передачи своего дара.  Правда,  существовала еще опасность,  что
Зверь в  конце концов когда-нибудь пожрет и  его самого...  А в состоянии ли он
его пожрать? Быть может, Зверь его просто запугивает — боится, как бы Хранитель
не отправил его обратно в адскую тьму? Интересная идея! Давно уже не было таких
свежих мыслей!  Откуда они сегодня?  Что-то  творится за стенами башни.  Да-да,
что-то там приближается, и он это чувствует! Но хочет ли он этого?.. Да, хочет!
И главное — этого хочет Зверь! Оно войдет сюда, чтобы никогда уже больше отсюда
не  выйти.  Они объединятся,  и  сила Зверя удвоится,  учетверится,  она станет
неиссякаема!  Это будет уже не  просто сила,  это будет реальная власть!..  Над
чем? Неважно! Зверь знает — над чем, он разберется. А значит, узнает и он, и он
получит свою долю власти,  иначе нельзя,  ведь они со Зверем —  одно,  а скоро,
быть может, и вовсе сольются в единое целое! Остается только немного подождать.
Совсем немного...
        
        14. ДВЕ СТИХИИ
        Илли  встала на  ноги,  когда за  их  спинами упала с  гулким грохотом,
словно погребальная плита,  кованая дверь.  Но  зашевелилась она еще на  мосту,
примерно на его середине,  где у  Михаила возник спонтанно мысленный разговор с
Карриганом.  Именно  тогда  Михаилу  пришло  в  голову,  этот  человек  мог  бы
посодействовать в освобождении его альтер эго — Проводника, попавшего в плен на
заповедной дороге.  И  еще  он  подумал,  что  как  был  по  жизни  безнадежным
отморозком,  так  и  остался,  потому что  разговор об  этом надо было заводить
гораздо раньше. А Карриган неожиданно взял да и ответил:
        —  Тебе и  самому ничего не стоит освободиться из этой клетки.  Дерзай,
Проводник. Как говорят у вас — повышай квалификацию.
        А  теперь Илли,  совсем уже  живая и  теплая,  встала на  ноги.  Вот  и
осуществилась его мечта,  хотя и  с точностью до наоборот:  он-то мечтал спасти
ее,  унеся на  руках от  опасности,  а  вместо этого сам принес туда,  где даже
воздух казался настоянным на тягучем ужасе,  густеющем с  каждым новым вздохом,
потому что опасность эта была неведомой.
        Они стояли у  самой двери,  не решаясь шагнуть вперед,  и оглядывались:
помещение,  куда их  так навязчиво пригласили,  являлось чем-то  вроде огромной
прихожей.  Здесь было значительно теплее, чем снаружи, на стенах горели факелы,
и  обязательные стенные  росписи  как  будто  неуловимо двигались,  отчего  сам
небольшой зал казался живым,  дышащим и  источающим угрозу.  Факелы горели и  у
перил  широкой  каменной  лестницы,  ведущей  наверх,  к  впечатляюще помпезной
двустворчатой двери.
        —  Там,  —  уронила Илли,  делая первый шаг  к  лестнице и  глядя,  как
загипнотизированная,  вверх — на эту массивную дверь, словно та ее притягивала.
Михаил  никакого  притяжения не  ощущал,  совсем  наоборот:  хотелось оказаться
отсюда за тридевять земель, и по возможности немедленно. Но она уже шла вперед,
и он шагнул вслед за ней, а вместе с ним и остальные.
        «Погибать, так свободными!» — решительно подумал Михаил и прямо на ходу
сделал попытку вызволить своего Проводника из  базового плена.  Все  вокруг как
будто вибрировало,  сочилось опасностью,  и,  хотя они пришли сюда не для того,
чтобы  от  этой  опасности бежать,  а  скорее затем,  чтобы с  ней  бороться и,
разумеется,  победить, но что они будут делать, если враг начнет одолевать?.. А
в  том,  что за  дверью притаился враг,  не  возникало сомнений.  Бол не сможет
увести всех. На Карригана надежда шаткая — у него какие-то глобальные конфликты
с мировой предопределенностью. Значит, он, Проводник, должен быть в этот момент
свободен!
        Итак,  пока ноги Михаила медленно отсчитывали ступени, сам он уже вошел
в контакт с Проводником и оказался одновременно стоящим там, на базовой дороге,
в окружении сияющей клетки из лезвий. Но воля к тому, чтобы сломать эту клетку,
мгновенно съежилась в песчинку и юркнула куда-то в почки, а оттуда проследовала
в мочевой пузырь.  Потому что Оно было здесь,  совсем рядом, Оно уже припало на
брюхо,  готовясь к прыжку,  и выжидало только каких-то последних, отмеренных им
заранее шагов и мгновений. Крохотным, еще не сожранным страхом уголком сознания
Проводник только  и  смог,  что  поставить своим  верхним и  нижним конечностям
диагноз «паралич».  И  в этом параличе бессилия,  разлитом по жилам первобытным
ужасом,  он услышал где-то вдали слова Карригана, сознавая, что предназначаются
они для Илли:
        —  Ты  должна достать иглу,  что заткнута у  него сзади за воротом.  Ты
подойдешь к нему и обнимешь — он не будет противиться,  он этого ждет.  Поцелуй
его и вытащи иглу.
        Михаил пытался и  все никак не мог вникнуть в смысл подслушанной фразы.
Как вдруг его окатило грандиозным валом — определенно мистических помоев: глаза
и  разум застлало душным всплеском неизмеримо чужой,  черной и страшной ярости.
Оно тоже услышало. И Оно бросилось.
        Он  шарахнулся обратно в  свое  тело,  такое  маленькое и  беззащитное,
ступавшее,  оказывается,  в  этот момент на  очередную ступеньку.  И  успел еще
засечь последнюю, самую краткую долю того мига, когда черное Нечто метнулось на
них со всех сторон,  словно таилось здесь в каждой щели и трещине, сливаясь над
ними,  наваливаясь и  поглощая мир.  И  уже  не  сам  он  ускользнул в  базовую
реальность,  а это Нечто вытянуло его туда,  чтобы выпить, растворить в себе не
только его физическое тело,  но и того,  кто в этом теле жил,  любил,  мечтал и
коченел от  страха,  того,  кто  уводил это тело и  умел уводить других в  иные
реальности.
        Здесь   оно   выглядело   как   отвратительное  бордово-красное   желе,
навалившееся,  дрожа и жадно чавкая,  со всех сторон на его клетку, куда оно же
его и выдернуло насильно из реального мира.  Его тюрьма превратилась неожиданно
в крепость,  и эта дрянь почему-то никак не могла в нее просочиться.  Остальные
оказались здесь же,  но только за пределами клетки: справа сжался в комок Петр,
слева Бол делал отчаянные попытки сгруппироваться, чтобы желе его не растащило,
за  ним  чуть  поодаль бессильно дергалась Рейчел.  Не  было в  бордовом океане
только Илли и Карригана — возможно, он успел  как-то защититься и защитить ее —
только на  это  Михаилу и  оставалось надеяться.  Остальных теперь спасать было
некому.  Кроме него,  Михаила,  Проводника.  А  он...  Он заключен,  не в силах
сделать ни одного движения, он пленник, опутанный своей тесной режущей клеткой,
как муха паутиной...    
        Паутиной!  Клетка — это паутина.  Только он не  муха,  а паук.  В своей
паутине!  Которой он  может  опутать все,  что  ему  заблагорассудится!  Михаил
растопырил руки.  Их почему-то было много.  И  ног тоже было много,  так что он
перестал отличать одно от другого.  Все правильно,  так и должно быть.  И сеть,
вот она,  его серебряная сеть рвется,  послушная,  под его мохнатыми лапами,  и
кусок ее уже летит на Бола,  окутывает и собирает воедино расплывающиеся части.
А этот обрывок для Петра.  Братец,  где ты,  куда тебя унесло? Ага, вон ты где.
Щас вернем.
        Шея растет,  вытягивается, голова достигает Петра, хватает его зубами и
тащит вниз. Вот так, сюда давай. Да что ж ты так сжался, не бойся, это я — твой
брат  Миша!  Значит,  так,  сеточка,  тебе  руководящая директива —  этих двоих
вынести за пределы красного живоглота и там отпустить! Теперь Рейчел...
        Бордовая масса давит со  всех сторон,  мнет лапы,  хочет сожрать.  Сети
мало...  Мало?  Да он же — генератор сети, ее производитель, сетевой магнат! Он
весь набит сетью!!! Вот она, вот, моя родимая, ткись, сама ткись, мне некогда!
        Желе что-то не на шутку разволновалось,  забурлило и вдруг распалось на
множество разновеликих кусков.  Каждый обратился в прозрачного бордового урода.
Михаил-паук оказался в окружении жаб,  циклопов, скорпионов, горгон и прочего в
том же  духе,  для чего в  человеческом языке просто не имелось названий,  хотя
пауки среди них тоже имелись и  в  большом количестве (а куда ж без них?).  Все
они  полезли на  Михаила,  он  оказался в  самом центре страшной кучи-малы.  Но
первоначального ужаса в  душе как не  было —  враг перестал быть неведомым,  он
находился теперь  перед  ним,  во  плоти  всего  своего  военного  потенциала и
оказался смутно знакомым, чем-то напоминающим порождения Кляксы.
        Вместо  того,   чтобы  испугаться  —   на  что  эта  скотина  наверняка
рассчитывала,  Михаил-паук вошел в боевой раж: он стал закидывать врагов сетями
с  ловкостью профессионального факира,  благо рук у  него теперь было много,  и
глаза умели глядеть сразу во все стороны.
        «Вот так,  правильно,  раздвигай, захватывай, жми, зажимай с того края,
окружай,  спрессовывай в  студень,  а  где у нас эта ведьма Рейчел?..  Не вижу.
Побежал искать.  А ты,  сеточка,  работай,  стискивай,  пошла!  А я по пути еще
материальчика подкину!»
        Сеть ткалась где-то  в  тылах с  неимоверной быстротой целыми одеялами,
тесня  бордового живоглота,  стягивая,  уминая  и  заключая его  постепенно под
узорчатый  мелкоячеистый  купол.  Михаил  побежал  вдоль  этого  купола,  ловко
перебирая своими восемью лапами по лодбиту — да, кстати, это был лодбит, потому
что он так хотел!  По пути ног у него стало опять две, и рук тоже — опять же по
его желанию.  Но больше всего он хотел сейчас найти эту стерву Рейчел,  а ее-то
как  раз  нигде  не  вырисовывалось.   Зато  в  проклюнувшемся  базовом  тумане
нарисовались Петр с  Болом:  оба они стояли впереди и  что-то делали с  сетевым
куполом — похоже, что безуспешно пытались его прорвать.
        Михаил  сначала  решил,   что   Петр  замыслил  какой-то   хитрый  план
уничтожения Бола и  пытается как раз сейчас его осуществить.  Но  тут он увидел
Рейчел. Там, под сетью, что-то висело в красной массе, неестественно скрученное
и какое-то не вполне целое,  но все еще напоминающее Рейчел,  и видно было, как
от  нее отделяются,  расплываясь во  все стороны,  мелкие частицы.  Процесс уже
пошел —  тварь расщепляла ее, приступив к перевариванию.
        Михаил как врос с разбегу по эту сторону сети.  Это была его сеть! Его!
Отодвинув двумя  руками в  разные стороны Петра  и  Бола,  он  ударил кулаком в
звено,  и оно послушно разошлось. Схватив за волосы то, что раньше было Рейчел,
он протащил ее наружу через звено — она прошла, как газовая шаль через игольное
ушко: лишние деформации вряд ли могли повредить тому, что от нее осталось. Взяв
это на руки,  он приказал своей сети:  «Сожмись насколько сможешь и затвердей!»
Потом,  прихватив  последним усилием  воли  Петра  и  Бола,  шагнул  обратно  в
реальность.
        Он  стоял  на  верхних ступенях лестницы,  залитой словно расплавленным
варом.  Черная масса доходила ему до щиколоток,  шипела и пузырилась, однако не
обжигала ног.  «Что,  хреново?  То-то. Будешь в следующий раз выбирать, на кого
кидаться. Впрочем, о следующих разах можешь забыть».
        На руках у  него лежала Рейчел —  с виду целая и довольно-таки тяжелая.
Но вряд ли живая.
