Где вы, Ильин?...

        (Навстречу звездам)

REM: Предлагаемый Вашему вниманию рассказ был первоначально опубликован в

    более идеологизированном варианте с названием "Навстречу звездам". В

    дальнейшем Савченко сократил часть текста, добавил другую и изменил название

    на "Где вы, Ильин?.."

    В настоящей публикации оба рассказа совмещены. Текст, имеющий обычный черный

    цвет соответствует второму варианту. Текст, имеющий темно-зеленый цвет -

    тот, который был в первоначальном варианте, но впоследствии сокращен

    автором. В необходимых случаях текст, добавленный в последний вариант, но

    отсутствующий в первом, выделен курсивом

    Мне показалось интересным дать читателям возможность осознать, какие

    изменения произошли в мировосприятии Савченко за пять лет (с 1955 по 1960

    гг.) Надеюсь, что не слишком затруднил сам процесс чтения! :о) А.Е.       

         1. СТАРТ.

        СВЕТОВАЯ полоска медленно ползла по шкале приемника. Эфир по-воскресному

        был наполнен до отказа. При малейшем смещении полоски из динамика

        вырывались звуки новых станций — слова, музыка, потом снова слова, но

         уже на другом языке. В последние известия вмешивались фокстроты,

        внушительная речь обозревателя прерывалась опереточной арией. Наконец,

        полоска доползла до отметки 25,7 метра и остановилась. Из приемника

        поплыли величественные звуки органа — католическая радиостанция

        передавала богослужение.

        Человек, сидевший у приемника, начал задумчиво постукивать по столику

        небольшим камертоном. Когда с его тоном совпадали звуки органа, камертон

        отзывался на высокой ноте, и человек ставил на бумаге значки.

        Продолжительные звуки он отмечал черточками короткие — точками На листке

        появился телеграфный текст. Музыка кончилась. Человек выключил приемник

        и прочел — “Любыми путями сорвите полет Ильина. Действуйте. О. Игнатий”.

        Человек тщательно сжег листок и решительно снял телефонную трубку.

        — Технологический отдел? Здравствуйте, Иван Николаевич. Это я говорю. Я

        только что проверил рабочие чертежи и вижу — вкралась ошибка. Не указаны

        гнезда для втулок у основания кадмиевых стержней. Да, надо выточить

        Какое назначение? Чисто конструктивное. Но мы не имеем права на ходу

        изменять проект. Пожалуйста, Запишите размеры…

        2.

        С утра 24 июля 1977 года к Тушинскому аэродрому устремились из Москвы

        потоки людей. И хотя старт был назначен на 21. 00, уже к шести вечера

        толпы зрителей заполнили все пространство вокруг обширного поля,

         огороженного металлической изгородью.

        В самом центре этого поля высилась белая трубчатая башня, а внутри нее

        опираясь на хвост стояла ракета. Сейчас она была похожа на гигантский

        наконечник етрелы, в котором сама ракета занимала только небольшую часть

        острия. А все остальное было предназначено для старта И продолговатое

        тело “стрелы”, и длинные скошенные под острым углом назад крылья, и

        расположенные на них мощные стартовые двигатели — все это должно было

        отпасть и опуститься на парашютах, как только будет набрана достаточная

        скорость.

        Развешенные повсюду на столбах алюминиевые репродукторы-“колокольчики”

        повторяли зрителям пояснения радиодиктора:

         — Сегодня будет дан старт первому в истории человечества межпланетному

        кораблю, который поведет в пространство не радиолуч, а человек. Корабль

        облетит вокруг Марса, выполнит подробную съемку этой планеты с близкого

        расстояния и, не производя посадки, вернется обратно на Землю ровно

        через год, 24 июля 1978 года Право вести ракету правительство

        предоставило руководителю группы конструкторов Андрею Петровичу Ильину.

        Ракета оторвется от Земли с помощью стартовых жидкостно-реактивных

        двигателей. За пределами атмосферы начнет работать атомно-реактивный

        двигатель межпланетного корабля. В нем за счет энергии урана будет

        нагреваться аммиак. Раскаленные газы с температурой в несколько тысяч

        градусов, вытекая через дюзы, будут толкать ракету в противоположном

        направлении. Следует сказать, что запасы жидкого аммиака составляют 89

        процентов взлетного веса корабля, а корпус, баки, двигатель кабина,

        инструменты и жизненные припасы — только 11 процентов.

        Зрители слушали со вниманием. Сквозь толпу, как влага через

        фильтр,просачивались мальчишки и собирались у изгороди. Изгородь, а

        также дорога, ведущая к стартовой башне, были густо оцеплены милицией. И

        это была очень разумная мера.

        День старта вообще был тяжел для милиции. Начальник Тушинского

        отделения, охрипший и распаренный, жаловался по телефону:

        — Я бы, понимаешь, этих научно-фантастических авторов привлекал бы

        согласно Уголовного кодекса. Портят юношество, понимаешь. Что ни

        повесть, или роман, у них там обязательно заяц. На Марс ли, понимаешь,

        под воду, или там, как говорится, в недра Земли — везде у этих авторов

        заяц. Да еще к тому же и пионер. Для развлекательности, чтобы ей пусто

        было. И что мы теперь имеем по ведомости на сегодняшний день? С

        электропоездов, с самолетов, автомашин и прочего транспорта,

         прибывающего в Москву, снято зайцев — 18 650, при попытке проникнуть

        через загородку к ракете задержано 785 Одного, понимаешь, из дюзы

        вытащили. Лет 12, в коротеньких штанишках, в портфеле — компас, термос и

        две булочки. В космос, понимаешь, собрался “Ты, — говорю, — дурачок куда

        пoлeз? Ведь сгорел бы.” Молчит, плачет. Просто бедствие.

        Между тем в небольшом домике, на краю аэродрома, шли последние

        приготовления. В одной из комнат лежал, полузакрыв глаза, сам Андрей

        Петрович Ильин — невысокий, худощавый и черноволосый человек.

        В комнату заглянул председатель стартовой комиссии. Ильин порывисто

        приподнялся.

