---------------------------------------------------------------------
Книга: Л.Соболев. "Морская душа". Рассказы
Издательство "Высшая школа", Москва, 1983
OCR & : Zmiy ([email protected]), 20 февраля 2002 года
---------------------------------------------------------------------
На фронте под Одессой работал отряд разведчиков-моряков. По ночам они
пробирались в тыл румынам, проползая на животе между минными полями,
переходя по грудь в воде осеннего лимана, забираясь на шлюпке далеко за
линию фронта. Они снимали часовых ударом штыка или кинжала, забрасывали
гранатами хаты со штабами, сидели под обстрелом своих же батарей,
корректируя огонь, - неуловимые, смелые, быстрые, "черные дьяволы", "черные
комиссары", как с ужасом звали их румыны.
Среди них был электрик с миноносца "Фрунзе", красивый и статный моряк с
гордыми усиками, которого за эти усики и за любовь к кавалерийским штанам
прозвали "гусаром". Галифе, армейские гимнастерки и пилотки были вызваны
необходимостью: не очень-то ловко ползать по болотам в широких морских
штанах и флотских ботинках. Разведчики изменили морской форме, но "морская
душа" - полосатая тельняшка - свято сохранялась на теле и синела сквозь
ворот неоспоримым доказательством принадлежности к флоту, и на пилотке под
звездочкой гордо поблескивал якорек.
В жаркий пыльный день шестеро разведчиков шли через Одессу из бани.
Пить хотелось нестерпимо. Но пить в городе хотелось всем, и у ларьков
толпились очереди. Моряки со вздохом прошли три ларька, поглядывая на часы.
Стать в очередь у них не хватало времени. Внезапно им повезло: с неба
раздался характерный жужжащий вой мины. Это было на краю города, куда мины
порой залетали, и звук их - противный, ноющий, длинный - был хорошо знаком
одесситам. Очередь распалась, люди побежали от ларька под защиту каменных
стен домов.
Но мина не взорвалась. Она проныла свою скверную песню и бесследно
пропала. Зато у освободившегося ларька, откуда привычный ко всему продавец
так и не ушел, уже стоял "гусар" и с наслаждением тянул содовую воду,
приглашая остальных моряков.
Оказалось, что "гусар" был одарен необыкновенной способностью к
звукоподражанию. Из его розовых полных губ вылетали самые неожиданные звуки:
свист снаряда, клохтанье курицы, визг пилы, вой мины, щелканье соловья,
шипение гранаты, лай щенка, отдаленный гул самолета. И способности эти, едва
они обнаружились, были немедленно обращены на пользу дела.
"Гусара" объявили "флагманским сигнальщиком", разработали целый код и
понесли его на утверждение командиру. Клохтанье курицы означало, что у хаты
замечен часовой, кряк утки - что часовых двое. Пулеметчик, замаскированный в
кустах, вызывал жалобный посвист иволги. Место сбора ночью после налета на
румын определялось долгим пением соловья, который с упоением артиста
самозабвенно щелкал в кустах или у шлюпки.
Вечерами, когда разведчики отдыхали после опасного рейда, "гусар"
устраивал в хате концерт. Моряки лежали на охапках сена, и он, закинув руки
за голову, свистел.
В темной хате, где свежо и тонко пахло сеном, он свистел чисто и
сильно, и верный, прозрачный его свист, которому аккомпанировали глухие,
непрерывные гулы своих и чужих орудий и взрывов (постоянная симфония
осажденной Одессы), звучал далекой мечтой о мирной, спокойной жизни, о ярком
свете на улицах и в залах, о белых нарядных платьях и чистых руках, о
забытом, утерянном спокойствии, уюте и доме. Моряки слушали молча, и, когда
замирал последний, утончающийся и переходящий в хорошую, умную тишину звук,
гигант-комендор тем глухим урчанием, которое иногда слышишь в могучей
дымовой трубе линейного корабля, негромко басил:
- Ще давай... Гарно свистишь.
И моряки лежали на сене и думали о войне, судьбе и победе и о том, что
будет еще - непременно будет! - жизнь с такой же тишиной и с мечтательной
песней. И орудия за стенами хаты извергали металл и крошили тех, кто
ворвался в нашу мирную жизнь.
В очередном походе в румынский тыл "гусар" остался в шлюпке в камышах -
охранять это единственное средство возвращения к своим и, как обычно, быть
"флагманским сигнальщиком". Ночью моряки натворили дел в тылу, сняли два
пулемета, взорвали хату с румынским штабом и к шести утра возвращались к
шлюпке. Крадучись, они подходили к камышам. Одного несли на руках - его
ранило разрывной пулей в бедро, двоих товарищей недосчитывались. В камышах
все прилегли отдохнуть и стали слушать ночь, чтобы определить, где находится
шлюпка.
В ночи пел соловей. Он щелкал и свистел, но трели его были затруднены и
пение прерывисто. Порой он замолкал. Потом пение возобновлялось, но такая
тоска и тревога были в нем, что моряки оставили тяжелое тело раненого под
охраной и кинулись на свист соловья.
"Гусар" лежал в шлюпке навзничь. В темноте не было видно его лица, но
грудь его была в липкой крови. Автомат валялся на дне, все диски были пусты.
В камышах моряки наткнулись на трупы румын. Очевидно, они обнаружили днем
шлюпку, и здесь был неравный бой.
"Гусар" не узнавал родных голосов. Он лежал на спине и хрипел тяжко и
трудно. Потом он набирался сил, и тонкий свист вылетал из-под его усиков
сквозь непослушные, холодеющие губы. Не видя, не сознавая, что те, кому он
должен был дать спасительный сигнал, уже вернулись к шлюпке, он продолжал
свистеть. Он свистел даже тогда, когда все сели в шлюпку и, осторожно
опустив весла, пошли по тихому темному морю.
И соловей - птица кустов и деревьев - пел и щелкал над морем. В шлюпке
молчали, и только иногда шумно и долго вздыхал огромный комендор, лежавший
рядом с "гусаром".
"Гусар" все свистел, замирая, отдыхая, трудно втягивая воздух. Он все
свистел, и небо над морем стало розоветь, и щелканье соловья перешло в
мелодию.
Оборванная, изуродованная, как и его тело, она металась над светлеющим
морем, и моряки, прислушиваясь к ней, гребли яростно и быстро.