В. САПАРИН

Рассказы

Волшебные ботинки

Исчезновение инженера Боброва

Последнее испытание

Нить Ариадны

ПЛАТО ЧИБИСОВА

ПОСЛЕДНИЙ ИЗВОЗЧИК

СПОР

    В. САПАРИН

    Волшебные ботинки

    НАЧАЛОСЬ   все   с   пустяков.   Петя   надевал ботинок, и мама заметила, что

    подошва    протерлась:   из   круглой   дырки,   похожей   на   медную   монету,

    проглядывала   стелька.   Такой же "пятак", только чуть побольше, оказался

    и    на    другом    ботинке.    Петя   давно   замечал,   что   правые   башмаки

     изнашиваются почему-то быстрее левых - его это открытие ничуть не удивило.

    Зато мама чуть не задохнулась от удивления.

    -   Вы   подумайте,   Иван   Иванович,   -   за   неимением   других   слушателей

    обратилась   она к случайно вошедшему в кухню гостю соседей, приезжему из

    какого-то   далекого   города.   -   У   этого мальчика обувь на ногах просто

    горит.   Эти   ботинки   я   купила месяц тому назад. Вы видали когда-нибудь

    такого мальчика?

    Иван   Иванович   поставил   на   плиту   чайник,   который   держал   в руке, и

    внимательно осмотрел Петю.

    - Мальчик как мальчик, - сказал он сдержанно. - Обыкновенный мальчик.

    -   Обыкновенный! - всплеснула руками петина мама. - Да где вы видели еще

    таких мальчиков? Просто мучение с ним! Не напасешься обуви.

    -   Я   тоже   таким   был,   -   сказал Иван Иванович примирительно. - И вот,

    видите, ничего: даже профессором стал... Просто он очень подвижной.

    -   Но   обувь-то выпускают для нормальных детей, - возразила петина мама.

    - Нет ведь специальной обуви для непосед.

    -   Это,   между   прочим,   напрасно,   -   серьезно   сказал Иван Иванович. -

    Напрасно,   не   выпускают   такой   обуви.   Есть   же специальная спортивная

    обувь,   например,   футбольные   бутсы,   и никто не обвиняет футболистов в

    том,   что   они   много бегают. Для мальчиков так же естественно бегать, и

    им нужно дать специальную обувь для этого.

    -   Хотела   бы   я   видеть   такие   ботинки,   - сказала мама и с недоверием

    покачала   головой,   -   подошвы   у   которых он не износил бы в месяц. Это

    должно быть чудо какое-то.

    Петя   обиженно   шмыгнул   носом.   В   самом   деле,   разве его вина, что он

    подвижной   мальчик? Что же ему, сидеть со связанными ногами, если у него

     такая   натура?   Вместо того, чтобы разобраться в вопросе научно, как это

    делает   профессор,   мама   ругает   Петю   за   каждую   дырку. Но ведь он не

    нарочно протирает ботинки.

    Иван   Иванович   уже   шел   к   двери.   На   пороге он остановился и еще раз

    оглядел Петю, словно что-то прикидывая.

    -   Хорошо, я пришлю вам волшебные ботинки,- сказал он просто. - Кажется,

    это   подходящий   мальчик,   если   только   все   правда,   что   вы   про него

    рассказываете.   Только   одно   условие:   пусть   делает в них все, что ему

    вздумается,   и,   главное,   надевает   их   каждый   день.   Не беспокойтесь,

    Антонина Игнатьевна, эти ботинки он никогда не износит.

    Антонина Игнатьевна, поборов досаду, засмеялась. Шутник Иван Иванович!

     - Разве уж если волшебные...

    Петя,   конечно,   ни на минуту не поверил в волшебные ботинки. Такие вещи

    бывают   только   в   сказках:   семимильные сапоги или там туфли, с помощью

    которых,   повернувшись   на   каблуке   и   произнеся   особое   слово,   можно

    творить   чудеса.   Да и не похож был Иван Иванович на волшебника, если уж

    на   то   пошло.   Ни   чалмы   на   голове,   которую   Петя   видел у циркового

    фокусника,   ни   особого   пронзительного   взгляда,   ни   многозначительных

    движений   руками.   Обыкновенный   человек   в   очках, таких же, как у дяди

    Сережи,   сапожника   со   второго   этажа,   с седоватой бородкой клинышком.

    Незаметно   даже, что он в молодости был подвижным. Может быть, он вообще

    все нарочно придумал, чтобы утешить маму?

    Но   недели   через две после того, как Иван Иванович уехал в свой далекий

    город,   от   него   пришла посылка. Когда распаковали фанерный ящичек, там

    оказались   завернутые   в   бумагу   башмаки.   Петя   сразу определил это на

    ощупь. Значит, профессор сдержал свое обещание! Мама разворачивала бумагу.

    Петя   думал   увидеть   какие-нибудь   сверхбутсы   на   толстенной подошве с

    металлическими   шипами   и   подковами на каблуках - вроде горных ботинок,

    которыми   он любовался как-то в витрине магазина. Но в посылке оказались

    самые обыкновенные коричневые башмаки очень простого фасона.

    Петя примерил их, они были в точности по его ноге.

    -   Сразу видно мужчину, - сказала мама. - Умный человек Иван Иванович, а

    того   не   знает, что детям делают все с запасом. А еще думал, их надолго

    хватит.   Ну,   ладно, носи! Надо бы поберечь подарок, да все равно из них

    вырастешь. Да и обещала я...

    С этого дня начались необыкновенные приключения с ботинками.

    Самое   необыкновенное   заключалось   в том, что с ботинками, вопреки всем

    законам природы, ничего не случалось.

    Первое   время   Петя   ходил   в   них   осторожно,   словно это и правда были

    волшебные   ботинки,   и от них можно было ждать подвоха, но постепенно он

    привык   к обновке, а затем перестал о ней думать. Он бегал по двору, как

    и прежде, и так же азартно играл в футбол.

    Как-то   раз вечером, когда Петя укладывался в постель, мама взяла с полу

    башмаки и стала их осматривать.

    -   Уж   проносил   небось,   - ворчала она, поднося ботинки к свету. - Нет,

    целые!   Подумать   только...   И   подошва совсем как новая. Значит, умеешь

    носить аккуратно, если захочешь.

    В   этот   вечер   мама   особенно   нежно поцеловала на ночь Петю. Но у него

    было смутное ощущение, что он не совсем заслужил ее похвалу.

    "Конечно,   -   успокаивал   он   себя,   засыпая,   -   от того, какие ботинки

    попадутся,   тоже   многое   зависит.   Вон   Марья Петровна жалуется, что ей

    такие   туфли все время попадаются, которые набок стаптываются. Нельзя же

    все на меня сваливать!"

    Марья   Петровна   жила   в   квартире напротив и была известна скептическим

    отношением   ко всему на свете, кроме себя самой. Что касается мальчишек,

    то   всех   их,   подвижных   и   неподвижных,   она   уже давно раз и навсегда

    причислила к явлениям в основном отрицательным.

    Поэтому,   когда   Антонина   Игнатьевна   похвалила   ей   Петю за аккуратную

    носку ботинок, она не поддержала надежды матери.

    -   Посмотрите,   Марья   Петровна!   И   впрямь волшебные, - говорила петина

    мама.   -   Или   моего   Петю   подменили.   Малый носит их, не снимая, почти

    полгода, и хоть бы где протерлись.

    -   Ничего   особенного, - объявила Марья Петровна, взглянув на подошву, -

    микропора.   Видите,   неровная, с пупырышками. Ей износу нет. Только я ее

    не люблю. От микропоры ревматизм бывает.

    -   Что   вы,   ведь   микропористая   подошва пропускает воздух, - возразила

    петина мама.

    - Все одно - резина, - отрубила Марья Петровна.

    -   Не   может   быть,   чтобы   это   была   резина, - не соглашалась Антонина

    Петровна. - Легкие какие. Попробуйте.

    Марья Петровна неохотно подержала в руке ботинки.

    -   Почти   ничего   не весят, - сказала она таким тоном, как будто это был

    крупный недостаток. - По-моему, надувательство.

    - Почему же надувательство?

    -   Очень   просто.   Не   знаете,   что ли, как микропора делается? В резину

    воздушные пузырьки надувают. Ну, лишнего и напустили. Оттого и легкие.

    Она   поставила   ботинки   на   пол   и   обтерла пальцы. Антонина Игнатьевна

    знала,   что   микропористая   подошва   делается совсем иначе, но последнее

    слово, как всегда, осталось за Марьей Петровной.

    ...   Шел   месяц   за   месяцем.   Ботинки   не   поддавались износу, словно и

    впрямь   были   волшебными.   Антонина Игнатьевна стала посматривать на них

    уже   с   некоторым   страхом.   Конечно,   она   понимала, что профессор - не

    Мефистофель,   а   обыкновенный   человек,   но   в   его   подарке было что-то

    сверхъестественное.   Оно   заключалось   не   только в непонятной прочности

    ботинок. Обнаруживались и другие странности.

    Однажды   Антонина   Игнатьевна заметила царапину на носке левого ботинка.

    Очевидно,   Петя   задел   за   какую-то   железку,   когда ребята собирали во

    дворе   металлолом.   А потом эта царапина исчезла. На ботинке не осталось

    и следа от нее.

    А   как   объяснить   это?   Петя   никогда   не   чистил ботинки, а они всегда

    выглядели свежими!

    Наконец,   хотя   башмаки были изготовлены в свое время в точности Пете по

    ноге, они не делались нисколько теснее.

    Правда,   кожаная   обувь   разнашивается.   Но в том-то и дело, что ботинки

     имели такой вид, как будто их только что принесли из магазина.

    Марья   Петровна,   любившая делать всем замечания, встречаясь с Антониной

    Игнатьевной, читала ей нотации:

    -   Напрасно   балуете мальчишку! В праздник, в будни, каждый день в новых

    щиблетах. Могли бы и на другое что деньги тратить. Наплачетесь потом!

    -   Помилуйте,   - возразила однажды на свою голову Антонина Игнатьевна. -

    Да он целый год в одних ходит!

    -   Что   же,   вы   меня   за   дуру   считаете? - обиделась Марья Петровна. -

    Боитесь   признаться?   Ох,   уж эти матери! С ума сходят по своим детям ..

    Не знаю, на что ради них готовы! Этим их только и портят...

    После   этого   Марья Петровна стала говорить про Антонину Игнатьевну, что

    та   отчаянная   лгунья,   это   во-первых,   совершенно не умеет воспитывать

    своего   сына,   это во-вторых, и, безусловно, сумасшедшая, это в-третьих:

    каждое   первое   число   покупает "своему Петеньке" новую обувь, а сама по

    году ходит в старой.

    Бедная   Антонина   Игнатьевна пыталась объясниться с Марьей Петровной, но

    это   оказалось   бесполезным.   Да,   собственно,   какие   объяснения   могла

    представить Антонина Игнатьевна?

    Жизнь    Антонины   Игнатьевны   из-за   этих   чертовых   ботинок   невероятно

    осложнилась.   Говорить   людям   правду?   Никто не верил. "Сознаться", что

    она каждое первое число покупает Пете новые ботинки? Нелепо.

    ...Когда   прошло   еще   два месяца и все оставалось по-прежнему, смятение

    охватило Антонину Игнатьевну.

    -   Вот   что,   -   сказала   она   в   один   прекрасный день. - Отложи-ка эти

    ботинки,   пусть   отдохнут   немного.   Поноси   пока   старые. Она дала Пете

    старые   ботинки, те самые, из-за которых в свое время начался разговор с

    профессором. Дядя Сережа прибил к ним новые подметки.

    -   Хорошо, что они были куплены на рост, - сказала она. - Надо носить, а

    то малы будут. А эти я запру в шкаф.

    Захотела   ли   она убедиться, что ее сын научился аккуратно носить обувь,

    или   эти неизносимые ботинки стали ее просто пугать? Трудно сказать, что

    имела   в   виду   петина   мама.   Она   и   сама   не   могла бы объяснить, что

    руководило   ее   действиями.   Но   она вздохнула с облегчением, когда Петя

    надел обыкновенные, не волшебные ботинки.

    Они   показались   Пете   тяжелыми,   он   привык   за   последний год к легкой

    обуви, которую почти не чувствуешь на ноге.

    Скоро   он   расшлепал   башмаки,   и   Антонине Игнатьевне пришлось нести их

    опять    к   сапожнику.   Итак,   подвижной   мальчик   оставался   по-прежнему

    подвижным!   Секрет   долгой   носки   зависел вовсе не от Пети. Но Антонина

    Игнатьевна   упрямо отдавала старые башмаки снова и снова в ремонт, пока,

    наконец, дядя Сережа не сказал:

    - Их уж нет смысла чинить. Только в утиль. А мальчонке купите новые.

    Покупать новые? В то время как в шкафу стояли совершенно целые ботинки!

    Антонина   Игнатьевна скрепя сердце выдвинула ящик, куда она в свое время

    их положила. Она не заглядывала сюда уже несколько месяцев.

    -   Пылищи-то   -   вздохнула   она.   - На, обмахни чем-нибудь. - Она подала

    башмаки сыну - Серые даже стали. Примеряй: не вырос ли?

    Петя обтер ботинки, и они снова зажелтели, радуя взор свежей окраской.

    Как   и   в   тот   давний день, когда Петя надел их впервые, они были ему в

    точности по ноге.

    Но   не это поразило Антонину Игнатьевну. К такого рода диковинам она уже

    привыкла.   Ее   смутило   другое.   Она отлично помнила, что, когда убирала

    ботинки   в   шкаф,   подошвы   у   них   были   слегка обшарпаны. Тогда это ее

    обрадовало:    царапины    и   ссадины   подтверждали   обыденность   ботинок,

    принадлежность   к   вещам,   подверженным   обыкновенному   воздействию   сил

    природы.   Странное   дело!   Ее   радовало   то   самое,   что   так   возмущало

    когда-то:   ведь   весь сыр-бор и загорелся в свое время из-за проношенных

    подметок!

    Но    вот    теперь,    повернув   башмаки   подошвами   кверху,   она   увидела

    пупырчатую поверхность, целешенькую, как у новой калоши.

    Однако    самое    невероятное   обнаружилось,   когда   Антонина   Игнатьевна

    посмотрела на подошвы сбоку.

    Бедная   женщина   надела очки, сняла их, затем снова надела. Да, нет, это

    не   показалось,   а   на   самом   деле:   подошвы   выглядели толще, чем были

    прежде.   Всегда   ее   удивляло,   как   это   Петя   не может протереть такие

    тонкие подошвы, но сейчас они были толстые!

    Антонина   Игнатьевна   боялась даже думать о том, что пришло ей в голову.

    Ну разве могут быть на свете такие ботинки, которые растут?

    Она   боялась   дать   Пете   эти растущие ботинки и в то же время не знала,

    что с ними делать. Может быть, просто выбросить?

    Выход   нашелся сам. Пете не пришлось на этот раз щеголять в ботинках. Он

    заболел.   К   счастью,   у   него оказался легкий грипп, но все же пришлось

    почти   целую   неделю   пролежать   в постели. Однако знаменитые ботинки не

    оставались   без   работы.   Слава   о   них   распространилась   по   двору,   и

    приятели   Пети,   которым   тоже доставалось от матерей за разбитую обувь,

    выпрашивали   их   поиграть   в   футбол. Их мало смущало то обстоятельство,

    что   неизносимость   ботинок не имела научного объяснения. Напротив - тем

    больше   разыгрывалась   их   фантазия. Они выдвигали по этому поводу самые

    невероятные   версии,   твердо   веря в неограниченные возможности развития

    техники.   Некоторые   же,   самые   маленькие,   еще   не   вышедшие   из   мира

    фантазий и сказок, думали, что "профессорские башмаки" и впрямь волшебные.

    На   петины   ботинки   установилась   очередь. Сменялись юные футболисты, в

    азарте   игры   порой   разбивали   колени   и   локти,   но ботинки оставались

    целыми.   Они выдержали и это испытание. Не было, казалось, силы, которая

    могла их одолеть.

    Тут   Антонина   Игнатьевна   не выдержала и, спросив у соседей адрес Ивана

    Ивановича, написала ему письмо. И вот какой пришел ответ.

                             ПИСЬМО ИВАНА ИВАНОВИЧА

    ДА,   они   растут!   И в этом, уважаемая Антонина Игнатьевна, нет никакого

    чуда. Я понимаю Ваше удивление и постараюсь все объяснить.

    Почему   же   они   растут? Слыхали Вы когда-нибудь об эпифитах, растениях,

    живущих   не   на   земле, а в воздухе? У них нет обычных корней, они могут

    жить   на   заборе,   не   касаясь земли, или даже на телеграфной проволоке.

    Чем   же они питаются? Не телеграммами, конечно, - простите за неудачную,

    может   быть, остроту. Все нужное им для развития они берут из воздуха. В

    нем   ведь   всегда   содержится   влага,   и   всегда   есть   пыль, включающая

    минеральные   частицы.   И   эти   растения   очень   хорошо   приспособились к

    такому "воздушному" питанию.

    В   нашем   институте   в   результате   нескольких лет работы выведены очень

    мелкие    растительные    организмы   -   эпифиты,   которые   живут   большими

    колониями   вроде кораллов. Они образуют плотную массу, прочную, легкую и

    гнущуюся,   как   резина,   но пропускающую воздух, - листы из нее ни в чем

    не   уступают коже, обладая при этом свойством, которого не имеет никакая

    кожа,   -   они   растут. Помните, у Бальзака шагреневая кожа уменьшалась в

    размере,   а   наша "кожа", наоборот, непрерывно увеличивается, потому что

    она   живая.   Растительные   организмы,   из   которых   она   состоит, быстро

    размножаются,   а   питание,   как   и   все   эпифиты,   берут из воздуха. Для

    подошв   мы   изготовили   особенно   быстро растущую "кожу", ведь эта часть

    обуви   изнашивается   больше. Замечу тут же, что подошва и питается лучше

    других   частей   ботинка:   при   ходьбе   она   соприкасается   с землей, тут

    больше   сырости   и   минеральных   веществ. Усиленное питание способствует

    тому,   что   кожа   подошвы   быстрее восстанавливается. Для глаза человека

    это   совершенно незаметно, и не положи Вы ботинки в шкаф на целых четыре

    месяца,   Вы,   вероятно,   так и не обнаружили бы, что они растут вместе с

    Петей,   и   до   сих   пор,   наверное,   ломали   бы   голову   над секретом их

    непонятной неизносимости.

    Конечно,   у   растущих   ботинок   есть   свои   неудобства.   Их нельзя долго

    хранить   на   складе,   они будут менять свой номер. Кроме того, взрослый,

    купивший   сапоги   впору,   через некоторое время обнаружит, что они стали

    ему   велики.   Поэтому   в   обуви   для   взрослых   найдет применение только

    подошвенная   кожа.   Но   и это неплохо. Нам уже сказали спасибо за вечные

    подошвы   те   почтальоны,   путевые   обходчики   и   прочие   люди   "ходячих"

    профессий, которым мы раздали ботинки для пробной носки.

    Иное   дело   детская   обувь. Ее можно делать целиком из растущей кожи. Мы

    думаем,   что   тут   вполне   разрешима   задача   - сделать ботинки, которые

    можно   было   бы   носить несколько лет подряд. В лабораторных условиях мы

    уже   не   одну   пару   подвергали   искусственному износу, соответствующему

    пятилетней   нормальной   носке,   но одно дело гонять ботинки на стенде, а

    другое    дело    проверить    все   на   практике.   Вот   почему   меня   очень

    интересует,   как   будут   вести себя петины ботинки дальше, - пишите мне,

    пожалуйста,   если   Вас   не затруднит, по крайней мере, каждые полгода. У

    нас   много "подшефных" школьников, носящих нашу обувь, но у Пети ботинки

    из   самой   первой партии, и все сведения о них для нас особенно ценны. Я

    писал   Вам   два   раза, но, вероятно, перепутал адрес - сужу по тому, что

    мои родственники мне тоже не отвечали.

    Мы   выбираем   для   опытов   особенно   быстроногих   мальчиков.   Но   это не

    значит,   что с нашими ботинками можно обращаться как попало. Они требуют

    хорошего   отношения. При испытании новой марки велосипеда его заставляют

    работать    в    самых    варварских    условиях,   но   во   время   нормальной

    эксплуатации   приходится   соблюдать   все   правила   ухода.   Наши   ботинки

    рассчитаны   на   взрослых, которые много ходят, и на детей, которые много

    бегают,   но   не   на   нерях.   Передайте   это Пете. Правильно обращаться с

    вещью   -   это   значит   удвоить   срок   ее жизни. Правила носки прилагаю к

    письму.   Надеюсь   на Петю. Когда-то и я был отчаянным неряхой, а сейчас,

    представьте,   меня   ставят   даже   в   пример   за   мою аккуратность. Очень

    хочется   знать, сколько же могут прослужить наши ботинки, если их носить

    нормально. Пишите.

    Р.   S.   На днях пущена первая экспериментальная фабрика, где "волшебные"

    ботинки изготовляются уже на конвейере.

                                    * * *

    СПУСТЯ   неделю   Петя с мамой были в кино и увидели в киножурнале, как на

    опытной   фабрике   изготовляется "самовосстанавливающаяся подошва", - так

    назвал ее диктор.

    -   Есть   самозатачивающиеся   резцы, - говорил он, - есть самозаводящиеся

    часы,   которые   заводятся   от ходьбы человека и обладают "вечным ходом",

    никогда   не   останавливаются   -   это   часы   для рассеянных, и появилась,

    наконец, подошва, которая не изнашивается. Вот она перед вашими глазами.

    Зрители   увидели   огромные   неглубокие чаны. Здесь в питательном бульоне

    разводили   мельчайшие растительные организмы, похожие под микроскопом на

    желтые звездочки.

    На   экране было видно, как они, срастаясь, образуют тонкую пленку, такую

    легкую, что она свободно плавает. Пленка постепенно утолщалась.

    -   По   мере   развития   микроорганизмов, - говорил диктор, - материал все

    больше уплотняется. Теперь "кожа" готова. Ее можно пускать в раскрой.

    В    закройном    цехе    станки-автоматы    вырубали   из   поступавших   сюда

    искусственных "шкур" тысячи подошв разного размера.

    -   Но   подошва   продолжает   расти,   -   сообщил   диктор.   И   все   увидели

    огромную,   во   весь   экран   подошву,   снятую   с   помощью "лупы времени".

    Подошва увеличивалась в толщине прямо на глазах.

    -   На   самом   деле   прошло   два   месяца,   -   объяснил   голос.   - Подошва

    увеличилась   настолько,   насколько   она   наносилась   бы при постоянной и

    долгой   ходьбе.   Главное   же   -   она будет расти теперь бесконечно, как,

    например,   чайный гриб, который разводят, вероятно, некоторые из вас. Вы

    сможете износить ботинки, но эту подошву - никогда.

    -   Ну   вот,   -   сказала   с   облегчением   Антонина   Игнатьевна, когда они

    вернулись домой. - Теперь все ясно.

    Она уже без боязни встретила Марью Петровну.

    -   Посмотрите   кино, - посоветовала она соседке, - как делаются ботинки,

    что   у   Пети.   Тогда   вы, наконец, поверите, что я не покупаю ему каждый

    месяц новые.

    -   Ну,   знаете,   - возразила Марья Петровна, - в кино какие хотите трюки

    покажут.   У   меня   племянник   в   институте кинематографии учится. Там им

    специальную лекцию читали. Так и называется: "Оптические обманы".

    -   Но   ведь   ботинки эти существуют, - возразила петина мама и подвинула

    сына поближе к Марье Петровне. - И Петя - тоже. Это не оптический обман.

    -   Положим,   -   веско   бросила та, даже не взглянув на Петю, - мальчишки

    все   обманщики.   И   ваш   ничуть   не лучше. Что вы с ним так носитесь, не

    понимаю!    Какие-то    особенные   ботинки   ему   сделали...   Мог   бы   и   в

    обыкновенных походить. Выдумываете, не знаете чего.

    Тут   только Антонина Игнатьевна поняла, что она все равно никогда ничего

    не   докажет   Марье   Петровне   и   что   она   напрасно   боялась ее мнения и

    страдала из-за этого.

    А ботинки? Петя до сих пор в них ходит.

    "Знание - сила", 1955, ‘ 12.

    В. САПАРИН

    Исчезновение инженера Боброва

                                ЗЕЛЕНЫЙ ЛИМУЗИН

    НИЗКИЙ   зеленый лимузин ничем не выделялся среди автомобилей, замерших у

    перекрестка.    Разве    только    тем,    что    колеса    его    заехали    за

    разграничительную   черту   - белую полосу, которая разделяла шоссе на две

    равные части.

    Прегрешение   было небольшое. Но известно, как строги в своих требованиях

    регулировщики   уличного   движения.   Сержант   Остапчук, дежуривший в этом

    оживленном    месте   загородного   шоссе,   сделал   знак   водителю   зеленой

    машины:   задержаться   для   объяснений.   Вслед   за   тем изящным поворотом

    всего   корпуса, почти балетным па, милиционер двинул вперед застоявшийся

    поток машин.

    Вместе    с   другими   тронулась   и   зеленая   машина.   Когда   она   огибала

    Остапчука,   тот нагнулся, чтобы сделать замечание непослушному водителю,

    но   увидел,   что...   шофера   нет. Остапчук ясно различил баранку руля из

    пластмассы   нежнокремового цвета и такие же шарики на концах рычагов, но

    больше ничего не обнаружил.

    Был   ясный летний полдень. Солнце заливало ослепительным светом ветровое

    стекло   и   пустое   переднее сиденье автомобиля. Лимузин проследовал мимо

    ошеломленного   милиционера и, прежде чем тот успел опомниться, укатил по

    шоссе.

    Сила   работников   милиции   заключается   в   том,   что они всегда стоят на

    почве   реальных фактов. Прошло всего полминуты, а Остапчук уже звонил на

    соседний   пост:   он   передал   описание машины и категорически потребовал

    задержать нарушителя.

    Но   легко   сказать:   задержать!   На   следующем   перекрестке регулировщик

    повелительно   поднял перед зеленым лимузином руку в белой перчатке. В то

    же   мгновение ему стала ясна необдуманность поступка: ведь лимузин, если

    верить   заявлению   Остапчука, был без водителя. Смешно отдавать какие-то

    приказания пустой машине.

    Но   машина   остановилась.   Это сразу настроило регулировщика Серегина на

    спокойный лад.

    "0стапчуку просто почудилось с жары... - решил он. - Или там сидит лилипут?"

    У   Серегина   уже   был однажды такой случай: он хотел пройти на свободное

    место   в   кино,   а   оно   оказалось   занятым.   Маленький человечек сидел,

    свесив ножки, которые на четверть метра не доставали до пола...

    Серегин шагнул к машине.

     Но   едва   опустилась   рука   милиционера,   как   машина тронулась с места.

    Водитель, по-видимому, хотел уйти от неприятных объяснений.

    Возмущенный   милиционер преградил нарушителю путь, но зеленый лимузин не

    собирался   больше   останавливаться.   Блестящий   радиатор   с   желтоватыми

    фарами    решительно    нацеливался    на    живот   милиционера.   Тот   стоял

    неподвижно,   опустив   руки   со   сжатыми кулаками. Машина надвигалась все

    ближе и ближе... Это было своеобразное испытание нервов.

    Но   водитель,   существование   которого отрицал Остапчук, не выдержал: не

    доезжая двух шагов до милиционера, зеленый лимузин свернул в сторону.

    Серегин   нагнулся - при его росте ему пришлось сложиться почти пополам -

    и   заглянул   под   низкую   крышу   лимузина.   На   переднем   сиденье лежали

    шоферские   перчатки   и больше ничего. После Серегин утверждал, что видел

    собственными   глазами,   как   рычаг   скорости   сам   передвинулся и пустой

    лимузин немедленно прибавил ходу.

    Может    ли    человек    стать   невидимым?   В   фантастических   повестях   и

    кинофильмах - да. Но в жизни...

    Милиционер   отстегнул   подбородный   ремень   и   снял   белый   летний шлем.

    Теплый   ветерок   обвевал его разгоряченный лоб; стая воробьев пронеслась

    мимо, напоминая об обыденных, реально существующих вещах.

    Но   Серегин   недолго   пребывал в оцепенении. Трезво рассудив, что налицо

    непорядок,   он   приступил   к действиям. Решительными шагами направился к

    будочке,    где    висел    телефон.   Номер   машины   -   первое,   что   нужно

    установить.   Второе   -   найти   способ,   чтобы   задержать   ее. В том, что

    машину   нужно задержать, сомнений не было. Серегин позвонил на несколько

    постов сразу.

    ...Зеленый   лимузин   миновал   еще   несколько   перекрестков,   пока не был

    выработан   простой   план,   как   остановить его. За это время выяснилось,

    что   машина   на   пустынных участках шоссе развивает большую скорость, но

    немедленно   сбавляет   ее,   как только подъезжает к пересечению дорог или

    начинает     догонять     идущий    впереди    автомобиль.    Она    аккуратно

    останавливалась    перед    светофором,    если   горел   красный   сигнал,   и

    терпеливо   дожидалась разрешительного зеленого огня. Если идущая впереди

    машина    останавливалась,   зеленый   лимузин   тоже   застопоривал.   Особое

    почтение   невидимому   водителю   внушала   поднятая   милиционерская рука в

    белой перчатке.

    На   последнем   обстоятельстве и был построен план. Для его осуществления

    требовалось   всего два человека. Один должен был держать машину на месте

    поднятой   рукой,   другой   в это время подойти к ней и извлечь невидимого

    шофера.   А   возможно   заодно   и   невидимого   пассажира:   на   присутствие

     последнего   намекали   портфель и серая фетровая шляпа, которые лежали на

    заднем сиденье.

    Можно   было, конечно, попытаться остановить таинственную машину, обогнав

    ее   на   другом   автомобиле   и   загородив   дорогу.   Но было замечено, что

     лимузин    не    всегда    останавливался   перед   препятствием.   Если   была

    возможность законного объезда, он огибал препятствие и следовал дальше.

    Самый   простой   вариант   -   задержать   подозрительную   машину   вместе   с

    потоком   автомобилей   перед   светофором   -   отпал,   так   как   впереди на

    протяжении   тридцати   или сорока километров не было больше пересечений с

    железной дорогой, где стояли светофоры.

    ...Небольшая     засада     поджидала    зеленый    лимузин    на    очередном

    регулировочном   посту.   Три   человека в милицейской форме вглядывались в

    каждую подъезжавшую машину. На обочине шоссе трещал заведенный мотоцикл.

    К   этому   времени   были   известны   уже   номер   машины   и все ее приметы.

    Недоставало   только...   самой   машины. Среди подкатывавших к перекрестку

    автомобилей зеленого лимузина не было.

    Старший   инспектор   вскочил   на   мотоцикл   и   с   протяжным   воем   сирены

    помчался   навстречу   потоку   автомобилей.   Он проехал не менее полусотни

    километров   и   ничего   не   обнаружил. Странная машина словно провалилась

    сквозь землю.

                               ИНТЕРЕСНОЕ ЗАДАНИЕ

    ПОЕЗД почти беззвучно мчался вперед.

    Зоя    Виноградова   откинулась   на   спинку   сиденья,   предоставляя   ветру

    обвевать   лицо.   Ветерок   этот   возникал   где-то   под   потолком   вагона,

    легкими   струйками обтекал все сиденья и исчезал в решетчатых отверстиях

    в полу. Окна были плотно закрыты. Ни пыли, ни жары...

    Да,    вот     так    живешь,   работаешь   и   не   замечаешь,   как   постепенно

    оказываешься в будущем.

    Много   ли   прошло   лет,   а   паровой дачный поезд, дымящий на остановках,

    кажется уже анахронизмом - вроде конки.

    И   сверкающая   точка   в   высоте   -   движущаяся   искорка   в голубом небе,

    оставляющая   белый след - это огромная металлическая ракета, уносящая во

    Владивосток   кипы срочных посылок и свежие номера журналов. Сегодня же к

    вечеру они будут на месте.

    А   газеты? Центральные газеты вообще не доставляются больше в отдаленные

    города   по   почте. Зое это дело, слава богу, хорошо знакомо. Изображение

    только   что сверстанной газеты - страница за страницей - из типографии в

    Москве   передается   по   бильдаппарату   во все концы страны и принимается

    местными   типографиями,   где приборы-автоматы быстро отливают стереотипы

    -    точные    копии    московских.    "Правда"   печатается   одновременно   в

    пятидесяти   городах, и свежий номер читают в день выхода во всей стране.

    Смешно   в   старых   комплектах   читать   жалобы   подписчиков на запоздалое

    получение газет.

    Думая   обо   всем   этом, Зоя рассеянно поглядывала в окно. Бывают минуты,

    когда    начинаешь    подводить   итоги   прожитой   жизни.   Такие   мгновения

    раздумья   приходят   иногда совершенно неожиданно: на заседании о котором

    нужно   написать   отчет,   при   случайном пробуждении глубокой ночью или в

    поезде,   как   вот   сейчас,   когда   под монотонный стрекот колес прожитое

    развертывается словно в мысленном кинофильме.

    ...Война...   Зоя   - тринадцатилетняя школьница. На ее плечи легли заботы

    о   домашнем   хозяйстве,   о   младших   братьях.   Мать   поступила на завод,

    изготовлявший   вооружение.   "Может   быть,   и   для нашего отца", говорила

    она,   когда   вечером,   усталая, дожидаясь ужина, тихим голосом сообщала,

    сколько   снарядных   колец   выточила   сегодня.   Отец стал артиллеристом и

    ушел на фронт с первого дня войны.

    Но вот кончилось суровое испытание, которому подверглась родина.

    Отец   вернулся с золотой нашивкой ранения и тремя медалями и поступил на

    тот   самый завод, где во время войны работала мать. Теперь там выпускали

    сельскохозяйственные   машины.   И   мать   тоже осталась на заводе. Старший

    брат поступил в ремесленное училище.

    Однажды   отец   принес   домой   миниатюрную   модель   самоходного комбайна,

    который   он   сконструировал вместе с другими инженерами завода. Комбайн,

    попыхивая   бензином,   ходил   по столу, "стриг" воздух ножами и энергично

    махал   крылаткой.   Младший   брат   был   очарован   этой игрушкой, проревел

    целый   вечер и успокоился только тогда, когда ему подарили ее - машинку,

    которую   нельзя   было   купить ни в одном игрушечном магазине. Кто знает,

    не   с   этого   ли   момента   у   него родилось желание по примеру отца быть

    инженером, чтобы в будущем стать знаменитым машиностроителем.

    В   будущем? Зоя улыбнулась. А разве она сама не мечтала о будущем? И вот

    оно   пришло. Окончен вуз, прошли первые месяцы самостоятельной работы, и

    вот   уже   достаточно   опытная   журналистка   (очень   бы   хотелось сказать

    "известная") едет на интересное задание.

    Во   всяком   случае, оно обещает быть таким, если судить по всему что она

    слышала об инженере Боброве.

    Кто   знает, какие еще мысли пришли бы в голову молодой журналистке, если

    бы поездное радио не напомнило, что ей пора выходить.

                              В ГОСТЯХ У ИНЖЕНЕРА

    ЗА   высоким решетчатым забором в - глубине густого сада стояла невысокая

    одноэтажная дача с большой верандой.

    "Дача    ‘    3   инженера   Боброва"   -   было   написано   на   матовом   шаре,

    укрепленном на верхушке столба. К столбу примыкала калитка.

    Сама   калитка   оказалась   запертой.   Никаких признаков замка или запора:

    должно быть, запирающее устройство помещалось внутри.

    "Нет   даже   замочной   скважины   для ключа, - удивилась Зоя. - Как же сам

    инженер попадает к себе на дачу?"

    Но тут она заметила на столбе кнопку.

    "Есть   звонок,   -   подумала   она,   нажимая   пуговку,   -   значит,   есть и

    привратник. Или инженер сам выходит отпирать свою мудреную калитку?

    -   Кто   там?   -   раздался   голос совсем близко от Зои. Она вздрогнула от

    неожиданности. Голос слышался от... столба, перед которым она стояла.

    -   Это   я,   Зоя   Виноградова,   -   ответила   Зоя,   машинально обращаясь к

    столбу. - Вы назначили мне это время для беседы...

    Зоя   запнулась.   Разговаривать со столбом ей показалось немного смешным.

    Да,   пожалуй,   это   было   и   не   очень   вежливо   со   стороны   инженера -

    заставлять    гостей    отвечать   на   вопросы   дубового   привратника.   Зоя

    разглядела   в   столбе   глубокое   отверстие, закрытое решеткой. Ниже было

    еще   отверстие,   затянутое   сеткой   "Это микрофон, - догадалась она, - а

    там динамик"

    -   Пожалуйста,   войдите,   - сказал вежливо столб, и вслед за тем калитка

    распахнулась, как бы приглашая гостью в сад.

     Зоя   сделала   несколько шагов по песчаной дорожке и услышала позади себя

    легкий   щелчок.   Она   оглянулась:   калитка   закрылась   и захлопнулась на

    какой-то внутренний запор.

    У крыльца дачи ее ждала запертая дверь.

    "Это   уже становится скучным, - подумала она - Опять переговоры? На этот

    раз   с   дверью?"   Но   дверь   распахнулась,   едва   Зоя   ступила на первую

    ступеньку невысокого крылечка.

    Оставалось только войти внутрь.

    -   Прошу   пройти   в   кабинет, - раз дался знакомый голос (уже неизвестно

    откуда),   когда она вступила в небольшой коридор. В конце его раскрылась

    дверь.

    Зоя поняла это как приглашение.

    "Неужели   он   не   встретит   меня   даже   в   дверях   кабинета? - удивилась

    девушка    -   Ну,   подождите,   товарищ   Бобров,   мне   придется,   кажется,

    преподать вам небольшой урок вежливости."

    Но   давать   уроки   было некому. Комната, в которую вошла Зоя была пуста.

    Однако   это   была не приемная и не гостиная, а совершенно явно - рабочий

    кабинет   инженера.   Большой   письменный   стол   у   широкого, почти во всю

    стену,   окна,   чертежная   доска   сбоку   на   массивном треножнике и макет

    завода   в углу, прикрытый прозрачным целлофановым футляром, не оставляли

    никаких сомнений на этот счет.

    Зоя    стояла    посреди   кабинета.   Прошла   минута,   вторая...   Никто   не

    появлялся. Зоя растерянно оглянулась. Что же делать?

    -   Присядьте,   пожалуйста,   -   раздался вдруг все тот же знакомый ей уже

    голос - Обождите немного, прошу извинения.

    "Сначала   я   разговаривала   со столбом, - усмехнулась Зоя, усаживаясь на

    диван   -   теперь,   по-видимому,   с   книжным   шкафом.   Впрочем,   со   мной

    разговаривает,   конечно,   сам   инженер,   принимающий   каждый   раз   новое

    обличье.   Я   ему   скажу,   когда,   я   надеюсь,   он   соблаговолит   наконец

    показаться, что ему особенно идет, когда он представлен в личине столба."

    Однако   таинственный   инженер   не появлялся и не подавал больше ни каких

     вестей о себе. Похоже было, что он совсем забыл о своей гостье.

    Зоя сидела в кабинете, должно быть уже минут десять.

    "Где   же   он   в   конце   концов?"   подумала она не зная, нужно ли все еще

    удивляться или уже пора воз мутиться.

    И   как   бы   отвечая   на   этот   вопрос   книжный   шкаф,   хранивший   долгое

    молчание, кашлянул и деловым тоном сообщил:

    -   Инженера   Боброва   нет   на даче. Но он должен приехать с минуты на ми

    нуту.   Он   просит вас извинить его за непредвиденную задержку и, если вы

    можете, подождать.

    Это был другой голос - с суховатыми интонациями исполнительного человека.

