Четверо людей - двое, а некоторое время спустя еще двое - скрылись в
воющем аду, который зовется атмосферой Юпитера, и не вернулись. Они
отправились навстречу бешеному урагану легкой рысцой, вернее, стелющимися
прыжками, волоча брюхо над самой землей, и их крутые бока блестели от
дождя.
Ибо они покинули станцию не в человеческом облике.
А теперь перед столом Кента Фаулера, директора станции N_3
Топографической службы Юпитера, стоял пятый.
Под столом Фаулера дряхлый Таузер почесал блошиный укус и,
свернувшись поудобнее, снова уснул.
У Фаулера вдруг защемило сердце - Гарольд Аллен был очень молод,
слишком молод... Беспечная юношеская самоуверенность, прямая спина,
бесхитростные глаза, лицо мальчика, еще не знающего, что такое страх. И
это было удивительно. Люди, работавшие на станциях Юпитера, хорошо знали,
что такое страх - страх и смирение. Человек казался таким крохотным перед
лицом могучих сил чудовищной планеты!
- Вы знаете, что не обязаны это делать, - сказал Фаулер. - Вы не
обязаны идти туда.
Конечно, это была формальность. Тем четверым было сказано то же
самое, но они пошли. И Фаулер знал, что пойдет и пятый. Но внезапно в его
душе шевельнулась слабая надежда, что Аллен все-таки откажется.
- Когда мне выходить? - спросил Аллен.
Прежде этот ответ пробуждал в Фаулере тихую гордость - прежде, но не
теперь. Сдвинув брови, он ответил:
- Через час.
Аллен спокойно ждал дальнейших инструкций.
- Четыре человека ушли и не вернулись, - сказал Фаулер. - Как вам,
конечно, известно. Нам нужно, чтобы вы вернулись. Нам не нужно, чтобы вы
предпринимали героическую спасательную операцию. От вас требуется одно -
вернуться и доказать, что человек способен существовать в юпитерианском
облике. Вы дойдете до ближайшего тригонометрического знака и сразу же
вернетесь. Не рискуйте. Не отвлекайтесь. Ваша главная задача - вернуться.
Аллен кивнул.
- Я знаю.
- Конверсию произведет мисс Стэнли, - продолжал Фаулер. - В этом
отношении вам нечего опасаться. Все ваши предшественники, насколько можно
судить, выходили из конвертора в оптимальном состоянии. Вы будете в
надежных руках. Мисс Стэнли - первоклассный специалист по конверсиям,
лучший в Солнечной системе. Она работала почти на всех планетах. Вот
почему она здесь.
Аллен улыбнулся мисс Стэнли, и Фаулер заметил, что на ее лице
мелькнуло непонятное выражение - может быть, жалость, или гнев, или просто
страх. Но оно тут же исчезло, и мисс Стэнли улыбнулась юноше, стоявшему
перед письменным столом. Улыбнулась неохотно, своей обычной чопорной
улыбкой учительницы.
- Я с нетерпением предвкушаю мою конверсию, - сказал Аллен.
Его тон превратил происходящее в шутку, в нелепую сардоническую
шутку.
Но то, что ему предстояло, меньше всего походило на шутку.
Дело было более чем серьезным. Фаулер знал, что от исхода их опытов
зависит судьба людей на Юпитере. В случае успеха они получат легкий доступ
ко всем ресурсам этого гиганта. Юпитер покорится человеку, как покорились
все остальные планеты. Но если опыты окончатся неудачей...
Если они окончатся неудачей, человек на Юпитере по-прежнему будет
скован по рукам и ногам невероятным атмосферным давлением, огромной силой
тяжести, смертоносной для него химией планеты. Человек по-прежнему
останется пленником внутри станций, он так и не выйдет сам на ее
поверхность, так и не увидит ее прямо, без помощи приборов, а должен будет
и дальше полагаться на громоздкие тракторы и телепередатчики, должен будет
работать с неуклюжими механизмами и инструментами или прибегать к
посредничеству столь же неуклюжих роботов.