        Двери впереди оказались, распахнуты, за ними открывался тронный зал — в
самом деле тронный,  ведь в  другом его конце стоял на постаменте золотой трон,
обтянутый малиновым бархатом.  Михаил собирался обернуться к  Петру с Бродягой,
но увиденное в зале мигом вышибло из него тревогу за попутчиков,  заставив даже
забыть об  адском поединке,  из  которого он вышел только что победителем.  Там
перед  троном  седой  мужчина в  коричневом с  золотом балахоне обнимал Илли  и
тянулся к  ее губам,  а она отклоняла голову все дальше назад,  крепко обхватив
его за шею. Наконец он влепился в ее губы.
        Михаил с горловым рыком:
        - Ах  ты!..  (дальше он  просто задохнулся),  —  сорвался с  места.  Но
события  в  зале  продолжали развиваться:  позади  старого  охальника  соткался
призраком ревнивого мужа  Владимир Карриган с  кинжалом в  руке.  И  ударил  им
сластолюбца  между  лопаток.  Тот  закричал,  выпустил  Илли  и  стал  медленно
оборачиваться назад,  оседая  уже  на  полобороте.  И  рухнул  мешком  к  ногам
Карригана и Илли. Она отступила на шаг, вытирая рот запястьем. И тоже упала.
        Владимир Карриган, сделав свое черное дело, перешагнул через коричневое
тело с торчащим в спине ножом и заботливо склонился к Илли.
        Вся  драма длилась секунды.  В  это  время Михаил бежал к  ним,  уронив
где-то  по  дороге Рейчел.  Он  опустился возле Илли вместе с  Карриганом.  Она
пребывала в  сознании:  глаза хоть и  были полузакрыты,  но взгляд их оставался
осмысленным,  ресницы подрагивали.  Она  глядела на  Карригана.  Губы  ее  тоже
вздрагивали, пытаясь что-то сказать ему.
        — Не надо, — уронил он. 
        Но она все-таки сказала:
        — Как ты... Мог?.. Зачем?.. — напряглась, пытаясь приподняться, но лишь
чуть  оторвала голову от  пола и  выговорила отрывисто:  —  Там...  Не  было...
Иглы...
        Михаил подложил руку  под  ее  упавшую голову.  В  это  время  Карриган
потянулся к ее кисти, повернул ее ладонью вверх и произнес удовлетворенно:
        — Ты взяла Стихию.
        Михаил перевел взгляд на ее ладонь, осторожно ; перевернул вторую кисть
и  так и  оставил ее в  своей — ее ладонь и пальцы были изрезаны и все в крови.
Она продолжала непонятный разговор с Карриганом:
        — Но почему?..
         —  Потому что для этого тебе было достаточно  слиться с ним в поцелуе,
а  мне —  убить его в этот самый прекрасный миг в его жизни.  Больше ему просто
незачем было жить. Хотя сам он вряд ли это понял...
        От двери стали доноситься шаги и голоса.  Михаил поглядел через плечо —
там Петр пытался привести в чувство Рейчел.  Значит,  она еще жива — иначе б не
старался.  Бол находился рядом с ними — на первый взгляд в полном составе. «Все
целы!» Повернувшись обратно к Карригану,  Михаил спросил у него мысленно: «А ты
часом не надеялся, что сегодня еще кое-кого убьют?»
        «Надеялся,  а как же?  Но не сомневался, что с этим ты справишься и без
меня».
        Илли вновь напряглась,  и  Михаил почувствовал,  что  она все силится и
никак не может пошевелить даже рукой.
        — Что со мной?..
        — Человеку не дано удержать две Стихии, — ответил Карриган. — Одну тебе
необходимо отдать... Мне. И немедленно. Иначе это будет стоить тебе жизни.
        — Но, если я умру, как же тогда... Стихии?..
        — Тогда нам придется стать посредниками между тобой и твоими ближайшими
родственниками.  Такое в истории уже бывало.  Выбор небогатый.  Отдать одну или
потерять обе — вместе с жизнью. — Он помолчал в ожидании ответа. Не дождавшись,
наклонился пониже: — Так ты согласна?..
        Она не отвечала. Михаил понял: еще мгновение — и он коснется ее губ.
        — Нет. — Рука ее в ладони Михаила шевельнулась. 
        — Ты, — сказала она.
        Карриган резко выпрямился,  взглянув в упор на Михаила. «Ну что ж... Ты
ведь  давно  мечтал  об   этом.   Считай,   что   тебе  фантастически  повезло.
Единственному из  всех ныне живущих».  Михаил невольно покосился на  труп:  «Не
единственному. Одному уже сегодня повезло...»
        «Единственному. Потому что ты останешься жить и будешь помнить».
        Михаил взглянул на Илли.  О том, чтобы поцеловать ее, он бросил мечтать
с той ночи,  когда прослушал последние земные новости.  Раньше — да, мечтал. Но
сделать это он предпочел бы не при Карригане и не в ритуальных целях.  И все же
придется.  Потому что  из  их  разговора определенно выходило,  что  это должно
спасти ей жизнь.
        —  Нет,  —  опять сказала она и чуть заметно усмехнулась.  — Не надо...
Меня целовать... Сними медальон... У меня с шеи...
        Выпустив ее  руку,  он  провел пальцами по ее шее под воротом,  нащупал
цепочку и  осторожно снял,  стараясь не уронить ей голову.  Медальон был совсем
темным, треугольным, с белой звездочкой посредине. Не вызывало сомнений, что он
очень старинный.
        — Положи его... Мне в руку... И накрой... Своей... Он выполнил и эту ее
просьбу.  Подозревая,  что волей обстоятельств совершает в своей жизни какой-то
немаловажный шаг, но даже близко не догадываясь о его значении.
        
        15. Решающие битвы
        Возвращение на крепостную стену отложилось в его сознании разрозненными
кусками, как некачественно смонтированная пленка.
        Илли  ожила.  Пришла  в  себя  и  Рейчел,  но  оказалась  в  совершенно
невменяемом состоянии —  сродни полной прострации,  все  время  порывалась уйти
куда-то в сторону,  и Петр ее постоянно придерживал.  К капсуле они перенеслись
каким-то  нетрадиционным способом,  словно бы  единым махом,  но  даже  это  не
пробудило в  Михаиле его былого природного любопытства —  добрались,  и  ладно.
Поблизости над сугробами вновь начали прорастать охранники, и, кажется, это он,
Михаил, спросил равнодушным голосом:
        — А с этими что теперь делать? 
        И, кажется, Карриган ему ответил:
        — Этим уже ничем не поможешь.
        На что Петр ответил, что очень даже поможешь. И пошел в их направлении.
Дальше был провал.  Следующее,  что Михаил осознал,  —  он уже сидит в капсуле,
стараясь ни за что не хвататься руками —  ладони горели нестерпимо,  с  пальцев
капала кровь.  Петр,  сидевший позади,  гладил по  голове безразличную ко всему
Рейчел,  и  руки его  тоже были в  крови,  а  на  коленях лежал РП,  что Михаил
зафиксировал в сознании чисто автоматически.
        Нежданно-негаданно он,  Михаил Летин —  беспутная в общем»-то личность,
вольный скиталец по  параллельным мирам  и  убежденный пацифист,  —  получил на
хранение   оружие   всегалактического   масштаба.    Зловещее,    убийственное,
разрушительное — он не в силах был подобрать слов,  способных передать в полной
мере  его  ощущения при  виде  кристалла.  Как  будто саму  его  душу  медленно
вспарывали  сверкающим мечом,  издревле  спавшим  в  своем  каменном  склепе  и
разбуженным ненадолго в  честь передачи.  Сам  ритуал передачи остался для него
мистической загадкой,  но  что-то  в  нем прогнулось,  словно шаткие деревянные
мостки под пятитонкой,  принимая на  себя груз неизмеримой силы,  заключенной в
переливчатый  хрустальный  плен.   Прогнулось,   но  не  сломалось!  Выдержало!
Панический ужас мешался в  душе с  неуместным детским восторгом —  так  ощущает
себя  ребенок,  которому дали  в  руки пространственный резак и  сказали:  «Это
теперь твое!»  Лишь по  пути к  кораблю он начал понемногу внутренне прорастать
из-под  могучей тени незримо сопровождающего его  теперь оккультного предмета и
постепенно пришел в себя настолько, чтобы спросить мысленно у Карригана:
        — Что это?..
        Тот ответил сразу, не усомнившись, о чем идет речь:
        —   Если  использовать  твою  терминологию  и   мою  идеологию  —   это
законсервированный вирус,  а  точнее,  вирусы,  заложенные в  программу  данной
Вселенной.
        Михаил не нашел ничего лучшего, как спросить:
        — Зачем?
        Карриган спокойно воспринял этот сакраментальный вопрос и ответил:
           — Возможно, что это одно из условий, как у вас в виртуальных игрищах
— хорошие хотят найти главную бомбу и обезвредить,  плохие,  наоборот, — найти,
чтобы все взорвать.   
        Михаил воистину начал оживать: взгляд на события с его профессиональной
колокольни представил в  их в  менее чужеродном и  более удобоваримом для  него
свете. Он даже дерзнул возразить Карригану:
         —  Тогда  логичней  предположить,  что  консервация  вирусов,  которые
невозможно уничтожить,  была  необходимым условием  при  создании программы.  —
Такой  расклад был  более  по  душе  Михаилу —  как-никак,  он  теперь  являлся
хранителем  этой  хоть  и  законсервированной,  но  по  сути  своей  все  равно
губительной штуки. Так же как и Илли.
        —  А  мы  с  тобой начинаем находить общий язык,  —  насмешливо заметил
Карриган вслух.  «Раз так,  то ты меня поймешь: на что бы ты там ни ставил — на
обезвредить или на взорвать,  —  даже не надейся!» — заявил мысленно Михаил.  А
вслух сменил тему:
        — Что это за тварь была там, в крепости? Что-то вроде охранника?
        Бол,  дремавший в кресле рядом,  неожиданно ожил, сместил свои запчасти
так,  что к Михаилу выплыл,  протолкавшись меж ингредиентами,  его рот, и подал
голос:
        — Оригинально ты ее скрутил! Я уж подумал, что это она тебя так на свой
лад перекроила...
        — Не она,  а он,  — поправил Карриган. — Демон-имитатор — такой же, как
донимал нас  в  Месиве.  Этот ланг еще до  великого исхода умудрился вытащить с
Темной Стороны маленького имитатора. Тот со страху прикинулся поначалу волком с
человечьей головой,  пообещал  лангу  бессмертие,  только  попросил взамен  его
кормить.  Желательно чем-нибудь  белковым и  непременно одушевленным.  Ланг  на
радостях принялся его  откармливать,  перевел на  харчи всех  зверей в  округе,
когда  не  осталось  даже  собак,   кошек  и  крыс,  принялся  за  людей.  Сам,
естественно, не справлялся, нашел себе помощников, они ему служили добытчиками,
со  временем сами шли  на  корм.  Продолжалось это столетиями,  со  временем их
деятельность приобрела  космические масштабы.  За  это  время  между  лангом  и
имитатором образовался своеобразный симбиоз.  Вот в общих чертах и вся история.
—  Карриган замолчал,  и  Михаил высказал вопрос,  свербевший в голове с самого
начала повествования:
        —  Значит,  это был ланг?  Но  он  же  ничем не  отличался от  обычного
человека!
        —  На первый взгляд.  Но только ланги,  в  отличие от людей,  никогда и
никому не  показывают свою спину.  Иногда —  если повезет —  ты  можешь увидеть
ланга сбоку,  но никогда — со спины,  даже во время сна.  Исключение составляют
только  мертвые  ланги.   —   Карриган  покосился  через   плечо   на   Михаила
проницательным глазом:  у того всплыла в памяти недавняя сцена в тронном зале —
он видел старика сбоку. Выходит, что ему повезло? 
        А что же Карриган, подошедший к нему со спины?..
        —  Я  ударил его в  спину,  — подтвердил Карриган.  — Признаю,  что это
подлый удар.  Но  кто-то  должен делать черную работу,  и  почему-то это всегда
достается мне.  Но  сейчас это меня не очень угнетает,  потому что видел я  при
этом его лицо,  причем — в строгий фас.  Ты можешь ходить вокруг ланга кругами,
как дочерняя планета, и все время будешь видеть только фасад.    
        За разговором они чуть не упустили момент,  когда капсула состыковалась
с кораблем:  стыковка на  орбите произошла неожиданно и почти незаметно.  к Они
только  что  вышли  из  верхних  слоев  атмосферы,  капсула  летела  ровно,  но
неожиданно дрогнула и  начала расширяться,  становясь постепенно вновь к  залом
управления.   Кресла  с   пассажирами  разъехались  на   прежние  места   перед
раздувающимся,  словно черный пузырь,  экраном.  Не  успел экран достичь  былых
размеров, как на нем сменилась картинка.