        — Что, пора?

        — Нет еще, Андрей Петрович, лежите, голубчик.

        — Да не могу я лежать. Загнали меня сюда врачи, уложили на койку и

        приказали не волноваться. Так хуже волнуешься. Что там делается? Атомное

        горючее загрузили?

        — Скоро начнем загружать. Решили в последний раз осмотреть ракету. Все

        таки, знаете… Сейчас там внутри все ваши помощники Сергейчук, Браге и

        Рюмин — по принципу взаимного контроля. Вы не возражаете?

        Председатель ушел. Ильин взглянул на часы. Еще полтора часа, а он уже

        устал от ожидания. Снова закрыл глаза и попытался думать о чем-либо

        постороннем... Интересно, успеет ли прилететь Юлька из Владивостока? На

        всякий случай они уже попрощались по телевизефону. Она пошутила: “На

        этот раз ты налетаешь больше меня.” Ильин улыбнулся — “летчица моя!” Он

        гордился своей женой — она была одной из немногих женщин-реактивниц,

        летала в далекие и трудные рейсы. Он сам раньше был летчиком, потом стал

        конструктором. А жена испытывала его модели, почти все... кроме этой,

        межпланетной.

        И мысли снова вернулись к предстоящему полету. “Все ли сделано, как

        нужно? Все-таки свой глаз лучше”. — Ильин еще раз посмотрел на часы и

        решительно встал. — Долой врачей и всякую медицину! Пойду!”

        Три конструктора — помощники Ильина — уже шли навстречу.

        — Все в порядке, — доложил Сергейчук, маленький, чернявый, очень

        подвижный.

        — Польный порядок, — медленно и веско произнес долговязый эстонец Браге.

        А пожилой, седеющий Рюмин, самый солидный из всех, раздельно сказал:

        — Лично я не обнаружил неисправностей.

        Ильин улыбнулся. Рюмин осторожен и пунктуален, как всегда. “Все в

         порядке” — слишком смелое выражение. “Не обнаружил неисправностей” —

        наверняка точно.

        Ильин попросил прикурить. Рюмин хотел зажечь спичку, но это никак не

        удавалось ему. Спички ломались, пламя гасло. Ильин с теплотой подумал об

        этом суровом человеке. [, что даже этот суровый человек волнуется за

        него.]

        — Переживаете?

        Но Рюмин не хотел сознаться.

        — Почему же переживать? Как будто все предусмотрено. Со временем полет

         на Марс будет так же привычен, как поездка в Крым на автомобиле. Правда,

        и с автомобилем бывают неприятности, случается.

        В 20.50 Ильин сел у пульта ракеты. Захлопнулись герметические люки.

        Снаружи остался зеленый круг поля и по краям его черное море голов,

        уходящих к горизонту. Ровно в 21.00 раскатисто ударили взрывы. Над

        площадкой поднялась пыль. Ракета, набирая скорость, скользнула вверх по

        башне и вырвалась в синее, быстро темнеющее вечернее небо. Четверть

        минуты были видны красноватые вспышки дюз. Потом все исчезло.

        Провожающие еще искали в небе мелькающую точку, а ракета была далеко за

        горизонтом.

        Между тем у передатчика, затаив дыхание, сидели члены комиссии.

        — Как чувствуете себя? Как двигатель? — спрашивал председатель.

        В наушниках звучал приглушенный голос Ильина:

        “Все нормально. Стартовая ракета уже сброшена. Включил цепную реакцию.

        Набираю ускорение. Самочувствие хорошее. Конечно, ощущаю перегрузку, как

        полагается”.

        — Где вы сейчас? — спросил председатель через несколько минут.

        — Прошел первую тысячу километров. Скорость — 7 километров в секунду.

        Механизмы работают хорошо.

        Постепенно спадало напряжение, лица светлели, на них появились улыбки.

        — Итак, товарищи, — сдвинув наушник с одного уха, начал председатель, —

        нас, кажется, можно поздравить с ...

        И вдруг в наушниках что-то треснуло, стукнуло, загудело. Голос Ильина

        задрожал и замер.

        — В чем дело? — крикнул в микрофон председатель. — Ильин, Ильин, вы

        слышите? Что случилось?

        Прошла томительная минута. Наконец, из гула помех возникли слова:

        — Не могу определить. Резко возросла перегрузка. Ускорение выше нормы.

        Двигатель не отключается. Жду, чтобы кончилось топливо.

        Прием стал ухудшаться, пришлось подключить дополнительные каскады. Люди,

        замершие у передатчика, молчали, тоскливо чувствуя свое бессилие. Только

        председатель спрашивал беспрерывно:

        — Ильин, Ильин, вы слышите нас? Что с вами? Ильин, Ильин...

        После бесконечно длинной паузы донесся далекий слабый голос:

        — Не понимаю... Скорость все возрастает. Сейчас 33 километра в секунду.

        Направление — на созвездие Девы.

        Долго еще параболические антенны Земли посылали в пространство

        радиосигналы: “Ильин, что с вами? Слышите ли нас, Ильин?

         Ракета не отвечала.

        2. ОТРЫВКИ ИЗ ЗАПИСЕЙ ИЛЬИНА

        25.7.77. 0 ч. 10 м. Буду вести дневник наблюдений. Что бы ни случилось —

        я жив, значит обязан работать.

        Я вылетел с Земли 24 июля 1977 года в 21 ч. 00 м. Через 9 минут после

        старта ракета должна была набрать нужную скорость и выйти на расчетную

        трассу. Однако уже на шестой минуте скачком возросло ускорение. Меня

        вдавило в кресло так, что я задохнулся, почти потерял сознание. И сейчас

        болит грудь и спина. На локтях и на затылке — ссадины. Потом стало чуть

        легче, установилось ускорение 40 м/сек. Перегрузка четырехкратная,

        ненормальная. Регулировать двигатель не удалось, управление отказало.

        Пришлось сложа руки ждать, чтобы кончилось топливо, а кончиться оно

        должно было на девятой минуте. Но произошло непонятное, загадочное.