    "Секретарь   Боброва,   -   решила   Зоя   - Но я вижу, он подражает замашкам

    своего шефа."

    В   молчаливом ожидании прошло еще четверть часа. За это время ни чего не

    случилось,   если   не   считать   что   книжный   шкаф   еще   раз извинился за

    опоздание   своего   хозяина   и   рекомендовал вниманию Зои свежие журналы,

    целая стопка которых лежала на низкой вращающейся этажерке.

    "Он   ухитряется даже занимать гостей заочно - подумала Зоя про секретаря

    инженера   -   Может   быть,   он   и   за любимой девушкой ухаживает таким же

    способом   и   так   же   объясняется в любви? Тогда я ему не позавидую." Ей

     захотелось   взглянуть   на этого ультраделового человека. Она представила

    себе   розоволицего   юношу   в   очках   старательного   и   исполнительного -

    этакого    молодого   сухаря,   стремящегося   во   всем   даже   в   старческом

    покашливании,   походить   на   поседевшего   на работе ученого мужа - такие

    случаи бывают от чрезмерной молодости.

    Но   оставалось   строить   только   предположения, так как сам секретарь не

    считал нужным показываться.

    "Это переходит все границы приличия", - подумала Зоя уже с досадой.

    На   самом   деле   положение   было   до   вольно   странное:   сидеть в пустой

    комнате   в   незнакомой   даче бог знает сколько времени, не зная даже, не

    забыли ли про тебя.

    "А   который сейчас час?" подумала Зоя и хотела взглянуть на свои золотые

    часики.

    Но,   прежде   чем   она   успела   бросить   взгляд   на   крошечный циферблат,

    размеренный голос услужливо произнес:

    - Одиннадцать часов двадцать восемь минут!

    И   тут   же   умолк. Это был уже третий голос - равнодушный голос диктора,

    отвечающего   на   "который   час?",   когда   наберешь соответствующий номер

    телефона.

    Шкаф оказался не только хранилищем книг, но и громкоговорящими часами.

    Но как же он угадал, что подумала Зоя?

    "Неужели он читает мысли?" поразилась девушка.

    Кто   был   этот   "он",   Зоя   затруднилась бы сказать. Ведь не шкаф же мог

    угадать   ее   мысль   и   не   секретарь, который отсутствует в комнате и не

    инженер,   которого   вообще   нет   на   даче.   Но кто же? Или это случайное

    совпадение?

                              ЧУДЕСА ПРОДОЛЖАЮТСЯ

    ПРОШЛА   еще   минута,   и шкаф своим деловым тоном знающего дело секретаря

    произнес

    -   Андрей   Николаевич!   Вам   нужно   в   одиннадцать   тридцать позвонить в

    Академию наук.

    Это было уже совсем странно: Андреем Николаевичем звали Боброва.

    Значит,   инженер   приехал на дачу? Секретарь, во всяком случае, считает,

    что он находится у себя в кабинете.

    Но   никто   не   входил   в   дачу, ни одна дверь не стукнула; садик, хорошо

    видный   в   окно   с   того   места, где сидела Зоя, был пустынен, калитка и

    ворота наглухо заперты.

    Может   быть,   инженер,   как   некий   бесплотный   дух, уже присутствовал в

     комнате, в которой находилась Зоя?

    Она   невольно   оглянулась.   Солнечные   лучи   падали   на письменный стол.

    Ничего   не шевелилось: ни одна бумажка на столе, ни одна ворсинка ковра,

    покрывавшего   три   четверти   пола, ни одна складка портьеры, не делалось

    ничего    такого,    что   показывается   в   кинофильмах,   когда   изображают

    человека-невидимку.

    Между тем шкаф вновь обрел дар речи:

    -   В   час   дня   совещание   относительно   Быстринской электростанции. Вам

    нужно выезжать через двадцать минут.

    Это    относилось   явно   к   инженеру.   Зазвонил   телефон   на   столе.   Зоя

    помедлила,    ожидая,   что   трубка   сейчас   сама   взовьется   в   воздух   и

    приложится   к   невидимому   уху,   но ничего подобного не произошло, и Зоя

    решила   ответить   на   звонок. Все-таки это была какая-то связь с внешним

    миром,   еще кто-то, кроме нее, в комнате - если не живой человек, то его

    голос. Одиночество начинало ее пугать.

    - Андрея Николаевича! - потребовал голос в трубке.

    Прежде   чем   Зоя   успела   сообразить,   что   сказать, другой голос, голос

    секретаря Боброва, ответил неведомому абоненту:

    - Андрея Николаевича нет на даче!

    Голос, произнесший эту фразу, прозвучал прямо в трубке. Шкаф молчал.

    Послышался щелчок - спрашивавший, видимо, положил трубку.

    Зоя   медленно   опустила   трубку   на   рычаг   и продолжала стоять у стола,

    ошеломленная.

    Поразительная догадка осенила ее голову.

    Она   -   одна   на   даче...   Не   только   нет   инженера,   запропастившегося

    неведомо   где, но не существует в природе никакого секретаря. Это просто

    автомат    -    вежливые    слова,    записанные   на   пленку   и   повторяемые

    механизмом.   Этот   автоматический   секретарь,   спрятанный   где-нибудь   в

    стене   за   шкафом,   дает   справки,   занимает   разговором   посетителей   и

    отвечает на телефонные звонки.

    Зоя   решила   проверить свое предположение. В конце концов она достаточно

    долго   находилась   одна   в пустом кабинете и вправе предпринять какие-то

    действия. Упрямо тряхнув головой, Зоя вышла из кабинета.

    Путешествие   по   даче напомнило ей давно забытое: она почувствовала себя

    маленькой   девочкой. Все двери послушно распахивались перед ней и так же

    почтительно,   не   скрипнув,   закрывались,   когда она проходила мимо. Это

    походило   на   сон, на старую сказку, слышанную в детстве. Зоя обошла всю

    дачу   и   убедилась, что, кроме нее, там не было ни души. Хоть бы залаяла

    собака   или   спрыгнула с дивана разбуженная кошка! Заколдованная дача! В

    то   же время Зоя не могла отделаться от смущения, что на даче еще кто-то

    есть - кто-то невидимый, следящий за каждым ее шагом.

    Эти   тщательно   упрятанные   в   стены   механизмы,   раскрывающие перед ней

    двери,    зажигающие    свет    во   всех   темных   углах,   едва   она   к   ним

    приближалась,   эти   невидимые   слуги,   молча и непрерывно угадывающие ее

    желания, создавали впечатление присутствия одушевленных существ.

    "Однако,   -   подумала Зоя, остановившись перед буфетом, створки которого

    немедленно   раскрылись,   как   только   она   протянула руку (ей захотелось

    дотронуться   до   изящной   резьбы),   -   при   такой предупредительности со

    стороны   всей   здешней   мебели   обворовать   дачу   ничего   не стоит. Вору

    полное   раздолье.   Разве   только   этот   буфет закричит "караул", если из

    него взять что-нибудь!"

    Она   протянула   для   пробы   руку к сухарнице. Но буфет не стал поднимать

    из-за   этого   шума.   Наоборот,   полка, на которой стояла сухарница, чуть

    выдвинулась, чтобы удобнее было брать с нее вещи.

    -   Потрясающе, - прошептала Зоя. - Я, кажется, скоро начну разговаривать

    с   этими вещами. Они услужливы до невозможности - Слышите вы, - крикнула

    она,   обратившись   к   буфету,   -   вы   бесподобны!   И   вообще   все   здесь

    замечательно,   но,   извините   меня,   и   страшно легкомысленно... Да, да,

    уважаемый   Андрей   Николаевич   Бобров,   вы,   сочинивший все эти забавные

    штуки,   большой   ребенок. Вы играете в эти игрушки. И они забавляют вас,

    как моего братишку.

    Толю   увлек   маленький,   по   "всамделишный"   комбайн.   В каждом мужчине,

    должно   быть,   сидит   мальчишка, которому до седых волос будут нравиться

    разные фокусы-покусы, в которые заложена техника...

    Гудок   автомобиля   прервал   ее речь. Выглянув в окно, Зоя увидела, что к

    воротам   подъезжает   низенький   лимузин   зеленого цвета. Она выбежала на

    веранду.

    -    Наконец-то    -   сказала   она,   вздохнув   с   облегчением,   -   изволил

    пожаловать   Но   кому он дал сигнал? Ведь в даче никого нет! Мне! Спасибо

    за   предупреждение.   Что   он   мог   в   самом   деле   подумать, увидя меня,

    хозяйничающую   на   даче?   Или   у   него   есть   все-таки   сторож, человек,

    живущий   не   в самой даче, а где-нибудь рядом в сторожке? А я-то думала,

    что я здесь одна.

    Но   в   ответ   на   гулок   автомобиля никто не вышел. Ворота раскрылись, и

    зеленая   машина,   не   останавливаясь,   въехала в них и, сделав разворот,

    подкатила к крыльцу.

    "Интересно, какой он из себя, - подумала Зоя. - Сейчас он выйдет..."

    Прошла минута. Машина стояла на месте. Из нее никто не появлялся.

    Зоя,   недоумевая,   смотрела на низкий лимузин. Затем медленно спустилась

    по ступенькам и приблизилась к машине.

    "Если   гора   не идет к Магомету, - пожала она плечами, - придется идти к

    горе. Он ухитрился замешкаться даже в машине".

    Но   по   мере   того   как   Зоя   подходила   к   зеленому   лимузину, брови ее

    поднимались   все   выше.   Она   обошла   вокруг   машины,   заглядывая сквозь

    окошки внутрь.

    В   машине никого не было. На переднем сиденье лежали перчатки с кожаными

    манжетами - обычные шоферские краги. На заднем - портфель и шляпа.

    Лимузин,   как   будто   это   не   он сейчас шурша по песку подкатил к даче,

    стоял как мертвый.

    Сама?   Да,   машина   подъехала   сама...   Зоя   поднесла   руку   ко лбу. Она

    вспомнила,   что   инженер должен был ехать на электростанцию. Может быть,

    машина   подана   для   него? Если инженера слушаются все вещи, почему бы и

    автомобилю не явиться за ним в положенный час?

    Значит,    ичженер    все-таки    на    даче!    Но   Зое   только   что   весьма

    обстоятельным образом убедилась, что она единственный ее обитатель.

                             СНОВА ЗЕЛЕНЫЙ ЛИМУЗИН

    ПРОШЛО пять или десять минут.

    Машина   стояла   у   крыльца   дачи.   Ни из автомобиля, ни из дачи никто не

    показывался.

    Зоя терялась в догадках.

    Мысль   о   том,   что   машина   была   прислана специально за ней, сейчас же

    отпала.   Уж,   конечно,   если бы инженер, почему-либо не сумевший явиться

    сам,   вздумал   совершить   по   отношению   к ней такую галантность, дверца

    автомобиля   сама   бы   открылась и голос аппарата, спрятанного где-нибудь

    за   обшивкой,   пригласил   бы   ее   занять место... Кроме того, портфель и

    мужская шляпа на заднем сиденье были необъяснимы.

    И   все   же   Зоя   решила   ехать   в   этой машине. Куда? На поиски Боброва.

    Оставаться   в   даче   ей   больше   не   хотелось, а возвращаться домой, она

    чувствовала,   было бы попыткой отмахнуться от сомнений, которые начинали

    беспокоить   ее.   Что   же в самом деле случилось с хозяином дачи? Если он

    так   же   вежлив,   как   его разговаривающие и двигающиеся вещи, он должен

    был   бы   явиться   к   назначенному   им   самим времени. Забыть он не мог -

    исполнительный   секретарь   конечно,   вовремя   ему   напомнил   обо всем. И

    потом эта машина, шляпа, портфель...

    Поборов   волнение, Зоя нажала ручку и, открыв дверцу, уселась на сиденье

    водителя.

    Oна   откинулась на спинку и подождала немного. Ей показалось на какое то

    мгновение,   что   вот   машина сейчас сама тронется с места и повезет ее к

    Боброву.

    Но   машина   стояла,   как   будто это был самый обыкновенный автомобиль. И

    Зоя   решила обращаться с ней именно, как с обыкновенным автомобилем. Она

    завела   ключом   мотор,   перевела   рычаг, надавила педаль акселератора и,

    ловко   развернувшись   на   песчаном пятачке у крыльца, направила машину к

    воротам.   Гудок.   Ворота   раскрылись,   как   будто   того   и   ждали, и Зоя

    очутилась   на   асфальтовой дорожке, которая ответвлялась от шоссе к даче

    инженера.

    Куда   же   ехать?   Конечно,   на   электростанцию,   где инженера ждали. Она

    знала, где находилось Быстринское водохранилище.

    Машина   шла   легко,   послушно   и   отзывчиво подчинялась управлению. Мимо

    проносились   прозрачные   березовые   рощи, наполненные солнечным светом и

    трепетаньем   листьев,   поля,   засеянные   цветущим   клевером, темный бор,

    дохнувший на Зою смолистым воздухом.

    Быстрая   езда   подняла   настроение девушки. Но какая-то неотвязная мысль

     ворочалась   в   подсознании,   и   Зоя   мучилась   тем,   что   никак не может

    вспомнить,   что   это   такое. И вдруг вспомнила: гудок! Ну, конечно когда

    она   выезжала   из ворот дачи, они распахнулись как она хорошо помнит, от

    автомобильного   гудка.   Но   кто   же   сигналил? Сама Зоя не прикасалась к

    кнопке.   Эгот   раздавшийся   вдруг   сигнал   удивил   тогда   ее   на миг, но

    занятая   другими   мыслями,   она не обратила на него особенного внимания.

    Столько было всяких странностей, что еще одна казалось почти естественной.

    Так,   значит,   это   была   все-таки   "живая"   машина, обладающая голосом,

    который   она   издает   сама no собственному желанию, как, например, мычит

    корова?

    Зоя   так   задумалась,   что   не   заметила,   как   угрожающе   быстро   стала

    вырастать   задняя   стенка   грузовика,   ехавшего впереди. Она и совсем не

    обнаружила   бы   опасности,   если   бы   машина которую она вела, не издала

    вдруг громкий рев.

    Зеленый   лимузин нястойчиво гудел, предупреждая идущий впереди грузовик,

    а может быть и Зою.

    Зоя   подняла   голову   и   ошеломленно   смотрела на остановивщийся впереди

    грузовик.   Двое   рабочих   стояли   в кузове и, размахивая руками, кричали

    что-то   ей.   Еще миг - и замешательство Зои обошлось бы ей очень дорого,

    но   она   почувствовала вдруг, как рулевое колесо поворачивается вместе с

    ее   руками,   лежащими   на   нем,   и   машина   сама   берет   влево - по всем

    правилам   обгона. Это было сделано во время. Зоя спохватилась и уже сама

    докончила   маневр,   правильно начатый машиной. Ей показалось на миг, что

    чьи-то   невидимые   руки,   более   сильные, чем ее, вмешались в управление

    автомобилем.   Завизжали   тормоза,   хотя   Зоя   не   успела тронуть педаль,

    рычаг скорости потянул ее руку и переключился на малый ход.

    -   Эй, лихач! - крикнул один из рабочих, свесившись с кузова грузовика -

    Ослеп   что   ли?   -   Но   разглядев   за рулем лимузина Зою, с удивлением и

    уважением в голосе добавил - Ловко вывернулась! Ай да девушка!

    Но   Зоя   не   обратила на обидную реплику никакого внимания. Она ехала на

    сбавленной   скорости,   сбавленной   самой   машиной,   и пыталась объяснить

    себе случившееся.

    "Ну,   гудок   -   это   ерунда!   -   успокаивала   она себя. Не гак уж трудно

    устроить,   чтобы   он   гудел,   если впереди покажется препятствие. Сейчас

    даже детские игрушки такие выпускаются".

    Но   эта   "сообразительность"   машины,   свернувшей   вовремя   влево, чтобы

    избежать   столкновения,   -   как   это   объяснить? Зоя невольно покосилась

    назад:   может   быть,   Бобров сидит сзади и смеется над ней? Машина могла

    иметь   и   двойное   управление   -   это   было   в   духе   любящего   удобства

    инженера.   Но   сиденье   сзади   было   пусто.   По-прежнему на старом месте

    лежал   портфель,   затянутый ремнями. Только серая шляпа, по-видимому, от

    резкого толчка при повороте откатилась в угол.

    "Впрочем,   -   думала она через минуту, - и в этих "действиях" машины нет

    ничего   удивительного. Если можно заставить гудеть сигнал, почему нельзя

    устроить   так, чтобы включался механизм, действующий на руль? У Толи был

    игрушечный   автомобиль, который не падал со стола: каждый раз, подойдя к

    краю,   он   сам   сворачивал   в   сторону.   Это   тоже   игрушка,   только для

    взрослого мальчика, которого зовут инженером Бобровым".

    Но   Зоя   сознавала,   что это была не совсем игрушка. Как-никак, а машина

    если   не   спасла   Зое   жизнь,   то,   во   всяком   случае,   избавила   ее от

    серьезной    неприятности.   Правда,   и   растерянность   Зои   была   вызвана

    отчасти самой машиной - этой историей с гудком.

    "В общем мы квиты", подытожила Зоя.

    После   того   как   она нашла разумное объяснение действию вещей, которыми

    окружил   себя   Бобров,   ей   стало   как-то   легче.   Хотя она ни минуты не

    сомневалась   в   том,   что такое объяснение существует, все эти маленькие

    приключения,   которые   с   ней   произошли   за   последний   час,   оказывали

    известное   психологическое   действие.   Зоя,   как истая журналистка, была

    впечатлительна   и   не   лишена   полета   фантазии.   Ей   вспомнился   роман,

    который   она   читала   в   детстве,   о том, как машины подняли бунт против

    своего   творца   -   человека.   Честное слово, человеку, жившему несколько

    десятков   лет   назад,   очутись   он вдруг в положении Зои, показалось бы,

    что    вещи    инженера   Боброва   обладают   способностью   самостоятельного

    существования.    Правда,    они    хорошо    повинуются   своему   хозяину   и

    добросовестно    служат   даже   его   гостям,   но   чем   черт   не   шутит,   в

    какой-нибудь   недобрый   час   вдруг   возьмут   и выйдут из подчинения. Что

    будет   делать   тогда   Бобров   среди   возмутившихся   буфетов,   ругающихся

     шкафов и куда убежит он от взбесившегося зеленого автомобиля?

    Зоя   представила себе сцену: Бобров убегает от машины, гоняющейся за ним

    по саду - и рассмеялась.

    Чего    только    не    выдумывали    романисты    про    будущее,    ожидающее

     человечество! И люди-невилимки, и мыслящие вещи, и четвертое измерение.

    А   на   самом   деле будущее оказалось совсем другим: в сто paз лучше, чем

    воображали    самые   смелые   фантасты.   Все   наоборот:   это   мир   разумно

    мыслящих    людей     и    созданных    ими   машин,   подчиняющихся   человеку,

    облегчающих его жизнь, сберегающих его время.

    Надо   было   признать,   что Бобров сумел окружить себя целым штатом таких

    услужливых механизмов. Вещи Боброва как бы угадывали желания своего хозяина.

    Угадывали?

    Зоя    вздрогнула.   Она   вспомнила,   как   шкаф,   или   спрятанный   за   ним

    механизм,   угадал   ее мысль и сообщил, который час. В этом проникновении

    вещи   в   самое   сокровенное   человека   -   в его мысли - было даже что-то

    неприятное.   Впрочем,   это   могло   быть   простым совпадением. Не следует

    относиться слишком нервно к подобным пустякам.

    Кстати,   который   сейчас   час? Она наверное запаздывает на совещание, на

    которое приглашали инженера.

    Зоя   хотела   взглянуть   на   светящиеся   часы   рядом   со   спидометром, но

    прежде, чем успела осуществить свое намерение, услышала громкий ясный голос:

    - Двенадцать часов пятьдесят шесть минут.

    Это   был   тот   же знакомый ей размеренный голос. Он раздавался откуда-то

    сзади, с пассажирского места.

    Зоя не оглядывалась. Она знала, что все равно никого не увидит.

    Нажав   педаль,   она   гнала   машину   вперед. Скорее бы увидеть инженера и

    узнать от него разгадку всех тайн.

                            СТАНЦИЯ СИСТЕМЫ БОБРОВА

    С    гребня    плотины,    по    которой   проезжала   Зоя,   были   видны   синь

    водохранилища,   заключенного   в   рамку   розового   камня, и темный лес на

    горизонте.   В   эпоху   больших   трудов   советские   люди научились строить

    прочно   и   красиво.   Красота   стала   одним   из   неотъемлемых требований,

    которые   предъявлялись   к   любому   сооружению.   После   того как инженеры

    заканчивали   все   расчеты,   приходил   художник   и   помогал конструкторам

    облечь   их формулы в гармоничные линии. План завода не утверждался, пока

    художественный    совет    не    заявлял,    что    в   предложенном   варианте

    новостройка удачно "вписывается" в окружающий пейзаж.

    Закопченные    кирпичные   коробки,   унылые   длинные   корпуса   с   пыльными

    выбитыми   стеклами давно канули в безвозвратное прошлое. Они сохранялись

    кое-где   вместе   со   старыми   хибарками,   как   музейные памятники, живая

    иллюстрация   к   истории:   вот   в каких условиях жил и работал трудящийся

    люд до Великой Октябрьской революции.

    А   вокруг   стояли   светлые   новые   корпуса простых, но благородных форм.

    "Для   народа,   -   ходило   крылатое   выражение,   - все что есть лучшего".

    "Место    труда,   -   говорила   другая   пословица,   -   место   творчества".

    "Человек   -   творец,   - утверждала третья поговорка, - только творческий

    труд приносит радость".

    Да, это была эпоха невиданного взлета творчества.

    Зоя   припоминала все это потому, что только вчера читала статью о планах

    ближайших     10-15     лет.    Поистине    открывались    головокружительные

    перспективы.   Но   жизнь, думала Зоя, окажется еще ярче и интереснее, чем

    рассказано   в   этой   бесспорно   талантливой   статье.   Нелегко   описывать

    будущее,   когда   и   для   настоящего-то часто не хватает слов. Благороден

    труд   газетчика, и недаром очерки первых пятилеток вошли в хрестоматии и

    даже   в   учебники   истории, но только одни журналисты знают, как трудно,

    располагая   всеми   200   тысяч   слов,   входящими   в русский язык, выбрать

    такие   из   них, которые передавали бы в точности ощущения автора. А ведь

    по   нынешним   книгам и журналам, по страницам сегодняшних газет, по этим

    показаниям   современников потомки будут судить о великих днях. Нелегок и

    ответственен труд журналиста. Так думала Зоя.

    Машина    проехала    плотину.    Исчезло   ощущение,   что   стихии   внезапно

    поменялись   местами:   слева простирается озеро, поднятое так высоко, что

    горизонт    представляется    уходящим    под    облака,   справа   -   провал,

    образуемый   крутой,   почти   отвесной стеной, белое здание далеко внизу и

    бесконечные   просторы   полей   и   лесов   до   самого горизонта. Ощущение -

    похожее   на   то,   которое испытывает летчик, когда машина перед посадкой

    делает   крен.   Для   водителя автомобиля это, наоборот, чувство отрыва от

    привычной   и   спокойной   земли.   Кажется, что вот-вот уйдет из-под колес

    плотина   и   повиснешь   в воздухе над рекой, вырывающейся внизу из донных

    отверстий.

    По    крутому,   спиральному   спуску,   ловко   виражируя   вдоль   гранитного

    бортика, Зоя пригнала машину к зданию станции.

    Высокие    окна,   начинающиеся   почти   от   земли   и   затянутые   узорчатой

    решеткой   художественного литья, ребристые колонны по углам, подпирающие

    плоскую   крышу   с фигурным карнизом, фонтан на квадратной площадке возле

    станции   -   глыба гранита и на ней тритоны, испускающие струи воды. И ни

    души вокруг...

    Оставив   машину   у   цветника   около   фонтана,   Зоя подошла к зданию, ища

    глазами   дверь   с надписью "дежурный инженер", "вход" пни еще что-нибудь

    в   этом   роде.   Ей   пришлось   обойти   станцию с трех сторон. С четвертой

    стороны   подступа   не   было:   огромные   бетонные трубы, подводящие воду,

    были точно врезаны в белый куб здания.

    Никаких   признаков   служебного вхола. Оставались большие двери, которые,

    как   думала   вначале   Зоя,   служили   больше   для декорации. Высокие, под

    самый   карниз   здания,   половинки,   закругленные   наверху,   походили   на

    ворота,    сделанные    из    металла    и    цветного    стекла.   Эти   ворота

    раскрывались,   наверное,   тогда,   когда   через   них   внутрь   здания были

    доставлены   машины   -   турбины   и   генераторы,   и   в   следующий   раз они

    раскроются,   когда   наступит   пора   менять   или ремонтировать изношенное

    оборудование.

    Неужели   инженеры   и   техники,   рабочие и уборщики - люди, работающие на

    станции,   пользуются   этим входом ежедневно? Не слишком ли это роскошно,

    даже если все это великолепие приходит в действие от нажатия простой кнопки?

    Ну,   конечно,   же!   Как   это она сразу не догадалась? Раз инженер Бобров

    имеет   какое-то   касательство к объекту, здесь должна быть кнопка. Нужно

    найти   эту   кнопку, нажать ее, и тогда, как чертик из коробки фокусника,

    покажется дежурный инженер или, во всяком случае, послышится его голос.

    Зоя   приблизилась   к   парадным   дверям. Кнопка должна быть где-то здесь.

    Бобров,   конечно, выбрал место для нее так, чтобы она бросалась в глаза.

    Но   вместо   кнопки Зоя увидела огромный висячий замок, довольно картинно

    продетый   сквозь массивные литые петли ворот. Это старомодное устройство

    как   бы   подчеркивало,   что   ворота   отпираются   редко. В самом деле, не

    очень-то    удобно    ежедневно,    приходя    на    работу,   отпирать   дверь

    килограммовым ключом!

    Зоя   стояла   перед замком в недоумении. Как же проникли внутрь участники

    совещания? Ведь оно (Зоя взглянула на ручные часики) началось минуту назад.

    Подойдя   к   низкому   окну, Зоя приложила к лицу ладони и заглянула через

    стекло.   Двухсветный   зал был пуст, если не считать трех огромных машин,

    вертикальные   валы   которых   вращались   с   бешеной   скоростью. Временами

    казалось,   что   они   не   вращаются, а застыли сверкающими колоннами - не

    было   слышно   никакого   шума,   не передавалось ни малейшей дрожи зданию.

    Протертые    до    блеска,   холодно   отсвечивали   белые   и   желтые   плитки

    кафельного пола.

    Здесь   ей   нечего   было делать. Обернувшись, Зоя увидела милиционера: он

    не   спеша   приближался   по   короткой   набережной.   Его внимание, видимо,

    привлекла эта девушка-туристка, вот уже четверть часа осматривающая станцию.

    -Любуетесь?   -   спросил   он   вежливо, прикладывая руку к козырьку белого

    шлема.   Он   оглядел   Зою,   ее   машину,   снова   перевел   взгляд   на Зою и

    спокойно   продолжал:   -   Замечательное   сооружение.   А   вы   смотрели   на

    панораму с плотины? Там есть специальная площадка для туристов.

    -Скажите,   как   увидеть   дежурного   инженера?   -   перебила Зоя. - Он мне

    очень   нужен   Я   .. - и она протянула милиционеру свою корреспондентскую

    карточку.

    -   Дежурный,   -   услужливо   сообщил   милиционер,   возвращая   карточку, -

    находится   не   здесь.   Он   в Черемше. Это километров шестнадцать отсюда.

    Вам   придется   поехать   вот   по   этой дороге, обсаженной голубыми елями.

    Кстати, по пути увидите вторую станцию - она тоже очень красива.

    И он пожелал счастливого пути.

                                    "У 3 С"

    ВТОРАЯ    станция   отличалась   от   -   первой   оригинальным   архитектурным

    оформлением,   а   походила   на   нее   огромным   висячим замком, украшавшим

    вход. Она оказалась такой же безлюдной, как и первая.

    Проехав   еще   километра три, Зоя увидела слева от шоссе довольно высокий

    холм,   а на его вершине, среди молодого дубняка, круглую башню. Флюгер в

    форме   изломанной   молнии   из   какого-то   нержавеющего цветного металла,

    блестевший   на   солнце,   не оставлял сомнений в том, что эта башня имеет

    отношение h электричеству.

    И   действительно, когда Зоя подъехала к башне, она увидела на фасаде три

    большие   буквы "УЗС", переплетенные в форме замка. "Управление запертыми

    станциями", прочитала она на небольшой дощечке.

    Из   штата управления налицо оказались два человека. Один - хромой старик

     в   белом   фартуке   -   трудился   над   грядками в саду, окружающем круглое

    каменное   здание;   как   выяснилось,   он   выполнял   функции   привратника,

    справочного   бюро   и   коменданта.   Второй   находился   в   самой   башне, в

    большом   круглом   зале,   в верхней ее части, куда Зою не сразу пропустил

    ворчливый   старик,   долго теребивший ее удостоверение своими измазанными

    в земле руками.

    Дежурный   диспетчер   сидел   в круглом вращающемся кресле в центре зала и

    вовсе не показался Зое таким уж занятым, как уверял ее привратник внизу.

    При входе Зои он приподнялся.

    -   Что вы на меня так изумленно смотрите? - весело спросил он, видя, что

    вошедшая, оглядев зал, остановила пытливый взгляд на нем.

    -   Наконец-то   я вижу живого человека! - ответила Зоя в тон вопроса. - В

    вашем   хозяйстве   это   такая   редкость! Надо прямо сказать, что машины у

    вас   встречаются   гораздо   чаще.   Но   я думала застать здесь совещание и

    среди его участников инженера Боброва.

    -   Совещание отменяется, - смущенно ответил молодой человек. - Разве вас

    не предупреждали? Какая досада! Вы уж извините, пожалуйста...

    -   Я,   собственно,   и не была в числе приглашенных, - возразила Зоя. - Я

    просто разыскиваю инженера Боброва и думала, что он здесь.

    -   Боброву   звонили,   чтобы   предупредить об отмене совещания. Но его не

    было на даче. Кто-то ответил вместо него. И сказал, что передаст ему.

    Зоя   вспомнила   про   механического   секретаря.   "Ах,   так   он   не только

    отвечает    на   звонки,   но   и   запоминает   сказанное   и   передает   потом

    хозяину,-   подумала   она.   -   Впрочем,   в   этом   нет ничего диковинного:

    обыкновенная запись на пленку".

    -   Вы   видели   наши   станции?   - спросил молодой инженер. - Не правда ли

    замечательно? Институт Боброва проектировал.

    -   Станции   очень   красивые,   -   сказала   Зоя.   -   Но мне они показались

    немного   малолюдными,   это   и   есть,   конечно,   идея Боброва? Он, должно

    быть, мизантроп и не выносит людей?

    -   Напротив: Бобров скорее филантроп, если можно так выразиться. Станции

    же, которые вы видели, не малолюдны, а совсем без людей.

    -   Автоматы?   Я   думала,   что   только   маленькие   электростанции   бывают

    автоматическими.

    -   Маленьким сам бог велел, как говорится... Но в тысяча девятьсот сорок

    седьмом   году   была построена первая автоматическая станция значительных

    размеров - на Перервинской плотине. С тех пор они пошли в ход.

    -   Вспоминаю...   Правда,   по   газетным   заметкам.   Я тогда техникой мало

    интересовалась.

    - Но тогда это были только первые опыты. Здесь же вы видите нечто другое.

    - Что же именно?

    -   Здесь не одна, а шесть гидростанций - целая энергетическая система, и

    вся она работает совершенно автоматически.

    -   Ну   конечно,   раз   к этому имеет касательство Бобров, все должно быть

    автоматическим.

    -   Позвольте,   но вы сами его разыскиваете, а он, как известно, работает

    в   институте,   который   занимается   вопросами автоматики. Значит, он вам

    нужен по тому же делу? Вы от какой организации?

    Зоя   сообщила, кто она такая. Когда молодой инженер узнал, что говорит с

    корреспонденткой, он оживился.

    -   Вы   приехали   как нельзя более кстати. О нашей энергетической системе

    еще не писали. Это будет интереснейший материал. Я вам сейчас все расскажу.

    Зоя   колебалась.   Но профессиональное любопытство, жилка газетчика взяли

    вверх.   Это   и   на   самом   деле   интересно.   И   потом   это   имеет прямое

    отношение   к   работам   института   Боброва - к той теме, ради которой она

    приехала   побеседовать с Бобровым. Ну что ж, раз Бобров отсутствует, она

    не будет терять времени.

    Инженер   подвел   ее к узким, как щели, окнам, расположенным в простенках

    между многочисленными пультами.

    -   Вот   в   эти   окна,   - говорил он, - видны все шесть станций. В каждое

    окно   -   по   станции.   Видите: перед вами как бы шесть цветных пейзажных

    открыток.   Но   все   это   -   причуда архитектора. Для работы это не имеет

    никакого   значения.   Что   дает мне обозревание этой станции? Я вижу, она

    стоит   на   месте - и все. А мне нужно знать показатели ее работы. И я их

    знаю:   все,   что   мне   нужно,   знаю   так, как если бы находился на самой

    станции,   и   знаю,   не глядя в окно... Взгляните на этот пульт. Рядом вы

    видите   еще   такой же. Шесть пультов - на каждую по штуке, и вот седьмой

    пульт,    где    изображены   все   станции   вместе.   Эти   цветные   движущие

    диаграммы   отвечают   на   все   вопросы, которые только могут придти мне в

    голову,   как   диспетчеру.   Вы   хотите знать уровень воды в верхнем бьефе

    пятой   станции?   Пожалуйста!   Четыре   с половиной метра, а полчаса назад

    было   на   четыре   сантиметра   больше. Количество оборотов второй турбины

    третьей   станции?   Сделайте   одолжение!   Пятьдесят   в секунду. Утром она

    немного    пошаливала    -   делала   пятьдесят   с   четвертью   оборотов,   но

    авторегулятор   быстро привел ее в порядок. Хотите знать, какие агрегаты,

    на   каких станциях выключены и какие находятся в резерве? Будьте любезны

    взглянуть на седьмой пульт: вот эти окрашенные в синий цвет...

    -   Но   следить   за   пультами   просто   не поспеешь, - остановила Зоя этот

    поток   красноречия. - Нужно все время крутить головой, как филин. Вы же,

    как я заметила, когда вошла, читали что-то, спокойно развалившись в кресле.

    -   Во-первых,   я   читал   "Справочник   по   телемеханике",   - нисколько не

    смутившись,   возразил молодой человек. - А во-вторых, мне вовсе не нужно

    смотреть   все   время   на   пульты.   Вы меня просто не поняли. Я смотрю на

    пульты,   когда   хочу   узнать   что-нибудь   меня интересующее. А так - все

    показатели    непрерывно   записывают   на   движущихся   лентах   самопишущие

    приборы.   И   с   работой   всех   станций   за   сутки   я могу ознакомиться в

    каких-нибудь полчаса.

    -   И   с   опозданием   узнаете о всех неисправностях, которые случились за

    ваше дежурство!

    -   Ну,   до этого дело не дойдет. О всех неисправностях пульты немедленно

    докладывают.

    - Внимание! - раздался вдруг громкий голос.

    Зоя невольно обернулась. Но, кроме нее и инженера, в зале никого не было.

    -   Второй   агрегат   третьей   станции   выключается и ставится в резерв, -

    продолжал голос. - Включен третий агрегат пятой станции.

    -   Слышите?   - заметил инженер. - Теперь взгляните на седьмой пульт, это

    он докладывал: видите, изменились цвета. Так же сообщается о неисправностях.

    - Кто же это говорит?

    -   Никто.   Говорящий автомат. Пульты включают его по очереди. Ну, звонки

    и прочая сигнализация - это тоже, как полагается.

    -   Позвольте,   а управление станциями? Докладывают станции - это хорошо.

    Но ведь ими нужно управлять?

    -   Вот   для   этого-то,   -   инженер   обвел   зал   рукой,   - и устроен этот

    центральный   пост.   Центральный   пост,   который...   - он помедлил, - ...

    который    тоже    работает    автоматически.    Да,   да,   -   продолжал   он,

    усмехаясь,-   я   тоже   здесь лишний. Я могу уйти на час, на два, на целый

    день   - и ничего не случится. Я живу и работаю в помещении внизу, а сюда

    поднимаюсь   только   по   вызову   - автоматическому, конечно. Бобров и его

    группа   считают,   что   эту   должность можно упразднить вообще. А один из

    этих    пультов   -   общий,   на   котором   изображены   все   станции   -   они

    собираются   установить   в   помещении диспетчера, который будет управлять

     несколькими   энергосистемами   сразу.   Будет управлять... пока до него не

    доберутся   сотрудники   Боброва   и   посмотрят,   нельзя ли сократить и эту

    должность.   Вы   представляете   перспективы? На огромных просторах страны

    автоматически   добывается дешевая гидроэнергия и по проводам и подземным

    кабелям рассылается потребителям.

    - Странно! А если авария?

    -   Ну,   что бы вы сделали, если бы на одной из станций произошла авария,

    а вы были бы дежурным диспетчером вот здесь в этом помещении?

    Молодой человек посмотрел на Зою немного лукаво.

    - Я... - она подумала и нерешительно сказала: - приняла бы немедленные меры.

    Это   походило   на   экзамен,   и   Зоя,   как плохо подготовившийся студент,

    отделалась общим ответом.

    -Вот   именно,   - одобрительно кивнул инженер, словно Зоя сказала как раз

    то   самое,   что   нужно.   -   Но   ведь   прежде, чем я или вы на моем месте

    подумаем,   какие   меры   следует принять, они уже будут приняты. Агрегат,

    если   даже   случится   самая   мелкая   поломка   одной   из   лопастей, будет

    немедленно   выключен,   а   на смену будет включен агрегат из резерва. Это

    произойдет   так   быстро, что потребитель не заметит переключения, а мы с

    вами не успеем раскрыть рот, чтобы воскликнуть: "Ах, какая неприятность!"

    - Но ведь нужно выслать ремонтную бригаду на место происшествия и вообще...

    -   Она   и   будет выслана. Ее вызовет сама станция. В "скорой технической

    помощи"   есть   автоматический   вызывной пульт. Там будут знать не только

    об аварии, но и характер поломки, и узнают это одновременно со мной.

    -Жаль    только,   что   самый   ремонт   производится   не   автоматически!   -

    воскликнула   Зоя.   Она   постаралась придать голосу оттенок иронии. - Это

    был бы триумф автоматизации.

    - Ну, до этого техника еще не дошла, - сказал инженер.

    Он   промолвил   это   таким тоном, как будто не сомневался, что техника со

    временем преодолеет и эту трудность.

    Зое   стало   неловко. В самом деле, перед ней было, бесспорно, выдающееся

    достижение   техники.   И   ее скептицизм казался просто неуместным. Уж эта

    журналистская   привычка ничему не верить на слово, все потрогать руками,

    сто   раз   убедиться! Но ведь то, о чем рассказывал этот молодой инженер,

    было поистине замечательно!

    -   А   как   же текущий ремонт? - спросила она уже другим тоном. - Ведь не

    могут же ваши турбины вертеться вечно.

    -   Разумеется,   -   инженер   был   все   так   же вежлив. - Осмотр агрегатов

    производится   раз   в   два   месяца, а их предупредительный ремонт - раз в

    год.   Некоторые   полагают,   что   эти   сроки   можно   увеличить.   Конечно,

    остановка   агрегатов   на   ремонт   производится   без   всякого   ущерба для

    потребителей электроэнергии. У нас всегда имеется резерв мощности...

    Выслушав   еще   несколько пояснений в этом роде, Зоя стала прощаться. Она

    вспомнила   о   Боброве,   его машине, почти похищенной ею, и ей захотелось

    поскорее разобраться во всей этой запутанной истории.