          Эти  мгновенные  прыжки  через  бог  его  знает  какие  бездны  очень
напоминали Михаилу смену иллюзорных пейзажей в его здешней каюте:  как в сказке
—  моргнул Иван-царевич,  а  вокруг вместо сада с райскими яблоками уже царские
палаты. Еще раз моргнул — кладбище с мертвецами. И так далее.
        Сейчас  перед  ними,  кстати  сказать,  и  появилось  в  некотором роде
кладбище:  корабль  вернулся  в  окрестности упокоища  напрасных  трудов  сотен
поколений лангов.  Впрочем,  если верить заявлению Карригана,  что любой труд в
этом мире напрасен,  кладбищем напрасных трудов являлась вся Вселенная. Словом,
они  опять  оказались у  обочины  заброшеной космической дороги,  на  этот  раз
гораздо ближе  к  кольцу.  Теперь  хорошо  была  видна  структура кольца —  оно
оказалось  слоистым  и  отдаленно  смахивало  своей  многослойностью на  кольцо
Сатурна.
        Неожиданно напомнила о себе Рейчел: поднялась со своего места и куда-то
пошла.
        —  Так!  —  сказал Карриган,  хлопнув себя по  коленям.  Рейчел тут  же
остановилась и уселась на пол, как собака по команде. А Карриган объявил:
        — Сейчас займемся ею, а заодно и еще одним нашим пассажиром.
        Петр вскинул недобрый взгляд:
        — Что ты с ней хочешь делать?
        — Лечить, мой мальчик! К сожалению, всего лишь лечить. Но для успешного
лечения  нам  необходима  консультация  специалиста.   —  С  этими  словами  он
развернулся  к  Михаилу.  Михаил,  конечно,  поднаторел  в  последнее  время  в
санитарии. Но на лавры специалиста все же не претендовал.
        —  В  вашей  пространственной сети  имеются реабилитационные службы для
душевнобольных людей? — спросил Карриган.
        У Михаила отлегло от сердца.
        —  Я  не знаком со всеми службами —  их в сети миллионы.  Но до такого,
по-моему, никто пока не додумался.
        — Потому что до них никому нет дела, — вставил Петр.
        —  Мы можем создать новую службу такого рода?  — Карриган сегодня точно
был в ударе.
        — Но для этого необходимо...
        — Имея все исходные.
        —  Надо найти в  сети специальную программу —   «Творец».  С ее помощью
можно создать практически что угодно.
        —  Хорошо,  с  этим  ясно.  Теперь о  следующем пациенте.  Как  достать
человека из сети?
        Михаил уже понял,  о ком идет речь,  и не стал вдаваться в детали — как
да что, а ответил лаконично:
        —  Я  смогу его  вызвать.  Только есть большая вероятность,  что он  не
явится  по  вызову.  Многие из  них  считают реальный мир  лишь  функциональным
придатком сети и просто не реагируют на сигнал.
        — Значит, нам придется поймать его непосредственно в сети.
           Поколебавшись мгновение —  Карригану,  конечно,  в  этом  мире  было
подвластно многое, — Михаил все-таки качнул отрицательно головой:
           — Если человек стал постоянным обитателем  сети,  то считай,  что он
там практически бог.  Всемогущий и  так далее.  Возможно,  тебе и удастся его с
найти. Но даже не мечтай его оттуда вытащить. Там даже ты вряд ли будешь стоить
больше, чем он.
           —  Думаю,  это не совсем так...  — Карриган откинул голову на спинку
кресла  и  задумался,  уставившись вверх.  Похоже,  что  средоточие его  мыслей
гнездилось примерно в  тех же областях,  что и  у  Михаила.  Потом край его рта
дрогнул, искривляясь в медленной усмешке:
        — Ты судишь по себе,  — сказал он.  — А ведь у вас существует еще такая
категория,  как «игрун».  Но  даже если ты и  прав,  то у  этого «бога» есть по
крайней мере одно слабое место — он смертный.  И он вернется,  если мне удастся
убедить его в том, что близится его смертный час в реальном мире.
        — А если не удастся? — заинтересовался Петр.
        —  Он  все  равно должен будет навестить свое  тело —  так,  на  всякий
случай, чтобы проверить.
        — Допустим,  он вернется,  — согласился Петр. — На минуту или на пять —
убедится, что с его телом все в порядке, и тут же уйдет обратно в сеть!
        Карриган,  прищурившись,  сцепил  на  коленях  руки  и  стал  похож  на
крестного отца всегалактической мафии,  заматеревшего в своей всесильности.  Он
проговорил так ласково, что крови стало холодно у Михаила в жилах:
        — А кто ему позволит уйти обратно?..
        —  Карриган!  —  вдруг произнесла Илли.  Все собрание,  за  исключением
Рейчел, обернулось к ней, как будто все они были Карриганами. 
        —  Ты  —  лжец!  —  заявила Илли.  Он  сначала молча глядел на  Илли  с
раздумчивым выражением: «Сожрать? Не сожрать?» — потом обронил спокойно:
        — Допустим. И что?
        — Я поняла, чего ты добиваешься. Теперь ты и этого хочешь убить?!
        — Кем бы я ни был,  я только помогаю тебе в осуществлении твоих планов.
Сейчас нам осталось сделать последний шаг.
        —  Я запрещаю тебе его трогать!  Ты немедленно вернешь нас на Землю!  И
там я уже сама разберусь, как с ним поступить!
        Только теперь Михаил окончательно поверил в то, что перед ним — Великая
императрица.  И  еще  у  него появилось ощущение,  что все они захвачены мощным
течением,  словно стали пленниками невидимой реки,  несущей свои воды по строго
определенному руслу.  А  та,  которую он  знал под  именем Илли,  делает сейчас
попытку выбраться из этого неумолимого течения, ухватившись за пролетающий мимо
хилый прибрежный кустик.
        Карриган хмыкнул —  его-то пребывание в этой реке вполне устраивало.  И
произнес с усмешкой:
        —  Давненько мне не закатывали сцен!  — Потом усмешка на его лице стала
еще шире,  и  он медленно подался вперед со словами:  —  А  вот и  мы!  Однако,
быстро! И на сей раз очень вовремя!
        Предметом общего внимания немедленно стал экран, куда Карриган глядел с
радостной улыбкой,  как  будто там нарисовался его именинный торт.  Разумеется,
никакими тортами в космосе и не пахло. Если бы там могло чем-нибудь пахнуть, то
сейчас  там  воняло  бы  большим количеством железа:  пока  капитан совещался с
командой,  а команда пререкалась со своим капитаном, доходя уже до откровенного
бунта, на экране, никем не замеченный, возник посторонний металлический объект.
Это   был    космический   корабль   внушительных  габаритов,   принадлежавший,
несомненно,  к  военному флоту.  И  появился он прямо на древней дороге лангов,
непосредственно в самом кольце.
        —  А  не  отвлечься ли  нам  на  время от  наших внутренних проблем для
проведения переговоров с  противником? — спросил Карриган предвкушающе, судя по
тону —  сам у  себя.  И ответил сам себе в утвердительном смысле:  — Дадим ему,
пожалуй,   последний  шанс!   —  Потом  закинул  ногу  на  ногу  и  произнес  в
пространство:
        — Итак,  чем обязан?  — Кажется,  он уже приступил к переговорам.  Хотя
конкретно этот корабль Михаил видел впервые,  но было ясно, что с его имперской
начинкой —  подразумевая известный катер и  его  команду —  им  уже приходилось
иметь дело.  И  корабль ответил на обращение —  в зале раздался смутно знакомый
голос, приказавший:
        — Сдавайтесь!
        Решительный тон,  вызвавший замирание в  груди у  Михаила —  так  можно
приказывать только с  позиции очевидной силы,  привел почему-то Карригана в еще
более прекрасное расположение духа.
        — Мне это определенно нравится!  — заявил он,  падая на спинку как бы в
состоянии «убили!». — Для усиления эффекта я бы на твоем месте еще добавил: «Вы
окружены!»
        Замечание  Карригана  было  воспринято  командиром корабля  как  личное
оскорбление,   потому  что  вместо  ответа  он  выстрелил.   Да  не  как-нибудь
предупредительно пальнул,  в целях демонстрации своего превосходства, а прямо и
бесхитростно — в упор, не тратя времени на лишние дебаты.
        По идее ни Михаил, ни кто другой из команды не должен был увидеть этого
выстрела по  причине скоропостижной гибели  в  самый  момент его  производства.
Однако они увидели не  только сам выстрел,  но и  многое другое,  не объяснимое
законами физики,  по  крайней мере —  известными человечеству на данный момент.
Соответственно этим законам смещение пространства в  пределах выстрела РП —  то
есть  резака пространственного —  считалось явлением неотразимым в  силу  самой
своей природы.  И  это неотразимое явление тем не  менее отразилось от  корабля
Карригана,   как   какой-нибудь  банальный  лазер,   и   полоснуло  по   своему
первоисточнику.  Последствия  собственного выстрела  оказались  для  вражеского
корабля летальными:  его переднюю часть разорвало надвое,  и через эту огромную
искрящую  пробоину  в  космос  вылетело  все,  что  имелось  незакрепленного  в
поврежденных  отсеках,   в  том  числе  и  немалое  количество  людей:   словно
грандиозная стальная рыба резко распахнула беззубую, аварийно мерцающую изнутри
пасть, и ее вырвало всем содержимым прямо на звезды.
        Михаил  был  не  в  силах  отвести взгляда от  первой наблюдаемой им  в
реальности космической катастрофы,  но  все  же  заметил  боковым зрением,  как
подался вперед Петр и резко отвернулась, подняв руку к лицу, Илли.
        — Идиот!..  — процедил Карриган,  чье именинное настроение погасло, как
факел, залитый ведром воды, стоило противнику произвести этот гибельный выстрел
практически по  себе  же.  —  Каким же   надо быть законченным кретином,  чтобы
стрелять по моему кораблю сейчас, зная, что в нем находится!!!   
        — Я не отдавал команды стрелять! — тот же самый голос раздался прямо за
их спинами и  прозвучал теперь куда отчетливей.  Михаил понял,  что собеседнику
Карригана повезло остаться в  живых —  к  где-то там,  в  нетронутых недрах его
корабля.  Сам  Михаил знал при этом совершенно точно,  что позади них находится
только Рейчел. Но все равно невольно обернулся. Как и все его товарищи.
          Рейчел  так  и  сидела на  полу,  покачиваясь отрешенно из  стороны в
сторону.  А  рядом с  ней стоял,  сложив на груди руки,  человек в черном.  Тот
самый,  что  убил  Седого  и  заточил в  клетку  Проводника.  Тот,  чей  голос,
доносившийся с чужого корабля, приказывал им только что сдаться.
        Карриган поднялся ему навстречу,  мгновенно оказался на ногах Петр, Бол
переместился всей кучей-малой в  стоячее положение.  Михаил тоже встал — вместе
со  всеми.  Он  вдруг  опять  ощутил  свое  состояние щепки,  влекомой  куда-то
разогнавшимся бурным потоком,  и  понял:  что он сейчас ни делай — стой,  сиди,
лежи, даже сядь он и качайся вместе с Рейчел, — он бессилен повлиять на течение
этого потока,  не может ни выбраться из него,  ни изменить хотя бы на миллиметр
свое теперешнее в нем положение.  Илли,  например,  осталась сидеть, а могла бы
вскочить, топать ногами и требовать возвращения на Землю, но это тоже ничего бы
не изменило, лишь продемонстрировало бы ее отношение к происходящему.
        Карриган собирался что-то сказать — сложившаяся мизансцена требовала от
него какой-то реплики, — да не успел.
        — Ты проиграл!  — прогремел гвардеец, театрально выбрасывая вперед руку
с вытянутым пальцем. Из пальца, словно из дула лазерника, полыхнул на мгновение
яркий зеленый луч и  уперся в  грудь Карригана.  В  результате воздействия луча
Карриган  оказался  замурованным по  самый  подбородок в  прозрачную изумрудную
глыбу,  очень похожую на  ледяную,  но,  может быть,  и  хрустальную.  В  таком
«обледенелом» состоянии он хоть и с трудом, но начал говорить:
        — Впечатляет!
        Михаил ожидал,  что он  попытается освободиться из глыбы.  Но что можно
было сделать в его теперешнем положении?. Только вещать, пользуясь тем, что ему
поленились  замуровать рот.  И  Карриган  заговорил  тоном  покорившегося своей
участи:
        —  Скажи,  а  почему ты  решил  соорудить из  меня  говорящую голову на
постаменте? Замуровал бы уж гуманно — всего, с головой...