        Двигатель работает уже 3 часа без перерыва, а приборы показывают, что

        запасы аммиака почти не убавились. Со все возрастающей скоростью несет

        меня в пространство по направлению к созвездию Девы. Я сбился с эллипса

        на гиперболу. Трасса на Марс осталась влево (если глядеть с севера).

        Повернуть на нее не удается. Не слушается руль, отказали также рулевые

        двигатели. Ежесекундно жду атомного взрыва... тогда конец. Скорость

        сейчас — 440 км/сек. Что-то немыслимое. Записал цифру и не верю сам.

        Расстояние от Земли — более 2 миллионов километров. Родная планета уже

        далеко. Она меньше, чем Луна для жителей Земли.

        25.7.77. 3 ч. 00 м. Все время думаю: что же произошло с двигателем?

        Расход аммиака за 6 часов — ничтожно мал. Совершенно изменился режим

        работы. Пламя, вылетающее из дюз, гораздо ярче Солнца.

        У меня на ракете стоит атомный нагреватель — реактор. Его задача:

        нагревать аммиак. Но после непонятной аварии температура резко возросла.

        И, возможно, инертное рабочее тело — аммиак — превратилось в ядерное

        горючее. Может быть, в реакторе возникли такие местные температуры, что

        происходит синтез ядер гелия из водорода, и даже более того: превращение

        ядер азота в ядра кремния. Такие реакции уже осуществили в лабораториях.

        Если это так, то запасы горючего в ракете увеличились в миллионы раз. И

        двигатель прекратит работу еще очень не скоро — во всяком случае, до тех

        пор, пока в несколько раз не уменьшится заряд урана в двигателе и цепная

        реакция не прекратится сама собой.

        Почему сразу не произошел атомный взрыв? Видимо, сработали замечательные

        тепловые реле, изобретенные Сергейчуком: они, насколько возможно, не

        выпустили цепную реакцию из управления и убавили подачу аммиака.

        Электрические автоматы всегда проворнее и решительнее человека — они

        никогда не колеблются... А жароупорный руль, очевидно, расплавился.

        26.7.77. Вчера в 23 ч. 45 мин. пересек орбиту Марса. Марс остался по

        курсу слева и виден был как с Земли, ярко-красной звездой. Меня

        по-прежнему несет к Деве, унесло уже на 200 миллионов километров.

        Двигатель все еще работает, ускорение, как и было, — 40 м/сек. Если бы

        не особая тренировка, вряд ли я выдержал бы такую длительную перегрузку.

        Голова тяжелая, ноги, как у слона, к рукам как бы гири привязаны. Даже

        писать трудно, подталкиваю кисть плечом, словно дрова пилю. Но все равно

        пишу. Что же мне делать еще?

        Положение отчаянное. В своей герметической кабине я как в клетке: в

        безопасности и беспомощен. Справиться с двигателем я не могу. У меня на

        полтора года пищи, воды и воздуха. Это мой максимум. Полтора года я буду

        жить и вести записи.

        Для кого я пишу? Подводник на затонувшей лодке, моряк, бросивший бутылку

        в море, человек, закопавший свою рукопись в землю, могут надеяться, что

        их записи когда-нибудь найдут и прочтут. А на что могу надеяться я?

        26. 7. 77. Вечером.

        Сегодня утром, на расстоянии 220 миллионов км, последний раз слышал

        Землю. Сам я давно не отвечаю, мой передатчик слишком слаб. Все-таки

        было легче, пока я слышал: “Ильин, Ильин, где вы?” Теперь я совсем один

        в межзвездной пустоте.

        30. 7. 77. Скорость — 20 000 км/сек. От Земли 5 миллиардов км. Я уже на

        границе солнечной системы. Как пусто в этой системе. Пролетел ее всю

        насквозь и не встретил ни единой планеты. Одни были за Солнцем, другие,

        самые близкие, прошли на расстоянии 100—200 миллионов километров. Они

        выглядели несколько ярче, чем с Земли, — и только.

        Итак, скорость уже 20 000 км/сек. Невероятно большая величина, сравнить

        ее можно лишь со скоростью альфа-частиц при распаде радия. Но ведь там —

        элементарные частицы, которых никто не может увидеть ни в какой

        микроскоп, а здесь — сложная и большая машина с множеством приборов и с

        живым человеком. Что-то будет дальше?

        16. 8. 77. Скорость 80000 км/сек. Что-то немыслимое.

        Такая огромная скорость вызвала интересное и своеобразное проявление

        эффекта Допплера. Обычно астрономы пользуются этим явлением, чтобы

        определить скорость движения звезд. Световые волны ведут себя подобно

        волнам звука. Подобно тому, как сигнал мчащейся навстречу электрички,

        звучит более высоким тоном, чем когда электричка уже промчалась и

        удаляется, так и световые волны: если источник их, звезда, приближается

        к нам, то наш глаз и оптические приборы воспринимают эти волны более

        укороченными. Они как бы смещаются к коротковолновой фиолетовой части

        спектра. Когда же звезда удаляется от нас, то ее лучи доходят к нам

        более длинноволновыми, более, так сказать, "красными". [До сих пор я] Я

        тоже пользовался этим эффектом [лишь для того], чтобы определять

        скорость ракеты (относительно звезды Альфа Девы, к которой меня несет),

        по смещению ярко-желтой линии газообразного натрия. в спектре звезд, к

        которым я лечу. Я видел эту линию на фоне зеленых лучей, потом голубых,

        а сейчас я мог бы называть ее “синей линией натрия”. Благодаря этому же

        явлению меняется цвет звезд. Причем, если раньше смещения этой линии в

        сторону коротковолновой части спектра были едва заметны, то две недели

        назад она была видна уже в области зеленых лучей, потом стала голубой. А

        сейчас я могу назвать ее уже "синей линией натрия".