Ибо ничем не защищенный человек в своем естественном виде был бы
мгновенно расплющен чудовищным атмосферным давлением в пятнадцать тысяч
фунтов на квадратный дюйм - давлением, по сравнению с которым на дне
земного океана царит вакуум.
Даже самый твердый металл, какой удалось создать землянам, не
выдерживал этого давления и щелочных ливней, непрерывно обрушивающихся на
поверхность Юпитера. Он становился хрупким, расслаивался, рассыпался, как
сухая глина, или растекался лужицами аммиачных солей. Только когда удалось
повысить крепость этого металла, усилив его электронные связи, были,
наконец, созданы купола, способные противостоять весу тысячемильных толщ
бешено крутящихся ядовитых газов, из которых состояла атмосфера планеты.
Но и теперь купола, а также все аппараты и механизмы приходилось покрывать
толстым слоем кварца, чтобы защитить металл от дождя - от едких струй
жидкого аммиака.
Фаулер поймал себя на том, что слушает гул машин в подвальном этаже
станции. Шум этот не смолкал никогда. Машины работали непрерывно, потому
что, остановись они хотя бы на мгновение, в металлические стены купола
перестала бы поступать дополнительная энергия, электронные связи ослабели
бы и станции пришел бы конец.
Таузер вылез из-под стола и начал выкусывать очередную блоху, громко
стуча ногой по полу.
- Что-нибудь еще? - спросил Аллен.
Фаулер покачал головой.
- Если вам нужно чем-то заняться... Может быть, вы...
Он намеревался сказать: "Вы хотели бы написать письма", но
спохватился и не докончил фразы.
Аллен поглядел на часы.
- Я приду вовремя, - сказал он, повернулся и вышел.
Фаулер знал, что мисс Стэнли пристально смотрит на него, но ему
меньше всего хотелось встретить ее взгляд, а потому он наклонился и начал
перебирать лежащие на столе бумаги.
- И долго вы намерены продолжать? - спросила мисс Стэнли, злобно
отчеканивая каждое слово.
Тогда он повернул кресло и посмотрел на нее. Ее губы были сжаты в
жесткую узкую полоску, а зачесанные назад волосы так сильно оттягивали
кожу лба, что лицо приобрело странное, почти пугающее сходство с восковой
маской.
Стараясь придать своему голосу сдержанность и спокойствие, Фаулер
ответил:
- До тех пор, пока в этом будет нужда. До тех пор, пока сохранится
хоть какая-то надежда на успех.
- Вы намерены и дальше приговаривать их к смерти, - сказала она. - Вы
намерены и дальше гнать их в рукопашный бой с Юпитером. Вы и дальше будете
сидеть на станции в безопасности и посылать их наружу умирать.
- Сентиментальность здесь неуместна, мисс Стэнли, - Фаулер сдержал
закипавший в нем гнев. - Вы не хуже меня знаете, почему мы это делаем. Вам
известно, что человеку в его естественном виде с Юпитером не справиться.
Следовательно, людей необходимо превратить в существа, которым такая
задача по плечу. Мы уже делали это на других планетах. Если мы в конце
концов добьемся успеха, жертвы окажутся не напрасными. На протяжении всей
истории люди жертвовали жизнью ради того, что теперь представляется нам
нелепостью, повинуясь побуждениям, теперь для нас неприемлемым. Так
неужели же то, к чему стремимся мы, не стоит жертв?
Мисс Стэнли сидела выпрямившись, и на ее седеющих волосах лежали
блики света. Фаулер смотрел на нее, стараясь понять, что она сейчас
чувствует, о чем думает. Не то чтобы он ее боялся, но в ее присутствии он
всегда испытывал некоторую неловкость. Ее проницательные голубые глаза
замечали слишком многое, ее руки выглядели чересчур умелыми. Быть бы ей
чьей-нибудь тетушкой, сидеть бы в кресле-качалке с вязаньем! Но нет, она
была лучшим специалистом по конверсиям во всей Солнечной системе, и ей не
нравилось, как он исполнял свои обязанности.