    -   Прощайте,   лишний   человек,   -   шутливо   сказала она, протягивая руку

    инженеру.   Она   помедлила   секунду:   не   сказать   ли   ему о Боброве? Но,

    собственно    говоря,   что   случилось,   кроме   того,   что   Бобров   где-то

    задержался   и   опоздал   к себе на дачу, а она разъезжает в его машине? И

    как   рассказать   о   своих   смутных   подозрениях и неясных предчувствиях,

    этому   жизнерадостному   молодому человеку, которому кажется все на свете

    совершенно ясным и для которого ни в чем нет ничего удивительного.

    - Вы не знаете, где может быть сейчас Бобров? - спросила она только.

    -   Затрудняюсь   сказать.   Его   институт ведет работы во многих местах. А

    Бобров   возглавляет   группу ведущих исследователей. Попробуйте позвонить

    в институт - может быть, там скажут. Я вас сейчас соединю.

    Но   в институте сказали, что у Боброва сегодня выходной день и он у себя

    на   даче.   На   даче, куда Зоя позвонила, чтобы проверить, не вернулся ли

     инженер,   вежливый   голос   механического   секретаря сообщил, что Боброва

    нет, но что ему будет передано все, что имеет сообщить Зоя.

    Зоя подумала, что передать Боброву, если он вдруг приедет на дачу.

    -   Скажите,   -   сказала   она, обращаясь к механическому секретарю, как к

    живому   человеку,   - что его машина находится у меня. Я уехала на ней на

    его же поиски...

    Зоя   покраснела, увидев, как чуть шевельнулись брови стоявшего возле нее

    инженера-диспетчера.   То,   что он сейчас услышал, должно было показаться

    ему, конечно, странным.

    Смущенная,    она    буркнула   что-то   неразборчивое   и,   не   оглядываясь,

    поспешила   к   злополучному лимузину, терпеливо дожидавшемуся ее внизу, у

    входа в башню.

    Конечно,   это   ожидание   можно   было   считать   терпеливым.   Ведь зеленая

    машина   могла   взять   да   уехать.   Она   отличалась для этого достаточной

    самостоятельностью.

                              ПОИСКИ ПРОДОЛЖАЮТСЯ

    СНОВА   шоссе.   Асфальтовая   лента   с   каменными бортиками тянулась вдоль

    канала,    искусственная    прямизна    которого   приятно   гармонировала   с

    окружающими   зелеными   холмами.   Иногда   был виден белоснежный теплоход,

    пробиравшийся   меж   зеленых   берегов,   его мачта соперничала с растущими

    вокруг молодыми елями.

    "Куда   же ехать? Что делать? Может быть заявить в милицию?" - размышляла

    Зоя.   Но   достаточны   ли   для этого основания? В конце концов у Боброва,

    как   выяснилось   сегодня   выходной   день   и   он мог просто забыть о нем,

    назначая   Зое   встречу.   Непростительно   конечно,   но   ведь человеческая

    память   иногда   дает   осечку.   Это   не   автомат   системы Боброва а более

    тонкое   и   сложное   устройство.   Но   нет. Бобров не полагается только на

    свою   память,   у   него есть секретарь который напоминает ему обо всем. И

    несуществующий   секретарь   просил   обождать Зою, уверяя, что инженер вот

    вот явится а вместо него прикатила эта пустая мл шина.

    Определенно   в   мире механизмов, которыми окружил себя Бобров, был какой

    то   изъян.   Во первых, машина не доложила зачем она прибыла на дачу. Зоя

    не    заметила    даже    как   нелепо   ее   требование:   ведь   обычно   вещи,

    находящиеся   в   пользовании   человека, никогда не докладывают о себе. Но

    от   вещей,   которые   находились у Боброва, она ожидала иного. Во-вторых,

    неизвестно   - может быть Бобров как раз сейчас входит к себе в дачу. Она

    ищет   пропавшего   Боброва,   он   ищет   пропавшую   машину   -   и   это может

    продолжаться целый день.

    Не   успела Зоя это подумать, как услышала позади себя громкий голос. Это

    был голос... Зои!

    -   Передайте,   пожалуйста,   Боброву,   -   слушала   она   с изумлением свой

    собственный   голос   -   что   я,   Зоя   Виноградова   взяла   его машину и...

    разыскиваю его... потому что...

    Голос   смущенно замолк. Это был тот самый момент, когда брови диспетчера

    по   станции   задрожали от удивления и Зоя смущенно бросила трубку. Вот и

    щелчок от брошенной трубки.

    После   короткой   паузы   голос   сзади   снова заговорил. Но это был уже не

    голос Зои.

    -   Боброва!   -   внушительным басом бросил кто-то - Это ты Андрей? Нет на

    даче?   Вот странно! Что передать? Передайте, что звонил Ставрогин. Мы же

    собирались ехать на Голубое озеро. Что же он, забыл?

    Возмущенно щелкнул рычаг.

    -   Андрей   Николаевич,   -   послышался женский голос - Нет его? Передайте

    что   звонили из института. Сегодня на заводе "Самоходный комбайн" - пуск

    третьего автоматического цеха.

    Aга,   так   механический   секретарь на даче докладывает о всех телефонных

    звонках,   происходящих   в   отсутствие Боброва, прямо сюда в этот кабинет

    на   колесах.   Зоя   оглянулась.   Тут   только   она   заметила сбоку заднего

    сиденья   обыкновенный   телефонный   аппарат, висящий на стенке. Очевидно,

    по   этому   аппарату   можно позвонить и на дачу Боброву, и в любое место.

    Это    сразу   облегчает   положение.   Рядом   с   аппаратом   белела   кнопка.

    "Вероятно,   нажатием кнопки вызывается доклад секретаря - подумала Зоя -

    а   время   от времени и в экстренных случаях секретарь докладывает сам. А

    может быть, эта кнопка еще для чего нибудь."

    В   этот   момент   телефон   зазвонил.   Да он звонил как самый обыкновенный

    комнатный аппарат - мелодичным приятным звоном.

    Зоя   хотела остановить машину, чтобы снять трубку. Но тут взгляд ее упал

    на кнопку с надписью "микрофон" на пульте водителя.

    Она   нажала   кнопку.   От   пульта   от   делилось и стало приближаться к ее

    губам   то,   что   она   раньше   принимала   за украшение: овальная кремовая

    шишечка   из   пластмассы, усеянная множеством дырок. Шишечка держалась на

    легком изящном кронштейне в виде раздвижной гармоники.

    - Слушаю - сказала Зоя в микрофон.

    Она   ожидала   услышать   голос   Боброва.   Но   сзади   из громкоговорителя,

    скрытого    где-то   в   потолке   машины,   послышался   старческий   голос   с

    покряхтыванием и остановками из-за отдышки.

    -   Мне нужен Бобров. Я звонил к нему на дачу, - мне сказали что его нет.

    Говорит академик Митрофанов

    -   Боброва нет. Извините, товарищ академик! Но как только он отыщется...

    Я хочу сказать, что как только он... Ему немедленно будет передано и он...

    Зоя путалась и умолкла. Академик покряхтел еще немного и повысил трубку.

    Из   всего   этого   вытекало,   что   Боброва ищут по разным вопросам разные

    люди и что его отсутствие вряд ли можно уже считать нормальным.

    И   Зоя   приняла твердое решение сообщить о случившемся. Теперь оснований

    было, пожалуй, достаточно.

    Зеленый   лимузин   взлетел на пригорок. Открывался вид на большой город с

    высокими зданиями среди которых выделялось несколько небоскребов.

     С   правой стороны шоссе, где несколько павильонов из нержавеющей стали и

    мрамора   обозначали   конечные остановки троллейбусов, автобусов и метро,

    виднелось   огромное   сооружение   из   серого   бетона.   Длинные   корпуса с

    плоско-овальными    крышами    и    окнами,    огромными    как   в   старинных

    киностудиях, были обнесены серым же бетонным забором.

    Рядом   с   заводом   на большом участке, залитом асфальтом и разграфленном

    белыми   линиями,   стояло тысячи полторы автомобилей, на которых служащие

    и   рабочие   приехали   на   работу. И завод, и площадка, и вся прилегающая

    местность   с павильонами метро и автобусных и троллейбусных станций были

    обсажены   молодыми   деревьями   и   шпалерами   цветущего кустарника, среди

    которых виднелись пятна газонов и клумб.

    "Самоходный    комбайн"   -   объявляли   выпуклые   матовые   золотые   буквы,

    прикрепленные   прямо   к   бетону.   Под   ними   виднелась   золотая же марка

    завода: комбайн о развевающимся знаменем из красной эмали.

    На    этом    заводе    работали    родители   Зои.   Она   придержала   машину.

    "Посоветоваться   с отцом?" - подумала девушка. "Ну конечно же, - чуть не

    воскликнула   она, - ведь это здесь сегодня пускается третий цех-автомат.

    Может   быть,   и   Бобров   окажется   тут? Что может заставить его забыть о

    выходном дне и тысяче обещаний, как не такая вещь?"

    -   Куда?   -   спросил   дежурный   в   окошечке,   куда   Зоя   протянула   свое

    удостоверение.

    - В третий цех!

    Дежурный   взглянул   искоса на Зою, подумав: "Опоздала, девушка... Где же

    ты пропадала с утра?", но ничего не сказал.

                                   ТРЕТИЙ ЦЕХ

    ДВОР   завода был залит асфальтом. Навстречу Зое ехала открытая машина, в

    которой   сидели   совсем   молодые   люди-   и   были   разложены   миниатюрные

    блестящие прожектора и связки цветных проводов.

    "Осветители, - догадалась Зоя. - Значит, была киносъемка".

    В конструкторском бюро отца не было.

    -   Он   в   третьем   цехе,   -   сказал   старик   в   синем халате, стоявший у

    огромного   шкафа   с   чертежами.   -   Идите   прямо   туда. Третий - сегодня

    именинник. Прямо, потом направо. Большой серый корпус.

    Все   корпуса,   которые   увидела   Зоя,   выйдя   во   двор,   были   большие и

    светлосерые. Зоя отсчитала два корпуса и свернула к третьему.

    У   входа   в   третий   цех   старушка   в   белом фартуке с пылесосом в руках

    ворчала, подбирая своей машинкой какой-то сор:

    - Намусорили тут... В цех пустить нельзя. Не понимают: завод ведь...

    В   цехе   было   прохладно,   светло   и   пусто.   Стоял   шум,   но не резкий,

    пронзительный,    а    смягченный,    какой-то    деловой.   Станки   работали

    бесшумно;   все   их   вращающиеся и движущиеся части двигались как во сне.

    Звук    издавал    только    металл,   который   обрабатывали.   Его   поливали

    эмульсией,    жемчужно-белыми    струями,    как    душем,    но   он   ворчал,

    всхлипывал, изредка тихо стонал.

    Зоя   обходила   ряды   движущихся   станков   и   не   видела   людей.   Все уже

    разошлись.   Не   было   никого,   кто   объяснил   бы   Зое   смысл   этого чуда

    современной техники.

    Огромный цех был абсолютно пуст.

    Зоя   оглядывалась   по   сторонам.   Она   увидела,   как из отверстия в углу

    выскакивали    какие-то    куски   металла.   Они   появлялись   через   строго

    определенные   промежутки   времени,   как   кукушка   в старинных часах, что

    висели   на   стене   у   них   в   доме.   Но   кукушка,   сказав "Ку-ку", опять

    исчезала   в   круглом   окошечке,   чтобы   через секунду выглянуть вновь, а

    куски металла соскакивали на стоявший рядом станок.

    Зоя   подошла поближе. Станок брал кусок металла железной рукой и клал на

    стол.   Приближалась   головка   с   полудюжиной   вращающихся сверл. Раз - и

    кусок   с   шестью   просверленными   отверстиями   передавался   на   соседний

    станок, а на столе первого лежал уже новый кусок, ожидающий своей участи.

    На   соседнем   станке   в   куске   металла   проделывались какие-то желобки,

     после    чего   он   немедленно   передавался   дальше,   где   с   него   что-то

    срезалось;   в   просверленных   отверстиях   появлялась   нарезка,   какие-то

    поверхности шлифовались и приобретали глянец.

    Зоя    шла    за   куском   металла,   который   на   ее   глазах   из   заготовки

    превращался   в   готовую деталь. Готовая деталь ускользнула в отверстие в

    стене цеха.

    Этих   отверстий,   как   заметила   Зоя,   было   много.   Детали разного вида

    спешили   каждая   в   свое   отверстие   и исчезали из виду. Это походило на

    фокус.   Но   фокус   показывался в обстановке напряженной производственной

    работы.   Деловито   трудились   станки,   не   теряя ни секунды драгоценного

    рабочего времени.

    Мелькали   шестерни и железные куски; прыгали со станка на станок детали,

    как   мячи...   у   Зои   зарябило   в   глазах.   Она прислонилась к чему-то и

    опустила    на    минуту    веки.   По   изменившемуся   шуму   поняла:   что-то

    произошло. Нарушился нормальный ритм работы.

    Открыв   глаза,   Зоя   увидела,   что   станок, на который она облокотилась,

    остановился.    За    ним   немедленно   стал   соседний   станок,   подававший

    полузаготовки,   за тем - следующий и так далее, пока целая линия станков

    не выключилась из работы.

    Вокруг   шла   работа,   детали соскальзывали со станков, исчезали в стене,

    но одно отверстие оставалось пустым: детали сюда не подавались.

    Зоя   собиралась   с   мыслями,   чтобы   понять, что же случилось, как вдруг

    услышала громкий голос с ноткой раздражения:

    - Отойдите же от станка... Неужели вы не видите?

    Она    сделала    шаг   в   сторону.   Немедленно   станок,   от   которого   она

    отодвинулась,   передал обработанную деталь следующему станку, тот пробил

    овальное отверстие и сунул деталь дальше - все заработало, завертелось.

    -   Хорошо,   -   одобрительно   сказал   голос. - Только будьте в другой раз

    осторожны.   Станок   мог повредить вам пальцы. Разве можно класть руку на

    стол, где обрабатывается деталь?

    Поразительно деликатный станок!

    Он остановился, чтобы не нанести повреждения Зое.

    Она   готова   была   извиниться.   Но голос пропал. Снова Зоя осталась одна

    среди неутомимо работающих станков.

    Ей стало почти страшно.

    -   Послушайте,   -   закричала   Зоя,   обращаясь в пустоту. - Я хочу с вами

    поговорить.

    - Хорошо, - раздался под сводами цеха могучий голос. - Я сейчас приду.

    Это   было похоже на разговор с божеством, которое согласилось снизойти к

    человеку.

    Но   божество   оказалось   человеком   средних лет и среднего роста, одетым

    довольно   скромно. Поздоровавшись со старушкой, которая все еще возилась

    с   пылесосом   у   входа,   и   перекинувшись   с ней шуткой, человек вошел и

    хозяйским взглядом окинул работавшие станки.

    Зоя объяснила ему, кто она и кого она ищет.

    -   Отца   вашего   хорошо знаю, - сказал он. - Значит, вы по печати пошли?

    Ну   что   ж,   тоже   хорошая   специальность...   Боброва не было сегодня на

    заводе,   это   во-первых.   Ну, а потом, это не третий цех, а второй - это

    во-вторых.   Хотите   посмотреть   третий   цех,   который пустили сегодня, -

    пойдемте   со мной. С удовольствием покажу... Я вроде начальник над всеми

    тремя цехами сразу.

    Третий   цех,   куда   Зою   привел   ее   спутник, представлял собой такой же

    огромный   и   светлый   корпус,   как   и   второй. Но станки в нем - это Зоя

    заметила   сразу, как только вошла - были какие-то особенные: маленькие и

    не   похожие   на   обычные.   Шума   металла в цехе совсем не было: слышался

    только слабый шорох, как от падающих капель дождя.

    -   Что   здесь делают? - спросила она, оглядывая детали, которые плыли по

    воздуху между станками.

    -   Обрабатывается   металл,   - пояснил начальник трех пехов. - Только без

    инструментов.    Электричеством.    Электричество   проделывает   отверстия,

    снимает   тончайший   слой,   проделывает десятки очень тонких операций. Мы

    можем,   например,   снять   с этой штуки слой металла толщиной в один атом

    или   проделать отверстие с точностью до тысячной доли миллиметра. В этом

    цехе   изготовляются самые тонкие детали современных сельскохозяйственных

    машин:     часы,     которыми     снабжается    каждый    комбайн,    автомат,

    подсчитывающий   число   зерен,   проходящих   через   машину, и определяющий

    средний вес собираемого зерна, и так далее.

    -   Поразительно!   -   прошептала   Зоя.   -   И   все это делается без всяких

    инструментов?

    -    Поразительно   не   это,   -   рассмеялся   ее   провожатый.   -   Советская

    промышленность   давно освоила электрообработку металлов. Собственно, она

    и   рождена-то   советской   техникой.   Но   поразительно,   что   этот тонкий

    процесс   удалось   полностью автоматизировать, причем не на одном станке,

    что   тоже   уже   давно   сделано,   а   в   масштабе   целого   цеха.   Вот   это

    достижение   Института   автоматики   и   телемеханики, где работает Бобров,

    которого   вы   спрашивали!   Их   там целая группа. Вернее, несколько групп

    энтузиастов   автоматики.   Бобров возглавляет одну из них, надо сказать -

    самую инициативную...

    Зоя   прошла   по   цеху.   Она пожалела, что до сих пор мало интересовалась

    техникой.   Ее   окружал   целый мир непонятных вещей. Единственное, что ей

    показалось   знакомым,   -   это   изображение черепа и скрещенных костей на

    железной   двери,   ведущей, по-видимому, в трансформаторное помещение. Но

    и тут ее ждал сюрприз. Когда она приблизилась к двери, та предупредила ее:

    - Осторожнее. Высокое напряжение!

    Говорящая   дверь заставила ее вспомнить о Боброве. Конечно, это была его

    выдумка.

    А   начальник   трех   цехов ввел ее в свой кабинет, помещавшийся здесь же,

    на   галлерее   в   третьем   цехе.   Это   была   небольшая кабина с маленьким

    рабочим   столом и пультом управления. Сквозь большое окно был виден весь

    третий   цех,   а   два   телеэкрана позволяли наблюдать все, что делалось в

    двух   других   цехах.   На   всех   экранах   Зоя   увидела   бесконечные линии

    станков и ни одного человека.

    -   Когда   вы   так   неосторожно прислонились к станку, - любезно объяснял

    Зоин   спутник,   -   станок   остановился   и   немедленно   позвонил   мне.   Я

    взглянул на экран и попросил вас отойти.

    -   Он мог бы прямо предупредить меня, этот ваш станок, - сказала Зоя - Я

    не стала бы к нему подходить.

    -   Разумеется, это возможно, - согласился ее собеседник - Но мы избегаем

    лишних   устройств.   Ведь   такие случаи очень редки, когда кто-нибудь, не

    остановив автомата, протягивает руку под инструмент...

    Зоя   пытливо взглянула на говорившего. Нет, как будто он не собирался ее

    "подковырнуть"    -   голос   его   был   вполне   серьезен.   Поблагодарив   за

    объяснение   и   попрощавшись,   Зоя   поспешила   в конструкторское бюро. Но

    отца там не было. Рабочий день уже кончился.

                               ПОСЛЕДНИЕ НОВОСТИ

    ВЫЙДЯ   из   ворот   завода, Зоя разыскала зеленый лимузин. Он стоял на том

    самом месте, где Зоя оставила его.

     Вообще    машина   не   проявляла   больше   никакой   самостоятельности.   Зое

    показалось   это   даже   странным. Тут было словно какое-то отступление от

    заведенных уже правил, нарушение порядков, установленных для вещей Боброва.

    Впрочем, вскоре Зоя убедилась, что для таких выводов нет никаких оснований.

    Слева   показалась   колонка   заправочной   станции.   Зоя   решила пополнить

    запас   бензина,   а   заодно   попросила   проверить   левую   переднюю   шину,

    которая   похлопывала что-то по асфальту. Заправщик с помощью клея быстро

    поставил на место отставший от протектора лоскут резины

    - Вы не скажете, сколько сейчас... - обратился он к Зое.

    Прежде   чем   он   успел   договорить,   из   глубины   лимузина громкий голос

    сообщил, который час.

    Заправщик    удивленно    заглянул   в   окно   автомобиля.   Затем   рука   его

    потянулась   к   затылку, а лицо приняло еще более растерянное выражение -

    это   было   последнее,   что   запомнила   Зоя, трогая машину. Решительно ей

     сегодня суждено удивляться самой и удивлять других.

    Но   список   сюрпризов этого дня не был исчерпан. Сидя за рулем и погоняя

    машину,   Зоя   раздумывала   над тем, куда заявить об исчезновении Боброва

    (не   постовому же милиционеру?), и вдруг обнаружила, что ее машина стоит

    посреди   шоссе...   К   ней   приближался   человек в форме милиционера. Его

    товарищ   с   поднятой   рукой   стоял шагах в пяти впереди. Зоя не заметила

    его   сигналов   и   проехала   бы мимо, если бы зеленый лимузин не выполнил

    послушно   приказания.   "Второй   раз   зазевываюсь,   - рассердилась она на

    себя.   -   Рулевое колесо - ведь не письменный стол, а сиденье водителя -

    не место для размышлений... Растереха этакая.."

    Но   тут   милиционер,   державший   руку   поднятой,   опустил   ее,   и машина

    незамедлительно    тронулась.   Зоя   схватилась   за   тормоз   и   остановила

    автомобиль уже окончательно.

    -   Странно,   -   сказал   первый милиционер, оборачиваясь ко второму. - За

    рулем   -   девушка. А говорили, что машина без пассажиров и без водителя.

    Ваши права?

    Зоя достала книжечку, удостоверяющую ее права шофера-любителя.

    - Так, все в порядке. Это ваша машина?

    - Нет, это машина инженера Боброва, - твердо отвечала Зоя.

    - Тоже правильно, - нисколько не удивился милиционер. - Куда направляетесь?

    - Я ищу Боброва...

    - Вот как, - сказал милиционер - Мы тоже его ищем... Обождите минутку!

    И он направился к будочке, стоявшей поодаль у края шоссе.

    - Вы хотите звонить? - крикнула вдогонку Зоя. - Телефон есть в автомобиле.

    -   Отлично,   - сказал милиционер возвращаясь. Он открыл дверцу, протянул

    руку и снял телефонную трубку.

                               ПОЛЬЗА ОБЪЯВЛЕНИЙ

    Больше   за   рулем   она   не   задумывалась.   Это   было   чересчур   опасным.

    Наступали   часы   "пик", когда в конце рабочего дня улицы большого города

    особенно насыщены движением.

    Низкая,   приземистая   машина   ехала   по   широкой   прямой   магистрали без

    остановок.   Когда   впереди   показывался   перекресток,   мостовая начинала

    постепенно   понижаться,   и   у   самого перекрестка автомобиль Зои нырял в

    широкий   тоннель, освещенный невидимыми лампами так, что не было никакой

    разницы   с   дневным   светом. Иногда, наоборот, Зоя пролетала перекресток

    по   пологому   горбу   асфальта, а поперечное движение протекало внизу под

    шинами ее автомобиля.

    Только   в   центральной   части   города,   где   строилось   огромное здание,

    колонна   десятитонных   грузовиков не успела втянуть свой хвост в широкие

    ворота,   и Зое пришлось задержаться. Окидывая взглядом забор, окружавший

    постройку,   Зоя   заметила крупные буквы, которые заставили ее вздрогнуть

    "Бобров"   - было напечатано на приклеенной к забору афише, а выше и ниже

    шли еще какие-то строки, набранные более мелким шрифтом.

    Дальнейшее напоминало кадр из комического кинофильма.

    Сзади   гудели   и   ревели.   А Зоя, подъехавшая поближе к афише, ничего не

     слыхала,   во всяком случае до того момента, пока не прочитала объявления

    до конца.

    Хорошо,   что оно было коротким. Сзади ее машину уже подталкивал какой-то

    тягач,   неизвестно   откуда   появившийся и тыкавшийся резиновым буфером в

    кузов зеленого лимузина.

    Под    нестройный    хор    разноречивых   восклицаний   Зоя   покинула   место

    непредвиденной стоянки. На этот раз обошлось без вмешательства милиции.

    "Большая   аудитория   Политехнитeхского музея, - повторяла она про себя -

    Всесоюзное   общество   по   распространению политических и научных знаний.

    Лекция инженера Боброва. Сегодня, в семь часов тридцать минут вечера"

    Семь   часов тридцать одна минута! - сообщил голос из лимузина, когда она

    остановила автомобиль у подъезда Политехнического музея.

    Она   не   успела даже сообразить, подумала ли она о том, который час, или

    этот   услужливый   механизм   начинает   сообщать   свой справки, прежде чем

    даже мысль о времени приходит в голову человека.

    Все     билеты    оказались    проданными,    и    только    корреспондентское

    удостоверение    Зои    открыло    ей   вход   в   аудиторию   -   на   последнее

    пустовавшее место из резерва администрации.

    Зал   был заполнен и довольно активно гудел. Во всяком случае, здесь было

    больше шума, чем в цехе ‘ 3.

    Место Зои находилось впереди - прямо против пустовавшей кафедры.

    Старичок-распорядитель,   проводивший   Зою,   сообщил,   что   Бобров всегда

    чрезвычайно   пунктуален,   но   сегодня,   по неизвестной причине, запоздал

    уже на целых пять минут. Звонили к нему на дачу, и там ответили...

    Зоя   раскрыла   рот,   чтобы сообщить что Бобров пропал и его разыскивают,

    как вдруг вошел сам Бобров.

    Зоя    догадалась,    что    это   Бобров,   по   тем   аплодисментам   которыми

    разразился   вдруг зал, и еще больше - по той напряженной тишине, которая

    наступила   вслед   за   аплодисментами.   Так   встречают   только знакомых и

    популярных лекторов.

    Бобров   оказался   высоким,   широкоплечим   человеком   с   крупными чертами

    лица.   Он был одет в светлый серый костюм и держал в одной руке шляпу, в

    другой   - портфель, перетянутый ремнями. Положив то и другое на кафедру,

    он сразу приступил к лекции, коротко извинившись за опоздание.

    Все   это   произошло   так   быстро - открылась маленькая боковая дверка, в

    ней   появился   Бобров   и   спустя   несколько   мгновений   очутился   уже на

    кафедре,   -   что   Зоя не успела ничего сказать распорядителю. Впрочем, и

    он куда-то исчез: около нее никого не было. В зале наступила тишина.

                                     ЛЕКЦИЯ

    БОБРОВ   привычным жестом доставал из портфеля бумаги и раскладывал их на

    кафедре   продолжая   говорить. Boт он нажал кнопку - и в зале погас свет,

    а   над   кафедрой   вспыхнул   экран   и на нем замелькали тени. Теперь были

    видны    только   экран   и   сам   докладчик,   освещенный   каким-то   матовым

    серебристым лучом, неведомо откуда падавшим на кафедру.

    Он   говорил   о   том,   как   вначале   человек   работал   за   станком, держа

    инструмент   в   руке.   И на экране был виден этот смешной станок, который

    только   поворачивал   обрабатываемый   материал,   а   человек   выполнял все

    остальное.    И    все-таки    это    наивное   устройство   намного   повысило

    производительность   труда   и   подготовило   изобретение   и   строительство

    других,    более   совершенных   механизмов.   Не   будь   этого   примитивного

    станочка, не было бы и сложных современных машин.

    Тут   Зоя,   как   и   все   в   зале увидела, что человеческая рука на экране

    теряет   свои привычные очертания, становится прямолинейнее, узловатое и,

    наконец,   превращается   в   кусок металла - железную руку. В этой руке, в

    ее   железном   кулаке,   был зажат по-прежнему резец, но человеческие руки

    зато   освободились   и   сам   человек стоял свободно около станка и только

    регулировал его работу.

    -   Изобретение   русскими мастерами суппорта, - слышался голос Боброва, -

    приспособления,   держащего   инструмент, было новым крупным шагом по пути

    освобождения    человека   от   тяжелой   физической   работы.   Но   станок   с

    суппортом   требовал   непрестанного   наблюдения   и   все   еще значительных

    физических усилий от человека.

    И   на   самом деле, на экране было видно, как рабочий непрерывно хлопотал

    около станка, снимал и ставил тяжелые заготовки и готовые изделия.

    -   Следующим   шагом   явился   станок-автомат   -   В   голосе Боброва начали

    звучать торжественные нотки.

    "Ну   еще   бы,   -   усмехнулась Зоя, напряженно следящая за экраном, - то,

    что не автомат, для Боброва вообще не механизм".

    -   Он   освободил   человека почти от всех забот, кроме одной - обеспечить

    правильную   работу   станка   и   подачу   и   съемку обрабатываемых изделий.

    Тончайшие   операции,   которые   не   под   силу искуснейшим рукам человека,

    шутя   выполняются станками-автоматами. Производительность их так велика,

    что   один   станок может заменить старый цех с ручной работой. Вот почему

    эти   умные самоуправляемые и самоконтролируемые механизмы получили такое

    большое   распространение в нашей стране - Но, - продолжал Бобров и голос

    его   напряженно   звенел,   -   размах   социалистического строительства так

    огромен,   что и этих самоработающих станков оказалось недостаточно перед

    лицом   стоящих   перед   нашей промышленностью задач. И мы стали пускать в

    ход   на   наших   заводах   целые   автоматические   поточные   линии   - серии

    станков,    которые   проделывают   все   необходимые   операции   над   данной

    деталью и автоматически передают ее друг другу.

    Зоя   увидела на экране знакомую уже ей картину: деталь путешествовала по

    станкам   пока не попадала на ленту конвейера, которая уносила ее куда-то

    дальше.

    -    От    автоматической    поточной    линии   естественен   был   переход   к

    автоматическому цеху.

    Зрителям был показан третий цех "Самоходного комбайна", пущенный сегодня.

    -   Но и это не последняя ступень на пути непрерывного развития советской

    техники - сказал Бобров.

    Экран   стал чистым, в зале зажегся свет. Бобров, прихрамывая шагал вдоль

    большого   демонстрационного   стола. В числе других вещей Зоя заметила на

    столе   большой   макет,   накрытый   прозрачным целлофаном. Он показался ей

    знакомым.   Это   был   тот   макет,   что   она   видела   сегодня   в   кабинете

    инженера, а может быть, и другой - копия его.

    -    Следующая    ступень,   -   говорил   Бобров,   поднимая,   как   фокусник,

    прозрачный   колпак   и занося указку над макетом, - автоматический завод.

    Собственно,   здесь   нет   ничего особенно неожиданного. Все вы, наверное,

    слыхали   уже   об   автоматических   электростанциях,   которые работают без

    участия    человека,    о    целых    энергетических   системах,   действующих

    автоматически.    Многие    химические    заводы   тоже   представляют   собой

    гигантские   лаборатории   с   огромными   аппаратами и ретортами, в которых

    самостоятельно   протекают и регулируются сложнейшие химические процессы.

    Известны   сахарные   и хлебопекарные заводы, где рука человека совершенно

    не     касается     продукции.     Сложнее,     конечно,     автоматизировать

    машиностроительный   завод   и   некоторые   другие   предприятия.   Но   и это

    осуществимо,   особенно если эти предприятия специализированы - выпускают

    продукцию    одного    определенного    типа.    Вот    перед    вами    завод,

    изготовляющий трубы, которые в таком большом количестве нужны нашей стране.

     Бобров   взмахнул   палочкой   над   макетом, и, должно быть, его ассистент,

    неслышно   появившийся   минуту   назад,   нажал какую-нибудь кнопку, потому

    что   макет   вдруг   ожил   и   превратился   в   маленький завод, наполненный

    движением, но, естественно безлюдный.

    Слитки    металла    размером    с    шоколадную    конфету,    уложенные    на

    вагончики-платформы,   подавались   игрушечным   электровозом   на эстакаду,

    где   быстро   и   автоматически   выгружаясь   на   ленту, они один за другим

     исчезали   внутри   завода,   как   хлебцы,   сажаемые   в печь. Внутри завода

    пылали   миниатюрные   печи,   крутились   похожие   на карусели машины, а из

    другого    конца   завода,   как   макароны,   бесконечным   потоком   вылезали

    готовые   трубы   разных   диаметров, аккуратно нарезанные на ровные куски.

    Так   же   автоматически   они оказывались на маленьких платформах, которые

    вывозил из завода другой игрушечный электровоз.

    Все это действительно напоминало фокус.

    -   Но   то,   что   происходит   у   вас   перед   глазами,   можно   увеличить и

    выподнять   в   производственном   масштабе.   И это уже осуществлено -голос

    Боброва   звучал   теперь   спокойно   и   уверенно   - Такой завод действует.

    Возможно   и   многое   другое. Институт автоматики и телемеханики вместе с

    другими    исследовательскими    учреждениями    страны    и    промышленными

    министерствами   разработал   проекты   нескольких   типовых   автоматических

    заводов   разного   назначения. Это будут первые в мире автоматизированные

    производства   данных специальностей. Не подумаете, конечно, что на таком

    заводе   совсем   не   нужны   будут   люди.   Они   потребуются,   но   в   очень

    небольшом   количестве   и,   главным   образом,   для   управления различными

    звеньями   производства, причем и в этом им будут помогать многочисленные

    приборы-автоматы.

    Зоя   вспомнила начальника трех цехов "Самоходного комбайна" и старушку с

    пылесосом    в   руках.   Действительно,   людей   на   предприятиях,   которые

    проектировал Бобров и его товарищи, было немного.

    -    Так    новая    советская   техника,   увеличивая   производительность   и

    освобождая   рабочих   от   физического труда, помогает стирать грань между

    умственным и физическим трудом.

    В   зале   послышались аплодисменты, но доклад еще не был закончен. Бобров

    с тем же увлечением говорил об автоматизации в самых неожиданных областях.

    -   У   меня на даче, - сказал он между прочим, - меня обслуживает столько

    невидимых   и   вездесущих механизмов, что по моим подсчетам, они заменяют

    по   меньшей   мере   двенадцать   человек. Я сам веду все свое хозяйство, и

    это отнимает у меня совсем мало времени и еще меньше хлопот.

    "Вот   почему   он   пригласил меня к себе на дачу, - догадалась Зоя. - Это

    тоже своего рода экспонат".

    Бобров   опять   нажал кнопку, снова вспыхнул экран, и перед слушателями и

    зрителями стала раскрываться тайна автоматического автомобиля.

    -   Подобно   тому,   как   современные   самолеты   снабжаются   автопилотами,

    которые   дают возможность летчику в спокойную минуту передать управление

    автомату,   а   самому   пройти   по   кабине,   размять ноги и перекинуться у

    буфета   парой   слов   с   пассажирами,   так и автомобили самого ближайшего

    будущего,   -   безапелляционно   утверждал   Бобров,   - будут выпускаться с

    заводов снабженными автоводителями.

    Чтобы   автомобиль   шел   сам   по шоссе, достаточно на асфальте прочертить

    белую   линию.   Фотоглаз,   соединенный   с механизмами управления, поведет

    машину   вдоль   черты.   Можно   не   рисовать   черты, а проложить в полотне

    дороги   металлические   линии-проволоки,   тогда   вместо   фотоглаза машину

    поведет   радиолокатор.   Локатор   же   и   фотоглаз   остановят автомобиль у

     светофора   или перед любым препятствием и даже заставят совершить объезд

    -   в   определенных,   конечно,   пределах.   Автоводитель   -   очень   гибкий

    механизм.   Переключением   соответствующего   рычажка   можно лишить машину

    способности   самостоятельно   объезжать   препятствия:   она   будет   просто

    останавливаться   перед   ними.   Тогда   один   шофер сможет вести колонну в

    десять   или   двадцать   нагруженных   автомобилей.   Он   возьмется   за руль

    головной    машины,   а   все   остальные   будут   повторять   ее   эволюции   -

    останавливаться   вслед   за   ней, трогаться дальше, прибавлять и убавлять

    ход, соблюдая в пути строго определенные интервалы.

    Вереница    нарисованных    автомобилей    на    экране    смешно   ползла   по

    рисованному   шоссе.   Бобров зажег свет в зале. - Даже когда водитель,сам

    ведет   автомобиль,   автошофер   не   должен совсем выключаться. Он избавит

    водителя   от   многих   неприятностей,   которые   могут   произойти в минуту

    растерянности.    Столкновения,    если    в    машине    имеется   автошофер,

    исключены.   Вот   так устроена моя машина, которой я пользуюсь ежедневно.

    На   асфальтовой   дорожке,   ведущей от шоссе к моей даче, начерчены белые

    полосы,    идущие    до    самого   подъезда.   Возвращаясь   домой,   я   часто

    останавливаю   машину,   не   доезжая до дачи, пускаю ее одну вперед, а сам

    иду   пешком,   чтобы   пройтись   на   свежем воздухе. Придя домой, я застаю

    машину   стоящей   у   дачной веранды. - Но, - в голосе лектора послышались

    юмористические   нотки,   -   можно   пасть   жертвой   собственного увлечения

    автоматикой.   Сегодня   со   мной   произошел как раз такой случай. Я встал

    рано   утром   - у меня полувыходной день - и решил подготовиться к лекции

    на   берегу   Голубого   озера, заехав по пути за своим приятелем. И вот со

    мной   произошло   досадное   и   смешное   происшествие. Мне показалось, что

    одна   шина   пришлепывает немного по асфальту - недостаточно туго накачан

    воздух.   Я   остановил   машину   посреди   шоссе,   вылез, обошел ее со всех

    сторон,   постукивая   носком   ботинка   в   каждую   шину. И когда ударил по

    заднему    колесу,    машина    от    полученного   толчка   вдруг   тронулась,

    покатилась,   набирая   скорость. Я побежал за ней по шоссе, кричал что-то

    вдогонку...   Это   было,   конечно,   смешно и глупо. Машина не обратила на

    крик   никакого   внимания   и   скоро   скрылась   из глаз, увезя мою шляпу и

    материалы   к сегодняшней лекции. Должно быть, от толчка двинулся рычажок

    автоводителя   - он пошаливал немного, - и механизм включился в действие.

    Я   решил   идти   все   же   за   машиной,   рассчитывая,   что   ее   где-нибудь

    перехватят,    но    чтобы   сократить   дорогу,   направился   лесом,   здесь,

    перепрыгивая   через   какую-то   канаву, растянул сухожилие на ноге. Долго

    рассказывать,   как   я   выбрался   из   этого нелепого положения и очутился

    здесь,   хотя   и   с   опозданием   на   пять   минут, но представьте себе мое

    изумление,   когда   у   подъезда   я   увидел   свою   машину,   которая весьма

    аккуратно   и   своевременно доставила мне не только шляпу, но и материалы

    к лекции.

    Зал   хохотал.   Многие   не знали, как отнестись к этому - как к шутке или

    как к техническому парадоксу, ждущему своего разъяснения.

    -   Ну, это уже приключения барона Мюнхгаузена, - сказал сосед Зои, лысый

    толстяк, смеявшийся до слез.

    Поднятая рука в зале привлекла внимание лектора.

    -   Вы   допустили   ошибку,   -   сказал   поднявший   руку   молодой человек в

    пестром   спортивном   пиджаке,   невидимому   студент.   -   Вы наделили вашу

    машину   слишком   большой   самостоятельностью.   Вы говорите, вы ей что-то

    кричали,   когда она удирала от вас. Я бы хотел знать, что вы ей говорили

    -   какие   слова.   Она   не   поняла   их или они показались ей недостаточно

    убедительными?

    Все   смеялись.   Только   один Бобров стал вдруг серьезным. Движением руки

    он успокоил зал.