        Но главное, что по этой же причине меняется цвет звезд! Тускловатые

        желтые звездочки впереди меня постепенно приобретают бело-голубой накал,

         ослепительный и колющий глаза, как огонь электросварки. Мало того,

        впереди загораются новые звезды: сперва они тускло-красные, затем

        постепенно желтеют и приобретают яркость. Вероятно, это умирающие

        солнца, остывшие настолько, что уже не светятся, а излучают лишь

        невидимые обычно тепловые лучи и радиоволны. А моя скорость столь

        огромна, что даже эти тепловые лучи становятся видимыми.

        Я фотографирую эти новые звезды и старательно наношу их на звездные

        карты. Боже мой, любой астроном отдал бы год жизни за каждую умирающую

        звезду! А я вижу их десятками. Неужели все это так и пропадет вместе со

        мной?..

        А звезды позади (кроме той части, которая заслонена огнем дюз)

        постепенно тускнеют, становятся мрачновато-красного цвета. И их там

        видно все меньше и меньше...

        24. 9. 77. Лечу уже два месяца. Самое удивительное, что я еще жив.

        Скорость по эффекту Допплера — 215000 километров в секунду. По расчетам

        я в 3800 раз дальше от Солнца, чем Земля.

        Два месяца я живу жизнью, непонятной для уроженцев Земли. Придавленный

        тяжестью, я ползаю по тесной кабине 3х3х3 метра. Таков мой мир. За его

        стенами звезды. Звезд много больше, они ярче, оттенки их изменились, но

        созвездия такие же, как на Земле. Летит по небу, вытянув шею и

        распластав крылья. Лебедь. Орион перетянут таким же прямым поясом из

        трех звезд. Зачерпывает тьму ковш Большой Медведицы. Кассиопея, как и

        полагается, похожа на букву W [М].

        И как же громадны расстояния между этими сверкающими мирами, если до сих

        пор Созвездия не исказились! Точнее говоря, искажения незаметны на глаз.

         Но с помощью телескопа и небесных карт легко установить, что ближайшие

        звезды переместились: Альфа Центавра — почти на полградуса, Сириус —

        примерно на четверть градуса, остальные, — конечно, меньше. Полградуса —

        это видимый диаметр Луны, величина заметная. Все ближе звезды смещаются

        в одном направлении — к созвездию Овна, где должна быть видна яркая

        оранжевая звезда — Солнце. Должна быть видна, но я ее не вижу. Солнце —

        позади, и ослепительные газы заслоняют его.

        2. 10. 77. Сегодня твой день рождения, Юлька. Тебе исполнилось 26, мне

        уже скоро 40. Между нами была большая разница в возрасте, теперь

        прибавилась разница и в местожительстве — каких-нибудь 700 миллиардов

        километров. Но мысль покрывает их легко. Сегодня я посвятил день

        воспоминаниям.

        Помнишь, как нас познакомил в своем кабинете директор Института? Ты вела

        себя так задорно, почти невежливо... Теперь я понимаю — это было от

        смущения. Но когда ты ушла, я сказал директору: “Почему вы даете мой

        аппарат на испытание этой взбалмошной девчонке? Вы нарочно хотите

        опорочить конструкцию? Я буду протестовать. Такое испытание не в счет.”

        Но ты провела полет блестяще, и директор долго дразнил меня: “Как будем

        считать, в счет испытание, или не в счет?”

        А помнишь наше объяснение? Все объясняются по вечерам, при луне, в саду.

        А у нас вышло в полдень, под знойным солнцем, на берегу моря. Это было в

        доме отдыха, ты уезжала в тот же вечер, и я торопился тебе высказать

        все, что накопилось на душе. И вдруг я увидел — ты царапаешь камнем на

        камне: “Мой любимый”. “Дайте мне на память”, — сказал я. Ты страшно

        покраснела и ответила: “Это просто так. Совсем не про вас. Это песня так

        называется.” И ты отшвырнула этот камень. Потом я искал его три дня, но

        так и не нашел.

        Для чего я пишу все это? Если я погибну, ты никогда не прочтешь моего

        дневника, а если буду жив и сумею вернуться на Землю, — я расскажу тебе

        сам. Должно быть, я пишу для себя, как разговаривают сами с собой в

        пустой комнате одинокие люди. Просто, пока человек жив, он должен

        думать, работать и любить. А тот, кто не думает, не работает и не любит,

        — мертв, хотя он и дышит еще.

        18. 10. 77. Ничего не понимаю. Даже атомный процесс должен был кончиться

        по моим расчетам. Сила тяжести неизменна, значит скорость моя возрастает

        на 40 метров в секунду за каждую секунду. Она уже близка к скорости

        света. Но ведь это же предел. Что-то произойдет в самые ближайшие часы.

        Я так заинтересован, что даже не думаю о смертельной опасности.

        19. 10. 77. 2 ч. 00 м.

        Наконец-то! Двигатель встал. Я почувствовал, как он останавливается,

        раньше чем посмотрел на приборы. Гнетущая тяжесть отпустила меня

        постепенно — стало легче дышать, легче двигаться... А потом вес исчез

        вовсе, и я воспарил... поплыл в воздухе. С непривычки потерял

        сознание... Сейчас отошло... но все еще тошнит и кружится голова.

        Стараюсь приучиться к невесомости.

        Исчезло ощущение полета — ракета как будто висит в центре звездного

        шара. От неожиданной тишины больно ушам. Впервые погас ослепительный

        свет, бьющий сзади.

        19 10. 77. 6 ч. 00 м. За последние часы заметно изменилось небо. Сзади

        почти темно. Вижу отдельные тусклые звезды, какие-то мутные обширные

        туманности. Впереди, наоборот, — сияющее великолепие, пятна светящегося

        газа, звездные облака. Кажется, что все небо фосфоресцирует. Это все

        эффект Допплера, доведенный почти до предела. От звезд, находящихся

        сзади, я воспринимаю только крайние рентгеновы и гамма-лучи,

        немногочисленные, связанные с редкими высокими температурами. Звезды,

        находящиеся впереди, я вижу в инфракрасных лучах. Мне видны самые

        холодные, тускло светящие и даже темные тела.