- Тут что-то не так, мистер Фаулер, - объявила она.
- Вот именно, - согласился Фаулер. - Потому-то я и посылаю Аллена в
одиночку. Возможно, он установит, в чем дело.
- А если нет? - Я пошлю кого-нибудь еще.
Мисс Стэнли поднялась, направилась было к двери, но остановилась
перед столом.
- Когда-нибудь, - сказала она, - вы станете большим начальником. Вы
не упускаете ни одного шанса. И вот он - ваш шанс! Вы поняли это сразу же,
едва вашу станцию выбрали для проведения опытов. Если вы добьетесь своего,
то подниметесь на ступеньку-другую. Неважно, сколько людей погибнет, но
вы-то подниметесь на ступеньку-другую.
- Мисс Стэнли, - резко сказал Фаулер, - Аллену скоро идти. Будьте
добры проверить вашу машину...
- Моя машина тут ни при чем, она работает точно по параметрам,
заданным биологами, - произнесла мисс Стэнли ледяным голосом.
Сгорбившись над столом, Фаулер слушал, как, замирают в коридоре ее
шаги.
Конечно, она права. Параметры установлены биологами. Но и биологи
могут ошибаться. Малейшее отличие, крохотное отклонение - и конвертор
пошлет на поверхность планеты уже не то существо, которое имели в виду
они. Существо в чем-то неполноценное, которое не сможет выдержать тех или
иных условий или обезумеет, или вообще окажется нежизнеспособным, причем
по совершенно неожиданным причинам.
Ведь о том, что происходило за стенами купола, люди знали очень мало
- в их распоряжении не было ничего, кроме показаний приборов. И эти
сведения, полученные с помощью приборов и автоматических механизмов, были
менее всего исчерпывающими, потому что Юпитер был невероятно громаден, а
станций была горстка.
Биологи, изучавшие пластунов - по-видимому, высшую форму
юпитерианской жизни, - потратили больше трех напряженнейших лет на
собирание данных о них, а потом еще два года на проверку этих данных. На
Земле такая работа заняла бы не больше двух недель. Однако трудность
заключалась в том, что обитателей Юпитера нельзя было доставить на Землю.
Искусственно воссоздать юпитерианские условия не представлялось
возможным, а в условиях земного давления и температуры пластуны мгновенно
превратились бы в облачка газа.
И все-таки эту работу необходимо было проделать, иначе человек
никогда не ступил бы на поверхность Юпитера в облике пластуна. Ведь прежде
чем конвертор мог преобразить человека в другое существо, требовалось
узнать все физические особенности этого существа - узнать совершенно
точно, так, чтобы исключить самую возможность малейшей ошибки.
Аллен не вернулся.
Тракторы, прочесавшие окрестности станции, не обнаружили никаких его
следов - если только быстро скрывшееся из виду существо, о котором сообщил
один из водителей, не было пропавшим землянином в облике пластуна.
Когда Фаулер высказал предположение, что в параметры могла вкрасться
ошибка, биологи усмехнулись самой презрительной из своих академических
усмешек и терпеливо растолковали ему, что параметры отвечают всем
необходимым требованиям. Когда человека помещали в конвертор и нажимали
кнопку включения, человек становился пластуном. Он выходил наружу и
скрывался в мутной тьме атмосферы.
"А вдруг какое-нибудь неуловимое уродство, - сказал Фаулер, -
крохотное отклонение в организме, что-то, не свойственное настоящим
пластунам..."
"Чтобы выявить такое отклонение, - сказали биологи, - потребуются
годы.
