Яцек Савашкевич

                            Контакт

                          Перевод с польского Р. МАТВЕЕВОЙ

    - Работа хорошая, - говорили старшие дежурные, и Макинто

в глубине души признавал их правоту. Но он не любил свою

работу. По многим причинам. В основном потому, что она была

действительно хорошей, спокойной, и потому, что коллеги,

четверть жизни просидевшие на дежурствах, так ее хвалили.

    Обязанности дежурного были очень просты - сиди себе, и

только. Остальное - работу о которой техник Пабле говорил,

что неизвестно где ее начало, а где конец, - исполняли

автоматы. Пабле приходил раз в неделю, чтобы осмотреть

радиоприемную аппаратуру. В среднем это занимало четверть

часа, остальным рабочим временем он мог распоряжаться

свободно. Макинто завидовал ему, пока не узнал, что техник

все остальные дни недели торчал в мастерской, где работы

почти не было, да и была она еще скучнее, чем в

обсерватории. Потому что в обсерватории хоть иногда что-то

да происходило. Например, в среднем два раза в неделю

включался зуммер, и хотя заранее было известно, что это

опять ложная тревога, сама необходимость проанализировать

поступивший сигнал позволяла убить время.

    Бывало, что старшим коллегам Макинто надоедало слушать

читающей аппарат, а по видео шел малоинтересный

публицистический блок.   Тогда они, пользуясь монтажным

столом и архивными пленками, писали так называемую

космичёскую музыку. Из зарегистрированных импульсов и

потоков сигналов, принятых радиотелескопом из Галактики,

выбирали и объединяли наиболее интересные, по их мнению,

отрывки. Так иногда появлялись произведения с удивительной

мелодической линией. Самое красивое из них (по мнению

большинства работников обсерватории) - им страшно гордился

его автору старший дежурный Хеннес, - называлось "Симфония

пульсара РР Лира".

    Подобные творческие пробы Макинто считал проявлением

детства, а причину почти поголовного увлечения ими

усматривал в монотонности работы. Он с тревогой думал о

своем будущем и часто упрекал себя в том"; что, имея все

условия, не пишет диссертацию или, что сейчас страшно модно,

какую-нибудь научную работу. Конечно, сразу после учебы,

когда он еще радовался диплому радиоастронома, у него была

масса планов, и именно для их реализации он устроился в

обсерваторию.

    Но работа, которую он исполнял, делала безвольным,

опустошала. Достаточно было взглянуть на постную физиономию

Гулла, которого Макинто обычно сменял, сесть к пульту и

послушать монотонное гудение аппаратуры.

    - Есть что-нибудь новое? - спрашивал Макинто, потому

что так повелось. Этот риторический вопрос стал

традиционным.

    - Одна "молния" от архангела Гавриила и хоровое пение с

группой цефеид.

    Это мрачная шутка, которую Макинто знал наизусть и к

которой был всегда готов, каждый раз его раздражала. Он

постоянно обещал себе поговорить с Гуллом, но кончалось тем,

что Макинто молча падал в теплое еще кресло и с миной

мученика ждал, пока Гулл уберется к черту, - что тот и делал

довольно быстро и охотно.

    Но сегодня Гулл задержался.

    - Обрати внимание на квадрат Кардашева, - сказал он, - в

нем было четыре тревоги. - Ого! - удивился Макинто. - А

текст?

    Четыре сигнала за смену явление необычное, и об этом

можно было поговорить.   Макинто приготовился высказывать

различные предположения, выслушивать их от Гулла, то есть

как-то скрашивать долгое дежурство.

    - Что-то невразумительное, - Гулл кивнул и вышел.

    Макинто даже обиделся - он никакого другого ответа и не

ждал, но поговорить-то можно было. В то же время явное

бегство Гулла привлекло его внимание к сигналам.