        —  Окажись внутри этой ловушки твоя голова,  она могла бы постигнуть ее
секрет! — «Сокровище», свалившееся на их головы с погибшего корабля, продолжало
стоять на прежнем месте:  похоже,  гость не был полностью уверен,  что решающая
победа досталась ему  настолько минимальными усилиями,  и  продолжал ожидать от
врага каких-то ответных военных действий.
        —  Растешь!  —  похвалил его  Карриган,  наклоняя голову вправо-влево и
пробуя наклонить ее вперед,  но не вышло — мешал подбородок, упершийся в глыбу.
— А какие перемены произошли в мире с момента твоего возвращения! Смена власти,
раскол,  грядущая война —  все как встарь,  прямо любо-дорого!  Ты  потрудился,
прямо скажем,  на славу.  И даже сумел меня переубедить:  я теперь считаю,  что
грех  было  бы  пускать под  откос  такую перспективную Вселенную!  В  ней  уже
возрождается власть,  и, честное слово, я даже буду не против, если ты возьмешь
в свои руки бразды правления.    
        — Мне не нужна власть!
        —  Ну  что  ж,  не  буду  тебя  уговаривать.  Можешь с  чистой совестью
возвращаться к  своему  Великому уединению.  Ответь  только напоследок на  один
вопрос:  каким образом тебе удавалось вычислять каждый раз наше местоположение?
До  сих  пор  я  считал себя  единственным обладателем подобного дара  в  нашей
Вселенной.
        Гость не отвечал,  и Михаил понял: он не верит в бессилие врага и почти
его не слушает, считая, что тот завел разговор лишь с целью пробить брешь в его
внимании,  сосредоточенном не  на  словах,  а  на терпеливом ожидании ответного
удара.
        —  Да  ты сам не веришь в  собственную победу!  —  усмехнулся Карриган,
косясь вниз на свой «постамент». — Или ты считаешь эту страшную тайну достойной
великого забвения?
        Гость молчал.  «Надолго ли его еще хватит?  Ну,  не хочет отвечать, так
приступил бы уже, что ли, к каким-нибудь действиям!» — подумал Михаил. Ко всему
еще он опасался за брата:  какой бы он ни был сволочью,  а все же Петька — брат
родной и единственный,  и решительности ему не занимать. Петр пока оставался на
месте,  но  в  любую  секунду мог  выкинуть что-нибудь из  своего запредельного
арсенала, а Михаил еще слишком хорошо помнил, чем кончилось столкновение с этим
человеком для Сереги.
        — Не клеится что-то у нас разговор,  — вздохнул Карриган.  — Я и сам не
люблю  разговаривать  с  друзьями  с  позиции  силы.  Но  что  поделаешь,  если
обстоятельства вынуждают!
        Тут  его оппонента подстерег неожиданный сюрприз.  Предотвратить его он
не смог, хотя и приготовился вроде бы к любым каверзам со стороны замурованного
врага.  Прозрачная  глыба  мгновенно  сконцентрировалась обратно  в  луч,  а  в
следующий миг  уже  не  Карриган,  а  незваный  посетитель представлял из  себя
монумент в  зеленой глыбе,  он же — поучительный аттракцион «говорящая голова».
Причем перестановка пьедестала произошла настолько быстро,  что  Михаил сначала
увидел только ярко-зеленую вспышку и лишь потом воспроизвел для себя мысленно в
замедленном варианте весь процесс.
        Теперь слово было за новой «говорящей головой»:  должна же была она — в
смысле,  конечно, он — наконец высказаться. Но, даже будучи коварно замурован в
свою  же  глыбу,  гость  продолжал упрямо молчать —  вполне возможно,  что  ему
приморозило и язык. Поэтому заговорил опять же Карриган: 
        —  Я  же  тебя предупреждал,  что владею самым совершенным во Вселенной
оружием защиты — Абсолютным Зеркалом!  И все равно ты,  как говорят на Земле, в
который раз наступаешь на те же грабли! Даже зная секрет своей ловушки, ты вряд
ли сможешь от нее избавиться.  Дерзай, пока я буду занят — у тебя еще есть шанс
успеть до конца света.  Кстати,  я предполагал с самого начала,  что на девочке
пространственный маяк, — пожелай я этого, и мне ничего не стоило бы найти его в
ее одежде.
        Наконец-то гость не выдержал:  всякая молчанка имеет свой предел,  если
только это не природная  немота.     —  Ошибаешься!  —  заявил он.  —  Маяк был
внедрен в ее тело еще в младенчестве!   
        —  И  я могу иногда ошибаться.  В некоторых мелких деталях,  — признал,
виновато разводя руками,  Карриган.  —  Однако мы  с  тобой редко видимся и  по
обыкновению заболтались.  А ведь у меня сегодня к еще масса дел! Что ж, к делу!
Прошу прощения,  я  вынужден вас немного потеснить! — Он имел в виду  не только
своего собеседника,  но  и  Рейчел,  сидевшую с  ним  по  соседству,  полностью
игнорируя  происходящее,  не  обратив  даже  внимания  на  ледниковый  паралич,
сковавший внезапно  ее  нового  соседа.  Карриган махнул  им  небрежно рукой  —
дескать,  в  стороночку!  И  словно  невидимая ладонь  смела  этих  двоих,  как
шахматные фигуры с  центра доски  к  ее  краю.  На  их  месте  появилась хорошо
знакомая Михаилу шарообразная капсула с  тощим человеком внутри,  и рядом с ней
еще две — пустые и пригласительно распахнутые.
        — С девушкой придется повременить,  сначала займемся нашим сновидцем! —
Карриган направился к одной из пустых капсул.  Обернувшись к Михаилу, он указал
ему на вторую:  —  Прошу вас,  доктор!  Без вашей помощи пациенту может грозить
летальный исход!
        Михаил,  словно зачарованный,  направился к  капсуле.  Теперь он ощущал
необъяснимую связь со спящим человеком — примерно такое же чувство добавилось с
недавних пор  в  его  отношение к  Илли,  и  виной тому был  доверенный ему  на
хранение вселенский вирус.  Впрочем, эта капсула, как и предложенное Карриганом
дело,  и сами по себе представляли для него великое искушение,  которое не дано
понять  человеку,  не  познавшему  магии  абсолютного могущества  на  просторах
виртуального мира,  как здравомыслящему обывателю не дано понять наркомана. Это
сродни гипнотическому состояние слегка нарушил яростный протест,  донесшийся со
стороны замурованного гостя:
        —  Если ты  это  сделаешь,  если только посмеешь —  знай,  что  тебе не
избежать наказания!
        «И откуда только их обоих выпустили?  — подивился про себя Михаил. — Не
иначе как прямо из сериала «Гибель империи».  Мрачные какие-то ассоциации лезут
в голову — не к добру это...»
        Карриган,  уже  забравшийся в  капсулу,  размещаясь там в  спецкостюме,
ответил между делом:
        —  Только не  пугай меня,  по своей старой привычке,  геенной огненной!
Дорога туда, как издревле подметили люди, вымощена благими намерениями, а в них
меня еще никто не уличил!  — И закончил в медленно закрывающейся капсуле: — Мои
намерения годятся исключительно на дорогу в рай!
        В  голове у  Михаила,  уже  готового для  ухода  в  сеть,  лисьей тенью
прошмыгнуло сомнение:  «А ведь Илли тоже возражала против изъятия этого клиента
из  виртуальных грез...»  Погружаясь в  сеть,  он  шуганул лисью тень почти уже
виртуальной мысленной  метлой:  Илли  была  слишком  потрясена убийством ланга,
державшего ее  в  тот  момент в  своих объятиях.  Если бы  целью Карригана была
смерть Хранителя,  он с таким же успехом мог убить ее саму или Михаила.  Что же
касается ланга  —  его  смерть  стала  актом  справедливого возмездия,  хотя  и
жестоким по отношению к Илли.  Но это же был единственный способ забрать у него
то,  что Карриган нарек вселенским вирусом!     В  следующий миг Михаил сидел в
мягком кожа  ном  кресле.  Вокруг него  образовался личный кабинет с  мебелью и
стенами,  имитирующими дефицитный синий чилмарский дуб.  Новичок ощутил бы себя
здесь  истинным боссом,  несмотря на  то,  что  на  столе вместо эгнота желтела
какая-то  кнопка.  Михаил со  вздохом вдавил эту кнопку,  и  перед ним тотчас к
возникла  безукоризненная секретарша  —  миниатюрная барышня  в  костюме  цвета
бордо, затянутом  на талии «в рюмочку», черноволосая, с нечеловечески огромными
и блескучими голубыми глазами.
          — Добро пожаловать в пространственную сеть!  — прощебетала барышня. —
Будьте  так   любезны  назвать  ваш  личный  код  и   выразить  ваши  пожелания
относительно дальнейшего времяпровождения в сети.
        Михаил  опять  вздохнул —  если  хочешь  иметь  в  виртуалке нормальных
девушек,  учись сам  их  себе создавать.  Он  протянул руку над  столом.  Рука,
мгновенно удлинившись,  приняла форму осьминожьего щупальца,  обвила барышню за
талию, подняла ее и аккуратно опустила на стол.
        —   Предупреждаю,   что   насилие  над   информационной  системой-гидом
исключено!  —  сообщила она,  полулежа перед ним  на  столе.  —  Рекомендую вам
уровень одиннадцать — сто двадцать пять, третью ступень, сектор «зет»!
        —  Извини,  детка,  — сказал Михаил,  нажимая большим пальцем свободной
руки ей на правый глаз. — Ты мне безусловно нужна, но совсем в другом качестве.
        Последних его  слов барышня уже  не  слышала,  поскольку рассыпалась по
столу горой маленьких серебристо-белых кубиков,  каждый из  которых состоял,  в
свою очередь,  из множества мелких кубиков-сот,  начиненных информацией. Михаил
подался  назад,   обернувшись  объемистой  торбой  с  двумя  широкими  плоскими
отростками  —  в  прошлом  верхними  конечностями  —  охватил  этими  лопастями
столешницу и сгреб всю гору кубиков себе в нутро.  Закрылся,  встряхнулся, сыто
рыгнул и  огляделся,  вырастив себе четыре глаза на длинных стеблях:  некоторые
кубики могли упасть и закатиться куда-нибудь под мебель.  И в этот момент перед
столом, словно бдительный офисный охранник, явившийся мстить боссу за поругание
и расчленение юной секретарши, вырос Карриган. В руке он держал кубик.
        — М-м-да...  — только и сказал он, обозрев критически Михаила, и бросил
ему кубик.  Михаил мог бы подхватить кубик,  подняв правую лопасть,  но не стал
этого делать.  Кубик попал ему в  плечо,  где за  мгновение до того образовался
зубастый рот, поймал зубами кубик, схавал его, заглотил и тут же зарубцевался.
        —  Я  так  понимаю,  что  общей  информацией мы  теперь располагаем,  —
констатировал Карриган. — Самое время приступить к основной задаче.
        —  Приступим,  —  согласился  Михаил,  перемещаясь в  следующий  миг  в
пространство  сети.   Их   «кабинеты»  выглядели  отсюда   как   три   огромных
металлических куба-контейнера,  висящих в пустоте,  слабо подсвеченной далекими
звездами   служб-мегаполисов  и   огоньками,   рассыпанными  во   множестве  по
поверхности самих  контейнеров.  Карриган был  уже  тут  как  тут,  они  вместе
подлетели к  рифленой передней стенке среднего куба и беспрепятственно проникли
сквозь нее в прихожую пустующего офиса.
         Пока только в  прихожую.     Михаил,  а с ним и Карриган,  оказались в
комнате  с  каменными  стенами  перед  дубовыми  (на  вид)   дверями  кабинета,
запертыми на  здоровенный —  дубовый же засов во всю дверь.  По сторонам горели
факелы,  а  навстречу им  шагнула охрана из  трех  полуголых витязей в  рогатых
шлемах и с кривыми ос саблями в руках. Атмосфера прихожей и выбор охраны многое
говорили о  склонностях человека,  с  которым им предстояло в ближайшем будущем
иметь дело.                         
        Охранник,  стоявший в центре,  сделал еще шаг вперед, держа саблю перед
собой, как на параде, и пророкотал:
        —Нельзя!!!