Но теперь пропавших было уже не четверо, а пятеро, и Гарольд Аллен
скрылся в туманах Юпитера напрасно и бессмысленно. Он исчез, а к их
знаниям это не прибавило ничего.
Фаулер протянул руку и пододвинул к себе анкеты сотрудников станции -
тонкую пачку бумаг, аккуратно скрепленную зажимом. Он многое дал бы,
только бы избежать того, что предстояло, но избежать этого было нельзя.
Узнать причину странных исчезновений необходимо, а узнать ее можно, только
послав кого-нибудь еще.
Несколько минут Фаулер сидел неподвижно, прислушиваясь к реву ветра
над куполом, к незатихающему вою урагана, яростно бушующему по всей
планете из века в век.
Он спрашивал себя, не кроется ли там какая-то опасность. Опасность, о
которой они даже не подозревают. Затаившееся чудовище, которое пожирает
пластунов, не разбирая, какие из них - настоящие, а какие -
конвертированные. Впрочем, для пожирателя между ними и нет никакой
разницы!
Или ошибка заключалась в самом выборе пластунов для перевоплощения?
Решающим фактором, как ему было известно, послужил их разум, существование
которого не вызывало сомнений. Ведь человек, конвертированный в неразумное
животное, не мог долго сохранять свою способность мыслить.
А вдруг биологи, придавая решающее значение этому фактору, сочли, что
он искупает какую-то другую особенность пластунов, которая оказалась
неблагоприятной или даже роковой? Вряд ли. Как ни высокомерны биологи,
свое дело они знают.
А может быть, ошибочна и заранее обречена на провал сама идея?
Конвертирование на других планетах оказалось удачным, но из этого вовсе не
следовало, что так будет и на Юпитере. Вдруг человеческое сознание не в
состоянии использовать сенсорный аппарат обитателя Юпитера? Вдруг пластуны
настолько отличны от людей, что человеческие знания и юпитерианская
концепция жизни просто несовместимы?
Или все дело в самом человеке, в какой-то древней наследственной
черте? В каком-то сдвиге сознания, который в совокупности с тем, что они
находят снаружи, препятствует их возвращению? Впрочем, это вовсе не
обязательно должно быть сдвигом в обычном смысле слова. Просто некое
свойство человеческого сознания, считающееся на Земле вполне нормальным,
вступает в такой яростный конфликт с юпитерианской средой, что это
приводит к мгновенному безумию.
Из коридора донеслось постукивание когтей, и Фаулер слабо улыбнулся.
Это Таузер возвращался из кухни, куда он ходил навестить повара, своего
давнего приятеля.
Таузер вошел в кабинет с костью в зубах. Он помахал Фаулеру хвостом,
улегся рядом со столом и зажал кость в лапах. Его слезящиеся старые глаза
были устремлены на хозяина, и Фаулер, нагнувшись, потрепал рваное ухо пса.
- Ты еще сохранил ко мне симпатию, Таузер? - спросил он, и пес
застучал хвостом по полу. - Только ты один и питаешь тут ко мне добрые
чувства, - продолжал Фаулер. - А все остальные злы на меня и, наверное,
называют меня убийцей.
Он выпрямился и взял анкеты.
Беннет? Беннета на Земле ждет невеста.
Эндрюс? Эндрюс намерен вернуться в Марсианский технологический
институт, как только заработает денег на год вперед.
Олсон? Олсону скоро на пенсию, и он всем рассказывает, какие будет
выращивать розы, когда удалится на покой.
Фаулер медленно положил анкеты на стол.
Он приговаривает людей к смерти. Так сказала мисс Стэнли, и ее
бледные губы на пергаментном лице едва шевелились. Посылает людей умирать,
а сам отсиживается в безопасности на станции.
Наверное, они все говорят так, особенно теперь, когда и Аллен не
вернулся. Прямо ему они, конечно, этого не скажут. Даже тот - или те, -
кого он вызовет сюда, чтобы послать наружу, не скажет ему ничего
подобного.