    Лаборатория принимала все диапазоны радиоволн,

улавливаемые системой антенн с орбиты Земли. Особенное

внимание обращалось на сигналы с частотой от 2000 до 4000

мегагерц, которые наименее подвержены искажениям, о чем

должна знать каждая научно-техническая цивилизация. А так

как неведомая передача велась на этих частотах, то приняли

ее довольно четко.

    Макинто проверил отдаленность радиоисточника от Земли.

Получилось около пятисот световых лет, что в пересчете на

мощность давало величину в миллиард раз больше достигнутой в

мире. Предположение, что данный радиоисточник

искусственного происхождения и его активность подтверждает

существование научно-технической цивилизации, можно было

исключить полностью. На лекциях ему футурологию не

преподавали, а в работе принимаются во внимание только

факты.

    Удивляло лишь то, что никогда еще не принимали сигнала с

настолько стабильной и узкой полосой частот, да и район, из

которого поступал сигнал, считался зоной низкой активности

радиоизлучения.

    Макинто оторвал взгляд от осциллографа и вернулся к

пеленгатору, нацеленному на радиоисточник. Индикаторы

однозначно указывали водородное облако. Согласно закону

Баррета - Хойла его мощность должна быть несравнимо меньше

мощности принятого сигнала, а наука категорически отрицала

возможность естественного и к тому же внезапного ее

увеличения.

    Это определение "естественного" не давало Макинто покоя.

С трудом он вспомнил гипотезу Хойла - как-никак одного из

крупнейших авторитетов астрономии и астрофизики XX века,

приведенную на какой-то лекции как пример того, к чему может

привести чрезмерно буйная фантазия исследователя. Ибо Хойл

утверждал, что разумные существа, достигшие соответствующего

уровня развития, вполне могут использовать водородные облака

для усиления радиоволн. Электростатическим полем в облаке

нужно было создать резонаторную нишу и направить в нее

излучение кристаллического мазера. Усиленный в миллион раз

сигнал устремится в пространство вдоль оси резонатора.

    Макинто пожал плечами. Если даже и так, то почему

выбрана отдаленная солнечная система, когда о жизни на Земле

и соседних планетах не свидетельствовали абсолютно никакие

радиосигналы (кроме шумов, излучаемых естественными

источниками). Так было в то время, когда этот сигнал

отправился в сторону Земли.

    Резкий звук зуммера вырвал Макинто из задумчивости.

Одного взгляда на приборы хватило, чтобы обнаружить причину

тревоги. Линия, определяющая частоту выделенного сигнала,

находилась на том же месте; частота осталась прежней, но

салатовые листики оптического индикатора объединялись,

колебались с десяток секунд, потом возвращались в

первоначальное состояние. Продолжалось это полчаса, ну,

может, час без четверти. Потом наступил долгий перерыв.

    Это была уже пятая передача. Получалось что-то

невообразимое:     с точки зрения здравого смысла это не мог

быть естественный сигнал, с точки зрения здравого смысла ни

одному разумному существу не должно прийти в голову посылать

его к Земле и с точки зрения здравого смысла это не могло

быть ничем иным.

    Но, вероятно, именно для этих случаев была составлена

инструкция, не очень умная, по мнению сотрудников, но, по

крайней мере, обязывающая к действиям.

    Макинто прежде всего переписал на магнитную ленту данные

из памяти компьютера. Теперь он должен приготовить весь

комплекс информации для многопрограммного читающего

устройства. Но вначале он решил переговорить с Гуллом.

    Телефон в квартире Гулла не отвечал.

    Макинто отключился. Ему пришло в голову, что Гулл ждал

этого звонка и потому сбежал. Но чего он опасался? Если он

нашел правильный путь, если ему удалось найти верный ключ и

расшифровать сигнал, то какого черта он это скрыл? И где

расшифрованные записи?

    Он машинально посмотрел на люк мусоропровода. Из него

торчал прижатый дверцей конец ленты. Макинто вытянул почти

триста метров, которые спасло от сожжения в излучателе то,

что люк был слишком поспешно захлопнут.