        20. 10. 77. Снова и снова думаю, что же произошло в двигателе. Забраться

        туда опасно — велика температура, слишком много радиоактивных атомов.

        Надо выждать.

        Итак, был у меня атомный нагреватель — урановый реактор нагревал аммиак.

        Если бы увеличилась подача аммиака, запасы его давно кончились бы. Стало

        быть, с подачей было все в порядке. Произошло что-то иное с самим

        урановым реактором. Я не смог его выключить, не смог регулировать. Но

        реакция регулировалась подвижными стержнями из кадмия. Что если они

        сломались? Тогда лавинообразное нарастание реакции — и атомный взрыв.

        Так? Пожалуй, так. А если они сломались не совсем, отломилась лишь

        часть? Тогда процесс меняется, но взрыва может и не быть! Что же, это,

        кажется, единственно возможный вариант.

        23. 10. 77. Тело не может лететь быстрее света. Энергия не может

         передаваться со скоростями выше скорости света — это основное положение

        теории относительности. Но час назад мне показалось, что я либо сошел с

        ума, либо решительно опроверг Эйнштейна.

        В последнее время мне уже не удавалось измерять скорость по эффекту

        Допплера. Знакомые темные линии исчезли, в поле зрения появились

        какие-то не известные мне линии и полосы и все они сползали слишком

        быстро. Сейчас-то они уже не сползают, но все равно я не могу найти их в

        таблицах. И я решил измерить скорость ракеты по движению Сириуса. До сих

        пор это было невозможно делать — смещения были слишком малы, и скорость

        все время менялась, я мог получить только среднее значение. Но в

         последние дни Сириус сдвинулся очень заметно, пересек все созвездие

        Большого Пса и приблизился к Ориону. Итак, я измерил смещение за сутки и

        получил, что ракета мчится со скоростью около 40 миллионов км/сек — в

        133 раза быстрее света!

        Но нет, я не опроверг теорию относительности, скорее подтвердил ее.

        Попробую-ка растолковать все это самому себе с максимальной ясностью.

        Раньше я как-то не особенно интересовался теорией Эйнштейна:

        добросовестно усвоил то немногое, что по этому поводу писалось в

        вузовских учебниках физики, и только. Считал ее очень интересной,

        поражающей воображение, но слишком далекой от моей конструкторской

        деятельности, да и (что греха таить) очень уж сложной математически. Мог

        ли я думать, что когда-нибудь мне придется столкнуться с теорией

        относительности, так сказать, лицом к лицу.

        А теперь следует в этом основательно разобраться, чтобы возможно точно

         определить, что же со мной происходит, и - чтобы от всего этого и в

        самом деле не сойти с ума...

        Итак, начнем. "Скорость движения" тел в пространстве не может

        увеличиваться до бесконечности, - доказывает теория относительности. -

        Любое тело, будь то космическая ракета или ядерная частица, разогнанная

        в ускорителе, не сможет превзойти ту скорость (хоть и огромную, но все

        же конечную), с которой мчатся в пространстве волны света,

        электромагнитных, гравитационных, электростатических полей". Эта

        скорость с точностью до сотен км/сек. равна 300 тысячам километров в

        секунду. Как же у меня получилось 400 миллионов км/сек.?

        Рассуждаем дальше. Раз тело не может обогнать свет, а только в крайнем

        случае приблизиться к этой предельной скорости, то должны возникать

        новые сложные явления. Действительно, по обычным классическим

        представлениям, с какой бы скоростью ни двигалась моя ракета, чтобы

        увеличить эту скорость еще, скажем, а пятьсот километров в секунду,

        потребуется точно одинаковая ускоряющая сила. А на самом-то деле это не

        так. Ускорить движение ракеты с 1000 км/сек до 1500 км/сек сравнительно

         легко, повысить скорость с 299 тысяч км/сек до 299 500 км/сек уже

        гораздо труднее. А увеличить скорость с 299 500 км/сек до 300 000 км/сек

        совсем невозможно. Опыты физиков-ядерщиков, занимающихся ускорением

        заряженных частиц ядра в мощных синхрофазотронах, сделали это

        утверждение теории относительности экспериментальным фактом.

        Выходит, что по мере приближения к пределу скоростей тело все больше и

        больше сопротивляется ускоряющей его силе. Говоря языком механики, мера

        инерции тела - его масса - начинает резко возрастать. Итак,

        представление о том, что масса тела постоянна и неизменна,

        представление, на "незыблемом" фундаменте котороо было когда-то

        возведено изящное здание классической физики, оказывается неправильным.

        Фундамент рушится - вместе с ним рушится и все здание; попросту говоря,

        все те обычные представления о массе, времени, пространстве, которыми мы

        пользуемся в обычной жизни, - здесь, в ракете, мчащейся на критическом

        пределе скорости, уже непригодны.

        Время, как и масса, оказывается не абсолютным и неизменным понятием, а

        относительным. Да-да, при той скорости, с которой сейчас мчится ракета,

        ритм времени здесь далеко не тот, что на Земле. Все физические явления:

        ход часов, распад урана, биологические процессы в моем теле - протекают

        гораздо медленнее. Пока я наблюдал лишь за процессами и событиями в

        своем мирке - ракете, я этого не замечал и не мог заметить. Но вот

        пришлось взглянуть в телескоп на внешний мир - и разница обнаружилась

        потрясающая.

        Скорость тела, как известно каждому школьнику, это частное от деления

         пути, пройденного телом, на время, за которое этот путь пройден. И

        никто, определяя скорость таким образом, не может ожидать, что время

        окажется иным, чем показали стрелки часов. У меня же именно и получилось

        невероятное.