    -   Вы   правы,   -   сказал он, обращаясь к студенту, - я действительно вел

    себя   по-мальчишески:   кричать   что-то   вдогонку   машине!   Это   было   от

    растерянности.   Но   вы   подали   прекрасную   идею. Конечно, машина должна

    слушаться    своего   хозяина-человека   во   всем,   даже   его   голоса.   При

    массовом   применении   автоводителей подобные случаи могут повторяться. А

    ведь,   в   сущности,   ничего не стоит сделать так, чтобы когда, например,

    кричишь    машине    вдогонку.    "Стой!"    -    она    бы    останавливалась.

    Целесообразность такого приспособления доказал сегодняшний случай.

    Посыпались   и другие вопросы. Бобров отвечал так же спокойно и деловито.

    Лекция окончилась.

    Часть   слушателей потянулась к выходу, но вокруг лектора, как это всегда

    бывает, собралась небольшая группа.

    Зоя   увидела   здесь   людей   в   форме   работников   регулирования уличного

    движения. Приблизившись, она услышала, как один из них восхищенно говорил:

    -   Замечательная   машина!   Главное   - правила движения соблюдает. Только

    вот   на   чужую   половину   шоссе колесами залезла А не будь этого, шла бы

    себе как с шофером. И внимания бы на себя не обратила.

    -   В   том-то и дело, - отвечал Бобров усмехаясь. - что машина шла по той

    линии,   что   разделяет шоссе на две части. Ведь это опытный экземпляр, а

    специальных   шоссе   для   нее   нет, кроме кусочка около моей дачи. Но вот

    как   она   очутилась   у   Политехнического   музея   этого   я   не   могу себе

    представить.   Я   полагал, что если ее не задержат, она прикатит на дачу,

    потому   что   там   как   раз   есть   поворот   на   шоссе, специально для нее

    оборудованный.

    - Ну, на этот вопрос я могу вам ответить... - сказал милиционер.

    Но   тут   он   оглянулся   и   увидел   Зою.   Она узнала в нем милиционера, с

     которым разговаривала сегодня.

    - Впрочем пожалуй лучше пусть вам расскажет сама виновница.

    -   Здравствуйте   товарищ   Виноградова,   - сказал инженер, протягивая Зое

    руку - Я должен извиниться перед вами...

    -   Ну   пустяки   какие.   -   возразила   Зоя   -   Ведь   вы   сами   только что

    рассказали,   что   с   вами   приключилось досадное происшествие. Но как вы

    меня узнали? Мы же с вами разговаривали только по телефону.

    -   Ну,   если   вас узнал автомат, пустивший вас на дачу в мое отсутствие,

    то   ведь   я все-таки человек, значит умнее своих собственных механизмов.

    Я   очень жалею, что не мог продемонстрировать вам все свои выдумки. Но я

    к   вашим   услугам, и беседа, о которой вы просили меня, может состояться

    когда угодно.

    -   Собственно   говоря,   -   засмеялась   девушка, - мое любопытство в этой

    части   уже   почти   удовлетворено.   Я знаю о ваших работах почти все, что

    хотела   знать.   Я   побывала на вашей даче, познакомилась с автоматически

    действующей    энергосистемой    и    третьим,   а   заодно   и   вторым   цехом

    "Самоходного    комбайна",   целый   день   ездила   в   вашем   автомобиле   и,

    наконец,    прослушала   вашу   лекцию.   Мне   осталось   только   задать   вам

    несколько   вопросов,   тех   самых вопросов, которые задают журналисты. Вы

    ведь,   наверное,   знаете,   что   как   бы   подробно и исчерпывающе, на ваш

    взгляд,   вы   ни   разъясняли   какой-нибудь   предмет,   у журналиста всегда

    найдутся вопросы.

    -   Вы   всегда   так   досконально   изучаете   материал, прежде чем написать

    статью в газету?

    Зоя немного смутилась.

    -   Конечно,   я   проделала   бы   это все равно, - вымолвила она наконец, -

    но...   в общем, когда вы вернетесь на дачу, секретарь вам все расскажет.

    А   пока   я   приглашаю   вас   к   себе.   Вся наша семья - и отец, и мать, и

    братья   -   с   удовольствием   послушают   ваши   рассказы. Вы должны отдать

    визит,   раз   не   сумели   принять   меня   у   себя.   Назначим   день,   и ваш

    секретарь вам аккуратно напомнит.

    -   Какой   секретарь?   Ах,   этот...   Вы   знаете, я зову его "механическая

    память".   Но   ваше название, пожалуй, удачнее. Ведь он не только слушает

    и напоминает, но и предпринимает некоторые действия...

    ...Зал   опустел.   Последними удалились, откозыряв, Остапчук с товарищем.

    Ассистент Боброва убирал макеты и складывал в стопку коробки с кинолентами.

    -   Так   знаете что? Поедем к вам, если ваше приглашение остается в силе,

    - сказал Бобров, - и я вам все расскажу.

                               ПОСЛЕДНИЕ РАЗГАДКИ

    БЕСЕДА    продолжалась    уже   добрых   полчаса.   Вкратце   были   рассказаны

    приключения   Зои   и   самого   Боброва.   Отец   Зои,   как   выяснилось,   уже

    встречался   с Бобровым на заводе, где оборудовались цехи-автоматы. Кроме

    того,   он   придумал   приспособление,   автоматически   регулирующее работу

    комбайна    в   зависимости   от   густоты   и   высоты   убираемого   хлеба,   и

    консультировался   по   этому   вопросу   с   институтом автоматики, где тоже

    разговаривал   с   Бобровым.   Когда   была   исчерпана   и   та   тема,   Бобров

    обратился к Зое:

    - Ну где же ваши вопросы, товарищ журналист?

    -   Ах да, - сказала Зоя, - чуть было не забыла. Первый: вы говорили, что

    автомат    узнал   меня   и   пустил   на   дачу.   Как   же   он   разбирается   в

    посетителях, ваш привратник или сторож, как его лучше назвать?

    -   Ну,   -   сказал   инженер,   помешивая ложечкой в стакане, - это просто.

    После   разговора с вами по телефону, я раскрыл "Огонек", увидел там вашу

    статью   и   под   заголовком   ваш портрет в овале - этот журнал практикует

    такие   вещи.   Я   вырезал   портрет и дал привратнику, как вы его назвали,

    чтобы   он пропустил вас беспрепятственно на дачу. Мне хотелось проверить

    работу этого механизма.

    - Но как же он...

    -   Действует?   Он   просто   сличил   ваше изображение с фотографией. Нужно

    совпадение   определенного количества точек. Снимок был удачный, и он вас

    узнал.   Он   и   сам   умеет   фотографировать.   Когда   я вернусь на дачу, я

    получу   карточки всех лиц, которые там побывали в мое отсутствие. Только

    не   визитные,   а   фотографические.   И   вашу карточку тоже. Я надеюсь, вы

    разрешите мне оставить ее себе на память?

    - Но для этого я должна была позировать перед объективом аппарата?

    - Вы это и делали.

    - Когда же?

    -   Когда...   нажимали   кнопку у калитки. Чтобы надавить на кнопку, нужно

    стать   прямо   против объектива. А нажимая кнопку, вы приводите аппарат в

    действие.

    -   А если лезть прямо через забор, - вмешался младший брат Зои, которого

    заинтересовала эта "проблема", - не нажимая кнопки?

    -   Ну,   для   таких   гостей у меня есть другие приспособления, - возразил

    инженер - Кнопка для приглашенных. Вообще это больше шутка...

    -   А   как   же ворота открывались перед машиной? Тут фотоглаз не поможет.

    Все машины этой серии одинаковые.

    -   От гудка. Он определенного типа. Прибор-резонатор. Настроенный на тот

    же    тон,   он   включает   механизм   ворот.   Это   тоже   вроде   шутки.   Мне

    захотелось обойтись на даче без ключей.

    -   А вы сами, когда приходите домой, тоже гудите? - улыбнулась мать Зои,

    наливая гостю чаю. - Не слишком ли это сложно? Ключ, пожалуй проще.

    -   Меня   мои   вещи   знают.   Они, - усмехнулся инженер, - стараются, если

    можно   так   выразиться,   услужить   мне, прежде чем я на них взгляну. Вот

    это уже не шутка, а серьезное удобство. Можете спросить Зою Владимировну.

    -   Охотно   подтверждаю,   -   засмеялась   Зоя. - И должна сознаться, после

    вашей   дачи   мне   кажется как-то все неприспособленным у нас в квартире.

    Подхожу   к   шкафу с книгами, а он не открывается. Ухожу из комнаты, свет

     не гаснет. А ведь до сих пор я думала, что у нас очень удобная квартира.

    Разговор   принял   шутливый   характер.   Гость   ответил   еще   на несколько

    вопросов и стал прощаться.

    Зоя вспомнила вдруг то, что ее беспокоило целый день.

    - Вы не ответили на самый главный вопрос, - воскликнула она, - насчет часов!

    -   Вы имеете в виду "справочник времени"? Этот вопрос будет посложнее, -

    Бобров   стоял   посреди   комнаты   перебирая   поля   шляпы - Но я вам скажу

    коротко.    Вы    знаете,    что    работа   мозга   сопутствуется   тончайшими

    электрическими    процессами.    С   помощью   специальных   приборов   ученые

    научились   регистрировать электрические колебания в мозге и использовать

    эти   данные   для   распознавания нервных болезней. Конечно, электрические

    колебания   в   мозге   не   могут   отразить   исключительно сложные по своей

    природе   чувства   и   мысли человека. Деятельность мозга слишком сложна и

    многогранна,    чтобы    ее    можно    было    распознать   по   одним   только

    электрическим   явлениям. Но в некоторых простых случаях использовать эти

    явления    можно.    У   современного   человека   выработалось   нечто   вроде

    рефлекса   -   время   от   времени   возникает острое желание знать, который

    час.   И   вот   характерные   электрические   колебания,   связанные   с   этим

    движением    мысли,    мне    удалось    выделить    из    хаотичной    картины

    электрических   токов   мозга.   Остальное было уже просто. Сконструировать

    специальный   приемник,   принимающий   и   усиливающий только эти сигналы и

    включающий   механизм обычных "говорящих часов", было вопросом техники. Я

    люблю такие головоломки. Они меня интересуют, как других шахматные задачи.

    Зоя    с   невольным   уважением   оглядела   высокую   фигуру   инженера.   Она

    вспомнила   молодого   диспетчера из Управления запертых станций. Вот они,

    представители   советской техники, новое поколение инженеров. для них нет

    ничего   невозможного.   Вопрос   техники!   Если   будет   нужно, они сделают

    автоматическую    аварийную   помощь,   заставят   машину   слушаться   голоса

    человека   и   угадывать   его   мысли   -   лишь   бы это было целесообразно и

    освобождало   человека от механических усилий, освобождало для творческой

    работы.

    "Человек    -    раб    машины",    -   про   возглашали   иные   "интеллигенты"

    капиталистического    мира    двадцатого    века.   -   "Машина   закрепостила

    человека. Долой машины!"

    А    эти    люди,    представители    невиданной    в   мире   новой   советской

    интеллигенции, превращают машины в послушных слуг свободного чело века.

    Погруженная   в   раздумье,   Зоя   не   заметила, что Бобров уже давно стоит

    перед ней.

    -   Извините   еще раз, - сказал он, протягивая свою широкую руку. - Прошу

    вас   ко   мне   на   дачу   -   вместе   со   всей семьей. Все уже согласились.

    Осталось только получить ваше согласие.

    Они вышли во двор. У подъезда стояла знакомая Зое зеленая машина.

    Вся семья вышла провожать инжснера.

    - А над чем вы сейчас работаете? - спросила Зоя.

    -   Об   этом   говорить   еще   рано,   - засмеялся инженер - Но когда работа

    будет   закончена   и можно будет об этом писать, я - он посмотрел на Зою,

    - сообщу вам первой. Это будет самая настоящая сенсация. Только советская.

    Он   сел в машину и надел перчатки, лежавшие на переднем сиденье. Зеленый

    лимузин развернулся, выкатил на улицу и затерялся в потоке автомобилей...

                                     Конец

    "Знание -сила", 1948, ‘ 5 - 6.

    В. САПАРИН

    Последнее испытание

                                       1.

    Краны,    похожие    на    ожившие    геометрические   фигуры,   двигались   по

    растянувшемуся   на   несколько   километров   ровному полю, поднося готовые

    узлы   и   раскладывая   их в удобном для сборки порядке. "Автошпаргалка" -

    так   в   просторечии   именовался   этот   умный   механизм   -   ячеистый шар,

    напоминающий   увеличенный   глаз   пчелы,   с   рожками   антенн,   на высокой

    подставке,   -   следила за тем, чтобы все делалось как надо. Она отдавала

    распоряжения кранам и выслушивала их короткие рапорты.

    Люди   -   их   было   всего трое - Шервуд, Мак-Кинли и Костя - ждали, когда

    будет   закончена   черновая   подготовительная   работа; Шервуд и Мак-Кинли

    спокойно. Костя с нетерпением.

    Наконец автомат доложил: "Все готово".

    Мак-Кинли поднес к губам микрофон.

    - Приготовиться, - скомандовал он.

    И   хотя Мак-Кинли отлично знал, с чего нужно начинать, "автошпаргалка" и

    тут отдала необходимые распоряжения:

    -   Центральный   блок   "А"   остается   на   месте.   Блок   "Б" подводится до

    совпадения красных линий.

    Блок   "Б", короткий цилиндр со срезанной боковинкой, схватили по команде

    Мак-Кинли   два   крана   и   стали   осторожно   подтаскивать   к   блоку   "А",

    похожему   на   огромный   футбольный   мяч,   из   которого   выпустили   часть

    воздуха. Все наружные поверхности станции имели гладкую, обтекаемую форму.

    Мак-Кинли   подошел   ближе   к месту стыка. Едва красные линии сошлись, он

    скомандовал   "стоп".   Тут   же   подбежал автоскрепщик, многорукий, словно

    паук,   -   членистые руки у него были разной длины - и ловко соединил оба

    блока.

    Мак-Кинли   отошел   к новому стыку. Краны тащили уже сюда очередной блок.

    Глядя в очки-бинокль, Мак-Кинли отдавал команду.

    Шервуд   взял   второй   микрофон   и   переключил на себя два других крана -

    бездействие   было   не   в   его   натуре. По серому бетону плавно ходили на

    толстых   литых шинах некрасивые, но ловкие автоматы, послушно, осторожно

    и   точно   обращавшиеся   с   огромными   деталями   и блоками. Станция росла

    прямо на глазах, вытягиваясь в обе стороны.

    Некоторые   узлы,   которые   Шервуд не проверял предварительно на моделях,

    он   видел сейчас впервые. Но все шло гладко. Бумажная лента с дырочками,

    продукция   конструкторского   бюро,   зримо   и   быстро   превращалась   то в

    прозрачный   коридор   с выпуклым сводом, то в огромное кольцо - основание

    круглого здания, то в закрывающиеся, как затвор фотоаппарата, двери.

    К   концу   дня   выложили   все   первые   этажи.   В плане станция напоминала

    теперь   два   контрабаса,   с   полкилометра   каждый,   обращенные грифами в

    разные стороны.

    По   команде   "отбой"   краны   согнули   свои   шеи, вобрали могучие клешни,

    сложились,    как    исполинские    перочинные    ножи    и,   только   что   не

    поклонившись, удалились.

    -   А   ведь   в   сущности, - не удержался Костя, - они могли бы делать все

    сами.   На   заводах сборка автоматизирована полностью давным-давно, а тут

    такая отсталость!

    Шервуд усмехнулся.

    -   Есть ведь еще экономические соображения, - сказал он. - Оправдывается

    ли   сооружение   машины, дорогой и сложной для замены работы двух людей в

    течение   трех дней? Кроме того, мне, как конструктору, просто необходимо

    ощутить   свое   творение,   лишний   раз   проверить,   посмотреть,   все ли в

    порядке.   Нет,   участие в процессе сборки это не блажь. И Мак-Кинли тоже

    не   уступит   этого   ни   машине,   ни другому человеку. Я ведь уже говорил

    вам,   что   в   конструкторском деле очень важно знать, что можно поручить

    машине, а что нужно делать самому.

    - А что поручают практиканту?

    Шервуд рассмеялся.

    - Ну, что ж, - сказал он просто. - Завтра и вы будете собирать...

    И   вот Костя висит в воздухе. Глаза его находятся на уровне пятнадцатого

    этажа   обыкновенного   дома,   а   руки   достают   на   полкилометра   и могут

    схватить   и поднять в воздух вещь любого веса и размера. Вообще-то прямо

    перед   глазами юноши его собственные руки, на них надеты перчатки, вроде

    тех,   которыми пользовались средневековые рыцари, перчатки со множеством

    члеников.   Он шевелит пальцами, и могучие захваты массивного крана вдали

    повторяют   их   движения.   Костя   сдвигает   руки, и кран мягко берет узел

    размером   с товарный вагон. Юноша ощущает сопротивление стенок узла, оно

    передается   в   его перчатки. Один из пальцев неплотно прижался, он берет

    далекий   предмет   покрепче.   Теперь он поднимает его и несет по воздуху.

    Это   -   огромное   кольцо:   низ   обзорной   башни. Сверху со своей высокой

    точки,   Костя   ясно видит, куда его нужно положить. Он подносит кольцо к

    круглому основанию и осторожно опускает.

    Теперь    ему   самому   надо   немного   опуститься,   чтобы   поглядеть,   как

    сойдутся    стыки.    Он    не   успевает   об   этом   подумать,   как   кресло,

    подвешенное   на   тонком   тросе, в котором он сидит, немедленно переносит

    его   к   тому   месту,   куда   устремился   его взгляд. Кран управляется при

    помощи   биотоков,   возникающих   в   организме   человека при одной мысли о

    движении.   Это   -   не новая идея, но она нашла здесь хорошее применение.

    Установив нижнее кольцо, Костя протягивает руки и берет следующее.

    Мак-Кинли   работает   в дальнем конце. Шервуд - поближе к практиканту. Он

    поглядывает   искоса   на   юношу. По выражению лица Кости чувствуется, что

    ему   хочется петь. Ну, конечно: он титан, совершающий титанические дела.

    Шервуд   усмехается...   Проходит   час,   и   титан,   собирающий станцию для

    переброски   на   Венеру,   чувствует,   что   у него начинает ломить пальцы.

    Потом   он ощущает боль в плечах. Это оттого, что "беря" в руки очередной

    узел,   он   невольно   напрягает   мускулы всего тела. Обычное для новичков

    излишнее   напряжение. Узел огромен, и кажется, что нужно держать его изо

    всех   сил. Чисто психологический эффект. По тому, как Костя принял более

    спокойную   позу,   Шервуд   видит, что тот понял, наконец, свою ошибку. Но

    Шервуд   знаеn,   что   от   напряжения   в   пальцах   избавиться   не удастся.

    Конечно,   они   не держат никакой тяжести, но надо все время рассчитывать

    их   движения. К концу рабочего дня у всех сборщиков пальцы просто гудят,

    как у пианиста после нескольких часов напряженной работы.

    Зато   станция   растет как на дрожжах. С десяток зданий плавных обводов с

    гладкими   стенами,   увенчанных   куполами - то плоскими, то высокими. Они

    соединяются   закрытыми   галереями   из   той   же   сверхпрочной пластмассы,

    образуя   нечто   единое   с   общей   системой   обогрева и охлаждения, общей

    внутренней   атмосферой. Все стыки в свое время будут проклеены наглухо и

    получится   единая   конструкция, упругая и жесткая. Полы и потолки, крыши

    и   стены,   внутренние   перегородки образуют костяк, который одновременно

    послужит   и   кожей,   наподобие   панциря   у черепахи. Ни дожди сверху, ни

    сырость   снизу   не   будут угрожать такому сооружению, и оно не потребует

    специального   фундамента.   Его   просто   положат   на   грунт и прикрепят к

    якорям,   которые   будут   загнаны   в   толщу болотистой планеты. Гараж для

    амфибий-вездеходов,    ангар    для    вертолетов    и   винтовых   самолетов,

    стартовая   площадка   ракет,   антенна, впаянная в стены обзорной башни, -

    многое   здесь   представляет   странное смешение современного с предметами

    прошлого   века.   На   Венере,   не   оборудованной   в   планетарном масштабе

    линиями     связи,     телевидения,     радиоинформации,     автоматического

    транспорта,   придется   пользоваться   вещами,   для   нас   архаичными.   Там

    потребуются   профессии,   которые   уже   давно   отмерли, - водители машин,

    даже грузчики, конечно по совместительству с другими профессиями.

    -   Что дальше? - спросил практикант, когда сборщики спустились на землю.

    - Мы ведь завтра кончим?

    -   Станцию   разберут.   И   по   частям   будут забрасывать на Венеру. Если,

    конечно, именно она полетит на Венеру.

    - А собирать как?

    -   Предполагали   использовать   баллоны   с   гелием.   Но   на   Венере часты

    ураганы. Надежнее забросить парочку кранов, конечно, не таких, а поменьше.

     - А сборщики не потребуются?

    -   Сборщики? - удивился Шервуд. - А... - догадался он. - Не знаю, право.

    А вам так хочется на Венеру?

    Костя ничего не ответил.

                                       2.

    Шагая   по аллее из лиственниц, Шервуд продолжал думать о работе, которая

    подходила   к   концу. И невольно его мысли перекинулись к тем двум другим

    проектам.   Нелегко жить на чужой планете, и Плановое бюро не поскупилось

    -   заказало   три   разных   конструкции станции, выбрав лучшие из десятков

    представленных   проектов.   После   испытаний   в   натуре   одна конструкция

    полетит    на    Венеру,    а    две    остальных    займут    место    в   Музее

    Неосуществленных   Проектов   и   будут изучаться там молодыми инженерами и

    архитекторами, экскурсантами и туристами...

    Какая   же   судьба   уготовлена детищу Шервуда? Он разбирал плюсы и минусы

    каждого   из   столь   не   похожих   друг   на   друга   вариантов. Вариант ‘ 2

    гениально   прост. Взят куб, геометрически абсолютно строгий, - вот и вся

    станция.    Преимущества:    все   компактно,   собрано,   недалеко   одно   от

    другого.   Связь   между этажами - лифтами, в коридорах - бегущие дорожки:

    найти   любого   человека   можно   через   минуту.   И еще одно удобство: куб

    просто    делится   на   стандартные   по   размерам   секции.   Значит,   можно

    использовать для заброски на Венеру одинаковые же серийные грузовые ракеты,

    Вариант   ‘ 3, прозванный "свайной постройкой", - огромное кольцо, как бы

    висящее   в   воздухе.   Оно   опирается   на   бесчисленное   множество   свай,

    которые    предстоит    вогнать    в   грунт   Венеры.   Достоинства   "свайной

    постройки":   станция,   ее   рабочие и жилые помещения надежно изолированы

    от   заболоченной   почвы   планеты.   Кольцевая   форма   и   широкие коридоры

    позволяют   осуществить   бесконечное   движение   дорожек   разной скорости.

    Можно   мчаться   быстро   в   дальний   конец   кольца по средней экспрессной

    дорожке,   а   можно   передвигаться   медленно   по   боковым. Пешая ходьба в

    коридорах   совершенно исключалась. Значит, они словно бы отсутствовали -

    как расстояние, отделяющее одно помещение от другого.

    Отличие   станции, сконструированной Шервудом, заключалось в том, что все

    ее   помещения   имели   форму и размеры, наиболее благоприятные для целей,

    для   которых   они   предназначались.   Форма сооружений здесь не диктовала

    условий   для   внутренней   планировки,   как   это   было в других проектах.

    Недостатком   следовало   признать разбросанность станции. Шервуд полагал,

    что   небоскребы   на   Венере не нужны, и спроектировал здания невысокими,

    кроме обзорной башни, поэтому она заняла много места.

    Шервуд   любил ходить пешком после напряженной работы. Прогулка на свежем

    воздухе!..   Что может быть лучше на свете? Как раз то, чего будут лишены

    эти   тридцать   семь   человек,   что   войдут   в состав первой смены. Люди,

    которым   предстоит   жить и работать на планете, столь отличной от нашей!

    Они   и   будут   завтра решать, какая станция лучше. Если бы Шервуд был не

    конструктором, а судьей, он затруднился бы в выборе варианта.

    Выйдя   на   берег   моря,   он решил посидеть немного на скамейке и, как-то

    незаметно,   он   в   мыслях   своих   вернулся   к   практиканту и помощнику в

    сооружении станции.

    Вначале   он   показался   ему похожим на других практикантов, каких немало

    побывало   в   конструкторском   бюро   Шервуда.   Он   был так же розовощек и

    голубые    его    глаза    взирали    на   мир   с   тем   же   оттенком   легкого

    снисхождения.    Он    очень   уверенно   судил   обо   всем   на   свете   -   об

    искусственном   перемещении   планет путем сооружения на них особых мощных

    двигателей,   о   пробуривании   скважины   до   центра Земли и тому подобных

    вещах, с которыми явно никогда не имел дела.

    Он   весьма   критически   оглядел оборудование бюро - с полсотни чертежных

    роботов,    со    своими   шарнирными   руками   и   блестящими   рейсфедерами,

    походивших   на   фантастических   длинношеих   птиц   с   тонкими   клювами, и

    безаппеляционно объявил:

    - В сущности - ужаснейший анахронизм.

    Шервуд   и   сам   знал, что чертежные роботы - не последнее слово техники.

    Конечно,    они    вычерчивают    любые   нужные   вам   вещи,   производя   все

    необходимые   расчеты   на основе данных им исходных цифр, и этим помогают

    конструктору.   Но   потом   изготовленные   ими чертежи приходится отдавать

    машине,   которая   переводит   линии   на бумаге на язык, понятный станкам.

     Ведь   современные   станки   в   отличие   от   станков начала нашего века не

    читают   чертежей. Но чертежи бывают нужны не только чертежным роботам, а

    -   в   некоторых случаях - и самому Шервуду. В конце концов он человек, а

    не   машина.   Он   не может представить себе будущую конструкцию, глядя на

    бумажную   ленту   с   дырочками.   Иногда   он   должен заглянуть в чертеж, а

    другой раз и собрать сложный узел на модели.

    Но   как   объяснить   это человеку, который знает, кажется, решительно обо

    всем - и все понаслышке?

    -   Попробуйте спроектировать закрепки для сборки узлов станции, - сказал

    Шервуд просто.

    Задание   он   выбрал   самое   легкое. Эти "опрокидыватели устоев" не могут

    иногда   выполнить   самого   простого дела. У Шервуда уже был один или два

    таких случая с другими практикантами.

    На   другой   день   Шервуд   не успел еще позавтракать, когда его вызвал по

    блок-универсалу инженер Мак-Кинли с Экспериментального завода.

    -   Слушайте, - сказал Мак-Кинли, его похожие на кустики крыжовника брови

    ушли   далеко   на   лоб.   -   Скажите,   сделайте   одолжение,   чего   ради вы

    заказали   сто сорок две тысячи женских головок из пластилита? Вы знаете,

    я   привык   ко   всяким   вашим   затеям, но на украшения могли бы пустить и

    другой материал, в конце концов.

    Шервуд ничего не понимал.

    -   Ваш   помощник   прислал   заказ,   -   Мак-Кинли показал бумажную ленту в

    дырочках. - Я передал его станку. И он начал выдавать такие вот штуки.

    Шервуд   увидел   на   экране блок-универсала абрис девичьего лица с прямым

    тонким    носом   и   круглым,   чуть   выдающимся   подбородком,   -   почти   в

    натуральную величину. Он был отштампован из пластилита толщиной в палец.

    -Сколько вы их нашлепали? - спросил Шервуд.

    - Штук пятьсот...

    - Остановите станок. А мне пришлите одну.

    Когда   Шервуд   пришел   в   бюро, женская головка из прочнейшего и легкого

    пластилита лежала у него на столе.

    -   Откуда   эта   прелестная вещица? - удивился практикант. - И потом... -

    он удивился еще больше, - она мне знакома!

    Шервуд минуты две молча разглядывал юношу.

    -   Если   вам   еще   раз   взбредет   в   голову   рисовать   ваших знакомых на

    чертежах,   - заметил он наконец, - постарайтесь делать это на полях! Эта

    машина,   - Шервуд кивнул на робота, стоявшего в углу и изготовлявшего на

    основе   чертежей   программы для станков, - не разбирает, что относится к

    делу,   а   что   нарисовано просто так, для удовольствия. Она закодировала

    все   линии   в   виде дырочек на ленте, а станок, которому передали ленту,

    стал    делать   то,   что   ему   приказали.   Я   думал,   вы   знаете   принцип

    устройства автоматов!

    Практикант ужасно смутился.

    -   Ну,   ладно,   вы по крайней мере доказали, что чертежи, действительно,

    не   всегда удобны, - смягчился Шервуд. В конце концов все были молоды. И

    он дал практиканту новое задание.

    Так   выяснилось,   что   новый практикант любит рисовать. Имя его состояло

    из   двух   слов,   очень длинных. Но он сказал, что его можно звать просто

    Костя.   Другой   его   чертой, обнаружившейся также с первого же дня, была

    нелюбовь    или,    вернее    сказать,    антипатия    к   чертежным   роботам.

    Проявлялась   она   в   самых   разных   формах.   На следующий же день, придя

    первым   в   бюро,   Шервуд   обнаружил,   к   своему   удивлению,   что один из

    роботов   работает,   как   одержимый.   Он   хорошо   помнил,   что все машины

    выключил   накануне   перед   уходом.   У   робота был такой вид, словно он и

    огорчен   и   изумлен одновременно. Перед ним стоял на подставке небольшой

    ящик,   соединенный с машиной гибким рукавом. Походило на то, как если бы

    чертежная машина всунула хобот в кормушку.

    Впрочем   это   и   на   самом деле была кормушка, как моментально сообразил

    Шервуд.   Конечно   же,   сюда   практикант сложил подготовленные для робота

    задания,    и   тот   работал   всю   ночь   напролет,   изготовляя   чертеж   за

    чертежом.   Целая   кипа   их   лежала в корзинке сбоку. Листы бумаги уже не

    умещались   в   ней и падали на пол. Шервуд подобрал с пола чертежи и стал

    ожидать, что произойдет дальше.

    Практикант появился с самым веселым видом.

    - Работает? - кинул он взгляд на робота. - Ну и пусть работает.

    И он приступил к своим делам.

    - Это что, эксперимент? - поинтересовался Шервуд.

    -Просто   он лучше всех изготовляет фасонные профили. Я и решил: пусть уж

    над   ними   работает   более   квалифицированный   чертежник.   Что   касается

    остальных...   Я   бы   половину   выкинул   на   свалку!   Тут   есть настоящие

    тупицы:   никакого   воображения!   Перечерчивают, высунув языки то, что им

    задано. Какие-то заскорузлые чиновники.

    -   Гм,   -   неопределенно произнес Шервуд. Некоторых из этих "чиновников"

    сконструировал   когда-то   он сам. Тогда, пять или семь лет назад, они не

    представлялись ему тупицами.

    А   Костя   стал передвигать роботов, устанавливая наиболее способных так,

    чтобы   они   были   под   рукой,   а   "тупиц" загоняя в дальние углы. Шервуд

    окинул   взглядом   бюро. Роботы, добродушные чертежные роботы, с которыми

    была   связана   часть его жизни, честные работяги, изведшие не одно ведро

    туши   по   его   заданиям, выглядели сейчас какими-то беззащитными. Те, до

    которых   еще   не   добрался практикант, стояли с виноватым видом и словно

    втянули    головы    в   плечи.   А   жертвы   его   неуемного   стремления   все

    перестроить   по-своему, уныло торчали, как неприкаянные, в новых местах.

    Привычный   уют   бюро   был   нарушен.   А   Костя   поднял   руку   даже на тех

    роботов,    которым    "даровал"   право   на   существование.   Он   предложил

    полдюжины   из   них   подключить   к программной машине, которая переводила

    язык чертежей на язык, понятный станкам.

    -   Мы выключим их чертежное устройство, - убеждал он. - Результаты своих

    вычислений   они   будут   передавать   не   рейсфедеру,   а по проводам прямо

    сюда,   -   он   похлопал   по станине программной машины. Кажется, это была

    единственная машина, которая ему нравилась.

    Шервуд   не стал спорить. В бюро было две программных машины. Одну из них

    он    согласился    пожертвовать    для   эксперимента.   Когда   агрегат   был

    смонтирован,    Костя    уговорил   Шервуда   разрешить   ему   самостоятельно

    спроектировать   целый   узел   -   обзорную башню. И он с азартом взялся за

    дело:   лента   с   дырками, предписание для станков, изготовляющих детали,

    лезла из агрегата, словно фарш из колбасной машины.

    Но   Шервуд   не   мог   проверить работу практиканта, глядя на эти дырки, -

    поэтому   он   попросил   Мак-Кинли   изготовить детали в уменьшенном виде -

    для   контрольной   сборки.   И   тут   Шервуд, вернее - принцип изготовления

    чертежей,   одержали   победу над Костей. Известно, что матери пристрастны

    к   своим   детям.   Но   Костя   не скрывал отвращения, глядя на безобразное

    сооружение,   которое   выросло   на   столе   перед   ним.   Башня походила на

    кривой   гриб,   у   которого   сползала   шляпка.   В   разных местах от гриба

    отходили какие-то нелепые выросты.

    -   Что   это?   -   в   ужасе   воскликнул   он.   -   Разве   я этого хотел? Эти

    безобразные линии! И она еще нагнулась, словно собирается боднуть кого-то...

    -    Вы   забыли   дать   роботам   одно   важное   условие   -   форму   будущего

    сооружения.   Конструктор должен знать, что может делать только он сам, а

    что можно поручить машине.

    Шервуд   разъяснил   юноше,   что   роботы   лишены   чувства красоты, Им дали

    условия   -   машины   нашли наиболее рациональное решение. Им сказали, что

    на   Венере   господствующие   ветры   в   широтном   направлении. Они нагнули

    башню   навстречу   ветру. Им "объяснили", что желательно иметь улучшенный

    обзор   к   югу.   Они   не нашли ничего лучшего, как приделать к башне этот

    безобразный   вырост. Законы сопротивления материалов соблюдены. Упрекать

    роботов не за что.

    - Значит вся затея впустую? - Костя кивнул на агрегат.

    -   Почему   же?   Ведь   во   многих случаях форма не играет роли. Вот такую

    работу   мы   и   будем   отдавать   ему. И чертежи, действительно, не всегда

    нужны. Надо только заказать настоящую машину.

    Агрегат,   слепленный Костей, и на самом деле выглядел технически нелепо:

    чертежные    роботы,    собравшись    в    тесную    кучку   толпились   вокруг

    машины-переводчика,   протягивая   к   ней   металлические   руки. Все вместе

    напоминало заговорщиков из старинного романа.

    - А что делать мне?! - спросил Костя.

    - Взять рейсфедер, - усмехнулся Шервуд, - и тушь.

    И   Костя покорно склонился над бумагой, рисуя "старомодные загогулины" и

    "никому   не   нужные   линии",   над которыми всегда издевался. Но, видимо,

    машины   решили   в   отместку   поиздеваться над Костей. Когда Шервуд через

    час   подошел   к   своему   помощнику,   тот   сидел   с   выражением   крайнего

    отчаяния   на   лице, а стол перед ним был завален набросками башни - один

    красивее другого.

    - Что ж, - заметил Шервуд, взяв в руки один из рисунков, - очень мило!

    -   Но   посмотрите,   что   делают   с   этим   машины! - Костя ткнул рукой на

    чертежи,   сфабрикованные роботами. Шервуд взглянул и невольно улыбнулся:

    рядом   с рисунками Кости лежали аккуратно вычерченные карикатуры на них.

    Линии   теряли   плавную форму, башни превращались в уродцев, по сравнению

    с   которыми   первый   "гриб"   выглядел   просто   красавцем.   -   А   когда я

    настаиваю    на   своих   линиях,   -   продолжал   жаловаться   Костя,   -   они

     вычерчивают   такие   сложные   конструкции,   что   вся работа теряет смысл.

    Посмотрите,    сколько   дополнительных   креплений   добавили   они   к   этой

    модели.   А   ведь хороша? - Костя вытащил рисунок, похожий на увеличенное

    яйцо, поставленное вертикально.

    -   У   вас,   - сказал Шервуд, - рука художника работает отдельно от мысли

    конструктора.   Дайте-ка   я...   -   Он   сел   за Костин стол и в пять минут

    набросал силуэт башни. - Ну как?

    -   Ничего...   - Костя критически оглядел набросок. - Вы знаете, мне даже

    нравится. Но как отнесутся к этому чертежные роботы?

    - А вы отдайте им!

    Машина,   к   явному   удивлению   Кости,   вычертила   нечто   очень близкое к

    рисунку   Шервуда.   Тот   подумал,   кое-что   изменил и опять отдал машине.

    Теперь работа Шервуда и машины совпала.

    -   Я   никогда   не   буду конструктором, - огорчился Костя. - Удивительно,

    как быстро вы справились с делом!

    Шервуд рассмеялся.

    -   Я   пользовался   вашими   готовыми   идеями   по   части   формы.   Иначе   я

    провозился   бы дня два. Знаете, мне иногда кажется, что мы с вами вдвоем

    составляем   одного идеального конструктора. Так что не отчаивайтесь, вы,

    половинка!

    Вскоре   Шервуд   сделал   еще   одно   открытие: его новый практикант мечтал

    стать   художником.   У   него   был даже готовый замысел картины - он хотел

    изобразить    молодежь    Великой   Эпохи,   удивительного   и   неповторимого

    периода   в   истории   человечества,   когда   создавался   весь   тот   мир, в

    котором   мы   с   вами живем. Он сказал, что очень ясно представляет себе,

    как должна выглядеть эта картина.

    -   Понимаете:   все   должно   быть   просто.   Героические   люди - это люди,

    которые просто делают великое дело.

    Он   добавил,   что   ему   недостает   одного   важного   условия.   Однако   не

    художественного   мастерства,   как   думал   Шервуд,   - по-видимому Костя в

    своих способностях не сомневался, - а, как выяснилось, совсем другого.

    -   Участия   в   каком-нибудь   большом   деле,   -   сказал   Костя. Шервуда в

    глубине    души    всегда   немного   возмущало   это   постоянное   стремление

    молодежи   непременно   к   великим   делам.   Кто   же,   спрашивается,   будет

    заниматься делами повседневными, которых еще немало на нашей планете.

    -   Ну, великого дела я вам обещать не могу, - сказал он. - Но станция на

    Венере,   вся,   с   потрохами, должна стоять на полигоне ровно через два с

    половиной месяца. Какой-никакой, пусть прозаический, но все-таки труд!

    Костя   разочарованно   махнул рукой. Но он продолжал честно трудиться под

    руководством Шервуда.

    Постепенно    бюро    изменяло    свой    облик.    Пяток   новых,   изящных   и

    быстродействующих   машин,   работающих   без   чертежей, заменил штук сорок

    роботов, корпевших над листами ватмана. В помещении стало свободнее.

    На   долю   Шервуда   и   Кости   осталась   теперь   почти   чистая   творческая

    деятельность,   их   работа   стала   в известной степени более напряженной:

    отпали   паузы,   передышки,   невольные   секунды   отдыха, когда мозг занят

    машинальным    ходом    мысли    или    привычными    умозаключениями.    Зато

    проектирование   быстро   продвинулось   вперед.   Они   работали   только   по

    два-три   часа, по утрам, на свежую голову - и все же станция была готова

    за   две   недели   до   срока.   Шервуд   и Костя догнали своих "соперников",

    авторов   второго   и   третьего   вариантов,   которые начали работу раньше.

    Шервуд   не   мог   не   признать,   что   большая   заслуга в этом была нового

    практиканта и той революции, что он учинил в бюро.

    Последние   дни,   как заметил Шервуд, практикант был поглощен еще чем-то,

    кроме   работы   в   бюро.   Иногда   он в полном самозабвении чертил, именно

    чертил    совершенно   фантастические   конструкции,   которые   при   трезвой

    проверке    их    машинами    оказывались   никуда   негодными.   Тогда   Костя

    отбрасывал   чертежи в сторону, морщился и накидывался на текущую работу,

    как бы стараясь наверстать упущенное время.