Они только спросят: "Когда мне выходить?", потому что у них на
станции принята именно эта фраза.
Но он прочтет невысказанное в их глазах.
Фаулер снова взял анкеты. Беннет, Эндрюс, Олсон. Есть еще и другие,
но что толку продолжать!
Кент Фаулер знал, что не сможет этого сделать, не сможет посмотреть
им в глаза, не сможет послать еще кого-то на смерть.
Он наклонился и нажал клавишу селектора.
- Я слушаю, мистер Фаулер.
- Позовите, пожалуйста, мисс Стэнли.
Он ждал, чтобы мисс Стэнли подошла к аппарату, и слушал, как Таузер
вяло грызет кость. Зубы Таузера стали совсем уже никудышными.
- Мисс Стэнли слушает, - раздался ее голос.
- Будьте добры, мисс Стэнли, приготовьтесь к посылке еще двоих.
- А вы не боитесь, что слишком быстро истощите весь свой запас? -
осведомилась мисс Стэнли. - Если посылать их поодиночке, вы израсходуете
их вдвое медленнее и получите вдвое больше удовольствия.
- Одним будет собака.
- Собака?!
- Да. Таузер.
Фаулер уловил в ее голосе нотки ярости.
- Ваша собственная собака. Она же была с вами всю свою жизнь.
- В том-то и дело, - сказал Фаулер. - Таузер очень огорчится, если я
не возьму его с собой.
Это был совсем не тот Юпитер, который он привык наблюдать на
телевизионном экране. Он ждал, что увидит планету по-новому, но только не
такой! Он ждал, что будет брошен в ад аммиачного дождя, вонючих газов и
оглушительного рева урагана. Он ждал клубящихся туч, непроницаемого
тумана, зловещих вспышек чудовищных молний.
Но он не ждал, что хлещущий ливень превратится в легкую лиловатую
дымку, тихо плывущую над розово-лиловым дерном. И он не мог бы даже
вообразить, что змеящиеся молнии окажутся нежным сиянием, озаряющим
многоцветные небеса.
Ожидая Таузера, Фаулер напряг мышцы своего нового тела и поразился
его мощи и легкости. "Отличное тело!" - подумал он и пристыженно вспомнил,
с какой жалостью наблюдал за пластунами на экране телевизора.
Ведь почти невозможно было вообразить себе живой организм,
построенный не из воды и кислорода, а из аммиака и водорода, и еще труднее
было поверить, что подобное существо способно не хуже человека
наслаждаться физической радостью бытия. Жизнь в бешеной мутной тьме за
стенами станции представлялась немыслимой - ведь они не знали, что для
глаз обитателей Юпитера этой мутной тьмы вообще не существует.
Ветер ласково поглаживал его, и он растерянно вспомнил, что по земным
нормам этот ветер был неистовым ураганом, мчащим смертоносные газы со
скоростью двести миль в час.
Его тело впитывало приятные ароматы. Но можно ли было назвать их
ароматами? Ведь он воспринимал их не с помощью обоняния, не так, как
раньше. Казалось, все его существо пронизано ощущением лаванды, но только
это была не лаванда. Он понимал, что для обозначения такого восприятия в
его распоряжении нет слов - это, без сомнения, была первая из бесчисленных
терминологических трудностей, ожидающих его. Ведь слова и мысленные
символы, которыми он обходился как землянин, не могли уже служить ему,
когда он стал юпитерианином.
В стене станции открылась дверь тамбура, и оттуда выскочил Таузер, то
есть, по-видимому, это был Таузер.
Фаулер хотел позвать собаку, и в его мозгу уже возникли нужные слова,
но он не смог их произнести.
Никак. Ему нечем было их произносить.
На мгновение им овладел ужас, слепой панический страх.
Как разговаривают юпитериане? Как...