        —  Зя!  — Зя!  — Зя!  — Зя!  — гулко отозвались со всех сторон каменные
стены и угрожающе задрожали. Михаил обернулся к Карригану:
        — Займись пока охраной,  а я...  — Он запнулся на полуслове: оказалось,
что вместо Карригана рядом уже стоит персонаж какой-то  из  древних мифологий с
неимоверным количеством мускулистых рук, торчащих у него по всему телу, так что
и тела-то как такового не было — одни руки со всех сторон,  снабженные саблями,
что немаловажно,  да держащая их пара ног.  Ну и голова,  что тоже немаловажно,
где-то там среди рук проглядывала,  наподобие ежика в лесной чащобе. Охранники,
увидав  перед  собою  столь  очевидного злоумышленника,  заблестели глазами  и,
взявшись покрепче за свои сабли,  стали подкрадываться к  нему с  хищным видом,
заходя с трех сторон, как волки на ягненка.
        — Действуй!  — донеслось до Михаила сквозь лес рук,  ловко помахивающих
саблями, как-то умудряясь не ударять и даже не позванивать ими друг о Друга.
        —  Ага,  —  отозвался Михаил,  плавясь в  неизвестную науке  жидкость и
растекаясь по щелям между каменных плит пола.  Пока он тек,  над ним зазвенело,
засверкало,  засвистело,  заухало и  затопало —  охрана приступила к  пересчету
конечностей рукастого налетчика.  Михаил тем  временем достиг двери и  приник к
ней своим разжиженным естеством,  обтек,  прощупывая каждый стык,  ища со  всех
сторон и  между бревен хотя бы  крохотную лазейку.  Поначалу старания его  были
напрасны —  аляповатая с  виду дверь оказалась подогнанной на удивление плотно.
Но и Михаил был не просто жидкостью,  а жидкостью потрясающе текучей,  при этом
целенаправленно въедливой.  Вскоре  он  нашел  в  районе  притолоки  извилистый
микронный коридорчик: была бы, как говорится, дырочка, а уж просочиться в нее —
дело техники.
        Пока у порога закипала жестокая сеча,  Михаил протек через обнаруженный
дефект дверной конструкции внутрь кабинета.  От  его  собственного,  только что
покинутого кабинета этот отличался не только цветом (дефицитный синий дуб здесь
заменяла еще более дефицитная красная парголь). Здесь также имелась секретарша,
но это была Секретарша!  Едва ее увидев,  Михаил понял,  что с проникновением в
чужую  штаб-квартиру  проблема  получения сведений  о  ее  владельце далеко  не
решена.  Во-первых,  сидела леди прямо на  столе.  Во-вторых,  она была,  мягко
говоря,  не одета,  за исключением узенькой золотой цепочки,  поблескивавшей на
шее.  И,  наконец, в-третьих, не успел Михаил пролиться на пол и сформироваться
во что-то более или менее фигуристое, как она уже тянула к нему соблазнительные
руки,  издавая при этом приоткрытыми губами волнующий призывный звук, не вполне
членораздельный и от этого еще более страстный.
         Кто другой мог бы прийти в  заблуждение относительно ее намерений,  но
только не  Михаил:  завлекательная дева являлась не  чем  иным,  как  элементом
охранной  системы,  гораздо  более  опасным,  чем   стражники,  занятые  сейчас
Карриганом у входа.  Скорее всего она представляла собой парализующую ловушку —
так называемого «заглота»,  способного не только обездвижить свою жертву,  но и
высосать из нее всю информацию, с неизбежными разрушительными последствиями для
личностной  памяти  жертвы  и  даже  для  самой  личности,  если  некому  будет
освободить ее  вовремя  от  «заглота».  Пока  Михаил  разглядывал красу-девицу,
уделяя особо пристальное внимание ее небесно-голубым глазам, а также всем более
или менее выступающим частям тела,  она спрыгнула со  стола и  шагнула к  нему,
по-прежнему простирая вперед руки. «Эге, да мы еще и мобильны!»
        — Иди ко мне! — велела она. «Так мы еще и говорить умеем!»
        —  Щас  иду!  —  сказал он,  делая шаг  вправо,  —  там  в  углу стояла
декоративная ваза с  каким-то  веником,  и  это  было как  нельзя более кстати:
меньше всего ему  хотелось рисковать своим психическим здоровьем,  прикасаясь к
девушке голыми руками.  С другой стороны, сия подозрительная икебана могла быть
дополнительной пассивной ловушкой.  Михаил  для  проверки  выстрелил в  нее  из
ладони  кубиком с  информацией —  ничего  более  подходящего у  него  не  было,
приходилось  жертвовать  информационным  фондом.   Кубик,   звякнув   о   вазу,
благополучно приземлился на  пол.  Прежде,  чем  он  коснулся пола,  Михаил уже
держал вазу в руке.  Собственно,  то, что он держал, перестало быть вазой в тот
самый момент,  как он к  ней прикоснулся:  бесполезный сосуд в  руке у  Михаила
превратился в  предмет первой  необходимости при  конфликтных ситуациях,  иными
словами — в симпатичную дубинку.  Тем временем голая девица, вместо того, чтобы
стоять на  месте в  ожидании кавалера,  медленно к  нему приближалась.  Налитые
груди  безупречной формы соблазнительно покачивались,  глаза красавицы лучились
таким откровенным вожделением,  словно ее  проморили здесь целый год взаперти и
воздержании от плотских утех и довели бедную затворницу до того, что теперь она
готова была изнасиловать первого же грабителя, проникшего в ее узилище, окажись
он даже аморфной жидкостью.
        — Какие милые глазки!  — проговорил Михаил,  пятясь от нее вдоль стены,
как  шокированный  девственник,   и   вскидывая  руку  с   дубинкой  почти  что
охранительным жестом — мол,  изыди,  сатана!  — Начнем,  пожалуй,  с левого!  —
сказал он,  и дубинка молниеносно удлинилась,  ударив соблазнительницу в широко
распахнутый  левый  глаз.   От  удара  ее  голова  мотнулась  назад  и  тут  же
выровнялась, словно боксерская груша на гуттаперчевом держателе.
        — Не бойся,  глупенький,  — проворковала она грудным голосом,  что твоя
влюбленная голубка,  продолжая наступать на Михаила, не забывая при этом тянуть
к  нему жадные руки.  «Левый не катит,  попробуем правый!» Дубинка метнулась ко
второму глазу не менее метко,  чем к  первому,  —  к  сожалению,  с аналогичным
результатом. «Так, глаза отпадают, идем дальше».
           — Тебе будет хорошо,  так сладко,  как никогда в  жизни, — бормотала
красавица,  трясясь,  как в  лихорадке,  преследуя его по пятам и совершенно не
реагируя на  град  ударов,  поражавших по  очереди самые   болезненные части ее
тела.  «Могу себе представить!»  —  подумал Михаил,  тем более что обозначилась
реальная перспектива ощутить сладость ее  объятий:  они   совершали уже  второй
круг по  кабинету,  и  движения ее все ускорялись,  а  он все еще —  как бы это
поделикатней выразиться?..  — не «нащупал» ее слабого места. Ее глаза впились в
него,  не мигая — казалось, что они действуют уже на расстоянии, гипнотизируют,
лишая подвижности и  ощутимо тормозя мышление.  «Не  худо  бы  покопаться в  ее
программе... Потом... Сейчас главное — не допустить прямого контакта». С трудом
удерживая логическую нить,  он  деформировал,  как бы расплавил внутри себя все
кубики,  исторг их  на  поверхность и  разлил по себе наподобие защитного слоя.
Закончил он  это  как  нельзя вовремя:  секретарша уже  держала его  за  плечи,
обнимала,  окутывала его  собою,  вбирала в  себя,  заглатывая всем телом,  как
голодная амеба.  Глаза  ее  продолжали светиться прямо  перед  ним,  слившись в
продолговатый  расплывчатый  омут,   высасывающий  из   Михаила   остатки   его
независимой личности.  Ужом прошуршала по краю ускользающего сознания последняя
мысль:  «Может, все дело в цепочке?..» Уж напоследок решительно ударил хвостом:
«Давай!»  Сохранившейся еще  толикой  воли  он  заставил себя  податься вперед,
опустил подбородок к ее шее, схватил зубами цепочку и дернул...
        Принудительные объятия,  почти  уже  подарившие сопротивляющейся своему
счастью жертве блаженство полного забвения, резко разжались, вместе с ними ушло
оцепенение,  а  к  замороченным мозгам тут  же  вернулась ясность.  Как таковой
красавицы в  кабинете уже не  было —  она соскользнула к  ногам Михаила длинной
радужной лентой.  Конец ленты оказался зажат у  него в  зубах,  но  на радостях
челюсть облегченно отвисла,  и он его выронил. Не подвела его все-таки старушка
интуиция,  значительно обострившаяся за  последние,  богатые приключениями дни!
Правда,  защитный информационный слой,  спасший  его  от  мгновенного паралича,
оказался полностью слит. Да ведь не куда-нибудь слит, а на эту самую ленту, а с
ней мы сейчас разберемся по-свойски!
        В груди у Михаила образовалась узкая щель,  вроде как в почтовом ящике.
Правая рука,  обратившись длинным шланговидный манипулятором,  подхватила конец
ленты,  запихнула его в  щель,  и  лента,  извиваясь,  змеей втянулась в  недра
почтового ящика,  то есть,  само собой — в Михаила.  «Вот так вот! — подумал он
самодовольно.  —  Сожри сам,  или тебя сожрут — первый закон эволюции,  он же —
основной принцип деятельности информационных взломщиков — подлинных венцов этой
эволюции, распустившихся махровым цветом на просторах виртуального мира!»
        Михаил подошел к  столу —  в  его центре беззащитно зеленела квадратная
кнопочка.  Присев на край стола,  Михаил протянул к кнопке свой манипулятор, по
пути   преобразовавшийся  обратно  в   руку.   Первый  этап  —   насильственное
проникновение,  оказавшийся  более  сложным,  чем  представлялось вначале,  был
благополучно  завершен.   Теперь  начинался  второй,   самый  легкий  —  снятие
информации о  клиенте,  после чего предстояла настоящая работа —  его  поиск и,
наконец,  обработка —  самый сложный этап,  если,  конечно,  клиент не пожелает
вернуться в  покинутое тело  добровольно,  на  что  еще  в  принципе оставалась
надежда.  В противном же случае для того,  чтобы обеспечить контакт с объектом,
подразумевающий определенное взаимопонимание, придется производить изменения на
той службе,  где они все,  даст бог, будут к тому времени находиться. «Короче —
за работу!»
        
        16. ПОСЛЕДНИЙ АРГУМЕНТ
        Багровое солнце  зловеще растекается по  горизонту,  как  дырявый бычий
пузырь,  и сталь визжит в руках,  алая от его лучей, а еще больше — от пущенной
крови.  Ржавый ветер пьян от крови,  и  прах под ногами превратился в  кровавую
кашу,  а  пурпурное небо походит на  бездонные ворота в  лучший мир  —  ворота,
истекающие кровью тех,  кто сегодня туда уже отправился. А вот и еще! И еще! Вы
не защитники,  вы свора псов — воющая свора, и ваш прекрасный белый город будет
сегодня взят,  он  тоже станет красным,  потому что захлебнется в  крови!  Он и
сейчас уже красный,  весь забрызганный пролитой нами кровью,  как и все вы, как
ваша земля и ваше небо!!!
        — Эк ты, брат, размахался!
        — Что?..
        Зигфрид оглянулся через плечо — там,  за спиной,  где должен был биться
Афтандил,  никого не было: ни Афтандила, ни осадившей его вражьей стаи, ни горы
убитых ими врагов.  Там было просто поле —  ровное и  пустое,  если не  считать
разбросанных по нему нетесаных булыжников.  И красное. Поглядел вперед — что за
наваждение?   Ни  города,  ни  поредевшей  когорты  его  защитников  больше  не
существовало: впереди расстилалось все то же каменистое поле с одиноко торчащим
поблизости корявым кустом.  Зигфрид опустил меч  и  огляделся еще  раз.  Боевой
запал  как-то  резко  схлынул,  под  ребрами тоскливо екнуло что-то,  давно  им
забытое, очень похожее на человеческое сердце.
        — Кто это сказал?!
        — Да я, я это сказал!
        Из-за его левого плеча выступила и  остановилась рядом фигура в черном.
Краем глаза Зигфрид уловил колыхание плаща за его спиной,  но, только полностью
обернувшись на неожиданного собеседника,  понял — то, что он принял поначалу за
плащ, было на самом деле сложенными за его спиной огромными черными крыльями.
        — Сердечко уже не то,  чтобы города брать! Пришло и тебе время отворять
ворота в лучший мир. Вот и узнаешь кстати — такой ли уж он лучший?