    Иногда   он, отложив в сторону чертежи, рисовал что-то, а потом вздыхал и

    снова   принимался   за   работу.   Чаще всего на рисунках была девушка, уже

    знакомая   Шервуду, та самая, что вызвала в свое время такое возмущение у

    Мак-Кинли.   Шервуду   показалось,   что   в   лице   ее по сравнению с первым

    профилем   из   пластилита   происходят какие-то изменения. Взгляд стал как

    будто    серьезнее.    На    некоторых    рисунках   девушка   словно   впервые

    задумалась   над   чем-то.   Шервуд,   естественно,   ни   о   чем не спрашивал

    Костю: мало ли какие вопросы волнуют современных юношей и девушек.

    Однажды   Костя   пришел   веселый, брызжущий бодростью, как ионный душ. Он

    шутил   и   смеялся целый день и наработал такую уйму дел, что удивил даже

    Шервуда,   видавшего виды, и не совершил ни одного самомалейшего промаха.

    Все,   что   выходило   из   его   рук, машины принимали с полным одобрением,

    словно и им нравилось иметь дело с таким веселым конструктором.

    С   таким   подъемом практикант проработал три дня. Потом он ходил увядший

    и   растерянный,   упавший   духом, и работал механически. Прошло несколько

    дней,   и   он   пришел   тихий, серьезный, словно повзрослевший. Работал не

    менее    производительно,   чем   в   дни   подъема,   но   молча,   с   каким-то

    внутренним   упорством,   точно   стиснув   зубы. И опять все, что он делал,

    был безукоризненным с чисто профессиональной стороны.

    "Кажется из малого будет толк", подумал тогда Шервуд.

    И   вот   их   детище   - пожалуй можно сказать - стоит почти завершенное на

    полигоне. Завтра несколько последних взмахов кисти и все.

    Костя,   по-видимому, не сомневается, что собирать ему придется, если он,

    конечно, полетит на Венеру, именно их станцию.

    Но   Шервуд   в этом вовсе не уверен. Сейчас он вдруг начал обнаруживать в

    своем проекте все новые и новые недостатки.

    Он   стоял   в   рассеянности на берегу моря и смотрел на бегущие навстречу

    волны. Завтра! Завтра начнется испытание...

                                       3.

    Как   все произошло? Шервуд, конечно, знал, так же как и Мак-Кинли, что в

    сорока   километрах   от   полигона   проходит ураган. В этом не было ничего

    неожиданного   и   страшного.   Ураган   шел в точности по маршруту, который

    заранее   выводила   на   карте   синоптическая   машина. Временами казалось,

    будто   не   машина   следила   за ураганом и вычерчивала его путь, а он шел

    покорно   по   линии,   начертанной   машиной, - так, словно в парном танце,

    совпадали   до   мелочей их шаги. А потом что-то произошло! Мало вероятно,

    чтобы   ошиблась   машина.   Скорее   всего в игру вступили факторы, которых

    машина   не   знала   и   не   могла   учесть, - произошел тот случай, один из

    миллиона,   что   время   от времени выпадает на долю исследователя природы

    словно в насмешку над его усилиями покорить ее.

    Поскольку   ось   движения   урагана   проходила вдалеке от полигона, Шервуд

    без   всяких раздумий вошел внутрь только что собранной станции. Он знал,

    что   точна   современная синоптика, построенная на твердых математических

    расчетах,   и   вовсе   выкинул из головы этот ураган. Не думаем же мы, как

    бы   не   попасть   под поезд, находясь в нескольких километрах от железной

    дороги.

    Мак-Кинли   и   Костя остались снаружи. Сквозь прозрачные стены переходных

    коридоров   Шервуд видел, как они спокойно о чем-то разговаривали. Потом,

    когда   Шервуд   удалился   на   добрых   полкилометра,   он   увидел,   что они

    засуетились   и   стали размахивать руками. Пластилитовые стены станции не

    пропускали    радиоволн,    поэтому   блок-универсал   Шервуда   не   принимал

    сигналов   от   блок-универсалов   Мак-Кинли   и   Кости.   А   расстояние было

    слишком большим, чтобы можно было разобрать жесты.

    Шервуду    оставалось   одно   из   двух:   проникнуть   в   обзорную   башню   и

    подключиться   к   антенне,   напаянной   на   ее   корпус,   или   же   поскорее

    выбраться наружу. Он не успел сделать ни того, ни другого.

    Крайнее   здание   вдруг   как-то   странно   запрыгало на месте. (Станцию не

    закрепили   наглухо,   так   как   считали, что в этом нет необходимости. Ее

    просто   привязали   к   кольцам,   ввернутым   в   бетон сборочной площадки.)

    Итак,    сначала    от    земли    отделилось   крайнее   здание.   Оно   теперь

    напоминало,     какое-то    фантастическое    пресмыкающееся,    гигантского

    обитателя неведомых миров, которое нервно било хвостом.

    Потом   начали лопаться швартовы в разных местах. Взглянув туда, где были

    Костя   и   Мак-Кинли,   Шервуд не увидел их. По земле катились клубы пыли,

    стволы   деревьев,   какие-то извивающиеся в воздухе листы. На миг Шервуду

    показалось,   что   он   различает знакомую ему фигурку практиканта. Костя,

    если   это   был   он,   упал,   сбитый   ветром,   тут   же встал, снова упал и

    покатился   как лист, сорванный с дерева. Затем все вокруг охватила такая

    мгла,   что Шервуд стал протирать глаза, точно в них попала пыль. Сильный

    толчок   подбросил   его, он упал на спину. В следующий момент конструктор

    почувствовал, что он поднимается в воздух.

    В   ранней   юности   Шервуд   видел,   как   сильным   порывом ветра сорвало с

    веревки   рубашку:   она   летела,   болтая   рукавами,   и исчезала за крышей

    дома.   Сейчас   он   представлялся себе муравьем, который забрался в такую

    вот   рубашку.   Коридор, в котором он очутился в этот трагический момент,

    напоминал   гигантский   рукав; он сгибался во время полета. Ощущение было

    так   неприятно,   что   Шервуд   поспешил   перейти   в более надежный, менее

    колышащийся   отсек.   Хватаясь   за   какие-то   кольца,   впаянные   в   стены

    (сейчас   Шервуд   не   мог   даже   припомнить,   для   чего   они   должны были

    служить),   он   стал пробираться к двери. Опустив глаза вниз, он различил

    сквозь    прозрачный    пол   мутные   клубы,   вспухающие   пузырями,   словно

    заглянул в кипящий котел.

    За   дверью   прямо   вверх   поднималась   лестница.   Шервуд   стал на нижнюю

    ступеньку,   но   она   не   сдвинулась   с   места.   Эскалаторы,   конечно, не

    работали. Он стал подниматься, хватаясь за поручни.

    С    верхней   площадки   лестницы   открывался   вход   в   круглый   зал.   Его

    прозрачные   стены   в вихре урагана гнулись, то вминаясь, то выпрямляясь;

     временами   по   ним пробегала дрожь. В тот момент, когда Шервуд вступил в

    пустой   зал,   сооружение сильно накренилось, пол встал под углом почти в

    сорок   пять градусов. Шервуд успел схватиться за стойку для оборудования

    у   стены,   иначе   он   полетел   бы   к противоположному концу зала. Так он

    висел, упираясь ногами в рифленый пол, минуты две, а пол все поднимался.

    По   ту   сторону   стен   в пыльной мгле, проносились полупрозрачные здания

    округлых   форм с крышами-куполами, напоминая гигантскую связку воздушных

    шаров,   пущенных   по   ветру. Какой-то рукав мотался, как исступленный, и

    Шервуд    до    боли    ощутил   напряжение,   которое   испытывали   закрепки:

    когда-нибудь начнут же они вываливаться!

    Резкий   толчок   оборвал   мысли   Шервуда. Стойка, за которую он держался,

    словно   забрыкалась,   пытаясь   его   отбросить.   Вибрация   передалась его

    руке,   пальцы   разжались   и   он   покатился   сначала   по полу, а потом по

    стене,   которая   медленно,   как барабан, вращалась под ним. Он докатился

    до   другой   стойки   и   ухватился   за   ребристый   выступ.   Но   его тут же

    вытряхнуло и из этого угла.

    Катаясь   по желобу, который образовал стык пола и стены, Шервуд смятенно

    думал:    "Только   бы   вращение   прекратилось!"   От   вращения   разовьются

    центробежные   силы   и   тогда   уж   вся эта музыка наверняка разлетится по

    швам.   Он,   создатель   сооружения,   знал, что оно для таких испытаний не

    предназначалось!

    Крен на какое-то мгновение уменьшился.

    Дверь,   дверь,   хоть   какую-нибудь   дверь!   Нельзя   же   до бесконечности

    кататься   в этом огромном зале, как горошина в консервной банке. Увидев,

    наконец,   какую-то   дверь,   он вышмыгнул, как мышь, из зала и очутился в

     коридоре.

    Здесь    стены   не   просвечивали   и   обстановка   казалась   безопаснее,   а

    неожиданные   крены   напоминали   качку   корабля   в бурю - ощущение вполне

    земное.    Мгновениями   Шервуд   забывал,   что   станция,   построенная   для

    Венеры,   мчится   в   воздухе,   словно выпущенный из рук бумажный змей. Он

    никогда    не    думал    о    планирующих   способностях   проектируемого   им

    сооружения.   Сейчас   он   пришел   к   выводу,   что   создал почти идеальный

    парашютирующий аппарат.

    Затем   по   странным законам логики в нем пробудилась жажда деятельности.

    Сидеть,   как   крыса   в   тесной ловушке, не казалось ему сейчас уже таким

    заманчивым,   как   четверть   часа   назад.   Он   должен осуществить то, что

    собирался   сделать   перед   тем,   как   налетел   ураган,   -   проникнуть   в

    обзорную башню и подключиться к наружной антенне.

    В   коридор   выходило   множество   дверей.   Он   осторожно открыл первую по

    счету   и   увидел   новый,   короткий,   поперечный   коридор.   Пять   дверей,

    одинаковых   стандартных дверей, без табличек, смотрели на него. За одной

    оказалась   квадратная   пустая   каморка.   Темные, без света, помещения он

    обнаружил и за следующими тремя дверьми. Оставалась последняя, пятая.

    При   проектировании   станции   Шервуд   предусмотрел,   что рассеянный свет

    венерианского   дня будет проникать во все помещения, где он потребуется.

    Поэтому-то   он   сделал   столько   прозрачных   или   полупрозрачных   стен и

    перекрыл   здания просвечивающими куполами. На Венере не придется бояться

    прямых   солнечных   лучей.   Но сейчас мгла, что окружала станцию, бросала

    мрачную   тень   на   все.   В   коридоре   царили   какие-то темные сумерки, а

    помещения приходилось обследовать ощупью.

     В   беспорядочных   рывках, которыми обрушивался ураган на детище Шервуда,

    видимо,   была   какая-то   закономерность.   Преимущественно бортовая качка

    сменилась   на килевую, то есть направленную вдоль коридора. Держаться на

    ногах   стало   очень   трудно. Шервуд решил, что лучше всего передвигаться

    по   способу   далеких   предков   человека. Но и подползти к пятой, дальней

    двери,   замыкавшей   коридор, удалось не сразу. Раза два Шервуда сильными

    толчками   отбрасывало назад с такой легкостью, с какой ребенок, балуясь,

    сшибает   букашку   с   травинки.   Зато третий толчок подбросил его прямо к

    двери,   он   едва   не стукнулся об нее головой. Он открыл дверь, протянул

    руки, нащупывая пол, и в ужасе отпрянул назад.

    Руки   ничего   не   встретили.   За   дверью зияла пустота, провал, колодец,

    темный    и    казавшийся    бездонным.    Такие   блуждания   в   лабиринте   и

    подкарауливающий   колодец   могут присниться только в страшном сне. Дрожь

    и    внезапная    слабость   охватили   Шервуда,   когда   он   сообразил,   что

    следующий   толчок   наверняка сбросит его в пустую шахту подъемника. Тело

    его    ослабло,   и   следующий   толчок,   который   не   замедлил   произойти,

    отшвырнул его от двери словно мешок с песком.

                                        4.

    Гаскар,   смотревший, не отрываясь, на экран, откачнулся на спинку стула.

    На лице его отразилось смятение.

    - Она разорвалась... - произнес он сдавленно.

    Дэвис   быстро   подвинулся   к   прибору.   Бледные   полосы   проносились   по

    экрану,    клубы   и   завитки,   словно   космическая   туманность   в   стадии

    образования.   Вверху   мелькала   какая-то   тряпка. На ее поверхности были

    различимы    выпуклости,    похожие    на   пузыри.   Другая   тряпка,   так   и

    остающаяся   тряпкой,   протянулась   чуть   не   через весь экран внизу. Она

    извивалась, словно пиявка в аквариуме.

    - Вы думаете: конец? - спросил он француза.

    -   Начало   его...   Главное   -   мы   ничего   не можем предпринять, пока не

    кончится   ураган.   А   он   треплет   и треплет свою добычу, не выпуская из

    зубов, как бульдог. Расстреливать надо было раньше...

    -   Если   бы   знать!   -   Дэвису   показалось, что темная "пиявка" в нижней

    части   экрана стала сокращаться, - Вы знаете, какие разрушения причиняет

    взрыв урагана... На это можно было пойти. Но не сейчас.

    Оба одновременно подумали о главном.

    - Знать бы, жив ли он?

    -   И   где   находится?   В какой хотя бы половине? - Еще бы лучше узнать в

    каком    отсеке,    -    сказал   француз.   -   Без   этого   нельзя   принимать

    спасательные меры. Мы не можем даже применить ракеты!

    Они   приникли   к   экрану.   Нижняя "тряпка" сжималась или поворачивалась:

    она стала короче. Темные клубы временами закрывали ее совсем.

    - Да, в этот котел вихрелетам не сунуться! Их даже не видно на экране.

    -   Шестнадцать   уже   разбились!..   А наводил их лучший из наших пилотов.

    Плохо   все-таки,   что   с   Шервудом   нет связи. Не представляю, что могут

    сделать вихрелеты, даже если удастся подвести их вплотную.

    - Придется лететь человеку!

    -Или   взять   на буксир то, что можно, и то, что находится еще а воздухе.

    Смотрите!

    "Пиявка"   внизу   вдруг   вытянулась,   от   нее оторвался лоскут и исчез за

    кромкой экрана.

    -   Она   рассыпается... - произнес француз хрипло. Казалось его душат. Он

    рванул ворот.

    -   Шервуд!..   -   крикнул   Дэвис,   словно   тот   мог   слышать. Укороченная

    "пиявка"   медленно   снижалась,   описывая   что-то   вроде "штопора", но не

    выходя из центра урагана.

                                       5.

    Отброшенный   от   ямы-ловушки,   Шервуд полежал с минуту, не больше, потом

    пополз   назад,   из   тупика.   Навстречу   ему попался длинный коридор. Тут

    было   светлее   -   особенно   ощутимо   для глаз Шервуда, привыкших почти к

    полному   мраку,   - а боковые толчки легко было парировать, протянув руки

    в стороны.

    Зато   сюда   выходило много дверей... О, эти двери, стандартные двери, не

    распахивающиеся   в   коридор и не занимающие лишнего места, а убирающиеся

    вверх    или    в   сторону   с   быстротой,   с   которой   срабатывает   затвор

    фотоаппарата,   блестящая   выдумка   Шервуда!   Сейчас они превратились для

    него   в   настоящий   кошмар.   Приходилось   ли   вам   ходить   по только что

    отстроенному   дому, где еще не повешены таблички с номерами, все кажется

    одинаковым,   без   конца   нужно открывать двери и никак не сообразишь, на

    каком   ты   находишься   этаже?   Тогда   вы   ощутили   сотую часть того, что

    выпало   на   долю   Шервуда.   Двери,   двери встречались ему без конца, как

    деревья   в лесу, и он, как в лесу, чутьем и догадкой должен был выбирать

    направление.   Он   открывал   каждую   точно   тащил   билет   в   лотерее: что

    окажется внутри?

    Внезапно   его   так   толкнуло,   что   он   ударился   о стену головой. Искры

    посыпались   у него из глаз, и на какой-то миг, один только малейший миг,

    у   него промелькнула мысль: а не отказаться ли вообще от всяких поисков?

    Но   это   длилось недолго. Овладев собой, Шервуд продолжил поиски. Открыв

    очередную    дверь,    он    увидел,   что   потолок   в   коридоре   был   почти

    прозрачным.   Шервуду   показалось,   что   там,   во внешнем мире, словно бы

    посветлело.   Значит,   станция   или   во   всяком   случае, та ее часть, где

    находится   Шервуд,   выходит из зоны урагана? Что теперь будет удерживать

    ее от падения? С одной стороны спасенье, а с другой...

    ...Шервуд   бежит   по   коридорам,   похожим   на   корабельные, с множеством

    выходящих в них дверей - кают, инстинктом и чутьем находя направление.

    Он,   по   его   расчетам, находился уже поблизости от башни, когда здание,

    внутри   которого   он   отчаянно   карабкался, не то чихнуло, не то икнуло.

    Шервуду   показалось, что им выстрелили. Такой толчок он испытал впервые.

    Он   врезался плечом в угол и, ошеломленный, упал. Губы его раскрылись, и

    впервые он издал короткий стон.

    Тотчас   же,   совсем   рядом, над самым его ухом раздался ответный стон. В

    смятении   Шервуд   попытался   вскочить   на ноги. Кажется, у него начались

    уже   галлюцинации!   Но   тут   стон   повторился.   Затем все стихло. Шервуд

    успел   только   разобрать,   что   стон   слышится   из-за   стены коридора, в

    котором он находился.

    Где   же   дверь?   Он прошел ее. Воспользовавшись кратким затишьем, Шервуд

    спешит   к   двери.   Нажим   кнопки   -   дверь   исчезает,   за ней комната, в

    комнате... Костя!

    Шервуд   стоит   как   оглушенный   громом. На минуту ему показалось, что он

    сходит   с   ума.   Но   Костя   живой,   хотя нельзя сказать, что невредимый,

    лежит   на   полу,   подогнув   левую   ногу и протянув руку с распростертыми

    пальцами. Он в обмороке.

    Шервуд   бросился   к   юноше   и   схватил   его за плечи. Глаза Кости на миг

    ожили, он пытался пошевелиться и мучительно застонал.

    "Нога",   -   догадался   Шервуд, разжал руки, и Костя безжизненно свалился

    на пол. Нога лежала как-то неестественно.

    Что   же делать? На раздумья времени не оставалось. Оставить Костю здесь?

    Его   будет   валять   по   полу   при каждом толчке. Отказаться от намерения

    проникнуть в башню? Это может означать гибель для обоих.

    Шервуд    размышляет    всего   несколько   секунд.   Затем   наклоняется   над

    распростертым    на    полу    телом   и   берет   его   на   руки.   В   коридоре

    относительно   спокойно,   и   Шервуд   стремится использовать передышку. Он

    бежит,   мелко   перебирая   ногами   и   стараясь   держать   Костю так, чтобы

    больная, или возможно, сломанная нога не болталась.

    Костя   тяжел. Шервуду кажется, что вес его с каждым шагом увеличивается.

    Голова   с   закрытыми   глазами немного свешивается, Костя дышит коротко и

    отрывисто.

    Шервуд   содрогнулся   от   мысли,   что   у   него   не   хватит   сил   дотащить

    практиканта.   Руки   так   ныли, что ему мучительно захотелось немедленно,

    сейчас   же,   положить   тяжелое   тело   на пол. Шервуд решительно нажал на

    кнопку   двери   и   почти   ринулся в образовавшееся отверстие. И тотчас же

    остановился. Он очутился в обзорной башне.

    Да,   это была она. Он прислонился к каким-то перилам, осмотрелся. Высоко

    вверх   уходил   купол,   похожий на сильно вытянутое яйцо с острым концом.

    Поперек "яйца" проходил балкончик, на котором и находился Шервуд.

    Теперь   Костю   можно   было, наконец, положить на пол. На миг глаза Кости

    открылись,   в   них   промелькнуло   удивление   и еще что-то, губы усиленно

    зашевелились, но он тут же снова впал в забытье.

    Теперь   следовало   найти   конец   антенны, впаянной в тело башни. Как раз

    вдоль   балкона   располагались   вводы кабеля. Шервуд бросился к ближайшей

    розетке и подключил свой блок-универсал.

    Руки   его   тряслись. Вдруг блок откажет в работе! Но упругая пластмасса,

    из    которой    состоял    его   корпус,   и   гибкая,   прочная   начинка,   не

    содержавшая   ни   одного   твердого   предмета,   выдержали   все   испытания,

    которые   перенес Шервуд. Едва была нажата кнопка "прием", как послышался

    тревожный голос.

    - Шервуд!.. Вы слышите? Шервуд! Вы слышите?

    -   Слышу, - ответил Шервуд и он так много, видимо, вложил в это короткое

    слово,   что   голос   сразу   замолк.   Впрочем,   это   могло   произойти и от

    неожиданности.

    -   Шервуд?   -   обрадованно   закричал   вызывавший. - Где вы находитесь? В

    башне? Или где-нибудь образовалось отверстие и вы им воспользовались?

    - В башне! На уровне третьего этажа. На балконе.

    -Уфф!..   -   радиоволны донесли радостный вздох оттуда, из внешнего мира.

    Вероятно, говоривший утирал лоб.

    -   Считайте,   что   вам   повезло.   Мак-Кинли   подобрали   едва живого. Ваш

    практикант,   этот   юноша,   пропал!   Его   видели с Мак-Кинли за минуту до

    того,   как   все   началось, - собеседник Шервуда говорил торопливо, спеша

    сообщить все, что считал нужным сказать.

    - Он здесь, - произнес Шервуд ослабевшим вдруг голосом. - Со мной.

    Он   навалился   на   стену башни - и не потому, что крен был силен, Шервуд

    почувствовал, что не может стоять на ногах.

    Все стало вращаться вокруг. Шервуд закрыл глаза. Но вращение продолжалось.

    -   Держитесь!   -   крикнули ему. Видимо, там, откуда с ним разговаривали,

    почувствовали,   что   он   падает   в обморок, хотя Шервуд и забыл включить

    экран,   -   следовательно,   его   не   могли видеть. - Мы выхватим вас, как

    только чуть стихнет. Вихрелеты не могут войти в зону.

    - Закрепки... - сказал или подумал Шервуд.

    Толчок отбросил его, шнур лопнул, голос из внешнего мира оборвался.

    Шервуд   несколько   секунд с удивлением рассматривал уходящий вверх купол

    башни   (он   не мог сообразить, почему очутился на спине), потом сознание

    покинуло его.

                                        6.

    -   Башня   рассыпается... - Гаскар тронул рукоятку и Дэвис увидел то, что

    первым   заметил француз. Нижняя половина станции давно исчезла с экрана.

    Сейчас    перед    глазами    Дэвиса   проплывала,   как   диковинная   рыба   в

    аквариуме,   верхняя   часть.   В   нее   входили центральное здание, башня и

    какие-то   ответвления,   напоминающие   шлейф.   Миг   - и она повернулась к

    Дэвису   головой,   башней,   похожей   на   вертикально   поставленное   яйцо.

     Гаскар    прибавил    увеличение,    и    башня,   сильно   вытянутая,   теперь

    напоминала   палец, она заняла весь экран. Палец как-то стаивал сверху...

    От него отлетали ошметки, кружились и исчезали. Он укорачивался на глазах.

    - Ну, теперь конец? - высказал предположение Дэвис. Он взял в руки микрофон.

    - Как раз, когда Шервуд откликнулся! - Гаскар был вне себя.

    - Подводным лодкам - внимание! - скомандовал Дэвис. - Он падает.

    "Палец"   на экране стал распадаться на волокна. Одни отлетали, точно ими

    выстреливали, другие полого планировали.

    - Ведите вниз, - распорядился Дэвис.

    На   экране   все   поползло вверх. Стало темнее, прибавилось пыли. Потом в

    клубах   тумана   показались кипящие волны. Белая пена просвечивала даже в

    полумраке.

    -   Все,   что   мы   можем   сделать, - сказал Дэвис, как бы оправдываясь, -

    Подлодки идут с ураганом, они держатся его оси. Включите воду!

    Гаскар   протянул   руку.   Экран   на   мгновение   погас   и тут же вспыхнул.

    Вихри,    клубы   -   все   исчезло.   Теперь   это   и   правда   был   аквариум.

    Гигантский   аквариум,   именуемый океаном. Спокойная глубина, равнодушная

    ко   всем   волнениям   там   на   поверхности. Ровный зеленоватый фон, слабо

    светящийся.   Но   вот   выдвинулось   что-то   длинное   и   остроносое. Вдали

    показалась   такая   же,   только   уменьшенная   и   не столь ясная тень. Еще

    дальше, в глубине, угадывалась третья.

    - Сколько их? - спросил Гаскар.

    - Пятьдесят.

    Француз   сманипулировал   рукояткой,   и   на   экране   вдруг возникло много

    туманных теней. Как стая рыб, медленная и молчаливая.

    - Идут строем!

    - Непохоже, чтобы сверху что-нибудь падало.

    - Пластилит не тонет.

    - Может быть, они удержатся на нем?

    -   А   для   этого   пловучесть   пластилита   недостаточна.   Если   бы   башня

    уцелела,    конечно,   она   плыла   бы   как   пузырь.   Там   все   двери   сами

    задраиваются   и   много всяких переборок. Но не выдержали закрепки... Вот

    что-то или кто-то!

    Гаскар   прибавил   резкости.   Предмет   или   человек   походил   на   длинную

    соринку.   Он   не   делал никаких самостоятельных движений. Выше появилась

    еще   соринка.   Она   медленно опускалась в вертикальном положении. В стае

     "рыб"   произошло изменение: там, видимо, заметили странные предметы. Две

    тени метнулись к соринкам и поглотили их, словно склевали.

    -   Мы   подобрали   их,   - раздался громкий голос через минуту. - Но оба в

    отчаянном положении.

    -   Выходите   из   зоны   урагана,   -   распорядился   Дэвис,   - и немедленно

    всплывайте. Воздушную помощь высылаю.

    Гаскар, не дожидаясь указаний, начал передавать координаты вихрелетам.

                                       7.

    -   Ну,   вот, - сказал спокойно доктор здоровья, - вам разрешается первое

    свидание.

    Сидевший   в   кресле,   забинтованный так, что виднелись одни глаза, видел

    перед   собой   полверанды,   часть   баллюстрады и дерево, усыпанное яркими

    розовыми   цветами.   Сбоку за пределами видимости слышался шум прибоя. Он

    хотел   повернуть   туда   голову,   но   кресло, словно понимая, что это ему

    трудно,   само   повернулось в ту сторону и подкатилось на своих бесшумных

    колесах   к   самому   краю,   обращенному   к   морю.   Волны   шли и шли из-за

    горизонта и накатывались, шурша галькой: брызги долетали до каменного пола.

    -   А   диета?   - спросил Шервуд и не узнал своего голоса. - Я имею в виду

    диету   впечатлений.   Можно   мне,   наконец, узнать, что делается на белом

    свете? - закончил он уже почти твердым голосом.

    -   Постепенно,   -   улыбнулся доктор. Его улыбка относилась к тону голоса

    Шервуда. Он неслышно удалился.

    Минут   пять   Шервуд   пробыл   наедине   с морем. Потом ему почудилось, что

    позади   кто-то   есть.   Он   не   успел   ничего   подумать,   как рядом с его

    креслом   очутилось   второе.   В   нем   сидел   совершенно не забинтованный,

    укрытый   только пледом, с вытянутой неподвижной ногой Костя. На лице его

    Шервуд    различил    множество    светлых    пятен    -    следов   синяков   и

    кровоподтеков.   Но   голубые глаза Кости сияли, и Шервуду показалось, что

    и розовость, хотя и несколько ослабленная, коснулась заново его щек.

    - Я давно просился к вам, - сообщил Костя.

    После   этого   оба   вдруг   замолкли. Слишком много они могли сказать друг

    другу. Говорить не имело смысла.

    Шервуд   вспомнил,   что доктор здоровья разрешил ему лишь несколько минут

    разговора.

    - Как нога? - спросил Шервуд.

    -   Будет работать, - отмахнулся Костя. - Только через полгода. Он сказал

    это   с   таким   видом,   словно   какое-то   более   важное событие заслонило

    другие заботы. Шервуд, наконец, догадался:

    - А как ваша... знакомая? Та девушка?

    Костя ничуть не сконфузился; наоборот, он весь расцвел.

    -   По-моему,   получилось,   - сказал он. Он протянул руку к карману сбоку

    кресла, достал прямоугольный кусок картона и протянул Шервуду.

    Шервуд   взял прямоугольник в руки. С картона на Шервуда смотрел человек,

    в   котором смутно проглядывали какие-то черты Кости. Тоже юноша, но чуть

    повзрослев,   в   смятой   рубашке   с   засученными рукавами, он стоял, чуть

    наклонившись,   и   протягивал   Шервуду сильные и довольно грязные руки. В

    них   сверкал, именно сверкал кусок мыла, скользкий, давший уже несколько

    пузырей,   блещущий   на   солнце. Девушка с кувшином в руке, облупленном в

    одном   месте   и помятом в другом, оживленно что-то рассказывала, глядя в

    лицо   юноше.   Ее лицо было повернуто в профиль, и Шервуд узнал ее. Струя

    воды   лилась   в   руки и мимо рук юноши, разлетаясь светлыми брызгами, на

    землю.   Поодаль   стояла палатка, а прямо от ног юноши и девушки тянулась

    до   горизонта и, чувствовалось, дальше за горизонт ровная свежая просека

    с   неубранными   еще кое-где, спиленными под корень деревьями. И - больше

    ничего.   Ни машин, ни тракторов, только толстые вмятины, следы на земле,

    в один из них налилась вода и отражала голубое небо с облачками.

    Костя смотрел вопросительно.

    -   Ну, как? - тревожно спросил он. От сияния его не осталось и следа. Он

    стал   неуверенным,   сомневающимся,   готовым упасть духом, как в дни, что

    предшествовали   окончанию   работы   над   станцией:   тогда   на   него   тоже

    находил   временами этот стих. Как тогда? Шервуд готов был выругать себя.

    Ну,   как   же   он не догадался - ведь его практикант в те дни мучился над

    своей   картиной,   страдал   от   неудач,   а   он-то думал... Впрочем Шервуд

    решил   сейчас   не спешить с выводами. В конце концов, может быть, он был

    все-таки прав.

    Он рассматривал картину. Прибой шумел у их ног.

    -А   почему   вы   бросились   внутрь станции? - спросил вдруг Шервуд. - Что

    вас заставило сделать это?

    Щеки Кости порозовели и приобрели обычный свой цвет.

    -   Закрепки...   -   сказал   он смущенно. С минуту он боролся с чем-то, но

    потом   прямо   взглянул   в   глаза   Шервуду.   - Закрепки, те, что пошли на

    башню,   были из пластилита "300", как вы сказали. Ну я заменил его потом

    на   марку   "600".   Марка   "300" слишком жесткая. Вы понимаете, - мучился

    Костя,   он   говорил   торопливо, - мы привыкли, что то, чем мы скрепляем,

    должно    быть    тверже   скрепляемого.   Например,   булавки,   которыми   мы

    скалываем   бумаги.   Вы   называли   марку   "300" даже не задумываясь. Но я

    потом   подумал,   раз   закрепки   останутся   навсегда в теле станции, даже

    после   того, как проклеят все швы, значит они должны быть такими же, как

    и   весь   материал,   а   не   посторонними   включениями.   И я заменил марку

    пластилита.   А   когда   начался   этот   ураган,   я   прежде всего подумал о

    башне.   Туда   пошли   закрепки   старой   марки.   Мне   стало   ясно, что они

    вырвутся   из гнезд или начнут ломаться раньше других. Вы были неподалеку

    от   башни   и,   конечно,   должны   были   попытаться   проникнуть   туда. И я

    бросился   наперехват... Я не сказал вам раньше об этих закрепках - Костя

    умоляюще   посмотрел   на Шервуда, - потому что не придавал этому большого

    значения... Если б не ураган...

    -   Гм...   -   Шервуд   выглядел   несколько   озадаченным.   - Так вот почему

    рассыпалась башня...

    Он   перевел   взгляд   с   Кости   на   картину,   которую продолжал держать в

    руках.   Но   сейчас он смотрел не на девушку, а на юношу. И ему бросилось

    в   глаза   то,   чего   он   не   замечал   раньше.   В   беззаботном лице юноши

    чувствовалась   какая-то суровинка, словно тот пережил что-то серьезное и

    настоящее.   Еще   бы!   Можно   считать чудом, что они выпутались живыми из

    всей   этой   истории.   Действительно,   нога, что заживет через полгода, -

    сущий   пустяк.   Костя совершенно прав. То, что досталось на их долю там,

    в вышине, в коридорах рассыпающегося здания, заставляет все бледнеть.

    Шервуд снова взглянул на Костю.

    - Ну, как? - спросил тот.

    Да, ведь он не ответил на вопрос.

    -   Видите   ли, - сказал Шервуд, - я думаю не ошибусь, если скажу, что вы

    самый   толковый из моих практикантов. Теперь я уже спокойно могу сказать

    вам, что вы прежде всего художник, а потом конструктор.

    -А эскиз?

    -   Вещь   хорошая, но... - Шервуд пальцем освободил от повязки рот, чтобы

    удобнее излагать замечания. Но тут снова появился доктор.

    - Уже? - спохватился Костя. - Ну, до завтра...

    - Сегодняшняя порция впечатлений исчерпана? - осведомился Шервуд.

    -   Завтра,   -   сообщил   доктор,   - будут рассматриваться проекты научной

    станции для Венеры. Вам разрешено присутствовать, заочно разумеется.

    -    Ураган   уже   вынес   свой   приговор,   -   спокойно   сказал   Шервуд.   -

    Посмотрим, что скажут теперь люди.

    "Это   -   моя   нога",   подумал он про себя, "то, что я потерял... В конце

     концов   я   не   могу   заставлять   подвергаться   опасности,   которую чудом

    перенес   сам,   людей, которые будут работать на Венере. В этом отношении

    урагану надо сказать спасибо: он разыгрался во-время!".

                                       8.

    -   Ураган оказался как нельзя кстати, - сказал Карбышев. Шервуд видел на

    экране   высокую   спокойную   фигуру начальника научной станции на Венере,

    крупные   черты   лица,   доброжелательный   взгляд   голубых   глаз   с легкой

    усмешкой в глубине зрачка.

    Он   создал   условия,   близкие   к   тем,   что случаются на Венере, если не

    считать,   что   там   ураганы в несколько раз сильнее. К счастью, обошлось

    без   человеческих   жертв.   Потери   только материальные, но они оправдали

    себя:   ураган   осуществил   эксперимент,   который без него трудно было бы

    воспроизвести.   Если   рассматривать   его   именно в этом плане, то трудно

    придумать лучший вариант урагана, который бы годился для этой цели.

    Карбышев обвел аудиторию внимательным взглядом и продолжал:

    -   Во-первых,   он   напал внезапно. Так, вероятно, и будет на Венере, где

    нет   синоптической   службы. Он нацелился на все три станции, стоявшие на

    полигонах,   словно   это   были   кегли,   а   он   -   шаром, пущенным опытным

    игроком.   И   он   сшиб все кегли... - Карбышев усмехнулся. - И вот теперь

    мы    должны   проанализировать   этот   тройной   удар.   Первой   подверглась

    нападению   урагана "свайная постройка". Она сразу обнаружила свое слабое

    место.   Кольцо   плохо   держало   само себя, оно было собрано из множества

    секций,   и   эти секции напоминали толпу, собравшуюся в кружок и нетвердо

    держащуюся   за руки. От дуновения ветра толпа рассыпалась и разбежалась.

    -    Карбышев    сделал   паузу.   Шервуд   представил   себе,   как   сминал   и

    разбрасывал   ураган   кольцо,   висящее   в   воздухе.   Этот   поддув снизу и

    оказался   в   данном   случае   Ахиллесовой   пятой.   -   "Куб",   - продолжал

    Карбышев,   - более монолитен. Авторы проекта соорудили жесткую замкнутую

    конструкцию,    напоминающую    знаменитый   спичечный   коробок.   Его,   как

    известно,   трудно   раздавить и совсем невозможно разрушить ветром. Но...

    -   Карбышев   акцентировал   каждое   слово,   словно формулировал приговор,

    -напор   ветра   был   так силен, что опрокинул куб, как спичечный коробок.

    Конечно,   вы   можете   сказать,   что   куб   не   был   закреплен,   если   его

    закрепить,   опрокинуть его будет не так-то просто. Но ураганы на Венере,

    повторяю,   гораздо   сильнее,   а   поверхность,   подставленная   им   кубом,

    слишком   велика,   -   я   имею   в   виду   грани   куба, которые обращены как

    нарочно   во   все   четыре   стороны - откуда ни налети ураган, он встретит

    плоскую стену. Остается последний вариант...

    Шервуд   невольно   отодвинулся   телом к спинке кресла. До этого он сидел,

    подав корпус вперед.

    -   Этот   вариант, - услышал он, - как ни покажется, может быть, странным

    некоторым   из   нас,   мне, лично, нравится больше всех. Конечно "Летающая

    Черепаха"   оказалась   очень легкой, и эта легкость, собственно, и спасла

    ее   от   полного   разрушения.   Если бы ее не подняло в воздух, а она была

    прикреплена   твердо   к   земле,   ее разметало бы в клочья. Но это потому,

     что   все   части станции не были склеены в одно целое, а держались только

    на   закрепках.   Соедини   вы   все   в единый панцирь - вы сможете завязать

    пластилит   в   узел,   но   не   разорвете   его.   Именно гибкость пластилита

    составляет   его   особую   силу.   Но следует признать, что в данном случае

    гибкость   была   излишней   кое-где.   Некоторые узлы, мне кажется, следует

    сделать   более   жесткими. В частности, нужно поработать над башней. Я не

    хотел   бы   во время работы находиться в башне, которая гнется, хотя и не

    ломается.   Удачным   следует считать и то, что все здания, кроме обзорной

    башни,    невысоки   и   имеют   плавные   очертания.   Сдуть   такую   станцию,

    поставленную на прочные якоря, крайне трудно. Вот мое мнение...

    Шервуд   сидел   неподвижно.   Сбоку, со стороны невидимого моря, доносился

    шум   прибоя.   С   другой   стороны,   с   экрана,   неслись голоса - там тоже

    разыгрывался   небольшой   шторм.   Шервуд не глядел ни направо, ни налево.

    Он    совершал   сейчас   заново   путешествие   по   станции.   Вот   здесь   он

    стукнулся   головой о стойку. "Стойка слишком слабая, - думает он, - надо

    ее   укрепить".   А в круглом зале, где стены вминались от бешеного ветра,

    потребуются   дополнительные   распорки.   Он   шел   и   шел,   и   новые мысли

    приходили ему в голову.

    Чей-то   голос   настойчиво   звучал   с экрана. Там о чем-то еще спорили. А

    Шервуд уже снова работал...

    Не   в   назидание   потомству,   не в Музее Неосуществленных Проектов будет

    выставлена   его станция для разбора ее достоинств и недостатков будущими

    инженерами и архитекторами; она полетит на Венеру.

    Шервуд   обернулся   к   морю,   чтобы   отыскать   на   вечереющем   небе,   над

    горизонтом, переливающуюся голубым пламенем далекую звездочку...

    "Знание -сила", 1959, ‘ 11.