        У моей ракеты на самом деле нет такой скорости, ее скорость лишь близка

        к скорости света, она превышает 299 000 км/сек. Это значит, что я

        подошел к таким значениям скоростей, когда очень заметно сказывается

        относительность времени и пространства Для меня уже несправедливы

        классические законы физики, которыми мы обычно пользуемся, и, в

        частности, нельзя определять скорость так, как я определял: взяв за

        основу расстояния, измеренные с Земли, пользоваться часами, стоящими на

        ракете. Расстояния во Вселенной не абсолютны, для быстро летящего тела

        они укорачиваются И время не абсолютно, в моей ракете оно течет

        медленнее, чем на Земле, медленнее протекают все физические процессы —

        распад урана, ход часов, жизнь моего тела. Поэтому и получилось, что мое

        субъективное определение скорости оказалось совершенно неправдоподобным.

        Скорость моей ракеты относительно внешнего мира, конечно, не 40

        миллионов км/сек. Это значит, что ритм времени в ракете в сотни раз

        медленнее, чем на Земле. Поэтому так и получилось: я взял за основу

        измерений те расстояния между звездами, которые измерены на Земле, а

        время отсчитывал по часам, расположенным на пульте управления ракеты.

        Поэтому мое субъективное определение скорости и оказалось совершенно

        неправдоподобным.

        Итак, все становится на место. Так вот он, тот предел движения материи,

        к которому не приближался еще человек, предел, который изучался лишь на

        редких экспериментах с элементарными частицами. Все меняется: длины,

        масса, темп времени — величины, которые трудно представить себе

        переменными.

        Но какое же сегодня число? Ведь если в ракете время течет медленнее, чем

        на Земле, может быть, с земной точки зрения, я лечу уже многие месяцы и

        каждый “мой день” уносит меня в такие дали, откуда при обычном движении

         не вернуться за годы? Нужно спешить с двигателем. Спешить! А

        температура, а радиоактивность?

        24. 10. 77. В межзвездном пространстве всякий пустяк — проблема.

        Остудить — что может быть проще на Земле? Опустил в воду, или продувай

        воздух. Но у меня нет лишней воды и воздуха. Аммиак я тратить не могу,

        он нужен для возвращения. И двигагель остывает лучеиспусканием... а я

        жду — теряю дни и уношусь нивесть куда.

        30 10 77. Ну вот я и решился — проник в двигатель. Капитальный ремонт в

        полете не предусматривался нами. Пришлось все изобретать на ходу. Свой

        постоянный герметический скафандр с термоизоляцией я обшил снаружи

        металлическими листами, чтобы предохранить себя от радиоактивного

        излучения. Из кабины выбрался через шлюз. Привязал себя проволокой,

        потому что в невесомом мире можно нечаянно оттолкнуться от ракеты, а

        потом будешь барахтаться и так и не дотянешься до близкой двери.

         Кое-как, цепляясь за обшивку, дополз до дюз, через них протиснулся в

        реактивную камеру. Как и предполагалось, подвели стержни. Впрочем,

        “подвели” — это не то слово. Они были испорчены нарочно, сломаны у

        основания. Почему они сломались, сразу сказать было нельзя — изломы были

        оплавлены. Но в одном уцелевшем стержне я обнаружил стеклянную ампулу.

        Она была вставлена в специально высверленное гнездо. В ампуле находилась

        сильная кислота — азотная или серная. Очевидно, при первом же толчке

        хрупкие ампулы были раздавлены, кислота разъела стержни, остальное

        сделала температура. Если бы стержни были уничтожены, немедленно

        произошел бы атомный взрыв. сказать трудно, - изломы оплавлены.

        Очевидно, при длительном, непредусмотренном, невероятном ускорении

        стержни оказались слишком хрупкими. Не выдержали. Если бы стержни были

        уничтожены, раздавлены целиком, немедленно произошел бы атомный взрыв.

         Но, обломившись, они остались тут же в камере. Ход реакции изменился, и

        я потерял возможность управлять ею.

        Значит, диверсия. Не могу понять, не могу поверить. Но твердо помню — не

        было в проекте этих гнезд. Откуда они взялись, кто их сверлил? Впрочем,

        некогда думать. Сейчас за ремонт.

        30. 10. 77. Час спустя.

        Ремонт! Да ведь он не нужен, даже вреден.

        Буду рассуждать последовательно.

        Я лечу от Земли со скоростью, близкой к скорости света. Прежде всего,

        мне нужно эту скорость погасить. Залетел я невероятно далеко. Пока

        погашу скорость, улечу еще дальше. Чтобы вернуться на Землю, летая с

        обычными для ракеты скоростями, мне понадобятся многие годы. У меня не

        хватит ни времени, ни воздуха, ни пищи. Значит, желательно затормозить,

        повернуть, вновь разогнаться до скорости света, проделать с этой

        скоростью основную часть пути, а затем еще раз затормозить, приближаясь

         к солнечной системе. Итак, двигатель должен трижды проделать ту работу,

        которую он уже сделал без спросу.

        Если же я отремонтирую атомный реактор, я восстановлю слабенький

        двигатель, пригодный для полета на Марс без посадки, двигатель, который

        способен развить скорость до 13 км/сек — для меня убогую и ничтожную. Он

        чуть-чуть затормозит мой стремительный полет в пустоту. Я даже повернуть

        не сумею, израсходую все топливо и потеряю надежду навеки.

        Какой же выход? Только один — оставить все, как есть, пусть снова

        начнется этот могучий процесс, который занес меня сюда. Клин вышибают

        клином, отнюдь не иголкой. Риск страшный… но выбора нет. Или медленная

        смерть от удушья и голода через год... или смертельный риск и надежда.

        Решился.

        2. 11. 77. Приготовления окончены. Потратил два дня, чтобы привести в

        порядок рулевые двигатели, загрузить атомное горючее, переместить аммиак

        в баки, питающие двигатель. Победа или смерть! Включаю.

        2. 11. 77. 10 минут спустя.

        Снова невыносимая тяжесть... снова я придавлен к креслу. Но я жив.

        Удалось. Лечу от Земли, но уже торможу. Двигатель послушен.

        4.11.77. Как же далеко я улетел, если созвездия искажаются! Многие яркие

        звезды перекочевали из своих созвездий в соседние. Я думаю, до Земли не

        меньше пяти световых лет, с точки зрения земного наблюдателя, конечно.