Внезапно он ощутил Таузера где-то неимоверно близко, ощутил неуклюжую
жаркую любовь лохматого зверя, который странствовал с ним по многим
планетам. Ему вдруг показалось, что существо, которое было Таузером,
очутилось внутри его черепа.
И из буйной радости встречи родились слова:
- Привет, друг!
Нет, не слова, а что-то лучше слов. Мысленные символы в его мозгу,
прямо им воспринимаемые и передающие оттенки смысла, которые недоступны
словам.
- Привет, Таузер, - сказал он.
- А я отлично себя чувствую, - объявил Таузер. - Будто опять стал
щенком. Последнее время я что-то совсем расклеился. Лапы не слушаются, от
зубов одни пеньки остались. Уж такими зубами кости не разгрызешь. И блохи
допекают. Раньше-то я на них никакого внимания не обращал. В молодости я
их и не замечал вовсе.
- Но... но... - мысли Фаулера путались. - Ты со мной разговариваешь!
- А как же! - сказал Таузер. - Я-то с тобой всегда разговаривал,
только ты меня не слышал. Я старался, но у меня не получалось.
- Иногда я тебя понимал, - заметил Фаулер.
- Не очень, - возразил Таузер. - Ты, конечно, разбирался, когда я
хотел есть, или пить, или прогуляться. Но ничего больше до тебя не
доходило.
- Извини, - сказал Фаулер.
- Да чего там! - успокоил его Таузер. - Давай побежим наперегонки вон
к тому утесу!
Только сейчас Фаулер заметил этот утес, сверкавший удивительным
хрустальным блеском в тени цветных облаков - до него было несколько миль.
- Очень далеко... - нерешительно заметил Фаулер.
- Да ладно тебе! - отозвался Таузер и побежал к утесу.
Фаулер побежал за ним, проверяя свои ноги, проверяя мощь своего
нового тела - сначала неуверенно, затем с изумлением. Но уже несколько
секунд спустя он бежал, упиваясь восторгом, ощущая себя единым целым с
розово-лиловым дерном, с дымкой дождя, плывущей над равниной.
Внезапно он ощутил музыку - музыку, которая вливалась в его бегущее
тело, пронизывала все его существо и уносила все дальше на крыльях
серебряной быстроты. Музыка, чем-то похожая на перезвон колоколов,
разносящийся в солнечное весеннее утро с одинокой колокольни на холме.
Он приближался к утесу, и музыка становилась все более властной,
заполняя всю Вселенную брызгами магических звуков. И тут он понял, что это
звенит водопад, легкими клубами низвергаясь с крутого склона сверкающего
утеса.
Только, конечно, не водопад, а аммиакопад, и утес был ослепительно
белым потому, что слагался из твердого кислорода.
Он резко остановился рядом с Таузером там, где над водопадом висела
мерцающая стоцветная радуга.
Стоцветная в буквальном смысле слова, потому что тут первичные цвета
не переходили один в другой, как их видят люди, но были четко разложены на
всевозможные оттенки.
- Музыка... - сказал Таузер.
- Да, конечно. И что?
- Музыка, - повторил Таузер, - это вибрация. Вибрация падающей воды.
- Но, Таузер, ты же ничего не знаешь о вибрациях!
- Нет, знаю, - возразил Таузер. - Это мне только что вскочило в
голову.
Фаулер мысленно ахнул.
- Только что вскочило!
И внезапно ему самому пришла в голову формула... формула процесса, с
помощью которого можно было бы создать металл, способный выдерживать
давление юпитерианской атмосферы.
Фаулер в изумлении уставился на водопад, и его сознание мгновенно
восприняло все множество цветов и в точной последовательности распределило
их по спектру. Это сделалось как-то само собой. На пустом месте - ведь он
ничего не знал о металлах, ни о цветах.
- Таузер! - вскричал он. - Таузер, с нами что-то происходит!