    В. САПАРИН

    Нить Ариадны

    ДА   это   было то самое место. Три скалы, как пальцы, упирающиеся в небо,

    торчали   на   вершине   сопки,   одетой   лесом.   Вот и падь, на дне которой

    насыпаны   гигантские   камни.   Нужно   перебраться   на   другой   берег этой

    каменной реки.

    Я   становлюсь на первую глыбу, формой и размером похожую на рояль, и она

    вдруг   начинает   медленно   поворачиваться   вокруг невидимой оси. Это вес

    моего    тела    вместе   с   объемистым   рюкзаком   вывел   из   неустойчивого

    равновесия   каменное чудовище. Я спешу пробежать по его шершавой спине и

    прыгаю   на   следующий   камень.   Он   пробуждается от оцепенения и валится

    набок.   Хорошо,   что эти глыбы так массивны и так тяжело поворачиваются;

    я   успеваю   соскочить   на следующую. Я бегу, делая танцующие движения, и

    ощущаю,   как   пробужденное   каменное   стадо медленно шевелится под моими

    ногами,   когда   я   соскакиваю   с   какой-нибудь глыбы, она возвращается в

    прежнее   положение   и, стукнувшись о предыдущую, издает звук, похожий на

    хрюканье.

    Откуда   взялись   эти   камни?   Откололись   от   скал,   что наподобие башен

    высятся   там,   наверху?   Подножье их действительно усеяно глыбами разных

    размеров...   Или   это   нагромождение камней - другого происхождения? Кто

    знает... Места эти по-настоящему еще не обследованы.

    Но   вот   я   на   другом   "берегу", на твердой, не качающейся земле. Какая

    хорошая   штука   твердая земля! Едва успеваю я это подумать, как чувствую

    толчок   под   ногами   и   легкое   дрожание, точно там, в глубине, пробежал

    поезд метро.

    Не   так   уж   прочно   стоит   на месте здесь и твердая почва. Впрочем, это

    легкое   землетрясение,   совсем на миг. Такие вещи случаются тут время от

    времени,    и   никто   не   обращает   на   них   особенного   внимания,   кроме

    сейсмологов,    которые    построили    километрах    в    семидесяти   отсюда

    специальную станцию.

    Не   эти ли толчки способствуют разрушению скал-башен и подсыпают глыбы в

    каменный   поток?   Или   это   делают   силы более могучие, хотя действующие

    гораздо медленнее, - солнце, ветер и вода?

    Я   не   задумываюсь сейчас глубоко над этими вопросами. Мне нужно спешить

    к   поляне,   на   которой   растет голубая лилия; поляну я должен узнать по

    тому,   что она лежит прямо на юг от среднего выступа каменного трезубца,

    воткнутого в небо.

    Собственно,   мне   нужна   не   голубая   лилия, я ищу железную березу, я не

    ботаник,   а   лесовод.   Но   на   этой   поляне мы уговорились встретиться с

    ботаником   и   еще   одним   ученым. Про него мне известно только, что этот

    человек   всю   жизнь   занимается   изучением   насекомых.   Втроем мы должны

    образовать небольшую комплексную экспедицию.

    Я   не   первый   раз   брожу   по   Уссурийской тайге и горжусь своим уменьем

    ориентироваться   в   бесконечных   падях   и сопках, таких разных и в то же

    время   похожих   одна   на   другую.   Поэтому я и иду к месту встречи один,

    сам-перст. Отсюда мы пойдем уже вместе - в район, совсем не исследованный.

    Вот   и поляна. По крайней мере, так получается по моим расчетам и кроку,

    который   я,   вынув   из   кармана,   держу перед глазами. Полянка вместе со

    склоном   сопки наклонена к югу. Центр ее прямо против макушки скалы. Все

    правильно. Я сбрасываю тяжелый рюкзак и начинаю разводить костер.

    Проходит   час.   Чайник   давно   закипел,   а   я   все жду. Наконец, из лесу

    доносятся   голоса.   Вслед   за   тем   из   чащи   выходит   высокий человек в

    клетчатой   ковбойке,   грубых   брюках, заправленных в сапоги; на голове у

    него   кепка   а   за   плечами   рюкзак,   не   меньший по объему, чем мой. На

    темном   и   чуть   скуластом   лице   его   сверкают   живые с легким разрезом

    глаза.    Это    ботаник    Данила   Иванович   Черных,   уроженец   Восточного

    Забайкалья, потомственный сибиряк, я с ним уже встречался, и не один раз.

    Едва   поздоровавшись   со   мной,   он складывает на траву свой раздувшийся

    рюкзак   и,   даже   не   вытерев   пота со лба бросается к какому-то низкому

    растению    с    голубовато-пунцовым    цветком.   Присев   на   корточки,   он

    внимательно    оглядывает    его    и,    вытащив   охотничий   нож,   начинает

    методически   окапывать.   Глядя   на его возбужденное лицо можно подумать,

    что   это   золотоискатель, напавший на богатую жилу. Руки его, правда, не

    дрожат, но это только потому, что он сдерживает себя.

    Невольно   заинтересованный   азартом,   в   который пришел спокойный всегда

    ботаник, я и не заметил, как на поляне появился еще один человек.

    Представьте   себе   где-нибудь   на даче под Москвой франта в очень легком

    чесучевом,   аккуратно   разутюженном   костюме, с чем-то вроде сандалий на

    ногах,   в   золотых   очках   и с выражением полной невозмутимости на лице.

    Ну,   прямо,   вышел   человек   прогуляться   перед   чаем,   подышать   чистым

    воздухом!   Фигура - из тех, про которые говорят что это не телосложение,

    а   теловычитание,   то   есть   очень   щуплая.   Под стать фигурке и путевое

    снаряжение:   какой-то   детский рюкзак, в который, по моему мнению ничего

    не   положишь,   сумка-коробка на ремне и вместо ружья сачок на бамбуковой

    палке. Недалеко уйдешь в таком виде по тайге!

    Правило   о   том, что нельзя судить о людях по одежке, я считаю в таежных

    условиях   неприменимым.   Я,   например   с одного взгляда скажу про вас, в

    первый   ли   раз   бродите вы в лесных дебрях, бывали ли вообще в походах,

    или   доставлены   на   самолете   прямо   из своего кабинета на каком-нибудь

    ...надцатом этаже.

    Вот   к   этой   последней   категории   людей я и отнес энтомолога, ибо это,

    несомненно,   был   он.   Должен   оговориться тут же, что я сам непрочь при

    случае   принарядиться   -   в   городе, разумеется; например, когда идешь в

    театр.   Но   спрашивается,   к   чему   ухищрения моды в лесу, где все равно

    никто   не увидит складок на брюках, кроме, может быть, медведей, но и те

    вряд ли сумеют оценить их по достоинству?

    Особенно   меня   возмутили   именно   эти   франтовские   складки   на   брюках

    энтомолога.   Одно   из   удовольствии   бродячей   жизни   я вижу в том, что,

    находившись   за   день,   ты   валишься   на   землю, нисколько не заботясь о

    костюме.   Брюки   надо беречь только от костра, а в остальном, чем больше

    свалялись   они   и   потеряли   свои   облик,   тем, если хотите, даже больше

    шика.   И   от   рубашки требуется, чтобы она была добротная, прочная и как

    можно дольше обходилась без стирки.

    По   моему   представлению,   истинный   исследователь   в полевой обстановке

    должен   иметь   боевой   вид.   В   этом   тоже   заключается   известная   доля

    романтики     экспедиционной    работы.    И    мой    внешний    вид    вполне

    соответствовал    этой    точке   зрения:   я   был   в   тяжелых   сапогах,   не

    пропускающих   воду,   -   ручьи   и мелкие речки я свободно переходил в них

    вброд;   в   брюках,   которые   видали виды и по цвету сравнялись с землей,

    так   что   мне не приходилось затруднять себя выбором места, если я хотел

    сесть   куда-нибудь;   в   рубашке из материала, что зовется "долой прачек"

    или   бумажным   коверкотом,   и   в   кепке,   которая   при   случае служила и

    сумкой,   и   ковшом   для воды, и даже грелкой для чайника. В общем, вид у

    меня был настоящего бродяги.

    Пока   я   размышлял   на   эту тему, "дачник" или "франт", он же энтомолог,

    подошел ко мне и вежливо представился:

    - Босняцкий, Анатолий Сергеевич.

    -   Харитонов,   -   ответил   я,   не   двигаясь с места, - Петр Дементьевич.

    Присаживайтесь.

    Я сделал широкий жест, охватывающий всю поляну.

    Анатолий   Сергеевич   сел   около меня свободно и непринужденно, хотя я не

    преминул   отметить,   что   движения у него были немного комнатные, словно

    он усаживался не на обыкновенную траву, а примащивался на ковре.

    Подошел   Черных.   Он   держал   в   одной руке нож, а в другой - выкопанное

    прямо   с луковицей растение с тремя или четырьмя цветками трудноуловимой

    окраски: они отливали голубизной и в то же время розоватым тоном.

    -   Великолепный   экземпляр, - сказал он, - встречается только на Дальнем

    Востоке,   да и то не всюду. Голубая лилия, она же лилия Комарова. Ну что

    ж, надо ставить палатку!

    Я   посмотрел   на   рюкзак   Данилы   Петровича,   ища   притороченную   к нему

    палатку.   Мы договорились, что мои спутники захватят эту часть походного

    снаряжения. Но никакой палатки я не обнаружил.

    - Где она? - спросил я.

    -   Анатолий   Сергеевич   должен   был   захватить, - ответил Черных, лукаво

    щуря свои темные узкие глаза.

    Я    перевел   взгляд   на   спутника   Данилы   Ивановича.   Где   посеял   этот

    городской   человек   вещь, столь необходимую в тайге? Скорее всего просто

    не подумал о ней, - ведь в городе он обходился зонтиком!

    Босняцкий сделал лицо человека, совершившего мелкую оплошность.

    -   Ах,   да,   да...   - воскликнул он. - Совершенно верно. Я совсем забыл.

    Ведь это моя обязанность!

    С   этими словами он повернулся к своему детскому рюкзаку, отстегнул один

    из   наружных   клапанов   и   вытащил   из   кармашка   что-то   вроде носового

    платка. Впрочем, по размеру это скорее напоминало свернутое полотенце.

    Он   положил   эту   штучку   на   траву   и   стал   разворачивать.   Сначала он

    раскинул   ее   так,   что получилось действительно как бы полотенце. Затем

    он   разогнул   "полотенце"   по   шву   - оно увеличилось вдвое. Он разогнул

    снова   -   образовалась уже маленькая простыня. Видали вы фокусы в цирке?

    Человек   во   фраке   извлекает   из носового платка, предварительно сложив

    его   в   крошечный   комочек,   кучу всевозможных вещей, по объему во много

    раз   превосходящих   платок,   и засыпает ими всю арену. Нечто в этом роде

    происходило   перед   моими глазами. Босняцкий разворачивал и разворачивал

    свою   простынку,   пока она не превратилась в палатку, вполне достаточную

    для трех человек.

    Я    потрогал    рукой    ткань.   Это   было   что-то   чрезвычайно   тонкое   и

    шелковистое,    нежносеребристого    или,    вернее    светлосерого    цвета.

    Босняцкий,   стоя   на коленях, хлопотал около палатки, разыскивая петли и

    отверстия для колышков.

    - Срубите колья, - скомандовал он.

    И   мы   повиновались.   Скоро   палатка,   туго   натянутая,   красовалась   на

    поляне. Мы затащили туда вещи.

    Я   залез внутрь. Там было просторно и светло. Тончайшая ткань пропускала

    свет, как папиросная бумага.

    -   От комаров хорошо, - одобрил я, проверяя плотность застежек. - Но что

    делать, если во сне нечаянно чихнешь? Тогда прощай крыша!

    - Выдержит и ветер, - спокойно возразил энтомолог.

    - От крыльев бабочек? - не очень удачно сострил я.

    Тот    пожал     плечами.   Во   всяком   случае,   изобретение   было   хорошее.

    Коллективный   накомарник   при   нужде   мог   быть   уложен в карман и почти

    ничего не весил.

    Мы   напились чаю, потолковали еще о том, о сем, у костра и, когда начало

    темнеть, забрались в палатку. Завтра предстояло рано вставать.

    Спали   мы   спокойно.   Но   под   утро поднялся ветер, а затем вдруг хлынул

    проливной дождь.

    "Ну,   конец", - подумал я, когда в темноте услышал шум дождя. И я втянул

    голову   поглубже   в   воротник   рубашки,   готовясь   принять холодный душ.

    Между прочим, терпеть не могу, когда вода льет за шиворот!

    Но   дождь   шумел   и   не   лился.   Вернее, он скатывался по растянутой над

    нашими   головами невидимой сейчас палатке, пропускающей и свет и воздух,

    но   непроницаемой   для   воды.   Это   было   чудо   номер   два,   с которым я

    ознакомился за эти сутки.

    Временами   налетал   ветер,   и   я   не   без   тревоги ждал, когда он порвет

    палатку.   Я уже привык к мысли, что, может быть, останусь сегодня сухой,

    и мне не хотелось с ней расставаться.

    Палатка   долго выдерживала все атаки, но вот при одном, особенно сильном

    порыве я почувствовал, что ветер ворвался внутрь и дождь сечет меня в бок.

    "Лопнула"   -   пронеслось   у   меня в голове. В потемках я стал нащупывать

    порванный   край,   но   палатка,   к моему величайшему изумлению, сказалась

    целой:   это   вырвало колышки, которые забивал я собственноручно. Чертова

    ткань, трепыхаясь под порывами ветра, выдернула их из земли.

    -   Что   же   это   за   ткань?   - спросил я утром энтомолога, складывавшего

    высохшую,   едва   только   прекратился   дождь,   палатку.   Я   следил за его

    аккуратными   движениями: палатка уменьшалась, уменьшалась и превратилась

    в   свернутое   полотенце,   которое   он не спеша вложил в боковой кармашек

    рюкзака.

    - Специальная, - ответил он. - Для палаток.

    - Где вы раздобыли такое чудо?

    -   Получил   в институте новых тканей. Там изготовили сотню таких палаток

    и   передали   в   Академию наук и университет для испытания в экспедициях.

    Ну, и меня снабдили этой штукой.

    - В чем же здесь фокус? - допытывался я.

    Черных   едва   заметно   улыбался, взваливая себе на плечи огромный мешок.

    По-видимому,   он   уже   задавал   те же вопросы и сейчас его забавляло мое

    удивление.

    -   Фокус   в   волокне   -   оно   очень   прочное,   - сказал Босняцкий. - Это

    искусственное   волокно. Молекулы в нем расположены как-то в длину, вдоль

    направления   волокна,   это   и   придает   ему   необыкновенную   крепость на

    разрыв.   Я   не химик и не физик и не сумею объяснить толком. Кроме того,

    у    ткани    какое-то   особое,   очень   плотное   переплетение.   Потом   она

    обработана   специальными веществами. Словом, шелковичный червяк, который

    вытягиваег   свою   нитку   просто   так,   ни   о   чем   не думая, превзойден.

    Перехитрили его люди.

    -   Я   слышал,   -   заметил Черных, - будто и хлопковое волокно теперь так

    обрабатывают,   что оно приобретает свойство шелка, а что касается шелка,

    то...

    Но   о   том,   что   делают   с разными волокнами, нам дослушать не удалось,

    потому   что   энтомолог,   издав вдруг восклицание, упал на землю и пополз

    по-пластунски.

    Признаюсь,   я   не   ожидал   от   него   такой   прыти. Он полз, как ящерица,

    прижимаясь   к   земле   и   не обращая внимания на свои щегольские брюки, к

    низкому   цветку,   на   котором уселась, то ли привлеченная запахом, то ли

    просто   так,   отдохнуть, крупная бабочка. В правой руке энтомолог держал

    сачок, передвигая его скользящими движениями по траве.

    Мне   стало   жаль   его великолепных брюк. Еще утром я обратил внимание на

    то,   что   складки   на них были совсем свежими. Вечером мы укладывались в

    темноте,   и   я не заметил, снимал ли он их на ночь или нет. Вероятно, он

    спал   на   них,   сложив   швом   ко   шву,   -   старинный студенческий способ

    "холодной утюжки".

    Босняцкий   уже   подполз   к   бабочке   и   взмахнул   сачком, но тут эфирное

    создание,   точно   только   того   и   дожидалось, вспорхнуло и, как листок,

    гонимый   ветром,   полетело   к   лесу.   Босняцкий вскочил на ноги и, издав

    новый   крик   -   на   этот раз уже отчаяния, - бросился за ней прямо через

    кусты,   которые   оказались у него на дороге. Он лез напролом в чашу, как

    муха   влетает   головой в паутину. Мне понравилась такая настойчивость. Я

    и   сам,   если уж меня разберет, действую, как говорится, не щадя затрат.

    Но   во   что   превратится   его   изящный   дачный костюм! Страшно подумать:

    останутся   одни   лохмотья.   Тут,   наконец,   этот   легкомысленный человек

    убедится,   что, отправляясь в тайгу, надо одеваться несколько иначе, чем

    для прогулки по парку культуры. Я не без самодовольства оглядел самого себя.

    Энтомолог   между тем исчез. Мы подождали минут десять, потом Черных снял

    с   плеч   рюкзак   и   сел   на   него.   Я   последовал   его   примеру.   Искать

    Босняцкого   в лесу было бесполезно. Мы могли только потерять друг друга.

    Должен же он вернуться когда-нибудь - с бабочкой или без нее!

    Мы   сидели   и   курили,   а   Босняцкого   все   не   было. Теперь я начал уже

    тревожиться   за   него.   Одному   в   тайге,   да   еще   новичку, заблудиться

    недолго.   Но   как   раз   в   тот   момент,   когда мое беспокойство достигло

    крайней точки, он, наконец, появился.

    Он    вышел    из   леса   держа   в   руках   сломанный   сачок,   с   выражением

    разочарования на лице.

    Должно   быть,   у   меня был очень удивленный вид, раз Черных толкнул меня

    локтем и спросил:

    - Ты что?

    Я,   разинув   рот,   смотрел   на Босняцкого, вернее, на его костюм. Он был

    такого    вида,   какой   имеет   вещь,   когда   ее   принесли   из   гладильной

    мастерской   и   надели,   чтобы   посмотреть, правильно ли легли складки. И

    брюки и рубашка были аккуратно разутюжены!

    Уж   не носит ли он с собой карманный утюг, - чего только не изобретают в

    последнее   время,   -   или   специальную   гладилку для брючного шва - одно

    время   такое   приспособление   продавалось   в   галантерейных магазинах, и

    молодые   франты   охотно   покупали   его?   Так,   выходит,   из тех полутора

    часов,   что   мы   ждали   его, он добрый час, по крайней мере просидел тут

    где-нибудь в кустах, прихорашиваясь!?

    Ну,   знаете,   всякие   странности   бывают у людей, но некоторые привычки,

    мне кажется, надо оставлять дома!

    Босняцкий    стал    объяснять,   что   бабочка,   за   которой   он   погнался,

    чрезвычайная   редкость   даже   для   Уссурийской   тайги,   где много всяких

    раритетов.    До    сих    пор    только    два    экземпляра   ее   наблюдались

    исследователями,   и вот он, Босняцкий, третьим увидел эту драгоценность,

    в существовании которой многие вообще сомневались, а бабочка улетела.

    Я не дослушал рассказ энтомолога.

    - Пошли, - сказал я грубовато. - Уже потеряли полтора часа.

    Босняцкий   вздохнул последний раз, вытер пот со лба маленьким платочком,

    и мы пошли.

    Дорога   была   трудная.   Как всегда в тайге, приходилось перелезать через

    лежащие   на   земле,   бог весть когда свалившиеся деревья или обходить их

    чащей,   подниматься   по каменистым склонам, перебираться через речонки с

    быстрым течением.

    Когда   встретилась   первая   водная   преграда, я, смерив взглядом глубину

    потока,   смело   шагнул   в   своих   сапогах   и,   ступая   по камням на дне,

    перешел на другой берег. Черных последовал за мной.

    Я   оглянулся.   Что   будет   делать   Босняцкий?   Конечно,   мы могли просто

    перетащить   его   через   речку   -   он   весил,   вероятно,   не больше моего

    рюкзака,   -   но в походе всегда важно испытать человека. Как поступит он

    при   первой   встрече с препятствием? Я ожидал, что "дачник" разденется и

    будет   перебираться   в   трусах, держа узелок с вещами на голове. При его

    росте ему тут будет почти по пояс.

    Но   Босняцкий   шагнул   в   воду прямо как есть, словно и не замечая реки.

    Он,   кажется, к тому же и рассеянный и, думая о своей бабочке, шагает за

    нами машинально! Именно такой чудаковатости я от него почему-то и ждал.

    Энтомолог   шел   не спеша, хотя вода была довольно холодной. Он тщательно

    ощупывал   под   водой   камни,   на   которые   ставил   ногу. Течение для его

    легкой   комплекции   оказалось слишком сильным. В самом глубоком месте он

    поскользнулся и окунулся в воду по самые подмышки.

    Бедные   брюки!   Уж   теперь-то   Босняцкому,   хочешь   не   хочешь, придется

    расстаться   со   всем   их   великолепием.   Откровенно говоря, я ждал, что,

    выйдя   на сушу, он будет с сожалением оглядывать их и, может быть, даже,

    не   считаясь   с   тем,   что   нам   нужно спешить, достанет свою гладилку и

    примется   наводить   лоск.   Но   маленький   энтомолог, не обращая никакого

    внимания   на   брюки,   с   которых   ручьями   лилась   вода,   зашагал по еле

    заметной тропе, которая вилась среди могучих лиственниц.

    Он   исчез   среди   деревьев   прежде,   чем   мы с Данилой Петровичем успели

    опомниться.   Вообще   Анатолий   Сергеевич,   надо   сказать,   в   походе был

    довольно   подвижным:   мелкий,   как зернышко, он пролезал и в такой чаще,

    перед   которой   даже   мы иногда пасовали; правда, он шел налегке, а мы с

    ботаником   тащили   тяжеленные   рюкзаки. Через несколько минут мы нагнали

    его.   Он   сидел   на   камне, освещенный ярким солнцем, совершенно сухой и

    в... безукоризненно отутюженном костюме.

    Я   протер   глаза.   Переоделся   он,   что   ли?   Но   задавать вопросы тогда

    постеснялся.

    ...Я   не   ставлю   своей   задачей   описывать все наши странствия, которые

    продолжались   добрых   две   недели.   Расскажу   только,   как   я нашел свою

    железную березу и что из этого вышло.

    Это   было   на   шестой   или   седьмой   день нашего путешествия. Мы разбили

    лагерь   около   небольшого   ручья,   сложили вещи и налегке отправились на

    рекогносцировку   -   каждый   по   своим   делам.   Мы условились не отходить

    особенно   далеко   от   лагеря.   В конце концов, ближе или дальше - вокруг

    лежит нетронутая тайга, и неизученное здесь - на каждом шагу.

    Я,   должно быть, уже целый час пробирался среди леса, где южные растения

    фантастически   перемешались   с   северными,   не обнаружив и следа дерева,

    которое   искал.   Я   решил   попытаться   выйти на возвышенное место, чтобы

    оглядеться.

    Внезапно   лес   словно   расступился   передо   мной,   и   я очутился на краю

    пропасти, вернее - провала.

    Земля   опустилась   здесь   на сравнительно небольшом участке и, вероятно,

    это произошло сразу.

    Об   этом   свидетельствовали   крутые,   местами   отвесные стены пропасти и

    обнажившиеся корни деревьев, свешивавшиеся в пустоту.

    Внизу,   на   дне, деревья лежали вповалку или торчали под разными углами,

    и только одно дерево, сползшее вместе с большой глыбой земли, росло прямо.

    На    самом   краю   провала   стояла   одинокая   береза.   Дерево   это   сразу

    привлекло   мое   внимание:   кора   у него была не белая, а темнобурая и не

    отшелушивалась от ствола, как у обыкновенной березы.

    С   бьющимся   сердцем   я   поспешил   к дереву, которое так давно искал. Но

    только   я протянул к нему руки, как темный ствол вдруг зашевелился, а за

    тем   выпорхнул   из моих растопыренных рук и исчез из поля зрения, совсем

    как    бабочка,   которую   пытался   поймать   Босняцкий.   Вслед   за   тем   я

    почувствовал, что и сам лечу по воздуху.

    Меня   спасла   глыба   земли, скатившаяся по крутому откосу вместе со мной

    или   немного   опережая   меня. Я врезался в мягкую землю почти по колени,

    и,   когда   прекратилась   дрожь от землетрясения, увидел, что нахожусь на

    дне провала, на который только что смотрел сверху.

    Отсюда,   снизу, я видел теперь голубое небо и тайгу, обступившую со всех

    сторон кромку вертикальных стен.

    Неподалеку   от   меня находилась виновница приключения - железная береза.

    Мы   вместе   слетели   вниз,   и,   к   счастью,   наши   воздушные маршруты не

    совпали:   железная береза -тяжелая и очень твердая, не зря ее так зовут.

    Сейчас, она стояла наискось, упершись в стену.

    ...Прошло   по   крайней   мере   полчаса,   пока я сообразил, что нахожусь в

    ловушке.   Я   обошел   весь   провал и нигде не нашел удобного лаза наверх.

    Всюду   были   крутые   склоны,   либо   каменистые и скользкие, либо мягкие,

    осыпавшиеся, едва я пытался по ним взобраться.

    По   наклонному   стволу   березы,   как по своего рода лестнице, я добрался

    примерно   до   середины высоты провала, но дальше стена шла отвесно, даже

    с   некоторым   наклоном   в   сторону   пропасти.   Верхняя ее часть нависала

    здесь карнизом.

    Что   было   делать?   Я   пробовал   кричать,   но всякий, кто бывал в тайге,

    знает,   как   глушат   деревья,   а еще того больше западины, всякие звуки.

    Мои   спутники   могли   ходить туг поблизости целую неделю и не наткнуться

    на   меня.   Я   имел   неосторожность не оставлять зарубок, понадеявшись на

    свою способность найти дорогу в лагерь.

    Еще   раз   оглядел   я   все,   что находилось на дне провала, на этот раз с

    целью   найти   подходящий   материал,   из которого можно было бы соорудить

    подобие   лестницы.   Конечно, если бы я был великаном, я мог бы поставить

    один   ствол   на   другой   и   таким   способом   выбраться наружу. Но в моем

    распоряжении не было необходимой исполинской силы.

    Одно   могучее дерево было сплошь оплетено лианами, из них на худой конец

    можно   было   бы   нарезать   веревки,   но   мне никогда в жизни не закинуть

    такую веревку наверх и тем более закрепить ее там за что-нибудь.

    Не буду описывать всех своих мучений и переживаний.

    Прошли   сутки   моего заточения. Начались вторые. Утомленный бесполезными

    попытками   вылезть   (я снова обошел впадину, ища подходящее место, вдруг

    мной   пропущенное),   измученный   голодом   и жаждой, я лежал на спине и в

    полузабытье глядел в бездонное синее небо.

    Вдруг   мне   послышался   голос...   С   трудом повернув голову, я увидел на

    краю    пропасти   маленькую   фигурку,   в   которой   узнал   Босняцкого.   Он

    размахивал руками.

    Дальнейшее   представилось мне видением, которое может причудиться только

    в   полубреду.   Энтомолог   полез   на   дерево,   стоявшее   на   самом краю и

    протянувшее   могучие   ветви   над пропастью. Затем, как матрос по рее, он

    стал   пробираться   по   одной   из   ветвей. Его фигурка в кремовом костюме

    мелькнула   среди   зелени.   Скоро   он   очутился   почти   на краю ветви. Он

    повозился там некоторое время, а затем повис на ней, держась только руками.

     Я   невольно   зажмурил   глаза, чтобы не видеть, как разожмутся его слабые

    руки   и он полетит в пропасть. Когда я снова открыл их, я увидел, что он

    действительно   отпустил   ветвь и спускается вниз... по воздуху. Только я

    проделал   этот спуск очень быстро, а энтомолог, перебирая руками ступени

    невидимой   лестницы,   медленно, даже с остановками, карабкался с неба на

    землю.

    Вот   он   висит   уже   на   половине   расстояния   между   деревом и мною, он

    спускается   ко   мне,   воздух   каким-то чудом держит его. Или мне все это

    только   померещилось?   На   какой-то миг маленький энтомолог, шевелящийся

    надо   мной,   представился   мне паучком, спускающимся с ветки на паутине;

    только   я,   сколько ни силился, не мог разглядеть паутинки. Я увидел ее,

    когда   Босняцкий   очутился совсем рядом. В руках он держал какой-то сук,

    а   на   нем была намотана, как мне показалось, рыболовная леса. Плетеная,

    зеленоватая,    такой   толщины,   что   применяется   для   ловли   щук,   туго

    натянутая,    привязанная    верхним   концом   к   ветви   дерева,   она   была

    совершенно не заметна на фоне листвы.

    Сделав   несколько   смешных   движений   ногами,   Бос-няцкий   коснулся   ими

    наконец,   земли   рядом со мной. Он перевел дух (лазить по воздуху даже с

    помощью   лесы   утомительно)   и   бросился   ко   мне.   Теплый металл фляжки

    тронул   мои   губы,   и   обжигающий   глоток   заставил меня приподняться. Я

    теперь   ожидал   от Босняцкого любого чуда, и поэтому напиток, которым он

    меня    угостил,    подействовал    на    меня,   как   элексир   (впоследствии

    оказалось,   что это был обыкновенный чай из термоса). Полплитки шоколада

    и несколько новых глотков чая окончательно привели меня в себя.

    -   Вот   хорошо,   что   я   вас нашел! - с довольным видом объявил Анатолий

    Сергеевич.   -   И   как   вас   угораздило   здесь очутиться? Я-то, ладно, по

    канату спустился. А вы?

    - Хорош канат, - не мог я не улыбнуться. - Это что - от спиннинга?

    -   Ну,   нет,   -   возразил   энтомолог.   -   Спиннинговую   леску я в другом

    кармане ношу. Вот, если хотите, могу показать.

    Он   вынул из кармана маленький плоский пакетик белой бумаги, почти такой

    же,   в   какой в аптеке всыпают порошок, и развернул. Свернутая колечками

    на   бумаге   лежала   полупрозрачная   тончайшая   паутина, казавшаяся почти

    неосязаемой.

    -    Это    и    есть    волокно,    о   котором   я   говорил,   -   с   некоторой

    торжественностью   произнес   энтомолог.   -   Нить   Ариадны. Так назвал его

    изобретатель.   Он,   видите   ли,   долго   не   мог   выбраться из тупика или

    лабиринта,   в   который   зашел   со   своими   исследованиями. И когда после

    долгих   поисков необходимая формула была наконец найдена, он эту формулу

    и   само   волокно   окрестил   нитью Ариадны. - Не знаю, - добавил Анатолий

    Сергеевич,   -   как   выглядел   моток,   который   Ариадна вручила Тесею, но

    здесь, - он указал на паутинку на бумажке, - двести метров.

    - Удивительно! - воскликнул я. - Чудо вполне мифологическое.

    -    Химическое,    -    поправил    меня   энтомолог.   -   Это   искусственное

    органическое вещество с весьма сложной молекулой.

    - А то, что я принял за лесу...

    -    Самый    настоящий    канат.   Сплетенный   из   полусотни   таких   нитей.

    Выдерживает   более   четверти   тонны.   Смело   можете   ему   довериться.   Я

    захватил на всякий случай: в экспедиции всегда может пригодиться.

    - А если сплести потолще? - поинтересовался я.

    -   Будет   еще крепче. Линь для охоты на китов, знаете, который к гарпуну

    привязывают,   сплетенный из нити Ариадны, тоньше карандашика от записной

    книжки. По сравнению с ним даже капроновой линь кажется неуклюжим.

    ...Мы   поднялись   по этому "канату". Чтобы он не резал руки, мы наделали

    из   сучьев   ступенек-перекладин.   Признаюсь, было немного страшно висеть

    на   тонкой натянутой ниточке. Ощущение, конечно, больше психологическое,

    но все же чувствовал я себя неважно.

    Нижний   конец "каната" мы захлестнули за железную березу и впоследствии,

    уже   втроем,   вытащили   ее   с   помощью блока, оказавшегося у запасливого

    энтомолога.

    Моя находка имела для меня большое значение.

    Железная   береза   редкое у нас дерево. Вместе с тем оно очень ценно. Его

    древесина   вполне   может   заменить бакаут, из которого делают подшипники

    для   пароходных   винтов.   Подшипники эти находятся в воде, и смазкой для

    них   служит   вода. Я нашел еще несколько железных берез в том же районе,

    недалеко от провала.

    После    я    представил    проект    разведения    этого    дерева    в   наших

    дальневосточных лесах, и мое предложение было принято.

    Но, одобряя мою идею, мне сказали:

    -   Пусть   они   растут,   наши   березы,   и чем их будет больше, тем лучше.

    Такой   строительный   материал   всегда   пригодится.   Но   ждать,   пока они

    вырастут, мы не можем, так что пока будем пользоваться вот этой штукой.

    Мне   показали   подшипники   из очень плотной и тяжелой древесины, с такой

    густотой   волокон, которой я еще никогда не встречал ни у одного дерева.

    - Не уступит вашей железной.

    Оказалось,     искусственная     древесина!    Вернее,    естественная,    но

    приготовленная   особым способом - прессованная под огромным давлением из

    множества слоев тончайшего фанерного шпона, специально пропитанная.

    И здесь советский человек по-своему улучшил природный материал...

    Энтомолог   в   тот   раз   не   нашел   свою   бабочку.   Но   он   собирается   в

    путешествие по тайге снова, зовет с собой.

    Раскрылась   и тайна его костюма. Он был вовсе не из чесучи, как я думал,

    а   из какой-то новой ткани, более легкой, чем чесуча, гораздо прочнее, а

    главное,   -   совершенно   не   мнущейся   и   не   боящейся   воды. Знаменитую

    складку   отпрессовали   раз навсегда фабричным путем еще при изготовлении

    брюк,   "на   всю   жизнь,   -   как   объяснил   Анатолий Сергеевич, - чтобы о

    пустяках   такого   рода   не приходилось больше и думать". Я был несколько

    смущен   его   словами:   получалось,   что   из   нас троих именно я придавал

    большее   значение   внешности   и   гораздо больше думал о костюме, чем оба

    мои   спутника   и,   в   частности, Анатолий Сергеевич, которого я мысленно

    обвинял во франтовстве. Вот как обернулось дело!

    Я   принял предложение энтомолога. Но снаряжение у меня будет на этот раз

    совсем другое. Кое-чему этот "франт" меня научил.

    "Знание - сила", 1954, ‘ 10.

    В. САПАРИН

    ПЛАТО ЧИБИСОВА

    ПАЛАТКУ   придется   взять,   -   сказал Юрий, осматривая свой видавший виды

    пустой рюкзак.

    Он обнаружил дырку и принялся крупными "мужскими" стежками зашивать ее.

    - И спальные мешки, - добавил он.

    -   Как   мы   все это уложим, - не представляю, - я покачал головой, глядя

    на приготовленные Юрием вещи, разложенные по комнате.

    Вещей набиралось удивительно много.

    -   Когда   идешь   в   горы   вдвоем,   -   назидательно пояснил мой спутник и

    проводник,   -   груза   получается   на   каждого больше, чем если собралась

    компания в три или четыре человека. Это уже всегда так.

    -   И   обязательно   брать   мешки?   -   спросил я. - Может быть, достаточно

    палатки? Юрий улыбнулся моей наивности.

    - На плато ночью можно замерзнуть. 4000 метров - не шутка!

    -   А как же станция? - сказал я. - Ведь там должна быть станция Академии

    наук! Мне в Москве говорили, что строительство уже заканчивается.

    Юрий пренебрежительно промычал. Он перекусывал нитку.

    - Станция? - наконец вымолвил он. - А когда она должна открыться?

    Он с удовлетворением оглядел зашитую дырку и расстелил рюкзак на лавке.

    - Пятнадцатого. Так мне сказали...

    -   Сегодня   тринадцатое, - сказал мой компаньон по восхождению в горы. -

    Только вчера я вернулся с плато. Там ничего нет. Абсолютно.

    -   Должны   же быть какие-нибудь приготовления. Строительные материалы...

    Рабочие должны жить.

    - Так вот, повторяю, - сердясь уже, сказал Юрий. - Там - ни души.

    - Ну хоть что-нибудь есть?

    -   Стоят   колышки,   -   Юрий   фыркнул,   -   с прошлого года еще. И канавки

    какие-то старые. И это все.

    И он с решительным видом принялся укладывать в рюкзак вещи.

    -    Но   ведь   мне   только   недавно   говорили,   что   станция   открывается

    пятнадцатого, - недоумевал я. Юрий пожал плечами.

    Положение   получалось странное. Две недели назад, когда я в числе других

    студентов   третьего   курса   института кинематографии собирался на летнюю

    практику,    мне    предложили   в   качестве   объекта   для   учебной   съемки

    строящуюся в горах Средней Азии высотную станцию Академии наук.

    В   кабинете   декана   меня   познакомили   с   высоким   седоусым человеком -

    профессором    Чибисовым.   Я   слыхал   о   нем,   что   это   крупный   ученый,

    исследовавший   то самое плато, которое впоследствии назвали его именем и

    где   теперь сооружалась научная станция. Он взглянул на меня дружелюбно,

    но, как мне показалось, с оттенком некоторого лукавства.

    Разговор   был   недолог. Профессор Чибисов сообщил, где будет воздвигнута

    станция и как туда проехать.

    - Открывается пятнадцатого, - сказал он. - Постарайтесь не опоздать.

    Он усмехнулся в свои усы.

    - А сейчас в каком положении станция? - спросил декан.

    -    Строится,    -    ответил    Чибисов.   -   Полным   ходом.   Заканчивается

    оборудование   лаборатории.   Итак до пятнадцатого, - обернулся он ко мне.

    - Приглашаю вас на торжественное открытие.

    Он сказал это самым сердечным тоном.

    И   вот   теперь,   накануне   подъема   в   горы,   Юрий сообщает, что никаких

    следов   строительства станции он на плато Чибисова не обнаружил. Как это

    понять?

                                    * * *

    МЫ   ВЫСТУПИЛИ   рано   утром.   Долина   лежала   в   густой тени, и только на

    вершинах гор лежали розовые лучи солнца.

    -   Пойдем   по восточному склону, - предложил Юрий. - Там не такой крутой

    подъем. Я обычно поднимаюсь по южному. Это ближе. Но... требует тренировки.

    Он   смотрел   на   меня,   согнувшегося   под тяжестью рюкзака, и свернул на

    тропу,   которая   вела   не   прямо   в   гору,   а   куда-то   вбок, постепенно

    поднимаясь к скалам, темневшим на фоне неба.

    Долгое   время   мы   шли   молча.   Даже Юрий, привыкший к красотам гор, был

    охвачен чувством молчаливого восторга.

    Постепенно   становилось   теплее. Солнце поднялось над хребтом и заливало

    своими лучами весь склон, по которому мы поднимались.

    Я    остановился    и    вытер    пот,   выступивший   у   меня   на   лбу.   Юрий

    снисходительно посмотрел на меня и бросил:

    - Придется привыкать. Сейчас жарко, а ночью наверху закоченеешь.

    Он    поправил    ремень    своего    огромного    рюкзака   и   не   без   нотки

    самодовольства добавил:

    - Ну, ничего... Мы обеспечены всем необходимым.

    Своеобразная   забота   Юрия   о нашей маленький киноэкспедиции давала себя

    знать   на   каждом шагу. Я несколько раз собирался начать съемку, но Юрий

    каждый раз старался меня отговорить.

    -   Это что... - говорил он. - Самые обыкновенные скалы. Вон там, повыше,

    картина будет - так уж это действительно... Леса пойдут.

    Ему   все   казалось, что я растрачу пленку на объекты, с его точки зрения

    не   заслуживающие   внимания,   а когда мы попадем в мир настоящих красот,

    ее останется мало.