        — Это ложь! Я бессмертен!
        Резко развернувшись,  Зигфрид полоснул черного мечом поперек тела.  Меч
прошел насквозь, словно рядом с ним стоял призрак. И этот черный призрак смерти
продолжил, как будто не заметив нанесенного ему удара:
        —  Полно!  А как же твое бедное тело?  Или ты про него совсем забыл?  А
ведь ему доверена в  реальном мире великая миссия!  И теперь,  когда ты умрешь,
эта миссия грозит остаться незавершенной!
        — Откуда ты знаешь?..
        —  Те,  кто  стоят у  Врат  забвения,  знают все.  Это   ли  не  лучшее
доказательство того,  что тело Хранителя сейчас умирает,  не  успев передать по
наследству великий дар?  Кто может предсказать,  какими последствиями обернется
это для твоего истинного к мира?
        Зигфрид  засмеялся.   Что  может  быть  общего  между  ним,   Зигфридом
Завоевателем,  и  тем болезненным червяком,  прикованным к виртуальной капсуле,
которого он сбросил навсегда,  как потертые доспехи,  в том унылом однообразном
мире, где этот  червяк влачил когда-то свое бессмысленное существование?
        — Умирает?  Что ж, пусть так! Что мне до этого жалкого тела и до вашего
скучного мира?  Он выполнил свою миссию, создав настоящий, высший мир! Этот мир
независим, он бессмертен, как и мы в нем!
        —  Ты  ошибаешься.  Твой  виртуальный мир  —  лишь производная от  мира
реального,  в котором ты родился и где можешь умереть с минуты на минуту. Как и
твой Зигфрид,  потому что он также лишь производная от Виталия Калиострова и  с
его смертью обречен исчезнуть!
        Зигфрид почувствовал раздражение.  Кто может угрожать ему, познавшему и
испившему до конца вкус славы и победы,  ощутившему всей своей сутью,  какой из
миров  более  подлинный?  Он-то  знает,  что  неподвластен смерти!  Пускай  она
забирает свою дань —  давно заброшенную им пустую оболочку Виталия Калиострова!
Никто и ничто не в силах заставить его вновь в нее облачиться!
        — Кто бы ты ни был,  но ты пришел не по назначению! Ты ошибся, и сейчас
я  тебе это  докажу!  Я—не производная от  Калиострова,  потому что я  и  здесь
остаюсь Хранителем Стихии, способной разрушить ваш проклятый мир!
        Он отбросил меч.  Здесь все было проще,  не требовало таких неимоверных
мук  и  усилий,  как  в  том,  несовершенном  мире:  стоило  лишь  захотеть,  и
могущественный кристалл —  древняя угроза и  вечный ужас  постылого мира —  уже
мерцал,  покорный,  в  его в  руках.  Здесь,  в лучшем из миров,  кристалл даже
бессилен оказался причинить ему боль!  Как просто оказалось решение — покончить
с ним раз и навсегда! Почему он раньше не догадался этого сделать?
        Он  поднял кристалл над  головой,  держа его двумя руками,  намереваясь
разбить о ближайший же камень.  Черная тень собеседника метнулась,  загораживая
свет огромными крыльями,  вцепилась,  удерживая, в запястья. Зигфрид захохотал.
Кто смеет противостоять Хранителю,  принявшему решение уничтожить наложенное на
него проклятое бремя?  Сама Великая Стихия, стремящаяся испокон веков вырваться
на свободу,  была за него: он чувствовал, как она придавала держащим ее рукам —
его рукам!  — всесокрушающую мощь!  Словно меч,  он опустил кристалл на черного
призрака.  Подобно  мечу,  кристалл  вспорол  крылатое тело,  отрубив  от  него
изрядный кусок,  потом  ударился о  лежащий позади  камень и  разбился,  словно
взорвался —  как будто его разорвало изнутри на  миллиарды крошечных сверкающих
частиц, таких ярких, что окружающий виртуальный мир померк в их свете до полной
черноты.  Померк,  чтобы больше уже не вспыхнуть. Абсолютный мрак поглотил его,
лишь  острые  осколки  кристалла  мерцали,  разлетаясь,  в  воцарившейся  тьме,
наподобие юных звезд в только что взорвавшейся новой Вселенной.
        Невольным  свидетелем  этого   катаклизма  был   и   :   Михаил  Летин,
присутствовавший  при  беседе  Карригана  с  Зигфридом-Калиостровым  под  видом
корявого куста.  Теперь,  пользуясь наступившим полным  затемнением,  он  вновь
преобразился в человека,  вернее — думал,  что преобразился. Себя он не  видел,
хотя принципиального значения это уже не имело:  с  внезапным наступлением ночи
он ощутил себя потерянной душой, плавающей во тьме и не представляющей, в какой
стороне ей теперь себя искать.
        Михаилу было  ясно,  что  дело  не  в  аварии  отдельной службы —  хотя
служба-то вырубилась, это факт.
        Но   при  обычном  аварийном  отключении  их   просто  выбросило  бы  в
пространство сети.  Сейчас же впечатление складывалось такое,  будто вырубилась
вся сеть — ее попросту больше не было. Окажись Михаил в подобной ситуации один,
он  сразу бросился бы  на  поиски собственного реального тела.  Но где-то рядом
находился Карриган,  да еще не совсем целый,  а вроде как расчлененный. Так что
Михаилу предстояло первым делом отыскать Карригана для  оказания ему  посильной
помощи — если это еще возможно.
        Михаил огляделся по  сторонам.  Он  висел один  среди пустоты и  мрака,
словно  и  впрямь попал  в  открытый только что  космос,  и  ничего похожего на
Владимира Карригана,  на  какую-то  часть Владимира Карригана или  хотя  бы  на
кровожадного фанатика —  его  собеседника в  ближнем  космосе  не  наблюдалось.
Михаил,  разумеется,  не забыл,  чье именно извлечение из виртуальности было их
первоначальной задачей, тем не менее этого сдвинутого Зигфрида он больше искать
не  собирался.  На  корабле  и  без  того  хватает психов:два  Хранителя,  один
винегрет,  пара убийц-маньяков,  один полубог,  сегодня добавился еще один —  в
глыбе льда —  чтобы вытаскивать туда из сети еще и завоевателя с манией величия
— для полного комплекта! Тем более что и сам Зигфрид, насколько Михаил понял из
подслушанного  разговора,   не  горел  желанием  осчастливить  своим  прибытием
покинутого  им  в  капсуле  на  полном  жизнеобеспечении фактического  родителя
Калиострова.
        Тут Михаил обратил внимание на  один из осколков-звездочек,  не похожий
на другие:  в то время, как остальные были ярко-белыми, этот единственный горел
мутным темно-красным светом и  летел,  зловеще подмигивая,  прямо  на  Михаила.
Михаил слегка посторонился с  его  пути,  как  вдруг  осколок,  уже  минуя его,
буркнул тихо, словно бы через плечо:
        — Давай за мной!..
        Стало быть,  красный осколок был Карриганом,  что Михаил заподозрил еще
при его многозначительном подмигивании, а теперь опознал по голосу. Обратившись
такой же звездочкой, но только зеленой, Михаил пристроился в хвост красной. Уже
по пути он заметил, что за ними увязалась, отделившись от звездного салюта, еще
какая-то  желтая козявка —  никак мятежный Зигфрид подмазался?  Грядет все-таки
пополнение в команде психов!  Ладно уж, не прогонять же теперь. И они понеслись
в  кромешном  мраке  маленьким  летучим  светофорчиком,   с  каждым  мигом  все
ускоряющим свой полет.
        Карриган стремился вперед уверенно,  никуда не сворачивая — похоже, что
он знал путь домой,  то есть в свою «золотую рыбку». Возможно, она подавала ему
какой-то сигнал в мертвом океане, в который обратилась пространственная сеть, —
зная возможности «рыбки»,  Михаил бы этому не удивился.  Впрочем, раз всемирная
сеть была каким-то  образом полностью выключена,  то  и  ее пространство должно
было обратиться попросту в  ничто.  Но,  стоило Михаилу задуматься,  что же это
тогда за  мрак,  в   котором они со  страшной скоростью несутся,  как на память
сразу пришли черные воды реки мертвых,  и  он  предпочел больше на  эту тему не
размышлять —  по крайней мере до тех пор,  пока не воссоединится с родным телом
и не убедится,  что оно,  любимое,  в с полном порядке. И все же, как Михаил ни
ждал  этого момента, возвращение «в себя» оказалось неожиданным.
        По-прежнему  не   видя  вокруг  ни  зги,   кроме  путеводного  красного
огонька-Карригана, он внезапно потерял из виду и его — Карриган словно погас, —
и тут же Михаил влетел,  как светлячок в трясину,  во что-то плотное,  теплое и
дышащее,  сковавшее его отвратительным тяжким пленом,  заметался было,  пытаясь
вырваться из этого на волю, как вдруг его озарило, где он находится.
        «Ну  и  дожил!»  —  подумал Михаил,  давая  капсуле команду открыться и
начиная освобождаться от  костюма.  К  постоянной боли в  изрезанных ладонях он
успел притерпеться еще до  погружения в  сеть,  а  теперь даже ей обрадовался —
страдаем, стало быть, живем! «Кому из знакомых рассказать — обхохочутся, позору
не оберешься!  Виртуальный бог, краса и гордость, говоря без ложной скромности,
земного хакерства, пугается до смерти, вернувшись из сети в собственное тело! И
поди им объясни,  что вернулся ты вовсе не из сети,  а  черт его знает из чего,
чуть ли не с того света!»
        Рассупонившись,  Михаил первым делом огляделся —  не  случилось ли  тут
чего нового за его отсутствие. И сразу понял, что да — случилось.
        Во-первых,  незваный визитер успел уже  освободиться от  глыбы и  стоял
теперь возле капсулы Карригана, мечтая, видимо, еще как-нибудь его обездвижить.
«Мартышкин труд!»  —  усмехнулся про себя Михаил.  Во-вторых,  в зале появилось
новое лицо —  крупный высокий парень в  серой одежде,  весь встрепанный и вроде
как немного не в  себе.  В одной руке парень держал бутылку,  в другой — полную
тарелку.  Не иначе как это был второй беглец,  телепортировавший с  погибающего
корабля прямо из-за обеденного стола,  подхватив с собой все, что оказалось под
руками,  и не успевший еще прийти в себя от радости, что спасся. Кстати говоря,
самого корабля на экране больше не было. Последнее кольцо древней дороги теперь
вращалось —  внешний и внутренний слои кольца двигались против часовой стрелки,
а  слой  между  ними  —  по  часовой.  Все  говорило о  том,  что  дорога вдруг
заработала.  Возможно, что она перенесла поврежденный корабль, находившийся как
раз в центре кольца,  к самому своему началу, то есть куда-то в систему лангов.
Да  и  наконец,  в-третьих —  нигде не  было  видно Бола Бродяги.  Илли и  Петр
вставали из  своих кресел,  Рейчел опять бродила по залу,  а  Бол из этого зала
бесследно исчез. Маловероятно, чтобы он в такой ответственный момент скрылся по
нужде,  хотя, конечно, все может быть: организму ведь не прикажешь, тем более —
такому неординарному организму.
        Ближайшая  капсула,  где  располагался  Зигфрид-Калиостров,  была  пока
закрыта,  но  Михаила это  не  особо  обеспокоило:  где  уж  тут  разбираться с
Калиостровым,   когда  своих  проблем  не  оберешься.   Капсула  Карригана  уже
открылась,  но выбираться из нее  он почему-то не спешил. Михаил вдруг вспомнил
—   Карригана же расчленили там,  в виртуалке!  Зигфрид  и расчленил,  повредил
неизвестным оружием его личностную составляющую,  вроде как Рейчел в имитаторе,
и бес его знает, как это могло сказаться на его здоровье!
        Выпрыгнув из  капсулы так резко,  что она закачалась,  словно покинутая
лодка у причала, Михаил  кинулся к Карригану. Ох ты ж, мать честная!..    
        Карриган уже очнулся и  лежал,  не  шевелясь,  а  его капсула оказалась
залита кровью, сочащейся сквозь всю верхнюю часть застегнутого на нем под горло
костюма.  Оппонент, недавно вылезший из глыбы, стоял над ним молча, не делая ни
малейшей попытки помочь — злорадствовал, наверное. Обозвав его мысленно разными
непечатными словами — вслух сейчас недосуг было связываться, — Михаил дотянулся
до  Карригана и  первым делом стал расстегивать на  нем  костюм.  Под  костюмом
оказалось такое,  что  он  тут  же  бросил это дело и  даже чуть-чуть застегнул
обратно  —  в  застегнутом виде  это  по  крайней мере  сохраняло еще  какую-то
человеческую форму.