- Ага, - сказал Таузер. - Я знаю.
- Это наш мозг, - продолжал Фаулер. - Мы используем его весь, до
последнего скрытого уголка. Используем, чтобы узнать то, что должны были
бы знать с самого начала.
И новообретенная ясность мысли подсказала ему, что дело не
ограничится только красками водопада или металлом, способным выдержать
давление атмосферы Юпитера, - он уже предвидел многое другое, хотя пока
еще не мог точно определить, что именно. Но, во всяком случае, то, что
должен был бы знать любой мозг, если бы он полностью использовал свои
возможности.
- Мы все еще принадлежим Земле, - сказал Фаулер. - Мы только-только
начинаем постигать начатки того, что нам предстоит узнать, того, что мы не
сможем узнать, оставаясь просто людьми, так как наш прежний мозг был плохо
приспособлен для интенсивного мышления и не обладал некоторыми свойствами,
необходимыми для полноты познания.
Он оглянулся на станцию - ее темный купол отсюда казался совсем
крохотным.
Там остались его сотрудники, которые не были способны увидеть красоту
Юпитера. Они считали, что клубящийся туман и струи ливня скрывают от их
взглядов поверхность планеты. Тогда как виноваты в этом были только их
глаза. Слабые глаза, не способные увидеть красоту облаков, не способные
различить что-либо за завесом дождя. И тела, не воспринимающие упоительную
музыку, которую рождают падающие с обрыва струи.
И он, Фаулер, тоже ждал встречи с ужасным, трепетал перед неведомыми
опасностями, готовился смириться с тягостным, чуждым существованием.
Но вместо всего этого он обрел многое, что было ему недоступно в
человеческом обличье. Более сильное и ловкое тело. Бьющую ключом радость
жизни. Более острый ум. И мир более прекрасный, чем тот, какой когда-либо
грезился мечтателям на Земле.
- Идем же! - теребил его Таузер.
- Куда ты хочешь идти?
- Да куда угодно! - ответил Таузер. - Просто отправимся в путь и
посмотрим, где он окончится. У меня такое чувство... ну, просто такое
чувство.
- Я понимаю, - сказал Фаулер.
Потому что и у него было это чувство. Чувство какого-то высокого
предназначения. Ощущение величия. Уверенность, что за гранью горизонта их
ждут удивительные приключения... Нет, нечто большее, чем самые
захватывающие приключения!
И он понял, что пять его предшественников также испытали это чувство.
Их тоже охватило властное стремление отправиться туда - навстречу более
полной жизни, более совершенным знаниям.
Вот почему ни один из них не вернулся.
- Я не хочу назад! - сказал Таузер.
- Но нас там ждут, - ответил Фаулер, направился было к станции и
вдруг остановился.
Вернуться в стены купола. Вернуться в прежнее больное тело. Раньше
оно не казалось ему больным, но теперь он понял, что такое настоящее
здоровье.
Назад - к затуманенному мозгу, к спутанности мыслей. Назад - к
шевелящимся ртам, которые образуют звуки, воспринимаемые другими. Назад -
к зрению, которое хуже, чем слепота. Назад - к связанности движений, назад
к незнанию.
- Нам столько надо сделать и столько увидеть! - настаивал Таузер. -
Мы еще должны многому научиться. Узнать, открыть...
Да, они могут многое открыть. Возможно, они найдут тут цивилизацию,
по сравнению с которой земная цивилизация покажется ничтожной. Они найдут
здесь красоту и - что еще важнее - настоящее восприятие красоты. И дружбу,
какой еще никто не знавал - ни один человек и ни одна собака.
И жизнь - такую полную, что по сравнению с ней его прошлое казалось
лишь прозябанием.
- Я не могу вернуться, - сказал Таузер. - Они опять сделают меня
псом.
- А меня - человеком, - ответил Фаулер. - Но мы вернемся, когда
узнаем то, что должны узнать.