    В полдень мы сделали привал в лесу, действительно, очень живописном.

    После    отдыха    я,    оставив   все   вещи   в   нашем   временном   лагере   и

    вооружившись   только   камерой,   пошел   побродить   по   окрестностям. Юрий

    вызвался   меня   сопровождать   из   опасения,   как   он   сказал, чтобы я не

    заблудился.   Но я видел, что ему не терпелось посмотреть своими глазами,

    как я буду снимать.

    Я   заснял несколько кадров. Юрий ревниво следил за тем, как я закладывал

    кассету.    Ручная    советская   кинокамера   последнего   выпуска,   которой

    снабдил   меня   институт, вызвала у него восхищение. Особенно он похвалил

    счетчик израсходованной пленки.

    - Очень предусмотрительно, - сказал он.

    Лес кончился. Мы вышли на открытое место.

    Я   заметил сурка. В отличие от степных зверьков, хорошо мне знакомых, он

    очень ловко вскарабкивался в гору.

    -   У него когти, - объяснил Юрий, увидев удивление на моем лице. - А так

    -   ничего   особенного.   Сурок   как   сурок.   Наверху, может быть, архаров

    встретим. Вот это редкость!

    "Сурок   под   рукой лучше, чем архар за облаками", думал я, поднимаясь по

    склону какого-то холма вслед за зверьком.

    Очутившись   на   вершине холма, я огляделся. Сурка не было, но было нечто

    другое, не менее интересное.

    На   большом лугу, покрытом пышной растительностью, стоял серый вытянутый

    в   длину дом, он был двухэтажный и чем-то удивительно напомнил мне кузов

    гигантского   автобуса.   Присмотревшись,   я   понял,   чем вызывалось такое

    впечатление:   углы   дома   были   округленными,   стены плавно переходили в

    выпуклую   крышу. Здание было очень солидной постройки - судя по внешнему

    виду - из бетона.

    Из   невысокой трубы поднимался дымок. Девушка с полотенцем в руках шла к

    ручью, на берегу которого стоял диковинный дом.

    Сдавленный   возглас   послышался   за   моей   спиной. Юрий, запыхавшийся от

    быстрой ходьбы, с изумлением смотрел на открывающуюся с холма картину.

    -   Откуда   здесь   дом?   -   спросил   он, точно я мог ответить ему на этот

    вопрос. - Здесь никогда его раньше не было.

    -   Может быть, это и есть станция Академии наук? - сказал я. - Ты ее мог

    не заметить прошлый раз, потому что поднимался по южному склону.

    -   Но   это   ведь   не   плато Чибисова! - воскликнул он.- До плато еще два

    километра. Самая трудная часть пути...

    -   Во   всяком   случае   мы здесь ночуем, - объявил я.- В этом самом доме.

    Полагаю, нам не откажут в ночлеге. А пока мы его заснимем.

    До дома было с полкилометра, и я снял его через телеобъектив.

    Юрий   растерянно   смотрел   на   дом, качал головой и бормотал что-то себе

    под нос.

    -   Не   будем терять времени, - заявил я своему обескураженному спутнику.

    -    Поснимаем    в   окрестностях,   пока   светит   солнце!   А   разговоры   с

    обитателями дома отложим до вечера...

    Мы   покинули   луг и занялись "охотой" с кинокамерой. Мне удалось заснять

    горного   сурка,   хотя   и   пришлось просидеть часа два в засаде, наблюдая

    из-за укрытия этих забавных грызунов.

    Весь   день в воздухе было слышно жужжание моторов, но самих самолетов за

    деревьями и скалами не было видно.

    -   Здесь   есть   аэроклуб,   -   сказал   Юрий.   -   С   той   стороны горы - у

    подножья. Каждый день летают.

    Солнце   уже   клонилось   к   закату,   когда   мы спустились в лес, где были

    оставлены наши вещи.

     Мы   согрели   чаю и напились у костра. Затем Юрий тщательно загасил угли,

    мы   взвалили на плечи рюкзаки и стали подниматься в том направлении, где

    был луг.

    Юрий   точно   вывел   меня   к   холму,   у   подножья   которого я прошлый раз

    заметил сурка.

    Взобравшись наверх, мы остановились, разинув рты.

    Косые   лучи   солнца   освещали   знакомый нам луг. Никакого дома не было в

    окрестностях.   Не   шел дымок из трубы, не стояла девушка с полотенцем на

    берегу   ручья,   не   сидела   желтенькая   собачка   на   крыльце, как было в

    прошлый   раз.   Ничего   не было, кроме ручья, лениво пробиравшегося среди

    густой травы.

    Можно было подумать, что нам привиделся мираж!

    Юрий схватил бинокль и, приставив к глазам, водил им вокруг.

    - Никаких следов, - сказал он. - Даже примятой травы нет.

    Он   передал   мне   бинокль.   Действительно, к тому месту, где стоял дом -

    это   была   песчаная   отмель на берегу ручья, - не шло никакой дороги или

    хотя бы тропы.

    Неужели   это   был оптический обман? Я читал про миражи в пустынях, но не

    слышал,   чтобы   подобные   явления наблюдались в горах. Во всяком случае,

    если   это   так,   то этот редкостный феномен запечатлен у меня на пленке!

    Документ,   который   можно   будет   передать профессору Чибисову, если я с

    ним еще когда-нибудь встречусь.

                                    * * *

    НА   ДРУГОЙ   день   с   утра   мы   продолжали   подъем.   Хотя   Юрий   и считал

    восточный склон пологим, путь становился с каждым шагом все труднее.

    В   одном   месте   нам попалась каменная осыпь. Мы лезли вверх по круче, а

    камни   поддавались   у   нас   под   подошвами, приходили в движение и текли

    из-под   ног   каменными   струями.   Взобравшись   на осыпь, мы остановились

    перевести дух.

    Юрий,   приложив   ладонь козырьком ко лбу, посмотрел вниз и вдруг схватил

    меня   за   плечо.   Я   взглянул в том направлении, в котором указывала его

    рука, и увидел вчерашний луг. Отсюда, сверху, он был ясно различим.

    Я   протер   глаза: посредине луга на берегу ручья, на том же самом месте,

    что и вчера, стоял дом.

    - Ну? - спросил Юрий. - Что это такое? Аберрация зрения? Мираж?

    -   Если   один   раз   померещилось,   - сказал я неуверенно, - почему бы не

    почудиться снова...

    -   Да ведь дом-то не тот! - воскликнул Юрий. Я взял бинокль и увидел то,

    что   давно   различил зоркий глаз моего спутника. Дом был такой же серый,

    продолговатый   и   "обтекаемый",   как   и   вчерашний,   но одноэтажный, без

    трубы и без крыльца.

    Моя теория оптической аберрации потерпела явный крах!

    -   Ну,   хорошо, - с мрачной решимостью произнес Юрий, - на обратном пути

    мы обследуем этот луг. Не я буду, если не раскрою эту загадку.

    Мы решили продолжать путь на плато Чибисова.

    Тропа   теперь   шла   по самому краю пропасти, а с другой стороны, как это

    часто   бывает   в горах, поднималась почти отвесная каменная стена. Узкая

    полочка,    по    которой    мы    пробирались,    в   некоторых   местах   была

    загромождена   упавшими   сверху   камнями. Откровенно говоря, я чувствовал

    себя   здесь,   между   облаками   и пропастью, не очень уютно, хотя до того

    считал, что в спортивном отношении я человек достаточно тренированный.

    Невольно   в   голову   приходила   мысль   о   том, как по этой дороге (а она

    самая    удобная,    как   уверял   Юрий)   будут   доставлять   материалы   для

    высокогорной   станции,   которая   будет   все-таки   наверное   построена на

    плато Чибисова, хотя и не в тот день, который был назван мне профессором.

    Юрий    шел   легко   и   уверенно,   и   мне   очень   скоро   пере   далось   его

    спокойствие.   В конце концов, если отвлечься от представления о пропасти

    слева,   можно   идти   и по такой тропе так же, как мы ходим по половице в

    комнате: ширина ее достаточна, чтобы свободно ставить ногу.

    Скоро тропа кончилась, и мы стали подниматься по высохшему ложу ручья.

    - Ну, - сказал Юрий, - остались пустяки...

    Действительно,   через   полчаса   русло   ручья   стало более пологим, ветер

    донес   запах цветов, мы сделали еще несколько десятков шагов и очутились

    на плато.

    Это   была   ровная   площадка   с   небольшим,   еле заметным наклоном в одну

    сторону.   Здесь   росла   трава, не такая высокая, как на нижнем лугу, где

    мы   побывали   вчера,   но усеянная большим количеством цветов чудеснейших

    расцветок.

    Однако не цветы привлекли наше внимание.

    Посредине   плато,   на   самом   удобном   месте,   стояло массивное бетонное

    здание в два этажа.

    Нетрудно   было   узнать в нем наше вчерашнее видение. Дымок, так же как и

    вчера,   вился   из   трубы,   девушка   шла   с полотенцем к дому, желтенькая

    собачка лежала на крыльце.

    Юрий   посмотрел   на меня умоляющим взглядом. Он хотел убедиться, что и я

    вижу то же самое, что и он.

    -   Ну   вот,   -   произнес я совершенно спокойно, - вот и станция Академии

    наук. Сегодня пятнадцатое число. Построена точно в назначенный срок.

     Мне   было   очевидно, что раз существует настоящий, осязаемый дом и в нем

    есть люди, все прочее не замедлит разъясниться.

    Я   понял,   почему   профессор   Чибисов звал меня именно к этому числу! Он

    хотел,   чтобы я собственными глазами увидел то техническое чудо, которое

    позволило   забросить   целый   дом   вместе   с обитателями за облака, минуя

    труднопроходимые горные дороги.

    Мы   направились   к   станции.   Когда   мы уже подходили к серому зданию, в

    воздухе   послышался   гул   мотора и из-за вершины горы показался самолет.

    Это   была   тихоходная   машина,   из тех, что таскают на буксире планерные

    поезда   И   сейчас   за   самолетом   тянулся   трос. Но на другом конце его,

    вместо    планерного    поезда,   был   прицеплен   -   это   выяснилось   через

    несколько   секунд   -   тот самый... дом, который мы всего несколько часов

    назад   видели   на   нижнем   лугу. Серое, длинное, обтекаемое, сооружение,

    похожее   на   баржу,   буксируемую   небольшим катером, висело в воздухе на

    больших баллонах, которыми оно было обвязано.

    Самолет    подтянул    эту    воздушную    баржу    к    месту,   обозначенному

    разложенными на траве белыми полотнищами, и отцепил трос.

    Летающий   дом   еще   до   этого начал снижаться. Баллоны, окутывавшие его,

    уменьшались   в   объеме   и   сморщивались.   От   концов   "баржи" отделились

    связки    веревок   и,   развиваясь   на   лету,   вытянулись   в   нечто   вроде

    гайдропов. Концы их волочились уже по земле.

    Из   дома,   стоявшего   на плато, выбежали люди, подхватили канаты и стали

    подводить вновь прилетевший дом к предназначенному для него месту.

    Всем распоряжался человек в кожаной куртке и в желтых сапогах.

    Причальная   команда   держала   дом   на   привязи   над местом, обозначенном

    колышками.   Дом   опускался   на   предназначенную для него площадку, входя

    выступами    в   нижней   части   в   углубления,   сделанные   ранее   в   почве

    По-видимому, это и были те "канавки", о которых рассказывал Юрий.

    Юрий   принимал   горячее   участие в причаливании летающего дома. Он бегал

    от   одного   конца   здания   к другому, хватался за канаты, тянул изо всех

    сил,   суетился   гораздо больше других. Что касается меня, то я, сбросив,

    как и Юрий, свой рюкзак на землю, с увлечением занимался съемкой.

    Дом   уже   прочно   стоял в гнезде. По указаниям человека в кожаной куртке

    его   соединяли   наглухо   с   фундаментом, роль которого выполнял каменный

    костяк   горы.   Такой   дом   не   сдвинут   ветры,   которые, по словам Юрия,

    свирепствуют   здесь зимой и осенью! Теперь я понял, почему обоим зданиям

    станции придана обтекаемая форма...

    Начальник   строительства   инженер   Егоров   (человек   в   кожаной   куртке)

    объяснил мне некоторые непонятные для меня вещи.

    -   Скажите,   -   спросил   я   его,   -   две   недели назад мне говорили, что

    станция   заканчивается   постройкой,   а   между тем здания устанавливаются

    только сейчас. Вы опоздали?

    -   Нет,   мы   работаем   по   графику.   Но   вам   дали правильную справку, -

    ответил   он.   -   Ведь   здания   строились   не здесь, а на заводе бетонных

    конструкций.   Сюда   мы   доставили   станцию не только построенной, но и с

    полностью   оборудованными   лабораториями.   Это   удобнее   было   делать на

    месте, чем здесь в горах.

    -   Каким   же   образом   удается   такую   тяжесгь,   -   я   указал   на дом, -

    перевозить по воздуху?

    -   Тяжесть?   -   инженер усмехнулся Он поискал взглядом в траве, поднял с

    земли большой серый брусок правильной формы и подал его мне.

    Я   расставил   руки,   готовясь   принять этот груз, и заранее инстинктивно

    напружил   мускулы.   Брусок   подскочил   в   моих руках вверх. Он ничего не

    весил!   Вернее, весил так мало, что усилие, которое я приложил для того,

    чтобы удержать мнимую тяжесть, заставило мои руки подняться вверх.

    - Что это такое?

    -   Слыхали   про   такой   материал - пенобетон? Это застывшая пена. Данный

    пенобетон   -   специальной   марки,   на   95   процентов состоит из воздуха.

    Материал   очень   прочный,   прекрасно   сохраняет тепло и хорошо изолирует

    звук. Мы отливали оба здания целиком в больших разборных формах.

    Я    держал    в    руке    воздушный   невесомый   кирпич   и   с   любопытством

    рассматривал   его.   Миллионы   воздушных   пузырьков, скрепленных цементом

    какой-то особой сверхпрочной марки, - вот что представлял собой пенобетон.

    С    одного   угла   кирпич   был   обломан.   Серая   ноздреватая   поверхность

    напоминала пемзу.

    Кирпичи    предназначались   для   подгонки   здания   к   фундаменту   и   были

    доставлены вместе с летающим домом.

    Начальнику   строительства видимо понравилась моя любознательность и он с

    явным удовольствием отвечал на все мои расспросы.

    Он   показал   мне кольца в стенах здания, к которым привязывались баллоны

    с   водородом.   Внутри   здания   во время перелета был "экипаж" из четырех

    человек.

    Остановка    на   нижнем   лугу   была   промежуточной.   Здание   посадили   на

    песчаной   полосе   на берегу ручья, чтобы сменить баллоны. От завода, где

    дома   были   отлиты, они шли сюда на высоте 2000 метров. На промежуточной

    стоянке   ставились   дополнительные   баллоны,   которые давали возможность

    поднять здания на плато Чибисова, на высоту 4000 метров над уровнем моря.

    Мы   с   Юрием   видели   дома   на   лугу, когда они стояли там со спущенными

    баллонами,   поэтому   и   не   могли   догадаться,   в   чем дело. Водород для

    надувки   баллонов   доставлялся   самолетами   в стальных "бомбах", которые

    сбрасывались на парашюте.

    Здания    прибыли   по   воздуху   с   людьми,   которые,   не   теряя   времени,

    развернули работу.

    То   и   дело   слышалось жужжание самолета и очередной дополнительный груз

    сбрасывался   на   парашюте с неба. Прибыли водопроводные трубы, разборная

    мачта   радиостанции,   ящики   с   конструкциями   ветровой   электростанции,

    запас аккумуляторов.

    С   камерой   в   руках   я фиксировал все эти моменты: станция вырастала на

    плато   буквально   у меня на глазах. Юрий, вооружившись гаечным ключом, с

    азартом    принимал    участие    в    монтаже    оборудования.   Ветростанцию

    "свинтили"   буквально   за   два   часа   -   так   толково   была продумана ее

    конструкция и в таком правильном порядке поступали с воздуха ее части.

    К   вечеру   все   приняло   законченный вид. На огороженной площадке стояли

    решетчатые    будочки    с    метеорологическими    приборами.   Радиостанция

    направила   в   небо   с   далекими   перистыми   облачками свою острую мачту.

    Поодаль   крутился ветряк на сквозной вышке, расчаленной тросами. Кабель,

    проложенный в земле, шел от ветростанции к зданиям.

    В   одном   из   них,   двухэтажном, были лаборатории и помещения для людей.

    Другое предназначалось под склад топлива, продуктов и различных материалов.

    В   зимнее время работники станции на протяжении нескольких месяцев будут

    отрезаны   от   остального мира. Впрочем, в наши дни такая изолированность

    от   Большой   земли   является   условной.   Связь   будет   поддерживаться по

    радио, а почта и мелкие посылки ежедневно доставляться ракетными снарядами.

    Снова   послышалось жужжание в воздухе - на этот раз особого непривычного

    для   меня   тона.   Мощный   геликоптер поднялся откуда-то снизу из долины,

    повис   над плато, пошел вертикально вниз и сел на траву. Высокий человек

    с   седыми усами вышел из кабины. Увидев меня с аппаратом в руках в толпе

    встречающих, он усмехнулся.

    Вместе с Чибисовым прибыло еще несколько человек.

    Профессор   очень   радушно поздоровался со мной. Первым делом он спросил,

    успел   ли я увидеть прилет станции. С большой похвалой Чибисов отозвался

    о   строителях   литых   зданий   -   "воздушных   замков",   как назвал он их,

     добавив,   что   эти   здания   в   основном   построены   из воздуха и поэтому

    заслуживают такого определения.

    -   В наше время и воздушные замки, - сказал он шутя, - как видите, могут

    иметь вполне реальное существование и даже служить на пользу науке.

    -   Я   хотел,   - сознался он, - устроить вам маленький сюрприз. Поэтому я

    нарочно   не   говорил вам заранее об этой особенности станции. Такие вещи

    надо видеть самому.

    Чибисов   повел   меня внутрь станции. Она была комплексная: ученые разных

    специальностей   должны   были работать здесь над проблемами, связанными с

    природой,   климатом,   растительностью, животным миром горных высот. Одна

    из лабораторий предназначалась для изучения космических лучей.

    Я   не   успевал   снимать   новые   оригинальные приборы, которые показывали

    сотрудники   лабораторий.   Все   оборудование   было   в полной готовности к

    немедленной работе.

    После   осмотра   лабораторий   мы обошли жилые помещения. Персонал станции

    размещался   в   уютных комнатах, обставленных всем необходимым. Столовая,

    клуб,   кабинет   для   "тихой   работы"   с   удобными креслами и настольными

    электрическими   лампами на каждом столике. Мебель была прочная, но очень

    легкая   -   из   пластмассы   и   алюминия.   Это   было   и   понятно: ведь дом

    прилетел по воздуху уже меблированным.

    Для   пробы   затопили печь и начали испытывать центральное отопление. Это

    было   не лишним: после захода солнца здесь, на плато, довольно прохладно

    даже   летом.   Водопровод   (берущий воду из горного ручья, расположенного

    выше)   действовал   безукоризненно.   В   кухне   и   в   ванной   из   кранов с

    надписью "гор.", когда их отвернули, полилась горячая вода.

    В   восемь   часов   вечера   все собрались в самой большой комнате станции.

    Чибисов   поднял   к   губам микрофон и сообщил на Большую землю, что новая

    станция   Академии   наук   с данного момента может быть зачислена в список

    действующих.

    Первая   сводка   метеонаблюдений   еще   раньше   была   передана в Москву, в

    институт погоды.

    Автоматически    действующие    приборы   уже   вели   наблюдения,   записывая

    показания    на    бумажные   ленты.   На   стене   в   читальном   зале   висело

    расписание    работ    сотрудников    с    завтрашнего    утра,   утвержденное

    директором. Станция приступила к работе.

    Мы   с   Юрием   переночевали   на   удобных   кроватях   в комнате, освещенной

    электрическим ночником. Огромный рюкзак Юрия лежал в углу нераспакованный.

    Утром я приступил к съемкам, фиксируя на пленке первый рабочий день станции.

    Возвращаясь   с   ботаниками   после   небольшой   экскурсии в окрестности, я

    увидел   у   крыльца   Юрия, беседующего с девушкой - той самой, которую мы

    увидели   еще   на   нижнем   лугу,   когда   приняли дом за видение. Девушка,

    студентка МГУ, работала здесь на практике.

    -   Посмотрите, Юра, - говорила она восторженно, - как здесь чудесно... А

    вот там, наверху, что это такое? Смотрите! Какая прелесть.

    На   скалах,   возвышающихся   над   плато   Чибисова, стоял неподвижный, как

    памятник,   круторогий баран. Он замер, по-видимому, от удивления, увидев

    столько   нового   там,   где вчера еще был пустой луг, а может быть вообще

    питал   слабость   к   величественным   позам.   Он   был очень красив на фоне

    дикой природы, окружавшей плато.

    -   Подумаешь,   архар,   -   Юрий   махнул рукой. - Вот станция - это, Варя,

    действительно    замечательный,    как    говорится,    объект.   Тут   видишь

    могущество   советского   человека,   перед   которым   бессильны   даже горы!

    Сколько   здесь   интересного... А что - архар! Баран как баран. Я на него

    не стал бы тратить даже пленку.

    Но я решил заснять и архара.

    И Юрий, ворча, полез в рюкзак за последней кассетой.

    "Знание - сила", 1950, ‘ 11.

    В. Сапарин

    ПОСЛЕДНИЙ ИЗВОЗЧИК

                                       I

    Сопки,    могучие    складки    на   теле   планеты,   покрывали   все   видимое

    пространство,    толпились    в    хаотическом    беспорядке,    загораживали

    горизонт.   С левой стороны, прямо по меридиану, шла, не сворачивая ни на

    шаг   в   сторону.   Большая   Полярная   Дорога.   С   воздуха Игорь отчетливо

    видел,   как   она   перескакивала   через   пади,   ныряла   в   тоннель, снова

    появлялась вдали.

    Остроконечная,   как   и   всегда, показалась не сразу, и, увидев ее, Игорь

    инстинктивно   чуть приподнялся в кресле. Чувство нетерпеливого ожидания,

    знакомое    охотникам,    рыболовам,    любителям   природы,   охватило   его.

    Вибролет,   словно   угадав желание седока, взмыл кверху, а затем помчался

    к   Остроконечной   со   всей   скоростью,   на   которую только был способен.

    Прозрачные   крылья неутомимо и ритмично вибрировали. Полет был чудесным,

    и   Игорь   вновь   подумал   о   том,   что   управление   с   помощью биотоков,

    возникающих   в   организме   человека при одной только мысли о движении, -

    замечательная   вещь: достаточно пожелать лететь - и летишь. Великолепное

    ощущение! Жаль только, что это не годится для трансконтинентальных лайнеров.

    Едва   вибролет   очутился над вершиной сопки, как кресло вместе с седоком

    повисло    в   воздухе,   а   затем,   повинуясь   желаниям   Игоря,   принялось

    описывать круги и зигзаги.

    Тех, кого он искал, нигде не было видно.

    Наконец,   на   полянке, у подножия сопки мелькнуло желтое пятно. Вслед за

    красавицей-тигрицей    из   зарослей   тростника   выкатились   два   огромных

    полосатых котенка и принялись возиться на траве.

    Кресло   опустилось   и   замерло метрах в десяти над полосатым семейством.

    Звери,    очевидно,    привыкли    к    подобным   вещам:   во   всяком   случае

    безмятежная   игра   продолжалась.   Теперь   Игорь   мог в свое удовольствие

    наблюдать за тиграми.

    Идея   устройства   заповедника,   которого   не   касалась бы нога человека,

    принадлежала   Игорю   -   как-никак   биология   была его второй профессией.

    Первая же... Он вздохнул.

    Налюбовавшись     вдоволь,     Игорь,     вынув    из    нагрудного    кармана

    блок-универсал   и   направив   объектив на тигров, стал смотреть на экран.

    Когда   кадр   казался   ему подходящим, он нажимал кнопку "съемка". Он вел

    кинолетопись   тигриной   семьи   уже несколько месяцев и полагал, что года

    через полтора документальный фильм будет готов.

    Он   уже   было   сунул   блок-универсал   обратно   в   карман,   как тот подал

    сигнал: "вас вызывают".

    - Слушаю, - сказал Игорь.

    По   самой   последней   моде он вкладывал блок в нагрудный карман так, что

    микрофон   торчал   наружу.   Это   давало   возможность   вести   разговор, не

    вынимая блока.

    - Что ты делаешь и где находишься? - спросил веселый голос.

    О,   кажется,   придется   поработать.   Игорь   вынул   плоский,   из   упругой

    пластмассы,   блок   и   повернул экраном к себе. Рыжие волосы, веснушчатый

    нос, насмешливые глаза...

    Портрет, который он держал в руках, раскрыл рот и сказал:

    -   Наконец-таки ты вынул меня из кармана. Ну-ка, покажись, какой ты. Сто

    лет не видались.

    Игорь повернул глаз объектива к себе.

    Рыжий Лешка скривил губы.

    -   Настоящий   стиляга,   как   говорили в старину. Даже пуговица "орбис" с

    радиостанцией    внутри.    Как    будто    недостаточно    блока-универсала!

    Игрушки...   Серьезные   люди   не   станут баловаться такими пустяками. Ты,

    кажется,   находишься   где-то   в   воздухе.   А   что внизу? Покажи. Ах, это

    Голубые   сопки!   Ну   что   ж, затея интересная. А где знаменитое тигриное

    семейство?   Вижу,   - действительно, красавцы! Итак, ты в родной стихии -

    в воздухе и на природе...

    Алексей   явно   подсмеивался   над   приятелем. Означало ли это, что у него

    приготовлен какой-то сюрприз?

    -   Между   прочим,   -   сказал   он,   - когда ты летишь? Через час? Куда? В

    Австралию?   Так,   заходи...   Я сейчас как раз в Австралии. В Платобурге.

    Ну,   пока,   - как говорили в старину. Что ты смеешься? Сам читал в одной

    книге.   Разве   ты   не   знаешь,   что   история   литературы   -   третья   моя

    специальность? Увлечение еще школьных лет... До скорой встречи!

    Алексей   исчез,   а   на   экране   Игорь увидел самого себя, как в зеркале.

    Длинное,   словно вытянутое лицо, довольно унылый вид, или это только так

    кажется по сравнению с Лешкой? Рядом с ним кто не покажется печальным!

    -   Пора   на   аэродром,   -   сказал Игорь на экране Игорю, разглядывавшему

    свое изображение.

    Ах,   так   вот   почему у него на экране был такой унылый вид. Ведь он уже

    думал о предстоящем рейсе.

    Впрочем,   именно сегодня полет будет интересным хотя бы уж потому, что в

    конце его предстоит встреча с Алексеем.

    Игорь   решительно   сунул блок в карман. Подчиняясь его желанию, вибролет

    помчался к аэродрому.

                                        II

    На   пластмассовом,   в   рифленую шашку, поле стоял, вытянув тело и отнеся

    круто   назад острые крылья, трансконтинентальный лайнер на пятьсот мест.

    По трем трапам поднимались на эскалаторах пассажиры.

    Вибролет   осторожно   опустился   у   четвертого,   служебного   трапа. Игорь

    встал   с кресла, нажал кнопку "спасибо", и кресло со сложенными крыльями

    послушно,   как   собака,   побежало на своих колесиках на стоянку. Хорошая

    модель, последний выпуск!

    Поставив   ногу   на   нижнюю   ступеньку трапа, который тотчас же услужливо

    понес   его   в   кабину   управления,   Игорь невольно усмехнулся. "Царским"

    называли   этот   трап   молодые   пилоты.   Прежде,   когда экипаж состоял из

    нескольких   человек, вероятно, имело смысл ставить отдельную лестницу. А

    теперь? Впрочем, тогда и кабина управления оправдывала свое название.

    Сколько   условностей   в   жизни   и   как   долго   существуют в языке слова,

    потерявшие   первоначальный   смысл.   Кажется, Игорь изберет своей третьей

    специальностью   лингвистику.   В   последнее   время   у него появляется все

    больший интерес к словам. Не поговорить ли на эту тему с Алексеем?

    Лешка?   Человек   с шестью специальностями и готов овладеть еще шестью. У

    другого   это   было   бы   проявлением   легкомыслия,   Алексей же все делает

    талантливо   и удачно. Игорь в этом отношении слабее своего друга. У него

    всего   две профессии и то вторая только потому, что даже большая страсть

    требует    еще    одного,    пусть   хоть   маленького,   совсем   постороннего

    увлечения.   Ведь люди всегда поступали так: человек, допустим, увлекался

    химией,   работал   с   душой,   самозабвенно,   а   дома,   для себя, играл на

    скрипке   или   писал акварели, разводил кактусы, собирал редкие книги или

    увлекался   художественной   фотографией,   "выкраивая", как пишут в старых

    романах,   которые   любит   цитировать Алексей, "время" или "урывая редкие

    свободные   часы". Да, конечно, когда человек спал не три часа в сутки, а

    целых   восемь,   -   смешно   даже подумать об этом теперь, в XXI веке, - и

    отдавал   первой   главной   страсти   еще   восемь   часов,   успевая   сделать

    меньше,    чем    сейчас   выполняют   за   четыре   или   пять,   вероятно   это

    составляло   проблему.   Сейчас   любительские страсти людей перестали быть

    только     их    личным    делом,    они    превратились    во    вторые-третьи

    специальности,   а   у   некоторых,   вроде Алексея, таких любимых дел целых

    шесть,   и   у   него   хватает   времени на все, ничего он не "урывает" и не

    "выкраивает".

    Однако   не   слишком ли много философствования спозаранку? В конце концов

    он   успеет заняться этим, сидя в так называемой кабине управления. Игорь

    открыл дверцу.

    Человек    в    голубом    комбинезоне    возился    в   кабине,   устанавливая

    пластмассовый ящик с закругленными углами.

    -   Привет   пилоту,   -   сказал   он.   -   Вот,   установил   новый прибор. По

    требованию   Контроля   безопасности,   не то Планового бюро. Какой-то спор

    там у них.

    - От меня что требуется?

    -   Не   обращать на него внимания. Я и сам не знаю, что это такое. Он под

    пломбой.   Присоединил   провода   по   схеме и все. Ну, счастливого пути! -

    Монтер шутливо помахал рукой.

    Игорь   занял   свое   место.   Инструкция   требовала,   чтобы пилот во время

    взлета   и   посадки   находился непременно в кабине управления. Зачем? Это

    знал только Контроль безопасности.

    Почти   машинально   наблюдал он за тем, как давали приказ к отправке, как

    машина   отвечала   -   огоньки   перемигивались   на табло, стрелки приборов

    занимали   свои   места   между   ограничительными штрихами. Лишь прибор под

    пломбой, укрытый глухим пластмассовым футляром, оставался безжизненным.

    Заработали   моторы.   Здание аэровокзала слева в окне сдвинулось с места.

    Деревья   на   краю поля слились в ленту. Короткий, очень короткий разбег,

    могучий   рывок   -   и вот внизу быстро проваливающийся бело-розовый город

    среди   сопок,   кусок   трассы - прямой, как меридиан, снова город, но уже

    гораздо   дальше,   еле   угадываемый   в   очертаниях.   Разворот,   и корабль

    несется   вверх,   к   солнцу,   к   звездам,   рассекая   слой легких облаков,

    которые только что снизу казались такими далекими.

    Ровно и мягко гудят моторы.

                                      III

    Пассажиры,   достав   свои   блок-универсалы,   читали   книги, просматривали

    журналы,   смотрели   кинофильмы.   С   тех пор, как Центральная библиотека,

    Главная   журнальная экспедиция и Генеральный фильм организовали передачи

    для   индивидуального   обслуживания   обладателей блок-универсалов, многое

    изменилось   в   этом мире. Всего лет пять назад на полках самолета лежали

     настоящие   книги   и журналы, небольшая библиотечка в сотню-другую томов.

    Сейчас   каждый   носит   в   кармане библиотеку в десятки миллионов томов с

    отделом   уникумов   и   редких   рукописей - любую книгу можно посмотреть в

    блок-универсале,   передав   заказ   и прождав не больше трех минут. Тиражи

    журналов,   недавно   достигавшие   астрономических цифр, в последнее время

    сильно   сократились,   и уже всерьез обсуждают вопрос, нужно ли вообще их

    печатать   и рассылать. В сущности, достаточно нескольких экземпляров для

    автоматической     передачи     изображений     по    просьбам    обладателей

    универсалов.   Только   отдельные   любители   старины   предпочитают держать

    журнал в руках, перелистывая пальцами страницы.

    Про   кино   и   театр   нечего   я   говорить. Премьеру, как правило, смотрит

    несколько   миллионов   человек,   где   бы они в этот момент ни находились.

    Смешно   вспомнить, как раньше люди собирались в специальные залы для так

    называемых   общественных   просмотров.   Сейчас   вы   можете высказать ваше

    мнение    всем,    кто   им   интересуется,   и,   наоборот,   выслушать   любое

    высказывание,   не   сходя   с   кресла   самолета.   И   вы не мешаете соседу:

    достаточно   нажать   кнопку   "немой разговор", и голос певца, изображение

    которого   вы смотрите на экране блок-универсала, будет слышен только вам

    (а давно ли надевали громоздкие наушники!).

    Да,   техника   развивается   невероятно   быстро.   Что   будет через десять,

    двадцать лет?

    ...У   Игоря   было   достаточно   времени,   чтобы размышлять о чем угодно и

    сколько   угодно.   Он   мог   сесть   в   свободное   кресло, достать, как все

    пассажиры,   свой   блок-универсал   и смотреть "Лебединое озеро" или новую

    пьесу   новой   звезды   в   драматургии.   Надо только разузнать, в каком из

    театров   земного   шара   она   сейчас   идет.   Говорят,   что   самые   лучшие

    постановки - это нью-йоркская, кембриджская и тамбовская.

    Стоило    ему   только   захотеть,   и   он   мог   нажать   кнопку   "повтор"   в

    блок-универсале   и   прослушать   записанные на тончайшем волоске утренние

    наблюдения   или   продиктовать   свои   мысли,   потом   машинка-автомат   все

    аккуратно   перепечатает.   Мог   прослушать   любую   лекцию,   даже   ту, что

    читалась неделю назад или год, мог делать еще тысячу вещей.

    Не мог только прикасаться к кнопкам на пульте управления.

    О,   эти кнопки, высмеянные в юмористических журналах, кнопки, окружающие

    человека   от   раннего   детства   до   глубокой старости. "Долой кнопки!" -

    правильное,   прогрессивное   движение, за ним, несомненно, будущее. Игорь

    мог   убедиться сегодня, как хорошо и приятно летать, не думая ни о каких

    кнопках.   Но как хотелось ему сейчас в кресле положить пальцы на клавиши

    управления   и   почувствовать,   что   огромный   корабль подчиняется самому

    легкому   их   нажатию.   Увы, дотрагиваться до кнопок ему разрешается лишь

    во   время   тренировочных полетов, которые для того и устраиваются, чтобы

    пилоты   не   разучились обращаться с самолетом. А ведь он любил управлять

    машинами,   это,   собственно,   и заставило его выбрать профессию водителя

    воздушных   лайнеров.   Но,   если   признаться   честно,   скучной   стала эта

    профессия, не доставляет она ему того удовольствия, как прежде.

                                       IV

    Прохаживаясь,   Игорь остановился у входа в один из салонов. В углу сидел

    высокого   роста   человек   и,   глядя   задумчиво   на   блок-универсал, едва

    заметно   шевелил   губами.   Разговаривал   с   кем-нибудь,   а,   быть может,

    работал.   Ближе   к дверям несколько пассажиров вели беседу. Разговор шел

    преимущественно   на   местные   темы: о памятнике комсомольцам-зачинателям

    освоения   Сибири,   об   отоплении   Камчатки   за   счет тепла Земли. Кто-то

    упомянул, как и следовало ожидать, про Якутский рудник-автомат.

    Это   дало повод одному из собеседников, розовощекому юноше, заявить, что

    использование   природных   руд   уже   устарело.   Давно   пора месторождения

    создавать искусственно.

    -   Вам   мало   изменений   на   поверхности   планеты,   -   улыбнулся пожилой

    пассажир, - вы хотите и глубины Земли переделать?

    - А почему бы нет? - удивился юноша.

    Его собеседник ответил не сразу.

    -   Третьего   дня   я   разговаривал   с   одним... гм, тоже довольно молодым

    человеком   -   пассажир чуть усмехнулся, - и он мне объяснил, что человек

    может   получать   все,   что   ему   угодно,   из   чего   угодно. Например, из

    обыкновенного   булыжника   - железо, золото или колбасу. Для этого просто

    нужно,   - он так и сказал "просто", - расщепить атомы на составные части

    и сложить из этих частей новые атомы.

    -   Увлекательнейшая   вещь!   - немедленно откликнулся юноша. - Вы знаете,

    это называется: "все из всего".

    -   Их   много,   этих   увлекательнейших   вещей, - снова усмехнулся пожилой

    пассажир. - Но вот вопрос: какую же из них осуществлять?

    - Ту, что целесообразнее, - вмешался вдруг пассажир, сидевший в углу.

     -   А   что считать целесообразным? - тотчас же накинулся на него юноша. -

    Каков критерий?

    -   Ну,   например,   затраты   человеческого   труда.   Это,   конечно, прежде

    всего.   Потом   -   затраты   энергии.   И не вообще, разумеется, а с учетом

     общего   ее   баланса   в   данное   время.   Затем   -   сложность   и дальность

    транспортировки. Да мало ли что еще...

    -   О,   -   несколько   разочарованно протянул юноша, - вы, я вижу, из тех,

    кто считает все на свете.

    -   Сотрудник Планового бюро, - поклонился с лукавой улыбкой пассажир. И,

    помедлив, добавил:

    -   Вы ведь знаете, мы не скупимся на любые эксперименты - сколько угодно

    смелые   и самого большого масштаба. Но... - он оглядел собеседников, как

    бы желая убедиться, интересует ли их эта тема, и продолжал:

    -    Когда    речь    идет   о   нормальной   эксплуатации,   тут   слово   берет

    математика.   Возьмите,   к   примеру,   плотину   через Берингов пролив с ее

    насосами,   перекачивающими   воды   Тихого океана в Арктику. С современной

    точки   зрения   это   сооружение   не   так   уж   совершенно.   В   самом деле,

    вдумайтесь   хорошенько:   чтобы   поддерживать   теплый   климат   в Северном

    полушарии,   нужно   добыть   урановую   руду, извлечь из нее расщепляющиеся

    материалы,   доставить   их к плотине и загрузить реакторы. Конечно, почти

    все   это   делается   автоматически,   но почти, а не все. В этом отношении

    якутский    рудник-автомат    стоит   на   более   высокой   ступени.   Однажды

    запущенный,    он    будет   работать   51   год   без   всякого   вмешательства

    человека. А вот наш самолет, - неожиданно закончил он, - во многом устарел.

    Девушка   с   русыми косами, в легком платье, внимательно слушая разговор,

    оглядела внутренность салона.

    -   Я имею в виду не удобства для пассажиров и не летные качества, - чуть

    улыбнулся   сотрудник   Планового   бюро.   -   Но   обращали   вы когда-нибудь

    внимание на пилота?

    Игорь невольно вздрогнул. Он даже отодвинулся в глубь коридора.

    -   Пилота?   -   переспросила   девушка.   В   голосе   ее   прозвучало   легкое

    удивление. - Но ведь он сидит где-то там в своей кабине. Он невидимка.