        — Похоже, доктор, что я безнадежен? — произнес Карриган хрипло, но, как
это ни  странно,  довольно ровно.  Каким-то антинаучным феноменом было само то,
что он живет,  имея вместо грудной клетки мясное рагу.  Но то,  что при этом он
дышит,  смотрит  с  несомненным признаком разума  в  глазах,  говорит,  да  еще
пытается  хохмить,  подрывало  сами  основы  медицины  как  науки  об  условиях
функционирования человеческого организма.  Сам Михаил задышал лишь тогда, когда
взгляд Карригана отпустил его, переместившись на неподвижного гостя.
        —  Догадался все-таки,  как выбраться из отражения собственной ловушки?
Не  блокируйся так усиленно,  не ровен час задымишься.  И  твой коронный вопрос
загорится транспарантом у  тебя на  лбу.  Спрашивай,  чего уж  там!  Не упускай
реальную возможность наконец-то с ним покончить!
        — Зачем?..
        —  Растешь!..  Но  вообще-то  подобная краткость не  к  лицу  истинному
философу.  Тем  не  менее  наметился явный прогресс.  Хотя  я  ожидал большего.
Рассчитывал, признаться, что ты сам найдешь ответ еще в процессе. Ведь твой дар
—  постижение сути?  И,  вернувшись,  ты  должен  был  ощутить сразу,  что  мир
утрачивает  свою  сокровенную  суть,  как  будто  гаснет  изнутри...  А  потеря
первичной сути неизбежно влечет за собой общий летальный исход.  Его необходимо
было встряхнуть,  сдвинуть с  мертвой точки.  Кто еще,  кроме нас с тобой,  мог
справиться  с  этой  задачей?   Я  был  уверен,  что  мы  обойдемся  без  битья
контейнеров,  хотя и  не  исключал такую возможность —  как последнее средство,
разумеется.
        —  Ты добился своего.  Один контейнер уже разбит,  и  никто из нас не в
силах предсказать, какими последствиями это обернется для мира!
        —  Обойдется!  Раз  сразу не  свернулся,  то  теперь бояться нечего.  А
последствия вполне предсказуемы —  не первенца,  чай,  разбили,  почин уже был:
сдвиг ряда физических законов,  брожение в умах,  обретение новых эмоциональных
уровней и  способностей или,  напротив,  —  их  утрата.  Ты еще помнишь,  какой
магический бардак воцарился во Вселенной после разбития первой?  Любо-дорого! А
после  второй  —  как  отрезало,  и  все  пошло  в  другое русло:  материализм,
технический прогресс, торжество науки. — Он обвел взглядом слушателей: все, кто
был в зале, за исключением Рейчел, подошли к его капсуле и стояли, окружив его.
—  Так что ваш дряхлый мир готовит вам много новых сюрпризов.  Не  удивляйтесь,
если реки потекут от  устьев к  истокам.  Жаль,  что  мне  этим зрелищем уже не
насладиться.
        — Не слишком ли ты затянул драматическую сцену? — сказал гость, заметно
нервничая. — Исцеляйся, пока действительно не стало поздно!
        Карриган хотел засмеяться,  но вместо этого закашлялся глубоко и тяжко,
будто подавился,  и у него горлом хлынула кровь — бордовая, с черными сгустками
и  кусками плоти,  словно его вырвало недавно съеденным борщом.  И  все-таки он
вновь заговорил, хотя голос его стал теперь более тихим и прерывистым:
        —  Неужели ты думаешь...  Что я  до сих пор лежал бы тут перед тобой...
Как суповой набор в вакуумной упаковке...  Если бы мог исцелиться?.. Со Стихией
шутки  плохи...  Так  что  результатами наших  совместных усилий...  Ты  будешь
наслаждаться без меня... 
        —  Он  кивнул на  Илли:  —  Попробуй вернуть ей  трон...  —  Взгляд его
задержался на  Илли.  —  Ваше  Величество!..  Последняя нижайшая просьба...  Не
поцелуете ли вы меня на прощание?..
        Несколько секунд она глядела на него молча потемневшими глазами. Михаил
неуверенно посторонился.  Тогда она  шагнула вперед,  склонилась к  Карригану и
прикоснулась губами к его лбу.  Вернее,  до лба она не дотянулась, и вышло так,
что она поцеловала его в  правую бровь,  ближе к  виску.  Он  сипло засмеялся и
произнес, отворачиваясь:
        — Пойду-ка я, пожалуй, умирать в другое место!.. 
        В это время откуда-то донесся слабый голос:
        — Что случилось... С сетью?..
        Михаил  покосился назад,  собственно,  уже  догадавшись,  кто  это  там
ораторствует.  И не ошибся:  третья капсула была открыта, длинное бледное лицо,
поросшее  кустистой  бородой,  было  повернуто к  собранию,  мутно-карие  глаза
уставились на них с таким потусторонним выражением, что Михаил усомнился, видят
ли они что-нибудь.  Все молчали.  Никто не спешил радоваться возвращению в  мир
бывшего Хранителя и  отвечать на  жизненно важный для  него  вопрос.  В  тишине
предсмертным орлиным клекотом прозвучал ответ Карригана:
        — Как говорят у вас на Земле — шут! Даун! 
        Михаил  быстро обернулся —  лицо  Карригана становилось прозрачным,  он
таял — стремительно, подобно галлофантому. И не успел Михаил сосчитать до трех,
как в  капсуле лежал лишь пустой спецкостюм,  черный от  пропитавшей его крови.
«Шут — это точно был он. Адаун, наверное, я...»
        —  Он  умер?..  —  прозвучал в  воцарившейся тишине голос Бола Бродяги.
Михаил  вскинул  глаза:  Бола  по-прежнему нигде  не  было.  Голос  исходил  от
незнакомого парня,  стоявшего в  ногах  капсулы  —  бутылка и  тарелка к  этому
времени из  его  рук  уже  исчезли.  Парень повернул голову,  неожиданно согрев
Михаила знакомым взглядом зеленых,  не  по  годам  мудрых  глаз.  «Опять  же  —
бутылка,  тарелка...  Бол? Неужели?.. Собрался?» Зеленые глаза, словно прочитав
мысль Михаила, утвердительно кивнули веками.
        —  Умер?..  —  переспросил  гость.  Прикоснулся  к  пустому  костюму  и
посмотрел на  свою ладонь,  взявшую частицу крови давнего врага.  Крови,  не им
пролитой. И проворчал тихо, словно бы с затаенной надеждой: 
        —  Как же,  дождешься от  него...  Не  в  первый раз!..  —  После этого
оптимистического замечания гость повернулся к Илли и склонил перед нею голову:
        —  Я  виноват  перед  вами!   Мне  стало  известно  об  угрожающей  вам
смертельной опасности,  ваше  спасение я  видел  лишь  в  том,  чтобы полностью
изолировать вас от мира.  Ради этого я организовал ваше свержение с престола. О
прощении я  не молю,  прошу лишь позволить мне исправить свою ошибку.  Я обещаю
вернуть вам все то,  что было у  вас с моей помощью отнято.  — Он вновь склонил
голову  и  наконец представился:  —  Дмитрий Воронин.  К  вашим  услугам.  Ваше
Величество!
        Михаил, посвященный уже волей случая в тайну ее инкогнито, выслушал эту
речь почти спокойно.  Во взгляде Бола сквозило искреннее любопытство стороннего
наблюдателя, оказавшегося нечаянно в эпицентре политических интриг чужого мира.
Зато   Петр   выглядел  так,   будто  его   высадили  только  что   на   жидкую
несформировавшуюся планету и она его поглотила.
        —  Хорошо!  —  сдержанно сказала Илли,  ставшая как  будто выше ростом,
входя  —  или,  скорее,  возвращаясь в  роль  неизмеримо  далекой  недосягаемой
повелительницы.  —  Я  незнакома  с  политической обстановкой  в  мире,  и  мне
необходим сведущий помощник.  Полагаю,  что вы  сгодитесь на  эту роль.  Что вы
предложите сделать в первую очередь?
        —  Самой подходящей базой для  вашего обратного восхождения может стать
Верхняя Империя с центром на планете Земля.  Для начала я предлагаю направиться
туда. В детальные подробности моего плана я посвящу вас позднее.
        Выразив свое согласие легким кивком, она огляделась так свысока, словно
находилась на  вершине сверкающей золотой пирамиды,  а  они  все  стояли  у  ее
подножия.  Впрочем,  голову  она  всегда  держала высоко,  но  лишь  теперь это
приобрело в глазах Михаила особый уничижительный смысл.
        —  Этот корабль я  нарекаю флагманом моей будущей эскадры!  —  объявила
она.  — А его капитаном назначаю... — она повернула голову к Петру и закончила:
— Вас!
        Михаил подумал,  что в  таких случаях полагается,  наверное,  падать на
колено  и   произносить  что-то   типа  «благодарю  за   честь!»   или   «служу
императрице!», но Петр отреагировал на нежданное и, говоря по чести, совершенно
незаслуженное назначение лишь  сменой красок на  лице —  из  бумажно-белого оно
сделалось бледно-розовым,  как парус летучего корабля, ловящий ветер на закате.
Для Петра это было, пожалуй, даже покруче, чем падение ниц.
        —  Судьбой остальных я обещаю заняться на Земле лично!  — завершила она
свою милостивую речь.
        Заняться лично — как многообещающе! Михаил горько вздохнул. Что ж, он с
полным правом может рассчитывать,  что Ее Величество оставит его при себе. Ведь
теперь она привязана к нему узами куда более прочными,  чем,  например, любовь.
Они стали теперь братьями во Хранении.  То есть это он —  свежеиспеченный брат,
да  не  абы  чей,  а  самой  Великой императрицы!  Куда  ж  ей  теперь от  него
деваться?..
        Она подошла к экрану, где стояли кресла, и, не колеблясь, заняла из них
центральное,  принадлежавшее раньше Карригану.  Михаил понял, что ее Величество
не  собирается откладывать возвращение на  Землю  в  долгий ящик,  и  подошел к
Воронину:  в  нем  созрело важное решение,  и  он  хотел осуществить его еще до
отбытия на Землю.
        —  Я  один из  тех,  кого вы называете Хранителями,  —  представился он
Воронину.   Тот   остановился,   глядя   на   Михаила  удивленно  и   изучающе.
Удовлетворенный эффектом,  Михаил продолжил:  —  Это великое бремя свалилось на
меня случайно,  я  его недостоин,  и оно не по мне.  Вы мне кажетесь именно тем
человеком,  кому я  могу его передоверить.  — Михаил торопливо,  боясь,  как бы
Воронин не  отказал,  снял с  шеи  амулет,  положил его  на  ладонь и  протянул
Воронину. — Вот.
        Больше всего ему хотелось, чтобы это выглядело не как просьба, а чем-то
вроде нерушимой воли Хранителя —  бери,  мол,  раз я велю!  Как ни странно,  но
Воронин именно так это и воспринял:  не произнеся ни слова, не задав ни единого
вопроса, он медленно протянул руку к талисману.
        —  Надеюсь,  ты  будешь ей  надежной опорой,  —  сказал Михаил.  «И ты,
оружие, прощай!» — подумал он, когда соприкоснулись их руки.
        
        17. Собственный выбор
        Михаил сидел у  стены в  полукруглом отсеке,  длинном и  холодном,  как
вентиляционная труба.  Он был пристегнут к  одному из кресел,  вмонтированных в
стены по всей длине отсека.  Остальные кресла также были заняты,  в большинстве
своем  —  мужчинами,  одетыми,  как  и  Михаил,  в  темно-синюю  форму военного
космрфлота Земли.  Помещение  представляло собой  десантный отсек  космического
эсминца-носителя,  направлявшегося  в  данный  момент  вместе  с  девятнадцатью
другими кораблями на освобождение подступов к системе Электра — одной из сорока
пяти узловых звездных систем Серединной Империи.
        Война...  Слово,  вызывавшее в  нем  раньше лишь  искренние неприязнь и
отвращение,  теперь тревожило разум и волновало кровь,  превращая ее в гремучую
смесь  злости  и   азарта.   И   бороться  с  этим  необъяснимым  возбуждением,
одновременно физическим и  моральным,  было так  же  бесполезно,  как  пытаться
утолить жажду, глотая песок. Стихия, мать ее...