    Торопливо намотал пленку на катушку и включил

воспроизведение. На верхней дорожке был записан сигнал в

естественном виде. Нижняя заключала перевод этого сигнала.

Макинто уменьшил громкость зуммера, который продолжал

издавать незначительно модулированные звуки с интервалами по

несколько минут. Трижды прослушал запись и ничего не понял.

Из репродуктора плыло заунывное, низкое гудение, вдобавок

искаженное механическими повреждениями пленки. Тогда он

увеличил скорость. Текст звучал приблизительно так:

    - МА-МА... ТУТ... МА-МО-ЧКА... НО... НО... МА-ЛА...

ЛЯ-ЛЯ...

    Теперь Макинто понял, почему Гулл предпочел не делиться

своим открытием. Хвастаться такой расшифровкой значило бы

нарваться на насмешки.   А все-таки Гулл считает, что нельзя

пренебречь этим сигналом, потому что, сдавая дежурство, не

преминул сказать о нем.

    Следовало проверить, какой программой пользовались при

первом переводе.

    6-ЭТА-М - зажглось на экране, когда компьютер

проанализировал пленку Гулла.

    Макинто поместил свою катушку с записью на панель

шифратора, отстучал на перфораторе:

    "6-ЭТА-М" и нажал кнопку пуска. Пленка исчезла в щели,

а через секунду, уже закодированная, вплыла в считывающее

устройство. Еще через пять секунд она была намотана на ту

же катушку и расшифрована. Минуту поколебавшись, он включил

воспроизведение.

    Услышал как будто продолжение:

    - О... О... СЕ-СЕ... МО-Я... МА-МА... МА-МО-ЧКА...

НО... СЕ... СЕ... ТИ-ХО... ТИ-ХО...

    В пользу гипотезы Хойла, если рискнуть и принять ее

всерьез, свидетельствует исключительно неправдоподобный

скачок мощности сигнала, излучаемого наблюдаемым водородным

облаком. Принятый сигнал мог быть случайным набором знаков

- ведь компьютер располагал сотнями тысяч программ, а

значит, и почти любое множество импульсов, подобранных более

или менее случайно мог перевести на человеческий язык.

    Макинто, как и другие дежурные, больше всего боялся

оказаться смешным. Поэтому он смотал с катушки ленту и

вместе с лентой Гулла бросил в люк, проследив, чтобы она не

застряла в узком канале.

    Правда, сигнал навсегда записан в памяти компьютера, но,

во-первых, контроль этой памяти производился нерегулярно и

бессистемно, во-вторых, никто не мог бы - на основании

воспроизводимого текста перевода - обвинить Макинто в

небрежности.

    В неожиданно наступившей тишине до него дошло, что

гудение, которое последние четыре часа гнетуще давило на его

уши, вдруг прекратилось. Салатовые крылышки в оптическом

индикаторе сузились до линии толщиной в волос, затем

амплитуда волны спала до минимума. Но что хуже всего - и

Макинто констатировал это с ужасом - исчезла кривая,

определяющая полосу частот сигнала, значит, исчез и сам

сигнал! Водородное облако вдруг смолкло, будто его кто-то

выключил.

    Макинто снова взялся за работу. Переписал все на

магнитную ленту, закодировал по программе "6-ЭТД-М" и

пропустил через считывающее устройство. Установил регулятор

скорости ленты на максимум и включил перевод.

    По мере того как из репродуктора вытекали слоги, черты

лица Макинто искажала гримаса растущего изумления.

    - ЦЕ-ТЫ-ТЬ... ВЕДЬ... СТОЛЬКО... РАЗ... Я...

    ТЕ-ВЕ... ГО-ВО-РИ-ЛА... ЧТО-БЫ... ТЫ... НЕ...

    И-ГРА-ЛА... ПА-ПИ-НЫМ... РА-ДИ-О-ТЕ-ЛЕ-ФО-НОМ.

    Макинто ошеломленно вглядывался в вертящиеся перед ним

катушки.