        Так вот он, секрет межпланетных перелетов. Если при обычных для ракет

        скоростях недостаточно многих человеческих жизней, чтобы достигнуть

        самых ближайших звезд, то при такой скорости, как у моей ракеты, время

        внутри межзвездного корабля почти остановится. И пассажиры его достигнут

        любых глубин Вселенной. Правда, пока они летят, на Земле сменятся

        поколения, и только память останется о смельчаках, которые отправились к

        далеким звездам, познакомиться с их планетными системами, с жизнью на

        этих неведомых планетах. Но когда-нибудь они вернутся, чтобы обогатить

        науку новыми бесценными данными. Нет границ человеку во Вселенной, нет

        недосягаемых миров и галактик!

        7. 12. 77. Скорость уже заметно меньше скорости света. Давно исчезли

        эффекты высоких скоростей и небо приняло нормальный вид — оно одинаковое

        впереди и позади. Продолжаю беспрерывно фотографировать. Ведь я улетел

        так далеко, смотрю на звезды как бы с иной позиции, и снимки мои очень

        важны, чтобы определить расстояние до звезд и их расположение в ближних

        областях нашей Галактики.

        4. 6. 78. — Надо вытерпеть еще два месяца.

        Лечу домой. Все позади — и торможение, и поворот, и разгон, и еще две

        недели во власти относительности уже на обратном пути. Позади более 9

        месяцев перегрузки и месяц невесомости. Съемки прекратил. Кончилась

        пленка, и самое интересное пройдено. Теперь только одно... доставить

        снимки на Землю.

        Чувствую себя худо — на коже красные пятна, покалывает сердце,

        температура пониженная. Все-таки вечная перегрузка вредна для здоровья.

        Стараюсь спать побольше, чтобы быстрее шло время. Но спится плохо даже

        со снотворным. Во сне прислушиваюсь к двигателю. Страшнее всего

        погибнуть сейчас... у порога счастья.

        Очень боюсь за снимки и записи. Такая жалость, если никто не узнает о

        моих открытиях. Лишь бы ученые увидели мой труд, тогда жизнь имела

        смысл... не обидно и умереть. Нет, кривлю душой, умереть жалко, боюсь не

        только за работу. Очень хочется увидеть еще раз Родину, зеленые поля,

        московские улицы, живые человеческие лица...

        31.7.78. Вхожу в солнечную систему. Вижу Солнце маленьким, но

        ослепительно ярким диском. Оно уже чуть-чуть нагревает ракету.

        2.8.78. Хорошо видна Земля — яркая голубоватая звезда. Смотрю, не могу

        налюбоваться.

        3. 8. 78. Земля заслоняет полнеба. Скорость — 7 км/сек. Иду на снижение.

        3. ФИНИШ

        Из туннеля на привокзальную площадь выливались потоки людей, струйками

        растекались по московским улицам.

        — Вы не скажете, Институт Космонавтики на прежнем месте?

        — Вам нужно ехать на метро, до станции "Циолковской".

        — Где это метро "Циолковская"?

        — А вы в первый раз в Москве?

        — Нет, я был... давно. Простите, сейчас какой год?

         — Пятница. Ах, что, год? Вы спрашиваете, какой год?

        — Да, год...

        — Гм... Сейчас 1989 год.

        — Спасибо, я так и думал.

        Молодой человек удивленно посмотрел вслед удалявшемуся мужчине в синем

        комбинезоне с худым лицом и седой гривой волос, потом взглянул на часы и

        заторопился по своим делам.

        Ильин прибыл на Землю всего несколько часов тому назад. Он посадил

        ракету на отдаленное водохранилище Подмосковья. Над пресным морем только

        начинало рассветать. Когда ракета остановилась, наступила тишина и все

        еще оглушенный Ильин выглянул из люка, в лицо ему пахнуло сырой

        предутренней свежестью. Над водой висел туман, на берегу в сумрачном

        лесу щебетали птицы. Потом издалека донесся трубный звук, Ильин узнал

        давно забытый голос электрички.

        Спал лес, спало озеро. Никто не встречал путешественника поставившего

        рекорд скорости и дальности. Его рация отказала уже давным-давно. Ильин

        не мог ждать, пока люди проснутся. Что сделается с ракетой, никуда она

        не денется! Берег был близко, Ильин доплыл без труда, через камыши,

        через болотистую полянку добрался до леса. Еще через час он, вышел на

         железную дорогу .. и вот он в Москве.

        А в Москве прошло ни мало ни много — 12 лет. Куда теперь? К себе домой —

        к Юле. Но для Юли тоже прошло 12 лет. Скажем, год - три года, пять лет,

        она ждала... а потом? Нет, так начинать тяжело. Лучше идти к товарищам,

        в Институт.

        А какой толк? О нем уже забыли, его полет — досадная неприятность в

        истории космонавтики. Наверное, давно сделано то, что не удалось ему.

        Его товарищи облетели вокруг Марса, высадились на Марс, на Венеру и на

        другие планеты солнечной системы. Он отстал на целых 12 лет. Законы

        относительности сыграли с ним скверную шутку Теперь он — второй Рип

        Ван-Винкль. Тот проспал 20 лет в горах, а Ильин загубил 12 лет в

        межзвездных просторах. Его появление, конечно, будет сенсацией... но

        разве приятно быть пустой сенсацией?

        Ильин зашел в скверик, сел на скамейку и задумался.

        Перед его глазами текла шумная, напряженная жизнь столицы Сплошным

        потоком в несколько рядов мчались автомобили, спешили, обгоняя друг

        друга, рабочие, служащие, школьники...

        — Ерунда! — Ильин решительно встал. — Какой там Рип Ван-Винкль. Он же не

        спал, он работал. Его снимки, измерения, каталоги интересны и важны для

        науки. А полет на предельных скоростях, наблюдения над относительностью

        пространства и времени? А самая возможность совершить такой полет! Еще

        неизвестно, знают ли ученые об этом.