        Всего две недели прошло с  тех пор,  как корабль с Великой императрицей
прибыл  на  Землю.  Предсказания Карригана  о  великих  планетарных катаклизмах
оказались преувеличенными:  реки  Земли,  по  крайней мере,  текли,  как  им  и
положено,  к устьям,  зато,  как вскоре выяснилось,  странным образом изменился
климат:   в   северных  областях  средняя  температура  воздуха  повысилась  на
пару-тройку градусов,  в  южных — наоборот,  понизилась примерно на столько же.
Борьба  с  возникшими  в  результате сдвига  температурного баланса  стихийными
бедствиями осложнилась еще и тем,  что встали все те отрасли,  в основу которых
были заложены молекулярное программирование и  технологии на жидких кристаллах.
Солнце Земли имело теперь голубоватый оттенок,  небеса при  этом  утратили свою
воспетую поэтами пастельную голубизну, налившись на века ультрамариновой синью.
У ученых появился непочатый край работы — разбираться, что происходит, и давать
этому разумные объяснения.
        К счастью,  магнитное поле Земли оставалось стабильным, а более грубой,
но  зато  и  более  надежной  земной  электроники,  испытанной веками,  никакие
физические сдвиги не  затронули.  Кстати,  для императрицы,  как и  для всей ее
команды,  спасительным  оказался  тот  факт,  что  их  корабль  не  использовал
гиперпрыжка:  параметры  гиперпространства,  как  обнаружилось несколько позже,
сместились,  и десятки кораблей успели разбиться о гипербарьер прежде, чем были
произведены новые  расчеты для  критической скорости входа  в  прыжок.  Что  до
нового императорского флагмана —  прыжок к Земле он совершил так же мгновенно и
безупречно,  как и предыдущие, не озаботив команду какими-либо сдвигами в своих
системах:  если  таковые и  имели место,  то  все  перерасчеты корабль произвел
самостоятельно.
        Бесцветным и безвкусным серым комом осели в памяти у Михаила две недели
его  пребывания на  Земле.  Хотя  жаловаться ему  было вроде бы  грех:  Великая
императрица, будучи вскоре после прибытия признана и поддержана правительствами
Земли и Верхней Империи — благодаря генокарте и не в последнюю очередь,  кстати
сказать,   потрясающему  дипломатическому  потенциалу,  обнаруженному  Дмитрием
Ворониным,  —  исполнила обещание о личной заботе на все сто процентов:  Михаил
был  пожалован  званием  Проводника при  высочайшей особе  —  новая  придворная
должность,  каковой раньше в  императорском штате  не  имелось.  Соответственно
новому высокому положению ему  был предоставлен для жительства личный особняк в
центре Москвы, причем город он выбрал сам.
        На  него вылилась львиная доля императорской заботы.  Кое-что  перепало
еще и Рейчел: хотя она и не в состоянии была оценить высочайшей милости, тем не
менее  была  определена  в  лучшую  земную  клинику  по  психическим  болезням.
Остальные члены команды в  заботе просто не нуждались:  Бола,  избавившегося от
своего проклятия,  ничто больше не держало в этой декорации,  и он ушел обратно
на  Перекресток Миров —  то-то  радости,  наверное,  было там у  Скалди!  Перед
расставанием Михаил задал все-таки Болу вопрос,  не  дававший Михаилу покоя всю
дорогу:  что это за реальности такие —  второго рода?  Оказалось — это те,  что
заселены   разумными   существами   негуманоидных  видов.   Оставалось   только
порадоваться,  что  туда  они  во  время  странствий  не  попали.  А  может,  и
огорчиться?..
        Что же касается злодея Калиострова —  у него на Земле обнаружились свои
очень влиятельные связи,  что,  впрочем,  не  особо удивило Михаила:  далеко не
каждому  землянину была  доступна постоянная прописка в  пространственной сети.
Хотя теперь она  была уже никому не  доступна,  поскольку пространственной сети
больше не существовало —  Калиостров же ее и  уничтожил,  желая,  между прочим,
истребить сотворивший ее  мир.  Права  оказалась древняя поговорка —  не  кидай
камнем  в  родного батьку,  тебе  же  хуже  будет,  или  что-то  в  этом  роде.
Самозваному Зигфриду  оставалось  лишь  молиться,  чтобы  не  всплыла  каким-то
образом его роль в случившемся: внезапное отключение сети на одной только Земле
стало  причиной  гибели  тысяч  пользователей,   пребывавших  в   это  время  в
виртуальных грезах;  о  вселенских масштабах  смертельной жатвы  виртуалыци-ков
достоверных сведений на  Землю не  поступало,  но  было и  так  ясно,  что  это
миллионы,  а  то  и  миллиарды.  У  Михаила,  кстати,  имелся и  личный счет  к
Калиострову: этот недобитый Зигфрид убил Карригана, и еще в корабле при взгляде
на  его  капсулу Михаил несколько раз  ловил себя на  мыслях,  совершенно ему в
былом не  присущих и  даже  слегка пугавших степенью искренности их  садистской
окраски, типа: «Придушить бы тебя, гада, чтоб не мучиться!»
        Вскоре после исчезновения Карригана Михаилу,  как это ни странно, стало
его не хватать.  Слоняясь неприкаянно по своему пустынному, как запертый музей,
особняку,  он то и дело ловил себя на мысленных спорах с Карриганом или на том,
что обдумывает вопросы, которые так и не успел ему задать.
        Ни  разу за  эти  дни  у  него не  возникло желания ступить на  базовую
дорожку,  даже ради проверки —  не угробила ли Стихия среди многого прочего его
прирожденный  талант.   Хотя  по  штату  ему  не  мешало  бы  удостовериться  в
собственной дееспособности —  как-никак  придворный  Проводник!  Сподобился  на
старости лет! А где он, этот «двор» или хотя бы «придвор»? При императрице, где
ж  ему  быть,  там  же,  где  сейчас Петр и  Воронин —  на  корабле,  лучшем во
Вселенной,  мотается от  галактики к  галактике,  вербуя сторонников и  собирая
освободительную армию.  Михаил не  понадобился им  даже для поисков канувшего в
декорациях «Горного орла»,  чтобы вернуть его на законное место. А ведь она его
вернула!  Наверное,  с помощью Воронина. Михаил узнал об этом только из горячих
компьютерных новостей: среди прочего там несколько раз пространно сообщалось об
извлечении неким таинственным лицом из  неведомых измерений одноэтажного здания
с  отрядом  федеральной полиции  внутри.  Спасенные  из  гибельных пучин  чужих
измерений полицейские,  узнав о политической обстановке в мире и в частности на
Земле,  дружными  рядами  перешли  на  сторону  сопротивления.  Путешествия  по
параллельным мирам входят уже решительным шагом в нашу земную реальность!  Ура,
товарищи!  В общем-то,  Михаил понимал майора Барни и его команду:  выбор у них
был небогатый,  учитывая военное положение на  Земле и  какое-то стихийное (вот
именно  —  стихийное!)  массовое озверение,  вспыхнувшее в  народе буквально за
последние пару недель. Повсеместно производился набор в армию, и люди слетались
на призывные пункты не просто охотно,  они валили туда целыми семьями.  Воевать
хотели все — мужчины,  женщины,  старики и,  разумеется, в первую очередь дети.
Этих,  естественно,  сразу  заворачивали назад  —  желающих  и  так  хватало  с
избытком.
        Кое-как   утрамбовав  в   душе   впечатления  и   переживания  минувших
странствий,  Михаил понял:  единственное,  что в нем бродит еще из желаний, так
это отправиться воевать и  по возможности —  немедленно.  Увы,  он был в  своем
стремлении не  оригинален,  однако  воспринял это  как  подарок  лично  ему  от
освободившейся на его глазах Предвечной Стихии:  пробившийся из древних пластов
сознания  кипящий  гейзер  новых  чувств,  пускай  и  наводящих порой  оторопь,
наполнил пустоту,  возникшую с  возвращением на Землю где-то в самой сердцевине
его  существа.  Пустоту тяжелую и  холодную,  как погасшая звезда,  и,  подобно
черной звезде, сосущую из него свет и тепло, отнимающую силы и волю к жизни. Он
покинул,  не сказавшись,  свою постылую трехэтажную обитель, пошел в армию, как
обычный   доброволец,    прошел   ускоренные   курсы    пилотирования   военных
катеров-одиночек и  вот летел на  встречу с  собственным выбором,  волею судьбы
ставшим для него единственным и желанным.
        О прежних мгновенных перемещениях сквозь  космические бездны,  о мирах,
сменяющихся на  экране  быстрее,  чем  картинки в  проекторе,  стоило  навсегда
забыть. Отыскать на дне души пыльный кованый сундук и запереть их туда со всеми
другими воспоминаниями.  Привыкай,  брат,  летать в космосе, как все нормальные
люди — часами, а порой и сутками, в зависимости от расстояния.
        Корабли шли  через гиперпространство уже два часа,  и  впереди было еще
три. Многие дремали, кто- то тихо переговаривался. Михаилу, к счастью, попались
неразговорчивые соседи: тот, что сидел слева, свистел носом, просматривая, быть
может,  последний в своей жизни сон, правый сосредоточенно жевал. Все два часа.
И даже больше — с момента погрузки.  Сам Михаил отчаянно мерз, шевелил усиленно
пальцами в  ботинках,  пока не  сводило икры,  материл мысленно здешнюю систему
обогрева и  завидовал соседу слева.  Потом он тоже уснул и даже не заметил как,
потому что во сне было все то же:  десантный отсек,  молчаливые соседи, собачий
холод.  А догадался он о том, что уже спит, когда перед ним в нешироком проходе
появилась Илли,  то  есть,  конечно —  Ее  Величество.  Она  возникла вдруг  из
ниоткуда,  в  костюме в  точности как  ее  прежний,  но  только другого цвета —
белого,  с  оттенками морской волны.  Рядом с  ней,  чуть позади —  неподвижное
олицетворение уверенной силы в  черном:  Михаилу показалось на  мгновение,  что
Карриган,  но  это  был  Дмитрий Воронин.  Не  ошибся все-таки Михаил в  выборе
преемника  —   вот  Хранитель!   Можно  сказать  —   олицетворение  самой  идеи
Хранительства как залога мирного процветания и благоденствия Вселенной до самой
ее  глубокой  старости,  сиречь  —  заколлапсирования!  Такая  вот  развесистая
икебана.
        — Проводник! — властно произнесла Ее Величество. Все разговоры в отсеке
моментально смолкли.  Правый сосед Михаила перестал жевать,  левый —  свистеть.
Михаил тоже попытался проснуться. И понял, что не спит.
        —  Мне  необходимо,  чтобы ты  был  рядом!  —  сообщила она  в  том  же
повелительном тоне.
        «Или все-таки сплю?»  — подумал Михаил,  но ущипнуть себя принародно не
решился,   а  пошевелил  тайком  пальцами  ног.   Пальцы  оказались  реальными,
задубевшими.
        — Для меня появилась работа?  — спросил он голосом не менее задубевшим,
чем пальцы.
        — Нет.  Просто будь рядом.  Я так хочу!  — Она помолчала, глядя на него
вызывающе и  свысока —  оттуда,  со  своей  золотой пирамиды.  Потом  взгляд ее
изменился,  приблизился,  она  словно спускалась к  нему с  недосягаемых высот,
превращаясь постепенно,  шаг  за  шагом,  в  знакомую гордую  девчонку,  беглую
преступницу,   получившую  талисман  от   старухи,   звавшую  молча  подмогу  в
наползающей тьме,  в  ту,  что  вцепилась в  него  всеми ногтями в  милицейской
галоше,  с  которой они  бежали вместе из  имперского катера и  кого  он  потом
отогревал и  никак не мог отогреть в ледяном замке ланга-имитатора.  Эх,  Илли,
горе ты мое страшноглазое!..  И это именно оно, его горе — прежняя неприступная
бедовая девчонка выговорила неожиданно тихо:
        — Пожалуйста.
        Абсурд,  конечно,  но Михаилу показалось,  что это слово она произнесла
впервые в  жизни.  Неужели все-таки у него может быть надежда?..  Он искал и не
находил ответа — ни в ее глазах,  ни тем более — в самом себе.  Стихия?..  Черт
его знает!  Надежда умирает последней. Для него это означало скорее всего — уже
после его смерти. Но отказаться он все равно не мог.
        — Ладно,  — сказал он,  отстегивая ремни безопасности.  — Пошли!..  — И
добавил,  зная,  что эту фразу придется теперь повторять часто и  надо когда-то
начинать к ней привыкать:
        — Ваше Величество!