    -   Не   только   невидимка,   но   и   ничегонеделайка. И знаете, это одна из

    интереснейших   проблем нашего времени. Пока в воздухе происходят случаи,

    подобные   тем,   которые   когда-то   где-то   уже   бывали,   можете спокойно

    положиться   на машину. Но если произойдет что-то непредвиденное, случай,

    для   которого в "памяти" у машины нет аналогий, она бессильна. Вот из-за

    этого   и   летит   квалифицированный   водитель.   Сотни пилотов болтаются в

    воздухе,    несут    простое    дежурство,   вместо   того   чтобы   заниматься

    творческой   деятельностью,   как   это   подобает   людям.   При   этом каждый

    случай   вмешательства   в   работу машины рассматривается как чрезвычайное

    происшествие.   Во   всех   машинах   делаются   необходимые изменения, чтобы

    подобный   случай   уже   никогда   не   мог повториться. Таким образом после

    каждого   случая в воздухе вероятность происшествий вообще уменьшается. И

    у пилотов все меньше работы.

    - Ну, он делает, конечно, что-нибудь, - возразила девушка, - этот пилот.

    -   Да,   читает,   диктует, может быть сочиняет поэму. Разумеется. Но ведь

    это не решение вопроса.

    - А часто ему приходится работать?

    -   Я понял только одно, - сказал полушутя, полувсерьез пожилой пассажир"

    -   пилоты   будут   вечно   кататься   на   самолетах.   Потому что, если даже

    останется   вероятность   одного   несчастного случая на всех авиалиниях за

    десять   лет,   Контроль безопасности все равно заставит на всех самолетах

    летать пилотов. Я сталкивался с этой организацией. Я ее знаю.

    -   Они беспокоятся о пассажирах, - ответил сотрудник Планового бюро. - И

    в принципе они правы. Задача однако...

    В   этот момент Игорь ощутил три легких толчка в грудь: машина управления

    вызывала его. В первый раз за последние два года.

                                       V

    Вызов   не   был   аварийным.   Когда   он   вошел   кабину,   зеленая   лампочка

    сигнализировала:   "Все   в   порядке".   Игорь   сел   в кресло и внимательно

    оглядел   табло.   Немым   языком   сигналов   машина   сообщала   о   том,   что

    случилось,   и   о   принятых   мерах.   "Система   охлаждения" - прочел он на

    табло.   "Не   подавалась   охлаждающая жидкость" - докладывал откинувшийся

    бленкер.   "Насос в порядке" - бодро рапортовал его сосед. "Неисправность

    в    трубопроводе"    -   делала   вывод   машина.   И   докладывала:   "Продута

    система", "Подача возобновилась".

    Ну, с таким пустяком справится и ребенок.

    Игорь   глубоко   задумался,   сидя   в   кресле.   Три   легких толчка в грудь

    вернули   его   к   действительности. Лампочка горела оранжевым светом: "Не

    подается   охлаждающая   жидкость"   -   прочел   он.   Значит, засорение было

    устранено   только   временно! Быстро, быстрее, чем это сделал бы человек,

    машина    обследовала    каждый    участок    подающей    системы   и   сделала

     неожиданное   заключение:   "Все   в   порядке".   Однако сигнал "Не подается

    охлаждающая   жидкость"   продолжал   ярко   гореть.   Подали   весть   моторы:

    "Перегрев стенок камеры сгорания" - вспыхнул сигнал на табло.

    Игорь    почувствовал,    как    руки   его   потянулись   к   клавишам   пульта

    управления.   Но   он   не   имел   на   это права - лампочка горела оранжегым

    светом.   Машина   соображала   быстрее, чем это сделал бы Игорь, что можно

    предпринять   в таком случае. Замигали лампочки контроля приборов. Машина

    решила   проверить,   исправны ли сигнализирующие приборы. Молодец машина!

    Правильное   решение!   К тому времени, когда он это сообразил, машина уже

    проверила   всю   систему   сигнализации.   Все   оказалось в порядке, только

    какая-то неясность возникла с указателем работоспособности насоса.

    "Черт   с   ним,   с   прибором, включить запасный насос! - в азарте подумал

    Игорь.   -   Ведь   моторы   греются..."   -   Он   даже   приподнялся в кресле.

    "Включен запасный насос" - прочел он с облегчением.

    На   этот   раз   машина пришла к решению, может быть, на одну лишь десятую

    секунды   позже   Игоря.   Конечно,   она методично и хладнокровно перебрала

    сначала   все   варианты,   затем,   сравнив   друг   с другом, отбросила все,

    кроме   единственно   правильного.   У   Игоря   же   это   было первой мыслью,

    пришедшей   в   голову,   почти   импульсивным   порывом.   Тем не менее Игорь

    почувствовал   глубокое   удовлетворение: в сущности он одержал победу над

    машиной.   Вот что значит живой человеческий опыт, пусть даже и не вполне

    осознанный,   опыт,   заключенный   в   клетках мозга и в мускулах его руки,

    которая   сама   потянулась   к   кнопке "второй насос". И пилоты кое на что

    годятся, черт возьми!

    Лампочка   успокоенно   светила   зеленым   светом, а он все сидел в кресле.

    Моторы   давно просигнализировали, что температура нормальная. Табло явно

    намекало, что пилот здесь, в кабине, совершенно лишний.

    Но   Игорь   не   спешил   уходить.   Он   пережил   редчайшее   ощущение: он не

    прикоснулся   ни к одной кнопке, но все же как бы управлял машиной. Игра?

    Пусть   игра!   Но   ведь   это   игра в работу, в работу пилота, которая ему

    противопоказана в силу его должности.

    И   тут   лампочка   зажглась   оранжевым   светом   в   третий   раз. Такого не

    случалось   за всю историю существования трансконтинентальных линий. Само

    по себе это уже было сверхпроисшествием.

    Однако   настоящее изумление охватило пилота, когда он взглянул на табло.

    "Второй   насос неисправен" - профессорски спокойно констатировал прибор.

    Как, второй насос вышел из строя? Плохо дело, третьего-то ведь нет.

    Вспыхнул   экран   манипулятора. Машина взялась за починку. Игорь видел на

    экране,   как механические руки быстро и споро ощупывали насос, замкнутый

    в    тесном   пространстве,   куда   не   доберется   рука   человека.   Что   за

    чертовщина! Все было на месте.

    "Снять   крышку!"   -   чуть   не   крикнул Игорь, но механические пальцы уже

     отвинчивали   ее.   Они проникли внутрь и выполнили все, что мог придумать

    Игорь, и, тем не менее, неисправность не была устранена.

    "Нижний   патрубок!"   - промелькнуло в голове у Игоря. Он опоздал. Пальцы

    завинтили   крышку   с быстротой, не позволяющей следить за их движениями,

    и   накинулись   на   нижний   патрубок.   Не ограничиваясь нижним патрубком,

    железные    пальцы   разобрали,   прочистили   и   собрали   все,   что   только

    подворачивалось   под   руку.   Машина   делала   тысячу   страховочных, может

    быть,   совсем   бесполезных действий, а время уходило... Электронный мозг

    терялся.

    Игорь   почувствовал,   что   и у него начинают путаться мысли. Что делать?

    Вдруг   его   осенило: засорился соединительный шланг. Тот короткий шланг,

    что   соединяет   оба   насоса:   основной   и   запасный.   Он подумал об этом

    только    потому,    что    однажды,    играя    с   товарищем   в   "Логическую

    сообразительность"   и   пользуясь для этого подвернувшейся схемой моторов

    самолета,   сам   придумал   это повреждение и заставил партнера искать его

    по   косвенным   признакам. Ну да, этим партнером был Алексей! Тогда Игорь

    выиграл   одно   очко.   Лешка,   быстрый   на   соображение   Лешка,   не   смог

    догадаться!   Ведь   тогда,   как это произошло и сейчас, он сначала продул

    всю    систему    охлаждения,   а   затем   уже   включил   запасный   насос.   И

    соединительный    шланг,    короткий,    всего    в   несколько   сантиметров,

    отросток, оказался непродутым.

    Машина,    ясно,    не   знала   об   этом   случае!   Она   делала   все,   кроме

    единственного,    простого    и   необходимого   сейчас   действия.   Наконец,

    перепробовав   все,   на   что   она была способна, машина сдалась. Лампочка

    вспыхнула красным тревожным светом.

    Пора!   Игорь   наклонился   вперед... Моторы уже были близки к истерике! И

    тут он услышал приказ, прозвучавший в его ушах, как удар грома.

    - Ничего не делать!

    Он почти растерянно огляделся вокруг.

    - Не вмешивайтесь, - подтвердил голос.

    Вслед   затем   он   услышал   легкое,   совсем   легкое   постукивание   внутри

    пластмассового корпуса прибора, что был подвешен к кабине перед отлетом.

    Кнопки    на    пульте    управления    сами    стали    вдавливаться,    точно

     человек-невидимка   коснулся   их   руками.   Вновь   вспыхнул   экран. Кто-то

    медленно, по-человечески, искал повреждение.

    Но   ведь   этот   кто-то   не   знает про соединительный шланг! Это известно

    только Алексею. Игорь поднялся с кресла, но его снова остановил приказ:

    - Ни с места!

    Невидимка   знал   про   соединительный   шланг. Он включил продув, и, как и

    рассчитывал Игорь, система охлаждения тотчас же заработала.

    Самое   время!   Игорь   вытер   вспотевший   лоб.   Еще   несколько секунд - и

    моторы вышли бы из строя.

    Да, переживаний сегодня хватало!..

    Он   посидел   еще   немного,   чтобы   успокоиться.   Все работало нормально.

    Тогда   он   вышел   из кабины. Пассажиры занимались своими делами, даже не

    подозревая   о   том, что только что разыгралось в кабине самолета. Прошло

    всего семь минут!

    -   Вот   такой   эксперимент   мы   сейчас   и   ставим,   -   говорил сотрудник

    Планового   бюро,   поблескивая   своими   живыми   глазами   и   поглядывая на

    собеседников.   -   С   полного   согласия   Контроля   безопасности, конечно.

    Однако, кажется, мы садимся.

    Лайнер   сбавлял   высоту.   Игорь   снова   прошел   в   кабину   и сидел там в

    царственном   бездействии,   пока   колеса не остановились у начертанной на

    поле линии и все двери автоматически не раскрылись.

    Он сошел на землю последним.

                                       VI

    Вибролет   попался   старой   конструкции, и Игорь мог наслаждаться сколько

    угодно,   нажимая   кнопки   управления.   Но   -   странное   дело!   -   это не

    доставляло    ему    сейчас    удовольствия.    Более    того:    он    находил

    обременительным   держать   пальцы   на   клавишах.   Сегодня   утром он летал

    лучше.    Руки   были   свободны,   мысль   тоже,   крылья   подчинялись   почти

    бессознательным   желаниям.   Это   походило   на   полет   во сне. Полет? Да,

    тогда,   утром,   было   ощущение полета. Сейчас же он просто перемещался в

    пространстве.   Обыкновенная   транспортная   операция,   которой приходится

    заниматься   почти   всем   людям   Земли   примерно так же, как раньше, если

    верить старым фильмам, ездили на велосипедах на работу.

    Алексей   сидел   в   небольшой   комнате   перед пультом управления - точной

    копией   того,   перед   которым   пережил волнующие минуты час назад Игорь.

    Рядом стояло еще одно кресло и еще один пульт.

    -   Вот   так я и летаю, - сказал Лешка, обводя рукой свое хозяйство. - Не

    отрываясь от Земли.

    Он посмотрел на Игоря и засмеялся.

    -    Зато    я   работаю,   -   добавил   он.   -   Веду   сразу   сто   самолетов.

    Следовательно,   случаев   для   вмешательства   в работу машин у меня в сто

    раз   больше,   чем   у   тебя.   Сегодня   выпросил   еще   десять рейсов - еле

    уговорил.   Запасный   пульт   поставили.   Это,   если два случая произойдут

    сразу. По теории вероятности...

    -   Ах,   эта теория, - махнул рукой Игорь. - Сегодня я с ней познакомился

    на практике.

    -   И   вот твой лайнер оказался среди этих новых десяти. Представляю, как

    ты   был разочарован, когда выяснилось, что тебе не надо помогать машине!

    Такие   же ощущения, вероятно, испытывал последний извозчик или последний

    шофер. Твоя песенка спета, Игорек!

    - Я просто люблю летать.

    -   Кто же теперь не летает! И чем ощущения пилота отличаются от ощущений

    пассажиров?   Хочешь настоящих ощущений - иди ко мне в напарники. Правда,

    летать   уже   не   придется.   Для   моей   профессии это совершенно излишняя

    роскошь.   Зато   интересная   работа.   Имей   в   виду,   что   всех пилотов с

    будущего   года   все   равно   с   самолетов   снимут.   Даже   испытания будут

    производиться автоматически - программным устройством.

    Рыжее   лицо Лешки смеялось, веснушки расползлись, нос сиял. Он не считал

     нужным   выводить веснушки или менять форму ушей - растопыренных, похожих

    на   приставленные к голове ладони, - Лешка считал, что вполне можно жить

    и таким, каким создала природа.

    -   У   тебя,   брат, ведь есть и другие профессии! Ты можешь выбирать. Ну,

    будешь   летающим   биологом   в   конце   концов.   Ведь   твой   заповедник   и

    предназначен   для   осмотра   с   воздуха.   Уверяю   тебя,   все   это   не так

    трагично, как тебе кажется.

    ...В   самом   деле! Что изменилось в мире? Ощущения, которые испытываешь,

    когда   управляешь   машиной?   Этих   ощущений   даже подбавится, если Игорь

    пойдет   в   наземные   дежурные.   Полет?   Чудеснее полета на вибролете без

    пульта управления еще свет не видел.

    Романтика?   Да,   романтика нужна! Но она есть в любом деле. И в том, что

    делает Лешка, очень много романтики, хотя он ее и не признает.

    Игорь   вышел   на   улицу   и   подозвал   к   себе вибролет. Подбежал старый,

    наивный,   романтичный   вибролет   с   кнопками,   натыканными   на крохотном

    пульте.   Игорю   захотелось   почесать у него за ушами, как он делал это с

    осликом   Васькой,   когда   был   мальчиком. Ослик Васька и лужа, в которой

    водились головастики, сыграли немалую роль в его увлечении биологией.

    Милое детство! Милая кнопка, смешная и трогательная!

    Игорь сел в кресло и положил пальцы на клавиши.

    - Лети! - приказал он. Кресло стояло неподвижно.

    - Лети, - повторил он.

    Кресло не шелохнулось.

    Тогда   он   нажал   на   кнопку, мягкую и расшатанную, она легко осела - за

    спиной раскрылись крылья, и вибролет полетел.

    "Знание - сила", 1958, ‘ 12.

    В. САПАРИН

    СПОР

    ГЛЯДЯ   на   его   лицо,   худое   и   темное,   точно   вылепленное   из глины и

    обожженное в печи, я невольно с досадой думал: "сам ты кирпич"...

    Бондаренко   держал   в руке красный прямоугольный камень и щелкал по нему

    ногтем, словно продавец горшков на ярмарке:

    - Звенит-то как, - восхищался он - Музыка! Ты послушай...

    Я   знал   Бондаренко,   как   человека   увлекающегося, даже страстного, что

    мало    вязалось    с   его   сухой   внешностью.   Обычно   сдержанный,   редко

    повышающий   голос,   на   первый   взгляд   -   даже   бесцветный,   он   словно

    прокаливался   все   время   изнутри   каким-то   жаром   и   иногда неожиданно

    вспыхивал, - становился упрямым, резким и нетерпимым.

    Так было и сейчас.

    "Дался ему этот кирпич!" - недовольно подумал я.

    Впрочем   не   в   самом   камне, что держал в руках Бондаренко, заключалась

    суть   спора.   Сам   по   себе   кирпич   был   великолепен.   Лучшей продукции

    кирпичных   заводов   мне   действительно не приходилось видеть, Бондаренко

    был прав, восхищаясь ею.

    Однако    восторг    Бондаренко    напоминал    мне   энтузиазм   приверженцев

    парусного   флота.   Когда смотришь, как шхуна под всеми парусами входит в

    бухту,   -   это   действительно   красиво, спору нет! Не современно ли? Мне

    казалось, что кирпич отживал свое, и будущее принадлежало не ему.

    -   Что   такое   кирпич?   -   рассуждал   между тем Бондаренко - Это - целый

    образ,   сколько   в   нем   поэзии!   "И   мой кирпич положен в эту стройку",

    -говорим   мы.   И   в   то   же   время   это   отличный строительный материал.

    Сколько     домов    построено   из   красного   добротного   кирпича,   сколько

    рекордов   установлено   на   его укладке. Кирпич, если хочешь знать, - это

    романтика труда!

    -   Конечно,   -   соглашался   я. - Но этот романтический кирпич до сих пор

    кладут руками. Простыми руками. Как тысячу лет назад.

    - Вовсе не так, - возражал Бондаренко - Ты неправ.

    Он   стал   рассказывать мне то, что я отлично знал и без него. Что кирпич

    не   втаскивают   на   верхний   этаж   на   спине,   как было раньше, а подают

    краном.   Что   каменщики   работают бригадами, с разделением труда, как на

    заводе.   Что   "шагающие"   домкраты   автоматически   поднимают   каменщиков

    вместе с подмостями так, чтобы им удобно было работать.

    - Но кладут-то кирпич в стену вручную?

    - А ты как хотел?

    - Да уж какой-нибудь машиной!

    - Какой же это?

    - По крайней мере краном.

    - Краном?!

    -   Конечно,   не   такой   кирпич   как этот, - я пренебрежительно кивнул на

    звонкий   прокаленный   камень,   который   Бондаренко осторожно поставил на

    стол   -   Кирпич   вот в эту стену, - я указал на наружную стену комнаты с

    большим   окном   с   поднятой   шторой - Вот из таких кирпичей кран соберет

    тебе дом очень быстро.

    -   Ах,   ты   имеешь в виду крупнопанельное строительство? Но что же здесь

    нового?

    -   Новое   в   том,   как   строить,   -   заговорил оживленно я. Мы затронули

    вопрос,   который меня очень волновал. Сборка домов из огромных "кубиков"

    -   готовых   деталей весом по несколько тонн - обещала, по моему твердому

    убеждению, большие перспективы.

    -   Конечно,   способ этот у нас широко распространен, - продолжал я. - Но

    здесь   еще   далеко   не   сказано   последнего   слова. Я убежден, что, если

    хорошо     организовать    сборку,    шесть    человек    смогут    складывать

    десятиэтажный дом в два месяца. Попробуй, угонись со своими кирпичами.

    -   Конечно,   за   крупноблочным   строительством   большое будущее. Но я не

    понимаю,   почему нужно отвергать кирпич? - Бондаренко с грустью, как мне

    показалось,   посмотрел на рыжий камень, стоящий торчком на зеленом сукне

    стола. - Зачем от него отказываться?

    -   По   той   же   причине,   по   которой мы отказались от парусных судов, -

    сказал я, пустив в ход вертевшееся у меня в уме сравнение.

    Довод этот не произвел, однако, на моего друга никакого впечатления.

    -   Парусные суда, к твоему сведению, используются до сих пор, - возразил

    он.   -   От   них   вовсе   не отказываются. В некоторых отношениях они даже

    непревзойденны,   ветер   ведь   дует   бесплатно.   И   вообще,   если   уж   ты

    затронул   проблему использования ветра, у нее - большое будущее. Недаром

    у   нас в стране все больше строят ветроэнергетических установок. Так что

    твой пример неудачен.

    Я   пожал   плечами.   Переговорить   Бондаренко,   когда он на своем упрямом

    коньке, дело безнадежное.

    - Чем ты собираешься заниматься? - спросил я, чтобы переменить разговор.

    -    Да,   вот,   -   Бондаренко   впервые   за   все   время   нашего   разговора

    усмехнулся,   -   проблемой   укладки   кирпича.   Ты   прав: тут есть над чем

    поломать голову.

    -    Ну,    а    я    -    разработкой   системы   сверхскоростного   панельного

    строительства,   -   в моем тоне невольно про звучал как бы оттенок угрозы

    кирпичу.   -   Всю   тяжелую   работу   у   меня   будут делать машины. Не хочу

    хвастать,   но   физической работы людей ты у меня на стройке уже почти не

    найдешь. Вот такую я поставил перед собой задачу.

    - В час добрый!

    Бондаренко пожал мне руку.

    Над   своим   проектом   я   работал   уже   давно.   Вначале   у меня ничего не

    получалось.    Проектировщики    и   строители-стахановцы   еще   раньше   так

    "обсосали"   принятую   систему   сборки   зданий   из   крупных   блоков,   что

    резервов   на мою долю почти не оставалось. Усовершенствованием отдельных

    приемов    укладки   "кубиков"   мне   удалось   наскрести   часы,   которые   и

    составили   весь   полученный выигрыш во времени. Мне же нужны были недели

    и   месяцы.   Я   ведь   намеревался   строить   дома   по   крайней   мере вдвое

    быстрее, чем до сих пор.

    По   опыту   я   знал,   что   если   какая-нибудь   система   перестает   давать

    заметные    количественные    выигрыши,   значит   в   ней   нужно   произвести

    какие-то качественные изменения. Но какие?

    Долго   бился   я над этой задачей, то часами расхаживая из угла в угол по

    своему рабочему кабинету, то ведя хронометраж на стройке.

    Счастливое   решение   пришло   мне   в   голову,   когда   я   наблюдал   работу

    башенного   крана.   Все   видели,   вероятно,   много раз, как кран несет на

    крюке   своей   стрелы   огромную   бетонную   плиту,   а   рабочий, стоящий на

    верхнем    этаже    здания,   машет   флажком,   а   то   и   просто   рукавицей,

    сигнализируя   крановщику,   чтобы   он   точно   поставил   плиту   на   место.

    Крановщик   обычно   не   видит,   куда он подает деталь. Он сосредоточивает

    свое   внимание   на   рукавице   и,   не   сводя с нее глаз, нажимает рычаги,

    управляющие моторами.

    На    больших    стройках,    например,   при   сооружении   высотных   зданий,

    крановщик,   находящийся   на   25-м   этаже, получает команды по радио - из

    динамика, установленного в кабине.

    И   вот   у   меня   возникла   идея. Человек, подсказывающий крановщику, что

    нужно   делать, должен сам управлять краном. Для этого в будке крановщика

    нужно    поместить    автомат,   который   будет   нажимать   рычаги,   получая

    приказания с земли.

    Человек   внизу,   крановщик, он же сборщик, пусть отдает команды голосом.

    Для   современной техники сконструировать такой прибор, который отзывался

    бы   на   десяток-другой   словесных   команд,   ничего   не стоит. И подавать

    команды   лучше   всего   не в микрофон, а в ларингофон, которым пользуются

    летчики.   Ларингофон   удобно помещается на шее говорящего и, кроме того,

    он   не воспринимает посторонних шумов, а это тоже очень важно. Настройке

    ведь, как и в самолете, бывает шумно.

    Таким   образом,   человек,   не повышая голоса и имея обе руки свободными,

    будет   распоряжаться   работой   крана.   Кран   будет слушаться только того

    человека,   у   которого   находится ларингофон. Этот прибор, как известно,

    воспринимает   звуки   прямо   от   голосовых связок человека, и посторонние

    могут кричать и шуметь сколько угодно, ларингофон их не услышит.

    Таким   путем я убивал сразу двух зайцев. Во-первых, управляемые по радио

    краны   позволят сократить число людей на стройке. Во-вторых, они намного

    ускорят    работу.    Ведь    на    переговоры    сигнальщика   с   крановщиком

    затрачивается много драгоценного времени.

    -    Левей,    еще   левей!   -   кричит   в   микрофон   или   показывает   рукой

    сигнальщик.   -   Еще   чуть-чуть!   Тише!   Так!   Нет   - много. Давай назад:

    вправо.   Еще   немного. Хорош! Ниже теперь! Еще ниже! Легче. Стоп! Опусти

    кран,   чтобы   можно   было   отцепить   плиту.   Обожди   минуту!   Отцепили -

    забирай крюк!

    Куда   быстрее   и без лишних слов была бы поставлена плита на место, если

    бы   крановщик   стоял   внизу   и своими глазами видел, как плывет плита по

    воздуху   и   куда   ее   нужно положить. Отпадет уйма лишних перемещений то

    вправо, то влево, то вверх, то вниз, - вся эта напрасная суета.

    Как только я пришел к этому выводу, я понял, что держу ключ в своих руках.

    Разработка идеи отняла, однако, еще порядочно времени.

    Когда   наше конструкторское бюро составило все расчеты, и мы изложили их

    на   бумаге,   приложив   подробно   вычерченные   схемы,   их   рассмотрели   с

    большим вниманием.

    Нам предложили проверить все расчеты на модели.

    -   Вы   понимаете, - говорил один из участников совещания, полный человек

    с   быстрыми   порывистыми   движениями,   тщательно   перелиставший всю нашу

    папку   и засыпавший нас вопросами, - ведь, если ваши расчеты верны, а я,

    -   он   положил   пухлую   руку на папку с материалами, - грубых ошибок тут

    пока   не   обнаружил,   - это значит, что ваш метод мы будем рекомендовать

    для   массового   строительства.   В   нашей   стране   столько   строится, что

    всякое   ускорение   работ   крайне   ценно. Но, прежде чем принять решение,

    нужно   быть уверенным, что и на практике все пойдет так же гладко, как в

    вашем докладе.

    В   докладе,   откровенно   говоря,   не   все   прошло   так   уж   гладко. Были

    серьезные   возражения   у   некоторых   товарищей. Опровергнуть их мы могли

    только практическим испытанием.

    Мы   дали заказ на изготовление кранов заводу, который выпускал настоящие

    мощные   машины.   Там   заинтересовались   нашей   идеей   и   довольно быстро

    изготовили   три   модели.   Части   дома:   куски   стен, потолков, лестницы,

    балкончики - мы отливали из бетона сами в лаборатории.

    Признаюсь,   что, хотя предстояло собирать "игрушечный" дом, я волновался

    так,   как   никогда   в   жизни.   Наконец   все было готово. Что сказать про

    первые   испытания?   Два   месяца   мы   упорно   работали   с утра до вечера,

    собирая   дом   и   снова   его   разбирая,   пока не добились, наконец, такой

    слаженности   в   работе,   какую   наблюдаешь в симфоническом оркестре, где

    даже   паузы имеют свой смысл. Расчет времени мы вели уже не на минуты, а

    на секунды.

    Толстяк   оказался прав. Проект наш подвергся сильным изменениям. Но зато

    теперь мы готовы были предъявить его любой комиссии.

    Снова собрались все в большом зале заседаний.

    На    длинном    столе    посредине    зала    были    разложены    миниатюрные

    "строительные   материалы",   как   на   настоящей   строительной площадке, и

    ходили по игрушечным рельсам три башенных крана.

    Мы продемонстрировали нашу систему во всем ее великолепии.

    Некоторые   члены   комиссии   попробовали   сами   принять участие в сборке.

    Нацепив   ларингофоны,   они   принялись командовать кранами, и те послушно

    подносили   им   требуемые   детали.   Толстяк оказался ловким сборщиком, он

    опередил своего соседа и то и дело покрикивал в шутку:

    - Не задерживай! Нажимай!

     Потом   он   стал   нарочно   путать   команды,   но   кран   путаные команды не

    выполнял.   Получив   неправильное   приказание,   кран отвечал гудком - "Не

    понимаю".

    -   Это   все   хорошо,   -   сказал   неугомонный испытатель, освобождаясь от

    ларингофона   -   Но   сейчас   мы   топчемся все вокруг стола. На стройке же

    сборщики   могут   очутиться   друг от друга на четверть километра. Как они

    будут переговариваться?

    Я   ответил,   что   к   ларингофону   можно   добавить переключатель, который

    позволит сборщикам разговаривать с помощью обычной радиотрансляции.

    Были высказаны и другие пожелания.

    Для опытной сборки уже настоящих домов нам выделили целый квартал в Киеве.

    Нашу модель передали в школу ФЗО, где готовили кадры будущих сборщиков.

    В   самый разгар строительства я получил телеграмму от Бондаренко, что он

    будет   в   Киеве   - проездом, на один день. Я встретил друга на вокзале и

    потащил    его,    не    слушая   возражений,   прямо   на   стройку.   Впрочем,

    Бондаренко и сам интересовался нашими делами.

    -   Я   все равно бы к тебе заглянул, - усмехнулся он, когда мы уже сидели

    в автомобиле - Для этого и через Киев поехал.

    Стройка,    как   я   и   рассчитывал,   произвела   на   моего   друга   сильное

    впечатление.   Представьте   себе огромные корпуса, раскинувшиеся на целый

    квартал.    Вдоль    них   катятся   по   рельсам   башенные   краны   -   этакие

    "гулливеры",   собирающие дома Вот могучая металлическая рука несет кусок

    стены   высотой   в целый этаж - с готовым окном и балконными дверями. Раз

    -   и   стена ставится на место. Сверху кладется плита, образующая потолок

    для   целой комнаты А вот и балкон плывет по воздуху, направляясь прямо к

    предназначенному    для   него   месту.   Краны   несут   лестничные   марши   и

    площадки    с    уложенной    уже    мозаикой,    внутренние    перегородки   -

    оштукатуренные и с готовой электрической проводкой.

    Всего   пять   человек   собирают дом. Четверо сборщиков командуют кранами,

    они   же   скрепляют   уложенные   детали   в   одно   целое. В руках у рабочих

    инструменты,   со   всем   освободить   их   от   ручного труда я не сумел, но

    инструмент   этот   не   простой,   а электрифицированный - и привертывание,

    скажем,   какого-нибудь   болта   осуществляется   нажимом   кнопки.   Так что

    физических усилий затрачивается очень мало.

    Когда   кусок   стены   поставлен на место, сборщик отсылает освободившийся

    кран   краткой   командой   "на   склад",   и   тот   "сам" катится к небольшой

    площадке,     где     уложены    материалы.    Здесь    командование    краном

    перехватывает   пятый рабочий "грузчик" (не знаю, как лучше его назвать),

    который   с   помощью   ларингофона   "приказывает"   крану   взять   со склада

    нужную по ходу сборки деталь и отнести ее сборщику.

    Я   подумывал уже о том, чтобы "сократить штаты" на стройке еще на одного

    человека    Грузчик,   например,   станет   не   нужен,   если   детали   домов,

    подвозимые   автомашинами,   сразу   будут   укладываться   на земле в нужном

    порядке.   Тогда   краны   смогут   самостоятельно брать детали и нести их к

    сборщикам - современная техника позволяет осуществить такую автоматизацию.

    Бондаренко,   с   которым   я   поделился   своими соображениями, одобрил эту

    мысль Вообще он был искренне восхищен стройкой.

    -   Здорово   у   вас   все   это   продумано,   - сказал он - У нас так еще не

    получается И он вздохнул.

    -   А   ты   все   еще   уповаешь   на   кирпич?   -   спросил   я,   полагая,   что

    окончательно убедил его в преимуществе своей системы.

    -   Что   ж,   и   кирпич   - материал хороший, - уклончиво возразил он. Этот

    упрямец по-видимому и не собирался отказываться от своего кирпича.

    На   прощание   Бондаренко   дал   нам   хороший   совет подвозить материалы в

    таком порядке, чтобы они прямо с ходу шли в дело.

    -   Вы   выгадаете   на   разгрузке, - сказал он - Зачем детали выгружать на

    землю,   а   потом   брать   их   с   земли. Пусть ваши краны берут их прямо с

    кузова   автомашины.   Мы на наших - кирпичных стройках, - улыбнулся он, -

    стараемся избегать таких ненужных промежуточных операций.

    Я поблагодарил за совет, мы им воспользовались.

    Уже   потом,   когда   я   проводил   друга,   я   спохватился, что, увлеченный

    своими   успехами,   так   и   не   расспросил Бондаренко толком о его делах.

    Боидаренко же, по скромности, промолчал о себе.

    Прошло    еще    несколько    месяцев.    Победа    была    одержана    полная.

    Стахановцы-сборщики    внесли    в   нашу   систему   столько   новых   дельных

    предложений,   что   огромный   домина   вырастал   теперь буквально на голом

    месте за 50 дней.

    Мне   предложили   поехать   в   один   из   городов,   где   собирались дома по

    разработанному   нашим   коллективом   методу.   Я выбрал Минск. Там работал

    Бондаренко.   "Заодно   повидаемся,   - подумал я - Кстати, посмотрю своими

    глазами,   над   чем   он   бьется". Я знал, что он испытывал какой то новый

    метод кладки кирпича.

    На этот раз мой друг встречал меня на вокзале.

    -   Ну,   как,   - спросил он, когда мы подошли к ожидавшей нас машине, - в

    гостиницу или ко мне?

    -   К   тебе,   -   сказал я, полагая, что Бондаренко отвезет меня к себе на

    квартиру.

    Но шофер повез нас на окраину, где строились большие дома.

    Мы подъехали к длинному корпусу. Он был уже выложен этажей на восемь.

    Бондаренко   порывисто   распахнул   дверцу   автомобиля. Я понял, что моему

    другу не терпелось показать мне что-то новое.

    Лифт   поднял   нас   на   верхний   этаж.   По   деревянному трапу сошли мы на

    междуэтажное    перекрытие   -   будущий   пол   девятого   этажа   Вокруг   нас

    возвышались    кирпичные    стены,    выведенные    метра   на   полтора   выше

    человеческого роста.

    Никаких   каменщиков,   к   моему удивлению, на стройке не было. Зато вдоль

    стены    ползла    большая    машина,   внутри   которой   слышалось   какое-то

    покряхтывание и постукивание.

    Вот   закрытая   кожухом   машина   прошла перед моими глазами, и я заметил,

    что стена после ее прохода выросла на один кирпич.

    Машина   ходила   взад   и   вперед,   как   челнок   в ткацком станке, и стена

    вытягивалась   вверх.   Строчка   швов   между   кирпичами была очень ровной,

    камни   укладывались   удивительно   аккуратно. В нужных местах машина сама

    выкладывала оконные проемы.

    То   и   дело кран подносил к "комбайну" металлическую корзину с кирпичами

    и   вставлял   эту   кассету   в   специальный   магазин.   Комбайн   расходовал

    кирпичи   с проворством пулемета, сбрасывая пустые кассеты, которые снова

    подхватывал   кран.   Гибкий   шланг   соединял движущуюся машину с насосом,

    который накачивал раствор.

    -   Ну,   как?   -   спросил   Бондаренко   после того, как я минут пятнадцать

    молча наблюдал "механического каменщика" в действии.

    Я   стоял пораженный. Действительно, осуществлено удивительное: впервые в

    истории    кирпич   укладывался   не   руками   человека!   Вероятно,   так   же

    дивились   люди   в   свое   время на первый токарный станок-автомат, первую

    самобеглую коляску, первый полет на воздушном шаре.

    Однако   меня точил в то же время маленький червь сомнения. Мне казалось,

    что   как   ни великолепен сам по себе камнеукладочный комбайн, в принципе

    не   все   здесь   продумано   до   конца.   Ведь комбайн работает так складно

    только   потому,   что   кирпичи   заранее   уложены   в   кассеты в правильном

    порядке. Кто это делает?..

    - Мы получаем кирпичи в этих кассетах прямо с заводов, - сказал мой друг.

    Я   это   отлично   знал: еще сырыми, кирпичи закладываются в металлические

    корзинки,   в   таком виде вставляются в печь, затем вынимаются оттуда и в

    той   же таре - готовые, обожженые - доставляются на стройки. Но сырой-то

    кирпич кто-то должен укладывать в кассеты!

    -   Выходит,   что   ты   перенес   ручной   труд   со строительной площадки на

    кирпичный завод, - укорил я своего друга.

    Тот засмеялся.

    -   Ну, нет, - сказал он. - Плох бы я был, если бы спихнул свою заботу на

    других.   Так   дела   по-настоящему   не   делаются.   Мы   сконструировали   в

    придачу   к   нашему   "каменщику"   еще   и   специальную   машину для укладки

    сырого   кирпича   в кассеты. И теперь, - мой друг невольно повысил голос,

    -   кирпич   ни при изготовлении, ни при перевозке, ни при укладке в стену

    совершенно   не   трогает   рука   человека. Знаешь, у нас есть хлебозаводы,

    где   все   -   от   приготовления   теста   до   упаковки   готовой продукции -

    производится   без   прикосновения   человеческих   рук.   Вот так же обстоит

    дело и с кирпичом.

    Я не выдержал и, обернувшись к Бондаренко, пожал ему руку.

    - Здорово! - сказал я горячо.

    -   Мы   позаимствовали   кое-что у вас, - говорил Бондаренко, водя меня по

    стройке     -   Вот,   например,   управление   по   радио   башенными   кранами.

    Действительно,   эти   махальщики   с флажками были каким-то анахронизмом в

    наш   век   высокой   техники.   Они   напоминали   того   человека   с флажком,

    который шел впереди паровоза, когда появились первые железные дороги.

    Облицовка    кирпичного    здания    снаружи    производилась    механическим

    "каменщиком"   -   поменьше   того, что укладывал кирпичи. Светлые кремовые

    плитки   придавали   дому   вид, точно он отлит из пластмассы Изнутри стены

    отделывались цветной сухой штукатуркой.

    -   Тоже   новое   изобретение, - заметил Бондаренко, показывая штукатурный

    автомат. - Тут ведь много всякого вложено. Не мы одни потрудились.

    Я   наблюдал   эту   механизированную   стройку,   где все работы выполнялись

    машинами,   а   люди,   управлявшие   ими,   затрачивали физических усилий не

    больше,   чем   мои сборщики, и сердце мое наполнялось гордостью. Поистине

    могуч советский человек!

    Пока   выкладывался   верхний   этаж,   в нижних, словно бабочки из коконов,

    одна за другой "выводились" готовые, красиво отделанные квартиры.

    -   Через   две   недели после того, как уложат последний кирпич, - сообщил

    Бондаренко,   -   в   дом   можно   въезжать.   Все строительство, - он окинул

    взглядом большой корпус, - займет два месяца. Почти как у вас.

    Бондаренко засмеялся.

    -    Можно    и    быстрее,    -   заметил   я.   -   Например,   облицовку   стен

    керамическими    плитками    может    производить    тот    же   "механический

    каменщик", что кладет кирпичи.

    Мне   хотелось   вносить   свои   предложения,   тоже   принять участие в этой

    великолепной стройке.

    -   Вы   выгадаете   и   в   людях,   -   добавил   я. Уже вечером на квартире у

    Бондаренко мы подвели итоги.

    -   Ведь и мы сейчас фактически собираем дом - сказал Бондаренко - Только

    вы    собираете    из    крупных    блоков,    а   мы   из   кирпичей.   Пока   вы

    устанавливаете   одну   крупную деталь, мы за то же время с помощью машины

    укладываем   в   стену   несколько   сот кирпичей. Все прочие детали мы тоже

    получаем   в готовом виде с заводов, как и вы. Но это еще полдела. Есть у

    нас одна мечта...

    Бондаренко помедлил и, понизив задушевно голос, продолжал:

    -    Хотим    сделать    так,    чтобы    наш    "каменщик"    работал    совсем

    самостоятельно.   Представляешь?   Пустить   их несколько штук и пусть идут

    один   за   другим.   Их   можно будет раз наладить, и они станут непрерывно

    собирать дом от первого до самого верхнего этажа. Чем тебе не автоматизация?

    -   Да-а... - сказал я задумчиво, направляясь к дивану, где для меня была

    приготовлена   постель   -   Скажи   мне   кто-нибудь лет тридцать назад, что

    дома будут строиться автоматически, - пожалуй и не поверил бы.

    -   Знаешь   что,   -   сказал я, уже раздевшись и укладываясь под одеяло, -

    мне   кажется,   что   можно   и   башенные   краны   заставить сборку домов из

    крупных   блоков   производить   автоматически. В конце концов речь идет об

    определенных, заранее известных движениях.

    - Ну, это уже фантазия, - сонным голосом отозвался мой друг.

    Фантазия ли?

    "Знание - сила", 1953, ‘ 4.