        Ильин остановился в вестибюле у схемы линии метро. Сколько прибавилось

        их за эти годы! Ага, вот и "Циолковская", за "Пантеоном" следующая. Не

        надо расспрашивать, он знает, как ехать.

        Выйдя из метро, Ильин увидел новый район. В 1977 году здесь были холмы,

        поросшие редким кустарником. А сейчас в три стороны разбегались широкие

        асфальтированные улицы. Светлые дома, аллеи вдоль тротуаров — как

        изменилась эта местность!

        Ильин прочел надпись на табличке: "Проспект Космонавтов". Невольно

        ускоряя шаг, он пошел по липовой аллее вдоль строгих светло-серых

        зданий. Квартала через два шоссе раздвоилось, огибая круглый скверик с

        невысокими деревьями, и превратилось в обширную круглую площадь.

        За сквером возвышалось белое здание с колоннами и огромным стеклянным

        куполом. Над колоннами Ильин прочел:

        “ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ИНСТИТУТ КОСМОНАВТИКИ”

        Ильин вошел внутрь, поднялся по широкой лестнице. На площадке высился

        бронзовый памятник. Ильин всмотрелся — и сердце его застучало глухо и

        часто. Он медленно, стараясь не обратить на себя внимание, пересек улицу

        и подошел совсем близко к скульптуре.

        На пьедестале, выполненном в виде ракеты, стоял он, Ильин, таким, каким

        он был в день отлета. В комбинезоне, без шапки, лицо спокойно смотрело в

        небо. Бронза и мрамор сверкали в лучах солнца. На цоколе были выбиты

        буквы:

         “АНДРЕЙ ПЕТРОВИЧ ИЛЬИН —

        Пионер космоса.

        1938—1977 г.”

        Кровь бросилась в лицо Ильин, чтобы успокоиться, стал считать пульс…

        Значит, не забыли. А он, чудак, думал... Эх, как бьется сердце — 100 в

        минуту!.. Ну, что ж — приятно поглядеть на собственный памятник. Только

        дату придется, конечно, исправить. В 1977 году он не умер.

        На втором этаже Ильин повернул в тихий прохладный коридор. На дверях

        висели таблички: “Кафедра асгронавигации”, “Физическая лаборатория”,

        “Кафедра реактивной техники”, “Кафедра радиотелеуправления”... Очевидно,

        в этом здании работали не только исследователи, но училось и молодое

        поколение космонавтов. Такого Института не было 12 лет назад.

        Сейчас в аудиториях было пусто — летнее время. Только за одной дверью

        читали лекцию. Ильин прислушался. Медлительный хрипловатый голос

        показался ему знакомым.

        — Сегодня, друзья мои, — говорил лектор — вы впервые пришли в наш

        Институт. Вы хотите посвятить себя звездоплаванию, этой трудной и

        благородной отрасли человеческого знания. Наука эта, возникшая совсем

        недавно, требует от человека всей его жизни, требует самоотверженности и

        смелости. Вы знаете, что за последние годы было совершено не так много

        полетов, и первый из них закончился гибелью единственного пассажира —

        моего руководителя и друга, конструктора Ильина.

        “Рюмин?” — узнал Ильин. Он сразу вспомнил врезавшиеся в память последние

        часы перед стартом.

        — Причины аварии ракеты Ильина так и остались невыясненными, — продолжал

        Рюмин. — Вероятнее всего, ее повредили метеориты. Неудача заставила нас

         проверить всю конструкцию и задержала следующий полет на два с половиной

        года [шесть с половиной лет. ] И самое грустное, мы потеряли

        талантливого конструктора, который так много мог бы еще сделать. Нельзя

        было посылать в первый полет такого ценного человека. Я отговаривал его,

        я предлагал сам полететь вместо него. Но Андрей Петрович, к сожалению,

        был честолюбив...

        “Что он говорит? — подумал Ильин. — Никогда не было такого. Не

        уговаривал, не предлагал. Наоборот, сказал, что нечего волноваться.

        Зачем он городит эту ложь?”

        И в памяти всплыло: Ильин знал Рюмина пять лет, но дружбы не было. Рюмин

        был сух, исполнителен. Держался особняком, в разговоре выбирал

         выражения, как будто боялся, что его поймают на слове, уличат в ошибке.

        Ильин ценил его, как хорошего работника, и все-таки было что-то... что

        вызывало неприязнь.

        А теперь эта ложь. И ведь Рюмин отвечал за рабочие чертежи. И проверял

        детали последним.

        — Я прошу извинения за эти подробности у присутствующей здесь вдовы

        героя — Юлии Николаевны Ильиной, — продолжал лектор.

        Ильин рывком открыл дверь. Желтая от солнца аудитория амфитеатром

        уходила кверху. Сотни юношеских глаз внимательно глядели на кафедру, где

        стоял постаревший, грузный и обрюзгший Рюмин. А в президиуме за столиком

        сидела высокая женщина с седой прядью в пышных волосах. Когда дверь

         скрипнула, она обернулась, вскрикнула, оперлась руками о стол и начала

        вставать... так медленно, так медленно...

        Аудитория недовольно загудела. Рюмин нахмурился, глянул через плечо...

        И вдруг резкий крик, вопль боли и ужаса пронесся по залу.

        — Зачем? Зачем?

        Схватившись рукой за сердце, он остекленевшими глазами смотрел на

        вошедшего [Рюмин стал сползать на пол.]

        Сбежавшиеся вниз слушатели увидели плачущего "железного Рюмина"

        [лежащего на полу лектора ] и наклонившегося над ним человека [, который

        стал идеалом в их жизни ]. Казалось, он только что сошел с памятника —

        такой же худощавый и в комбинезоне. Только человек этот был совершенно

        седой.

        Источник : "Навстречу звездам" - “Знание - сила”, 1955, № 10.

        Сканировал: Виктор Кузьмин

        Второй источник: "Где вы, Ильин?.." - сб."Черные звезды", Детгиз, 1960г.

        Выделил отличия: Александр Еськов

        (2000г.)

основная страница

            БиографияБиблиографияКНИГИРазноеФорумГестбук